Это было очень давно, задолго до того, как милосердие и справедливость воцарились на земле, -- еще в ту пору, когда господь бог был маленьким мальчиком. Вот как давно это было! Земля и тогда зеленела, и мирные овцы господни паслись на зеленой траве и потом превращали ее в великолепную шерсть и маленьких нежных барашков. Мир был радостен и прекрасен. С трех сторон его окружало море, а с четвертой дремучий лес. И все было бы хорошо, если бы не было на свете волка.
Днем он скрывался в темной лесной чаще, ночью же, когда овцы спали на лугах, он выходил из лесу и набрасывался на них. Случалось, что днем какой-нибудь шаловливый ягненок отделялся от стада и забегал на опушку леса, -- тогда он пропадал бесследно.
"Лес ничего не возвращает", -- говорили старые овцы и мудро держались подальше от лесной опушки. Поэтому-то никто и не знал хорошенько леса; о том, что там делается, у овец было весьма смутное представление. Самые глубокомысленные из них полагали, что во мраке лесной чащи обитает сам бог, создавший волка в наказание за грехи овец! Постепенно в овечьем сознании сложилась целая религия. И самое удивительное то, что этой религией можно было до некоторой степени пробавляться!
О волке же у овец было такое представление, что господь в незапамятные времена сотворил его, вероятно, собакой, чтобы он стерег и защищал мирных овец, но в один прекрасный день он изменил своему призванию и бежал в лес. Так появился на свет злой дух первобытного леса, -- он возник из чего-то такого, что в сущности должно было служить добру.
У кровавого тирана несчастных овец был огромный живот, заполнявший, казалось, весь мир, длинный остроконечный нос и острые когти; он злобно оскаливал острые зубы даже когда смеялся. Друзей у него не было, и все сторонились его.
Возможно, что в лесу притаились и другие злые силы, однако волк был главным олицетворением зла. И он, вероятно, этим воспользовался, чтобы расширить свою власть. Уже то, что он не боялся потемок, а обделывал свои делишки под покровом ночи, делало его страшилищем в глазах смирных овец, опасавшихся всех, кто избегает дневного света. Он не довольствовался тем, что загрызал до смерти всякого, кого хотел съесть, -- как это делали другие животные, -- а забирался в стадо и кусал овец из озорства.
Овца -- скромное животное и может мириться со многим, даже с тем, что ее едят, но быть загрызенной насмерть без всякого смысла -- это справедливо считалось у овец большим позором и несчастием. На этой почве возникли два разных понятия: "хорошие времена" и "плохие времена". В овечьем мире "хорошим временем" считается еще до сих пор такое, когда овцу не только растерзают, но и сожрут.
Так прошло сто, а может, и двести лет. Овцы в тоске воссылали к богу вздохи. Их преданность богу вознаграждалась, и они постепенно пришли к убеждению, что нет худа без добра. Там вдали, по ту сторону леса, водились, без сомнения, чудовища, страшные звери, которые давно уже наводнили бы страну овец и умертвили бы все живое, если бы не было волка. Стоит только хорошенько подумать -- и получается, что волк их спаситель; вот и приходится кормить его за это.
Волк не замедлил воспользоваться такой переменой настроения. Корму у него и так было достаточно, но ему хотелось получать его на законном основании: не так уж весело слыть тварью, боящейся дневного света, и добывать себе пропитание главным образом по ночам! Волк был доволен новым положением: пожалуй, теперь его будут считать важной особой благодаря которой держится все общество.
Путем взаимных уступок волк и овцы пришли к соглашению и договорились о том, что волк в награду за охрану овец от неведомого врага может когда угодно являться в стадо и выбирать любую овцу, -- поэтому они обязались отдавать волку каждого барашка, который родится в стаде. До сих пор волку самому приходилось охотиться за ягнятами.
Но однажды случилось чудо: родился барашек, который не попал волку в зубы! Мать, чувствуя, что ее детищу предстоит великое будущее, положила барашка в высокую крапиву и так храбро защищала его, что старые паршивые овцы, которых волк погнушался съесть и которые поэтому были избраны в совет мудрецов, -не посмели выдать ее. В ранней молодости у этого барашка появилась необыкновенная припухлость на лбу и он вечно терся лбом о посторонние предметы, чтобы успокоить зуд. Барашек вырос, стал крупнее всех прочих овец, голова у него была тяжелая, -- и в один прекрасный день у него прорезались рога!
"У него чешутся рога!" -- говорили старые овцы и сторонились барашка. Молодому барану не с кем было бодаться, поэтому он всаживал рога в нависшие корявые ветви дубов. В его молодую голову запала мечта о том, что пора прорваться через лес и посмотреть, что делается по ту сторону.
"Он, конечно, посшибет себе рога! -- говорили старики. -- Пусть бы подождал, пока не подрастет!"
Но молодой баран, подрастая, не становился ручным и не жирел. Солнечный свет и поучения старых овец придавали ему только больше силы. И вот однажды он привел в исполнение свою затею и исчез! Вернулся он сильно ободранный, но с клочьями волчьей шерсти на рогах.
Великую и роковую весть принес он: в лесу не водилось никаких злых зверей, кроме волка, а за лесом не было ничего, кроме воды, -- там море совершенно такое же, как и здесь! Остров можно было бы обежать за какой-нибудь час! Все ужасы выдумал волк!
Овцы не слишком обрадовались этому открытию: они со страхом дожидались того часа, когда волк съест их, -- и все- таки ждали его, как избавления от чего-то еще более страшного. И все шло благополучно!
"Он отнимает у нас нашу религию! -- злобно говорили они о молодом баране. -- Он насмеялся над нашими идеалами!"
Однако, сколько они ни жевали и ни пережевывали эту жвачку на разные лады, прежнего нельзя было вернуть: в стаде началось смятение. Более смелые примкнули к молодому барану и стали поговаривать о том, что надо бы обнести лес высоким частоколом.
Это была дерзкая мысль -- самая смелая, какая когда- либо зарождалась в овечьем мозгу. Старые, верные долгу овцы покачивали своими глупыми головами: "Откуда же бедняга волк будет добывать себе пропитание?" Но дерзкая мысль находила все новых приверженцев, и однажды был созван большой митинг, чтобы обсудить этот вопрос. Овцы впервые созывались для обсуждения своих дел и поэтому дружно кинулись на митинг!
В самый разгар споров в стаде произошло замешательство -- появился волк.
-- Я пришел защищать свои законные права и полагаю, что пользуюсь неприкосновенностью! -- сказал он, моргая глазами и косясь на рога барана. -- Я всегда был добрый демократ и ничего не имею против того, чтобы вопрос был решен всеобщим голосованием. Я съел несколько сот вашего брата и потому требую, чтобы мой голос имел силу, во сто раз большую, чем голос кого-нибудь из вас!
Большинству овец это требование показалось довольно резонным. Молодой баран протестовал, но его не слушали.
"С ним только хлопот наживешь, будет с нас! -- слышались крики. -- Он осквернил нашу прекрасную, милую старину!"
Барана изгнали из стада, и он удалился на уединенный мысок; там он жил и пасся один.
-- Я предлагаю вам следующее, -- продолжал волк. -- Зачем нам свары и раздоры? Тот же господь, что создал вас, сотворил и меня. Присмотритесь к жизни -- при уступчивости возможно любое существование. Повсюду, где желают достичь чего-нибудь положительного, идут на взаимные уступки. Мое предложение сводится к тому, чтобы вы огородили забором половину леса, а другую оставили открытой: таким путем будут удовлетворены законные интересы обеих сторон!
Это очень понравилось овцам; так они и сделали.
Только молодой баран был недоволен. Он один-одинешенек расхаживал на своем мыске, и уединение помогло ему накопить сил: попадаться ему на глаза никому не рекомендовалось!
Днем к нему нет дорог, но случается, что молодые овечки забредают к нему ночью, в полусонном состоянии, -- и отдаются во власть его силе. А потом, словно чудом каким-то, каждое утро в росистой траве овцы находят маленьких барашков. Пока у них еще только чудесная припухлость на лбу, но в один прекрасный день у них отрастут и рога, -- тогда они почувствуют свою силу...
Текст издания: Андерсен-Нексё, Мартин. Собрание сочинений. Пер. с дат. В 10 т. / Том 9: Рассказы. (1908-1938). Стихи. Пер. под ред. А. И. Кобецкой и А. Я. Эмзиной. -- 1954. -- 276 с.; 20 см.