Диккенс Чарльз
Часовые куранты

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ЧАРЛЬЗЪ ДИККЕНСЪ.

СВЯТОЧНЫЕ РАЗСКАЗЫ.

ПОЛНЫЙ ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО,
Ф. РЕЗЕНЕРА.

ИЗДАНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ, СЪ 62 ПОЛИТИПАЖАМИ И ЗАСТАВКАМИ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ В. И. ГУБИНСКАГО.

   

ЧАСОВЫЕ КУРАНТЫ.

Первая четверть.

   Только немногіе люди согласятся спать въ церкви! Спѣшу оговориться, что разумѣю не однихъ дѣтей, а всякихъ людей,-- и малыхъ, и большихъ, и подростающихъ, и уже осѣдающихъ. Повторяю: не много найдется охотниковъ спать въ церкви. Говорю не о времени проповѣди въ жаркую погоду (когда, разъ или два, людямъ случалось-таки засыпать). Многіе мои читатели, знаю, сильно изумятся моему невѣрію въ чью либо охоту поспать спокойно въ церкви въ свѣтлый день. Но я говорю о ночи. Опровергать меня предлагаю ночью, и я готовъ доказать вѣрность моего мнѣнія въ любую вѣтренную зимнюю ночь, любому возражателю, назначенному остальными, который пусть подойдетъ ко мнѣ, въ одиночку, на старой церковной паперти, предъ старою дверью въ храмъ, и уполномочитъ меня, если это окажется нужнымъ для доказательства, запереть его въ церкви до утра.
   У ночного вѣтра есть очень непріятная привычка кружить и кружить около такого зданія, не переставая выть, испытывая, своими невидимыми руками, крѣпость оконъ и дверей и ища щели, чрезъ которую можно-бы было войти. А вошедши и, повидимому, не найдя того, чего онъ искалъ, ночной вѣтеръ вопитъ и воетъ и вновь ищетъ выхода; мало того, что онъ бродитъ по впадинамъ въ стѣнахъ: онъ не перестаетъ виться вокругъ столбовъ, пробуетъ низкіе звуки органа, взлетаетъ подъ самую кровлю и пытается расшатать стропила; затѣмъ, въ отчаяніи, онъ бросается на помостъ и, бормоча, уходитъ въ ниши. Или крадется вдоль стѣнъ и какъ-бы шопотомъ читаетъ священныя надписи. Нѣкоторыя изъ нихъ заставляютъ его рѣзко смѣяться, другія-же вызываютъ вздохи и плачъ. Поражающіе звуки испускаетъ ночной вѣтеръ въ алтарѣ, какъ-бы жалуясь своимъ дикимъ голосомъ на всевозможныя преступленія: убійства, святотатства, поклоненіе идоламъ, презрѣніе къ скрижалямъ завѣта, изготовляемымъ столь красиво и гладко, по столь часто разбиваемымъ!
   Уфъ! Да сохранитъ насъ небо уютно сидящими у домашняго камелька! Страшенъ голосъ вѣтра, когда онъ въ полночь поетъ въ церкви!
   А въ верху колокольни! Какъ неистово онъ тамъ свищетъ и рветъ, въ самомъ верху колокольни, гдѣ онъ можетъ свободно гулять по многочисленнымъ ходамъ и отверстіямъ, виться змѣею по лѣстницѣ, по которой нельзя пройти, не испытавъ головокруженія, быстро поворачивать на оси крикливую флюгарку и потрясать всею башнею, заставляя ее дрожать, какъ будто она, отъ вершины до основанія, была пробрана страшнымъ трепетомъ!-- въ самомъ верху колокольни, гдѣ виситъ большой колоколъ и желѣзныя перила, изъѣденныя ржавчиной, гдѣ мѣдные и свинцовые листы, съ налетомъ отъ перемѣнъ въ воздухѣ, гудятъ, вздуваясь подъ ногами рѣдкихъ посѣтителей, гдѣ птицы строятъ свои тощія гнѣзда въ углахъ между старыми дубовыми стропилами, гдѣ пыль отъ старости сѣдѣетъ, гдѣ пятнистые пауки, разжирѣвшіе и облѣнившіеся отъ долгой безопасности, покойно покачиваются изъ стороны въ сторону, въ-ладъ со звономъ колоколовъ, всегда цѣпляясь за свои воздушные замки и не испытывая внезапныхъ тревогъ, заставляющихъ ихъ быстро лѣзть по нити, подобно матросу на канатѣ, или падать на землю, чтобы искать спасенія въ поспѣшномъ бѣгствѣ на своихъ многочисленныхъ и искусныхъ ногахъ!-- въ самомъ верху колокольни, старой церкви, далеко поверхъ городскихъ огней и шума, хотя и далеко ниже облаковъ, при своемъ движеніи по небу бросающихъ на городъ мимолетную тѣнь.-- Вотъ, гдѣ настоящее мѣсто страшиться ночью. И въ такой-то колокольнѣ старой церкви висѣли куранты, о которыхъ я хочу кое-что разсказать.
   Старые то были куранты и колокола! Они были окрещены епископами столько вѣковъ тому назадъ, что ихъ метрическое свидѣтельство затерялось давнымъ-давно, что никто уже не помнилъ времени крещенія колоколовъ и никто не зналъ ихъ именъ. Были у этихъ колоколовъ и воспріемники и воспріемницы (говоря мимоходомъ, я гораздо охотнѣе принялъ-бы на себя отвѣтственность быть крестнымъ отцемъ колоколу, чѣмъ мальчугану). Безъ сомнѣнія, были имъ подарены и серебряныя чаши {Въ Англіи существовалъ обычай, по которому лицо, дававшее имя колоколу, дарило его чашею.}. Но время прибрало ихъ воспріемниковъ, а Генрихъ VIII велѣлъ растопить ихъ чаши, такъ что въ описываемое нами время колокола висѣли въ башнѣ церкви безъ имени и утративъ свои чаши.
   Но висѣли они отнюдь не безгласно. Голоса ихъ были чисты, могучи и звучны и, разносимые вѣтромъ, слышались на далекое разстояніе. Голоса ихъ были слишкомъ сильны, чтобы бояться прихотей вѣтра. Напротивъ, когда нападала на вѣтеръ глупая причуда заглушить колокола, звуки ихъ храбро схватывались съ вѣтромъ и всегда кончали тѣмъ, что своими веселыми нотами царски поражали внимательное ухо. Они настаивали на своемъ правѣ доноситься въ бурныя ночи до бѣдной матери, бодрствующей у изголовья своего ребенка, или сидящей въ уединеніи жены, мужъ которой находился въ морѣ. Не разъ колокола "наповалъ" побивали порывы сѣверо-восточнаго вѣтра... "наповалъ", какъ говорилъ Тоби Векъ. Хотя послѣдняго и звали обыкновенно Тротти Векъ, но имя его было Тоби, и никому не дозволяется измѣнить его въ какое-либо другое (развѣ въ Тобіаса), безъ спеціальнаго акта парламента, потому что Тоби былъ въ свое время такъ-же законно окрещенъ, какъ и колокола церкви, хотя, правда, съ меньшею торжественностью и съ меньшими публичными увеселеніями.
   Что касается до меня, то по этому предмету я не стану оспаривать Тоби Бека, такъ какъ у него было слишкомъ много случаевъ придти къ правильному заключенію, чтобы мнѣ не признать его мнѣнія за справедливое и истинное. Поэтому все, что говорилъ Тоби Векъ, говорю и я. Я никогда не отстану отъ него, хотя и не легко оставаться цѣлый день при немъ передъ церковною дверью. Дѣло въ томъ, что Тоби Векъ былъ посыльнымъ и на паперти всегда ожидалъ порученій.
   Пріятное, нечего сказать, занятіе ожидать порученій зимою съ мерзнущими щеками, съ трескающеюся кожею, посинѣлымъ носомъ, воспаленными глазами, окоченѣвшими ногами и съ зубами, едва не крошащимися отъ стука другъ отъ друга! Вѣтеръ, особенно восточный, скользнувъ по углу старой церкви, съ яростью устремлялся на Тоби, какъ будто именно за этимъ былъ спущенъ съ окраинъ земли. Иногда онъ кидался на бѣднягу, казалось, именно въ ту минуту, когда Тоби всего менѣе ожидалъ его: съ бѣшеною быстротою обогнувъ мѣсто и пронесясь мимо несчастнаго Тоби, онъ неожиданно поворачивался, какъ-бы обрадовавшись встрѣчѣ и крича: "А, вотъ онъ! попался!"
   Въ такихъ случаяхъ Тоби поднималъ на голову свой небольшой бѣлый фартукъ, подобно тому, какъ плохо воспитанныя дѣти закрываютъ глаза полами своихъ сюртучковъ; тщетно, вооружившись своею палочкою, пытался Тоби въ теченіе нѣкотораго времени выдержать слишкомъ неравную борьбу: вскорѣ его невѣрныя ноги начинали страшно дрожать. Онъ наклонялся, поворачивался то однимъ бокомъ, то другимъ, но, не смотря на это, его толкало, вертѣло и приподнимало съ земли такъ, что только благодаря положительному чуду онъ не былъ уносимъ въ воздухъ, подобно тому, какъ, по разсказамъ натуралистовъ, бываютъ поднимаемы сонмища лягушекъ, улитокъ и другихъ маленькихъ животныхъ, и, слѣдовательно, не падалъ въ дождѣ посыльныхъ, къ великому изумленію туземцевъ, на какой-либо дикій уголокъ земного шара, гдѣ различные виды посыльныхъ еще неизвѣстны.
   Но вѣтренный день, не смотря на все, что приходилось испытать отъ него Тоби, все-же былъ для него чѣмъ-то въ родѣ праздника: это фактъ. Въ вѣтренные дни ему менѣе, чѣмъ въ другіе, надоѣдало ожидать монетокъ въ шесть пенсовъ, потому что въ это время вынужденная борьба его съ буйной стихіей поддерживала его вниманіе и тѣмъ придавала ему мужество переносить ощущаемые приступы голода или унынія. Сильный морозъ и снѣжное время также производили на Тоби впечатлѣніе, нарушавшее однообразіе ожиданія; они дѣйствовали на него благотворно,-- не знаю, ни отчего, ни какъ; да и самъ бѣдняга Тоби затруднился бы отвѣчать на эти вопросы. Тѣмъ не менѣе, дни вѣтренные, морозные, снѣжные и съ градомъ и молніей были для Тоби Бека красными днями.
   Напротивъ, самыми непріятными для Тоби были дни сырые, когда холодный, проницающій дождь какъ-бы окутывалъ его своимъ мокрымъ плащемъ, единственнымъ родомъ плаща, которымъ удавалось пользоваться Тоби и отъ котораго онъ охотно-бы отказался, если-бы спросили его мнѣнія.
   Печальны были Тоби дни, когда дождь падалъ медленно, густо и прямо, когда туманъ хваталъ за горло улицу, какъ и самого Тоби, когда дымящіеся дождевые зонтики сновали, кружась, какъ волчки, сталкивались на людныхъ тротуарахъ одинъ съ другимъ и производили кругомъ себя множество маленькихъ водопадовъ, очень-очень неудобныхъ; когда вода шумѣла въ дождевыхъ трубахъ, когда полные нижніе концы этихъ трубъ выбрасывали цѣлые фонтаны; когда, стекая съ крыши церкви, вода струями падала на Тоби и въ самое короткое время превращала въ навозъ пучекъ соломы, который онъ подкладывалъ подъ ноги. О, эти дни были для Тоби настоящими днями испытанія! Въ самомъ дѣлѣ, въ подобные дни можно было видѣть, какъ Тоби съ печальнымъ и вытянутымъ лицомъ безпокойно выглядывалъ изъ-за угла, образуемаго выступомъ церкви и служившаго ему пріютомъ, который, лѣтомъ давалъ Тоби не больше тѣни, чѣмъ могла-бы дать въ знойный день обыкновенная тросточка, поставленная отвѣсно на раскаленномъ тротуарѣ. Минуту спустя, Тоби выходилъ изъ своего уголка, чтобы немного согрѣться движеніемъ. Онъ съ десятокъ разъ проходилъ въ припрыжку справа налѣво и слѣва направо и затѣмъ, повеселѣвъ, опять скрывался въ свою нишу.
   Его называли "Тротти" (рысакомъ) по причинѣ его побѣжки, если не быстрой, то по крайней мѣрѣ проникнутой желаніемъ быстроты. Очень можетъ быть, и даже весьма вѣроятно, что Тоби могъ-бы ходить и быстрѣе; но отнимите у Тоби его рысцу, и онъ несомнѣнно сляжетъ въ постель и умретъ. Рысца эта, конечно, забрызгивала Тоби въ грязную погоду вплоть до сѣдалища и причиняла ему бездну хлопотъ. Ему было бы гораздо легче ходить инымъ способомъ, но это-то и заставляло Тоби упрямо держаться прежняго. Какимъ маленькимъ, слабымъ и худенькимъ старичкомъ ни былъ Тоби, но по силѣ своихъ добрыхъ намѣреній то былъ настоящій Геркулесъ. Онъ не хотѣлъ брать деньги даромъ, какъ-бы воровскимъ образомъ, а наслаждался мыслію, что честно зарабатываетъ свой хлѣбъ. (Тоби не былъ достаточно богатъ, чтобы удобно лишить себя такого веселаго наслажденія). Взявшись исполнить порученіе за шиллингъ или полтора {Шиллингъ -- серебряная монета, цѣнностью въ русскія 32 коп.}, Тоби, всегда гордый, становился еще мужественнѣе. Едва пустившись рысцой, онъ уже кричалъ "пади" другимъ бѣжавшимъ предъ нимъ факторамъ, въ твердомъ убѣжденіи, что по самому ходу природы онъ непремѣнно нагонитъ ихъ и опрокинетъ на пути. Такимъ же образомъ Тоби питалъ убѣжденіе,-- рѣдко подвергавшееся испытанію,-- что онъ способенъ, снести всякую тяжесть, какую могутъ поднять силы человѣка.
   Сообразно этому, выходилъ ли Тоби въ дождливый день изъ своего угла, чтобы погрѣться, онъ всегда подпрыгивалъ, запечатлѣвая на грязи своими дырявыми башмаками неправильные зигзаги. Отогрѣвалъ ли онъ. свои оледенѣлыя руки, плохо защищенныя отъ жестокой стужи старыми, сѣрыми, шерстяными варежками, въ которыхъ только большой палецъ пользовался особымъ помѣщеніемъ, тогда какъ всѣ остальные пребывали въ общей залѣ,-- и тутъ Тоби подпрыгивалъ, выгнувъ впередъ колѣни и держа подъ мышкою свою палку. Выступалъ ли Тоби на улицу, чтобы посмотрѣть на большой колоколъ во время его полнаго звона, и тутъ онъ подпрыгивалъ рысцой.
   Эту послѣднюю прогулку Тоби совершалъ по нѣскольку разъ въ день, потому что колокола служили ему собесѣдниками. Онъ съ истиннымъ интересомъ смотрѣлъ на ихъ жилище и припоминалъ, какіе языки бьютъ ихъ въ звонкіе бока и какъ раскачиваются эти языки. Можетъ быть, этотъ любознательный интересъ къ колоколамъ происходилъ оттого, что и они, и Тоби представляли нѣсколько чертъ сходства. Они висѣли, во всякое время, подобно Тоби, подвергаясь вліянію вѣтра и дождя, подобно ему видѣли лишь внѣшнюю сторону домовъ, подобно ему никогда не приближались къ домашнимъ огнямъ, свѣтившимся сквозь окна или винтомъ густого дыма вылетавшимъ изъ печныхъ трубъ; подобно Тоби, и колокола были исключены изъ участія въ наслажденіи всѣми прекрасными вещами, которыя на ихъ глазахъ проносились въ двери домовъ или просовывались въ рѣшетки оконъ и передавались въ руки расточительныхъ поваровъ. Видѣли колокола, подобно Тоби, мелькавшее въ окнахъ множество лицъ, то молодыхъ, красивыхъ, пріятныхъ, то совершенно противнаго свойства. Но Тоби (хотя и часто размышлялъ объ этихъ пустякахъ, стоя безъ дѣла на улицѣ) не могъ знать, ни откуда являлись всѣ эти особы, ни куда онѣ направлялись, и произносили ли онѣ своими движущимися губами хоть разъ въ году что-либо благосклонное относительно его.
   Тоби не былъ тонкимъ изслѣдователемъ душевныхъ явленій -- по крайней мѣрѣ, сознательнымъ,-- и я отнюдь не утверждаю, чтобы, начиная привязываться къ колоколамъ и постепенно обращать въ болѣе близкую и нѣжную связь первое побужденіе любопытства, заставившее его вступить въ это знакомство,-- чтобы Тоби послѣдовательно взвѣшивалъ въ своемъ умѣ всѣ эти различныя соотношенія или устроилъ имъ своего рода смотръ. Я хочу только сказать, что, какъ физическіе органы Тоби, напримѣръ пищеварительные, въ силу ихъ устройства, достигали извѣстнаго результата путемъ множества отправленій, ему совершенно неизвѣстныхъ, и познаніе которыхъ весьма удивило бы его,-- точно такъ же и духовныя способности Тоби, безъ его вѣдома и участія, привели въ движеніе и дѣйствіе тысячу пружинъ и породили въ немъ его странную привязанность къ колоколамъ.
   Еслибъ я назвалъ эту привязанность любовью, то не отказался бы отъ такого выраженія, хотя оно едвали выражало бы сложное чувство Тоби. По своей крайней простотѣ онъ облекалъ колокола, характеромъ чудеснымъ и торжественнымъ: такъ они были таинственны, всегда слышимые и никогда невидимые; они висѣли такъ высоко, такъ далеко; звуки ихъ были полны такой торжественной важности, что Тоби относился къ колоколамъ съ какимъ-то почтительнымъ ужасомъ. Иногда, смотря на мрачныя окна башни, онъ почти ожидалъ призывнаго знака отъ нѣкоего существа, которое не было само колоколомъ, по голосъ котораго часто слышался въ ихъ трезвонѣ. По всѣмъ этимъ причинамъ Тоби съ негодованіемъ относился къ ходившему слуху, будто колокола заколдованы, и не допускалъ мысли, чтобы они были способны имѣть сношенія со злымъ духомъ. Короче сказать, колокола эти часто слышались ему, часто занимали его мысли, но всегда вызывали его полнѣйшее почтеніе. Не разъ, неподвижно уставившись съ открытомъ ртомъ въ заключавшую ихъ колокольню, Тоби наживалъ такую боль въ шеѣ, что для излѣченія ея долженъ былъ предпринимать двѣ или три побѣжки, поверхъ своихъ обычныхъ занятій.
   Именно, къ этому-то лѣчебному средству и намѣревался прибѣгнуть Тоби въ одинъ морозный день, когда раздался послѣдній ударъ полуденнаго боя и оставилъ по себѣ гулъ, подобный жужжанію чудовищно-громадной пчелы, которая вздумала бы на досугѣ летать въ колокольнѣ.
   "Ага, часъ обѣда", сказалъ Тоби, продолжая бѣгать вприпрыжку передъ церковью.
   У Тоби носъ и вѣки сильно покраснѣли; онъ часто мигалъ, поднималъ плечи едва не до ушей; ноги его почти окоченѣли; если онъ не замерзъ, то, очевидно, былъ близокъ къ тому.
   "Часъ обѣда", повторилъ Тоби, нанося себѣ варежкою на правой рукѣ, взамѣнъ боксёрской перчатки, ударъ въ желудокъ, какъ бы въ наказаніе за то, что ему было холодно. "О-охъ!" -- и онъ, молча, минуту или двѣ, продолжалъ бѣгать.
   "Ничего", внезапно проговорилъ Тоби и вдругъ быстро прекратилъ и рѣчь, и побѣжку, чтобы ощупать себѣ носъ по всей его длинѣ, съ видомъ живого безпокойства. Благодаря малой величинѣ носа, трудъ пальцевъ оказался не великъ и быстро былъ оконченъ.
   "Право, я уже думалъ лишиться его", продолжалъ Тоби, принимаясь опять бѣгать: "къ счастью, этого не случилось. Еслибъ онъ покинулъ меня, я бы не имѣлъ права пенять на него. Служба его въ это время года изрядно тяжела и плохо вознаграждается, потому что онъ не потребляетъ даже табаку. Да и въ лучшее время бѣдняга подвергается испытаніямъ: если ему случайно и удается иногда вдыхать пріятный запахъ (что бываетъ не каждый день), то это обыкновенно запахъ проносимаго изъ печи чужого обѣда".
   Это соображеніе привело Тоби вновь къ разсужденію, прерванному имъ для освидѣтельствованія носа.
   "Ничто не возвращается такъ неизбѣжно", сказалъ Тоби, "какъ часъ обѣда, и ничто, напротивъ, не бываетъ такъ невѣрно, какъ самый обѣдъ. Вотъ громадное различіе между ними. Я далеко не сразу пришелъ къ этому открытію, и мнѣ хотѣлось-бы знать, стоитъ-ли это мое наблюденіе того, чтобъ уступить его какому-нибудь господину, который бы могъ наградить имъ журналы или парламентъ".
   Конечно, то была только шутка, и Тоби показалъ головою съ такимъ видомъ, который ясно показывалъ, что онъ отрекается отъ вознагражденія за свое изобрѣтеніе.
   "О, Боже!" сказалъ онъ: "журналы полны наблюденій не лучше моего; да и парламентъ тожъ! Вотъ журналъ за послѣднюю недѣлю (и Тоби вытащилъ изъ кармана очень сальный листъ бумаги, который и отдалилъ отъ себя на разстояніе руки); онъ полонъ наблюденій, прекрасныхъ наблюденій. Я охотнѣе почиталъ-бы новостей, но новостей-то и нѣтъ", медленно продолжалъ Тоби, складывая журналъ, чтобы положить его въ карманъ. "Зато теперь я и читаю журналъ почти неохотно; ужъ и не знаю, что изъ насъ бѣдныхъ выйдетъ. Дай Богъ, чтобъ мы стали чѣмъ-нибудь лучшимъ въ наступающемъ году".
   -- Батюшка, батюшка! послышался подлѣ него нѣжный голосъ.
   Но Тоби не слышалъ; онъ продолжалъ ходить взадъ и впередъ своими обыкновенными, маленькими шажками, погруженный въ мечты и разговаривая самъ съ собой.
   "Какъ кажется", продолжалъ онъ, "мы неспособны ни дѣлать добро, ни быть наставленными на добро. Я посѣщалъ школу слишкомъ короткое время, чтобы умѣть сказать, приносимъ-ли мы какую-нибудь пользу здѣсь на землѣ, или нѣтъ! Иногда я въ такомъ затрудненіи, что совершенно неспособенъ обдумать вопросъ: есть ли въ насъ что-либо доброе, или мы рождаемся безусловно дурными? Повидимому, мы дѣлаемъ страшныя вещи и причиняемъ обществу много зла. Постоянно жалуются на насъ, постоянно остерегаются насъ; такъ или иначе, въ газетахъ идетъ толкъ только о насъ. Послѣ этого, какое мнѣ дѣло до новаго года", продолжалъ онъ грустно. "Я могу волочить свою ношу не хуже другихъ, почти всегда даже лучше ихъ, потому что силенъ, какъ левъ, а это дано не всякому. Но если на самомъ дѣлѣ новый годъ существуетъ не для насъ; а мы только незванные гости"...
   -- Батюшка, батюшка! повторилъ нѣжный голосъ.
   На этотъ разъ Тоби услышалъ зовъ, вздрогнулъ, остановился и, обративъ свой взглядъ, направленный-было вдаль, до самаго сердца будущаго года, какъ-бы для разрѣшенія возникшихъ сомнѣній,-- обративъ свой взглядъ на менѣе обширное пространство, встрѣтился носомъ къ носу, глазъ въ глазъ, со своею дочерью.
   И какіе то были глаза! Глаза, въ которые приходилось долго погружаться, прежде чѣмъ измѣрить ихъ глубину; черные глаза, которые отражали не хуже зеркала; глаза, обольщающіе,-- нѣтъ, глаза съ выраженіемъ прозрачнымъ, покойнымъ, честнымъ, терпѣливымъ. истекающимъ изъ чистаго свѣта, созданнаго Богомъ въ въ первый день; глаза, въ которыхъ отражались истина и чистосердечіе; глаза, свѣтившіеся надеждою, столь юною и свѣжею, столь пылкою, столь живою и энергичною, вопреки двадцати годамъ труда и нищеты, вопреки вынесеннымъ тяжелымъ испытаніямъ, что на сердцѣ Тоби Бека они какъ-бы прозвучали словами: "Полно, полно, мы не безполезны въ этомъ мірѣ... не совсѣмъ".
   Тоби поцѣловалъ сопровождавшія эти глаза губы и сжалъ ладонями свѣжія и цвѣтущія щеки.

0x01 graphic

   -- Что скажешь, голубка?спросилъ Тоби. Я не ожидалъ тебя сегодня, Магги {Сокращеніе имени "Маргарита".}.
   -- Да и я, батюшка, не надѣялась притти сегодня! воскликнула дѣвушка, поднявъ головку и улыбаясь. Но вотъ я пришла, да еще не съ пустыми руками, -- да, не съ пустыми руками.
   -- Что-же, вѣдь не... началъ-было онъ, поглядывая съ любопытствомъ на закрытую корзинку, находившуюся у нея въ рукахъ.
   -- Понюхай только, батюшка, сказала Маргарита: только понюхай.
   Тоби поспѣшилъ было безъ дальнѣйшаго разговора поднять крышку, но дочка весело остановила его, положивъ на корзинку свою руку.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказала она съ дѣтскою радостью: не будемъ торопиться; я приподниму уголокъ, ма-а-ленькій уголокъ; видишь, прибавила она тихо, сопровождая рѣчь самымъ милымъ жестомъ и какъ-бы боясь быть услышанною заключавшимся въ корзинкѣ предметомъ. Вотъ. Теперь угадай,-- что это такое?
   Тоби усерднѣйшимъ образомъ началъ нюхать у края корзинки и вскричалъ въ восторгѣ: "Э, что-то горячее!"
   -- Да, совсѣмъ горячее, подтвердила Магги: съ пылу горячее. Ха, ха, ха, кипитъ!
   -- Ха, ха, ха! отъ души разсмѣялся Тоби и подпрыгнулъ: да, вѣрно, кипитъ.
   -- Но что-же это такое, батюшка? спрашивала Маги: ты еще не угадалъ, а угадать нужно. Я не могу ничего вынуть изъ корзинки прежде, чѣмъ ты угадаешь. Не торопись, подожди минутку; вотъ я крошечку приподниму крышку. Теперь угадывай.
   Магги страшно боялась, чтобъ отецъ не угадалъ слишкомъ быстро. Держа передъ ними корзинку, она отступала, поднимала свои хорошенькія плечики, одною рукою затыкала ухо, какъ-бы для того, чтобы удержать слово на губахъ отца, и, въ теченіе всей этой продѣлки, не переставала тихо смѣяться.
   А между тѣмъ Тоби, положивъ руки на колѣни, наклонившись носомъ къ корзинкѣ, усиленно вдыхалъ въ себя распространявшійся отъ нея запахъ, который разглаживалъ его морщины. Глядя на Тоби, можно было подумать, что онъ вздыхаетъ въ себя какой нибудь смѣхотворный газъ.
   -- А это что нибудь очень хорошее, говорилъ онъ: это не... вѣдь не колбаса-же?
   -- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнула восторженно Магги: совсѣмъ не колбаса.
   -- Нѣтъ, подтвердилъ Тоби, еще разъ понюхавши: это сочнѣе колбасы; это что-то очень хорошее. Оно все больше и больше позываетъ. А запахъ сильнѣе, чѣмъ у бараньихъ ножекъ, не правда-ли?
   Магги предавалась восторгу: отецъ удалялся отъ истины.
   -- Печенка? продолжалъ Тоби совѣщаться съ самимъ собою: нѣтъ, въ этой штукѣ есть что-то нѣжное, чего нѣтъ въ печенкѣ. Поросячьи ножки? Нѣтъ, это недостаточно вяло для поросячьихъ ножекъ... И не пахнетъ жилами, какъ пѣтушьи головки. Во всякомъ случаѣ не сосиски. А, знаю: это свиныя кишки.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! вскричала Маргарита, въ крайнемъ восторгѣ. Не угадали.
   -- О чемъ-же я думалъ! вскричалъ Тоби, распрямляясь, какъ только позволялъ ему его станъ. Я скоро забуду свое имя. Это рубцы!
   Въ самомъ дѣлѣ, то были рубцы, и восхищенная Маргарита увѣряла Тоби, что не пройдетъ и минуты, какъ онъ убѣдится, что то самые лучшіе рубцы, какіе онъ когда-либо ѣдалъ.
   -- Батюшка, сказала Магги, торопливо ставя корзинку: я сейчасъ накрою на столъ; я принесла рубцы на блюдѣ, а его завернула въ носовой платокъ. Если мнѣ вздумается обратить мой платокъ въ скатерть и говорить, что онъ скатерть,-- какой-же законъ можетъ мнѣ запретить это? Не правда-ли, батюшка?
   -- Не знаю такого закона, милая моя, отвѣчалъ Тоби: хотя каждый день и издаются новые законы.
   -- И, однако, судя по тому, что я читала вамъ недавно изъ газеты... вы помните, батюшка, слова судьи: отъ насъ, бѣдныхъ людей, требуютъ знанія закона. Господи! Значитъ, они считаютъ насъ очень учеными.
   -- О, да, дочь моя, отвѣчалъ Тротти. И какъ-бы они восхищались тѣмъ изъ насъ, который дѣйствительно зналъ бы законъ. У этого человѣка скоро наросъ бы пластъ сала, и за нимъ ухаживали бы всѣ богачи-сосѣди.
   -- Однако, это не помѣшало бы ему съ большимъ аппетитомъ съѣсть свой обѣдъ, еслибъ обѣдъ его распространялъ такой же пріятный запахъ, какъ вашъ, весело болтала Магги. Торопитесь, потому-что въ корзинкѣ есть горячій картофель, а въ бутылкѣ полупинта свѣжаго пива. Гдѣ вы хотите обѣдать, батюшка: подъ кровлей или на площадкѣ? Видите, какая роскошь: мы можемъ выбирать.
   -- Сегодня, ангелъ мой, на площадкѣ, отвѣчалъ Тоби: въ сухую погоду на площадкѣ, въ дождливую -- подъ кровлей. Площадка во всякомъ случаѣ удобнѣе, потому что на ней можно сѣсть пошире; въ сырую же погоду на ней не мудрено нажить ревматизмъ.
   -- Вотъ, воскликнула Магги, окончивъ приготовленія и хлопнувъ въ ладоши: все и готово! Обѣдъ поданъ и смотритъ очень вкуснымъ. Садитесь, батюшка, садитесь.
   Со времени открытія содержимаго въ корзинкѣ, Тоби продолжалъ стоять, обративъ и взоръ, и рѣчь къ дочери, но говорилъ нѣсколько разсѣянно, такъ что, хотя мысли и взоръ Тоби были обращены исключительно на дочь, съ отстраненіемъ всего остального, даже рубцовъ, однако, видно было, что Магги представлялась отцу не въ настоящемъ своемъ видѣ, а такою, какою онъ смутно представлялъ ее себѣ въ воображаемой картинѣ, развертывавшей передъ нимъ драму предстоявшей жизни дѣвушки. Разбуженный изъ этихъ мечтаній веселымъ призывомъ Маргариты. Тоби грустно покачалъ головою, подобно человѣку, желающему разсѣять осаждающія его мрачныя мысли, и съ этимъ пошелъ за Маргаритой. Когда Тоби нагибался, чтобы сѣсть, раздался звонъ колоколовъ.
   -- Аминь, сказалъ Тоби, снявъ шляпу и поднявъ глаза на большой колоколъ.
   -- Это "аминь" вы сказали колоколамъ, батюшка? спросила Маргарита.
   -- Они, моя милая, прозвонили, какъ-бы произнося предобѣденную молитву, сказалъ Тоби, садясь: и еслибъ они могли говорить, то, я увѣренъ, сказали-бы что-нибудь хорошее. А сколько хорошихъ вещей они говорятъ мнѣ!
   -- Колокола-то, батюшка? спросила, смѣясь, Маргарита, ставя передъ отцомъ тарелку съ рубцами, ножомъ и вилкою. Ого!
   -- Да, дочь моя,-- по крайней мѣрѣ, мнѣ такъ кажется, сказалъ Тоби, энергично принимаясь за обѣдъ: а въ такомъ случаѣ, въ чемъ же разница? Если я слышу ихъ обращеніе ко мнѣ, то не все-ли равно, говорятъ-ли они, или нѣтъ? Еслибъ ты, дорогая, знала, продолжалъ онъ, указывая вилкою на башню и, подъ вліяніемъ обѣда, постепенно увлекаясь: сколько разъ я слышалъ отъ нихъ добрыя вещи: "Тоби Векъ, Тоби Векъ, не горюй! Тоби, Тоби Векъ, Тоби Векъ, не горюй!" Тысячу разъ, куда -- гораздо больше, право!
   -- Ну, я никогда не слыхала! воскликнула Маргарита. На самомъ же дѣлѣ, однако, она безчисленное число разъ прибирала эти слова, къ звону, потому что эти подобранныя слова составляли любимый предметъ разговоровъ ея отца.
   -- А когда дѣла идутъ уже очень плохо, продолжалъ Тоби, какъ нельзя хуже, тогда колокола гудятъ: "Тоби Векъ, Тоби Векъ, настигаетъ насъ бѣда! Тоби, Тоби Векъ, Тоби Векъ, настигаетъ насъ бѣда! Милый Тоби, настигаетъ!"
   -- Ну, и въ самомъ дѣлѣ настигаетъ, батюшка? спросила Маргарита, съ оттѣнкомъ грусти въ мягкомъ голосѣ.
   -- Всегда, отвѣтилъ Тоби, не замѣчая этого оттѣнка: не минуетъ.
   Во время этой бесѣды Тоби ни на минуту не прерывалъ нападенія на поставленный передъ нимъ роскошный обѣдъ, а рѣзалъ и ѣлъ, рѣзалъ и запивалъ, рѣзалъ и жевалъ, переходя отъ рубцовъ къ горячему картофелю, отъ горячаго картофеля къ рубцамъ, смакуя все съ неистощимымъ аппетитомъ. Однако, оглядываясь направо и налѣво по улицѣ, чтобы видѣть, не зоветъ-ли его кто-нибудь изъ двери или окна, чтобы дать порученіе, онъ обратилъ взоръ на Маргариту, сидѣвшую противъ него, скрестившую на груди руки и со счастливой улыбкой смотрѣвшую на то, какъ онъ ѣлъ.
   -- Но, Господи помилуй! внезапно вскричалъ Тоби, выпуская изъ рукъ ножикъ и вилку... Голубка моя, милая Магги, отчего ты не скажешь?.. Какая я скотина!
   -- Что такое, батюшка?
   -- Да какъ-же, продолжалъ Тоби, какъ-бы въ поясненіе своего внезапнаго раскаянія: я спокойно сижу тутъ, уплетаю, набиваю себѣ брюхо и даю тебѣ стоять передо мною, конечно, натощакъ! А ты не напомнишь объ этомъ!..
   -- Но я вовсе не голодна, батюшка, смѣясь, прервала его дочка: отнюдь нѣтъ; я уже обѣдала.
   -- Разсказывай, возразилъ Тоби: чтобы у насъ въ дому было два обѣда на день, какъ-бы не такъ! Это все равно, какъ если бы кто сказалъ мнѣ, что въ году бываютъ разомъ два первые дня года или что я всю жизнь носилъ при себѣ золотой, не размѣнивая его.
   -- А все-таки я пообѣдала, батюшка, сказала Маргарита, подходя къ нему: лишь-бы вы продолжали обѣдать и... и еще кое-что.
   Тоби все еще продолжалъ сомнѣваться, но Магги устремила на него свѣтлый взглядъ и, положивъ руку на плечо отца, упрашивала его не дать простыть обѣду. Тротти взялъ снова ножикъ и вилку и принялся за дѣло, по далеко не съ такимъ жаромъ, какъ прежде, и покачивалъ головою съ видомъ недовольства собою.
   -- Я обѣдала, продолжала Маргарита послѣ небольшого колебанія... я обѣдала съ Ричардомъ. Онъ пришелъ повидать меня, именно въ обѣденную пору, и такъ какъ онъ принесъ съ собою свой обѣдъ, то... мы и съѣли его вмѣстѣ, батюшка.
   Тоби глотнулъ пива, облизалъ губы и, видя, что дочь ожидаетъ отвѣта, удовольствовался простымъ замѣчаніемъ:
   -- Ага!
   -- И Ричардъ говоритъ, батюшка... продолжала Маргарита,-- и она коротко оборвала.
   -- Что же говоритъ Ричардъ? спросилъ Тоби.
   -- Ричардъ, батюшка, говоритъ...
   Новая остановка.
   -- Долго же говоритъ Ричардъ, сказалъ Тоби,
   -- Онъ говоритъ, батюшка, закончила Маргарита, поднявъ глаза и голосомъ отчетливымъ, хотя и дрожащимъ... онъ говоритъ такъ: вотъ скоро пройдетъ еще одинъ годъ, а къ чему послужитъ намъ ждать изъ году въ годъ, когда такъ мало вѣроятно, чтобъ средства наши поправились? Онъ говоритъ, батюшка, что мы и теперь бѣдны, да и впредь будемъ бѣдны, но что теперь мы молоды, а впредь будемъ изъ году въ годъ старѣться, сами того не замѣчая. Онъ говоритъ, что для людей въ нашемъ положеніи, желающихъ пуститься въ дорогу, обжидать, чтобы дорога была безъ тернія, значитъ обжидать, чтобы намъ не осталось никакой дороги, кромѣ очень печальной, именно общей дороги на кладбище.
   Нужно было человѣка посмѣлѣе Тоби, чтобы отрицать сказанное Маргаритой. Онъ не отвѣчалъ ни слова.
   -- Тяжело, батюшка, состарѣться и умереть съ мыслью, что мы могли бы взаимно поддержать и утѣшить другъ друга; тяжело всю жизнь любить и тѣмъ не менѣе увядать въ одиночку; видѣть другъ друга работающими, старѣющими и сѣдѣющими. Да еслибъ я и смогла осилить себя и забыть Ричарда (а я говорю, что это невозможно), о, батюшка, какъ тяжко жить съ такимъ полнымъ сердцемъ, какъ мое, жить только для того, чтобъ медленно исчерпаться, капля по каплѣ, не вспоминая ни одной счастливой минуты въ жизни женщины, ни одной, которая могла-бы поддержать, укрѣпить, утѣшить.
   Тоби продолжалъ молчать. Маргарита утерла слезы и продолжала живѣе прежняго, то смѣясь, то плача, то разомъ и смѣясь, и плача.
   -- Ричардъ говоритъ вотъ что, батюшка: такъ какъ ему вчера обѣщали работы на нѣкоторое время, такъ какъ я люблю его три длинные года (гораздо дольше, еслибъ онъ зналъ), то мнѣ слѣдуетъ рѣшиться вытти за него замужъ въ день новаго года, въ день, говоритъ онъ, самый прекрасный, самый счастливый изо всего года и почти всегда приносящій счастье. Не задолго же до времени мы предваряемъ васъ, батюшка, не правда-ли? Но мнѣ нѣтъ надобности ни устраивать приданое, ли заказывать подвѣнечное платье, подобно знатнымъ дамамъ, неправда-ли, батюшка? Наконецъ, Ричардъ говорилъ много и до того убѣдительно и мягко, до того серьезно и нѣжно, что я обѣщалась поговорить съ вами, и такъ какъ мнѣ сегодня уплатили за сданную работу (чего я совсѣмъ не ожидала), а вы въ теченіе всей недѣли питались очень скудно, то я не могла подавить въ себѣ желаніе, чтобы этотъ день, столь счастливый для меня, сталъ праздникомъ и для васъ. Вотъ почему я и приготовила эту маленькую пирушку и неожиданно принесла ее.
   -- Посмотрите, какъ онъ холодитъ обѣдъ! воскликнулъ другой голосъ.
   То былъ голосъ названнаго Маргаритою Ричарда, который приблизился незамѣтно и стоялъ передъ отцомъ и дочерью съ лицомъ такъ же раскраснѣвшимся, какъ каленое желѣзо, по которому бивалъ тяжелый молотъ Ричарда. Послѣдній былъ человѣкъ молодой, сильный и ловкій, съ глазами, метавшими такія же искры, какія летаютъ въ кузницѣ, съ черными волосами, съ густыми кудрями, падавшими съ потемнѣвшихъ висковъ, и съ улыбкою, о! съ улыбкою, которая вполнѣ оправдывала похвалы Маргариты относительно убѣдительной рѣчи Ричарда.
   -- Посмотрите, какъ онъ холодитъ свой обѣдъ, повторилъ Ричардъ: стало быть, Маргарита не умѣетъ потрафить на его вкусъ; она не угодила ему.
   Тоби, вспыхнувъ, схватилъ руку Ричарда и готовился прочесть ему нотацію, когда внезапно растворилась дверь дома, выскочилъ лакей и, чуть не ступивъ на блюдо съ рубцами, закричалъ:
   -- Прочь отсюда! Скажи, дружище, развѣ тебѣ негдѣ помѣститься, кромѣ нашего крыльца? Раздѣлишь-ли ты свою ласку между нами и кѣмъ-либо изъ сосѣдей? Уйдешь-ли ты отсюда, да или нѣтъ.
   Сказать правду, послѣдній вопросъ былъ излишенъ, потому что наши знакомцы отступили, не обождавъ конца рѣчи.
   -- Что тутъ такое? спросило лицо, для котораго была отворена дверь дома и которое вышло изъ нея тою легкою и, вмѣстѣ съ тѣмъ, вѣскою поступью, которая составляетъ середину между движеніемъ шагомъ и легкой побѣжкой,-- поступью, которою долженъ выходить со двора человѣкъ не первой молодости, въ сапогахъ со скрипомъ, съ часовою цѣпочкою и въ голландской рубашкѣ, не только не унижая своего личнаго достоинства, но давая въ осанкѣ проглянуть своимъ богатымъ и разнымъ знакомствамъ и предстоящимъ ему великосвѣтскимъ визитамъ. "Что тутъ такое, что"?
   -- Не вѣчно же просить васъ, умолять чуть не на колѣняхъ, покинуть наше крыльцо, сказалъ лакей: отчего не покинете вы его? Не можете, что-ли?
   -- Ла-ла! Довольно, отстань, перебилъ лакея баринъ. Эй посыльный, прибавилъ онъ, кивая Тоби Беку. Поди сюда. Что это у тебя тамъ? Твой обѣдъ?
   -- Да, сударь, отвѣтилъ Тоби, оставившій блюдо позади себя въ уголкѣ.
   -- Не оставляй его тамъ! вскричалъ баринъ: принеси его сюда. Это твои обѣдъ, а?
   -- Да, сударь, повторилъ Тоби и, глотая слюнки при пристальномъ взглядѣ на кусокъ рубцовъ, который онъ оставилъ на послѣдній глотокъ и который спросившій господинъ вертѣлъ на вилкѣ.
   За этимъ господиномъ вышли изъ дому два другіе: одинъ ни старый, ни молодой, худощавый, съ истощеннымъ лицомъ и грустнымъ выраженіемъ, съ руками, постоянно засунутыми въ широкіе карманы панталонъ мышинаго цвѣта, отчего углы этихъ кармановъ торчали съ обѣихъ сторонъ, подобно собачьимъ ушамъ. По всему своему виду онъ казался человѣкомъ очень неохочимъ прибѣгать къ щеткѣ и не раззоряющимся на мыло. За нимъ вышелъ другой господинъ, жирный, лоснящійся, франтоватый, въ синемъ фракѣ съ металлическими пуговицами и въ бѣломъ галстукѣ. Его раскраснѣвшееся лицо показывало, несомнѣнно, что часть крови, которая должна-бы была распредѣляться равномѣрно по всему тѣлу, неправильно задерживалась въ головѣ. Этимъ объясняется, почему описываемый господинъ слылъ за человѣка съ холоднымъ сердцемъ.
   Господинъ, державшій обѣдъ Тоби на концѣ вилки, окликнулъ перваго подъ именемъ Файлера, и они стали рядомъ. Такъ какъ мистеръ Файлеръ былъ очень близорукъ, то для изслѣдованія остатковъ обѣда Тоби ему пришлось такъ близко разсматривать поднятый къ лицу кусокъ, что у Тоби пробѣжалъ морозъ по спинѣ. Однако, нужно отдать справедливость мистеру Файлеру: онъ не съѣлъ куска.
   -- Вы видите, господинъ альдерменъ, сказалъ Файлеръ, тыкая рубцы ручкой отъ карандаша: родъ животной пищи, извѣстный между здѣшними рабочими подъ названіемъ рубцовъ.
   Альдерменъ улыбнулся и мигнулъ глазомъ, потому что былъ веселый парень. И какой онъ былъ хитрый: настоящій дока. Его нельзя было провести: онъ читалъ въ душѣ людей. Альдерменъ Кетъ зналъ ихъ, ручаюсь вамъ.
   -- Но кто-же ѣстъ рубцы? спросилъ мистеръ Файлеръ, оглядываясь кругомъ. Рубцы, безъ сомнѣнія, наименѣе экономичная пища, какую только производитъ рынокъ страны. Признано, что при варкѣ фунтъ рубцовъ теряетъ болѣе семи восьмыхъ пятой части потери, какой подвергается ври тѣхъ же обстоятельствахъ какое-бы то ни было животное вещество. И потому, въ итогѣ, рубцы обходятся дороже оранжерейныхъ ананасовъ. Взявъ число битаго скота изъ подлинныхъ таблицъ смертности и принявъ наименьшее количество рубцовъ, какое могутъ дать бойни, мы доходимъ до вывода, что при варкѣ этого количества происходитъ потеря, достаточная для пропитанія гарнизона въ пятьсотъ человѣкъ въ теченіе пяти мѣсяцевъ изъ тридцати одного дня и еще февраля мѣсяца въ придачу. Какова расточительность!

0x01 graphic

   При этомъ страшномъ открытіи Тоби покачнулся на ногахъ, почувствовавъ на своей совѣсти причиненную его ртомъ голодную смерть гарнизона въ пятьсотъ человѣкъ.
   -- Кто-же ѣстъ рубцы? съ жаромъ повторилъ свой вопросъ мистеръ Файлеръ. Кто ѣстъ рубцы?
   Тоби покорно склонилъ голову, подобно виновному въ преступленіи.
   -- Вы? вы ѣдите? воскликнулъ мистеръ Файлеръ. Такъ я же скажу вамъ кое-что: ваше блюдо рубцовъ, другъ мой, отнято у вдовъ и сиротъ.
   -- Надѣюсь, что нѣтъ, отвѣтилъ Тоби слабымъ голосомъ. Я умеръ-бы скорѣе съ голоду.
   -- Раздѣлите сказанную сумму рубцовъ, продолжалъ мистеръ Файлеръ, на приблизительное число вдовъ и сиротъ, и вы получите одинъ гранъ 555 миллиграммовъ на каждаго. На долю-же этого человѣка не приходится и 647 десятитысячныхъ; слѣдовательно, онъ воръ.
   Тоби до такой степени былъ сокрушенъ этимъ приговоромъ, что безъ малѣйшаго сожалѣнія смотрѣлъ, какъ альдерменъ съѣлъ остатокъ рубцовъ. Настолько-же облегчалась совѣсть Тоби.
   -- А вы что скажете? заигрывающимъ тономъ обратился альдерменъ къ жирному человѣку въ голубомъ фракѣ: вы слышали нашего друга Файлера. Теперь рѣчь за вами; что вы скажете?
   -- Что тутъ сказать, отвѣтилъ спрошенный господинъ: что тутъ скажешь? Кого можетъ интересовать такая мартышка (онъ разумѣлъ Тоби)? Какъ люди выродились! Посмотрите на него, красавчика. Не то было въ доброе старое время, въ великое, благородное, великодушное старое время. Тогда можно было видѣть племя сильныхъ крестьянъ и все остальное. О нихъ любо вспомнить, тогда какъ теперь не осталось и слѣдовъ прежняго. Ахъ! тяжело вздохнулъ круглый господинъ; доброе старое время! доброе время!
   Господинъ не потрудился оговорить, на какіе вѣка, въ частности, онъ намекаетъ. Не оговорилъ онъ и того, вызваны-ли его упреки нынѣшнему времени безкорыстнымъ убѣжденіемъ, что время это не произвело ничего замѣчательнаго, произведя его самого.
   -- Доброе старое время, доброе старое время! повторялъ онъ: какое это было время! Истинное время, единственное. Не говорите мнѣ о другихъ, не говорите и о людяхъ нынѣшняго времени. Его нельзя даже назвать временемъ, я думаю. Что до меня, то я далекъ отъ этого. Взгляните на "Собраніе костюмовъ" Струтта, и вы увидите, что такое былъ посыльный въ царствованіе какого-либо добраго короля нашей старой Англіи.
   -- Оставьте, пожалуйста! То было время, сказалъ мистеръ Файлеръ, когда у посыльнаго не бывало рубашки на тѣлѣ, ни чулковъ на ногахъ. Едва-ли вся Англія производила для него хоть одну съѣдобную овощь. Мнѣ легко доказать это статистическими таблицами.
   Но круглый господинъ продолжалъ восхвалять доброе старое время, великое и благородное старое время. Что бы ему ни возражали, онъ постоянно вращался въ томъ-же кругѣ и постоянно повторялъ свой припѣвъ, подобно тому, какъ бѣдная бѣлка, не переставая, бѣгаетъ въ клѣткѣ, съ не менѣе яснымъ и отчетливымъ представленіемъ о вращаемомъ ею механизмѣ, чѣмъ представленіе круглаго господина о прошломъ золотомъ вѣкѣ.
   Очень можетъ быть, что бѣдный Тоби не вполнѣ утратилъ вѣру въ туманное, доброе старое время: въ настоящую минуту онъ рѣшительно не зналъ, во что ему вѣрить. Но среди его изумленія одна вещь казалась ему ясною и очевидною: то, что, не смотря на мелкія различія во мнѣніяхъ этихъ господъ, его собственныя философскія соображенія сегодняшняго утра и многихъ другихъ утръ оставались попрежнему вѣрны. "Нѣтъ, нѣтъ, думалъ онъ съ отчаяніемъ: мы неспособны итти по доброму пути, ни дѣлать что-либо путное. Мы непригодны ни на что; мы рождаемся негодными!".
   Однако, въ груди Тоби говорило отцовское сердце, возмущавшееся противъ этого приговора. Онъ не могъ вынести мысли, чтобы Маргарита, еще подъ впечатлѣніемъ своей непродолжительной радости, должна была выслушивать предсказанія предстоявшихъ трехъ оракуловъ. "Бѣдная, думалъ отецъ; она и такъ слишкомъ скоро узнаетъ ожидающую ее будущность".
   Поэтому онъ не разъ подавалъ молодому кузнецу знакъ отвести Маргариту въ сторону; но Ричардъ былъ до того поглощенъ сладкимъ разговоромъ со своею невѣстою, стоявшею нѣсколько позади Тоби, что безпокойные знаки послѣдняго, не возбудивъ вниманія Ричарда, привлекли взоръ альдермена Кета. А альдерменъ уже давно искалъ случая вставить свое словечко: онъ также былъ философъ, но философъ практическій,-- о! самый практическій. Не желая потерять ни одного изъ своихъ слушателей, онъ воскликнулъ: " Постойте! ".
   -- Вы знаете, продолжалъ альдерменъ, обращаясь къ своимъ двумъ друзьямъ съ обычною ему, самодовольною улыбкою: я человѣкъ простой, человѣкъ практическій, который берется за дѣло, не мудрствуя лукаво. Ужъ я таковъ и есть. Ну, по-моему, съ этими людьми можно говорить безъ всякой тайны, безъ всякаго затрудненія; чтобы понять ихъ и говорить съ ними, нужно лишь знать ихъ языкъ. Такъ видишь-ли, любезный другъ, обратился онъ къ Тоби: не говори никогда ни мнѣ, ни кому-либо изъ друзей моихъ, что тебѣ иногда нечего поѣсть или нечѣмъ полакомиться. Меня не проведешь. Вѣдь я, ты знаешь, пробовалъ твои рубцы, и меня не надуешь! Ты понимаешь, что значитъ надуть? Самое подходящее слово! Ха, ха, ха! чортъ возьми, продолжалъ альдерменъ, обратившись къ своимъ друзьямъ: нѣтъ на свѣтѣ ничего легче, какъ ладить съ этими людьми; для этого нужно только умѣть говорить съ ними.
   Что за великолѣпная личность для простого народа этотъ альдерменъ Кетъ! Никогда не теряетъ ровнаго расположенія духа, всегда веселъ, любезенъ, игривъ и потому хитеръ!..
   "Видите-ли, другъ мой, продолжалъ достойный альдерменъ: болтаютъ, вы знаете, гору вздора относительно нужды; таково освященное слово, ха, ха, ха! Я же намѣренъ прекратить это. Пустили также въ ходъ выраженіе: "сдохнуть съ голоду"; я хочу прекратить и это. Долой все это, чортъ возьми! продолжалъ онъ, вторично обращаясь къ своимъ друзьямъ. Съ этими людьми можно ладить: нужно лишь умѣть взяться за дѣло.
   Тротти взялъ руку Маргариты и положилъ ее на свою, повидимому, не отдавая себѣ яснаго отчета въ томъ, что онъ дѣлаетъ.
   -- Это ваша дочь, а? спросилъ альдерменъ, фамильярно беря ее рукою за подбородокъ.
   Какъ всегда любезенъ этотъ альдерменъ Кетъ съ рабочимъ классомъ! Онъ такъ умѣетъ съ ними обращаться! Вотъ уже не гордъ!
   -- Гдѣ ея мать? спросилъ достойный господинъ.
   -- Умерла, отвѣчалъ Тоби: мать ея была швея. Богъ призвалъ ее къ себѣ по рожденіи ею дочери.
   -- Не для того, полагаю, чтобы заняться тамъ шитьемъ, шутливо замѣтилъ альдерменъ.
   Можетъ быть, Тоби не умѣлъ мысленно отдѣлить пребываніе своей жены въ небѣ отъ скромной работы, которою она занималась на землѣ. Но позвольте одинъ вопросъ. Еслибъ мистрисъ Кетъ, почтенная супруга альдермена, умерла, представлялъ-ли бы ее себѣ альдерменъ Кетъ занимающею тамъ какой-либо постъ?
   -- А вы? вы вѣрно избранный ея сердца? обратился альдерменъ къ молодому кузнецу.
   -- Да, живо отвѣтилъ Ричардъ, задѣтый за живое этимъ вопросомъ въ упоръ: и мы съ играемъ свадьбу въ день новаго года.
   -- Что вы хотите сказать, вскрикнулъ Файлеръ кислымъ тономъ: съиграете свадьбу!
   -- Конечно, мы желаемъ этого, милостивый государь, и торопимся, видите-ли, изъ боязни, чтобъ не уничтожили и этого обычая.
   -- Ахъ, вскричалъ со вздохомъ Файлеръ: въ самомъ дѣлѣ, альдерменъ, уничтожьте этотъ обычай! Вамъ никогда не удастся сдѣлать что-либо лучшее. Бракъ! Бракъ! Какъ эти люди несвѣдущи въ первыхъ принципахъ политической экономіи, какъ они непредусмотрительны, развращены! За это они стоили-бы... Ну, посмотрите на эту парочку!
   Въ самомъ дѣлѣ, Ричардъ и Маргарита стоили того, чтобъ посмотрѣть на нихъ, и при видѣ ихъ ничто не могло казаться естественнѣе и разумнѣе ихъ брака.
   -- Хоть-бы человѣкъ жилъ не менѣе Маѳусаила, сказалъ мистеръ Файлеръ: хоть-бы онъ въ теченіе такой-же длинной жизни трудился на пользу этихъ людей, хоть-бы онъ накоплялъ факты на факты, цифры на цифры, съ высочайшія горы, ему не слѣдовало-бы льстить себя надеждою убѣдить этихъ людей, что для нихъ не болѣе правомѣрно и выгодно жениться, чѣмъ было правомѣрно и выгодно родиться. А имѣютъ-ли они это право? Извѣстно, нѣтъ. Это фактъ, давно доказанный нами такъ-же строго, какъ математическая истина.
   Альдерменъ Кетъ, котораго все это очень забавляло, положилъ указательный палецъ своей правой руки на стѣнку ноздри, какъ-бы говоря своимъ двумъ друзьямъ: "Посмотрите, пожалуйста на меня. Не спускайте глазъ съ практическаго человѣка". Затѣмъ онъ подозвалъ Маргариту.
   -- Подите сюда, милая, сказалъ онъ ей.
   Въ женихѣ Магги уже нѣсколько минутъ бушевала кровь, приступая къ головѣ, и онъ былъ очень мало расположенъ дозволить ей исполнить приказаніе Кета; но, переломивъ себя, онъ смѣло приблизился вмѣстѣ съ Маргаритой и всталъ о-бокъ съ нею. Тоби продолжалъ прижимать къ себѣ рукою кисть дочери и не переставалъ бросать на присутствующихъ взглядъ, столь-же пугливый, какой мы замѣчаемъ у лунатика во время его сновидѣній.
   -- Теперь, милая, я обращусь къ вамъ съ добрымъ совѣтомъ, сказалъ альдерменъ своимъ развязнымъ тономъ. Мое дѣло, вы знаете, подавать совѣты, потому что я мировой судья... Вамъ, конечно, это мое званіе не безъизвѣстно?
   Маргарита боязливо отвѣчала: "Нѣтъ". Въ самомъ дѣлѣ, всякій зналъ, что альдерменъ Кетъ въ то же время и мировой судья, да притомъ еще и какой дѣятельный, какой исполнительный! Если его услуги не кололи глаза публикѣ, то, значитъ, она была слѣпа.
   -- Вы говорите, что скоро выходите замужъ, продолжалъ альдерменъ. Уже эти слова не совсѣмъ приличны въ устахъ дѣвушки, но пусть такъ; однако, вышедши замужъ, вы разоритесь съ вашимъ мужемъ и впадете въ нищету. Вы, можетъ быть, думаете, что этого не случится; но вы неправы; въ этомъ ручается вамъ мое слово. Я честнымъ образомъ заранѣе предваряю васъ, что рѣшился вывести женщинъ въ нищетѣ. Поэтому постарайтесь не попадаться подъ мой приговоръ. У васъ будутъ дѣти... мальчишки. Эти мальчишки, выросши, конечно, станутъ маленькими негодяями, которые будутъ оборвышами бѣгать по улицамъ. Имѣйте-же въ виду, моя милая, что я безжалостно осужу ихъ до послѣдняго, потому что я рѣшился вывести оборвышей. Можетъ, быть; мужъ вашъ умретъ еще въ молодыхъ годахъ (что весьма вѣроятно), оставивъ на вашихъ рукахъ ребенка. Тогда вы будете выгнаны за дверь вашимъ домохозяиномъ и очутитесь на мостовой. Въ подобномъ случаѣ, милая моя, совѣтую вамъ не шляться въ моемъ участкѣ, потому что я рѣшился вывести всѣхъ безпріютныхъ матерей. Да, всѣхъ молодыхъ матерей, каковы-бы онѣ небыли: мое неизмѣнное -- вывести ихъ. Не думайте приводить въ свое оправданіе болѣзнь или число вашихъ маленькихъ дѣтей, потому что я твердо рѣшился вывести всѣхъ больныхъ и всѣхъ, маленькихъ дѣтей (надѣюсь, что вамъ извѣстенъ текстъ богослуженія; пожалуй, что и нѣтъ). Если же, предавшись отчаянію, неблагодарности или святотатству, вы попытаетесь, въ нарушеніе самыхъ священныхъ законовъ, утопиться или повѣситься, то не ожидайте отъ меня пощады: я твердо рѣшился окончательно вывести самоубійство. Если есть на свѣтѣ вещи, прибавилъ альдерменъ съ самодовольною улыбкою, относительно которыхъ мнѣ можно приписать неизмѣнное рѣшеніе, то это, конечно, самоубійство. Поэтому совѣтую вамъ не играть въ эту игру. Такъ-ли говорится, не правда-ли? Ха, ха! Теперь мы прекрасно понимаемъ другъ друга.
   Тоби не зналъ, радоваться-ли ему или горевать, видя смертную блѣдность, покрывшую лицо Маргариты, рука которой машинально покинула руку жениха.
   -- Что касается до тебя, собака, продолжалъ альдерменъ, обращаясь съ удвоенною веселостью и развязностью къ молодому кузнецу: съ чего ты, глупецъ, задумалъ жениться? зачѣмъ это тебѣ понадобилось? Еслибъ я былъ такимъ же молодымъ и статнымъ повѣсою, какъ ты, то я стыдился бы прицѣпиться къ юбкѣ женщины. Развѣ не видишь ты, что тебѣ не будетъ и тридцати лѣтъ, какъ она уже станетъ старухой? Красивъ же ты будешь, таща за собою женщину въ лохмотьяхъ и кучу воющихъ дѣтей, которыя будутъ всюду преслѣдовать тебя плачемъ и воплями.
   О, альдерменъ Кетъ умѣлъ-таки допечь бѣднаго человѣка!
   -- Ну, продолжалъ онъ: ступай и раскайся, не будь настолько глупъ, чтобы жениться въ день новаго года: ты будешь смотрѣть на дѣло совсѣмъ иначе еще до слѣдующаго новаго года. Молодой парень, красивый и статный, такой, что кидается въ глаза всѣмъ дѣвченкамъ!.. Ну, проваливай!..
   Они провалили, но уже не подъ руку, не держась за руки, не обмѣниваясь свѣтлыми взглядами; она -- вся въ слезахъ, а онъ -- мрачный и съ поникшей головой. Тѣ ли то были два сердца, которыя еще такъ недавно заставляли радостно биться въ груди сердце стараго, несчастнаго Тоби? Нѣтъ, нѣтъ! Слава Богу, альдерменъ похерилъ эти сердца.
   -- Такъ какъ ты уже здѣсь, сказалъ Кетъ старику Тоби, то отнеси-ка, вотъ, письмо. Да умѣешь-ли ты скоро ходить? ты уже старъ.
   Тоби, провожавшій бѣдную Маргариту тупымъ взглядомъ, съ трудомъ процѣдилъ сквозь зубы, что онъ еще очень силенъ, и очень скоръ на ногу.
   -- Сколько тебѣ лѣтъ? спросилъ альдерменъ.
   -- Минуло шестьдесятъ, сударь, отвѣтилъ Тоби.
   -- О, этотъ человѣкъ, какъ видите, зашелъ далеко за средній возрастъ, вскричалъ мистеръ Фейдеръ, терпѣніе котораго не могло вынести подобнаго злоупотребленія. Да и вина-то была ужъ черезчуръ тяжкая.
   -- Знаю, сударь, что заѣдаю чужой вѣкъ, сказалъ Тоби: я... я... уже думалъ объ этомъ сегодня утромъ.
   Альдерменъ прервалъ его жалобы, подавая ему вынутое изъ кармана письмо. Онъ хотѣлъ дать Тоби шиллингъ за труды, но мистеръ Файлеръ совершенно ясно доказалъ ему, какъ подобная щедрость падаетъ на извѣстное число лицъ налогомъ въ девять съ половиною пенсовъ. И потому альдерменъ далъ Тоби только шесть пенсовъ {Шиллингъ -- серебряная монета, цѣнностью около 30 коп. сер., дѣлится на 12 пенсовъ.}.
   Да и тутъ Тоби счелъ себя облагодѣтельствованнымъ.
   Тогда альдерменъ взялъ друзей подъ-руку и двинулся торжественнымъ шагомъ: но онъ почти тотчасъ же возвратился, какъ бы забывъ что-то.
   -- Посыльный! вскричалъ онъ.
   -- Чего изволите, сударь? спросилъ Тоби.
   -- Береги свою дочку: она слишкомъ хороша собой.
   -- Поди ты! пожалуй, еще выдумаешь, что она и личико-то свое украла у кого-нибудь, подумалъ Тоби, глядя на лежавшія у него на рукѣ деньги и вспоминая о своихъ рубцахъ. Пожалуй, она украла у сотенъ пяти знатныхъ дамъ ихъ красоту! Я не изумился бы и такому обвиненію. Право, это ужасно!
   -- Она черезчуръ хороша, старичина, продолжалъ альдерменъ. Все предсказываетъ, что изъ нея не выйдетъ проку; ужъ я вижу это. Запомни, что я тебѣ говорю; присматривай за нею!
   Сказавъ это, альдерменъ поспѣшилъ нагнать своихъ двухъ друзей.
   -- Все бѣды да бѣды! сказалъ Тоби, складывая руки. Рождены злыми. Незачѣмъ было рождаться.
   Едва успѣлъ онъ произнести эти слова, какъ въ его ушахъ раздался звонъ колоколовъ. Голосъ ихъ былъ полный, торжественный, звонкій, но не содержалъ ни одной ноты ободрѣнія бѣдному Тоби.
   -- Это уже не прежній звонъ! вскричалъ старикъ, внимательно прислушиваясь: нѣтъ ни одного слова изъ прежнихъ, которыя были мнѣ такъ любы. Да и отчего бы быть этому иначе? Будущему году такъ же мало до меня дѣла, какъ и прошедшему. Я хотѣлъ бы умереть.
   Однако колокола продолжали оглашать воздухъ своимъ новымъ трезвономъ.
   -- Выводите ихъ, выводите ихъ, гласили они: старое время, доброе время! Факты и цифры, цифры и факты! Выводите ихъ, выводите ихъ!
   Вотъ-что говорили колокола и ничего больше, такъ что умъ Тоби мутился. Онъ схватилъ голову обѣими руками, какъ бы желая не дать ей лопнуть. И онъ хорошо сдѣлалъ, потому что при этомъ движеніи онъ ощупалъ между своими пальцами письмо альдермена. Вспомня о порученіи, онъ машинально впалъ въ свою обычную побѣжку и скрылся.

0x01 graphic

0x01 graphic

Вторая четверть.

   Полученное Тоби отъ альдермена Кета письмо было адресовано къ знатному лицу, проживавшему въ знатномъ кварталѣ города, наибольшемъ изъ всѣхъ, потому что жители этого квартала называли его обыкновенно "свѣтомъ".
   И самое письмо казалось Тоби тяжеловѣснѣе всѣхъ, какія ему когда либо случалось носить, не потому, что альдерменъ запечаталъ его огромнымъ количествомъ сургуча и печатью съ широкимъ вензелемъ, но по причинѣ вѣскаго имени адресата и громадной суммы золота и серебра, какая вспоминалась при этомъ имени.
   -- Какая разница между ними и нами, думалъ Тоби, въ простотѣ душевной поглядывая на адресъ: коли раздѣлить число живыхъ черепахъ, показанное въ таблицахъ смертности, на число порядочныхъ людей, могущихъ купить ихъ, то, держу пари, на каждаго изъ этихъ людей не придется болѣе одной черепахи. Но вырывать рубцы изъ-подъ носу другого -- некрасивое дѣло! Вслѣдствіе невольнаго почтенія къ такому знатному лицу Тоби вложилъ письмо между своими пальцами въ уголъ передника.
   -- Его дѣти, продолжалъ онъ (и глаза его увлажнились) его дочери... могутъ отдать сердце красивымъ господамъ, могутъ стать счастливыми женами, счастливыми матерями, могутъ быть хорошенькими, какъ моя дорогая М...
   Бѣдный отецъ не въ состояніи былъ произнести это имя. Остальныя буквы имени напухли въ горлѣ Тоби до размѣровъ цѣлой азбуки.
   -- Не бѣда, думалъ Тоби: я знаю, что хочу сказать, и этого съ меня довольно.
   И оживленный этою утѣшительною мыслью, Тоби продолжалъ бѣжать.
   Стоялъ сильный морозъ; воздухъ былъ здоровый, прозрачный, сверкающій. Зимнее солнце свѣтило слишкомъ слабо, чтобы грѣть. Тѣмъ не менѣе, оно лучезарно смотрѣло съ неба на снѣгъ и ледъ, которыхъ не могло растопить, и стояло во всей своей славѣ. Въ другое время Тоби извлекъ бы изъ покорности зимняго солнца урокъ для бѣднаго человѣка; но, въ эту минуту онъ былъ уже въ иномъ настроеніи.
   Къ тому дню годъ сильно состарѣлся; онъ терпѣливо и вѣрно доканчивалъ свой трудъ посреди несправедливыхъ укоровъ своихъ порицателей; онъ обошелъ свой предопредѣленный кругъ: весну, лѣто, осень, зиму, и теперь склонялъ свою усталую голову, ожидая смерти. Лишенный самъ всякой надежды, всякаго высокаго помысла и удовлетворяющей дѣятельности, послужа для другихъ предвѣстникомъ большого числа радостей, отходившій старикъ просилъ вспомнить его дни труда, часы страданія и дать ему спокойно умереть. Ничто не мѣшало Тоби прочесть въ закатѣ кончавшагося года аллегорію, назидательную для старости бѣднаго человѣка. Но Тоби былъ уже въ иномъ настроеніи.
   И онъ-ли одинъ? Не такъ-ли взывалъ и рядъ семидесяти лѣтъ, прошедшихъ надъ головою англійскаго земледѣльца, и взывалъ тщетно!
   Улицы были крайне оживлены, и лавки обряжены въ веселую праздничную внѣшность. Новый годъ, подобно предполагаемому наслѣднику на цѣлый свѣтъ, былъ ожидаемъ съ пожеланіями, подарками, увеселеніями. Для него готовились книги и игрушки, сверкающія драгоцѣнности, наряды; для него созидались планы счастія; чтобы очаровать и разсѣять его, придумывались разнаго рода новыя изобрѣтенія. Его существованіе разбиралось во множествѣ альманаховъ и памятныхъ книжекъ; его различные виды луны, его звѣзды, приливы и отливы были вычислены съ точностью до одной секунды; всѣ измѣненія его временъ года по днямъ и ночамъ были вычислены съ такою точностью, какою отличались только статистическія таблицы населенія, составленныя по обоимъ поламъ мистеромъ Файлеромъ.
   Новый годъ, новый годъ, вездѣ новый годъ! На старый годъ уже смотрѣли, какъ на покойника, и его имущество продавалось по низкой цѣнѣ, какъ продается на кораблѣ платье матроса, упавшаго въ море. Его моды были прошлогоднія, и отъ нихъ отдѣлывались съ убыткомъ, не выжидая послѣдняго вздоха стараго года; его сокровища оказывались лишь хламомъ въ сравненіи съ сокровищами его еще ненародившагося наслѣдника.
   Бѣдный Тоби не могъ притязать ни на какую долю въ сокровищахъ ни новаго, ни стараго года.
   "Выведемъ ихъ. выведемъ ихъ; факты и цифры, цифры и факты; доброе старое время, доброе старое время: выведемъ все, выведемъ все". Побѣжка Тоби слагалась въ ладъ этимъ словамъ.
   Но какъ ни грустна и печальна была эта побѣжка, она привела его въ желаемое время къ цѣли его путешествія, къ дому сэра Джозефа Баули, члена парламента.
   Дверь отворилъ швейцаръ: но какой швейцаръ: не чета какому-нибудь посыльному, какъ Тоби. Между ними была такая же разница, какъ между нарядной ливреей и скромной бляхой посыльнаго.
   Швейцаръ съ трудомъ переводилъ дыханіе. Онъ запыхался оттого, что слишкомъ быстро покинулъ свое кресло, не давъ себѣ времени обдумать и оправиться. Какое неблагоразуміе! Когда, послѣ нѣкотораго усилія, онъ прочистилъ свой голосъ, сдавленный подъ тяжестью сытнаго обѣда, онъ хрипло пробормоталъ:
   -- Отъ кого?
   Тоби отвѣтилъ.
   -- Самъ отнеси письмо, продолжалъ швейцаръ, показывая пальцемъ дверь на концѣ корридора, начинавшагося въ передней. Въ этотъ день всякій входитъ безъ церемоній. Ты пришелъ кстати: карета уже у крыльца, и господа пріѣхали въ городъ только на пару часовъ.
   Тоби тщательно вытеръ ноги, хотя онѣ были совершенно сухи, и пошелъ по указанной ему дорогѣ, удивляясь на каждомъ шагу величію дома, хотя вся мебель была поставлена въ ряды и покрыта чехлами, какъ будто хозяева были еще въ деревнѣ. Тоби постучался въ дверь; извнутри раздалось приказаніе войти. Послѣдовавъ ему, Тоби очутился въ обширной библіотекѣ, гдѣ передъ столомъ, покрытомъ бумагами и дѣлами, возсѣдали величественная дама въ шляпѣ и очень мало величественный господинъ, одѣтый въ черное и писавшій подъ диктовку дамы. Между тѣмъ, другой мужчина, гораздо постарше и гораздо величественнѣе, котораго трость и шляпа лежали на столѣ, прогуливался по комнатѣ, засунувъ одну руку въ жилетъ и по временамъ бросая довольные взгляды на висѣвшій надъ каминомъ собственный портретъ въ естественную величину.

0x01 graphic

   -- Что это? спросилъ этотъ господинъ. Мистеръ Фишъ, посмотрите, пожалуйста.
   Мистеръ Фишъ взялъ изъ рукъ Тоби письмо и подалъ его съ великимъ почтеніемъ.
   -- Отъ альдермена Кета, сэръ Джозефъ.
   -- Ничего больше, посыльный? спросилъ баронетъ.
   Тоби отвѣтилъ отрицательно.
   -- И не нужно вамъ представить ни счета, ни записки (мое имя Баули, сэръ Джозефъ Баули), какого бы рода то ни было и отъ кого бы ни было, а? продолжалъ сэръ Джозефъ. Если есть, подайте. Вонъ подлѣ мистера Фиша книга чековъ; я не хочу, чтобъ переносили хоть одинъ счетъ изъ стараго года въ новый. Въ этомъ домѣ счеты очищаются въ концѣ каждаго года, такъ что если смерть вздумаетъ... вздумается...
   -- Прекратить, подсказалъ мистеръ Фишъ.
   -- Порвать, рѣзко поправилъ сэръ Джозефъ: нить моей жизни, то, надѣюсь, дѣла мои окажутся въ порядкѣ.
   -- Сэръ Джозефъ, дорогой мой, сказала дама, которая была гораздо моложе баронета: безжалостно говорить такія, вещи.
   -- Милэди Баули, продолжалъ сэръ Джозефъ, по временамъ останавливаясь въ рѣчи, какъ человѣкъ, погружающійся въ слишкомъ большую глубину своихъ замѣчаній: въ этотъ день года мы должны думать о... о... самихъ себѣ; мы должны просмотрѣть свои... счеты. Мы должны признать, что періодическое наступленіе эпохи, столь многозначительной въ человѣческихъ дѣлахъ, порождаетъ самые важные вопросы между человѣкомъ и... его банкиромъ.
   Сэръ Джозефъ произнесъ эту рѣчь тономъ человѣка, глубоко проникнутаго нравственнымъ вѣсомъ своихъ замѣчаній, и съ очевиднымъ желаніемъ, чтобъ даже самъ Тоби воспользовался случаемъ усвоить себѣ высказанные принципы. Можетъ быть, эта же цѣль заставила его медлить вскрытіемъ письма и попросить Тоби подождать минутку.
   -- Миледи, вы просили мистера Фиша написать... замѣтилъ сэръ Джозефъ.
   -- Мистеръ Фишъ, кажется, уже написалъ, отвѣтила дама, взглянувъ на письмо: но, право, сэръ Джозефъ, я не думаю, чтобъ письмо можно было отослать; это такъ дорого!
   -- Что дорого? спросилъ сэръ Джозефъ.
   -- Эта благотворительность, другъ мой. Предлагаютъ лишь два голоса за пожертвованіе въ пять фунтовъ. Чудовищно!
   -- Миледи Баули, вы меня удивляете, возразилъ сэръ Джозефъ: развѣ наслажденіе добрымъ дѣломъ измѣряется числомъ голосовъ? Для высокой души не соотвѣтствуетъ-ли это наслажденіе скорѣе числу кандидатовъ и тому благому настроенію, въ которое приводитъ искательство? Не достаточно-ли и не самый-ли чистый интересъ -- располагать двумя голосами изъ пятидесяти?
   -- Признаюсь, не для меня, отвѣтила дама: это слишкомъ скучно. Къ тому же, это лишаетъ возможности обязать своихъ знакомыхъ; но вы, вы, сэръ Джозефъ, какъ сами знаете, другъ бѣдныхъ. Потому-то мы и расходимся во мнѣніяхъ.
   -- Я другъ бѣдныхъ, отвѣтилъ баронетъ, смотря на присутствовавшаго при этой бесѣдѣ бѣдняка. Мнѣ не впервые приходится слышать упрекъ въ этомъ, но это не помѣшаетъ мнѣ гордиться этимъ названіемъ и не желать иного.
   -- Да благословитъ его Богъ, думалъ Тоби: вотъ достойный джентльменъ.
   -- Я не раздѣляю, напримѣръ, мнѣнія Кета, продолжалъ сэръ Джозефъ, показывая письмо; я не согласенъ съ Файлеромъ и его послѣдователями; я не принадлежу ни къ какой партіи. Мой другъ, бѣднякъ, не имѣетъ ничего общаго съ нимъ. Мой другъ, бѣднякъ, въ моемъ кварталѣ мое дѣло, мое; никакое лицо, никакая корпорація не имѣетъ права затираться между моимъ другомъ и мною. Вотъ почва, на которую я становлюсь: я принимаю относительно моего друга роль... совершенно отеческую. Я говорю ему: другъ мой, я хочу отнестись къ тебѣ совершенно по-отечески.
   Тоби слушалъ очень серьезно и начиналъ чувствовать себя хорошо.
   -- Тебѣ стоитъ только, другъ мой, продолжалъ сэръ Джозефъ, неопредѣленно смотря на Тоби: тебѣ стоитъ только имѣть дѣло со мною однимъ. Тебѣ не нужно будетъ трудиться думать о чемъ бы то ни было; я подумаю за тебя; я знаю, что для тебя хорошо, и я на вѣки твой отецъ. Такой порядокъ, образецъ мудрости, установленъ Провидѣніемъ. Создавая тебя, Богъ хотѣлъ не того, чтобы ты напивался, безобразничалъ, подобно скоту искалъ наслажденія въ обжорствѣ (Тоби почувствовалъ угрызенія совѣсти по поводу рубцовъ), но чтобы ты сознавалъ все достоинство труда. Поэтому держи голову высоко, вдыхай въ себя живящій утренній воздухъ и... и довольствуйся этимъ. Веди жизнь трудовую и умѣренную, будь почтителенъ, самоотверженъ, трать на свою семью мало или почти ничего, плати за квартиру съ правильностью часовъ, будь точенъ въ твоихъ платежахъ. Я могу служить тебѣ примѣромъ: ты всегда найдешь мистера Фиша, моего секретаря, съ полнымъ кошелькомъ для уплаты счетовъ и можешь разсчитывать, что я до конца буду твоимъ другомъ и отцомъ.
   -- Милыя у васъ дѣти, право, сэръ Джозефъ, сказала дама съ отвращеніемъ: ревматизмы, лихорадки, кривыя ноги, чахотка и разные другіе ужасы!
   -- Миледи, возразилъ сэръ Джозефъ торжественно: я тѣмъ не менѣе другъ и отецъ бѣдныхъ; я тѣмъ не менѣе стараюсь ободрять ихъ. Всякую треть года бѣднякъ будетъ отсылаемъ къ мистеру Фишу. Каждый новый годъ мои друзья и я будемъ пить за его здоровье. Разъ въ годъ мои друзья и я обратимся къ нему со словами, внушенными теплымъ сочувствіемъ; разъ въ своей жизни онъ получитъ публично предъ собраніемъ высокихъ лицъ какую-нибудь бездѣлицу изъ рукъ друга. А когда, уже не поддерживаемый этими побужденіями и достоинствомъ труда, онъ сойдетъ въ приличную могилу, которую мы велимъ ему изготовить, тогда, миледи,-- здѣсь сэръ Джозефъ пріостановился, чтобъ высморкаться -- я, всегда на томъ же основаніи, стану другомъ и отцомъ его дѣтей.
   Тоби былъ глубоко тронутъ.
   -- И какъ вамъ будетъ благодарна эта семья, сэръ Джозефъ, вскричала жена.
   -- Миледи, возразилъ сэръ Джозефъ съ самымъ величественнымъ видомъ:. извѣстно, что неблагодарность есть порокъ этого сословія, и я, подобно другимъ, готовъ испытать ее на себѣ.
   -- Ну вотъ, мы рождены порочными! подумалъ Тоби: насъ ничто не исправитъ.
   -- Что во власти человѣка, то я дѣлаю, продолжалъ сэръ Джозефъ. Я исполняю свой долгъ отца и друга бѣдняка и стараюсь развить его умъ, внушая ему при всѣхъ случаяхъ единственный высокій урокъ нравственности, приличный этому классу, т. е. безусловное довѣріе ко мнѣ. Имъ остается только... отдаться въ мои руки. Когда люди порочные и неблагонамѣренные обращаются къ бѣднякамъ съ другими внушеніями, дѣлаютъ ихъ нетерпимыми, недовольными своей судьбою, совращаютъ ихъ въ неповиновеніе и и неблагодарность -- что всегда и бываетъ,-- я все же остаюсь ихъ отцомъ и другомъ. Это повелѣно намъ свыше; это въ порядкѣ вещей.
   Послѣ этой пространной и прекрасной исповѣди онъ открылъ и прочелъ письмо альдермена.
   -- Очень вѣжливо и внимательно! вскричалъ сэръ Джозефъ. Миледи, альдерменъ любезно напоминаетъ, что онъ "имѣлъ высокую честь (онъ, право, слишкомъ добръ) познакомиться со мною у нашего общаго друга, банкира Дидльза, и обязательно спрашиваетъ меня, одобрю ли я его дѣйствія, если онъ сократитъ Билля Ферна".
   -- Чрезвычайно пріятно! отвѣтила миледи Баули: это худшій изъ всѣхъ. Вѣроятно, прокрался?
   -- Нѣтъ, сказалъ сэръ Джозефъ, заглядывая въ письмо: не совсѣмъ такъ. Нѣчто сходное, но не совсѣмъ такъ. Повидимому, онъ пріѣхалъ въ Лондонъ искать работы (конечно, для улучшенія своего положенія: вы знаете, это вѣчное извиненіе); найденный спящимъ подъ навѣсомъ, онъ былъ арестованъ и на другой день представленъ альдермену. Альдерменъ замѣчаетъ,-- по моему, совершенно основательно,-- что онъ рѣшился вывести этотъ родъ злоупотребленій и что если мнѣ будетъ пріятно знать Билля Ферна сокращеннымъ, то онъ съ удовольствіемъ начнетъ съ него.
   -- Пусть онъ послужитъ примѣромъ, замѣтила миледи. Въ прошлую зиму я, чтобы пріучить поселянъ и деревенскихъ мальчиковъ къ полезному употребленію вечеровъ, хотѣла ввести въ обычай плести вѣнки и гирлянды, сопровождая работу пѣніемъ стиховъ, положенныхъ на музыку по новѣйшей системѣ. Тогда этотъ самый Фернъ -- я какъ теперь вижу его -- поднесъ руку къ шапкѣ и осмѣлился сказать "покорнѣйше прошу, миледи, извинить меня, но меня чуть-ли не принимаютъ за большую дѣвченку". Впрочемъ, я этого ожидала. Развѣ отъ этого класса можно чего-либо ожидать, кромѣ неблагодарности и дерзости? Но перестанемъ говорить объ этомъ, сэръ Джозефъ; подайте примѣръ на этомъ Виллѣ Фернѣ.
   -- Гмъ, отвѣтилъ сэръ Джозефъ: мистеръ Фишъ, будьте столь добры...
   Мистеръ Фишъ тотчасъ же взялъ перо и написалъ подъ диктовку сэра Джозефа:

"Частное. Милостивый Государь!

   Очень благодаренъ Вамъ за внимательное сообщеніе о Вилліамѣ Фернѣ, о которомъ, къ сожалѣнію, я не могу дать никакого одобрительнаго отзыва. Я никогда не переставалъ относиться къ нему какъ другъ и отецъ, но, къ сожалѣнію (какъ обыкновенно бываетъ), встрѣтилъ съ его стороны лишь неблагодарность и постоянное сопротивленіе моимъ намѣреніямъ. Это человѣкъ безпокойный, съ нравомъ независимымъ и гордымъ, который брезгаетъ счастьемъ, если оно дается ему другимъ. Поэтому, мнѣ кажется, что если Вилліамъ Фернъ вновь явится къ вамъ (что онъ, какъ вы пишете, обѣщалъ сдѣлать завтра, съ цѣлью узнать исходъ вашихъ изъисканій и что онъ навѣрное исполнитъ), то будетъ дѣйствительною услугою обществу засадить этого человѣка на нѣкоторое время, какъ бродягу, и тѣмъ подать спасительный примѣръ въ странѣ, въ высшей степени нуждающейся въ такихъ примѣрахъ. Это будетъ отвѣчать интересамъ людей, желающихъ быть друзьями и отцами бѣдныхъ, равно какъ и интересамъ самого этого класса, обыкновенно заблуждающагося.

Примите и проч.".

   -- Можно подумать, замѣтилъ сэръ Джозэфъ, подписавъ это письмо, между тѣмъ, какъ мистеръ Фишъ запечатывалъ посланіе,-- можно подумать, что все это было предопредѣлено. Видите: въ концѣ года я привожу въ порядокъ и заканчиваю свои счеты даже съ Вилліамомъ Ферномъ.
   Тоби, уже давно упавши духомъ, грустно подошелъ за письмомъ.
   -- Поблагодарите отъ меня, сказалъ сэръ Джозефъ. Подождите.
   -- Подождите! повторилъ мистеръ Фишъ.
   -- Вы, можетъ быть, слышали, продолжалъ сэръ Джозефъ тономъ оракула, замѣчанія, какія внушаютъ мнѣ приближающаяся торжественная эпоха года и налагаемая ею обязанность привести въ порядокъ дѣла. Вы должны были также замѣтить, что я отнюдь не хоронюсь за занимаемое мною въ обществѣ высокое положеніе, а что, напротивъ, передъ мистеромъ Фишемъ, котораго вы видите, лежитъ книга чековъ и что онъ присутствуетъ здѣсь только для того, чтобы помочь мнѣ свести счеты за текущій годъ и начатый новый на-чисто. Теперь, другъ мой, можете-ли вы съ чистою совѣстью сказать себѣ, что и вы приготовились къ новому году?
   -- Боюсь, мистеръ, пробормоталъ Тоби, робко смотря на сэра Джозефа, что... мои дѣлишки не совсѣмъ въ порядкѣ.
   -- Не совсѣмъ въ порядкѣ! повторилъ сэръ Джозефъ Баули, произнося каждый слогъ страшно выразительно.
   -- Боюсь, мистеръ, бормоталъ Тоби, что долженъ еще около десяти или двѣнадцати шиллинговъ миссисъ Шиккенсталькеръ.
   -- Миссисъ Шиккенсталькеръ! повторилъ сэръ Джозефъ прежнимъ тономъ.
   -- Это хозяйка лавки, мистеръ, воскликнулъ Тоби, въ которой продаютъ всего понемногу. Еще я долженъ кое-что за квартиру. Этого не должно бы быть, знаю; но наши дѣла шли такъ плохо!
   Серъ Джозефъ взглянулъ поочередно на миледи, потомъ на мистера Фиша и наконецъ на Тоби, и еще повторилъ этотъ обзоръ. Затѣмъ онъ, сложивъ руки съ видомъ отчаянія, произнесъ:
   -- Какъ можетъ человѣкъ, даже въ это столь непредусмотрительное и неисправимое поколѣніе,-- человѣкъ уже пожилой, посѣдѣлый встрѣчать новый годъ, не приведя своихъ дѣлъ въ лучшій порядокъ? Съ какою совѣстью можетъ онъ засыпать вечеромъ и вставать утромъ? Вотъ! сказалъ онъ, повернувшись къ Тоби спиною: возьмите письмо. Возьмите письмо!
   -- Я отъ всего сердца желалъ-бы, мистеръ, чтобъ было иначе, произнесъ Тоби, весь проникшись желаніемъ извинить свое поведеніе... Но, видите-ли, вамъ было очень тяжело.
   Сэръ Джозефъ повторялъ: "Возьмите письмо, возьмите письмо!". Мистеръ Фишь не только вторилъ своему патрону, но еще подкрѣплялъ приказаніе, указывая посыльному дверь. Поэтому Тоби оставалось лишь раскланяться и выйти. Сойдя на улицу, бѣдняга нахлобучилъ свою старую шляпу на глаза, желая скрыть мучительное сознаніе, что ему не удается насладиться своею долею новаго года.
   Въ горѣ, онъ, проходя на обратномъ пути мимо старой церкви, даже не снялъ шляпы передъ башней, въ которой висѣли его дорогіе колокола. Однако, онъ по привычкѣ остановился передъ ней на минуту. Тутъ онъ замѣтилъ, что уже темнѣло и что колокольня высилась надъ нимъ, въ ночной атмосферѣ, какой-то неопредѣленной и туманной массой. Увидѣлъ онъ также, что колоколамъ приближалось время звонить. То былъ часъ, когда ихъ гармоническій звонъ говорилъ его воображенію, подобно заоблачнымъ голосамъ. Тѣмъ поспѣшнѣе Тоби собрался отнести письмо альдермену и удалиться, чтобы не слышать, какъ колокола, къ прежнему трезвону, добавятъ: "Друзья, отцы! Друзья, отцы!".
   Тоби возможно быстрѣе исполнилъ порученіе и своей обыкновенной побѣжкой отправился домой. Вслѣдствіе-ли этой побѣжки,-- конечно, самой неудобной на улицѣ,-- или отъ надвинутой на лобъ шляпы, дѣлавшей эту побѣжку еще менѣе вѣрной, только онъ тотчасъ-же наткнулся на кого-то и былъ отброшенъ такъ сильно, что завертѣлся на своихъ ногахъ посреди улицы.
   -- Прошу тысячу извиненій, сказалъ Тоби, крайне смущенно снимая шляпу, причемъ подкладка ея, отставъ отъ тульи, образовала на его головѣ родъ пузыря. Надѣюсь, я не ушибъ васъ!
   Что до ушиба, то для него Тоби слишкомъ мало походилъ на Самсона. Скорѣе онъ могъ причинить боль самому себѣ, потому что отскочилъ на мостовую подобно мячику. Тѣмъ не менѣе Тоби былъ такого высокаго мнѣнія о своей силѣ, что и въ самомъ дѣлѣ опасался за человѣка, котораго толкнулъ. И потому онъ повторилъ: "Надѣюсь, я не ушибъ васъ!"
   Задѣтый имъ человѣкъ, по виду крестьянинъ, загорѣлый отъ солнца, съ мускулистыми членами, сѣдыми волосами и небритою бородою, пристально поглядѣлъ на него въ теченіе секунды, какъ-бы подозрѣвая Тоби въ желаніи сострить. Но, убѣдившись въ его искренности, онъ отвѣчалъ:
   -- Нѣтъ, другъ мой, вы не ушибли меня.
   -- Не ушибъ и ребенка, надѣюсь? прибавилъ Тоби.
   -- Нѣтъ, возразилъ встрѣчный. Благодарю васъ.
   Говоря это, онъ опустилъ взоръ на маленькую дѣвочку, спавшую у него на рукахъ, и, покрывъ ей лицо концомъ окутывавшаго ему шею плохого платка, онъ медленно направился впередъ.
   Голосъ, которымъ этотъ человѣкъ поблагодарилъ Тоби, проникъ до сердца послѣдняго. Человѣкъ былъ такъ утомленъ; ноги его видимо сильно разломило отъ ходьбы, и онѣ были въ грязи по щиколку. Онъ смотрѣлъ кругомъ съ такимъ несчастнымъ и страннымъ видомъ, что, должно быть, нашелъ утѣшеніе и облегченіе въ возможности поблагодарить кого-либо, хотя-бы за бездѣлицу. Тоби остановился и слѣдилъ за этимъ человѣкомъ, какъ онъ двигался тяжелымъ и нерѣшительнымъ шагомъ, съ ребенкомъ, охватившимъ рукою его шею.
   Видя этого человѣка въ его ошлепкахъ -- потому что то были лишь слѣды, тѣнь башмаковъ,-- въ его грубыхъ кожанныхъ штанахъ, блузѣ изъ простого холста и шляпѣ съ широкими, отвисшими полями, Тоби остановился посмотрѣть на него, забывая все остальное, кромѣ развѣ маленькой, дѣтской руки, свѣсившейся съ плеча путника.
   Еще не исчезнувъ въ темнотѣ, путникъ остановился, оглянулся и, замѣтя Тоби, все еще неподвижно стоявшаго на прежнемъ мѣстѣ, повидимому колебался, итти-ли ему дальше, или возвратиться. Послѣ минуты нерѣшительности онъ приступилъ къ выполненію послѣдняго намѣренія. Тоби, со своей стороны, пошелъ ему на встрѣчу.
   -- Не скажете-ли вы мнѣ, произнесъ путникъ со слабой улыбкой,-- а я убѣжденъ, что если можете, то и скажете, и потому лучше спрошу у васъ, чѣмъ у кого другого,-- не скажете-ли вы мнѣ, гдѣ живетъ альдерменъ Кетъ?
   -- Тутъ подлѣ, отвѣтилъ Тоби. Я съ удовольствіемъ укажу вамъ домъ.
   -- Мнѣ слѣдовало повидать его завтра въ другомъ мѣстѣ, прибавилъ путникъ, идя подлѣ Тоби, но мнѣ не хочется оставаться подъ подозрѣніемъ; мнѣ нужно оправдаться, чтобы имѣть возможность зарабатывать себѣ хлѣбъ,-- гдѣ, и самъ не знаю. Можетъ быть, онъ и извинитъ меня за позднее посѣщеніе.
   -- Это невозможно, воскликнулъ, задрожавъ, Тоби. Не зовутѣли васъ Ферномъ?
   -- Что! въ свою очередь вскрикнулъ путникъ, повернувшись къ Тоби, съ дикимъ изумленіемъ на лицѣ.
   -- Фернъ? Вилліамъ Фернъ? допрашивалъ Тоби.
   -- Такъ зовутъ меня, отвѣтилъ путникъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, шепотомъ сказалъ Тоби, взявъ путника за руку и осторожно озираясь,-- именемъ Неба, не ходите къ нему! не ходите къ нему! Онъ васъ похеритъ; это такъ же вѣрно, какъ то, что вы здѣсь стоите. Пойдемте сюда; я объясню вамъ все. Только, ради Бога, не ходите къ нему.
   Новый знакомецъ Тоби взглянулъ на него какъ на сумасшедшаго, однако, послѣдовалъ за нимъ. Когда они отошли въ сторону, Тоби разсказалъ ему, что зналъ, какую Вилліаму составили славу, и все остальное.
   Герой его разсказа выслушалъ Тоби съ изумившимъ его хладнокровіемъ и ни разу не прервавъ его. По временамъ онъ кивалъ головою, скорѣе какъ-бы подтверждая давно минувшія событія, чѣмъ опровергая ихъ; разъ или два онъ сдвигалъ шапку на затылокъ и своей жесткой рукою вытеръ лобъ, на которомъ, казалось, въ раккурсѣ отпечатлѣлась каждая проведенная имъ сохою борозда; вотъ и все.
   -- Поистинѣ, другъ мой, это почти правда! сказалъ онъ; я дѣйствительно не разъ задавалъ ему хлопотъ; но что сдѣлано, того не вернешь. И если я спуталъ его планы, тѣмъ хуже для меня! Притомъ-же, я не могу иначе; я завтра-же началъ-бы съ того-же. А что до нашей доброй славы, то пусть эти господа производятъ слѣдствіе за слѣдствіемъ, пусть роются, ищутъ, они найдутъ ее чистою, незапятнанною, и я избавляю ихъ отъ труда признать ее такою. Желаю только имъ самимъ не утратить уваженія людей такъ-же легко, какъ случается это намъ; въ противномъ случаѣ, имъ придется вести жизнь до того тяжкую, что о ней не будетъ стоить и жалѣть. Что до меня, другъ мой, то эта рука -- и онъ вытянулъ ее раскрытою,-- рука эта никогда не брала чужого, какъ никогда не виляла отъ труда, какъ-бы ни былъ онъ тяжелъ или худо оплачиваемъ. Если кто въ правѣ сказать противное, то пусть отрубитъ ее мнѣ. Но когда трудъ не даетъ мнѣ того, что нужно каждому человѣку, когда моя пища такъ плоха и такъ скудна, что я умираю съ голоду и притомъ не нахожу, ни внутри, ни внѣ себя, чѣмъ утолить его, когда я вижу, что такъ и началась моя жизнь, и продолжалась, и кончится, когда нѣтъ и надежды на перемѣну,-- тогда я говорю всѣмъ этимъ красивымъ господамъ: "Отойдите! не подходите къ моей хижинѣ! Въ ней и безъ того слишкомъ мало свѣту, чтобы вы, становясь въ дверяхъ, еще заслоняли его! Не ожидайте, чтобы я пришелъ въ вашъ паркъ и затерся въ толпу, знаменующую кликами дни вашего рожденія, сталъ слушать ваши красивыя рѣчи или дѣлать что другое. Разъигрывайте ваши комедіи, устраивайте парады безъ меня; радуйтесь, веселитесь, если хотите; но у насъ съ вами нѣтъ ничего общаго. Я предпочитаю, чтобъ вы меня оставили въ покоѣ!".
   Замѣтивъ, что спавшая у него на рукахъ дѣвочка открыла глазки и изумленно озиралась, онъ прервалъ свою рѣчь, наклонился къ ушку ребенка, прошепталъ ему одну или двѣ дѣтскія фразы и поставилъ его подлѣ себя на землю. Затѣмъ, медленно обвивая около одного изъ своихъ грубыхъ пальцевъ длинный локонъ ребенка, обхватившаго между тѣмъ его запыленную ногу, Фернъ продолжалъ, обращаясь къ Тоби:
   -- Я отъ природы, думаю, не заноза; скорѣе я одинъ изъ тѣхъ, которыхъ легко удовлетворить. Я не желаю зла никому изъ этихъ господъ; я хочу лишь жить по-человѣчески. Но что бы я ни дѣлалъ, я не могу добиться этого, и вотъ что раздѣляетъ меня отъ нихъ пропастью. Да и не со мной однимъ такъ: насъ насчитывается сотни, тысячи.
   Тоби зналъ, что Фернъ говоритъ правду, и потому кивнулъ въ знакъ согласія.
   -- Вотъ такимъ-то образомъ я и составилъ себѣ худую славу, продолжалъ Фернъ, и боюсь, что, вѣроятно, никогда не пріобрѣту лучшей. Не дозволено быть недовольнымъ, а я все-же недоволенъ. Богъ видитъ, что я охотно отнесся-бы къ нимъ лучше, еслибъ могъ. Наконецъ, я не знаю, дѣйствительно-ли будетъ дурно, если этотъ альдерменъ запретъ меня въ тюрьму; да и нѣтъ у меня друга, который-бы могъ замолвить за меня словечко, и альдерменъ можетъ засадить меня. А вы видите!.. прибавилъ онъ, кивая на дѣвочку.
   -- Она хорошенькая, сказалъ Тоби.
   -- Да! тихо отвѣтилъ, его собесѣдникъ, беря въ обѣ руки маленькую головку и поворачивая ее къ себѣ, чтобы приглядѣться къ ребенку. Я не разъ говорилъ это себѣ,-- говорилъ, глядя на свой холодный очагъ и въ свой пустой шкафъ; говорилъ еще вчера вечеромъ, когда насъ хватали какъ воровъ. Но вѣдь нехорошо будетъ, если они станутъ преслѣдовать наше хорошенькое личико,-- не правда-ли, Лили? Довольно съ нихъ и того, что они преслѣдуютъ мужчину!
   Звукъ его голоса до того упалъ, Фернъ смотрѣлъ на дѣвочку такъ грустно, что Тоби, для разсѣянія его мыслей, спросилъ, жива-ли еще его жена.
   -- У меня не было жены, отвѣтилъ онъ, качая головой. Это дочь моей сестры, сиротка. Никто не вѣритъ, что ей девять лѣтъ: такъ она мала и истощена. Ее хотѣли принять въ пріютъ, въ девяти лье отъ нашего мѣста, жительства, и заключить между четырьмя стѣнами (какъ они заключили и моего старика-отца, когда онъ уже не могъ болѣе работать, и онъ недолго обременялъ ихъ), но, вмѣсто того, я взялъ ее съ собой, и съ тѣхъ поръ мы не разставались. У ея матери была когда-то здѣсь въ Лондонѣ подруга; я пришелъ отъискать ее и работы, чтобы не сидѣть безъ дѣла. Но городъ такъ великъ! Все равно: тѣмъ больше будетъ намъ мѣста для прогулокъ,-- не правда-ли, Лили?
   Его взглядъ встрѣтилъ взоръ ребенка и сопровождался такой улыбкой, которая тронула Тоби болѣе слезъ. Затѣмъ, признательно пожавъ руку Тоби, Фернъ сказалъ:
   -- Я не знаю даже вашего имени; я откровенно высказался вамъ, потому что благодаренъ вамъ, и не безъ причины. Я послѣдую вашему совѣту и стану подальше отъ этого...
   -- Мироваго судьи, подсказалъ Тоби.
   -- Да, мироваго судьи, продолжалъ Фернъ; пусть такъ, если его такъ величаютъ. Завтра мы попытаемъ счастья въ окрестностяхъ Лондона. Доброй ночи! Желаю вамъ счастливаго новаго года!
   -- Постойте! воскликнулъ Тоби, хватая руку, открывшуюся, чтобы опустить его собственную. Постойте! Новый годъ не принесетъ мнѣ, счастья, если мы разстанемся такимъ образомъ. Новый годъ не можетъ принести мнѣ счастья, если я пущу васъ и вашего ребенка блуждать, не зная гдѣ, безъ крова надъ головой.. Пойдемте ко мнѣ. Я бѣденъ, и у меня бѣдное помѣщеніе; но я, отнюдь не стѣсняясь, могу предложить вамъ помѣщеніе на эту ночь. Пойдемте! Сюда! Я понесу маленькую, добавилъ онъ, беря ребенка на руки. Какая хорошенькая дѣвочка! Да, я понесу въ двадцать разъ большій вѣсъ, и понесу шутя! Скажите, не слишкомъ-ли скоро я иду? Я никогда не умѣлъ ходить тихо. Говоря это, Тоби дѣлалъ шесть шаговъ своей обыкновенной побѣжки на одинъ шагъ своего утомленнаго товарища, и тонкія ноги нашего маленькаго геркулеса дрожали подъ тяжестью его ноши.

0x01 graphic

   -- Она легка какъ перышко, скороговоркой продолжалъ Тоби, не желая дать своему товарищу времени поблагодаритъ его. Легче павлинаго перышка, гораздо легче. А вотъ мы и подходимъ! На первомъ углу направо, дядя Билль, минуемъ насосъ, а потомъ завернемъ налѣво, какъ разъ противъ кабака! Вотъ и пришли! Перейдите улицу, дядя Билль, и обратите вниманіе на пирожника на углу. Вотъ и пришли! Идите вдоль конюшенъ, въ эту сторону, дядя Билль, и остановитесь у черныхъ дверей, гдѣ написано на дощечкѣ: "Т. Беккъ, посыльный". Вотъ и пришли, право; совсѣмъ пришли и порадуемъ милую Магги!
   Проговоривъ эти слова, Тоби, запыхавшись, поставилъ ребенка посреди комнаты передъ своею дочерью. Ребенокъ не взглянулъ на Маргариту и двухъ разъ, какъ увидѣлъ, что можетъ вполнѣ ей довѣриться, и, подбѣжавъ, кинулся въ ея объятія.
   -- Ну, вотъ, мы и дома! кричалъ Тоби, бѣгая впопыхахъ по всѣмъ угламъ комнаты. Сюда, дядя Билль! Здѣсь, видите, есть огонь. Отчего вы не сядите къ огню? Ну, вотъ, мы и сѣли. Магги, милая, гдѣ чайникъ? А, онъ здѣсь! Вотъ онъ! Онъ въ минуту закипитъ!
   Шныряя по угламъ, Тоби, дѣйствительно, отъискалъ чайникъ. Онъ поставилъ его на огонь, между тѣмъ, какъ Магги, посадивъ ребенка передъ очагомъ и, ставъ на колѣни, сняла дѣвочкѣ башмачки и кускомъ полотна вытирала ей сырыя ноги. Это не мѣшало однако Магги ни смѣяться, ни оглядываться на Тоби съ такимъ веселымъ личикомъ, что Тоби очень хотѣлось благословить колѣнопреклоненную дѣвушку, тѣмъ болѣе, что, входя, онъ видѣлъ ее сидѣвшую подлѣ огня, всю въ слезахъ.
   -- Батюшка, сказала Магги, мнѣ кажется, что вы совсѣмъ растерялись. Ужъ и не знаю, что бы сказали о васъ колокола. Бѣдненькія ножки! Какъ онѣ холодны!
   -- А теперь, вотъ, онѣ и согрѣлись! вскричалъ ребенокъ: онѣ совсѣмъ теплыя.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, возразила Магги. Мы ихъ не довольно терли. О, еще много дѣла, много дѣла! Когда ножки хорошенько согрѣются, мы расчешемъ эти мокрые волосики, чтобы ихъ высушить; потомъ мы вызовемъ румянецъ на это бѣдное блѣдненькое личико свѣжею водицею, и тогда мы будемъ такія веселыя, довольныя, счастливыя.
   Дитя, разразившись рыданіями, закинуло свои рученки вокругъ шеи Маргариты и потомъ стало ласкать рукою ея хорошенькую щеку, говоря: "Магги, милая Магги!"
   Благословеніе Тоби не было-бы болѣе отрадно.
   -- Батюшка! вскричала Магги послѣ краткаго молчанія.
   -- Я готовъ, моя милая! Вотъ я, сказалъ Тоби.
   -- Боже милостивый! вскричала Магги: онъ потерялъ голову, накрылъ чайникъ шляпой этой дорогой дѣвочки, а его крышку прицѣпилъ за дверью.
   -- Это я сдѣлалъ нечаянно, моя милая! сказалъ Тоби, торопясь исправить свою ошибку. Магги, моя дорогая!
   Магги подняла глаза и увидѣла, что отецъ съ большими усиліями затерся за стулъ своего гостя и, поверхъ головы Ферна, показывалъ добытые двѣнадцать пенни.
   -- Милочка моя: входя, я замѣтилъ осьмушку чаю, и я почти увѣренъ, что у насъ еще остался кусокъ ветчины. Но я не помню, гдѣ именно она лежитъ, и потому пойду, поищу.
   Такъ искусно прикрывъ свой замыселъ. Тоби вышелъ купить означенные припасы у мистрисъ Шиккенсталькеръ. Возвратившись, онъ сказалъ, что насилу нашелъ желаемое въ темнотѣ.
   -- Но вотъ они найдены! добавилъ онъ, приготовляя все къ чаю. Я хорошо помнилъ, что у насъ были чай и кусокъ ветчины, и не ошибался. Магги, моя птичка, если ты хочешь изготовить чай, между тѣмъ, какъ твой недостойный отецъ поджаритъ сало, то черезъ минуту все будетъ готово. Странная вещь! продолжалъ Тоби, съ вилкою въ рукѣ, принимаясь за выполненіе своихъ кухонныхъ обязанностей; вещь очень странная, но хорошо извѣстная многимъ моимъ друзьямъ: что я никогда не любилъ ни чая, ни ветчины. Я люблю, прибавилъ онъ громко, чтобъ вѣрнѣе убѣдить своего гостя, смотрѣть, какъ другіе угощаются ими, но самъ не терплю этой пищи.
   Однако, Тоби съ раздутыми ноздрями вдыхалъ въ себя запахъ шипѣвшаго на огнѣ сала... точно будто очень любилъ его. А заваривая чай. онъ съ улыбкой заглядывалъ въ глубину чайника и опустилъ лицо и носъ въ подымавшееся облако благовоннаго пара. Тѣмъ не менѣе онъ не хотѣлъ ни пить, ни ѣсть, а только въ началѣ угощенія хлебнулъ, для вида, глотокъ чаю и проглотилъ его съ чрезвычайнымъ удовольствіемъ, хотя, по его словамъ, совсѣмъ не любилъ чаю.
   Главнымъ дѣломъ Тоби была забота, чтобы его дна новые друга ѣли и пили. Такъ же поступала и Магги. Никогда ни одинъ участникъ въ обѣдѣ лордъ-мера въ Сити или пиршества при дворѣ не разсматривалъ съ такимъ удовольствіемъ выставлявшіяся надъ столомъ лица знаменитыхъ гостей, хотя-бы то были императоры или папы, какъ наши два простыя и добрыя существа. Магги улыбалась Тоби; Тоби смѣялся ей въ отвѣтъ; Магги кивала головой и, повидимому, готова была захлопать въ ладоши для одобренія отца; Тоби, безмолвными пантомимами, старался передать Магги, гдѣ и какъ онъ встрѣтилъ своихъ гостей. И онъ, и она были счастливы, очень счастливы.
   -- А все-таки, думалъ Тоби съ горестью, приглядываясь къ лицу Магги, ея бракъ разстроенъ; я это знаю!
   -- Теперь, сказалъ онъ послѣ чая, я скажу вамъ одну вещь. Малютка будетъ спать съ Магги: это рѣшено.
   -- Съ доброю Магги, вскричалъ ребенокъ, осыпая ее ласками: Съ Магги!
   -- Прекрасно, сказалъ Тоби. И я бы не удивился, еслибъ маленькая Лили поцѣловала отца Магги. Это я отецъ Магги.
   Великъ былъ восторгъ Тоби, когда прелестный ребенокъ робко приблизился къ нему и, обнявъ его, побѣжалъ кинуться нашею Магги.
   -- Она умна какъ Соломонъ, сказалъ Тоби. Ну, вотъ, мы и того... и того... я не то говорю... я... Что же я хотѣлъ сказать, Магги, милочка?
   Магги поглядѣла на гостя, который, наклонившись надъ ея стуломъ и отвернувъ лицо, гладилъ голову своего ребенка полускрытую въ колѣняхъ Магги.
   -- Конечно, сказалъ Тоби, конечно! я не знаю, что я сегодня вечеромъ болтаю: кажись, потерялъ голову. Билль Фернъ, пойдемте со мною. Вы умираете отъ устали, вы заснете стоя. Пойдемте со мною!
   Гость, все еще наклонясь надъ стуломъ Магги и отвернувши лицо, продолжалъ играть кудрями ребенка. Онъ не говорилъ ни слова, но трепетъ его грубыхъ пальцевъ на прелестныхъ волосахъ ребенка говорилъ краснорѣчивѣе всякихъ словъ.
   -- Да, да, продолжалъ Тоби, безсознательно отвѣчая на чувства, выражавшіяся на лицѣ Маргариты: возьми ее, дочь моя, уложи ее. Прекрасно. Теперь, Билль, я покажу вамъ, гдѣ вы будете спать. Это не палата, а не что иное, какъ чердакъ; но въ этомъ-то и состоитъ, какъ я всегда говорю, выгода жить въ конюшнѣ: по крайней мѣрѣ, всегда есть чердакъ, и пока эта конюшня и сарай не будетъ отданы въ наемъ дороже теперешняго, му будемъ жить въ нихъ, потому что платимъ дешево. Тамъ, наверху, множество прекраснаго сѣна, которое принадлежитъ одному сосѣду; притомъ же чердакъ чистъ какъ... его убирала сама Магги; этого довольно. Ободритесь! не слѣдуетъ падать духомъ. Новый годъ должно встрѣчать съ бодрымъ сердцемъ.
   Рука гостя, снятая съ головки ребенка, упала, дрожа, въ руку Тоби, который, не переставая болтать, провелъ гостя къ его ложу съ заботливостью и лаской, какъ-бы обращаясь съ ребенкомъ.
   Возвращаясь къ Магги, онъ остановился на минуту у дверей ея комнатки, прилегавшей къ большой. Маленькая дѣвочка передъ сномъ лепетала простенькую молитву. Назвавъ милую, дорогую Магги, она, какъ услышалъ Тоби, пріостановилась и спросила имя отца Магги, чтобы включить и его въ свою молитву.
   Прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ бѣдный Тоби настолько пришелъ въ себя, что могъ помѣшать въ каминѣ и подвинуть къ нему стулъ. Сдѣлавъ это и поправивъ лампу, Тоби вынулъ изъ кармана газету и сталъ читать, сперва разсѣянно, перескакивая со столбца на столбецъ, но скоро съ грустнымъ и сосредоточеннымъ вниманіемъ.
   Несчастная газета направила мысли Тоби на предметъ, занимавшій его въ теченіе всего этого дня и столь наглядно выясненный событіями, которыхъ онъ былъ свидѣтелемъ. Сочувствіе Тоби къ своимъ двумъ гостямъ направило было его мысли въ другую сторону; но теперь, когда онъ былъ снова одинъ подъ впечатлѣніемъ статьи, изображавшей преступленія, совершаемыя людьми, Тоби не замедлилъ настроиться на свой прежній образъ мыслей.
   Таково было расположеніе духа Тоби, когда ему попался разсказъ (не первый въ этомъ родѣ) объ ужасномъ дѣяніи женщины, которая, въ припадкѣ отчаянія, наложила руки не только на себя, но и на своего младенца. Это жестокое преступленіе до того возмутило сердце Тоби, полное любви къ Магги, что онъ въ ужасѣ опустилъ газету и откинулся на спинку стула.
   -- Жестокій уродъ! вскричалъ онъ: безжалостный выродокъ! Только человѣкъ безъ сердца, рожденный злымъ, неспособный ни на что доброе на землѣ, можетъ совершить подобное дѣло. Все, что я слышалъ сегодня, слишкомъ справедливо, истинно доказано. Да, мы злы!
   Колокола отвѣтили на эти слова такъ внезапно, зазвучали такъ сильно, такъ ясно, такъ зычно, что ихъ оглушительный голосъ, казалось, пригвоздилъ Тоби къ стулу.
   Что-же они говорили?
   "Тоби Векъ, Тоби Векъ, ждемъ тебя. Иди сюда, или сюда. Ведите его, ведите его! ловите его, ловите его, бѣгите за нимъ! Будите его, будите его! Тоби Векъ, Тоби Векъ, дверь отперта, Тоби! Тоби Векъ, Тоби Векъ, отперта!" Какъ-бы увлеченные негодованіемъ, они снова гнѣвно зазвучали, и голосъ ихъ, казалось, потрясалъ самыя стѣны.
   Тоби слушалъ. Воображеніе, мечта! Не болѣе, какъ дѣйствіе угрызеній совѣсти за то, что онъ убѣжалъ отъ колоколовъ сегодня послѣ обѣда. Нѣтъ, отнюдь, нѣтъ! "Ловите его, ловите его! бѣгите за нимъ, бѣгите за нимъ! ведите его, ведите его!" Они могутъ оглушить весь городъ.
   -- Магги, мягко сказалъ Тоби, постучавъ въ дверь. Слышишь ты что?
   -- Слышу колокола, батюшка: они сильно голосятъ сегодня.
   -- Спитъ она? продолжалъ Тоби, пользуясь предлогомъ заглянуть въ комнату дочери.
   -- Спить мирно и счастливо. Но я не могу оставить ее. Смотрите, какъ она держится за мою руку!
   -- Магги, прошепталъ Тоби, послушай колокола!
   Она прислушалась; но ея лицо, обращенное къ отцу, не выражало никакого удивленія. Она очевидно, не понимала трезвона.

0x01 graphic

   Тоби вышелъ, усѣлся поближе къ огню и снова сталъ слушать. Такъ онъ пробылъ нѣсколько времени.
   Но онъ не могъ вытерпѣть: призывъ колоколовъ пріобрѣталъ ужасную силу.
   -- Если дверь башни дѣйствительно отворена, сказалъ себѣ Тоби, снимая передникъ, по забывая о шляпѣ,-- то кто мѣшаетъ мнѣ поднятая на колокольню и посмотрѣть, что тамъ такое? Если же дверь заперта, то нечего и думать болѣе.
   Выйдя безъ шуму на улицу, онъ почти навѣрное ожидалъ найти дверь запертою на ключъ, потому что часто наблюдалъ ее и только раза три видѣлъ отпертою. То была маленькая дверь со сводомъ, находившаяся снаружи церкви, въ темномъ углубленіи за колонной, и снабженная огромными желѣзными петлями и такимъ чудовищнымъ замкомъ, что замка и петлей было больше, чѣмъ самой двери.
   Каково-же было удивленіе Тоби, когда онъ подошелъ безъ шляпы къ церкви и протянувъ руку въ темное углубленіе,-- не безъ нѣкотораго страха внезапно ощутить хватающую ее другую руку и не безъ намѣренія тотчасъ-же отдернуть свою,-- нашелъ дверь полуотворенною.
   По первому чувству изумленія онъ хотѣлъ было возвратиться взять фонарь или захватить съ собою кого-нибудь; но храбрость его тотчасъ-же возвратилась, и онъ рѣшился подняться наверхъ безъ товарища.
   -- Чего мнѣ бояться? говорилъ Тоби... Это церковь! Кромѣ того, вѣрно, тамъ звонари; они, должно быть, забыли запереть дверь.
   И онъ вошелъ, ощупывая путь подобно слѣпцу, потому что въ проходѣ было совершенно темно и безмолвно. Колокола молчали.
   Уличная пыль, загнанная въ проходъ вѣтромъ, накопилась на полу и образовала нѣчто похожее на бархатъ, что порождало ощущеніе странное и даже ужасающее. Узкая лѣстница начиналась такъ близко отъ двери, что Тоби споткнулся о первую ступень и, ударивъ ногою дверь, заперъ ее за собою. Когда она тяжело захлопнулась, Тоби уже не могъ отворить ее.
   Новая причина итти впередъ. Тоби сталъ пробираться ощупью, какъ въ раковинѣ витушки: выше, выше, еще выше, все выше!
   Лѣстница была вовсе неудобна для такого восхожденія въ темнотѣ, а, напротивъ,была до того низка, узка, что рука Тоби постоянно встрѣчала какой-нибудь предметъ. Иногда Тоби казалось, что онъ видитъ стоящую передъ нимъ человѣческую фигуру или сторонящееся привидѣніе. Тогда Тоби проводилъ рукою по стѣнѣ, ища вверху лица или внизу ногъ и ощущая по всему тѣлу дрожь ужаса. Два или три раза однообразная поверхность стѣны прерывалась дверью или углубленіемъ, и эти отверстія казались Тоби такими-же пространными, какъ вся церковь: пока его рука не находила вновь стѣны, Тоби представлялось, что онъ на краю пропасти, въ которую кувыркнется головою впередъ.
   "Вверхъ, вверхъ, вверхъ; вкругъ, вкругъ, вкругъ; выше выше, выше!".
   Наконецъ тяжелая, удушливая атмосфера начала становиться холоднѣе. Вскорѣ Тоби ощутилъ первые порывы вѣтра, который чрезъ минуту подулъ съ такою силою, что бѣдняга едва удержался на ногахъ. Но Тоби достигъ окна башни, на уровнѣ, позволявшемъ опереться, и, изо всѣхъ силъ ухватившись за выступъ, сталъ смотрѣть на крыши домовъ, на трубы, изъ которыхъ вырывался дымъ, на свѣтящіяся пятна отъ газовыхъ фонарей и особенно пристально на точку, гдѣ его, можетъ быть, звала Магги, безпокоясь о немъ; все это смѣшивалось въ мысляхъ Тоби, среди тумана и темноты.
   Онъ вошелъ въ колокольню, гдѣ бывали звонари. Тоби схватилъ одну изъ лохматыхъ веревокъ, свѣшивавшихся сквозь дубовый потолокъ. Сначала онъ задрожалъ, вообразивъ, что схватилъ пукъ волосъ, а затѣмъ проникся ужасомъ отъ одной мысли, что можетъ разбудить самый большой колоколъ. Другіе колокола помѣщались этажемъ выше. Тоби, подъ вліяніемъ-ли своихъ впечатлѣній, или уступая дѣйствительнымъ чарамъ, ощупью побрелъ дальше, по лѣстницѣ чрезвычайно крутой и утомительной, ступени которой не представляли надежной опоры ногамъ.
   "Выше, выше, выше! вверхъ, вверхъ, вверхъ!".
   И Тоби, съ трудомъ продолжая подниматься, пролѣзъ сквозь отверстіе потолка, поднялъ голову надъ балками и очутился какъ разъ среди колоколовъ. Онъ почти не могъ разсмотрѣть ихъ гигантскія формы; но онъ зналъ, что они тутъ, эти мрачные, теперь безмолвные колокола.
   Какъ только онъ достигъ этого подоблачнаго гнѣзда изъ камня и металла, бѣднымъ Тоби овладѣло подавляющее чувство страха и одиночества. У него закружилась голова; онъ слушаетъ и испускаетъ дикій крикъ: "Ай!".
   "Ай!" глухо отвѣтило эхо.
   Пораженный ужасомъ, потерявъ дыханіе, Тоби обвелъ расширенными глазами и упалъ безъ чувствъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

Третья четверть.

   Океанъ мысли еще облеченъ черными тучами; его воды еще мутны, когда, пробуждаясь отъ недвижнаго покоя, лишившійся чувствъ съ усиленіемъ приподнимаетъ волны этого океана, чтобы стряхнуть съ себя ощущаемое окочененіе. Въ минуту этого неполнаго возрожденія надъ поверхностью океана вздымаются безобразныя и странныя чудовища.; нескладные урывки соединяются и смѣшиваются въ умѣ по волѣ одного случая. Когда, какъ и съ какою чудною постепенностью разъединяются они потомъ? Какимъ путемъ каждое ощущеніе, каждая мысль принимаютъ свою прежнюю правильную форму, проникаются прежнею раздѣльною и дѣйствительною жизнью? Этого не разрѣшитъ ни одинъ человѣкъ (хотя въ каждомъ это великое таинство совершается ежедневно).
   То же и здѣсь: когда и какъ глубокій мракъ колокольни, погруженной во тьму ночи, превратился для Тоби въ блестящій свѣтъ? когда и какъ пустая башня наполнилась миріадами существъ? когда и какъ слабый шепотъ, однообразно повторявшій во время сна или обморока Тоби: "Ловите, ловите, бѣгите за нимъ!" перешелъ въ громкій кличъ, извлекшій его изъ этой летаргіи, крича ему въ уши: "Будите его, будите его!" и какъ освободился Тоби отъ неопредѣленныхъ и смутныхъ мыслей? когда и какъ удалось Тоби обнажить окружавшіе его предметы отъ многочисленныхъ грезъ, созданныхъ его воображеніемъ? Одинаково невозможно опредѣлить ни времени, ни способовъ этой перемѣны.
   Какъ бы то ни было, Тоби, совершенно, повидимому, пробудившись и сидя на полу, на которомъ онъ передъ тѣмъ лежалъ распростертымъ, сталъ свидѣтелемъ фантастическаго видѣнія, которое мы сейчасъ опишемъ.
   Башня, подъ вліяніемъ неизвѣстныхъ чаръ, кишѣла маленькими, блудящими призраками, исчадіями колоколовъ. Тоби видѣлъ, какъ они прыгали, летали, безпрестанно падали каплями или изливались струями изъ глубины колоколовъ. Онъ видѣлъ, какъ они сновали около него по землѣ и надъ нимъ по воздуху, спускались донизу по веревкамъ, смотрѣли на него съ толстыхъ стропильныхъ бревенъ, связанныхъ желѣзными болтами, поглядывали за нимъ сквозь щели и отверстія въ стѣнахъ, мало по малу удалялись отъ него концентрическими кругами, которые расширялись подобно образуемымъ водою, внезапно всколыхнутою упавшимъ на ея поверхность камнемъ. Тоби представлялись призраки разнообразнѣйшихъ видовъ: безобразные, красивые, искалѣченные и восхитительно-статные; молодые и старые; привлекательные и отвратительные; веселые и ужасные; танцующіе и поющіе; рвущіе на себѣ волосы и ревущіе. Они, какъ представлялось Тоби, наполняли воздухъ и постоянно передвигались; быстро спускались и возносились назадъ на воздушныхъ коняхъ; отплывали на парусахъ, терялись въ далекомъ пространствѣ, садились подлѣ него, Тоби, и постоянно двигались и дѣйствовали. Камень, кирпичъ, черепица становились прозрачными для Тоби, проницаемыми для этихъ призраковъ. Тоби видѣлъ духовъ даже проникающими внутрь домовъ, окружающими постели спящихъ людей, утѣшающими однихъ пріятными снами, стегающими другихъ узловатыми бичами, испускающими въ уши людей адскіе крики или издающими у изголовья самую прелестную музыку; они прельщали однихъ пѣніемъ птицъ и благовоніями цвѣтовъ, ужасали другихъ внезапнымъ наведеніемъ, какъ бы при помощи волшебныхъ зеркалъ, страшныхъ новыхъ лицъ на расплывающіяся въ туманѣ прежнія.
   Тоби видѣлъ эти странныя существа посреди людей и спящихъ, и бодрствующихъ, исполняющими самыя несогласимыя должности, принимающими самыя противоположныя формы. Одинъ изъ призраковъ привязывалъ къ своимъ плечамъ несмѣтное количество крыльевъ, чтобы увеличить быстроту своего полета; другой, напротивъ, навѣшивалъ на себя цѣпи и тяжести, замедляя тѣмъ свои движенія. Нѣкоторые призраки передвигали стрѣлки часовъ впередъ; другіе замедляли стрѣлки; еще другіе старались совсѣмъ остановить ихъ. Здѣсь призраки представляли обрядъ вѣнчанія, тамъ -- балъ. Всегда и вездѣ они двигались и дѣйствовали, безостановочно, безустанно.
   Отуманенный этимъ множествомъ измѣнчивыхъ и странныхъ образовъ, не менѣе, чѣмъ гамомъ колоколовъ, звонившихъ въ это время во всю мочь, Тоби, чтобы опереться, ухватился за одно изъ стропильныхъ бревенъ и въ нѣмомъ ужасѣ оглядывался во всѣ стороны.
   Между тѣмъ, какъ онъ обращалъ вправо и влѣво свои испуганные взоры, колокола смолкли. Во мгновеніе ока все измѣнилось: сонмище духовъ исчезаетъ; ихъ образы уменьшаются; изумительная подвижность покидаетъ ихъ; они пытаются бѣжать; но падаютъ и, падая, умираютъ и исчезаютъ въ воздухѣ, не замѣщаясь другими. Одинъ запоздавшій признакъ довольно ловко соскакиваетъ съ самаго большого колокола на землю и падаетъ на ноги, но уже мертвый, и исчезаетъ, не успѣвъ даже повернуться. Небольшое число призраковъ, плясавшихъ въ колокольнѣ, продолжаютъ еще нѣкоторое время усердно прыгать; но за каждымъ прыжкомъ они становятся менѣе отчетливы, уменьшаются въ числѣ и затѣмъ исчезаютъ подобно другимъ. Послѣднимъ остался маленькій горбачъ, забившійся въ уголъ, въ которомъ повторялось эхо. Тамъ онъ сталъ, долго не переставая вертѣться, какъ-бы плавая на водѣ, съ такою настойчивостью, что мало по малу отъ него осталась лишь нога, затѣмъ одна ступня. Но и она наконецъ исчезла, и башня снова опустѣла и смолкла.
   Только тогда Тоби увидѣлъ въ каждомъ колоколѣ одинаковую съ нимъ размѣрами бородатую фигуру, или, вѣрнѣе, совершенно необъяснимымъ образомъ, каждый колоколъ сталъ человѣкомъ съ важной осанкой и мрачнымъ взоромъ, направленнымъ на него, Тоби, между тѣмъ какъ онъ оставался неподвиженъ, какъ бы вросши въ землю.
   Таинственные и внушительные образы! Не опираясь ни на что, вися въ сумеречной атмосферѣ башни, съ закутанными головами, терявшимися въ темной вышкѣ зданія, они были неподвижны и туманны! Мрачные призраки эти видѣлись Тоби при истекавшемъ изъ нихъ самихъ свѣтѣ, потому что иного не было. Они закрывали рукою свои рты.
   Тоби, потерявъ всякую способность двигаться, не могъ нырнуть въ отверстіе пола; иначе онъ сдѣлалъ бы это; да, онъ скорѣе слѣпо ринулся бы, головою впередъ, съ самой вышки колокольни, чѣмъ оставаться подъ пристальнымъ и проницательнымъ взглядомъ этихъ глазъ, постоянно открытыхъ, хотя они были безъ рѣсницъ.
   Боязнь и ужасъ, которые навѣвались пустынностью этого мѣста, въ соединеніи съ царившею въ немъ ночью, болѣе и болѣе заставляли трепетать Тоби, какъ будто онъ чувствовалъ на себѣ руку привидѣнія. Удаленіе отъ всякой помощи; длинный, темный, постоянно оборачивавшійся около своей оси и населенный призраками путь, которѣй соединялъ его, Тоби, съ землею, обитаемою другими людьми; сознаніе себя на такой чудовищной высотѣ, которая производила въ немъ головокруженіе даже среди бѣла дня, когда ему случалось смотрѣть на летавшихъ вокругъ башни птицъ; его удаленіе отъ всѣхъ добрыхъ людей, которые въ этотъ часъ спокойно спали на своихъ постеляхъ,-- все это охватывало Тоби не какъ простая мысль, а какъ физическое ощущеніе холода, который морозилъ его сердце и пронималъ его насквозь. Однако его глаза, его мысль, его опасенія, все сосредоточивалось на внимательныхъ лицахъ колоколовъ. А накрывавшій ихъ глубокій мракъ, вмѣстѣ со страннымъ взглядомъ, причудливыми формами и сверхъестественнымъ висѣніемъ надъ поломъ, рѣзко отличали эти лица отъ всѣхъ образовъ міра, хотя Тоби видѣлъ лица колоколовъ такъ же отчетливо, какъ перекрещивавшіяся массивныя дубовыя стропила, желѣзныя скобы и громадные лежни. Всѣ эти предметы обрамляли лица колоколовъ обширнымъ лѣсомъ стропилъ, какъ безвыходнымъ лабиринтомъ, изъ глубины котораго колокола продолжали подглядывать, мрачные и бдительные, какъ изъ лѣса, деревья котораго были поражены смертью именно для того, чтобы служить убѣжищемъ этимъ страннымъ призракамъ.
   Сквозь башню пахнулъ, вздыхая, холодный вѣтеръ. Когда онъ пронесся, большой колоколъ или его духъ началъ говорить:
   -- Кто этотъ посѣтитель? спросилъ онъ.
   Голосъ былъ важенъ и глухъ, и Тоби подумалъ, что онъ раздается и изъ другихъ призраковъ.
   -- Я, кажется, слышалъ свое имя произнесеннымъ колоколами, отвѣчалъ Тоби, съ молящимъ видомъ поднявъ руки. Я самъ не знаю, зачѣмъ я здѣсь и какъ попалъ сюда. Уже много лѣтъ я слушалъ колокола, и они часто сердечно радовали меня.
   -- А благодарилъ-ли ты ихъ? спросилъ голосъ.
   -- Тысячу и тысячу разъ! воскликнулъ Тоби.
   -- Чѣмъ?
   -- Я человѣкъ бѣдный, пробормоталъ Тоби: я могъ благодарить ихъ только словами.
   -- А всегда-ли ты дѣлалъ это? спросилъ духъ колокола. И ты никогда не оскорблялъ насъ словами?
   -- Нѣтъ! живо завѣрилъ Тоби.
   -- И никогда не оскорблялъ насъ рѣчью лживой, несправедливой и злой? продолжалъ духъ.
   Тоби хотѣлъ отвѣтить "никогда!", но смолкъ въ замѣшательствѣ.
   -- Голосъ времени, продолжалъ призракъ, взываетъ къ человѣку: Впередъ! Человѣку дано время на усовершенствованіе себя, на увеличеніе своего достоинства, счастья, благосостоянія, чтобы онъ шелъ впередъ къ цѣли, доступной его уму, къ цѣли поставленной его усиліямъ съ начала времени и его бытія. Вѣка мрака, несправедливости и насилія слѣдовали одинъ за другимъ; милліоны людей страдали, жили, умирали, прилагая путь. Кто пытается оттолкнуть человѣка назадъ или остановить въ его движеніи,-- пытается остановить могучую машину, которая раздробитъ дерзкаго и послѣ мгновенной остановки двинется еще бѣшенѣе и неудержимѣе.
   -- Я, государь мой, насколько знаю, никогда не дѣлалъ ничего подобнаго, сказалъ Тоби. Если я когда сдѣлалъ это, то ненарокомъ, и навѣрное остерегусь повторить попытку.
   -- Кто влагаетъ въ уста времени или его слугъ, сказалъ духъ колокола, сѣтованіе о дняхъ, отмѣченныхъ испытаніями и ошибками и оставившихъ слѣды этихъ испытаній и ошибокъ, понятные даже самымъ непроницательнымъ; кто испускаетъ плачъ, способный лишь показать людямъ, насколько нынѣшнее время нуждается въ ихъ помощи, такъ какъ есть еще лица, готовыя слушать сожалѣніе, внушаемое такимъ прошедшимъ,-- кто дѣлаетъ это,-- не нравъ, и въ этомъ ты провинился предъ нами, колоколами.
   Тоби оправился отъ своего перваго испуга; но вы знаете, сколько нѣжности и благодарности внушали ему колокола. И потому, когда онъ услышалъ обвиненіе въ столь тяжкомъ оскорбленіи ихъ, сердце его прониклось горемъ и раскаяніемъ.
   -- Еслибъ вы знали, горячо сказалъ онъ, складывая руки,-- можетъ быть, вы и знаете -- еслибъ вы знали, сколько разъ вы бесѣдовали со мною, сколько разъ вы поддерживали меня, когда я падалъ духомъ, какъ вы были любимою забавою моей маленькой Магги (у бѣднаго ребенка никогда не было иной забавы), съ того дня, когда ея мать, умирая, оставила насъ однихъ, ее и меня, то вы не гнѣвались бы на меня за сорвавшееся слово.
   -- Кто думаетъ слышать въ нашемъ говорѣ, звонѣ колоколовъ, хоть одинъ звукъ, выражающій презрѣніе или холодность къ какой бы то ни было надеждѣ, радости, къ какому бы то ни было горю страждущаго человѣчества; кто думаетъ слышать насъ вторящими богохульнымъ еретикамъ, которые прикидываютъ на свою короткую мѣрку страсти и чувства другаго человѣка такъ же, какъ они скаредно отмѣриваютъ наименьшее количество скудной пищи, достаточное для продолженія томительной жизни голоднаго человѣчества,-- тотъ оскорбляетъ насъ. И такое оскорбленіе нанесено намъ тобою! прибавилъ колоколъ.
   -- Да, винюсь, сказалъ Тоби. О, простите меня!
   -- Кто думаетъ слышать насъ вторящими презрѣннымъ людямъ, готовымъ безжалостно похеритъ существа, задавленныя горемъ и страданіемъ, а между тѣмъ созданныя для того, чтобы подняться въ тысячу разъ выше, чѣмъ сумѣли бы подняться или представитъ себѣ возможнымъ подняться тѣ ползающія насѣкомыя, настоящая зараза времени, продолжалъ духъ колокола,-- кто думаетъ это, оскорбляетъ насъ. И это оскорбленіе ты нанесъ намъ!
   -- Совершенно ненамѣренно, сказалъ Тоби: чистое невѣдѣніе, по отнюдь не умышленное, увѣряю васъ.
   -- Наконецъ, вотъ худшее изо всего! продолжалъ колоколъ. Кто отворачивается отъ своихъ ближнихъ, павшихъ и униженныхъ, покидаетъ ихъ какъ вещь мерзкую, вмѣсто того, чтобы бросить сострадательный взглядъ на пропасть, разверзающуюся подъ ногами павшихъ; кто отказываетъ имъ въ жалости, видя ихъ въ паденіи судорожно хватающимися за какой-нибудь пучекъ травы или упирающимися въ какой нибудь выступъ земли, который выскользаетъ у нихъ изъ-подъ ногъ, отчаянно держащимися за него и наконецъ падающими на дно пропасти и умирающими въ ней,-- тотъ оскорбляетъ небо, человѣка, время и вѣчность. А и въ этомъ оскорбленіи ты виновенъ.
   -- Сжальтесь надо мною! вскричалъ Тоби, падая на колѣни: сжальтесь, ради Неба!
   -- Слушай! сказалъ призракъ большого колокола.
   -- Слушай! вскричали другіе призраки.
   -- Слушай! сказалъ голосъ чистый и дѣтскій, который показался Тоби знакомымъ.
   Въ это время раздался внизу, въ церкви, органъ, сначала тихо. Постепенно усиливаясь, мелодія поднялась и наполнила алтарь и хоры, болѣе и болѣе разливаясь, она возносилась все выше и выше, еще выше, будя сильныя ощущенія въ громадныхъ дубовыхъ стропилахъ, въ пустыхъ колоколахъ, въ дверяхъ съ крѣпкими замками, въ твердомъ камнѣ лѣстницъ, пока стѣны не могли уже вмѣстить мелодіи и она вознеслась къ небу.
   Неудивительно, что грудь бѣднаго старика Тоби не могла выдержать столь объемистаго и мощнаго звука и что возбужденное въ груди Тоби чувство вырвалось изъ слабой темницы потокомъ слезъ. Тоби покрылъ себѣ лицо руками.
   -- Слушай! сказалъ призракъ большого колокола.
   -- Слушай! вскричали другіе призраки.
   -- Слушай! сказалъ голосъ ребенка.
   Въ башнѣ раздался торжественный хоръ многихъ голосовъ.
   То была пѣснь глухая и мрачная, пѣснь погребальная, въ которой, среди другихъ голосовъ, Тоби узналъ и голосъ своей дочери!
   -- Она умерла! вскричалъ старикъ. Магги умерла! Я. вижу, я слышу ея тѣнь!
   -- Духъ твоей дочери оплакиваетъ мертвыхъ; онъ вмѣшивается въ толпу мертвыхъ, вникаетъ въ умершія надежды, въ умершія мечты, въ умершія грезы юности. Но она жива. Пусть ея жизнь будетъ тебѣ живымъ урокомъ. Познай отъ самаго дорогого тебѣ существа, родятся-ли злые злыми. Посмотри, какъ будутъ опадать всѣ почки, всѣ листья съ самаго прекраснаго ствола; посмотри, какъ онъ будетъ сохнуть и вянуть. Слѣдуй за нею, до отчаянія!
   Каждый призракъ протянулъ руку и указалъ Тоби зіявшую подъ нимъ бездну.
   -- Духъ колоколовъ слѣдуетъ за тобою, сказалъ призракъ. Иди, онъ пойдетъ слѣдомъ.
   Тоби обернулся и увидѣлъ... ребенка!.. того ребенка, котораго Билль Фернъ несъ по улицѣ, котораго Магги уложила въ свою постель, подлѣ котораго, за минуту до этого, она сидѣла и который теперь спалъ.
   -- Я самъ несъ ее на своихъ рукахъ сегодня вечеромъ, сказалъ Тоби.
   -- Покажите ему, что онъ называетъ собою! сказали туманные призраки, сначала большого колокола, а за нимъ и остальныхъ.
   Башня раскрылась у ногъ Тоби. Онъ глянулъ въ отверстіе и увидѣлъ себя самого у подошвы колокольни, внѣ церкви, разбитымъ, безъ движенія.
   -- Я уже не на этомъ свѣтѣ! вскричалъ Тоби, мертвъ!
   -- Мертвъ! сказали за-разъ призраки.
   -- Боже милосердый! А новый годъ?
   -- Прошелъ, отвѣтили ему.
   -- Какъ! вскричалъ Тоби, дрожа отъ ужаса. Я оступился, выходя изъ башни въ темнотѣ. Я упалъ годъ тому назадъ!
   -- Девять лѣтъ тому назадъ, возразили призраки.
   Отвѣтивъ такъ, они приняли свои протянутыя руки,-- и на мѣстѣ призраковъ явились колокола.
   Они звонили: опять насталъ часъ трезвона. Еще разъ было вызвано къ бытію неисчислимое множество призраковъ; еще разъ они смѣшались, какъ прежде; еще разъ, какъ только смолкли колокола, призраки разсѣялись въ пустоту.
   -- Кто эти образы, видѣнные мною, если я только не сошелъ, съ ума? спросилъ Тоби у своего маленькаго спутника.
   -- Это призраки колоколовъ; ихъ-то звуки и слышатся въ воздухѣ, отвѣтилъ ребенокъ. Призраки эти облекаются во всѣ образы и исполняютъ всѣ дѣйствія, какія налагаютъ на нихъ надежды, мысли людей и сокровищница ихъ воспоминаній.
   -- А ты, вскричалъ Тоби внѣ себя: кто ты?
   -- Тсъ, тсъ! шепнулъ ребенокъ... Смотри!
   Въ бѣдной, ветхой комнаткѣ, за тою же вышивкой, которую Тоби видѣлъ часто, часто, явилась ему Магги, его дорогая дочь. Тоби не двинулся поцѣловать ее въ лобъ, не пытался прижать ее къ сердцу, столь полному любви: онъ зналъ, что ласки Магги уже не для него. Но онъ сдержалъ свое порывистое дыханіе, отеръ слѣпившія его слезы, чтобы взглянуть на нее, чтобы только видѣть ее.
   Ахъ, какъ она измѣнилась! да, сильно измѣнилась! Какъ померкъ ея свѣтлый взглядъ! Какъ поблекли ея свѣжія щеки!-- Магги еще была хороша, какъ всегда; но надежда, надежда, надежда, о! куда же дѣлась смѣющаяся надежда, голосомъ говорившая нѣкогда доброму отцу?
   Она подняла глаза съ работы и устремила взоръ на сидѣвшую рядомъ съ ней товарку: старикъ Тоби взглянулъ по тому же направленію и живо отпрянулъ.
   Во взрослой женщинѣ Тоби съ перваго же взгляда узналъ прежняго ребенка: въ ея длинныхъ и шелковистыхъ волосахъ -- прежніе кудри; на губахъ лежало еще дѣтское выраженіе. Смотрите: въ глазахъ, обращенныхъ теперь на Магги съ любопытнымъ вниманіемъ, тотъ-же взглядъ, который оживлялъ личико дитяти, когда старикъ принесъ его въ свое бѣдное жилище. Кто же здѣсь, подлѣ него? Робко взглянувъ въ лицо свое провожатаго, Тоби замѣтилъ въ его чертахъ нѣчто царственное и внушительное, нѣчто неопредѣленное, напоминавшее былаго ребенка, какимъ могла быть прежде женщина, сидѣвшая съ Магги... Да, она и есть; на ней даже прежнее платье.
   -- Тише: онѣ говорятъ!
   -- Магги, говорила Лили немного нерѣшительно, какъ ты часто поднимаешь голову съ работы, чтобы взглянуть на меня!
   -- Развѣ мои глаза такъ измѣнились, что пугаютъ тебя? спросила Магги.
   -- Нѣтъ, милый другъ. Но зачѣмъ отвѣчаю я на твой вопросъ, когда ты сама ему смѣешься... Зачѣмъ же ты не улыбаешься, когда смотришь на меня, Магги.
   -- Какъ, развѣ я не улыбаюсь? отвѣчала ей Магги съ улыбкой.
   -- Да, теперь ты улыбаешься, сказала Лили; но это у тебя не въ обычаѣ. Когда ты видишь меня занятой, а я не вижу тебя, ты кажешься такой озабоченной, такой встревоженной, что я едва смѣю поднять глаза. Правда, нечему улыбаться въ долѣ столь трудной и тяжелой; но прежде ты была такою веселою!
   -- А развѣ теперь я не такъ-же весела? вскричала Магги голосомъ, обличавшимъ сильное смущеніе, и поднимаясь, чтобы обнять свою подругу. Неужели я еще увеличиваю для тебя тяжесть нашей печальной жизни, дорогая Лили?
   -- Ты одна дѣлала это существованіе жизнью, возобновила разговоръ Лили, обнимая Магги и горячо цѣлуя ее: ты одна даешь мнѣ силу выносить такую жизнь. Вѣчное горе! Вѣчный трудъ! Столько часовъ, столько дней, столько безконечныхъ ночей труда, труда безъ надежды, безъ радости, безъ исхода, и не для накопленія богатства, не для жизни въ роскоши и удовольствіяхъ, ни даже пользованія скромнымъ достаткомъ, а изъ-за хлѣба, изъ-за одного хлѣба и для пріобрѣтенія лишь средства на то, чтобъ съизнова трудиться, терпѣть нужду и мучиться мыслью о своей тяжкой и печальной судьбѣ! О, Магги, прибавила Лили, возвысивъ голосъ и сжимая ее въ своихъ объятіяхъ съ выраженіемъ горести: какъ можетъ свѣтъ никогда не бросить по пути сострадательнаго взгляда на столь несчастныя существа?
   -- Лили, Лили! сказала Магги, стараясь успокоить ее и откидывая назадъ свои длинные волосы съ лица, омоченнаго слезами. Лили! ты, такая молодая, такая хорошенькая!
   Молодая дѣвушка прервала Магги и, отступя на шагъ, устремила на свою подругу умоляющій взглядъ.
   -- Не говори мнѣ этого: это худшее всего. Состарь меня, Магги! Сдѣлай меня старой и некрасивой, чтобы избавить меня отъ гадкихъ мыслей, соблазняющихъ мою юность!
   Тоби оглянулся на своего спутника, но призракъ ребенка исчезъ.
   Да и самъ Тоби увидѣлъ себя въ другомъ мѣстѣ. Онъ очутился на большомъ празднествѣ, которое сэръ Джозефъ Баули, другъ и отецъ бѣдныхъ, давалъ въ Баули-Голлѣ, въ день рожденія леди Баули. Эта дама родилась въ первый день года (обстоятельство, принятое за указаніе Промысла мѣстными газетами, признавшими изъ всѣхъ созданій лишь одну леди Баули достойною перваго номера), и потому этотъ-то день и былъ избранъ для празднества.
   Баули-Голль было полно гостей. Тамъ были: извѣстный намъ кругляшъ, мистеръ Файлеръ и альдерменъ Кетъ. Послѣдній чувствовалъ особенное влеченіе къ знатнымъ господамъ и сильно привязался къ сэру Джозефу Баули со времени написаннаго ему вѣжливаго письма; сказать прямо: онъ сталъ другомъ дома. Было тутъ много другихъ приглашенныхъ, и между ними-то блуждалъ Тоби, бѣдная тѣнь, отъискивая своего исчезнувшаго спутника.
   На пиршествѣ, происходившемъ въ большой залѣ, сэръ Джозефъ долженъ былъ, въ-качествѣ извѣстнаго друга и отца бѣдныхъ, произнести торжественную рѣчь. Его друзья и дѣти должны были сначала угоститься въ другой залѣ особенными плумъ-пуддингами и затѣмъ, но данному знаку, смѣшавшись съ друзьями и отцами, образовать семейное собраніе, котораго ни одно человѣческое око не могло созерцать, не оросившись тотчасъ-же слезами.
   Но все это еще ничего въ сравненіи со слѣдующимъ: сэръ Баули, баронетъ и членъ парламента, долженъ былъ съиграть партію въ городки -- да, въ городки -- со своими фермерами.
   -- Это совершенно напоминаетъ, сказалъ альдерменъ Кетъ, время стараго короля Гелля {Генриха III.}, коренастаго, сильнаго короля Гелля, съ его чуднымъ характеромъ!
   -- Да, сухо замѣтилъ мистеръ Файлеръ, съ его чуднымъ характеромъ, а также и охотой жениться и потомъ казнить своихъ женъ. Кстати, онъ сильно-таки зашелъ за среднее число женъ на одного мужчину.
   -- А. вы будете жениться на красивыхъ дамахъ и не будете ихъ убивать, не такъ ли, а? сказалъ альдерменъ Кетъ предполагаемому наслѣднику дома Баули, ребенку двѣнадцати лѣтъ. Прелестный мальчикъ! Скоро мы -- не успѣемъ и повернуться -- мы увидимъ этого молодого джентльмена засѣдающимъ въ парламентѣ; мы услышимъ объ его успѣхахъ на выборахъ, объ его рѣчахъ въ палатѣ, о предложеніяхъ, съ какими будетъ обращаться къ нему правительство, о блестящихъ успѣхахъ молодого джентльмена на всѣхъ поприщахъ. Да, мы не успѣемъ еще и повернуться, какъ уже намъ придется говорить о немъ наши небольшія рѣчи въ совѣтѣ Сити.
   "Вотъ что значитъ родиться одѣтымъ и обутымъ, подумалъ Тоби. Тутъ Кетъ говоритъ иначе!" Однако эта мысль не изгнала изъ сердца Тоби нѣжнаго чувства къ ребенку, хотя въ этомъ чувствѣ говорила скорѣе всего любовь къ маленькимъ босоногимъ дѣтямъ, которыя, по выраженію альдермена, не могутъ удаться и которыми могли бы быть и дѣти бѣдной Магги.
   -- Ричардъ, шепталъ Тоби, вздыхая и блуждая среди толпы. Ричардъ, гдѣ ты? Я не могу найти Ричарда! Гдѣ Ричардъ?
   Онъ не могъ быть здѣсь, даже если бы и былъ еще живъ. Но печаль и одиночество среди этого блестящаго общества мѣшали мысли Тоби. Онъ снова началъ усердно искать своего спутника и Ричарда, повторяя: гдѣ Ричардъ? Не можете ли вы указать мнѣ Ричарда?
   Во время этихъ поисковъ онъ встрѣтилъ домашняго секретаря сэра Баули, мистера Фиша, въ сильной тревогѣ. "Боже мой!" восклицалъ мистеръ Фишъ: "гдѣ альдерменъ Кетъ? Не видѣлъ-ли кто альдермена Кета?"
   Видѣлъ-ли кто альдермена Кета! О, дорогой мистеръ Фишъ! кто же могъ бы не видѣть здѣсь альдермена Кета? Онъ человѣкъ столь благоразумный, столь вѣжливый, онъ всегда до того поглощенъ естественнымъ желаніемъ показаться на глаза людямъ, что если у него есть недостатокъ, то именно постоянная потребность быть замѣченнымъ. И вездѣ, гдѣ сходятся люди свѣта, тамъ непремѣнно, увлекаемый своимъ сочувствіемъ къ великимъ думамъ, является и альдерменъ Кетъ.
   Нѣсколько голосовъ тотчасъ же отвѣтило, что Кетъ въ числѣ окружающихъ сэра Джозефа. Мистеръ Фишъ протѣснился туда и, дѣйствительно, отъискавъ альдермена, тихонько увелъ его въ углубленіе сосѣдняго окна. Тоби послѣдовалъ за ними, не по собственному побужденію, а послѣдуя какой-то непобѣдимой силѣ, направлявшей его въ ту сторону.
   -- Дорогой альдерменъ, сказалъ мистеръ Фишъ: подойдите поближе. Ужасное событіе! Я только что узналъ эту новость! Я считаю за лучшее не передавать ее сэру Джозефу до конца вечера. Вы знаете сэра Джозефа и посовѣтуете мнѣ. Событіе самое печальное, самое ужасное!
   -- Фишъ! отвѣтилъ альдерменъ, Фишъ, добрый другъ мой, въ чемъ дѣло? Не революціонное движеніе, надѣюсь? Не... покушеніе на власть должностныхъ лицъ?
   -- Дидльзъ, банкиръ! задыхаясь произнесъ секретарь. Братья Дидльзъ... одно изъ самыхъ главныхъ должностныхъ лицъ корпораціи золотыхъ дѣлъ мастеровъ.
   -- Не прекратилъ-же платежи? вскричалъ альдерменъ. Невозможно!
   -- Лишилъ себя жизни!
   -- Боже!
   -- Сидя въ собственной конторѣ, онъ вложилъ себѣ въ ротъ дуло двухствольнаго пистолета, продолжалъ мистеръ Фишъ, и прострѣлилъ себѣ голову. Причина неизвѣстна. Состояніе княжеское!
   -- Состояніе! воскликнулъ альдерменъ. Мало того: жизнь самая благородная! Одинъ изъ самыхъ почтенныхъ людей въ мірѣ! И лишить себя жизни! Стать самоубійцей!
   -- Сегодня утромъ, добавилъ Фишъ.
   -- О, мозгъ, мозгъ! вскричалъ благочестивый альдерменъ, поднимая руки къ небу! О, нервы, нервы! тайны машины, называемой человѣкомъ! Какъ мало нужно, чтобы разстроить ее! Какія мы слабыя существа! Можетъ быть, обѣдъ, мистеръ Фишъ; можетъ быть, поведеніе его сына, который, какъ я слышалъ, велъ очень расточительную жизнь и имѣлъ обыкновеніе брать на имя отца, безъ всякаго на то разрѣшенія! Человѣкъ столь почтенный! Одинъ изъ самыхъ почтенныхъ людей, какихъ я когда-либо знавалъ! Это событіе ужасное, мистеръ Фишъ! несчастіе общественное! Я сочту своею обязанностью носить трауръ самый строгій! Человѣкъ столь почтенный! Но есть Богъ въ небесахъ! Должно покориться, мистеръ Фишъ должно покориться!
   "Какъ альдерменъ! Я думалъ, что вы хотите похерить самоубійство, а вы о томъ и не поминаете! Вспомните вы, мировой судья, тѣ принципы высокой нравственности, которые вы гордо высказывали. Что же вы, альдерменъ? Возьмите вѣсы. Въ пустую чашку вѣсовъ бросьте невозможность добыть обѣдъ. А у какой-нибудь бѣдной женщины и самый источникъ пищи для грудного дитяти, материнскіе соски, изсушены нищетою и голодомъ, безсильны утѣшить отчаянные крики ребенка, требующаго пищи по праву, во имя нашей общей матери Еввы! И когда вамъ, новый Даніилъ, придется произнести приговоръ, взвѣсьте оба самоубійства, на глазахъ тысячи страждущихъ существъ, внимательныхъ свидѣтелей неблагороднаго фарса, играемаго вами въ вашемъ судилищѣ. Или предположите, что когда-нибудь, въ минуту помѣшательства, не владѣя своими пятью чувствами (что бываетъ ежедневно), и вы наложите руку на свое горло, чтобы научить вашихъ товарищей (если они есть у васъ) различать злое и преступное сумасбродство среди благосостоянія, различать отъ горячки, разстроенной головы и сердца, надорваннаго злобой и отчаяніемъ! Что вы на это скажете?"
   Эти слова отчетливо слышались Тоби извнутри его самого, какъ будто ихъ дѣйствительно произнесъ въ немъ какой-то внутренній голосъ. Альдерменъ Кетъ обѣщалъ мистеру Фишу свое содѣйствіе, чтобы сообщить о горестномъ событіи сэру Джозефу по окончаніи вечера. Затѣмъ, разставаясь съ мистеромъ Фишемъ и съ сильною горестью пожимая ему руку, онъ проговорилъ: "Самый почтенный изъ людей!" и добавилъ, что онъ не понимаетъ (подумайте: самъ альдерменъ Кетъ не понимаетъ!), какъ Небо допускаетъ такія печальныя явленія на землѣ.
   -- При такихъ повременныхъ потрясеніяхъ нашей системы, добавилъ альдерменъ Кетъ, можно подумать,-- еслибъ не было извѣстно противное -- что эти потрясенія угрожаютъ всей экономіи общественнаго строя! Братья Дидльзъ!
   Партія въ городки увѣнчалась полнѣйшимъ торжествомъ. Сэръ Джозефъ сбивалъ чурки съ неимовѣрною ловкостью; не менѣе удачно игралъ и мистеръ Баули, его сынъ, хотя, понятно, на менѣе далекомъ разстояніи. И всякій говорилъ что теперь, когда баронетъ и сынъ баронета играютъ въ городки, страна не можетъ не преуспѣть въ весьма скоромъ времени.
   Въ назначенный часъ былъ поданъ роскошный ужинъ. Тоби невольно послѣдовалъ за толпой въ большую залу, увлекаемый побужденіемъ, сильнѣйшимъ его произвола. Зрѣлище было восхитительное: дамы прелестны, гости веселы, въ лучшемъ расположеніи духа. Когда въ малыя двери впустили тѣснившуюся у входа публику въ сельскомъ одѣяніи, зрѣлище пріобрѣло еще болѣе красоты. Это не мѣшало, однако, Тоби чаще и чаще шептать: "Гдѣ-же Ричардъ? Онъ помогъ бы мнѣ утѣшить ее! Неужели я не увижу Ричарда?"
   Было произнесено нѣсколько рѣчей; былъ предложенъ тостъ за здоровье леди Баули; сэръ Джозефъ благодарилъ и произнесъ пространную рѣчь, въ которой, до очевидности, доказалъ, что онъ природный другъ и отецъ бѣдныхъ; затѣмъ онъ предложилъ тостъ за здоровье своихъ друзей и дѣтей, за достоинство труда и проч. Въ это время вниманіе Тоби было привлечено небольшимъ безпорядкомъ въ глубинѣ залы. Послѣ минутнаго недоумѣнія, шума и сопротивленія, прорвался сквозь ряды и выступилъ человѣкъ.
   То былъ не Ричардъ, нѣтъ, а человѣкъ, о которомъ Тоби такъ же часто думалъ и котораго онъ уже не разъ искалъ глазами. Въ мѣстѣ, не такъ ярко освѣщенномъ, онъ могъ бы усомниться въ тождественности этого человѣка, стараго, хилаго, согбеннаго, въ сѣдинахъ; но яркій свѣтъ, падавшій на эту голову съ рѣзкими и сильными чертами лица, тотчасъ же позволилъ Тоби узнать Билля Ферна.
   -- Это что такое? вскричалъ сэръ Джозефъ. Кто впустилъ этого человѣка? Это преступникъ изъ тюрьмы. Мистеръ Фишъ, будьте столь добры...
   -- Минуту, сказалъ Билль Фернъ. Только минуту. Миледи, этотъ день новаго года, также день вашего рожденія. Доставьте мнѣ позволеніе поговорить минуту.
   Миледи вынуждена была ходатайствовать за просителя, и сэръ Джозефъ съ природнымъ достоинствомъ сѣлъ на свое мѣсто.
   Посѣтитель въ лохмотьяхъ (онъ былъ очень худо одѣтъ) оглянулъ собраніе и почтительно поклонился.
   -- Прекрасные господа и прекрасныя дамы, сказалъ онъ. Вы только-что пили за здоровье рабочаго. Взгляните на меня.
   -- Я вижу человѣка, вышедшаго изъ тюрьмы, сказалъ мистеръ Фишъ.
   -- Это правда: человѣка, вышедшаго изъ тюрьмы и притомъ не въ первый, и не во второй, и не въ третій, и даже не въ четвертый разъ.
   Мистеръ Файлеръ ворчливо замѣтилъ, что четыре раза превосходятъ законное среднее число и что говорящему слѣдовало бы стыдиться того, что онъ захватываетъ долю другихъ.
   -- Прекрасные господа и прекрасныя дамы, повторилъ Билль Фернъ, взгляните на меня. Какъ видите, хуже моего положенія быть не можетъ: вы не можете сдѣлать мнѣ зла, даже не можете сдѣлать добра, потому что время, когда доброе слово и добрая помощь могли бы сдѣлать мнѣ добро, прибавилъ онъ, ударяя себя въ грудь и качая головой, улетѣло съ унесеннымъ вѣтромъ запахомъ прошлогодняго гороховаго киселя. По крайней мѣрѣ, дайте мнѣ сказать слово въ пользу ихъ (онъ указалъ на рабочихъ, стоявшихъ въ залѣ). Вы всѣ уже собрались здѣсь; такъ выслушайте же истину отъ ихъ имени, хоть разъ въ жизни.
   -- Я не думаю, чтобы здѣсь нашелся человѣкъ, прервалъ сэръ Джозефъ, который захотѣлъ бы избрать его ходатаемъ.
   -- Очень вѣроятно, что не найдется, сэръ Джозефъ. Я охотно вѣрю. Тѣмъ не менѣе то, что я хочу сказать, истинно; можетъ быть, сказанное вами еще подтверждаетъ истину моихъ словъ. Я много лѣтъ жилъ въ этой странѣ. Вы можете отсюда видѣть мою хижину, тамъ, за опрокинутою изгородью. Я сотни разъ видѣлъ, какъ прекрасныя дамы рисовали мою хижину въ свои альбомы: на картинѣ она очень хороша, какъ я слышалъ; но въ вашихъ пейзажахъ нѣтъ худой погоды. Можетъ быть, моя хижина лучше пригодна для картины, чѣмъ для жилья человѣка. А я помѣщался, жилъ въ ней. Какая жизнь! какая печальная жизнь! Мнѣ незачѣмъ разсказывать ее вамъ: за цѣлый годъ и за каждый день года вы можете провѣрить мои слова.
   Билль Фернъ говорилъ, какъ въ тотъ вечеръ, когда Тоби встрѣтилъ его на улицѣ; голосъ Билля былъ глуше, хриплѣе, по временамъ дрожалъ; но въ рѣчи его не слышалось порывовъ гнѣва; лишь изрѣдка, въ связи съ описываемыми Биллемъ фактами, голосъ его переставалъ быть спокойнымъ.
   -- Въ подобномъ жилищѣ гораздо труднѣе, чѣмъ вамъ кажется, прекрасные господа, стать честнымъ человѣкомъ, что называютъ "честнымъ человѣкомъ"! Довольно того, что я остался человѣкомъ, я не сталъ скотомъ: одно это уже говоритъ въ мою пользу. Конечно, я говорю о тогдашнемъ времени; что до теперешняго, то въ мою пользу нечего ни сказать, ни сдѣлать: поздно, дѣло кончено.
   -- Право, сказалъ сэръ Джозефъ, глядя вокругъ съ сіяющимъ лицомъ, я очень радъ, что явился этотъ человѣкъ. Не прерывайте его: можно думать, что его привело Провидѣніе. Онъ образчикъ, живой образчикъ, который, я увѣренъ, послужитъ примѣромъ моимъ присутствующимъ друзьямъ.
   -- Такъ или иначе, продолжалъ Фернъ послѣ минуты молчанія, я продолжалъ, какъ могъ, влачить мое печальное существованіе. Какъ меня стало на это, того не въ состояніи сказать ни я, никто другой; но все же ноша моя была настолько тяжела, что я не могъ нести ее съ удовольствіемъ, ни проявлять радостнаго настроенія. Вы же, засѣдающіе на ассизахъ, видя человѣка съ выраженіемъ неудовольствія на лицѣ, тотчасъ говорите другъ другу: "Это человѣкъ подозрительный. Я не спокоенъ", говорите вы, "относительно Билля Ферна: слѣдите за нимъ!" Я не говорю, господа, что это неестественно; я говорю только то, что есть. А съ этой минуты все равно, совершаетъ ли Билль Фернъ что нибудь незаконное, или не совершаетъ: все выпадаетъ противъ него.
   Альдерменъ Кетъ заложилъ по большому пальцу въ оба кармана своего жилета, откинулся на своемъ стулѣ и съ улыбкою и подмигивая однимъ глазомъ, взглянутъ на люстру подъ потолкомъ, какъ бы говоря: "Вотъ вамъ! Не говорилъ ли я? Это ихъ обыкновенная жалоба, которую мы знаемъ наизусть".
   -- Теперь, господа, продолжалъ Билль Фернъ, съ простертыми впередъ руками, грознымъ и горящимъ лицомъ, припомните, какъ ваши законы приспособлены для погони за нами въ такомъ положеніи. Пытаюсь я переселиться,-- я бродяга, въ тюрьму его, скорѣе! Возвращаюсь я, нарву орѣховъ въ вашихъ лѣсахъ, сломлю два-три прута (съ кѣмъ этого не бываетъ?),-- тотчасъ: въ тюрьму! Одинъ изъ вашихъ полѣсовщиковъ увидѣлъ меня съ ружьемъ въ рукахъ, среди бѣла дня, подлѣ моего маленькаго огорода: въ тюрьму! Я, при освобожденіи, конечно, не очень ласково говорю съ этимъ человѣкомъ: въ тюрьму! Я срѣзываю себѣ палочку: въ тюрьму! Я съѣдаю гнилое яблоко или рѣпу: въ тюрьму! А ваша тюрьма въ двадцати миляхъ разстоянія отъ мѣста. На возвратномъ пути я протягиваю руку за подаяніемъ, прошу бездѣлицы: въ тюрьму! Наконецъ, констебль, стражъ, кто бы ни былъ, натыкается на меня гдѣ бы ни было, за какимъ бы ни было дѣломъ: въ тюрьму! потому что я бродяга; постоянный житель тюрьмы, у котораго нѣтъ другого пріюта.
   Альдерменъ наклоняетъ голову съ выраженіемъ удачнаго соображенія, какъ бы говоря: "Ну чтожъ, пріютъ не совсѣмъ худой!"
   -- Не думаете ли вы, что я говорю это въ свое оправданіе? вскричалъ Фернъ. Да вспомните же: кто вознаградитъ меня за потерянную свободу, кто возвратитъ мнѣ доброе имя, кто возстановитъ невинность моей племянницы? Это не могутъ никакіе лорды, никакія леди всей Англіи. По, господа, господа, не поступайте такъ, по крайней мѣрѣ, съ другими, подобными мнѣ людьми! Хоть изъ жалости дайте намъ, когда мы въ колыбели, менѣе жалкія жилища: когда мы работаемъ, дайте намъ хоть лучшую пищу; дайте намъ болѣе мягкіе законы, которые навели бы насъ на добрый путь, когда мы сбились съ него; но не ставьте намъ на глаза, куда бы мы ни повернулись, тюрьму, тюрьму и опять таки тюрьму. Тогда, за каждую вашу услугу рабочій отвѣтитъ вамъ благодарностью, на какую только способенъ человѣкъ, потому что рабочій выносливъ, смиренъ, преисполненъ доброй воли! Но прежде всего развивайте въ немъ его добрыя свойства: иначе, будь онъ такая же развалина, какъ я, или походи онъ на одного изъ присутствующихъ здѣсь, въ настоящее время онъ не можетъ вамъ сочувствовать. Озаботьтесь о немъ господа, озаботьтесь, не выжидая дня, когда сама библія не будетъ имѣть для него тотъ же смыслъ, что для васъ, и когда онъ, подобно мнѣ, будетъ читать въ ней: твой путь не мой путь; твое жилье не мое жилье; твой народъ не мой народъ; твой Богъ не мой Богъ!
   Въ залѣ произошло внезапное движеніе. Сначала Тоби подумалъ, что нѣсколько лицъ вскочило, чтобы выгнать незваннаго гостя. Но, спустя минуту, онъ замѣтилъ, что зала и общество исчезли. Предъ нимъ вновь явилась его дочь, сидящею за работой, но въ коморкѣ, еще бѣднѣйшей, еще сквернѣйшей, чѣмъ прежде, и уже безъ Лили.

0x01 graphic

   Служившій нѣкогда Лили рабочій столъ былъ отодвинутъ въ сторону и совершенно закрытъ; стулъ, на которомъ она сиживала, былъ повернутъ къ стѣнѣ. Въ этихъ мелкихъ перемѣнахъ и на лицѣ Магги, увядшемъ отъ горя, можно было, увы! очень легко прочесть цѣлую исторію.
   Магги продолжала работать, не отрывая глазъ, пока стало слишкомъ темно, чтобъ видѣть нитки. Тогда дѣвушка засвѣтила свою бѣдную лампу и опять усѣлась за работу. Ея старикъ-отецъ невидимо присутствовалъ. Онъ смотрѣлъ на нее съ прежнею любовью (и Богу извѣстно, съ какою сильною любовью) и нѣжнымъ, взволнованнымъ голосомъ говорилъ дочери о добромъ старомъ времени и о милыхъ колоколахъ, хотя онъ и зналъ, бѣдный Тоби, что она не могла его слышать.
   Прошла большая часть вечера, когда раздался стукъ въ дверь. Магги отворила. На порогѣ показался человѣкъ съ тупымъ взглядомъ, ворчливый и грязный, полупьяный, съ признаками невоздержанія и порока, со всклокоченными волосами, съ длинною и косматою бородой, но съ нѣкоторыми признаками того, что въ молодости онъ былъ статнымъ и красивымъ парнемъ.
   Онъ стоялъ въ дверяхъ, пока Магги не позволила ему войти. Вмѣстѣ съ тѣмъ, отступивъ шагъ или два отъ двери, она молча бросила на него взглядъ, полный печали. Тоби увидѣлъ, наконецъ, свои желанія исполнившимися: то былъ Ричардъ.
   -- Могу я войти, Маргарита?
   -- Да, войдите!
   Хорошо, что Тоби узналъ входившаго до перваго его слова; иначе раздавшійся глухой и хриплый голосъ могъ заставить его предположить въ гостѣ не Ричарда, а кого либо-другого.
   Въ комнатѣ было только два стула; Магги предложила Ричарду свой, а сама продолжала стоять на нѣкоторомъ разстояніи, готовясь выслушать то, что Ричардъ желалъ сказать ей.
   Ричардъ сѣлъ, окидывая потолокъ тупымъ взглядомъ, при слабой и глупой улыбкѣ. Онъ представлялъ образъ такого глубокаго паденія, отчаянія столь гадкаго, столь полнаго униженія, что Магги покрыла себѣ лицо обѣими руками и отвернулась, не желая показать своего волненія.
   Разбуженный отъ своего отупѣнія, шорохомъ ли ея платья или какимъ-нибудь другимъ ничтожнымъ шумомъ, Ричардъ поднялъ голову и началъ говорить, какъ-бы едва войдя въ комнату.
   -- Еще за работой, Маргарита? Поздно работаете!
   -- Да, обыкновенно.
   -- И рано встаете?
   -- Да, рано.
   -- Она такъ и сказала. Она сказала, что вы никогда не устаете или что вы никогда не сознавались въ устали за все время, что вы жили вмѣстѣ, даже когда вы падали въ изнеможеніи отъ работы и голода. Но я уже говорилъ вамъ это, когда приходилъ въ послѣдній разъ.
   -- Да, отвѣтила Магги; я молила васъ не говорить мнѣ объ этомъ вторично, и вы, Ричардъ, дали мнѣ торжественное обѣщаніе не возобновлять этого разговора.
   -- Торжественное обѣщаніе! повторилъ онъ съ глупымъ смѣхомъ и взглядомъ; торжественное обѣщаніе. Конечно, торжественное обѣщаніе!
   Послѣ довольно долгаго молчанія онъ какъ-бы проснулся и началъ со внезапнымъ оживленіемъ:
   -- Что же мнѣ дѣлать, Маргарита? Я не могу одолѣть себя. Она опять приходила ко мнѣ.
   -- Опять! вскричала Магги, сжимая свои руки. О, значитъ, она часто вспоминаетъ обо мнѣ. Она опять приходила?
   -- Разъ двадцать, сказалъ Ричардъ. Маргарита, она не даетъ мнѣ покою. Она слѣдуетъ за мною на улицѣ и всовываетъ мнѣ это въ руку. Я слышу ея шаги на золѣ, когда работаю (ха, ха! это бываетъ не часто), и прежде, чѣмъ я успѣю повернуть голову, ея голосъ шепчетъ мнѣ въ ухо: "Ричардъ, не оборачивайтесь. Ради Неба, передайте ей это!" Она приносила мнѣ это на квартиру, посылала въ письмахъ, или, постучавши въ окно, клала на подоконникъ. Что же мнѣ дѣлать? Смотрите, вотъ оно!
   И въ то же время онъ показывалъ ей маленькій кошелекъ и звякалъ находившимися въ немъ деньгами.
   -- Спрячьте его! сказала Магги; спрячьте его! Когда она опять придетъ, скажите ей, Ричардъ, что я люблю ее всею душою, что я никогда не ложусь спать, не благословивши ее и не помолившись за нее, что во время моего одиночнаго труда я не перестаю видѣть ее передъ собою, что она со мною день и ночь. Еслибъ меня застигла завтра смерть, то я вспоминала бы о ней до моего послѣдняго издыханія. Но я не могу видѣть этихъ денегъ, скажите ей!
   Ричардъ медленно принялъ свою руку и, сжавъ кошелекъ, прибавилъ въ пьяномъ раздумьѣ:
   -- Говорилъ я ей это; ясно говорилъ, какъ нельзя яснѣе. Я относилъ этотъ подарокъ къ ея дверямъ и съ тѣхъ поръ оставлялъ его тамъ съ дюжину разъ. Но когда она, наконецъ, пришла въ послѣдній разъ и стояла передо мною лицомъ къ лицу, что мнѣ было дѣлать?
   -- Вы видѣли ее? воскликнула Магги. Видѣли ее? О, Лили, милая моя! О, Лили, Лили!
   -- Да, видѣлъ ее, продолжалъ Ричардъ, не столько въ отвѣтъ на вопросъ, какъ отвѣчая теченію собственныхъ мыслей. Она стояла, дрожала и спрашивала: "Здорова ли она, Ричардъ? Вспоминаетъ ли она еще обо мнѣ? Похудѣла она? А на прежнемъ мѣстѣ моего стола что стоитъ? А машинка, на которой она когда-то учила меня работать,-- сожжена?" Вотъ, что она мнѣ говорила.
   Магги задыхалась отъ рыданій; плача, она наклонилась къ Ричарду, чтобы не проронить ни одного его слова.
   Ричардъ, облокотившись на колѣна и поникши впередъ, какъ будто разсказываемое имъ было написано на полу неразборчивыми буквами, продолжалъ:
   -- Ричардъ, говорила она, я пала очень низко, и вы можете догадаться, какъ страдала я, когда мнѣ возвратили этотъ кошелекъ, послѣ того, какъ я сама отнесла его къ вамъ. Но вы любили ее прежде, если не ошибаюсь, нѣжно. Васъ охладили другъ къ другу опасенія; ревность, сомнѣнія, оскорбленное самолюбіе оттолкнули васъ отъ нея; но все же, если память не измѣняетъ мнѣ, вы ее любили.
   -- И это правда, прибавилъ Ричардъ отъ себя; я сильно любилъ ее. "О, Ричардъ, говорила Лили, если вы когда-нибудь любили ее, если вы сохраняете память о томъ, что было и теперь пропало, то отнесите ей это еще разъ. Еще разъ! Передайте ей, какъ я васъ просила и молила. Скажите ей, какъ я прислонилась головою къ вашему плечу, къ тому мѣсту, къ которому склонялась бы головою она, еслибъ стала вашею женою,-- какъ я унижалась передъ вами, Ричардъ. Скажите, что вы видѣли меня въ лицо и что красота, которую она обыкновенно такъ восхваляла, изчезла, совсѣмъ изчезла; вмѣсто нея видите впалыя щеки, которыя вызвали бы на ея глазахъ слезы. Скажите ей все это и отдайте ей кошелекъ; она не откажетъ вамъ вторично: у нея не хватитъ духу!
   Онъ продолжалъ сидѣть, погруженный въ мечты и повторяя послѣднія слова, пока опять не вспрянулъ и не всталъ.
   -- Итакъ, Маргарита, вы не хотите принять денегъ?
   Она покачала головой и жестомъ выразила просьбу оставить ее.
   -- Доброй ночи, Маргарита!
   -- Доброй ночи!
   Ричардъ обернулся взглянуть на нее: онъ былъ пораженъ ея горестью, а можетъ быть и сожалѣніемъ къ себѣ самому, что обличалось дрожаніемъ его голоса. То было движеніе быстрое, мгновенное; на минуту во всемъ его существѣ блеснула искра его первой юности. Секунду спустя, онъ вышелъ, какъ вошелъ: мимолетная искра, слабая, какъ лучъ уже потухающаго пламени, казалась неспособною вызвать въ немъ сознаніе его паденія.
   Каково бы ни было настроеніе Магги, какія бы ни испытывала она мученія душевныя и тѣлесныя, а работу надо было кончить. И потому Магги принялась за свой трудъ съ удвоеннымъ рвеніемъ. Настала ночь, пробило двѣнадцать, а она все работала.
   У нея, по поводу сильнаго холода, горѣлъ огонь, но очень скудный, и она по временамъ вставала поддержать его. Когда она такимъ образомъ хлопотала, колокола пробили половину перваго, и когда они смолкли, Магги услышала слабый стукъ въ дверь. Она почти не успѣла даже спросить себя, кто бы это могъ быть, въ такой поздній часъ, какъ дверь отворилась.
   О молодость, о красота! какъ бы ни были вы счастливы, взгляните сюда! О молодость, о красота! вы, радость всего, что приближается къ вамъ, остающимся, въ вашемъ поведеніи, вѣрными законамъ всеблагого Творца, взгляните сюда!
   Магги увидѣла входящимъ въ комнату человѣческое существо; съ ея устъ, съ крикомъ ужаса, сорвалось имя: "Лили, дорогая Лили!"
   Быстрая, какъ молнія, Лили упала предъ Магги на колѣни и ухватилась за ея платье.
   -- Поднимитесь, милое дитя мое! Поднимитесь, Лили, дорогая моя!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, никогда, Магги; никогда: здѣсь, здѣсь, у вашихъ ногъ, прижавшись къ вамъ, я хочу ощущать ваше милое дыханіе на моемъ лицѣ.
   -- Милая Лили, дорогая моя! Дитя мое... Нѣтъ, и любовь матери не можетъ сравняться съ моею... Поди, положи головку на мою грудь!
   -- Никогда Магги, никогда! Когда я впервые увидѣла ваше лицо, вы стояли здѣсь, на колѣняхъ передо мною; теперь я на колѣняхъ передъ вами, и я хочу умереть у вашихъ ногъ. Здѣсь, здѣсь!
   -- Вотъ, ты вернулась, мое сокровище. Мы будемъ вмѣстѣ жить, вмѣстѣ работать, вмѣстѣ надѣяться и вмѣстѣ умремъ.
   -- Ахъ, поцѣлуйте меня, Магги; обнимите меня, прижмите къ вашей груди; посмотрите на меня съ любовью, но не поднимайте меня. Оставьте меня здѣсь; пусть, стоя на колѣняхъ, я въ этомъ положеніи въ послѣдній разъ увижу ваше милое лицо!
   О молодость, о красота! счастливыя, какъ вы того стоите, взгляните сюда. О молодость, о красота! вѣрныя законамъ вашего всеблагаго Творца, взгляните сюда!
   -- Простите меня, Магги! дорогая, добрая Магги, простите меня! Я знаю, я вижу, что вы простили меня; я знаю это, я вижу! но скажите это, скажите, Магги, добрая Магги!
   И Магги сказала это слово, касаясь губами щекъ Лили и обнимая своими руками разбитое (какъ она угадывала) сердце.
   -- Да благословитъ васъ Небо, дорогая моя! Ну, поцѣлуйте меня еще разъ, еще одинъ только разъ! И Онъ дозволилъ ей склониться у Его ногъ и вытереть ихъ своими волосами. О, Магги, сколько состраданія, сколько благости!
   Между тѣмъ какъ она лежала тутъ, почти умирая, духъ ребенка возвратился, невинный и радостный, тронулъ старика Тоби за руку и поманилъ его за собою.

0x01 graphic

0x01 graphic

Четвертая четверть.

   Еще нѣкоторое воспоминаніе о фантастическихъ образахъ, въ которыхъ являлись, колокола; смутное впечатлѣніе, произведенное громкимъ трезвономъ; какое-то внутреннее чувство, сопровождаемое головокруженіемъ и напоминавшее сонмъ призраковъ, пока это воспоминаніе не потерялось въ смутности ихъ безчисленнаго множества; наконецъ, внезапно и неизвѣстно, какъ усвоенное сознаніе, что въ истекшій промежутокъ прошло много лѣтъ,-- и Тоби, сопровождаемый духомъ ребенка, внимательно приглядывался къ двумъ сидѣвшимъ вмѣстѣ смертнымъ.
   Общество было толстое и жирное, со свѣжими и розовыми щеками, счастливое и веселое. Общество состояло лишь изъ двухъ человѣкъ, но красныхъ за десятерыхъ, сидѣвшихъ передъ яркимъ пламенемъ камина и раздѣленныхъ лишь маленькимъ низенькимъ столомъ, только-что опростаннымъ отъ небольшой закуски, потому что иначе пришлось бы предполагать, что въ этой комнатѣ благоуханіе горячаго чая и пирожковъ сохраняется гораздо дольше, чѣмъ гдѣ бы то ни было. Но такъ какъ чашки и блюдца, совершенно чистыя, стояли на своемъ обыкновенномъ мѣстѣ въ угловомъ шкапчикѣ, а вилка для жаркого висѣла на своемъ гвоздѣ, растопыривъ свои четыре пальца, какъ-будто желая снять мѣрку на пару перчатокъ, то и не представлялось другихъ видимыхъ слѣдовъ только-что окончившейся закуски, какъ мурлыканіе домовой кошки, облизывавшей себѣ передъ огнемъ мордочку, и какъ довольство на блестящихъ (чтобъ не сказать жирныхъ) лицахъ хозяевъ.
   Эта счастливая чета -- очевидно, мужъ и жена -- подѣлили мѣсто у огня поровну; они усѣлись очень уютно, опустивъ взоръ на кусочки горящаго угля, падавшіе сквозь рѣшетку, и то дремали, кивая головами, то просыпались, когда большой кусокъ угля отдѣлялся отъ остальной массы, какъ-бы грозя увлечь за собою весь костеръ.
   Однако, нечего было опасаться, что огонь скоро загаснетъ, потому что яркій свѣтъ его озарялъ не только маленькое зало, стекла двери и закрывавшія ихъ наполовину занавѣски, но и виднѣвшуюся за дверью маленькую лавочку,-- лавочку, наполненную, набитую товарами, какъ желудокъ прожорливой акулы. Сыръ, масло, мыло, соленыя овощи, спички, сало, квасъ, волчки, конфеты, канареечная травка, ветчина, метлы, точила, соль, уксусъ, вакса, селедки, бумага, абажуры, грибы съ ѣдкимъ соусомъ, тесемки, булки, воланы, яйца и грифеля,-- все годилось для желудка этой жадной маленькой лавочки. Было тамъ еще многое, чего я не сумѣю и назвать. Мотки бичевокъ, пучки луку, пачки свѣчей, корзинки салату, щетки и проч. висѣли съ потолка, какъ рѣдкіе плоды, между тѣмъ какъ ящики, коробки и корзины различныхъ формъ, распространявшіе разные ароматные запахи, свидѣтельствовали за правдивость вывѣски надъ наружною дверью, извѣщавшей публику, что хозяинъ этой маленькой лавочки -- патентованный торговецъ кофеемъ, чаемъ, перцемъ и табакомъ, какъ нюхательнымъ, такъ и курительнымъ.
   Взглянувъ на предметы, виднѣвшіеся при пламени камина и при менѣе веселомъ свѣтѣ двухъ лампъ, дымившихся и почти задыхавшихся въ самой лавочкѣ, а затѣмъ на одно изъ двухъ лицъ,-- сидѣвшихъ передъ огнемъ, въ прилегавшей къ лавкѣ комнатѣ, Тоби безъ труда узналъ въ толстой старухѣ мистрисъ Шиккенсталькеръ, проявлявшей склонность раздобрѣть уже въ то время, когда онъ зналъ ее хозяйкою простой мелочной лавочки, съ небольшимъ неуплаченнымъ счетцемъ, значившимся въ записной книжкѣ при имени Тоби.
   Черты лица другого человѣка были менѣе знакомы Тоби. Этотъ широкій подбородокъ, со складками, въ которыхъ можно было спрятать палецъ, эти изумленные глаза, которые, казалось, совѣщались съ самими собою, углубляться ли имъ еще болѣе въ мягкую массу лица; этотъ носъ, горевавшій о нарушеніи его отправленій порокомъ, извѣстнымъ подъ названіемъ сопѣнія; эта жирная и короткая шея, эта задыхающаяся грудь и другія достоинства подобнаго же рода, хотя и очень способныя глубоко врѣзаться въ памяти, не напоминали, однако, Тоби ни одной особы, которая была бы ему когда-либо знакома. Тѣмъ не менѣе въ немъ возникало какое-то смутное воспоминаніе. Наконецъ, въ личности, вдвойнѣ связанной съ мелочной торговлей мистрисъ Шиккенсталькеръ и съ ея замужнимъ бытомъ, Тоби призналъ прежняго швейцара сэри Джозефа Баули, того счастливаго апоплектика, которому уже нѣсколько лѣтъ надлежало быть въ мысляхъ Тоби неразрывно связаннымъ съ образомъ мистрисъ Шиккенсталькеръ, потому что именно Тоби доставилъ этому человѣку мѣсто въ отелѣ, въ которомъ ему, Тоби, пришлось сознаться въ долгѣ этой дамѣ и тѣмъ навлечь на свою несчастную голову столь тяжкіе упреки.
   Послѣ перемѣнъ, которыхъ онъ былъ свидѣтелемъ, Тоби не могъ сильно интересоваться представившеюся ему теперь; но связь мыслей бываетъ иногда очень сильна, и Тоби невольно заглянулъ сквозь стеклянную дверь на мѣсто, гдѣ обыкновенно записывался мѣломъ отпускъ въ долгъ покупщикамъ. Имени Тоби тамъ не было, тамъ были другія имена, но совершенно неизвѣстныя ему; кромѣ того, списокъ казался несравненно короче, чѣмъ бывалъ прежде, изъ чего Тоби заключилъ, что прежній швейцаръ стоялъ за дѣла на чистоганъ и что со своего вступленія въ торговлю онъ дѣятельно преслѣдовалъ запаздывавшихъ должниковъ мистрисъ Шиккенсталъкеръ.
   И что же! даже въ глубокой горести Тоби при видѣ увядшей юности своей любимой дочери и при воспоминаніи объ обманутыхъ, основанныхъ на ней надеждахъ, онъ -- повѣрите-ли?-- все же съ нѣкоторымъ сожалѣніемъ увидѣлъ себя исключеннымъ изъ числа должниковъ мистрисъ Шиккенсталькеръ.
   -- Какова погода сегодня вечеромъ, Анюта? спросилъ прежній швейцаръ сэра Джозефа Баули, потягиваясь передъ огнемъ и поглаживая свои ноги, насколько позволяли ему его короткія руки,-- спросилъ голосомъ, который говорилъ: "Если погода дурна, я останусь дома; если хороша, мнѣ неохота выходить".
   -- Вѣтрено и сильно порошитъ, отвѣчала жена: и холодно и темно.
   -- Какъ кстати у насъ сегодня были пирожки, замѣтилъ супругъ голосомъ человѣка, который вспоминаетъ о какой-нибудь вещи съ успокоенною совѣстью. Сегодня какъ-разъ вечеръ для пирожковъ, блинковъ и ватрушекъ.
   Прежній швейцаръ сталъ перечислять различные роды печеній, какъ-бы припоминая про себя свои добрыыя дѣла, затѣмъ онъ принялся снова потирать свои жирныя ноги и, скрестивъ колѣна одно на другомъ, чтобы выставить противъ огня еще ненагрѣвшіяся части, разразился громкимъ смѣхомъ, какъ будто бы кто-нибудь пощекоталъ его.
   -- Вы въ очень веселомъ настроеніи, Тегби, мой другъ, замѣтила его жена.
   Фирмою служила фамилія Тегби, вмѣсто прежней, Шиккенсталькеръ.
   -- Нѣтъ, не особенно. Я только немного расходился. Пирожки явились такъ кстати!
   При этихъ словахъ онъ снова залился смѣхомъ; отъ этого лицо его до того налилось кровью, что для отвлеченія ея онъ началъ производить своими толстыми ногами самыя странныя упражненія въ воздухѣ, пока его не образумилъ и не заставилъ вести себя приличнѣе ударъ кулака въ спину, нанесенный его коренастою супругой, которая не удовольствовалась этимъ предвареніемъ, а принялась изрядно тузить толстяка.
   -- Боже милосероный! испуганно вскричала мистрисъ Тегби. Что съ нимъ, бѣднымъ?
   Мистеръ Тегби, утирая глаза, отвѣтилъ едва внятно, что онъ немножко расходился.
   -- Другъ мой, сказала ему жена: не начинай снова брыкаться, если не хочешь уморить меня со страху.
   Мистеръ Тегби обѣщалъ не возобновлять своихъ движеній, хотя все его существованіе было постоянною борьбою съ избыткомъ здоровья, хотя его дыханіе, съ каждымъ днемъ становившееся короче, и багровый цвѣтъ лица, ежедневно, усиливавшійся, предвѣщали ему пораженіе въ этой борьбѣ.
   -- Итакъ, сегодня вѣтрено, порошитъ, и холодно, и темно, не правда-ли, моя милая? вновь спросилъ супругъ, устремивъ глаза на огонь и послѣ краткаго взрыва впадая въ свое прежнее веселое настроеніе.
   -- Очень гадкая погода, право, отвѣчала его жена, качая головой.
   -- Да, да, продолжалъ мистеръ Тегби. Въ этомъ годы походятъ на людей: одни умираютъ страдая, другіе спокойно и тихо; нынѣшнему году остается жить лишь нѣсколько дней, и онъ буйно отстаиваетъ свою жизнь, за что я его готовъ уважать. А, вошелъ покупатель, милая!
   Внимательная къ стуку дверей, мистрисъ Тегби уже встала.
   -- Что вамъ угодно? сказала хозяйка, выйдя въ лавку. Ахъ, извините, сударь; я не думала, что это вы.
   Лицо, къ которому мистрисъ Тегби обратилась съ извиненіемъ, былъ господинъ, одѣтый въ черное, который, засучивъ рукава, сдвинувъ шляпу на ухо и заложивъ руки въ карманы, войдя, усѣлся верхомъ на пивномъ боченкѣ и отвѣтилъ кивкомъ.
   -- Наверху дѣло плохо, мистрисъ Тегби, сказалъ онъ: нашъ парень не выживетъ.
   -- Вы не о заднемъ-ли чердакѣ говорите? спросилъ Тегби, входя въ лавочку съ намѣреніемъ вмѣшаться въ разговоръ.
   -- Жилецъ задняго чердака, мистеръ Тегби, быстро съѣзжаетъ съ лѣстницы и скоро очутится ниже подвала.
   Послѣ этого, смотря поочереди на Тегби и его жену, гость забарабанилъ пальцами по боченку, желая узнать, на какой высотѣ стоитъ пиво; найдя пустое мѣсто, онъ продолжалъ наигрывать какой-то мотивъ.
   -- Жилецъ задняго чердака отходитъ, мистеръ Тегби, прибавилъ онъ. Въ эту минуту Тегби, казался погруженнымъ въ глубокое горе.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ онъ, обращаясь къ своей женѣ, ему слѣдуетъ -- вы понимаете -- убраться раньше, чѣмъ онъ отойдетъ.
   -- Не думаю, чтобъ его можно было перенести, замѣтилъ человѣкъ въ черномъ, покачивая головой. Я не взялъ бы на себя отвѣтственности сказать, что это возможно. Лучше оставить его, гдѣ онъ лежитъ: онъ не можетъ прожить долго.
   -- Ни о чемъ другомъ мы не спорили съ женою, воскликнулъ Тегби, гнѣвно ударивъ по конторкѣ кулакомъ. И послушайте, не правъ-ли я. Онъ умретъ здѣсь, умретъ въ нашемъ домѣ!
   -- Да гдѣ-же, по вашему, умирать ему, Тегби? вскричала его жена.
   -- Въ больницѣ, отвѣтилъ онъ. Для чего-же и существуютъ больницы?
   -- Конечно, не для этого, весьма энергично возразила мистрисъ Тегби. Вовсе не для этого. Не для этого и я вышла за васъ замужъ. И не думайте о томъ, Тегби; я не хочу этого, не потерплю. Я лучше готова развестись съ вами и никогда не видѣть васъ. Когда надъ этою дверью стояло мое вдовье имя, которое много лѣтъ могъ читать всякій, когда этотъ домъ былъ извѣстенъ всему кварталу подъ фирмою Шиккенсталькеръ и пользовался прекрасною славой, когда мое вдовье имя стояло надъ этою дверью, Тегби, я знала этого человѣка: то былъ красивый и честный парень, охочій и работящій; и ее я знала за самое милое и доброе существо; я знала и отца (бѣдный старикъ; онъ упалъ сверху колокольни въ припадкѣ лунатизма и убился), знала его за человѣка самаго простого, работящаго, невиннаго и незлобливаго, какъ новорожденный ребенокъ. Прежде, чемъ я выгоню его изъ своего дома, пусть всѣ ангелы выгонятъ меня изъ царствія небеснаго! Это постигло бы меня справедливо.
   Когда она произносила эти слова, ея старое лицо, нѣкогда, до наступившей перемѣны, полное, свѣжее и украшенное прелестными ямочками, казалось, помолодѣло лѣтъ на двадцать. А когда, утеревъ глаза, она тряхнула головой и носовымъ платкомъ по направленію къ Тегби, съ выраженіемъ твердой рѣшимости, противостоять которой было, очевидно, неблагоразумно, Тоби не могъ воздержаться отъ восклицанія: "Да благословитъ ее Богъ! да благословитъ ее Богъ!"
   Затѣмъ онъ съ трепещущимъ сердцемъ сталъ слушать; онъ зналъ лишь одно: что говорили о Маргаритѣ.
   Какъ Тегби расходился-было въ своемъ маленькомъ залѣ, такъ теперь, въ лавочкѣ, онъ поплатился полнымъ пораженіемъ! Онъ продолжалъ стоять, устремивъ изумленный взглядъ на жену, не смѣя возражать, и ограничился лишь тѣмъ, что или по разсѣянности, или изъ предосторожности, переложилъ всѣ деньги изъ выручки въ свой карманъ.
   Господинъ, сидѣвшій верхомъ на бочкѣ съ пивомъ -- повидимому врачъ, по должности лѣчившій бѣдныхъ своего квартала,-- былъ, очевидно, слишкомъ хорошо знакомъ съ ничтожными ссорами супруговъ, чтобы дозволить себѣ хоть малѣйшее вмѣшательство въ эту семейную распрю. Поэтому онъ продолжалъ сидѣть, посвистывая и повертывая кранъ боченка настолько, что по временамъ выпускалъ нѣсколько капель пива на полъ, пока не возстановилось полное спокойствіе. Тогда онъ поднялъ голову и сказалъ мистрисъ Тегби, прежней Шиккенсталькеръ:
   -- Въ женщинѣ этой даже до сихъ поръ есть нѣчто сочувственное; какъ могла она выйти за него замужъ?
   -- О, сударь, сказала мистрисъ Тегби, садясь на стулъ рядомъ съ докторомъ, это еще не самая печальная часть ея судьбы. Видите-ли: она и Ричардъ знали другъ друга уже издавна, съ того времени, когда представляли парочку, блиставшую молодостью и красотой. Все было уже слажено, и они должны были пожениться въ день новаго года. Но -- не знаю, съ чего -- Ричарду вздумалось послушать какихъ-то толстяковъ, которые увѣрили его, что онъ глупитъ, что онъ не замедлитъ раскаяться, что она не достаточно богата для него и что молодой человѣкъ съ его силою и умѣньемъ не долженъ жениться. Эти господа сумѣли напугать и ее: они глубоко опечалили ее, внушивъ ей боязнь, что Ричардъ ее броситъ, что дѣти ея выростутъ годными на висѣлицу, что сама она будетъ несчастна, и много чего подобнаго. Словомъ, влюбленные болѣе и болѣе расходились, теряли довѣріе другъ къ другу, и въ концѣ концовъ свадьба разстроилась. Виною тому былъ Ричардъ. Она, сударь, съ радостью вышла-бы за него замужъ; съ тѣхъ поръ я часто видѣла, какъ болѣло ея бѣдное сердце, когда онъ проходилъ мимо нея съ гордымъ равнодушіемъ. И никогда женщина не скорбѣла искреннѣе о человѣкѣ, чѣмъ Магги, когда Ричардъ сталъ вести безпорядочную жизнь.
   -- Да, онъ испортился! сказалъ господинъ въ черномъ, оттыкая верхъ боченка и пытаясь чрезъ отверстіе осмотрѣть дно.
   -- Я не знаю, сударь, былъ-ли онъ тогда въ полномъ умѣ, мнѣ кажется, что онъ немного помѣшался вслѣдствіе этого разрыва и что, не удержи его ложный стыдъ передъ нарядными господами и, можетъ быть, неувѣренность относительно того, какъ она приметъ его, онъ преодолѣлъ-бы много затрудненій и вынесъ-бы много испытаній, чтобы вновь получить слово и руку Магги. Я убѣждена въ этомъ. Онъ никогда не высказывался, и это-то и навлекло, я думаю, бѣду. Съ того времени онъ сталъ пить, лѣнтяйничать, связался съ худыми людьми и усвоилъ всѣ тѣ красивыя привычки, которыя должны были замѣнить для него утраченное внутреннее чувство. Онъ утратилъ еще красивую наружность, доброе имя, здоровье, силу, друзей, работу.
   -- Онъ потерялъ не все, мистрисъ Тегби, потому что добылъ жену, и я желалъ-бы знать, какъ это ему удалось.
   -- Сейчасъ разскажу, сударь. Такъ дѣло тянулось годы и годы; онъ погрязалъ болѣе и болѣе; Магги, бѣдняжка, переносила столько горя, что оно подтачивало ея жизнь и здоровье. Наконецъ Ричардъ опустился такъ низко, такъ низко, что никто уже не хотѣлъ ни давать ему работы, ни заботиться о немъ; всюду, куда онъ ни являлся, передъ его носомъ замыкали дверь. Шляясь съ мѣста на мѣсто, изъ дома въ домъ, онъ въ сотый разъ зашелъ къ господину, который очень часто давалъ ему прежде работу (потому что, въ сущности, Ричардъ былъ искусный рабочій); этотъ господинъ, хорошо знавшій исторію Ричарда, сказалъ ему: "Я считаю васъ неисправимымъ; на всемъ свѣтѣ есть развѣ только одна особа, способная вывести васъ опять на добрый путь; не ожидайте отъ меня довѣрія, пока она не возьмется исправить васъ". Такъ онъ говорилъ Ричарду въ минуту недовольства и гнѣва.
   -- Ага, сказалъ господинъ въ черномъ. И что-же?
   -- Ричардъ отъискалъ ее, кинулся предъ ней на колѣни, разсказалъ, что произошло съ нимъ и молилъ спасти его.
   -- И она... Не разстрогивайтесь такъ, мистрисъ Тегби.
   -- Она въ тотъ-же вечеръ пришла просить у меня квартирку въ этомъ домѣ. "Чѣмъ онъ былъ нѣкогда для меня, сказала она мнѣ, навѣки погребено рядомъ съ тѣмъ, чѣмъ я была для него. Но я обдумала его просьбу и хочу попытаться спасти его, въ память любви веселой дѣвушки (вы ее помните), которая должна была выйти замужъ въ первый день новаго года, и въ память любви ея Ричарда". Затѣмъ она разсказывала, что онъ приходилъ повидать ее по просьбѣ Лили, что Лили довѣрилась ему и что она никогда этого не забудетъ. И они поженились. Когда они поселились здѣсь, я, глядя на нихъ, пожелала въ глубинѣ души, чтобы пророчества, подобныя разлучившимъ ихъ въ юности, не сбывались всегда такъ жестоко, и во всякомъ случаѣ я, ни за все золото въ мірѣ, не желала-бы принадлежать къ такимъ пророкамъ несчастія.
   Господинъ въ черномъ соскочилъ съ пивного боченка и, потягиваясь, сказалъ:
   -- И, вѣрно, онъ колотилъ ее съ самой женитьбы!
   -- Нѣтъ, возразила мистрисъ Тегби, покачивая головою и вытирая себѣ глаза, я не думаю, чтобъ онъ когда-либо билъ ее; нѣкоторое время онъ даже велъ себя лучше; но онъ не могъ отстать отъ своихъ слишкомъ давнихъ и укоренившихся привычекъ; онъ опять опустился и готовъ былъ погрязть окончательно, когда его постигла эта сильная болѣзнь. Я думаю, что онъ всегда любилъ жену, даже увѣрена въ этомъ. Я видѣла, какъ онъ, въ припадкахъ, которые сопровождались слезами и нервною дрожью, пытался поцѣловать ей руку; я слышала, какъ онъ называлъ ее своею дорогою Магги и говорилъ ей: "Сегодня твой девятнадцатый день рожденія съ тѣхъ поръ, какъ я узналъ тебя". Вотъ уже цѣлые недѣли и мѣсяцы онъ не сходитъ съ постели; хлопоча около него и ребенка, она не могла поспѣвать съ работой и, не представивъ ее въ срокъ, не могла найти новой. Впрочемъ, она не могла-бы и работать. Я не знаю, чѣмъ они жили!
   -- А я знаю, проворчалъ мистеръ Тегби, многозначительно переводя глаза съ выручки въ лавкѣ на жену и съ выраженіемъ лица, придававшимъ ему большое сходство съ боевымъ пѣтухомъ.
   Онъ былъ прерванъ крикомъ, раздирающимъ, отчаяннымъ, раздававшимся изъ верхняго этажа дома. Молодой врачъ кинулся къ дверямъ.
   -- Вамъ нечего спорить о томъ, сказалъ онъ обернувшись, выпроваживать-ли его или нѣтъ: я думаю, что онъ избавилъ васъ отъ этихъ хлопотъ.
   Сказавъ это, онъ быстро поднялся по лѣстницѣ, сопровождаемый мистрисъ Тегби, между тѣмъ какъ достойный супругъ послѣдней долго сопѣлъ и ворчалъ имъ вслѣдъ, тѣмъ болѣе, что прибавленная къ его собственному почтенному вѣсу тяжесть выгруженной выручки, состоявшей очень некстати изъ множества мѣдныхъ монетъ, дѣлала его еще грузнѣе и болѣе обыкновеннаго сдавливала ему дыханіе.
   Тоби, въ сопровожденіи ребенка, также понесся по лѣстницѣ съ быстротою духа.
   "Слѣди за ней! слѣди за ней! слѣди за ней!" повторяли ему колокола. "Прими этотъ урокъ отъ самаго дорогого тебѣ существа!"
   Тоби увидѣлъ Маргариту, свою гордость и радость, съ блуждающими глазами, худою, истощенною, плачущею около постели -- если подобная постилка могла бытъ такъ названа,-- прижимающею къ своему сердцу малаго ребенка и опустившею къ нему свою голову. Ребенокъ былъ невыразимо худъ, слабъ, болѣзненъ! Кто скажетъ, какъ онъ былъ дорогъ ей?
   -- Благодареніе Богу, вскричалъ Тоби, сложивъ руки и поднявъ ихъ къ небу. О да, благодареніе Богу: она любитъ своего ребенка!
   Господинъ въ черномъ -- не болѣе другого безчувственный и равнодушный къ этого рода сценамъ, которыхъ онъ ежедневно бывалъ свидѣтелемъ, и смотрѣвшій на нихъ, какъ на ничтожныя единицы въ статистическихъ таблицахъ Файлера, положилъ руку на переставшее биться сердце и прислушался, не дышетъ-ли еще несчастный. "Его страданія кончились, сказалъ онъ: это счастье!" Мистрисъ Тегби старалась утѣшить вдову, удвоивъ относительно ея свою заботливость и нѣжность, между тѣмъ какъ мистеръ Тегби прибѣгъ къ философскимъ разсужденіямъ.
   -- Полно, полно! говорилъ онъ вдовѣ, держа руки въ карманахъ: не слѣдуетъ такъ отчаиваться. Это не годится. Вы должны бороться. Что бы стало со мною, который говоритъ теперь съ вами, еслибъ я уступилъ своему горю, когда былъ швейцаромъ, когда у нашихъ воротъ весь вечеръ фыркали лошади штукъ шести двухъконныхъ каретъ? Ну, нѣтъ! я не падалъ духомъ, я сохранялъ все свое мужество и... отворялъ лишь людямъ порядочнымъ.
   Тоби все еще слышалъ раздававшіеся голоса: "Слѣди за ней!" Онъ повернулся къ своему спутнику и увидѣлъ его улетающимъ въ воздухъ и исчезающимъ съ кликомъ: "Слѣди за ней!"
   Тогда онъ сталъ парить вокругъ своей дочери, сѣлъ къ ея ногамъ, внимательно смотрѣлъ ей въ лицо, стараясь отыскать слѣды того, чѣмъ оно было прежде, и прислушивался съ намѣреніемъ уловить звукъ ея голоса, нѣкогда столь нѣжнаго. Онъ парилъ около ребенка, бѣднаго маленькаго существа, бѣднаго, стараго до времени, страшнаго своимъ важнымъ взглядомъ и своею колышающеюся грудкой, изъ которой вырывались слабыя, болѣзненныя, подавленныя жалобы. Тоби почти обожалъ этого ребенка; онъ былъ привязанъ къ нему, какъ къ единственному спасенію своей дочери, какъ къ послѣднему звену, прикрѣплявшему ее къ существованію, полному страданій. Онъ созидалъ на этой столь слабой головкѣ всѣ свои отцовскія надежды, караулилъ каждый брошенный на него взглядъ матери, державшей его въ рукахъ, и тысячу разъ восклицалъ: "Она любитъ его; благодареніе Господу, она любитъ его!"
   Онъ видѣлъ, какъ добрая сосѣдка сидѣла у Магги весь вечеръ и возвратилась къ ней, уложивши ворчливаго мужа; какъ все кругомъ утихло, какъ сосѣдка ободряла Магги, плакала вмѣстѣ съ нею, принесла ей пищи. Онъ увидѣлъ наступившій день, затѣмъ опять ночь, смѣнявшіеся дни и ночи и удаленіе трупа изъ дома. Когда Магги осталась одна со своимъ ребенкомъ въ этой печальной комнатѣ, Тоби слышалъ и видѣлъ, какъ ребенокъ плакалъ и кричалъ, какъ онъ мучилъ, истомлялъ мать и, когда она засыпала отъ истощенія силъ, будилъ ее къ сознанію ея страданій и своими маленькими руками привязывалъ ее къ колесу пытки. Она же не переставала быть къ нему внимательной, кроткой, терпѣливой. Терпѣливой! о, то было не терпѣніе, то была нѣжность.
   Въ глубинѣ сердца, въ глубинѣ души Магги оставалась его матерью, его нѣжной матерью, и слабое существованіе этого маленькаго ангела было такъ же неразрывно связано съ ея собственнымъ, какъ когда она носила его подъ сердцемъ.
   Но нищета давила; Магги быстро хирѣла отъ жестокихъ, страшныхъ лишеній. Съ ребенкомъ на рукахъ, она ходила по домамъ, ища работы; когда ей удавалось найти работу на пустяшную сумму, она трудилась безъ отдыха, держа блѣднаго младенца на колѣняхъ, и кидая на него отуманенный слезами взглядъ. День и ночь упорнаго труда уходили на заработокъ числа пенни, означеннаго на циферблатѣ часовъ. Не случалось-ли ей когда небрежно относиться къ ребенку, бросить на него злобный взглядъ, ударить его въ минуту преходящаго помѣшательства? О, нѣтъ. Она не переставала любить его, и это утѣшало Тоби.
   Магги не только не говорила никому о своемъ трудномъ положеніи, но еще уходила безъ цѣли на цѣлый день изъ дому, чтобы не подвергнуться разспросамъ своей единственной подруги, такъ какъ незначительная помощь, какую оказывала ей добрая мистрисъ Тегби, порождала между послѣдней и ея мужемъ постоянно ссоры, и каждый день бѣдную Магги мучила мысль, что она причина безконечныхъ споровъ и ежедневныхъ ссоръ въ семьѣ, которой уже обязана столь многимъ.
   И она всеже любила своего ребенка, любила его, чѣмъ дальше тѣмъ больше. Но однажды, вечеромъ, любовь эта проявила себя въ новомъ образѣ.
   Разъ, вечеромъ, Магги пѣла вполголоса, чтобы усыпить ребенка, и, держа его на рукахъ, ходила но комнатѣ, чтобы унять его крики, когда дверь тихонько отворилась и вошелъ мужчина.
   -- Въ послѣдній разъ, сказалъ онъ, входя.
   -- Вильямъ Фернъ!
   -- Въ послѣдній разъ.
   Онъ прислушался, какъ человѣкъ, котораго преслѣдуютъ, и сказалъ шепотомъ:
   -- Маргарита, мое поприще почти кончено. Я не могъ передъ концомъ не проститься съ вами, не высказать вамъ своей благодарности.
   -- Что вы сдѣлали?.. спросила она, смотря на него со страхомъ. Онъ взглянулъ на нее, не отвѣчая.
   Послѣ минуты молчанія онъ махнулъ рукою, какъ-бы устраняя и далеко откидывая вопросъ Магги, и сказалъ:
   -- То было очень давно, Маргарита: но та ночь такъ-же свѣжа въ моей памяти, какъ когда-либо. Въ то время мы не думали, продолжалъ онъ, окидывая взглядомъ комнату, что когда-либо встрѣтимся такъ... Вашъ ребенокъ, Маргарита? Дайте мнѣ взять его на руки. Дайте мнѣ подержать вашего ребенка.
   Онъ положилъ свою шляпу на полъ и взялъ ребенка; принимая его, онъ задрожалъ съ головы до ногъ.
   -- Дочка?
   -- Да.
   Билль коснулся рукою маленькаго личика и прикрылъ его.
   -- Видите. Маргарита, какъ я сталъ слабъ: я не смѣю смотрѣть на нее. Оставьте, оставьте ее еще на минуту у меня. Я не сдѣлаю ей зла. Уже давно это было, но... Какъ зовутъ ее?
   -- Маргаритой, живо отвѣтила мать.
   -- Мнѣ это нравится, сказалъ онъ.
   Казалось, онъ сталъ дышать свободнѣе; послѣ короткаго промежутка времени онъ снялъ руку и взглянулъ на лицо ребенка, по тотчасъ же опять прикрылъ его.
   -- Маргарита! сказалъ онъ, отдавая ребенка матери. Она совершенная Лили.
   -- Лили!
   -- Я тоже держалъ на своихъ рукахъ маленькое тѣльце, когда мать Лили умерла и оставила ее сиротою.
   -- Когда мать Лили умерла и оставила ее сиротою! повторила Магги испуганно.
   --Какъ вы рѣзко кричите! Отчего вы такъ уставились въ меня глазами, Маргарита?
   Магги упала на стулъ, прижала ребенка къ своей груди и облила его слезами. Минутами, она переставала обнимать дѣвочку и останавливала на ней безпокойный взглядъ, а затѣмъ опять обнимала ее съ удвоеннымъ увлеченіемъ. Въ минуту, когда она пристально вглядывалась въ ребенка, замѣтно было, что къ ея любви начинаетъ примѣшиваться чувство жестокое, ужасное. Ея старому отцу стало страшно.
   "Слѣди за ней!" произнесъ голосъ, раздавшійся, какъ казалось Тоби, по всему дому. "Получи этотъ урокъ отъ существа, самаго дорогого твоему сердцу!"
   -- Маргарита, сказалъ Фернъ, наклонившись къ ней и цѣлуя ее въ лобъ: въ послѣдній разъ благодарю васъ. Доброй ночи; прощайте. Дайте мнѣ вашу руку и скажите мнѣ, что вы меня забудете и постараетесь убѣдить себя, что съ этой минуты я пересталъ существовать.
   -- Что сдѣлали вы? вторично спросила она.
   -- Сегодня будетъ пожаръ, отвѣтилъ Билль, отступивъ на нѣсколько шаговъ. Нынѣшней зимою, чтобы освѣтить темныя ночи, будутъ пожары на западѣ, востокѣ, сѣверѣ, югѣ. Когда вы увидите вдали небо краснѣющимъ, знайте, что его будетъ освѣщать пожаръ. Когда увидите вдали небо краснѣющимъ, не думайте обо мнѣ, или, если подумаете, то вспомните, какой адъ былъ зажженъ въ моей душѣ, и представьте себѣ, что вы видите въ облакахъ его отраженіе. Доброй ночи; прощайте!
   Магги звала его, но онъ ушелъ. Она сидѣла въ тупомъ онѣмѣніи, пока крики ея ребенка не напомнили ей голодъ, холодъ, мракъ. Она всю ночь проходила по комнатѣ съ ребенкомъ на рукахъ, стараясь успокоить его и заставитъ замолчать. Но временамъ она повторяла:
   -- Совершенно, какъ Лили, когда мать умерла и покинула ее одну! Отчего же поступь Магги стала такъ рѣзка и взоръ блуждалъ? Отчего, когда она повторяла эти слова, любовь ея принимала видъ столь жестокій и страшный?
   -- Это одна любовь, говорилъ себѣ Тоби: ничто иное, какъ любовь. Она не перестанетъ любить ребенка. Бѣдная, моя, Магги!
   На утро она одѣла своего ребенка особенно тщательно. Сколько труда терялось при такихъ бѣдныхъ пеленкахъ! Еще разъ попыталась она добыть какія-нибудь средства къ существованію. То былъ послѣдній день года. Не ѣвши, не пивши, она продолжала свои поиски до самой ночи; но попытки ея были тщетны.
   Она вмѣшалась въ отверженную толпу, стоявшую на снѣгу, пока одинъ изъ служащихъ, обязанный распредѣлять общественныя пособія (пособія законныя, а не ту помощь, къ которой люди призывались, вы знаете съ горы), не соблаговолилъ допустить предъ себя этихъ несчастныхъ, разспросить ихъ и послать одного въ такое-то мѣсто, велѣть другому придти на будущей недѣлѣ, заставить третьяго изъ этихъ несчастныхъ, подобно мячу, летѣть туда и сюда, кидаться изъ рукъ въ руки, изъ дома въ домъ, пока бѣдняга, истощенный нуждою и ходьбой, не погибнетъ, если еще послѣднее усиліе не приведетъ его къ кражѣ. Въ послѣднемъ случаѣ онъ становится лицомъ привилегированнымъ, котораго требованія не терпятъ отсрочки. Но и въ попыткѣ получить общественную милостыню Магги испытала неудачу. Любя своего ребенка, она пожелала сохранить его у своего сердца, никогда не разлучаться съ нимъ, этой причины было достаточно для отказа.
   Была ночь, мрачная, холодная, пронзительная, когда Магги, сжимая своего несчастнаго ребенка въ рукахъ, чтобы хоть немного согрѣть его, достигла дверей такъ называемаго своего "дома". Она была такъ слаба, голова ея была такъ тяжела, что Магги не замѣтила стоявшаго на порогѣ человѣка, пока не приблизилась къ нему, чтобы войти. Только тутъ она узнала хозяина дома, который, пользуясь своей толщиной, помѣстился такъ, что совершенно закрывалъ входъ.
   -- А, сказалъ онъ глухимъ голосомъ, вернулись!
   Магги взглянула на ребенка и кивнула головой.
   -- Что-жъ, вы думаете, что еще не довольно времени прожили здѣсь, не платя за квартиру? Можетъ быть, по вашему, вы еще не довольно долго оказываете этой лавкѣ честь вашего забора? спросилъ мистеръ Тегби.
   Магги лишь нѣмымъ взглядомъ попросила пощады.
   -- Предположимъ, что вы попытаетесь пристроиться такимъ же образомъ въ другомъ мѣстѣ, гдѣ бы то ни было, продолжалъ онъ. Предположимъ, что вы найдете себѣ другую квартиру. Ну, вы не надѣетесь это устроить?
   Магги тихо отвѣчала, что очень поздно... завтра.
   -- Теперь я вижу, чего вы хотите, сказалъ Тегби: и угадываю ваши намѣренія. Вы знаете, что касательно васъ въ домѣ существуетъ два мнѣнія, и вы находите удовольствіе заставлять ихъ бороться. Я не хочу ссоры; во избѣжаніе всякаго спора я говорю мягко. Но если вы не выѣдете, то я заговорю иначе, и достаточно громко. Но вы все же не войдете; это я порѣшилъ.
   Откинувъ рукою свои волоса, она быстро взглянула на небо и затѣмъ направила взоръ въ растилавшуюся предъ нею мглу.
   -- У насъ послѣдній день года; я не хочу, въ году вамъ или кому бы то ни было, сказалъ Тегби -- въ миніатюрѣ настоящій другъ и отецъ -- переносить въ новый годъ поводъ къ хлопотамъ, ссорамъ и раздору. Я удивляюсь, какъ вамъ самимъ не стыдно переносить въ новый годъ это наслѣдство. Если у васъ нѣтъ другого дѣла въ этомъ мірѣ, какъ вѣчно плакать и постоянно вносить разладъ въ чужую семью, то вамъ слѣдовало бы убраться. Подите прочь.
   "Слѣди за ней до отчаянія!"
   Старикъ вновь услышалъ голоса. Поднявъ голову, онъ увидѣлъ призраки, парившіе въ воздухѣ и указывавшіе пальцами дорогу, по которой Магги удалилась въ темнотѣ.
   -- Она любитъ свое дитя! вскричалъ въ отчаяніи отецъ, какъ-бы моля Небо о заступничествѣ. Дорогіе колокола! вѣдь она все же любитъ его! неправда-ли?
   "Слѣдуй за ней!" И призраки скользнули, какъ облака, касаясь дороги, по которой она пошла.
   Старикъ пошелъ за ними, чтобы слѣдовать за дочерью, держался вблизи ея, приглядывался къ ея лицу. Онъ прочелъ въ немъ то же жестокое и страшное выраженіе, въ соединеніи съ любовью, свѣтившеюся въ глазахъ. Онъ услышалъ, какъ она повторила: "Совершенно, какъ Лили! Чтобы пойти ея дорогой!" Она ускорила шаги.
   -- Неужели же ничто не отрезвитъ ее? Ни вещь, ни звукъ, ни запахъ не возбудятъ нѣжныхъ воспоминаній въ пылающей головѣ? Ни одинъ милый образъ прошлаго не загородитъ ей дорогу?
   -- Я былъ ея отцемъ! Я былъ ея отцемъ! воскликнулъ старикъ, простирая свои дрожащія руки къ парившимъ надъ нимъ туманнымъ призракамъ. Сжальтесь надъ нею и надо мною! Куда она идетъ? Приведите ее назадъ! Я былъ ея отцемъ!
   Но призраки лишь указывали пальцами на нее, поспѣшно удалявшуюся, и говорили:
   "До отчаянія! Прими этотъ урокъ отъ существа, наиболѣе тебѣ дорогого!"
   Сотни голосовъ, подобно эху, повторяли эти слова, наполняя ими воздухъ. Тоби казалось, что отъ вдыхаетъ ихъ всякій разъ, какъ открываетъ ротъ. А Магги шла все быстрѣе, съ тѣмъ же пламенемъ въ очахъ, съ тѣми же словами на устахъ: "Совсѣмъ, какъ Лили!.. Чтобы кончить подобно ей".
   Вдругъ она остановилась.
   -- О, приведите ее назадъ! вскричалъ старецъ, вырывая себѣ бѣлые волосы. Магги! дорогое дитя мое! Приведите ее! Великій Боже! Приведите ее!
   Она тепло закутала тѣльце ребенка въ свой истертый платокъ; дрожащими руками она ласкала нѣжные члены дѣвочки, удобнѣе положила ея голову и расправила ветхія пеленки. Она сжимала ее въ своихъ худыхъ рукахъ, рѣшившись не разставаться съ нею. и своими сухими губами нѣжно поцѣловала слабое существо въ лобъ, выражая свое внутренне мученіе и долгую, предсмертную агонію своей любви.
   Крѣпко прижимая ребенка, складками своего платья, къ своему больному сердцу и положивъ ручонку дитяти вокругъ своей шеи, она оперла личико спящаго ангела на свое плечо, поближе къ своей шеѣ, и побѣжала къ рѣкѣ.
   Къ рѣкѣ, которая катила свои быстрыя и черныя волны, подъ холодною и зимнею ночью, подобною послѣднимъ мрачнымъ мыслямъ толпы несчастныхъ, раньше Магги искавшихъ въ рѣкѣ спасенія отъ жестокой судьбы. Разсѣянные по берегу красноватые огни изливали блѣдный свѣрь подобно факеламъ, освѣщающимъ дорогу къ могилѣ. Ни одно жилище живого существа не кидало тѣни на непроницаемый и печальный мракъ воды.
   Къ рѣкѣ! Отчаяніе такъ же неудержимо влекло Магги къ этимъ вратамъ вѣчности, какъ сама рѣка несетъ свои воды въ обширное лоно моря. Поровнявшись съ Магги, бѣжавшей но направленію къ мрачной безднѣ, Тоби коснулся дочери; но несчастная была поглощена внутреннимъ волненіемъ въ родѣ помѣшательства, была побуждаема дикою, страстною любовью и отчаяніемъ, котораго не могла-бы ни обуздать, ни сдержать никакая человѣческая сила, и какъ духъ скользнула мимо старика.
   Онъ послѣдовалъ за дочерью. Она остановилась на минуту на берегу, прежде чѣмъ выполнить свой страшный замыселъ. Онъ же, упавъ на колѣни, испустилъ жалобный крикъ, мольбу къ носившимся надъ ними духамъ колоколовъ.
   -- Я принялъ урокъ, вскричалъ Тоби, отъ существа, наиболѣе мнѣ дорогого! О, спасите ее, спасите ее!
   Ему удалось ухватить пальцами складки ея платья; онъ схватилъ ее! Въ ту минуту, когда послѣднія слова слетѣли съ его устъ, онъ созналъ возобновившееся въ немъ чувство осязанія и. понялъ, что онъ удерживаетъ дочь.
   Призраки опустились и вперили въ него пристальный взглядъ.
   -- Я принялъ урокъ! вскричалъ добрый старикъ. О, сжальтесь теперь надо мною, если я, увлекаемый моей любовью къ ней, молодой и доброй, оклеветалъ природу въ лонѣ матерей, впадшихъ въ отчаяніе! Простите мнѣ мою гордость, мою злобу и мое невѣжество и спасите ее!
   Онъ почувствовалъ, что его рука слабѣетъ и что Магги у него вырвется. Призраки молчали
   -- Сжальтесь надъ нею! вскричалъ онъ; только несчастное заблужденіе ея любви самой сильной, самой глубокой, какую мы можемъ только знать, мы, другія, падшія существа. Подумайте, каково было ея страданіе, если такія сѣмена приносятъ подобные плоды! Небо хотѣло сдѣлать ее доброю; но нѣтъ на землѣ матери, которую бы ея любовь къ ребенку не могла привести къ такой крайности, послѣ столь мучительной жизни. О, сжальтесь надъ моею дочерью, которая даже въ эту минуту уступаетъ лишь глубокому состраданію къ судьбѣ своего ребенка и, чтобы спасти его, губитъ и свое тѣло, и душу.
   Она была въ его объятіяхъ; онъ прижималъ ее къ своему сердцу съ силою гиганта.
   -- Я вижу среди васъ духъ колоколовъ, вскричалъ старикъ, различивъ между ними духъ ребенка и какъ бы вдохновенный сверхъестественной силой ихъ взглядовъ. Я знаю, что наша судьба въ рукахъ времени. Я знаю, что когда-нибудь время, подобно океану, смететъ, какъ листъ, всѣхъ утѣснителей и оскорбителей нашихъ. Я вижу это время и приливъ начинается. Я знаю, что мы должны надѣяться, вѣрить и не сомнѣваться ни въ себѣ, ни въ другихъ. Я узналъ это отъ существа, наиболѣе мнѣ дорогого. Я вновь сжимаю ее въ своихъ объятіяхъ. О, духи сострадательные и добрые, я принимаю даваемый мнѣ урокъ и прижимаю и васъ къ своему сердцу! О, духи сострадательные и добрые, какъ я вамъ благодаренъ!
   Онъ могъ бы сказать и болѣе, но колокола, колокола, съ которыми онъ сдружился такъ давно, колокола, его друзья, столь дорогіе, столь неизмѣнные, столь вѣрные, начали веселый трезвонъ въ ознаменованіе новаго года, да такъ бойко и весело, счастливо, что Тоби вскочилъ на ноги и стряхнулъ овладѣвшее имъ очарованіе!
   -- Говорите, что хотите, батюшка, сказала Магги, но на будущее время, прежде чѣмъ есть рубцы, спросите доктора, не повредятъ-ли они вамъ, потому что вы спали очень неспокойно! Боже мой, бѣдный отецъ!
   Она занята была шитьемъ, сидя за маленькимъ столомъ, близъ огня, и прикрѣпляла ленты къ своему вѣнчальному платью. Она была до того полна тихимъ, спокойнымъ счастьемъ, до того свѣжа, молода, прекрасна и проникнута надеждами, что Тоби испустилъ такой громкій крикъ, какъ если-бы увидѣлъ ангела явившимся въ его жилищѣ. Онъ кинулся обнять ее.
   Но его ноги запутались въ упавшей передъ очагомъ газетѣ, и третій человѣкъ воспользовался, этимъ замѣшательствомъ, чтобы стать между ними.
   -- Ну нѣтъ, раздался голосъ этого третьяго, и голосъ откровенный и веселый: нѣтъ, ни даже вы, ни даже вы. Первый поцѣлуй Магги въ новый годъ, принадлежитъ мнѣ: онъ мой! Я цѣлый часъ стоялъ на дворѣ и ждалъ, когда колокола велятъ мнѣ потребовать этотъ поцѣлуй. Магги, моя дорогая, съ новымъ годомъ! И да послѣдуетъ за нимъ цѣлая жизнь счастливыхъ годовъ, моя добрая женка!
   И Ричардъ душилъ ее поцѣлуями.
   Никогда, во всю вашу жизнь, ручаюсь, не видѣли вы ничего подобнаго Тоби послѣ этого внезапнаго возраженія! Гдѣ бы вы ни жили, что бы вы не видали, но, навѣрное, вы ни разу въ вашей жизни не видѣли ничего подобнаго. Онъ садился на свой стулъ и, плача, хлопалъ себя по колѣнамъ. Онъ вновь садился и опять хлопалъ себя по колѣнамъ, уже смѣясь. И опять садился, и хлопалъ себя по колѣнамъ, и смѣясь, и плача въ одно время. Онъ вскакивалъ со стула, чтобы обнять Магги; онъ вскакивалъ со стула, чтобы обнять Ричарда; онъ вскакивалъ, чтобы обнять ихъ обоихъ вмѣстѣ. Онъ подбѣгалъ къ Магги, сжималъ ея свѣжее личико между своими ладонями и цѣловалъ его; то отступалъ отъ нея задомъ, чтобы не терять ее изъ виду, то кидался къ ней бѣгомъ, какъ китайскія тѣни волшебныхъ фонарей. И опять, и опять онъ садился на этотъ стулъ и вскакивалъ съ него: до такой степени онъ, буквально, помѣшался съ радости.
   -- Итакъ, завтра твоя свадьба, птичка моя! воскликнулъ Тоби: настоящая, счастливая свадьба.
   -- Сегодня! поправилъ его Ричардъ, схвативъ его за руку, сегодня: вѣдь колокола звонятъ на новый годъ. Послушайте-ка!
   То была правда: они звонили на новый годъ. Слава ихъ сильнымъ легкимъ! Какъ они звонили! То были большіе колокола, благородные, звучные, мощные, литые изъ рѣдкаго металла нѣкимъ славнымъ мастеромъ. И не думайте, чтобъ они когда-либа звонили такъ до этого случая.
   -- Однако сегодня, ангелъ мой, сказалъ Тоби, у васъ съ Ричардомъ, кажется, была маленькая ссора.
   -- Да, неладное дѣло, батюшка, отвѣчала Магги. Ну не права ли я, Ричардъ, гадкій упрямецъ. Онъ готовъ былъ высказать толстому альдермену свой взглядъ, такъ же мало стѣсняясь, какъ...
   -- Поцѣловать Магги, сказалъ Ричардъ. И онъ исполнилъ это, право.
   -- Нѣтъ, ни разу болѣе, возразила Магги. Но я не дала ему сдѣлать это: къ чему бы оно повело?
   -- Ричардъ, Ричардъ! вскричалъ Тоби. Ты всегда былъ и останешься до конца упрямымъ буяномъ. Но о чемъ ты плакала сегодня, у огня, ангелъ мой, когда я вошелъ?
   -- Я думала о годахъ, что мы прожили вмѣстѣ, батюшка. Вотъ и все. Я представляла себѣ, что вы можете пожалѣть обо мнѣ, когда останетесь одни.
   Тоби хотѣлъ было опять сѣсть на свой стулъ, когда вбѣжалъ полуодѣтый ребенокъ, разбуженный происходившимъ шумомъ.
   -- Какъ, вотъ она! вскричалъ добрякъ Тоби, поднимая ее на руки. Вотъ маленькая Лили! Ха-ха-ха! Вотъ мы и здѣсь, вотъ и здѣсь! Да и дядя Билль! вскричалъ Тоби, переставъ на время прыгать, чтобы сердечно поздороваться съ Биллемъ. А, дядя Биллъ, еслибъ вы знали, какое вы мнѣ видѣніе принесли сегодня ночью! О, дядя Билль, еслибъ вы знали, какъ я благодаренъ вамъ, другъ мой, за то, что вы поселились въ моемъ бѣдномъ жилищѣ!
   Прежде, чѣмъ Билль Фернъ успѣлъ отвѣтить хоть слово въ комнату ворвалась труппа музыкантовъ, въ сопровожденіи толпы сосѣдей, наперерывъ кричавшихъ: "Съ новымъ, счастливымъ годомъ, Магги, и со счастливой свадьбой! Желаемъ много лѣтъ здравствовать!" Раздавались и многія другія пожеланія. Выступилъ турецкій барабанъ, личный другъ Тоби, и обратился къ нему съ рѣчью:
   -- Тоби Беккъ, другъ мой! сказалъ онъ: говорятъ, что сегодня твоя дочь выходить замужъ. Изо всѣхъ вашихъ знакомыхъ нѣтъ ни одного, который бы не желалъ вамъ всякаго счастья, какъ пѣть никого, кто зналъ бы Магги и не пожелалъ бы и ей всякаго благополучія, или кто зналъ бы васъ обоихъ и не пожелалъ бы вамъ обоимъ всѣхъ благъ, какія только можетъ принести новый годъ. Вотъ почему мы и пришли поиграть вамъ для танцевъ.
   Эта рѣчь была встрѣчена всеобщими восклицаніями. Сказать мимоходомъ, турецкій барабанъ былъ пьянъ или, по крайней мѣрѣ, на-веселѣ; но что за дѣло!
   -- Какое счастье, право, сказалъ Тоби, быть въ такой чести! Какіе вы добрые, милые сосѣди! И все это по поводу моей дорогой дочки! Она и стоитъ этого!
   Черезъ секунду общество было готово начать танцы, съ Маргаритой и Ричардомъ во главѣ. Турецкій барабанъ сильно колотилъ по своей двойной ослиной кожѣ, когда внезапно за дверями раздались какіе-то необыкновенные звуки. Въ комнату влетѣла хорошая, толстая госпожа, лѣтъ пятидесяти, но еще очень видная и милая, въ сопровожденіи господина, несшаго глиняный горшокъ ужасающихъ размѣровъ, и музыканта съ цимбалами и колокольчиками,-- разумѣется, не большими колоколами Тоби, а маленькой коллекціей колокольчиковъ, повѣшанной на малыхъ стропилахъ въ видѣ китайской шапки.
   -- Мистрисъ Шиккенсталькеръ! вскричалъ восхищенный Тоби. И онъ опять сѣлъ и сталъ бить ладонями по колѣнамъ.
   -- Выходитъ замужъ, и мнѣ ни слова, Магги! вскричала гостья. Никогда я не могла бы спать послѣднюю ночь года, не принеся вамъ моихъ пожеланій счастья. Я не могла бы этого, еслибъ даже болѣзнь приковала меня къ постели. Оттого-то я и пришла. И такъ какъ мы наканунѣ новаго года и въ то же время наканунѣ вашей свадьбы, моя дорогая, то я и изготовила немного пуншу и принесла его.
   Пуншъ мистрисъ Шиккенсталькеръ дѣлалъ честь ея таланту. Съ кувшина поднималось облако пара, какъ съ огнедышащей горы при изверженіи, и принесшему этотъ кувшинъ не легко было нести его.
   -- Мистрисъ Тегби, сказалъ Тоби, въ восторгѣ увиваясь около нея, -- миссъ Шиккенсталькеръ, хотѣлъ я сказать! Да благословитъ васъ Богъ за вашу доброту. Да пошлетъ онъ вамъ счастливый годъ и много счастливыхъ лѣтъ. Мистрисъ Тегби -- миссъ Шиккенсталькеръ, хотѣлъ я сказать -- позвольте вамъ представить Вилліама Ферна и маленькую Лили!
   Добрая дама, къ великому изумленію Тоби, то краснѣла, то блѣднѣла.
   -- Не та ли это маленькая Лили, спросила она, которой мать умерла въ Дорсетширѣ?
   -- Она и есть, отвѣтилъ Билль. Онъ тотчасъ же подошелъ къ ней, и они быстро обмѣнялись нѣсколькими словами, послѣ которыхъ мистрисъ Тегби съ чувствомъ пожала обѣ руки Билля, вновь, по собственному побужденію, поцѣловала Тоби въ щеку и прижала Лили къ своей полной груди.
   -- Билль Фернъ! обратился къ нему Тоби, снимая рукавицу со своей правой руки: это и есть тотъ другъ, котораго вы надѣялись найти?
   -- Да, отвѣтилъ Билль, положивъ обѣ свои руки на плечи старика, и другъ, надѣюсь, такой же преданный, если это возможно, какъ тотъ, котораго я нашелъ въ васъ.
   -- О! воскликнулъ Тоби. Музыку, пожалуйста, музыку!
   Одновременно раздались и музыка, и трезвонъ колоколовъ, и пока еще колокола звонили въ башнѣ со всего размаху, Тоби, оттѣснивъ Магги и Ричарда во второй рядъ, сталъ съ миссъ Шиккенсталькеръ въ первую пару и открылъ балъ такимъ па, которое и было до того времени, и съ тѣхъ поръ остается неизвѣстнымъ въ танцахъ: своею обычною побѣжкой.
   Было-ли видѣніе Тоби сонъ? Всѣ радости, всѣ печали, всѣ лица, дѣйствовавшія въ видѣнной имъ драмѣ, -- не сонъ-ли? Самъ Тоби не мечта-ли только? И авторъ этого разсказа не мечтатель-ли, который и самъ-то пробуждается лишь въ настоящую минуту? Если это такъ, то вы, другъ-читатель, бывшій ему столь дорогимъ среди всѣхъ его грезъ, постарайтесь не забывать той серьезной дѣйствительности, въ которой зародились всѣ эти мечты, и въ своей области (а нѣтъ области не слишкомъ пространной, не слишкомъ тѣсной для такой цѣли) постарайтесь приложить потребныя лѣкарства улучшенія и смягченія. Да станетъ такимъ образомъ новый годъ счастливымъ годомъ и для васъ, и для всѣхъ, которымъ вы можете дать счастье. Да будетъ каждый годъ счастливѣе своего предшествующаго, и да выпадетъ на долю послѣдняго изъ нашихъ братьевъ, послѣдней нашей сестры законная доля того счастья, которое Творецъ человѣческаго рода предназначалъ одинаково для всѣхъ.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru