Чамполи Доменико
Ведьма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    La Strega.
    Текст издания: журнал "Сѣверный Вѣстникъ", No 4, 1892.

   

ВѢДЬМА.

Д. Чіамполи.

(Съ итальянскаго).

I.

   Чтобы имѣть ребенка, мужъ и жена поставили на крышѣ своей хижины большой бычачій рогъ съ красной лентой, служили обѣдни и литаніи св. Аннѣ, умывались росою на Ивановъ день, но все напрасно. Наконецъ, не надѣясь больше на помощь мѣстныхъ святыхъ, они отправились босыми и на-тощакъ къ чудотворной Мадоннѣ въ Казальбордино. Колдунья въ деревнѣ заворожила ихъ въ день свадьбы и снять эту ворожбу нельзя было ни святой водой, ни муравьинымъ молокомъ; всѣ смѣялись надъ Граціеллой и Донато Чече, какъ будто видѣли колдовство собственными глазами. И чѣмъ больше надъ ними смѣялись въ деревнѣ, тѣмъ больше Граціелла ссорилась съ мужемъ, а онъ сердился и бранился не хуже любого погонщика муловъ, обращаясь, вмѣстѣ съ тѣмъ, за совѣтомъ къ аптекарю и грозясь убить колдунью. Мадонна, являвшая ежедневно семь чудесъ, должна была-бы и имъ оказать помощь: они принесли ей двѣ толстыя восковыя свѣчи и отъ паперти прошли до ея алтаря голыми колѣнями, слизывая языкомъ пыль помоста. Они вернулись въ деревню усталые, но довольные, надѣясь, что теперь-то кумушки перестанутъ смѣяться: у нихъ родится сынъ на зависть всѣмъ. Кумушки, дѣйствительно, замолчали и стали отъ времени до времени посылать развѣдывать, нѣтъ-ли у Граціеллы чего новаго, но оказалось, что и Мадонна не помогла. Какой стыдъ, что молодая женщина не имѣетъ дѣтей! Отчего она послѣ этого не бросится въ прудъ Микелачьо?! Что за дуракъ мужъ, который выноситъ ее въ своемъ домѣ! Не даромъ пословица говоритъ: "если у женщины нѣтъ дѣтей -- убей ее или прогони", или другая: "у кого нѣтъ дѣтей, тотъ не вѣритъ въ Бога"; народная мудрость возмущалась противъ Граціеллы. Какъ-то утромъ послѣдняя нашла около своей двери слѣпого котенка. Бѣдная женщина поняла оскорбленіе; она стала придумывать, какъ-бы отомстить поужаснѣе, и рѣшила, что мужъ ея долженъ поджечь деревню или перебить всѣхъ до одной этихъ дрянныхъ женщинъ. Къ счастью, Донато Чече, простой мирный пастухъ, не находился въ то время дома и потому проектъ ея не былъ приведенъ въ исполненіе. Но Граціелла помнила нанесенное ей оскорбленіе, не дававшее ей покоя, болѣе не позволявшее ей любить своего мужа, которому вся и цѣна-то. теперь стала менѣе цѣны палки отъ метлы. Постоянно сердясь то на ту, то на другую изъ сосѣдокъ, она перессорилась, наконецъ, со всей улицей, результатомъ чего вышло, что сосѣдки не стали водить съ ней знакомство. Хотя одиночество мучило ее, но она скорѣй отрѣзала-бы себѣ языкъ, чѣмъ заговорила съ ними. Граціеллѣ, женѣ Донато Чече, подбросить котенка! ей,-- которая заткнетъ ихъ всѣхъ за поясъ! Велика храбрость закрыть двери, нечего сказать! Пускай-бы онѣ выставили свои носы, тогда услыхали-бы чѣмъ пахнутъ ея кулаки! Она-бы отлично справилась со всѣми, не призывая себѣ на помощь мужа. Ей не мѣшали браниться; противъ нея составился какъ-бы молчаливый заговоръ. Она пробовала разговаривать одна, сама съ собою, съ веретеномъ, съ курами, съ посудою. Но напряженные нервы не выдерживали; ей не работалось, ея горло сжималось отъ судорожныхъ рыданій, отъ досады. Иногда, закрывши дверь, она бросалась на колѣни передъ закопченной Мадонной, украшенной оливковыми вѣтками, и начинала страстно молиться: "Владычица, Божія матерь, яви мнѣ твою милость, не заставляй меня больше, грѣшить! Что я тебѣ сдѣлала, что ты меня такъ наказываешь"! и оставалась подолгу неподвижною на колѣняхъ. Очнувшись, она начинала прислушиваться. Изъ ближайшей хижины слышалась колыбельная пѣсня; тогда она представляла себѣ пухлаго мальчика, лежащаго въ ивовой колыбелькѣ, она убаюкиваетъ его и цѣлуетъ. Но нѣтъ, это не колыбельная пѣсня; каждое слово ея свинцомъ падаетъ ей на сердце, проникаетъ въ мозгъ, какъ будто иглы, воткнутыя въ ея косы, колютъ ей голову: эта пѣсня сложена про нее, въ ней поется о ея безплодіи! Граціелла багровѣла, сжимала кулаки и кусала себѣ губы. Эти паршивки заставятъ ее умереть со злости, непремѣнно заставятъ! Съ отчаянія она не знала, что ей дѣлать: ее и самое мучило, что у ней не было дѣтей. Ей хотѣлось разспросить тѣхъ крестьянокъ, у которыхъ только кожа да кости отъ лихорадокъ и голода, а дѣтей много, между тѣмъ, какъ она, бѣлая и румяная, питается молокомъ и сырами, и не имѣетъ ни одного. Обвернувъ нѣсколько разъ вокругъ головы свои черныя косы, ленты отъ которыхъ вились по плечамъ, надѣвъ бѣлую рубашку, обшитую кружевами, голубую юбку со множествомъ складокъ и стянувъ грудь голубымъ корсажемъ, она пошла въ горы къ мужу, гдѣ пастухи, вынужденные проводить время въ одиночествѣ, смотрѣли на нее съ завистью. Мужъ обрадовался ей, угощалъ ее, разсказывалъ объ отелившихся коровахъ, о проданныхъ ягнятахъ, объ охотахъ на волковъ и о разныхъ другихъ вещахъ. Она глядѣла на него почти съ презрѣніемъ; она надѣялась прочесть въ его глазахъ какое-нибудь чувство къ себѣ, хотѣла его ласки, поцѣлуевъ, а онъ, ничего не понимая, продолжалъ говорить о своихъ коровахъ;. "Отчего вы не разбиваете палатки? спросила она -- нехорошо быть всегда на солнцѣ или на вѣтру".-- "Днемъ она намъ не нужна, а ночью мы ее разбиваемъ".-- "Ночью? сказала Граціелла.-- Я никогда не оставалась здѣсь ночью". Мужъ промолчалъ. Доставъ изъ-за пояса большую шпильку вродѣ шпаги, которую крестьянки употребляютъ для вязанья чулка, она машинально срѣзывала ею тонкую и душистую траву и поглядывала на Донато своими карими глазами, кусая губы красныя, какъ цвѣтокъ граната. Поднявъ вдругъ глаза, она увидѣла, что изъ-за камня, лежавшаго на краю скалы, выглядываетъ черная голова, не спуская съ нея глазъ; она немножко струсила, но продолжала болтать съ мужемъ, какъ ни въ чемъ не бывало. Поднявшись съ земли, она увидѣла, что человѣкъ, которому принадлежала эта голова, виситъ надъ пропастью, впившись ногтями въ камень. Она чуть не крикнула, но удержалась и отвернулась; черная голова, однако, не выходила у нея изъ памяти. Что ему нужно? Зачѣмъ онъ висѣлъ надъ пропастью, рискуя сломать себѣ шею? Можетъ быть для нея? Сумасшедшій! Цѣлую ночь и слѣдующій день она не находила себѣ покоя. Она крестилась пальцами, омоченными святой водой, молилась Мадоннѣ и шептала заклинанія противъ искушенія. Справляя домашнія дѣла, она вспомнила, что у мужа не было хлѣба и соли, слѣдовательно нужно было непремѣнно пойти на гору. Но она сейчасъ-же вернется домой и ни за что не будетъ смотрѣть на тотъ камень, изъ-за котораго выглядывала черная голова: что ей за дѣло!
   По мѣрѣ того какъ она поднималась въ гору, ей становилось страшно; она оглядывалась по сторонамъ. Доставши изъ-за корсажа одежду семи святыхъ, амулетъ изъ Монте Гаргано, она громко цѣловала его. Ей показалось, что она цѣлуетъ пастуха, чувствуетъ его дыханіе и остановилась, прислонившись къ стволу дуба. Съ сильно бьющимся сердцемъ она пошла впередъ, рѣшившись все разсказать мужу. Да что именно? Развѣ мужъ понимаетъ, что съ ней происходитъ? Ему нѣтъ дѣла до нея! Кто-бы могъ быть этотъ пастухъ? Она его гдѣ-то видѣла, но не помнитъ гдѣ. Ахъ да!-- на праздникѣ св. Роха! Какая у него сила, Мадонна! Во время борьбы онъ опрокинулъ на землю десять человѣкъ одного за другимъ и взялъ призъ. Народъ прозвалъ его "гигантомъ", окружилъ его и провожалъ съ музыкой, игравшей тарантеллу. Она невольно стала сравнивать его съ мужемъ, не доходившимъ ему даже до пояса; "гигантъ" могъ-бы однимъ пальцемъ бросить его въ пропасть... Зачѣмъ ему бросать ея мужа въ пропасть? Мало-ли, однако, что можетъ случиться: они могутъ поссориться, подраться, напримѣръ, изъ-за того, что онъ спрятался за камень и глядѣлъ на нее оттуда. Нѣтъ, этого никто не узнаетъ, а тѣмъ болѣе Донато, только и думающій что о своихъ овцахъ!
   Подъемъ становился круче и она пошла медленнѣе; по временамъ она слышала шумное паденіе потока или металлическій крикъ сороки, до нея доносились порывы свѣжаго вѣтра, пропитаннаго запахомъ тмина и мирты, легкое звяканье колокольчиковъ стада. Солнце пряталось за холмами, долина окутывалась тѣнью. Ей хотѣлось плакать, она сама не знала отчего. Изъ-за скалы послышалось жалобное блеяніе заблудившагося козленка; она его позвала и, захвативъ за шерсть, продолжала подниматься по тропинкѣ. На краю скалы, висѣвшей надъ обрывомъ, стояла коза и блеяла; Граціелла выпустила козленка и долго смотрѣла, какъ животныя радовались встрѣчѣ и ласкались другъ къ другу. "Даже и животныя рады имѣть дѣтей!" сказала она со вздохомъ, и пустилась бѣжать, какъ сумасшедшая, спотыкаясь о камни, о выступавшіе корни, обрывая вѣтки и листья, бившія ей въ лицо. Вдругъ ей показалось, что снизу донеслась до нея та пѣсня, которою ее дразнили; она схватила камень и пустила его внизъ, желая, чтобы онъ попалъ въ грудь насмѣшницѣ и выпустилъ у ней литровъ съ десять крови. Когда она взошла на гору, зубы ея стучали, какъ въ лихорадкѣ. Какъ ее раздражало это безконечное блеяніе, мычаніе и ржаніе. Какимъ глупымъ казался ей мужъ, считавшій овецъ и отвязывавшій на ночь громадныхъ овчарокъ. Она бросилась на землю и стала ждать, когда онъ справится съ дѣлами. Темный небесный сводъ, усѣянный миріадами звѣздъ, казалось, упирался на далекіе холмы. Въ тихомъ воздухѣ проносился звонъ отдаленнаго колокола. Мужъ ея сталъ раскидывать палатку.. Среди тиши раздался чей-то громкій голосъ, торжественно произносившій вечернюю молитву; пастухи, крестясь, опустились на колѣни. На глазахъ Граціеллы навернулись слезы; эта молитва, прочитанная самымъ старымъ изъ пастуховъ, на вершинѣ горы, подъ открытымъ небомъ, умилила ее. Донато зажегъ около палатки костеръ, чтобы отгонять волковъ и медвѣдей. Граціелла подошла къ нему. Она чувствовала потребность броситься въ объятія дорогого лица, но мужъ ея закурилъ трубку и сталъ разсказывать ей, какъ "Гигантъ" наканунѣ убилъ волчицу, разсерженная, она легла на солому, повернулась къ нему спиной, дѣлая видъ, что спитъ: "Гигантъ" убиваетъ теперь даже паволковъ! Что за дьявольская сила! Не то, что Донато, храпящій у нея подъ бокомъ! Ночной вѣтеръ шевелилъ полы палатки, кузнечики трещали, собаки лаяли, а изъ лѣсу доносился вой звѣрей. Виднобыло пламя, горящаго костра и летящія къ небу искры. Она взглянула на. тотъ камень, изъ-за котораго выглядывала черная голова. "Гигантъ" вѣрно спитъ; онъ тоже, бѣдняга, усталъ за день. Какими нѣжными глазами смотрѣлъ онъ на нее въ то утро! Должно быть онъ влюбленъ въ все безъ памяти, если готовъ былъ сломать себѣ шею, чтобы только посмотрѣть на нее. А Донато даже и не замѣчаетъ, что она лежитъ около него: спитъ себѣ преспокойно! Ей стало смѣшно: не разбудить-ли его? Она стала играть шпилькою, заткнутой у ней за поясомъ, думая, что довольно было-бы одного удара ея, чтобы онъ никогда не проснулся. При этой мысли она вложила поскорѣй шпильку опять въ ножны и стала молиться Мадоннѣ, прося ее избавить отъ искушенія; она повторяла "Отче нашъ", закрывъ глаза, чтобы заснуть, но сонъ не приходилъ. Ей сдѣлалось холодно; она придвинулась къ мужу, покрывшись краемъ его плаща. Приподнявъ голову съ соломы, мѣшавшей ей спать своимъ трескомъ, и положивъ ее на землю, она услышала легкій шумъ шаговъ: какъ будто кто-то крадется около палатки. Дрожа, она разбудила мужа, спрашивая его, кто-бы это могъ быть.. "Должно быть овчарка",-- отвѣтилъ онъ, зѣвая, и закрылъ глаза.-- "Который теперь часъ?" -- спросила она. Онъ поднялъ голову и, посмотрѣвъ на небо, сказалъ, что осталось еще два часа до разсвѣта. "Мнѣ холодно",-- вымолвила она.-- Донато покрылъ ее своимъ плащемъ и снова тотчасъ заснулъ. Она лежала съ открытыми глазами, прислушиваясь. Ей было ужасно досадно, что она пришла къ мужу. Она тотчасъ ушла-бы, если-бы не было еще такъ рано; ей становился противенъ этотъ человѣкъ, она начинала его ненавидѣть. Неужели она такъ дурна, что ему даже не хочется ее и приласкать? Наконецъ, уставъ лежать, она встала и вышла изъ палатки. Костеръ угасалъ. Далеко, на востокѣ, начинало бѣлѣть небо. По временамъ ржала лошадь; бѣлыя овчарки бѣгали опустя головы и стряхивая росу съ ошейниковъ, утыканныхъ гвоздями. "Пойду домой,-- сказала себѣ Граціелла,-- "и лягу спать". Долина казалась громаднымъ бѣлымъ озеромъ; почти ничего не было видно, но она знала хорошо тропинку и могла-бы идти по ней съ закрытыми глазами. Она возвращалась, недовольная дурно проведенной ночью и проклиная день, когда согласилась выйти замужъ за Донато. Ей казалась, что кто-то идетъ слѣдомъ за ней. "Вѣрно какая-нибудь дѣвушка собираетъ хворостъ" -- подумала она, и вошла въ темный лѣсъ. Листья шумѣли, какъ падающія капли дождя; вѣтеръ рѣзалъ ей лицо. Она вдыхала полной грудью свѣжій воздухъ и заранѣе предвкушала удовольствіе броситься на мягкую постель и проспать до полудня. Она клялась святымъ патрономъ деревни никогда не оставаться ночевать на горѣ, даже еслибы ее сдѣлали королевой. Совсѣмъ разсвѣло. Уже слышалось пѣніе пѣтуховъ; скоро заблаговѣстятъ къ обѣднѣ. Надо сначала зайти въ церковь помолиться Мадоннѣ, а потомъ домой. Пролетѣла летучая мышь, задѣвши ее крыломъ.-- "Провались ты, проклятая!" -- воскликнула она брезгливо. "Должно быть вѣдьма возвращается съ ночнаго сборища въ Беневенто". Увидѣвъ ручеекъ, журчавшій въ свѣжей травѣ, она вымыла въ немъ лицо, -- потому что летучая мышь могла ее запачкать адской сажей, чего избави Боже! Какъ пріятно умыться свѣжей водой! даже, какъ будто, стало веселѣе! Замѣтивъ въ травѣ роскошный макъ, она сорвала его и, разстегнувъ немного корсажъ, стала пришпиливать его себѣ на грудь, какъ вдругъ услышала тяжелый скачекъ и почувствовала, что ее схватили за талію двѣ могучія руки.-- Она начала вырываться и кричать, кусаясь и отпихиваясь руками и ногами, но все было напрасно. "Гигантъ" поднялъ ее, какъ перышко, и не обращая вниманія на наносимые ему удары ея шпилькою, которую она успѣла выхватить изъ ноженъ, скрылся съ ней въ темномъ лѣсу.
   

II.

   Три мѣсяца спустя послѣ этого происшествія, о которомъ не зналъ никто,-- не зналъ и Донато, собиравшійся съ овцами уходить въ Пулью,-- кумушки помирились съ Граціеллой. Сомнѣнія больше не было: чудотворная Мадонна явила ей свою милость и въ-одно октябрьское воскресенье она торжественно принесла къ ея алтарю восковую фигурку ребенка, украшенную лентами и нарочно выписанную изъ ближайшаго города. Женщины приходили къ ней съ совѣтами и наставленіями; кто предупреждалъ ее, чтобы она не садилась на голый камень, потому что ребенокъ будетъ страдать лихорадкой; кто совѣтовалъ не давать пинковъ осламъ и свиньямъ, потому что ребенокъ будетъ кричать по ослиному и хрюкать, а въ особенности не класть рукъ крестомъ на животѣ, оттого что тогда ребенокъ родится мертвымъ. Слушая всѣ эти наставленія, Граціелда становилась боязливой, не смѣя дотронуться даже и до святой воды. Донато ушелъ совершенно счастливымъ; онъ оставилъ женѣ запасы, такъ что она выходила только къ обѣднѣ, и проводила дома цѣлые часы, ничего не дѣлая, съ радостью ожидая такъ давно желаннаго ребенка. Сосѣдки сидѣли у камина съ работой; было такъ хорошо при мерцающемъ свѣтѣ горящихъ углей, гораздо лучше, чѣмъ у кума Тану или фермера Рику, гдѣ читались Avemmarie и, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ темнотѣ, парни заигрывали съ дѣвушками. Сосѣдки пряли и разсказывали разные случаи о беременныхъ женщинахъ, не слушавшихся совѣтовъ старыхъ людей; одна, напримѣръ, вымыла себѣ лицо въ послѣдній день мѣсяца и у ней родился ребенокъ съ чернымъ лицомъ; чрезъ другую перескочилъ ея мужъ, когда она лежала въ тѣни забора, отчего чуть не умерли и мать и ребенокъ. Граціелла задумчиво слушала ихъ, вѣря всѣмъ этимъ разсказамъ. Ей хотѣлось бы однако знать -- кто у ней родится: мальчикъ или дѣвочка. На это кумушки никакъ не могли точно отвѣтить; однѣ говорили, что-мальчикъ, потому-что, идя наканунѣ Рождества, въ церковь, Граціелла встрѣтила мужчину, да, кстати, развѣ она не нашла шпильку? другія -- что дѣвочка, потому что первое время она пила козье молоко и черная курица снесла яйцо въ среду, т. е. въ день Мадонны. Самая старая изъ кумушекъ увѣряла что у нея будутъ и мальчикъ и дѣвочка, потому что у ней ясно-де слышались двѣ головы. Наконецъ, въ концѣ марта, у Граціеллы родился сынъ. Тогда отъ кумушекъ не стало отбоя: каждая хотѣла видѣть и поцѣловать дитя, явившееся чудомъ; бѣдняжкѣ не давали ни минуты покоя. Гриціелла была очень счастлива. Кумушки безпокоились -- есть-ли у нея молоко; навѣрно есть, потому что она каждый годъ въ день св. Агаты обмывала грудь водой изъ освященнаго фонтана. Если-же молока мало, то очень легко сдѣлать, чтобъ его было въ изобиліи: стоитъ только приложить къ спинѣ кусокъ свиной кожи, которую потомъ сварить и съѣсть; но нужно остерегаться, чтобы не пролить на огонь ни капли молока и не держать въ это время дома ни кошекъ, ни собакъ со щенятами, такъ какъ отъ этого высыхаетъ грудь. Когда Граціелла встала, то послала въ церковь ребенка закутаннаго въ кружева и ленты. Крестины ребенка, дарованнаго Мадонной, праздновались, достойнымъ образомъ: кумъ, выйдя изъ церкви, разбросалъ народу массу конфектъ, а пономарь цѣлый часъ звонилъ во всѣ колокола. Граціелла была совершенно счастлива; ей хотѣлось остаться одной, чтобы поплакать и поблагодарить св. Дѣву, но это было немыслимо, такъ какъ еще добрую недѣлю продолжались посѣщенія. Начавшіяся полевыя работы вывели ее изъ затрудненія; женщины должны были разойтись -- кто въ сады, кто за дровами, кто обжигать уголья. Наконецъ, она могла всецѣло отдаться своему ребенку; она держала его на колѣняхъ или любовалась на него съ невыразимой нѣжностью, когда онъ спалъ въ своей колыбелькѣ. Она повѣсила ему на шейку, по обычаю, разные амулеты; тутъ была и продыравленная раковина, и сердце изъ бѣлаго камня, и рука съ пальцами, сложенными въ рога, и кабаній зубъ -- все для того, чтобы избавить его отъ дурного глаза и чтобы онъ выросъ добрымъ и красивымъ. Въ полуденные часы, когда деревня совсѣмъ пустынна и только куры бродятъ по улицамъ, слышался нѣжный и меланхолическій голосъ Граціеллы, пѣвшій колыбельную пѣсню. Иногда пѣсня мѣняла тонъ и размѣръ, и слышались импровизированные стихи, перемѣшанные съ латинскими словами молитвъ, нѣжныя обращенія ко сну, который долженъ спуститься съ горъ, чтобы убаюкать ея сына. Во второй половинѣ апрѣля въ долинѣ начали раздаваться колокольчики стадъ, возвращавшихся изъ Пульи: значитъ, и мужъ ея скоро вернется. Но она его не ждала; онъ ей не былъ нуженъ, ей достаточно ея ребенка. Посмотрѣвъ какъ-то ему въ глаза, она нашла, что у него взглядъ "Гиганта", и это открытіе разстроило ее до слезъ. Она уже давно о немъ не думала; счастье быть матерью заставило ее забыть и ночь на горѣ, и зарю въ лѣсу, и любовь, которую она съ того дня чувствовала къ нему. У ней снова сжалось сердце, когда она вспомнила, какъ у него шла кровь изъ ранъ, нанесенныхъ ею, а онъ все-таки говорилъ, что бросится со скалы или убьетъ ея мужа, если она не будетъ принадлежать ему. Онъ былъ такъ хорошъ, такъ ее ласкалъ, что она не могла больше противиться, но Мадонна знаетъ, сколько она боролась! Теперь, когда онъ вернется, она рѣшилась не видѣть его больше; чтобы не встрѣчаться съ нимъ она не станетъ ходить на пастбище: мужъ самъ можетъ приходить за припасами. Когда явился Донато, довольный хорошею вѣстью, разсказанной ему погонщиками муловъ, встрѣченными имъ, и привелъ съ собой "Гиганта", чтобы показать ему ребенка, то Граціелла надулась и еле отвѣтила на поклонъ послѣдняго. "Гигантъ" взялъ ребенка на руки и, весело подбрасывая его, сказалъ Донато: "Онъ совсѣмъ въ тебя!" "Не правда-ли? спросилъ тотъ, намазывая саломъ ноги, распухшія отъ долгаго пути.-- "Мнѣ тоже это кажется". Граціелла грозно посмотрѣла на "Гиганта", подавая ему стаканъ съ виномъ, который тотъ поднялъ и, показывая на ребенка, лежавшаго у него на колѣнямъ, сказалъ: "Пью за здоровье дюжины такихъ дѣтей, какъ этотъ; Граціелла родитъ ихъ тебѣ навѣрно!" "А откуда мы возьмемъ хлѣба, чтобы ихъ накормить", отвѣтилъ Донато, "развѣ пойдемъ воровать?". Донато оставался дома три дня, показавшіеся ему вѣками; они показались длинными тоже и Граціеллѣ, не привыкшей видѣть мужа около себя. Донато, не имѣвшій дурныхъ качествъ, не игравшій и не пившій, былъ самымъ несноснымъ человѣкомъ въ свѣтѣ, особенно теперь, когда считалъ себя отцомъ такого прелестнаго ребенка. У него была одна страсть -- овцы, о которыхъ онъ говорилъ за обѣдомъ, въ постели, во время сна и молитвы; казалось, что въ крови его было что нибудь овечье, да отъ него и пахло всегда козломъ. Въ эти дни онъ вздумалъ ухаживать за женой, подарилъ ей разрисованную прялку и веретено,-- вещи, сдѣланныя имъ самимъ -- и торжественно развернулъ передъ ней большой шелковый платокъ голубаго цвѣта, купленный имъ въ Фоджіѣ передъ возвращеніемъ домой. Когда онъ ушелъ, на пастбища, Граціеллѣ сдѣлалось легче. Она сосредоточила свои мысли на ребенкѣ и ей было непріятно, что кто нибудь смущалъ ея чувство. Наступила ночь; она слышала звуки дудокъ и волынокъ пастуховъ, пришедшихъ съ горъ для серенады своимъ возлюбленнымъ. Она припомнила время, когда Донато давалъ ей серенаду, а она желала ему изъ окна покойной ночи. Наконецъ, въ деревнѣ стало тихо; только сова стонала, точно чья-то проклятая душа. Граціелла стала читать молитвы по умершимъ и, повторяя латинскія слова, уснула. Ее разбудилъ легкій стукъ въ окно. Она приподнялась, спрашивая, кто стучится? Ей отвѣтилъ сильный, ударъ въ раму. Она догадалась, что то долженъ былъ быть "Гигантъ" и, вставъ, сказала въ окошко: "Уходи и поставь крестъ на моей двери, не то время..." -- "Открой или выбью дверь".-- "Я разбужу сосѣдей, если не уйдешь!" -- "Открой!" -- "Нѣтъ". Снова стало тихо. "Открой, будь добра, вѣдь ужъ почти годъ, какъ мы съ тобой не видѣлись, сжалься надо мной".-- "Что мнѣ за дѣло. Уходи!" -- "Открой, или это послѣдняя ночь Донато!" -- "А ты за то пойдешь на каторгу!" -- "Ты хочешь крови, голодная волчица!" -- "Хочу, чтобы ты ушелъ, или я разбужу сосѣдей". Ей послышались удаляющіеся шаги. "Уходитъ, бѣдняга", подумала она. почти раскаяваясь, но вдругъ раздались два сильные удара, подгнившая дверь соскочила и "Гигинтъ" вошелъ въ хижину. Ребенокъ проснулся и сталъ плакать. "Гигантъ" остановился около закрытой двери, а Граціелла, сѣвъ на скамейку, стоявшую у постели, стала кормить ребенка. На этого великана, жаждавшаго крови, напала робость и онъ смотрѣлъ восторженными глазами на мать и ребенка. Подойдя къ нимъ и, вставъ на колѣни, онъ крѣпко поцѣловалъ малютку, который опять заплакалъ. "Уходи, уходи", повторяла Граціелла, отодвигаясь отъ него. "Гигантъ" молчалъ; его гонятъ, какъ собаку, но онъ ни за что не уйдетъ. Что ему теперь за дѣло до. овецъ и хозяевъ! онъ такъ страдалъ безъ нея въ Пульѣ, что если бы пришлось остаться тамъ хоть еще одинъ лишній день, онъ повѣсился бы съ тоски! Сидя у ногъ Граціеллы, какъ покорная собака, онъ ждалъ пока ребенокъ заснетъ. Потомъ, глядя прямо своими черными глазищами въ ея глаза, сказалъ: "какъ хорошъ нашъ малютка!"
   Черезъ нѣсколько дней послѣ этой ночи ребенокъ началъ хворать: онъ не бралъ груди, корчился и постоянно кричалъ. Его поили коралловымъ мохомъ и водой св. Николая, мать носила его въ церковь, гдѣ священникъ, покрывъ его эпитрахилью, читалъ надъ нимъ евангеліе. Все было напрасно. Донато теперь приходилъ чаще домой, потому что овцы паслись на склонахъ горъ; "Гигантъ" на это время поселился, какъ всегда, въ "Темномъ гротѣ", гдѣ и спалъ вмѣстѣ съ своимъ стадомъ. Донато очень огорчился болѣзнью ребенка. Ему пришло голову, что вѣдьма, заворожившая его въ день свадьбы, приходитъ ночью высасывать кровь его сына. Вотъ счастье, если бы ему удалось поймать ее и свернуть ей шею! Но для этого нужно караулить ее семь ночей. Эта мысль не покидала его и онъ рѣшилъ привести ее въ исполненіе. Прежде всего нужно исповѣдаться и причаститься; палку, которою намѣреваешься убить ее, вымыть святой водой, въ которой не омочила руку ни одна женщина, и никому не разсказывать объ этомъ, въ особенности женѣ; днемъ нельзя входить въ домъ, терпѣливо ожидать вѣдьму шесть ночей и схватить ее только на седьмую, потому что иначе она выскользнетъ изъ рукъ, какъ тѣнь, и сдѣлается еще ужаснѣе. Въ седьмую ночь нужно убить собаку или кошку, и трупъ убитаго животнаго положить поперекъ двери: вѣдьма должна, прежде чѣмъ войти, сосчитать всѣ волоски на шкурѣ животнаго, а онъ ее и схватитъ въ это время. Граціелла замѣтила, что ея мужъ сталъ задумчивъ, но не могла добиться отъ него причины его задумчивости. Въ ближайшее воскресенье онъ тихонько пришелъ съ пастбища, захвативъ съ собой освященную палку, и спрятался за кустомъ бузины, росшимъ у стѣны хижины; изъ-за куста можно было видѣть дверь послѣдней. Была свѣтлая, безлунная ночь. Кузнечики весело трещали въ травѣ. По временамъ налетавшій вѣтеръ теребилъ его волосы и воротникъ рубашки. Облака, несшіяся по небу, принимали странныя формы крылатыхъ лошадей и овецъ. Кругомъ слышался неопредѣленный шумъ, то будто тихій шопотъ и вздохи, то трескъ и легкое жужжанье. Ему сдѣлалось страшно. Онъ перекрестился, вспомнивъ, что въ полночь свободно ходятъ души убитыхъ и почти раскаивался, что оставилъ пастбище. Озябнувъ, онъ хотѣлъ уже войти въ домъ, чтобы лечь спать, но крикъ ребенка заставилъ его передумать.
   Малютка плакалъ, какъ-бы прося помощи; можетъ быть теперь-то вѣдьма и высасывала его кровь, тогда какъ Граціелла спитъ спокойно, Онъ бросился къ двери, чтобы разбудить жену, но остановился, услышавъ торопливые шаги. Кто-бы могъ идти въ такой поздній часъ? Кто-то подошелъ къ хижинѣ, открылъ дверь и вошелъ въ нее. Отъ ужаса у него встали волосы дыбомъ и заколотилось сердце. Это вѣдьма! больше нѣтъ сомнѣнія: онъ видѣлъ ее собственными глазами! О, если-бы была уже седьмая ночь! Мысли его были прерваны пѣніемъ Граціеллы, которая начала убаюкивать ребенка пѣсней. Донато подумалъ, что вѣдьма уйдетъ, потому что Граціелла проснулась, какъ вдругъ большой черный котъ пробѣжалъ мимо него. Онъ невольно схватился за палку и замахнулся ею, но животное исчезло. Донато вернулся на пастбище и усталый растянулся въ платкѣ. На слѣдующую ночь онъ пришелъ съ намѣреніемъ получше разсмотрѣть вѣдьму, чтобы поймать ее, даже среди бѣлаго дня, если она уйдетъ отъ него въ седьмую ночь. Онъ спрятался въ томъ-же мѣстѣ, что и наканунѣ. Машинально онъ замѣтилъ, что на скалѣ, около пещеры "Гиганта", запылалъ костеръ, а немного погодя, открылась дверь его хижины и изъ нея вышла темная фигура. Какъ-же это?! Сегодня вѣдьма пришла раньше, чѣмъ вчера? Фигура большими шагами пощла по тропинкѣ, ведущей къ "Темному гроту"; онъ осторожно пошелъ за нею. "Куда идетъ вѣдьма? подумалъ онъ; вѣрно влѣзетъ на дубъ и улетитъ на метлѣ"? Но потомъ онъ вспомнилъ, что сегодня не суббота, и продолжалъ слѣдовать за ней. На минуту она пропала изъ вида, но, завернувъ за выдавшуюся скалу, онъ опять увидѣлъ ее и при свѣтѣ потухавшаго костра могъ различить, что фигура скрылась въ гротѣ. "Она теперь пошла къ "Гиганту", сказалъ онъ себѣ, улыбаясь", "ну, да съ нимъ шутки плохи; чтобы высосать у него кровь, нужно, по крайней мѣрѣ, тысячу вѣдьмъ!" Одно ему казалось странно, что "Гигантъ" никогда не жаловался ни на какую болѣзнь и, повидимому, былъ совершенно здоровъ. А его бѣдный ребенокъ будетъ страдать еще цѣлыхъ пять ночей и, пожалуй, еще умретъ въ это время! Торопиться же нельзя; только испортишь дѣло. Онъ медленно спустился съ горы и, проходя мимо своей хижины, услышалъ опять крикъ ребенка, но не посмѣлъ войти туда, чтобы разбудить жену, и, тяжело вздохнувъ, пошелъ къ себѣ на пастбище. Три слѣдующія ночи онъ видѣлъ все ту-же фигуру, выходившую изъ его хижины и пропадавшую въ "Темномъ гротѣ". Ребенокъ съ каждымъ днемъ худѣлъ все больше и больше, да и Граціелла не была здорова; у ней сдѣлались большіе синяки подъ глазами и щеки потеряли прекрасный цвѣтъ спѣлаго персика. Бѣдная женщина! можетъ быть и она была жертвой вѣдьмы! Въ ночь на субботу, самую страшную, онъ сошелъ съ пастбища позже обыкновеннаго: у него въ стадѣ не хватало одной овцы и, чтобы розыскать ее, ему пришлось обѣгать весь лѣсъ. Уже было поздно, а вѣдьма все не приходила. Гдѣ-то мяукалъ котъ, а на ближайшемъ вязѣ кричала сова. "Теперь вѣдьмы начинаютъ собираться", подумалъ онъ, и, какъ-бы въ отвѣтъ на его мысль, мимо него, какъ молнія, промчалась черная лошадь и выскочила откуда-то бѣлая собака и, потянувши воздухъ, понеслась за нею. У него пробѣжалъ морозъ по кожѣ. Раздавшійся крикъ ребенка подѣйствовалъ на него успокоительно; онъ чувствовалъ, что около него есть хоть какая-нибудь живая душа. Уже начали пѣть пѣтухи, поднялся предразсвѣтный вѣтеръ, когда пришла вѣдьма; она вошла въ хижину и ребенокъ замолчалъ. Раздался голосъ Граціеллы, укачивавшей своего сына. "Какъ странно", подумалъ онъ, "что ребенокъ успокаивается и Граціелла просыпается, когда приходитъ вѣдьма! А что если это приходитъ не вѣдьма, а сама Граціелла?" Эта неожиданная мысль промучила его всю субботу, какъ онъ ни старался выкинуть ее изъ головы. Этотъ день показался ему нескончаемымъ. Бродя по горѣ, онъ подошелъ къ гроту "Гиганта". Большой камень закрывалъ входъ, около котораго стояли два большіе соломенные конуса. Онъ отвернулъ камедь и вошелъ въ пещеру, полъ которой былъ покрытъ слоемъ сухихъ листьевъ. Въ глубинѣ, въ томъ мѣстѣ гдѣ, очевидно, спалъ "Гигантъ", листья были примяты и ему показался отпечатокъ двухъ тѣлъ. "Что если Граціелла?.." Онъ вышелъ и, опустивъ голову, пошелъ на пастбище; его мысли путались. Вдругъ ему пришло въ голову, что "Гигантъ" можетъ убить его; онъ зажалъ въ рукѣ сучковатую палку, какъ-бы приготовляясь защищаться. Онъ представилъ себя лежащимъ. гдѣ нибудь подъ заборомъ съ раздробленнымъ черепомъ, въ то время какъ они оба весело смѣются, обнимаясь. Донато задрожалъ; онъ зналъ, что ему не сладить съ "Гигантомъ", что въ гнѣвѣ онъ, должно быть, страшнѣе всякаго дикаго звѣря. Но все-таки онъ не можетъ выносить, чтобы вся деревня смѣялась ему въ лицо или за спиною. А если это неправда?! Если это дѣйствительно вѣдьма?! Тогда тѣмъ лучше!
   Въ седьмую ночь онъ убилъ собаку и, привязавши ее на веревку, дотащилъ ее до деревни, гдѣ уже всѣ спали. Онъ подошелъ къ хижинѣ и, положивъ животное поперекъ двери, спрятался въ обычномъ мѣстѣ. Онъ началъ соображать -- ходятъ-ли вѣдьмы по субботамъ. Прошло около часа. Наконецъ близъ грота запылалъ костеръ. Что если это условленный знакъ? Если она выйдетъ, для него нѣтъ больше сомнѣнія. Боже! дверь отворилась! Темная фигура вышла изъ хижины, но, зацѣпившись за трупъ собаки, чуть было не упала. Сердце его колотилось, но онъ не двинулся съ мѣста: это Граціелла! Онъ хотѣлъ броситься на нее, убить какъ валявшуюся на землѣ собаку, но мысль о каторгѣ остановила его. Онъ тихонько пошелъ за нею и увидѣлъ, что она направилась къ гроту. Такъ, значитъ, она каждую ночь оставляла это невинное существо и бѣгала къ "Гиганту!" Значитъ это она заставляла страдать ребенка! Да, можетъ быть, и ребенокъ-то былъ не его?! Граціелла остановилась и стала прислушиваться; онъ спрятался за пнемъ, гдѣ оставался, пока не увидѣлъ, что она исчезла въ гротѣ. Входный камень былъ положенъ на мѣсто. "Они теперь обнимаются", подумалъ Донато. При этой мысли онъ вскочилъ точно обожженный. Медленно подползъ онъ, какъ змѣя, къ соломеннымъ конусамъ, повалилъ ихъ одинъ на другой передъ входомъ въ пещеру и зажегъ, выбивъ огонь трутомъ. Было вѣтренно и скоро пламя охватило солому; въ гротѣ начали раздаваться крики и блеяніе. Донато подвигалъ шестомъ горящую солому внутрь пещеры и вскорѣ услышалъ трескъ загорѣвшихся сухихъ листьевъ. Ему показалось, что кто-то изнутри выталкиваетъ камень; тогда онъ съ новымъ жаромъ принялся раздувать солому, едва переводя дыханье и теряя голову. "Умрите, собаки!" кричалъ онъ въ бѣшенствѣ, скрежеща зубами, -- "умирайте!.." Когда въ гротѣ все наконецъ затихло, онъ пошелъ прочь...

-----

   Всѣ пастухи хохотали, глядя какъ Донато Чече стоялъ утромъ съ ребенкомъ на колѣняхъ передъ козой, кормившей бѣднаго малютку, оставшагося безъ матери.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 4, 1892

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru