Эта драма впервые напечатана въ 1634 г. (in 4o) подъ такимъ заглавіемъ:
The Two Noble Kinsmen
Presented at the Blackfriers...
by the King's Majesties Servants,
with great applause.
Written by the memorable worthies
of their time;
Mr. John Fletcher, and
Mr. William Shakespeare Gentl.
Printed at London by Jho. Cotes for John Waterson: and are to be sold at the sign of the Crown in Pauls Church-yard 1634, (т. е.-- "Два знатныхъ родича". Представлена въ Блэкфрайерсѣ слугами его королевскаго величества, съ великимъ успѣхомъ. Написана знаменитостями того времени: мистеромъ Джономъ Флетчеромъ и мистеромъ Вильямомъ Шекспиромъ, джентльменами. Напечатана въ Лондонѣ Дж. Котсомъ для Джона Уотерсона. Продается подъ вывѣской Короны въ градѣ церкви Св. Павла. 1634 г.).
Затѣмъ, пьеса появилась во второмъ изданіи (in folio) соч. Бьюмонта и Флетчера 1679 года; въ этомъ изданіи было напечатано 52 пьесы, на 17 болѣе, чѣмъ содержало 1-е изданіе in folio соч. Бьюмонта и Флетчера, выпущенное въ 1647 г. Текстъ пьесы для второго изданія in folio былъ взятъ изъ изданія in quarto 1634 года, какъ это очевидно изъ ошибокъ и опечатокъ, которыя перенесены сюда изъ этого изданія.
Затѣмъ пьеса появилась въ 1711 г. въ Тоусоновскомъ изданіи Бьюмонта и Флетчера и въ 1750 въ семитомномъ Тоусоновскомъ изданіи, съ критическими примѣчаніями Теобальда, Сьюарда и Симпсона.
Въ 1778 г. вышло изданіе соч. Бьюмонта и Флетчера въ 10 томахъ (изд. Кольмана Рида и др.); въ изданіи этомъ нашла мѣсто и наша пьеса.
Въ 1812 г. соч. Бьюмонта и Флетчера были изданы въ 14 томахъ Веберомъ. Это изданіе было перепечатано позднѣе Рутледжемъ въ двухъ томахъ (1839).
Въ "Иллюстрированномъ Шекспирѣ" Найта (Kinght's Pictorial Shakespeare, 8 томовъ 1839--1841) пьеса наша была напечатана съ очень небрежнымъ текстомъ. Въ слѣдующихъ изданіяхъ Найтъ воспользовался прекраснымъ текстомъ Дайса, который между 1843 и 1846 г. выпустилъ образцовое изданіе соч. Бьюмонта и Флетчера въ 11 томахъ. Наша пьеса была также издана Тиррелемъ въ его собраніи сомнительныхъ пьесъ Шекспира и Скетомъ въ 1876 г. въ школьномъ изданіи Шекспира. Но въ томъ же 1876 году появилось другое изданіе нашей пьесы, имѣющее большее значеніе. Это была перепечатка изданія in quarto 1634 г. "Новымъ Шекспировскимъ Обществомъ" (изд. Гарольда Литльдэля). Въ немъ старательно свѣрены разночтенія изданій in quarto и второго in folio.
Сюжетъ "Двухъ знатныхъ родичей" заимствованъ изъ "Паламона и Аркита" Чосера, который въ свою очередь заимствовалъ его изъ "Тезеиды* Боккачіо. Сюжетъ этотъ значительно менѣе измѣненъ, чѣмъ въ другихъ шекспировскихъ заимствованіяхъ изъ Чосера. Повѣствовательный элементъ въ нашей драмѣ получилъ гораздо больше развитія, чѣмъ драматическій. Длинныя описанія замѣняютъ дѣйствіе. Характеры столь же мало развиты, какъ въ самыхъ раннихъ пьесахъ Шекспира. Въ этомъ отношеніи интересно сравнить характеры Тезея въ комедіи "Сонъ въ Иванову ночь" и въ нашей пьесѣ. Въ "Снѣ въ Иванову ночь" мы находимъ опредѣленную концепцію характеровъ, и, конечно, было бы странно, если бы Шекспиръ, къ концу своей жизни, принимаясь за характеръ, очерченный имъ много лѣтъ тому назадъ, сталъ изображать его въ совершенно другомъ свѣтѣ. И, все же, именно это насъ поражаетъ въ двухъ знатныхъ родичахъ. Тезей изображенъ здѣсь такъ, какъ описываетъ его Чосеръ,-- тираномъ, не знающимъ иного закона, кромѣ собственной воли. Онъ постоянно либо въ крайнемъ гнѣвѣ, либо въ крайней степени восторга, и его приближенные безъ зазрѣнія совѣсти пользуются своимъ знаніемъ его настроеній, чтобы заставить его дѣйствовать сообразно своимъ видамъ. Ипполита, Эмилія и три царицы на колѣняхъ умоляютъ его выступить войной противъ Ѳивъ, наказать Креона и похоронить трехъ царей, погребенія которыхъ не допускалъ этотъ тиранъ. Тезей, прежде, чѣмъ уступить ихъ желанію, проявляетъ доходящій до комизма недостатокъ рѣшительности. И повсюду въ другихъ мѣстахъ пьесы мы видимъ то же самое; насиліе съ одной стороны и колебанія съ другой, разъ является необходимость составить или измѣнить какое нибудь рѣшеніе. И онъ никогда не ссылается на законъ, какъ на силу, равную или высшую его воли. Въ "Снѣ въ Иванову ночь" мы встрѣчаемся съ совершенно иной постановкой дѣла. Здѣсь Эгей приводитъ къ Тезею свою дочь Гермію и обвиняетъ ее въ неповиновеніи. Она отказывается выйти замужъ за человѣка, котораго отецъ избралъ для нея въ мужья. Тезей и не думаетъ разрѣшить вопросъ по своему личному усмотрѣнію. Когда Эгей ссылается на древній аѳинскій законъ (дѣйствіе I, сц. 1, ст. 42) и говоритъ: "Такъ какъ она моя, то я вправѣ располагать ею. Она должна или принадлежать этому человѣку, или умереть, согласно нашему закону, безъ промедленія прилагаемому въ этомъ случаѣ", то Тезей съ своей стороны говоритъ Герміи: "Знай, прекрасная дѣвушка: для тебя отецъ твой долженъ быть какъ богъ; онъ тотъ, кто породилъ твою красоту; для котораго ты была только восковой формой, на которой онъ запечатлѣлъ свое изображеніе; и въ его волѣ оставить жить сотворенный имъ образъ, или разрушить его". Послѣ длиннаго разговора, который совѣтуемъ читателю просмотрѣть и сравнить со сценой упрашиванія въ нашей пьесѣ, Тезей говоритъ: "Ты же, прекрасная Гермія, должна склонить свои мечты предъ волею родителя. Иначе законъ Аѳинъ -- который мы ни въ какомъ случаѣ не можемъ отмѣнить, -- присуждаетъ тебя къ смерти или къ обѣту дѣвственной жизни". Въ "Снѣ въ Иванову ночь" Тезей изображенъ конституціоннымъ правителемъ, чѣмъ, несмотря на всѣ свои недостатки, была для своихъ подданныхъ Елизавета. Въ "Двухъ знатныхъ родичахъ" мы имѣемъ дѣло съ деспотомъ, отъ пароксизмовъ бѣшенства переходящимъ къ состоянію разслабленности, когда окружающіе беззастѣнчиво начинаютъ играть имъ. Возможно ли, спрашиваю я, чтобы Шекспиръ -- если онъ авторъ "Двухъ знатныхъ родичей" -- отказался отъ своей первой тонкой концепціи характера Тезея, чтобы замѣнить ее образомъ слабаго, вѣчно колеблющагося тирана? Какъ это ни странно, мысль сравнить Тезея нашей комедіи съ тѣмъ же самымъ лицомъ комедіи "Сонъ въ Иванову ночь" съ указанной сейчасъ точки зрѣнія не пришла въ голову никому изъ тѣхъ, кто принималъ участіе въ пререканіяхъ за и противъ участія Шекспира въ созданіи разсматриваемой пьесы.
Эти пререканія начинаются съ соображеній, высказанныхъ Спеддингомъ въ 1833 г. Его воззрѣнія ожили въ "Трудахъ Новаго Шекспировскаго Общества" за 1876 г. вмѣстѣ съ теоріей, что Шекспиру въ "Генрихѣ VIII" помогалъ Флетчеръ (см. предисловіе къ "Генриху VIII"). Его увѣренность, что "Два знатныхъ родича" могутъ быть приписаны Шекспиру, главнымъ образомъ основана на замѣчательной поэтической красотѣ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ мѣстъ пьесы, но онъ не пытался указать проявленіе важнѣйшей черты шекспировскаго творчества -- развитіе характеровъ изображенныхъ въ пьесѣ лицъ. Къ воззрѣніямъ Спеддинга примкнули профессоръ Спальдингъ и Гиксонъ, оба позднѣе получившіе поддержку со стороны "Новаго Шекспировскаго Общества". Иной взглядъ высказалъ профессоръ Деліусъ въ статьѣ своей, напечатанной въ 13 томѣ "Shakespeare Jahrbuch" ("Die angeblоche Shakespeare-Fletcher'sche Authorshaft des Dramas The Two Noble Kinsmen"). Онъ того мнѣнія, что Шекспиръ не принималъ никакого участія въ созданіи пьесы. Деліусъ указываетъ на отсутствіе въ ней всякихъ слѣдовъ развитія характера, a такъ какъ по времени появленія пьесы она относится къ послѣднимъ годамъ жизни Шекспира, то мысль объ его участіи становится недопустимой. Эта часть доводовъ Деліуса была безъ сомнѣнія удачна. Но когда онъ сталъ доказывать, что комедія была написана неизвѣстнымъ авторомъ, который умѣлъ съ внѣшней стороны подражать стилю одновременно и Шекспира и Флетчера, то этимъ онъ доказалъ только одно: что онъ не имѣетъ достаточныхъ познаній въ области драмы того времени. Вотъ почему эта часть его статьи была подвергнута въ Англіи весьма неблагосклонной критикѣ Фэрниваллемъ, Флэйемъ и почти всею фалангой "Новаго Шекспировскаго Общества*.
Трудность вопроса заключается въ томъ, чтобы указать автора, котораго можно было было считать способнымъ написать такое произведеніе, какъ приписываемая Шекспиру часть пьесы. Авторъ настоящей статьи былъ тогда въ перепискѣ съ Фэрниваллемъ, предсѣдателемъ "Новаго Шекспировскаго Общества", и сообщилъ ему свое убѣжденіе, что искомымъ авторомъ былъ Мэсинджеръ (см. предисл. къ "Генриху VIII" и "Троилу и Крессидѣ"). По приглашенію Фэрнивалля я изложилъ свои взгляды въ запискѣ и передалъ ее для обнародованія въ "Трудахъ Новаго Шекспировскаго Общества". Докладъ былъ напечатанъ и прочитанъ членамъ Общества 8-го декабря 1882 года. Онъ былъ принятъ благосклонно, но такъ какъ интересъ къ предмету между 1876 и 1882 г. очень ослабѣлъ, то докладъ не былъ подвергнутъ обстоятельному обсужденію. Знаменитый поэтъ Броунингъ, избранный въ это время президентомъ Общества, написалъ автору благодарственное письмо за удовлетворительное разъясненіе вопроса. Александръ Шмидтъ (составитель "Шекспировскаго лексикона") также заявилъ, что онъ присоединяется къ мнѣнію объ участіи Мэсинджера. Фарнивалль и Флэй приняли новый взглядъ -- второй изъ нихъ однако только на короткое время. Впослѣдствіи онъ предложилъ другого драматурга того времени -- Чепмена вмѣсто Мэссинджера, но не встрѣтилъ поддержки.
Есть много важныхъ основаній для утвержденія, что сотрудникомъ Флетчера въ разсматриваемой пьесѣ былъ именно Мэссинджеръ. У Мэссинджера есть излюбленныя типическія фигуры, о которыхъ мы всегда впередъ знаемъ, что онѣ скажутъ въ каждомъ данномъ положеніи. Но все же нѣкоторые изъ этихъ типовъ получаютъ y Мэссинджера дальнѣйшее развитіе, чего никакъ нельзя сказать о лишенныхъ всякаго движенія типахъ Флетчера.
Имена Бьюмонта и Флетчера такъ тѣсно сплетены между собою въ исторіи англійской драматической литературы, что соединеніе Мэссинджера и Флетчера напугало многихъ изъ тѣхъ, кто безъ большихъ затрудненій усвоилъ идею о сотрудничествѣ Шекспира и Флетчера. Но мы имѣемъ, однако, свидѣтельство современника, друга обоихъ драматурговъ -- сэра Астона Кокэнья, что Мэссинджеръ и Флетчеръ работали вмѣстѣ столь же часто, какъ Бьюмонтъ и Флетчеръ, и онъ упрекаетъ издателей перваго in folio Бьюмонта и Флетчера за то, что они не отдали должнаго Мэссинджеру. Такимъ образомъ, несомнѣнно, что литературное сотрудничество существовало не только между Бьюмонтомъ и Флетчеромъ, но также между Массинджеромъ и Флетчеромъ.
Было потрачено не мало усилій, чтобы выяснить, въ какихъ именно пьесахъ Флетчера сотрудничалъ Мэссинджеръ. Но усилія эти не приводили къ яснымъ результатамъ, пока Клэй, изслѣдуя собственныя имена, встрѣчающіяся въ одной изъ 52 написанныхъ сообща пьесъ,-- "Маленькомъ французскомъ законникѣ" (The little french Lawyer),-- не замѣтилъ, что въ ней имя "Динантъ" произносится съ удареніемъ на первомъ слогѣ въ однѣхъ сценахъ и съ удареніемъ на второмъ слогѣ -- въ другихъ. Дальнѣйшее изслѣдованіе показало ему, что каждая изъ этихъ двухъ группъ сценъ имѣетъ свой особый размѣръ. Такъ какъ размѣръ Флетчера извѣстенъ по такимъ пьесамъ, какъ "Бондука", "Валентиніанъ" и другія, которыя онъ написалъ одинъ, то явилась также возможность установить по размѣру пьесъ несомнѣнно принадлежащихъ одному Мэссинджеру ("The Bondman", "The great Duke of Florence", "The Duke of Milan" и др.)., какія части Флетчеръ-Мэссинджеровскихъ пьесъ принадлежатъ Мэссинджеру.
Такимъ образомъ былъ найденъ надлежащій путь, и трудный вопросъ, кто является сотрудникомъ Флетчера, въ цѣломъ рядѣ пьесъ,-- былъ приблизительно разрѣшенъ. Кромѣ метра, однимъ изъ средствъ распознаванія является въ данномъ случаѣ и то, что Мэссинджеръ и Флетчеръ никогда не произносятъ собственныхъ именъ одинаковымъ образомъ. Въ "Исланскомъ Викаріи" лицо, называемое въ части Мессинджера Бартоломъ съ удареніемъ на первомъ слогѣ, въ части Флетчера называется Бартоломъ -- съ удареніемъ на второмъ слогѣ. Въ "Двухъ знатныхъ родичахъ" въ одномъ мѣстѣ Флетчеръ произноситъ "The-se-us" и "Pir-ith-o-us" (т.-е. 3 и 4 слога), a Мэсинджеръ произноситъ The-seus и Pir-ith-ous, т.-е. дѣлая только два или три слога.
Это -- конечно, мелочи, но въ такомъ трудно разрѣшаемомъ вопросѣ нельзя пренебрегать даже и пустяками.
Между размѣромъ "Двухъ знатныхъ родичей" въ части, не принадлежащей Флетчеру, и размѣромъ Шекспира въ его послѣднихъ произведеніяхъ существуетъ столь очевидное сходство, что оно послужило сильнѣйшимъ аргументомъ въ глазахъ членовъ "Новаго Шекспировскаго Общества" въ пользу авторства Шекспира. Въ виду этого я по просьбѣ Фэрнивалля составилъ вторую записку, которая была обнародована въ апрѣлѣ 1886 подъ заглавіемъ "Бьюмонтъ, Флетчеръ и Мэссинджеръ" также въ трудахъ "Новаго Шекспировскаго Общества". Въ этой запискѣ, объемомъ около 50 печатныхъ страницъ, приведено 1000 параллельныхъ мѣстъ, связывающихъ между собою пьесы, принадлежащія одному Мэссинджеру, съ пьесами Бьюмонтъ-Флетчера посредствомъ мѣстъ, общихъ и тѣмъ и другимъ. Однимъ изъ важныхъ выводовъ этого сопоставленія являются повторенія, столь характерныя для Мэссинджера. Уже Джиффордъ, тщательно издавшій многихъ старыхъ драматурговъ, и въ томъ числѣ Мэссинджера, замѣчаетъ о немъ: "Ни одинъ драматургъ не повторяетъ самъ себя чаще и съ такою безцеремонностью какъ Мэссинджеръ". Но Мэссинджеръ повторяетъ не только самого себя: онъ повторяетъ безпрестанно также Шекспира и очень любитъ уснащать рѣчь классическимъ аппаратомъ. Эта послѣдняя черта сама по себѣ, конечно, не имѣетъ рѣшающаго значенія для установленія авторства Мэссинджера въ каждомъ данномъ случаѣ, но она не безъ значенія въ связи съ другими его особенностями. Одинъ изъ доводовъ Деліуса, въ вышеуказанной статьѣ его, противъ участія въ нашей пьесѣ Шекспира, состоитъ въ частыхъ классическихъ цитатахъ и многихъ намекахъ на пьесы Шекспира и заимствованіяхъ изъ нихъ, чего самъ Шекспиръ никогда-бы не сталъ дѣлать.
A для Мэссинджера повторенія чрезвычайно характерны. Въ упомянутомъ выше второмъ докладѣ моемъ, гдѣ даны параллельныя мѣста изъ пьесъ Мэссинджера, есть около 30 такихъ мѣстъ, связывающихъ пьесы, написанныя имъ однимъ, съ его другими пьесами, и около 15,-- связывающихъ такимъ же образомъ комедіи, въ которыхъ онъ былъ сотрудникомъ. Для нашей пьесы я указалъ 25 мѣстъ, связывающихъ ее съ другими пьесами Мэссинджера. Нѣкоторыя изъ этихъ мѣстъ чрезвычайно характерны. Такъ напримѣръ, въ принадлежащей Мэссинджеру части пьесы "Судьба честнаго человѣка" есть такое мѣсто (актъ III, сцена 1):
"Cunning calamity,
That others' gross wits uses to refine,
When I most need it, dulls the edge of mine".
"Лукавая напасть, изощряющая тяжелые умы, притупляетъ острые углы моего ума, когда я всего болѣе нуждаюсь въ этомъ (изощреніи)".
Въ "Двухъ знатныхъ родичахъ" (I. I. 119) мы находимъ эту-же мысль и то же сопоставленіе:
Extremity that sharpens sundry
Wits, Makes me a fool"
т.-е.: Опасность, изощряющая умы другихъ, меня дѣлаетъ глупымъ".
Мэссинджеръ, повторяя свои собственныя мысли, не всегда измѣняетъ и улучшаетъ ихъ, но здѣсь, безъ сомнѣнія, дѣло было именно такъ; и это заставляетъ меня думать, что пьеса была написана позже "Судьбы честнаго человѣка", написанной, какъ извѣстно, въ 1612--1613 г. Такое-же художественное совершенствованіе мы наблюдаемъ еще нѣсколько разъ. Такъ въ "Двухъ знатныхъ родичахъ" (I. I. 153) мы читаемъ: The heates are gone to-morrow (приблизительный переводъ: пылъ прошелъ завтра),-- что въ томъ видѣ, какъ оно стоитъ передъ нами, едва понятно (фраза взята изъ того мѣста гдѣ Тезей обѣщаетъ выступить противъ Ѳивъ послѣ своей свадьбы, между тѣмъ какъ три царицы настаиваютъ, чтобы онъ выступилъ немедленно). Но эта мысль ясна сразу, когда мы сравнимъ малопонятную фразу съ однимъ мѣстомъ изъ пьесы Мэссинджера "Императоръ Востока" (II. I.): The resolution which grows cold to day will freeze to-morrow т.-е.: Рѣшительность, которая начинаетъ холодѣть сегодня, на утро замерзнетъ.
Тутъ мы прямо имѣемъ комментарій къ неясности перваго выраженія одной и той-же мысли, родившейся, конечно, въ одномъ и томъ-же творческомъ мозгу.
Переходя къ языку "Двухъ знатныхъ родичей", мы должны помнить, что по живописности языка Шекспиръ стоитъ одиноко среди поэтовъ своего вѣка. До него и при его жизни, въ теченіе всей его писательской карьеры, ни одинъ изъ поэтовъ въ метафорической рѣчи не достигъ степени живописи. Другіе писатели того времени умственно-созерцаемую картину отбрасывали, такъ сказать, на объективное полотно, откуда читатель или слушатель получалъ представленіе о той умственной картинѣ, которая стояла передъ духовными очами поэта и была оригиналомъ созерцаемой читателемъ и слушателемъ объективной картины. Шекспиръ сталъ выше этого процесса онъ передаетъ своимъ слушателямъ и читателямъ умственные образы свои какъ бы электрическимъ токомъ, безъ всякой посредствующей среды. Другими словами, онъ былъ первый, доставившій картинамъ драматургіи полную самостоятельность. И вотъ почему повѣрить, что Шекспиръ принималъ какое нибудь участіе въ созданіи "Двухъ знатныхъ родичей" или "Генриха VIII", для меня представляется невозможнымъ; такъ какъ только въ этихъ двухъ пьесахъ, между всѣми произведеніями того періода творчества Шекспира, который начинается "Гамлетомъ", нѣтъ ни одной изъ этихъ сверкающихъ электрическими искрами картинъ, буквально ни одной. Я собралъ въ упомянутыхъ выше двухъ докладахъ моихъ наиболѣе яркія картины изъ "Двухъ знатныхъ родичей", и всякій можетъ убѣдиться, что ни одна изъ нихъ даже приблизительно не можетъ сравниться съ изображеніемъ Гамлета въ комнатѣ его матери, когда онъ видитъ тѣнь своего отца, или съ тѣмъ ужасающимъ впечатлѣніемъ, которое производитъ на насъ безумный король Лиръ въ степи или воображаемый кинжалъ Макбета.
Изъ отсутствія характеризаціи, отличающаго всю пьесу, Деліусъ, какъ указано выше, извлекъ самый важный аргументъ свой противъ авторства Шекспира.
Благодаря недостаточному знакомству съ драматургами того времени, онъ не замѣтилъ факта, который одинъ стоитъ всѣхъ остальныхъ имъ приведенныхъ, взятыхъ вмѣстѣ.
Ничто такъ рѣшительно не ставитъ Шекспира выше его современниковъ, какъ чудная нѣжность и чистота его женскихъ образовъ. Морина, Имогена, Пердитта, Миранда едва ли представляются намъ, какъ простыя смертныя женщины. Изабеллу сжигаетъ огонь поруганной въ ней чистоты, который гонитъ прочь нечистыя мысли и заставляетъ даже брошенную куртизанку Люцію сказать, что она смотритъ на нее, какъ на "небесное и святое" существо.
Если Шекспиръ дѣйствительно написалъ какую-нибудь часть нашей пьесы, то Ипполиту и Эмилію слѣдуетъ сравнить съ этими чистыми, лучезарными созданіями. Посмотримъ, что получится при такомъ сравненіи. Въ актѣ I (сц. 1 ст. 82) первая царица говоритъ:
"When her armes
Able to lock love from a synod, shall
By warranting moon-light corslet thee; O, when
Her twinning cherries shall sweetness fall
Upon thy tastefull lips, what willt thow thinke
Of rotten kings or blubber'd queens? What care
For what thou feelst not, what thou feelts beinh able
To make Mars spurn his drom? O, if thou couch
But one night with her, every hour in't shall
Take hostage of thee for a hundred, and
Thou shalt remember nothing more than what
That banket bids thee to".
("Когда ея руки, способныя самого Юпитера увлечь изъ сонма боговъ, при свѣтѣ луны-покровительницы обнимутъ тебя, когда ея губы, какъ пара вишенъ, изольютъ свою сладость на твои жадныя губы, о, неужели станешь ты думать тогда о гніющихъ въ могилѣ короляхъ и рыдающихъ царицахъ? какая тебѣ забота о томъ чего-ты не чувствуешь? А то, что ты самъ чувствуешь, способно даже Марса заставить отказаться отъ барабана (войны). О, если бы ты провелъ съ нею только одну ночь, то каждый часъ въ ней сдѣлалъ бы тебя заложникомъ на сотню часовъ и ты не сталъ бы помнить ни о чемъ иномъ, кромѣ того, что повѣлеваетъ тебѣ этотъ пиръ").
Одно это мѣсто уже достаточно характеризуетъ манеру Мэссинджера относиться къ своимъ женскимъ типамъ. Въ рядѣ статей, помѣщенныхъ въ журналѣ "Englische Studien", въ числѣ тысячи собранныхъ мною параллельныхъ мѣстъ, 62 точь-въ-точь такого характера, какъ приведенное выше. Значительное число ихъ повторяетъ слова приведеннаго мѣста почти буквально. Чувственность есть общая черта всѣхъ женскихъ типовъ нашей пьесы. Такъ Ипполита говоритъ ( I. I. 190):
"Did I not by the abstaining of my joy.
Which breeds a deeper longing, cure their surfeit
That craves a present medicine, I should plucke
All ladies'scandall on me".
("Если бы воздержаніемъ отъ моей радости, которая порождаетъ еще болѣе глубокое желаніе, я не излѣчила ихъ пресыщенія, требующаго такого лѣкарства, то вызвала бы по отношенiю къ себѣ злословіе всѣхъ дамъ").
Эмилія въ актѣ I 3, 66 такъ говоритъ о своихъ собственныхъ прелестяхъ:
"My breasts, o, then but beginning
To swell about the blossom".
("О, мои груди тогда только что начинали вздыматься вокругъ сосца").
Напомнимъ также, что дочь тюремщика въ нашей пьесѣ сходитъ съ ума отъ разочарованія въ любви. Другими словами, всѣ женщины нашей пьесы имѣютъ грубую чувственную натуру, которая дѣлаетъ невозможнымъ ни на одинъ мигъ допустить, что онѣ -- созданія Шекспира.
Эмилія пробуетъ убѣдить и себя, и насъ, что она такъ сильно любитъ Паламона и Аркита, что не знаетъ, кого изъ нихъ выбрать. Единственное чувство, которое она выражаетъ относительно поединка, въ которомъ рѣшается, кто изъ нихъ долженъ быть ея мужемъ, заключается въ опасеніи, какъ бы кому либо изъ нихъ не испортили лица. Въ принадлежащей Мэссинджеру части пьесы "Lover's Progress" Олинда также любитъ сразу двоихъ, такъ что не можетъ рѣшиться, кого выбрать.
Она выражается при этомъ такимъ образомъ, что довольно самаго малаго знакомства съ Мэссинджеромъ, чтобы придти къ заключенію, что творецъ Олинды есть также творецъ Эмиліи. Единственный слѣдъ характеризаціи его женскихъ образовъ, это - чрезвычайно развитая чувственность.
Между мужскими образами мы видѣли, что Тезей является однимъ изъ многочисленныхъ типическихъ тирановъ Мэссинджера. Паламонъ и Аркитъ въ началѣ пьесы въ рукахъ Мэссинджера различаются нѣкоторыми индивидуальными чертами. Но различія скоро исчезаютъ, и то, что говоритъ одинъ, можетъ быть приписано другому, такъ что читатель этого и не замѣтитъ. Словомъ, тутъ нѣтъ и слѣда развитія характеровъ, столь замѣчательнаго у Шекспира.
Въ своихъ попыткахъ привлечь интересъ зрителя, авторъ "Двухъ знатныхъ родичей", будь то Флетчеръ или Мэссинджеръ, вполнѣ полагается на однѣ только внѣшнія приключенія. Шекспиръ, конечно, тоже прибѣгаетъ къ занимательной фабулѣ, когда желаетъ привлечь къ пьесѣ интересъ, но главныя усилія свои онъ посвящаетъ развитію характеровъ.
Не взирая на все сказанное, слѣдуетъ, однако, отмѣтить, что въ нашей пьесѣ встрѣчаются мѣста высокой поэтической красоты, что и дало нѣкоторымъ изъ нашихъ главныхъ авторитетовъ основаніе настойчиво высказываться за авторство Шекспира. Это было для нихъ тѣмъ легче, что въ подавляющемъ числѣ случаевъ они почти ничего не знали о Мэссинджерѣ. Удивительно, какъ мало подчасъ требуется научнаго багажа, чтобы сойти за ученаго шекспиролога.
Теперь необходимо дать нѣсколько свѣдѣній о Мэссинджерѣ въ добавленіе къ тому, что сказано въ предисловіи къ "Генриху VIII". Онъ родился въ 1583 г. (а не въ 1584 г., какъ это обыкновенно полагаютъ); первой пьесой, въ созданіи которой онъ участвовалъ, была, насколько это возможно установить, драма "The Honest Man's Fortune" (около 1612 года). Сотрудниками его въ этой пьесѣ были Бьюмонтъ и Флетчеръ. Вмѣстѣ съ тѣми же Бьюмонтомъ и Флетчеромъ онъ написалъ четыре другихъ пьесы около того же самаго времени. Вмѣстѣ съ однимъ только Флетчеромъ онъ написалъ семнадцать пьесъ; пять въ сотрудничествѣ съ какимъ то другимъ авторомъ, двѣ въ сотрудничествѣ съ двумя неизвѣстными драматургами, три совмѣстно съ Фильдомъ и Деккеромъ, и наконецъ, четырнадцать пьесъ -- одинъ, самостоятельно. Такимъ образомъ онъ былъ частью единственнымъ авторомъ, частью дѣятельнымъ сотрудникомъ въ созданіи сорока восьми драмъ.
Изъ того, что было сказано относительно характеризаціи въ нашей пьесѣ, можетъ показаться страннымъ, что многіе и между ними даровитые критики приняли произведенія Мэссинджера за созданія Шекспира. Но такова сила предвзятости, и исходя изъ того, что пьеса шекспировская, непремѣнно найдешь доказательства этому. Удивительнаго тутъ ничего нѣтъ: многочисленныя подражанія творческимъ пріемамъ Шекспира, столь характерныя для Мэссинджера легко становятся подтвержденіемъ того, что пьеса написана Шекспиромъ. Затѣмъ приверженцы этой теоріи никогда не пытались разобраться въ вопросѣ, почему въ мнимо-шекспировской пьесѣ нѣтъ шекспировской характеризаціи. Для нихъ было достаточно, что въ пьесѣ встрѣчаются высоко поэтическія мѣста. Кромѣ того даже для природнаго англичанина невозможно отличить размѣръ Мэссинджера отъ размѣра Шекспира только на слухъ. Мэссинджеръ продолжилъ драматическое стихосложеніе съ того мѣста, гдѣ Шекспиръ оставилъ его, и развилъ его дальше въ томъ-же самомъ направленіи. Въ метрѣ Шекспира,-- за исключеніемъ по моему не Шекспировскаго "Генриха VIII",-- такъ называемыхъ run-on-lines, т.-е. стиховъ, въ которыхъ мысль не закончена, но переносится въ слѣдующую строку, встрѣчается въ крайнемъ случаѣ отъ 20 до 30 %. Между тѣмъ Мэссинджеръ началъ съ 31 процента такихъ стиховъ въ своей части пьесы "The Honest Man's Fortune" и дошелъ постепенно до 49. Точно такъ же онъ постепенно увеличивалъ число двусложныхъ окончаній (прибавленіемъ лишняго, одиннадцатаго неударяемаго слога), хотя не заходилъ въ этомъ такъ далеко, какъ Флетчеръ, въ нѣкоторыхъ драмахъ котораго круглымъ счетомъ 4 стиха изъ каждыхъ пяти имѣютъ двусложное окончаніе. Однако Мэссинджеръ любилъ также оканчивать стихъ частицей, мѣстоимѣніемъ, вспомогательнымъ глаголомъ (такъ называемое легкое окончаніе), предлогомъ или союзомъ (такъ называемое, слабое окончаніе). Онъ, Бьюмонтъ и Шекспиръ въ своемъ метрѣ очень походятъ одинъ на другого. И какъ ни восхищался Мэссинджеръ Шекспиромъ -- что мы можемъ видѣть изъ всѣхъ его произведеній -- онъ усвоилъ себѣ манеру Бьюмонта изображать тирановъ и страстные характеры, самымъ яркимъ примѣромъ которыхъ является Тезей въ нашей пьесѣ. Кто сравнитъ Тезея съ Тьерри въ пьесѣ "Thierry and Theodoret" или съ Филастеромъ, Арбасесомъ или какимъ либо другимъ типическимъ героемъ Бьюмонта, тотъ увидитъ, что Мэссинджеръ усвоилъ себѣ манеру Бьюмонта, а не Шекспира. Къ тому-же, въ этомъ, благодаря избраннымъ имъ сюжетамъ, была своего рода необходимость. Поэты младшаго, чѣмъ Шекспиръ, поколѣнія умышленно предпочитали полагаться больше на изысканный вымыселъ фабулы, чѣмъ на трудный и опасный путь тонкой обрисовки характеровъ. Сознаніе этой важной особенности постепенно проникло въ новѣйшую шекспирологію и теперь уже мало кто рѣшается защищать участіе Шекспира въ созданіи "Двухъ знатныхъ родичей".
Въ заключеніе, сформулируемъ въ 2--3 словахъ pro и contra вопроса. Противъ -- недостаточность переработки сырыхъ матеріаловъ источника. Они являются въ драмѣ почти совершенно въ такомъ же видѣ, какъ въ разсказѣ Чосера. Во-вторыхъ, нѣтъ развитія характеровъ въ строгомъ смыслѣ этого слова. Тѣ черты характера, которыя мы замѣчаемъ у дѣйствующихъ лицъ драмы,-- не что иное, какъ результатъ ситуаціи, и онѣ измѣняются по мѣрѣ того, какъ мѣняется ситуація.
Въ третьихъ, въ разсматриваемой пьесѣ нѣтъ картинъ, сообщающихся непосредственно уму читателя какъ бы электрическимъ токомъ. Всѣ картины тщательно разработаны въ своихъ подробностяхъ, какъ отдѣлывалъ ихъ Шекспиръ только въ самыхъ первыхъ своихъ произведеніяхъ.
Съ другой стороны, за участіе въ этой пьесѣ Шекспира мы имѣемъ только два существенныхъ довода. Во-первыхъ, чрезвычайно сходство размѣра нашей пьесы съ размѣромъ послѣднихъ драмъ Шекспира -- доводъ, который имѣлъ бы гораздо большее значеніе, если бы этотъ размѣръ не имѣлъ еще большаго сходства съ обычнымъ метрическимъ стилемъ Мэссинджера. Во-вторыхъ, истинная красота отдѣльныхъ мѣстъ нашей пьесы. Но въ пьесахъ, безспорно принадлежащихъ Мэссинджеру, мы встрѣчаемъ мѣста, столь же прекрасныя и съ замѣчательнымъ фамильнымъ сходствомъ въ тонѣ мысли и художественности выраженій съ самыми лучшими мѣстами разбираемой нами пьесы.
Робертъ Бойль1).
1) Переводъ съ рукописи Е. А. Егорова. См. т. IV, стр. 68. прим. 2.