* * * * *
He смейтесь вы над юным поколеньем!
Вы не поймете никогда,
Как можно жить одним стремленьем,
Лишь жаждой воли и добра...
Вы не поймете, как пылает
Отвагой бранной грудь бойца,
Как свято отрок умирает,
Девизу верный до конца!
Так не зовите их домой
И не мешайте их стремленьям, --
Ведь каждый из бойцов -- герой!
Гордитесь юным поколеньем!
* * * * *
Do not laugh at young generation!
You'll never fathom in your mind
How to live just with aspiration,
With fervor for the good and kind...
You will not fathom how with courage
Aflame is the young warrior's chest,
How sacredly the teen is dying
Loyal to the motto until death!
So do not call them right back home
And don't mess with their aspiration -
Each warrior is a hero, so
Be proud of the young generation.
МАМЕ
В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.
Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.
К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.
С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров...
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!
Все бледней лазурный остров-детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!
To Mother
In the old Strauss waltz for the first time
We had listened to your quiet call,
Since then all the living things are alien
And the knocking of the clock consoles.
We, like you, are gladly greeting sunsets,
And are drunk on nearness of the end.
All, with which on better nights we're wealthy
Is put in the hearts by your own hand.
Bowing to a child's dreams with no tire.
(Only crescent looked in them indeed
Without you)! You have led your kids past
Bitter lifetime of the thoughts and deeds.
From the early age the sad one's close to us,
Laughter bores and home we left behind..
Our ship not in good times left the harbor
And it sails by will of every wind!
Azure isle of childhood is paling,
On the deck of ship we stand alone.
It appears, oh mother, to your daughters
You've left an inheritance of woe.
(ОТРЫВОК)
Где-то маятник качался, голоса звучали пьяно.
Преимущество мадеры я доказывал с трудом.
Вдруг заметил я, как в пляске закружилися стаканы,
Вызывающе сверкая ослепительным стеклом.
Что вы, дерзкие, кружитесь, ведь настроен я не кротко.
Я поклонник бога Вакха, я отныне сам не свой.
А в соседней зале пели, и покачивалась лодка,
И смыкались с плеском волны над уставшей головой.
(Fragment)
Somewhere pendulum was swinging, drunkenly shouted the voices.
With much work I tried to prove the virtues of madera wine.
And then suddenly I noticed how in dance circled the glasses,
Calling on me with the glass that almost blinded in its shine.
Why you, daring ones, are circling, I am not humbly disposed,
I am follower of Bacchus, I am not my own man.
And they sang in nearby ball hall, and was swinging just the boat,
And the splashing waves were meeting overtop the tired head.
* * * * *
Проснулась улица. Глядит, усталая
Глазами хмурыми немых окон
На лица сонные, от стужи алые,
Что гонят думами упорный сон.
Покрыты инеем деревья черные, --
Следом таинственным забав ночных,
В парче сияющей стоят минорные,
Как будто мертвые среди живых.
Мелькает серое пальто измятое,
Фуражка с венчиком, унылый лик
И руки красные, к ушам прижатые,
И черный фартучек со связкой книг.
Проснулась улица. Глядит, угрюмая
Глазами хмурыми немых окон.
Уснуть, забыться бы с отрадной думою,
Что жизнь нам грезится, а это -- сон!
* * * * *
The street awakens. She looks, exhausted
With the mute windows' sullen eyes,
On sleepy faces, red from the cold,
That with thoughts chase the stubborn sleep away.
The blackened trees with rime are covered -
With trace mysterious of the night's fun,
In gleaming brocade sad ones are standing,
Just like the dead the alive among.
The gray coat mingles, trampled upon,
The forage-cup with a wreathe, a bored look,
And the red arms, pressed to the ears,
And the black apron with the tied books.
The street awakens. She looks, unpleasant
With mute windows' sullen eyes, it would seem.
To sleep, in a happy thought be forgotten,
What life seems to us, this is a dream!
ЛЕСНОЕ ЦАРСТВО
Асе
Ты -- принцесса из царства не светского,
Он -- твой рыцарь, готовый на все...
О, как много в вас милого, детского,
Как понятно мне счастье твое!
В светлой чаше берез, где просветами
Голубеет сквозь листья вода,
Хорошо обменяться ответами,
Хорошо быть принцессой. О, да!
Тихим вечером, медленно тающим,
Там, где сосны, болото и мхи,
Хорошо над костром догорающим
Говорить о закате стихи;
Возвращаться опасной дорогою
С соучастницей вечной -- луной,
Быть принцессой лукавой и строгою
Лунной ночью, дорогой лесной.
Наслаждайтесь весенними звонами,
Милый рыцарь, влюбленный, как паж,
И принцесса с глазами зелеными, --
Этот миг, он короткий, но ваш!
Не смущайтесь словами нетвердыми!
Знайте: молодость, ветер -- одно!
Вы сошлись и расстанетесь гордыми,
Если чаши завидится дно.
Хорошо быть красивыми, быстрыми
И, кострами дразня темноту,
Любоваться безумными искрами,
И как искры сгореть -- на лету!
Summer Kingdom
To Asya
You are princess from other kingdoms
He's your knight, ready for all...
How much in you is childish, dear,
How I fathom the joy in your soul!
In the light grove of birches, where
Shines blue water among the leaves,
It is good to exchange the answers,
It is good to be a princess, yes.
On quiet evening, melting slowly,
Where there's pines, swamps and moss
It is good over dying bonfire
To talk about the sunset verse
To return on the road perilous
With eternal companion - moon,
To be a strict and sly princess
Moonlit night, road through the woods.
Go take pleasure in autumn ringing,
Dear knight, like a page in love,
And then the princess, green-eyed,
This world is yours even if brief!
Don't be ashamed of the soft words!
Know: Youth and the wind are one!
You assembled and parted proud,
Even if we see the cup's bottom.
It is good to be beautiful, fast
And, with bonfires teasing the dark,
To admire the mindless sparks,
And like sparks to burn up in flight!
В ЗАЛЕ
Над миром вечерних видений
Мы, дети, сегодня цари.
Спускаются длинные тени,
Горят за окном фонари,
Темнеет высокая зала,
Уходят в себя зеркала...
Не медлим! Минута настала!
Уж кто-то идет из угла.
Нас двое над темной роялью
Склонилось, и крадется жуть.
Укутаны маминой шалью,
Бледнеем, не смеем вздохнуть.
Посмотрим, что ныне творится
Под пологом вражеской тьмы?
Темнее, чем прежде, их лица, --
Опять победители мы!
Мы цепи таинственной звенья,
Нам духом в борьбе не упасть,
Последнее близко сраженье,
И темных окончится власть.
Мы старших за то презираем,
Что скучны и просты их дни л.
Мы знаем, мы многое знаем
Того. что не знают они!
In The Hall
Over the nighttime visions
We, children, are the kings tonight.
On us descend the long shadows,
Street lamps are burning outside,
The high hall is growing darker,
Mirrors go into themselves...
The minute is coming - don't tarry! -
Someone from the corner will leave.
We've bent over the dark piano,
And horror of what we feel sneaks.
We're draped in the shawl of the mother,
We're pale and don't dare to breathe.
We'll see what is happening now
Under the darkness's stain?
Darker, their faces becoming -
We are the winners again!
We are chains secretly ringing
We can't fall in spirit in fight,
The final battle is near,
And end will the wicked ones' might.
We for this despise the elders,
That boring and simple their days.
We know, we know, we gather,
Much that don't know they.
МИРОК
Дети -- это взгляды глазок боязливых,
Ножек шаловливых по паркету стук,
Дети -- это солнце в пасмурных мотивах,
Целый мир гипотез радостных наук.
Вечный беспорядок в золоте колечек,
Ласковых словечек шепот в полусне,
Мирные картинки птичек и овечек,
Что в уютной детской дремлют на стене.
Дети -- это вечер, вечер на диване,
Сквозь окно, в тумане, блестки фонарей,
Мерный голос сказки о царе Салтане,
О русалках-сестрах сказочных морей.
Дети -- это отдых, миг покоя краткий,
Богу у кроватки трепетный обет,
Дети -- это мира нежные загадки,
И в самих загадках кроется ответ!
Little World
Children - are staring of eyes so frightful,
Mischievous legs on a wooden floor,
Children - is sun in the gloomy motives,
Hypotheses' of happy sciences world.
Eternal disorder in the ring's gold,
Tender word's whispers in semi-sleep,
On the wall in a cozy child's room, the dreaming
Peaceful pictures of birds and sheep.
Children - is evening, evening on the couch,
In the fog, through the window, glimmer street lamps,
A measured voice of the tale of King Saltan,
Mermaid-sisters of seas from tales.
Children - is rest, brief moment of respite,
A trembling vow before God's eyes,
Children - are the world's tender riddles,
Where in the riddle the answer hides!
* * * * *
Месяц высокий над городом лег,
Грезили старые зданья...
Голос ваш был безучастно-далек:
-- "Хочется спать. До свиданья".
Были друзья мы иль были враги?
Рук было кратко пожатье,
Сухо звучали по камню шаги
В шорохе длинного платья.
Что-то мелькнуло, -- знакомая грусть,
-- Старой тоски переливы...
Хочется спать Вам? И спите, и пусть
Сны Ваши будут красивы;
Пусть не мешает анализ больной
Вашей уютной дремоте.
Может быть в жизни Вы тоже покой
Муке пути предпочтете.
Может быть Вас не захватит волна,
Сгубят земные соблазны, --
В этом тумане так смутно видна
Цель, а дороги так разны!
Снами отрадно страдания гнать,
Спящим не ведать стремленья,
Только и светлых надежд им не знать,
Им не видать возрожденья,
Им не сложить за мечту головы, --
Бури -- герои достойны!
Буду бороться и плакать, а Вы
Спите спокойно!
* * * * *
Over the city the high moon lay,
Ancient buildings stood tall...
You voice was impartial and far away:
"I want to sleep. Farewell."
Were we enemies or were we friends?
Briefly we shook our hands,
Drily resounded upon the stones
Steps in the long dress.
Something had shimmered - familiar pain,
Ancient angst's overflow...
You want to sleep? So to sleep, and may
Your dreams be beautiful, so.
May the doctor's analysis not
Bother your dreaming and comfort.
Maybe in life you will also prefer
Peace to the travails of road.
Maybe the wave will not lift you at all,
The earth's temptations kill you -
In this fog how dimly the goal
Is seen, and the roads so much differ!
It is a joy with sleep to chase woe,
Sleepy ones have no ambition,
Only the light hopes they will not know,
They will not glimpse resurrection,
They cannot fold their dreams in their souls,
Storms are deserving heroes!
I will fight and I will cry, and you might
Sleep peacefully here.
В КРЕМЛЕ
Там, где мильоны звезд-лампадок
Горят пред ликом старины,
Где звон вечерний сердцу сладок,
Где башни в небо влюблены;
Там, где в тени воздушных складок
Прозрачно-белы бродят сны --
Я понял смысл былых загадок,
Я стал поверенным луны.
В бреду, с прерывистым дыханьем,
Я всe хотел узнать, до дна:
Каким таинственным страданьям
Царица в небе предана
И почему к столетним зданьям
Так нежно льнет, всегда одна...
Что на земле зовут преданьем, --
Мне всe поведала луна.
В расшитых шeлком покрывалах,
У окон сумрачных дворцов,
Я увидал цариц усталых,
В глазах чьих замер тихий зов.
Я увидал, как в старых сказках,
Мечи, венец и древний герб,
И в чьих-то детских, детских глазках
Тот свет, что льет волшебный серп.
О, сколько глаз из этих окон
Глядели вслед ему с тоской,
И скольких за собой увлек он
Туда, где радость и покой!
Я увидал монахинь бледных,
Земли отверженных детей,
И в их молитвах заповедных
Я уловил пожар страстей.
Я угадал в блужданьи взглядов: ^
-- "Я жить хочу! На что мне Бог?"
И в складках траурных нарядов
К луне идущий, долгий вздох.
Скажи, луна, за что страдали
Они в плену своих светлиц?
Чему в угоду погибали
Рабыни с душами цариц,
Что из глухих опочивален
Рвались в зеленые поля?
-- И был луны ответ печален
В стенах угрюмого Кремля.
In The Kremlin
There, where a million lampade-stars
Burn in the face of ancient time,
Where evening ringing's sweet to heart,
Where towers are in love with sky;
There, where in shade of airy folds
Transparent-white wander the dreams,
I fathomed meaning of old riddles,
A moon-believer I became.
In madness, with a fitful breathing,
To know all to the root sought I:
To what mysterious suffering
The queen is given in the sky
And why to homes from ancient years
She tenderly leans, all alone...
What on the earth they call betrayal -
All has been stated by the moon.
Amid the blankets with silk sowed
By windows of grim palaces,
The tired queens I did behold,
A quiet call within their eyes.
I saw how in the ancient stories
The swords, the crown, the coat of arms,
The light from ancient sickle pouring
In someone's childish, childish eyes.
Oh how many eyes had stared
From these windows after him with angst,
And how many did he lure
There, where is peace and happiness!
I saw the nuns that were in pallor,
Children that had rejected earth,
And in the holy, holy prayers
The fire of passion I have caught.
"I want to live! Wherefore is God?" -
I asked in wandering of eyes;
And in the mourning clothes' folds
Bound for the moon long, heavy sigh.
Tell me, O moon, why they had woe
The prison of their rooms within?
For whose sake perished without glory
The slave girls with the souls of queens,
That from their deaf sleeping chambers
Would tear into the fields of green?
And sorrowful was the moon's answer
Beside the wall of sad Kremlin.
У ГРОБИКА
Екатерине Павловне Пешковой
Мама светло разукрасила гробик.
Дремлет малютка в воскресном наряде.
Больше не рвутся на лобик
Русые пряди;
Детской головки, видавшей так мало,
Круглая больше не давит гребенка...
Только о радостном знало
Сердце ребенка.
Век пятилетний так весело прожит:
Много проворные ручки шалили!
Грези, никто не тревожит,
Грози меж лилий...
Ищут цветы к ней поближе местечко,
(Тесно ей кажется в новой кровати).
Знают цветы: золотое сердечко
Было у Кати!
Не нам судить, не нам винить...
Нельзя за тайну ненавидеть.
В стране несбывшихся гаданий
Живешь одна, от всех вдали.
За счастье жалкое земли
Ты не отдашь своих страданий.
Ведь нашей жизни вся отрада
К бокалу прошлого прильнуть.
Не знаем мы, где верный путь,
И не судить, а плакать надо.
By the Little Coffin
To Katherine Pavlovna Peshkova
Mother has painted the coffin brightly.
The tiny one sleeps in Sunday attire.
Onto the forehead no longer is falling
The light-brown hair;
A round comb no longer is pressing,
Having seen so little, of the child's head;
Only of joy knew
The heart of the kid.
For five years so happily lived she
Much played the deft arms!
Fantasies, fantasies mid lilies,
Nobody disturbed them.
The flowers seek a place nearer to her,
(She seems tight in her new bed).
The flowers know: Little Katya
A golden heart had.
Ours not to judge, ours not to blame...
For a secret to hate you can't.
In land of unfulfilled guesses
You live alone, far off from all.
You will not give away your woe
For pitiful earthly happiness.
It is the joy of our life
To sip from shot glass of the past.
We do not know the rightful path,
You need not to judge but to cry.
ЭПИТАФИЯ
Л. А. Т.
НА ЗЕМЛЕ
-- "Забилась в угол, глядишь упрямо...
Скажи, согласна? Мы ждем давно".
-- "Ах, я не знаю. Оставьте, мама!
Оставьте, мама. Мне все равно!"
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
О будь печальна, будь прекрасна,
Храни в душе осенний сад!
Пусть будет светел твой закат,
Ты над зарей была не властна.
Такой как ты нельзя обидеть:
Суровый звук -- порвется нить!
В ЗЕМЛЕ
-- "Не тяжки ль вздохи усталой груди?
В могиле тесной всегда ль темно?"
-- "Ах, я не знаю. Оставьте, люди!
Оставьте, люди! Мне все равно!"
НАД ЗЕМЛЕЙ
-- "Добро любила ль, всем сердцем, страстно?
Зло -- возмущало ль тебя оно?"
-- "О Боже правый, со всем согласна!
Я так устала. Мне все равно!"
Epitaph
L.A.T.
ON THE GROUND
"Hid in the corner, you look so stubborn,
We wait for long. Say, you agree?"
"Ah, I don't know. Leave me, mother!
Leave me. It's all the same to me!"
LAST WORD
O be beautiful, be sad,
Keep in the soul the autumn garden!
May of the light be your sunset,
Over the dawn You had no power over the dawn.
You can't pick on you anywhere:
The harsh sound - the thread will tear!
IN THE GROUND
"Is not the breath of a tired chest heavy?
In tight grave it's always dark, you see?"
"Ah, I don't know. Leave me, people!
Leave me! It's all the same to me!"
OVER THE GROUND
Did I love passionately with my heart, too?
Evil - did it so anger thee?"
"O my good God, I agree completely!
I'm tired. It's all the same to me!"
ДАМЕ С КАМЕЛИЯМИ
Все твой путь блестящей залой зла,
Маргарита, осуждают смело.
В чем вина твоя? Грешило тело!
Душу ты -- невинной сберегла.
Одному, другому, всем равно,
Всем кивала ты с усмешкой зыбкой.
Этой горестной полуулыбкой
Ты оплакала себя давно.
Кто поймет? Рука поможет чья?
Всех одно пленяет без изъятья!
Вечно ждут раскрытые объятья,
Вечно ждут: "Я жажду! Будь моя!"
День и ночь признаний лживых яд...
День и ночь, и завтра вновь, и снова!
Говорил красноречивей слова
Темный взгляд твой, мученицы взгляд.
Все тесней проклятое кольцо,
Мстит судьба богине полусветской...
Нежный мальчик вдруг с улыбкой детской
Заглянул тебе, грустя, в лицо...
О любовь! Спасает мир -- она!
В ней одной спасенье и защита.
Всe в любви. Спи с миром, Маргарита...
Всe в любви... Любила -- спасена!
To Lady with Camelias
Your whole way with shining evil's coal
Margaret, they all do bravely judge.
What's your fault? The body sinned as such,
Innocent you have retained your soul.
To all people it's the same, I know,
To all nodded with a blurry smile.
And with this sorrowful semi-smile
You have wept yourself long time ago.
Who will know? Whose hand will help along?
No exception to the rule, one thing entrances!
They eternally await embraces,
They eternally await, "I'm thirsty! Be my own!"
Day and night the bane of false confessions..
Day and night, tomorrow, and once more!
Spoke more eloquently than the word
Your dark glance, the martyr's dark expression.
The accursed ring is growing narrow,
On the goddess of the world avenges fate..
Smiling childishly, into your face
A young tender boy glances with sorrow.
The entire world is saved by love!
In but her salvation and defense is.
All's in love. O Margaret, sleep in peace.
All's in love. I'm saved because I love.
ЖЕРТВАМ ШКОЛЬНЫХ СУМЕРОК
Милые, ранние веточки,
Гордость и счастье земли,
Деточки, грустные деточки,
О, почему вы ушли?
Думы смущает заветные
Ваш неуслышанный стон.
Сколько-то листья газетные
Кроют безвестных имен!..
Губы, теперь онемелые,
Тихо шепнули: "Не то..."
Смерти довериться, смелые,
Что вас заставило, что?
Ужас ли дум неожиданных,
Душу зажегший вопрос,
Подвигов жажда ль невиданных,
Или предчувствие гроз, --
Спите в покое чарующем!
Смерть хороша -- на заре!
To Victims Of School Dusk
Branches, early and dear,
Earth's pride and joy,
Children, sad children,
O, why have you gone away?
Your unheard moan of anguish
Disturbs the promised thoughts.
How much the newspaper pages
Cover the names unheard!..
Lips, now made numb,
Quietly whisper: "Not that..."
To trust in death, the brave ones,
What made you, what?
Horror of thoughts unheralded,
Question that burns and torments,
Thirst for feats unprecedented
Or lighting's portents -
Sleep in enchanted peace! And
Death is good - at sunrise!
We'll remember you on the feasting,
Storm-mighty bonfire.
Are the ones walking to death right?
Will it be dark? Even so,
This will be known by the coming,
It is not given to us to know.
СЕРЕЖЕ
Ты не мог смирить тоску свою,
Победив наш смех, что ранит, жаля.
Догорев, как свечи у рояля,
Всех светлей проснулся ты в раю.
И сказал Христос, отец любви:
"По тебе внизу тоскует мама,
В ней душа грустней пустого храма,
Грустен мир. К себе ее зови".
С той поры, когда желтеет лес,
Вверх она, сквозь листьев позолоту,
Все глядит, как будто ищет что-то
В синеве темнеющих небес.
И когда осенние цветы
Льнут к земле, как детский взгляд без смеха,
С ярких губ срывается, как эхо,
Тихий стон: "Мой мальчик, это ты!"
О, зови, зови сильней ее!
О земле, где всe -- одна тревога
И о том, как дивно быть у Бога,
Всe скажи, -- ведь дети знают всe!
Понял ты, что жизнь иль смех, иль бред,
Ты ушел, сомнений не тревожа...
Ты ушел... Ты мудрый был, Сережа!
В мире грусть. У Бога грусти нет!
To Sergei
You could not make peace with your dismay, and
Conquered laughter that wounds pitying.
Like a candle at a piano, burning
Lighter than all others in the heaven.
And thus stated Christ, father of love:
"Mom is mourning for you downstairs,
Her soul is sadder than empty temple,
World is woeful. Call her to yourself."
Since that time, when yellow is the wood,
She alone through gold of leaves is looking
As if though something she is seeking
In the darkness of the heaven blue.
And when lean to soil autumn flowers
Like, without laughter, a childish look
From bright lips, like an echo, is tearing
A quiet moan: "Oh, my boy, it is you!"
Call, oh call, with greater might her call!
Of the earth, where all is trouble,
And of how lovely to be with God is,
Tell me everything, for kids know all!
Life is joy or madness, you have known,
You have gone, not bothering the doubts...
You have gone... Sergei, you've been a wise one!
World is woeful. God does not have woe!
ДОРТУАР ВЕСНОЙ
Анне Ланиной
О весенние сны в дортуаре,
О блужданье в раздумье средь спящих.
Звук шагов, как нарочно, скрипящих,
И тоска, и мечты о пожаре.
Неспокойны уснувшие лица,
Газ заботливо кем-то убавлен,
Воздух прян и как будто отравлен,
Дортуар -- как большая теплица.
Тихи вздохи. На призрачном свете
Все бледны. От тоски ль ожиданья,
Оттого ль, что солгали гаданья,
Но тревожны уснувшие дети.
Косы длинны, а руки так тонки!
Бред внезапный: "От вражеских пушек
Войско турок..." Недвижны иконки,
Что склонились над снегом подушек.
Кто-то плачет во сне, не упрямо...
Так слабы эти детские всхлипы!
Снятся девочке старые липы
И умершая, бледная мама.
Расцветает в душе небылица.
Кто там бродит? Неспящая поздно?
Иль цветок, воскресающий грозно,
Что сгубила весною теплица?
Dormitory In Spring
To Anna Lanina
Of the spring dreams in the dormitory,
Of the wandering in mind of the sleeping,
Sound of steps, just as usual, screeching,
And the angst, and the dreams of a fire.
Worried are the sleeping faces,
Someone has turned off the gas, and
Air is fragrant and almost poisoned,
Dormitory - like a big greenhouse.
Quiet are sighs. Upon a ghostly light
All are pale. From angst of expectation,
But sleeping children are anxious
Because the fortune-teller lied.
Braids are long, but the arms are thin!
Sudden madness: "Of the enemy cannons,
Host of Turks..." Immovable are icons,
As over the snow pillows they lean.
Someone cries in sleep, not stubbornly...
So weak these sobs of a kid!
Old elm trees in the dream of the girl
And a mother, pale and dead.
Tale within the soul is blossoming.
Who is wandering? Not the sleeping lately?
Or the flower, resurrecting loudly,
That the greenhouse killed in spring?
ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
-- "Плывите!" молвила Весна.
Ушла земля, сверкнула пена,
Диван-корабль в озерах сна
Помчал нас к сказке Андерсена.
Какой-то добрый Чародей
Его из вод направил сонных
В страну гигантских орхидей,
Печальных глаз и рощ лимонных.
Мы плыли мимо берегов,
Где зеленеет Пальма Мира,
Где из спокойных жемчугов
Дворцы, а башни из сапфира.
Исчез последний снег зимы,
Нам цвел душистый снег магнолий.
Куда летим? Не знали мы!
Да и к чему? Не все равно ли?
Тянулись гибкие цветы,
Как зачарованные змеи,
Из просветленной темноты
Мигали хитрые пигмеи...
Последний луч давно погас,
В краях последних тучек тая,
Мелькнуло облачко-Пегас,
И рыб воздушных скрылась стая,
И месяц меж стеблей травы
Мелькнул в воде, как круг эмали...
Он был так близок, но, увы --
Его мы в сети не поймали!
Под пестрым зонтиком чудес,
Полны мечтаний затаенных,
Лежали мы и страх исчез
Под взором чьих-то глаз зеленых.
Лилось ручьем на берегах
Вино в хрустальные графины,
Служили нам на двух ногах
Киты и грузные дельфины...
Вдруг -- звон! Он здесь! Пощады нет!
То звон часов протяжно-гулок!
Как, это папин кабинет?
Диван? Знакомый переулок?
Уж утро брезжит! Боже мой!
Полу во сне и полу-бдея
По мокрым улицам домой
Мы провожали Чародея.
First Travel
"Swim," thus has stated Spring.
The earth is gone, has shimmered foam,
The couch-ship in the lakes of dream
Has rushed us in tales of Anderson.
Some hierophant, kind and wise,
Directed it from sleepy waters
Into the land of giant orchids,
The lemon groves and the sad eyes.
We sailed along the blessed shores,
Where palm of peace remains entire,
Where palaces are made of pearls
Where towers are made of sapphire.
Vanished the final winter's snow,
Bloomed magnolias' snow fragrant.
Where do we fly? We do not know!
And for what purpose? Does it matter?
The supple flowers would bend,
Just like the snakes spell-bound by fear,
From darkness that was dimly lit
Shimmered the pygmies, sly and clever...
The final ray died long ago,
Melting within last cloud's edge,
The Pegasus-cloud shimmered so,
And hid the flock of heaven's fish,
And moon among the stems of grass
Like round enamel, shimmered all wet...
He was so close, but, alas -
We could not catch him with the net!
Under first umbrella of wonder,
Under the long awaited dreams,
We lay and then was vanquished fear
Under the stare of one's eyes green.
Poured on the shore just like a stream
Within the crystal pitchers, wine
Served us upon two feet
The whales and portly dolphins...
Suddenly - ring! It's here! No mercy!
Ringing of hours is long and deep!
How, this is your father's office?
Couch? The familiar street?
Morning is brimming! Oh my God!
Half in the sleep and half awakened
On the way home on wet roads
The hierophant we had conducted.
ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Нет возврата. Уж поздно теперь.
Хоть и страшно, хоть грозный и темный ты,
Отвори нам желанную дверь,
Покажи нам заветные комнаты.
Красен факел у негра в руках,
Реки света струятся зигзагами...
Клеопатра ли там в жемчугах?
Лорелея ли с рейнскими сагами?
Может быть ... -- отворяй же скорей
Тайным знаком серебряной палочки! --
Там фонтаны из слез матерей?
И в распущенных косах русалочки?
Не горящие жаждой уснуть --
Как несчастны, как жалко-бездомны те!
Дай нам в душу тебе заглянуть
В той лиловой, той облачной комнате!
Second Travel
No return. It is now late.
Though it's scary, though you are awful and full of gloom,
Open to us the desired gate,
Show us the promised rooms.
Rivers of light stream in curves,
Red torch in the negro's hands...
Is that Cleopatra in pearls?
Lorelei in the myths from Rhein?
Maybe... Open at once
With silver stick's secret sign!
In the mermaid's loose braids
From mother's tears there are fountains
There are fountains from mother's tears?
In the mermaid's loose braids?
To go to sleep not thirsty at all -
We're wretched, homeless to doom!
Let me look into your soul
In that purple, that cloudy room!
ЛЕТОМ
-- "Ася, поверьте!" и что-то дрожит
В Гришином деланном басе.
Ася лукава и дальше бежит...
Гриша -- мечтает об Асе.
Шепчутся листья над ним с ветерком,
Клонятся трепетной нишей...
Гриша глаза вытирает тайком,
Ася -- смеется над Гришей!
In the Summer
"Asya, believe me" - something shakes like a song
In the loud Grisha's bass, and
Asya is coy and runs further along...
Grisha dreams of Asya.
Leaves whisper over him in the wind,
Bend with a shimmering niche, and
Grisha wipes his eyes with his hand,
Asya - is laughing at Grisha!
САМОУБИЙСТВО
Был вечер музыки и ласки,
Все в дачном садике цвело.
Ему в задумчивые глазки
Взглянула мама так светло!
Когда ж в пруду она исчезла
И успокоилась вода,
Он понял -- жестом злого жезла
Ее колдун увлек туда.
Рыдала с дальней дачи флейта
В сияньи розовых лучей...
Он понял -- прежде был он чей-то,
Теперь же нищий стал, ничей.
Он крикнул: "Мама!", вновь и снова,
Потом пробрался, как в бреду,
К постельке, не сказав ни слова
О том, что мамочка в пруду.
Хоть над подушкою икона,
Но страшно! -- "Ах, вернись домой!"
...Он тихо плакал. Вдруг с балкона
Раздался голос: "Мальчик мой!"
В изящном узеньком конверте
Нашли ее "прости": "Всегда
Любовь и грусть -- сильнее смерти".
Сильнее смерти... Да, о да!..
Suicide
It was the night of songs and kindness,
The garden blossomed in the summer.
Into his deep and thoughtful eyes
So luminously glimpsed the mother!
But when she vanished in the pool
And water calmed around her,
He understood - with evil tool
The hierophant had lured her there.
The flute was weeping from far dacha,
Alit in pink rays of the sun...
He understood - he had been someone's,
But now was beggar and no one's.
Again, again he shouted "Mommy!"
Then as if in delirium
He came to bed while saying nothing
Of mommy that is in the pool.
Although on pillow there is icon, it's
Scary... "Ah, come home, please!"
He quietly wept. Then from the balcony
"My boy!" was audible the voice.
In envelope, one thin and narrow,
We found his "forgive": "Always
Stronger than death are love and sorrow."
Stronger than death - oh yes, oh yes.
ВОКЗАЛЬНЫЙ СИЛУЭТ
Не знаю вас и не хочу
Терять, узнав, иллюзий звездных.
С таким лицом и в худших безднах
Бывают преданны лучу.
У всех, отмеченных судьбой,
Такие замкнутые лица.
Вы непрочтенная страница
И, нет, не станете рабой!
С таким лицом рабой? О, нет!
И здесь ошибки нет случайной.
Я знаю: многим будут тайной
Ваш взгляд и тонкий силуэт,
Волос тяжелое кольцо
Из-под наброшенного шарфа
(Вам шла б гитара или арфа)
И ваше бледное лицо.
Я вас не знаю. Может быть
И вы как все любезно-средни...
Пусть так! Пусть это будут бредни!
Ведь только бредней можно жить!
Быть может, день недалеко,
Я всe пойму, что неприглядно...
Но ошибаться -- так отрадно!
Но ошибиться -- так легко!
Слегка за шарф держась рукой,
Там, где свистки гудят с тревогой,
Стояли вы загадкой строгой.
Я буду помнить вас -- такой.
Terminal Silhouette
I know you not and in no way
I want to lose illusions starry
With such a face in holes most dreary
People are loyal to a ray.
All that the fate has marked for grave
Have such closed-off face instead.
You are a page that was not read
And no, you will not be a slave.
A slave with such a face? Oh no!
There is no error here by chance.
Your slender figure and your glance
Will be secret to many, I know.
A heavy bracelet of your hair
Under the thrown-over scarf
(You'd do with guitar or a harp)
And your pale face, as pale as air.
I know you not. And possibly
You're kind and moderate like all.
Maybe! May these be ravings all!
For only raving ones may be!
Perhaps the day is not so far
When I will fathom what's unseemly...
But this to err - it is so relieving!
It is so easy yet to err!
Touching the scarf with a light hand,
There where the whistles shrilly blow.
This is the you that I will know
Where you just like a riddle stand.
* * * * *
Как простор наших горестных нив,
Вы окутаны грустною дымкой;
Вы живете для всех невидимкой,
Слишком много в груди схоронив.
В вас певучий и мерный отлив,
Не сродни вам с людьми поединки,
Вы живете, с кристальностью льдинки
Бесконечную ласковость слив.
Я люблю в вас большие глаза,
Тонкий профиль задумчиво-четкий,
Ожерелье на шее, как четки,
Ваши речи -- ни против, ни за...
Из страны утомленной луны
Вы спустились на тоненькой нитке.
Вы, как все самородные слитки,
Так невольно, так гордо скромны.
За отливом приходит прилив,
Тая, льдинки светлее, чем слезки,
Потухают и лунные блестки,
Замирает и лучший мотив...
Вы ж останетесь той, что теперь,
На огне затаенном сгорая...
Вы чисты, и далекого рая
Вам откроется светлая дверь!
* * * * *
Like vastness of our woeful fields
You are shrouded in a sad haze;
You live for the invisible,
Having kept too much in the chest.
You have ebb measured, melodious,
Do not be akin to you, the fights,
You live, with pieces of ice
The endless gentleness of the plums.
I love in you your large eyes,
Thin profile, clear broodingly,
Necklace on neck, like a rosary
Our speeches - not for, not against...
From the land of the tired moon
On a thin thread you descended.
You, like the native ingots,
Thus unwilling, thus proudly modest.
The ebb comes from the tide,
Melting, ice floes are lighter than tears,
The moon's glitter also fades,
Also fades the motive most pure...
You will remain what you are now,
Burning upon the fire...
You are clean, and the heaven far-off
Opens for you the light door!
НИНЕ
К утешениям друга-рояля
Ты ушла от излюбленных книг.
Чей-то шепот в напевах возник,
Беспокоя тебя и печаля.
Те же синие летние дни,
Те же в небе и звезды и тучки...
Ты сомкнула усталые ручки,
И лицо твое, Нина, в тени.
Словно просьбы застенчивой ради,
Повторился последний аккорд.
Чей-то образ из сердца не стерт!..
Всe как прежде: портреты, тетради,
Грустных ландышей в вазе цветы,
Там мирок на диване кошачий...
В тихих комнатках маленькой дачи
Всe как прежде. Как прежде и ты.
Детский взор твой, что грустно тревожит,
Я из сердца, о нет, не сотру.
Я любила тебя как сестру
И нежнее, и глубже, быть может!
Как сестру, а теперь вдалеке,
Как царевну из грез Андерсена...
Здесь, в Париже, где катится Сена,
Я с тобою, как там. на Оке.
Пусть меж нами молчанья равнина
И запутанность сложных узлов.
Есть напевы, напевы без слов,
О любимая, дальняя Нина!
To Nina
To consolations of piano your friend
You abandoned the books you held dear.
Someone's whisper in singing appeared,
Making you worried and sad.
All the blue summer days,
In the sky the same stars and same clouds...
The tired arms you have closed,
And your face, Nina, in shades.
As for sake of a query meek,
Has repeated the final chord.
Someone's likeness is not torn from heart!
All like former: Portraits, notebooks,
A vase of flowers, sorrowful,
Little world on the cat's couch...
In quiet rooms of the little dacha
All like formerly. So are you.
You child's stare, that menaces sadly,
From the heart you will not wipe clean, for
Like a sister I loved you, Nina,
Maybe deeper and more tenderly!
Like a sister, and now very far,
Like a queen in the dreams of Andersen...
Here, in Paris, where flows the Seine,
I am with you, and there, on Oka.
Maybe plain of silence between us
And complexity of bound knots.
There are songs, there are songs without words,
Oh the distant, beloved Nina!
В ПАРИЖЕ
Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.
Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас,
Везде, везде всe пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.
Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.
Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.
Там чей-то взор печально-братский.
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский
И Сара -- все придут во сне!
В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.
In Paris
Homes reach the stars, the sky's below,
The land in smoke to it is near.
Inside the big and happy Paris
Remains the secretive despair.
The evening boulevards are noisy,
Gone are the sundown's final rays,
And there are couples everywhere
Trembling of lips, daring of eyes.
I'm here alone. To trunk of chestnut
It is so nice one's head to lean!
And like in the abandoned Moscow
In heart weep verses of Rostand.
Paris at night is sad and alien,
Dear to the heart is madness gone!
I'm going home, there's vial of sorrow
And tender portrait of someone.
There's someone's glance, sad and fraternal.
There's tender profile on the wall.
Rostand and the Reichstadtian martyr
And Sara - in sleep come they all!
Within the big and happy Paris
I dream of grass, of clouds and rain
And laughter far, and shadow near,
And deep just like before is pain.
В ШЕНБРУННЕ
Нежен первый вздох весны,
Ночь тепла, тиха и лунна.
Снова слезы, снова сны
В замке сумрачном Шенбрунна.
Чей-то белый силуэт
Над столом поникнул ниже.
Снова вздохи, снова бред:
"Марсельеза! Трон!.. В Париже..."
Буквы ринулись с страниц,
Строчка -- полк. Запели трубы...
Капли падают с ресниц,
"Вновь с тобой я!" шепчут губы.
Лампы тусклый полусвет
Меркнет, ночь зато светлее.
Чей там грозный силуэт
Вырос в глубине аллеи?
...Принц австрийский? Это роль!
Герцог? Сон! В Шенбрунне зимы?
Нет, он маленький король!
-- "Император, сын любимый!
Мчимся! Цепи далеки,
Мы свободны. Нету плена.
Видишь, милый, огоньки?
Слышишь всплески? Это Сена!"
Как широк отцовский плащ!
Конь летит, огнем объятый.
"Что рокочет там, меж чащ?
Море, что ли?" -- "Сын, -- солдаты!"
-- "О, отец! Как ты горишь!
Погляди, а там направо, --
Это рай?" -- "Мой сын -- Париж!"
-- "А над ним склонилась?" -- "Слава".
В ярком блеске Тюилери,
Развеваются знамена.
-- "Ты страдал! Теперь цари!
Здравствуй, сын Наполеона!"
Барабаны, звуки струн,
Все в цветах.. Ликуют дети...
Всe спокойно. Спит Шенбрунн.
Кто-то плачет в лунном свете.
In Schenbrunne
Tender is first breath of spring,
Night is warm, quiet, filled with moon.
Again tears, again dreams
In the dark castle of Schenbrunne.
Someone's silhouette in white
Over the table is bending.
Again madness, again sighs:
"Marsellaise! Tron!.. In Paris..."
From the pages letters rush,
Line - division. Sing the pipes...
Droplets fall from the eyelash,
"I am with you" whisper lips.
The dim semi-light from lamps
Shimmers, but the night is lighter.
Whose menacing silhouette
Grew up in the depths of alley?
Austrian prince? That is the role!
Duke? Dream! Winters in Schenbrunne?
No, he is a king, so small!
"Emperor, beloved son!
We are rushing! We are free,
There's no prison. Far are chains,
Do you see the lights, my dear?
Hear the splashes? It's the Seine!"
How wide is the father's coat!
Stallion runs, possessed by fire.
"What's the murmur among groves?
It's the see?" "Son - it's the warriors!"
"Oh my father, how you burn!
Look and then on right hand, sorry
Is the heaven?" "Paris, son!"
"And bending over him?" "Glory."
In bright flash of Tiuleries
Banners are unwound and flapping.
"You have suffered! Now be king!
Hello, son of Napoleon!"
Drums and many strings in tune,
All in light.. Children are hiding..
All is quiet. Sleeps Schenbrunne.
In moonlight someone is crying.
KAMEPATA
"Au moment ou je me disposals
a monter l'escalier, voila
qu'une femme, envelopee dans
un manteau, me saisit vivement
la main et l'embrassa".
Prokesh-Osten. "Mes relations
avec le due de Reichstadt".[1] 1 "В тот момент, как я собирался подняться по лестнице,
какая-то женщина в запахнутом плаще живо схватила меня за руку и
поцеловала ее". Прокеш-Остен. "Мои отношения с герцогом Рейхштадтским" (фр.).
Camerata
Loving him greater than a brother,
Loving his kind, his throne, his blood,
Daughter of Elise, Camerata,
You knew the way in which burns love.
Suddenly you, not dressed in garlands,
Without a myrtle, song and band,
Into most beautiful of legends
You entered with him, hand in hand.
As if before a coffin bending
Blessing him onto his travails,
The prince's hand, just like a temple,
You brought to your lips and went pale.
And lowered the prince's eyelids
And then he knew without words:
With this gesture he knew, in silence,
Forever would unite two souls.
What for you is Romeo and Juliet
Nightingale's song in the dark groves!
Without vows they one another heeded,
A dark raincoat, tunic like snow.
And now, with great force of the gesture,
You have become till end of years,
Although the vows were not stated,
The groom and the pale bride forever.
Dressed fully in the mourning attire,
In wave of the dark hairstyle you stand,
And both the children, and the flowers
He - in the halo of light strands.
The payback did not reach you either,
For in you was asleep the blood.
Daughter of Elise, Camerata,
You knew the way in which burns love.
РАССТАВАНИЕ
Твой конь, как прежде, вихрем скачет
По парку позднею порой...
Но в сердце тень, и сердце плачет,
Мой принц, мой мальчик, мой герой.
===
Мне шепчет голос без названья:
-- "Ах, гнета грезы -- не снести!"
Пред вечной тайной расставанья
Прими, о принц, мое прости.
===
О сыне Божьем эти строфы:
Он, вечно-светел, вечно-юн,
Купил бессмертье днем Голгофы,
Твоей Голгофой был Шенбрунн.
===
Звучали мне призывом Бога
Твоих крестин колокола...
Я отдала тебе -- так много!
Я слишком много отдала!
===
Теперь мой дух почти спокоен,
Его укором не смущай...
Прощай, тоской сраженный воин,
Орленок раненый, прощай!
===
Ты был мой бред светло-немудрый,
Ты сон, каких не будет вновь...
Прощай, мой герцог светлокудрый,
Моя великая любовь!
Parting
Your horse as in the past is running,
Right through the park today with joy...
But in the heart is shade, it's crying,
My hero, my prince, my boy.
=====
The voice without name whispers to me:
"Dreams of oppression - can't take this!"
Before eternal parting's secret
Accept apologies, my prince.
=====
About Lord Jesus it is authored:
He's always luminous and young,
He bought eternity at Golgotha,
And your Golgotha was Schenbrunne!
=====
The bells of christening before you
Sounded to me with call to God...
I gave away so much for you!
I gave away too much, I did!
=====
And now my soul is almost peaceful,
Don't prick, embarrass it at all...
Farewell, warrior with sorrow stricken,
A wounded eagle, farewell!
=====
You were my light and foolish madness,
You're dream like will not come again...
Farewell, my duke light-haired,
My wondrous love, farewell, farewell!
МОЛИТВА
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, ты не скажешь строго:
-"Терпи, еще не кончен срок".
Ты сам мне подал -- слишком много!
Я жажду сразу -- всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень...
Чтоб был легендой -- день вчерашний,
Чтоб был безумьем -- каждый день!
Люблю и крест и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство -- лучше сказки
И дай мне смерть -- в семнадцать лет!
Prayer
Christ and the Lord! I thirst for marvel
Now, here, as the day would start!
The life is like a book to me,
So let me die. Let me depart.
You're wise, and sternly "Now be patient,
Your time's not ripe," you will not say.
Yourself you gave me - too much now!
I thirst at once - for every way!
I want it all: with soul of gypsy
To run to plunder with a song,
To suffer for all near an organ,
To run to war, an Amazon;
To divine stars in a black tower
The kids through shadows to lead...
That yesterday would be a legend,
That each and every day be mad!
I love the cross, the silk, the helmet,
The minute's trace of soul of mine..
You gave me childhood - better than fiction
Now let me die at seventeen!
КОЛДУНЬЯ
Я -- Эва, и страсти мои велики:
Вся жизнь моя страстная дрожь!
Глаза у меня огоньки-угольки,
А волосы спелая рожь,
И тянутся к ним из хлебов васильки.
Загадочный век мой -- хорош.
Видал ли ты эльфов в полночную тьму
Сквозь дым лиловатый костра?
Звенящих монет от тебя не возьму, --
Я призрачных эльфов сестра...
А если забросишь колдунью в тюрьму,
То гибель в неволе быстра!
Ты рыцарь, ты смелый, твой голос ручей,
С утеса стремящийся вниз.
От глаз моих темных, от дерзких речей
К невесте любимой вернись!
Я, Эва, как ветер, а ветер -- ничей...
Я сон твой. О рыцарь, проснись!
Аббаты, свершая полночный дозор,
Сказали: "Закрой свою дверь
Безумной колдунье, чьи речи позор.
Колдунья лукава, как зверь!"
-- Быть может и правда, но темен мой взор,
Я тайна, а тайному верь!
В чем грех мой? Что в церкви слезам не учусь,
Смеясь наяву и во сне?
Поверь мне: я смехом от боли лечусь,
Но в смехе не радостно мне!
Прощай же, мой рыцарь, я в небо умчусь
Сегодня на лунном коне!
Sorceress
I'm Eve, and great are my desires:
Passionate shudder is my whole life!
My eyes are coals and fire,
My hair is ripe rye,
From the bread reach to them cornflowers,
Good is my mysterious time.
Have you in the midnight darkness seen elves
Through the purple flame of the bonfire?
I won't take the ringing coin off you myself -
I am the ghostly elves' sister...
And if you will throw the sorceress in jail,
Then death comes unwillingly faster!
You're a knight, you are brave, a brook is your voice
From a cliff smashing on ground.
From my daring talk and dark eyes
Return to your beloved!
I'm Eve, like the wind, and the wind is no one's...
I'm your dream. Awaken, knight!
The abbots, performing a night-time walk,
Said, "Close your door and desist
To the insane sorceress, shame is her talk.
The sorceress is wily, like beast!"
Maybe that's so, but dark is my look,
I am secret, and I believe in secret!
What is my sin? That in church I don't learn tears,
Laughing whatever my state?
Believe me: I heal from pain with laughter,
But in the laugh I don't take joy or pride!
Farewell, on a moon stallion I now soar
Into the sky, my knight!
АСЕ
Гул предвечерний в заре догорающей
В сумерках зимнего дня.
Третий звонок. Торопись, отъезжающий,
Помни меня!
Ждет тебя моря волна изумрудная,
Всплеск голубого весла,
Жить нашей жизнью подпольною, трудною
Ты не смогла.
Что же, иди, коль борьба наша мрачная
В наши ряды не зовет,
Если заманчивей влага прозрачная,
Чаек сребристых полет!
Солнцу горячему, светлому, жаркому
Ты передай мой привет.
Ставь свой вопрос всему сильному, яркому --
Будет ответ!
Гул предвечерний в заре догорающей
В сумерках зимнего дня.
Третий звонок. Торопись, отъезжающий,
Помни меня!
To Asya
Evening noise in the burning sunset
On twilight of winter day.
The third call. Hurry, remember me,
You that are going away!
Emerald wave is awaiting you,
Splash of an oar of blue,
To live our life underground, difficult,
Was not possible to you.
Well then, ahead, that our murky struggle
Into our ranks never calls,
If the transparent wetness appeals to you
Flight of the silver seagulls!
Give my regards to the hot, the brilliant,
Burning sun,
Your question pose to all strong and bright -
Answer will come!
Evening noise in the burning sunset
On twilight of winter day.
The third call. Hurry, remember me,
You that are going away!
(ШУТОЧНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ)
Придет весна и вновь заглянет
Мне в душу милыми очами,
Опять на сердце легче станет,
Нахлынет счастие -- волнами.
Как змейки быстро зазмеятся
Все ручейки вдоль грязных улицев,
Опять захочется смеяться
Над глупым видом сытых курицев.
А сыты курицы -- те люди,
Которым дела нет до солнца,
Сидят, как лавочники -- пуды
И смотрят в грязное оконце.
(Joke Poem)
Again the moon will look inside
My soul with her dear eyes,
It will be light upon my heart
Happiness will be brought - with waves.
Like snakes will snake quietly
The streams along the dirty streetesses,
Again I'll want to chuckle mightily
Over the dumb sight of full chickenses.
And the full chickenses - are people,
Who have nothing to do whatever,
And looking into dirty window
Just like shopkeepers they sit there.
ШАРМАНКА ВЕСНОЙ
-- "Herr Володя, глядите в тетрадь!"
-- "Ты опять не читаешь, обманщик?
Погоди, не посмеет играть
Nimmer mehr[1] [2] [3] Accordion In Spring
"Herr Volodya, look at notebook"
"You again don't read, deceiver?
Wait, will not dare to play
Nimmer Mehr this accordion player!"
Golden rays of the day
With warm tenderness warmed the grass aptly.
"Yuckie boy, learn the verbs!"
Oh how hard it's to study in April!
Leaning, governess in purple cape
Looks outside the window.
Fraulein Else is woeful today,
Though to seem strict she seeks to appear.
In her past dreams are fresh
These responses of ancient melodies,
And for long the teardrops shake
On the eyelashes of sick Volodya.
Instrument, paid for with unwealthy sum,
Is clumsy and non casual:
All in freedom: resident-student
And Natasha, and Dorik with shovel,
And the peddler with heavy tray,
Who is trading with pies below...
With a handkerchief Fraulein Else
Closed her eyes and her glasses, so.
Blind accordion player won't leave,
With light wind curtain is shaking,
And it changes "sing, birdie, sing"
From the toreador's brave challenge.
Fraulein cries: Worries the game!
Boy is scribbling with pencil on paper.
"Don't be sad, lieber Junge - it's time
For us to walk on Tsverskaya Boulevard.
Hide the notebook and the books!"
"I'll ask Alyosha for candy!
Fraulein Else, where is the black
Ball? Where are my shoes, Fraulein Else?"
Candy cannot the sadness defeat!
O the great bait of living!
In the yard, without hope, without end,
The accordion quietly is grieving.
ЛЮДОВИК XVII
Отцам из роз венец, тебе из терний,
Отцам -- вино, тебе -- пустой графин.
За их грехи ты жертвой пал вечерней,
О на заре замученный дофин!
Не сгнивший плод -- цветок неживше-свежий
Втоптала в грязь народная гроза.
У всех детей глаза одни и те же:
Невыразимо-нежные глаза!
Наследный принц, ты стал курить из трубки,
В твоих кудрях мятежников колпак,
Вином сквернили розовые губки,
Дофина бил сапожника кулак.
Где гордый блеск прославленных столетий?
Исчезло все, развеялось во прах!
За все терпели маленькие дети:
Малютка-принц и девочка в кудрях.
Но вот настал последний миг разлуки.
Чу! Чья-то песнь! Так ангелы поют...
И ты простер слабеющие руки
Туда наверх, где странникам -- приют.
На дальний путь доверчиво вступая,
Ты понял, принц, зачем мы слезы льем,
И знал, под песнь родную засыпая,
Что в небесах проснешься -- королем.
Louis XVII
To you - crown of thorns; of roses - to your fathers
To you - an empty jug, to fathers - wine.
For their transgressions you have fallen martyr,
O the dauphine tormented at the dawn!
Not rotten fruit - a flower, unlived, fresh one,
The people's anger stomped into the mire.
All children have the same expression:
Such inexpressible and tender eyes!
You've smoked as from a pipe, the heir, the prince, with
In your curls, skullcaps of the mutineers;
With ruddy wine the pinkish lips were filthy,
Shoemaker's fist was beating the dauphine.
Where is the proud shine of centuries gloried?
Everything vanished, into dust and soil!
For all of it the little children suffered:
A baby-prince and a curly-headed girl.
The final moment of the parting's here.
Hold! Someone's song! It is the angel chorus...
And you spread out the arm that grow weaker
There where there's shelter for the travelers.
On distant journey credulously departing,
You understood, O prince, wherefore we cry,
And know, as you to a dear song you slumber,
That you'll awake a monarch in the sky.
НА СКАЛАХ
Он был синеглазый и рыжий,
(Как порох во время игры!)
Лукавый и ласковый. Мы же
Две маленьких русых сестры.
Уж ночь опустилась на скалы,
Дымится над морем костер,
И клонит Володя усталый
Головку на плечи сестер.
А сестры уж ссорятся в злобе:
"Он -- мой!" -- "Нет -- он мой!" -- "Почему ж?"
Володя решает: "Вы обе!
Вы -- жены, я -- турок, ваш муж".
Забыто, что в платьицах дыры,
Что новый костюмчик измят.
Как скалы заманчиво-сыры!
Как радостно пиньи шумят!
Обрывки каких-то мелодий
И шепот сквозь сон: "Нет, он мой!"
-- "Домой! Ася, Муся, Володя!"
-- Нет, лучше в костер, чем домой!
За скалы цепляются юбки,
От камешков рвется карман.
Мы курим -- как взрослые -- трубки,
Мы -- воры, а он атаман.
Ну, как его вспомнишь без боли,
Товарища стольких побед?
Теперь мы большие и боле
Не мальчики в юбках, -- о нет!
Но память о нем мы уносим
На целую жизнь. Почему?
-- Мне десять лет было, ей восемь,
Одиннадцать ровно ему.
On the Rocks
He was blue-eyed and red-haired
(Like gunpowder during a game!)
Crafty and tender. We are
Two little blond sisters all the same.
The bonfire smokes over ocean,
The night on the rocks descends,
And the tired Volodya
Lays on the sisters his head.
And sisters in spite are quarreling:
"He's mine" - "No, he's mine" - "Why then?"
Volodya decides: "You both!
You - wives, me - a Turk, your man."
Forgotten that in dresses are the holes,
That crumbled are the new clothes.
How wet and alluring are rocks!
How joyfully the pines make noise!
Fragments of melodies here,
And whisper through sleep: "He's mine, alone!"
"Home! Asya, Musya, Volodya!"
Better into bonfire than home!
The skirts on the rocks are catching,
From stones the pockets tear.
We smoke pipes like grownups,
We're thieves, and he is the leader.
How will you remember the comrade
Of so many wins without woe?
Now we are big and so
Not boys in the skirts - O no!
But memory of him we'll carry
The rest of our lives. For what purpose?
We were ten, and eight, and he was
Of age exactly eleven years.
ДАМА В ГОЛУБОМ
Где-то за лесом раскат грозовой,
Воздух удушлив и сух.
В пышную траву ушел с головой
Маленький Эрик-пастух.
Темные ели, клонясь от жары,
Мальчику дали приют.
Душно... Жужжание пчел, мошкары,
Где-то барашки блеют.
Эрик задумчив: -- "Надейся и верь,
В церкви аббат поучал.
Верю... О Боже... О, если б теперь
Колокол вдруг зазвучал!"
Молвил -- и видит: из сумрачных чащ
Дама идет через луг:
Легкая поступь, синеющий плащ,
Блеск ослепительный рук;
Резвый поток золотистых кудрей
Зыблется, ветром гоним.
Ближе, все ближе, ступает быстрей,
Вот уж склонилась над ним.
-- "Верящий чуду не верит вотще,
Чуда и радости жди!"
Добрая дама в лазурном плаще
Крошку прижала к груди.
Белые розы, орган, торжество,
Радуга звездных колонн...
Эрик очнулся. Вокруг -- никого,
Только барашки и он.
В небе незримые колокола
Пели-звенели: бим-бом...
Понял малютка тогда, кто была
Дама в плаще голубом.
Lady In Blue
Somewhere is thunder roll, forests behind
Suffocating and dry is the air.
Into lush grass has gone with his head
The little shepherd Eric.
Dry fir trees, bending down from the heat,
Give comfort to the boy.
Suffocating... buzzing mozzies and bees,
Somewhere the sheep make noise.
Eric is pensive: "Hope and trust,
Getting abbot at the cathedral.
I trust... Oh if now, oh God,
Bell would be suddenly ringing!"
Muttered - and sees: from the dusky groves
Through meadow walking is lady:
Dressed in blue coat, shining of
Blinding arms, lightly stepping;
Frisky stream of golden curls
Swells, chased by the wind. And
Closer, still closer, walking fast,
Now over him she is leaning.
"Believer does not trust in miracles,
Marvel and joy await!"
A kind lady in an azure coat
Pressed the babe to the chest.
White roses, celebration, and an organ,
The starry columns' rainbow...
Eric awakens. Around - no one,
Only the sheep and him, so.
In the sky, "bim-bom"
Sing the invisible bells
Then the babe understood who
Was the lady in a blue coat.
В OUCHY
Держала мама наши руки,
К нам заглянув на дно души.
О, этот час, канун разлуки,
О предзакатный час в Ouchy!
-- "Всe в знаньи, скажут вам науки,
Не знаю... Сказки -- хороши!"
О эти медленные звуки,
О эта музыка в Ouchy!
Мы рядом. Вместе наши руки.
Нам грустно. Время, не спеши!..
О этот час, преддверье муки,
О вечер розовый в Ouchy!
In Ouchy
My mother was holding our hands,
Attempting the soul's depth to see.
Oh, this hour, farewell beginning,
The twilight hour of Ouchy!
"All knowledge, they will say the science,
I don't know... nice are the tales fairy!"
Oh these slow-moving sounds,
Oh this music in Ouchy!
We're close. Our hands are together.
We sorrow. Time, do not hurry!
Oh this hour, beginning of torment,
Oh the pink evening in Ouchy!
АКВАРЕЛЬ
Амбразуры окон потемнели,
Не вздыхает ветерок долинный,
Ясен вечер; сквозь вершину ели
Кинул месяц первый луч свой длинный.
Ангел взоры опустил святые,
Люди рады тени промелькнувшей,
И спокойны глазки золотые
Нежной девочки, к окну прильнувшей.
Watercolor
Embrasures of windows have darkened,
Distant wind does not sigh.
Clear is evening; through the top of fir tree
Moon has let its first long ray.
Angel has lowered his saints' gaze,
People are glad of the flashed shadow,
And calm are the golden eyes
Of tender girl, leaning at the window.
СКАЗОЧНЫЙ ШВАРЦВАЛЬД
Ты, кто муку видишь в каждом миге,
Приходи сюда, усталый брат!
Все, что снилось, сбудется, как в книге-
Темный Шварцвальд сказками богат!
Все людские помыслы так мелки
В этом царстве доброй полумглы.
Здесь лишь лани бродят, скачут белки...
Пенье птиц... Жужжание пчелы...
Погляди, как скалы эти хмуры,
Сколько ярких лютиков в траве!
Белые меж них гуляют куры
С золотым хохлом на голове.
На поляне хижина-игрушка
Мирно спит под шепчущий ручей.
Постучишься -- ветхая старушка
Выйдет, щурясь от дневных лучей.
Нос как клюв, одежда земляная,
Золотую держит нить рука, --
Это Waldfrau, бабушка лесная,
С колдовством знакомая слегка.
Если добр и ласков ты, как дети,
Если мил тебе и луч, и куст,
Все, что встарь случалося на свете,
Ты узнаешь из столетних уст.
Будешь радость видеть в каждом миге,
Всe поймешь: и звезды, и закат!
Что приснится, сбудется, как в книге, --
Темный Шварцвальд сказками богат!
Fairy Tale Schwartzwald
You, who see the torment in each moment,
Come, my tired brother, come again!
All that's dreamt of, like in book, will happen -
The dark forest rich with fairy tales!
In this kingdom of kind semi-shadow
So shallow are all people's thoughts
Here the deer wander, squirrels are jumping...
Buzzing of the bees... singing of birds...
Look at how the mountains are frowning,
How many lutes are in the grass!
White among them the chickens are walking
With the golden garland on their heads.
The hut that is toy upon the meadow
Sleeps beside a whispering stream in peace.
Knock on door - decrepit old lady
Will come out, squinting from the rays.
Nose just like a beak, an earthly hope,
Hand is holding the golden thread -
That's Waldfrau, grandmother from forest,
Slightly in the art of magic learned.
If you're kind and tender like a child,
If dear to you are the bush and ray,
You will learn from hundred-year-old
Lips all that happened in the history.
You'll behold the joy within the moment
You will recognize: twilight and stars as well!
What you'll dream will happen, like in books, and
Dark Schwartzwald is rich with fairy tales!
КАК МЫ ЧИТАЛИ "LICHTENSTEIN"
Тишь и зной, везде синеют сливы,
Усыпительно жужжанье мух,
Мы в траве уселись, молчаливы,
Мама Lichtenstein читает вслух.
В пятнах губы, фартучек и платье,
Сливу руки нехотя берут.
Ярким золотом горит распятье
Там, внизу, где склон дороги крут.
Ульрих -- мой герой, а Георг -- Асин,
Каждый доблестью пленить сумел:
Герцог Ульрих так светло-несчастен,
Рыцарь Георг так влюбленно-смел!
Словно песня -- милый голос мамы,
Волшебство творят ее уста.
Ввысь уходят ели, стройно-прямы,
Там, на солнце, нежен лик Христа...
Мы лежим, от счастья молчаливы,
Замирает сладко детский дух.
Мы в траве, вокруг синеют сливы,
Мама Lichtenstein читает вслух.
How We Read "Lichtenstein"
Quiet and heat, pears are blue all around,
Soporific is the buzzing of flies,
We sat on the grass, silent,
Mama Lichtenstein, reads aloud.
In the stains the lips, the dress and apron,
One unwillingly takes plum in hand.
With bright gold shines the crucifixion
There below where sharply turns the road.
Ullrich is my hero, George - Asya's,
Each with valor could capture you well:
The Duke Ullrich is so light-unhappy,
The Duke George is so in love and brave!
Like a song - the dear voice of the mother,
By your lips magic is come at last.
Firs leave for the heights, slender-straight, and
Where there's sun tender is face of Christ.
We lie down, silent from happiness,
The spirit of kids does sweetly freeze.
We're in grass, around us plums in blueness,
Mama Lichtenstein aloud reads.
НАШИ ЦАРСТВА
Владенья наши царственно-богаты,
Их красоты не рассказать стиху:
В них ручейки, деревья, поле, скаты
И вишни прошлогодние во мху.
Мы обе -- феи, добрые соседки,
Владенья наши делит темный лес.
Лежим в траве и смотрим, как сквозь ветки
Белеет облачко в выси небес.
Мы обе -- феи, но большие (странно!)
Двух диких девочек лишь видят в нас.
Что ясно нам -- для них совсем туманно:
Как и на всe -- на фею нужен глаз!
Нам хорошо. Пока еще в постели
Все старшие, и воздух летний свеж,
Бежим к себе. Деревья нам качели.
Беги, танцуй, сражайся, палки режь!..
Но день прошел, и снова феи -- дети,
Которых ждут и шаг которых тих...
Ах, этот мир и счастье быть на свете
Ещe невзрослый передаст ли стих?
Our Kingdoms
Kingly-wealthy are our belongings,
Their beauty cannot be described by verse:
In them are streams, trees, fields and slopes,
And last year's springs in moss.
We're both fairies, kind neighbors,
Dark forest is parting our place.
We lie in the grass and look, how through branches
White is the cloud in the skies.
We're both fairies, but big ones (strangely!)
Two wild girls are only seen in us.
What's clear for us - is completely foggy,
As with everything - a fairy needs eyes!
For us it's well. While still in bed
All elders, and in the summer' fresh air.
We run to ourselves. Trees swing for us instead.
Run, fight, cut sticks, and dance there!
But day has passed, and again fairies are children,
Who are waiting and whose step is quiet...
Ah, this world and happiness in it
Would pass on the verse a child?
ОТЪЕЗД
Повсюду листья желтые, вода
Прозрачно-синяя. Повсюду осень, осень!
Мы уезжаем. Боже, как всегда
Отъезд сердцам желанен и несносен!
Чуть вдалеке раздастся стук колес, --
Четыре вздрогнут детские фигуры.
Глаза Марилэ не глядят от слез,
Вздыхает Карл, как заговорщик, хмурый.
Мы к маме жмемся: "Ну зачем отъезд?
Здесь хорошо!" -- "Ах, дети, вздохи лишни".
Прощайте, луг и придорожный крест,
Дорога в Хорбен... Вы, прощайте, вишни,
Что рвали мы в саду, и сеновал,
Где мы, от всех укрывшись, их съедали...
(Какой-то крик... Кто звал? Никто не звал!)
И вы, Шварцвальда золотые дали!
Марилэ пишет мне стишок в альбом,
Глаза в слезах, а буквы кривы-кривы!
Хлопочет мама; в платье голубом
Мелькает Ася с Карлом там, у ивы.
О на крыльце последний шепот наш!
О этот плач о промелькнувшем лете!
Какой-то шум. Приехал экипаж.
-- "Скорей, скорей! Мы опоздаем, дети!"
-- "Марилэ, друг, пиши мне!" Ах, не то!
Не это я сказать хочу! Но что же?
-- "Надень берет!" -- "Не раскрывай пальто!"
-- "Садитесь, ну?" и папин голос строже.
Букет сует нам Асин кавалер,
Сует Марилэ плитку шоколада...
Последний миг... -- "Nun, kann es losgehn, Herr?"[1] 1 "Так можно отправляться, господин?" (нем.).
Departure
Everywhere yellow leaves, and blue-transparent
Water. Autumn is everywhere, everywhere!
We leave. Lord, as always,
Departure is wanted and unbearable!
A bit far off, the sounding of the wheels -
Shudder the children's four figures.
Can't see from teary eyes of Marile,
Sighs Karl, gloomy like a conspirator.
We press to mom: "Departures, wherefore?
It's good here!" - "Ah, children, sighs are extra."
Farewell, meadow and the cross on the road,
Road to Horben... farewell you, cherries,
That we tore in the garden, and hayloft,
Where we, hiding of others, ate them...
(Somebody's shout... Who calls? Nobody called?)
And you, the golden distances of Schwartzwald!
Marile in an album writes to me poems,
The letters curved and eyes full of tears!
The mother claps; in a blue dress
Flits Asya with Carl, by the willow!
And this our final whisper on the porch!
About this cry in the flashed summer!
A sometime sound. A train would lurch.
"Fast, children, fast! We will be late on coming!"
"Marile, friend, write to me!" Ah, not that!
I don't want to say this! And why bother?
"Put on the hat!" - "Do not open the cloak!"
"Sit down, so?" and strict is voice of father.
Garland of vanities is Asya's cavalier,
Marile's vanity is plate of chocolate as given...
Final moment... "Nun, kann es losgehn, Herr?"
All is deceased. No, there's no need for living!
We leave. Black is the autumn's even.
We were speaking about something like in a dream...
Farwell, our Karl, Schwartzwald young man!
Farewell, Marile of Schwartzwald, my friend!
КНИГИ В КРАСНОМ ПЕРЕПЛЕТЕ
Из рая детского житья
Вы мне привет прощальный шлете,
Неизменившие друзья
В потертом, красном переплете.
Чуть легкий выучен урок,
Бегу тотчас же к вам бывало.
-- "Уж поздно!" -- "Мама, десять строк!"...
Но к счастью мама забывала.
Дрожат на люстрах огоньки...
Как хорошо за книгой дома!
Под Грига, Шумана и Кюи
Я узнавала судьбы Тома.
Темнеет... В воздухе свежо...
Том в счастье с Бэкки полон веры.
Вот с факелом Индеец Джо
Блуждает в сумраке пещеры...
Кладбище... Вещий крик совы...
(Мне страшно!) Вот летит чрез кочки
Приемыш чопорной вдовы,
Как Диоген живущий в бочке.
Светлее солнца тронный зал,
Над стройным мальчиком -- корона...
Вдруг -- нищий! Боже! Он сказал:
"Позвольте, я наследник трона!"
Ушел во тьму, кто в ней возник.
Британии печальны судьбы...
-- О, почему средь красных книг
Опять за лампой не уснуть бы?
О золотые времена,
Где взор смелей и сердце чище!
О золотые имена:
Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!
Books In Red Binding
From heaven of a childhood life
A farewell to me you're sending,
The ever-loyal dear friends
Within a red worn down binding.
On learning homework from school,
At once I ran to see you yet.
"It's late" - "Please, Mother, ten more lines" -
But happily she did forget.
The fires flicker in a lamp..
How nice it is to read at home!
To sounds of Greeg, Schumann and Kui
I learned about the fate of Tom.
It's dark.. the air is growing cold..
Tom's full of faith in Becky's joy.
Within the darkness of the cave
Wanders with torch Indian Joe..
A cemetery.. owl is screaming..
(I'm scared) And now through hassocks flies
The punctilious widow's foster-child,
Like in a barrel Diogenes.
Lighter than Sun is the throne hall,
Over the graceful boy - a crown..
At once - a beggar! God! He said:
"Forgive, I'm heir to the throne."
To darkness comes, who comes from her.
Sad is the destiny of Britain..
O, wherefore not amid red books
Not to go back to sleep again
Before a lamp? O golden times
Where sight is braver, heart is purer:
O golden times, I say again:
Huck Finn, Tom Sawyer, Prince and Pauper!
ИНЦИДЕНТ ЗА СУПОМ
-- "За дядю, за тетю, за маму, за папу"...
-- "Чтоб Кутику Боженька вылечил лапу"...
-- "Нельзя баловаться, нельзя, мой пригожий!".
(Уж хочется плакать от злости Сереже.)
-- "Не плачь, и на трех он на лапах поскачет".
Но поздно: Сереженька-первенец -- плачет!
Разохалась тетя, племянника ради
Усидчивый дядя бросает тетради,
Отец опечален: семейная драма!
Волнуется там, перед зеркалом, мама...
-- "Ну, нянюшка, дальше! Чего же вы ждете?"
-- "За папу, за маму, за дядю, за тетю"...
Soup Incident
"For uncle, for aunt, for mother, for father"
"That God would heal paw of Kutik"
"We can't mess around, we cannot, my dear!"
(From anger Sergei wants to be weeping.)
"Don't cry, on three legs he will go running."
Too late: Sergei the first-born is crying!
The aunt has said oh, for her nephew
The uncle, plodding, the notebook throws,
The father is sad: A family drama!
Before the mirror worries the mama...
"Well nanny, further! Whom for do you wait?"
"For father, for mother, for uncle, for aunt"...
МАМА ЗА КНИГОЙ
...Сдавленный шепот... Сверканье кинжала.
-- "Мама, построй мне из кубиков домик!"
Мама взволнованно к сердцу прижала
Маленький томик.
... Гневом глаза загорелись у графа:
"Здесь я, княгиня, по благости рока!"
-- "Мама, а в море не тонет жирафа?"
Мама душою -- далеко!
-- "Мама, смотри: паутинка в котлете!"
В голосе детском упрек и угроза.
Мама очнулась от вымыслов: дети --
Горькая проза!
Mother Behind The Book
Muffled whisper... Shining of knife
"Mom, make for me from cubes a home!"
Mother has worriedly pressed to the heart
A little tome.
With rage are shining the count's eyes:
"Countess, here I am by blessing of fate!"
"Mother, don't giraffes in the sea drown?"
Mother with soul - flee far away!
"Look mother, there is a cobweb in food!"
In child's voice threat and reproach.
Mother wakes up from her thoughts:
The kids are bitter prose!
ПРОБУЖДЕНЬЕ
Холодно в мире! Постель
Осенью кажется раем.
Ветром колеблется хмель,
Треплется хмель над сараем;
Дождь повторяет: кап-кап,
Льется и льется на дворик...
Свет из окошка -- так слаб!
Детскому сердцу -- так горек!
Братец в раздумий трет
Сонные глазки ручонкой:
Бедный разбужен! Черед
За баловницей сестренкой.
Мыльная губка и таз
В темном углу -- наготове.
Холодно! Кукла без глаз
Мрачно нахмурила брови:
Куколке солнышка жаль!
В зале -- дрожащие звуки...
Это тихонько рояль
Тронули мамины руки.
Awakening
It's cold in the world! The bed
In autumn seems like heaven.
In the wind trembles the hop,
Over the shed the hop trembles.
Rain is repeating: drip-drip,
On the yard pouring in liters...
Light from the window - so weak!
To the child's heart - so bitter!
Brother with his hand wipes
Sleepy eyes as he's thinking:
Poor is awakened! It's time
For the pampering sister.
Soapy sponge and a tub
Ready in the dark corner.
It's cold! Doll without eyes
Has grimly frowned the eyebrows.
For the doll pity the sun!
In the hall - sounds trembling...
Thus the mother's hands
Quietly touched the piano.
УТОМЛЕНЬЕ
Жди вопроса, придумывай числа...
Если думать -- то где же игра?
Даже кукла нахмурилась кисло...
Спать пора!
В зале страшно: там ведьмы и черти
Появляются все вечера.
Папа болен, мама в концерте...
Спать пора!
Братец шубу надел наизнанку,
Рукавицы надела сестра,
-- Но устанешь пугать гувернантку...
Спать пора!
Ах, без мамы ни в чем нету смысла!
Приуныла в углах детвора,
Даже кукла нахмурилась кисло...
Спать пора!
Exhaustion
Wait for question, think up numbers...
Where is the game - if to think?
Even the doll has bitterly frowned...
Time to sleep!
In hall there is horror: witches and demons
Appear all evening, all evening creep.
Father is ill, mom is at concert...
Time to sleep!
Brother pulls a fur coat inside out,
Sister has put on sleeves,
You'll get tired of nurse affrighting...
Time to sleep!
Ah, without mom there's no meaning found!
In the corner whine the kids,
Even the doll has bitterly frowned...
Time to sleep!
БАЛОВСТВО
В темной гостиной одиннадцать бьет.
Что-то сегодня приснится?
Мама-шалунья уснуть не дает!
Эта мама совсем баловница!
Сдернет, смеясь, одеяло с плеча,
(Плакать смешно и стараться!)
Дразнит, пугает, смешит, щекоча
Полусонных сестрицу и братца.
Косу опять распустила плащом,
Прыгает, точно не дама...
Детям она не уступит ни в чем,
Эта странная девочка-мама!
Скрыла сестренка в подушке лицо,
Глубже ушла в одеяльце,
Мальчик без счета целует кольцо
Золотое у мамы на пальце...
Pampering
It is eleven in the room's darkness.
Will you today dream of anything?
Does not let me sleep playful mother!
This mother is a pamperer!
Laughing, from shoulders she will tear the blanket,
(To try and to cry laughing!)
Teases, frightens, laughs, tickling
Half-sleepy sister and brother.
The braid was dissolved again with a cloak,
Jumps, not a lady for sure...
To children she won't give way at all,
This strange girl-mother.
Sister has buried her head in the pillow,
Going into blankets still deeper,
Boy without count is kissing
Golden ring on the mother's finger...
ЛУЧШИЙ СОЮЗ
Ты с детства полюбила тень,
Он рыцарь грезы с колыбели.
Вам голубые птицы пели
О встрече каждый вешний день.
Вам мудрый сон сказал украдкой:
-- "С ним-лишь на небе!"-"Здесь -- не с ней!"
Уж с колыбельных нежных дней
Вы лучшей связаны загадкой.
Меж вами пропасть глубока,
Но нарушаются запреты
В тот час, когда не спят портреты,
И плачет каждая строка.
Он рвется весь к тебе, а ты
К нему протягиваешь руки,
Но ваши встречи -- только муки,
И речью служат вам цветы.
Ни страстных вздохов, ни смятений
Пустым, доверенных, словам!
Вас обручила тень, и вам
Священны в жизни -- только тени.
Best Union
Since childhood you have loved the shade,
He's knight from cradle of the dreaming.
The bluish birds of coming meeting
Sang to you every vernal day.
The wise dream sneakily said:
"With him - in heaven!" - "Not with her here!"
From cradle days, so soft and tender,
With better riddle you are tied.
Between you is a deep crevasse,
But prohibitions we're not keeping,
In hour when portraits aren't sleeping
And every line that's given cries.
He tears to come to you, for which
To him your arms are extending,
But your meetings are all tormenting,
And flowers are given as speech.
No passionate sighs, no disarray
To empty and well-trusted words!
With shade you are covered, it is yours,
Sacred in life - are only shades.
САРА В ВЕРСАЛЬСКОМ МОНАСТЫРЕ
Голубей над крышей вьется пара,
Засыпает монастырский сад.
Замечталась маленькая Сара
На закат.
Льнет к окну, лучи рукою ловит,
Как былинка нежная слаба,
И не знает крошка, что готовит
Ей судьба.
Вся застыла в грезе молчаливой,
От раздумья щечки розовей,
Вьются кудри золотистой гривой
До бровей.
На губах улыбка бродит редко,
Чуть звенит цепочкою браслет, --
Все дитя как будто статуэтка
Давних лет.
Этих глаз синее не бывает!
Резкий звук развеял пенье чар:
То звонок воспитанниц сзывает
В дортуар.
Подымает девочку с окошка,
Как перо, монахиня-сестра.
Добрый голос шепчет: "Сара-крошка,
Спать пора!"
Село солнце в медленном пожаре,
Серп луны прокрался из-за туч,
И всю ночь легенды шепчет Саре
Лунный луч.
Sarah In Versaille Monastery
Pair of pigeons on the roof are playing,
Monastery garden falls asleep.
At the sunset little Sarah
Is seeing dreams.
Clings to window, she is catching sun rays
Weak just like a tender snowflake,
And the baby does not know what for her
Readies fate.
Frozen in the silence of the daydream,
From the thought the cheeks are pink,
Curls of golden mane till eyebrows
Weave.
On the lips the smile rarely wanders,
Bracelet with a chain rings, barely clear -
Little babe just like a little statue
Of previous years.
There is nothing bluer than these eyes!
The sharp sound dispels the souls' song:
Into dormitory the ringing of the pupils
Calls along.
Lifts the young girl from the window,
Like a feather, nun-sister.
"Little Sarah, time to sleep" - kind voice
Whispers.
Sun has set in a slow fire,
Crescent of the moon hidden by the clouds in full.
And all night to Sarah whispers legends
Ray of the moon.
МАЛЕНЬКИЙ ПАЖ
Этот крошка с душой безутешной
Был рожден, чтобы рыцарем пасть
За улыбку возлюбленной дамы.
Но она находила потешной,
Как наивные драмы,
Эту детскую страсть.
Он мечтал о погибели славной,
О могуществе гордых царей
Той страны, где восходит светило.
Но она находила забавной
Эту мысль и твердила:
-- "Вырастай поскорей!"
Он бродил одинокий и хмурый
Меж поникших, серебряных трав,
Все мечтал о турнирах, о шлеме...
Был смешон мальчуган белокурый
Избалованный всеми
За насмешливый нрав.
Через мостик склонясь над водою,
Он шепнул (то последний был бред!)
-- "Вот она мне кивает оттуда!"
Тихо плыл, озаренный звездою,
По поверхности пруда
Темно-синий берет.
Этот мальчик пришел, как из грезы,
В мир холодный и горестный наш.
Часто ночью красавица внемлет,
Как трепещут листвою березы
Над могилой, где дремлет
Ее маленький паж.
Little Page
This babe with disconsolate soul
Was born so as a knight to fall
For beloved lady's smile.
But she found funny,
Like naОve dramas,
This childhood passion in all.
Of glorious death he was dreaming,
Of the might of the proud kings
In that land, where rises the sun.
But she found amusing
This thought and was asserting,
"Grow up soon!"
He was wandering lonely and gloomy
Between drooping, silver grass
Dreamed of sparring and helmet...
The blond kid was amusing,
Spoiled by everyone for his
Mocking nerve.
Bending on the bridge over water,
He whispered (that was the nonsense last!)
"She is nodding at me from there!"
On the cover of water
The indigo beret
Quietly swam, illumined by stars.
This boy has come, as if in a dream,
In this cold and sorrowful world.
The beauty in night often heeds
As leaves of birch tremble
Over the grave, where the little
Page of hers sleeps.
DIE STILLE STRASSE
Die stille Strasse[1] 1 Тихая улица (нем.).
Die Stille Strasse
Die Stille Strasse: the young leaves of trees
Makes light noise, leaning over the fence,
Home - asleep... with luminous child's glance
We look up, where blueness pales in breeze.
German words with dumb face
We repeat after the Fraulein,
And the air is as if it dreams,
In it the evening the bell resonates.
Steps are sounding, measured and distinct,
Said farewell to day die stille
Strasse, and sleeps peacefully under the trees.
We will breathe more along the path
Of her, lost in Moscow boundless,
And whose name remains secret to us.
ВСТРЕЧА
Вечерний дым над городом возник,
Куда-то вдаль покорно шли вагоны,
Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны,
В одном из окон полудетский лик.
На веках тень. Подобием короны
Лежали кудри... Я сдержала крик:
Мне стало ясно в этот краткий миг,
Что пробуждают мертвых наши стоны.
С той девушкой у темного окна
-- Виденьем рая в сутолке вокзальной --
Не раз встречалась я в долинах сна.
Но почему была она печальной?
Чего искал прозрачный силуэт?
Быть может ей -- и в небе счастья нет?..
Meeting
The evening smoke arises over town,
Somewhere humbly the trains have been moving,
Once flashed, transparent as anemone,
The face of a child in one of windows.
The shadow falls. In likeness of a crown
Resided curls... I held back my scream:
It became clear in this moment brief,
That the deceased are woken by our moans.
With that girl by the tinted glass -
Vision of heaven in terminal's hustle -
I met in sleep's valleys not once.
But why was she so sad, do you recall?
What did the transparent silhouette seek so high?
Maybe there is no happiness for her in the sky.
НОВОЛУНЬЕ
Новый месяц встал над лугом,
Над росистою межой.
Милый, дальний и чужой,
Приходи, ты будешь другом.
Днем -- скрываю, днем -- молчу.
Месяц в небе, -- нету мочи!
В эти месячные ночи
Рвусь к любимому плечу.
Не спрошу себя: "Кто ж он?"
Все расскажут -- твои губы!
Только днем объятья грубы,
Только днем порыв смешон.
Днем, томима гордым бесом,
Лгу с улыбкой на устах.
Ночью ж... Милый, дальний... Ах!
Лунный серп уже над лесом!
New Moon
Over meadow stands new moon,
Over boundary of dew.
Come, we'll make a friend of you,
Dear, distant, alien.
In the day I hide, am quiet.
Moon above - I have no might!
I rush on this lunar night
To the shoulder of beloved.
I'll never ask me, "Who's he?"
All to know, your lips will say!
Hugs are rude but in the day,
In the day the fit is funny.
In the day, torn by a demon proud,
With a smile on lips I lie.
Night, though.. Darling, far away..
Crescent stands above the wood!
ЭПИТАФИЯ
Тому, кто здесь лежит под травкой вешней,
Прости, Господь, злой помысел и грех!
Он был больной, измученный, нездешний,
Он ангелов любил и детский смех.
Не смял звезды сирени белоснежной,
Хоть и желал Владыку побороть...
Во всех грехах он был -- ребенок нежный,
И потому -- прости ему, Господь!
Epitaph
To him, who lies here underneath the grasses,
Forgive, O father lord, ill thought and sin!
He had been sickly, foreign and tired,
Angels he loved and children's laughter's ringing.
Not crumpling stars of the white-snow lilac,
Desired to wrestle the almighty God...
He was in all his sins a tender child,
And for this reason - forgive him Lord!
В ЛЮКСЕМБУРГСКОМ САДУ
Склоняются низко цветущие ветки,
Фонтана в бассейне лепечут струи,
В тенистых аллеях всe детки, всe детки...
О детки в траве, почему не мои?
Как будто на каждой головке коронка
От взоров, детей стерегущих, любя.
И матери каждой, что гладит ребенка,
Мне хочется крикнуть: "Весь мир у тебя!"
Как бабочки девочек платьица пестры,
Здесь ссора, там хохот, там сборы домой...
И шепчутся мамы, как нежные сестры:
-- "Подумайте, сын мой"... -- "Да что вы! А мой".
Я женщин люблю, что в бою не робели,
Умевших и шпагу держать, и копье, --
Но знаю, что только в плену колыбели
Обычное -- женское -- счастье мое!
In Luxembourg Garden
The flowering branches are bending low,
The currents are babbling in the fountain,
Still children, still children in alleys' shadow...
O children in grass, why are they not mine?
As if there is a crown on each head
From sights, guarding children, loving them all.
And to every mother, who caresses the kid,
I want to shout out: "Be with you the world."
Like butterflies colorful are women's clothes,
Here's quarrel, there's laughter, there's house meeting in time...
And like tender sisters whisper the mothers:
"Think my son".. "What for? It is mine."
And women I love, that aren't frightened in battle,
Being able to hold the sword and the spear...
I don't know that the prison of cradle
Is common - woman's - happiness here.
В СУМЕРКАХ
(На картину "Au Crepouscule"
Paul Chabas[1] 1 "В сумерках" Поля Шабаса (фр.).
In Twilight
Twilight. A girl, of the moon colored,
Into the water slowly wades.
Quiet. Don't torture with sleepy wave
Measured splashes of the oar.
All - like a naiad. Green are the eyes,
In water she blooms with a stalk.
Children who of the sun become sick,
To twilight - loyalty, praise.
Children - insane. With mirrors,
They are in love, with water, piano...
Mother has called from the balcony
Girl of the moon's color.
ЭЛЬФОЧКА В ЗАЛЕ
Ане Калин
Запела рояль неразгаданно-нежно
Под гибкими ручками маленькой Ани.
За окнами мчались неясные сани,
На улицах было пустынно и снежно.
Воздушная эльфочка в детском наряде
Внимала тому, что лишь эльфочкам слышно.
Овеяли тонкое личико пышно
Пушистых кудрей беспокойные пряди.
В ней были движенья таинственно-хрупки.
-- Как будто старинный портрет перед вами!
От дум, что вовеки не скажешь словами,
Печально дрожали капризные губки.
И пела рояль, вдохновеньем согрета,
О сладостных чарах безбрежной печали,
И души меж звуков друг друга встречали,
И кто-то светло улыбался с портрета.
Внушали напевы: "Нет радости в страсти!
Усталое сердце, усни же, усни ты!"
И в сумерках зимних нам верилось власти
Единственной, странной царевны Аниты.
Little Elf in Hall
Piano was singing tenderly and unsolved,
Under supple hands of the little Anya.
The unclear sleigh rushed outside the window,
On the street it was snowy and empty.
The airy she-elf in child's apparel
Fathomed only what was heard by she-elves.
With restless strands of fluffy curls
The hair her thin face enveloped.
In her were the movements mysterious, secret,
As before you an ancient portrait!
From thoughts, that for century you won't express,
Capricious lips trembled sadly.
And sang the piano, warmed with inspiration,
Of sweetness of charms of measureless sadness,
And souls met each other amid the sounds,
And from the portrait smiled someone.
Refrains suggested: "There's no joy in passion!
Tired heart, sleep, sleep," and in winter
Twilight we believe in the power
Of the only, the strange queen Anita.
ПАМЯТИ НИНЫ ДЖАВАХА
Всему внимая чутким ухом,
-- Так недоступна! Так нежна! --
Она была лицом и духом
Во всем джигитка и княжна.
Ей все казались странно-грубы:
Скрывая взор в тени углов,
Она без слов кривила губы
И ночью плакала без слов.
Бледнея гасли в небе зори,
Темнел огромный дортуар;
Ей снилось розовое Гори
В тени развесистых чинар...
Ax, не растет маслины ветка
Вдали от склона, где цвела!
И вот весной раскрылась клетка,
Метнулись в небо два крыла.
Как восковые -- ручки, лобик,
На бледном личике -- вопрос.
Тонул нарядно-белый гробик
В волнах душистых тубероз.
Умолкло сердце, что боролось...
Вокруг лампады, образа...
А был красив гортанный голос!
А были пламенны глаза!
Смерть окончанье -- лишь рассказа,
За гробом радость глубока.
Да будет девочке с Кавказа
Земля холодная легка!
Порвалась тоненькая нитка,
Испепелив, угас пожар...
Спи с миром, пленница-джигитка,
Спи с миром, крошка-сазандар.
Как наши радости убоги
Душе, что мукой зажжена!
О да, тебя любили боги,
Светло-надменная княжна!
Memories of Nina Javach
Knowing all with precise ear,
So tender! Unapproachable!
She was with both face and spirit
In all things princessly and royal.
To her all seemed to be strange, rude:
Hiding in corner's shade the sight,
She without words made the lips crooked
And without words she cried at night.
Pale dimmed into the sky the dawns, and
Huge dormitory went black;
She dreamed of pink flame
In shadows of the spreading planes.
Ah, do not grow the olive branches
Far from the slopes where they bloom!
And with the spring open the cages,
Into the heavens two wings did zoom.
As if from wax - the arms, the forehead,
Question - upon the pallid face.
Drowned the well-dressed and white coffin
In waves of fragrant tuberose.
Silenced the heart, that once did struggle,
Around are icons and lampades...
And beauteous was the voice guttural,
And fiery were the eyes!
Tale of the end is only story,
Beyond the grave deep is delight.
May for Caucasian woman
The cold ground be light!
The thin thread has been torn asunder,
Incinerating, the fire has dimmed...
Sleep in peace, lady prisoner,
Sleep in peace, the tiny queen.
How wretched are our delights, and
From soul, that with torment is incensed!
Oh yes, the gods did love you
Luminous-arrogant princess!
ПЛЕННИЦА
Она покоится на вышитых подушках,
Слегка взволнована мигающим лучом.
О чем загрезила? Задумалась о чем?
О новых платьях ли? О новых ли игрушках?
Шалунья-пленница томилась целый день
В покоях сумрачных тюрьмы Эскуриала.
От гнета пышного, от строгого хорала
Уводит в рай ее ночная тень.
Не лгали в книгах бледные виньеты:
Приоткрывается тяжелый балдахин,
И слышен смех звенящий мандолин,
И о любви вздыхают кастаньеты.
Склонив колено, ждет кудрявый паж
Ее, наследницы, чарующей улыбки.
Аллеи сумрачны, в бассейнах плещут рыбки
И ждет серебряный, тяжелый экипаж.
Но... грезы всe! Настанет миг расплаты;
От злой слезы ресницы дрогнет шелк,
И уж с утра про королевский долг
Начнут твердить суровые аббаты.
Prisoner
Upon the sown pillows she is resting,
Lightly disturbed by a flickering beam.
What is she thinking of? What are her dreams?
Of new toys, or of new dresses?
Minx-prisoner has languished for all day
In the Escurial jail's dark twilight.
From luxurious oppression, from the strict chant
Into the heaven leads the shade of night.
Did not lie in the books the pale vignettes:
Opens the heavy canopy,
And heard is ringing laughter of the mandolin
And of the love sigh castanets.
Bending his knee, awaits the curly page
For her, the heiress, smile bewitching.
Alleys are dark, in pool splash the fishes
And waits a silver, heavy equipage.
But... all are dreams! Will come the time of payback:
The eyelids' silk will reel, from evil tear
And from the morning about the king' debt
Will start repeating the abbots severe.
СЕСТРЫ
"Car tout n'est que reve, o mа soeur!".[1] 1 "Ибо все лишь сон, о моя сестра!" (фр.).
Sisters
"Car tout n'est que reve, o mа soeur!"
All night of the lands they did dream,
And laughter secretly tormented,
And here, having recognized him,
They both above him bended.
O'er him, who only loved the past times,
They both whispered "Ah!"
Did not awaken in their hearts
Neither jealousy nor surprise.
And near the tenderness, like malice,
At birth of the alien pleas,
Up to his pensive lips
They both snuggled up... both...
"I love!" - He gave response in sleep
Discovered hugs - the hall was empty!
But even death from the pale lips
Cannot erase the double kiss.
НА ПРОЩАНЬЕ
Mein Herz tragt schwere Ketten
Die Du mir angelegt.
Ich mocht' mein Leben wetten,
Dass Keine schwerer tragt[1] On Parting
Mein Herz tragt schwere Ketten
Die Du mir angelegt.
Ich mocht' mein Leben wetten,
Dass Keine schwerer tragt
--
Frankfurt song
Teasing and tempting and playing
We loved like children, us both
But somebody, hiding a smile,
Set up the ungentle nets -
And here we are at the harbor,
Not seeing the wished-for abodes,
But knowing that I will be yours
In the heart, without words, until death.
You told me of all things - so early!
I guessed them so late! In our hearts
A wound is eternal, a silent
Question exists in our eyes,
The desert on earth is so endless,
The heaven, so high, has no stars,
Revealed is the tender secret,
And frost rules for centuries.
I will talk to shades! O my dear,
To forget you I do not have might,
Your visage can't move under shadow
Of eyelids gone over my eyes...
It's darkening... Shutters have closed,
On all things descending is night...
I love you, one ghostly-eternal,
And only you - and always!
PERPETUUM MOBILE
Как звезды меркнут понемногу
В сияньи солнца золотом,
К нам другу друг давал дорогу,
Осенним делаясь листом,
-- И каждый нес свою тревогу
В наш без того тревожный дом.
Мы всех приветствием встречали,
Шли без забот на каждый пир,
Одной улыбкой отвечали
На бубна звон и рокот лир,
-- И каждый нес свои печали
В наш без того печальный мир.
Поэты, рыцари, аскеты,
Мудрец-филолог с грудой книг...
Вдруг за лампадой -- блеск ракеты!
За проповедником -- шутник!
-- И каждый нес свои букеты
В наш без того большой цветник.
Perpetuum Mobile
As the stars fade, one by one,
Under the golden shine of sun,
We gave the road to one another,
Turning to leaf of autumn,
And every one took his own trouble
In our without it dangerous home.
We met each one of them with greeting,
Without worries went to feast,
With single smile we all did answer
The boom of lyre and tambourine,
And every one carried the sadness
In our sad world without this.
Poets, knights and the ascetics,
With much books, wise man - philologist...
Beyond the lamp - shining of rocket!
Joker - beyond the prophet!
And each one took his bouquets
Into our garden big without it.
СЛЕДУЮЩЕМУ
Quasi unа fantasia[1] 1 Сплошь фантазия (лат.).
* Перевод неточный: "как бы фантазия" (итал.) -- С.В.
To the Next One
Quasi unа fantasia.
Tender caresses of kind little sisters
Are ready for you.
With the birds' songs, O the charmed prince,
We're waiting for you.
Branch drunk with sun, you grew, visage of heaven
Before my eyes.
Like a girl tender, like a child quiet,
All - surprise.
They'll often say: "These sisters are treacherous
In each reply!"
Cocky with daring ones, kids with a boy, timid
With someone shy.
We love, like you, melting clouds and birches
And melted snow.
We love the tales about grandmother's daughters,
Little and slow!
Pitiful is the wind, spring remembering,
Gems in the skies..
We wait for you, one that knows nothing of life,
And has blue eyes!
МАМА В САДУ
Гале Дьяконовой
Мама стала на колени
Перед ним в траве.
Солнце пляшет на прическе,
На голубенькой матроске,
На кудрявой голове.
Только там, за домом, тени...
Маме хочется гвоздику
Крошке приколоть, --
Оттого она присела.
Руки белы, платье бело...
Льнут к ней травы вплоть.
-- Пальцы только мнут гвоздику. --
Мальчик светлую головку
Опустил на грудь.
-- "Не вертись, дружок, стой прямо!"
Что-то очень медлит мама!
Как бы улизнуть
Ищет маленький уловку.
Мама плачет. На колени
Ей упал цветок.
Солнце нежит взгляд и листья,
Золотит незримой кистью
Каждый лепесток.
-- Только там, за домом, тени..
Mother in the Garden
Mother got down on her knees
Before him in the grass.
In the hairstyle sun does dance,
On the blue sailor suit,
On the curly head.
There are shadows behind the house.
Mother wants the baby
With pin to pin, -
For this she sat down.
White dress, and white arms...
Clings fully to her grass.
Only fingers crumple a carnation.
The boy hung his luminous head
Upon his chest.
"Don't return, friend, stand straight!"
But the mother is running late!
Only to sneak away
The little seeks to trick instead.
Mother is crying. The flower
Has fallen on her knees,
The sun dotes upon the leaves,
With brush invisible
Is painted gold each petal.
There are shadows behind the house.
ЛУЧ СЕРЕБРИСТЫЙ
Эхо стонало, шумела река,
Ливень стучал тяжело,
Луч серебристый пронзил облака.
Им любовались мы долго, пока
Солнышко, солнце взошло!
Silver Ray
Echo was moaning, the river made noise,
Heavily pounded rain,
Silver ray pierced through the clouds.
We had admired it for a time
As sun, as sun rose!
МАМА НА ЛУГУ
Вы бродили с мамой на лугу
И тебе она шепнула: "Милый!
Кончен день, и жить во мне нет силы.
Мальчик, знай, что даже из могилы
Я тебя, как прежде, берегу!"
Ты тихонько опустил глаза,
Колокольчики в руке сжимая.
Все цвело и пело в вечер мая...
Ты не поднял глазок, понимая,
Что смутит ее твоя слеза.
Чуть вдали завиделись балкон,
Старый сад и окна белой дачи,
Зашептала мама в горьком плаче:
"Мой дружок! Ведь мне нельзя иначе,
До конца лишь сердце нам закон!"
Не грусти! Ей смерть была легка:
Смерть для женщин лучшая находка!
Здесь дремать мешала ей решетка,
А теперь она уснула кротко
Там, в саду, где Бог и облака.
Mother on the Meadow
We were wandering with mother on the meadow.
And she whispered to you: "Dear,
Day is done, and to live I have no power.
Know, boy, that I will keep, like earlier,
You from going to the cemetery."
And he lowered his eyes silently,
In his hands little bells squeezing,
All bloomed and sang in the May evening...
You didn't raise the eyes, fathoming
That your tear will embarrass her.
A bit afar a balcony they saw,
Old garden windows of white house,
The mother whispered in bitter crying
"My friend! I can't do another way,
Till end of heart for us is the law!"
Don't sorrow! For her the death was light:
Death for the woman is the best finding!
Here is the lattice for her dreaming,
And quickly she fell sleeping
In garden where there's clouds and God.
ВТРОЕМ
-- "Мы никого так"...
-- "Мы никогда так"...
-- "Ну, что же? Кончайте"...
27-го декабря 1909 г.
Горькой расплаты, забвенья ль вино, --
Чашу мы выпьем до дна!
Эта ли? та ли? Не все ли равно!
Нить навсегда создана.
Сладко усталой прильнуть голове
Справа и слева -- к плечу.
Знаю одно лишь: сегодня их две!
Большего знать не хочу.
Обе изменчивы, обе нежны,
Тот же задор в голосах,
Той же тоскою огни зажжены
В слишком похожих глазах...
Тише, сестрички! Мы будем молчать,
Души без слова сольем.
Как неизведано утро встречать
В детской, прижавшись, втроем...
Розовый отсвет на зимнем окне,
Утренний тает туман,
Девочки крепко прижались ко мне...
О, какой сладкий обман!
In Three
"We do not do this to anyone"
Bitter payback, oblivion or wine -
Do we drink till the bottom of cup?
This one? Or that one? Is it not the same!
Thread has forever been made up.
It is sweet to snuggle with tired head
Right and left - to the shoulder.
I know but this: There are two today!
The big one, I don't want to know.
Both are changeable, both are tender,
In voices there is fervor,
Eyes of the passerby, I proclaim,
Are lit by familiar longing's flame.
Quiet, sisters! We will be quiet,
Without words we'll merge the soul.
How it's unknown the morning to greet
With childhood, pressed, three in all...
Reflection of rose on the winter window,
Morning fog melts by and by,
Girls have firmly pressed down on me...
Oh, how sweet is the lie!
МУКА' И МУ'КА
-- "Все перемелется, будет мукой!"
Люди утешены этой наукой.
Станет мукою, что было тоской?
Нет, лучше мукой!
Люди, поверьте: мы живы тоской!
Только в тоске мы победны над скукой.
Все перемелется? Будет мукой?
Нет, лучше мукой!
Flour and Torment
Ed. In Russian word for "flour" is same as word for "torment."
"All will be ground up, it will be flour!"
People with this console.
It will be flour, that was angst before?
No, better torment!
People, mark: We live in angst as before,
Only in angst we conquer boredom.
All will be ground up? All will be flour?
No, better torment!
ОШИБКА
Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой -- она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.
Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.
Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль --
Где их наряд? От них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!
Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!
Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: "Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!"
Твоя любовь была такой ошибкой, --
Но без любви мы гибнем. Чародей!
Error
When snowflake, that is lightly flying,
Like star on a ring having fallen,
You take with hand - one snowflake melting,
And airiness to it can't return.
When captivated by transparency of jellyfish,
We will touch her with whim of hands,
She, like a prisoner, was bound,
Suddenly turns pale and perishes.
When we want in the wandering moths
To see not dream, but earthly truth withdrawn -
Where is their apparel? From them on our fingers
Is painted the dust of the dawn!
Leave flight to snowflakes and moths
And do not kill jellyfish in the sand!
You cannot catch the dream with your fingers,
You cannot hold the dream with your hands!
You cannot that, with your blurry sorrow,
Say: "Let be passion! Madness's sorrow, rage!"
Your love was such an error -
But without love we're dying. You the mage!
КАТОК РАСТАЯЛ
..."но ведь есть каток"...
Письмо 17 января 1910 г.
Каток растаял... Не услада
За зимней тишью стук колес.
Душе весеннего не надо
И жалко зимнего до слез.
Зимою грусть была едина...
Вдруг новый образ встанет... Чей?
Душа людская -- та же льдина
И так же тает от лучей.
Пусть в желтых лютиках пригорок!
Пусть смел снежинку лепесток!
-- Душе капризной странно дорог
Как сон растаявший каток...
Ice Ring Melting
Ice ring has melted.. the wheels' sound
Is not delight for calm of winter.
The soul does not need the springtime
And winter's pitiful to tears.
In winter sorrow was alone...
Suddenly new likeness - whose?
The soul is peopled - the ice floe -
The same one - melts from the sun's rays.
May hillock be in yellow flowers!
May petal blow the snow away!
To the capricious soul is dear
The melting ring, like dream, today.
ВСТРЕЧА
..."есть встречи случайные"...
Из дорогого письма.
Гаснул вечер, как мы умиленный
Этим первым весенним теплом.
Был тревожен Арбат оживленный;
Добрый ветер с участливой лаской
Нас касался усталым крылом.
В наших душах, воспитанных сказкой,
Тихо плакала грусть о былом.
Он прошел -- так нежданно! так спешно! --
Тот, кто прежде помог бы всему.
А вдали чередой безутешно
Фонарей лучезарные точки
Загорались сквозь легкую тьму...
Все кругом покупали цветочки,
Мы купили букетик... К чему?
В небесах фиолетово-алых
Тихо вянул неведомый сад.
Как спастись от тревог запоздалых?
Все вернулось. На миг ли? На много ль?
Мы глядели без слов на закат,
И кивал нам задумчивый Гоголь
С пьедестала, как горестный брат.
Meeting
"there are accidental meetings"
Dims the evening, like us touched
By the first heat of the spring.
Was disturbed the lively Arbat:
With warm tenderness the kind wind
Touched us with the tired wing.
In our - raised on fairytale - souls,
Quietly wept of the past the sorrow.
He has passed - so quiet, unexpected,
He, who was willing to help all.
And afar in a row, unconsoled,
The radiant rays of the lights
Shine through light darkness of night...
All around have bought flowers,
We have bought a bouquet... what for?
In the violet-scarlet heavens
Quietly wilted the unknown garden.
How to save of belated threats?
All returned. For a moment? For long?
We awaited the dusk with no words,
And nodded the thoughtful Gogol
Like a brother, sad, from pedestal...
БЫВШЕМУ ЧАРОДЕЮ
Вам сердце рвет тоска, сомненье в лучшем сея.
-"Брось камнем, не щади! Я жду, больней ужаль!"
Нет, ненавистна мне надменность фарисея,
Я грешников люблю, и мне вас только жаль.
Стенами темных слов, растущими во мраке,
Нас, нет, -- не разлучить! К замкам найдем ключи
И смело подадим таинственные знаки
Друг другу мы, когда задремлет всe в ночи.
Свободный и один, вдали от тесных рамок,
Вы вновь вернетесь к нам с богатою ладьей,
И из воздушных строк возникнет стройный замок,
И ахнет тот, кто смел поэту быть судьей!
-- "Погрешности прощать прекрасно, да, но эту --
Нельзя: культура, честь, порядочность... О нет".
-- Пусть это скажут все. Я не судья поэту,
И можно всe простить за плачущий сонет!
To Former Mage
Your heart is torn by angst, sowing in best the doubt.
"Throw stone, do not spare! I wait, more pained with sting!"
No, arrogance of pharisees is hateful to me
I only pity you, and I love those who sin.
With walls of the dark words, growing in the darkness,
Us, no - we cannot part! The palace key we'll find
And bravely we will give the mysterious markers
To one another, when all sleep in the night.
And all alone and free, afar from framework close,
You will again return with wealthy rook to us,
And from the airy lines will rise the slender palace,
And he will sigh who dared to judge the poets!
"Forgiveness of the sins is beautiful, but this one -
I cannot: Culture, honor, decency... Oh no!"
And can we all forgive the weeping of the sonnet,
Let all be saying so. I do not judge the poet!
ЧАРОДЕЮ
Рот как кровь, а глаза зелены,
И улыбка измученно-злая...
О, не скроешь, теперь поняла я:
Ты возлюбленный бледной Луны.
Над тобою и днем не слабели
В дальнем детстве сказанья ночей,
Оттого ты с рожденья -- ничей,
Оттого ты любил -- с колыбели.
О, как многих любил ты, поэт:
Темнооких, светло-белокурых,
И надменных, и нежных, и хмурых,
В них вселяя свой собственный бред.
Но забвение, ах, на груди ли?
Есть ли чары в земных голосах?
Исчезая, как дым в небесах,
Уходили они, уходили.
Вечный гость на чужом берегу,
Ты замучен серебряным рогом...
О, я знаю о многом, о многом,
Но откуда-сказать не могу.
Оттого тебе искры бокала
И дурман наслаждений бледны:
Ты возлюбленный Девы-Луны,
Ты из тех, что Луна приласкала.
To Mage
Mouth like blood, and the eyes are green,
And a tortured and angry smile...
No, you won't hide, now understood I:
You are beloved of the pale Moon.
Over you would not weaken daily
In far-off childhood the sayings of night,
For that reason from birth - you're no one's,
For that reason you loved - since the cradle.
O, poet, you loved how many:
Ones dark-eyed, ones with blond hair,
And the arrogant, somber and tender,
In them instilling delirium.
And oblivion, ah, is it on the chest?
Are there charms in the voices of earth?
Disappearing, like smoke in the heavens,
They went past, they went past.
Eternal guest on the alien shore,
You are tormented by silver horn...
I know of much, of much in all,
But from where - I cannot tell.
For that reason your sparks of glasses
And the drug of enjoyment is pale:
You are beloved of the Moon-Girl,
You are one of whom Moon caresses.
В ЧУЖОЙ ЛАГЕРЬ
"Да, для вас наша жизнь
действительно в тумане".
Разговор 20-го декабря 1909 г.
Ах, вы не братья, нет, не братья!
Пришли из тьмы, ушли в туман...
Для нас безумные объятья
Еще неведомый дурман.
Пока вы рядом -- смех и шутки,
Но чуть умолкнули шаги,
Уж ваши речи странно-жутки,
И чует сердце: вы враги.
Сильны во всем, надменны даже,
Меняясь вечно, те, не те --
При ярком свете мы на страже,
Но мы бессильны -- в темноте!
Нас вальс и вечер -- всe тревожит,
В нас вечно рвется счастья нить...
Неотвратимого не может,
Ничто не сможет отклонить!
Тоска по книге, вешний запах,
Оркестра пение вдали --
И мы со вздохом в темных лапах,
Сожжем, тоскуя, корабли.
Но знайте: в миг, когда без силы
И нас застанет страсти ад,
Мы потому прошепчем: "Милый!"
Что будет розовым закат.
In Alien Camp
"Yes, for us our life is really in fog"
Conversation December 20 1909.
Ah, you're not brothers, no, not brothers!
Came out of dark, left with the fog...
For us of the insane caresses
Is the unbeknownst dope.
While you are here - laughter, jokes,
But then go silent did the steps,
Your speeches are strange and of horror,
And heart intuits: We are foes.
Strong in all things, even arrogant,
Eternally changing, these, not these -
We are on guard with the bright light,
But in darkness we are powerless!
We are by waltz and evening troubled,
In us always tears happiness' thread...
The inescapable one cannot,
Nobody can such one reject!
Nostalgia for books, smell of springtime,
Orchestra's singing from afar -
And we are in dark paws while sighing,
We burn ships from nostalgia.
But know: In moment, where with without power
Hell of passion will reach us yet,
For this we will then whisper: "Dear!"
Wherefore pink will be the sunset.
АНЖЕЛИКА
Темной капеллы, где плачет орган,
Близости кроткого лика!..
Счастья земного мне чужд ураган:
Я -- Анжелика.
Тихое пенье звучит в унисон,
Окон неясны разводы,
Жизнью моей овладели, как сон,
Стройные своды.
Взор мой и в детстве туда ускользал,
Он городами измучен.
Скучен мне говор и блещущий зал,
Мир мне -- так скучен!
Кто-то пред Девой затеплил свечу,
(Ждет исцеленья ль больная?)
Вот отчего я меж вами молчу:
Вся я -- иная.
Сладостна слабость опущенных рук,
Всякая скорбь здесь легка мне.
Плющ темнолиственный обнял как друг
Старые камни;
Бело и розово, словно миндаль,
Здесь расцвела повилика...
Счастья не надо. Мне мира не жаль:
Я -- Анжелика.
Angelique
Near is the meek image of the dark chapel
Where the organ does weep!
Alien to me is earthly joy.
I'm Angelique.
Quiet singing in unison sounds,
Unclear are the windows, it seems,
Elegant vaults have taken control
Of my life like dreams.
My sight in childhood slipped away there,
It's tormented by the towns.
Talk and the shining hall bore me indeed
And the world wears me down.
Someone lit candles before the Virgin.
(Does the sick healing await?)
This is the reason I'm silent midst you:
I'm different all the way.
Sweet is the weakness of arms relaxed,
Light to me here is all woe.
Dark-leafed ivy, as if they were friends
Embraced the stones;
Grass has blossomed here all the way
Like almond, white and pink...
I need no joy. I don't pity the world:
I'm Angelique.
ДОБРЫЙ КОЛДУН
Всe видит, всe знает твой мудрый зрачок,
Сердца тебе ясны, как травы.
Зачем ты меж нами, лесной старичок,
Колдун безобидно-лукавый?
Душою до гроба застенчиво-юн,
Живешь, упоен небосводом.
Зачем ты меж нами, лукавый колдун,
Весь пахнущий лесом и медом?
Как ранние зори покинуть ты мог,
Заросшие маком полянки,
И старенький улей, и серый дымок,
Встающий над крышей землянки?
Как мог променять ты любимых зверей,
Свой лес, где цветет Небылица,
На мир экипажей, трамваев, дверей,
На дружески-скучные лица?
Вернись: без тебя не горят светляки,
Не шепчутся темные елки,
Без ласково-твердой хозяйской руки
Скучают мохнатые пчелки.
Поверь мне: меж нами никто не поймет,
Как сладок черемухи запах.
Не медли, а то не остался бы мед
В невежливых мишкиных лапах!
Кто снадобье знает, колдун, как не ты,
Чтоб вылечить зверя иль беса?
Уйди, старичок, от людской суеты
Под своды родимого леса!
Kind Sorcerer
To your wise pupil all's visible, known,
Like herbs hearts to you are clear.
Why are you between us, forest old man,
Innocent-sly sorcerer?
With soul at the coffin young and shy
You live, intoxicated by sky.
Why are you between us, you sorcerer sly,
Smelling of forests and honey?
You could not leave behind your early dawns,
Meadows with poppies overgrown,
And old beehive, and the gray smoke,
Rising above dugout roof to heaven?
How could the beloved beasts you have changed,
Your forest, where bloom the flowers,
To world of carriages, doors and trams,
To friendly and boring faces?
Return: Without you fireworks do not shine,
Don't whisper the dark fir trees,
Without tender and hard master's hand
Are bored the fuzzy bees.
Believe me: between us no one will understand,
How sweet is the smell of cherry.
Don't tarry, or honey will not remain
In the rude paws of the bear!
Who but you, sorcerer, knows the potion,
To cure the demon or the beast?
Depart from man's hustle and bustle, old man,
Under the vaults of the dear forest!
ПОТОМОК ШВЕДСКИХ КОРОЛЕЙ
О, вы, кому всего милей
Победоносные аккорды, --
Падите ниц! Пред вами гордый
Потомок шведских королей.
Мой славный род -- моя отрава!
Я от тоски сгораю -- весь!
Падите ниц: пред вами здесь
Потомок славного Густава.
С надменной думой на лице
В своем мирке невинно-детском
Я о престоле грезил шведском,
О войнах, казнях и венце.
В моих глазах тоской о чуде
Такая ненависть зажглась,
Что этих слишком гневных глаз,
Не вынося, боялись люди.
Теперь я бледен стал и слаб,
Я пленник самой горькой боли,
Я призрак утренний -- не боле...
Но каждый враг мне, кто не раб!
Вспоен легендой дорогою,
Умру, легенды паладин,
И мой привет для всех один:
"Ты мог бы быть моим слугою!"
Descendant of Swedish Kings
O you, to whom are dear
The chords of victory -
Fall down prostate! Before you is here
Proud descendant of Swedish kings.
My glorious race - it is my poison!
I burn from longing - all the way!
Before you is - fall down prostate -
Descendant of Gustav glorious.
With a conceited thought
On face of my innocent-childish world
I dreamt of Swedish throne,
Of wars, executioners and crown.
With longing for miracle
Such hatred burned within my eyes,
That of these too wrathful eyes
Not enduring, were afraid the people.
Now weak and pale I became,
I'm prisoner of bitter pain,
I am the morning ghost - no more...
But each who isn't a slave is foe!
Drunk with the most dear legend,
I'll die, the legend's paladin,
And my greeting for all is one:
"You my servant would have been!"
НЕДОУМЕНИЕ
Как не стыдно! Ты, такой не робкий,
Ты, в стихах поющий новолунье,
И дриад, и глохнущие тропки, --
Испугался маленькой колдуньи!
Испугался глаз ее янтарных,
Этих детских, слишком алых губок,
Убоявшись чар ее коварных,
Не посмел испить шипящий кубок?
Был испуган пламенной отравой
Светлых глаз, где только искры видно?
Испугался девочки кудрявой?
О, поэт, тебе да будет стыдно!
Bewilderment
How not ashamed! You, so not shy,
You, singing new moon in poems,
And dryads, and deaf paths -
Have been frightened of the little sorceress!
Has gone afraid her amber eye,
Of these lips, childish and too scarlet,
Of her cunning charms being affrighted,
Could not drink the effervescent goblet?
Was affrighted of the flaming bane
Of light eyes, where only spark we find?
Of a curly-headed girl was he afraid?
Oh, poet, you won't be ashamed!
ОБРЕЧЕННАЯ
Бледные ручки коснулись рояля
Медленно, словно без сил.
Звуки запели, томленьем печаля.
Кто твои думы смутил,
Бледная девушка, там, у рояля?
Тот, кто следит за тобой,
-- Словно акула за маленькой рыбкой-
Он твоей будет судьбой!
И не о добром он мыслит с улыбкой,
Тот, кто стоит за тобой.
С радостным видом хлопочут родные:
Дочка -- невеста! Их дочь!
Если и снились ей грезы иные, --
Грезы развеются в ночь!
С радостным видом хлопочут родные.
Светлая церковь, кольцо,
Шум, поздравления, с образом мальчик..
Девушка скрыла лицо,
Смотрит с тоскою на узенький пальчик,
Где загорится кольцо.
Doomed
Grand piano was touched by pale hands,
Slowly, as if without strength.
Sounds began to sing with languor of sadness.
Who your thought has confused,
Pale girl at the grand piano?
He who monitors you,
Like shark after little fish -
He will be fate of yours!
And not of good with smile he thinks,
He, who monitors you.
With glad look the relatives bustle:
Daughter - a bride! Their daughter!
If she is dreaming the dreams other
Dreams in the night are scattered!
With glad look the relatives bustle.
The light church, the ring,
Noise, congratulations, boy with likeness,
The girl her face had hid,
She looks at the narrow finger with distress,
Where on fire has caught the ring.
* * * * *
На солнце, на ветер, на вольный простор
Любовь уносите свою!
Чтоб только не видел ваш радостный взор
Во всяком прохожем судью.
Бегите на волю, в долины, в поля,
На травке танцуйте легко
И пейте, как резвые дети шаля,
Из кружек больших молоко.
О, ты, что впервые смущенно влюблен,
Доверься превратностям грез!
Беги с ней на волю, под ветлы, под клен,
Под юную зелень берез;
Пасите на розовых склонах стада,
Внимайте журчанию струй;
И друга, шалунья, ты здесь без стыда
В красивые губы целуй!
Кто юному счастью прошепчет укор?
Кто скажет: "Пора!" забытью?
-- На солнце, на ветер, на вольный простор
Любовь уносите свою!
* * * * *
To sun, to the wind, to the free space
Carry your love away!
Only the judge cannot see in each
Passerby your look of joy.
Run to the freedom, in valleys, in fields,
Dance lightly on the grass
And drink, like playful and naughty kids,
Milk from the large cups.
Oh, you, who at once loved confusedly,
Trust the mutation of dreams!
Run with her to freedom, under maples and willows,
Under the young birches green;
Feed under pink slopes the flock,
Mind the murmur of streams;
And you here without shame your friend
Kiss on the beautiful lips, minx!
Who will the youthful gladness reproach?
Who will tell oblivion, "It's time!"
Carry away your love
To free space, to wind and to sun!
ОТ ЧЕТЫРЕХ ДО СЕМИ
В сердце, как в зеркале, тень,
Скучно одной -- и с людьми...
Медленно тянется день
От четырех до семи!
К людям не надо -- солгут,
В сумерках каждый жесток.
Хочется плакать мне. В жгут
Пальцы скрутили платок.
Если обидишь -- прощу,
Только меня не томи!
-- Я бесконечно грущу
От четырех до семи.
From Four to Seven
Like in a mirror, there's shade in the heart
I'm bored alone - and with men...
Slowly drags the light of the day
From four till seven!
Everybody is cruel in the dusk,
Don't go to people - they'll lie.
Fingers have wound into a knot
The kerchief. I want to cry.
Only don't torture me so,
If you hurt me I'll forgive!
From four till seven o'clock
I endlessly grieve.
ВОЛЕЙ ЛУНЫ
Мы выходим из столовой
Тем же шагом, как вчера:
В зале облачно-лиловой
Безутешны вечера!
Здесь на всем оттенок давний,
Горе всюду прилегло,
Но пока открыты ставни,
Будет облачно-светло.
Всюду ласка легкой пыли.
(Что послушней? Что нежней?)
Те, ушедшие, любили
Рисовать ручонкой в ней.
Этих маленьких ручонок
Ждут рояль и зеркала.
Был рояль когда-то звонок!
Зала радостна была!
Люстра, клавиш -- всe звенело,
Увлекаясь их игрой...
Хлопнул ставень -- потемнело,
Закрывается второй...
Кто там шепчет еле-еле?
Или ведоме не мертво?
Это струйкой льется в щели
Лунной ночи колдовство.
В зеркалах при лунном свете
Снова жив огонь зрачков,
И недвижен на паркете
След остывших башмачков.
With Will of Moon
We are leaving cafeteria
With same step as yesterday:
In the cloudy-violet hallway
Evenings are disconsolate!
Here for all the ancient tone,
Sorrow has lied down in all sight,
But for now shutters are open,
As if it were cloudy-light.
Everywhere, tenderness of light dust.
(Who's more obedient? Who's more tender?)
You, that left, have loved
To draw with a hand in her.
Let the mirror and the piano
Await these hands so small.
Let the piano be resounding!
She was joyful of the hall!
Chandelier, keys - all were ringing,
By their game carried away...
And the second one has closed,
It grew darker - shutters slammed...
Who to you barely whispers?
Or to death who us did guide?
With this line pours into crevice
Sorcery of moonlit night.
In the mirrors under moon light
Soon will light the fire of eyes,
And invisible on hardwood
Is the trace of the chilled shoes.
ROUGE ЕТ BLEUE
Девочка в красном и девочка в синем
Вместе гуляли в саду.
-- "Знаешь, Алина, мы платьица скинем,
Будем купаться в пруду?".
Пальчиком тонким грозя,
Строго ответила девочка в синем:
-- "Мама сказала -- нельзя".
====
Девушка в красном и девушка в синем
Вечером шли вдоль межи.
-- "Хочешь, Алина, все бросим, все кинем,
Хочешь, уедем? Скажи!"
Вздохом сквозь вешний туман
Грустно ответила девушка в синем:
-- "Полно! ведь жизнь -- не роман"...
===
Женщина в красном и женщина в синем
Шли по аллее вдвоем.
-- "Видишь, Алина, мы блекнем, мы стынем
Пленницы в счастье своем"...
С полуулыбкой из тьмы
Горько ответила женщина в синем:
-- "Что же? Ведь женщины мы!"
1 Красное и голубое (фр.).
Rouge Et Bleue
Girl in the red dress and girl in the blue dress
Together in garden walked.
"Know, Alina, we'll throw off our dresses,
Will we swim in the pond?"
Threatening with the thin finger,
Girl in blue said strictly:
"Mother said no."
=====
Girl in the red dress and girl in the blue dress
In the evening past boundaries walked.
"Do you want, Alina, we'll cast away all things,
Do you want, we'll leave? Talk!"
Girl in blue responded:
"Fully! Life is not novel"
With a sigh through vernal fog.
=====
Woman in red dress and woman in blue dress
Walked in alley together.
"See, Alina, we'll fade, we will freeze
In our happiness prisoners"...
With half-smile in the darkness
Bitterly the woman in blue answered:
"What? We are ladies!"
СТОЛОВАЯ
Столовая, четыре раза в день
Миришь на миг во всем друг друга чуждых.
Здесь разговор о самых скучных нуждах,
Безмолвен тот, кому ответить лень.
Все неустойчиво, недружелюбно, ломко,
Тарелок стук... Беседа коротка:
-- "Хотела в семь она придти с катка?"
-- "Нет, к девяти", -- ответит экономка.
Звонок. -- "Нас нет: уехали, скажи!"
-- "Сегодня мы обедаем без света"...
Вновь тишина, не ждущая ответа;
Ведут беседу с вилками ножи.
-- "Все кончили? Анюта, на тарелки!"
Враждебный тон в негромких голосах,
И все глядят, как на стенных часах
Одна другую догоняют стрелки.
Роняют стул... Торопятся шаги...
Прощай, о мир из-за тарелки супа!
Благодарят за пропитанье скупо
И вновь расходятся -- до ужина враги.
Cafeteria
Cafeteria, four times a day
You reconcile the strangers for a moment.
Here is a talk of distresses most boring,
Silent is he, who is lazy to say.
All is unstable, unfriendly, brittle,
Knocking on plates... conversation is short:
"Did she at seven to come to the ring want?"
"No, at nine" - answered the housekeeper.
Ring. "We are not here: we have left, do talk!"
"Today we have a dinner with no light!"
Again the silence, that answer does not want;
The knives have conversation with the forks.
"All finished? Anya, to the plates!"
A hostile tone in not-too-loud voices
And all stare, as on the wall timepiece
One another chase the arrows.
Hurry the steps... they are dropping the chair...
Farewell, o world of soup from the plate!
Stingily of the subsistence they thank
And then disperse - enemies till dinner.
ПАСХА В АПРЕЛЕ
Звон колокольный и яйца на блюде
Радостью душу согрели.
Что лучезарней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?
Травку ласкают лучи, догорая,
С улицы фраз отголоски...
Тихо брожу от крыльца до сарая,
Меряю доски.
В небе, как зарево, внешняя зорька,
Волны пасхального звона...
Вот у соседей заплакал так горько
Звук граммофона,
Вторят ему бесконечно-уныло
Взвизги гармоники с кухни...
Многое было, ах, многое было...
Прошлое, рухни!
Нет, не помогут и яйца на блюде!
Поздно... Лучи догорели...
Что безнадежней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?
Easter in April
Eggs on a plate warmed the soul with delight
And ringing of bells.
What is more radiant than Easter in April,
People, pray tell?
Rays are caressing the grass, from the street
Phrases and words...
Quietly I wander from porch to the barn,
Measuring boards.
Waves of Easter ringing, external dawn,
Like glow in the sky,
Sound of a gramophone of our neighbors
Bitterly cries,
From kitchen follows it endlessly woeful
Harmonica's sound,
Much has gone on, oh yes much has gone on..
The past, fall down!
No, I don't get help from eggs on the dish!
It's late... Gone are the rays..
What is more hopeless than Easter in April,
People, please say?
СКАЗКИ СОЛОВЬЕВА
О, эта молодость земная!
Все так старо -- и все так ново!
У приоткрытого окна я
Читаю сказки Соловьева.
Я не дышу -- в них все так зыбко!
Вдруг вздохом призраки развею?
Неосторожная улыбка
Спугнет волшебника и фею.
Порою смерть -- как будто ласка,
Порою жить -- почти неловко!
Блаженство в смерти, Звездоглазка!
Что жизнь, Жемчужная Головка?
Не лучше ль уличного шума
Зеленый пруд, где гнутся лозы?
И темной власти Чернодума
Не лучше ль сон Апрельской Розы?
Вдруг чей-то шепот: "Вечно в жмурки
Играть с действительностью вредно.
Настанет вечер, и бесследно
Растают в пламени Снегурки!
Все сны апрельской благодати
Июльский вечер уничтожит".
-- О, ты, кто мудр -- и так некстати! --
Я не сержусь. Ты прав, быть может...
Ты прав! Здесь сны не много значат,
Здесь лжет и сон, не только слово...
Но, если хочешь знать, как плачут,
Читай в апреле Соловьева!
Tales of Solovyov
O, this is the youth of earth!
All is old - and all is new!
I read tales of Solovyov
At the barely open window.
I don't breathe - in them all's unsteady!
Ghosts with sigh I will dispel?
Will affrighted be mage and fairy
At the careless smile.
At times death - like tenderness,
At times life - almost awkward!
Bliss in death, you one of green eyes?
What is life, you Pearly Head?
No better than the street noise
Is the green pond, where bend the vines?
In the Dark Thinker's dark powers
Is not better sleep of April Rose?
Suddenly whisper: "Forever in buff of blind man's
It's harmful to play with the real.
Evening will come, and without trail
Will melt in fire the Snowgirls!
All dreams of April abundance
Will vitiate the July night."
O, you who are wise - out of place!
I'm not angry. Maybe you are right...
You are right! Dreams don't mean a lot here,
Here lies the dream, not only word...
But, if you want to know, how they cry,
Solovyov in April read!
КАРТИНКА С КОНФЕТЫ
На губках смех, в сердечке благодать,
Которую ни светских правил стужа,
Ни мненья лед не властны заковать.
Как сладко жить! Как сладко танцевать
В семнадцать лет под добрым взглядом мужа!
То кавалеру даст, смеясь, цветок,
То, не смутясь, подсядет к злым старухам,
Твердит о долге, теребя платок.
И страшно мил упрямый завиток
Густых волос над этим детским ухом.
Как сладко жить: удачен туалет,
Прическа сделана рукой искусной,
Любимый муж, успех, семнадцать лет...
Как сладко жить! Вдруг блестки эполет
И чей-то взор неумолимо-грустный.
О, ей знаком бессильно-нежный рот,
Знакомы ей нахмуренные брови
И этот взгляд... Пред ней тот прежний, тот,
Сказавший ей в слезах под Новый Год:
-- "Умру без слов при вашем первом слове!"
Куда исчез когда-то яркий гнев?
Ведь это он, ее любимый, первый!
Уж шепчет муж сквозь медленный напев:
-- "Да ты больна?" Немного побледнев,
Она в ответ роняет: "Это нервы".
Picture With Candy
Laughter on lips, and within the heart the grace,
Which by chill was not governed,
Nor could be ruled by ice's mind.
How sweet it is to live! How sweet to dance
At seventeen by kind look from the husband!
To, laughing, give a flower to cavalier,
Or to, embarrassed, sit by evil hags,
He insists on the debt, twirling handkerchief with fingers,
And stubborn curl is dreadfully tender
Of thick hair over the child's ear.
How sweet it is to live: toilet succeeds,
Hairstyle is made by the hand artful,
Success, beloved husband, seventeen...
How sweet it is to live! Sequine epaulet suddenly
And someone's gaze grim-sorrowful.
She is familiar with the mouth powerless-tender,
Familiar are the frowning eyebrows to her
And this gaze... Before her is the one first, he
Who said at New Year in tears:
"I'll die without words, at your first word!"
Whereto has vanished sometime shining rage?
Here he, the one beloved, is the first!
Now whisper through the slow tune: "Are you ill?"
And for all this growing slightly pale,
She drops with just this answer: "It's the nerves."
Ricordo Di Tivoli
Мальчик к губам приложил осторожно свирель,
Девочка, плача, головку на грудь уронила...
-- Грустно и мило! --
Скорбно склоняется к детям столетняя ель.
Темная ель в этой жизни видала так много
Слишком красивых, с большими глазами, детей
Нет путей
Им в нашей жизни. Их счастье, их радость -- у Бога
Море синет вдали, как огромный сапфир,
Детские крики доносятся с дальней лужайки,
В воздухе -- чайки...
Мальчик играет, а девочке в друге весь мир...
Ясно читая в грядущем, их ель осенила,
Мощная, мудрая, много видавшая ель!
Плачет свирель...
Девочка, плача, головку на грудь уронила.
Берлин, лето 1910
1 Воспоминание о Тиволи (итал.).
Ricordo Di Tivoli
Boy carefully pressed a flute to his lips,
Girl dropped her head to the chest crying...
Woeful and dear! Mournfully bends
To the children the century-old fir tree.
Dark fir tree saw so much in this life
Children too beautiful, with big eyes
There are no ways
For them in our life. Their happiness, joy - at the divine -
Like giant sapphire blue is the sea without end,
Children's shouts from far-off meadow carry,
Seagulls - in air...
Boy plays, and girl's world is her friend...
Reading the future, the fir dawned upon them at rest,
Wise, mightily, having seen a lot!
Weeps the flute...
Girl, crying, dropped her head to the chest...
У КРОВАТКИ
Вале Генерозовой
-- "Там, где шиповник рос аленький,
Гномы нашли колпачки"...
Мама у маленькой Валеньки
Тихо сняла башмачки.
-- "Солнце глядело сквозь веточки,
К розе летела пчела"...
Мама у маленькой деточки
Тихо чулочки сняла.
-- "Змей не прождал ни минуточки,
Свистнул, -- и в горы скорей!"
Мама у сонной малюточки
Шелк расчесала кудрей.
-- "Кошку завидевши, курочки
Стали с индюшками в круг"...
Мама у сонной дочурочки
Вынула куклу из рук.
-- "Вечером к девочке маленькой
Раз прилетел ангелок"...
Мама над дремлющей Валенькой
Кукле вязала чулок.
By the Bed
"Gnomes found their hats
There, where grows the scarlet briar"...
Quietly puts on the shoes
Mother of little Valya.
"Sun looked through branches,
Bee flew to a rose"...
Mother of little babe
Quietly took off pantyhose.
"Snake did not wait a minute,
Whistled - and soon into hills!"
Mother of little babe
Combed the silk of the curls.
"Having seen the cat, the hens
With turkeys a circle round stand"...
Mother of sleepy daughter
Took the doll from her hands.
"Evening to little girl
Angel will fly at once"...
Mother of sleeping Valya
Knitted the doll's pantyhose.
ТРИ ПОЦЕЛУЯ
-- "Какие маленькие зубки!
И заводная! В парике!"
Она смеясь прижала губки
К ее руке.
-- "Как хорошо уйти от гула!
Ты слышишь скрипку вдалеке?"
Она задумчиво прильнула
К его руке.
-- "Отдать всю душу, но кому бы?
Мы счастье строим -- на песке!"
Она в слезах прижала губы
К своей руке.
Three Kisses
"What little teeth are there
How in a wig! Wound up!"
She laughed, Pressing her lips
To her arm.
"Do you not hear a far-off fiddle?
How good it is to leave the hum!"
She thoughtfully snuggled
To his arm.
"On sand our happiness we're building,
To give my soul, but to whom?"
She pressed her lips with tears
To her arm.
ДВА В КВАДРАТЕ
Не знали долго ваши взоры,
Кто из сестер для них "она"?
Здесь умолкают все укоры, --
Ведь две мы. Ваша ль то вина?
-- "Прошел он!" -- "Кто из них? Который?
К обоим каждая нежна.
Здесь умолкают все укоры. --
Вас двое. Наша ль то вина?
Two In a Square
For long we did not know your gazes,
Who is "the one" from the sisters?
Here become silent all reproaches, -
Is it your fault? It's two of us.
"He left!" - "Who among them?
Tenderness to us two.
Here become silent all reproaches -
Is it our fault? There's two of you."
СВЯЗЬ ЧЕРЕЗ СНЫ
Всe лишь на миг, что людьми создается.
Блекнет восторг новизны,
Но неизменной, как грусть, остается
Связь через сны.
Успокоенье... Забыть бы... Уснуть бы...
Сладость опущенных век...
Сны открывают грядущего судьбы,
Вяжут навек.
Всe мне, что бы ни думал украдкой,
Ясно, как чистый кристалл.
Нас неразрывной и вечной загадкой
Сон сочетал.
Я не молю: "О, Господь, уничтожи
Муку грядущего дня!"
Нет, я молю: "О пошли ему. Боже,
Сон про меня!"
Пусть я при встрече с тобою бледнею,
Как эти встречи грустны!
Тайна одна. Мы бессильны пред нею:
Связь через сны.
Contact through Dreams
All's for a moment, that people create,
Glimmer of new things dims,
But yet unaltered, like sorrow, remains
Contact through dreams.
Calming.. If but to forget.. but to sleep..
Sweetness of eyelids over eyes..
Dreams open fates of the future, and bind
For centuries.
All that I stealthily thought, is to me
Clear like a crystal clean.
Us, with a timeless and endless riddle,
United the dream.
I do not pray, "O God, make to vanish
Torment of coming day!"
Oh no, "Oh God, send to him about me
A dream," I pray.
May I get pale at the meeting with you -
Sorrowful is it to meet!
Secret is one: The contact through dreams. We are
Powerless before it.
* * * * *
Не гони мою память! Лазурны края,
Где встречалось мечтание наше.
Будь правдивым: не скоро с такою, как я,
Вновь прильнешь ты к серебряной чаше.
Все не нашею волей разрушено. Пусть! --
Сладок вздох об утраченном рае!
Весь ты -- майский! Тебе моя майская грусть.
Все твое, что пригрезится в мае.
Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там,
Где на правду я правдой отвечу;
Каждый вечер по лeгким и зыбким мостам
Мы выходим друг другу навстречу.
Чуть завижу знакомый вдали силуэт, --
Бьется сердце то чаще, то реже...
Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет!
И глаза твои, грустные, те же.
Это грезы. Обоим нам ночь дорога,
Все преграды рушащая смело.
Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага,
Образ той, что солгать не сумела.
И когда он возникнет в вечерней тени
Под призывы былого напева,
Ты минувшему счастью с улыбкой кивни
И ушедшую вспомни без гнева.
* * * * *
Azure are the fields, where our dreaming had met.
Don't rush my memory!
Be truthful: Anew you'll touch the silver cup
Not soon with a one such as me.
All's destroyed, not by our volition. And sweet
Is the sigh over lost heaven! May be! -
You're all - May's! For you is my sorrow of May.
All that's dreamed of in May is for thee.
Here we don't need to rendezvous. Truly, we'll meet
Where the truth with the truth I shall meet;
Every evening on bridges shaky and light
We come out one another to greet.
A familiar figure from afar I'll see -
Heart beats rarely, then frequently...
Like before you're not wrathful, not vengeful, oh no!
And your eyes are the same, full of woe.
These are dreams. To us both the night is still dear,
Bravely breaking all barriers so.
But the image of her that could not lie, my friend,
Once awakened, don't chase like a foe.
And when he will appear in the evening shade
Under call of a previous song,
Nod to happiness that has elapsed with a smile
And recall without rage the one gone.
ПРИВЕТ ИЗ ВАГОНА
Сильнее гул, как будто выше -- зданья,
В последний раз колеблется вагон,
В последний раз... Мы едем... До свиданья,
Мой зимний сон!
Мой зимний сон, мой сон до слез хороший,
Я от тебя судьбой унесена.
Так суждено! Не надо мне ни ноши
В пути, ни сна.
Под шум вагона сладко верить чуду
И к дальним дням, еще туманным, плыть.
Мир так широк! Тебя в нем позабуду
Я может быть?
Вагонный мрак как будто давит плечи,
В окно струей вливается туман...
Мой дальний друг, пойми -- все эти речи
Самообман!
Что новый край? Везде борьба со скукой,
Всe тот же смех и блестки тех же звезд,
И там, как здесь, мне будет сладкой мукой
Твой тихий жест.
Hello From a Train
Louder is noise, as if taller than buildings,
Train is shivering for the final time,
Final time... we're riding... now my winter
Dream, say goodbye!
My winter dream, good to the point of tears,
From you fortune is bearing me away.
It is thus judged! I need no dream nor burden
Along the way.
Under train's noise to swim to the still foggy
And far-off days, trust marvels, is so sweet.
World is so wide! Maybe I will forget
You within it?
The train's darkness presses on the shoulders,
Into the window pours a torrent of fog...
My distant friend, please fathom - self-deception
Is all this talk!
Why the new land? The glimmer of same stars,
Same laughter, war with boredom, everywhere,
And your gesture will be as a sweet torment
Here, like there.
ЗЕЛЕНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ
Целый вечер играли и тешились мы ожерельем
зеленых, до дна отражающих взоры, камней.
Ты непрочную нить потянул слишком сильно,
посыпались камни обильно,
При паденьи сверкая сильней.
Мы в тоске разошлись по своим неустроенным кельям.
Не одно ожерелье вокруг наших трепетных пальцев
Обовьется еще, отдавая нас новым огням.
Нам к сокровищам бездн все дороги открыты,
Наши жадные взоры не сыты,
И ко всем драгоценным камням
Направляем шаги мы с покорностью вечных скитальцев.
Пусть погибла виной одного из движений нежданных
Только раз в этом мире, лишь нам заблестевшая нить!
Пусть над пламенным прошлым холодные плиты!
Разве сможем мы те хризолиты
Придорожным стеклом заменить?
Нет, не надо замен! Нет, не надо подделок стеклянных!
Green Garland
All the evening we played and amused ourselves with the garland
Of green stones, reflection till bottom the sight.
You have pulled too strongly the fragile thread,
And profusely the stones poured,
Falling, shining with the bright light.
We in angst to our cells came apart.
Not one garland around our tremulous fingers
Leaving us to the new flames it will grow.
Open there are the roads to abysses of treasures,
Our greedy looks are not sated,
And to all precious stones
We direct the steps of the humble eternal wanderers.
May she die in the guilt of movements unexpected
Only once in the world, a shining thread!
May the cold slabs be over flaming past!
Is it possible to replace
Chrysolite with roadside glass?
No, no need for the stone! No, no fraudulent glass!
* * * * *
Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке?
Все друг друга зовут трепетанием блещущих крыл!
Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки,
Но о помнящих душах забыл.
Каждый вечер, зажженный по воле волшебницы кроткой,
Каждый вечер, когда над горами и в сердце туман,
К незабывшей душе неуверенно-робкой походкой
Приближается прежний обман.
Словно ветер, что беглым порывом минувшее будит
Ты из блещущих строчек опять улыбаешься мне.
Всe позволено, всe! Нас дневная тоска не осудит:
Ты из сна, я во сне...
Кто-то высший нас предал неназванно-сладостной муки!
(Будет много блужданий-скитаний средь снега и тьмы!)
Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки...
Не ответственны мы!
* * * * *
It is true, is it not, that our souls are not used yet to parting?
With a shimmer of glimmering wings they each other call!
Someone higher parted the arms, tenderly interwoven,
But forgot the remembering souls.
Every evening, lit up by the will of a sorceress gentle.
Every evening, when over the hills, in the heart, stands the fog,
To the soul not forgetting the former deception comes near
With a meek and not confident walk.
Like the wind, that with sharp gusts awakens the things of times prior,
From the glimmering lines you are smiling at me once again.
All is permitted, all! You from dream, I in dream. Will not judge us
The angst of the day.
Someone higher betrayed us to nameless delicious torment,
(Many wanderings blunderings through dark and snow there will be!)
Someone higher parted the arms, tenderly interwoven...
Not responsible for this are we!
КРОМЕ ЛЮБВИ
Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.
Было все в нашем сне на любовь не похоже:
Ни причин, ни улик.
Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,
Только мы -- ты и я -- принесли ему жалобный стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность -- других.
Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,
Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши
Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота
В пробужденьи души.
В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме
(В нашем доме, весною...) Забывшей меня не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила, кроме
Самой грустной -- любви.
Except for Love
Did not love, did not weep. Oh no, did not love, but regardless
I have showed in the shadows the beloved likeness to you.
In our sleep all things did not appear like love:
No cause, no clues.
From the evening hall only to us nodded this image,
Only we - you and me - to it pitiful verses bore.
What has bound us stronger than love has bound others
Is that we adore.
But the gust was escaped, and tenderly somebody approached,
He who could not have prayed, but did love. To judge do not hurry!
Like the most tender note in awakening of the soul
You're memorable to me.
In this sorrowful soul you had wandered, like in open house..
(In our house, in the spring)... Forgotten don't call me!
All my minutes are filled with you, except for love -
The most melancholy.
ПЛОХОЕ ОПРАВДАНЬЕ
Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
О тоска по утрам!
Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема...
Как влюбленность -- старо!
Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо -- враги!
Твой восторженный бред, светом розовых люстр золоченый,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром -- мудрец, будет утром -- холодный ученый
Тот, кто ночью -- поэт.
Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Лучший вечер отдать на терзанье январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
Только утро виню!
Bad Excuse
How the love has grown old, how love is new and forgotten:
Morning, laughing, our castle to card house turned.
Oh the torturous shame for the extra word of the evening!
Oh the yearning for morn!
Like a moon blue trireme in the dawn has drowned,
Of the parting with her pen will not better write!
Morning turned our garden from Edeme to pitiful land...
How old - is the love!
Only at night the soul sends the signals from there,
For all nightly, like book I from all take care!
Whisper to nobody, awaking, like miracle tender:
Enemies - light and wonder!
Your rhapsodic delirium, gilded through the light of pink chandeliers,
Will be funny in morn. Let it not by the dawn be heard!
In the morning - be wise, in the morning - the chilly scientist
He, who at night - is poet.
How I could, living, breathing at night, how could I
Better evening to give the torment of January day?
Only morning I blame, to past I am sending the sigh,
Only morning I blame!
ПРЕДСКАЗАНЬЕ
-- "У вас в душе приливы и отливы!"
Ты сам сказал, ты это понял сам!
О, как же ты, не верящий часам,
Мог осудить меня за миг счастливый?
Что принесет грядущая минута?
Чей давний образ вынырнет из сна?
Веселый день, а завтра ночь грустна...
Как осуждать за что-то, почему-то?
О, как ты мог! О, мудрый, как могли вь
Сказать "враги" двум белым парусам?
Ведь знали вы... Ты это понял сам:
В моей душе приливы и отливы!
Prediction
"In your soul there is flow and ebbing!"
You said this, this you understand!
O, how are you, in clock not believing,
Could judge me for a happy moment?
What will be brought here by the coming minute?
From sleep will emerge whose ancient form?
A happy day, tomorrow is woeful night...
How to condemn, what for and wherefore?
Oh, how could you! O, wise one, how we could
Tell to two white sails "foes?"
We knew... and this you understood:
Within my soul there is the ebb and flow!
ОБА ЛУЧА
Солнечный? Лунный? О мудрые Парки,
Что мне ответить? Ни воли, ни сил!
Луч серебристый молился, а яркий
Нежно любил.
Солнечный? Лунный? Напрасная битва!
Каждую искорку, сердце, лови!
В каждой молитве -- любовь, и молитва
В каждой любви!
Знаю одно лишь: погашенных в плаче
Жалкая мне не заменит свеча.
Буду любить, не умея иначе --
Оба луча!
Both Rays
Sun's rays? Or moon's ray? O the wise fatal sisters,
What should I answer? I have no will, no power today.
Bright ray tenderly loves, and the silver
Ray does pray.
Sun's rays? Or moon's rays? The battle's in vain!
Catch every spark, o the heart!
In every prayer is love, and prayer
In every love!
I know but this: the redeemed in tears
Pitiful candle for me will not replace.
I will love, having known no other way -
Both rays!
ДЕТСКАЯ
Наша встреча была -- в полумраке беседа
Полувзрослого с полудетьми.
Хлопья снега за окнами, песни метели...
Мы из детской уйти не хотели,
Вместо сказки не жаждали бреда...
Если можешь -- пойми!
Мы любили тебя -- как могли, как умели;
Целый сад в наших душах бы мог расцвести,
Мы бы рай увидали воочью!..
Но, испуганы зимнею ночью,
Мы из детской уйти не посмели...
Если можешь -- прости!
Nursery
Our meeting was - in the half-dark, conversation
Between half-adult and half-kid.
Snow behind windows, songs of the blizzard...
We did not want the nursery to leave,
Instead of tales ravings she won't crave...
If you can - understand!
We loved you - like we were able, like we could;
A whole garden in our souls could have bloomed,
We would have in person seen heaven!...
But, with winter night's frightened,
We could not bear from children's to leave...
If you can - forgive!
РАЗНЫЕ ДЕТИ
Есть тихие дети. Дремать на плече
У ласковой мамы им сладко и днем.
Их слабые ручки не рвутся к свече, --
Они не играют с огнем.
Есть дети -- как искры: им пламя сродни.
Напрасно их учат: "Ведь жжется, не тронь!"
Они своенравны (ведь искры они!)
И смело хватают огонь.
Есть странные дети: в них дерзость и страх.
Крестом потихоньку себя осеня,
Подходят, не смеют, бледнеют в слезах
И плача бегут от огня.
Мой милый! Был слишком небрежен твой суд:
"Огня побоялась -- так гибни во мгле!"
Твои обвиненья мне сердце грызут
И душу пригнули к земле.
Есть странные дети: от страхов своих
Они погибают в туманные дни.
Им нету спасенья. Подумай о них
И слишком меня не вини!
Ты душу надолго пригнул мне к земле...
-Мой милый, был так беспощаден твой суд!-
Но все же я сердцем твоя -- и во мгле
"За несколько светлых минут!"
Different Children
There are quiet children. They like to sleep
On the shoulders of tender mother.
Their weak hands do not tear to the candle -
They do not play with fire.
There are children - like sparks: to them fire is akin
"It burns, does not touch!" they teach them in vain.
They are wayward (because they are sparks!)
And bravely they catch the flame.
There are strange children: In them daring and fear.
Quietly falling with the cross shyly,
They come, they don't dare, they pale with tears
And run, crying, from the fire.
My dear! Too careless is your trial:
"Fearing fire - thus to die in the haze they are bound!"
Your accusations gnaw on my heart
And they bent the soul to the ground.
There are strange children: From their frights
They die on the foggy days.
There's no salvation. Think about them
And don't assign to me much blame!
For long you have bent your soul to the ground...
"My dear, the trial was ruthless!"
"For only a several minutes" in my heart
I'm yours in the darkness.
НАША ЗАЛА
Мне тихонько шепнула вечерняя зала
Укоряющим тоном, как няня любовно:
-- "Почему ты по дому скитаешься, словно
Только утром приехав с вокзала?
===
Беспорядочной грудой разбросаны вещи,
Погляди, как растрепаны пыльные ноты!
Хоть как прежде с покорностью смотришь в
Но шаги твои мерные резче.
===
В этом дремлющем доме ты словно чужая,
Словно грустная гостья, без силы к утехам.
Никого не встречаешь взволнованным смехе
Ни о ком не грустишь, провожая.
===
Много женщин видала на долгом веку я,
-- В этом доме их муки, увы, не случайны! --
Мне в октябрьский вечер тяжелые тайны
Не одна поверяла, тоскуя.
===
О, не бойся меня, не противься упрямо:
Как столетняя зала внимает не каждый!
Всe скажи мне, как всe рассказала однажды
Мне твоя одинокая мама.
===
Я слежу за тобою внимательным взглядом,
Облегчи свою душу рассказом нескорым!
Почему не с тобой он, тот милый, с которых
Ты когда-то здесь грезила рядом?"
===
-- "К смелым душам, творящим лишь страсти веленье,
Он умчался, в моей не дождавшись прилива.
Я в решительный вечер была боязлива,
Эти муки -- мое искупленье.
===
Этим поздним укором я душу связала,
Как предателя бросив ее на солому,
И теперь я бездушно скитаюсь по дому,
Словно утром приехав с вокзала".
Our Hall
To me quietly whispered the evening hall
Lovingly like a nanny, in a reproachful tone:
"Why do you around the house roam,
On the morning having come from the terminal?"
In a messy heap clothes are thrown asunder,
Look how disheveled are notes dusty!
Like before you are staring with humility
But your measured steps are sharper.
You are a stranger in this sleepy home
Without power to joy, like a sorrowful guest,
No one to meet with laughter alarmed,
Conducting no one in distress.
I saw many women in my time and moment,
In this house are not accidental their torments!
Yearning, not one believing,
Heavy secrets in October evening.
Oh don't fear me, don't stubbornly resist me:
The century-old hall listen to no one!
Tell me everything, as told all once
To me your lonely mom.
I am following you with attentive stare,
Lighten up my soul with a far-off story!
Why not with you, my dear, from where
You once nearby dreamed here?"
"To brave souls, commanding only the passion,
He rushed off, not awaiting in me the tide.
I was frightened in the decisive tie,
These tortures - are my redemption.
With this late reproach I tied the soul,
Throwing her like a traitor upon the straw,
And now, soulless, I at home roam
As if in the morning come to terminal."
* * * * *
По тебе тоскует наша зала,
-- Ты в тени ее видал едва --
По тебе тоскуют те слова,
Что в тени тебе я не сказала.
Каждый вечер я скитаюсь в ней,
Повторяя в мыслях жесты, взоры...
На обоях прежние узоры,
Сумрак льется из окна синей;
Те же люстры, полукруг дивана,
(Только жаль, что люстры не горят!)
Филодендронов унылый ряд,
По углам расставленных без плана.
Спичек нет, -- уж кто-то их унес!
Серый кот крадется из передней...
Это час моих любимых бредней,
Лучших дум и самых горьких слез.
Кто за делом, кто стремится в гости..
По роялю бродит сонный луч.
Поиграть? Давно потерян ключ!
О часы, свой бой унылый бросьте!
По тебе тоскуют те слова,
Что в тени услышит только зала.
Я тебе так мало рассказала, --
Ты в тени меня видал едва!
* * * * *
Pines for you our hall,
You barely saw it in the shades -
Pine for you those words
Which in your shadow I did not relate.
Every evening in it I roam,
Recollecting in thoughts gestures, glances...
On them both are former patterns,
From a blue window dusk does pour;
Chandeliers, couch semi-circled,
(Only pity chandeliers do not burn!)
Philodendrons' gloomy row,
In the corners placed without plan.
Someone took away the matches here!
The gray cat creeps up from the front...
For my treasured nonsense it's the time,
Of best thoughts and of most bitter tears.
Someone's busy, someone seeks to visit...
On the piano wanders sleepy ray.
To play? Long lost is the key!
O the clock, lose your dour combat!
Over you are yearning the words,
That in shade will hear only the hall.
I to you so little did tell, -
You have barely seen me in the shades!
* * * * *
Ваши белые могилки рядом,
Ту же песнь поют колокола
Двум сердцам, которых жизнь была
В зимний день светло расцветшим садом.
Обо всем сказав другому взглядом,
Каждый ждал. Но вот из-за угла
Пронеслась смертельная стрела,
Роковым напитанная ядом.
Спите ж вы, чья жизнь богатым садом
В зимний день, средь снега, расцвела...
Ту же песнь вам шлют колокола,
Ваши белые могилки -- рядом.
* * * * *
Nearby are your white graves,
Same old song is sung by the bells,
To two hearts in which the life was
Light garden blossomed on winter day.
Of all things he told another with a glance,
Everyone waited. But out of a corner
Flew a poisonous arrow,
Full of deadly bane.
Sleep then, you, whose life on winter day
Blossoms with rich garden in the snow...
Bells this song to you the bells would send,
And nearby - white graves of yours.
"ПРОСТИ" НИНЕ
Прощай! Не думаю, чтоб снова
Нас в жизни Бог соединил!
Поверь, не хватит наших сил
Для примирительного слова.
Твой нежный образ вечно мил,
Им сердце вечно жить готово, --
Но все ж не думаю, чтоб снова
Нас в жизни Бог соединил!
"Forgive" Nina
Farewell! I do not think that God
United us again in living!
There's not enough strength in us - believe it -
For the conciliatory word.
Your tender likeness is forever nice,
The heart wants to live in it -
But I don't think, that in another minute
Our lives true God will unite!
ЕЕ СЛОВА
-"Слова твои льются, участьем согреты,
Но темные взгляды в былом".
-- "Не правда ли, милый, так смотрят портреты,
Задетые белым крылом?"
-- "Слова твои -- струи, вскипают и льются,
Но нежные губы в тоске".
-- "Не правда ли, милый, так дети смеются
Пред львами на красном песке?"
-"Слова твои -- песни, в них вызов и силы.
Ты снова, как прежде, бодра"...
-"Так дети бодрятся, не правда ли, милый,
Которым в кроватку пора?"
Her Words
"Warmed by partaking, your words pour
But the dark stares from the past."
"Is it not true, that they look at the portraits, dear
Affected by wing of white?"
"Your words - are streams, they boil and they pour,
But tender lips are in angst."
"Is it not so, that kids are thus laughing, dear,
Before lions on the red sand?"
"Your words - are songs, in them challenge and power.
You're cheerful as before instead"...
"Thus children awaken, is it not so dear,
To whom it is time for bed?"
СЕРДЦА И ДУШИ
Души в нас -- залы для редких гостей,
Знающих прелесть тепличных растений.
В них отдыхают от скорбных путей
Разные милые тени.
Тесные келейки -- наши сердца.
В них заключенный один до могилы.
В келью мою заточен до конца
Ты без товарища, милый!
Hearts And Souls
Souls with us - halls for rare guests,
Knowing the beauty of greenhouse plants.
In them rest from sorrowful ways
Different dear shades.
Close cells are our hearts,
One till the grave is prisoner.
Imprisoned in my cell to the last
You are without comrade, dear!
НАДПИСЬ В АЛЬБОМ
Пусть я лишь стих в твоем альбоме,
Едва поющий, как родник;
(Ты стал мне лучшею из книг,
А их немало в старом доме!)
Пусть я лишь стебель, в светлый миг
Тобой, жалеющим, не смятый;
(Ты для меня цветник богатый,
Благоухающий цветник!)
Пусть так. Но вот в полуистоме
Ты над страничкою поник...
Ты вспомнишь всe... Ты сдержишь крик.
-- Пусть я лишь стих в твоем альбоме!
Inscription On Album
Let me a poem in your album be,
Barely singing, like spring of water;
(You became best of books to me,
And there's many in the old home!)
May I be stem, and in bright moment
With you, pitying, not crumpled;
(You are for me a flower garden,
A redolent flower garden!)
Let this be thus. Let it be so
He wilted over the page...
You'll recall all... keep scream of rage.
In your album let me be a poem!
ЗИМОЙ
Снова поют за стенами
Жалобы колоколов...
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!
Город во мгле засыпает,
Серп серебристый возник,
Звездами снег осыпает
Твой воротник.
Ранят ли прошлого зовы?
Долго ли раны болят?
Дразнит заманчиво-новый,
Блещущий взгляд.
Сердцу он (карий иль синий?)
Мудрых важнее страниц!
Белыми делает иней
Стрелы ресниц...
Смолкли без сил за стенами
Жалобы колоколов.
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!
Месяц склоняется чистый
В души поэтов и книг,
Сыплется снег на пушистый
Твой воротник.
In the Winter
Behind the walls once again
Bells' whining is heard.
Several streets between us,
And several words!
The city in darkness sleeps,
Silver sickle appears,
The falling snow scatters
Your collar with stars.
Do your wounds ail for a long time?
Do the calls wound of the past?
Teases the new, seductive,
And shining glance.
(Blue or brown?) It matters more than
Wise pages to the heart!
Rime turns to white the
Eyelashes' darts...
Behind the walls, bell's whining
Lacks strength, is barely heard.
Several streets between us,
And several words!
Clear crescent is leaning into
Books' and poets' souls,
Into your downy collar
In sheets is pouring snow.
ТАК БУДЕТ
Словно тихий ребенок, обласканный тьмой,
С бесконечным томленьем в блуждающем взоре,
Ты застыл у окна. В коридоре
Чей-то шаг торопливый -- не мой!
===
Дверь открылась... Морозного ветра струя...
Запах свежести, счастья... Забыты тревоги...
Миг молчанья, и вот на пороге
Кто-то слабо смеется -- не я!
===
Тень трамваев, как прежде, бежит по стене,
Шум оркестра внизу осторожней и глуше...
-- "Пусть сольются без слов наши души!"
Ты взволнованно шепчешь -- не мне!
===
-- "Сколько книг!.. Мне казалось... Не надо огня:
Так уютней... Забыла сейчас все слова я"...
Видят беглые тени трамвая
На диване с тобой -- не меня!
Thus It Will Be
Like, favored by dark, a quiet child,
With an endless wandering gaze's languor
You have frozen at the window. In the corridor
There is someone's hurried step - not mine!
Door has opened... jet of wind, chilly...
Smell of freshness, joy... worries forgotten...
Moment of silence, and someone -
Not I - Laughs on the porch weakly.
Shadow of trams runs along the wall,
Sound of orchestra more careful and dimmer,
Not to me you excitedly whispered,
"Let without words merge our souls!"
"How many books!.. it seems to me... for fire there's no need:
Thus more cozy...all words I now have forgotten"...
They see the tram's shadows running
On the couch with you - without me!
ПРАВДА
Vitam impendere vero[1] Truth
The exhausted world sighs of confusion,
The pink even streams oblivion...
We were parted by shadows, not people,
Oh my dearest boy, heart of mine!
--------------------
Walls are towering, in a fog dressing,
Spear was dropped without strength by the sun..
In the evening world I'm cold. Where are you,
Oh my dearest boy, heart of mine?
--------------------
You will not hear. The walls are encroaching,
All things blend into one, all dies down...
Nothing did, does, will substitute for you,
Oh my dearest boy, heart of mine!
СТУК В ДВЕРЬ
Сердце дремлет, но сердце так чутко,
Помнит все: и блаженство, и боль.
Те лучи догорели давно ль?
Как забыть тебя, грустный малютка,
Синеглазый малютка король?
===
Ты, как прежде, бредешь чрез аллею,
Неуступчив, надменен и дик;
На кудрях -- золотящийся блик...
Я молчу, я смущенно не смею
Заглянуть тебе в гаснущий лик.
===
Я из тех, о мой горестный мальчик,
Что с рожденья не здесь и не там.
О, внемли запоздалым мольбам!
Почему ты с улыбкою пальчик
Приложил осторожно к губам?
===
В бесконечность ступень поманила,
Но, увы, обманула ступень:
Бесконечность окончилась в день!
Я для тени тебе изменила,
Изменила для тени мне тень.
Knocking On The Door
Heart is dreaming, but heart is so keen,
Will remember all: Bliss and pain.
Have been burned out all these rays?
How to forget you, sorrowful babe,
The blue-eyed baby, the king?
You, like formerly, walk through the alley,
Arrogant, unyielding and wild;
On the hair - gilt flare... I'm silent,
I embarrassedly do not dare
Into your faded face to stare.
I'm one of those, my little boy grievous,
That from birth is not here or there,
O, behold the belated prayer!
Why did the little boy dare
Smiling, carefully placed to the lips the fingers?
Into endlessness step did lure,
But, alas, the step had lied:
Endlessness in the day finished!
I for you the shade have altered,
Changed for shadow my shade.
СЧАСТЬЕ
-- "Ты прежде лишь розы ценила,
В кудрях твоих венчик другой.
Ты страстным цветам изменила?"
-- "Во имя твое, дорогой!"
-- "Мне ландышей надо в апреле,
Я в мае топчу их ногой.
Что шепчешь в ответ еле-еле?"
-- "Во имя твое, дорогой!"
-- "Мне мил колокольчик-бубенчик,
Его я пребуду слугой.
Ты молча срываешь свой венчик?"
-- "Во имя твое, дорогой!"
Happiness
"You at first appreciated but roses,
In our curls is a halo framed,
You betrayed the happy flowers?"
"Only, my dear, within your name!"
"I need lilies of the value in April,
In the May I step on them.
Why are you whispering answers barely?"
"Only, my dear, within your name!"
"Dear to me is the bell ringing,
As his servant I will stay.
You are quietly halo tearing?"
"Only, my dear, within your name!"
НЕВЕСТАМ МУДРЕЦОВ
Над ними древность простирает длани,
Им светит рок сияньем вещих глаз,
Их каждый миг -- мучительный экстаз.
Вы перед ними -- щепки в океане!
Для них любовь -- минутный луч в тумане,
Единый свет немеркнущий -- для вас.
===
Вы лишь в любви таинственно-богаты,
В ней всe: пожар и голубые льды,
Последний луч и первый луч звезды,
Все ручейки, все травы, все закаты!..
-- Над ними лик склоняется Гекаты,
Им лунной Греции цветут сады...
===
Они покой находят в Гераклите,
Орфея тень им зажигает взор...
А что у вас? Один венчальный флeр!
Вяжите крепче золотые нити
И каждый миг молитвенно стелите
Свою любовь, как маленький ковер!
To Brides of Sages
Above them antiquity extends its hands,
To them shines fate with sparkle of wise eyes,
Their every moment - tortuous ecstasy.
You are in front of them - chips in the ocean!
Love for them is ray in fog for a moment,
Unfading only light - all yours.
In love wealthy and mysterious you are,
In her is all: Fire and blue ice,
The last ray and the first ray of the star,
All rivers, all dusks, all grass!
Above them Hecate has bent down,
To them the moonlit Greece's gardens bloom...
They find the rest in Heraclite,
Orpheus's shadow burns their gaze...
And what of you? One wedding flair!
Knit tighter the golden thread
And every moment prayerfully lay
Your love, like a little carpet!
ЕЩЕ МОЛИТВА
И опять пред Тобой я склоняю колени,
В отдаленьи завидев Твой звездный венец.
Дай понять мне, Христос, что не всe только тени
Дай не тень мне обнять, наконец!
Я измучена этими длинными днями
Без заботы, без цели, всегда в полумгле...
Можно тени любить, но живут ли тенями
Восемнадцати лет на земле?
И поют ведь, и пишут, что счастье вначале!
Расцвести всей душой бы ликующей, всей!
Но не правда ль: ведь счастия нет, вне печали?
Кроме мертвых, ведь нету друзей?
Ведь от века зажженные верой иною
Укрывались от мира в безлюдьи пустынь?
Нет, не надо улыбок, добытых ценою
Осквернения высших святынь.
Мне не надо блаженства ценой унижений.
Мне не надо любви! Я грущу-не о ней.
Дай мне душу, Спаситель, отдать -- только тени
В тихом царстве любимых теней.
Another Prayer
Once again I am bending my knees before you,
Having noticed your garland of stars far apace.
Let me know, dear Christ, that not all things are ghosts,
Allow me, at last, not a ghost to embrace!
I am tormented by these long days. With no worry,
With no aim, in half-darkness, I am so lost..
I can love ghosts, but can one survive on this planet
For eighteen years solely on ghosts?
And they sing, and they write, joy is in the beginning!
Blossom with your full jubilant soul!
Isn't it true, there's no happiness without sorrow?
I don't have any friends save the dead, none at all.
Those enflamed with another belief for all time, is it so,
From the world in empty desert had hid?
No, I don't need the smiles gained at the cost
Of profaning the highest shrines of my creed.
I don't need bliss that comes at the price of debasement.
I don't need love! I'm sorrowful - not for her.
In the quiet kingdom of beloved ghosts, only ghosts -
Give me my soul to give back, Savior!
ОСУЖДЕННЫЕ
Сестрам Тургеневым
У них глаза одни и те же
И те же голоса.
Одна цветок неживше-свежий,
Другая луч, что блещет реже,
В глазах у третьей -- небо. Где же
Такие встретишь небеса?
Им отдала при первой встрече
Я чаянье свое.
Одна глядит, как тают свечи,
Другая вся в капризной речи,
А третьей так поникли плечи,
Что плачешь за нее.
Одна, безмолвием пугая,
Под игом тишины;
Еще изменчива другая,
А третья ждет, изнемогая...
И все, от жизни убегая,
Уже осуждены.
Judged
They have the same eyes
And the same voices.
One is a flower fresh, unlived,
Another ray, whose shine's more rare,
In eyes of third one - sky. So where
Will you such skies meet?
I gave away my aspiration
First meeting before.
One stares, as the candles smoulder,
Another in capricious speeches,
And in the third thus drooped the shoulders,
That you weep for her.
One, frightening with silence,
Under the yoke of quiet;
Another one is still fluid,
And the third, exhausted, waits...
And all, from life running
Are already judged.
ИЗ СКАЗКИ В ЖИЗНЬ
Хоть в вагоне темном и неловко,
Хорошо под шум колес уснуть!
Добрый путь. Жемчужная Головка,
Добрый путь!
Никому -- с участьем или гневно --
Не позволь в былое заглянуть.
Добрый путь, погибшая царевна,
Добрый путь!
From Tales To Life
Though it's dark and awkward in carriage,
It is good to sleep to sound of wheels!
Bon Voyage. Head of pearls,
Bon Voyage!
To no one - with share or in rage -
Do not let me look into the past.
Bon Voyage, queen deceased,
Bon Voyage.
В ЗЕРКАЛЕ КНИГИ М. Д.-В.
Это сердце -- мое! Эти строки -- мои!
Ты живешь, ты во мне, Марселина!
Уж испуганный стих не молчит в забытьи,
И слезами растаяла льдина.
Мы вдвоем отдались, мы страдали вдвоем,
Мы, любя, полюбили на муку!
Та же скорбь нас пронзила и тем же копьем,
И на лбу утомленно-горячем своем
Я прохладную чувствую руку.
Я, лобзанья прося, получила копье!
Я, как ты, не нашла властелина!..
Эти строки -- мои! Это сердце -- мое!
Кто же, ты или я -- Марселина?
In the Mirror of Book M. D. -V.
This heart is mine! These lines are mine!
You live, you in me, Marcelina!
The affrighted poem is not quiet in oblivion,
Iceberg has melted with the tears.
We together surrendered, together we suffered,
We, loving, loved the torment!
With a spear the same woe pierced into us,
And on your tired and burning forehead
The coolness of arm I do sense.
I, asking for kisses, a spear was given!
I, like you, overlord did not find!
These lines - are mine! This heart - is mine!
Who then, you, Marcelina, or I?
ЭСТЕТЫ
Наши встречи, -- только ими дышим все мы,
Их предчувствие лелея в каждом миге, --
Вы узнаете, разрезав наши книги.
Всe, что любим мы и верим -- только темы.
Сновидение друг другу подарив, мы
Расстаемся, в жажде новых сновидений,
Для себя и для другого-только тени,
Для читающих об этом -- только рифмы.
Aesthetes
We are breathing only with our meetings,
Cherishing them with each step in each moment -
You will learn, our books having cut.
All that we love and trust - only themes.
Having given one to the other the dream,
We part ways, in the thirst of new dreams,
For yourself and for one another - just shades,
To ones reading about it - only rhymes.
ОНИ И МЫ
Героини испанских преданий
Умирали, любя,
Без укоров, без слез, без рыданий.
Мы же детски боимся страданий
И умеем лишь плакать, любя.
Пышность замков, разгульность охоты,
Испытанья тюрьмы, --
Всe нас манит, но спросят нас: "Кто ты?"
Мы согнать не сумеем дремоты
И сказать не сумеем, кто мы.
Мы все книги подряд, все напевы!
Потому на заре
Детский грех непонятен нам Евы.
Потому, как испанские девы,
Мы не гибнем, любя, на костре.
They And Us
Heroines of the Spanish stories
Die while loving,
Without reproach, without weepings, without tears
We childishly suffering fear
And you know only how to cry, loving.
Pomp of castles, wildness of hunting,
Experience of jail -
All lures us, but they will ask: "Who are you?"
We won't drive away the slumber
And who we are we won't be able to tell.
We all books in a row, all tunes!
Because on the dawn
Eve doesn't understand the childhood sin.
Because like Spanish girls
Loving, against a bonfire, we don't fall.
* * * * *
Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!
Вы дитя и Вам нужны игрушки,
Потому я и боюсь ловушки,
Потому и сдержан мой привет.
Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!
Вы дитя, а дети так жестоки:
С бедной куклы рвут, шутя, парик,
Вечно лгут и дразнят каждый миг,
В детях рай, но в детях все пороки, --
Потому надменны эти строки.
Кто из них доволен дележом?
Кто из них не плачет после елки?
Их слова неумолимо-колки,
В них огонь, зажженный мятежом.
Кто из них доволен дележом?
Есть, о да, иные дети -- тайны,
Темный мир глядит из темных глаз.
Но они отшельники меж нас,
Их шаги по улицам случайны.
Вы -- дитя. Но все ли дети -- тайны?!
* * * * *
Hopelessly - grown up you are? Oh no,
You're a child and you need toys,
Therefore I fear decoys,
Therefore restrained is my hello.
Hopelessly - grown up you are? Oh no!
You're a child, and cruel are the children:
From a poor doll they tear the wig in joke,
Always lie and tease with every moment,
In children are vices and heaven -
For that reason these lines are arrogant.
Who of them is glad with the dividing?
Who of them does not weep by the fir tree?
Their words are relentlessly splitting,
Lit up by rebellion - in them, fire.
Who of them is glad with the dividing?
Yes, there are other kids - mysteries,
World looks dark when viewed from dark eyes.
But they are recluses among us,
And their steps are accidental on the streets.
You're a child. But are all children - mysteries?
МАМЕ
Как много забвением темным
Из сердца навек унеслось!
Печальные губы мы помним
И пышные пряди волос,
Замедленный вздох над тетрадкой
И в ярких рубинах кольцо,
Когда над уютной кроваткой
Твое улыбалось лицо.
Мы помним о раненых птицах
Твою молодую печаль
И капельки слез на ресницах,
Когда умолкала рояль.
To Mother
How many with dark oblivion
Does heart forever bear!
We recall the lips in sorrow
And luxurious braids of hair.
Slow breath over the notebook
And ring of bright rubies,
When over your cozy bed
Was smiling your face.
We recall of wounded birds
Your youthful sadness
And on the eyelashes drops of tears,
When went silent the piano.
В СУББОТУ
Темнеет... Готовятся к чаю...
Дремлет Ася под маминой шубой.
Я страшную сказку читаю
О старой колдунье беззубой.
О старой колдунье, о гномах,
О принцессе, ушедшей закатом.
Как жутко в лесах незнакомых
Бродить ей с невидящим братом!
Одна у колдуньи забота:
Подвести его к пропасти прямо!
Темнеет... Сегодня суббота,
И будет печальная мама.
Темнеет... Не помнишь о часе.
Из столовой позвали нас к чаю.
Клубочком свернувшейся Асе
Я страшную сказку читаю.
On Saturday
It's darkening... readying for tea...
Under mother's fur coat Asya sleeps,
A fearful fairy tale I read
About a toothless old sorceress.
Of old sorceress, of the gnomes,
Of the princes that went down with sunset.
How dreadful it is in foreign woods
To walk with an unseeing brother!
The sorceress has but one care:
To the abyss to drive him
It's darkening... it's Saturday,
And will be saddened the mom.
It's darkening... you don't remember the hour.
From cafeteria they called to tea.
To the curled up Asya
A fearful fairy tale I read.
"КУРЛЫК"
Детство: молчание дома большого,
Страшной колдуньи оскаленный клык;
Детство: одно непонятное слово,
Милое слово "курлык".
Вдруг беспричинно в парадной столовой
Чопорной гостье покажешь язык
И задрожишь и заплачешь под слово,
Глупое слово "курлык".
Бедная Fraulein[1] 1 Барышня (нем.).
"Kurlyk"
Childhood: Silence of a large home,
Frightening sorceress's grinning fang, like
Childhood: One word that I cannot fathom,
Tender word "Kurlyk."
Suddenly for no reason in pompous canteen
You show to the prim guest your tongue
And you will tremble and cry to the word,
Stupid word "Kurlyk."
The poor Fraulein in lilac cape,
Having pinched the hood the neck -
All resurrect under tender word,
Childish word "Kurlyk."
ПОСЛЕ ПРАЗДНИКА
У мамы сегодня печальные глазки,
Которых и дети и няня боятся.
Не смотрят они на солдатика в каске
И даже не видят паяца.
У мамы сегодня прозрачные жилки
Особенно сини на маленьких ручках.
Она не сердита на грязные вилки
И детские губы в тянучках.
У мамы сегодня ни песен, ни сказки,
Бледнее, чем прежде, холодные щечки,
И даже не хочет в правдивые глазки
Взглянуть она маленькой дочке.
After the Holiday
Today my mother has sad eyes,
Which both the kids and nanny fear.
They do not see the clown,
At soldier in helmet they do not stare.
Today my mother has see-through veins
Especially blue on arms of white.
She is not angry at children's lips
In toffee, nor at forks with dirt.
Today my mother has no songs or tales,
Paler than before are cold cheeks,
And she does not want into truthful eyes
Of the little daughter to peek.
В КЛАССЕ
Скомкали фартук холодные ручки,
Вся побледнела, дрожит баловница.
Бабушка будет печальна: у внучки
Вдруг -- единица!
Смотрит учитель, как будто не веря
Этим слезам в опустившемся взоре.
Ах, единица большая потеря!
Первое горе!
Слезка за слезкой упали, сверкая,
В белых кругах уплывает страница...
Разве учитель узнает, какая
Боль -- единица?
In the Classroom
Crumpled the apron with chilly hands,
Became pale, trembles the darling.
Grandmother will be sad:
At the granddaughter's - one - suddenly!
Teacher, as if not believing, is watching
These tears in descended gaze.
Ah, unity of large losses!
First sorrow's phase!
Tear after tear fell down, shining,
In large circles a page floats away...
Does the teacher know, which
Is one's - pain?
НА БУЛЬВАРЕ
В небе -- вечер, в небе -- тучки,
В зимнем сумраке бульвар.
Наша девочка устала,
Улыбаться перестала.
Держат маленькие ручки
Синий шар.
Бедным пальчикам неловко:
Синий шар стремится вдаль.
Не дается счастье даром!
Сколько муки с этим шаром!
Миг -- и выскользнет веревка.
Что останется? Печаль.
Утомились наши ручки,
-- В зимнем сумраке бульвар.
Наша детка побежала,
Ручки сонные разжала...
Мчится в розовые тучки
Синий шар.
On the Boulevard
In sky - evening, in sky - clouds,
In winter dusk the boulevard is.
Our girl has become exhausted,
To smile she has ceased.
The small arm of kids holds
The blue sphere.
To poor fingers it is awkward:
The blue ball aspires afar.
Not for free is your happiness!
How much torment in your steps!
Moment - then slips through the rope.
What remains? Sorrow.
Exhausted are our hands,
In winter dusk the boulevard is.
Our baby ran away,
Unclenched the sleepy hands...
Rushes into pink clouds withal
The blue sphere.
СОВЕТ
"Если хочешь ты папе советом помочь",
Шепчет папа любимице-дочке,
"Будут целую ночь, будут целую ночь
Над тобою летать ангелочки.
Блещут крылышки их, а на самых концах
Шелестят серебристые блестки.
Что мне делать, дитя, чтоб у мамы в глазах
Не дрожали печальные слезки?
Плещут крылышки их и шумят у дверей.
Все цвета ты увидишь, все краски!
Чем мне маме помочь? Отвечай же скорей!"
-- "Я скажу: расцелуй ее в глазки!
А теперь ты беги (только свечку задуй
И сложи аккуратно чулочки).
И сильнее беги, и сильнее целуй!
Будут, папа, летать ангелочки?"
Advice
"If you'd like to be helpful to your dad,"
Whispers father to daughter beloved,
"All night long, all the night
Angels will be above you flying.
Their wings shine, and on their ends
Rustle the silver sequins right here.
What to do, dear child, that in mother's eyes
Did not tremble the sorrowful tears?
Splatter wings and at the door make noise.
You will see all paints and all colors!
How will you help your mom? Answer at once!"
"I will say: Kiss her on the eyes!
And now you run (only blow out the candle at once
And neatly fold the pantyhose).
And run with greater strength, and more potently kiss!
Father, will the angels come soaring?"
МАЛЬЧИК С РОЗОЙ
Хорошо невзрослой быть и сладко
О невзрослом грезить вечерами!
Вот в тени уютная кроватка
И портрет над нею в темной раме.
На портрете белокурый мальчик
Уронил увянувшую розу,
И к губам его прижатый пальчик
Затаил упрямую угрозу.
Этот мальчик был любимец графа,
С колыбели грезивший о шпаге,
Но открыл он, бедный, дверцу шкафа,
Где лежали тайные бумаги.
Был он спрошен и солгал в ответе,
Затаив упрямую угрозу.
Только розу он любил на свете
И погиб изменником за розу.
Меж бровей его застыла складка,
Он печален в потемневшей раме...
Хорошо невзрослой быть и сладко
О невзрослом плакать вечерами!
Boy With A Rose
It is good to be non-adult, sweetly
It is from non-adult evens to dream!
Here is comfy bed in the shadows
And above it, portrait in dark frame.
Blond-haired boy is in the portrait
Having dropped a rose that did wilt,
And the stubborn threat did harbor
Finger pressed to his lips.
This boy was beloved of count,
Dreaming of the sword since the cradle,
But he opened, poor, door of closet,
Where lay the secret papers.
He was asked and he lied in response,
Having harbored the stubborn warning.
And he died, traitor for roses,
Loving in the world only the rose.
Midst his brows the fold chilled,
He is sad of the frame darkened ...
It's good to not be adult and sweet
To cry on the evening of the child!
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ АСЕ
Спи, царевна! Уж в долине
Колокол затих,
Уж коснулся сумрак синий
Башмачков твоих.
Чуть колышутся березы,
Ветерок свежей.
Ты во сне увидишь слезы
Брошенных пажей.
Тронет землю легким взмахом
Трепетный плюмаж.
Обо всем шепнет со страхом
Непокорный паж.
Будут споры... и уступки,
(Ах, нельзя без них!)
И коснутся чьи-то губки
Башмачков твоих.
Cradle Song for Asya
Sleep, you queen! Bell has quieted
In the valley,
And your shoes were touched with
The blue twilight.
Barely swaying are the birches,
Fresher is wind,
You in dream will see abandoned
Pages' tears.
Touches the earth with the light wave
Plume that would quiver.
The disobedient page of all things
Whispers with fear.
There will be disputes... and concessions,
(Ah, nothing without them to choose!)
And may somebody's lips
Touch your shoes.
ПОДРАСТАЮЩЕЙ
Опять за окнами снежок
Светло украсил ель...
Зачем переросла, дружок,
Свою ты колыбель?
Летят снежинки, льнут ко всем
И тают без числа...
Зачем, ты, глупая, зачем
Ее переросла?
В ней не давила тяжесть дней,
В ней так легко спалось!
Теперь глаза твои темней
И золото волос...
Широкий мир твой взгляд зажег,
Но счастье даст тебе ль?
Зачем переросла, дружок,
Свою ты колыбель?
To a Growing-Up One
Outside the window once again
A fir is lit by snow..
This cradle of yours, my dear friend,
Why did you outgrow?
The snowflakes fly, to all adhere,
And melt too fast to know..
What therefore for, you stupid one,
Did you it outgrow?
Days' weight upon it didn't press
T'was easy sleeping there,
And now your eyes have darker grown
And gold of your hair..
It burned your sight, but will it give
Happiness, this wide world?
Why, why did you outgrow
Your cradle, my dear girl?
ВОЛШЕБНИК
Непонятный учебник,
Чуть умолкли шаги, я на стул уронила скорей.
Вдруг я вижу: стоит у дверей
И не знает, войти ли и хитро мигает волшебник.
До земли борода,
Темный плащ розоватым огнем отливает...
И стоит и кивает
И кивая глядит, а под каждою бровью -- звезда.
Я навстречу и мигом
Незнакомому гостю свой стул подаю.
"Знаю мудрость твою,
Ведь и сам ты не друг непонятным и путаным книгам.
Я устала от книг!
Разве сердце от слов напечатанных бьется?"
Он стоит и смеется:
"Ты, шалунья, права! Я для деток веселый шутник.
Что для взрослых -- вериги,
Для шалуньи, как ты, для свободной души -- волшебство.
Так проси же всего!"
Я за шею его обняла: "Уничтожь мои книги!
Я веселья не вижу ни в чем,
Я на маму сержусь, я с учителем спорю.
Увези меня к морю!
Посильней обними и покрепче укутай плащом!
Надоевший учебник
Разве стоит твоих серебристых и пышных кудрей?"
Вдруг я вижу: стоит у дверей
И не знает, уйти ли и грустно кивает волшебник.
Magician
A textbook obscure.
To quiet the steps, I dropped on the chair.
Suddenly I see: Stands at the door
The magician, and does not know whether to blink or to enter.
Beard to the ground,
The dark coat is pouring with a pink fire...
And stands and nods
And nodding looks, under each brow a star.
I to greet the moment
Give my chair to the unfamiliar guest.
"I know your wisdom,
You're no friend to the books obscure and confused.
I am tired of the books!
Does the heart beat from printed words?"
He stands and laughs:
"You, minx, are right! I am clown for the happy kids.
What for grown-ups are chains,
For the minx, as you are, is magic for the free soul.
Thus ask it all!"
I hugged him by the neck: "Destroy my books"!
I see no joy in anything,
I am angry at mom, with the teacher I argue.
Take me back to the sea!
Hug more forcefully and wrap up with cloak more tightly!
A textbook that bores
Does it reach your frizzes lush and silver?"
Suddenly I see: Stands at the doors
The magician and knows not whether to leave or nod in sorrow.
ПЕРВАЯ РОЗА
Девочка мальчику розу дарит,
Первую розу с куста.
Девочку мальчик целует в уста,
Первым лобзаньем дарит.
Солнышко скрылось, аллея пуста.
Стыдно в уста целовать!
Девочка, надо ли было срывать
Первую розу с куста?
First Rose
The girl gives to the boy a rose,
From the bush the first rose.
The boy kisses the girl on the lips,
He gives the first kiss.
Sun has gone down, empty is the alley.
Shameful to kiss on the lips!
Girl, did you need to tear away
From the bush the first rose?
ИСПОВЕДЬ
Улыбаясь, милым крошкой звали,
Для игры сажали на колени...
Я дрожал от их прикосновений
И не смел уйти, уже неправый.
А они упрямца для забавы
Целовали!
В их очах я видел океаны,
В их речах я пенье ночи слышал.
"Ты поэт у нас! В кого ты вышел?"
Сколько горечи в таких вопросах!
Ведь ко мне клонился в темных косах
Лик Татьяны!
На заре я приносил букеты,
У дверей шепча с последней дрожью:
"Если да, -- зачем же мучить ложью?
Если нет, -- зачем же целовали?"
А они с улыбкою давали
Мне конфеты.
Confession
Smiling, we did call cute baby
For a game we sat upon the knees...
I did shiver from their touches
And could not come, wrong already.
And the stubborn one for an amusement
They had kissed!
In the eyes I saw the ocean,
In the speech I heard the night's song.
"You are poet among us! Who did you wed?"
How much sorrow is in your questions!
Wearing dark braids to me had bowed
Tatiana's face!
At the dawn I brought bouquets of flowers,
Whispering with last shiver at the door:
"If yes, Why to torture with lies?
If no, - why then did you kiss?
And they gave to me the candy
With a smile.
ДЕВОЧКА-СМЕРТЬ
Луна омывала холодный паркет
Молочной и ровной волной.
К горячей щеке прижимая букет,
Я сладко дремал под луной.
Сияньем и сном растревожен вдвойне,
Я сонные глазки открыл,
И девочка-смерть наклонилась ко мне,
Как розовый ангел без крыл.
На тоненькой шее дрожит медальон,
Румянец струится вдоль щек,
И видно бежала: чуть-чуть запылен
Ее голубой башмачок.
Затейлив узор золотой бахромы,
В кудрях бирюзовая нить.
"Ты -- маленький мальчик, я -- девочка: мы
Дорогою будем шалить.
Надень же (ты -- рыцарь) мой шарф кружевной!"
Я молча ей подал букет...
Молочной и ровной, холодной волной
Луна омывала паркет.
Girl-Death
With a milky and even wave
The moon washed the cold parquet.
I sweetly was sleeping under the moon,
To a hot cheek pressing a bouquet.
With light and with sleep doubly disturbed,
I opened the eyes sleepy,
And like a pink angel without wings
The Girl Death leaned to me.
Medallion trembles around the thin neck,
A blush on her cheeks pours,
It's visible, that she ran: dusted
A bit are her bluish shoes.
There's fanciful pattern of golden edge,
A turquoise thread in the curls.
"We'll play on the road, together us two:
You - little boy, me - a girl
Put on (you're the knight) my scarf of lace!"
I silently gave the bouquet...
And with a milky and even cold wave
The moon washed the parquet.
МАЛЬЧИК-БРЕД
Алых роз и алых маков
Я принес тебе букет.
Я ни в чем не одинаков,
Я -- веселый мальчик-бред.
Свечку желтую задую, --
Будет розовый фонарь.
Диадему золотую
Я надену, словно царь.
Полно, царь ли? Я волшебник,
Повелитель сонных царств,
Исцеляющий лечебник
Без пилюль и без лекарств.
Что лекарства! Что пилюли!
Будем, детка, танцевать!
Уж летит верхом на стуле
Опустевшая кровать.
Алый змей шуршит и вьется,
А откуда, -- мой секрет!
Я смеюсь, и всe смеется.
Я -- веселый мальчик-бред!
Boy-Madness
I have brought you a bouquet,
Scarlet-red roses, poppies.
I'm not same in anything,
I'm the happy boy-madness.
I'll blow out a yellow candle -
It will be a flashlight pink.
And a golden diadem
I will wear like a king.
I'm a conqueror of sleepy
Kingdoms, a mage. Is't full, King?
I'm a doctor that is healing
Without pills or medicines.
Why the medicines? Why pills too?
We will dance together, kid!
Now flies mounted on a chair
A completely empty bed.
Where he's from - it is my secret:
Serpent, red, will weave and hiss.
I am laughing, all are laughing,
I'm the happy boy-madness.
ПРИНЦ И ЛЕБЕДИ
В тихий час, когда лучи неярки
И душа устала от людей,
В золотом и величавом парке
Я кормлю спокойных лебедей.
Догорел вечерний праздник неба.
(Ах, и небо устает пылать!)
Я стою, роняя крошки хлеба
В золотую, розовую гладь.
Уплывают беленькие крошки,
Покружась меж листьев золотых.
Тихий луч мои целует ножки
И дрожит на прядях завитых.
Затенен задумчивой колонной,
Я стою и наблюдаю я,
Как мой дар с печалью благосклонной
Принимают белые друзья.
В темный час, когда мы всe лелеем,
И душа томится без людей,
Во дворец по меркнущим аллеям
Я иду от белых лебедей.
Prince and Swans
In quiet hour, when rays are muted
And the soul has tired of all men,
In a golden and majestic park I
Am feeding the tranquil swans.
Burned away the evening of the heaven.
(Ah, the heaven is too tired to blaze!)
I am standing, having dropped bread crumbs in
Golden, pink smooth surface.
Sail away the lily-white bread crumbs,
Spinning among golden leaves.
The quiet ray kisses my legs
And trembles on the curled strands.
With the thoughtful column shaded,
I watch as I stand,
While my gift with well-disposed sadness
Is accepted by white friends.
In dark hour, when we all things cherish,
And the soul languishes without men,
In the palace on the faded alleys
I am walking away from white swans.
ЗА КНИГАМИ
"Мама, милая, не мучь же!
Мы поедем или нет?"
Я большая, -- мне семь лет,
Я упряма, -- это лучше.
Удивительно упряма:
Скажут нет, а будет да.
Не поддамся никогда,
Это ясно знает мама.
"Поиграй, возьмись за дело,
Домик строй". -- "А где картон?"
"Что за тон?" -- "Совсем не тон!
Просто жить мне надоело!
Надоело... жить... на свете,
Все большие -- палачи,
Давид Копперфильд"... -- "Молчи!
Няня, шубу! Что за дети!"
Прямо в рот летят снежинки...
Огонечки фонарей...
"Ну, извозчик, поскорей!
Будут, мамочка, картинки?"
Сколько книг! Какая давка!
Сколько книг! Я все прочту!
В сердце радость, а во рту
Вкус соленого прилавка.
By the Books
"Will we go or we won't,
Dear mother, don't torment me!"
I'm big - I am seven years old
And stubborn - that's better.
Surprisingly stubborn:
They'll say no, and yes it will be.
Never to give in,
This my mother knows clearly.
"Play, to business get down,
Build a house." "Where is the cardboard?"
"What's the tone?" "Completely no tone!
Of being alive I am tired!
Tired... to live... in the world,
Butchers are all the big ones,
David Copperfield"... "Quiet!
Nanny, coat! Who're these children!"
Snowflakes fly into mouth...
Lights of the lanterns...
"Cab driver, drive more fast!
Will there, mother, be paintings?"
How many books! Whatever crowd!
How many books! I will read all!
There is joy in the heart
And in mouth taste of counter's salt.
НЕРАВНЫЕ БРАТЬЯ
"Я колдун, а ты мой брат".
"Ты меня посадишь в яму!"
"Ты мой брат и ты не рад?"
"Спросим маму!"
"Хорошо, так ты солдат".
"Я всегда играл за даму!"
"Ты солдат и ты не рад?"
"Спросим маму!"
"Я придумал: акробат".
"Не хочу такого сраму!"
"Акробат -- и ты не рад?"
"Спросим маму!"
Unequal Brothers
"I am sorcerer, you're my brother."
"You will put me in the hole!"
"You're my brother and not glad at all?"
"We'll ask mother!"
"It is good that you're a soldier."
"I have played for ladies forever!"
"You're a soldier and not glad so?"
"We'll ask mother!"
"I have thought up: Acrobat."
"I don't want such shame to bother!"
"Acrobat and you're not glad?"
"We'll ask mother."
СКУЧНЫЕ ИГРЫ
Глупую куклу со стула
Я подняла и одела.
Куклу я на пол швырнула:
В маму играть -- надоело!
Не поднимаясь со стула
Долго я в книгу глядела.
Книгу я на пол швырнула:
В папу играть -- надоело!
Boring Games
Stupid doll from the chair
I raised and attired.
I threw the doll on the floor:
To play mom - I am tired!
Not to rise from the chair
I for long at the book stared.
I threw the book on the floor:
To play dad - I am tired!
МЯТЕЖНИКИ
Что за мука и нелепость
Этот вечный страх тюрьмы!
Нас домой зовут, а мы
Строим крепость.
Как помочь такому горю?
Остается лишь одно:
Изловчиться -- и в окно,
Прямо к морю!
Мы -- свободные пираты,
Смелым быть -- наш первый долг.
Ненавистный голос смолк.
За лопаты!
Слов не слышно в этом вое,
Ветер, море, -- всe за нас.
Наша крепость поднялась,
Мы -- герои!
Будет славное сраженье.
Ну, товарищи, вперед!
Враг не ждет, а подождет
Умноженье.
Rebels
What a torment and a hassle
Is eternal fear of jail!
Us to home they all call,
And we're building a castle.
How to help in such a sorrow?
There remains just this:
To contrive - and into window,
Right to seas!
We are the free pirates,
It's our first duty to be brave.
Gone silent has voice I hate.
For the spades!
In howling words we don't hear,
Wind, sea - all for us.
Our castle has been raised,
We - are heroes!
Will be glorious the battle situation.
Well, comrades, ahead!
Foe won't wait, but will await
Multiplication.
ЖИВАЯ ЦЕПОЧКА
Эти ручки кто расцепит,
Чья тяжелая рука?
Их цепочка так легка
Под умильный детский лепет.
Кто сплетенные разнимет?
Перед ними каждый -- трус!
Эту тяжесть, этот груз
Кто у мамы с шеи снимет?
А удастся, -- в миг у дочки
Будут капельки в глазах.
Будет девочка в слезах,
Будет мама без цепочки.
И умолкнет милый лепет,
Кто-то всхлипнет; скрипнет дверь.
Кто разнимет их теперь
Эти ручки, кто расцепит?
Live Chain
Who will these arms unravel,
Whose heavy hand?
So light is this chain
Under children's sweet babble.
Who the woven will pull apart?
Each before them is a coward!
This heaviness, this load
Who will take it off mom's throat?
And will succeed - on daughter in tick, thus
There will be drops in the eyes.
There will be a girl in tears,
There will be mom without necklace.
And will silence the dear babble,
Someone sobs; the door creaks shot.
Who will now them unravel,
Who will take these hands apart?
БАЯРД
За умноженьем-черепаха,
Зато чертенок за игрой,
Мой первый рыцарь был без страха,
Не без упрека, но герой!
Его в мечтах носили кони,
Он был разбойником в лесу,
Но приносил мне на ладони
С магнолий снятую росу.
Ему на шее загорелой
Я поправляла талисман,
И мне, как он чужой и смелой,
Он покорялся, атаман!
Улыбкой принц и школьник платьем,
С кудрями точно из огня,
Учителям он был проклятьем
И совершенством для меня!
За принужденье мстил жестоко, --
Великий враг чернил и парт!
И был, хотя не без упрека,
Не без упрека, но Баярд!
Bayard
Behind multiplication - tortoise,
Whereas the hobgoblin at play,
My first knight without fear was,
He was a hero, though with blame!
In dreams by horses he was carried,
He was a bandit in the wood,
But on the palm he did bear
From magnolia taken dew.
To him upon the throat tanned
I repaired the talisman,
And to me, brave and alien,
He bowed, while being the hetman!
Prince of the smile and schoolboy in dress, and
With curls exactly from a flame,
To teachers he had been the curse, and
He was perfection all for me!
For the compunction he avenged
Enemy of ink and desks so great!
And was, although not without blame,
Not without blame, but Boyard!
Мать на даче
Мы на даче: за лугом Ока серебрится,
Серебрится, как новый клинок.
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венок.
Наша мама не любит тяжелой прически, --
Только время и шпильки терять!
Тихий лучик упал сквозь березки
На одну шелковистую прядь.
В небе облачко плыло и плакало, тая.
Назвала его мама судьбой.
Наша мама теперь золотая,
А венок у нее голубой.
Два веночка на ней, два венка, в самом деле:
Из цветов, а другой из лучей.
Это мы васильковый надели,
А другой, золотистый -- ничей.
Скоро вечер: за лесом луна загорится,
На плотах заблестят огоньки...
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венки.
Mother In Dacha
We're in dacha: Behind the meadow Oka is silver,
Silver, like a new blade.
Our mother today is the empress,
Mother has a garland on the head.
Our mother does not like heavy hairstyles, -
Only time and hairpins to lose instead!
Our ray has fallen across the birches
Onto one silky strand.
In the sky the cloud sailed and wept, melting.
My mother has called it fate.
Our mother is now golden,
And blue is her garland.
Two garlands for her, indeed so, two garlands:
One of rays, the other of flowers.
Here we have put on the cornflowers,
And the other, golden - no one's.
Soon it's evening: behind woods shines moonlight,
On the rafts fires will glisten instead...
Our mother today is the empress,
Mother has a garland on the head.
ЖАР-ПТИЦА
Максу Волошину
Нет возможности, хоть брось!
Что ни буква -- клякса,
Строчка вкривь и строчка вкось,
Строчки веером, -- все врозь!
Нету сил у Макса!
-- "Барин, кушать!" Что еда!
Блюдо вечно блюдо
И вода всегда вода.
Что еда ему, когда
Ожидает чудо?
У больших об этом речь,
А большие правы.
Не спешит в постельку лечь,
Должен птицу он стеречь,
Богатырь кудрявый.
Уж часы двенадцать бьют,
(Бой промчался резкий),
Над подушкой сны встают
В складках занавески.
Промелькнет -- не Рыба-Кит,
Трудно ухватиться!
Точно радуга блестит!
Почему же не летит
Чудная Жар-Птица?
Плакать -- глупо. Он не глуп,
Он совсем не плакса,
Не надует гордых губ, --
Ведь Жар-Птица, а не суп
Ожидает Макса!
Как зарница! На хвосте
Золотые блестки!
Много птиц, да все не те...
На ресницах в темноте
Засияли слезки.
Он тесней к окну приник:
Серые фигуры...
Вдалеке унылый крик...
-- В эту ночь он всe постиг,
Мальчик белокурый!
Firebird
No possibility, give it up!
Like a blot is letter,
Line at random and to side,
Line like a fan - all fine!
Max does not have power!
"Gentleman, you eat!" What food!
Meal eternally is meal
And water, always water.
What for him is food
When he awaits a marvel?
Big ones have a speech of this,
And right are the big ones.
Does not hurry off to bed,
He must now guard the bird,
Curly-headed hero.
The clock strikes twelve,
(Battle rushed by, cutting),
On the pillow dreams stand
In folds of a curtain.
Will once flash - no whale the fish,
It is hard to grab on!
Why does rainbow shine?
Why does not fly
The wonderful firebird?
Crying - is stupid. He's not stupid,
He is no crybaby,
Won't inflate the proud lips,
Since the firebird, and not soup will
Max be awaiting!
Just like lightning! On the tail
Are the golden glimmers!
Many birds, all are not them...
On eyelashes in the dark
Have been shining tears.
He leans to window from the shades:
Here are the grey figures...
From afar a sad shout...
In this night all he grasped,
The blond-haired boy-hero.
"ТАК"
"Почему ты плачешь?" -- "Так".
"Плакать "так" смешно и глупо.
Зареветь, не кончив супа!
Отними от глаз кулак!
Если плачешь, есть причина.
Я отец и я не враг.
Почему ты плачешь?" -- "Так".
"Ну, какой же ты мужчина?
Отними от глаз кулак!
Что за нрав такой? Откуда?
Рассержусь, и будет худо!
Почему ты плачешь?" -- "Так".
"Thus"
"Why are you crying?" - "Thus."
"To cry 'thus' is funny and stupid.
To weep, not having finished soup! And
From the eyes raise the fist!
If you're crying, there's a reason.
I'm no enemy or father.
"Why are you crying?" - "Thus." "So
What kind of man you are?
Raise the fist from the eyes!
What's your disposition? From where?
I'll get mad, it will turn out badly!
Why are you crying?" - "Thus."
МОЛИТВА В СТОЛОВОЙ
Самовар отшумевший заглох;
Погружается дом в полутьму.
Мне счастья не надо, -- ему
Отдай мое счастье. Бог!
Зимний сумрак касается роз
На обоях и ярких углей.
Пошли ему вечер светлей,
Теплее, чем мне, Христос!
Я сдержу и улыбку и вздох,
Я с проклятием рук не сожму,
Но только -- дай счастье ему,
О, дай ему счастье. Бог!
Prayer With Cafeteria
The noisy samovar has died;
Into darkness sinks the home.
I do not need happiness - to him
Give away my happiness. God!
Touches roses the winter dusk
On wallpaper and the coals bright.
Send him the evening more light,
Warmer, than me, Christ!
I will hold both the smile and the sigh,
I won't shake the hand without curse,
Only - give him happiness,
O, give him happiness. God!
* * * * *
Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора,
Только тайны утраченной жаль!
От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.
* * * * *
We are two echoes, you and I:
You will be silent, and I will be quiet.
We once with the obedience of wax
Have surrendered to rays of fate.
This feeling with the sweetest ailment
Our souls burned and pierced.
For this to sense you a friend
It is hard for me till tears.
Soon will be a smile bitterness,
And sadness tiredness will be.
Pity not the word, believe, and not glance,
Only of wasted secret pity!
Of you, tired anatomist,
I have found the sweetest evil.
For this reason as a brother to feel
You it is hard for me to have tears.
ЮНГЕ
Сыплют волны, с колесами споря,
Серебристые брызги вокруг.
Ни смущения в сердце, ни горя, --
Будь счастливым, мой маленький друг!
В синеву беспокойного моря
Выплывает отважный фрегат.
Ни смущения в сердце, ни горя, --
Будь счастливым, мой маленький брат!
To Shipboy
The waves pour, arguing with wheels,
Silvery spray all around.
The waves pour, arguing with wheels,
Silvery spray all around.
In the heart is no sorrow or embarrassment -
Be happy, my little friend!
Into the blueness of the restless sea
Comes out a brave frigate.
In the heart is no sorrow or embarrassment -
My little brother, be happy!
ОЧАГ МУДРЕЦА
Не поэтом он был: в незнакомом
Не искал позабытых созвучий,
Без гнева на звезды и тучи
Наклонялся над греческим томом.
За окнами жизнь засыпала,
Уступала забвенью измена,
За окнами пышная пена
За фонтаном фонтан рассыпала.
В тот вечер случилось (ведь -- странно,
Мы не знаем грядущего мига!),
Что с колен его мудрая книга
На ковер соскользнула нежданно.
И комната стала каютой,
Где душа говорит с тишиною...
Он плыл, убаюкан волною,
Окруженный волненьем и смутой.
Дорогие, знакомые виды
Из рам потемневших кивали,
А за окнами там проплывали
И вздыхали, плывя. Нереиды.
Hearth of the Sage
He was no poet: in the unfamiliar
Forgotten consonance he did not seek,
At stars and clouds without anger
He bent over the volume of the Greek.
Behind windows life went to sleep,
Treason gave way to oblivion.
Behind the window luxurious foam
Behind the fountain scattered the fountain.
In the evening it happened (we did not
Know the coming moment strangely!),
From his knees the wise book
Slid on the carpet unexpectedly.
And the room became a cabin,
Where the soul speaks with silence...
He swam, lulled but the wave,
By worry and confusion surrounded.
From the frame that was darkened
Nodded dear, familiar glances,
And behind the window sailed
And sighed, singing. The Nereids.
ПУТЬ КРЕСТА
Сколько светлых возможностей ты погубил, не желая.
Было больше их в сердце, чем в небе сияющих звезд.
Лучезарного дня после стольких мучений ждала я,
Получила лишь крест.
Что горело во мне? Назови это чувство любовью,
Если хочешь, иль сном, только правды от сердца не скрой
Я сумела бы, друг, подойти к твоему изголовью
Осторожной сестрой.
Я кумиров твоих не коснулась бы дерзко и смело,
Ни любимых имен, ни безумно-оплаканных книг.
Как больное дитя я тебя б убаюкать сумела
В неутешенный миг.
Сколько светлых возможностей, милый, и сколько смятений!
Было больше их в сердце, чем в небе сияющих звезд...
Но во имя твое я без слез -- мне свидетели тени --
Поднимаю свой крест.
Way of the Cross
How many bright opportunities have you murdered, unwilling.
There was more in the heart, than in sky there are shining stars.
For the radiant day after many torments I waited,
But received just the cross.
What was burning in me? Call this feeling love if you want,
Or sleep, only truth do not hide from the heart
I could come up as a careful sister, friend,
To your headboard.
I would not touch your idols insolently and bravely,
Not your loved ones, not the books crazy-wept.
Like a sick child I could lull you to sleeping
In inconsolable moment.
How many bright opportunities, dear, and how much confusion!
There was more in the heart, than in sky there are shining stars.
But for your name I'm without tears - we witnesses are shadows -
I am lifting my cross.
ПАМЯТЬЮ СЕРДЦА
Памятью сердца -- венком незабудок
Я окружила твой милый портрет.
Днем утоляет и лечит рассудок,
Вечером -- нет.
Бродят шаги в опечаленной зале,
Бродят и ждут, не идут ли в ответ.
"Всe заживает", мне люди сказали...
Вечером -- нет.
With Memory Of Heart
With memory of heart I surrounded
Your dear portrait with forget-me-nots.
During the day cures and quenches reason,
In evening - no.
Wander the steps in the saddened hall, and
Wander and wait, if to answers will go.
"All will heal," to me people are telling...
In evening - no.
ДОБРЫЙ ПУТЬ!
В мои глаза несмело
Ты хочешь заглянуть.
За лугом солнце село...
Мой мальчик, добрый путь!
Любви при первой встрече
Отдайся и забудь.
Уж на балконе свечи...
Мой мальчик, добрый путь!
Успокоенье -- сердцу,
Позволь ему уснуть!
Я распахнула дверцу...
Мой мальчик, добрый путь!
Bon Voyage!
You want to timidly
Look straight into my eyes.
Sun has set behind the meadow...
Bon voyage, my boy!
To love at the first meeting
Give up, forget the way.
On balcony are candles...
Bon voyage, my boy!
Serenity to heart,
Allow it to lay!
I opened the door...
Bon voyage, my boy!
ПОБЕДА
Но и у нас есть волшебная чаша,
(В сонные дни вы потянетесь к ней!)
Но и у нас есть улыбка, и наша
Тайна темней.
Тень Эвридики и факел Гекаты, --
Всe промелькнет, исчезая в одном.
Наша победа: мы вечно богаты
Новым вином!
Victory
We have a magical goblet,
(On sleepy days you'll pull for her!)
We also have a smile, and our
Secret is worse.
Shadow of Eurydice and torch of Hecate
All shimmer, disappearing in one.
Our victory: We are always wealthy
With the new wine!
В РАЮ
Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.
Где сонмы ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии и детский хор,
Где всe покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.
Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!
Воспоминанье слишком давит плечи,
Настанет миг, -- я слез не утаю...
Ни здесь, ни там, -- нигде не надо встречи,
И не для встреч проснемся мы в раю!
In Heaven
Recognition presses too much on shoulders,
About earth and the heaven I'll cry,
Old words in our secret meeting
I do not hide.
Where hosts of angels are flying slenderly,
Where are the harps, lilies, the kids' chorus,
Where all is still, I will restlessly
Catch your glance.
With a grin sowing off heavenly visions,
In circle of innocent-strict days as one,
I will sing, wintery and alien,
The winter hum!
Recognition presses too much on shoulders,
Moment will come - I don't hide tears' lake...
Not here, not there, - nowhere in the evening,
And not for meetings in heaven we'll awake!
НИ ЗДЕСЬ, НИ ТАМ
Опять сияющим крестам
Поют хвалу колокола.
Я вся дрожу, я поняла,
Они поют: "и здесь и там".
Улыбка просится к устам,
Еще стремительней хвала...
Как ошибиться я могла?
Они поют: "не здесь, а там".
О, пусть сияющим крестам
Поют хвалу колокола...
Я слишком ясно поняла:
"Ни здесь, ни там... Ни здесь, ни там".
Not Here, Not There
Again the bells are singing praise
To shining crosses everywhere.
I tremble, and I understood,
They sing: "both here and there."
The smile for the lips does ask,
The praise is still faster...
How could I make such a mistake?
They sing: "not here, not there."
O, let the bells be singing praise
To shining crosses everywhere.
I all too clearly understood:
"We're here, not there... We're here, not there."
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
О, я помню прощальные речи,
Их шептавшие помню уста.
"Только чистым даруются встречи.
Мы увидимся, будь же чиста".
Я учителю молча внимала.
Был он нежность и ласковость весь.
Он о "там" говорил, но как мало
Это "там" заменяло мне "здесь"!
Тишина посылается роком, --
Тем и вечны слова, что тихи.
Говорил он о самом глубоком,
Баратынского вспомнил стихи;
Говорил о игре отражений,
О лучах закатившихся звезд...
Я не помню его выражений,
Но улыбку я помню и жест.
Ни следа от былого недуга,
Не мучительно бремя креста.
Только чистые узрят друг друга, --
Мой любимый, я буду чиста
Final Meeting
O, I remember the farewell speeches,
I remember their whispering lips.
"Only to the pure are given the meetings.
You just be clean, we will meet."
Silently I heeded the teacher.
He was sweet and tender.
He spoke of "them," but how little
He changed "here" for me for "there."
Silence is sent by fate -
Eternal are quiet words.
He spoke of the very deepest,
He remembered the Baratine verse;
He spoke of the game of reflections,
Of the rays of stars down for a while...
I do not recall his expressions,
But remember the gesture and smile.
No trace of the former illness,
Not tortuous is the cross's burden.
Only pure ones see one another -
My beloved, I will be clean!
НА ЗАРЕ
Их души неведомым счастьем
Баюкал предутренний гул.
Он с тайным и странным участьем
В их детские сны заглянул.
И, сладким предчувствием ранен
Каких-то безудержных гроз,
Спросил он, и был им так странен
Его непонятный вопрос.
Оне, притаясь, промолчали
И молча порвали звено...
За миг бесконечной печали
Да будет ему прощено!
At Dawn
With unknown happiness their souls
The morning humming lulled.
They with strange and secret involvement
Looked children's dreams inside.
And, wounded with unrestrained lightning
Of sweet premonition,
He asked, and was strange for them
His incomprehensible question.
To one, lurking, they went silent
And they tore the link quietly...
For moment of endless sadness
To him, let us forgive!
* * * * *
И как прежде оне улыбались,
Обожая изменчивый дым;
И как прежде оне ошибались,
Улыбаясь ошибкам своим;
И как прежде оне безустанно
Отдавались нежданной волне.
Но по-новому грустно и странно
Вечерами молчали оне.
* * * * *
And how formerly they had been smiling,
Adoring the fickle smoke;
And how formerly they had been erring,
Smiling at their mistakes;
And how formerly they tirelessly
Unexpected wave had been given.
But for this sorrowfully and strangely
They were silent in the even.
ЭПИЛОГ
Очарованье своих же обетов,
Жажда любви и незнанье о ней...
Что же осталось от блещущих дней?
Новый портрет в галерее портретов,
Новая тень меж теней.
Несколько строк из любимых поэтов,
Прелесть опасных, иных ступеней...
Вот и разгадка таинственных дней!
Лишний портрет в галерее портретов,
Лишняя тень меж теней.
Epilogue
The magic of the vows,
Thirst for love, ignorance thereof.
What is left of the shining days?
New portrait in gallery of portraits,
New shadow among the shades.
Several lines from beloved poets,
Beauty of dangerous, foreign steps...
Here is the clue of the secret days!
Extra portrait in gallery of portraits,
And between them an extra shade.
НЕ В НАШЕЙ ВЛАСТИ
Возвращение в жизнь -- не обман, не измена.
Пусть твердим мы: "Твоя, вся твоя!" чуть дыша,
Все же сердце вернется из плена,
И вернется душа.
Эти речи в бреду не обманны, не лживы,
(Разве может солгать, -- ошибается бред!)
Но проходят недели, -- мы живы,
Забывая обет.
В этот миг расставанья мучительно-скорый
Нам казалось: на солнце навек пелена,
Нам казалось: подвинутся горы,
И погаснет луна.
В этот горестный миг -- на печаль или радость --
Мы и душу и сердце, мы всe отдаем,
Прозревая великую сладость
В отрешенье своем.
К утешителю-сну простираются руки,
Мы томительно спим от зари до зари...
Но за дверью знакомые звуки:
"Мы пришли, отвори!"
В этот миг, улыбаясь раздвинутым стенам,
Мы кидаемся в жизнь, облегченно дыша.
Наше сердце смеется над пленом,
И смеется душа!
Not In Our Power
Return to life - no deceit, no betrayal.
Barely bringing we repeat, "Yours, all yours!"
Only the heart will return from the prison
And the soul will return.
These speeches in madness are not deceitful,
(The madness mistakes - can he lie?)
But weeks are passing by, and forgetting the dinner
We are alive.
In this moment of parting, torturous-brief one
It seemed to us: the shroud is for long in the sun,
It seemed to us: the mountains would be uplifted,
And will dim the moon.
In this woeful moment - for sadness or cheer -
We will give away all, both the soul and the heart,
Through this great happiness seeing
In your detachment.
To the comforter-sleep the hands are reaching,
We sleep painfully from dawn until dawn...
On the door are familiar sounds:
"We have come! Open the door!"
In this moment, smiling to parting walls,
We rush into life, breathing with relief.
Our heart laughs at its prison,
And laughs the soul!
РАСПЯТИЕ
Ты помнишь? Розовый закат
Ласкал дрожащие листы,
Кидая луч на темный скат
И темные кресты.
Лилось заката торжество,
Смывая боль и тайный грех,
На тельце нежное Того,
Кто распят был за всех.
Закат погас; в последний раз
Блеснуло золото кудрей,
И так светло взглянул на нас
Малютка Назарей.
Мой друг, незнанием томим,
Ты вдаль шагов не устреми:
Там правды нет! Будь вечно с Ним
И с нежными детьми.
И, если сны тебе велят
Идти к "безвестной красоте",
Ты вспомни безответный взгляд
Ребенка на кресте.
Crucifixion
Do you recall? The pinkish dusk
The trembling leaves caressing,
Throwing the ray at the slope dark
And at the dark crosses.
The triumph of the dusk did pour
Washing away pain and secret sin,
Who was for all crucified -
On tender corpuscle for Him.
The dusk has dimmed; the gold of curls
Had shimmered finally,
And luminously looked at us
The baby Nazarene.
My friend, weary from ignorance,
Don't rush along the stride!
There's no truth there! Be eternally
With him and tender kids.
And, if the dreams will you
To come to "beauty, inglorious,"
You will remember the meek glance
Of child on the cross.
ПРИВЕТ ИЗ БАШНИ
Скоро вечер: от тьмы не укрыться,
Чья-то тень замелькает в окне...
Уезжай, уезжай же, мой рыцарь,
На своем золотистом коне!
В неизвестном, в сияющем свете
Помяни незнакомку добром!
Уж играет изменчивый ветер
Золотым и зеленым пером.
Здесь оконца узорные узки,
Здесь и утром портреты в тени...
На зеленом, на солнечном спуске
Незнакомку добром помяни!
Видит Бог, от судьбы не укрыться.
Чья-то тень замелькала в окне...
Уезжай, уезжай же, мой рыцарь,
На своем золотистом коне!
Hello From the Tower
Soon it is evening: shade flashes in window
And from darkness I cannot hide...
On your golden-covered stallion
Ride away, ride away, my knight!
In unknown, in shining light,
Remember the stranger as kind!
And with green and golden feather
Plays the volatile night.
Here the patterned windows are narrow,
Here on morning are portraits in shade...
On the green, on the sunny downhill
Remember the stranger as kind!
God sees, someone's shade shines in window,
And from fortune you cannot hide.
On your golden-covered stallion
Go away, go away, my knight!
РЕЗЕДА И РОЗА
Один маня, другой с полуугрозой,
дут цветы блестящей чередой.
Мы на заре клянемся только розой,
Но в поздний час мы дышим резедой.
Один в пути пленяется мимозой,
Другому ландыш мил, блестя в росе. --
Но на заре мы дышим только розой,
Но резедою мы кончаем все!
Reseda and Rose
One luring, the other semi-threatening,
With glistening profession go the flowers.
We at the dawn are betting but with rose,
But we breathe reseda at the late hours.
One on the way loves may-lily, shining in dew,
Another captivated with mimosas,
But at the dawn we end all with reseda,
As we are breathing only the roses!
ИТОГ ДНЯ
Ах, какая усталость под вечер!
Недовольство собою и миром и всем!
Слишком много я им улыбалась при встрече,
Улыбалась, не зная зачем.
Слишком много вопросов без жажды
За ответ заплатить возлиянием слез.
Говорили, гадали, и каждый
Неизвестность с собою унес.
Слишком много потупленных взоров,
Слишком много ненужных бесед в терему,
Вышивания бисером слишком ненужных узоров.
Вот гирлянда, вот ангел... К чему?
Ах, какая усталость! Как слабы
Наши лучшие сны! Как легка в обыденность ступен
Я могла бы уйти, я замкнуться могла бы...
Я Христа предавала весь день!
Result of Day
Ah, what tiredness in the evening!
Discontent with yourself and the world!
I smiled too much at them as we were meeting,
Smiling, not knowing wherefore.
All too many questions without thirst,
For the answer to pay with tears.
They spoke, they guessed, and each one
The unknown with him did bear.
There are too many downcast glances,
Too many needless talks in the tower,
Bean embroidery of needless patterns.
Here's garland, here's angel... What for?
Ah, what tiredness! How weak are our
Best dreams! The pattern of steps is too light!
I could have gone away, I could have closed...
All day long I betrayed the Christ!
МОЛИТВА ЛОДКИ
В тихую пристань, где зыблются лодки,
И отдыхают от бурь корабли,
Ты, Всемогущий, и Мудрый, и Кроткий,
Мне, утомленной и маленькой лодке,
Мирно приплыть повели.
В тихую пристань, где зыблются лодки,
И, отдыхая, грустят корабли.
Prayer For Boat
In the quiet harbor, where shimmer the boats,
And resting our ships from the storms,
You, the Almighty, the Wise, the Mild
To weary me, tired and in small boat,
Peacefully to sail they ordered.
In the quiet harbor, where shimmer the boats,
And, resting, the ships have sorrow.
ПРИЗРАК ЦАРЕВНЫ
С темной веткою шепчется ветка,
Под ногами ложится трава,
Где-то плачет сова...
Дай мне руку, пугливая детка!
Я с тобою, твой рыцарь и друг,
Ты тихонько дрожишь почему-то.
Не ломай своих рук,
А плащом их теплее закутай.
Много странствий он видел и чащ,
В нем от пуль неприятельских дыры
Ты закутайся в плащ:
Здесь туманы ползучие сыры,
Здесь сгоришь на болотном огне!
Беззащитные руки ломая,
Ты напомнила мне
Ту царевну из дальнего мая,
Ту, любимую слишком давно,
Чьи уста, как рубины горели...
Предо мною окно
И головка в плену ожерелий.
Нежный взор удержать не сумел,
Я, обняв, оторвался жестоко...
Как я мог, как я смел
Погубить эту розу Востока!
С темной веткою шепчется ветка,
Небосклон предрассветный серей.
Дай мне руку скорей
На прощанье, пугливая детка!
Ghost of Tsar's Daughter
To dark branch the branch is whispering,
Grass is lying under feet,
Somewhere the owl is weeping...
Give me your hand, frightful kid!
I'm with you, your friend and knight,
You are quietly trembling for some reason.
Do not break your arms, I am insisting,
But wrap them up warmer with a coat.
He saw many wanderings and thickets,
From enemy bullets he has holes,
You wrap up with a coat:
Here are the fogs that crawl,
Here you'll burn on a wetland flame!
Breaking the defenseless arms
You recalled the daughter of the Tsar
To me from the far-off May,
Her, beloved too long ago,
Whose lips like rubies did burn...
Right in front of me the window
And the head in blister of garlands.
I could not keep the tender glance,
And, embracing, came off cruelly together...
How I could, how did I dare
To destroy this rose of the East!
To dark branch the branch is whispering,
Gray is the pre-dawn horizon.
Quickly give to me your hand
For farewell, frightful child!
ПИСЬМО НА РОЗОВОЙ БУМАГЕ
В какой-то дальней рейнской саге
Печальный юноша-герой
Сжигает позднею порой
Письмо на розовой бумаге.
И я, как рыцарь (без пера,
Увы, без шлема и без шпаги!),
Письмо на розовой бумаге
На канделябре сжег вчера.
Его в поход умчали флаги,
Фанфары смех и боя пыл,
И он, счастливый, позабыл
Письмо на розовой бумаге.
Оно погибло на огне,
Но шелестит при каждом шаге,
Письмо на розовой бумаге
Уж не на мне оно, -- во мне!
Пусть забывает в дальней саге
Печальный рыцарь грусть свою, --
Ах, я в груди его таю,
Письмо на розовой бумаге!
Letter On Pink Paper
In some far-off Rhinean tale
The melancholic youth-hero
Is burning as of late
The letter on pink paper.
And I, like knight (without feather
Alas, without sword or helmet!)
Burned yesterday on chandelier
The letter on pink paper.
To his hike flags had rushed away,
Fervor of battle, fanfare of laughter,
And he, most happy, did forget
The letter on pink paper.
It perished in the fire,
But rustles on every
Step, the letter on pink paper
Is not upon me but in me!
Let him in distant saga forget
The melancholic knight his distemper,
Oh, in my chest I it do melt -
The letter on pink paper.
ДВА ИСХОДА
1
Со мной в ночи шептались тени,
Ко мне ласкались кольца дыма,
Я знала тайны всех растений
И песни всех колоколов, --
А люди мимо шли без слов,
Куда-то вдаль спешили мимо.
Я трепетала каждой жилкой
Среди безмолвия ночного,
Над жизнью пламенной и пылкой
Держа задумчивый фонарь...
Я не жила, -- так было встарь.
Что было встарь, то будет снова.
--------
2
С тобой в ночи шептались тени,
К тебе ласкались кольца дыма,
Ты знала тайны всех растений
И песни всех колоколов, --
А люди мимо шли без слов
Куда-то вдаль спешили мимо.
Ты трепетала каждой жилкой
Среди безмолвия ночного,
Над жизнью пламенной и пылкой
Держа задумчивый фонарь...
Ты не жила, -- так было встарь.
Что было встарь, -- не будет снова.
Two Outcomes
1
At night with me conversed the shades,
The smoke rings snuggled up to me well,
I knew the secret of all plants
And songs of all the bells, -
And without words the people passed,
Somewhere afar hurrying past.
I trembled with each vein
Within the silence of the night,
Above fiery and ardent life
Holding the contemplative light...
I did not live - thus it had been.
What once had been, will be again.
2
At night with you conversed the shades,
The smoke rings snuggled up to you well,
You know the secret of all plants
And songs of all the bells, -
And without words the people passed,
Somewhere afar hurrying past.
You trembled with each vein
Within the silence of the night,
Above fiery and ardent life
Holding the contemplative light...
You did not live - thus it had been.
What once had been, won't be again.
НА КОНЦЕРТЕ
Странный звук издавала в тот вечер старинная скрипка:
Человеческим горем -- и женским! -- звучал ее плач.
Улыбался скрипач.
Без конца к утомленным губам возвращалась улыбка.
Странный взгляд посылала к эстраде из сумрачной ложи
Незнакомая дама в уборе лиловых камней.
Взгляд картин и теней!
Неразгаданный взгляд, на рыдание скрипки похожий.
К инструменту летел он стремительно-властно и прямо
Стон аккордах -- и вдруг оборвался томительный плач...
Улыбался скрипач,
Но глядела в партер -- безучастно и весело -- дама.
At the Concert
Ancient violin made a strange sound that evening:
To man's sorrow - and woman's - sounded her weeping.
Violinist smiled.
Smile returned to tired lips with no end for a while.
She sent a strange look to the stage from the dusky lodges,
Unknown dame in attire of stones of violet.
Look of paintings and shades!
The unsolved glance, like the weeping of violin.
To the instrument he flew swiftly-imperiously and
Moan of chords - and suddenly the cry would tear...
Violinist smiled,
But, vacant and happy, gazed the dame at the parterre.
ЗИМНЯЯ СКАЗКА
"Не уходи", они шепнули с лаской,
"Будь с нами весь!
Ты видишь сам, какой нежданной сказкой
Ты встречен здесь".
"О, подожди", они просили нежно,
С мольбою рук.
"Смотри, темно на улицах и снежно...
Останься, друг!
О, не буди! На улицах морозно...
Нам нужен сон!"
Но этот крик последний слишком поздно
Расслышал он.
Winter Tale
"Don't leave," they whispered tenderly,
"Be with us whole!
You'll see that you will meet with
Which unexpected tale."
"O, wait," they asked with tenderness,
With prayer of hands.
"See, it's dark and snowy on the streets ...
Remain, my friend!"
Don't wake me up! On streets it's frosty...
To sleep, to dream!"
But he had heard too late
This final scream.
* * * * *
И уж опять они в полуистоме
О каждом сне волнуются тайком;
И уж опять в полууснувшем доме
Ведут беседу с давним дневником.
Опять под музыку на маленьком диване
Звенит-звучит таинственный рассказ
О рудниках, о мертвом караване,
О подземелье, где зарыт алмаз.
Улыбка сумерек, как прежде, в окна льется;
Как прежде, им о лампе думать лень;
И уж опять из темного колодца
Встает Ундины плачущая тень.
Да, мы по-прежнему мечтою сердце лечим,
В недетский бред вплетая детства нить,
Но близок день, -- и станет грезить нечем,
Как и теперь уже нам нечем жить!
* * * * *
And once again they, half-way,
About each night dream secretly worry;
And in the half-asleep house once again
They lead conversation with old diary.
Again to music on a mini-couch
Rings-sounds the secret story
Of mines, of the dead procession,
Of dungeon, where the diamond is buried.
The smile of dusk into the window is pouring;
As formerly, lazy to think of lamp;
And from the dark well once again
Arises Undina's weeping shade.
Yes, we like in past cure the heart with dreaming,
In childish drivel weaving childhood thread,
But there'll be naught to dream with,
Like now there's naught to live on - near is the day.
ДЕКАБРЬСКАЯ СКАЗКА
Мы слишком молоды, чтобы простить
Тому, кто в нас развеял чары.
Но, чтоб о нем, ушедшем, не грустить,
Мы слишком стары!
Был замок розовый, как зимняя заря,
Как мир -- большой, как ветер -- древний.
Мы были дочери почти царя,
Почти царевны.
Отец -- волшебник был, седой и злой;
Мы, рассердясь, его сковали;
По вечерам, склоняясь над золой,
Мы колдовали;
Оленя быстрого из рога пили кровь,
Сердца разглядывали в лупы...
А тот, кто верить мог, что есть любовь,
Казался глупый.
Однажды вечером пришел из тьмы
Печальный принц в одежде серой.
Он говорил без веры, ах, а мы
Внимали с верой.
Рассвет декабрьский глядел в окно,
Алели робким светом дали...
Ему спалось и было всe равно,
Что мы страдали!
Мы слишком молоды, чтобы забыть
Того, кто в нас развеял чары.
Но, чтоб опять так нежно полюбить
Мы слишком стары!
December Tale
Him, who in us dispelled the spell,
We are too young to forgive.
But we're too old for him that's gone
Not to grieve!
Palace was pink, like winter dawn,
Like the wind - ancient, like the world - big.
We were almost empresses
Or nearly daughters of the king.
Father was mage, gray-haired and mean;
We, angry, bound him with a chain;
And often, bending over ash,
On evenings we did hex;
We drank from horn the deer's blood,
At hearts through lens we peered...
And he who believed there is love
Like fool appeared.
Once in the evening came from the dark
A mournful prince clothed all in gray.
He spoke without faith, and we
Could hear in faith.
December dawn in window peered,
Reddened with timid light afar...
He slept and he did not care
That we had suffered!
Him, who in us dispelled the spell,
We are too young to forgive.
But, we're too old once again
To tenderly love.
ПОД НОВЫЙ ГОД
Встретим пришельца лампадкой,
Тихим и верным огнем.
Только ни вздоха украдкой,
Ни вздоха о нем!
Яркого света не надо,
Лампу совсем привернем.
Только о лучшем ни взгляда,
Ни взгляда о нем!
Пусть в треволненье беспечном
Год нам покажется днем!
Только ни мысли о вечном,
Ни мысли о нем!
Станем "сестричками" снова,
Крепче друг к другу прильнем.
Только о прошлом ни слова,
Ни слова о нем!
On a New Year
Let's meet the stranger with a lamp,
With a quiet, loyal flame.
Only no hidden whisper,
No whisper about him!
We do not need the bright light now,
Dim the lamp till it's barely lit.
Only no sight of the better,
No sight of it!
May in a careless worry
Year like a day only seem!
Only no thought of eternal,
No thought about him!
We will again become "sisters",
Nearer to each other sit.
Only no words of the past,
No words about it!
УГОЛЬКИ
В эту ночь он спать не лег,
Все писал при свечке.
Это видел в печке
Красный уголек.
Мальчик плакал и вздыхал
О другом сердечке.
Это в темной печке
Уголек слыхал.
Все чужие... Бог далек...
Не было б осечки!
Гаснет, гаснет в печке
Красный уголек.
Coals
He could not sleep in this night,
He wrote by candlelight.
This was seen by a red coal
In the stove.
The boy wept and the boy sighed
Of another heart.
All of this in the dark stove
Coal had heard.
All are alien... God is far...
What we would not miss!
In the stove the red coal
Dims and dims.
ДИКАЯ ВОЛЯ
Я люблю такие игры,
Где надменны все и злы.
Чтоб врагами были тигры
И орлы!
Чтобы пел надменный голос:
"Гибель здесь, а там тюрьма!"
Чтобы ночь со мной боролась,
Ночь сама!
Я несусь, -- за мною пасти,
Я смеюсь, -- в руках аркан...
Чтобы рвал меня на части
Ураган!
Чтобы все враги -- герои!
Чтоб войной кончался пир!
Чтобы в мире было двое:
Я и мир!
Wild Will
I adore such games,
Where all are arrogant and angry.
May the eagles be enemies
And the tigers!
That would sing the arrogant voice:
"Here it's death, there is the jail!"
That the night with me wrestled,
Night itself!
I'm in rush - pastures behind,
I laugh - there's lasso in the hand...
That would tear me apart
Hurricane!
That all enemies be heroes
That the peace end with the war!
That in the world there was two:
Me and the world!
ГИМНАЗИСТКА
Я сегодня всю ночь не усну
От волшебного майского гула!
Я тихонько чулки натянула
И скользнула к окну.
Я -- мятежница с вихрем в крови,
Признаю только холод и страсть
Я читала Бурже: нету счастья
Вне любви!
"Он" отвержен с двенадцати лет,
Только Листа играет и Грига,
Он умен и начитан, как книга,
И поэт!
За один его пламенный взгляд
На колени готова упасть я!
Но родители нашего счастья
Не хотят...
Schoolgirl
I today all night long could not sleep
From the magickal month-of-May noise!
Quietly pulled on the pantyhose
And to the window slipped.
I'm a rebel with whirlwind in the blood,
Only passion and cold matter to me.
I have read Bourge too: One can't be
Happy when one is unloved.
"He"'s rejected since he was twelve,
Plays but Greeg and but Liszt - and come look:
He is smart and well-read, like a book,
And a poet as well!
For but one of his looks of fire
I am ready to fall on my knees!
But my parents our happiness
Do not desire.
ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
У нас за робостью лица
Скрывается иное.
Мы непокорные сердца.
Мы молоды. Нас трое.
Мы за уроком так тихи,
Так пламенны в манеже.
У нас похожие стихи
И сны одни и те же.
Служить свободе-наш девиз,
И кончить, как герои.
Мы тенью Шиллера клялись.
Мы молоды. Нас трое.
Tripartite Union
In us the alien one will hide
Behind timidity of face.
We are rebellious hearts.
We're young. There's three of us.
At lessons we are very quiet,
Thus on the arena fiery.
Similar are our verses
And similar are the dreams.
To serve the freedom - is our motto,
To end, like hero must.
We swore upon the Schiller's shadow.
We're young. There's three of us.
ПОКЛОННИК БАЙРОНА
Ему в окно стучатся розы,
Струится вкрадчивый аккорд...
Он не изменит гордой позы,
Поклонник Байрона, -- он горд.
В саду из бархата и блесток
Шалит с пастушкою амур.
Не улыбается подросток,
Поклонник Байрона, -- он хмур.
Чу! За окном плесканье весел,
На подоконнике букет...
Он задрожал, он книгу бросил.
Прости поклоннику, поэт!
Admirer of Byron
Upon his window knock the roses,
Insinuating flows the chord...
He will not change the proud pose,
A fan of Byron - he is proud.
Midst velvet and sequins he's playing
With shepherdess in the garden.
The teenager is not smiling,
A fan of Byron - he would frown.
Hark! Behind window is joyful splashing,
On the windowsill a bouquet...
He trembled, and he throw the book down.
Forgive the fan of yours, poet!
"ОН БЫЛ СИНЕГЛАЗЫЙ И РЫЖИЙ..."
Костюмчик полинялый
Мелькает под горой.
Зовет меня на скалы
Мой маленький герой.
Уж открывает где-то
Зеленый глаз маяк.
Печально ждет ответа
Мой маленький моряк.
Уж в зеркале залива
Холодный серп блестит.
Вздыхает терпеливо
Мой маленький бандит.
Сердечко просит ласки, --
Тому виною март.
И вытирает глазки
Мой маленький Баярд.
"He Was Blue-Eyed and Red-Haired"
A faded costume
Shimmers under the hills.
My little hero to me
Unto the mountains calls.
Somewhere duly opens
The lighthouse its green eyes.
And so the little sailor
Sadly waits for response.
In mirror of the inlet
The chilly sickle shines.
And this my little bandit
Patiently sighs.
Heart is asking for kindness -
Guilty for this is March
And so my little Bayard
Is wiping his eyes.
ПОД ДОЖДЕМ
Медленный дождик идет и идет,
Золото мочит кудрей.
Девочка тихо стоит у дверей,
Девочка ждет.
Серые тучи, а думы серей,
Дума: "Придет? Не придет?"
Мальчик, иди же, беги же скорей:
Девочка ждет!
С каждым мгновеньем, летящим вперед,
Детское сердце мудрей.
Долго ли, мальчик, у первых дверей
Девочка ждет?
Under the Rain
A bit of drizzle falls and falls,
Gold wets the curls.
The girl quietly by the door stands,
The girl waits.
Gray are the clouds, and grayer are thoughts,
Thinking: "will he come or he won't come at all?"
Boy, go along, run as fast as you can:
Waits the girl.
In every moment, flying forth,
Child's heart is wiser than all.
For long, boy, at the first doors
Waits the girl?
ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ "LES RENCONTRES DE М. DE BREOT" REGNER
Облачко бело, и мне в облака
Стыдно глядеть вечерами.
О, почему за дарами
К Вам потянулась рука?
Не выдает заколдованный лес
Ласковой тайны мне снова.
О, почему у земного
Я попросила чудес?
Чьи-то обиженно-строги черты
И укоряют в измене.
О, почему не у тени
Я попросила мечты?
Вижу, опять улыбнулось слегка
Нежное личико в раме.
О, почему за дарами
К вам потянулась рука?
After reading "Les Rencontres de м. De Breot" Regner
White is the cloud, and to stare in the clouds
I am ashamed.
O, for what reason for the gifts
To You stretched out the hand?
The enchanted forest does not give out
Tender secrets to me again.
Oh, why did on this earth
I ask for a miracle?
Somebody's features, offended-stern,
And they reproach in treason.
Oh for what reason I did not ask
Of the dreams, for what reason?
I see, again with a slight smile,
Tender face in a frame
O, for what reason for the gifts
To You stretched out the hand?
ДЕКАБРЬ И ЯНВАРЬ
В декабре на заре было счастье,
Длилось -- миг.
Настоящее, первое счастье
Не из книг!
В январе на заре было горе,
Длилось -- час.
Настоящее, горькое горе
В первый раз!
December and January
In December there was happiness at dawn,
Moment did last.
Not from books comes happiness,
Real, first!
In January there was sorrow at dawn,
Hour did last.
Real, bitter sorrow
Comes at once!
СЛЕЗЫ
Слезы? Мы плачем о темной передней,
Где канделябра никто не зажег;
Плачем о том, что на крыше соседней
Стаял снежок;
Плачем о юных, о вешних березках,
О несмолкающем звоне в тени;
Плачем, как дети, о всех отголосках
В майские дни.
Только слезами мы путь обозначим
В мир упоений, не данный судьбой...
И над озябшим котенком мы плачем,
Как над собой.
Отнято все, -- и покой и молчанье.
Милый, ты много из сердца унес!
Но не сумел унести на прощанье
Нескольких слез.
Tears
Tears? We are crying for dark anterior,
Where no one the chandelier lights;
We are crying because on the roof of neighbors
The snow melts;
We cry for the young ones, of vernal birches,
For the unceasing ringing in shade;
We cry, just like children, for all the echoes
In days of May.
Only with tears we denote the pathway
In world of raptures, not given by fate...
And over chilled kitten we cry,
Like over self.
All is taken away - the stillness and silence.
You bear away much from the heart, my dear!
But he could not bear away at departure
Several tears.
AETERNUM VALE
Aeternum vale! Сброшен крест!
Иду искать под новым бредом
И новых бездн и новых звезд,
От поражения -- к победам!
Aeternum vale! Дух окреп
И новым сном из сна разбужен.
Я вся -- любовь, и мягкий хлеб
Дареной дружбы мне не нужен.
Aeternum vale! В путь иной
Меня ведет иная твердость.
Меж нами вечною стеной
Неумолимо встала -- гордость.
1 Прощай навеки (лат.)
Aeternum Vale
Aeternum vale! Cast off cross!
I go to seek in new delirium
The new abysses and new stars,
From the defeat - to victory!
Aeternum vale! Spirit grew strong
And with new dream awoke from sleep.
I am all love, and the soft bread
Of given friendship I don't need.
Aeternum vale! On other way
I am being led by alien harshness.
Between us as by timeless wall
The pride is standing tall, relentless.
ДЕТСКИЙ ЮГ
В каждом случайном объятьи
Я вспоминаю ее,
Детское сердце мое,
Девочку в розовом платье.
Где-то в горах огоньки,
(Видно, душа над могилой).
Синие глазки у милой
И до плечей завитки.
Облаком пар из пекарен,
Воздух удушливый прян,
Где-то рокочет фонтан,
Что-то лопочет татарин.
Жмутся к холодной щеке
Похолодевшие губки;
Нежные ручки так хрупки
В похолодевшей руке...
В чьем опьяненном объятьи
Ты обрела забытье,
Лучшее сердце мое,
Девочка в розовом платье.
Children's South
Each accidental embrace
Me of her reminds,
This childish heart of mine,
Girl in a pink dress.
Flames in mountains somewhere,
(See, over the grave the soul).
Blue eyes of someone dear
And shoulder-length curls.
Cloud of steam from bakeries
Air is suffocating and savory,
Somewhere the fountain roars,
Somehow mumbles the Tatar.
The lips chilled
To the cold cheek press
Tender are arms and fragile
Are the chilled arms...
In which drunken embrace
You oblivion did find,
The best heart of mine,
Girl in a pink dress.
ТОЛЬКО ДЕВОЧКА
Я только девочка. Мой долг
До брачного венца
Не забывать, что всюду -- волк
И помнить: я -- овца.
Мечтать о замке золотом,
Качать, кружить, трясти
Сначала куклу, а потом
Не куклу, а почти.
В моей руке не быть мечу,
Не зазвенеть струне.
Я только девочка, -- молчу.
Ах, если бы и мне
Взглянув на звезды знать, что там
И мне звезда зажглась
И улыбаться всем глазам,
Не опуская глаз!
Just A Girl
I'm just a girl. My duty
The wedding crown until
Is to know: everywhere are wolves,
And that I am a sheep recall.
To swing, to spin, to shake, to dream
Of palace made of gold,
At first the doll, and afterwards
Almost a doll.
In my hand there is no sword,
And will not ring the string.
I'm just a girl - I am silent.
A, only if for me
To know, while looking at stars,
That for me the star shines.
And with all of your eyes to smile
Not lowering your eyes!
ТВЕРСКАЯ
Вот и мир, где сияют витрины,
Вот Тверская, -- мы вечно тоскуем о ней.
Кто для Аси нужнее Марины?
Милой Асеньки кто мне нужней?
Мы идем, оживленные, рядом,
Всe впивая: закат, фонари, голоса,
И под чьим-нибудь пристальным взглядом
Иногда опуская глаза.
Только нам огоньками сверкая,
Только наш он, московский вечерний апрель.
Взрослым -- улица, нам же Тверская-
Полу взрослых сердец колыбель.
Колыбель золотого рассвета,
Удивления миру, что утром дано...
Вот окно с бриллиантами Тэта,
Вот с огнями другое окно...
Всe поймем мы чутьем или верой,
Всю подзвездную даль и небесную ширь!
Возвышаясь над площадью серой
Розовеет Страстной монастырь.
Мы идем, ни на миг не смолкая.
Все родные -- слова, все родные -- черты!
О, апрель незабвенный-Тверская,
Колыбель нашей юности ты!
Tverskaya
Here's the world, where glass-cases are shining,
Here's Tverskaya - we miss it eternally.
Whom does Asya need more than Marina?
Whom does dear Asya need more than me?
In a lively row walking, drinking
Sunset, voices, lights, - all that's there,
And at times lowering our eyelids
Under someone's assiduous stare.
Moscow April night is only ours,
Only ours, the flames shining like darts -
Street to grown ups, to us - Tverskaya
Is a cradle of semi-grown hearts.
This, a cradle of golden sunrise,
The world marvels at what's in morn given..
Here's a window with Tate's diamonds,
With lights here's a window again..
We will know all by faith or by sense,
Starry distance and width of the sky!
Pink stands Strastnoi monastery
Over grey plaza towering high.
Without moment of silence we're walking.
All dear words, all dear traits - in all truth!
Unforgettable April - Tverskaya
You're the cradle of our youth!
В ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
Звенят-поют, забвению мешая,
В моей душе слова: "пятнадцать лет".
О, для чего я выросла большая?
Спасенья нет!
Еще вчера в зеленые березки
Я убегала, вольная, с утра.
Еще вчера шалила без прически,
Еще вчера!
Весенний звон с далеких колоколен
Мне говорил: "Побегай и приляг!"
И каждый крик шалунье был позволен,
И каждый шаг!
Что впереди? Какая неудача?
Во всем обман и, ах, на всем запрет!
-- Так с милым детством я прощалась, плача,
В пятнадцать лет.
At Age 15
Ring, sing, oblivion preventing,
The words "fifteen years old" in my soul.
Why, did I grow up and become big?
Nothing consoles.
Just yesterday, into green grove of birches
Free, in the morning I ran away.
Just yesterday I frolicked without hairdo,
Just yesterday!
Spring ringing of the far-away belltowers
Told me: "Run and sit and lie!"
And every step frolicking was allowed,
And every cry!
What is ahead? What failure lies before me?
In all deceit, all is forbidden.
Thus, crying, with dear childhood I parted
At age fifteen.
ОБЛАЧКО
Облачко, белое облачко с розовым краем
Выплыло вдруг, розовея последним огнем.
Я поняла, что грущу не о нем,
И закат мне почудился -- раем.
Облачко, белое облачко с розовым краем
Вспыхнуло вдруг, отдаваясь вечерней судьбе.
Я поняла, что грущу о себе,
И закат мне почудился -- раем.
Облачко, белое облачко с розовым краем
Кануло вдруг в беспредельность движеньем крьи
Плача о нем, я тогда поняла,
Что закат мне -- почудился раем.
Little Cloud
Little cloud, white cloud with pink edges
Suddenly sailed past, growing pink with the last flame.
I understood that I'm grieving for nothing,
And dusk to me seems to be heaven.
Little cloud, white cloud with pink edges
Suddenly broke out, surrendering to evening fate.
I understood that for myself I am grieving,
And dusk to me seems to be heaven.
Little cloud, white cloud with pink edges
In movement's infinity dropped all of a sudden,
Crying of him, I then understood
That the dusk to me felt like heaven.
РОЗОВЫЙ ДОМИК
Меж великанов-соседей, как гномик
Он удивлялся всему.
Маленький розовый домик,
Чем он мешал и кому?
Чуть потемнеет, в закрытые ставни
Тихо стучит волшебство.
Домик смиренный и давний,
Чем ты смутил и кого?
Там засмеются, мы смеху ответим.
Фея откроет Эдем...
Домик, понятный лишь детям,
Чем ты грешил, перед кем?
Лучшие радости с ним погребли мы,
Феи нырнули во тьму...
Маленький домик любимый,
Чем ты мешал и кому?
Pink House
Between giant neighbors, like a gnome
He was surprised at everything.
Little pink home,
What did it disturb and whom?
It will get dark, quietly magic knocks
Upon closed shutters at home.
The day, ancient and humble,
What did you shame and for whom?
There they will laugh, we respond with laughter.
Fairy opens Eden...
Home, understood by only the children,
What, and for whom, did you sin?
The best joys we with him bury,
Fairies dived into the gloom...
My little beloved house,
What did you disturb and whom?
ДО ПЕРВОЙ ЗВЕЗДЫ
До первой звезды (есть ли звезды еще?
Ведь всe изменяет тайком!)
Я буду молиться -- кому? -- горячо,
Безумно молиться -- о ком?
Молитва (равно ведь, о ком и кому!)
Растопит и вечные льды.
Я буду молиться в своем терему
До первой, до первой звезды!
Until the First Star
Until the first star (are there still stars?
All changes secretly!)
I will pray, will insanely pray -
To whom? - about whom? - fervently.
Prayer (it's the same, about whom and for whom!)
The eternal ice will also melt soon.
I will pray in my tower
For the first, for the first star!
БАРАБАН
В майское утро качать колыбель?
Гордую шею в аркан?
Пленнице -- прялка, пастушке -- свирель,
Мне -- барабан.
Женская доля меня не влечет:
Скуки боюсь, а не ран!
Всe мне дарует, -- и власть и почет
Мой барабан.
Солнышко встало, деревья в цвету..
Сколько невиданных стран!
Всякую грусть убивай на лету,
Бей, барабан!
Быть барабанщиком! Всех впереди!
Всe остальное -- обман!
Что покоряет сердца на пути,
Как барабан?
Drum
To rock a cradle this morning in May?
Proud neck in lasso, like some?
Distaff to jailbird, to herder - a flute,
To me - a drum.
Role of a woman's not dear to me:
I fear not wounds, but boredom.
Gives to me everything - honor and might -
This my drum.
So many countries I have not seen!
Trees are in bloom, stands the sun..
Kill all the sorrow around you in flight,
Beat, my drum!
Beat, now you drummer! Ahead of all!
All else - deceit for the dumb!
Why does it conquer the heart on the way.
How is the drum?
В. Я. БРЮСОВУ
Улыбнись в мое "окно",
Иль к шутам меня причисли, --
Не изменишь, все равно!
"Острых чувств" и "нужных мыслей"
Мне от Бога не дано.
Нужно петь, что все темно,
Что над миром сны нависли...
-- Так теперь заведено. --
Этих чувств и этих мыслей
Мне от Бога не дано!
To V. R. Bryusov
Smile into my "window,"
Or as a fool you see me -
You will not change, all is even!
"Needed thoughts" and "sharp feelings"
I was not by God given.
That it is dark we should be singing,
That dreams hang over the world...
Thus now it's instituted.
These thoughts and these feelings
I was not given by God.
КОШКИ
Максу Волошину
Они приходят к нам, когда
У нас в глазах не видно боли.
Но боль пришла -- их нету боле:
В кошачьем сердце нет стыда!
Смешно, не правда ли, поэт,
Их обучать домашней роли.
Они бегут от рабской доли:
В кошачьем сердце рабства нет!
Как ни мани, как ни зови,
Как ни балуй в уютной холе,
Единый миг -- они на воле:
В кошачьем сердце нет любви!
Cats
To Max Voloshin
She comes to us, when yet
In our eyes we don't see the pain.
But our pain - there is no more of them:
There is no shame in heart of cat!
It's funny, poet, is it not,
To teach them role of a pet.
They run from slavery's lot:
There's no bondage in heart of a cat!
Like not to call, not to attract,
Like not to spoil in home cozy
One moment - and they all are free:
There's no love in heart of a cat!
МОЛИТВА МОРЮ
Солнце и звезды в твоей глубине,
Солнце и звезды вверху, на просторе.
Вечное море,
Дай мне и солнцу и звездам отдаться вдвойне.
Сумрак ночей и улыбку зари
Дай отразить в успокоенном взоре.
Вечное море,
Детское горе мое усыпи, залечи, раствори.
Влей в это сердце живую струю,
Дай отдохнуть от терпения -- в споре.
Вечное море,
В мощные воды твои свой беспомощный дух предаю!
Prayer to the Sea
Sun and the stars in your depth,
Sun and the stars, in the vastness.
Eternal sea,
Let me surrender twice to the sun and the stars.
Smile of the dawn and the twilight of nights
Let be reflected in reassured sight.
Eternal sea,
My childhood sorrow lay to sleep, dissolve, and heal.
Pour into this heart a light stream,
Let rest from patience - in dispute.
Eternal sea,
In your powerful waters I betray your helpless spirit!
ЖАЖДА
Лидии Александровне Тамбурер
Наше сердце тоскует о пире
И не спорит и всe позволяет.
Почему же ничто в этом мире
Не утоляет?
И рубины, и розы, и лица, --
Всe вблизи безнадежно тускнеет.
Наше сердце о книги пылится,
Но не умнеет.
Вот и юг, -- мы томились по зною.
Был он дерзок, -- теперь умоляет...
почему же ничто под луною
Не утоляет?
Thirst
Our heart is missing the feast
And does not argue and allows all things.
Why is that in the world nothing
Does it appease?
Roses and faces and rubies -
All nearby hopelessly dims.
Our heart is covered with dust
From books, but it does not grow wise.
There's the south - we languish in the heat.
He was audacious - now begs...
Why then nothing under the moon
Does he assuage?
ДУША И ИМЯ
Пока огнями смеется бал,
Душа не уснет в покое.
Но имя Бог мне иное дал:
Морское оно, морское!
В круженье вальса, под нежный вздох
Забыть не могу тоски я.
Мечты иные мне подал Бог:
Морские они, морские!
Поет огнями манящий зал,
Поет и зовет, сверкая.
Но душу Бог мне иную дал:
Морская она, морская
Soul and Name
Laughs with lights the ball,
Does not rest with sleep the soul.
God gave another name to me:
The sea name, of the sea!
In circling of waltz, under sigh tender
Forgetting angst was not possible to me.
God gave me a dream another:
The sea name, of the sea!
Sings with lights the beckoning hall
Shining, it calls and sings.
But God gave me another soul:
The sea name, of the sea!
ВОЛШЕБСТВО
Чуть полночь бьют куранты,
Сверкают диаманты,
Инкогнито пестро.
(Опишешь ли, перо,
Волшебную картину?)
Заслышав каватину,
Раздвинул паутину
Лукавый Фигаро.
Коралловые гребни
Вздымаются волшебней
Над клубом серых змей;
Но губки розовей,
Чем алые кораллы.
Под музыку из залы
Румянец бледно-алый
Нахлынул до бровей.
Везде румянец зыбкий,
На потолке улыбки,
Улыбки на стенах...
Откормленный монах
Глядит в бутылку с ромом.
В наречье незнакомом
Беседует с альбомом
Старинный альманах.
Саксонские фигурки
Устраивают жмурки.
"A vous, marquis, veuillez!"[1] [2] Magic
The chimes beat out at midnight,
The diamonds glimmer,
Incognito is motley.
(Will you write, oh the feather,
The magic painting?)
Cavatina having heard,
Pushes aside the cobweb
The wily Figaro.
The coral ridge will so
Magically billow
Over club of gray snakes;
But lips become more pink
Than the scarlet corals.
To music from the hall the
The pale-scarlet blush
Up till the brows will rush.
The blurry blush everywhere,
On ceiling of the smile,
Smile on the walls...
The monk, fed well,
Looks at bottle of rum.
In the unknown dialect
Converses with an album
The ancient almanac.
The Saxon figures
Create a blind man's bluff.
"A vous, marquis, veuillez!"
The chevalier laughs...
The quieter the silhouettes,
The crazier the pirhouettes,
And from Antoinette
Is torn the necklace!
НА ВОЗУ
Что за жалобная нота
Летней ночью стук телег!
Кто-то едет, для кого-то
Далеко ночлег.
Целый день шумели грабли
На откосе, на лужке.
Вожжи новые ослабли
В молодой руке.
Счастье видится воочью:
В небе звезды, -- сны внизу.
Хорошо июльской ночью
На большом возу!
Завтра снова будет круто:
Знай работай, знай молчи.
Хорошо ему, кому-то,
На возу в ночи!
On the Cart
What a piteous note is
Summer knocking of the carts!
Someone rides, for somebody's
Lodging is far.
All day long the rake was sounding
On the meadow, on escarp.
The new reins have weakened
In young arm.
Happiness is seen firsthand
Dreams below - in sky the stars.
How good on July night
Is the big cart!
It will be abrupt tomorrow:
Know to work, know to keep silent.
It is good to him, somebody,
In cart at night!
ВОЖДЯМ
Срок исполнен, вожди! На подмостки
Вам судеб и времен колесо!
Мой удел -- с мальчуганом в матроске
Погонять золотое серсо.
Ураганом святого безумья
Поднимайтесь, вожди, над толпой!
Всe безумье отдам без раздумья
За весеннее: "Пой. птичка, пой".
To the Leaders
Time is fulfilled, o chiefs! On the scaffolding
Is the wheel of time and fate!
With the boy in sailor suit
To chase golden wheel is my lot.
With the hurricane of sacred madness
Leaders, rise above the mob!
All madness will give without thinking
For the spring's: "Sing, sing bird!"
ИЮЛЬ -- АПРЕЛЮ
Как с задумчивых сосен струится смола,
Так текут ваши слезы в апреле.
В них весеннему дань и прости колыбели
И печаль молодого ствола.
Вы листочку сродни и зеленой коре,
Полудети еще и дриады.
Что деревья шумят, что журчат водопады
Понимали и мы -- на заре!
Вам струистые кудри клонить в водоем,
Вам, дриадам, кружить по аллее...
Но и нас, своенравные девочки-феи,
Помяните в апреле своем!
July - April
Like from pensive pine trees flows the gum,
Thus pour our tears in April.
In them tribute to dawn and forgive to cradle
And the sadness of the young stem.
Here akin to the leaves and the bark green,
Half-children still and dryads.
Waterfalls gurgle, and make noise the trees,
At dawn we understood it!
Your striated curls to lean into the pond,
You, the dryads, the alley to circle...
But us, capricious girl-fairies
In your April recall!
ВЕСНА В ВАГОНЕ
Встают, встают за дымкой синей
Зеленые холмы.
В траве, как прежде, маргаритки,
И чьи-то глазки у калитки...
Но этой сказки героини
Апрельские -- не мы!
Ты улыбнулась нам, Мария,
(Ты улыбалась снам!)
Твой лик, прозрачней анемоны,
Мы помним в пламени короны...
Но этой встречи феерия
Апрельская -- не нам!
Spring In Coach
Stand, stand in the blue haze
The green hills.
In grass, like formerly, the daisies
And at door, someone's eyes...
But of this April tales
The heroines are not us!
You smiled at them, Maria,
(You smiled to us!)
We remember with fiery crown
More clear than anemone, your face...
But extravaganza of this meeting
Is April's - not for us!
В СКВЕРЕ
Пылают щеки на ветру.
Он выбран, он король!
Бежит, зовет меня в игру.
"Я все игрушки соберу,
Ну, мамочка, позволь!"
"Еще простудишься!" -- "Ну да!"
Как дикие бежим.
Разгорячились, -- не беда,
Уж подружились навсегда
Мы с мальчиком чужим.
"Ты рисовать умеешь?" -- "Нет,
А трудно?" -- "Вот так труд!
Я нарисую твой портрет".
"А рассказать тебе секрет?"
"Скорей, меня зовут!"
"Не разболтаешь? Поклянись!"
Приоткрывает рот,
Остановился, смотрит вниз:
"Ужасно стыдно, отвернись!
Ты лучше всех, -- ну вот".
Уж солнце скрылось на песке,
Бледнеют облака,
Шумят деревья вдалеке...
О, почему в моей руке
Не Колина рука!
In the Square
The cheeks are burning in the wind.
He's chosen, he is king!
He runs, he calls me to the game.
"All of the toys I will gather,
Allow me, mom!"
"You will catch cold!" - "Well yes!"
Like wild ones we run.
It is not trouble to get hot,
We'll become friends until the end
With boy from foreign land.
"Can you make drawings?" - "No,
Is it hard?" - "Oh so hard,
I'll paint for you your portrait."
"And shall I tell you secret?"
"Fast, I am being called!"
"You won't blab it? Swear!"
The mouth is half-open,
He has stopped, and below he stares:
"It's shameful, turn away!
You're better than all - it's so."
The sun has hidden in the sand,
Grow pale the clouds,
The trees from far away make noise...
Oh why in my hand does not
Hide Kolya's hand!
ПОСЛЕ ГОСТЕЙ
Вот и уходят. Запели вдали
Жалобным скрипом ворота.
Грустная, грустная нота...
Вот и ушли.
Мама сережки сняла, -- почему?
И отстегнула браслеты,
Спрятала в шкафчик конфеты,
Точно в тюрьму.
Красную мебель, отраду детей,
Мама в чехлы одевает...
Это всегда так бывает
После гостей!
After the Guests
Thus they are leaving. Sang their song
With piteous creaking the gates.
Sorrowful, sorrowful note...
And they have gone away.
Mother has taken off ear rings - why?
And unfastened the bracelet,
Hid it within the closet,
Just like in jail, candy.
The red furniture, delight of kids,
Mother dresses the covers...
Thus this always happens
After the guests.
КОНЕЦ СКАЗКИ
"Тает царевна, как свечка,
Руки сложила крестом,
На золотое колечко
Грустно глядит". -- "А потом?"
"Вдруг за оградою -- трубы!
Рыцарь летит со щитом.
Расцеловал ее в губы,
К сердцу прижал". -- "А потом?"
"Свадьбу сыграли на диво
В замке ее золотом.
Время проводят счастливо,
Деток растят". -- "А потом?"
End of Fairy Tale
"The queen is melting, candle-like,
Bending the arms with cross, and
It is sorrowful to glance
At golden ring." - "And then?"
"The knight is flying with a shield,
Pipes - after the fence!
I kissed her on the lips,
And pressed to heart." - "And then?"
"In golden palace we had played
The gold for marvel made.
The time they spent happily,
Growing the kids." - "And then?"
БОЛЕЗНЬ
"Полюбился ландыш белый
Одинокой резеде.
Что зеваешь?" -- "Надоело!"
"Где болит?" -- "Нигде!"
"Забавлял ее на грядке
Болтовнею красный мак.
Что надулся?" -- "Ландыш гадкий!"
"Почему?" -- "Да так!"
"Видно счастье в этом маке,
Быть у красного в плену!..
Что смеешься?" -- "Волен всякий!"
"Баловник!" -- "Да ну?"
"Полюбился он невольно
Одинокой резеде.
Что вздыхаешь?" -- "Мама, больно!"
"Где болит?" -- "Везде!"
Illness
"Loves the lily of the valley
The mignonette lonely.
Why you sigh?" - "I am so tired!"
"Where it hurts?" - "Nowhere!"
"The red poppies had amused her
With the chatter in garden bed.
Why you pout?" "Vile is the lily!"
"For what reason?" "Just so yet!"
"I see happiness in this poppy,
To be prisoner to red!..
Why you laugh?" - "Free is someone!"
"Mischievous child!" - "So yet?"
"Loves the lily of the valley
The reseda, lonely.
Why you sigh?" - "Mom, it is painful"
"Where's your pain?" - "Everywhere."
В СОННОМ ЦАРСТВЕ
Скрипнуло... В темной кладовке
Крысы поджали хвосты.
Две золотистых головки,
Шепот: "Ты спишь?" -- "Нет, а ты?"
Вот задремала и свечка,
Дремлет в графине вода.
Два беспокойных сердечка,
Шепот: "Уйдем!" -- "А куда?"
Добрые очи Страдальца
Грустно глядят с высоты.
Два голубых одеяльца,
Шепот: "Ты спишь?"-"Нет, а ты?"
In Sleepy Kingdom
It creaked... In dark pantry
Rats tightened their tails like screws.
Two golden heads,
Whisper: "You sleep?" - "No, and you?"
The candle has gone to sleep, and
Sleeps water in the jar.
Two restless hearts,
Whisper: "We'll leave!" - "But where?"
The Sufferer's kind eyes
Looks from the heights of blue.
Two blue mourning doves,
Whisper: "You sleep?" - "No, and you?"
БАБУШКИН ВНУЧЕК
Сереже
Шпагу, смеясь, подвесил,
Люстру потрогал -- звон...
Маленький мальчик весел:
Бабушкин внучек он!
Скучно играть в портретной,
Девичья ждет, балкон.
Комнаты нет запретной:
Бабушкин внучек он!
Если в гостиной странной
Жутко ему колонн,
Может уснуть в диванной:
Бабушкин внучек он!
Светлый меж темных кресел
Мальчику снится сон.
Мальчик и сонный весел:
Бабушкин внучек он!
Grandmom's Grandson
To Sergei
Laughing, hung up, the sword,
Touched chandelier - he rings...
Happy was little boy:
Grandma's grandson is he!
It's boring to play in the portrait
Girl waits on balcony.
There is no room shut:
Grandma's grandson is he!
If in the strange living room
The columns are creepy,
May he sleeps in the couch room:
Grandma's grandson is he!
Light among dark armchairs
The boy a dream does dream.
The boy and sleepy joy:
Grandma's grandson is he!
ВЕНЕРА
Сереже
--------
1
В небо ручонками тянется,
Строит в песке купола...
Нежно вечерняя странница
В небо его позвала.
Пусть на земле увядание,
Над колыбелькою крест!
Мальчик ушел на свидание
С самою нежной из звезд.
--------
2
Ах, недаром лучше хлеба
Жадным глазкам балаган.
Темнокудрый мальчуган,
Он недаром смотрит в небо!
По душе ему курган,
Воля, поле, даль без меры...
Он рожден в лучах Венеры,
Голубой звезды цыган.
Venus
To Sergei
1
In sky the arms are stretching
In the sand cupolas stand tall...
Tenderly the evening wanderer
In the sky had called.
May way on earth be withering,
Over the cradles the cross!
Boy has gone on the rendezvous
With most tender of stars.
2
Ah, not without reason better than bread
Is the booth to greedy eyes.
The boy with a curly head
With reason looks in the sky!
The mound he especially likes,
Freedom, field, the great afar...
He was born in Venus' rays
Of the gypsy's blue star.
КОНТРАБАНДИСТЫ И БАНДИТЫ
Сереже
Он после книги весь усталый,
Его пугает темнота...
Но это вздор! Его мечта --
Контрабандисты и кинжалы.
На наши ровные места
Глядит в окно глазами серны.
Контрабандисты и таверны
Его любимая мечта.
Он странно-дик, ему из школы
Не ждать похвального листа.
Что бедный лист, когда мечта --
Контрабандисты и пистолы!
Что все мирское суета
Пусть говорит аббат сердитый,-
Контрабандисты и бандиты
Его единая мечта!
Contrabandists and Bandits
To Sergei
After the book he is all tired,
Darkness frightens him to a scream...
But this is nonsense! For his dream -
Is contrabandists and daggers.
On our even seats, it seems,
Into the window sulfur stares.
Contrabandists and bandits
Are his most beloved dream.
He's strangely wild, to him from school
The certificate cannot await him.
What for is white sheet, when the dream -
Contrabandists and pistols!
Let all of world be vanity,
Let speak the abbot scowling,
Contrabandists and bandits
Is his singular dream!
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ДАМА
Серый ослик твой ступает прямо,
Не страшны ему ни бездна, ни река.
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!
Я для ослика достану хлеба,
(Не увидят, не услышат, -- я легка!)
Я игрушек не возьму на небо...
Увези меня с собою в облака!
Из кладовки, чуть задремлет мама,
Я для ослика достану молока.
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!
Christmas Lady
Your gray donkey steps straight ahead,
Not afraid of abysses and rivers.
Dear Christmas dame
Take me with you into the skies!
For the donkey I'll get the bread,
(You won't see, won't hear - I am light!)
I won't take the toys into heaven...
Take me with you into the clouds!
From the pantry, where mother dreams,
I have gotten milk for the ass.
Dear Christmas dame,
Take me with you into the clouds!
БЕЛОСНЕЖКА
Александру Давидовичу Топольскому
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Карлики горько рыдают, малютки.
Из незабудок веночек на лбу
И на груди незабудки.
Ворон -- печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Плачется карлик в смешном колпаке,
Плачется: "Плохо ее берегли мы!"
Белую ленту сжимает в руке
Маленький карлик любимый.
Средний -- печальный играет в трубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Старший у гроба стоит на часах,
Смотрит и ждет, не мелькнет ли усмешка.
Спит Белоснежка с венком в волосах,
Не оживет Белоснежка!
Ворон -- печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Snow-White
To Alexander Davidovich Topolsky
Snow-White is sleeping in crystal coffin.
Bitterly weep the little ones, the dwarfs.
Garland of forget-me-nots on the forehead
And on the chest, forget-me-nots.
Sad sits on the oaks the raven,
Snow-White is sleeping in crystal coffin.
Cries the dwarf in a funny cap,
Cries "To her we were bad!"
The little beloved dwarf
In his hand keeps the white band.
Middle one - sadly plays on the pipes, and
Snow-White is sleeping in crystal coffin.
Older one stands before coffin on guard,
Looks and waits, will not flash the smile.
Snow-White is sleeping in garlands and hair,
Snow-White will not come to life!
Sad sits on the oaks the raven,
Snow-White is sleeping in crystal coffin.
ДЕТСКИЙ ДЕНЬ
Утро... По утрам мы
Пасмурны всегда.
Лучшие года
Отравляют гаммы.
Ждет опасный путь,
Бой и бриллианты, --
Скучные диктанты
Не дают вздохнуть!
Сумерки... К вечерне
Слышен дальний звон.
Но не доплетен
Наш венец из терний.
Слышится: "раз, два!"
И летят из детской
Песенки немецкой
Глупые слова.
Children's Day
Morning.. we are always
In the morning gray,
Of the best of years
Gamma will be bane.
Dangerous pathway waits,
Battle and the diamonds -
And the boring dictates
Keep me from sighing!
Twilight... in the evening
Heard is far-off singing,
But is not wound
The garland made of thorns.
"One, two!" I have heard
And from children's home
Come the song of the German's
Stupid words.
ПРИЕЗД
Возгласами звонкими
Полон экипаж.
Ах, когда же вынырнет
С белыми колонками
Старый домик наш!
В экипаже песенки,
(Каждый о своем!)
Вот аллея длинная,
А в конце у лесенки
Синий водоем.
"Тише вы, проказники!"
И творит кресты,
Плачет няня старая.
Ворота, как в праздники,
Настежь отперты.
Вышла за колонки я, --
Радостно до слез!
А вверху качаются
Юные и тонкие
Веточки берез.
Arrival
Full of ringing voices
Is the carriage.
Ah, when will emerge
With white columns
Our old house?
Singing in the carriage,
(Each one to his own!)
Here's a long alleyway,
And in end of the staircase
A blue pond.
"Quiet you, you pranksters"
And creates the crosses,
The old nanny cries.
The gates, like on holidays
Are open wide.
I have come past columns,
Happily to tears!
And above all swing
The young and the thin
Branches of birch trees.
ПАРОМ
Темной ночью в тарантасе
Едем с фонарем.
"Ася, спишь?" Не спится Асе:
Впереди паром!
Едем шагом (в гору тяжко),
В сонном поле гром.
"Ася, слышишь?" Спит бедняжка,
Проспала паром!
В темноте Ока блеснула
Жидким серебром.
Ася глазки разомкнула...
"Подавай паром!"
Ferry
All night long in carriage
With the light we ride.
"Asya, do you sleep?" - she cannot,
The ferry is ahead.
We go by foot (hard uphill),
In sleepy field there's thunder.
"Asya, do you hear?" Poor one sleeps,
Into the sleep the ferry blundered!
And in darkness Oka shines,
With the liquid silver carries.
Asya opened her eyes...
"Serve to me the ferry!"
ОСЕНЬ В ТАРУСЕ
Ясное утро не жарко,
Лугом бежишь налегке.
Медленно тянется барка
Вниз по Оке.
Несколько слов поневоле
Всe повторяешь подряд.
Где-то бубенчики в поле
Слабо звенят.
В поле звенят? На лугу ли?
Едут ли на молотьбу?
Глазки на миг заглянули
В чью-то судьбу.
Синяя даль между сосен,
Говор и гул на гумне...
И улыбается осень
Нашей весне.
Жизнь распахнулась, но всe же.
Ах, золотые деньки!
Как далеки они. Боже!
Господи, как далеки!
Autumn In Tarusa
Clear morning is not hot, lightly
You run through the meadow.
Down the Oka pulls a barge,
Very slow.
Several words without willing
You are repeating still.
Somewhere in the field is ringing
Weakly the bell.
Ring in the field? On the meadow?
Are they going to the prayer?
Eyes into somebody's fortune
For a moment stare.
Distance is blue between pine trees,
On threshing-floor voices ring..
And smiles the autumn
To our spring.
Life has flung open, but still..
Ah, days of gold!
Lord, how are they distant!
How are they distant, God!
Oka
1
Волшебство немецкой феерии,
Темный вальс, немецкий и простой.
А луга покинутой России
Зацвели куриной слепотой.
Милый луг, тебя мы так любили,
С золотой тропинкой у Оки...
Меж стволов снуют автомобили, --
Золотые майские жуки.
Oka
1
Magic of German extravaganza,
Dark waltz, simple and German
And the meadows of Russia abandoned
Bloomed with darkness of the night.
Dear meadow, we loved you so
By Oka on a golden trail...
Between trunks vehicles go -
Golden beetles of May.
2
Ах, золотые деньки!
Где уголки потайные,
Где вы, луга заливные
Синей Оки?
Старые липы в цвету,
К взрослому миру презренье
И на жаровне варенье
В старом саду.
К Богу идут облака;
Лентой холмы огибая,
Тихая и голубая
Плещет Ока.
Детство верни нам, верни
Все разноцветные бусы, --
Маленькой, мирной Тарусы
Летние дни.
2
Ah, the golden days!
Where are the secret corners,
Where are you, jellied meadows
Of blue Oka?
Old lindens are in bloom,
Contempt for the world of the grown
In the brazier, jam
In the ancient garden.
To God the clouds float;
With ribbon hills around
Blue and quiet
Splashes Oka.
Return to us childhood, give back to us
All multi-colored beads, and
Little and peaceful of Tarusa
Summer days.
3
Всe у Боженьки -- сердце! Для Бога
Ни любви, ни даров, ни хвалы...
Ах, золотая дорога!
По бокам молодые стволы!
Что мне трепет архангельских крылий?
Мой утраченный рай в уголке,
Где вереницею плыли
Золотые плоты по Оке.
Пусть крыжовник незрелый, несладкий,
Без конца шелухи под кустом!
Крупные буквы в тетрадке,
Поцелуи без счета потом.
Ни в молитве, ни в песне, ни в гимне
Я забвенья найти не могу!
Раннее детство верни мне
И березки на тихом лугу.
3
All is with God - the heart! For God
There's no love, there's no gifts, there's no praise...
Ah the golden road!
The young trunks on the sides!
What to me are archangel's wings trembling?
My wasted heaven in corner,
Where with a procession were sailing
Golden floats on the Oka.
Let the gooseberry, unripe, and not sweet,
Under the bush husks endless,
Large letters in the book of notes,
Without count, kisses.
Not in prayer, not in song, not in anthem
Can I find oblivion!
Give back to me early childhood
And birches on the quiet meadow.
4
Бежит тропинка с бугорка,
Как бы под детскими ногами,
Всe так же сонными лугами
Лениво движется Ока;
Колокола звонят в тени,
Спешат удары за ударом,
И всe поют о добром, старом,
О детском времени они.
О, дни, где утро было рай
И полдень рай и эсе закаты!
Где были шпагами лопаты
И замком царственным сарай
Куда ушли, в какую даль вы?
Что между нами пролегло?
Всe так же сонно-тяжело
Качаются на клумбах мальвы...
4
Rushes the trail from tubercle,
As if under the feet of children,
Still with same meadows, sleepy,
Lazily the Oka runs.
The bells are ringing in the shade,
Hurriedly blow after blow,
And all sing of the kind, the old,
About the children's time sing they.
O, days, where morning was heaven,
And all the sunsets and midday heaven!
Where shovels were the swords, and
The king's palace was the shed
Where have you gone, into what distance?
What lay between us?
Still heavy and sleepy
Swing mallow on the flower beds.
5
В светлом платьице, давно-знакомом,
Улыбнулась я себе из тьмы.
Старый сад шумит за старым домом..
Почему не маленькие мы?
Почернела дождевая кадка,
Вензеля на рубчатой коре,
Заросла крокетная площадка,
Заросли тропинки на дворе...
Не целуй! Скажу тебе, как другу:
Целовать не надо у Оки!
Почему по скошенному лугу
Не помчаться наперегонки?
Мы вдвоем, но, милый, не легко мне,
Невозвратное меня зовет!
За Окой стучат в каменоломне,
По Оке минувшее плывет...
Вечер тих, -- не надо поцелуя!
Уж на клумбах задремал левкой...
Только клумбы пестрые люблю я
И каменоломню над Окой.
5
In light dress, familiar and old,
From the darkness I give you a smile.
Old garden makes noise behind an old home..
Why are we not small?
The rainwater pale has grown black,
Monograms are on a ribbed bark,
Grew over the croquet play field
Grew over the trials on the yard...
Do not kiss! I tell you as a friend, so:
You don't need at the Oka to kiss!
Why along the mowed down meadow
Not to rush away in a race?
We are two, but, dear, it is not easy
For me - irrevocable calls me!
Behind Oka they knock in a quarry,
On Oka the departed swim...
Evening's quiet - we do not need a kiss!
In the flower beds the gillyflower sleeps...
I like only colorful beds of flowers
And the quarry over Oka.
НА РАДОСТЬ
С. Э.
Ждут нас пыльные дороги,
Шалаши на час
И звериные берлоги
И старинные чертоги...
Милый, милый, мы, как боги:
Целый мир для нас!
Всюду дома мы на свете,
Всe зовя своим.
В шалаше, где чинят сети,
На сияющем паркете...
Милый, милый, мы, как дети:
Целый мир двоим!
Солнце жжет, -- на север с юга,
Или на луну!
Им очаг и бремя плуга,
Нам простор и зелень луга...
Милый, милый, друг у друга
Мы навек в плену!
To Joy
S. E.
Us await the dusty roads,
Huts for an hour
And animal lairs
And ancient palace
Dear one, dear one, we're like gods:
The world is for us!
In all the world we are at home,
Ours we are calling.
In the hut, where repairing nets
On the shining parquet...
Dear one, dear one, we're like kids:
The world for the two of us!
Sun burns - to the north from south,
Or onto the moon!
Theirs is burden of the plow,
Ours is green and spacious meadow...
Dear one, dear one, for each other
We're eternally in prison!
ГЕРЦОГ РЕЙХШТАДТСКИЙ
Из светлого круга печальных невест
Не раз долетали призывы.
Что нежные губы! Вздымались до звезд
Его молодые порывы!
Что жалобы скрипок, что ночи, как мед,
Что мертвые статуи в парке?
Иному навстречу! Победа не ждет,
Не ждут триумфальные арки.
Пусть пламенем пестрым кипит маскарад,
Пусть шутит с ним дед благосклонный,
Пусть кружатся пары, -- на Сене парад,
Парад у Вендомской колонны!
Родному навстречу! Как пламя лицо,
В груди раскаленная лава.
И нежно сомкнула, вручая кольцо,
Глаза ему юная слава.
Duke of Reichstadt
From the bright circle of sad brides
Often flew up to him the call.
What tender lips! Lifted to stars
Were his impulses youthful!
Complaints of violins, or the night,
Like honey, statues in the park?
To meet another! Victory won't wait,
Won't wait the triumphal arch.
Let with bright flame boil masquerade,
Let joke with him the benevolent granddad,
Let couples whirl - on Seine there is parade,
Of Vendome column there's parade.
To meet the dear! The face like flame,
In chest there's lava, hot and boiling.
And tenderly closed, giving the ring,
His eyes his youthful fame.
ЗИМА
Мы вспоминаем тихий снег,
Когда из блеска летней ночи
Нам улыбнутся старческие очи
Под тяжестью усталых век.
Ах, ведь и им, как в наши дни,
Казались все луга иными.
По вечерам в волнисто-белом дыме
Весной тонули и они.
В раю затепленным свечам
Огни земли казались грубы.
С безумной грустью розовые губы
О них шептались по ночам.
Под тихим пологом зимы
Они не плачут об апреле,
Чтобы без слез отчаянья смотрели
В лицо минувшему и мы.
Из них судьба струит на нас
Успокоенье мудрой ночи, --
И мне дороже старческие очи
Открытых небу юных глаз.
Winter
We recollect the snow's quiet,
When from the sparkle of night
At us were smiling old eyes
Under the heavy eyelids' wait.
Ah, even to them, in our days,
All the meadows appeared different.
In evening in white-wavy house
With the spring they had drowned.
In heaven to the candle lights
The light of earth rude appears.
With mindless sorrow whispered pink lips
About them at the nights.
That under quiet canopy of the winter
They about April do not weep,
That without tears of despair
Into the one face look we.
From them the fortune pours on us
Tranquility of the wise night -
And dearer to me than old eyes
Of youthful eyes open to sky.
РОЗОВАЯ ЮНОСТЬ
С улыбкой на розовых лицах
Стоим у скалы мы во мраке.
Сгорело бы небо в зарницах
При первом решительном знаке,
И рухнула в бездну скала бы
При первом решительном стуке...
-- Но, если б вы знали, как слабы
У розовой юности руки.
Pink Youth
With smile on faces grown pink
We stand in darkness by the rock.
Burn with heat lightning burns the sky
Upon the first decisive sign.
And would in the abyss the rock
Before the first decisive knock...
But if I only knew how weak
Are hands of youth that have been pink.
ПОЛНОЧЬ
Снова стрелки обежали целый круг:
Для кого-то много счастья позади.
Подымается с мольбою сколько рук!
Сколько писем прижимается к груди!
Где-то кормчий наклоняется к рулю,
Кто-то бредит о короне и жезле,
Чьи-то губы прошептали: "не люблю",
Чьи-то локоны запутались в петле.
Где-то свищут, где-то рыщут по кустам,
Где-то пленнику приснились палачи,
Там, в ночи, кого-то душат, там
Зажигаются кому-то три свечи.
Там, над капищем безумья и грехов,
Собирается великая гроза,
И над томиком излюбленных стихов
Чьи-то юные печалятся глаза.
Midnight
Once again the arrows run the full hour;
For someone there' behind much happiness.
How many arms are lifted in a prayer!
How many letters are pressed to the chest!
Somewhere pilot bends the wheel behind,
Someone raves about the crown and the rod,
Someone's lips whisper: "I do not love,"
Someone's curls have tangled in a knot.
Somewhere they whistle, in the bush prowls someone,
Somewhere prisoner has dreams of hangman,
There, in night, choked is someone,
For someone are burning the three candles.
There, above the temple of sin and madness
A mighty storm gathers force,
And above the tome of favorite poems
Somebody's young eyes are full of sadness.
НЕРАЗЛУЧНОЙ В ДОРОГУ
Стоишь у двери с саквояжем.
Какая грусть в лице твоем!
Пока не поздно, хочешь, скажем
В последний раз стихи вдвоем.
Пусть повторяет общий голос
Доныне общие слова,
Но сердце на два раскололось.
И общий путь -- на разных два.
Пока не поздно, над роялем,
Как встарь, головку опусти.
Двойным улыбкам и печалям
Споем последнее прости.
Пора! завязаны картонки,
В ремни давно затянут плед...
Храни Господь твой голос звонкий
И мудрый ум в шестнадцать лет!
Когда над лесом и над полем
Все небеса замрут в звездах,
Две неразлучных к разным долям
Помчатся в разных поездах.
To the Inseparable One On Her Way
You stand with travel bag at the door,
Upon your face what sorrow!
While it's not too late, want, say so
In final time two poems.
Let return the common voice
For until now the common words,
But heart was broken into two
And common path - for different two.
Above piano, while it's not late,
As ages, do put down the head.
With double smiles, while one is sad,
Forgive the final word.
It's time! Are bound the cardboard boxes,
In time they pull for long time,
Keep, Lord, your ringing voice and
At age sixteen the wise mind!
When over the field and meadow
All skies have frozen in the stars,
Two inseparable to two measures
In different trains will rush.
БОНАПАРТИСТЫ
Длинные кудри склонила к земле,
Словно вдова молчаливо.
Вспомнилось, -- там, на гранитной скале,
Тоже плакучая ива.
Бедная ива казалась сестрой
Царскому пленнику в клетке,
И улыбался плененный герой,
Гладя пушистые ветки.
День Аустерлица -- обман, волшебство,
Легкая пена прилива...
"Помните, там на могиле Его
Тоже плакучая ива.
С раннего детства я -- сплю и не сплю --
Вижу гранитные глыбы".
"Любите? Знаете?" -- "Знаю! Люблю!"
"С Ним в заточенье пошли бы?"
"За Императора -- сердце и кровь,
Всe -- за святые знамена!"
Так началась роковая любовь
Именем Наполеона.
Bonapartists
Long curls she bent to the ground,
As in silence like a widow.
Remember - there, on granite mountain,
Also weeps the willow.
Poor willow seemed like a sister
Of king's prisoner in a cage,
Smiles the imprisoned hero,
Looking at the fluffy branch.
Days of Austerlitz - magic, deceit,
The light foam of the high tide...
"Do you remember, there on his grave
Also willow cries.
From early childhood I - sleep and don't sleep -
I see the block of granite."
"You love? You know?" - "I know! I love!"
"With Him you don't find confinement?"
"For the emperor - heart and blood,
All - for the banners holy!"
Thus began the fateful love
In the name Napoleon.
КОНЬКОБЕЖЦЫ
Асе и Борису
Башлык откинула на плечи:
Смешно кататься в башлыке!
Смеется, -- разве на катке
Бывают роковые встречи?
Смеясь над "встречей роковой",
Светло сверкают два алмаза,
Два широко раскрытых глаза
Из-под опушки меховой.
Все удается, все фигуры!
Ах, эта музыка и лед!
И как легко ее ведет
Ее товарищ белокурый.
Уж двадцать пять кругов подряд
Они летят по синей глади.
Ах, из-под шапки эти пряди!
Ах, исподлобья этот взгляд!
. . . . .
Поникли узенькие плечи
Ее, что мчалась налегке.
Ошиблась, Ася: на катке
Бывают роковые встречи!
Skaters
To Asya and Boris
The hood over the shoulders was sitting:
It's funny skating in the hood!
He laughs - on skating ring would
Be happening the fateful meetings?
Laughing at "fateful meetings," so
Brightly shine two diamonds,
Two widely open eyes
From underneath the edge of fur.
All is successful, all shapes there!
It's music and the ice, you see!
And lightly leads her so easily
Her comrade with blond hair.
Twenty-five circles one by one
Across the blue surface they fly.
Ah, from the hat these braids!
Ah, suddenly this stare - why?
. . . . .
Her narrow shoulders drooped in even
She, rushing lightly and desisting!
Asya, you err: On skating ring
There take place the fateful meetings!
ПЕРВЫЙ БАЛ
О, первый бал -- самообман!
Как первая глава романа,
Что по ошибке детям дан,
Его просившим слишком рано,
Как радуга в струях фонтана
Ты, первый бал, -- самообман.
Ты, как восточный талисман,
Как подвиги в стихах Ростана.
Огни сквозь розовый туман,
Виденья пестрого экрана...
О, первый бал-самообман!
Незаживающая рана!
First Ball
Oh, the first ball - self-deceit
Like the first chapter of the novel,
What I by error gave the kids
To him whom they asked much too early,
Like rainbow in the jets of fountain,
You, the first ball - self-deception!
You, like an Eastern talisman,
Like feats in verses of Rostandt.
The fires through the fog of pink,
The variants of the motley screen...
Oh, the first ball - self-deceit!
A wound that would not heal!
СТАРУХА
Слово странное -- старуха!
Смысл неясен, звук угрюм,
Как для розового уха
Темной раковины шум.
В нем -- непонятое всеми,
Кто мгновения экран.
В этом слове дышит время
В раковине -- океан.
The Hag
A strange word - the hag!
Intent unclear, sound is morose,
So that before the pinkish ear
From the dark shell comes the noise.
In them - not by all understood,
Visions of a motley screen.
And breathes the time in this word,
In the sink - the ocean.
ДОМИКИ СТАРОЙ МОСКВЫ
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы,
Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?
Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,
Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор...
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды, --
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы -- их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.
Homes Of Old Moscow
Glories of languid grand-grandmothers,
The houses of the old Moscow here,
From the lanes humble
All of you disappear,
Like icy palaces
Under the waving of bands,
Mirrors on the ceiling
Where the ceilings are painted on?
Where there's chords of harpsichord,
Dark curtains in flowers,
Magnificent mugs on
The centennial towers,
Curls, bent toward the tambour,
Glances of portraits point blank...
It's strange to knock with finger
Onto my wooden fence!
Homes with the sign of the breed,
With look of guards,
You were replaced by ogres,
Overweight, in six floors.
Homeowners - their right!
And you dying so,
Glory of languid great-grandmothers,
Houses of the old Moscow.
"ПРОСТИ" ВОЛШЕБНОМУ ДОМУ
В неосвещенной передней я
Молча присела на ларь.
Темный узор на портьере,
С медными ручками двери...
В эти минуты последние
Все полюбилось, как встарь.
Был заповедными соснами
В темном бору вековом
Прежде наш домик любимый.
Нежно его берегли мы,
Дом с небывалыми веснами,
С дивными зимами дом.
Первые игры и басенки
Быстро сменились другим.
Дом притаился волшебный,
Стали большими царевны.
Но для меня и для Асеньки
Был он всегда дорогим.
Зала от сумрака синяя,
Жажда великих путей,
Пренебреженье к науке,
Переплетенные руки,
Светлые замки из инея
И ожиданье гостей.
Возгласы эти и песенки
Чуть раздавался звонок!
Чье-нибудь близко участье?
Господи, может быть счастье?
И через залу по лесенке
Стук убегающих ног...
"Forgive" The Magical House
In unlighted interior I
Sat down quietly by the chest.
On the curtains, dark patterns...
Doors with copper handles...
In these final minutes
All fell in love, like in the past.
With the enchanted pines
In the dark centennial forest
Was our beloved house.
We tenderly cherished it,
House with unprecedented springs
House with winter marvelous.
The first games and the first fables
We quickly changed into another.
The home appears mysterious,
And big became the princesses.
But for me and for Asya
He was always dear.
The hall blue from the sunset,
Thirst of the greatest ways,
Neglect of the science,
The arms intertwined,
Light palaces from hoarfrost
And expectation of guests.
These shouts and the songs
The bell slightly rang!
Someone's participation is near?
Gentlemen, may happiness be there?
And through the hall on ladder, greet
Sound of escaping feet.
НА ВОКЗАЛЕ
Два звонка уже и скоро третий,
Скоро взмах прощального платка...
Кто поймет, но кто забудет эти
Пять минут до третьего звонка?
Решено за поездом погнаться,
Все цветы любимой кинуть вслед.
Наимладшему из них тринадцать,
Наистаршему под двадцать лет.
Догонять ее, что станет силы,
"Добрый путь" кричать до хрипоты.
Самый младший не сдержался, милый:
Две слезинки капнули в цветы.
Кто мудрец, забыл свою науку,
Кто храбрец, забыл свое: "воюй!"
"Ася, руку мне!" и "Ася, руку!"
(Про себя тихонько: "Поцелуй!")
Поезд тронулся -- на волю Божью!
Тяжкий вздох как бы одной души.
И цветы кидали ей к подножью
Ветераны, рыцари, пажи.
At the Terminal
Two calls already and soon the third one,
Soon a wave of handkerchief farewell...
Who will understand, who will forgive these
Five minutes until the third call?
It's decided to chase after the train,
After the beloved to throw flowers.
The youngest of them is thirteen,
The oldest one is near 20 years.
To chase after her, there will be power,
"Bon voyage" shout until hoarseness.
The youngest was not restrained, dear:
Two tear drops dripped into the flowers.
Who's the wise man who has lost his science,
Who's the brave man who forgot his "fight!"
"Asya, give me your hand!" and "Asya, give hand!"
Inwardly I hear "kiss" in quiet.
The train started - for God's freedom!
Heavy sighing like of single soul.
And were thrown to her feet the flowers
By the veterans, the knights, the pages all.
ИЗ СКАЗКИ -- В СКАЗКУ
Все твое: тоска по чуду,
Вся тоска апрельских дней,
Все, что так тянулось к небу, --
Но разумности не требуй.
Я до самой смерти буду
Девочкой, хотя твоей.
Милый, в этот вечер зимний
Будь, как маленький, со мной.
Удивляться не мешай мне,
Будь, как мальчик, в страшной тайне
И остаться помоги мне
Девочкой, хотя женой.
From Fairy Tale - Into Fairy Tale
All is yours: longing for marvel,
Longing for the April days,
All that stretching to the skies -
But intellect do not demand.
All the way to very death
I will be a girl, though yours.
Dear one, in this winter even
Be, like little one, with me.
To wonder do not inhibit,
Be, like boy, in fearful secret
And help me to stay alive
As a girl, though a wife.
ЛИТЕРАТУРНЫМ ПРОКУРОРАМ
Всe таить, чтобы люди забыли,
Как растаявший снег и свечу?
Быть в грядущем лишь горсточкой пыли
Под могильным крестом? Не хочу!
Каждый миг, содрогаясь от боли,
К одному возвращаюсь опять:
Навсегда умереть! Для того ли
Мне судьбою дано всe понять?
Вечер в детской, где с куклами сяду,
На лугу паутинную нить,
Осужденную душу по взгляду...
Всe понять и за всех пережить!
Для того я (в проявленном -- сила)
Всe родное на суд отдаю,
Чтобы молодость вечно хранила
Беспокойную юность мою.
To Literary Prosecutors
To melt all, that the people forget all,
Like a candle or molten snow?
Be a handful of dust in the future
Under cross of a grave? I say no!
Every moment, from anguish concussing,
I return to the same once again:
Die forever! Did for this the fortune
Give me all things to understand?
Night in child's room, cobweb in the meadow,
In room I am sitting with dolls,
The accursed soul by the vision..
To know and feel it for all!
For this (strength is in the things clear)
I surrender to court what is dear,
That the youth would retain, and forever,
All of my restless young years.
В. Я. БРЮСОВУ
Я забыла, что сердце в вас -- только ночник,
Не звезда! Я забыла об этом!
Что поэзия ваша из книг
И из зависти -- критика. Ранний старик,
Вы опять мне на миг
Показались великим поэтом...
To V. J. Brjusov
I forgot that your heart is only night light,
No star! Of all these I can forget!
That from books come your poems
From envy - criticism. Early old man,
You again for me not for a moment
Showed yourself as a great poet...
* * * * *
Он приблизился, крылатый,
И сомкнулись веки над сияньем глаз.
Пламенная-умерла ты
В самый тусклый час.
Что искупит в этом мире
Эти две последних, медленных слезы?
Он задумался. -- Четыре
Выбили часы.
Незамеченный он вышел,
Слово унося важнейшее из слов.
Но его никто не слышал --
Твой предсмертный зов!
Затерялся в море гула
Крик, тебе с душою разорвавший грудь.
Розовая, ты тонула
В утреннюю муть...
* * * * *
He approached, winged,
And eyelids shut over shining of eyes.
You on fire have died
In the most dreary hours.
Who will redeem in this world
These two final, little tears?
He is lost in thought. The clock
Has beaten, four hours.
He left unnoticed,
Carrying the most important of the words.
But your dying calling -
Nobody him could have heard!
Lost in sea of humming was the shout
That with soul tore up your chest.
Pink, you drowned
In morning fog...
* * * * *
Посвящаю эти строки
Тем, кто мне устроит гроб.
Приоткроют мой высокий
Ненавистный лоб.
Измененная без нужды,
С венчиком на лбу,
Собственному сердцу чуждой
Буду я в гробу.
Не увидят на лице:
"Все мне слышно! Все мне видно!
Мне в гробу еще обидно
Быть как все".
В платье белоснежном -- с детства
Нелюбимый цвет! --
Лягу -- с кем-то по соседству?-
До скончанья лет.
Слушайте! -- Я не приемлю!
Это-западня!
Не меня опустят в землю,
Не меня.
Знаю! -- Все сгорит дотла!
И не приютит могила
Ничего, что я любила,
Чем жила.
* * * * *
I am dedicating these lines
To the one who'll suit my coffin.
They will slightly open my tall
And hateful forehead.
Modified without need,
With a whisk upon the forehead,
I will be alien to my heart
In the coffin.
I did not on the face see:
"All is heard! All is seen!
Offended by the coffin
Like all to be."
In the snow-white dress: From childhood
The unloved color!
I'll lie down - with someone in the neighborhood? -
Till end of years.
Listen! - I don't accept this!
A trap this be!
Not me they will drop to the ground,
Not me.
I know! All will burn completely!
And will not house the grave
Anything, with which I have lived
That I had loved.
* * * * *
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала-тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти -- слепоты куриной
И маков набрав букет-
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь-могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
-- И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
* * * * *
You walk, looking just like me,
Lowering your eyes.
I lowered them also!
Stop, passerby!
Read - having gathered a bouquet
Of many flowers -
That my name was Marina
And how old I was.
Don't think I'll appear with menace,
That a grave here is hidden..
I loved to laugh too much
When it was forbidden.
And blood to the skin was rushing,
And twisted, the curls of my hair..
I once was too, passerby!
Passerby, stop and stare!
Tear off for yourself a wild stem
And thereafter a berry:
There are no strawberries sweeter
Or bigger than at cemetery.
But only don't grimly stand there,
On the chest lowering your head.
Lightly about me remember,
Lightly about me forget.
How the ray alights you!
You're in golden dust dressed..
And at my voice from below
Do not you be distressed.
* * * * *
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я -- поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
-- Нечитанным стихам!
Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берет,
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
* * * * *
These my poems, written so early
That I did not know then I was a poet,
Which having tore, like droplets from a fountain,
Like sparks from a rocket,
Into a sanctuary, where there is sleep and incense
Like little devils having burst,
These my poems about youth and about death,
This unread verse!
Scattered through shops in piles of dust
Where nobody picked them up or does,
These my poems, like precious wine,
Will have their time.
* * * * *
Солнцем жилки налиты -- не кровью --
На руке, коричневой уже.
Я одна с моей большой любовью
К собственной моей душе.
Жду кузнечика, считаю до ста,
Стебелек срываю и жую...
-- Странно чувствовать так сильно
и так просто
Мимолетность жизни -- и свою.
* * * * *
Poured not with blood but with sun, the veins
Of the hand, already brown.
I alone with great love
Rush into the soul of mine.
I await the grasshopper, count till hundred,
Tear and eat the stalk each time...
It is strange to feel so simply and so strongly
The life's transience - and mine.
* * * * *
Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, --
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром,
И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох...
-- И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох!
О летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале...
Впрочем, знаю я, что и тогда
Не узнали бы вы -- если б знали --
Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы, --
Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой.
* * * * *
Passing me by, as you walk
To charms doubtful and not mine -
If you but knew how much fire,
How much life is wasted in vain,
On the rustling, occasional shade
What a heroic flame -
And how enflamed my heart
This gunpowder wasted in vain!
O the trains flying into the night,
Carrying sleep on the station away..
If you recognized - if you but knew -
Then and there, I know, anyway.
Why are my words so sharp
In eternal smoke of my cigarette -
How much dark and menacing angst
Is there in my light-haired head.
* * * * *
Сердце, пламени капризней,
В этих диких лепестках,
Я найду в своих стихах
Все, чего не будет в жизни.
Жизнь подобна кораблю:
Чуть испанский замок-мимо!
Все, что неосуществимо,
Я сама осуществлю.
Всем случайностям навстречу!
Путь -- не все ли мне равно?
Пусть ответа не дано, --
Я сама себе отвечу!
С детской песней на устах
Я иду -- к какой отчизне?
-- Все, чего не будет в жизни
Я найду в своих стихах!
* * * * *
Heart, more whimsical than fire,
In these petals worn and wild,
In my poems I will find
All, that won't be there in life.
Life is like a ship:
May the Spanish palace - past!
All that is unrealizable
I had myself realized.
To greet all the accidental!
Way - is not it all the same?
Let no answer here be given, -
I will answer you myself!
With child's song upon my lips
I am walking - in which home?
All that can't be found in life
I will locate in my poems!
* * * * *
Мальчиком, бегущим резво,
Я предстала Вам.
Вы посмеивались трезво
Злым моим словам:
"Шалость -- жизнь мне, имя -- шалость.
Смейся, кто не глуп!"
И не видели усталость
Побледневших губ.
Вас притягивали луны
Двух огромных глаз.
-- Слишком розовой и юной
Я была для Вас!
Тающая легче снега,
Я была-как сталь.
Мячик, прыгнувший с разбега
Прямо на рояль,
Скрип песка под зубом, или
Стали по стеклу...
-- Только Вы не уловили
Грозную стрелу
Легких слов моих, и нежность
Гнева напоказ...
-- Каменную безнадежность
Всех моих проказ!
* * * * *
As a boy, briskly running,
I came, You before.
You laughed soberly
At my evil words:
"Mischief - is my life, name - mischief.
Laugh, who is not a fool!"
And we did not see the tiredness
Of the lips gone pale.
You were attracted by two
Huge eyes of the moon.
Too pink and too young
I was for you!
Melting lighter than the snow,
I've been like the steel.
And the running ball
Jumped upon the piano,
Creaking of sand on the teeth or
Steel against the mirrors...
Only you did not catch
The formidable arrow
Of your light words, and tenderness
Anger for the show...
Of all of my amusements
Hopelessness made by stone!
--
* * * * *
Я сейчас лежу ничком
-- Взбешенная! -- на постели.
Если бы Вы захотели
Быть моим учеником,
Я бы стала в тот же миг
-- Слышите, мой ученик? --
В золоте и в серебре
Саламандра и Ундина.
Мы бы сели на ковре
У горящего камина.
Ночь, огонь и лунный лик...
-- Слышите, мой ученик?
И безудержно -- мой конь
Любит бешеную скачку! --
Я метала бы в огонь
Прошлое -- за пачкой пачку:
Старых роз и старых книг.
-- Слышите, мой ученик? --
А когда бы улеглась
Эта пепельная груда, --
Господи, какое чудо
Я бы сделала из Вас!
Юношей воскрес старик!
-- Слышите, мой ученик? --
А когда бы Вы опять
Бросились в капкан науки,
Я осталась бы стоять,
Заломив от счастья руки.
Чувствуя, что ты -- велик!
-- Слышите, мой ученик?
* * * * *
I am now lying prone
At bed sheets in fury.
If you did not want
To be my student,
I would stand at that moment
"Do you hear, my student?"
In Undine's and Salamander's
Gold and silver
By the burning fireplace
We at rug were sitting.
Night, fire and moon lit front...
Do you hear, my student?
But uncontrollably - my horse
Adores the leaping frantic!
Into the fire I threw the past
A pack - a pack behind it:
Of roses and books ancient
Do you hear, my student?
And when has settled down
This ash heap,
Gentlemen, what marvel
I would have made for ye!
The old man resurrected as a youth!
Do you hear, my student?
And when you again threw
Yourself into trap of science,
I remained to stand again,
Buried the arms from happiness.
I feel that you - are great!
Do you hear, my student?
* * * * *
Идите же! -- Мой голос нем
И тщетны все слова.
Я знаю, что ни перед кем
Не буду я права.
Я знаю: в этой битве пасть
Не мне, прелестный трус!
Но, милый юноша, за власть
Я в мире не борюсь.
И не оспаривает Вас
Высокородный стих.
Вы можете-из-за других-
Моих не видеть глаз,
Не слепнуть на моем огне,
Моих не чуять сил...
Какого демона во мне
Ты в вечность упустил!
Но помните, что будет суд,
Разящий, как стрела,
Когда над головой блеснут
Два пламенных крыла.
* * * * *
Walk on! My voice is dumb
And all the words in vain.
I know that before all
I will not be correct.
I know: to fall in this battle
Is not for me, fine coward!
But, dear youth, for power
I'm not fighting in the world.
And won't disturb You
The noble verse.
You maybe without others -
Cannot see my eyes,
Don't go blind on my fire
I do not smell my powers...
What kind of demon is in me
You missed into eternity.
But remember, that there will be trial,
Striking like an arrow zings,
When over the head will shine
Two fiery wings.
Асе
1
Мы быстры и наготове,
Мы остры.
В каждом жесте, в каждом взгляде, в каждом слове.-
Две сестры.
Своенравна наша ласка
И тонка,
Мы из старого Дамаска -
Прочь, гумно и бремя хлеба,
И волы!
Мы -- натянутые в небо
Две стрелы!
Мы одни на рынке мира
Без греха.
Мы -- из Вильяма Шекспира
Два стиха.
To Asya
1
We're sharp and we are ready,
All the faster.
In each word, in each glance, in each gesture -
Two sisters.
Unique and refined our taste is
And our words,
We from the old Damascus
Are two swords.
Out, threshing-floor and bread's burden
And the ox!
We - are stretched out in heaven
Two arrows!
On the world's market without sin
We're alone.
We - from William Shakespeare
Are two poems.
2
Мы -- весенняя одежда
Тополей,
Мы-последняя надежда
Королей.
Мы на дне старинной чаши,
Посмотри:
В ней твоя заря, и наши
Две зари.
И прильнув устами к чаше,
Пей до дна.
И на дне увидишь наши
Имена.
Светлый взор наш смел и светел
И во зле.
-- Кто из вас его не встретил
На земле?
Охраняя колыбель и мавзолей,
Мы -- последнее виденье
Королей.
2
We - are the dressing of poplars
In the spring,
We - are the last hope
Of the kings.
We're on the bottom of ancient cup.
Come see now:
In it is your dawn, and our
Two dawns too.
And touching lips to the cup
Drink all the way.
You will see on the bottom
Our names.
Light glance is brave and shining
Evil too.
Who on earth ever met it
Among you?
Guarding the cradle, the mausoleum
And other things,
We are the final visage
Of the kings.
Сергей Эфрон-Дурново
1
Есть такие голоса,
Что смолкаешь, им не вторя,
Что предвидишь чудеса.
Есть огромные глаза
Цвета моря.
Вот он встал перед тобой:
Посмотри на лоб и брови
И сравни его с собой!
То усталость голубой,
Ветхой крови.
Торжествует синева
Каждой благородной веной.
Жест царевича и льва
Повторяют кружева
Белой пеной.
Вашего полка -- драгун,
Декабристы и версальцы!
И не знаешь -- так он юн --
Кисти, шпаги или струн
Просят пальцы.
Sergei Efron-Durnovo
1
Such voices can be,
That you're silent, don't repeat them,
So that wonders you foresee.
There are also giant eyes
The color of the sea
Now he stands in front of you:
Look at forehead and at blood
And compare him with you!
The decrepit blood,
Tiredness turned blue.
Of each noble vein
Blueness triumphs.
Gesture of the prince and lion
With a white foam lace
Repeats again.
Your regiment's - dragoon,
Decembrists and Versaillians!
You don't know - he's so young -
Fingers ask for brushes,
Spars and strings.
2
Как водоросли Ваши члены,
Как ветви мальмэзонских ив...
Так Вы лежали в брызгах пены,
Рассеянно остановив
На светло-золотистых дынях
Аквамарин и хризопраз
Сине-зеленых, серо-синих,
Всегда полузакрытых глаз.
Летели солнечные стрелы
И волны -- бешеные львы.
Так Вы лежали, слишком белый
От нестерпимой синевы...
А за спиной была пустыня
И где-то станция Джанкой...
И тихо золотилась дыня
Под Вашей длинною рукой.
Так, драгоценный и спокойный,
Лежите, взглядом не даря,
Но взглянете-и вспыхнут войны,
И горы двинутся в моря,
И новые зажгутся луны,
И лягут радостные львы-
По наклоненью Вашей юной,
Великолепной головы.
2
Like seaweed, like branches of willows
Of Malmazonia are your limbs,
Thus you did lie in sprays of sea foam
And absent-mindedly transfixed
Upon the sweet light-golden melons
Of diamond and aquamarine
The eyes forever semi-open
So blue-and-grayish, bluish-green.
The waves are just like rabid lions,
The arrows of the sun did fly.
And from intolerable blueness
Too whitish, you did there lie.
Behind the back, the desert, somewhere
The station Djankoi had to be,
And underneath your arm stretched out
Melon grew golden quietly.
Thus, calm and precious, you lie there,
Don't give a glance and do not see,
But look - and waves will heave with power,
And mountains will be moved to sea.
And new moons will in sky be burning,
And joyful lions will lie down
Under the single downward leaning
Of your head beautiful and young.
БАЙРОНУ
Я думаю об утре Вашей славы,
Об утре Ваших дней,
Когда очнулись демоном от сна Вы
И богом для людей.
Я думаю о том, как Ваши брови
Сошлись над факелами Ваших глаз,
О том, как лава древней крови
По Вашим жилам разлилась.
Я думаю о пальцах -- очень длинных --
В волнистых волосах,
И обо всех -- в аллеях и в гостиных --
Вас жаждущих глазах.
И о сердцах, которых -- слишком юный
Вы не имели времени прочесть
В те времена, когда всходили луны
И гасли в Вашу честь.
Я думаю о полутемной зале,
О бархате, склоненном к кружевам,
О всех стихах, какие бы сказали
Вы -- мне, я -- Вам.
Я думаю еще о горсти пыли,
Оставшейся от Ваших губ и глаз...
О всех глазах, которые в могиле.
О них и нас.
To Byron
I think of when your eyebrows came together
Over the burning torches of your eyes,
Of how the ancient blood's eternal lava
Rushed through your arteries.
I think of fingers - very long - inside
The wavy hair, about all
Eyes that did thirst for you in alleys
And in the dining-halls.
About the hearts too, which - you were too young then -
You did not have the time to read,
About the times, when solely in your honor
The moon had shined and dimmed.
I think about a hall in semi-darkness,
About the velvet, into lace inclined,
About the poems we would have told each other,
You - yours, I - mine.
I also think about the remaining
From your lips and your eyes handful of dust.
About all eyes, that are now in the graveyard
About them and us.
ВСТРЕЧА С ПУШКИНЫМ
Я подымаюсь победой дороге,
Пыльной, звенящей, крутой.
Не устают мои легкие ноги
Выситься над высотой.
Слева -- крутая спина Аю-Дага,
Синяя бездна -- окрест.
Я вспоминаю курчавого мага
Этих лирических мест.
Вижу его на дороге и в гроте...
Смуглую руку у лба...
-- Точно стеклянная на повороте
Продребезжала арба...-
Запах -- из детства-какого-то дыма
Или каких-то племен. ..
Очарование прежнего Крыма
Пушкинских милых времен.
Пушкин! -- Ты знал бы по первому взору,
Кто у тебя на пути.
И просиял бы, и под руку в гору
Не предложил мне идти.
Не опираясь о смуглую руку,
Я говорила б, идя,
Как глубоко презираю науку
И отвергаю вождя,
Как я люблю имена и знамена,
Волосы и голоса,
Старые вина и старые троны,
-- Каждого встречного пса! --
Полуулыбки в ответ на вопросы,
И молодых королей...
Как я люблю огонек папиросы
В бархатной чаще аллей,
Комедиантов и звон тамбурина,
Золото и серебро,
Неповторимое имя: Марина,
Байрона и болеро,
Ладанки, карты, флаконы и свечи,
Запах кочевий и шуб,
Лживые, в душу идущие, речи
Очаровательных губ.
Эти слова: никогда и навеки,
За колесом -- колею...
Смуглые руки и синие реки,
-- Ах, -- Мариулу твою! --
Треск барабана -- мундир властелина --
Окна дворцов и карет,
Рощи в сияющей пасти камина,
Красные звезды ракет...
Вечное сердце свое и служенье
Только ему. Королю!
Сердце свое и свое отраженье
В зеркале... -- Как я люблю...
Кончено... -- Я бы уж не говорила,
Я посмотрела бы вниз...
Вы бы молчали, так грустно, так мило
Тонкий обняв кипарис.
Мы помолчали бы оба -- не так ли? --
Глядя, как где-то у ног,
В милой какой-нибудь маленькой сакле
Первый блеснул огонек.
И -- потому что от худшей печали
Шаг -- и не больше -- к игре! --
Мы рассмеялись бы и побежали
За руку вниз по горе.
Meeting with Pushkin
On victory road I am rising,
Ringing, steep, full of dust.
My light feet do not tire
To tower over the height.
Left - the tough spine of Ayu Daga,
All around - the blue abysses.
I recall the curly mage of
These lyrical places.
I see him on the road and in grotto...
By the forehead, the tanned arm...
Only, made of glass, at the turn
Rattled the bullock-cart.
Smell - from childhood the smoke
Or of some tribes....
The charm of the former Crimea
Of Pushkin's dear times.
Pushkin! You knew at first glance
Whom you will meet on the road.
And beamed, from hand into mountain,
He did not invite me to go.
Not leaning on the tanned arm,
I would have, walking, spoken,
How deeply I despise science
And reject the hetman,
How I love names and banner,
Voices and hair,
Old wines and old thrones we see,
To each dog we meet!
Semi-smile in return to the question,
And the young kings...
How I love the light of the cigarette
In velvet forest of lanes,
Comedian and ringing of tambourine,
Gold and silver, so,
Unrepeatable name: Marina
Byron and bolero,
Ladankas, maps, candles and vials,
Smell of fur coats, it seems,
Lying, and going into the souls,
Speech of the charming lips.
These words: never and forever,
A track behind the wheel...
The tanned arms and the blue rivers,
The yours Mariulu.
Crackle of drum - the overlord's coat -
Windows of palaces and carriages,
Groves in the shining mouth of fireplace,
There are rockets' red stars...
His eternal heart and service
Only to him. King!
His word and his reflection
In mirror... How I love him...
Finished... and I would not have spoken,
I would have looked beneath...
You would have been quiet, dear, sorrowful,
Hugging the cypress.
You wouldn't both be silent - is it not so? -
Looking, somewhere near the feet,
Into sometime dear dwelling
Shines the first light.
And - because from the worst fate
The step - and no more - into the game!
We would have loved and we would have come running
Down the mountain under the hand.
Аля
Аля! -- Маленькая тень
На огромном горизонте.
Тщетно говорю: не троньте.
Будет день --
Милый, грустный и большой,
День, когда от жизни рядом
Вся ты оторвешься взглядом
И душой.
День, когда с пером в руке
Ты на ласку не ответишь.
День, который ты отметишь
В дневнике.
День, когда летя вперед,
-- Своенравно! -- Без запрета! --
С ветром в комнату войдет-
Больше ветра!
Залу, спящую на вид,
И волшебную, как сцена,
Юность Шумана смутит
И Шопена...
Целый день -- на скакуне,
А ночами -- черный кофе,
Лорда Байрона в огне
Тонкий профиль.
Метче гибкого хлыста
Остроумье наготове,
Гневно сдвинутые брови
И уста.
Прелесть двух огромных глаз,
-- Их угроза -- их опасность --
Недоступность -- гордость -- страстность
В первый раз...
Благородным без границ
Станет профиль -- слишком белый,
Слишком длинными ресшщ
Станут стрелы.
Слишком грустными -- углы
Губ изогнутых и длинных,
И движенья рук невинных-
Слишком злы.
-- Ворожит мое перо!
Аля! -- Будет всe, что было:
Так же ново и старо,
Так же мило.
Будет -- с сердцем не воюй,
Ты на ласку не ответишь.
День, который ты отметишь
В дневнике.
День, когда летя вперед,
-- Своенравно! -- Без запрета! --
С ветром в комнату войдет-
Больше ветра!
Залу, спящую на вид,
И волшебную, как сцена,
Юность Шумана смутит
И Шопена...
Целый день -- на скакуне,
А ночами -- черный кофе,
Лорда Байрона в огне
Тонкий профиль.
Метче гибкого хлыста
Остроумье наготове,
Гневно сдвинутые брови
И уста.
Прелесть двух огромных глаз,
-- Их угроза -- их опасность --
Недоступность -- гордость -- страстность
В первый раз...
Благородным без границ
Станет профиль -- слишком белый,
Слишком длинными ресшщ
Станут стрелы.
Слишком грустными -- углы
Губ изогнутых и длинных,
И движенья рук невинных-
Слишком злы.
-- Ворожит мое перо!
Аля! -- Будет всe, что было:
Так же ново и старо,
Так же мило.
Будет -- с сердцем не воюй,
Грудь Дианы и Минервы! --
Будет первый бал и первый
Поцелуй.
Будет "он" -- ему сейчас
Года три или четыре...
-- Аля! -- Это будет в мире-
В первый раз.
Alya
Ah, despite the guessing of friends,
The future is impenetrable.
In your dress is the treacherous Theseus,
And little Ariadne.
Alya! Little shade
On horizon great.
Don't touch it: I speak in vain.
There will be the day -
Dear, big and sorrowful
Day, which to the life is near
You will come off with the glare
And the soul.
Day, when with feather in hand
You will not return caresses.
What you celebrate, the day, is,
In notepad.
Day, when flying right ahead,
Willfully! Without the ban!
Will come into the room with wind -
More wind!
The hall, sleeping in appearance,
And the magic one like stage, youth
Of Schumann is embarrassed
And Chopin too...
All day long - upon a horse,
And at night - black coffee,
In the fire the lord Byron's
Slender profile.
More precise than the taut whip
Is wit held most ready,
Eyebrows shifted wrathfully
And the lips...
Beauty of two giant eyes,
Their threat - their jeopardy -
Their pride - passion - inaccessibility
At first time...
Noble without borders in sight
Will be profile - too white,
Too long from the long eyebrows
Will stand arrows.
Too sad - are the corners
Of lips long and curved,
And move of innocent arms -
Are too mean.
My feather bewitches, hear,
Alya - all will be as in the past:
Also new and old at last,
Also dear.
Don't battle with heart, it is
Chest of Diane and Minerva!
The first ball it was and first one,
Gentle, kiss.
Will be "he" - he is now
Three or four...
Alya! It will be for the first time
In the world.
* * * * *
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет всe, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всe -- как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
-- Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
-- К вам всем -- что мне, ни в чем
не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто -- слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне -- прямая неизбежность --
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность,
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
-- Послушайте! -- Еще меня любите
За то, что я умру.
* * * * *
How many people fell in this abyss,
I fathom from afar!
There will be time, and I will vanish too
From earth's exterior.
All will be still, that sang and that did struggle,
That glistened and rejoiced:
The greenness of my eyes, the gold of my hair,
And this my tender voice.
Life will continue with its soft hot bread,
With day's oblivion.
All will continue - under outstretched heavens
As if I'd never been!
Like children changeable in every mien
And angry not for long,
Who loved the times when in the fireplace
Into ash turned the log,
Violin and cavalcade within the forest
And in the village, bell...
Upon this dear earth - I will be no longer
That was alive and real!
To all -- who are the friends and strangers
To me that never knew what is enough -
I turn to you with this my faith's demand
And a request for love.
Both day and night, in word and letter both:
For truth of yes and no,
For that though I am but twenty I am
So often in such sorrow,
For unavoidably my slights and trespasses
Will be forgiven me -
For all of my impetuous tenderness
And look too proud and free -
For quickness of events as they come rushing,
For truth, for play, say I -
Please hear me! But do also please love me
For this that I will die.
* * * * *
Быть нежной, бешеной и шумной,
-- Так жаждать жить! --
Очаровательной и умной,-
Прелестной быть!
Нежнее всех, кто есть и были,
Не знать вины...
-- О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!
Стать тем, что никому не мило,
-- О, стать как лед! --
Не зная ни того, что было,
Ни что придет,
Забыть, как сердце раскололось
И вновь срослось,
Забыть свои слова и голос,
И блеск волос.
Браслет из бирюзы старинной --
На стебельке,
На этой узкой, этой длинной
Моей руке...
Как зарисовывая тучку
Издалека,
За перламутровую ручку
Бралась рука,
Как перепрыгивали ноги
Через плетень,
Забыть, как рядом по дороге
Бежала тень.
Забыть, как пламенно в лазури,
Как дни тихи...
-- Все шалости свои, все бури
И все стихи!
Мое свершившееся чудо
Разгонит смех.
Я, вечно-розовая, буду
Бледнее всех.
И не раскроются -- так надо --
-- О, пожалей! --
Ни для заката, ни для взгляда,
Ни для полей --
Мои опущенные веки.
-- Ни для цветка! --
Моя земля, прости навеки,
На все века.
И так же будут таять луны
И таять снег,
Когда промчится этот юный,
Прелестный век.
* * * * *
Thus to thirst life: And to be tender
And rabid and noisy,
To be intelligent and charming -
Gorgeous to be!
More tender than what are or have been,
Guilt not to know...
This, that in graveyard all are equal,
Angers me so.
To be what nobody holds dear -
Like ice become!
Not knowing what has come before
Nor what will come,
To forget how the heart broke and
Grew back together,
To forget both the words and voice
And shine of hair.
Bracelet of ancient turquoise
On the stem, on
This my white arm
Narrow and long...
Like painting over a cloud
From afar,
One took the mother-of-pearl pen
In one's arm,
Just like the legs jumped
Over the fence,
To forget, how along the road
Shade advanced.
To forget, like flame of azure, how
Days are subdued...
All my mischief, all my tempest,
And poems too!
Laughter will be chased away by
My miracle.
I, always-pink, will be
The most pale.
And they won't open - thus is needed -
Pity this one!
Not for the sight, not for the fields,
Not for the sun -
These my lowered eyelids. -
Flower not for! -
My earth, forgive for centuries
Forevermore.
Thus both the moon and the snow
Will melt away,
When this young, beautiful century
Will rush on by.
ГЕНЕРАЛАМ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА
Сергею
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след --
Очаровательные франты
Минувших лет.
Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, --
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера --
Малютки-мальчики, сегодня --
Офицера.
Вам все вершины были малы
И мягок -- самый черствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!
======
Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик,
И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.
О, как -- мне кажется -- могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать-и гривы
Своих коней.
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век...
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.
Три сотни побеждало-трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы всe могли.
Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие --
И весело переходили
В небытие.
To Generals of 12th Year
To Sergei
You, whose broad overcoats
Are reminding us of sails,
Were happily ringing the spurs
And voices.
And whose eyes, like diamonds,
Cut out from the heart the trace -
The charming dandies
Of the past years.
With single bitterness of will
We took rock and heart,
Of every field the tsar
And in the ball.
You were kept by the lord's hand and
Mother in heart. Yesterday -
Little boys, but today -
Are officers.
To you all heights were little
And smooth - the stalest bread.
Oh youthful generals
Of their fates!
========
Ah, on the half-erased engraving
In one gorgeous time apace
I met, as Tuchkov the fourth one
With your soft face.
And your fragile figure
Gold medals too...
And I, having kissed the engraving,
Sleep did not know.
Oh how could you have - so it seems -
With hand full of rings,
And to caress curls of ladies
And mane of horse.
With one incredible gallop
Short century you have lived long ago
And your curls, your barrels
Were poured in by the snow.
Three hundred have been won - three hundred!
Like dead he stood not on the around.
And we were children and the heroes,
All things we could.
What here is youthful and touching,
How was your insane hum?
The golden-curled Fortune
Lead you like mom.
We conquered and we loved
Love and sharp sword to see -
And happily we then went over
Into nonentity.
В ОТВЕТ НА СТИХОТВОРЕНИЕ
Горько таить благодарность
И на чуткий призыв отозваться не сметь,
В приближении видеть коварность
И где правда, где ложь угадать не суметь.
Горько на милое слово
Принужденно шутить, одевая ответы в броню.
Было время -- я жаждала зова
И ждала, и звала. (Я того, кто не шел, -- не виню
Горько и стыдно скрываться,
Не любя, но ценя и за ценного чувствуя боль,
На правдивый призыв не суметь отозваться, --
Тяжело мне играть эту первую женскую роль!
In Response To Poem
Gratitude bitterly to conceal
And not dare return a sensitive call,
In approaching to see insidiousness
Where is truth, where is lie to not dare guess.
Bitterly on a dear word
Forced to joke, dressing answers in armor.
There was time - I awaited the call
I waited, I called. One who came not - I don't fault
Bitterly and ashamed to be hidden
Loving not, but valuing and feeling pain,
Not truthful call be able to respond -
It's hard to play this first role of woman!
* * * * *
Ты, чьи сны еще непробудны,
Чьи движенья еще тихи,
В переулок сходи Трехпрудный,
Если любишь мои стихи.
О, как солнечно и как звездно
Начат жизненный первый том,
Умоляю-пока не поздно,
Приходи посмотреть наш дом!
Будет скоро тот мир погублен,
Погляди на него тайком,
Пока тополь еще не срублен
И не продан еще наш дом.
Этот тополь! Под ним ютятся
Наши детские вечера.
Этот тополь среди акаций
Цвета пепла и серебра.
Этот мир невозвратно-чудный
Ты застанешь еще, спеши!
В переулок сходи Трехпрудный,
В эту душу моей души.
* * * * *
You, whose sleep is without awakening,
Who does still quietly move,
Go to the Three-Pond alley
If you my poems love.
O, how sunny and how starry
It's to start the life's first tome
I pray - while it is not too late yet -
Come and take a look at our home!
Soon that world will be snuffed out,
In a secret of the night look at it,
While the poplar is not cut down
And our home is not sold yet.
This our poplar! Our childhood's evenings
Underneath it nestle and thrash.
This our poplar among acacias
Is the color of silver and ash.
Hurry on, you will find this world
Unforgettably wonderful!
Go to the Three-Pond Alley
To this soul of my soul.
ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫЙ ЗНАК
Сам не ведая как,
Ты слетел без раздумья,
Знак любви и безумья,
Восклицательный знак!
Застающий врасплох
Тайну каждого........
. . . .
Заключительный вздох!
В небо кинутый флаг --
Вызов смелого жеста.
Знак вражды и протеста,
Восклицательный знак!
Exclamation Point
Yourself how knowing not
You flew without reflection,
Mark of love and distraction
Point of exclamation!
Taken by surprise,
Secret of each ....
.............
The final sigh!
Flag thrown into height -
Calling out a bold gesture.
Mark of enmity and protest,
Exclamation Point!
* * * * *
Взгляните внимательно и если возможно -- нежнее.
И если возможно -- подольше с нее не сводите очей
Она перед вами-дитя с ожерельем на шее
И локонами до плечей.
В ней-все, что вы любите, все, что, летя вокруг света
Вы уже не догоните -- как поезда ни быстры.
Во мне говорят не влюбленность поэта
И не гордость сестры.
Зовут ее Ася: но лучшее имя ей -- пламя,
Которого не было, нет и не будет вовеки ни в ком.
И помните лишь, что она не навек перед вами.
Что все мы умрем...
* * * * *
Take an attentive look and if you can - one more tender.
And if you can - don't bring the eyes together
She before kids - child with necklace on the neck
And all the way to shoulders, the locks.
In her - all, that you love, all, who fly around planet
You will not catch - like train can't run faster.
In me they say there's no love for the poet
And no pride for the sisters.
Her name is Asya: and best name for her - fire,
Which you could not catch - thus trains are not fast.
And recollect, that she's not eternally there.
That all of us will be deceased.
* * * * *
В тяжелой мантии торжественных обрядов,
Неумолимая, меня не встреть.
На площади, под тысячами взглядов,
Позволь мне умереть.
Чтобы лился на волосы и в губы
Полуденный огонь.
Чтоб были флаги, чтоб гремели трубы
И гарцевал мой конь.
Чтобы церквей сияла позолота,
В раскаты грома превращался гул,
Чтоб из толпы мне юный кто-то
И кто-то маленький кивнул.
В лице младенца ли, в лице ли рока
Ты явишься -- моя мольба тебе:
Дай умереть прожившей одиноко
Под музыку в толпе.
* * * * *
In heavy mantle of celebration pompous,
Relentless, you would not meet me.
Upon the square, under a thousand glances,
Allow me to be deceased.
That on the hair and on the lips would pour
The midday flame...
That there be flags, that pipes thundered
And my horse pranced.
That gilt of churches was shining,
The peals of lightning turned into humming,
That from the crowd someone young and
Somebody little nodded his head.
In face of babe, or in the face of fate
You will appear - my prayer is for you out loud:
Allow me to die having lived
Under the music in the crowd.
* * * * *
Вы родились певцом и пажем.
Я -- с золотом в кудрях.
Мы -- молоды, и мы еще расскажем
О королях.
Настроив лютню и виолу,
Расскажем в золоте сентябрьских аллей,
Какое отвращение к престолу
У королей.
В них -- демон самообороны,
Величия их возмущает роль, --
И мой король не выдержит корону,
Как ваш король.
Напрасно перед их глазами
Мы простираемся в земной пыли, --
И -- короли -- они не знают сами,
Что -- короли!
* * * * *
You were born as a page and to sing
I - with gold in my curls.
We - are young, and we will tell
Of the kings.
Having tuned the lute and viola
We will tell of gold of September alleys
What disgust is there for the throne
Of the kings.
In them - demon of self-preservation,
Their greatness of their role does not sting,
And our king will not handle the crown,
Like your king.
Vainly before their eyes
We prostate before the winter dust,
And - kings, they do not know thus
That they are kings!
* * * * *
Макс Волошин первый был,
Нежно Майенку любил,
Предприимчивый Бальмонт
Звал с собой за горизонт,
Вячеслав Иванов сам
Пел над люлькой по часам:
Баю-баюшки-баю,
Баю Майенку мою.
* * * * *
Max Voloshin was the first,
Tenderly he Maya loved,
The enterprising Valmont
From the horizon he called,
Vyacheslav Ivanov himself
Above the cradle for hours sang:
Hush my baby, hush my child,
Sleep, Mayenka of mine.
* * * * *
В огромном липовом саду,
-- Невинном и старинном --
Я с мандолиною иду,
В наряде очень длинном,
Вдыхая теплый запах нив
И зреющей малины,
Едва придерживая гриф
Старинной мандолины,
Пробором кудри разделив...
-- Тугого шелка шорох,
Глубоко-вырезанный лиф
И юбка в пышных сборах. --
Мой шаг изнежен и устал,
И стан, как гибкий стержень,
Склоняется на пьедестал,
Где кто-то ниц повержен.
Упавшие колчан и лук
На зелени-так белы!
И топчет узкий мой каблук
Невидимые стрелы.
А там, на маленьком холме,
За каменной оградой,
Навеки отданный зиме
И веющий Элладой,
Покрытый временем, как льдом,
Живой каким-то чудом-
Двенадцатиколонный дом
С террасами, над прудом.
Над каждою колонной в ряд
Двойной взметнулся локон,
И бриллиантами горят
Его двенадцать окон.
Стучаться в них -- напрасный труд:
Ни тени в галерее,
Ни тени в залах. -- Сонный пруд
Откликнется скорее.
========
"О, где Вы, где Вы, нежный граф?
О, Дафнис, вспомни Хлою!"
Вода волнуется, приняв
Живое-за былое.
И принимает, лепеча,
В прохладные объятья-
Живые розы у плеча
И розаны на платье,
Уста, еще алее роз,
И цвета листьев -- очи...
-- И золото моих волос
В воде еще золоче.
О день без страсти и без дум,
Старинный и весенний.
Девического платья шум
О ветхие ступени...
* * * * *
In the limes in a giant garden -
One innocent and ancient -
I come awaiting with the mandolin
In a very long outfit,
Inhaling warm smell of cornfield
And ripening raspberries,
And like the vulture, barely
Hold up the ancient mandolins.
Dividing into half the curls... and
Tight silk rustle like a fan,
The deep cut out bodice and
Skirt in a lush collection.
My step is tired and is pampered
And a mill, like a taut rod,
Bends down like a pedestal
Where someone is prostate.
The fallen quiver and a bow
On greenery - white so!
And tramps down my heels narrow
The invisible arrows.
Ah there, Beyond the stony enclosure
Upon a little hill, is
There having given to winter
Blows gently Hellas,
Covered with time, just like with ice,
Alive by some miracle -
In a twelve-column house
With terrace over the pool.
In a row over each column
Shot up a double curl,
And like the diamonds
Burn for him the twelve windows.
To knock on them - in vain:
Not shadows in the gallery, and
Not shadows in hall. Sleepy pond
Sooner in future will respond.
====================
"Oh where are you, tender count?
Dafnis, remember Chloe!"
Water worries, having accepted so
The living - for the past.
And, babbling, he accepts
Into the cool embraces -
The living roses on shoulder length
And like by the pink dresses,
Lips, more scarlet than rose,
And cover of leaves - eyes...
And the gold of my hair
Like gold in the figure.
O day with no passion or thoughts,
Springtime and ancient.
The girl's dress's noise
Upon the steps decrepit.
* * * * *
Над Феодосией угас
Навеки этот день весенний,
И всюду удлиняет тени
Прелестный предвечерний час.
Захлебываясь от тоски,
Иду одна, без всякой мысли,
И опустились и повисли
Две тоненьких моих руки.
Иду вдоль генуэзских стен,
Встречая ветра поцелуи,
И платья шелковые струи
Колеблются вокруг колен.
И скромен ободок кольца,
И трогательно мал и жалок
Букет из нескольких фиалок
Почти у самого лица.
Иду вдоль крепостных валов,
В тоске вечерней и весенней.
И вечер удлиняет тени,
И безнадежность ищет слов.
* * * * *
Over Feodosiya has dimmed
For centuries this day of spring,
And lengthen shadows everywhere
The gorgeous hour before even.
From yearning suffocated,
I come, Without thought, to the window I come
And then we sank and then we hung
My two thin arms.
I walk along Genoese walls
Meeting upon the wind's kisses,
And with the jets from silken dresses
Oscillate around the knees.
And bezel's ring is modest,
And touchingly small and pitiful,
The bouquet from several vials
Is at the very face almost.
I walk along the castle's shafts,
In yearning of the evening and in springtime.
And evening lengthens shades,
And hopelessness for words is seeking.
С.Э.
Я с вызовом ношу его кольцо
-- Да, в Вечности -- жена, не на бумаге.-
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно -- великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза -- прекрасно-бесполезны! --
Под крыльями распахнутых бровей --
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна.
-- Всем вам, кто жил и умирал без страху.
Такие -- в роковые времена --
Слагают стансы -- и идут на плаху.
S. E.
With challenge I am wearing his ring
- Yes, in endlessness - wife, not on paper. -
His face, especially gone thin
Just like a spar.
Silent his mouth is, corners down,
Agonizingly - gorgeous eyebrows.
In his face tragically have poured
Two ancient bloods.
He's thin with subtlety of leaves,
His eyes are beautiful and useless!
Under the wings of open eyebrows -
Two abysses.
In his face I to knighthood was true.
To all who lived and died in fear, - all of you.
Such - in the fateful time they compose -
In fateful time to chopping block they go.
АЛЛЕ
1
Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной -- и всем чужой.
Пленительной амазонкой,
Стремительной госпожой.
И косы свои, пожалуй,
Ты будешь носить, как шлем,
Ты будешь царицей бала --
И всех молодых поэм.
И многих пронзит, царица,
Насмешливый твой клинок,
И всe, что мне -- только снится,
Ты будешь иметь у ног.
Всe будет тебе покорно,
И все при тебе -- тихи.
Ты будешь, как я -- бесспорно --
И лучше писать стихи...
Но будешь ли ты -- кто знает --
Смертельно виски сжимать,
Как их вот сейчас сжимает
Твоя молодая мать.
To Alla
1
You will be innocent, gorgeous,
Refined - and to all alien.
A striving, aspiring mistress,
An enticing Amazon.
Your braids of hair, most likely,
To wear like a helmet you'll choose,
You will be the queen of the ballroom -
Of all the poems of our youth.
And your vicious blade of humor
Will pierce through many, queen,
And you will have at your feet
All of which I can but dream.
All will be obedient to you,
And all before you will be quiet.
Like me, you will indisputably
And better poems write.
But will you press tight and deadly
Those temples of yours - who knows -
Just like your young mother
Is pressing her temples now.
2
Да, я тебя уже ревную,
Такою ревностью, такой!
Да, я тебя уже волную
Своей тоской.
Моя несчастная природа
В тебе до ужаса ясна:
В твои без месяца два года --
Ты так грустна.
Все куклы мира, все лошадки
Ты без раздумия отдашь --
За листик из моей тетрадки
И карандаш.
Ты с няньками в какой-то ссоре
Все делать хочется самой.
И вдруг отчаянье, что "море
Ушло домой".
Не передашь тебя -- как гордо
Я о тебе ни повествуй! --
Когда ты просишь: "Мама, морду
Мне поцелуй".
Ты знаешь, все во мне смеется,
Когда кому-нибудь опять
Никак тебя не удается
Поцеловать.
Я -- змей, похитивший царевну, --
Дракон! -- Всем женихам -- жених! --
О свет очей моих! -- О ревность
Ночей моих!
2
Yes, I am jealous of you
With such a jealousy!
Yes, I also disturb you
With my angst already.
And this my miserable nature
In you is most awfully clear:
In your without two months two years -
You're in despair.
All dolls in whole wide world, all horses
You'll give without a second thought
For one page from my notebook
And pencil I brought.
You're in a fight with maids - you want
To do all things alone.
Then suddenly you're in despair:
"The sea's gone home."
However proudly I speak of you,
I can't transmit you all about
When you are asking me, "Mother,
Please kiss my snout."
You know, all in me is laughing
When somebody once again
Attempts to kiss you
In vain.
I am the snake that took the princess,
A dragon! Groom of grooms! O light
Of my eyes - O the jealousy
Of my night!
P. E.
1
День августовский тихо таял
В вечерней золотой пыли.
Неслись звенящие трамваи,
И люди шли.
Рассеянно, как бы без цели,
Я тихим переулком шла.
И -- помнится -- тихонько пели
Колокола.
Воображая Вашу позу,
Я все решала по пути:
Не надо -- или надо -- розу
Вам принести.
И все приготовляла фразу,
Увы, забытую потом. --
И вдруг -- совсем нежданно -- сразу!
Тот самый дом.
Многоэтажный, с видом скуки...
Считаю окна, вот подъезд.
Невольным жестом ищут руки
На шее -- крест.
Считаю серые ступени,
Меня ведущие к огню.
Нет времени для размышлений.
Уже звоню.
Я помню точно рокот грома
И две руки свои, как лед.
Я называю Вас. -- Он дома,
Сейчас придет.
============
Пусть с юностью уносят годы
Все незабвенное с собой. --
Я буду помнить все разводы
Цветных обой.
И бисеринки абажура,
И шум каких-то голосов,
И эти виды Порт-Артура
И стук часов.
Миг, длительный по крайней мере --
Как час. Но вот шаги вдали.
Скрип раскрывающейся двери --
И Вы вошли.
============
И было сразу обаянье.
Склонился, королевски-прост. --
И было страшное сиянье
Двух темных звезд.
И их, огромные, прищуря,
Вы не узнали, нежный лик,
Какая здесь играла буря-
Еще за миг.
Я героически боролась.
-- Мы с Вами даже ели суп! --
Я помню заглушенный голос
И очерк губ.
И волосы, пушистей меха,
И -- самое родное в Вас! --
Прелестные морщинки смеха
У длинных глаз.
Я помню -- Вы уже забыли --
Вы -- там сидели, я -- вот тут.
Каких мне стоило усилий,
Каких минут --
Сидеть, пуская кольца дыма,
И полный соблюдать покой...
Мне было прямо нестерпимо
Сидеть такой.
Вы эту помните беседу
Про климат и про букву ять.
Такому странному обеду
Уж не бывать.
В пол-оборота, в полумраке
Смеюсь, сама не ожидав:
"Глаза породистой собаки,
-- Прощайте, граф".
================
Потерянно, совсем без цели,
Я темным переулком шла.
И, кажется, уже не пели-
Колокола.
1
Clad in the golden dust of evening
An August day did quietly melt.
The ringing streetcars rushed onwards
And people went.
I went along a quiet side street
Without aim, absent-mindedly.
And I remember how the church bells
Sang quietly.
I decided all things on the way
Imagining your pose:
Am I, or am I not, to bring
To you a rose?
And I was readying a phrase,
Forgotten afterward, Alas -
And suddenly - no wait! - at once!
That self-same house.
With many stories, looking bored...
I count the windows, here's the porch.
Unwittingly, on the neck the cross
The hands do search.
I count the gray steps, that are leading
Me to the flame.
I ring the bell. Here for thinking
There is no time.
I but remember roar of thunder
And my two hands, as cold as ice.
I call for you. - He is at home,
He'll come at once.
--------------------
May with my youth the years bear out
What's unforgotten, one and all.
The paint upon the colored wallpaper
I will recall.
And glass-beads of the lampshade, and
The sound of some strange voices and
Port Arthur and the dull clock beating
Overhead.
The moment, long, in the least measure -
Like hour. But steps from afar.
And you have entered. Here's the squeaking
Of open door.
--------------------
And there at once was fascination.
He leaned down, simple like a king.
And two stars in awe and terror
Were glimmering.
And squinting them, so huge, you did not
Know of the tender face so dear,
Still one more moment - what a tempest
Played here.
I struggled like a hero. Even
You and I once together dined!
A muted voice I do remember
And lips' outline.
And hair, fluffier than down,
And - the most dear! -
The gorgeous wrinkles of laughter
Your long eyes near.
And I recall - you sat right there,
I, here - but you do forget.
What effort all this cost to me,
What minutes yet -
To sit, giving off reams of smoke,
And to observe silence complete ...
It was intolerable to me
Like this to sit.
You do recall this conversation
Of weather and of letter "e."
Behold, you know, for such a strange dinner
There cannot be.
In a half-turn, in a half-darkness
I laugh, not waiting for myself:
"Eyes of a thoroughbred dog,
Count, Farewell."
--------------------
Lost and without aim completely
I walked an alley dark as hell
And, seemingly, there was no singing
Of the bell.
2
Прибой курчавился у скал, --
Протяжен, пенен, пышен, звонок...
Мне Вашу дачу указал --
Ребенок.
Невольно замедляя шаг
-- Идти смелей как бы не вправе-
Я шла, прислушиваясь, как
Скрежещет гравий.
Скрип проезжающей арбы
Без паруса. -- Сквозь плющ зеленый
Блеснули белые столбы
Балкона.
Была такая тишина,
Как только в полдень и в июле.
Я помню: Вы лежали на
Плетеном стуле.
Ах, не оценят -- мир так груб! --
Пленительную Вашу позу.
Я помню: Вы у самых губ
Держали розу.
Не подымая головы,
И тем подчеркивая скуку --
О, этот жест, которым Вы
Мне дали руку.
Великолепные глаза
Кто скажет -- отчего -- прищуря,
Вы знали -- кто сейчас гроза
В моей лазури.
От солнца или от жары --
Весь сад казался мне янтарен,
Татарин продавал чадры,
Ушел татарин...
Ваш рот, надменен и влекущ,
Был сжат -- и было все понятно.
И солнце сквозь тяжелый плющ
Бросало пятна.
Всe помню: на краю шэз-лонг
Соломенную Вашу шляпу,
Пронзительно звенящий гонг,
И запах
Тяжелых, переспелых роз
И складки в парусинных шторах,
Беседу наших папирос
И шорох,
С которым Вы, властитель дум,
На розу стряхивали пепел.
-- Безукоризненный костюм
Был светел.
2
The surf at the rocks curled
Extended, frothful, sumptious, ringing, wild...
To me he pointed the dacha of yours -
The child.
Unwittingly having slowed the gait
To walk more bravely is not entitled -
And I was listening, as
Gravel was grinding.
The creaking of the passing cart
Without a sail. - Through the green ivy
Shimmered the columns white
Of the balcony.
There was such a stillness there,
As though in noon and in July.
And I remember: we would lie
On wicker chair.
They won't appreciate - world's rude! -
Your captivating pose.
I recollect: You in your lips
Were holding a rose.
And not lifting the head,
And thus ennui highlighting -
Oh, he is hard, to whom instead
The arm was given.
The most magnificent of eyes
Who says - what for - while squinting,
You knew who is now thundering
In azure of mine.
From sun and maybe from the heat -
The garden looked to be of amber,
The veils were sold by the Tatar,
The Tatar left...
Your mouth, attractive, arrogant,
Was shut - and all was known.
And through dark ivy, the sun
The stains were thrown.
I recall: on the end deck chair
Straw hat along,
Piercingly rings the gong
And smell right there
Of heavy, overripe rose
And folding of curtains
The conversation of our smokes
And rustle, certain,
With which you, ruler of thoughts,
Shook off the ashes on the rose.
The irreproachable suit
Was luminous.
3
ЕГО ДОЧКЕ
С ласточками прилетела
Ты в один и тот же час,
Радость маленького тела,
Новых глаз.
В марте месяце родиться
-- Господи, внемли хвале! --
Это значит быть как птица
На земле.
Ласточки ныряют в небе,
В доме все пошло вверх дном:
Детский лепет, птичий щебет
За окном.
Дни ноябрьские кратки,
Долги ночи ноября.
Сизокрылые касатки-
За моря!
Давит маленькую грудку
Стужа северной земли.
Это ласточки малютку
Унесли.
Жалобный недвижим венчик,
Нежных век недвижен край.
Спи, дитя. Спи, Божий птенчик.
Баю-бай.
3
TO HIS DAUGHTER
You have flown with the swallows
In a one and the same time,
And the joy of little bodies,
The new eyes.
In month of March to be born
God, heed the praise!
This means being like a bird
On the earth.
Swallows dive within the heaven,
In house all went upside down:
Children babbling, birds chirping,
Out the window.
Brief are days of November,
Nights of November are long.
The gray-winged killer
Whales, for the ocean!
Presses on the little chest
Chill of the northern land.
Thus the swallows the baby
Have carried.
Pitiful and immoveable is
Garland for centuries,
Sleep, my baby. Sleep, God's birdling.
Sleep in peace.
4
Война, война! -- Кажденья у киотов
И стрекот шпор.
Но нету дела мне до царских счетов,
Народных ссор.
На, кажется, -- надтреснутом-канате
Я -- маленький плясун.
Я тень от чьей-то тени. Я лунатик
Двух темных лун.
4
The war, the war! Everyday at icon cases
And chirp of spurs.
I have no time for the royal invoices,
The people's quarrels.
But, it seems - on the cracked rope
I'm little dancer to the tune.
I'm shade of someone's shade - sleepwalker
Of two dark moons.
5
При жизни Вы его любили,
И в верности клялись навек,
Несите же венки из лилий
На свежий снег.
Над горестным его ночлегом
Помедлите на краткий срок,
Чтоб он под этим первым снегом
Не слишком дрог.
Дыханием души и тела
Согрейте ледяную кровь!
Но, если в Вас уже успела
Остыть любовь --
К любовнику -- любите братца,
Ребенка с венчиком на лбу, --
Ему ведь не к кому прижаться
В своем гробу.
Ах, он, кого Вы так любили
И за кого пошли бы в ад,
Он в том, что он сейчас в могиле --
Не виноват!
От шороха шагов и платья
Дрожавший с головы до ног-
Как он открыл бы Вам объятья,
Когда бы мог!
О женщины! Ведь он для каждой
Был весь -- безумие и пыл!
Припомните, с какою жаждой
Он вас любил!
Припомните, как каждый взгляд вы
Ловили у его очей,
Припомните былые клятвы
Во тьме ночей.
Так и не будьте вероломны
У бедного его креста,
И каждая тихонько вспомни
Его уста.
И, прежде чем отдаться бегу
Саней с цыганским бубенцом,
Помедлите, к ночному снегу
Припав лицом.
Пусть нежно опушит вам щеки,
Растает каплями у глаз...
Я, пишущая эти строки,
Одна из вас --
Неданной клятвы не нарушу
-- Жизнь! -- Карие глаза твои! --
Молитесь, женщины, за душу
Самой Любви.
5
In life you loved him
And loyalty for all time you vowed,
Carry the garlands of lilies
On the fresh snow.
Slow down for a brief time
Over his lodging full of woe,
That he did not shiver too much
Under this early snow.
With breath of soul and of body
Warm up the icy blood!
But, if in you already
Could chill the love -
To lover - love the brother,
The child with whisk on the forehead, -
He has no one to snuggle
In his coffin.
Ah, him, whom you have loved so much,
And after whom to hell you went,
That now that he is in the graveyard -
He's innocent!
Trembling from head to feet
From rustle of the steps and dresses
How he could have opened
Your embraces!
O women! All was madness
And ashes - So for the each one
Remember with what thirst
He you has loved.
Remember, how has caught each glimpse
With his eyes,
Remember all the ancient vows
In the dark night.
Thus at the poor cross of yours
Don't be a traitor
And each one at the lips of his
Quietly remember.
And, before I give myself to running
Of sled with gypsy bell,
Slow down, on snow at nighttime
With face you fell.
May tenderly your cheeks will cover,
Will melt with drops from the eyes...
And I, one among you,
Writing these lines -
I will not break ungiven vows
How brown are the eyes! Life!
Pray, ladies, for the soul
Of love.
6
Осыпались листья над Вашей могилой,
И пахнет зимой.
Послушайте, мертвый, послушайте, милый:
Вы всe-таки мой.
Смеетесь! -- В блаженной крылатке дорожной!
Луна высока.
Мой -- так несомненно и так непреложно,
Как эта рука.
Опять с узелком подойду утром рано
К больничным дверям.
Вы просто уехали в жаркие страны,
К великим морям.
Я Вас целовала! Я Вам колдовала!
Смеюсь над загробною тьмой!
Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала --
Домой.
Пусть листья осыпались, смыты и стерты
На траурных лентах слова.
И, если для целого мира Вы мертвый,
Я тоже мертва.
Я вижу, я чувствую,-чую Вас всюду!
-- Что ленты от Ваших венков! --
Я Вас не забыла и Вас не забуду
Во веки веков!
Таких обещаний я знаю бесцельность,
Я знаю тщету.
-- Письмо в бесконечность. -- Письмо
в беспредельность-
Письмо в пустоту.
6
The leaves are scattered above your tombstone
And winter's smell.
Listen, the dead one, listen, O dear one:
You're my own still.
You laugh! - Moon is high - in the roadside cabin
Full of charm.
My - so undoubted and unchanging -
Like this arm.
To hospital doors with a knot in the morning
I'll come again.
You simply have gone to the great wide seas,
To sunny land.
I kissed you! I charmed you! I laugh at this darkness
Beyond the tomb!
I disbelieve death! I wait at the terminal -
Come home.
May leaves all be scattered, erased and washed out
On mourning ribbon the words.
And, I am also dead, if you're dead
For the whole world.
I see and I feel - I sense you everywhere -
What's ribbon from wreaths of yours -
I did not forget you and will not forget you
Forevermore.
I know the aimlessness of such a promise
Its pointlessness too.
Letter to endlessness - letter to limitlessness -
Letter into the blue.
7
Милый друг, ушедший дальше, чем за море!
Вот Вам розы -- протянитесь на них.
Милый друг, унесший самое, самое
Дорогое из сокровищ земных.
Я обманута и я обокрадена, --
Нет на память ни письма, ни кольца!
Как мне памятна малейшая впадина
Удивленного -- навеки -- лица.
Как мне памятен просящий и пристальный
Взгляд -- поближе приглашающий сесть,
И улыбка из великого Издали, --
Умирающего светская лесть...
Милый друг, ушедший в вечное плаванье,
-- Свежий холмик меж других бугорков! --
Помолитесь обо мне в райской гавани,
Чтобы не было других моряков.
7
Here's your roses - pull your hands toward them -
Having gone farther than the sea, dear friend!
My dear friend, having with you born out
The most precious treasures of the land.
I am robbed and deceived - There's no letter,
No ring in my memory!
How the features are memorable to me
Of your face, wondering for centuries.
How memorable is the asking, attentive
Stare - inviting to sit near -
And the flattery of the dying
And the smile from the great Afar -
My dear friend, gone to sailing eternally -
A fresh hillock among other mounds!
Pray that there will not be other sailors
Ensconced in your heavenly sound.
* * * * *
Не думаю, не жалуюсь, не спорю.
Не сплю.
Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.
Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подарка
Не жду.
Не радуют ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.
На, кажется, надрезанном канате
Я -- маленький плясун.
Я -- тень от чьей-то тени. Я -- лунатик
Двух темных лун.
* * * * *
I don't think, I don't whine, I don't argue.
I do not sleep.
Do not break the sun nor the moon,
Nor the ship.
I don't feel that in these walls it's hot,
How green it is in the yard.
For long a welcome and awaited gift
I don't await.
They don't gladden nor the morning,
Nor ringing run.
I live, not feeling day, forgotten
Century and time.
But, it appears, on cut tightrope
I am a dancer, one young.
I'm shadow of another, sleepwalker
Of two dark moons.
* * * * *
Я видела Вас три раза,
Но нам не остаться врозь.
-- Ведь первая Ваша фраза
Мне сердце прожгла насквозь!
Мне смысл ее так же темен,
Как шум молодой листвы.
Вы-точно портрет в альбоме,
И мне не узнать, кто Вы.
. . . .
Здесь всe-говорят-случайно,
И можно закрыть альбом...
О, мраморный лоб! О, тайна
За этим огромным лбом!
Послушайте, я правдива
До вызова, до тоски:
Моя золотая грива
Не знает ничьей руки.
Мой дух -- не смирeн никем он.
Мы-души различных каст.
И мой неподкупный демон
Мне Вас полюбить не даст.
-- "Так что ж это было?"-Это
Рассудит иной Судья.
Здесь многому нет ответа,
И Вам не узнать -- кто я.
* * * * *
I saw you on three occasions,
But we cannot stay apart.
The first phrase that you have given
Burned through my heart!
Dark to me is her meaning,
Like noise of young leaves.
You're certainly portrait in album,
And I can't recognize who are ye.
. . . . .
Here all speak by accident,
And album I can close instead...
O marble forehead! O secret
Behind this giant forehead!
Listen to me, I am truthful
To challenge, to the angst:
My golden mane, it appears,
Does not know anyone's hands.
My spirit - not humbled by anyone.
We - different castes' souls.
And my incorruptible demon
To love you won't allow.
"So what has happened?" - This
The alien judge will decide.
Here we there's no answer to many,
And you can't recognize who am I.
БАБУШКЕ
Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы...
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?
Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли...
По сторонам ледяного лица --
Локоны в виде спирали.
Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, -- кто Вы?
Сколько возможностей Вы унесли
И невозможностей -- сколько? --
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!
День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
-- Бабушка! Этот жестокий мятеж
В сердце моем -- не от Вас ли?..
To Grandmother
Oval is oblong and hard,
Bells of the black dress...
Young grandmother! Whom your
Arrogant lips did kiss?
Hands, which in hall's palace
Played the waltz of Chopin...
To the side of the icy face -
In the form of spiral curling.
Dark, straight and demanding stare.
Stare, ready for war.
Young women so do not stare,
Who are you, young grandmother?
How many opportunities away you bore
And impossibilities - how many!
With the insatiable break through of earth
Polka of twenty years!
Day was innocent, and fresh was the wind.
And had expired the dark stars.
Grandmother! This cruel mutiny
Isn't it from you - in my heart?
ПОДРУГА
1
Вы счастливы? -- Не скажете! Едва ли!
И лучше -- пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
Отсюда грусть.
Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас!
Вы так устали повторять любовный
Речитатив!
Чугунный обод на руке бескровной-
Красноречив!
Я Вас люблю. -- Как грозовая туча
Над Вами -- грех --
За то, что Вы язвительны и жгучи
И лучше всех,
За то, что мы, что наши жизни -- разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок,
За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас -- хоть разорвись над гробом!
Уж не спасти!
За эту дрожь, за то-что -- неужели
Мне снится сон? --
За эту ироническую прелесть,
Что Вы -- не он.
Girlfriend
1
You're happy? You won't say! Barely!
Better let go!
You kissed too many, I do think,
Therefrom, sorrow.
All heroines of Shakespeare's tragedies
In you I see.
Nobody saved you, you the young
Tragic lady.
You are so tired of repeating
Love's charm!
Eloquent, the pig iron bracelet
On bloodless arm.
I love you. - Like a thundercloud
Above you - sin -
Because you're best of all and caustic
And sting,
Because in darkness of the roads differ
Our lives and we,
For your inspired enticement and
Dark destiny,
Because to you, my round-headed demon,
"Forgive" I'll say,
Because you - tear apart above the coffin! -
Cannot be saved!
For this trembling, because - is it not so -
I have a dream? -
For the ironic beauty of this,
That you - aren't he.
2
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? -- Чья победа? --
Кто побежден?
Всe передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?
Кто был охотник? -- Кто -- добыча?
Всe дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?
В том поедиGнке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердце -- Ваше ли, мое ли
Летело вскачь?
И все-таки -- что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?
2
Under caresses of an ivy
Plaid I recalled yesterday's dream.
Whose victory? Who's been defeated?
What has it been?
Rethinking everything once more,
Torturing myself once again.
In this, for which no word I know,
Had love ever been?
Who was the hunter? Who - the hunted?
All is reversed as if by Satan!
What did the loudly purring Siberian
Cat, understand?
In this self-willing one another
Who in whose hand was but a ball?
Whose heart flew - yours or mine,
Do you recall?
And still again - what has it been too?
What do I want, what do I pity?
And I don't know: Did I win? Did somebody
Conquer me?
3
Сегодня таяло, сегодня
Я простояла у окна.
Взгляд отрезвленной, грудь свободней,
Опять умиротворена.
Не знаю, почему. Должно быть,
Устала попросту душа,
И как-то не хотелось трогать
Мятежного карандаша.
Так простояла я -- в тумане-
Далекая добру и злу,
Тихонько пальцем барабаня
По чуть звенящему стеклу.
Душой не лучше и не хуже,
Чем первый встречный -- этот вот,
Чем перламутровые лужи,
Где расплескался небосвод,
Чем пролетающая птица
И попросту бегущий пес,
И даже нищая певица
Меня не довела до слез.
Забвенья милое искусство
Душой усвоено уже.
Какое-то большое чувство
Сегодня таяло в душе.
3
Today was melting, and today
Before the window I did stand.
A sober look, a freer chest,
I'm satisfied just once again.
I don't know why. Perhaps the soul
Has simply grown tired of it all,
And somehow the rebellious pencil
I do not wish to touch at all.
Distant to good and evil both,
Inside the fog I stood, and thus,
Was lightly drumming with my finger
Upon the barely sounding glass.
It is indifferent to the soul
Than this one you first met - say I -
Than mother-of-the-pearl mud puddles
Where in full pleasure splashed the sky,
Than bird that overhead is flying
And dog that's simply running by
And even the impoverished singer
Did not begin to make me cry.
The dear art of oblivion
The soul has mastered all the way.
Some overwhelmingly big feeling
Melted within my soul today.
4
Вам одеваться было лень,
И было лень вставать из кресел.
-- А каждый Ваш грядущий день
Моим весельем был бы весел.
Особенно смущало Вас
Идти так поздно в ночь н холод.
-- А каждый Ваш грядут цнй час
Моим весельем был бы молод.
Вы это сделали без зла,
Невинно и непоправимо.
-- Я Вашей юностью была,
Которая проходит мимо.
4
You were too lazy to get dressed,
Too lazy to get up for me.
And every following day for you
Would have been happy with my glee.
To come so late on a cold night
Embarrassed you especially.
And every following hour for you
Would have been young with this my glee.
I was the youth that passed you by -
You did this without ill intent,
Your actions were in every way
Incorrigible, innocent.
5
Сегодня, часу в восьмом,
Стремглав по Большой Лубянке,
Как пуля, как снежный ком,
Куда-то промчались санки.
Уже прозвеневший смех...
Я так и застыла взглядом:
Волос рыжеватый мех,
И кто-то высокий -- рядом!
Вы были уже с другой,
С ней путь открывали санный,
С желанной и дорогой, --
Сильнее, чем я -- желанной.
-- Oh, je n'en puis plus, j'etouffe(1)*-
Вы крикнули во весь голос,
Размашисто запахнув
На ней меховую полость.
Мир -- весел и вечер лих!
Из муфты летят покупки...
Так мчались Вы в снежный вихрь,
Взор к взору и шубка к шубке.
И был жесточайший бунт,
И снег осыпался бело.
Я около двух секунд --
Не более -- вслед глядела.
И гладила длинный ворс
На шубке своей -- без гнева.
Ваш маленький Кай замерз,
О Снежная Королева.
5
Today, around eight, dashing through
Big Lubanka straight ahead,
Like bullet, like snowball,
Somewhere rushed the sled.
Already the laughter rang...
I froze as I peered:
Red down of the hair
And somebody tall was near!
We were with another, and opened
Another sled route, I thought,
With things that were dear to me -
More strongly, than I did want.
"O, je n'en puis plus, j'etouffe!" -
You screamed in full voice of yours,
And boldly went tucking in
The hollow of fur on her.
World is happy, and evening is bold!
From the muff purchases fly...
Thus you rushed in a snowstorm,
Coat to coat, eye to eye.
And cruelest mutiny happened,
And white snow did pour.
I followed you with my eyes
For two seconds - and no more.
And caressed the longish nap
Upon his coat - without wrath.
O Snow Queen! Your little Kai
Is frozen to death.
6
Ночью над кофейной гущей
Плачет, глядя на Восток.
Рот невинен и распущен,
Как чудовищный цветок.
Скоро месяц -- юн и тонок --
Сменит алую зарю.
Сколько я тебе гребенок
И колечек подарю!
Юный месяц между веток
Никого не устерег.
Сколько подарю браслеток,
И цепочек, и серег!
Как из-под тяжелой гривы
Блещут яркие зрачки!
Спутники твои ревнивы? --
Кони кровные легки!
6
At night over coffee grounds
Looking to the east she cries.
Mouth is innocent and licentious,
Just like monster flowers.
Soon the crescent, young and slender
Will replace the scarlet dawn.
How many will I give you,
As a gift, of rings and combs!
The young moon among the branches
Did not guard anybody,
How many I give of bracelets,
And the chains and the earrings!
How from heavy mane
Pupils shimmer bright!
Do your satellites you envy?
The dark horses are so light!
7
Как весело сиял снежинками
Ваш -- серый, мой -- соболий мех,
Как по рождественскому рынку мы
Искали ленты ярче всех.
Как розовыми и несладкими
Я вафлями объелась -- шесть!
Как всеми рыжими лошадками
Я умилялась в Вашу честь.
Как рыжие поддевки-парусом,
Божась, сбывали нам тряпье,
Как на чудных московских барышень
Дивилось глупое С"абье.
Как в час, когда народ расходится,
Мы нехотя вошли в собор,
Как на старинной Богородице
Вы приостановили взор.
Как этот лик с очами хмурыми
Был благостен и изможден
В киоте с круглыми амурами
Елисаветинских времен.
Как руку Вы мою оставили,
Сказав: "О, я ее хочу!"
С какою бережностью вставили
В подсвечник -- желтую свечу...
-- О, светская, с кольцом опаловым
Рука! -- О, вся моя напасть! --
Как я икону обещала Вам
Сегодня ночью же украсть!
Как в монастырскую гостиницу
-- Гул колокольный и закат --
Блаженные, как имянинницы,
Мы грянули, как полк солдат.
Как я Вам -- хорошеть до старости --
Клялась -- и просыпала соль,
Как трижды мне -- Вы были в ярости!
Червонный выходил король.
Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.
Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком,
Как я Вам нравилась такой...
7
How happily shone with the snowflakes
The fur, yours - gray, mine - of sable,
As of the Christmas marketplace
They sought for band brighter than all.
Like with pink and unsweetened
Waffles I fill myself - six times!
As if with red horses
In your honor I was touched.
Like the red underwear - sail it is,
Swearing, all the rags they sold,
That at the lovely Moscow ladies
Marveled the stupid dames of old.
Like hour, when people are dispersing,
Cathedral grudgingly we entered
Like on the ancient mother of God
You have suspended all the stare.
Like this face with frowning eyes
Was both gaunt and benign
With chest that had round Amurs
Of the Elizabethan times.
How you have left my home,
Saying, "I don't want her at all!"
With such care they have inserted
Into the candlestick - yellow candle...
O, social one, with opal ring
The hand - oh, to attack it's mine!
I promised you an icon
That won't be stolen tonight!
Like in the monastery hotel -
Humming of bell towers and sunset -
The beatific, just like birthday girl,
We break out like a soldiers' regiment.
How am I to you - grow beautiful till old age,
I swore - and then I spilled the salt,
Like trice for me - you were in rage!
Exited king as if of gold.
How much my head you were squeezing
Caressing every curl,
How your brooches enamel
On my lips the flower would chill.
How I along your narrow fingers
Drove your sleepy cheek,
How you calling me boy were teasing
How me as such you did like.
8
Свободно шея поднята,
Как молодой побег.
Кто скажет имя, кто -- лета,
Кто -- край ее, кто -- век?
Извилина неярких губ
Капризна и слаба,
Но ослепителен уступ
Бетховенского лба.
До умилительности чист
Истаявший овал.
Рука, к которой шел бы хлыст,
И -- в серебре -- опал.
Рука, достойная смычка,
Ушедшая в шелка,
Неповторимая рука,
Прекрасная рука.
8
Just like a young plant sprout
The neck is high and free.
Who'll tell the name, who - years,
Who - place, who - century?
The curve of not bright lips
Is capricious and wan,
But blinding is the terraced
Forehead of Beethoven.
Clean to endearment
Is the molten oval.
A hand, in which a whip would do,
And - in the silver - opal.
Hand, meriting a fiddlestick,
Gone into precious silk,
A beautiful hand also,
A hand that is unique.
9
Ты проходишь своей дорогою,
руки твоей я не трогаю.
Но тоска во мне -- слишком вечная,
Чтоб была ты мне -- первой встречною.
Сердце сразу сказало: "Милая!"
Всe тебе -- наугад -- простила я,
Ничего не знав, -- даже имени! --
О, люби меня, о, люби меня!
Вижу я по губам -- извилиной,
По надменности их усиленной,
По тяжелым надбровным выступам:
Это сердце берется -- приступом!
Платье -- шелковым черным панцирем,
Голос с чуть хрипотцой цыганскою,
Всe в тебе мне до боли нравится, --
Даже то, что ты не красавица!
Красота, не увянешь за лето!
Не цветок -- стебелек из стали ты,
Злее злого, острее острого
Увезенный -- с какого острова?
Опахалом чудишь, иль тросточкой, --
В каждой жилке и в каждой косточке,
В форме каждого злого пальчика, --
Нежность женщины, дерзость мальчика.
Все усмешки стихом парируя,
Открываю тебе и миру я
Всe, что нам в тебе уготовано,
Незнакомка с челом Бетховена!
9
You pass me by as you stroll,
I don't touch your hand at all.
But my angst is eternal yet,
That you be the first I met.
Heart said "Darling!" out of control,
I forgave you it all,
Knowing nothing - not even the name!
Love me, love me, I exclaim.
From the curve of your lips with one glance
I see their forced arrogance,
By above brows jutting out:
This heart storms, no doubt.
With a black silk armor - dress,
Voice with gypsy hoarseness,
Until pain I love all things in thee,
Even that you are not a beauty.
Beauty, in summer won't wilt!
Not a flower - you're a stalk made of steel,
Meaner than mean, sharper than sharp, I say,
From what island were you born away?
With a rod you do wonders, with a fan -
In each bone and in each vein,
In the form of each finger full of rage -
Woman's tenderness, boy's courage.
Parrying all ridicules with verse
I open for you and the Universe
All that's ready in you, fine one,
Stranger with forehead of Beethoven!
10
Могу ли не вспомнить я
Тот запах White-Rose[1] 10
Can I or can't I remember
Your smell of tea and white-rose
And Sevres figures
Above blazing fireplace...
We were: I - in sumptious dress
From a cloth almost gold,
You - in black knitted coat
With wing-like collar.
With what face, I remember -
Without slightest paint,
How stood up, biting the finger,
Bending the head a bit.
And your power-loving forehead,
Under the weight of red paint,
No woman and no boy come to it -
But stronger than me instead!
With unreasonable movement
I stood, we were surrounded,
And someone in joking tone:
"Meet me, gentlemen."
And arm with long movement
You put into my arm, and
Tenderly in my hand
Has slowed down the shard of ice.
With somebody, looking cross-eyed,
Anticipating skirmish, and
I half-lay down in an armchair
Whirling the ring upon the hand.
You took out a cigarette,
And I brought to you a match,
Not knowing what to do, if
You looked at me upon the face.
I recollect - above blue vase
When rang our shotglasses
"O, be my Orestes!"
And to you a flower I gave.
With the lightning gray-eyed
From a black bag made of suede
You took out with long gesture
And dropped - a handkerchief.
11
Все глаза под солнцем -- жгучи,
День не равен дню.
Говорю тебе на случай,
Если изменю:
Чьи б ни целовала губы
Я в любовный час,
Черной полночью кому бы
Страшно ни клялась, --
Жить, как мать велит ребенку,
Как цветочек цвесть,
Никогда ни в чью сторонку
Глазом не повесть...
Видишь крестик кипарисный?
-- Он тебе знаком --
Все проснется -- только свистни
Под моим окном.
11
All eyes under sun are burning,
Day's not equal day.
I tell you the case I alter
If I would change:
Whose lips did not kiss
In the lovers' hour,
Who would at midnight
Dreadfully this vow:
Life, like mother order s child,
As the flower blooms
Nowhere on whose side
It's not story with my eyes...
Do you see the cross of cypress?
It is dear to you -
All will happen - only whistle
Underneath my window.
12
Сини подмосковные холмы,
В воздухе чуть теплом -- пыль и деготь.
Сплю весь день, весь день смеюсь, -- должно
Выздоравливаю от зимы.
Я иду домой возможно тише:
Ненаписанных стихов -- не жаль!
Стук колес и жареный миндаль
Мне дороже всех четверостиший.
Голова до прелести пуста,
Оттого что сердце -- слишком полно!
Дни мои, как маленькие волны,
На которые гляжу с моста.
Чьи-то взгляды слишком уж нежны
В нежном воздухе едва нагретом...
Я уже заболеваю летом,
Еле выздоровев от зимы.
12
Blue are hills of Moscow,
In the warm air - dust and tar.
I sleep all day, laughing all day long,
Getting well from winter.
I walk home quietly:
Unwritten poems - no pity!
Knocking of wheels and roasted almond
Are than all of quatrains dearer to me.
Head is empty to delight,
For two full is the heart!
Like small waves, my days are there
On to whom I from a bridge do stare.
Someone's gazes are too tender,
Having barely heated in soft air...
I already got sick from the summer,
Barely having recovered from winter.
13
Повторю в канун разлуки,
Под конец любви,
Что любила эти руки
Властные твои
И глаза -- кого -- кого-то
Взглядом не дарят! --
Требующие отчета
За случайный взгляд.
Всю тебя с твоей треклятой
Страстью -- видит Бог! --
Требующую расплаты
За случайный вздох.
И еще скажу устало,
-- Слушать не спеши! --
Что твоя душа мне встала
Поперек души.
И еще тебе скажу я:
-- Все равно-канун! --
Этот рот до поцелуя
Твоего был юн.
Взгляд-до взгляда -- смел и светел,
Сердце -- лет пяти...
Счастлив, кто тебя не встретил
На своем пути.
13
I'll repeat in hour of parting
When love comes to end
That I loved, yes that I loved truly
Your masterful hands
And the eyes - somebody isn't
Gifted with a glance! -
Those that answer are demanding
For a look every chance.
You with your thrice-cursed passion -
God sees all, say I!
And demanding a payment for
An accidental sigh.
And I tiredly say, to listen
Hurry not at all!
Why is it that your own soul
Stands across my soul.
And again I'll also tell you:
All the same - hear this! -
Far too young was this my mouth
For your gentle kiss.
Glance is luminous and daring,
Heart - like five year old...
Happy's he who did not meet you
On your road.
14
Есть имена, как душные цветы,
И взгляды есть, как пляшущее пламя...
Есть темные извилистые рты
С глубокими и влажными углами.
Есть женщины. -- Их волосы, как шлем,
Их веер пахнет гибельно и тонко.
Им тридцать лет. -- Зачем тебе, зачем
Моя душа спартанского ребенка?
14
There are the names, like stuffy flowers,
And there are looks, like dancing flames...
There are the mouths dark and sinuous
With corners deep and wet.
There's women. Like helmet their hair
Disastrously smells the fan.
He's thirty. What for now, what for
Is my soul to the Spartan babe?
15
Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать -- куда Вам путь
И где пристанище.
Я вижу: мачта корабля,
И Вы -- на палубе...
Вы -- в дыме поезда... Поля
В вечерней жалобе --
Вечерние поля в росе,
Над ними -- вороны...
-- Благословляю Вас на все
Четыре стороны!
15
Before a mirror, where there's fog
And turbid sleep, your way
I want to try - where it will lead
And where there is the quay.
I see: the mast upon a ship,
And you - on deck, standing...
You - in the smoke of train... the fields
In lament of evening
The ravens flying overhead,
The evening fields in dew...
In all the four directions I
Am truly blessing you.
16
В первой любила ты
Первенство красоты,
Кудри с налетом хны,
Жалобный зов зурны,
Звон -- под конем -- кремня,
Стройный прыжок с коня,
И -- в самоцветных зернах --
Два челночка узорных.
А во второй-другой-
Тонкую бровь дугой,
Шелковые ковры
Розовой Бухары,
Перстни по всей руке,
Родинку на щеке,
Вечный загар сквозь блонды
И полунощный Лондон.
Третья тебе была
Чем-то еще мила...
-- Что от меня останется
В сердце твоем, странница?
16
In the first one you have loved
Primacy of beauty,
Curls with henna's flight,
Zurnah's call with pity,
Ringing - under horse - of flint,
Slender jump of stallion,
And - in semi-precious grains
Two shuttles patterned.
And in the second-other -
With an arc of a thin brow,
Silk carpets
Pink Bukhara
On all the arms the rings
Birthmark upon a cheek,
Through blondes the winter tan
And midnight London.
The third to you to be
With something still more dear...
What will remain of me
In your heart, traveler?
17
Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один с моей головы.
И идите себе... -- Вы тоже,
И Вы тоже, и Вы.
Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру!
Чтоб могла я спокойно выйти
Постоять на ветру.
17
Remembered: Dearer than all heads
To me is single hair upon my head.
And you go... you also, you also
And you too and you too instead.
Stop loving me, stop loving!
Guard not me in the morning!
That safely I could
Stand in the wind.
* * * * *
Уж часы -- который час? --
Прозвенели.
Впадины огромных глаз,
Платья струйчатый атлас...
Еле-еле вижу Вас,
Еле-еле.
У соседнего крыльца
Свет погашен.
Где-то любят без конца...
Очерк Вашего лица
Очень страшен.
В комнате полутемно,
Ночь -- едина.
Лунным светом пронзено,
Углубленное окно --
Словно льдина.
-- Вы сдались? -- звучит вопрос.
-- Не боролась.
Голос от луны замерз.
Голос -- словно за сто верст
Этот голос!
Лунный луч меж нами встал,
Миром движа.
Нестерпимо заблистал
Бешеных волос металл
Темно-рыжий.
Бег истории забыт
В лунном беге.
Зеркало луну дробит.
Отдаленный звон копыт,
Скрип телеги.
Уличный фонарь потух,
Бег -- уменьшен.
Скоро пропоет петух
Расставание для двух
Юных женщин.
* * * * *
The clock - what time it is?
Rang out.
Hollows of giant eyes,
Watered satin of the dress..
I just about see you, I guess,
Just about.
The neighboring porch
Has turned off the light.
Somewhere they love too much..
Your face's sketch
Is a scary sight.
It's semi-dark in the room,
Night is one under skies.
Pierced by the light of the moon
Window deepened -
Like sheet of ice.
"You give up" - the voice burst.
"I didn't fight, it was my choice."
Voice from the moon catches frost.
Voice - like from hundred verst
This same voice!
Between us stood ray of moon,
Moving the world everywhere.
Intolerably shone
Metal red-brown
Of crazy hair.
Run of the moon forgot
History's run.
Mirror breaks moon apart.
Knocking of hooves far apart,
Screeching of a cart.
Light on the street burned down,
Running fades.
A cock will crow soon
Parting for two young
Ladies.
* * * * *
Собаки спущены с цепи,
И бродят злые силы.
Спи, милый маленький мой, спи,
Котенок милый!
Свернись в оранжевый клубок
Мурлыкающим телом,
Спи, мой кошачий голубок,
Мой рыжий с белым!
Ты пахнешь шерстью и зимой,
Ты -- вся моя утеха,
Переливающийся мой
Комочек меха.
Я к мордочке прильнула вплоть,
О, бачки золотые! --
Да сохранит тебя Господь
И все святые!
* * * * *
The dogs are from the chain released,
And evil powers wander.
Sleep, little one, sleep my sweet,
A kitten dear!
Roll up into an orange ball
With purring body
Sleep my little feline dove
My white and ruddy!
You smell of winter and of fur,
You are my joy all,
My iridescent one,
A lump of fur ball.
I snuggled down to the muzzle,
O cisterns golden!
Let Lord keep you safe
And all ones holy!
ГЕРМАНИИ
Ты миру отдана на травлю,
И счета нет твоим врагам,
Ну, как же я тебя оставлю?
Ну, как же я тебя предам?
И где возьму благоразумье:
"За око-око, кровь-за кровь",
Германия-мое безумье!
Германия-моя любовь!
Ну, как же я тебя отвергну,
Мой столь гонимый Vaterland[1] [2] [2] To Germany
To world you've given as a bait, and
There is no count for your enemies,
Well, how did I leave you behind me,
Well, how will I betray you hence?
And I will take part of the prudence:
"Eye to eye, and blood by blood,"
The land of Germany - my madness!
The land of Germany - my love!
Well, how will I reject you,
My persecuted Vaterland
When still along the Kenigsburg too
Comes forth the narrow-faced Kant,
When cherishing the new Faustus
In other long-forgotten town -
Geheimrath Goethe in the alleys
Walks with a walking stick in hand.
Well, how then will I leave you,
My star precisely German,
When to love in the middle
I have not learned - oh when,
When, from your songs delighting
I do not hear lieutenant's spur,
When holy is St. George in
Frejburgh, upon the Schwabenthor.
When the spite does not choke you
Upon Kaiser moustache bestowed,
When in love to the point of coffin
To you, O Germany, I bow.
There's none more magic, no one wiser
Than you, the fragrant land,
In which does comb the golden hair
Over eternal Rhein-Lorelei.
* * * * *
Радость всех невинных глаз,
-- Всем на диво! --
В этот мир я родилась --
Быть счастливой!
Нежной до потери сил,
. . .
Только памятью смутил
Бог -- богиню.
Помню ленточки на всех
Детских шляпах,
Каждый прозвеневший смех,
Каждый запах.
Каждый парус вдалеке
Жив -- на муку.
Каждую в своей руке
Помню руку.
Каждое на ней кольцо
-- Если б знали! --
Помню каждое лицо
На вокзале.
Все прощанья у ворот.
Все однажды...
Не поцеловавший рот --
Помню -- каждый!
Все людские имена,
Все собачьи...
-- Я по-своему верна,
Не иначе.
* * * * *
Joy of all innocent eyes,
All was marvels!
In this world I have come in
To have bliss!
Tender till the loss of strength,
. . . . .
Only with memory embarrassed
God - the goddess.
I recall the band in all,
Children's hats,
Every laughter ringing out
And each smell.
Every sail in great afar
Till torment live.
Each in its secured arm
The hand I lift.
Each of her rings -
If they knew all! -
I'll recall each face
In terminal.
All the goodbyes at the gate.
One day are all...
On the mouth that was not kissed -
Each - I recall!
All of people's names,
All the dog's ones...
I am loyal in my way,
Not another.
* * * * *
Безумье -- и благоразумье,
Позор -- и честь,
Все, что наводит на раздумье,
Все слишком есть --
Во мне. -- Все каторжные страсти
Свились в одну! --
Так в волосах моих -- все масти
Ведут войну!
Я знаю весь любовный шепот,
-- Ах, наизусть! --
-- Мой двадцатидвухлетний опыт --
Сплошная грусть!
Но облик мой -- невинно розов,
-- Что ни скажи! --
Я виртуоз из виртуозов
В искусстве лжи.
В ней, запускаемой как мячик
-- Ловимый вновь! --
Моих прабабушек-полячек
Сказалась кровь.
Лгу оттого, что по кладбищам
Трава растет,
Лгу оттого, что по кладбищам
Метель метет...
От скрипки -- от автомобиля --
Шелков, огня...
От пытки, что не все любили
Одну меня!
От боли, что не я -- невеста
У жениха...
От жеста и стиха -- для жеста
И для стиха!
От нежного боа на шее...
И как могу
Не лгать, -- раз голос мой нежнее,
Когда я лгу...
* * * * *
Insanity - and good reason,
Disgrace - and honor,
All, that brings on thoughtfulness,
Is spilling over -
In me. - All the penal passions
Become as one! -
All images wage war inside
This hair of mine!
The lover's whisper, all around
By rote I know,
Experience of twenty two years
Nothing but sorrow!
But - won't you say - innocently pink
Look I,
I'm virtuoso's virtuoso
In art of lies.
In her let out like a ball,
Caught once again,
The blood of Polish great-grandmoms
Is evident.
I lie because in cemeteries
The grass does grow,
I lie because in cemeteries
Snowstorm does blow...
From violin - from automobile -
From silk, from fire...
From torment that not only me
They all desired!
From pain, that I am not the bride
Of the groom...
From poem and gesture - for the gesture
And for the poem!
From tender boa on the neck...
And how can I
Not lie - when my voice sounds more tender
When I do lie...
АННЕ АХМАТОВОЙ
Узкий, нерусский стан --
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.
Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод -- в весельи, зной --
В Вашем унынии.
Вся Ваша жизнь -- озноб,
И завершится -- чем она?
Облачный -- темен -- лоб
Юного демона.
Каждого из земных
Вам заиграть -- безделица!
И безоружный стих
В сердце нам целится.
В утренний сонный час,
-- Кажется, четверть пятого, --
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
To Anna Akhmatova
Thin and non-Russian camp -
Over the folios.
Shawl from the Turkish land
Like a mantle falls.
You will hand over with one
Broken black line,
Cold - in happiness, and heat -
In despondency You meet.
All your life - is cold,
And how will she end?
Cloudy - dark - with forehead
Of young demon.
To play everyone on the earth -
Trifle for you it is!
And the unharmed poem -
For my heart it aims.
In morning sleepy hour
It seems quarter to five hours -
I fell in love with you,
Anna Akhmatova.
* * * * *
Легкомыслие! -- Милый грех,
Милый спутник и враг мой милый!
Ты в глаза мои вбрызнул смех,
Ты мазурку мне вбрызнул в жилы.
Научил не хранить кольца, --
С кем бы жизнь меня ни венчала!
Начинать наугад с конца,
И кончать еще до начала.
Быть, как стебель, и быть, как сталь,
В жизни, где мы так мало можем...
-- Шоколадом лечить печаль
И смеяться в лицо прохожим!
* * * * *
Frivolity - dear sin,
My dear satellite and my dear enemy!
You sprinkled laughter upon my eyes,
You sprinkled mazurka on veins.
You taught not to keep the ring -
Whoever life marries me with!
To start guessing from the land,
And to the end till it begins.
To be like stem and to be like steel,
In life, where we can so little...
With chocolate to cure sadness
And to laugh in passerby's face!
* * * * *
Голоса с их игрой сулящей,
Взгляды яростной черноты,
Опаленные и палящие
Роковые рты --
О, я с Вами легко боролась!
Но, -- что делаете со мной
Вы, насмешка в глазах, и в голосе
Холодок родной.
* * * * *
Voices with their promising game,
Glances of furious darkness,
Scorched and scorching again
The fateful mouths -
Oh, how I have fought you!
But - what you're doing with me
With you the voice, cold homeland,
In eyes - a mockery.
* * * * *
Бессрочно кораблю не плыть
И соловью не петь.
Я столько раз хотела жить
И столько умереть!
Устав, как в детстве от лото,
Я встану от игры,
Счастливая не верить в то,
Что есть еще миры.
* * * * *
Indefinitely ships don't sail
And won't sing nightingale.
I wished to live how many times
And how many times to die!
Tired, like from lotto in childhood,
And from the game I will stand,
Happy not to believe so
That there are still worlds.
* * * * *
Что видят они? -- Пальто
На юношеской фигуре.
Никто не узнал, никто,
Что полы его, как буря.
Остер, как мои лета,
Мой шаг молодой и четкий.
И вся моя правота
Вот в этой моей походке.
А я ухожу навек
И думаю: день весенний
Запомнит мой бег -- и бег
Моей сумасшедшей тени.
Весь воздух такая лесть,
Что я быстроту удвою.
Нет ветра, но ветер есть
Над этою головою!
Летит за крыльцом крыльцо,
Весь мир пролетает сбоку.
Я знаю свое лицо.
Сегодня оно жестоко.
Как птицы полночный крик,
Пронзителен бег летучий.
Я чувствую: в этот миг
Мой лоб рассекает-тучи!
* * * * *
What do they see? A coat
Upon a youthful frame.
And no one, no one knows,
That his floor is like storm.
He's sharp, like summers of mine,
My step young and precise.
And in this gait of mine
Is all my righteousness.
And for centuries I depart
And think: This spring day
Will recall my running - and the run
Of my demented shade.
The air is all flattery,
That I will double the speed.
There is no wind, but the wind
Is over this head!
For the porch the porch flies,
The world flies sideways.
I know my face.
It is brutal today.
Like birds is the midnight scream,
Piercing is the run flying.
I feel: in this time
My forehead dissects the clouds!
* * * * *
Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной
Распущенной-и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не Вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем ни ночью -- всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня -- не зная сами! --
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце не у нас на головами,
За то, что Вы больны -- увы! -- не мной,
За то, что я больна -- увы! -- не Вами.
* * * * *
I like it that you're burning not for me,
I like it that it's not for you I'm burning
And that the heavy sphere of Planet Earth
Will underneath our feet no more be turning
I like it that I can be unabashed
And humorous and not to play with words
And not to redden with a smothering wave
When with my sleeves I'm lightly touching yours.
I like it, that before my very eyes
You calmly hug another; it is well
That for me also kissing someone else
You will not threaten me with flames of hell.
That this my tender name, not day nor night,
You will recall again, my tender love;
That never in the silence of the church
They will sing "halleluiah" us above.
With this my heart and this my hand I thank
You that - although you don't know it -
You love me thus; and for my peaceful nights
And for rare meetings in the hour of sunset,
That we aren't walking underneath the moon,
That sun is not above our heads this morning,
That you - alas - are burning not for me
And that - alas - it's not for you I'm burning.
* * * * *
Какой-нибудь предок мой был -- скрипач,
Наездник и вор при этом.
Не потому ли мой нрав бродяч
И волосы пахнут ветром!
Не он ли, смуглый, крадет с арбы
Рукой моей -- абрикосы,
Виновник страстной моей судьбы,
Курчавый и горбоносый.
Дивясь на пахаря за сохой,
Вертел между губ -- шиповник.
Плохой товарищ он был,-лихой
И ласковый был любовник!
Любитель трубки, луны и бус,
И всех молодых соседок...
Еще мне думается, что -- трус
Был мой желтоглазый предок.
Что, душу чeрту продав за грош,
Он в полночь не шел кладбищем!
Еще мне думается, что нож
Носил он за голенищем.
Что не однажды из-за угла
Он прыгал -- как кошка -- гибкий...
И почему-то я поняла,
Что он -- не играл на скрипке!
И было всe ему нипочем, --
Как снег прошлогодний -- летом!
Таким мой предок был скрипачом.
Я стала -- таким поэтом.
* * * * *
My ancestor was a rider,
A thief, man with violin.
Is this not why my taste wanders
And hair smells of wind?
Does not he steal from a car,
Tan, apricots with my hand,
The author of my passionate fate,
Hook-nosed and curly-haired.
Twirling between teeth a wild rose
He wondered at tiller with plough..
He was a bad comrade - and wild
And tender he was at love!
Moon, beads, pipe and neighboring girls -
All of them - he loved.
I also think that my yellow-eyed
Ancestor was a coward.
That, having sold soul to Devil for a pence
At midnight he did not go
By cemetery; that he carried a knife
Behind a boot-leg, so.
That many a time from a corner he jumped
Like a cat, agile and thin..
And somehow I understood that he did
Not play on a violin.
And somehow all was not fitting to him,
Like in the summer - last year's snow.
Such a violinist my ancestor was.
I became such a poet - so.
АСЕ
Ты мне нравишься: ты так молода,
Что в полмесяца не спишь и полночи,
Что на карте знаешь те города,
Где глядели тебе вслед чьи-то очи.
Что за книгой книгу пишешь, но книг
Не читаешь, умиленно поникши,
Что сам Бог тебе -- меньшой ученик,
Что же Кант, что же Шеллинг, что же Ницше?
Что весь мир тебе -- твое озорство,
Что наш мир, он до тебя просто не был,
И что яе было и нет ничего
Над твоей головой -- кроме неба.
To Asya
I like you: you are so young,
That you don't sleep at midnight,
That you see on the map those towns,
Where someone's eyes stared behind.
You write book after book, but the books
You don't read, tenderly grouping.
That God is to you - lesser student,
And not Kant, and not Nietzsche, not Schelling?
What is world for you - your mischief,
What our world, before you it wasn't there,
And what was I and nothing is
Over your head except heaven.
* * * * *
И всe вы идете в сестры,
И больше не влюблены
Я в шелковой шали пестрой
Восход стерегу луны.
Вы креститесь у часовни,
А я подымаю бровь...
-- Но в вашей любви любовной
Стократ -- моя нелюбовь!
* * * * *
And may you pass for sisters,
And no more in love
In silken colored shawl I
Rising of the moon guard.
You cross yourself at the chapel
And I lift the brow...
But hundred times - my dislike
For your loving love.
* * * * *
Спят трещотки и псы соседовы, --
Ни повозок, ни голосов.
О, возлюбленный, не выведывай,
Для чего развожу засов.
Юный месяц идет к полуночи:
Час монахов -- и зорких птиц,
Заговорщиков час -- и юношей,
Час любовников и убийц.
Здесь у каждого мысль двоякая,
Здесь, ездок, торопи коня.
Мы пройдем, кошельком не звякая
И браслетами не звеня.
Уж с домами дома расходятся,
И на площади спор и пляс...
Здесь, у маленькой Богородицы,
Вся Кордова в любви клялась.
У фонтана присядем молча мы
Здесь, на каменное крыльцо,
Где впервые глазами волчьими
Ты нацелился мне в лицо.
Запах розы и запах локона,
Шелест шелка вокруг колен...
О, возлюбленный, -- видишь, вот она
Отравительница! -- Кармен.
* * * * *
Sleep the rattles and dogs of neighbors -
Not one voice, not one car.
O lover, do not investigate
Why I am parting the bar.
New moon to a midnight is going:
Hour of monks - and of sharp-eyed birds,
Hour of youths and conspirators,
Hour of lovers and murderers.
Here each person's thought is double,
Here, rider, hurry the horse.
We will pass, not jingling with bracelets
And not tinkling with a purse.
Now the houses part with houses,
On the square there is talk and dance..
Here, before a small Mother of God,
Love pronounce.
Here, upon a stone porch,
By the fountain we'll sit in quiet,
Where you were aiming first for my face
With wolf's eyes.
Rustling of silk around the knees,
Smell of rose and a lock of hair..
O, beloved one - see, she's here -
Carmen the poisoner!
* * * * *
В тумане, синее ладана,
Панели -- как серебро.
Навстречу летит негаданно
Развеянное перо.
И вот уже взгляды скрещены,
И дрогнул -- о чем моля? --
Твой голос с певучей трещиной
Богемского хрусталя.
Мгновенье тоски и вызова,
Движенье, как длинный крик,
И в волны тумана сизого,
Окунутый легкий лик.
Все длилось одно мгновение:
Отчалила... уплыла...
Соперница! -- Я не менее
Прекрасной тебя ждала.
* * * * *
In fog, bluer than incense,
Panels - like silver.
Flies to greet us
The dispersed feather.
And are crossed glances
And touched - of what is the prayer?
With sonorous crack your voice is
Bohemian chandelier.
Momentary angst and challenge,
Movement, like the long shout,
And in the waves of the blue fog
Dipped in the face light.
How long lasted single minute:
She drove away... she left...
A rival! I not lesser
The beautiful you did await.
* * * * *
С большою нежностью -- потому,
Что скоро уйду от всех --
Я всe раздумываю, кому
Достанется волчий мех,
Кому -- разнеживающий плед
И тонкая трость с борзой,
Кому -- серебряный мой браслет,
Осыпанный бирюзой...
И все -- записки, и все -- цветы,
Которых хранить -- невмочь...
Последняя рифма моя -- и ты,
Последняя моя ночь!
* * * * *
With great tenderness - what for,
That I soon all will leave,
I don't think of who will receive
The wolf's fur.
To whom - the warm blanket
And thin cane with greyhound,
To whom - my silver bracelet,
With turquoise is showered...
And all - scraps, and all - flowers
Which I could not keep tight...
My final verse -
And you, my final night!
* * * * *
Все Георгии на стройном мундире
И на перевязи черной -- рука.
Черный взгляд невероятно расширен
От шампанского, войны и смычка.
Рядом -- женщина, в любовной науке
И Овидия и Сафо мудрей.
Бриллиантами обрызганы руки,
Два сапфира -- из-под пепла кудрей.
Плечи в соболе, и вольный и скользкий
Стан, как шелковый чешуйчатый хлыст.
И -- туманящий сознание -- польский
Лихорадочный щебечущий свист.
* * * * *
All Georges in uniform slender
And on the black sling - a hand.
Unbelievably wide is black stare
From wars, bow and champagne.
Nearby - woman, who in love's science
More than Ovid and Sappho is wise.
The hands are sprinkled with diamonds,
And under the curls - two sapphires.
Shoulders in sable, and free and slippery
Mill, like silken scaly whip, and
Fogging the conscience -
Feverish whistle's chirping from Poland.
* * * * *
Лорд Байрон! -- Вы меня забыли!
Лорд Байрон! -- Вам меня не жаль?
На........ плечи шаль
Накидывали мне -- не Вы ли?
И кудри-жесткие от пыли --
Разглаживала Вам -- не я ль?
Чьи арфы......... аккорды
Над озером, -- скажите, сэр! --
Вас усмиряли, Кондотьер?
И моего коня, -- о, гордый!
Не Вы ли целовали в морду,
Десятилетний лорд и пэр!
Кто, плача, пробовал о гладкий
Свой ноготь, ровный как миндаль,
Кинжала дедовского сталь?
Кто целовал мою перчатку?
-- Лорд Байрон! -- Вам меня не жаль?
* * * * *
Lord Byron! You forgot of me!
Lord Byron! Don't you pity me?
On... shoulders the shawl
Threw at me - at all not to be?
And - hard of dust - your curls
Smoothed you - not me?
Whose harps... chords
Over lake - say, sir!
You're pacified, Condotierr?
And my stallion - o, you proud!
Were not you kissing on the snout,
Ten-year lord and peer!
Who, weeping, a smooth tried
Nail, polished like an almond,
The steel of dagger of granddad?
Who kissed my glove? As we see
Lord Byron! Don't you pity me?
* * * * *
Заповедей не блюла, не ходила к причастью.
-- Видно, пока надо мной не пропоют литию,-
Буду грешить -- как грешу -- как грешила: со страстью
Господом данными мне чувствами -- всеми пятью!
Други! -- Сообщники! -- Вы, чьи наущения -- жгучи!
-- Вы, сопреступники! -- Вы, нежные учителя!
Юноши, девы, деревья, созвездия, тучи,-
Богу на Страшном суде вместе ответим. Земля!
* * * *
Did not follow ten commands, did not go to communion.
I see, while over me the lithium they won't sing,
I will sin - how I sin - how I sinned: With passion
Over all five divinely given feelings!
Friends! You, whose instigations are burning! Accomplices!
You contenders! You, tender teachers!
Clouds, friends, constellations, trees and youths
We'll together respond on the judgment day. Earth!
* * * * *
Как жгучая, отточенная лесть
Под римским небом, на ночной веранде,
Как смертный кубок в розовой гирлянде
Магических таких два слова есть.
И мертвые встают как по команде,
И Бог молчит -- то ветреная весть
Язычника -- языческая месть:
Не читанное мною Ars Amandi[1] * * * * *
Like burning, honed flattery
Under the Roman sky, night-time veranda,
Like deadly cup within a pink garland
Of two magic words it means to be.
And the dead rise upon as by a command, and
Silent is God - news is flighty
Of heathen - heathen's vengeance!
Not read by me is Ars Amandi
The blue of sky and blue eyes of loved
Blinds eyes. Poet, don't be offended!
That I have no time for Latin!
Do lovers read, Ovid?
Did you read? Do not reject
To be to your heiress a heroine!
--
* * * * *
--
--
В гибельном фолианте
--
Нету соблазна для
--
Женщины. -- Ars Amandi[1] --
Женщине -- вся земля.
--
--
Сердце -- любовных зелий
--
Зелье -- вернее всех.
--
Женщина с колыбели
--
Чей-нибудь смертный грех.
--
--
Ах, далеко до неба!
--
Губы -- близки во мгле...
--
-- Бог, не суди! -- Ты не был
--
Женщиной на земле!
--
* * * * *
There is no day's temptation
In a folio in which people die.
To woman - all of the planet,
To woman - Ars Amandi.
Heart - of a lovers' potion
Heart - is more loyal than all.
Somebody's mortal sin is
Woman from the cradle.
Ah, so far to the heaven!
Lips - in the dark are near..
God, do not judge! On the planet
A woman you never were.
* * * * *
Мне полюбить Вас не довелось,
А может быть -- и не доведется!
Напрасен водоворот волос
Над темным профилем инородца,
И раздувающий ноздри нос,
И закурчавленные реснички,
И -- вероломные по привычке --
Глаза разбойника и калмычки.
И шаг, замедленный у зеркал,
И смех, пронзительнее занозы,
И этот хищнический оскал
При виде золота или розы,
И разлетающийся бокал,
И упирающаяся в талью
Рука, играющая со сталью,
Рука, крестящаяся под шалью.
Так, -- от безделья и для игры --
Мой стих меня с головою выдал!
Но Вы красавица и добры:
Как позолоченный древний идол
Вы принимаете все дары!
И все, что голубем Вам воркую --
Напрасно -- тщетно -- вотще и всуе,
Как все признанья и поцелуи!
* * * * *
To love you did not take place,
And maybe - won't happen apace.
Wasteful is the maelstrom of hair
Under dark profile of foreigner,
And blowing through nostrils the nose,
And the curled up eyebrows,
And - treacherous by habit -
Eyes of a Kalmyk and a bandit.
And step, slowed down by the mirrors,
And laughter, more piercing than the splinters,
And this predatory grin you pose
Along the sight of gold or rose,
And scattered wineglass,
And, abutting in a thaw,
An arm, playing with steel below,
An arm, crossing herself under the shawl.
Thus - from the idleness or for a game -
My poetry gave out with the head!
But you were beautiful and kind:
Like ancient idol gilded by
You have accepted all the gifts!
And all that pigeons coo
In vain - fecklessly - like new,
Like all to kiss and to know!
* * * * *
Я знаю правду! Все прежние правды-прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться.
Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.
О чем -- поэты, любовники, полководцы?
Уж ветер стелется, уже земля в росе,
Уж скоро звездная в небе застынет вьюга,
И под землею скоро уснем мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу.
* * * * *
I know the truth! All old truths - be gone!
There is no reason for people to fight each other.
You see: evening; you see - it is time for night.
Of whom - poets, generals, lovers.
The wind does spread, now ground is filled with dew,
And soon the storm chills in the sky full of clouds,
And under the ground let us sleep, me and you,
Who at no point in winter let sleep one or the other.
* * * * *
Два солнца стынут -- о Господи, пощади!
Одно-на небе, другое -- в моей груди.
Как эти солнца -- прощу ли себе сама? --
Как эти солнца сводили меня с ума!
И оба стынут -- не больно от их лучей!
И то остынет первым, что горячей.
* * * * *
Two suns freeze - Do have mercy, lord, be blessed!
One in the sky, the other - is in my chest.
How these suns - will I forgive myself?
How these suns have been driving me insane!
And both will freeze - from their rays there's no pain!
And let chill first who is the hottest one.
* * * * *
Цветок к груди приколот,
Кто приколол, -- не помню.
Ненасытим мой голод
На грусть, на страсть, на смерть.
Виолончелью, скрипом
Дверей и звоном рюмок,
И лязгом шпор, и криком
Вечерних поездов,
Выстрелом на охоте
И бубенцами троек --
Зовете вы, зовете
Нелюбленные мной!
Но есть еще услада:
Я жду того, кто первый
Поймет меня, как надо --
И выстрелит в упор.
* * * * *
A flower to a chest pinned,
Who pinned - I do not know.
Insatiable your hunger
For passion, death and woe.
With cello, with a squeaking
Of doors and shot glass ringing
With clang of spurs and screaming
Of trains in the evening.
With shot a hunt during
And then the troika's jingle -
Call me, call me, dear
Ones not beloved by me!
But there is still delight!
I wait him, who at first will desire
To fathom me, as there's need -
And will at point blank fire.
* * * * *
Цыганская страсть разлуки!
Чуть встретишь -- уж рвешься прочь!
Я лоб уронила в руки,
И думаю, глядя в ночь:
Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны, то есть --
Как сами себе верны.
* * * * *
The gypsy passion of parting!
You meet it - and you take flight!
I dropped the arms and the forehead
And think staring into the night:
No one, digging in our letters,
Understood in all depth
How we're sacrilegious - that is
How we in each other have faith.
* * * * *
Полнолунье и мех медвежий,
И бубенчиков легкий пляс...
Легкомысленнейший час! -- Мне же
Глубочайший час.
Умудрил меня встречный ветер,
Снег умилостивил мне взгляд,
На пригорке монастырь светел
И от снега -- свят.
Вы снежинки с груди собольей
Мне сцеловываете, друг,
Я на дерево гляжу, -- в поле
И на лунный круг.
За широкой спиной ямщицкой
Две не встретятся головы.
Начинает мне Господь -- сниться,
Отоснились -- Вы.
* * * * *
The full moon and the fur of bear,
And light dance of the bells...
Frivolous hour! But to me it all
Is the deepest hour.
Meeting wind made me wiser,
Snow appeased my sight,
On the hill monastery
Is holy and from the snow - light.
All snowflakes from the sable's chest
You kiss all of them, friend,
And I stare at a tree -
Not the moon's circle in the field.
Behind the wide spine of the coachman
Two heads will not come to be.
The Lord begins to me - dreaming,
Settled down - ye.
* * * * *
Быть в аду нам, сестры пылкие,
Пить нам адскую смолу, --
Нам, что каждою-то жилкою
Пели Господу хвалу!
Нам, над люлькой да над прялкою
Не клонившимся в ночи,
Уносимым лодкой валкою
Под полою епанчи.
В тонкие шелка китайские
Разнаряженным с утра,
Заводившим песни райские
У разбойного костра.
Нерадивым рукодельницам
-- Шей не шей, а всe по швам! --
Плясовницам и свирельницам,
Всему миру -- госпожам!
То едва прикрытым рубищем,
То в созвездиях коса.
По острогам да по гульбищам
Прогулявшим небеса.
Прогулявшим в ночи звездные
В райском яблочном саду...
-- Быть нам, девицы любезные,
Сестры милые -- в аду!
* * * * *
To be in hell for us, ardent sisters,
To drink the hell's resin,
To us, who in each vein
Sing to the Lord the praises.
We, over cradle and the spinning wheel
Do not in the night lean,
Carried away on cranky boat
Under the full coat.
In Chinese silk, still so thin,
Evidently dressed since the morn,
Ring out the songs of heaven
At bonfire of bandits.
Two negligent needlewomen
Stitch or not stitch, the seams along!
Dancers and flute-girls,
The ladies - to whole world!
The one hardly with rags covered,
You and constellation with braid.
In prison and in merriment
The sky to the truant.
To the truant in starry night
In hell's apple garden shines bright...
Let us be, kind gals,
Dear sisters - in hell!
* * * * *
День угасший
Нам порознь нынче гас.
Это жестокий час-
Для Вас же.
Время -- совье,
Пусть птенчика прячет мать.
Рано Вам начинать
С любовью.
Помню первый
Ваш шаг в мой недобрый дом,
С пряничным петухом
И вербой.
Отрок чахлый,
Вы жимолостью в лесах,
Облаком в небесах --
Вы пахли!
На коленях
Снищу ли прощенья за
Слезы в твоих глазах
Оленьих.
Милый сверстник,
Еще в Вас душа -- жива!
Я же люблю слова
И перстни.
* * * * *
Day that died out
Went out separately now.
This cruel hour -
It is for you.
Time - sovier
Let hide the mother of the dove.
It's too early for you to start
With love.
Your first step I do remember
In my unkind abode,
With a gingerbread rooster
And willow.
The stunted youth,
And woodbine in the woods
Into the sky, the clouds -
Smell comes from you!
On the knees
I go down for your forgiveness
Tears in your eyes
Of deer.
Dear peer,
Still alive your soul is!
But I do love the word
And the rings.
* * * * *
Лежат они, написанные наспех,
Тяжелые от горечи и нег.
Между любовью и любовью распят
Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век
И слышу я, что где-то в мире -- грозы,
Что амазонок копья блещут вновь.
-- А я пера не удержу! -- Две розы
Сердечную мне высосали кровь.
* * * * *
They lie, hastily written,
With sorrow and bliss heavy.
Between love and love crucified, my moment,
My hour, my day, my year, my century.
And I hear that somewhere there is storm, and
That spears of Amazons shine at last.
And I won't hold the feather - two roses
Sucked all my blood of my heart.
* * * * *
Даны мне были и голос любый,
И восхитительный выгиб лба.
Судьба меня целовала в губы,
Учила первенствовать Судьба.
Устам платила я щедрой данью,
Я розы сыпала на гроба...
Но на бегу меня тяжкой дланью
Схватила за волосы Судьба!
* * * * *
Were given to me any voice,
In delightful arches of the forehead.
Fate has kissed me on the lips,
To learn to excel the Fate had taught.
I paid mouth with a generous tribute,
I upon the grave the roses poured...
But I don't run with the heavy hand, and
Fate has called you by the hair!
* * * * *
Отмыкала ларец железный,
Вынимала подарок слезный, --
С крупным жемчугом перстенек,
С крупным жемчугом.
Кошкой выкралась на крыльцо,
Ветру выставила лицо.
Ветры веяли, птицы реяли,
Лебеди -- слева, справа -- вороны...
Наши дороги -- в разные стороны.
Ты отойдешь -- с первыми тучами,
Будет твой путь -- лесами дремучими,
песками горючими.
Душу -- выкличешь,
Очи -- выплачешь.
А надо мною -- кричать сове,
А надо мною -- шуметь траве.
* * * * *
I unlocked the iron casket,
Took out teary gift -
With large pearl the ring of cignet,
All complete.
Like a cat on a porch I creeped,
Put my face out in the wind.
Winds were blowing, birds were hovering,
Swans - to the left, to the right - the crows...
In different directions go our roads.
You will walk away - with right clouds,
May your way - be with dense forests
And combustible sands.
Soul - you will call out.
Eyes - will weep out.
And over me - a screaming owl,
And over me - grass make a sound.
Eyes - will weep out.
And over me - a screaming owl,
And over me - grass make a sound.
* * * * *
Посадила яблоньку:
Малым -- забавоньку,
Старому -- младость,
Садовнику -- радость.
Приманила в горницу
Белую горлицу:
Вору -- досада,
Хозяйке -- услада.
Породила доченьку --
Синие оченьки,
Горлинку -- голосом,
Солнышко -- волосом.
На горе девицам,
На горе молодцам.
* * * * *
I have planted apple tree:
To the small ones - a glee,
To the old ones - a youth,
To the gardener - a bliss.
Into the room I have lured
A white turtle dove for sure:
To the thief - annoyance,
Delight to the hostess.
To a girl I have given birth -
She has blue eyes,
With voice to a dove -
With hair to the sun.
To woe of the maidens,
To woe of the brave ones.
* * * * *
К озеру вышла. Крут берег.
Сизые воды в снег сбиты,
На голос воют. Рвут пасти --
Что звери.
Кинула перстень. Бог с перстнем!
Не по руке мне, знать, кован!
В серебро пены кань, злато,
Кань с песней.
Ярой дугою -- как брызнет!
Встречной дугою -- млад -- лебедь
Как всполохнется, как взмоет
В день сизый!
* * * * *
I take a walk on the lake. Shore is steep.
Gray waters beaten into snow,
At voice they howl. Tearing the jaw -
What beasts.
Threw off a ring. May God be with the ring!
Not by hand, I know!
In silver drop of foam,
Like gold, the drop is with a song.
Ardent the arch - to splash it may!
The meeting arch - young - swan
How it flares up, how it flies up
On a gray day!
* * * * *
Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас -- через сотни
Разъединяющих верст.
Я знаю, наш дар -- неравен,
Мой голос впервые -- тих.
Что Вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!
На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь, --
Юный ли взгляд мой тяжел?
Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед...
Целую Вас -- через сотни
Разъединяющих лет.
* * * * *
Nobody took aught away!
It's sweet to me, that we are apart.
I kiss you - through hundreds of
Disconnecting versts.
I know that unequal is our gift
My voice for the first time - quiet.
What for you, young Derzhavin,
Are these discourteous lines!
At fearsome flight I baptize
You: young eagle, soar!
And sun, not squinting, you endured -
Is heavy my young glance?
Tender and irrevocable
No one will look following you in trace...
I kiss you - there through hundred of
Disconnecting years.
* * * * *
Собирая любимых в путь,
Я им песни пою на память --
Чтобы приняли как -- нибудь,
Что когда-то дарили сами.
Зеленеющею тропой
Довожу их до перекрестка.
Ты без устали, ветер, пой,
Ты, дорога, не будь им жесткой!
Туча сизая, слез не лей, --
Как на праздник они обуты!
Ущеми себе жало, змей,
Кинь, разбойничек, нож свой лютый.
Ты, прохожая красота,
Будь веселою им невестой.
Потруди за меня уста, --
Наградит тебя Царь Небесный!
Разгорайтесь, костры, в лесах,
Разгоняйте зверей берложьих.
Богородица в небесах,
Вспомяни о моих прохожих!
* * * * *
Gathering the loved ones to go,
Songs to remember I sing,
That they will accept somehow,
That they will sometime give gifts.
With a path that turned green
I bring them to an intersection.
You without tire, sing, wind,
Don't be tough to indignation!
Don't pour tears, you blue cloud,
Like on holiday they are shod!
Your sting, snake, hinder
Throw your fierce knife, robber.
You, the passerby of beauty,
Be their bride and be happy.
Work your lips after me,
Will reward you the king of heaven!
Burn then, in the woods, fire
Disperse the wild beasts.
Mother of God in the heights,
Remember of my passerby!
* * * * *
Ты запрокидываешь голову
Затем, что ты гордец и враль.
Какого спутника веселого
Привел мне нынешний февраль!
Преследуемы оборванцами
И медленно пуская дым,
Торжественными чужестранцами
Проходим городом родным.
Чьи руки бережные нежили
Твои ресницы, красота,
И по каким терновалежиям
Лавровая тебя верста...-
Не спрашиваю. Дух мой алчущий
Переборол уже мечту.
В тебе божественного мальчика, --
Десятилетнего я чту.
Помедлим у реки, полощущей
Цветные бусы фонарей.
Я доведу тебя до площади,
Видавшей отроков -- царей...
Мальчишескую боль высвистывай,
И сердце зажимай в горсти...
Мой хладнокровный, мой неистовый
Вольноотпущенник -- прости!
* * * * *
You throw up the head
For you are proud and a liar.
What a happy satellite
Brought me the present February!
Pursued by ragamuffins
And letting more smoke slowly,
With solemn other-landers
We come by the dear city.
That careful arms did not pamper
Your eyelash, beautiful one,
And by which thorns the laurel
Is separated by miles...
I do not ask. My spirit, hungry,
Has wrestled to the ground the dream.
In you the divine boy -
For ten years I have honored him.
Let's slow down, gargling, by the river,
The street lights with the colored beads.
I will lead you to the square,
Having seen the youths - the kings...
Having whistled the boyhood's pain
And my heart cliched with my hand.
My cold-blooded, my frantic one,
Forgive the freedman!
* * * * *
Откуда такая нежность?
Не первые -- эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала темней твоих.
Всходили и гасли звезды,
-- Откуда такая нежность?
Всходили и гасли очи
У самых моих очей.
Еще не такие гимны
Я слушала ночью темной,
Венчаемая -- о нежность! --
На самой груди певца.
Откуда такая нежность,
И что с нею делать, отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами -- нет длинней?
* * * * *
Where comes from this tenderness?
Not the first ones - these curls
I smooth with an iron, and next
I knew my lips darker than yours.
The stars rose and went out,
Where comes from this tenderness?
The eyes rose and went out,
Right by my very eyes.
Still not the same anthems
I heard on a dark night,
Crowned - o tenderness!
At singer's very chest.
Where comes from this tenderness?
And what to do with it, man who is young,
Sly, and the singer, pedestrian,
With eyelashes - none more long?
* * * * *
Разлетелось в серебряные дребезги
Зеркало, и в нем-взгляд.
Лебеди мои, лебеди
Сегодня домой летят!
Из облачной выси выпало
Мне прямо на грудь-перо.
Я сегодня во сне рассыпала
Мелкое серебро.
Серебряный клич -- звонок.
Серебряно мне -- петь!
Мой выкормыш! Лебеденок!
Хорошо ли тебе лететь?
Пойду и не скажусь
Ни матери, ни сродникам.
Пойду и встану в церкви,
И помолюсь угодникам
О лебеде молоденьком.
* * * * *
Flew into the silver shards
Mirror, and in it - sight.
Swans, my swans -
Today to home take flight!
From cloudy heights has fallen
Right on my chest the feather.
I today in a dream scattered
Small bit of silver.
The silver cry - bell
It's silver to me - to sing!
My fosterling! Baby swan!
Are you flying well?
I'll go and I won't tell
Not mother, not relatives.
I will go in the church and stand,
And will pray to pleasers
About a young swan.
* * * * *
Не сегодня -- завтра растает снег.
Ты лежишь один под огромной шубой.
Пожалеть тебя, у тебя навек
Пересохли губы.
Тяжело ступаешь и трудно пьешь,
И торопится от тебя прохожий.
Не в таких ли пальцах садовый нож
Зажимал Рогожин?
А глаза, глаза на лице твоем --
Два обугленных прошлолетних круга!
Видно, отроком в невеселый дом
Завела подруга.
Далеко -- в ночи -- по асфальту -- трость,
Двери настежь -- в ночь -- под ударом ветра.
Заходи -- гряди! -- нежеланный гость
В мой покой пресветлый.
* * * * *
Not today - tomorrow melts the snow.
You lie under huge coat alone.
Pitying you, for your lips have dried
For all time.
Heavily you drink, and you step hard,
Hurries away from you passerby.
Not in such fingers pinched Rogozhin
The knife of the garden?
And eyes, the eyes within your face -
Two charred many-year circles!
I see, like a youth at the sad house
The girlfriend starts.
Far away at night, on asphalt - cane,
Open door at night under wind's bang.
Come in - come! - unwanted guest,
In my lucid rest.
* * * * *
Голуби реют серебряные, растерянные, вечерние.
Материнское мое благословение
Над тобой, мой жалобный
Вороненок.
Иссиня -- черное, исчерна --
Синее твое оперение.
Жесткая, жадная, жаркая
Масть.
Было еще двое
Той же масти -- черной молнией сгасли!
Лермонтов, Бонапарт.
Выпустила я тебя в небо,
Лети себе, лети, болезный!
Смиренные, благословенные
Голуби реют серебряные,
Серебряные над тобой.
* * * * *
Pigeons soar, silver, lost and of evening.
My mother's blessing
Over you, my mournful
Baby crow.
From blue - black, from black -
Blue are your feathers.
Harsh and hot
Greedy suit.
There were two before
Of your suit - dimmed with black lightning!
Lermontov, Bonaparte.
I let you out into the heaven,
Fly yourself, fly, sick one!
Humble, blessed
The silver pigeons soar,
Over you silver.
* * * * *
Еще и еще песни
Слагайте о моем кресте.
Еще и еще перстни
Целуйте на моей руке.
Такое со мной сталось,
Что гром прогромыхал зимой,
Что зверь ощутил жалость
И что заговорил немой.
Мне солнце горит -- в полночь!
Мне в полдень занялась звезда!
Смыкает надо мной волны
Прекрасная моя беда.
Мне мертвый восстал из праха!
Мне страшный совершился суд!
Под рев колоколов на плаху
Архангелы меня ведут.
* * * * *
Still and still song
You make up of my cross.
Still and still ring
On my hand you kiss.
This became of me:
That in winter the lightning rumbled,
That beast would feel pity
And that would speak the dumb one.
At midnight burned the sun!
A star got me busy with noon!
Close over me with waves -
My beautiful travails.
For me the dead rose from ashes!
For me scary trial has finished!
Under the humming of the bells will
Archangels lead me to the gallows.
* * * * *
Не ветром ветреным -- до -- осени
Снята гроздь.
Ах, виноградарем -- до -- осени
Пришел гость.
Небесным странником -- мне -- страннице
Предстал -- ты.
И речи странные-мне-страннице
Шептал -- ты.
По голубым и голубым лестницам
Повел в высь.
Под голубым и голубым месяцем
Уста -- жглись.
В каком источнике -- их -- вымою,
Скажи, жрец!
И тяжкой верности с головы моей
Сними венец!
* * * * *
Not by windy wind - till - autumn
Removed bunch.
Ah, with grapes - till - autumn
The guest comes.
To heavenly wanderer - me - a wanderer
Introduced - you.
And speeches strange to me, a wanderer
Whispered - you.
On the blue and blue staircases
You led forward.
Under blue and blue crescents
Your lips burned.
In what source - they - I'll wash,
Priest, say!
And my head in hard loyalty
Take away!
* * * * *
Гибель от женщины. Вот знак
На ладони твоей, юноша.
Долу глаза! Молись! Берегись! Враг
Бдит в полуночи.
Не спасет ни песен
Небесный дар, ни надменнейший вырез губ.
Тем ты и люб,
Что небесен.
Ах, запрокинута твоя голова,
Полузакрыты глаза -- что? -- пряча.
Ах, запрокинется твоя голова-
Иначе.
Голыми руками возьмут -- ретив! упрям! --
Криком твоим всю ночь будет край звонок!
Растреплют крылья твои по всем четырем в
Серафим! -- Орленок! --
* * * * *
Death from woman. Here is sign,
Young man, upon your palm.
Beneath eyes! Pray! Keep! The foe
Watches at midnight, so.
Will save no song
Heavenly gift, nor the arrogant neckline of lips.
That you are so loved,
So heavenly it is.
Ah, thrown back is your head,
Part-closed eyes - what? - it hides.
A, thrown back will be your head -
Otherwise.
Take with bare arms - zealous! Stubborn! -
With your screaming you will ring the night.
Disheveled your wings to all four corners
Seraph! Eaglet!
* * * * *
Приключилась с ним странная хворь,
И сладчайшая на него нашла оторопь.
Всe стоит и смотрит ввысь,
И не видит ни звезд, ни зорь
Зорким оком своим -- отрок.
А задремлет -- к нему орлы
Шумнокрылые слетаются с клекотом,
И ведут о нем дивный спор.
И один -- властелин скалы --
Клювом кудри ему треплет.
Но дремучие очи сомкнув,
Но уста полураскрыв -- спит себе.
И не слышит ночных гостей,
И не видит, как зоркий клюв
Златоокая вострит птица.
* * * * *
Has caught up with him a strange illness,
And took aback the sweetest one.
All stand put and look into the heights,
And does not see either star or dawn
The youth with sharp sight of his eyes.
He dozed off - at him the eagles
Noisy-winged flock with a scream,
And divine dispute lead of him.
And alone - the lord of the rock -
With the beak comb their curls.
But having closed the dense eyes,
But the lips half-opened - let them sleep.
And he won't hear the night guests,
And he won't see as a keen beak
The gold-eyed bird will wake.
* * * * *
Устилают -- мои -- сени
Пролетающих голубей -- тени.
Сколько было усыновлений!
Умилений!
Выхожу на крыльцо: веет,
Подымаю лицо: греет.
Но душа уже -- не -- млеет,
Не жалеет.
На ступеньке стою -- верхней,
Развеваются надо мной -- ветки.
Скоро купол на той церкви
Померкнет.
Облаками плывет Пасха,
Колоколами плывет Пасха...
В первый раз человек распят --
На Пасху.
* * * * *
My canopies are carpeted
With flying pigeon's shade.
How much was of adoption!
Of affection!
I walk out to the porch: wind,
I raise my face: heat.
But my soul does not thrill me
Does not pity.
To stand on a step - height
Flutters above me - branch.
Soon the cupola of the church
Will fade.
With the clouds swims Easter,
With bells sings Easter...
At first time was man crucified
On Easter.
* * * * *
На крыльцо выхожу -- слушаю,
На свинце ворожу -- плачу.
Ночи душные,
Скушные.
Огоньки вдали, станица казачья.
Да и в полдень нехорош -- пригород:
Тарахтят по мостовой дрожки,
Просит нищий грошик,
Да ребята гоняют кошку,
Да кузнечики в траве -- прыгают.
В черной шали, с большим розаном
На груди, -- как спадет вечер,
С рыжекудрым, розовым,
Развеселым озорем
Разлюбезные -- поведу -- речи.
Серебром меня не задаривай,
Крупным жемчугом материнским,
Перстеньком с мизинца.
Поценнее хочу гостинца:
Над станицей -- зарева!
* * * * *
I go out on the porch - listening,
On the lead I conjure - paying.
Nights are stuffy,
Boring.
Cossack Village, far off lights.
And in midday the suburb is bad:
Buses rattle along the road,
The beggar asks a cent,
And the boys chase the cat,
And grasshoppers jump in the grass.
In black shawl, with big rosean
On the chest - thus falls evening,
With red-haired, pink
With merry mischief
Kindly - I will lead - speeches.
You won't load me up on silver,
With huge pearl of the mother,
On the pinky with ring.
I want a more valuable gift:
Glow over the camp!
* * * * *
В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, --
Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Подтверждаю торжественно:
Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!
-- Летите, куда глаза глядят
В Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Улыбаюсь до вечера,
Распростившись с гостями пернатыми.
-- Ничего для себя не надо мне
В Благовещенье, праздник мой!
* * * * *
On day of Annunciation
The arms are crossed,
The languishing flower is watered,
The windows are open wide -
Annunciation, my holiday!
On day of Annunciation
I solemnly confirm:
I don't need pigeons, swans, and eaglets tame!
Fly to where your eyes can see them
On Annunciation, my holiday!
On day of Annunciation
I till the evening smile,
To feathered guests having told farewell.
I don't need anything for myself at all
On Annunciation, my holiday!
* * * * *
Канун Благовещенья.
Собор Благовещенский
Прекрасно светится.
Над главным куполом,
Под самым месяцем,
Звезда -- и вспомнился
Константинополь.
На серой паперти
Старухи выстроились,
И просят милостыню
Голосами гнусными.
Большими бусами
Горят фонарики
Вкруг Божьей Матери.
Черной бессонницей
Сияют лики святых,
В черном куполе
Оконницы ледяные.
Золотым кустом,
Родословным древом
Никнет паникадило.
-- Благословен плод чрева
Твоего, Дева
Милая!
Пошла странствовать
По рукам -- свеча.
Пошло странствовать
По устам слово:
-- Богородице.
Светла, горяча
Зажжена свеча.
К Солнцу -- Матери,
Затерянная в тени,
Воззываю и я, радуясь:
Матерь -- матери
Сохрани
Дочку голубоглазую!
В светлой мудрости
Просвети, направь
По утерянному пути --
Блага.
Дай здоровья ей,
К изголовью ей
Отлетевшего от меня
Приставь -- Ангела.
От словесной храни -- пышности,
Чтоб не вышла как я -- хищницей,
Чернокнижницей.
Служба кончилась.
Небо безоблачно.
Крестится истово
Народ и расходится.
Кто -- по домам,
А кому -- некуда,
Те -- Бог весть куда,
Все -- Бог весть куда!
Серых несколько
Бабок древних
В дверях замешкались, --
Докрещиваются
На самоцветные
На фонарики.
Я же весело
Как волны валкие
Народ расталкиваю.
Бегу к Москва -- реке
Смотреть, как лед идет.
* * * * *
The season of Annunciation.
The Annunciation Cathedral
Is lit beautifully.
Over the main cupola,
Under the very crescent,
Star - and remembered
Was Constantinople.
On the gray porch
Old women have lined up,
And with vile voices
Ask for charity.
With large beads
Shine the flashlights
Around the mother of God.
With black insomnia
Shine holy faces,
In a black cupola
The icy windowpane.
With family tree
Will flag the chandelier.
Blessed is the fruit
Of Your tree, dear girl!
A candle started wandering
Upon the hands.
One word upon their lips
Came wandering:
Theotokos.
Light-giving and hot
The candle is lit.
To the Sun - for the mother,
Lost in shadow,
I call and I rejoice:
Mother - keep
The blue-eyed daughter!
In luminous wisdom
Enlighten, direct
On lost pathways -
The good.
Give to her the health,
And also the head
Flying away from me
Attach - the Angels.
From verbal keep - splendor
That she's not like me - predator,
A sorceress.
Ended the service.
Sky is cloudless.
Baptized earnestly
People go apart.
Some - to houses,
And some - to nowhere,
Them - God only knows,
All - God only knows!
Several gray
Ancient heads
In doors hesitated -
Baptized by
Semi-precious
Flashlights.
And I happily
Like rolling waves
Push people aside.
I run to Moscow - to watch
The river, as ice goes.
* * * * *
Четвертый год.
Глаза, как лед,
Брови уже роковые,
Сегодня впервые
С кремлевских высот
Наблюдаешь ты
Ледоход.
Льдины, льдины
И купола.
Звон золотой,
Серебряный звон.
Руки скрещены,
Рот нем.
Брови сдвинув -- Наполеон! --
Ты созерцаешь -- Кремль.
-- Мама, куда -- лед идет?
-- Вперед, лебеденок.
Мимо дворцов, церквей, ворот
Вперед, лебеденок!
Синий
Взор -- озабочен.
-- Ты меня любишь, Марина?
-- Очень.
-- Навсегда?
-- Да.
Скоро -- закат,
Скоро -- назад:
Тебе -- в детскую, мне --
Письма читать дерзкие,
Кусать рот.
А лед
Всe
Идет.
* * * * *
The fourth year. Eyes,
Like ice,
Fateful brows,
Today early
From heights of Kremlin
You watch the
Ice drifting.
Ice floes, ice floes
And cupolas.
Golden ringing,
Silver ringing.
Arms crossed,
Mouth is numb.
Having moved brows - Napoleon!
You will behold - Kremlin!
"Mother, where does the ice go?"
"Ahead, little swan.
Past palaces, churches, gates
Ahead, little swan!
The blue
Gaze - disquieted."
"Do you love me, Marina?"
"Very."
"Forever?"
"Yes."
Soon - sunset,
Soon - behind:
To you - into the children's room, to me -
To read daring letters,
To bite the mouth.
And the
Ice
Flows.
* * * * *
За девками доглядывать, не скис
ли в жбане квас, оладьи не остыли ль,
Да перстни пересчитывать, анис
Всыпая в узкогорлые бутыли.
Кудельную расправить бабке нить,
Да ладаном курить по дому росным,
Да под руку торжественно проплыть
Соборной площадью, гремя шелками, с крeстным
Кормилица с дородным петухом
В переднике -- как ночь ее повойник! --
Докладывает древним шепотком,
Что молодой -- в часовенке -- покойник...
И ладанное облако углы
Унылой обволакивает ризой,
И яблони -- что ангелы -- белы,
И голуби на них -- что ладан -- сизы.
И странница, потягивая квас
Из чайника, на краешке лежанки,
О Разине досказывает сказ
И о его прекрасной персиянке.
* * * * *
To overlook the girls, if did not sour the kvas
In jug, and did not chill pancakes,
While counting signet rings, and the anise
Pour into the bottle narrow-necked.
To straighten thread in a tow
Or to smoke incense on house with dew,
Under the arm to swim, victorious
With cathedral square, with rattling silk, with godparents
The wet nurse with a rooster on the road
In apron - like night is her warrior lad!
And with an ancient whisper she is reporting
That young one - one in chapel - is dead...
And near the corner the incense cloud
Envelopes with a robe piteous
And apple trees - like angels - are white,
And pigeons on it - gray, as if in incense.
And traveler, pushing at the kvas
From teapot, on the side of edge of benches,
About Razin the tale he finishes
And of his own gorgeous Persian lady.
* * * * *
Димитрий! Марина! В мире
Согласнее нету ваших
Единой волною вскинутых,
Единой волною смытых
Судеб! Имен!
Над темной твоею люлькой,
Димитрий, над люлькой пышной
Твоею, Марина Мнишек,
Стояла одна и та же
Двусмысленная звезда.
Она же над вашим ложем,
Она же над вашим троном
-- Как вкопанная -- стояла
Без малого -- целый год.
Взаправду ли знак родимый
На темной твоей ланите,
Димитрий, -- все та же черная
Горошинка, что у отрока
У родного, у царевича
На смуглой и круглой щечке
Смеясь целовала мать?
Воистину ли, взаправду ли --
Нам сызмала деды сказывали,
Что грешных судить -- не нам?
На нежной и длинной шее
У отрока -- ожерелье.
Над светлыми волосами
Пресветлый венец стоит.
В Марфиной черной келье
Яркое ожерелье!
-- Солнце в ночи! -- горит.
Памятливыми глазами
Впилась -- народ замер.
Памятливыми губами
Впилась -- в чей -- рот.
Сама инокиня
Признала сына!
Как же ты -- для нас -- не то;!
Марина! Царица -- Царю,
Звезда -- самозванцу!
Тебя пою,
Злую красу твою,
Лик без румянца.
Во славу твою грешу
Царским грехом гордыни.
Славное твое имя
Славно ношу.
Правит моими бурями
Марина -- звезда -- Юрьевна,
Солнце -- среди -- звезд.
Крест золотой скинула,
Черный ларец сдвинула,
Маслом святым ключ
Масленный -- легко движется.
Черную свою книжищу
Вынула чернокнижница.
Знать, уже делать нечего,
Отошел от ее от плечика
Ангел, -- пошел несть
Господу злую весть:
-- Злые, Господи, вести!
Загубил ее вор -- прелестник!
Марина! Димитрий! С миром,
Мятежники, спите, милые.
Над нежной гробницей ангельской
За вас в соборе Архангельском
Большая свеча горит.
* * * * *
Dimitri! Marina! In the world
There's none more agreeable than your
With one wave thrown aside,
With one wave washed away
Fates! Names!
Over your dark cradle,
Dimitri, over your luxurious
Cradle, Marina Mnishek,
Stands one and the same
Star ambiguous.
She over your bed,
She over your throne
- As rooted to the floor - stood
Without a bit - the year whole.
Really your birth sign
Over your dark cheek,
Dimitri - still the same black
Pea, that from the youth,
From dear, from the prince
On tanned and rounded cheek
Dared to kiss?
Truly so, in fact so -
Since childhood the granddads told us
That sins are not ours to judge?
On tender and long neck
Of the youth - is a necklace.
Over the light hair
The pre-dawn crown stands.
In the black Martha's cell
Is bright necklace!
"The sun and the night!" - It burns.
With memorable eyes
Dug in - the people freeze.
She dug - into whose - mouth
With memorable lips.
The very nun
Acknowledged the son!
How do you - for us - not that!
Marina! Queen - to Tsar,
To the pretender - a star!
I sing you,
Your evil beauty,
Face without blush.
In your glory I sin
With pride of a king.
I gloriously bear
The glorious name of yours.
Rule over my storms
Marina - Star - Yurievna,
Sun - among - stars.
I've thrown off the golden robe,
Moved the black box,
With holy oil the key
Oily - barely moves.
The sorceress took
Her black book.
To know, and to do naught,
Walked away from her shoulder
The angel - carry
Bad news to God:
Evil are the news, o Lord!
By a charming thief she was killed!
Marina! Dimitri! Peacefully,
Rebels, sleep, ones tender.
Over the tender archangel coffin
In your name in Archangel cathedral
Burns a large candle.
Стихи Про Москве
1
Облака -- вокруг,
Купола -- вокруг,
Надо всей Москвой
Сколько хватит рук! --
Возношу тебя, бремя лучшее,
Деревцо мое
Невесомое!
В дивном граде сем,
В мирном граде сем,
Где и мертвой -- мне
Будет радостно, --
Царевать тебе, горевать тебе,
Принимать венец,
О мой первенец!
Ты постом говей,
Не сурьми бровей
И все сорок -- чти --
Сороков церквей.
Исходи пешком -- молодым шажком! --
Все привольное
Семихолмие.
Будет твой черед:
Тоже -- дочери
Передашь Москву
С нежной горечью.
Мне же вольный сон, колокольный звон,
Зори ранние --
На Ваганькове.
Poems About Moscow
1
Clouds - all around,
Cupolas - around,
Over all Moscow
Many arms are wound!-
I am lifting you, my best burden you
Oh my little tree
Flying weightlessly!
In this wonder-town,
In this peaceful town,
Where if I were dead
I'd be happy one,
To be king for you, and to grieve for you,
A wreath to take on,
Oh my one firstborn!
You to Sacrament bow
Do not blacken brows
And all forty - count -
Forty churches now.
You with steps do walk - with a young one's walk -
All the many thrills
Of the seven hills.
Time will come for you:
And the daughters - too
You will give Moscow
With sweet sorrow.
My sleep by my will, like a ringing bell,
Early dawns above -
On the Vagankov.
2
Из рук моих -- нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат.
По церковке -- всe сорок сороков,
И реющих над ними голубков.
И Спасские -- с цветами -- ворота,
Где шапка православного снята.
Часовню звездную -- приют от зол --
Где вытертый от поцелуев -- пол.
Пятисоборный несравненный круг
Прими, мой древний, вдохновенный друг.
К Нечаянныя Радости в саду
Я гостя чужеземного сведу.
Червонные возблещут купола,
Бессонные взгремят колокола,
И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров,
И встанешь ты, исполнен дивных сил...
Ты не раскаешься, что ты меня любил.
2
From my hands - not a hand-created town,
My gorgeous brother, my strange one.
Upon the church - Forty times forty, side by side,
And pigeons that above them glide.
And Spassky - with flowers - gate,
Where Orthodox Believer doffs his hat.
The starry belltower - haven from sin -
Where from the people's kisses floor is clean.
Incomparable five-cathedral round
Accept, my ancient and inspired friend.
To Unexpected Joy in the garden
I'll lead my guest from foreign land.
The sleepless bells will ring, will shine
The cupolas of gold very fine,
And a cloth will be dropped by Mother of God
Upon you from the purple clouds.
And you will get up, full of divine power..
And you won't repent that you were my lover.
3
Мимо ночных башен
Площади нас мчат.
Ох, как в ночи страшен
Рев молодых солдат!
Греми, громкое сердце!
Жарко целуй, любовь!
Ох, этот рев зверский!
Дерзкая -- ох -- кровь!
Мой рот разгарчив,
Даром, что свят -- вид.
Как золотой ларчик
Иверская горит.
Ты озорство прикончи,
Да засвети свечу,
Чтобы с тобой нонче
Не было -- как хочу.
3
Past the towers at night
We are rushed by squares.
Oh, how roar of soldiers
In the night instills fear!
Rumble, loud heart!
Kiss with passion, love!
This roar is so bestial!
Daring - oh - is blood!
My mouth is aflame,
Given that sight's divine.
Like a golden chest
Iverskaya does shine.
You stop picking quarrels
And a candle light,
That it won't be now
With you as I'd like.
4
Настанет день -- печальный, говорят!
Отцарствуют, отплачут, отгорят,
-- Остужены чужими пятаками-
Мои глаза, подвижные как пламя.
И-двойника нащупавший двойник-
Сквозь легкое лицо проступит лик.
О, наконец тебя я удостоюсь,
Благообразия прекрасный пояс!
А издали -- завижу ли и Вас? --
Потянется, растерянно крестясь,
Паломничество по дорожке черной
К моей руке, которой не отдерну,
К моей руке, с которой снят запрет,
К моей руке, которой больше нет.
На ваши поцелуи, о, живые,
Я ничего не возражу -- впервые.
Меня окутал с головы до пят
Благообразия прекрасный плат.
Ничто меня уже не вгонит в краску,
Святая у меня сегодня Пасха.
По улицам оставленной Москвы
Поеду -- я, и побредете -- вы.
И не один дорогою отстанет,
И первый ком о крышку гроба грянет,
И наконец-то будет разрешен
Себялюбивый, одинокий сон.
И ничего не надобно отныне
Новопреставленной болярыне Марине.
4
The day will come - a sad day, they say!
They'll finish ruling, finish crying, burn away -
Chilled with the others' nickels all the same -
My eyes, moveable like the flame.
And - like a double as his double he does sense -
The likeness will appear through light face.
O, I at last will merit thee,
A gorgeous belt of beauty!
And from afar - do I envy you? -
Absent-mindedly baptizing, will pull
A pilgrimage along the road black
To my hand, which I surely won't draw back,
To my hand, on which the ban no longer sits,
To my hand, that no more exists.
Your kisses, O the living ones,
I won't oppose at first - not one.
The majesty's shawl beautiful
Has shrouded me from head to heel.
Nothing will make me blush, today
I have a holy Easter day.
Along the streets of left-alone Moscow
I will drive forth, and you will slowly go.
And none will lag behind along the road,
And on coffin's roof will thunder the first stone -
And sleep, self-loving and lonely
Will be resolved finally.
And nothing will be needed to Marina
Our newly-introduced ballerina.
5
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.
Царю Петру и вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари, колокола.
Пока они гремят из синевы --
Неоспоримо первенство Москвы.
И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!
5
Above the city Peter cursed to hell
Rolled the delirious thunder of the bells.
Turned over thundering the high tide of the sea
Above the woman that was rebuked by thee.
To Peter and to you, O Tsar, praise be!
But bells are higher still than both of ye.
While they are ringing still out of the blue -
Indisputable, Moscow's primogeniture.
And sixteen hundred churches, near and far
All laugh at puny hubris of the tsars.
6
Над синевою подмосковных рощ
Накрапывает колокольный дождь.
Бредут слепцы калужскою дорогой, --
Калужской -- песенной -- прекрасной, и она
Смывает и смывает имена
Смиренных странников, во тьме поющих Бога.
И думаю: когда -- нибудь и я,
Устав от вас, враги, от вас, друзья,
И от уступчивости речи русской, --
Одену крест серебряный на грудь,
Перекрещусь, и тихо тронусь в путь
По старой по дороге по калужской.
6
The rain of bells drizzles above
The blue of near-Moscow groves.
Blind men wander the Kaluga road -
Beautiful - Kaluga - song, and the same
Washes and washes the names
Of peaceful wanderers, in darkness of ones praising God.
And I think at these times: Someday I
Of you, friends, and you, enemies, having tired,
And of compliance of Russian word -
A silver cross on my chest I will don
Cross myself and quietly go along
The old Kaluga road.
7
Семь холмов -- как семь колоколов!
На семи колоколах -- колокольни.
Всех счетом -- сорок сороков.
Колокольное семихолмие!
В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом -- пряник, а вокруг плетень
И церковки златоголовые.
И любила же, любила же я первый звон,
Как монашки потекут к обедне,
Вой в печке, и жаркий сон,
И знахарку с двора соседнего.
Провожай же меня весь московский сброд,
Юродивый, воровской, хлыстовский!
Поп, крепче позаткни мне рот
Колокольной землей московскою!
7
Seven hills - just like seven bells!
Belltowers on the seven bells.
Sixteen hundred of them, to count them all.
Full of bells are these Moscow's seven hills!
In the ringing, fine-gold day of John
The Baptist was born. House like gingerbread,
And around a hedge, and around a hedge,
And the churches there stand with golden heads.
And as nuns were pouring to dining hall,
The first ringing I did love, I did love
And the sorceress from a neighbor's yard
And hot sleep and noise in the stove.
Do conduct me, all you imbecile,
Thieving, flagellant Moscow crowd!
Priest, shut my mouth more tightly still
With the ringing-bell Moscow's ground!
8
-- Москва! -- Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси -- бездомный.
Мы все к тебе придем.
Клеймо позорит плечи,
За голенищем нож.
Издалека -- далече
Ты все же позовешь.
На каторжные клейма,
На всякую болесть --
Младенец Пантелеймон
У нас, целитель, есть.
А вон за тою дверцей,
Куда народ валит, --
Там Иверское сердце
Червонное горит.
И льется аллилуйя
На смуглые поля.
Я в грудь тебя целую,
Московская земля!
8
Moscow - what a giant
And strangely-mannered home!
In Russia all are homeless.
We all to you will come.
A knife behind a boot-leg,
A shoulder brand in shame.
From far away us all
You will call all the same.
Upon the penal brandings,
On every kind of ill -
A baby Panteleimon
We have, O man who heals,
And there behind that door,
Where all the people pour -
There the fine golden heart
Is burning of Iver.
And "Halleluiah" pours
Upon the fields grown tan.
I kiss you in the bosom,
O the Moscow land!
9
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья,
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
9
With a red brush
The mountain-ash burned:
The leaves were falling
And I was born.
Hundreds of belltowers
Argued at least.
It was the Saturday:
John the Baptist.
And in my teeth now
I want to crush
The hot ashberry's
Bitter brush.
* * * * *
Говорила мне бабка лютая,
Коромыслом от злости гнутая:
-- Не дремить тебе в люльке дитятка,
Не белить тебе пряжи вытканной, --
Царевать тебе -- под заборами!
Целовать тебе, внучка, -- ворона.
Ровно облако побелела я:
Вынимайте рубашку белую,
Жеребка не гоните черного,
Не поите попа соборного,
Вы кладите меня под яблоней,
Без моления, да без ладана.
Поясной поклон, благодарствие
За совет да за милость царскую,
За карманы твои порожние
Да за песни твои острожные,
За позор пополам со смутою, --
За любовь за твою за лютую.
Как ударит соборный колокол --
Сволокут меня черти волоком,
Я за чаркой, с тобою роспитой,
Говорила, скажу и Господу, --
Что любила тебя, мальчоночка,
Пуще славы и пуще солнышка.
* * * * *
A fierce broad has told me
With yoke from anger curved:
"Not to sleep in child's cradle,
Not in woven yarn to be paling,"
For you to reign - fences below!
For you to reign, dear - crow.
Like a cloud I became white:
The white shirt take away,
Do not rush the black foal,
Do not give drink to cathedral's priest,
You are putting me
Under apple tree
Without prayer and without incense.
Bow until the waist, giving thanks
For advice and for kingly tenderness,
For your empty pockets
And for your songs cautious,
For the shame through confusion halved
And for your fierce love.
How will hit the cathedral bell -
How dragged me the devils from hell
I for cup, with you painted,
Spoke, and to God I stated
That I loved you, little boy,
More than sun and more than glory.
* * * * *
Да с этой львиною
Златою россыпью,
Да с этим поясом,
Да с этой поступью, --
Как не бежать за ним
По белу по свету --
За этим поясом,
За этим посвистом!
Иду по улице --
Народ сторонится.
Как от разбойницы,
Как от покойницы.
Уж знают все, каким
Молюсь угодникам
Да по зелененьким,
Да по часовенкам.
Моя, подруженьки,
Моя, моя вина.
Из голубого льна
Не тките савана.
На вечный сон за то,
Что не спала одна --
Под дикой яблоней
Ложусь без ладана.
* * * * *
And with this lion's
Deposit of gold,
And with this belt
And with this gait, -
How did you run after him
Over the whole world -
After this belt,
After this whistle!
I walk along the street -
The people shy away from me.
Like from a bandit,
Like from a deceased.
All know to which
Pleasers I pray
By the greenish
By chapels today.
My, girlfriends,
My, my guilt.
From the blue flax
The shroud don't weave.
On endless sleep for that
She does not sleep alone -
Under wild apple tree
Without incense I lie prone.
* * * * *
Веселись, душа, пей и ешь!
А настанет срок --
Положите меня промеж
Четырех дорог.
Там где во поле, во пустом
Воронье да волк,
Становись надо мной крестом,
Раздорожный столб!
Не чуралася я в ночи
Окаянных мест.
Высоко надо мной торчи,
Безымянный крест.
Не один из вас, други, мной
Был и сыт и пьян.
С головою меня укрой,
Полевой бурьян!
Не запаливайте свечу
Во церковной мгле.
Вечной памяти не хочу
На родной земле.
* * * * *
Be merry, soul, eat and drink!
And the time will come -
You will put me in between
Four roads at one time.
Then upon the empty field
The wolf and the crows,
Stand like cross over me,
Road post!
I didn't shy away at night
From the places cursed.
High above my head stick out,
You, the nameless cross.
Not one of you, dear friends,
Was drunk and filled.
Cover me all to the head,
The weeds of the field.
Don't ignite the candle
In haze of the church.
I don't want eternal memory
On the dear earth.
* * * * *
Братья, один нам путь прямохожий
Под небом тянется.
...............................я тоже
Бедная странница...
Вы не выспрашивайте, на спросы
Я не ответчица.
Только и памятлив, что на песни
Рот мой улыбчивый.
Перекреститесь, родные, если
Что и попритчилось.
* * * * *
Brothers, one erect way for us all
Stretches, the sky under.
...... I as well ...
I am the wanderer.
You do not inquire, to the questions
I'm not the answerer.
Only mindful, that on the song
My mouth is smiling.
Cross yourselves, dear ones,
If I'm complaining.
* * * * *
Всюду бегут дороги,
По лесу, по пустыне,
В ранний и поздний час.
Люди по ним ходят,
Ходят по ним дроги,
В ранний и поздний час.
Топчут песок и глину
Страннические ноги,
Топчут кремень и грязь...
Кто на ветру -- убогий?
Всяк на большой дороге
Переодетый князь!
Треплются их отрепья
Всюду, где небо -- сине,
Всюду, где Бог -- судья.
Сталкивает их цепи,
Смешивает отрепья
Парная колея.
Так по земной пустыне,
Кинув земную пажить
И сторонясь жилья,
Нищенствуют и княжат --
Каторжные княгини,
Каторжные князья.
Вот и сошлись дороги,
Вот мы и сшиблись клином.
Темен, ох, темен час.
Это не я с тобою, --
Это беда с бедою
Каторжная -- сошлась.
Что же! Целуй в губы,
Коли тебя, любый,
Бог от меня не спас.
Всех по одной дороге
Поволокут дроги --
В ранний ли, поздний час.
* * * * *
Everywhere run roads,
On forest, in the desert,
In early and late hour.
People on them walk,
Carts on them go,
In early and late hour.
Stomp on sand and mud
The wandering feet,
They trample on dirt and flint...
Who is squalid in the wind?
All on the big road
Disguised prince!
Flutter these rags
Everywhere where sky is blue and arch,
Everywhere where God is judge.
Chains push at them,
The pair track
Mixes their rags.
Thus on the earthly desert,
Throwing the earthly pasture
And eschewing houses,
They are princes and beggars -
Convict princesses,
Convict princes.
Here the roads came together,
Like a wedge we collided.
Dark, oh, dark is the hour we need.
It is not me with you -
It is the trouble with trouble
Of the convict - agreed.
So what! Kiss on the lips,
If you, my loved one,
God did not save from me.
All on the same road
Will be led by the drogs
In hour, late or early.
* * * * *
Люди на душу мою льстятся,
Нежных имен у меня -- святцы,
А восприемников за душой
Цельный, поди, монастырь мужской!
Уж и священники эти льстивы!
Каждый-то день у меня крестины!
Этот -- орленком, щегленком-тот,
Всяк по -- иному меня зовет.
У тяжелейшей из всех преступниц-
Сколько заступников и заступниц!
Лягут со мною на вечный сон
Нежные святцы моих имен.
Звали -- равно, называли -- разно,
Все называли, никто не назвал.
* * * * *
People flatter my soul, and
The tender names from me - saints,
And the recipients of soul,
Whole, men's monastery, go!
And these priests are flattering!
To me each day is christening!
This - an eaglet, goldfinch - then,
All leave for another name.
How many intercessors in all
Are for the hardest of criminals?
Let lie next to me for endless dream
Tender saints of my names.
They called - equally, differently they were called,
None were chosen even as though all were called.
* * * * *
Коли милым назову -- не соскучишься!
Богородицей -- слыву -- Троеручицей:
Одной -- крепости крушу, друга -- тамотка,
Третьей по морю пишу -- рыбам грамотку.
А немилый кто взойдет да придвинется,
Подивится весь народ, что за схимница!
Филин ухнет, черный кот ощетинится.
Будешь помнить цельный год -- чернокнижницу!
Черт: ползком не продерусь! -- а мне едется!
Хочешь, с зеркальцем пройдусь -- в гололедицу?
Ради барских твоих нужд -- хошь в метельщицы!
Только в мамки -- не гожусь -- в колыбельщицы!
Коль похожа на жену -- где повойник мой?
Коль похожа на вдову -- где покойник мой?
Коли суженого жду -- где бессонница?
Царь -- Девицею живу -- беззаконницей!
* * * * *
I will call you dear - won't miss me when I'm gone!
Mother of God - I know - the three-handed one:
One - there, another - castles to crash,
Third I write about the sea - a letter to the fish.
The unwelcoming will rise and would move along,
People will marvel at the nun!
Owl will hoot, will bristle the cat, black,
You will remember the full year - to the warlock!
Devil: crawling I will get through! In me rides!
Do you want, with mirror I'll walk - in ice?
Heaven of your royal needs - like the sweepers?
I'm not fit - a lullaby - from the mother!
Though I look just like a wife - where's my warrior?
Where's my deceased one though I look just like a widow.
If the betrothed one I await - where's the sleeplessness?
Tsar - I live just like a girl - the one lawless!
БЕССОНИЦА
1
Обвела мне глаза кольцом
Теневым -- бессонница.
Оплела мне глаза бессонница
Теневым венцом.
То-то же! По ночам
Не молись -- идолам!
Я твою тайну выдала,
Идолопоклонница.
Мало -- тебе -- дня,
Солнечного огня!
Пару моих колец
Носи, бледноликая!
Кликала -- и накликала
Теневой венец.
Мало -- меня -- звала?
Мало -- со мной -- спала?
Ляжешь, легка лицом.
Люди поклонятся.
Буду тебе чтецом
Я, бессонница:
-- Спи, успокоена,
Спи, удостоена,
Спи, увенчана,
Женщина.
Чтобы -- спалось -- легче,
Буду -- тебе -- певчим:
-- Спи, подруженька
Неугомонная!
Спи, жемчужинка,
Спи, бессонная.
И кому ни писали писем,
И кому с тобой ни клялись мы.
Спи себе.
Вот и разлучены
Неразлучные.
Вот и выпущены из рук
Твои рученьки.
Вот ты и отмучилась,
Милая мученица.
Сон -- свят,
Все -- спят.
Венец -- снят.
Insomnia
1
In a shady ring my eyes
She surrounded - insomnia.
With a shady wreath insomnia
Did my eyes bind.
At night - the same!
To idols don't pray.
Idol-worshipper - I'll give
Your secret away.
To you - day's not enough,
Fire of sun above!
You pale-faced one, wear
My rings' pair!
You screamed - and proclaimed
The wreath of shade.
Enough - did you - call me?
Enough - did you - sleep with me?
People bow to you.
Light in face you'll lie.
I'll be reader to you,
I, insomnia:
Sleep, soothed,
Sleep, rewarded one,
Sleep, wreathed,
Woman.
That - you would sleep - easy,
I will sing - to thee:
"Never-silent one,
Go to sleep, my girl,
You the sleepless one,
Sleep, my little pearl."
And to whom we didn't write letters so,
And to whom we did not vow..
Sleep.
Here now parted are
The inseparable.
Here released from arms
Are your little arms.
Here you're tormented,
My dear tormentess.
Sleep's - holy.
All - sleep.
Wreath's - gone.
2
Руки люблю
Целовать, и люблю
Имена раздавать,
И еще -- раскрывать
Двери!
-- Настежь -- в темную ночь!
Голову сжав,
Слушать, как тяжкий шаг
Где-то легчает,
Как ветер качает
Сонный, бессонный
Лес.
Ах, ночь!
Где-то бегут ключи,
Ко сну -- клонит.
Сплю почти
Где-то в ночи
Человек тонет.
2
I like to kiss the arms
And to hand out names
And also -
To open door!
In dark night wide open!
Squeezing the head,
To listen, as heavy step
Somewhere gets lighter,
As the wind sways
The sleepy, insomniac
Forest.
Ah, night!
Somewhere the keys run,
To sleep - bend.
I am almost asleep
Somewhere in the night
A man drowns.
3
В огромном городе моем -- ночь.
Из дома сонного иду -- прочь.
И люди думают: жена, дочь, --
А я запомнила одно: ночь.
Июльский ветер мне метет -- путь,
И где-то музыка в окне -- чуть.
Ах, нынче ветру до зари -- дуть
Сквозь стенки тонкие груди -- в грудь.
Есть черный тополь, и в окне -- свет,
И звон на башне, и в руке -- цвет,
И шаг вот этот -- никому -- вслед,
И тень вот эта, а меня -- нет.
Огни -- как нити золотых бус,
Ночного листика во рту -- вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам -- снюсь.
3
In my giant city it is night.
From the sleepy home I alight
People think: Daughter and wife
And I recall just this: Night.
On my way blows the wind of July
And somewhere music in a window - barely.
Ah, now the wind will blow until
Dawn into the chest through the chest's thin wall.
There's light on the window, and a black poplar,
A flower in the hand, and ringing in the tower,
And this step nobody behind,
And this my shade, but me you can't find.
Fires - like threads of golden beads,
Taste of night leaf between my teeth.
Free me from shackles of the day,
Friends, that I'm your dream, understand.
4
После бессонной ночи слабеет тело,
Милым становится и не своим, -- ничьим.
В медленных жилах еще занывают стрелы --
И улыбаешься людям, как серафим.
После бессонной ночи слабеют руки
И глубоко равнодушен и враг и друг.
Целая радуга -- в каждом случайном звуке,
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг.
Нежно светлеют губы, и тень золоче
Возле запавших глаз. Это ночь зажгла
Этот светлейший лик, -- и от темной ночи
Только одно темнеет у нас -- глаза.
4
After a sleepless night the body gets weaker,
It becomes dear and not yours - and nobody's.
Just like a seraph you smile to people
And arrows moan in the slow arteries.
After a sleepless night the arms get weaker
And deeply equal to you are the friend and foe.
Smells like Florence in the frost, and in each
Sudden sound is the whole rainbow.
Tenderly light the lips, and the shadow's golden
Near the sunken eyes. Here the night has sparked
This brilliant likeness - and from the dark night
Only just one thing - the eyes - are growing dark.
5
Нынче я гость небесный
В стране твоей.
Я видела бессонницу леса
И сон полей.
Где-то в ночи подковы
Взрывали траву.
Тяжко вздохнула корова
В сонном хлеву.
Расскажу тебе с грустью,
С нежностью всей,
Про сторожа -- гуся
И спящих гусей.
Руки тонули в песьей шерсти,
Пес был -- сед.
Потом, к шести,
Начался рассвет.
5
Now I am a heavenly guest
In your land.
I saw the sleeplessness of the forest
And fields' rest.
Somewhere in the night the horseshoes
Blew up the grass.
Heavily sighed a cow
In sleepy cow-house..
I will tell you with sorrow,
With all tenderness,
About the guardian goose and
Sleepy geese.
The arms drown in the dog's fur,
Dog was gray.
And at six in the morning
Sunrise began.
6
Сегодня ночью я одна в ночи-
Бессонная, бездомная черница! --
Сегодня ночью у меня ключи
От всех ворот единственной столицы!
Бессонница меня толкнула в путь.
-- О, как же ты прекрасен, тусклый Кремль мой! --
Сегодня ночью я целую в грудь
Всю круглую воюющую землю!
Вздымаются не волосы -- а мех,
И душный ветер прямо в душу дует.
Сегодня ночью я жалею всех, --
Кого жалеют и кого целуют.
6
This night today I am alone in the night -
A sleepless and a homeless nun!
This night today I have the keys
Of all the gates of capital, just one!
The sleeplessness has pushed me on the way.
O, dusky Kremlin, how you're beautiful!
I kiss into the chest this night today
The whirling-round ground as it does howl!
The stifling wind blows straight into the soul,
The hair arises - not the hair, but down.
Those who are pitied and those who are kissed -
This night today I pity everyone.
7
Нежно-нежно, тонко-тонко
Что-то свистнуло в сосне.
Черноглазого ребенка
Я увидела во сне.
Так у сосенки у красной
Каплет жаркая смола.
Так в ночи моей прекрасной
Ходит по сердцу пила.
7
Gently gentle, subtly subtle
Something whistled in a pine.
In a dream I saw a child
With black eyes.
Thus at the red pine tree
Drips dark tar.
Thus in beautiful night the saw
Walks through the heart.
8
Black like a pupil, like a pupil sucking
For light - I love you, night of brain keen
With voice let me glorify you, grandma
Of songs, in whose hand is the bridle for four winds.
Calling you, praising you, and I only
Am a sink, where the ocean has not gone quiet.
Night! I again have looked into the person's pupils!
Incinerated me, the black sun - night!
8
Черная, как зрачок, как зрачок, сосущая
Свет -- люблю тебя, зоркая ночь.
Голосу дай мне воспеть тебя, о праматерь
Песен, в чьей длани узда четырех ветров.
Клича тебя, славословя тебя, я только
Раковина, где еще не умолк океан.
Ночь! Я уже нагляделась в зрачки человека!
Испепели меня, черное солнце -- ночь!
9
Кто спит по ночам? Никто не спит!
Ребенок в люльке своей кричит,
Старик над смертью своей сидит,
Кто молод -- с милою говорит,
Ей в губы дышит, в глаза глядит.
Заснешь -- проснешься ли здесь опять?
Успеем, успеем, успеем спать!
А зоркий сторож из дома в дом
Проходит с розовым фонарем,
И дробным рокотом над подушкой
Рокочет ярая колотушка:
Не спи! крепись! говорю добром!
А то -- вечный сон! а то -- вечный дом!
9
Who sleeps at night? Nobody sleeps!
In his cradle the baby screams,
The old man by his death does sit,
Who's young - let her with dear one speak,
Where the eyes stare and breathe the lips.
Will you wake here again when asleep?
We have time, we have time, we have time to sleep!
And sharp-eyed guard from house to house
With a pink flashlight walks,
And over the pillow with fractional roar
The angry mallet rumbles:
Don't sleep! I speak well, hold strong!
Or else - eternal sleep! Or else - an eternal home!
10
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может -- пьют вино,
Может -- так сидят.
Или просто -- рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Крик разлук и встреч --
Ты, окно в ночи!
Может -- сотни свеч,
Может -- три свечи...
Нет и нет уму
Моему -- покоя.
И в моем дому
Завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!
10
A window here again
Where they don't sleep again.
Maybe they thus sit,
Maybe they drink wine.
Or they would not part
Simply the two hands.
There is such a window
In each house, friend.
Window in the night -
Partings', meetings' scream!
Maybe - hundred candles,
Maybe - only three.
And my restless mind
Cannot find its peace.
In my very home
Was begotten this.
Pray, friend, for the sleepless home
Behind a window with a flame!
11
Бессонница! Друг мой!
Опять твою руку
С протянутым кубком
Встречаю в беззвучно --
Звенящей ночи.
-- Прельстись!
Пригубь!
Не в высь,
А в глубь-
Веду...
Губами приголубь!
Голубка! Друг!
Пригубь!
Прельстись!
Испей!
От всех страстей-
Устой,
От всех вестей-
Покой.
-- Подруга! --
Удостой.
Раздвинь уста!
Всей негой уст
Резного кубка край
Возьми --
Втяни,
Глотни:
-- Не будь! --
О друг! Не обессудь!
Прельстись!
Испей!
Из всех страстей-
Страстнейшая, из всех смертей
Нежнейшая... Из двух горстей
Моих -- прельстись! -- испей!
Мир без вести пропал. В нигде --
Затопленные берега...
-- Пей, ласточка моя! На дне
Растопленные жемчуга...
Ты море пьешь,
Ты зори пьешь.
С каким любовником кутеж
С моим
-- Дитя --
Сравним?
А если спросят (научу!),
Что, дескать, щечки не свежи, --
С Бессонницей кучу, скажи,
С Бессонницей кучу...
11
Sleeplessness! My friend!
Again your hand
With outstretched goblet
I meet with noiselessly
Ringing night.
Be seduced!
Sip!
Not to height,
But to depth
I lead...
Take a dip
With your lips!
Dove! Friend!
Sip!
Be seduced!
Drink!
From all passions -
With your lips,
From all news -
Rest.
Friend!
You'll deserve.
Move lips apart!
With bliss of lips
Take the edge
Of carved cup -
Pull in,
Sip:
There won't be!
O friend! Do not blame!
Be seduced!
Drink up!
From all passions -
The most passionate, from all deaths
The most tender one... from two handfuls
Of mine - Be deceived! Drink up!
World is lost without word. In nowhere
Is the flooded shore
Sing, my swallow!
On the day melted is the pearl...
You drink sea,
You drink dawn.
With which lover the revelry
With my
Child
Compare?
And if they'll ask (I teach)
That, say, the cheeks aren't fresh -
Say that there's a heap of Sleeplessness
With heap of Sleeplessness...
СТИХИ К БЛОКУ
1
Имя твое -- птица в руке,
Имя твое -- льдинка на языке,
Одно единственное движенье губ,
Имя твое -- пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту,
Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.
Имя твое -- ах, нельзя! --
Имя твое -- поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век,
Имя твое -- поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток.
С именем твоим -- сон глубок.
Poems to Blok
1
A bird in the hand is your name,
An icicle on the tongue is your name,
One movement of your lips is your name,
Five letters is your name.
A ball caught in the flight it is,
A silver tambourine between the lips,
A stone, into a quiet pond thrown,
Will sob the name by which you're known.
Your loud name resonates in the light
Crackling of the hooves in the night.
And a trigger with crackling ample
Will call it back into the temple.
Your name - forbid this! -
Your name - the eyes kiss,
In tender chill of motionless eyelids
Your name - to the snow give a kiss.
Key, ice, blue gulp - deep
With your name is the sleep.
2
Нежный призрак,
Рыцарь без укоризны,
Кем ты призван
В мою молодую жизнь?
Во мгле сизой
Стоишь, ризой
Снеговой одет.
То не ветер
Гонит меня по городу,
Ох, уж Третий
Вечер я чую ворога.
Голубоглазый
Меня сглазил
Снеговой певец.
Снежный лебедь
Мне под ноги перья стелет.
Перья реют
И медленно никнут в снег.
Так по перьям,
Иду к двери,
За которой -- смерть.
Он поет мне
За синими окнами,
Он поет мне
Бубенцами далекими,
Длинным криком,
Лебединым кликом --
Зовет.
Милый призрак!
Я знаю, что все мне снится.
Сделай милость:
Аминь, аминь, рассыпься!
Аминь.
2
A knight without reproach,
A ghost, a gentle one,
Who is it that called you
Into my life so young?
In fog greyish-blue
Dressed in a chasuble
Of snow, stand you.
Around the city
By the wind I'm chased,
For the third evening
A foe I sensed.
The blue-eyed
Singer made of snow
Stared at me so.
The snow-white swan
Lays his down under my feet. Flow
Feathers
And slowly fall on the snow.
Thus on the feathers
I walk to the door
Behind which is death.
Beyond blue windows
He sings to me,
With far-away tambourines
He sings to me,
With far-off cry
With swan's cry -
He calls.
My dear ghost!
All's my dream, I know.
Do a good thing:
Amen, amen, scatter - go!
Amen.
3
Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет,
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.
Мимо окон моих -- бесстрастный --
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.
Я на душу твою -- не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.
И по имени не окликну,
И руками не потянусь.
Восковому святому лику
Только издали поклонюсь.
И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег,
И во имя твое святое,
Поцелую вечерний снег. --
Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий-святыя славы-
Вседержитель моей души.
3
You walk out to the Falling Sun,
Evening light in your face,
You walk out to the Falling Sun,
And the snowstorm blots out the trace.
Past the windows - passionless -
You will go in the quiet snow,
My beautiful believer in God,
Quiet to the light of my soul.
After your soul I'm not lusting!
Your footpath is inviolable.
Into the arm, white from the kisses,
I will not hammer my nail.
And I will not respond to the name,
And I will not pull with my arm,
To the sacred image of wax
I will only bow from afar.
And, standing under the snow, slow,
I will fall in the snow on my knees,
And in name of your holiness
The evening snow I will kiss -
There, where with a majestic foot
In the coffin silence you did go,
Quiet to light - holy glories -
You the all-keeper of my soul.
4
Зверю -- берлога,
Страннику -- дорога,
Мертвому -- дроги.
Каждому-свое.
Женщине -- лукавить,
Царю-править,
Мне-славить
Имя твое.
4
To beast - abode,
To wanderer - road
To dead one - hearse
To each - their own way.
To a woman - to fool,
To the king - to rule,
To me - to extol
Your name.
5
У меня в Москвет -- купола горят!
У меня в Москве -- колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят,-
В них царицы спят, и цари.
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Легче дышится -- чем на всей земле!
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Я молюсь тебе -- до зари!
И проходишь ты над своей Невой
О ту пору, как. над рекой -- Москвой
Я стою с опущенной головой,
И слипаются фонари.
Всей бессонницей я тебя люблю,
Всей бессонницей я тебе внемлю --
О ту пору, как по всему Кремлю
Просыпаются звонари...
Но моя река -- да с твоей рекой,
Но моя рука -- да с твоей рукой
Не сойдутся. Радость моя, доколь
Не догонит заря -- зари.
5
Cupolas are burning here in Moscow!
Bells are ringing here in Moscow!
And coffins stand in row here -
In them queens do sleep, and the tsars.
And you do not know, at dawn in Kremlin
Breathing's lighter - than in all the world!
And you do not know, at dawn in Kremlin
Till I pray and sing at dawn.
And you walk on by over your Nieva
At the time, when on Moskva River
I stand and my head bow
And the lights are stuck together.
I am loving you with insomnia,
I am hearing you with insomnia -
At the time when, on the whole yard of Kremlin
Awaken those who ring..
But my river - with your river flows,
And my arm - with your arm goes
They won't come together, Oh my bliss,
Until dawn catches the dawn.
6
Думали -- человек!
И умереть заставили.
Умер теперь, навек.
-- Плачьте о мертвом ангеле!
Она на закате дня
Пел красоту вечернюю.
Три восковых огня
Треплются, лицемерные.
Шли от него лучи --
Жаркие струны по снегу!
Три восковых свечи --
Солнцу-то! Светоносному!
О поглядите, как
Веки ввалились темные!
О поглядите, как
Крылья его поломаны!
Черный читает чтец,
Крестятся руки праздные...
-- Мертвый лежит певец
И воскресенье празднует.
6
They thought he was a man!
And they forced him to die.
He died forevermore.
About a dead angel, cry!
She sang the evening beauty
At sundown of the day.
Shimmer hypocritically
Three waxen flames.
Rays went from him -
On the snow, hot strings!
Three candles of wax -
To the sun! Light-bearing!
O look now, how his
Dark eyelids have sunken in!
O look now, how his
Wings are broken!
The black reader reads,
Crosses the arms idle...
The singer lies deceased
And celebrates Sunday.
7
Должно быть -- за той рощей
Деревня, где я жила,
Должно быть -- любовь проще
И легче, чем я ждала.
-- Эй, идолы, чтоб вы сдохли!
Привстал и занес кнут,
И окрику вслед -- охлест,
И вновь бубенцы поют.
Над валким и жалким хлебом
За жердью встает -- жердь.
И проволока под небом
Поет и поет смерть.
7
It must be - behind that grove
Is village, where I have lived,
It may be - that love
Is lighter than I expected.
Hey, idols, be you dead ones!
I stopped and readied the whip,
And shouting after - tight reins,
And soon the bells do sing.
On piecemeal and pitiful bread
At pole another pole stands.
And like wire under heaven
Sings and sings of death.
8
И тучи оводов вокруг равнодушных кляч,
И ветром вздутый калужский родной кумач,
И посвист перепелов, и большое небо,
И волны колоколов над волнами хлеба,
И толк о немце, доколе не надоест,
И желтый -- желтый -- за синею рощей -- крест,
И сладкий жар, и такое на всем сиянье,
И имя твое, звучащее словно: ангел.
8
And clouds of gadflies round indifferent nags,
And blown up with wind of dear Kaluga land,
And whistle of the quail, and the large sky overhead,
And waves of bells over the waves of bread,
And sense of German, while it will not tire,
And yellow - yellow, with blue grave attire,
And the sweet heat, and shining radiance,
And your name, gloriously sounding: Angel.
9
Как слабый луч сквозь черный морок адов --
Так голос твой под рокот рвущихся снарядов.
И вот в громах, как некий серафим,
Оповещает голосом глухим, --
Откуда-то из древних утр туманных --
Как нас любил, слепых и безымянных,
За синий плащ, за вероломства -- грех...
И как нежнее всех -- ту, глубже всех
В ночь канувшую -- на дела лихие!
И как не разлюбил тебя, Россия.
И вдоль виска -- потерянным перстом
Все водит, водит... И еще о том,
Какие дни нас ждут, как Бог обманет,
Как станешь солнце звать -- и как не
встанет...
Так, узником с собой наедине
(Или ребенок говорит во сне?),
Предстало нам -- всей площади широкой! --
Святое сердце Александра Блока.
9
Like a weak ray through black gloom of the hells -
Thus is your voice against exploding cannonballs.
And in the thunder, just like some seraph
Announces in a voice tone-deaf -
Somewhere from foggy mornings long ago -
How he did love us blind and nameless so -
For sin - apostasy, for coat of blue...
And as most tender - deeper than all, you
Into the sunken night - for evil deeds!
For how, Russia, to love he did not cease,
And more tender than all - into the most deep
Night vanished him to do the wicked deeds!
And how with a lost finger near the temple
He draws and draws... and about this simply,
What days await us, how God will tell lies,
How you will call the sun - and it won't rise!
Thus, one on one with the prisoner
(Or child speaks in his slumber?)
Before us came - on the wide square -
The holy heart of Blok, Alexander.
10
Вот он -- гляди -- уставший от чужбин,
Вождь без дружин.
Вот -- горстью пьет из горной быстрины --
Князь без страны.
Там всe ему: и княжество, и рать,
И хлеб, и мать.
Красно твое наследие, -- владей,
Друг без друзей!
10
Here is he - see - tired of foreign land,
Leader without squad.
Here - drinking handful from mountain rapids -
Prince without nation.
And all has been: mother, princehood,
The host and the bread.
Your heritage is red - so command,
Friend without friends!
11
Останешься нам иноком:
Хорошеньким, любименьким,
Требником рукописным,
Ларчиком кипарисным.
Всем -- до единой -- женщинам,
Им, ласточкам, нам, венчанным,
Нам, злату, тем, сединам,
Всем -- до единой -- сыном
Останешься, всем -- первенцем,
Покинувшим, отвергнувшим,
Посохом нашим странным,
Странником нашим ранним.
Всем нам с короткой надписью
Крест на Смоленском кладбище
Искать, всем никнуть в черед,
Всем,.......... не верить.
Всем -- сыном, всем -- наследником,
Всем -- первеньким, последненьким.
11
You will remain a monk for us:
Pretty and beloved
A ritual written by hand,
Little casket of cypress.
To all - till the last one - women,
Them, swallows, us, crowned,
To us, gold, to them, gray-haired,
All till last one - a son
You will remain - the firstborn
Rejected and forsaken
With our staff, stranger
To our early ranger.
To all of us in short lettering
Cross at the Smolensk cemetery
To seek, take everyone's turn,
To all..........do not believe.
All - to son, all - to heir,
All - first, all-last.
12
Други его -- не тревожьте его!
Слуги его -- не тревожьте его!
Было так ясно на лике его:
Царство мое не от мира сего.
Вещие вьюги кружили вдоль жил, --
Плечи сутулые гнулись от крыл,
В певчую прорезь, в запекшийся пыл --
Лебедем душу свою упустил!
Падай же, падай же, тяжкая медь!
Крылья изведали право: лететь!
Губы, кричавшие слово: ответь! --
Знают, что этого нет -- умереть!
Зори пьет, море пьет -- в полную сыть
Бражничает. -- Панихид не служить!
У навсегда повелевшего: быть! --
Хлеба достанет его накормить!
12
His friends - do not disturb them!
His servants - do not disturb them!
It was clear on his face:
My kingdom is not of earth.
Wise storms circled past veins -
Stooped shoulders bent from wings,
In the singing slot, and clotted is all -
Just like a swan they missed the soul!
Fall then, fall then, heavy copper!
Wings have tasted rightly: to fly!
Lips, shouting the word: answer!
They know that this is not it - to die!
Dawn sings, sea sings - in midnight to feed
Hawking. Dirge does not serve any need!
And who commanded forever: Be! -
Reaches the bread him to feed!
13
А над равниной --
Крик лебединый.
Матерь, ужель не узнала сына?
Это с заоблачной -- он -- версты,
Это последнее -- он -- прости.
А над равниной-
Вещая вьюга.
Дева, ужель не узнала друга?
Рваные ризы, крыло в крови...
Это последнее он: -- Живи!
Над окаянной --
Взлет осиянный.
Праведник душу урвал -- осанна!
Каторжник койку -- обрел -- теплынь.
Пасынок к матери в дом. -- Аминь.
13
And above the plain -
Swan's crying in vain.
Mother, did you not recognize the son?
Transcendental - he - versts,
Forgive - him - last.
And on the plain -
Wise storm.
Girl, can you not recognize a friend?
Torn robes, wing in blood...
Live! Is the last one
Above the accursed -
Beaming - the flight.
The righteous tore the soul - hosanna!
The convict took up the warm bed.
Stepson to mother's home - Amen.
14
Не проломанное ребро --
Переломленное крыло.
Не расстрельщиками навылет
Грудь простреленная. Не вынуть
Этой пули. Не чинят крыл.
Изуродованный ходил.
================
Цепок, цепок венец из терний!
Что усопшему -- трепет черни,
Женской лести лебяжий пух...
Проходил, одинок и глух,
Замораживая закаты
Пустотою безглазых статуй.
Лишь одно еще в нем жило:
Переломленное крыло.
14
Not a broken rib -
A broken wing.
Not to the shooters shot -
Through chest. Not to take out
This bullet. Wing can't be repaired.
He walked impaired.
--------------------
Sticky is crown of thorns on the head!
What is the noise of mob to one dead,
The swan's down of woman's flattery...
He walked, deaf and lonely,
Freezing over the sunsets
With emptiness of eyeless statues.
But one thing still lived in him:
The broken wing.
15
Без зова, без слова, --
Как кровельщик падает с крыш.
А может быть, снова
Пришел, -- в колыбели лежишь?
Горишь и не меркнешь,
Светильник немногих недель...
Какая из смертных
Качает твою колыбель?
Блаженная тяжесть!
Пророческий певчий камыш!
О, кто мне расскажет,
В какой колыбели лежишь?
"Покамест не продан!"
Лишь с ревностью этой в уме
Великим обходом
Пойду по российской земле.
Полночные страны
Пройду из конца и в конец.
Где рот -- его -- рана,
Очей синеватый свинец?
Схватить его! Крепче!
Любить и любить его лишь!
О, кто мне нашепчет,
В какой колыбели лежишь?
Жемчужные зерна,
Кисейная сонная сень.
Не лавром, а тeрном-
Чепца острозубая тень.
Не полог, а птица
Раскрыла два белых крыла!
-- И снова родиться,
Чтоб снова метель замела?!
Рвануть его! Выше!
Держать! Не отдать его лишь!
О, кто мне надышит,
В какой колыбели лежишь?
А может быть, ложен
Мой подвиг, и даром -- труды.
Как в землю положен,
Быть может, -- проспишь до трубы.
Огромную впалость
Висков твоих -- вижу опять.
Такую усталость --
Ее и трубой не поднять!
Державная пажить,
Надежная, ржавая тишь.
Мне сторож покажет,
В какой колыбели лежишь.
15
Without word, without call -
Like a thatcher from the roof falls.
And again, possibly,
You come - in the cradle you lie?
You burn and don't dim,
The light of several weeks..
Which of the mortals
Rocks your cradle?
The blessed heaviness!
Singing chestnut that prophesies!
Oh, who will tell me
In which cradle you lie?
"So far it's not sold!"
With jealousy in my head
With a great detour
I'll walk the Russian land.
The midnight countries
Will go from end to end.
Where's the mouth, his wound,
His eyes' bluish lead?
Take him! Hold tightly!
To love him and love him only!
Who will whisper to me
In which cradle you lie?
Pearly grains,
Muslin shade full of sleep.
Not laurel but thorn -
Sharp-toothed shade of a cap.
Not angel, but bird
Opened two white wings!
And to be born once again,
That snowstorm again blew in?!
Tear him! Hold tightly!
Just don't give away! Hold high!
Oh, who will breathe to me
In which cradle you lie?
And maybe false is
My feat, and my labor futile.
How you're put in the ground,
Maybe - you'll sleep till trumpet call.
The giant indenture
Of your temples - catches my sight.
Such an exhaustion -
Can't be lifted even with pipes!
Pasture of your country -
Rusty, quiet reliably.
The janitor will show me
In which cradle you lie.
16
Как сонный, как пьяный,
Врасплох, не готовясь.
Височные ямы:
Бессонная совесть.
Пустые глазницы:
Мертво и светло.
Сновидца, всевидца
Пустое стекло.
Не ты ли
Ее шелестящей хламиды
Не вынес --
Обратным ущельем Аида?
Не эта ль,
Серебряным звоном полна,
Вдоль сонного Гебра
Плыла голова?
16
Like drunk, like sleepy
Unawares, without caution,
The dimples of temples:
Sleepless conscience.
Empty eye sockets:
All dead and light.
Empty glass of a dreamer
And man with second sight.
Not you on
Still rustling pile of garbage
Carried out -
Returning by Hades' gorge?
Did not this,
Ringing with a silver bell,
Head flow past
The sleepy Gebr?
17
Так, Господи! И мой обол
Прими на утвержденье храма.
Не свой любовный произвол
Пою -- своей отчизны рану.
Не скаредника ржавый ларь --
Гранит, коленами протертый.
Всем отданы герой и царь,
Всем -- праведник -- певец -- и мертвый.
Днепром разламывая лед,
Гробовым не смущаясь тесом,
Русь -- Пасхою к тебе плывет,
Разливом тысячеголосым.
Так, сердце, плачь и славословь!
Пусть вопль твой -- тысяча который? --
Ревнует смертная любовь.
Другая -- радуется хору.
17
Thus, O the Lord! And this my prayer
Accept for temple's confirmation.
I sing not pleasures of my love -
I sing the wound of my nation.
Not nasty person's rusty trunk -
Granite, with people's knees rubbed coarse.
Hero and tsar given to all,
To all - a singer - righteous - corpse.
Not bashful at the coffin boards,
Breaking upon Dnieper the ices,
Russia - on Easter it does swim
In pouring streams of thousand-voices.
Thus, heart, there will be cry and praise!
Let your cry - which thousand?
The mortal love is so jealous.
The other's happy at the chorus.
* * * * *
То-то в зеркальце -- чуть брезжит
Всe гляделась:
Хорошо ли для приезжих
Разоделась.
По сережкам да по бусам
Стосковалась.
То-то с купчиком безусым
Целовалась.
Целовалась, обнималась --
Не стыдилась!
Всяк тебе: "Прости за малость!"
-- "Сделай милость!"
Укатила в половодье
На три ночи.
Желтоглазое отродье!
Ум сорочий!
А на третью -- взвыла Волга,
Ходит грозно.
Оступиться, что ли, долго
С перевозу?
Вот тебе и мех бобровый,
Шелк турецкий!
Вот тебе и чернобровый
Сын купецкий!
Не купецкому же сыну
Плакать даром!
Укатил себе за винным
За товаром!
Бурлаки над нею, спящей,
Тянут барку. --
За помин души гулящей
Выпьем чарку.
* * * * *
That's it in the mirror -
All looked - and they glimmer:
Good it is for the tourists
To be dressed.
For earrings and for necklace
I've been missing.
That a beardless merchant
I was kissing.
I was kissing, I embraced -
Did not feel shame!
All to you: "Forgive a little!"
"Make mercy today!"
Drove away in the flood
For three nights.
Mind of crow, and a brat
With yellow eyes!
And the third - howled Volga,
Menacingly walked.
With transport to stumble
For long?
Here for you, Turkish silk and
Beaver's fur!
Here's the son of the merchant,
Black-browed!
Not for the son of the merchant
In vain to cry!
Drove off self from the shipment
Of wine!
Barge haulers on her, sleeping,
The barge pull.
We will drink a cup of
Partying soul.
* * * * *
В оны дни ты мне была, как мать,
Я в ночи тебя могла позвать,
Свет горячечный, свет бессонный,
Свет очей моих в ночи оны.
Благодатная, вспомяни,
Незакатные оны дни,
Материнские и дочерние,
Незакатные, невечерние.
Не смущать тебя пришла, прощай,
Только платья поцелую край,
Да взгляну тебе очами в очи,
Зацелованные в оны ночи.
Будет день -- умру -- и день -- умрешь,
Будет день -- пойму -- и день -- поймешь.
И вернется нам в день прощеный
Невозвратное время оно.
* * * * *
You were for me like mom at the time,
And I could call for you in the night,
Light delirious, sleepless light,
Light in the night of my eyes.
Fertile one, recollect,
Days without sunset,
Mother's and daughter's,
Not on evening, not on sunset hour.
Farewell, not to embarrass you came I,
Only dress's hem to kiss,
And I'll look into eyes with eyes,
Kissed into the nights.
Day will be - I will die - and day - you will die,
Day will be - I will understand - and day - you will understand.
And will return to us the forgiven day
Our irretrievable time.
* * * * *
Я пришла к тебе черной полночью,
За последней помощью.
Я -- бродяга, родства не помнящий,
Корабль тонущий.
В слободах моих -- междуцарствие,
Чернецы коварствуют.
Всяк рядится в одежды царские,
Псари царствуют.
Кто земель моих не оспаривал,
Сторожей не спаивал?
Кто в ночи не варил -- варева,
Не жег -- зарева?
Самозванцами, псами хищными,
Я до тла расхищена.
У палат твоих, царь истинный,
Стою -- нищая!
* * * * *
I come to you in the dark midnight,
After last help.
I'm a wanderer, not knowing kinship,
A sinking ship.
In my settlements - interregnum,
Monks are cunning.
All dress in clothes of the king,
Dog watchers are reigning.
Who did not challenge my lands,
The watchman does not solder:
Who did not boil - brew,
Did not burn - glow?
I've been plundered to the brim
By dogs predatory
At your chambers, real king,
I stand up - beggarly.
* * * * *
Продаю! Продаю! Продаю!
Поспешайте, господа хорошие!
Золотой товар продаю,
Чистый товар, не ношенный,
Не сквозной, не крашенный, --
Не запрашиваю!
Мой товар-на всякий лад, на всякий вкус.
Держись, коробейники! --
Не дорожусь! не дорожусь! не дорожусь!
Во что оцените.
Носи -- не сносишь!
Бросай -- не сбросишь!
Эй, товары хороши-то хороши!
Эй, выкладывайте красные гроши!
Да молитесь за помин моей души!
* * * * *
I sell! I sell! I sell!
Hurry, good gentlemen!
Golden product I sell,
Clean product, not worn -
Not painted, not torn, -
I do not request!
My product - for all moods, for all taste.
Stand strong, the shipmates!
I do not treasure! I do not treasure! I do not treasure!
What do you rate,
Wear it - you can't bear it!
Throw it - you can't throw it!
Hey, good products - thus they are good!
Hey, pour out the pennies red!
Pray that my soul will commemorate!
* * * * *
Много тобой пройдено
Русских дорог глухих.
Ныне же вся родина
Причащается тайн твоих.
Все мы твои причастники,
Смилуйся, допусти! --
Кровью своей причастны мы
Крестному твоему пути.
Чаша сия -- полная,
-Причастимся Св<ятых> даров!
Слезы сии солоны,
-- Причастимся Св<ятых> даров!
Тянут к тебе матери
Кровную кровь свою.
Я же -- слепец на паперти --
Имя твое пою.
* * * * *
Much has been by you traveled
Of backwater Russian roads.
Now the whole homeland
Partakes of your secret.
All of us were your partakers,
Have mercy, let it remain!
With blood we take a part in
Your cross-wise way.
This cup - full,
Let us commune with gifts!
Tears of your salt,
Let us commune with gifts!
Pulls to me the mother's
Bloody blood.
And I - blind man at porch's -
Your name I chant.
АХМАТОВЕ
1
О, Муза плача, прекраснейшая из муз!
О ты, шальное исчадие ночи белой!
Ты черную насылаешь метель на Русь,
И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.
И мы шарахаемся и глухое: ох! --
Стотысячное -- тебе присягает: Анна
Ахматова! Это имя -- огромный вздох,
И в глубь он падает, которая безымянна.
Мы коронованы тем, что одну с тобой
Мы землю топчем, что небо над нами-то же!
И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,
Уже бессмертным на смертное сходит ложе.
В певучем граде моем купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий...
И я дарю тебе свой колокольный град,
-- Ахматова! -- и сердце свое в придачу.
To Akhmatova
1
O muse of weeping, the most beautiful muse!
O you the child of white night, ever mad and fierce!
A black snowstorm over Russia you send
And your cries our hearts like flying arrows pierce.
And we tumble down and a deaf "Oh" -
A hundred thousand people your name are calling:
Anna Akhmatova! The name is a giant sigh,
And she who is nameless into the abyss is falling.
We're blessed that along with you we walk the same
Earth, that the sky is the same overhead;
And he, who is wounded with your mortal fate,
As an immortal goes onto his deathbed.
In my singing city the cupolas are aflame,
And wandering blind man praises the Spassky light..
And I give to you my city that's full of bells,
Akhmatova, and my heart I give to you beside.
2
Охватила голову и стою,
-- Что людские козни! --
Охватила голову и пою
На заре на поздней.
Ах, неистовая меня волна
Подняла на гребень!
Я тебя пою, что у нас -- одна,
Как луна на небе!
Что, на сердце вороном налетев,
В облака вонзилась.
Горбоносую, чей смертелен гнев
И смертельна -- милость.
Что и над червонным моим Кремлем
Свою ночь простерла,
Что певучей негою, как ремнем,
Мне стянула горло.
Ах, я счастлива! Никогда заря
Не сгорала чище.
Ах, я счастлива, что тебя даря,
Удаляюсь -- нищей,
Что тебя, чей голос -- о глубь, о мгла!
Мне дыханье сузил,
Я впервые именем назвала
Царскосельской Музы.
2
What are people's wiles to me? Holding
My head I stand,
On late dawn I sing
Holding my head.
Ah, I have been raised on the crest
Of a wave wrathful and mad!
I sing you, that you are alone among us,
Like moon overhead!
That, having flown like a raven on the heart,
Pierced the clouds so.
Hook-nosed one, whose wrath is deadly and
Whose mercy's deadly also.
That over my Kremlin made of fine gold
Has spread out her night,
That tied my neck as if with a belt
With singing delight.
Ah, I am happy! Never the dawn
Had been more clear,
Ah, I am happy, that for your sake
I'm leaving as a beggar -
That you, whose voice, narrowed my breath -
O depth, O haze -
That by the name I called
The Village of the Tsar muse.
3
Еще один огромный взмах --
И спят ресницы.
О, тело милое! О, прах
Легчайшей птицы!
Что делала в тумане дней?
Ждала и пела...
Так много вздоха было в ней,
Так мало -- тела.
Не человечески мила
Ее дремота.
От ангела и от орла
В ней было Что-то.
И спит, а хор ее манит
В сады Эдема.
Как будто песнями не сыт
Уснувший демон!
Часы, года, века. -- Ни нас,
Ни наших комнат.
И памятник, накоренясь,
Уже не помнит.
Давно бездействует метла,
И никнут льстиво
Над Музой Царского Села
Кресты крапивы.
3
Just one more gigantic flap -
Eyelids are quiet.
O, dear body! O the ash
Of bird so light!
I sang and waited, what I did
In fog of day.
So little body was in her,
And so much sigh.
Her dreamy sleepiness is not
Humanly dear.
Something of eagle and of angel
There was in her.
She sleeps, and chorus lulls her to
Garden of Eden.
As if he's not sated with song,
The sleeping demon!
Hours, days, centuries - Not us,
Not our rooms yet.
And monument does not recall
Already, bent.
The broom is doing naught for long,
And sweetly heave
Over the Muse of Village of the Tsar
The nettle's leaves.
4
Имя ребенка -- Лев,
Матери -- Анна.
В имени его -- гнев,
В материнском -- тишь.
Волосом он рыж
-- Голова тюльпана! --
Что ж, осанна
Маленькому царю.
Дай ему Бог -- вздох
И улыбку матери,
Взгляд -- искателя
Жемчугов.
Бог, внимательней
За ним присматривай:
Царский сын -- гадательней
Остальных сынов.
Рыжий львеныш
С глазами зелеными,
Страшное наследье тебе нести!
Северный Океан и Южный
И нить жемчужных
Черных четок -- в твоей горсти!
4
Mother's name is Anna,
Lev - of the child.
In his name is fury,
In her is quiet.
Red is his hair -
Tulip's head!
So, Hossanah
To the little tsar!
God give him breath
And the smile of Mom
And a look of
Pearl-seeking one.
God, attentively
Look after him:
Tsar's son's more divine
Than the other sons.
Red lion-cub
With green eyes,
Heavy burden is on your head!
Northern and Southern oceans
And thread of pearl
Black rosary is in your hand.
5
Сколько спутников и друзей!
Ты никому не вторишь.
Правят юностью нежной сей --
Гордость и горечь.
Помнишь бешеный день в порту,
Южных ветров угрозы,
Рев Каспия -- и во рту
Крылышко розы.
Как цыганка тебе дала
Камень в резной оправе,
Как цыганка тебе врала
Что-то о славе...
И -- высоко у парусов --
Отрока в синей блузе.
Гром моря и грозный зов
Раненой Музы.
5
You repeat nobody. How many
Companions and friends! And
Pride and bitterness rule over
This youth so tender.
Remember the crazy day at the port
Threats of the Southern wind,
Roar of the Caspian - and in the mouth
A rose's wing.
Like a gypsy I gave to you
A stone in a cut frame,
Like a gypsy I lied to you
Something about fame..
And - high at the sails -
Teenager in blue blouse.
Thunder of sea and the menacing call
Of the wounded Muse.
6
Не отстать тебе! Я -- острожник,
Ты -- конвойный. Судьба одна.
И одна в пустоте порожней
Подорожная нам дана.
Уж и нрав у меня спокойный!
Уж и очи мои ясны!
Отпусти -- ка меня, конвойный,
Прогуляться до той сосны!
6
You won't leave alone! I'm a warden,
You're an escort. The fate is one.
And one in the frigid empty
Order for horses is to us given.
And calms is my disposition!
And clear are my eyes!
Let me go, Mr. Escort,
To take a walk to that pine!
7
Ты, срывающая покров
С катафалков и с колыбелей,
Разъярительница ветров,
Насылательница метелей,
Лихорадок, стихов и войн,
-- Чернокнижница! -- Крепостница!
Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу.
Слышу страстные голоса --
И один, что молчит упорно.
Вижу красные паруса --
И один -- между ними -- черный.
Океаном ли правишь путь,
Или воздухом -- всею грудью
Жду, как солнцу, подставив грудь
Смертоносному правосудью.
7
That from catafalques and from cribs
You, ripping away the cover,
You that fan the winds
And snowstorms send over,
Sending fevers, poems and wars -
Serf-keeper! Black magician! -
I have heard the menacing roar
Of lions, of the chariot preaching.
I hear voices in passionate tones -
And a steadfastly silent one.
I see the red sails -
And a black one them among.
Either by ocean you lead the way,
With the full breast - or by air
I, like sun, wait, holding out my chest
To the judgment that does death bear.
8
На базаре кричал народ,
Пар вылетал из булочной.
Я запомнила алый рот
Узколицей певицы уличной.
В темном -- с цветиками -- платке,
-- Милости удостоиться
Ты, потупленная, в толпе
Богомолок у Сергий -- Троицы,
Помолись за меня, краса
Грустная и бесовская,
Как поставят тебя леса
Богородицей хлыстовскою.
8
People shouted on the street,
Smoke flew from the bakery place.
I remembered the ruby mouth
Of a street singer with narrow face.
In the dark kerchief with flowers -
Honored by your civility
You were drowned in the crowd
Of praying ones at Sergei-Trinity,
Pray for me, beautiful one,
Sorrowful one and mad,
How the forests will crown you as
The lashing mother of god.
9
Златоустой Анне-всея Руси
Искупительному глаголу, --
Ветер, голос мой донеси
И вот этот мой вздох тяжелый.
Расскажи, сгорающий небосклон,
Про глаза, что черны от боли,
И про тихий земной поклон
Посреди золотого поля.
Ты в грозовой выси
Обретенный вновь!
Ты! -- Безымянный!
Донеси любовь мою
Златоустой Анне -- всея Руси!
9
To the golden-lipped Anne - to a word
That all of Russia redeems!
Carry away my voice
And my heavy sigh, wind.
About quiet bow of the earth among
Golden fields, O the burning skies,
Tell the story; and also about
From the agony blackened eyes.
You attained once again
In the thundering height!
You - the nameless one!
Carry love of mine
To the gold-lipped Anne -
All of Russia!
10
У тонкой проволоки над волной овсов
Сегодня голос -- как тысяча голосов!
И бубенцы проезжие -- свят, свят, свят --
Не тем же ль голосом. Господи, говорят.
Стою и слушаю и растираю колос,
И темным куполом меня замыкает-голос.
================
Не этих ивовых плавающих ветвей
Касаюсь истово,-а руки твоей.
Для всех, в томленьи славящих твой подъезд,
Земная женщина, мне же -- небесный крест!
Тебе одной ночами кладу поклоны,
И всe твоими очами глядят иконы!
10
At the thin wire over oats' wave
Like thousand voices - is the voice today!
And - holy, holy, holy - tabors passing by
Speak with the same voice, O the holy. I
Stand and I listen and I rub the corn ear,
And voice locks me up with a cupola severe.
--------------------
Not the swimming willows' branch
But your arm I truly touch.
For all, who in torment your approach glory -
The earthly woman, a cross in the sky to me!
At night curtsies to you alone I bear,
And with your eyes from the walls the icons stare!
11
Ты солнце в выси мне застишь,
Все звезды в твоей горсти!
Ах, если бы -- двери настежь!-
Как ветер к тебе войти!
И залепетать, и вспыхнуть,
И круто потупить взгляд,
И, всхлипывая, затихнуть,
Как в детстве, когда простят.
11
You'll overtake the Sun in the sky,
In your hand all the stars!
Ah, if - only to enter you
Like a wind - door ajar!
And to tremble, and burst out,
And sharply to dull the sight,
And, like a forgiven child,
To sob and to go quiet.
12
Руки даны мне -- протягивать каждому обе,
Не удержать ни одной, губы -- давать имена,
Очи -- не видеть, высокие брови над ними --
Нежно дивиться любви и -- нежней -- нелюбви.
А этот колокол там, что кремлевских тяжeле,
Безостановочно ходит и ходит в груди, --
Это -- кто знает? -- не знаю,- быть может,- должно быть --
Мне загоститься не дать на российской земле!
12
To stretch out both I have been given arms -
Not to hold tight not with one, lips - to give names,
Eyes - not to see, the high eyebrows above them -
To marvel tenderly at love, and more still at not love.
And this bell there, heavier than the Kremlin's,
Ceaselessly walking and walking around in the chest -
This - who knows? - I don't know - maybe - it must be -
I won't become upon the Russian soil a guest!
<13>
А что если кудри в плат
Упрячу -- что вьются валом,
И в синий вечерний хлад
Побреду себе.............
-- Куда это держишь путь,
Красавица -- аль в обитель?
-- Нет, милый, хочу взглянуть
На царицу, на царевича, на Питер.
-- Ну, дай тебе Бог!-Тебе!-
Стоим опустив ресницы.
-- Поклон от меня Неве,
Коль запомнишь, да царевичу с царицей.
...И вот меж крылец-крыльцо
Горит заревою пылью,
И вот -- промеж лиц -- лицо
Горбоносое и волосы как крылья.
На лестницу нам нельзя, --
Следы по ступенькам лягут.
И снизу -- глаза в глаза:
-- Не потребуется ли, барынька, ягод?
<13>
And what if my curls in shawl
I'll hide - that they twist and curl,
And the blue evening cold
I will plod all along...
"Where are you traveling, beauty -
As if to the monastery?"
"No, dear one, I must glance
At Petersburg, queen, and prince."
"Well, let God give to you! You!"
We stand letting eyelashes down.
"The bow from me to Nieva,
Whom you will recollect, for prince and queen."
And now among porches - porch
With the glow of dust burns,
And now - among faces - face
Humpbacked and hair like wings.
We aren't allowed on the stairs -
The traces on the step lie.
And from below - eye to eye:
"Baroness, won't berries be required?"
* * * * *
Белое солнце и низкие, низкие тучи,
Вдоль огородов -- за белой стеною -- погост.
И на песке вереница соломенных чучел
Под перекладинами в человеческий рост.
И, перевесившись через заборные колья,
Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд...
Старая баба -- посыпанный крупною солью
Черный ломоть у калитки жует и жует.
Чем прогневили тебя эти серые хаты,
Господи! -- и для чего стольким простреливать грудь?
Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,
И запылил, запылил отступающий путь...
Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,
Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой
О чернобровых красавицах. -- Ох, и поют же
Нынче солдаты! О, Господи Боже ты мой!
* * * * *
The white sun and the low, low clouds,
Churchyard behind the white wall near the gardens.
And on the sand the procession of straw scarecrows
Under the crossbar in human growth.
And, having leaned over through stake in the fence,
I see: Roads, soldiers, friends.
Old broad - with large salt strewn
The black hulk at the door chews and chews.
How have enraged you these huts gray,
Lord! - and for what so many swept by the chest?
Train came and howled, and howled the soldiers,
And dusted, dusted the retreating way...
No, to die! Never it is to be born much better,
Than this mournful, pitiful, convict howl
Of the black-browed beauties... Oh, now the soldiers
Are singing! O, be mine, Lord!
* * * * *
Вдруг вошла
Черной и стройной тенью
В дверь дилижанса.
Ночь
Ринулась вслед.
Черный плащ
И черный цилиндр с вуалью.
Через руку
В крупную клетку -- плед.
Если не хочешь муку
Принять, -- спи, сосед.
Шаг лунатик. Лик
Узок и ярок.
Горячи
Глаз черные дыры.
Скользнул на колени
Платок нашейный,
И вонзились
Острия локтей -- в острия колен.
В фонаре
Чахлый чадит огарок.
Дилижанс -- корабль,
Дилижанс -- корабль.
Лес
Ломится в окна.
Скоро рассвет.
Если не хочешь муку
Принять-спи, сосед!
* * * * *
Suddenly I went
Through black and elegant shade
Into the door of the stagecoach.
Night
Rushed after.
The black coat
And the black cylinder with veil.
Through the hand
Into a large cell - plaid.
If you don't want the torment
To accept - sleep, neighbor.
The step of sleepwalker. The face
Is wise and bright.
Hot
Are the black holes of the eyes.
Slipped to the knees
The neck handkerchief,
And pierced
Sharp elbows - into sharp knees.
In streetlight
Stunted fumes the stub.
Stagecoach - ship,
Stagecoach - ship.
Forest
Breaks into windows.
Soon it will be dawn.
If you do not desire
To taste the torment - sleep, neighbor!
ДАНИИЛ
1
Села я на подоконник, ноги свесив.
Он тогда спросил тихонечко: Кто здесь?
-- Это я пришла. -- Зачем? -- Сама не знаю.
-- Время позднее, дитя, а ты не спишь.
Я луну увидела на небе,
Я луну увидела и луч.
Упирался он в твое окошко, --
Оттого, должно быть, я пришла...
О, зачем тебя назвали Даниилом?
Все мне снится, что тебя терзают львы!
Daniel
1
I sat on the windowsill, hanging my legs.
He then quietly answered: Who's here?
"Thus I have come" - "What for?" - "Don't know myself."
"It is late, child, and you aren't sleeping."
I saw the moon in the sky,
I saw the moon and the ray.
He abutted into your window -
Because, it must be, I came...
Oh, why did they Daniel you call?
I keep dreaming that lions you will maul!
2
Наездницы, развалины, псалмы,
И вереском поросшие холмы,
И наши кони смирные бок о бок,
И подбородка львиная черта,
И пасторской одежды чернота,
И синий взгляд, пронзителен и робок.
Ты к умирающему едешь в дом,
Сопровождаю я тебя верхом.
(Я девочка, -- с тебя никто не спросит!)
Поет рожок меж сосенных стволов...
-- Что означает, толкователь снов,
Твоих кудрей довременная проседь?
Озерная блеснула синева,
И мельница взметнула рукава,
И, отвернув куда-то взгляд горячий,
Он говорит про бедную вдову...
Что надобно любить Иегову...
И что не надо плакать мне -- как плачу..
Запахло яблонями и дымком,
-- Мы к умирающему едем в дом,
Он говорит, что в мире всe нам снится..
Что волосы мои сейчас как шлем...
Что все пройдет... Молчу -- и надо всем
Улыбка Даниила -- тайновидца.
2
Riders, ruins, psalms
And with heather overgrown hills,
And, side by side, our gentle horses,
And the lion's trait of the chin,
And the pastoral clothes' blackness,
And blue look, shy and shrill.
You ride to the dying one's home,
I accompany you on the horse.
(I'm a girl - from you no one will ask!)
Sings the horn amid pine trunks...
What does it mean, the interpreter of words,
The premature graying of the curls?
Flashed the lake's blueness,
And mill kicked up its sleeves,
And, turning somewhere the hot sight,
He speaks about the poor widow...
And we need to love Jehovah...
And that I don't need to cry - I cry...
Smells of the apple tree and smoke,
We barely go to the dying one at home,
He says, that in the world all dreams...
That hair for me now is the helmet...
That all will pass.. I'm quiet - above all
Is mystic smile of Daniel.
3
В полнолунье кони фыркали,
К девушкам ходил цыган.
В полнолунье в красной кирке
Сам собою заиграл орган.
По лугу металась паства
С воплями: Конец земли!
Утром молодого пастора
У органа -- мертвого нашли.
На его лице серебряном
Были слезы. Целый день
Притекали данью щедрой
Розы из окрестных деревень.
А когда покойник прибыл
В мирный дом своих отцов --
Рыжая девчонка Библию
Запалила с четырех концов.
3
In full moon the horses snorted,
A gypsy went to the girls.
In full moon in the red pickaxe
The organ played in the world.
The flock was rushing through the meadow
With cries: End of the world!
In morning the young pastor
We find by organ side dead.
Upon his face adorned with silver
Were tears. And the whole day long
Flowed in a generous tribute
The roses from near villages.
And when the dead one
Arrived in peaceful house of dads -
The red-haired girl the Bible
Set on fire from four ends.
* * * * *
Не моя печаль, не моя забота,
Как взойдет посев,
То не я хочу, то огромный кто-то:
И ангел и лев.
Стерегу в глазах молодых-истому,
Черноту и жар.
Так от сердца к сердцу, от дома к дому
Вздымаю пожар.
Разметались кудри, разорван ворот...
Пустота! Полет!
Облака плывут, и горящий город
Подо мной плывет.
* * * * *
Not my sadness, not my concern
How the sowing will sprout.
Either I don't want, or someone giant:
Angel and a lion.
I watch in the eyes of the young ones - languor,
Blackness and heat.
I uplift the bonfire
Home to home, heart to heart.
Curls have scattered, gate is torn...
Emptiness! Flight!
Clouds are sailing, and city that burns
Underneath me floats.
* * * * *
И взглянул, как в первые раза
Не глядят.
Черные глаза глотнули взгляд.
Вскинула ресницы и стою.
-- Что, -- светла? --
Не скажу, что выпита до тла.
Всe до капли поглотил зрачок.
И стою.
И течет твоя душа в мою.
* * * * *
And he's looked, like they don't look
At first time.
Swallowed the stare the black eyes.
What - bright? I
Threw the eyelashes and stand.
That you drank till the bottom
I won't say.
Pupil swallowed drops,
I stand strong.
And your soul pours into my soul.
* * * * *
Бог согнулся от заботы
И затих.
Вот и улыбнулся, вот и
Много ангелов святых
С лучезарными телами
Сотворил.
Есть с огромными крылами,
А бывают и без крыл.
Оттого и плачу много,
Оттого --
Что взлюбила больше Бога
Милых ангелов его.
* * * * *
God bent over from worries
And grew quiet.
And he smiled, and made
Many holy angels with radiant bodies.
Some are with huge wings,
Others without wings.
For this reason I cry,
For this reason -
That I loved
His dear angels more than I loved God.
* * * * *
Чтоб дойти до уст и ложа --
Мимо страшной церкви Божьей
Мне идти.
Мимо свадебных карет,
Похоронных дрог.
Ангельский запрет положен
На его порог.
Так, в ночи ночей безлунных,
Мимо сторожей чугунных:
Зорких врат --
К двери светлой и певучей
Через ладанную тучу
Тороплюсь,
Как торопится от века
Мимо Бога -- к человеку
Человек.
* * * * *
To find way to lips and bed -
Past the frightening church of God
I must go.
Past the wedding chariots,
Funeral carts.
Angels' ban has been put
On his porch.
Thus, in night of moonless nights,
Past the pig iron guards:
Vigilant gates -
To door bright and melodious
Through the cloud of incense
I move fast,
How has hurried from the century
Past God - a man
To a man.
* * * * *
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес -- моя колыбель, и могила -- лес,
Оттого что я на земле стою -- лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою -- как никто другой.
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца --
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
Я тебя отвоюю у всех других -- у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я -- ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя -- замолчи! --
У того, с которым Иаков стоял в ночи.
Но пока тебе не скрещу на груди персты --
О проклятие! -- у тебя остаешься -- ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, --
Оттого что мир -- твоя колыбель, и могила -- мир!
* * * * *
I'll conquer you from all the lands, from all the sky,
Because forest is my cradle and in the forest I'll die,
For I stand on the ground with just one of my legs,
For I will sing to you like no one else.
I'll conquer you from all times, I will fight
All golden banners, all swords and all nights,
I will chase away dogs from a porch and I'll throw the key
For in winter night not even dogs are more loyal than me.
I'll conquer you from all others - from that one
I will be no one's wife, you - no one's groom,
And in the last argument I will take you - be quiet! -
From the one with which Jacob stood in the night.
But for now I won't on your chest the fingers cross -
With you, you remain - O the curse! -
Your two wings, that at the ether take aim -
Because the world is your cradle, and world your grave.
* * * * *
И поплыл себе -- Моисей в корзине!
Через белый свет.
Кто же думает о каком-то сыне
В восемнадцать лет!
С юной матерью из чужого края
Ты покончил счет,
Не узнав, какая тебе, какая
Красота растет.
Раззолоченной роковой актрисе --
Не до тех речей!
А той самой ночи -- уже пять тысяч
И пятьсот ночей.
И не знаешь ты, и никто не знает,
-- Бог один за всех! --
По каким сейчас площадям гуляет
Твой прекрасный грех!
* * * * *
And he has sailed - Moses in a basket!
Through white shine.
Who thinks at age of eighteen years
Of some son?
With young mother from alien country
You finished score,
Not knowing what to you, what
Beauty grows.
To the gilded fatal actress -
For speech, no time!
And that same night - for five thousand
And five hundred night.
And you don't know, and no one knows,
One God for all!
And your gorgeous sin on squares
Now walks along.
* * * * *
На завитки ресниц
Невинных и наглых,
На золотой загар
И на крупный рот, --
На весь этот страстный,
Мальчишеский, краткий век
Загляделся один человек
Ночью, в трамвае.
Ночь -- черна,
И глаза ребенка -- черны,
Но глаза человека -- черней.
-- Ах! -- схватить его, крикнуть:
-- Идем! Ты мой!
Кровь -- моя течет в твоих темных жилах.
Целовать ты будешь и петь,
Как никто на свете!
Насмерть
Женщины залюбят тебя!
И шептать над ним, унося его на руках
по большому лесу,
По большому свету,
Всe шептать над ним это странное слово: -- Сын!
* * * * *
At the curling of eyelashes
Innocent and daring,
At the gold tan
And at the large mouth -
At all of this passionate,
Boyish, and brief century
Looked one man
At night in a tram.
Night - is black,
And child's eyes - are black,
But eyes of a man - are blacker.
- Ah! - Catch him, shout:
- We are going! You are mine!
My blood pours in your dark veins.
You will kiss and you will sing,
Like nobody in the world!
To death
Women will love you!
And to whisper over him, carrying him away on arms
Into the large wood,
In the big world,
All whisper over him the strange word: Son!
* * * * *
Соперница, а я к тебе приду
Когда -- нибудь, такою ночью лунной,
Когда лягушки воют на пруду
И женщины от жалости безумны.
И, умиляясь на биенье век
И на ревнивые твои ресницы,
Скажу тебе, что я -- не человек,
А только сон, который только снится.
И я скажу: -- Утешь меня, утешь,
Мне кто-то в сердце забивает гвозди!
И я скажу тебе, что ветер -- свеж,
Что горячи -- над головою -- звезды...
* * * * *
To you, my rival, I will come sometime
At night when moon is standing overhead
When frogs are wailing loudly on the pond
And women are from pity going mad.
And, marveling at beating of the eyelids
And on your jealous eyelashes, it seems,
I'll tell you that I'm not a human being
But just a vision which you only dream.
And I will say: "Console me, console,
Someone is beating nails into my heart!"
And I will say to you that wind is fresh
And that the stars over our heads are hot.
* * * * *
И другу на руку легло
Крылатки тонкое крыло.
Что я поистине крылата,
Ты понял, спутник по беде!
Но, ах, не справиться тебе
С моею нежностью проклятой!
И, благодарный за тепло,
Целуешь тонкое крыло.
А ветер гасит огоньки
И треплет пестрые палатки,
А ветер от твоей руки
Отводит крылышко крылатки...
И дышит: душу не губи!
Крылатых женщин не люби!
* * * * *
And on the hand of friend did lie
The lionfish's wing so thin.
That I am truly winged,
Companion in trouble, do you see!
But, ah, you cannot handle
This tenderness my accursed!
And, grateful for the heat,
You kiss the thin wing.
And puts out the lights the wind,
And flutters variegated tent,
And wind from your hand
Pulls away the lionfish' wing...
And breathes: do not kill the soul!
Don't love the winged women you know!
* * * * *
Так, от века здесь, на земле, до века,
И опять, и вновь
Суждено невинному человеку --
Воровать любовь.
По камням гадать, оступаться в лужи
. . . . . . .
Сторожа часами -- чужого мужа,
Не свою жену.
Счастье впроголодь? у закона в пасти!
Без свечей, печей...
О несчастное городское счастье
Воровских ночей!
У чужих ворот -- не идут ли следом? --
Поцелуи красть...
-- Так растет себе под дождем и снегом
Воровская страсть...
* * * * *
There, from century, on the earth, till centuries,
And apart, and again
To steal love - is the punishment
For innocent man.
To tell fortune on stones, to stumble on puddles
. . . . .
Watchman on hours - another's husband,
Not your wife.
Happiness hand to mouth? In the jaw of the law!
Without candles, shine bright...
O unhappy city happiness
Of thieves in the night!
At other gates - they don't go by trace?
Stealing kiss...
Thus grows under rain and snow
Passion of the thieves...
* * * * *
И не плача зря
Об отце и матери -- встать, и с Богом
По большим дорогам
В ночь -- без собаки и фонаря.
Воровская у ночи пасть:
Стыд поглотит и с Богом тебя разлучит.
А зато научит
Петь и, в глаза улыбаясь, красть.
И кого-то звать
Длинным свистом, на перекрестках черных,
И чужих покорных
Жен под деревьями целовать.
Наливается поле льдом,
Или колосом -- всe по дорогам -- чудно!
Только в сказке -- блудный
Сын возвращается в отчий дом.
* * * * *
And not weeping without purpose
About father and mother - I arose,
With God on large roads at night
Without a dog or a flashlight.
Thief's jaw is at the night:
Shame has swallowed, and will part you with God,
And will teach still
To sing and, smiling with eyes, to steal.
And to call someone with
A long whistle, on black crossroads,
And under the trees
Submissive alien women to kiss.
The field is poured with ice,
Or spike - wonderfully - on the roads!
Only in fairy tale - prodigal
Son returns to father's home.
ЕВРЕЯМ
Кто не топтал тебя -- и кто не плавил,
О купина неопалимых роз!
Единое, что на земле оставил
Незыблемого по себе Христос:
Израиль! Приближается второе
Владычество твое. За все гроши
Вы кровью заплатили нам: Герои!
Предатели! -- Пророки! -- Торгаши!
В любом из вас, -- хоть в том, что при огарке
Считает золотые в узелке --
Христос слышнее говорит, чем в Марке,
Матфее, Иоанне и Луке.
По всей земле -- от края и до края --
Распятие и снятие с креста
С последним из сынов твоих, Израиль,
Воистину мы погребем Христа!
To Jews
Who did not stomp on you - who did not melt you -
O merchant of the non-flammable roses!
One thing unshakable upon this planet
Did leave behind him Savior Jesus:
Israel! Your second kingdom's coming:
For all the money, if they only knew,
You paid with all your blood - you are the heroes,
The traitors, prophets, and the traders too.
In each of you - Even in him that counts
His gold before a candle in the dark -
The voice of Jesus resonates more loudly
Than in John, Matthew, Luke and Mark.
Around the earth - from ocean to ocean -
Crucifixion and from the cross taking down -
We'll give Jesus Christ a true burial,
Israel, with the last one of your sons!
--
* * * * *
--
--
Целую червонные листья и сонные рты,
--
Летящие листья и спящие рты.
--
-- Я в мире иной не искала корысти. --
--
Спите, спящие рты,
--
Летите, летящие листья!
--
* * * * *
I kiss golden leaves and sleepy mouths,
Leaves flying and sleeping mouths.
Not seeking self-interest in another world was I...
Sleep, sleepy mouths,
Flying leaves, fly!
* * * * *
Погоди, дружок!
Не довольно ли нам камень городской толочь?
Зайдем в погребок,
Скоротаем ночь.
Там таким -- приют,
Там целуются и пьют, вино и слезы льют,
Там песни поют,
Пить и есть дают.
Там в печи -- дрова,
Там тихонечко гуляет в смуглых пальцах нож.
Там и я права,
Там и ты хорош.
Там одна -- темней
Темной ночи, и никто-то не подсядет к ней.
Ох, взгляд у ней!
Ох, голос у ней!
* * * * *
Friend, wait a while there!
Isn't it enough for us to crush the city stones?
We'll walk into cellar,
The night we will shorten.
Comfort is there,
They kiss and they sing, pouring wine and tears,
There the songs they will sing,
They'll give you food and drink.
There in the fireplace is firewood,
There quietly walks in dark fingers the knife.
There I am right,
There even you are good.
There one - darker
Than the dark night, and no one sits next to her.
Oh, glance of her!
Oh, voice of her!
* * * * *
Кабы нас с тобой да судьба свела --
Ох, веселые пошли бы по земле дела!
Не один бы нам поклонился град,
Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат!
Как последний сгас на мосту фонарь --
Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.
Присягай, народ, моему царю!
Присягай его царице, -- всех собой дарю!
Кабы нас с тобой да судьба свела,
Поработали бы царские на нас колокола!
Поднялся бы звон по Москве -- реке
О прекрасной самозванке и ее дружке.
Нагулявшись, наплясавшись на шальном пиру,
Покачались бы мы, братец, на ночном ветру...
И пылила бы дороженька -- бела, бела, --
Кабы нас с тобой -- да судьба свела!
* * * * *
If only me and you were brought together -
Oh, happy deeds have on earth gone on!
Not one from the city will bow,
Oh my dear, natural, rootless brother!
Like the last streetlight on the bridge has burned -
I am the tavern queen, you the tavern tsar.
People, to my tsar swear!
Swear to the queen - I give of myself to all!
If only me and you were brought together by fate,
Worked above us the tsar's bells!
Rose the ringing of Moskva River
On the beautiful impostor and her friend.
Having partied, having in the crazy feast danced,
We have rocked, brother, at wind of the night...
And would have dusted the road - white, white -
If only me and you were brought together by fate!
* * * * *
Каждый день все кажется мне: суббота!
Зазвонят колокола, ты войдешь.
Богородица из золотого киота
Улыбнется, как ты хорош.
Что ни ночь, то чудится мне: под камнем
Я, и камень сей на сердце -- как длань.
И не встану я, пока не скажешь, пока мне
Не прикажешь: Девица, встань!
* * * * *
Every day all seems to me: Saturday!
Bells will ring, you will come in.
Mother of God from golden icon case
Will smile, how good you have been.
Every night, it seems: under the stone
I, and stone upon the heart - like hand.
And I won't get up, until you have spoken
And will order to me: Maiden, stand!
* * * * *
Словно ветер над нивой, словно
Первый колокол -- это имя.
О, как нежно в ночи любовной
Призывать Элоима!
Элоим! Элоим! В мире
Полночь, и ветры стихли.
К невесте идет жених.
Благослови
На дело любви
Сирот своих!
Мы песчинок морских бесследней,
Мы бесследней огня и дыма.
Но как можно в ночи последней
Призывать Элоима! Словно ветер над нивой, словно
Первый колокол -- это имя.
О, как нежно в ночи любовной
Призывать Элоима!
Элоим! Элоим! В мире
Полночь, и ветры стихли.
К невесте идет жених.
Благослови
На дело любви
Сирот своих!
Мы песчинок морских бесследней,
Мы бесследней огня и дыма.
Но как можно в ночи последней
Призывать Элоима!
* * * * *
As the wind on the cornfield, as if
The first bell - it is a name.
Oh, how tender in night of love
To call upon Elohim!
Elohim! Elohim! In world
There is midnight, and sisters >are quiet.
The groom seeks for the bride.
Blessings
For the work of love
Of your orphans!
We are without trace of sea sands,
We are traceless in smoke and flame.
But in final night how could we
Make a call for Elohim?
* * * * *
Счастие или грусть --
Ничего не знать наизусть,
В пышной тальме катать бобровой,
Сердце Пушкина теребить в руках,
И прослыть в веках --
Длиннобровой,
Ни к кому нс суровой --
Гончаровой.
Сон или смертный грех --
Быть как шелк, как пух, как мех,
И, не слыша стиха литого,
Процветать себе без морщин на лбу.
Если грустно -- кусать губу
И потом, в гробу,
Вспоминать -- Ланского.
* * * * *
Happiness or woe -
I know nothing by rote,
Roll a beaver in lush talma,
To fumble in hands Pushkin's heart
And to be known in tales as
Long-browed,
And to someone's strictness -
Goncharova's.
Sleep or deadly sin -
Was like feather, like fur, like silk,
And, not hearing the poem poured,
To bloom without wrinkles on the forehead.
If it's sorrowful - bite the lip
And in the coffin, later,
Lanskoy to remember.
* * * * *
Через снега, снега --
Слышишь голос, звучавший еще в Эдеме?
Это твой слуга
С тобой говорит, Господин мой -- Время.
Черных твоих коней
Слышу топот.
Нет у тебя верней
Слуги -- и понятливей ученицы.
Рву за цветком цветок,
И целует, целует мой рот поющий.
-- О бытие! Глоток
Горячего грога на сон грядущий!
* * * * *
Through the snow, the snow -
You'll hear voice, ringing still in Edem?
This your servant
Talks to you, my master - Time.
I hear the stomping
Of black stallions.
There is no more loyal servant
And more understanding student.
I tear off a blooming flower,
And kisses, kisses my singing mouth.
O Beingness! The sip
Of the hot grog for the future sleep!
* * * * *
По дорогам, от мороза звонким,
С царственным серебряным ребенком
Прохожу. Всe -- снег, всe -- смерть, всe -- сон.
На кустах серебряные стрелы.
Было у меня когда -- то тело,
Было имя, -- но не всe ли -- дым?
Голос был, горячий и глубокий...
Говорят, что тот голубоокий,
Горностаевый ребенок -- мой.
И никто не видит по дороге,
Что давным -- давно уж я во гробе
Досмотрела свой огромный сон.
* * * * *
On the roads, of frost ringing,
The silver child of the king
I pass by. All - snow, all - death, all - sleep.
On the bushes the silver arrows.
I had a body at some time,
Wasn't it all smoke, just a name?
The voice there was deep and hot...
They say that it's the blue-eyed,
Ermine child - mine.
And nobody sees upon the road,
That in the coffin long time ago
My giant dream I have seen.
* * * * *
Рок приходит не с грохотом и громом,
А так: падает снег,
Лампы горят. К дому
Подошел человек.
Длинной искрой звонок вспыхнул.
Взошел, вскинул глаза.
В доме совсем тихо.
И горят образа.
* * * * *
Fate won't come with crashing and with thunder,
But thus: Falls the snow,
Lights burn. A wanderer
Came to the home.
With long spark the doorbell broke out.
It arose and throws up the eyes.
In the house it is still quiet.
And there is the burning of the icons.
* * * *
Я ли красному как жар киоту
Не молилась до седьмого поту?
Гость субботний, унеси мою заботу,
Уведи меня с собой в свою субботу.
Я ли в день святого Воскресенья
Поутру не украшала сени?
Нету для души моей спасенья,
Нету за субботой воскресенья!
Я ль свечей не извожу по сотням?
Третью полночь воет в подворотне
Пес захожий. Коли душу отнял --
Отними и тело, гость субботний!
* * * * *
And for red iron case like heat
Didn't I pray till sevenths sweat?
Saturday guest, bear my worries away,
Take me with you into Saturday.
On the day of holy resurrection
Did I not adorn the canopy?
For the soul there is no salvation,
There's no Sunday after Saturday.
Am I not exhausting, in hundreds, candles?
Third night straight in the gateway
The dog howls. If soul he took away -
Take away with body, Saturday's guest!
* * * * *
Ты, мерящий меня по дням,
Со мною, жаркой и бездомной,
По распаленным площадям --
Шатался -- под луной огромной?
И в зачумленном кабаке,
Под визг неистового вальса,
Ломал ли в пьяном кулаке
Мои пронзительные пальцы?
Каким я голосом во сне
Шепчу -- слыхал? -- О, дым и пепел!
Что можешь знать ты обо мне,
Раз ты со мной не спал и не пил?
* * * * *
You, measuring me by the days -
With me, the hot and homeless one,
Did you walk on the flaming squares
Under the giant, burning moon?
And in the tavern filled with plague,
When solemn waltz a screech did make,
Did you not in a drunken fist
My long and piercing fingers break?
With which voice in my sleep do I
Whisper - you heard? - O smoke and ash! -
What can you know of me, since you
With me did not sleep or get trashed?
* * * * *
...Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице --
Тонкий звон
Старинных часов -- как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой -- нибудь мансарды Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.
И может быть, Вы бы даже меня любили...
=========
Посреди комнаты -- огромная изразцовая печка,
На каждом изразце -- картинка:
Роза -- сердце -- корабль. --
А в единственном окне --
Снег, снег, снег.
Вы бы лежали -- каким я Вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный.
Изредка резкий треск
Спички.
Папироса горит и гаснет,
И долго -- долго дрожит на ее краю
Серым коротким столбиком -- пепел.
Вам даже лень его стряхивать --
И вся папироса летит в огонь.
* * * * *
I wanted to live with you
In a small town,
Where there's eternal dusk
And eternal bells.
And in a small village hotel -
Subtle ringing
Of ancient clocks - like drops of time.
And sometimes, from some attic, in the evenings,
The flute,
And the flutist is in the window.
And more tulips in the windows.
And maybe, you even have loved me...
==============================
In middle of the room - a huge tiled stove,
On every tile - a picture:
Heart - ship - Rose.
And in the only window -
Snow, snow, snow.
You would have lain - like I loved you:
Lazy, indifferent, careless.
Sometimes a sharp crackling
Of the candle.
Cigarette burns and dims,
And for long he shakes on her edge
To the gray short pole - ash.
To you even shake off laziness -
And the cigarette flies into flames.
* * * * *
По ночам все комнаты черны,
Каждый голос темен. По ночам
Все красавицы земной страны
Одинаково -- невинно -- неверны.
И ведут друг с другом разговоры
По ночам красавицы и воры.
Мимо дома своего пойдешь --
И не тот уж дом твой по ночам!
И сосед твой -- странно -- непохож,
И за каждою спиною -- нож.
И шатаются в бессильном гневе
Черные огромные деревья.
Ох, узка подземная кровать
По ночам, по черным, по ночам!
Ox, боюсь, что буду я вставать,
И шептать, и в губы целовать...
-- Помолитесь, дорогие дети,
За меня в час первый и в час третий.
* * * * *
All the rooms are black, in the night
Dark is every voice. In the night
All the beauties of earth despite
Equally - disloyal - innocent.
And conduct the conversation with pride
Beauties and thieves in the night.
You will pass by your house pass -
And at night not the same house!
And the neighbor is strangely unlike.
And inserted in each spine - a knife.
And stagger in a rage, powerless,
The black giant trees.
Oh, narrow is the bed underground
In the nights, in the nights, the black ones!
Oh, I fear, that I will rise
And whisper, and you on your lips kiss...
Please pray, my children most dear,
For me in both first and third hour.
* * * * *
Так, одним из легких вечеров,
Без принятия Святых Даров,
-- Не хлебнув из доброго ковша! --
Отлетит к тебе моя душа.
Красною причастной теплотой
Целый мир мне был горячий твой.
Мне ль дары твои вкушать из рук
Раззолоченных, неверных слуг?
Ртам и розам -- разве помнит счет
Взгляд <бессонный> мой и грустный рот?
-- Радостна, невинна и тепла
Благодать твоя в меня текла.
Так, тихонько отведя потир,
Отлетит моя душа в эфир --
Чтоб вечерней славе облаков
Причастил ее вечерний ковш.
* * * * *
Thus, alone in the light evens,
Without taking the communion,
Not sipping from ladle kind!
To you my soul will take flight.
With the red communion warmth
Won't be heated the whole world,
Won't taste gifts of taste from the hands
Of the gilded, disloyal servants?
To mouths and roses - does remember count
<Sleepless> glance of mine and woeful mouth?
Joyful, warm and innocent
To me poured your grace.
Thus, having quietly taken cup away,
Into ether my soul flew away -
That evening glory of the clouds
Communioned her with evening ladle.
* * * * *
Мне ль, которой ничего не надо,
Кроме жаркого чужого взгляда,
Да янтарной кисти винограда, --
Мне ль, заласканной до тла и всласть,
Жаловаться на тебя, о страсть!
Все же в час как леденеет твердь
Я мечтаю о тебе, о смерть,
О твоей прохладной благодати --
Как мечтает о своей кровати
Человек, уставший от объятий.
* * * * *
To me, having never needed anything
But hot wild stare of another,
To the brushes of grapes of amber -
To me, caressed till heart's content,
O Passion, of you I complain!
But in the hour of ice the firmament
I dream of you, o death,
Of your chilly grace
Thus will dream on his bed
The man that is tired from the embrace.
* * * * *
День идет.
Гасит огни.
Где -- то взревел за рекою гудок фабричный.
Первый
Колокол бьет.
Ох!
Бог, прости меня за него, за нее,
за всех!
* * * * *
Day goes by.
Puts out the fires.
Where - has roared beyond river the factory horn.
Beats
The first bell.
Oh!
God, forgive me for her, for him, for all!
* * * * *
Мировое началось во мгле кочевье:
Это бродят по ночной земле -- деревья,
Это бродят золотым вином -- грозди,
Это странствуют из дома в дом -- звезды,
Это реки начинают путь -- вспять!
И мне хочется к тебе на грудь -- спать.
* * * * *
The world's nomad has begun in a haze:
Here wander in nightly land - trees,
Here wander the bunches in gold wine,
Here wander the stars from home to home,
Here rivers start their way next!
And I want to sleep on your chest.
* * * * *
Только закрою горячие веки
Райские розы, райские реки...
Где -- то далече,
Как в забытьи,
Нежные речи
Райской змеи.
И узнаю,
Грустная Ева,
Царское древо
В круглом раю.
* * * * *
Only I'll close the hot eyelids
Heavenly roses, heavenly rivers..
Where - far away,
As in oblivion,
Speeches most tender
Of heavenly snake.
And I'll recognize,
Sorrowful Eve,
The round tree
In the round paradise.
* * * * *
Милые спутники, делившие с нами ночлег!
Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб...
Рокот цыганских телег,
Вспять убегающих рек --
Рокот...
Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре
Помните жаркое ржанье и степь в серебре?
Синий дымок на горе,
И о цыганском царе --
Песню...
В черную полночь, под пологом древних ветвей,
Мы вам дарили прекрасных -- как ночь -- сыновей.
Нищих -- как ночь -- сыновей...
И рокотал соловей --
Славу...
Не удержали вас, спутники чудной поры,
Нищие неги и нищие наши пиры.
Жарко пылали костры,
Падали к нам на ковры --
Звезды...
* * * * *
Dear satellites, sharing with us the bed!
Miles, and miles, and miles, and stale bread...
Roaring of gypsy carts,
Reversing the fleeing rivers -
Roaring...
Ah, for the gypsy, the heaven, the early dawn,
Hot neighing and steppe in September do you recall?
The hot smoke on the hill,
And of gypsy king -
Song...
Under the canopy of ancient branches, in black midnight,
We gave you sons beautiful like the night.
Beggars - like night - sons...
And nightingale sang -
Glory...
They did not keep you, the satellites of alien trust,
Penniless bliss and penniless our feasts.
Hot burned the bonfires,
To carpet fell for us -
Stars...
* * * * *
У камина, у камина
Ночи коротаю.
Все качаю и качаю
Маленького сына.
Лучше бы тебе по Нилу
Плыть, дитя, в корзине!
Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне.
Царский сон оберегая,
Затекли колена.
Ночь была... И ночь другая
Ей пришла на смену.
Так Агарь в своей пустыне
Шепчет Измаилу:
"Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне!"
Дорастешь, царек сердечный,
До отцовской славы,
И поймешь: недолговечны
Царские забавы!
И другая, в час унылый
Скажет у камина:
"Позабыл отец твой милый
О прекрасном сыне!"
* * * * *
By the fireplace, by the fireplace
I shorten my night.
I am rocking and am rocking
My little son.
Better on Nile in a basket,
My child, is to swim!
Your dear father forgot
His gorgeous son.
The sleep of the king protecting,
Knees have grown numb.
Night it was... And to replace it
Came another night.
Thus Hagar in her desert
To Ishmael whispers, blathers:
"Your dear father forgot
The gorgeous son!"
You will grow, the king of hearts,
To ancestral greatness,
And will understand: Ephemeral
Are the kings' amusements!
And another, at fireplace
Will say in dull hour:
"Your dear father has forgotten
Your gorgeous son!"
* * * * *
Август -- астры,
Август -- звезды,
Август -- грозди
Винограда и рябины
Ржавой -- август!
Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август! -- Сердце!
Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звездных
Август! -- Месяц
Ливней звездных!
* * * * *
August - asters,
August - stars,
August - bunches
Of grapes and ashberry
Rusty - August!
Full-bodied, supportive
You play with your imperial apple
August, like a child.
Like with hand, you caress the heart
with your imperial name:
August! - Heart!
Month of late kisses,
Of late roses and late lightning!
Of the rain beneath the stars
August! - Month
Of the rain beneath the stars!
ДОН-ЖУАН
1
На заре морозной
Под шестой березой
За углом у церкви
Ждите, Дон -- Жуан!
Но, увы, клянусь вам
Женихом и жизнью,
Что в моей отчизне
Негде целовать!
Нет у нас фонтанов,
И замерз колодец,
А у богородиц --
Строгие глаза.
И чтобы не слышать
Пустяков -- красоткам,
Есть у нас презвонкий
Колокольный звон.
Так вот и жила бы,
Да боюсь -- состарюсь,
Да и вам, красавец,
Край мой не к лицу.
Ах, в дохе медвежьей
И узнать вас трудно,
Если бы не губы
Ваши, Дон -- Жуан!
Don Juan
1
Under the sixth birch
At the frosty dawn
On the corner church
Wait, Don Juan!
But with groom, alas,
And my life I swear,
There is nowhere
In my land to kiss!
We don't have a fountain,
And the well did freeze,
Strict, severe eyes
Theotokos has.
And so would not hear
Beauties their trifles,
We have loud and clear
Ringing of the bell.
Here I would have lived,
But - I will grow old,
You don't like my world
O the handsome one.
Ah, in a bear coat
It's hard to recognize you,
If not for your lips too,
O Don Juan!
2
Долго на заре туманной
Плакала метель.
Уложили Дон -- Жуана
В снежную постель.
Ни гремучего фонтана,
Ни горячих звeзд...
На груди у Дон -- Жуана
Православный крест.
Чтобы ночь тебе светлее
Вечная -- была,
Я тебе севильский веер,
Черный, принесла.
Чтобы видел ты воочью
Женскую красу,
Я тебе сегодня ночью
Сердце принесу.
А пока -- спокойно спите!..
Из далеких стран
Вы пришли ко мне. Ваш список
Полон, Дон -- Жуан!
2
Long upon the foggy dawn
The snowstorm did weep.
In a bed of snow they lay
Don Juan to sleep.
No hot stars above his head,
Not a roaring fountain...
Orthodox cross is on the chest
Of our Don Juan.
I have brought a Sevillian
Fan, black, so that night
That's eternal, for yourself
Would become more light.
That you'd see a woman's beauty
With your own sight,
I will bring undoubtedly
A heart to you tonight.
And for now - from distant lands -
Sleep now, sleep in peace! -
You have come to me. Complete,
Don Juan, is your list.
3
После стольких роз, городов и тостов --
Ах, ужель не лень
Вам любить меня? Вы -- почти что остов,
Я -- почти что тень.
И зачем мне знать, что к небесным силам
Вам взывать пришлось?
И зачем мне знать, что пахнуло -- Нилом
От моих волос?
Нет, уж лучше я расскажу Вам сказку:
Был тогда -- январь.
Кто-то бросил розу. Монах под маской
Проносил фонарь.
Чей -- то пьяный голос молил и злился
У соборных стен.
В этот самый час Дон -- Жуан Кастильский
Повстречал -- Кармен.
3
Aren't you tired, after so many roses,
Cities and toasts
To love me? You're almost a skeleton,
I'm almost a ghost.
And why should I know, that you had to call
On a higher power?
And why should I know, that there was smell of Nile
In my hair?
No, I better tell you a tale:
January it was.
A monk with a mask carried a flashlight.
Someone threw a rose.
Someone's drunken voice at cathedral walls
Prayed and swore.
Carmen met the Don Juan of Castille
At this hour.
4
Ровно -- полночь.
Луна -- как ястреб.
"Что -- глядишь?"
"Так -- гляжу!"
"Нравлюсь?" "Нет."
"Узнаeшь?" "Быть может"
"Дон-Жуан я."
"А я - Кармен."
4
Exactly - midnight.
Moon - like a hawk.
"Why - do you peer?"
"Thus - I peer!"
"Do you like me?" "No."
"Do you recognize me?" "Maybe."
"I am Don Juan."
"And I am Carmen."
5
И была у Дон-Жуана -- шпага,
И была у Дон-Жуана -- Донна Анна.
Вот и всe, что люди мне сказали
О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане.
Но сегодня я была умна:
Ровно в полночь вышла на дорогу,
Кто-то шел со мною в ногу,
Называя имена.
И белел в тумане посох странный...
-- Не было у Дон-Жуана -- Донны Анны!
5
And this Don Juan had Donna Anna,
And this Don Juan possessed a sword.
Of the beautiful, unhappy Don Juan
This from people is the only word.
But I was a clever one today:
I at midnight stepped on roadside,
Someone went along with me in stride
Calling names.
And in fog the staff paled, a strange one..
There was no Donna Anna for Don Juan!
6
И падает шелковый пояс
К ногам его -- райской змеей...
А мне говорят -- успокоюсь
Когда-нибудь, там, под землей.
Я вижу надменный и старый
Свой профиль на белой парче.
А где-то -- гитаны -- гитары --
И юноши в черном плаще.
И кто-то, под маскою кроясь:
-- Узнайте! -- Не знаю. -- Узнай!
И падает шелковый пояс
На площади -- круглой, как рай.
6
And the silk sash is falling
To his feet - a snake heavenly..
And "someday, when she's underground,
You will calm down" they tell me.
I see my profile, old
And arrogant in brocade white.
And somewhere - guitars - guitars -
And youths in a cloak like the night.
And somebody under mask hiding:
"Recognize!" - "I don't know" - "Recognize!"
And the silk sash is falling
On a square round like paradise.
7
И разжигая во встречном взоре
Печаль и блуд,
Проходишь городом -- зверски -- черен,
Небесно-худ.
Томленьем застланы, как туманом,
Глаза твои.
В петлице -- роза, по всем карманам --
Слова любви!
Да, да. Под вой ресторанной скрипки
Твой слышу -- зов.
Я посылаю тебе улыбку,
Король воров!
И узнаю, раскрывая крылья --
Тот самый взгляд,
Каким глядел на меня в Кастилье --
Твой старший брат.
7
And fanning in eyes of the coming
Sadness and sin,
You pass the city - brutally-black,
Heavenly-thin.
Covered with torment, like with fog,
Is your eye.
In loop - a rose, in all the pockets -
Words of love. Aye!
I hear your call over the restaurant
Violin.
I send a smile to you from the distance,
Robber king!
And then I recognize that same stare,
Spreading my wings,
With which in Castille at me glared
Your older sibling.
* * * * *
И сказал Господь:
-- Молодая плоть,
Встань!
И вздохнула плоть:
-- Не мешай. Господь,
Спать.
Хочет только мира
Дочь Иаира. --
И сказал Господь:
-- Спи.
* * * * *
And said Lord:
"Young flesh,
rise!"
And flesh sighed:
"Don't interrupt. Lord,
Sleep.
Daughter of Jairus
Only wants peace."
And said the Lord:
"Sleep."
* * * * *
Уж и лед сошел, и сады в цвету.
Богородица говорит сынку:
-- Не сходить ли, сынок, сегодня мне
В преисподнюю?
Что за грех такой?
Видишь, и день какой!
Пусть хоть нынче они не злобятся
В мой субботний день, Богородицын!
Повязала Богородица -- белый плат:
-- Ну, смотри, -- ей молвил сын. -- Ты ответчица!
Увязала Богородица -- целый сад
Райских розанов -- в узелочке -- через плечи
И идет себе,
И смеется вслух.
А навстречу ей
Реет белый пух
С вишен, с яблонь...
* * * * *
Ice has broken, and in bloom is the garden.
God's mother tells her son:
"Should not I go, today, son
Into underworld?"
What sin is all this?
In such days you see!
Let them not get angry,
Mother of God, on a Saturday!
Mother of God has tied - the white dress:
"Well, see," mumbled son, "You are in defense!"
A whole garden was tied by God's mother
In a nodule - through the darkness - of heavenly flowers.
And he goes his way,
And he loudly laughs.
And in his way
White fluff flies
With cherry trees, with apple trees...
* * * * *
Над церковкой -- голубые облака,
Крик вороний...
И проходят -- цвета пепла и песка --
Революционные войска.
Ох ты барская, ты царская моя тоска!
Нету лиц у них и нет имен, --
Песен нету!
Заблудился ты, кремлевский звон,
В этом ветреном лесу знамен.
Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон!
* * * * *
Above the church there are blue clouds,
A crows' cry...
And pass - the color of ash and sand -
Revolutionary troops... oh my
Blue-blooded, kingly angst mine!
They don't have a face, don't have a name -
Nobody sings!
You got lost, the Kremlin rings
In this banner forest full of wind.
Moscow, pray, in your eternal sleep!
ЦАРЮ -- НА ПАСХУ
Настежь, настежь
Царские врата!
Сгасла, схлынула чернота.
Чистым жаром
Горит алтарь.
-- Христос Воскресе,
Вчерашний царь!
Пал без славы
Орел двуглавый.
-- Царь! -- Вы были неправы.
Помянет потомство
Еще не раз --
Византийское вероломство
Ваших ясных глаз.
Ваши судьи --
Гроза и вал!
Царь! Не люди --
Вас Бог взыскал.
Но нынче Пасха
По всей стране,
Спокойно спите
В своем Селе,
Не видьте красных
Знамен во сне.
Царь! -- Потомки
И предки -- сон.
Есть -- котомка,
Коль отнят -- трон.
To Tsar, on Easter
Open, Open,
The gates of the tsar!
Darkness dimmed and poured out far.
With clean heat
Burns the altar -
Resurrect, Christ,
Yesterday's tsar!
Without glory fell
Two-headed eagle.
Tsar - you were wrong.
He'll remember inheritance
Many more times -
Byzantine sacrilege
Of your clear eyes.
Your judges -
Lightning and wave!
Tsar! God sought
You, not men.
But now there's Easter
In all the land,
Sleep in your village
With a calm mind,
Don't dream of
The banners red.
Tsar! Descendants and
Ancestors - to sleep go!
There is a knapsack since
They'll take away the throne.
* * * * *
За Отрока -- за Голубя -- за Сына,
За царевича младого Алексия
Помолись, церковная Россия!
Очи ангельские вытри,
Вспомяни, как пал на плиты
Голубь углицкий -- Димитрий.
Ласковая ты, Россия, матерь!
Ах, ужели у тебя не хватит
На него -- любовной благодати?
Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягненка -- Алексия!
* * * * *
For the Boy - for the Dove - for the son,
For Alexei the prince young
Church Russia, pray!
Wipe your angelic eyes,
Remember how fell on the slabs
Uglitsky pigeon - Demetrius.
Russia, you are tender mother!
Ah, don't you have enough
For him - the grace loved?
Do not visit on the son the sin of the dad.
Keep, peasant Russia, instead
Alexei - the Village of the Tsar's lamb!
* * * * *
Во имя Отца и Сына и Святого Духа
Отпускаю ныне
Дорогого друга
Из прекрасной пустыни -- в мир.
Научила я друга -- как день встает,
Как трава растет,
И как ночь идет,
И как смерть идет,
И как звезды ходят из дома в дом --
Будет друг царем!
А как друг пошел -- полегла трава
Как под злой косой,
Зашатались черные дерева,
Пал туман густой...
-- Мы одни с тобой,
Голубь, дух святой!
* * * * *
In the name of the Father, the Son and the Holy Spirit
I am letting out
A dear friend
In peace from beautiful desert.
I have taught a friend - how the days arise,
How grows the grass,
And how the night goes,
And how the death goes,
And how go from house to house the stars -
Your friend will be a tsar!
And how friend has come - lain the grass
As if under a braid of evil,
Staggered the black trees,
Dense fog fell...
We are with you alone,
Holy spirit, pigeon!
* * * * *
Чуть светает --
Спешит, сбегается
Мышиной стаей
На звон колокольный
Москва подпольная.
Покидают норы --
Старухи, воры.
Ведут разговоры.
Свечи горят.
Сходит Дух
На малых ребят,
На полоумных старух.
В полумраке,
Нехотя, кое-как
Бормочет дьяк.
Из черной тряпицы
Выползают на свет Божий
Гроши нищие,
Гроши острожные,
Потом и кровью добытые
Гроши вдовьи,
Про черный день
Да на помин души
Отложенные.
Так, на рассвете,
Ставят свечи,
Вынимают просфоры --
Старухи, воры:
За живот, за здравие
Раба Божьего -- Николая.
Так, на рассвете,
Темный свой пир
Справляет подполье.
* * * * *
Barely dawn -
Hurries, runs
Like flock of mice
Onto the ringing of bells
Moscow underground.
The burrows leave
Old women, thieves.
Conversation they lead.
Candles burn.
The Spirit descends
On these little guys,
On half-witted hags.
In semi-dusk
Unwillingly
Mutters the clerk.
From the black rag
Crawl out into the God's light
Pennies beggarly,
Pennies given carefully,
Later had with blood
Pennies of widows,
On the darkest day
And in memory of soul
Put aside.
Thus, at dawn,
They put candles,
Take out unleavened bread -
Old women, thieves!
For stomach, for health
God's slave - Nicholas.
Thus, at the morn,
The dark feast
Underground celebrates.
* * * * *
А всe же спорить и петь устанет
И этот рот!
А всe же время меня обманет
И сон -- придет.
И лягу тихо, смежу ресницы,
Смежу ресницы.
И лягу тихо, и будут сниться
Деревья и птицы.
* * * * *
And maybe to argue and to sing will be tired
This mouth!
And time will deceive me
And sleep - will come.
And I'll lie quietly, close eyelashes,
Close eyelashes.
And I'll lie quiet, and will dream
Of birds and trees.
СТЕНЬКА РАЗИН
1
Ветры спать ушли -- с золотой зарей,
Ночь подходит -- каменною горой,
И с своей княжною из жарких стран
Отдыхает бешеный атаман.
Молодые плечи в охапку сгреб,
Да заслушался, запрокинув лоб,
Как гремит над жарким его шатром
Соловьиный гром.
Stepan Razin
1
Winds have gone to sleep - with golden dawn,
Night comes - with a mountain of stone,
And with his princess from hot land
Rests the rabid chieftain.
Having gathered his youthful shoulders in a sack
He listened, his forehead leaning back,
How over his hot tent is torn asunder -
Nightingale's thunder.
2
А над Волгой -- ночь,
А над Волгой -- сон.
Расстелили ковры узорные,
И возлег на них атаман с княжной
Персиянкою -- Брови Черные.
И не видно звезд, и не слышно волн,
Только весла да темь кромешная!
И уносит в ночь атаманов чeлн
Персиянскую душу грешную.
И услышала
Ночь -- такую речь:
-- Аль не хочешь, что ль,
Потеснее лечь?
Ты меж наших баб --
Что жемчужинка!
Аль уж страшен так?
Я твой вечный раб,
Персияночка!
Полоняночка!
==========
А она -- брови насупила,
Брови длинные.
А она -- очи потупила
Персиянские.
И из уст ее --
Только вздох один.
-- Джаль -- Эддин!
===========
А над Волгой -- заря румяная,
А над Волгой -- рай.
И грохочет ватага пьяная:
-- Атаман, вставай!
Належался с басурманскою собакою!
Вишь, глаза -- то у красавицы наплаканы!
А она -- что смерть,
Рот закушен в кровь. --
Так и ходит атаманова крутая бровь.
-- Не поладила ты с нашею постелью,
Так поладь, собака, с нашею купелью!
В небе-то -- ясно,
Темно -- на дне.
Красный один
Башмачок на корме.
И стоит Степан -- ровно грозный дуб,
Побелел Степан -- аж до самых губ.
Закачался, зашатался. -- Ох, томно!
Поддержите, нехристи, -- в очах темно!
Вот и вся тебе персияночка,
Полоняночка.
2
Over Volga - night,
Over Volga - sleep...
Ornate rugs they have laid down,
And on them the chieftain has laid
With a Persian princess - black brows.
One can't see the stars, one can't hear the waves,
Oars and darkness extreme, this is all!
And the shuttle bears away into the chieftain's
Night sinful Persian soul.
And such a speech
Did the night hear:
Don't you want, at last,
To lie nearer?
Out of all our women
You're the pearl!
Am I this scary
I'm your all-time slave,
Persian girl!
My prisoner!
--------------------
And she knitted the brows,
The long brows.
And she eyes cast down
Eyes Persian.
And from her lips
Only one sigh rings:
Djal-Eddin.
--------------------
And over Volga - a ruddy dawn,
And over Volga - heaven.
And roars the drunk crowd:
Get up, chieftain!
With a Muslim dog you did lie!
See the tears in the beauty's eyes!
And she - like death,
Bit her mouth in blood.
Thus goes a chieftain's brow so hard.
This our bed, you dog, you did not want,
So make do with our baptismal font!
It's dark in the day,
In the sky it is clear.
Red is the shoe
In the ship's rear.
And like menacing oak stands Stepan,
And to very lips pales Stepan.
Ah, so tiring - it shakes, rocks!
Hold up, heathens - in the eyes it's dark!
Here to you is the Persian girl,
The prisoner girl.
3
И снится Разину -- сон:
Словно плачется болотная цапля.
И снится Разину -- звон:
Ровно капельки серебряные каплют.
И снится Разину дно:
Цветами -- что плат ковровый.
И снится лицо одно --
Забытое, чернобровое.
Сидит, ровно Божья мать,
Да жемчуг на нитку нижет.
И хочет он ей сказать,
Да только губами движет...
Сдавило дыханье -- аж
Стеклянный, в груди, осколок.
И ходит, как сонный страж,
Стеклянный -- меж ними -- полог.
===============
Рулевой зарею правил
Вниз по Волге -- реке.
Ты зачем меня оставил
Об одном башмачке?
Кто красавицу захочет
В башмачке одном?
Я приду к тебе, дружочек,
За другим башмачком!
И звенят -- звенят, звенят -- звенят запястья:
-- Затонуло ты, Степанове счастье!
3
(DREAM OF RAZIN)
And Razin dreams a dream:
Like a cry of a heron of the swamp.
And Razin dreams a ringing:
Like silver droplets drop.
And Razin dreams of the bottom:
Like kerchief covered with flowers.
And of one face he dreams -
Forgotten, with black brows.
He sits, like God's mother,
Stringing pearls on a thread.
And he wants to tell her,
But only moves lips instead...
The breath has been stifled - ah
In the chest there is a glass chip.
And the glass slope walks past them
Like a guard who wants to sleep.
--------------------
Down the Volga-river with
The steering dawn drove he.
Over just a single shoe
Why did you leave me?
Who will want a beauty
In just one shoe?
For the other shoe, friend,
I will come to you!
And rings, rings the bracelet: Drowned
The happiness of Stepan!
* * * * *
Так и буду лежать, лежать
Восковая, да ледяная, да скорченная.
Так и будут шептать, шептать:
-- Ох, шальная! ох, чумная! ох, порченная!
А монашки-то вздыхать, вздыхать,
А монашки-то -- читать, читать:
-- Святый Боже! Святый Боже! Святый Крепкий!
Не помилует, монашки, -- ложь!
Захочу -- хвать нож!
Захочу -- и гроб в щепки!
Да нет -- не Хочу --
Молчу.
Я тебе, дружок,
Я слово скажу:
Кому -- вверху гулять,
Кому -- внизу лежать.
Хочешь -- целуй
В желтый лоб,
А не хочешь -- так
Заколотят в гроб.
Дело такое:
Стала умна.
Вот оттого я
Ликом темна.
* * * * *
Thus I would lie here, lie here
Made of wax, and icy, and crumpled.
Thus I would whisper, whisper:
Oh crazy! Oh, plagued! Oh, one spoiled!
And to the nuns - to breathe, to breathe,
And to the nuns - to read, to read!
Holy God! Holy God! Holy Strong One!
He won't take mercy, nuns - lie!
I will want - to take the knife!
I will want - and coffin's in splinters!
But no - I don't want -
I am silent.
To you, my friend,
I will say the word:
To some - to walk at top,
To others - to lie below.
You want - then kiss
The yellow forehead,
And if you don't want this
Into a coffin you're nailed.
Deed is such:
I became smart.
For this reason
The face is dark.
* * * * *
Что же! Коли кинут жребий
Будь, любовь!
В грозовом -- безумном! -- небе --
Лед и кровь.
Жду тебя сегодня ночью
После двух:
В час, когда во мне рокочут
Кровь и дух.
* * * * *
What now! If they throw the dice
Be, love!
In the thundering - crazy - sky
Ice and blood.
I await you after two
In the night:
In hour, when in me rumble
Spirit and blood.
ГАДАНЬЕ
1
В очи взглянула
Тускло и грозно.
Где-то ответил -- гром.
-- Ох, молодая!
Дай погадаю
О земном талане твоем.
Синие тучи свились в воронку.
Где-то гремит, -- гремят!
Ворожея в моего ребенка
Сонный вперила взгляд.
-- Что же нам скажешь?
-- Всe без обману.
-- Мне уже поздно,
Ей еще рано...
-- Ох, придержи язык, красота!
Что до поры говорить: не верю! --
И распахнула карточный веер
Черная -- вся в серебре -- рука.
-- Речью дерзка,
Нравом проста,
Щедро живешь,
Красоты не копишь.
В ложке воды тебя -- ох -- потопит
Злой человек.
Скоро в ночи тебе путь нежданный.
Линии мало,
Мало талану. --
Позолоти!
И вырастает с ударом грома
Черный -- на черном -- туз.
Fortune - Telling
1
Dull and menacing
I looked into eyes.
Somewhere will answer -
The thunder.
Oh, so young!
I will be divining
About your fortune.
The blue clouds have coiled in a funnel.
Somewhere it thunders, - they thunder!
The wise woman into my child
Leads the first stare.
"What will you tell us?"
"All without deceit."
"For me it is late,
For her it is early."
Oh, beautiful, hold the tongue back!
What for the time "I don't believe" to say
And before opened the fan of cards
Black - all in September - arm.
Audacious in speech,
Simple in temper,
Generously you live,
You don't hoard beauty.
And in spoon of water - oh - will drown you
The evil man.
Soon at night will be unexpected way.
Not many lines,
A little fate.
Gilding.
And will grow with thunderclap
The black - on the black - ace.
2
Как перед царями да князьями стены падают --
Отпади, тоска -- печаль -- кручина,
С молодой рабы моей Марины,
Верноподданной.
Прошуми весеннею водою
Над моей рабою
Молодою.
(Кинь-ка в воду обручальное кольцо,
Покатай по белой грудке -- яйцо!)
От бессонницы, от речи сладкой,
От змеи, от лихорадки,
От подружкина совета,
От лихого человека,
От младых друзей,
От чужих князей --
Заклинаю государыню-княгиню,
Молодую мою, верную рабыню.
(Наклони лицо,
Расколи яйцо!)
Да растут ее чертоги --
Выше снежных круч,
Да бегут ее дороги --
Выше синих туч,
Да поклонятся ей в ноги
Все князья земли, --
Да звенят в ее кошeлке
Золотые рубли.
Ржа -- с ножа,
С тебя, госпожа, --
Тоска!
2
Like before the kings and princes the walls tumble -
Fall off, angst - sadness - grief,
With the youthful slaves of my Marina,
Loyal subject.
Ask for
Spring water
Over my young work.
(Throw into water the wedding ring,
Take a ride before white chest - egg!)
From insomnia, sweet speech,
From snakes and allergies,
From girlfriend's advice,
From dashing man,
From the young friends,
From other princes -
I conjure the empress-princess,
My young one, faithful slave.
(Bend the face,
Break the egg!)
And there her palaces grow -
Above the steep heights of snow,
And there run her roads -
Above the blue clouds,
So bow before her feet
All the princes of the earth
So ring in her wallet
The golden coins.
Rye - from knife,
From you, madame -
Angst!
3
Голос -- сладкий для слуха,
Только взглянешь -- светло.
Мне что? -- Я старуха,
Мое время прошло.
Только солнышко скроется,
Да падет темнота,
Выходи ты под Троицу
Без Христа -- без креста.
Пусть несут тебя ноженьки
Не к дружку твоему:
Непроезжей дороженькой --
В непроглядную тьму.
Да сними -- не забудь же --
Образочек с груди.
А придешь на распутье,
К земле припади.
Позовет тебя глухо,
Ты откликнись -- светло...
-- Мне что? -- Я старуха,
Мое время прошло.
3
Voice - sweet to hear.
Only you'll look - it's light.
What to me? I am a geezer,
My time has gone by.
Only will hide the sun,
And will fall the darkness,
You will go under Trinity
Without Christ - without cross.
May your legs carry you
To your friend:
In impenetrable darkness
By the impassable road.
Take - do not forget -
The image on the chest.
And you'll come to the crossroads,
Fall down to the earth.
And will call you dully,
You will respond - it is light...
What to me? I am a geezer,
And my time has passed.
* * * * *
И Кто-то, упав на карту,
Не спит во сне.
Повеяло Бонапартом
В моей стране.
Кому -- то гремят раскаты:
-- Гряди, жених!
Летит молодой диктатор,
Как жаркий вихрь.
Глаза над улыбкой шалой
Что ночь без звезд!
Горит на мундире впалом
Солдатский крест[1] * * * * *
And someone, falling on the map,
Doesn't sleep at night.
It blew with Bonaparte
In my homeland.
To whom - rumbling are the thunderings:
Look, groom of girl!
Lies down the young dictator,
Like the hot whirl.
Eyes under the smile mischievous
Night without stars!
Burns in the uniform sunken
The soldier's cross,
He called the people to peace,
In chill he humbled -
And breathes, having clutched the hand,
Ecumenical forehead.
* * * * *
Из строгого, стройного храма
Ты вышла на визг площадей...
-- Свобода! -- Прекрасная Дама
Маркизов и русских князей.
Свершается страшная спевка, --
Обедня еще впереди!
-- Свобода! -- Гулящая девка
На шалой солдатской груди!
26 мая 1917
(Бальмонт, выслушав: -- Мне не нравится --
твое презрение к девке! Я -- о6ижен за
девку! Потому что -- (блаженно --
заведенные глаза) -- иная девка...
Я: -- Как жаль
что я не могу тебе ответить: --
"Как и иной солдат...")
* * * * *
From the strict, elegant temple
You went on the screeching of squares...
Freedom! The beautiful Lady
Of Russian princes and marquises.
Goes forth the fearful rehearsal -
Lunch is still ahead!
Freedom! The partying girl
On soldier's mischievous chest!
(Balmont, listen: I do not like
your contempt for the girl! I am insulted
over the girl! Because - (blissfully -
instituted the eyes) - another girl...
I: What pity
That I can't respond to you:
"How is another soldier...")
* * * * *
В лоб целовать -- заботу стереть.
В лоб целую.
В глаза целовать -- бессонницу снять.
В глаза целую.
В губы целовать -- водой напоить.
В губы целую.
В лоб целовать -- память стереть.
В лоб целую.
* * * * *
To kiss the forehead - to erase worry.
The forehead I kiss.
To kiss the eyes - is to take away sleepiness.
The eyes I kiss.
To kiss the lips - fill self with water.
The lips I kiss.
To kiss the forehead - to erase memory.
The forehead I kiss.
* * * * *
Голубые, как небо, воды,
И серебряных две руки.
Мало лет -- и четыре года:
Ты и я -- у Москвы-реки.
Лодки плыли, гудки гудели,
Распоясанный брел солдат.
Ребятишки дрались и пели
На отцовский унылый лад.
На ревнителей Бога Марса
Ты тихонько кривила рот.
Ледяными глазами барса
Ты глядела на этот сброд.
Был твой лик среди этих, темных,
До сиянья, до блеска -- бел.
Не забуду -- а ты не вспомнишь --
Как один на тебя глядел.
6 июня 1917
(NB! с ненавистью -- как мне
тогда показалось, и весь этот стих --
ответ на этот --
классовой ненависти -- взгляд.
* * * * *
Blue waters, like the sky,
And two hands of silver.
Not many years - and four years:
You and I - at Moskva River.
Boats sailed, beeps were buzzing,
Trudged the belted soldier.
Little children were fighting and singing
The sad harmony of the father.
Facing the zealots of Mars the god
You quietly curved the mouth.
With icy eyes of the leopard
You stared at this crowd.
Your face was among these, dark ones,
Till the radiance, till the shine - white.
I won't forget - and you won't remember -
How one looked at you in his sight.
(NB: with hatred - how for me
It then appeared, and this whole poem
is a response for that -
Class hatred - stare.)
* * * * *
А пока твои глаза
-- Черные -- ревнивы,
А пока на образа
Молишься лениво --
Надо, мальчик, целовать
В губы -- без разбору.
Надо, мальчик, под забором
И дневать и ночевать.
И плывет церковный звон
По дороге белой.
На заре-то -- самый сон
Молодому телу!
(А погаснут все огни --
Самая забава!)
А не то -- пройдут без славы
Черны ночи, белы дни.
Летом -- светло без огня,
Летом -- ходишь ходко.
У кого увел коня,
У кого красотку.
-- Эх, и врет, кто нам поет
Спать в тобою розно!
Милый мальчик, будет поздно,
Наша молодость пройдет!
Не взыщи, шальная кровь,
Молодое тело!
Я про бедную любовь
Спела -- как сумела!
Будет день -- под образа
Ледяная -- ляжу.
-- Кто тогда тебе расскажет
Правду, мальчику, в глаза?
* * * * *
And while jealous are
Your black eyes,
And while you lazily pray
To the icons -
Boy, we need to kiss,
Without parsing, on the lips.
Boy, we need under the fence
To spend both night and day.
And then sails the church's ringing
On white road.
At the dawn - the very dreaming
To young body!
(And will dim all the lights -
The most amusements!)
And not it - will go by without fame
The white days, the black nights.
In the summer - it's light without fire,
In the summer - you walk faster.
Whose stallion he took away,
Whose beauty.
Eh, and he lies, who to us does sing
It's rosy with you to sleep!
Dear boy, it will be late
For our youth to creep!
Don't exact, mischievous blood,
The body all so young!
And for former beloved
I could sing however well!
Day will come - under the forms
The icy one - down I will lie.
Who will then tell you, boy,
Truth, in your eyes?
* * * * *
Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус --
Окончательнее пасть.
Я от горечи -- целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи -- другую
Ночью за руку ведешь.
С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь -- горе, горечь -- грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.
* * * * *
Bitterness! On your lips, passion -
Is eternal aftertaste!
Bitterness! It is temptation
For all times - to die at last.
I from bitterness - am kissing
Everyone who's young and sweet.
You from bitterness - another
By the hand at night do lead.
With bread I eat, with water swallow
Bitter woe, bitter sorrow.
There is one such kind of grass,
O Russia, on your meadows.
* * * * * *
И зажег, голубчик, спичку.
-- Куды, матушка, дымок?
-- В двери, родный, прямо в двери,
Помирать тебе, сынок!
-- Мне гулять еще охота.
Неохота помирать.
Хоть бы кто за меня помер!
...Только до ночи и пожил.
* * * * *
And you turned on a match, dear one.
Where the smoke, mother?
In the door, dear one, right in the door
Will be for you to die, dear son!
I still want to party.
I don't want to die.
Maybe one will die for me!
Only I had lived till night.
АЛЕ
А когда -- когда-нибудь -- как в воду
И тебя потянет -- в вечный путь,
Оправдай змеиную породу:
Дом -- меня -- мои стихи -- забудь.
Знай одно: что завтра будешь старой.
Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,
Синеокою цыганкой будь.
Знай одно: никто тебе не пара --
И бросайся каждому на грудь.
Ах, горят парижские бульвары!
(Понимаешь -- миллионы глаз!)
Ах, гремят мадридские гитары!
(Я о них писала -- столько раз!)
Знай одно: (твой взгляд широк от жара,
Паруса надулись -- добрый путь!)
Знай одно: что завтра будешь старой,
Остальное, деточка, -- забудь.
To Alla
And somewhere - some time - as into water
And you will be pulled - in timeless way,
Change the breed of the serpent:
Home - me - my poems - forget.
Just know this: Tomorrow you'll be old.
Drink wine, rule the troika, sing at Yar.
You will be a gypsy blue-eyed.
Just know this: to you none compare -
And will throw on the chest one another.
Ah, how burn the Paris boulevards!
(You will understand - millions of eyes!)
Ah, resound the Madrid guitars!
(I wrote of them many times!)
I know one thing: (your look wide from heat,
Sails are full - kind is the way!)
Just know this: tomorrow you'll be old.
And the rest, my dear child, forget.
* * * * *
А царит над нашей стороной --
Глаз дурной, дружок, да час худой.
А всего у нас, дружок, красы --
Что две русых, вдоль спины, косы,
Две несжатых, в поле, полосы.
А затем, чтобы в единый год
Не повис по рощам весь народ --
Для того у нас заведено
Зеленое шалое вино.
А по селам -- ивы -- дерева
Да плакун-трава, разрыв-трава...
Не снести тебе российской ноши.
-- Проходите, господин хороший!
* * * * *
And over our country reigns -
Foolish eye, and the thin hour, my friend.
And to us are beauties, dear friend -
So that two blond, along spine, braids,
Two uncompressed stripes within the field.
And then, that in year single
Over the grove will hang all people -
For him we cannot find
The mischievous green wine.
And in the villages - willows - trees
The weeping grass, the breaking grass...
You cannot bear the Russian burden.
Pass through, the good man!
КАРМЕН
1
Божественно, детски-плоско
Короткое, в сборку, платье.
Как стороны пирамиды
От пояса мчат бока.
Какие большие кольца
На маленьких темных пальцах!
Какие большие пряжки
На крохотных башмачках!
А люди едят и спорят,
А люди играют в карты.
Не знаете, что на карту
Поставили, игроки!
А ей -- ничего не надо!
А ей -- ничего не надо!
-- Вот грудь моя. Вырви сердце
И пей мою кровь, Кармен!
Carmen
1
Divine, childish-plain
The dress is, and short to the plait.
How the sides of a pyramid
Rush sides from the belt.
What big rings there are
On the little and dark fingers!
What big buckles there are
On the tiny shoes!
And people eat and argue,
And people are playing cards.
You do not know, players,
What on the card you have bet!
And she - she needs nothing!
And she - she needs nothing!
Here's my chest. Tear my heart out -
Carmen - and drink my blood!
2
Стоит, запрокинув горло,
И рот закусила в кровь.
А руку под грудь уперла --
Под левую -- где любовь.
~ Склоните колена! -- Что вам,
Аббат, до моих колен?!
Так кончилась -- этим словом --
Последняя ночь Кармен.
2
She stands, throwing back the throat,
And bit the mouth in blood.
And set the hand against bosom -
The left one - where there is love.
"On your knees!" - "What to you
Are my knees that I should bend,
Abbot?" With these words
Her last night Carmen did end.
ИОАНН
1
Только живите! -- Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой -- нибудь темный час.
И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг -- словно с неба -- ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
-- Так молодую Бурю слушает Бог.
John
1
Only you live! I dropped my hands,
I dropped on hands the hot forehead.
Thus the young storm will listen to God
In some late time, somewhere in the field.
And on the of my breathing's high shaft
As if from the sky - falls suddenly the powerful arm.
And on my lips somebody's lips lie down.
Thus God will listen to the youthful storm.
2
Запах пшеничного злака,
Ветер, туман и кусты...
Буду отчаянно плакать --
Я, и подумаешь -- ты,
Длинной рукою незрячей
Гладя раскиданный стан,
Что на груди твоей плачет
Твой молодой Иоанн.
2
The smell of the wheat grain,
Wind, bushes and fog too...
I will be desperately crying -
I, and will think - you,
With a long arm of the blind
Petting the scattered flock,
That on your chest will cry
Your young John.
3
Люди спят и видят сны.
Стынет водная пустыня.
Все у Господа -- сыны,
Человеку надо -- сына.
Прозвенел кремнистый путь
Под усердною ногою,
И один к нему на грудь
Пал курчавой головою.
Люди спят и видят сны.
Тишина над гладью водной.
-- Ты возьми меня в сыны!
-- Спи, мой сын единородный.
3
People sleep and they have dreams.
See how water desert chills.
All for God's - sons,
Man will need - a son.
Rang the siliceous way
At foot's stubbornness
And one to him to the chest
Fell with the curly head.
People sleep and have dreams.
Above water it's quiet.
"You adopt me as a son!"
"Sleep, my begotten son."
4
Встречались ли в поцелуе
Их жалобные уста?
Иоанна кудри, как струи
Спадают на грудь Христа.
Умилительное бессилье!
Блаженная пустота!
Иоанна руки, как крылья,
Висят по плечам Христа.
4
Did you meet in a kiss
Their plaintive lips?
John's curls, like jets
Fell upon the Christ's chest.
A touching impotence!
Blissful emptiness!
John's hands, wings alike,
Hang on the shoulders of Christ.
ЦЫГАНСКАЯ СВАДЬБА
Из-под копыт
Грязь летит.
Перед лицом
Шаль -- как щит.
Без молодых
Гуляйте, сваты!
Эй, выноси,
Конь косматый!
Не дали воли нам
Отец и мать,
Целое поле нам --
Брачная кровать!
Пьян без вина и без хлеба сыт,
Это цыганская свадьба мчит!
Полон стакан,
Пуст стакан.
Гомон гитарный, луна и грязь.
Вправо и влево качнулся стан.
Князем -- цыган!
Цыганом -- князь!
Эй, господин, берегись, -- жжет!
Это цыганская свадьба пьет!
Там, на ворохе
Шалей и шуб,
Звон и шорох
Стали и губ.
Звякнули шпоры,
В ответ -- мониста.
Свистнул под чьей -- то рукою
Шелк.
Кто-то завыл как волк,
Кто-то как бык храпит.
-- Это цыганская свадьба спит.
Gypsy Wedding
Dirt flies
From under the hooves.
Shawl like a shield
Over the face.
Newlyweds, have fun
Without the young!
Eh, carry them out,
Disheveled stallion!
We didn't have freedom
Under mother and dad,
The whole field for us
Is marital bed!
Full without bread and without wine drunk -
Thus the gypsy wedding does run!
Full is the glass.
Empty is the glass.
Guitar sound, dirt and moon.
To right and to left swings the den.
Gypsy - to knight!
To gypsy - knight!
Hey mister, careful - it burns!
Thus drinks gypsy wedding!
There, on the shawls'
And fur-coats' heap
There's ringing and rustling
Of steel and lips.
Ringing of spurs,
Necklaces - in return.
Silk has whistled
Under someone's hand.
Someone has howled like a wolf,
Someone like a bull is snoring.
Thus sleeps the gypsy wedding.
КНЯЗЬ ТЬМЫ
1
Князь! Я только ученица
Вашего ученика!
Колокола -- и небо в темных тучах.
На перстне -- герб и вязь.
Два голоса -- плывучих и певучих:
-- Сударыня? -- Мой князь?
-- Что Вас приводит к моему подъезду?
-- Мой возраст -- и Ваш взор.
Цилиндр снят, и тьму волос прорезал
Серебряный пробор.
-- Ну, что сказали на денек вчерашний
Российские умы?
Prince of Darkness
1
Prince! I am only
A student of your student!
Bells and sky in dark clouds.
On ring - ligature and coat of arms.
Two voices - floating and floating:
"My prince?" "Madam?"
"What takes you to my entrance?"
"My age - and your stare."
Cylinder is taken, and cut hair in the darkness
The parting of silver.
"Well, what did Russian minds say
On the past days?"
2
Страстно рукоплеща
Лает и воет чернь.
Медленно встав с колен
Кланяется Кармен.
Взором -- кого ища?
-- Тихим сейчас -- до дрожи.
Безучастны в царской ложе
Два плаща.
И один -- глаза темны --
Воротник вздымая стройный:
-- Какова, Жуан? -- Достойна
Вашей светлости, Князь Тьмы.
2
Passionately clapping hands
The blackness barks and howls.
Slowly standing on knees
Carmen bows.
Gazing - looking for whom?
Quiet - till shivers now.
Didn't take part in kingly couch
Two cloaks bestowed.
And one - dark are the eyes -
Uplifting the slender collar:
"How are you, Juan?"
"Worthy of your grace, Prince of Darkness."
3
Да будет день! -- и тусклый день туманный
Как саван пал над мертвою водой.
Взглянув на мир с полуулыбкой странной:
-- Да будет ночь! -- тогда сказал другой.
И отвернув задумчивые очи,
Он продолжал заоблачный свой путь.
Тебя пою, родоначальник ночи,
Моим ночам и мне сказавший: будь.
3
Let there be day! And the grim foggy day
Like shroud fell from dark water.
Looking at world from a strange semi-smile:
"Let there be night!" - thus will tell the other.
And turning away the thoughtful eyes,
He did maintain his transcendental way.
I sing you, the forefather of the night,
To my dreams and to me having stated: may.
4
И призвал тогда Князь света -- Князя тьмы,
И держал он Князю тьмы -- такую речь:
-- Оба княжим мы с тобою. День и ночь
Поделили поровну с тобой.
Так чего ж за нею белым днем
Ходишь -- бродишь, речь заводишь под окном?
Отвечает Князю света -- Темный князь:
-- То не я хожу -- брожу, Пресветлый -- нет!
То сама она в твой белый Божий день
По пятам моим гоняет, словно тень.
То сама она мне вздоху не дает,
Днем и ночью обо мне поет.
И сказал тогда Князь света -- Князю тьмы:
-- Ох, великий ты обманщик. Темный князь!
Ходит -- бродит, речь заводит, песнь поет?
Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет?
И пошел тогда промеж князьями -- спор.
О ею пору он не кончен, княжий спор.
4
And the prince of light has called the darkness prince,
And he held the darkness of the prince - such a speech:
You and I are both princes. Night and day
They have shared with you equally.
So for what upon the bright day
You walk - wander, speaking under the window?
Talks back to the prince - the Dark Prince:
Only not I will wander, not Blessed!
She would on your white day of God
Chases my feet, as a shade.
Or she to the breathing won't give,
Day and night of me sing.
And then said the prince of light - to the prince of dark:
"Oh, you are a great deceiver. Dark prince!
He walks - wanders, starts the speech, the song sings?
Well, we'll see, the dark prince, who will take?
And then between the princes - is spat.
Will not end in this time, princes' spat.
BOHEME
Помнишь плащ голубой,
Фонари и лужи?
Как играли с тобой
Мы в жену и мужа.
Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет,
Наш клетчатый плед?!
Ты, по воле судьбы,
Всe писал сонеты.
Я варила бобы
Юному поэту.
Как над картою вин
Мы на пальцы дули,
Как в дымящий камин
Полетели стулья.
Помнишь -- шкаф под орех?
Холод был отчаянный!
Мой страх, твой смех,
Гнев домохозяина.
Как стучал нам сосед,
Флейтою разбужен...
Поцелуи -- в обед,
И стихи -- на ужин...
Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет --
Наш клетчатый плед...
Boheme
You remember blue cloak,
Puddles and streetlights?
Thus you and I played
Husband and wife.
My first bracel et,
My white corset,
Your raspberry vest,
Our checkered plaid?!
You, by will of fate,
Kept writing sonnets.
I cooked the beans
To the young poet.
On the map of the wines
We blew upon the fingers,
Like in smoking fireplace
Flew the chairs.
Do you remember - suitcase under nuts?
It was desperate cold!
My fear, your laugh,
Rage of landlord.
How awakened by flute
Had knocked to us neighbor...
For lunch - kisses,
Poems - for dinner...
My first bracelet,
My white corset,
Your raspberry vest,
Our checkered plaid?!
* * * * *
Ну вот и окончена метка, --
Прощай, мой веселый поэт!
Тебе приглянулась -- соседка,
А мне приглянулся -- сосед.
Забита свинцовою крышкой
Любовь -- и свободны рабы.
А помнишь: под мышкою -- книжки,
А помнишь: в корзинке -- бобы...
Пожалуйте все на поминки,
Кто помнит, как десять лет
Клялись: кружевная косынка
И сей апельсинный жилет...
* * * * *
And now has ended the spell -
My happy poet, farewell!
You liked the she-neighbor,
And I liked the he-neighbor.
Clogged by lead cover
Is love - and slaves freed.
Remember: books under the mouse,
Remember: in basket - beans...
May all not be at the funeral,
Who remember, as after ten years
We vowed: lace headscarf
And this orange vest...
ЮНКЕРАМ, УБИТЫМ В НИЖНЕМ
Сабли взмах --
И вздохнули трубы тяжко --
Провожать
Легкий прах.
С веткой зелени фуражка --
В головах.
Глуше, глуше
Праздный гул.
Отдадим последний долг
Тем, кто долгу отдал -- душу.
Гул -- смолк.
-- Слуша -- ай! На -- кра -- ул!
Три фуражки.
Трубный звон.
Рвется сердце.
-- Как, без шашки?
Без погон
Офицерских?
Поутру --
В безымянную дыру?
Смолкли трубы.
Доброй ночи --
Вам, разорванные в клочья
На посту!
To Junkers, Killed At Bottom
Swing of sword -
And lips heavily inhaled -
To conduct
The light dust
With cap of greenery
On the heads.
Deaf, deaf
Holiday hum.
We will give back the last debt
To those, who gave as a debt - the soul.
Hum - grew quiet.
Listen - hey! Na-kra-ul!
Three caps.
Ringing of pipes.
Tears the heart.
How, without checkers?
With no chase
Of the officers?
In the morning -
Into the nameless hole!
Pipes quieted down.
Have a good night -
You, torn apart in pieces
At the post!
* * * *
И в заточеньи зимних комнат
И сонного Кремля --
Я буду помнить, буду помнить
Просторные поля.
И легкий воздух деревенский,
И полдень, и покой, --
И дань моей гордыне женской
Твоей слезы мужской.
* * * * *
In the prison of winter rooms
And sleepy Kremlin -
I will remember, will remember
The spacious field.
And light country air
And rest and noon, -
And tribute to my female pride
Of your tears of man.
* * * * *
Бороды -- цвета кофейной гущи,
В воздухе -- гул голубиных стай.
Черное око, полное грусти,
Пусто, как полдень, кругло, как рай.
Всe провожает: пеструю юбку,
Воз с кукурузой, парус в порту...
Трубка и роза, роза и трубка --
Попеременно -- в маленьком рту.
Звякнет -- о звонкий кувшин -- запястье,
Вздрогнет -- на звон кувшина -- халат...
Стройные снасти -- строки о страсти --
И надо всеми и всем -- Аллах.
Что ж, что неласков! что ж, что рассеян!
Много их с розой сидит в руке --
Там на пороге дымных кофеен, --
В синих шальварах, в красном платке.
* * * * *
Beards - the color of coffee grounds,
In the air - the hum of flock of pigeons.
The black eye, full of sorrow,
Is empty like noon, circular, like heaven.
All sees off: variegated skirt,
A cart with a corn, a sail in the port...
Rose and a pipe, pipe and a rose -
In a little mouth together once.
Will clink - oh sonorous jug - wrist,
A robe to sound of jug will shudder -
The slender gear - lines of passion's bliss -
And above all and everyone - Allah.
So what, that he's not kind! That he's absent-minded!
Many of them are sitting with a rose in their hand -
There on the porch of smoky coffee shop -
In the blue pants, in handkerchief of red.
ЛЮБВИ СТАРИННЫЕ ТУМАНЫ
1
Над черным очертаньем мыса --
Луна -- как рыцарский доспех.
На пристани -- цилиндр и мех,
Хотелось бы: поэт, актриса.
Огромное дыханье ветра,
Дыханье северных садов, --
И горестный, огромный вздох:
-- Ne laissez pas trainer mes lettres!
Ancient Fogs Of Love
1
On the black outline of the cape -
Moon is like an armor of a knight.
At the pier cylinder and fur,
I would like to be: actress, poet.
The giant breathing of the wind,
The breathing of northern gardens,
And sigh, sorrowful and grand:
Ne laissez pas trainer mes letters!
2
Так, руки заложив в карманы,
Стою. Синеет водный путь.
-- Опять любить кого-нибудь? --
Ты уезжаешь утром рано.
Горячие туманы Сити --
В глазах твоих. Вот так, ну вот...
Я буду помнить -- только рот
И страстный возглас твой: -- Живите!
2
And having put into your pockets hands,
I stand. Blue is the water flowing.
To love someone again?
You leave early in the morning.
The fogs of City having grown hot -
In your eyes. That is well, that's it...
And I'll remember only the mouth
And your impassioned voice: Live!
3
Смывает лучшие румяна --
Любовь. Попробуйте на вкус,
Как слезы -- солоны. Боюсь,
Я завтра утром -- мертвой встану.
Из Индии пришлите камни.
Когда увидимся? -- Во сне.
-- Как ветрено! -- Привет жене,
И той -- зеленоглазой -- даме.
3
Love washes off the best
Blush. Try for taste
Like tears - salty. I am afraid
That tomorrow morning I'll be dead.
Send stones from India.
When will I see you? - In a dream.
How windy? Hello to the lady
And to that green-eyed dame.
4
Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час сужден -- от века.
Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль.
Такая слабость вдоль колен!
-- Так вот она, стрела Господня!
-- Какое зарево! -- Сегодня
Я буду бешеной Кармен.
=======
...Так, руки заложив в карманы,
Стою. Меж нами океан.
Над городом -- туман, туман.
Любви старинные туманы.
4
The jealous wind flutters the shawl.
This hour is destined for me from ages.
For centuries at the mouth I feel
The almost bestial sadness.
Such weakness in the knees, my man!
There it is, God's arrow!
What glow?
Today I'm the insane Carmen.
=====
Thus, having in the pockets put the hands,
I stand. Oceans between us.
And in the city - fog and fog,
Love's ancient fogs.
* * * * *
Из Польши своей спесивой
Принес ты мне речи льстивые,
Да шапочку соболиную,
Да руку с перстами длинными,
Да нежности, да поклоны,
Да княжеский герб с короною.
-- А я тебе принесла
Серебряных два крыла.
* * * * *
From your arrogant Poland
You brought to me flattering speeches,
And sable hat,
And hand with long fingers,
And tenderness, and bows,
And prince coat of arms and crown.
And I to you did give
Two silver wings.
* * * * *
Молодую рощу шумную --
Дровосек перерубил.
То, что Господом задумано --
Человек перерешил.
И уж роща не колышется --
Только пни, покрыты ржой.
В голосах родных мне слышится
Темный голос твой чужой.
Все мерещатся мне дивные
Темных глаз твоих круги.
-- Мы с тобою -- неразрывные,
Неразрывные враги.
* * * * *
The noisy young grove
Lumberjack to bits cuts.
That which is thought of by Lord -
Man redecides.
And the grove sways no longer -
Only stumps, covered with rye.
In dear voices I hear
The alien voice of ye.
It seems to me to be magical,
The dark circle of your eyes.
You and I are inseparable,
Inseparable enemies.
* * * * *
С головою на блещущем блюде
Кто-то вышел. Не я ли сама?
На груди у меня -- мертвой грудою --
Целый город, сошедший с ума!
А глаза у него -- как у рыбы:
Стекленеют, глядят в небосклон,
А над городом -- мертвою глыбой --
Сладострастье, вечерний звон.
* * * * *
With the head on a shining platter
Someone left. Is it not myself?
On the chest that I have - a dead pile -
The whole town has gone insane!
And - like a fish's - his eyes:
Glazed, staring into the sky,
And dead block above the town
Voluptuousness, bells of even.
* * * * *
Собрались, льстецы и щеголи,
Мы не страсти праздник праздновать.
Страсть -- то с голоду, да с холоду, --
Распашная, безобразная.
Окаянствует и пьянствует,
Рвет Писание на части...
-- Ах, гондолой венецьянскою
Подплывает сладострастье!
Роза опытных садовников
За оградою церковною,
Райское вино любовников --
Сладострастье, роза кровная!
Лейся, влага вдохновенная,
Вожделенное токайское --
За нетленное -- блаженное
Сладострастье, роскошь райскую!
* * * * *
Gathered together flatterers and dandies,
With no passion celebrating holiday.
Passion - from cold and from hunger -
Is swinging, ugly.
Curses and drinks,
Tears Writing to parts...
Ah, like a Venetian gondola
Swims up voluptuousness!
The rose of experienced gardeners
Is beyond the church fence,
Heavenly wine of the lovers -
Blood rose, voluptuousness.
Pour, the inspirational moisture,
The coveted wine -
For imperishable - blissful
Voluptuousness, the luxury of heaven!
* * * * *
Нет! Еще любовный голод
Не раздвинул этих уст.
Нежен -- оттого что молод,
Нежен -- оттого что пуст.
Но увы! На этот детский
Рот -- Шираза лепестки! --
Все людское людоедство
Точит зверские клыки.
* * * * *
No! Still the beloved hunger
Does not move apart these lips.
Because you are young - is tender,
Because you are empty - is.
But alas! At this, of a child,
Mouth - the petals of Shiraz!
All cannibalistic mankind
Whets its monstrous teeth.
ИОСИФ
Царедворец ушел во дворец.
Раб согнулся над коркою черствой.
Изломала -- от скуки -- ларец
Молодая жена царедворца.
Голубям раскусила зоба,
Исщипала служанку -- от скуки,
И теперь молодого раба
Притянула за смуглые руки.
-- Отчего твои очи грустны?
В погребах наших -- царские вина!
-- Бедный юноша -- я, вижу сны!
И служу своему господину.
-- Позабавь же свою госпожу!
Солнце жжет, господин наш -- далeко.
-- Я тому господину служу,
Чье не дремлет огромное око.
================
Длинный лай дозирающих псов,
Дуновение рощи миндальной.
Рокот спорящих голосов
В царедворческой опочивальне.
-- Я сберег господину -- казну.
-- Раб! Казна и жена -- не едино.
-- Ты алмаз у него. Как дерзну --
На алмаз своего господина?!
=================
Спор Иосифа! Перед тобой --
Что -- Иакова единоборство!
И глотает -- с улыбкою -- вой
Молодая жена царедворца.
Joseph
Courtier went to the palace.
Slave bent down for the stale crust.
The young wife of the courtier
From boredom broke the box.
The pigeon's goiter she bit through,
Plucked the maiden from boredom,
And now the young slave
She reached for with swarthy arms.
"Why then are you sad in your eyes?
In our cellars - are king's wines!"
"Poor youth at night I see dreams
And my master does serve I."
"You forget the madam of yours!
Sun burns, our master - afar."
"And that master I serve
Whose giant eye is not dreaming here."
=====
The loud barking of dispensing dogs,
The blow of almond grove.
The roar of arguing voices
In the bedchamber of the court.
I have saved for the master - treasury.
Slave! Coffers and wife - not united.
You a diamond for him. How I dare
Try for your master's diamond?
=====
Joseph's argument! Of you ahead -
Jacob's single strife!
And swallows - howls - with a smile
The courtier's young wife.
* * * * *
Только в очи мы взглянули -- без остатка,
Только голос наш до вопля вознесен --
Как на горло нам -- железная перчатка
Опускается -- по имени -- закон.
Слезы в очи загоняет, воды --
В берега, проклятие -- в уста.
И стремит железная свобода
Вольнодумца с нового моста.
И на грудь, где наши рокоты и стоны,
Опускается железное крыло.
Только в обруче огромного закона
Мне просторно -- мне спокойно -- мне светло.
* * * * *
Only looked into the eyes - with no flaw,
Only our voice lifted to cry above -
How onto our necks - iron glove
Descends - by name - the law.
In the eye are driven tears,
Water - from the bridge, curse - on lips.
And strives the iron freedom
Of the freethinker from the new bridge.
And on chest, where are our rumbling and moans,
The wing of iron descends upon them.
Only in the hoop of law giant
It is spacious - it is calm - it is light.
* * * * *
Мое последнее величье
На дерзком голоде заплат!
В сухие руки ростовщичьи
Снесен последний мой заклад.
Промотанному -- в ночь -- наследству
У Господа -- особый счет.
Мой -- не сошелся. Не по средствам
Мне эта роскошь: ночь и рот.
Простимся ж коротко и просто
-- Раз руки не умеют красть! --
С тобой, нелепейшая роскошь,
Роскошная нелепость! -- страсть!
* * * * *
My final grandeur
A patch upon the daring town!
In the dry hands of the usurer
Will be demolished my last pawn.
Squandered - at night - the inheritance
Of God is the especial count.
My - didn't come together. Not by means
Luxury for me: Night and mouth.
We'll say goodbye briefly and simply
Don't hands know how to steal?
With you, luxury farcical,
Passion - luxurious absurdity.
* * * * *
Без Бога, без хлеба, без крова,
-- Со страстью! со звоном! со славой!
Ведет арестант чернобровый
В Сибирь -- молодую жену.
Когда -- то с полуночных палуб
Взирали на Хиос и Смирну,
И мрамор столичных кофеен
Им руки в перстнях холодил.
Какие о страсти прекрасной
Велись разговоры под скрипку!
Тонуло лицо чужестранца
В египетском тонком дыму.
Под низким рассеянным небом
Вперед по сибирскому тракту
Ведет господин чужестранный
Домой -- молодую жену.
* * * * *
Without God, without bread, without shelter,
With passion! With ringing! With glory!
Drives the dark-browed prisoner
To Siberia - to the young lady.
Sometime - from midnight desks
I looked at Smyrna and Chias,
And marble of the city coffee shops
Their arms will chill in finger rings.
Of gorgeous passion
What talk there was by violin!
Drowned the face of the foreigner
In thin smoke Egyptian.
Under the low sky absent-minded
Ahead on Siberian trail, drive
Someone is leading a stranger,
At home - the young wife.
* * * * *
Поздний свет тебя тревожит?
Не заботься, господин!
Я -- бессонна. Спать не может
Кто хорош и кто один.
Нам бессонница не бремя,
Отродясь кипим в котле.
Так-то лучше. Будет время
Телу выспаться в земле.
Ни зевоты, ни ломоты,
Сын -- уснул, а друг -- придет.
Друг за матерью присмотрит,
Сына -- Бог побережет.
Поделю ж, пока пригожа,
И пока одной невмочь, --
Бабью жизнь свою по -- божьи:
Сыну -- день, а другу -- ночь.
* * * * *
Does the light at late disturb you?
Not to worry, dear man!
I am sleepless. He can't sleep who
Is both kindly and alone.
Here sleeplessness is not a burden,
We were born in a cauldron.
Somehow better. Time will come, and
Body will sleep on the ground.
No yawning and no aches,
Son - asleep, and friend - he comes.
Friend will care after the mother,
Son then - will be kept by God.
I will share, while still good-looking,
And while still cannot stand -
God's is life of a woman:
To son - day, night - to friend.
* * * * *
Я помню первый день, младенческое зверство,
Истомы и глотка божественную муть,
Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца,
Что камнем падало -- и ястребом -- на грудь.
И вот -- теперь -- дрожа от жалости и жара,
Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,
Потупиться -- понять -- что сладострастью кара --
Жестокая любовь и каторжная страсть.
* * * * *
The first day I recall, ferocity of childhood,
Exhaustion and the darkness of the gulp divine,
The carelessness of arms, the heartlessness of heart,
That fell onto the chest, like hawk, like stone.
And now - this time - trembling from heat and pity,
One: to howl like wolf, one: to the feet to fall,
To cast down - understand - penalty for sensuality
Is cruel love and passion terrible.
ПЕТРОВ КОНЬ РОНЯЕТ ПОДКОВУ
(Отрывок)
И, дрожа от страстной спеси,
В небо вознесла ладонь
Раскаленный полумесяц,
Что посеял медный конь.
Peter's Horse Loses the Horseshoe
(Fragment)
And trembling of pride impassioned
In the sky had raised my hand
The moon crescent incandescent,
Who sowed the bronze stallion.
* * * * *
Тот -- щеголем наполовину мертвым,
А этот -- нищим, по двадцатый год.
Тот говорит, а этот дышит. Тот
Был ангелом, а этот будет чертом.
Встречают -- провожают поезда
И..... слушают в пустынном храме,
И все глядит -- внимательно -- как даме --
Как женщине -- в широкие глаза.
И все не может до конца вздохнуть
Товарищ младший, и глотает -- яро,
Расширенными легкими -- сигары
И города полуночную муть.
И коротко кивает ангел падший,
Когда иссяк кощунственный словарь,
И расстаются, глядя на фонарь,
Товарищ старший и товарищ младший.
* * * * *
Here - to a dandy half-dead,
And this - the beggar, on twentieth year.
One speaks, and this one breathes. You
Were an angel, and this one will be devil.
They meet - they conduct the train
And... They listen in temple in desert,
And all stare - attentively - like to a dame -
Like to a woman - in a wide stare.
And then could not sigh until the end
The younger comrade, and the rage,
And with light branches expanded
Cigars, and city's midnight dregs.
And fallen angel briefly nods,
When blasphemous dictionary dried up,
And part, looking upon the street light
The elder and the younger comrades.
* * * * *
Ввечеру выходят семьи.
Опускаются на скамьи.
Из харчевни -- пар кофейный.
Господин клянется даме.
Голуби воркуют. Крендель
Правит триумфальный вход.
Мальчик вытащил занозу.
-- Господин целует розу. --
Пышут пенковые трубки,
Сдвинули чепцы соседки:
Кто -- про юбки, кто -- про зубки.
Кто -- про рыжую наседку.
Юноша длинноволосый,
Узкогрудый -- жалкий стих
Сочиняет про разлуку.
-- Господин целует руку.
Спят........ спят ребята,
Ходят прялки, ходят зыбки.
Врет матрос, портной горбатый
Встал, поглаживая скрипку.
Бледный чужестранец пьяный,
Тростью в грудь себя бия,
Возглашает: -- Все мы братья!
-- Господин целует платье.
Дюжина ударов с башни
-- Доброй ночи! Доброй ночи!
-- Ваше здравие! За Ваше!
(Господин целует в очи).
Спит забава, спит забота.
Скрипача огромный горб
Запрокинулся под дубом.
-- Господин целует в губы.
* * * * *
In the evening families march as
They sit down on the benches.
From tavern rises coffee steam.
The master bows before the dame.
Pigeons coo. Pretzel
The triumphal exit rules.
The boy has taken out a splinter.
The master kisses the rose.
Meat pipes are bursting,
The neighbor's caps moved again:
Who - of skirt, who - of tooth,
Who - of the red hen.
A long-haired youth,
Narrow-chested - pitiful verse
He composes about parting.
Hand by the master is kissed.
Sleep... sleep the kids,
Spinning wheels go, blurry.
Rises the humpbacked tailor
Stroking the violin, lies the sailor.
Foreign drunkard, pale,
Beating himself on the chest,
Proclaims: We are brothers all!
The master kisses the dress.
Twelve hits from the tower
Good night! Good night!
Your health! For what's yours!
(Master kisses the eyes).
Sleeps the fun, sleeps the worry.
Huge coffin of violinist
Threw himself under an oak tree.
Master kisses the lips.
* * * * *
И вот, навьючив на верблюжий горб,
На добрый -- стопудовую заботу,
Отправимся -- верблюд смирен и горд --
Справлять неисправимую работу.
Под темной тяжестью верблюжьих тел --
Мечтать о Ниле, радоваться луже,
Как господин и как Господь велел --
Нести свой крест по-божьи, по-верблюжьи.
И будут в зареве пустынных зорь
Горбы -- болеть, купцы -- гадать: откуда,
Какая это вдруг напала хворь
На доброго, покорного верблюда?
Но, ни единым взглядом не моля,
Вперед, вперед, с сожженными губами,
Пока Обетованная земля
Большим горбом не встанет над горбами.
* * * * *
And now, burdening the camel's hump - well,
With a hundred day care,
We'll go - the camel proud and humble -
Doing a work, irreparable.
Under dark heaviness of bodies of the camels -
To dream of Nile, rejoicing in a puddle,
Like lord and like the Lord has willed -
To bear the cross in God's way, or of camel.
And there will be in glow of desert nights
Humps - to be sick, merchants - to guess: From where
How suddenly attacks the illness
Over a kind, obedient camel?
But, not with one look praying,
Ahead, ahead, with lips on fire,
Until the promised land
With large hump this hump will not stand.
* * * * *
Аймек-гуарузим -- долина роз.
Еврейка -- испанский гранд.
И ты, семилетний, очами врос
В истрепанный фолиант.
От розовых, розовых, райских чащ
Какой -- то пожар в глазах.
Луна Сарагосоы -- и черный плащ.
Шаль -- до полу -- и монах.
Еврейская девушка -- меж невест --
Что роза среди ракит!
И старый серебряный дедов крест
Сменен на Давидов щит.
От черного взора и красных кос
В глазах твоих -- темный круг.
И целое дерево райских роз
Цветет меж библейских букв.
Аймeк-гуарузим -- так в первый раз
Предстала тебе любовь.
Так первая книга твоя звалась,
Так тигр почуял кровь.
И, стройное тело собрав в прыжок,
Читаешь -- черно в глазах! --
Как в черную полночь потом их сжег
На красном костре -- монах.
* * * * *
Aymek-guaruzim: the rose valley.
A Jewess - a Spanish grandee.
And you, seven year, with your eyes
Into the tome torn to bits.
From pink, heavenly groves
Somehow - in your eyes there is fire.
The moon of Zaragoza - and a black cloak.
Shawl - and a monk - to the floor.
The Jewish girl - among the brides -
Like, among the branches, a rose!
And old silver grandfather's rose
Is not exchanged for David's shield.
From black look and from red braids
The circle dark is in your eyes.
And the full tree of heavenly roses
Will bloom on the Biblical letters.
Aymek-guaruzim: for first time
Presented to your lips was love.
And then the first book was called
Like tiger who has smelled some blood.
And, slender body gathered in jump,
You read - black in the eyes!
How in black midnight had burned them
Upon the ruddy bonfire - monk.
* * * * *
Запах, запах
Твоей сигары!
Смуглой сигары
Запах!
Перстни, перья,
Глаза, панамы...
Синяя ночь
Монако.
Запах странный,
Немножко затхлый:
В красном тумане --
Запад.
Столб фонарный
И рокот Темзы,
Чем же еще?
Чем же?
Ах, Веной!
Духами, сеном,
Открытой сценой,
Изменой!
* * * * *
Smell, smell
Of your cigarette!
Smell of
Swarthy cigar!
Rings, feathers,
Eyes, Panama...
The blue night
Monaco.
A strange smell,
A little bit musty:
In the red fog -
In the west.
The lamp post
And roaring Thames,
What else is happening?
What else?
Ah, Vienna!
With perfume, with hay,
With open stage,
Treason!
* * * * *
Бел, как мука, которую мелет,
Черен, как грязь, которую чистит,
Будет от Бога похвальный лист
Мельнику и трубочисту.
Нам же, рабам твоим непокорным,
Нам, нерадивым: мельникам -- черным,
Нам, трубочистам белым -- увы! --
Страшные -- Судные дни твои;
Черным по белому в день тот черный
Будем стоять на доске позорной.
* * * * *
White, like the flour, which is being ground,
Black, like the dirt, which is being cleaned,
There will be a praise leaf from God
For pipe-cleaner and one who mills.
We though, your slaves unruly,
To us, careless: to millers, black,
There when - alas - there was white pipe cleaner
It was your judgment day - we are afraid;
Black on white in a most black day
We will stand on the board of shame.
* * * * *
Ночь. -- Норд-Ост. -- Рев солдат. -- Рев волн.
Разгромили винный склад. -- Вдоль стен
По канавам -- драгоценный поток,
И кровавая в нем пляшет луна.
Ошалелые столбы тополей.
Ошалелое -- в ночи -- пенье птиц.
Царский памятник вчерашний -- пуст,
И над памятником царским -- ночь.
Гавань пьет, казармы пьют. Мир -- наш!
Наше в княжеских подвалах вино!
Целый город, топоча как бык,
К мутной луже припадая -- пьет.
В винном облаке -- луна. -- Кто здесь?
Будь товарищем, красотка: пей!
А по городу -- веселый слух:
Где-то двое потонули в вине.
Феодосия, последние дни Октября
(NB! Птицы были -- пьяные.)
* * * * *
Night. North-East. The soldiers cry. Waves roar.
They bombed a wine warehouse. Along the walls,
Through ditches, runs a precious torrent
And in it dances the bloody moon.
The trunks of the poplars are mad.
Mad also in the night, birds sing.
Empty, yesterday's monument to the tsar,
And over the tsar's monument - the night.
The harbor drinks, the barracks drink. The world is ours!
Ours is the wine in cellars of the knights!
The whole city, stomping just like bulls,
Falling to murky puddle on the road - drinks.
In cloud of wine - there is the moon. Who's here?
You beauty, be a comrade, drink!
And in the city there's a happy rumour,
That somewhere two have drowned in the wine.
Theodosia, it's last days of October
(NB! Birds were drunk.)
* * * * *
Плохо сильным и богатым,
Тяжко барскому плечу.
А вот я перед солдатом
Светлых глаз не опущу.
Город буйствует и стонет,
В винном облаке -- луна.
А меня никто не тронет:
Я надменна и бедна.
* * * * *
Strong and wealthy have a hard time,
It is hard to all the lords.
I won't lower the light eyes
A red soldier before.
City's moaning and carousing,
Moon in cloud made of wine.
Not a living soul will touch me:
Poor and arrogant am I.
КОРНИЛОВ
...Сын казака, казак...
Так начиналась -- речь.
-- Родина. -- Враг. -- Мрак.
Всем головами лечь.
Бейте, попы, в набат.
-- Нечего есть. -- Честь.
-- Не терять ни дня!
Должен солдат
Чистить коня...
(NB! Я уже тогда поняла, что это:
"Да, и солдаты должны чистить своих
лошадей!" (Москва, лето 1917 г. --
речь на Московском Совещании) --
куда дороже всего Керенского
(как мы тогда говорили).
Kornilov
A Cossack, a Cossack's son...
Thus the speech has begun.
Homeland. Darkness. Foe.
Everyone's heads fall low.
Sound alarm, priests.
"There's no food." "Good."
Not a day should be lost!
A soldier must
Clean the horse...
(NB! And already I understood what this is:
"Yes, and the soldiers must clean their
horses! (Moscow, summer 1917 -
speech at Moscow News) -
much more expensive than all Kerenskys
(how we then talked).
РУАН
И я вошла, и я сказала: -- Здравствуй!
Пора, король, во Францию, домой!
И я опять веду тебя на царство,
И ты опять обманешь. Карл Седьмой!
Не ждите, принц, скупой и невеселый,
Бескровный принц, не распрямивший плеч,
Чтоб Иоанна разлюбила -- голос,
Чтоб Иоанна разлюбила -- меч.
И был Руан, в Руане -- Старый рынок...
-- Все будет вновь: последний взор коня,
И первый треск невинных хворостинок,
И первый всплеск соснового огня.
А за плечом -- товарищ мой крылатый
Опять шепнет: -- Терпение, сестра! --
Когда сверкнут серебряные латы
Сосновой кровью моего костра.
Rouen
And I came in, and I said this: Hello!
It's time, the king, to go home, to France!
And I again am leading you to kingdom
And you again deceive. Charles the Seventh!
You, prince, do not await, grudging and joyless,
A bloodless prince, not straightening shoulders,
That fell out of love with Johannes - voice,
That fell out of love with Johannes - sword.
And there was Rouen, in Rouen - the old market...
All will be new! Of the horse the last sight,
And the first crash of twigs, innocent,
And the first splash of fire in the pines.
And after shoulder - my comrade winged
"Patience, sister!" whispers again:
When sparkle will the silver armor
Of on my bonfire blood of pines.
МОСКВЕ
1
Когда рыжеволосый Самозванец
Тебя схватил -- ты не согнула плеч.
Где спесь твоя, княгинюшка? -- Румянец,
Красавица? -- Разумница, -- где речь?
Как Петр -- Царь, презрев закон сыновний,
Позарился на голову твою --
Боярыней Морозовой на дровнях
Ты отвечала Русскому Царю.
Не позабыли огненного пойла
Буонапарта хладные уста.
Не в первый раз в твоих соборах -- стойла.
Всe вынесут кремлевские бока.
To Moscow
1
You did not bend the shoulders, when the red-haired
Impostor seized you and for you did reach.
Where is your pride, you baroness? Your blush,
You beauty? Brilliant girl, your speech?
Like Tsar Peter, the law of sons despising,
Did lust with avarice after your head -
You answered truly to the Tsar of Russia
As baroness Morozova on the sled.
We did not forget the drink of fire
By lips of Bonapart that were so cold.
The sides of Kremlin all things will endure.
In your cathedral not the first time stands a stall.
2
Гришка -- Вор тебя не ополячил,
Петр -- Царь тебя не онемечил.
Что же делаешь, голубка? -- Плачу.
Где же спесь твоя, Москва? -- Далече.
-- Голубочки где твои? -- Нет корму.
-- Кто унес его? -- Да ворон черный.
-- Где кресты твои святые? -- Сбиты.
-- Где сыны твои, Москва? -- Убиты.
2
The thief Grishka did not make you Polish,
The Tsar Peter did not make you German.
"What're you doing, little dove?" "I'm crying."
"Where, Moscow, is your pride?" "It's gone."
"Where are all your doves?" "There is no feed."
"Who bore him away?" "The raven black."
"Where are all your holy crosses?" "Torn down."
"Where are your sons, Moscow?" "Killed."
3
Жидкий звон, постный звон.
На все стороны -- поклон.
Крик младенца, рев коровы.
Слово дерзкое царeво.
Плeток свист и снег в крови.
Слово темное Любви.
Голубиный рокот тихий.
Черные глаза Стрельчихи.
3
Liquid ringing, meager ringing.
To all sides I'm curtsying.
Cry of infant, cow's roar.
The tsar's daring word.
Lashes' whistling, snow full of blood.
The dark word of Love.
The pigeons' quiet noise.
The Shooter's black eyes.
* * * * *
Расцветает сад, отцветает сад.
Ветер встреч подул, ветер мчит разлук.
Из обрядов всех чту один обряд:
Целованье рук.
Города стоят, и стоят дома.
Юным женщинам -- красота дана,
Чтоб сходить с ума -- и сводить с ума
Города. Дома.
В мире музыка -- изо всех окон,
И цветет, цветет Моисеев куст.
Из законов всех -- чту один закон:
Целованье уст.
* * * * *
The garden blooms, the garden fades.
The wind of meetings has blown, the wind is blowing parting.
From the rites there is one rite: it
Is kissing the hands.
The cities stand, and stand the homes.
Beauty is given to young women,
That to go insane - and to make insane
Cities. Homes.
Music in the world - from all windows,
And Moses's bush blossoms, blossoms.
From the laws out there - I honor this one law:
Lips kissing.
* * * * *
Как рука с твоей рукой
Мы стояли на мосточку.
Юнкерочек мой морской
Невысокого росточку.
Низкий, низкий тот туман,
Буйны, злы морские хляби.
Твой сердитый -- капитан,
Быстрый, быстрый твой корабль.
Я пойду к себе домой,
Угощусь из смертной рюмки.
Юнга, юнга, юнга мой,
Юнга, морской службы юнкер!
* * * * *
Like a hand against your hand
We upon the bridge did stand.
Our sea cadet
Is not of a great height.
Low, low is fog thus,
Rowdy, angry sea abyss.
Your grumpy captain of the seas,
Your ship is fast, fast.
I will walk home alone,
Get a taste of deadly shot glass.
Shipboy, shipboy, shipboy mine,
Shipboy, cadet of sea service!
* * * * *
Новый год я встретила одна.
Я, богатая, была бедна,
Я, крылатая, была проклятой.
Где-то было много -- много сжатых
Рук -- и много старого вина.
А крылатая была -- проклятой!
А единая была -- одна!
Как луна -- одна, в глазу окна.
* * * * *
The New Year I met alone.
I, rich, was poor.
And, winged, was accursed.
Somewhere was much - many pressed
Arms, and much old wine.
I was winged - accursed!
And one pain - just one!
Like the moon - one, in the window's eye.
* * * * *
Кавалер де Гриэ! -- Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной -- в себе не властной --
Сладострастной своей Manоn.
Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь, -- таков закон.
Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина -- и жемчужин,
Да быть может еще -- души!
Долг и честь. Кавалер, -- условность.
Дай Вам Бог целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность...
Страстно любящая Вас
-- М.
* * * * *
In vain, Cavalier de Grie,
Do you dream of the full of beauty,
Autocratic - her self not ruling -
And voluptuous Manon.
From your rooms we are succeeding
In a flock tired and willing.
They recall us not past the evening.
Be obedient - such is the law.
We are coming in from night stormy,
We really need nothing from you,
Except supper - and pearls we need from you
And maybe one more thing - your soul!
Honor and duty, Cavalier - convention it is.
Let God give you a regiment of mistresses!
Showing a readiness in all this.
Passionately loving you
- M.
БРАТЬЯ
1
Спят, не разнимая рук,
С братом -- брат,
С другом -- друг.
Вместе, на одной постели.
Вместе пили, вместе пели.
Я укутала их в плед,
Полюбила их навеки.
Я сквозь сомкнутые веки
Странные читаю вести:
Радуга: двойная слава,
Зарево: двойная смерть.
Этих рук не разведу.
Лучше буду,
Лучше буду
Полымем пылать в аду!
Brothers
1
Sleep, not pulling arms apart,
Brother - with brother,
Friend - with friend.
On one bed together.
Drank together, sang together.
I wrapped them in a blanket
I loved them eternally.
Rainbow: double glory,
Glow: Double death.
I would not divorce these hands.
Would be better
Would be better
It would be to burn in hell.
2
На белых вспененных конях!
Горят серебряные латы
На всех моих грядущих днях.
И оттого, что вы крылаты --
Я с жадностью целую прах.
Где стройный благовест негромкий,
Бредущие через поля
Купец с лотком, слепец с котомкой..
-- Дымят, пылая и гремя,
Под конским топотом -- обломки
Китай -- города и Кремля!
Два всадника! Две белых славы!
В безумном цирковом кругу
Я вас узнала. -- Ты, курчавый,
Архангелом вопишь в трубу.
Ты -- над Московскою Державой
Вздымаешь радугу -- дугу.
2
On foamy white horses!
The armor of silver burns
On all of my coming days
And from that you are winged
I kiss the ash with greed.
Where slender evangelist is quiet,
Plodding across the field
A merchant with a tray, bearing a knapsack a blind man..
Fumes, thundering and blazing
Under the horse hooves - the fragments
Of Chinatown and Kremlin!
Two riders! Two white glories!
In the crazy circus circle
I recognized you - you, curly one,
Scream as an archangel in pipes.
You - over power of Moscow
Raise the arc - the rainbow.
3
Глотаю соленые слезы.
Роман неразрезанный -- глуп.
Не надо ни робы, ни розы,
Ни розовой краски для губ,
Ни кружев, ни белого хлеба,
Ни солнца над вырезом крыш,
Умчались архангелы в небо,
Уехали братья в Париж!
3
I swallow the salty tears.
Novel is dumb unedited.
We don't need fish, we don't need roses,
On the lips no pink paints,
No lace, and not white bread, and
No sunshine over the neckline of roofs,
Archangels rushed away to heaven,
The brothers to Paris flew!
* * * * *
Ветер звонок, ветер нищ,
Пахнет розами с кладбищ.
......ребенок, рыцарь, хлыщ.
Пастор с книгою святою, --
Всяк........красотою
Над беспутной сиротою.
Только ты, мой блудный брат,
Ото рта отводишь яд!
В беззаботный, скалозубый
Разговор -- и в ворот шубы
Прячешь розовые губы.
* * * * *
Wind is ringing, pour is wind,
Smells of roses from cemeteries.
....child, knight, whip.
Pastor with a holy book,
All...in beauty
Over orphan dissolute.
Only you, my prodigal brother,
Take the poison off your mouth!
Only careless, claw-toothed
Conversation - and in fur coat
You are hiding the pink lips.
* * * * *
На кортике своем: Марина --
Ты начертал, встав за Отчизну.
Была я первой и единой
В твоей великолепной жизни.
Я помню ночь и лик пресветлый
В аду солдатского вагона.
Я волосы гоню по ветру,
Я в ларчике храню погоны.
* * * * *
On a dirk of yours: Marina -
You have scribbled, rising for homeland.
Both the first one and the last one
In magnificent life of yours.
I remember night and lucid face
In hell of a soldier's train.
And I chase hair in the wind,
I keep epaulettes in small case.
* * * * *
Beau tenebreux![1] * * * * *
Beau tenebreux! You sorrow. You are ill.
World is unjustified - tooth aches! Along tender
Shell of cheek - foulard, like the night.
Not the thin ringing of Venetian beads,
(Some memory of Kazanov
To criminal nun) - and not the blade
Of Damas steel, not the epiphany hum
Of bells under the sleepy Moscow -
Won't disenchant today your sight.
Trust me tonight.
I carry the secret flashlight under the shawl.
Precisely twelve hours and a half.
And you don't recognize - who am I.
* * * * *
Уедешь в дальние края,
Остынешь сердцем. -- Не остыну.
Распутица -- заря -- румыны --
Младая спутница твоя...
Кто бросил розы на снегу?
Ах, это шкурка мандарина...
И крутятся в твоем мозгу:
Мазурка -- море -- смерть -- Марина.
* * * * *
You'll go into faraway land
Chill out in the heart. Won't chill I
Slush - dawn - Romanians -
Your young satellites.
Who has thrown rose on snow?
Ah, it's the skin of the mandarin...
And they whirl in your brain:
Mazurka - sea - death - Marina.
* * * * *
Как много красавиц, а ты -- один,
Один -- против ста тридцати Кармен,
И каждая держит цветок в зубах,
И каждая просит -- роли.
У всех лихорадка в глазах и лесть
На красных губах, и такая страсть
К мехам и духам, и невинны все,
И все они -- примадонны.
Вся каторга рампы -- вокруг юных глаз.
Но занавес падает, гром гремит,
В надушенный шелк окунулся стан,
И Кто-то целует руки.
От гения, грима, гримас, грошей --
В кабак, на расправу, на страстный смотр
И возглас в четвертом часу утра,
С закинутым лбом: -- Любите!
* * * * *
How many beauties, and you - are one,
One - against a hundred of Carmen's,
And each in lips the flower holds,
And each is asking for a role.
And all have fever in the eyes and flattery on
The red lips, and with passion are those
For furs and perfume, and innocent all,
And all they are - primadonnas.
All hard labor of times - around young eyes.
But curtain falls, thunder rumbles,
With perfumed silk the mill plunged,
And kisses the hands somebody.
From genius, grimaces, pennies, make-up -
To tavern, without reprisal, with stare passionate
And cry at four in the night hour,
Love! With the thrown-back forehead.
ПЛАЩ
Cloak - is for everyone who is slender and tall,
Cloak - is for everyone who looks eastward
1
Пять или шесть утра. Сизый туман. Рассвет.
Пили всю ночь, всю ночь. Вплоть до седьмого часа.
А на мосту, как черт, черный взметнулся плащ.
-- Женщина или черт? -- Доминиканца -- ряса?
Оперный плащ певца? -- Вдовий смиренный плат?
Резвой интриги щит? -- Или заклад последний?
-- Хочется целовать. -- Воет завод. -- Бредет
Дряхлая знать -- в кровать, глупая голь -- к обедне.
Cloak
1
Five or six in the morning. Gray fog. Dawn.
We drank all night, all night. Until seven.
And on the bridge, like Satan, is black shot up cloak.
Woman or Satan? - Dominican - cassock.
Opera singer's cloak? Humble dress of the widow?
Shield of frisky intrigue? Or final pawn?
I would like to kiss. The plant howls.
Wanders dull pain to dinner. To bed - decrepit to know.
2
Век коронованной Интриги,
Век проходимцев, век плаща!
-- Век, коронованный Голгофой!
Писали маленькие книги
Для куртизанок -- филозофы.
Великосветского хлыща
Взмывало -- умереть за благо.
Сверкал витийственною шпагой
За океаном -- Лафайет.
А герцогини, лучший цвет
Вздыхателей обезоружив,
Согласно сердцу -- и Руссо --
Купались в море детских кружев.
Катали девочки серсо,
С мундирами шептались Сестры.
Благоухали Тюилери...
А Королева -- Колибри,
Нахмурив бровки, -- до зари
Беседовала с Калиостро.
2
Age of the crowned Intrigue,
Age of easy riders, age of the cloak!
Age, crowned with Golgotha!
Little books for courtesans
Philosophers write.
High society
Has soared - to die for good.
Shined with flowery sword
Behind the ocean - Lafayette.
And duchesses, better light
Having found out in breathing,
Agrees the heart - and Russian -
Swam in the sea of children's lace.
The girls rolled the hoop,
In uniform sisters whispered.
Fragrant was Tuileries...
And the queen has - hummingbirds,
Having frowned with her brows - till dawn
She conversed with Cagliostro.
3
Ночные ласточки Интриги --
Плащи, -- крылатые герои
Великосветских авантюр.
Плащ, щеголяющий дырою,
Плащ вольнодумца, плащ расстриги,
Плащ -- Проходимец, плащ -- Амур.
Плащ прихотливый, как руно,
Плащ, преклоняющий колено,
Плащ, уверяющий: -- темно...
Гудок дозора. -- Рокот Сены.
Плащ Казановы, плащ Лозэна. --
Антуанетты домино.
Но вот, как черт из черных чащ --
Плащ -- чернокнижник, вихрь -- плащ,
Плащ -- вороном над стаей пестрой
Великосветских мотыльков.
Плащ цвета времени и снов --
Плащ Кавалера Калиостро.
3
The night-time swallows of intrigue -
Cloaks - winged heroes
Of high society adventure.
Cloak, flaunting a hole,
Cloak of freethinker, coat defrocked,
Coat - a rogue, coat - Amur.
Coat capricious, like a fleece,
Coat, bending the knees,
Coat, reassuring: It's dark...
Beep of watching. The Seine's roar.
Cloak of Kasanov, cloak of Lausin.
Antoinette's dominoes.
And now, like demon from dark groves -
Cloak - warlock, vortex - cloak,
Cloak - a raven over the motley flock
Of high society moths.
Cloak time and dreams the color -
Cloak of Cavalier Cagliostro.
* * * * *
Закинув голову и опустив глаза,
Пред ликом Господа и всех святых -- стою.
Сегодня праздник мой, сегодня -- Суд.
Сонм юных ангелов смущeн до слeз.
Бесстрастны праведники. Только ты,
На тронном облаке, глядишь как друг.
Что хочешь -- спрашивай. Ты добр и стар,
И ты поймешь, что с эдаким в груди
Кремлевским колоколом -- лгать нельзя.
И ты поймешь, как страстно день и ночь
Боролись Промысел и Произвол
В ворочающей жернова -- груди.
Так, смертной женщиной, -- опущен взор,
Так, гневным ангелом -- закинут лоб,
В день Благовещенья, у Царских врат,
Перед лицом твоим -- гляди! -- стою.
А голос, голубем покинув в грудь,
В червонном куполе обводит круг.
* * * * *
Having thrown back the head and lowered the eyes,
Before likeness of God and all the saints - I stand.
Today's my holiday, the trial today.
The host of youthful angels is confused till tears.
The righteous are dispassionate. Only you,
On the throne cloud, look like a friend.
What you want - ask. You're kind and old,
And you will understand that in the chest
Of Kremlin bell you cannot lie.
And you will understand, how passionately day and night
Trade and Arbitrariness had fought
In the rolling millstone - the chest.
Thus, to a mortal woman - the gaze is lowered,
Thus, to a wrathful angel - forehead is thrown,
In day of Annunciation, on Kingdom's gates,
I stand before your face - watch! - I stand.
And voice, having left the chest like pigeon,
Outlines gold circle in cupolas, ringing.
* * * * *
Кровных коней запрягайте в дровни!
Графские вина пейте из луж!
Единодержцы штыков и душ!
Распродавайте -- на вес -- часовни,
Монастыри -- с молотка -- на слом.
Рвитесь на лошади в Божий дом!
Перепивайтесь кровавым пойлом!
Стоила -- в соборы! Соборы -- в стойла!
В чертову дюжину -- календарь!
Нас под рогожу за слово: царь!
Единодержцы грошей и часа!
На куполах вымещайте злость!
Распродавая нас всех на мясо,
Раб худородный увидит -- Расу:
Черная кость -- белую кость.
* * * * *
Harness in woods the white stallions!
Drink from the puddles duke's wine!
Kings of souls and bayonets!
Sell out the chapels by weight,
Monastery - for scrapping under the hammer.
Tear at the horse in home of God!
So you can drink swill with blood!
Was worth it - cathedrals! Cathedrals - in stalls!
In devil' dozen - calendar!
And under matting the word: Tsar!
Co-owners of pennies and an hour!
Over the cupolas take out the spite!
I sold to all people meat,
The thin slave will see -
Race: black are the bones - bone is white.
Don
1
Белая гвардия, путь твой высок:
Черному дулу -- грудь и висок.
Божье да белое твое дело:
Белое тело твое -- в песок.
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает...
Старого мира -- последний сон:
Молодость -- Доблесть -- Вандея -- Дон.
Don
1
White army, your way's a high one:
Temple and chest - to the black gun.
Your cause is white and divine:
Your white body - into the sand.
Not a flock of swans in the sky:
The sacred white army
Melts, melts with white sight..
The last dream of the old world:
Youth - Valor - Vandea - Don.
2
Кто уцелел -- умрет, кто мертв -- воспрянет.
И вот потомки, вспомнив старину:
-- Где были вы? -- Вопрос как громом грянет,
Ответ как громом грянет: -- На Дону!
-- Что делали? -- Да принимали муки,
Потом устали и легли на сон.
И в словаре задумчивые внуки
За словом: долг напишут слово: Дон.
2
Who has survived will die, who has died will arise.
And now descendants, remember the times long gone:
Where were you? The question will roar like thunder,
Like thunder will roar the answer: On the Don!
"What did you do" "We were accepting torments,
Then grew tired and to sleep had gone.
And in the dictionary the thoughtful grandsons
Before the word "duty" is written word "Don."
3
Волны и молодость -- вне закона!
Тронулся Дон. -- Погибаем. -- Тонем.
Ветру веков доверяем снесть
Внукам -- лихую весть:
Да! Проломилась донская глыба!
Белая гвардия -- да! -- погибла.
Но покидая детей и жен,
Но уходя на Дон,
Белою стаей летя на плаху,
Мы за одно умирали: хаты!
Перекрестясь на последний храм,
Белогвардейская рать -- векам.
3
Waves and youth - outside the law!
Don has moved - we die - we drown.
We ask the wind of time to bear
To grandsons a wicked rumour:
Yes! Broke the Don's ice!
The white army - Yes! - died.
But with children and wives parting,
But on Don departing,
We died for one thing - huts! - a white flock
Flying into the dock
On the last church having baptized,
White army - for centuries.
* * * * *
Идет по луговинам лития.
Таинственная книга бытия
Российского ~ где судьбы мира скрыты --
Дочитана и наглухо закрыта.
И рыщет ветер, рыщет по степи:
-- Россия! -- Мученица! -- С миром -- спи!
* * * * *
He walks through meadows of lithium.
The mysterious book of the existence
Russian - where fates of world are hid -
Closed tightly and is read.
And prowls the wind, prowls on the steppe:
Russia - Martyr! With the world - sleep!
* * * * *
Трудно и чудно -- верность до гроба!
Царская роскошь -- в век площадей!
Стойкие души, стойкие ребра, --
Где вы, о люди минувших дней?!
Рыжим татарином рыщет вольность,
С прахом равняя алтарь и трон.
Над пепелищами -- рев застольный
Беглых солдат и неверных жен.
* * * * *
Hard and marvelous - loyalty till the coffin!
Tsar-like luxury in squares' time!
Firm are the souls and ribs are firm likewise
Where are you, people of days gone by?
With ash equating altar and the throne,
Like a red-haired Tatar freedom prowls.
Over the ashtrays at the table there's
Fugitive soldiers' and faithless wives' growl.
* * * * *
...О, самозванцев жалкие усилья!
Как сон, как снег, как смерть -- святыни -- всем.
Запрет на Кремль? Запрета нет на крылья!
И потому -- запрета нет на Кремль!
* * * * *
O, pitiful exertions of usurpers!
Like sleep, like snow, like death, to all - a shrine.
A ban on Kremlin! There's no ban on wings, and
Therefore - there is no ban upon Kremlin.
* * * * *
-- Марина! Спасибо за мир!
Дочернее странное слово.
И вот -- расступился эфир
Над женщиной светлоголовой
Но рот напряжен и суров.
Умру, -- а восторга не выдам!
Так с неба Господь Саваоф
Внимал молодому Давиду.
* * * * *
Marina! Thank you for the world!
Strange is the daughter's word.
And here - parted the ether
Over the woman with light hair
But mouth is severe and tense.
I'll die - and wouldn't give out delight!
Thus from the heaven the lord of hosts
Listened to the young David.
АНДРЕЙ ШЕНЬЕ
1
Андрей Шенье взошел на эшафот,
А я живу -- и это страшный грех.
Есть времена -- железные -- для всех.
И не певец, кто в порохе -- поет.
И не отец, кто с сына у ворот
Дрожа срывает воинский доспех.
Есть времена, где солнце -- смертный грех.
Не человек -- кто в наши дни живет.
Andrei Chenier
1
Andrei Chenier went upon the scaffolding,
And I live thus - and this is scary sin.
There are the times - iron - for everyone.
And does not sing one who in powder sings.
And not the father, who at gates from the son
Trembling he rips off the war armor.
There are times, when the sun is mortal sin.
But the man - who lives now.
2
Не узнаю в темноте
Руки -- свои иль чужие?
Мечется в страшной мечте
Черная Консьержерия.
Руки роняют тетрадь,
Щупают тонкую шею.
Утро крадется как тать.
Я дописать не успею.
2
I won't recognize in darkness
Arms - mine or somebody's?
In terrible dream is rushing
The black concierge.
The hands drop the notebook,
Grope for the thin neck.
Morning crawls like a thief,
The writing I could not end.
* * * * *
Не самозванка -- я пришла домой,
И не служанка -- мне не надо хлеба.
Я -- страсть твоя, воскресный отдых твой,
Твой день седьмой, твое седьмое небо.
Там на земле мне подавали грош
И жерновов навешали на шею.
-- Возлюбленный! -- Ужель не узнаешь?
Я ласточка твоя -- Психея!
* * * * *
Not an imposter - I came home,
And not a maid - I don't need bread.
I am your passion, your Sunday rest,
Your seventh day, your seventh heaven.
There on the earth they gave me pennies
And on the neck hung millstones.
Beloved! Don't you recognize?
Psyche - I'm your swallow!
* * * * *
Страстный стон, смертный стон,
А над стонами -- сон.
Всем престолам -- престол,
Всем законам -- закон.
Где пустырь -- поле ржи,
Реки с синей водой...
Только веки смежи,
Человек молодой!
В жилах -- мед. Кто идет?
Это -- он, это -- сон --
Он уймет, он отрет
Страстный пот, смертный пот.
* * * * *
Passionate moan, mortal moan,
And sleep above the moans.
To all thrones - a throne,
And a law to all laws.
Where's the wasteland - field of rye,
Rivers with blue water...
Only join near the eye,
The young person!
In veins - honey. Who goes this way?
That is him - sleep is that -
He will calm down, he will wipe away
Passionate sweat, deadly sweat.
* * * * *
Ходит сон с своим серпом,
Ходит смерть с своей косой --
Царь с царицей, брат с сестрой.
-- Ходи в сени, ходи в рай!
-- Ходи в дедушкин сарай!
Шли по рекам синим,
Шли мы по пустыням,
-- Странники -- к святыням.
-- Мы тебя не при -- имем!
-- Мы тебя не при -- имем!
-- Я Христова сирота,
Растворяю ворота
Ключиком -- замочком,
Шелковым платочком.
-- И до вас доплелась.
-- Проходи! -- Бог подаст!
-- Дом мой -- немалый,
Мед мой -- хваленый,
Розан мой -- алый,
Виноград -- зеленый...
Хлеба-то! Хлеба!
Дров -- полон сад!
Глянь-ка на небо --
Птички летят!
* * * * *
Sleep is walking with its sickle,
Death is walking with its scythe -
Tsar and empress, brother and sister.
Walk in canopy, walk in heaven!
Walk in the shed of grandfather!
Walked along the rivers blue,
Walked through deserts me and you -
Wanderers - to shrines.
"We won't accept you!
We won't accept you!"
I am Christ's orphan,
The gate I thus open
With a lock - with a key,
Handkerchiefs of silk.
And to you I had dragged
Come! It has been given by God!
My home is big,
My honey is vaunted,
My rose is scarlet,
Grape is green...
Bread then! Bread!
A garden full of firewood!
Look at the sky
See how birds fly!
* * * * *
Евгению Багратионовичу Вахтангову
Серафим -- на орла! Вот бой! --
Примешь вызов? -- Летим за тучи!
В год кровавый и громовой --
Смерть от равного -- славный случай.
Гнев Господень нас в мир изверг,
Дабы помнили люди -- небо.
Мы сойдемся в Страстной Четверг
Над церковкой Бориса -- и -- Глеба.
* * * * *
To Eugene Bagrationovich Vakhtangov
Seraph - on the eagle! Here's battle!
Will you accept the challenge? Through clouds we fly!
In year thunderous and bloody
Death from equal - a glorious time.
The rage of God is a fiend to us,
So that people heaven remembered.
We come together on Passionate Thursdays
Above the church's Boris and Gleb.
* * * * *
С вербочкою светлошерстой --
Светлошерстая сама --
Меряю Господни версты
И господские дома.
Вербочка! Небесный житель!
-- Вместе в небо! -- Погоди! --
Так и в землю положите
С вербочкою на груди.
* * * * *
With a light-woolly willow -
And light-woolly myself alone -
I measure the Creator's distance
And master's homes.
Willow! Heavenly resident!
Together to heaven! - Wait!
Thus you will place on the ground
With a willow on your chest.
* * * * *
Коли в землю солдаты всадили -- штык,
Коли красною тряпкой затмили -- Лик[1] [2] * * * * *
Either soldiers drove into the ground a stake,
Either they covered a face with a red rag,
Either deaf and dumb from punches is the Divine,
Either on Easter they were banned from Kremlin -
Old revelers should sit at the linen,
Birds should crawl, fish should sing, women - reason,
Horse on a horseman should ride out wild,
Wine should be given a newborn child,
Corpses carried out the window, rivers - burn,
In the midnight must arise the red sun,
The groom should forget the betrothed's name...
Ladies should love simple men.
* * * * *
Это просто, как кровь и пот:
Царь -- народу, царю -- народ.
Это ясно, как тайна двух:
Двое рядом, а третий -- Дух.
Царь с небес на престол взведен:
Это чисто, как снег и сон.
Царь опять на престол взойдет --
Это свято, как кровь и пот.
* * * * *
Like blood and sweat it is simple:
To people - tsar, to tsar - people.
Like mystery of two it is clear:
The third is the spirit, the two are near.
From the sky tsar is placed on the throne:
That is clear like dream and snow.
To the throne tsar will come again yet:
It is holy like blood and sweat.
* * * * *
Орел и архангел! Господень гром!
Не храм семиглавый, не царский дом
Да будет тебе гнездом.
Нет, -- Красная площадь, где весь народ!
И -- Лобное место сравняв -- в поход:
Птенцов -- собирать -- сирот.
Народ обезглавлен и ждет главы.
Уж воздуху нету ни в чьей груди.
Архангел! -- Орел! -- Гряди!
Не зарева рыщут, не вихрь встает,
Не радуга пышет с небес, -- то Петр
Птенцам производит смотр.
* * * * *
Archangel and eagle! To Lord thunder!
Not seven-roofed temple, not the home of the Tsar
Would be your nest.
No - the Red Square, where the people walk!
And - equalizing execution place - on a hike:
Collect the orphaned birdlings.
The people are headless and wait for head.
There's not enough air on anyone's chest.
Archangel! Eagle! Coming!
Not scouring glow, and not the swirl rise,
Not rainbow glows in sky -
Peter inspects the birdlings.
* * * * *
Плоти -- плоть, духу -- дух,
Плоти -- хлеб, духу -- весть,
Плоти -- червь, духу -- вздох,
Семь венцов, семь небес.
Плачь же, плоть! -- Завтра прах!
Дух, не плачь! -- Славься, дух!
Нынче -- раб, завтра -- царь
Всем семи -- небесам.
* * * * *
To flesh - flesh, to soul - soul,
To flesh - bread, to soul - news,
To flesh - worm, to soul - sigh,
Seven wreaths, seven skies.
Weep then, flesh! - Tomorrow dust!
Soul, don't cry - Be glorious, soul!
Now a slave, tomorrow king
Of all seven heavens.
* * * * *
Змея оправдана звездой,
Застенчивая низость -- небом.
Топь -- водопадом, камень -- хлебом.
Чернь -- Марсельезой, царь -- бедой.
Стан несгибавшийся -- горбом
Могильным, -- горб могильный -- розой...
* * * * *
Snake by a star is justified,
By heaven - The timid lowliness.
Swamp - by a waterfall, stone - by bread.
Plebes - by the Marsellaise, king - by sorrow.
Mill unbending - to the coffin
Of grave - the grave coffin - with a rose...
* * * * *
Московский герб: герой пронзает гада.
Дракон в крови. Герой в луче. -- Так надо.
Во имя Бога и души живой
Сойди с ворот. Господень часовой!
Верни нам вольность. Воин, им -- живот.
Страж роковой Москвы -- сойди с ворот!
И докажи -- народу и дракону --
Что спят мужи -- сражаются иконы.
* * * * *
The Moscow coat of arms: the hero pierces the creep
Dragon in blood. Hero in ray. Thus it must be.
In name of God and the living soul
Walk off the gates, the sentry of the Lord!
Return to us freedom. Warrior, there - the stomach plate,
Guardians of fatal Moscow - get off the gate.
And prove - to people and to dragons
That men sleep - are fighting the icons.
* * * * *
Заклинаю тебя от злата,
От полночной вдовы крылатой,
От болотного злого дыма,
От старухи, бредущей мимо,
Змеи под кустом,
Воды под мостом,
Дороги крестом,
От бабы -- постом.
От шали бухарской,
От грамоты царской,
От черного дела,
От лошади белой!
* * * * *
I conjure you from gold,
From the winged midnight widow,
From evil swamp smoke,
From old woman, wandering near.
Snakes under bush,
Water under the bridge passing,
Roads by the cross,
From woman - fasting.
From Bukhara madness,
From the king's diplomas,
From the dark deed,
From the white horse!
* * * * *
Бог -- прав
Тлением трав,
Сухостью рек,
Воплем калек,
Вором и гадом,
Мором и гладом,
Срамом и смрадом,
Громом и градом.
Попранным Словом.
Проклятым годом.
Пленом царeвым.
Вставшим народом.
* * * * *
God is right
With smoldering of grass,
With dryness of rivers,
With screams of cripples,
With thief and with creep's madness,
With pestilence and gladness,
With stench and with shame,
With thunder and hail.
By the Word trampled.
By the cursed year.
By the king's prison
By people rising.
* * * * *
На тебе, ласковый мой, лохмотья,
Бывшие некогда нежной плотью.
Всю истрепала, изорвала, --
Только осталось что два крыла.
Одень меня в свое великолепье,
Помилуй и спаси.
А бедные истлевшие отрепья
Ты в ризницу снеси.
* * * * *
On you, my tender one, are frazzles,
That has been once a gentle flesh.
All frayed, all are ripped - only
Two wings remain in a flash.
Dress me in your magnificence,
Save and have mercy.
And the poor decayed rags
Carry into the sacristy.
* * * * *
В черном небе слова начертаны --
И ослепли глаза прекрасные...
И не страшно нам ложе смертное,
И не сладко нам ложе страстное.
В поте -- пишущий, в поте пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий,
Дуновение -- Вдохновения!
* * * * *
In black sky the words are inscribed -
And have blinded the beautiful eyes...
And the bed of grave is not frightening,
And not sweet is the bed of passion.
In sweat - writing, in sweat - plowing,
We know another zeal:
The light fire, over curls glimmering,
Breath - inspiration for all!
* * * * *
"Простите меня, мои горы!
Простите меня, мои реки!
Простите меня, мои нивы!
Простите меня, мои травы!"
Мать -- крест надевала солдату,
Мать с сыном прощались навеки...
И снова из сгорбленной хаты:
"Простите меня, мои реки!"
* * * * *
"Forgive me, my mountains!
Forgive me, my streams!
Forgive me, my cornfields!
Forgive me, my grass!"
Mother put cross on a soldier,
Mother and son parted for centuries...
And words from hunched over hut:
"My rivers, forgive!"
* * * * *
Благословляю ежедневный труд,
Благословляю еженощный сон.
Господню милость и Господень суд,
Благой закон -- и каменный закон.
И пыльный пурпур свой, где столько дыр,
И пыльный посох свой, где все лучи...
-- Еще, Господь, благословляю мир
В чужом дому -- и хлеб в чужой печи.
* * * * *
I bless the daily work,
I bless the sleep at night.
The mercy and judgment of the Lord,
A good law - a law that in stone is set.
And your dusty purple, where there are holes,
And dusty staff, where rays are found...
Yet, God, blessed is the world
In other home - and bread in stranger's oven.
* * * * *
Полюбил богатый -- бедную,
Полюбил ученый -- глупую,
Полюбил румяный -- бледную,
Полюбил хороший -- вредную:
Золотой -- полушку медную.
-- Где, купец, твое роскошество?
"Во дырявом во лукошечке!"
-- Где, гордец, твои учености?
"Под подушкой у девчоночки!"
-- Где, красавец, щеки алые?
"За ночь черную -- растаяли".
-- Крест серебряный с цепочкою?
"У девчонки под сапожками!"
Не люби, богатый, -- бедную,
Не люби, ученый, -- глупую,
Не люби, румяный, -- бледную,
Не люби, хороший, -- вредную.
Золотой -- полушку медную!
* * * * *
The rich man loved a poor woman,
The scientist loved a dumb woman,
The ruddy man loved a pale woman,
The kind man loved a bad woman,
And the gold a copper coin.
"Where, merchant, is your wealth all?"
"In a wallet that's full of holes!"
"Where, proud one, is what you know?"
"Under a girl's pillow."
"Where are your red cheeks, gorgeous sight?"
"Whitened down in the black night."
"Where is the cross with silver chain?"
"Under the girl's boots again."
Rich man don't love a poor woman,
Scientist don't love a dumb woman,
Ruddy man don't love a pale woman,
Kind man don't love a bad woman,
And the gold a copper coin.
* * * * *
Семь мечей пронзали сердце
Богородицы над Сыном.
Семь мечей пронзили сердце,
А мое -- семижды семь.
Я не знаю, жив ли, нет ли
Тот, кто мне дороже сердца,
Тот, кто мне дороже Сына...
Этой песней -- утешаюсь.
Если встретится -- скажи.
* * * * *
Seven swords pierced through the heart of
Mother of God under the Son.
Seven swords pierced through the heart, and
Mine - is seven seven times.
I don't know if, alive or dead
Is he, who is dearer than heart,
Is he, who is dearer than the Son...
With this song - console,
If you meet - tell me all.
* * * * *
Слезы, слезы -- живая вода!
Слезы, слезы -- благая беда!
Закипайте из жарких недр,
Проливайтесь из жарких век.
Гнев Господень -- широк и щедр.
Да снесет его -- человек.
Дай разок вздохнуть
Свежим воздухом.
Размахни мне в грудь --
Светлым посохом!
* * * * *
Tears, tears - alive water!
Tears, tears - trouble most dear!
From the hot bosom, boil,
From hot eyelids, spill.
Wide and generous is Lord's ire.
Be demolished by it, sire!
Let me once breathe
Fresh air in.
Swing in my chest -
With light swing!
* * * * *
Наградил меня Господь
Сердцем светлым и железным,
Даром певчим, даром слезным.
Оградил меня Господь
Белым знаменем.
Обошел меня Господь
Плотским пламенем.
Выше -- знамя!
Бог над нами!
Тяжче камня --
Плотский пламень!
* * * * *
Lord has awarded me
A luminous and iron heart,
And gift singing, and teary gift.
Lord has fenced off me
With white banner.
Lord has bypassed me
With flesh fire.
Banner, rise!
God above us!
Than stone heavier -
With flesh fire!
* * * * *
Хочешь знать мое богачество?
Скакуну на свете -- скачется,
Мертвым -- спится, птицам -- свищется.
Юным -- рыщется да ищется,
Неразумным бабам -- плачется.
-- Слезный дар -- мое богачество!
* * * * *
Do you want to know my wealth?
It will ride - a horse in the world,
To the dead - to sleep, to the birds - to sing.
To the young - looking and prowling,
To the unreasonable women - crying,
Teary gift - my prosperity!
* * * * *
Белье на речке полощу,
Два цветика своих ращу.
Ударит колокол -- крещусь,
Посадят голодом -- пощусь.
Душа и волосы -- как шелк.
Дороже жизни -- добрый толк.
Я свято соблюдаю долг.
-- Но я люблю вас -- вор и волк!
* * * * *
I will wash clothes in the river,
I grow two flowers here.
The bell hits - myself I cross,
Be planted by the hunger - fast.
Just like the silk, the soul and hair.
Kind sense - than life it is most dear.
The debt I strictly observe.
But I love you, the thief and wolf!
* * * * *
Я расскажу тебе -- про великий обман:
Я расскажу тебе, как ниспадает туман
На молодые деревья, на старые пни.
Я расскажу тебе, как погасают огни
В низких домах, как -- пришелец египетских стран
В узкую дудку под деревом дует цыган.
Я расскажу тебе -- про великую ложь:
Я расскажу тебе, как зажимается нож
В узкой руке, -- как вздымаются ветром веков
Кудри у юных -- и бороды у стариков.
Рокот веков.
Топот подков.
* * * * *
I will tell you about the great fraud:
I will tell you as falls the fog
Upon young trees and old stumps,
I will tell you as dim the lights
In low houses, where - alien to lands Egyptian -
Into the pipe under the tree blows gypsy.
I will tell you - about the big lie!
I will tell you how clams the knife
In the thin arm - how heave with ancient wind
Curls of the young - and old men's beards.
Roaring of centuries.
Clatter of horseshoes.
* * * * *
Юношам -- жарко,
Юноши -- рдеют,
Юноши бороду бреют.
Старость -- жалеет:
Бороды греют.
* * * * *
To youths - it is hot,
The youths - glow,
The youths shave the beard.
Old age - pity:
They warm the beards.
* * * * *
Осторожный троекратный стук.
Нежный недруг, ненадежный друг, --
Не обманешь! То не странник путь
Свой кончает. -- Так стучатся в грудь
За любовь. Так, потупив взгляд,
В светлый Рай стучится черный Ад.
* * * * *
Careful three-fold knocking on the gate.
Tender foe, precarious friend -
You won't trick! The wanderer the way
Ends. Then comes knocking on the chest
For love. Thus, looking down,
The black hell knocks in the luminous heaven.
* * * * *
Я -- есмь. Ты -- будешь. Между нами -- бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться -- тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют. -- Бог мостов не строит.
Будь! -- это заповедь моя. Дай -- мимо
Пройти, дыханьем не нарушив роста.
Я -- семь. Ты -- будешь. Через десять весен
Ты скажешь: -- есть! -- а я скажу: -- когда-то...
* * * * *
I - am. You - will be. An abyss between us.
I drink. You're thirsty. We cannot agree.
Ten years, oh no, a hundred thousand years
Do stand between us. God does not build bridges.
Be! - this is my demand. Let me walk past you
Without violating growth with my breath.
I - am. You - will be. In ten springs from now
You will say "is!" - and I will say "sometime"...
* * * * *
Дороги -- хлебушек и мука!
Кушаем -- дырку от кренделька.
Да, на дороге теперь большой
С коробом -- страшно, страшней -- с душой!
Тыщи -- в кубышку, товар -- в камыш...
Ну, а души -- то не утаишь!
* * * * *
The roads - bread and flour!
We eat - a pretzel hole.
Yes, on the big road
It's scary with the box, scarier with the soul!
Thousands - into the jug, shipment - into the reeds...
But, a soul - you will not disguise!
* * * * *
Мракобесие. -- Смерч. -- Содом.
Берегите Гнездо и Дом.
Долг и Верность спустив с цепи,
Человек молодой -- не спи!
В воротах, как Благая Весть,
Белым стражем да встанет -- Честь.
Обведите свой дом -- межой,
Да не внидет в него -- Чужой.
Берегите от злобы волн
Садик сына и дедов холм.
Под ударами злой судьбы --
Выше -- прадедовы дубы!
* * * * *
Obscurantism. Tornado. Sodom.
Guard the nest and the home.
Duty and loyalty pulling down with chain,
Do not sleep, the young man!
In gates, where is the good news is found,
Honor stands strong like white guard.
Circle your home with boundary,
And won't enter another.
Protect from the spite of waves
Garden of son and hill of grand-dads,
Under the ringing of fortune crossed-
Higher are great-grandfather's oaks!
* * * * *
Умирая, не скажу: была.
И не жаль, и не ищу виновных.
Есть на свете поважней дела
Страстных бурь и подвигов любовных.
Ты, -- крылом стучавший в эту грудь,
Молодой виновник вдохновенья --
Я тебе повелеваю: -- будь!
Я -- не выйду из повиновенья.
* * * * *
Dying, I won't say: I was . There's no pity,
The culprits I don't seek.
There are more important things on earth
Than passions' storms and the lovers' feats.
Beating against this bosom with a wing,
You, the youthful inspiration's culprit,
I demand this of you: Be!
From obedience I will not flit.
* * * * *
Ночи без любимого -- и ночи
С нелюбимым, и большие звезды
Над горячей головой, и руки,
Простирающиеся к Тому --
Кто от века не был -- и не будет,
Кто не может быть -- и должен быть.
И слеза ребенка по герою,
И слеза героя по ребенку,
И большие каменные горы
На груди того, кто должен -- вниз...
Знаю все, что было, все, что будет,
Знаю всю глухонемую тайну,
Что на темном, на косноязычном
Языке людском зовется -- Жизнь.
* * * * *
Night without the loved one - and the nights
With the one unloved, and where large stars
To the hot head, and to arms
Stretching to Thomas -
Who from century was -
And who won't.
And who cannot be - and must be.
And the tear of the child for a hero,
And the tear of the hero for the child,
And big mountains made of stone
On the chest of him who must - go below...
I know all that was, all that will be,
I know all the deaf and dumb mystery,
That not on dark, not on tongue-tied
Tongue of people will call - life.
ПАМЯТИ БЕРАНЖЕ
Дурная мать! -- Моя дурная слава
Растет и расцветает с каждым днем.
То на пирушку заведет Лукавый,
То первенца забуду -- за пером...
Завидуя императрицам моды
И маленькой танцовщице в трико,
Гляжу над люлькой, как уходят -- годы,
Не видя, что уходит -- молоко!
И кто из вас, ханжи, во время оно
Не пировал, забыв о платеже!
Клянусь бутылкой моего патрона
И вашего, когда -- то, -- Беранже!
Но одному -- сквозь бури и забавы --
Я, несмотря на ветреность, -- верна.
Не ошибись, моя дурная слава:
-- Дурная мать, но верная жена!
Memories of Beranger
A foolish mother! My foolish glory
Grows and blossoms every morning,
Then the evil one will lead to the feast,
With pen the firstborn I'll forget...
Envying fashion of the empress
And the little dancer in leotards,
Seeing your cradle, where pass years,
And not seeing, that milk leaves.
And who of you, bigots, in that moment
Did not feast, forgetting payment!
I at the bottle of my patron swear
And yours, once Beranger!
But to one - through storms and through fun only -
I, despite my flippancy, am rife.
Don't forget, my foolish glory:
Foolish mother, but a loyal wife!
* * * * *
Я сказала, а другой услышал
И шепнул другому, третий -- понял,
А четвертый, взяв дубовый посох,
В ночь ушел -- на подвиг. Мир об этом
Песнь сложил, и с этой самой песней
На устах -- о жизнь! -- встречаю смерть.
* * * * *
I had stated, and another listened
Whispered to another, third - understood,
And the fourth, taking staff of oak,
In night left - for a feat.
Added song, and with this same song
O life! I meet death on the lips.
* * * * *
Руки, которые не нужны
Милому, служат -- Миру.
Горестным званьем Мирской Жены
Нас увенчала Лира.
Много незваных на царский пир.
Надо им спеть на ужин!
Милый не вечен, но вечен -- Мир.
Не понапрасну служим.
* * * * *
Hands which are not needed
To my dear one, the world serve.
Lyre us wedded
Under bitter name of world wife.
Many at tsar's feast uncalled.
We do not at dinner sing!
Little one not eternal, eternal - world.
We do not serve in vain.
* * * * *
Белизна -- угроза Черноте.
Белый храм грозит гробам и грому.
Бледный праведник грозит Содому
Не мечом -- а лилией в щите!
Белизна! Нерукотворный круг!
Чан крестильный! Вещие седины!
Червь и чернь узнают Господина
По цветку, цветущему из рук.
Только агнца убоится -- волк,
Только ангелу сдается крепость.
Торжество -- в подвалах и в вертепах!
И взойдет в Столицу -- Белый полк!
* * * * *
Whiteness to the darkness is a threat.
Threatens the white temple lightning and coffins.
Threatens Sodom the white saint
Not with sword but, in the shield, with lilies!
Whiteness! Miraculous round!
Baptismal vat! Hair wise and gray!
Worm and blackness recognize the Lord
By the flowers, blooming in their hands.
Only the lamb the wolf fears,
Only to angel surrenders the castle.
Triumph - in cellars and nativity scenes!
And will rise the white regiment in the capital.
* * * * *
Пахнет ладаном воздух. Дождь был и прошел.
Из зияющих пастей домов --
Громовыми руладами рвется рояль,
Разрывая июньскую ночь.
Героическим громом бетховенских бурь
Город мстит...
* * * * *
Air smells of incense. Rain came and left.
From gaping jaws of houses -
The piano tears with thundering roulade,
Tearing June night apart.
At Bethoven's storms' heroic thunder
Vengeful is the town...
* * * * *
Я -- страница твоему перу.
Всe приму. Я белая страница.
Я -- хранитель твоему добру:
Возращу и возвращу сторицей.
Я -- деревня, черная земля.
Ты мне -- луч и дождевая влага.
Ты -- Господь и Господин, а я --
Чернозем -- и белая бумага!
* * * * *
I am a page for your pen.
I'll accept all. I am white page.
I am the keeper to your good:
I will return a hundredfold.
I am village, I'm black earth.
You are a ray and rain's wetness.
You - Lord and Master;
I'm black earth - and white paper!
* * * * *
Память о Вас -- легким дымком,
Синим дымком за моим окном.
Память о Вас -- тихим домком.
Тихий домок -- Ваш -- под замком.
Что за дымок? Что за домок?
Вот уже пол -- мчит из -- под ног!
Двери -- с петлей! Ввысь -- потолок!
В синий дымок -- тихий домок!
* * * * *
To remember you - with light smoke,
With blue smoke out of my window.
Memory of you - the quiet home,
Quiet home - yours - under lock.
What is the smoke? What is the house?
Here is floor - it runs under the feet of ours!
Door - with hinge! Ceiling above us!
Quiet in blue smoke is quiet house!
* * * * *
Так, высоко запрокинув лоб,
-- Русь молодая! -- Слушай! --
Опровергаю лихой поклеп
На Красоту и Душу.
Над кабаком, где грехи, гроши,
Кровь, вероломство, дыры --
Встань, Триединство моей души:
Лилия -- Лебедь -- Лира!
* * * * *
There, having thrown the forehead back,
Young Russia! Hear it!
The dashing slander I contest
Of Beauty and Spirit.
Over the pub, where sins, cents,
Blood, treachery and holes -
Lily - swan - and lyre! Stand as
Trinity over my soul!
* * * * *
Как правая и левая рука,
Твоя душа моей душе близка.
Мы смежены, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.
Но вихрь встает -- и бездна пролегла
От правого -- до левого крыла!
* * * * *
Like right and left arms, here,
Your soul to my soul is near.
In bliss and warmth we to each other cling
Like right wing and left wing.
But garland rises - and lays the abyss
Between the left and the right wings!
* * * * *
Рыцарь ангелоподобный --
Долг! -- Небесный часовой!
Белый памятник надгробный
На моей груди живой.
За моей спиной крылатой
Вырастающий ключарь,
Еженощный соглядатай,
Ежеутренний звонарь.
Страсть, и юность, и гордыня
Все сдалось без мятежа,
Оттого что ты рабыне
Первый молвил: -- Госпожа!
* * * * *
The cherubic knight -
Duty! Guard of the sky!
The white tombstone monument
Is on the chest of mine.
Behind my winged back
Is the growing key clerk,
Is the nightly perceiver
Is the morning ringer.
Passion, and youth, and pride
All gave up with no turmoil,
For "Mistress" you muttered
To a slave girl!
* * * * *
Доблесть и девственность! -- Сей союз
Древен и дивен, как Смерть и Слава.
Красною кровью своей клянусь
И головою своей кудрявой --
Ноши не будет у этих плеч,
Кроме божественной ноши -- Мира!
Нежную руку кладу на меч:
На лебединую шею Лиры.
* * * * *
Valour and chastity! Their alliance
Are ancient and wonderful like glory and death.
I swore by my red blood
And my curly head -
There will be no luggage on this shoulder,
Except divine burden - Mira!
The tender hand to put on the shoulder:
The swan neck of Lyre.
* * * * *
Свинцовый полдень деревенский.
Гром отступающих полков.
Надменно -- нежный и не женский
Блаженный голос с облаков:
-- Вперeд на огненные муки!
В ручьях овечьего руна
Я к небу воздеваю руки --
Как -- древле -- девушка одна...
* * * * *
In the country, the leaden noon.
Roaring of retreating regiments.
Arrogant - tender and not woman's
Blissful voice from the clouds:
Forward into the torments of the fire!
In streams of sheep's fleece unfurled.
And I to sky am raising higher
Arms that - anciently - did one girl.
* * * * *
Мой день беспутен и нелеп:
У нищего прошу на хлеб,
Богатому даю на бедность,
В иголку продеваю -- луч,
Грабителю вручаю -- ключ,
Белилами румяню бледность.
Мне нищий хлеба не дает,
Богатый денег не берет,
Луч не вдевается в иголку,
Грабитель входит без ключа,
А дура плачет в три ручья --
Над днем без славы и без толку.
* * * * *
Inept and aimless is my time:
I ask a beggar for a dime
I proffer cash to rich and famous,
Into the needle ray I weave,
Unto a robber key I give,
With whiting I am blushing paleness.
The bum puts nothing in my palms,
The rich man does not take my alms,
The needle won't let through the ray,
The robber enters without key,
Dumb woman weeps in streams of three
Over a fameless, empty day.
* * * * *
Клонится, клонится лоб тяжелый,
Колосом клонится, ждет жнеца.
Друг! Равнодушье -- дурная школа!
Ожесточает оно сердца.
Жнец -- милосерден: сожнет и свяжет,
Поле опять прорастет травой...
А равнодушного -- Бог накажет!
Страшно ступать по душе живой.
Друг! Неизжитая нежность -- душит.
Хоть на алтын полюби -- приму!
Друг равнодушный! -- Так страшно слушать
Черную полночь в пустом дому!
* * * * *
Bows, bows down heavy forehead
Waits for reaper, bows with spike,
Friend! Indifference is bad!
It makes the heart get tight.
Reaper is merciful: He will bind,
Again with grass the field will grow...
And indifferent ones - will be punished by God,
It's frightful to step on living soul.
Friend! Unlived tenderness - strangles.
Accept for a penny the love!
Indifferent friend - it is dreadful
To hear in an empty home the black night!
* * * * *
Есть колосья тучные, есть колосья тощие.
Всех -- равно -- без промаху -- бьет Господен цеп.
Я видала нищего на соборной площади:
Сто годов без малости, -- и просил на хлеб.
Борода столетняя! -- Чай, забыл, что смолоду
Есть беда насущнее, чем насущный хлеб.
Ты на старость, дедушка, просишь, я -- на молодое
Всех равно -- без промаху -- бьет Господен цеп!
* * * * *
There are corn ears overweight, there are corn ears thin.
All equally - without a miss - beats the Lord with the chain.
I saw a beggar on the cathedral square:
A hundred years without a little - and for some bread he inquired.
A hundred-year-old beard! Forgot then that upon the youth
There is an urgent trouble, there is an urgent bread.
You for old age, grandpa, ask, I - upon the youth
All even - without misses - the chains are beaten by God.
* * * * *
-- Где лебеди? -- А лебеди ушли.
-- А вороны? -- А вороны -- остались.
-- Куда ушли? -- Куда и журавли.
-- Зачем ушли? -- Чтоб крылья не достались.
-- А папа где? -- Спи, спи, за нами Сон,
Сон на степном коне сейчас приедет.
-- Куда возьмет? -- На лебединый Дон.
Там у меня -- ты знаешь? -- белый лебедь...
* * * * *
"Where are the swans?" - "Have left the swans."
"And ravens?" - "Ravens - have remained."
"Gone where?" - "To same place with the cranes."
"Gone what for?" "That they don't get the wings."
"And where's the father?" "Sleep, Sleep over us,
Sleep will come here on a steppe horse."
"Where will he take?" - "To the swans' Don."
Then I have - you know - the white swan...
* * * * *
Белогвардейцы! Гордиев узел
Доблести русской!
Белогвардейцы! Белые грузди
Песенки русской!
Белогвардейцы! Белые звезды!
С неба не выскрести!
Белогвардейцы! Черные гвозди
В ребра Антихристу!
* * * * *
White army! Gordian knot
Of valor Russian!
White army! White mushrooms
Of song Russian!
White army! White stars!
Can't scrape from the sky!
White army! Black nails
Into ribs of Antichrist.
* * * * *
Пусть не помнят юные
О согбенной старости.
Пусть не помнят старые
О блаженной юности.
Всe уносят волны.
Море -- не твое.
На людские головы
Лейся, забытье!
Пешеход морщинистый,
Не любуйся парусом!
Ах, не надо юностью
Любоваться -- старости!
Кто в песок, кто -- в школу.
Каждому свое.
На людские головы
Лейся, забытье!
Не учись у старости,
Юность златорунная!
Старость -- дело темное,
Темное, безумное.
...На людские головы
Лейся, забытье!
* * * * *
Let not the young ones remember
Of hunched over old age.
Let the old ones not remember
Of blissful youth they had.
Waves carry away all things.
Sea - is not your own.
On the heads of people
Pour, oblivion!
A wrinkly pedestrian,
Don't admire the sail!
And let not the youth
Admire the old age!
To each his own, some - to school,
Some - to sand.
On the heads of people
Pour, oblivion!
Golden fleece youth,
Do not learn from old age!
Age - is thing dark,
Dark and insane.
Onto people's heads
Pour, oblivion!
* * * * *
Ночь -- преступница и монашка.
Ночь проходит, потупив взгляд.
Дышит -- часто и дышит -- тяжко.
Ночь не любит, когда глядят.
Нe стоит со свечой во храме,
Никому не жена, не дочь.
Ночь ночует на твердом камне,
Никого не целует ночь.
Даром, что сквозь
Слезинки -- свищем,
Даром, что -- врозь
По свету рыщем, --
Нет, не помочь!
Завтра ль, сегодня --
Скрутит нас
Старая сводня --
Ночь!
* * * * *
Night - a criminal and a nun.
Night passes, looking down.
Breathes - often and breathes - hard.
When they look they don't love the night.
By the candle at temple he does not stand,
Not anyone's daughter nor wife.
Night sleeps on hard stone,
Nobody is kissed by the night.
For free, that through
Teardrops - fistulas,
For free, that through
The light we prowl,
No, not to help!
Today or tomorrow -
Twists
Us the old procuress -
Night!
* * * * *
День -- плащ широкошумный,
Ночь -- бархатная шуба.
Кто -- умный, кто -- безумный,
Всяк выбирай, что любо!
Друзья! Трубите в трубы!
Друзья! Взводите срубы!
Одел меня по губы
Сон -- бархатная шуба.
* * * * *
Day - the loud cloak,
Night - velvet coat.
Someone - smart, someone - mad,
Take your pick instead!
Friends! Blow the pipes!
Friends! The log cabins cock!
Dressed me upon the lips
The sleep's velvet coat.
* * * * *
He по нраву я тебе -- и тебе,
И тебе еще -- и целой орде.
Пышен волос мой -- да мало одeж!
Вышла голосом -- да нрав нехорош!
Полно, Дева -- Царь! Себя -- не мытарь!
Псарь не жалует -- пожалует -- царь!
* * * * *
It's not to your liking - and to yours,
And for you still - in full horde.
Lush is my hair - there are not enough clothes!
Temper the is not good - came out with voice!
Fully, maiden - King! Self - not publican!
Does not pity the hound - welcome - king!
* * * * *
Стихи растут, как звезды и как розы,
Как красота -- ненужная в семье.
А на венцы и на апофеозы --
Один ответ: -- Откуда мне сие?
Мы спим -- и вот, сквозь каменные плиты,
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом -- во сне -- открыты
Закон звезды и формула цветка.
* * * * *
Grow poems, like stars or like roses,
Like beauty - needless in family.
And in the crowns and in apotheosis
Will be one answer: Where from may I be?
We sleep - and here, through slabs of stone,
Heavenly guest in petals of four.
World, understand! With singer - in dream - open
Is law of the stars and formula of flower.
* * * * *
Пожирающий огонь -- мой конь!
Он копытами не бьет, не ржет.
Где мой конь дохнул -- родник не бьет,
Где мой конь махнул -- трава не растет.
Ох, огонь мой конь -- несытый едок!
Ох, огонь на нем -- несытый ездок!
С красной гривою свились волоса...
Огневая полоса -- в небеса!
* * * * *
Devouring fire - my stallion!
He does not beat with hoofs, does not neigh.
Where does my stallion breathe - does not hit the spring,
Where does my stallion wave - grass does not grow high.
Oh, the fire of my stallion - unfulfilled eater!
Oh, the fire upon him - unfulfilled rider!
Hair is bound by the grass mane...
Into heaven - fire band!
* * * * *
Каждый стих -- дитя любви,
Нищий незаконнорожденный.
Первенец -- у колеи
На поклон ветрам -- положенный.
Сердцу ад и алтарь,
Сердцу -- рай и позор.
Кто отец? -- Может -- царь.
Может -- царь, может -- вор.
* * * * *
Every poem - a child of love,
Beggar illegitimate.
Firstborn - at the track
Bowing to wind as of late.
To heart hell and altar,
To heart heaven and grief.
Who's the father? Maybe tsar.
Maybe tsar, and maybe thief.
* * * * *
Надобно смело признаться. Лира!
Мы тяготели к великим мира:
Мачтам, знаменам, церквам, царям,
Бардам, героям, орлам и старцам,
Так, присягнувши на верность -- царствам,
Не доверяют Шатра -- ветрам.
Знаешь царя -- так псаря не жалуй!
Верность как якорем нас держала:
Верность величью -- вине -- беде,
Верность великой вине венчанной!
Так, присягнувши на верность -- Хану,
Не присягают его орде.
Ветреный век мы застали. Лира!
Ветер в клоки изодрав мундиры,
Треплет последний лоскут Шатра...
Новые толпы -- иные флаги!
Мы ж остаемся верны присяге,
Ибо дурные вожди -- ветра.
* * * * *
You must admit courageously. Lyre!
We gravitate toward the great worlds:
Masts, banners churches, tsars,
Bards, heroes, eagles and elders.
Thus, swearing eternally - to kingdoms,
Don't trust the tent against the winds.
You know the tsar - don't favor the kennel!
Loyalty as if by an anchor held us:
Loyalty to greatness - fault - trouble
Loyalty to great trouble crowned!
Thus, having sworn loyalty to the Han,
They do not swear into his horde.
Flighty age we have reached.
Lyre! Wind tore our uniform to shreds,
Flutters the final cloth of the tent...
New crowds - new flags!
We remain loyal to the oaths,
Since bad leaders are winds.
* * * * *
Мое убежище от диких орд,
Мой щит и панцирь, мой последний форт
От злобы добрых и от злобы злых --
Ты -- в самых ребрах мне засевший стих!
* * * * *
My shelter from wild hordes,
My shield and armor, my last fort
Of spite of kind and spite of mean -
You - in the ribs, having lodged the poem!
* * * * *
А потом поили медом,
А потом поили брагой,
Чтоб потом, на месте лобном,
На коленках признавалась
В несодеянных злодействах!
Опостылели мне вина,
Опостылели мне яства.
От великого богатства
Заступи, заступник -- заступ!
* * * * *
And then they watered with honey,
And then they watered with bliss,
That later, in place of the frontal,
She admitted on her knees
To committing atrocities!
Disgusting to me is the wine,
Disgusting to me is the food.
From the great riches fine and good
Intercessor - the spade steps in!
ГЕНИЮ
Крестили нас -- в одном чану,
Венчали нас -- одним венцом,
Томили нас -- в одном плену,
Клеймили нас -- одним клеймом.
Поставят нам -- единый дом.
Прикроют нас -- одним холмом.
To Genius
They baptized us - on single vat,
They wedded us - with single crown,
They tortured us - in single prison,
They branded us - with just one brand.
They'll put to us - a house left single.
They'll cover us - with just one hill.
* * * * *
Если душа родилась крылатой --
Что ей хоромы -- и что ей хаты!
Что Чингис -- Хан ей и что -- Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца, неразрывно -- слитых:
Голод голодных -- и сытость сытых!
* * * * *
If a soul has been born winged -
What to her are mansions - and what are huts!
What is Genghis Khan and what is a horde!
I have two foes in the world,
Two twins, inextricably merged:
Hunger of hungry - and satedness of sated.
АЛЕ
1
Не знаю, где ты и где я.
Те ж песни и те же заботы.
Такие с тобою друзья!
Такие с тобою сироты!
И так хорошо нам вдвоем:
Бездомным, бессонным и сирым..
Две птицы: чуть встали -- поeм.
Две странницы: кормимся миром.
To Alla
1
I don't know where are you, where am I.
The same songs and the same worries.
What friends you have!
What orphans!
And for us it is so good:
Homeless, sleepless and alone...
We are birds: once risen - sing. Two
Wanderers: we feed the world.
2
И бродим с тобой по церквам
Великим -- и малым, приходским.
И бродим с тобой по домам
Убогим -- и знатным, господским.
Когда -- то сказала: -- Купи! --
Сверкнув на кремлевские башни.
Кремль -- твой от рождения. -- Спи,
Мой первенец светлый и страшный.
2
And I wander with you past the churches
Great - and little, parochial.
And I wander with you past the homes
Wretched - and lordly, noble.
When - I asked: "Buy" -
Flashing at the towers of Kremlin.
Kremlin - yours since the birth. Sleep,
Light and scary is my firstborn.
3
И как под землею трава
Дружится с рудою железной,
Всe видят пресветлые два
Провала в небесную бездну.
Сивилла! -- Зачем моему
Ребенку -- такая судьбина?
Ведь русская доля -- ему...
И век ей: Россия, рябина...
3
And like on the ground the grass
Is friends with iron ore,
All see the days blessed
Under the skies hanging over.
Seville! What for for my child
Is such a fate coming!
Russian fate - to him...
Century for her: Russia, rowan...
* * * * *
Безупречен и горд
В небо поднятый лоб.
Непонятен мне герб,
И не страшен мне гроб.
Меж вельмож и рабов,
Меж горбов и гербов,
Землю роющих лбов --
Я -- из рода дубов.
* * * * *
Perfect and proud
Is the raised forehead.
I don't fathom the coat of arms
And I don't fear the coffin.
Between slaves and nobles,
Between coat of arms and coffin,
The land of burrowing foreheads -
I - from the oak genus.
* * * * *
Ты мне чужой и не чужой,
Родной и не родной,
Мой и не мой! Идя к тебе
Домой -- я "в гости" не скажу,
И не скажу "домой".
Любовь -- как огненная пещь:
А все ж и кольцо -- большая вещь,
А все ж и алтарь -- великий свет.
-- Бог -- не благословил!
* * * * *
You are a stranger and not a stranger,
Dear and not dear,
My and not my! Go home to yourself
I will not say "be guest of ours,"
And I will not say "go home."
Like a fiery stove - Love:
And all in ring - the large thing,
And all at the altar - the great light.
And it was not blessed by God!
* * * * *
Там, где мед -- там и жало.
Там, где смерть -- там и смелость.
Как встречалось -- не знала,
А уж так: встрелось -- спелось.
В поле дуб великий, --
Разом рухнул главою!
Так, без женского крика
И без бабьего вою --
Разлучаюсь с тобою:
Разлучаюсь с собою,
Разлучаюсь с судьбою.
* * * * *
Where there's honey - there is sting.
Where there's death - there is boldness.
How we met - I don't know this,
And thus: we meet - we sing.
A great oak in the field
Collapsed at once its head!
There, where there's no women's call
And no woman's howl -
Parting with you:
Parting with self,
Parting with fate.
* * * * *
Кто дома не строил --
Земли недостоин.
Кто дома не строил --
Не будет землею:
Соломой -- золою...
-- Не строила дома.
* * * * *
Who did not build houses
Is not worthy of the earth.
Who did not build houses
Won't be the earth:
Straw - ashes...
I did not build houses.
* * * * *
Проще и проще
Пишется, дышится.
Зорче и зорче
Видится, слышится.
Меньше и меньше
Помнится, любится.
-- Значит уж скоро
Посох и рубище.
* * * * *
Simpler and simpler
To write and to breathe,
Sharper and sharper
To see and to hear.
Lesser and lesser
I remember, to love.
Then there's nothing
Of rags and staff.
* * * * *
Co мной не надо говорить,
Вот губы: дайте пить.
Вот волосы мои: погладь.
Вот руки: можно целовать.
-- А лучше дайте спать.
* * * * *
With me you don't need to speak,
Here's lip: give me a drink.
Here my hair to caress:
Here's hand: you can kiss.
And better yet to sleep.
* * * * *
Что другим не нужно -- несите мне:
Все должно сгореть на моем огне!
Я и жизнь маню, я и смерть маню
В легкий дар моему огню.
Пламень любит легкие вещества:
Прошлогодний хворост -- венки -- слова.
Пламень пышет с подобной пищи!
Вы ж восстанете -- пепла чище!
Птица -- Феникс я, только в огне пою!
Поддержите высокую жизнь мою!
Высоко горю и горю до тла,
И да будет вам ночь светла.
Ледяной костер, огневой фонтан!
Высоко несу свой высокий стан,
Высоко несу свой высокий сан --
Собеседницы и Наследницы!
* * * * *
What others don't want - bring to me!
All must burn up in my fire!
And I beckon life, and I beckon decease
In the light gift of my fire.
Fire is a lover of little things:
Last year's brushwood - wreaths - words.
Fire glows with similar food!
Ash cleaner - you will arise!
Bird - Phoenix am I, only singing in fire!
Support my high life!
I burn to ashes as I burn higher,
And won't be there my luminous night.
Icy bonfire, fountain of fire!
Your tall mill I carry high,
Your tall dignity I carry high -
Interlocutors and heiresses and heirs.
* * * * *
Под рокот гражданских бурь,
в лихую годину,
Даю тебе имя -- мир,
В наследье -- лазурь.
Отыйди, отыйди. Враг!
Храни, Триединый,
Наследницу вечных благ
Младенца Ирину!
* * * * *
Under roar of citizen storms,
In a hard time,
I give to you name - a world,
And azure legacy.
Get out, get out. Enemy!
Keep, triune,
The heiress of endless bliss
Of the babe Irina!
* * * * *
Колыбель, овеянная красным!
Колыбель, качаемая чернью!
Гром солдат -- вдоль храмов -- за вечерней.
А ребенок вырастет -- прекрасным.
С молоком кормилицы рязанской
Он всосал наследственные блага:
Триединство Господа -- и флага.
Русский гимн -- и русские пространства.
В нужный день, на Божьем солнце ясном,
Вспомнит долг дворянский и дочерний --
Колыбель, качаемая чернью,
Колыбель, овеянная красным!
* * * * *
Cradle, that is wound up in red!
Cradle, that is rocked by the rabble!
Soldiers' thunder - by the evening - past the temples..
And beautiful grows up the kid.
With the milk of Ryazan's wet nurse
He sucked in inheritance's goods:
Flag - and the tri-unity of God.
Russian anthem - and Russian space.
In the needed day, by clear sun of God,
He'll recall duty filial and noble -
Cradle, that is rocked by the rabble!
Cradle, that is wound up in red!
* * * * *
Офицер гуляет с саблей,
А студент гуляет с книжкой.
Служим каждому мальчишке:
Наше дело -- бабье, рабье.
Сад цветочками засажен --
Сапожищами зашибли.
Что увидели -- не скажем:
Наше дело -- бабье, рыбье.
* * * * *
Officer walks with a sword,
And, with a book walks a student.
Every boy we do serve:
Woman's, slave's is our lot.
With flowers is painted the garden -
With boots they hit.
We won't tell you what we've seen:
Woman's, fish's is our lot.
ГЛАЗА
Привычные к степям -- глаза,
Привычные к слезам -- глаза,
Зеленые -- соленые --
Крестьянские глаза!
Была бы бабою простой --
Всегда б платили за постой --
Всe эти же -- веселые --
Зеленые глаза.
Была бы бабою простой --
От солнца б застилась рукой,
Качала бы -- молчала бы,
Потупивши глаза.
Шел мимо паренек с лотком...
Спят под монашеским платком
Смиренные -- степенные --
Крестьянские глаза.
Привычные к степям -- глаза,
Привычные к слезам -- глаза...
Что видели -- не выдадут
Крестьянские глаза!
Eyes
Used to the steppes are the eyes,
Used to the tears are the eyes,
Green - salty -
Are the peasant's eyes!
She was a simple broad -
All paid for her wait -
All are - happy -
The green eyes.
She was a simple broad -
The arm from the sun she froze,
And I would swing - I would be quiet,
With downcast eyes.
Went past us the boy with the tray...
Sleep under the monk's clothes
Humble - sedate -
Peasant's eyes.
Used to the steppes are the eyes,
Used to the tears are the eyes,
What we saw - will not be given away
By the peasant's eyes!
* * * * *
А взойдешь -- на краешке стола --
Недоеденный ломоть, -- я ела,
И стакан неполный -- я пила,
.........., -- я глядела.
Ты присядь на красную скамью,
Пей и ешь -- и не суди сурово!
Я теперь уже не ем, не пью,
Я пою -- кормлю орла степного.
* * * * *
And you will rise - on the edge of table -
Half-eaten hunk - I ate,
And glass incomplete - I drank,
......................... was my sight.
On the red bench you will sit,
Don't judge severely - drink and eat.
And now I don't drink or eat,
I sing - the steppe eagle I feed.
1918 г.
(Отрывок из баллады)
...Корабль затонул -- без щеп,
Король затанцевал в Совете,
Зерна не выбивает цеп,
Ромео не пришел к Джульетте,
Клоун застрелился на рассвете,
Вождь слушает ворожею...
Year 1918
(Fragment from ballad)
Ship has sunken - without chips,
King danced in the Congress,
The flail does not knock out the grain,
Romeo to Juliet has not come again,
Clown shot himself at sunrise,
Chief to the sorcerer listens...
* * * * *
Два цветка ко мне на грудь
Положите мне для воздуху.
Пусть нарядной тронусь в путь,
Заработала я отдых свой.
В год. . . . .
Было у меня две дочери, --
Так что мучилась с мукой
И за всем вставала в очередь.
Подойдет и поглядит
Смерть -- усердная садовница.
Скажет -- "Бог вознаградит, --
Не бесплодная смоковница!"
* * * * *
Two flowers upon my chest
For the air upon me placed.
May get going the well-dressed,
Having earned in this my rest.
In year.....
I had two daughters -
Thus I was tormented and suffered
And made a line for all things.
So will come and so will stare
Death - zealous gardener.
Will say: "God will take care
Is not fruitless the fig tree!"
* * * * *
Ты дал нам мужества --
На сто жизней!
Пусть земли кружатся,
Мы -- недвижны.
И ребра -- стойкие
На мытарства:
Дабы на койке нам
Помнить -- Царство!
Свое подобье
Ты в небо поднял --
Великой верой
В свое подобье.
Так дай нам вздоху
И дай нам поту --
Дабы снести нам
Твои щедроты!
* * * * *
You gave us courage - for
Hundred lives!
Let earths turn,
We - are motionless.
And ribs - enduring
To the ordeals:
So that at birth for us
Kingdom - We will recall.
Your likeness
You have raised to the sky -
With great faith
In your sight.
So give a sigh to us
Give sweat to us -
So that would demolish us
Your bounties!
* * * * *
Поступью сановнически -- гордой
Прохожу сквозь строй простонародья.
На груди -- ценою в три угодья --
Господом пожалованный орден.
Нынче праздник слуг нелицемерных:
Целый дождь -- в подхваченные полы!
Это Царь с небесного престола
Орденами оделяет -- верных.
Руки прочь, народ! Моя -- добыча!
И сияет на груди суровой
Страстный знак Величья и Отличья,
Орден Льва и Солнца -- лист кленовый.
* * * * *
With the gait of the dignified - with pride
Through the ranks of common people I walk.
Upon my chest - at the cost of three lands -
Order bestowed by the Lord.
Now servants' holiday, not hypocritical:
Into the picked up floors - all the rain!
This is the Tsar from heavenly throne
Endows with the order loyal.
Hands off, people! My prey this is!
And shines upon a severe chest
Passionate sign of greatness and excellence,
Order of Lion and Sun - the maple leaf.
* * * * *
Был мне подан с высоких небес
Меч серебряный -- воинский крест.
Был мне с неба пасхальный тропарь:
-- Иоанна! Восстань, Дева -- Царь!
И восстала -- миры побороть --
Посвященная в рыцари -- Плоть.
Подставляю открытую грудь.
Познаю серединную суть.
Обязуюсь гореть и тонуть.
* * * * *
Was given to me from the tall skies
Silver sword - warrior's cross.
I am not getting from Easter:
John! Arise, Girl - is Tsar!
And I rose - the worlds to overcome.
Flesh - dedicated to knight.
I substitute the open chest.
Fathoming the mean essence.
To burn and to drown I promise.
* * * * *
Отнимите жемчуг -- останутся слезы,
Отнимите злато -- останутся листья
Осеннего клена, отнимите пурпур --
Останется кровь.
* * * * *
Take away the pearl - remain the tears,
Take away the gold - remain the leaves
Of autumn maple, take away the purple -
The blood remains.
* * * * *
Над черною пучиной водною --
Последний звон.
Лавиною простонародною
Низринут трон.
Волочится кровавым волоком
Пурпур царей.
Греми, греми, последний колокол
Русских церквей!
Кропите, слезные жемчужинки,
Трон и алтарь.
Крепитесь, верные содружники:
Церковь и царь!
Цари земные низвергаются.
-- Царствия -- Будь!
От колокола содрогаются
Город и грудь.
* * * * *
Above the black water abyss -
The final song.
Like an avalanche of common people
Will see the throne.
Dragging with the blood dragging
The purple of Tsar.
The last bell ringing of Russian church!
Thunder, thunder!
Sprinkle, teary pearls,
On throat and altar!
Keep strong, eternal allies:
The church and tsar!
The tsars on earth are overthrown.
Kingdom - be blessed!
From bell shudder any moment
City and chest.
* * * * *
Молодой колоколенкой
Ты любуешься -- в воздухе.
Голосок у ней тоненький,
В ясном куполе -- звездочки.
Куполок твой золотенький,
Ясны звезды -- под лобиком.
Голосочек твой тоненький,
Ты сама колоколенка.
* * * * *
The young bell you admire -
In the air.
Thin is her voice,
In ripe cupola - the stars.
Your dome of gold,
Clear are stars - under forehead.
Thin your voice fell
You yourself are a bell.
* * * * *
Любовь! Любовь! Куда ушла ты?
-- Оставила свой дом богатый,
Надела воинские латы.
-- Я стала Голосом и Гневом,
Я стала Орлеанской Девой.
* * * * *
Love! Love! Where have you gone?
Left her wealthy abode,
Dressed in warrior's armor.
Voice and Rage, I became one,
I became the Orleans maiden.
* * * * *
Осень. Деревья в аллее -- как воины.
Каждое дерево пахнет по -- своему.
Войско Господне.
* * * * *
Autumn. Trees in alley - like warriors.
Each tree smells all the same.
Army of God.
* * * * *
Ты персияночка -- луна, а месяц -- турок,
Ты полоняночка, луна, а он -- наездник,
Ты нарумянена, луна, а он, поджарый,
Отроду желт, как Знание и Знать.
Друг! Буду Вам верна, доколе светят:
Персидская луна -- турецкий месяц.
* * * * *
You are a Persian, o moon, a Turk - a crescent,
You're midnight, moon, and he is - a horseman.
You are all rouged, O moon, and he, leaning low,
Yellow from pain, like Knowledge and To Know.
Friend! You would be loyal, while shine:
Turkish crescent - the Persian moon.
* * * * *
Утро. Надо чистить чаши,
Надо розы поливать.
Полдень. Смуглую маслину
Держат кончики перстов.
Колокол звонит. Четыре.
Голос. Ангельская весть.
Розы политы вторично.
Звон. Вечерняя заря.
Ночь. Чугунная решетка.
Битва голосов и крыл.
* * * * *
Morning. We must clean the bowls,
We must water roses.
Noon. With dark olives
They hold the ends of fingers.
Bell rings. Four times.
Voice. Message from angels.
Roses are watered again.
Ringing. Evening dawn.
Night. Pig iron lattices.
Battle of wings and voices.
* * * * *
А всему предпочла
Нежный воздух садовый.
В монастырском саду,
Где монашки и вдовы,
-- И монашка, и мать --
В добровольной опале,
Познаю благодать
Тишины и печали.
Благодать ремесла,
Прелесть твердой основы
-- Посему предпочла
Нежный воздух садовый.
В неизвестном году
Ляжет строго и прямо
В монастырском саду --
Многих рыцарей -- Дама,
Что казне короля
И глазам Казановы --
Что всему предпочла
Нежный воздух садовый!
* * * * *
I over all had preferred
Tender air of the garden.
In the monastery yard
Where are widows and nuns,
And the nun, and the mom -
In the willing disgrace,
I fathom the grace
Of the shadow and sadness.
Grace of craft,
Beauty of basic founding
Thus she has preferred
Tender air of the garden.
In unfamiliar year
She lies strictly and straight
In monastery garden
Of many knights -
Lady, that with Casanova's eyes
In the king's treasuries
Thus she has preferred the
Garden's tender air!
* * * * *
Дочери катят серсо,
Матери катят -- сердца.
И по дороге столбом
Пыль от сердец и серсо.
* * * * *
Daughters are rolling the hoop,
Mothers are rolling - the hearts.
And along the way a pillar
Ash from hearts and from hoop.
* * * * *
He смущаю, не пою
Женскою отравою.
Руку верную даю --
Пишущую, правую.
Той, которою крещу
На ночь -- ненаглядную.
Той, которою пишу
То, что Богом задано.
Левая -- она дерзка,
Льстивая, лукавая.
Вот тебе моя рука --
Праведная, правая!
* * * * *
I don't embarrass, I don't sing
With the woman's poison.
The loyal arm I will give -
Right and writing.
That, which I baptize with
On night - the beloved one.
That, to whom I write
What by God is given.
Left - it is one daring,
Crafty, flattering.
Here is my arm to you -
Righteous and true!
* * * * *
Героизму пристало стынуть.
Холод статен, как я сама.
Здравствуй, -- белая -- свет -- пустыня,
Героическая зима!
Белый всадник -- мой друг любимый,
Нынче жизнь моя -- лбом в снегу.
В первый раз воспеваю зиму
В восемнадцатом сем году.
* * * * *
Heroism has grown cold.
Cold is stately, just like I am.
Welcome - white - light - the desert,
The heroic winter wonderland!
The white rider - my friend beloved,
Now our life - into snow with forehead.
At first time winter I sing
In the year nineteen eighteen.
* * * * *
Бури-вьюги, вихри -- ветры вас взлелеяли,
А останетесь вы в песне -- белы -- лебеди!
Знамя, шитое крестами, в саван выцвело.
А и будет ваша память -- белы -- рыцари.
И никто из вас, сынки! -- не воротится.
А ведет ваши полки -- Богородица!
* * * * *
Storms-drizzles, whirlwind - have cherished you the winds,
And you'll remain in song - white - swans!
Banner, sowed with crosses, faded into the shroud.
And your memory will be - the white knights.
And none of you! - Don't return, sons!
And your troops are lead - by the mother of God.
* * * * *
Я берег покидал туманный Альбиона...
Батюшков.
"Я берег покидал туманный Альбиона"...
Божественная высь! -- Божественная грусть!
Я вижу тусклых вод взволнованное лоно
И тусклый небосвод, знакомый наизусть.
И, прислоненного к вольнолюбивой мачте,
Укутанного в плащ -- прекрасного, как сон --
Я вижу юношу. -- О плачьте, девы, плачьте!
Плачь, мужественность! -- Плачь, туманный Альбион
Свершилось! -- Он один меж небом и водою!
Вот школа для тебя, о ненавистник школ!
И в роковую грудь, пронзенную звездою,
Царь роковых ветров врывается -- Эол.
А рокот тусклых вод слагается в балладу
О том, как он погиб, звездою заклеймен...
Плачь, Юность! -- Плачь, Любовь! -- Плачь, Мир! --
Рыдай, Эллада!
Плачь, крошка Ада! -- Плачь, туманный Альбион!
* * * * *
I recall the foggy shore of Albion
"I recall the foggy shore of Albion"...
The divine height! The divine woe!
I see the dull waters' agitated bosom
And dim sky, known to me by rote.
And, leaning the freedom-loving mast against,
Wrapped in a cloak - like a dream, fine -
I see the youth. Oh weep, weep, maidens!
Cry, masculinity! Cry, foggy Albion
It happened! You're one with sky and water!
The school is for you, o hater of schools!
And into fateful chest, pierced with the stars,
The king of fateful winds rushes - Aeolus.
And patter of dim waters composes in a ballad
Of him, who is deceased, branded with stars at dawn...
Cry, Youth! Cry, Love! Cry, World! Cry, Hellas!
Cry, drop of hell! Cry, foggy Albion!
* * * * *
Сладко вдвоем -- на одном коне,
В том же челне -- на одной волне,
Сладко вдвоем -- от одной краюшки
Слаще всего -- на одной подушке!
* * * * *
It's sweet with us two - on a single horse,
On the same boat, on the same wave -
It's sweet with us two - from one beauty
Sweeter than all - on the same pillow!
* * * * *
Поступь легкая моя,
-- Чистой совести примета --
Поступь легкая моя,
Песня звонкая моя --
Бог меня одну поставил
Посреди большого света.
-- Ты не женщина, а птица,
Посему -- летай и пой.
* * * * *
My light gait,
Of clear conscience an omen -
My light gait,
Ringing song of mine -
God has left me here
In the middle of large world.
You aren't woman, but a bird,
Therefore - sing and soar.
* * * * *
На плече моем на правом
Примостился голубь-утро,
На плече моем на левом
Примостился филин-ночь.
Прохожу, как царь казанский.
И чего душе бояться --
Раз враги соединились,
Чтоб вдвоем меня хранить!
* * * * *
Perched the pigeon-morning
On my right shoulder,
Perched the owl-night
On my left shoulder.
I come, like a tsar of Kazan.
And what's there from soul to hear -
Since the enemies connected
To keep me together!
* * * * *
Чтобы помнил не часочек, не годок --
Подарю тебе, дружочек, гребешок.
Чтобы помнили подружек мил -- дружки --
Есть на свете золотые гребешки.
Чтоб дружочку не пилось без меня --
Гребень, гребень мой, расческа моя!
Нет на свете той расчески чудней:
Струны -- зубья у расчески моей!
Чуть притронешься -- пойдет трескотня
Про меня одну, да все про меня.
Чтоб дружочку не спалось без меня --
Гребень, гребень мой, расческа моя!
Чтобы чудился в жару и в поту
От меня ему вершочек -- с версту,
Чтоб ко мне ему все версты -- с вершок,
Есть на свете золотой гребешок.
Чтоб дружочку не жилось без меня --
Семиструнная расческа моя!
* * * * *
That he recollects not hour, not a year -
I give you a comb, my friend dear.
That would be reminded my friends
That a golden comb is at hand.
So that my friend does not drink without me -
Comb, my comb, my toiletry!
That in world there's a hairbrush marvelous:
Strings - teeth of my hairbrush!
Barely you will touch - chatter will come
One about me, all about me.
That my friend could not sleep minus
Comb, my comb, my hairbrush!
That would wonder in heat and sweat
He brings tips to me - from a verst,
That to him all the versts in the world,
There is in the world golden comb.
That the friend did not live without me in time -
Seven-stringed comb of mine!
* * * * *
Кружка, хлеба краюшка
Да малинка в лукошке,
Эх, -- да месяц в окошке,
Вот и вся нам пирушка!
А мальчишку -- погреться --
Подарите в придачу --
Я тогда и без хлебца
Никогда не заплачу!
* * * * *
Mug, hunk of bread
And raspberry basket,
Eh - crescent in window,
That is our feast!
And the boy - to warm -
Give in the bargain -
Then I without bread
Never will pay!
* * * * *
Развела тебе в стакане
Горстку жженых волос.
Чтоб не елось, чтоб не пелось,
Не пилось, не спалось.
Чтобы младость -- не в радость,
Чтобы сахар -- не в сладость,
Чтоб не ладил в тьме ночной
С молодой женой.
Как власы мои златые
Стали серой золой,
Так года твои младые
Станут белой зимой.
Чтоб ослеп-оглох,
Чтоб иссох, как мох,
Чтоб ушел, как вздох.
* * * * *
I have spread you from the cup
A handful of burnt hair.
What was sung of, what was there,
I could not drink or sleep.
That youth - not in merriness,
That sugar - not in sweetness,
That won't get along with night darkness
Your young wife.
That my golden hair
Became ash gray,
Thus your young years
Will become white winter.
That will be deaf and blind,
That like moss will be withered
That, like sigh, will be gone.
* * * * *
Царь и Бог! Простите малым --
Слабым -- глупым -- грешным -- шалым,
В страшную воронку втянутым,
Обольщенным и обманутым, --
Царь и Бог! Жестокой казнию
Не казните Стеньку Разина!
Царь! Господь тебе отплатит!
С нас сиротских воплей -- хватит!
Хватит, хватит с нас покойников!
Царский Сын, -- прости Разбойнику!
В отчий дом -- дороги разные.
Пощадите Стеньку Разина!
Разин! Разин! Сказ твой сказан!
Красный зверь смирeн и связан.
Зубья страшные поломаны,
Но за жизнь его за темную,
Да за удаль несуразную --
Развяжите Стеньку Разина!
Родина! Исток и устье!
Радость! Снова пахнет Русью!
Просияйте, очи тусклые!
Веселися, сердце русское!
Царь и Бог! Для ради празднику --
Отпустите Стеньку Разина!
* * * * *
Czar and the Lord! Forgive the little -
The dumb - the mad - the sinful - the weak
Retracted in a fearful funnel
Deceiving and deceived, -
Czar and the Lord! With cruel execution
Do not punish Stenka Razin!
Czar! The Lord will pay you back!
Will be orphan's cries enough!
Enough, enough of the defunct!
Forgive the outlaw - son of God!
In father's house - other roads.
Forgive Stenka Razin!
Razin! Razin! Your tale is spoken!
The red beast is humbled and bound.
Teeth ancient and broken,
But for life in the darkness found,
For an awkward prowess -
Untie Stenka Razin!
Homeland! Source and mouth!
Joy! Of Russia it smells again!
Shine, the dim eyes!
The Russian heart, be glad!
Czar and the Lord! For the holiday coming -
Release Stenka Razin.
* * * * *
-- Мир окончится потопом.
-- Мир окончится пожаром.
Так вода с огнем, так дочерь
С матерью схватились в полночь.
-- Дух Святой -- озерный голубь,
Белый голубочек с веткой.
-- Пламенный язык над <русым>
Теменем -- и огнь в гортани.
* * * * *
- World with end with flood
- World will end in fire.
Thus by the fireplace the daughter
And mother grabbed for midnight.
Holy Spirit - the lake pigeon,
White dove with a branch.
The flaming tongue over the light-haired
Darkness - and fire in the larynx.
* * * * *
Песня поется, как милый любится:
Радостно! -- Всею грудью!
Что из того, что она забудется --
Богу пою, не людям!
Песня поется, как сердце бьется --
Жив, так поeшь...
* * * * *
Song is sang, how he loves tender:
Joyfully! With full chest!
That for her that she will be forgotten -
Not God, not man.
Song is sung, like the heart beats -
Alive, thus you sing...
* * * * *
Дело Царского Сына --
Быть великим и добрым
. . . . . . .
Чтить голодные ребра,
Выть с последней солдаткой,
Пить с последним бродягой,
Спать. . . .
В сапогах и при шпаге.
А еще ему дело:
Встать в полночную пору,
Прочь с дороженьки белой
Ввысь на вышнюю гору...
Над пучиной согнуться,
Бросить что -- то в пучину...
-- Никогда не вернуться --
Дело Царского Сына!
* * * * *
The deed of the Tsar's son -
To be great and kind
....
Honor the hungry ribs,
How to howl with the last soldier,
Drink with the lowest vagrant,
To sleep .....
In boots and with a sword.
And there is deed another:
A deed in midnight to rise, and
Away from the white road
With white road up on the mountain...
On the abyss to bend,
Throw into abyss what is there...
Never to come back -
The deed of the Village or the Czar.
* * * * *
Благодарю, о Господь,
За Океан и за Сушу,
И за прелестную плоть,
И за бессмертную душу,
И за горячую кровь,
И за холодную воду.
-- Благодарю за любовь.
Благодарю за погоду.
* * * * *
I thank you, O Lord,
For Ocean and for dry land,
And for delightful flesh,
And for immortal soul.
And for the scalding blood,
And for the cold water.
- I thank you too for love,
I thank you for the weather.
* * * * *
Радость -- что сахар,
Нету -- и охаешь,
А завелся как --
Через часочек:
Сладко, да тошно!
Горе ты горе, -- соленое море!
Ты и накормишь,
Ты и напоишь,
Ты и закружишь,
Ты и отслужишь!
* * * * *
Joy - like sugar,
Not - and groan.
And I wound up -
Through the hours
Sweet but nauseous!
Woe you woe - sunny sea!
And you will feed,
And you will get drunk,
And you will whirl,
And you will serve!
* * * * *
Красный бант в волосах!
Красный бант в волосах!
А мой друг дорогой --
Часовой на часах.
Он под ветром холодным,
Под холодной луной,
У палатки походной --
Что столб соляной.
Подкрадусь к нему тихо --
Зычно крикнет: -- "Пароль!"
-- Это я! -- Проходи -- ка,
Здесь спит мой Король!
-- Это я, мое сердце,
Это -- сердце твое!
-- Здесь для шуток не место,
Я возьму под ружье.
-- Не проспать бы обедни
Твоему Королю!
-- В третий раз -- и в последний:
Проходи, говорю!
Грянет выстрел. На вереск
Упаду -- хоть бы звук.
Поглядит он на Север,
Поглядит он на Юг,
На Восток и на Запад.
-- Не зевай на часах! --
Красный бант в волосах!
Красный бант в волосах!
* * * * *
The red bow in the hair!
The red bow in the hair!
And my friend dear -
Is sentry by hour.
He under the cold wind,
Under the moon grown cold,
Marches before the tent -
Is pillar of salt.
I will sneak up on him quietly -
Will shout "password!" loudly
And it's me! Come in,
Here sleeps my king!
Here am I, my heart,
This - the heart of mine!
There is no place for joke here,
And I will pick up the gun.
Not to speak without mass
It is for the king!
Third time - and last time
Pass by, I speak!
Shot will break out. On heather
I will fall - at least the sound.
He will look to the North, and
He will look to the South,
To the East and the West.
Do not yawn by the time!
The red bow in the hair!
The red bow in the hair!
* * * * *
Нет, с тобой, дружочек чудный,
Не делиться мне досугом.
Я сдружилась с новым другом,
С новым другом, с сыном блудным.
У тебя дворцы -- палаты,
У него леса -- пустыни,
У тебя войска -- солдаты,
У него -- пески морские.
Нынче в море с ним гуляем,
Завтра по лесу с волками.
Что ни ночь -- постель иная:
Нынче -- щебень, завтра -- камень.
И уж любит он, сударик,
Чтобы светло, как на Пасху:
Нынче месяц нам фонарик,
Завтра звезды нам лампадки.
Был он всадником завидным,
Милым гостем. Царским Сыном,
Да глаза мои увидел --
И войска свои покинул.
* * * * *
No, with you, a marvelous friend,
I don't share leisure time.
I made friends with a new friend,
With new friend, with vagrant son.
You have palaces - the chambers,
He has forests - and deserts,
You have troops - soldiers,
He has the sea sands.
We're now walking with him, tomorrow
With the wolves in the wood.
What is not night - is another's bed:
Now - rubble, tomorrow - stone.
And he loves, little sir,
That it be the light as in Easter:
Now the crescent is light for us,
Tomorrow the icon lamp of our stars.
He was an enviable rider,
Kindly guest, the son of Tsar,
And my eyes he had seen -
And his troops abandoned he.
* * * * *
Новый Год. Ворох роз.
Старый лорд в богатой раме.
Ты мне ленточку принес?
Дэзи стала знатной дамой.
С длинных крыл -- натечет.
Мне не надо красной ленты.
Здесь не больно почет
Серафимам и студентам.
Что? Один не уйдешь,
Увези меня на Мальту.
Та же наглость и то ж
Несравненное контральто!
Новый Год! Новый Год!
Чек на Смитсона в букете!
-- Алчет у моих ворот
Зябкий серафим Россетти!
* * * * *
The New Year. Heap of roses.
Ancient lord in frames wealthy.
Have you brought a ribbon to me?
Daisy became a noble lady.
From the straight wings - will flow,
Me and my red band.
Here there is honor
To seraphs and to students.
What? You won't go away,
Take me away to Malta.
Same cheekiness and the same
Incomparable contralto!
New year! New year!
Check for Smithson into a bouquet!
The blurry seraph of Rossetti
Waits at my gate!
* * * * *
Ты тогда дышал и бредил Кантом.
Я тогда ходила с красным бантом.
Бриллиантов не было и <франтов>
Ели мы горох и чечевицу.
Ты однажды с улицы певицу
-- Мокрую и звонкую, как птица --
В дом привел. Обедали втроем.
А потом -- ...... как боги --
Говорили о горячем гроге
И, дрожа, протягивали ноги
В черную каминную дыру.
Пили воду -- . . . . . попойка! --
Ты сказал: -- "Теперь, сестричка, спойте!"
И она запела нам о стойкой
Всаднице и юном короле.
Ты сказал: "Любовь и Дружба -- сестры",
И она надела мне свой пестрый
Мокрый бант -- и вспыхнул -- красный остров!
. . . . . . .
Целовались -- и играли в кости.
Мы с тобой уснули на помосте
Для углей, -- звонкоголосой гостье
Уступив единственный тюфяк.
* * * * *
Then you breathed and raved with Kant.
And I walked with ribbon of red,
No diamonds and dandies were then.
We ate lentils and peas.
You once a singer from the streets
Wet and ringing, like bird -
I lead to the home. We had something to eat.
And then - . . . like gods -
Spoke of the hot grog
And, trembling, extended the legs
In the hole of black fireplace.
We drank - . . . - binged!
You said: "Again, sister, sing!"
And she likewise did sing
Of the rider and the king.
You said: "love and friendship - are sisters,"
And my motley ribbon she has not dressed
Wet bow - and broke out - the red island!
. . .
We kissed - and in bones we played.
You and I went to sleep upon the stage
For the coals - with loud-voiced guest
Having conceded the sole mattress.
БАРАБАНЩИК
1
Барабанщик! Бедный мальчик!
Вправо-влево не гляди!
Проходи перед народом
С Божьим громом на груди.
Не наемник ты -- вся ноша
На груди, не на спине!
Первый в глотку смерти вброшен
На ногах -- как на коне!
Мать бежала спелой рожью,
Мать кричала в облака,
Воззывала: -- Матерь Божья,
Сберегите мне сынка!
Бедной матери в оконце
Вечно треплется платок.
-- Где ты, лагерное оолнце!
Алый лагерный цветок!
А зато -- какая воля --
В подмастерьях -- старший брат,
Средний в поле, третий в школе,
Я один -- уже солдат!
Выйдешь цел из перебранки --
Что за радость, за почет,
Как красотка -- маркитантка
Нам стаканчик поднесет!
Унтер ропщет: -- Эх, мальчонка!
Рано начал -- не к добру!
-- Рано начал -- рано кончил!
Кто же выпьет, коль умру?
А настигнет смерть -- волчица --
Весь я тут -- вся недолга!
Императору -- столицы,
Барабанщику -- снега.
А по мне -- хоть дно морское!
Пусть сам черт меня заест!
Коли Тот своей рукою.
Мне на грудь нацепит крест!
Drummer
1
Drummer! Poor boy!
Do not look from right to left!
You walk out before the people
With God's lightning on your chest.
You're not mercenary - the burden
Is on chest and not in spine!
The first in death's throat thrown in
On the legs - like on a stallion!
Mother ran with ripe rye,
Mother shouted from the clouds,
She called out: Mother of God,
Keep your son with watchful eye!
To poor mother in the window
Handkerchief flutters.
Camp sun, where are you!
Scarlet camp flowers!
And for this - what will -
In apprenticeship - older brother,
Middle in field, third in school,
I alone am a soldier!
Will you come out all from squabbles -
All for joy, for honor thus,
As the beauty - the waitress -
Will bring to us a glass!
Unthur murmurs: Eh, boy!
Started early - not for good!
Started early - finished early!
Who will drink, since I'll be dead?
And overtakes the death - a she-wolf -
And here I am - all brief!
Capitals to the emperor,
And to the drummer - snow.
And of me - bottom of the ocean!
May devil himself find me alone!
If into your hand
I don't put cross upon my chest!
2
Молоко на губах не обсохло,
День и ночь в барабан колочу.
Мать от грохота было оглохла,
А отец потрепал по плечу.
Мать и плачет и стонет и тужит,
Но отцовское слово -- закон:
-- Пусть идет Императору служит, --
Барабанщиком, видно, рожден.
Брали сотнями царства, -- столицы
Мимоходом совали в карман.
Порешили судьбу Аустерлица
Двое: солнце -- и мой барабан.
Полегло же нас там, полегло же
За величье имперских знамен!
Веселись, барабанная кожа!
Барабанщиком, видно, рожден!
Загоняли мы немца в берлогу.
Всадник. Я -- барабанный салют.
Руки скрещены. В шляпе трирогой.
-- Возраст? -- Десять. -- Не меньше ли, плут?
-- Был один, -- тоже ростом не вышел.
Выше солнца теперь вознесен!
-- Ты потише, дружочек, потише!
Барабанщиком, видно, рожден!
Отступилась от нас Богоматерь,
Не пошла к московитским волкам.
Дальше -- хуже. В плену -- Император,
На отчаянье верным полкам.
И молчит собеседник мой лучший,
Сей рукою к стене пригвожден.
И никто не побьет в него ручкой:
Барабанщиком, видно, рожден!
2
Milk did not dry from the lips,
Day and night I beat the drum.
Dad patted upon the shoulder,
From the roar grew deaf the mom.
Mother cries and grieves and moans,
But father's word is the law:
May he serve the emperor.
As a drummer, you see, you've been born!
They took kingdoms in hundreds - capitals
They tore into pockets passing by.
They judged the fate of Austerlitz
Twice: the sun - and the drum of mine.
We lay down, yes, we lay down
For the greatness of banners of emperor!
Be joyful, skin of the drum!
As a drummer, you see, you've been born!
We drove the German into his lair.
Rider. I - am the drummer's fireworks.
Arms are crossed. In hat three-horned.
"Age?" "Ten." "Not lesser, rogue?"
Was alone, not released without growth.
Be uplifted above the sun!
Be quiet, friend, be quiet!
As a drummer, you see, you've been born!
Mother of God has retreated,
Did not go to Muscovite wolves.
Further - worse. The emperor in prison,
To despair of loyal armed force.
And my best interlocutor is quiet,
Nailed with my arm to the wall.
And no one with arm on heaven will beat:
As a drummer, you see, you've been born!
* * * * *
Мать из хаты за водой,
А в окно -- дружочек:
Голубочек голубой,
Сизый голубочек.
Коли днем одной -- тоска,
Что же в темь такую?
И нежнее голубка
Я сама воркую.
С кем дружился в ноябре --
Не забудь в июле.
. . . . . .
Гули -- гули -- гули.
. . . . .
Возвратилась мать!
. . . . .
Ладно -- ворковать!
Чтобы совы страсть мою
Стоном не спугнули --
У окна стою -- пою:
Гули -- гули -- гули.
Подари -- ка золотой
Сыну на зубочек,
Голубочек голубой,
Сизый голубочек!
* * * * *
Mother from hut after water,
And a friend in window:
The blue dove is in there,
The blue dove.
Only despair for the day,
What in darkness blooming?
And more tender than a dove
I myself am cooing.
With whom to be friends in November -
We won't forget in July.
. . . . .
Ghouls, ghouls, ghouls.
. . . . .
Mother is returning!
. . . . .
It's OK - be cooing!
That my passion would not be
Scared by the owls -
By the window - I sing:
Ghouls! Ghouls! Ghouls.
Give me gift - like gold
Tooth or the son,
The blue dove,
The blue dove!
* * * * *
Соловьиное горло -- всему взамен! --
Получила от певчего бога -- я.
Соловьиное горло! -- ........
Рокочи, соловьиная страсть моя!
Сколько в горле струн -- все сорву до тла!
Соловьиное горло свое сберечь
На на тот на свет -- соловьем пришла!
* * * * *
Nightingale's throat - to all in return!
I got from singing god - I.
Nightingale's throat! . . . . .
Roar, the nightingale passion of mine!
How many strings in the neck - I'll rip all to the ground -
Save your nightingale's throat
And I come as nightingale in that world!
* * * * *
Я счастлива жить образцово и просто:
Как солнце -- как маятник -- как календарь.
Быть светской пустынницей стройного роста,
Премудрой -- как всякая Божия тварь.
Знать: Дух -- мой сподвижник, и Дух -- мой вожатый!
Входить без доклада, как луч и как взгляд.
Жить так, как пишу: образцово и сжато, --
Как Бог повелел и друзья не велят.
* * * * *
I am happy to live exemplary and simple:
Like the sun - like the pendulum - like calendar.
Be worldly hermit of slender body,
Wise - like all God's creatures are.
Know: Spirit - my associate, and spirit - my counselor!
To come in with no report, like a ray and like sight.
Exemplary and concise, as God wills
And friends aren't ordered - to live like I write.
* * * * *
Вот: слышится -- а слов не слышу,
Вот: близится -- и тьмится вдруг...
Но знаю, с поля -- или свыше --
Тот звук -- из сердца ли тот звук...
-- Вперед на огненные муки! --
В волнах овечьего руна
Я к небу воздеваю руки --
Как -- древле -- девушка одна...
* * * * *
Here: it is heard - and I don't hear the words,
Here: it is near - and suddenly dark it grows...
But I know that from fields or from the higher
That sound - is that sound from the heart...
Ahead onto the fiery torment!
In waves of the sheep's rune
I take up my hands into heaven
Like - anciently - for a girl I've known...
КОМЕДЬЯНТ
-- Посвящение --
-- Комедьянту, игравшему Ангела, --
или Ангелу, игравшему Комедьянта --
не все равно ли, раз -- Вашей милостью --
я, вместо снежной повинности Москвы
19 года несла -- нежную.
Comedian
Dedication
To the comedian, playing Angel -
or Angela, playing the Comedian -
is it not all the same, once - by your grace -
I, together with snowy duties of Moscow
Carried for 19 years - tender.
1
Я помню ночь на склоне ноября.
Туман и дождь. При свете фонаря
Ваш нежный лик -- сомнительный и странный,
По -- диккенсовски -- тусклый и туманный,
Знобящий грудь, как зимние моря...
-- Ваш нежный лик при свете фонаря.
И ветер дул, и лестница вилась...
От Ваших губ не отрывая глаз,
Полусмеясь, свивая пальцы в узел,
Стояла я, как маленькая Муза,
Невинная -- как самый поздний час...
И ветер дул и лестница вилась.
А на меня из -- под усталых вежд
Струился сонм сомнительных надежд.
-- Затронув губы, взор змеился мимо... --
Так серафим, томимый и хранимый
Таинственною святостью одежд,
Прельщает Мир -- из -- под усталых вежд.
Сегодня снова диккенсова ночь.
И тоже дождь, и так же не помочь
Ни мне, ни Вам, -- и так же хлещут трубы,
И лестница летит... И те же губы...
И тот же шаг, уже спешащий прочь --
Туда -- куда -- то -- в диккенсову ночь.
1
Night I recall at tale end of November.
Fog and rain. Upon a lantern's light
Strange and full of doubt, your look tender,
For - Dickensian - dull and hazy,
Feverish chest, like sea in the winter...
Your tender look before a lantern's light.
And the wind blew, and staircase twisted...
From your lips did not take the eye away,
Half-laughing, in a knot twisting the fingers,
I stood, like a little Muse,
Innocent - like the hour latest...
And the wind blew, and staircase twisted.
And to me from - under the tired eyelids
Flowed the host of doubtful hopes.
Touching the lips, breakfast sneaked past...
Thus the seraph, stored and languid,
With the mysterious sacredness of clothes,
Seduces world under the tired eyelids.
Today again is the Dickensian night.
And pours the rain, and I cannot assist
Not me, not you - and still splash the pipes,
And staircase flies... and the same lips...
And the same step, hurrying aside -
There - where - then - into Dickensian night.
2
Мало ли запястий
Плелось, вилось?
Что тебе запястье
Мое -- далось?
Всe кругом да около --
Что кот с мышом!
Нет, -- очами, сокол мой,
Глядят -- не ртом!
2
Little of the wrists
We were dragging along?
What for you of wrists
Given - mine?
All around just about -
What is cat and mouse?
No, my falcon, with the eyes
They stare - not with mouth!
3
Не любовь, а лихорадка!
Легкий бой лукав и лжив.
Нынче тошно, завтра сладко,
Нынче помер, завтра жив.
Бой кипит. Смешно обоим:
Как умен -- и как умна!
Героиней и героем
Я равно обольщена.
Жезл пастуший -- или шпага?
Зритель, бой -- или гавот?
Шаг вперед -- назад три шага,
Шаг назад -- и три вперед.
Рот как мед, в очах доверье,
Но уже взлетает бровь.
Не любовь, а лицемерье,
Лицедейство -- не любовь!
И итогом этих (в скобках --
Несодеянных!) грехов --
Будет легонькая стопка
Восхитительных стихов.
3
It's not love, but fever! Light
Battle's sly and full of lies.
Now it's nauseous, next day sweet,
Now he's dead, next day alive.
Battle rages. Both are laughing:
How intelligent are they!
By both heroine and hero
I am charmed in every way.
Viewer, a battle - or a dance now?
This a sword - or cattle stick?
Step ahead - three steps back now,
Three steps forward - one step back.
Mouth like honey, in the eyes, trust,
But already raised, the brow.
It's hypocrisy, not love now,
It is acting, and not love!
And result of these (parentheses -
Uncommitted so far) sins -
Will be of astounding poems
A stack oh-so-very thin.
4
Концами шали
Вяжу печаль твою.
И вот -- без шали --
На площадях пою.
Снято проклятие!
Я госпожа тебе!
4
With ends of shawl
I knit your despair.
And here without shawl
I sing for the squares.
Withdraw the curse!
I am your mistress!
5
Дружить со мной нельзя, любить меня -- не можно!
Прекрасные глаза, глядите осторожно!
Баркасу должно плыть, а мельнице -- вертеться.
Тебе ль остановить кружащееся сердце?
Порукою тетрадь -- не выйдешь господином!
Пристало ли вздыхать над действом комедийным?
Любовный крест тяжел -- и мы его не тронем.
Вчерашний день прошел -- и мы его схороним.
5
You can't be friends with me, you can't be loving me!
O beautiful eyes, look carefully!
A longboat has to sail, and the mill has to turn.
Is it for you to stop a heart as it whirls?
The notebook by the hand - you won't be lord up high!
Is't not enough at comedy to sigh?
The cross of love is heavy - and we won't touch it.
Yesterday's day is gone - and we will keep it.
6
Волосы я -- или воздух целую?
Веки -- иль веянье ветра над ними?
Губы -- иль вздох под губами моими?
Не распознаю и не расколдую.
Знаю лишь: целой блаженной эпохой,
Царственным эпосом -- струнным и страшным --
Приостановится...
Это короткое облачко вздоха.
Друг! Всe пройдет на земле, -- аллилуйя!
Вы и любовь, -- и ничто не воскреснет.
Но сохранит моя темная песня --
Голос и волосы: струны и струи.
6
I am kissing the hair or the air?
Eyelids - or breeze over them of the wind?
Lips - or sigh over my lips?
Neither to recognize nor to conjure.
Knowing but this: with a blissful epoch,
Stringy and scary with the king's epic
It will pause...
Thus breathed the cloud's short sign.
Friend! All will come on the earth - halleluiah!
You and love - and no one will resurrect.
But will keep my dark song
Voice and hair: strings and jets.
7
Не успокоюсь, пока не увижу.
Не успокоюсь, пока не услышу.
Вашего взора пока не увижу,
Вашего слова пока не услышу.
Что -- то не сходится -- самая малость!
Кто мне в задаче исправит ошибку?
Солоно -- солоно сердцу досталась
Сладкая -- сладкая Ваша улыбка!
-- Баба! -- мне внуки на урне напишут.
И повторяю -- упрямо и слабо:
Не успокоюсь, пока не увижу,
Не успокоюсь, пока не услышу.
7
I will not calm down until I have seen,
I will not calm down until I can hear.
Until your look I see,
Until your word I hear.
What - it doesn't converge - is the muteness!
Who will my mistake correct?
Salty - salty the heart is gotten and
Your smile is sweet?
"Broad!" - my grandsons have written on the urn,
And I repeat - weak and stubborn:
I will not calm down until I have seen,
Until I can hear I won't calm down.
8
Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.
-- Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! --
Сказать еще? -- Златого утра краше!
Сказать еще? -- Один во всей вселенной!
Самой Любви младой военнопленный,
Рукой Челлини ваянная чаша.
Друг, разрешите мне на лад старинный
Сказать любовь, нежнейшую на свете.
Я Вас люблю. -- В камине воет ветер.
Облокотясь -- уставясь в жар каминный --
Я Вас люблю. Моя любовь невинна.
Я говорю, как маленькие дети.
Друг! Всe пройдет! Виски в ладонях сжаты,
Жизнь разожмет! -- Младой военнопленный,
Любовь отпустит вас, но -- вдохновенный --
Всем пророкочет голос мой крылатый --
О том, что жили на земле когда -- то
Вы -- столь забывчивый, сколь незабвенный!
8
You are forgetful and unforgettable.
Ah, you look like your smile!
To say more? More beautiful than morning of gold!
To say more? Once in universe all!
You are young prisoner of war,
Cellini's hand sculpted bowl.
Friend, permit me with ancient harmony
To say love, most tender on light.
I love you. There's wind in the fireplace.
Leaning - stare into the fireplace heat -
I love you. My love is innocent.
And I speak like little kids.
Friend! All will pass! The temples clenched with palms,
Life will unclench! Young prisoner of war,
Love will let go of you, but - inspired -
My winged voice prophesies all -
Of that, which once lived upon the earth -
You are forgetful and unforgettable.
9
Короткий смешок,
Открывающий зубы,
И легкая наглость прищуренных глаз.
-- Люблю Вас! -- Люблю Ваши зубы и губы,
(Все это Вам сказано -- тысячу раз!)
Еще полюбить я успела -- постойте! --
Мне помнится: руки у Вас хороши!
В долгу не останусь, за всe -- успокойтесь --
Воздам неразменной деньгою души.
Посмейтесь! Пусть нынешней ночью приснятся
Мне впадины чуть -- улыбнувшихся щек.
Но даром -- не надо! Давайте меняться:
Червонец за грошик: смешок -- за стишок!
9
The quiet laugh
Opening the teeth
And light insolence of squinting eyes.
I love you! I love your lips and your teeth,
(All can be said - thousand times!)
I had time to love - wait, stand! -
I recall: good are your hands!
In debt won't remain I, and for - take it easy -
I'll repay the soul with unchangeable money.
Laugh! May in in current night get the dreams
Of my hollowed way - smile of the cheeks.
But for free - no need! Exchange - let us so -
A coin for a penny: a laugh for a poem!
10
На смех и на зло:
Здравому смыслу,
Ясному солнцу,
Белому снегу --
Я полюбила:
Мутную полночь,
Льстивую флейту,
Праздные мысли.
Этому сердцу
Родина -- Спарта.
Помнишь лисeнка,
Сердце спартанца?
-- Легче лисeнка
Скрыть под одеждой,
Чем утаить вас,
Ревность и нежность!
10
No laughter or anger:
To common sense,
To clear sun, and
To the white snow -
I loved:
Muddy midnight,
Flattering fiddle,
Holiday thoughts.
To this heart
Homeland is Sparta.
Remember the fox,
The Spartan's heart?
Better to hide
The fox under clothes,
That conceal you,
Jealousy and tenderness!
11
Мне тебя уже не надо,
Милый -- и не оттого что
С первой почтой -- не писал.
И не оттого что эти
Строки, писанные с грустью,
Будешь разбирать -- смеясь.
(Писанные мной одною --
Одному тебе! -- впервые! --
Расколдуешь -- не один.)
И не оттого что кудри
До щеки коснутся -- мастер
Я сама читать вдвоем! --
И не оттого что вместе
-- Над неясностью заглавных!
Вы вздохнете, наклонясь.
И не оттого что дружно
Веки вдруг смежатся -- труден
Почерк, -- да к тому -- стихи!
Нет, дружочек! -- Это проще,
Это пуще, чем досада:
Мне тебя уже не надо --
Оттого что -- оттого что --
Мне тебя уже не надо!
11
I no longer need you,
Dear one - and not because
From first mail - you did not write.
And not because these lines,
Written with sorrow,
You will disassemble - laughing.
(Written by me alone -
To you alone - At first! -
Will disenchant - not one.)
And not that your curls
Touched upon the cheeks - master
And me can read together!
And not because together
Over the capitals unclear!
You won't breathe in, bending.
And not because in concert
Eyelids suddenly joined - hard
Is the handwriting - give to him - poems!
No, friend! It is more simple,
It is easier than annoyance:
I no longer need you -
For this reason - for this reason -
I no longer need you!
12
Розовый рот и бобровый ворот --
Вот лицедеи любовной ночи.
Третьим была -- Любовь.
Рот улыбался легко и нагло.
Ворот кичился бобровым мехом.
Молча ждала Любовь.
12
The pink mouth and the beaver collar -
That's the actors of amorous night.
Third was - Love.
Mouth smiled lightly and cheekily.
The collar boasted of beaver fur.
Silently waited Love.
13
Сядешь в кресла, полон лени.
Встану рядом на колени,
Без дальнейших повелений.
С сонных кресел свесишь руку.
Подыму ее без звука,
С перстеньком китайским -- руку.
Перстенек начищен мелом.
-- Счастлив ты? -- Мне нету дела!
Так любовь моя велела.
13
You sit in armchair, full of laziness.
I will stand nearby on my knees,
Without any further orders.
From sleepy armchairs you will hang the arm.
I will raise her without a sound,
With a Chinese ring - an arm.
The ring with the chalk polished.
You're happy? I don't care!
Thus my love ordered.
14
Ваш нежный рот -- сплошное целованье...
-- И это всe, и я совсем как нищий.
Кто я теперь? -- Единая? -- Нет, тыща!
Завоеватель? -- Нет, завоеванье!
Любовь ли это -- или любованье,
Пера причуда -- иль первопричина,
Томленье ли по ангельскому чину --
Иль чуточку притворства -- по призванью.
-- Души печаль, очей очарованье,
Пера ли росчерк -- ах! -- не всe равно ли,
Как назовут сие уста -- доколе
Ваш нежный рот -- сплошное целованье!
14
Your mouth is perfect for kisses, so tender..
And this is it, I am totally like a beggar.
Who am I now? Alone? No, thousand!
A conqueror? No, a conquest!
If this be love - or if this be adoring,
A pen's caprice - or else an axiom,
If this be torment for the angels' home -
Or little bit of pretense - by the calling.
Sadness of soul, charming of eyes, or
The script of pen - is not it all the same,
How and until these lips will claim
Your mouth, perfect for kisses, so tender.
15
"Поцелуйте дочку!"
Вот и всe. -- Как скупо! --
Быть несчастной -- глупо.
Значит, ставим точку.
Был у Вас бы малый
Мальчик, сын единый --
Я бы Вам сказала:
"Поцелуйте сына!"
15
"Kiss the daughter!"
And it's all. How sparing!
To be unhappy - is stupid
That way, put a point in.
I at you was little
Boy, a single one -
I would tell:
"Kiss the son!"
16
Это и много и мало.
Это и просто и темно.
Та, что была вероломной,
За вечер -- верная стала.
Белой монашкою скромной,
-- Парой опущенных глаз. --
Та, что была неуемной,
За вечер вдруг унялась.
16
It is a lot and little,
It is dark and it is simple.
One was most treacherous of all
Behind the evening - loyal wall.
To the humble white nun,
Pair of lowered eyes.
You that were irrepressible,
At night calmed down suddenly.
17
Бренные губы и бренные руки
Слепо разрушили вечность мою.
С вечной Душою своею в разлуке --
Бренные губы и руки пою.
Рокот божественной вечности -- глуше.
Только порою, в предутренний час --
С темного неба -- таинственный глас:
-- Женщина! -- Вспомни бессмертную душу!
17
Frail lips and frail hands
Blindly destroyed my eternity.
With eternal In parting - Soul again -
Frail lips and arms I sing.
Roar of divine eternity - wilder.
Only at times, in morning hour -
Mysterious voice from the dark skies: recall,
Woman, the immortal soul!
18
Не поцеловали -- приложились.
Не проговорили -- продохнули.
Может быть -- Вы на земле не жили,
Может быть -- висел лишь плащ на стуле.
Может быть -- давно под камнем плоским
Успокоился Ваш нежный возраст.
Я себя почувствовала воском:
Маленькой покойницею в розах.
Руку на сердце кладу -- не бьется.
Так легко без счастья, без страданья!
-- Так прошло -- что у людей зовется --
На миру -- любовное свиданье.
18
We did not kiss - venerated.
We did not speak - we breathed.
Maybe you on did not leave on the earth, maybe -
Only a raincoat on the chair at ease.
Maybe - long ago under flat stone
At tender age you calmed down.
I felt myself with wax
From the roses little deceased one.
Put the hand on the heart - it's not beating,
All without happiness or woe!
Thus it was - what is called from the people -
Loving rendezvous in the world!
19
Друзья мои! Родное триединство!
Роднее чем в родстве!
Друзья мои в советской -- якобинской --
Маратовой Москве!
С вас начинаю, пылкий Антокольский,
Любимец хладных Муз,
Запомнивший лишь то, что -- панны польской
Я именем зовусь.
И этого -- виновен холод братский,
И сеть иных помех! --
И этого не помнящий -- Завадский!
Памятнейший из всех!
И, наконец -- герой меж лицедеев --
От слова бытиe
Все имена забывший -- Алексеев!
Забывший и свое!
И, упражняясь в старческом искусстве
Скрывать себя, как черный бриллиант,
Я слушаю вас с нежностью и грустью,
Как древняя Сивилла -- и Жорж Занд.
19
My friends! The holy trinity!
Dearer than home!
My friends in Soviet - Jacobin -
Maratova Moscow!
Beginning with you, passionate Antakolsky,
Lover of Muse cold,
Remembering that panna Polsky
By the name I call.
And this - guilty is cold of brothers,
And a network of hindrances other!
And this Zavadsky that we recall!
Most memorable of all.
And, in the end - hero among actors -
Being from the word
All in the name forgotten - Alexeyev!
Forgotten and his own!
And, exercising in a craft from long ago
To hide you, like a black diamond,
I listen to you with tenderness and woe,
Like ancient Seville - and George Zand.
20
В ушах два свиста: шелка и метели!
Бьется душа -- и дышит кровь.
Мы получили то, чего хотели:
Вы -- мой восторг -- до снеговой постели,
Я -- Вашу смертную любовь.
20
In ears two whistles: silks and blizzards!
Beats the soul - and breathes blood.
We received what we had wanted:
You - my delight - till the snowy bed,
I - your mortal love.
21
Шампанское вероломно,
А всe ж наливай и пей!
Без розовых без цепей
Наспишься в могиле темной!
Ты мне не жених, не муж,
Твоя голова в тумане...
А вечно одну и ту ж --
Пусть любит герой в романе!
21
Treacherous is champagne,
All pour and sing!
Without pink chains
In dark grave you'll sleep!
To me you're not groom, not husband
In fog is covered your head...
And I am eternally there -
Let love the novel's hero!
22
Скучают после кутежа.
А я как веселюсь -- не чаешь!
Ты -- господин, я -- госпожа,
А главное -- как ты, такая ж!
Не обманись! Ты знаешь сам
По злому холодку в гортани,
Что я была твоим устам --
Лишь пеною с холмов Шампани!
Есть золотые кутежи.
И этот мой кутеж оправдан:
Шампанское любовной лжи --
Без патоки любовной правды!
22
Bored after the revelry.
And how do I have fun - don't see!
You are a mister, I - a mistress,
And the main - like you, like me!
Don't be fooled! You yourself know
About evil cold in the throat,
That I was for your lips
But empty foam from Champagne Hills!
There are the golden revelries.
And this my revelry is justified:
Champagne of the lover's lie -
Without molasses of truth of love!
23
Солнце -- одно, а шагает по всем городам.
Солнце -- мое. Я его никому не отдам.
Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. -- Никому. --
Никогда!
Пусть погибают в бессменной ночи города!
В руки возьму! Чтоб не смело вертеться в кругу!
Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!
В вечную ночь пропадет -- погонюсь по следам...
Солнце мое! Я тебя никому не отдам!
23
The sun is one, and it steps for all cities.
The sun is mine. To nobody will I give it.
Not for hour, not for ray, not for glance - never, to on one!
May the cities die out in permanent night!
I'll catch in my hands! That it dared not turn around!
That I'll burn your arms, and lips, and heart!
Falls into eternal night - I will follow the traces... My sun!
I will not give it away to anyone!
24
Да здравствует черный туз!
Да здравствует сей союз
Тщеславья и вероломства!
На темных мостах знакомства,
Вдоль всех фонарей -- любовь!
Я лживую кровь свою
Пою -- в вероломных жилах.
За всех вероломных милых
Грядущих своих -- я пью!
Да здравствует комедьянт!
Да здравствует красный бант
В моих волосах веселых!
Да здравствуют дети в школах,
Что вырастут -- пуще нас!
И, юности на краю,
Под тенью cухих смоковниц --
За всех роковых любовниц
Грядущих твоих -- я пью!
24
May be well the ace of spades!
May be well the whole unity
Of vanity and treachery!
On dark bridges of dates,
Love along all street lamps!
The lying blood of mine
I sing - in treacherous veins.
To all the dear treacherous ones
I drink toward future friends.
Be well the comedian!
Be well the red bow
In my joyful hairdo!
Be well the children in schools,
That will grow up - more than us!
And, on the edge of youth,
Under the dried-up fig trees -
For all the fateful lovers
You coming ones - I drink!
25
Сам Черт изъявил мне милость!
Пока я в полночный час
На красные губы льстилась --
Там красная кровь лилась.
Пока легион гигантов
Редел на донском песке,
Я с бандой комедиантов
Браталась в чумной Москве.
Хребет вероломства -- гибок.
О, сколько их шло на зов
...... моих улыбок
...... моих стихов.
Чтоб Совесть не жгла под шалью
Сам Черт мне вставал помочь.
Ни утра, ни дня -- сплошная
Шальная, чумная ночь.
И только порой, в тумане,
Клонясь, как речной тростник,
Над женщиной плакал -- Ангел
О том, что забыла -- Лик.
25
Devil himself has to me been kind!
While I am at midnight
Flattered to the lips, red -
Thus poured the red blood.
While the legion of giants
Thinned out on the Don's sand,
I with the gang of comedians
Fraternized Moscow near plagued.
The edge of treachery - lithe.
Oh, how many of them I called
.......... my smiles
.......... my poems.
That conscience don't burn under shawl
The devil himself gave no aid.
Not morning, not day - all the while
A crazy, plague-ridden night.
And only, in the fog, at times
Bowing like river cane,
The angel wept over the woman,
Of that she forgot the face.
* * * * *
Я Вас люблю всю жизнь и каждый день,
Вы надо мною, как большая тень,
Как древний дым полярных деревень.
Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.
Но мне не надо Ваших губ и глаз.
Всe началось -- и кончилось -- без Вас.
Я что -- то помню: звонкая дуга,
Огромный ворот, чистые снега,
Унизанные звездами рога...
И от рогов -- в полнебосвода -- тень...
И древний дым полярных деревень...
-- Я поняла: Вы северный олень.
* * * * *
I love you all my life and every day,
Above me you are like a giant shade,
Like ancient smoke of polar villages.
I love you all my life and every hour.
But I don't need your lips and your eyes.
All started - and will end - without you.
And what - I recollect: the arc that rings,
Huge gate, snow clean,
The horns humiliated by stars...
And from the horns - in sky - shade...
Like ancient smoke of polar villages.
You are the reindeer, I understand.
П. АНТОКОЛЬСКОМУ
Дарю тебе железное кольцо:
Бессонницу -- восторг -- и безнадежность.
Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,
Чтоб позабыл ты даже слово -- нежность.
Чтоб голову свою в шальных кудрях
Как пенный кубок возносил в пространство,
Чтоб обратило в угль -- и в пепл -- и в прах
Тебя -- сие железное убранство.
Когда ж к твоим пророческим кудрям
Сама Любовь приникнет красным углем,
Тогда молчи и прижимай к губам
Железное кольцо на пальце смуглом.
Вот талисман тебе от красных губ,
Вот первое звено в твоей кольчуге, --
Чтоб в буре дней стоял один -- как дуб,
Один -- как Бог в своем железном круге!
To P. Antokolsky
I give to you as gift my metal ring:
Insomnia - delight - and hopelessness.
That you won't look the women in the face,
That you'd forget the word - tenderness.
That from your head in crazy curls
Like foam cup exalted into cosmos,
That he drew to coal - to ash - and to dust
You - this metal dressing.
When in your prophetic hair
Love herself in red ashes will creep,
Then be quiet and press to the lips
The metal ring upon the swarthy finger.
Here's talisman for you from ruddy lips,
Here's the first link in your mail -
That in the smoke of day like oak stood he,
One - like God in his metal circle!
* * * * *
О нет, не узнает никто из вас
-- Не сможет и не захочет! --
Как страстная совесть в бессонный час
Мне жизнь молодую точит!
Как душит подушкой, как бьет в набат,
Как шепчет все то же слово...
-- В какой обратился треклятый ад
Мой глупый грешок грошовый!
* * * * *
Oh no, won't recognize, not one of you -
He cannot and will not want to! -
Like passionate conscience in sleepless time
Will sharpen my young life!
How chokes with pillow, how sounds the alarm,
How he whispers the same word again...
What the damned hell has become -
The kopeck is my stupid sin!
ПАМЯТИ А. А. СТАХОВИЧА
А Dieu -- mon ame,
Mon corps -- au Roy,
Моn coeur -- aux Dames,
L'honneur -- pour moi.[1] In Memory Of A. A. Stahovich
To Lord - my soul,
My body - to king
Heart - to beautiful women,
Honor - to myself.
1
Не от запертых на семь замков пекарен
И не от заледенелых печек --
Барским шагом -- распрямляя плечи --
Ты сошел в могилу, русский барин!
Старый мир пылал. Судьба свершалась.
-- Дворянин, дорогу -- дровосеку![1] [2] 1 NB! Если бы дровосеку! (примеч. М. Цветаевой)
2 Правила хорошего тона, осанка (фр.).
1
Not of bakeries locked up on seven locks
And not of icy stoves -
With lordly step - straightening the shoulders -
You, Russian nobleman, have gone to grave!
The old world blazed. Fortune happened.
Nobleman, to lumberjack - the way!
Blackness blossomed... and nearby you were breathing
The air of the nineteenth century.
And while, tearing the roofs off palaces,
Blackness tore to the desired prey -
You bon ton, maintien, tenue - boys
Taught - under the smashing of the universe!
You did not come to bread with darkness,
And crossed yourselves - from noble boredom!
In the black kingdom is labor's callus,
Your delightful arms.
(NB! Even work can be disgusting:
even - alien! If he
imposed and in praise imputed.
MT: Then and always.
2
Высокой горести моей --
Смиренные следы:
На синей варежке моей --
Две восковых слезы.
В продрогшей церковке -- мороз,
Пар от дыханья -- густ.
И с синим ладаном слилось
Дыханье наших уст.
Отметили ли Вы, дружок,
-- Смиреннее всего --
Среди других дымков -- дымок
Дыханья моего?
Безукоризненностью рук
Во всем родном краю
Прославленный -- простите, друг,
Что в варежках стою!
2
Of the high sorrows of mine -
Humble trace!
And on the blue mitten of mine -
Two tears of wax.
In the chilled church there is the frost,
Thick is the breath.
And poured breath of our lips
With blue incense.
Noted are you, Humbler than all
My good friend,
Among other smokes - the smoke
Of my breath?
Impeccability of arms
All over native land
Famous one - forgive, friend,
That I in mittens stand!
3
Пустыней Девичьего Поля
Бреду за ныряющим гробом.
Сугробы -- ухабы -- сугробы.
Москва, -- Девятнадцатый год. --
В гробу -- несравненные руки,
Скрестившиеся самовольно,
И сердце -- высокою жизнью
Купившее право -- не жить.
Какая печальная свита!
Распутицу -- холод -- и голод
Последним почетным эскортом
Тебе отрядила Москва.
Кто помер? -- С дороги, товарищ!
Не вашего разума дело:
-- Исконный -- высокого рода --
Высокой души -- дворянин.
Пустыней Девичьего Поля
. . . . . .
Молюсь за блаженную встречу
В тепле Елисейских Полей!
3
At desert of the Maiden's Field
I wander behind a diving coffin.
Snow mounds - drifts - bumps - drifts.
Moscow - year nineteen nineteen.
In coffin - incomparable arms,
Have arbitrarily been crossed,
And a high life - in the heart,
Not to live is the one who bought the right.
What a sad retinue it is!
Slushing - cold - and hunger
But with the honorable escort
You have been dispatched by Moscow.
Who died? From the roads, man!
It's not the deed of reason:
Primordial - of the tall genus -
Of the tall soul of the noblemen.
With desert of the Maiden's Field
.........
I pray for a blessed meeting
In warmth of Elyssian Fields.
4
Елисейские Поля: ты да я.
И под нами -- огневая земля.
.......и лужи морские
-- И родная, роковая Россия,
Где покоится наш нищенский прах
На кладбищенских Девичьих Полях.
Вот и свиделись! -- А воздух каков! --
Есть же страны без мешков и штыков!
В мир, где "Равенство!" вопят даже дети,
Опоздавшие на дважды столетье, --
Там маячили -- дворянская спесь! --
Мы такими же тенями, как здесь.
Что Россия нам? -- черны купола!
Так, заложниками бросив тела,
Ненасытному червю -- черни черной,
Нежно встретились: Поэт и Придворный.
Два посмешища в державе снегов,
Боги -- в сонме королей и Богов!
4
Elyssian Fields: You and me.
And beneath us the fiery ground.
....... and the puddles of the sea
And dear, fateful Russia,
Where rests the ash of our beggars
On the Maidens' Fields cemetery.
Here we met! And air is the same!
Are there lands without bags or stakes!
In world where even children scream "Equality!"
Late about twice in a century -
They had loomed - arrogance of nobility!
We are covered with shadows like here.
What is Russia to us? Black cupolas!
Thus, having thrown the bodies of hostages,
Insatiable worm - black rabble,
Gently meet: Courtier and Poet,
Two ridicules in the state of the snow,
Gods - in host of the kings and the Gods!
ПОСЫЛКА К МАЛЕНЬКОЙ СИГАРЕРЕ
Не ждет, не ждет мой кучер нанятый,
Торопит ветер -- господин.
Я принесла тебе для памяти
Еще подарочек один.
Message to Little Sigoryera
Does not wait, does not wait coachman hired by you,
Hurries along the master-wind.
And I brought you as a memento
One more gift.
СТИХИ К СОНЕЧКЕ
1
Кто покинут -- пусть поет!
Сердце -- пои!
Нынче мой -- румяный рот,
Завтра -- твой.
Ах, у розы -- красоты
Все -- друзья!
Много нас -- таких, как ты
И как я.
Друг у друга вырывать
Розу -- цвет --
Можно розу разорвать:
Хуже нет!
Чем за розовый за рот
Воевать --
Лучше мальчика в черед
Целовать!
Сто подружек у дружка:
Все мы тут.
На, люби его -- пока
Не возьмут.
Poems to Sonya
1
Who has left - let him sing! Heart,
Sing away!
Now the ruddy mouth is mine,
Yours - next day.
Ah, but everyone is friend
Of rose-beauty.
There are many such like you
And like me.
Friend will tear from a friend
Flower rose -
Rose can be torn apart: there's
Nothing worse.
Rather than over the pink mouth
To fight -
Better to kiss the boy in his turn
Despite!
Friend has hundred girlfriends -
We're all here.
While he is not taken yet
Do love him.
2
Пел в лесочке птенчик,
Под окном -- шарманщик:
-- Обманщик, изменщик,
Изменщик, обманщик!
Подпевали хором
Черти из бочонка:
-- Всю тебя, девчонка,
За копейку продал!
А коровки в травке:
-- Завела аму -- уры!
В подворотне -- шавки:
-- Урры, урры, дура!
Вздумала топиться --
Бабка с бородою:
-- Ничего, девица!
Унесет водою!
Расчеши волосья,
Ясны очи вымой.
Один милый бросил,
А другой -- подымет!
2
In the forest a bird chirped,
Under window, organ grinder.
"You're a liar, traitor,
You're a traitor, liar."
Singing in the chorus
Devils from a barrel:
"All of you, my girl,
I for a cent have sold."
Cows in the grass:
"You are having amoo-ours!"
Sheepdogs in an alley:
"Fool, aurs, aurs."
Lady with a beard
Thought herself to drown:
"That is nothing, babe!
Water will bear you down!"
Comb your hair now,
Wash out your clear eyes.
One dear threw you down
And another'll raise!
3
В мое окошко дождь стучится.
Скрипит рабочий над станком.
Была я уличной певицей,
А ты был княжеским сынком.
Я пела про судьбу -- злодейку,
И с раззолоченных перил
Ты мне не руль и не копейку, --
Ты мне улыбку подарил.
Но старый князь узнал затею:
Сорвал он с сына ордена
И повелел слуге -- лакею
Прогнать девчонку со двора.
И напилась же я в ту ночку!
Зато в блаженном мире -- том --
Была я -- княжескою дочкой,
А ты был уличным певцом!
3
The rain is knocking at my window.
The worker creaks at the machine.
I truly once was a street singer
And you were a nobleman's son.
I sang about the evil fortune,
And from the golden handrail
You gave not ruble and not kopeck -
You gave me as a gift a smile.
But the old knight the plan discovered:
He tore the medals from his son
And servant-lackey he did order
To chase the woman from the yard.
And I got drunk within that night, too!
But in the world that 's happiest
I was the daughter of a nobleman
You were a singer on the street.
4
Заря малиновые полосы
Разбрасывает на снегу,
А я пою нежнейшим голосом
Любезной девушки судьбу.
О том, как редкостным растением
Цвела в светлейшей из теплиц:
В высокосветском заведении
Для благороднейших девиц.
Как белым личиком в передничек
Ныряла от словца "жених";
И как перед самим Наследником
На выпуске читала стих,
И как чужих сирот -- проказников
Водила в храм и на бульвар,
И как потом домой на праздники
Приехал первенец -- гусар.
Гусар! -- Еще не кончив с куклами,
-- Ах! -- в люльке мы гусара ждем!
О, дом вверх дном! Букварь -- вниз буквами!
Давайте дух переведем!
Посмотрим, как невинно -- розовый
Цветок сажает на фаянс.
Проверим три старинных козыря:
Пасьянс -- романс -- и контраданс.
Во всей девчонке -- ни кровиночки...
Вся, как косыночка, бела.
Махнула белою косыночкой,
Султаном помахал с седла.
И как потом к старухе чопорной
Свалилась под ноги, как сноп,
И как сам граф, ногами топая,
Ее с крыльца спустил в сугроб...
И как потом со свертком капельным
-- Отцу ненадобным дитeм! --
В царевом доме Воспитательном
Прощалася... И как -- потом --
Предавши розовое личико
Пустоголовым мотылькам,
Служило бедное девичество
Его Величества полкам...
И как художникам -- безбожникам
В долг одолжала красоту,
И как потом с вором -- острожником
Толк заводила на мосту...
И как рыбак на дальнем взмории
Нашел двух туфелек следы...
Вот вам старинная история,
А мне за песню -- две слезы.
4
Vainly the raspberry hair
Was with the snow thrown around,
And I sing with a voice most tender
The fate of the girl beloved.
Of that, how with the rare plant
Bloomed into faces brightest:
And in high society establishment
For the girls' noblest.
How with white face in the apron
She dived from the word "groom";
And how before the same heir
Upon release she read the poem,
And how then alien orphans
She went to temple and boulevards,
And with which home on the holidays
Came the first born - a hussar.
Hussar! Still not having finished with the dolls,
Ah - in cradle hussar we wait!
O, house on house! Dictionary - letters all!
Let us the spirit translate!
Let's see who innocently - pink
Flower is fainted on the faience.
Three ancient trumps we will check:
Solitaire - romance - and contradance.
In all the girl - no cells of blood...
All white, like a hair braid.
I waved with the white scarf,
With a sultan at saddle waved.
And like later by the prim crone
Like sheaf, I fell the legs below
And the same count, as feet I stomp,
Lowered from porch into snow.
And how later with dripping bundle
Fathers unnecessary to the kids!
In kingdom hall of Educational
We part... and how - after this -
Having betrayed the pink face
To empty-headed moths,
The poor girlhood was serving
To His Majesty's berths...
And to the artists - the atheists
She leant out beauty in debt,
And how then with the thief -
Over the bridge made sense...
And like a fisherman in seaside far-off
Has found two traces of shoes...
This for us is an ancient story,
And for the song - tears, just two.
5
От лихой любовной думки
Как уеду по чугунке --
Распыхтится паровоз,
И под гул его угрюмый
Буду думать, буду думать,
Что сам Черт меня унес.
От твоих улыбок сладких,
И от рук твоих в перчатках,
И от лика твоего --
И от слов твоих шумящих,
И от ног твоих, спешащих
Мимо дома моего.
Ты прощай, злодей -- прельститель,
Вы, холмы мои, простите
Над.............................. Москвой, --
Что Москва! Черт с ней, с Москвою!
Черт с Москвою, черт со мною, --
И сам Свет -- Христос с собой!
Лейтесь, лейтесь, слезы, лейтесь,
Вейтесь, вейтесь, рельсы, вейтесь,
Ты гуди, чугун, гуди...
Может, горькую судьбину
Позабуду на чужбине
На другой какой груди.
5
From cheeky loving thought
I will drive on iron pot -
Will be loose the train,
And under his humming sullen
I'll be thinking, I'll be thinking
That I'm taken up by Satan.
Of your sweet lips,
And of your face
And of your lips in gloves,
And of your words sounding,
And your legs, hurrying
Past my house.
You farewell, evil doer,
Forgive my hills, seducer
Over ... Moscow, -
What for is Moscow! Devil with it!
Devil with Moscow, devil with me -
And Light itself - Christ with yourself!
Pour, pour, tears, pour,
Twist, twist, rails, twist,
You hum, pig iron, hum...
Maybe a bitter fate
In foreign land I will forget
On another's chest.
6
-- Ты расскажи нам про весну! --
Старухе внуки говорят.
Но, головою покачав,
Старуха отвечала так:
-- Грешна весна,
Страшна весна.
-- Так расскажи нам про Любовь!
Ей внук поет, что краше всех.
Но, очи устремив в огонь,
Старуха отвечала: -- Ох!
Грешна Любовь,
Страшна Любовь!
И долго -- долго на заре
Невинность пела во дворе:
-- Грешна любовь,
Страшна любовь...
6
You tell us about the spring!
The children say to a crone.
But, with head nodding,
Crone this way responds:
Sinful spring,
Scary spring.
You tell me this about love!
Their grandson sing, more beauteous than all.
But directing into fire the eyes
Crone responded: Oh!
Sinful Love,
Scary Love!
And long - long upon the dawn
Innocence sang in the yard:
Sinful Love,
Scary Love...
7
Маленькая сигарера!
Смех и танец всей Севильи!
Что тебе в том длинном, длинном
Чужестранце длинноногом?
Оттого, что ноги длинны, --
Не суди: приходит первым!
И у цапли ноги -- длинны:
Всe на том же на болоте!
Невидаль, что белорук он!
И у кошки ручки -- белы.
Оттого, что белы ручки, --
Не суди: ласкает лучше!
Невидаль -- что белокур он!
И у пены -- кудри белы,
И у дыма- кудри белы,
И у куры -- перья белы!
Берегись того, кто утром
Подымается без песен,
Берегись того, кто трезвым
-- Как капель -- ко сну отходит,
Кто от солнца и от женщин
Прячется в собор и в погреб,
Как ножа бежит -- загару,
Как чумы бежит -- улыбки.
Стыд и скромность, сигарера,
Украшенье для девицы,
Украшенье для девицы,
Посрамленье для мужчины.
Кто приятелям не должен --
Тот навряд ли щедр к подругам.
Кто к жидам не знал дороги --
Сам жидом под старость станет.
Посему, малютка -- сердце,
Маленькая сигарера,
Ты иного приложенья
Поищи для красных губок.
Губки красные -- что розы:
Нынче пышут, завтра вянут,
Жалко их -- на привиденье,
И живой души -- на камень.
7
Little sigarer!
Seville's laugh and dance!
What for you in long, long
Long-legged foreign land?
For this where the legs are long -
Do not judge: he comes in first!
And legs of a heron are long:
All in the same swamp!
Wonder that he is white-handed!
And white are the cat's paws.
And for this, that hands are white,
Do not judge! Better caress!
Wonder - why is he blonde!
And at foam - the blonde curls,
And at home - the blonde curls,
And at chicken - the white down!
Beware of the one who rises
In morning without songs,
Beware the one who like drops
Soberly into the sleep departs,
Who of the women and the sun
Hides in cellar and in cathedral,
Like knife runs - to the dawn,
Like plague runs - to the smile.
Shame and shyness, cigarer,
Decorations for the girl,
Decorations for the girl,
Shame for the man.
Who does not owe to the buddies -
He's hardly generous to girlfriends.
Who to the Jews did not take road -
Jews will become in age of old.
For this, little one - heart,
Little cigarer,
Look for other applications
For red lips of yours.
Lips are red - like a rose!
Now will puff, will wilt tomorrow,
It's a pity - for the ghost,
And of living soul - a stone.
8
Твои руки черны от загару,
Твои ногти светлее стекла...
-- Сигарера! Скрути мне сигару,
Чтобы дымом любовь изошла.
Скажут люди, идущие мимо:
-- Что с глазами -- то? Свет, что ль, не мил?
А я тихо отвечу: -- От дыму.
Я девчонку свою продымил!
8
Your arms are black from a tan,
Your fingertips lighter than glass...
Cigarer! Make me a cigar,
That with smoke will come up the love.
People, passing by, will tell:
What with eyes - so? Light's not dear?
"From the smoke," I quietly answer:
I smoked my girl!
9
Не сердись, мой Ангел Божий,
Если правда выйдет ложью.
Встречный ветер не допрашивают,
Правды с соловья не спрашивают.
9
Don't be angry, my Angel Divine,
If the truth turns out a lie.
Does not question the evening wind,
Truth won't question nightingales.
10
Ландыш, ландыш белоснежный,
Розан аленький!
Каждый говорил ей нежно:
"Моя маленькая!"
-- Ликом -- чистая иконка,
Пеньем -- пеночка... --
И качал ее тихонько
На коленочках.
Ходит вправо, ходит влево
Божий маятник.
И кончалось всe припевом:
"Моя маленькая!"
Божьи думы нерушимы,
Путь -- указанный.
Маленьким не быть большими,
Вольным -- связанными.
И предстал -- в кого не целят
Девки -- пальчиком:
Божий ангел встал с постели --
Вслед за мальчиком.
-- Будешь цвесть под райским древом,
Розан аленький! --
Так и кончилась с припевом:
"Моя маленькая!"
10
The white snow lily of the valley,
Scarlet roses in the sun!
He spoke to her tenderly:
"My little one!"
Face - a clear icon,
Foam - of the song a-piece...
And he rocked her quietly
On his knees.
Goes straight, goes to the left,
The divine pendulum.
And it ends with a refrain:
"My little one!"
Divine thoughts are ironclad,
Way - specified.
Little one cannot be big,
Free - bound.
And he appeared - at whom do not take aim
With finger girls:
Divine angel stood on the bed -
After the boy.
You will blossom in heaven tree,
Scarlet roses in sun!
Thus finishes with a choir:
"My little one!"
<11>
На коленях у всех посидела
И у всех на груди полежало.
Всe до страсти она обожала
И такими глазами глядела,
Что сам Бог в небесах.
<11>
I sat twice at your knees
And all at the chest down.
She adored till passion with all this
And looked them with such eyes,
As the God in heaven.
АЛЕ
В шитой серебром рубашечке,
-- Грудь как звездами унизана! --
Голова -- цветочной чашечкой
Из серебряного выреза.
Очи -- два пустынных озера,
Два Господних откровения --
На лице, туманно -- розовом
От Войны и Вдохновения.
Ангел -- ничего -- всe! -- знающий,
Плоть -- былинкою довольная,
Ты отца напоминаешь мне --
Тоже Ангела и Воина.
Может -- всe мое достоинство --
За руку с тобою странствовать.
-- Помолись о нашем Воинстве
Завтра утром, на Казанскую!
To Alla
In a shirt sewn with silver
The star-studded chest!
Head - with a flower vase
From a cut-out of silver.
Eyes - two desert lakes,
Two divine revelations -
On the face, foggy - pink
From War and Inspiration.
Angel knowing nothing - all!
Flesh - happy with the blade,
You remind me of my dad -
There are warriors and angels.
Maybe - all of my dignity -
With you will wander at hand.
Of our war, we will pray
Tomorrow morning, on Kazan's!
* * * * *
Ты думаешь: очередной обман!
Одна к одной, как солдатье в казармах!
Что из того, что ни следа румян
На розовых устах высокопарных, --
Все та же смерть из розовых семян!
Ты думаешь: очередной обман!
И думаете Вы еще: зачем
В мое окно стучаться светлым перстнем?
Ты любишь самозванцев -- где мой Кремль?
Давным -- давно любовный ход мой крестный
Окончен. Дом мой темен, глух и нем.
И семь печатей спят на сердце сем.
И думаешь: сиротскую суму
Ты для того надела в год сиротский,
Чтоб разносить любовную чуму
По всем домам, чтоб утверждать господство
На каждом........ Черт в моем дому!
-- И отвечаю я: -- Быть по сему!
* * * * *
You think: it's another deceit!
One to one, as if soldiers in barracks!
Not that of the blush there are no traces
On pink half-flown lips,
Like death on pink seed!
You think: it's another deceit!
And what for, you all think,
You lock on my window with light ring?
You love usurpers - where is my Kremlin?
Long ago my cross I had moved
To the end. My house dark, death and dumb.
And six hearts sleep on the heart.
And you think: the orphan's bag
You wear in orphan's year,
To carry the lover's plague
On all houses, to assert the God as ruler,
On each one... Devil in my home!
So it be! - I respond.
БАБУШКА
1
Когда я буду бабушкой --
Годов через десяточек --
Причудницей, забавницей, --
Вихрь с головы до пяточек!
И внук -- кудряш -- Егорушка
Взревет: "Давай ружье!"
Я брошу лист и перышко --
Сокровище мое!
Мать всплачет: "Год три месяца,
А уж, гляди, как зол!"
А я скажу: "Пусть бесится!
Знать, в бабушку пошел!"
Егор, моя утробушка!
Егор, ребро от ребрышка!
Егорушка, Егорушка,
Егорий -- свет -- храбрец!
Когда я буду бабушкой --
Седой каргою с трубкою! --
И внучка, в полночь крадучись,
Шепнет, взметнувши юбками:
"Кого, скажите, бабушка,
Мне взять из семерых?" --
Я опрокину лавочку,
Я закружусь, как вихрь.
Мать: "Ни стыда, ни совести!
И в гроб пойдет пляша!"
А я -- то: "На здоровьице!
Знать, в бабушку пошла!"
Кто ходок в пляске рыночной --
Тот лих и на перинушке, --
Маринушка, Маринушка,
Марина -- синь -- моря!
"А целовалась, бабушка,
Голубушка, со сколькими?"
-- "Я дань платила песнями,
Я дань взымала кольцами.
Ни ночки даром проспанной:
Всe в райском во саду!"
-- "А как же, бабка, Господу
Предстанешь на суду?"
"Свистят скворцы в скворешнице,
Весна -- то -- глянь! -- бела...
Скажу: -- Родимый, -- грешница!
Счастливая была!
Вы ж, ребрышко от ребрышка,
Маринушка с Егорушкой,
Моей землицы горсточку
Возьмите в узелок".
Grandmother
1
When I will be a grandmother -
About in ten years -
A freak, a fun-lover,
Garland from heels to hair!
And grandson - curly - Egorushka
Will howl: "give me a gun.."
I'll throw leaf and feather -
The treasure of mine!
The mother will weep: "A year and three months,
And how mean, look!"
And I will say: "Let him rage!
Know after grandma he'll take!"
Yegor, my womb!
Yegor, rib from rib!
Yegorushka, Yegorushka,
Yegory - light - brave man!
When I will be a grandmother -
Grey-haired hag with pipe!
And, crawling to midnight, granddaughter,
Whispers, the skirts throwing up:
"Whom, tell me, grandmother,
I should take from the seven?"
I throw up the shop,
Like vortex I am spinning.
Mother: "You have no conscience and no shame!
She will go to coffin dancing!"
And I - thus: "To your health!
Know, where you went for granny!"
Like walker in market dance -
That likeness and the blanket, -
Marinushka, Marinushka,
Marina - blueness - seas!
"But, grandmother, did you kiss,
My dear one, so many with?"
"I paid with triumph of songs,
With triumph of the rings...
Not a night slept in vain:
All is in heavenly garden?"
"And how then, you broad,
You will appear in court?
"Whistle starlings in nest,
Spring - so - look! Is white...
I'll say: Sinner - dear!
You were happy, you hear!
And you, rib from rib,
Marinushka with Egorushka,
A handful of my land
Into the nodule you'll take."
2
А как бабушке
Помирать, помирать, --
Стали голуби
Ворковать, ворковать.
"Что ты, старая,
Так лихуешься?"
А она в ответ:
"Что воркуете?"
-- "А воркуем мы
Про твою весну!"
-- "А лихуюсь я,
Что идти ко сну,
Что навек засну
Сном закованным --
Я, бессонная,
Я, фартовая!
Что луга мои яицкие не скошены,
Жемчуга мои бурмицкие не сношены,
Что леса мои волынские не срублены,
На Руси не все мальчишки перелюблены!"
А как бабушке
Отходить, отходить, --
Стали голуби
В окно крыльями бить.
"Что уж страшен так,
Бабка, голос твой?"
-- "Не хочу отдать
Девкам -- молодцев".
-- "Нагулялась ты, --
Пора знать и стыд!"
-- "Этой малостью
Разве будешь сыт?
2
And like a grandmother
To die, to day -
Doves began toAnd in my overwhelming dream
I am sparing and not sparing.
I learn: to lips be helpful
With iron incandescent,
Helpful with the velvet carpets
Nails - with the young steps.
And again in the starry night
Useful - abysses - under the feet!
My first-born cool-headed!
In place of the study of mine -
Mother's womb is better -
And for you was I.
* * * * *
Бог! -- Я живу! -- Бог! -- Значит ты не умер!
Бог, мы союзники с тобой!
Но ты старик угрюмый,
А я -- герольд с трубой.
Бог! Можешь спать в своей ночной лазури!
Доколе я среди живых --
Твой дом стоит! -- Я лбом встречаю бури,
Я барабанщик войск твоих.
Я твой горнист. -- Сигнал вечерний
И зорю раннюю трублю.
Бог! -- Я любовью не дочерней, --
Сыновне я тебя люблю.
Смотри: кустом неопалимым
Горит походный мой шатер.
Не поменяюсь с серафимом:
Я твой Господен волонтер.
Дай срок: взыграет Царь -- Девица
По всем по селам! -- А дотоль --
Пусть для других -- чердачная певица
И старый карточный король!
* * * * *
God - I'm alive! - God - so you aren't dead
God, my ally with whom I unite!
But you are a sullen old man,
And I - am a herald with a pipe.
God! May you sleep in your night-time azure!
Until I am alive among -
There stands the house! I meet storm with a forehead,
For your troops I play the drum.
I am your bugler. The evening's signal
And I trumpet early dawn.
God! Not with love of a daughter
I love you like a son.
Look: As an unburned bush
Burns my marching tent.
I will not change with a seraph:
I am the volunteer of God.
Give me time: will leap King - Maiden
On all villages! - and until -
May be for others - the bird in the attic
And the old card king!
* * * * *
А человек идет за плугом
И строит гнезда.
Одна пред Господом заслуга:
Глядеть на звезды.
И вот за то тебе спасибо,
Что, цепенея,
Двух звезд моих не видишь -- ибо
Нашел -- вечнее.
Обман сменяется обманом,
Рахилью -- Лия.
Все женщины ведут в туманы:
Я -- как другие.
* * * * *
And man follows the plow
And builds nests everywhere.
One merit right before Lord:
At stars to stare.
And gratitude for you
That, numb as can be,
You don't see of my stars two -
That is - eternity.
Deceit replaces deceit,
Rachel - Leah.
Into the fog the women lead:
I - like others here.
* * * * *
Маска -- музыка... А третье
Что любимое? -- Не скажет.
И я тоже не скажу.
Только знаю, только знаю
-- Шалой головой ручаюсь! --
Что не мать -- и не жена.
Только знаю, только знаю,
Что как музыка и маска,
Как Москва -- маяк -- магнит --
Как метель -- и как мазурка
Начинается на М.
-- Море или мандарины?
* * * * *
Mask - music... And the third
As beloved? He won't say.
And I won't say.
Only I know, only I know
I guarantee with crazy head!
That I am not a mother nor a wife.
Only I know, only I know
What is music and what is mask,
As Moscow - beacon - magnet -
Like the snowstorm - and like mazurka
Begin with O.
Oceans or oranges?
* * * * *
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите. Гора рукописных бумаг...
Так. -- Руку! -- Держите направо, --
Здесь лужа от крыши дырявой.
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,
Какую мне Фландрию вывел паук.
Не слушайте толков досужих,
Что женщина -- может без кружев!
Ну-с, перечень наших чердачных чудес:
Здесь нас посещают и ангел, и бес,
И тот, кто обоих превыше.
Недолго ведь с неба -- на крышу!
Вам дети мои -- два чердачных царька,
С веселою музой моею, -- пока
Вам призрачный ужин согрею, --
Покажут мою эмпирею.
-- А что с Вами будет, как выйдут дрова?
-- Дрова? Но на то у поэта -- слова
Всегда -- огневые -- в запасе!
Нам нынешний год не опасен...
От века поэтовы корки черствы,
И дела нам нету до красной Москвы!
Глядите: от края -- до края --
Вот наша Москва -- голубая!
А если уж слишком поэта доймет
Московский, чумной, девятнадцатый год, --
Что ж, -- мы проживем и без хлеба!
Недолго ведь с крыши -- на небо.
* * * * *
My attic palace, my palace loft!
You'll ascend. Of handwritten paper a mountain...
Thus. Hand! Keep right,
Here is the leaky roof's puddle.
Again, sitting on a chest, you'll admire
Which Flandria will be brought out by the spider.
You do not listen to idle talk,
That woman - may be without silk!
Well, scroll our attic wonders:
Here visit us both angel and demon,
And he, who is taller than the above.
Not long from the sky - on the roof!
To you our children - two attic kings,
With my happy muse - until
I will warm the ghostly dinner,
They will show my empire.
And what will come of you, what with the logs?
Logs? But the poet has but words,
Always - fiery - in reservoir!
Not dangerous for current year...
From centuries poet's bread is stale,
And we don't care about red Moscow!
Look: one end to other end - that
Is our Moscow - blue!
And if the poet will reach
Moscow, plague-ridden, nineteenth year -
Then we without bread will live!
Not long the step from roof and into heaven.
* * * * *
Поскорее бы с тобою разделаться,
Юность -- молодость, -- эка невидаль!
Все: отселева -- и доселева
Зачеркнуть бы крест на крест -- наотмашь!
И почить бы в глубинах кресельных,
Меж небесных планид бесчисленных,
И учить бы науке висельной
Юных крестниц своих и крестников.
-- Как пожар зажечь, -- как пирог испечь,
Чтобы в рот -- да в гроб, как складнее речь
На суду держать, как отца и мать
.............. продать.
Подь-ка, подь сюда, мой воробушек!
В том дому жемчуга с горошину.
Будет жемчуг .........
А воробушек -- на веревочке!
На пути твоем -- целых семь планид,
Чтоб высоко встать -- надо кровь пролить.
Лей да лей, не жалей учености,
Весельчак ты мой, висельченочек!
-- Ну, а ты зачем? -- Душно с мужем спать!
-- Уложи его, чтоб ему не встать,
Да с ветрами вступив в супружество --
Берегись! -- голова закружится!
И плетет -- плетет ...... паук
-- "От румян -- белил встал горбом -- сундук,
Вся, как купол, красой покроешься, --
После виселицы -- отмоешься!"
Так -- из темных обвалов кресельных,
Меж небесных планид бесчисленных
. . . . . . . .
Юных висельников и висельниц.
Внук с пирушки шел, видит -- свет зажжен,
.............в полу круг прожжен.
-- Где же бабка? -- В краю безвестном!
Прямо в ад провалилась с креслом!
* * * * *
Soon I would dispose of you,
What a marvel youth is!
Hall: dropped out - and hitherto
Back-handed: cross out two crosses!
And to rest in the depths of chairlifts,
Midst the countless fate of heaven,
And to teach the science of gallows
To the godchildren, both men and women.
How to bake a cake - how to start a fire,
That in mouth - that in coffin, how sweet the speech
To hold court, like father and mother
..... to sell.
Come, sit here, my sparrow!
There are pearls the size of peas.
Would be pearls ...
And the sparrow - on the string!
On the way there - only seven wills,
That to rise high - blood we must spill.
Pour and pour, don't pity knowledge,
You my humorist, oh the gallows man!
- Well, what are you for? - It's stuffy to sleep
With a husband - so he won't wake up, lay him,
And I enter with wind into matrimony -
Be careful - the head will spin.
And weaves - weaves ... the spider
"The chest - with white humpback of blush-
All, like a cupola, are with beauty covered
After the gallows - we will wash!"
Thus - from dark armchair landslides,
Of heavenly countless fates
......
Of young gallows man and wife.
Grandson left party, he saw -
Light turned on, is burned the floor
Where is grandma? In obscure land!
With an armchair falls straight into hell!
* * * * *
Уходящее лето, раздвинув лазоревый полог
(Которого нету -- ибо сплю на рогоже --
девятнадцатый год)
Уходящее лето -- последнюю розу
-- От великой любви -- прямо на сердце
бросило мне.
На кого же похоже твое уходящее лето?
На поэта?
-- Ну нет!
На г......д... ...в......!
* * * * *
Departing summer, having moved azure canopy
(Of whom there is none - I sleep on a mat -
Twentieth year)
Departing summer - the last rose
- Of great love - right into my heart
It threw me.
Of whom does not look your outgoing summer?
For a poet?
Oh no!
For g...d...v...!
* * * * *
А была я когда-то цветами увенчана
И слагали мне стансы -- поэты.
Девятнадцатый год, ты забыл, что я женщина...
Я сама позабыла про это!
Скажут имя мое -- и тотчас же, как в зеркале
. . . . . . . . . . . . .
И повис надо мной, как над брошенной церковью,
Тяжкий вздох сожалений бесплодных.
Так, в...... Москве погребенная заживо,
Наблюдаю с усмешкою тонкой,
Как меня -- даже ты, что три года охаживал! --
Обходить научился сторонкой.
* * * * *
I was sometime wearing flower garlands
And poets composed me stanzas.
Nineteenth year, you forgot that I am a woman...
I myself had forgotten!
They will say my name - and again, like in mirror
......
And hanged over me, like above a deserted church,
Quiet sighs of fruitless regrets.
Thus, I... In Moscow buried alive
I watch with a thin smile,
Like for me - even you, that loathed for three years!
Learned by the side to bypass.
* * * * *
Сам посуди: так топором рубила,
Что невдомек: дрова трещат -- аль ребра?
А главное: тебе не согрубила,
А главное: <сама> осталась доброй.
Работала за мужика, за бабу,
А больше уж нельзя -- лопнут виски!
-- Нет, руку приложить тебе пора бы:
У человека только две руки!
* * * * *
Decide yourself: thus with an axe cut down,
What is knowable: crackle firewood or ribs?
And main: you did not take offense,
And main: she herself remained kind.
I worked for a husband, for granny,
And no more allowed - bursts the head!
No, it is time to touch my hand:
There are just two arms for the man!
С.Э.
Хочешь знать, как дни проходят,
Дни мои в стране обид?
Две руки пилою водят,
Сердце -- имя говорит.
Эх! Прошел бы ты по дому --
Знал бы! Так в ночи пою,
Точно по чему другому --
Не по дереву -- пилю.
И чудят, чудят пилою
Руки -- вольные досель.
И метет, метет метлою
Богородица -- Метель.
S. E.
You want to know how days pass by,
In the land of insults - my days?
Two arms combined with the saw,
And the heart - its name it says.
Eh! Would you walk through house -
I'd know! At night I sing thus.
Exactly differently -
I did saw - not on the trees.
And weird, weird with a saw
Arms - hitherto of the will, and
Sweeps, sweeps with a snowstorm
The mother of the Lord - the blizzard.
* * * * *
Дорожкою простонародною,
Смиренною, богоугодною,
Идем -- свободные, немодные,
Душой и телом -- благородные.
Сбылися древние пророчества:
Где вы -- Величества? Высочества?
Мать с дочерью идем -- две странницы
Чернь черная навстречу чванится.
Быть может -- вздох от нас останется,
А может -- Бог на нас оглянется...
Пусть будет -- как Ему захочется:
Мы не Величества, Высочества.
Так, скромные, богоугодные,
Душой и телом -- благородные,
Дорожкою простонародною --
Так, доченька, к себе на родину:
В страну Мечты и Одиночества --
Где мы -- Величества, Высочества.
* * * * *
With road full of simple people,
Godly, humble,
We walk - free, unfashionable,
With soul and body - noble.
Came true the ancient prophecies:
Where are you? Majesties? Highnesses?
Mother walks with daughter - two wanderers
Swaggers in face black blackness.
Maybe our breath will remain
And maybe God will look back at us...
Maybe that he will desire of us:
We are not Majesty, not Highness.
Thus, humble, godly,
With soul and with body noble,
With road full of simple people,
Thus, girl, to your homeland:
In land of Dream and Loneliness -
Where we are - Greatness, Highness.
БАЛЬМОНТУ
Пышно и бесстрастно вянут
Розы нашего румянца.
Лишь камзол теснее стянут:
Голодаем как испанцы.
Ничего не можем даром
Взять -- скорее гору сдвинем!
И ко всем гордыням старым --
Голод: новая гордыня.
В вывернутой наизнанку
Мантии Врагов Народа
Утверждаем всей осанкой:
Луковица -- и свобода.
Жизни ломовое дышло
Спеси не перешибило
Скакуну. Как бы не вышло:
-- Луковица -- и могила.
Будет наш ответ у входа
В Рай, под деревцем миндальным:
-- Царь! На пиршестве народа
Голодали -- как гидальго!
To Valmont
Sumptuously and fearless wither
Our roses' blush.
And the camisons are tightened:
We're hungry like the Spanish.
We cannot take in vain
Anything - move coffin soon!
And of all the pride of days gone -
Hunger: is new pride again!
With the turned-out inside-out
Mantle of the Enemy of the People
We approve with the posture entire:
The onion bulb - and freedom.
Scraps of life upon a pole
Hurry does not overcome
Steed. How he came out:
The grave - and the bulb.
Our response at the entrance
Into Heaven, under tree of almond:
Tsar! At the people's feast
We had hungered - like Hidalgo!
* * * * *
Высоко мое оконце!
Не достанешь перстеньком!
На стене чердачной солнце
От окна легло крестом.
Тонкий крест оконной рамы.
Мир. -- На вечны времена.
И мерещится мне: в самом
Небе я погребена!
* * * * *
My window is high!
Won't reach it with the hand!
On the attic wall the sun
From the window a cross lay.
Thin cross of window frame.
Peace. For times eternal.
And seeming me: In the same
Sky I am buried!
АЛЕ
1
Когда-нибудь, прелестное созданье,
Я стану для тебя воспоминаньем.
Там, в памяти твоей голубоокой,
Затерянным -- так далеко -- далeко.
Забудешь ты мой профиль горбоносый,
И лоб в апофеозе папиросы,
И вечный смех мой, коим всех морочу,
И сотню -- на руке моей рабочей --
Серебряных перстней, -- чердак -- каюту,
Моих бумаг божественную смуту...
Как в страшный год, возвышены Бедою,
Ты -- маленькой была, я -- молодою.
To Alla
1
Some time, magnificent creature,
I will be for you reminiscence.
There, in your blue-eyed memory,
It's lost - so far - far away.
You will forget my hump-nosed profile
And, in apotheosis of cigarettes, forehead.
And my eternal laughter, will whom I'll charm
And hundred - on my worker arm -
The silver ring - attic - cabin,
My papers' divine confusion...
As in fearsome year, exhalted by misfortune,
You - were little, and I - was young.
2
О бродяга, родства не помнящий --
Юность! -- Помню: метель мела,
Сердце пело. -- Из нежной комнаты
Я в метель тебя увела.
И твой голос в метельной мгле:
-- "Остригите мне, мама, волосы!
Они тянут меня к земле!"
2
Oh the wanderer, not remembering kinship -
Youth! I remember: Blizzard - sweeps,
The heart sang. From a tender room
Into the blizzard I took you.
And your voice in the blizzard:
"Mom, cut off my hair!
It pulls me to the ground!"
3
Маленький домашний дух,
Мой домашний гений!
Вот она, разлука двух
Сродных вдохновений!
Жалко мне, когда в печи
Жар, -- а ты не видишь!
В дверь -- звезда в моей ночи!
Не взойдешь, не выйдешь!
Платьица твои висят,
Точно плод запретный.
На окне чердачном -- сад
Расцветает -- тщетно.
Голуби в окно стучат, --
Скучно с голубями!
Мне ветра привет кричат, --
Бог с ними, с ветрами!
Не сказать ветрам седым,
Стаям голубиным --
Чудодейственным твоим
Голосом: ~ Марина!
3
Little domestic spirit,
My domestic genius!
Here she is, parting of two
Dear inspirations!
Sorry for me, when there's heat
In stove - and you do not see!
In the door - star in my night!
Won't get in or out with me!
Your dresses are hanging,
Like forbidden fruit.
In the attic - garden
Vainly blooms.
Pigeons knock on window -
Boring with the pigeons!
The winds shout out to me -
God be with them, with the winds!
Don't tell with gray-haired wind, and
With hordes of pigeons -
With your miraculous voice
Is the name: Marina!
* * * * *
В темных вагонах
На шатких, страшных
Подножках, смертью перегруженных,
Между рабов вчерашних
Я все думаю о тебе, мой сын, --
Принц с головой обритой!
Были волосы -- каждый волос --
В царство ценою.........
На волосок от любви народы --
В гневе -- одним волоском дитяти
Можно ............ сковать!
-- И на приютской чумной кровати
Принц с головой обритой.
Принц мой приютский!
Можешь ли ты улыбнуться?
Слишком уж много снегу
В этом году!
Много снегу и мало хлеба.
Шатки подножки.
* * * * *
In dark coaches
In shaky, scary steps
With death overloaded,
Among yesterday's slaves
I think of you, my son -
Prince with shaven head!
There were hair - each hair -
In kingdom I figure...
Onto the hair with love of people -
In rage - with one hair of child
May be... tie down!
And in comfy plague bed
Is the prince with shaven head.
My sheltered prince!
Can you smile, dear?
There's too much snow
In this year!
Much snow and little bread.
Wobbly footrests.
* * * * *
О души бессмертный дар!
Слезный след жемчужный!
Бедный, бедный мой товар,
Никому не нужный!
Сердце нынче не в цене, --
Все другим богаты!
Приговор мой на стене:
-- Чересчур легка ты!...
* * * * *
Oh the immortal gift of soul!
Teary trail of the pearls!
Poor, poor is my gift,
That nobody needs!
Heart is not in value today,
All are rich in another way!
And my sentence at the wall:
You are lighter than all!
* * * * *
Я не хочу ни есть, ни пить, ни жить.
А так: руки скрестить -- тихонько плыть
Глазами по пустому небосклону.
Ни за свободу я -- ни против оной
-- О, Господи! -- не шевельну перстом.
Я не дышать хочу -- руки крестом!
* * * * *
I don't want to eat, nor drink, nor live.
And thus: to cross the arms - quietly to swim
With eyes upon an empty sky.
Not for freedom nor against - I
Would not move a finger, Oh Lord.
And I don't want to breathe - crossed are the hands.
* * * * *
Поцеловала в голову,
Не догадалась -- в губы!
А все ж -- по старой памяти --
Ты хороша, Любовь!
Немножко бы веселого
Вина, -- да скинуть шубу, --
О как -- по старой памяти --
Ты б загудела, кровь!
Да нет, да нет, -- в таком году
Сама любовь -- не женщина!
Сама Венера, взяв топор,
Громит в щепы подвал.
В чумном да ледяном аду,
С Зимою перевенчанный,
Амур свои два крылышка
На валенки сменял.
Прелестное создание!
Сплети -- ка мне веревочку
Да сядь -- по старой памяти --
К девчонке на кровать.
-- До дальнего свидания!
-- Доколь опять научимся
Получше, чем в головочку
Мальчишек целовать.
* * * * *
The head I kissed,
Did not guess - on the lips!
And till - by a memory of old -
Love, you are good!
A bit of merry wine
Thus will throw off the coat -
Oh so - by memory from days gone by -
You buzzed, blood!
But no, but no, in the same
Year - love - is not a dame!
Raising the axe, Venus
Smashes the cellar to chips.
In plague-ridden to ice garden,
With winter married again,
Cupid his two wings
For felt boots exchanged.
Magnificent creature!
Weave - like my string
Sit down - on old memory
To the girl to bed.
Until the final rendezvous!
Until we learn again
Better, that the little boys
To kiss upon the head.
ЧЕТВЕРОСТИШИЯ
--------
1
На скольких руках -- мои кольца,
На скольких устах -- мои песни,
На скольких очах -- мои слезы...
По всем площадям -- моя юность!
--------
2
Бабушке -- и злая внучка мила!
Горе я свое за ручку взяла:
"Сто ночей подряд не спать -- невтерпеж!
Прогуляйся, -- может, лучше уснешь!"
--------
3
Так, выбившись из страстной колеи,
Настанет день -- скажу: "не до любви!"
Но где же, на календаре веков,
Ты, день, когда скажу: "не до стихов!"
--------
4
Словно теплая слеза --
Капля капнула в глаза.
Там, в небесной вышине,
Кто-то плачет обо мне.
--------
5
Плутая по своим же песням,
Случайно попадаю -- в души.
Предупреждаю -- не жилица!
Еще не выстроен мой дом.
--------
6
"Завтра будет: после-завтра" --
Так Любовь считает в первый
День, а в день последний: "хоть бы
Нынче было век назад!"
--------
7
Птичка все же рвется в рощу,
Как зерном ни угощаем,
Я взяла тебя из грязи, --
В грязь родную возвращаю.
--------
8
Ты зовешь меня блудницей, --
Прав, -- но малость упустил:
Надо мне, чтоб гость был статен,
Во -- вторых -- чтоб не платил.
--------
9
ПЯТИСТИШИЕ
Решено -- играем оба,
И притом: играем разно:
Ты -- по чести, я -- плутуя.
Но, при всей игре нечистой,
Насмерть заиграюсь -- я.
--------
10
Как пойманную птицу -- сердце
Несу к тебе, с одной тревогой:
Как бы не отняли мальчишки,
Как бы не выбилась -- сама!
--------
11
И если где прольются слезы, --
Всех помирю, войдя!
Я -- иволга, мой голос первый
В лесу, после дождя.
--------
12
Всe в ваших домах
Под замком, кроме сердца.
Лишь то мое в доме,
Что плохо лежит.
--------
13
Я не мятежница -- и чту устав:
Через меня шагнувший ввысь -- мне друг.
Однако, памятуй, что, в руки взяв
Себя, ты выпустил -- меня из рук.
--------
14
У -- в мир приходящих -- ручонки зажаты:
Как будто на приступ, как будто в атаку!
У -- в землю идущих -- ладони раскрыты:
Все наши полки разбиты!
--------
15
Не стыдись, страна Россия!
Ангелы -- всегда босые...
Сапоги сам черт унес.
Нынче страшен -- кто не бос!
--------
<16>
Так, в землю проводив меня глазами,
Вот что напишите мне на кресте, -- весь сказ!
-- "Вставала с песнями, ложилась со слезами,
А умирала -- так смеясь!"
--------
<17>
Плутая по своим же песням,
Случайно попадаю в души.
Но я опасная приблуда:
С собою уношу -- весь дом.
--------
<18>
Ты принес мне горсть рубинов,
Мне дороже розы уст,
Продаюсь я за мильоны,
За рубли не продаюсь.
--------
<19>
Ты зовешь меня блудницей, --
Прав, -- но все ж не забывать:
Лучше к печке приложиться,
Чем тебя поцеловать.
--------
<20>
Ты зовешь меня блудницей:
-- Слушай, выученик школ!
Надо мне, чтоб гость был вежлив,
Во -- вторых -- чтоб ты ушел.
--------
<21>
Твой дом обокраден,
Не я виновата.
Лишь то -- мое -- в доме,
Что плохо лежит.
--------
<22>
Шаги за окном стучат.
Не знаю, который час.
Упаси тебя Божья Мать
Шаги по ночам считать!
--------
<23>
Шаг у моего порога.
Снова ложная тревога.
Но не ложью будет то что
Новый скоро будет шаг.
--------
<24>
В книге -- читай -- гостиничной:
-- Не обокравши -- выбыл.
Жулик -- по жизни -- нынешней
Гость -- и на том спасибо.
Quartrains
1
On how many hands - are my rings,
On how many lips - are my songs,
On how many eyes - my tears...
On all squares - is my youth!
2
To grandmother - even evil granddaughter is dear!
With my hand I took my sorrow:
"A hundred nights not sleeping - cannot bear!
Walk, maybe you will sleep better. so!"
3
Thus having knocked out from impassioned alley,
Day will arrive - I'll say: "no time for loving!"
But where, on the calendar of centuries,
You, day, will say: "No time for poetry!"
4
Like a warm tear -
The drop into the eyes is dripping.
There, in the height of the sky,
Someone for me is weeping.
5
Straying upon my own songs,
I accidentally fall into the soul.
I'm not a tenant, I warn -
Not built is yet my home.
6
"Tomorrow will be: Day after tomorrow" -
Thus love counts in the first day,
And in final day: "though
Now it was for centuries!"
7
Bird is bursting for a forest,
Won't be treated with the grain,
And I took you into dust, -
And into dear dirt return.
8
You are calling me a harlot -
Right, - but you missed a bit:
I need, when that guest was stately,
So that he won't pay secondly.
9
FIFTH
All's decided - both are playing,
And moreover: we play differently:
You - in honor, I - wandering.
But, with all the dirty game,
To death I - will play.
10
Like a caught bird - the heart
I take to you with one dismay:
As if boys weren't taken away
As if herself is not knocked out!
11
And if the tears will pour out -
I will make peace, entering!
I - am an oriole, my first voice
In forest, following the rain.
12
All in your homes
Under lock, save the heart.
Only received mine in the home,
That badly rests.
13
I am not rebel - I respect the charter:
Through me high of step is my friend.
But, taking yourself in hands, remember,
That you left me - out of hand.
14
Into the world of coming - clamped are the hands:
As if into assault, as if into march!
From - going to the ground - open are the hands:
All our shelves were smashed!
15
Country Russia, don't be ashamed!
Angels are barefoot at all times...
The boots have been taken away by Satan,
Who is not barefoot - is now terrible.
<16>
Thus, having taken me to ground with my eyes,
Thus what will write upon the cross - all tales!
"Got up with teardrops, lay down with teardrops,
And I will die - laughing thus!"
<17>
Wandering lost in my own songs,
Suddenly I fall right into the soul.
But I am a dangerous stray:
I carry with you - the whole home.
<18>
You brought to me handful of rubies,
Dearer to me is pink of lips,
I am sold for millions,
I don't sell for rubles.
<19>
You are calling me a harlot -
Right - but still you won't forget this:
Better to hot stove to lean,
Than to kiss you on your lips.
<20>
You are calling me a harlot:
The schools' student, heed!
I need that the guest be polite,
And that - second - you will leave.
<21>
Your house has been robbed,
But I am not at fault.
Only at home of mine,
That badly lies.
<22>
Steps knock outside.
I do not know which hour.
Forbid the God's mother
To repeat steps at night!
<23>
Step at my porch.
Again false alarm.
But it will not be a lie
That will be the new step.
<24>
In the book - read - hotel:
Not robbed - dropped out.
Thief - for life - the current guest
And thanks for that.
* * * * *
Между воскресеньем и субботой
Я повисла, птица вербная.
На одно крыло -- серебряная,
На другое -- золотая.
Меж Забавой и Заботой
Пополам расколота, --
Серебро мое -- суббота!
Воскресенье -- золото!
Коли грусть пошла по жилушкам,
Не по нраву -- корочка, --
Знать, из правого я крылушка
Обронила перышко.
А коль кровь опять проснулася,
Подступила к щеченькам, --
Значит, к миру обернулася
Я бочком золотеньким.
Наслаждайтесь! -- Скоро -- скоро
Канет в страны дальние --
Ваша птица разноперая --
Вербная -- сусальная.
* * * * *
Between Saturday and Sunday
I hang, willow bird.
On one wing - it is made of silver,
And other - it is made of gold.
Between amusement and duty
Split into a half, I am told -
My silver is Saturday!
My Sunday is gold!
Like blood runs through the veins,
Not to my liking - the crust,
To know, not on the right wing
The feather has been lost.
And now blood has awoken,
The cheeks I approached -
That means, to the world I have turned
With side of gold.
Enjoy! Soon - soon
Drop to distant lands -
In a palm - leaf
Is your multi-feathered bird.
* * * * *
В синем небе -- розан пламенный:
Сердце вышито на знамени.
Впереди -- без роду -- племени
Знаменосец молодой.
В синем поле -- цвет садовый:
Вот и дом ему, -- другого
Нет у знаменосца дома.
Волоса его как лен.
Знаменосец, знаменосец!
Ты зачем врагу выносишь
В синем поле -- красный цвет?
А как грудь ему проткнули --
Тут же в знамя завернули.
Сердце на -- сердце пришлось.
Вот и дом ему. -- Другого
Нет у знаменосца дома.
* * * * *
In blue sky - fiery rose:
Heart embroidered on the banner.
Ahead - without family - tribe's
Young standard-bearer.
In blue field - the garden color:
Here is house for him - another
House there's none at standard-bearer.
Like linen is his hair.
Standard bearer, standard bearer!
Why did you to the enemy carry
In blue field - the red light?
And how he pierced the chest-
At once the banner they wrapped
Heart on - heart must.
Here I come to home - there's not another
Home for the standard-bearer.
* * * * *
Простите Любви -- она нищая!
У ней башмаки нечищены, --
И вовсе без башмаков!
Стояла вчерась на паперти,
Молилася Божьей Матери, --
Ей в дар башмачок сняла.
Другой -- на углу, у булочной,
Сняла ребятишкам уличным:
Где милый -- узнать -- прошел.
Босая теперь -- как ангелы!
Не знает, что ей сафьянные
В раю башмачки стоят.
* * * * *
Forgive Love - she's a beggar!
Dirty her shoes are
Or else she is barefoot!
She on the porch stood yesterday,
To mother of the Lord she prayed -
She gave her slippers as a gift.
Another - by the bakery on the corner,
I took the street children's picture:
Where came by the dear one.
Barefoot - like the angels - now!
She does not know
That morocco shoes stand for her in heaven.
* * * * *
Звезда над люлькой -- и звезда над гробом!
А посредине -- голубым сугробом --
Большая жизнь. -- Хоть я тебе и мать,
Мне больше нечего тебе сказать,
Звезда моя!..
* * * * *
Star over cradle - and star over coffin!
And in the middle - with a blue snow mound -
Large life. Though I am your mother,
I cannot say to you anything further,
My star!
* * * * *
Дитя разгула и разлуки,
Ко всем протягиваю руки.
Тяну, ресницами плеща,
Всех юношей за край плаща.
Но голос: -- Мариула, в путь!
И всех отталкиваю в грудь,
* * * * *
The child of orgy and departing,
To whom the arms I am extending.
I pull, by edge of cloak splashing
All youths with the eyelashes.
But voice: Mariula, ahead!
And I push everyone on chest.
* * * * *
Править тройкой и гитарой
Это значит: каждой бабой
Править, это значит: старой
Брагой по башкам кружить'
Раскрасавчик! Полукровка!
Кем крещен? В какой купели?
Все цыганские метели
Оттопырили поддевку
Вашу, бравый гитарист!
Эх, боюсь -- уложат влежку
Ваши струны да ухабы!
Бог с тобой, ямщик Сережка!
Мы с Россией -- тоже бабы!
* * * * *
To rule troika and guitar
Means: to rule each over
Woman, means: with old beer
To circle on the head old Braga!
O handsome one! Halfbreed!
Who baptized you? In what font?
All the gypsy snowstorms
Opened up your vest
O the brave guitarist!
Eh, I fear - your strings and hollows
Will discard me down to lie!
God be with you, driver Sergei!
Broads are Russia and I!
* * * * *
У первой бабки -- четыре сына,
Четыре сына -- одна лучина,
Кожух овчинный, мешок пеньки, --
Четыре сына -- да две руки!
Как ни навалишь им чашку -- чисто!
Чай, не барчата! -- Семинаристы'
А у другой -- по иному трахту! --
У той тоскует в ногах вся шляхта.
И вот -- смеется у камелька:
"Сто богомольцев -- одна рука!"
И зацелованными руками
Чудит над клавишами, щелками...
=========
Обеим бабкам я вышла -- внучка:
Чернорабочий -- и белоручка!
* * * * *
At the first woman - four sons,
Four sons - splinters one,
A sheepskin shroud, and bag of hemp-
Four sons - and two hands!
How will pile up their cup - clear!
No, not a nobleman - Seminarians'
And in another - by another deed!
The whole gentry is yearning at her feet.
And now - laughs at the fireside:
"Hundred pilgrims - one hand!"
And with hands kissed
He marvels over keys, slits ...
=====
To both grandmothers - granddaughter, I come:
The labourer - and the white-handed one.
* * * * *
Я эту книгу поручаю ветру
И встречным журавлям.
Давным -- давно -- перекричать разлуку --
Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихрь войн.
Пусть странствует она -- свечой под праздник --
Вот так: из длани в длань.
О ветер, ветер, верный мой свидетель,
До милых донеси,
Что еженощно я во сне свершаю
Путь -- с Севера на Юг.
* * * * *
I entrust this book to the wind
And to countering cranes.
For long time while shouting down
Parting the voice I had torn.
This book, like a bottle in waves,
Into whirl of wars I throw.
May she wander - a candle for holiday -
From hand to hand: thus so.
Oh wind, wind, faithful witness,
Carry it to the dear ones,
That I am shown at night time
The way - from North to South.
* * * * *
Доброй ночи чужестранцу в новой келье!
Пусть привидится ему на новоселье
Старый мир гербов и эполет.
Вольное, высокое веселье
Нас -- что были, нас -- которых нет!
Камердинер расстилает плед.
Пунш пылает. -- В памяти балет
Розовой взметается метелью.
Сколько лепестков в ней -- столько лет
Роскоши, разгула и безделья
Вам желаю, чужестранец и сосед!
* * * * *
Good night to the foreigner in new cell!
May appear to him for housewarming
An ancient world of coat of arms
And epaulet. High, high fun
Us - that have been, us - that are none!
The valet spreads a blanket.
Punch is on fire. In memory ballet
Tosses up with pink blizzard.
How many petals in it - how many years
Of luxury, binge and idleness
I wish for you, foreigner and neighbour!
ПСИХЕЯ
Пунш и полночь. Пунш -- и Пушкин,
Пунш -- и пенковая трубка
Пышущая. Пунш -- и лепет
Бальных башмачков по хриплым
Половицам. И -- как призрак --
В полукруге арки -- птицей --
Бабочкой ночной -- Психея!
Шепот: "Вы еще не спите?
Я -- проститься..." Взор потуплен.
(Может быть, прощенья просит
За грядущие проказы
Этой ночи?) Каждый пальчик
Ручек, павших Вам на плечи,
Каждый перл на шейке плавной
По сто раз перецелован.
И на цыпочках -- как пери! --
Пируэтом -- привиденьем --
Выпорхнула.
Пунш -- и полночь.
Вновь впорхнула: "Что за память!
Позабыла опахало!
Опоздаю... В первой паре
Полонеза..."
Плащ накинув
На одно плечо -- покорно --
Под руку поэт -- Психею
По трепещущим ступенькам
Провожает. Лапки в плед ей
Сам укутал, волчью полость
Сам запахивает... -- "С Богом!"
А Психея,
К спутнице припав -- слепому
Пугалу в чепце -- трепещет:
Не прожег ли ей перчатку
Пылкий поцелуй арапа...
==========
Пунш и полночь. Пунш и пепла
Ниспаденье на персидский
Палевый халат -- и платья
Бального пустая пена
В пыльном зеркале...
Psyche
Punch and midnight. Punch - and Pushkin,
Punch - and meerschaum
Blazing. Punch - and babble
Of ballroom shoes on hoarse
Floorboards. And - like ghost -
In semicircle arc - a bird -
Nightly butterfly - Psyche!
Whisper: "You are still awake?
I - say farewell..." Eyes downcast.
(Maybe he asks for forgiveness
For the coming pranks
Of the night?) Each finger
Of the hands that fell on your shoulder,
Every pearl on smooth neck
Has been kissed a hundred times.
And on tiptoe - like peri! -
Pirouette - like a ghost -
Fluttered.
Punch - and midnight.
Fluttered again: "What memory!
Forgotten the fan!
I am late... In the first couple
Of Polonez..."
Throwing the cloak
On one shoulder - dutifully -
Under the poet's arm - Psyche
Trembling upon the steps
Escorts. Paws in plaid
He wrapped up, wolves' cavity
He smells... "to God!"
And Psyche,
Crouching companion - to the blind
Scarecrow in a cap - trembles:
Will not burn through the glove
The ardent kiss of arap...
=====
Punch and midnight. Punch and ash
Fall into Persian fawn robe -
And the dresses
Of empty ballroom foam
In dusty mirror...
* * * * *
Малиновый и бирюзовый
Халат -- и перстень талисманный
На пальце -- и такой туманный
В веках теряющийся взгляд,
Влачащийся за каждым валом
Из розовой хрустальной трубки.
А рядом -- распластавши юбки,
Как роза распускает цвет --
Под полами его халата,
Припав к плечам его, как змеи,
Две -- с ожерельями на шее --
Над шахматами клонят лоб.
Одна -- малиновой полою
Прикрылась, эта -- бирюзовой.
Глаза опущены. -- Ни слова. --
Ресницами ведется спор.
И только челночков узорных
Носок -- порой, как хвост змеиный,
Шевелится из -- под павлиньей
Широкой юбки игроков.
А тот -- игры упорной ставка --
Дымит себе с улыбкой детской.
И месяц, как кинжал турецкий,
Коварствует в окно дворца.
* * * * *
Raspberry and azure robe -
And the ring talisman
On the finger - in such fog
In eternities losing the sight,
Dragging after every wave
From the pink crystal pipe.
But next - the skirts gone flat,
Like rose dissolves light -
Under the flooring of his robe,
Hitting his shoulders, like snakes,
Two - with garlands on the neck -
Over the chess set bends the forehead.
One covered with raspberry
Shawl, this - of azure.
Eyes downcast. No words.
There is dispute with eyelashes.
And only of patterned shuttles
A sock - again, just like snake tails,
Budges - as a peacock's
Wide dresses of the players.
And then - bet of hard game -
He smokes himself with smile of children.
And like Turkish dagger, moon
Deceives in a palace window.
* * * * *
Она подкрадeтся неслышно --
Как полночь в дремучем лесу.
Я знаю: в передничке пышном
Я голубя Вам принесу.
Так: встану в дверях -- и ни с места!
Свинцовыми гирями -- стыд.
Но птице в переднике -- тесно,
И птица -- сама полетит!
* * * * *
She furtively sneaks up unheard of -
Like midnight in the forest dense.
In sumptuous apron I sense:
I will carry to you a dove.
Thus: I will stand in doors - and won't move it!
To lead the weights - it is shame.
But to birds in apron - still the same,
And the bird will take a flight!
СТАРИННОЕ БЛАГОГОВЕНЬЕ
Двух нежных рук оттолкновенье --
В ответ на ангельские плутни.
У нежных ног отдохновенье,
Перебирая струны лютни.
Где звонкий говорок бассейна,
В цветочной чаше откровенье,
Где перед робостью весенней
Старинное благоговенье?
Окно, светящееся долго,
И гаснущий фонарь дорожный...
Вздох торжествующего долга
Где непреложное: "не можно"...
В последний раз -- из мглы осенней --
Любезной ручки мановенье...
Где перед крепостью кисейной
Старинное благоговенье?
Он пишет кратко -- и не часто...
Она, Психеи бестелесней,
Читает стих Экклезиаста
И не читает Песни Песней.
А песнь все та же, без сомненья,
Но, -- в Боге все мое именье --
Где перед Библией семейной
Старинное благоговенье?
Ancient Awe
Repulsion of two tender arms -
That is return to angel rogues.
At tender feet it is to rest,
Fingering the lute's strings.
There's resonant talk of the poolside,
Sincerity in flowered cup,
Where before timidity of springtime
There's ancient awe - drink up?
Window, glowing shyly,
And fading away the street light...
The sigh of jubilant debt
Where is immutable: "I can't."
In final time - from haze of fall -
There's beckoning of gracious pen...
Where with a muslin seal
Is the ancient cup veneration?
He briefly writes - and not often...
She, disembodied Psyche,
Reads verses of Ecclesiastes
And does not read the Song of Songs.
And song remains, without a doubt,
But - in God is all I have -
How before family Bible
Where is the ancient awe-filled cup?
* * * * *
Та ж молодость, и те же дыры,
И те же ночи у костра...
Моя божественная лира
С твоей гитарою -- сестра.
Нам дар один на долю выпал:
Кружить по душам, как метель.
-- Грабительница душ! -- Сей титул
И мне опущен в колыбель!
В тоске заламывая руки,
Знай: не одна в тумане дней
Цыганским варевом разлуки
Дурманишь молодых князей.
Знай: не одна на ножик вострый
Глядишь с томлением в крови, --
Знай, что еще одна. .. -- Что сестры
В великой низости любви.
* * * * *
The same youth, and the same holes,
And the same nights at the fire...
My divine lyre
And your guitar -
Are sisters.
We have one gift for our lot:
To whirl among souls, like blizzard.
The thief of souls!
This title into my cradle had dropped!
Wringing in longing the arms,
Know: not alone in days' fog with
With farewell's gypsy brew
You intoxicate the young princes.
Know: not one on sharp knife
You look with languor in blood,
Know that she is - Wherefore
In great lowliness of love.
* * * * *
Люблю ли вас?
Задумалась.
Глаза большие сделались.
В лесах -- река,
В кудрях -- рука
-- Упрямая -- запуталась.
Любовь. -- Старо.
Грызу перо.
Темно, -- а свечку лень зажечь.
Быть -- повести!
На то ведь и
Поэтом -- в мир рождаешься!
На час дала,
Назад взяла.
(Уже перо летит в потемках!)
Так. Справимся.
Знак равенства
Между любовь -- и Бог с тобой.
Что страсть? -- Старо.
Вот страсть! -- Перо!
-- Вдруг -- розовая роща -- в дом!
Есть запахи --
Как заповедь...
Лоб уронила на руки.
* * * * *
Do I love you?
I'm lost in thought.
The eyes grow.
In forests - river,
In curls - hand
Stubborn - got confused.
Love. - Old.
I chew on the feather.
It's dark - too lazy to light a candle.
To be - story!
But in this to be
Poet - and with world is born!
I gave for an hour,
I took two.
(So now feather flies in the dusk!)
Thus. We will cope.
The sign of equality
Between love - and God with you.
What is the passion? - Old.
Here's passion - Feather.
Suddenly - the pink grove - into home!
There are smells
Like commandments...
She dropped her forehead on her arms.
* * * * *
От семи и до семи
Мы справляли новоселье.
Высоко было веселье --
От семи и до семи!
Между юными людьми
-- С глазу на глаз -- в темной келье
Что бывает? ( -- Не томи!
Лучше душу отними!)
Нет! -- Подобного бесчинства
Не творили мы (не поздно --
Сотворить!) -- В сердцах -- единство,
Ну а руки были розно!
Двух голов над колыбелью
Избежал -- убереглась! --
Только хлебом -- не постелью
В полночь дружную делясь.
Еженощная повинность,
Бог с тобою, рай условный!
Нет -- да здравствует невинность
Ночи -- все равно любовной!
В той же келье новоселье --
От семи и до семи
Без "......" и "обними", --
Благонравное веселье
От семи и до семи!
* * * * *
From seven till seven
We greet housewarming.
High will be joy -
From seven till seven!
Between young men
Eye to eye - in dark cell
What to do? (Do not torment!
Better take away the soul!)
No! the similar outrages
We didn't commit (its not too late
To create!)
In hearts - unity,
Well, pink were the hands.
Two heads over the cradle
I saved myself holding tight.
Only bread - not bedding
Shared together in the midnight.
Nightly duty,
God be with you, conditional heaven!
No - long live innocence
Of night - and still loving!
In the same cell, housewarming -
From seven till seven.
Without ". . . . ." and "hug,"
Well-behaved fun
From seven till seven!
* * * * *
"Я страшно нищ, Вы так бедны,
Так одинок и так один.
Так оба проданы за грош.
Так хороши -- и так хорош...
Но нету у меня жезла..."
-- Запиской печку разожгла...
* * * * *
"I'm a terrible beggar, you are so poor
So lonely and so alone.
Thus for a pence both were sold
And so good - and so good...
But I don't have a wand..."
I lit the stove with a note.
* * * * *
На царевича похож он.
-- Чем? -- Да чересчур хорош он:
На простого не похож.
Семилетняя сболтнула,
А большая -- вслед вздохнула.
Дуры обе. -- Да и где ж
Ждать ума от светлоглазых?
Обе начитались сказок, --
Ночь от дня не отличат.
А царевичу в поддевке
Вот совет наш: по головке
Семилетнюю погладь.
Раз за дочку, раз за мать.
. . . . . . . . .
Впрочем, можно и однажды.
* * * * *
He looks like a prince.
How? He is too pretty:
He does not look simple.
Seven years blurted out,
And the big one - sighted after.
Both fools. And where is
Waiting for the mind light-eyed?
Does not distinguish day or night -
Both have read fairy tales.
And to prince in a jersey
Is our advice: on the head
Seven-year-old pat.
Once for daughter, once for mother.
. . . . .
It is possible once, however.
* * * * *
Буду жалеть, умирая, цыганские песни,
Буду жалеть, умирая ...............перстни,
Дым папиросный -- бессонницу -- легкую стаю
Строк под рукой.
Бедных писаний своих Вавилонскую башню,
Писем -- своих и чужих -- огнедышащий холмик.
Дым папиросный -- бессонницу -- легкую смуту
Лбов под рукой.
* * * * *
Will be pity, dying, gypsy songs,
Will be pity, dying, ...... rings,
Cigarette smell - insomnia - the light flock
Under the hand of strings.
Babel tower of its poor writing,
Of letters - your and others - fire-breathing hill.
Cigarette smell - insomnia - slight confusion
Of forehead under the palm.
БАЛЛАДА О ПРОХОДИМКЕ
Когда малюткою была
-- Шальной девчонкой полуголой --
Не липла -- Господу хвала! --
Я к материнскому подолу.
Нет, -- через пни и частоколы --
Сады ломать! -- Коней ковать! --
А по ночам -- в чужие села:
-- "Пустите переночевать!"
Расту -- прямая как стрела.
Однажды -- день клонился долу --
Под дубом -- черный, как смола --
Бродячий музыкант с виолой.
Спят ....... спят цветы и пчелы...
Ну словом -- как сие назвать?
Я женский стыд переборола:
-- "Пустите переночевать!"
Мои бессонные дела!
Кто не спрягал со мной глаголу:
......? кого-то не звала
В опустошительную школу?
Ах, чуть закутаешься в полы
Плаща -- прощайте, рвань и знать!
Как по лбу -- молотом тяжелым:
-- "Пустите переночевать!"
Посылка:
Вы, Ангелы вокруг Престола,
И ты, младенческая Мать!
Я так устала быть веселой, --
Пустите переночевать!
Ballad of Passage
When I was a little babe -
Crazy half-naked girl -
I did not stick - praise be to God -
To a mother's skirt.
No, through stumps and palisades
To break gardens! To forge horses!
And at night - in other villages:
"Let me spend the night!"
Once - the day was falling -
I grow - straight like an arrow.
Under an oak - black, like tar
Was musician with viola.
Sleep . . . sleep flowers and bees. . .
But once - how to call this?
A woman's shame
I overcame:
"Let me spend the night!"
My sleepless deeds!
Who did not conjugate a verb with me?
.........? who did not get called
Into devastating school?
Ah, you will wrap yourself with coat -
Farewell, rag and know!
Like with heavy hammer on the head:
"Let me spend the night!"
Parcel:
You, angels around the throne,
And you, the infant Mother!
I have tired of being fun -
Let me spend the night!
ПАМЯТИ Г. ГЕЙНЕ
Хочешь не хочешь -- дам тебе знак!
Спор наш не кончен -- а только начат!
В нынешней жизни -- выпало так:
Мальчик поет, а девчонка плачет.
В будущей жизни -- любо глядеть! --
Ты будешь плакать, я буду -- петь!
Бубен в руке!
Дьявол в крови!
-- Красная юбка
В черных сердцах!
Красною юбкой -- в небо пылю!
Честь молодую -- ковром подстелешь.
Как с мотыльками тебя делю --
Так с моряками меня поделишь!
Красная юбка? -- Как бы не так!
Огненный парус! -- Красный маяк!
Бубен в руке!
Дьявол в крови!
Красная юбка
В черных сердцах!
Слушай приметы: бела как мел,
И не смеюсь, а губами движу.
А чтобы -- как увидал -- сгорел! --
Не позабудь, что приду я -- рыжей.
Рыжей, как этот кленовый лист,
Рыжей, как тот, что в лесах повис.
Бубен в руке!
Дьявол в крови!
Красная юбка
В черных сердцах!
Memory of G. Gein
You want or not - a sign I will give!
Our argument is finished - just started!
In our life - befell like this:
Boy sings, and girl is crying.
In future life - I love staring!
You will cry, and I will sing!
Tambourine in hand!
Devil in blood!
The red skirt
In black hearts!
With the red skirt - I dust into sky!
Honor of youth - spread of carpetry.
Thus will not share you with fireflies
Thus you with the sailors divide me!
Red skirt? How it won't be thus!
Fiery sail? The red lighthouse!
Tambourine in hand!
Devil in blood!
The red skirt
In black hearts!
Listen for signs: lips are moving
White like chalk and not laughing,
And that - like I have lost - it has burned!
Don't forget that I'm red-haired.
Redder than this maple leaf,
Redder than this, who has hanged in woods.
Tambourine in hand!
Devil in blood!
The red skirt
In black hearts!
* * * * *
А следующий раз -- глухонемая
Приду на свет, где всем свой стих дарю,
свой слух дарю.
Ведь все равно -- что говорят -- не понимаю.
Ведь все равно -- кто разберет? -- что говорю.
Бог упаси меня -- опять Коринной
В сей край придти, где люди тверже льдов,
а льдины -- скал.
Глухонемою -- и с такою длинной --
-- Вот -- до полу -- косой, чтоб не узнал!
* * * * *
The next time - deaf and dumb
I come to light, where I give to all my poem,
Give my hearing to all.
It's all the same - what they say - I don't know.
It's all the same - who will take apart? - what I say.
Save me Lord - again with Corinna
To come to ends, where people are harder than ice,
And ice - like rocks.
Deaf and dumb - and long with this -
That the floor oblique so that you won't recognize.
* * * * *
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были -- по одной на каждую --
Две головки мне дарованы.
Но обеими -- зажатыми --
Яростными -- как могла! --
Старшую у тьмы выхватывая --
Младшей не уберегла.
Две руки -- ласкать -- разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки -- и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая -- на шейке тоненькой --
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем непонято,
Что дитя мое в земле.
* * * * *
Two hands, lightly raised
Over the head of baby!
There were - one for each -
Two heads given to me.
But both have been squeezed,
Fierce - like she could!
Snatching out oldest from the darkness,
Could not save the youngest.
Two hands - caress - smooth
Lush are the heads, delicate.
Two hands - and one among them both
Extra turned out in the night.
Luminous - like thin in neck -
Dandelion in a stalk!
I do not understand
Why my child is on the land.
СЫН
Так, левою рукой упершись в талью,
И ногу выставив вперед,
Стоишь. Глаза блистают сталью,
Не улыбается твой рот.
Краснее губы и чернее брови
Встречаются, но эта масть!
Светлее солнца! Час не пробил
Руну -- под ножницами пасть.
Все женщины тебе целуют руки
И забывают сыновей.
Весь -- как струна! Славянской скуки
Ни тени -- в красоте твоей.
Остолбеневши от такого света,
Я знаю: мой последний час!
И как не умереть поэту,
Когда поэма удалась!
Так, выступив из черноты бессонной
Кремлевских башенных вершин,
Предстал мне в предрассветном сонме
Тот, кто еще придет -- мой сын.
Son
Thus, having pressed the left hand against pelvis,
And having put the leg forth,
You stand. With steel shine your eyes,
And is not smiling your mouth.
Redder than lips and blacker than eyebrows
They meet, but this it delivers!
Brighter than sun! Did not beat the hour
The wool - falls under scissors.
All women kiss your hand
And forget their sons.
All - like a string! The Slavic angst
In your beauty there is none.
Petrified of such a light,
This is my last hour, I know!
And how for the poet to die,
When successful is the poem!
Thus, speaking from sleepless night
Of the towers of Kremlin,
Introduced to me was pre-dawn host
One who still will come - my son.
ВЯЧЕСЛАВУ ИВАНОВУ
1
Ты пишешь перстом на песке,
А я подошла и читаю.
Уже седина на виске.
Моя голова -- золотая.
Как будто в песчаный сугроб
Глаза мне зарыли живые.
Так дети сияющий лоб
Над Библией клонят впервые.
Уж лучше мне камень толочь!
Нет, горлинкой к воронам в стаю!
Над каждой песчинкою -- ночь.
А я все стою и читаю.
To Vyacheslav Ivanov
1
You write with fingers on the sand,
And I come up and read.
Thus gray hair upon the head.
My head - is ever gold.
As if in snowdrift of sand
My live eyes have buried.
Like children the blooming forehead
First bends above the Bible.
Better the stone on me to grind!
No, turtle dove to the crows leaning!
Above each sand speck - there is night.
And I still stand and am reading.
2
Ты пишешь перстом на песке,
А я твоя горлинка, Равви!
Я первенец твой на листке
Твоих поминаний и здравий.
Звеню побрякушками бус,
Чтоб ты оглянулся -- не слышишь!
О Равви, о Равви, боюсь --
Читаю не то, что ты пишешь!
А сумрак крадется, как тать,
Как черная рать роковая.
Ты знаешь -- чтоб лучше читать --
О Равви -- глаза закрываю...
Ты пишешь перстом на песке...
2
With fingers you write on the sand,
And I am your turtle-dove, Rabbi!
I am your firstborn kid
On a leaf of your blessing and memory.
I ring with trinkets of beads,
That you don't hear don't turn behind -
O Rabbi, Rabbi, I'm afraid -
I do not read what you write!
And twilight steals away like thief,
Like a black host.
You know - better to read -
Rabbi - the eyes have closed...
With fingers you write on the sand.
3
Не любовницей -- любимицей
Я пришла на землю нежную.
От рыданий не подымется
Грудь мальчишая моя.
Оттого -- то так и нежно мне --
Не вздыхаючи, не млеючи --
На малиновой скамеечке
У подножья твоего.
Если я к руке опущенной
Ртом прильну -- не вздумай хмуриться!
Любованье -- хлеб насущный мой:
Я молитву говорю.
Всех кудрей златых -- дороже мне
Нежный иней индевеющий
Над малиновой скамеечкой
У подножья твоего.
Головой в колени добрые
Утыкаючись -- все думаю:
Все ли -- до последней -- собраны
Розы для тебя в саду?
Но в одном клянусь: обобраны
Все -- до одного! -- царевичи --
На малиновой скамеечке
У подножья твоего.
А покамест песни пела я,
Ты уснул -- и вот блаженствую:
Самое святое дело мне --
Сонные глаза стеречь!
-- Если б знал ты, как божественно
Мне дышать -- дохнуть не смеючи --
На малиновой скамеечке
У подножья твоего!
3
Not a mistress - a darling
I have come to dear land.
Does not rise from weeping
This my boy's chest.
For this reason - it is tender to me -
Do not sigh, do not sit -
By the bench raspberry
At your feet.
If with put down hands
I'll cling to my mouth - don't frown!
Love - is our vital bread:
I am praying out loud.
All golden curls - dearer to me
Is frost and frosting
Over bench raspberry
At your pedestal.
Head into kind knees
Bump - still I think:
Still till last one are gathered
Your roses in the garden?
But I bet one thing: robbed of all
Are the princes each
At your pedestal
By the raspberry bench.
And for the time being
You have gone to sleep - and bliss:
The most holy deed
Is to guard the closed eyes!
If you knew how divinely
I could breathe - dare not die -
On a raspberry bench
At your pedestal!
(Н. Н. В.)
"Не позволяй страстям своим
переступать порог воли твоей.
-- Но Аллах мудрее..."
(Тысяча и одна ночь)
(N. N. V.)
"Do not allow your passions
To cross the threshold of your will.
--
But Allah is wiser..."
1
Большими тихими дорогами,
Большими тихими шагами...
Душа, как камень, в воду брошенный
Всe расширяющимися кругами...
Та глубока -- вода, и та темна -- вода...
Душа на все века -- схоронена в груди.
И так достать ее оттуда надо мне,
И так сказать я ей хочу: в мою иди!
1
On large and quiet streets,
With large and quiet steps...
Like stone in water tossed
The soul, all in expanding circles...
Quiet there is water, and dark is the water...
The soul buried to the chest for all time -
And I so need to get them over me,
And I want to say this to her: go to mine.
2
Целому морю -- нужно все небо,
Целому сердцу -- нужен весь Бог.
2
To the whole sea - is needed all sky,
To the whole heart - is needed all God.
3
"То -- вопреки всему -- Англия..."
Пахнуло Англией -- и морем --
И доблестью. -- Суров и статен.
-- Так, связываясь с новым горем,
Смеюсь, как юнга на канате
Смеется в час великой бури,
Наедине с господним гневом.
В блаженной, обезьяньей дури
Пляша над пенящимся зевом.
Упорны эти руки, -- прочен
Канат, -- привык к морской метели!
И сердце доблестно, -- а впрочем,
Не всем же умирать в постели!
И вот, весь холод тьмы беззвездной
Вдохнув -- на самой мачте -- с краю --
Над разверзающейся бездной
-- Смеясь! -- ресницы опускаю...
3
"That - in spite of everything - England..."
Smelled of England and sea
And valor. Harsh and stately is its load.
Thus, contacting with the new grief,
She sleeps, like shipboy on the rope.
He laughs in hour of the great flurry,
Alone with the master's fury.
In the blessed, simian folly
Dance over the throat foaming.
Stubborn are arms - durable
Is rope - used to sea blizzard!
And childhood valorous - however
Not all will die in bed!
And now, the chill of cold starless
Sighs - in the mast - to the edge -
Over unfolding abyss
Laugh - lowering the eyelash.
4
Времени у нас часок.
Дальше -- вечность друг без друга!
А в песочнице -- песок --
Утечет!
Что меня к тебе влечет --
Вовсе не троя заслуга!
Просто страх, что роза щек --
Отцветет.
Ты на солнечных часах
Монастырских -- вызнал время?
На небесных на весах --
Взвесил -- час?
Для созвездий и для нас --
Тот же час -- один -- над всеми.
Не хочу, чтобы зачах --
Этот час!
Только маленький часок
Я у Вечности украла.
Только час -- на
Всю любовь.
Мой весь грех, моя -- вся кара.
И обоих нас -- укроет --
Песок.
4
We have but an hour of time.
Further - eternity without one another!
And in sandbox the sand
Will out pour!
What to you draws me -
It is not triple merit!
That will flower the pink cheeks
Simply fear it.
On the monastery sun clock
Has time been called for?
Over the heavenly waits -
Weighs - the hour?
For constellations and us -
Thus one hour over all others.
I don't want that will worry
This hour!
Only the little hour
From Eternity I had stolen.
Only hour - for
Love as a whole.
All my punishment and my sin.
And will cover us both
The sand.
5
"я в темноте ничего не чувствую:
что рука -- что доска".
Да, друг невиданный, неслыханный
С тобой. -- Фонарик потуши!
Я знаю все ходы и выходы
В тюремной крепости души.
Вся стража -- розами увенчана:
Слепая, шалая толпа!
-- Всех ослепила -- ибо женщина,
Всe вижу -- ибо я слепа.
Закрой глаза и не оспаривай
Руки в руке. -- Упал засов. --
Нет -- то не туча и не зарево!
То конь мой, ждущий седоков!
Мужайся: я твой щит и мужество!
Я -- страсть твоя, как в оны дни!
А если голова закружится,
На небо звездное взгляни!
5
"In darkness I feel nothing:
Yes, friend unseen, unheard of
With you. Turn flashlight off!
All the ins and outs I know
In the castle of the soul.
All the guard - by roses crowned:
Blinded and insane, the crowd!
Blinded all - because of a woman,
I see all - because I'm blind.
Close your eyes and do not challenge
Arm from arm. Bolt fell to the earth.
No - you aren't cloud or a glow!
Waits for the passengers my horse!
Take heart: I am your shield and manhood!
I am your passion, as in those days!
And if the head will be whirling,
Looking upon the starry skies!
6
-- "А впрочем. Вы ведь никогда
не ходите мимо моего дому..."
Мой путь не лежит мимо дому -- твоего.
Мой путь не лежит мимо дому -- ничьего.
А всe же с пути сбиваюсь,
(Особо весной!)
А всe же по людям маюсь,
Как пес под луной.
Желанная всюду гостья!
Всем спать не даю!
Я с дедом играю в кости,
А с внуком -- пою.
Ко мне не ревнуют жены:
Я -- голос и взгляд.
И мне не один влюбленный
Не вывел палат.
Смешно от щедрот незваных
Мне ваших, купцы!
Сама воздвигаю за ночь --
Мосты и дворцы.
(А что говорю, не слушай!
Всe мелет -- бабье!)
Сама поутру разрушу
Творенье свое.
Хоромы -- как сноп соломы -- ничего!
Мой путь не лежит мимо дому -- твоего.
6
"And however. You do not come
My way does not lie near the house - yours.
My way does not lie near the house - no one's.
And I get lost on the roads
(Especially in spring!)
But all the same for people I labor
Like dog under the moon.
A welcome guest everywhere!
I won't let sleep!
I play bones with the grandfather,
And with grandson I sing.
What women are not jealous:
I am the sight and voice.
And not one enamored
Brought out the house.
Funny from bounty uncalled for
Me yours, merchants!
And I erect in the night
Bridges and palaces.
(And I say, do not hear!
All that is woman's grinds!)
In morning I will shatter
Creation of yours.
Mansions - nobody's like the sheafs of straw -
My way does not lie past your home.
7
Глаза участливой соседки
И ровные шаги старушьи.
В руках, свисающих как ветки --
Божественное равнодушье.
А юноша греметь с трибуны
Устал. -- Все молнии иссякли. --
Лишь изредка на лоб мой юный
Слова -- тяжелые, как капли.
Луна как рубище льняное
Вдоль членов, кажущихся дымом.
-- Как хорошо мне под луною --
С нелюбящим и нелюбимым.
7
The eyes of sympathetic neighbour
And even the old woman's steps.
In arms, hanging like branches -
Is the divine indifference.
And to the thunder from the podium
The youth grew tired. Lightning dried up.
Just at times on my youthful forehead
Fall words - heavy, like drops.
The moon is like the linen rags
Along the limbs, seeming smoke above.
How good it is under the moon
For the unloving and unloved.
8
"День -- для работы, вечер -- для беседы,
а ночью нужно спать."
Нет, легче жизнь отдать, чем час
Сего блаженного тумана!
Ты мне велишь -- единственный приказ! --
И засыпать и просыпаться -- рано.
Пожалуй, что и снов нельзя
Мне видеть, как глаза закрою.
Не проще ли тогда -- глаза
Закрыть мне собственной рукою?
Но я боюсь, что все ж не будут спать
Глаза в гробу -- мертвецким сном законным.
Оставь меня. И отпусти опять:
Совенка -- в ночь, бессонную -- к бессонным.
8
No, it is easier to give life away
Than the fog blessed in an hour!
You command me - the only order!
And early to fall asleep and awake.
Perhaps I cannot once again
See, as I close the eyes.
Is it not simpler the eyes
To close with the own hand?
But I fear that there will not sleep eyes
Within the coffin - sleep deadly
Leave me... And leave me again:
Owl in the night, insomnia - to the sleepless.
9
В мешок и в воду -- подвиг доблестный!
Любить немножко -- грех большой.
Ты, ласковый с малейшим волосом,
Неласковый с моей душой.
Червонным куполом прельщаются
И вороны, и голубки.
Кудрям -- все прихоти прощаются,
Как гиацинту -- завитки.
Грех над церковкой златоглавою
Кружить -- и не молиться в ней.
Под этой шапкою кудрявою
Не хочешь ты души моей!
Вникая в прядки золотистые,
Не слышишь жалобы смешной:
О, если б ты -- вот так же истово
Клонился над моей душой!
9
In bag and water - is valiant feat!
It is a big sin to love a bit.
You, tender from the smallest hair,
From my soul is not tender.
Seduced by golden cupolas
Are ravens and doves.
Curls - all whims are forgiven,
Like hyacinth - curls.
Sin above church covered with gold
Circle - and I don't pray at it.
And under the curly hat
You do not want to keep my soul!
Delving into the locks golden,
We do not hear the funny complaint:
O, if you - but devoutly
Over my soul had bent!
10
На бренность бедную мою
Взираешь, слов не расточая.
Ты -- каменный, а я пою,
Ты -- памятник, а я летаю.
Я знаю, что нежнейший май
Пред оком Вечности -- ничтожен.
Но птица я -- и не пеняй,
Что легкий мне закон положен.
10
Over my pale frailty
You look, wasting not a word.
You - are a stone, I sing,
I fly, you are monument.
I know, that the tenderest May
Before eternity's window
Is small. But I'm bird and don't blame,
That light is the law.
11
Когда отталкивают в грудь,
Ты на ноги надейся -- встанут!
Стучись опять к кому-нибудь,
Чтоб снова вечер был обманут.
............. с канатной вышины
Швыряй им жемчуга и розы.
...... друзьям твоим нужны --
Стихи, а не простые слезы.
11
When they are pushing into chest,
You don't rely on legs - they stand!
Knocking again of someone else,
That like night was deceived again.
...... from height of cable car
Throw them pearls and roses.
...... such are the needed friends -
The poems, and not simple tears.
12
Сказавший всем страстям: Прости --
Прости и ты.
Обиды наглоталась всласть.
Как хлещущий библейский стих,
Читаю я в глазах твоих:
"Дурная страсть!"
В руках, тебе несущих есть,
Читаешь -- лесть.
И смех мой -- ревность всех сердец! --
Как прокаженных бубенец --
Гремит тебе.
И по тому, как в руки вдруг
Кирку берешь -- чтоб рук
Не взять (не те же ли цветы?),
Так ясно мне -- до тьмы в очах! --
Что не было в твоих стадах
Черней -- овцы.
Есть остров -- благостью Отца, --
Где мне не надо бубенца,
Где черный пух --
Вдоль каждой изгороди. -- Да. --
Есть в мире -- черные стада.
Другой пастух.
12
Saying to all passions: Forgive -
And you forgive.
Resentment swallowed to the fullest.
Like slashing biblical verse
I read in your eyes:
"Foolish passion."
In hands, carrying for you essences,
You read - flattery. And my
Laughter - jealousy of all hearts!
Like a bell leprous -
At you thunders.
And for this, that suddenly in hand
You take the pick - that the hands
You cannot take (not the same flowers?),
Thus it is clear to me - in eyes till darkness!
That in your garden nowhere
Are sheep blacker.
There's island - good Father's will,
Where I have no use of the bell,
Where is the black fluff and down -
Along every hedge grown.
There in the world - black herds.
Another shepherd.
13
Да, вздохов обо мне -- край непочатый!
А может быть -- мне легче быть проклятой!
А может быть -- цыганские заплаты --
Смиренные -- мои
Не меньше, чем несмешанное злато,
Чем белизной пылающие латы
Пред ликом судии.
Долг плясуна -- не дрогнуть вдоль каната,
Долг плясуна -- забыть, что знал когда -- то
Иное вещество,
Чем воздух -- под ногой своей крылатой!
Оставь его. Он -- как и ты -- глашатай
Господа своего.
13
Yes, sighs about me - endless edges!
And maybe - it is easier being cursed!
And maybe - the gypsy patches -
Humble ones - not lesser than the unmixed gold
Through whiteness blazing plates
Before judge's likeness.
Duty of dancer - not to falter at the rope,
Duty of dancer - to forget, that someone knew
Another substance,
That air - under your winged foot!
Leave her. But - like you - herald
His lord.
14
Суда поспешно не чини:
Непрочен суд земной!
И голубиной -- не черни
Галчонка -- белизной.
А впрочем -- что ж, коли не лень!
Но всех перелюбя,
Быть может, я в тот черный день
Очнусь -- белей тебя!
14
Do not repair ships hastily:
Fragile the earthly court will be!
And a pigeon not rabble
With whiteness - the seagull.
However - well, if you're not lazy!
But having loved everyone I knew,
Maybe, on a black day,
I will wake up - whiter than you!
15
"Я не хочу -- не могу --
и не умею Вас обидеть."
Так из дому, гонимая тоской,
-- Тобой! -- всей женской памятью, всей жаждой,
Всей страстью -- позабыть! -- Как вал морской,
Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.
О вспененный высокий вал морской
Вдоль каменной советской Поварской!
Над дремлющей борзой склонюсь -- и вдруг --
Твои глаза! -- Все руки по иконам --
Твои! -- О, если бы ты был без глаз, без рук,
Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!
И, приступом, как резвая волна,
Беру головоломные дома.
Всех перецеловала чередом.
Вишу в окне. -- Москва в кругу просторном.
Ведь любит вся Москва меня! -- А вот твой дом...
Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.
И пятилетний, прожевав пшено:
-- "Без Вас нам скучно, а с тобой смешно"...
Так, оплетенная венком детей,
Сквозь сон -- слова: "Боюсь, под корень рубит --
Поляк... Ну что? -- Ну как? -- Нет новостей?"
-- "Нет, -- впрочем, есть: что он меня не любит!"
И, репликою мужа изумив,
Иду к жене -- внимать, как друг ревнив.
Стихи -- цветы -- (И кто их не дает
Мне за стихи?) В руках -- целая вьюга!
Тень на домах ползет. -- Вперед! Вперед!
Чтоб по людскому цирковому кругу
Дурную память загонять в конец, --
Чтоб только не очнуться, наконец!
Так от тебя, как от самой Чумы,
Вдоль всей Москвы -- ....... длинноногой
Кружить, кружить, кружить до самой тьмы --
Чтоб, наконец, у своего порога
Остановиться, дух переводя...
-- И в дом войти, чтоб вновь найти -- тебя!
15
Thus from the house, chased down by ennui,
You - with all thirst, with woman's memory,
With all passion - to forgive! As wave of a sea,
I run along all the bayonets, sacks and citizens.
Oh the high foamed wave of sea
Along the Soviet stone Povarsky!
I bend over the dreaming grayhound - and
Your eyes! All hands along the icons all -
Yours! If you were without eyes or hands
That you would not recall, would not recall, would not recall!
And like a wave frisky, fighting,
I take the houses puzzling.
I kissed all in a row.
I see through window. In spacious circle is Moscow.
Moscow loves me! And here's your home...
I laugh, I laugh, I laugh with a pinched throat.
And the five year old, chewing the grain:
"Without you it's boring, with you it is fun."
Thus, braided with the garden of the kids,
Through sleep - words: "I'm afraid that the Pole
Beats under root. Well so? Well how? No news?"
"No - however, yes: That he loves me not at all!"
Thus, with my husband's replica amazed,
I go to the wife - listen, like a jealous friend.
Poems - flowers - (and who does not give
Me for my poems?) In arms - is the whole flurry!
Shade crawls on houses. Alive! Alive!
That before people's circle circus
Will drive foul memory into an end -
So that he not awaken, in the end!
Thus from you, like from the very Plague
Along all Moscow... with one long-legged
To circle, circle, circle till the dark -
That, at my porch, stands in the end.
To stop, catching the breath anew...
And into house to go, that if to find - you!
16
Восхищенной и восхищeнной,
Сны видящей средь бела дня,
Все спящей видели меня,
Никто меня не видел сонной.
И оттого, что целый день
Сны проплывают пред глазами,
Уж ночью мне ложиться -- лень.
И вот, тоскующая тень,
Стою над спящими друзьями.
16
Delighted and delighted,
Dreams in the day seeing,
Everyone saw me asleep,
No one saw me sleepy.
And for that, the whole day
Dreams float under your eyes,
At night to divine - is laziness.
And here, the shadow of angst,
Stands over sleeping friends.
17
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что -- невинна.
Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою -- за счастьем.
Пересмотрите всe мое добро,
Скажите -- или я ослепла?
Где золото мое? Где серебро?
В моей руке -- лишь горстка пепла!
И это всe, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всe, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.
17
Nailed to the shameful pole
Of ancient Slavic conscience,
With snake in heart and stigma in forehead
I affirm that I'm - innocent.
I affirm, that in me is stillness
Of participants before a sacrament.
That it's not my fault that I stand
On the squares - for happiness.
Revise all my good,
Say - or have I gone blind?
Where is my silver? Where my gold?
Just handful of dust - in my hand!
And that all, with entreaty and flattery,
I asked from ones blissful.
And that all, I will take with you,
In the land of the silent kisses.
18
Пригвождена к позорному столбу,
Я все ж скажу, что я тебя люблю.
Что ни одна до самых недр -- мать
Так на ребенка своего не взглянет.
Что за тебя, который делом занят,
Не умереть хочу, а умирать.
Ты не поймешь, -- малы мои слова! --
Как мало мне позорного столба!
Что если б знамя мне доверил полк,
И вдруг бы ты предстал перед глазами
С другим в руке -- окаменев как столб,
Моя рука бы выпустила знамя...
И эту честь последнюю поправ,
Прениже ног твоих, прениже трав.
Твоей рукой к позорному столбу
Пригвождена -- березкой на лугу
Сей столб встает мне, и не рокот толп --
То голуби воркуют утром рано...
И всe уже отдав, сей черный столб
Я не отдам -- за красный нимб Руана!
18
Nailed to the shameful pole or two
I will just say that I love you.
That not one to the bosom - mother
Thus does not glance upon her child.
Thus for you, who is busy with deeds,
I want not to be dead but yet to die.
You won't fathom - little are my words
How little of the pole of shame!
That regiment would trust me with the flag,
And suddenly before the eyes appear
With - petrified like pole - other in hand
My hand would have released the fire...
And in this honor of the trampling last,
Lower than your feet, lower than grass.
Upon the shameful pole, with your hand - so -
I am nailed with birch on the meadow
This pole stands up and there's no roar of crowds -
The doves in the morning make cooing sounds...
And giving all away, like a black pole
I will not give away - Glory of Ruane!
19
Ты этого хотел. -- Так. -- Аллилуйя.
Я руку, бьющую меня, целую.
В грудь оттолкнувшую -- к груди тяну,
Чтоб, удивясь, прослушал -- тишину.
И чтоб потом, с улыбкой равнодушной:
-- Мое дитя становится послушным!
Не первый день, а многие века
Уже тяну тебя к груди, рука
Монашеская -- хладная до жара! --
Рука -- о Элоиза! -- Абеляра.
В гром кафедральный -- дабы насмерть бит
Ты, белой молнией взлетевший бич!
19
You wanted this. Thus. Halleluiah.
I kiss the hand that's giving me a beating.
Pushed away in the chest - pulling to my chest,
That, hears silence having been surprised.
And that later, with indifferent smile:
Obedient becomes my child!
For the first day, and for centuries,
I pull you to the chest,
Monk's arm - cold to fire!
Arm - Elouise! - Abelyar.
In cathedral thunder - to the death bit
You, scourge of lightning of white night!
20
Сей рукой, о коей мореходы
Протрубили на сто солнц окрест,
Сей рукой, в ночах ковавшей -- оды,
Как неграмотная ставлю -- крест.
Если ж мало, -- наперед согласна!
Обе их на плаху, чтоб в ночи
Хлынувщим -- веселым валом красным
Затопить чернильные ручьи!
20
With the hand, about which the sailors
Trumpeted around hundred suns,
With this hand, forged at night - the odes,
Like an illiterate I put the cross.
If there's little - I agree in advance!
Both on chopping block, that in the night
Gushing - to drown the streams
Of ink with happy red shaft.
21
И не спасут ни стансы, ни созвездья.
А это называется -- возмездье
За то, что каждый раз,
Стан разгибая над строкой упорной,
Искала я над лбом своим просторным
Звезд только, а не глаз.
Что самодержцем Вас признав на веру,
-- Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,
Без Вас мне не был пуст!
Что по ночам, в торжественных туманах,
Искала я у нежных уст румяных --
Рифм только, а не уст.
Возмездие за то, что злейшим судьям
Была -- как снег, что здесь, под левой грудью
Вечный апофеоз!
Что с глазу на глаз с молодым Востоком
Искала я на лбу своем высоком
Зорь только, а не роз!
21
Will not save us stanzas or constellation.
And this is called - retribution
For that each time,
Unbending camp over the stubborn line,
Over the spacious forehead sought to find
Many stars, but not an eye.
That autocrat recognized you on faith,
Ah, not one moment, beautiful Eros,
Could I have been Thee without!
That at the night, in solemn mists,
I sought for tender ruddy lips -
Rhyme only, and not the mouth.
Vengeance for that the worst judges
That was - like snow, as is, under left chest
Eternal apotheosis!
That eye to eye with the young East
I sought on the high forehead
Dawn only, and not roses!
22
Не так уж подло и не так уж просто,
Как хочется тебе, чтоб крепче спать.
Теперь иди. С высокого помоста
Кивну тебе опять.
И, удивленно подымая брови,
Увидишь ты, что зря меня чернил:
Что я писала -- чернотою крови,
Не пурпуром чернил.
22
It is not vile and it is not simple,
How you want to have a better sleep. And
Then go. From the high balustrade
I nod again.
And, in surprise raising brows,
You'll see that you in vain me inked:
That I wrote - with blackness of blood,
Not with the purple of the ink.
23
Кто создан из камня, кто создан из глины,
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело -- измена, мне имя -- Марина,
Я -- бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти --
Тем гроб и надгробные плиты...
-- В купели морской крещена -- и в полете
Своем -- непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня -- видишь кудри беспутные эти? --
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной -- воскресаю!
Да здравствует пена -- веселая пена --
Высокая пена морская!
23
Who's made of stone, who's made of mud,
And I'm made from silver and shine.
My act is betrayal, my name is Marina,
The fragile sea foam am I.
Who is made from mud, who is made from flesh -
There's coffin and coffin plates..
Baptized in a sea font and unceasingly
Broken in my flight!
Through every heart, through every net
Will poke its head my will.
You will not make me the salt of the earth
Can you see these my loose curls?
I resurrect with each wave, pounding
Against your granite knees!
May be well the foam - the high foam -
The happy foam of the seas!
24
Возьмите всe, мне ничего не надо.
И вывезите в..................................
Как за решетку розового сада
Когда -- то Бог -- своей рукою -- ту.
Возьмите все, чего не покупала:
Вот .................. и....... и тетрадь.
Я все равно -- с такой горы упала,
Что никогда мне жизни не собрать!
Да, в этот час мне жаль, что так бесславно
Я прожила, в таком глубоком сне, --
Щенком слепым! -- Столкнув меня в канаву,
Благое дело сотворите мне.
И вместо той -- как ......................
Как рокот площадных вселенских волн --
Вам маленькая слава будет -- эта:
Что из -- за Вас ...... -- новый холм.
24
Take everything, I need nothing.
And you will take out in ..............
How through the lattice of pink garden
When - to God - with his hand - that.
Take what you had not shopped for:
Here ... and ... and notepad.
I'm all the same - fallen from the mountain,
That never my life will I collect!
Yes, in this hour it's pity, that ingloriously
I lived, in such deep sleep,
Blind puppy! Pushing me into the fosse
Kind deed you do to me.
And instead that - like ....
Like roar of universal waves areal -
You'll get small glory - this:
That from - for you ... - is a new hill.
25
СМЕРТЬ ТАНЦОВЩИЦЫ
Вижу комнату парадную,
Белизну и блеск шелков.
Через всe -- тропу громадную
-- Черную -- к тебе, альков.
В головах -- доспехи бранные
Вижу: веер и канат.
-- И глаза твои стеклянные,
Отражавшие закат.
25
DEATH OF A DANCER
I behold a room pompous,
Whiteness and silks shining through.
Through it all - a giant pathway -
Black - and the alcove, to you.
In heads - offensive armors
I see: the rope and the fan.
And your eyes of glass
Reflecting the setting sun.
26
Я не танцую, -- без моей вины
Пошло волнами розовое платье.
Но вот обеими руками вдруг
Перехитрeн, накрыт и пойман -- ветер.
Молчит, хитрец. -- Лишь там, внизу колен,
Чуть -- чуть в краях подрагивает. -- Пойман!
О, если б Прихоть я сдержать могла,
Как разволнованное ветром платье!
26
I do not dance - without my fault
In waves went the pink dress.
But suddenly with two arms
Wind was outwitted, covered and caught.
He's silent, sly. Just there, under the knees,
A bit - shakes lightly at the edge - Caught!
Oh, if the whim I could have held,
Like, agitated by the wind, a dress!
27
Глазами ведьмы зачарованной
Гляжу на Божие дитя запретное.
С тех пор как мне душа дарована,
Я стала тихая и безответная.
Забыла, как речною чайкою
Всю ночь стонала под людскими окнами.
Я в белом чепчике теперь -- хозяйкою
Хожу степенною, голубоокою.
И даже кольца стали тусклые,
Рука на солнце -- как мертвец спеленутый.
Так солон хлеб мой, что нейдет, во рту стоит,
А в солонице соль лежит нетронута...
27
With an enchanted witch's eyes
I look on God's forbidden child.
From then given, my soul is,
And I became quiet and mild.
Forgot, that with the seagull river
Under the windows I moaned all night.
And in white cap again - a hostess
I walk sedated and blue-eyed.
And now dim are all the rings,
Hand over sun - like swaddled corpse.
Thus salty is my bread, in the mouth stands,
And in the saltwort lies the salt.
* * * * *
О, скромный мой кров! Нищий дым!
Ничто не сравнится с родным!
С окошком, где вместе горюем,
С вечерним, простым поцелуем
Куда -- то в щеку, мимо губ...
День кончен, заложен засов.
О, ночь без любви и без снов!
-- Ночь всех натрудившихся жниц, --
Чтоб завтра до света, до птиц
В упорстве души и костей
Работать во имя детей.
О, знать, что и в пору снегов
Не будет мой холм без цветов...
* * * * *
Oh, my humble abode! Beggar smoke!
Nothing compares with the native home!
In, where we grieve together, window
In evening's simple kiss
Where - into cheek, past the lips...
Day's finished, laid is the bolt.
O, night without love and without words!
Night of all reapers hard at work
That there be light tomorrow, till the birds
In stubbornness of soul and bones
In the name of the kids to work again.
O, know, that in the snow's hours
My hill will not be without flowers...
* * * * *
Сижу без света, и без хлеба,
И без воды.
Затем и насылает беды
Бог, что живой меня на небо
Взять замышляет за труды.
Сижу, -- с утра ни корки черствой --
Мечту такую полюбя,
Что -- может -- всем своим покорством
-- Мой Воин! -- выкуплю тебя.
* * * * *
I sit without light, without bread,
And without water.
For this sends God
Troubles, that to take plot of the labors
I could not take alive to heaven.
I sit - not till crust from the morning -
I love such a dream, that -
Maybe - with all of your obedience, my warrior!
I will buy you back.
* * * * *
С.Э.
Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблeклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду и кольцом на стеклах, --
И на стволах, которым сотни зим,
И, наконец -- чтоб было всем известно! --
Что ты любим! любим! любим! -- любим!
Расписывалась -- радугой небесной.
Как я хотела, чтобы каждый цвел
В веках со мной! под пальцами моими!
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест -- накрест перечеркивала -- имя...
Но ты, в руке продажного писца
Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! внутри кольца!
Ты -- уцелеешь на скрижалях.
* * * * *
I wrote on paled leaves of the fan
And on the board of slate
And on the river and sea sand,
On glass with a ring and on ice with skates -
And on the trunks, a hundred winters old,
And in the end - that everyone would know
That you are loved! Loved! Loved! Loved! -
I signed with a celestial rainbow.
How yet I wanted this, that each would bloom
For centuries with me! Under my fingers!
And how thereafter I crossed out the name
My forehead on the table yonder leaning.
But you, within the arm of sellout scribe
Pressed down! You, why you sting my soul?
Not sold by me! Inside the ring!
You - in the tablets will stay whole.
* * * * *
Тень достигла половины дома,
Где никто не знает про меня.
Не сравню с любовною истомой
Благородство трудового дня.
Этою короной коронован
Будет Царь. .. -- Пот на державном лбу!
Мне ж от Бога будет сон дарован
В безымянном, но честном гробу.
* * * * *
Shade has reached half the home,
About me nobody knows.
Won't compare with love's languor
Nobility of the day of labor.
Tsar will be crowned with this crown...
Sweat on sovereign's forehead!
I instead have been given by God
A nameless, but honest, coffin.
* * * * *
Все братья в жалости моей!
Мне жалко нищих и царей,
Мне жалко сына и отца...
За будущую тень лица,
За тень грядущего венца,
За тень сквозного деревца...
-- Впалость плечей...
* * * * *
I have pity for all my brothers!
I pity paupers and the tsars, and
I pity son and father.
For future shadow on the face,
For the coming crown's shade,
For through shade of trees ...
Sunken shoulders...
* * * * *
Кричали женщины ура
И в воздух чепчики бросали.
Руку на сердце положа:
Я не знатная госпожа!
Я -- мятежница лбом и чревом.
Каждый встречный, вся площадь, -- все! --
Подтвердят, что в дурном родстве
Я с своим родословным древом.
Кремль! Черна чернотой твоей!
Но не скрою, что всех мощней
Преценнее мне -- пепел Гришки!
Если ж чепчик кидаю вверх, --
Ах! не -- так же ль кричат на всех
Мировых площадях -- мальчишки?!
Да, ура! -- За царя! -- Ура!
Восхитительные утра
Всех, с начала вселенной, въездов!
Выше башен летит чепец!
Но -- минуя литой венец
На челе истукана -- к звездам!
* * * * *
The women's hurrahs shouted
And they threw their caps into the air.
Upon the heart my hand laying:
I am not noble lady!
I am a rebel with forehead and belly.
Everyone you meet, full square -
All will confirm that in bad care
I am with my family tree.
Kremlin! Black by your blackness!
But I don't hide that Gregory's
Ash is more precious
More valuable - to me!
If I throw your cap to the skies -
Ah! No, thus at all cries
With the peaceful squares - boys!
Thus, hurray! Hurray! To the King!
Delightful are the mornings
Of all, from start of the universe, entrances!
Above the towers the cap flies!
But - bypassing the cast
Crown on forehead of an idol - to the stars!
* * * * *
Одна половинка окна растворилась.
Одна половинка души показалась.
Давай-ка откроем -- и ту половинку,
И ту половинку окна!
* * * * *
One half of the window dissolves.
One half of the soul appears.
Let's open - and one half,
And other half of a window!
ПЕСЕНКИ ИЗ ПЬЕСЫ "УЧЕНИК"
1
В час прибоя
Голубое
Море станет серым.
В час любови
Молодое
Сердце станет верным.
Бог, храни в часы прибоя
Лодку, бедный дом мой!
Охрани от злой любови
Сердце, где я дома!
Songs From Play "Student"
1
In hours of surf
Blue
Sea becomes gray.
In hour of love
Young
Heart becomes loyal.
God, keep in hour of surf
A boat, my humble abode!
Keep from the evil love
The heart, where I am home!
2
Сказать: верна,
Прибавить: очень,
А завтра: ты мне не танцор, --
Нет, чем таким цвести цветочком, --
Уж лучше шею под топор!
Пускай лесник в рубахе красной
Отделит купол от ствола --
Чтоб мать не мучилась напрасно,
Что не одна в ту ночь спала.
Не снился мне сей дивный ужас:
Венчаться перед королем!
Мне женихом -- топор послужит,
Помост мне будет -- алтарем!
2
To say: loyal
And add: fall,
Tomorrow you aren't dancer for me
No, you won't bloom like that for me
Better a neck under the axe.
Let forester in a red shirt
Separate the canopy from the trunk
That the mother would not be tortured,
That she fell into that night.
But I dreamed a holy terror:
Getting married before the king!
My fiancИe - that the axe serves again,
There will be no platform - on the altar!
3
Я пришел к тебе за хлебом
За святым насущным.
Точно в самое я небо --
Не под кровлю впущен!
Только Бог на звездном троне
Так накормит вдоволь!
Бог, храни в своей ладони
Пастыря благого!
Не забуду я хлеб -- соли,
Как поставлю парус!
Есть на свете три неволи:
Голод -- страсть -- и старость...
От одной меня избавил,
До другой -- далeко!
Ничего я не оставил
У голубоокой!
Мы, певцы, что мореходы:
Покидаем вскоре!
Есть на свете три свободы:
Песня -- хлеб -- и море...
3
I have come to you for bread
Full and heavy.
Right into the very heaven -
Not under the roof to stand!
Only God on the star throne
Will fill the plenty on His own!
God, keep in your hand
The Kind Shepherd.
I will not forget bread - salt,
I will set up like a sail!
There are in the world three of bondage:
Hunger - passion - and old age...
He has rescued me from one thing,
And another - far away!
I have not left anything
To one with the blue eye.
We, singers, are sailors:
We are leaving soon!
There are in the world three freedoms:
Song - bread - and ocean.
4
Там, на тугом канате,
Между картонных скал,
Ты ль это как лунатик
Приступом небо брал?
Новых земель вельможа,
Сын неземных широт --
Точно содрали кожу --
Так улыбался рот.
Грохнули барабаны.
Ринулась голь и знать
Эту живую рану
Бешеным ртом зажать.
Помню сухой и жуткий
Смех -- из последних жил!
Только тогда -- как будто
Юбочку ты носил...
4
With a tight rope, there,
Among the cardboard rocks,
You like a sleepwalker
With a fit the heavens took?
Nobleman of new grounds,
Son of widths not of the earth -
As if they flayed their skin -
Thus smiled the mouth.
Banged the drums.
Necessity rushed and to know
This living wound
To squeeze with crazy mouth.
I remember the dry and awful
Laughter - from strength's final bit!
Only then - as if
You had been wearing the skirt...
5
(МОРЯКИ И ПЕВЕЦ)
Среди диких моряков -- простых рыбаков
Для шутов и для певцов
Стол всегда готов.
Само море нам -- хлеб,
Само море нам -- соль,
Само море нам -- стакан,
Само море нам -- вино.
Мореходы и певцы -- одной материи птенцы,
Никому -- не сыны,
Никому -- не отцы.
Мы -- веселая артель!
Само море -- нам купель!
Само море нам -- качель!
Само море -- карусель!
А девчонка у нас -- заведется в добрый час,
Лишь одна у нас опаска:
Чтоб по швам не разошлась!
Бела пена нам -- полог,
Бела пена нам -- перинка,
Бела пена нам -- подушка,
Бела пена -- пуховик.
5
(SAILORS AND SINGER)
Among wild sailors - simple fishermen
For jesters and for singers
Table is ready always.
Only sea for us - bread,
Only sea for us - salt,
Only sea for us - glass,
Only sea for us - wine.
Sailors and singers - birds of a feather,
To no one - sons,
To no one - fathers.
We - the happy crew!
Only sea - our baptistry!
Only sea for us - the swing!
Only sea - carousel!
And our girl - will start at good hour,
We have only one fear:
Not to come apart at the seams!
White foam for us - canopy,
White foam for us - feather,
White foam for us - pillow,
White foam - down jacket.
6
(ПЕВЕЦ -- ДЕВУШКАМ)
Вам, веселые девицы,
-- Не упомнил всех имен --
Вам, веселые девицы,
От певца -- земной поклон.
Блудного -- примите -- сына
В круг отверженных овец:
Перед Господом едино:
Что блудница -- что певец.
Все мы за крещенский крендель
Отдали людской почет:
Ибо: кто себя за деньги,
Кто за душу -- продает.
В пышущую печь Геенны,
Дьявол, не жалей дровец!
И взойдет в нее смиренно
За блудницею -- певец.
Что ж что честь с нас пооблезла,
Что ж что совесть в нас смугла, --
Разом побелят железом,
Раскаленным добела!
Не в харчевне -- в зале тронном
Мы -- и нынче Бог-Отец --
Я, коленопреклоненный
Пред блудницею -- певец!
6
(SINGER - TO GIRLS)
Of you, the happy maidens,
I don't remember all the names now,
Of you, the happy maidens,
From the singer - earthly bow.
Accept the prodigal son
Into circle of rejected sheep:
Before the Lord there is one:
Harlot - or singer, that is it.
We are all for baptismal pretzel
Gave the men's honor:
Because: for money some sell themselves,
Some sell the soul.
Into lush oven of Gehenna,
Devil, do not pity the woodman!
And singer will ascend
Behind the harlot.
That honor has creeped out from us,
That conscience is dark -
Whitewashed with iron at once,
Whitewashed and white-hot!
Not in the tavern - in the throne room
We - and today, Father-God -
I, as the singer genuflecting
Before the harlot.
7
-- Хоровод, хоровод,
Чего ножки бьешь?
-- Мореход, мореход,
Чего вдаль плывешь?
Пляшу, -- пол горячий!
Боюсь, обожгусь!
-- Отчего я не плачу?
Оттого что смеюсь!
Наш моряк, моряк --
Морячок морской!
А тоска -- червяк,
Червячок простой.
Поплыл за удачей,
Привез -- нитку бус.
-- Отчего я не плачу?
Оттого что смеюсь!
Глубоки моря!
Ворочайся вспять!
Зачем рыбам -- зря
Красоту швырять?
Бог дал, -- я растрачу!
Крест медный -- весь груз.
-- Отчего я не плачу?
Оттого что смеюсь!
7
Round dance, round dance
Why you beat the feet?
Sailor man, sailor man,
Whereto do you swim?
I dance - floor is hot!
I fear, I will get burned!
Why do I not cry?
Because I laugh, that is why!
Our sailor, sailor -
Sailor of the sea!
And angst is a worm,
A worm simply.
I sailed after success,
Coming - thread of beads.
Why do I not cry?
Because I laugh, that is why!
Deep are the seas!
Roll back again!
What for fish is in vain
To throw beauty!
God gave - I will waste!
Whole load - copper cross.
Why do I not cry?
Because I laugh, that is why!
<8>
И что тому костер остылый,
Кому разлука -- ремесло!
Одной волною накатило,
Другой волною унесло.
Ужели в раболепном гневе
За милым поползу ползком --
Я, выношенная во чреве
Не материнском, а морском!
Кусай себе, дружочек родный,
Как яблоко -- весь шар земной!
Беседуя с пучиной водной,
Ты всe ж беседуешь со мной.
Подобно земнородной деве,
Не скрестит две руки крестом --
Дщерь, выношенная во чреве
Не материнском, а морском!
Нет, наши девушки не плачут,
Не пишут и не ждут вестей!
Нет, снова я пущусь рыбачить
Без невода и без сетей!
Какая власть в моем напеве, --
Одна не ведаю о том, --
Я, выношенная во чреве
Не материнском, а морском.
Такое уж мое именье:
Весь век дарю -- не издарю!
Зато прибрежные каменья
Дробя, -- свою же грудь дроблю!
Подобно пленной королеве,
Что молвлю на суду простом --
Я, выношенная во чреве
Не материнском, а морском.
<8>
And what to him is a chilled fire,
To whom the parting is a trade!
With one wave it has been brought near,
Removed with yet another wave.
Would I not with a servile anger
After my dear with a crawl creep -
I, borne to term within the belly
Not of my mother but the sea!
Bite, my dear friend, just like an apple
The entire sphere of the earth!
Conversing with a swelling water,
With me however you converse.
Like virgin born upon this planet
Won't cross the arms swinging free -
Daughter, carried within the belly
Not of your mother but the sea!
No, our girls do not weep, do not
Write, do not wait for news, yet
No, once again I go out fishing
Without drag-net, without a net!
What power is in my singing -
I alone do not know, you see -
I, borne to term within the belly
Not of my mother but the sea.
Such is my estate: I give
And give - for a whole century!
I am breaking my chest as I'm breaking
The stones that on the shore do lie!
What I mumble on a court simple,
As though I'm an imprisoned queen -
I, borne to term in the belly
Not of my mother but the sea.
<9>
Вчера еще в глаза глядел,
А нынче -- всe косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, --
Все жаворонки нынче -- вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"
И слезы ей -- вода, и кровь --
Вода, -- в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха -- Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Вчера еще -- в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, --
Жизнь выпала -- копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою -- немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал -- колесовать:
Другую целовать", -- ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил -- в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе -- я сделала?
Всe ведаю -- не прекословь!
Вновь зрячая -- уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть -- садовница.
Само -- что дерево трясти! --
В срок яблоко спадает спелое...
-- За всe, за всe меня прости,
Мой милый, -- что тебе я сделала!
<9>
Yesterday you looked in my eyes,
And all things slant aside right now!
Yesterday you sat before birds
And now all larks turn into crows!
I'm dumb, and you are very smart,
You live, I'm stupefied, I hear.
O cry of women of all times:
"What have I done to you, my dear?!"
Tears are to her like water, blood -
Like water, washed in blood, in tears!
Don't wait for trial or mercy: love
Is stepmother, not Mom, it's clear.
Ships bear away the ones we love,
A white road them away does bear...
And stands the moan across all earth:
"What have I done to you, my dear?"
Yesterday you lay at my feet!
Compared to China! When both hands
You forced apart from fists to palms
Life fell out like a rusty cent!
At trial, as killer of a child
I stand - not dear, and full of fear.
And I will say to you in hell:
"What have I done to you, my dear?"
I'll ask the chair, I'll ask the bed:
"Why do I suffer and am poor?"
They answer "He has kissed - now break
Upon the wheel; now kiss one more."
To live he taught in fire itself,
He threw on icy steppes austere!
What did you, dear, do to me?
What have I done to you, my dear?
I know all - do not contradict!
Seeing anew - no more the lover!
Where love no longer does exist,
There Death the gardener comes over.
Itself - why shake the tree? In time
Ripe apple falls itself right here.
For all, for all forgive me please,
What have I done to you, my dear!
ЕВРЕЯМ
Так бессеребренно -- так бескорыстно,
Как отрок -- нежен и как воздух синь,
Приветствую тебя ныне и присно
Во веки веков. -- Аминь. --
Двойной вражды в крови своей поповской
И шляхетской -- стираю письмена.
Приветствую тебя в Кремле московском,
Чужая, чудная весна!
Кремль почерневший! Попран! -- Предан! -- Продан!
Над куполами воронье кружит.
Перекрестясь -- со всем простым народом
Я повторяла слово: жид.
И мне -- в братоубийственном угаре --
Крест православный -- Бога затемнял!
Но есть один -- напрасно имя Гарри
На Генриха он променял!
Ты, гренадеров певший в русском поле,
Ты, тень Наполеонова крыла, --
И ты жидом пребудешь мне, доколе
Не просияют купола!
To Jews
So silverless - so disinterested
Like youth - tender and blue like air,
I greet you now and ever
For all the centuries.
Double enmity in blood of priests
And gentry - the letters I erase.
Greeting you in Moscow's Kremlin
Alien, wonderful spring!
Kremlin has blackened! Trampled! Betrayed! Sold!
Crows are circling over the domes.
Crossing yourself - and for simple men
I repeat the word: Yid.
And me - in fratricidal frenzy -
Orthodox cross - obscured God!
But there's one - in vain the name Gary
To Henry he had changed!
You, singing grenadiers in field Russian,
You, the shadow of Napoleon's wing,
While the cupolas are shining
You will remain a yid!
* * * * *
Где слезиночки роняла,
Завтра розы будут цвесть.
Я кружавчики сплетала,
Завтра сети буду плесть.
Вместо моря мне -- все небо,
Вместо моря -- вся земля.
Не простой рыбацкий невод
Песенная сеть моя!
* * * * *
Where she used to drop the teardrops,
Tomorrow will bloom the rose.
I had woven the circles,
Tomorrow I will weave the nets.
Instead of sea to me - all heavens,
Instead of sea - the whole land.
Not an ordinary fishing seine
Is my song net!
ЗЕМНОЕ ИМЯ
Стакан воды во время жажды жгучей:
-- Дай -- или я умру! --
Настойчиво -- расслабленно -- певуче --
Как жалоба в жару --
Все повторяю я -- и все жесточе
Снова -- опять --
Как в темно те, когда так страшно хочешь
Спать -- и не можешь спать.
Как будто мало по лугам снотворной
Травы от всяческих тревог!
Настойчиво -- бессмысленно -- повторно --
Как детства первый слог...
Так с каждым мигом все неповторимей
К горлу -- ремнем...
И если здесь -- всего -- земное имя, --
Дело не в нем.
Earthly Name
A glass of water of thirst burning in time:
Give - otherwise I'm dead!
Persistent - relaxed - melodious
Like a complaint in heat.
I repeat all - and more are cruel
Again - again -
How in the dark, when you want, fearful,
The sleep - and go to sleep you can't.
Thus will be little on the meadows
Of grass from worries of all sorts!
Persistent - thoughtlessly - repeatedly -
Like the first
Thus with each world all cannot repeat,
With belt to throat...
And if here - all the way - the earthly name,
It's not about him.
* * * * *
Заря пылала, догорая,
Солдатики шагали в ряд.
Мне мать сказала, умирая:
-- Надень мальчишеский наряд.
Вся наша белая дорога
У них, мальчоночков, в горсти.
Девчонке самой легконогой
Всe ж дальше сердца не уйти!
Мать думала, солдаты пели.
И всe, пока не умерла,
Подрагивал конец постели:
Она танцовщицей была!
...И если сердце, разрываясь,
Без лекаря снимает швы, --
Знай, что от сердца -- голова есть,
И есть топор -- от головы...
* * * * *
Dawn was blazing, after burning,
The soldiers marched in rows.
My mother told me, dying:
Put on the boy's clothes.
All our white road
Are in a handful in the boys,
Still cannot leave in heart's abode
The most swift-footed girl.
Mother was thinking, soldiers singing.
And all, while she is still not dead,
The edge of the bed was shaking:
She was a dancing girl instead!
And if the heart, bursting,
Without a doctor removes stitches,
Know that from heart the head appears,
And there's an axe - from head it is.
* * * * *
Руки заживо скрещены,
А помру без причастья.
Вдоль души моей -- трещина.
Мое дело -- пропащее.
А узнать тебе хочется
А за что я наказана --
Взглянь в окно: в небе дочиста
Мое дело рассказано.
* * * * *
Arms are crossed alive,
Without sacrament I will die.
Along my soul - a slit.
My business - lost.
And you want to know
I am punished for what -
Look into window
In sky my case has been told.
* * * * *
Был Вечный Жид за то наказан,
Что Бога прогневил отказом.
Судя по нашей общей каре --
Творцу кто отказал -- и тварям
Кто не отказывал -- равны.
* * * * *
Eternal Jew of this was punished,
That he angered God with rejection.
Judging for our common bob cut -
Creator who refused - and creatures
Who did not refuse - are equal.
* * * * *
Дом, в который не стучатся:
Нищим нечего беречь.
Дом, в котором -- не смущаться:
Можно сесть, а можно лечь.
Не судить -- одно условье,
Окна выбиты любовью,
Крышу ветром сорвало.
Всякому -- ......ты сам Каин --
Всем стаканы налиты!
Ты такой как я -- хозяин,
Так же гостья, как и ты.
Мне добро досталось даром, --
Так и спрячь свои рубли!
Окна выбиты пожаром,
Дверь Зима сняла с петли!
Чай не сладкий, хлеб не белый --
Личиком бела зато!
Тем делюсь, что уцелело,
Всем делюсь, что не взято.
Трудные мои завязки --
Есть служанка -- подсобит!
А плясать -- пляши с опаской,
Пол поклонами пробит!
Хочешь в пляс, а хочешь в лeжку,
Спору не встречал никто.
Тесные твои сапожки?
Две руки мои на что?
А насытила любовью, --
В очи плюнь, -- на то рукав!
Не судить: одно условье.
Не платить: один устав.
* * * * *
Home, where nobody is knocking:
Beggars have nothing to espy.
Home, where they won't be embarrassed:
Maybe sit, or maybe lie.
Not to judge - is one condition,
Windows are knocked out by love,
The wind has torn off the roof.
To each one - ... you are Cain,
Glasses poured for everyone!
You are like me - the host,
Like you, thus we find our guest.
Good thing come to me for nothing -
So then hide your rubles!
Windows are torn off by fire,
Winter door I took with a noose!
Tea is not sweet, bread is not white -
But with her face she is white!
I share what you have survived,
I share with all who take did not.
Complex are my strings lashing -
There's a servant - she will assist!
And to dance - dance with apprehension,
The floor with the bows is pierced!
You want to dance, or to lie down you want,
Nobody argued with dispute.
Dense then are your boots?
My two hands, for what?
And with love you are sated
That's the sleeve - Spit in your eyes
Not to judge: is the only judgment.
And one charter: Not to pay.
* * * * *
Уравнены: как да и нет,
Как черный цвет -- и белый цвет.
Как в творческий громовый час
С громадою Кремля -- Кавказ.
Не путал здесь -- земной аршин.
Все равные -- дети вершин.
Равняться в низости своей --
Забота черни и червей.
В час благодатный громовой
Все горы -- братья меж собой!
Так, всем законам вопреки,
Сцепились наши две руки.
========
И оттого что оком -- желт,
Ты мне орел -- цыган -- и волк.
Цыган в мешке меня унес,
Орел на вышний на утес
Восхитил от страды мучной.
-- А волк у ног лежит ручной.
* * * * *
Equal: Like yes and no,
Like dark light - and white light.
In the creator's loud hour
With the bulk of Kremlin - Caucasus hides.
I did not confuse earthly arshin
All equal - the summit's children.
To dress in my lowly baseness
Caring for mob and worms.
In thunderous hour of grace is
Mountain - brothers among all!
Thus, in spite of all laws,
Our two arms grappled close.
=====
And for this that yellow in the eye
Eagle - gypsy - and wolf you're to me.
Gypsy took me away in a sack,
Eagle upon the highest cliff
Admired for the flour. And wolf
Lies, tamed, under the legs.
EX-CI-DEVANT
[1] Ex-CI-Devant
A hundred calluses - you won't hide three centuries!
Won't fix the hands - chopping with an axe!
O, most frank of treasures:
Nature - I will recognize.
However you smoke above the rusty pan of frying -
Around you in your Versalles - quiet.
No, with the most oblique shirt
The neck you won't cut short.
Over the snowbank or under pipe soot
Bent with an arch, and - proud back!
Not shouting - all the same lordly whimsy
Will make for you work.
Change for the mendicant Arbat
Cheeses herring and cigarette pack
Violates all equality - nose humped!
He - snubbed, you - humpback.
But if suddenly, of paying tired,
The child will give you flower - in tribute,
Thus this hand you will kiss,
As it was queen's hand once.
* * * * *
И если руку я даю --
То погадать -- не целовать.
Скажи мне, встречный человек,
По синим по дорогам рек
К какому морю я приду?
В каком стакане потону?
-- Чтоб навзничь бросил наповал
Такой еще не вырос -- вал.
Стакан твой каждый -- будет пуст.
Сама ты -- океан для уст.
Ты за стаканом бей стакан,
Топи нас, море -- окиян!
=============
А если руку я беру --
То не гадать -- поцеловать.
Сама запуталась, паук,
В изделии своих же рук.
-- Сама не разгибаю лба, --
Какая я тебе судьба?
* * * * *
And if I give you hand to guess
To tell fortune - not to kiss.
Tell me, passer-by, instead
On blue along the river roads
Into which sea will I come?
In which glass will I drown?
So that I threw it on my back
Will not the same grow - wave.
Each glass of yours - empty one.
And you - for your lips an ocean.
You beat a glass on glass,
The sea - is ocean, drown us.
=====
And if I take the hand
Not to guess - to kiss.
Myself, the spider, got messed
In the product of my hands.
Myself unbend the forehead -
What is your fate?
* * * * *
-- Сколько у тебя дружочков?
Целый двор, пожалуй?
-- После кройки лоскуточков,
Прости, не считала.
-- Скольких перепричащала?
Поди, целый рынок?
-- А на шали бахроминок,
Прости, не считала.
-- А сердца покласть в рядочек
Дойдешь до Китая?
-- Нынче тиф косит, дружочек!
Помру -- сосчитаю.
==============
Две руки -- и пять на каждой --
Пальчиков проворных.
И на каждом -- перстенечек.
(На котором -- по два.)
К двум рукам -- все пальцы -- к ним же
Перстеньки прибавить --
Не начтешь и пятой доли
<Всех>, кого любила!
* * * * *
How many friends do you have?
A whole yard, perhaps?
After cutting the patches
I did not count, forgive.
Repacking how many gifts?
Go, the market full?
And on the fringes of the lawful
I did not count, forgive.
And putting hearts in a row
You will reach China how?
Friend, now typhus mows!
I will die - I will count so.
=====
Two hands - and five on each
Nimble fingers.
And on each one - is a ring (On which
Two each).
To two hands - all fingers -
To add rings it is enough -
You won't start even a fifth share
<All>, whom you loved.
* * * * *
Ветер, ветер, выметающий,
Заметающий следы!
Красной птицей залетающий
В белокаменные лбы.
Длинноногим псом ныряющий
Вдоль равнины овсяной.
-- Ветер, голову теряющий
От юбчонки кружевной!
Пурпуровое поветрие,
Первый вестник мятежу, --
Ветер -- висельник и ветреник, --
В кулачке тебя держу!
Полно баловать над кручами,
Головы сбивать снегам, --
Ты -- моей косынкой скрученный
По рукам и по ногам!
За твои дела острожные, --
Расквитаемся с тобой, --
Ветер, ветер в куртке кожаной,
С красной -- да во лбу -- звездой!
* * * * *
Wind, Oh wind, sweeping away things,
Sweeping tracks until they're gone!
Like a red bird flying, flying
Into foreheads of white stone.
Like a long-legged dog delving
Through the oat-bearing plains.
Wind, that loses his own mind
At a skirt that's made of lace!
It's a purple epidemic,
The first missive of revolt -
Wind - gallows-bird, flighty man -
In my fist you I now hold!
Play no more on turbid places,
Heads across the snow don't beat -
You are bound in my neckerchief
By your hands and by your feet!
We will settle obligations
For your not-so-careful deeds -
Wind inside red leather coat
With red star upon the head!
* * * * *
Не хочу ни любви, ни почестей:
-- Опьянительны. -- Не падка!
Даже яблочка мне не хочется
-- Соблазнительного -- с лотка...
Что -- то цепью за мной волочится,
Скоро громом начнет греметь.
-- Как мне хочется,
Как мне хочется --
Потихонечку умереть!
* * * * *
I desire no love and no honor:
They intoxicate - no falling away!
I don't even desire an apple
Tempting - from hawker's tray..
Something drags behind me like chain,
Soon the thunder will sound in the sky...
How I desire -
Oh how I desire -
Very quietly simply to die!
* * * * *
Смерть -- это нет,
Смерть -- это нет,
Смерть -- это нет.
Нет -- матерям,
Нет -- пекарям.
(Выпек -- не съешь!)
Смерть -- это так:
Недостроенный дом,
Недовзращенный сын,
Недовязанный сноп,
Недодышанный вздох,
Недокрикнутый крик.
Я -- это Да,
Да -- навсегда,
Да -- вопреки,
Да -- через всe!
Даже тебе
Да кричу, Нет!
Стало быть -- нет,
Стало быть -- вздор,
Календарная ложь!
* * * * *
Death - it is not,
Death - it is not,
Death - it is not.
No - mothers,
No - bakers.
(Baked - would not eat!)
Death - it is thus:
Unfinished house,
Underage son,
Untied sheaf,
Under-breathed sigh,
Under-shouted shout.
I - am Yes,
Yes - forever,
Yes - despite,
Yes - through all!
Even for you
I shout, No!
That is - not,
That is - nonsense,
Calendar's lie!
* * * * *
Ты разбойнику и вору
Бросил славную корону,
Предку твоему дарованную
За военные труды.
Предок твой был горд и громок,
Правнук -- ты дурной потомок.
Ты разбойнику и вору
Отдал сына дорогого,
Княжью кровь высокородную.
Бросил псам на площади.
Полотенцем ручки вытер...
-- Правнук, ты дурной родитель.
Ты разбойнику и вору
Больше княжеской короны
Отдал -- больше сына! -- сердце,
Вырванное из груди.
Прадед твой гремит, вояка:
-- "Браво! -- Молодцом -- атака!"
* * * * *
To a bandit and a thief
You threw a glorious crown,
Given to your ancestor
For the military works.
Ancestor was proud and loud,
You're a bad descendant, grandchild.
To a bandit and a thief
My dear son I did give,
Noble blood of the prince.
Threw to dogs upon the squares.
With a towel wiped the hands...
Grandson, you are a bad parent.
To a bandit and a thief
A more princely crown I did give
Gave away - more sleep! - the heart,
That was from the chest torn out.
Your great-grandfather thunders, warrior:
" Well done - attack! Bravo!"
* * * * *
Я вижу тебя черноокой, -- разлука!
Высокой, -- разлука! -- Одинокой, -- разлука!
С улыбкой, сверкнувшей, как ножик, -- разлука!
Совсем на меня не похожей -- разлука!
На всех матерей, умирающих рано,
На мать и мою ты похожа, -- разлука!
Ты так же вуаль оправляешь в прихожей.
Ты Анна над спящим Сережей, -- разлука!
Стрясается -- в дом забредешь желтоглазой
Цыганкой, -- разлука! -- молдаванкой, -- разлука!
Без стука, -- разлука! -- Как вихрь заразный
К нам в жилы врываешься -- лихорадкой, -- разлука!
И жжешь, и звенишь, и топочешь, и свищешь,
И ревешь, и рокочешь -- и -- разорванным шелком --
-- Серым волком, -- разлука! -- Не жалея ни деда, ни внука, --
разлука!
Филином -- птицей -- разлука! Степной кобылицей, --
разлука!
Не потомком ли Разина -- широкоплечим, ражим, рыжим
Я погромщиком тебя увидала, -- разлука?
-- Погромщиком, выпускающим кишки и перины?..
Ты нынче зовешься Мариной, -- разлука!
* * * * *
I see you black-eyed - parting!
High - parting! - Lonely - Parting!
With smile flashing like knife - parting!
Completely not like myself - parting!
On all mothers, dying early,
You are alike my mother - parting!
You strengthen the veil in the hallway.
You're Anna over sleeping Sergei - parting!
Is shaken - in the house you will wander
As yellow-eyed gypsy - parting! Moldovan - parting!
Without knocking - parting! Like a whirlwind
To us you burst into the veins - fever - parting!
And you burn, and you ring, and you stomp, and you whistle,
And you roar and you roar - and - with the torn silk -
To gray wolf - parting! No pity for grandfather or grandson - parting!
Eagle owl - bird - parting! Steppe mare - parting!
Not descendants of Razin - big shoulders, mode, red-haired
With a pogromist I saw you - parting?
With a pogromist, releasing guts and feather beds?
You are now called Marina - parting!
* * * * *
Другие -- с очами и с личиком светлым,
А я-то ночами беседую с ветром.
Не с тем -- италийским
Зефиром младым, --
С хорошим, с широким,
Российским, сквозным!
Другие всей плотью по плоти плутают,
Из уст пересохших -- дыханье глотают...
А я -- руки настежь! -- застыла -- столбняк!
Чтоб выдул мне душу -- российский сквозняк!
Другие -- о, нежные, цепкие путы!
Нет, с нами Эол обращается круто.
-- Небось, не растаешь! Одна -- мол -- семья! --
Как будто и вправду -- не женщина я!
* * * * *
Others - with the eyes and the face lit,
And I at night converse with the wind.
Not with it - young Italian
Marshmallow -
With good, with broad,
Russian, cross-cut!
Others stand with all flesh after the flesh,
Shallow breath - from dry lips...
And I - wide open arms! - tetanus, frozen fresh!
That will blow out my soul - Russian wind!
The others - o, gentle, ferocious fetters!
No, Aeolus treats us badly.
I suppose, you won't melt! One - they say - family!
As if I'm not a woman, really!
* * * * *
И вот исчез, в черную ночь исчез,
-- Как некогда Иосиф, плащ свой бросив.
Гляжу на плащ -- черного блеска плащ,
Земля (горит), а сердце -- смерти просит.
Жестокосердый в сем году июль,
Лесною гарью душит воздух ржавый.
В ушах -- туман, и в двух шагах -- туман,
И солнце над Москвой -- как глаз кровавый.
Гарь торфяных болот. -- Рот пересох.
Не хочет дождь на грешные просторы!
-- Гляжу на плащ -- светлого плеску -- плащ!
Ты за плащом своим придешь не скоро.
* * * * *
And disappeared, disappeared in black night,
Like once Joseph, having thrown off his coat.
I stare at the coat - coat with a black shine,
The earth (burns), and the heart requests dying.
In the whole year is cruel July,
Rusty air chokes with forest smoke.
In ears - fog, and in two steps - fog,
And sun over Moscow - like bloody eye.
Burned peat bogs. Dry is Mouth.
Doesn't want rain on sinful expense!
I look at coat - the light splashes - and
Not for long after the coat you would pass.
* * * * *
Июнь. Июль. Часть соловьиной дрожи.
-- И было что-то птичье в нас с тобой --
Когда -- ночь соловьиную тревожа --
Мы обмирали -- каждый над собой!
А Август -- царь. Ему не до рулады,
Ему -- до канонады Октября.
Да, Август -- царь, -- Тебе царей не надо, --
А мне таких не надо -- без царя!
* * * * *
June. July. Nightingale shiver's part.
And there was something birdlike in me and you -
When - disturbing the nightingale night -
We embraced - each above me and you!
And August - tsar. It has no time for the roulade,
It is till October cannonade.
Yes, August - tsar - kings you do not need,
And I don't need such - without the king!
* * * * *
...... коль делать нечего!
Неужели -- сталь к виску?
В три вечера я, в три вечера
Всю вытосковала -- тоску.
Ждала тебя на подоконничке
-- Ревнивее, чем враг -- врага. --
Легонечко, любовь, легонечко!
У низости -- легка нога!
Смотри, чтобы другой дорожкою
Не выкрался любовный тать.
Бессонная моя душа, сторожкая,
За молодость отвыкла спать!
Но все же, голубок неласковый,
Я в книжицу впишу Разлук:
-- Не вытосковала тоски -- вытаскивала
Всей крепостью неженских рук!
Проснулась поутру, как нищая:
-- Все -- чисто............................
Не вытосковала тебя, -- не -- вытащила --
А вытолкала тебя в толчки!
* * * * *
... There is nothing to do for us!
Is it indeed - steel to head?
In three evenings, in three nights
All has been dragged out - angst.
I waited for you on a windowsill
More jealous than enemy of enemies.
Easy, love, easy!
Light is the leg of baseness!
Look, that with another road
Would not sneak out a loving thief.
Sleepless and watchful is my soul,
Forgotten over youth to sleep!
But still, the unkind dove,
In book of Parting I will write:
Not dragged out the angst - pulled out
In fortress of not-female arms!
Woke up in morning, like a beggar:
All - clean...
Didn't drag you out, no - pulled out -
And with tremors I pushed you out.
(ОТРЫВОК)
Как пьют глубокими глотками
-- Непереносен перерыв! --
Так -- в памяти -- глаза закрыв,
Без памяти -- любуюсь Вами!
Как в горло -- за глотком глоток
Стекает влага золотая,
Так -- в памяти -- за слогом слог
Наречья галльского глотаю.
(Fragment)
Like they drink with deep sips -
Break is not scheduled entire
Thus - in memory - closing the eyes,
With no memory - I you admire.
Like in throat - with the sip, sip -
The golden moisture does drip,
Thus - in memory - syllables
I swallow Gallic dialect.
* * * * *
В подвалах -- красные окошки.
Визжат несчастные гармошки, --
Как будто не было флажков,
Мешков, штыков, большевиков.
Так русский дух с подвалом сросся, --
Как будто не было и вовсе
На Красной площади -- гробов,
Ни обезглавленных гербов.
...... ладонь с ладонью --
Так наша жизнь слилась с гармонью.
Как будто Интернационал
У нас и дня не гостевал.
* * * * *
In cellars - red windows.
Screech the unhappy harmonicas,
As if there were no flags,
Bayonets, Bolsheviks, bags.
How Russian soul fused with the cellar,
As if there was not there
Coffins upon the Red Square
Or decapitated coat of arms.
... palm to palm -
Thus our life merged with accordion.
As if the Marseillaise
Was not that day a guest for us.
* * * * *
Все сызнова: опять рукою робкой
Надавливать звонок.
(Мой дом зато -- с атласною коробкой
Сравнить никто не смог!)
Все сызнова: опять под стопки пански
Швырять с размаху грудь.
(Да, от сапог казанских, рук цыганских
Не вредно отдохнуть!)
Все сызнова: про брови, про ресницы,
И что к лицу ей -- шелк.
(Оно, дружок, не вредно после ситцу, --
Но, ах, все тот же толк!)
Все сызнова. . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
(После волос коротких -- слов высоких
Вдруг: щебет -- и шиньон!)
Все сызнова: вновь как у царских статуй
Почетный караул.
(Я не томлю -- обычай, перенятый
У нищих Мариул!)
Все сызнова: коленопреклоненья,
Оттолкновенья -- сталь.
(Я думаю о Вашей зверской лени, --
И мне Вас зверски жаль!)
Все сызнова:. . . . . . .
И уж в дверях: вернись!
(Обмен на славу: котелок солдатский --
На севрский сервиз)
Все сызнова: что мы в себе не властны,
Что нужен дуб -- плющу.
(Сенной мешок мой -- на альков атласный
Сменен -- рукоплещу!)
Все сызнова: сплошных застежек сбруя,
Звон шпилек........
(Вот чем другим, -- а этим не грешу я:
Ни шпилек, ни......!)
И сызнова: обняв одной, окурок
Уж держите другой.
(Глаз не открывши -- и дымит, как турок
Кто стерпит, дорогой?)
И сызнова: между простынь горячих
Ряд сдавленных зевков.
(Один зевает, а другая -- плачет.
Весь твой Эдем, альков!)
И сызнова: уже забыв о птичке,
Спать, как дитя во ржи...
(Но только умоляю: по привычке
-- Марина -- не скажи!)
* * * * *
All over again: again with timid hand
Press down the bell.
(But my hope - with box of satin
None can compare at all)!
All over again: under the stacks of panski
To throw into the scope the chest.
(Yes, from Kazan boots, hands of gypsies
It is not bad to rest!)
All over again: of the brows, of the eyelids,
And what I am silk to her face.
(It, friend, is not harmful after calico,
But, ah, it is still the same sense!)
All over again...
...
(After short hair - high words
Suddenly: twitter - and chignon!)
All over again: now at the tsar's statues
Guard honorable.
(I do not languish - custom adopted
From beggars Mariul!)
All over again: bent on the knees,
Repulsion - steel.
(And I think of your brutal laziness,
Sorry for you I feel!)
Again all over: ...
And "return" in the doors:
(Exchange for fame: the soldier's bowler
Hat on the service of Sevres)
All over again: that no power we had,
That ivy needs the oak.
(On a satin alcove my hay sack
Is replaced - I applaud.)
All over again: solid fastening harness,
Ringing hairpins...
(That's what the other wants - and I won't sin -
No, no hairpins, no...!)
And once again: having embraced one, cigarette
You hold one more.
(Not closing eyes - and smokes, like a Turk
Who, dear, will endure?)
And once again: between hot sheets
There is a series of stifled yawns.
(One yawns; the other one weeps.
All this is alcove, your Eden!)
And once again: of bird I did forget,
To sleep, like child into rye...
(But only I pray: by habit
"Marina" you won't say!)
* * * * *
Проста моя осанка,
Нищ мой домашний кров.
Ведь я островитянка
С далеких островов!
Живу -- никто не нужен!
Взошел -- ночей не сплю.
Согреть чужому ужин --
Жилье свое спалю.
Взглянул -- так и знакомый,
Взошел -- так и живи.
Просты наши законы:
Написаны в крови.
Луну заманим с неба
В ладонь -- коли мила!
Ну а ушел -- как не был,
И я -- как не была.
Гляжу на след ножовый:
Успеет ли зажить
До первого чужого,
Который скажет: пить.
* * * * *
Simple is my posture,
Beggarly is my house.
I am an islander
On far-off islands!
I live - no one is needed!
Ascended - don't sleep at night.
To warm another's dinner -
To burn your house beside.
He glanced - and the familiar,
He rose - so live at last.
Simple are statutes of ours:
Written in blood.
We'll lure the moon from the skies
In palm of your hand - if it's cute!
And he left - how he was,
And I - how I was not.
I look at the knife trail:
Will he have the time to heal
Before the first alien
Who "drink" will tell.
* * * * *
Бог, внемли рабе послушной!
Цельный век мне было душно
От той кровушки -- крови.
Цельный век не знаю: город
Что ли брать какой, аль ворот.
Разорвать своей рукой.
Все гулять уводят в садик,
А никто ножа не всадит,
Не помилует меня.
От крови моей богатой,
Той, что в уши бьет набатом,
Молотом в висках кует,
Очи застит красной тучей,
От крови сильно -- могучей
Пленного богатыря.
Не хочу сосновой шишкой
В срок -- упасть, и от мальчишки
В пруд -- до срока -- не хочу.
Сулемы хлебнув -- на зов твой
Не решусь, -- да и веревка
-- Язык высуня -- претит.
Коль совет тебе мой дорог, --
Так, чтоб разом мне и ворот
Разорвать -- и город взять --
-- Ни об чем просить не стану! --
Подари честною раной
За страну мою за Русь!
* * * * *
Hear obedient slave, God!
I was stuffy with that blood
For whole centuries.
Whole century I do not know: the town
What is there as a gate to take down.
To tear apart with my hand.
All will walk into a garden,
And will stick a knife no one,
They won't pardon me.
From my wealthy blood, it's clear,
He, that beats in the ear
With alarm bell, on the temples with a hammer,
Eyes are obscured by red cloud,
Powerful from blood
Mighty is the captive hero.
I don't want the pine cone
On time - to fall, and to the pond -
From the boy before the deadline - I don't want.
Having sipped Sulem - at call of yours
I would not make up my mind - and the rope
The tongue of the head - sickened.
Thus my advice to you is dear
So that one at the gate I will tear
And take over the city -
I will not ask for any one
Give me an honest wound
For my country Russia!
* * * * *
Есть подвиги. -- По селам стих
Не ходит о их смертном часе.
Им тесно в житии святых,
Им душно на иконостасе.
Покрепче нежели семью
Печатями скрепила кровь я.
-- Так, нахлобучив кулаком скуфью
Не плакала -- Царевна Софья!
* * * * *
There are feats. Verse through the villages
Does not go in the hour deadly.
They're cramped in dwelling of the holy,
They are stuffy on iconostasis.
Stronger than a family tie
I seal the blood with seals.
Thus, on a skofu with a fist
Princess Sophie - did not cry!
ПЕТРУ
Вся жизнь твоя -- в едином крике:
-- На дедов -- за сынов!
Нет, Государь Распровеликий,
Распорядитель снов,
Не на своих сынов работал, --
Бесам на торжество! --
Царь -- Плотник, не стирая пота
С обличья своего.
Не ты б -- всe по сугробам санки
Тащил бы мужичок.
Не гнил бы там на полустанке
Последний твой внучок[1] To Peter
All of your life - in single shout:
On the sons - on grandfathers!
No, the great God
The dreams' master,
Did not work for his own sons,
For celebration to demons!
Tsar - Carpenter, sweat not wiping
From his guise.
Not you perhaps - the sled along the snow mounds
Pulled by a man.
Would not rot away at the station
The last grandson.
Won't get along, not lifting forehead
Of ships of children -
All Russia holy land
Did not go without coffin.
You under this boiling pot -
You put the coals yourself!
Ancestor - you - of the Soviets,
Jealous Assemblies!
Ancestor - you - in ruins,
You - cells do burn!
With your hand will be ploughed
Your fabulous town,...
Salted the salt, washed the soap -
You, handicraftsman Lord!
The sovereign namesake
Rebel, upon you, blood!
But no! An end to these ventures!
Brother has sister...
For Marsellaise - for the tower!
From Sophia - till Peter!
* * * * *
Есть в стане моем -- офицерская прямость,
Есть в ребрах моих -- офицерская честь.
На всякую муку иду не упрямясь:
Терпенье солдатское есть!
Как будто когда -- то прикладом и сталью
Мне выправили этот шаг.
Недаром, недаром черкесская талья
И тесный ремeнный кушак.
А зорю заслышу -- Отец ты мой родный!
Хоть райские -- штурмом -- врата!
Как будто нарочно для сумки походной --
Раскинутых плеч широта.
Всe может -- какой инвалид ошалелый
Над люлькой мне песенку спел...
И что -- то от этого дня -- уцелело:
Я слово беру -- на прицел!
И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром
Скрежещет -- корми -- не корми! --
Как будто сама я была офицером
В Октябрьские смертные дни.
* * * * *
There's officer's straightness within my stature,
There's officer's honor within my ribs.
I go to all torments without being stubborn:
A soldier's patience there is!
As if we had corrected this step
Sometime with a butt and with steel...
Not in vain, not in vain the Cherkessian waist
And the tight buckle of belt.
My dear father! Open the heaven's gates
With a storm - when the dawn I feel!
As if deliberately for the hike bag
Outstretched shoulder width.
All can - some insane cripple over the cradle
Has sung me a song... From this day
Something persisted, and is here remaining:
I take the word - and take aim!
And thus does my heart over Russian Republic
Screech - you can feed, or no way! -
As if I myself had been officer also
In deadly October days.
* * * * *
Об ушедших -- отошедших --
В горний лагерь перешедших,
В белый стан тот журавлиный --
Голубиный -- лебединый --
О тебе, моя высь,
Говорю, -- отзовись!
О младых дубовых рощах,
В небо росших -- и не взросших,
Об упавших и не вставших, --
В вечность перекочевавших, --
О тебе, наша Честь,
Воздыхаю -- дай весть!
Каждый вечер, каждый вечер
Руки вам тяну навстречу.
Там, в просторах голубиных --
Сколько у меня любимых!
Я на красной Руси
Зажилась -- вознеси!
* * * * *
About the departed -
Into mountain camp transferred,
In white crane demesne
Of the pigeons - of the swans -
About you, my height,
I speak - respond in kind!
About young oak groves,
Growing into the sky - and not grown up,
Of the fallen and standing
Into eternity had migrated!
About you, our Honor, forsooth
I breathe - give me the news!
Every evening, every evening
I extend to you my hands.
There, in pigeon distance -
How many are of my beloveds!
On Red Russia I
Lit up - lift up!
ВОЛК
Было дружбой, стало службой.
Бог с тобою, брат мой волк!
Подыхает наша дружба:
Я тебе не дар, а долг!
Заедай верстою версту,
Отсылай версту к версте!
Перегладила по шерстке, --
Стосковался по тоске!
Не взвожу тебя в злодеи, --
Не твоя вина -- мой грех:
Ненасытностью своею
Перекармливаю всех!
Чем на вас с кремнем -- огнивом
В лес ходить -- как Бог судил, --
К одному бабье ревниво:
Чтобы лап не остудил.
Удержать -- перстом не двину:
Перст -- не шест, а лес велик.
Уноси свои седины,
Бог с тобою, брат мой клык!
Прощевай, седая шкура!
И во сне не вспомяну!
Новая найдется дура --
Верить в волчью седину.
Wolf
Then a friendship, now a duty.
Brother wolf, God be with you!
Our friendship is now dying:
I'm not gift but debt for you.
Disturb a verst with a verst,
Send a verst into a verst!
I have petted on a fur -
And I have been missing angst!
I'm not making you a villain -
Not your guilt, it is my sin:
With my insatiability
I am feeding everyone!
To go after you with silicon
Fire in forest - thus judged Lord -
Girls are jealous of just one thing:
That the paws would not grow cold.
To hold - I won't move a finger:
Finger - not pole, great is wood.
Take away with you your gray spots,
Brother fang, be with you God!
Fare thee well, I won't remember
In my dreams, you, O gray hide!
To believe in the wolf's grayness
One more idiot you will find.
* * * * *
Не называй меня никому,
Я серафим твой, легкое бремя.
Ты поцелуй меня нежно в темя,
И отпусти во тьму.
Все мы сидели в ночи без света.
Ты позабудешь мои приметы.
Да не смутит тебя сей -- Бог весть! --
Вздох, всполохнувший одежды ровность.
Может ли, друг, на устах любовниц
Песня такая цвесть?
Так и иди себе с миром, словно
Мальчика гладил в хору церковном.
Духи и дети, дитя, не в счет!
Не отвечают, дитя, за души!
Эти ли руки -- веревкой душат?
Эта ли нежность -- жжет?
Вспомни, как руки пустив вдоль тела,
Закаменев, на тебя глядела.
Не загощусь я в твоем дому,
Раскрепощу молодую совесть.
Видишь: к великим боям готовясь,
Сам ухожу во тьму.
И обещаю: не будет биться
В окна твои -- золотая птица!
* * * * *
Don't to anybody call me,
I am your seraph, burden light.
Kiss me tenderly on the crown,
And let go into the night.
All of us sat all night without light.
My omens you will forget.
And won't confuse you this - God knows!
A sigh, evenness stirring clothes.
Maybe, friend, on lips of lovers
The song will blossom?
So go in peace, as if it's desired
To stroke the boy in a church choir.
Spirits and children, child, doesn't count!
Don't they respond, child, for the souls!
Are these the hands - strangled with ropes?
Is this the tenderness - burns?
Remember, as hands running along body there,
Frozen, upon you I did stare.
I won't feed myself in your home,
I will liberate your young conscience.
You see: getting ready for great battles,
I myself go into darkness.
And I promise: the golden bird
Upon your windows will not beat!
ЧУЖОМУ
Твои знамена -- не мои!
Врозь наши головы.
Не изменить в тисках Змеи
Мне Духу -- Голубю.
Не ринусь в красный хоровод
Вкруг древа майского.
Превыше всех земных ворот --
Врата мне -- райские.
Твои победы -- не мои!
Иные грезились!
Мы не на двух концах земли --
На двух созвездиях!
Ревнители двух разных звезд --
Так что же делаю --
Я, перекидывая мост
Рукою смелою?!
Есть у меня моих икон
Ценней -- сокровище.
Послушай: есть другой закон,
Законы -- кроющий.
Пред ним -- всe клонятся клинки,
Всe меркнут -- яхонты.
Закон протянутой руки,
Души распахнутой.
И будем мы судимы -- знай --
Одною мерою.
И будет нам обоим -- Рай,
В который -- верую.
To a Stranger
Your banners - not mine!
Our heads apart.
Not to betray in the Snake's vice
My Pigeon - Spirit.
Not to start in a red round dance
Around a May tree.
Higher than all earthly gates
Are heaven's gates to me.
Your victories - and not mine!
Others in hallucination!
We aren't on two ends of the Earth -
On two constellations!
What am I doing - we're jealous
Of two different stars -
I, throwing over the bridge
With a brave arm?!
Treasure more precious than the icons
I have with me.
There is another law, covering
The laws - you hear?
Before him all wedges incline,
Dim precious stones.
The law of a stretched-out arm,
Flung open soul.
And we'll be judged with the same
Measure, know.
And heaven in which I believe
Will take us both.
* * * * *
Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе
Насторожусь -- прельщусь -- смущусь -- рванусь.
О милая! -- Ни в гробовом сугробе,
Ни в облачном с тобою не прощусь.
И не на то мне пара крыл прекрасных
Дана, чтоб на сердце держать пуды.
Спеленутых, безглазых и безгласных
Я не умножу жалкой слободы.
Нет, выпростаю руки! -- Стан упругий
Единым взмахом из твоих пелен
-- Смерть -- выбью! Верст на тысячу в округе
Растоплены снега и лес спален.
И если всe ж -- плеча, крыла, колена
Сжав -- на погост дала себя увесть, --
То лишь затем, чтобы смеясь над тленом,
Стихом восстать -- иль розаном расцвесть!
* * * * *
O love! O love! In the convulsions, in the coffin,
I'll be on guard - entice - worry - and tear.
Not in the snow mound of the coffin, nor a snow mound
Of cloud, I will part with you, O my dear.
And not for this are given to me gorgeous
Two wings that weight upon my heart would lie.
Pathetic village of the eyeless, voiceless,
And swaddled I will never multiply.
No, I wheedle the arms! Your sturdy body
From out your cloth I'll beat out with one blow,
Death! For a thousand kilometers all around
The wood is burned and melted is the snow.
And if I'd let you drive me to the churchyard -
Pressing the shoulders, and the wings and knees -
It is so that, laughing over the ashes,
I'll rise like poem - or bloom like a rose!
* * * * *
Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,
Со всей каторгой гуляла -- нипочeм!
Алых губ своих отказом не тружу,
Прокаженный подойди -- не откажу!
Пока молода --
Всe как с гуся вода!
Никогда никому:
Нет!
Всегда -- да!
Что за дело мне, что рваный ты, босой:
Без разбору я кошу, как смерть косой!
Говорят мне, что цыган -- ты -- конокрад,
Про тебя еще другое говорят...
А мне что за беда --
Что с копытом нога!
Никогда никому:
Нет!
Всегда -- да!
Блещут, плещут, хлещут раны -- кумачом,
Целоваться, я не стану -- с палачом!
* * * * *
I kissed thief, and hunchback, and beggar,
I walked with all hard labor - do not care!
I do not toil with refusal my scarlet lips,
Leper come up - I won't refuse!
While it is young -
Like from back of duck!
Never to anyone:
No!
Always - yes!
What's the matter to me that you're torn, barefoot:
I mow indiscriminately, like death with a scythe!
They tell me that gypsy - you - are horse thief,
Many still talked, you about...
And what trouble to me -
What to hoof of the feet!
Never to no one:
No!
Always - yes!
With red bunting, shine, splash, whip wounds -
The executioner I will not kiss!
(ВЗЯТИЕ КРЫМА)
И страшные мне снятся сны:
Телега красная,
За ней -- согбенные -- моей страны
Идут сыны.
Золотокудрого воздев
Ребенка -- матери
Вопят. На паперти
На стяг
Пурпуровый маша рукой беспалой
Вопит калека, тряпкой алой
Горит безногого костыль,
И красная -- до неба -- пыль.
Колеса ржавые скрипят.
Конь пляшет, взбешенный.
Все окна флагами кипят.
Одно -- завешено.
(Taking of Crimea)
I am dreaming scary dreams:
The wheelbarrow red,
Behind it - bent - are the sons
Of my homeland.
Lifting up the golden-haired
Child - mothers
Yell. On the porch
On the banner
Purple waving with fingerless hand
Will scream the cripple, with scarlet rag
A legless crutch is burning,
And red dust - to the heaven.
The rusty wheels creak.
Frenzied, the horse dances.
All windows burn with flags.
One - by curtain covered.
* * * * *
Буду выспрашивать воды широкого Дона,
Буду выспрашивать волны турецкого моря,
Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,
Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет.
Скажет мне Дон: -- Не видал я таких загорелых!
Скажет мне море: -- Всех слез моих плакать -- не хватит!
Солнце в ладони уйдет, и прокаркает ворон:
Трижды сто лет живу -- кости не видел белее!
Я журавлем полечу по казачьим станицам:
Плачут! -- дорожную пыль допрошу: провожает!
Машет ковыль -- трава вслед, распушила султаны.
Красен, ох, красен кизиль на горбу Перекопа!
Всех допрошу: тех, кто с миром в ту лютую пору
В люльке мотались.
Череп в камнях -- и тому не уйти от допросу:
Белый поход, ты нашел своего летописца.
* * * * *
I will ask the waters of the broad Don,
I will ask the waves of the Turkish sea,
The brown sun, that shone in every battle,
Echoing heights where raven, satiated, sleeps.
Danube will tell me: I did not see tanned ones!
Sea will tell me: Won't be enough tears to weep!
Sun in the palm will leave, and will croak the raven:
I live three hundred years - whiter bones did not see!
I will fly across the Cossack villages like a crane:
They weep! I'll ask the road dust: sees off!
Grass waves - the grass followed, fluffed up by the sultans.
Red, oh, red is the dogwood on coffin of Perekop!
I will ask all: those, who at a cruel time with the world
Were in the cradle being wound.
Skull in stone - and cannot escape interrogation:
White hike, your chronicler you have found.
* * * * *
Я знаю эту бархатную бренность
-- Верней брони! -- от зябких плеч сутулых
-- От худобы пролегшие -- две складки
Вдоль бархата груди,
К которой не прижмусь -- хотя так нежно
Щеке -- к которой не прижмусь я, ибо
Такая в этом грусть: щека и бархат,
А не -- душа и грудь!
И в праведнических ладонях лоб твой
Я знаю -- в кипарисовых ладонях
Зажатый и склоненный -- дабы легче
Переложить в мои --
В которые не будет переложен,
Которые в великом равнодушьи
Раскрытые -- как две страницы книги
Застыли вдоль колен.
* * * * *
I know about this velvet frailty
Truer than armor from chilly hunched shoulders
From thinness laid down - two folds
Along the chest's velvet,
To which I won't snuggle up - although it's tender
To cheek - next to which I won't rest,
As such is in it sorrow: cheek and velvet,
And not - the soul and the chest!
And in the righteous palms your forehead
I know - in cypress palms
Gripped and bowed - so that it's easy
To transfer into mine -
Into which won't be shifted,
Which in the grand indifference
Are open - like two book pages
Have frozen along the knees.
* * * * *
-- Прощай! -- Как плещет через край
Сей звук: прощай!
Как, всполохнувшись, губы сушит!
-- Весь свод небесный потрясен!
Прощай! -- в едином слове сем
Я -- всю -- выплескиваю душу!
* * * * *
Farewell! How flashes through the land
This noise: Farewell!
Thus, fluttering, lips dry!
Shocked the whole dome of the sky!
Farewell! In just a single word
I - altogether - splash out soul!
* * * * *
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух -- не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Пляшущим шагом прошла по земле! -- Неба дочь!
С полным передником роз! -- Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! -- Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари -- и ответной улыбки прорез...
Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
* * * * *
Either at dawn or at dusk, I will die, but on which
One of the two - can't be told from the orders, I know.
Ah, could it be that my torch could go out twice again!
At the same time at dusk and at dawn it would go!
Heaven's daughter! With a full apron of roses! Not a sprout
Violating! Went through earth in a dancing gait!
I'll die at dusk or at dawn, this I know! God won't
Send after my soul like a swan the hawk-like night!
Driving away with a tender hand the unkissed cross,
In the kind sky I will seek the last greeting, I know it.
Slit of the dawn - and the slit of a smile in response...
Even in hiccup of death I will still be a poet!
* * * * *
Короткие крылья волос я помню,
Метущиеся между звезд. -- Я помню
Короткие крылья
Под звездною пылью,
И рот от усилья сведенный,
-- Сожженный! --
И все сухожилья --
Руки.
Смеженные вежды
И черный -- промежду --
Свет.
Не гладя, а режа
По бренной и нежной
Доске -- вскачь
Всe выше и выше,
Не слыша
Палач -- хрипа,
Палач -- хруста
Костей.
-- Стой!
Жилы не могут!
Коготь
Режет живую плоть!
Господь, ко мне!..
То на одной струне
Этюд Паганини.
* * * * *
Short wings of hair I recall,
Rushing among stars. I recall
Short wings
Under stardust,
And mouth, reduced by effort,
Burned!
And all sinews -
Hands.
Adjacent vertices
And black - in between -
Light.
Not stroking, but cutting
By the mortal and tender
Board - gallop
Higher and higher,
Not hearing
Executioner - is wheezing,
Executioner - the crunch
Of bones.
Stand!
Veins cannot!
Claw
Cuts the living flesh!
Lord, to me!
And on one string
An etude of Paganini.
ПОЖАЛЕЙ...
-- Он тебе не муж? -- Нет.
Веришь в воскрешенье душ? -- Нет.
-- Так чего ж?
Так чего ж поклоны бьешь?
-- Отойдешь --
В сердце -- как удар кулашный:
Вдруг ему, сыночку, страшно --
Одному?
-- Не пойму!
Он тебе не муж? -- Нет.
-- Веришь в воскрешенье душ? -- Нет.
-- Гниль и плесень?
-- Гниль и плесень.
-- Так наплюй!
Мало ли живых на рынке!
-- Без перинки
Не простыл бы! Ровно ссыльно-
каторжный какой -- на досках!
Жестко!
-- Черт!
Он же мертв!
Пальчиком в глазную щелку --
Не сморгнет!
Пес! Смердит!
-- Не сердись!
Видишь -- пот
На виске еще не высох.
Может, кто еще поклоны в письмах
Шлет, рубашку шьет...
-- Он тебе не муж? -- Нет.
-- Веришь в воскрешенье душ? -- Нет.
-- Так айда! -- ...нагрудник вяжет...
Дай-кось я с ним рядом ляжу...
Зако -- ла -- чи -- вай!
Pity...
"He is not your husband?" - "No."
"Do you believe in resurrection?" - "No."
"So why do you bow down?"
"Will you move away"
In the heart - the first bow:
Suddenly the son is scared
To be alone?
"I will not come!
You don't have a husband?" - "No."
"Do you believe in resurrection?" - "No."
"Rot and mold?"
"Rot and mold."
"Thus to spit!
There are not enough live on the market!"
"Without feather beds
He would not catch a cold! Exactly exiled -
Which convict - on the boards!
Hard!"
"Devil!
He is dead!
With finger in an eye slit -
He won't blink!
Dog! Stinks!"
"Don't be angry!
You see - sweat
On my temple has dried up.
Maybe, still bows from the letters
He sends, sowing the shirt..."
"He is not your husband?" "No."
"Do you believe in resurrection?" - "No."
"Thus let's go!" - ... bib knits...
Let me lie next to him...
Drive - It - Up!
* * * * *
Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!
То шатаясь причитает в поле -- Русь.
Помогите -- на ногах нетверда!
Затуманила меня кровь -- руда!
И справа и слева
Кровавые зевы,
И каждая рана:
-- Мама!
И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева -- и в чрево:
-- Мама!
Все рядком лежат --
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?
Белый был -- красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был -- белый стал:
Смерть побелила.
-- Кто ты? -- белый? -- не пойму! -- привстань!
Аль у красных пропадал? -- Ря -- азань.
И справа и слева
И сзади и прямо
И красный и белый:
-- Мама!
Без воли -- без гнева --
Протяжно -- упрямо --
До самого неба:
-- Мама!
* * * * *
Oh, my fungus you, my fungus, lump of white!
Russia staggering wails in the field.
Help - I'm not firm on my feet!
Ore has clouded me with blood!
From left and the right
Bloody mouths,
And each wound:
"Mother!"
And only this
Is distinct to me, drunken,
From womb - and into the womb:
"Mother!"
All like in a row -
No breaking the line.
Look: a soldier.
Where is the stranger, where is your own?
Was white - the red became:
Blood has stained.
You were red - white became:
Death has whitened.
Who are you? - white? - I don't know - rise up!
Disappeared among the red? Rya-zan.
And from right and left
And from back and front
Both red and white:
"Mother!"
Without will - without rage,
Lingering - stubborn -
To the whole sky:
"Mother!"
УЧЕНИК
1
Быть мальчиком твоим светлоголовым,
-- О, через все века! --
За пыльным пурпуром твоим брести в суровом
Плаще ученика.
Улавливать сквозь всю людскую гущу
Твой вздох животворящ
Душой, дыханием твоим живущей,
Как дуновеньем -- плащ.
Победоноснее Царя Давида
Чернь раздвигать плечом.
От всех обид, от всей земной обиды
Служить тебе плащом.
Быть между спящими учениками
Тем, кто во сне -- не спит.
При первом чернью занесенном камне
Уже не плащ -- а щит!
(О, этот стих не самовольно прерван!
Нож чересчур остер!)
И -- вдохновенно улыбнувшись -- первых
Взойти на твой костер.
Student
1
To be your light-haired little fellow -
Oh, through all years! -
To drape a student behind your dusty purple
In cloak severe.
To catch through people's density your sigh
That life does give
With soul that lives with your breath, like a cloak
With blowing wind.
More victorious than King David, with shoulder
The crowd to move.
To serve from all slights, all earthly slights
As cloak to you.
To be he who between the sleeping students
In sleep won't dream.
A shield, and not a cloak, at the first stone
That crowd brought in.
(This verse's not stopped wilfully! The knife is
Sharp to no end!)
And - with inspired smile - to be the first your
Fire to ascend.
2
Есть некий час...
Тютчев.
Есть некий час -- как сброшенная клажа:
Когда в себе гордыню укротим.
Час ученичества, он в жизни каждой
Торжественно-неотвратим.
Высокий час, когда, сложив оружье
К ногам указанного нам -- Перстом,
Мы пурпур Воина на мех верблюжий
Сменяем на песке морском.
О этот час, на подвиг нас -- как Голос
Вздымающий из своеволья дней!
О этот час, когда как спелый колос
Мы клонимся от тяжести своей.
И колос взрос, и час веселый пробил,
И жерновов возжаждало зерно.
Закон! Закон! Еще в земной утробе
Мной вожделенное ярмо.
Час ученичества! Но зрим и ведом
Другой нам свет, -- еще заря зажглась
Благословен ему грядущий следом
Ты -- одиночества верховный час!
2
There is a certain hour...
There is an hour - just like discarded clothes:
When in ourselves the pride we quench in full.
The hour of study, it in every life is
Triumphant-unavoidable.
The high hour, when, before the feet of one with finger
Appointed, our weapons laying down,
We change the purple of the warrior
On sand into the camel's down.
Like voice that rises us to our exertion
From self-will of the days, behold this hour!
Behold this hour when we are leaning down
From heaviness just like a ripe corn ear.
And ear grew up, and beat the happy hour,
And for the millstone did thirst the grain.
The law! The law! Still in the womb of earth
The burden I desired does remain.
The hour of study! But beheld and known
Is different light - the dawn still burns, still burns.
Blessed to him are you, following behind him
You - supreme hour of loneliness!
3
Солнце Вечера -- добрее
Солнца в полдень.
Изуверствует -- не греет
Солнце в полдень.
Отрешеннее и кротче
Солнце -- к ночи.
Умудренное, не хочет
Бить нам в очи.
Простотой своей -- тревожа
Королевской,
Солнце Вечера -- дороже
Песнопевцу!
=============
Распинаемое тьмой
Ежевечерне,
Солнце Вечера -- не кланяется
Черни.
Низвергаемый с престолу
Вспомни -- Феба!
Низвергаемый -- не долу
Смотрит -- в небо!
О, не медли на соседней
Колокольне!
Быть хочу твоей последней
Колокольней.
3
Evening sun is kinder than
Sun at noon.
Screams fanatically, not warms
Sun at noon.
Meeker, more aloof is the sun
At night. Wise,
It does not want to beat
In our eyes.
Stirring with its simplicity
Made for kings,
Dearer is evening sun
To one who sings.
4
Пало прениже волн
Бремя дневное.
Тихо взошли на холм
Вечные -- двое.
Тесно -- плечо с плечом --
Встали в молчанье.
Два -- под одним плащом
Ходят дыханья.
Завтрашних спящих войн
Вождь -- и вчерашних,
Молча стоят двойной
Черною башней.
Змия мудрей стоят,
Голубя кротче.
-- Отче, возьми в назад,
В жизнь свою, отче!
Через все небо -- дым
Воинств Господних.
Борется плащ, двойным
Вздохом приподнят.
Ревностью взор разъят,
Молит и ропщет...
-- Отче, возьми в закат,
В ночь свою, отче!
Празднуя ночи вход,
Дышат пустыни.
Тяжко -- как спелый плод --
Падает: -- Сыне!
Смолкло в своем хлеву
Стадо людское.
На золотом холму
Двое -- в покое.
4
The wooden load
Below waves fell.
Two eternal ones quietly
Ascended the hill.
Tightly - shoulder to shoulder -
They stand, don't talk.
Two breaths are walking
Under one cloak.
The leader of yesterday's and
Today's sleeping wars
Silently stand by
The double black tower.
They stand wiser than serpents,
Milder than doves.
Father, take me back into
Your life above!
Smoke of the wars of the Lord
Across the sky.
Struggles the cloak, raised
With double sigh.
Prays and trembles, jealousy
Eats out the sight...
Father, take me into sunset,
Into your night!
Breathe deserts, they celebrate
The night's entry...
Son falls like a ripe fruit
Heavily.
Quiet is the human flock
Within its fold.
Calm are the two alit
On hill of gold.
5
Был час чудотворен и полн,
Как древние были.
Я помню -- бок о бок -- на холм,
Я помню -- всходили...
Ручьев ниспадающих речь
Сплеталась предивно
С плащом, ниспадающим с плеч
Волной неизбывной.
Всe выше, всe выше -- высот
Последнее злато.
Сновидческий голос: Восход
Навстречу Закату.
5
We were like ancient ones, the hour
Was wonderful and full.
We side by side ascended up
The hill, I do recall.
The speech of the cascading streams
Has wound fancily
With cloak, falling on the shoulders
In a wave gracefully.
The final gold of the heights
Is higher, higher yet.
The dreaming voice: The sunrise that
Comes out to meet sunset.
6
Все великолепье
Труб -- лишь только лепет
Трав -- перед Тобой.
Все великолепье
Бурь -- лишь только щебет
Птиц -- перед Тобой.
Все великолепье
Крыл -- лишь только трепет
Век -- перед Тобой.
6
All magnificence of
Pipes - is but murmur of
Grass - before you.
All magnificence of
Storms - is but chatter of
Birds - before you.
All magnificence of
Wings - is but patter of
Eyelids - before you.
7
По холмам -- круглым и смуглым,
Под лучом -- сильным и пыльным.
Сапожком -- робким и кротким --
За плащом -- рдяным и рваным.
По пескам -- жадным и ржавым,
Под лучом -- жгущим и пьющим,
Сапожком -- робким и кротким --
За плащом -- следом и следом.
По волнам -- лютым и вздутым,
Под лучом -- гневным и древним,
Сапожком -- робким и кротким --
За плащом -- лгущим и лгущим...
7
On the hills - round and tan,
Under the ray - dusty and strong,
With a boot - meek and mild -
After the cloak - reddened and torn.
On the sands - greedy and rusty,
Under the ray - burning and drinking,
With a boot - meek and mild -
After the cloak - after and after.
On the waves - fierce and bloated,
Under the ray - wrathful and ancient,
With a boot - meek and mild -
After the cloak - to liars and liars...
РОЛАНДОВ РОГ
Как нежный шут о злом своем уродстве,
Я повествую о своем сиротстве...
За князем -- род, за серафимом -- сонм,
За каждым -- тысячи таких, как он,
Чтоб, пошатнувшись, -- на живую стену
Упал и знал, что -- тысячи на смену!
Солдат -- полком, бес -- легионом горд,
За вором -- сброд, а за шутом -- все горб.
Так, наконец, усталая держаться
Сознаньем: перст и назначеньем: драться,
Под свист глупца и мещанина смех --
Одна из всех -- за всех -- противу всех! --
Стою и шлю, закаменев от взлету,
Сей громкий зов в небесные пустоты.
И сей пожар в груди тому залог,
Что некий Карл тебя услышит, Рог!
Rog of Roland
Like tender joker in evil ugly sight,
I narrate of my orphanhood...
After the prince - the kin, after the seraph - host,
After each - like he, thousands,
That, staggering - onto the living wall
And knew - thousand replacement - as I fell.
Soldier - of regiment, demon - of the legion proud,
Behind the gate - rabble, all hump, the joker behind.
Thus, in the end, tired of holding on to
Consciousness: finger and appointment:
Fight, under bourgeois laughter and whistle of fool-
One out of all - for all - against all!
I stand and send, from the takeoff petrified,
This loud call into the empty sky.
And this fire in my chest is a pledge
That some Karl would hear you, Rog!
* * * * *
В сновидящий час мой бессонный, совиный
Так ...... я вдруг поняла:
Я знаю: не сердце во мне, -- сердцевина
На всем протяженье ствола.
Продольное сердце, от корня до краю
Стремящее Рост и Любовь.
Древесная-чистая, -- вся ключевая,
Древесная -- сильная кровь.
Не знающие ни продажи, ни купли --
Не руки -- два взмаха в лазорь!
Не лоб -- в небеса запрокинутый купол,
Любимец созвездий и зорь.
Из темного чрева, где скрытые руды,
Ввысь -- мой тайновидческий путь.
Из недр земных -- и до неба: отсюда
Моя двуединая суть.
Два знанья, вкушенные всласть.
К законам земным дорогое пристрастье,
К высотам прекрасная страсть.
* * * * *
In sleepy hour my sleepless, as if of an owl,
Thus... I suddenly understand:
No heart is in me - the core - I know
Over all stretch of the stem.
The lateral heart, from the root to the brim
Aspiring Growth and Love.
Arboreal - clean, all is crucial,
Arboreal - the strong blood.
Not knowing either the sale or the purchase -
No arms - two strokes into the gap! Thrown
Back into the sky are the cupolas
The beloved of constellations and dawn.
From the dark womb, where ores are hidden,
Into the heights - my esoteric way.
My essence is twofold:
From the earth's bosoms - and into the sky.
Two of knowledge, to heart's content tasting.
To earthly laws the dear addiction,
To heights is beautiful passion.
* * * * *
Как настигаемый олень
Летит перо.
О.....................................
И как хитро!
Их сонмы гонятся за мной, --
Чумная масть!
Всe дети матери одной,
Чье имя -- страсть.
Олень, олень Золоторог,
Беда близка!
То в свой звонкоголосый рог
Трубит тоска...
По зарослям словесных чащ
Спасайся, Царь!
То своры дых кровокипящ, --
То Ревность-Псарь!
Всe громче, громче об ребро
Сердечный стук...
И тихо валится перо
Из смуглых рук...
* * * * *
Like an overtaking deer
The pen flies.
O ...
And how sly!
From the hosts they run me after -
Suit of plague!
All the children are of one mother,
Passion is whose name.
Deer, deer Golden Horn,
Be near!
That you in loud voice horn
Trumpets the tear...
Through the thickets of groves verbal
Save, tsar! Be found!
That packs of breath are blood-boiling,
To Jealousy - hound.
All is louder, louder on the rib
Is the heart beat.
And quietly falls the pen
From tanned hands.
* * * * *
На што мне облака и степи
И вся подсолнечная ширь!
Я раб, свои взлюбивший цепи,
Благословляющий Сибирь.
Эй вы, обратные по трахту!
Поклон великим городам.
Свою застеночную шахту
За всю свободу не продам.
Поклон тебе, град Божий, Киев!
Поклон, престольная Москва!
Поклон, мои дела мирские!
Я сын, не помнящий родства...
Не встанет -- любоваться рожью
Покойник, возлюбивший гроб.
Заворожил от света Божья
Меня верховный рудокоп.
* * * * *
What for me are the clouds and grasslands
And all the breadth of sunflower!
I'm slave, loving my own chains, and
Blessing Siberia.
Hey you, all you, morons!
The bow before the great cities.
Shaft of your dungeon
I won't sell for all liberties.
Bow to you, God's city, Kiev!
Bow, the throne Moscow!
Bow, my worldly deeds!
I'm son, kinship not remembering...
He won't stand - marveling at rye
A dead man, loving the coffin.
Mesmerized by God's light
The supreme miner am I.
* * * * *
Душа, не знающая меры,
Душа хлыста и изувера,
Тоскующая по бичу.
Душа -- навстречу палачу,
Как бабочка из хризалиды!
Душа, не съевшая обиды,
Что больше колдунов не жгут.
Как смоляной высокий жгут
Дымящая под власяницей...
Скрежещущая еретица,
-- Саванароловой сестра --
Душа, достойная костра!
* * * * *
Soul, not knowing when is enough,
Soul of a whip and a fanatic,
Longing for the scourge.
Soul - meeting the executioner,
Like butterfly from chrysalis!
Soul, not having fed on offense,
That don't burn more sorcerers.
Like a resinous tall tourniquet
Smoking under the hair shirt.
Grinding heretic, -
Savanarolova's sister -
Soul, worthy of bonfire!
* * * * *
О первое солнце над первым лбом!
И эти -- на солнце прямо --
Дымящие -- черным двойным жерлом
Большие глаза Адама.
О первая ревность, о первый яд
Змеиный -- под грудью левой!
В высокое небо вперенный взгляд:
Адам, проглядевший Еву!
Врожденная рана высоких душ,
О Зависть моя! О Ревность!
О всех мне Адамов затмивший Муж:
Крылатое солнце древних!
* * * * *
Oh the first sun over first forehead!
And these - to the sun heading -
Smoking - black double vent -
The large eyes of Adam.
O the first jealousy, o the bane first
Of the snake - under left breast!
Staring into the first heaven:
Overlooking Eve, Adam!
Congenital wound of tall souls,
O my envy! O jealousy of mine!
Eclipsed the man of Adams all,
The winged sun of the ancient ones.
* * * * *
Косматая звезда,
Спешащая в никуда
Из страшного ниоткуда.
Между прочих овец приблуда,
В златорунные те стада
Налетающая, как Ревность-
Волосатая звезда древних!
* * * * *
The shaggy star,
Hurrying nowhere
From a terrible place.
Among the other sheep the clothes,
At your golden fleece herds
Flying, like jealousy -
Hairy star of the ancients!
МАРИНА
1
Быть голубкой его орлиной!
Больше матери быть, -- Мариной!
Вестовым -- часовым -- гонцом --
Знаменосцем -- льстецом придворным!
Серафимом и псом дозорным
Охранять непокойный сон.
Сальных карт захватив колоду,
Ногу в стремя! -- сквозь огнь и воду!
Где верхом -- где ползком -- где вплавь!
Тростником -- ивняком -- болотом,
А где конь не берет, -- там лeтом,
Все ветра полонивши в плащ!
Черным вихрем летя беззвучным,
Не подругою быть -- сподручным!
Не единою быть -- вторым!
Близнецом -- двойником -- крестовым
Стройным братом, огнем костровым,
Ятаганом его кривым.
Гул кремлевских гостей незваных.
Если имя твое -- Басманов,
Отстранись. -- Уступи любви!
Распахнула платок нагрудный.
-- Руки настежь! -- Чтоб в день свой суди
Не в басмановской встал крови.
Marina
2
Трем Самозванцам жена,
Мнишка надменного дочь,
Ты -- гордецу своему
Не родившая сына...
В простоволосости сна
В гулкий оконный пролет
Ты, гордецу своему
Не махнувшая следом...
На роковой площади
От оплеух и плевков
Ты, гордеца своего
Не покрывшая телом...
В маске дурацкой лежал,
С дудкой кровавой во рту.
-- Ты, гордецу своему
Не отершая пота...
-- Своекорыстная кровь! --
Проклята, проклята будь
Ты -- Лжедимитрию смогшая быть Лжемариной!
2
Wife of three imposters,
Arrogant Mnishka's daughter,
You did not birth a son
To your proud one.
In the sleep without a hat
In resounding window flight
You did not wave your arm
To your proud one.
Full of fate on the square
From spits and smacks on ear
You did not with body cover
Your own proud one.
In a foolish mask he lay,
With bloody pipe in the mouth.
You did not wipe the sweat
Of your proud one.
Oh the treacherous blood!
Be accursed, be accursed.
You that to false Dimitry was false Marina!
3
-- Сердце, измена!
-- Но не разлука!
И воровскую смуглую руку
К белым губам.
Краткая встряска костей о плиты.
-- Гришка! -- Димитрий!
Цареубийцы! Псекровь холопья!
И -- повторенным прыжком --
На копья!
3
Heart, betrayal!
But never parting!
And the tan arm of the thief
To the white lips.
Short shake of bones on the plates.
Gregory! Dimitry!
Tsar-killers! Blood and fluff!
And - on the spears
With the second jump!
4
-- Грудь Ваша благоуханна,
Как розмариновый ларчик...
Ясновельможна панна...
-- Мой молодой господарчик...
-- Чем заплачу за щедроты:
Темен, негромок, непризнан...
Из-под ресничного взлету
Что-то ответило: -- Жизнью!
В каждом пришельце гонимом
Пану мы Иезусу -- служим...
Мнет в замешательстве мнимом
Горсть неподдельных жемчужин.
Перлы рассыпались, -- слезы!
Каждой ресницей нацелясь,
Смотрит, как в прахе елозя,
Их подбирает пришелец.
4
"Your chest is redolent,
Just like a rosemary trunk...
A most honorable lady..."
"My young honored one..."
"I'm dark, unrecognized, quiet...
With what shall I repay..."
From underneath the eyelids
Something, "With life!" did say.
In every chased-down stranger
We are serving Christ the Lord.
Crumples in confusion mangled
Handful of genuine pearls.
Pearls have been sprinkled - like tears!
Aiming with every eyelash,
He sees, while stranger picks up
Them, while fidgeting in ash.
* * * * *
Как разгораются -- каким валежником!
На площадях ночных -- святыни кровные!
Пред самозванческим указом Нежности --
Что наши доблести и родословные!
С какой торжественною постепенностью
Спадают выспренные обветшалости!
О наши прадедовы драгоценности
Под самозванческим ударом Жалости!
А проще: лоб склонивши в глубь ладонную,
В сознаньи низости и неизбежности --
Вниз по отлогому -- по неуклонному --
Неумолимому наклону Нежности...
* * * * *
How it flares up - what kind of deadwood!
On the night squares - the shrines of blood!
Before the impostor decree of Tenderness -
What are our valor and pedigrees!
With what solemn gradualness
Lofty dilapidations lose force!
O the jewelry of our great-grandfathers
Under pretentious blow of remorse!
And simply: leaning forehead into the palms,
In consciousness of inevitability and baseness -
Down on the gentle - the unswerving -
The unrelenting slope of Tenderness....
КН. С. М. ВОЛКОНСКОМУ
Стальная выправка хребта
И вороненой стали волос.
И чудодейственный -- слегка -
Чуть прикасающийся голос.
Какое-то скольженье вдоль --
Ввысь -- без малейшего нажима...
О дух неуловимый -- столь
Язвящий -- сколь неуязвимый!
Земли не чующий, ничей,
О безучастие, с которым
-- Сиятельный -- лишь тень вещей
Следишь высокомерным взором.
В миг отрывающийся -- весь!
В лад дышащий -- с одной вселенной!
Всегда отсутствующий здесь,
Чтоб там присутствовать бессменно.
To Prince S. M. Volkonsky
The steel alignment of the ridge
And blue steeled hair.
And the miraculous - a bit -
Voice touching there.
Some kind of things sliding along -
To heights - without the smallest pressure...
Elusive spirit - so
Stinging - how invulnerable!
The earth not sensing, nobody's.
About indifference, from where
Shining - the shade of things
With an arrogant gaze you stare.
Coming off the moment - all!
Breathing in tune - universe sole!
Always here absent,
That you would permanently be present.
РАЗЛУКА
1
Башенный бой
Где-то в Кремле.
Где на земле,
Где --
Крепость моя,
Кротость моя,
Доблесть моя,
Святость моя.
Башенный бой.
Брошенный бой.
Где на земле --
Мой
Дом,
Мой -- сон,
Мой -- смех,
Мой -- свет,
Узких подошв -- след.
Точно рукой
Сброшенный в ночь-
Бой.
Parting
1
Tower battle
Somewhere in Kremlin.
What on earth,
Where -
My castle,
My meekness,
My bravery,
My holiness.
Tower battle.
Abandoned battle.
Where on earth -
My
Home,
My - sleep,
My - laughter,
My - light,
Of narrow soles - trace.
Precisely with hand
Discarded at night -
Battle.
2
Уроненные так давно
Вздымаю руки.
В пустое черное окно
Пустые руки
Бросаю в полуночный бой
Часов, -- домой
Хочу! -- Вот так: вниз головой
-- С башни! -- Домой!
Не о булыжник площадной:
В шепот и шелест...
Мне некий Воин молодой
Крыло подстелет.
2
I raise the arms
Thrown down long ago.
Empty arms
In empty black window
I throw in the midnight beating
Of hours -
I want to go home!
Thus: head down from the tower!
Home!
In whisper and rustle:
Not on the stone of a square...
My wing was shot
By some young warrior.
3
Всe круче, всe круче
Заламывать руки!
Меж нами не версты
Земные, -- разлуки
Небесные реки, лазурные земли,
Где Друг мой навеки уже --
Неотъемлем.
Стремит столбовая
В серебряных сбруях.
Я рук не ломаю!
Я только тяну их
-- Без звука! --
Как дерево-машет-рябина
В разлуку,
Во след журавлиному клину.
Стремит журавлиный,
Стремит безоглядно.
Я спеси не сбавлю!
Я в смерти -- нарядной
Пребуду -- твоей быстроте златоперой
Последней опорой
В потерях простора!
3
More sharply, more sharptly
Your arms do twist!
Between us are heavenly
Rivers - not versts,
Between us are parting's lands azure,
Where forever inseparable
Are I and you.
In silver harness
The highway runs.
I don't twist the arms!
Without sound
I only pull them
Like ashberry waves
Into the parting,
Into the stork flock's trace.
Without looking back
The stork flock aspires,
Conceit I won't doff!
In death - well-attired
I'll be - your golden-feathered speed is
The final bulwark
In loss of space!
4
Смуглой оливой
Скрой изголовье.
Боги ревнивы
К смертной любови.
Каждый им шелест
Внятен и шорох.
Знай, не тебе лишь
Юноша дорог.
Роскошью майской
Кто-то разгневан.
Остерегайся
Зоркого неба.
============
Думаешь -- скалы
Манят, утесы,
Думаешь, славы
Медноголосый
Зов его -- в гущу,
Грудью на копья?
Вал восстающий
-- Думаешь -- топит?
Дольнее жало
-- Веришь -- вонзилось?
Пуще опалы --
Царская милость!
Плачешь, что поздно
Бродит в низинах.
Не земнородных
Бойся, -- незримых!
Каждый им волос
Ведом на гребне.
Тысячеоки
Боги, как древле.
Бойся не тины, --
Тверди небесной!
Ненасытимо --
Сердце Зевеса!
4
Hide head of bed
Like a dark olive,
Jealous are gods
Of earthly love.
Every rustle
And whisper they hear.
Know, not just to you
The young man is dear.
Someone is mad at
Luxury of May.
Be careful of
The sharp-eyed sky.
5
Quietly
With an arm careful and thin
I'll untangle the tangles:
Arms - and to neighing
Obedient, will rustle the amazon
On empty and resounding steps of parting.
Stomps his feet and neighs
In the lit flight the winged one. In the eyes -
Flaming of dawn.
Little arms, little arms!
You call in vain:
The staircase of Lethe pours between them.
6
Седой -- не увидишь,
Большим -- не увижу.
Из глаз неподвижных
Слезинки не выжмешь.
На всю твою муку,
Раззор -- плач:
-- Брось руку!
Оставь плащ!
В бесстрастии
Каменноокой камеи,
В дверях не помедлю,
Как матери медлят:
(Всей тяжестью крови,
Колен, глаз --
В последний земной
Раз!)
Не крадущимся перешибленным зверем,
Нет, каменной глыбою
Выйду из двери --
Из жизни. -- О чем же
Слезам течь,
Раз -- камень с твоих
Плеч!
Не камень! -- Уже
Широтою орлиною --
Плащ! -- и уже по лазурным стремнинам
В тот град осиянный,
Куда -- взять
Не смеет дитя
Мать.
6
Big you won't see you,
You won't see me gray-haired.
You won't press the tears
From motionless eyes.
For all of your torment.
Crying is the fight:
Put down your hand!
Leave the coat!
In apathy's
Stone-eyed cameo
Like mothers I won't
Tarry in the door:
(With heaviness of
Blood, knees, eye -
In the final earthly
Time!)
Not as a crawling, wounded beast -
No, as a lump of rock
I'll leave from the door -
Of life. What for
Do the tears pour,
When the stone is lifted
From shoulders of yours?
Not a stone! Already
As wide as an eagle
Is the cloak! And already by river of azure
Into the city of light, where
The mother
To take her kid
Would not dare.
7
Ростком серебряным
Рванулся ввысь.
Чтоб не узрел его
Зевес --
Молись!
При первом шелесте
Страшись и стой.
Ревнивы к прелести
Они мужской.
Звериной челюсти
Страшней -- их зов.
Ревниво к прелести
Гнездо богов.
Цветами, лаврами
Заманят ввысь.
Чтоб не избрал его
Зевес-
Молись!
Все небо в грохоте
Орлиных крыл.
Всей грудью грохайся --
Чтоб не сокрыл.
В орлином грохоте
-- О клюв! О кровь! --
Ягненок крохотный
Повис -- Любовь...
Простоволосая,
Всей грудью -- ниц...
Чтоб не вознес его
Зевес-
Молись!
7
With silver growth
He tore up and away.
That Zeus would not
See him -
Pray!
At the first rustle
Be fearful and stand.
They're jealous of
Beauty of man.
Their call is scarier
Than jaw of a beast.
Jealous of beauty
Is the gods' nest.
With flowers, with laurels
They'll lure up and away.
That Zeus would not
Choose him -
Pray!
Thundering with eagles'
Wings is the sky.
With all chest shatter -
That you won't hide.
In eagles' thunder -
O beak! O blood!
The tiny lamb
Is hanging - Love..
Bare-headed,
With chest - prostate..
That Zeus would not
Raise him -
Pray!
8
Я знаю, я знаю,
Что прелесть земная,
Что эта резная,
Прелестная чаша --
Не более наша,
Чем воздух,
Чем звезды,
Чем гнезда,
Повисшие в зорях.
Я знаю, я знаю,
Кто чаше -- хозяин!
Но легкую ногу вперед -- башней
В орлиную высь!
И крылом -- чашу
От грозных и розовых уст --
Бога!
8
I know, I know
That charm is of earth,
That this carved,
Beautiful cup -
No more ours
Than stars,
Than nests,
Than air,
Hanging out on the dawns.
I know, I know
Who is more often master!
But they would put the leg in front -
Tower in eagle heights!
And with a wing - the cup
Of thunderous and pink lips
Of God!
<9>
Твои...... черты,
Запечатленные Кануном.
Я буду стариться, а ты
Останешься таким же юным.
Твои...... черты,
Обточенные ветром знойным.
Я буду горбиться, а ты
Останешься таким же стройным.
Волос полуденная тень,
Склоненная к моим сединам...
Ровесник мой год в год, день в день,
Мне постепенно станешь сыном...
<9>
Your......features
Imprinted by beginning.
I'll become older, and you
Will stay just as young.
Your......features,
Sharpened by burning wind.
I'll be hunched over, and you
Will stand elegantly.
Midday shade of the hair,
That to my gray spots lean...
My age, day to day, year to year,
You will gradually become my son...
<10>
Последняя прелесть,
Последняя тяжесть:
Ребенок, у ног моих
Бьющий в ладоши.
Но с этой последнею
Прелестью -- справлюсь,
И эту последнюю тяжесть я
Сброшу.
Всей женскою лестью
Язвя вдохновенной,
Как будто не отрок
У ног, а любовник --
О шествиях --
Вдоль изумленной Вселенной
Под ливнем лавровым,
Под ливнем дубовым.
Последняя прелесть,
Последняя тяжесть-
Ребенок, за плащ ухватившийся. .. -- В муке
Рожденный! -- Когда-нибудь людям расскажешь,
Что не было равной --
В искусстве Разлуки!
<10>
The final beauty,
Last heaviness yet:
The child, hitting palms
At my feet.
But this final beauty
I'll take care of no less
And I'll throw down this
Last heaviness.
Stinging with inspired
Women's flattery,
As if not a teen but
A lover at the feet -
About the wanderings -
Along the amazed Universe
Under the laurel rain,
Under the oak rain.
The beauty final,
The heaviness final -
The child, the cloak grasping..
In torment born! When you'll tell the people
That there was no equal
In art of parting!
* * * * *
Нам вместе было тридцать шесть,
Прелестная мы были пара...
И -- радугой -- благая весть:
................ -- не буду старой!
* * * * *
We were together thirty-six,
Magnificent we were as couple...
And - with a rainbow - a good news:
....... I won't get old.
* * * * *
М. А. Кузмину
Два зарева! -- нет, зеркала!
Нет, два недуга!
Два серафических жерла,
Два черных круга
Обугленных -- из льда зеркал,
С плит тротуарных,
Через тысячеверстья зал
Дымят -- полярных.
Ужасные! -- Пламень и мрак!
Две черных ямы.
Бессонные мальчишки -- так --
В больницах: Мама!
Страх и укор, ах и аминь...
Взмах величавый...
Над каменностию простынь --
Две черных славы.
Так знайте же, что реки -- вспять,
Что камни -- помнят!
Что уж опять они, опять
В лучах огромных
Встают -- два солнца, два жерла,
-- Нет, два алмаза! --
Подземной бездны зеркала:
Два смертных глаза.
* * * * *
Two glows! No, mirrors!
No, two illnesses!
Two seraph vents
Two black circles
Charred - from the ice of mirrors,
From the slabs of sidewalks,
Through a thousand-hole halls
They fume - polar.
The awful ones! Flame and darkness!
Two black holes.
The sleepless boys - thus -
Shout "mother" in hospitals.
Fear and reproach, and as "amen"...
Sweep magic, holy...
A sheet over the stone -
Two black glories.
You know this, that rivers reverse,
Stones they remember!
That once again they, once again
In giant rays they stand -
Two sons, two vents,
No, two diamonds!
Mirrors of underground abyss:
Two mortal eyes.
ВЕСТНИКУ
Скрежещут якорные звенья,
Вперед, крылатое жилье!
Покрепче чем благословенье
С тобой -- веление мое!
Мужайся, корабельщик юный!
Вперед в лазоревую рожь!
Ты больше нежели Фортуну-
Ты сердце Цезаря везешь!
Смирит лазоревую ярость
Ресниц моих -- единый взмах!
Дыханием надут твой парус
И не нуждается в ветрах!
Обветренные руки стиснув,
Слежу. -- Не верь глазам! -- Всe ложь!
Доподлинный и рукописный
Приказ Монархини везешь.
Два слова, звонкие как шпоры,
Две птицы в боевом грому.
То зов мой -- тысяча который? --
К единственному одному.
В страну, где солнце правосудья
Одно для нищих и вельмож
-- Между рубахою и грудью --
Ты сердце Матери везешь.
To Messenger
The anchor links are grinding,
Forward, houses winged!
Stronger than a blessing
With you - is my will!
Take courage! Man up, the young shipman!
Ahead into the rye azure!
You now are more than the Fortune -
You wear the heart of Caesar!
Will subdue the azure fury
In single stroke my eyelids!
Your sail will be with breath blown
And will not have a need for winds!
Clutching chapped hands I follow.
All is lie! Don't believe eyes!
Authentic and handwritten so
You're taking orders of the nuns.
Resonant like spars, two words,
In battle thunder are two birds.
My call - which thousand?
To the only one alone.
Into the land where justice's sun
For the rich and the poor is one
Between the chest and the shirt -
You're carrying the mother's heart.
ГЕОРГИЙ
1
Ресницы, ресницы,
Склоненные ниц.
Стыдливостию ресниц
Затменные -- солнца в венце стрел!
-- Сколь грозен и сколь ясен! --
И плащ его -- был -- красен,
И конь его -- был -- бел.
Смущается Всадник,
Гордится конь.
На дохлого гада
Белейший конь
Взирает вполоборота.
В пол-окна широкого
Вслед копью
В пасть красную -- дико раздув ноздрю
Раскосостью огнеокой.
Смущается Всадник,
Снисходит конь.
Издохшего гада
Дрянную кровь
-- Янтарную -- легким скоком
Минует, -- янтарная кровь течет.
Взнесенным копытом застыв -- с высот
Лебединого поворота.
Безропотен Всадник,
А конь брезглив.
Гремучего гада
Копьем пронзив --
Сколь скромен и сколь томен!
В ветрах -- высоко -- седлецо твое,
Речной осокой -- копьецо твое
Вот-вот запоет в восковых перстах
У розовых уст
Под прикрытием стрел
Ресничных,
Вспоет, вскличет.
-- О страшная тяжесть
Свершенных дел!
И плащ его красен,
И конь его бел.
Любезного Всадника,
Конь, блюди!
У нежного Всадника
Боль в груди.
Ресницами жемчуг нижет...
Святая иконка -- лицо твое,
Закатным лучом -- копьецо твое
Из длинных перстов брызжет.
Иль луч пурпуровый
Косит копьем?
Иль красная туча
Взмелась плащом?
За красною тучею --
Белый дом.
Там впустят
Вдвоем
С конем.
Склоняется Всадник,
Дыбится конь.
Все слабже вокруг копьеца ладонь.
Вот-вот не снесет Победы!
-- Колеблется -- никнет -- и вслед копью
В янтарную лужу -- вослед копью
Скользнувшему.
-- Басенный взмах
Стрел...
Плащ красен, конь бел.
George
1
Eyelashes, eyelashes
Bowing down.
With the shame of eyelashes
Eclipsed - suns in the arrows' crown!
How clear and how loud!
And his cloak was red
And white was his stallion.
Embarrassed is the rider,
Proud is the stallion.
On the dead serpent
The whitest stallion
Looks in half-turn.
In wide half-window
After a spear
Into the red jaw - the nostrils wildly blows -
And slants, eyes of fire.
The rider's embarrassed,
The horse comes down.
The deceased serpent's
Accursed blood -
Amber-colored - with light gait
He avoids - the amber blood flows.
Raising a hoof, he freezes - from the heights
Of the swan turn.
Meek is the horseman,
Fastidious is the horse.
With a spear having
The rattling serpent pierced -
Since you're modest and languid!
In the winds - up high - is the heart of yours,
At the river edge - the spear of yours
Now sings at the waxen fingers
At the pink lips
Under cover of arrows
Of eyelashes,
Sings, shouts. -
O fearful heaviness
Of deeds done!
And his cloak is red
And white is his stallion.
The lovely horseman
Awake, stallion!
The tender horseman
Has a chest pain.
Threads the pearls with eyelashes...
The holy icon - is face of yours,
With sunset ray - the spear of yours
From long fingers splashes.
Does he mow down with a spear
The ray that's purple?
Or the red cloud
Rises like mantle?
The white house.
He will be
Let in
With the horse.
The horseman leans,
The horse stands on hind legs.
The palm around the spearman is weaker.
Now he will bring victory!
Stirs - moves - and after the spear
Into the amber puddle - after the horse
That slipped away.
The base sweep
Of arrows...
Red is the mantle, white is the horse.
2
О тяжесть удачи!
Обида Победы!
Георгий, ты плачешь,
Ты красною девой
Бледнеешь над делом
Своих двух
Внезапно-чужих
Рук.
Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь гласом
Победным. -- Тяжелым смарагдовым маслом
Стекает кровища.
Дракон спит.
На всю свою жизнь
Сыт.
Взлетевшею гривой
Затменное солнце.
Стыдливости детской
С гордынею конской
Союз.
Из седла --
В небеса --
Куст.
Брезгливая грусть
Уст.
Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь даром
Царевым, -- ее подвенечным пожаром.
Церковкою ладанной:
Строг -- скуп --
В безжалостный
Рев
Труб.
Трубите! Трубите!
Уж слушать недолго.
Уж нежный тростник победительный -- долу.
Дотрубленный долу
Поник. -- Смолк.
И облачный -- ввысь! --
Столб.
Клонитесь, клонитесь,
Послушные травы!
Зардевшийся пол оплеухою славы-
Бледнеет. -- Домой, трубачи! -- Спит.
До судной трубы --
Сыт.
2
O heaviness of success!
Slight of victory!
George, you cry,
Like a beautiful lady
You pale at the deed
Of your two
Suddenly alien to you
Hands.
Horse is squeamish of the serpent,
You are squeamish of the voice
Of victory. Like heavy oil
The blood pours.
The dragon sleeps.
Sated for the rest of your life
You are.
The sun is eclipsed
By the lifted mantle.
Union of child's bashfulness
With the dignity of
Horse.
From the saddle -
Into the sky -
Bush.
Fastidious sorrow
Of mouth.
Horse is squeamish of the serpent,
You are squeamish of the present
Of the tsar - her engagement fire.
Of the church frankincense;
Strict - harsh -
In the pitiless
Roar of
Pipes.
Trumpet! Trumpet!
It's not long left to hear.
The tender victory reed - away.
The one out-piped away
Drooped - went quiet.
And cloudy -in height! -
Post.
Bow, bow,
Obedient grass!
Reddened under the slap of glory -
Pales. - Home, trumpeters! - He sleeps.
Until the judgment trumpet -
Is full.
3
Синие версты
И зарева горние!
Победоносного
Славьте -- Георгия!
Славьте, жемчужные
Грозди полуночи,
Дивного мужа,
Пречистого юношу:
Огненный плащ его,
Посвист копья его,
Кровокипяшего
Славьте -- коня его!
==============
Зычные мачты
И слободы орлие!
Громокипящего
Славьте -- Георгия!
Солнцеподобного
В силе и в кротости.
Доблесть из доблестей,
Роскошь из роскошей:
Башенный рост его,
Посвист копья ею,
Молниехвостого
Славьте -- кони его!
Львиные ветры
И глыбы соборные!
Великолепного
Славьте -- Георгня!
Змея пронзившего,
Смерть победившего,
В дом Госпожи своей
Конным -- вступившего!
Зычный разгон его,
Посвист копья его,
Преображенною
Ставьте -- коня его!
=============
Льстивые ивы
И травы поклонные,
Вольнолюбивого.
Узорешенного
Юношу -- славьте,
Юношу -- плачьте,
Вот он, что розан
Райский -- на травке:
Розовый рот свой
На две половиночки --
Победоносец,
Победы не вынесший.
3
Celestial glow
And blue versts!
Glory George
The Victorious!
Pearly branches
Of midnight, proclaim
The clean youth
The marvelous man:
His fiery mantle,
His spear's song
Glory the blood-boiling
Stallion.
4
Из облаков кивающие перья.
Как передать твое высокомерье,
-- Георгий! -- Ставленник небесных сил!
Как передать закрепощенный пыл
Зрачка, и трезвенной ноздри раздутой
На всем скаку обузданную смуту.
Перед любезнейшею из красот
Как передать -- с архангельских высот
Седла -- копья -- с веянного дела
И девственности гневной -- эти стрелы
Ресничные -- эбеновой масти --
Разящие: -- Мы не одной кости!
Божественную ведомость закончив,
Как передать, Георгий, сколь уклончив
-- Чуть что земли не тронувший едва --
Поклон, -- и сколь пронзительно-крива
Щель, заледеневающая сразу:
-- О, не благодарите! -- По приказу.
4
The feathers from the clouds nodding away...
How your arrogance to convey,
George! Creature of powers of heaven!
How to convey enslaved fervor of a pupil,
And of a sober blown-up nostril,
At the full trot the curbed confusion.
Before the beauty most filled with delight
How to convey - from the archangel heights
The saddles and the spears of deed done
And these arrows of eyelashes - virginity
Wrathful - the coat of ebony -
Piercing - we are not of one bone!
Having completed witnessing God's missive,
How to convey, George, how you were evasive -
That you have touched the ground barely -
A bow - and how the hole at once,
Piercing-crooked, filled with ice:
Oh, don't be grateful! He followed orders, squarely.
5
С архангельской высоты седла
Евангельские творить дела.
Река сгорает, верста смугла.
-- О даль! Даль! Даль!
В пронзающей прямизне ресниц
Пожарищем налетать на птиц.
Копыта! Крылья! Сплелись! Свились!
О высь! Высь! Высь!
В заоблачье исчезать как снасть!
Двуочие разевать как пасть!
И не опомнившись -- мертвым пасть:
О страсть! -- Страсть! -- Страсть!
5
From the archangel height of the seat
To do evangelic deeds.
River burns, dark for miles far hence.
O distance! Distance! Distance!
In piercing straightness of the lashes of the eye
With a firestorm onto the birds to fly.
The hooves! The wings! Bound up tight!
O height! Height! Height!
To open eyes like jaw! Like gear
Beyond clouds to disappear!
And not to come to wits - to fall and die:
O passion! Passion! Passion!
6
А девы -- не надо.
По вольному хладу,
По синему следу
Один я поеду.
Как был до победы:
Сиротский и вдовый.
По вольному следу
Воды родниковой.
От славы, от гною
Доспехи отмою.
Во славу Твою
Коня напою.
Храни, Голубица,
От града -- посевы,
Девицу -- от гада,
Героя -- от девы.
6
And I need no girl.
By the cold of will,
By the bluish trace
I will go myself.
Widowed and an orphan
You were till I conquered.
By the willing trace
Of rushing spring water.
I'll wash away feats
From the glory, from pus.
In your glory I'll
Give drink to the horse.
Keep, little dove,
The sprouts from hail,
The girl from the serpent,
The hero from the girl.
7
О всеми ветрами
Колеблемый лотос!
Георгия -- робость,
Георгия -- кротость...
Очей непомерных
-- Широких и влажных --
Суровая -- детская -- смертная важность.
Так смертная мука
Глядит из тряпья.
И вся непомерная
Тяжесть копья.
Не тот -- высочайший,
С усмешкою гордой:
Кротчайший Георгий,
Тишайший Георгий,
Горчайший -- свеча моих бдений -- Георгий,
Кротчайший -- с глазами оленя -- Георгий!
(Трепещущей своре
Простивший олень).
-- Которому пробил
Георгиев день.
О лотос мой!
Лебедь мой!
Лебедь! Олень мой!
Ты -- все мои бденья
И все сновиденья!
Пасхальный тропарь мой!
Последний алтын мой!
Ты, больше, чем Царь мой,
И больше, чем сын мой!
Лазурное око мое --
В вышину!
Ты, блудную снова
Вознесший жену.
-- Так слушай же!..
7
O, by every wind
Shaken lotus!
George's shyness,
George's kindness...
The childish - severe - deadly importance
Of gigantic eyes
Wide and moist.
Thus deadly torment
From the rags peers.
And the excessive
Weight of a spear
Not here - with a proud
Laugh, full of height:
George most mild,
George most quiet.
Most bitter - candle of my vigils - George,
Most mild - with eyes of a deer - George!
(The deer that's forgiven
The trembling pack).
To whom did the day
Of George strike the clock.
O my lotus!
My swan!
Swan! My deer!
You're all my vigils of night
And all my dreams beside!
You my Easter psalm!
You my final altar!
You more than my son
And more than my tsar!
My azure eye -
In the height!
You, having raised again
Your escaped wife.
So listen!
[8]
Не лавром, а терном
На царство венчанный,
В седле -- а крылатый!
Вкруг узкого стана
На бархате черном
Мальтийское злато.
Нетленные иглы
Терновые -- Богу
И Другу присяга.
Высокий загиб
Лебединый, а с боку
Мальтийская шпага.
Мальтийского Ордена
Рыцарь -- Георгий,
Меж спящими -- бдящий.
Мальтийского Ордена
Рыцарь -- Георгий,
На жен не глядящий...
[9]
Странноприимница высоких душ,
Тебя пою -- пергаментная сушь
Высокодышащей земли Орфея.
Земля высокомерная! -- Ступню
Отталкивающая как ладонью,
Когда ж опять на грудь твою ступлю
Заносчивой пятою амазоньей --
Сестра высокомерная! Шагов
Не помнящая ..........................
Земля, земля Героев и Богов,
Амфитеатр моего Восхода!
<9>
The stranger of the high souls,
I sing you - parchment dryness
Breathable land of Orpheus.
Arrogant earth! Like with a hand
With the soul pushing away
When will I step on the chest again
As the fifth Amazon -
Arrogant sister! Steps
I don't remember...
Earth, earth of gods and heroes,
Your sunrise's amphitheatre.
БЛАГАЯ ВЕСТЬ
1
В сокровищницу
Полунощных глубин
Недрогнувшую
Опускаю ладонь.
Меж водорослей --
Ни приметы его!
Сокровища нету
В морях -- моего!
В заоблачную
Песнопенную высь --
Двумолнием
Осмелеваюсь -- и вот
Мне жаворонок
Обронил с высоты --
Что за морем ты,
Не за облаком ты!
Good Tidings
1
Into the treasure chest
Of the midnight depths
I let down
A steady hand.
Amid seaweed
There's no sight of him!
My treasure-chest
Is not in the sea!
Into the singing height
Clouds beyond -
With double thunder
I get brave - and now
A lark has dropped
From the height for me -
That you're not beyond cloud,
That you're across the sea!
2
Жив и здоров!
Громче громов --
Как топором --
Радость!
Нет, топором
Мало: быком
Под обухом
Счастья!
Оглушена,
Устрашена.
Что же взамен --
Вырвут?
И от колен
Вплоть до корней
Вставших волос --
Ужас.
Стало быть, жив?
Веки смежив,
Дышишь, Зовут-
Слышишь?
Вывез корабль?
О мой журавль
Младший -- во всей
Стае!
Мертв -- и воскрес?!
Вздоху в обрез,
Камнем с небес,
Ломом
По голове, --
Нет, по эфес
Шпагою в грудь-
Радость!
2
Alive and well!
Louder than thunder -
Like with an axe -
Joy!
No, with an axe
Not enough: with a bull
Under the butt
Of happiness!
Stunned.
Afraid.
What in exchange -
Will they tear away?
And from the knees
All the way to the roots
Of standing hair -
Terror.
So it is, alive?
Shutting one's eyes,
Breathing, they call -
Hear?
Did the ship go away?
Oh my crane
In the whole flock
Youngest!
Resurrected once died?
Cutting out sigh
A stone from the sky,
Breaking
Over the head -
No, till the hilt
Sword into chest -
Joy!
3
Под горем не горбясь,
Под камнем -- крылатой-
-- Орлом! -- уцелев,
Земных матерей
И небесных любовниц
Двойную печаль
Взвалив на плеча, --
Горяча мне досталась
Мальтийская сталь!
Но гневит; небо
К орлам -- благосклонно.
Не сон ли: в волнах
Сонм ангелов конных!
Меж ними -- осанна! --
Мой -- снегу белей...
Лилейные ризы,
-- Конь вывезет! -- Гривой
Вспенeнные зыби.
-- Вал вывезет! -- Дыбом
Встающая глыба...
Бог вынесет!...
-- Ох!-
3
Not hunching under sorrow,
Under the stone - winged - as
An eagle - having stayed whole,
The double sadness
Of earthly mothers
And heavenly mistresses
Having raised on the shoulder -
Hot Maltese steel
Was left to me!
But the wrathful sky
To the eagles - favorably.
Is this not a dream: in the waves
Multitude of horse angels!
Between them - hosanna! -
My - whiter than snow...
Lily chasubles,
Horse will carry out! -
Foaming lops on a mantle.
Wave will carry out! -
Block standing up...
God will carry out...
- Oh!
4
Над спящим юнцом -- золотые шпоры.
Команда: вскачь!
Уже по пятам воровская свора.
Георгий, плачь!
Свободною левою крест нащупал.
Команда: вплавь!
Чтоб всем до единого им пол купол
Софийский, -- правь!
Пропали! Не вынесу сухожилья!
Конец! -- Сдались!
-- Двумолнием раскрснощает крылья.
Команда: ввысь!
4
Over the sleeping youth - golden spurs.
Command: Up high!
Back at the heels the crowd of robbers.
George, cry!
With a free left hand you're feeling the cross.
Command: swim!
Rule, that they come to the last
Under the cupola Sofian!
We're lost! Can't stand the sinews!
The end! - Give up!
With double lightning it opens the wings.
Command: up!
5
Во имя расправы
Крепись, мой Крылатый!
Был час переправы,
А будет -- расплаты.
В тот час стопудовый
-- Меж бредом и былью-
Гребли тяжело
Корабельные крылья.
Меж Сциллою -- да!-
И Харибдой гребли.
О крылья мои,
Журавли-корабли!
Тогда по крутому
Эвксинскому брегу
Был топот Побега,
А будет -- Победы.
В тот чае непосильный
-- Меж дулом и хлябью-
Сердца не остыли,
Крыла не ослабли,
Плеча напирали,
Глаза стерегли.
-- О крылья мои,
Журавли-корабли!
Птенцов узколицых
Не давши в обиду,
Сказалось --
Орлицыно сердце Тавриды.
На крик длинноклювый
-- С ерами и с ятью! --
Проснулась --
Седая Монархиня-матерь.
И вот уже купол
Софийский -- вдали...
О крылья мои,
Журавли-корабли!
Крепитесь! Кромешное
Дрогнет созвездье.
Не с моря, а с неба
Ударит Возмездье.
Глядите: небесным
Свинцом налитая,
Грозна, тяжела
Корабельная стая.
И нету конца ей,
И нету земли...
-- О крылья мои,
Журавли-корабли!
5
In the name of massacre
Hold tight, my one with wings!
There was an hour of crossing
And will be - of getting even.
In that ton-and-half hour
Between fact and dream
Heavily paddled
The ship's wings.
Between Charybdis - yes! -
And Scylla paddled away.
Oh my wings,
The ships-cranes!
Then on the steep
Shore of Euxene
Stomped those who escaped,
Will - those who win.
In that hour exhausting
Between mud and muzzle
The wings did not weaken,
The hearts did not chill,
The shoulders were pressing,
In guard eyes remained.
O these wings of mine,
The ships-cranes!
Not given to offend
Narrow-faced little birds,
It was said - a she-eagle's
Heart of Taurides.
With many a letter
Onto cry long-beaked
The gray-haired Monarchian
Mom did awake.
And here's the Sofian
Cupola - far away...
O these my wings,
The ships-cranes!
Bear! Dark constellation
Will shiver up high.
The vengeance will come
Not from sea, from the sky.
Look: having been poured
With lead of heaven,
The flock of ships
Is menacing, heavy.
And there is no end to it,
There is no land...
O these my wings,
The ships-cranes!
ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОЖДЯ
Конь -- хром,
Меч -- ржав.
Кто -- сей?
Вождь толп.
Шаг -- час,
Вздох-век,
Взор -- вниз.
Все -- там.
Враг. -- Друг.
Терн. -- Лавр.
Всe -- сон...
-- Он. -- Конь.
Конь -- хром.
Меч -- ржав.
Плащ -- стар.
Стан -- прям.
Return of Leader
Horse - lame.
Sword - rusty.
Who - now?
Leader of crowds.
Step - hour,
Sigh - century,
Look - down.
All - there.
Foe. - Friend.
Thorn. - Laurel.
All - dream...
He. - Horse.
Horse - lame.
Sword - rusty.
Cloak - old.
Stature - straight.
* * * * *
Благоухала целую ночь
В снах моих -- Роза.
Неизреченно-нежная дочь
Эроса -- Роза.
Как мне усвоить, расколдовать
Речь твою -- Роза?
Неизреченно-нежная мать
Эроса -- Роза!
Как ...... мне странную сласть
Снов моих -- Роза?
Самозабвенно-нежная страсть
Эроса -- Роза!
* * * * *
For the whole night was fragrant
In my dreams - Rose.
Daughter, inexpressibly tender,
Of Eros - Rose.
How can I bewitch and learn
Your speech - Rose?
Inexpressibly tender mother
Of Eros - Rose!
Like... strange sweetness to me
Of my dreams - Rose!
Passion tender selflessly
Of Eros - Rose!
* * * * *
Прямо в эфир
Рвется тропа.
-- Остановись! --
Юность слепа.
Ввысь им и ввысь!
В синюю рожь!
-- Остановись! --
В небо ступнешь.
* * * * *
Into the ether
Leads the path.
Stop, now!
Blind is youth.
Higher, all higher!
Into blue rye!
Stop, now!
You'll step in the sky.
* * * * *
He в споре, а в мире --
Согласные сестры.
Одна -- меч двуострый
Меж грудью и миром
Восставив: не выйду!
Другая, чтоб не было гостю обиды
И медом и миром.
* * * * *
Not in quarrel but in peace -
The agreeable sisters.
One - double-edged sword
Over chest and over world
Risen: won't go out!
That guest won't take offense,
And honey and peace.
ОТРОК
1
Пустоты отроческих глаз! Провалы
В лазурь! Как ни черны -- лазурь!
Игралища для битвы небывалой,
Дарохранительницы бурь.
Зеркальные! Ни зыби в них, ни лона,
Вселенная в них правит ход.
Лазурь! Лазурь! Пустынная до звону!
Книгохранилища пустот!
Провалы отроческих глаз! -- пролеты!
Душ раскаленных -- водопой.
-- Оазисы! -- чтоб всяк хлебнул и отпил,
-- И захлебнулся пустотой.
Пью -- не напьюсь. Вздох -- и огромный выдох,
И крови ропщущей подземный гул.
Так по ночам, тревожа сон Давидов,
Захлебывался царь Саул.
Teenager
1
Emptiness of teenager's eyes! Falls
Into azure! How azure they aren't black!
Playgrounds for unprecedented battle,
The storms' tabernacles.
Mirrored! No swell in them, no womb,
The universe in them rules.
Azure! Azure! Until ringing deserted!
Empty book's depositories!
Failure of teenager's eyes - spans!
Hot shower is a watering hole.
Oases! To drink for all
And choked with emptiness.
Drink - don't get drunk. Sigh - and a huge exhale,
And murmurs underground rumble of blood.
Thus, disturbing sleep of David,
The king Saul had choked at night.
2
Огнепоклонник! Красная масть!
Заворожeнный и ворожащий!
Как годовалый -- в красную пасть
Льва, в пурпуровую кипь, в чащу --
Око и бровь! Перст и ладонь!
В самый огонь, в самый огонь!
Огнепоклонник! Страшен твой Бог!
Пляшет твой Бог, насмерть ударив!
Думаешь -- глаз? Красный всполох-
Око твое! -- Перебег зарев...
А пока жив -- прядай и сыпь
В самую кипь! В самую кипь!
Огнепоклонник! Не опалюсь!
По мановенью -- горят, гаснут!
Огнепоклонник! Не поклонюсь!
В черных пустотах твоих красных
Стройную мощь выкрутив в жгут
Мой это бьет -- красный лоскут!
2
Fire worshipper! The red suit!
Bewitched and bewitching!
Like one year old - in the red jaw
Of lion, into purple boil, into thicket -
Finger and palm! Eyebrow and eye!
Into fire, into very fire!
Fire worshipper! Fearsome is your God!
Your God dances, to death hitting!
You think - the eye? Flare most red -
Your eye - is the dawn repeating...
And while you live - spin and fall
Into the boil! Into the boil!
Fire worshipper! I will not scorch!
You beckon - they burn, extinguish!
Fire worshipper! Do not bend!
In the black voids of your red
Slender power twisted in tourniquet
Mine beats it - a red flap!
3
Простоволосая Агарь -- сижу,
В широкоокую печаль -- гляжу.
В печное зарево раскрыв глаза,
Пустыни карие -- твои глаза.
Забывши Верую, купель, потир --
Справа-налево в них читаю Мир!
Орлы и гады в них, и лунный год, --
Весь грустноглазый твой, чужой народ.
Пески и зори в них, и плащ Вождя...
Как ты в огонь глядишь -- я на тебя.
Пески не кончатся... Сынок, ударь!
Простой поденщицей была Агарь.
Босая, темная бреду, в тряпье...
-- И уж не помню я, что там -- в котле!
3
Bareheaded Hagar - I sit,
In wide-eyed sadness - I see.
In the stove glow I opened eyes,
Hazel deserts - are your eyes.
Forgetting, I believe, font and chalice -
From right to left in them read of Peace!
Eagles and serpents there, and year of the moon,
All you sad-eyed, foreign men.
Sands and dawns in them, and cloak of chief too...
How you stare into fire - I into you.
Sand won't run out... Son, hit here!
Hagar was simple labourer.
In rags, dark delirium, barefoot ...
And I don't recall that I am in a pot!
4
Виноградины тщетно в садах ржавели,
И наложница, тщетно прождав, уснула.
Палестинские жилы! -- Смолы тяжeле
Протекает в вас древняя грусть Саула.
Пятидневною раною рот запекся.
Тяжек ход твой, о кровь, приближаясь к сроку!
Так давно уж Саулу-Царю не пьется,
Так давно уже землю пытает око.
Иерихонские розы горят на скулах,
И работает грудь наподобье горна.
И влачат, и влачат этот вздох Саулов
Палестинские отроки с кровью черной.
4
The grapes rusted in vain in the gardens,
And the concubine, after waiting in vain, asleep fell.
Palestinian veins! Heavier resin
Flows into you the ancient sorrow of Saul.
A five-day wound hardened his mouth.
Hard is your move, blood, getting nearer!
So long Saul the King is not drinking
So long earth is tormented by the window.
Jericho roses burn on the cheekbones,
And the chest works like overhead.
And they drag, and they drag this Saul's yawn
Palestinian teenagers with black blood.
* * * * *
Веками, веками
Свергала, взводила.
Горбачусь -- из серого камня -- Сивилла.
Пустынные очи
Упорствуют в землю.
Уже не пророчу, --
Зубов не разъемлю.
О дряхлом удаве
Презренных сердец --
Лепечет, лепечет о славе юнец.
Свинцовые веки
Смежила -- не выдать!
Свинцовые веки
Смеженные -- видят:
В сей нищенской жизни --
Лишь час величавый!
Из серого камня -- гляди! -- твоя слава.
О дряхлом удаве
Презренных сердец --
Лепечет, лепечет о славе юнец.
* * * * *
For centuries, for centuries
I overthrew, cocked.
From gray stone, Seville - a hunchback.
Desert eyes
Stare into the earth.
I no longer prophesize -
Won't plug the teeth.
Of decrepit boa
Despicable hearts
Babbles, babbles about glory the young man.
The eyeballs made of lead
Adjacent - don't give out!
The eyeballs made of lead
Adjacent - see:
In this life of a beggar -
Only a dignified hour!
From grey stone - see! - is your fame.
Of decrepit boa
Despicable hearts
Babbles, babbles about glory the young man.
* * * * *
(СТИХИ К АХМАТОВОЙ)
Соревнования короста
В нас не осилила родства.
И поделили мы так просто:
Твой -- Петербург, моя -- Москва.
Блаженно так и бескорыстно
Мой гений твоему внимал.
На каждый вздох твой рукописный
Дыхания вздымался вал.
Но вал моей гордыни польской --
Как пал он! -- С златозарных гор
Мои стихи -- как добровольцы
К тебе стекались под шатер...
Дойдет ли в пустоте эфира
Моя лирическая лесть?
И безутешна я,
Что женской лиры
Одной, одной мне тягу несть.
* * * * *
(POEMS TO AKHMATOVA)
The competition's scabies
Kinship did not master in us.
And we simply divide thus:
Moscow - mine, Petersburg - yours.
Blissfully so and disinterestedly
My genius yours did heed.
For every breath you take handwritten
The breath surged up the shaft.
But shaft of my Polish pride -
How it fell! From gold-bearing mounts
My poems - like volunteers
People flocked to you, the tent under...
Will come in emptiness of ether
My lyrical sweet talk?
And I am inconsolable
That woman's lyre -
Just one I have a craving for.
ОТРЫВОК
...Но вал моей гордыни польской --
Как пал он! -- С златозарных гор
Мои стихи -- как добровольцы
К тебе стекались под шатер.
Следя полночные наезды
Бдил добровольческий табун,
пока беседовали звезды
С Единодержицею струн.
Fragment
But shaft of my Polish pride -
How it fell! From gold-bearing mounts
My poems - like volunteers -
Flocked to you under the tent...
Keeping track of night-time arrivals
There was a herd of volunteers,
While stars are conversing
With the monotony of strings.
МАЯКОВСКОМУ
Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме,
Архангел-тяжелоступ --
Здорово, в веках Владимир!
Он возчик и он же конь,
Он прихоть и он же право.
Вздохнул, поплевал в ладонь:
-- Держись, ломовая слава!
Певец площадных чудес --
Здорово, гордец чумазый,
Что камнем -- тяжеловес
Избрал, не прельстясь алмазом.
Здорово, булыжный гром!
Зевнул, козырнул -- и снова
Оглоблей гребет -- крылом
Архангела ломового.
To Mayakovsky
Above the crosses and the pipes,
Baptized in smoke and in fire,
Archangel Toughsfood -
Hello, in centuries Vladimir!
He is a horse and he rides,
He is a dream and he is right
He sighed and spat into his palm:
Scrap glory, hold on tight!
Singer of areal wonders -
Hello, grimy proud man,
That with a stone - heavyweight
Chosen, not seduced by a diamond.
Hello, cobblestone thunder!
Yawned, saluted - and again
Shaft rowing - with the wing
Of the dray archangel yonder.
* * * * *
Гордость и робость -- родные сестры,
Над колыбелью, дружные, встали.
"Лоб запрокинув!" -- гордость велела.
"Очи потупив!" -- робость шепнула.
Так прохожу я -- очи потупив --
Лоб запрокинув -- Гордость и Робость.
* * * * *
Pride and shyness - are sisters, maybe,
Who over the cradle were standing.
Pride willed: "Throw back the forehead"
"With eyes cast down!" - whispered shyness.
So I pass - with the eyes downcast -
Throwing back forehead - Pride and Shyness.
ХАНСКИЙ ПОЛОН
1
Ханский полон
Во сласть изведав,
Бью крылом
Богу побегов.
Спорый бог,
Скорый бог,
Шпоры в бок-бог!
Оповести
Словом и знаком,
Тех усыпи
Хмелем и маком,
Кровом и мраком будь,
Словом и знаком будь,
Пнем и канавой будь, --
Чтоб все ветра им в грудь!
Черный бог,
Ворон-бог,
Полночь-бьет-бог.
Щебнем-травой,
Гребнем-откосом.
Над татарвой
-- Тьфу! -- над раскосой.
Конь мой земли не тронь,
Лоб мой звезды не тронь,
Вздох мой губы не тронь,
Всадник-конь, перст-ладонь.
Конный бог,
Сонный бог,
Ломом в лоб-бог!
Быстрым ногам --
Крепость и смелость!
По слободам
Век чтобы пелось:
Беглых и босых -- бог,
Простоволосых -- бог,
Взлет, всплеск, всхлест, охлест-бог,
Сам черт на веслах -- бог.
Окрик-бог,
Охлест-бог,
Опрометь-бог!
Khan's Prison
1
The Khan's prison
Having fully tried,
I beat with the wing
To escape-god.
Profitable god
Fast god
Spurs in the side - god!
To inform
With word and sign,
Lay them to sleep
With poppy and vine,
Darkness and home be,
Word and sign be,
Stump and ditch be -
That all winds in the chest beat!
A black god,
Raven-god,
Midnight-beats-god.
With a comb-slant,
With a stone-grass
Over the slanting -
Yuck - Tatars!
My horse the ground don't touch,
My foreheads the stars don't touch,
My breath my lips don't touch,
Rider-horse, finger-palm.
A horse god,
Sleepy god,
Crowbar in forehead - god!
To the fast legs -
Strength and bravery!
That would be sung
In villages for centuries:
Of escaped and barefoot - god,
Of bare-headed - god,
Flight, splash, whip, whipped - god,
Devil on the oars - god.
Cry - god,
Whip - god,
Headlong - god!
2
Ни тагана
Нет, ни огня.
На меня, на!
Будет с меня
Конскую кость
Жрать с татарвой.
Сопровождай,
Столб верстовой!
-- Где ж, быстрота,
Крест-твой-цепок?
-- Крест-мой-цепок
Хан под сапог.
Град мой в крови,
Грудь без креста, --
Усынови,
Матерь-Верста!
-- Где ж, сирота,
Кладь-твоя-дом?
-- Скарб -- под ребром,
Дом -- под седлом,
Хан мой -- Мамай,
Хлеб мой -- тоска.
К старому в рай,
Паперть-верста!
-- Что ж, красота)
К Хану строга?
-- К Хану строга?
Память долга!
Камнем -- мне Хан,
Ямой -- Москва.
К ангелам в стан,
Скатерть-верста!
2
There is no trivet
And no fire.
Take me, take me!
With the Tatars
He will from me
Eat the horse bone.
Accompany,
The milestone!
"Where, quickness,
Is cross-your-chain?"
"Under khan's boots
Is cross-my-chain.
My town's in blood,
Chest without cross -
Adopt me,
Mother-versts!"
"Where, orphan,
Is your load-home?"
"Hearth - under ribs,
Under saddle - home,
My khan - Mamai,
My bread is angst.
To old one in heaven,
Church's porch-versts!"
"Why are you, beauty,
Strict to the khan?"
"Strict to the khan?
Memory's long.
My khan - like stone,
Moscow - like hole.
To angel's camp,
Versts-tablecloth!"
3
Следок твой непытан,
Вихор твой -- колтун.
Скрипят под копытом
Разрыв да плакун.
Нетоптанный путь,
Непутевый огонь. --
Ох, Родина-Русь,
Неподкованный конь!
Кумач твой без сбыту,
Палач твой без рук.
Худое корыто
В хоромах -- да крюк.
Корою нажрусь, --
Не диковина нонь!
" Ох, Родина-Русь,
Зачарованный конь!
Не вскочишь -- не сядешь!
А сел -- не пеняй!
Один тебе всадник
По нраву -- Мамай!
Раскосая гнусь,
Воровская ладонь...
-- Эх, Родина-Русь,
Нераскаянный конь!
3
Your trace is untrammeled,
A crown is your tuft.
The burst and the crier
Screech under the hoof.
An incompetent fire,
An untravelled path, there. -
An unshod horse
Oh Russia-mother!
Your cotton's not selling,
Your goon has no arms.
A hook's in your mansion
And a trough with no charm.
I'll eat lots of bark -
Not a marvel it was!
Oh Russia-mother,
Spellbound horse!
Don't jump up - don't sit!
And once sat - do not blame!
But one horseman, Mamai,
For your taste is game!
A slanting vileness,
A thief's palm...
The unconfessed stallion,
Russia-mom!
4
Не растеклась еще
Кровь Иисусова.
Над безнапраслинкой
Времячко Бусово.
Черная кровь
Из-под ножа.
Бусом -- любовь,
Бусом -- божбн.
Энать не дошла еще
Кровь Голубина.
Озером -- Жаль,
Полем -- Обида.
(Уж не тебя ль,
Князь мой нелжив?)
Озером -- Жаль,
Деревом -- Див.
Тупит глаза
Русь моя руса.
Вороном -- Гза,
Гзак -тот безусый,
Хан-тот-лазей,
Царь-раскрадынь,
Рознит князей,
Вдовит княгинь,
-- Ослобони меня!
Хану -- рабынюшка!
В роще обидонька
Плачет рябинушкой.
Не перечесть
Той бирюзы.
Девичья честь --
Стрелы борзы!
Травушки стоптаны,
Рученьки розняты.
В поле стыдобушка
Никнет березынькой.
Только и есть --
Два рукава!
Гзакова лесть --
Плеть скакова!
Исполосована
Русь моя русая.
Гзак да Кончак еще,
Вороны Бусовы.
Полный колчан,
Вольный постой.
А по ночам
Мать над дитей:
-- Спи, неустан,
Спи, недослух,
Чтоб тебя сам
Хан карнаух!
Хвать -- да и в стан!
Каши не даст!
Чтоб тебя сам
Гзак-загребаст!
Так по шатрам,
Через всю Русь:
-- Чтоб тебя сам
Бус-удавлюсь!
4
Did not spread out yet
The blood of Christ.
Over nonsense stands
The Busov's time.
The black blood
Under the knife.
With the beads - love,
With the beads - strife.
Enat has not reached yet
Golubin's blood.
On the lake - pity,
On the field - insult.
(But not for you,
My truthful prince?)
Lake - Pity,
Wonder - the trees.
Rebates the eye
Russia my peerless.
The raven - Gza,
Cossack is the beardless,
The lazy Khan,
From the Tsar embezzles,
On princes shame,
On princesses presses,
Go after me!
Khan - slave!
With the mountain ash
Insult cries in the grove.
You can't count
That turquoise.
The girl's honor -
Greyhound arrows!
Grass has been stomped on,
Apart hands are forced.
In field of shame
There will be a birch.
Only there are
Two sleeves!
Lie of the gzak -
Scourge of Skakov!
Stripped is all
Russia my fair-haired.
Cossack and Konchak still,
Busova's ravens.
Complete quiver,
Free wait.
And in the night mother
Says over the kids:
Sleep, relentless,
Sleep, overheard
So that you yourself
Are made by khan's world!
Grab it - in camp!
Will not give kasha!
So that you the same
Cossack - Russia!
Thus in tents,
Through Russia whole:
Strangle you
With beads - I will.
* * * * *
Семеро, семеро
Славлю дней!
Семь твоих шкур твоих
Славлю, Змей!
Пустопорожняя
Дань земле --
Старая кожа
Лежит на пне.
Старая сброшена, --
Новой жди!
Старую кожу,
Прохожий, жги!
Чтоб уж и не было
Нам: вернись!
Чтобы ни следу
От старых риз!
Снашивай, сбрасывай
Старый день!
В ризнице нашей --
Семижды семь!
* * * * *
Seven, seven
Days I glory!
Your seven skins,
Serpents, I glory!
Empty is given
Tribute to earth -
The old skin
On the stump lies.
Old has dropped -
Wait for the new!
With old skin,
Burn, Passerby!
So we do not hear
The command: return!
So that there was no trace
Of chasubles of old!
Wear off, throw off
The old day!
In our chasuble -
Seven times seven!
ХВАЛА АФРОДИТЕ
1
Блаженны дочерти твоих. Земля,
Бросавшие для боя и для бега.
Блаженны в Елисейские поля
Вступившие, не обольстившись негой.
Так лавр растет, -- жестоколист и трезв,
Лавр-летописец. горячитель боя.
-- Содружества заоблачный отвес
Не променяю на юдоль любови.
Praise to Aphrodite
1
Blessed are the ones that left your daughters, Earth,
To fight in wartime battle and to run,
Blessed are the ones that having never tried
Comfort went to the fields Elysian.
Thus grows the laurel - writer of the years,
Heater of battle, sober, with harsh leaves.
I will never exchange for bitter fate of love
The friendship's over-the-clouds cliffs.
2
Уже богов -- не те уже щедроты
На берегах -- не той уже реки.
В широкие закатные ворота
Венерины, летите, голубки!
Я ж на песках похолодевших лежа,
В день отойду, в котором нет числа.
Как змей на старую взирает кожу --
Я молодость свою переросла.
2
Already gods' - not the same generosity,
Upon the river's shore, not the same one.
Fly, fly again, the doves of Aphrodite
Into wide open gates of setting sun.
I'll leave in day, in which there is no count,
Lying upon the sand that's growing cold...
I've outgrown my youth and look upon it
Like snake that's looking at his skin of old.
3
Тщетно, в ветвях заповедных кроясь,
Нежная стая твоя гремит..
Сластолюбивый роняю пояс,
Многолюбивый роняю мирт.
Тяжкоразящей стрелой тупою
Освободил меня твой же сын.
-- Так о престол моего покоя,
Пеннороищенная, пеной сгинь!
3
In vain, inside the promised branches hiding,
Your tender retinue thunders above.
I drop a myrtle that did love so many,
I drop the belt that did so sweetness love.
With a dumb arrow that is heavily piercing
Freed me from these my shackles your own son.
Thus at the very throne of my calmness
You born of foam, as a foam be gone!
4
Сколько их, сколько их ест из рук,
Белых и сизых!
Целые царства воркуют вкруг
Уст твоих, Низость!
Не переводится смертный пот
В золоте кубка.
И полководец гривастый льнет
Белой голубкой.
Каждое облако в час дурной --
Грудью круглится,
В каждом цветке неповинном -- твой
Лик, Дьяволица!
Бренная пена, морская соль...
В пене и в муке --
Повиноваться тебе доколь,
Камень беэрукий?
4
How many, how many of them, white and blue
Eat from the hands!
Whole kingdoms are clucking around your lips
O Lowliness!
In gold of cup the deadly sweat
Does not translate.
The mantle-wearing general will vanish
Like dove of white.
Every cloud like a chest circles
In a bad hour.
There is your visage, O she-devil, in
Each perfect flower.
You fleeting foam, the salt of the sea..
In torment and foam -
For what reason should I obey
You, armless stone?
* * * * *
Oт гнева в ои, мечты во лбу,
Богиня верности, храни рабу.
Чугунным ободом скрепи ей грудь,
Богиня Верности, покровом будь.
Все сладколичие сними с куста,
Косноязычием скрепи уста...
Запечатленнее кости в гробу,
Богиня Верности, храни рабу!
Дабы без устали шумел станок,
Да будет уст ее закон -- замок.
Дабы могильного поверх горба:
"Единой Верности была раба!"
На раздорожии, ребром к столбу,
Богиня Верности -- распни рабу!
* * * * *
On forehead dreaming, from rage at this,
Keep the slave, loyalty's Goddess.
With leaden rim fasten her chest,
Goddess of loyalty, be the coat.
Take all the sweet-headedness off the bush,
With tongue-tied lips and with blush...
Imprinted more than in a coffin a bone,
Goddess of loyalty, save your servant!
So that the machine makes a tiring noise,
That law would be made of the mouth of hers.
So that the grave over the hump:
"I was the slave of the single trust!"
For discord, with the rib to the post tied,
Goddess of loyalty - the slave crucify!
* * * * *
С такою силой в подбородок руку
Вцепив, что судорогой вьется рот,
С такою силою поняв разлуку,
Что, кажется, и смерть не разведет --
Так знаменосец покидает знамя,
Так на помосте матерям: Пора!
Так в ночь глядит -- последними глазами
Наложница последнего царя.
* * * * *
With such a power in the chin
Pierced into hand, that mouth curls up with spasms,
With such a power realizing separation
That, appears, death cannot force apart -
Thus standard-bearer leaves the banner,
Thus "Time!" on platform to mother.
Thus he saw at night - with last eyes
A concubine of the last tsar.
МОЛОДОСТЬ
1
Молодость моя! Моя чужая
Молодость! Мой сапожок непарный!
Воспаленные глаза сужая,
Так листок срывают календарный.
Ничего из всей твоей добычи
Не взяла задумчивая Муза.
Молодость моя! -- Назад не кличу-
Ты была мне ношей и обузой.
Ты в ночи нашептывала гребнем,
Ты в ночи оттачивала стрелы.
Щедростью твоей давясь, как щебнем,
За чужие я грехи терпела.
Скипетр тебе вернув до сроку --
Что уже душе до яств и брашна!
Молодость моя! Моя морока-
Молодость! Мой лоскуток кумашный!
Youth
1
This my youth! O this my alien youth!
This my alien youth, my boot unpaired!
Purposefully narrowing the inflamed eyes,
Thus a leaf from calendar they tear.
From among your very acquisitions
Nothing took away the thoughtful Muse.
You were both a burden and encumbrance
To me. I don't ask you back, my youth.
You whetted the arrows in the nighttime,
You whispered within the night with comb.
I have suffered for the sins of others
Pressed down with your generosity, like stone.
Your scepter before its time returning -
Of what use is evidence to the soul!
O my youth! My tired youth you are!
You my tattered rag that once was whole!
2
Скоро уж из ласточек -- в колдуньи!
Молодость! Простимся накануне...
Постоим с тобою на ветру!
Смуглая моя! Утешь сестру!
Полыхни малиновою юбкой,
Молодость моя! Моя голубка
Смуглая! Раззор моей души!
Молодость моя! Утешь, спляши!
Полосни лазоревою шалью,
Шалая моя! Пошалевали
Досыта с тобой! -- Спляши, ошпарь!
Золотце мое -- прощай -- янтарь!
Неспроста руки твоей касаюсь,
Как с любовником с тобой прощаюсь.
Вырванная из грудных глубин --
Молодость моя! -- Иди к другим!
2
Soon from swallows - into sorcerers!
Youth! We will say farewell before...
We will stand in the wind soul to soul!
My tan one! My sister console!
With a skirt of raspberry flare,
You my youth! My dove you are
Tan! Waste of my soul!
You my youth! Dance and console!
Wash me with a shawl of azure,
My insane one! We have played with you
For a plenty! Dance a while and spar!
My gold - farewell - amber!
For a reason your arms touch I,
Like to a lover I say goodbye.
Torn away from depths within my breast -
My youth! Go to someone else!
МУЗА
Ни грамот, ни праотцев,
Ни ясного сокола.
Идет -- отрывается, --
Такая далекая!
Под смуглыми веками --
Пожар златокрылый.
Рукою обветренной
Взяла -- и забыла.
Подол неподобранный,
Ошмeток оскаленный.
Не злая, не добрая,
А так себе: дальняя.
Не плачет, не сетует:
Рванул -- так и милый!
Рукою обветренной
Дала -- и забыла.
Забыла -- и россыпью
Гортанною, клекотом...
-- Храни ее, Господи,
Такую далекую!
Muse
No awards, no forefathers,
Not a falcon clear.
She goes and is torn away -
She is so far!
Underneath tan eyelids
A golden-winged flame.
Forgotten once she took it
With a windswept arm.
An un-picked-up skirt,
A rag that went bare.
I'm not kind, not mean
But like this: so far.
Does not fuss or cry: Tore -
And are therefore dear!
You gave - and forgot
With an arm windswept.
With a scream and with a throat's
Scattering, forgot...
So distant as she is
Come and keep her, God!
* * * * *
Справа, справа -- баран круторогий!
И сильны мои ноги.
Пожелайте мне доброй дороги,
Богини и боги!
Слажу, слажу с курчавой сестрою,
С корабельной сосною!
Вся поклажа -- брусок со струною,
Ничего -- за спиною!
Ни закона, ни ....... ни дома,
Ни отцовского грома,
Ни товарища нежной истомы, --
Всe сгорело соломой!
Пожелайте мне смуглого цвета
И попутного ветра!
.................. -- в Лету,
Без особой приметы!
* * * * *
To the right, to the right - a ram tough-horned!
And strong are my feet.
Wish for me a happy road,
Gods and goddesses!
With the curly sister I have, I have fun,
With all the ship-making pine!
All luggage - bar with string,
Behind the spine - nothing!
No law, no... no home,
No father's thunder,
No companion for tender languor,
All has been burned with the straw!
Wish me a dark color
And passing wind!
... in Lethe,
Without much token.
* * * * *
Без самовластия,
С полною кротостью.
Легкий и ласковый
Воздух над пропастью.
Выросший сразу,
-- Молнией -- в срок --
Как по приказу
Будет цветок.
Змееволосый,
Звездоочитый...
Не смертоносный, --
Сам без защиты!
Он ли мне? Я -- ему?
Знаю: польщусь..,
Знаю: нечаянно !
В смерть оступлюсь...
* * * * *
Without self-control
With complete meekness.
Light and soft is
Air over abyss.
Growing at once,
Like lightning - in time,
As if by order
There will be a blossom.
Answering stars,
With a snake hair...
Himself defenseless -
Not a flame-bearer!
He to me? I to him?
I'll try, I know.
I know, Without intent
Into death I will go.
* * * * *
Так плыли: голова и лира,
Вниз, в отступающую даль.
И лира уверяла: мира!
А губы повторяли: жаль!
Крово-серебряный, серебро-
Кровавый след двойной лия,
Вдоль обмирающего Гебра --
Брат нежный мой, сестра моя!
Порой, в тоске неутолимой,
Ход замедлялся головы.
Но лира уверяла: мимо!
А губы ей вослед: увы!
Вдаль-зыблящимся изголовьем
Сдвигаемые как венцом --
Не лира ль истекает кровью?
Не волосы ли -- серебром?
Так, лестницею нисходящей
Речною -- в колыбель зыбей.
Так, к острову тому, где слаще
Чем где-либо -- лжет соловей...
Где осиянные останки?
Волна соленая -- ответь!
Простоволосой лесбиянки
Быть может вытянула сеть? --
* * * * *
Thus swam the head and lyre down
To the receding far-off place.
And lips repeated: pity, pity,
And the lyre assured: "Peace."
Bloody-silver, silver-and-bloody
And double trace she did then pour,
My tender brother, my dear sister
Along the dying Gebr.
At times, the movement of head slowed
Inside the unabated angst.
But lyre assured: near me go!
And lips behind her said, "Alas!"
Moving together like a garland
With far-off rippling head of bed -
Do not the hair pour with silver?
Does not the lyre pour with blood?
Thus, with a staircase descending
Of river - into crib of swells.
Thus, to new island, where it's sweeter
Than somewhere - lies a nightingale...
Where then are they, the holy remnants?
The salty wave - respond, respond!
Maybe the net has pulled it out,
Net of bare-headed Lesbian?
* * * * *
He для льстивых этих риз, лживых ряс
Голосистою на свет родилась!
Не ночные мои сны -- наяву!
Шипом-шепотом, как вы, не живу!
От тебя у меня, шепот-тот-шип --
Лира, лира, лебединый загиб!
С лавром, с зорями, с ветрами союз,
Не монашествую я -- веселюсь!
И мальчишка -- недурeн-белокур!
Ну, а накривь уж пошло чересчур, --
От тебя у меня, шепот-тот-шип --
Лира, лира, лебединый загиб!
Доля женская, слыхать, тяжела!
А не знаю -- на весы не брала!
Не продажный мой товар -- даровой!
Ну, а ноготь как пойдет синевой, --
От тебя у меня, клекот-тот-хрип --
Лира, лира, лебединый загиб!
* * * * *
Not for flattering chasubles, frocks of lies -
I was born in this world with loud voice!
Wide awake - not the night dreams for me!
I don't live, like you, whisperingly!
From you, whisper-whisper, I have -
Lyre, lyre, a swan's curve!
With laurel, with dawn, with winds one
I make merry, I'm not a nun!
And the boy - is fair-haired, is not dumb!
And especially to wrong side it has gone -
From you, whisper-whisper, I have -
Lyre, lyre, a swan's curve!
Heavy, I hear, is woman's role!
I don't know - did not put on the scale!
My product is a gift, not for sale,
But with blueness will run my nail -
From you, scream-and-wheezing, I have -
Lyre, lyre, a swan's curve!
* * * * *
Грудь женская! Души застывший вздох,
Суть женская! Волна, всегда врасплох
Застигнутая -- и всегда врасплох
Вас застигающая -- видит Бог!
Презренных и презрительных утех
Игралище. -- Грудь женская! -- Доспех
Уступчивый! -- Я думаю о тех...
Об одногрудых тех, -- подругах тех!..
* * * * *
Woman's chest! The soul's frozen breath -
Woman's reason! Wave, that by surprise
Was caught - and always by surprise
Having caught up to you - seen by God's eyes!
Playpen of the despising and despised
Has quieted. - Woman's chest! - Yielding was
An armament! - I am thinking of those...
Of those girlfriends - those one-breasted ones!
ПОДРУГА
1
Спит, муки твоея -- веселье,
Спит, сердца выстраданный рай.
Над Иверскою колыбелью
-- Блаженная! -- помедлить дай.
Не суетность меня, не зависть
В дом привела, -- не воспрети!
Я дитятко твое восславить
Пришла, как древле -- пастухи.
Не тою же ль звездой ведома?
-- О серебро-сусаль-слюда! --
Как вкопанная -- глянь -- над домом,
Как вкопанная -- глянь -- звезда!
Не радуюсь и не ревную, --
Гляжу, -- и по сердцу пилой:
Что сыну твоему дарую?
Вот плащ мой -- вот и посох мой.
Girlfriend
1
Sleeps, merriment, your torment,
Sleeps heart's suffered heaven so.
Over the Iverian cradle -
Blessed! - Allow to go slow.
Not my fussiness, not envy
Brought me home - do not forbid!
I came like shepherds in the village
To give the glory to your kid.
Not by the same star witnessed?
O fake gold-mica-silver!
Like dug in - look - over the house,
Like dug in - look - star!
I am not joyous and do not envy
I look - and a saw to my heart,
What is it to your son I am giving?
Here is my cloak - here is my staff.
2
В своих младенческих слезах --
Что в ризе ценной,
Благословенна ты в женах!
-- Благословенна!
У раздорожного креста
Раскрыл глазочки.
(Ведь тот был тоже сирота, --
Сынок безотчий).
В своих младенческих слезах --
Что в ризе ценной,
Благословенна ты в слезах!
-- Благословенна.
Твой лоб над спящим над птенцом-
Чист, бестревожен.
Был благовест тебе венцом,
Благовест -- ложем.
Твой стан над спящим над птенцом
Трепет и древо.
Был благовест ему отцом, --
Радуйся, Дева!
В его заоблачных снегах --
Что в ризе ценной,
Благословенна ты в снегах!
-- Благословенна.
2
Like in a precious chasuble
In infant tears,
You're blessed in your wives!
You're blessed, dear!
Near to the lonely roadside cross
Your eyes you open.
(He was an orphan just as well -
Fatherless son).
Like in a precious chasuble
In infant tears,
You're blessed in your tears!
You're blessed, dear.
Clear, unconcerned over the sleeping
Bird is your forehead.
The good news' bearer was your crown,
And also your bed.
Shivering and tree your stature is
Over the sleeping bird.
The good news' bearer was his dad -
Be joyful, girl!
Like in a precious chasuble,
In heaven's snow
Blessed in snow you have been!
You're blessed so.
3
Огромного воскрылья взмах,
Хлещущий дых:
-- Благословенна ты в женах,
В женах, в живых.
Где вестник? Буйно и бело.
Вихорь? Крыло?
Где вестник? Вьюгой замело --
Весть и крыло.
3
A giant stroke of a wing,
Breath whips - in wives
You are blessed,
In wives, alive.
Where's messenger? It's wild and white.
A wing? A crown?
Where's messenger? Message and wing
By blizzard covered.
4
Чем заслужить тебе и чем воздать --
Присноблаженная! -- Младенца Мать!
Над стеклянеющею поволокой
Вновь подтверждающая: -- Свет с Востока!
От синих глаз его -- до синих звезд
Ты, радугою бросившая мост!
Не падаю! Не падаю! Плыву!
И -- радугою -- мост через Неву.
Жизнеподательница в час кончины!
Царств утвердительница! Матерь Сына!
В хрип смертных мук его -- в худую песнь!
Ты -- первенцево вбросившая: "Есмь!"
4
With what to deserve you and give back your due -
Blessed forever! Babe's mother you!
Over the dragnet growing with glass
Again repeating: Light from the east!
From his blue eyes to stars of blue
Having thrown a rainbow as a bridge, you!
I don't fall! I don't fall! I swim far
And - as a rainbow - bridge over Nieva.
Life-giver in hour of the end!
Affirmer of kingdoms! Mother of Son!
In wheeze of his torments - in a song that's bad!
You threw in the firstborn a shout: "I am!"
5
Последняя дружба
В последнем обвале.
Что нужды, что нужды --
Как здесь называли?
Над черной канавой,
Над битвой бурьянной,
Последнею славой
Встаешь, -- безымянной.
На крик его: душно! припавшая: друг!
Последнейшая, не пускавшая рук!
Последнею дружбой --
Так сонмы восславят.
Да та вот, что пить подавала,
Да та вот. --
У врат его царских
Последняя смена.
Уста, с синевы
Сцеловавшие пену.
Та, с судороги сцеловавшая пот,
На крик его: руку! сказавшая: вот!
Последняя дружба,
Последнее рядом,
Грудь с грудью...
-- В последнюю оторопь взгляда
Рай вбросившая,
Под фатой песнопенной,
Последнею славой
Пройдешь -- покровенной.
Ты, заповеди растоптавшая спесь,
На хрип его: Мама! солгавшая: здесь!
5
The final friendship
In final collapse.
What's needed, what's needed -
How they called us?
Above the black levy,
Above the warriors,
You'll rise with final glory,
Glory nameless.
But he is shouting: stuffy! Crouching: friend!
The final one, not letting the hand!
With final friendship -
So the hosts would sing glory.
And here, what to give things to drink,
And here...
At the tsar's gates
Is his last shift royal.
Lips, with blueness
Kissing the foam.
Kissing from the convulsions the sweat,
On his shout "hand!" he says, "that!"
The final friendship,
The last one is nearer,
Chest with chest...
In the last gaze
Threw in heaven,
Under a song veil,
With last glory
You will pass - covered.
Thus, commandments trampled by arrogance sere
On his wheezing: "Mother" she has lied: here!
ВИФЛЕЕМ
Два стихотворения, случайно
не вошедшие в "Стихи к Блоку"
Сыну Блока, -- Саше.
--------
1
Не с серебром пришла,
Не с янтарем пришла, --
Я не царем пришла,
Я пастухом пришла.
Вот воздух гор моих,
Вот острый взор моих
Двух глаз -- и красный пых
Костров и зорь моих.
Где ладан-воск -- тот-мех?
Не оберусь прорех!
Хошь и нищее всех --
Зато первое всех!
За верблюдом верблюд
Гляди: на холм-твой-крут,
Гляди: цари идут,
Гляди: лари несут.
О -- поз -- дали!
Bethlehem
Two poems, accidentally having gone in
"Poems To Blok"
Son of Blok, - Alex.
1
Not with silver I came,
Not with amber I came,
Not as a king I came,
As a shepherd I came.
Here's air of hills of mine,
Here's of two eyes of mine
Sharp gaze - and of fires
Red glare and of dawns of mine.
Where's wax - that is the fur?
Through hole I won't turn!
Poorer than all -
But ahead of all!
Behind a camel a camel
See: on that round hill,
See: walking are the kings,
See: they are bearing bins.
O - after - far!
2
Три царя,
Три ларя
С ценными дарами,
Первый ларь --
Вся земля
С синими морями.
Ларь второй:
Весь в нем Ной,
Весь, с ковчегом-с-тварью.
Ну, а в том?
Что в третeм?
Что в третeм-то, Царь мой?
Царь дает,
-- Свет мой свят!
Не понять что значит!
Царь -- вперед,
Мать -- назад,
А младенец плачет.
2
Three kings,
Three bins
With precious gifts.
The first bin -
All the earth
With indigo seas.
Second bin:
Noah within
With an ark with beasts.
And within?
That third bin?
What is there, my king?
The king gives,
My light holy is!
Don't know what it means!
King - ahead,
Mom - behind,
And the infant weeps.
* * * * *
Как по тем донским боям, --
В серединку самую,
По заморским городам
Все с тобой мечта моя.
Со стены сниму кивот
За труху бумажную.
Все продажное, а вот
Память не продажная.
Нет сосны такой прямой
Во зеленом ельнике.
Оттого что мы с тобой --
Одноколыбельники.
Не для тысячи судеб --
Для единой родимся.
Ближе, чем с ладонью хлеб
Так с тобою сходимся.
Не унес пожар-потоп
Перстенька червонного!
Ближе, чем с ладонью лоб
В те часы бессонные.
Не возьмет мое вдовство
Ни муки, ни мельника...
Нерушимое родство:
Одноколыбельники.
Знай, в груди моей часы
Как завел -- не ржавели.
Знай, на красной на Руси
Все ж самодержавие!
Пусть весь свет идет к концу
Достою у всенощной!
Чем с другим каким к венцу --
Так с тобою к стеночке.
-- Ну-кось, до меня охоч!
Не зевай, брательники!
Так вдвоем и канем в ночь:
Одноколыбельники.
* * * * *
How comes into the middle
In battles of the Don -
Thus my dream is with you
In cities over the ocean.
For the paper dust they'll take
Bookcase from the wall.
All's for sale, and nonetheless
Memory's not for sale.
In a green wood full of firs
There's no such straight pine.
You and me, that is because,
From one cradle come.
Not for thousand fates - we're born
For one, you and me.
Nearer than bread to the palm -
Thus do we agree.
Fire and flood did not bear off
Finger of gold made!
In those sleepless hours we are
Nearer than to forehead, hand.
My widowhood will not accept
Neither miller, nor flour.
An inviolable bond:
In one crib we were.
In my chest my watch, once wound,
Did not rust, you know.
There's autocracy within
The red Russia, know.
May the whole world come to end -
At night service I will stand.
Thus with you before the wall -
As to others all.
And now, keen before me, you!
Brothers, do not yawn!
Thus come at night me and you:
Our crib was one.
* * * * *
Так говорю, ибо дарован взгляд
Мне в игры хоровые:
Нет, пурпурные с головы до пят,
А вовсе не сквозные!
Так -- довожу: лба осиянный свод
Надменен до бесчувствья.
И если радугою гнется рот --
То вовсе не от грусти.
Златоволосости хотел? Стыда?
Вихрь -- и костер лавровый!
И если нехотя упало: да --
Нет -- их второе слово.
Мнил -- проволокою поддержан бег?
Нет, глыбы за плечами!
В полуопущенности смуглых век
Стрел больше, чем в колчане!
О, в каждом повороте головы --
Целая преисподня!
Я это утверждаю: таковы,
Да, -- ибо рать Господня.
Медновскипающие табуны --
В благовест мы -- как в битву!
Какое дело нам до той слюны,
Названной здесь молитвой?!
Путеводители старух? Сирот?
-- Всполохи заревые! --
Так утверждаю, ибо настежь вход
Мне в игры хоровые.
* * * * *
I speak this way, as given as gift a glance
For me is choral games:
No, purple from head to toe,
And not at all cross-cutting!
Thus - I'll bring: forehead vault
Is senseless and arrogant.
And if mouth like rainbow bends -
That's not at all from sadness.
Shame? You wanted hair of gold?
Whirlwind and fire of Laurel!
And if grudgingly it fell:
Yes - No is the second word.
Thought - run supported by the wire?
No, lumps the shoulders over!
In semi-omission of dark eyelids
There are more arrows than in the quiver.
O, with each turn of the head -
Is full hell!
I this affirm: Such shall,
Yes, be the host of God.
Copper boiling herds -
To gospel we - like to battle!
What about this spit do we care
Named here as prayer!
Old woman guides? Orphans?
Flashes of glow!
Thus I affirm, in games choral
Because wide open is entrance door.
* * * * *
Как начнут меня колеса --
В слякоть, в хлипь,
Как из глотки безголосой
Хлынет кипь --
Хрип, кончающийся за морем,
что стерт
Мол с лица земли мол...
-- Мама?
Думал, -- черт!
Да через три ча еще!
* * * * *
How will the wheels begin me -
To slush, to flimsy,
How from voiceless throat
Boil would pour out -
Wheezing, ending behind the sea,
Which erased
They say from the earth they say...
Mother?
Think - damn!
Yeah, in three more hours!
* * * * *
Над синеморскою лоханью --
Воинствующий взлет.
Божественное задыханье
Дружб отроческих -- вот!
Гадательные диалоги
Воскрылия с плечом.
Объятие, когда руки и ноги
И тело -- ни при чем.
Ресни -- цами -- сброшенный вызов:
Вырвалась! Догоняй!
Из рук любовниковых -- ризы
Высвобожденный край.
И пропастью в груди (что нужды
В сем: косное грудь в грудь?)
Архангельской двуострой дружбы
Обморочная круть.
* * * * *
Over the tub blue-sea -
Militant flight.
The youth friendships - see
Divine breath beside!
Fortune-telling dialogs
From a shoulder, wings.
Embrace, when arms and legs
And body - nothing to do with.
With eyelashes - is given challenge:
Burst out! Catch up with times!
From arms of lovers - released edge
Of vestments.
And like abysses into chest (how it is -
Oblique chest to chest in all?)
Of Archangel double-edged friendships
A swooning cool.
АХМАТОВОЙ
Кем полосынька твоя
Нынче выжнется?
Чернокосынька моя!
Чернокнижница!
Дни полночные твои,
Век твой таборный...
Все работнички твои
Разом забраны.
Где сподручники твои,
Те сподвижнички?
Белорученька моя,
Чернокнижница!
Не загладить тех могил
Слезой, славою.
Один заживо ходил --
Как удавленный.
Другой к стеночке пошел
Искать прибыли.
(И гордец же был-сокол!)
Разом выбыли.
Высоко твои братья!
Не докличешься!
Яснооконька моя,
Чернокнижница!
А из тучи-то (хвала --
Диво дивное!)
Соколиная стрела,
Голубиная...
Знать, в два перышка тебе
Пишут тамотка,
Знать, уж в скорости тебе
Выйдет грамотка:
-- Будет крылышки трепать
О булыжники!
Чернокрылонька моя!
Чернокнижница!
To Akhmatova
Your stripe will be harvested
By which person's arms?
O the black magician you!
My warlock you are!
Your tumultuous century,
And your midnight days...
All your little workers are
At once born away.
Where are your campaigner friends,
Your comrades in arms?
O the black magician you,
My one with white arms!
Not with glory, not with tears
Can one heal those graves.
One, as though he had been choked,
Walked around alive.
One more went into a wall
Himself to advance.
(He was proud - a falcon!) - They
Knocked him out at once.
High above your brothers are!
Can't exude a cry!
O the black magician you,
My one with clear eyes!
And from out the cloud (praise
Marvel from above!)
Arrow of a falcon falls,
Arrow of a dove...
To know, in two feathers at once
People to you write,
Know, that soon you will receive
A certificate,
O the boulders! They'll flutter their wings
With their cobblestones,
O the black magician you!
My warlock one!
* * * * *
До убедительности, до
Убийственности -- просто:
Две птицы вили мне гнездо:
Истина -- и Сиротство.
(1921 -1922)
Ломающимся голосом
Бредет -- как палкой по мосту.
Как водоросли -- волосы.
Как водоросли -- помыслы.
И в каждом спуске: выплыву,
И в каждом взлете: падаю.
Рука как свиток выпала,
Разверстая и слабая...
* * * * *
For persuasiveness,
For murderousness - two:
Birds were twisting a nest:
Truth - and Orphanhood.
With breaking voice
He wanders - like a stick on a bridge.
Like waterweed - hair.
Like waterweed - thoughts.
And with each descent: I'll swim out,
And with each takeoff: I fall.
The hand fell out like a scroll,
Wide and weak just about...
МОСКВЕ
<1>
Первородство -- на сиротство!
Не спокаюсь.
Велико твое дородство:
Отрекаюсь.
Тем как вдаль гляжу на ближних
Отрекаюсь.
Тем как твой топчу булыжник --
Отрекаюсь.
=========
Как в семнадцатом-то
Праведница в белом,
Усмехаючись, стояла
Под обстрелом.
Как в осьмнадцатом-то
-- А? -- следочком ржавым
Все сынов своих искала
По заставам.
Вот за эту-то -- штыками
Не спокаюсь! --
За короткую за память
Отрекаюсь.
Драгомилово, Рогожская,
Другие...
Широко ж твоя творилась
Литургия.
А рядочком-то
На площади на главной,
Рванью-клочьями
Утешенные, лавром...
Наметай, метель, опилки,
Снег свой чистый.
Поклонись, глава, могилкам
Бунтовщицким.
(Тоже праведники были,
Были, -- не за гривну!)
Красной ране, бедной праведной
Их кривде...
=============
Старопрежнее, на свалку!
Нынче, здравствуй!
И на кровушке на свежей --
Пляс да яства.
Вот за тех за всех за братьев
-- Не спокаюсь! --
Прости, Иверская Мати!
Отрекаюсь.
To Moscow
<1>
Birthright for orphanage!
I won't calm down.
Great is your inheritance:
I renounce.
There from afar I look at neighbors
I renounce.
By way cobblestone I trample -
I renounce.
=================
Like in seventeen - righteous
Woman in white attire,
Chuckling, she stood
Under fire.
Like in eighteen
With footprints of rust
I sought for her sons
At the outpost.
Here for this - bayonets
I won't calm down
The brief memory
I renounce.
Dragomilovo, Rogozhskaya,
Others still...
Your liturgy was performed
On wide scale.
And nearby
On main square.
Consoled, with a laurel
In tatters...
Blow, blizzard, sawdust,
My snow clean.
Bow, head, to the graves
Of ones in rebellion.
(Also there were righteous ones,
Not for hryvna!) To red wound
Poor righteous ones,
Their falsehood...
=================
Older ones, on the dump!
Hello now!
And on the fresh blood
Dance and food.
Here is for all brothers
I'll come down!
Forgive, Iver's mother!
I repent.
<2>
Пуще чем женщина
В час свиданья!
Лавроиссеченный,
Красной рванью
Исполосованный
В кровь-
Снег.
Вот они, тесной стальной когортой,
К самой кремлевской стене приперты,
В ряд
Спят.
Лавр -- вместо камня
И Кремль -- оградой.
Крестного знамени
Вам не надо.
Как-
Чтить?
Не удостоились "Со святыми",
Не упокоились со святыми.
Лавр.
Снег.
Как над Исусовым
Телом -- стража.
Руки грызу себе, -- ибо даже
Снег
Здесь
Гнев. -- "Проходи! Над своими разве?!"
Первою в жизни преступной связью
Час
Бьет.
С башни -- который? -- стою, считаю.
Что ж это здесь за земля такая?
Шаг
Врос.
Не оторвусь! ("Отрубите руки!")
Пуще чем женщине
В час разлуки --
Час
Бьет.
Под чужеземным бунтарским лавром
Тайная страсть моя,
Гнев мой явный --
Спи,
Враг!
<2>
Stronger than woman
In hour of meeting!
Laureus dissected,
With red flags
Stripped
Into blood -
Snow.
There they, in tight steel cohort,
Pinned to the wall of Kremlin,
In a row
They sleep.
Laurel instead of stone,
And Kremlin - fence.
You do not need
The banner of God.
What-
Honor?
We were not honored "with saints,"
We were not rested with saints.
Laurel.
Snow.
As above Christ's
Body - the guard.
Gnawing my hands - as even
Snow
Here
Rage. "Pass! Is it over your own?!"
First in life with criminal connection
Hour
Beats.
From the tower - which - I stand, count.
What for is here that ground?
Step
Grown.
I won't come off! ("Cut off the hands!")
Stronger than woman
In hour of parting -
Hour
Beats.
Under a foreign rebellious laurel
Is my secret passion,
My clear rage -
Sleep,
Enemy!
* * * * *
По-небывалому:
В первый раз!
Не целовала
И не клялась.
По-небывалому:
Дар и милость.
Не отстраняла
И не клонилась.
А у протаянного окна
Это другая была --
Она.
Не заклинай меня!
Не клялась.
Если и строила --
Дом тот сломлен.
С этой другою
Родства не помню.
Не окликай меня, --
Безоглядна.
* * * * *
Unprecedented:
In first time now!
I did not kiss
And did not bow.
Unprecedented:
Grace and gift.
I was not removed
And did not kneel.
But at the thawed window
There was another -
Her.
Do not conjure me!
I did not swear.
If I had built -
Broken is house.
I don't remember relationship
With this other.
Do not call me out,
Reckless one.
НОВОГОДНЯЯ
Братья! В последний час
Года -- за русский
Край наш, живущий -- в нас!
Ровно двенадцать раз --
Кружкой о кружку!
За почетную рвань,
За Тамань, за Кубань,
За наш Дон русский,
Старых вер Иордань...
Грянь,
Кружка о кружку!
Товарищи!
Жива еще
Мать -- Страсть -- Русь!
Товарищи!
Цела еще
В серд -- цах Русь!
Братья! Взгляните в даль!
Дельвиг и Пушкин,
Дел и сердец хрусталь...
-- Славно, как сталь об сталь
Кружкой о кружку!
Братства славный обряд --
За наш братственный град
Прагу -- до -- хрусту
Грянь, богемская грань!
Грянь,
Кружка о кружку!
Товарищи!
Жива еще
Ступь -- стать -- сталь.
Товарищи!
Цела еще
В серд -- цах -- сталь.
Братья! Последний миг!
Уж на опушке
Леса -- исчез старик...
Тесно -- как клык об клык-
Кружкой о кружку!
Добровольная дань,
Здравствуй, добрая брань!
Еще жив -- русский
Бог! Кто верует -- встань!
Грянь,
Кружка о кружку!
New Year's
Brothers! In the last hour
Of year - after our
Russian land, living in us!
Exactly twelve times
Mug to mug!
After the rabble of honor,
After Taman, after Kuban,
After our Russian Don,
Jordan of old faith... Once more,
Mug to mug!
Comrades!
Alive still is
Mother - Passion - Russia!
Comrades!
Whole still is
In the hearts - Russia!
Brothers! Into the distance look in!
Delvig and Pushkin,
The deeds' and the hearts' crystal...
Gloriously, like steel on steel -
Mug to mug!
Brotherhood's glorious gown -
For our brother town
Prague - till - crunching
Ring out, Bohemian country! Ring,
Mug to mug!
Comrades!
Alive still is
Rumor - physique - steel.
Comrades!
Whole still
Is in the hearts - steel.
Brothers! The final moment!
On the border of forest
Disappeared old man...
Tightly - like fang to fang -
Mug to mug!
Voluntary tributes,
Hello, kind abuse!
Still alive is Russian
God! Who believes - stand!
Ring,
Mug to mug!
НОВОГОДНЯЯ
(вторая)
С. Э.
Тот -- вздохом взлелеянный,
Те -- жестоки и смуглы.
Залетного лебедя
Не обижают орлы.
К орлам -- не по записи:
Кто залетел -- тот и брат!
Вольна наша трапеза,
Дик новогодний обряд.
Гуляй, пока хочется,
В гостях у орла!
Мы -- вольные летчики,
Наш знак -- два крыла!
Под гулкими сводами
Бои: взгляд о взгляд, сталь об сталь.
То ночь новогодняя
Бьет хрусталем о хрусталь.
Попарное звяканье
Судеб: взгляд о взгляд, грань о грань.
Очами невнятными
Один -- в новогоднюю рань...
Не пей, коль не хочется!
Гуляй вдоль стола!
Мы -- вольные летчики,
Наш знак -- два крыла!
Соборной лавиною
На лбы -- новогодний обвал.
Тоска лебединая,
В очах твоих Дон ночевал.
Тоска лебединая,
Протяжная -- к родине -- цепь...
Мы знаем единую
Твою, -- не донская ли степь?
Лети, куда хочется!
На то и стрела!
Мы -- вольные летчики,
Наш век -- два крыла!
New Year's (Two)
He - with a tender sigh,
They - cruel and tan.
The eagles don't insult
The migrated swan.
To eagles - not by invite:
Brother's he who flew inside!
Free is our trapese,
Wild is the New Year's rite.
Guest of the eagle,
Walk while you like!
We are the free pilots,
Two wings is our mark!
Under loud vaults, battles:
Look to look, steel to steel.
Then the new year's night
Beats with crystal on crystal.
Look to look, border to border:
Paired-up ringing of fates.
One in New Year morning
With eyes inarticulate.
Don't drink, if you don't want!
Near the table walk!
We are the free pilots,
Two wings is our mark!
With cathedral avalanche
New Year's collapse
On the foreheads. The swan's angst,
Don spent the night in your eyes.
Swan's angst, to the motherland
A lingering chain.
We know your one only -
Is this not steppe of Don?
For this is the arrow -
Fly where you would like.
We are the free pilots,
Two wings is our time!
* * * * *
Каменногрудый,
Каменнолобый,
Каменнобровый
Столб:
Рок.
Промысел, званье!
Вставай в ряды!
Каменной дланью
Равняет лбы.
Хищен и слеп,
Хищен и глуп.
Милости нет:
Каменногруд.
Ведомость, номер!
Без всяких прочих!
Равенство -- мы:
Никаких Высочеств!
Выравнен? Нет?
Кланяйся праху!
Пушкин -- на снег,
И Шенье -- на плаху.
* * * * *
Stone-breasted,
Stone-foreheaded,
Stone-browed
Pole:
Fate.
Title, trade!
Get up in ranks!
With a stone hand
Aligns the forehead.
Predatory and blind,
Predatory and dumb.
There's no mercy:
Stonework is done.
Statement, number!
Without others!
Equality - we:
No highnesses!
Is he aligned?
No? Bent to the dust!
To Pushkin snowing,
And on the chopping block - Chenier.
* * * * *
Алексею Александровичу Чаброву
Не ревновать и не клясть,
В грудь призывая -- все стрелы!
Дружба! -- Последняя страсть
Недосожженного тела.
В сердце, где белая даль,
Гладь -- равноденствие -- ближний,
Смертолюбивую сталь
Переворачивать трижды.
Знать: не бывать и не быть!
В зоркости самоуправной
Как черепицами крыть
Молниеокую правду.
Рук непреложную рознь
Блюсть, костенея от гнева.
-- Дружба! -- Последняя кознь
Недоказненного чрева.
* * * * *
To Alexei Alexandrovich Chabrov
Do not be jealous and do not swear,
All to the chest calling arrows!
Friendship! The final passion
Of the unburnt body.
In the heart, where is white distance,
Neighbour - equinox - smooth surface,
On the death-loving steel
Turn over times three.
To know: not to be or to become!
In the arbitrary vigilance
How to roof with tiles
Truth lightning-eyed.
There's strife, hands between,
Vigilant, stiff with rage.
Friendship! The last intrigue
Of a womb disengaged.
* * * * *
По нагориям,
По восхолмиям,
Вместе с зорями,
С колокольнями,
Конь без удержу,
-- Полным парусом!
В завтра путь держу,
В край без праотцев.
Не орлицей звать
И не ласточкой.
Не крестите, --
Не родилась еще!
Суть двужильная.
Чужедальняя.
Вместе с пильнями,
С наковальнями,
Вздох -- без одыши,
Лоб -- без огляди,
В завтра речь держу
Потом огненным.
Пни да рытвины, ~
Не взялась еще!
Не судите!
Не родилась еще!
Тень -- вожатаем,
Тело -- за версту!
Поверх закисей,
Поверх ржавостей,
Поверх старых вер,
Новых навыков,
В завтра, Русь, -- поверх
Внуков -- к правнукам!
(Мертвых Китежей
Что нам -- пастбища?)
Возлюбите!
Не родилась еще!
Серпы убраны,
Столы с яствами.
Вместе с судьбами,
Вместе с царствами.
Полукружием,
-- Солнцем за море! --
В завтра взор межу:
-- Есмь! -- Адамово.
Дыхом-пыхом -- дух!
Одни -- поножи.
-- Догоняй, лопух!
На седьмом уже!
* * * * *
Over the mountains,
Also foothills over,
Together with dawns,
With belltowers,
Horse without control -
Heading out full sail! -
Into unknown land,
Future, I lead way.
Not an eagle to call
And not swallow.
She is not yet born -
Do not christen her!
Essence of two veins.
Of the distant land.
With the saw-makers,
With the anvils, and
Forehead - don't look back,
Sigh - without a breath,
To future I speak
With the fiery sweat.
Stumps till hollow -
Is not taken yet!
Do not judge her now!
She is not born yet!
Shadow - as a guide,
Body - over a verst!
Over protoxide,
Also over rust.
Over the new skills
And faiths of times gone,
Over grandsons, Russia -
To the great-grandsons!
(What to us is pasture
Of the Kitezhs dead?)
Fall in love with her!
She is not born yet!
Sickles are removed,
Tables stand with food.
With the fates they come,
With the kingdoms too.
With the semicircle,
Sun over the sea!
Next day looks between:
Adamovo - be!
With the breath - the spirit!
By the knives - are one.
Come catch up, you fool!
On the seventh one!
* * * * *
С.Э.
Не похорошела за годы разлуки!
Не будешь сердиться на грубые руки,
Хватающиеся за хлеб и за соль?
-- Товарищества трудовая мозоль!
О, не прихорашивается для встречи
Любовь. -- Не прогневайся на просторечье
Речей, -- не советовала б пренебречь:
То летописи огнестрельная речь.
Разочаровался? Скажи без боязни!
То -- выкорчеванный от дружб и приязней
Дух. -- В путаницу якорей и надежд
Прозрения непоправимая брешь!
* * * * *
She is not prettier for separating years!
At the roughness of hands you won't be mad,
Grasping for salt and bread?
Of a comrade's labor's callus!
Oh, don't pretend to meet
Love. Don't be angry at simplicity
Of speech, - and I would not advise neglect:
Thus is the fiery speech's chronicles!
You're disappointed? Say without trepidation!
You - uprooted from friendship and affection
Spirit. Into a confusion of anchors and hopes
Insight is an irreparable hole!
* * * * *
Верстами -- врозь -- разлетаются брови.
Две достоверности розной любови,
Черные возжи-мои-колеи --
Дальнодорожные брови твои!
Ветлами -- вслед -- подымаются руки.
Две достоверности верной разлуки,
Кровь без слезы пролитая!
По ветру жизнь! -- Брови твои!
Летописи лебединые стрелы,
Две достоверности белого дела,
Радугою -- в Божьи бои
Вброшенные -- брови твои!
* * * * *
For miles - apart - fly apart the brows.
Two certainties of rosy love,
Black twist-my-bones
Long haul are your eyebrows!
To willows - after - hands are rising.
Two certainties of sure parting,
Blood without tears will pour!
Life in the wind! Your eyebrows!
Two certainties of white matter,
Chronicles of swan arrows,
Rainbow - in divine battle
Thrown - are your eyebrows.
ПОСМЕРТНЫЙ МАРШ
Добровольчество --
это добрая воля к смерти...
(Попытка толкования)
И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как встает она,
О как встает...
Уронив лобяной облом
В руку, судорогой сведенную,
-- Громче, громче -- Под плеск знамен
Не взойдет уже в залу тронную!
И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как встает она,
О как встает...
Не она ль это в зеркалах
Расписалась ударом сабельным?
В едком верезге хрусталя
Не ее ль это смех предсвадебный?
И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как встает она,
О как --
Не она ли из впалых щек
Продразнилась крутыми скулами?
Не она ли под локоток:
-- Третьим, третьим вчерась прикуривал!
И марш вперед уже,
Трубят в поход.
О как --
А -- в просторах -- Нор-Ост и шквал.
-- Громче, громче промежду ребрами!
Добровольчество! Кончен бал!
Послужила вам воля добрая!
И марш вперед уже,
Трубят --
Не чужая! Твоя! Моя!
Всех как есть обнесла за ужином!
-- Долгой жизни. Любовь моя!
Изменяю для новой суженой...
И марш --
Funeral March
Volunteering -
It is a goodwill to die
(Attempt at reasoning)
And march is going ahead,
Trumpet in hike.
Oh how she stands up,
How she stands up...
Dropping frontal mold,
Crumpled, into the hand,
By splash of banners - louder, louder -
Will not to throne ascend!
And march is going ahead,
Trumpet on the hike.
Oh how she stands,
How she stands up...
Not her in the mirrors
Signed with a strike of saber?
In caustic ripple of crystal
Not her with pre-wedding laughter?
And march is going ahead,
Trumpet in hike.
Oh how she stands,
Oh how -
Did not she from cheeks sunken
Tease with steep cheekbones?
Not her under the elbow:
Lit a third smoke!
And march is going ahead,
Trumpet in hike.
Oh how -
And - in the vastness - northeast and squall.
Louder, louder among the ribs!
Volunteering! Ends the ball!
You were served by the good will!
And march is going head,
Trumpet -
Not a stranger! Yours! Mine!
I took everyone as at dinner they were!
A long life. My love!
I change for new betrothed...
And march -
* * * * *
Завораживающая! Крест
На крест складывающая руки!
Разочарование! Не крест
Ты -- а страсть, как смерть и как разлука.
Развораживающий настой,
Сладость обморочного оплыва...
Что настаивающий нам твой
Хрип, обезголосившая дива --
Жизнь! -- Без голосу вступает в дом,
В полной памяти дает обеты,
В нежном голосе полумужском --
Безголосицы благая Лета...
Уж немногих я зову на ты,
Уж улыбки забываю важность...
-- То вдоль всей голосовой версты
Разочарования протяжность.
* * * * *
Mesmerizing! Cross
Upon cross are arms folding!
Disappointing! Not the cross
Are you - but passion, like death and parting.
Disturbing infusion,
Sweetness of fainting...
What insisting over you,
Voiceless diva, wheezing -
Life! Voiceless enters home,
In full memory makes vows,
In the tender half-man voice -
And kind Lethe voiceless grown...
I don't call many "thou,"
I forget the importance of smile...
Thus along the entire voice miles
Of disappointment's space - so.
* * * * *
А и простор у нас татарским стрелам!
А и трава у нас густа -- бурьян!
Не курским соловьем осоловелым,
Что похотью своею пьян,
Свищу над реченькою румянистой,
Той реченькою-не старей.
Покаместь в неширокие полсвиста
Свищу -- пытать богатырей.
Ох и рубцы ж -у нас пошли калеки!
-- Алешеньки-то кровь, Ильи! --
Ох и красны ж у нас дымятся реки,
Малиновые полыньи.
В осоловелой оторопи банной --
Хрип княжеский да волчья сыть.
Всей соловьиной глоткой разливанной
Той оторопи не покрыть.
Вот и молчок-то мой таков претихий,
Что вывелась моя семья.
Меж соловьев слезистых -- соколиха,
А род веду -- от Соловья.
* * * * *
What spaciousness we have for Tatar arrows!
And thick are weeds - the grass!
Not single nightingale of Kursk
That for his carnality is drunk,
I whistle over the ruddy river,
That little river - is not of old age.
For time, in a narrow half-whistle
I whistle - the heroes to torment.
Their scarring - we have gone crippled!
Of Alyosha, of Elijah's blood!
Oh, and our rivers are red,
Raspberry glades!
In dazed, dumbfounded bathhouse -
The princely wheeze and the wolf's fill.
That the dumbfounded did not cover
Poured the whole nightingale.
Suddenly there's silence - then mine is so special,
That whole family is withdrawn.
Among the tearful nightingales - the falcon,
And I lead family - the nightingale it is from.
* * * * *
He приземист -- высокоросл
Стан над выравненностью грядок.
В густоте кормовых ремесл
Хоровых не забыла радуг.
Сплю -- и с каждым батрацким днем
Тверже в памяти благодарной,
Что когда-нибудь отдохнем
В верхнем городе Леонардо.
* * * * *
Not squat - tall hybrid
Mills over evenness of beds.
In density of foreign works
The choral the rainbow did not forget.
I sleep - and with each farmer's day
Firmer in grateful memory,
That we will rest one day
In Leonardo's top city.
* * * * *
Слезы -- на лисе моей облезлой!
Глыбой -- чересплечные ремни!
Громче паровозного железа,
Громче левогрудой стукотни --
Дребезг подымается над щебнем,
Скрежетом по рощам, по лесам.
Точно кто вгрызающимся гребнем
Разом -- по семи моим сердцам!
Родины моей широкоскулой
Матерный, бурлацкий перегар,
Или же -- вдоль насыпи сутулой
Шепоты и топоты татар.
Или мужичонка, на круг должный,
За косу красу -- да о косяк?
(Может, людоедица с Поволжья
Склабом-о ребяческий костяк?)
Аль Степан всплясал, Руси кормилец?
Или же за кровь мою, за труд --
Сорок звонарей моих взбесились --
И болярыню свою поют...
Сокол-перерезанные путы!
Шибче от кровавой колеи!
-- То над родиной моею лютой
Исстрадавшиеся соловьи.
* * * * *
Tears - on my shabby fox!
Lumpy - shoulder belt!
Louder than locomotive,
Louder than left-breasted beat -
Above the rubble bounce rises,
Screeching above groves and forests.
Exactly who with gnawing ridges
At once - for my seven hearts!
Of my broad-cheeked homeland
Obscene, burlak fume remains,
Or else - along the hunched embankment
Stomps and whispering of the Tatars.
Or a peasant, on the due circle,
For a braid beauty - a jamb of mine?
(Maybe, cannibal from Volga
Seeks a childish skeleton?)
Dances Stepan, Russia's breadwinner?
Is it all for my blood, my labor -
Forty bell-ringers have mad gone -
And they sing their song.
Falcon - cut fetters!
Quickly from bloody rut here!
That over my fierce homeland
Are tormented nightingales.
ДОЧЬ ИАИРА
1
Мимо иди!
Это великая милость.
Дочь Иаира простилась
С куклой (с любовником!) и с красотой.
Этот просторный покрой
Юным к лицу.
Daughter of Iajer
1
Walk past!
It's a great mercy.
Daughter of Iajer said goodbye
To the doll (with lovers!) and to beauty.
This loose fit
To the young in face.
2
В просторах покроя --
Потерянность тела,
Посмертная сквозь.
Девица, не скроешь,
Что кость захотела
От косточки врозь.
Зачем, равнодушный,
Противу закону
Спешащей реки --
Слез женских послушал
И отчего стону --
Душе вопреки!
Сказал -- и воскресла,
И смутно, по памяти,
В мир хлеба и лжи.
Но поступь надтреснута,
Губы подтянуты,
Руки свежи.
И всe как спросоньица
Немеют конечности.
И в самый базар
С дороги не тронется
Отвесной. -- То Вечности
Бессмертный загар.
Привыкнет -- и свыкнутся.
И в белом, как надобно,
Меж плавных сестер...
То юную скрытницу
Лавиною свадебной
Приветствует хор.
Рукой его согнута,
Смеется -- всe заново!
Всe роза и гроздь!
Но между любовником
И ею -- как занавес
Посмертная сквозь.
2
In open spaces -
The loss of bodies,
Posthumous through heart.
Girl, do not hide,
What the bone did want
From a bone apart.
Why, unconcerned,
Against the law
Of the river whole -
You heard tears of women
And why do I moan -
Across the soul!
Said I - and resurrected,
And dimly, from memory
Into the world of bread and lies.
But the step is cracked,
Lips are tucked up,
Fresh are arms.
And everything is as sleepy
Go numb do limbs.
And into the market
Sheer will not move from
The road. Then eternity's
Immortal sunburn.
Will get used to it -
And in white, as needed,
The flowing sisters between...
That young lurker
Welcomes the choir
Of avalanche wedding.
His hand is bent,
Laughs - all anew!
Bunch and rose!
But among the lovers
And by her -
Like through curtain posthumous.
* * * * *
На пушок девичий, нежный --
Смерть серебряным загаром.
Тайная любовь промежду
Рукописью -- и пожаром.
Рукопись -- пожару хочет,
Девственность -- базару хочет,
Мраморность -- загару хочет,
Молодость -- удару хочет!
Смерть, хватай меня за косы!
Подкоси румянец русый!
Татарве моей раскосой
В ножки да не поклонюся!
-- Русь!!!
* * * * *
On fluff girlish, tender -
Death in the tan silver.
Secret love entire
With a manuscript and a fire.
Manuscript - the fire wants,
Virginity - the bazaar wants,
Marbling - the tan wants,
Youth - a hit from a man wants!
Death, grab me by the hair!
Cut the blush light brown!
That by my diagonal Tatar
Let me not to feet bow!
Russia!!!
* * * * *
На заре -- наимедленнейшая кровь,
На заре -- наиявственнейшая тишь.
Дух от плоти косной берет развод,
Птица клетке костной дает развод.
Око зрит -- невидимейшую даль,
Сердце зрит -- невидимейшую связь.
Ухо пьет -- неслыханнейшую молвь.
Над разбитым Игорем плачет Див..
* * * * *
At the dawn - the slowest blood,
At the dawn - most important quiet.
The spirit from inert flesh takes divorce,
The bird from bone cage gives divorce.
Eye sees - invisible distance,
Heart sees - invisible connection.
Ear drinks - unheard of rumor.
Div cries over broken Igor...
* * * * *
Переселенцами --
В какой Нью-Йорк?
Вражду вселенскую
Взвалив на горб --
Ведь и медведи мы!
Ведь и татары мы!
Вшами изъедены
Идем -- с пожарами!
Покамест -- в долг еще!
А там, из тьмы --
Сонмы и полчища
Таких, как мы.
Полураскосая
Стальная щель.
Дикими космами
От плеч -- метель.
-- Во имя Господа!
Во имя Разума! --
Ведь и короста мы,
Ведь и проказа мы!
Волчьими искрами
Сквозь вьюжный мех --
Звезда российская:
Противу всех!
Отцеубийцами --
В какую дичь?
Не ошибиться бы,
Вселенский бич!
"Люд земледельческий,
Вставай с постелею)!"
И вот с расстрелыциком
Бредет расстрелянный,
И дружной папертью,
-- Рвань к голытьбе:
"Мир белоскатертный!
Ужо тебе!"
* * * * *
To which New York
Migrants come?
Universal enmity
Humped on the hump -
After all we are bears!
After all we are Tatars!
Eaten by lice let's go -
With fires!
In the meantime - still in debt!
And then, from the darkness -
Host and hordes
Of those like us.
Semi-bevelled
Steel slit.
With wild
From shoulders - blizzard.
In Lord's name!
In Reason's name!
We are scabs after all,
We are lepers after all!
With wolves sparks
Through blizzard fur -
Against all,
Russia star!
Parricides -
Into which game?
Not to be forgotten,
Scourge ecumenical!
"Agricultural men,
Rise out of bed!"
And from the firing squad
The shot is wavering,
And with the friendly porch
Tat to ragtag, anew:
"The world without curtain!
Already for you!"
ПЛОЩАДЬ
Ока крылатый откос:
Вброд или вдоль стен?
Знаю и пью робость
В чашечках ко -- лен.
Нет голубям зерен,
Нет площадям трав,
Ибо была -- морем
Площадь, кремнем став.
Береговой качки
...... злей
В башни не верь: мачты
Гиблых кораб -- лей...
Грудь, захлебнись камнем.
Square
Oka winged escarpment
Wade or along the walls?
I know and drink shyness
In the cups there are knees.
Pigeons don't get grains,
Squares don't get grass,
Square, becoming a flint,
By the sea it was.
Pitching over the coast
... wicked
Don't trust the tower: masts
Of the wicked boats.
Chest, choke on the stone.
* * * * *
Сомкнутым строем --
Противу всех.
Дай же спокойно им
Спать во гробех.
Ненависть, -- чти
Смертную блажь!
Ненависть, спи:
Рядышком ляжь!
В бранном их саване --
Сколько прорех!
Дай же им правыми
Быть во гробех.
Враг -- пока здрав,
Прав -- как упал.
Мертвым -- устав
Червь да шакал.
Вместо глазниц --
Черные рвы.
Ненависть, ниц:
Сын -- раз в крови!
Собственным телом
Отдал за всех...
Дай же им белыми
Быть во гробех.
* * * * *
In closed formation -
Against all men.
Give to them peace of mind
Sleep in a coffin -
Hatred - honor
The mortal whim!
Hatred, sopor:
Lie down next to me!
In their abusive shroud -
How many holes!
Let us be right
To be in coffins.
Enemy - while healthy,
Right - like he fell.
Dead - tired
Worms and jackal.
Instead of sockets -
The black moats.
Hatred, prostate:
Son - once in blood!
With body, his own,
He gave for all...
Let white ones give
To be in coffins.
СУГРОБЫ
<1>
Эренбургу
Небо катило сугробы
Валом в полночную муть.
Как из единой утробы --
Небо -- и глыбы -- и грудь.
Над пустотой переулка,
По сталактитам пещер
Как раскатилося гулко
Вашего имени Эр!
Под занавескою сонной
Не истолкует Вам Брюс:
Женщины -- две -- и наклонный
Путь в сновиденную Русь.
Грому небесному тесно!
-- Эр! -- леопардова пасть.
(Женщины -- две -- и отвесный
Путь в сновиденную страсть...)
Эр! -- необорная крепость!
Эр! -- через чрево -- вперед!
Эр! -- в уплотненную слепость
Недр -- осиянный пролет!
Так, между небом и нeбом,
-- Радуйся же, маловер! --
По сновиденным сугробам
Вашего имени Эр.
Snowmounds
<2>
Не здесь, где связано,
А там, где ведено.
Не здесь, где Лазари
Бредут с постелею,
Горбами вьючными
О щебень дней.
Здесь нету рученьки
Тебе -- моей.
Не здесь, где скривлено,
А там, где вправлено,
Не здесь, где с крыльями
Решают -- саблями,
Где плоть горластая
На нас: добей!
Здесь нету дарственной
Тебе -- моей.
Не здесь, где спрошено,
Там, где отвечено.
Не здесь, где крошева
Промеж -- и месива
Смерть -- червоточиной,
И ревность-змей.
Здесь нету вотчины
Тебе -- моей.
И не оглянется
Жизнь крутобровая!
Здесь нет свиданьица!
Здесь только проводы,
Здесь слишком спутаны
Концы ремней...
Здесь нету утрени
Тебе -- моей.
Не двор с очистками --
Райскими кущами!
Не здесь, где взыскано,
Там, где отпущено,
Где вся расплeскана
Измена дней.
Где даже слов-то нет:
-- Тебе -- моей...
<2>
Not here, where it's tied,
But there, where it's willed.
Not here, where Lazaruses
Rant in their bed,
With beasts of burden's humps
Against day's crushed stone.
There is no arm here
To you - mine.
Not here, where it's curved,
There, where it's righted,
Not here, where with wings
- With swords it's decided,
Where loud flesh on us
Finally beat!
There is no gift here
To you - from me.
Not here, where it's asked,
There where answer is given...
Not here, where death is
In turmoil, and between
Is heavy - with wormhole,
And snake-jealousy.
There's no inheritance here
To you - from me.
And hard-browed life will not
Look back! Here
There's no rendezvous
There're only wires here,
The ends of belts here
Are bound all through...
There are no matins here
From me - to you.
Not yard with peelings -
Heaven's bits blessed!
Not here, where it's sought,
There, where it's released,
Where days' betrayal is
Splashed out all through.
Where there are no words:
From me - to you.
<3>
Широкое ложе для всех моих рек --
Чужой человек.
Прохожий, в которого руки -- как в снег
Всей жаркостью век
Виновных, -- которому вслед я и вслед,
В гром встречных телег.
Любовник, которого может и нет,
(Вздох прожит -- и нет!)
Чужой человек,
Дорогой человек,
Ночлег-человек,
Навек-человек!
-- Невемый! -- На сале змеином, без свеч,
Хлеб свадебный печь.
В измену! -- Руслом расставаний, не встреч
Реке моей бечь.
-- В свиданье! -- А коли темна моя речь --
Дом каменный с плеч!
Над рвом расставаний, над воркотом встреч
Реки моей речь...
Простор-человек,
Ниотколь-человек,
Сквозь-пол -- человек,
Прошел-человек.
<3>
A strange man, for all my rivers,
In a wide bed.
A passerby, in whom arms - like a snow
With heat of guilty eyelids
After which I come and I come,
In thunder of meeting carts.
Lover, whom it can and it cannot,
(Sigh will survive - and not!)
A strange man,
A dear man,
Nightfall-man,
For all time-man!
Unknown! - in snake oil, without candles,
I'll bake the bread for wedding.
Betrayal! My river will run in a course
Of partings, not meetings.
In meeting! - And if my speech is dark -
From shoulders a stone home!
On tearing of partings, on grumbling of meetings -
The speech of my stream.
Open space - man,
From nothing - man,
Through floor - man,
Came through - man.
<4>
А уж так: ни о чем!
Не плечом-не бочком,
Не толчком-локотком,
Говорком, говорком.
В горле -- легкий громок,
Голос встречных дорог,
От судьбы ветерок:
Говорок, говорок.
От крутой орлиной страсти
Перстенек на пальце.
А замешено то счастье
На змеином сальце.
А не хошь -- не бери!
Может, ветер в двери,
Может, встречные три, --
А и сам разбери!
Хошь и крут мой порог --
Потрудись, паренек!
Не с горохом пирог, --
Сахарок-говорок!
Закажи себе на ужин,
Господин хороший,
Закажи себе жемчужин,
Горловых горошин.
Голубиных тех стай
Воркот, розовый рай?
Ай река через край?
Две руки подставляй!
Может, путь-мой-широк
Покатил перстенек
Мимо рук -- да в сугроб?
Воркоток-говорок.
Распаял мое запястье
Ветерок февральский.
А замешено то счастье
На змеином сальце...
В ожерелье -- сто бус.
Сорок ртов, один кус.
Ох сокол-мой-безус,
Не божусь, не клянусь!
(Может, гость-хромоног
Костылем о порог?
Вдоль хребта холодок --
Рокоток-говорок!)
Как на красной на слободке
Муж жену зарезал.
А моя добыча в глотке --
Не под грудью левой!
От тебя, палача,
Книзу пламем свеча.
Нашей мглы епанча --
Счастье с лева плеча!..
От румяных от щек --
Шаг -- до черных до дрог!
Шелку ярый шнурок:
Ремешок-говорок!
<4>
And about nothing, so!
Not sideway not shoulder,
Not a push-elbow
Patter, patter.
In the throat - loud light,
Voice of the roads oncoming,
Wind of fate becoming:
Patter, patter with all your might.
Ring on the finger
From cool passion of the eagle.
Happiness is all mixed up
On the snake's lard.
And don't want - then don't take!
Maybe, wind into doors,
Maybe, three meeting ones,
And sort out yourself!
I want it and my threshold is cold -
Young man, work hard!
Not a pea pie -
Sugar talk!
Ordering himself for dinner,
The good Lord,
Order your pearls,
Peas in throat.
The pigeon flocks
Gargle, pink paradise?
River, over the edge?
Substitute, two hands!
Maybe, my way is wide,
The ring rolled
Passed the hands - into snow mounds?
Whistle - talk.
The February wind
Unsoldered my wrist.
And that happiness with snake
Fat is mixed...
In the necklace - hundred beads.
Forty mouths, one piece.
He is a falcon without hair,
I don't swear, I don't swear!
(Maybe the handicapped guest
Crutches on the threshold?
Chill along the spine -
Rumble-talk bold!)
How in the red suburb
Man his wife stabbed.
And my booty is in the throat -
Not under left chest!
From you, headsman,
A candle flames from the bottom.
Our haze of epancha -
Happiness from the left shoulder!
From the ruddy cheeks -
Step - to the roads black!
Silk bright lace:
Strap-talk!
<5>
В ворко-клекочущий зоркий круг
Голуби встреч и орлы разлук.
Ветвь или меч
Примешь из рук?
В щебете встреч --
Дребезг разлук.
<5>
Into the giggling, vigilant circle
Meet the pigeons and part the eagles.
Branch or sword
Will you take in hand?
In twitter of meetings -
Bounces parting.
<6>
Масляница широка!
Масляницу за бока!
Масляница!
Увальница!
Провожайте
Масляницу!
Масляница-слобода!
Мочальная борода!
Снежок сывороточный,
Бочок вывороченный!
В тыщу девятьсот-от
Семнадцатом -- счетом
Забралась, растрепа,
К мужику в окопы.
Восставай, Михалыч!
Твое дело -- жалость.
Восставай, Егорыч,
Твое дело -- горечь.
Поел, парень, белены,
Пора, парень, за блины!
Масляница!
Бубенница!
Румяная
Труженица!
Над ушком-то гудом:
Пора, брат, за бубен!
А в ладонь-то -- зудом:
С кого брать -- зарубим.
Товарищество! Товар!
Румяный наш кашевар!
Тисканая!
Глаженая!
Румяная!
Ряженая!
Ротастая --
Твоя купель.
Одна сестра --
На всю артель!
Растерзана,
На круг -- рвана!
Кто первый взял --
Тому верна:
На века на вечные:
До первого встречного!
Масляница!
Вафельница!
Румяная
Висельница!
(Блины, вафли,
Сахар, мед!)
Вставай, барин,
Под черед!
Ни пекарен
Вам, ни круп!
Ложись, барин,
Под тулуп!
За наш за труд,
За наш за пот,
Гуляй, Кузьма!
Гуляй, Федот!
Пожрал сенца --
Вались на дичь!
Князьям счета
Строчи, Ильич!
Про наш раззор,
Про горести --
Разборчивей,
Забористей --
На весь забор
Трезвонь, братва!
Така мол нонь
Гармонь пошла.
Висельничек румянист,
Румяный наш гармонист!
Масляница!
Увальница!
Румяная
Кукольница!
Проваливай, прежнее!
Мои дрожжи свежие!
Проваливай! Заново!
Мои дрожжи пьяные!
Подправа из белены --
Пора, парень, за блины!
Зубастые,
Разинские,
Без застав поравенствуем!
Поставцы -- подковой,
Икра -- жемчугова:
С Богородицыных риз.
Садись, парень, не стыдись!
Масляница!
Бусельница!
Провожайте
Масляницу!
Крути, парень, паклю в жгут!
Нынче масляницу жгут.
Гикалу!
Шугалу!
Хапалу!
Чучелу!
<7>
Наворковала,
Наворожила.
Слева-направо
В путь проводила.
Чтоб уж никем уж,
Чтоб ни о ком уж,
Чтоб и у всенощ-
ной -- сверх иконок:
Руды-пожары,
Бури-ворожбы --
Поверх державна
Воркота Божья.
Накуковала,
Натосковала.
Чтоб моей славой --
Все тебе скалы.
Чтоб моей силой --
Все тебе реки.
В первый и в третий,
Днесь и навеки...
Чтоб моей левой --
Немощь и помощь.
Чтоб уж никем уж,
Чтоб ни о ком уж...
Наобмирала,
Насоловьила.
Без переправы
В рай -- насулила,
(Чтоб моей лестью
Все тебе птицы...)
В рай тот невесть чей.
В рай тот персидский...
В сласть и в страданье-
Дай -- через руку!
Прощай -- в свиданье!
Здравствуй -- в разлуку!
<7>
I've magicked,
I've grumbled.
From left to right I
Accompanied.
Only as no one
Only about no one,
Only night vigil -
Above the icons:
Sorcery-storms,
Oars-fires -
Grumbling of God
Is proud above.
I've cuckooed,
I've angsted too.
That with my glory -
All rocks to you.
That with my power -
To you all rivers.
In first and third time,
Now and forever...
That with my left arm -
Weakness and help.
That as no one,
About no one...
I've sung as nightingale,
I've frozen.
Without transfer
To heaven - I promised,
(That with my flattery to you
All birds to the last one...)
In heaven who knows whose.
In heaven Persian...
In sweetness and suffering
Give through the hand, you!
Hello - in parting!
Farewell - in a rendezvous!
<8>
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
Прощай, вьюг-твоих-приютство,
Воркотов приятство.
Веретен ворчливых царство,
Волков белых -- рьянство.
Сугроб теремной, боярский,
Столбовой, дворянский,
Белокаменный, приютский
Для сестры, для братца...
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
Ах, в раззор, в раздор, в разводство
Широки -- воротцы!
Прощай, снег, зимы сиротской
Даровая роскошь!
Прощай, след незнам, непытан,
Орлов белых свита,
Прощай, грех снежком покрытый,
По снегам размытый.
Горбуны-горбы-верблюдцы --
Прощай, домочадцы!
А сугробы подаются,
Скоро расставаться.
Голытьбе с любовью долг
День весенний, звонный.
Где метель: покров-наш-полог,
Голова приклонна!
Цельный день грызет, докучня,
Леденцовы зерна.
Дребезга, дрызга, разлучня,
Бойня, живодерня.
День -- с ремень, ноченька куца:
Ни начать, ни взяться...
А сугробы подаются,
Скоро расставаться...
В две руки беру -- за обе:
Ну -- не оторвуся?
В две реки из ям-колдобин --
Дорогие бусы.
Расколдован, разморожен
Путь, ручьям запродан.
Друг! Ушли мои ворожбы
По крутым сугробам...
Не гляди, что слезы льются:
Вода -- может статься!
Раз сугробы подаются --
Пора расставаться!
<8>
And soon is the parting,
Snow mounds yielding. Well,
Your storms' comfort, niceness
Of grumblings, farewell,
Grumpy spindles' Kingdom, zeal
Of wolves white as snow.
Snow mound heavy, noble-like,
Post-like, of white stone,
Knightly, and of comfort
To your both siblings...
And soon is the parting,
Snow mounds are yielding.
Ah, to discord, loss, dissension
Wide is open door!
Gifted luxury of orphan
Winter, farewell, snow!
Farewell, white eagles' retinue,
Trace untried, unknown,
Farewell, sin covered with snow,
On the melted snow.
Hunchbacks-humps-the little camels -
Householders, farewell!
And soon is the parting,
The snow mounds do yield.
With love, poor people are owed
A ringing day of spring.
Where there's snowstorm: cover-our-curtain,
A head leaning!
The entire day munches,
Tireless, icicles' grain.
Butchery, knackery, pieces,
Droplets, and parting.
Day - with belt, the night is skimpy:
Not to try, nor start...
And the snow mounds are yielding,
Soon we too will part...
In two hands I take - by both:
I won't be torn - well?
Beads expensive into two
Rivers from potholes.
Enchanted, defrosted is
The way, sold to the streams.
Friend! Over the steep snow mounds
Left my sorceries.
Do not stare that tears are pouring:
Water - it may be!
It is now the time of parting
That snow mounds do yield.
<9>
Ранне-утреня,
Поздне-вечерня,
Крепко стукана,
Не приручена,
Жарко сватана,
В жены не взята, --
Я дорога твоя
Невозвратна.
Много-пытанная,
Чутко-слуханная,
Зорко-слеженная,
Неудержанная!
Уж закачана
Плачем и ливнем!
Даром трачены,
Звонкие гривны!
Даром продана,
Мощь черноземна!
Я хвороба твоя
Неудремна.
(Твоя тайная грусть,
Твоя тайная грызть,
Бесхозяйная Русь,
Окаянная жизть!)
Вечно -- из дому,
Век -- мимо дому,
От любезного
В лес -- к дорогому!
Берегись, простота светлоруса!
Из-под полоза -- птицей урвуся!
Вон за ту вон за даль,
Вон за ту вон за синь,
Вон за ту вон за сквозь,
Грива вкось, крылья врозь
Эй, хорошие!
Не довелося!
Разворочена,
Простоволоса,
-- Лжемариною
В сизые гряды! --
Я княгиня твоя
Безоглядна...
(Не гордыня ли
Неодоленна твоя,
Неомоленна твоя?
Проваленна твоя!)
По целковому
-- Аль? -- да на брата!
Колесована --
Не распозната;
Не дорога --
Мечта твоя сонна,
Недотрога твоя
Необгонна.
Вон то дерево!
Вон то зарево!
Вон то курево!
Вон то марево!
<9>
Early morning,
Evening - late,
Knocked hard,
Not tamed,
Hot matchmaker,
As wife not taken-
And your road
Does not return.
Tried a lot,
Thought-out,
Keen-sighted,
Unrestrained!
Already uploaded
With rain and crying!
Spent for nothing,
The bells are ringing!
Spent for nothing,
Black earth is powered!
I am your ailment
I am not awkward.
(Your secret sorrow,
Your secret gnaw.
Russia without owner
Cursed forever!)
Eternally - from home,
Time - past the house,
From the kind
Forest - to roads!
Beware, the simplicity of Russia!
I will get a bird from under the runner!
Over there where there's distance,
Over there where there's blue,
Over there where there's through,
Mane oblique, apart are the wings.
Hey, good ones!
Not brought!
Broken,
Bareheaded,
To false Marina
In the grey ridges!
I'm your
Reckless princess...
(Is not the pride
Your unsatisfied,
Your untouched,
Your failed?)
By the dollar -
Aye? There's no brother!
Wheeled -
Not recognized here:
No road -
Your dream is a dream,
Your touchy
Overtaken.
That tree over there!
That glow over there!
That smoke over there!
That haze over there!
<10>
Возле любови --
Темные смуты:
Ровно бы лютню
Кто ненароком
Краем плаща.
(Ровно бы руки
К вам на плеча).
Как паутиною
Перепутан
Воздух -- чуть ступишь...
Как паутиною
Перетянут
Голос -- чуть вскличешь.
Возле любови --
Тихие вихри:
(Наш -- или ихний?)
Возле любови --
Целые сонмы:
(Наш -- или темный?)
Возле любови --
Шепот и шелест.
Возле любови --
Шепчут и стелят...
Тушат и светят,
Спущены веки,
Спутаны вехи,
Смуты и смехи...
Гей, постреленыш!
Плеть моя хлестка!
Вся некрещеность!
На перекресток!
Рознь -- на порожек!
Гордость -- в околыш!
Ревность -- под полог!
Щекот и щелок.
Но круговая
-- Сверху -- порука
Крыл.
<10>
Near love -
Dark troubles:
Exactly a lute
That is inadvertently
Inside of a coat.
(Smoothly the hands
Touch your shoulders).
Like with cobweb
Messed up air -
Step barely...
Like with cobweb
Will drag voices -
Scream barely.
Near love -
Silent vortices:
(Ours or theirs?)
Near love -
Whole hosts:
(Ours - or darkness?)
Near love -
Whisper and rustle.
Near love -
They whisper and lay...
They distinguish and shine,
Lowered are eyelids,
Confused are milestones,
Troubles and laughter...
Gay, childish!
My whip is whipping!
All with no baptism!
To intersection!
Discord - on the nut!
Into band, pride!
Jealousy - under canopy!
Tickles and lies.
But circular -
Above - the bail
He covered.
<11>
От меня -- к невемому
Оскользь, молвь негласная.
Издалeка -- дремленный,
Издалeка -- ласканный...
У фаты завесистой
Лишь концы и затканы!
Отпусти словеснице
Оскользь, слово гладкое!
(Смугловистым ящером
Ишь -- в меха еловые!)
Без ладони -- лащенный,
За глаза -- целованный!
Даль -- большая вольница,
Верстовым -- как рученькой!
Велика раскольница
Даль, хужей -- прилучница!
Сквозь замочну скважину
В грудь -- очьми оленьими.
Через версты -- глаженный,
Ковыли -- лелеянный!
За турецким за морем
Дом с цветными стеклами.
От меня -- к незнамому
Выскок -- ух! -- высоконький!
Сверх волны обманчивой
В грудь -- дугою лютою!
Через хляби -- нянчанный,
Берега -- баюканный...
Таковы известыща
К Вам -- с Руси соломенной!
Хороша словесница:
Две руки заломлены!
Не клейми невежею
За крыло подрублено!
Через копья -- неженный,
Лезвия -- голубленный...
<11>
From me - to unmindful
Skid, unspoken rumor.
From afar - dosing,
From afar - tender...
Have a veil sown
Only the ends are woven!
Let go of the verse
Nearby, the smooth words!
(A serpent tanned - just like -
You walk - in furs draped!)
With no palm - lacquered,
Kissed - for the eye!
Distance - the big libertine,
Distance - like a stream!
Great schismatic distance
Worse than a henchwoman.
Through the keyhole
Into chest - with eyes of deer.
Through the miles - ironed
Feathers - cherished here!
Behind the Turkish sea
House with colored windows.
To the unknown - from me
Upstart - tall, alas!
Above the wave flying
Fiercely into the chest!
Through the abyss nursed!
The shores are lulling...
Such are the limestones
To you - with Russia, the straw land!
Good is the literature:
Twisted are two hands!
Do not stigmatize the ignorant
Over a wing undercut!
Through the spears - gentleness,
Blades - are blued...
* * * * *
Знакомец! Отколева в наши страны?
Которого ветра клясть?
Знакомец! С тобою в любовь не встану:
Гвоя вороная масть.
Покамест костру вороному -- пыхать,
Красавице -- искра в глаз!
-- Знакомец! Твоя дорогая прихоть,
А мой дорогой отказ.
* * * * *
Familiar! Wherefrom you come to our country?
Which wind to attack?
Familiar! I will not fall in love with you:
Your suit is black.
While the black bonfire is burning,
To beauty - spark into an eye!
Familiar! Yours is a costly fancy,
And costly is refusal, too, of mine.
* * * * *
"По Безымянной
В самую низь.
Плиты стеклянны:
Не оскользнись.
Синее зелье
Всвищет сквозь щели.
Над колыбелью --
Нищие пели:
Первый -- о славе,
Средний -- о здравье,
Третий -- так с краю
оставил:
Жемчугом сыпать
Вслед -- коли вскличут".
Братняя притопь.
Сестрина причеть.
* * * * *
"Over the Nameless
To very pit.
Glass slabs:
Do not slip.
Blue potion
Whistles through cracks.
Over the cradle -
Beggars sang:
First - of glory,
Second - of health,
Third - upon
The edge thus left:
Diamonds pour forth -
If they cry out.
Brother's flood.
Sister, greet.
* * * * *
Без повороту и без возврату,
Часом и веком.
Это сестра провожает брата
В темную реку.
Без передыху и без пощады
Это сестра оскользнулась взглядом
В братнюю руку.
* * * * *
Without the turn and without return,
Hour and century.
Here the sister guides her brother
To a dark river.
No respite and no mercy
Thus sister slipped her gaze
Into brother's hand.
* * * * *
Божественно и безоглядно
Растет прибой
Не губы, жмущиеся жадно
К руке чужой --
Нет, раковины в час отлива
Тишайший труд.
Божественно и терпеливо:
Так море -- пьют.
* * * * *
Divinely and recklessly
The surf grows
No lips, huddled greedily
In arms of another -
No, sinks at low tide
Quiet work.
Divinely and patiently:
Thus sea - they drink.
* * * * *
Есть час на те слова.
Из слуховых глушизн
Высокие права
Выстукивает жизнь.
Быть может -- от плеча,
Протиснутого лбом.
Быть может -- от луча,
Невидимого днем.
В напрасную струну
Прах -- взмах на простыню.
Дань страху своему
И праху своему.
Жарких самоуправств
Час -- и тишайших просьб.
Час безземельных братств.
Час мировых сиротств.
* * * * *
There is an hour for these words.
From auditory mufflers
The high rights of life are
Its sounds.
Maybe from shoulder,
Squeezed through the forehead.
Maybe from ray,
That does not see the day.
Into the vain string
Ashes - the swing at the sheet.
A tribute to my fear
And to my dust.
Hot arbitrariness
Hour - and quietest requests.
Hour of landless fraternities
Hour of peaceful orphanages.
* * * * *
Лютая юдоль,
Дольняя любовь.
Руки: свет и соль.
Губы: смоль и кровь.
Левогрудый гром
Лбом подслушан был.
Так -- о камень лбом --
Кто тебя любил?
Бог с замыслами! Бог с вымыслами!
Вот: жаворонком, вот: жимолостью,
Вот: пригоршнями: вся выплеснута
С моими дикостями -- и тихостями,
С моими радугами заплаканными,
С подкрадываньями, забарматываньями.
Милая ты жизнь!
Жадная еще!
Ты запомни вжим
В правое плечо.
Щебеты во тьмах...
С птицами встаю!
Мой веселый вмах
В летопись твою.
* * * * *
Fierce vale,
Long love.
Arms: light and salt.
Lips: pitch and blood.
Left-chested thunder
Of forehead was overturned.
Thus - who has loved you
On a stone with a forehead?
God with designs! God with fantasy!
There - with a lark, there: with honeysuckle,
There: handfuls: all splashed out
With my savagery - and quiet,
With my rainbows tear-stained,
With sneaks, wagging.
My life most dear!
Is greedy still!
Do you the press recall
In right shoulder.
Twitter in the dark...
With birds I am rising!
My cheerful start
Into your diary.
ЗЕМНЫЕ ПРИМЕТЫ
Так, в скудном труженичестве дней,
Так, в трудной судорожности к ней,
Забудешь дружественный хорей
Подруги мужественной своей.
Ее суровости горький дар,
И легкой робостью скрытый жар,
И тот беспроволочный удар,
Которому имя -- даль.
Все древности, кроме: дай и мой,
Все ревности, кроме той, земной,
Все верности, -- но и в смертный бой
Неверующим Фомой.
Мой неженка! Сединой отцов:
Сей беженки не бери под кров!
Да здравствует левогрудый ков
Немудрствующих концов!
Но может, в щебетах и в счетах
От вечных женственностей устав-
И вспомнишь руку мою без прав
И мужественный рукав.
Уста, не требующие смет,
Права, не следующие вслед,
Глаза, не ведающие век,
Исследующие: свет.
Earthly Marks
Thus, in the meager days of labor,
Thus, in difficult convulsion to her,
You will forget the trochee friendly
Of the courageous girlfriend of yours.
Her severity's bitter gift,
And the light shyness' hidden heat,
And that whose name is distance
That wireless hit.
All antiquity, except: Give and Mine,
All, except the earth's, jealousy,
All loyalty - but in a deadly war
To a Thomas who does not believe.
My tender one! Do not take into your home
This refugee, by the grayness of dads!
Be well the left-chested smithy
Of not philosophical ends!
But maybe, in twitters and counts
Of femininity having tired -
And you will recall my arm, right-less,
And a courageous sleeve of mine.
The lips, not demanding to laugh,
The rights not following behind,
The eyes, knowing not the eyelids,
And following: light.
* * * * *
Ищи себе доверчивых подруг,
Не выправивших чуда на число.
Я знаю, что Венера -- дело рук,
Ремесленник -- и знаю ремесло.
От высокоторжественных немот
До полного попрания души:
Всю лестницу божественную -- от:
Дыхание мое -- до: не дыши!
* * * * *
Look for trusting friends,
Not straightening the miracle to a number.
I know that Venus is work of hands,
I'm a craftsman - and craft I knew.
To full trampling of the soul
From silence solemn and high:
The divine staircase - from:
My breath - to: do not sigh!
(БАЛКОН)
Ах, с откровенного отвеса --
Вниз -- чтобы в прах и в смоль!
Земной любови недовесок
Слезой солить -- доколь?
Балкон. Сквозь соляные ливни
Смоль поцелуев злых.
И ненависти неизбывной
Вздох: выдышаться в стих!
Стиснутое в руке комочком --
Что: сердце или рвань
Батистовая? Сим примочкам
Есть имя: -- Иордань.
Да, ибо этот бой с любовью
Дик и жестокосерд.
Дабы с гранитного надбровья
Взмыв -- выдышаться в смерть!
(BALCONY)
Ah, from a stark overlook
Down - into ash and tar!
To salt the underweight with tears
Of earthly love - what for?
Balcony. Darkness of evil
Kisses through salty rains.
And sigh of endless hatred:
Breathe out a poem's refrain!
What: heart or Batiste rabble
Is in the arm like stone
Tight? To such lotions
There is a name: Jordan!
This battle with love, I hear,
Is wild and heartless, yes.
Even from granite brow
Soar - to breathe out in death!
* * * * *
Руки -- И в круг
Перепродаж и переуступок!
Только бы губ,
Только бы рук мне не перепутать!
Этих вот всех
Суетностей, от которых сна нет.
Руки воздев,
Друг, заклинаю свою же память!
Чтобы в стихах
(Свалочной яме моих Высочеств!)
Ты не зачах,
Ты не усох наподобье прочих.
Чтобы в груди
(В тысячегрудой моей могиле
Братской!) -- дожди
Тысячелетий тебя не мыли...
Тело меж тел,
-- Ты, что мне пропадом был двухзвeздным!.
Чтоб не истлел
С надписью: не опознан.
* * * * *
Hands - and resale
And re-action in a round!
Only the lips,
Only not to mix up my hands!
There is no sleep from
All these vanities.
Raising my hands,
Friend, my memory I curse!
That in the poems
(In the landfill of my Highness!)
You did not wither,
You did not dry like others.
That in the chest
(In thousand-breasted brothers' grave
Of mine) - you weren't
Washed by the millenia's rains!
Midst bodies, body -
You, that were loss to me of two stars!
That he won't vanish
With a message: Not recognized.
* * * * *
Удостоверишься -- повремени! --
Что, выброшенной на солому,
Не надо было ей ни славы, ни
Сокровищницы Соломона.
Нет, руки за голову заломив,
-- Глоткою соловьиной! --
Не о сокровищнице -- Суламифь:
Горсточке красной глины!
* * * * *
Make sure - wait a bit there!
That, thrown out on the straw,
You needed no glory, nor
Solomon's treasures.
Wringing my hands behind my head,
By the throat of a nightingale!
Not of the treasury - Sulamita:
A handful of red clay!
* * * * *
Дабы ты меня не видел --
В жизнь -- пронзительной, незримой
Изгородью окружусь.
Жимолостью опояшусь,
Изморозью опушусь.
Дабы ты меня не слушал
В ночь -- в премудрости старушьей:
Скрытничестве -- укреплюсь.
Шорохами опояшусь,
Шелестами опушусь.
Дабы ты во мне не слишком
Цвел -- по зарослям: по книжкам
Заживо запропащу:
Вымыслами опояшу,
Мнимостями опушу.
* * * * *
So that you would not see me -
In life - shrill, invisible
I will surround myself with a fence.
I will gird myself with honeysuckle
I will be covered with frost.
So that you would not hear me
In the night - in the wisdom of old lady:
Concealment - I will be strengthened.
I will gird myself with rustles,
I will go down in rustles.
So that not too much you would
Bloom - in thickets: in the books
I will disappear alive.
I will gird myself with fictions.
I will be covered with imaginations.
* * * * *
Вкрадчивостию волос:
В гладь и в лоск
Оторопию продольной --
Синь полунощную, масть
Воронову. -- Вгладь и всласть
Оторопи вдоль -- ладонью.
Неженка! -- Не обманись!
Так заглаживают мысль
Злостную: разрыв -- разлуку --
Лестницы последний скрип...
Так заглаживают шип
Розовый... -- Поранишь руку!
Ведомо мне в жизни рук
Многое. -- Из светлых дуг
Присталью неотторжимой
Весь противушерстный твой
Строй выслеживаю: смоль,
Стонущую под нажимом.
Жалко мне твоей упор-
ствующей ладони: в лоск
Волосы, -- вот-вот уж через
Край -- глаза... Загнана внутрь
Мысль навязчивая: утр
Наваждение -- под череп!
* * * * *
With hair's smoothness:
And with its gloss
In dizziness longitudinal -
Midnight blue, a mast
Of Voronov. - Absorb to your heart's content
With your hand run along.
Sissy! Don't be fooled!
So iron out the malignant thought.
Separation - be gone -
The stairs are the last creak...
So smooth the thorn pink
You will wound the hand!
I know a lot in my life.
From bright arcs
Unbreakably attached -
All that is furry is yours
Under pressure moaning
Story tracking: pitch.
I feel sorry for your emphasis,
Current palm: in the gloss
Are the hair - just about
Edge - eyes... driven inside
Obsessive thought will descend
With glamor - under the skull!
* * * * *
Леты слепотекущий всхлип.
Долг твой тебе отпущен: слит
С Летою, -- еле-еле жив
В лепете сребротекущих ив.
Ивовый сребролетейский плеск
Плачущий... В слепотекущий склеп
Памятей -- перетомилась -- спрячь
В ивовый сребролетейский плач.
На плечи -- сребро-седым плащом
Старческим, сребро-сухим плющом
На плечи -- перетомилась -- ляг,
Ладанный слеполетейский мрак
Маковый...
-- ибо красный цвет
Старится, ибо пурпур -- сед
В памяти, ибо выпив всю --
Сухостями теку.
Тусклостями: ущербленных жил
Скупостями, молодых сивилл
Слепостями, головных истом
Седостями: свинцом.
* * * * *
Lethe's sob, blind.
Your debt is forgiven:
Merged with Lethe - barely alive
In the babbling of silver-flowing willows.
Silver lapping of willows
Weeping... into crypt blind-flowing
Memory - overwhelmed - hide
Into the silver willow cry.
On shoulders - cloak silver-gray
Senile - ivy silver-dry,
On shoulders - shifted - lay down
Frankincense blind gloom
Of poppies...
Like a light that is red
It grows old, for purple - is gray
In memory, because after drinking all -
Dryness flows.
Dims: damaged veins
Avaricious, young Sibyl
Blindfolded, head aches
With lead by the saddle.
* * * * *
Ночные шепота: шелка
Разбрасывающая рука.
Ночные шепота: шелка
Разглаживающие уста.
Счета
Всех ревностей дневных --
и вспых
Всех древностей -- и стиснув челюсти
И стих
Спор --
В шелесте...
И лист
В стекло...
И первой птицы свист.
-- Сколь чист! -- И вздох.
Не тот. -- Ушло.
Ушла.
И вздрог
Плеча.
Ничто
Тщета.
Конец.
Как нет.
И в эту суету сует
Сей меч: рассвет.
* * * * *
Night whispers: the silks
Spreading hand.
Night whispers: the silks
Smoothing lips.
Accounts
Of all daily jealousies
And flashing
All antiquities -
And clenched jaws
And poem
In dispute -
In rustle.
And leaf
And glass...
Whistle of the first bird.
How clean! - And sigh.
Not the one. It left.
She left.
And the flinching
Of shoulder.
Nothing
Vanity.
End.
How not.
And in this vanity of vanities
The sword: Dawn.
* * * * *
Помни закон:
Здесь не владей!
Чтобы потом --
В Граде Друзей:
В этом пустом,
В этом крутом
Небе мужском
-- Сплошь золотом --
В мире, где реки вспять!,
На берегу -- реки,
В мнимую руку взять
Мнимость другой руки...
Легонькой искры хруст,
Взрыв -- и ответный взрыв.
(Недостоверность рук
Рукопожатьем скрыв!)
О этот дружный всплеск
Плоских как меч одежд --
В небе мужских божеств,
В небе мужских торжеств!
Так, между отрочеств:
Между равенств,
В свежих широтах
Зорь, в загараньях
Игр -- на сухом ветру
Здравствуй, бесстрастье душ!
В небе тарпейских круч,
В небе спартанских дружб!
* * * * *
Remember the law:
Do not own here!
That afterwards
In city of friends:
In this empty,
In this steep sky
Of the bold -
All over gold -
In world, where the rivers turned!
Of the river on the shore
Take an imaginary hand
Fictitious the other hand...
Light crunch of a spark,
Explosion - and in return.
(Uncertainty of your arms
With a handshake hidden).
Oh this friendly splashes
Clothes as sword flat -
In sky the man's riches,
In sky the triumph of man.
So, between adolescents:
Between the equals,
In fresh latitudes
Dawn, and in sunrise
Games - on the dry wind - hello,
The dispassion of the souls!
In the sky Tarpeian steeps,
in the sky Spartan friendships!
* * * * *
Когда же, Господин,
На жизнь мою сойдет
Спокойствие седин,
покойствие высот.
Когда ж в пратишину
Тех первоголубизн
Высокое плечо,
Всю вынесшее жизнь.
Ты, Господи, один,
Один, никто из вас,
Как с пуховых горбин
В синь горнюю рвалась.
Как под упорством уст
Сон -- слушала -- траву...
(Здесь, на земле искусств,
Словесницей слыву!)
И как меня томил
Лжи -- ломовой оброк,
Как из последних жил
В дерева первый вздрог...
=================
Дерева -- первый -- вздрог,
Голубя -- первый -- ворк.
(Это не твой ли вздрог,
Гордость, не твой ли ворк,
Верность?)
-- Остановись,
Светопись зорких стрел!
В тайнописи любви
Небо -- какой пробел!
Если бы -- не -- рассвет:
Дребезг, и свист, и лист,
Если бы не сует
Сих суета -- сбылись
Жизни б...
Не луч, а бич --
В жимолость нежных тел.
В опромети добыч
Небо -- какой предел!
День. Ломовых дрог
Ков. -- Началась. -- Пошла.
Дикий и тихий вздрог
Вспомнившего плеча.
Прячет...
Как из ведра
Утро. Малярный мел.
В летописи ребра
Небо -- какой пробел!
* * * * *
When will, master,
It will come down to my life
Calmness of gray hair,
Calmness of the height.
When will in silence
Of those first doves
A tall shoulder,
All that has seen life.
You, master, are one,
One, none of you,
Like downy humps
Tear into skies of blue.
Like under tenacity of lips
The grass - I heard - did sleep...
(Here, in the land of arts
I know by word of mouth!)
And like tormented I had been
By lie - scrap quitrent,
And from the last veins
Flinch of the first trees...
=====
Trees - the first - flinch,
Pigeons - the first - sound.
(Is it not your flinch,
Pride, not your sound,
Loyalty?)
Stop,
Painting of vigilant arrows!
In secret writings of love
Skies - what a gap!
If not a dawn, at last:
Bounce and whistle and leaf,
If not for this fuss
This vanity - came true, the life.
Not ray, but a sword - in it,
Honeysuckle of tender flesh.
With booty smashed
Sky - what a limit!
Day. Broken cart's
Cove. Begun. Has gone.
Wild and quiet start
Of the shoulder recalled.
Hides...
And from a bucket
Morning. Chalk of paint.
In annals of the rib
Sky - what a gap!
* * * * *
По загарам -- топор и плуг.
Хватит -- смуглому праху дань!
Для ремесленнических рук
Дорога трудовая рань.
Здравствуй -- в ветхозаветных тьмах
Вечной мужественности взмах!
Мхом и медом дымящий плод --
Прочь, последнего часа тварь!
В меховых ворохах дремот
Сарру-заповедь и Агарь-
Сердце -- бросив...
-- ликуй в утрах,
Вечной мужественности взмах!
* * * * *
On the sunburn - plow and axe.
Enough - tribute to dark ash!
For handicraft of hands
Early is the labor's road.
Greetings - in Old Testament gloom
Is the sway of eternal manhood!
A smoking fruit with honey and moss -
Begone, creature of the last hour!
In the dreams' fur heaps
Sara - commandment and Hagar -
Heart - leaving
And rejoicing in morning,
Eternal masculinity's swing!
* * * * *
Здравствуй! Не