Байрон Джордж Гордон
Ода к Венеции

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Дж. Г. Байронъ

Ода къ Венеціи.

   Переводъ Т. Л. Щепкиной-Куперникъ.
   Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1905.
  

[]

ОДА КЪ ВЕНЕЦІИ.

                                 I.
  
             Венеція! Когда тебя поглотятъ воды
             И съ моремъ мраморъ твой сравняетъ власть временъ --
             О, надъ тобой тогда заплачутъ всѣ народы
             И громко прозвучитъ надъ моремъ долгій стонъ.
             И если я теперь рыдаю надъ тобою,
             Я, путникъ сѣверный,-- то какъ твои сыны
             Тебя мучительно оплакивать должны!
             И что-жъ они? Мирясь съ ужасною судьбою,
             Въ дремотѣ ропщутъ лишь, не отгоняя сна;
             И доблесть ихъ отцовъ такъ съ ними не сходна,
             Какъ съ грязью мутною берегового ила
             Потока вешнихъ водъ сверкающая сила,
             Что рыбака влечетъ на берегъ безъ челна.
             И пресмыкаются они въ испугѣ слабомъ
             По влажнымъ улицамъ, подобны жалкимъ крабамъ.
             И ужасъ ихъ гнететъ, что для родной земли
             Столѣтья лучшихъ жатвъ добиться не могли!
             Тринадцати вѣковъ -- съ ихъ пышностью и славой --
             Вся память отдана лишь мраку и слезамъ.
             И каждый памятникъ -- дворецъ, колонна, храмъ --
             Пришельцу шлетъ привѣтъ съ печалью величавой,--
             И даже самый Левъ какъ будто побѣжденъ.
             A барабанный бой, зловѣщимъ эхомъ вторя
             Тумана голосу, теперь звучитъ вдоль моря,
             Вдоль тѣхъ же кроткихъ волнъ, гдѣ лишь гитары звонъ
             Да пѣсни сладкія, бывало, ночью лунной
             Лились подъ плескъ гондолъ, подъ тихій ропотъ струнный.
             Гдѣ прежде слышался лишь шумъ толпы живой,
             Веселыхъ, молодыхъ созданій звонкій лепетъ,
             Чей самый тяжкій грѣхъ былъ развѣ сердца трепетъ,
             Избытокъ радости безпечной, огневой,
             Чье безудержное стремленье къ страсти, къ счастью,
             Лишь время удержать могучей можетъ властью.
             Но лучше юный пылъ волненія любви,
             Борьба кипучихъ чувствъ, бушующихъ въ крови,
             Чѣмъ эти мрачныя ошибки, заблужденья,
             Народовъ плевелы въ годину ихъ паденья;
             Когда Порокъ, влача тяжелый Ужасъ свой,
             Повсюду празднуетъ безстыдно новоселье;
             Когда Безуміемъ становится веселье
             И Смерть несетъ въ своей улыбкѣ роковой.
             Надежда-жъ -- ложная отсрочка, облегченье
             За часъ до гибели -- послѣдняго мученья.
             Такъ иногда больной (когда -- тяжелыхъ Мукъ
             Послѣднее дитя -- отниметъ Слабость силы
             У тѣла бѣднаго, и, пробираясь въ жилы,
             Стремится заглушить послѣдній пульса стукъ, --
             Въ началѣ тягостномъ той скачки безпощадной
             Гдѣ побѣждаетъ Смерть) -- вдругъ облегченъ на мигъ,
             Какъ будто-бы въ него влился потокъ отрадный,
             Освободивъ его отъ мертвенныхъ веригъ.
             И вотъ лепечетъ онъ съ трудомъ о жизни новой,
             О томъ, что духъ его хоть слабъ, но ужъ паритъ;
             О свѣжемъ воздухѣ онъ жадно говоритъ,
             Искать спасенія, здоровья вновь готовый...
             И шепчетъ все слабѣй, не чувствуя того,
             Что задыхается, что Смерть ужъ ждетъ его.
             Не сознаетъ онъ, чтб рукой сжимаетъ тонкой;
             Глаза подернулись неуловимой пленкой,
             И тихо комната вся плаваетъ вокругъ,
             И Тѣни близъ него уже снуютъ безгласно
             Съ заботой странною; онъ ловитъ ихъ напрасно,
             Пока... послѣдній стонъ задушенный -- и вдругъ
             Все ледъ и темнота, и міръ въ одно мгновенье
             Сталъ тѣмъ-же, какъ за мигъ до нашего рожденья.
  
                                 II.
  
             Надежды въ мірѣ нѣтъ для націй и племенъ;
             Переверните вы исторіи страницы:
             Все уплывающихъ столѣтій вереницы,
             Приливъ и вновь отливъ -- несмѣнный ихъ законъ.
             И "будетъ", каждый мигъ преображаясь въ "было",
             Насъ все-же ничему почти не научило.
             Опоры ищемъ мы, какъ прежде, только въ томъ,
             Что тяжестью своей уничтожаемъ сами;
             Сражаясь съ воздухомъ, мы силы отдаемъ
             Невѣдомо на что -- и управляетъ нами
             Природа наша-же, и нынѣ, какъ и встарь.
             Такъ всѣ животныя (и высшаго разряда):
             Бичу надсмотрщика имъ покоряться надо,
             Хотя-бы ихъ вели на жертвенный алтарь.
             О вы, что льете кровь за королей, какъ воду,
             Потомкамъ вашимъ что дадутъ они взамѣнъ?
             Наслѣдство бѣдствія, слѣпой и жалкій плѣнъ,
             И награжденную ударами свободу!
             Скажите, неужель васъ все еще не жжетъ
             Плугъ докрасна давно ужъ раскаленный тотъ,
             Что, спотыкаяся, вы тащите устало?
             Ужели все еще насилія вамъ мало?
             Вы честность мните въ томъ сознательно вполнѣ,
             Что съ униженіемъ лобзать готовы руку,
             Толкающую васъ на раны, боль и муку,
             И славу возглашать на медленномъ огнѣ?
             То, что оставили для своего народа
             Владыки щедрые, и что дала свобода
             Вѣкамъ -- прекраснаго, и то, чѣмъ такъ великъ
             Завѣтъ Исторіи -- y нихъ иной родникъ.
             Смотрите-же теперь, читайте... и вздохните,
             Потомъ падите ницъ и кровью изойдите!
             Всѣ, кромѣ гордыхъ душъ, кому невѣдомъ страхъ,
             Кто, несмотря на все,-- на эти преступленья,
             Происходящія отъ страстнаго стремленья
             Разбить твердыни стѣнъ своей темницы въ прахъ,
             И выпить, наконецъ, тѣ сладостныя воды,
             Что льются изъ святыхъ источниковъ свободы;
             На преступленія, творимыя толпой,
             Дошедшей наконецъ до ярости слѣпой
             Отъ долгихъ тяжкихъ лѣтъ мученія и гнета,
             Когда y каждаго уже одна забота:
             Топча другихъ вокругъ, добыть воды скорѣй,
             Что имъ забвеніе несетъ въ струѣ своей, --
             Забвеніе цѣпей, забвеніе печали,
             Ярма, въ которомъ всѣ песокъ они пахали,
             Безплодный и сухой... A если-бы зерно
             Взошло нежданно тамъ, -- то имъ-бы все равно
             Колосья не могли достаться золотые.
             О, слишкомъ долго ужъ они сгибали выи
             Подъ тяжестью ярма; и мертвый ихъ языкъ
             Лишь жвачку горести одну жевать привыкъ.
             Да, кромѣ гордыхъ душъ, въ комъ, несмотря на это,
             Все на грядущее надеждами согрѣто.
             Хоть ненавистны имъ подобныя дѣла --
             Они съ причиною не смѣшиваютъ зла
             Отъ этихъ временныхъ, случайныхъ уклоненій
             Природы отъ ея законовъ. Ихъ умы
             Готовы видѣть въ нихъ прообразы чумы
             Иль бѣдствій міровыхъ, большихъ землетрясеній...
             На мигъ пройдутъ они, промчатся надъ землей --
             A тамъ утихнетъ вновь смятенная стихія,
             И весны прилетятъ, и принесутъ покой,
             И поколѣнія появятся младыя,
             И въ гордой красотѣ возстанутъ города,
             Прекрасны -- если имъ свобода не чужда;
             Лишь для тебя вѣдь нѣтъ цвѣтовъ, о Тираннія!
  
                                           III.
  
             О, какъ, Имперія и Слава, вы въ своемъ
             Союзѣ царственномъ съ Свободою втроемъ,
             Владѣли нѣкогда твердыней этихъ башенъ.
             Союзъ народностей сильнѣйшихъ не былъ страшенъ
             Для духа гордаго Венеціи тогда!
             Завидовали ей; но даже и вражда
             Склонялась передъ ней. Она привыкла видѣть
             Монарховъ y себя; всѣ поклонялись ей
             И увлекалися хозяйкою своей,
             Не въ силахъ ни за что ее возненавидѣть.
             Съ монархами толпа была здѣсь заодно:
             Она -- красавица -- Венеція -- давно
             Была уже для всѣхъ пришельцевъ чужестранныхъ
             Приманкой дивною мечтаній постоянныхъ.
             И преступленій кто-бъ простить ей не съумѣлъ?
             Они смягчалися, рожденныя любовью.
             И никогда она не упивалась кровью,
             И не были нужны ей груды мертвыхъ тѣлъ.
             Но всѣхъ ея побѣдъ безбольныхъ достоянье
             Дарило радости счастливое сіянье.
             Она спасала крестъ, и постоянно онъ
             Съ небесъ благословлялъ ту сѣнь ея знаменъ,
             Что развѣвалася преградою святою
             Межъ Полумѣсяцемъ невѣрнымъ и землею.
             И Полумѣсяцъ тотъ померкъ и поблѣднѣлъ,
             Благодаря лишь ей... и вотъ ея удѣлъ:
             Земля даритъ за то Венеціи прекрасной
             Неумолимый звонъ, тяжелый лязгъ цѣпей;
             И онъ терзаетъ слухъ, насмѣшкою ужасной,
             Всѣмъ, кто обязанъ ей Свободою своей.
             Но съ ними можетъ лишь дѣлить она Страданье.
             И "королевство" врагъ ей даровалъ названье!..
             Но знаетъ и она -- какъ мы -- всю цѣну словъ,
             Которыми тиранъ жонглировать готовъ.
  
                                 IV.
  
             Уже для трехъ частей измученнаго міра
             Исчезла и прошла Республики мечта:
             Венеціи -- конецъ; Голландія -- взята,
             И въ ней царятъ теперь и скипетръ и порфира.
             Швейцарцы, тѣ еще среди родимыхъ горъ,
             Не знающихъ оковъ, спокойны и свободны;
             Но тираннія имъ готовитъ ужъ позоръ:
             Ея усилія и хитрость не безплодны...
             Она ростетъ, ростетъ, и гаситъ на пути
             Всѣ искры, что въ золѣ могла еще найти.
             Но есть великій край, свободный и счастливый,
             Въ расцвѣтѣ юныхъ силъ встаетъ онъ горделивый.
             Могучій океанъ хранитъ его народъ
             И въ сторонѣ его ревниво бережетъ.
             Народъ тотъ вскормленъ былъ съ заботой неизмѣнной
             Въ благоговѣніи къ Свободѣ драгоцѣнной,
             Еще отцы его сражались за нее
             И дѣтямъ отдали наслѣдіе свое;
             Отличье гордое отъ странъ другихъ, несчастныхъ,
             Движенію руки монарха лишь подвластныхъ,
             Какъ будто-бы для нихъ бездушный скипетръ въ ней
             Былъ жезлъ магическій, науки всей сильнѣй.
             Одинъ великій край, непобѣжденный, твердый
             Еще возносится своей вершиной гордой
             Изъ водъ Атлантики! Тотъ край намъ доказалъ --
             Исавамъ-первенцамъ, -- что гордыя знамена,
             Неустрашимая защита Альбіона,
             Легко парящая надъ высью нашихъ скалъ --
             Должны склоняться ницъ въ почтеніи къ народу,
             Что кровью заплатилъ за Право и Свободу.
             О, если въ людяхъ кровь подобна бѣгу водъ --
             Не лучше-ль, чтобъ она стремилась все впередъ,
             Не лучше-ль, чтобъ ея потокъ былъ мощенъ, силенъ,
             Чѣмъ въ жилахъ тысячью лѣнивыхъ ползъ извилинъ,
             Цѣпями загражденъ, какъ сумрачный каналъ, --
             И, какъ больной во снѣ, едва-едва шагалъ?
             Нѣтъ! лучше гибнуть тамъ, гдѣ и поднесь Свобода
             Спартанцевъ память чтитъ, погибнувшихъ въ бою,
             Отдавши за нее такъ гордо жизнь свою
             У Ѳермопильскаго безсмертнаго прохода, --
             Чѣмъ мертвенный застой. Иль -- прочь изъ этихъ странъ,
             И новый влить потокъ въ могучій океанъ;
             И, вольною душой достойнаго ихъ, сына
             Дать предкамъ доблестнымъ, погибнувшимъ въ борьбѣ,
             И новаго еще прибавить гражданина,
             Свободнаго бойца, Америка, тебѣ!...

[]

  

Ода къ Венеціи.

  
   Ода была окончена до 10 іюля 1818 г., но напечатана только въ 1819 г., вмѣстѣ съ "Мазепой" и "Отрывкомъ". Основной ея мотивъ -- сѣтованіе на упадокъ "царицы морей" -- является какъ бы отголоскомъ вступительныхъ строфъ ІѴ-й пѣсни "Чайльдъ-Гарольда" (см. наст. изд. I, стр. 122--127), отъ которыхъ это произведеніе отличается реалистическимъ изображеніемъ смертнаго часа и восторженною похвалою Соединеннымъ Штатамъ. За эту похвалу Байрона упрекнули въ недостаточномъ патріотизмѣ, и онъ писалъ Муррею, 21 февр. 1821 г.: "Впредь я буду обращаться съ привѣтствіями только къ Канадѣ u высказывать желаніе дезертировать къ англичанамъ".
   Стр. 107. Плугъ докрасна давно ужь раскаленный тотъ,
   Чшо, спотыкаяся, вы тащите устало.
   Въ своемъ дневникѣ, сравнивая Шеридана съ Брумомъ, Байронъ говоритъ о "до красна раскаленномъ плугѣ общественнной дѣятельности".
   Стр. 109. И "королевство" вратъ ей даровалъ названье.
   Въ 1814 г. итальянскія владѣнія австрійскаго императора были обращены въ отдѣльное государство, подъ наименованіемъ "Ломбардо-Венеціанскаго королевства".
                       Голландія взята
   И вь ней царятъ теперь и скипетръ, и порфира.
   Принцъ Оранскій былъ провозглашенъ 1 декабря 1813 г., владѣтельнымъ княземъ Нидерландскимъ, a въ слѣдующемъ году, 13 августа, получилъ титулъ короля Нидерландскаго, съ условіемъ, что его королевство войдетъ въ составъ Германскаго Союза.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

куда поехать на море 2024
Рейтинг@Mail.ru