Брет-Гарт Фрэнсис
Флип

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Flip: A California Romance.
    Текст издания: Собрание сочинений Брет-Гарта. -- Санкт-Петербург: Товар. "Общественная Польза", 1895. Том второй.

   

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЕТЪ-ГАРТА

Томъ второй

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типогр. Высочайше утвержд. Товар. "Общественная Польза" Большая Подъяческая, No 39
1895

   

ФЛИПЪ.

ПОВѢСТЬ.

I.

   Въ томъ мѣстѣ, гдѣ красная лента дороги, ведущей въ Лосъ-Гатосъ, поднимается, извиваясь, какъ огненный хвостъ ракеты и теряясь въ голубой долинѣ береговой горной цѣпи, -- недалеко отъ вершины горы находится тѣнистый уступъ, поросшій невысокимъ ельникомъ. При каждомъ изгибѣ дороги, извивающейся по склону горы, раскаленной лучами солнца, этотъ темный уголокъ невольно привлекаетъ взоры путника. Въ облакахъ пыли, при глухомъ стукѣ лѣниво вращающихся колесъ, и однообразномъ скрипѣ осѣвшихъ подъ тяжестью кузова рессоръ, онъ сулитъ путнику прохладу, тѣнь и безмолвіе. Съ высокой крыши дилижанса, съ козелъ телѣги, изъ-подъ ослѣпительнаго бѣлаго навѣса, раскинутаго надъ поклажей горнаго извощика, съ раскаленнаго солнцемъ сѣдла, подъ тяжестью котораго пыхтитъ и потѣетъ несчастная лошадь,-- отовсюду къ этой заманчивой цѣли обращаются измученныя, загорѣлыя лица.
   Въ первую минуту можно подумать, что всѣ надежды были тщетны, всѣ обѣщанія -- обманчивы. Когда усталый путникъ доберется, наконецъ, до террасы, ему покажется, что она не только сосредоточила въ себѣ весь зной долины, но еще присоединила къ нему свой собственный огонь, извергаемый какимъ-нибудь открытымъ кратерообразнымъ источникомъ. Но, странное дѣло, -- вмѣсто того, чтобы еще болѣе утомить и ослабить людей и животныхъ, зной этотъ, напротивъ, приводитъ ихъ въ необыкновенно возбужденное состояніе. Раскаленный воздухъ насыщенъ летучими частицами смолистыхъ веществъ. Одуряющіе ароматы лавра, сосны, можжевельника, такъ называемой verba buena, дикаго жасмина и другихъ, еще не окрещенныхъ пахучихъ растеній, дистилированные и обращенные въ газообразное состояніе палящимъ зноемъ, доводятъ до опьяненія, граничащаго съ бѣшенствомъ, каждаго, кто ихъ вдыхаетъ; они жгутъ, раздражаютъ, возбуждаютъ и отравляютъ. Разсказываютъ, что самыя замученныя, разбитыя лошади подъ вліяніемъ этого воздуха становились бѣшенными и неукротимыми; усталые извощики и погонщики муловъ, успѣвшіе истощить во время подъема весь запасъ ругательствъ, снова вдохновлялись въ этой огненной атмосферѣ, быстро пополняли свой словарь и даже обогащали его новыми, удивительно забористыми выраженіями. Какой-то пьянчуга-кондукторъ, не находя словъ для описанія всѣхъ прелестей этой мѣстности, говорятъ, охарактеризовалъ ихъ одной лаконической фразой -- "джинъ съ инбиремъ". Это лестное названіе, данное кондукторомъ, вѣроятно, въ память любимаго своего напитка -- ромъ съ сиропомъ, такъ и осталось съ тѣхъ поръ за террасой.
   Таково было общее мнѣніе объ этой юдоли благоуханій. Какъ большинство человѣческихъ сужденій, оно было поверхностно и слишкомъ поспѣшно. Никто еще, сколько извѣстно, не проникалъ въ таинственную глубину чащу лѣса. Онъ разросся гораздо ниже вершины, гдѣ находится гостинница; до сихъ поръ подъ благоухающія вѣтви этого лѣса не пробирался еще ни охотникъ, ни золотоискатель; даже инспекціонная комиссія графства, во время обхода, не рѣшилась проникнуть дальше опушки.
   Мистеру Пэнсу Гэрріотъ, повидимому, было предназначено самой судьбой пополнить пробѣлъ въ изслѣдованіи этой мѣстности. Онъ совершилъ свое путешествіе сюда подъ дилижансомъ, прицѣпившись къ его оси. Выбралъ онъ этотъ рискованный способъ передвиженія, пользуясь ночной темнотою, въ то время, какъ карета медленно тащилась мимо того мѣста, гдѣ онъ спрятался въ придорожномъ кустарникѣ, чтобы избѣжать непріятной встрѣчи съ шерифомъ монтерейскаго графства и его свитою. Представляться своимъ спутникамъ онъ счелъ совершенно излишнимъ и даже неблагоразумнымъ: его давно знали за игрока, бродягу и сорви-голову, а теперь надъ нимъ тяготѣло еще новое обвиненіе: онъ убилъ какого-то другого игрока, повздоривши съ нимъ за игрою, и за поимку его была назначена награда.
   Когда карета проѣзжала подъ нависшими вѣтвями сосенъ, онъ спустился на землю и нѣсколько мгновеній неподвижно лежалъ на дорогѣ, такъ что издали его легко можно было принять за одну изъ кучъ грязи, которыхъ не мало скопилось между глубокими колеями. Затѣмъ, поднявшись на четвереньки, онъ, какъ дикій звѣрь, поползъ въ пахучую чащу лѣснаго кустарника. Здѣсь онъ пролежалъ до тѣхъ поръ, пока людскіе голоса и бряцаніе конской сбруи не замерли въ отдаленіи. Если-бы даже за нимъ слѣдили, трудно было-бы отыскать въ этой неподвижной массѣ лохмотьевъ сходство съ какою-нибудь опредѣленною человѣческою личностью. Черты лица его были скрыты подъ безобразною маскою изъ красноватой пыли и глины; руки имѣли видъ какихъ-то безформенныхъ обрубковъ, болтавшихся въ слишкомъ длинныхъ рукавахъ. Когда онъ, наконецъ, поднялся, шатаясь какъ пьяный, и безъ оглядки бросился въ глубину лѣса, изъ подъ ногъ его взлетѣло облако пыли, а изодранныя лохмотья его одежды то-и-дѣло цѣплялись за древесные сучья. Два раза онъ падалъ, но, опьяненный, возбужденный бодрящимъ, прянымъ воздухомъ, каждый разъ поднимался и продолжалъ свой путь.
   Жаръ мало-по-малу спадалъ, а когда, остановившись, чтобы передохнуть, Гэрріотъ устало прислонился къ стволу молодаго дерева, по трепету и шелесту листьевъ впереди онъ понялъ, что тамъ дуетъ свѣжій вѣтеръ, котораго онъ однакожъ еще не чувствовалъ. Затѣмъ, среди глубокой тишины послышался легкій шепотъ, похожій на вздохъ, и онъ понялъ, что приближается къ краю чащи. Тишина лѣса была такимъ образомъ нарушена: за первымъ звукомъ послѣдовалъ другой, менѣе ясный, но болѣе музыкальный -- мелодическое хрустальное журчанье воды. Еще нѣсколько шаговъ -- и онъ очутился на краю небольшаго оврага, надъ которымъ, въ видѣ плотнаго свода, сплетались вѣтви деревьевъ. Узенькій ручеекъ, который онъ могъ-бы запрудить одной рукой, извивался въ этой крѣсной, каменистой расщелинѣ горнаго склона, впадая въ глубокую, неправильную яму, переполняя ее черезъ край. До сихъ поръ эта яма служила только убѣжищемъ для пестрыхъ форелей; теперь же ей пришлось послужить ванной для Лэнса Гэрріота.
   Не колеблясь ни одного мгновенія, и не давая себѣ даже труда раздѣться, онъ вошелъ въ воду съ такими предосторожностями, какъ будто боялся потерять даже одну каплю драгоцѣнной влаги. Голова его опустилась ниже краевъ ямы и кругомъ снова воцарилась полная тишина. Только два предмета оставались на берегу -- его револьверъ и кисетъ съ табакомъ.
   Прошло нѣсколько минутъ. Безстрашная голубая сойка спорхнула на землю и храбро принялась клевать кисетъ. Но она обратилась въ бѣгство при появленіи землеройки, которая силилась утащить кисетъ въ свою нору и, въ свою очередь, была потревожена красной векшей; впрочемъ, вниманіе этой послѣдней было привлечено не столько кисетомъ, сколько револьверомъ, который они разсматривали съ недовѣрчивымъ восхищеніемъ. Вдругъ послышался всплескъ, ворчанье, пыхтѣніе; мелкіе представители животнаго царства бросились въ разсыпную и надъ ямкой показалась голова мистера Лэнса Гэрріота... Какое превращеніе!
   Ванна не только оказала благотворное дѣйствіе на чистоту его тѣла и легкой тиковой одежды, но, повидимому, очистила его и нравственно: казалось, онъ оставилъ въ ней и всю грязь, всѣ пятна прошлой жизни и репутаціи. Лицо его, на которомъ, правда, кое-гдѣ еще виднѣлись царапины, было кругло, румяно, сіяло невозмутимымъ благодушіемъ и юношескою свѣжестью. Въ его большихъ голубыхъ глазахъ свѣтилось невинное изумленіе и дѣтская беззаботность. Отдуваясь и отряхивая съ себя капли воды, онъ лѣниво оперся локтями на берегъ и съ любопытствомъ школьника слѣдилъ за маневрами землеройки, которая, оправившись отъ испуга, снова осторожно подкрадывалась къ соблазнительному кисету. Если нѣсколько минутъ тому назадъ даже близкіе товарищи врядъ-ли узнали-бы Лэнса подъ безобразною маскою изъ грязи, пыли и лохмотьевъ, за то теперь случайному путнику и въ голову бы не пришло заподозрить въ этомъ молодомъ бѣлокуромъ фавнѣ -- убійцу. Взмахнувъ мокрымъ рукавомъ, онъ пустилъ цѣлую тучу мелкихъ брызгъ въ испуганную землеройку и такъ весело выпрыгнулъ изъ воды, что, казалось, это былъ не бѣглый преступникъ, укрывающійся отъ людей, но человѣкъ, вздумавшій выкупаться на пикникѣ.
   По верхушкамъ деревьевъ зашелестѣлъ легкій вѣтерокъ -- очевидно съ запада. Взглянувъ въ ту сторону, Лэнсъ замѣтилъ, что въ этомъ направленіи тѣни были менѣе густы, и не задумываясь, пошелъ туда, хотя пробираться сквозь частый кустарникъ было не легко. По мѣрѣ того, какъ онъ подвигался впередъ, лѣсъ становился рѣже и рѣже; очертанія вѣтвей, а затѣмъ даже контуры отдѣльныхъ листьевъ стали вырѣзываться на ярко-голубомъ небѣ. Онъ догадался, что недалеко уже до вершины горы, остановился на минуту, ощупалъ револьверъ и, наконецъ, осторожно раздвинулъ послѣднія вѣтви.
   Яркій блескъ полуденнаго солнца сначала ослѣпилъ его. Приглядѣвшись, онъ замѣтилъ, что находится на открытомъ западномъ склонѣ горы, обращенномъ къ берегу и покрытомъ лишь рѣдкою порослью. Благоухающая чаща отдѣляла его какъ отъ вершины, такъ и отъ большой дороги, спускающейся молньеобразными зигзагами отъ террасы въ глубину долины. Невидимый ни для кого, онъ могъ свободно обозрѣвать всю окрестность. Впрочемъ, эта мысль, повидимому, не особенно интересовала и не тревожила его. Первымъ дѣломъ онъ поспѣшилъ освободиться отъ своей изодранной одежды, затѣмъ набилъ и закурилъ свою трубку и растянулся на откосѣ, чтобы просохнуть по жгучимъ лучамъ солнца. Покуривая, онъ безпечно пробѣгалъ клочекъ газеты, въ которой былъ завернутъ его табакъ и, наткнувшись на мѣсто, показавшееся ему забавнымъ, снова прочелъ его вслухъ, какъ будто передъ невидимою аудиторіей, сопровождая чтеніе патетическими жестами и развязно похлопывая себя по колѣнкѣ.
   Отъ усталости-ли или отъ дѣйствій купанья, которое въ сущности превратилось въ паровую ванну, послѣ того, какъ онъ покатался по горячей травѣ, глаза его стали слипаться... Его разбудили звуки голосовъ. Они доносились издалека, слышны были не ясно и не приближались. Онъ осторожно спустился по скату до края перваго крутого обрыва. Тамъ оказался новый выступъ или терраса, а ниже, въ глубинѣ, виднѣлись неясныя очертанія оливково-зеленой листвы, изъ которой тамъ и сямъ выдвигались остроконечныя вершины сосенъ. Нигдѣ не видно было слѣдовъ человѣческаго жилья, но голоса говорили такъ, какъ говорятъ за какой-нибудь однообразной работой, и Пэнсъ ясно слышалъ сопровождавшій ихъ говоръ звонъ посуды и стукъ какого-то домашняго орудія. Разговаривали повидимому двое -- старикъ и дѣвушка, перекидываясь небрежными, незначущими фразами; словъ на такомъ разстояніи нельзя было разобрать. Голоса эти еще болѣе оттѣняли царившее кругомъ безлюдіе, однако, ничуть не придавая ему печальнаго оттѣнка; они казались таинственными, но не зловѣщими; быть можетъ весь разговоръ былъ однимъ общимъ мѣстомъ, но среди обширной пустыни лѣса онъ казался музыкальнымъ и краснорѣчивымъ. Лэнсъ въ первый разъ за этотъ день глубоко вздохнулъ -- звуки, сопровождавшіе разговоръ, напомнили ему объ обѣдѣ.
   Не смотря на свою безпечность, Лэнсъ былъ, однако, слишкомъ благоразуменъ, чтобы отважиться выдти изъ своего убѣжища среди бѣлаго дня. Пока онъ удовольствовался тѣмъ, что постарался опредѣлить, насколько возможно, мѣсто, откуда слышались голоса. Чтобы добраться туда, трудно было найти иной путь, кромѣ большой дороги.-- "Должны же они будутъ развести огонь или зажечь свѣчу къ ночи",-- разсудилъ онъ, наконецъ, и, удовлетворившись этимъ соображеніемъ, снова, растянулся на травѣ. Для препровожденія времени онъ сталъ подбрасывать на воздухъ нѣсколько мелкихъ монетъ. Потомъ взоръ его остановился на одной изъ вершинъ береговой горной цѣпи, выдѣлявшейся рѣзкимъ силуэтомъ на безоблачномъ западномъ склонѣ неба. Въ небольшой расщелинѣ хребта мелькнуло ярко-бѣлое пятнышко, не больше серебряной монеты, которую онъ держалъ въ рукѣ. Пятнышко быстро росло и заполнило расщелину. Черезъ минуту исчезла вся линія хребта. Тѣсною, непрерывною полосою растянулись легіоны бѣлыхъ хлопьевъ по всему горизонту, проникли во всѣ овраги и ущелья горной цѣпи. Это былъ поднявшійся надъ моремъ туманъ. Лэнсъ зналъ, что только двадцать миль отдѣляютъ его отъ океана -- отъ спасенія!
   Заходящее солнце скрылось и потухло въ мягкихъ объятіяхъ тумана. Холодный вѣтеръ пронесся надъ горами. По тѣлу Лэнса пробѣжала дрожь, онъ всталъ и опять вошелъ въ лѣсъ, чтобы согрѣться. Теплый, ароматный воздухъ произвелъ на него поразительно успокоивающее дѣйствіе; усталость заставила забыть о голодѣ; онъ задремалъ. Когда онъ проснулся, было совершенно темно. Ощупью добрался онъ до опушки. Нѣсколько звѣздъ сверкали надъ его головою, но вокругъ все, какъ бѣлою пеленою, было окутано хлопьями тумана. Еслибы даже гдѣ-нибудь и горѣли огонь или свѣчка, ихъ невозможно было замѣтить. Идти впередъ на удачу -- было-бы безуміемъ; оставался только одинъ исходъ -- ждать до утра. Бродяга былъ лѣнивъ и философъ: такое рѣшеніе пришлось ему по вкусу; онъ снова пробрался къ своему ложу и заснулъ. Какія мучительныя видѣнія, вызванныя угрызеніями совѣсти и страхомъ, тревожили его сонъ, когда онъ лежалъ среди глубокаго безмолвія и мрака, отдѣленный отъ человѣческаго общества прозрачною пеленою тумана? Какіе призраки проносились передъ нимъ, рождаясь въ глухой чащѣ лѣса?-- Ни мученія, ни призраки не тревожили его. Укладываясь спать въ этой чащѣ, онъ вспомнилъ съ сожалѣніемъ только о сухаряхъ, которые уронилъ съ имперіала дилижанса какой-то завтракавшій тамъ неосторожный пассажиръ. Но эта грустная мысль была мимолетна и скоро онъ заснулъ глубокимъ, непробуднымъ сномъ ранняго дѣтства.
   

II.

   Проснувшись, онъ ощутилъ прежде всего тотъ-же пряный ароматъ воздуха. Его первымъ инстинктивнымъ движеніемъ, какъ у всякаго молодаго животнаго, было схватить рѣсколько молодыхъ, нѣжныхъ зеленыхъ листочковъ verba buena, которая вилась на мѣховой подушкѣ, служившей ему изголовьемъ, и съѣсть ихъ. Это нѣсколько заглушило его мучительный голодъ. Еще полусонными глазами онъ сталъ лѣниво слѣдить за солнечнымъ лучемъ, пробравшимся въ чащу вѣтвей, которыя сплетались надъ его головой въ видѣ свода. Потомъ онъ опять забылся. Колеблясь, такимъ образомъ, между сномъ и бдѣніемъ, онъ, однако, ясно замѣтилъ легкое движеніе въ сухихъ листьяхъ, покрывавшихъ землю возлѣ углубленія, которое онъ избралъ себѣ для ночлега. Сила, приводившая ихъ въ движеніе, казалась ему сознательною, а самое движеніе, повидимому, направлялось къ его револьверу, блестѣвшему въ травѣ. Онъ подумалъ, что это его вчерашній пріятель возобновилъ сегодня свою воровскую экскурсію, усмѣхнулся и продолжалъ лежать неподвижно. Движеніе и шорохъ продолжались, но теперь движеніе стало медлительнѣе, что-то какъ будто скользило и извивалось. Глаза Лэнса съ напряженнымъ вниманіемъ устремились на это мѣсто. Онъ сразу проснулся. То была не змѣя, а рука, на половину скрытая мхомъ и пробиравшаяся къ его револьверу. Онъ видѣлъ ее лишь мигъ, но успѣлъ замѣтить, что рука была голая, очень тонкая и покрыта веснушками. Онъ быстро схватилъ ее, вскочилъ на ноги и вытащилъ изъ засады усиленно сопротивлявшуся молодую дѣвушку.
   -- Пустите! сказала она, смутившись болѣе отъ стыда, чѣмъ отъ страха.
   Лэнсъ посмотрѣлъ на нее. Ей было едва-ли болѣе пятнадцати лѣтъ; она была такая тоненькая, худенькая, съ грудью плоскою, какъ у мальчика. Ея пылающее лицо и обнаженная шея были буквально усыпаны мелкими коричневыми пятнами, словно зернышками пороха и,-- странное дѣло, глаза ея большіе, сѣрые, повидимому, также покрыты были веснушками; по крайней мѣрѣ, какъ роговая оболочка, такъ и радужная были усѣяны мелкими желтыми крапинками. Еще замѣчательнѣе были ея волосы: металлическій, красноватый, какъ у оленя, цвѣтъ ихъ принималъ постепенно болѣе свѣтлые оттѣнки и, наконецъ, на макушкѣ, какъ будто отъ дѣйствія солнца, переходилъ въ совершенно бѣлокурый.
   Она, очевидно, выросла изъ своего платья, которое было сшито уже давно, изъ подъ короткой юбки; виднѣлась часть ноги. Желтой, худой и покрытой все тѣми же желтыми крапинками; чулки были слишкомъ узки, порваны и грубо заштопаны. Лэнсъ нѣсколько разжалъ свой кулакъ и благодушнымъ жестомъ слегка отодвинулъ отъ себя плѣнницу. Она не шевельнулась и продолжала полу-злобно, полу-сконфуженно смотрѣть на него.
   -- Я ни чуточки не испугалась, сказала она:-- не бойтесь, не убѣгу.
   -- Очень радъ это слышать, возразилъ Пэнсъ, не скрывая своего удовольствія.-- А зачѣмъ вы подбирались къ моему револьверу?
   Она опять покраснѣла и промолчала; затѣмъ, начала выбивать ногою землю, скопившуюся между корнями дерева, и, наконецъ, сказала, какъ будто обращаясь съ дружескою откровенностью къ своей собственной ногѣ:
   -- Я хотѣла схватить его прежде васъ.
   -- Вотъ какъ! А зачѣмъ?
   -- О, вы сами знаете -- зачѣмъ?
   Широкая улыбка, озарившая лицо Лэнса и обнаружившая всѣ его зубы, доказывала, что онъ дѣйствительно знаетъ -- зачѣмъ? Но онъ счелъ нужнымъ промолчать.
   -- Я не знала, почему вы здѣсь скрываетесь, продолжала дѣвушка, все еще обращаясь къ дереву;-- къ тому же, прибавила она, взглянувъ на него искоса изъ-подъ своихъ бѣлыхъ рѣсницъ, -- я не видѣла вашего лица.
   Въ этомъ тонкомъ комплиментѣ въ первый разъ сказалась хитрость, свойственная ея полу. Лицо безпутнаго бродяги вспыхнуло яркимъ румянцемъ, и на мигъ онъ смутился.
   -- Стало быть, вы хотѣли завладѣть моею шестистволкою до тѣхъ поръ, пока не познакомитесь со мною получше?
   Она кивнула головою. Затѣмъ она подняла съ земли сухую вѣтвь орѣшника, заложила ее себѣ за спину, перекинула черезъ оба конца свои тонкія, загорѣлыя руки, выпятила грудь и напрягла мышцы. Все это было сдѣлано съ очевидною цѣлью доказать свое хладнокровіе и, вмѣстѣ съ тѣмъ, силу мышцъ.
   -- Можетъ быть, вы хотите взять его теперь? сказалъ Лэнсъ, протягивая ей пистолетъ.
   -- Я видала на своемъ вѣку довольно шестистволокъ, отвѣчала дѣвушка, отстраняя отъ себя револьверъ и дѣлая видъ, что не понимаетъ намека.-- У отца есть револьверъ, а у брата ихъ было даже два, системы Дерингера, когда онъ былъ еще вдвое моложе меня.
   Она остановилась, чтобы посмотрѣть, какое впечатлѣніе произвела на ея собесѣдника такая любовь къ оружію всѣхъ членовъ ея семейства. Но Лэнсъ только взглянулъ на нее съ усмѣшкой. Потомъ она снова заговорила:
   -- Зачѣмъ вы ѣли траву?
   -- Траву? переспросилъ Лэнсъ.
   -- Да, вотъ эту! Она указала на verba buena.
   Лэнсъ захохоталъ.
   -- Я былъ голоденъ. Послушайте, продолжалъ онъ, весело подбрасывая на воздухъ нѣсколько серебряныхъ монетъ.-- Нельзя-ли на эти деньги добыть мнѣ позавтракать. да такъ, чтобы и вамъ осталось на гостинцы?
   Дѣвушка съ робкимъ любопытствомъ смотрѣла на деньги и на молодаго человѣка.
   -- Я думаю, что отецъ можетъ дать вамъ что-нибудь, если захочетъ; только онъ недолюбливаетъ бродягъ съ тѣхъ поръ, какъ они украли у него цыплятъ. Впрочемъ, попытайтесь.
   -- Но я желалъ-бы, чтобы вы попытались за меня. Вы можете принести мнѣ завтракъ сюда.
   Дѣвушка отступила на шагъ, опустила глаза, и съ улыбкой, выражавшей очаровательное колебаніе между робостью и нахальствомъ, сказала:
   -- Такъ, стало быть, вы скрываетесь! Да?
   -- Вотъ именно, скрываюсь! засмѣялся Лэнсъ.-- Однако, вы, я вижу, не промахъ!
   -- Ужь не изъ шайки-ли вы Макъ-Карти?
   Мистеръ Лэнсъ Гэрріотъ на мгновеніе ощутилъ даже гордость, вполнѣ искренно заявляя, что не принадлежитъ къ шайкѣ закоренѣлыхъ горныхъ разбойниковъ, извѣстной подъ этимъ именемъ въ округѣ.
   -- Надѣюсь, что вы и не изъ числа тѣхъ воришекъ, которые обокрали недавно ранчо Гендерсона? Мы не очень-то благоволимъ къ такимъ молодцамъ.
   -- Нѣтъ, отвѣтилъ Лэнсъ самымъ искреннимъ тономъ.
   -- Надѣюсь также, что вы не тотъ, негодяй, который недавно до смерти избилъ свою жену въ Санта-Клара?
   Лэнсъ съ благороднымъ гнѣвомъ протестовалъ противъ такого предположенія. Если онъ и нарушалъ основы семейнаго союза, то, во всякомъ случаѣ, не кулачнымъ путемъ и, притомъ,-- съ чужими женами.
   Дѣвушка еще поколебалась съ минуту и, наконецъ, сказала:
   -- Ну, хорошо; идите со мною.
   -- Куда? спросилъ Лэнсъ.
   -- Въ ранчо, отвѣтила она простодушно.
   -- Такъ вы не хотите принести мнѣ чего-нибудь поѣсть сюда?
   -- Зачѣмъ? Вѣдь вы можете позавтракать тамъ, внизу. Лэнсъ колебался.
   -- Ужъ я все устрою, не безпокойтесь, продолжала дѣвушка;-- я переговорю съ отцомъ.
   -- Ну, а если я предпочитаю остаться здѣсь? упирался Лэнсъ, прекрасно сознавая, что вся его осторожность только притворство.
   -- Какъ знаете, сказала она равнодушно;-- но, вѣдь весь этотъ лѣсъ принадлежитъ моему отцу.
   -- Принадлежитъ, поправилъ Лэнсъ.
   -- Принадлежитъ или принадлежитъ -- не все ли равно, презрительно замѣтила дѣвушка.-- Главное то, что лѣсъ этотъ его и вы можете встрѣтиться съ нимъ здѣсь точно такъ-же, какъ внизу, въ нашемъ домѣ. Онъ можетъ прійти каждую минуту сюда; можете поручиться за это головой.
   Замѣтивъ, очевидно, по лицу Лэнса, что слова ея забавляли его, она снова потупилась въ смущеніи и нахмурила брови.
   -- Что-жь, пойдемте, я готовъ, сказалъ Лэнсъ, улыбаясь и протягивая ей руку.
   Она не взяла ея и недовѣрчиво посмотрѣла на него искоса, какъ пугливая лошадь.
   -- Дайте мнѣ сначала вашъ пистолетъ, сказала она.
   Онъ исполнилъ ея требованіе, едва удерживаясь отъ смѣха. Она-же, напротивъ, съ неподдѣльною серьезностью взяла револьверъ и вскинула его на плечо, какъ ружье. Нечего и говорить, что это движеніе,-- смѣсь ребячества и геройства -- вызвало въ Лэнсѣ новый взрывъ смѣха.
   -- Идите впередъ, сказала она.
   Лэнсъ повиновался, широко улыбаясь.
   -- Можно подумать, что я вашъ плѣнникъ! замѣтилъ онъ.
   -- Идите впередъ и не дурачьтесь, возразила она.
   Нѣсколько времени они шли молча по лѣсу. На мгновенье въ головѣ его мелькнула забавная мысль -- обратиться въ притворное бѣгство, "чтобы посмотрѣть, что будетъ дѣлать дѣвчонка", но онъ тотчасъ-же отказался отъ своего намѣренія.-- "Она, не задумываясь, прострѣлила-бы меня, какъ собаку",-- рѣшилъ онъ, проникаясь все большимъ уваженіемъ къ своей спутницѣ.
   Когда они достигли обнаженнаго склона горы, Лэнсъ остановился и вопросительно посмотрѣлъ на нее.
   -- Туда! сказала она, указывая на вершину, какъ разъ въ противоположную сторону отъ того мѣста, откуда онъ вчера слышалъ голоса; одинъ изъ этихъ голосовъ Лэнсъ теперь узналъ: это былъ ея голосъ. Нѣсколько времени они пробирались сквозь чащу, но потомъ круто свернули на тропинку, которая шла вдоль оврага, спускавшагося къ долинѣ.
   -- Зачѣмъ вы сдѣлали такой крюкъ? спросилъ Лэнсъ.
   -- Мы никогда такъ не ходимъ, возразила она многозначительно;-- есть другая дорога, короче.
   -- Гдѣ?
   -- Это до васъ не касается, сказала она сухо.
   -- Какъ васъ зовутъ? спросилъ Лэнсъ, когда они спустились съ крутаго обрыва.
   -- Флипъ.
   -- Какъ?
   -- Флипъ.
   -- Вы меня не поняли. Я спрашиваю про ваше имя, а не про фамилію.
   -- Меня зовутъ Флипъ.
   -- Флипъ! Ахъ, да, это уменьшительное отъ Фелипа!
   -- Не Фелипа, а Флипъ.
   Нѣкоторое время оба молчали.
   -- Что-же вы не спросите, какъ зовутъ меня? сказалъ Лэнсъ.
   Она не удостоила его отвѣтомъ.
   -- Вамъ даже не интересно?
   -- Можетъ быть, батя спроситъ; ему можете врать, что хотите.
   Этотъ рѣшительный отвѣтъ озадачилъ нашего любезника-убійцу. Онъ шелъ нѣсколько времени молча. Эта дѣвочка положительно приводила его въ восторгъ.
   -- Только, прибавила Флипъ,-- лучше будетъ, пожалуй, если мы съ вами поладимъ.
   Въ этомъ мѣстѣ тропинка опять круто заворачивала и спускалась въ ущелье. Лэнсъ посмотрѣлъ кверху и замѣтилъ, что они находятся какъ разъ подъ той поросшей лѣсомъ террасой, съ которой спустились и которая теперь виднѣлась высоко надъ ихъ головами.
   -- Чѣмъ занимается вашъ отецъ? спросилъ онъ. наконецъ.
   Флипъ молчала, раскачивая на рукѣ револьверъ.
   Лэнсъ повторилъ свои вопросъ.
   -- Жжетъ уголь и дѣлаетъ алмазы, сказала она, искоса поглядывая на него.
   -- Дѣлаетъ алмазы? переспросилъ Лэнсъ.
   Флипъ утвердительно кивнула головой.
   -- И много онъ ихъ дѣлаетъ? небрежнымъ тономъ продолжалъ ея спутникъ.
   -- Пропасть! Только маленькіе,-- отвѣчала она, снова украдкой взглянувъ на него.
   -- А! маленькіе! повторилъ онъ...
   Они приблизились къ небольшому огороженному пространству, откуда поднялось громкое кудахтанье и щебетанье; цѣлый легіонъ домашнихъ птицъ привѣтствовалъ возвращеніе хозяйки. Наружный видъ поселенія не представлялъ собою ничего внушительнаго. Стоящая подъ деревомъ печь, сѣдло съ уздою, нѣсколько необходимыхъ предметовъ домашняго обихода -- вотъ и все. Это было настоящее "ранчо". Какъ большинство участковъ, воздѣланныхъ піонерами, это мѣсто носило на себѣ слѣды недавней безпорядочной борьбы человѣка съ природой; на полѣ битвы царили уныніе и запустѣніе. Спиленныя деревья, измятый кустарникъ, длинные шесты, только-что поднятая новь -- составляли странный контрастъ съ валявшимися тутъ же отбросами цивилизаціи,-- пустыми глиняными кружками, разбитыми бутылками, дырявыми шляпами, стоптанными сапогами, изодранными чулками и всевозможными лохмотьями. Для довершенія эффекта, на одномъ деревѣ висѣлъ даже измятый остовъ стараго кринолина.
   Самое дикое ущелье, самая густая чаща, любая, дѣвственно безлюдная мѣстность -- показались-бы менѣе пустынными и болѣе привлекательными, чѣмъ эти первые слѣды завоеваній человѣка. Только самая хижина нѣсколько скрашивала видъ этого обширнаго бивуака. Выстроенное изъ полуцилиндрическихъ кусковъ сосновой коры, съ крышей изъ того-же матеріала, оно носило на себѣ отпечатокъ своеобразной, живописной дикости. Впрочемъ, это былъ результатъ скорѣй экономіи, чѣмъ изящнаго вкуса хозяина.
   -- Кора совсѣмъ не годится для угля, замѣтила Флипъ, какъ-бы извиняясь.-- Бьюсь объ закладъ, что батя въ лѣсу, продолжала она. останавливаясь передъ дверью хижины.-- Батя!... крикнула она. Голосъ ея, чистый и звонкій, пронесся по всему ущелью, а эхо донесло его даже до высокой террасы. Однообразные удары топора, раздававшіеся по близости, тотчасъ смолкли и изъ кущи сосенъ мужской голосъ отвѣтилъ -- "Флипъ". Черезъ нѣсколько минутъ послышались ворчанье, трескъ сухихъ вѣтвей, тяжелые шаги и, наконецъ, появился самъ -- "батя".
   Еслибы Лэнсъ встрѣтилъ его въ лѣсу, онъ затруднился бы рѣшить, къ какой расѣ принадлежитъ этотъ человѣкъ,-- къ монгольской, индусской или эфіопской? Небрежныя омовенія на скорую руку сообщили лицу и рукамъ угольщика аспидно-сѣрый цвѣтъ, переходившій въ болѣе темную тѣнь тамъ, гдѣ дѣйствіе воды прекращалось. Онъ напоминалъ крашенныхъ негровъ-скрипачей, которымъ лишь изрѣдка и не надолго приходится смывать свою маску. Глаза его были обведены черными кругами, что придавало ему видъ человѣка, носящаго очки безъ стеколъ, и еще болѣе подчеркивало обезьяній характеръ его лица, съ которымъ какъ нельзя лучше гармонировали густые съ просѣдью волосы, повидимому, подвергавшіеся частымъ, но неудачнымъ попыткамъ окрасить ихъ въ прежній цвѣтъ. Какъ будто не замѣчая Лэнса и обращаясь исключительно къ дочери, старикъ проворчалъ хриплымъ, надтреснутымъ голосомъ:
   -- Ну! Что тамъ еще? Зачѣмъ ты оторвала меня отъ работы за часъ до полудня. Чортъ меня возьми, если мнѣ хоть когда-нибудь удается, какъ слѣдуетъ, поработать! Только и слышишь: "батя"! да "батя"!
   Къ величайшему удовольствію Лэнса, дѣвушка приняла этотъ выговоръ вполнѣ равнодушно. Она подождала, пока упреки старика не перешли въ невнятное и, какъ показалось Лэнсу, трусливое ворчанье, и тогда хладнокровно сказала:
   -- Ты бы лучше положилъ на мѣсто топоръ и приготовилъ этому человѣку завтракъ и что-нибудь на дорогу, Онъ пріѣхалъ сюда изъ Санъ-Франциско удить рыбу, да заблудился и потерялъ своихъ пріятелей. Онъ не знаетъ даже, куда дѣвались его удочки и другая мелкая поклажа. Сегодня ночью ему пришлось ночевать подъ открытымъ небомъ въ лѣсу "Джинъ съ инбиремъ".
   -- Ну да! Такъ и зналъ! Всѣ они мелютъ одно! замѣтилъ старикъ, ударяя себя кулакомъ по колѣнкѣ въ приливѣ безсильной ярости, но не глядя на Лэнса.-- Такъ за коимъ же чортомъ онъ лѣзетъ къ намъ, а не идетъ въ эту проклятую гостинницу наверху? Зачѣмъ, разрази его...
   Но тутъ глаза его встрѣтились съ пристальнымъ взглядомъ большихъ пятнистыхъ глазъ дочери. Онъ судорожно замигалъ, и заговорилъ уже другимъ, плаксивымъ тономъ:
   -- Послушай, Флипъ, вѣдь это ни на что не похоже. Ты положительно сживешь меня со свѣта, если каждый день станешь приводить сюда, въ нашъ ранчо, всякую сволочь: бродягъ-эмигрантовъ, бѣглыхъ матросовъ, слезливыхъ вдовъ или сумасшедшихъ. Я васъ спрашиваю, сударь,-- продолжалъ онъ, обращаясь къ Лэнсу первый разъ, но такимъ тономъ, какъ будто онъ уже принималъ живѣйшее участіе въ разговорѣ,-- я васъ спрашиваю, какъ джентльмена, какъ опытнаго рыболова, способнаго войти въ мое положеніе... Развѣ возможно такъ поступать?
   Лэнсъ собирался что-то отвѣтить, но Флипъ предупредила его.
   -- Въ томъ-то и дѣло!-- Именно потому, что онъ джентльменъ самаго перваго сорта, онъ и не можетъ въ такомъ видѣ идти вальсировать въ гостинницу. Да его подняли-бы на смѣхъ всѣ дамы! Да онъ не выйдетъ изъ этого ранчо и не покажется въ люди, пока не приведетъ себя въ приличный видъ! Полно, батя! Ты говоришь глупости.
   Старикъ видимо сдавался. Таща за собою топоръ, онъ добрался до ближайшаго пня, усѣлся на немъ и отеръ рукавомъ вспотѣвшій лобъ; это придало его лицу видъ грифельной доски, съ которой плохо стерли сложную ариѳметическую задачу. Онъ съ видомъ полной безнадежности посмотрѣлъ на Лэнса.
   -- Денегъ нѣтъ у васъ, разумѣется?-- объ этомъ нечего и говорить. Вы, конечно, оставили свой бумажникъ, съ пятидесятью долларами, подъ камнемъ и не можете найти его? Это тоже само собою понятно.-- Разумѣется, продолжалъ онъ, замѣтивъ, что Лэнсъ сунулъ руку въ карманъ,-- разумѣется, съ вами есть вексель въ сто долларовъ на фирму Уэльсъ, Фэрго и Ко, и вы попросите меня учесть его...
   Старикъ забавлялъ Лэнса; но Флипъ положительно приводила его въ восторгъ, заглушавшій всякое другое чувство. Не спуская глазъ съ дочери, онъ лаконически увѣрилъ отца, что объ уплатѣ ему нечего безпокоиться, но въ манерахъ его не было и слѣда той веселой безпечности, которая такъ понравилась Флипъ. Дѣвушка тотчасъ замѣтила перемѣну и недоумѣвала, за что-бы онъ могъ разсердиться. Съ тѣхъ поръ какъ глаза незнакомца встрѣтили глаза другого мужчины, они приняли менѣе искреннее и открытое выраженіе; въ его жестахъ проглядывало нетерпѣніе и горячность; видно было, что человѣкъ этотъ можетъ забыться до преступленія; но одного слова, произнесеннаго дѣвушкой, одного взгляда ея было достаточно, чтобы успокоить его. Когда она, съ помощью отца, приготовила скромный, незатѣйливый завтракъ, Чэнсъ сталъ разспрашивать хозяина насчетъ приготовленія алмазовъ. Глаза старика разгорѣлись.
   -- Скажите мнѣ прежде, откуда вы знаете, что я дѣлаю алмазы? спросилъ онъ нерѣшительно и немного сердито -- совсѣмъ какъ дочь.
   -- Слыхалъ въ Санъ-Франциско, не задумываясь, совралъ Лэнсъ, развязно поглядывая на Флппъ.
   -- А! Значитъ, тамошніе ювелиры ужь начинаютъ тревожиться!.. Это имъ, небось, не по вкусу!.. Они меня просто съѣсть готовы... Скоро алмазъ будетъ стоить немногимъ дороже угля... А не говорили они вамъ, какъ я сдѣлалъ это открытіе?
   При другихъ условіяхъ Лэнсъ, безъ сомнѣнія, тотчасъ прекратилъ-бы изліянія старика, заявивъ, что давно знаетъ эту исторію; но теперь ему хотѣлось посмотрѣть, насколько Флппъ раздѣляетъ иллюзіи отца.
   -- Вотъ какъ было дѣло. Однажды вечеромъ, два года тому назадъ, смотрю я на свою угольную яму, вонъ тамъ внизу, и вижу,-- дерево горитъ, прѣетъ, дымитъ, а угля все не выходитъ ни на грошъ. А между тѣмъ, будь я проклятъ, если жара въ этой ямѣ не была самая адская. Невозможно было приблизиться къ ней на сто ярдовъ; ее можно было чувствовать за три мили, съ большой дороги, даже съ противуположной стороны горы. Не разъ намъ съ Флипъ приходилось уходить на ночь изъ дома, захвативъ съ собою одѣяла, и ночевать подъ открытымъ небомъ, по другую сторону оврага, потому что стѣна этой хижины поджаривалась, какъ ветчина. Увѣряю васъ, что это былъ такой образчикъ пекла, какого никто еще не видалъ. И что-жь, вы, можетъ быть, скажете, что это я развелъ такой огонь? Вы, можетъ быть, станете утверждать, что угольная яма всегда такъ горитъ?
   -- Конечно, отвѣчалъ Лэнсъ, стараясь уловить взглядъ дѣвушки, но та упорно отворачивалась.
   -- И солжете! Непремѣнно солжете! Весь жаръ исходилъ изъ нѣдръ земли, какъ изъ трубы или камина; онъ-то и поддерживалъ огонь въ моей ямѣ. А когда она остыла понемногу, когда, мѣсяцъ спустя, я могъ, наконецъ, спуститься въ нее,-- отгадайте-ка, что я тамъ увидѣлъ? Большую дыру, изъ которой выходила струя кипящей воды толщиной въ ваше тѣло; и тутъ-же рядомъ лежала вотъ эта штучка.
   Старикъ по инстинкту опытнаго разсказчика всталъ, вытащилъ изъ подъ своей постели небольшой мѣшочекъ верблюжьей кожи и высыпалъ на столъ его содержимое. Въ мѣшкѣ оказался обломокъ горнаго хрусталя, полурасплавленый и прикрѣпленный къ окаменѣвшему куску еловаго дерева. Подобные образцы встрѣчаются такъ часто, что самый неопытный рудокопъ, любой дровосѣкъ съ перваго взгляда узналъ-бы въ блестящемъ обломкѣ горный хрусталь. Лэнсъ съ лукавою улыбкою взглянулъ на Флипъ, которая поспѣшила замѣтить:
   -- Онъ слишкомъ скоро остылъ. Онъ испортился въ водѣ!
   Она смолкла, потупилась и быстро отвернулась, чтобы скрыть краску, выступившую у нея на лицѣ.
   -- Да, да, вотъ именно! подхватилъ старикъ.-- Флипъ знаетъ толкъ въ этомъ дѣлѣ! Она у меня лицомъ въ грязь не ударитъ!
   Лэнсъ, не отвѣчая, устремилъ на своего собесѣдника жесткій, холодный взглядъ и быстро поднялся съ мѣста. Старикъ схватилъ его за полу.
   -- Увѣряю васъ, она права. Уголь превратился бы въ алмазъ; онъ только не дозрѣлъ и испортился... Почему? Потому, что огонь слишкомъ скоро потухъ! Но вы, можетъ быть, думаете, что я такъ и остановился на первомъ опытѣ?.. Ошибаетесь! Не въ моей это натурѣ!.. Вотъ тамъ, въ лѣсу, есть яма, которая горитъ уже шесть мѣсяцевъ. Она, правда, не можетъ сравниться съ первой ямой, -- вѣдь тамъ огонь былъ естественный -- но за то я постоянно поддерживаю въ ней огонь. Я нарочно устроилъ особое окошко, и наблюдаю за нею каждые четыре часа. Когда придетъ рѣшительная минута, я буду на-готовѣ. Понимаете? Вотъ я каковъ! Вотъ каковъ Даніель Фэрли! Вотъ каковъ старикъ!.. Что вы скажете?
   -- Все это такъ!.. Но знаете-ли что, мистеръ Фэрли; не можете-ли вы одолжить мнѣ теперь сюртукъ или жилетку, чтобы я могъ пробраться сквозь туманъ, стоящій надъ дорогою въ Монтери? Я не желаю удерживать васъ дольше; вы, очевидно, спѣшите вернуться къ своимъ алмазамъ.
   Онъ бросилъ на столъ пригоршню серебра.
   -- У меня есть куртка изъ оленьей кожи, которую одинъ вакеро вымѣнялъ у меня на бутылку виски.
   -- Будетъ-ли она годиться для этого джентльмена? сказала Флипъ, нерѣшительно вытаскивая потертую, грязную и разорванную въ нѣсколькихъ мѣстахъ куртку.
   Но Лэнсъ совершенно удовлетворился этой одеждой, благо въ ней было тепло. Къ тому-же, онъ вдругъ почувствовалъ непреодолимое желаніе противорѣчить всему, что говорила Флипъ.
   Надѣвъ куртку, онъ холодно поклонился отцу, небрежно кивнулъ головой дочери и направился къ выходу.
   -- Если вы идете по направленію къ Монтери, я могу указать вамъ кратчайшую дорогу, сказала Флипъ, дѣлая робкую попытку быть любезной.
   Старикъ застоналъ.
   -- Ну вотъ! Ну вотъ! воскликнулъ онъ.-- Куры и все хозяйство могутъ отправляться хоть къ чорту; тебѣ лишь-бы пошататься съ первымъ попавшимся незнакомцемъ. Прекрасно! Гуляй себѣ на здоровье!..
   Лэнсъ могъ-бы отвѣтить на это какой-нибудь грубой выходкой, но Флипъ предупредила его.
   -- Вѣдь ты знаешь, батя, какъ трудно найти эту тропинку; помнишь, жандармъ, который гнался за Петромъ Французомъ, такъ и не попалъ на нее и принужденъ былъ обойти вокругъ всего оврага? Безъ меня этотъ джентльменъ непремѣнно заблудится и... вернется къ намъ обратно.
   Эта непріятная перспектива заставила замолчать старика, и Флипъ отправилась съ Лэнсомъ. Нѣкоторое время они шли молча. Вдругъ Лэнсъ обернулся къ своей спутницѣ.
   -- Вѣдь вы не вѣрите всей этой чепухѣ про алмазы? Флппъ ускорила шаги, видимо избѣгая отвѣта.
   -- Надѣюсь, что старикъ не всегда угощаетъ васъ такими помоями? продолжалъ Лэнсъ, становясь все грубѣе, по мѣрѣ того, какъ въ немъ закипала злоба.
   -- А вамъ какое дѣло? возразила Флипъ, перепрыгивая съ камня на камень, чтобы перебраться черезъ ложе изсякшаго ручья.
   -- Такъ, стало быть, вы покровительница и благодѣтельница всѣхъ негодяевъ, которымъ случится забрести въ эти мѣста! продолжалъ Лэнсъ, не скрывая своего раздраженія.-- Сколько такихъ молодцовъ вы уже провожали по этой дорогѣ?
   -- Въ прошломъ году въ этомъ лѣсу укрылся китаецъ, котораго преслѣдовали ирландцы. Онъ такъ перетрусилъ, что ни за что не рѣшался выйти и умеръ бы съ голоду, еслибъ не я. Я вытащила его оттуда насильно и довела до вершины горы. По большой дорогѣ онъ не пошелъ-бы ни за что на свѣтѣ. Съ тѣхъ поръ никто не проходилъ... кромѣ васъ.
   -- Самое подходящее дѣло для дѣвушки связываться со всякою сволочью, водиться съ бродягами, съ негодяями. съ нищими? воскликнулъ Лэнсъ съ возростающей злобой.
   Флипъ остановилась.
   -- Если вы станете говорить съ мной, какъ батя, я убѣгу; вотъ и все!
   Странность подобнаго сравненія поразила Лэнса еще больше, чѣмъ мысль о своей собственной неблагодарности. Онъ поспѣшилъ увѣрить Флипъ, что онъ только пошутилъ. Помирившись, они опять разговорились. Лэнсъ настолько забылъ о себѣ самомъ, что разспросилъ дѣвушку о нѣкоторыхъ деталяхъ ея жизни, не имѣвшихъ ничего общаго съ его личными интересами. Мать ея умерла, когда она была еще груднымъ ребенкомъ, а братъ двѣнадцати лѣтъ убѣжалъ изъ родительскаго дома. Она разсчитывала встрѣтиться съ братомъ, и надѣялась, что онъ когда-нибудь, совершенно неожиданно, появится въ долинѣ.
   -- Не поэтому-ли вы съ такимъ участіемъ относитесь ко всѣмъ бродягамъ? сказалъ Лэнсъ.-- Вы думаете, что кто-нибудь изъ нихъ можетъ оказаться вашимъ братомъ?
   -- Можетъ быть, поэтому, серьезно возразила Флипъ;-- а можетъ и по другой причинѣ. Между этими бродягами есть люди, которые случайно могутъ встрѣтиться съ моимъ братомъ и ради меня оказать услугу ему.
   -- Я, напримѣръ? спросилъ Лэнсъ.
   -- Да хоть-бы и вы... Вѣдь вы-бы это сдѣлали... при случаѣ, не правда-ли?
   -- Еще-бы! воскликнулъ Лэнсъ съ такимъ волненіемъ, которое удивило даже его самого.-- Не слѣдуетъ вамъ только распинаться для каждаго... безъ разбора!
   Его мучило смутное чувство ревности. Онъ спросилъ ее, возвращались-ли когда-нибудь ея протеже?
   -- Нѣтъ! отвѣчала Флипъ.-- Ни одинъ изъ нихъ! Это доказываетъ, наивно прибавила она,-- что я помогла имъ и что они не нуждаются во мнѣ болѣе. Не правда-ли?
   -- Разумѣется! угрюмо отвѣтилъ Лэнсъ.-- А есть у васъ такіе друзья, которые приходятъ къ вамъ?
   -- Только почтмейстеръ съ "Распутья" приходитъ иногда.
   -- Почтмейстеръ?
   -- Да!.. Въ будущемъ году онъ думаетъ жениться на мнѣ, если я выросту къ тому времени.
   -- А вы-то сами что думаете? строго спросилъ ее Лэнсъ.
   Флипъ на нѣсколько ладовъ пожала плечами, забѣжала впередъ, набрала нѣсколько камешковъ, принялась бросать ихъ въ чащу, затѣмъ, наполовину обернувшись къ Лэнсу, устремила на него кокетливый взглядъ своихъ влажныхъ веснушчатыхъ глазъ, и наконецъ выговорила:
   -- Какъ-же! Такъ я сейчасъ и скажу вамъ.
   Тѣмъ временемъ они дошли до мѣста, гдѣ нужно было разстаться.
   -- Смотрите! сказала Флипъ, указывая ему на тропинку, которая, слегка уклонившись отъ дороги, казалось, вскорѣ терялась въ чащѣ; -- вотъ ваша дорога. Дальше она идетъ шире и ровнѣе; но вамъ теперь нужно пріучить къ ней глаза, чтобы потомъ распознать ее въ туманѣ... Прощайте!
   -- Прощайте! Лэнсъ взялъ ее за руку и привлекъ къ себѣ. Отъ нея еще вѣяло ароматомъ душистой рощи, и возбужденному воображенію молодаго человѣка она представилась живымъ воплощеніемъ опьяняющихъ благоуханій ея родного лѣса. Полушутя, полусерьезно онъ попытался поцѣловать ее; сначала она сильно сопротивлялась, но, подъ конецъ, сдалась и слегка отвѣтила на его ласку. Невѣдомый огонь пробѣжалъ по его жиламъ и заставилъ его содрогнуться. Смущенный и озадаченный, онъ неподвижно стоялъ на одномъ мѣстѣ, слѣдя глазами за убѣгавшей дѣвушкой, любуясь ея станомъ, гибкимъ, какъ у молодой нимфы, пока она не скрылась въ лѣсу. Тогда онъ быстро отвернулся и пошелъ по узкой тропинкѣ. Зрѣніе у него было хорошее, шелъ онъ быстро и не сбивался съ тропинки, ведущей на вершину горы.
   За то Флипъ еще не скоро вернулась домой. Войдя въ лѣсъ, она пробралась къ нависшей надъ обрывомъ опушкѣ и старалась разглядѣть на противуположномъ склонѣ ущелья очертанія фигуры Лэнса, которая то появлялась, то снова исчезала подъ вѣтвями деревьевъ или за извилинами горной тропинки. Въ ту минуту, когда онъ, наконецъ, достигъ вершины, поднялся туманъ, окуталъ Лэнса своими объятіями и скрылъ его фигуру отъ взоровъ дѣвушки. Флипъ вздохнула, поднялась съ земли, поставила сперва одну, потомъ другую ногу на древесный стволъ и принялась натягивать свои короткіе чулки. Она старалась спустить пониже свою юбку, и, насколько возможно, уменьшить разстояніе между оборкою платья и каемкой чулокъ, вздохнула во второй разъ и пошла домой.
   

III.

   Въ продолженіи шести мѣсяцевъ неизмѣнный туманъ ежедневно появлялся и исчезалъ на монтерійскомъ поморьѣ; въ продолженіи шести мѣсяцевъ каждый вечеръ бѣлые легіоны его осаждали цѣпь береговыхъ горъ, приступомъ брали вершины и каждое утро регулярно отступали передъ копьями восходящаго солнца. Въ продолженіи шести мѣсяцевъ блѣдная завѣса, которая когда-то окутала Лэнса, каждый вечеръ разстилалась надъ землею, а его все не было. Веселый бѣглецъ не нуждался болѣе въ убѣжищѣ или въ перемѣнѣ одежды. Рука правосудія, загнавшая его въ горы, не тяготѣла надъ нимъ болѣе, и преслѣдованія вскорѣ прекратились. Менѣе чѣмъ черезъ недѣлю, судебное слѣдствіе выяснило, что убійство было не предумышленное и сводилось къ простой дуэли между двумя одинаково вооруженными и одинаково рѣшительными противниками. Отыскавъ себѣ надежный пріютъ въ одномъ изъ приморскихъ городовъ, Лэнсъ потребовалъ, чтобы его подвергли суду присяжныхъ, и, въ качествѣ несправедливо осужденнаго, бѣжавшаго отъ своихъ палачей, добился, чтобъ его судили въ другомъ городѣ. Высшая судебная инстанція кассировала рѣшеніе низшей, какъ неправильное и слишкомъ поспѣшное: Лэнсъ былъ освобожденъ и сданъ на поруки.
   Почтмейстеръ "Рыбачьяго распутья" только-что получилъ еженедѣльный транспортъ писемъ и пакетовъ изъ Санъ-Франциско и принялся ихъ разсматривать. Всего на всего было пять писемъ и два пакета. На обоихъ пакетахъ и на трехъ письмахъ значились имя и адресъ Флипъ. За послѣдніе шесть мѣсяцевъ, это случалось не въ первый разъ, и любопытство всего "Распутья" было возбуждено до крайности. Но такъ какъ Флипъ никогда не приходила сама за своими посылками, а всегда посылала за ними кого-нибудь изъ знакомыхъ, или просила доставить ихъ при случаѣ, то любопытство такъ и оставалось неудовлетвореннымъ. Почтмейстеръ, человѣкъ уже почтенныхъ лѣтъ, отличался сантиментальною натурою. Онъ посмотрѣлъ на пакеты, на письма, потомъ взглянулъ на часы;-- было еще рано, онъ могъ успѣть вернуться домой къ полудню. Взглянулъ онъ на адреса: почеркъ былъ тотъ-же самый, что и на прежнихъ письмахъ. Онъ рѣшилъ самъ отнести посылки и письма. Чтобы выразить поэтическій, идеальный характеръ своей миссіи, онъ надѣлъ свѣжую рубашку, повязалъ голубенькій галстукъ и захватилъ съ собою мѣшочекъ сухарей съ инбиремъ, до которыхъ Флипъ была большая охотница.
   Чтобы добраться до ранчо старика Фэрли, нужно было ѣхать почтовою дорогою вплоть до лѣса "Джинъ съ инбиремъ"; тамъ благоразумный всадникъ обыкновенно оставлялъ свою лошадь и шелъ дальше пѣшкомъ, по едва замѣтной тропинкѣ. Въ этомъ мѣстѣ почтмейстеръ вдругъ замѣтилъ на опушкѣ лѣса изящно одѣтую даму, которая медленно, не торопясь, шла по тропинкѣ; одной рукой, затянутой въ перчатку, она слегка приподнимала юбки, въ другой держала хлыстъ. Что это? Откуда она взялась? Не явилась-ли сюда на пикникъ какая нибудь компанія изъ Монтери или изъ Санта-Круцъ? Во всякомъ случаѣ, зрѣлище было настолько ново, что слѣдовало подойти поближе и посмотрѣть. Но незнакомка внезапно скрылась въ лѣсу и болѣе не появлялась. Почтмейстеръ вспомнилъ, что идетъ къ Флипъ и ускорилъ шаги; къ тому-же, все его вниманіе приковала къ себѣ тропинка, которая становилась все уже и круче. Лучи солнца падали почти вертикально, когда онъ вступилъ въ ущелье и увидѣлъ крышу хижины изъ сосновой коры. Почти въ ту-же минуту Флипъ, красная и запыхавшаяся, появилась на тропинкѣ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него.
   -- У васъ есть что-нибудь для меня? спросила она, указывая на пакеты и письма.
   Захваченный врасплохъ, почтмейстеръ машинально передалъ ей принесенное, но тотчасъ раскаялся въ этомъ.
   -- Они франкированы, замѣтила Флипъ, замѣтивъ, что онъ какъ будто ждетъ чего-то.
   -- О, да, пробормоталъ почтмейстеръ, теряя всякую надежду познакомиться съ содержимымъ пакетовъ;-- но я думалъ, что вещи, быть можетъ, цѣнныя, и что вы захотите убѣдиться въ ихъ цѣлости, прежде чѣмъ роспишетесь въ полученіи.
   -- Все равно, успѣю разсмотрѣть послѣ, спокойно сказала Флипъ;-- если чего-нибудь не достаетъ, я увѣдомлю васъ.
   Видя, что молодая дѣвушка собирается уходить, почтмейстеръ вздумалъ перемѣнить разговоръ.
   -- Давненько мы уже не имѣли удовольствія видѣть васъ на "Распутьѣ", началъ онъ развязнымъ, любезнымъ тономъ.-- Говорятъ, будто за вами ухаживаетъ нѣкто Броунъ и въ виду такой чести вы уже не желаете удостоить насъ своимъ посѣщеніемъ.
   Индивидъ, о которомъ шла рѣчь, былъ мѣстный мясникъ. Безнадежная страсть его къ Флипъ выражалась тѣмъ, что онъ каждую недѣлю дѣлалъ большой крюкъ, чтобы зайти въ оврагъ освѣдомиться, не будетъ-ли заказовъ. Флипъ даже не сочла нужнымъ опровергать.
   -- Кромѣ того, я думалъ, что у васъ, можетъ быть, гости. Наверху, въ гостинницѣ, собралось, кажется, много народа. Намедни я видѣлъ въ лѣсу удивительно шикарную дамочку... первый сортъ! Ужасно нравятся мнѣ такія плутовки... И доложу вамъ -- какія манеры, какая грація! Совсѣмъ въ моемъ вкусѣ. Прелесть!
   Говоря, почтмейстеръ не сводилъ глазъ съ поношеннаго домашняго платья дѣвушки и былъ вполнѣ увѣренъ, что пробудилъ чувство ревности въ сердцѣ Флипъ; но вдругъ глаза его встрѣтились съ ея пытливымъ внимательнымъ взглядомъ.
   -- Странно, что я еще не видала ея, замѣтила она холодно, взяла пакетъ и собралась уходить, не подумавъ даже поблагодарить почтмейстера за такое отступленіе отъ офиціальныхъ обязанностей.
   -- Вы можете ее видѣть въ лѣсу "Джинъ съ инбиремъ", если желаете прогуляться со мною туда, продолжалъ почтмейстеръ, дѣлая слабую попытку удержать ее.
   Не отвѣтивъ ни слова, Флипъ отправилась къ хижинѣ. Собесѣдникъ ея смиренно послѣдовалъ за нею, пробормотавъ, что "отъ нечего дѣлать" зайдетъ къ ея отцу.
   Старикъ Фэрли, убѣдившись, что на этотъ разъ спутникъ его дочери не имѣетъ въ виду сорвать съ него денежное или другое матеріальное вспомоществованіе, простеръ свою любезность даже до конфиденціальной бесѣды; Флипъ воспользовалась случаемъ и убѣжала. Какъ всѣ ограниченные люди, онъ обладалъ несчастною способностью преувеличивать всякую мелочь; изъ словъ его почтмейстеръ вывелъ заключеніе, что мясникъ настойчиво и постоянно ухаживаетъ за Флипъ. Ему не пришло въ голову, что со стороны мясника было-бы глупо посылать по почтѣ то, что онъ могъ такъ легко передать лично; напротивъ, онъ счелъ это высшимъ доказательствомъ его хитрости и пронырства: терзаемый ревностью и взбѣшенный равнодушіемъ Флипъ, онъ прибѣгнулъ къ подлой манерѣ всѣхъ доносчиковъ и "счелъ своимъ долгомъ" выдать молодую дѣвушку, разсказавъ отцу про получаемые ею подарки.
   Къ счастію, она ничего не подозрѣвала. Выбѣжавъ изъ хижины, съ пакетомъ перекинутымъ какъ сумка черезъ плечо, она углубилась въ чащу, потомъ свернула съ тропинки и стала пробираться сквозь густой кустарникъ, руководимая безошибочнымъ инстинктомъ молодаго животнаго, карабкаясь съ легкостью и увѣренностью птицы по самымъ крутымъ обрывамъ. Вскорѣ она достигла того мѣста, гдѣ чувствительный почтмейстеръ увидалъ очаровательную незнакомку. Убѣдившись, что за нею никто не слѣдитъ, она пробралась сквозь чащу къ небольшому ручейку и бассейну, въ которомъ когда-то купался Лэнсъ. Кругомъ были видны слѣды позднѣйшихъ и болѣе частыхъ посѣщеній, а когда Флипъ, отодвинувъ нѣсколько вѣтокъ и кусковъ коры обнаружила небольшую яму въ изгибѣ скалы и вынула оттуда нѣсколько тщательно сложенныхъ принадлежностей туалета, то стало ясно, что этотъ тѣнистый уголокъ служитъ ей уборною. Она вскрыла свой пакетъ. Въ немъ оказался небольшой платочекъ изъ желтаго китайскаго крепа, Флппъ сейчасъ накинула его себѣ на плечи, потомъ быстро пошла къ опушкѣ и стала передъ большимъ, толстымъ деревомъ. То, приближаясь, то отступая, она во что-то пристально вглядывалась. Съ перваго взгляда трудно было понять, что она дѣлаетъ, но присмотрѣвшись внимательнѣе, можно было замѣтить большой четвероугольный кусокъ оконнаго стекла, вставленный между двумя расходящимися вѣтками. Наклонъ его былъ разсчитанъ такъ удачно, что въ немъ отражался, какъ въ зеркалѣ Клода Лоррена; не только силуэтъ молодой дѣвушки, но и золотисто-зеленый фонъ, на которомъ онъ рисовался, а далѣе -- зубчатыя вершины береговаго хребта.
   Но это очевидно была только прелюдія къ болѣе серьезной операціи. Флппъ возвратилась къ ручейку, вынула изъ своей сокровищницы большой кусокъ сѣраго мыла и нѣсколько метровъ грубой парусины, положила и то, и другое на край бассейна и еще разъ посмотрѣла, нѣтъ-ли кого по близости. Убѣдившись, что ничья дерзкая нога не проникла въ ея дѣвственное убѣжище, она приблизилась къ своей ваннѣ и начала раздѣваться. Легкій вѣтерокъ едва слышно зашелестѣлъ листвой деревъ, будя сестеръ ея, нимфъ и наядъ; нимфы проснулись, сплели своими воздушными пальцами зеленое покрывало и развернули надъ дѣвушкой зыбкую пелену изъ трепещущихъ лучей, волнистыхъ тѣней и тѣсно переплетенныхъ вѣтокъ, которыя окутали ее цѣломудреннымъ лѣснымъ мракомъ, чтобы ни любопытный богъ, ни нескромный смертный не оскорбили ее дерзкимъ взглядомъ. За этою священною пеленою слышались нѣжные звуки жемчужнаго смѣха и журчанье воды, кое-гдѣ изъ подъ ліаны сверкала бѣлая нога, солнечный лучъ скользилъ по упругому, свѣжему тѣлу, по строгимъ и чистымъ очертаніямъ полудѣтской груди.
   Нѣсколько спустя, лиственная завѣса опять распахнулась и появилась Флипъ -- но совсѣмъ другая, преображенная. То была незнакомка, которая такъ обворожила почтмейстера -- стройная, высокая, граціозная женщина, одѣтая со вкусомъ и по модѣ. То была Флипъ, но Флипъ, внезапно выросшая, благодаря длинной юбкѣ и модному платью, плотно и изящно охватывавшему ея фигуру; веснушки не исчезли, разумѣется, но желтый фонъ платья эффектно оттѣнялъ ея смуглое, пикантное личико; глаза ея блестѣли и сіяли,-- она казалась видимымъ воплощеніемъ всѣхъ благоуханій лѣса. Я не стану утверждать, что анонимная портниха, работавшая для нея, была непогрѣшима, или что вкусъ Лэнса Гэрріота былъ всегда безупреченъ, но костюмъ дѣвушки былъ красивъ и, притомъ, не смотря на яркость цвѣтовъ, ничуть не бросался въ глаза на яркомъ фонѣ горнаго склона, на которомъ усѣлась Флипъ.
   Помѣщавшееся между вѣтвями волшебное зеркало овладѣло ею и нѣсколько времени не выпускало изъ глубины своей ея изображенія, переселившагося туда вмѣстѣ съ голубымъ небомъ, зеленою листвою, со всѣми прелестями окружавшей ее природы. Вѣтеръ ласково игралъ ея волосами и свѣтлыми лентами ея соломенной шляпы.
   Вдругъ она вздрогнула и притаила дыханіе: вдали, пониже того мѣста, гдѣ она сидѣла, послышался слабый шумъ, неуловимый для менѣе чуткаго слуха. Она быстро встала и скрылась въ лѣсу.
   Прошло минутъ десять. Солнце садилось, бѣлый туманъ всползалъ по склонамъ хребта, когда на опушкѣ лѣса появилась Сандрильона въ своемъ затрапезномъ платьѣ, превращенная жезломъ волшебницы въ прежнюю невзрачную дѣвушку. Урочный часъ пробилъ, чары разсѣялись. Въ то мгновеніе, какъ она скрылась на поворотѣ тропинки, вѣтеръ тряхнулъ волшебнымъ зеркаломъ,-- оно скользнуло на землю и превратилось въ кусокъ простого стекла.
   

IV.

   Событія этого дня крайне странно отразились на физіономіи угольщика Фэрли. Необычайное напряженіе мысли заставило его усиленно тереть себѣ лобъ; благодаря этому, по серединѣ его появилось свѣтлое пятно, окруженное постепенно густѣвшею тѣнью, что придавало всему лбу видъ правильнаго полушарія. Этотъ внушительный лобъ встрѣтилъ Флипъ съ выраженіемъ упрека, какъ подобаетъ обманутому товарищу, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и съ грознымъ видомъ, какъ приличествовало отцу, оскорбленному въ присутствіи третьяго лица, притомъ-же почтмейстера.
   -- Хорошо, нечего сказать! Такъ ты изволишь тайкомъ получать посылки и письма? началъ онъ.
   Флипъ бросила быстрый полный презрѣнія взглядъ на почтмейстера; тотъ вдругъ завертѣлся на своемъ мѣстѣ, весь съежился, пробормоталъ, что ему "пора", и всталъ. Но старикъ, разсчитывавшій на его нравственную поддержку и, очевидно, уже начинавшій ненавидѣть своего гостя за то, что онъ подбилъ его на объясненіе съ дочерью, которой онъ побаивался, энергично запротестовалъ:
   -- Что вы, что вы? Садитесь! Вѣдь вы-же -- свидѣтель, истерически взвизгнулъ онъ.
   Хуже онъ не могъ ничего придумать.
   -- Свидѣтель? презрительно повторила Флипъ.
   -- Да, свидѣтель! Вѣдь это онъ передавалъ тебѣ пакеты и письма.
   -- Развѣ они предназначались не для меня? спросила Флипъ.
   -- Да, сконфуженно пробормоталъ почтмейстеръ, -- конечно, для васъ.
   -- Можетъ быть, ты заявляешь на нихъ претензію? продолжала она, обращаясь къ отцу.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ старикъ.
   -- Можетъ быть,-- вы? спросила она рѣзко, подступая къ почтмейстеру.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, хладнокровно продолжала дѣвушка,-- если ни вы, ни отецъ не заявляете на нихъ никакой претензіи, я полагаю, что чѣмъ меньше вы будете говорить объ этомъ, тѣмъ лучше.
   -- А вѣдь въ самомъ дѣлѣ, правда! сказалъ старикъ, постыдно покидая своего союзника.
   -- Почему-же она не говоритъ, что это за посылки и кто ихъ посылаетъ, если дѣло совершенно чисто? сказалъ почтмейстеръ.
   -- Да, нерѣшительно повторилъ старикъ,-- отчего ты, Флипъ, этого не говоришь?
   Не отвѣчая прямо на вопросъ, Флипъ накинулась на отца.
   -- А помнишь, какой крикъ ты, бывало, поднималъ каждый разъ, когда въ ранчо заходилъ какой-нибудь бродяга и я ему что-нибудь подавала? Неужели теперь ты затѣешь исторію и позволишь этому человѣку одурачить себя изъ-за того только, что одинъ изъ такихъ прохожихъ, наконецъ, посылаетъ намъ въ благодарность два-три подарка?
   -- Вѣдь это не я, Флипъ, взмолился старикъ, бросая гнѣвные взгляды на изумленнаго почтмейстера -- это не я. Я всегда говорилъ: бросай хлѣбъ хоть въ воду, онъ вернется назадъ съ обратною почтою. Вообще я вижу, что правительство начинаетъ слишкомъ ужъ важничать! Чиновники черезчуръ разжирѣли на казенныхъ хлѣбахъ; не мѣшало бы имъ держать себя поскромнѣе; вѣдь скоро выборы.
   -- Ты-бы лучше спросилъ, продолжала Флппъ, не глядя на смущеннаго гостя:-- не затѣмъ-ли одинъ изъ этихъ чиновниковъ шляется въ ранчо, чтобы соблазнить дѣвушку, ростомъ этакъ съ меня, или высмотрѣть, какъ ты дѣлаешь алмазы? Не думаю, чтобы онъ заходилъ въ каждый домъ справляться, кто отъ кого получаетъ письма!
   Почтмейстеръ, очевидно, ошибся въ разсчетѣ; онъ не принялъ во вниманіе безхарактерности старика и не зналъ, какъ искусно дочка умѣетъ пользоваться отцовской слабостью. Онъ совсѣмъ не ожидалъ отъ Флипъ такого дерзкаго, самоувѣреннаго отпора. Оба направленныя противъ него обвиненія произвели желаемое впечатлѣніе на угольщика; онъ вскочилъ съ мѣста, въ припадкѣ эпилептической ярости, и почтмейстеръ поспѣшилъ убраться подобру, по-здорову. Старикъ съ бранью и проклятіями послѣдовалъ за нимъ и выскочилъ-бы на улицу, еслибы Флипъ не удержала его.
   Пристыженный и разбитый на всѣхъ пунктахъ, злополучный почтмейстеръ направился домой, но счастье въ послѣднюю минуту все-таки улыбнулось ему. Возлѣ рощи "Джинъ съ инбиремъ" онъ нашелъ на землѣ письмо, которое выпало изъ кармана Флппъ. Онъ узналъ почеркъ и не поцеремонился прочитать письмо. Это было не любовное посланіе, во всякомъ случаѣ -- не такое любовное посланіе, какое написалъ-бы онъ самъ; въ немъ не было ни имени, ни адреса корреспондента дѣвушки; тѣмъ не менѣе, почтмейстеръ съ жадностью прочелъ слѣдующее:
   "Можетъ быть, вы поступаете очень благоразумно, не желая наряжаться для всякой сволочи изъ "Распутья", или для какихъ-нибудь бродягъ, которые шляются около вашего ранчо. Сберегите всѣ ваши финтифлюшки до того времени, какъ я пріѣду. Не могу вамъ сказать, когда это будетъ; врядъ-ли до наступленія сезона дождей. Но, во всякомъ случаѣ, скоро. Не забывайте своего обѣщанія не связываться съ первымъ попавшимся бродягою и держать себя съ ними построже. И не давайте имъ такъ много. Я, дѣйствительно, два раза посылалъ вамъ шляпу. Отправляя вторую, я совсѣмъ забылъ про первую. Но, во всякомъ случаѣ, я бы на вашемъ мѣстѣ не отдалъ шляпы, которая стоитъ десять долларовъ, какой-нибудь негритянкѣ ради того только, что у нея больной ребенокъ, а у меня -- лишняя шляпа. Какое вамъ дѣло до этого ребенка! Забылъ я справиться, можно-ли носить юбку отдѣльно; надо будетъ поразспросить объ этомъ портниху. Только я думаю, что вамъ понадобится еще многое, кромѣ юбки и кофты; по крайней мѣрѣ, я такъ думаю, судя по здѣшнимъ туалетамъ. Сомнѣваюсь, чтобы можно было отправить вамъ фортепіано: отъ старика этого не скроешь, и онъ подниметъ дьявольскій крикъ. Я обѣщалъ вамъ, что оставлю его въ покоѣ, смотрите-же, не забывайте и вы своихъ обѣщаній. Очень радъ, что вы дѣлаете успѣхи въ стрѣльбѣ изъ револьвера; жестяные кружки на пятнадцать шаговъ -- недурно; но, попробуйте-ка теперь попасть во что-нибудь подвижное. Забылъ сообщить вамъ, что напалъ на слѣдъ вашего старшаго брата. Три года тому назадъ онъ былъ въ Аризонѣ. Пріятель, который передалъ мнѣ это, не особенно распространялся насчетъ того, что они тамъ дѣлали, но, кажется, они оба теплые ребята. Если онъ живъ, можете прозакладывать голову, что я отыщу его? Вѣтку божьяго дерева и verba buena получилъ; ихъ запахъ напомнилъ мнѣ васъ. Скажите, Флипъ, помните-ли вы послѣднее, самое послѣднее, что было между нами, когда мы прощались на тропинкѣ? Сохрани Богъ, если я когда-нибудь узнаю, что вы позволили другому человѣку цѣловать..."
   Но въ этомъ мѣстѣ почтмейстеръ бросилъ письмо и энергически выругался, чтобы дать исходъ своему добродѣтельному негодованію. Изъ всего письма въ памяти его удержались только двѣ вещи: во-первыхъ, у Флипъ былъ пропавшій безъ вѣсти братъ; во-вторыхъ, у нея несомнѣнно былъ любовникъ.
   Передала-ли Флипъ своему отцу содержаніе этого и предыдущихъ писемъ,-- не знаю. Если она о чемъ-нибудь умолчала, то развѣ только о тайнѣ, касавшейся самого Лэнса; впрочемъ, она и сама имѣла о ней лишь смутное понятіе. Во всемъ, что касалось ея лично, она была искренна. хотя далеко не сообщительна, и выраженіе робкаго упрямства не покидало ея лица даже въ разговорахъ съ отцомъ. Старикъ вполнѣ и во всемъ подчинялся ей; но именно тогда, когда торжество ея было самое полное, она казалась болѣе всего смущенною; она ставила на своемъ, не повышая голоса и не подымая глазъ; въ минуту окончательной побѣды она скорѣе казалась виноватою и пристыженною, и обыкновенно заканчивала разговоръ едва слышнымъ голосомъ, нашептывая что-то про себя и сопровождая слова ей одной понятными жестами.
   Открытіе странныхъ отношеній между его дочерью и неизвѣстнымъ мужчиною, обмѣнъ подарковъ и интимныхъ изліяній, казалось, внезапно пробудили въ старикѣ Фэрли смутное сознаніе какого-то неисполненнаго долга по отношенію къ дочери. Первое, въ чемъ выразилось это чувство у безхарактернаго старика, была глухая злоба противъ виновницы этого. Онъ отводилъ душу въ длинныхъ монологахъ, распространяясь насчетъ того, какъ удобно приготовлять алмазы, когда вокругъ рыщутъ всякіе проходимцы, сующіе свой носъ туда, гдѣ ихъ не спрашиваютъ; насчетъ безнравственности всякихъ тайнъ и заговоровъ и вліянія ихъ на обжиганіе углей, насчетъ шпіоновъ и "змѣй", пригрѣваемыхъ у домашняго очага, и насчетъ преступныхъ, таинственныхъ совѣщаній, изъ которыхъ исключенъ сѣдовласый отецъ. Правда, достаточно было одного слова или взгляда Флипъ, чтобы старикъ оборвалъ свою рѣчь и трусливо стушевался, но, тѣмъ не менѣе, монологи эти производили на нее тяжелое впечатлѣніе. Современемъ къ нимъ присоединились притворная покорность и самоуничиженіе. "Къ чему совѣтоваться съ старикомъ,-- говорилъ онъ, напримѣръ, когда дѣло шло о покупкѣ копченаго сала,-- у молодой дѣвушки найдутся совѣтчики и помимо него". Вопросъ о возобновленіи запаса муки вызывалъ такой-же смиренный отвѣтъ: "Если тебѣ еще не написали, гдѣ купить муку, спроси любаго прохожаго -- хороша-ли она на мельницѣ въ Санта-Круцъ, а меня, старика, не трогай!" Если Флипъ случалось разговаривать съ мясникомъ, Фэрли спѣшилъ отойти въ сторону, -- язвительно заявляя, что "не желаетъ вмѣшиваться въ ихъ секреты".
   Эти признаки психической слабости отца повторялись не настолько часто, чтобы внушить Флипъ серьезныя опасенія; но она не могла не замѣтить перемѣны въ отцѣ. Онъ сталъ необычайно серьезенъ, слѣдилъ за нею съ безпокойною заботливостью, часто возвращался съ работы раньше обыкновеннаго, а по утрамъ долго возился возлѣ хижины. Онъ приносилъ совершенно безполезные, ненужные подарки и вручалъ ихъ дочери съ какимъ-то нервнымъ безпокойствомъ, плохо скрываемымъ подъ безпечной маской родительской щедрости.
   -- Вотъ я купилъ для тебя кое-что въ "Распутьѣ", говорилъ онъ небрежно и отходилъ въ сторону, чтобы прослѣдить, какой эффектъ произведутъ на нее пара громадныхъ башмаковъ или мѣховая шапка, купленная въ сентябрѣ мѣсяцѣ. Онъ взялъ-бы для нея на прокатъ комнатный органъ, если-бы не узналъ, повидимому съ нѣкоторымъ удивленіемъ, что она не умѣетъ играть на органѣ. Въ началѣ онъ безъ всякаго волненія услышалъ о томъ, что отысканъ слѣдъ его давно пропавшаго сына, но, нѣсколько времени спустя, уже говорилъ объ его возвращеніи, какъ о событіи, которое наступитъ несомнѣнно и осуществитъ, наконецъ, его желаніе, чтобы у Флипъ былъ въ домѣ товарищъ.
   -- Понятное дѣло, когда съ тобою будетъ твоя же плоть и кровь, ты уже не будешь вѣшаться на шею чужимъ.
   Боюсь, что эти осенніе цвѣты отцовскаго чувства расцвѣли слишкомъ поздно, чтобы произвести серьезное впечатлѣніе на Флппъ, преждевременно созрѣвшую, благодаря равнодушію и эгоизму отца. Но сердце у нея было доброе, и, видя, что онъ серьезно озабоченъ, она рѣже покидала его, даже посѣщала старика въ священномъ уединеніи алмазной ямы и, погрузившись въ свои думы, разсѣянно слушала, какъ онъ ворчалъ на все, что находилось за предѣлами его дымной лабораторіи. Это терпѣливое равнодушіе соединялось съ внезапною прихотливою перемѣною въ ея собственныхъ привычкахъ. Она уже не находила удовольствія въ своихъ прежнихъ переодѣваніяхъ, убрала самыя драгоцѣнныя принадлежности своего туалета, и перестала бывать въ своемъ зеленомъ лиственномъ будуарѣ. Иногда она гуляла по склону холма и часто ходила по тропинкѣ, по которой вела когда-то Лэнса въ отцовскій ранчо. Разъ или два она доходила до того мѣста, гдѣ они разстались, и каждый разъ возвращалась смущенная, съ опущеннымъ взоромъ, съ ярко пылающими щеками. Этотъ ли первый житейскій опытъ былъ тому причиной или таинственный инстинктъ зрѣющей женственности, но только въ глазахъ ея появилось новое особое выраженіе, которое сводило съ ума обоихъ ея обожателей, мясника и почтмейстера, и Флипъ, сама того не подозрѣвая, прославилась на всю долину. Невѣроятные разсказы объ ея обворожительныхъ прелестяхъ привлекали посѣтителей даже изъ дальнихъ мѣстъ. Можно себѣ представить, какое впечатлѣніе производили эти посѣщенія на ея отца. Самъ Лэнсъ не могъ-бы пожелать для дѣвушки болѣе ревностнаго сторожа. Многіе, наслушавшись разсказовъ объ этой лѣсной жемчужинѣ, являлись взглянуть на нее, но, къ сожалѣнію, убѣждались, что она охраняется слишкомъ ревниво.
   

V.

   Долгое, сухое лѣто приближалось къ своему пыльному концу. Оно разсыпалось и разсѣялось мелкою пылью по тропинкамъ и большимъ дорогамъ; высохло, подобно жесткимъ, хрупкимъ волокнамъ растеній, покрывающихъ горы и равнины; испарилось въ облакахъ дыма и въ красномъ пламени, окутавшемъ горящіе лѣса. Туманы, осаждавшіе по вечерамъ склоны береговаго хребта, съ каждымъ днемъ рѣдѣли и, наконецъ, исчезли. Вмѣсто сѣверо-восточнаго вѣтра, подулъ юго-западный; соленое дыханіе моря доносилось до самой вершины; и вотъ, однажды, невозмутимо ясное небо подвернулось едва замѣтною, таинственной дымкой, какъ будто въ глубинѣ его пробѣжала легкая зыбь. На слѣдующій день, когда занялась заря небо совсѣмъ уже измѣнило свой видъ, измѣнились очертанія горъ, лѣса, долины; все расплылось въ туманѣ; шелъ дождь.
   Такимъ образомъ, прошло четыре недѣли; только изрѣдка сквозь тучи проглядывало солнце, виднѣлся клочекъ темнаго голубаго неба. Затѣмъ начались бури. Горныя сосны и лиственницы каждый день трещали и ломились подъ ураганомъ. Порою казалось, что яростный вѣтеръ отогналъ безконечный дождь; порою, напротивъ, цѣлыя волны дождя скатывались по взмокшимъ склонамъ горъ. Скрытые потоки, о существованіи которыхъ никто не подозрѣвалъ, внезапно наполняли дороги, лужи превращались въ озера, ручьи -- въ рѣки. Мирное безмолвіе тихихъ тѣнистыхъ долинъ было нарушено неистовымъ ревомъ воды; даже узенькій ручеекъ въ рощѣ "Джинъ съ инбиремъ" разлился въ водопадъ.
   Завыванія бури рано подняли съ постели старика Фэрли. Толстая ель повалилась и легла поперекъ тропинки; небольшой ручеекъ возлѣ нея выступилъ изъ береговъ; надо было поторопиться. Но вскорѣ глазамъ его представилось другое, болѣе непріятное для него зрѣлище,-- человѣческая фигура. По мокрымъ лохмотьямъ, то прилипавшимъ къ тѣлу, то развѣвавшимся по вѣтру, по длиннымъ, нечесаннымъ волосамъ, закрывавшимъ лицо и глаза, по странной, криво надѣтой шляпѣ, старикъ узналъ въ этой фигурѣ одного изъ давнишнихъ враговъ своихъ -- индійскую нищую.
   -- Убирайся-ка по добру, по-здорову, -- крикнулъ онъ, выходя изъ себя, но порывъ вѣтра захватилъ ему дыханіе и отбросилъ его къ кусту орѣшника.
   -- Больна... очень...-- отвѣчала индіанка, дрожа какъ листъ, подъ своею взмокшею шалью.
   -- Ты у меня еще не такъ заболѣешь!-- продолжалъ Фэрли, подходя къ ней ближе.
   -- Хочу видать дѣвушка Уонжи; дѣвушка Уонжи дастъ ѣсть...
   -- Провалиться бы тебѣ сквозь землю!-- пробормоталъ старикъ, но вдругъ его озарила мысль, и онъ принялся осторожно выспрашивать нищую:
   -- Можетъ быть, ты принесла ей подарокъ? А? Что? Не поручили-ли тебѣ передать дѣвушкѣ Уонжи какихъ-нибудь красивыхъ вещицъ?-- продолжалъ онъ коварно.
   -- Мнѣ есть орѣхи, зерна; спрятано вѣрна мѣста,-- отвѣтила женщина.
   -- Ну да, конечно, конечно, такъ и есть!-- заревѣлъ Фэрли.-- Твое вѣрное мѣсто въ двухъ миляхъ отсюда; я всю эту штуку ужь наизусть знаю; ты сходишь за своими запасами, если тебѣ дадутъ пол-доллара, -- впередъ, конечно... Небось, не проведешь!
   -- Буду водить туда дѣвушка Уонжи, -- продолжала индіанка, указывая на лѣсъ.-- Я честна индіанка.
   Новая блестящая мысль озарила Фэрли. Но надо было сначала хорошенько обдумать все. Таща за собою нищую, подъ проливнымъ дождемъ, онъ достигъ загона и остановился здѣсь подъ навѣсомъ. Напрасно несчастное, дрожащее созданіе, прижимая къ груди своего ребенка, плотно завернутаго въ какія-то лохмотья, бросало тоскливые взоры по направленію къ дому, угольщикъ приказалъ ей стоять здѣсь, прислонившись къ забору, и началъ излагать свои хитроумные планы. Она обязана будетъ день и ночь сторожить ранчо и, въ особенности, молодую госпожу.
   -- Гони отсюда всѣхъ праздношатающихся бродягъ, кромѣ себя самой, а я буду платить тебѣ пищей и ромомъ.
   Повторяя это предложеніе на всѣ лады и сопровождая его внушительными поясненіями, онъ, наконецъ, убѣдилъ индіанку. Быстрымъ движеніемъ головы она выразила свое согласіе и повторила слово "ромъ".-- "Сейчасъ!" -- прибавила она. Старикъ колебался, но она владѣла его тайною; онъ застоналъ, обѣщалъ дать ей рома и повелъ къ хижинѣ.
   Дверь была такъ старательно заперта, по случаю бури, что прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ Флипъ могла отодвинуть внутреннюю задвижку; старикъ разсердился и сталъ браниться. Когда, наконецъ, дверь пріотворилась, онъ быстро проскользнулъ въ хижину, таща за собою индіанку, и подозрительнымъ взглядомъ окинулъ скромную комнату, служившую одновременно ему и дочери. Молодая дѣвушка, повидимому, писала до ихъ прихода; на столѣ стояла небольшая чернильница, но бумагу Флипъ очевидно спрятала, прежде чѣмъ впустить ихъ. Индіанка тотчасъ присѣла къ огню, принялась отогрѣвать своего закутаннаго ребенка и предоставила всѣ объясненія старику. Флипъ смотрѣла на обоихъ своимъ спокойнымъ, равнодушнымъ взглядомъ. Только одно, казалось, заинтересовало ее -- костюмъ индіанки: она узнала свою собственную юбку и шейный платокъ, брошенные когда-то въ рощѣ "Джинъ съ инбиремъ".
   -- Секреты, вѣчно секреты! ворчалъ отецъ, искоса поглядывая на Флипъ.-- Вѣчно что-нибудь скрываютъ отъ бѣднаго старика. Всегда его надуваетъ его-же собственная плоть и кровь. Что-жь, продолжай, продолжай! Не стѣсняйся, ради меня?!
   Флппъ неотвѣчала. Она даже перестала интересоваться лохмотьями индіанки; мимолетное волненіе, овладѣвшее ею, казалось, было вызвано какою-то тайною думой.
   -- Неужели ты даже не можешь дать глотокъ виски этому жалкому созданію? сердито продолжалъ Фэрли: -- прежде ты была расторопнѣе!
   Пока Флипъ доставала гдѣ-то въ углу бутылку съ водкой, угольщикъ толкнулъ нищую ногой и, посредствомъ черезъ-чуръ уже выразительной пантомимы, далъ ей понять, чтобы она не говорила дочери объ ихъ условіи. Флипъ налила виски въ маленькую оловянную чашку и, подойдя, протянула ее нищей.
   -- Очень возможно, сказалъ Фэрли, обращаясь къ дочери, но глядя на индіанку;-- очень возможно, что она будетъ шляться цѣлый день по лѣсу; мимоходомъ она могла-бы присмотрѣть за новой угольной ямой, что близь Мадроньосъ. За это будешь кормить ее и давать ей виски! Слышишь, что я говорю, Флипъ? Или ты совсѣмъ ужь отупѣла отъ своихъ секретовъ? О чемъ ты это опять мечтаешь?
   Если дѣвушка дѣйствительно мечтала, то это были чудныя, сладкія мечты. Магнетическіе глаза ея загорѣлись какимъ-то страннымъ свѣтомъ; казалось, самые зрачки покраснѣли; кровь, пробѣжавшая быстрѣе по жиламъ, придала большую округлость ея щекамъ; только веснушки, которыя, словно блестки золота, осыпали все лицо ея, какъ будто сдѣлались еще ярче. Она опустила глаза и стояла, не двигаясь, слегка наклонившись впередъ; голосъ ея, какъ всегда, былъ низокъ, звученъ и серьезенъ:
   -- Одна изъ большихъ елей, что растутъ около ямы, близь Мадроньосъ, упала поперегъ дороги; она перерѣзала путь ручью; вода прибываетъ и очень немудрено, что твоя угольная яма будетъ затоплена.
   Старикъ вскрикнулъ отъ ужаса и вскочилъ съ мѣста.
   -- За коимъ-же чортомъ ты мнѣ раньше этого не сказала?
   Онъ схватилъ топоръ и бросился къ двери.
   -- Да ты самъ не давалъ мнѣ слова сказать, возразила Флипъ, въ первый разъ поднимая глаза.
   Разразившись проклятіями, Фэрли выбѣжалъ изъ дома. Молодая дѣвушка въ одинъ мигъ захлопнула дверь и заперла ее на задвижку; въ тотъ-же мигъ индіанка вскочила, сорвала съ головы и бросила на полъ свои длинные волосы, стащила съ себя шаль и одѣяло и обнаружила подъ ними широкія, могучія плечи Лэнса Гэрріота. Флипъ стояла, прислонившись къ двери. Поднявшись на ноги, молодой человѣкъ выронилъ изъ рукъ спеленутаго ребенка, который покатился прямо въ огонь. Флппъ вскрикнула, бросилась къ очагу, но Лэнсъ удержалъ ее, обхвативъ одной рукой ея талію; въ другую руку онъ взялъ свертокъ и весело сказалъ:
   -- Не пугайтесь: вѣдь это...
   -- Что? спросила Флппъ, стараясь освободиться.
   -- Мой сюртукъ и брюки.
   Флипъ засмѣялась, а смѣхъ ея настолько ободрилъ Лэнса, что онъ попытался поцѣловать ее, но она уклонилась отъ поцѣлуя, скрывъ свою голову на груди молодаго человѣка.
   -- Отецъ идетъ!
   -- Но, вѣдь, онъ ушелъ, чтобы убрать дерево. Флппъ отвѣчала краснорѣчивымъ молчаніемъ.
   -- А, понимаю! засмѣялся Лэнсъ;-- это была уловка, чтобы заставить его уйти!
   Она высвободилась изъ его объятій.
   -- Отчего вы возвращаетесь въ такомъ видѣ? спросила она, указывая пальцемъ на парикъ и одѣяло.
   -- Чтобы посмотрѣть, узнаете-ли вы меня.
   -- Нѣтъ, сказала Флппъ, потупивъ глаза; -- это для того, чтобы другіе васъ не узнали. Вы опять скрываетесь?
   -- Да,-- но вѣдь это все еще прежнее;-- все та же старая исторія.
   -- Вѣдь вы мнѣ писали изъ Монтери, что дѣло это совсѣмъ покончено, настаивала она.
   -- Да и было-бы покончено, возразилъ онъ мрачно,-- если-бы не одна проклятая собака, которая пустилась по старому слѣду. Ну, да я надѣюсь еще повстрѣчать этого молодчика, и тогда...
   Онъ внезапно остановился, но въ неподвижныхъ, блестящихъ глазахъ его блестнула такая лютая ненависть, что дѣвушкѣ стало страшно. Она невольно положила свою руку на руку Лэнса. Онъ схватилъ ее, и выраженіе лица его сразу перемѣнилось.
   -- Мнѣ такъ хотѣлось видѣть васъ, Флипъ! Я не въ силахъ былъ ждать дольше и рѣшился попытать счастья. Я рѣшилъ бродить около вашего дома и выждать удобнаго случая, когда можно будетъ переговорить съ вами наединѣ, но вмѣсто этого неожиданно повстрѣчалъ старика. Онъ неузналъ меня и попался на мою удочку. Представьте себѣ, онъ нанялъ меня, чтобы я неусыпно стерегъ васъ и ранчо. За это онъ обѣщалъ меня кормить и поить.
   Онъ подробно разсказалъ свою встрѣчу съ угольщикомъ.
   -- Онъ такъ подозрителенъ, что мнѣ, я думаю, слѣдуетъ играть комедію до конца. Но вы не повѣрите, Флипъ, какъ мнѣ досадно, что нельзя будетъ видѣть васъ въ вашемъ новомъ нарядѣ здѣсь, предъ огнемъ, вмѣсто того, чтобы шляться по лѣсу и играть въ прятки въ кустахъ, подъ дождемъ, закутавшись въ это старое тряпье. Вѣдь это ваши вещи; я нашелъ ихъ на старомъ мѣстѣ, въ рощѣ "Джинъ съ инбиремъ".
   -- Стало быть, вы пришли сюда для того, чтобы повидать меня?
   -- Конечно.
   -- Только для этого?
   -- Только.
   Флипъ потупилась. Лэнсъ обнялъ дѣвушку другою рукою, но сопротивленіе маленькой ручки было, по прежнему, неодолимо.
   -- Послушайте, сказала она наконецъ, не глядя на него и какъ будто обращаясь къ двумъ, охватившимъ ея талію рукамъ, -- когда отецъ вернется, я устрою такъ, чтобы онъ послалъ васъ къ своей алмазной ямѣ. Это недалеко отсюда; тамъ тепло и...
   -- И что?
   -- Немного погодя, я приду къ вамъ туда... Ахъ, что за глупости, перестаньте! И зачѣмъ вы не пришли въ своемъ настоящемъ видѣ, какъ... мужчина, какъ бѣлый?
   -- Старикъ, не задумаясь ни минуты, послалъ-бы меня въ гостинницу, на вершину горы. Согласитесь, что въ это время года я не могъ выдать себя за заблудившагося рыболова.
   -- А развѣ вы не могли-бы сказать, глупый человѣкъ, что васъ задержалъ у "Распутья" разливъ воды, все равно, какъ ту...
   Эта грамматическая неясность относилась къ дилижансу.
   -- Да, но меня могли-бы прослѣдить до самаго вашего дома. И потомъ, знаете что, Флипъ? продолжалъ онъ, выпрямляясь и приподнимая лице дѣвушки на одинъ уровень со своимъ -- вы не должны больше лгать ради меня; это нехорошо!...
   -- Прекрасно! Въ такомъ случаѣ, вамъ незачѣмъ идти и къ угольной ямѣ... да и я не пойду.
   -- Флипъ!
   -- Батя идетъ! Скорѣй!
   Лэнсъ истолковалъ послѣднее слово по своему. Упрямая маленькая ручка теперь неподвижно лежала на его плечѣ. Онъ близко, близко наклонилъ свое лицо къ смуглому, хорошенькому личику дѣвушки и почувствовалъ, какъ по его губамъ, по щекамъ, по горячимъ вѣкамъ и влажнымъ глазамъ пробѣжало ея ароматическое дыханіе; поцѣловавъ ее, поспѣшно надѣлъ на голову парикъ, закутался въ одѣяло и опустился на полъ возлѣ очага, засмѣявшись тѣмъ свѣжимъ, взволнованнымъ смѣхомъ, свойственнымъ юности и первой невинной страсти. Флппъ отошла къ окну и стала смотрѣть на гнувшіяся подъ вѣтромъ ели.
   -- А отца-то кажется нѣтъ? замѣтилъ Лэнсъ съ робкой усмѣшкой.
   -- Нѣтъ, смиренно отвѣтила Флипъ, прижимая къ мокрому стеклу свою раскраснѣвшуюся щечку;-- должно-быть я ошиблась. Но скажите, увѣрены ли вы, что будете рады, если я приду къ вамъ?
   Она упорно отворачивала лицо, но сама, дрожа, какъ магнитная стрѣлка, повторяла всѣ движенія Лэнса, раскачивавшагося передъ огнемъ.
   -- Увѣренъ-ли я, Флипъ?!
   -- Лэнсъ! прошептала молодая дѣвушка, догадываясь, что за этимъ вопросомъ, полнымъ краснорѣчиваго упрека, можетъ послѣдовать новая демонстрація со стороны влюбленнаго Лэнса.-- Тише! На этотъ разъ онъ въ самомъ дѣлѣ идетъ... не шутя!
   Это былъ дѣйствительно Фэрли, вымокшій, оборванный, страшно грязный и страшно взбѣшенный. Онъ, правда, нашелъ дерево, упавшее поперегъ потока, но вода и не думала заливать угольной ямы, а нашла себѣ иной исходъ. "Человѣкъ съ самыми ограниченными умственными способностями могъ-бы констатировать этотъ фактъ, если только разсудокъ его не помутился, благодаря усиленной перепискѣ съ чужими людьми, и не извратился, благодаря закоренѣлой привычкѣ относиться съ презрѣніемъ къ родному отцу. Такой возмутительный эгоизмъ, разумѣется, приведетъ только къ тому, что бѣдный старикъ-отецъ схватитъ ревматизмъ, если ему не растереть ноги оподельдокомъ и не дать внутрь виски". И мистеръ Фэрли съ дѣтской простотой поспѣшилъ обнажить обѣ свои ноги, окрашенныя въ различные цвѣта, и молча сталъ ожидать услугъ своей дочери. Флипъ, не обращая вниманія на гнѣвные взгляды и нетерпѣливые жесты Лэнса, закутаннаго въ свое одѣяло, принялась растирать ноги отца почти безсознательно, съ машинальною ловкостью, доказывавшей, что это было для нея привычное занятіе. Она воспользовалась случаемъ привести въ исполненіе задуманный планъ.
   -- Тебѣ невозможно идти сегодня вечеромъ къ алмазной ямѣ, батя. Не послать-ли тебѣ туда индіанку? Она могла-бы присмотрѣть за огнемъ... Я покажу ей, что нужно дѣлать.
   Къ крайнему неудовольствію дочери, Фэрли тотчасъ нашелъ возраженіе:
   -- А можетъ быть я найду для нея другую работу? Можетъ быть и у меня тоже есть секреты! А? Что?...
   При этихъ таинственныхъ словахъ, онъ лукаво подмигнулъ Лэнсу и украдкой толкнулъ его локтемъ, что еще усилило досаду молодаго человѣка.
   -- Нѣтъ! продолжалъ старикъ,-- пускай эта женщина пока отдохнетъ. Я намѣренъ дать ей другое порученіе. Почемъ знать? Можетъ она понадобится мнѣ здѣсь...
   Флипъ нахмурилась и погрузилась въ свое многозначительное молчаніе. Лэнсъ, успокоенный однимъ бѣглымъ взглядомъ ея магнитныхъ глазъ, внимательно смотрѣлъ на нее. Дождь барабанилъ въ окно; по временамъ дождевыя капли черезъ трубу попадали въ каминъ и шипѣли на угольяхъ широкаго очага. Подъ благотворнымъ вліяніемъ нѣсколькихъ рюмокъ водки, мистеръ Давидъ Фэрли пришелъ въ болѣе благодушное настроеніе и разговорился.
   -- Мнѣ кажется, началъ онъ, усаживаясь передъ огнемъ,-- что въ эту дьявольскую погоду ты, ради забавы, могла-бы надѣть всѣ эти тряпки и финтифлюшки, которыя посылаетъ тебѣ этотъ вѣтрогонъ изъ Сакраменто, чтобы порадовать родного отца. А если тебѣ трудно сдѣлать это для твоего стараго бати, то сдѣлай хоть изъ христіанскаго милосердія, чтобы доставить удовольствіе этой бѣднягѣ.
   Трудно сказать, что руководило старикомъ. Быть можетъ, въ глубинѣ души его скрывалось полубезсознательное чувство отцовскаго тщеславія, побуждавшее его выставить на показъ даже передъ жалкой нищей весь блескъ и всѣ достоинства драгоцѣннаго сокровища, которое онъ намѣревался поручить ея попеченію. Флипъ кинула быстрый вопросительный взглядъ за Лэнса; тотъ отвѣтилъ утвердительнымъ жестомъ. Она побѣжала въ сосѣднюю комнату и заперла за собою дверь. Впрочемъ, переодѣваніе заняло немного времени; нѣсколько минутъ спустя она опять появилась въ своемъ новомъ нарядѣ, застегивая на ходу послѣднія пуговицы лифа, и на мгновенье стыдливо остановилась передъ окномъ, чтобы подтянуть спустившіеся чулки. Странность положенія еще болѣе увеличивала свойственную ей застѣнчивость; смутившись, какъ ребенокъ, она перебирала черныя и золотыя бусы красиваго ожерелья, послѣдняго подарка Лэнса. Разстегнувшійся башмакъ далъ возможность индіанкѣ доказать свое рвеніе и свою услужливость; она бросилась, чтобы исправить забывчивость дѣвушки; пользуясь своимъ переодѣваньемъ и скрывавшей ихъ обоихъ тѣнью очага, Лэнсъ позволилъ себѣ пожать ея маленькую ногу и даже поцѣловалъ ее. Флппъ вздрогнула, нервно расхохоталасьи принуждена была сѣсть, несмотря на суровое порицаніе со стороны отца.
   -- Если ты надѣла эти тряпки только для того, чтобы хихикать и ежиться, какъ индѣйскій младенецъ, такъ уже лучше пойди и сними ихъ, проворчалъ онъ.
   Но даже сквозь этотъ упрекъ проглядывало все тоже родительское тщеславіе. Онъ съ удовольствіемъ замѣчалъ въ какой восторгъ приходило жалкое презрѣнное созданіе, которое онъ пріютилъ у себя; онъ тѣмъ болѣе наслаждался имъ, что не могъ чувствовать ревности. Индіанка не могла похитить у него Флипъ. Подъ вліяніемъ виски онъ началъ гремѣть противъ всѣхъ, кто попытается отнять ее у него. Затѣмъ, воспользовавшись отсутствіемъ дочери, которая пошла въ свою комнату переодѣваться, онъ довѣрчиво шепнулъ Лэнсу:
   -- Видѣла ты всѣ эти красивые наряды? Ты, можетъ быть, думаешь, что это подарки? Флипъ, можетъ быть, хочетъ, чтобы это думали. Можетъ быть, даже и сама она такъ думаетъ. Хороши подарки... Это просто образчики платьевъ и разныхъ украшеній, которые намъ посылаетъ одинъ вертопрахъ изъ Сакраменто, чтобы привлечь покупателей. Такъ себѣ, дрянной малый, который любитъ важничать. Разумѣется, я ему заплачу. Уже эти вѣрно... Онъ и самъ это знаетъ. Да и заплачу, будьте покойны... Чтобы я, да не расплатился съ нимъ?!. Только незачѣмъ ему дѣлать видъ, будто онъ посылаетъ подарки!.. Изволите-ли видѣть,-- хочетъ скоро побывать у насъ, чтобы прельстить мою Флипъ... Нѣтъ, братъ, дудки, со старикомъ не шути... Не будетъ этого, пока старикъ живъ!...
   Увлеченный своимъ краснорѣчіемъ и воображаемыми обидами, Фэрли не замѣчалъ, какъ сверкали глаза Лэнса подъ длинными желтыми прядями парика; онъ видѣлъ только его фигуру и продолжалъ:
   -- Вотъ почему я хочу, чтобы ты постоянно оставалась при ней, продолжалъ онъ.-- Не отходи отъ нея, пока не вернется мой сынъ;-- молодецъ мой скоро придетъ повидать меня; и ужь я тебѣ ручаюсь, что онъ мигомъ расправится съ этимъ молокососомъ изъ Сакраменто. Надо мнѣ только будетъ переговорить съ нимъ прежде, чѣмъ Флипъ... А? Понимаешь?.. Чортъ меня возьми, если эта проклятая старуха не пьяна...
   Къ счастью, въ эту минуту въ комнату вошла Флипъ; она сообразила, въ чемъ дѣло, опустилась на колѣни передъ очагомъ, между нимъ и отцомъ, и украдкою схвативъ руку взбѣшеннаго Лэнса, крѣпко пожала ее. Подъ вліяніемъ этого прикосновенія, онъ моментально успокоился. Но чуткая натура дѣвушки быстро поняла всю необузданность характера Лэнса. Вмѣстѣ съ инстинктомъ нѣжности и любви, въ ней проснулось сознаніе какой-то новой отвѣтственности, и смутное предчувствіе опасности. Робкій цвѣтокъ любви, едва распустившись въ ея сердцѣ, уже началъ блекнуть подъ ледянымъ дыханіемъ мрака. Охваченная безотчетнымъ страхомъ, она не знала что дѣлать. Пока Лэнсъ оставался въ ихъ домѣ, каждая минута могла погубить его; довольно было одного слова, одного восклицанія, сорвавшагося съ его гнѣвно сжатыхъ и побѣлѣвшихъ губъ, чтобы старикъ догадался; внезапный уходъ могъ вызвать подозрѣніе въ ея отцѣ; но помимо этихъ реальныхъ опасностей, ей казалось, что тамъ, за дверью, во мракѣ, Лэнса ожидаютъ какіе-то таинственные ужасы. Она прислушивалась къ яростнымъ порывамъ урагана, отъ которыхъ стонали и гнулись сикоморы, и ей казалось, что опасность кроется тамъ; она слышала, какъ дождь стучалъ по стекламъ и по крышѣ, какъ съ ревомъ низвергались горные потоки, и спрашивала себя -- не тамъ-ли? Вдругъ она вскочила, бросилась къ окну и прильнула лицомъ къ стеклу. Между колебавшимися подъ бурей вѣтвями деревьевъ она замѣтила мерцаніе четырехъ факеловъ, зигзагами опускавшихся по оврагу. Теперь она уже не сомнѣвалась: бѣда приближалась оттуда. Въ одно мгновеніе она овладѣла собою.
   -- Отецъ, сказала она своимъ обычнымъ спокойнымъ голосомъ,-- я вижу факелы на дорогѣ, ведущей къ вашей алмазной ямѣ. Вѣрно это какіе-нибудь негодяи. Я возьму съ собою индіанку и пойду взглянуть въ чемъ дѣло.
   И прежде чѣмъ старикъ успѣлъ вскочить на ноги, она увлекла за собой Лэнса изъ хижины.
   

VI.

   Вѣтеръ подхватилъ ихъ, съ силой захлопнулъ дверь хижины, моментально потушивъ широкую полосу свѣта, которая на одну секунду разсѣкла мракъ, и быстро погналъ ихъ впередъ. Наконецъ имъ удалось укрыться подъ толстымъ деревомъ. Лэнсъ распахнулъ одѣяло, привлекъ къ себѣ дѣвушку, и крѣпко обнялъ ее. Она вся дрожала и прижималась къ его груди, какъ испуганная птичка.
   -- Что съ вами? спросилъ онъ весело.-- Чего вы боитесь?
   Флипъ овладѣла собой.
   -- Внѣ нашего дома вы въ безопасности. Но скажите, вы ихъ ждете сегодня?
   Лэнсъ пожалъ плечами.
   -- Можетъ быть.
   -- Тише, прошептала дѣвушка,-- они идутъ съ этой стороны.
   Четыре мерцающихъ факела вытянулись въ одну линію. Очевидно, тропинка была найдена, потому что они приближались. Флипъ тяжело дышала. Отъ нея исходилъ острый, бальзамическій ароматъ и распространялся подъ тяжелыми складками одѣяла; Лэнсъ крѣпче прижалъ ее къ себѣ. Онъ забылъ о бушевавшей вокругъ нихъ бурѣ, о таинственномъ врагѣ, который приближался... Вдругъ Флипъ дернула его за рукавъ и сказала съ легкимъ смѣхомъ:
   -- Да вѣдь это Кеннеди и Броунъ.
   -- Кто это Кеннеди и Броунъ?
   -- Кеннеди -- почтмейстеръ, а Броунъ -- мясникъ.
   -- Что имъ здѣсь надо?
   -- Меня, сказала Флипъ, краснѣя.
   -- Васъ?
   -- Да. Спрячемтесь!
   Скорѣе таща чѣмъ ведя за собою Лэнса, Флипъ, руководимая инстинктомъ коренной жительницы лѣса, быстро спустилась на дно оврага, гдѣ звуки голосовъ замирали; даже завыванія бури здѣсь были почти не слышны; зато у Лэнса захватило духъ отъ ѣдкаго дыма, который разъѣдалъ ему глаза и щипалъ даже губы. Въ центрѣ густаго мрака, разстилавшагося у ихъ ногъ, мало-помалу вырѣзался полный контуръ громаднаго огненнаго глаза, который то разгорался, то потухалъ, то вспыхивалъ, то снова меркнулъ подъ неправильнымъ дыханіемъ вѣтра.
   -- Это угольная яма, шепнула Флппъ. Когда вы достигнете противуположной стороны, вы спасены, прошептала она, осторожно пробираясь вдоль орбиты огненнаго глаза къ небольшому пещерообразному углубленію, въ которомъ почва была усыпана кусками древесной коры и опилками. Здѣсь было тепло; воздухъ былъ пропитанъ смолистымъ запахомъ. Тѣмъ не менѣе, молодые люди сочли нужнымъ укрыться подъ одѣяломъ. Огненный глазъ устремлялъ на нихъ свой мерцающій взглядъ; по временамъ, волны яркаго свѣта добѣгали до нихъ: тогда они съ притворнымъ ужасомъ крѣпче прижимались другъ къ другу.
   -- Флипъ!
   -- Что?
   -- А зачѣмъ пришли два другихъ человѣка? Тоже ради васъ?
   -- Очень можетъ быть! сказала Флппъ безъ малѣйшаго кокетства.-- Мало-ли народа сюда ходитъ!
   -- Вамъ, можетъ быть, хочется пойти къ нимъ!
   -- А вы хотите, чтобы я пошла?
   Лэнсъ отвѣчалъ поцѣлуемъ. Тѣмъ не менѣе, онъ не былъ покоенъ.
   -- Однако, вѣдь тамъ подумаютъ, что я убѣжалъ, сказалъ онъ;-- не правда-ли?
   -- Нѣтъ! возразила Флипъ.-- Они считаютъ васъ за индіанку. Имъ надо не васъ, а меня.
   Эти несчастныя слова окончательно взбудоражили Лэнса. Имъ овладѣло какое-то необычайное раздраженіе. Въ первый разъ онъ почувствовалъ стыдъ и угрызенія совѣсти.
   -- Нѣтъ, мнѣ таки надо пойти посмотрѣть, въ чемъ дѣло, сказалъ онъ вдругъ, вскакивая на ноги.
   Флппъ промолчала. Она думала... Твердо увѣренная, что четверо мужчинъ пришли единственно ради нея, она предвидѣла, что они не обратятъ на Лэнса никакого вниманія, какъ скоро увидятъ, что она не съ нимъ; къ томуже онъ былъ такъ раздраженъ, что ей страшно было встрѣтиться съ ними въ его присутствіи.
   -- Ступайте, сказала она;-- скажите отцу, что въ алмазной ямѣ не совсѣмъ ладно и что я осталась смотрѣть за огнемъ.
   -- А вы?
   -- Я пойду туда и буду его ждать. Если же онъ не съумѣетъ отдѣлаться отъ своихъ гостей и притащитъ ихъ съ собою, я убѣгу и вернусь сюда, къ вамъ. Во всякомъ случаѣ, я ужъ такъ устрою, чтобы отецъ провозился тамъ нѣкоторое время.
   Она взяла его за руку -- и другою тропинкою вывела на дорогу. Лэнсъ былъ чрезвычайно удивленъ, очутившись не далѣе какъ на разстояніи ста шаговъ отъ дома. Въ темнотѣ ярко сіяло окно, освѣщенное огнемъ очага.
   -- Войдите съ задняго хода, сказала Флипъ въ полголоса.-- Не ходите въ комнату, и, если возможно, держитесь въ тѣни. Не говорите въ ихъ присутствіи; только позовите батю или дайте ему знакъ, чтобъ онъ вышелъ къ вамъ. Помните, продолжала она смѣясь:-- что онъ приставилъ васъ слѣдить за мною. Подождите, спустите волосы на глаза. Вотъ такъ...
   Она поправила ему парикъ и завершила эту операцію поцѣлуемъ, какъ всегда дѣлаютъ женщины, когда приводятъ въ порядокъ туалетъ мужчины. Затѣмъ она отступила назадъ и скрылась во мракѣ.
   Первое движеніе Лэнса находилось въ вопіющемъ противорѣчіи съ его предполагаемымъ поломъ. Приподнявъ свою рваную юбку, онъ вынулъ изъ-за голенища ножъ, а изъ-за пазухи -- револьверъ; безшумно повертѣвъ барабанъ его и убѣдившись, что всѣ заряды на мѣстѣ, онъ осторожно прокрался къ хижинѣ и остановился подъ навѣсомъ.
   Здѣсь было совсѣмъ темно, но сквозь щель плохо притворяющейся двери пробивалась тонкая полоска свѣта. До слуха молодаго человѣка донесся чей-то, какъ будто знакомый голосъ, который раздавался внутри хижины, и говорилъ о чемъ-то съ грубымъ злорадствомъ. Вскорѣ онъ услышалъ имя,-- свое собственное. Вспыливъ, онъ уже положилъ, было, руку на ручку двери, какъ вдругъ тотъ-же самый голосъ произнесъ другое имя, которое парализовало его движенія и согнало съ лица краску. Онъ отшатнулся, быстро провелъ рукою по лбу, задрожалъ отъ ярости и отчаянія, подошелъ къ двери и, опустившись на колѣни, прижался къ скважинѣ горячимъ вискомъ.
   -- Знаю-ли я Лэнса Гэрріота? говорилъ голосъ.-- Знаю ли я этого разбойника? Да развѣ я не гнался за нимъ въ прошломъ году, въ лѣсу? Въ трехъ миляхъ отъ "Распутья" онъ ускользнулъ отъ меня и скрылся въ этомъ ранчо, изъ котораго потомъ пробрался въ Монтери. Развѣ это не тотъ-же негодяй, который убилъ Боба изъ Арканзаса... Боба Ридли... какъ его звали въ Сонорѣ? А знаете-ли вы, кто былъ этотъ Ридли?... А? Что? Полоумный старый дуракъ... Да вѣдь это былъ Бобъ Фэрли! Вашъ сынъ.
   Старикъ пробормоталъ нѣсколько невнятныхъ жалобныхъ словъ.
   -- А? Что вы сказали? прервалъ его первый голосъ.-- Говорю, что знаю это навѣрное! Взгляните на эти портреты: я нашелъ ихъ при покойникѣ. Узнаете? Это вы, это ваша дочь. Или, можетъ быть, вы станете отрицать это? Можетъ быть, скажете, что я лгу? Не повѣрите, если я скажу вамъ, что онъ самъ признался мнѣ, что онъ вашъ сынъ, и разсказалъ, какъ онъ убѣжалъ изъ дому, и что вы живете гдѣ-то въ горахъ и дѣлаете изъ угля золото или что-то другое. Онъ признался мнѣ по секрету, увѣряя, что никто другой не знаетъ его тайны. Но теперь, когда я открылъ, что его убійца, Лэнсъ Гэрріотъ, скрывается здѣсь въ окрестностяхъ, что онъ всюду разослалъ шпіоновъ, чтобы разузнать обо всемъ, касающемся вашего сына, что онъ дурачитъ васъ и хочетъ погубить вашу дочь, какъ погубилъ уже сына -- теперь я увѣренъ, что онъ тоже зналъ это.
   -- Лжецъ!
   Дверь съ трескомъ распахнулась. На порогѣ появилось какое-то нечеловѣческое, искаженное адскою яростью лицо, на половину скрытое, какъ у Медузы, длинными прядями черныхъ волосъ. Въ хижинѣ раздался громкій крикъ ужаса. Трое изъ посѣтителей успѣли выскочить вонъ и скрылись. Тотъ, который только-что говорилъ, кинулся въ уголъ, гдѣ стоялъ его карабинъ, но не успѣлъ онъ схватить его, какъ сверкнула молнія, грянулъ выстрѣлъ, и тѣло его, продолжая двигаться въ прежнемъ направленіи, грохнулось на очагъ. Уголья зашипѣли подъ струею крови. Лэнсъ съ дымящимся пистолетомъ въ рукѣ выбѣжалъ за дверь. Вдали, на тропинкѣ, постепенно ослабѣвая, слышались поспѣшные шаги и трескъ раздвигаемыхъ вѣтокъ. Лэнсъ остановился, и вернулся въ домъ къ единственному оставшемуся тамъ живому существу -- къ старику.
   Съ перваго взгляда можно было принять и его за мертвеца. Онъ сидѣлъ неподвижно, словно окоченѣлый; глаза его безсмысленно устремлены были на трупъ, лежавшій на очагѣ. На столѣ, передъ нимъ, красовались двѣ дешевенькихъ фотографіи: одна изображала его самого и, судя по изумительно свѣтлому цвѣту лица, снята была очень давно; другая -- ребенка, котораго Лэнсъ тотчасъ узналъ: то была Флипъ.
   -- Скажите мнѣ. хрипло заговорилъ онъ, опираясь дрожащей рукою на столъ,-- дѣйствительно-ли Бобъ Ридли былъ вашъ сынъ?
   -- Мой сынъ? откликнулся старикъ какимъ-то страннымъ, беззвучнымъ голосомъ, не отрывая глазъ отъ трупа.-- Вв-вв...ввотъ мой сынъ!... продолжалъ онъ, указывая пальцемъ на убитаго.-- Тссъ! Развѣ онъ не говорилъ вамъ? Развѣ вы не слышали? Умеръ... умеръ... убитъ... убитъ!...
   -- О, замолчите! Вы съ ума сошли! весь дрожа прервалъ его Лэнсъ.-- Это не Бобъ Ридли; это мерзавецъ, собака, подлый доносчикъ. Слушайте. Если Бобъ Ридли дѣйствительно вашъ сынъ; клянусь вамъ Богомъ, что я не зналъ этого... ни сегодня... ни тогда! Слышите, что я вамъ говорю? Да отвѣчайте же! Вѣрите вы мнѣ? Говорите! Я васъ заставлю говорить...
   Онъ почти съ угрозой протянулъ руку и опустилъ ее на плечо старику. Тотъ медленно поднялъ голову. Лэнсъ съ крикомъ ужаса отшатнулся. На дряблыхъ, дрожащихъ губахъ несчастнаго играла улыбка. Глаза были тусклы: прежній подозрительный взглядъ, обличавшій безпокойную натуру этого человѣка, исчезъ безъ слѣда: ясно было, что слабый свѣтъ разсудка, освѣщавшій ихъ потухъ и навѣки потонулъ во мракѣ.
   Лэнсъ пошелъ къ двери и нѣсколько мгновеніи простоялъ неподвижно, уставившись въ пространство. Когда онъ опять обернулся, лицо его было такъ-же блѣдно, какъ у лежавшаго на полу мертвеца. Пламя гнѣва потухло въ его впалыхъ глазахъ, походка его стала медленною и неувѣренною. Онъ подошелъ къ столу.
   -- Послушайте, сказалъ онъ съ странной, печальной улыбкой и такой безконечной усталостью въ голосѣ, какъ будто онъ предвкушалъ уже блаженство вѣчнаго покоя смерти,-- вѣдь вы дадите мнѣ это... не правда-ли?
   И онъ взялъ со стола портретъ Флппъ.
   Старикъ утвердительно кивнулъ головой.
   -- Благодарю васъ! сказалъ Лэнсъ.
   Онъ направился къ двери, но снова остановился и вернулся назадъ.
   -- Прощайте! сказалъ онъ, протягивая руку Фэрли. Старикъ взялъ ее съ тою-же дѣтской улыбкой.
   -- Умеръ, пролепеталъ онъ тихо, рукою Лэнса указывая по направленію къ очагу.
   -- Да, отвѣтилъ Лэнсъ, и на блѣдномъ, искаженномъ лицѣ его мелькнула слабая, болѣзненная улыбка.-- Вѣдь вамъ жаль всѣхъ, кто умираетъ, не правда-ли?...
   Фэрли опять кивнулъ головой. Лэнсъ еще разъ посмотрѣлъ на него такимъ-же мутнымъ, потухшимъ взглядомъ, какъ и взглядъ самого старика, еще разъ пожалъ ему руку и отошелъ. Прежде чѣмъ выйти изъ комнаты, онъ медленно, даже какъ-то торжественно положилъ на стулъ свой револьверъ, но на порогѣ опять остановился въ широкой полосѣ свѣта, падавшаго отъ очага, вынулъ изъ кармана небольшой пистолетъ и заботливо осмотрѣлъ курокъ. Затѣмъ онъ осторожно затворилъ за собою дверь и все тою-же неувѣренной, медленной походкой сталъ ощупью пробираться во мракѣ.
   На умѣ у него была одна только мысль: найти гдѣ-нибудь такой пустынный уголокъ, куда никогда-бы не забрела нога человѣка, гдѣ онъ могъ-бы найти вѣчный покой, отдыхъ, забвеніе; главное -- чтобы и о немъ забыли. Такіе уголки есть на свѣтѣ; ему самому случалось находить кости безвѣстныхъ мертвецовъ, которые исчезли съ лица земли, не оставивъ послѣ себя никакого слѣда. Ахъ, еслибы онъ только владѣлъ собой, онъ можетъ-быть и нашелъ бы такой уголокъ! Но надо быть очень осторожнымъ: маленькія ножки Флипъ бѣгаютъ по всему лѣсу, она не должна болѣе видѣть его -- ни живаго, ни мертваго... И вдругъ, среди такихъ горькихъ мыслей, среди мрака ночи и бури, надъ ухомъ его раздался нѣжный голосъ:
   -- Лэнсъ, какъ вы запоздали!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Оставшись одинъ, Фэрли весь погрузился въ безсмысленное созерцаніе трупа. Вдругъ страшный порывъ вѣтра потрясъ стѣны хижины, ворвался въ нее сквозь трубу камина, сквозь щели двери, разбросалъ по полу горящія головни и золу и наполнилъ комнату густымъ дымомъ.
   Угольщикъ застоналъ и поднялся съ мѣста. Даже въ безуміи помня о своемъ сокровищѣ, онъ ощупью отыскалъ подъ кроватью маленькій кожаный мѣшечекъ съ драгоцѣннымъ кристалломъ и поспѣшно выбѣжалъ изъ комнаты. Новое потрясеніе пробудило его отъ апатіи; онъ вернулся къ idée-fixe своей жизни, къ алмазамъ,-- и забылъ обо всемъ остальномъ. Переодѣтый Лэнсъ, смерть сына, убійство, совершенное на его глазахъ,-- всѣ эти впечатлѣнія сгладились. Въ головѣ старика вертѣлась только одна мысль: надо идти къ угольной ямѣ и смотрѣть за огнемъ. Инстинктъ и привычка руководили имъ: онъ, шатаясь, побрелъ въ темнотѣ, переходя въ бродъ ручьи и машинально обходя преграждавшія дорогу деревья. Наконецъ онъ дошелъ до угольной ямы. Блѣдный свѣтъ, который служилъ ему маякомъ, на одно мгновенье какъ будто чѣмъ-то заслонился; ему послышались голоса; возлѣ ямы онъ замѣтилъ слѣды недавняго посѣщенія; въ опилкахъ видны были отпечатки человѣческихъ ногъ. Зарычавъ отъ гнѣва, Фэрли спустился въ яму и бросился къ ближайшему отверстію; ему почудилось, что кто-то трогалъ его костеръ... тайна его была открыта... плодъ его многолѣтняго труда украденъ!.. Имъ овладѣла безумная ярость; съ нечеловѣческой силой онъ началъ раззорять костеръ, раскидывая во всѣ стороны полуобгорѣвшія головни. Удушливые газы угля стали свободно выдѣляться и густыми клубами повалили изъ отдушины. По временамъ, порывъ вѣтра отгонялъ ихъ назадъ, къ стѣнамъ ямы, и несчастный старикъ, руководимый послѣднимъ остаткомъ потухающаго разума, бросался на землю и прижималъ лицо къ свѣжимъ, влажнымъ опилкамъ. Но припадокъ бѣшенства былъ слишкомъ силенъ; онъ скоро прошелъ; старикъ усталъ, успокоился и усѣлся возлѣ костра въ той-же апатической позѣ, въ какой онъ часто проводилъ ночи надъ своей угольной ямой. Такъ его застала заря.
   Заря принесла съ собой затишье, принесла голубые просвѣты на свинцовомъ облачномъ небѣ, принесла яркія звѣздочки, которыя потомъ поблѣднѣли и потонули въ глубинѣ лазоревыхъ озеръ. Эти озера ширились, обращались въ моря и, наконецъ, совсѣмъ расплылись въ безконечный, безбрежный океанъ, уже не лазурный, а свѣтлоголубой, усѣянный хлопьями, молочно-бѣлыми съ пурпуровымъ отливомъ. Заря слегка приподняла завѣсу тумана, который старался удержаться, цѣпляясь за вершины горы и верхушки сосенъ, но подымался все выше и выше и, наконецъ, исчезъ совершенно. На каждой былинкѣ задрожали изумруды, на каждой вѣткѣ засверкали алмазы; лѣсъ, словно проснувшись подъ дыханіемъ утра, наполнился смутнымъ шумомъ; на дорогахъ и тропинкахъ послышались голоса.
   Голоса остановились около угольной ямы. Звали угольщика. Онъ вышелъ и въ знакъ осторожности приложилъ палецъ къ губамъ. Трое или четверо изъ пришедшихъ спустились въ яму. Старикъ повелъ ихъ за собою, бормоча дрожащимъ голосомъ какія-то отрывочныя слова, въ которыхъ, однако, проглядывала одна опредѣленная мысль:
   -- Мой мальчикъ... мои сынъ Робертъ... вернулся... да... вернулся... наконецъ... Тамъ, вмѣстѣ съ Флипъ... Оба тамъ... Идите, смотрите!...
   Подойдя къ небольшой пещерѣ, онъ остановился и сдернулъ грубое одѣяло. Подъ нимъ Флипъ и Лэнсъ лежали, прижавшись другъ къ другу; похолодѣвшія руки ихъ застыли въ крѣпкомъ объятіи.
   -- Задохнулись! прошептали два или три человѣка, съ ужасомъ повернувшись къ разоренной, еще дымящейся ямѣ.
   -- Они спятъ!.. залепеталъ старикъ.-- Спятъ... Прежде, когда они были дѣтьми, они часто такъ спали вдвоемъ... Ахъ, перестаньте! Что вы мнѣ толкуете?! Неужелиже я не узнаю свою собственную плоть и кровь... Спите, спите!... Милые мои... голубчики!...
   Онъ наклонился и поцѣловалъ ихъ. Потомъ заботливо прикрылъ ихъ опять одѣяломъ, выпрямился и тихо выговорилъ:
   -- Спокойной ночи!
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru