Английская_литература
Прогулки, или Приключения мисс Эвелин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Английское творение.
    Перевел с французского Матвей Алексеев.
    Смоленск. В Губернской типографии 1801 года.

ПРОГУЛКИ,
или
приключенія
МИСЪ
ЭВЕЛИНЪ

АНГЛИНСКОЕ ТВОРЕНІЕ.

Перевелъ съ французскаго

Московскаго ИМПЕРАТОРСКАГО
Университета Студентъ
Матвѣй Алексѣевъ.

Иждивеніемъ И. Сытина.

СМОЛЕНСКЪ.
Въ Губернской Типографіи
1801 года.

Цѣна безъ переплета 120 коп.

   

Съ дозволенія
московской ценсуры.

   

ПРЕДИСЛОВІЕ,

   Издаваемый мною въ свѣтъ переводъ: Прогулки, или приключенія Мисъ Эвелинъ, можетъ занимать мѣсто въ числѣ первыхъ Романовъ. Естьли общая цѣль ихъ та, чтобъ истинными или выдуманными произшествіями обратить вниманіе Читателя на главное дѣйствующее лице, дабы выиграть и него или состраданіе, или ощутительное участіе, а то больше того, исправить его сердце не изображеніемъ порока во всей его гнусности и добродѣтели во всей ея прелести; словомъ: естьли цѣль ихъ та, чтобъ быть вмѣстѣ и полезными и пріятными, то она во семъ Романѣ выполнена наилучшимъ образомъ. Надобно отдать честь Сочинительницѣ, что она самыми простыми и живыми красками изображаетъ разныя положенія жизни своей съ самаго малолѣтства, бывъ по жестокой судьбѣ, въ неизвѣстности о своихъ родителяхъ и, какъ подкидышъ, переходя изъ рукъ въ руки. Въ таковомъ состояніи служитъ она то средствомъ примиренія дочери съ родителемъ, то возбуждаетъ красотою своею постыдную страсть въ мнимомъ своемъ родственникѣ, и мнимымъ же другимъ родственникомъ исторгается изъ сладострастныхъ объятій перваго.-- Вездѣ красота ея торжествуетъ, но вездѣ почти она несчастна до самаго окончанія Романа.-- Часто таковыя развязки бываютъ предвидимы, и потому Романъ тѣмъ совершеннѣе и пріятнѣе, чѣмъ онъ долѣе насъ обманываетъ.-- О переводѣ же судить оставляю безпристрастной Публикѣ

Издатель.

0x01 graphic

ПРОГУЛКИ МИСЪ ЭВЕЛИНЪ.

ПИСЬМА

Мисъ Данби къ Мисъ Вистанлей.

ПЕРВОЕ:

   Обыкновенная отрада, каковою нещастные стараются себя питать, есть та, что еще тысяча находится такихъ, которые гораздо нещастливѣе, нежели они. Но такая мысль должна ли насъ утѣшать? Когда я ближняго своего люблю, какъ самаго себя, то печаль моя конечно будетъ тѣмъ несноннѣе, что я долженъ болѣзновать не только о самомъ себѣ, но и о немъ. Однакожъ между чувствованіями, которыя происходятъ отъ собственныхъ нашихъ нещастій, и тѣми, каковыя оказываются въ самомъ сострадательномъ сердцѣ при противныхъ случаяхъ, кои суть жребіемъ другихъ нещастныхъ, находится великое различіе. Та печаль перемѣняется въ скорбь, а сія бываетъ тиха и задумчива; и сія то послѣдняя побудила писать истинную мою пріятельницу.
   Милосердое небо! вскричала я, неужели заслуги награждаются всегда бременемъ злощастій!
   Изъ сихъ словъ видно довольно много тщеславія, потому что, любезная Вистанлей! кто больше претерпѣлъ? Кто больше угнѣтаемъ былъ бременемъ нещастій, какъ не ваша пріятельница? Она будучи дочерью, женою и матерью, весьма много перенесла -- Жестокость своихъ родителей забуду я на вѣки. О естьлибъ я могла только забыть и то, что я мать! и ахъ! естьлибъ забыла я и это, то одни перенесенныя мною во время замужства печали въ состояніи привесть меня въ отчаяніе.
   У бѣднаго моего Данби поздо теперь открылись глаза въ разсужденіи его осторожности, я не хочу называть ее жесточайшимъ имянемъ -- Терзающее его раскаяніе, прежняя его ко мнѣ любовь наноситъ мнѣ тоску. Цѣлыя часы погребенъ онъ бываетъ въ глубокихъ мысляхъ, устремивъ глаза свои на землю. Отъ него ничего болѣе не слышно, кромѣ тяжкихъ вздоховъ. Никто не приходитъ къ намъ изъ нашихъ пріятелей, чтобы соболѣзновать о насъ или стараться облегчить наше бремя, раздѣляя съ нами печаль. Въ домѣ нашемъ нѣтъ болѣе шуму. Однакожъ огорченные кредиторы приходятъ въ сіе плачевное жилище. Данби имъ всегда отказываетъ; но я приказала вѣрной Салли, своей служанкѣ, естьли, кто придетъ, то дать знать мнѣ о томъ тихонько, чтобы я покрайнѣй мѣрѣ, непроводя ихъ напрасно, сказала имъ то, чего бы они могли ожидать.
   Сегодня по утру пришелъ къ намъ Г. Кингъ, коему должны мы болѣе всѣхъ. Его отвели въ мою горницу, въ которой я ожидала его. Онъ бросилъ на столъ счеты, началъ говорить, сердясь, о несправедливости вступать въ долги, не имѣя ни имущества, ни охоты оные платить. Я затворивъ двери, пала на колѣни. "Пощадите нещастнаго, сказала я, не доводите его до бѣшенства. Я не хочу оправдывать прежнихъ его поступковъ; но, ахъ! что вы чрезъ то выиграете, естьли увидите заключеннаго его въ темницѣ? Что вы выиграете, естьли прекратите его жизнь, которая и безъ того при концѣ? О! пощадите его; и естьли онъ къ нему уже близокъ, то возмите всѣ развалины бывшаго прежде столь великаго нашего имѣнія. Приданое свое я заложила. Домашнія вещи, нѣсколько платья и денегъ, вотъ все, что имѣемъ мы на семъ свѣтѣ. Когда умретъ мой бѣдной Данби, то возьмите вы это, какъ скоро вамъ только угодно; мною же, прибавила я къ сему всплеснувъ руками, пусть повелѣваетъ судьба по своему произволенію...
   Г. Кингъ тронутъ былъ симъ неожидаемымъ привѣтствіемъ; онъ стоялъ неподвиженъ; наконецъ вышедъ изъ изумленія и поднявъ меня поспѣшно, началъ говорить запинаясь, что и было доказательствомъ его чувствительности: "Я не ожидалъ сего поступка, и совсѣмъ о томъ не, думалъ; я не жестокъ: я требовалъ, только того, что мнѣ надобно. Но, вы въ томъ имѣете нужду гораздо болѣе меня. Будьте, сударыня! спокойны и ничего не опасайтесь. Я беру сіи счеты на задъ. Здѣсь, прибавилъ онъ, положивъ на столъ другую бумажку, находится другой родъ оныхъ; она къ вашимъ услугамъ."
   Онъ не ожидалъ никакой благодарности, но спѣшилъ вытти скорѣе вонъ изъ дома.
   О! любезная Вистанлей! мы не будемъ осуждать всѣхъ людей безъ изключенія. Вельможи, которые не знаютъ остраго жезла бѣдности и непретерпѣвали ни какихъ злоключеній, можетъ бытъ безчувственны. Ахъ! я испытала, что они дѣйствительно таковы. Но достойный Г. Книгъ служитъ намъ примѣромъ, что человѣколюбіе не совсѣмъ еще истребилось между почтеннымъ средственнымъ состояніемъ. Бумажка, которую оставилъ онъ столь великодушно, была ассигнація въ 20 фунтовъ стерлинговъ. Ахъ! давно, давно уже не имѣла я такой суммы. Я поспѣшаю теперь съ оною успокоить и утѣшить того, котораго обѣщалась всегда любить. О! съ какою радостію поспѣшаю я исполнить сіе обѣщаніе! Прощайте! Я на вѣки

Ваша
Эмилія Данби.

   

ВТОРОЕ;

   Письма ваши, любезная Вистанлей! единое мое утѣшеніе. При послѣднемъ я не взирая на глубоко вкоренившуюся въ меня печаль, разсмѣялась, и воспоминаніе моихъ страданій прошло на мгновеніе ока.
   Мы весьма живо изобразили нынѣшнее свое состояніе, и поступки бѣдной, суетной и ничего незначущей Мисъ Ламоине. Что глупые щастливы, истинная пословица: но она ко всѣмъ небесамъ благодѣяніямъ, которыя восхитили бы меня и васъ, со всѣмъ нечувствительна -- ко всѣмъ, выключая ея красоты, ибо въ разсужденіи оной глупость ея и прискорбіе весьма смѣшны. Естьли бы сверьхъ того это была ея слабость, то бы я поставляла себѣ въ удовольствіе насмѣхаться надъ нею. Но поступки ея съ вами, когда вы гораздо ее старѣе и во всемъ предпочтительнѣе, дѣлаютъ ея презрѣнія достойною. Сколь печально должно быть такое зависимое состояніе для чувствительнаго и нѣжнаго духа, каковъ вашъ! Но вы еще прощаете ее въ томъ чистосердечно, что возбуждаетъ во мнѣ зависть и удивленіе.
   Часто принимаюсь я за книгу, для прогнанія на нѣсколько времяни печальныхъ своихъ мыслей. Помощію оной удаляюсь я съ терновой стези истинны въ пріятнѣйшія страны фантазіи и забываю на минуту свои злоключенія Когда же отъ читанной повѣсти воспламенится мое воображеніе, тогда я останавливаюсь, бросаю книгу и мечтаю себѣ, что весела, живу спокойно и что наслаждаюсь съ вами, истинною моею пріятельницею деревенскимъ спокойствомъ.
   "Тамъ странствуемъ мы по такимъ мѣстамъ, гдѣ гуляютъ питающіяся травою стада, по прохладнымъ вершинамъ горъ, гдѣ покоятся часто висящія облака, по испещреннымъ цвѣтами лугамъ, при мѣлкихъ ручьяхъ и глубокихъ рѣкахъ."
   Съ какою беззаботливостію возвращаемся мы въ свои хижины! Какое довольство увѣнчиваетъ веселый нашъ столъ! сколь пріятенъ ночной нашъ сонъ! О прелестные сны! восхищающія мечтанія! но, ахъ! они въ одно мгновеніе ока удаляются меня и находятся опять во власти гордой, своенравной женщины, которая раздѣляетъ блага свои скупою рукою. Я сижу опять въ уединенной, темной комнатѣ, которой половину занимаютъ разные нужные припасы и стараюсь пролитіемъ слезъ, которыя удержала въ присудствіи Г. Данби, доставить измученной своей груди нѣкоторое облегченіе. О! я заключу лучше ихъ въ самую внутренность своего сердца, нежели чрезъ тоску свою умножу и безъ того уже несносную свою печаль. Онъ взглянулъ ка меня, когда я хотѣла отъ него итти, съ прискорбнымъ видомъ, который привелъ меня въ трепетъ.
   "Эмилія, сказалъ онъ мнѣ съ глубокимъ вздохомъ, уже тому 20 лѣтъ, какъ я получилъ руку твою при олтарѣ. Твой видъ былъ любви достоинъ, твоя душа непорочна, твое имѣніе гораздо болѣе моего -- да и мое было не мало!-- Ахъ! какой я расточитель! прибавилъ онъ къ сему, ударивъ себя въ грудь, я лишился своей чести, своею имущества, любезная Эмилія! и вмѣстѣ съ оными своего благополучія и спокойствія -- да и тебя лишилъ онаго, любезная, огорченная супруга.-- "Мы имѣли дитя, смѣющееся невинное дитя, изъ пустой нѣжности, изъ угодности владычествующему, хотя и неестественному обыкновенію, я не хотѣлъ допустить, чтобы ты приняла на себя пріятныя, должности матери, къ которымъ, была ты очень склонна и желала, охотно исполнять оныя. Я изторгъ изъ нѣжныхъ твоихъ матернихъ объятій любезное бремя. Ахъ! для чего безвинная страдаетъ съ виновнымъ! Я заслужилъ то, потерявъ даръ, которого самъ былъ недостоинъ; но ты, Эмилія! по что заслужила такой рокъ?"
   Онъ остановился, глядѣлъ нѣсколько времяни въ задумчивости на землю. Наконецъ ободрясь: "такъ это идетъ, сказалъ онъ съ дикимъ, взоромъ; потомъ какъ бы успокоясь, присовокупилъ слѣдующее: когда же мнѣ умереть должно, моя любезная! то я приказываю тебѣ не употреблять на хладное мое тѣло никакихъ издержекъ. Я даже почитаю сіе за глупость и въ богатыхъ; и такъ у такого бѣднаго и оставленнаго человѣка, каковъ я, было бы это неразуміе. Суровой покровъ, двѣ сколоченныя доски и небольшое мѣстечко въ землѣ, этого для меня довольно.-- Ты плачешь, огорченная супруга! Ахъ! въ глазахъ моихъ, нѣтъ болѣе никакой влажности, но, сердце мое обливается кровавыми слезами. Когда земныя дѣла такъ превратны, какъ у насъ, то нѣтъ, никакой надежды, ничто не можетъ поправишь оныхъ, кромѣ чуда. Есть ли ты вѣришь въ особое Аровидѣнге, Эмилія, то будь по твоей вѣрѣ, когда меня не будетъ, небо благословитъ, можетъ быть, тебя. Оставь меня, любезная супруга, продолжалъ онъ взявъ слабо мою руку, оставь меня. Я стану теперь молиться -- естьли сердце мое имѣетъ еще столько силъ, чтобы помнить слова, то уста мои должны произносить оныя,
   Потише любезная Вистанлей! что за шумъ -- онъ молится -- я слышу важный его трогающій голосъ -- сколь ясна душевная его скорбь -- я не хочу ему мѣшать -- перо мое да будетъ спокойно; я молитву свою соединю съ пламеннымъ его благоговѣніемъ.--
   О милосерлый Боже -- выстрѣлъ изъ пистолета? Ужасно! я не могу снести -- Салли. Устрашенная Салли! Что такое -- ахъ! это истинна -- человѣческой языкъ не можетъ изрещи моей печали.-- Онъ туда -- на вѣки туда -- придите -- помощь! отрада!
   

ТРЕТІЕ.

   Чувствованія наши имѣютъ извѣстную степень, и Провидѣніе, сколько ни посылало бы намъ нещастій, однакожъ печаль наша не превзойдетъ возможности сносить оныя. Съ тою твердостію духа, каковую еще имѣю, должна я благодарить васъ, любезная моя пріятельница, за вашъ превосходный примѣръ, за ваше чистосердечное и разумное подаваемое мнѣ утѣшеніе и совѣты. О! до чего, до чего бы довело меня отчаяніе, естьлибъ я не имѣла васъ! Предъ глазами умерщвленный супругъ,-- супругъ, который самъ себя умертвилъ -- сколъ страшенъ его видъ!-- Сколь ужасна мысль, когда представляешь себѣ сей поступокъ! Бѣдность и недостатокъ находились тогда предо мною; никакой не оставалось у меня помощи.-- Въ сіе время, когда моя голова кружилась, когда я стояла на краю бѣздны, небо послало мнѣ на вспоможеніе васъ, какъ Ангела, хранителя. Стыдитесь, стыдитесь, вы богачи вельможи, которые препровождая дни своей жизни, не оставляете по себѣ ни малыхъ слѣдовъ человѣколюбія и никакихъ другихъ полезныхъ дѣлъ, которые привели бы васъ у потомства на память; стыдитесь, говорю я, когда имѣніе ваше толь велико, а вы столь мало дѣлаете пользы.
   Посмотрите, великодушная женщина? посмотрите, истинная пріятельница, которая бѣдна и зависима, у которой нѣтъ ни золота ни ceребра; придите, посѣтите вдову въ ея печаляхъ и подкрѣпите ее въ нуждахъ своими трудами.
   Вамъ, любезная Вистанлей! и бѣдной моей Салли -- но слова мои недостаточны. Небо, единое небо можетъ васъ наградить.
   Послѣ отъѣзда вашего мнѣ невозможно было жить въ томъ же мѣстѣ, въ которомъ вы меня оставили, хотя бы я и могла оное удержать за собою. Ваше присудствіе оживило меня и мое жилище; но послѣ разлуки вашей мнѣ ничего такъ мрачнѣе и безъутешнѣе не казалось, какъ оное. Добросердечную Салли также не мало оное тронуло и она не въ состояніи была утѣшать своей Госпожи. Мы равно обременены были печалію. Въ глубокомъ молчаніи сидѣли мы одна противъ другой и работали. Наконецъ пришло ей на мысль прервать оное; но она не могла хуже того сдѣлать. Ибо посмотрите: она начала пѣть старую печальную пѣсню, когда я и безъ того почти всегда принуждена бываю плакать. Слѣдующаго утра перемѣнила я свое жилище.
   Не требуйте отъ меня описанія новой моей комнаты -- однакожъ двухъ словъ довольно для онаго.
   Не большая низинькая горница, кравать, столъ и два стула -- вотъ все. Салли шьетъ въ пяльцахъ. Я помогаю ей столько, сколько позволяютъ мнѣ глаза. Когда тѣло въ величайшемъ упражненіи, тогда духъ тихъ и спокоенъ. Да я и не имѣю теперь времяни плакать и жаловаться. Ибо когда положу наполненную мыслями свою голову на подушку, тогда пріобрѣтенный трудами сонъ похищаетъ часто у печали то, чѣмъ я оной обязана. Вы видите изъ сего; истинная пріятельница, что молитвы ваши за меня не совсѣмъ неуслышаны. И такъ я не совершенно еще нещастна, когда небо послало мнѣ ваше дружество, чистую совѣсть и ежедневный хлѣбъ.
   Прощайте! я навсегда пребуду

ваша
Э. Данби.

   

ЧЕТВЕРТОЕ.

   Сего дня въ первый разъ говорила я съ своей хозяйкою.
   Она пришла ко мнѣ взять задатокъ и нашедъ меня, мнѣ невозможно было не вступить съ нею въ разговоръ; да она имѣетъ и языкъ, который" по словамъ честнаго Томаса, состоитъ изъ тополовыхъ листочковъ.
   Я нехочу описывать вамъ разговора своего отъ слова до слова; правда, естьлибъ я могла оный вспомнить и произнесть чудный его выговоръ и безскладное нарѣчіе, которые смѣшивали они вмѣстѣ, то бы получили вы изъ того не малое удовольствіе -- то, что во первыхъ пришло мнѣ на мысль, было описаніе стараго Господина, которой живетъ въ нижнемъ этажѣ. Странно, что онъ не изъ нужды перешелъ въ сію часть города; однакожъ въ оригиналѣ, какъ описывала она мнѣ Г. Варда, ни чему не должно дивиться.
   По всякое утро встаетъ онъ въ пять часовъ, а ложится въ шесть. Къ завтраку приходитъ домой, приводя иногда съ собою либо хромаго солдата, либо слѣпаго музыканта, либо лишеннаго силъ мореплавателя; но въ полдень онъ никогда одинъ не обѣдаетъ, а всегда съ какимъ нибудь бѣднымъ. По Воскресеньямъ комнаты его наполнены бываютъ колѣками, хромыми и слѣпыми, которыхъ, одѣваетъ онъ и кормитъ. Однакожъ это не все: главнѣйшее же его упражненіе состоитъ въ томъ, чтобы изыскивать нещастныхъ людей, которые неимѣютъ чѣмъ жить, и вспомогать имъ. Купецъ, которой по причинѣ не заслуженныхъ нещастій, недалекъ отъ той точки, чтобы умереть безъ пропитанія, получаетъ нужное подкрѣпленіе и остается чрезъ то въ кредитѣ. Г. Вардъ не беретъ никакихъ процѣнтовъ съ денегъ, которые раздаетъ онъ такимъ образомъ. Оставленныя и не имѣющія пріятелей вдовы или имѣютъ съ нимъ одинъ столъ, или естьли еще въ нихъ силы есть, то онъ наставляетъ ихъ, какъ доставать имъ себѣ хлѣбъ своимъ прилѣжаніемъ. А особливо имѣетъ онъ попеченіе о сиротахъ; онъ ихъ воспитываетъ и научаетъ торговать. Изъ сего ясно видно, что онъ весьма богатъ; однакожъ я думаю, что хозяйка моя не мало прилыгаетъ, когда говоритъ, что ему приходитъ въ годъ доходу по крайнѣй мѣрѣ 10,000 фунтовъ стерлинговъ.
   Прощайте, любезная пріятельница! мнѣ очень хочется съ нимъ познакомиться. Но случай или болѣе Провидѣніе удаляетъ меня отъ того, потому что бѣдность моя не только не истребила еще моей нѣжности, но и не лишила меня гордости, которую почитаю я похвалы достойною.

Прощайте!
Э. Данби.

   

ПЯТОЕ.

   Новое, страшное, печальное произшествіе случилось со мною, любезная моя пріятельница! Небо! даруй мнѣ твердость, снести оное! но ахъ? естьли бы угодно было Всещедрому Творцу, чтобы насталъ тотъ часъ, въ который искупитъ Онъ насъ отъ всѣхъ нашихъ нещастій!
   Бѣдная, вѣрная моя Салли! больна около недѣли. Я сначала примѣтила это, въ недостаткѣ у ней аппептита и перемѣнѣ ея лица; но достойное сіе твореніе старалось таиться въ томъ меня, и продолжала работу свою до тѣхъ поръ, пока могла держать на плечахъ своихъ голову. Но сего утра стало ей такъ худо, что она не могла встать. Я призвала лѣкаря, отъ котораго узнала, что на ней опасной родъ оспы. Какъ можно мнѣ, любезная Вистанлей трудами своими содержать ея и себя и доставать деньги на нужныя издержки, которыхъ требуетъ ея болѣзнь? Я надѣюсь на Провидѣніе; потому что помощь Онаго весьма часто испытывала я самымъ почти чудеснымъ образомъ. Только вы любезная, дорогая пріятельница! не печальтесь о мнѣ. Ваше нещастное зависимое состояніе требуетъ отъ васъ проводить на пути Мисъ Леимоне. Воззрите! Небесное благословеніе сопровождаетъ васъ! но не увижу ли я васъ прежде?-- Однакожъ я вамъ сказываю, что никакъ того недопущу, чтобы вы имѣя и безъ того издержки, доставать все нужное къ путешествію, дали своей щедрости свободное теченіе; я ничего не приму, и такую прозьбу почту себѣ за обиду.

Ваша готовая ко услугамъ
Э. Данби.

   

ШЕСТОЕ.

   Слава Богу, любезная пріятельница! что вы возвратились щаситливо. Во время вашего путешествія чувствовала я не только то удовольствіе, что скоро васъ увижу; но поелику пребываніе ваше въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ вы находились, было столь не продолжительно, то и переписка наша, которая всегда меня утѣшаетъ, чрезъ то непресѣклась.
   Самыя чудныя произшествія встрѣчались со мною со времяни вашего отъѣзда, любезная Вистанлей! Я бы исписала цѣлую книгу, естьлибъ была только въ состояніи подробно расказать вамъ оныя. Нѣтъ, я объявлю вамъ точнѣе объ этомъ тогда, когда увижусь съ вами, и это будетъ скоро; а послѣ того мы не будемъ болѣе разлучаться на семъ свѣтѣ. Вы удивитесь, что я скажу вамъ. О! тотъ никогда не долженъ сомнѣваться, кто въ нещастіяхъ уповаетъ на Провидѣніе, потому что Оно его соблюдетъ.
   Въ самомъ дѣлѣ удивительно, что я послѣ такой печали, послѣ столъ нещастной жизни, награждена за все съ избыткомъ. Ахъ! естьлибъ была теперь со мною потерянная и столь давно уже оплакиваемая моя дочь, чтобы участвовать во всемъ моемъ изобиліи! Но тогда была бы я очень щастлива. Надѣляась ли я такого благословленія въ семъ суетномъ свѣтѣ.
   "Ради Бога! говорите яснѣе." Я слышу, что просите меня о томъ.
   Знаете ли вы, что Г. Вардъ, милостивый Г. Вардъ, близкой родственникъ моей матери. Хозяйка наша описала ему то нещастное состояніе, въ которомъ она нашла меня и мою дочь -- Она почла Салли моею дочерью. Я почти принуждена была умереть съ голоду, чтобы только ея содержать, и заложила уже свое и ея платье. Онъ ея слушалъ, вздыхалъ и спѣшилъ намъ помочь. Нѣжное его любопытство удовольствовала я, расказавъ ему свою исторію. Онъ выслушавъ меня, началъ думать, потомъ спросилъ имя моей матери.
   "Эвелинъ, сказала я."
   Онъ подошедъ обнялъ меня. "Точно такъ, точно такъ! сказалъ, онъ, однакожъ узы родства не нужны, возбудить во мнѣ нѣжность, и состраданіе... Онъ призвалъ лѣкаря, отдалъ мнѣ свою комнату, или болѣе принудилъ меня перейти въ оную, нанялъ для Салли работницу и все доставилъ намъ, что только служило къ нашему удовольствію. Слезы мои льются, когда подумаю я, что лишилась сего друга. Я плачу о столь многихъ тысячахъ людей, которыхъ еще бы утѣшала его щедрость, естьли бы онъ живъ былъ, Словомъ, любезная Вистанлей! сей добродѣтельной мужъ заплатилъ долгъ Природѣ, которой мы всѣ рано или поздно заплатитъ должны.
   Къ нему пристала та самая болѣзнь, отъ которой избавилась Салли. При самомъ началѣ оной оказались знаки, которые лишили насъ всей надежды. Тогда пришелъ чередъ до насъ, прилагать о немъ свое стараніе. Когда же увидѣлъ онъ себя въ опасности, то призвалъ тотчасъ надлѣжащихъ свидѣтелей, при которыхъ написалъ духовную. О любезная пріятельница! повѣрите ли вы, когда я скажу вамъ содержаніе оной -- Что вы скажете o 2000 фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго доходу? у него было 6000, изъ котораго числа -- не дивитесь тому,-- 2000 отказалъ вашей Эмиліи.
   "Милосердое небо! говорите вы, можно ли тому статься?
   Такъ точно, любезная Вистанлей! Это правда, точно правда. Я владѣю помѣстьемъ, съ котораго столько доходу. Обрадованная Салли отправилась уже въ Сидлей-фармъ, отказанную мнѣ деревню. Она находится теперь въ части моего владѣнія, которое лежитъ въ Нортумберландѣ. Остальное свое имѣніе роздалъ онъ тѣмъ, которые съ нимъ жили.
   Мнѣ нѣчего болѣе къ сему прибавить, моя пріятельница! кромѣ прозьбы, чтобы вы по полученіи сего письма, немѣдленно собравъ свое платьѣ и положивъ въ карманъ книжку, съ веселымъ духомъ пришли въ комнату своей Лэди, дабы проститься съ нею и готовыбъ были отправиться со мною въ путь, когда я заѣду къ вамъ въ новой своей каретѣ. Тогда поспѣшимъ мы насладишься пріятнымъ деревенскимъ спокойствомъ, которое почту я совершеннымъ, когда достойнѣйшая женщина, лучшая пріятельница раздѣлитъ оное съ навсегда пребывающею

покорною ей Э. Данби.

   

ПИСЬМА

Мисъ Данби къ Лэди Медвай.

ПЕРВОЕ.

   Вы весьма милостивы, сударыня! что предупреждаете меня своими письмами. Едва птолько я сюда прибыла, какъ уже и получаю отъ васъ увѣренія въ вашемъ ко мнѣ дружествѣ. Но къ чему такія извиненія, что вы не знали меня въ прежнемъ моемъ состояніи, потому что вы не приминули бы мнѣ помочь, и я бы не долго находилась въ бѣдности?-- Чтобы я не почитала сего ласкательствомъ и пр. -- Не напоминайте намъ болѣе о томъ времяни, оно прошло и Провидѣніе учинило меня гораздо щастливѣе, нежели какъ я думала, но какъ тому я почесть увѣренія ваши ласкательствомъ? Нѣтъ, сударыня! тогда бы не были извѣстны человѣколюбивые ваши со многими поступки -- Я хочу здѣсь остановиться и лучше увѣдомить васъ о томъ странномъ произшествіи, которое встрѣтилось со мною вскорѣ послѣ моего сюда прибытія.
   Намъ уже извѣстно, что я съ драгоцѣнною своею пріятельницею, Мисъ Вистанлей, отправилась въ Нортумберландъ. Погода была прекрасная, время проходило у насъ не чувствительно. Мы читали, работали, болтая то о томъ, то о другомъ, часто останавливали коляску, разсматривая пріятныя виды. Въ четвертый день по вечеру прибыли мы въ пріятное свое деревенское обиталище. Чувства наши при семъ случаѣ согласны были съ тѣми, каковыя описываетъ Жилблазъ въ подобномъ сочиненіи. Сколь прекраснѣе предмѣты Природы всего того, что ни произвело величайшее искуство; и сколь они способны трогать чувства наши. Адамъ вовремя блаженства находился не въ палатахъ, но въ саду. Кто можетъ описать восхищающую чистоту воздуха, кроткое безмятежіе страстей, что вкушаетъ всякой, кто только бываетъ въ деревнѣ и что испытать должно каждое чувствительное сердце. Можетъ ли зависть и неудовольствіе, могутъ ли пороки обитать подъ сею кровлею. Многіе произносятъ сіи слова при взорѣ на каждую сплетенную изъ вѣтвей хижину: по истиннѣ жители оныхъ преисполнены любви, согласія и бодрости. По крайнѣй мѣрѣ духъ мой такъ былъ занятъ и утвержденъ въ томъ достойною моею Салли, которой восхищалась тогда. Она отъ радости, что мы прибыли благополучно, находилась внѣ себя и даже едва вѣрила своимъ чувствамъ. Она тотчасъ приготовила намъ чай, любезный мой напитокъ. Только тѣ могутъ имѣть понятіе о нашемъ благополучіи, которые равнымъ образомъ, какъ и мы, вырвавшись изъ когтей бѣдности, вдругъ пришли въ великое изобиліе.
   По вечерамъ мы всегда прогуливались до ужина. Потомъ воздавъ благодареніе Всещедрому подателю всякаго блага, предавались покою,
   По утру весьма рано возбудило насъ отъ пріятнаго сна сладкое пѣніе птичекъ. Мы встали, будучи спокойны и бодры. Обыкновеніе мое было прогуливаться около получаса до завтрака. Пріятельница моя въ томъ также мнѣ слѣдовала. Мы, оставивъ покрытыя свои соломою хижины, слѣдовали по первой тропинкѣ, которая намъ попалась. Продолжая путь свой такимъ образомъ, находили мы вездѣ пріятность. Различность предмѣтовъ, изъ которыхъ одинъ передъ, другимъ всегда болѣе насъ привлекалъ, непремѣнно заставила насъ гулять болѣе, нежели какъ мы думали, и кто знаетъ, когда бы мы перестали, естьлибъ невоспрепятствовалъ намъ густой лѣсъ; въ самомъ дѣлѣ онъ такъ былъ густъ, что казался не проходимымъ. Я хотѣла воротиться, но Вистанлей, остановивъ меня, сказала, мнѣ очень хочется знать, какой видъ посрединѣ сего лѣса. Подите сюда, вонъ я вижу тамъ узкую искривленную тропицку, по которой можемъ мы итти далѣе. Походимъ еще нѣсколько времяни.
   Я улыбаясь дала ей знать о своемъ согласіи, и она повела меня по той дорожкѣ: она была такъ изкривлена, что я предвидѣла уже напередъ, что намъ не малаго будетъ стоить труда воротиться назадъ. Но объ этомъ думали мы не много, потому что любопытства, сроднаго нашему полу, находилось въ насъ довольно.
   Прошло уже около получаса, прежде нежели выдрались мы изъ сего лабиринта. Потомъ вдругъ представилось намъ печальное зрѣлище, какого я никогда еще не видала. Зеленый лугъ, по которому протекалъ журчавшій ручей, скрывая наконецъ воды свои въ лѣсу, усаженъ былъ тиссовыми и кипарисными деревьями. По срединѣ воздвигнутъ былъ столбъ изъ бѣлаго мрамора, вершина котораго казалась мнѣ сломленною. На педесталѣ изображены были два Божка любви, которые головы свои, ясно изображающія глубокомысліе, поддерживали своими руками. Между ими стоялъ Геній съ погашеннымъ факеломъ и другіе многія мысленныя изображенія. Столбъ сей стоялъ на возвышеніи, которое обросло цвѣтами и кустарниками: мы подошли ближе и прочли слѣдующую надпись;

Въ память
ЭЛИЗЫ РОАХДАЛЬ
пріятнѣйшей супругѣ
и
любви достойнѣйшей
женщинѣ.

   Потомъ пошли мы на другую сторону. Тамъ увидѣли слѣдующее:

Пріятельница любезнѣйшая!
Столь же нещастна какъ и прекрасна.
О смерть!
Ты дважды пронзала мое
Сердце;
Повтори сей ударъ,
Я позабуду прежнее.

   Между тѣмъ за деревьями услышали мы не большой шумъ. Я и подруга моя отъ сего испугавшись, отошли нѣсколько назадъ.
   "Мѣсто сіе конечно посвящено умершимъ, сказала я, вскорѣ увидимъ мы ихъ души; ради Бога поспѣшимъ соединиться опять съ пріятнѣйшимъ обществомъ живыхъ."
   Шумъ казалось происходилъ съ той стороны лѣса, съ которой мы вошли въ оный. Мы побѣжали на другую тропинку, не думая куда оная поведетъ насъ. Все, что ни расказывала мнѣ въ молодыхъ лѣтахъ мамка, что ни говорилъ мнѣ учитель, представилось теперь моему воображенію. Я пошла весьма скоро, не осмѣливаясь оглядываться, какъ вдругъ сопутница моя, взявъ меня за руку, сказала потихоньку: "посмотрите, посмотрите, Мисъ Данби! не привидѣніе ли это? По крайнѣй мѣрѣ, оно приняло на себя столь пріятный видъ, что я не имѣю ни малѣйшей охоты бѣжать."
   Я обернулась, и въ самомъ дѣлѣ увидила человѣка около 40 лѣтъ, который имѣлъ пріятный станъ и нѣжный видъ, и будучи въ глубокой печали, подходилъ къ монументу. Онъ приближался къ оному въ задумчивости, склавши крестъ на крестъ руки и потупя въ землю глаза. Мы спрятались за кустарники, за которыми насъ не можно было видѣть. Онъ подошелъ къ той сторонѣ столба, которая посвящена была въ память супругѣ, сорвалъ нѣсколько цвѣтовъ и сдѣлавъ изъ оныхъ вѣнокъ, повѣсилъ его на одну изъ тѣхъ печальныхъ мраморныхъ фигуръ; потомъ поднявъ глаза на небо, испустилъ вздохъ, который не столько изображалъ свѣжую печаль, какъ глубокую задумчивость. Послѣ сего пошелъ онъ на другую сторону; тутъ черты его лица со всѣмъ перемѣнились: скорбь, глубоко вкоренившаяся печаль и отчаяніе показались ка оныхъ. Онъ ударялъ себя въ грудь, рыдалъ изъ глубины сердца и бросясь потомъ на землю, положилъ лице свое на руки.
   "Ахъ! ахъ! вскричала я, тронута будучи симъ явленіемъ, я страшусь, это нещастный, которому я, не могу помочь."
   Чегобъ я не дала за то, сказала, мисъ Вистанлей, чтобы узнать, только нещастную его исторію. "Кажется, судя по памятнику, что онъ оплакиваетъ какъ свою супругу, такъ и любовницу. Возможно, ли любить съ такою горячностію, какъ даетъ намъ знать о томъ глубокая его печаль, которую онъ чувствуетъ ради обѣихъ?"
   "Пойдемъ скорѣе домой, сказала я. Можетъ быть узнаемъ мы о семъ обстоятельствѣ въ ближней деревнѣ; однакожъ, по моему мнѣнію, все, что мы ни видѣли, единая мечта очарованія...
   Во время сего разговора продолжали мы итти далѣе по не извѣстной намъ дорогѣ. Вдругъ увидѣли мы на концѣ длинной тѣнистой аллеи большое простое зданіе, которое хотя было и старое, однакожъ имѣло величественный видъ.
   "Замокъ сей построенъ нашими предками, сказала я; мнѣ очень хочется знать, удержали ли жители онаго хотя нѣсколько древняго Англинскаго гостепріимства. Я буду имъ весьма обязана, естьли они дадутъ намъ чего нибудь позавтракать.
   "Я не только этого желаю, отвѣчала Мисъ Вистанлей, но еще имѣю великую нужду въ отдохновеніи. Любезная пріятельница! Вы не дивитесь, прогулка была немалая; я боюсь, чтобы мнѣ не упасть въ обморокъ." При сихъ словахъ она упала на землю.
   Я испугалась, увидя ее въ такомъ состояніи и опасалась, чтобы и со мною того-же не сдѣлалось. Я не знаю, чтобы съ нами было, естьлибъ въ сіе самое время Небо не послало намъ помощи. Между тѣмъ какъ я всюду обращала глаза свои съ отчаяннымъ видомъ, увидѣла подходящаго къ намъ украшеннаго сѣдинами старика. По его виду и одеждѣ почла я его за служителя въ семъ замкѣ, въ чемъ и не обманулась,
   "Любезный другъ, сказала я ему, я опасаюсь, чтобы ты не почелъ насъ за безчестныхъ людей. Мы нечаянно зашли въ сію сторону, въ которую завело насъ любопытство. Сія Лэди совсѣмъ лишилась силъ. Намъ ни какъ не можно, было найти той тропинки, которую оставили мы столь безразсудно. Мы еще ничего не ѣли, устали и не знаемъ сей стороны. Сдѣлай такую милость сыщи намъ такого человѣка, которой бы показалъ намъ дорогу. Я награжу его за то щедро. Жилище мое называется Сидлей-Фармъ"
   "Какъ это! сказалъ сей честный человѣкъ, выслушавъ меня терпѣливо; вы еще до сихъ поръ ничего, не кушали! естьли вы хочите молока, то не долго изнуряемы будете голодомъ; тамъ вы найдете, много себѣ подобныхъ.
   Мисъ Вистанлсй приняла это съ благодарностію.
   "Естьли вы послѣдуете за мною, продолжалъ новый нашъ пріятель, то получите лучшій завтракъ, еще никто не выходилъ изъ гостепріимчиваго дома любезнаго моего Господина не будучи пресыщенъ и одѣтъ. О! сколь много утѣшилъ онъ сердцемъ; но ахъ! къ великому сожалѣнію своего собственнаго не можетъ онъ утѣшить. О! сударыня, естьлибъ вы его знали, то неудивлялись бы, увидѣвъ проливающаго слезы бѣднаго стараго его, служителя, которой его, какъ дитя успокоеваетъ въ своихъ объятіяхъ, и которого онъ теперь, когда уже старъ и не способенъ болѣе служить, столт нѣжно любитъ."
   "Я сему нимало не удивляюсъ, сказала я, и то, что расказываешь ты мнѣ теперь про своего господина, столь меня трогаетъ, что я равнымъ образомъ въ состояніи плакать. Но скажи мнѣ, любезный мой другъ! кто таковъ драгоцѣнный нещастный твой Господинъ."
   "Сиръ Вильгельмъ Роахдале, отвѣчалъ онъ, вы конечно со всѣмъ не знаете сей стороны, потому что впрочемъ бы о немъ услышали, ласковость его и сожалѣніе о другихъ не имѣютъ границъ; онъ нашъ лучшій Господинъ, наилучшій другъ, и когда жива была наша Лади, былъ наилучшій супругъ. Но теперь его ничто не утѣшаетъ. Сердце мое обливается кровію, когда я вижу его, какъ онъ крушится."
   "По своей супругѣ? Другъ мой!" сказала Мисъ Вистанлей.
   "Нѣтъ, сударыня, этого недовольно, хотя онъ и весьма долго, оплакивалъ ее кончину; но наконецъ вознамѣрился въ другой разъ сочетаться бракомъ и сей бракъ по моему мнѣнію, есть причиною всего нещастія...
   "Какъ это, мой другъ? сказала я, ты возбуждаешь во мнѣ великое любопытство."
   "Я не хочу изслѣдовать тайнъ своего Господина, отвѣчалъ онъ, говорятъ о семъ различно, но я думаю, что истинныхъ обстоятельствъ никто не знаетъ, кромѣ его милости самаго и Мисъ Рандаль, жены нашего проповѣдника, которая, хотя и бѣдна, но благочестива и разумна; супругъ ее добрый, старый нашъ пасторъ въ томъ ей подобенъ, хотя онъ, такъ сказать нестолько славенъ и не такъ умѣетъ жить, какъ Мисъ Рандаль пріятельница нашего господина. Она и ея мужъ одни только, приходятъ въ сей замокъ, его милость, дочь Гжа Форрестъ, для здоровья своего отправилась съ супругомъ своимъ въ Спаа, въ Германію. Думаютъ, что мы не увидимъ ихъ болѣе, потому, что печаль моего Господина почти переломила у ней сердце: да и кто не тронется, когда увидитъ его лежащаго цѣлые часы на хладной землѣ или прохаживающагося одного въ лѣсу, склавши крестобразно руки; когда онъ съ самаго утра даже по вечера ни съ кѣмъ не говоритъ, ничего не читаетъ и не увеселяется музыкою, какъ прежде сего дѣлывалъ. Уже тому три года, назадъ, какъ онъ погребъ себя здѣсь въ живыхъ; во все сіе время, думаю я, что онъ никогда не улыбался, даже и мы всѣ, какъ вы видите, находимся здѣсь въ равной печали."
   Такъ говорилъ сей старикъ. Мы слушали его съ великимъ вниманіемъ, и вмѣсто того, чтобы оглядываться, непримѣтно дошли съ нимъ до самаго дома.
   "Что мы дѣлаемъ, любезная подруга? сказала я Мисъ Вистанлей, развѣ вы не видите, куда мы пришли?"
   Тутъ прервала я разговоръ свой, увидѣвъ Сира Вильгельма. Я подумала съ начала, что онъ почтетъ насъ за весьма простыхъ, усмотрѣвъ разговаривающихъ съ его служителемъ; однакожъ онъ довольно былъ учитвъ, нежели, чтобъ обнаружить свою чувствительность.
   "Госпожи сіи заблудились, сударь, сказалъ его служитель, я хочу только показать имъ дорогу...
   "Хорошо!" отвѣчалъ Сиръ Вильгельмъ пріятнымъ голосомъ и поклонясь низко, пошелъ въ домъ.
   "Какой прекрасный человѣкъ. Я еще никогда не видала подобнаго ему, сказала Мисъ Вистанлей.
   "Лице его весьма прекрасно, прервала я ее рѣчь. Потомъ оборотясь къ старику, сказала; сдѣлай такую милость, естьли тебѣ есть время, сведи насъ въ Пасторовъ домъ, о которомъ говорилъ ты прежде."
   Онъ съ великимъ удовольствіемъ готовъ былъ исполнить мою прозьбу и я съ радостію наградила его за сію услугу,
   Около 6 часовъ, начали мы прогуливаться, а пришедъ въ пріятный пасторовъ домъ было уже 9. Передъ домомъ находился небольшой изрядный садикъ, огороженный бѣлыми шестиками; мы отворивъ двери, увидѣли щастливую чету, коей прислуживала деревенская дѣвушка, сидящую въ тѣнистой бесѣдкѣ. Я старалась выдумать какую нибудь рѣчь, чтобы извинить нечаянный свой приходъ. Но милосердое небо! слова, привѣтствія, все, все я позабыла, когда встала Мисъ Рандаль для нашего принятія и я усмотрѣла въ ней любезныя черты давно уже пропавшей своей сестры.
   Я бы и еще продолжала свое письмо естьлибъ только неотправлялась черезъ часъ почта, и для того я заключаю оное увѣреніемъ что на всегда пребуду ваша

дражайшая лэди!
Э. Данби.

   

ВТОРОЕ.

   Я опятъ обрѣла свою сестру въ Мисъ Рандаль, сестру, которая за долго времени передъ симъ удалилась изъ отеческаго дома и которую почитала я уже умершею.
   Ей было около 15 лѣтъ отъ роду, какъ одинъ чиновный и богатый человѣкъ старался взять ее за себя. Онъ ей былъ не противенъ. День бракосочетанія назначенъ. Однажды вечеромъ пошли они прогуливаться вмѣстѣ на полѣ. Въ обществѣ тѣхъ, гдѣ царствуетъ взаимная любовь, время проходитъ весьма скоро, уже было поздо, какъ они возвратились. Я была тогда дома. Сестра моя оставивъ своего любовника, побѣжала на лѣстницу, а онъ пошелъ въ комнату свою съ такимъ видомъ, который показывалъ великую задумчивость. Каролина извинялась, что не была за столомъ, и мы всѣ разошлись гораздо ранѣе обыкновеннаго.
   На другой день по утру пошла я въ невѣстину спальню, чтобы помочь ей одѣваться. Она безъ мѣры была печальна. Между тѣмъ кто-то постучался весьма тихо у дверей, она отворила оныя и одинъ служитель подалъ дражащимъ рукамъ ее письмецо. Она прочитавъ оное упала въ обморокъ. Письмецо сіе содержало въ себѣ слѣдующія слова
   "Позавидовавшее благополучію нашему щастіе разлучаетъ насъ на вѣки. Я гоняясь съ лишкомъ за удовольситвіемъ лишился онаго. Не называйте меня вѣроломнымъ и неблагодарнымъ. Находятся извѣстные знаки благосклонности, которыхъ не должно никогда защищать. Я не хочу учинить такого несправедливаго поступка, чтобы быть, теперь вашимъ супругомъ. Я опасаюсь, чтобы мнѣ не почесть васъ такою, каковой имя, думаю, вы заслуживаете. Я можетъ бытъ въ семъ дѣлѣ довольно остороженъ. Это природная погрѣшность. Прощайте. При полученіи вами сего, я уже далеко отъ васъ."
   Я не хочу описывать печали сестры своей, какъ она пришла опять въ себя. Опасная лихорадка была слѣдствіемъ движеній ея духа; она ввѣрила мнѣ нещастную свою слабость, которую старалась я скрыть отъ своихъ родителей. Гнѣвъ ихъ палъ единственно на того бездѣльника, который наиболѣе заслужилъ оный.
   Отецъ мой имѣлъ нѣкоторое дѣло въ городѣ, а въ деревнѣ осталась я съ сестрою. Ее болѣзнь и безчеловѣчной ея обманщикъ произвели то, что она бѣгала общества своихъ знакомыхъ; никто не удивлялся тому; но ахъ! они незнали худшаго.
   Спустя нѣсколько мѣсяцовъ на лицѣ ее оказались столь видныя перемѣны, что мы почли за нужное искать отдаленнѣйшаго жилища. Подъ видомъ необходимости перемѣнить для здоровья воздухъ, скрылись мы въ неизвѣстную мрачную хижину, въ которую старались доставать все нужное. Здѣсь разрѣшилась Каролина отъ бремени, родивъ прекраснаго сынка. Она нѣсколько недѣль неговорила ни одного слова, а теперь единымъ ея языкомъ были слезы коими орошала она съ изобиліемъ лице невиннаго безпомощнаго дитяти. Невзирая на великую печаль она на конецъ довольно укрѣпилась; я помышляла уже о возвратномъ нашемъ пути и думала, гдѣ бы оставить дитя, которому нещастная мать, не взирая на мои совѣты дала свою грудь. Я предвидѣла, что мнѣ не малаго стоить будетъ труда, чтобы разлучишь ихъ -- ахъ! она свободила меня онаго.
   Однимъ утромъ пришла я въ сестрину комнату ранѣе обыкновеннаго и поднявъ потихоньку краватный занавѣсъ, чтобы ей не помѣшать, нашла постель пустою. Я звала ее, но не получала никакого отвѣта. Между тѣмъ обращая по всюду взоры свои усмотрѣла на столѣ письмецо, которое написано было ко мнѣ. Никогда я не забуду содержанія онаго! на немъ начертаны были слѣдующія слова:
   "Дражайшей моей сестрѣ, любившей меня нѣжно -- болѣе нежели сестрѣ, своей пріятельнидѣ, желаю я всякаго благополучія!"
   "О! Эмилія! помните нещастную Каролну; забудьте ее безчестіе. Она раскаявается въ своемъ поступкѣ. Я бы всегда была извергомъ, своего семейства, потому что никакая земная сила не могла бы довесть меня до того, чтобы я оставила свое дитя; и такъ безчестіе мое было бы явно. По справедливости разгнѣванные мои родители, не приняли бы насъ обѣихъ;-- да, и можетъ ли мать оставить свое дитя, смѣющагося питомца, который виситъ на ее груди? Нѣтъ, бѣдное дитя, мы будемъ всегда вмѣстѣ, чего бы съ нами не случилось. Провидѣніе защититъ насъ, оно будетъ нашимъ проводникомъ. Отъѣзжайте благополучно моя пріятельница, любезная моя сестрица, небо да наградитъ васъ за всѣ оказанныя вами милости нешастной

Каролинѣ."

   Сію пропавшую сестру, которую я уже около 25 лѣтъ не могла ни гдѣ найти, и не взирая на всѣ старательныя поиски ниже узнать ее пребыванія, сію сестру я опять нашла. Въ теченіе сего времени была я супругою, матерію -- болѣзненное воспоминаніе! нещастнѣйшею матерью нежели какъ она; а теперь стала вдовою.
   Вы удобнѣе можете вообразить себѣ наше свиданіе, дражайшая Лади! нежели какъ самое витійственное перо описать оное въ состояніи. Слезы, радостныя восклицанія тысяча несвязныхъ вопросовъ съ обѣихъ сторонъ занимали первыя полчаса. Супругъ ее равнымъ образомъ казался быть въ разсужденіи сего чувствительнымъ.
   Остатокъ дня провели мы всѣ вмѣстѣ; я расказала ей свои приключенія и теперешнее состояніе. Она равномѣрно обѣщалась при случаѣ увѣдомить меня о своихъ произшествіяхъ; я отъ радости забыла извѣститься отъ нее о Сирѣ Вильгельмѣ. Слѣдующаго дня Мисъ Вистанлей сдѣлалась больна простудною лихорадкою; я всегда была при ней, почему и любопытство мое осталось неудовольстованнымъ. Однакожъ когда подруга моя возвратила теперь прежнее свое здоровьѣ, то я слѣдующаго Воскресенья посѣщу съ нею свою сестру и тогда надѣюсь услышать отъ нее болѣе. Прощайте

Э. Данби.

   

ТРЕТІЕ.

   И такъ и вы желаете знать исторію Сира Вильгельма Роахдале. Ахъ сударыня! какъ могу я удовольствовать васъ, нерастравивъ раны?-- Нѣтъ, мнѣ не можно списывать по тетратямъ. Я вручу вамъ самой подлинникъ такъ, какъ получила оный отъ своей сестры, надѣяся на вашу честность, что вы прочитавъ, возвратите мнѣ оный. Я ввѣряю его единственно вашему дружеству.
   Посѣтивъ сестру свою я нашла случай свѣдать отъ нее о причинахъ печали Сира Вильгельма. "Ахъ! сказала она, мнѣ нужна твердость, естьли я стану расказывать его исторію. Онъ оплакиваетъ такую особу, которую любилъ нѣжно, и, которая равнымъ образомъ столькожъ и мнѣ дорога; а услышавъ твою исторію, кажется мнѣ, что она и тебѣ должна быть любезна. Она замѣтила свои произшествія, съ коими соединены Сира Вильгельмовы приключенія. Но она не о всемъ упомянула, а конецъ прибавленъ уже мною."
   Она принесла манускриптъ, которой прилагаю я при семъ. Я прочитала -- Генріетта Эбелинъ.-- Какъ? вскричала я, это имя моей дочери! это странно? Съ великою скоростію и любопытствомъ пробѣжала я листы. Часто оказывались у меня на глазахъ слезы. Во всемъ принимала я несказанное участіе. Прочитавъ все, узнала я, что все то дѣло, что найдено было съ нею въ ее дѣтствѣ. Она принесла мнѣ платьице и волосеную ленточку съ шеи на которой было имя моей дочери -- "Ахъ дочь моя!" вскричала я, упавъ въ обморокъ. Она старалась привесть меня въ прежнее состояніе. Ленточка принадлежала моей дочери, платьице носила она же. Сколъ справедливо, что она та самая нещастная, которая столько претерпѣла.
   Сестра моя по возвращеніи мною прежнихъ силъ соединила слезы свои съ моими. Достопочтенный ея супругъ старался всячески меня утѣшать, приводилъ примѣры изъ закона и довольно учинилъ меня постоянною -- Постоянство!-- и слезы орошаютъ сію бумагу.
   Ахъ вы текущіе слезы! гдѣ постоянство, коего достигнуть нещастіями своими воображала я себѣ на своей глупости? Гдѣ повиновѣніе волѣ Всемогущаго, что должно бы было вліять въ меня разсудокъ? Прости меня милосердое Небо и сохрани отъ неблагодарности. Милосердіе твое гораздо болѣе, нежели справедливое наказаніе, которое налагаешь ты на меня,
   Извините меня, сударыня, что печаль иногда преодолѣваетъ меня сколько я ни стараюсь противъ ее вооружаться.-- Я не надѣюсь болѣе видѣть на семъ свѣтѣ своей дочери -- она преселилась туда, куда я за ней, кто можетъ знать, когда послѣдую. Но для чего я оплакиваю ее? Она счастлива. Я должна лучше благодарить Небо, за всѣ щедроты, которыя изливаетъ оно на меня и коими попускало мнѣ наслаждатся. Это должно быть моимъ упражненіемъ въ будущія дни моей жизни, которую надѣюсь я окончить въ семъ мѣстѣ, въ обществѣ любезной сестры и старой пріятельницы Мисъ Вистанлей. Естьли же вы желаете увеличить мое благополучіе, то поспѣшайте въ сихъ пріятныхъ мѣсяцахъ ко мнѣ, чтобы насладиться истинно спокойною деревенскою жизнію у преданной вамъ къ услугамъ

Э. Данби.

* * *

   Издатель помѣстилъ письма сіи въ мѣсто введенія къ слѣдующей исторіи, потому что читатель узнаетъ изъ оныхъ связь произшествій и отбытіе Мисъ Эвелинъ. Въ письмахъ отъ Мисъ Данби ничего болѣе не находится, кромѣ того, что только можетъ служить къ познанію исторіи. Чтоже ему въ прочемъ знать надобно, издатель присовокупитъ то въ заключеніе.
   

ИСТОРІЯ
Мисъ
ГЕНРІЕТТЫ ЭВЕЛИНЪ
самою ею писанная.

   Тѣмъ посвящаю я печальное свое повѣствованіе, которые чувствовали уже въ изтерзанной груди своей острыя стрѣлы нещастныхъ случаевъ и обманчивой надежды; болѣзненныя кровавыя раны, вамъ повѣствую я мои страданія, чтобы вы позабывъ на нѣсколько времени собственную свою печаль, о моей оказали нѣкоторое сердечное сожалѣніе.
   Первое, что я очень твердо помню, есть то, что претерпѣвая стужу и голодъ, сидѣла на соломѣ и плакала и что великорослая смуглая баба стояла не подалеку отъ меня, угрожая съ злобнымъ видомъ, бить меня, естьли я не стану молчать. Между тѣмъ голодъ довелъ меня до того, что я не смотрѣла на ея угрозы. Я протянувъ малинькія свои руки, шепептала, проливая слезы: прошу, прошу, хлѣба, хлѣба. Она что то ѣла и огорчась моимъ крикомъ, вскочила и сказавъ нѣсколько вспыльчивыхъ словъ, ударила меня, отъ чего я упала безъ чувствъ. Какъ я опять пришла въ себя, то вставъ, хотѣла повторить свою прозьбу; но осматриваясь примѣтила къ великой радости, что баба ушла и что еще всего лучше, кусокъ хлѣба лежалъ у моихъ ногъ. Я схватила его съ жадностію и въ мгновеніе осушила свои слезы. Природныя нужды легко удовлетворить можно. Я болѣе ничего не желала кромѣ того, что имѣла тогда. Благополучное дѣтское состояніе, которое не мучится ни будущими нещастіями ни озирается на прошедшее.
   Мнѣ не возможно привесть теперь на память, долголь находилась я у сей женщины; но какъ запомню, что я путешествовала съ нею, что она привязывала иногда меня къ своей спинѣ, и что я шла иногда подлѣ нее пѣшкомъ. Между тѣмъ она весьма жестоко поступала со мною, такъ что я не чувствовала къ ней ни малѣйшей любви; а какъ способность разсуждать съ годами моими распускалась, то и заключила я изъ сего, что она не моя мать.
   Въ то время, какъ отъ умѣреннаго моего обѣда, найденнаго мною, какъ уже сказано, у ногъ моихъ, ничего болѣе не осталось, я начала опасаться, что была одна; я протягивала свои руки, что обыкновенно дѣлала, когда просила ея, чтобы она меня не била, и кричала притомъ весьма громко: о матушка! матушка! возьми меня съ собою, возьми меня! Продолжая такимъ образомъ крикъ свой, встала я и вытянувъ шею глядѣла на улицу. Въ сію минуту Провидѣніе, которое безъ сомнѣнія намѣрено было достигнутъ во мнѣ нѣкоторыхъ мудрыхъ намѣреній послало мнѣ защитника и сохранило меня для будущихъ испытаній!
   Нѣкоторый Господинъ въ провожаніи стараго слуги, проходя услышалъ мои жалобы. Они остановились, оглядываясь, откуда происходитъ голосъ, примѣтили меня, тронуты были сожалѣніемъ и спѣшили подать мнѣ помощь.
   Память моя не довольно надѣжна, чтобы я подробно описать могла сіе щастливое произшествіе въ моей жизни. Слуга посадилъ меня на лошадь; я отвезена была въ прекрасный домъ, питаема деликатными кушаньями и богато одѣта. Послѣ сего представлена я была одной Лэди, которая обнявъ меня назвала своимъ дитятею: домашніе принимали меня учтиво и всѣ были рады и веселы. Какая пріятная для меня перемѣна! Ко мнѣ приставлена была нянька и я наставляема во всѣхъ наукахъ, принадлежащихъ до совершенства молодой, благородной и богатой дѣвушки. Господина и его супругу называла я батюшкою и матушкою; и въ короткое время почла ихъ дѣйствительно за таковыхъ, чувствуя къ нимъ всю дѣтскую нѣжность.
   На 12 году моего возраста, нянька моя прибѣжала однимъ утромъ въ мою комнату и вынувъ самое лучшее платье, приказала дѣвкѣ одѣвать меня какъ можно скорѣе: "Мисъ, должна представлена быть своему дѣдушкѣ, сказала она, который возвратился уже изъ Вестъ-Индіи, находясь тамъ нѣсколько времени." Я прекрасно была одѣта. Матушка моя посмотрѣла сперьва на меня, а потомъ на Г. Цециля, своего супруга. "Кажется мнѣ, сказала она, что находится тутъ нѣкоторое подобіе. Небо попусти намъ достигнуть нашихъ намѣреніи. Есть ли что-либо поможетъ смягчить его сердце, то это, должна учинить она, и тогда благополучіе мое будетъ совершенно."
   Мы сѣли въ карету и по прошествіи нѣкоторого времени достигли жилища моего дѣдушки, Сира Вильгельма Роахдале. Матушка моя чрезвычайно трепетала вступивъ въ домъ; Г. Цециль старался ея ободрять. Одинъ служитель показывалъ намъ дорогу. Она опиралась на плѣчѣ моего батюшки, а я слѣдовалъ за нею; двери отворились и мы увидѣли величественнаго старика, сидящаго въ креслахъ. Родители мои подошедъ ближе, бросились къ его ногамъ.
   "О Сиръ! вскричала плачущая моя мать, я надѣюсь, что время утишило вашъ гнѣвъ. Простите свою, только въ семъ единомъ случаѣ, не покорную дочь; позвольте мнѣ представить вамъ мое дитя, пусть говоритъ оно за меня." Она взяла меня за руку и я стала подлѣ ея на колѣняхъ.
   "У васъ есть дочь? сказалъ старикъ, я желаю, прибавилъ онъ, взглянувъ на меня и отирая порывающіяся слезы, чтобы вы никогда того не чувствовали, что чувствовалъ я отъ вашего не повиновенія."
   "Ахъ Сиръ! вскричала Лади Цециль, не ужели истинное раскаяніе и, продолжительность моего наказанія не примирили моего преступленія?"
   Сиръ Вильгельмъ продолжалъ, пристально на меня смотря.
   "Ахъ! сказалъ онъ на послѣдокъ запинаясь, Природа сильна. Подите, всѣ трое въ мои объятія. Сіе дитя, сія дѣвушка есть истинное изображеніе моей Генріетты; она должна, постановить между нами миръ. Г. Цециль, прибавилъ онъ къ сему протянувъ руку, твой отецъ былъ одинъ только человѣкъ на свѣтѣ, на коего взиралъ я, какъ на своего непріятеля. Весь его родъ былъ мною ненавидимъ. Для умноженія сей невинности, похитили они у меня подлымъ образомъ нѣжно любимую мною дочь. Отечество мое стало мнѣ противно. Я ушелъ къ дикимъ, ушелъ туда, гдѣ во время юношества своего собралъ трудами богатство, думая, что оные могутъ привесть меня въ состояніе, провождать старость въ спокойствіи и тишинѣ; но такое заключеніе было, ложно и всѣ виды моего благополучія ни что. Я наказанъ былъ за то, что любилъ одно дитя болѣе прочихъ. Оно единое во всемъ моемъ семействѣ, которое нѣжность мою наградило не благодарностію. Братъ ея дѣлаетъ всѣмъ намъ честь. Ты Каролина и онъ, вы только одни остались въ живыхъ отъ всей, бывшей прежде столь многочисленной нашей фамиліи. Подите сюда, потому что я не желаю болѣе вреда тѣмъ, кои остались еще у меня. Однакожъ естьли бы ты не привелъ, сюда этого посредственника, онъ показалъ смѣючись на меня, то бы былъ вопросъ, можно ли примириться. Старики всегда упорны. Тебя, Цециль; ненавидѣлъ бы я какъ и твоего отца, но теперь постараюсь любить тебя для него самаго."
   Радостныя слезы лились по щекамъ моей матери. Она бросилась къ почтенному своему родителю въ объятія. Онъ обнимая всѣхъ насъ по поперемѣнно, а меня нѣжнѣе прочихъ, сказалъ восхищаясь: "Цециль, вы похитили у меня дочь, за которую, я хочу похитить у васъ вашу. Это дитя останется у меня, вы получите больше. Не лишайте меня сей отрады въ моей старости. Съ сей минуты принимаю я ее за свою дочь. Она будетъ владѣть тѣмъ имѣніемъ, которое назначилъ было я ея матери. Вы, Цециль, довольно богаты и не имѣете въ ономъ нужды, хотя я, когда вы будете хорошо себя вести, прибавилъ онъ улыбаясь, можетъ быть подарю вамъ 10, или 15000 фунтовъ штерлинговъ. Сынъ мой получитъ недвижимое родовое наше имѣніе; а съ благопріобрѣтеннымъ могу я дѣлать, все, что только мнѣ угодно. Вильгельмъ великодушенъ, и не будетъ досадывать, когда я отказываю оное любви достойной дѣвушкѣ."
   Мы жили у дѣдушки около 14 дней и все сіе время провождаемо было въ радости и увеселеніяхъ. Потомъ родители мои съ богатыми подарками поѣхали домой, должны будучи оставить меня съ нянькою пр неотступному старикову требованію, хотя и сверьхъ моей охоты. Я плакала, разлучившись съ ними; однакожъ какъ была еще молода, то печаль и не могла вкорениться въ моемъ сердце, а чрезвычайная нѣжность моего дѣдушки весьма скоро замѣнила сію потерю. Онъ весьма далеко простеръ оную, такъ что я со всѣмъ бы испортилась, естьлибы достойная моя нянька отъ того меня не охраняла; она къ моему исправленію бодрствовала при мнѣ со всею ревностію, наказывала свои погрѣшности, стараясь ограничить мое своевольство, гордость и тщеславіе, моими я весьма заражена была. Дѣдушка мой и его знакомцы, которые желая ему понравиться, ни въ чемъ ему не прекословили и всегда твердили, что я совершенная красавица, что ни одна дѣвушка моихъ лѣтъ не имѣетъ толикаго разума, и что я столь пріятна какъ Ангелъ. О ласкательство! ты ядъ нашему полу и любезная наша страсть.
   Во всякомъ мѣсяцѣ не однажды писала я къ своимъ родителямъ, съ коими нянька моя вела порядочную переписку. Она была подругою моей матушки, да и осталась вѣрною ея пріятельницею, хотя нещастіями и приведена въ сіе низкое состояніе. Сверьхъ того, любезные мои родители, каждое лѣто по 2, и по 3, мѣсяца проживали у моего дѣдушки, коего старость казалась отъ сихъ пріятныхъ произшествій молодѣющею. Въ самомъ дѣлѣ онъ имѣлъ отъ роду только съ небольшимъ 50 лѣтъ, былъ здоровъ, твердъ и въ юношествѣ своемъ отмѣнно пригожъ, такъ какъ теперь его сынъ. Краткое извѣстіе о немъ, думаю, стоять будетъ здѣсь не на приличномъ мѣстѣ.
   Онъ на 19 году своего возраста по согласію родителей сочетался бракомъ съ богатою благородною дѣвушкою, въ которую безъ мѣры былъ влюбленъ. Около 2 лѣтъ наслаждались они всѣми радостями, какія только доставить можетъ такой союзъ. Но къ совершенію благополучія ихъ недоставало имъ залога въ любви. По прошествіи помянутаго времени угодно было небу исполнить ихъ желаніе. Сколь мало знаемъ мы, чего намъ желать должно! Гну Роахдалѣ дорого стало сіе удовлетвореніе. Обожаемая его супруга потеряла при рожденіи дочери, цвѣтущей, прекрасной Элизы -- жизнь, которую почиталъ онъ дорожѣ своей.
   Три года спустя послѣ сего печальнаго произшествія, отправился онъ въ небольшое свое помѣстье въ Нортумберландъ. Здѣсь возставилъ онъ въ память своей любезной монументъ и для оплакиванія сей потери удалялся всякаго общества. Въ теченіе сего времени его сестра, моя матушка, тайно сочеталась бракомъ. Раздраженный ея родитель отправился въ Вестъ-Индіи, гдѣ онъ былъ уже во время своего малолѣтства. Вскорѣ потомъ доктора совѣтовали Гну Роахдале для возвращенія своего здоровья ѣхать въ Южную часть Франціи; онъ отправился туда съ своею дочерью и ея кормилицею. Нѣсколько лѣтъ онъ такъ печалился, что даже и не имѣлъ почти переписки съ своею фамиліею. Правда, что къ родителю своему писалъ онъ часто, но отъ него не получалъ ни какихъ отвѣтовъ. О сестрѣ своей онъ еще менѣе того заботился, не только для того что она союзомъ своимъ оскорбила всю фамилію, а особливо Сира Вильгельма, но и потому, что онъ не зналъ, гдѣ она и что имѣетъ дитя, пока мой дѣдушка не увѣдомилъ его о примиреніи своемъ съ нею.
   Г. Роахдале отвѣтствовалъ на сіи письмо, желалъ Сиру Вильгельмъ благополучія и радовался вмѣстѣ съ нимъ о удовольствіи, которое вкушаетъ онъ въ обществѣ пріятной смѣющейся Генріетты -- такъ назвалъ онъ меня по описанію своего родителя; "однакожъ надѣюсь я, прибавилъ онъ къ сему, что вы для маленькой моей Элизы соблюдете, мѣсто въ вашемъ сердцѣ; потому, что я научилъ ея почитать своего дѣдушку, хотя она его и не знаетъ."
   Сиръ Вильгельмъ при мнѣ прочиталъ письмо сіе моимъ родителямъ. Онъ улыбаясь и оборотясь ко мнѣ сказалъ: "любить ли мнѣ эту малинькую дѣвушку? Конечно, отвѣчала я, вы должны всякаго любить, но никто не долженъ быть такъ для васъ дорогъ, какъ ваша Генріетma. Нѣтъ, нѣтъ, ни кто, вскричалъ онъ обнявъ меня нѣжно.
   Однимъ днемъ, сидя съ нянькою своею въ уборной комнатѣ за работою, я очень раздумалась. Мнѣ было тогда 15 лѣтъ. Мисъ Станлей пріобучила меня разсуждать.
   "Я привожу себѣ теперь на памяти нѣкоторыя произшествія, случившіяся въ моемъ дѣтствѣ, сказала, я, помолчавъ нѣсколько минутъ. Скажите, пожалуйте мнѣ, что это за высокая, худощавая и смуглая баба, которая уморила было меня почти съ голоду и такъ жестоко поступала, со мною? Какъ дошли до того нѣжные мои родители, что препоручили меня такой кормилицѣ, естьли, она была моею кормилицею? и какъ случилось, что я оставленная одна въ травѣ, найдена была своимъ батюшкою,
   Мисъ Станлей закраснѣлась при началѣ моего вопроса; но какъ я перестала говорить, то она отвѣчала мнѣ: "вы, Ангелъ мой, къ несказанной, печали родителей вашихъ унесены были Цыганкою у кормилицы. Батюшка нашелъ васъ по прошествіи года, въ которое время тщетно искалъ васъ. Онъ узналъ васъ по пятнышку на спинѣ и сплетенной изъ волосъ лѣнточкѣ. Вы можете вспомнить не взирая на свое дѣтство, сколько всѣ обрадовались, когда привезли васъ домой."
   "По сему дѣло происходило такъ, какъ вы говорите, сказала я задумавшись. Пятнышко на спинѣ, и лѣнточка. Сколь я щастлива, что еще могли меня различить." Я вздыхала, безпокоилась и углубилась въ размышленія.
   Нѣсколько мѣсяцовъ спустя послѣ того доктора совѣтовали моей матушкѣ по причинѣ слабаго ея здоровья отправиться въ Спаа. Отъѣздъ моихъ родителей чрезвычайно меня тронулъ. Жизненныя мои нервы ослабѣли; увидѣвъ ихъ отъѣзжающими, вскричала я почти противъ воли: "Ахъ! что будетъ со мною! я лишилась своихъ защишниковъ!", и упавъ на Мисъ Станлей проливала горькія слезы. Она отвела меня въ комнату, стараясь разогнать въ оной мою печаль; между прочимъ ободряя меня, упомянула она, что мы въ семъ состояніи несовершенства подвержены тысячамъ перемѣнъ щастія, и для того вооружитесь христіанскою твердостію духа; это истинная философія. "Будѣте великодушны, наслаждайтесь настоящимъ солнечнымъ сіяніемъ; однакожъ не забывайте, что могутъ находить облака и возставать бури."
   Вскорѣ послѣ отъѣзда родителей моихъ въ Спаа, Сиръ Вилъгельмъ получилъ отъ нихъ неожиданное, но весьма радостное извѣстіе, что матушка моя имѣетъ надежду размножить семейство, потому что болѣзнь ея произошла ни отъ чего другаго, какъ только отъ беременности, отъ которой она скоро думаетъ разрѣшиться. Онъ прочиталъ письмо сіе по обыкновенію мнѣ и нянькѣ. Я сказала, что мнѣ весьма пріятно будетъ, естьли у меня будетъ братъ или сестра. "Я точно знаю, прибавила я къ сему, что малинькихъ любить буду сердечно".
   "Мнѣ хочется, чтобы былъ сынъ и наслѣдникъ, сказалъ старикъ, но ни сынъ ни дочь не могутъ уменьшить нѣжности моей къ любезнѣйшей Генріеттѣ."
   Я плакала отъ благодарности въ разсужденіи сего милостиваго увѣренія. Сама не зная причины, была я тѣмъ весьма тронута и задумалась. Мисъ Станлей молчала. Послѣ сего какъ я пошла съ нею въ свою комнату, для слушанія утреннихъ уроковъ, она взяла меня за руку, сжала ея нѣжно, вздыхая смотрѣла на меня съ видомъ, показывающимъ сожалѣніе, при чемъ слезы текли по ея щекамъ, однакожъ она старалась все сіе отъ меня сокрыть.
   "Что вамъ сдѣлалось?" спросила я ее.
   "Ничего, мое дитя, отвѣчала она, я только опасаюсь, чтобы малинькій чужестранецъ, который скоро покажется, не уменшилъ любви матушки вашей къ вамъ, любезная Генріетта; я не могу снести, чтобы видѣть васъ оставленною."
   "Однакожъ вы не перестанете, меня любить? сказала я ее обнявъ, дѣдушка мой также не приминетъ, сего учинитъ."
   "Дай Богъ, отвѣчала она,-- я конечно въ томъ не сомнѣваюсь."
   Спустя нѣсколько времени пришли къ намъ письма, коими обрадованъ былъ весь домъ.
   Сиръ Вильгельмъ получилъ извѣстіе, что Г. Роахдале и дочь его Элиза возвращаются въ Англію и прибудутъ къ намъ, почти стольже скоро какъ и сіе письмо.
   Все пріуготовлено было къ ихъ принятію, и къ великому пиршеству убраны самыя лучшія комнаты для нихъ, а особливо спальня и уборная для двоюродной моей сестры, которая была старѣе меня тремя годами. Всѣ знатные сосѣди были приглашены, хотя день еще не назначенъ. Однакожъ слѣдующаго утра прибылъ нарочный съ объявленіемъ, что они будутъ къ обѣду. Нянька моя тотчасъ позвала меня въ свою комнату. Я съ великоіо охотою слѣдовала за нею, не зная тому причины: можетъ быть я имѣла сокровенное желаніе превзойти Мисъ Роахдале; я старалась какъ можно лучше одѣться. Дѣдушка мой не щадилъ ни чего, на доставленіе мнѣ при семъ случаѣ самаго лучшаго платья. Я выбрала для себя бѣлую робу, обложенную блондами и искусно сдѣланными цвѣтами. Башмаки мои были изъ чернаго атласа съ алмазными пряжками; волосы завиты безъ пудры и наколоны въ оные алмазныя вещи; серьги мои были бриліантовые, а ожерелье и зарукавья изъ чернаго бархату съ алмазными каменьями. Я съ не малымъ удовольствіемъ смотрѣлась въ большое зеркало. Мисъ Станлей стояла за мною не говоря ни слова и разсуждая при томъ о дѣйствіяхъ моего самолюбія и тщеславія, которое такъ заняло меня въ сіе время, что я ни мало недумала о томъ, пока она не возбудила моего вниманія, сказавъ смѣючись: "Генріетта! я надѣюсь теперь, что вы довально искусили себя... Примѣтивъ же, что я закраснѣлась при семъ ее скромномъ выговорѣ, сказала она важнымъ голосомъ: "опасайтесь, сударыня, цѣнить столь преходящія и опасныя дарованія." Можетъ притти такое время, въ которое вы станете желать, чтобы никогда не обладать такимъ преимуществомъ, которое дѣлаетъ часто полъ нашъ нещастнымъ. Это было началомъ столь благоразумныхъ ея наставленій, которыя конечно казались мнѣ тогда нѣсколько скучными; и я признаюсь, что по окончаніи ея проповѣди злыя мои прелѣсти столь же были мнѣ пріятны, какъ и при началѣ оныхъ.
   Ни какое утро не казалось мнѣ столь долгимъ, какъ сіе. Я желала видѣть гостей, однакожъ и опасалась -- чего? того я не знаю -- не знаю? Ахъ! напослѣдокъ узнала я болѣе, нежели сколько было знать надобно.
   Я ходила на саду, то читала книгу, то выходила на крыльцо; ничего не было по моимъ мыслямъ. Наконецъ лошадиной топотъ возвѣстилъ мнѣ прибытіе нашихъ гостей. Съ дѣтскимъ желаніемъ побѣжала я въ домъ, чтобы увидѣть ихъ, какъ они станутъ выходить изъ каретъ. Я была тогда въ саду, какъ услышала шумъ. Въ скорости зацѣпилась и за что то на дворѣ и упала на землю. Состояніе мое было опасно, потому что я лежала тогда на самой дорогѣ, по которой ѣхали кареты. Прежде нежели могла я опомниться отъ ужаса, вставъ, слышала пріятный голосъ, который многажды повторялъ: "держи держи!" и въ мгновеніе ока нашлась я въ объятіяхъ одного Господина, который выскочилъ изъ первой кареты, чтобы меня поднять. Я не много свихнула ногу и это причинило мое паденіе. Какъ я хотѣла стать на оную, то мнѣ такъ было больно -- и самыя малости тогда меня безпокоили -- что начала кричать и должна была опираться на плечо чужестранца, который вспомогалъ мнѣ съ величайшимъ пріятствомъ и просилъ меня, пока еще не вошли мы въ домъ, оказать ему честь, употребить въ пользу его руку. Я въ первой разъ открыла глаза свои, чтобы на него посмотрѣть. Видъ его былъ столь любезенъ, что я не могла ему въ томъ отказать. Онъ казался мнѣ 35, или 34 лѣтъ. По тонкимъ его чертамъ, какихъ я никогда не видала, разливалась пріятная задумчивость. Прекрасные, нѣжные, голубые его глаза были чрезвычайно прелестны. Между тѣмъ, какъ я смотрѣла на него противъ своего желанія, не зная сама, что дѣлаю, онъ еще внимательнѣе меня разсматривалъ.
   Около сего времяни подошли мы къ дому ближе. Въ дверяхъ показался мой дѣдушка, спѣша навстрѣчу своимъ гостямъ. Проводникъ мои отдалъ меня тогда на руки моей нянькѣ, которая увидѣвъ изъ окна, что я упала, побѣжала ко мнѣ, пожалъ тихонько мою руку и бросился въ распростертыя объятія Сира Вильгельма, который не могъ ничего болѣе сказать, какъ только, сынъ мой! любезный мой сынъ! сколь я радъ, что тебя вижу!"
   Я отведена была въ залъ на канапе. Въ томъ состояніи, въ которомъ я тогда находилась, мнѣ было не до церемоніи. Прочее общество стояло на крыльцѣ, для принятія Мисъ Роахдале и ея няньки. Между тѣмъ разсудила я о своемъ приключеніи, думая, что нѣтъ на свѣтѣ пріятнѣе Г. Роахдале. По проществіи нѣсколькихъ минутъ двери отворились, Сиръ Вильгельмъ вошелъ въ комнату, держа за руку любви достойную дѣвушку, которую я по ея возрасту и подобію своему дядюшкѣ, почла за Элизу, въ чемъ и не обманулась. Она привѣтствовала меня съ дружескимъ видомъ, на что я отвѣчала ей равнымъ образомъ. По семъ имѣла я честь получить отъ дядюшки своего поцѣлуй, который причинилъ во мнѣ никогда еще не чувствованное мною волненіе и безпокойство. Остатокъ дня пробыла я въ молчаніи и задумчивости. Дѣдушка мой и его общество провели оный въ радости и увеселеніяхъ. Вечеромъ открытъ былъ у насъ балъ. Многіе молодые Господа старались познакомиться со мною, мучили меня своими привѣтствіями и спорились по ихъ выраженіямъ о чести, удостоиться моей руки во время танцованія. Никогда не чувствовала я столь мало вкуса въ ихъ ласкательставѣ. Я думала, что Мисъ Роахдале позавидуетъ, потому что они ей какъ чужестранной, которая можетъ быть имъ не такъ нравилась, не столь тягостныбъ были своимъ безстыдствомъ. Я неимѣла большой охоты танцовать, и всѣмъ бы въ разсужденіи сего было отказано, естьлибъ только я не опасалась, обидѣть тѣмъ Сира Вильгельма, который въ танцованіи моемъ находилъ чрезвычайное удовольствіе. Сказывали, что я весьма искусна въ сей наукѣ; да я и сама думала, что естьлибъ Гнъ Роахдаль сталъ танцовать со мною, то бы я исполнила то съ немалымъ пріятствомъ; и уже чувствовала неудовольствіе, когда только воображала себѣ, что должна танцовать съ другимъ.
   Между тѣмъ какъ я находилась въ нерѣшимости, Лэди Вальтонъ съ моимъ дядюшкою открыли балъ. Я какъ бы лишиласъ тогда всѣхъ другихъ чувствъ, кромѣ зрѣнія, столь жадно слѣдовала я за нимъ въ его движеніяхъ. Правда, думала я, что никто не можетъ такъ хорошо протанцовать минуета, какъ онъ. Во время такихъ моихъ разсужденій онъ подошедъ ко мнѣ, сказалъ: "прекрасная племянница, вы какъ здѣшняя дама, должны теперь почтить, меня своею рукою." Меня дрожь взяла, я не могла отвѣчать и едва встать съ мѣста; и хотя за минуту до сего желала такой милости, но теперь отдала бы цѣлый свѣтъ, чтобы только извиниться.
   Онъ поднялъ меня съ мѣста. Я не много успокоилась, вступивъ на средину и какъ опять сѣла, общество превозносило меня похвалами. Что мнѣ наиболѣе нравилось, было учтивое привѣтствіе отъ Гна Роахдале, который поступалъ весьма .не принужденно; только то не казалось мнѣ, что онъ принималъ меня, какъ какое дитя. Въ разсужденіи возраста конечно я была то; но воспитаніе мое придало мнѣ мужественный видъ, и я желала разсматриваема быть съ этой только стороны. Въ его поступкахъ не видно было глупой медленности и принужденія, какъ въ моихъ. Онъ говорилъ со мною не принужденно, а я напротивъ того стыдилась до смерти, когда только хотѣла съ нимъ говорить.
   Мисъ Роахдале и я скоро учинились вѣрными пріятельницами и не разлучными подругами. Сія добрая дѣвушка имѣла доброе сердце, такъ что не завидовала преимуществу, которое оказывалъ мнѣ дѣдушка. Дядюшка мой былъ не скупъ, и такъ между нами было величайшее согласіе. Благополучное время! благополучнѣйшее въ моей жизни!
   Спустя 9 мѣсяца послѣ ихъ прибытія, начали за меня свататься; но одна мысль перемѣнить свое состояніе была мнѣ несносна. Разумная моя нянька приводила многія причины, чтобы уговоришь меня. Я совсѣмъ не могла понятъ, для чего она почитаетъ сіе столь важнымъ и съ нѣжностію укоряла ее, что она хочетъ учинить меня нещастною, что въ самомъ дѣлѣ случиться можетъ, когда я вступлю въ союзъ противъ своей склонности.
   "Я исполняла свой долгъ, сказала она вздыхая; я желаю, желаю,только, чтобы ты, любезная Генріетта, никогда не раскаивалась, отказавъ столь достойному человѣку, каковъ Сиръ Жамъ Дюгласъ и столь выгоднымъ его предложеніямъ.-- "О! такія подлыя и корыстолюбивыя намѣренія, да будутъ меня отдалены, прервала я рѣчь ея съ нѣкоторымъ презрѣніемъ. Какая мнѣ польза въ выгодныхъ его предложеніяхъ? Не довольно ли я богата? вы знаете, что дѣдушка намѣренъ отказать за мною знатное имѣніе, и чего не должна я ожидать отъ своихъ родителей?"
   "Вы видите, что ни Сиръ Вильгельмъ ни Гнъ Роахдаль не говорятъ мнѣ о семъ союзѣ; я прошу васъ, любезная Станлей, будьте и вы столькожъ снисходительны. Я ненавижу Сиръ Жама; онъ самый негодный, опасный, и несносный человѣкъ; я немогу его терпѣть." Дѣдушкѣ своему сказала я то же, да и почти тѣми же словами; вмѣсто того, чтобы меня побранить, онъ болѣе смѣялся дѣтской моей живости, отвѣчая мнѣ на то милостивымъ поцѣлуемъ, дѣлай что хочешь. И такъ Сиръ Жамъ Дюгласу было отказано, и я почитала себя щастливою, что отъ него освободилась.
   Мы провождали время весело. Часто я говорила себѣ: "что за перемѣну произвело прибытіе Гна Роахдале? Сколь много духа и жизни принесъ онъ къ намъ. Теперь я живу, а прежде существовала только."
   Каждое утро сиживала я съ нимъ около 2 часовъ въ библіотекѣ. Онъ наставлялъ меня въ Италтанскомъ языкѣ, а иногда училъ музыкѣ, которую столько же любилъ, какъ и я. Ему хотѣлось слышать, какъ я пою. У Мисъ Роахдале былъ хорошій голосъ, но мой, говорилъ онъ, гораздо пріятнѣе. Сиръ Вильгелъмъ весьма доволенъ былъ не большими нашими концертами. Часто во время пѣнія моего сажалъ онъ меня къ себѣ на колѣни, прерывая голосъ мой своими поцѣлуями. увѣренія сіи дѣдушки такихъ лѣтъ къ дитятѣ моего возраста, были совершенно невинны. По крайнѣй мѣрѣ взирала я на оныя не съ другрй стороны.
   Такъ весело проходило у насъ время, но ахъ! вскорѣ произошла ужасная перемѣна.
   Родители мои прислали къ Сиру Вильгельму и къ моей нянькѣ нарочнаго съ письмами. При прибытіи онаго я съ сестрою своею хотѣла итти прогуливаться. Дядюшка мой и дѣдушка съѣхали уже со двора; и такъ я не прежде могла выѣхать, какъ по возвращеніи ихъ, а письмо къ Вистанлей запечатано было въ другомъ. Я спрашивала подателя оныхъ о здоровьѣ своихъ родителей. Онъ отвѣчалъ мнѣ, что письма меня въ томъ увѣдомятъ. По сему я начала свою прогулку.
   Мы прогуливались около 2 часовъ. По возвращеніи же домой, я оставивъ Элизу, пошла въ свою комнату, потому что уже было время одѣваться къ столу. Вошедъ въ оную, увидѣла я Мисъ Станлей, которая сидѣла въ креслахъ, блѣдну, задумчиву и съ распухлыми отъ слезъ глазами.
   "Ахъ!.. вскричала я, что вы, слышали нещастнаго? Въ добромъ ли здоровьѣ моя матушка? Ахъ! жива ли любезная сія матушка?
   "Жива, перервала она слова мои и, вздыхая, да у васъ есть еще теперь братецъ."
   "И такъ вы объ этомъ плачете? сказала я съ скоростію, и такъ вы отъ радости проливаете сіи слезы?"
   Она покачала своею головою.
   "Нѣтъ, нѣтъ, Генріетта! въ груди моей нѣтъ болѣе мѣста радости. Матушка ваша опасно больна. Ахъ! болѣзнь сія очень для васъ нещастна."
   Конечно нещастна, повторила я ее слово, бросясь въ креслы; ибо что послѣдуетъ послѣ потери матери? Знаетъ ли объ этомъ мой дѣдушка?
   "Онъ теперь только отъ меня вышелъ, отвѣчала она, и желаетъ, чтобы я васъ, сколь скоро вы возвратитесь, послала въ его кабинетъ, гдѣ онъ васъ ожидаетъ, желая объявить вамъ что-то важное."
   Ахъ! вскричала я, проливая слезы, и такъ моя матушка умерла? Мисъ Станлей обняла меня. "Я не хочу питать васъ ложною надеждою, любезное дитя, сказала она: "ожидайте худшаго; вы услышите то, что будетъ вамъ весьма прискорбно; вооружитесь твердостію, скорби опредѣляются намъ по нашимъ силамъ. Однакожъ, продолжала она, Сиръ Вильгельмъ нетерпѣливо васъ ждетъ; на меня наложилъ, онъ трудную работу."
   Я съ трепѣтомъ спѣшила ему повиноваться. Онъ при входѣ моемъ встрѣтивъ меня дружески, пожалъ мою руку, повелъ къ своему канапе, на коемъ посадилъ меня подлѣ себя. Нѣсколько минутъ не могла я произнесть ни слова; между тѣмъ онъ быстро на меня смотрѣлъ, цѣлуя мои руки. Напослѣдокъ сказалъ: "Отъ чего печальна, любви достойная моя Генріетта? Не довольно ли, у меня имѣнія, для кого я сберегаю оное? Осушите прекрасные ваши глаза, продолжалъ онъ, я замѣню вашу потерю своею нѣжностію и любовію."
   "Ахъ Сиръ! сказала я, заплакавъ снова, кто можетъ замѣнить "потерю матери?
   "Матери? мое дитя! отвѣчалъ, онъ когда вы разумѣете подъ оною мою дочь, то еще надежда къ лучшему; но она насъ обманула: и не взирая на то, что Природа говоритъ во мнѣ за нее, она заслуживаетъ отъ васъ, любезная Генріетта, мало уваженія. Не печальтесь, продолжалъ онъ, увидѣвъ, что я бледнѣю; я вамъ отецъ, я хочу еще болѣе быть, я прощаю ее въ томъ, что она объявила васъ своею дочерью, потому что я достигъ чрезъ то величайшаго благополучія, какого никогда не испытывалъ, наслажденія вашимъ обществомъ. Вы моя дочь, вы будете оною -- будете дочерью моего избранія...
   "Милосердое Небо! вскричала я всплескнувъ руками; когда я не ее дитя? когда дочь ваша не моя мать? "Ктожъ я?" прибавила я къ сему.
   "Любезнѣйшая, отвѣтствовалъ онъ сжимая дрожащія мои руки; "Мисъ Цециль объявляетъ мнѣ въ своемъ письмѣ, что она не взирая на ласкающую надежду врачей и, думая, что опасно больна, не скрываетъ болѣе отъ меня тайны, которая терзаетъ ея совѣсть; тайны, которой сокрытіе было бы для ее дитя и моего сына предосудительна."
   По окончаніи Сиромъ Вильгельмомъ сего ужаснаго повѣствованія, я закрыла лице свое платкомъ, положивъ голову на канапе, задушала происходящія вздохи, слушая его съ печальнымъ вниманіемъ. Когда же предисловіе его довольно меня возмутило, то я удобно догадаться могла, что потомъ послѣдуетъ.
   "Она говоритъ, продолжалъ онъ, что тщетно стараясь получить отъ меня прощеніе по причинѣ заключеннаго противъ воли моей союза, прибѣгла къ произшествію, которое случилось съ Господиномъ Цецилемъ. Вы можетъ быть, любезная Генріетта, помните еще сіе произшествіе; сколь малы тогда ни были?
   "Довольно твердо, вскричала я, проливая слезы при семъ воспоминаніи. О Боже! возможно ли, что та великорослая смуглая женщина, которую я ненавижу, моя мать, и, что я должна теперь ее любишь? ахъ! сколь уменьшится гордость моя отъ подлой породы."
   Вздохи прервали мой голосъ. "Успокойтесь, прелестная Генріетта! съ нѣжностію сказалъ Сиръ Вильгельмъ, красота, какова ваша, придаетъ вамъ благородство. Сверхъ, того не обѣщался ли я быть вашимъ отцемъ? Будьте только благодарны, признавайте меня за лучшаго вашего друга. Положите на меня всю свою довѣренность; вы, увидите, что нѣжность моя не только не уменьшиться отъ сего открытія, но еще и увеличится. Я буду всегда къ вамъ благосклоненъ, и свѣтъ всегда станетъ почитать васъ моею внучкою. Я писалъ къ мисъ Цециль, что ни подъ какимъ условіемъ не прощу ее, когда она не скроетъ отъ всѣхъ сей важной тайны. И по моему мнѣнію она болѣе никому не извѣстна, какъ ей самой, ее супругу, старому служителю и тому, прибавилъ онъ, обнявъ меня, которому вы вдвое дороже стали съ сего открытія. Прочіе служители думаютъ, что, вы унесены были у вашей кормилицы, и какъ мнимые ваши родители, жили нѣсколько лѣтъ по бракосочетаніи въ такой части Государства, гдѣ ихъ никто не зналъ, то весьма удобно было домашнимъ сочинить такую исторію. Я съ своимъ, сыномъ жилъ внѣ Государства. Вся наша фамилія недовольна была ихъ супружествомъ, и они не имѣли съ нами никакого обращенія."
   Я мало слушала сію рѣчь: печаль меня совсѣмъ заглушила. Мои мысли были въ величайшемъ замѣшательствѣ, я стала задумчива и уныла. Наконецъ мысль: "и такъ Г. Роахдале не мой дядюшка, подобно, солнечному лучу проникло мое сердце и я въ минуту пришла въ искушеніе, сказать съ Кандидомъ: "все къ лушему. Но въ слѣдующую минуту сама себѣ противорѣчила: "какъ, глупинькая! о чемъ ты думаешь? Прежде ты почитала его за своего дядюшку. Не лучше ли бы было, когда бы ты признала его своимъ родственникомъ, а не постороннимъ? Потому что, ахъ! теперь онъ для тебя ничто. Нѣтъ -- онъ для меня не ничто, но то же, что и цѣлый свѣтъ."
   Между тѣмъ, какъ я погружена была въ такихъ мысляхъ, Сиръ Вильгельмъ замолчалъ, заглядывалъ мнѣ въ лицѣ. Я такъ была печальна и такъ низко наклонила свою голову, что стыдилась открыть глаза; одинъ только взглядъ, брошенный мною на него, сказалъ мнѣ, что онъ смотритъ на меня пристально. По семъ воспослѣдовала тишина... Наконецъ онъ началъ опять говорить. "Генріетта, естьли вы будете слушаться моихъ наставленій, то скоро забудете сей противный случай: примите на себя обыкновенное ваше спокойство и живость. Остерегайтесь открывать другимъ сей происходившей между нами разговоръ. Польза моей дочери и Гна Цециля требуетъ, чтобы сокрыть оный. Отъ стараго служителя намъ нѣчего опасаться; вѣрность его извѣстна; но мнѣ кажется нужнымъ отпустить вашу няньку, и какъ она ввѣренное ей смотрѣніе надъ вами имѣла со всякою честностію, то и намѣренъ я щедро наградить ее за сіи услуги." "О Сиръ, любезный Сиръ! прервала я рѣчь его, пусть лучше знаетъ весь свѣтъ, что я подлый подкидышъ! Пусть лучше я испытаю всѣ скорби, коимъ подвержена буду, когда сіе откроется, нежели чтобы вы для того только ее отпустили.-- Кто замѣнитъ можетъ потерю моихъ родителей, когда я ихъ теряю?" прибавила я съ слезами.
   "Неблагодарная! сказалъ Сиръ Вильгельмъ гнѣвно, или вы забыли мое обѣщаніе, или не почитаете меня достойнымъ заступить ихъ мѣсто? Подите, я не скоро сошлю сію достойную женщину, покрайнѣй мѣрѣ не прежде, пока сыщу на ее мѣсто другую. Между тѣмъ, будьте отважны, или по крайней мѣрѣ скрывайте причину вашей печали: болѣзнь моей дочери можетъ служить причиною оной. Не забывайте, называйте ее своею матерью, естьли вамъ любезна моя благосклонность и естьли вы поставляете нѣкоторую цѣну въ ее благополучіи. Не отваживайтесь открывать сей тайны моему сыну. Никто не долженъ знать ее, а особливо онъ, у меня свои причины."
   Я противъ своей воли закраснѣлась при семъ повелѣніи -- У меня свои причины, слова сіи глубоко впечатлѣлись на моемъ сердцѣ, хотя я и не знала отъ чего.
   Сиръ Вильгельмъ, вставъ, вынулъ изъ маленькаго ящичка коробочку, въ коей находилось прекрасное ожерелье и бриліантовыя серьги.
   "Вотъ вамъ это подарокъ, любезная Генріетта, сказалъ онъ; алмазы къ вамъ очень пристаютъ. Но что къ вамъ не пристало? прибавилъ онъ къ сему, смотря на меня, къ такой любви достойной дѣвушкѣ. Надѣньте ихъ сего вечера. Когда уже приглашено общество, то не взирая на болѣзнь моей дочери, должно намъ имѣть концертъ; музыка въ такихъ случаяхъ не безполезна; ибо пріятная музыка дѣлаетъ насъ всегда печальными. Но, продолжалъ онъ, взявъ меня нѣжно за руку, вы не благодарите меня за мой подарокъ. Я ожидаю отъ васъ больше пустой благодарности. Поцѣлуйте меня...
   "Ахъ, Сиръ! сказала я вздохнувъ, такая вольность можетъ ли быть мнѣ пріятна? Щедроты ваши, которыхъ я не заслужила, не обязываютъ меня забыть, что я теперь... "Это въ послѣдній разъ вы огорчаете меня своими рѣчами, прервалъ онъ слова мои съ скоростію: теперь я вамъ прощаю, хотя и во всю свою жизнь не имѣлъ ни малѣйшей охоты быть сердитымъ. Подите, продолжалъ онъ, обнявъ меня, подите, будьте послушны; вамъ едва ли достанетъ времени, чтобы одѣться къ столу. Одѣньтесь хорошенько. Мнѣ очень хочется видѣть васъ пригожею."
   По окончаніи сихъ словъ пошелъ онъ въ свою комнату, а я въ свою.
   Мисъ Станлей ожидала меня съ нетерпѣливостію. Она меня встрѣтила, какъ я вышла отъ дѣдушки.
   "Что, любезная Генріетта, сказала она. Я думаю, что вы отъ недостатка въ твердости не обесславите своего воспитанія и тѣхъ наставленій, каковы старалась я подавать вамъ."
   "О! единая моя пріятельница, отвѣчала я съ глубокимъ вздохомъ, я принуждена носить свое безславіе; о! естьлибъ угодно было Небу, чтобы я только не принуждена была онаго чувствовать; чувствовать, что я подлый, бѣдный подкидышъ! Не говорите о воспитаніи, прибавила я къ сему, обливаясь слезами, что можетъ подѣйствовать оно въ столь презрительномъ, можетъ быть и гнусномъ плодѣ? Это много, очень много, продолжала я, стараясь себя принудить, Разсудокъ мой совсѣмъ помѣшался. Женщина жестокосердая, безчеловѣчная, женщина могла ли быть моею матерью?-- Милосердое Небо! прости меня; мнѣ не возможно ее почитать."
   Въ сіе время вздохи и плачь совсѣмъ было отняли у меня дыханіе.
   "Любезнѣйшая, сказала Мисъ Станлей, къ чему вы такъ печалитесь и еще безъ причины? Что различаетъ людей, какъ не воспитаніе? почтеніе, оказываемое знатной породѣ, есть одно изъ достойнѣйшихъ смѣха нашихъ предразсудковъ. Знаете ли вы, что говоритъ Стихотворецъ
   "Что можетъ учинить благороднымъ?
   "Невольникомъ, глупыхъ или простяковъ?"
   "И сколъ многихъ такого роду, не находится между знатными людьми? Да и такихъ, кои еще хуже, напротивъ того въ любезной Генріеттѣ нѣтъ ничего, чтобы могло обезславить самое вьхсокое воспитаніе. Къ чемужъ вы съ такою вѣроятностію утверждаете, что вы дочь Цыганки? Ленточка и старыя, ваши платья доказываютъ, что вы рождены не отъ нее, и утверждаютъ, меня въ моемъ мнѣніи, что вы унесены, хотя не у Мисъ Цециль.
   Гордость побудила меня сему повѣрить. Я просила Мисъ Станлей, чтобы она показала мнѣ сіи вещи. Ленточку разсматривала я пристально. Она сплетена была изъ такихъ же волосъ, какъ и мои, а по срединѣ видно было мое имя. Сначала она произвела во мнѣ пріятное чувствованіе; но наконецъ бросила я ее съ презрѣніемъ. "Ахъ! сказала я, гораздо легче унести ленточку, нежели дитя; то удобнѣе, нежели это." Однакожъ по нѣкоторомъ размышленіи прибавила я къ сему: "мнѣ хочется снискать нѣкоторое уваженіе, и при томъ увѣриться, что я, по крайнѣй мѣрѣ рождена отъ честныхъ родителей, чтобы имѣть побудительную причину поступать соразмѣрно своему происхожденію и воспитанію; но всѣ побужденія къ любьви достойному подражанію оставляютъ меня, когда я представлю себѣ, что я дочь сей женщины -- О любезная Станлей! худое дерево, можетъ ли приносить хорошіе плоды?"
   "Не говорите мнѣ о сей не пріятной матеріи, прервала рѣчь мою нянька помните полученныя вами, отъ Сира Вильгельма наставленія; помните сколь много требуетъ польза ваша, чтобы его обязывать, посмотрите продолжала она смотря въ окошко, сестрица ваша уже одѣлась; она проситъ васъ къ себѣ."
   "Ахъ, любезная пріятельница! отвѣчала я, не говорите мнѣ о уборахъ; по крайнѣй мѣрѣ я хотя сего дня удовлетворю своей печали. Извините меня передъ Сиромъ Вильгельомъ, Гмъ Роахдале и его дочерью, я не могу болѣе съ ними обращаться." По семъ бросилась я на стулъ, проливая слезы.
   Мисъ Станлей старалась перемѣнить мое намѣреніе; но тщетно. Я закрыла лице свое платкомъ и ни на что не отвѣчала, кромѣ того, когда она спросила меня, чѣмъ можетъ она извинить мое отсудствіе.
   "Скажите, что я больна, сказала я ей. У меня очень болитъ голова. Всякъ можетъ судить о томъ по своему произволенію. Я говорю сущую правду, потому, что я въ самомъ дѣлѣ не здорова."
   Въ сію минуту вошелъ къ намъ служитель, объявляя, что меня дожидаются кушать. Онъ получилъ выщеупомянутый отвѣтъ, на которой Мисъ Роахдале тотчасъ пришла ко мнѣ съ нѣжнымъ соболѣзнаваніемъ. Я просила Мисъ Станлей, чтобы она сказала ей, что разговоръ умножитъ только мою болѣзнь. Дѣвушка спрашивала меня о моемъ здоровьѣ, на что я отвѣчала ей коротко, однакожъ дружески. Рачительная моя нянька примѣтивъ, что присудствіе ея мнѣ въ тягость, предложила мнѣ итти въ спальню, потому что можетъ быть придетъ тамъ на меня сонъ, который есть самое лучшее лѣкарство въ моей болѣзни. Стоило труда побудить Мисъ Роахдале, чтобы она оставила меня; однакожъ между тѣмъ пришла я въ свою спальню, окошки которой тотчасъ занавѣсила моя нянька. Сія предосторожность была не безполезна, потому что по прошествіи менѣе 2 часовъ оказалась на мнѣ горячка и я стала брѣдить. Мисъ Станлей, примѣтивъ это, пошла къ Сиру Вильгельму, вдругъ я увидѣла его съ сыномъ у своей кровати.
   Прежде нежели они пришли, я говорила очень не связно; сколь же скоро увидѣла Гна Роахдале, то произнесла слѣдующее, какъ разсказала мнѣ послѣ о томъ моя нянька: "Нѣтъ, безъ сомнѣнія, вы уже не мой дядюшка; однакожъ находится еще тысяча препятствій."
   При сихъ словахъ онъ закраснѣлся, а Сиръ Вильгельмъ бросилъ на него проницательный, смѣшанный съ гнѣвомъ взоръ; потомъ оборотясь къ Мисъ Станлей, сказалъ: "подлинно, она очень больна. Это видно изъ, безпорядочнаго ея разговора." Сказавъ сіе, онъ накдонился, чтобы пощупать мнѣ пульсъ; но я оттолкнула его отъ себя обѣими руками, вскричавъ: "Отойдите отъ меня, вы мѣшаете мнѣ учиться. Я совсѣмъ забыла Италіанской языкъ. Подойдите сюда, Сиръ, взглянула я, на Гна Роахдае, я васъ слушаю, повторите эти двѣ строчки; я ни"когда не слыхала еще столь пріятнаго."
   Сиръ Вильгельмъ взялъ сына своего за руку. "Пойдемъ, сказалъ онъ, присудствіе наше умножаетъ лишь ее болѣзнь. Мисъ Станлей, наблюдайте тишину; никого не впускайте, кромѣ лѣкаря, и не отходите отъ нее."
   При уходѣ Гна Роахдале, я какъ бы стараясь его удержать, протянула свои руки, которыя по его отшествіи упали на одѣяло, и слезы полились изъ глазъ моихъ. Они облегчали меня безпрепятственнымъ вольнымъ своимъ теченіемъ; и я почти опять получила прежній свой разсудокъ. Тогда Мисъ Станлей разсказала мнѣ все, что ни происходило. Отъ такого извѣстія пришла я въ замѣшательство и просила Небо, чтобы оно не лишало меня болѣе разсудка въ такомъ критическомъ положеніи.
   На третій день моей болѣзни, въ которое время Гнъ Роахдале всегда навѣдывался о моемъ состояніи, лекари объявили, что на мнѣ оспа. Они скрывали отъ меня это столь долго, сколько можно, я хочу сказать, столь долго, пока находилась я въ опасности. Однажды послѣ продолжительнаго пріятнаго сна, я отдернувъ занавѣску, сказала бодро: "гдѣ вы, любезная Мисъ Станлей? подойдите сюда, желайте мнѣ щастія; я здорова, такъ здорова, что, мнѣ хочется ѣсть. Дайте мнѣ чего, нибудь покушать." Никто не отвѣчалъ. Я смотрѣла ее вездѣ и увидѣла на столѣ кусокъ хлѣба и желѣ. Мнѣ хотѣлось ѣсть, и я встала съ постѣли. Зеркало было первое, что мнѣ попалось въ глаза. Мнѣ невозможно изобразить моего ужаса и отчаянія, когда я увидѣла себя въ ономъ. Хотя лице мое отъ болѣзни ни въ чемъ не перемѣнилось; однакожъ я еще не знала, что на мнѣ была оспа, и весьма испугалась, усмотрѣвъ на себѣ пятнышки. На крикъ мой, да я не только кричала, но еще выронила изъ рукъ нещастное зеркало, вошла женщина среднихъ лѣтъ, въ провожаніи Сира Вильгельма. Увидѣвъ послѣдняго, я опять легла на постѣлю.
   "Ты не должна оставлять ее одну, сказалъ онъ сей женщинѣ."
   "Я думала, что Мисъ спитъ, отвѣчала она, и лишь только теперь вышла, какъ вы меня нашли."
   "Будь впередъ осторожнѣе, отозвался онъ, подошедъ къ моей постели и взявъ меня за руку. Здоровы ли вы, Генріетта? сказалъ онъ. Вы никакъ видѣли въ зеркалѣ прекрасное свое лице?"
   "Прекрасное, перервала я рѣчь его; ахъ, Сиръ! къ чему вы насмѣхаетесь надо мною?"
   Онъ началъ смѣяться.
   "Бѣдное дитя! вскричалъ онъ, вы опасаетесь, чтобы не лишиться своей красоты? Однакожъ вы имѣли ли причину кричать. Но не печальтесь! по прошествіи нѣсколькихъ дней вы выведены будете изъ заблужденія. Вы очень щастливы. Доктора увѣряютъ меня, что когда сойдетъ краснота, вы еще прекраснѣе будете прежняго. Не говорили ли они этого, Мисъ Бландонъ? Онъ оборотился къ женщинѣ.
   "Такъ точно, Сиръ, отвѣчала она, и это правда. Ежели Мисъ прикажетъ подать мнѣ зеркало; то она будетъ съ вами одного мнѣнія: потому что ни 20 красныхъ пятнышекъ нѣтъ на всемъ лицѣ и не примѣтно ни малѣйшей опухоли."
   "Это все пустое, сказала я, хотя сердечно весьма тому и радовалась было бы противъ природы женщинъ, не чувствовать въ себѣ при такомъ случаѣ перемѣны; они почитаютъ красоту за нѣкоторое существенное блаженство.
   Отъ страха, чтобы не лишиться своихъ прелестей, я потеряла прежній аппетитъ; но по прошествіи болѣзни почувствовала въ себѣ опять охоту ѣсть. Едва только примѣтилъ то Сиръ Вильгельмъ, какъ позвонивъ, привелъ всѣхъ служителей въ движеніе, и въ минуту столъ мой покрытъ былъ деликатными кушаньями. Онъ самъ пособилъ мнѣ встать съ постели, и услуживалъ при столѣ. Послѣ обѣда принуждена была я выпить стаканъ вина, и будучи нѣсколько недѣль очень печальна и уныла, сдѣлалась потомъ вдругъ весела. Сиръ Вильгельмъ восхищался живыми моими разговорами, потому что я болтала тогда много. Напослѣдокъ пришла мнѣ на умъ пріятельница моя Мисъ Станлей, о которой я у него тотъ же часъ и спросила:
   "Бѣдная женщина! сказалъ онъ, вопросъ вашъ напоминаетъ мнѣ о весьма трогательномъ поступкѣ. Во время вашей болѣзни получила она письмо отъ моей дочери, которая возвратила уже прежнее свое здоровье. Въ ономъ она просила ее, чтобы она пріѣхала къ ней въ Спа, для принятія смотрѣнія надъ ее сыномъ; она не только ее просила, но даже и принуждала исполнить свою прозьбу, угрожая впрочемъ лишеніемъ своей дружбы. Кажется, что она намѣрена долго пробыть въ Южной части Франціи, потому что тотъ климатъ гораздо для нее здоровѣе. Сіе-то причиною, по чему достойная ваша нянька препоручила смотрѣніе надъ вами Мисъ Бландонъ, которую и принялъ я по ее препорученію...
   "О Небо! вскричала я, отирая слезы, что есть дружество? На кого должна я полагать свою довѣренность, когда Мисъ Станлей, которую почитала я какъ свою мать, столь жестока, что оставила меня въ такое время, когда жизнь моя находилась въ опасности.
   "Не порицаите ее, любезная Генpiemma, отвѣчалъ Сиръ Вильгельмъ, дочь моя привела въ своемъ письмѣ причины, по которымъ она оставила васъ. Естьли бы вы были свидѣтельницею чрезвычайной ея печали, когда она отъѣзжала, то бы вы конечно ее простили.
   "И Мисъ Роахдале также послѣдовала ея примѣру, спросила я запинаясь, произнося любезное сіе имя.
   "Она совсѣмъ изъ другой причины оставила насъ. На ней еще не было оспы; и вы легко можете разсудить, съ какою поспѣшностію, старалась прекрасная сія дѣвушка избѣгнуть столь опаснаго непріятеля прелестному вашему полу. Сынъ мой послѣдовалъ за нею. Изъ полученныхъ мною отъ него писемъ вчерашняго вечера узналъ я съ удовольствіемъ, что она щастливо прибыла въ Миртле-Гилле, которое мѣстечко отстоитъ отсюда на 12 миль и что Элиза находится въ совершенномъ здоровьѣ...
   Извѣстіе о ихъ отъѣздѣ тронуло меня гораздо болѣе, нежели лишеніе Мисъ Станлей: не взирая на внушеніе своего разума, что мнѣ о семъ сожалѣть должно болѣе нежели о томъ, я скоро уличена была въ томъ опытомъ.
   Послѣдній нашъ разговоръ совсѣмъ перемѣнилъ мой видъ: бодрость моя уступила унылости. Я разсматривала новую свою няньку и кажется примѣтила въ лице ея нѣчто такое, что вливало въ меня къ ней отвращенте; нечаятельно, чтобы она могла мнѣ понравиться при тогдашнихъ обстоятельствахъ.
   Я жаловалась на свою слабость. Сиръ Вильгельмъ укорялъ себя, что позволилъ мнѣ столько говорить.
   "Я надѣюсь сказалъ онъ, что когда будетъ вамъ нѣсколько легче, перемѣны воздуха и умѣренное движеніе въ короткое время возстановятъ васъ совершенно... Сказавъ сіе поцѣловалъ онъ меня въ щоку и наистрожайше приказывая Мисъ Бландонъ, чтобы мнѣ ни въ чемъ не было недостатка, простился съ нами,
   Отсутсвіе Гна Роахдале замедлило мое выздоровленіе. Я лишилась аппетита и не взирая на всѣ старанія Сира Вильгьльма, чтобы меня развеселитъ, погрузилась въ глубокую печаль. Я не въ состояніи описать великаго его старанія и нѣжнаго обо мнѣ попеченія. Мисъ Бландонъ не менѣе трудилась, снискать мою довѣренность и подать о себѣ хорошее мнѣніе, но мнѣ не можно было также на нее смотрѣть, какъ взирала я на достойную свою Станлей. Я поступала съ нею съ холодную учтивостію, на что она однакожъ не взирая, казалась быть совершенно довольною всѣмъ, что я ни говорила и ни дѣлала.
   Доктора совѣтовали мнѣ прогуливаться нѣсколько по утрамъ. Такія тѣлесныя упражненія бывали мнѣ весьма пріятны въ провожаніи Гна Роахдале.
   Въ опредѣленный для сего день нашла я въ своей уборной новое верховое лиловое платьѣ. При семъ подаркѣ была также бѣлая шляпа съ перомъ и алмазною пряжичкою и бѣлый серебряный кушакъ. Однакожъ онъ симъ еще неудовольствовался, но у крыльца ожидалъ меня служитель съ малинькимъ бѣлымъ бѣгункомъ, покрытымъ бѣлою серебреною сѣткою. Онъ избралъ самую лучшую дорогу, понравится дѣвушкѣ моего возраста, и я всѣми мѣрами старалася соотвѣтствовать ею щедротамъ. Естьли бы онъ не былъ тотъ, за кого я столъ долго его почитала, то бы не могла чувствовать къ нему болѣе склонности; ни когда не приходило мнѣ на умъ, что онъ желаетъ со всѣмъ другаго рода склонности, и кромѣ молодости и неопытности ничто другое непрепятствовало мнѣ подозрѣвать таковое чрезвычайное его великодушіе и узнать, что сія необычайная нѣжность совсѣмъ другаго рода, нежели каковую питаютъ родители въ своимъ дѣтямъ.
   Ѣзда такъ во мнѣ подѣйствовала, что получила опять прежнюю свою красоту. Пятнышки сошли съ моего лица и я снова начала разсматривать оное съ нѣкоторымъ для себя удовольствіемъ. Новая моя нянька не щадила похвалъ, она просила у меня прощенія, что она отъ природы не умѣетъ льстить, но что, ей не возможно удержаться отъ удивленія, когда она смотритъ на меня, потому что лице мое имѣетъ въ себѣ нѣчто чрезъестественное."
   Она напала на меня съ самой слабой стороны, и не примѣтно вкралась въ мою милость. Мисъ Станлей всегда старалась оградить мое тщеславіе, напротивъ того Бландонъ лила масло на огонь. При первой своей нянькѣ едва могла я вѣрить зеркалу; и когда проводила въ томъ болѣе времени, нежели сколько нужно, то всегда получала отъ нее уроки. Но теперь все перемѣнилось. Мнѣ доставляемы были Сиромъ Вильгельмомъ ежедневно новые уборы, осматриваніемъ коихъ занималась я цѣлыя утра, развѣ только когда пользовалась свѣжимъ воздухомъ. Онъ часто приходилъ ко мнѣ, когда я упражнялась въ томъ.
   Однимъ утромъ Мисъ Бландонъ столь была услужлива, что отославъ мою дѣвку, хотѣла одѣвать меня сама. Убравъ мою голову, вышла она въ другую комнату подъ видомъ, что имѣетъ приказать что то управительницѣ. Она оставила меня съ лежащими на плечахъ локонами, безъ косыночки, въ моровыхъ туфляхъ и въ прекрасной кисейной исподницѣ съ широкою фарбарою.
   Въ такомъ легкомъ спальномъ платьѣ глядѣлась я въ зеркало, какъ нѣкто отворивъ потихоньку двери, прошепталъ можно ли мнѣ войти? Я оборотясъ, увидѣла Сира Вильгельма, почему накинула тотчасъ на себя салопъ съ блондами. Покрышка была прозрачна, но она была первая, что попалось мнѣ въ скорости. Старикъ стоялъ нѣсколько минутъ не говоря ни слова, и смотрѣлъ на меня; наконецъ прервалъ молчаніе, какъ бы противъ своей воли: "ахъ! сколь вы любви достойны?" Я закраснѣлась и старалась хорошенько обернуть около себя салопъ.
   "Вы очень хорошо дѣлаете, прелестная Генріетта! сказалъ онъ, что изъ сожалѣнія скрываете нѣкоторыя свои прелести." Я закраснѣлась, пришла въ безпокойство и старалась освободиться изъ его рукъ. Это было еще въ первой разъ, что нѣжность его казалась мнѣ подлою и презрительною.
   Онъ сѣлъ на канапе, посадилъ меня къ себѣ на колѣни, удерживалъ дыханіе и при томъ запинался. Я противясь ему сказала наконецъ съ досадою: "отпустите меня; я ужъ, теперь не маленькая; и когда не имѣю чести быть вашею сродницею прибавила я вздохнувъ, то опасаюсь, чтобы не поступитъ не благоразумно, естьли допущу такія вольности."
   "Боже мой! прервалъ онъ рѣчь мою, отпустивъ меня, кто пріучилъ васъ такъ думать? Я разсержусь на Мисъ Бландонъ, когда она, внушаетъ вамъ подозрѣніе, вмѣсто, того, чтобы содѣлывать васъ благоразумною. Мнѣ кажется, продолжалъ онъ, опустивъ мою руку съ холоднымъ видомъ, что сердце ваше совсѣмъ не способно быть благодарнымъ. Оно съ лишкомъ не чувствительно. Будучи у меня съ дѣтства, вы можете знать повѣденіе мое лучше, нежели думать, что я употреблю не приличныя вольности -- одумайтесь, прибавилъ онъ вставъ съ важнымъ видомъ, который устрашилъ меня.
   "О Сиръ! любезный Сиръ! вскричала я, не оставьте меня недовольною."
   Я взяла его за руку, поднявъ вверхъ слезящіеся свои глаза съ просительнымъ видомъ. Въ сіе мгновеніе представилась мнѣ моя бѣдность, въ которую могу я притти, естьли онъ оставитъ меня, и я старалась снискать опять ею милость.
   "Я не могу снести сего взора, Генріетта, сказалъ онъ, посадивъ подлѣ себя на канапѣ. Вотъ, одинъ поцѣлуй, такъ мы и опять друзья." Я подставила ему закраснѣвшуюся щеку, и сказала вздыхая: "Ахъ, Сиръ! вы только у меня и пріятелей."
   "Чего не достаетъ любви достойной дѣвушкѣ? вскричалъ онъ,, прижавъ меня къ своей груди. Я, все для нее сдѣлаю. Отчего вы вздыхаете? Скажите, не хочется, ли вамъ чего нибудь? При семъ вопросѣ смотрѣлъ онъ на меня пристально.
   "Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчала я; впрочемъ была бы я весьма не благодарна, я слишкомъ щастлива."
   "Однакожъ я надѣюсь, продолжалъ онъ, взявъ меня за руку, что, сіе щастіе будетъ скоро еще совершеннѣе...
   Ни его видъ ни медленіе не понравилось мнѣ въ сію минуту. Я встала и сказавъ, что мнѣ надобно прохолодиться, просила его я чтобы онъ позволилъ мнѣ совсѣмъ одѣться. Онъ еще поцѣловавъ меня, вышелъ противъ своей воли.
   Въ туже минуту, какъ онъ вышелъ, пришла Мисъ Бландонъ. Она извинялась, что оставила меня одну, слагая вину на болтливую управительницу. Я не внимала ея словамъ; и чѣмъ болѣе размышляла о поступкахъ Сира Вильгельма, тѣмъ менѣе была оными довольна. Я опасалась, чтобы состояніе мое не перемѣнилось и не пресѣклось все благополучіе; даже не почитала себя безопасною жить долѣе у такого человѣка, который кажется склоннымъ употребить во зло мою довѣренность и благодарность. Но, ахъ! куда итти бѣдной оставленной сиротѣ, которая не имѣетъ ни друзей ни родственниковъ? Мисъ Роахдале увѣряла меня въ своей дружбѣ; но это и были одни только увѣренія, потому что со времени ея отъѣзда, я до сихъ поръ еще не получила отъ нее ни единыя строки. Естьли же бы извѣстно было мнѣ доброе ея сердце, естьли бы я знала также сердце ея родителя, то можетъ быть и покусилась бы прибѣгнуть къ нимъ, или по крайнѣй мѣрѣ искать у нихъ защиты. Но какое можно мнѣ обѣщать себѣ принятіе? Сколь бы не благородно поступила я, когда бы столь прилипчивую болѣзнь, которая влечетъ часто за собою худыя слѣдствія, принесла въ ихъ семейство. А какъ Сиръ Вильгельмъ почитается честнымъ и добродѣтельнымъ человѣкомъ, то они легко могутъ усомниться въ моихъ рѣчахъ.
   Въ такихъ не рѣшительныхъ и печальныхъ мысляхъ провела я весь день, и ночь не могла сомкнуть глазъ; по утру въ 5 часовъ я было заснула, но Мисъ Бландонъ разбудила меня ту же минуту.
   "Встаньте, любезная Мисъ, говорила она, теперь Божественное утро. Сиръ Вильгельмъ намѣренъ ѣхать на охоту и провести день, въ Паркъ Гиллѣ, за 19 миль отсюда, где чаетъ онъ найти своего сына."
   Сначала ея рѣчи думала я уже о извиненіяхъ, чтобы проводить ее отъ себя; но окончаніе разсѣяло всѣ такія мысли; я встала почти противъ своей воли; дѣвка моя скоро меня одѣла.
   Я и прежде была въ Паркъ Гиллѣ, охотничьемъ домѣ Сира Вильгельма, которой не подалеку ртъ Миртле Гилль. Изъ сего заключить можно, съ какою охотою желала я туда ѣхать. Сиръ Вильгельм во время завтрака дѣлалъ мнѣ тысячу привѣтствій за мое послушаніе. Я думаю, что радостная надежда, увидѣться съ Гмъ Роахдале, оживила черты моего лица.
   По окончаніи завтрака поѣхала я съ Сиромъ Вильгельмомъ и своею нянькою.
   Сколь много трогаетъ меня воспоминаніе сего дня! сколь многихъ приключеній былъ онъ причиною!
   Я думала поспѣть въ Паркъ Гилль къ обѣду, ни мало не сомнѣваясь, что мы дѣйствительно на той дорогѣ. Я не примѣчала оной, какъ карета наша проѣхавъ не большой городокъ, вдругъ остановилась. Слуга скочивъ съ запятокъ, закричалъ кучеру, что сошло колесо.
   "О небо! вскричала я, мы опрокинемся. Пустите меня скорѣе вонъ."
   Сиръ Вильгельмъ вынесъ меня изъ кареты и привелъ въ первой трактиръ, который нашелъ онъ, чтобы пообождать въ ономъ, пока исправятъ карету.
   "Теперь мы не можемъ ранѣе вечера прибыть въ Паркъ Гилль, сказалъ Сиръ Вильгельмъ. Кучеръ подтвердилъ то же.
   Это было для меня весьма не пріятно. Я ѣла очень мало, еще менѣе того говорила, Сиръ Вильгельмъ былъ въ великомъ движеніи. Онъ иногда очень веселился, а иногда задумывался: однакожъ казалось столь же нетерпѣливо желалъ продолжать дорогу, какъ и я. Къ 8 часовъ совершились наши желанія и намъ сказали, что готова карета; я съ поспѣшностію сѣла въ оную.
   Едва только отъѣхали мы нѣсколько, какъ вдругъ чистое небо покрылось облаками, помрачившими весь свѣтъ, и настлала великая буря съ громъ и молніей. Я такъ боялась молніи, что закрывъ глаза свои обѣими руками, спрятала голову свою подъ нянькину мантилью. Но Сиръ Вильгельмъ ненадолго оставилъ меня, въ такомъ положеніи. Какъ я отъ страха была почти полумертва, то онъ взявъ меня къ себѣ и прижавъ голову мою къ своей груди, старался успокоить меня нѣжнѣйшими ласками. Я ко всему была не чувствительна, и думала только о опасности, которой были мы тогда подвержены. Симъ только заняты были мои мысли, а отъ сего то и не противилась я его ласкамъ, и даже не знала, что мы остановились, пока не увидѣла себя въ комнатѣ на канапѣ.
   Буря продолжалась съ сугубою жестокостію. Я благодарила небо, что нашла, по своему мнѣнію, мѣсто безопасности; однакожъ не могла еще совершенно успокоиться и получить прежнихъ своихъ силъ; нянька мои предложила мнѣ, чтобы я предалась покою. Я сказала ей, что не могу уснуть въ такую страшную ночь; и лучше останусь на канапѣ, гдѣ мнѣ спокойно и непойду на постелю. По нѣсколькихъ представленіяхъ она согласилась на сіе.
   Не много спустя послѣ сего слуга принесъ ко мнѣ стаканъ настояннаго вина. Мисъ Бландонъ принудила меня выпить половину онаго. Едва только выпила я сей вредный напитокъ, какъ вдругъ упала, какъ бы послѣ великой усталости. Сиръ Вильгельмъ вошелъ и сѣлъ подлѣ меня на канапѣ. Подлая Бландонъ вышла изъ комнаты, я встала и хотѣла также за нею итти, но Сиръ Вильгельмъ остановивъ меня, задушилъ почти своими поцѣлуями. Отчаяніе, страхъ и ужасъ придавали мнѣ силъ вырваться изъ его рукъ; но дѣйствіе проклятаго напитка мнѣ препятствовало. Я противилась ему и просила помощи; но жестокой хищникъ ни чего не страшился. Уже силы мои совсѣмъ истощились, и я была бы жертвою омерзительнѣйшей страсти, какъ Небо въ самое нужное время подало мнѣ помощь.
   Сиръ Вильгельмъ держалъ меня столь крѣпко, что я не могла почти дышатъ; изъ моего носа шла кровь, косыночка моя была изорвана, а волосы мои висѣли на лбу и на плечахъ. Между тѣмъ начали стучаться у воротъ. Хищникъ мой услышавъ шумъ, опустилъ меня. Онъ подошелъ къ окошку, чтобъ точнѣе разслушать. Стукъ повторенъ былъ. Изъ дома спросили: кто тутъ? Съ улицы отвѣтствовалъ мужской голосъ: "отворите; Господина моего, который ѣдетъ въ Лондонъ, застигла на дорогѣ буря. Онъ надѣется, что здѣсь позволятъ ему переночевать, потому, что на 2 мили отсюда нѣтъ ни одного трактира."
   "Кто таковъ вашъ Господинъ? спросили наши.
   "Гнъ Роахдале, сынъ Сира Вильгельма Роахдале, отвѣтствовано.
   Лишь только услышали это, какъ Мисъ Бландонъ прибѣжавъ, сказала, качая головою:
   "Сиръ! Сиръ! слышете ли вы?"
   "Проклятый случай! сказалъ, онъ, вставъ и надѣвая на голову спавшій парикъ; какъ чортъ занесъ, его въ такое отдаленное мѣсто?"
   Между тѣмъ отворили ворота и карета въѣхала на дворъ; нѣсколько минутъ спустя услышала я знакомый голосъ Гна Роахдале.
   "Въ которую комнату мнѣ итти." сказалъ онъ.
   Послѣ сего Сиръ Вильгельмъ хотѣлъ запереть наши двери; но я вскочивъ, его предупредила и растворивъ ихъ, закричала: "помогите! помогите, добрые люди! избавьте меня, избавьте безпомощное бѣдное твореніе отъ погибели!..
   Мисъ Бландонъ подбѣжавъ хотѣла оторвать меня отъ дверей и въ то же время зажала мнѣ ротъ. Сиръ Вильгельмъ дѣлалъ изъ себя печальную смущенную фигуру, каковой я еще не видала. Онъ не зналъ, что ему дѣлать и какъ укрыться отъ стыда.
   Гнъ Роахдале, услышавъ мой крикъ, подошелъ ко мнѣ съ людьми, и видѣлъ насъ въ такомъ положеніи.
   Онъ подумалъ, что произошло что нибудь не пристойное; но почтеніе къ родителю удержало справедливое его отвращеніе. Между тѣмъ видъ его, который кидалъ онъ то на меня, то на Сира Вильгельма, доказывалъ мнѣ, что онъ думалъ. Подлая Бландонъ опустила меня и я бросилась къ его ногамъ, будучи не въ состояніи говорить.
   "Великій Боже! сказалъ онъ, что мнѣ думать о семъ? Мой отецъ! моя племянница! его внучка? Нѣтъ, это вообразить только ужасно, омерзительно!"
   "Ахъ, Сиръ! прервала я рѣчь его, проливая слезы, естьли бы угодно было Небу быть мнѣ вашею племянницею, то бы избѣгнула я сего позорнаго наказанія. Ибо сколь ни золъ Сиръ Вильгельмъ, однакожъ пощадилъ бы добродѣтель своего дитяти. Но у меня нѣтъ ни родителей, ни друзей, я бѣдная, оставленная сирота, которую обезчестить не почитаютъ за преступленіе, которая, по ихъ мнѣнію, не стоитъ того труда, чтобы ее защитить.
   "Нѣтъ! сказалъ Гнъ Роахдаяе, во мнѣ вы найдете того, который отважитъ жизнь свою къ вашимъ услугамъ. Встаньте, любезная, огорченная дѣвушка! не опасайтесь ничего, почтите меня своею довѣренностію. Пойдемте со мною, оставьте вы тѣхъ, кои поступили съ вами безчеловѣчно, ихъ собственному размышленно, которое одно накажетъ ихъ довольно. Эту ночь проведетъ съ вами хозяйка сего дома, я также останусь съ вами для защищенія васъ отъ дальняго безчестія, а по утру отвезу васъ къ своей дочери. У нее будете вы безопасны, и надѣюсь довольны ее дружествомъ и обществомъ. По исполненіи сего я отправлюсь въ дорогу."
   Онъ поднялъ меня и во время разговора держалъ мою руку.
   Я не могла найти довольныхъ словъ для оказанія ему чувствительной благодарности. Столь же трудно было бы мнѣ описать пріятное движеніе моего сердца. Словомъ: благополучіе мое, казалось мнѣ не требовать тогда никакого приращенія. Я не только избавилась величайшаго нещастія, но еще это произошло отъ такого человѣка, коему желала я наиболѣе быть обязанною. Я смотрѣла на сего любвидостойнаго мужа, слушала пріятныя его усладительныя оказанія дружбы и ласкалась жить съ нимъ вмѣстѣ. Могло ли щастіе лучше замѣнить послѣднюю жестокость? Я почитала себя довольно награжденною за все претерпѣнное.
   Сиръ Вильгельмъ ни мало не старался удержать меня. Онъ сидѣлъ на канапѣ потупя въ землю глаза и неосмѣливался взглянуть на такого сына, коего добродѣтели его укоряли только.
   Гнъ Роахдале отвелъ меня въ ближнюю комнату.
   "Я хотя и не имѣю особливаго мнѣнія о здѣшнихъ людяхъ, сказалъ онъ: однакожъ думаю, что вамъ не непріятно будетъ провести ночь съ женщиною. Вамъ нуженъ покой, бѣдная Генріетта! продолжалъ онъ, и нѣжное сожалѣніе зрѣлось на прелестныхъ его глазахъ. Какой жестокой поступокъ!"
   Во время сего разговора отиралъ онъ своимъ платкомъ мое лице. Оно такъ какъ и платье замарано было въ крови, текшей изъ моего носа. Онъ совѣтовалъ мнѣ лечь на постель не раздѣваясь, отошелъ на нѣсколько шаговъ назадъ и приказалъ хозяйкѣ не отходить отъ меня. Ахъ! сколь осторожно любвидостойное его поведеніе во всѣхъ случаяхъ! Онъ опять подошелъ ко мнѣ.
   "Позволите ли вы мнѣ сидѣть подлѣ вашей кровати? сказалъ онъ: ввѣрите ли вы мнѣ себя?"
   "Отъ всего сердца, отвѣчала я. Я даже не почту себя безопасною, , когда вы меня оставите -- но вы устали -- Я безразсудна -- не оставляйте только меня, Сиръ, я не лишу васъ покоя."
   "Спокойтесъ за меня и за себя, любви достойная дѣвушка, сказалъ онъ потихоньку, взявъ мою руку, добрая вамъ ночь."
   Послѣ сего сѣлъ онъ въ креслы, которые стояли подлѣ кровати, однакожъ не опустилъ моей руки. Женщина сидѣла у огня. Можно ли думать о снѣ? можноли воображать его при такихъ живыхъ чувствованіяхъ? Могла ли я сомкнуть глаза, имѣя въ виду столь прелестный предметъ?

"Пріятная любовь прогоняющая спасительной сонъ."

   препятствовала мнѣ въ томъ. Но страсть сія не мѣшала заснуть Гну Роахдале; онъ скоро предался

"пріятному отдохновенію утомленной природы."

   Пальцы его ослабѣли. Любезная его рука, изъ которой выскользнула моя, лежала теперь не подвижно на моей подушкѣ. Могла ли я воспротивиться такому искушенію? Благодарность, дружество -- должно ли прибавить мнѣ и любовь? побуждали меня. Я подняла свою голову почти противъ воли, наклонила оную и цѣловала его руку. Онъ проснулся и нечаянно засталъ меня въ такомъ упражненіи. Сколь много претерпѣло благонравіе мое отъ сей неосторожности. Онъ вздыхая, смотрѣлъ на меня съ радостію и удивленіемъ. "Прелестная красота! сколь предпочтительнѣе она всякаго хитраго притворства, которое налагаетъ на насъ мода и обычаи!" Онъ сказавъ сіе тихонько, положилъ голову свою назадъ, устремивъ глаза свои на закраснѣвшееся мое лице, и я усмотрѣла; кажется, изъ его взоровъ, что онъ напоминалъ себѣ о нѣкоторыхъ обстоятельствахъ прежняго моего поступка, которые, какъ я опасалась, утверждали его въ подозрѣніи. Сонъ совсѣмъ у меня изчезъ.
   На разсвѣтѣ услышали мы ѣдущую карету. Женщина подошла къ окошку.
   "Это, сударыня, тотъ Господинъ, который привезъ васъ сюда вчера, сказала она. Онъ отъѣзжаетъ съ женщиною и всѣми своими людьми."
   "Вели запречь карету, сказалъ Гнъ Роахдале, и приготовь между, тѣмъ чай для сей молодой Лэди."
   Повелѣніе его въ минуту было исполнено. Въ то время какъ онъ вышелъ переговорить съ своимъ слугою, я вставъ оправила на себѣ платье, женщина принесла мнѣ бѣлой тафтяной солопъ, который закрылъ изорванное и замаранное мое бѣлье. Я весьма довольна была пріятною перемѣною своего лица, умывши оное и убравъ волосы. Головной уборъ я потеряла и не можно было его найти, но волосы мои не требовали сего украшенія; они завивались въ природные локоны. По возвращеніи Гна Роахдале я столь порядочно сѣла за столъ, какъ бы имѣла при себѣ весь свой гардеробъ. Довольство духа придало мнѣ цвѣтущую живость. На 16 году противныя случаи отъ пріятныхъ произшествій легко выходятъ изъ нашей памяти.
   "Мнѣ весьма пріятно, сказалъ Гнъ Роахдале, что вы такъ бодры и веселы. Но, прелестная Генретта, продолжалъ онъ важнымъ голосомъ, вы не можете вообразить себѣ, сколь нетерпѣливъ я узнать то, о, чемъ вы говорили вчера. Сирота! не моя родственница, это для меня загадка?
   "Это правда, Сиръ, что я не имѣю чести быть съ вами въ родстве, отвѣчала я печально. Дорогой разскажу я вамъ все, обстоятельства меня весьма опечаливаютъ."
   "Какъ это, прелестная дѣвушка, прервалъ онъ мои рѣчи. Сила нѣжнаго дружества превосходитъ часто, узы крови. Я любилъ васъ прежде, какъ свою племянницу, а теперь, стану любить васъ, прибавилъ онъ, съ пріятною улыбкою, какъ добродѣтельную непорочную дѣвушку, которая имѣетъ нужду въ защитникѣ, и поставлять себѣ въ честь и удовольствіе защищать ея." Сказавъ сіе онъ взялъ меня за руку и повелъ въ карету.
   Я не буду упоминать о своей дорогѣ. Всякъ можетъ вообразить себѣ мои чувствованія -- Сидѣть подлѣ Гна Роахдале предпочитала я всему.
   По вечеру въ 9 часовъ прибыли мы въ Миртле Гилль. Элиза и ея нянька, кои ни мало не ожидали такихъ гостей, хотѣли только сѣсть за столъ. Они удивились такъ поздо услышавши на дворѣ каретной стукъ. Мисъ Роахдале изумилась, увидѣвъ прелестнаго моего избавителя, ведущаго за руку щастливую Генріетту. Она отъ радости была внѣ себя.
   "Элиза, я представляю тебѣ новую пріятельницу, сказалъ Г. Роахдале, признавай ее за такую; она, болѣе не твоя сестра. Это самая правда, продолжалъ онъ, увидѣвъ ея, удивляющуюся, и въ короткихъ словахъ открою тебѣ сію тайну. Сестра моя приняла сію молодую дѣвушку за свое дитя, въ надеждѣ пріобрѣсть чрезъ нее прежнюю милость и любовь нашего родителя, который не доволенъ былъ ея союзомъ. Рожденіе ея сына побудило ее открыть сей обманъ. Сиръ Вильгельмъ снова тѣмъ огорчился. При первомъ порывѣ нашего гнѣва легко наказываемъ мы невинныхъ съ виновными и для того принялъ я любезную Генріетту подъ свое покровительство и хочу быть ея попечителемъ. Вотъ главнѣйшее изъ сей исторіи. Теперь мы отужинаемъ." При ономъ, кромѣ бодрости и веселія, ничего болѣе не царствовало. Не взирая на то, что я устала отъ дороги и что случилось со мною за ночь передъ тѣмъ, я не имѣла охоты предаваться покою. Столь оживлена была я присудствіемъ великодушныхъ своихъ пріятелей. Между тѣмъ слѣдующаго утра отъ отъѣзда Г. Роахдале, котораго важныя дѣла требовали въ Лондонъ, получила я жестокой ударъ. Онъ жилъ тамъ около 2 недѣль, кои казались мнѣ годомъ, хотя я въ обществѣ Элизы столь же была щастлива, какъ могла только быть во время его отсутствія, потому что она поступала со мною весьма дружески. Однимъ утромъ сказала она мнѣ: "любезная Генріетта, я не могу довольно возблагодарить васъ за ту щастливую перемѣну, какую произвели вы въ моемъ батюшкѣ. Прежде сего находился онъ въ великой печали, которая происходила отъ того, что онъ почиталъ васъ не здоровою; теперь, же онъ сталъ совсѣмъ другой человѣкъ и пересталъ печалиться. Онъ опять получилъ природную свою живость. Естьли бы вы не такъ были молоды, прибавила она, улыбаясь, я бы желала, чтобы союзъ, которымъ я столь тѣсно съ вами соединена, еще бы тѣснѣе соединилъ насъ другимъ образомъ. Что вы скажете на то, чтобы быть матерью столь взрослой дѣвушки, какова я? О! я увѣряю васъ, я буду самая послушная дочь. Батюшка мой хотя и вдвое васъ старѣе -- это еще не важность -- однакожъ повѣрьте мнѣ, что вздыхали о немъ, хотя не такъ прекрасныя, однакожъ столь же молодыя дѣвушки. Онъ и въ Италіи могъ бы выбрать для себя прекрасную, дѣвушку. Никто не могъ сравниться съ прелестнымъ, храбрымъ кавалеромъ Гна Роахдале"
   "О! думала я во время ея рѣчи,, вы только отдали ему справедливость." Между тѣмъ шутка ея, чтобы мнѣ быть его супругою, столь сильное проивела на мнѣ движеніе, что я удивляюсь, какъ она того не примѣтила. Я краснѣла, трепетала и едва могла дышать, а тѣмъ менѣе отвѣчать ей на то, и конечно бы сдалась, естьлибъ нянька ея не вошла въ сію минуту и не прекратила нашего разговора.
   Однажды передъ завтракомъ прогуливались мы въ лѣтнемъ платьѣ по звѣринцу. На насъ были ситцовые шлафорки, бѣлыя кисейныя платья и шляпки въ бантами, притомъ локоны лежали у меня на плечахъ. Словомъ, насъ почли бы тогда за тѣхъ увѣтущихъ Нимфъ, какихъ изображаютъ стихотворцы въ пастушьихъ своихъ басняхъ. Я для того только такъ обстоятельно описала свой нарядъ, что Провидѣніе въ сей нещастный денъ рѣшило мою судьбу и опредѣлило меня къ бѣдствіямъ. Бѣдствія, коихъ бы избѣгнула я, можетъ быть, естьли бы природа не столь щедро одарила меня тѣмъ, что я такъ дорого до сихъ поръ цѣнила.
   Элиза и я выбрала для себя изъ всего стада по одной лани и для различенія ихъ отъ другихъ, завязали у нихъ на шеяхъ по банту. Мы обыкновенно кормили ихъ принесеннымъ съ собою хлѣбомъ. Моя лань стояла все смирно, доѣдая свой завтракъ, какъ вдругъ обратилась въ бѣгъ, услышавъ издали выстрѣлъ изъ пистолета. Съ дѣтскою живостію побѣжала я за нею. Сколь не равный бѣгъ! Она поперегъ перебѣжала улицу, лежащую на самомъ концѣ звѣринца и ведущую къ замку. Я хотѣла слѣдовать за нею, но вдругъ увидѣвъ коляску, остановилась, которая къ щастію моему также остановилась, потому что я впрочемъ совсѣмъ бы надорвалась отъ бѣгу. Это былъ фаетонъ, въ коемъ сидѣли двое Господъ, изъ которыхъ одного при первомъ взглядѣ почла я за Гна Роахдале. Онъ немедленно, выскочивъ изъ коляски, подошелъ ко мнѣ. Свѣжій воздухъ и бѣганіе придали лицу моему розовый цвѣтъ. Какой странный видъ имѣла я тогда отъ разбитыхъ волосъ, свѣянной на одну сторону шляпы и испортившихся бантовъ.
   "Роахдале! вскричалъ Гнъ изъ коляски, что это у васъ за лѣсная богиня? Какая прекрасная Ниифа. Я горю желаніемъ ее видѣть."
   "Отдайте служителю возжи и поидемте искать со мною моей дочери, которую оставила сія дѣвушка въ звѣринцѣ, сказалъ Гнъ Роахдале, я надѣюсь, что они насъ за сіе угостятъ."
   По окончаніи сихъ словъ, взялъ онъ меня за руку и пошелъ.
   Незнакомый вышелъ изъ коляски и приближился ко мнѣ со взоромъ придворнаго человѣка.
   Онъ казался 5 или 6 годами моложе моего спутника; но Природа не одарила его такими пріятностями, хотя онъ въ цѣломъ и былъ то, что называютъ пригожимъ мущиною. Изъ послѣдствія узнала я, что онъ почитаемъ былъ женщинами. Лице его не имѣло той исполненной выраженія черты его пріятеля, однакожъ оно было мужественно и непротивно. О! какъ могу я имѣть терпѣніе его описывать?-- Но время заглушило мои чувствованія. Видъ его былъ бодръ, онъ зналъ свѣтъ, умѣлъ пріятно развеселять самыми малостями; взоры его показывали нѣкоторую нечувствительность, и я бы никогда не подозрѣвала, что это только одна маска, скрывающая великое пронырство и лукавое сердце, естьлибъ не испытала того къ своему вреду.
   Онъ былъ богатый дворянинъ изъ древней фамиліи. Гнъ Роахдале познакомился съ нимъ въ Италіи и завелъ тамъ съ нимъ нѣкоторой родъ дружбы. Онъ не зналъ истиннаго его характера. Сиръ Генрихъ Брадшавъ одолженъ былъ ему услугою, которая тронула бы самаго неблагодарнаго. Онъ въ одномъ случаѣ, касающемся до чести, обязанъ ему своею жизнію. Послѣ узнала я о такихъ обстоятельствахъ, которыя не въ честь служили Сиръ Генриху, и которыя не извѣстны были великодушному его избавителю.
   Проходя рощицу, въ которой смотрѣли мы Элизу, Кавалеръ нашелъ случай насказать мнѣ множество вѣжливостей, на которыя я однакожъ ничего не отвѣтствовала, довольна будучи обществомъ Гна Роахдале. Я безъ всякихъ ласкательствъ была очень весела.
   Съ какимъ удовольствіемъ держала я драгоцѣнную его руку. Едва могла я воспротивиться тому побужденію, чтобы не прижать его къ своему сердцу.
   Мы встрѣтились съ Элизою, какъ она поспѣшала домой, не мало встревожена будучи моимъ уходомъ. Послѣ завтрака Элиза и я скоро одѣвшись, пошли въ лѣсокъ, гдѣ уже было общество, которое еще болѣе тогда умножилось. Погулявъ тамъ нѣсколько времени, пошли мы въ одну деревенскую церьковь, въ коей слушали пріятный концертъ. Гнъ Роахдале привезъ съ собою изъ Лондона нѣсколько музыкантовъ. "Потому что я знаю, прошепталъ онъ мнѣ, пожавъ мою руку, что любви достойная Генріетта весьма любитъ, музыку."
   "Пріятнѣйшій человѣкъ!, подумала я въ себѣ:
   У насъ была Италіянка, которая пѣла подобно Сиренѣ. Гнъ Роахдале просилъ меня проиграть что нибудь на клавикордахъ и пропѣть. Я трепетала, но не могла ему отказать. По чему и начала первую и самую лучшую пѣсню.
   Общество весьма хвалило мой голосъ, однакожъ никто такъ не превозносилъ меня похвалами, какъ Сиръ Генрихъ. Но единый взоръ Гна Роахдале тронулъ меня несравненно. Оный говорилъ мнѣ болѣ, нежели всѣ похвалы прочихъ.
   О преблагополучныя дни невинности и спокойства! сколь пріятно ваше воспоминаніе! Ахъ! вы продолжались не долго; но страданія мои вѣчно.
   Обѣдъ нашъ соразмѣрно съ числомъ и званіемъ нашихъ гостей былъ великолѣпенъ. Чай пили мы на дерновыхъ скамьяхъ подъ тѣнію толстыхъ деревъ. Вечеръ окончанъ былъ великимъ баломъ, въ такъ называемой лѣтней гостиной залѣ. Комната сія казалась дѣломъ благодѣтельныхъ духовъ. Она была чрезвычайно пріятна, и какъ бы очаровывала наши чувства; потому что едва только войдетъ въ нее, но въ тужъ минуту почувствуетъ въ себѣ бодрость и любовь.
   Сиръ Генрихъ просилъ у меня руки. Прежде отвѣта я озиралась и въ самомъ дѣлѣ не знала, что мнѣ сказать. Гнъ Роахдале стоялъ за мною и слышалъ его желаніе. Онъ разумѣлъ мои взоры.
   "Вотъ я здѣсь, сказалъ онъ улыбаясь, я вижу, что вы забыли бы, можетъ быть свое обѣщаніе, естьли, бы я не былъ такъ близко. Сиръ Генрихъ, продолжалъ онъ, Элиза исполнитъ мое желаніе. Я не думаю, чтобы нашлась здѣсь такая женщина, котораябы не предпочла ея ceбѣ. Позвольте мнѣ привесть ея къ вамъ."
   Обманутый Баронетъ поклономъ изъявилъ свою благодарность и допустилъ меня насладиться видомъ благополучія.
   Какой это былъ вечеръ! Онъ продолжался только минуту, но любовь моя весьма увеличилась.
   Болѣе двухъ недѣль все находилось въ такомъ пріятномъ положеніи.
   Время проходило у насъ въ балахъ, концертахъ, живыхъ разговорахъ, прогулкахъ, которыя нравились мнѣ болѣе всего. Только одно меня безпокоило, то есть поступки Сира Генриха. Страсть его казалась каждую минуту желающею вылетѣть изъ его рта. Хотя я обращалась съ нимъ такъ, какъ госиемъ Гна Роахдале весьма учтиво, однакожъ всячески старалась избѣгать случаевъ, чтобы не быть съ нимъ одной. Осторожность моя была безполезна. Онъ не въ состояніи будучи говорить за себя самъ, сыскалъ другаго краснорѣчивѣйшаго, который молвилъ за него слово.
   Однимъ вечеромъ Гнъ Роахдале принудилъ меня, прогуляться съ собою въ рощѣ. Долгое время разговаривалъ онъ со мною о маловажныхъ вещахъ. Наконецъ, какъ пришли мы къ большому дубу, около котораго подѣланы были скамейки, устланныя зеленымъ дерномъ, онъ взявъ меня за руку, посадилъ съ собою, устремилъ на меня свои взоры, вздыхалъ и казалось думалъ, какъ ему открыть то, что онъ хотѣлъ мнѣ сказать. Послѣ сего послѣдовало молчаніе, во время котораго жалъ онъ нѣжно мою руку, но вдругъ опустивъ ея сказалъ: "Что я дѣлаю? Я очень худо исполняю cвоe обѣщаніе; любезная Генриетта, продолжалъ онъ, смотря на меня съ нѣжностію, я надѣюсь, что вы усмотрѣли изъ всѣхъ моихъ поступокъ, что я питаю къ вамъ дружбу не для своей пользы. Вы, не знаете моего сердца, когда неувѣрены, что я не предпочитаю благополучія вашего своему. Для споспѣшествованія къ оному, взялся я говорить за такого человѣка, который васъ обожаетъ; за такого человѣка, котораго я опасаться имѣю причину -- О! простите меня, что возбуждается здѣсь мое тщеславіе -- за такого человѣка, который думаю вамъ не противенъ. Заслуги Сира Генриха Брадшава, его чинъ, его имѣніе --"
   "Сиръ Генрихъ Брадшавъ! прервала я рѣчь его съ чувствительностію; ахъ! я не чаяла, чтобы Гнъ Роахдале -- Я замолчавъ начала плакать; потомъ опять продолжала: "но ахъ! не удивительно, что бѣдная, ничего не значущая дѣвушка, какова я, служитъ бременемъ для вашихъ друзей...
   "Неблагодарная Генріетта! сказалъ онъ, съ котораго времени сталъ я казаться столь презрительнынъ въ твоихъ глазахъ?
   "О Сиръ! простите меня, вскричала я проливая слезы, но то пронзаетъ мое сердце, что вы говорите, за такого человѣка, котораго я ненавижу; вы, которому я болѣе всѣхъ желаю нравиться и котораго желанія старалась всегда точно исполнять, Пожелайте только, я стану слушать ненавистныя предложенія вашего пріятеля. Я обязана вамъ сохраненіемъ моей чести, я обязана вамъ -- ахъ? чѣмъ я не обязана вамъ? Скажите только, удобный случай, изъявить вамъ мою благодарность. Хотя вы и не, открываете своихъ желаній, однакожъ единый взоръ достаточенъ для узнанія мнѣ того, что вамъ угодно; возмите меня, продолжала я, дѣлайте со мною, что вамъ угодно."
   "Я было хотѣлъ, Генріетта, сказалъ онъ улыбаясь и обнявъ меня, расположитъ вами другимъ образомъ, нежели какъ вы кажется ожидаете; но я не употреблю во зло данной мнѣ власти. Я опасаюсь, прибавилъ онъ, вздохнувъ, и сей вздохъ сопровожденъ былъ видомъ, пріятной недовѣрчивости, чтобы мнѣ васъ болѣе не огорчить, когда, я объявлю вамъ нерѣшимость желаній своего сердца. Я увѣренъ, что вы меня почитаете, что благодарность ваша не имѣетъ предѣловъ, и что вы обнаруживаете иногда оную столь пріятнымъ образомъ, что я, не взирая на здравый разсудокъ, впадаю въ очаровывающее лестное заблужденіе."
   "Въ самомъ дѣлѣ, Сиръ, сказала я обрадовавшись, я васъ никогда не обманывала, да и не имѣю къ тому охоты. Я еще молода, проста."
   "Молода? вскричалъ онъ, отступивъ не много. Ахъ! вы конечно еще молоды для моей надежды -- это нейдетъ."
   "Любезный Роахдале, сказала я, уступивъ внушенію своего сердца, безъ всякаго размышленія -- Что о семъ думать? Нѣтъ никакого человѣка на свѣтѣ -- " Ахъ! что я сдѣлала, прибавила я, закрывъ лице свое обѣими руками -- что я сказала! Ахъ! не презирайте меня!"
   Онъ вскочивъ прижалъ меня съ восторгомъ къ своей груди.
   "Любви достоиная, драгоцѣнная, простая красота! Возможно ли? Я, имѣю щастіе вамъ нравиться? Вы презираете, Генріетта? продолжалъ онъ опустивъ мои руки и смотря пристально на закраснѣвшееся мое лице; нѣтъ! любезная Генріетта! ваша любвидостойная непринужденность и прелестное бореніе между искренностію и вѣжливостію, для меня всего дорожѣ. Я полюбилъ васъ съ перваго взгляду. Но любовь сія, при самомъ же началѣ и прервалась, отъ чаянія, что вы моя племянница. Противныя случаи научили меня преодолѣвать страсти, или по крайнѣй мѣрѣ умѣрять ихъ стремленіе. Но потушенное пламя возгорѣлось еще болѣе, когда нашелъ я, что, никакія узы крови не соединяютъ, васъ со мною. Не взирая на то я лишенъ будучи надежды, неосмѣливался вамъ открыться. Разность нашего возраста казалась мнѣ не преодолимымъ препятствіемъ, потому, что могъ ли я надѣяться --"
   Въ сію минуту приходъ служителя, принесшаго пакетъ, прервалъ пріятную его рѣчь, которую слушала я съ удовольствіемъ.
   "Отъ Сира Вильгельма Роахдале, сказалъ онъ. Его милость опасно боленъ. Онъ поклонившись пошелъ оплтъ назадъ.
   Вѣдомость сія весьма меня обезпокоила. Гнъ Роахдале съ скоростію разломавъ печать, началъ читать; видъ его перемѣнился, онъ остановясь смотрѣлъ на меня, и поднявъ глаза на небо, вскричалъ: Боже мой! какое желаніе!-- Потомъ прочитавъ все письмо, отдалъ оное мнѣ.
   "Прочтите его, любвидостойная Генріетта! оно касается до васъ. Да, не тщетно проситъ умирающій мой отецъ прощенія. Но, ахъ! что, мнѣ сказать на другое его желаніе?
   "Оно пронзаетъ мое сердце -- Причина моего существованія!-- Но когда жизнь его не можетъ иначе сохранена быть, то я долженъ жертвовать за нее своею; ибо я точно увѣренъ, что въ сію мину, ту, когда надежда моя имѣетъ столь изумляющія предметы, я не въ состояніи буду пережить его потери. Однакожъ я ничего не скажу. Вы должны рѣшитъ нашу судьбу по своему собственному разсудку...
   Сказавъ сіе онъ отошелъ отъ меня, а я отъ безпокойства и отчаянія, въ которой ввергла меня его рѣчь, нѣсколько пришедъ въ себя, прочла слѣдующее:
   

Къ Господину Роахдале.

   "Изображеніе могилы, въ которую я, чего опасаюсь, скоро сойду, представляетъ мнѣ недавный мой поступокъ съ самой ужасной стороны. Кто можетъ перенесть душевныя раны? Чего бы я теперь не сдѣлалъ, чтобы только загладить свое преступленіе? Но могу ли я надѣяться, что проститъ меня озлобленная, любезная Генріетта? О сынъ мой! поговори ты за меня. Прощеніе ея учинитъ смерть для меня не столь ужасною. Безъ сей отрады предамъ я духъ съ неописанною скорбію. Ho недовольно единаго прощенія. Я долженъ ея видѣть и слышать изъ розовыхъ ея устъ, пріятное сіе произношеніе. Въ состояніи ли ты былъ, любезный сынъ! узрѣвъ любвидостойную сію дѣвушку не ощутить въ себѣ равныхъ, моимъ чувствованій, которыя она вліять можетъ? Ахъ не возможно, да еще менѣе могу я прибѣгать къ тебѣ въ семъ случаѣ -- Но твое, великодушіе, сыновняя твоя покорность -- О! я точно увѣренъ, что желаніе умирающаго отца, возъимѣетъ въ тебѣ свою силу. Сынъ мой, я люблю достойную Генріетту, я люблю ея до безумія; но это страсть, которой я нестыжусь, потому что желанія мои честны. Съ тѣхъ поръ, какъ она меня оставила, я не имѣю ни малѣйшаго покоя. Она была утѣхою моей жизни, подпорою моей старости, отрадою моего сердца. Отдай мнѣ ее, пусть ощастливитъ она еще разъ мое лице; пусть подумаетъ она о моихъ предложеніяхъ. Она меня любила, была благосклонна и почитала себя обязанною. Испытай, что ты можешь въ ней произвесть; поспѣшай, привези ея ко мнѣ, она должна быть моею. Умру ли я, или живъ буду. Впрочемъ я не умру, присудствіе ея оживитъ меня -- Перо выпадаетъ изъ рукъ моихъ -- голова моя --

Прощай."

   Прочитавъ нещастное сіе письмо, я лишилась всѣхъ моихъ чувствъ; и кто знаетъ когда бы пришла опятъ въ себя, естьли бы не возбудилъ меня жалостный голосъ отчаяннаго моего любовника.
   "На что вы рѣшились, прелестная Генріетта?" сказалъ онъ мнѣ съ глубокимъ вздохомъ.
   "О Небо! рѣшилась! вскричала, я, можете ли вы объ этомъ спрашивать? Можно ли подумать, чтобы я когда-либо захотѣла видѣть жестокаго вашего родителя."
   "Ахъ! перебилъ онъ слова мои, не ужели сердце ваше, которое почиталъ я пребываніемъ всѣхъ добродѣтелей, не чувствуетъ сожалѣнія?-- Что мнѣ сказать, продолжалъ онъ, не много помолчавъ, къ чему говорить мнѣ за него столь безуспѣшно, и повиноваться внушеніямъ Природы и должности? Какая, должность?"
   "Не чувствуетъ сожалѣнія? вскричала я; очень хорошо, Гнъ Роахдале, что вы научились преодолѣвать свои страсти. Разумъ беретъ у васъ опять свою власть. Но въ мои лѣта весьма трудно укращать оныя. Первыя впечатлѣнія не скоро заглаждаются. Вы безъ сомнѣнія испытали уже то, но теперь вы стали философомъ и научились любишь съ надлежащею умѣренностію. Вы, заставляете меня подражать вамъ. "Вы по справедливости предпочитаете драгоцѣнную жизнь вашего родителя моему благополучію; а я даю, вашему преимущество передъ своимъ. Подите, Сиръ, прикажите запречь карету. Я готова вамъ слѣдовать и быть жертвою --
   "Остановись, жестокая Генріетта, прервалъ онъ мою рѣчь; перестань пронзать мое сердце непріятнымъ своимъ и несправедливымъ подозрѣніемъ. Я конечно желаю, чтобы вы увидѣлись съ умирающимъ моимъ родителемъ, дабы прощеніемъ своимъ содѣлать смерть его не такъ ужасною. Впрочемъ мысль сія меня съ ума сводитъ."
   "Поѣдемте, Сиръ! вскричала я, пусть распоряжаетъ мною судьба по своему произволенію."
   Онъ взялъ мою руку и прижавъ ее къ своему сердцу, повелъ меня въ карету, которая ожидала уже насъ. Во всю дорогу не опустилъ онъ моей руки. Взоры и вздохи довольно ясно выражали его мысли, но никто изъ насъ не имѣлъ охоты вступать въ разговоръ.
   Въ полдень прибыли мы къ Сиру Вильгельму. Пріуготовленъ былъ великолѣпный обѣдъ. Гнъ Роахдале навѣдывался о здоровьѣ своего родителя. Находящійся въ дому лѣкарь сказалъ ему, что онъ теперь въ великой опасности. "Естьли болѣзнь его, когда усмотритъ онъ сію молодую дѣвушку, прибавилъ онъ посмотрѣвъ на меня, не будетъ имѣть никакой перемѣны, то смерть его уже не избѣжна. Онъ ежеминутно спрашиваетъ, пріѣхали ли вы. Но не взирая на то, что онъ ожидаетъ васъ, нужно пріуготовить его къ свиданію."
   Меня дрожь проняла, которая не могла сокрыться отъ бодрствующаго ока Гна Роахдале. Пріятное его краснорѣчіе побудило меня выпить нѣсколько вина. Онъ и его слова не много меня успокоили. По семъ поведена была я на ужасное позорище.
   Восторгъ Сира Вильгельма, какъ онъ меня увидѣлъ, лишилъ его на нѣсколько времени языка. Онъ уставилъ на меня глаза свои, которыя отъ горячки стали очень дики. Онъ взялъ меня за руку и съ трудомъ произнесъ наконецъ: "Вы ли это, любезная Генріетта! вы ли это, сердце мое! Но скажите, прибавилъ, онъ съ жаромъ и притянувъ меня къ себѣ, прощаете ли вы меня?"
   "Отъ всего сердца и чистосердечно прощаю я васъ, Сиръ, отвѣчала я, и искренне сожалѣю о вашей болѣзни. Единое поруганіе, сколь оно жестоко и безчеловѣчно ни было, не можетъ привести у меня въ забвеніе тѣхъ обязанностей, коими я должна вамъ. Вы были моимъ отцемъ -- ахъ! будьте лучше имъ опять. Я стану васъ какъ такого любить и почитать."
   "Меня любить? говорите вы, перебилъ онъ рѣчь мою. Сынъ мой Вильгельмъ, подойди сюда и будь свидѣтелемъ моего благополучія. Ты меня также любишь; ты не возпрепятствуешь моему благополучію. Я чувствую, что еще нѣсколько проживу, дабы наградить тебя за то, что ты возвращаешь мнѣ Генріетту, все то, что дорого для меня на свѣтѣ."
   "Сиръ, сказалъ лѣкарь, это вредно вашему здоровью, что вы такъ, много говорите. Отпустите сію молодую дѣвушку, ей нуженъ покой послѣ дороги."
   "О! объ этомъ я и недумалъ, отвѣчалъ Сиръ Вильгельмъ, подите, любезная Генріетта; но помните, что судьба моя зависитъ отъ васъ."
   Гнъ Роахдале подалъ мнѣ руку; я не могла говорить и такъ трепетала, что онъ долженъ былъ меня вести. Мы опять пришли въ столовую залу. Сколь печаленъ былъ нашъ разговоръ!
   "Мнѣ должно или оплакивать потерю своего отца, коего жизнь для меня весьма дорога, сказалъ онъ, или когда онъ останется живъ, отдать похитить у себя то, что мнѣ всего дороже на свѣтѣ. Ибо положимъ, любезная Генріетта, что вы, также не захочете пожертвовать ему своими прелестями; однакожъ я никогда не соглашусь удовольствовать свою страсть на счетъ его благополучія".
   "Не можно не удивляться великодушной вашей сыновней покорности, Гнъ Роахдале, вскричала я, да, я и удивляюсь оной; но чувствую, что въ серддѣ, которое истощено, первою склонностію, прочія удобно изчезать могутъ."
   Такими мыслями занималась я во время дороги.
   "Я уже напередъ вижу, говорила я съ собою, что судьба осудила меня на бѣдность. Я могу на все рѣшиться. Когда я вступлю въ союзъ съ Сиромъ Вильгельмомъ, то буду совершенно нещастна; естьли же откажусь отъ онаго, то не только лишусь своего друга и защитника, но еще вѣчно почитаема буду фамиліею ихъ за изверга. Ахъ! что будетъ со мною?"
   Я проливала слезы. Гнъ Роахдале обнявъ меня и прижимая къ своей груди, "Какой не основательный, несправедливый страхъ, сказалъ печально. Ахъ, Генріетта, когда вы научитесь знать меня? Можете ли вы думать, чтобы я когда нибудь только оставилъ васъ? Сколь мало извѣстенъ вамъ жаръ моей страсти. Вы столь безчеловѣчны, что называете сердце мое истощеннымъ. Истощенно? нѣтъ оно наполнено вами. Вы владѣете имъ, и образъ вашъ никогда не загладится на ономъ."
   Я оставляю сію непріятную часть своей исторіи. Воспоминаніе оной терзаетъ меня: мнѣ должно печаль беречь для большихъ еще нещастій.
   Сиру Вильгельму стало не много получше. Я принуждена была ежедневно провождать съ нимъ по нѣскольку часовъ. Онъ безпрестанно докучалъ мнѣ своими прозьбами, сдѣлать его благополучнымъ. Гнъ Роахдале погруженъ былъ въ величайшей печали. Сиръ Вильгельмъ, будучи нѣкогда въ состояніи встать съ своей постели, призвалъ его и меня въ свою комнату и принудилъ меня наконецъ рѣшить его судьбу.
   "Я теперь на краю вѣчности, говорилъ онъ. Естьли вы будете, моею супругою, то продлите мои дни, и тогда я со вкушеннымъ удовольствіемъ, какимъ можетъ только наслаждаться человѣческая природа, оставлю сей свѣтъ, будучи спокоенъ и доволенъ. Но та минута, въ которую отречетесь вы дать мнѣ руку, та нещастная минута будетъ послѣднею: теперь питаюсь я надеждою, безъ которой не могъ бы жить. А ты, сынъ, прибавилъ онъ, оборотясь къ нему, можешь ли быть свидѣтелемъ моей печали, не трогаясь оной? Ахъ! ты только, одинъ имѣешь довольно вліянія въ сію любвидостойную грудь, которую я смягчить желаю. О! поговори ты за меня, я прошу тебя о семъ, стоя на колѣняхъ." Послѣ сего сталъ онъ передъ нимъ на колѣни.
   Какое перо въ состояніи описать скорбь Гна Роахдале. Онъ поднялъ его поспѣшно.
   "Какъ! долженъ ли родитель такъ унижаться! вскричалъ онъ; милосердое Небо! этого много. Генpіemma! продолжалъ онъ со вздохомъ, который казалось раздиралъ его грудь, мнѣ должно за него говорить; я принужденъ къ тому. Можно ли противишься природѣ? Благополучіе, да и самая жизнь моего родителя въ вашей власти. Что мнѣ говорить?"
   "Вы довольно уже сказали, Сиръ, отвѣчала я рѣшительнымъ голосомъ. Я вижу, что вы будете нещастны, когда родитель вашъ нещастливъ; чтожъ со мною будетъ? Ваше благополучіе --"
   Я остановилась, подняла глаза на Небо и отирала ліющіяся изъ глазъ слезы. Это прочь, начала я опять; благодарность и сожалѣніе побѣдили. Я подала руку Сиру Вильгельму она ваша, произнесла я съ трудомъ, упавъ безъ чувствъ въ его объятія.
   Въ минуту начались пріуготовленія къ сему страшному союзу.
   Слѣдующаго дня Гнъ Роахдале, изготовясь совсѣмъ къ отъѣзду, пришелъ въ мою комнату, въ которой сидѣла я, вдавшись въ свою печаль. Онъ увидѣвъ меня, отступилъ нѣсколько назадъ; потомъ бросясь на колѣни, обнялъ меня, закрылъ лице свое въ моемъ платьѣ, и проливалъ притомъ слезы. Вздохи были единымъ моимъ языкомъ. Онъ поднялъ омоченные свои глаза, смотря на меня печально!
   "Послѣдній взглядъ, сказалъ, онъ. Ахъ! мнѣ уже не видать болѣе сихъ глазъ, которые взирали всегда на меня съ пріятностію. Генріетта, любезная, прощайте!"
   Онъ всталъ.
   "Я оставляю тотъ домъ, изъ котораго дважды изгоняла меня нещастная любовь. Простите моего родителя; онъ васъ обожаетъ. Постарайтесь -- Ахъ! что было хотѣлъ я совѣтовать вамъ? Сердце мое возмущается противъ разсудка, однакожъ не ненавидьте его."
   Услышавъ, что кто то вошелъ, онъ оглянулся. Это былъ его служитель!
   "Карета ваша готова, сказалъ онъ".
   "Когда вы меня оставите, когда вы меня оставите, вскричала я, будучи внѣ себя, то я буду на вѣки нещастна."
   Онъ взялъ мою руку.
   "Естьли вы приказываете, сказалъ онъ, я остаюсь; но помните, помните, что мнѣ сносить должно. Однакожъ вы, любвидостоиная дѣвушка, подали мнѣ собою примѣръ, въ твердости."
   "Пробудьте здѣсь этотъ день, этотъ печальный день, отвѣчала я съ плачемъ, и тогда уже ступайте. Пусть лишусь я съ потерею своей вольности всего-того, что мнѣ любезно. Уже не много осталось, часовъ до моего нещастія."
   Вечеромъ все пріуготовлено было къ торжественному союзу. Дѣвушки мои убрали меня. Въ дверяхъ церкви увидѣла я Гна Роахдале, который въ честь своему родителю надѣлъ на себя бѣлое платье, вышитое серебромъ. О! сколь нѣженъ и пріятенъ былъ его видъ! но лице его такъ какъ и мое было блѣдно и подобно смерти. Онъ поклонился мнѣ съ глубокомысленнымъ и почтительнымъ видомъ, взялъ мою руку и повелъ меня, ничего не говоря, къ священному олтарю, гдѣ ожидалъ меня Сиръ Вильгельмъ. Старикъ одѣлся какъ можно лучше, но на изчахшемъ его лицѣ видны были остатки послѣдней болѣзни. По приближеніи моемъ онъ почти не могъ переносить сильныхъ движеніи духа. Онъ подошелъ ко мнѣ: "любезная Генріетта! невѣста моя! вскричалъ запинаясь. О! этого много! послѣ сего вдругъ упалъ онъ на руки къ своимъ служителямъ. Я озябъ, сказалъ онъ, здѣсь холодно: у меня духъ занимаетъ." Гнъ Роахдале подбѣжалъ къ нему съ чувствительнымъ прискорбіемъ. Онъ взялъ его отъ его служителей.
   "Пойдемте въ вашу комнату, сказалъ онъ здѣсь очень холодно. Уже поздо, ахъ! уже поздо, отвѣчалъ Сиръ Вильгельмъ прерывающимся голосомъ и посмотрѣвъ печально на своего сына. Я умираю, любезный Вильгельмъ! не взирая на то, что ты ни сдѣлалъ для меня, нѣжнѣйшій сынъ. Небо да наградитъ тебя за твое послушаніе. А вы, любезная Генріетта! протянувъ онъ свою руку, подойдите ко мнѣ ближе, я васъ благословлю. Провидѣніе назначило вамъ супруга, который достойнѣе того, коему вы хотѣли только клясться въ вѣрности -- Да будетъ твоя воля, продолжалъ онъ нѣсколько подумавъ и, поднявъ къ верху глаза, великій, правитель нашихъ судебъ, да будетъ Твоя воля. Дѣти мои! дайте мнѣ соединить руки ваши, будьте щастливы Простите и забудьте мое заблужденіе, но незабывайте, что вы оба мнѣ чрезвычайно дороги. Я чувствую хладную руку смерти на своемъ сердцѣ. Сей страшный тиранъ похищаетъ уже меня."
   Онъ отведенъ былъ въ свою комнату и положенъ на постелю.
   Сколь чудно я избавилась! однакожъ печальное произшествіе учинило меня не чувствительною ко всей радости, которую бы мнѣ должно было впрочемъ ощутить.
   По вечеру въ 10 часовъ Сиръ Вильгельмъ скончался въ объятіяхъ нѣжнаго своего сына. Я услышавъ сіе печальное, хотя и не неожидаемое извѣстіе, упала въ обморокъ. Мнѣ совѣтовали удалиться.
   Гнъ Роахдале болѣе всего стараясь о моемъ спокойствіи, отправилъ меня въ Миртле Гилль. Онъ проводилъ меня почти до половины дороги, потомъ воротился назадъ для учиненія надлежащихъ пріуготовленій къ погребенію, и для приведеніи въ порядокъ тамошнихъ дѣлъ; между тѣмъ я съ своею служанкою прибыла благополучно къ его дочери.
   Элиза приняла меня со всѣми знаками истиннаго дружества. По объявленіи ей мною о смерти ея дѣдушки, она соединила слезы свои съ моими. Неможно описать ея удивленія, когда я расказала ей приключенія свои со времени нашей разлуки. Послѣднее желаніе Сира Вильгельма, любовь такъ долго питаемая мною къ Гну Роахдале, страсть его ко мнѣ и произшествія, которыя по всѣмъ симъ обстоятельствамъ должны были произойти, казались ей странными, однакожъ пріятными новостями. Тотчасъ начала она съ пріятною усмѣшкою оказывать мнѣ должное почтеніе матери и поставляла себѣ въ удовольствіе, придавая мнѣ такое названіе -- завидное названіе -- Ахъ! ахъ! однако же я не объявлю о томъ прежде надлежащаго времени.
   Любезный ея родитель каждый день писалъ ко мнѣ, посылая письма свои съ однимъ служителемъ, котораго любилъ онъ отмѣнно. Сколъ нѣжны были оныя! Онъ весьма жаловался на время, которое не допускало его учинить того, на чемъ основывается все его благополучіе. "О! Генріетта, говорилъ онъ, сколь долго еще ждать, и съ сколь многими ласкателями долженъ буду я имѣть между тѣмъ дѣло...
   Въ то время какъ жила я у Сира Вильгельма, Элизѣ представлена была одна молодая дѣвушка, дочь одного духовнаго, которая имѣла изрядное воспитаніе, но по смерти своего отца пришла въ бѣдность. Такой предметъ произвелъ въ ней сожалѣніе. Китти Мартень принята была въ домъ въ служанки съ Мисъ Роахдале и скоро учинилась ея любимицею. Дѣвушка сія была очень учтива и услужлива, ей не недоставало также и разума; однакожъ она мнѣ не понравилась. Мнѣ казалось, что она имѣетъ въ себѣ нѣкоторое хитрое, пресмыкающееся, льстивое существо; я смотрѣла на нее также, какъ и на Мисъ Бландонъ, которой она была подобна какъ въ видѣ, такъ и чертахъ лица.
   Едва только прибылъ мои пріятель и любовникъ, какъ Сиръ Генрихъ Брадшавъ, который во время отзыва нашего къ Сиру Вильгельму долженъ былъ съ нами проститься, началъ опять посѣщать насъ. Вѣжливость конечно сего требовала, потому что Гнъ Роахдале получилъ въ наслѣдство и титулъ и родовое имѣніе своего родителя. Я уже напередъ видѣла, что онъ для насъ непріятный гость. Любезный мой Сиръ Вильгельмъ примѣчалъ его и мои взоры. Онъ не имѣлъ причины опасаться, чтобы послѣдніе его оскорбили; при томъ первые не такъ заняты были, какъ съ начала нашего знакомства; но Элиза, казалось, привлекла его на себя вниманіе.
   Спустя нѣсколько дней послѣ его прибытія, открылась нѣкоторая тайна.
   Онъ объявилъ Сиру Вильгельму что онъ узналъ, на какой ногѣ находится онъ съ Мисъ Эвелиною -- это было мое имя; оно стояло на найденной со мною лѣнточкѣ -- и для того умѣрилъ онъ безполезную сію страсть, или болѣе прелестная Элиза нанесла ему сей трудъ, не могши безъ озлобленія дружбы, присовокупилъ онъ, долѣе взирать на красоту вашей любезной, и поставлять въ томъ себѣ удовольствіе, я устремилъ взоры свои на предметъ, столь же по ней прелестный, и любвидостойная дочь ваша привлекла на себя мое вниманіе. Сердце мое избрало въ груди ея вѣчное свое жилище."
   Перемѣна сія была всѣмъ намъ чрезвычайно пріятна: всѣмъ намъ, говорю я; ибо и Сиръ Вильгельмъ не видѣлъ въ поступкахъ его погрѣшностей, и притомъ противъ его имѣнія ничего не можно было возразить; сверхъ того желалъ онъ, видѣть дочь свою сочетанною бракомъ, прежде нежели самъ вступитъ въ союзъ. Мнѣ пріятно было, что я свободилась такого человѣка, котораго гнушалась я какъ невольника. Элиза болѣе всѣхъ была довольна: потому что она съ самаго начала взирала на него пристрастными глазами, чему не должно и удивляться, ибо онъ конечно казался ей совершеннымъ и пріятнымъ мущиною. Послѣ сего открытія мы еще болѣе стали между собою согласны. Любовники наши ни о чемъ болѣе не думали, какъ только о доставленіи намъ увеселеніи и о учиненіи себя любвидостойнѣе. Они не престанно изобрѣтали для насъ новыя веселости, и дни наши проходили въ чтеніи, музыкѣ и любовныхъ увѣреніяхъ. Сколь пріятны тѣ радости, которыя мы вкушали. Ахъ! они служили только къ тому, чтобы послѣдовавшія мои страданія содѣлать тѣмъ болѣзненнѣе. Ибо столь долго продолжавшееся безпрерывное спокойствіе и благополучіе совсѣмъ, меня изнѣжило и учинило не способною переносить острыя стрѣлы нещастій.
   Не имѣя болѣе причины отвращаться отъ Сира Генриха и взирая на него, какъ на такого человѣка, который скоро соединится со мною ближе, поступала я съ нимъ дружески; я даже съ дѣтскою живостію требовала иногда отъ Элизы отчета, для чего она похитила у меня столь нѣжнаго любовника, и что я имѣю великое желаніе приманить ею къ себѣ, потому что для меня нѣтъ пріятнѣе перемѣны сей на свѣтѣ. Сначала она равнымъ образомъ отвѣтствовала на мою шутку, но это продолжалось недолго, и я примѣтила, изъ ея и Сира Генриха поступокъ совсѣмъ другое. Когда я на него ни смотрѣла, она примѣчала мои взоры, а онъ дѣлалъ нѣкоторый нерѣшительный видъ.
   Однажды застала я его въ библіотекѣ одного.
   "Знаете ли вы, вскричалъ онъ, подошедъ ко мнѣ съ книгою въ рукахъ, что я нашелъ здѣсь рецетъ, какъ исцѣлять прелестныхъ дѣвушекъ отъ дѣтскаго упорства? Это единая слабость, которую я въ васъ примѣтилъ."
   "Какъ? вы имѣли съ Элизою любовную ссору? сказала я.
   "Такъ точно, отвѣчалъ онъ, и, вы, кажется, имѣете охоту продолжать ее далѣе, нежели какъ мнѣ хочется."
   "Не опасайтесь, сказала я улыбаясь, вы имѣете сильныхъ друзей, въ числѣ которыхъ и я хочу быть, и взять вашу сторону; при чемъ не сомнѣваюсь васъ скоро примирить."
   Какъ мнѣ возблагодарить вамъ, прелестная посредственница? отозвался онъ. Вы оживляете унылый мои духъ. Сказавъ сіе онъ поцѣловалъ мою руку. Въ сію минуту двери отворились и я увидѣла вошедшую Элизу. Она примѣтивъ то, что почитала я за ни что, отступила назадъ и проговоривъ я прошу прощенія, я не хочу быть вамъ въ тягость, тотчасъ вышла вонъ. Я побѣжала за ней, шутила съ нею о скоромъ ея уходѣ и искусной рѣчи. Она остановясь съ холодностію, молчала и что-то думала. Напослѣдокъ сказавъ, что ей надобно писать письма, оставила меня, пошла въ свою комнату и позвала къ себѣ Китти. Перемѣна сія въ ея поступкахъ была мнѣ весьма прискорбна, однакожъ я надѣялась, что все сіе перемѣнится, когда она будетъ супругою Сира Брадшава. Она рѣшилась не прежде на то согласиться, какъ по сложеніи траура по Сирѣ Вильгельмѣ и по поданіи мною ей въ томъ примѣра. Но я рѣшилась, какъ возможно, ускорить ея бракъ. Я при первомъ случаѣ хотѣла просить о семъ ея родителя.
   Сей любвидостойный мужъ, услышавъ мое желаніе, съ охотою обѣщался поговорить о томъ съ своею дочерью. Онъ сдѣлалъ то. Элиза, проливая слезы, просила его не принуждать ее. Ему хотѣлось знать причины того, страннаго поступка. Она не отвѣчала. Гнъ Роахдале совѣтовалъ ей не упорствовать и не играть своимъ благополучіемъ.
   Нѣсколько дней жили мы на такой ногѣ. Китти была главною тому причиною. Она поступала съ Сиромъ Генрихомъ гордо, а ко мнѣ не оказывала ни малѣйшаго знака дружбы; напослѣдокъ и любезный мой Роахдале тѣмъ заразился. Онъ сдѣлался печаленъ. Я старалась узнать тому причину, но не могла найти удобнаго случая, потому что у насъ всегда были гости. Напротивъ того Брадшавъ не отходилъ почти отъ меня; то спрашивалъ онъ у меня въ дѣлахъ своихъ совѣта, то хотѣлъ раздѣлить со мною печаль свою, будучи не согласенъ съ любезною, и чрезъ то облегчить оную. Тщетны были представленія мои, что онъ увеличиваетъ только несогласіе, безпрестанно слѣдуя за мною, хотя и безвинно, и я опасаюсь, что не противно ли то его пріятелю. Онъ обѣщался остерегаться впередъ, назвалъ себя такимъ человѣкомъ, который не способенъ ни смущать, ни другихъ поощрять на то и -- однакожъ не перемѣнилъ своего повелѣнія.
   Однимъ утромъ, какъ мы пили чай, Гнъ Рамсденъі одинъ изъ нашихъ пріятелей, предложилъ намъ посмотрѣть замокъ Лорда Станвелля, который не давно убрали и украсили, и котораго нѣкоторыя изъ дамъ, а особливо Мисъ Эвелинъ, сказалъ онъ, еще не видали.
   Предложеніе сіе тотчасъ было принято и приказано заложить кареты.
   Сиръ Генрихъ вставъ изъ стола и присоединясь къ обществу, подошелъ ко мнѣ и притворился, будто что то хочетъ сказать мнѣ на ухо, хотя я ничего болѣе не слыхала кромѣ имени Элизы, которое выговорилъ онъ ясно. Отходя отъ меня, уронилъ онъ ко мнѣ на платье записочку.
   Я не прежде примѣтила оную, какъ вставъ, чтобы оправить головной уборъ, и она упала тогда на полъ. Сиръ Вильгельмъ тотчасъ вскочилъ съ своего мѣста и поднялъ оную; я съ начала закраснѣлась, но подумавъ, что это учинилъ Брадшавъ, и что чаятельно просилъ онъ меня, чтобы я уговорила и Элизу ѣхать съ собою, успокоилась и улыбаясь, сказала своему любовнику: удовольствуйте свое любопытство, вамъ пріятны будутъ мои билетъ дуксъ; у меня нѣтъ тайнъ. Онъ поклонился, благодарилъ меня за удовольствіе и сказалъ съ насмѣшливымъ видомъ, что онъ не сомнѣвается, что письма Сира Генриха должны быть весьма краснорѣчивы, судя по щастію его въ разсужденіи прекраснаго пола.
   Кареты подъѣхали къ крыльцу. Коляска Гна Рамсдена, карета Сира Вильгельма и фаетонъ Сира Генриха.
   Лишь только хотѣли мы ѣхать, какъ вдругъ не стало у меня салопа, который за минуту передъ тѣмъ принесла мнѣ моя дѣвушка. Сиръ Вильгельмъ подалъ мнѣ руку садиться въ карету, въ которой должны были также ѣхать тетка и сестра Гна Рамсдена; Мисъ Роахдале съ своимъ любовникомъ въ фаетонѣ, и Мисъ Рамсденъ съ своимъ супругомъ въ коляскѣ. Такъ было учреждено, какъ я, какъ уже сказано, не могла найти своего салопа. Я кликнула свою дѣвку.
   "Я положила его на буфетный столъ, сказала она, но уже его тамъ нѣтъ."
   "Подай поскорѣе другой! закричала я."
   Въ сіе время вошелъ Сиръ Генрихъ.
   "Мисъ Роахдале не хочетъ со мною ѣхать сказалъ онъ, она не взирая на мои прозьбы сѣла въ карету".
   "Медленіе ваше, сударыня! вскричалъ Сиръ Вильгельмъ съ презрительнымъ видомъ, произвело желаемый успѣхъ."
   Въ то время, какъ онъ говорилъ со мною, Kummu стала за мой стулъ. Лишь только произнесены были помянутыя слова, какъ она сказала: я думаю, Мисъ Эвелинъ, что я нашла то, чего вы ищете. Вы ошибкою заложили свой салопъ въ карманъ. По окончаніи сего вынула она его изъ онаго, но не я, а она заложила его туда.
   Какихъ важныхъ слѣдствій не происходитъ иногда изъ самыхъ малостей!
   Сиръ Вильгельмъ, отозвался на сіе негодуя. Это сильное доказательство.
   "Что вы чрезъ то разумѣете? перебила я рѣчь его съ скоростію."
   "Ничего болѣе, какъ что Сиръ Генрихъ весьма искусенъ править фаетономъ, отвѣчалъ онъ съ презрительною усмѣшкою, что онъ, при семъ случаѣ употребитъ все свое искуство."
   Потомъ вышелъ онъ, не взирая на то, что я его просила, и побѣжала бы за нимъ, естьлибъ Брадшавъ несхватилъ меня за руку.
   "Остановитесь, прелестная Генриетта, сказалъ онъ, и откройте мнѣ причину сего страннаго поступка отца и дочери."
   "Пустите меня! вскричала я съ сильнымъ движеніемъ. Ничего незначущія ваши шутки дѣлаютъ меня нещастною. Для чего подкинули вы мнѣ записочку? Что написали вы въ оной? Вы кажется желаете помириться съ Элизою, однакожъ, дѣлаете, такъ сказать, все возможное чтобы только увеличить несогласіе: что состояло въ глупой вашей записочкѣ?"
   "Она въ рукахъ Гна Роахдале, сказалъ онъ; все будетъ хорошо. Поѣдемте за ними. Между временемъ, когда мы къ нимъ пріѣдемъ, онъ конечно ее прочтетъ, и найдетъ въ ней, что Элиза, безъ причины ревнивая Элиза есть бремя и радость моего сердца."
   Сначала я не хотѣла съ нимъ ѣхать, а остаться лучше дома, потому что впрочемъ подала бы на себя подозрѣніе. Ахъ! уже такъ назначено было Провидѣніемъ. Я никакъ не могла избѣжать этого. Сколь нещастна та минута, въ которую позволила я ему повесть себя къ его фаетону!
   Какъ мы въ него сѣли, я противъ воли своей взглянула на любезное гостепріимчивое свое жилище, которое оставила я столъ безрасудно. Но сколь мало думала я, что вижу его въ послѣдній разъ. У меня вырывались вздохи; я не знала тому причины. Сиръ Генрихъ поѣхалъ. Ахъ! сколь радовался злодѣй сей, достигнувъ своей дѣли. Лошади его летѣли какъ молнія, а духъ мой еще быстрѣе летѣлъ за своимъ любовнникомъ.
   Дорога казалась мнѣ длинною и скучною, хотя мы ѣхали и весьма скоро. Я слышала, что замокъ Лорда Станвелля, отстоитъ отъ Миртле Тилль на 18 милъ. Какъ я никогда еще тамъ не бывала, то незная дороги ничего и не подозрѣвала. Во время оной я говорила очень мало, думая только какъ бы скорѣе увидѣть Гна Роахдале и отвратить отъ себя не справедливое его на меня подозрѣніе.
   Въ пять часовъ по полудни пріѣхали мы въ изрядный домъ, построенный на концѣ большаго звѣринца; однакожъ онъ не подобенъ былъ тому, каковымъ описывали мнѣ жилище Лорда Станвелля.
   "Наконецъ, любезная Мисъ Эвелинъ, сказалъ Генрихъ, не могши почти скрыть своей радости, мы благополучно достигли желаемаго мѣста."
   "Возможно ли? сказала я, не ужели это Станвеяль Грове?"
   "Къ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ, сей бездѣльникъ. Посмотрите, продолжалъ онъ, указавъ своимъ пальцемъ, не Мисъ ли Рамсденъ это прогуливается на концѣ рощицы?"
   Я оглянулась и въ самомъ дѣлѣ примѣтила женщину подобную и ростомъ и видомъ Мисъ Рамсденъ, однакожъ мнѣ не можно было точно ее разсмотрѣть. "Можетъ быть это и она, сказала я, помогите мнѣ вытти вонъ, ибо я имѣю великое, желаніе соединиться съ своими друзьями."
   Служитель его остановилъ лошадей. Онъ взявъ меня за руку повелъ въ домъ.
   Я не знаю, какой онъ далъ знакъ тому мужику, который отворилъ ворота; когда же онъ спросилъ его, приѣхалъли Сиръ Вильгельмъ Роахдале съ нѣкоторыми пріятелями, то онъ сказалъ ему, что они уже въ столовой залѣ. Я взбѣжала на лестницу, отворила двери, но неувидѣвъ никого начала бѣгать по всѣмъ комнатамъ, и не нашедъ того, чего искала, хотѣла пойти въ садъ, какъ вдругъ къ величайшему своему изумленію встрѣтилась съ подлою нянькою своею Мисъ Бландонъ. Я подумала сперва, что она служитъ у Лорда Станвелля и для того не смотря на нее пошла съ лестницы; но она ставъ на серединѣ оной съ гордымъ видомъ, непускала меня сойти внизъ,
   "Сдѣлайте такую милость, мисъ, сказала она, подите опять, въ покои, къ чему теперь притворятѣся; вы можете столь же хорошо испытать судьбу свою въ другой разъ."
   "Чего тебѣ надобно? вскричала я съ жаромъ, и хотѣла не смотря на нее итти.
   "Вы бы лучше сдѣлали, когда бы были учтивѣе, сказала она важнымъ голосомъ. Я увѣряю васъ, что, буду всегда васъ почитать, но вы простите меня теперь; мнѣ приказано васъ остановить. Вамъ ничто не помогло бы, хотя бы вы и сошли внизъ, потому что всѣ входы, охранены."
   "О Боже мой! вскричала я, изъ, какихъ подлыхъ намѣреній держутъ меня здѣсь какъ пдѣнницу?"
   "Не изъ какихъ подлыхъ намѣреній, Мисъ, сказала она, пошедъ за мною въ комнату, въ которую я вошедъ бросилась съ печали на стулъ. Сиръ Генрихъ Брандшавъ человѣкъ честный, великодушный какъ, Принцъ -- но онъ самъ объяснитъ, вамъ свои намѣренія: я не получала другихъ повелѣній, кромѣ тѣхъ, чтобы убрать домъ сей для вашего принятія. Прочіе его служители имѣютъ равнымъ образомъ предписанія. Онъ весьма искусенъ исполнять свои предпріятія. Его стараніемъ дочь моя принята въ домъ къ Мисъ Роахдале."
   "Дочь твоя? перебила я ея рѣчь "А! теперь мнѣ не удивительно, что посѣяно несогласіе между такимъ семействомъ, въ которомъ обитала прежде любовь и единодушіе."
   "Китти стараласъ нѣсколько о пользѣ Сира Генриха; но подъ конецъ стало къ лучшему и для васъ и для него, Мисъ, хотя вы и величайшая ей непріятельница."
   "Не мучь меня болѣе своими враками! вскричала я: я стану говорить съ подлымъ твоимъ Господиномъ. Сколь я его не презираю, однакожъ да того умѣряю справедливой свой гнѣвъ, что желаю его видѣть и узнать отъ него, по какимъ правамъ отваживается онъ, такъ непристойно со мною поступатъ."
   "Я опасаюсь, Мисъ, сказала она, что вы скоро будете думать другое, и почтете за лучшее перестать гордиться. Сиръ Генрихъ дастъ вамъ знать, что вы въ его власти."
   "О небо! вскричала я, начавъ, плакать, какая несправедливость!"
   Въ сію минуту показался злой Брадшавъ. Онъ принялъ на себя нѣжный, сожалительный видъ.
   "Небо! что вижу я, вскричалъ, онъ, любвидостойная моя Генріетта, въ слезахъ! Ахъ! позвольте мнѣ сокрыть оныя въ глубину сего вѣрнаго, влюбленнаго сердца".
   "Сиръ, сказала я, вставъ съ негодованіемъ, мнѣ очень хочется знать, за чѣмъ вы привели меня сюда и для чего приказали сей мерзской и презрѣнія достойной бабѣ держать меня здѣсь противъ моей воли? Одумайтесь, вамъ еще есть время, помыслите, что у меня есть друзья, которыя конечно не допустятъ меня быть поруганною. Меня станутъ искать, Сиръ, и узнаютъ, что вы увезли меня и такъ подло привели подъ свою власть".
   "Кто о томъ сомнѣвается, что у васъ есть друзья, прелестная, мисъ Эвелинъ? отвѣчалъ онъ. Всѣ, коихъ вы видите, это все они; но, что касается до тѣхъ друзей, о, которыхъ вы думае е, они совсѣмъ о томъ не сомнѣваются, что вы уѣхали со мною добровольно."
   "Что, Сиръ? сказала я съ скоростію, добровольно?"
   "Точно такъ, сударыня, отвѣчалъ онъ, въ той записочкѣ, которая, по вашимъ словамъ у Сира Вильгельма, нѣтъ другаго, кромѣ, сего. Въ оной ничего не достаетъ, чтобы не произвело желанныхъ дѣйствій; притомъ Китти по давному отъ меня ей наставленію, не преминетъ привесть васъ въ подозрѣніе. Въ войнѣ и любви позволена, всякая хитрость, продолжалъ онъ и хотѣлъ взять меня за руку, и я свидѣтельствуюсь небомъ и землею, что васъ люблю, сколь вы ни жестоки и сколь презрительно ни поступаете со мною. Для васъ лишился я своего друга и обманулъ дочь его притворною страстію; для васъ я ни во что ставлю гнѣвъ его. Онъ конечно не удивится, что я плѣнился вашими прелестями; притомъ ваше не постоянство, прелестная Генріетта, мало произведетъ удивленія, потому что полъ вашъ, сколь мало ни уважаетъ любовниковъ, однакожъ всегда поставляетъ себѣ въ удовольствіе, быть ими обожаемъ и неможетъ терпѣть, чтобы они воздавали почтеніе другой."
   Я ни чего болѣе не слушала; между тѣмъ во время его рѣчи разныя страсти привели меня въ сильное движеніе духа. Я угнѣтаема была печалію къ щастію моему обморокъ учинилъ меня на нѣсколько времени ко всѣмъ моимъ нещастіямъ нечувствительною.
   Они положили меня на канапе, и ихъ стараніями пришла я опять въ себя. Сколь ни слабъ былъ тогда мой голосъ, однакожъ говорила я съ выраженіемъ и силою,
   "Сиръ, сказала я, естьли есть въ васъ хотя малое сожалѣніе, то отдайте вы меня опять моимъ друзьямъ. Вамъ ни что не поможетъ, удержать меня здѣсь столь поноснымъ образомъ, потому что я клянусь вамъ, продолжала я, поднявъ глаза и руки къ верьху, что, лучше умру, нежели на какія либо условія соглашусь быть вашею."
   "Всѣ молодыя дѣвушки, находящіяся въ вашихъ обстоятельствахъ, отвѣчалъ онъ насмѣхаясь, думаютъ, что они могутъ такъ говорить, но только въ романахъ и трагедіяхъ прибѣгаютъ къ кинжаламъ и яду. Вамъ нѣтъ въ нихъ нужды, любезная Генріетта, продолжалъ онъ важнымъ голосомъ; ибо я никогда и не помышлялъ касаться до вашей добродѣтели; нѣтъ, намѣренія мои сходны съ честію. Все, чего я ни желаю, все, чего я ни хочу, есть, чтобы вы согласились законно соединиться со мною союзомъ супружества. Обстоятельства наши конечно трезбуютъ, чтобы оный былъ тайно, но притомъ и ни надолго сокрытъ."
   "У меня терпѣнія ни стало. Сиръ, перервала я рѣчь его съ чувствительностію, хотя сколько и ни старалась я умѣрить свои жаръ во время пустаго вашего разговора, я хочу даже къ тому себя принудить, чтобы и не сердиться и не жаловаться на подлыя ваши и не благородныя поступки. Но я уже вознамѣрилась, хотя и спокойна буду, и повторяю вамъ, что ни прозьба, ни угрозы непобудятъ меня согласиться на ваши желанія, хотя бы вы меня дѣлали обладательницею цѣлаго свѣта, то бы я и, тогда въ томъ вамъ отказала; ни одинъ человѣкъ на свѣтѣ не можетъ, учинить меня непостоянною. Съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ почувствовала я, что у меня есть сердце, обладаетъ онымъ Сиръ Вильгельмъ Роахдале, и оно ему вѣчно принадлежать будетъ."
   "Посмотримъ, вскричалъ онъ дерзновенно. Естьли вы поступаете, по совѣтамъ мудрыхъ матушекъ и несочетанныхъ бракомъ старыхъ тетокъ: выдь только за мужъ, любовь будетъ послѣ; то вы можете, примѣтить, что это заблужденіе, однакожъ я хочу по крайнѣй мѣрѣ сіе испытать. Вы спокойны, прибавилъ онъ, я также спокоенъ, но, я клянусь вамъ, что будущею ночью, естьли буду живъ, обойму васъ своими руками.-- Онъ вдругъ меня обнялъ -- или какъ свою невѣсту, ли какъ другую какую."
   Я кричала и старалась отъ него освободиться.
   "Не безпокойтесь, отвѣчалъ онъ, опустивъ меня, вы увидите, что я точно сдержу свое слово; и я обѣщаюсь вамъ, что не причиню ни малѣйшаго насилія, не употреблю во зло своей власти и не воспользуюсь самыми невинными вольностями. Этотъ день вашъ, никто не будетъ васъ безпокоить и вы можете провесть его какъ вамъ угодно. Я надѣюсь, что вы между, тѣмъ пріуготовитесь къ щастливымъ произшествіямъ, которыя васъ ожидаютъ и преодолѣете свой дѣтской страхъ. Примѣтьтежъ, продолжалъ онъ, возвысивъ голосъ и, положивъ руку на грудь, когда день, сей вашъ, ибо завтрашній будетъ конечно мой. Сказавъ сіе оборатился онъ къ подлой своей помощницѣ: Бландонъ! это твоя повелительница, указалъ онъ на меня; слушайся ея безъ отговорокъ въ сходственность данныхъ мною тебѣ повелѣній." Послѣ сего онъ поклонясь низко, пошелъ вонъ.
   Вскорѣ послѣ этого предложенъ былъ мнѣ великолѣпный обѣдъ, до котораго я не дотрогивалась. Можетъ быть служитель сказалъ о семъ своему Господину, потому что по прошесвіи нѣсколькихъ минутъ прислалъ онъ ко мнѣ молодаго пригожаго и хорошо одѣтаго человѣка, который просилъ меня не изнурять силъ моихъ постомъ.
   Къ какому попалась въ руки я безчувственному, безстыдному злодѣю! злодѣю, отъ котораго не можно ожидать ни малѣйшаго сожалѣнія.
   Гордость и чувствительность подкрѣпляли меня доселѣ; но теперь пришло мнѣ на мысль ужасное мое состояніе, и я лишась твердости, начала жестоко плакать. Молодой человѣкъ казался тѣмъ весьма тронутымъ.
   "Такая красота, вскричалъ онъ, наконецъ, привела бы и Ангела въ искушеніе, нарушить вѣрность. Утѣшьтесь, сударыня, продолжалъ онъ нѣсколько помолчавъ, можетъ быть я и могу услужить вамъ. Я оставляю васъ, чтобы выдумать средство къ вашему освобожденію."
   "О! сказала я съ радостнымъ, восторгомъ, я бы почла тебя тогда лучшимъ своимъ другомъ, и ты бы конечно не остался безъ награжденія."
   "Остерегайтесь, сударыня, отвѣчалъ онъ, унизивъ голосъ, чтобы вамъ не измѣнить себѣ отъ радости. Будьте осторожны и притворяйтесь. Прощайте, продолжалъ онъ, перестаньте плакать и положитесьна меня; я могу васъ увѣрить, что не забуду своего обѣщанія."
   По окончаніи сихъ словъ онъ оставилъ меня -- веселая надежда столько же во мнѣ произвела, сколько и печаль. Между тѣмъ я начала съ приближеніемъ ночи лишаться оной, потому что отъ ожидаемаго своего избавителя ничего болѣе не слышала; однакожъ я не сомнѣвалась. Бландонъ пришла ко мнѣ и старалась меня разговорить, но я вспомнивъ, что Господинъ ея приказалъ ей повиноваться мнѣ и не оставлять одну, "поди, сказала я ей, и никто не отваживайся приходить сею ночью въ мою комнату. Heбo извѣстно, какая будетъ завтра моя судьба."
   Она оставила меня, а я погружена будучи въ печали сѣла въ креслы, смотрѣла на часы и при всякомъ шумѣ вставала. Наконецъ ночью въ 12 часовъ началъ стучаться кто то потихоньку у моихъ дверей, которыя были мною заперты. Я подошедъ хотѣла ихъ отпереть, какъ увидѣла въ щели письмецо,
   "Покамѣстъ спятъ домашніе, услышала я голосъ новаго своего пріятеля, то вы услышите отъ меня еще болѣе."
   Я сѣла опять въ креслы съ симъ пріятнымъ письмомъ по ахъ! сколь великъ былъ мой страхъ и нерѣшимость, когда прочла я условія, на которыхъ мнѣ можно освобожденной быть. Вотъ содержаніе онаго. Каждая нещастная строка напечатлена на моемъ сердцѣ.
   Къ Мисъ Эвелинъ.
   "Сиръ Генрихъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе, котораго я однако ни когда не исполню, хотя бы могъ пріобрѣсть чрезъ то сокровища обѣихъ Индій. Нѣтъ, сударыня, хотя я и нещастливъ, однакожъ неунижусь до того, чтобы играть столь безчестную роль, какую онъ хочетъ дать мнѣ. Съ той самой минуты, какъ только онъ увидѣлъ васъ, онъ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія, учинить васъ своею супругою, но, старался токмо обмануть васъ притворнымъ союзомъ. Онъ думаетъ, уговорить меня, чтобы я совершилъ священную церемонію, переодѣвшисъ. Я знаю, что, естьли вы не захочете быть такимъ образомъ его женою, ожидаетъ васъ еще ужаснѣйшая судьбина. Я говорю судьбина, которая съ начала, кажется странною, но послѣдствія бываютъ не печальнѣе. Злодѣй сей, который хитростію привелъ васъ, подъ свою власть, совсѣмъ не имѣетъ нѣжныхъ чувствъ человѣчества. И такъ что въ состояніи, спасти васъ? Не думайте, сударыня, что я увеличиваю вашу опасность, дабы лучше достигнуть своихъ намѣреній, и что думаю страхомъ довесть васъ до того, чтобы вы согласились на оныя: нѣтъ любви достойная женщина! естьли бы вы узнали меня получше, то бы увидѣли что ложь мнѣ омерзительна. Естьли бы вы услышали нещастную мою исторію, то бы узнали, что душа моя не замарана ни какими преступленіями. Можетъ быть вы, почли бы меня тогда не столь дерзскимъ, какъ теперь, когда я открываю вамъ свою любовь. Я нѣсколько лѣтъ вздыхалъ подъ бременемъ нещастнаго бытія, которое отъ противнаго рока -- воспоминаніе приводитъ меня въ дрожь -- стало мнѣ въ тягость но теперь лучь отрады проницаетъ мракъ и любовь, вдругъ научаетъ меня чувствовать восхищеніе. Вы одни, прелестная, мисъ Эвелинъ, можете примиритъ меня съ свѣтомъ, на которомъ пилъ я доселѣ горькую чашу мученій. Естьли вы будете моею и то мнѣ обѣщаете, то я освобожу васъ, хотя бы вооружился противъ меня Сиръ Генрихъ и всѣ его люди. Естьли вы будете честнымъ образомъ моею, то я во всю свою жизнь стану благодарить васъ. На сихъ условіяхъ я къ вашимъ услугамъ. Я на все рѣшился, сколь ни велика будетъ, опасность, я умру или препровожу васъ въ безопасное мѣсто. Одно слово, написанное карандашемъ, да или нѣтъ, должно рѣшить мои намѣренія. Естѣли вы напишите послѣднее, то я пойду туда, куда поведетъ меня отчаяніе, какого отчаяннаго поступка предпріять я тогда не въ состояніи; но я знаю, я чувствую, что обманутъ буду сею оставшеюся, у меня надеждою, смерть моя -- я слышу шумъ -- я спѣшу сіе отдать. Предпринимайте скорѣе -- теперь не можно терять времени. Прощайте -- и естьли скажете нѣтъ, то на вѣки, "Сидлей"
   О! вскричала я бросивъ письмо и ломая съ печали руки; естьли такія условія, то я лучше останусь. Смерть скоро освободитъ меня.
   Вторичный стукъ у дверей прервалъ мои жалобы.
   "Надумались ли вы, сударыня? Сказалъ онъ тихонько.
   "Да, отвѣчала я весьма громко, не остерегаясь: да, я твердо вознамѣрилась лучше умереть, нежели согласиться на твои предложенія, неблагодарный человѣкъ! продолжала я плача, ты можешь, но отрекаешься освободить такую особу, которая находится въ тѣсныхъ обстоятельствахъ."
   "А! что я слышу! вскричалъ кто то за мною. Вы уже довольно искусны колебать вѣрность моихъ людей?"
   Я испугаласъ, закричала и побѣжала отпереть двери. Едва только хотѣла я сіе сдѣлать, какъ вдругъ оторвали меня отъ оныхъ и я увидѣла себя въ гнусныхъ объятіяхъ Сира Генриха.
   "Вы подали мнѣ примѣръ, вскричалъ онъ, задыхаясь и прижимая меня къ себѣ со всѣми движеніями звѣрской необузданной страсти, вы весьма хитры." Онъ употреблялъ тысячу вольностей, которымъ я не могла ни какъ возпрепятствовать, сколько ни защищалась.
   "Освободите меня! избавьте меня! закричала я громко; я соглашаюсь на всѣ условія, избавьте меня! избавьте меня!"
   Въ сію минуту услышала я, что употребляютъ всю силу, разломать двери. "Избавьте меня, избавтте меня! соглашаюсь на всѣ условія! ради Бога, избавьте меня!" продолжала я кричатъ.
   Злодѣй мой потащилъ меня на канапѣ. Я почитала погибель свою не избѣжною, какъ вдругъ двери упали и я увидѣла вошедшаго своего -- какъ мнѣ его назвать? Ахъ какое намѣреніе, для чего онъ избавляетъ меня.
   Сиръ Генрихъ оставилъ меня; но вмѣсто того, чтобы взять шпагу, онъ прибѣжалъ какъ трусъ къ колокольчику, звонилъ въ него со всею силою, и звалъ своихъ людей.
   Сидлей схватилъ его за шею и приставилъ къ головѣ его пистолетъ. "Злодѣй, сказалъ онъ, ты , недостоинъ сожалѣнія, но я стыжусь воспользоваться твоею трусостію. Естьли позволишь ты вытти отсюда Мисъ Эвелинъ, то я отпущу тебя, естьли же нѣтъ, то избирай, или то или другое, онъ, показалъ на пистолетъ, который держалъ въ рукѣ и другой, который положилъ онъ на столъ, я въ такомъ справедливомъ и благородномъ дѣлѣ хочу или умереть или ее освободитъ."
   Сиръ Генрихъ вдругъ вырвалъ у него изъ рукъ пистолетъ и выстрѣлилъ по обезоруженномъ своемъ противникѣ. Къ щастію ранилъ онъ его только слегка.
   Раздраженный такимъ поступкомъ Сидлей, схватилъ другое смертоносное орудіе и прицѣлясь въ минуту повергъ хищника моего къ ногамъ моимъ мертва.
   "Послѣ сего закричалъ онъ: Бѣгите, бѣгите! карета готова; бѣгите; Небо да сопроводитъ васъ. Мнѣ не возможно итти. Я слышу, люди сбѣгаются. Нѣтъ нужды; пусть лишать они меня жизни славно умереть, защищая такую вещь."
   "О бѣгите и вы великодушный, избавитель, сказала я ему трепеща. Спасайтесъ и вы также."
   По окончаніи сего спѣшила я сойти съ лѣстницы, сколь скоро дозволяли мнѣ ужасъ и отчаяніе. На дворѣ нашла я цѣлую толпу домашнихъ, между коими находилась и гнусная Бландонъ, которая тотчасъ схватила меня за руку.
   "Помогите мнѣ, остановить ее, сказала она другимъ. Я слышала выстрѣлъ изъ пистолета; кто знаетъ, можетъ быть и она умертвила моего Господина. Держите ее, я между тѣмъ посмотрю, что сдѣлалось."
   "Въ сію минуту увидѣла я отчаяннаго Гна Сидлея, продирающагося: сквозь толпу съ обнаженною шпагою.
   Отважигесь только до нее дотронуться: закричалъ онъ громовымъ голосомъ, очищая между тѣмъ мнѣ дорогу сверкающимъ своимъ орудіемъ. Онъ взялъ меня подъ руку и угрозами своими и храбростію въ толикой страхъ привелъ множество, что не взирая на число тѣхъ, которые не давали намъ дороги, безопасно довелъ меня до пріуготованной кареты. Онъ посадивъ меня въ оную и сѣвъ подлѣ меня, поѣхалъ. Тогда упала я въ обморокъ и всѣ старанія прилагаемыя имъ привестъ меня въ прежнее состояніе, были тщетны; пока не остановились мы у одной деревенской хижины. Онъ приказалъ кучеру, оставивъ улицу, ѣхать закоулками и притомъ весьма скоро. Такая предосторожность была очень нужна, потому что нѣтъ сомнѣнія, чтобы служители Стра Генриха нашедъ его мертвымъ, не имѣли времяни опониться и погнаться за нами.
   Всю ночь продолжали мы сію не извѣстную дорогу, по перечнымъ улицамъ при мѣсячномъ сіяніи. Во все сіе время ни Гнъ Сидлей ни я ничего не говорили. Изъ сердца его часто вырывались вздохи, а мое наполнено было печальнѣйшими предвѣщаніями будущей моей судбины. Страхъ, что онъ станетъ говорить со мною о нещастной своей страсти, былъ причиною моего молчанія. Однажды взялъ онъ мою руку, какъ бы противъ своей воли, но вдругъ опустилъ ее, пожалъ плечами, вздыхалъ и наконецъ задумавшись положилъ голову свою на-задъ.
   По утру въ 10 часовъ прибыли мы къ прекраснымъ предметамъ, описываемымъ въ романахъ, какихъ я еще никогда не видала. Между тѣмъ какъ я разсматривая оные и услаждалась цріятными беседами, въ минуту почувствовалавъ себѣ спокойствіе духа, Я желала, чтобы и проводникъ мой, который погруженъ былъ въ мысляхъ, принялъ участіе въ моемъ удовольствіи. Онъ сдѣлалъ то; но милосердое Небо! какія примѣтила я въ немъ движенія.
   "Онъ сплескнувъ руками. Милосердое Провидѣнніе! вскричалъ, сколь правы пути твои. Та пещера, въ которой спасъ я свою жизнь, приговоренъ будучи по законамъ къ смерти, будетъ теперь моею могилою."
   Сказавъ сіе велѣлъ онъ остановиться кучеру. Послѣ того оборотясь ко мнѣ сказалъ: "любвидостойная Генpіemma удостойте меня обществомъ своимъ на четверть часа за ту малую услугу, которую, я оказалъ вамъ. Мнѣ очень хочется, поговорить съ вами объ одномъ дѣлѣ, которое весьма меня трогаетъ. Неопасайтесь, прибавилъ онъ, усмотрѣвъ что я перемѣнилась въ лицѣ; я не стану говорить съ вами о тщетной своей страсти, которая погребена будетъ со мною."
   Онъ выскочивъ изъ кареты, подалъ мнѣ руку сойти. Я оттолкнула оную, будучи въ смертельной печали, что должна оставить карету и что съ нимъ въ такомъ уединенномъ мѣстѣ.
   "Неопасайтесь, сказалъ онъ въ другой разъ, я прошу васъ только нѣсколько прогуляться со мною. Я скоро достигну конца своего путешествія, прибавилъ онъ вздохнувъ, а вы послѣ того можете спокойно, продолжать ваше."
   "Наконцѣ той аллеи, сказалъ онъ кучеру, есть домъ, въ которомъ можешь ты получить что нибудь для себя и для лошадей. Госпожа, сія скоро придетъ туда. Тебѣ не можно сбиться съ дороги: это улица пряма."
   Онъ подалъ руку, чтобы помочь мнѣ сойти. Я почитала себя пропавшею; однакожъ не осмѣливалась его раздражить, потому что онъ могъ бы меня принудить, когда бы я его не послушалась, и такъ я почла за лучшее притвориться и смотря по обстоятельствамъ, довѣрять ему. Я вышла изъ кареты почти полумертва и ступивъ на землю едва не упала въ обморокъ.
   "Прежде прогулки не худо будетъ намъ позавтракать, сказалъ онъ, посадивъ меня опять въ карету и велѣвъ кучеру ѣхать къ крестьянскому двору."
   Сердце мое трепетало отъ радости. Въ крестьянской хижинѣ достали мы изрядной завтракъ, которымъ я довольно подкрѣпила свои силы. Гнъ Сидлей, не взирая на мои прозьбы, не бралъ ничего болѣе, кромѣ стакана холодной воды. Глубокая печаль оказалась на его лицѣ: и я не надѣла причины подозрѣвать его, чтобы онъ что либо предпріялъ противъ моей чести. Онъ казалось столько предался своей печали, что въ груди его не было болѣе мѣста для другой какой страсти.
   По окончаніи завтрака, онъ опять повторилъ прозьбу свою, чтобы итти съ нимъ прогуляться.
   "Я покажу вамъ пещеру, сказалъ онъ, которая защитила меня нѣкогда отъ величайшей опасности, и, въ которой думаю я окончить теперь дни свои. Это весьма легко станется, потому что отвращеніе ваше и несклонность учинить меня щастливымъ, подаютъ мнѣ къ тому поводъ. Но будьте увѣрены, прибавилъ онъ, покачавъ печально своею головою, что мысли мои заняты совсѣмъ другимъ: я, сударыня, не безчестный человѣкъ."
   "О Сиръ! прервала я рѣчь его, простите меня, бѣдную дѣвушку, которая имѣетъ довольно причинъ думатъ о недоброжелательствѣ вашего пола. Не почитайте меня неблагодарною. Я никогда не забуду, что вы мой великодушный избавитель. О! естьли бы угодно было небу, чтобы состояло въ моихъ силахъ, наградить васъ, какъ мнѣ хочется."
   "Этого я не желаю, сказалъ онъ, есть одно и того, вы говорите, вамъ нельзя исполнить. Щастливый человѣкъ -- Сиръ Вильгельмъ Роахдале -- Я знаю, сударыня, вашу исторію. Пойдемте; и подостиженіи удобнаго мѣста для такого повѣствованія, вы услышите мою."
   Я ничего не отвѣчала, но дала ему свою руку. Онъ не говоря ни слова повелъ меня сначала по испещренымъ цвѣтами лугамъ. Потомъ достигли мы густаго лѣса, куда входомъ была искривленная узинькая тропинка. Онъ повелъ меня равнымъ образомъ и по оной. Вздохи были единымъ его языкомъ,
   На концѣ лѣса возвышался холмъ, у подошвы коего протекалъ хрусталлу подобный ручей. Въ семъ холмѣ была пещера, которой входъ заросъ весь травою.
   "Вотъ священное покровительствовавшее меня мѣсто! вскричалъ онъ. Духъ мой былъ смущенъ, когда я въ первый разъ приближался къ оному; но не такъ смущенъ, какъ теперь. Слдьте, сударыя продолжалъ онъ, отдохните на сей скамейкѣ отъ прогулки. Успокойтесь, я также найду здѣсь свой покой. Теперь слушайте меня, Генріетта."
   "Когда я рожденъ подъ нещастными планетами съ сильнѣйшими страстьми, то я ничто иное, какъ бѣдный. Вы бы весьма опечалились услышавъ нещастную мою исторію. Но къ чему мнѣ безпокоить васъ? Нѣтъ, да предана она будетъ вмѣстѣ со мною вѣчному забвенію. Естьли бы я не видѣлъ васъ, то можетъ быть продолжалъ бы еще нѣсколько лѣтъ бѣдное свое бытіе; но когда я мучусь теперь безполезною страстію, то отчаяніемъ желаю освободиться отъ скорби. Безъ васъ я не могу жить; однакоже и не хочу, чтобы вы соединились съ нещастнымъ. Вы заслуживаете лучшей участи. Правда естьли бы вы захотѣли быть моею -- восторгающая мысль! тобы я привелъ васъ въ пріятное жилище невинности и тишины, къ матери лучшей женщины, которая бы обожала васъ, словомъ къ непышнымъ предметамъ сельскаго благополучія. -- Но я брежу простите меня: тамъ бѣгаетъ великолѣпіе. Я васъ для того привелъ сюда, чтобы вы были свидѣтельницею моей смерти, чтобы вы слышали меня, въ послѣдній разъ произносящаго ваше имя. Я васъ для того привелъ, чтобы вы были послѣднимъ предметомъ, который вижу я въ сей жизни. Ахъ! присудствіе ваше содѣлаетъ смерть мою не столь ужасною. При сихъ словахъ вынулъ онъ шпагу."
   "Что вы хотите дѣлать, Сиръ, вскричала я держа его за руку."
   "Я не намѣренъ приводить васъ въ ужасъ; но рѣшился дѣйствительно умеретъ у ногъ вашихъ."
   "Небо! вскричала я заплакавъ, что мнѣ сказать, для удержанія его отъ сего нещастнаго предпріятія. О помыслите о страшныхъ слѣдствіяхъ не только на семъ но и будущемъ свѣтѣ!"
   "Для того мнѣ и должно рѣшится, сказалъ онъ съ отчаяннымъ видомъ. Прощайте! ни какія причины ниже прозьбы не могутъ отвратить меня отъ сего намѣренія, только бы одно возмогло, но того, я не требую, потому что не надѣюсь."
   Сердце мое раздираемо было нежнѣйшимъ сожалѣніемъ, должно будучи видѣть въ какомъ отчаяніи сей пріятный юноша. "Какія нещастія", подумала я, претерпѣлъ онъ въ своей жизни -- потому что казалось ему не болѣе 20 лѣтъ -- "которыя содѣлали для него оную столь несносною." Я молчала и старалась привести растроенныя свой мысли въ порядокъ. Я призывала Небо, чтобы оно наставило меня, что мнѣ дѣлать. Ахъ! между тѣмъ, какъ я о семъ размышляла, онъ прискорбно вздохнувъ, вонзилъ шпагу въ грудь свою, прежде нежели я могла въ томъ ему воспрепятствовать.
   "О удержитесь! удержитесь!" вскричала я, живите, живите, и естьли ничто не можетъ впрочемъ васъ спасти, то я хочу быть вашею."
   "Возможно ли? сказалъ онъ, всплескнувъ отъ радости руками. Что я слышу!-- но я раненъ и можетъ быть смертельно -- однакожъ повторите пріятное обѣщаніе: скажите, будете ли вы моею, когда я останусь живъ. Естьли же нѣтъ, то рука сія не столько еще слаба, чтобы не могла повторить удара. Клянитесь, прибавилъ онъ, станьте на колѣни и клянитесь, что вы будете моею, когда я останусь живъ; текущая моя кровь будетъ свидѣтелемъ вашего обѣщанія."
   Что должно было дѣлать мнѣ? Ноги мои не хотѣли меня держать. Я трепетала и лишенна силъ стала подлѣ него на колѣни, повторила слова и утвердила нещастный союзъ. Онъ перевязалъ рану свою моими платками. Она была въ груди и судя по истекшей крови, глубока и опасна. Съ великимъ трудомъ достигли мы хижины, въ которой прилагала я о немъ возможное стараніе. Дружелюбные жители положили его на постелю и привезли изъ ближняго города лѣкаря.
   По прошествіи 2 недѣль Гнъ Сидлей совершенно вылѣчился отъ раны. Во все сіе время старалась я наложитъ сердцу своему тяжкую работу, чтобы забытъ долго любимаго мною Роахдале, и замѣнить мѣсто его нещастнымъ Сидлеемъ. "Ахъ, сказала я, природа моя не столько тверда, чтобы я могла снести такую перемѣну и я опасаюсь, что, не взирая на свою должность и разумъ, сойду во гробъ съ первою нещастною страсти. Сія прежняя страсть, которой я не могла питать въ себѣ не краснѣясь, замарываетъ теперь мое сердце, когда я, не удерживаю оной и дѣлаетъ меня, достойною наказанія. Пятно, котораго не могутъ смыть слезы сіи, раскаянія и тщетной скорби, проливаемыя мною."
   На конецъ настало то утро, въ которое должна была я утвердить свои союзъ. Во время священной церемоніи мнѣ не возможно было избѣгнуть обморока. Когда восхищенный Сидлей по окончаніи оной поцѣловалъ меня какъ свою жену и когда священникъ пошелъ къ олтарю и все собраніе устремило на меня свои взоры, голова моя пошла вкругъ и я безъ чувствъ упала въ объятія. Ахъ, что была вся его нѣжность, всѣ его старанія, какъ только не удары мои ему сердцу. Сколъ много омочена была слезами моя подушка, когда находился онъ въ объятіяхъ сладкаго сна. Сколь красны были глаза мои, когда мы по утру начали продолжать свою дорогу. Дружеское прощаніе достойной нашей хозяйки еще болѣе умножило мою печаль. При взорѣ на пещеру, въ которой начата была нещастная трагедія, подумала я: "на семъ мѣстѣ, когда я опять сюда поѣду, воздвигну я монументъ, для преданія потомству своихъ нещастій."
   "Что вы такъ задумчивы, обожаемая Генріетта, сказалъ Гнъ Сидлей, когда остановились мы для подкрѣпленія своихъ силъ: позвольте мнѣ расказать вамъ мою исторію, и чрезъ то занять мысли ваши другимъ, а не симъ воспоминаніемъ, прежняго поступка, который такъ васъ трогаетъ. Не правда ли, что вы должны узнать нѣчто о такомъ , котораго учинили вы щастливымъ: и такъ слушайте, моя любезная, продолжалъ онъ, пожавъ мою руку, я увѣряю васъ, что вы услышавъ мои нещастія, свои ни за что почтете,
   "Порода моя, началъ онъ свою повѣсть, подобна вашей, Генріетта, она равнымъ образомъ нѣскольколѣтъ была мнѣ не извѣстна. Я конечно не позналъ нѣжныхъ попеченій своей матери; но отецъ -- морозъ подираетъ по моей кожѣ, при семъ нещастномъ имени."
   Онъ остановился, отеръ хладный подъ съ своего лица, вознесъ нѣсколько словъ на небо и продолжалъ потомъ далѣе.
   "Первое, что помню я очень твердо, есть то, что находился въ маленькой хижинѣ съ другими многими дѣтьми одинакихъ со мною лѣтъ. Я худо былъ воспитываемъ и не лучше одѣтъ. Между тѣмъ, одна добрая женщина, которая, какъ я услышалъ послѣ, была кормилицею, поступила со мною весьма милостиво и смотрѣла за мною, сколько было въ ея силахъ; но она имѣла великую семью и даваемыя мнѣ платья, раздѣляемы были между всѣми съ благоразуміемъ."
   "Я играя однажды съ другими дѣтьми подлѣ пруда, упалъ въ оный. Въ тужъ минуту услышалъ я великой крикъ и одна женщина бросилась въ оный за мною, схватила меня за руку и вытащивъ шастливно на берегъ, сказала дитя мое! любезное мое дитя! о! я никогда, теперь тебя не оставлю. Я лучше, умру съ голоду, лишь бы только тебя воспитать, и не препоручу болѣе единаго моего сокровища чужому смотрѣнію."
   "Во время сихъ словъ прижимала она меня къ своей груди. Я смотрѣлъ на нее съ удивленіемъ. Я никогда не видалъ такого прекраснаго лица, и сколь ни былъ молодъ, однакожъ нашелъ въ красотѣ ея нѣчто пріятное. Мать моя имѣла сіе дарованіе въ высокомъ степени."
   "Какъ вошли мы въ хижину, и перемѣнили наше платьѣ, я будучи опять въ ея объятіяхъ, сказалъ ей: "я останусь съ вами, вы будете моею матушкою и я стану любить васъ нѣжно."
   "Ты и долженъ, ангелъ мой, отвѣчала она, поцѣловавъ меня, Я оставила Сира Іосифа, сказала она, кормилицѣ и причину тому ты скоро отъ меня услышишь, она не можетъ долго быть скрываема, однакожъ я не разпространю ее, вельможи и богатые думаютъ, что добродѣтелъ и бѣдность не могутъ быть вмѣстѣ. Я конечно бѣдна, но не взирая на то,-- ахъ! что было я хотѣла сказать, прибавила она, поцѣловавъ меня въ щеку, для сокрытія краски своей въ лицѣ и слезы покатились изъ ея глазъ."
   "Вы подумаете, сказалъ Гнъ Сидлей, что я отъ себя прибавляю, сей разговоръ и другія маловажныя, обстоятельства; нѣтъ, мать моя, для прекращенія долгихъ длинныхъ ночей часто разсказывала вамъ свою, исторію, и для того то я такъ твердо помню сіи обстоятельства."
   "Она расплатясь съ кормилицею, взяла меня съ собою домой. Я былъ противъ лѣтъ своихъ твердъ и бѣжалъ съ дѣтскою невинною живостію подлѣ своей матери, держа ее за руку."
   "Мы будучи три дни въ дорогѣ, пришли въ одну пріятную деревеньку, которой положеніе было пріятное. На концѣ оной стояла, маленькая хижина. Мать моя постучалась у дверей, которыя тотчасъ и отперла высокая сухощавая старуха. Она смотрѣла на нее."
   "Не ужели шестилѣтняя печаль., такъ перемѣнила черты моего лица, сказала мать моя, что вы совсѣмъ, меня забыли? Вы, которыя питали, ко мнѣ прежде всю нѣжность матери. Неужели забыли вы ваше дитя, бѣдную вашу Каролину, какъ вы называли меня прежде."
   "Каролина! вскричала старуха. О это она! такъ это она. Мнѣ казалосъ лице ваше знакомымъ. Ахъ!, сколько пролила я слезъ. Но войдите сюда, войдите и отдохните здѣсь."
   "Я слишкомъ обстоятеленъ, сказалъ Гнъ Сидлей, я поскорѣе пройду свое дѣтство.
   "Мы жили у достойной старой Марѳы даже до ея смерти. Мать моя воспомоществовала ей своею иголкою. Я отданъ былъ въ училище. Въ такомъ мракѣ провелъ я первые 12 лѣтъ."
   "Мать моя хотя и не сказывала, мнѣ о причинахъ своего прибытія, однакожъ узналъ я изъ двухъ словъ, что произошло между ею и Марѳою, что она рождена отъ хорошихъ родителей, что они жили въ изобиліи и, что она лишилась ихъ милости. "По моему мнѣнію приключилось то, отъ тайнаго брака, о которомъ она, однакожъ ничего не говорила. Однажды, я спросилъ ее, живъ ли мой батюшка? О Боже мой! вскричалъ Гнъ Сидней -- живъ ли? ужасное, ужасное напоминаніе!-- "Послѣ сихъ восклицаній, онъ помолчавъ нѣсколько времени, началъ опять продолжатъ -- "Она ничего не отвѣчала, но завела другой разговоръ."
   "Марѳа по смерти своей оставила намъ не большое свое имѣніе, которое состояло въ коровѣ, нѣсколькихъ курицахъ, хижинѣ и маленькой частицѣ земли, за которую ежегодно она платила хозяину по 5 рублевъ. Доходами съ сей маленькой нанимаемой землицы и трудами моей матери жили мы нѣсколько лѣтъ изрядно. Смерть Марѳы, была намъ очень прискорбна. Зимнія ночи казались намъ весьма долгими и страшными. Меня взяли изъ училища и я долженъ былъ принять на себя должность хозяина, которая мнѣ со всѣмъ не нравилась и которую я зналъ худо. Но мать моя не имѣла такого достатка, чтобы отдать меня въ ученіе къ какому нибудь рукомесленнику, или въ сидѣльцы, по чему я и принужденъ былъ стараться о первомъ и надѣялся, что, по преобрѣтеніи въ томъ нѣкотораго знанія, приведу въ порядокъ и поправлю свою хижину. Нещастная, безразсудность! я отправлялъ то около 12 мѣсяцовъ по смерти нашей пріятельницы. Мы начали посѣщать сосѣдей и жить обходительнѣе; но къ сожалѣнію не такъ спокойно, какъ прежде, когда мы все вмѣстѣ сидѣли кругомъ разложеннаго огня и когда Марѳа сказочками своими утверждала насъ въ невинномъ суевѣріи, или когда мать моя слѣдуя ей, разсказывала намъ старыя произшествія, трогая насъ оными и прославляла провидѣніе, что оно показало ей толь пріятное жилище, въ которомъ она спокойна, или когда я прочитывалъ имъ что нибудь изъ Томсоновыхъ и Юнговыхъ сочиненій.
   "Мать мою начали теперь безъ покоить любовники. Доселѣ жила она такъ удалена свѣта, что почти ее никто не зналъ, но теперь красота ея начала прославляться по всей деревнѣ. Хозяинъ нашъ о томъ услышалъ и любопытство побудило, его къ намъ зайти. Къ нещастію, для него матери моей не было дома, онъ осыпавъ меня нѣжностями, обѣщался, когда воротится съ дороги, посѣтить насъ въ другой разъ. Между тѣмъ прилагалъ я къ обработыванію своей земли всѣ труды, но не взирая на свои старанія и прилѣжаніе не достигъ того, что предпріялъ. По прошествіи трехъ лѣтъ дѣла мои пришли въ величайшій безпорядокъ: и мнѣ было нечѣмъ заплатить за землю. Наконецъ занялъ я денегъ у богатаго своего сосѣда. Хозяинъ нашъ былъ удовольствованъ. Онъ не посѣщалъ насъ болѣе, будучи болѣнъ подагрою. Въ то время какъ я задолжалъ, дѣла мои были еще въ худшихъ обстоятельствахъ нежели какъ когда нибудь. Намъ не было чѣмъ заплатить за наемъ. Хозяинъ ждалъ на насъ нѣсколько недѣль; но потомъ отнялъ у насъ безъ всякаго сожалѣнія и раскаянія скотъ и все, что мы ни имѣли. Мать моя и я выгнаны были изъ дома, не имѣли на свѣтѣ пріятелей, у которыхъ могли бы попросить помощи. Наконецъ, вознамѣрилисъ мы испытать, не можно ли преклонить сердца своего хозяина къ лучшему для насъ. Онъ былъ весьма богатъ и бездѣтенъ. Не имѣя ни лошади и ничего другаго, пошли мы однимъ Майскимъ утромъ пѣшкомъ. Мать моя одѣлась изрядно, хотя платьѣ ея было, грубо и просто. По полудни пришли мы къ его дому и должны были нѣсколько постоять у воротъ. Мать моя спросила Мисъ Санди."
   "Ее нѣтъ дома, сказалъ служитель, однакожъ вы можете говорить и съ Господиномъ, когда есть у васъ что ему сказать."
   "Мать моя была позвана, а клюшнику приказано угостить меня въ прихожей. Сей клюшникъ Вильгельмъ послѣ первой кружки аглинскаго пива началъ болтать черезъ чуръ о своемъ Господинѣ. Онъ изобразилъ, его не очень хорошими красками. Я сталъ было опасаться, что путешествіе наше тщетно, но онъ между прочимъ описывая его характеръ, сказалъ: я думаю, что онъ не дастъ и шиллинга, хотя могъ бы и брата своего спасти отъ смерти, однакожъ за хорошей женской портретъ, который ему понравится, даетъ сто. Между нами сказано, мой другъ! доброй моей женѣ худое у него житье -- Въ то время какъ онъ говорилъ о семъ, услышалъ я великой крикъ."
   "Небо, что это! вскричалъ я въ безпокойствѣ."
   "Кто такова твоя мать? сказалъ Вильгельмъ."
   "Мать моя? вскричалъ я. А что, ты чрезъ то разумѣешь?"
   "Между тѣмъ услышалъ я большій крикъ и мнѣ казалось, что то былъ голосъ моей матери."
   "Это ея, ея голосъ, вскричалъ я схвативъ въ бѣшенствѣ охотничье заряженное ружье, которое лежало на столѣ. Пусть раскаивается, злодѣй, когда онъ старается похитить честь моей матери."
   "Крикъ становился болѣе."
   "Я побѣжалъ къ тому мѣсту, откуды происходилъ оный. Домашніе приобыкли уже къ таковымъ шумамъ. Никто о томъ не безпокоился и недумалъ, и никто не шелъ смотрѣть, что дѣлается, крикъ продолжался и велъ меня къ тому мѣсту, гдѣ оный былъ. Двери были заперты, но я вдругъ разломалъ ихъ. Какое зрѣлище! Мать моя, на которой платье было въ совершенномъ безпорядкѣ, лежала на канапѣ, держима будучи на сильно безчеловѣчнымъ своимъ хищникомъ, который лишь только хотѣлъ совершить свое намѣреніе, онъ увидѣвъ меня вскочивъ, а я, отъ ярости выстрѣлилъ по немъ; онъ упалъ, плавая въ крови своей, текшей ручьемъ изъ смертной его раны. Мать моя едва опомнясъ и всплескнувъ отъ скорьби и ужаса руками, сказала такимъ голосомъ, который привелъ меня въ дрожь. Бѣдный, нещастный; ты умертвилъ своего отца."
   Ослабѣвъ отъ сильныхъ движеній, сѣлъ онъ опять на свое мѣсто, и нѣсколько помолчавъ, продолжалъ повѣсть свою слѣдующимъ образомъ.
   "Позвольте мнѣ, прелестная Генріетта, опустить завѣсу при семъ страшномъ явленіи. Кто желаетъ имѣть о томъ понятіе, тотъ долженъ смотрѣть на оное и чувствовать подобно мнѣ. Меня, тотчасъ схватили и связавъ посадили не подалеку отъ дома въ старую большую башню, которая составляла прежде часть замка. Здѣсь должно было сидѣть мнѣ до перваго засѣданія, и тогда быть судиму. Тюрьма моя была темна, нездорова и печальна. Я не имѣлъ ни постели, ни огня, не видалъ ни дневнаго свѣта и что всего хуже никакого товарища, который бы раздѣлилъ со мною печаль. Тысячи страшныхъ предметовъ представлялись моему воображенію. Мнѣ казалось, что я слышу ужасный крикъ, стукъ оковъ, и что вижу страшную тѣнь, умерщвленнаго своего отца, который скрипѣлъ на меня своими зубами, обвиняя меня, что я наказанія достойную его душу свергнулъ въ вѣчьное бѣдствіе. Удивительно, что я не лишился своего разума въ такомъ ужасномъ положеніи. Я кинулся на солому, которая служила мнѣ вмѣсто постели, закрылъ лицѣ свое руками и не смѣлъ открыть глазъ. Три цѣлыхъ ночи чувствовалъ я медлительную смерть, питаясь приносимымъ мнѣ хлѣбомъ и водою. Въ четвертую ночь, когда я, одержимъ будучи страхомъ лежалъ на землѣ, услышалъ къ неизрѣченному своему ужасу стукъ у своей темницы. Волосы мои стали дыбомъ. Кто идетъ сюда такъ поздо? думалъ я, это или духъ или палачъ, которой хочетъ прекратить нещастное мое бытіе. Я лежалъ не двигаясь и едва дерзалъ дышать."
   "Вставай, кто то сказалъ потихоньку, вставай и не бойся ничего, я пришелъ тебя спасти."
   "Я не смѣлъ поднять своей головы. Подлѣ меня стоялъ тогда человѣкъ въ длинномъ плащѣ съ фонаремъ."
   "Вставай, сказалъ онъ въ другой разъ: мать твоя нашла въ крайнѣй своей печали друга. Она безопасна подъ его покровительствомъ. Взгляни на меня или ты забылъ клюшника Вильгельма? я былъ свидѣтелемъ нещастнаго произшествія, слезы твоей матери и твоя молодость тронула меня. Въ самомъ, дѣлѣ нѣтъ никого во всемъ домѣ, кто бы не пожелалъ тебѣ свободы, одна только жена моя вознамѣрилась обвинить тебѣ передъ судомъ. Завтра перевели бы тебя въ городскую темницу. Но спѣши время дорого; слѣдуй за мною; я препровожу , тебя въ безопасное мѣсто."
   "Я не въ состояніи описать теперь вамъ тогдашнюю свою благодарность, довольно, что мы безопасно вышли изъ замка. Я сѣлъ за нимъ на лошадь. Цѣлую ночь и половину слѣдующаго дня продолжали мы побѣгъ свой по не проложенному пути. Наконецъ указалъ онъ мнѣ мѣсто. Оно было та самая пещера, въ которую привелъ я свою Генріетту, и въ которой хотѣлъ я прекратить жизнь свою."
   "Вотъ, вскричалъ мой избавитель, вотъ назначенное тебѣ жилище до утушенія перваго жара твоихъ гонителей. Одна духовная особа приняла мать твою въ свое покровительство и показала мнѣ это мѣсто. Здѣсь скрывайся ты до тѣхъ поръ, пока она не придетъ къ тебѣ. Я привезъ съ собою съѣстныхъ припасовъ, которыхъ, надѣюсь, станетъ до того времени. Онъ привезъ нѣсколько хлѣба, вина и другой пищи; посидѣвъ не много, въ новомъ моемъ жилищѣ, совѣтовалъ мнѣ бытъ осторожнымъ, и обнявъ меня простился."
   "Я въ другой разъ остался одинъ, угрызаемъ будучи совѣстію, но не въ такомъ бѣдственномъ состояніи; какъ прежде въ страшной своей темницѣ. По прошествіи нѣсколькихъ дней привыкъ я къ уединенію. Между тѣмъ, какъ въ 8 день сидѣлъ я у дверей своей пещеры, увидѣлъ издали мущину и женщину, которые приближались ко мнѣ. Срлце мое трепетало отъ радости. Я побѣжалъ къ нимъ на встрѣчу."
   "О дитя мое! любезное мое дитя вскричала моя мать, потому что это была она, можно ли мнѣ, еще тебя обнять! Я должна благодарить за сіе друга сиротъ и вдовъ, который былъ орудіемъ твоего спасенія, и который продлилъ, чрезъ то дни твоей матери. Онъ самый тотъ, который осушилъ мои слезы и обѣщался быть твоимъ отцемъ."
   "Отцемъ! прервалъ я рѣчь ея, печальное напоминаніе! бѣдный, каковъ я, не достоинъ произносить сего священнаго имени."
   "Ты гораздо нещастливѣе, нежели достойнѣе наказанія, отвѣчала она угодно было небу содѣлать тебя орудіемъ для наказанія справедливости, оказанной мнѣ симъ вѣроломнымъ онъ безчеловѣчно провелъ мою молодость, обезчестилъ меня и оставилъ и когда я открывала ему у ногъ его печаль свою, онъ напалъ на меня какъ бѣшеный. Судьба да сохранитъ тебя, сынъ мой.-- Научайся презирать пороки. Я проводилъ достойную сію чету въ Лондонъ, куда прибыли мы, благополучно. Сиръ Іоаннъ Брадшавъ, прежде благодѣтельствовалъ моему вотчиму. Сынъ его хотѣлъ путешествовать. Я былъ представленъ ему. Онъ услышалъ о моихъ нещастіяхъ, поелику дано было ему уразумѣть, что мнѣ нужно скрываться въ Англіи. Я принятъ къ нему камердинеромъ, однакожъ онъ почиталъ меня болѣе своимъ товарищемъ, нежели слугою. Вскорѣ, послѣ того отправились мы во Францію. Я простился съ своею матерью и ея супругомъ, Они поѣхали въ Нортумберландъ, въ свое жилище, куда я теперь ѣду, любви достойная супруга. Во Франціи старался я замѣнить недостатокъ въ своемъ воспитаніи и при удобныхъ случаяхъ упражняться въ приличныхъ для себя наукахъ. Господинъ мой вдался въ распутство. Склонность моя къ трудамъ ему не понравилась; онъ ничего не оставлялъ, чтобы испортить мои нравы и довесть меня до того, дабы я вспомогалъ ему въ его промыслахъ. Я иногда изъ благодарности угождалъ ему, а иногда и принималъ участіе въ его невоздержности. Но слава Богу, что я не доходилъ еще до того, чтобы обманывать и прельщать невинность, или помогать ему въ любовныхъ его дѣлахъ, когда оныя касались до жертвованія добродѣтелію. Онъ множество имѣлъ около себя ласкателей, которые съ охотою принимали на себя сію должность. Спустя три года по оставленіи нами Англіи, получилъ онъ извѣстіе о незапной смерти своего родителя. Онъ приведши дѣла свои въ порядокъ, оставилъ меня въ своемъ домѣ, а самъ по нѣскольку недѣль, жилъ у Сира Вильгельма Роахдале. Прочее вамъ извѣстно, прелестная Генріетта, вы знаете нещастныя слѣдствія наказанія достойной его страсти. Однакожъ надѣюсь я, что онъ излѣчится отъ своей раны. Время скажетъ то: естьли же нѣтъ, то я сокроюсь въ такой мрачной пустынѣ, въ которой съ трудомъ можетъ найти меня рука правосудія. Тамъ могу я спокойно провести остальные дни свои въ обществѣ Генріетты. Дай Боже! прибавилъ онъ, окончавъ свою повѣсть и поцѣловалъ мою руку --Конецъ, сказали мы. Но я тихонько вздыхая, подумала въ себѣ: Ахъ! въ груди сей нѣтъ прибѣжища покою; здѣсь поселилась глубокая, продолжительная печаль."

* * *

   Генріетта прервала здѣсь исторію своей жизни, которую написала она въ первыя три мѣсяца пребыванія своего у Мисъ Рандаль, своей тещи. Сія нашедъ оную не окончанною, присовокупила къ ней слѣдующее:
   

Продолженіе исторіи Мисъ Генріетты Эвелинъ, написанное Мисъ Рандаль.

   Вступивъ въ союзъ съ достойнымъ Гмъ Рандалемъ, небо облегчило нѣсколько мои нещастія. Преисполнена радости, что исторгнула любезнаго своего сына изъ рукъ его враговъ, возвратилась я щастливо въ пріятное, хотя и маленькое, жилище своего супруга. Оно было въ самой пустой, но по моему мнѣнію пріятнѣйшей части въ Нортумберланда. Я и нещастная моя жизнь не были здѣсь извѣстны; я жила тутъ четыре года въ непрерывномъ спокойствіи, получала отъ Сидлея письма и питалась надеждою скоро увидѣть того, который учинитъ благополучіе мое совершеннымъ. Ахъ! ахъ! мы не знаемъ, что служитъ къ нашему благу. Поелику онъ еще не былъ въ сей части Государства; поелику лице его по прошествіи 4 лѣтъ примѣтно перемѣнилось, поелику гонители его, какъ я узнала, не могши его никакъ найти, оставили свои поиски; то всѣ сіи обстоятельства заставили меня надяться, что онъ будетъ здѣсь безопасенъ. Я отписала къ нему, чтобы онъ возвратился въ Англію, а Гнъ Рандаль совѣтовалъ ему вступить въ духовное званіе, дабы современемъ заступитъ его мѣсто. Мы съ нетерпѣливостію ожидали отъ него отвѣта. Но время прохладнаго вечерняго воздуха ежедневно сидѣли мы болѣе двухъ часовъ въ своей бесѣдкѣ, въ надеждѣ получитъ о немъ извѣстіе чрезъ какого нибудь вѣстника. Однимъ вечеромъ, какъ мы сидѣли тамъ болѣе обыкновеннаго, и лишь только хотѣли итти домой, по причинѣ начинающей уже падать росы, вдругъ услышали лошадиной топотъ. Пріѣхала карета. Я подбѣжала къ оной. Сынъ мой, мой Сидлей кинулся въ мои объятія. По прошествіи первыхъ восторговъ нашей радости, онъ сказалъ мнѣ: "Пріуготовьтесь къ новому удовольствію, любезная моя матушка! я представлю вамъ Ангела -- свою невѣсту." Я обернувшись увидѣла любвидостнойную дѣвушку. Г. Рандаль подалъ ей свою руку вытти изъ кареты. Она привѣтствовала его не ничего незначущими учтивостями, но словами, проистекающими непосредственно изъ самаго сердца.
   Сынъ мой привелъ ее ко мнѣ.
   "Любезная Генріетта, любите мою матушку, сказалъ онъ: вы найдете ее достойною вашей любви."
   Пріятное сіе твореніе повисло мнѣ на шею, и проливая слезы сказало:
   "Я была, сударыня, нещастлива, плакала она, стараясь скрыть свои волненія; но теперь мнѣ будетъ лучше. Я надѣюсь, что матерняя ваша дружба много поможетъ мнѣ. Ахъ, сударыня! у меня никогда не было матери, и для того вы будете оною. Мнѣ нужна отрада. Простите меня, Сидлей! прежнее меня весьма печалитъ."
   Онъ прижалъ ее къ своей груди. "Погребите вы здѣсь драгоцѣнныя ваши слезы, сказалъ онъ; здѣсь сокройте вы вашу печаль."
   Мы повели ихъ въ домъ. Для моего сына убрана была уже комната, хотя и просто, однакожъ красиво и пріятно; веселая крестьянская дѣвушка, единая наша прислужница, накрыла тотчасъ столъ. Казалось, что Генріетта забыла на нѣсколько времени свою печаль; мы изъявили ей за то свое удовольствіе. Пріятная улыбка оказывалась иногда на ея лицѣ; но когда Сидлей взялъ ее за руку, чтобы отвести въ свою комнату, тогда черты ея лица вдругъ перемѣнились и оно покрылось облакомъ горести. Мы надѣялись, что время и старанія моего сына прогонятъ наконецъ сію задумчивость. Никто еще не любилъ супруги своей такъ нѣжно, какъ онъ. Все время, остававшееея отъ его упражненій, посвящаемо было ея удовольствію. Онъ читывалъ съ нею книги, и получивъ вкусъ къ музыкѣ въ Италіи, игрывалъ на клавикордахъ, нарочно купивъ для нее сей инторументъ. Обѣды насъ оживляли; вечернія прогулки увеселяли, ея любовь непримѣтно вкралась въ Генріеттино сердце, живое обхожденіе моего Сидлея, нѣжный его видъ, казалось, произвели все то, чего только недоставало къ совершенному его благополучію.
   Три мѣсяца спустя послѣ ея прибытія, она сказала мнѣ, что имѣетъ надежду размножить нашъ домъ, открывъ мнѣ пріятную сію тайну съ нѣжною стыдливостію. Я увѣдомила о томъ своего сына. Кто въ состояніи описать его восхищеніе! Онъ побѣжалъ, онъ полетѣлъ къ прелестной своей супругѣ и благодарилъ ее за то. Она отвѣчала ему на сіе съ пріятною улыбкою: "любезный мой Сидлей, стараніе твое, мнѣ понравиться, произвело во мнѣ перемѣну, которую почитала я сначала не возможною. Я надѣюсь, что скоро окажу тебѣ свою благодарность."
   "Я очень щастливъ! вскричалъ онъ, я тронутъ даже до слезъ. Я не заслужилъ еще такого неоцѣненнаго небеснаго благословенія."
   Нѣсколько дней мы ничего болѣе не имѣли въ виду, кромѣ удовольствія. Зная ея обстоятельства, усугубили о ней свои попеченія. Нѣжность моего Сидлея ни съ чемъ не могла сравниться. Но сколь скоро преходятъ всѣ здѣшнія радости! Однажды мужья наши для нѣкоторыхъ дѣлъ должны были вытти изъ дома. У меня болѣла голова. Гeнpиеmma посидѣвъ со мною нѣсколько времени, сказала мнѣ, что она намѣрена немного прогуляться; я хотѣла итти съ нею, но она, удержавъ меня отъ того, обѣщалась скоро возвратиться. Я проводила ее до воротъ и постоявъ у оныхъ, смотрѣла за нею въ слѣдъ и удивлялась пріятной ея походкѣ. Прогулка ея казалась мнѣ долгою. Я чувствовала чрезвычайную скуку, которую приписывала своей болѣзни и тому, что была одна. Пробило семь, пробило и 8 часовъ, а Генріетта еще не приходила. Я велѣла приготовить ужинъ, Каждую минуту выходила за вороты. Пробило уже и 9 часовъ. Мнѣ стало грустно; наконецъ увидѣла я ее гораздо прекраснѣе лѣсной Нимфы, идущую между деревьями. Я побѣжала къ ней, но Небо! сколь велико было мое удивленіе, когда я усмотрѣда ее блѣдну, трепещущу и едва въ состояніи ступать на землю. Сколь скоро я приближалась къ ней, то она бросясь ко мнѣ и проливая слезы, сказала: "о! я его видѣла! я видѣла его."
   "Что ты хочешь чрезъ то сказать, мое дитя? прервала я ея съ скоростію: не случилось ли чего съ, моимъ Сидлеемъ!"
   "Сидлей? вскричала она въ безпокойствѣ; ахъ! "я знаю, я довольно знаю, что онъ мой мужъ; но можно-ли противиться чувствованіямъ своего сердца?"
   Между тѣмъ, какъ она разговаривала со мною, возвратился Гнъ Рандаль и нещастный мой сынъ. Она закричавъ, закрыла лице свое. Онъ побѣжалъ ее обнять. Она отскочивъ отъ него и вздохнувъ, упала въ обморокъ.
   "Что это значитъ? сказалъ съ прискорбнымъ видомъ.
   "Супруга твоя не очень здорова, отвѣчала я, сведемъ ее въ комнату, ей скоро будетъ лучше. Я опасаюсь, не причинила ли ей какого вреда долгая ея прогулка."
   Мы положивъ ее на постель, привели опять въ прежнее состояніе. Она всюду кидала свои взоры,
   "Оставѣте меня, оставьте меня, чтобъ я одумалась, вздохнула она, оттолкнувъ отъ себя тихонько нѣжнаго своего супруга, заключившаго ее въ свои объятія: дайте мнѣ на минуту опомниться."
   Она подняла свою голову, и протягивала руки и вдругъ опять поло.жила ее на подушку. Послѣ того пристала къ ней горячка; она повторяла въ оной всегда имя Роахдаль, призывая его, чтобы онъ избавилъ ее. Сынъ мой лишился почти ума. Ревность въ минуту заняла въ его сердцѣ мѣсто.
   "Она его видѣла! вскричалъ онъ, и въ мгновеніе ока лишилъ онъ меня всей ея ко мнѣ любви; но я его найду. Онъ не останется не наказаннымъ за то, что обижаетъ меня, въ такой вещи, отъ которой зависитъ все мое благополучіе."
   Генріеттина болѣзнь отчасу становилась опаснѣе, нежели какъ мы сначала думали. По чему льстившая насъ доселѣ пріятная надежда совсѣмъ теперь изчезла.
   Сидлей рехнулся почти ума: "И, такъ небо къ моему наказанію, вскричалъ онъ, разорвало тотъ слабый союзъ, который умножилъ было ея ко мнѣ любовь, вмѣсто того, чтобы оный тѣмъ болѣе утвердить? а мнѣ уже никогда не можно надѣяться, чтобы возвратиласъ прежняя ея ко мнѣ склонность. Соперникъ мой, проклятый мой соперникъ повредилъ распускавшійся изъ почки пріятный цвѣтокъ."
   Онъ узналъ, что Сиръ Вильгельмъ Роахдале дѣйствительно въ сосѣдствѣ съ нами. Мы знали, что у него на 1/4 мили отъ насъ находится помѣстье; но онъ не былъ въ ономъ уже нѣсколько лѣтъ. Онъ лишился тамъ любезной своей супруги и возставилъ въ честь ея монументъ. Лишь только Генріеmma разсказала мнѣ свои приключенія, то и остерегала я своего мужа, да и сама береглась ничего ей о томъ не объявлять, и мы во время прогулокъ никогда не подходили близко къ Вайденъ (такъ называлось то помѣстъѣ). Но не взирая на всю предосторожность, она нечаянно или болѣе Провидѣніемъ приведена была въ оное. Сидлей,узнавъ о томъ, сдѣлался печаленъ и задумчивъ: онъ стерегъ всѣхъ, кто ни входилъ въ домъ. Даже ни единаго не могло притти письма, хотя и ко мнѣ, котораго бы онъ разпечатавъ не прочелъ. Между тѣмъ бѣдной Генріеттѣ стало получше, и она получила напослѣдокъ прежній свои разсудокъ.
   Однимъ днемъ, какъ я сидѣла подлѣ ея кровати, она спросила у меня съ глубокимъ вздохомъ, что говорила она въ своемъ безпокойствѣ? "Я опасаюсь, сказала она смущаясь, что не открыла ли я движеній необузданнаго своего сердца."
   Я отъ слова до слова объявила ей о всемъ случившемся.
   "Сколь я нещастна! вскричала она, но смерть скоро прекратитъ мои бѣдствія. Сынъ вашъ не имѣетъ причины сердиться на меня. Небо свидѣтель, что я всѣми силами старалась исполнять свою должность. Ахъ, сударыня! прибавила, она пожавъ мою руку, сколь трудно преодолѣть глубоковкоренившуюся страсть, Такъ, я видѣла прелестнаго Роахдале. Нечаянный случай привелъ меня къ его жилищу. Я спрятавшись въ рощѣ за деревьями, усмотрѣла пріятный его видъ. Отчаяніе -- ахъ! мнѣ должно присовокупить -- и радость вдругъ лишили меня чувствъ; я стояла на мѣстѣ не подвижно. Я видѣла любви достойнѣйшаго человѣка приближающагося къ бѣлому мраморному столбу медлительными шагами и крестъ на крестъ склавши руки. Онъ бросился передъ нимъ на землю. Сколъ пріятно было его положеніе, какъ онъ лежалъ такъ на оной! Мнѣ, неможно описать своихъ чувствованій. Можетъ быть, вздохнула я, оплакиваетъ онъ теперь бѣдную, нещастную Генріетту. Но ахъ! онъ почитаетъ меня измѣнницею и презираетъ только, а не думаетъ. Угодно было Небу, мнѣ вывесть его изъ сего мнѣнія. Вотъ все, чего я желала. Мы на вѣки разлучены. Я вынувъ изъ записной книжки бумажку, написала, на ней слѣдующія строки:
   На семъ мѣстѣ, гдѣ вы найдете сію бумажку, сидѣла любимая вами прежде Генріетта, которую увезъ бездѣльникъ, обманувъ и васъ и меня. Я нещастна, но никогда не измѣняла. Генріеттина любовь къ Гну Роахдале никогда не уменьшилась; но теперь мнѣ не можно любить васъ. Ахъ! она на вѣки разлучена съ вами.
   "Я такъ положила бумажку сію, что онъ могъ ее примѣтить. Послѣ сего пошла я домой, неоткрывая сего, ниже въ состояніи будучи на то покуситься. Ахъ! я поступила, въ томъ безразсудно, что оставила бумажку, ибо онъ узнаетъ теперь о моемъ пребываніи. Ахъ! пусть онъ ее найдетъ; я опасаюсь, чтобы это не подало повода къ новымъ, безпокойствамъ."
   Немного спустя послѣ сего разговора, Генріетта пришла въ лучшее состояніе и могла выходить изъ комнаты. Сидлей притворился веселымъ и казалось, болѣ не подозрѣвалъ. По виду возобновилъ онъ всю прежнюю свою нѣжность къ супругѣ и согласіе и покой, казались опять у насъ воцарившимися. Столь хорошо притворился нещастный мой сынъ, что и сама я тѣмъ обманулась. Ахъ! естьли ревность найдетъ доступъ къ сердцу, то уже ядъ ея никогда не потеряетъ своей силы.
   Однимъ утромъ за завтракомъ сказалъ онъ намъ, что его просилъ къ себѣ одинъ богатый сосѣдъ, съ которымъ свелъ онъ дружбу еще въ другомъ Государствѣ, и что онъ обѣщался пробыть съ нимъ одинъ день въ Варвикѣ. Я можетъ быть, прибавилъ онъ, и завтра не возвращусь. Онъ сѣлъ на лошадь и поѣхалъ. Генріетта пошла въ садъ, дабы напитаться свѣжимъ воздухомъ. Около 2 часовъ послѣ Сидлеева отъѣзда, сидѣла я подъ окошкомъ и видѣла ее сидящую въ бѣседкѣ; одна женщина съ малинькимъ дитятею стояла на улицѣ и какъ я думала, просила милостыни. Генріетта и сія женщина долго разговаривали между собою. Я ничего не подозрѣвая пошла прочь отъ окошка и принялась за свое дѣло. За обѣдомъ спросила я ее между разговоромъ, не предвѣщала ли ей та женщина, съ которою она говорила, какого щастія. Она смутясь отвѣтствовала: нѣтъ; у меня нѣтъ охоты знать будущее. Я замолчала, примѣтивъ столь не ожиданное дѣйствіе своего вопроса. Послѣ обѣда, какъ разговаривала я съ своею сосѣдкою, она ушла и прежде, нежели окончила я свой разговоръ, скрылась отъ глазъ моихъ. Такой поступокъ казался мнѣ страннымъ. Тысяча мыслей представлялось мнѣ тогда. Можетъ быть уговорилась она съ Сиромъ Вильгельмомъ можетъ быть сынъ мой ее подозрѣваетъ и подсматриваетъ за нею. Я тотчасъ одѣвшись побѣжала въ Сайденъ, но не взирая на всю поспѣшность, пришла уже поздо, однакожъ и рано, рано быть свидѣтельницею ужаснѣйшаго явленія. Ахъ! какъ мнѣ описать оное.
   Добѣжавъ до рощи, я услышала стенающій голосъ; оный привелъ меня на то мѣсто, гдѣ сынъ мой держалъ въ объятіяхъ своихъ Генріетту, которая казалась уже умирающею. Сиръ Вильгеньмъ, истинное изображеніе отчаянія, стоялъ передъ нею на колѣняхъ и держалъ ея руку. Отъ ужаса и соболѣзнованія закричала я, не имѣя силъ итти далѣе. Умирающій Ангелъ услышавъ и узнавъ мой голосъ, обратилъ на меня томные глаза свои.
   "Подойдите сюда ближе, сказала она, подойдите сюда, благословите, меня, прежде нежели я умру, будьте увѣрены, что я не достойна наказанія, хотя и кажется тому противное. Увѣрьте въ томъ бѣднаго моего Сидлея. Онъ перенялъ письмецо, которое писалъ ко мнѣ Сиръ Вильгельмъ и прочитавъ оное отдалъ мнѣ. Путешествіе его вымышленно. Я получила нещастную записочку и столь была безразсудна, что обѣщалась видѣть сочинителя оной; но я свидѣтельствуюсь Небомъ, что я не имѣла другаго намѣренія, кромѣ того, чтобы объяснить только ему свой поступокъ. Я увѣряла его въ своей невинности, но прежде нежели окончано было печальное мое оправданіе, какъ онъ бросясь на колѣни, взялъ мою руку. Въ сію минуту показался вашъ сынъ, на лицѣ котораго видно было бѣшенство и ревность. Они вынувъ шпаги начали биться. Я бросясь къ нимъ въ средину, нашла то, чего искала. Теперь скоро я успокоюсь, сказала она, поднявъ глаза свои съ пріятною улыбкою на небо."
   Сидней увѣрился, до чего довело его подозрѣніе, и прижимая ее съ прискорбіемъ къ своей груди, омачивалъ блѣдное ея лице своими слезами.
   "Что мы дѣлаемъ? вскричалъ сиръ Вильгельмъ, можетъ быть можно ей еще помочь; но естьли мы, будемъ медлить, то все потеряно."
   "Перестаньте, перестаньте, сказала она тщетна будетъ всякая помощь; я чувствую, конецъ мой приближается. Не оставьте меня, мой другъ. Любовь въ сторону; но друж6а моя къ вамъ сойдетъ даже, и во гробъ со мною. А ты, нещастный юноша! дай мнѣ себя обнять, прежде нежели я умру. Дай мнѣ себя обнять пока я еще могу. Съ сихъ поръ да прекратится между вами вражда. Теперь всѣ мои склонности чисты; сердце мое распространилось, въ немъ довольно пространства для обоихъ васъ. Сиръ Вильгельмъ, продолжала она запинаясь, не отвергните послѣдней моей прозьбы, мой Сидлей не будетъ противиться, Положите меня вмѣстѣ съ своею Элизою, чтобы и о бѣдной Генpпemmѣ вздохнули вы, когда отъ напоминанія той проливаете слезы."
   Онъ вторично сталъ на колѣни и увердилъ на полумертвой ея рукѣ свое обѣщаніе, исполнить ея прозьбу. Сынъ мой хотя и держалъ ее въ своихъ объятіяхъ, однакожъ стоялъ неподвижно, какъ окаменѣлый. Слезы перестали у него течь. Смертная блѣдность распространилась на его лицѣ, а глаза, изображающіе отчаяніе, устремлены были на нее. Она подала мнѣ свои руки.
   "Прощайте, достойная моя пріятельница, единая матъ, которой я, никогда не знала. Благодѣяніе сіе, какъ и всѣ прочіе было мнѣ предсказано. Прощайте! утѣшьте своего сына. Печаль его, прибавила она, обративъ на него томныя глаза свои -- ахъ! сколъ блѣденъ! Сидлей! Роахдале!-- сожалѣніе!" Голова ея наклонилась на его грудь, и она умерла съ глубокимъ вздохомъ. Въ тужъ минуту сынъ мой упалъ на землю съ любвидостойнымъ бременемъ, произносилъ ее имя прерывающимся голосомъ, и на вѣки закрылъ глаза свои.

* * *

   Издатель ничего болѣе не находитъ, чтобы прибавить можно было къ сему повѣствованію, кромѣ того, что Мисъ Данби съ своею сестрою Мисъ Рандаль долго оплакивали смерть своихъ дѣтей. Сиръ Вильгельмъ сыскалъ первую, узнавъ, что она мать Генріетты и упросилъ ее перейти жить къ себѣ. Тудажъ отправилась и Сидлеева мать по смерти своего супруга, и всякой день ходили они всѣ вмѣстѣ къ памятнику, вдаваясь сладкой своей печали. Мисъ Вистанлей даже до своей смерти жила въ Сидлей Фаршѣ. Дочь Сира Вильгельма выдана была за достойнаго человѣка и ежегодно провождала по нѣскольку мѣсяцовъ у своего родителя, гдѣ она равнымъ образомъ оплакивала съ нимъ не давную потерю нѣжной своей пріятельницы.
   Бѣдные въ Нортумберландѣ долго помнить будутъ благопріятнаго, человѣколюбиваго Сира Вильгельма Роахдале и его пріятельницъ, которыхъ сердца всегда трогались приключеніями нещастныхъ, и которыхъ щедрая рука никогда не заключена была для неимущихъ.

Конецъ.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru