Дюма Александр
Месть

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: "Телескопъ" 1834 г., т. XXII, стр. 98-114 и 134-176.
    Перевод В. Г. Белинского.

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ В. Г. БѢЛИНСКАГО.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ И СЪ ПРИМѢЧАНІЯМИ С. А. Венгерова.

ТОМЪ I.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича. Bac. Остр., 5 лин., 28
1900.

  

Месть.
Изъ Путевыхъ Впечатлѣній Александра Дюма.

"Телескопъ" 1834 г., т. XXII, стр. 98--114 и 134--176. Цензурное разрѣшеніе отъ 13 іюля 1834 г. и 20 іюля 1834 г.

Этотъ переводъ нигдѣ еще не былъ указанъ.

  
   .... Долина Дофине, въ которой углубляется Картезіанскій монастырь, по справедливости можетъ равняться съ самыми мрачными ущеліями Швейцаріи. Въ ней то же богатство природы, та же роскошь растительнаго царства и тотъ же величественный видъ. Вся разница только въ томъ, что здѣсь дорога, столь же круто спускающаяся, какъ и на Альпахъ, гораздо удобнѣе и всегда сохраняетъ около четырехъ футовъ ширины. Посему во время дня нѣтъ никакой опасности, и пока было свѣтло, у насъ все шло чудесно. Но наконецъ наступила и ночь, ускоренная къ тому же ужасною бурею. Мы спросили у своего проводника, можно ли намъ гдѣ-нибудь укрыться; но на пути не было ни одного дома; надо было идти далѣе. Тогда мы находились на половинѣ дороги отъ Картезіанскаго монастыря.
   Послѣднее усиліе для всхода на гору было ужасно. Вскорѣ пошелъ дождь, и вмѣстѣ съ нимъ наступила глубочайшая темнота. Все наше общество уцѣпилось за руку проводника; Ламаркъ взялъ мою, и мы шли другъ за другомъ, потому что тѣснота дороги не позволяла идти намъ сряду. Съ правой стороны отъ насъ была бездна, неизвѣстной намъ глубины; на днѣ ея мы слышали ревъ потока. Ночь была до такой степени темна, что нашу дорогу и бѣлое платье дамы, служившей намъ проводникомъ, мы могли различать только при блескѣ молніи, которая, по счастію, такъ была близка къ намъ, что у насъ въ одно и то же время были день и ночь. Присоедините къ тому ревъ потока, шумъ котораго удвояло и учетверяло эхо; вы назвали бы это прологомъ къ Страшному Суду.
   Звуки монастырскаго колокола дали, наконецъ, намъ знать, что мы близко отъ монастыря. Черезъ полчаса послѣ того блескъ молніи обнаружилъ передъ нами гигантское зданіе древняго Картезіанскаго монастыря, лежавшаго шагахъ въ двадцати отъ насъ. Ни малѣйшаго шума не было слышно изъ внутренности обители, кромѣ колокольнаго звона; ни одной свѣчи не виднѣлось изъ ея пятидесяти оконъ; она казалась старымъ заброшеннымъ монастыремъ, въ которомъ сбираются злые духи для потѣхи.
   Мы постучались, и одинъ изъ братьевъ отворилъ ворота. Только мы хотѣли войти, какъ онъ вдругъ замѣтилъ бывшую съ нами даму, и тотчасъ снова затворилъ ворота, какъ будто увидѣлъ сатану, который собственною своею особою пришелъ посѣтить монастырь. Картезіанцамъ не велѣно принимать никакой женщины. Однажды какая-то была проведена въ ихъ стѣны въ платьѣ мужчины; но они тотчасъ послѣ ея ухода, удостовѣрившись въ нарушеніи ихъ правила, исполнили во всѣхъ отдѣленіяхъ и кельяхъ, до которыхъ только касалась ея нога, всѣ обряды заклинанія. Одно только позволеніе Папы можетъ отворить монастырскія ворота враждебной половинѣ человѣческаго рода. Сама герцогиня Беррійская принуждена была, въ 1829 году, прибѣгнуть къ этому средству, дабы доставить себѣ возможность посѣтить Картезіанскій монастырь.
   Мы пришли въ большое замѣшательство, когда ворота снова затворились. Одинъ изъ братьевъ вышелъ изъ нихъ съ фонаремъ и проводилъ насъ въ павильонъ, находившійся шагахъ въ пятидесяти отъ монастыря. Здѣсь должна ночевать всякая путешественница, которая, не зная, подобно нашей, строгихъ правилъ учениковъ святого Бруно, достучится въ ворота Картезіанскаго монастыря.
   Бѣдный монахъ, служившій намъ проводникомъ и называвшійся братомъ Жанъ-Марія, показался мнѣ самымъ кроткимъ и самымъ услужливымъ созданіемъ, какое только удавалось мнѣ видѣть въ мою жизнь. Его должность состояла въ томъ, чтобы принимать путешественниковъ, прислуживать за ними и провожать ихъ во время посѣщенія монастыря. Онъ началъ свои услуги предложеніемъ нѣсколькихъ ложекъ ликеру, который дѣлается самими монахами и дается путешественникамъ для разогрѣнія крови, оцѣпенѣвшей отъ холода или отъ дождя. Въ такихъ точно обстоятельствахъ находились мы; и никогда, думаю, не представлялось случая для лучшаго употребленія цѣлебнаго элексира. Въ самомъ дѣлѣ, лишь только мы выпили нѣсколько капель онаго, намъ показалось, что мы какъ будто проглотили огня, и всѣ тотчасъ начали бѣгать по комнатѣ, какъ бѣшеные, прося воды. Если бы отецъ Жанъ-Марія вздумалъ поднести намъ ко рту свѣчу, то, я думаю, мы стали бы изрыгать изъ себя пламень, подобно Какусу.
   Между тѣмъ запылалъ огромный очагъ, и столъ покрылся молокомъ, хлѣбомъ и пивомъ; картезіанцы не только сами всегда постятся, но и заставляютъ дѣлать то же своихъ посѣтителей.
   Только-что мы окончили этотъ ужинъ, болѣе чѣмъ умѣренный, монастырскій колоколъ зазвонилъ къ заутренѣ. Я спросилъ у отца Жана-Маріи, можно ли мнѣ быть при службѣ, и получилъ отъ него въ отвѣтъ, что хлѣбъ и слово Божіе принадлежатъ всѣмъ христіанамъ. Итакъ, я вошелъ въ монастырь.
   Я почитаю себя однимъ изъ тѣхъ людей, коихъ внѣшніе предметы сильно поражаютъ, и, мнѣ кажется, что религіозные памятники принадлежатъ именно къ тѣмъ изъ нихъ, которые производятъ на меня самыя могущественныя впечатлѣнія. Огромный Картезіанскій монастырь особенно имѣетъ мрачный характеръ, котораго нигдѣ въ другомъ мѣстѣ не встрѣтишь. Сверхъ того, его обитатели образуютъ собою единственный во Франціи монашескій Орденъ, который пощаженъ революціями: въ немъ заключается все, что только уцѣлѣло отъ вѣрованій нашихъ отцовъ; онъ есть послѣдняя крѣпость, сохраненная религіею на этой землѣ невѣрія. Притомъ равнодушіе каждый день подрываетъ его во внутренности, какъ время извнѣ: отъ четырехъ сотъ картезіанцевъ, бывшихъ въ немъ въ пятнадцатомъ вѣкѣ, въ девятнадцатомъ осталось не болѣе двадцати семи. И такъ какъ въ продолженіе цѣлыхъ десяти лѣтъ это число не пополнилось ни однимъ новымъ братомъ, такъ какъ два новичка, поступившіе сюда въ это время, не могли вынести строгости искуса, то вѣроятно Орденъ сей будетъ безпрестанно упадать, по мѣрѣ того какъ смерть станетъ поочередно стучаться въ двери келей, что никто не придетъ населить ихъ, когда онѣ опустѣютъ, и что самый младшій изъ сихъ отшельниковъ, переживя всѣхъ и чувствуя въ свою очередь, что ему остается не долго жить, запретъ монастырь изнутри и самъ ляжетъ живой въ изрытый имъ гробъ, ибо уже не останется руки, которая бы опустила туда его трупъ.
   Изъ всего описаннаго мною можно видѣть, что я не изъ числа тѣхъ путешественниковъ, которые приходятъ въ восторгъ хладнокровно, которые удивляются только тамъ, гдѣ велитъ имъ удивляться ихъ проводникъ, или притворно обнаруживаютъ поддѣльныя чувства предъ людьми и мѣстами, о которыхъ они заранѣе наслышались, какъ о такихъ предметахъ, которымъ непремѣнно должно удивляться. Нѣтъ: я обнажилъ здѣсь всѣ мои чувствованія, чтобы представить ихъ вполнѣ предъ тѣми, которые будутъ читать меня; можетъ быть, я слабо описалъ тогдашнія мои ощущенія, по крайней мѣрѣ, я разсказывалъ то, что дѣйствительно чувствовалъ. Итакъ, мнѣ повѣрятъ, если я скажу, что никогда сердце мое не испытывало впечатлѣнія сильнѣе того, какимъ я былъ пораженъ, увидѣвъ на концѣ огромнаго готическаго корридора, въ восемьсотъ футовъ длины, отворившуюся дверь одной кельи и потомъ вышедшаго изъ этой двери и показавшагося подъ арками, почернѣвшими отъ времени, картезіанца съ бѣлою бородою, одѣтаго въ то самое платье, которое носилъ еще святой Бруно и надъ которымъ пронеслось восемь вѣковъ, не измѣнивъ ни одной его складки. Медленно подвигался святой мужъ, важный и спокойный, окруженный дрожащимъ свѣтомъ лампы, которую онъ несъ въ своей рукѣ, между тѣмъ какъ позади и впереди его все было мрачно. Когда онъ направилъ шаги свои ко мнѣ, я почувствовалъ, что ноги мои дрожатъ, и упалъ на колѣна. Онъ замѣтилъ меня въ этомъ положеніи, приблизился ко мнѣ съ благочестивымъ видомъ и, положивъ руку на мою преклоненную голову, сказалъ мнѣ: "Благословляю тебя, сынъ мой, если ты вѣруешь; благословляю, если ты и не вѣруешь!" Пусть смѣются надо мною, кому угодно; но въ ту минуту я не промѣнялъ бы этого благословенія за обладаніе трономъ.
   Когда онъ прошелъ мимо меня, я всталъ и, увидѣвъ, что онъ вступилъ въ церковь, послѣдовалъ за нимъ туда. Тамъ ожидало меня новое зрѣлище.
   Все бѣдное общество, состоявшее не больше какъ изъ шестнадцати отцовъ и одиннадцати братьевъ, было соединено въ маленькой церкви, освѣщаемой лампою, которая была завѣшена чернымъ покровомъ. Одинъ изъ картезіанцевъ служилъ заутреню, всѣ прочіе ее слушали не сидя, даже не на колѣняхъ, а распростертые, приникнувъ челомъ къ мрамору; изъ-подъ приподнявшихся капишоновъ видны были ихъ обнаженныя, лоснящіяся головы. Тутъ были и молодые люди и старцы. Каждаго изъ нихъ привело сюда особенное чувство: однихъ вѣра, другихъ несчастія; тѣхъ страсти, иныхъ, можетъ быть, преступленія. Были между ними и такіе, у которыхъ височныя артеріи бились такъ сильно, какъ будто по жиламъ ихъ струился огонь; другіе плакали; иные едва чувствовали, какъ обращалась въ ихъ тѣлѣ простывшая кровь; иные молились. О! я увѣренъ, что если бъ кто взялся описать ихъ жизнь, это была бы дивная исторія!
   Когда служба кончилась, я попросилъ позволенія обойти монастырь, пока еще была ночь; я боялся, чтобы день не занялъ меня другими мыслями, а мнѣ хотѣлось видѣть эту обитель въ томъ расположеніи духа, въ которомъ я тогда находился. Отецъ Жанъ-Марія взялъ лампу, далъ мнѣ другую, и мы начали наше посѣщеніе съ корридоровъ. Я уже сказалъ, что эти корридоры огромные; они такой же длины, какъ церковь Св. Петра въ Римѣ; въ нихъ заключается четыреста келій, которыя прежде всѣ были обитаемы и изъ которыхъ теперь триста семьдесятъ три пустыя. На двери каждаго монаха вырѣзана его любимая мысль, или собственно ему принадлежащая, или взятая изъ какого-нибудь священнаго писателя. Вотъ тѣ изъ нихъ, кои показались мнѣ особенно замѣчательными.
  

Amor qui semper ares et nimquam extinguéris, accende me totum ignе tuo.

-----

Dans la solitude Dieu parle au coeur de l'homme, et dans le silence l'homme parle au coeur de Dieu.

-----

Fuge, Late, Tace.

-----

A ta faible raison garde-toi de te rendre, Dieu t'а fait pour l'aimer et non pour le comprendre.

-----

Une heure sonne, elle est déjà passée.

  
   Мы вошли въ одну изъ пустыхъ келій; жившій въ ней монахъ умеръ назадъ тому пять дней. Всѣ кельи одинаковой величины; у всякой по двѣ лѣстницы, одна для всхода на верхній этажъ, другая для спуска съ онаго. Верхній этажъ состоитъ изъ маленькаго чердака, промежуточный изъ теплой комнатки, подлѣ которой находится рабочій кабинетъ. Раскрытая книга лежала еще на томъ мѣстѣ, на которое умирающій бросилъ свой послѣдній взглядъ: это была Исповѣдь Святого Августина. Спальня смежна съ этого первою комнатою; вся ея мебель состоитъ изъ налоя, кровати съ соломеннымъ тюфякомъ и шерстяною простынею: эта кровать имѣетъ дверцы, которыя сами собою могутъ затворяться надъ спящимъ.
   Весь нижній этажъ состоитъ только изъ мастерской съ токарнымъ станкомъ и столярными орудіями. Каждый картезіанецъ можетъ употребить два часа въ день на какое-нибудь ручное занятіе и одинъ часъ на обработываніе маленькаго садика, смежнаго съ мастерскою: вотъ единственное разсѣяніе, которое позволено этимъ монахамъ.
   Взошедши наверхъ, мы посѣтили залу главнаго капитула; тамъ увидѣли мы портреты всѣхъ начальниковъ Ордена, начиная съ Святого Бруно, его основателя {Основаніе Ордена относится къ 1084 году.}, умершаго въ 1101 году, до Иннокентія-Масона, умершаго въ 1703 году. Съ сего послѣдняго до отца Жанъ-Баптиста Морте, нынѣшняго начальника Ордена, рядъ портретовъ не прерывался. Въ 1792 году, когда монастыри были опустошены, картезіанцы оставили Францію, и каждый изъ нихъ взялъ съ собою одинъ изъ этихъ портретовъ. Потомъ многіе возвратились и принесли взятые ими портреты; тѣ же, которые умерли во время эмиграціи, приняли свои предосторожности, чтобы залогъ, которымъ они были обременены, не затерялся: нынѣ коллекція сихъ портретовъ опять стала полная.
   Оттуда мы пошли въ столовую, которая состоитъ изъ двухъ залъ: первая назначена для братьевъ, вторая для отцовъ; они пьютъ изъ глиняныхъ чашъ и ѣдятъ на деревянныхъ тарелкахъ. Эти чаши съ двумя ручками, дабы можно было приподнимать ихъ обѣими руками, какъ то дѣлали первые христіане. Тарелки имѣютъ форму чернильницы; на днѣ находится соусъ, а по краямъ кладутся овощи или рыба, которые суть единственная пища, имъ позволенная.
   Отецъ Жанъ-Марія спросилъ у меня, не угодно ли мнѣ, хотя еще и ночь, посмотрѣть кладбища? То, что ему казалось препятствіемъ, было причиною, заставившею меня рѣшиться на это посѣщеніе, и потому я согласился. Но лишь только отворилъ онъ дверь, ведущую на кладбище, какъ вдругъ остановилъ меня, схвативъ за руку и указывая другою на картезіанца, рывшаго себѣ могилу. При семъ зрѣлищѣ я простоялъ съ минуту безъ движенія; потомъ спросилъ у проводника, можно ли мнѣ поговорить съ этимъ человѣкомъ. Онъ отвѣчалъ, что для этого нѣтъ никакого препятствія; тогда я попросилъ его отойти, если это позволительно. Просьба моя, вмѣсто того, чтобъ показаться нескромною, повидимому, доставила ему большое удовольствіе, ибо онъ едва ходилъ отъ усталости. Я остался одинъ.
   Я не зналъ, какъ мнѣ подойти къ могильщику. Наконецъ я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ; онъ примѣтилъ меня и оборотился ко мнѣ, опершись на свой заступъ, ожидая, чтобы я началъ съ нимъ говорить. Мое замѣшательство удвоилось; однакожъ, было бы смѣшно продолжать это молчаніе.
   "Вы очень поздно занимаетесь этой печальною работой, отецъ мой!-- сказалъ я ему, -- Мнѣ кажется, послѣ ежедневнаго поста и усталости вы должны чувствовать нужду посвятить отдохновенію тѣ немногіе часы, кои остаются вамъ отъ молитвы, тѣмъ болѣе, присовокупилъ я съ улыбкою, намекая на его молодость -- что вы, какъ мнѣ кажется, слишкомъ спѣшите этою работою.
   -- Сынъ мой, -- отвѣчалъ мнѣ монахъ отеческимъ и вмѣстѣ печальнымъ тономъ: здѣсь -- не тѣ стары, которые умираютъ прежде другихъ; не по степенямъ возраста сходятъ здѣсь въ могилу. Впрочемъ, когда моя будетъ вырыта, то Богъ; можетъ быть, и позволитъ мнѣ сойти въ нее.
   "Извините меня, отецъ мой, -- возразилъ я;-- хотя я человѣкъ не безъ вѣры, но, признаюсь, худо знакомъ съ священными правилами и обрядами, а потому очень могу ошибаться въ моихъ заключеніяхъ. Мнѣ кажется, отчужденіе отъ міра, которое предписывается вашимъ Орденомъ, не должно простираться до желанія пренебрегать жизнію".
   -- Человѣкъ есть властелинъ своихъ дѣйствій, отвѣчалъ картезіанецъ, но не желаній.
   "Ваше желаніе на счетъ самого себя слишкомъ мрачно, отецъ мой.
   -- Оно мнѣ по-сердцу!
   "Стало-быть, вы много страдали?
   -- Я всегда страдаю.
   Я думалъ, что только одно спокойствіе обитаетъ въ этомъ жилищѣ?
   -- Угрызенія совѣсти всюду проникаютъ.
   Я посмотрѣлъ на монаха съ большимъ вниманіемъ и узналъ въ немъ того самаго, котораго только-что видѣлъ въ церкви распростертаго на полу и рыдавшаго. Онъ также узналъ меня.
   -- Вы были нынѣшнюю ночь у заутрени?-- сказалъ онъ мнѣ.
   "Чуть ли не подлѣ васъ.
   -- Вы слышали какъ я рыдалъ?
   "Я видѣлъ, какъ вы плакали.
   "Что тогда думали обо мнѣ?
   -- Что Богъ умилосердился надъ вами, потому что далъ вамъ слезы.
   -- Да, да! Съ тѣхъ поръ, какъ Онъ возвратилъ мнѣ ихъ, я возымѣлъ надежду, что гнѣвъ Его наконецъ утомился.
   "Не пытались ли вы облегчить ваши горести, повѣривъ ихъ кому-нибудь изъ братьевъ?
   -- Здѣсь каждый носитъ свое собственное бремя; присовокуплять къ нему другое, значило бы подавлять его двойною тяжестью.
   "Однакожъ, это облегчило бы васъ.
   -- Я тоже думаю...
   "Вѣдь сердце, -- продолжалъ я, -- которое сострадаетъ къ намъ, и рука, которая пожимаетъ нашу руку, чего-нибудь да стоютъ!"
   Я взялъ его за руку и пожалъ ее. Онъ высвободилъ свою руку, сложилъ ее вмѣстѣ съ другою на груди крестообразно и смотрѣлъ мнѣ въ лицо, какъ будто желая черезъ глаза мои прочесть въ сокровеннѣйшихъ глубинахъ моего сердца.
   -- Это участіе или нескромность?-- сказалъ онъ мнѣ...-- Вы сострадательны или только любопытны?
   Моя грудь сжалась...
   "Вашу руку въ послѣдній разъ, отецъ мой... и простите.
   Я отошелъ отъ него.
   -- Послушайте, возразилъ онъ.-- Я остановился. Онъ подошелъ ко мнѣ.-- Да не скажутъ, что мнѣ было предложено средство утѣшенія, и я отвергъ его, что Богъ привелъ васъ ко мнѣ, а я ушелъ отъ васъ! Вы сдѣлали для несчастнаго то, чего никто не дѣлалъ въ продолженіе шести лѣтъ: вы пожали ему руку. Благодарю васъ!.. Вы сказали ему, что разсказать несчастія, надъ нимъ тяготѣвшія, значитъ утолить ихъ, и этими словами обязались ихъ выслушать... Теперь не прерывайте меня въ срединѣ моего разсказа и не говорите мнѣ: довольно... Выслушайте меня до конца, ибо все, что такъ долго хранится у меня въ сердцѣ, просится изъ него вонъ. Потомъ, когда я кончу, тутъ же и разстанемся, такъ чтобъ вы не знали моего имени, а я вашего; вотъ все, о чемъ я васъ прошу.
   Я обѣщалъ ему все. Мы сѣли на разбитый гробовой камень одного изъ начальниковъ Ордена. Онъ склонилъ на минуту голову, обхвативъ ее обѣими руками; черезъ это движеніе капишонъ его отбросился назадъ, такъ, что когда онъ снова приподнялъ голову, я могъ свободно разсмотрѣть его. Тогда увидѣлъ я молодого человѣка съ небольшой бородой и черными глазами; отшельническая жизнь сдѣлала его сухимъ и блѣднымъ; но, отнявши нѣчто у его красоты, она тѣмъ болѣе придала его физіономіи. Это была голова гяура, какимъ представлялъ я себѣ его, прочтя поэму Байрона.

(Окончаніе слѣдуетъ).

  

Месть.
Изъ Путевыхъ впечатлѣній Александра Дюна.
(Окончаніе).

   -- Безполезно вамъ знать, -- началъ монахъ, -- имя страны (очевидно невѣрный переводъ слова pays, которое въ данномъ случаѣ слѣдовало перенести -- мѣстность. С. В.), гдѣ я родился, и мѣсто, въ которомъ я жилъ. Семь лѣтъ прошло послѣ происшествій, о которыхъ я хочу вамъ разсказывать; тогда мнѣ было двадцать четыре года.
   Я былъ богатъ и происходилъ отъ знатной фамиліи. Едва успѣлъ я выйти изъ коллегіи, и уже былъ брошенъ въ вихорь свѣта. Я вступилъ въ него съ характеромъ рѣшительнымъ, съ головою пылкою, съ сердцемъ, исполненнымъ страстей, и съ увѣренностью, что ничто не должно сопротивляться мужчинѣ, который имѣетъ настойчивость въ характерѣ и золото. Первыя мои приключенія еще болѣе укрѣпили меня въ этой увѣренности.
   Въ началѣ весны 1825 года продавалась деревня, сосѣдственная съ деревнею моей матери: она была куплена генераломъ ***. Я встрѣчалъ генерала въ свѣтѣ, когда еще былъ мальчикомъ. Это былъ человѣкъ важный и суровый, котораго сраженія пріучили считать мужчинъ за единицъ, а женщинъ за нулей. Я думалъ, что онъ былъ женатъ на какой-нибудь вдовѣ маршала, съ которой могъ разговаривать о битвахъ при Маренго и Аустерлицѣ, и немножко забавлялся надеждою удовольствія, которую обѣщало мнѣ такое сосѣдство.
   Онъ пріѣхалъ сдѣлать намъ свой первый визитъ и представить моей матери свою жену: это было одно изъ восхитительнѣйшихъ созданій, какія только производило небо.
   Вы знаете, милостивый государь, свѣтъ, знаете его странную мораль, его правила чести, запрещающія дотрогиваться до собственности сосѣда, которая составляетъ только его удовольствіе, и позволяющія отбивать у него жену, въ которой онъ полагаетъ все свое блаженство. Съ той минуты, какъ увидѣлъ я госпожу М***, я позабылъ характеръ ея мужа, его пятьдесятъ лѣтъ, славу, которая покрывала его еще тогда, какъ мы были въ колыбели, двадцать ранъ, которыя онъ получилъ еще въ то время, какъ мы сосали грудь нашихъ кормилицъ; я позабылъ объ отчаяніи его посрамленной старости, о посмѣяніи, которымъ хотѣлъ запятнать остатокъ столь прекрасной жизни; позабылъ все, чтобы думать только объ одномъ предметѣ: обладать Каролиною.
   Владѣнія моей матери, какъ я уже сказалъ, были почти смежны съ владѣніями генерала; это послужило предлогомъ къ учащенію нашихъ взаимныхъ посѣщеній. Генералъ началъ оказывать ко мнѣ дружеское расположеніе, а я, неблагодарный, я въ дружбѣ этого почтеннаго старца видѣлъ только средство похитить у него сердце жены его.
   Каролина была беременна, и генералъ, казалось, больше гордился своимъ будущимъ наслѣдникомъ, чѣмъ всѣми выигранными имъ сраженіями. Его любовь къ женѣ принимала отъ того какой-то болѣе отеческій, болѣе высокій характеръ. Что касается до Каролины, она была въ отношеніи къ генералу всѣмъ тѣмъ, чѣмъ должна быть жена, которая, не составляя счастія своего мужа, рѣшилась не подавать ему никакого повода къ упрекамъ. Я замѣтилъ въ ней это расположеніе чувствъ зоркимъ взглядомъ человѣка, старающагося уловить тончайшіе оттѣнки ея. души, и совершенно убѣдился, что госпожа М*** не любила своего мужа. Между тѣмъ, мнѣ очень страннымъ казалось, что она принимала мою услужливость хотя и вѣжливо, однакожъ холодно. Она не искала моего сообщества: вѣрное доказательство, что она не находила въ немъ никакого удовольствія; но она и не убѣгала меня: вѣрное доказательство, что я не возбуждалъ въ ней никакого опасенія. Мои глаза, безпрестанно устремленные на нее, встрѣчались съ ея взорами, когда случайно поднимала она ихъ съ своего шитья или съ клавишей фортепіано; но, казалось, взгляды мои потеряли свою обворожительную силу, которую, до Каролины, испытывали на себѣ многія женщины.
   Такимъ образомъ прошло лѣто. Мои желанія превратились въ настоящую любовь. Холодность Каролины была вызовомъ на бой, и я принялъ этотъ вызовъ со всею пылкостью моего характера. Такъ какъ мнѣ нельзя было говорить съ нею о любви по причинѣ недовѣрчивой улыбки, съ коей она принимала первыя мои слова, то я рѣшился написать къ ней. Однажды вечеромъ я завернулъ письмецо въ ея шитье, и когда поутру она взяла въ руки свою работу, я слѣдовалъ глазами за ея движеніями, разговаривая между тѣмъ съ генераломъ. Я увидѣлъ, что она взглянула на адресъ, нимало не покраснѣвши, и положила мою записку въ карманъ безъ всякаго, движенія. Только незамѣтная улыбка пробѣжала по ея устамъ.
   Цѣлый день замѣчалъ я, что ей хотѣлось поговорить со мною, но я избѣгалъ того. Вечеромъ она занималась работой вмѣстѣ съ многими дамами, которыя, подобно ей, сидѣли вокругъ стола. Мужъ ея перелистывалъ какой-то журналъ; я сидѣлъ въ темномъ уголкѣ, изъ котораго могъ смотрѣть на нее, не будучи самъ видимъ. Она искала меня взорами по залѣ и подозвала къ себѣ.
   -- Не будете ли вы имѣть снисхожденія, -- сказала она мнѣ, -- нарисовать для уголка моего платка двѣ готическія буквы: С и М?
   -- Охотно, сударыня! Я никакъ не откажусь отъ этого удовольствія.
   -- Но мнѣ нужно сдѣлать это нынѣшнимъ же вечеромъ, сейчасъ же. Подите сюда.
   И, отстранивъ отъ себя одну изъ своихъ пріятельницъ, она указала мнѣ на порожнее мѣсто. Я взялъ стулъ и сѣлъ на него. Каролина подала мнѣ перо.
   -- У меня нѣтъ бумаги, сударыня.
   "Вотъ бумага, -- сказала она мнѣ, подавая письмо, завернутое въ англійскую бумажку. Я думалъ, что это былъ отвѣтъ на мою записку; сколько могъ хладнокровнѣе развернулъ его -- и узналъ свое письмо. Въ это время она встала и хотѣла выйти. Я позвалъ ее.
   -- Сударыня, сказалъ я, протягивая къ ней руку, -- вы дали мнѣ, по ошибкѣ, письмо, адресованное на ваше имя. Довольно будетъ оберточки, чтобы написать литеры, о которыхъ вы меня просили.
   Каролина увидѣла, что мужъ ея смотрѣлъ на насъ изъ-за журнала; быстро подошла она ко мнѣ, взяла изъ рукъ записку и, посмотрѣвъ на адресъ, сказала съ равнодушіемъ:
   "Да! это письмо матушки".
   Генералъ снова обратилъ свои глаза на Courrier Franèais. Я началъ рисовать литеры. Госпожа М*** вышла.
   -- Всѣ эти подробности, можетъ быть, кажутся вамъ скучны, -- сказалъ картезіанецъ, прервавъ свое повѣствованіе; можетъ быть -- вы удивлены тѣмъ, что слышите ихъ отъ человѣка, который носитъ рясу и роетъ самъ себѣ могилу: это оттого, что сердце позже всего отдѣляется отъ земли, а память позже всего покидаетъ сердце.
   "Подробности эти истинны, слѣдовательно, интересны", отвѣчалъ я. "Прошу васъ, сдѣлайте милость, продолжайте!"
   -- На другой день поутру въ шесть часовъ я былъ разбуженъ генераломъ. Одѣтый въ охотничье платье, онъ предлагалъ мнѣ прогуляться съ нимъ по долинѣ.
   Сначала его неожиданное появленіе смутило меня немного; но его видъ былъ такъ спокоенъ и голосъ такъ хорошо сохранялъ тонъ свободной откровенности, которая была ему привычна, что я тотчасъ пришелъ въ себя, принялъ его предложеніе, и мы отправились.
   Мы разговаривали о постороннихъ предметахъ до самой той минуты, какъ, готовясь начать охоту, остановились зарядить ружья.
   Въ то время, какъ мы занимались этимъ дѣломъ, онъ пристально посмотрѣлъ мнѣ въ лицо. Этотъ взглядъ испугалъ меня.
   "О чемъ вы думаете, генералъ?-- спросилъ я его.
   -- Клянусь честью, отвѣчалъ онъ мнѣ, я думаю, что вы очень сумазбродны, вздумавши влюбиться въ мою жену.
   Не нужно объяснять, какое дѣйствіе произвело на меня такое вступленіе.
   "Я, генералъ!" отвѣчалъ я въ изумленіи...
   -- Да, вы! Не хотите ли запереться въ этомъ?
   "Генералъ, клянусь вамъ."..
   -- Не лгите, сударь; ложь недостойна честнаго человѣка, а я надѣюсь, что вы честный человѣкъ...
   "Но, кто вамъ сказалъ это?.."
   -- Кто, клянусь честью, кто?.. Моя жена...
   "Госпожа М***?"
   -- Не хотите ли вы сказать, что и она обманывается? Посмотрите, вотъ письмо, которое вы передали ей вчера.
   И онъ протянулъ ко мнѣ бумагу, которую я безъ труда узналъ. Потъ выступилъ на челѣ моемъ. Увидѣвъ, что я не рѣшаюсь взять этой бумаги, онъ скаталъ ее въ видѣ пыжа и забилъ въ ружье. Потомъ взялъ меня за руку.
   -- И все, что вы писали, правда?-- сказалъ онъ потомъ, -- Ваши страданія точно таковы, какъ вы ихъ описываете? Ваши дни и ночи въ самомъ дѣлѣ хуже ада? Скажите мнѣ на этотъ разъ правду...
   "Можно-либъ было извинить меня въ противномъ случаѣ, генералъ?"
   -- Ну такъ, дитя мое, -- возразилъ онъ своимъ обыкновеннымъ тономъ, вамъ надобно ѣхать, оставить насъ, путешествовать но Италіи или Германіи, и возвратиться не прежде, какъ совсѣмъ излѣчившись.
   Я протянулъ къ нему руку; онъ пожалъ ее съ радушіемъ.
   -- Итакъ, мы поняли другъ друга!-- сказалъ онъ мнѣ.
   "Да, генералъ; я отправляюсъ завтра же".
   -- Мнѣ не нужно говорить вамъ, что если вы имѣете нужду въ деньгахъ, въ рекомендательныхъ письмахъ...
   "Покорно васъ благодарю".
   -- Послушайте, я предлагаю вамъ это, какъ отецъ, и потому вамъ не за что сердиться. Вы рѣшительно отказываетесь отъ моего предложенія?... Ну, такъ начнемъ охоту и не будемъ говорить больше объ этомъ...
   Въ десяти шагахъ отъ насъ поднялась куропатка; генералъ выстрѣлилъ въ нее, и письмо мое задымилось въ травѣ.
   Въ пять часовъ мы возвратились въ замокъ; я хотѣлъ разстаться съ генераломъ у воротъ его дома, но онъ настоялъ, чтобы я вошелъ въ домъ.
   -- Вотъ, сударыня, -- сказалъ онъ, входя въ залу, -- вотъ молодой человѣкъ, который пришелъ въ послѣдній разъ засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе: онъ отправляется завтра въ Италію.
   -- Ахъ, въ самомъ дѣлѣ? Вы оставляете насъ?-- сказала Каролина, поднявъ глаза съ своей работы. Ея глаза встрѣтились съ моими; она два или три раза спокойно выдержала мой взглядъ и потомъ снова принялась за работу.
   Каждый поговорилъ въ свою очередь объ этомъ путешествіи, которое было такъ внезапно и о которомъ я прежде не упоминалъ ни слова; но никто не угадалъ его причины.
   Когда пошли за столъ, госпожа М*** съ величайшею благосклонностью предложила мнѣ свою руку.
   Вечеромъ я раскланялся со всѣми. Генералъ проводилъ меня до дверей парка, Не знаю, не чувствовалъ ли я къ женѣ его больше ненависти, чѣмъ любви, разставаясь съ нимъ.
   Я путешествовалъ цѣлый годъ: видѣлъ Неаполь, Римъ, Венецію. Съ удивленіемъ замѣтилъ я, что эта страсть, которая казалась мнѣ вѣчною, съ каждымъ днемъ отставала отъ моего сердца. Наконецъ я дошелъ до того, что сталъ смотрѣть на нее, какъ на одно изъ тѣхъ тысячи приключеній, коими усѣяна бываетъ жизнь молодого человѣка, которыя приходятъ иногда на память, но современемъ забываются совершенно.
   Я въѣхалъ во Францію черезъ Мон-Сени. По прибытіи въ Гренобль мнѣ вздумалось посѣтить Картезіанскій монастырь съ однимъ молодымъ человѣкомъ, который встрѣтился со мною во Флоренціи. Такимъ образомъ я увидѣлъ эту обитель, въ которой живу теперь шесть лѣтъ, и сказалъ тогда, смѣясь, Эммануилу (это было имя моего товарища), что еслибъ я зналъ этотъ монастырь въ то время, какъ былъ влюбленъ, то остался бы въ немъ монахомъ.
   Я возвратился въ Парижъ и отыскалъ тамъ моихъ прежнихъ знакомыхъ. Моя жизнь снова началась съ той нити, на которой была прервана знакомствомъ съ госпожею М***. Мнѣ кажется, все, что я разсказалъ вамъ, было только мечта. Моя мать, которой деревня опротивѣла тотчасъ, какъ скоро я не могъ больше оставаться съ нею, продала ее и купила въ Парижѣ домъ.
   Тутъ я увидѣлся съ генераломъ, который былъ очень доволенъ мною. Онъ предложилъ мнѣ увидѣться съ своей женой, и я принялъ это предложеніе, увѣренный въ своемъ равнодушіи къ ней. Однакожъ, вошедши въ ея комнату, я почувствовалъ легкое содроганіе. Госпожи М*** тогда не было дома. Чувствуемое мною волненіе было такъ маловажно, что нимало не обезпокоило меня.
   Черезъ нѣсколько дней послѣ того, гуляя въ рощѣ, я встрѣтился, при поворотѣ одной аллеи, съ генераломъ и его женою. Избѣгать ихъ было бы неловко; сверхъ того, чего было страшиться увидѣть госпожу М***?
   Итакъ, я подошелъ къ нимъ. Каролина показалась мнѣ еще прекраснѣе, чѣмъ я оставилъ ее. Когда я познакомился съ ней, она была изнурена беременностью; теперь же, вмѣстѣ съ здоровьемъ, возвратилась къ ней свѣжесть.
   Когда она начала говорить со мной, то я замѣтилъ въ звукѣ ея голоса какую-то благосклонность, которой прежде не бывало у нея въ отношеніи ко мнѣ. Она протянула мнѣ руку, и я почувствовалъ, что рука эта дрожала въ моей. Я затрепеталъ всѣмъ тѣломъ и пристально посмотрѣлъ на Каролину: она потупила глаза. Я пустилъ свою лошадь шагомъ и ѣхалъ все подлѣ нея.
   Генералъ пригласилъ меня въ свою деревню, въ которую онъ вмѣстѣ съ женою отправлялся черезъ нѣсколько дней. Онъ тѣмъ болѣе настаивалъ въ томъ, что мы уже не владѣли своей деревней. Я отказался. Каролина обратилась ко мнѣ и сказала: "Поѣдемте!" До того времени я не зналъ ея голоса; я ничего не отвѣчалъ ей и впалъ въ глубокую задумчивость: это была совсѣмъ не та женщина, которую видѣлъ я назадъ тому годъ.
   Она обратилась къ своему мужу и сказала:
   "Ахъ! Онъ, конечно, боится съ нами соскучиться! Уполномочьте его пригласить съ собою одного или двухъ изъ своихъ друзей: можетъ быть, это заставитъ его рѣшиться.
   -- Клянусь честью, -- отвѣчалъ генералъ, -- это совершенно въ его волѣ. Слышите ли?-- сказалъ онъ мнѣ.
   "Благодарю, генералъ!" отвѣчалъ я, самъ не зная что говорю: но я уже далъ слово...
   -- Которое вы оставите для насъ, -- сказала Каролина, это будетъ намъ очень пріятно.-- Она сопроводила эти слова однимъ изъ тѣхъ взглядовъ, за который, назадъ тому годъ, я отдалъ бы жизнь свою. Я согласился.
   Живя въ Парижѣ, я продолжалъ видѣться съ молодымъ человѣкомъ, съ которымъ познакомился во Флоренціи. Онъ пришелъ ко мнѣ наканунѣ моего отъѣзда и спросилъ меня, куда я ѣду. Мнѣ не было никакой причины скрываться отъ него.
   "Ахъ!-- сказалъ онъ мнѣ:-- какая странность! Я почти могъ быть вашимъ товарищемъ въ этой поѣздкѣ".
   -- Вы знакомы съ генераломъ?
   "Нѣтъ, но одинъ изъ моихъ пріятелей хотѣлъ меня познакомить съ нимъ. Теперь онъ въ Нормандіи, куда уѣхалъ для полученія наслѣдства, послѣ какого-то дяди, который недавно умеръ; тѣмъ досаднѣе это для меня, что я почелъ бы за большее удовольствіе встрѣтиться съ вами въ этой деревнѣ".
   Тутъ я вспомнилъ о предложеніи генерала, которымъ онъ позволялъ мнѣ пригласить съ собою въ деревню кого-нибудь изъ моихъ друзей.
   -- Угодно ли вамъ, чтобы я взялъ васъ туда съ собою?-- сказалъ я Эммануилу.
   "Да можете ли вы это сдѣлать?"
   -- О, совершенно могу!
   "Въ такомъ случаѣ, съ большою охотою".
   -- Очень хорошо! Будьте готовы завтра въ восемь часовъ; я заѣду за вами.
   Въ часъ мы прибыли къ замку генерала; дамы находились въ паркѣ. Намъ показали, гдѣ онѣ прогуливались, и мы тотчасъ сошлись съ ними.
   Мнѣ показалось, что госпожа М*** поблѣднѣла, примѣтивши насъ. Она начала говорить со мною съ волненіемъ, въ которомъ я не *могъ обмануться. Генералъ принялъ Эммануила съ радушіемъ; но Каролина показала въ своемъ пріемѣ замѣтную холодность.
   -- Видите ли вы, -- сказала она своему мужу, показывая незамѣтнымъ движеніемъ бровей на Эммануила, который въ то время стоялъ къ намъ спиною, -- что нашему гостю нужно было позволеніе, которое мы ему дали, чтобъ пріѣхать къ намъ. Впрочемъ, я вдвойнѣ благодарна ему.
   Прежде нежели я приготовился отвѣчать ей что-нибудь, она отворотилась отъ меня и начала говорить съ другою особою.
   Однакожъ, это сердитое расположеніе духа продолжалось въ ней не больше того, сколько нужно было, чтобъ я имѣлъ причину скорѣе быть довольнымъ, чѣмъ жаловаться. За столомъ меня посадили подлѣ нея, и я замѣтилъ, что она оказывала ко мнѣ крайнюю внимательность. Она была очаровательна!
   Послѣ кофе генералъ предложилъ прогуляться въ паркѣ. Я подалъ руку Каролинѣ; она приняла ее. Во всемъ ея существѣ выражалась эта томная, упоительная небрежность, которую итальянцы называютъ morbidezza и для выраженія которой языкъ нашъ не имѣетъ слова.
   Что касается до меня, я былъ внѣ себя отъ блаженства. Одного дня достаточно было, чтобы страсть, для охлажденія коей нуженъ былъ цѣлый годъ, снова овладѣла всею моею душой: никогда не любилъ я Каролины такъ сильно, какъ въ эти минуты.
   Въ слѣдующіе дни госпожа М*** нисколько не перемѣнилась въ своемъ обращеніи со мною: только она избѣгала случая быть со мною наединѣ. Въ этой предосторожности я видѣлъ новое доказательство ея слабости, и моя любовь еще болѣе усилилась, если только это было возможно.
   Одно дѣло призывало генерала въ Парижъ. Когда онъ объявилъ эту новость своей женѣ, то мнѣ показалось, что я замѣтилъ движеніе радости, проблеснувшее въ глазахъ ея, и сказалъ самъ себѣ: "О, благодарю тебя, Каролина! благодарю. Отсутствіе мужа потому такъ тебя восхищаетъ, что даетъ тебѣ полную свободу. О! намъ съ тобой будутъ принадлежать всѣ часы, всѣ минуты, всѣ секунды этого отсутствія!"
   Генералъ отправился послѣ обѣда. Мы пошли проводить его. Возвращаясь домой, Каролина оперлась, по обыкновенію, на мою руку; она едва могла держаться; грудь ея волновалась, дыханіе прерывалось. Я говорилъ ей о моей любви и она не оскорблялась тѣмъ; потомъ, хотя уста ея и запретили мнѣ продолжать, но глаза утопали въ такой сладострастной томности, что нельзя было дать имъ выраженія, согласнаго съ ея словами.
   Вечеръ промелькнулъ, какъ мечта. Не знаю, въ какую игру тогда играли, но знаю, что я сидѣлъ подлѣ нея, что ея волосы дотрогивались до моего лица при каждомъ ея движеніи, что моя рука двадцать разъ встрѣчалась съ ея рукою; огонь разливался по моимъ жиламъ.
   Наконецъ надо было разойтись по своимъ комнатамъ. Для довершенія моего блаженства мнѣ недоставало только услышать изъ устъ Каролины эти слова, которыя я двадцать разъ повторялъ ей тихонько: "Люблю тебя, люблю тебя!..."
   Радостенъ, гордъ вошелъ я въ свою комнату, какъ будто-бъ былъ царемъ міра: ибо завтра, можетъ быть, завтра прекраснѣйшій цвѣтъ созданія, драгоцѣннѣйшій алмазъ природы человѣческой, Каролина, готовилась быть моею!.. моею!.. Всѣ радости неба и земли заключались для меня въ этихъ двухъ словахъ.
   Я повторялъ ихъ, какъ безумный, бѣгая по комнатѣ. Я задыхался...
   Я легъ и не могъ спать; потомъ всталъ, подошелъ къ окошку и отворилъ его. Время (очевидно плохой переводъ слова temps, въ данномъ случаѣ -- погода С. В.) было превосходное, небо пламенѣло звѣздами, воздухъ, казалось, былъ напитанъ благовоніемъ; все было прекрасно и блаженно, подобно мнѣ; ибо кто блаженъ, тотъ и прекрасенъ!
   Я подумалъ, что это спокойствіе природы, эта ночь, это безмолвіе, можетъ быть, успокоятъ меня; этотъ паркъ, въ которомъ мы прогуливались цѣлый день, былъ тамъ.. Я могъ найти въ аллеяхъ слѣды ея ножекъ, перемѣшанные съ моими слѣдами; могъ цѣловать мѣста, на которыхъ она сидѣла... Я бросился изъ комнаты.
   На всемъ широкомъ фасадѣ замка только два окна были освѣщены: это были окна ея комнаты. Я оперся на дерево и утопилъ свои взоры въ занавѣски ея оконъ.
   Мнѣ была видна ея тѣнь; она еще не ложилась, она не спала, можетъ быть, подобно мнѣ, раскаленная огненными мыслями любви... Каролина! Каролина!
   Она стояла неподвижно и, казалось, прислушивалась; потомъ вдругъ бросилась къ двери, которая была почти возлѣ самаго окна. Другая тѣнь появилась около ея тѣни, ихъ головы склонились одна къ другой; свѣтъ исчезъ: я испустилъ крикъ и едва могъ дышать.
   Мнѣ казалось, что я ничего этого не видѣлъ, я думалъ, что это была мечта... Я стоялъ съ глазами, устремленными на эти темныя занавѣски, сквозь которыя зрѣніе мое не могло проникнуть!...
   Монахъ взялъ мою руку и смялъ ее въ своихъ.
   -- Ахъ, милостивый государь, ревновали ли вы когда-нибудь...
   -- Вы убили ихъ?-- сказалъ я ему.
   Онъ началъ судорожно хохотать, прерывая свой хохотъ рыданіями; потомъ вскочилъ съ мѣста, сложилъ руки надъ головой и, ломая ихъ, испускалъ глухіе вопли.
   Я всталъ и обнялъ его.
   -- Посмотримъ, посмотримъ, -- сказалъ я ему: -- продолжайте.
   -- Я такъ любилъ эту женщину! Я отдалъ бы ей жизнь мою до послѣдняго вздоха, кровь мою до послѣдней капли, душу мою до послѣдней ея мысли! А эта женщина, милостивый государь, эта женщина погубила меня и въ сей жизни, и въ будущей, ибо я умру, думая о ней, вмѣсто того, чтобъ думать о Богѣ!
   -- Отецъ мой!
   -- О, не видите ли вы, что мои страданія все тѣ же; что цѣлыя шесть лѣтъ, въ продолженіе коихъ я былъ погребенъ живой въ этомъ гробовомъ склепѣ, надѣясь, что смерть, обитающая въ немъ, убьетъ наконецъ мою любовь, что въ эти шесть лѣтъ не проходитъ дня, въ который бы не катался я въ ярости по полу моей кельи, не проходитъ ночи, въ которую бы монастырь не оглашался моими воплями; что болѣзни тѣла нимало не погасили этого бѣшенства души?..."
   Онъ раскрылъ рясу и показалъ мнѣ свою грудъ, истерзанную подъ власяницей, которую носилъ вмѣсто рубашки.
   -- Видите ли?-- сказалъ онъ мнѣ.
   "Вы вѣрно убили ихъ! -- возразилъ я.
   -- Нѣтъ, я сдѣлалъ гораздо хуже!-- отвѣчалъ онъ...-- Чтобы объяснить вполнѣ мои сомнѣнія, мнѣ оставалось только одно средство: простоять въ корридорѣ, гдѣ находилась дверь ея комнаты, хотя бы до самаго разсвѣта, чтобъ увидѣть, кто изъ нея выйдетъ.
   Не знаю, сколько часовъ провелъ я тамъ; отчаяніе и радость не разсчитываютъ времени. Уже бѣловатая полоса начала показываться на горизонтѣ, какъ дверь комнаты вполовину отворилась и я услышалъ голосъ Каролины, хотя она говорила очень тихо: "Прости, мой милый Эммануилъ, прости до завтра!..."
   Потомъ дверь затворилась. Эммануилъ прошелъ мимо меня; не знаю, какъ онъ не услыхалъ біенія моего сердца... Эммануилъ!..
   Я вошелъ въ мою комнату и упалъ на полъ, перебирая въ мысляхъ всѣ способы мщенія и призывая на помощь сатану, чтобы онъ выбралъ мнѣ который-нибудь изъ нихъ. Я увѣренъ, что онъ внялъ моему моленію. Я остановился на одномъ планѣ, и съ того мгновенія сталъ спокойнѣе.
   Поутру явился я къ завтраку. Каролина стояла передъ большимъ зеркаломъ, вплетая въ свои волосы каприфолій; она вдругъ увидѣла въ зеркалѣ мою голову надъ своей, когда я проходилъ мимо нея. Должно быть, что я былъ очень блѣденъ, ибо она содрогнулась и быстро оборотилась ко мнѣ.
   "Что съ вами?" сказала она мнѣ,
   -- Ничего, сударыня; я дурно спалъ.
   "А что причиною вашей безсонницы?-- примолвила она улыбаясь.
   -- Письмо, которое я получилъ вчера вечеромъ, разставшись съ вами, и которое призываетъ меня въ Парижъ.
   "Надолго?
   -- На одинъ день.
   "Одинъ день промелькнетъ скоро".
   -- Да! день бываетъ или годомъ, или часомъ.
   "А какъ вы считаете вчерашній?"
   -- Днемъ самымъ счастливымъ. Такой день бываетъ только одинъ въ цѣлую жизнь. сударыня! Ибо когда дойдешь до этой степени, то блаженство не можетъ уже увеличиваться, а можетъ только уменьшаться. У древнихъ было обыкновеніе, достигши до этой точки блаженства, бросать въ море какой-нибудь драгоцѣнный предметъ, чтобы заклясть злыя, враждебныя божества. Мнѣ кажется, вчера и я сдѣлалъ бы то же.
   "Вы ребенокъ!" сказала она мнѣ, подавая руку, чтобы идти въ столовую. Глаза мои искали Эммануила; но онъ еще поутру ушелъ на охоту. О! ихъ мѣры такъ хорошо были приняты, чтобъ трудно было уловить ихъ даже взглядомъ.
   Послѣ завтрака я спросилъ у Каролины объ адресѣ музыкальнаго купца, у котораго она всегда покупала ноты. "Мнѣ нужно, сказалъ я ей, купить романсовъ". Она взяла клочокъ бумаги, написала адресъ и подала мнѣ его. Мнѣ только то и нужно было.
   Вмѣсто того, чтобы ѣхать въ тильбюри, я велѣлъ осѣдлать себѣ лошадь: надо было спѣшить. Каролина стояла на подъѣздѣ, чтобы смотрѣть, поѣду, Пока она могла меня видѣть, я ѣхалъ шагомъ; потомъ, достигши перваго поворота, погналъ лошадь во весь опоръ и въ два часа проскакалъ десять миль.
   Пріѣхавши въ Парижъ, я тотчасъ отправился къ банкиру моей матери, взялъ у него 60,000 франковъ и прямо оттуда пошелъ на квартиру Эммануила. Пришедпій туда, спросилъ его камердинера, котораго тотчасъ привели ко мнѣ. Я заперъ дверь и сказалъ ему:
   -- Томъ, хочешь ли ты получить 20,000 франковъ?
   Томъ выпучилъ глаза отъ удивленія.
   "Двадцать тысячъ франковъ!" сказалъ онъ.
   -- Да, 20,000 франковъ.
   "Хочу ли я получить ихъ?.. Безъ всякаго сомнѣнія!.."
   -- Или я обманываюсь, -- возразилъ я, -- или ты и за половину этой суммы въ состояніи сдѣлать вдвое хуже того, что я хочу тебѣ предложить.
   Томъ улыбнулся.
   "Вы, сударь, не льстите мнѣ!" сказалъ онъ.
   -- Нѣтъ, потому что знаю тебя.
   "Коли такъ, такъ говорите".
   -- Слушай.-- Тутъ я вынулъ изъ кармана адресъ, который дала мнѣ Каролина, и показалъ ему.-- Не получаетъ ли твой господинъ писемъ этого почерка? спросилъ я его.
   "Получаетъ, сударь".
   -- Куда онъ ихъ кладетъ?
   "Въ свой письменный столикъ".
   -- Мнѣ нужны всѣ эти письма. Вотъ тебѣ 5,000 франковъ задатку; остальные 15,000 получишь тотчасъ, какъ скоро принесешь мнѣ всю переписку.
   "А гдѣ вы, сударь, будете дожидаться меня?"
   -- У себя дома.
   Черезъ часъ послѣ сего Томъ вошелъ ко мнѣ.
   "Вотъ, сударь!" сказалъ онъ мнѣ, подавая связку писемъ.
   -- Я сравнилъ почерки: они были тѣ самые... Когда Томъ получилъ отъ меня 15,000 франковъ и ушелъ, я заперся. Недавно я купилъ цѣною золота эти письма, теперь отдалъ бы кровь свою за то, чтобъ они были писаны ко мнѣ.
   Эммануилъ любилъ Каролину уже два года. Онъ зналъ ее, когда она еще была молодою дѣвушкою; и послѣ замужества ея уѣхалъ, получивши отъ нея самыя живѣйшія доказательства любви. Съ того времени трудность познакомиться съ генераломъ препятствовала имъ видѣться. Вдругъ я встрѣчаюсь съ ней въ рощѣ, какъ я уже вамъ сказывалъ, и она, вслѣдствіе предварительнаго условія съ любовникомъ, выбираетъ меня посредникомъ своей любви. На меня была возложена обязанность ввести Эммануила въ домъ ея мужа, и эта внимательность, эта услужливость, эта нѣжность, которыя расточала она передо мною, все это было дѣлано для того, чтобъ отвратить подозрѣнія генерала, который, послѣ признанія жены своей въ полученіи отъ меня любовнаго письма, не долженъ былъ и не могъ меня страшиться. Видите ли вы, какъ искусно ведена была интрига, въ какихъ дуракахъ я былъ!.. Но теперь пришла и моя очередь!..
   Я написалъ къ Каролинѣ:
   "Сударыня, вчера вечеромъ я былъ въ саду, когда приходилъ къ вамъ Эммануилъ, и видѣлъ, какъ онъ къ вамъ вошелъ. Сегодня утромъ въ четыре часа я былъ въ корридорѣ, когда онъ выходилъ отъ васъ, и видѣлъ, какъ онъ вышелъ. За часъ передъ симъ я купилъ у Тома за 20,000 франковъ вашу переписку съ его господиномъ".
   Такъ какъ генералъ долженъ былъ возвратиться въ замокъ не прежде двухъ или трехъ дней, то я былъ увѣренъ, что это письмо не попадется въ его руки.
   На другой день въ одиннадцать часовъ въ комнату мою вошелъ Эммануилъ; онъ былъ блѣденъ и весь покрытъ пылью. Я лежалъ въ то время въ постели, на которую бросился еще вчера и на которой ни на минуту не смыкалъ глазъ. Эммануилъ подошелъ ко мнѣ.
   "Вы, безъ сомнѣнія, знаете, что привело меня къ вамъ?" сказалъ онъ мнѣ.
   -- По крайней мѣрѣ, догадываюсь, государь мой.
   "У васъ находятся мои письма?"
   -- Да, государь мой.
   "Вы отдадите мнѣ ихъ?"
   -- Нѣтъ, государь мой.
   "Что жъ вы думаете сдѣлать съ ними?"
   -- Это моя тайна.
   "Вы отказываете мнѣ въ нихъ?"
   -- Отказываю.
   "Не заставьте меня сказать вамъ, кто вы таковы".
   -- Вчера я былъ шпіономъ, нынѣшній день я воръ: эти слова сказалъ я себѣ еще прежде васъ.
   "А если я повторю вамъ ихъ!"
   -- Это совершенно въ вашей волѣ.
   "Въ такомъ случаѣ вы сдѣлаете мнѣ удовлетвореніе?"
   -- Безъ всякаго сомнѣнія.
   "Сей часъ?"
   -- Да, сей же часъ.
   "Но это будетъ дуэль безпощадная, дуэль на смерть; я предупреждаю васъ въ этомъ".
   -- Такъ позвольте мнѣ сдѣлать мои послѣднія распоряженія; они будутъ непродолжительны.
   Я позвонилъ, и ко мнѣ вошелъ мой камердинеръ; это былъ человѣкъ испытанный, на котораго я совершенно могъ положиться.
   -- Іосифъ! сказалъ я ему: я иду драться съ этимъ господиномъ, и очень можетъ статься, что онъ убьетъ меня.
   Тутъ я подошелъ къ моему письменному столику и отворилъ его. Какъ скоро ты узнаешь, что я убитъ, продолжалъ я, тотчасъ возьми эти письма и отнеси ихъ къ генералу М***. Десять тысячъ франковъ, которые лежатъ въ этомъ же ящикѣ, принадлежатъ тебѣ. Вотъ ключъ.
   Сказавъ это, я снова заперъ письменный ящикъ и ключъ отъ него отдалъ Іосифу, который поклонился и вышелъ.
   -- Теперь я вашъ, сказалъ я, обратившись къ Эммануилу.
   Эммануилъ былъ блѣденъ, какъ смерть; на каждомъ волоскѣ его дрожала капля поту.
   "Вы поступаете безчестно!" сказалъ онъ мнѣ.
   -- Я это знаю.
   Онъ подошелъ ко мнѣ.
   "Если вы убьете меня, то отдадите ли хоть тогда эти письма Каролинѣ?"
   -- Это будетъ зависѣть отъ нея.
   "Чтожъ ей должно сдѣлать, чтобъ получить ихъ? Посмотримъ"...
   -- Надо, чтобъ она сама пришла за ними...
   "Сюда?"
   -- Да! сюда.
   "Вмѣстѣ со мною?"
   -- Одна.
   "Никогда".
   -- Не ручайтесь за нее.
   "Она не согласится на это".
   -- Можетъ быть. Возвратитесь въ замокъ и посовѣтуйтесь вмѣстѣ; я вамъ даю три дня.
   Онъ подумалъ съ минуту и бросился вонъ изъ комнаты.
   На третій день Іосифъ увѣдомилъ меня, что какая-то женщина подъ покрываломъ хочетъ переговорить со мною тайно. Я велѣлъ ему ввести ее; это была Каролина. По моему приглашенію, она сѣла, а я сталъ передъ нею.
   "Вы видите, сударь! сказала она мнѣ: я пришла".
   -- Было бы очень неблагоразумно съ вашей стороны, сударыня, поступить иначе.
   "Я пришла, надѣясь на вашу снисходительность".
   -- И вы очень ошиблись, сударыня.
   "Такъ вы не хотите отдать мнѣ этихъ несчастныхъ писемъ?"
   -- Извольте, сударыня, только на условіи.
   "На какомъ?"
   -- О, вы вѣрно догадаетесь.
   При сихъ словахъ она бросилась къ занавѣскамъ моего окна, какъ отчаянная, погрузивъ въ нихъ голову, ибо поняла по звуку моего голоса, что я былъ неумолимъ.
   -- Послушайте, сударыня, продолжалъ я, мы оба играли въ странную игру: вы слишкомъ искусно, я слишкомъ горячо: партія выиграна мною; вамъ остается проигрышъ".
   Она опрокинулась вся назадъ и рыдала.
   -- Сударыня! ваше отчаяніе и ваши слезы не смягчатъ меня; вы взяли на себя трудъ изсушить до дна мое сердце, и прекрасно успѣли въ этомъ.
   -- "Но, сказала она, если я обяжусь клятвою предъ алтаремъ Божіимъ не видѣться больше съ Эммануиломъ!"
   -- А развѣ вы не обязывались клятвою предъ алтаремъ Божіимъ хранить вѣрность къ генералу?
   "Какъ! ничего, ничего иного за эти письма!.. ни золота, ни крови!.. скажите!"...
   -- Ничего!..
   Она отдернула занавѣску, которою была закутана ея голова, и посмотрѣла на меня. Это блѣдное лицо, съ сверкающими отъ гнѣва глазами и растрепанными волосами, было превосходно, когда отдѣлилось отъ краснаго фона драпировки.
   "О! сказала она, стиснувъ зубы. О, сударь! ваши поступки слишкомъ жестоки".
   -- А какъ вы назовете ваши, сударыня?.. Цѣлый годъ старался я погасить мою любовь и успѣлъ въ томъ. Я возвратился во Францію съ чувствомъ глубокаго къ вамъ уваженія. Мои страданія прошли, и я забылъ о нихъ; я желалъ только одного, чтобы занять мое сердце другимъ предметомъ, и вотъ я встрѣчаюсь съ вами: тутъ уже не я, а вы идете ко мнѣ; вы своею рукою расшевеливаете холодный пепелъ въ моемъ сердцѣ, и своимъ дыханіемъ ищете искръ этого погасшаго огня. Потомъ, когда онъ снова вспыхнулъ, когда вы увидѣли его и въ моемъ голосѣ, и въ моихъ глазахъ, и въ моихъ жилахъ, и во всемъ существѣ моемъ... для чего понадобился я вамъ? къ чему долженъ былъ служить вамъ? Подвести къ вамъ человѣка, котораго вы любите... прикрыть плащемъ моимъ ваши преступныя связи!.. И, слѣпецъ, я это сдѣлалъ! Но, бывъ ослѣплены, подобно мнѣ, вы не подумали, что мнѣ стоило только приподнять плащъ, чтобъ цѣлый міръ увидѣлъ ваше посрамленіе... Теперь, сударыня, отъ васъ зависитъ, сдѣлаю ли я это...
   "Но, милостивый государь, я не люблю васъ!"
   -- Да я и не прошу любви вашей...
   "Это значитъ дѣлать насиліе... подумайте объ этомъ"...
   -- Называйте это, какъ хотите!..
   "О, вы не такъ жестоки, какъ притворяетесь; вы сжалитесь надъ женщиною, которая умоляетъ васъ у вашихъ ногъ!"
   Она бросилась къ моимъ ногамъ.
   -- А имѣли ли вы жалость ко мнѣ, когда я былъ у вашихъ?
   "Но я женщина, а вы мужчина"...
   -- Развѣ оттого мнѣ было легче?
   "Именемъ Бога умоляю васъ, сударь, отдайте мнѣ эти письма!"...
   -- Я уже не вѣрю въ Бога!..
   "Именемъ той любви, которую вы питали ко мнѣ"...
   -- Она угасла!
   "Именемъ того, что для васъ милѣе всего на свѣтѣ"...
   -- Я ужъ ничего не люблю.
   "Если такъ, то дѣлайте, что хотите, съ этими письмами... сказала она вставши, но не будетъ того, чего вы требуете".
   Она бросилась вонъ изъ комнаты.
   -- Вамъ остается до завтра десять часовъ, сударыня, -- кричалъ я ей изъ дверей;-- пять минутъ больше, и ужъ будетъ поздно!
   На другой день въ девять часовъ Каролина вошла ко мнѣ въ комнату.
   "Вотъ я!" сказала она.
   -- Очень хорошо!
   "Дѣлайте со мной, что вамъ угодно, сударь"...
   Черезъ четверть часа я подошелъ къ письменному столику и, вынувъ изъ ящика первое попавшееся мнѣ письмо, подалъ ей.
   "Какъ! сказала она мнѣ, поблѣднѣвши: только одно!"...
   Другія вамъ будутъ вручены точно такимъ же образомъ, сударыня; когда вы хотите имѣть ихъ, то можете приходить за ними...
   "И она пришла?" вскричалъ я, прерывая монаха.
   -- Два дня сряду...
   "А на третій?"
   Ее нашли задохшуюся въ чаду, съ Эммануиломъ.

Съ Франц. В. Бѣлинскій.

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru