Золя Эмиль
Марсельские тайны

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Les Mystères de Marseille).
    Общественный роман.
    Текст издания: журнал "Дѣло", NoNo 7-12, 1879.

   

МАРСЕЛЬСКІЯ ТАЙНЫ.

ОБЩЕСТВЕННЫЙ РОМАНЪ
ЭМИЛЯ ЗОЛЯ*).

   *) Этотъ романъ печатается въ настоящее время въ одной изъ парижскихъ газетъ, но изъ письма Золя къ редактору видно, что романъ появился въ первый разъ въ 1867 году, когда Золя былъ еще неизвѣстнымъ писателемъ, и вотъ какъ онъ разсказываетъ исторію этого труда своей юности: "Я писалъ тогда "Терезу Ракенъ", которая должна была дать мнѣ 400 франковъ. Ни одна изъ парижскихъ газетъ не хотѣла печатать моихъ сочиненій. Нищета была черная. Вдругъ одна изъ марсельскихъ газетъ предложила мнѣ дѣльце, именно -- написать романъ на основаніи судебныхъ документовъ, которые она взялась представить. Я согласился и былъ сытъ впродолженіи трехъ мѣсяцевъ, посвящая по утрамъ четыре часа на созданіе одной страницы "Терезы Ракенъ" и набрасывая потомъ до обѣда цѣлый фельетонъ "Марсельскихъ Тайнъ". Это произведеніе стоитъ того, чего оно стоитъ. Я его не сужу. Конечно, громадная масса прозы, которую я принужденъ былъ писать изо-дня въ день впродолженіи 10 лѣтъ изъ-за куска хлѣба, не можетъ имѣть особенной цѣны. Мнѣ надо было жить, я не родился съ рентами въ зубахъ, но я не стыжусь этого труда, даже нѣсколько горжусь имъ. Все, что я писалъ, писалъ открыто; все, что считалъ нужнымъ сказать, я говорилъ громко, и мнѣ теперь не надо отказываться ни отъ одного моего произведенія, ни отъ одного высказанаго мною мнѣнія". Несмотря на скромный взглядъ самого автора на его юный трудъ и, конечно, на менѣе художественную его отдѣлку въ сравненіи съ послѣдними романами Золя, "Марсельскія Тайны" отличаются свѣжестью, искренностью таланта, еще невообразившаго себя геніемъ и потому недозволявшаго себѣ чрезмѣрныхъ крайностей и часто эксцентричностей, какъ съ художественной, такъ и съ общественной точки зрѣнія. Особенно въ послѣднемъ отношеніи "Марсельскія Тайны" дышутъ пламенной любовью къ народу, къ прогресу; въ нихъ выражены передовыя идеи, которыя уже не въ той степени выражаются во многихъ изъ позднѣйшихъ его произведеній, особенно въ его полемическихъ и публицистическихъ памфлетахъ, въ какой-бы формѣ они ни являлись,-- въ формѣ романовъ, писемъ, фельетоновъ или брошюръ. Вотъ почему мы рѣшились познакомить читателей съ этимъ "общественнымъ" романомъ автора "l'Assomoir".
   

ПРЕДИСЛОВІЕ.

   "Марсельскія Тайны" -- современный историческій романъ.
   Я взялъ изъ жизни всѣ, изображенные въ немъ, факты; я собралъ тамъ и сямъ необходимые документы, слилъ въ одинъ разсказъ около двадцати совершенно различныхъ происшествій и придалъ одному лицу черты многихъ личностей, которыхъ я зналъ и изучалъ во-очію. Такимъ образомъ, я написалъ романъ, въ которомъ все справедливо и вѣрно натурѣ.
   Но я не имѣлъ намѣренія слѣдовать шагъ за шагомъ за нитью историческихъ фактовъ. Я прежде всего романистъ и не принимаю на себя тяжелой отвѣтственности историка, который не можетъ измѣнить ни одного обстоятельства, ни одной черты характера, чтобъ не подвергнуться страшному обвиненію въ клеветѣ.
   Я воспользовался по своему усмотрѣнію фактами жизни, которые сдѣлались, такъ сказать, общественнымъ достояніемъ, Читатели могутъ, если хотятъ, обратиться къ документамъ, послужившимъ источникомъ моего труда. Что-же касается меня, то я заранѣе объявляю, что выведенныя мною дѣйствующія лица -- не портреты тѣхъ или другихъ живыхъ людей: это типы, а не живыя личности. То-же можно сказать и о фактахъ: изъ событій, взятыхъ прямо изъ жизни, я вывелъ такія послѣдствія, которыхъ въ дѣйствительности, быть можетъ, и не случилось; такъ-что, въ отношеніи отдѣльныхъ эпизодовъ, этотъ романъ является произведеніемъ исторически вѣрнымъ дѣйствительности, но въ своемъ общемъ цѣломъ -- представляетъ собою чистый вымыселъ.
   Конечно, я не могу помѣшать публикѣ отыскивать живыя лица подъ масками и узнавать нѣкоторыя обстоятельства, разсказанныя мною, но я даю честное слово, что не имѣлъ намѣренія оскорбить кого-бы то ни было личностями, и этого заявленія, я полагаю, достаточно для огражденія моего авторскаго достоинства отъ злыхъ языковъ.
   

ГЛАВА I.
Какъ Бланшъ Казалисъ убѣжала съ Филиппомъ Кайолемъ.

   Въ концѣ мая 1840 года, человѣкъ лѣтъ тридцати шелъ быстрыми шагами по уединенной тропинкѣ, въ одномъ изъ предмѣстій Марселя близь Эйгаладъ. Онъ отдалъ свою лошадь привратнику сосѣдней дачи, а самъ отправился къ большому, четырехугольному, солидно выстроенному, дому, вродѣ многочисленныхъ сельскихъ замковъ Прованса.
   Онъ обошелъ, однако, замокъ и сѣлъ въ тѣни сосновой рощи, находившейся позади. Раздвинувъ вѣтви, съ нервнымъ безпокойствомъ смотрѣлъ онъ на тропинку, какъ-бы ожидая кого-то. Повременамъ онъ вскакивалъ, дѣлалъ нѣсколько шаговъ и снова садился.
   Этотъ человѣкъ былъ большого роста и довольно страннаго склада. Его длинноватое лицо, опушенное большими черными бакенбардами, имѣло рѣзкія черты и вообще отличалось какой-то дикой красотой. Но вдругъ его взглядъ смягчился и на толстыхъ губахъ появилась нѣжная улыбка.
   Изъ замка вышла молодая дѣвушка и, поникнувъ головой, какъ-бы желая скрыться, спѣшила къ сосновой рощѣ.
   Она подошла къ молодому человѣку, дрожащая, розовая, съ трудомъ переводя духъ. Ей было почти шестнадцать лѣтъ. Окруженное голубыми лентами соломенной шляпы, ея юное лицо весело, но застѣнчиво улыбалось. Ея русые волосы падали на плечи, а своими маленькими ручками она старалась удержать тревожное біеніе сердца.
   -- Какъ вы, Бланшъ, заставляете себя ждать! сказалъ молодой человѣкъ.-- Я уже пересталъ надѣяться васъ видѣть сегодня.
   И онъ посадилъ ее подлѣ себя на траву.
   -- Простите меня, Филиппъ, отвѣчала молодая дѣвушка,-- дядя уѣхалъ въ Э для покупки помѣстья, но я никакъ не могла отдѣлаться отъ моей гувернантки.
   Она отдалась ласкамъ любимаго человѣка, и между ними завязалась долгая, глупая, но сладостная бесѣда влюбленныхъ сердецъ. Бланшъ была взрослый ребенокъ и играла съ этимъ юношей, какъ съ куклой; Филиппъ-же крѣпко прижималъ ее къ сердцу и безмолвно впивался въ нее глазами со всѣмъ пыломъ юной страсти.
   Сидя тутъ, они забыли весь свѣтъ, но вдругъ, случайно поднявъ головы, они замѣтили, что нѣсколько поселянъ шли по сосѣдней тропинкѣ и со смѣхомъ глядѣли на нихъ. Бланшъ съ испугомъ отскочила отъ Филиппа.
   -- Я погибла, вскричала она, поблѣднѣвъ, -- эти люди скажутъ дядѣ. О, умоляю васъ, Филиппъ, спасите меня!
   Молодой человѣкъ вскочилъ.
   -- Если вы хотите, чтобы я васъ спасъ, сказалъ онъ съ жаромъ,-- то вы должны послѣдовать за мною. Убѣжимъ, Бланшъ. Завтра вашъ дядя согласится на нашу свадьбу, и тогда нашему блаженству не будетъ конца.
   -- Бѣжать, бѣжать! повторяла она.-- О, у меня не хватитъ храбрости. Я слишкомъ слабое, трусливое существо.
   -- Я тебя поддержу, Бланшъ... Мы будемъ жить нашей любовью.
   Не слыша ничего и не отвѣчая, молодая дѣвушка припала головою къ плечу Филиппа.
   -- О, мнѣ страшно! лепетала она шепотомъ.-- Я боюсь монастыря... Ты женишься на мнѣ?.. Ты будешь любить меня всегда?
   -- Я тебя люблю... ты видишь, я у ногъ твоихъ.
   Тогда, закрывъ глаза, Бланшъ бросилась въ раскрывшуюся передъ нею бездну. Она схватила за руку Филиппа и побѣжала по тропинкѣ, въ послѣдній разъ взглянувъ со слезами на глазахъ на домъ, который она бросала на-вѣки.
   Одной минуты увлеченія и испуга было достаточно, чтобъ бросить ее въ объятія любовника. Она любила Филиппа со всѣмъ пыломъ молодой крови и безуміемъ неопытности. Она бѣжала отъ родственнаго крова, какъ пансіонерка, добровольно, нисколько не думая о гибельныхъ послѣдствіяхъ бѣгства и вполнѣ довѣряя любимому человѣку. А онъ похищалъ ее, опьянѣвъ отъ торжества и лихорадочно дрожа отъ прикосновенія къ нему ея тѣла.
   Онъ хотѣлъ отправиться въ Марсель одинъ и привести фіакръ, но боялся оставить Бланшъ на большой дорогѣ и предпочелъ пройти съ нею пѣшкомъ около мили,-- до квартала св. Юста, гдѣ находилась вилла матери Филиппа.
   Филиппъ былъ принужденъ бросить свою лошадь, и молодые люди храбро отправились въ путь. Они миновали поля, луга, лѣса, идя по прямой линіи, какъ летаютъ птицы. Было около четырехъ часовъ. Солнце заливало землю блестящими, золотыми потоками своихъ лучей. Бланшъ и Филиппъ почти бѣжали. Всѣ встрѣчавшіеся поселяне смотрѣли на нихъ съ удивленіемъ.
   Скорѣе чѣмъ въ часъ они достигли дачи матери Филиппа. Бланшъ опустилась въ изнеможеніи на каменную скамью подлѣ воротъ, а молодой человѣкъ пошелъ въ домъ, чтобъ посмотрѣть, не было-ли гдѣ непрошенныхъ, любопытныхъ глазъ. Потомъ, вернувшись, онъ провелъ Бланшъ въ свою комнату и попросилъ садовника Анаса сбѣгать въ Марсель за фіакромъ.
   Молодые люди находились въ такомъ безпокойномъ, лихорадочномъ состоянія, что оставались безмолвными другъ противъ друга. Филиппъ посадилъ Бланшъ на стулъ и, ставъ на колѣни передъ нею, смотрѣлъ ей прямо въ глаза и осыпалъ поцѣлуями ея руки.
   -- Ты не можешь оставаться въ этомъ платьѣ; оно слишкомъ легко, ты простудишься, сказалъ онъ, наконецъ;-- хочешь, надѣнь мужское платье.
   Бланшъ улыбнулась. Ее, какъ ребенка, тѣшила эта мысль о маскарадѣ.
   -- Мой братъ небольшого роста, продолжалъ Филиппъ,-- надѣнь его одежду.
   Для молодой дѣвушки это былъ настоящій праздникъ. Она со смѣхомъ надѣла панталоны, и Филиппъ жадно цѣловалъ ея раскраснѣвшіяся щечки. Окончивъ свой туалетъ, она стала похожею на прелестнаго мальчика лѣтъ двѣнадцати и съ трудомъ заправила непослушныя волны своихъ чудныхъ волосъ подъ круглую, мужскую шляпу. Филиппъ ей помогъ въ этой тяжелой работѣ, но руки его сильно дрожали, прикасаясь къ шелковистымъ прядямъ.
   Наконецъ, Анасъ привелъ фіакръ и согласился пріютить бѣглецовъ въ своемъ жилищѣ, въ кварталѣ св. Варнавы. Филиппъ захватилъ всѣ деньги, какія у него были, и всѣ трое отправились въ фіакрѣ до моста Жарре, гдѣ они вышли и пѣшкомъ дошли до дома, въ которомъ жилъ садовникъ.
   Между тѣмъ смерклось. Прозрачная тѣнь упала завѣсой съ блѣднаго неба, и теплыя испаренія поднимались съ земли, еще нагрѣтой солнечными лучами. Тогда смутный страхъ напалъ на Бланшъ. Оставшись одна въ объятіяхъ любимаго человѣка, она вдругъ почувствовала лихорадочную дрожь. Дѣвственная стыдливость молодой дѣвушки проснулась въ ней. Она отдавалась и была счастлива, но ее пугала мысль, что она будетъ всецѣло принадлежать безумной страсти Филиппа. Ей было страшно, и она хотѣла выиграть время.
   -- Послушай, сказала она,-- я напишу моему духовнику, абату Шастанье... Онъ отправится къ дядѣ, выпроситъ мнѣ прощеніе и уговоритъ его согласиться на нашу свадьбу... Я, кажется, не такъ дрожала-бы, еслибъ была твоей женой.
   Эта наивная фраза вызвала улыбку на устахъ Филиппа.
   -- Напиши абату Шастанье, отвѣчалъ онъ,-- а я увѣдомлю моего брата, гдѣ мы. Онъ придетъ сюда завтра и возьметъ твое письмо.
   Наступила ночь теплая, благоуханная, сладострастная, и передъ лицомъ Бога Бланшъ стала женою Филиппа.
   Она отдалась ему добровольно; она даже не вскрикнула, не сопротивлялась. Она грѣшила по невѣденію, а Филиппъ по страсти и честолюбію. О, сладострастная и ужасная ночь! Она должна была принести много горя этой влюбленной четѣ и наполнить ихъ жизнь страданіями и раскаяніемъ.
   Вотъ какъ Бланшъ Казалисъ убѣжала съ Филиппомъ Кайолемъ въ одинъ свѣтлый майскій вечеръ.
   

ГЛАВА II.
Читатель знакомится съ моимъ героемъ, Маріюсомъ Кайолемъ.

   Маріюсъ Кайоль, братъ Филиппа, былъ болѣзненный, худощавый, маленькій человѣкъ, лѣтъ двадцати пяти. Его желтоватое лицо, освѣщенное черными глазами, озарялось по-временамъ доброй, самоотверженной улыбкой. Онъ ходилъ немного сгорбившись, и его нерѣшительная походка напоминала застѣнчиваго ребенка. Но когда ненависть къ злу и любовь къ добру его выпрямляли, то онъ становился почти красавцемъ.
   Онъ взялъ на себя всѣ заботы о семьѣ, а брату предоставилъ предаваться вполнѣ его страстнымъ и честолюбивымъ инстинктамъ. Онъ всегда умалялъ свое значеніе передъ братомъ, говорилъ о себѣ, что онъ уродъ и уродомъ всегда останется, и прибавлялъ, что Филиппу извинительно выставлять на видъ свой высокій ростъ и красивое лицо. Однако, при случаѣ, онъ былъ очень строгъ съ этимъ легкомысленнымъ юношей, и хотя былъ моложе его, но обходился съ нимъ, какъ отецъ, осыпая его упреками и наставленіями.
   Ихъ мать, вдова, не имѣла состоянія. Она кое-какъ существовала на оставшіяся крохи ея приданаго, которое частью расточилъ ея мужъ, занимавшійся комерческими спекуляціями. Ея небольшой капиталъ, помѣщенный въ одной банкирской конторѣ, давалъ ей скудный доходъ, котораго, однако, хватило на воспитаніе дѣтей. Но когда они стали взрослыми людьми, она показала имъ свои пустые карманы и выпустила въ свѣтъ, на борьбу съ жизнью, безъ гроша.
   Братья, брошенные, такимъ образомъ, въ водоворотъ жизни, пошли каждый своей дорогой, согласно ихъ характерамъ.
   Филиппъ, отличавшійся стремленіями къ независимости и богатству, не могъ пріучиться къ тяжелому труду. Онъ хотѣлъ разомъ разбогатѣть и мечталъ жениться на богатой наслѣдницѣ. Это было, по его мнѣнію, прекрасное средство пріобрѣсть за-разъ и деньги, и прелестную жену. Онъ сталъ ухаживать за женщинами и даже вести разгульную жизнь. Ему доставляло неописанное удовольствіе хорошо одѣваться, гулять по марсельскимъ улицамъ, болтать и любезничать съ дамами.
   Мать и братъ сильно его баловали и старались доставлять ему средства для удовлетворенія его капризовъ. Впрочемъ, Филиппъ веселился чистосердечно; онъ страстно любилъ женщинъ, и ему казалось совершенно естественнымъ, что въ одинъ прекрасный день его полюбитъ и похититъ богатая, знатная и прелестная.молодая дѣвушка.
   Пока братъ велъ праздную жизнь, Маріюсъ работалъ цѣлый день, занимая должность прикащика у г. Мартели, судостроителя, жившаго въ улицѣ Дарсъ. Онъ чувствовалъ себя отлично въ мрачной конторѣ, и все его честолюбіе ограничивалось желаніемъ заработать скромный кусокъ хлѣба и жить спокойно, тихо, уединенно. При этомъ онъ ощущалъ какое то сладостное чувство при мысли, что помогаетъ матери и брату. Зарабатываемыя имъ деньги были ему очень дороги тѣмъ, что онъ могъ отдавать ихъ, дѣлать окружающихъ его людей счастливыми к самъ вкушать безконечное блаженство самопожертвованія. Онъ выбралъ въ жизни прямой путь, тяжелый и тернистый, но ведущій къ миру, счастью и спокойной совѣсти.
   Онъ выходилъ изъ дома, отправляясь въ контору, когда ему подали письмо, въ которомъ Филиппъ увѣдомлялъ его о своемъ бѣгствѣ съ Бланшъ Казалисъ. Маріюсъ былъ пораженъ удивленіемъ, но сразу измѣрилъ всю бездну, въ которую стремглавъ бросились молодые люди, и тотчасъ отправился къ нимъ.
   Передъ домомъ садовника Анаса находился маленькій палисадникъ съ двумя громадными каштановыми деревьями. Маріюсъ нашелъ подъ тѣнью этихъ деревьевъ Филиппа, который съ любовью и безпокойствомъ смотрѣлъ на Бланшъ, сидѣвшую подлѣ него.
   Молодая дѣвушка была поглощена сладострастьемъ и стыдливостью первой любви.
   Встрѣча двухъ братьевъ была очень печальная и тревожная.
   -- Ты меня осуждаешь? спросилъ Филиппъ, вставая и протягивая руку.
   -- Да, я тебя осуждаю, сказалъ твердо Маріюсъ;-- ты поступилъ скверно. Гордость и страсть тебя погубили. Ты не подумалъ о несчастьяхъ, которыя ты навлечешь на себя и своихъ.
   -- Ты трусишь, отвѣчалъ Филиппъ съ горечью,-- но я ни о чемъ не думаю; я люблю Бланшъ, Бланшъ меня любитъ. Я ей сказалъ: "хочешь уйти со мною"? Она сказала: "да". Вотъ вся наша исторія. Мы невиноваты, ни она, ни я.
   -- Зачѣмъ ты лжешь? произнесъ Маріюсъ еще болѣе строгимъ тономъ.-- Ты не ребенокъ. Ты знаешь, что твой долгъ былъ -- защитить эту молодую дѣвушку отъ нея самой; ты долженъ былъ удержать ее на краю пропасти. Не говори мнѣ о своей любви. Я не знаю другой любви, кромѣ любви къ правдѣ и чести.
   Филиппъ презрительно улыбнулся и прижалъ къ своей груди прелестную головку Бланшъ.
   -- Мой бѣдный Маріюсъ, сказалъ онъ, -- ты славный человѣкъ, но ты никогда не любилъ и не знаешь, что такое лихорадка любви. Вотъ моя защита!
   И онъ поддался ласкамъ Бланшъ, которая обнимала его, дрожа всѣмъ тѣломъ. Бѣдный ребенокъ понималъ, что этотъ человѣкъ былъ ея единственной надеждой. Она смотрѣла на него, какъ на своего повелителя, и любила его, какъ рабыня.
   Маріюсъ понялъ, что онъ не добьется ничего благоразумнаго отъ этихъ влюбленныхъ безумцевъ. Ему предстояло дѣйствовать одному, но для этого онъ долженъ былъ знать всѣ подробности несчастной исторіи. Филиппъ охотно отвѣчалъ на его вопросы.
   -- Я знаю Бланшъ около восьми мѣсяцевъ, сказалъ онъ;-- я увидѣлъ ее въ первый разъ на публичномъ праздникѣ. Она улыбнулась, смотря на толпу, а мнѣ показалось, что она улыбнулась мнѣ. Съ этого дня я ее полюбилъ и старался найти средство видѣть ее, говорить съ нею.
   -- Ты писалъ ей?
   -- Да, нѣсколько разъ.
   -- Гдѣ твои письма?
   -- Она сожгла ихъ... Я каждый разъ покупалъ букетъ у Фины, цвѣточницы въ улицѣ Св. Людовика, и пряталъ письма въ цвѣты. Молочница Маргарита носила букеты Бланшъ.
   -- Она не отвѣчала на твои письма?
   -- Сначала Бланшъ отказывалась брать букеты. Потомъ она ихъ принимала и, наконецъ, стала отвѣчать на мои письма. Я сходилъ съума отъ любви къ ней. Я мечталъ жениться на Бланшъ и любить ее вѣчно.
   Маріюсъ пожалъ плечами. Онъ отвелъ въ сторону брата и продолжалъ разговоръ болѣе рѣзкимъ тономъ, чѣмъ прежде.
   -- Ты дуракъ или лжецъ, сказалъ онъ спокойно: -- ты зналъ, что г. Казалисъ,-- депутатъ, миліонеръ и всесильный человѣкъ въ Марсели; онъ никогда добровольно не отдастъ своей племянницы за Филиппа Кайоля, бѣднаго, простого человѣка и въ-концѣ-концовъ республиканца. Признайся, что ты нарочно увезъ Бланшъ, разсчитывая, что послѣ такого скандала ея дядя будетъ вынужденъ дать свое согласіе на вашъ бракъ.
   -- А еслибы и такъ! воскликнулъ Филиппъ съ жаромъ.-- Бланшъ меня любитъ, я не насильно похитилъ ее. Она добровольно и вполнѣ свободно выбрала меня своимъ мужемъ.
   -- Да, я это знаю. Ты такъ часто это повторяешь, что нельзя не понять настоящаго смысла твоихъ словъ. Но ты не подумалъ о томъ, въ какую ярость придетъ г. Казалисъ; его гнѣвъ тяжело отразится на тебѣ и твоемъ семействѣ. Я его знаю; уже сегодня вечеромъ онъ наполнитъ весь городъ криками своей оскорбленной гордости. Всего лучше было-бы сейчасъ-же отвезти домой молодую дѣвушку.
   -- Нѣтъ, я этого не хочу и не могу... Бланшъ никогда не посмѣетъ вернуться къ дядѣ. Она жила на дачѣ не болѣе недѣли; я видѣлся съ нею два раза въ день въ сосновой рощѣ, и мы на свободѣ наслаждались сельской природой. Дядя ничего не зналъ, и ударъ, вѣроятно, былъ для него очень тяжелымъ... Мы не можемъ теперь явиться передъ нимъ.
   -- Ну, такъ дай мнѣ письмо къ абату Шастанье. Я отправлюсь къ нему и, если нужно, пойду съ нимъ вмѣстѣ къ г. Казалису. Необходимо устранить скандалъ. Мой долгъ загладить твою вину... Поклянись, что ты не оставишь этого дома и будешь ждать моихъ приказаній, моихъ слезныхъ просьбъ.
   -- Обѣщаю ждать тебя здѣсь, если не представится какая-нибудь грозная опасность.
   Маріюсъ взялъ за руку Филиппа и прямо, честно посмотрѣлъ ему въ глаза.
   -- Люби этого ребенка, сказалъ онъ торжественно, указывая на Бланшъ;-- ты никогда не искупишь сдѣланнаго ей оскорбленія.
   Съ этими словами онъ хотѣлъ уйти, но Бланшъ подошла къ нему и промолвила, всплеснувъ руками и заливаясь слезами:
   -- Если вы увидите дядю, скажите ему, что я его люблю. Я не понимаю, что случилось со мною. Я желала-бы остаться женою Филиппа и вернуться съ нимъ домой.
   -- Надѣйтесь, отвѣчалъ Маріюсъ, низко поклонившись.
   Онъ удалился, глубоко тронутый, зная, что солгалъ, что надежда была немыслима.
   

ГЛАВА III.
И въ католической церкви есть рабы.

   Вернувшись въ Марсель, Маріюсъ побѣжалъ прямо въ церковь св. Виктора, къ которой былъ приписанъ абатъ Шастанье. Эта церковь одна изъ самыхъ старинныхъ въ Марсели и своими высокими, черными, зубчатыми стѣнами походитъ на крѣпость. Дюжіе рабочіе гавани питаютъ къ ней особое уваженіе.
   Молодой человѣкъ засталъ абата Шастанье въ ризницѣ. Это былъ старикъ высокаго роста, сухощавый, съ длиннымъ, блѣднымъ, восковымъ лицомъ; его грустно-смиренные глаза отличались безсознательной неподвижностью нищеты и страданіи. Онъ только-что вернулся съ похоронъ и медленно снималъ свою рясу.
   Исторія его жизни коротка и печальна. Сынъ поселянина, мягкій, добрый, наивный, онъ поступилъ въ число слугъ церкви по желанію своей набожной матери. Это было съ его стороны самопожертвованіемъ, и къ тому же онъ думалъ въ простотѣ своей души, что сдѣлаться слугою алтаря значило отказаться на вѣки отъ самолюбія и свѣтскихъ интригъ, посвятить себя всецѣло любви къ Богу и жить въ глубинѣ святого храма, прощая грѣхи одной рукой и раздавая милостыню другой.
   О, бѣдный абатъ, какъ скоро онъ убѣдился, что нищіе духомъ достойны только страданій во мракѣ неизвѣстности, что самолюбіе -- добродѣтель для патера и что молодые слуги церкви часто любятъ Бога только потому, что церковь раздаетъ его именемъ свѣтскія блага! Онъ видѣлъ, какъ всѣ его товарищи по семинаріи страшно боролись когтями и зубами изъ-за шелковаго лоскутка или обрывка кружевъ. Онъ присутствовалъ при всѣхъ тайныхъ интригахъ, дѣлающихъ приходъ маленькимъ буйнымъ королевствомъ. А такъ-какъ самъ онъ смиренно молился Богу, не заботился снискать милости дамъ, ничего не просилъ и казался глупо-набожнымъ, то ему дали скромное мѣсто деревенскаго патера, вродѣ того, какъ собакѣ бросаютъ кость.
   Онъ оставался болѣе сорока лѣтъ въ маленькомъ селеніи между Обанемъ и Касси. Его церковь походила скорѣе на сарай, съ обнаженными, выбѣленными стѣнами; если зимою вѣтромъ разбивало стекло въ одномъ изъ окошекъ, то впродолженіи нѣсколькихъ недѣль несчастный патеръ дрожалъ отъ холода, не имѣя тридцати или сорока сантимовъ на вставку стекла. Впрочемъ, онъ никогда не жаловался; онъ жилъ спокойно, тихо, среди одиночества и нищеты; онъ даже иногда ощущалъ какое-то отрадное чувство, сознавая, что лишенія дѣлаютъ его братомъ нищихъ.
   Ему было уже шестьдесятъ лѣтъ, когда неожиданно занемогла одна изъ его сестеръ, работница въ Марсели. Она не могла работать и написала брату, умоляя его пріѣхать. Старый патеръ снова принесъ себя въ жертву и заявилъ епископу о своемъ желаніи перейти въ одну изъ церквей Марсели. Его заставили ждать нѣсколько мѣсяцевъ и, наконецъ, прикомандировали къ церкви св. Виктора, гдѣ онъ долженъ былъ производить всю черную работу,-- другими словами, все, что не приносило ни славы, ни богатства. Онъ читалъ отходныя бѣднякамъ и провожалъ ихъ на кладбища, а при случаѣ даже исполнялъ должность дьячка.
   Съ этого времени начались для него еще большія страданія. Въ уединенномъ селеніи онъ могъ жить тихо и спокойно. Здѣсь-же онъ чувствовалъ, что ему ставили въ вину его наивность, мягкость и старость. Сердце у него грустно сжалось, когда онъ увидалъ, что и въ церкви были рабы. На него всѣ смотрѣли съ презрѣніемъ и оскорбительной жалостью. Онъ еще болѣе поникъ головой, сталъ еще смиреннѣе и втайнѣ оплакивалъ свою простую вѣру, поколебленную словами и дѣйствіями окружавшихъ его свѣтскихъ патеровъ.
   По счастью, каждый вечеръ онъ отдыхалъ нѣсколько часовъ, ухаживая за своей сестрой. Это было новое самопожертвованіе, но оно утѣшало старика. Онъ окружалъ бѣдную женщину самыми нѣжными попеченіями и находилъ въ этомъ необыкновенную прелесть. Потомъ неожиданно его оживила и другая радость: г. Казалисъ, не довѣряя молодымъ абатамъ, выбралъ его въ духовники своей племянницы. Обыкновенно, добрый патеръ имѣлъ очень мало исповѣдницъ, и предложеніе депутата крайне польстило ему, а вскорѣ онъ полюбилъ Бланшъ, какъ родную дочь.
   Маріюсъ передалъ ему письмо молодой дѣвушки и пристально уставился на старика глазами, желая видѣть, какое впечатлѣніе произведетъ на него это письмо. Лицо стараго патера приняло выраженіе грусти, почти отчаянія, но, повидимому, онъ не особенно сильно удивился случившемуся, поэтому Маріюсъ предположилъ, что, вѣроятно, Бланшъ на исповѣди разсказала уже ему о своихъ отношеніяхъ къ Филиппу.
   -- Вы хорошо сдѣлали, что обратились ко мнѣ, сказалъ, наконецъ, абатъ Шастанье, дрожа всѣмъ тѣломъ,-- но я очень слабый, неловкій человѣкъ. Тутъ нужна большая энергія. Впрочемъ, я къ вашимъ услугамъ. Что я могу сдѣлать? Чѣмъ помочь бѣдному ребенку?
   -- Я братъ безумца, убѣжавшаго съ дочерью г. Казалиса, отвѣчалъ Маріюсъ;-- я поклялся загладить его вину и потушить скандалъ. Помогите мнѣ. Честь молодой дѣвушки погибла, если ея дядя обратится съ жалобою въ судъ. Отправьтесь къ нему, попробуйте его успокоить, скажите, что его племянница вернется домой.
   -- Отчего вы не привели ее съ собой? Я зкаю суровый характеръ г. Казалиса. Онъ мнѣ не повѣритъ.
   -- Его суровость именно и пугаетъ брата... Впрочемъ, намъ теперь не время разсуждать. Вѣрьте мнѣ, что я не менѣе васъ осуждаю недостойный поступокъ моего брата. Но ради Бога, не будемъ терять ни минуты! Потомъ мы поговоримъ о томъ, что такое правда и честь.
   -- Хорошо, отвѣчалъ патеръ,-- я пойду съ вами.
   Они пошли по бульвару Кордери и вышли на улицу Бонапартъ, гдѣ находился домъ депутата. Казалисъ вернулся въ Марсель на слѣдующее утро послѣ похищенія племянницы и былъ внѣ себя отъ гнѣва и отчаянія.
   -- Не входите, сказалъ абатъ, останавливая Маріюса у подъѣзда; -- онъ, можетъ быть, приметъ ваше посѣщеніе только за оскорбленіе. Предоставьте мнѣ все и подождите меня здѣсь.
   Болѣе часа Маріюсъ ходилъ взадъ и впередъ по тротуару въ сильномъ безпокойствѣ. Онъ желалъ-бы гораздо лучше самъ разсказать Казалису о всемъ случившемся и вымолить у него прощеніе Филиппу. А теперь, пока въ этомъ домѣ рѣшалась судьба его семьи, онъ долженъ былъ ждать, ждать и болѣе ничего.
   Наконецъ, появился абатъ, съ красными глазами и дрожащими губами.
   -- Г. Казалисъ не хочетъ ни о чемъ слышать, сказалъ онъ нерѣшительнымъ голосомъ:-- онъ находится въ самомъ страшномъ раздраженіи и уже подалъ жалобу прокурору.
   Бѣдный патеръ умолчалъ о томъ, что Казалисъ осыпалъ его самыми грубыми упреками и, срывая на немъ свой гнѣвъ, обвинялъ его въ дурномъ поведеніи своей племянницы. Абатъ смиренно поникъ головой, даже не защищалъ себя, а только почти на колѣняхъ просилъ помилованія другимъ.
   -- Скажите мнѣ все! воскликнулъ съ отчаяніемъ Маріюсъ.
   -- Поселянинъ, у котораго вашъ братъ оставилъ лошадь, кажется, помогъ г. Казалису въ его поискахъ. Сегодня утромъ подана жалоба прокурору и уже сдѣланы обыски какъ въ вашей квартирѣ, въ улицѣ Сентъ, такъ и на дачѣ вашей матери, въ кварталѣ св. Юста.
   -- Боже мой! Боже мой! произнесъ Маріюсъ.
   -- Г. Казалисъ клянется, что онъ сотретъ съ лица земли вашу семью. Я тщетно старался его смягчить. Онъ хочетъ арестовать вашу мать.
   -- Мою мать? Это зачѣмъ?
   -- Онъ увѣряетъ, что она сообщница вашего брата, что она помогла ему похитить Бланшъ.
   -- Что дѣлать? Какъ доказать, что все это ложь? О, Филиппъ, Филиппъ! Наша мать умретъ съ горя.
   И, закрывъ лицо руками, Маріюсъ зарыдалъ, какъ ребенокъ.
   Абатъ смотрѣлъ на него съ теплымъ сочувствіемъ и сожалѣніемъ.
   -- Ну, ну, сказалъ онъ,-- не унывайте, дитя мое.
   -- Вы правы, отецъ мой, воскликнулъ Маріюсъ;-- я буду мужественнымъ. Я былъ трусъ сегодня утромъ. Мнѣ слѣдовало вырвать изъ рукъ Филиппа молодую дѣвушку и возвратить ее г. Казалису. Сердце мое говорило, что въ этомъ заключался мой долгъ, и я жестоко наказанъ за свою слабость... Но они мнѣ стали говорить о любви... о свадьбѣ... и я уступилъ. Послушайте, прибавилъ онъ послѣ минутнаго молчанія, -- пойдемте со мною. Вдвоемъ мы ихъ разлучимъ.
   -- Охотно, отвѣчалъ абатъ Шастанье.
   И, не думая даже взять экипажа, они быстро пошли пѣшкомъ въ Канебріеру. Миновавъ улицу Бретель и набережныя Канала и Наполеона, они вошли въ улицу св. Людовика. Они не говорили ни слова между собою и невольно вздрогнули, услыхавъ неожиданно свѣжій, молодой голосокъ, звавшій по имени Маріюса. Онъ повернулъ голову и узналъ цвѣточницу Фину.
   Жозефина Кугурдонъ или просто Фина, какъ ее всѣ называли, была одна изъ тѣхъ маленькихъ, полненькихъ дочерей Марсели, которыя въ своихъ прямыхъ, тонкихъ чертахъ сохранили греческій типъ. Ея круглая голова гордо сидѣла на нѣсколько плоскихъ плечахъ; ея блѣдное лицо, окаймленное роскошными черными волосами, поражало презрительнымъ, саркастическимъ выраженіемъ, а большіе темные глаза блестѣли пламенной энергіей, но по-временамъ ихъ смягчала нѣжная улыбка. Ей было около двадцати двухъ лѣтъ, но никакъ не болѣе двадцати четырехъ.
   Пятнадцати лѣтъ она осталась сиротой съ братомъ, моложе ея лѣтъ на пять. Она мужественно продолжала ремесло своей матери и черезъ три дня послѣ ея похоронъ усѣлась съ заплаканными глазами въ одномъ изъ кіосковъ съ цвѣтами на улицѣ св. Людовика.
   Маленькая цвѣточница вскорѣ стала любимицей всего Марселя. Ея молодость и грація сдѣлали ее общимъ баловнемъ. Многіе увѣряли, что ея цвѣты пахли свѣжѣе и лучше. Конечно, у нея явился длинный рядъ поклонниковъ, но она имъ продавала розы, маргаритки, гвоздики и болѣе ничего. Такимъ образомъ она воспитала. своего меньшого брата и отдала его въ ученье къ судостроителю. Онъ теперь былъ уже восемнадцати-лѣтнимъ юношей и работалъ на верфяхъ. Они оба жили на площади Яичной, въ самомъ центрѣ рабочаго квартала.
   Фина царила своей красотой и веселой, чисто-марсельской пикантностью надъ всѣми своими подругами. Она знала братьевъ Кайоль и, продавая цвѣты, болтала съ ними съ той же нѣжной фамильярностью, которую такъ легко создаетъ теплый климатъ Прованса и его мягкій языкъ. Наконецъ, ужь если сказать всю правду, Филиппъ въ послѣднее время такъ часто покупалъ у нея розы, что она мало-по-малу стала ощущать какую-то лихорадочную дрожь въ его присутствіи. Молодой человѣкъ, по привычкѣ любезничавшій со всѣми женщинами, смѣялся съ нею, смотрѣлъ ей прямо въ глаза и мимоходомъ, для практики, объяснялся ей въ любви. А бѣдный ребенокъ, до тѣхъ поръ издѣвавшійся надъ всѣми своими поклонниками, поддался на удочку, закинутую безъ всякаго намѣренія. По ночамъ Фина мечтала о Филиппѣ и съ удивленіемъ спрашивала себя, куда онъ дѣвалъ громадное количество букетовъ, которые покупалъ у нея.
   Услыхавъ голосъ Фины, Маріюсъ остановился и подошелъ къ кіоску, гдѣ молодая дѣвушка полускрывала за букетами свое взволнованное, раскраснѣвшееся личико. Въ эту минуту она была прелестна въ своемъ бѣломъ кружевномъ чепцѣ.
   -- Г. Маріюсъ, сказала она дрожащимъ голосомъ, -- правдами, что вашъ братъ убѣжалъ съ какой-то барышней?
   -- Кто вамъ сказалъ? спросилъ съ жаромъ Маріюсъ.
   -- Всѣ объ этомъ говорятъ цѣлое утро, сказала Фипа и, видя, что молодой человѣкъ, столь-же взволнованный, какъ она, и не думаетъ ей отвѣчать, прибавила съ горечью: -- мнѣ говорили, впрочемъ, часто, что г. Филиппъ большой развратникъ, да и болталъ-то онъ слишкомъ нѣжно, чтобъ никогда не лгать.
   Слезы душили ее; но, поборовъ свое волненіе, она сказала черезъ минуту гораздо нѣжнѣе:
   -- Я вижу, что вы чѣмъ-то огорчены. Если я вамъ буду нужна, придите за мною.
   -- Вы славная дѣвушка, отвѣчалъ Маріюсъ, смотря ей прямо въ глаза я замѣчая, что она страдала; -- благодарю васъ; я, можетъ быть, обращусь къ вашей помощи.
   Онъ крѣпко пожалъ ей руку, какъ товарищу, и побѣжалъ догонять абата Шастанье.
   -- Намъ нечего терять времени, сказалъ онъ: -- слухъ объ этой исторіи распространился по всему городу. Возьмемъ фіакръ.
   Уже наступила ночь, когда они достигли предмѣстья св. Варнавы. Въ домѣ садовника Айаса они нашли только его жену, которая объявила имъ очень спокойно, что молодые люди ушли пѣшкомъ по дорогѣ въ Э, вмѣстѣ съ ея сыномъ, который долженъ былъ служить проводникомъ.
   Послѣдняя надежда исчезла. Маріюсъ вернулся домой въ отчаяніи, не слушая утѣшеній абата и только думая о несчастныхъ послѣдствіяхъ безумнаго поступка брата для всего ихъ семейства.
   

ГЛАВА IV.
Какъ Казалисъ отомстилъ за безчестье своей племянницы.

   Влюбленные убѣжали въ среду. Въ слѣдующую пятницу весь Марсель зналъ объ этой исторіи; кумушки подъ воротами украшали ее всевозможными коментаріями; аристократія негодовала, буржуазія шумѣла. Казалисъ, внѣ себя отъ гнѣва, ничего не жалѣлъ, чтобъ сдѣлать изъ бѣгства своей племянницы страшный скандалъ.
   Люди проницательные легко отгадывали причину всего этого гама. Казалисъ, опозиціонный депутатъ, былъ выбранъ въ Марсели смѣшаннымъ большинствомъ изъ республиканцевъ, аристократовъ и клерикаловъ. Преданный легитимизму, нося одно изъ древнѣйшихъ именъ Прованса и смиренно преклоняясь передъ всемогуществомъ церкви, онъ чувствовалъ сильное отвращеніе къ либераламъ, за которыми онъ, однако, былъ принужденъ ухаживать передъ выборами. Эти люди въ его глазахъ были не лучше холоповъ, и его неукротимая гордость страдала при одной мысли, что ему пришлось снизойти до нихъ.
   Однако, ему пришлось опустить свою аристократическую голову. Республиканцы громко кричали объ оказанной ему при выборахъ услугѣ; одно время, видя, что ими не довольно дорожили, они грозили помѣшать его избранію и выставить своего кандидата. Вынуждаемый обстоятельствами, Казалисъ уступилъ, но, затаивъ въ сердцѣ свою ненависть, поклялся жестоко отомстить при первомъ удобномъ случаѣ. Тогда были пущены въ ходъ всевозможныя интриги; духовенство начало работать въ селеніяхъ; голоса вырывались и у правой, и у лѣвой сторонъ съ помощью тысячи обѣщаній и низкопоклонствъ. Наконецъ, Казалисъ былъ избранъ.
   И вотъ сегодня Филиппъ Кайоль, одинъ изъ представителей либеральной партіи, попалъ въ его руки. На немъ онъ могъ вымѣстить всю свою ненависть къ холопамъ, торговавшимся съ нимъ такъ грубо на-счетъ его избранія. Все семейство Филиппа будетъ раззорено, а онъ заключенъ въ тюрьму.
   Какъ! Мелкій буржуа осмѣлился внушить къ себѣ любовь племянницы Казалиса! Онъ ее похитилъ и вмѣстѣ съ нею странствовалъ теперь по большимъ дорогамъ, предаваясь всѣмъ блаженствамъ юной любви! Подобный скандалъ надо было, какъ можно болѣе, разгласить. Человѣкъ простой, незнатный предпочелъ-бы, вѣроятно, замять подобную непріятную исторію, но Казалисъ, депутатъ, миліонеръ, имѣлъ достаточно гордости и вліянія, чтобы громко, не краснѣя, кричать вездѣ о безчестіи своего древняго рода.
   Какое ему было дѣло до чести молодой дѣвушки? Пусть весь свѣтъ узнаетъ, что Бланшъ Казалисъ была любовницей Филиппа Кайоля, но по крайней мѣрѣ никто не скажетъ, что она его жена, что она унизилась до постыднаго mésalliance, выйдя замужъ за бѣдняка безъ имени и состоянія, Родовая гордость требовала, чтобы на всѣхъ улицахъ Марсели было обнародовано безчестье несчастнаго ребенка. Казалисъ налѣпилъ на домахъ во всѣхъ кварталахъ города громадныя объявленія, въ которыхъ онъ обѣщалъ награду въ десять тысячъ франковъ тому, кто представитъ ему его племянницу и ея обольстителя, связанными по рукамъ и ногамъ.
   Въ высшихъ слояхъ марсельскаго общества Казалисъ шумѣлъ еще болѣе. Онъ вездѣ разсказывалъ о своемъ позорѣ и поднялъ на ноги всѣхъ, кто только пользовался вліяніемъ среди аристократовъ и клерикаловъ. Въ качествѣ опекуна Бланшъ, которая была сирота и состояніемъ которой онъ завѣдывалъ, Казалисъ всѣми силами подстрекалъ прокурора къ энергичной дѣятельности и подготовлялъ въ судѣ знаменитый процесъ -- une cause célèbre.
   Одной изъ первыхъ, принятыхъ имъ, мѣръ былъ арестъ матери Филиппа Кайоля. При появленіи прокурора въ домѣ этой бѣдной женщины, она отвѣчала на всѣ его вопросы, что рѣшительно не знаетъ, гдѣ ея сынъ и что онъ сдѣлалъ. Ея испугъ, опасенія за сына и лихорадочная дрожь, вполнѣ естественныя въ матери, были приняты прокуроромъ за доказательство ея сообщничества. Ее тотчасъ посадили въ тюрьму, больше какъ заложницу, чѣмъ какъ преступницу, въ надеждѣ, что сынъ немедленно отдастъ себя въ руки правосудія для освобожденія матери.
   Узнавъ объ ей арестѣ, Маріюсъ едва не сошелъ съума. Онъ зналъ ея слабую, болѣзненную натуру и съ ужасомъ представлялъ ее себѣ одинокою въ холодной тюремной кельѣ; она навѣрно умретъ тамъ, мучимая безпокойствомъ и всевозможными лишеніями. Его самого подвергли допросу, но его прямые, рѣшительные отвѣты и предложеніе судостроителя Мартели взять его на-поруки спасли молодого человѣка отъ ареста. А остаться на свободѣ было очень важно. Онъ долженъ былъ энергично дѣйствовать для спасенія всего своего семейства.
   Мало-по-малу онъ сталъ смотрѣть совершенно ясно и справедливо на все дѣло. Сначала, пораженный недостойнымъ поступкомъ брата, онъ видѣлъ только его виновность, старался быть какъ можно скромнѣе и думалъ лишь о томъ, чтобы смягчить вполнѣ справедливый гнѣвъ Казалиса, дать ему всевозможныя удовлетворенія. Но жестокость Казалиса и поднятый имъ скандалъ возмутили Маріюса. Онъ видѣлъ бѣглецовъ и зналъ, что Бланшъ добровольно слѣдовала за Филиппомъ. Поэтому его приводило въ негодованіе, что брата называли подлецомъ, обольстителемъ и обвиняли въ насильственномъ похищеніи молодой дѣвушки. Объ его матери отзывались не лучше, и Маріюсъ, наконецъ, по чувству справедливости, сталъ защищать обвиняемыхъ отъ слѣпридрости правосудія.
   Кромѣ того ему тошно было слышать шумныя жалобы Казалиса. Маріюсъ полагалъ, что истинное горе ищетъ уединенія и что дѣло, въ которомъ замѣшана честь молодой дѣвушки, должно разбираться въ четырехъ стѣнахъ, а не на городскихъ площадяхъ. Онъ высказывалъ свое мнѣніе громко, не потому, чтобы желалъ освобожденія брата отъ заслуженной имъ кары, но потому, что возмущался всею душою за бѣднаго ребенка, позоръ котораго такъ безжалостно обнародовали вездѣ. Къ тому-же онъ понималъ, что Казалисъ, желая уничтожить Филиппа, преслѣдовалъ въ немъ болѣе республиканца, чѣмъ обольстителя.
   Такимъ образомъ, и Маріюсъ, въ свою очередь, пришелъ въ пламенное негодованіе. Въ его семью бросали грязью, его мать арестовали, его брата травили, какъ дикаго звѣря, и всѣ эти преслѣдованія велись несправедливо, безчестно. Онъ возсталъ за попранную справедливость. Преступниковъ было двое: не только честолюбивый, влюбленный юноша, убѣжавшій съ богатой дѣвушкой, но и тотъ, кто поднялъ на ноги весь городъ для удовлетворенія своей оскорбленной гордости. Если правосудіе взялось наказать перваго, то Маріюсъ поклялся покарать рано или поздно второго, а до того вожделѣннаго времени онъ рѣшился мѣшать всѣмъ его дѣйствіямъ, представляя, насколько возможно, противовѣсъ его громадному вліянію, какъ богатаго и знатнаго человѣка.
   Съ этой минути онъ выказалъ кипучую энергію и посвятилъ себя всецѣло спасенію брата и матери. Главное горе его состояло въ невѣденіи, что сталось съ братомъ. Черезъ два дня послѣ бѣгства Филиппа, Маріюсъ получилъ отъ него письмо, съ просьбою выслать ему тысячу франковъ на расходы путешествія. Письмо это было отправлено изъ Ламбеска, гдѣ Филиппъ нашелъ себѣ пріютъ на нѣсколько дней у графа Жируса, стараго друга ихъ семейства.
   Жирусъ, сынъ бывшаго члена парламента въ Э, родился въ самый разгаръ революціи; онъ началъ дышать съ первыхъ дней своей жизни жгучей атмосферой 1793 года, и въ его крови на вѣки сохранился революціонный пылъ. Ему было какъ-то неловко въ своемъ роскошномъ домѣ въ Э; онъ презиралъ тамошнюю аристократію за ея чрезмѣрную гордость и пошлую апатію, а потому предпочиталъ жить вдали отъ нея. Прямой умъ, любовь къ справедливости и страсть къ труду примирили его съ современными стремленіями, и онъ охотно протягивалъ руку народу. Одно время онъ мечталъ даже завести фабрику и, бросивъ свой графскій титулъ, сдѣлаться промышленникомъ. Онъ вполнѣ сознавалъ, что въ наше время нѣтъ другой аристократіи, кромѣ аристократіи труда и таланта. Поэтому онъ любилъ жить вдали отъ свѣта и проводилъ большую часть года въ своемъ помѣстьѣ, близь маленькаго городка Ламбеска, гдѣ онъ теперь и принялъ бѣглецовъ.
   Просьба Филиппа поставила въ тупикъ Маріюса. У него было отложено на черный день всего шестьсотъ франковъ. Однако онъ не унывалъ и два дня искалъ недостающей ему суммы; но все напрасно.
   На третій день утромъ онъ уже пришелъ въ отчаяніе, какъ вдругъ къ нему въ комнату вошла Фина. Онъ наканунѣ разсказалъ о своемъ горѣ молодой дѣвушкѣ, которую со времени несчастья съ братомъ встрѣчалъ на каждомъ шагу. Она постоянно спрашивала у него извѣстій о Филиппѣ и особенно интересовалась, съ нимъ-ли барышня.
   -- Вотъ деньги! сказала она и, покраснѣвъ, положила на столъ пятьсотъ франковъ.-- Вы мнѣ отдадите, когда можете. Эти деньги я отложила для выкупа брата, еслибъ его взяли въ солдаты.
   Маріюсъ не хотѣлъ брать денегъ.
   -- Вы только заставляете меня терять время, отвѣчала молодая дѣвушка съ прелестной рѣзкостью,-- а мнѣ надо поскорѣе вернуться къ моимъ букетамъ. Но если вы позволите, я буду заходить къ вамъ каждый день за извѣстіями.
   Съ этими словами она убѣжала, Маріюсъ послалъ брату тысячу франковъ. Послѣ этого онъ впродолженіи двухъ недѣль не получалъ о Филиппѣ никакой вѣсти. Онъ зналъ, что на бѣглецовъ устроили самую жестокую. травлю и болѣе ничего, а вѣрить всѣмъ страшнымъ и смѣшнымъ слухамъ, которые ходили по городу, Маріюсъ не хотѣлъ.
   Онъ никогда такъ не страдалъ. Постоянная тревога такъ раздражала его нервы, что онъ пугался каждаго шума или звука, все ожидая еще большихъ несчастій. Онъ стороною узналъ, что Филиппъ былъ въ Тулонѣ и тамъ его едва не арестовали, что потомъ онъ снова вернулся съ Бланшъ въ Э; но тутъ исчезалъ ихъ слѣдъ: удалось имъ перейти черезъ границу или они скрывались въ горахъ -- никому не было извѣстно.
   Маріюсъ находился тѣмъ въ большей тревогѣ, что онъ, естественно, принужденъ былъ запускать работу у своего хозяина, судостроителя Мартели. Еслибъ чувство долга, не приковывало его къ конторѣ, онъ уже давно отправился бы самъ на помощь къ брату; но онъ не смѣлъ покинуть фирму, гдѣ въ немъ очень нуждались. Къ тому-же Мартели выражалъ ему чисто родительскую нѣжность. Вдовецъ, имѣвшій только одну двадцатилѣтнюю сестру, онъ считалъ Маріюса своимъ сыномъ. На слѣдующій день послѣ бѣгства влюбленной парочки, онъ позвалъ молодого человѣка въ свой кабинетъ.
   -- О, другъ мой, сказалъ онъ съ глубокимъ сочувствіемъ, -- какая несчастная исторія! Вашъ братъ погибъ. У насъ не хватитъ силы спасти его отъ горькихъ послѣдствій его безумія.
   Г. Мартели не разъ имѣлъ дѣло съ Казалисомъ и хорошо его зналъ. Онъ принадлежалъ къ либеральной партіи и даже къ числу ея горячихъ приверженцевъ. Благодаря его безукоризненной честности и громадному состоянію, онъ стоялъ выше всякихъ нападокъ, но онъ гордился своимъ либерализмомъ и никогда не пользовался своимъ денежнымъ могуществомъ. Онъ совѣтовалъ Маріюсу оставаться спокойнымъ и ждать событій, обѣщая помочь ему, когда наступитъ минута борьбы.
   Время шло, и Маріюсъ сталъ уже подумывать объ отпускѣ, какъ однажды утромъ къ нему прибѣжала Фина, раскраснѣвшаяся, заплаканная.
   -- Г. Филиппа арестовали! воскликнула она, рыдая.-- Его нашли съ барышней въ одномъ изъ предмѣстій Э.
   Маріюсъ, внѣ себя отъ бѣшенства, бросился на улицу, чтобъ узнать, справедливо-ли это извѣстіе, которое было, дѣйствительно, вѣрно; Фина, оставшись одна, прошептала съ грустной улыбкой:
   -- По крайней мѣрѣ теперь барышня не съ нимъ.
   

ГЛАВА V.
Странствіе Бланшъ и встрѣча религіозной процесіи.

   Бланшъ и Филиппъ покинули домъ садовника Анаса вечеромъ, въ половинѣ восьмого. Впродолженіи всего дня они видѣли, что жандармы шныряли по улицамъ, и ихъ увѣрили, что они будутъ непремѣнно арестованы ночью. Филиппъ надѣлъ блузу поселянина, а Бланшъ нарядилась поселянкой,-- въ красное, ситцевое платье съ букетиками, розовый передникъ, желтый, клѣтчатый платокъ и большую соломенную шляпу. Сынъ Анаса, Викторъ, мальчикъ лѣтъ пятнадцати, взялся проводить ихъ черезъ поля на дорогу въ Э.
   Вечеръ былъ теплый. Душныя испаренія поднимались съ земли, смягчаемыя прохладой, долетавшей по-временамъ съ Средиземнаго моря. На горизонтѣ еще виднѣлись послѣдніе отблески солнечнаго заката; остальное небо, темно-синее, мало-по-малу темнѣло, и звѣзды загорались одна за другой, какъ дрожащіе огоньки въ отдаленномъ городѣ.
   Бѣглецы шли быстро, поникнувъ головами и не говоря ни слова. Они жаждали поскорѣе очутиться въ горахъ. Въ окрестностяхъ Марсели они встрѣчали кое-кого и очень подозрительно смотрѣли на этихъ рѣдкихъ прохожихъ. Но вотъ передъ ними развернулась пустынная природа, и только по временамъ они видѣли вдали неподвижную фигуру пастуха, сидѣвшаго среди своего стада.
   Среди мрачной, безмолвной ночи они продолжали свое бѣгство. Въ окружающей тишинѣ слышался только шумъ камешковъ, на которые случайно натыкались ихъ усталыя ноги. Бланшъ инстинктивно прижималась къ Филиппу и отъ времени до времени не могла удержаться отъ тяжелаго вздоха, вспоминая свои безмятежныя, дѣвственныя ночи въ домѣ дяди.
   Наконецъ, они поднялись въ горы, съ черными, глубокими ущельями. Вокругъ Марсели всѣ дороги гладкія, плоскія, но, по мѣрѣ удаленія отъ города, чаще и чаще встрѣчаются отроги горъ, которыя перерѣзываютъ всю центральную часть Прованса узкими, безплодными долинами. Передъ бѣглецами теперь тянулись необработанныя пустынныя пространства, усѣянныя щебнемъ и кое-гдѣ покрытыя скудною растительностью. Узкія тропинки поднимались и спускались вдоль утесовъ; на каждомъ шагу большіе камни преграждали путь.
   Впереди всѣхъ шелъ Викторъ, тихо напѣвая какую-то провансальскую пѣсню и перепрыгивая черезъ камни съ ловкостью козы. Онъ выросъ въ этой каменистой пустынѣ, походившей на бурный океанъ, вдругъ остывшій на-вѣки, и зналъ всѣ ходы и выходы. Бланшъ и Филиппъ съ трудомъ поспѣвали за нимъ; молодой человѣшь почти несъ на рукахъ свою подругу, маленькія ножки которой безпрестанно спотыкались о камни. Но она не жаловалась и на вопросительные взгляды Филиппа отвѣчала нѣжной улыбкой. Наконецъ, когда они миновали Сейтемъ, она въ изнеможеніи, молча, опустилась на землю. Луна, медленно вышедшая изъ-за тучъ, освѣтила ея блѣдное, заплаканное лицо.
   -- Ты плачешь! воскликнулъ Филиппъ, нагибаясь къ ней съ безпокойствомъ.-- Ты страдаешь, мое дорогое, милое дитя! О, какой я подлецъ, что взялъ тебя съ собою!
   -- Не говори этого, Филиппъ, отвѣчала Бланшъ; -- я плачу отъ того, что я несчастная дѣвушка... Посмотри... я еле иду... Намъ было-бы лучше стать на колѣни передъ дядей и вымолить у него...
   Однако, не окончивъ своей фразы, она сдѣлала надъ собою усиліе и поднялась съ земли. Они продолжали путь по этой пустынной, волнистой странѣ. Это не была безумная, веселая прогулка влюбленныхъ, а мрачное, тревожное бѣгство преступниковъ, сознающихъ свою вину и дрожащихъ за ея послѣдствія.
   Втеченіи пяти часовъ они прошли мѣстность Горданъ, останавливаясь почти на каждомъ шагу передъ естественными преградами. Наконецъ, они рѣшились сойти на большую дорогу, ведущую въ Э. Тамъ они могли идти свободно, только пыль ихъ ослѣпляла.
   Достигнувъ Арки, они отпустили Виктора. Бланшъ въ шесть часовъ сдѣлала пѣшкомъ, въ горахъ, по крайней мѣрѣ шесть лье. Она опустилась теперь на каменную скамью у городскихъ воротъ и объявила, что далѣе идти не можетъ. Филиппъ, боявшійся немедленнаго ареста, не хотѣлъ оставаться въ Э и началъ искать какого-нибудь экипажа. Это ему вскорѣ удалось: онъ нашелъ женщину, которая согласилась свезти его и Бланшъ въ своей таратайкѣ въ Ламбескъ, куда отправлялась сама.
   Несмотря на толчки, Бланшъ крѣпко заснула и открыла глаза только въ Ламбескѣ. Филиппъ нѣсколько ее успокоилъ, и она чувствовала себя гораздо сильнѣе. Влюбленная чета соскочила на землю. На небѣ только-что загоралась заря, и свѣжее, свѣтлое утро воскресило въ нихъ надежду. Всѣ ночные кошмары улетучились; бѣглецы забыли утесы Сейтемы и весело шли по травѣ, покрытой росою, опьяненные своей любовью и молодостью.
   Не заставъ дома графа Жируса, у котораго Филиппъ хотѣлъ просить убѣжища, они остановились въ гостинницѣ. Наконецъ-то имъ удалось провести спокойно цѣлый день однимъ, въ уединенной комнатѣ, и на свободѣ предаться вполнѣ своей пламенной страсти. Трактирщикъ принялъ ихъ за брата и сестру и хотѣлъ постлать имъ двѣ постели, но Бланшъ улыбнулась. Она теперь уже ощущала въ себѣ мужество любви.
   -- Сдѣлайте намъ одну постель, сказала она; -- это мой мужъ.
   На слѣдующее утро Филиппъ снова отправился къ Жирусу, уже вернувшемуся домой, и, разсказавъ ему всю правду, просилъ совѣта.
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ старикъ.-- Это дѣло серьезное. Вы знаете, мой другъ, что вы не ровня Казалису; сто лѣтъ тому назадъ онъ васъ повѣсилъ-бы за то, что вы смѣли поднять руку на его племянницу, теперь-же онъ васъ только засадитъ въ тюрьму. Но будьте увѣрены, что это онъ непремѣнно сдѣлаетъ.
   -- Но какъ-же я долженъ поступить?
   -- Какъ вы должны поступить?.. Возвратите дядѣ молодую дѣвушку, а сами поскорѣе бѣгите за-границу.
   -- Вы знаете, что я на это неспособенъ.
   -- Такъ ждите спокойно, пока васъ арестуютъ... Другого совѣта я не могу вамъ дать. Вотъ и все.
   Подъ наружной грубостью, Жирусъ скрывалъ очень доброе, мягкое сердце. Когда Филиппъ, смущенный его сухимъ пріемомъ, хотѣлъ удалиться, онъ его вернулъ и, взявъ за руку, сказалъ съ горечью:
   -- Мой долгъ васъ арестовать. Я принадлежу къ той аристократіи, которую вы оскорбили. У меня есть никѣмъ необитаемый домъ на противоположной сторонѣ Ламбеска; возьмите ключъ и скрывайтесь тамъ до поры до времени. Но не говорите мнѣ, что вы туда отправляетесь, а то я позову жандармовъ.
   Такимъ образомъ, молодые люди провели спокойно восемь дней въ Ламбескѣ, только по-временамъ безпокоимые неожиданными страхами. Филиппъ получилъ тысячу франковъ отъ Маріюса, Бланшъ сдѣлалась хозяйкою, и они съ наслажденіемъ ѣли съ одной тарелки.
   Эта новая жизнь казалась молодой дѣвушкѣ какимъ-то сномъ. По-временамъ она спрашивала себя съ удивленіемъ, зачѣмъ она сдѣлалась любовницей Филиппа? Ей становилось стыдно, и она хотѣла вернуться къ дядѣ. Но она не смѣла говорить объ этомъ вслухъ; она чувствовала себя слабой и одинокой; у нея не было силъ вернуться послѣ того, какъ она добровольно согласилась на бѣгство.
   Однажды утромъ, сидя у окна, Бланшъ увидѣла проходившую по улицѣ религіозную процесію. Она встала на колѣни и, сложивъ руки, подняла глаза къ небу. Молодыя дѣвушки, въ бѣлыхъ платьяхъ, пѣли гимны, держа въ срединѣ хоругвь Мадонны. Увидя это, Бланшъ расплакалась; она отдалабы все на свѣтѣ, чтобы видѣть себя въ числѣ этихъ бѣлыхъ, невинныхъ созданій, и мысль о своемъ безчестьѣ наполнила отчаяніемъ ея сердце.
   Въ тотъ же вечеръ Филиппъ получилъ письмо безъ подписи, но онъ узналъ въ немъ почеркъ Жируса. Его предупреждали, что на слѣдующій день его арестуютъ. Снова пришлось прибѣгнуть къ бѣгству, еще болѣе тягостному и мучительному.
   

ГЛАВА VI.
Охота за влюбленными.

   Теперь бѣдные молодые люди не знали ни минуты спокойствія. Страхъ овладѣлъ ими, и они бросались то въ одну, то въ другую сторону, постоянно слыша за собою погоню. Ночью они бѣжали по большимъ дорогамъ, а днемъ сидѣли, дрожа всѣмъ тѣломъ, въ уединенной комнатѣ какой-нибудь гостинницы. Такимъ образомъ, они нѣсколько разъ перешли вдоль и поперегъ весь Провансъ, отыскивая надежное убѣжище и не находя его.
   Покинувъ Ламбескъ въ ужасную бурную ночь, когда дулъ безжалостный мистраль, они направились въ Авиньонъ. Они наняли таратайку. Вѣтеръ ослѣплялъ лошадь; Бланшъ дрожала въ своемъ несчастномъ ситцевомъ платьѣ; къ довершенію горя, они увидали издали у воротъ города жандармовъ, осматривавшихъ очень подозрительно всѣхъ проѣзжавшихъ. Бѣглецы съ испуга повернули назадъ и, миновавъ Ламбескъ, возвратились въ Э.
   Тамъ они не смѣли долго оставаться и рѣшили во что-бы то ни стало подойти къ границѣ, гдѣ они могли достать себѣ паспортъ и найти вѣрное убѣжище. Филиппъ вспомнилъ, что одинъ изъ его пріятелей былъ аптекаремъ въ Тулонѣ и поспѣшилъ туда, надѣясь на его помощь..
   Дѣйствительно, аптекарь, веселый, здоровенный юноша, по имени Журданъ, принялъ ихъ съ распростертыми объятіями. Онъ помѣстилъ ихъ въ свою собственную комнату и отправился тотчасъ хлопотать о паспортѣ для нихъ.
   Но не успѣлъ онъ уйти, какъ явились два жандарма. Бланшъ едва не лишилась чувствъ; она сидѣла въ углу и съ трудомъ удерживала свои рыданія.
   -- Что вамъ нужно? спросилъ Филиппъ у жандармовъ нерѣшительнымъ голосомъ.
   -- Вы г. Журданъ? спросилъ одинъ изъ жандармовъ рѣзкимъ голосомъ, что не предвѣщало ничего хорошаго.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ,-- г. Журданъ вышелъ; онъ сейчасъ вернется.
   -- Я подожду, сказалъ сухо жандармъ.
   И онъ сѣлъ. Бѣдные влюбленные не смѣли посмотрѣть другъ на друга; они боялись, что жандармы пришли ихъ арестовать. Ихъ мученія тянулись цѣлые полчаса. Наконецъ, пришелъ Журданъ; онъ поблѣднѣлъ, увидѣвъ жандармовъ, и совершенно растерялся.
   -- Прошу васъ слѣдовать за вами, сказалъ одинъ изъ жандармовъ.
   -- Зачѣмъ? спросилъ онъ.-- Что я сдѣлалъ?
   -- Васъ обвиняютъ въ томъ, что вы играли нечисто вчера вечеромъ, въ клубѣ. Мы доставимъ васъ къ судебному слѣдователю.
   Ужасъ выразился на лицѣ Журдана; онъ поблѣднѣлъ еще болѣе и пошелъ за жандармами, низко опустивъ голову. Жандармы удалились, не замѣтивъ волненія Бланшъ и Филиппа.
   Исторія Журдана произвела большой шумъ въ Тулонѣ, но никто не зналъ, какія послѣдствія имѣлъ его арестъ на его друзей, искавшихъ у него гостепріимства и спасенія. Филиппъ впалъ въ отчаяніе; онъ видѣлъ, что средство спасенія ускользнуло отъ него; теперь онъ потерялъ всякую надежду добыть паспортъ и переѣхать границу. Къ тому-же Бланшъ чрезмѣрно устала. Филиппъ рѣшился снова приблизиться къ Марсели и ожидать въ окрестностяхъ этого города, пока гнѣвъ Казалиса нѣсколько утихнетъ.Какъ всѣ люди, потерявшіе надежду, онъ строилъ иногда въ умѣ несбыточные планы счастія и благополучія.
   Въ Э у Филиппа былъ родственникъ Иснаръ, мелочной лавочникъ. Они поѣхали къ нему съ тѣмъ, чтобы выпросить у него ключъ отъ одной изъ его фермъ и поселиться на этой фермѣ. Судьба ихъ преслѣдовала: они не нашли дома Иснара и принуждены были спрятаться у кузины Жируса. Она не хотѣла-было ихъ принять, опасаясь отвѣтственности, но сдалась на обѣщаніе Филиппа освободить ея сына отъ военной службы. Молодой человѣкъ все еще питалъ радужныя надежды: онъ видѣлъ себя племянникомъ депутата и готовъ былъ многое обѣщать его именемъ.
   Вечеромъ Иснаръ пришелъ къ бѣглецамъ и вручилъ имъ ключъ отъ своей фермы въ Нюйрикардѣ. Кромѣ этой фермы у него было еще двѣ, ключи отъ которыхъ хранились подъ камнями, подлѣ дверей этихъ фермъ. Иснаръ далъ точную инструкцію, какъ найти камни и совѣтовалъ бѣглецамъ не ночевать сряду двухъ ночей подъ одной и той-же кровлей.
   Ферма Иснара въ Нюйрикардѣ представляла собою дрянную избушку, всего въ одну комнату, скорѣе похожую на заброшенный хлѣвъ, чѣмъ на человѣческое жилье; углы и потолокъ ея были затканы паутиной. Но здѣсь, къ счастію, была солома, которая и послужила постелью для бѣглецовъ. Въ комнатѣ было очень сыро, но молодые люди этого не замѣтили и заснули сладкимъ сномъ.
   Слѣдующій день они провели въ узкой пещерѣ, а вечеромъ расположились во второй фермѣ Иснара. Эта ферма была несравненно болѣе удобная, чѣмъ первая. Она состояла изъ трехъ комнатъ и кухни; въ одной изъ комнатъ находилась кровать и стѣны были увѣшаны карикатурами, вырѣзанными изъ "Шаривари". Любовники здѣсь почувствовали себя, какъ въ раю.
   Утромъ ихъ снова охватилъ страхъ, и они ушли въ невоздѣланную, каменистую долину; въ этой пустынѣ, у каскада, они провели покойно день. Наступавшая ночь заставила ихъ подумать о ночлегѣ. Бланшъ съ трудомъ могла двигаться; острые камни рѣзали ей ноги. Филиппъ видѣлъ, что онъ не можетъ вести ее далѣе. Онъ почти внесъ ее на гору, гдѣ разсчитывалъ найти какую-нибудь пещеру. Счастіе ему благопріятствовало: онъ наткнулся на просторный шалашъ, служащій притономъ охотникамъ. Введя сюда Бланшъ, онъ посадилъ ее на скамью, а самъ вышелъ, чтобы нарвать тимьяну, ростущаго здѣсь въ изобиліи. Онъ наносилъ этой травы нѣсколько охапокъ, -- и постель была готова.
   Молодые люди нѣжно поцѣловались; забыты были и усталость, и горе. Никогда, можетъ быть, Филиппъ не любилъ до такой степени свою подругу, какъ теперь. Онъ такъ страстно сжималъ ее въ своихъ объятіяхъ, что можно было подумать, что онъ хочетъ задушить ее. Онъ не отдавалъ себѣ отчета, что къ пылкой любви у него примѣшивалось и другое чувство: месть. Бланшъ бѣжала вмѣстѣ съ нимъ; она бродитъ съ нимъ по пустынѣ; она располагается съ нимъ на ночлегъ въ грязной, полуразрушенной фермѣ,-- какую-же болѣе чувствительную месть онъ могъ-бы придумать для своего врага, Казалиса?
   Филиппъ не могъ заснуть; запахъ тимьяна до крайности раздражалъ его нервы. Онъ мечталъ, что Казалисъ примирится съ нимъ и впослѣдствіи доставитъ ему мѣсто депутата. Временами онъ вздрагивалъ, слыша стоны Бланшъ, на которую запахъ тимьяна производилъ такое одуряющее дѣйствіе, что она ворочалась и стонала во снѣ.
   Молодая дѣвушка, несмотря на страшную усталость, не жаловалась. Ей хотѣлосъ-бы остановиться гдѣ-нибудь, не блуждать больше, но она ни за что не согласилась-бы оставить Филиппа, которому принадлежала душой и тѣломъ. Въ своей наивности и неопытности, она все еще вѣрила, что дядя обвѣнчаетъ ее съ Филиппомъ и что тягостное скитаніе по каменистой почвѣ и скаламъ только ускоритъ желанную развязку. Она оставалась ребенкомъ, который имѣлъ несчастіе сдѣлаться женщиной ранѣе, чѣмъ наступило для того время.
   Едва взошло солнце, бѣглецы оставили охотничій шалашъ. Сапоги Бланшъ совершенно изорвались, и она съ трудомъ переступала. Но утрепняя свѣжесть такъ отрадно подѣйствовала на любовниковъ, что они забыли объ усталости, хотя зато оба въ одинъ голосъ признались, что чувствуютъ страшный голодъ.
   Филиппъ ввелъ Бланшъ въ шалашъ, а самъ побѣжалъ въ деревню Талоне за провизіей, онъ былъ въ отсутствіи болѣе получаса и, возвратясь, нашелъ Бланшъ въ смертельномъ страхѣ: она увѣряла, что видѣла волковъ.
   Молодые люди съ большимъ апетитомъ позавтракали на чистомъ воздухѣ; послѣ завтрака снова углубились въ долину и провели время весело и пріятно. Съ наступленіемъ сумерекъ они порѣшили уйти изъ этой непріютной долины и искать ночлега въ другомъ мѣстѣ.
   -- Ты устала, мое бѣдное дитя? спросилъ Филиппъ.
   -- О, да, отвѣчала Бланшъ.
   -- Слушай, пойдемъ на третью ферму Иснара и останемся тамъ до тѣхъ поръ, пока твой дядя проститъ насъ или арестуетъ меня.
   -- Дядя непремѣнно проститъ насъ.
   -- Не смѣю вѣрить этому... Во всякомъ случаѣ я не хочу болѣе скитаться. Тебѣ надо отдохнуть. Пойдемъ-же потихоньку.
   Черезъ часъ они прибыли на ферму, состоявшую изъ одной комнаты внизу и другой на чердакѣ. Въ послѣдней бѣглецы нашли жиденькій матрацъ, лежавшій на связкѣ соломы, и тутъ-же лежала сложенная простыня. Они обрадовались этому убѣжищу и легли спать спокойные. Бланшъ, какъ очень молоденькая дѣвушка, питала розовыя надежды; Филиппъ, понимая, что не можетъ скрываться долго, рѣшилъ сходить на слѣдующій день въ Э и разузнать о намѣреніяхъ Казалиса.
   Прошло двадцать дней со времени побѣга молодыхъ людей. Жандармы были разосланы во всѣ стороны, чтобы розыскать ихъ. Неудачные поиски возбуждали гнѣвъ Казалиса. Всюду жандармы пріѣзжали черезъ нѣсколько часовъ послѣ отъѣзда бѣглецовъ. Раздраженный этимъ, депутатъ кончилъ тѣмъ, что сталъ обвинять полицію въ небрежности. Наконецъ, онъ узналъ, что любовники скрываются въ Э. и пріѣхалъ сюда, чтобы самому руководить розыскомъ.
   Кузина Жируса, давшая у себя убѣжище бѣглецамъ на нѣсколько часовъ, струсила и, желая избѣжать обвиненія въ сообщничествѣ, разсказала обо всемъ, не утаивъ, что молодые люди должны скрываться на одной изъ фермъ Иснара.
   Иснаръ показалъ, что онъ нѣсколько мѣсяцевъ не видалъ своего родственника. На слѣдующее утро къ нему пришелъ полицейскій комисаръ и объявилъ, что судъ предписалъ сдѣлать обыски у него въ квартирѣ, въ Э, а также и во всѣхъ трехъ его фермахъ.
   Казалисъ остался въ Э; по его словамъ, онъ боялся убить безчестнаго обольстителя его племянницы, встрѣтясь съ нимъ лицомъ къ лицу. Жандармы, осмотрѣвшіе первую и вторую ферму, нашли ихъ пустыми. Наконецъ, они отправились на третью, гдѣ, какъ намъ извѣстно, скрывались бѣглецы.
   Было шесть часовъ утра, когда полицейскій комисаръ подошелъ къ двери фермы; внутри не слышалось ни малѣйшаго шума. Стукнувъ сильно въ дверь, комисаръ сказалъ громко:
   -- Именемъ закона, отворите!
   Ему отвѣчало эхо.
   -- Сломайте замокъ! приказалъ комисаръ слесарю, приглашенному на случай.
   Слесарь принялся за работу. Въ эту минуту быстро отворилось окно на чердакѣ, и въ немъ показался Филиппъ.
   -- Что вамъ нужно? спросилъ онъ твердымъ голосомъ.
   Стукъ въ дверь разбудилъ Бланшъ и Филиппа. Не успѣвъ еще очнуться отъ сна, они услышали голоса людей. Восклицаніе: "именемъ закона!" точно ударъ молніи, ошеломило молодого человѣка. Онъ вскочилъ, растерянный, не зная, что дѣлать. Молодая дѣвушка закуталась въ простыню и плакала отъ стыда и отчаянія.
   Филиппъ понялъ, что все кончено и ему остается только добровольно слѣдовать за жандармами. И такъ исчезли его мечты о богатствѣ; онъ никогда не будетъ мужемъ Бланшъ; похищеніе богатой наслѣдницы привело его не къ богатому жилищу, а къ тюрьмѣ! Ему пришла-было въ голову подлая мысль: онъ хотѣлъ выпрыгнуть изъ окна, что можно было сдѣлать незамѣтно для жандармовъ, и оставить одну Бланшъ. Онъ наклонился къ ней и шепотомъ сообщилъ ей о своемъ предположеніи. Она рыдала и ничего не слышала и не поняла. Онъ увидѣлъ съ досадой, что она не въ состояніи помочь его побѣгу.
   Въ этотъ моментъ онъ услышалъ, что слесарь начинаетъ ломать замокъ. Тутъ Филиппу пришло на мысль, что его не могутъ счесть обольстителемъ, что Бланшъ послѣдовала за нимъ добровольно. Онъ рѣшился и открылъ окно.
   -- Отворите намъ дверь, сказалъ комисаръ,-- и мы объяснимъ вамъ, чего желаемъ отъ васъ.
   Филиппъ сошелъ съ лѣстницы и отперъ наружную дверь.
   -- Васъ зовутъ Филиппъ Кайоль? спросилъ комисаръ.
   -- Да, отвѣчалъ твердо молодой человѣкъ.
   -- Я арестую васъ. Вы обвиняетесь въ обольщеніи дѣвушки моложе шестнадцати лѣтъ, которая, вѣроятно, находится здѣсь-же, съ вами.
   -- М-ль Бланшъ де-Казалисъ наверху, сказалъ Филиппъ съ презрительной улыбкой.-- Она можетъ сказать вамъ, было-ли употреблено насиліе съ моей стороны. Сегодня-же я думалъ просить у г. Казалиса руки его племянницы.
   Блѣдная и дрожавшая, Бланшъ въ эту минуту сошла съ лѣстницы; она наскоро одѣлась.
   -- М-ль, сказалъ ей комисаръ, -- я получилъ приказаніе отвезти васъ къ вашему дядѣ, ожидающему васъ въ Э. Онъ сильно огорченъ.
   -- Очень жалѣю, что причинила горе моему дядѣ, отвѣчала Бланшъ, успѣвшая уже оправиться.-- Но незачѣмъ обвинять г. Кайоля: я послѣдовала за нимъ совершенно добровольно.
   И, готовая зарыдать, она обернулась къ молодому человѣку.
   -- Надѣйтесь, Филиппъ, продолжала она, -- я васъ люблю и умолю дядю отнестись къ намъ благосклонно. Наша разлука ограничится только нѣсколькими днями.
   Филиппъ посмотрѣлъ на нее печально и покачалъ головой.
   -- Вы ребенокъ боязливый и слабый, отвѣчалъ онъ.-- Но помните, что вы мнѣ отдали ваше сердце... Если вы захотите меня забыть, вы постоянно будете чувствовать на своихъ губахъ мои жгучіе поцѣлуи, и это будетъ вашимъ наказаніемъ... Любите меня, какъ я васъ люблю.
   Бланшъ плакала.
   Комисаръ посадилъ ее въ карету и повезъ въ Э, а два жандарма отвели Филиппа въ тюрьму.
   

ГЛАВА VII.
Какъ поступила Бланшъ?

   Извѣстіе объ арестѣ Филиппа Кайоля пришло въ Марсель только на слѣдующее утро. Это было важное событіе. Всѣ видѣли, какъ передъ обѣдомъ г. Казалисъ съ своей племянницей проѣхалъ въ каретѣ по Канебіерѣ. Толки шли своимъ чередомъ: говорили и о торжествующемъ выраженіи лица депутата, и о румянцѣ стыда, покрывавшемъ щеки молодой дѣвушки. Казалисъ былъ въ состояніи катать свою племянницу по всему городу, въ доказательство того, что онъ вырвалъ ее у обольстителя и что его древній родъ не унизился постыднымъ mésalliance.
   Предупрежденный Финою, Маріюсъ бѣгалъ по улицамъ цѣлое утро. Голосъ народа подтвердилъ роковую вѣсть, и онъ узналъ наскоро всѣ подробности ареста. Въ нѣсколько часовъ это событіе стало легендарнымъ; лавочники и зѣваки разсказывали его другъ другу, какъ невѣроятную исторію, происшедшую сто лѣтъ тому назадъ. Молодому человѣку, наконецъ, надоѣли всѣ эти сказки, и онъ отправился въ свою контору, понуривъ голову и не зная, на что рѣшиться.
   По несчастью, Мартели уѣхалъ за городъ до слѣдующаго вечера, а Маріюсъ чувствовалъ, что ему необходимо дѣйствовать немедленно и, не теряя ни минуты, сдѣлать какую-нибудь попытку къ спасенію брата. Впрочемъ, его первый испугъ прошелъ; онъ говорилъ себѣ, что во всякомъ случаѣ Филиппа не могли обвинять въ похищеніи и что Бланшъ всегда его защититъ. Онъ даже дошелъ до наивнаго заключенія, что всего лучше ему прямо отправиться къ Казалису и просить у него отъ имени брата руки его племянницы.
   На слѣдующее утро онъ надѣлъ черный сюртукъ, и только-что хотѣлъ выйти изъ дома, какъ явилась, по обыкновенію, Фина. Узнавъ, куда и зачѣмъ идетъ Маріюсъ, она поблѣднѣла.
   -- Позвольте мнѣ васъ проводить, сказала она умоляющимъ голосомъ:-- я буду ждать на улицѣ отвѣта барышни и ея дяди.
   Она послѣдовала за молодымъ человѣкомъ. Дойдя до улицы Бонапартъ, онъ твердыми шагами вошелъ въ домъ депутата и велѣлъ о себѣ доложить.
   Слѣпая ненависть Казалиса очень успокоилась. Онъ держалъ въ рукахъ средство отомстить либераламъ и доказать имъ свое могущество, стеревъ съ лица земли одного изъ ненавистныхъ ему представителей этой партіи. Онъ поэтому съ большимъ удовольствіемъ схватился за случай поиграть съ своей жертвой, какъ кошка съ мышью, и приказалъ принять Маріюса. Онъ ожидалъ слезъ и униженныхъ просьбъ о помилованіи.
   Но молодой человѣкъ подошелъ къ нему съ большимъ достоинствомъ и, нисколько несмущенный гордой надменностью Казалиса, сказалъ спокойно, учтиво:
   -- Милостивый государь, я пришелъ, чтобъ имѣть честь просить у васъ отъ имени моего брата, г. Филиппа Кайоля, руки вашей племянницы г-жи Бланшъ Казалисъ.
   Депутатъ былъ пораженъ, какъ громомъ. Онъ, однако, не разсердился,-- такъ комично ему показалось предложеніе Маріюса,-- и, отойдя два шага, презрительно разсмѣялся.
   -- Вы съума сошли, милостивый государь, отвѣчалъ онъ надменнымъ тономъ;-- я знаю, что вы работящій и честный юноша, а потому не прикажу лакеямъ выгнать васъ изъ моего дома. Но вашъ братъ низкій негодяй, который и получитъ заслуженное имъ наказаніе... Что вамъ надо отъ меня?
   При этомъ оскорбленіи брата, Маріюсъ едва удержался, чтобъ не избить по-мужицки знатнаго аристократа, но довольно спокойно, хотя уже не столь рѣшительнымъ голосомъ, произнесъ:
   -- Повторяю, милостивый государь, что я явился сюда, чтобъ предложить вашей племянницѣ единственно-возможное удовлетвореніе -- бракъ. Этимъ путемъ будетъ смыто нанесенное ей оскорбленіе.
   -- Мы выше всякаго оскорбленія! воскликнулъ съ презрѣніемъ депутатъ.-- Для представительницы древняго рода Казалисъ позоръ не въ томъ, чтобы быть любовницей Филиппа Кайоля, а въ томъ, чтобы породниться съ такими людьми, какъ вы.
   -- Люди такіе, какъ мы, имѣютъ другія понятія о чести. Впрочемъ, я не настаиваю; только чувство долга заставило меня предложить вамъ удовлетвореніе, отъ котораго вы отказываетесь. Но позвольте мнѣ только прибавить, что ваша племянница, вѣроятно, приняла-бы мое предложеніе, еслибъ я имѣлъ честь обратиться къ ней.
   -- Вы думаете? спросилъ Казалисъ насмѣшливымъ тономъ.
   Онъ позвонилъ и приказалъ позвать племянницу. Черезъ минуту она явилась, взволнованная, съ красными глазами. Увидавъ Маріюса, она вздрогнула.
   -- Бланшъ, сказалъ холодно Казалисъ, -- вотъ этотъ господинъ проситъ вашей руки отъ имени подлеца, имя котораго я не хочу произнести передъ вами... Повторите ему то, что вы мнѣ говорили вчера.
   Бланшъ зашаталась. Она не смѣла смотрѣть на Маріюса, а, устремивъ глаза на дядю, произнесла медленнымъ, едва слышнымъ голосомъ:
   -- Я вамъ сказала вчера, что меня похитили насильно и что я употреблю всевозможныя мѣры для достойнаго наказанія низкаго обольстителя.
   Слова эти она произнесла, какъ заученный урокъ.
   Казалисъ не терялъ времени, и какъ только она очутилась въ его рукахъ, далъ ей почувствовать всю тяжесть своего могущества и напичкалъ ее своей надменной гордостью. Онъ понялъ, что только она могла доставить ему полную побѣду въ этомъ дѣлѣ. Необходимо было, чтобъ молодая дѣвушка лгала и чтобъ, задушивъ въ себѣ крикъ сердца, сдѣлалась послушнымъ, пассивнымъ его орудіемъ.
   Впродолженіи четырехъ часовъ онъ держалъ ее и говорилъ съ нею холодно, рѣзко, но ни разу не вышелъ изъ себя. Онъ съ гордостью распространялся о древности своего рода, о своемъ могуществѣ и богатствѣ. Онъ ловко набросалъ передъ молодой дѣвушкой двѣ картины: одну -- унизительнаго, смѣшного брака съ холопомъ, а другую -- блестящаго союза съ богатымъ, знатнымъ человѣкомъ. Онъ затронулъ всѣ слабыя струны молодой дѣвушки: кокетство, честолюбіе, суетность, эгоизмъ; онъ ее измучилъ, утомилъ, ослѣпилъ, отуманилъ и сдѣлалъ совершенно послушной, апатичной, безчувственной, какъ ему и было желательно.
   По окончаніи этого долгаго разговора, этой безконечной пытки, Бланшъ была побѣждена. Быть можетъ, ея аристократическая кровь возмутилась при воспоминаніи грубыхъ ласкъ Филиппа; быть можетъ, ея дѣтское самолюбіе и суетность были возбуждены разсказамно роскошныхъ туалетахъ, свѣтскихъ удовольствіяхъ и т. д. Къ тому-же у нея былъ слишкомъ слабый умъ, было слишкомъ трусливое сердце, чтобъ сопротивляться энергичной волѣ страшнаго дяди. Каждое слово Казалиса ее поражало и уничтожало. Она не ощущала въ себѣ ни малѣйшей силы воли. Она по слабости полюбила. Филиппа и убѣжала съ нимъ; теперь она по слабости возставала противъ него, и всегда она была тѣмъ-же трусливымъ, неопытнымъ существомъ. Она согласилась на все и обѣщала все. Она жаждала освободиться отъ тяжелаго бремени, которое взвалила на ея слабыя плечи страшная рѣчь дяди.
   Услыхавъ ея объясненіе, Маріюсъ сталъ въ-тупикъ. Онъ вспоминалъ, что эта-же самая молодая дѣвушка при немъ, у дверей дома садовника Анаса, прижималась къ сердцу Филиппа, счастливая, влюбленная, довѣрчивая.
   -- О, сударыня! воскликнулъ онъ послѣ минутнаго изумленія.-- Низкій обольститель, жертвой котораго вы, повидимому, сдѣлались, не казался вамъ таковымъ нѣсколько дней тому назадъ, когда вы просили меня со слезами на глазахъ выпросить прощеніе вашего дяди и его согласіе на вашъ бракъ съ моимъ братомъ. Подумали-ли вы, что ваша ложь погубитъ человѣка, котораго вы, можетъ быть, любите до сихъ поръ и который вашъ мужъ передъ Богомъ?
   -- Я не знаю, что вы хотите сказать, отвѣчала она дрожащимъ голосомъ, устремивъ глаза безсознательно въ пространство; -- я не лгу... я уступила насилію... Этотъ человѣкъ меня оскорбилъ, и дядя отомститъ за поруганную честь нашего рода.
   Маріюсъ гордо выпрямился и поднялъ голову. Сознаніе чести и справедливости придавало его маленькой фигурѣ какое-то необыкновенное величіе. Онъ презрительно оглянулся по сторонамъ и медленно произнесъ:
   -- Неужели я среди потомковъ древняго рода Казалисъ, которымъ такъ гордится весь Провансъ? Я не зналъ, что ложь, клевета и подлость возможны въ этой семьѣ... Не прерывайте меня, а выслушайте до конца. Да, я, холопъ, по вашему мнѣнію, хочу доказать вамъ, какъ я неизмѣримо выше васъ, моихъ господъ. Этотъ ребенокъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ депутату и указывая на Бланшъ,-- ничего не понимаетъ; я ей прощаю ея слабость... Но вы, ловкій и умный человѣкъ, вы возстановляете честь молодой дѣвушки, научая ее лгать и измѣнять своему слову! Вы совершенно спокойно совершаете низость... Еслибъ вы теперь предложили моему брату руку Бланшъ Казалисъ, я отказался-бы принять это предложеніе, ибо я никогда, никогда не сдѣлалъ ни одной подлости и покраснѣлъ-бы отъ стыда при одной мысли породниться съ такими людьми, какъ вы.
   Казалисъ вышелъ изъ себя, крикнулъ лакея и знакомъ руки приказалъ выгнать Маріюса изъ дома.
   -- Клянусь вамъ, что я закричу на всю улицу, что меня рѣжутъ, если этотъ человѣкъ подойдетъ ко мнѣ, воскликнулъ юноша съ пламенной энергіей, -- оставьте меня, я самъ уйду. Но, быть можетъ, наступитъ день, когда я вамъ скажу въ лицо при всѣхъ то, что я вамъ сказалъ теперь съ глазу на глазъ.
   Съ этими словами онъ медленно вышелъ твердыми шагами. Онъ уже не видалъ теперь виновности своего брата, а принималъ его за жертву, которую онъ хотѣлъ спасти, во что-бы то ни стало.
   Въ сердцѣ этого прямого, честнаго человѣка каждая ложь, каждая несправедливость возбуждала бурю негодованія. Скандалъ, поднятый Казалисомъ, уже заставилъ его принять сторону бѣглецовъ, а въ настоящую минуту, когда Бланшъ лгала, а ея дядя пользовался клеветою, онъ жаждалъ возстановить правду и громко высказать ее всѣмъ на улицахъ Марсели.
   -- Ну? спросила его съ безпокойствомъ Фина, когда онъ вышелъ на тротуаръ, гдѣ его ждала молодая дѣвушка.
   -- Ну, отвѣчалъ Маріюсъ, -- эти люди низкіе лжецы и самолюбивые безумцы.
   Фина перевела дыханіе. На щекахъ ея заигралъ яркій румянецъ.
   -- Такъ г. Филиппъ не женится на барышнѣ? спросила она.
   -- Барышня увѣряетъ, что Филиппъ негодяй, похитившій ее силою, отвѣчалъ съ горечью Маріюсъ; -- мой братъ погибъ.
   Фина не могла понять -- за что барышня называла своего любовника негодяемъ, и подумала, что она, Фина, была-бы очень счастлива, еслибъ Филиппъ ее увезъ даже насильно. Но гнѣвъ Маріюса приводилъ ее въ восторгъ. Свадьба Филиппа была разстроена.
   -- Вашъ братъ погибъ, повторила она съ нѣжной улыбкой; -- нѣтъ, я его спасу... мы его спасемъ.
   

ГЛАВА VIII.
Глиняный горшокъ и желѣзный.

   Вечеромъ Маріюсъ разсказалъ Мартели о своемъ свиданіи съ Казалисомъ.
   -- Право, я не знаю, что вамъ посовѣтовать, произнесъ, качая головой, судостроитель; -- я не хочу васъ лишать послѣдней надежды, но, повѣрьте, вы проиграете дѣло. Вашъ долгъ начать борьбу, и я вамъ помогу всѣми своими силами. Но мы должны-же признаться, хоть здѣсь, наединѣ, что мы слабы и безоружны въ сравненіи съ врагомъ, за котораго стоятъ аристократія и духовенство. Марсель и Э не любятъ іюльскую монархію, и эти два города преданы опозиціонному депутату, который ведетъ ужасную борьбу съ Тьеромъ. Они помогутъ Казалису отомстить вашему брату. Я, конечно, говорю о сильныхъ міра сего; народъ стоялъ-бы за насъ, еслибъ могъ. Все было-бы лучше, еслибъ мы могли перетянуть на свою сторону вліятельное духовное лицо. Не знаете-ли вы какого-нибудь патера, пользующагося милостями епископа?
   Маріюсъ отвѣчалъ, что онъ знаетъ только абата Шастанье, бѣднаго, добраго старика, который не могъ имѣть никакого вліянія.
   -- Ничего, отправьтесь къ нему, отвѣчалъ Мартели;-- буржуазія не можетъ намъ быть полезной, а аристократія насъ позорно прогнала-бы, еслибъ мы вздумали искать у нея помощи. Остается церковь. Намъ надо постучаться въ ея двери. Сдѣлайте, что можете съ своей стороны, и я съ своей буду дѣйствовать энергично.
   На слѣдующее утро Маріюсъ отправился къ абату Шастанье, который принялъ его съ замѣтнымъ испугомъ и смущеніемъ.
   -- Не просите у меня ничего! воскликнулъ онъ послѣ первыхъ-же словъ молодого человѣка.-- Я уже получилъ строгій выговоръ за участіе, принятое въ этомъ дѣлѣ. Я уже вамъ сказалъ: я бѣдный патеръ и могу только молиться Богу.
   Смущеніе старика тронуло Маріюса, и онъ хотѣлъ уже удалиться, какъ абатъ схватилъ его за руку и сказалъ вполголоса:
   -- Послушайте, здѣсь есть одинъ человѣкъ, Донадеи, который могъ-бы вамъ быть полезнымъ. Говорятъ, что онъ имѣетъ вліяніе на епископа. Онъ иностранецъ, кажется, изъ Италіи и въ нѣсколько мѣсяцевъ расположилъ къ себѣ всѣ сердца въ Марсели.
   Абатъ Шастанье остановился. Онъ не зналъ, что дѣлать; сердце подсказывало ему оказать услугу молодому человѣку, а осторожность удерживала его отъ шага, который еще болѣе его скомпрометировалъ-бы. Но это колебаніе продолжалось не долго; сердце взяло верхъ.
   -- Хотите, я васъ провожу къ нему, воскликнулъ онъ и, несмотря на всѣ отказы Маріюса, который не хотѣлъ подвергать бѣднаго старика непріятности, настоялъ на своемъ и прибавилъ:
   -- Пойдемте; абатъ Донадеи живетъ въ двухъ шагахъ отсюда, на бульварѣ Кордери.
   Послѣ нѣсколькихъ минутъ ходьбы, абатъ Шастанье остановился передъ маленькимъ домикомъ, съ закрытыми ставнями и очень таинственнымъ видомъ.
   -- Здѣсь, сказалъ онъ.
   Старая служанка отворила дверь я проводила ихъ въ небольшой, темный кабинетъ.
   Абатъ Донадеи принялъ ихъ очень любезно. На его блѣдномъ лицѣ съ тонкими, хитрыми чертами, не выразилось ни малѣйшаго удивленія. Онъ пододвинулъ имъ стулья съ пріятной улыбкой. На немъ была длинная и широкая черная ряса, но при этой суровой, мрачной одеждѣ, руки его были кокетливо нѣжны и бѣлы, а его чисто выбритое лицо было окаймлено каштановыми волосами. Ему было около тридцати лѣтъ.
   Онъ сѣлъ въ кресло, выслушалъ серьезно разсказъ Маріюса и заставилъ его повторить два раза скандальныя подробности бѣгства молодыхъ людей. Эта исторія, повидимому, его очень интересовала.
   Абатъ Донадеи родился въ Римѣ. У него былъ дядя кардиналъ, который въ одно прекрасное утро отправилъ его во Францію, безъ всякой уважительной причины. Красивый абатъ прибылъ въ Э, поступилъ професоромъ новыхъ языковъ въ маленькую семинарію; однако, это скромное положеніе такъ на него подѣйствовало, что онъ занемогъ. Тогда кардиналъ сжалился и рекомендовалъ его марсельскому епископу. Удовлетворенное самолюбіе вылечило абата Донадеи. Онъ поступилъ патеромъ въ церковь св. Виктора и, какъ наивно объяснилъ абатъ Шастанье, въ нѣсколько мѣсяцевъ расположилъ къ себѣ всѣ сердца. Благодаря своей мягкой итальянской натурѣ и красивому розовому лицу, онъ тотчасъ понравился всѣмъ набожнымъ дамамъ прихода. Онъ особенно былъ хорошъ на кафедрѣ; его легкій иностранный акцентъ придавалъ странную прелесть его проповѣдямъ, а пламенные жесты его трогали слушателей до слезъ.
   Какъ большая часть итальянцевъ, Донадеи былъ рожденъ для интриги. Онъ воспользовался, даже злоупотреблялъ рекомендаціей кардинала и вскорѣ сдѣлался силой, тайной, подпольной силой, которая разставляла западни мѣшавшимъ ему людямъ. Вступивъ въ одно вліятельное духовное общество, онъ, путемъ ловкихъ интригъ, улыбокъ, заискиваній и пр., сдѣлался мало-по-малу главою партіи. Тогда онъ сталъ вмѣшиваться во все, принимать участіе въ каждомъ общественномъ событіи; сдѣлалъ Казалиса депутатомъ и ждалъ только случая, чтобъ потребовать отъ него достойнаго вознагражденія за свои услуги. Онъ поставилъ себѣ цѣлью помогать богатымъ, разсчитывая, что впослѣдствіи, они помогутъ ему достичь власти и богатства.
   Онъ сочувственно распросилъ Маріюса обо всемъ, и, судя по его вниманію и любезному пріему, можно было, подумать что онъ расположенъ оказать помощь молодому человѣку въ освобожденіи его брата. Маріюсъ поддался его сладкимъ манерамъ, открылъ ему свою душу, разсказалъ всѣ свои планы, сознался, что только церковь могла спасти его брата, и наконецъ, прямо просилъ его ходатайствовать за Филиппа у епископа. Тогда абатъ Донадеи всталъ.
   -- Милостивый государь, сказалъ онъ строгимъ, насмѣшливымъ тономъ, -- мой священный санъ не дозволяетъ мнѣ вмѣшиваться въ эту скандальную исторію. Враги церкви слишкомъ часто упрекаютъ патеровъ за ихъ вмѣшательство въ свѣтскія дѣла. Я могу только молить Бога о прощеніи вашего брата.
   Маріюсъ вскочилъ въ изумленіи. Онъ былъ, очевидно, одураченъ, но не хотѣлъ обнаружить, что понялъ свое глупое положеніе.
   -- Благодарю васъ, отвѣчалъ онъ,-- молитва очень драгоцѣнная милостыня для несчастныхъ. Молите Бога, чтобъ люди оказали намъ правосудіе.
   Съ этими словами онъ направился къ двери. Абатъ Шастанье, котораго абатъ Донадеи какъ-бы и не замѣчалъ, послѣдовалъ за нимъ, поникнувъ головою. Однако, на порогѣ красивый абатъ остановилъ Маріюса съ своей прежней любезной улыбкой.
   -- Вы, кажется, служите въ конторѣ у г. Мартели? спросилъ онъ.
   -- Да, отвѣчалъ съ удивленіемъ молодой человѣкъ.
   -- Это очень почтенный человѣкъ. Я знаю, что онъ насъ не любитъ... но я питаю къ нему глубокое уваженіе. Его сестра, дѣвица Клара, моя духовная дочь и одна изъ лучшихъ нашихъ прихожанокъ.
   Маріюсъ слушалъ его молча, не зная, что сказать.
   -- Это прелестная молодая дѣвушка, прибавилъ абатъ Донадеи, немного покраснѣвъ, -- и образцовой набожности.
   Онъ поклонился очень учтиво и затворилъ дверь за своими посѣтителями. Абатъ Шастанье и Маріюсъ, очутившись на тротуарѣ, посмотрѣли другъ на друга, и молодой человѣкъ пожалъ плечами. Старому-же патеру было стыдно, что служитель церкви игралъ такую постыдную комедію.
   -- Другъ мой, сказалъ онъ, обращаясь къ Маріюсу съ большимъ смущеніемъ, -- церковь невиновата, если ея служители не всегда то, чѣмъ они должны быть. Этотъ молодой человѣкъ только грѣшитъ своимъ честолюбіемъ.
   Маріюсъ былъ тронутъ добротою человѣка, старавшагося, извинить абата Донадеи, и, сравнивая этого добраго, смиреннаго служителя алтаря съ блестящимъ, моднымъ, всемогущимъ абатомъ, но могъ не признать, что церковь относилась не одинаково къ своимъ сынамъ, а, какъ всѣ матери, ласкала красиваго, краснощокаго хитреца и отворачивалась отъ скромнаго, работящаго добряка.
   Не успѣли они отойти и нѣсколькихъ шаговъ отъ таинственнаго домика, какъ передъ его дверью остановилась карета, и Казалисъ быстро вошелъ къ абату Донадеи.
   -- Посмотрите, воскликнулъ Маріюсъ; -- я увѣренъ, что священный санъ этого патера не помѣшаетъ ему оказать содѣйствіе г. Казалису въ его мести.
   Съ минуту онъ хотѣлъ возвратиться, но вскорѣ успокоился, поблагодарилъ абата Шастанье и удалился съ отчаяніемъ въ сердцѣ. Послѣдній путь къ спасенію -- помощь высшаго духовенства -- былъ для него закрытъ.
   На слѣдующій день Мартели разсказалъ ему о результатѣ своей попытки расположить въ ихъ пользу старшаго нотаріуса въ Марсели, Дугласа, человѣка очень набожнаго и вліятельнаго, по милости своей богатой практики и многочисленныхъ, щедрыхъ пожертвованій. Всѣ уважали и любили его, относясь съ довѣріемъ къ его честности, съ глубокимъ почтеніемъ къ его полезной, трудовой и скромной жизни. Мартели не разъ помѣщалъ черезъ его посредство крупные капиталы и полагалъ, что еслибъ ему удалось уговорить Дугласа принять сторону Филиппа, то онъ увлекъ бы за собою и часть духовенства, Но на его просьбу о помощи, нотаріусъ съ замѣтнымъ смущеніемъ отвѣчалъ уклончиво, увѣряя, что онъ былъ слишкомъ заваленъ дѣлами и не могъ вести борьбы съ Казалисомъ.
   -- Я не настаивалъ, прибавилъ Мартели, -- я понялъ, что нашъ противникъ насъ предупредилъ... Но, признаюсь, меня удивляетъ, что такой умный и честный человѣкъ, какъ г. Дугласъ, попался на удочку... Ну, бѣдный другъ мой, я думаю, что теперь ваше дѣло проиграно.
   У Маріюса не оставалось болѣе и тѣни надежды. Цѣлый мѣсяцъ онъ бѣгалъ по всему городу, стараясь расположить въ свою пользу какого-нибудь вліятельнаго человѣка, но вездѣ его принимали холодно, съ обидной учтивостью. Мартели съ своей стороны не былъ счастливѣе. Казалисъ сгруппировалъ вокругъ себя всю аристократію и высшее духовенство. Буржуазія и торговцы смѣялись въ кулакъ, но не смѣли дѣйствовать, изъ боязни скомпрометировать себя. Что-же касается народа, то онъ распѣвалъ карикатурныя пѣсни, направленныя противъ Казалиса и его племянницы, не имѣя возможности иначе заступиться за Филиппа Кайоля.
   Время шло; слѣдствіе по уголовному дѣлу быстро подвигалось. Маріюсъ, по-прежнему, оставался одинъ для защиты брата отъ ненависти Казалиса и клеветы Бланшъ. Его единственными союзниками были -- г. Мартели, громко сознавшійся въ своей неспособности помочь ему, и Фина, которая только успѣвала своими пламенными рѣчами возбуждать въ народѣ, особенно въ женщинахъ, искреннее сочувствіе къ Филиппу.
   Въ одно прекрасное утро Маріюсъ узналъ, что его братъ и садовникъ Анасъ преданы суду: первый обвинялся въ обольщеніи молодой дѣвушки, а второй въ соучастіи. Г-жу Кайоль выпустили изъ тюрьмы за недостаткомъ уликъ противъ нея.
   Маріюсъ бросился къ своей матери. Бѣдная женщина много выстрадала во время своего заключенія, и ея здоровье, всегда слабое, было совершенно расшатано. Черезъ нѣсколько дней послѣ выхода изъ тюрьмы, она умерла на рукахъ сына, который, заливаясь слезами, поклялся отомстить за ея смерть.
   Ея похороны возбудили народную демонстрацію. Громадная толпа, состоявшая преимущественно изъ женщинъ, проводила ея гробъ до кладбища, громко обвиняя Казалиса въ ея убійствѣ и угрожая разбить окна въ его домѣ, отъ чего только съ трудомъ удалось удержать ее.
   Возвратясь домой съ кладбища, Маріюсъ почувствовалъ себя совершенно одинокимъ на свѣтѣ и громко зарыдалъ. Слезы нѣсколько успокоили его. Онъ видѣлъ теперь ясно путь, на который долженъ былъ вступить. Обрушившіяся на него несчастія только увеличили въ немъ любовь къ правдѣ и ненависть къ несправедливости. Онъ чувствовалъ, что вся его жизнь будетъ посвящена съ этого дня одному святому дѣлу.
   Онъ не могъ долѣе оставаться въ Марсели. Дѣйствіе драмы переходило на другую сцену. Въ Э долженъ былъ разыграться процесъ Филиппа Кайоля. Маріюсъ хотѣлъ присутствовать при всѣхъ его фазахъ и воспользоваться каждымъ удобнымъ случаемъ. Онъ спросилъ у г. Мартели отпускъ на мѣсяцъ, и тотъ охотно согласился его отпустить.
   Въ день своего отъѣзда онъ встрѣтилъ въ конторѣ дилижансовъ Фину.
   -- Я ѣду въ Э съ вами, сказала она очень просто.
   -- Но это съумасшествіе! воскликнулъ Маріюсъ, -- вы недовольно богаты, чтобъ дѣлать такія самопожертвованія... А ктоже будетъ продавать цвѣты за васъ?
   -- О, я посадила за себя въ кіоскъ одну изъ моихъ подругъ, которая живетъ въ одномъ домѣ со мною... Я сказала себѣ: "я могу быть имъ полезна",-- надѣла свое лучшее платье, и вотъ я къ вашимъ услугамъ.
   -- Благодарю васъ отъ всей души, просто отвѣчалъ Маріюсъ взволнованнымъ голосомъ.
   

ГЛАВА IX.
Жирусъ сплетничаетъ.

   Въ Э Маріюсъ остановился у Иснара, жившаго въ улицѣ Италіи. Скромнаго торговца не тревожили, быть можетъ презирая такую мелкую жертву.
   Фина отправилась прямо къ тюремщику городской тюрьмы, который былъ женатъ на ея теткѣ. Она составила въ своей головѣ планъ дѣйствія. Она привезла старику громадный букетъ изъ розъ, который сразу расположилъ его въ ея пользу. Не прошло и двухъ часовъ, какъ, благодаря своей красотѣ, нѣжнымъ улыбкамъ и веселости, она сдѣлалась баловнемъ дяди; онъ былъ вдовецъ и имѣлъ двухъ маленькихъ дочекъ, которыхъ Фина тотчасъ окружила чисто-материнскими ласками.
   Процесъ долженъ былъ начаться только черезъ нѣсколько дней. Маріюсъ, сложа руки и не смѣя уже болѣе дѣлать никакихъ попытокъ, ждалъ съ тревожнымъ безпокойствомъ открытія судебнаго разбирательства. Но по-временамъ онъ все еще безумно надѣялся на оправданіе брата.
   Однажды вечеромъ, онъ встрѣтилъ на бульварѣ графа Жируса, нарочно пріѣхавшаго изъ Ламбеска, чтобъ присутствовать на судѣ. Графъ молча взялъ молодого человѣка подъ руку и повелъ его въ свой домъ.
   -- Здѣсь, сказалъ онъ, входя въ большую гостиную и запирая за собою дверь, -- мы одни, другъ мой, и я могу говорить на свободѣ.
   Маріюсъ улыбнулся. Оригинальныя странности стараго графа ему нравились.
   -- Ну, что-же, продолжалъ Жирусъ, -- вы не просите моей защиты противъ Казалиса? Вы, я вижу, умный человѣкъ. Вы понимаете, что я не могу ничего сдѣлать противъ безумной, надменной аристократіи, къ которой я принадлежу. Нечего сказать, знатную штуку выкинулъ вашъ братъ!
   И старикъ сталъ ходить быстрыми шагами взадъ и впередъ по гостиной.
   -- Выслушайте нашу исторію, произнесъ онъ, вдругъ останавливаясь передъ Маріюсомъ:-- въ этомъ добромъ городкѣ, насъ, стариковъ,-- около пятидесяти человѣкъ, и всѣ мы живемъ одиноко, замуравленные въ могилѣ прошедшаго. Мы называемъ себя цвѣтомъ Прованса и сосемъ свои лапы, какъ медвѣди въ берлогѣ. Впрочемъ, мы рыцари, люди чести и благородства, ожидающіе съ пламенной преданностью возвращенія нашихъ законныхъ государей. Чортъ возьми, мы долго этого будемъ ждать и умремъ отъ лѣни и одиночества прежде, чѣмъ появится хоть тѣнь этого законнаго короля. Еслибъ у насъ были зрячіе глаза то мы видѣли-бы, что событія оставили насъ далеко позади. Мы кричимъ фактамъ: "вы не пойдете дальше", а они спокойно шагаютъ черезъ наши старыя тѣла. Я схожу съума, видя, что мы упорствуемъ въ такой комичной, хотя и героической нелѣпости. И подумать, что мы почти всѣ богаты и могли-бы быть хорошими промышленными дѣятелями, которые приносили бы пользу своей родинѣ, вмѣсто того, чтобъ покрываться плѣсенью въ своихъ роскошныхъ домахъ, какъ развалины прошлаго!
   Онъ перевелъ дыханіе и продолжалъ:
   -- И мы всѣ гордимся нашей пустой, безполезной жизнью. Мы не работаемъ, потому что презираемъ трудъ. Мы питаемъ ненависть къ народу, у котораго руки черны и покрыты мозолями отъ честной работы... А вашъ братъ осмѣлился прикоснуться къ одной изъ нашихъ дочерей! Ему покажутъ, какая существуетъ разница между его кровью и нашей. Мы всѣ сплотимся, чтобъ дать урокъ вамъ, холопамъ; мы отобьемъ у васъ охоту влюблять въ себя нашихъ дѣтей. Вліятельные патеры намъ помогутъ, и наша гордость будетъ вполнѣ удовлетворена... Впрочемъ, наша гордость, прибавилъ Жирусъ съ иронической улыбкой, -- часто получала сильные удары. За нѣсколько лѣтъ до моего рожденія, страшная драма разыгралась въ домѣ, сосѣднемъ съ моимъ. Г. Энтркасте, президентъ парламента, убилъ свою жену въ постели. Онъ перерѣзалъ ей горло бритвою, побуждаемый страстью, которую онъ хотѣлъ удовлетворить даже цѣною преступленія. Только черезъ мѣсяцъ нашли бритву и бриліянты несчастной жертвы въ колодезѣ, куда убійца ихъ бросилъ, желая убѣдить правосудіе, что его жену убили простые мошенники съ цѣлью грабежа. Онъ спасся бѣгствомъ и умеръ нищенски въ Португаліи. Парламентъ приговорилъ его заочно къ четвертованію... Вы видите, что и между нами есть свои разбойники и что народу нечего намъ завидовать. Это постыдное преступленіе одного изъ нашихъ на время очень поколебало нашъ авторитетъ. Романистъ могъ-бы отлично воспользоваться этой мрачной, кровавой исторіей... Кромѣ того, мы умѣемъ изгибать и спину при случаѣ. Когда, въ 1810 году, Фуше, подавшій голосъ за казнь Людовика XVI, впослѣдствіи герцогъ отрантскій, былъ временно сосланъ въ Э, то вся аристократія лизала ему ноги. Я припоминаю анекдотъ, доказывающій, до какого низкопоклонства мы дошли. 1-го января 1811 года аристократы наполняли пріемную бывшаго члена конвента, оспаривая другъ у друга честь прежде всѣхъ поздравить Фуше съ новымъ годомъ. Пока они дожидались аудіенціи, разговоръ зашелъ о страшныхъ холодахъ, стоявшихъ въ ту зиму, и кто-то выражалъ опасеніе, чтобъ не пропали масличныя деревья. "Какое намъ дѣло до масличныхъ деревьевъ? воскликнулъ одинъ изъ аристократовъ.-- Только-бы герцогъ былъ здоровъ"! Вотъ какіе мы надменные со слабыми и низкопоклонные съ сильными! Конечно, есть исключенія, но они очень рѣдки... Вы понимаете теперь, что вашего брата непремѣнно обвинятъ. Наша гордость, преклоняющаяся передъ Фуше, не можетъ преклониться передъ Кайолемъ. Это логично... Прощайте.
   И графъ неожиданно простился съ Маріюсомъ: онъ до того вышелъ изъ себя въ жару разговора, что боялся сдѣлать какую-нибудь глупость.
   На слѣдующій день молодой человѣкъ снова встрѣтилъ Жируса, который, какъ наканунѣ, повелъ его къ себѣ въ домъ. Онъ держалъ въ рукѣ газету, въ которой были напечатаны имена присяжныхъ, которымъ приходилось судить Филиппа.
   -- Такъ вотъ судьи вашего брата! воскликнулъ онъ, оставшись наединѣ съ Маріюсомъ.-- Хотите, я вамъ разскажу исторію каждаго изъ этихъ людей: она очень назидательна и любопытна. Этотъ списокъ присяжныхъ составленъ съ преднамѣренной цѣлью; въ число ихъ вошли только богатые люди, имѣющіе интересъ въ торжествѣ Казалиса... Они всѣ безъ исключенія старосты въ церквахъ и посѣщаютъ аристократическія гостиныя... У нихъ почти у всѣхъ друзья патеры, которые проводятъ утро въ церкви, а въ остальное время дня эксплуатируютъ своихъ кліентовъ.
   Потомъ онъ началъ перебирать по одному всѣхъ присяжныхъ, бичуя ихъ съ благороднымъ негодованіемъ.
   -- Гумберъ, началъ онъ, -- братъ марсельскаго торговца масломъ, честнаго человѣка, передъ которымъ снимаютъ шляпы всѣ бѣдняки... Двадцать лѣтъ тому назадъ, ихъ отецъ былъ бѣдный прикащикъ. Теперь его сыновья миліонеры, благодаря его ловкимъ спекуляціямъ. Они искусно ведутъ дѣла. Такъ, напримѣръ, они запродали заранѣе большое количество масла, а черезъ нѣсколько дней послѣ этого всѣ масличныя деревья погибли отъ холода; братьямъ предстояло вѣрное раззореніе, но они не унывали, а, скупивъ все испорченное, прогорклое масло, какое только можно было найти на рынкѣ, сдали его покупщикамъ. Послѣдніе жаловались и сердились. Но спекулаторы хладнокровно отвѣчали, что они исполнили условіе, и дѣло въ шляпѣ. Весь Марсель зналъ эту исторію, и, однако, каждый при встрѣчѣ съ ними спѣшилъ низко поклониться такимъ ловкимъ дѣльцамъ.
   -- Готье также марсельскій торговецъ. Его племянникъ Поль Бертранъ сдѣлалъ крупное мошенничество. Онъ былъ компаніономъ одного американца изъ Нью-Йорка, мистера Оберта, который присылалъ ему корабли, полные всякаго рода товаровъ, для продажи въ Марсели. Барыши они дѣлили пополамъ. Нашъ пріятель выручалъ большія деньги отъ этой торговли, тѣмъ болѣе, что при каждомъ дѣлежѣ обманывалъ своего товарища. Однажды наступаетъ критическая минута: вмѣсто барышей являются одни убытки. Бертранъ продолжаетъ получать высылаемый ему товаръ, но отказывается платить по. векселямъ, которые выдаетъ на него Обертъ, говоря, что дѣла идутъ плохо и что у него нѣтъ денегъ. Векселя возвращаются въ Нью Йоркъ и потомъ снова появляются въ Марсели, конечно съ значительнымъ увеличеніемъ расходовъ. Тогда Бертранъ спокойно объявляетъ, что онъ не хочетъ ничего платить, что ему не вѣчно оставаться товарищемъ Оберта и что, наконецъ, онъ ему ничего не долженъ. Новое возвращеніе векселей въ Америку, гдѣ удивленный и взбѣшенный Обертъ долженъ былъ уплатить ихъ съ громадной прибавкой. Впослѣдствіи онъ началъ процесъ съ Бертраномъ за убытки и проигралъ его; меня увѣряли люди знающіе, что въ этой катастрофѣ погибла большая часть его состоянія, около миліона... Бертранъ-же остался честнымъ человѣкомъ; онъ членъ многихъ обществъ и религіозныхъ конгрегацій; его всѣ уважаютъ и ему всѣ завидуютъ.
   -- Дютальи -- торговецъ хлѣбомъ. Въ старину, съ мужемъ одной изъ его дочерей случилась скандальная исторія, которую его друзья поспѣшили затушить. Этотъ господинъ, по имени Фукъ, всегда ухитрялся найти порчу въ грузѣ, получаемомъ на его имя, и страховыя общества платили ему значительную сумму за убытки по оцѣнкѣ эксперта. Наконецъ, имъ надоѣлъ этотъ постоянный платежъ, и они поручили экспертизу одному булочнику, извѣстному своей честностью. Фукъ отправляется тотчасъ къ этому новому эксперту и во время разговора съ нимъ ловко суетъ ему нѣсколько золотыхъ. Булочникъ роняетъ ихъ на полъ и подбрасываетъ ногой такъ, чтобъ видѣли всѣ бывшіе въ комнатѣ... Это обстоятельство нисколько не уменьшило общаго уваженія, которымъ пользуется Фукъ.
   -- Делормъ... Живетъ въ городкѣ, сосѣднемъ съ Марселемъ. Онъ уже давно бросилъ торговлю. Послушайте, какую мерзость сдѣлалъ его двоюродный братъ Миль. Лѣтъ тридцать тому назадъ, мать Миля держала магазинъ суровскихъ товаровъ. Оставляя подъ старость торговлю, она уступила за извѣстную сумму магазинъ своему прикащику, умному, расторопному юношѣ, Мишелю, съ которымъ всегда обходилась, какъ съ роднымъ сыномъ. Онъ повелъ дѣло такъ хорошо, что вскорѣ уплатилъ свой долгъ г-жѣ Миль и принужденъ былъ взять компаньона. Выборъ его палъ на молодого марсельца, по имени Жана Мартена, который имѣлъ кое-какія деньги и казался честнымъ, работящимъ человѣкомъ. Съ своей стороны, Мишель предлагалъ своему товарищу вполнѣ обезпеченное состояніе. Сначала все шло отлично; дѣло ихъ росло, и вмѣстѣ съ тѣмъ увеличивались барыши, такъ-что каждый изъ нихъ откладывалъ ежегодно круглую сумму. Но Мартенъ, побуждаемый ненасытной корыстью, хотѣлъ разбогатѣть вдругъ и полагалъ, что, завѣдывая магазиномъ одинъ, онъ могъ выручать вдвое. Но онъ затѣялъ трудное дѣло: Мишель былъ его благодѣтель и закадычный другъ хозяина магазина, сына г-жи Миль. Если-бы только этотъ послѣдній былъ честный человѣкъ, то низкая интрига Мартена не могла удастся. Однако, онъ все-же отправился къ нему и нашелъ въ немъ такого-же мошенника, какимъ былъ самъ. Онъ предложилъ Милю сдать лавку ему одному и сдѣлалъ значительную надбавку противъ суммы, платимой Мишелемъ. Миль, безчестный и скупой человѣкъ, сталъ торговаться, и Мартенъ надбавлялъ до тѣхъ поръ, пока они сошлись. Тогда Жанъ Мартенъ разыгралъ передъ Мишелемъ самую іезуитскую роль и объявилъ, что хочетъ открыть самъ особый магазинъ, и даже указалъ ему, гдѣ нанялъ для этого помѣщеніе, а потому просилъ уничтожить ихъ компанейскій контрактъ. Мишель былъ очень удивленъ, но, не подозрѣвая его коварства, отвѣчалъ, что Мартенъ свободенъ всегда нарушить ихъ товарищество, и разорвалъ контрактъ. Спустя нѣсколько дней, Жанъ Мартенъ, основываясь на новомъ условіи съ Милемъ, выгналъ своего стараго товарища... Подобныя преступленія ускользаютъ отъ кары правосудія, но общественная совѣсть клеймитъ позоромъ такихъ низкихъ и корыстныхъ мошенниковъ. Я не могу вамъ сказать, какъ я презираю этого Миля, который былъ другомъ дѣтства, почти братомъ Мишеля, и потомъ такъ подло его обманулъ. Впрочемъ, есть такія низкія душонки, для которыхъ нипочемъ самая липкая грязь. Но если нельзя отдать подъ судъ и посадить въ тюрьму ловкаго злодѣя, раззоряющаго своего друга изъ-за горсти золота, то слѣдовало-бы выставлять его имя на всѣхъ перекресткахъ, чтобъ каждый прохожій могъ плюнуть на него съ презрѣніемъ. Вотъ позорный столбъ, котораго они вполнѣ заслуживаютъ. Мишель едва не сошелъ съума отъ этого неожиданнаго удара и совершенно раззорился, такъ-какъ его старая практика не перешла за нимъ въ новый, открытый имъ, магазинъ. Мало-по-малу онъ лишился всѣхъ денегъ, заработанныхъ въ тридцать лѣтъ трудовой жизни, и, наконецъ, умеръ въ ужасныхъ страданіяхъ отъ нервнаго удара, проклиная Миля и Мартена и призывая на нихъ небесную кару. Теперь его сыновья пріобрѣтаютъ въ потѣ лица свой кусокъ хлѣба, а Миль и его дѣти живутъ припѣваючи, всѣми уважаемые за ихъ богатство и набожность.
   -- Февръ замѣчателенъ тѣмъ, что его мать вышла второй разъ замужъ за Шабрана, судостроителя и мѣнялу. Подъ предлогомъ несчастныхъ спекуляцій, этотъ Шабранъ въ одинъ прекрасный день объявилъ своимъ кредиторамъ, что онъ принужденъ прекратить платежи. Нѣкоторые изъ кредиторовъ соглашаются на отсрочку, но большинство желаетъ преслѣдовать его судебнымъ порядкомъ. Тогда Шабранъ разыгрываетъ ловкую комедію; онъ нанимаетъ двухъ юношей, разучиваетъ съ ними ихъ роли и потомъ посѣщаетъ всѣхъ своихъ кредиторовъ, представляя юношей, какъ своихъ сыновей, и умоляя не лишить ихъ послѣдняго куска хлѣба и поддержки отца. Фарсъ вполнѣ ему удается. Растроганные кредиторы рвутъ его векселя... А на другой день онъ явился на биржу, спокойный и нахальный, какъ всегда. Одинъ изъ маклеровъ, незнавшій случившагося наканунѣ, предложилъ ему учесть векселя двухъ изъ его кредиторовъ, такъ великодушно простившихъ ему долгъ, но Шабранъ презрительно отвѣчалъ: "я не веду дѣлъ съ такой сволочью". Теперь Шабранъ почти не занимается торговлею и живетъ въ прекрасной виллѣ, гдѣ даетъ по воскресеньямъ великолѣпные обѣды.
   -- Жеромино, директоръ лучшаго въ Марсели клуба, въ которомъ онъ проводитъ всѣ вечера, -- ростовщикъ самаго послѣдняго разряда. Онъ, говорятъ, этимъ грязнымъ ремесломъ нажилъ маленькій миліонъ, что ему дало возможность выдать свою дочь за богатаго финансиста, по имени Пертиньи. Однако, послѣ ловкаго банкротства, оставившаго въ его рукахъ круглую сумму въ двѣсти тысячъ франковъ, онъ уже называется Феликсомъ. Этотъ ловкій мошенникъ сорокъ лѣтъ тому назадъ обанкротился въ первый разъ и послѣ того купилъ себѣ домъ. Его кредиторы получили по пятнадцати процентовъ. Десять лѣтъ спустя, новое банкротство дало ему возможность купить великолѣпную дачу. Тогда получили по десяти процентовъ. Наконецъ, пятнадцать лѣтъ тому назадъ онъ сдѣлалъ третье банкротство, на триста тысячъ франковъ, и предложилъ кредиторамъ по пяти процентовъ; когда-же они отказались, онъ доказалъ, что все его имущество, движимое и недвижимое, принадлежитъ женѣ, и не далъ имъ ни одного сантима...
   Маріюсъ слушалъ эти безконечные разсказы съ отвращеніемъ и теперь не могъ удержаться, чтобъ не сдѣлать презрительной гримасы.
   -- Вы, можетъ быть, мнѣ не вѣрите? воскликнулъ взволнованный графъ, гордо поднявъ голову.-- Вы, мой другъ, очень молоды и наивны. Я еще не кончилъ и хочу, чтобъ вы меня выслушали до конца.
   Жирусъ говорилъ съ убійственной ироніей. Его смѣлая, правдивая рѣчь хлестала, словно кнутомъ, тѣхъ плутовъ, о которыхъ онъ разсказывалъ столько грязныхъ исторій, но, несмотря на его сильныя выраженія, въ его небрежномъ, презрительномъ тонѣ слышался гордый а ристократъ.
   Онъ перебралъ по очереди, одного за другимъ, всѣхъ присяжныхъ, безжалостно разоблачая ихъ жизнь и жизнь ихъ родственниковъ, выставляя напоказъ всѣ ихъ низости и мошенничества,
   -- А вы, воскликнулъ онъ, окончивъ свой длинный списокъ,-- вы, въ своемъ невинномъ сердцѣ, полагали, что всѣ эти миліонеры, выскочки и сильные міра сего -- люди святые, незапятнанные, справедливые? Они колютъ всѣмъ глаза, особенно въ Марсели, своей дерзостью и набожностью, обманывая даже честныхъ людей, которые съ уваженіемъ снимаютъ передъ ними шляпы. Однимъ словомъ, они составляютъ сами по себѣ особую аристократію; ихъ прошедшее забыто, и всѣ видятъ только ихъ богатство и кажущуюся, минутную честность. Вы теперь знаете, что это за люди. Я сорвалъ ихъ маски. Я вамъ показалъ, что одинъ разбогатѣлъ, обманувъ своего друга; другой -- торгуя человѣческимъ тѣломъ; третій -- продавъ свою жену; четвертый -- воспользовавшись великодушіемъ своихъ кредиторовъ; пятый -- купивъ за безцѣнокъ акціи промышленной компаніи, которыя онъ самъ уронилъ предварительно въ качествѣ директора; шестой -- заставивъ страховую компанію заплатить за погибшее судно, нагруженное не товаромъ, а булыжниками, и нарочно пущенное на дно моря; седьмой -- отказавшись, какъ товарищъ на вѣрѣ, платить убытки, какъ только товарищество пришло въ упадокъ; восьмой -- сдѣлавъ три злостныхъ банкротства; девятый -- продавая за вино воду, подкрашенную сандаломъ или бычачьей кровью; десятый -- скупивъ весь хлѣбъ во время голода; одиннадцатый -- подкупивъ таможенныхъ чиновниковъ и ограбивъ казну; двѣнадцатый -- сдѣлавъ на векселяхъ фальшивыя подписи за своихъ родственниковъ, которые, изъ сожалѣнія къ нему и боясь скандала, платятъ деньги; тринадцатый -- поджигая свою фабрику, застрахованную гораздо дороже ея цѣнности; четырнадцатый -- вырвавъ у кредитора и разорвавъ свои векселя; пятнадцатый -- играя на биржѣ и никогда не платя проигрыша...
   Тутъ Жирусъ остановился, чтобъ перевести духъ. Послѣ долгаго молчанія, во время котораго немного успокоился, онъ прибавилъ съ менѣе горькой улыбкой:
   -- Правда, я мизантропъ и все вижу въ черномъ свѣтѣ, но тунеядство, къ которому меня принуждаетъ мой графскій титулъ, даетъ мнѣ столько свободнаго времени, что я основательно изучилъ позоръ нашей страны. Но не думайте, чтобъ между нами не было честныхъ людей; еслибъ они захотѣли подняться, какъ одинъ человѣкъ, то легко уничтожили-бы негодяевъ. Я молю Бога каждое утро, чтобъ поскорѣе наступила эта борьба добродѣтели со зломъ. Что-же касается васъ, то вы надѣйтесь только на справедливость судей; въ нихъ вы найдете вѣрную, благородную, честную поддержку. Судьи не ползаютъ, какъ холопы, передъ богатыми и сильными міра сего. Я всегда питалъ пламенное уваженіе къ судьямъ, этимъ представителямъ правды и справедливости на землѣ.
   Маріюсъ простился съ Жирусомъ, совершенно смущенный всѣмъ, что онъ слышалъ. Для него теперь было ясно, что Филиппъ Кайоль будетъ приговоренъ къ тяжелому наказанію. Его дѣло должно было слушаться въ судѣ на слѣдующій день.
   

ГЛАВА X.
Скандальный процесъ.

   Весь Э былъ взволнованъ. Скандальныя исторіи производятъ особый шумъ въ маленькихъ городкахъ, обыкновенно очень мирныхъ и рѣдко представляющихъ любопытный предметъ для толковъ. Вездѣ на улицахъ Э только и было разговора, что о приключеніяхъ молодыхъ бѣглецовъ, и всѣ громко говорили, что Филиппъ Кайоль осужденъ заранѣе, что Казалисъ каждаго изъ присяжныхъ просилъ отъ имени своего и своихъ друзей какъ можно строже отнестись къ обвиняемому.
   Духовенство помогало депутату въ этомъ отношеніи, но не очень энергично, такъ-какъ въ то время въ средѣ мѣстнаго духовенства было нѣсколько замѣчательныхъ и честныхъ людей, которые не желали поддерживать дѣло явно несправедливое. Нѣсколько патеровъ, однако, повиновались вліянію религіознаго общества въ Марсели, душою котораго былъ абатъ Донадеи. Эти патеры старались ловкими мѣрами связать руки судьямъ, твердость и справедливость которыхъ пугала Казалиса. Но имъ удалось только увѣрить присяжныхъ въ святости дѣла, защищаемаго могущественнымъ депутатомъ.
   Аристократія имъ много помогала, считая себя обязанной по чести стереть Филиппа Кайоля съ лица земли. Всѣ аристократы смотрѣли на него, какъ на личнаго врага, который осмѣлившись оскорбить одного изъ нихъ, оскорбилъ въ его лицѣ всѣхъ ихъ. Всѣ эти графы и маркизы волновались, всѣ они поголовно возстали, такъ что можно было подумать будто непріятель подступилъ къ стѣнамъ города; а дѣло шло только объ осужденіи бѣдняка, виновнаго лишь въ увлеченіи любовью и самолюбіемъ.
   Однако, у Филиппа также были друзья и защитники. Весь народъ открыто высказывался въ его пользу. Низшіе классы осуждали его поступокъ, говорили, что гораздо было-бы лучше, еслибъ онъ полюбилъ дѣвушку изъ такого-же простого буржуазнаго семейства, изъ какого вышелъ самъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ, они заступались за него противъ ненависти и мести Казалиса. Въ городѣ знали, что Бланшъ на допросѣ у слѣдственнаго судьи отказалась отъ своей любви, и провансалки, всегда мужественныя и преданныя, относились къ ней съ заслуженнымъ презрѣніемъ. Онѣ называли ее измѣнницей, объясняли ея поведеніе самыми постыдными причинами и безцеремонно выражали свое мнѣніе на площадяхъ, громко, въ самыхъ грубыхъ выраженіяхъ.
   Но эти крики, этотъ шумъ только вредили Филиппу. Весь городъ зналъ тайныя пружины драмы, которая должна была разыграться въ судѣ. Тѣ, которые старались погубить Филиппа, не считали нужнымъ скрывать своей интриги,-- такъ убѣждены они были въ своей побѣдѣ! Напротивъ, люди, желавшіе освобожденія молодого человѣка, чувствовали слабость и безпомощность, а потому утѣшали себя криками, лишь сердившими и тревожившими сильныхъ міра сего.
   Казалисъ поступалъ безъ всякаго стъда и совѣсти. Онъ привезъ въ Э свою племянницу и, впродолженіи нѣсколькихъ дней, съ какимъ-то гордымъ торжествомъ, гулялъ съ нею по улицамъ города. Этимъ онъ хотѣлъ публично протестовать противъ пятна безчестья, которымъ народъ клеймилъ молодую дѣвушку. Казалисъ какъ-бы говорилъ толпѣ: "вы видите, что холопъ не можетъ обезчестить аристократку и что моя племянница все еще недосягаемо выше васъ по своему имени и богатству".
   Однако, онъ не могъ долго продолжать эти прогулки. Толпа возмутилась его нахальствомъ и стала громко оскорблять молодую дѣвушку, даже едва не забросала камнями ее и ея дядю. Особенно были жестоки женщины. Бланшъ не понимала, за что онѣ ее такъ обвиняла и топтали въ грязь: вѣдь она въ сущности только повиновалась желѣзной волѣ Казалиса.
   Бланшъ дрожала при видѣ народной ярости. Она опускала глаза, чтобъ не встрѣчать презрительныхъ взглядовъ, и затыкала уши, чтобъ не слыхать грубой брани, но наконецъ, выбилась изъ силъ и, возвратясь однажды домой, блѣдная, взволнованная, объявила дядѣ, что болѣе ни за что не выйдетъ на улицу.
   Бѣдная молодая дѣвушка была беременна.
   Послѣ долгихъ ожиданій, наступилъ день суда. Съ утра толпа окружила зданіе трибунала, громко разсуждая о вѣроятномъ результатѣ процеса, о виновности Филиппа, о роляхъ, разыгрываемыхъ Казалисомъ и его племянницей.
   Зала суда немедленно наполнилась. Къ мѣстамъ, отведеннымъ для публики, прибавили нѣсколько рядовъ стульевъ для лицъ, получившихъ билеты, но ихъ оказалось столько, что почти всѣ должны были стоять. Тутъ находился цвѣтъ аристократіи, адвокатуры, чиновничества и всего, что было замѣчательнаго въ Э. Ни одинъ подсудимый не видывалъ столь блестящаго собранія зрителей. Когда отворили двери для публики, то зала была такъ полна, что только нѣсколько любопытныхъ могли проникнуть въ нее; всѣ-же остальные были принуждены остаться въ дверяхъ, коридорахъ и на лѣстницахъ. По-временамъ эта толпа внѣ залы такъ шумѣла, кричала, свистѣла, что тишина въ судѣ нарушалась.
   Дамы наполняли галерею, представляя густую массу улыбающихся и безпокойныхъ лицъ. Сидѣвшія въ первомъ ряду облокачивались на балюстраду, перегибались, махали вѣерами. За ними возвышались уже смутные ряды однихъ головокъ, какъ-бы пропадавшихъ въ океанѣ лентъ, кружевъ, атласа и шелку. Тамъ-сямъ блестѣли бриліянты и другіе драгоцѣнные камни. Среди этой блестящей, болтливой публики слышались полусдержанный смѣхъ, разговоры шепотомъ и серебристые, какъ колокольчикъ, возгласы. Эти дамы вели себя, словно были въ театрѣ.
   Когда въ залу вошелъ Филиппъ Кайоль, всѣ глаза устремились на него; на минуту наступила глубокая тишина. Многія изъ дамъ навели на него бинокли. Красивый юноша, энергичныя черты котораго обнаруживали страстные инстинкты, имѣлъ съ перваго своего появленія значительный успѣхъ. Дамы, явившіяся въ судъ съ цѣлью оцѣнить вкусъ Бланшъ, нашли ее не столько виновной, когда увидѣли высокій ростъ и блестящіе глаза ея любовника.
   Филиппъ держалъ себя спокойно и съ достоинствомъ. Онъ былъ одѣтъ весь въ черномъ и, казалось, не обращалъ никакого вниманія на жандармовъ, стоявшихъ по обѣ его стороны. Онъ вставалъ и снова садился безъ малѣйшаго смущенія, словно находился въ гостиной; на публику смотрѣлъ спокойно, безъ всякаго нахальства. По временамъ онъ бросалъ взгляды на галерею, и тогда невольно улыбался,-- такъ сильна была въ немъ привычка видѣть женщинъ и нравиться имъ!
   По приказанію предсѣдателя суда, былъ прочтенъ обвинительный актъ. Онъ относился очень строго къ подсудимому, и всѣ факты, изложенные согласно показаніямъ Казалиса и его племянницы, были чрезвычайно искусно подтасованы въ интересахъ обвиненія. По словамъ этого акта, Филиппъ обольстилъ Бланшъ съ помощью вредныхъ романовъ; въ дѣйствительности-же онъ далъ ей всего два, совершенно невинныя сочиненія г-жи Жанлисъ. Обвиненіе прибавляло, что молодая дѣвушка была похищена силою, что она схватилась за дерево и старалась сопротивляться, но обольститель увлекъ ее за собою и все время потомъ насильственно держалъ ее при себѣ. Наконецъ, и это былъ самый важный фактъ, Бланшъ утверждала, что она никогда не писала Филиппу писемъ и что два письма, представленныя подсудимымъ, она написалапо его принужденію, въ Ламбескѣ, заднимъ числомъ.
   По окончаніи чтенія обвинительнаго акта, въ публикѣ послышались оживленные разговоры. Каждый, входя въ залу, зналъ ту или другую редакцію этой исторіи, и теперь всѣ обсуждали вполголоса офиціальный разсказъ. Извнѣ толпа грохотала. Предсѣдатель пригрозилъ удалить публику, и тишина мало-по-малу водворилась.
   Тогда начался допросъ подсудимаго. Предсѣдатель предложилъ ему обычные вопросы и повторилъ сущность взводимаго на него обвиненія. Молодой человѣкъ вмѣсто отвѣта сказалъ громко:
   -- Я обвиняюсь въ томъ, что меня похитила молодая дѣвушка.
   Всѣ присутствующіе улыбнулись. Дамы закрыли себѣ лицо вѣерами. Дѣло въ томъ, что слова Филиппа, несмотря на кажущуюся нелѣпость, были совершенно справедливы. Однако, предсѣдатель не безъ основанія замѣтилъ, что никогда не бывало примѣра, чтобъ шестнадцатилѣтняя дѣвушка похитила человѣка лѣтъ тридцати.
   -- Но также не слышно, отвѣчалъ спокойно Филиппъ, -- чтобъ шестнадцатилѣтняя дѣвушка, бѣгая по большимъ улицамъ, живя въ городахъ и встрѣчая сотни людей, ни къ кому не обратилась съ просьбою спасти ее. Это немыслимо, если ее дѣйствительно похитилъ низкій обольститель и насильно держалъ при себѣ.
   И онъ краснорѣчиво доказалъ матеріальную невозможность насилія, въ которомъ его обвиняли. Во всякое время Бланшъ была свободна уйти отъ него или позвать кого-нибудь къ себѣ на помощь. Если она слѣдовала за нимъ, то лишь потому, что любила его и согласилась бѣжать съ нимъ. Къ тому-же онъ выражалъ самую нѣжную привязанность къ молодой дѣвушкѣ и глубокое уваженіе къ г. Казалису; онъ признавалъ, что, дѣйствительно, былъ виноватъ, но не въ обольщеніи, не въ насильственномъ похищеніи.
   На этомъ засѣданіе было закрыто; спросъ свидѣтелей судьи отложили до слѣдующаго дня.
   Вечеромъ въ Э царило неописанное волненіе: дамы говорили о Филиппѣ съ искуственнымъ негодованіемъ; мужчины относились къ нему болѣе или менѣе строго; народъ энергично его защищалъ.
   На слѣдующее утро передъ дверями суда собралась еще болѣе многочисленная и шумная толпа. Почти всѣ свидѣтели были выставлены обвиненіемъ. Графа Жируса не вызвали, изъ боязни его откровенной, смѣлой рѣчи, и потому еще, что его скорѣе надо было обвинять, какъ сообщника. Самъ Маріюсъ просилъ его не компрометировать себя въ этомъ дѣлѣ; онъ также боялся, чтобъ старикъ какимъ-нибудь неосторожнымъ словомъ не погубилъ всего дѣла.
   Въ пользу Филиппа показалъ только трактирщикъ въ Ламбескѣ, заявленій на судѣ, что Бланшъ называла своего спутника мужемъ. Но это показаніе стушевывалось показаніями другихъ свидѣтелей. Молочница Маргарита сказала, что она не помнитъ, носила-ли къ Бланшъ письма Филиппа. Въ томъ-же духѣ показывали и другіе свидѣтели, которые подкрѣпляли обвиненіе, кто изъ страха къ Казалису, кто по глупости, кто по недостатку памяти.
   Пренія заняли третье засѣданіе. Адвокатъ Филиппа защищалъ его очень достойно. Онъ не старался оправдать того, что было, дѣйствительно, нехорошо въ его поступкѣ; онъ выставилъ его, какъ человѣка страстнаго и честолюбиваго, увлекшагося мечтами о богатствѣ и любви; но въ то-же время доказалъ, что его нельзя было обвинять ни въ обольщеніи, ни въ насиліи.
   Обвинительная рѣчь прокурора была очень грозная и ужасно подѣйствовала на присяжныхъ. Они вынесли обвинительный приговоръ, и Филиппъ Кайоль былъ приговоренъ къ пятилѣтнему тюремному заключенію и къ выставленію у позорнаго столба на одной изъ марсельскихъ площадей. Садовникъ Анасъ отдѣлался нѣсколькими мѣсяцами тюрьмы.
   Глухой ропотъ пробѣжалъ въ публикѣ. Извнѣ толпа шумѣла.
   

ГЛАВА XI.
Бланшъ и Фина встрѣчаются лицомъ къ лицу.

   Бланшъ, спрятавшаяся въ глубинѣ трибуны, присутствовала при осужденіи Филиппа. Она была тамъ по приказанію дяди, который хотѣлъ убить въ ней послѣднюю тѣнь нѣжнаго чувства къ Филиппу, показавъ ей его сидящаго, какъ простой воръ, между двумя жандармами. Старая родственница вызвалась ее проводить.
   Пока обѣ женщины ждали кареты на подъѣздѣ, толпа ихъ разлучила. Бланшъ была увлечена на средину площади Проповѣдниковъ, и тамъ ее узнали торговки, сейчасъ-же принявшіяся осыпать ее оскорбленіями и бранью.
   -- Это она, это она! кричали онѣ,-- Измѣнница! Подлая измѣнница!
   Бѣдная дѣвушка, испуганная, смущенная, не знала, что ей дѣлать, не видя способа спастись отъ народной ярости я умирая отъ стыда при такомъ публичномъ позорѣ. Вдругъ какая-то женщина растолкала толпу и смѣло взяла Бланшъ подъ свое покровительство.
   Это была Фина.
   Цвѣточница также присутствовала на судѣ Филиппа. Впродолженіи трехъ часовъ она перечувствовала всѣ муки отчаянія, надежды и снова отчаянія. Обвинительная рѣчь прокурора привела ее въ ужасъ, и она горько плакала, дожидаясь приговора присяжныхъ и судей.
   Она вышла на площадь, взбѣшенная, внѣ себя отъ негодованія, и, услыхавъ крики торговокъ, тотчасъ поняла, что въ ихъ средѣ Бланшъ. Наконецъ-то она могла ей отомстить, и Фина бросилась къ толпѣ, сжавъ кулаки, съ ругательствами на губахъ. Въ ея глазахъ молодая дѣвушка была больше всѣхъ виновата: она солгала, она лжесвидѣтельствовала и погубила своего любовника. При этой мысли, вся плебейская кровь Фины бросилась ей въ лицо, и она готова была осыпать низкую измѣнницу бранью и побоями.
   Но, растолкавъ толпу и увидавъ Бланшъ, блѣдную, дрожащую отъ страха, она пожалѣла несчастнаго ребенка. Бланшъ была такая маленькая, такая слабая, такая безпомощная, что Фина великодушно ее простила. Грубо оттолкнувъ женщинъ, пристававшихъ къ Бланшъ, она воскликнула рѣзкимъ, повелительнымъ тономъ:
   -- Прочь! Какъ вамъ не стыдно? Она одна, а васъ сто! Богъ и безъ васъ ее накажетъ. Прочь, дайте намъ дорогу!
   Она взяла за руку Блантъ и, гордо выпрямившись, смѣло смотрѣла на толпу, которая съ грубымъ ропотомъ еще болѣе сомкнулась вокругъ молодыхъ дѣвушекъ. Фина ждала, съ нервно дрожащими губами и взглядами успокоивая Бланшъ; но вдругъ она замѣтила, что послѣдняя беременна, и страшно поблѣднѣвъ, сдѣлавъ два шага впередъ, воскликнула съ пламенной энергіей:
   -- Дайте намъ дорогу! Развѣ-же вы не видите, что бѣдная дѣвушка беременна и вы можете убить ея ребенка?
   И она изо всей силы толкнула старуху, насмѣшливо улыбавшуюся. Всѣ остальныя женщины подались. Слова Фины вдругъ заставили ихъ замолчать и возбудили въ ихъ сердцахъ состраданіе къ бѣдному ребенку. Молодыя дѣвушки удалились, свободно пройдя среди толпы, разступившейся передъ ними. Бланшъ, красная отъ стыда, прижималась къ своей спутницѣ и лихорадочно ускоряла шагъ.
   Избѣгая улицу Моро, переполненную народомъ, цвѣточница повернула въ маленькій переулокъ св. Іоанна и, выйдя на главную улицу города, довела Бланшъ до дома, въ которомъ остановилась она съ дядей. Во всю дорогу онѣ молчали; но войдя въ сѣни и видя, что тамъ не было никого, Бланшъ затворила за собою дверь и, почти опустившись на колѣни, промолвила дрожащимъ голосомъ:
   -- Позвольте мнѣ васъ поблагодарить отъ всего сердца. Вы меня спасли отъ этихъ злыхъ женщинъ, хотѣвшихъ меня убить.
   -- Не благодарите меня, отвѣчала рѣзко, Фина: -- я такъ-же, какъ другія, хотѣла васъ осыпать ругательствами и побоями.
   -- Вы?
   -- Да, я; я васъ ненавижу. Я сожалѣю, что вы не умерли въ колыбели.
   Бланшъ смотрѣла на цвѣточницу съ удивленіемъ, гордо поднявъ голову: аристократическіе инстинкты въ ней заговорили, и презрительная улыбка показалась на ея губахъ. Обѣ молодыя дѣвушки стояли лицомъ къ лицу,-- одна во всей своей граціозной прелести, другая сіяя своей свѣжей, энергичной красотой, -- и молча измѣряли другъ друга взглядами, чувствуя, что онѣ были соперницы и враги по любви и по расѣ.
   -- Вы прекрасны и богаты, продолжала Фина съ горечью: -- зачѣмъ вы украли у меня человѣка, котораго я любила, если вы можете питать къ нему только презрѣніе? Вамъ надо было искать любовника въ своемъ свѣтѣ, и вы, конечно, нашли-бы мальчишку, такого-же блѣднаго и подлаго, какъ вы, который удовлеторилъ-бы вашимъ любовнымъ капризамъ... Нѣтъ, не отнимайте у насъ нашихъ любовниковъ, а то мы васъ убьемъ.
   -- Я васъ не понимаю, промолвила Бланшъ, снова дрожа отъ страха.
   -- Вы меня не понимаете? Такъ слушайте. Я любила Филиппа. Каждое утро покупалъ у меня розы и, подавая ему букетъ, я чувствовала, какъ сердце у меня билось. Теперь я знаю, куда шли эти цвѣты. Мнѣ сказали въ одно прекрасное утро, что онъ убѣжалъ съ вами. Я много плакала, но потомъ подумала, что вы его любите и сдѣлаете его счастливымъ. А вы его посадили въ тюрьму... Нѣтъ, лучше не будемъ говорить объ этомъ, а то я разсержусь и вцѣплюсь въ ваше лицо.
   Она остановилась, перевела дыханіе и подошла такъ близко къ Бланшъ, что ея горячее дыханіе жгло холодныя щеки молодой дѣвушки.
   -- Вы не знаете, какъ любимъ мы, бѣдныя работницы, продолжала она:-- мы любимъ всѣмъ тѣломъ, всей душой. Если мы убѣжимъ съ любовникомъ, то потомъ не станемъ увѣрять, что онъ насильственно воспользовался нашей слабостью. Мы его крѣпко прижимаемъ къ своей груди и защищаемъ отъ всѣхъ. Ахъ, еслибъ онъ любилъ меня! Но я -- несчастная, бѣдная, уродливая!
   И она горько зарыдала. Теперь эта мужественная дочь народа была такимъ-же слабымъ созданіемъ, какъ блѣдная, безпомощная аристократка.
   -- Ради Бога не обвиняйте меня, сказала Бланшъ, взявъ ее за руку и говоря дрожащимъ отъ волненія голосомъ; -- хотите быть моимъ другомъ, хотите, чтобъ я вылила передъ вами всю мою душу?.. Вы не знаете, какъ я страдаю... Я -- слабое существо, дѣлающее то, что приказываетъ мой дядя, который держитъ меня въ своихъ желѣзныхъ рукахъ. Я знаю, что я поступила низко, но у меня нѣтъ силъ сопротивляться дядѣ... Я люблю Филиппа и вѣчно чувствую его привязанность во мнѣ. Онъ мнѣ сказалъ: "если ты мнѣ измѣнишь, то твоимъ наказаніемъ будетъ вѣчная память обо мнѣ". Это правда: я чувствую уже въ моемъ сердце эту тяжелую кару. Я умру. Когда только-что произнесли приговоръ противъ него, я почувствовала, что моя внутренность вся перевернулась... Пожалѣйте меня, я очень несчастна.
   Гнѣвъ Фины мгновенно исчезъ, и она поддержала Бланшъ, едва державшуюся на ногахъ.
   -- Вы правы, продолжалъ бѣдный ребенокъ: -- я не заслуживаю сожалѣнія. Я погубила любимаго человѣка, и онъ никогда болѣе не будетъ меня любить. О, умоляю васъ, если онъ когда-нибудь женится на васъ, скажите ему, какъ я плакала, и попросите у него мнѣ прощенія. Я схожу съума отъ отчаянія, что не могу ему сказать, какъ я его обожаю. Но, нѣтъ, онъ меня не понялъ-бы и сталъ-бы только смѣяться... Не говорите ему ничего обо мнѣ... Пусть онъ скорѣе меня забудетъ. Это лучше. Я одна буду несчастна.
   Наступило тяжелое молчаніе.
   -- А вашъ ребенокъ? спросила, наконецъ, Фина.
   -- Мой ребенокъ! промолвила Бланшъ, растерявшись; -- я не знаю... дядя у меня его возьметъ.
   -- Хотите, я буду его матерью?
   Цвѣточница произнесла эти слова серьезнымъ, нѣжнымъ голосомъ. Бланшъ горячо прижала ее къ своему сердцу.
   -- О, какая вы добрая! Вы умѣете любить... Постарайтесь видѣться со мною въ Марсели. Когда придетъ минута, я вполнѣ вамъ довѣрюсь.
   Увидавъ, что въ сѣни входила старая родственница Бланшъ, тщетно искавшая ее на площади, цвѣточница быстро удалилась. Явившись обратно къ зданію суда, она издали замѣтила Маріюса, разговаривавшаго съ адвокатомъ Филиппа.
   Маріюсъ былъ въ глубокомъ отчаяніи. Онъ никогда не воображалъ, что-бы могли приговорить его брата къ такому строгому наказанію: пять лѣтъ тюрьмы -- это ужасно; но еще болѣе ужасала его мысль, что Филиппа выставятъ къ позорному столбу на одной изъ площадей Марсели. Онъ ясно видѣлъ въ этой чрезмѣрной строгости суда руку Казалиса, хотѣвшаго опозорить Филиппа и сдѣлать его навѣки недостойнымъ любви женщины.
   Вокругъ Маріюса толпа шумѣла, протестуя противъ несправедливости и жестокости приговора.
   Маріюсъ также выходилъ изъ себя. Вдругъ чья-то рука нѣжно опустилась на его плечо. Онъ обернулся. Это была Фина, спокойная, улыбающаяся.
   -- Надѣйтесь, сказала она вполголоса, -- и пойдемте. Вашъ братъ спасенъ.
   

ГЛАВА XII.
Сердце тюремщика не всегда каменное.

   Въ то время, когда Маріюсъ до суда безполезно бѣгалъ по городу, отыскивая союзниковъ, Фина подготовляла вѣрное средство къ освобожденію Филиппа. Она начала походъ, по всѣмъ правиламъ военнаго искуства, противъ совѣсти своего дяди, тюремщика Ревертега.
   Она поселилась у него и проводила цѣлые дни въ тюрьмѣ, съ утра до вечера розыскивая способы быть полезной старому тюремщику, который велъ жизнь очень одинокую, какъ медвѣдь въ своей берлогѣ. Она затронула слабую его сторону,-- родительскую любовь къ дочерямъ, и стала ухаживать за ними самымъ нѣжнымъ образомъ, окружая ихъ ласками и покупая имъ конфекты, ленты и проч. Онѣ не привыкли къ такому баловству и скоро прониклись почти обожаніемъ къ своей кузинѣ, а старикъ былъ тронутъ и съ глубокимъ чувствомъ благодарилъ Фину.
   Невольно и безсознательно онъ ощущалъ вліяніе молодой дѣвушки. Онъ ворчалъ, когда ему приходилось выйти изъ комнаты, гдѣ она была. Цвѣточница, казалось, принесла съ собою нѣжное благоуханіе своихъ цвѣтовъ, свѣжесть розановъ и фіялокъ. Квартира тюремщика совершенно преобразилась съ тѣхъ поръ, какъ она тамъ жила; все смѣялось въ этихъ мрачныхъ стѣнахъ, и Ревертега со смѣхомъ говорилъ, что весна теперь царила у него. Старикъ забывался среди сладостнаго вліянія весны; сердце его смягчалось, и онъ мало-по-малу пересталъ быть прежнимъ мрачнымъ, жестокимъ тюремщикомъ,
   Фина была у мнаи разыгривала свою роль въ высшей степени осторожно. Она мало-по-малу довела старика до нѣжныхъ чувствъ сожалѣнія и состраданія; потомъ стала оплакивать судьбу Филиппа и принудила самого Ревертега сознаться, что его несправедливо держали въ тюрьмѣ. Когда-же, такимъ образомъ, старикъ былъ совершенно въ ея рукахъ, она спросила, не можетъ-ли онъ пустить ее въ келью молодого человѣка на нѣсколько минутъ. Онъ не посмѣлъ отказать. Онъ повелъ племянницу къ Филиппу и, впустивъ ее въ келью, остался въ коридорѣ караулить у дверей.
   Очутившись наединѣ съ Филиппомъ, Фина такъ смутилась, что молча смотрѣла на него, вся покраснѣвъ. Она забыла, что хотѣла ему сказать. Молодой человѣкъ тотчасъ узналъ ее и подошелъ къ ней поспѣшно.
   -- Вы здѣсь, дитя мое? воскликнулъ онъ нѣжнымъ, радостнымъ голосомъ.-- Какъ вы милы, что пришли ко мнѣ! Позвольте мнѣ поцѣловать вашу ручку.
   Онъ мысленно перенесся въ свою комнату въ Марсели и уже мечталъ о новомъ романѣ, какъ Фина, удивленная и оскорбленная, вырвала свою руку и посмотрѣла строго на любовника Бланшъ.
   -- Вы съума сошли, г. Филиппъ, сказала она; -- вы знаете, что вы въ моихъ глазахъ женатый человѣкъ... Поговоримте о серьезныхъ дѣлахъ. Тюремщикъ -- мой дядя, прибавила она, понизивъ голосъ,-- и вотъ уже недѣлю я подготовляю ваше освобожденіе. Я пришла сюда нарочно, чтобъ васъ успокоить. Но унывайте, ваши друзья васъ не забыли. Надѣйтесь!
   При этихъ добрыхъ словахъ, Филиппу стало стыдно своей неприличной выходки.
   -- Дайте мнѣ вашу руку, отвѣчалъ онъ съ чувствомъ; -- я хочу вамъ ее пожать, какъ старому другу и товарищу. Простите мнѣ.
   Цвѣточница молча улыбнулась.
   -- Я думаю, что мнѣ удастся отворить передъ вами двери тюрьмы, произнесла она послѣ минутнаго размышленія;-- когда вы хотите бѣжать?
   -- Бѣжать?.. Да меня освободятъ. Къ чему бѣжать? Бѣгствомъ я докажу свою виновность.
   Фина не подумала объ этомъ. Въ ея глазахъ онъ былъ заранѣе осужденъ, но теперь она не могла не согласиться, что онъ былъ правъ и что надо было ждать суда. Въ эту минуту Ревертега постучалъ въ дверь; въ знакъ того, что пора ей было выйти изъ кельи.
   -- Хорошо, сказала она, обращаясь къ Филиппу,-- подождемъ Но если васъ осудятъ, то мы съ вашимъ братомъ устроимъ ваше бѣгство. Будьте спокойны, мы васъ освободимъ.
   Она удалилась, оставивъ Филиппа, почти влюбленнаго въ нее. Теперь она имѣла передъ собою много времени для дѣйствія на дядю и, слѣдуя прежней тактикѣ, продолжала обворожатъ старика своей добротой и граціей, вмѣстѣ съ тѣмъ не переставая сожалѣть Филиппа. Ея маленькія кузины также помогали ей, принимая участіе въ заговорѣ и готовыя по ея малѣйшему знаку бросить отца и послѣдовать за нею. Однажды вечеромъ, растрогавъ сердце Ревертега всевозможными нѣжностями, она прямо спросила его, не можетъ-ли онъ выпустить на свободу Филиппа?
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ тюремщикъ.-- Еслибъ только это зависѣло отъ меня, то я тотчасъ отворилъ-бы передъ нимъ двери тюрьмы.
   -- Но вѣдь это вполнѣ зависитъ отъ васъ, милый дядя, отвѣчала наивно молодая дѣвушка.
   -- Ты думаешь? Но меня на слѣдующій-же день выгналибы со службы, и я умеръ-бы съ голода со своими дочерьми.
   Эти слова заставили задуматься цвѣточницу.
   -- Но, промолвила она черезъ минуту, -- еслибъ я вамъ дала денегъ, еслибъ я любила этого юношу и попросила-бы васъ на колѣняхъ освободить его?
   -- Ты! ты! произнесъ въ смущеніи тюремщикъ.
   Вставъ съ мѣста, онъ посмотрѣлъ на Фину пристально, желая убѣдиться, не смѣялась-ли она надъ нимъ. Но видя ея серьезное, взволнованное лицо, онъ опустилъ голову, смягченный, побѣжденный.
   -- Я сдѣлаю все, что ты захочешь, отвѣчалъ онъ; -- ты такая добрая, прекрасная дѣвушка.
   Фина его горячо поцѣловала и перемѣнила разговоръ. Теперь она была увѣрена въ своей побѣдѣ. Послѣ этого она нѣсколько разъ возвращалась къ тому-же предмету и осторожно пріучила старика къ мысли, что онъ выпуститъ на свободу Филиппа. Но она не хотѣла пустить его по міру и предложила ему пятнадцать тысячъ франковъ въ награду за это освобожденіе. Такая крупная сумма соблазнила простяка и предала его совершенно въ руки молодой дѣвушки.
   И вотъ почему Фина могла съ улыбкой сказать Маріюсу: "пойдемте со мною; вашъ братъ спасенъ".
   Она повела молодого человѣка въ тюрьму и по дорогѣ разсказала ему, какъ мало-по-малу обошла старика-тюремщика. Прямота и честность Маріюса сначала возмутились этой комедіей; ему претила мысль, что его братъ будетъ одолженъ своимъ спасеніемъ бѣгству и подкупу. Идея долга была такъ глубоко укоренена въ немъ, что ему стыдно было заплатить тюремщику деньги за неисполненіе имъ своей обязанности. Но потомъ онъ подумалъ объ интригахъ Казалиса и сказалъ себѣ, что въ сущности поведетъ борьбу тѣмъ-же оружіемъ, какъ онъ. Эта мысль его успокоила.
   Онъ съ чувствомъ поблагодарилъ молодую дѣвушку, которая, внѣ себя отъ радости, едва его слушала.
   Они могли увидѣться съ Ревертега только вечеромъ, и съ первыхъ словъ Маріюса старикъ указалъ ему на своихъ дѣвочекъ, игравшихъ въ той-же комнатѣ.
   -- Вотъ мое извиненіе, сказалъ онъ; -- еслибъ у меня ихъ не было, то я ничего не спросилъ-бы.
   Эта сцена была очень тягостна для Маріюса. Онъ по возможности ее сократилъ. Зная, что тюремщикъ дѣйствовалъ столько-же изъ личнаго интереса, сколько и изъ любви къ дѣтямъ, онъ не могъ его презирать, но все-же ему было неловко заключать подобный торгъ.
   Все было устроено въ пять минутъ. Маріюсъ объявилъ, что онъ отправится на слѣдующій день въ Марсель и привезетъ обѣщанныя Финой пятнадцать тысячъ франковъ. Ему нужно было просто взять ихъ у банкира такъ какъ его мать оставила послѣ своей смерти пятьдесятъ тысячъ франковъ, и эти деньги находились у г. Берара, содержавшаго одну изъ самыхъ надежныхъ банкирскихъ конторъ въ Марселѣ. Фина оставалась въ Э до возвращенія молодого человѣка.
   Онъ поѣхалъ, полный надежды и уже рисуя передъ собою картину освобожденія брата: но, выйдя изъ дилижанса въ Марселѣ, онъ узналъ неожиданную, страшную вѣсть: банкиръ Бераръ объявилъ себя несостоятельнымъ должникомъ.
   

ГЛАВА XIII.
Очень обыкновенное банкротство.

   Маріюсъ бросился прямо къ банкиру Берару. Онъ не могъ вѣрить роковой вѣсти; вѣра въ человѣческую честность еще не исчезла въ его сердцѣ. По дорогѣ онъ утѣшалъ себя мыслью, что всѣ эти толки, можетъ быть, только клевета. Потеря состоянія въ эту минуту была для него и потерей брата; ему казалось, что судьба не могла его такъ безжалостно преслѣдовать. Нѣтъ, публика ошиблась, и Бераръ выдастъ ему деньги. Маріюсу надо было тотчасъ увидать его и самому убѣдиться, насколько справедлива городская молва.
   Войдя въ банкирскую контору, онъ остановился на первомъ шагу; сердце его замерло. Контора была пуста; большія комнаты, со столами и конторками, за которыми никого не виднѣлось, имѣли видъ могилы: отовсюду, отъ стѣнъ, отъ несгораемыхъ шкафовъ, отъ разбросанной на столѣ бумаги несло банкротствомъ; вездѣ торчали судебныя печати, говорившія краснорѣчивѣе всякихъ словъ.
   Маріюсъ прошелъ три комнаты, не встрѣтивъ никого. Наконецъ, онъ увидалъ какого-то конторщика, который пришелъ взять изъ одного стола свои собственныя вещи. На вопросъ молодого человѣка онъ рѣзко отвѣчалъ, что г. Бераръ въ кабинетѣ.
   Маріюсъ отворилъ дверь, дрожа всѣмъ тѣломъ, и забылъ ее затворить. Банкиръ сидѣлъ за столомъ и спокойно приводилъ въ порядокъ бумаги. Онъ былъ еще молодъ, высокаго роста, съ красивымъ, умнымъ лицомъ; одѣтъ онъ былъ роскошно; на пальцахъ у него виднѣлись кольца, и вообще онъ казался очень приличнымъ, изящнымъ и богатымъ человѣкомъ. Можно было подумать, что онъ нарочно такъ разодѣлся, чтобъ достойно принять своихъ кліентовъ и объяснить имъ обрушившееся на его голову несчастье. Впрочемъ, все его существо дышало мужествомъ, энергіей. Это, очевидно, былъ или несчастный человѣкъ,-- жертва непредвидѣнныхъ обстоятельствъ, или смѣлый мошенникъ, хотѣвшій взять своимъ мѣднымъ лбомъ.
   Увидавъ Маріюса, онъ принялъ на себя плачевный видъ и грустно, но прямо взглянулъ ему въ глаза.
   -- Я васъ ждалъ, любезный г. Маріюсъ, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ, -- вы видите я приготовился дать отчетъ всѣмъ, кого я раззорилъ. У меня хватитъ мужества встрѣтить ихъ разгнѣванные взгляды, и я хочу, чтобъ всѣ они видѣли, что на моемъ лицѣ нѣтъ краски стыда.
   Онъ взялъ большую конторскую книгу, лежавшую передъ нимъ на столѣ, и продолжалъ съ нѣкоторымъ искуственнымъ напряженіемъ:
   -- Вотъ мои счета. Мой расходъ миліонъ, мой приходъ миліонъ пятьсотъ тысячъ... Судъ разрѣшитъ это дѣло, и я надѣюсь, что мои кредиторы немного пострадаютъ... Я самъ первый понесу убытки; я лишился всего своего состоянія и кредита, благодаря недостойному поведенію моихъ должниковъ, объявившихъ себя несостоятельными.
   Маріюсъ слушалъ его молча. Передъ мужественнымъ спокойствіемъ Берара и благороднымъ его смиреніемъ подъ ударами судьбы молодой человѣкъ не могъ произнести ни одного упрека, ни одного гнѣвнаго слова. Онъ почти сожалѣлъ этого несчастнаго человѣка.
   -- Но отчего вы меня не предупредили, когда ваши дѣла начали запутываться? промолвилъ онъ, наконецъ.-- Наши матери были подругами, и во имя нашей старинной дружбы вы должны были отдать мнѣ эти деньги, пока было еще время. Ваше банкротство меня совершенно раззоряетъ и приводитъ въ самое мрачное отчаяніе.
   -- Не говорите этого, воскликнулъ со слезами на глазахъ Бераръ и, вскочивъ съ кресла, взялъ за обѣ руки Маріюса,-- не переполняйте чашу моего горя! О, вы не знаете, какими страшными укорами терзается моя совѣсть!.. Увидавъ бездну, грозившую меня поглотить, я ухватился за ея края; я боролся до послѣдней возможности, все надѣясь спасти ввѣренные мнѣ капиталы... Вы не понимаете, какому ужасному риску подвергаются банкиры.
   Маріюсъ не зналъ, что отвѣтить. Что могъ онъ сказать человѣку, который оправдывалъ себя самообвиненіями? У него не было доказательствъ его неискренности; онъ не могъ назвать его мошенникомъ, и потому оставалось только -- спокойно уйти. Притомъ банкиръ говорилъ такъ печально, такъ откровенно. Маріюсу стало жаль несчастнаго, и онъ поспѣшилъ удалиться. Его собственное горе давило его душу.
   Пройдя по пустымъ комнатамъ, онъ снова замѣтилъ конторщика, который, завернувъ свои вещи въ бумагу, надѣлъ шляпу и послѣдовалъ за нимъ. Онъ смѣялся въ кулакъ и, смотря на Маріюса, пожималъ плечами. Наконецъ, когда они оба вышли на улицу, онъ подошелъ къ нему.
   -- Ну что, какъ вамъ нравится нашъ Бераръ? спросилъ онъ рѣзко.-- Неправда ли, онъ отличный актеръ? Вы не затворили за собою дверь въ кабинетъ, и я съ удовольствіемъ смотрѣлъ на эту комедію. Какія онъ дѣлалъ печальныя гримасы! Даже почти плакалъ! Но позвольте мнѣ вамъ сказать, что онъ васъ надулъ самымъ ловкимъ образомъ.
   -- Я васъ не понимаю, отвѣчалъ Маріюсъ.
   -- Тѣмъ лучше. Значитъ, у васъ прямая, честная душа... Что касается меня, то я съ радостью покидаю эту лавчонку. Я уже давно предвидѣлъ эту штуку. У меня особое чутье на всякое подобное воровство.
   -- Объяснитесь.
   -- О, исторія эта очень простая. Я разскажу вамъ ее въ двухъ словахъ. Бераръ открылъ банкирскую контору десять лѣтъ тому назадъ, и теперь я вижу, что онъ съ перваго-же дня сталъ готовить банкротство. Вотъ, вѣроятно, что онъ себѣ сказалъ: "Я хочу быть богатъ, какъ можно скорѣе; прямый путь къ обогащенію дологъ и труденъ; я возьму лучше путь короткій и кривой: тогда я наживу, положимъ, безчестно, миліонъ въ десять лѣтъ. Я сдѣлаюсь банкиромъ и стану красть помаленьку чужія деньги, которыя дураки будутъ мнѣ довѣрять. Каждый годъ я стяну круглую сумму и буду такъ продолжать, пока не набью своихъ кармановъ. Тогда я преспокойно прекращу платежи и возвращу великодушно моимъ кредиторамъ двѣсти или триста тысячъ изъ ввѣренныхъ мнѣ двухъ миліоновъ. На остальныя деньги, ловко припрятанныя, я буду жить себѣ припѣваючи. Понимаете меня теперь?
   Маріюсъ съ изумленіемъ слушалъ конторщика.
   -- Но это невозможно! воскликнулъ онъ, наконецъ.-- Бераръ мнѣ только-что сказалъ, что у него въ приходѣ миліонъ съ половиною, а въ расходѣ одинъ миліонъ, значитъ мы всѣ получимъ свои деньги сполна. Это только вопросъ времени и терпѣнія.
   Конторщикъ расхохотался.
   -- О, Боже мой, какъ вы наивны! отвѣчалъ онъ.-- Вы вѣрите, что въ приходѣ у него миліонъ съ половиною? Во-первыхъ, изъ этой суммы вычтутъ приданое г-жи Бераръ: хотя она принесла мужу всего пятьдесятъ тысячъ франковъ, но въ брачномъ контрактѣ они превратились въ пятьсотъ тысячъ фр. Вы видите, это -- маленькая кража въ четыреста пятьдесятъ тысячъ. Остается миліонъ, но большая часть этого миліона -- дутые векселя. Это операція нехитрая. Въ Марсели много личностей, которыя за 5 франковъ продаютъ свою подпись и отлично живутъ этимъ выгоднымъ, легкимъ ремесломъ. Бераръ заставилъ этихъ людей подписать множество дутыхъ векселей и положилъ себѣ въ карманъ деньги, которыя по его словамъ онъ отдалъ несостоятельнымъ должникамъ... Если вы получите 10%, и то черезъ годъ или два, когда окончится конкурсъ, то вы должны считать себя очень счастливымъ.
   Маріюсъ былъ внѣ себя отъ негодованія. Такъ оставленные ему матерью 50,000 фр. обратятся въ незначительную, ни на что негодную сумму! Ему необходимы были деньги сейчасъ, а ему придется ждать два года. И своимъ раззороніемъ, своей погибелью, онъ будетъ обязанъ мошеннику, который его обманулъ самымъ постыднымъ образомъ!
   -- Этотъ Бераръ негодяй и воръ, сказалъ онъ съ жаромъ,-- его отдадутъ подъ судъ и его ждетъ каторга. Необходимо очищать общество отъ такихъ мошенниковъ.
   Конторщикъ снова громко разсмѣялся.
   -- Бераръ, отвѣчалъ онъ,-- можетъ быть, просидитъ въ тюрьмѣ двѣ недѣли. Вотъ и все... Вы опять, кажется, не понимаете? Ну, выслушайте меня. Я вамъ все объясню.
   Весь этотъ разговоръ происходилъ на тротуарѣ, но прохожіе ихъ толкали, и они для большаго удобства вернулись въ сѣни банкира.
   -- Вы говорите, что каторга ждетъ Берара, продолжалъ конторщикъ, -- вы ошибаетесь: въ каторгу попадаютъ только неловкіе,-- глупые мошенники. Въ теченіи десяти лѣтъ нашъ пріятель принялъ свои мѣры; подобное дѣло придумывается и исполняется съ замѣчательнымъ искуствомъ. Всѣ его счеты въ порядкѣ, и законъ будетъ за него. Судъ развѣ упрекнетъ его только за слишкомъ большіе расходы на себя и за выпускъ несоразмѣрнаго числа векселей, что составляетъ раззорительный способъ пріобрѣтать деньги. Но эти поступки влекутъ за собою только двѣ недѣли тюрьмы, не болѣе.
   -- Но, воскликнулъ Маріюсъ, -- развѣ нельзя публично, на улицахъ, доказать гнусную преступность этого человѣка и побудить судъ примѣрно наказать его?
   -- Нѣтъ, это невозможно. Вы не найдете никакихъ противъ него уликъ. Къ тому-же Бераръ все предвидѣлъ и составилъ себѣ въ Марсели большой кругъ вліятельныхъ друзей. Онъ теперь лицо непогрѣшимое; попробуйте коснуться до одного изъ его волосъ, и всѣ его друзья поднимутъ страшный крикъ. Вы не знаете какъ сильны у насъ въ Марсели подобные кружки. Какъ я уже вамъ сказалъ, самое дурное, что можетъ съ нимъ случиться -- это заключеніе въ тюрьму на нѣсколько мѣсяцевъ. Послѣ того, выйдя на свободу, онъ возьметъ свой миліонъ и станетъ жить роскошно, окруженный всеобщимъ уваженіемъ. Вы будете его встрѣчать на улицахъ въ блестящемъ экипажѣ, и всѣ ему будутъ низко кланяться, всѣ будутъ его любить и почитать.
   Маріюсъ хранилъ мрачное молчаніе.
   -- Вотъ какъ разыгрываются подобныя комедіи! прибавилъ конторщикъ, прощаясь съ молодымъ человѣкомъ.-- Я очень радъ, что разсказалъ вамъ все это; оно давно давило мое сердце. Но позвольте вамъ посовѣтовать не говорить никому обо всемъ, что вы слышали отъ меня. Проститесь съ своими деньгами и забудьте объ этой грустной исторіи. Обсудите все это хладнокровно и вы увидите, что я правъ. Прощайте.
   Оставшись одинъ, Маріюсъ хотѣлъ въ первую минуту вернуться къ Берару и дать ему пощечину. Всѣ инстинкты честности и справедливости побуждали молодого человѣка къ подобной мести. Но къ ненависти почти тотчасъ примѣшалось чувство отвращенія къ этому подлецу, и онъ рѣшилъ удалиться, стараясь, по совѣту конторщика, забыть, что у него были деньги, что ихъ укралъ мошенникъ.
   Все, что предсказалъ конторщикъ, исполнилось слово въ слово: Бераръ былъ присужденъ за простое банкротство къ мѣсяцу тюрьмы, а черезъ годъ, веселый, богатый, счастливый, онъ велъ блестящую жизнь въ Марсели, окружаемый общимъ уваженіемъ дураковъ и такихъ-же негодяевъ, какъ онъ.
   

ГЛАВА XIV.
Какъ можно расходовать тридцать тысячъ франковъ въ годъ, наживая только тысячу восемьсотъ.

   Маріюсъ машинально направился къ гавани. Онъ шелъ, куда глаза глядятъ, ничего не видя вокругъ себя. Онъ какъ-бы совершенно отупѣлъ, и въ его пустой головѣ была только одна мысль, что ему необходимо найти пятнадцать тысячъ франковъ. Онъ безсознательно смотрѣлъ вокругъ. себя, какъ люди, предающіеся мрачному отчаянію, и, повидимому, искалъ на мостовой, между булыжникомъ, крупную сумму, въ которой онъ нуждался.
   Очутившись въ гавани, онъ вдругъ почувствовалъ какую-то неутолимую жажду богатства. Груды товаровъ, наваленныя на берегу, корабли, привозившіе изъ-за моря драгоцѣнныя сокровища, шумъ и гамъ толпы, наживавшей большія деньги -- приводили его въ ярость. Онъ впервые созналъ свою нищету и на минуту сталъ съ горечью завидовать чужому богатству. Онъ спрашивалъ себя, почему онъ былъ бѣденъ, а другіе богаты?
   И во все это время въ головѣ его работала, по-прежнему, одна мысль. Пятнадцать тысячъ франковъ! Пятнадцать тысячъ франковъ! Эти три роковыя слова долбили его черепъ съ мучительной болью. Онъ не могъ вернуться въ Э безъ денегъ. Братъ его ждалъ. Ему оставалось только нѣсколько часовъ для спасенія Филиппа отъ позора. А онъ ничего не нашелъ, и его отупѣлый умъ не могъ придумать никакого практическаго средства достать эти необходимыя деньги.
   Спросить у г. Мартели такую большую сумму было для Маріюса немыслимо. Онъ получалъ слишкомъ незначительное жалованье, чтобъ оно могло служить обезпеченіемъ подобнаго займа. Къ тому-же онъ зналъ строгую честность своего хозяина и боялся, чтобы, отказавъ ему на-отрѣзъ, Мартели еще не осыпалъ его упреками за намѣреніе подкупить тюремщика.
   Вдругъ въ головѣ Маріюса блеснула мысль. Онъ не сталъ ее и обсуждать, а поспѣшно отправился въ свою квартиру.
   На одной съ нимъ лѣстницѣ жилъ молодой человѣкъ, по имени Шарль Блетри. Онъ служилъ кассиромъ на мыловарнѣ гг. Даста и Дегана. Благодаря своему сосѣдству, молодые люди сошлись довольно близко, и Шарль плѣнилъ Маріюса своей скромной жизнью, примѣрной набожностью, частымъ посѣщеніемъ церквей и вообще благородствомъ своихъ идей.
   Впрочемъ, въ послѣдніе два года Блетри сталъ расходовать много денегъ; онъ роскошно меблировалъ свою маленькую квартиру и часто возвращался поздно домой, но все-же оставался прежнимъ тихимъ, скромнымъ, честнымъ и набожнымъ юношей. Сначала Маріюсъ удивлялся этимъ значительнымъ расходамъ своего друга, который получалъ всего тысячу восемьсотъ франковъ жалованья въ годъ. Но Шарль его успокоилъ, говоря, что онъ получилъ наслѣдство и хочетъ вскорѣ бросить всякую службу, чтобъ жить на свой капиталъ. Онъ даже предложилъ Маріюсу взять у него денегъ, сколько угодно, но тотъ, конечно, отказался отъ этого щедраго и чисто-дружескаго предложенія.
   Теперь онъ объ этомъ вспомнилъ и рѣшился разсказать свое горе Шарлю Блетри, прося его снасти Филиппа. Пятнадцать тысячъ франковъ не могли быть чувствительны для человѣка, который, повидимому, бросалъ деньги въ окно, и Маріюсъ надѣялся мало-по-малу ихъ уплатить своему другу.
   Шарля Блетри не было дома, и Маріюсъ, который не могъ терять ни минуты, отправился въ мыловарню гг. Даста и Дегана. Тамъ рабочіе, къ которымъ онъ обратился съ просьбою вызвать Шарля, какъ-то странно на него посмотрѣли и рѣзко отвѣчали, что ему лучше всего обратиться къ самому хозяину, г. Дасту, находившемуся въ своемъ кабинетѣ. Удивленный этимъ пріемомъ, Маріюсъ пошелъ прямо къ хозяину. Онъ засталъ его въ обществѣ трехъ господъ, которые, при входѣ въ комнату молодого человѣка, тотчасъ замолчали.
   -- Сдѣлайте одолженіе, скажите мнѣ, находится-ли здѣсь Шарль Блетри? спросилъ Маріюсъ, учтиво кланяясь.
   Дастъ быстро переглянулся съ однимъ изъ своихъ посѣтителей, толстымъ господиномъ съ серьезнымъ и строгимъ выраженіемъ лица.
   -- Шарль Блетри сейчасъ придетъ сюда. Не угодно-ли вамъ подождать его. Вы его пріятель?
   -- Да, отвѣчалъ наивно Маріюсъ: -- онъ живетъ въ одномъ домѣ со мной, и мы знакомы около трехъ лѣтъ.
   Наступило минутное молчаніе. Потомъ Маріюсъ, полагая, что его присутствіе мѣшаетъ разговору Даста съ своими посѣтите лями, прибавилъ, направляясь къ двери:
   -- Благодарю васъ, я подожду на дворѣ.
   Толстый господинъ нагнулся къ Дасту и что-то шепнулъ ему на ухо.
   -- Пожалуйста, останьтесь, сказалъ фабрикантъ, обращаясь къ Маріюсу.-- Ваше присутствіе намъ можетъ быть полезно. Вы должны знать привычки Блетри и, конечно, въ состояніи разсказать намъ многія подробности его жизни.
   Маріюсъ былъ очень удивленъ этими словами и не зналъ, что отвѣчать.
   -- Извините, продолжалъ Дастъ очень учтиво; -- вы, я вижу, ничего не понимаете. Я сейчасъ вамъ объясню, въ чемъ дѣло. Вотъ этотъ господинъ, прибавилъ онъ, указывая на толстяка,-- полицейскій комисаръ нашего квартала. Я пригласилъ его, чтобъ арестовать Шарля Блетри, который укралъ у насъ около шестидесяти тысячъ франковъ въ два года.
   Теперь Маріюсъ понялъ все. Ему стали ясны безумные расходы молодого человѣка, и онъ мысленно поблагодарилъ небо за то, что нѣкогда не воспользовался его предложеніемъ. Но все-же ему какъ-то не вѣрилось, несмотря на прямое обвиненіе Даста, чтобъ его сосѣдъ былъ способенъ на подобную низость. Конечно, онъ зналъ, что въ Марсели такъ-же, какъ и въ другихъ большихъ промышленныхъ центрахъ, конторщики и вообще служащіе обворовывали хозяевъ для удовлетворенія своихъ страстей; онъ часто слыхалъ, что прикащики, получавшіе сто или полтораста франковъ въ мѣсяцъ, ухитрялись проигрывать большія суммы въ клубахъ, бросать золотыя монеты уличнымъ красавицамъ и проводить всю жизнь въ кофейняхъ и ресторанахъ. Но Шарль казался такимъ скромнымъ, честнымъ и набожнымъ, что Маріюсъ не могъ допустить въ немъ подобнаго лицемѣрія.
   Онъ молча сѣлъ въ ожиданіи развязки этой драмы. Впрочемъ, онъ иначе и не могъ поступить. Впродолженіи получаса въ кабинетѣ Даста царила мертвая тишина. Онъ самъ писалъ какія-то письма, а полицейскій комисаръ и его агенты смотрѣли вокругъ себя съ ужаснымъ, невозмутимымъ терпѣніемъ. Подобное зрѣлище сдѣлало-бы Маріюса честнымъ, еслибы онъ не былъ таковымъ. Страшно было смотрѣть на этихъ трехъ невозмутимыхъ, словно окаменѣлыхъ представителей правосудія; казалось, что самъ неумолимый законъ ждалъ преступника.
   Наконецъ, въ коридорѣ послышались шаги, и дверь тихо отворилась.
   -- Вотъ онъ, сказалъ Дастъ, вставая.
   Шарль Блетри вошелъ, ничего не подозрѣвая. Онъ даже не замѣтилъ, что въ комнатѣ кромѣ его хозяина были другіе.
   -- Вы меня спрашивали, сударь? просилъ онъ почтительнымъ тономъ подчиненнаго.
   Тутъ только онъ увидалъ, что Дастъ смотритъ на него съ презрительнымъ отвращеніемъ и что за нимъ стоялъ полицейскій комисаръ, котораго Блетри зналъ въ лицо. Молодой человѣкъ страшно поблѣднѣлъ. Ему стало ясно, что онъ погибъ, и онъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ отъ стыда и страха. По волѣ судьбы, онъ самъ добровольно отдалъ себя въ руки правосудія. Однако, чувствуя, что волненіе только выдаетъ его, онъ старался прядать себѣ хладнокровный и спокойный видъ.
   -- Да, я желалъ васъ видѣть, воскликнулъ Дастъ гнѣвно;-- и вы знаете, зачѣмъ! Негодяй, я не позволю вамъ болѣе меня обворовывать.
   -- Я не понимаю, что вы говорите, промолвилъ Блетри;-- я у васъ ничего не укралъ. Въ чемъ вы меня обвиняете?
   Между тѣмъ комисаръ сѣлъ за письменный столъ, чтобъ написать протоколъ, а полицейскіе агенты стали по обѣимъ сторонамъ двери.
   -- Милостивый государь, сказалъ комисаръ, обращаясь къ Дасту,-- не угодно-ли вамъ объяснить, при какихъ обстоятельствахъ вы замѣтили растраты, произведенныя въ вашей кассѣ г.-номъ Блетри?
   Тогда Дастъ разсказалъ исторію воровства. По его словамъ, молодой кассиръ иногда чрезвычайно долго не показывалъ въ книгахъ слѣдуемые въ кассу взносы; но, питая неограниченное довѣріе къ Блетри, онъ полагалъ, что въ этомъ были виноваты сами должники, медлившіе уплатою своего долга. По всей вѣроятности, первая растрата произведена кассиромъ около полутора года тому назадъ. Наконецъ, наканунѣ, одинъ изъ кліентовъ объявилъ себя несостоятельнымъ, и Дастъ лично отправился къ нему, чтобъ заявить о требованіи должныхъ ему банкротомъ пяти тысячъ франковъ, но тамъ ему объявили, что Блетри уже получилъ эти деньги нѣсколько недѣль передъ тѣмъ. Возвратясь въ испугѣ домой, онъ тотчасъ просмотрѣлъ кассовыя книги и убѣдился, что въ кассѣ не доставало до шестидесяти тысячъ франковъ.
   Послѣ этого полицейскій комисаръ приступилъ къ допросу Блетри. Видя невозможность отрицанія и захваченный врасплохъ, онъ сочинилъ, однако, глупую исторію.
   -- Однажды, сказалъ онъ, я потерялъ портфель съ сорока тысячами франковъ, принадлежавшихъ г. Дасту. Я не смѣлъ сознаться ему въ этомъ и взялъ изъ кассы небольшую сумму, съ цѣлью попытать счастья на биржѣ, твердо намѣреваясь изъ выигрыша внести въ кассу потерянныя и взятыя мною деньги.
   Комисаръ своими допросами тотчасъ сбилъ неопытнаго лжеца, и тотъ долженъ былъ признаться, что сказалъ неправду; но всеже онъ хотѣлъ спасти себя съ помощью покой лжи.
   -- Вы правы, сказалъ онъ,-- я не потерялъ портфеля и скажу вамъ лучше по чистой совѣсти, что со мною случилось. Меня самого обокрали. Я пріютилъ въ своей квартирѣ одного юношу, неимѣвшаго куска хлѣба, а онъ ночью убѣжалъ, взявъ съ собою мою кассовую сумку, въ которой была значительная сумма денегъ.
   -- Послушайте, молодой человѣкъ, произнесъ комисаръ, -- не увеличивайте своей вины безсмысленной ложью. Вѣдь мы не можемъ вѣрить подобнымъ нелѣпымъ сказкамъ.
   Потомъ онъ повернулся къ Маріюсу и прибавилъ:
   -- Я просилъ г. Даста оставить васъ здѣсь, съ цѣлью воспользоваться вашими услугами. Вы сказали сами, что обвиняемый вашъ сосѣдъ. Не знаете-ли вы чего-нибудь объ его образѣ жизни и не можете-ли вы уговорить его сказать намъ всю правду?
   Маріюсъ находился въ очень неловкомъ положеніи. Ему жаль было Блетри, который дрожалъ всѣмъ тѣломъ, какъ пьяный, и бросалъ на него умоляющіе взгляды. Этотъ юноша не былъ закоренѣлымъ преступникомъ, а, вѣроятно, поддался соблазну по слабости характера. Однако, совѣсть Маріюса побуждала его сказать все, что онъ зналъ.
   -- Послушайте, Шарль, сказалъ онъ, предпочитая обратиться прямо къ Блетри:-- я не знаю, виноваты-ли вы. Я васъ всегда зналъ за человѣка хорошаго и скромнаго. Мнѣ извѣстно, что вы содержите старушку-мать и что всѣ ваши знакомые васъ очень любятъ. Если вы, дѣйствительно, по минутному ослѣпленію, совершили что-либо безумное, то лучше сознайтесь чистосердечно. Ваше раскаяніе помиритъ съ вами людей любившихъ и уважавшихъ васъ, которые теперь переносятъ ужасныя муки при видѣ вашего непостижимаго поведенія.
   Маріюсъ говорилъ мягко, убѣдительно. Блетри, котораго сухія, рѣзкія слова комисара только возмущали, былъ тронутъ снисходительной, но строгой рѣчью своего стараго друга. Онъ вспомнилъ о своей матери, о людяхъ, дружбу и уваженіе которыхъ онъ потеряетъ, и сердце его дрогнуло. Онъ громко зарыдалъ, закрывъ лицо руками.
   Прошло нѣсколько минутъ. Всѣ молчали.
   -- Ну, да, воскликнулъ, наконецъ, Блетри, всхлипывая,-- я воръ, я мошенникъ. Я не знаю, что со мною... Сначала я взялъ нѣсколько сотъ франковъ, потомъ мнѣ понадобилась тысяча, двѣ три, десять... Меня кто-то, казалось, толкалъ. Мои нужды росли съ каждымъ днемъ.
   -- Но что вы сдѣлали со всѣми этими деньгами? спросилъ комисаръ.
   -- Не знаю... Я отдалъ другимъ, прожилъ, проигралъ... Вы не можете себѣ представить, какъ подобныя деньги идутъ скоро. Когда я былъ бѣденъ, я чувствовалъ себя спокойнымъ... я любилъ ходить въ церковь... я жилъ скромно, тихо, честно... Но, вкусивъ роскоши и разврата... я завелъ любовницъ... накупилъ мебели... Я просто сошелъ съума.
   -- Можете вы мнѣ назвать женщинъ, съ которыми вы проживали растраченныя деньги?
   -- Развѣ я знаю ихъ имена? Я бралъ ихъ, гдѣ попало -- на улицѣ, на публичныхъ балахъ. Онѣ приставали ко мнѣ, ибо у меня карманы были полны золота, и бросали меня, выбравъ все до послѣдняго сантима. Потомъ я много проигралъ денегъ въ карты въ клубахъ... Вотъ видите, я сталъ воромъ, потому что я видѣлъ, какъ богатые молодые люди бросали деньги въ окно и вели праздную, веселую жизнь. Мнѣ захотѣлось, какъ они, содержать женщинъ, веселиться, играть. Для такого существованія необходимо тридцать тысячъ франковъ въ годъ, а я получалъ всего тысячу восемьсотъ. Вотъ я и сталъ воровать.
   Несчастный юноша, угнетаемый горемъ и стыдомъ, опустился въ изнеможеніи на стулъ. Маріюсъ подошелъ къ Дасту, который самъ былъ очень взволнованъ, и просилъ его выказать сожалѣніе къ Блетри. Потомъ онъ поспѣшно удалился. Эта ужасная сцена обливала его сердце кровью. Онъ оставилъ Блетри въ какомъ-то безсознательномъ столбнякѣ.
   Нѣсколько мѣсяцевъ спустя, Блетри былъ приговоренъ къ пятилѣтнему тюремному заключенію.
   Что-же касается Маріюса, то, выйдя на улицу, онъ свободно вздохнулъ. Судьба, очевидно, дала ему урокъ, заставивъ его присутствовать при арестѣ Шарля. Незадолго передъ тѣмъ, находясь въ гавани, онъ почувствовалъ вдругъ какую-то жажду богатства, какую-то зависть къ богатымъ. Онъ видѣлъ теперь, къ чему могли привести подобныя мысли и чувства.
   Вдругъ онъ вспомнилъ, зачѣмъ онъ явился въ мыловарню. Ему оставался только часъ на пріисканіе пятнадцати тысячъ франковъ, необходимыхъ для спасенія его брата.
   

ГЛАВА XV.
Филиппъ отказывается отъ спасенія.

   Маріюсъ сознался въ своей безпомощности. Онъ не зналъ, къ кому обратиться. Нельзя простому прикащику занять въ нѣсколько минутъ пятнадцать тысячъ франковъ.
   Онъ медленно пошелъ по улицѣ Э. Несмотря на всѣ свои усилія, онъ не могъ придумать средства добыть денегъ. Денежныя затрудненія -- самыя ужасныя; лучше бороться съ убійцей, чѣмъ съ гнетущимъ и неуловимымъ призракомъ -- бѣдностью.
   Достигнувъ алеи Вензенсъ, мрачный, въ отчаяніи, Маріюсъ рѣшилъ вернуться въ Э съ пустыми руками. Дилижансъ уже отправлялся, и незанятымъ оставалось только одно наружное мѣсто. Маріюсъ взялъ его съ удовольствіемъ; онъ надѣялся, что чистый воздухъ и величественное зрѣлище природы нѣсколько успокоятъ его лихорадочное безпокойство.
   Путешествіе было очень печальное. Утромъ онъ проѣхалъ мимо тѣхъ-же деревьевъ и долинъ, но тогда надежда, веселившая его сердце, придавала имъ лучезарный блескъ. Теперь онъ видѣлъ тѣ-же сцены, но горе, наполнявшее его душу, омрачало ихъ траурнымъ крепомъ. А тяжелый дилижансъ все катился; наконецъ, наступила ночь, и Маріюсу показалось, что всю страну покрылъ черный саванъ.
   Прибывъ въ Э, онъ медленными шагами направился къ тюрьмѣ. Онъ говорилъ себѣ, что во всякомъ случаѣ поспѣетъ сообщить свои дурныя вѣсти. Ровно въ 9 часовъ, онъ вошелъ въ квартиру Ревертега, который игралъ въ карты съ Финой для препровожденія времени.
   Цвѣточница весело вскочила, увидавъ Маріюса, и бросилась къ нему на встрѣчу.
   -- Ну? спросила она со счастливой улыбкой и кокетливо откинувъ голову.
   Маріюсъ не смѣлъ отвѣтить. Онъ молча сѣлъ.
   -- Говорите же! воскликнула Фина.-- Вы достали деньги?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ.
   И онъ разсказалъ о банкротствѣ Берара, арестѣ Блетри и о всѣхъ несчастіяхъ, которыя случились съ нимъ въ Марсели.
   -- Я ничего не могу сдѣлать, прибавилъ онъ,-- и мой братъ останется въ тюрьмѣ.
   Цвѣточница была грустно поражена его словами и, всплеснувъ руками, только повторяла:
   -- Бѣдные, бѣдные мы люди!
   Она пристально смотрѣла на дядю и, казалось, вызывала его на объясненіе. Ревертега долго молчалъ, поглядывая съ состраданіемъ на молодыхъ людей. Очевидно, въ его сердцѣ происходила борьба. Наконецъ, онъ рѣшился сказать Маріюсу:
   -- Послушайте, мое сердце не такъ зачерствѣло отъ моего ремесла, чтобъ не откликнуться на горе честныхъ людей... Я вамъ уже сказалъ причину, побуждающую меня продать вамъ свободу вашего брата. Но я не желалъ бы, чтобъ вы приписали мой поступокъ одной корысти... Если несчастныя обстоятельства не позволятъ вамъ тотчасъ обезпечить меня отъ нищеты, то я все-же выпущу на свободу Филиппа... Вы впослѣдствіи мнѣ поможете; вы мнѣ уплатите пятнадцать тысячъ франковъ понемногу, когда будете въ состояніи.
   При этихъ словахъ дяди, Фина захлопала въ ладоши, бросилась на шею старику и осыпала его поцѣлуями. Но Маріюсъ задумался.
   -- Я не могу принять вашей жертвы, сказалъ онъ; -- я уже и то упрекаю себя, что вы по моей милости нарушили свои обязанности, и рѣшительно отказываюсь взять на себя отвѣтственность, которую вы мнѣ предлагаете, т. е., выгнать васъ на улицу безъ куска хлѣба.
   -- Молчите! воскликнула Фина, гнѣвно обращаясь къ молодому человѣку.-- Необходимо, во что-бы-то ни стало, спасти Филиппа... Я этого хочу... Впрочемъ, мы и безъ васъ отворимъ дверь его тюрьмы. Пойдемъ, дядя, если г. Филиппъ согласится, то его брату нечего будетъ умничать.
   Маріюсъ послѣдовалъ за молодой дѣвушкой и тюремщикомъ, которые направились къ кельѣ Филиппа. Они захватили съ собою глухой фонарь и шли очень тихо, чтобы не возбудить подозрѣнія.
   Они всѣ трое вошли въ келью и затворили за собою дверь. Филиппъ спалъ. Ревертега, смягченный слезами племянницы, ослабилъ для молодого человѣка всѣ строгости тюремныхъ порядковъ; онъ самъ носилъ ему обѣдъ и завтракъ, которые стряпала Фина, снабжалъ его книгами и даже далъ ему лишнее одѣяло. Такимъ образомъ, келья стала обитаемымъ уголкомъ, и Филиппъ не очень скучалъ. Къ тому-же онъ зналъ, что друзья хлопочутъ объ его освобожденіи.
   Онъ проснулся и весело протянулъ руки брату и цвѣточницѣ.
   -- Вы пришли за мною? спросилъ онъ съ улыбкой.
   -- Да, отвѣчала Фина,-- одѣвайтесь скорѣе.
   Маріюсъ молчалъ. Его сердце тревожно билось. Онъ боялся, чтобъ мучительная жажда свободы не побудила его брата согласиться на бѣгство, которое онъ не могъ одобрить.
   -- Такъ все улажено, все устроено? продолжая Филиппъ.-- Я могу бѣжать отсюда спокойный, безъ страха и укоровъ совѣсти? Вы отдали обѣщанныя деньги? Что-же ты, Маріюсъ, ни чего не отвѣчаешь?
   -- Я вамъ говорю, одѣвайтесь скорѣе, воскликнула Фина поспѣшно.-- Чего вы безпокоитесь?
   Она схватила одежду молодого человѣка и бросила ему, говоря, что будетъ ждать его въ коридорѣ.
   Маріюсъ остановилъ ее жестомъ.
   -- Извините, сказалъ онъ, -- я не могу не разсказать брату о нашихъ несчастьяхъ.
   И, несмотря на нетерпѣніе Фины, онъ разсказалъ снова о своемъ путешествіи въ Марсель. Онъ ничего не посовѣтовалъ брату, онъ предоставилъ ему полную свободу.
   -- Слѣдовательно, произнесъ Филиппъ убитый,-- ты не уплатилъ денегъ тюремщику... У него нѣтъ ни сантима.
   -- Не безпокойтесь объ этомъ, замѣтилъ Ревертега.-- вы потомъ мнѣ поможете.
   Узникъ молчалъ, Онъ не думалъ уже о своемъ бѣгствѣ, но о нищетѣ и о той печальной роли, которую самъ будетъ играть на улицахъ Марселя. Ему нельзя будетъ красиво одѣваться, гулять по бульварамъ и ухаживать за женщинами. Къ тому-же рыцарскія чувства и поэтическія склонности мѣшали ему принять жертву, предлагаемую тюремщикомъ. Онъ легъ въ постель, закрылся одѣяломъ и спокойно сказалъ:
   -- Хорошо, я остаюсь.
   Лице Маріюса сіяло. Фина была уничтожена. Она старалась доказать необходимость бѣгства и вызывала передъ Филиппомъ грозный видъ позорнаго столба. Филиппъ смотрѣлъ на нее съ восхищеніемъ. Она такъ воодушевилась, что казалась красавицей.
   -- Дитя мое, отвѣчалъ онъ, -- вы, можетъ-быть, заставили-бы меня уступить, еслибъ тюрьма не сдѣлала меня такимъ упрямымъ... Я довольно надѣлалъ низостей, нечего брать на свою совѣсть новой отвѣтственности... Пусть будетъ, что угодно судьбѣ!.. Къ тому-же не все еще погибло... Маріюсъ меня спасетъ... Онъ достанетъ деньги, вы увидите... Вы придете за мною, когда выкупъ за меня будетъ внесенъ. Я вмѣстѣ съ вами убѣгу отсюда и я васъ поцѣлую.
   Онъ говорилъ почти весело. Маріюсъ схватилъ его за руку.
   -- Благодарю тебя, братъ, сказалъ онъ, -- положись на меня.
   Фина и Ревертега удалились, и оба брата остались наединѣ впродолженіи нѣсколькихъ минутъ. Они говорили очень озабоченно и серьезно о Бланшъ и ея ребенкѣ.
   По возвращеніи Маріюса въ квартиру тюремщика, онъ засталъ цвѣточницу въ мрачномъ припадкѣ отчаянія.
   -- Что вы будете дѣлать? спросила она.
   -- Опять отправлюсь на поиски, отвѣчалъ Маріюсъ; -- главное горе, что намъ деньги необходимы очень скоро, а я рѣшительно не знаю, къ кому обратиться съ просьбою.
   -- Я могу дать вамъ добрый совѣтъ, сказалъ Ревертега: -- въ городѣ, въ двухъ шагахъ отсюда, живетъ богатый банкиръ, г. Ростанъ, который, быть можетъ, согласится одолжить вамъ эту сумму... Но предупреждаю васъ, что этотъ Ростанъ пользуется репутаціей ростовщика.
   Маріюсъ не могъ разбирать средства.
   -- Благодарю васъ, отвѣчалъ онъ.-- Я завтра утромъ отправлюсь къ этому человѣку.
   

ГЛАВА XVI.
Господа ростовщики.

   Господинъ Ростанъ былъ искусный человѣкъ. Онъ ловко велъ свою позорную торговлю. Чтобъ прикрыть приличной вывѣской свое ремесло, онъ открылъ банкирскую контору и, заплативъ за патентъ, узаконилъ свое положеніе. При случаѣ, онъ умѣлъ быть или казаться честнымъ и давалъ деньги за тѣ-же проценты, какъ его товарищи, городскіе банкиры. Но въ его конторѣ была, такъ-сказать, задняя комната, гдѣ онъ совершалъ съ любовью свои мошенническія продѣлки.
   Спустя годъ по открытіи своей банкирской конторы, онъ сдѣлался директоромъ компаніи ростовщиковъ, шайки черныхъ дѣльцовъ, поручившихъ ему значительные капиталы. Система его торговыхъ операцій была очень проста. Люди, желавшіе быть ростовщиками, но нерѣшавшіеся производить это ремесло явно на свой рискъ, отдавали ему свои деньги, прося распорядиться ими. Такимъ образомъ, онъ имѣлъ въ рукахъ большой оборотный капиталъ и могъ на большую ногу эксплуатировать заемщиковъ, а тѣ, которымъ принадлежали отдаваемыя въ ростъ деньги, оставались въ тѣни. Со своей-же стороны онъ обязывался не отдавать денегъ въ займы менѣе, чѣмъ за 50, 60 и 80%. Каждый мѣсяцъ капиталисты собирались къ нему; онъ представлялъ отчетъ въ своихъ дѣйствіяхъ и дѣлилъ съ ними барышъ, конечно, устраивая дѣлежъ такъ, что ему доставалась львиная часть. Онъ всегда ухитрялся ограбить грабителей.
   Болѣе всего онъ имѣлъ дѣло съ лавочниками и мелкими торговцамя. Когда кто-нибудь изъ нихъ находился въ необходимости уплатить по срочному обязательству, Ростанъ ставилъ крайне тяжелыя условія, и несчастный долженъ былъ согласиться на все. Такимъ образомъ, Ростанъ довелъ въ десять лѣтъ до банкротства около пятидесяти торговцевъ. Къ тому-же онъ ничѣмъ не брезгалъ: онъ одинаково ссужалъ 5 франковъ торговкѣ зеленью и тысячу торговцу скотомъ и не упускалъ случая дать десять франковъ, чтобъ получить на другой день двадцать. Весь городъ у него былъ раздѣленъ на правильные кварталы, какъ лѣсъ при хорошей системѣ лѣсного хозяйства. Онъ искусно ловилъ маменькиныхъ сынковъ и золотую молодежь, кидавшую деньги въ окно; онъ наполнялъ имъ карманы золотомъ, чтобъ они болѣе бросали изъ окна, и, стоя подъ окномъ, собиралъ бросаемое золото. Кромѣ того онъ предпринималъ экспедиціи по деревнямъ, соблазнялъ поселянъ и во время дурного урожая вырывалъ у нихъ клочекъ за клочкомъ ихъ фермы и поля.
   Его домъ былъ настоящей западней, гдѣ исчезали цѣлыя состоянія. Легко было указать на многихъ людей, на многія семейства, которыхъ онъ совершенно раззорилъ. Всѣ знали очень хорошо его тайное ремесло и указывали пальцемъ на капиталистовъ, деньгами которыхъ онъ располагалъ. Все это были богатые люди, отставные чиновники, купцы, даже разжившіеся работники. Но никто не имѣлъ положительныхъ доказательствъ. Патентъ Ростана на открытіе банкирской конторы прикрывалъ его. и онъ былъ слишкомъ хитеръ, чтобъ попасть въ просакъ.
   Съ тѣхъ поръ, какъ Ростанъ эксплуатировалъ городскихъ и окрестныхъ жителей, онъ только разъ подвергся опасности. Эта исторія надѣлала много шума. Одна знатная дама заняла у него большую сумму; она была очень набожна и прожила значительное состояніе, бросая деньги направо и налѣво, на такъ-называемыя добрыя дѣла. Зная, что она совершенно раззорена, Ростанъ потребовалъ, чтобъ она подписала векселя именемъ ея брата. Имѣя въ рукахъ эти подложные документы, онъ былъ убѣжденъ, что братъ все уплатитъ, изъ желанія избѣгнуть громаднаго скандала. Бѣдная женщина подписала. Щедрость ее разорила, а слабость характера довела до преступленія. Разсчеты Ростана были вѣрны. Братъ заплатилъ первые векселя, но видя, что не было имъ конца, онъ вышелъ изъ терпѣнія и, отправившись къ ростовщику, объявилъ ему прямо, что онъ лучше вынесетъ безчестье своего семейства, чѣмъ дозволитъ безнаказанно мошеннику себя обворовывать. Ростанъ испугался судебнаго преслѣдованія и отдалъ всѣ векселя, которые еще оставались у него. Впрочемъ, онъ не потерялъ ни сантима; онъ далъ деньги несчастной сто за сто.
   Съ тѣхъ поръ онъ сталъ удивительно остороженъ и такъ искусно велъ дѣла черной шайки, что господа ростовщики смотрѣли на него съ восторженнымъ уваженіемъ. Пока они гуляли себѣ по божьему свѣту, какъ люди честные, никогда неграбящіе, онъ оставался въ тѣни и подвергалъ чудовищному росту ихъ золото. Мало-по-малу онъ пристрастился къ своему ремеслу и уже кралъ, обманывалъ съ любовью, со вкусомъ. Нѣкоторые члены шайки употребляли получаемый ими барышъ на удовлетвореніе своей страсти къ роскоши и разврату. А ему приносило удовольствіе лишь ловкое мошенничество; онъ всей душой интересовался каждой своей операціей, словно патетической драмой; онъ рукоплескалъ себѣ, когда задуманныя имъ траги-комедіи удавались, и ощущалъ удовлетворенное чувство гордости успѣшнаго автора; потомъ онъ раскладывалъ на своемъ столѣ украденное золото и считалъ, пересчитывалъ его со сладострастіемъ скупого.
   Вотъ къ какому человѣку Ревертега наивно послалъ Маріюса.
   На слѣдующее утро, часовъ въ восемь, молодой человѣкъ позвонилъ у квартиры Ростана. Домъ, гдѣ жилъ растовщикъ, былъ большой, мрачный; на всѣхъ окнахъ были спущены занавѣси, что придавало фасаду таинственный, холодный и печальный видъ. Старая, беззубая служанка, въ грязномъ ситцевомъ платьѣ, полуотворила дверь.
   -- Г. Ростанъ дома? спросилъ Маріюсъ.
   -- Да, отвѣчала служанка, не отворяя болѣе двери; -- но онъ занятъ.
   Молодой человѣкъ вышелъ изъ терпѣнія и, рванувъ дверь, вошелъ въ сѣни.
   -- Хорошо, сказалъ онъ, -- я подожду.
   Служанка была очень удивлена смѣлостію Маріюса, но видя, что имѣетъ дѣло съ человѣкомъ, котораго нельзя прогнать, рѣшилась проводить его во второй этажъ, гдѣ и оставила его одного въ маленькой комнатѣ вродѣ передней. Маріюсъ сѣлъ на единственный плетеный стулъ, украшавшій эту невзрачную, темную комнату съ зелеными, полинявшими отъ сырости, обоями.
   Прямо противъ него отворенная дверь вела въ контору, гдѣ за столомъ сидѣлъ конторщикъ, быстро строчившій что-то гусинымъ перомъ, которое ужасно скрипѣло. Налѣво виднѣлась другая дверь, вѣроятно, выходившая въ кабинетъ банкира.
   Маріюсъ долго ждалъ, съ отвращеніемъ разсматривая грязную, обнаженную комнату, въ которой чувствовался противный запахъ старой бумаги, въ углахъ были груды пыли, а съ потолка опускались безчисленныя паутины.
   Вдругъ въ сосѣдней комнатѣ онъ услыхалъ голосъ, и такъ какъ каждое слово долетало до него очень внятно, то онъ изъ деликатности хотѣлъ отодвинуть подалѣе стулъ, но нѣкоторыя изъ слышанныхъ имъ словъ заставили его отложить это намѣреніе. Бываютъ разговоры, которые можно подслушивать; деликатность не распространяется на извѣстныхъ людей и ихъ грязныя тайны.
   Сухой, холодный голосъ, очевидно принадлежавшій хозяину дома, говорилъ съ дружеской рѣзкостью:
   -- Господа, мы всѣ въ сборѣ, поговоримъ о дѣлѣ... Засѣданіе открыто... Я. представлю вамъ отчетъ о моихъ операціяхъ за истекшій мѣсяцъ, а потомъ мы раздѣлимъ барышъ.
   Отдаленный гулъ голосовъ замеръ. Маріюсъ ничего не понималъ, но все-же его любопытство было возбуждено, и онъ понялъ, что въ сосѣдней комнатѣ происходила странная сцена.
   Дѣйствительно, ростовщикъ Ростанъ принималъ своихъ достойныхъ товарищей черной шайки. Молодой человѣкъ явился къ нему въ домъ въ ту самую минуту, когда онъ представлялъ товарищамъ свои книги, объяснялъ имъ операціи и дѣлилъ съ ними барыши.
   -- Прежде, чѣмъ войти въ мелкія подробности, продолжалъ рѣзкій голосъ,-- я долженъ сознаться, что этотъ мѣсяцъ не такъ хорошъ, какъ прошедшій. Тогда мы среднимъ числомъ имѣли 60%, а теперь только 55%.
   Раздались глухія восклицанія, словно ропотъ негодующей толпы. Повидимому, присутствовало около пятнадцати человѣкъ.
   -- Господа, снова послышался голосъ Ростана съ нѣкоторой горечью,-- я сдѣлалъ все, что могъ, и вы должны меня благодарить... Наше ремесло становится все труднѣе и труднѣе съ каждымъ днемъ... Вотъ мои счеты, и я объясню вамъ въ двухъ словахъ главныя изъ сдѣланныхъ мною операцій.
   Впродолженіи нѣсколькихъ секундъ царила безмолвная тишина. Потомъ послышался шелестъ перевертываемыхъ листовъ въ конторской книгѣ. Маріюсъ начиналъ смекать, въ чемъ дѣло, и наострилъ уши.
   Тогда Ростанъ, громкимъ, гнусливымъ тономъ судебнаго пристава, сталъ пересчитывать свои операціи и объяснять нѣкоторыя подробности каждой изъ нихъ.
   -- Я далъ десять тысячъ франковъ графу Сальви, сказалъ онъ, -- молодому человѣку, который черезъ девять мѣсяцевъ будетъ совершеннолѣтнимъ. Онъ проигрался въ карты, и его любовница, повидимому, требовала у него большія деньги. Онъ мнѣ подписалъ векселей на 18,000 франковъ, срокомъ на 90 дней. Конечно, они всѣ помѣчены числомъ, въ которое должнику минетъ двадцать одинъ годъ. Семья Сальви очень богатая; у нихъ большія помѣстья... Это -- славная афера.
   Слова ростовщика были встрѣчены лестнымъ одобреніемъ.
   -- На другой день, продолжалъ Ростанъ, -- ко мнѣ явилась любовница молодого графа; она была внѣ себя отъ негодованія, такъ какъ онъ ей далъ только три тысячи франковъ. Она поклялась, что приведетъ ко мнѣ Сальви, со связанными руками и ногами, чтобы заключить новый заемъ. На этотъ разъ я потребую уступки одного изъ его помѣстій. У насъ девять мѣсяцевъ впереди для стрижки этого бѣшенаго барана, которому мать не даетъ ни сантима.
   Ростанъ замолчалъ; потомъ, перелистовавъ свою книгу, началъ снова:
   -- Вотъ Журдье, торговецъ сукнами... Онъ нуждается каждый мѣсяцъ въ нѣсколькихъ сотняхъ франковъ для уплаты своихъ векселей. Теперь почти весь его магазинъ принадлежитъ намъ. Я ссудилъ ему еще пятьсотъ франковъ по 60%. Если въ будущемъ мѣсяцѣ онъ у меня спроситъ хоть одинъ сантимъ, я объявлю его несостоятельнымъ, и мы захватимъ весь его товаръ. Маріана, рыночная торговка, беретъ у меня каждое утро десять франковъ и вечеромъ возвращаетъ пятнадцать. Я думаю, что она пьетъ... Конечно, это афера мелкая, но барышъ вѣрный: постоянная рента 5 франковъ въ день... Лоранъ, поселянинъ, живущій въ кварталѣ Ракфавуръ, уступилъ мнѣ клочекъ за клочкомъ землю, которую онъ имѣетъ около Арки. Она стоитъ пять тысячъ, а мы за нее дали двѣ тысячи. Я выжилъ его съ этой земли... Жена и дѣти приходили ко мнѣ со слезами, жалуясь на свою нищету. Вы понимаете, что это не очень весело, и я все это переношу ради васъ... Андре, мельникъ, былъ долженъ намъ восемьсотъ франковъ. Я пригрозилъ ему продать съ аукціона все его имущество. Онъ умолялъ меня не объявлять пока объ его несостоятельности, и я согласился тайкомъ секвестровать его имущество и этимъ путемъ забралъ у него вещей на тысячу двѣсти франковъ. Мое человѣколюбіе принесло мнѣ ровно четыреста франковъ.
   Въ средѣ слушателей раздались полузаглушенный смѣхъ и одобрительные возгласы. Всѣ были въ восторгъ отъ ловкости Ростана.
   -- Теперь перейдемъ къ обыкновеннымъ дѣламъ, продолжалъ онъ; -- я выдалъ купцу Симону три тысячи франковъ по 40%, скотоводу въ Шарансонѣ полторы тысячи по 50%, маркизу Каитарелю двѣ тысячи по 80%, сыну нотаріуса Тингрея сто франковъ по 35%.
   И Ростанъ продолжалъ около четверти часа выкликать имена и цифры займовъ отъ десяти франковъ до десяти тысячъ, по различнымъ процентамъ, начиная отъ 20 и кончая 100.
   -- Что-же вы насъ пугали, любезный другъ? произнесъ грубый, охриплый голосъ, когда ростовщикъ окончилъ свой отчетъ.-- Вы удивительно работали въ этомъ мѣсяцѣ. Всѣ эти векселя вѣрные. Не можетъ быть, чтобъ барышъ среднимъ числомъ не превышалъ 55%. Вы. вѣроятно, ошиблись въ счетѣ.
   -- Я никогда не ошибаюсь, отвѣчалъ сухо Ростанъ.
   Маріюсъ, почти припавшій ухомъ къ двери, замѣтилъ, что голосъ ростовщика какъ-будто дрожалъ.
   -- Я вамъ еще не все сказалъ, прибавилъ со смущеніемъ Ростанъ: -- мы на прошлой недѣлѣ потеряли двѣнадцать тысячъ франковъ.
   При этихъ словахъ поднялись страшные крики. Маріюсъ одну минуту надѣялся, что эти мошенники изгрызутъ другъ друга.
   -- Да выслушаете-ли вы меня, чортъ возьми? вскричалъ Ростанъ.-- Я вамъ достаточно даю барышей, чтобъ вы разъ простили мнѣ потерю, въ которой я нисколько не виновенъ. Меня обворовали.
   Онъ произнесъ эти послѣднія слова съ негодованіемъ честнаго человѣка, и когда водворилась тишина, онъ продолжалъ:
   -- Вотъ исторія... Монье, хлѣбный торговецъ, человѣкъ вѣрный, о которомъ я собралъ самыя лучшія справки, спросилъ у меня взаймы двѣнадцать тысячъ франковъ. Я отвѣчалъ, что у меня денегъ нѣтъ, но что я знаю стараго скрягу, который, можетъ быть, одолжитъ ему эти деньги, но за страшные проценты. Онъ вернулся на другое утро и объявилъ, что согласенъ на всѣ условія. Я ему сказалъ, что скряга требуетъ процентовъ пять тысячъ франковъ за полгода. Онъ согласился. Вы видите, это была золотая афера... Я пошелъ за деньгами, а онъ подписалъ векселей на сумму 17,000 фр. Я прочелъ векселя, положилъ на уголокъ вотъ этой самой конторки и передалъ ему деньги. Монье потомъ всталъ и, поговоривъ со мною нѣсколько минутъ, удалился... Можете себѣ представить: взявъ послѣ его ухода векселя, я увидалъ, что мошенникъ ихъ подмѣнилъ, ловко подложивъ вмѣсто своихъ векселей какіе-то безденежные документы безъ подписи. Я былъ обворованъ и тотчасъ бросился вслѣдъ за воромъ. Но онъ спокойно гулялъ по бульвару. При первыхъ моихъ словахъ онъ раскричался, назвалъ меня ростовщикомъ и сталъ грозить свести меня въ полицію. Этотъ человѣкъ пользуется репутаціей человѣка честнаго и неподкупнаго, а потому я предпочелъ молчать.
   Этотъ разсказъ былъ прерываемъ нѣсколько разъ недовольными восклицаніями слушателей.
   -- Однако, сознайтесь, Ростанъ, произнесъ хриплый голосъ:-- вы не были достаточно энергичны. Ну, дѣлать нечего, мы потеряли двѣнадцать тысячъ и получимъ только 55%... Въ другой разъ вы будете лучше блюсти наши интересы. Теперь приступимъ къ дѣлежу.
   Несмотря на свою тревогу и негодованіе, Маріюсъ не могъ не улыбнуться. Онъ ясно понималъ, что исторія Монье была ловко придуманной сказкой, и въ глубинѣ своей души рукоплескалъ вору, который обворовалъ другихъ воровъ.
   Теперь онъ зналъ, какимъ ремесломъ занимался Ростанъ. Онъ не проронилъ ни одного слова изъ всего, что говорилось въ сосѣдней комнатѣ, и легко себѣ представлялъ, какая сцена разыгрывалась тамъ въ эту минуту. Ему стало тошно при одной мысли о всѣхъ обманахъ и мошенническихъ продѣлкахъ ростовщика, и онъ желалъ-бы дать публично оплеуху этому негодяю.
   И онъ хотѣлъ попросить у этого человѣка пятнадцать тысячъ франковъ для спасенія Филиппа и наивно дожидался около часа, чтобъ банкиръ его выгналъ изъ дома, какъ нищаго! Или Ростанъ нагло потребуетъ пятьдесятъ процентовъ и безъ зазрѣнія совѣсти обворуетъ его... Маріюсъ чувствовалъ нее преодолимое чувство негодованія къ этимъ мошенникамъ, которые такъ низко эксплуатировали нищету и позоръ города. Онъ вдругъ вскочилъ и схватился за ручку двери.
   Въ сосѣдней комнатѣ слышалось металическое звяканіе золотыхъ монетъ. Ростовщики дѣлили барышъ, полученный мѣсячными обманами. Эти звуки монетъ, сладостно раздававшіеся въ ушахъ этихъ людей, Маріюсу казались глухимъ плачемъ несчастныхъ жертвъ корыстолюбія.
   Среди безмолвнаго молчанія слышался только рѣзкій голосъ банкира, который произносилъ цифры одну за другой и, заявивъ долю каждаго соучастника, отсчитывалъ золото.
   Маріюсъ повернулъ ручку и остановился на порогѣ, блѣдный, но рѣшительный.
   Странное зрѣлище представилось его глазамъ. Ростанъ стоялъ передъ конторкой и бралъ горстями золото изъ сундука, находившагося позади его. Около него полу-кругомъ стояли члены черной шайки; одни считали полученныя деньги, другіе ожидали своей очереди. Каждую минуту банкиръ смотрѣлъ въ свои счета и только съ величайшей осторожностью разставался съ золотомъ, которое жадно пожирали глазами его сообщники.
   При скрипѣ двери всѣ обернулись съ удивленіемъ и испугомъ, а увидавъ серьезное, негодующее лицо Маріюса, ростовщики инстинктивно прикрыли руками свои кучки золота. Наступило общее смущеніе.
   Молодой человѣкъ узналъ всѣхъ негодяевъ. Онъ часто встрѣчалъ ихъ на улицахъ, гдѣ они проходили въ толпѣ, гордо поднявъ голову, и онъ нѣкоторымъ изъ нихъ почтительно кланялся. Всѣ они были богаты, вліятельны и пользовались общимъ уваженіемъ; среди нихъ были отставные чиновники и землевладѣльцы, люди, появлявшіеся постоянно въ церквахъ и въ лучшихъ гостиныхъ города. При видѣ ихъ теперешняго униженія, Маріюсъ не могъ удержаться отъ презрительнаго жеста.
   Ростанъ первый оправился отъ смущенія и бросился къ непрошенному гостю. Глаза его дико сверкали, посинѣвшія губы дрожали.
   -- Что вамъ надо? спросилъ онъ у Маріюса.-- Такъ не вламываются въ дома.
   -- Мнѣ нужно было пятнадцать тысячъ франковъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ холоднымъ, ироническимъ тономъ.
   -- У меня нѣтъ денегъ, отвѣчалъ ростовщикъ, возвращаясь къ своему открытому сундуку.
   -- О, будьте спокойны, я теперь не дамся въ обманъ... Я долженъ вамъ сказать, что я уже съ часъ стою за этой дверью и присутствовалъ на вашемъ собраніи.
   Эти слова поразили, какъ громомъ, всѣхъ членовъ черной шайки; они инстинктивно отвернулись, а нѣкоторые закрыли лицо руками. У нихъ еще сохранился стыдъ; но Ростанъ, которому нечего было безпокоиться о своей репутаціи, снова подошелъ къ Маріюсу и спросилъ, возвышая голосъ:
   -- Кто вы такой? По какому праву вы входите въ мой домъ и подслушиваете у дверей? Зачѣмъ вы являетесь ко мнѣ въ кабинетъ, если не имѣете до меня никакого дѣла?
   -- Кто я? отвѣчалъ Маріюсъ спокойнымъ тономъ.-- Я честный человѣкъ, а вы мошенникъ. По какому праву я подслушивалъ у этой двери? По праву всѣхъ честныхъ людей обличать и уничтожать подлецовъ. Зачѣмъ я пришелъ къ вамъ въ кабинетъ? Чтобъ назвать васъ подлецомъ и удовлетворить свое чувство оскорбленнаго благородства.
   Ростанъ дрожалъ отъ злобы. Онъ никакъ не могъ себѣ объяснить неожиданное появленіе въ его домѣ этого страннаго мстителя. Онъ хотѣлъ закричать, броситься на Маріюса, но послѣдній удержалъ его энергичнымъ жестомъ.
   -- Молчите, продолжалъ молодой человѣкъ,-- я и такъ уйду. Мнѣ здѣсь душно. Но я не хотѣлъ уйти, не высказавъ вамъ горькой правды... О, господа, какой у васъ чудовищный апетитъ! Вы дѣлите между собой съ отвратительной жадностью слезы и отчаяніе цѣлыхъ семей; вы набиваете себѣ брюхо воровствомъ и обманами. Я съ удовольствіемъ помѣшаю вамъ переварить эту ужасную пищу и заставлю васъ дрожать за свои подлыя души.
   Ростанъ хотѣлъ его перебить, но Маріюсъ воскликнулъ еще громче:
   -- Разбойники, грабящіе по большимъ дорогамъ, хоть по крайней мѣрѣ храбрые люди, но вы воруете тайкомъ, въ темнотѣ, вы обогащаетесь презрѣнной, развратной торговлей. И подумать, что вы всѣ богаты и что вы мошенничаете не изъ-за куска хлѣба! Вы дѣлаете подлости изъ любви къ искуству.
   Нѣкоторые изъ ростовщиковъ поднялись со своихъ мѣстъ, грозно махая руками.
   -- Вы никогда не видали гнѣва честнаго человѣка, не правда-ли? Правда васъ сердитъ и пугаетъ. Вы привыкли, чтобъ съ вами обращались съ уваженіемъ, какъ съ честными людьми, и, хитро скрывая свое безчестіе, вы кончили тѣмъ, что стали вѣрить въ свою честность. Вотъ видите, я хотѣлъ, чтобъ вы хоть разъ получили пощечину, которую вы заслуживаете; за тѣмъ я и пришелъ сюда.
   Однако, видя, что если онъ будетъ далѣе продолжать въ этомъ духѣ, то ростовщики бросятся на него, Маріюсъ отступилъ къ дверямъ и на порогѣ громко произнесъ:
   -- Я знаю, господа, что не могу отдать васъ подъ судъ. Ваше богатство, вліяніе и хитрость дѣлаютъ васъ безгрѣшными. Еслибъ я вздумалъ бороться съ вами, то, вѣроятно, подвергли-бы наказанію меня, а не васъ. Но по крайней мѣрѣ я могу утѣшать себя мыслью, что, случайно встрѣтившись съ вами, я прямо сказалъ вамъ, какъ глубоко васъ презираю. Я желалъ-бы, чтобъ мои слова заклеймили васъ, какъ раскаленнымъ желѣзомъ. Тогда толпа преслѣдовала-бы васъ криками и свистками... Ну, дѣлите ворованное золото, но если въ васъ осталась хоть искра благородства, то оно обожжетъ вамъ руки.
   И онъ ушелъ, захлопнувъ за собою дверь. Очутившись на улицѣ, онъ грустно улыбнулся. Жизнь развертывалась передъ нимъ со всѣми ея страданіями, бѣдствіями и позоромъ, а онъ игралъ въ ней благородную и смѣшную роль Донъ-Кихота правды и чести.
   Ему стало даже досадно, что онъ вошелъ въ кабинетъ ростовщика. Онъ совершенно даромъ приходилъ въ азартъ; его гнѣвъ никого не исправитъ. Но когда сердце его загоралось благороднымъ негодованіемъ, онъ не владѣлъ собою; онъ инстинктивно растопталъ подъ ногами ростовщиковъ, какъ человѣкъ топчетъ вреднаго гада.
   

ГЛАВА XVII.
Двѣ гнусныя личности.

   Когда Маріюсъ разсказалъ о посѣщеніи ростовщика своимъ друзьямъ -- тюремщику и цвѣточницѣ, послѣдняя воскликнула:
   -- Вотъ тебѣ на! Къ чему вы вышли изъ себя? Онъ, можетъ быть, далъ-бы вамъ денегъ.
   Фина, несмотря на всю свою честность, такъ жаждала спасти Филиппа, что она. можетъ быть, прикинулась-бы, что ничего не слыхала у Ростана, а при случаѣ воспользовалась-бы случайно узнанными тайнами.
   Ревертегу было стыдно, что онъ послалъ Маріюса къ банкиру.
   -- Я васъ предупреждалъ, сказалъ онъ,-- о слухахъ, ходившихъ про этого человѣка, но я думалъ, что на него много клевещутъ. Еслибъ я зналъ всю правду, то никогда не послалъ-бы васъ къ нему.
   Маріюсъ и Фина провели нѣсколько часовъ, придумывая самые невозможные планы достать необходимые пятнадцать тысячъ франковъ.
   -- Какъ! восклицала молодая дѣвушка.-- Мы не найдемъ въ цѣломъ городѣ ни одного великодушнаго человѣка, который выручилъ-бы насъ изъ бѣды! Неужели здѣсь нѣтъ богатыхъ людей, которые помогали-бы бѣднымъ, одолжая имъ деньги за маленькіе проценты? Послушайте, дядя, пораскиньте своимъ умомъ, назовите мнѣ хоть одного великодушнаго человѣка, и я брошусь къ его ногамъ.
   -- Конечно, отвѣчалъ Ревертега, качая головой,-- здѣсь есть люди богатые и благородные, которые, можетъ быть, вамъ помогли-бы. Но вы не имѣете никакого права на ихъ щедрость и не можете пойти къ нимъ прямо и требовать денегъ. Поэтому вамъ и необходимо обратиться къ ростовщикамъ; вѣдь у васъ нѣтъ даже никакого обезпеченія. О, я знаю много старыхъ скрягъ и мошенниковъ, которые даютъ деньги; но они или скомкали-бы васъ въ своихъ когтяхъ, или безжалостно прогнали бы изъ дома, какъ опасныхъ нищихъ.
   Фина слушала дядю съ удивленіемъ. Ея невинному, открытому сердцу казалось совершенно простымъ и естественнымъ найти въ два часа значительную сумму. На свѣтѣ столько милліонеровъ, для которыхъ бросить нѣсколько тысячъ ничего не значитъ.
   -- Полноте, дядя, настаивала она.-- подумайте еще: неужели вы не знаете ни одного хорошаго человѣка?
   -- Нѣтъ, право, я не могу вамъ указать ни на одного, который согласился-бы намъ помочь, отвѣчалъ онъ съ сожалѣніемъ, смотря на раскраснѣвшуюся отъ волненія молодую дѣвушку; -- вотъ старыхъ мошенниковъ, нажившихъ разными гадостями громадныя состоянія, я могу назвать много. Но они, какъ Ростанъ, даютъ сто франковъ на три мѣсяца и требуютъ возврата трехъ сотъ пятидесяти. Хотите, я вамъ разскажу исторію одного изъ этихъ людей. Его зовутъ Ромье; онъ былъ позорная личность, но главное его ремесло заключалось въ охотѣ за наслѣдствами. Онъ втирался въ богатыя семейства; пользуясь своимъ офиціальнымъ положеніемъ, снискивалъ общее уваженіе, разнюхивалъ всѣ тайны и хитро разставлялъ силки. Встрѣтивъ слабохарактернаго старика, онъ принимался ухаживать за нимъ, дѣлался его собаченкой и мало-по-малу совершенно прибиралъ его къ рукамъ. О, это очень ловкій человѣкъ! Еслибъ вы видѣли, какъ онъ искусно усыплялъ свою жертву, медленно удалялъ отъ него всѣхъ родственниковъ и составлялъ завѣщаніе въ свою пользу. Онъ никогда не торопился и ничѣмъ не рисковалъ, а часто впродолженіи десяти лѣтъ осторожно, упорно добивался своей цѣли; съ хитростью кошки, онъ ползалъ передъ своей жертвой, подстерегалъ ее въ тѣни и бросался на нее только въ ту минуту, когда она уже не могла сопротивляться, приведенная въ безпомощное состояніе его растлѣвающими взглядами и ласками. Онъ охотился за наслѣдствомъ, какъ тигръ охотится за зайцомъ.
   Финѣ казалось, что она слышала сказку изъ "Тысячи одной ночи", но Маріюсъ уже начиналъ привыкать къ человѣческимъ низостямъ, и онѣ его болѣе не удивляли.
   -- И вы говорите, что этотъ человѣкъ нажилъ большое состояніе? спросилъ онъ у тюремщика.
   -- Да, продолжалъ Ревертега; -- чудеса разсказываютъ объ его ловкости. Лѣтъ пятнадцать тому назадъ онъ вкрался въ милость къ одной богатой старухѣ, имѣвшей около 500,000 фр. капитала. Мало-по-малу она сдѣлалась его рабой и просто отказывала себѣ въ кускѣ хлѣба, чтобъ не уменьшить наслѣдство, которое она хотѣла оставить этому дьяволу, прикинувшемуся ангеломъ доброты. Она была такъ очарована имъ, что каждое его посѣщеніе приводило ее въ восторженное состояніе и даже его поклонъ на улицѣ приводилъ ее въ энтузіазмъ. Никто не могъ понять, какой низкой лестью, какими ловкими подходами нотаріусъ съумѣлъ такъ овладѣть сердцемъ этой набожной старухи, которая послѣ своей смерти оставила ему все свое состояніе помимо ея законныхъ наслѣдниковъ. Эта развязка никого не удивила. Про Ромье разсказываютъ еще другую траги-комедію. Нѣкто по имени Ришаръ нажилъ торговлей нѣсколько сотенъ тысячъ и, бросивъ всѣ дѣла, жилъ подъ старость припѣваючи въ знакомой семьѣ, которая окружала его самыми нѣжными попеченіями. Онъ, конечно, съ своей стороны обѣщалъ этимъ добрымъ друзьямъ оставить имъ послѣ своей смерти все свое состояніе, и они разсчитывали на его капиталъ, чтобъ устроить своихъ многочисленныхъ дѣтей. Но они не принимали въ разсчетъ Ромье, который мало-по-малу втерся въ дружбу къ старику и uo-временамъ ѣздилъ съ нимъ на дачу. Наконецъ, Ришаръ умеръ, и, къ величайшему удивленію всѣхъ, его единственнымъ наслѣдникомъ оказался Ромье, а честное семейство, впродолженіи пятнадцати лѣтъ ухаживавшее за старикомъ и тратившее свои скудныя средства на его капризы, не получило ни одного сантима. Вотъ какъ поступаетъ охотникъ за наслѣдствами! Онъ подкрадывается къ своей жертвѣ такъ тихо, что его не слышно, а въ послѣднюю минуту его прыжекъ такъ неожиданъ и быстръ, что никакая защита не возможна, и прежде, чѣмъ кто-нибудь поспѣетъ на помощь, онъ уже, какъ вампиръ, высосетъ всю кровь изъ своей жертвы.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, воскликнула съ отвращеніемъ Фина, -- я не пойду къ такому человѣку и не попрошу у него денегъ. Не знаете-ли вы, дядя, кого-нибудь другого, кто-бы давалъ деньги?
   -- О, бѣдное дитя мое, отвѣчалъ тюремщикъ, -- всѣ ростовщики походятъ другъ на друга; у каждаго изъ нихъ есть въ жизни какое-нибудь позорное дѣльце... Я знаю одного стараго скрягу Гильома, который живетъ въ грязномъ, развалившемся домѣ, хотя у него нѣсколько миліоновъ. Въ его отвратительной трущобѣ, похожей скорѣе на подвалъ, стѣны покрыты сыростью, полъ заваленъ грязью, съ потолка виситъ паутина и свѣтъ едва проникаетъ въ маленькія окна. Онъ спитъ на вонючемъ тюфякѣ, ѣстъ вареный картофель, ходитъ въ лохмотьяхъ и вообще ведетъ жизнь нищаго. И все это онъ дѣлаетъ съ цѣлью увеличить свои сокровища. Онъ даетъ деньги взаймы, по сто за сто. Впрочемъ, у Гильома есть друзья, которые выхваляютъ его набожность. а въ сущности онъ не вѣритъ ни въ Бога, ни въ чорта и продалъ-бы вторично Христа, еслибъ это было возможно. Но онъ поддерживаетъ внѣшній видъ набожности, и эта лицемѣрная комедія заслужила ему уваженіе узкихъ, слѣпыхъ умовъ. Его можно очень часто видѣть въ церкви, гдѣ онъ часами стоитъ на колѣняхъ. Спросите у всего города: какое доброе дѣло сдѣлалъ этотъ лицемѣръ и ханжа? Онъ говоритъ, что любитъ Бога, но это не мѣшаетъ ему грабить своихъ ближнихъ. Нельзя указать ни на одного бѣднаго человѣка, которому онъ помогъ-бы. Нищій можетъ умереть съ голода у его двери, и онъ никогда не подастъ ему куска хлѣба. Если онъ и пользуется уваженіемъ, то это уваженіе ворованное, какъ все, что онъ имѣетъ.
   Ревертега остановился и посмотрѣлъ на свою племянницу, не зная, слѣдовало-ли ему продолжать.
   -- И вы были-бы такъ наивны, что пошли-бы къ этому человѣку! прибавилъ онъ, наконецъ.-- Я не могу вамъ всего сказать; я не могу распространяться о тайномъ развратѣ Гильома. По-временамъ этотъ гвустный старикъ забываетъ свою скупость и предается своимі распущеннымъ страстямъ. Разсказываютъ постыдныя сдѣлки и ужасныя обольщенія...
   -- Довольно! воскликнулъ съ жаромъ Маріюсъ.
   Фина, красная отъ стыда и убитая горамъ, поникла головой. Она потеряла всякую надежду.
   -- Я вижу, что деньги слишкомъ дороги, сказалъ молодой человѣкъ,-- и что ихъ пріобрѣсть нельзя иначе, какъ продавъ свою душу. О, еслибъ я имѣлъ только время заработать честнымъ трудомъ необходимую намъ сумму!
   И они всѣ трое замолчали; не предвидѣлось средства достать денегъ для спасенія Филиппа.
   

ГЛАВА XVIII.
Лучъ надежды.

   На слѣдующее утро, побуждаемый необходимостью, Маріюсъ рѣшился пойти къ графу Жирусу. До сихъ поръ онъ все откладывалъ это посѣщеніе, боясь своеобразной грубости старика и стыдясь признаться ему не только въ своей нищетѣ, но и въ томъ, на что ему были необходимы пятнадцать тысячъ франковъ, которые онъ хотѣлъ просить у графа. Ему было очень больно открывать третьему лицу тайну освобожденія брата, а тѣмъ болѣе графу Жирусу.
   Но явясь въ домъ Жируса, онъ узналъ, что старый графъ только наканунѣ уѣхалъ въ Ламбескъ. Это извѣстіе почти его обрадовало, -- такъ не хотѣлось ему просить милостыни у гордаго аристократа! Не имѣя храбрости ѣхать въ Ламбескъ, онъ пошелъ по улицамъ, куда глядѣли глаза, не зная, что дѣлать, на что рѣшиться.
   Было семь часовъ утра. Поворачивая изъ одной улицы, онъ вдругъ неожиданно встрѣтился лицомъ къ лицу съ Финой. Она шла рѣшительными, быстрыми шагами; на ней было лучшее ея платье, а въ рукахъ маленькій дорожный мѣшокъ.
   -- Куда вы отправляетесь? спросилъ онъ съ удивленіемъ.
   -- Въ Марсель, отвѣчала она.
   Онъ бросилъ на нее безмолвный, вопросительный взглядъ.
   -- Я не могу вамъ теперь ничего объяснить, продолжала молодая дѣвушка; -- у меня есть планъ, но я боюсь, что онъ не удастся. Я возвращусь сегодня вечеромъ... Ну, не отчаивайтесь; можетъ быть, все устроится.
   Маріюсъ проводилъ ее до дилижанса и долго слѣдилъ глазами за удалявшимся тяжелымъ экипажемъ, который уносилъ съ собою его послѣднюю надежду и долженъ былъ вечеромъ привезти ему радость или горе.
   Вечеромъ онъ вернулся къ конторѣ дилижансовъ и съ безпокойствомъ осматривалъ каждый приходившій дилижансъ. Но Фины все не было. Полный тревоги и нетерпѣнія, онъ ходилъ взадъ и впередъ по улицѣ, когда на площади Ротонды показался послѣдній дилижансъ. Отъ сильнаго волненія онъ приприслонился къ дереву. Сердце его лихорадочно билось: онъ начиналъ бояться, чтобы Фина не осталась ночевать въ Марсели.
   Пасажиры стали медленно выходить изъ экипажа одинъ за другимъ. Вдругъ въ глазахъ у Маріюса помутилось. Онъ увидалъ высокую, худощавую фигуру абата Шастанье, который, выйдя изъ дверцы дилижанса, помогъ сойди молодой дѣвушкѣ. Это Бланшъ Казалисъ.
   За ними показалась Фина. Она легко выскочила на тротуаръ. Она сіяла радостью.
   И они всѣ трое направились въ гостинницу "Принцевъ". Маріюсъ вышелъ изъ-подъ дерева, тѣнь котораго его скрывала, и машинально послѣдовалъ за ними, изумленный, ничего не понимая.
   Фина осталась въ гостинницѣ не болѣе десяти минутъ и снова вышла на улицу. Увидавъ Маріюса, она бросилась къ нему съ крикомъ радости.
   -- Мнѣ удалось ихъ привезти, воскликнула она, хлопая въ ладоши; -- я надѣюсь, они добьются, чего я желаю. Завтра мы получимъ окончательный отвѣтъ.
   И, взявъ за руку Маріюса, она разсказала ему обо всемъ, что сдѣлала въ Марселѣ.
   Наканунѣ ее горько поразило отчаяніе молодого человѣка, который жаловался на судьбу, что онъ не имѣлъ времени заработать необходимую сумму денегъ, а съ другой стороны, разсказы дяди доказали ей всю невозможность найти денегъ у ростовщиковъ на благоразумныхъ условіяхъ. Такимъ образомъ, все дѣло сводилось къ отсрочкѣ, къ отдаленію, насколько возможно, рокового дня, когда Филиппа выставятъ къ позорному столбу.
   Тогда молодая дѣвушка составила смѣлый планъ, который могъ удасться, благодаря именно своей смѣлости. Она рѣшилась поѣхать въ Марсель, войти въ домъ Казалиса и, повидавшись съ Бланшъ, представить ей всю унизительную для нея картину Филиппа у позорнаго столба. Она убѣдитъ ее оказать помощь несчастному, и онѣ обѣ бросятся къ ногамъ Казалиса, прося его если не вымолить прощеніе Филиппу, то по крайней мѣрѣ добиться отсрочки наказанія, на что, конечно, онъ не могъ не согласиться. Фина вполнѣ разсчитывала на силу своихъ слезъ и вѣрила въ конечное торжество своей благородной преданности любимому человѣку.
   Бѣдный ребенокъ горько ошибался, думая тронуть сердце Казалиса. Этотъ гордый, упорный человѣкъ желалъ публичнаго обезчещенія Филиппа, и ничто не могло-бы его заставить отказаться отъ своей мести. Тщетны были-бы всѣ просьбы, мольбы и слезы Фины; онъ остался-бы неумолимъ.
   Но, по счастью, судьба ей благопріятствовала. Когда она явилась въ домъ Казалиса, ей объявили, что Казалисъ неожиданно былъ вызванъ въ Парижъ по важному политическому дѣлу. Она спросила, можетъ-ли видѣть племянницу депутата, но ей отвѣтили, что молодая дѣвушка путешествуетъ. Бѣдная Фина вынуждена была удалиться. Отсутствіе обоихъ, отца и дочери, разрушало всѣ ея планы, Однако, она не хотѣла еще разстаться съ послѣдней надеждой и, выйдя на улицу, стала размышлять, не было-ли кого, кто могъ-бы еще помочь? Вдругъ она вспомнила объ абатѣ Шастанье. Маріюсъ часто говорилъ ей о старомъ абатѣ, объ его добротѣ и готовности помочь всякому въ бѣдѣ. Онъ, конечно, могъ дать ей драгоцѣнныя свѣденія.
   Она нашла его у сестры, старой, больной работницы, и разсказала ему въ двухъ словахъ цѣль своего пріѣзда въ Марсель.
   -- Само небо привело васъ сюда, сказалъ патеръ, выслушавъ ее съ глубокимъ чувствомъ; -- въ виду такихъ обстоятельствъ, я считаю себя въ правѣ нарушить ввѣренную мнѣ тайну. Бланшъ Казалисъ не путешествуетъ. Дядя, желая скрыть отъ всѣхъ ея беременность и не считая возможнымъ взять ее съ собою въ Парижъ, нанялъ для нея хижину въ деревнѣ Сен-Генри. Она живетъ тамъ со своей гувернанткой. Казалисъ, милостями котораго я опять пользуюсь, просилъ меня навѣщать ее какъ можно чаще и вообще поручилъ ее моему надзору. Хотите, я васъ свезу къ этой бѣдной, молодой дѣвушкѣ, которую вы найдете очень перемѣнившейся и убитой горемъ?
   Фина съ радостью приняла это предложеніе. При ея появленіи, Бланшъ поблѣднѣла и залилась слезами. Щеки ея ввалились, губы посипѣли, подъ глазами виднѣлись черные круги. Ясно было, что совѣсть ее мучила.
   Когда-же Фина ей нѣжно объяснила, что она могла спасти Филиппа отъ рокового униженія, она вскочила и, поднявъ голову, сказала рѣшительно:
   -- Я готова, располагайте мною. Во мнѣ ребенокъ, вѣчно плачущій о своемъ отцѣ. Я хотѣла-бы успокоить этого бѣднаго малютку, еще неродившагося на свѣтъ.
   -- Такъ помогите мнѣ! воскликнула съ жаромъ Фина.-- Я увѣрена, что вы добьетесь хоть отсрочки, если приметесь энергично за дѣло.
   -- Но, замѣтилъ абатъ Шастанье, -- дѣвица Бланшъ не можетъ ѣхать одна въ Э. Я обязанъ сопровождать ее, хотя г. Казалисъ, узнавъ объ этой поѣздкѣ, осыплетъ меня упреками. Впрочемъ, я беру на себя всю отвѣтственность. Честь повелѣваетъ мнѣ такъ поступить.
   Добившись своего, Фина не дала патеру и Бланшъ одуматься и тотчасъ поѣхала съ ними въ Марсель, гдѣ посадила ихъ въ дилижансъ и съ торжествомъ привезла въ Э. На слѣдующее утро Бланшъ должна была отправиться къ судьѣ, произнесшему приговоръ въ дѣлѣ Филиппа.
   Выслушавъ разсказъ Фины, Маріюсъ, внѣ себя отъ радости, поцѣловалъ молодую дѣвушку въ обѣ щеки, что заставило ее сильно покраснѣть.
   

XIX.
Отсрочка.

   На слѣдующій день, рано утромъ, Фина была уже въ гостинницѣ у Бланшъ и абата Шастанье. Она хотѣла проводить ихъ до квартиры судьи, чтобъ поскорѣй узнать результатъ ихъ попытки. Маріюсъ понималъ, что его присутствіе могло быть непріятнымъ Бланшъ, и послѣдовалъ, за ними издали. Когда абатъ и молодая дѣвушка вошли въ домъ судьи, Фина знакомъ подозвала къ себѣ Маріюса, и они оба стали ждать на улицѣ молча, тревожные, нетерпѣливые.
   Судья принялъ Бланшъ съ большимъ сочувствіемъ, понимая, что въ этомъ несчастномъ дѣлѣ она всего болѣе пострадала. Бѣдная дѣвушка долго не могла выговорить ни слова и только горько плакала. Впрочемъ, ея слезы были краснорѣчивѣе всякихъ словъ. Абату Шастанье тогда пришлось объяснить цѣль ея прихода и въ чемъ заключалась просьба.
   -- Милостивый государь, сказалъ онъ,-- мы явились къ вамъ съ нижайшей просьбой. Вы видите, въ какомъ ужасномъ положеніи находится бѣдная дѣвушка. Она умоляетъ васъ избавить ее еще отъ новаго униженія.
   -- Что вамъ отъ меня угодно? спросилъ судья съ замѣтнымъ волненіемъ
   -- Мы желали-бы, чтобъ вы не допустили новаго скандала. Филиппъ Кайоль будетъ надняхъ выставленъ къ позорному столбу, согласно вашему приговору. Но позоръ подобнаго наказанія падетъ не на одного его; къ позорному столбу привяжутъ не только виновнаго, но и бѣдную, страждущую дѣвушку, умоляющую васъ помиловать ее. Вы, конечно, согласны со мною, что имя Блапитъ Казалисъ будетъ на устахъ толпы, которая сбѣжится отовсюду къ позорному столбу, что одни будутъ смѣяться надъ нею, другіе мѣшать ее съ грязью, третьи проклинать.
   Судья, повидимому, былъ очень тронутъ словами патера.
   -- Г. Казалисъ прислалъ васъ ко мнѣ? спросилъ онъ неожиданно, послѣ минутнаго молчанія.-- Или по крайней мѣрѣ извѣстно ему о вашей поѣздкѣ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ патеръ съ достоинствомъ, -- г. Казалису ничего неизвѣстно... Люди часто поддаются всецѣло своимъ интересамъ и страстямъ, такъ-что они не видятъ ясно происходящаго. Онъ, быть можетъ, будетъ недоволенъ попыткой своей племянницы разжалобить ваше сердце. Но вѣдь правда и милосердіе выше личныхъ интересовъ и страстей. Поэтому я не считаю унизительнымъ для моего сана просить васъ быть добрымъ и справедливымъ.
   -- Вы правы, отвѣчалъ судья; -- я совершенно согласенъ съ вашими доводами, и вы видите, что ваши слова меня глубоко тронули. Но, къ несчастью, я не могу отмѣнить наказанія; я не имѣю права измѣнить въ чемъ-бы то ни было судебный приговоръ.
   -- Я не знаю, что вы можете для меня сдѣлать, сказала Бланшъ, всплеснувъ руками,-- но, умоляю васъ, будьте милосердны. Скажите себѣ, что вы меня приговорили къ тяжкому наказанію, и пощадите меня, уменьшите мои страданія.
   -- Бѣдное дитя мое, отвѣчалъ судья, взявъ за руки молодую дѣвушку съ отеческой нѣжностью,-- я все понимаю. Моя роль въ этомъ дѣлѣ была очень печальная, и теперь я сожалѣю всѣмъ сердцемъ, что не могу вамъ сказать: "не бойтесь ничего, я имѣю власть уничтожить позорный столбъ, и васъ не пригвоздятъ къ нему вмѣстѣ съ виновнымъ".
   -- Такъ наказаніе должно совершиться? сказалъ патеръ.-- Вы даже не можете отсрочить эту ужасную сцену?
   -- Министръ юстиціи, по представленію генеральнаго прокурора, можетъ отсрочить исполненіе приговора, отвѣчалъ судья, вставая съ кресла; -- хотите, чтобъ приговоръ исполнили только въ концѣ декабря? Я буду очень радъ доказать вамъ мое состраданіе и готовность сдѣлать все, что отъ меня зависитъ.
   -- Да, да! воскликнула съ жаромъ Бланшъ.-- Отложите какъ можно долѣе ужасную сцену. Можетъ быть, тогда я буду сильнѣе.
   Абатъ Шастанье зналъ планъ Маріюса и полагалъ, что лучше теперь удалиться, не настаивая болѣе. Онъ поэтому подтвердилъ слова Бланшъ.
   -- Хорошо, это дѣло рѣшенное, сказалъ судья, провожая ихъ до дверей; -- я буду просить и убѣжденъ, что добьюсь отсрочки наказанія на четыре мѣсяца. До тѣхъ поръ живите, дитя мое, спокойно и надѣйтесь. Быть можетъ, небо пошлетъ вамъ какое-нибудь утѣшеніе въ вашемъ горѣ.
   Бланшъ и патеръ вышли на улицу. Увидавъ ихъ издали, Фина бросилась къ нимъ.
   -- Ну? спросила она, притаивъ дыханіе.
   -- Какъ я вамъ говорилъ, произнесъ абатъ, -- судья не можетъ измѣнить судебнаго приговора.
   Фина поблѣднѣла, какъ полотно.
   -- Но, поспѣшилъ прибавить абатъ, -- онъ обѣщалъ просить объ отсрочкѣ наказанія. У васъ впереди четыре мѣсяца для спасенія Филиппа.
   Маріюсъ невольно подошелъ къ нимъ и, услыхавъ слова патера, схватилъ его обѣ руки и съ жаромъ ихъ пожалъ.
   -- О, воскликнулъ онъ, -- вы мнѣ возвратили надежду! Со вчерашняго дня я началъ сомнѣваться въ существованіи Бога... Какъ благодарить васъ, какъ доказать вамъ мою признательность! Теперь я чувствую въ себѣ непреодолимое мужество и убѣжденъ, что спасу брата.
   Увидѣвъ Маріюса, Бланшъ поникла головой. Яркій румянецъ покрылъ ея щеки. Ей было очень неловко и стыдно въ присутствіи человѣка, который зналъ, что она ложно показала на судѣ. Послѣ первой минуты радости, Маріюсъ замѣтилъ смущеніе молодой дѣвушки и пожалѣлъ, что подошелъ къ нимъ. Отчаяніе Бланшъ возбудило въ немъ искреннее сожалѣніе.
   -- Мой братъ поступилъ низко съ вами, сказалъ онъ, наконецъ;-- но простите его, какъ я вамъ прощаю.
   Онъ не могъ прибавить ни слова, хотя желалъ спросить ее о судьбѣ ребенка и предъявить на него права отъ имени Филиппа. Но она такъ страдала, что онъ не посмѣлъ увеличить ея мукъ.
   Фина, однако, отгадала его желаніе и, отведя въ сторону Бланшъ, сказала шепотомъ:
   -- Помните, что я вамъ предложила быть матерью вашего ребенка? Я вижу, что у васъ хорошее сердце, и я васъ искренно люблю. Только кликните меня, и я тотчасъ явлюсь. Впрочемъ, я издали буду печься о васъ; я не хочу, чтобъ бѣдный малютка страдалъ отъ безумія своихъ родителей.
   Вмѣсто отвѣта Бланшъ молча пожала руку цвѣточницы. Крупныя слезы текли по ея щекамъ.
   Бланшъ и абатъ Шастанье тотчасъ поѣхали обратно въ Марсель, а Фина и Маріюсъ отправились бѣгомъ въ тюрьму. Они объявили Ревертега, что у нихъ впереди четыре мѣсяца для спасенія Филиппа, и тюремщикъ поклялся, что онъ сдержитъ свое слово.
   Прежде, чѣмъ уѣхать изъ Э, они хотѣли увидѣться съ Филиппомъ, чтобы разсказать ему о случившемся и обрадовать его надеждой на спасеніе. Вечеромъ въ 11 часовъ Ревертега провелъ ихъ въ келью арестанта. Филиппъ, мало-по малу привыкавшій къ тюрьмѣ, показался имъ не очень мрачнымъ.
   -- Я согласенъ на все, сказалъ онъ, -- только избавьте меня отъ позорнаго столба. Я скорѣе разобью себѣ голову о стѣну, чѣмъ вынесу это ужасное униженіе.
   На слѣдующій день Маріюсъ и Фина, наконецъ, возвратились въ Марсель. Имъ теперь предстояло вести борьбу на болѣе обширной аренѣ, изслѣдовать глубину человѣческихъ бѣдствій и увидѣть во-очію всѣ язвы большого города въ наши дни безпорядочнаго промышленнаго развитія.
   

XX.
Г-нъ Соверъ.

   Хозяинъ Кугурдона младшаго, г. Соверъ, былъ небольшой человѣкъ, коренастый, живой, сильный. Его крючковатый носъ, тонкія губы и длинное лицо выражали самодовольное высокомѣріе и хвастливую хитрость, нѣкоторыхъ типовъ южной Франціи. Родившись на марсельской гавани, онъ въ юности былъ простымъ работникомъ и втеченіи десяти лѣтъ откладывалъ большую часть наживаемыхъ денегъ. Онъ отличался удивительной силой и могъ поднимать громадныя тяжести. Любимымъ его выраженіемъ было, что онъ не боится великана; и дѣйствительно, несмотря на его малый ростъ, онъ могъ-бы легко справиться въ великаномъ. Но онъ не расточалъ неблагоразумно свою силу и избѣгалъ драки, зная, что напряженіе его мускуловъ стоило денегъ, а побои приносили только непріятности. Онъ жилъ скромно, трезво, думая только о работѣ и о деньгахъ, которыя онъ копилъ съ любовью скупого.
   Впрочемъ, онъ имѣлъ цѣль жизни, и въ одинъ прекрасный день у него оказалось достаточно тысченокъ, чтобъ осуществить свое желаніе. Онъ сдѣлался хозяиномъ, открылъ контору носильщиковъ я сталъ, сложивъ руки, посматривать, какъ они бѣгали и въ потѣ лица трудились. Отъ времени до времени, онъ имъ подсоблялъ, оглашая воздухъ крупной бранью. Въ сущности Соверъ былъ большой лѣнтяй; онъ прежде работалъ съ жаромъ изъ хитраго разсчета, что лучше сразу нажить себѣ капиталъ и потомъ всю жизнь проводить въ сладкой праздности богачей. Теперь, когда бѣдные труженвики работали на него, онъ ходилъ взадъ и впередъ, положивъ руки въ карманы, и ждалъ той минуты, когда достаточно накопитъ денегъ, чтобы предаться веселой, разгульной жизни.
   Мало-по-малу скупой работникъ сдѣлался расточительнымъ мотомъ. Онъ имѣлъ врожденные инстинкты къ богатству и удовольствіямъ; онъ хотѣлъ быть очень богатымъ, чтобъ очень веселиться, и хотѣлъ очень веселиться, чтобъ всѣмъ показать, что онъ богатъ. Глупая гордость и тщеславіе выскочки побуждали его дѣлать какъ можно болѣе шума вокругъ себя. Когда онъ смѣялся, то желалъ, чтобъ весь городъ слышалъ его смѣхъ.
   Онъ теперь носилъ самое тонкое сукно, подъ которымъ, однако, легко было отгадать грубое, заскорузлое тѣло работника. На его жилетѣ виднѣлась толстая, въ палецъ, золотая цѣпочка отъ часовъ, съ массивными брелоками. На лѣвой рукѣ онъ носилъ громадный золотой перстень, въ которомъ не было ни одного камня. Въ лакированныхъ башмакахъ и мягкой пуховой шляпѣ, онъ цѣлый день слонялся по Канебьерѣ и по гавани, держа въ зубахъ дорогую пѣнковую трубку въ серебряной оправѣ. И, гордо расхаживая, онъ игралъ своими брелоками и бросалъ на проходящихъ самодовольные взгляды. Онъ наслаждался жизнью.
   Мало-по-малу онъ передалъ завѣдываніе конторой Кугурдону младшему, брату Фины, который своимъ трудолюбіемъ и энергіей снискалъ его расположеніе. Этотъ двадцатилѣтній юноша кромѣ того отличался прямымъ, открытымъ умомъ, который его ставилъ неизмѣримо выше другихъ его товарищей-носильщиковъ. Соверъ былъ очень радъ, что ему попался подъ руку такой золотой человѣкъ. и поручилъ ему надзоръ за всѣми рабочими, трудомъ которыхъ онъ обогащался. Съ этой минуты онъ всецѣло предался своимъ страстямъ и только по утрамъ провѣрялъ счеты и клалъ вырученныя деньги.
   Теперь началась для Совера жизнь, о которой онъ всегда мечталъ. Онъ поступилъ членомъ въ одинъ изъ марсельскихъ клубовъ и даже иногда игралъ въ карты, но осторожно, находя, что удовольствіе, приносимое азартомъ, не окупаетъ проигранныхъ денегъ. Онъ хотѣлъ веселиться всласть на свои деньги и искалъ удовольствій основательныхъ, прочныхъ. Онъ обѣдалъ въ лучшихъ ресторанахъ и кичился передъ публикой связью съ блестящими женщинами. Его самолюбіе пріятно щекотала прогулка въ коляскѣ по улицамъ Марсели рядомъ съ богатымъ шелковымъ платьемъ. Женщина тутъ была не причемъ, все заключалось въ шелковомъ платьѣ. Онъ заѣзжалъ съ этимъ шелковымъ платьемъ въ модные рестораны, бралъ особую комнату и открывалъ окна, чтобъ всѣ видѣли съ какой блестящей дамой онъ возился и какія дорогія кушанья ему подавали. Другіе на еги мѣстѣ спустили-бы сторы, закрыли-бы ставни, а онъ желалъ бы цѣловать своихъ любовницъ въ стеклянномъ домѣ, чтобъ толпа знала, какъ онъ богатъ, видя, какихъ хорошенькихъ женщинъ онъ любитъ. Онъ понималъ любовь совершенно своеобразно.
   Въ послѣднее время онъ считалъ себя вполнѣ счастливымъ человѣкомъ. Онъ сошелся съ молодой женщиной, связь съ которой пріятно щекотала его самолюбіе. Она была любовницей одного графа и считалась царицей марсельскаго полусвѣта. Ее звали Тереза Арманъ, но она была болѣе извѣстна подъ именемъ Арманды.
   Когда Арманда впервые положила свою маленькую ручку, кокетливо обтянутую лайковой перчаткой, на большую грубую ладонь Сонера, онъ едва не упалъ въ обморокъ отъ избытка счастья. Эта сцена происходила въ Меланской алеѣ, противъ дома, занимаемаго лореткой, и всѣ прохожіе смотрѣли съ любопытствомъ на этого маленькаго человѣка и эту молодую женщину, посылавшихъ другъ другу воздушные поцѣлуи. Соверъ удалился, внѣ себя отъ блаженства и восторгаясь блестящимъ туалетомъ и изящными манерами Арманды. Съ этой минуты его заняла одна мысль -- имѣть любовницей эту женщину, занять мѣсто графа и гулять по городу подъ-руку съ бархатнымъ платьемъ, украшеннымъ кружевами.
   Онъ сталъ всюду преслѣдовать лоретку и почти совершенно влюбился въ роскошныя тряпки, которыми она щеголяла, и одуряющія благовонія, которыми она душилась. Онъ гордился ея поклонами и дружескими улыбками и все болѣе и болѣе жаждалъ сдѣлаться ея любовникомъ. Наконецъ, въ одинъ прекрасный вечеръ онъ вошелъ въ ея квартиру и вышелъ изъ нея только на слѣдующее утро. Онъ вѣрилъ, что побѣду надъ красавицей одержали его личныя прелести. Впродолженіи цѣлой недѣли онъ былъ до гадости самодоволенъ и смотрѣлъ на всѣхъ съ какимъ-то презрительнымъ сожалѣніемъ. Когда онъ шелъ по тротуару подъ-руку съ Армандой, то улица ему казалась недостаточно широкой, Шелестъ шелковыхъ юбокъ его любовницы повергалъ его въ восторженное состояніе. Онъ восторгался широчайшими юбками, занимавшими много мѣста на тротуарѣ. Онъ разсказывалъ всѣмъ о своемъ счастіи и, конечно, болѣе всѣхъ Кугурдону младшему.
   -- Ахъ, еслибъ вы только знали, говорилъ онъ,-- какая это прелестная особа и какъ она меня любитъ!.. Какъ она отлично живетъ! У нея въ квартирѣ зеркала, ковры, занавѣси. Право, подумаешь, у герцогини какой-нибудь. При этомъ она очень добрая дѣвушка, нисколько негордая и все беретъ, что ей даютъ... Вчера я завтракалъ у нея, а потомъ взялъ коляску, и мы поѣхали въ Прадо, Всѣ смотрѣли на насъ. Право, можно умереть отъ удовольствія въ обществѣ такой женщины.
   Кугурдонъ молча улыбался. Онъ мечталъ о любви здоровой, полной, молодой дѣвушки, а Арманда казалась ему механической куклой, которую онъ сломалъ-бы, прикоснувшись къ ней своими грубыми руками. Но онъ не хотѣлъ противорѣчить своему хозяину и восторгался вмѣстѣ съ нимъ прелестями лоретки. Вечеромъ же онъ разсказалъ своей сестрѣ о безуміи Совера.
   Молодая цвѣточница заняла свое прежнее мѣсто въ маленькомъ кіоскѣ на улицѣ св. Людовика.
   Она продавала цвѣты, но не упускала изъ вида заемъ пятнадцати тысячъ и каждый день составляла новый планъ, мечтая воспользоваться услугами каждаго человѣка, съ которымъ она случайно сталкивалась.
   -- А какъ ты думаешь, сказала она однажды утромъ брату,-- г. Соверъ даетъ взаймы денегъ?
   -- Это зависитъ отъ обстоятельствъ, отвѣчалъ юноша; -- онъ съ удовольствіемъ дастъ много денегъ нищему на площади передъ публикой, чтобъ похвастаться своей добротой.
   -- О, нѣтъ, никто у него не хочетъ просить милостыню, воскликнула Фина со смѣхомъ, -- и лѣвая рука его должна будетъ невѣдать то, что ссудитъ правая.
   -- Чортъ возьми! Онъ не пойдетъ на такое дѣло. Впрочемъ, можно попытаться.
   Основываясь на этомъ разговорѣ, Фина составила тотчасъ планъ дѣйствія. Она думала, что Соверъ очень богатъ, и считала его незлымъ человѣкомъ. Быть можетъ, отъ него можно было-бы добиться денегъ черезъ Арманду. Цвѣточница понимала, что прежде всего надо было уговорить Маріюса пойти къ лореткѣ. А это было всего труднѣе. Она была увѣрена, что онъ откажется наотрѣзъ и скажетъ, что не было ничего общаго между нимъ и этой женщиной.
   Однако, улучивъ минуту, она какъ-бы случайно произнесла имя Арманды и очень удивилась, что Маріюсъ улыбнулся, точно она говорила о знакомой ему особѣ.
   -- Развѣ вы знаете эту даму? спросила Фина.
   -- Я разъ былъ у нея, отвѣчалъ молодой человѣкъ.-- Филиппъ меня повезъ къ ней. Эта дама, какъ вы ее называете, принимала разъ въ недѣлю, и мой братъ былъ у нея постояннымъ посѣтителемъ. Она меня очень хорошо приняла, и я нашелъ, что она настоящая хозяйка дома, очень приличная и изящная.
   Фину какъ-будто огорчила эта похвала Армандѣ въ устахъ Маріюса.
   -- Однако, повидимому, ея дѣла измѣнились въ послѣдній годъ, продолжалъ онъ; -- мнѣ говорили, что ея финансы очень разстроены. Впрочемъ, она очень ловка и даже хитрая интригантка; если она найдетъ подходящаго дурака, то вскорѣ уладитъ свои дѣла.
   Молодая дѣвушка уже оправилась отъ страшнаго волненія, овладѣвшаго ею, и искусно приступила къ осуществленію своего плана.
   -- Дуракъ найденъ, отвѣчала она со смѣхомъ; -- вы знаете г. Совера, хозяина моего брата?
   -- Немного; я его видалъ иногда въ гавани. Онъ гуляетъ въ туфляхъ.
   -- Ну, теперь онъ любовникъ Арманды и, говорятъ, уже израсходовалъ на нее порядочную сумму. Отчего вы, прибавила Фина небрежнымъ тономъ, -- перестали ходить къ Армандѣ? Вы встрѣтили-бы тамъ богатыхъ людей, которые, быть можетъ, оказали-бы вамъ услугу. Почемъ знать, пожалуй, и г. Соверъ вамъ одолжитъ необходимую сумму.
   Маріюсъ серьезно призадумался.
   -- Ба! сказалъ онъ черезъ нѣсколько минутъ.-- Вы правы. Я не долженъ брезгать ничѣмъ. Я пойду завтра къ этой женщинѣ и, говоря о братѣ, объясню ей причину моего посѣщенія.
   -- А главное, воскликнула Фина, смотря пристально на Маріюса и смѣясь немного принужденно,-- не попадайтесь въ сѣти этой очаровательницы. Я много слышала объ ея богатыхъ туалетахъ, обворожительномъ умѣ и странной ея власти надъ мужчинами.
   Маріюса очень удивилъ взволнованный голосъ молодой дѣвушки; взявъ ее за руку, онъ съ безпокойствомъ взглянулъ на нее.
   -- Что съ вами? спросилъ онъ.-- Вы, кажется, думаете, что я грѣшникъ и отправляюсь въ адъ? О, бѣдная моя Фина, я теперь далекъ отъ такихъ глупостей! Я долженъ исполнить священный долгъ. Притомъ посмотрите на меня: какая-же женщина польстится на такого чучелу?
   Фина посмотрѣла на него и съ удивленіемъ созналась въ своемъ сердцѣ, что онъ вовсе не былъ уродъ. Прежде онъ, дѣйствительно, казался ей очень уродливымъ, но теперь какой-то внутренній свѣтъ преображалъ его лицо. Маріюсъ дружески пожалъ ей руку, и она еще болѣе смутилась.
   На слѣдующій вечеръ, согласно своему обѣщанію, молодой человѣкъ отправился къ Армандѣ.
   

ГЛАВА XXI.
Марсельская лоретка.

   Происхожденіе Арманды было очень таинственное. Она увѣряла, что родилась въ Индіи отъ туземки и англійскаго офице ра. Вся ея жизнь, по словамъ ея, была настоящимъ романомъ. Послѣ смерти отца, ее взялъ къ себѣ его богатый пріятель и въ качествѣ опекуна воспиталъ ее такъ, что она сдѣлалась его любовницей. Она разсказывала эту страницу своей жизни съ различными, очень реальными, хотя чисто-вымышленвыми подробностями. Благодаря всѣмъ этимъ сказкамъ, ея дѣйствительная жизнь не была извѣстна. Она налетѣла въ одинъ прекрасный день на Марсель, какъ хищная птица, издали почуявшая богатую добычу. Поселившись въ богатомъ и промышленномъ провинціальномъ городѣ, она выказала много ума. Съ самаго начала она повела атаку на молодыхъ торговцевъ, заработывающихъ много денегъ. Она поняла, что, занятые цѣлый день въ конторахъ, они хотятъ всласть повеселиться вечеромъ и сорятъ деньгами, нажитыми тяжелымъ трудомъ.
   Арманда искусно разставляла свои сѣти. Она поставила свой домъ на большую ногу и придала ему почти аристократическій оттѣнокъ. Поэтому ей было нетрудно уничтожить всѣхъ своихъ соперницъ. Эти несчастныя, погибшія созданія были невѣжественны, одѣвались дурно, не умѣли разговаривать и глупо отдавались первому встрѣчному. Арманда легко задавила ихъ своимъ изяществомъ и нѣкоторымъ образованіемъ, крохи котораго она подобрала у знакомыхъ ей образованныхъ людей. Не прошло и нѣсколькихъ мѣсяцевъ, какъ она уже сдѣлалась знаменитостью Марселя.
   У себя дома, какъ говорилъ наивно Соверъ, она принимала на себя тонъ герцогини. Ея гостиная была убрана съ самымъ утонченнымъ изяществомъ, и на ея вечерахъ толпилась богатая молодежь, которую она привлекала къ себѣ своей громкой извѣстностью и чисто свѣтскимъ обращеніемъ. Содержанка едва проглядывала изъ-подъ богатой, предупредительной хозяйки дома. У нея были любовники; она ихъ даже охотно показывала, но на своихъ вечерахъ она была безукоризненно прилична, что очень цѣнилось ея посѣтителями. Вообще это былъ типъ изящной, остроумной, надушенной лоретки.
   Мало-по-малу она окружила себя всѣми кутилами Марселя. Впрочемъ, она принимала только людей богатыхъ, которые много наживали и еще болѣе проживали. Вначалѣ ей стоило только выбирать своихъ жертвъ; толпа поклонниковъ кишѣла у ея ногъ. Она поглотила нѣсколько большихъ состояній, живя въ роскоши и поддерживая блестящую обстановку своего дома. Люди благоразумные считали ее общественной язвой, бездонной бездной, гдѣ исчезали крупные капиталы молодыхъ марсельскихъ промышленниковъ. Ея соперницы-содержанки рвали ее на части, намекая на различныя, гнусныя интриги. Онѣ поднимали на смѣхъ ея исхудалое лицо и преждевременныя морщины; онѣ увѣряли, что она уродлива, и это было почти справедливо, и клялись, что не понимаютъ, какую прелесть безмозглые мужчины находили въ этой дурѣ. Арманда не обращала вниманія на ихъ толки и мирно царила. Впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ она гордо поддерживала свое первенство въ марсельскомъ полусвѣтѣ, благодаря своему уму, роскоши и изяществу свѣтской женщины. На ея вечера мужчины ѣздили не иначе, какъ во фракахъ и въ бѣлыхъ галстукахъ.
   Потомъ вдругъ, безъ всякой видимой причины, ея кредитъ опустился. Ея финансы пришли въ разстройство, и изъ-подъ роскоши сталъ проглядывать недостатокъ. Она вышла изъ моды, и старые любовники перевелись. Она быстро перешла къ полу-бѣдности, которая ходитъ по коврамъ и носитъ шелковыя платья. Чувствуя, что она скоро дойдетъ до улицы, если не поддержитъ сверхъестественными силами свой свѣтскій салонъ, Арманда отчаянно боролась съ грозившимъ ей паденіемъ. Она понимала, что вся ея сила заключалась въ кажущемся богатствѣ, въ изящныхъ туалетахъ и въ блестящей обстановкѣ, среди которой она разыгрывала роль герцогини. Ола знала, что въ тотъ день, когда она закроетъ свой салонъ, она сдѣлается уличной женщиной, старой и уродливой, отъ которой всѣ станутъ отворачиваться. Поэтому она и выказывала удивительную энергію въ пріисканіи любовниковъ и денегъ.
   Въ это время она познакомилась съ г-жею Мерсье, которая ссужала ее деньгами по невозможнымъ процентамъ. Арманда ограбила столько глупыхъ юношей, что въ свою очередь дозволяла грабить себя, Впрочемъ, она надѣялась, что первый богатый любовникъ, который ей попадется, заплатитъ сполна занятыя суммы съ процентами. Но богатые любовники не отыскивались; дѣла Арманды приходили все въ большій и большій безпорядокъ. Побуждаемая крайностью и чувствуя, что ея красота, а, слѣдовательно, кусокъ хлѣба, улетучивается вмѣстѣ съ окружавшей ее роскошью, она дошла до преступленія. Для уплаты кредиторамъ она уже была вынуждена продать дорогую мебель, зеркала, фарфоръ. Ея домъ пустѣлъ, и она съ ужасомъ предвидѣла, что въ одинъ прекрасный день она очутится, старая, изношенная, въ четырехъ обнаженныхъ стѣнахъ. Тогда послѣдніе любовники убѣгутъ, и ей придется умереть въ нищетѣ и униженіи. Обойщики, модистки и всѣ остальные поставщики, которымъ она была должна, все болѣе и болѣе къ ней приставали, предчувствуя ея близкое раззореніе. Они знали, что ряды любовниковъ Арманды рѣдѣютъ, и громко требовали денегъ. Нѣкоторые даже угрожали описать ея имущество.
   Арманда поняла, что она погибла, если не достанетъ денегъ, -- все равно, какимъ-бы то ни было способомъ. Она рѣшилась на крайнее средство. Она поддѣлала подпись трехъ или четырехъ изъ своихъ любовниковъ на векселяхъ, будто-бы выданныхъ на ея имя. Но не смѣя учесть ихъ у банкировъ, она обратилась съ ними къ г-жѣ Мерсье, и та дала ей денегъ подъ эти документы, происхожденіе которыхъ она, вѣроятно, знала и потому сознательно спекулировала на преступленіе Арманды. Держа ее въ своихъ когтяхъ, имѣя возможность во всякое время предать ее суду и въ то-же время разсчитывая, что воображаемые векселедатели уплатятъ деньги для избѣжанія скандала, хитрая ростовщица находила эти подложные векселя лучше настоящихъ. Она надѣялась нажить этимъ путемъ значительное состояніе, требуя неслыханные проценты, запутывая все болѣе и болѣе дѣла лоретки и забирая ее мало-по малу совершенно въ свои руки.
   Около двухъ лѣтъ Арманда прозябала безъ особыхъ тревогъ. Она сама платила по фальшивымъ векселямъ, и когда приближался срокъ одного изъ нихъ, она тѣмъ или другимъ путемъ доставала деньги: выпрашивая сто франковъ у перваго встрѣтившагося ей мужчины, продавая свои послѣднія вещи и занимая деньги подъ новые, такіе-же фальшивые документы. Г-жа Мерсье была по-прежнему готова ей служить и ни въ чемъ ей не отказывала, желая совершенно опутать своими сѣтями эту жертву, прежде чѣмъ оскалить зубы.
   Но, наконецъ, наступила минута, когда Арманда не могла уплатить по остальнымъ фальшивымъ векселямъ. Тщетно бросалась она всюду, даже ѣздила въ шато-де-флеръ, какъ уличная проститутка, но никакъ не могла выручить денегъ, необходимыхъ на содержаніе ея роскошнаго дома. Въ это печальное время она познакомилась съ Соверомъ; ради него она бросила разореннаго ею графа, полагая, что разжившійся носильщикъ богатъ и щедръ. Въ прежнее время, когда она была царицей Марселя и показывалась на улицахъ не иначе, какъ въ бархатѣ и кружевахъ, она посмотрѣла-бы на Совера свысока, но теперь она не брезгала никакой добычей и готова была поднимать золото въ какой угодно грязи. Отставной носильщикъ принялъ за искреннюю привязанность печальную нужду, бросавшую Арманду въ его объятія. Но, спустя нѣсколько мѣсяцевъ, она убѣдилась съ ужасомъ, что ея новый любовникъ отличался осторожной экономностью выскочки и бросалъ деньги только на собственное удовольствіе. Два или три фальшивыхъ векселя не были уплочены, и г-жа Мерсье начинала сердиться.
   Вотъ въ какомъ положеніи были дѣла, когда однажды вечеромъ Маріюсъ наивно явился къ Армандѣ. Онъ думалъ, что попрежнему встрѣтитъ въ ея гостиной многочисленное общество богатой молодежи, со многими представителями которой его познакомилъ Филиппъ. Онъ разсчитывалъ подружиться съ какимъ-нибудь молодымъ негоціантомъ и современемъ достать у него необходимую сумму для спасенія Филиппа. Онъ даже имѣлъ планы на Совера, услужливость котораго Фина нарочно преувеличила.
   Пустая, полу-обнаженная гостиная, еле освѣщенная одной лампой, его очень поразила. На большомъ диванѣ полу лежалъ Соверъ, съ удовольствіемъ переваривая только что оконченный обѣдъ и ковыряя въ зубахъ зубочисткою. Подлѣ него на креслѣ сидѣла Арманда и читала "Граціеллу", задумчиво склонивъ голову на ладонь лѣвой руки. У ногъ ея, обутыхъ въ малиновыя бархатныя туфли, покоилась левретка, которую она звала Джали.
   Чтеніе вслухъ великихъ современныхъ поэтовъ было одной изъ могущественныхъ чаръ, которыми Арманда прельщала своихъ любовниковъ. У нея была маленькая библіотека съ сочиненіями Шатобріана, Виктора Гюго, Ламартина и Мюссе. Вечеромъ, при матовомъ свѣтѣ лампы, когда она еще казалась красавицей, лоретка томно декламировала стихи или поэтическую прозу. Это осѣняло ея голову какимъ-то блестящимъ ореоломъ. Любовники, полагавшіе, что имѣютъ дѣло съ необразованной женщиной, вдругъ видѣли, что она гораздо просвѣщеннѣе ихъ и постоянно читаетъ такія книги, которыхъ они сами не имѣли ни времени, ни, можетъ быть, охоты открывать. Особенно Совера пояергало въ восторгъ это чтеніе стиховъ. Онъ самъ рѣдко читалъ даже газеты и потому не могъ не смотрѣть на женщину, читавшую стихи, какъ на существо высшее. Каждый разъ, какъ Арманда брала при немъ книгу, онъ принималъ видъ сосредоточенный и слушалъ ее съ торжественнымъ вниманіемъ. Ему казалось, что въ эти минуты онъ самъ становился ученымъ.
   Маріюсъ улыбнулся при видѣ искуственно-томной лоретки и искренно-самодовольнаго выскочки.
   Арманда встрѣтила его съ необходимой въ ея ремеслѣ граціозной развязностью. Она была въ болѣе или менѣе, интимныхъ отношеніяхъ съ Филиппомъ и обошлась съ Маріюсомъ, какъ со старымъ знакомымъ; она стала упрекать его, что онъ такъ рѣдко бывалъ у нея.
   -- Я знаю, продолжала она, -- у васъ было много непріятностей въ послѣднее время. Бѣдный Филиппъ!.. Я иногда съ ужасомъ думаю, что онъ сидитъ въ сыромъ казематѣ,-- онъ, который такъ любилъ роскошь и удовольствія... Это по крайней мѣрѣ научитъ его быть разборчивымъ въ любви.
   Между тѣмъ Соверъ немного приподнялся. Онъ имѣлъ прекрасное свойство никого не ревновать; напротивъ, онъ гордился прежними любовниками своей любовницы.
   Армавда познакомила съ нимъ Маріюса, и отставной носильщикъ съ самодовольной улыбкой произнесъ:
   -- О, мы уже знакомы. Я также знаю и г. Филиппа Кайоля. Вотъ славный малый!
   Въ сущности Соверъ былъ очень радъ, что кто-нибудь засталъ его наединѣ съ Армапдой. Онъ началъ говорить ей ты и распространяться объ удовольствіяхъ, которыя онъ доставлялъ себѣ въ ея обществѣ. Продолжая разговоръ о Филиппѣ, онъ прибавилъ, обращаясь къ Армандѣ:
   -- Онъ часто бывалъ у тебя, не правда-ли? Ну, ну, не запирайся! Вы, кажется, любили другъ друга... Я его иногда встрѣчалъ въ шато-де-флеръ. Мы тамъ были съ Армандой вчера. Какая тамъ толпа! Какіе блестящіе туалеты! Потомъ мы ужинали въ ресторанѣ. Это очень дорого, и не всякій можетъ позволить себѣ это удовольствіе.
   Армандѣ, повидимому, очень не нравился этотъ разговоръ. Въ глубинѣ сердца этой женщины сохранилась какая-то странная деликатность. которую рѣзко оскорбляли манеры и тонъ отставного носильщика. Она пристально смотрѣла на Маріюса, пожимая плечами, и лукаво мигала на Совера, который ничего не замѣчалъ.
   Маріюсъ понялъ, въ какихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ находилась лоретка и какъ она должна была страдать. Онъ даже съ сожалѣніемъ посмотрѣлъ на обнаженную гостиную, предчувствуя, въ какую бездну скатывалась женщина, которую онъ нѣкогда знавалъ столь счастливой и легкомысленной. Ему стало досадно, что онъ пришелъ къ ней.
   Вдругъ въ комнату вошла горничная и сказала на-ухо Армандѣ, что въ передней г-жа Мерсье, повидимому, очень сердитая, и лоретка поспѣшно удалилась, оставивъ Маріюса наединѣ съ Соверомъ, который сталъ разсказывать ему о своемъ счастьѣ и своихъ удовольствіяхъ.
   

ГЛАВА XXII.
Г-жа Мерсье оскаливаетъ зубы.

   Г-жа Мерсье была старуха лѣтъ пятидесяти, полная, жирная, вѣчно жаловавшаяся со слезами на глазахъ, на трудныя времена. Въ полиняломъ ситцевомъ платьѣ и съ соломеннымъ бауломъ въ рукахъ, служившимъ ей кассою, она ходила мелкими шажками, крадучись, какъ кошка, и всегда принимала на себя несчастный, смиренный видъ, чтобъ разжалобить тѣхъ, съ кѣмъ она имѣла дѣло, хотя ея свѣжее лицо громко протестовало противъ слезъ, ежеминутно струившихся изъ ея глазъ.
   Ростовщица прекрасно съиграла свою роль въ отношеніи Арманды. Сначала она прикинулась доброй женщиной и съ адскимъ искуствомъ забрала ее въ руки, высказывая постоянную готовность служить ей, давая рости процентамъ на проценты и до того перепутывая счеты, что, наконецъ, ея должница не могла привести ихъ въ порядокъ. Когда наступилъ срокъ одному векселю, г-жа Мерсье давала ей деньги подъ другой, увѣряя, что деньги не ея, а въ сущности перекладывая ихъ изъ одного кармана въ другой и все хуже и хуже запутывая несчастную лоретку. Мало-по-малу она почти завладѣла домомъ Арманды, являясь акуратно два или три раза въ недѣлю, то требуя денегъ, то выпрашивая сахаръ, кофе и т. д., то подвергая тщательному осмотру всѣ вещи Арманды подъ предлогомъ боязни, чтобъ она не скрылась, и все это сопровождалось обильными слезами и увѣреніями въ преданной дружбѣ. Бѣдная лоретка была совершенно въ ея рукахъ и не смѣла ни въ чемъ отказать ей, ибо при малѣйшемъ сопротивленіи ростовщица пугала ее:
   -- Хорошо, я представлю вашему любовнику его вексель.
   Такимъ образомъ, впродолженіи двухъ лѣтъ г-жа Мерсье плакала, угрожала и грабила Арманду. Деньги, которыя она первоначально ссудила, уже принесли ей двѣсти пятьдесятъ процентовъ, и если капиталъ былъ какъ-будто потерянъ, то процентами она его выбрала уже два или три раза. Однако, въ послѣднее время она поняла, что надо перемѣнить тактику. Армавда принимала ее каждый разъ съ нервнымъ раздраженіемъ; въ виду всего этого, старуха рѣшилась болѣе не плакать и пойти на крайнія средства, поставить все на карту: потребовать немедленной уплаты капитала и, въ случаѣ отказа, пригрозить, что тотчасъ пожалуется прокурору. Она изъ осторожности никогда не выражала ни малѣйшаго сомнѣнія относительно подлинности векселей, данныхъ ей Армандою, и та думала, что ростовщица ничего не знала.
   Планъ дѣйствій, придуманный ростовщицей, былъ очень простъ. Она отправится къ Армандѣ и сдѣлаетъ ей страшную сцену; если она застанетъ тамъ одного изъ ея любовниковъ, то обратится къ нему, устроитъ скандалъ и тѣмъ или другимъ путемъ, а возвратитъ себѣ потерянныя деньги. Высосавъ, какъ вампиръ, всю кровь своей жертвы, она хотѣла теперь ее пожрать.
   Наканунѣ дня, когда Маріюсъ посѣтилъ Арманду, наступилъ срокъ векселю съ фальшивой подписью Совера, и, пользуясь этимъ случаемъ, г-жа Мерсье рѣшилась привести въ исполненіе свой планъ. Она явилась въ квартиру лоретки въ то самое время, когда у нея сидѣли Соверъ и Маріюсъ.
   Арманда вышла къ ней въ переднюю очень смущенная и поспѣшно повела ее въ маленькій будуаръ, который отдѣлялся отъ гостиной тоненькой перегородкой. Она предложила ей кресло съ тѣмъ боязливымъ, жалобнымъ видомъ, который принимаютъ на себя должники въ присутствіи кредиторовъ.
   -- Послушайте, любезная госпожа, воскликнула ростовщица, отталкивая отъ себя кресло, -- вы смѣетесь надо мною!.. Еще одинъ вексель просроченъ. Мнѣ это надоѣло.
   Она скрестила руки на груди и говорила громко, дерзко. Ея маленькое, красное, жирное лицо лоснилось гнѣвомъ и какой-то злобной радостью.
   -- Ради Бога, говорите тише, у меня гости! отвѣчала испуганная Арманда.-- Вы знаете, въ какомъ я затруднительномъ положеніи. Подождите нѣсколько дней.
   -- Какое мнѣ дѣло, что у васъ гости, продолжала кричать тѣмъ-же нахальнымъ тономъ г-жа Мерсье, подходя ближе къ бѣдной лореткѣ.-- Я хочу получить мои деньги тотчасъ. Вы носите модныя шляпки, вы ѣздите въ шато-де-флеръ, вы держите любовниковъ, которые доставляютъ вамъ тысячи удовольствій!... А я? Развѣ у меня есть любовники? Я отказываю себѣ во всемъ, я ѣмъ сухой хлѣбъ и пью воду, тогда какъ вы набиваете себѣ брюхо всякими сладостями. Нѣтъ, довольно, я не хочу болѣе терпѣть нужды по вашей милости. Заплатите мнѣ деньги или я васъ попрошу... вы знаете куда.
   Она при этомъ злобно подмигнула. Арманда поблѣднѣла, какъ полотно.
   -- А, вамъ это не нравится! продолжала старуха, подсмѣиваясь.-- Такъ вы думали, что я дура! Если я до этой минуты позволяла вамъ себя дурачить, то лишь потому, что такъ хотѣла и видѣла въ этомъ свою выгоду. Но теперь, прибавила она съ зловѣщимъ смѣхомъ,-- если вы сегодня мнѣ не заплатите, я завтра напишу прокурору.
   -- Я не понимаю, о чемъ вы говорите, пробормотала Арманда.
   Ростовщица сѣла и, чувствуя, что въ ея рукахъ судьба этой несчастной женщины, вздумала доставить себѣ сладкую забаву поиграть со своей жертвой.
   -- А, вы не понимаете, о чемъ я говорю! воскликнула она съ отвратительной гримасой.-- Но вы лжете, милая. Посмотрите на себя въ зеркало: вы позеленѣли отъ страха. Признайтесь лучше чистосердечно, что вы преступница.
   При этомъ словѣ Арманда вскочила; негодованіе возвратило ей мужество, и, указывая на дверь, она громко сказала:
   -- Ступайте вонъ!
   -- Нѣтъ, я не пойду, отвѣчала старуха, развалившись въ креслѣ; -- я хочу получить мои деньги... Если вы дотронетесь до меня, то я закричу, что меня рѣжутъ, и ваши гости явятся ко мнѣ на помощь... Я уже вамъ сказала, что я не дура... Заплатите мнѣ сейчасъ, и я васъ оставлю въ покоѣ.
   -- У меня нѣтъ денегъ, отвѣчала холодно Арманда.
   Этотъ отвѣтъ привелъ въ ярость ростовщицу.
   -- У васъ нѣтъ денегъ! Вы всегда меня кормите этими отвѣтами, воскликнула она.-- Отдайте мнѣ ваши платья и вашу мебель... Впрочемъ, нѣтъ, я лучше васъ упрячу въ тюрьму. Я подамъ на васъ жалобу и буду обвинять васъ въ подлогѣ... Мы увидимъ, моя красавица, найдете-ли вы среди тюремщиковъ любовника, который давалъ бы вамъ ужины и шелковыя платья.
   Арманда дрожала всѣмъ тѣломъ, боясь, чтобъ крики старухи не дошли до ушей Совера и Маріюса. Ростовщица замѣтила ея страхъ и стала кричать еще громче:
   -- Да, я завтра-же могу отдать васъ водъ судъ... Вы это отлично знаете... У меня въ рукахъ десять фальшивыхъ векселей, на которыхъ вы сдѣлали подложныя подписи отъ именъ вашихъ любовниковъ. Я пойду къ каждому изъ нихъ и скажу имъ, что вы за птица. Они васъ бросятъ на улицу, и вы умрете въ больницѣ. Да что я тутъ болтаю? У васъ теперь гости, и, можетъ быть, въ числѣ ихъ одинъ изъ людей, имя котораго вы похитили для вашей грязной продѣлки... Я пойду туда; пропустите меня!
   Она направилась къ дверямъ, но Арманда загородила ей дорогу, поднявъ руки и готовая ее ударить, если она сдѣлаетъ еще шагъ.
   -- Вы хотите меня бить, пробормотала г-жа Мерсье, внѣ себя отъ гнѣва;-- меня, которая васъ такъ долго кормила!
   Она отскочила и во все горло закричала:
   -- Помогите! Помогите! Рѣжутъ!
   Арманда протянула руку, чтобъ запереть дверь, но было ужо поздно. Дверь отворилась, и она увидала Маріюса и Совера, которые, стоя на порогѣ, смотрѣли съ удивленіемъ и любопытствомъ на сцену, происходившую въ будуарѣ.
   

ГЛАВА XXIII.
Ремесло лоретки имѣетъ свои непріятныя стороны.

   Соверъ и Маріюсъ оставались одни въ гостиной около получаса. Мало-по-малу до нихъ стали долетать гнѣвныя слова ростовщицы, а когда она закричала: "помогите, помогите, рѣжутъ!" -- они не вытерпѣли и отворили дверь въ будуаръ.
   Глазамъ ихъ представилось странное зрѣлище. Арманда отскочила отъ нихъ и, блѣдная, въ изнеможеніи упала въ кресло, закрывъ лицо руками и судорожно рыдая.
   -- Вы видѣли, воскликнула ростовщица, -- она хотѣла меня бить. Она подняла на меня руки! Мерзавка! Представьте себѣ, добрые господа, я дала ей деньги въ займы. Я люблю дѣлать услуги, когда могу. Я принимала ее за честную женщину. Она у меня дисконтировала векселя людей надежныхъ, и я была совершенно спокойна. Сегодня я узнала, что мои векселя подложные и что она меня обманула самымъ низкимъ образомъ. Что-бы вы сдѣлали на моемъ мѣстѣ? Я стала выговаривать ей за ея низкіе поступки, а она хотѣла меня ударить.
   Соверъ широко открылъ глаза отъ удивленія и съ любопытствомъ смотрѣлъ то на уничтоженную отчаяніемъ Арманду, то на выходившую изъ себя отъ гнѣва г-жу Мерсье.
   -- Ты слышишь, голубушка, что про тебя говорятъ? сказалъ онъ, наконецъ, подходя къ молодой женщинѣ.-- Вѣдь она лжетъ, не правда-ли? Ты не сдѣлала подобныхъ глупостей?.. Да отвѣчай-же!
   Арманда молчала, продолжая рыдать.
   -- О, она не скажетъ ни слова; ей нечего говорить, нечѣмъ себя оправдать! продолжала ростовщица торжествующимъ тономъ.-- Она знаетъ, что у меня въ рукахъ доказательства. Я завтра подамъ жалобу прокурору.
   Маріюсъ смотрѣлъ съ сожалѣніемъ на Арманду. Случай опять наталкивалъ его на новый примѣръ человѣческаго горя и позора. Это несчастное созданіе, доведенное развратомъ до преступленія, возбудило въ немъ благородный порывъ человѣколюбія. Онъ угадывалъ обстоятельства, которыя довели ее до подлога; онъ понималъ, какія ужасныя крайности должны были ввергнуть ее въ эту бездну. Ему захотѣлось всей душой ее спасти, дать ей средства выбраться изъ этой грязи и стать снова честной женщиной.
   -- Зачѣмъ вы хотите ее погубить? сказалъ онъ спокойно ростовщицѣ.-- Вы отъ этого скорѣе не получите своихъ денегъ. Гораздо лучше, помогите ей поправиться, и она непремѣнно вамъ все уплатитъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчала безжалостная старуха; -- я хочу, чтобъ она сгнила въ тюрьмѣ. Я слишкомъ долго ждала. Она еще вчера мнѣ не заплатила вексель въ тысячу франковъ. Она подписала его именемъ Совера. Вѣроятно, такъ зовутъ одного изъ ея любовниковъ.
   Разбогатѣвшій носильщикъ, услыхавъ свое имя, вздрогнулъ. Цифра тысяча франковъ его перепугала.
   -- Вы говорите, что у васъ вексель въ тысячу франковъ, подписанный Соверомъ? спросилъ онъ съ ужасомъ.
   -- Да, добрый господинъ, отвѣчала старуха;-- я его принесла съ собою. Онъ у меня въ баулѣ.
   -- Покажите его мнѣ.
   Соверъ взялъ вексель и пристально посмотрѣлъ на его подпись.
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ онъ.-- Какъ прекрасно поддѣлана моя подпись!
   Потомъ онъ нагнулся къ Армандѣ, которая все еще рыдала, и прибавилъ очень сухо:
   -- Это что за глупости! Вы знаете, что я этихъ денегъ никогда не заплачу. Вотъ, если хотите, я вамъ, пожалуй, дамъ сто франковъ. Но тысячу! Нѣтъ, это ужь много, извините.
   Онъ пересталъ говорить ей ты и уже внутренно сожалѣлъ, что завелъ знакомство съ марсельскимъ полусвѣтомъ.
   -- О, у меня не одинъ этотъ вексель, воскликнула г-жа Мерсье, -- у меня много другихъ, подписанныхъ все разными именами. Но еслибъ мнѣ заплатили по этому векселю сполна, то я согласна молча ждать.
   Благоразумныя слова Маріюса убѣдили ее, что гораздо выгоднѣе было не подавать жалобы въ судъ. Къ тому-же, найдя одного изъ тѣхъ, именемъ которыхъ были подписаны векселя, она надѣялась, что онъ заплатитъ ей за свой вексель. Поэтому она тотчасъ измѣнила свой планъ дѣйствій и стала сладкимъ голосомъ извинять Арманду:
   -- Впрочемъ, я не знаю, фальшивые-ли остальные векселя... Бѣдная красавица перенесла много тяжелыхъ минутъ. Нельзя на нее сердиться. Она въ сущности очень добрая и хорошая.
   И ростовщица залилась горькими слезами. Маріюсъ не могъ удержаться отъ улыбки. Соверъ же ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, озабоченный, недовольный, встревоженный. До позора своей любовницы ему не было никакого дѣла; его просто мучила внутренняя борьба между эгоизмомъ и человѣколюбіемъ.
   -- Нѣтъ, произнесъ онъ, наконецъ, рѣшительно,-- я не могу заплатить ни сантима.
   Арманда находилась все въ томъ-же мрачномъ отчаяніи. Привыкшая ко всѣмъ прелестямъ роскоши и къ постоянно окружавшему ее сонму обожателей, она глубоко чувствовала свое паденіе. Униженная, преступная, она уже болѣе не поднимется изъ грязи, въ которой погрязла, и, падая все ниже и ниже, станетъ наконецъ отверженной всѣми, послѣдней тварью. Страданья ея въ эту минуту еще болѣе усиливались отъ присутствія Совера и Мяріюса.
   Послѣдній не могъ безъ душевнаго содроганія смотрѣть на нее. Еслибъ у него были деньги, онъ съ удовольствіемъ уплатилъ-бы ростовщицѣ требуемые ею тысячу франковъ.
   -- Послушайте, сказалъ онъ, обращаясь къ Соверу, -- необходимо спасти эту женщину. Ея слезы краснорѣчивѣе всякихъ доводовъ, которые я могъ-бы привести... Вы ее любите и, конечно, не бросите въ такую минуту.
   -- Да, я ее любилъ, отвѣчалъ грубо отставной носильщикъ, -- и, кажется, достаточно доказалъ это впродолженіи трехъ мѣсяцевъ. Вы не знаете, что я съ нею уже прожилъ болѣе пяти тысячъ франковъ. Больше я платить не хочу. Пусть она выпутывается, какъ умѣетъ. Вѣдь эта тысяча франковъ была-бы просто брошена въ воду. Какое она мнѣ принесла-бы удовольствіе?
   -- Вы сдѣлали-бы доброе дѣло и, быть можетъ, обратили-бы на истинный путь заблудшую овцу, отвѣчалъ Маріюсъ.-- Ея поступокъ позорный, и я нисколько не хочу ее оправдывать, но я догадываюсь, что ее довело до преступленія и прошу ее пощадить.
   -- О, это до меня не касается. Она сдѣлала, что хотѣла. Вы видите, я нисколько на нее не сердитъ и хочу только остаться въ сторонѣ отъ этой грязной исторіи.
   -- Хорошо, произнесъ небрежно Маріюсъ, припоминая слова Фины о тщеславіи Совера,-- не будемъ объ этомъ говорить. Но если я обратился къ вамъ съ просьбою спасти бѣдную женщину, то лишь въ томъ предположенія, что вашъ прекрасный поступокъ рано или поздно получитъ извѣстность и вы выручите похвалъ болѣе, чѣмъ на тысячу франковъ.
   -- Вы думаете? спросилъ Соверъ въ раздумьи.
   -- Конечно. Рѣдкій человѣкъ способенъ на такой благородный поступокъ, и спасеніе этой женщины доставило-бы вамъ завидную славу. Но не будемъ болѣе говорить объ этомъ,
   Соверъ остановился посреди комнаты. Его брало сомнѣніе, какъ поступить. Видя, что онъ колеблется, и желая во что-бы то ни стало, получить тысячу франковъ, г-жа Мерсье сочла нужнымъ вмѣшаться.
   -- О, добрый господинъ, сказала она слащавымъ, смиреннымъ тономъ, -- еслибъ вы знали, какъ она васъ обожаетъ!.. Сколько богатыхъ людей хотѣли отбить ее у васъ! Она отказалась отъ самыхъ блестящихъ предложеній и, быть можетъ, поэтому запутала свои дѣла... Вы не можете себѣ представить, какъ вы ей дороги!
   Эти слова очень польстили тщеславію отставного носильщика. Лишь только было затронуто его тщеславіе, вопросъ совершенно измѣнялся.
   -- Хорошо, сказалъ онъ, принимая торжественную позу,-- я дамъ тысячу франковъ. Я вамъ привезу ихъ завтра вечеромъ. Теперь можете идти, оставьте въ покоѣ Арманду.
   Ростовщица подобострастно поклонилась и тихо вышла изъ комнаты.
   Арманда подняла голову. Ея лицо, покраснѣвшее отъ слезъ, вдругъ постарѣло и стало отвратительнымъ. Дрожа всѣмъ тѣломъ отъ перенесеннаго удара и стыда, она съ трудомъ поднялась и хотѣла упасть на колѣни передъ Роверомъ и Маріюсомъ, но послѣдній ее удержалъ.
   -- Не у людей вы должны просить прощенія, сказалъ онъ.
   -- Да, милая, прибавилъ Соверъ, -- я вамъ совѣтую обратиться на путь истинный... Впрочемъ, я принимаю вашу благодарность и надѣюсь, что мое благодѣяніе принесетъ вамъ пользу.
   Дѣло въ томъ, что Соверъ теперь не находилъ никакой прелести въ Армандѣ. Онъ вдругъ замѣтилъ, какая старая, поблекшая она была красавица, и къ тому-же онъ получилъ слишкомъ тяжелый урокъ, чтобъ оставаться долѣе въ будуарахъ полусвѣта. Гризетки болѣе приходились ему по вкусу.
   Онъ вмѣстѣ съ Маріюсомъ направился къ двери, но на порогѣ Арманда остановила молодого человѣка и пламенно поцѣловала его руку. Она чувствовала, что онъ пожалѣлъ ее отъ глубины своего добраго сердца.
   На слѣдующій вечеръ Соверъ зашелъ за Маріюсомъ, и они оба отправились къ г-жѣ Мерсье. Ростовщица жила въ старомъ, грязномъ домѣ, въ улицѣ Бѣднаго Амура. Они поднялись въ третій этажъ и постучались въ дверь. Никто не откликнулся. Они продолжали стучать; наконецъ, сосѣдка вышла на лѣстницу и объявила, что утромъ старую плутовку арестовали. Полиція уже давно слѣдила за нею, а теперь, повидимому, на нее подали жалобу прокурору. Весь домъ, по словамъ сосѣдки, былъ очень радъ, что ее арестовали. Она успѣла только сжечь бумаги, которыя могли ее компрометировать.
   Маріюсъ понялъ, что небо спасло Арманду. Онъ распросилъ всѣхъ жильцовъ дома и убѣдился, что ростовщица сожгла всѣ векселя, подписанные лореткой, изъ боязни, чтобъ эти векселя не послужили основой новаго обвиненія противъ нея. Она не могла разсчитывать на великодушіе Арманды и опасалась, чтобъ послѣдняя не разсказала про нее много ужасныхъ подробностей. Къ тому-же, уничтожая векселя, она въ сущности ничего не теряла, такъ-какъ давно съ лихвою вернула свой капиталъ.
   Соверъ былъ внѣ себя отъ радости. Онъ выказалъ благородное великодушіе и это ему ничего не стоило. Тысяча франковъ оставалась у него въ карманѣ.
   -- Вы свидѣтель, что я хотѣлъ заплатить деньги, сказалъ онъ Маріюсу.-- Вотъ какой я человѣкъ! Я люблю быть щедрымъ и бросаю золото пригоршнями въ окно... О, подарокъ въ тысячу франковъ для меня плевое дѣло, если только это доставляетъ мнѣ удовольствіе!
   Маріюсъ предоставилъ ему наединѣ восторгаться своими добродѣтелями и побѣжалъ къ Армандѣ, чтобъ обрадовать ее доброй вѣстью.
   Онъ засталъ ее очень грустной и смущенной. Она провела ужасную ночь, тщетно придумывая средство выйти изъ грязи, въ которой она погрязла.
   Теперь-же, узнавъ, что подложные векселя уничтожены и что она спасена, бѣдная женщина вдругъ преобразилась. Она пламенно поблагодарила Маріюса и поклялась, что этотъ урокъ заставитъ ее перемѣнить образъ жизни.
   -- Я буду работать, сказала она,-- я стану честной женщиной... Прощайте. Я увижусь съ вами только тогда, когда мнѣ нечего будетъ краснѣть передъ вами. До свиданія.
   Маріюсъ разстался съ нею очень тронутый ея рѣшимостью и обѣщаніями. Но, возвращаясь домой, онъ жестоко упрекалъ себя, что впродолженіи двухъ дней забылъ брата и не заботился о его спасеніи.
   Когда Фина спросила его о результатѣ попытки достать денегъ отъ Совера, онъ не посмѣлъ разсказать ей страшныя сцены, случайнымъ зрителемъ которыхъ онъ былъ, а только сказалъ, что на Совера нельзя было надѣяться и что Арманда закрываетъ свой блестящій салонъ.
   -- Къ кому-же вы теперь обратитесь? спросила цвѣточница.
   -- Не знаю, отвѣчалъ Маріюсъ, -- но у меня есть новый планъ, и я постараюсь привести его въ исполненіе.
   

ГЛАВА XXIV.
Нотаріусъ Дугласъ.

   Маріусъ вступилъ въ свою должность въ конторѣ Мартели и находилъ особое успокоеніе въ трудѣ. Его умъ какъ-то расширялся въ глубокой тишинѣ, царившей въ конторѣ. Онъ утѣшалъ себя мыслью, что передъ нимъ было четыре мѣсяца для спасенія Филиппа, и цѣлыми днями размышлялъ о средствахъ добыть необходимыя деньги.
   Мартели, по-прежнему, обходился съ нимъ, какъ съ сыномъ, и по-временамъ Маріюсъ хотѣлъ ему все разсказать и попросить у него взаймы пятнадцать тысячъ, но его удерживалъ страхъ республиканской строгости его нравственныхъ принциповъ. Онъ рѣшился прежде истощить всѣ средства и только въ крайнемъ случаѣ, когда всѣ его попытки не увѣнчаются успѣхомъ, обратиться къ помощи своего хозяина.
   Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ далъ себѣ слово не дѣйствовать болѣе такъ наивно, какъ до сихъ поръ, и не дѣлать ни одной безполезной попытки. Онъ хотѣлъ-было самъ выработать эти деньги, но громадность цифры его пугала, и онъ понималъ, что сдѣлать подобную экономію въ четыре мѣсяца было невозможно.
   Маріюсъ вспомнилъ, что нотаріусъ Дугласъ, котораго тщетно просилъ Мартели помочь Филиппу, предлагалъ ему уже нѣсколько мѣсяцевъ быть его повѣреннымъ. Нотаріусъ и судостроитель имѣли между собою частыя дѣловыя сношенія. Мартели не разъ посылалъ Маріюса къ Дугласу для сведенія счетовъ.
   Однажды, отправившись къ нотаріусу, молодой человѣкъ рѣшилъ принять его предложеніе; хотя прямая выгода отъ этихъ занятій была незначительная, но они могли его ближе познакомить съ нотаріусомъ и дать возможность занять необходимыя ему деньги.
   Нотаріусъ Дугласъ жилъ въ небольшомъ домѣ, на взглядъ очень скромномъ и простомъ. Нижній этажъ былъ занятъ конторою, и цѣлый рой конторщиковъ помѣщался за длинными черными столами въ громадныхъ обнаженныхъ комнатахъ. Нигдѣ не было и слѣда роскоши; напротивъ, все дышало энергичной дѣятельностью и честной простотой. Войдя въ контору, вы чувствовали, что находились у человѣка, который работалъ безъ устали и не предавался никогда мелочнымъ удовольствіямъ жизни.
   Десять лѣтъ передъ тѣмъ, Дугласъ наслѣдовалъ прежнему нотаріусу, Имберу, у котораго онъ былъ конторщикомъ лѣтъ двѣнадцать. Онъ тогда былъ молодой человѣкъ, очень способный, живой и энергичный, вѣчно мечтавшій о гигантскихъ спекуляціяхъ. Промышленная лихорадка, свирѣпствовавшая во всей Франціи, распаляла его кровь и возбуждала въ немъ самыя честолюбивыя желанія; онъ жаждалъ нажить поболѣе денегъ, но не ради роскошной жизни, а чтобъ имѣть возможность осуществить громадныя торговыя предпріятія.
   Съ самаго начала ему было душно въ нотаріальной конторѣ. Онъ былъ рожденъ банкиромъ, и руки его были созданы, чтобъ ворочать большими суммами. Дѣятельность нотаріуса съ ея спокойными, мелочными операціями, съ ея почти отеческимъ, священнымъ характеромъ, нисколько не соотвѣтствовала его натурѣ спекулатора. Онъ чувствовалъ себя не на мѣстѣ, такъ-какъ всѣ инстинкты побуждали его спекулировать на деньги, вносимыя въ контору на храненіе или для извѣстной цѣли. Онъ не могъ примириться съ ролью простого посредника и пустился въ лихорадочныя спекуляціи, которыя впослѣдствіи сдѣлали изъ него преступника.
   Онъ уплатилъ своему предшественнику выходныя деньги втеченіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, хотя никто не зналъ, откуда онъ пріобрѣлъ неожиданно такую значительную сумму. Потомъ онъ обнаружилъ пламенную дѣятельность и въ короткое время придалъ обширные размѣры своей скромной конторѣ. Практика его увеличивалась съ каждымъ днемъ, и онъ вскорѣ сталъ извѣстенъ во всемъ околодкѣ. Его система была очень проста: онъ никогда ни въ чемъ не отказывалъ своему кліенту, удовлетворялъ всѣмъ требованіямъ, находилъ деньги для всѣхъ заемщиковъ и выгодно помѣщалъ поручаемыя ему суммы. Такимъ образомъ, въ конторѣ образовался значительный оборотный капиталъ.
   Сначала многіе удивлялись удивительно быстрымъ успѣхамъ Дугласа и находили, что молодой нотаріусъ дѣйствовалъ неосторожно и бралъ на себя слишкомъ тяжелую отвѣтственность. Вмѣстѣ съ тѣмъ непонятно было, откуда досталъ онъ средства для поддержанія постоянно увеличивавшагося круга его торговыхъ дѣлъ. Но Дугласъ успокоивалъ всѣ опасенія публики удивительной простотой своей жизни. Его считали богачомъ, а онъ одѣвался скромно, не позволялъ себѣ никакой роскоши, никакихъ удовольствій. Всѣ знали, что онъ велъ самую тихую, экономную, буржуазную жизнь. Къ тому-же онъ отличался необыкновенной набожностью, раздавалъ щедрыя милостыни, ходилъ постоянно въ церковь и стоялъ на колѣняхъ впродолженіи всей службы. Благодаря всему этому, онъ пользовался самой завидной репутаціей, и весь городъ его любилъ и уважалъ, какъ честнѣйшаго и святого человѣка.
   И чтобъ достичь этого результата, ему довольно было шести лѣтъ. Его нотаріальная контора была первая въ городѣ; въ ней совершалось всего болѣе сдѣлокъ, и ея практика была самая многочисленная. Богатые люди считали своимъ долгомъ имѣть нотаріусомъ такого набожнаго и скромнаго человѣка, одареннаго всѣми добродѣтелями. Аристократія и духовенство его поддерживали, а купцы кончили тѣмъ, что стали слѣпо вѣрить въ его честность. Дугласъ лихорадочно эксплуатировалъ свое блестящее положеніе. Ему теперь было сорокъ пять лѣтъ. Небольшого. роста, коренастый, плотный, съ чисто выбритымъ лицомъ, съ умерщвленной на взглядъ плотью и только живыми глазами, онъ казался дьячкомъ, вышедшимъ въ банкиры. Подъ его доброй, спокойной наружностью клокотала кровь, и часто въ его мягкомъ голосѣ слышались ноты, обнаруживавшія внутреннюю горячку, пожиравшую его.
   Во всякое время дня онъ находился въ своемъ кабинетѣ, большой, холодной комнатѣ, очень бѣдно меблированной. Въ передней всегда дожидались какой-нибудь патеръ или монахиня. Впрочемъ, дверь его кабинета была всегда открыта и доступъ къ нему былъ для всѣхъ самый легкій. Онъ даже немного рисовался своимъ презрѣніемъ къ роскоши, щедростью и добродушіемъ.
   Маріюсъ чувствовалъ особенную симпатію къ этому человѣку, простота и добродѣтели котораго невольно возбуждали къ нему симпатію, а потому Маріюсъ очень любилъ бывать у него.
   Въ этотъ день, переговорилъ съ Дугласомъ о дѣлѣ, по которому его прислалъ Мартели, Маріюсъ прибавилъ нерѣшительнымъ тономъ:
   -- У меня была-бы къ вамъ личная просьба, но я боюсь васъ обезпокоить.
   -- Нисколько, другъ мой, отвѣчалъ очень любезно нотаріусъ; -- я весь къ вашимъ услугамъ, какъ уже но разъ вамъ говорилъ.
   -- Я очень хорошо помню ваши любезныя предложенія и именно хотѣлъ вамъ ихъ напомнить.
   -- Я вамъ говорилъ, что отъ васъ зависитъ зашибить копейку въ моей конторѣ, и теперь повторю тоже. Я буду очень радъ оказать услугу такому достойному молодому человѣку.
   -- Я принимаю съ благодарностью ваши предложенія, сказалъ просто Маріюсъ, тронутый великодушіемъ и прямотою Дугласа.
   Послѣдній вздрогнулъ отъ радости и, повернувъ свое кресло къ Маріюсу, сказалъ поспѣшно:
   -- Сядьте и поговоримъ. Я могу дать вамъ всего пять минутъ. Я очень люблю такихъ молодыхъ людей, какъ вы, неустанныхъ въ работѣ и скупыхъ на слова. Вы не знаете, какъ я счастливъ, что могу вамъ быть полезенъ.
   И онъ улыбался съ самымъ нѣжнымъ сочувствіемъ.
   -- Вотъ въ чемъ дѣло, продолжалъ онъ:-- не всѣ мои кліенты живутъ въ Марселѣ, и мнѣ необходимо было найти средство вести ихъ дѣла. Вотъ я и завелъ нѣсколькихъ повѣренныхъ, которые представляютъ собою отсутствующихъ кліентовъ и завѣдываютъ ихъ дѣлами. Когда кто-нибудь изъ моихъ кліентовъ, по той или другой причинѣ, не можетъ заниматься своими дѣлами, то онъ даетъ мнѣ бланковую довѣренность, поручая найти вѣрнаго человѣка, который честно исполнилъ-бы обязанности его повѣреннаго. Я знаю, что вы честный и расторопный малый: я вамъ предлагаю быть повѣреннымъ двухъ или трехъ собственниковъ, оставившихъ мнѣ подобныя довѣренности. Намъ придется только вписать ваше имя, и вы получите пять процентовъ со всѣхъ вырученныхъ денегъ.
   Онъ говорилъ тихо, спокойно. Маріюсъ испугался такой отвѣтственности, но сознаніе своей безграничной честности побудило его сказать:
   -- Я къ вашимъ услугамъ. Вы меня научите, что мнѣ дѣлать. Я знаю, что, повинуясь вамъ во всемъ, мнѣ нечего бояться.
   Нотаріусъ всталъ и взялъ со стола нѣсколько бумагъ.
   -- Чтобъ васъ съ перваго раза не слишкомъ отягощать, сказалъ онъ, -- я вамъ дамъ только двѣ довѣренности.
   Онъ вернулся къ своей конторкѣ и прочелъ вслухъ два документа, вставивъ въ нихъ первоначально имя Маріюса. Это были полныя довѣренности съ правомъ продавать, покупать, закладывать и вести дѣла въ судебныхъ мѣстахъ,
   -- Теперь, прибавилъ нотаріусъ, окончивъ чтеніе,-- мнѣ надо вамъ дать кое-какія свѣденія о людяхъ, представителями которыхъ вы будете съ сегодняшняго дня. Вотъ (и онъ подалъ Маріюсу одну изъ бумагъ) довѣренность моего кліента и друга, г. Отье, изъ Ламбеска. Онъ теперь въ Шербургѣ и вскорѣ долженъ уѣхать въ Нью-Йоркъ, гдѣ онъ получитъ большое наслѣдство... Онъ купилъ въ Марсели, прежде своего отъѣзда, домъ въ улицѣ Рима. Вы будете управлять этимъ домомъ во время его отсутствія. Впрочемъ, онъ мнѣ завтра пришлетъ свои подробныя инструкціи, и я вамъ ихъ передамъ. А другая довѣренность отъ г. Муте, стараго тулонскаго купца, который мнѣ вручилъ капиталы, прося помѣстить ихъ подъ надежные залоги. Я взялъ въ закладъ подъ его деньги дачу въ кварталѣ св. Юста. Муте только-что прислалъ мнѣ еще денегъ, которыя онъ желаетъ так же выгодно помѣстить. Но онъ не можетъ двинуться съ мѣста отъ сильной подагры и просилъ меня найти ему повѣреннаго, который могъ-бы подписываться за него на необходимыхъ бумагахъ... Приходите завтра, мы покончимъ съ вами по поводу этихъ двухъ дѣлъ.
   Дугласъ всталъ и, проводивъ до двери Маріюса, пожалъ ему руку съ любезной фамильярностью.
   Молодой человѣкъ вышелъ, нѣсколько озадаченный случившимся. Онъ удивлялся легкости, съ которой нотаріусъ поручилъ ему такія серьезныя дѣла, и чувствовалъ себя какъ-то неловко подъ тяжестью принятой отвѣтственности.
   

XXV.
Маріюсъ тщетно ищетъ господина и домъ.

   На слѣдующій день Маріюсъ явился къ Дугласу для полученія послѣднихъ инструкцій.
   -- Вы очень акуратны, сказалъ съ улыбкой нотаріусъ; -- мы съ вами поведемъ отлично дѣла. Я хочу, чтобъ вы разбогатѣли... Сядьте, я сейчасъ буду къ вашимъ услугамъ.
   Дугласъ въ это время оканчивалъ свой завтракъ, состоявшій изъ черстваго хлѣба, орѣховъ и воды. Эта скромность тронула Маріюса и разсѣяла всѣ его сомнѣнія. Такой трезвый человѣкъ не могъ вовлечь его въ дурныя дѣла; это былъ истинно прямой, честный, набожный христіанинъ.
   -- Ну, теперь поговоримъ, сказалъ г. Дугласъ, покончивъ съ завтракомъ;-- я только-что получилъ письмо отъ г. Отье. Ему необходимы деньги для путешествія, и онъ проситъ заложить его домъ. Вотъ это письмо.
   Маріюсъ взялъ письмо и машинально сталъ искать глазами почтовый штемпель.
   -- Это письмо, сказалъ поспѣшно Дугласъ, -- я получилъ съ нѣкоторыми другими бумагами въ большомъ конвертѣ.
   Молодой человѣкъ покраснѣлъ, боясь, не оскорбилъ-ли онъ своего покровителя. Онъ прочелъ письмо г. Отье, который, дѣйствительно, просилъ заложить его домъ въ улицѣ Рима, воспользовавшись его довѣренностью, и прислать ему какъ можно скорѣе денегъ.
   -- Вотъ порученіе какъ нельзя болѣе кстати, сказалъ нотаріусъ, когда Маріюсъ окончилъ чтеніе:-- г. Муте пристаетъ ко мнѣ, чтобъ я помѣстилъ его деньги выгодно и вѣрно. Вы теперь повѣренный ихъ обоихъ и можете разомъ удовлетворить ихъ требованія. Вы подпишете бумагу, и я пошлю г. Отье деньги, которыя мнѣ прислалъ г. Муте.
   Молодому человѣку показалось, что Дугласъ дѣйствовалъ слишкомъ быстро. Онъ желалъ-бы видѣть домъ, поступившій въ его завѣдываніе, и по крайней мѣрѣ переписаться со своими довѣрителями. Онъ не сомнѣвался въ честности нотаріуса, но не могъ удержаться отъ какого-то смутнаго, инстинктивнаго страха. Неловкое чувство, которое онъ ощутилъ наканунѣ, снова овладѣло имъ; ему казалось, что онъ низвергался въ бездну, и нѣжный, добродушный голосъ Дугласа его странно смущалъ.
   Нотаріусъ разложилъ уже бумаги на столѣ для подписи Маріюса, какъ вдругъ ударилъ себя рукой по головѣ.
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ онъ.-- Тутъ недостаетъ одного документа... Я пошлю сейчасъ за нимъ одного изъ конторщиковъ.
   Дугласъ казался очень недовольнымъ.
   -- Я не могу ждать, сказалъ Маріюсъ, вставая и побуждаемый какимъ-то непреодолимымъ инстинктомъ:-- меня ждетъ г. Мартели. Отложимъ это дѣло до понедѣльника.
   -- Хорошо, отвѣчалъ нотаріусъ нерѣшительно; -- но я-бы лучше желалъ кончить дѣло сегодня. Вы видите, какъ г. Отье торопится... Но дѣлать нечего, подождемъ до понедѣльника.
   Выйдя на улицу, Маріюсъ вздохнулъ свободнѣе. Ему стало стыдно самого себя за эту неосновательную подозрительность, но все же онъ былъ очень радъ, что передъ нимъ было два дня для размышленія. Въ это время, конечно, успокоятся его дѣтскія, ни на чемъ неоснованныя, подозрѣнія.
   Спустя нѣсколько часовъ, въ этотъ-же самый день, его посѣтилъ въ конторѣ графъ Жирусъ, который отъ нечего дѣлать катался по всѣмъ городамъ департамента.
   -- Другъ мой, сказалъ старый оригиналъ послѣ обычныхъ привѣтствій,-- какъ вы счастливы, что вы бѣдны и должны работать изъ-за куска хлѣба! Вы не можете себѣ представить, какъ я скучаю!.. Я съ удовольствіемъ занялъ-бы мѣсто вашего брата въ тюрьмѣ; можетъ быть, мнѣ было-бы веселѣе. Благодаря его процесу, я имѣлъ занятіе на цѣлый мѣсяцъ. Никогда я не видывалъ такого блестящаго зрѣлища человѣческой глупости и мерзости. Я еле высидѣлъ въ судѣ; меня такъ и подмывало встать и сказать всю правду. Тогда, конечно, меня признали-бы съумасшедшимъ и надѣли-бы на меня смирительную рубашку... Но, право, въ Ламбескѣ жизнь стала невыносима.
   Маріюсъ былъ очень радъ посѣщенію графа, который могъ ему дать свѣденія о г. Отье, жившемъ въ одномъ съ нимъ городѣ.
   -- Однако, замѣтилъ онъ съ кажущимся равнодушіемъ, -- въ Ламбескѣ есть богатые люди. Отчего вы съ ними не знаетесь? Вамъ тогда не было-бы такъ скучно. Знакомы вы, напримѣръ, съ г. Отье, который имѣетъ, кажется, домъ недалеко отъ васъ?
   -- Г. Отье? повторилъ графъ, стараясь припомнить это имя.-- У меня нѣтъ въ Ламбескѣ никакого г. Отье. Вы говорите, что онъ домовладѣлецъ?
   -- Да, онъ недавно купилъ домъ въ Марсели. Онъ, должно быть, вамъ сосѣдъ.
   -- Вы ошибаетесь, мой другъ, сказалъ старикъ послѣ нѣкотораго размышленія:-- я не знаю г. Отье и нѣтъ въ Ламбескѣ ни одного домовладѣльца этого имени. Я для забавы выучилъ наизусть всѣ ихъ имена. Надо-же чѣмъ-нибудь заниматься!
   -- Позвольте, отвѣчалъ Маріюсъ, поблѣднѣвъ и чувствуя внутреннюю дрожь,-- г. Отье получилъ надняхъ большое наслѣдство; онъ теперь находится въ Шербургѣ и ѣдетъ въ Нью-Йоркъ, гдѣ умеръ родственникъ, сдѣлавшій его своимъ единственнымъ наслѣдникомъ.
   -- Какую сказку вы мнѣ разсказываете? воскликнулъ со смѣхомъ графъ.-- Неужели вы думаете, что еслибъ какой-нибудь обитатель Ламбеска, а тѣмъ болѣе мой сосѣдъ, получилъ наслѣдство въ Америкѣ, то я этого не зналъ-бы и не забавлялся-бы, по крайней мѣрѣ, съ недѣлю городскими толками? Нѣтъ, повторяю вамъ, въ Ламбескѣ не живетъ никакого г. Отье и никто тамъ не получилъ водевильнаго богатства, о которомъ вы толкуете.
   Слова старика поразили Маріюса. Очевидно, онъ говорилъ правду, а лгалъ Дугласъ. Въ глазахъ молодого человѣка потемнѣло; онъ снова видѣлъ себя на краю бездны.
   -- Отчего вы такъ интересуетесь этимъ г. Отье? спросилъ графъ съ любопытствомъ.
   -- Я? Нисколько! отвѣчалъ Маріюсъ съ замѣтнымъ смущеніемъ.-- Мнѣ разсказывалъ о немъ одинъ изъ моихъ пріятелей, но я, вѣроятно, перепуталъ городъ, въ которомъ онъ живетъ.
   Онъ не смѣлъ еще прямо обвинять Дугласа, и мысли его какъ-то странно путались.
   -- Ну, до свиданія, сказалъ Жирусъ вставая; -- пріѣзжайте ко мнѣ на открытіе охоты. Это меня позабавитъ.
   Послѣ ухода графа, Маріюсъ углубился въ тяжелую думу. Онъ рѣшительно не зналъ, что ему думать о Дугласѣ; онъ не могъ считать его мошенникомъ, вспоминая его смиренныя манеры и всѣмъ извѣстную набожность. Подобное лицемѣріе было немыслимо. Вѣроятно, тутъ было недоразумѣніе. Но графъ Жирусъ говорилъ положительно, что Отье никто не зналъ въ Ламбескѣ, а слѣдовательно, Дугласъ лгалъ и имѣлъ какой-нибудь интересъ въ этой лжи. Молодой человѣкъ боялся развивать далѣе тревожившую его мысль, но рѣшился узнать всю правду, прежде чѣмъ подписать какую-нибудь бумагу.
   Слѣдующій день былъ воскресенье, и Маріюсъ, пользуясь свободнымъ временемъ съ самаго утра, отправился въ улицу Рима, гдѣ находился домъ, купленный г-номъ Отье. Это былъ большой, прекрасный домъ, въ которомъ жило много квартирантовъ. Маріюсъ, въ силу своего полномочія, искусно разспросилъ каждаго изъ жильцовъ и вполнѣ убѣдился, что никто изъ нихъ ни разу не видалъ Отье, а всѣ имѣли дѣло только съ нотаріусомъ Дугласомъ. Подозрѣнія молодого человѣка усилились, но, для окончательнаго убѣжденія въ ихъ справедливости, онъ отправился къ прежнему хозяину этого дома, Ландролю, жившему въ сосѣдней улицѣ.
   -- Мнѣ поручено г. Отье завѣдываніе домомъ, который вы ему продали, сказалъ Маріюсъ этому господину, -- и я пришелъ къ вамъ за нѣкоторыми свѣденіями о контрактахъ съ жильцами.
   Дандроль очень любезно вызвался отвѣчать на всѣ вопросы, и Маріюсъ изъ осторожности сталъ сначала разспрашивать его о различныхъ подробностяхъ и только подъ конецъ разговора коснулся главной цѣли своего посѣщенія.
   -- Извините, сказалъ онъ, -- за причиненное вамъ безпокойство. Но я не видалъ лично г. Отье, который теперь въ отсутствіи, и подумалъ, что вы, имѣвшіе съ нимъ дѣло, вѣроятно, можете сообщить мнѣ его намѣренія на-счетъ дома.
   -- Но я также никогда не видалъ г. Отье, отвѣчалъ Ландроль; -- дѣло я покончилъ съ нотаріусомъ Дугласомъ, который представилъ мнѣ всѣ необходимые документы.
   -- А я думалъ, что Отье, какъ всегда водится, лично осмотрѣлъ домъ.
   -- Нѣтъ. Развѣ вамъ неизвѣстно, что онъ въ Америкѣ уже болѣе полугода? Г. Дугласъ самъ осмотрѣлъ домъ и купилъ его отъ имени своего кліента, который поручилъ ему заключить эту сдѣлку.
   Маріюсъ прикусилъ губу. Онъ едва не проболталъ роковой тайны. Наканунѣ нотаріусъ ему сказалъ, что Отье пріѣзжалъ изъ Ламбеска для покупки дома въ Марсели. Теперь эта ложь вполнѣ выяснилась. Отье не могъ въ одно и то-же время быть и въ Америкѣ, и въ Шербургѣ. По всей вѣроятности, его также не было въ Нью-Йоркѣ и Шербургѣ, какъ и въ Ламбескѣ. Это было просто фиктивное лицо, именемъ котораго Дугласъ пользовался для какихъ-то темныхъ, преступныхъ цѣлей. Но въ такомъ случаѣ довѣренность, выданная Маріюсу, была фальшивая, и человѣкъ, поддѣлавшій на ней подпись, подлежалъ каторжнымъ работамъ.
   Онъ покраснѣлъ, точно самъ былъ преступникомъ и, пробормотавъ еще разъ свою благодарность, удалился изъ кабинета Ландроля, который былъ очень удивленъ, что повѣренный такъ плохо зналъ дѣла своего довѣрителя.
   Очутившись на чистомъ воздухѣ, Маріюсъ долженъ былъ сознаться, что Дугласъ и никто другой совершилъ подлогъ на его довѣренности. Но къ чему сдѣлалъ онъ это преступленіе? Деньги за домъ были всѣ уплачены, и молодой человѣкъ не могъ придумать другой причины, побудившей нотаріуса, какъ желаніе скрыть свои средства, что и заставило его купить домъ подъ вымышленнымъ именемъ. Но какъ-бы то ни было, Дугласъ, честный, неподкупный, святой, былъ преступникъ.
   Теперь, естественно, мысль, что и Муте, богатый тулонскій купецъ, также мифъ, вошла въ голову Маріюса. Онъ тотчасъ отправился бѣгомъ къ одному изъ своихъ пріятелей, который долго жилъ въ Тулонѣ. Но оказалось, что Муте, дѣйствительно, существовалъ и былъ однимъ изъ кліентовъ Дугласа. Это извѣстіе нѣсколько успокоило молодого человѣка, но сомнѣніе такъ глубоко запало въ его душу, что онъ рѣшился лично убѣдиться въ существованіи и самой дачи, которую Муте взялъ подъ закладъ ссуженныхъ денегъ. Все утро онъ тщетно искалъ человѣка, остальную часть дня онъ посвятилъ поискамъ дома.
   Маріюсъ провелъ свое дѣтство въ кварталѣ св. Юста, на дачѣ, принадлежавшей его матери, и прекрасно зналъ всѣ сосѣдніе дома. Земля, которая, по словамъ нотаріуса, была дана въ закладъ Муте за его деньги, принадлежала Жиро, въ домѣ котораго Маріюсъ часто игралъ ребенкомъ. Поэтому онъ прямо отправился къ нему, но подъ предлогомъ простого визита.
   Сентябрь былъ на исходѣ. Море спокойно простиралось на горизонтѣ обширнымъ бархатнымъ ковромъ. Солнце весело освѣщало поля, сады и рощи. Проходя мимо дачи, гдѣ онъ родился, Маріюсъ вспомнилъ о своей матери, и слезы навернулись на его глазахъ.
   Г. Жиро принялъ его съ распростертыми объятіями.
   -- Отчего вы никогда не приходите къ намъ? сказалъ онъ.-- Вы, кажется, забыли, что въ этомъ домѣ у васъ старые, вѣрные друзья. Въ ихъ обществѣ вы могли-бы хоть на-время забыть свое горе.
   Маріюсъ былъ тронутъ этимъ радушнымъ пріемомъ и совершенно забылъ о цѣли своего посѣщенія. Наконецъ, самъ Жиро напомнилъ ему объ этомъ.
   -- Вы видите, сказалъ онъ, между прочимъ, -- мы живемъ здѣсь счастливо. Конечно, мы не богаты, но нашъ небольшой клочекъ земли вполнѣ доставляетъ намъ необходимыя средства къ жизни.
   -- А я думалъ, что у васъ дѣла идутъ не очень хорошо, замѣтилъ Маріюсъ:-- урожаи въ послѣдніе годы были плохи...
   -- Откуда вы взяли, что наши дѣла плохи? перебилъ его Жиро, съ удивленіемъ смотря на молодого человѣка.
   -- Извините меня, пробормоталъ Маріюсъ, краснѣя; -- я, можетъ быть, неделикатно выразился. Но мнѣ говорили, что, благодаря неурожаямъ, вы были принуждены заложить свою дачу.
   -- Это неправда, отвѣчалъ Жиро съ громкимъ смѣхомъ.-- Слава Богу, я не закладывалъ ни вершка моей земли.
   -- Однако, прибавилъ Маріюсъ, -- мнѣ даже назвали нотаріуса, г. Дугласа, у котораго совершена ваша закладная.
   -- Г. Дугласъ -- святой человѣкъ, отвѣчалъ Жиро все съ тѣмъ-же добродушнымъ смѣхомъ; -- но будьте увѣрены, что онъ не совершалъ закладной на мою дачу.
   Наканунѣ Маріюсъ самъ видѣлъ закладную, въ которой дача Жиро была ясно означена, и къ тому-же подъ этимъ документомъ стояла подпись Жиро. Значитъ, нотаріусъ совершилъ второй подлогъ, и уже на этотъ разъ цѣль его была очевидна: онъ положилъ себѣ въ карманъ деньги Муте.
   Послѣ всего этого дальнѣйшія сомнѣнія были невозможны, и на слѣдующее утро, послѣ безсонной, тревожной ночи, Маріюсъ отправился къ Дугласу съ твердой рѣшимостью уличить этого лицемѣрнаго святошу, торговавшаго подлогами.
   

ГЛАВА XXVI.
Не всякій -- монахъ, на комъ ряса.

   Войдя въ контору Дугласа, Маріюсъ былъ удивленъ религіозной тишиной, царившей въ этихъ холодныхъ, обнаженныхъ комнатахъ, гдѣ подготовлялось столько преступленій. Онъ не могъ привыкнуть къ такому нахальству, къ такому лицемѣрію. Онъ хотѣлъ-бы, чтобъ самыя стѣны громко кричали о мошенничествахъ нотаріуса. Безмолвная дѣятельность конторщиковъ и кажущаяся порядочность этого жилища зла выводили его изъ терпѣнія. Блѣдный, взволнованный, онъ сѣлъ на стулъ.
   -- Войдите, войдите, воскликнулъ Дугласъ, завидя его въ растворенную дверь кабинета.-- Вы мнѣ не помѣшаете... Я сейчасъ буду къ вашимъ услугамъ.
   Маріюсъ вошелъ въ кабинетъ. Тамъ находилось пять или шесть патеровъ, въ томъ числѣ и абатъ Донадеи, веселый, улыбающійся. Онъ пришелъ просить щедрую милостыню у нотаріуса и разсыпался въ любезностяхъ.
   -- Вы нашъ лучшій другъ, говорилъ онъ, -- и мы всегда обращаемся къ вамъ, когда паши церковныя кружки пусты.
   -- И хорошо дѣлаете, отвѣчалъ Дугласъ и, выдвинувъ ящикъ, взялъ нѣсколько золотыхъ.
   -- Сколько вамъ надо? спросилъ онъ у патера.
   -- Я думаю, что пятисотъ франковъ намъ хватитъ, отвѣчалъ Донадеи сладкимъ голосомъ.-- Мы очень нуждаемся въ помощи честныхъ и набожныхъ людей.
   -- Вотъ пятьсотъ франковъ, произнесъ нотаріусъ, перебивая его, и прибавилъ дрожащимъ голосомъ:-- молитесь за меня.
   Всѣ патеры встали и, окруживъ Дугласа, начали благодарить его и призывать на его голову благословеніе божіе. Дугласъ, блѣдный, безмолвный, принималъ ихъ благодарность и благословеніе. Маріюсу показалось, что его губы и вѣки немного дрожали.
   -- Богъ вамъ воздастъ за ваше великодушіе, говорилъ Донадеи.-- Онъ уже и теперь васъ вознаграждаетъ процвѣтаніемъ вашихъ дѣлъ и душевнымъ спокойствіемъ, которое вкушаютъ только люди истинно честные и человѣколюбивые. О, г. Дугласъ, вы представляете своей благородной личностью прекрасный примѣръ этому городу, въ которомъ современный матеріализмъ развращаетъ очень многихъ. Какъ-бы желательно было, чтобъ всѣ марсельскіе купцы переняли вашу простую, пабожную жизнь и ваши добрыя дѣла. Тогда мы не видѣли-бы ежедневно страшныя зрѣлища совершеннаго растлѣнія нравовъ.
   Дугласу, повидимому, было какъ-то неловко; похвалы патера выводили его изъ терпѣнія.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не святой, пробормоталъ онъ, перебивая Донадеи и провожая его до дверей; -- всякій человѣкъ нуждается въ милосердіи божіемъ. Если вы считаете себя обязаннымъ мнѣ чѣмъ-нибудь, то молитесь за меня.
   Патеры низко поклонились и вышли изъ комнаты одинъ за другимъ.
   Сидя въ углу кабинета, Маріюсъ молча присутствовалъ при этой сценѣ. Сердце его кипѣло яростью при видѣ такой позорной траги-комедіи. Быть можетъ, Дугласъ думалъ купить прощеніе у неба богатыми щедротами на ворованныя деньги. Такое лицемѣріе, такая низость были невѣроятны. Маріюсу казалось, что онъ видитъ во снѣ щедрость Дугласа и униженную благодарность Донадеи. Онъ пришелъ съ цѣлью уличить преступника, совершившаго подлоги, а очутился передъ святымъ человѣкомъ, котораго церковь благословляла за его добрыя дѣла. Впрочемъ, когда прошла первая минута удивленія, молодой человѣкъ почувствовалъ еще сильнѣе желаніе отомстить этому негодяю за попранныя имъ истину и честь. Позорная сцена, которой онъ только-что былъ свидѣтелемъ, сдѣлала его безжалостнымъ карателемъ зла.
   Проводивъ патеровъ, Дугласъ вернулся въ кабинетъ и съ любезной улыбкой протянулъ руку Маріюсу. Но пораженный отвращеніемъ при такомъ нахальствѣ, юноша отшатнулся отъ него и пристально, строго посмотрѣлъ на него.
   -- Затворите дверь, сказалъ онъ рѣзко.
   Ошеломленный словами и выраженіемъ лица Маріюса, нотаріусъ повиновался.
   -- Заприте на ключъ, прибавилъ тѣмъ-же тономъ молодой человѣкъ,-- мнѣ надо съ вами переговорить наединѣ.
   Дугласъ заперъ дверь и вернулся къ Маріюсу, удивленный, недовольный.
   -- Что съ вами, другъ мой? спросилъ онъ.
   Маріюсу вдругъ стало его жаль, и онъ колебался начать роковое объясненіе.
   -- Впрочемъ, вы правы, прибавилъ Дугласъ: -- лучше быть наединѣ для дѣловыхъ разговоровъ. Ну, что-же, вы готовы? Я получилъ недостававшій мнѣ документъ, и мнѣ надо только вашу подпись, чтобъ совершить закладную на домъ Отье. Вы знаете, что это дѣло спѣшное; я еще сегодня получилъ письмо отъ г. Отье, который умоляетъ поскорѣе выслать ему деньги.
   Съ этими словами онъ всталъ, разложилъ на столѣ бумаги и, обмакнувъ перо въ чернильницу, подалъ его Маріюсу.
   -- Подпишите, сказалъ онъ просто.
   Маріюсъ молча слѣдилъ за всѣми движеніями нотаріуса и, вмѣсто того, чтобъ взять перо, сказалъ хладнокровно, смотря прямо въ глаза Дугласу:
   -- Я вчера былъ въ домѣ на улицѣ Рима и говорилъ съ жильцами. Никто, даже прежній хозяинъ, не знаетъ г. Отье.
   Дугласъ поблѣднѣлъ, и губы его задрожали. Онъ свернулъ бумаги и положилъ на столъ перо.
   -- А, это меня удивляетъ, пробормоталъ онъ.
   -- Третьяго дня, продолжалъ Маріюсъ,-- у меня былъ графъ Жирусъ, богатый землевладѣлецъ въ Ламбескѣ, и положительно удостовѣрилъ меня, что нѣтъ въ его городѣ никакого домовладѣльца по имени Отье. Я теперь убѣжденъ, что такого господина вовсе не существуетъ. Что все это значитъ?
   Нотаріусъ не отвѣчалъ. Онъ смотрѣлъ прямо противъ себя мутными глазами и, чувствуя, что погибель его близка, тщетно отыскивалъ средства спасенія.
   -- Я потомъ отправился въ кварталъ св. Юста, продолжалъ безжалостный Маріюсъ; -- домъ, который, по вашимъ словамъ, былъ заложенъ г. Муте, принадлежитъ старому другу моей матери, г. Жиро, и онъ подтвердилъ мнѣ, что никогда не закладывалъ своего дома... Еще разъ спрашиваю васъ, что все это значитъ?
   Дугласъ молчалъ, и тогда Маріюсъ воскликнулъ громовымъ голосомъ:
   -- Если вы не хотите мнѣ отвѣчать, то я вамъ скажу, что все это значитъ. Вашъ Отье никогда не существовалъ; это фиктивное лицо, выдуманное вами для обдѣлыванія вашихъ грязныхъ дѣлъ. Вы никогда не закладывали дома г. Жиро, а взявъ деньги у Муте, положили ихъ себѣ въ карманъ. Для достиженія этого блестящаго результата вы совершили нѣсколько подлоговъ и хотѣли тотчасъ совершить новый, чтобъ достать еще денегъ.
   Дугласъ слушалъ его неподвижно, какъ мраморная статуя. Это хладнокровное спокойствіе вывело изъ терпѣнія молодого человѣка.
   -- Я не призванъ судить ваши преступленія, прибавилъ онъ еще громче, чѣмъ прежде; -- но я хочу спросить васъ, какъ вы смѣли сдѣлать мнѣ такое позорное предложеніе? Вы знали, что я честный труженикъ, и хотѣли меня впутать въ такое грязное дѣло... Я имѣю полное право сказать вамъ за это, что вы подлецъ.
   Лицо нотаріуса не дрогнуло.
   -- Сейчасъ васъ благословляли патеры, прибавилъ Маріюсъ, -- и вы прекрасно сыграли свою роль. Я одинъ въ Марсели знаю вашу тайну, и вы такъ ловко всѣхъ обманывали до сихъ поръ, что еслибъ я сказалъ всю правду, то мнѣ, можетъ быть, не повѣрили-бы. Дѣйствительно, трудно повѣрить, что нотаріусъ Дугласъ, этотъ высоко-уважаемый всѣми, честный, святой человѣкъ, преступно готовитъ во мракѣ гибель своихъ кліентовъ. Я самъ усомнился-бы въ вашей подлости, еслибъ это было возможно,-- такъ искусно вы прикидываетесь въ эту самую минуту смиреннымъ, набожнымъ монахомъ, углубившимся въ молитву! Но что-же вы молчите? Защищайте, оправдывайте себя!
   -- Что мнѣ вамъ отвѣчать? сказалъ, наконецъ, Дугласъ, равнодушно играя костянымъ ножемъ для разрѣзанія бумаги.-- Вы меня судите, какъ ребенокъ. Когда вы кончите кричать, то, можетъ быть, спокойно меня выслушаете.
   

ГЛАВА XXVII.
Спекуляціи нотаріуса Дугласа.

   Слыша, что Дугласъ называлъ его сужденіе дѣтскимъ, Маріюсъ вышелъ изъ себя и хотѣлъ воскликнуть, что онъ судитъ его, какъ честный человѣкъ, но нотаріусъ не далъ ему выговорить ни слова.
   -- Если вы будете все говорить, то, конечно, останетесь правы, произнесъ онъ съ нетерпѣніемъ -- Я вамъ дозволилъ оскорблять меня, сколько вамъ было угодно. Теперь, чортъ возьми, дайте мнѣ возможность спокойно защищаться... Конечно, я предпочелъ-бы, чтобъ моя система осталась для васъ тайною, но вы открыли часть правды, и потому лучше вамъ обнаружить ее цѣликомъ. Вы умный человѣкъ и поймете меня лучше всякаго другого. Къ тому-же я усталъ; моя теорія мнѣ не удалась на практикѣ, и я знаю, что я погибъ. Вотъ почему я рѣшаюсь чистосердечно исповѣдаться передъ вами. Вы увидите, что я никого не хотѣлъ позорить и искренно желалъ вамъ добра, предложивъ выгодную операцію. Выслушайте меня до конца, и надѣюсь, что вы сочтете меня просто неудачнымъ спекуляторомъ.
   Маріюсъ не могъ придти въ себя отъ удивленія. Онъ смотрѣлъ на Дугласа, какъ на съумасшедшаго, который неожиданно заговорилъ здраво. Спокойный тонъ этого человѣка и полное отсутствіе раскаянія придавали ему видъ несчастнаго изобрѣтателя, который грустно, ни безъ стыда, разсказываетъ интересную исторію своего неудавшагося изобрѣтенія.
   -- Отбросимъ всѣ подробности, продолжалъ онъ твердымъ, яснымъ голосомъ, играя, по-прежнему, костянымъ ножомъ;-- и не будемъ касаться дѣла Отье и Муте; оно не имѣетъ никакого значенія. Важно объяснить и обсудить ту сложную машину, которую я создалъ и пустилъ въ ходъ. Повторяю, я сознаю, что погибъ, и мнѣ доставляетъ какое-то грустное удовольствіе это объясненіе моего неудавшагося изобрѣтенія. Прежде всего я совершенно съ вами согласенъ и признаю, что я нарушилъ взятыя на себя обязанности, что я низкій преступникъ, если смотрѣть на меня, какъ на нотаріуса. Но я всегда считалъ себя банкиромъ и спекулаторомъ. Купивъ нотаріальную контору у моего предшественника, я имѣлъ очень небольшую практику. Первымъ моимъ стараніемъ было сдѣлать эту контору центромъ крупныхъ спекуляцій. Мнѣ пришлось удовлетворять всѣмъ требованіямъ, давать деньги взаймы нуждающимся въ нихъ, брать капиталы подъ закладъ у тѣхъ, которые хотѣли выгодно ихъ помѣстить, продавать желающимъ купить и покупать у желающихъ продать... Я послѣдовалъ примѣру охотниковъ, которые окружаютъ себя набитыми чучелами, чтобъ приманить живыхъ птицъ, и создалъ около сорока фиктивныхъ лицъ, подъ именемъ которыхъ я совершалъ всевозможныя операціи. Отье, я охотно признаюсь въ этомъ, одинъ изъ такихъ фиктивныхъ лицъ. Такимъ образомъ, я купилъ значительное число недвижимыхъ имуществъ, уплативъ за нихъ изъ денегъ, занятыхъ на имя фиктивныхъ покупателей, подъ залогъ этихъ домовъ и помѣстій. Благодаря этой системѣ, я создалъ себѣ большой оборотный капиталъ и многочисленныхъ кліентовъ, которые послужили основою моему кредиту.
   Дугласъ остановился, перевелъ дыханіе и продолжалъ тѣмъ-же спокойнымъ тономъ:
   -- Вы должны знать, что, спекулируя, часто нуждаешься до зарѣза въ деньгахъ. Когда купленная мною недвижимость была вся заложена, я изобрѣлъ другой способъ доставать деньги и для новыхъ спекуляцій. Я освобождалъ недвижимость отъ запрещенія путемъ фальшивыхъ квитанцій въ полученіи денегъ, данныхъ подъ залогъ, и снова совершалъ новую закладную на свободное имущество.
   -- Но вѣдь это низко! воскликнулъ Маріюсъ.
   -- Я васъ просилъ меня не перебивать, сказалъ рѣзко Дугласъ;-- я буду потомъ себя оправдывать, а теперь только излагаю факты. Мало-по-малу я принужденъ былъ расширить свою систему... Сорока фиктивныхъ лицъ было уже недостаточно, и я прибѣгнулъ къ крайнему способу, который вполнѣ удался, благодаря его отчаянной смѣлости. Я сталъ совершать закладныя на имя извѣстныхъ домовладѣльцевъ и торговцевъ, поддѣлывая ихъ подпись; потомъ я прежнимъ порядкомъ уничтожалъ закладную путемъ фальшивой квитанціи. Вы понимаете, эта система очень проста.
   -- Да, да, я понимаю, промолвилъ Маріюсъ, уже сомнѣваясь, не сошелъ-ли, дѣйствительно, нотаріусъ съума.
   -- Впрочемъ, началъ снова Дугласъ, -- когда мнѣ нужны были деньги, я пріобрѣталъ ихъ всѣми возможными путями. Я шелъ прямо къ цѣли и никогда не заботился о средствахъ преодолѣть представлявшіяся мнѣ преграды, открыто принимая на себя всю отвѣтственность... Такимъ образомъ, я часто создавалъ и залогодателя и самый залогъ; я заключалъ закладныя на несуществующія недвижимости, которыя не принадлежали ихъ фиктивнымъ собственникамъ. Часто также, въ случаяхъ непредвидѣнной крайности, я представлялъ къ учету векселя съ подложной подписью первыхъ марсельскихъ торговцевъ и моимъ личнымъ бланкомъ, такъ-что, когда наступалъ срокъ платежу, я самъ ихъ уплачивалъ и уничтожалъ компрометирующіе документы... Вы видите, что я отъ васъ ничего не скрываю и чистосердечно привожу доказательства своей виновности. Я обнажаю передъ вами всю мою систему, потому что хочу себя оправдать, и знаю, что мнѣ болѣе не примѣнять ее на практикѣ.
   Маріюсъ съ ужасомъ смотрѣлъ въ глубину той бездны, въ которую низвергался Дугласъ. Этотъ человѣкъ говорилъ о своей системѣ и объ оправдывающихъ его дѣйствія доводахъ, а слушавшій его молодой человѣкъ не вѣрилъ своимъ ушамъ. Онъ чувствовалъ, что передъ нимъ находилось какое-то чудовище, какой-то нравственный феноменъ, и ему казалось, что все это онъ слышитъ не наяву, а подъ вліяніемъ тяжелаго кошмара. Онъ терялся въ лабиринтѣ спекуляцій Дугласа и не смѣлъ доводить до логическаго результата идеи, развиваемыя этимъ страннымъ мошенникомъ съ какимъ-то мрачнымъ самодовольствіемъ.
   -- Вы теперь хорошо понимаете мою систему, продолжалъ нотаріусъ.-- Въ принципѣ я хотѣлъ быть банкиромъ и эксплуатировать поступавшіе въ мои руки капиталы. Нотаріальную контору я превратилъ въ банкирскую.
   -- T. e. въ притонъ воровства и фабрику подлоговъ, воскликнулъ Маріюсъ.
   -- Развѣ вы не понимаете, отвѣчалъ Дугласъ, пожимая плечами,-- что я не хотѣлъ обворовать ни одного изъ моихъ кліентовъ? Но я надѣюсь, что, дослушавъ меня до конца, вы отдадите мнѣ полную справедливость. Теперь я долженъ еще объяснить вамъ мою лучшую выдумку. Для управленія купленными недвижимостями и эксплуатированія занятыхъ суммъ, я создалъ рядъ повѣренныхъ, которые представляли моихъ фиктивныхъ кліентовъ. Въ эти повѣренные я бралъ честныхъ молодыхъ людей, которые были моими слѣпыми орудіями, не подозрѣвая нисколько существа моихъ операцій, Я былъ вполнѣ увѣренъ въ конечномъ торжествѣ моей системы и я, конечно, обогатилъ-бы своихъ помощниковъ, еслибъ несчастныя обстоятельства не помѣшали моему успѣху. Предложивъ вамъ, напримѣръ, быть повѣреннымъ Отье, я хотѣлъ только, повторяю еще разъ, сдѣлать вамъ добро и дать случай принять участіе въ спекуляціи, которую я считалъ очень выгодной.
   Эти послѣднія слова взбѣсили Маріюса. Терпѣніе его лопнуло, и онъ чувствовалъ, что сойдетъ съума, если будетъ долѣе слушать странную исповѣдь Дугласа.
   -- Я васъ слушалъ терпѣливо, сказалъ онъ, дрожа отъ гнѣва; -- всѣ гнусности, которыя вы мнѣ только-что разсказали съ непостижимымъ нахальствомъ, доказываютъ, что вы или дуракъ, или самый отъявленный мошенникъ.
   -- Да нѣтъ! воскликнулъ Дугласъ, ударяя кулакомъ по столу.-- Вы рѣшительно меня не понимаете. Я вамъ повторялъ уже пять или шесть разъ, что я банкиръ. Умоляю васъ, выслушайте меня до конца.
   Дугласъ всталъ и поднялъ голову съ большимъ достоинствомъ. Ничто, ни въ его позѣ, ни въ выраженіи его лица, не выражало страха или стыда.
   -- Вы меня назвали воромъ и мошенникомъ, сказалъ онъ тихо; -- я вамъ дозволилъ меня оскорблять; вы обвиняете меня именемъ общества, довѣрію котораго я измѣнилъ; вы говорите тономъ прокурора, который смотритъ на дѣйствія людей только съ законной точки зрѣнія. Но вы должны стать совершенно на другую точку зрѣнія, если хотите меня понять. Обдумайте хладнокровно все, что я вамъ сказалъ. Воромъ, неправда-ли, называютъ человѣка, который похищаетъ чужую собственность и, набивъ себѣ карманы, скрывается. Я никогда и не думалъ воровать. Вотъ уже шесть лѣтъ, какъ я примѣняю на практикѣ мою систему, но я такъ-же бѣденъ, какъ въ первый день, когда явился въ эту контору; мои спекуляціи не удались, я я даже потерялъ нѣсколько тысячъ моихъ кровныхъ денегъ. Вы знаете, какую я всегда велъ жизнь, скромную, труженическую; я пилъ воду и ѣлъ сухой хлѣбъ. Единственную роскошь, которую я себѣ позволялъ, это иногда жертвовать небольшія суммы на добрыя дѣла. Странный воръ -- человѣкъ, жившій въ своемъ кабинетѣ, какъ въ монастырской кельѣ, и ворочавшій громадными капиталами, не думая никогда присвоить себѣ изъ нихъ ни одного сантима! Признайтесь, что еслибъ я былъ, дѣйствительно, воръ, то уже давно наполнилъ-бы свою кассу чужими капиталами и бѣжалъ-бы изъ Марсели.
   Маріюсъ широко открылъ глаза отъ удивленія. Ему стало какъ-то неловко. Онъ еще не смотрѣлъ на дѣло съ этой точки зрѣнія. Очевидно, этотъ человѣкъ былъ правъ. Его нельзя было назвать воромъ.
   -- Васъ оскорбляетъ и выводитъ изъ себя моя система, продолжалъ Дугласъ; -- она не удалась, и я буду всѣми признанъ гнуснымъ преступникомъ. Но еслибъ я имѣлъ успѣхъ въ своихъ спекуляціяхъ, то нажилъ-бы громадное состояніе, не причинивъ никому ни малѣйшаго вреда; я сдѣлался-бы миліонеромъ, и меня всѣ уважали-бы... Да, базисомъ моихъ операцій было преступленіе; я спекулировалъ на подлогѣ, я открылъ новый и смѣлый путь къ обогащенію. Я такъ былъ увѣренъ въ своемъ успѣхѣ, я такъ надѣялся на свою энергичную дѣятельность, что не думалъ о возможной гибели другихъ, вмѣстѣ со мною, въ случаѣ неудачи. Въ этомъ заключалась вся моя ошибка,-- все мое ослѣпленіе. Поймите хорошенько, что я дѣлалъ: я совершалъ закладныя на несуществующія недвижимости или на такія недвижимости, которыя были съ избыткомъ обременены долгами, но я платилъ акуратно проценты по давнымъ въ ссуду капиталамъ; я выдавалъ фальшивые векселя, но въ срокъ уплачивалъ по нимъ сполна; мои фиктивные кліенты только прикрывали мою собственную личность, и я приводилъ ихъ въ дѣйствіе, какъ маріонетокъ, для расширенія моихъ спекуляцій. Моя цѣль заключалась въ пріобрѣтеніи капитала и въ эксплуатаціи его; фиктивныя лица и фальшивые векселя, съ помощью которыхъ я старался увеличить кругъ моихъ спекуляцій, тутъ не имѣютъ никакого значенія. Въ дѣлѣ спекуляцій реальный фактъ -- лишь тотъ барышъ, который получаешь съ капитала. Посмотрите на биржу,-- вѣдь тамъ дѣлаютъ обороты такъ-же съ несуществующими, предполагаемыми цѣнностями. Допустите на минуту, что мнѣ удалось моими операціями, каковы-бы онѣ ни были, удвоить капиталъ, пріобрѣтенный мною незаконными средствами, я тогда возвратилъ-бы весь этотъ капиталъ до послѣдняго сантима, я никого не обворовалъ-бы, уничтожилъ-бы всѣ подложные документы и честно ликвидировалъ-бы свои дѣла, наживъ большое состояніе своимъ умомъ и труженической, скромной жизнью. Вотъ вся моя система. Не имѣя своего состоянія, я былъ принужденъ заимствовать у другихъ необходимые капиталы для моихъ операцій. Это не воровство, а простой заемъ.
   Эти ясные, логичные доводы нотаріуса приводили Маріюса въ какое-то оцѣпенѣніе. Личность Дугласа страшно выростала въ его глазахъ. Онъ казался ему теперь геніемъ, употребившимъ на зло свои необыкновенныя способности, энергію и силу воли. Еслибъ у него были съ самаго начала большія средства въ рукахъ, то, можетъ быть, онъ и совершилъ-бы великія дѣла. Въ глубинѣ души такого крупнаго злодѣя, какъ Дугласъ, всегда скрывается великая сила, которая, примѣненная къ добру, дала-бы грандіозные результаты для общаго блага.
   Особенно удивляли Маріюса простота и непринужденность, съ которыми Дугласъ говорилъ о совершенныхъ имъ подлогахъ. По всей вѣроятности, думалъ онъ, въ умѣ этого человѣка что-то не исправно. Онъ боленъ; спекуляціонная горячка довела его до искренняго убѣжденія, что преступленіе -- отличный способъ наживы, если только преступленіе остается скрытымъ и безнаказаннымъ. Онъ самъ это говорилъ и, несмотря на совершенные подлоги, считалъ себя честнымъ человѣкомъ, если эти подлоги не приносили убытка никому. Всякое нравственное чутье въ немъ исчезло, и онъ не чувствовалъ, что преступленіе гнусно само по себѣ.
   -- Всѣ системы хороши въ теоріи, началъ снова Дугласъ послѣ непродолжительнаго молчанія;-- только на практикѣ обнаруживаются ихъ недостатки. Въ теоріи я долженъ былъ нажить громадное состояніе, а на практикѣ,-- я, право, не знаю, какъ это случилось,-- я заваленъ долгами и окончательно погибъ... Я потерялъ болѣе миліона въ несчастныхъ спекуляціяхъ, и всѣ мои кліенты раззорены.
   Тутъ голосъ нотаріуса задрожалъ, и даже на глазахъ его показались слезы. Онъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ въ лихорадочномъ волненіи, говоря какъ-бы самъ съ собою.
   -- Никто не можетъ себѣ представить, какую страшную жизнь я веду впродолженіи двухъ послѣднихъ лѣтъ. Всѣ мои операціи не удавались, и каждый день надо было уплачивать большія суммы. Чтобъ сохранить свой кредитъ и уничтожить слѣдъ совершенныхъ подлоговъ, я долженъ былъ дѣлать новые подлоги. Я уже пересталъ думать о барышахъ, а только старался спасти себя отъ каторги. Богъ мой свидѣтель, что еслибъ мнѣ только удалось вернуть чужіе капиталы, то я ликвидировалъ-бы свои дѣла, отдалъ-бы всѣмъ кліентамъ обратно ихъ деньги и сталъ-бы жить по буквѣ закона. Но громадные проценты, которые я долженъ былъ платить, меня подточили; я продалъ съ большою потерею купленныя недвижимости, и, несмотря на всѣ мои усилія, постоянная неудача ввергла меня въ бездну, изъ которой нѣтъ спасенія. Я подвелъ сегодня свои счета: пассивъ ужасный, и нѣтъ никакихъ средствъ уплатить срочные платежи, а для меня неуплата одного векселя значитъ преданіе суду и каторжная работа.
   Маріюсъ почти съ сожалѣніемъ смотрѣлъ на несчастнаго, который опустился въ кресла, блѣдный, убитый.
   -- Впрочемъ, и безъ того все кончено, сказалъ онъ: -- я чистосердечно вамъ во всемъ сознался, и вы тотчасъ донесете на меня прокурору. Да тѣмъ и лучше. Мое положеніе становилось невыносимымъ... Вы правы: я преступникъ и заслуживаю строжайшей кары.
   Маріюсъ не двигался съ мѣста. Онъ не зналъ, что дѣлать. Онъ боялся, что, вмѣшавшись въ это дѣло, онъ будетъ оторванъ, какъ главный свидѣтель, отъ исполненія своего собственнаго, нетерпѣвшаго отлагательства, долга, въ отношеніи брата. Къ тому-же, ничто его не обязывало идти въ доносчики. Дугласъ находился въ такомъ положеніи, что не могъ уже избѣгнуть правосудія.
   -- Ну, чего вы ждете? спросилъ вдругъ несчастный.-- Вамъ все извѣстно; бѣгите за полиціей, я не тронусь съ этого мѣста.
   Молодой человѣкъ всталъ, взялъ со стола довѣренности, на которыхъ было прописано его имя, и быстро разорвалъ ихъ.
   -- Вы негодяй, сказалъ онъ, -- и я нисколько не перемѣнилъ моего мнѣнія о васъ; но мнѣ нечего помогать небу, оно и безъ меня васъ покараетъ.
   И съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты.
   Вотъ въ двухъ словахъ конецъ исторіи Дугласа.
   На слѣдующій день, не имѣя средствъ уплатить крупный вексель, онъ искалъ спасенія въ бѣгствѣ. Извѣстіе объ этомъ произвело въ Марсели страшную панику. Многіе изъ кліентовъ были раззорены, и сразу нельзя было опредѣлить цифры убытковъ. Это событіе приняло характеръ общественнаго бѣдствія. Къ ужасу потерпѣвшихъ лицъ прибавилось негодованіе всего общества, которое не могло простить нотаріусу его лицемѣрія, благодаря которому, ему удалось обманывать цѣлый городъ впродолженіи многихъ лѣтъ.
   Наконецъ, Дугласа поймали и судили въ Э, среди невѣроятнаго возбужденія всѣхъ классовъ противъ такого гнуснаго мошенника. Онъ-же очень хладнокровно принялъ на себя роль подсудимаго. Безъ его помощи слѣдователь никогда не привелъ-бы въ ясность его дѣла,-- такъ они были сложны и запутанны! Суду пришлось разсмотрѣть болѣе девятисотъ подложныхъ документовъ всякаго рода и наименованія. Дугласъ съ неутомимой энергіей и вполнѣ чистосердечно разобралъ этотъ хаосъ и точно опредѣлилъ права и обязанности своихъ кредиторовъ и должниковъ. При этомъ онъ пламенно возставалъ противъ обвиненія его въ воровствѣ. Онъ постоянно утверждалъ, что онъ несчастный спекулаторъ и что еслибъ правосудіе и обстоятельства ему позволили, то онъ поправилъ-бы дѣла, какъ свои, такъ и своихъ кліентовъ. Онъ, повидимому, обвинялъ судъ въ томъ, что ему связали руки и не дали возможности загладить причиненный столькимъ лицамъ вредъ.
   Его приговорили къ пожизненной каторгѣ и къ выставленію у позорнаго столба.
   

ГЛАВА XXVIII.
Какъ уродъ можетъ сдѣлаться красавцемъ.

   Ужъ болѣе двухъ мѣсяцевъ Маріюсъ и Фина возвратились въ Марсель. Молодой человѣкъ, выходя изъ конторы Дугласа, долженъ былъ сознаться, что онъ до сихъ поръ только терялъ время и что у него не было еще ни одного сантима изъ необходимыхъ на спасеніе Филиппа пятнадцати тысячъ. Рѣшительно онъ умѣлъ только любить и жертвовать собою; онъ чувствовалъ, что его душа была слишкомъ простая, узкая и честная, чтобъ добыть въ нѣсколько недѣль такую громадную сумму. Онъ всегда жилъ, какъ невинный ребенокъ, а печальныя событія, въ которыхъ онъ принялъ участіе въ послѣднее время,-- любовь Арманды и Совера, а главное, преступленія Дугласа,-- показали ему жизнь въ такомъ ужасающемъ видѣ, что онъ пришелъ въ отчаяніе. Онъ шелъ назадъ, а не впередъ; онъ боялся новой попыткой себя скомпрометировать окончательно, попавъ еще разъ въ руки мошенниковъ, которые не упустили-бы случая поэксплуатировать его. Онъ теперь видѣлъ вокругъ себя только однѣ западни.
   Однако, декабрь приближался. Надо было спѣшить, или Филиппъ будетъ безжалостно выставленъ къ позорному столбу. Уже нельзя было надѣяться ни на какое снисхожденіе, ни на какую отсрочку. При этой мысли Маріюсъ плакалъ отъ безпомощной злобы. Онъ готовъ былъ для спасенія брата на любой геркулесовскій подвигъ; еслибъ ему позволили, онъ съ радостью взялся-бы разнести по камню стѣну тюрьмы. Этотъ тяжелый, ручной трудъ его не испугалъ-бы, но пятнадцать тысячъ франковъ приводили его въ ужасъ. Когда приходилось просить, унижаться, идти на сдѣлки, болѣе или менѣе сомнительныя, онъ терялъ голову и чувствовалъ свою полную неспособность на подобное дѣло. Этимъ только я можно объяснить наивное довѣріе, побудившее его обратиться къ Армандѣ и Дугласу.
   Однако, всякая надежда еще не исчезла въ немъ. Благодаря именно тѣмъ качествамъ, которыя дѣлали его слабымъ въ жизненной борьбѣ, онъ все еще вѣрилъ въ доброту людей и утѣшалъ себя мыслью, что, наконецъ, найдется истинный, великодушный другъ. Въ этомъ настроеніи его поддерживала и Фина, которая была просто ангеломъ-хранителемъ бѣднаго юноши въ эти тяжелые дни.
   Маріюсъ очень близко сошелся съ Кокурданами и почти каждый вечеръ проводилъ съ Финою. Сначала они только говорили о Филиппѣ; потомъ, хотя и не забывая бѣднаго узника, они стали чаще говорить о себѣ, о своемъ дѣтствѣ, о своей будущности и т. д. Ихъ бесѣды были искреннія и задушевныя, и они оба черпали въ нихъ отдыхъ отъ треволненій дня и новыя силы на завтрашнюю работу.
   Мало-по-малу Маріюсъ привыкъ каждое утро пламенно желать, чтобъ поскорѣе наступилъ вечеръ. Когда въ его сердцѣ воскресала надежда, онъ бѣжалъ обрадовать ею Фину; когда его поражало разочарованіе, онъ точно также спѣшилъ разсказать ей все, увѣренный, что найдетъ въ ней сочувствіе и утѣшеніе. Только въ маленькой комнаткѣ Фины онъ дышалъ легко и чувствовалъ себя если не счастливымъ, то по крайней мѣрѣ спокойнымъ.
   Однажды вечеромъ онъ захотѣлъ непремѣнно помочь молодой дѣвушкѣ связывать букеты для слѣдующаго дня; съ невинной радостью ребенка, онъ выдергивалъ шипы изъ розановъ и ловко подбиралъ одну къ другой фіалки и маргаритки. Съ этой минуты онъ сдѣлался цвѣточницей и каждый день акуратно занимался этимъ ремесломъ отъ восьми до девяти часовъ вечера. Эта работа его забавляла и успокоивала его сердечную тревогу. А подавая цвѣты Финѣ и прикасаясь къ ея пальцамъ, онъ невольно вспыхивалъ. Безъ сомнѣнія, странное чувство, ощущаемое имъ въ эти мгновенія, возбудило въ немъ неожиданное призваніе къ ремеслу цвѣточницы.
   Маріюсъ былъ до того наивенъ, что онъ изумился-бы и даже былъ-бы оскорбленъ, еслибы ему кто-нибудь сказалъ, что онъ влюбленъ въ Фину. Онъ воскликнулъ-бы, что онъ слишкомъ уродливъ для возбужденія въ комъ-нибудь къ себѣ любви; онъ счелъ-бы преступленіемъ страсть, развившуюся подъ тѣнью чужого несчастія, особенно когда этотъ чужой былъ его родной братъ. Но сердце его протестовало-бы. Маріюсъ впервые близко сошелся съ женщиной я попался въ сѣти перваго нѣжнаго взгляда. Сначала Фина, утѣшая и успокоивая его, казалась ниспосланной ему съ неба сестрою и матерью. Но мало-по-малу, невольно и безсознательно, эта сестра, эта мать обращалась въ жену, которую онъ любилъ со всѣмъ пламеннымъ жиромъ своего преданнаго сердца..
   Эта любовь по-необходимости должна была проснуться въ этихъ молодыхъ людяхъ, которые вмѣстѣ плакали и утѣшали себя надеждами. Случай ихъ соединилъ, а сердечная доброта сковала ихъ цѣпями Гименея. Они были достойны друга друга и оба отличались одинаковымъ чувствомъ преданности и самопожертвованія.
   Въ послѣднее время Фина иногда лукаво улыбалась, чего не замѣчалъ Маріюсъ. Она съ чисто женскимъ инстинктомъ поняла, что онъ ее любитъ, прежде чѣмъ онъ самъ далъ себѣ отчетъ въ своихъ чувствахъ. Но она ловко скрывала румянецъ, неожиданно вспыхивавшій на ея щекахъ, и учащенное колыханіе груди; она оставалась преданнымъ другомъ Маріюса, не обнаруживая своей страсти слишкомъ горячимъ пожатіемъ руки. Видя, какъ они по вечерамъ разбирали цвѣты, всякій принялъ-бы ихъ за брата и сестру.
   Каждое воскресенье Фина отправлялась въ Сен-Генри. Она чувствовала къ Бланшъ какое-то сочувственное сожалѣніе, какую-то великодушную дружбу. Эта молодая дѣвушка, долженствовавшая вскорѣ родить и у которой сердце и вся жизнь были навѣки разбиты, становилась ей съ каждымъ днемъ все дороже. Она съ грустью видѣла ея слезы, раскаяніе и укоры совѣсти, и старалась облегчить ея горе, развлечь ея уединенное, печальное существованіе. Своей веселой улыбкой она вносила хоть слабый лучъ свѣта въ мрачный домъ, гдѣ Бланшъ плакала, думая вѣчно о Филиппѣ и его ребенкѣ.
   Эти посѣщенія были для цвѣточницы какимъ-то священнымъ пилигримствомъ. Она отправлялась утромъ послѣ завтрака и оставалась съ Бланшъ до вечера. При закатѣ солнца она выходила изъ дома на берегъ моря, гдѣ ее ждалъ Маріюсъ, и они возвращались въ Марсель пѣшкомъ, рука объ руку, какъ молодые супруги.
   Для Маріюса эти прогулки были настоящимъ блаженствомъ, и онъ считалъ воскресный вечеръ наградой за всѣ свои труды и заботы впродолженіи цѣлой недѣли. Онъ ждалъ Фяну въ берегу моря, забывая свое горе, и ждалъ съ замираніемъ сердца, чтобъ поскорѣе явилась молодая дѣвушка. Когда-же она была подлѣ него, они улыбались другъ другу и тихо, медленно возвращались въ сумеркахъ въ городъ, мѣняясь нѣжными словами дружбы и надежды. И всегда эта береговая дорога казалась Маріюсу слишкомъ короткой.
   Въ одинъ изъ воскресныхъ вечеровъ онъ пришелъ очень рано на мѣсто свиданія. Деликатность мѣшала ему войти въ домъ Бланшъ и возбудить горькія мысли въ головѣ бѣдной молодой дѣвушки, а потому онъ сѣлъ на утесъ, который возвышался подлѣ селенія на берегу моря, и устремилъ свои взоры на безпредѣльную водную равнину. Около двухъ часовъ онъ сидѣлъ тутъ, погруженный въ неопредѣленную, нѣжно убаюкивавшую его, думу. Необозримый горизонтъ смягчалъ его сердце, и затаенная въ глубинѣ его души любовь къ Финѣ невольно, инстинктивно, просилась наружу; онъ видѣлъ въ голубыхъ волнахъ только образъ Фины и въ монотонномъ ихъ плескѣ слышалъ лишь имя Фины.
   Наконецъ, явилась молодая дѣвушка и сѣла подлѣ него. Маріюсъ молча взялъ ея руку.
   Сумерки медленно заволакивали темной дымкой и море, и небо. Розовый отблескъ солнечнаго заката умиралъ на выдающихся утесахъ; безмятежная тишина стушевывала послѣдніе звуки засыпавшей жизни; въ воздухѣ было что-то нѣжное, ласкающее.
   Взволнованный, тронутый до глубины души, Маріюсъ не произносилъ ни слова, а, держа въ своихъ рукахъ руку Фины, продолжалъ мечтать. Взоры его по-прежнему блуждали въ туманной дали, гдѣ сливалось море съ небомъ, и онъ грустно улыбался. Вдругъ его губы безсознательно высказали громко то, что мучило его сердце.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, прошепталъ онъ,-- я слишкомъ уродливъ.
   До этой минуты Фина также молчала, но нѣжная, лукавая улыбка играла на ея лицѣ. Наконецъ-то Маріюсъ рѣшился высказать ей свою любовь; она отгадывала это по необыкновенному блеску его глазъ и болѣе нѣжному пожатію его руки. Но, услыхавъ его слова, она разсердилась.
   -- Слишкомъ уродливъ! воскликнула она.-- Но вы красавецъ, Маріюсъ!
   Въ этомъ восклицаніи молодой дѣвушки было столько сердечнаго чувства, что Маріюсъ быстро обернулся и взглянулъ на нее съ безпокойствомъ. Фина поняла, что она разомъ выдала тайну своего сердца, и опустила голову. Щеки ея горѣли. Нѣсколько секундъ она молчала въ сильномъ смущеніи. Но не въ ея натурѣ было бояться откровеннаго признанія въ любви; она была слишкомъ искрення и откровенна, чтобъ разыграть лицемѣрную комедію, къ которой обыкновенно прибѣгаютъ молодыя дѣвушки.
   -- Выслушайте меня, сказала она, наконецъ, мужественно поднимая глаза и смотря прямо въ лицо дрожавшему всѣмъ тѣломъ Маріюсу.-- Я хочу быть съ вами откровенной. Полгода тому назадъ я вовсе о васъ не думала. Я считала васъ уродомъ, вѣроятно, потому, что никогда на васъ не смотрѣла. Сегодня въ моихъ глазахъ вы стали красавцемъ... Право, я не знаю, какъ это случилось...
   Несмотря на всю свою рѣшимость, она немного колебалась, и неожиданный румянецъ выступилъ на ея щекахъ. Она остановилась, не имѣя достаточно силъ, чтобъ прямо сказать Маріюсу, что его любитъ. Къ тому-же она знала застѣнчивость молодого человѣка и заговорила только, чтобъ побудить его самого сдѣлать ей признаніе. Но онъ оставался все въ прежнемъ восторженномъ положеніи. Ему не надо было ничего большаго, и онъ остался-бы всю ночь на этомъ утесѣ, не стараясь вырвать отъ Фипы дальнѣйшаго, болѣе опредѣленнаго, признанія. Но Фпяа начинала терять терпѣніе.
   Исторія любви цвѣточницы была очень простая, и не трудно объяснить, какимъ образомъ Маріюсъ сталъ въ ея глазахъ красавцемъ. Сначала она любила высокій ростъ и энергичное лицо Филиппа съ тѣмъ ослѣпленіемъ молодыхъ дѣвушекъ, которое побуждаетъ ихъ обыкновенно останавливать свой выборъ на человѣкѣ, сосредоточивающемъ всю свою красоту не въ сердцѣ, а на лицѣ. Потомъ, оскорбленная его холодностью и отгадавъ его грубую, самолюбивую натуру, она строго осудила его поведеніе въ отношеніи Бланшъ и мало-по-малу совершенно отвернулась отъ него. Въ это время она близко сошлась съ Маріюсомъ. Доброта и самопожертвованіе молодого человѣка возбудили въ ея сердцѣ любовь къ нему. Уродъ тѣломъ, Маріюсъ сіялъ красотою сердца. Въ первое время она видѣла въ немъ только друга, которому надо было помочь въ его горѣ, и она взяла на себя половину его тяжелой задачи, отчасти изъ прежней любви къ Филиппу, но еще болѣе по природному влеченію оказывать всѣмъ услуги. Такимъ образомъ, она заключила союзъ съ Маріюсомъ, и ихъ общія заботы о спасеніи Филиппа съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе ихъ сближали. Съ теченіемъ времени они полюбили другъ друга, живя одной надеждой и энергично стремясь къ одной цѣли.
   И среди этого великодушнаго, благороднаго подвига самопожертвованія, Маріюсъ сталъ для нея красавцемъ. Фина забыла неправильность чертъ его лица, видя нѣжность и доброту его сердца. Она почувствовала въ себѣ пламенную привязанность и уваженіе къ благородной натурѣ, любовь которой ей казалась чѣмъ-то идеальнымъ. Быть любимой этой возвышенной душой стало ея задушевной мечтой; сравненіе Маріюса съ его братомъ Филиппомъ придавало первому какой-то небесный ореолъ. Съ этой минуты лицо Маріюса преобразилось въ ея глазахъ: онъ былъ красавецъ изъ красавцевъ, и она сильно удивилась-бы, еслибъ кто-нибудь сталъ увѣрять ее, что онъ уродъ.
   Въ ушахъ Маріюса звонко раздавался ея крикъ любви, ясно говорившій: "ты красавецъ, и я тебя люблю". Но онъ не смѣлъ открыть рта, боясь разсѣять чудный сонъ.
   -- Вы мнѣ не вѣрите? спросила, наконецъ, Фина, все съ тойже нѣжной улыбкой и не вполнѣ сознавая, что она говоритъ.
   -- Да, я вамъ вѣрю, отвѣчалъ Маріюсъ глубокимъ, тихимъ голосомъ; -- сердце мое жаждетъ этой вѣры... Безъ васъ я прислушивался къ голосу волнъ, и онъ повѣдалъ мнѣ тайну... Я не знаю, что сталось сегодня съ небомъ и моремъ, но ихъ нѣжный лепетъ растрогалъ мою душу и смутилъ мой умъ. Въ минуту захода солнца, безпредѣльная водная даль открыла мнѣ тайну моего сердца. Хотите знать, что повѣдали мнѣ морскія волны?
   -- Да, отвѣчала Фина, дрожащимъ отъ волненія голосомъ.
   Маріюсъ нагнулся къ ней и произнесъ почти шопотомъ:
   -- Волны мнѣ сказали, что я васъ люблю,
   Сумерки становились все темнѣе. На небѣ послѣдніе проблески исчезали въ прозрачности млечнаго пути. Море, неподвижное, темно-синее, засыпало. Свѣжее дыханіе умѣряло жаръ земли, еще пылавшей огнемъ страсти. Это была лучшая минута для объясненія въ любви. Само море, казалось, своимъ тихимъ плескомъ у подножія утеса подтверждало искренность словъ Маріюса.
   -- Ну, такъ у волнъ злой язычекъ, весело отвѣчала Фина; -- но сказали-ли онѣ вамъ по крайней мѣрѣ правду?
   -- Да, да, продолжалъ онъ восторженно, витая гдѣ-то въ безоблачномъ пространствѣ, -- онѣ сказали правду. Я чувствую всѣмъ сердцемъ, что васъ люблю, мой дорогой другъ, и мнѣ кажется, что я васъ любилъ со дня своего рожденія... О, какъ мнѣ легко послѣ этого признанія! Давно мнѣ чего-то не доставало; сидя съ вами, я чувствовалъ въ себѣ какую-то страстную нѣжность и слышалъ невѣдомые голоса, шептавшіе мнѣ что-то на ухо. Теперь я слышу ясно, я чувствую отчетливо, что я васъ люблю.
   Фина съ улыбкой слушала его.
   -- Вы не сердитесь? прибавилъ онъ вдругъ смиреннымъ тономъ.-- Я знаю, что вы не можете меня любить.
   -- Вы ничего не знаете, отвѣчала Фина съ нѣжной рѣзкостью.-- Боже мой, какой вы нерѣшительный, какъ долго собирались мнѣ это сказать! Мой отвѣтъ готовъ уже болѣе мѣсяца.
   -- И этотъ отвѣтъ?
   -- Спросите его у волнъ, отвѣчала Фина, смѣясь.
   И она протянула Маріюсу свои обѣ руки. Онъ, какъ безумный, осыпалъ ихъ поцѣлуями.
   Ночь уже совершенно наступила, и глухой ропотъ моря распространялъ по землѣ сладострастную истому.
   Наконецъ, Маріюсъ нагнулся къ молодой дѣвушкѣ и религіозно поцѣловалъ ее въ лобъ.
   Тогда они стали весело болтать, какъ влюбленные или, скорѣе, какъ дѣти, вспоминали о прошломъ, составляли планы въ будущемъ. Они говорили такъ, чтобъ слышать голоса другъ друга, казавшіеся имъ небесной музыкой, чтобъ ощущать теплое дыханіе своихъ пламенныхъ устъ. Они были такъ счастливы въ эту безмятежпо-тихую ночь, въ виду безпредѣльнаго моря!
   -- Вотъ, видишь-ли, сказала, наконецъ, Фина,-- мы женимся послѣ освобожденія твоего брата. Надо прежде всего спасти Филиппа.
   При имени брата Маріюсъ вздрогнулъ. Онъ совершенно забылъ о немъ. Теперь грустная дѣйствительность предстала передъ нимъ. Впродолженіи двухъ часовъ онъ виталъ въ седьмомъ небѣ и вдругъ грохнулся на землю.
   -- Филиппъ! сказалъ онъ.-- Да, мы должны подумать о Филиппѣ!.. О, неужели мое счастье было такъ кратковременно? Ты вѣдь любишь моего брата? Ради Бога, скажи мнѣ правду!
   Фина ничего не отвѣчала и громко заплакала. Слова Маріюса терзали ея сердце. Онъ настаивалъ, внѣ себя отъ отчаянія.
   -- Я.тебя люблю, воскликнула тогда Фина,-- потому что ты добръ, потому что ты умѣешь любить, потому что я найду въ тебѣ и мужа, и брата, и отца... Ты видишь, что я не могу любить Филиппа.
   Этотъ крикъ сердца дышалъ такой любовью, такой слѣпой вѣрой, что Маріюсъ понялъ, наконецъ, какое у Фины пламенное, преданное сердце. Онъ восторженно сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ.
   -- Мы счастливы, произнесъ онъ, однако, черезъ нѣсколько минутъ, словно совѣсть его укоряла,-- и, какъ злые эгоисты, забываемъ, что нашъ братъ томится въ тюрьмѣ! Нѣтъ, мы не умѣемъ хлопотать объ его освобожденіи.
   -- Ребенокъ! отвѣчала Фипа.-- Мы въ эту минуту становимся мужемъ и женою, и наше блаженство дастъ намъ во сто разъ болѣе силъ для борьбы. Ты увидишь, какое мужество придаетъ сознаніе, что любишь и что тебя любятъ.
   И они замолчали. Море по-прежнему убаюкивало ихъ любовь своимъ монотоннымъ плескомъ.
   Они возвратились въ Марсель при блескѣ звѣздъ, сіяя счастьемъ и надеждами.
   

XXIX.
Борьба возобновляется.

   Бланшъ плакала съ утра до ночи. Осень становилась холодной, сумрачной. Море судорожно колыхалось; ревъ волнъ становился раздирающимъ; деревья на берегу стояли обнаженные. Всѣ эти признаки приближенія зимы усиливали только отчаяніе, которое грызло сердце Бланшъ.
   Она жила въ одинокомъ домикѣ на берегу моря, въ разстояніи нѣсколькихъ минутъ ходьбы отъ селенія Сен-Генри. Она цѣлые дни сидѣла у окна, смотря на морскія волвы, которыя съ однообразной правильностью разбивались объ утесы. Это было ея единственнымъ развлеченіемъ. Только иногда по вечерамъ она ходила со своей гувернанткой на берегъ и тамъ садилась на обломокъ скалы. Свѣжій вѣтерокъ немного освѣжалъ пожиравшій ее внутренній огонь; она забывалась въ окружавшемъ ее полумракѣ и приходила домой, только лродрогнувъ отъ холода.
   Одна мысль всегда ее преслѣдовала. Днемъ и ночью, дома и на берегу моря, она думала о Филиппѣ и о ребенкѣ, котораго она носила въ себѣ.
   Только Фина ее немного успокоивала. Еслибъ не еженедѣльныя посѣщенія цвѣточницы, бѣдная молодая дѣвушка умерла-бы отъ отчаянія. Она чувствовала необходимость подѣлиться своимъ горемъ съ доброй, сочувственной душой. Одиночество пугало ее, и, оставаясь одна, она была вѣчно окружена страшными образами, которые вызывали укоры ея совѣсти.
   Когда-же приходила Фина, она запиралась съ нею въ свою маленькую комнату верхняго этажа, гдѣ онѣ могли на свободѣ говорить и плакать.
   -- О, какъ тяжела жизнь! говаривала Бланшъ.-- Я думала сегодня цѣлый день о нашихъ странствіяхъ съ Филиппомъ среди утесовъ Жогмарды. Зачѣмъ я не бросилась тамъ въ бездну или не разбила себѣ голову о скалы?
   -- Зачѣмъ вы все плачете, все отчаиваетесь? отвѣчала нѣжно Фина.-- Вы уже не дѣвочка; вы вскорѣ будете матерью и у васъ явятся святыя обязанности. Ради Бога, не живите все въ прошедшемъ, котораго не воротить... Вы только кончите тѣмъ, что занеможете и убьете своего ребенка.
   -- Убить моего ребенка! восклицала Бланшъ, дрожа всѣмъ тѣломъ и еще болѣе заливаясь слезами.-- Не говорите мнѣ этого. Этотъ ребенокъ долженъ жить, чтобъ загладить мою вину и вымолить мнѣ прощеніе... О, Филиппъ зналъ, что говорилъ, увѣряя меня, что я принадлежу ему на-вѣки. Тщетно я публично отреклась отъ него, тщетно старалась его забыть. Моя гордость втоптана въ грязь, и я чувствую только, какъ любовь къ нему, мучительная, роковая любовь, терзаетъ мое сердце. Я теперь люблю Филиппа, какъ никогда прежде его не любила, люблю съ отчаяніемъ и горькими укорами совѣсти.
   Фина ничего не отвѣчала. Она желала-бы, чтобъ Бланшъ была мужественнѣе и берегла свои силы для достойнаго исполненія своего материнскаго долга, когда наступитъ роковая минута. Но Бланшъ была, какъ всегда, бѣдное, слабое созданіе, умѣвшее только плакать, и цвѣточница давала себѣ слово энергично дѣйствовать за нее, дозволяя ей плакать въ-волю, такъ-какъ она ничего другого не умѣла.
   -- Еслибъ вы знали, продолжала Бланшъ,-- какъ я страдаю, когда васъ здѣсь нѣтъ! Я чувствую въ себѣ Филиппа, и онъ жжетъ, терзаетъ меня; онъ воплотился въ моемъ ребенкѣ; я ношу его въ своемъ сердцѣ, и онъ вѣчно упрекаетъ меня за мое клятвопреступленіе. Онъ всегда передо мною, вокругъ меня, во мнѣ; я его вижу въ темницѣ; я слышу, какъ онъ меня проклинаетъ... О, какъ-бы я желала не имѣть вовсе сердца! Тогда я жила-бы счастливо.
   -- Полноте, успокойтесь, говорила Фина, но ей не всегда удавалось утишить хоть нѣсколько отчаяніе молодой дѣвушки.
   Однажды, среди подобнаго кризиса, Бланшъ вдругъ пристально посмотрѣла на нее и прошептала дрожащимъ голосомъ:
   -- Вы выйдете за него замужъ, не правда-ли?
   Фина не могла сразу понять, въ чемъ дѣло.
   -- Не скрывайте отъ меня ничего, продолжала съ жаромъ Бланшъ:-- мнѣ лучше разомъ все узнать. Вы хорошая дѣвушка, и я предпочитаю, чтобъ онъ женился на васъ, чѣмъ бѣгалъ-бы по развратнымъ женщинамъ Марселя... Когда я умру, вы скажите ему, что я его всегда любила.
   Голосъ ея прервался рыданіями.
   -- Умоляю васъ, забудьте все для вашего ребенка, сказала Фина, нѣжно взявъ ее за руку.-- Впрочемъ, успокойтесь, я никогда не буду женою Филиппа. Можетъ быть, я буду его сестрою.
   -- Какъ сестрою? спросила Бланшъ.
   -- Да, отвѣчала Фина, съ улыбкой вспоминая о Маріюсѣ.-- Я люблю и любима.
   И она разсказала ей исторію своей любви, которая очень успокоила Бланшъ. Съ этой минуты она полюбила еще болѣе Фину, стала думать о Филиппѣ съ меньшимъ отчаяніемъ и всецѣло предалась мысли о своемъ ребенкѣ. Чистая, истинная и преданная любовь Фины какъ-бы отразилась въ ея сердцѣ.
   По временамъ цвѣточница встрѣчала въ маленькомъ домикѣ на морской ь берегу абата Шастанье, который старался утѣшить Бланшъ религіозными увѣщаніями. Онъ говорилъ ей о небѣ и желалъ вырвать изъ ея сердца земную страсть. Ему хотѣлось, чтобъ она поступила въ монастырь, такъ-какъ онъ полагалъ, что въ жизни для нея уже невозможно счастье. Она должна была остаться вѣчной вдовой и не имѣла достаточно нравственныхъ силъ, чтобъ примириться съ подобною жизнью. Но бѣдный патеръ не зналъ человѣческаго сердца, и Бланшъ предпочитала плакать съ Финой, говоря о Филиппѣ, чѣмъ слушать проповѣди абата Шастанье. Однако, добрый старикъ находилъ въ своемъ сердцѣ такія нѣжныя, трогательныя ноты, что молодая дѣвушка смотрѣла на него съ изумленіемъ и чувствовала какое-то странное желаніе проникнуть въ безмятежный міръ, гдѣ онъ обиталъ. Она хотѣла-бы броситься на колѣни въ церкви передъ алтаремъ и остаться тамъ въ восторженномъ полузабытьи до своей смерти.
   Однажды абатъ Шастанье вышелъ изъ дома Бланшъ вмѣстѣ съ Финою. Онъ желалъ сообщить ей недобрую вѣсть, которую онъ скрывалъ отъ бѣдной молодой дѣвушки. На берегу моря ждалъ цвѣточницу, какъ всегда, Маріюсъ, и абатъ, обращаясь къ нему, сказалъ:
   -- Дитя мое, ваши грустные дни опять возобновятся. Я получилъ вчера письмо отъ г. Казалиса. Онъ очень удивляется, что приговоръ по дѣлу вашего брата еще не приведенъ въ исполненіе, и уже принялъ мѣры, чтобъ ускорить его выставленіе къ позорному столбу. Какъ ваши дѣла? Когда вы намѣрены освободить узника?
   -- Мы не сдѣлали ни шагу впередъ, отвѣчалъ съ отчаяніемъ Маріюсъ:-- я надѣялся, что предо мною еще шесть недѣль.
   -- Не думаю, чтобъ г. Казалисъ могъ убѣдить предсѣдателя суда измѣнить своему слову... Къ тому-же никто не знаетъ о нашей просьбѣ, и я увѣренъ, что отсрочка продлится до конца декабря, какъ намъ обѣщали. Но все-же поторопитесь. Нельзя ручаться ни за что, и я счелъ своимъ долгомъ васъ предупредить.
   Маріюсъ и Фина были въ отчаяніи. Они возвратились въ Марсель вмѣстѣ съ патеромъ, безмолвные, убитые. Впродолженіи недѣли любовь какъ-бы ослѣпила ихъ, а теперь они снова съ ужасомъ увидѣли, что подъ ихъ ногами зіяла та-же бездна.
   

ГЛАВА XXX.
Позорный столбъ.

   Спустя нѣсколько дней, когда Маріюсъ шелъ утромъ въ свою контору, онъ встрѣтилъ громадную, шумную толпу, направлявшуюся по улицѣ Парадисъ къ Канебьерѣ. Онъ остановился на углу улицы Дарсъ и, поднявшись на ципочки, увидалъ, что королевская площадь была вся переполнена народомъ. Вокругъ него бушевали народныя волны; на всѣхъ лицахъ выражалось какое-то жестокое любопытство, и легко было понять, что каждый спѣшилъ на одно изъ тѣхъ дикихъ, лютыхъ зрѣлищъ, которыя составляютъ любимое развлеченіе толпы. Пламенное любопытство, одушевлявшее толпу, мало-по-малу овладѣло и Маріюсомъ; нѣкоторыя слова, схваченныя имъ на-лету, возбудили въ немъ смутную тревогу, и онъ поддался увлекавшему все народному потоку.
   Онъ довольно легко добрался до королевской площади, во тамъ наплывъ публики изъ улицы Парадисъ встрѣтилъ сопротивленіе въ тѣсно сжатой толпѣ, уже стоявшей на мѣстѣ. Всѣ старались приподняться надъ передними рядами и устремляли любопытные взоры на Канебьеру.
   Молодой человѣкъ смутно увидалъ конныхъ солдатъ; болѣе онъ ничего не могъ разобрать и еще не отгадывалъ, какое зрѣлище привлекало сюда весь городъ.
   Вокругъ него шумѣла толпа, и среди общаго говора слышались отдѣльныя восклицанія:
   -- Его привезли сегодня ночью изъ Э.
   -- Да, и завтра его отвезутъ въ Тулонъ.
   -- Я желалъ-бы видѣть, какую онъ корчитъ рожу.
   -- Говорятъ, онъ зарыдалъ, когда палачъ принесъ веревки.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, онъ ведетъ себя мужественно. Онъ здоровенный молодчина и не станетъ плакать, какъ женщина.
   -- Мерзавецъ! Его слѣдовало-бы побить камнями.
   -- Я постараюсь подойти ближе.
   -- Погоди. Его встрѣтятъ свистками, и я хочу въ этомъ принять участіе.
   Всѣ эти гнѣвныя восклицанія тревожно раздавались въ ушахъ Маріюса. Ему становилось страшно и холодный потъ выступалъ у него на лицѣ. Онъ спрашивалъ себя съ ужасомъ, кто былъ этотъ человѣкъ, котораго толпа хотѣла закидать грязью?
   Давка все усиливалась, и Маріюсъ понялъ, что не въ состояніи пробить этой живой стѣны. Тогда онъ рѣшился обойти площадь и, медленно пройдя по улицамъ Ваканъ и Баво, очутился на Канебьерѣ. Тамъ его ожидало странное зрѣлище.
   Канебьера во всю свою длину отъ гавани до алеи Вельронсъ кишѣла ежеминутно прибывавшей изъ сосѣднихъ улицъ толпой. Изъ тѣсно сомкнутыхъ ея рядовъ раздавались гнѣвные крики, сливавшіеся въ одинъ роковой грохотъ, напоминавшій ревъ морскихъ волнъ. Во всѣхъ окнахъ сосѣднихъ домовъ виднѣлись зрители; мальчишки торчали на фонаряхъ и вывѣскахъ. Весь городъ былъ тутъ, и каждый устремлялъ жадные взоры на одну точку. Болѣе шестидесяти тысячъ людей галдѣли, бранясь и издѣваясь надъ несчастнымъ привязаннымъ къ позорному столбу. Посрединѣ Канебьеры, противъ Королевской площади, возвышался эшафотъ, сколоченный изъ грубыхъ досокъ. На эшафотѣ виднѣлся столбъ съ привязаннымъ къ нему человѣкомъ. Двѣ роты солдатъ, отрядъ жандармовъ и взводъ драгунъ окружали платформу, защищая преступника отъ народной ярости.
   Въ первую минуту Маріюсъ увидалъ только несчастнаго, привязаннаго къ позорному столбу, который возвышался надъ толпою; съ болѣзненно-сжавшимся сердцемъ онъ пытался увидѣть лицо несчастнаго. Можетъ быть, это былъ Филиппъ? Можетъ быть, Казалису удалось ускорить страшную минуту казни? При этой мысли въ глазахъ у Маріюса помутилось; слезы потекли по его щекамъ. Онъ прислонился къ двери какого-то магазина. Среди бившей его лихорадки ему казалось, что онъ узнаетъ въ несчастномъ своего брата, что на эшафотѣ былъ Филиппъ и что толпа его осыпала бранью.
   Стыдъ, горе, жалость терзали душу Маріюса. Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ онъ находился какъ-бы въ столбнякѣ. Невозможно анализировать страданія, когда они становятся столь жгучими.
   Наконецъ, онъ собрался съ силами и сталъ пристально смотрѣть на эшафотъ. Несчастный былъ крѣпко привязанъ къ столбу. На немъ были широкія, сѣрыя полотняныя шаровары и куртка, а на головѣ фуражка, нахлобученная на глаза. Къ тому-же онъ стоялъ, поникнувъ головою, такъ-что толпа не могла разсмотрѣть его лица. Прямо передъ нимъ тянулась гавань и широкое свободное море, какъ-бы издѣвавшееся надъ нимъ; но онъ ни разу по взглянулъ въ ту сторону.
   Въ сердце Маріюса вкралось сомнѣніе, и ему стало легче. Несчастный казался вдвое толще его брата, и онъ зналъ, что Филиппъ не сталъ-бы смиренно опускать головы, а отвѣчаль-бы толпѣ презрѣніемъ на презрѣніе. Но все-же онъ не совершенно успокоился и желалъ увидѣть черты лица преступника.
   Въ толпѣ по-прежнему раздавались гнѣвныя и саркастическія замѣчанія:
   -- Эй, мошенникъ, подними голову, покажи намъ свое воровское лицо!
   -- Нѣтъ, онъ не подниметъ головы. Онъ надъ нами смѣется. Я только-что видѣлъ улыбку на его лицѣ.
   -- Наконецъ, ему связали руки и онъ не можетъ болѣе воровать.
   -- Вы думаете? Онъ едва не своровалъ своего помилованія.
   -- Да, да, какіе-то богатые и набожные люди хотѣли избавить его отъ позора быть привязаннымъ къ столбу.
   -- Надъ бѣднякомъ никто не сжалился-бы.
   -- Но король не согласился; онъ сказалъ, что для всѣхъ мошенниковъ, къ какому-бы классу они ни принадлежали, наказаніе должно быть одно.
   -- О, король честный человѣкъ! А-а, Дугласъ, воръ, мошенникъ, извергъ, ханжа, тебѣ болѣе не выкидывать ловкихъ штукъ! Ты не станешь болѣе молиться въ церквахъ Богу, чтобъ онъ благословилъ твои мошенничества!
   Маріюсъ свободно перевелъ дыханіе. Изъ словъ сосѣда онъ узналъ имя преступника и теперь онъ, дѣйствительно, узналъ блѣдное, жирное лицо бывшаго нотаріуса.
   Но все-же въ глубинѣ своей души онъ думалъ о братѣ и говорилъ себѣ, что и его также толпа будетъ бранить и проклинать.
   Говоръ вокругъ Маріюса продолжался.
   -- Онъ раззорилъ около пятидесяти семействъ. Каторга слишкомъ милостивое для него наказаніе.
   -- Его слѣдовало-бы растерзать на части.
   -- Да, да, мы его выхватимъ изъ рукъ солдатъ и убьемъ.
   -- Посмотрите, онъ на эшафотѣ, какъ у себя дома.
   -- Онъ мало страдаетъ. Жаль, что его не повѣсили за ноги.
   -- А, вотъ приближается палачъ. Онъ его развяжетъ. Побѣжимъ къ эшафоту!
   Дѣйствительно, Дугласъ спускался съ платформы. Онъ сѣлъ въ маленькую телѣгу, запряженную одной лошадью, и его повезли обратно въ тюрьму. Въ эту минуту въ толпѣ произошло сильное волненіе. Всѣ бросились впередъ, чтобъ освистать, а, можетъ быть, и убить несчастнаго. Но солдаты окружили телѣгу, а жандармы оттѣснили толпу.
   Маріюсъ посмотрѣлъ въ послѣдній разъ на преступника съ глубокимъ сожалѣніемъ. Конечно, Дугласъ былъ крупный злодѣй; но испытываемыя имъ въ эту минуту нравственныя муки униженія и стыда дѣлали его предметомъ скорѣе сожалѣнія, чѣмъ злобы.
   Вдругъ Маріюсъ, остававшійся все на прежнемъ мѣстѣ, услыхалъ разговоръ двухъ, проходившихъ мимо, рабочихъ.
   -- Мы вернемся сюда въ будущемъ мѣсяцѣ. Тогда выставятъ къ позорному столбу, знаешь, того молодца, который обольстилъ молодую дѣвушку... Это будетъ веселѣе.
   -- Ахъ, да, Филиппа Кайоля. Я его зналъ; онъ молодецъ. Надо будетъ узнать заранѣе день казни, чтобъ не пропустить такого зрѣлища. Будетъ игра!
   Рабочіе удалились. Маріюсъ былъ блѣденъ, убитъ. Эти люди были правы: черезъ мѣсяцъ настудитъ очередь его брата. Онъ видѣлъ теперь во-очію, какой стыдъ, какія страданія его ожидали. Страшное горе защемило сердце молодого человѣка. Онъ закрылъ глаза; передъ нимъ на эшафотѣ уже стоялъ Филиппъ, осыпаемый бранью и насмѣшками толпы.
   

ГЛАВА XXXI.
Маріюсъ теряетъ голову.

   Прислонясь къ вывѣскѣ какого-то магазина и понуривъ голову, Маріюсъ долго стоялъ, погруженный въ тревожную думу. Вдругъ кто то дружески потрепалъ его по плечу. Онъ поднялъ голову и увидалъ передъ собою Совера.
   -- Э, другъ мой, что вы тутъ дѣлаете, чортъ возьми? воскликнулъ бывшій носильщикъ со своимъ обычнымъ грубымъ смѣхомъ.-- Вы такой мрачный, словно васъ самихъ сейчасъ привяжутъ къ позорному столбу.
   Соверъ былъ одѣтъ богато; пальто и панталоны были на немъ самаго тонкаго сукна, а полурастегнутый жилетъ обнаруживалъ бѣлоснѣжную рубашку. Толстая золотая цѣпь отъ часовъ съ масивными брелоками колола глаза. Было еще только десять часовъ утра, и потому Соверъ гулялъ въ туфляхъ и въ нахлобученной на глаза мягкой поярковой шляпѣ, а въ зубахъ у него торчалъ великолѣпный пѣнковый мундштукъ. Ясно было по всей его фигурѣ, что тротуаръ Канебьеры принадлежалъ ему; онъ былъ на этой блестящей улицѣ, какъ дома, занималъ на ней какъ можно болѣе мѣста и смотрѣлъ на проходящихъ фамильярнымъ и покровительственнымъ тономъ. Засунувъ руки въ карманы папталопъ и широко разставивъ поги, онъ бросалъ на Маріюса снисходительные взгляды, полные сознанія гордаго превосходства.
   -- Вы кажетесь очень грустнымъ и больнымъ, продолжалъ онъ;-- берите лучше примѣръ съ меня, ѣшьте и пейте всласть, будьте здоровы и ведите веселую жизнь. У меня хорошій желудокъ, и я могу бросить сто франковъ, на что хочу. Конечно, надо быть богатымъ, чтобъ жить, какъ я, а не всѣ богаты.
   Онъ смотрѣлъ на Маріюса съ презрительной жалостью; при видѣ этого бѣднаго, щедушнаго юноши, онъ ощущалъ тупую радость, что самъ онъ -- толстякъ съ румянцемъ во всю щеку. Въ эту минуту онъ охотно далъ-бы Маріюсу въ займы тысячу франковъ.
   Но молодой человѣкъ не слушалъ его болтовни. Онъ разсѣянно пожалъ ему руку и снова углубился въ свою мрачную думу. Онъ съ отчаяніемъ говорилъ себѣ, что три мѣсяца проходили, и онъ не съумѣлъ ничего сдѣлать для спасенія своего брата. Онъ готовъ былъ теперь продать себя и сдѣлать, какую угодно, подлость, чтобъ только получить нѣсколько тысячъ франковъ.
   -- Чортъ возьми, продолжалъ Соверъ, который любилъ слышать свой собственный голосъ, -- молодой человѣкъ долженъ забавляться. А вы себѣ не позволяете никакихъ удовольствій; вы слишкомъ много работаете, другъ мой. Правда, удовольствія дорого стоятъ и на это надо много денегъ. У меня, напримѣръ, бываютъ недѣли, когда я расходую сотни франковъ. Вы, конечно, не можете такъ забавляться, какъ я; это немыслимо; но вы въ состояніи позволить себѣ кое-какія развлеченія. Вѣдь у васъ гроши, не правда-ли? Хотите я васъ повезу куда-нибудь, гдѣ вы не станете скучать?
   Дѣлая это предложеніе, Соверъ считалъ себя очень великодушнымъ и ждалъ теплой благодарности со стороны молодого человѣка. Но видя, что Маріюсъ все молчитъ, онъ схватилъ его за руку и потащилъ съ собою по тротуару.
   -- Я беру васъ подъ свое покровительство! воскликнулъ онъ; -- я васъ живо пущу въ ходъ. Черезъ недѣлю вы будете такимъ-же веселымъ, какъ я... Я ѣмъ въ лучшихъ ресторанахъ; красивѣйшія женщины въ Марселѣ мои любовницы. Вы видите, я гуляю цѣлый день. Вотъ славная жизнь! А хотите знать, когда я сегодня легъ спать? Въ три часа утра! Я всю ночь провелъ въ корнелевскомъ клубѣ, гдѣ шла адская игра. Можете себѣ представить, тамъ были двѣ прелестныя женщины въ бархатныхъ платьяхъ, кружевахъ и драгоцѣнныхъ каменьяхъ, такъ-что страшно до нихъ дотронуться. Маленькая брюнетка Клеронъ выиграла пять тысячъ франковъ.
   -- Какъ можно выиграть въ одну ночь пять тысячъ франковъ? произнесъ какимъ-то страннымъ голосомъ Маріюсъ, поднимая голову.
   -- Боже мой, какой вы наивный! воскликнулъ Соверъ со смѣхомъ.-- Я видывалъ выигрыши гораздо крупнѣе. Нѣкоторымъ людямъ счастье везетъ. Въ прошломъ году я повезъ одного юношу въ клубъ. У него не было ни гроша, и я ему одолжилъ пять франковъ; въ двѣ ночи онъ выигралъ шестнадцать тысячъ франковъ. Мы вмѣстѣ ихъ проѣли. Боже мой, какъ я веселился цѣлый мѣсяцъ!
   Маріюсъ вспыхнулъ. Какой-то невѣдомый огонь пожиралъ его сердце. Онъ никогда не ощущалъ такого жгучаго чувства.
   -- Надо быть членомъ клуба, чтобъ играть? спросилъ онъ.
   -- Да, по правиламъ, отвѣчалъ съ улыбкой Соверъ,-- только члены имѣютъ право играть. Но часто вокругъ зеленаго стола болѣе толпится людей постороннихъ, неимѣющихъ права играть, чѣмъ членовъ клуба. Вы понимаете?
   Теперь Маріюсъ взялъ за руку Совера и, пройдя молча нѣсколько шаговъ, спросилъ сухимъ, отрывистымъ голосомъ:
   -- Вы можете меня повезти сегодня въ корнелевскій клубъ?
   -- Браво! воскликнулъ бывшій носильщикъ.-- Мы позабавимся всласть! Я вижу, что вы начинаете понимать жизнь. Вино, карты, женщины -- вотъ настоящая цѣль существованія! Старайтесь нажить поболѣе денегъ, заведите любовницу, и вы вскорѣ растолстѣете, чортъ возьми... Конечно, я съ удовольствіемъ повезу васъ сегодня въ корнелевскій клубъ и познакомлю съ Клеронъ.
   Маріюсъ нетерпѣливо махнулъ рукою. Какое ему было дѣло до Клеронъ? Одна только мысль преслѣдовала его. Такъ-какъ можно было въ двѣ ночи выиграть шестнадцать тысячъ франковъ, то онъ рѣшился попытать счастья и найти на зеленомъ столѣ выкупъ Филиппа. Подъ ударами судьбы его прямой, честный умъ какъ-бы помрачился. Извѣстіе, сообщенное ему абатомъ Шастанье, было послѣдней каплей, переполнившей чашу его горестей, а зрѣлище Дугласа, выставленнаго у позорнаго столба, окончательно смутило его и почти свело съума. Онъ потерялъ голову и, не зная, куда обратиться за помощью, готовъ былъ видѣть въ картежной игрѣ единственное средство спасенія. Онъ смутно сознавалъ, что посѣщеніе игорнаго дома было нравственнымъ паденіемъ; но чувство самоотверженія иногда бываетъ до того слѣпо, что побуждаетъ самаго честнаго человѣка на подлое дѣло. Къ тому-же безпомощность его душила, и онъ хотѣлъ, бросивъ перчатку судьбѣ, разомъ покончить со своимъ мучительнымъ положеніемъ.
   -- Значитъ, это дѣло рѣшенное, сказалъ Соверъ, прощаясь съ нимъ.-- Гдѣ мы вечеромъ встрѣтимся?
   -- Здѣсь, на Кансбьерѣ, отвѣчалъ Маріюсъ; -- я буду васъ ждать въ 10 часовъ.
   Они разстались, и молодой человѣкъ отправился въ свою контору. Никогда онъ еще не находился въ такомъ волненіи. Весь день его била лихорадка; голова у него трещала, и онъ со страстнымъ нетерпѣніемъ ждалъ вечера, предвкушая уже наслажденіе быть богачомъ и знать, что Филиппъ на свободѣ.
   Вечеромъ около 8-ми часовъ онъ, но обыкновенію, пошелъ къ Финѣ.
   -- Что съ вами? спросила она съ безпокойствомъ, видя его лихорадочную дрожь.
   -- Не спрашивайте меня; Филиппъ будетъ свободенъ, и мы всѣ заживемъ счастливо, отвѣчалъ онъ и поспѣшно удалился.
   Забѣжавъ домой, онъ взялъ сто франковъ, отложенные по сантимамъ на черный день, и отправился на Канебьеру ждать Совера.
   Въ десять часовъ они оба входили въ корнелевскій клубъ.
   

ГЛАВА XXXII.
Маріюсъ выигрываетъ десять тысячъ франковъ.

   Большой комерческій городъ почти всегда бываетъ центромъ картежной игры и всякаго разврата. Когда цѣлое населеніе думаетъ только о торговыхъ спекуляціяхъ и всѣ классы общества съ утра до вечера заботятся только о большей и скорѣйшей наживѣ, естественно, что картежная игра дѣлается особымъ видомъ спекуляціи, и въ сущности комерсанты, переходя изъ конторы въ игорный домъ, только продолжаютъ одну и ту-же азартную игру. Къ тому-же комерческая горячка очень заразительна, и въ городѣ, гдѣ деньги царятъ всецѣло, зеленый столъ становится открытой биржей, на которой всѣ богатые и бѣдные одинаково рискуютъ своими мѣдными сантимами и золотыми луидорами. Съ другой стороны, среди быстро наживаемыхъ и еще быстрѣе проживаемыхъ богатствъ, подъ одуряющимъ дыханіемъ безумной страсти къ спекуляціямъ, наступаютъ минуты непреодолимой жажды удовольствій, и тогда ослѣпленные блескомъ золота спекулаторы предаются разврату съ такимъ-же пыломъ, съ какимъ набрасывались на наживу денегъ.
   Игорные дома -- одна изъ самыхъ жестокихъ язвъ Марселя, гдѣ ихъ считаютъ сотнями. Полиція принимаетъ энергическія мѣры; но всѣ ея усилія тщетны, въ виду безумной ярости игроковъ. Сегодня закрываютъ одинъ игорный домъ, а завтра открывается рядомъ два. Большая часть изъ этихъ притоновъ разврата существуетъ подъ названіемъ клубовъ, и сначала въ нихъ имѣютъ доступъ только члены, а потомъ мало-по-малу туда являются всѣ, кто хочетъ, и даже уличныя женщины. Одной изъ подобныхъ тайныхъ трущобь, гдѣ каждый день несчастные, легкомысленные люди теряли состояніе и честь, былъ и корнелевскій клубъ, куда Соверъ ввелъ Маріюса.
   Въ принципѣ этотъ клубъ, какъ и всѣ остальные, долженъ былъ состоять только изъ членовъ, выбираемыхъ по большинству голосовъ и вносящихъ 25 франковъ. Но въ сущности всякій могъ въ него входить и играть. Сначала для приличія требовали отъ постороннихъ посѣтителей рекомедаціи членовъ, а потомъ и это оказалось излишнимъ.
   Конечно, Соверъ былъ честный человѣкъ и не захотѣлъ сдѣлать что-нибудь низкое. Но страсть къ удовольствіямъ побуждала его водиться со странными друзьями. Онъ наивно говорилъ, что лучше жить съ мошенниками, чѣмъ съ честными людьми; послѣдніе всегда наводили скуку, а первые его забавляли; поэтому онъ инстинктивно предпочиталъ дурное общество, гдѣ могъ веселиться на-распашку. Къ тому-же подъ маской добродушія онъ скрывалъ рѣдкую хитрость и осторожность; онъ никогда не компрометировалъ себя, игралъ мало и удалялся отъ всякаго скандала. Онъ очень хорошо зналъ, что большинство членовъ корнелевскаго клуба были люди недостойные; но онъ посѣщалъ его, ибо встрѣчалъ тамъ женщинъ легкаго поведенія и могъ вполнѣ удовлетворять свои апетиты выскочки.
   Взойдя по лѣстницѣ во второй этажъ, Соверъ и Маріюсъ вошли въ большую залу, въ которой, какъ въ кофейнѣ, было разставлено около двадцати мраморныхъ столиковъ, съ плетеными при нихъ стульями, а по стѣнамъ тянулись диваны обитые краснымъ бархатомъ. Въ глубинѣ находился громадный столъ, покрытый зеленымъ сукномъ; на немъ были разграфлены два четырехугольника красной тесьмой, а посрединѣ стояла корзинка для картъ. Это былъ игорный столъ. Кругомъ виднѣлись стулья.
   Маріюсъ остановился на порогѣ и бросилъ удивленный взглядъ на залу. Онъ задыхался, какъ человѣкъ, упавшій въ воду. Ему казалось, что его привели въ пещеру, гдѣ его растерзаютъ хищные звѣри. Сердце его тревожно билось, въ вискахъ стучало. Какое-то чувство стыдливости и отвращенія дѣлало его неловкимъ, смущеннымъ.
   Зала была почти пуста. Нѣсколько мужчинъ пили за отдѣльными столиками. Двѣ женщины шептались въ углу. Игорный столъ не былъ еще освѣщенъ.
   -- Чего мы выпьемъ? спросилъ Соверъ у Маріюса.
   -- Не знаю, отвѣчалъ молодой человѣкъ, смотря съ испугомъ на картежный столъ.
   Бывшій носильщикъ приказалъ подать пива.
   -- А вотъ Клеронъ и ея подруга Инарда! воскликнулъ онъ, увидавъ разговаривавшихъ женщинъ.-- Посмотрите, какія это красавицы! Вамъ-бы надо такую любовницу, чтобъ забыть свое горе.
   Маріюсъ посмотрѣлъ на этихъ женщинъ. Клеронъ, маленькая брюнетка, очень помятая и завявшая, съ блѣднымъ, изнуреннымъ лицомъ, была въ старомъ, полинявшемъ платьѣ. Инарда большого роста, сухая, казалась еще старше; ея острыя кости точно хотѣли прорвать ея поношенное шелковое платье. Маріюсъ не могъ понять восторга, возбуждаемаго ими въ Соверѣ, и отвернулся съ презрительнымъ жестомъ. Свѣжее лицо Фины вдругъ предстало передъ нимъ, и ему стало стыдно находиться въ такомъ вертепѣ. Только мысль о спасеніи брата удержала его отъ бѣгства.
   Женщины, услыхавъ громкій голосъ Совера, обернулись и захохотали.
   -- О, съ этими красотками нельзя скучать, сказалъ Соверъ; -- если вы хотите, мы ихъ возмемъ съ собою.
   -- А развѣ играть не будутъ? спросилъ Маріюсъ рѣзко.
   -- Боже мой, какъ вы торопитесь! отвѣчалъ Соверъ.-- Конечно, будутъ играть и до завтрашняго утра, если вы хотите. Вы всегда успѣете. Посмотрите, какъ Клеронъ и Инарда смотрятъ на меня.
   Мало-по-малу начали являться завсегдатаи. Мальчикъ зажегъ газъ, и нѣсколько игроковъ засѣло за игорный столъ. Женщины между тѣмъ ходили взадъ и впередъ по залѣ, улыбаясь знакомымъ мужчинамъ; онѣ кончили тѣмъ, что сѣли подлѣ банкомета, надѣясь стащить два, три золотыхъ. Тогда и Соверъ согласился подойти къ игрокамъ.
   -- Объясните мнѣ правила этой игры, сказалъ Маріюсъ, нагибаясь къ Соверу, послѣ безмолвнаго изученія игры впродолженіи нѣсколькихъ минутъ.
   -- Да она проще всего на свѣтѣ! воскликнулъ бывшій носильщикъ со смѣхомъ.-- Кто-же не знаетъ бакара?.. Садитесь за столъ и кладите свою ставку на одинъ изъ этихъ четырехугольниковъ, обведенныхъ красной тесьмой. Вы видите у банкомета двѣ колоды разнаго цвѣта и въ пятьдесятъ двѣ карты; онъ сдаетъ по двѣ карты на каждый четырехугольникъ и двѣ себѣ... Десятки и фигуры не считаются: самый высшій счетъ девять очковъ, и надо стараться приблизиться, какъ можно болѣе, къ этому числу. Если у васъ болѣе, чѣмъ у банкомета, вы выигрываете, если меньше, то проигрываете. Вотъ и все.
   -- Но, замѣтилъ Маріюсъ, -- я вижу, что нѣкоторые игроки просятъ еще карту.
   -- Да, отвѣчалъ Соверъ,-- можно перемѣнить одну карту. Но это часто портитъ дѣло. Я вамъ совѣтую всегда держаться шести очковъ; это хорошенькое число.
   -- А вы будете играть? спросилъ Маріюсъ, усаживаясь за столъ.
   -- Нѣтъ, я лучше буду смѣяться съ Клеронъ, сказалъ Соверъ и началъ увиваться около маленькой брюнетки.
   Въ сущности-же онъ не любилъ рисковать своими деньгами. Онъ находилъ игру очень губительной и быстрой забавой; онъ любилъ болѣе продолжительныя и надежныя удовольствія.
   Банкометъ мѣшалъ карты.
   -- Господа, ваши ставки, говорилъ онъ.
   Маріюсъ съ судорожной дрожью положилъ на столъ пятьдесятъ франковъ. Онъ рѣшился въ два раза спустить свои деньги.
   Въ глазахъ у него рябило, въ ушахъ звенѣло.
   -- Болѣе никто? спросилъ банкометъ и сдалъ карты.
   Маріюсъ взялъ свои двѣ карты; у него было пять очковъ. Онъ перемѣнилъ карту, и у него оказалось четыре. У банкомета было три. Всѣ, сидѣвшіе за столомъ, удивились. Маріюсъ выигралъ.
   Съ этой минуты молодой человѣкъ уже болѣе не принадлежалъ себѣ. Онъ находился въ какомъ-то странномъ снѣ. Впродолженіи пяти часовъ онъ оставался за игорнымъ столомъ, постоянно выигрывая. Онъ игралъ съ такой смѣлостью, что опытные игроки приходили въ ужасъ. Онъ выигрывалъ противъ всѣхъ вѣроятностей. Банкометы чередовались, и онъ всѣхъ одинаково обчищалъ.
   Рядомъ съ нимъ сидѣлъ пожилой господинъ, смотрѣвшій на него съ удивленіемъ и завистью. Наконецъ, онъ нагнулся къ нему и спросилъ вполголоса:
   -- Скажите, пожалуйста, какой у васъ талисманъ?
   Какъ извѣстно, всѣ игроки очень суевѣрны и каждый изобрѣтаетъ свой талисманъ, приносящій ему счастье.
   -- Я не хотѣлъ нисколько васъ обидѣть, продолжалъ старикъ, оскорбленный молчаніемъ Маріюса;-- мнѣ очень хотѣлось-бы знать, что вамъ даетъ такое счастье? Я не скрываюсь; вотъ мой талисманъ!
   И онъ, снявъ шляпу, показалъ маленькій образокъ Мадоппы, вдѣланный въ тулью. Во всякое другое время Маріюсъ пришелъ-бы въ благородное негодованіе, но теперь онъ только махнулъ нетерпѣливо рукою и продолжалъ молча загребать золото.
   Соверъ, обрадованный счастьемъ своего друга, помѣстился за его стуломъ. Онъ предпочиталъ смотрѣть, какъ играли другіе, чѣмъ играть самъ. Видъ большихъ суммъ золота на картежномъ столѣ веселилъ его, когда онъ ничѣмъ по рисковалъ.
   Клеронъ и Инарда послѣдовали за нимъ и, фамильярно они раясь на стулъ Маріюса, улыбались ему. Какъ хищныя птицы, они прилетѣли на запахъ золота.
   Пробило пять часовъ. Сѣроватый свѣтъ сталъ пробиваться въ окна. Игроки уходили одинъ за другимъ. Наконецъ, Маріюсъ остался одинъ; передъ нимъ лежали выигранныя имъ десять тысячъ франковъ.
   Онъ проигралъ-бы безсознательно до слѣдующаго вечера, не чувствуя никакой усталости. Впродолженіи пяти часовъ онъ игралъ машинально, имѣя въ головѣ только одну мысль выиграть разомъ всю необходимую ему сумму я уже болѣе никогда не показываться въ подобную трущобу. Поэтому, очутившись одинъ за столомъ, онъ пришелъ въ отчаяніе и искалъ глазами партнера. Ему надо было еще выиграть пять тысячъ франковъ, и онъ проклиналъ, что утро наступило такъ рано.
   Невдалекѣ отъ него за маленькимъ столикомъ сидѣлъ какой-то господинъ, который всю ночь самъ по игралъ, по пристально слѣдилъ за игрою Маріюса, какъ-бы чего-то ожидая. Теперь-же, видя, что молодой человѣкъ, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ волненія и бившей его лихорадки, собирался уйти, онъ подошелъ къ нему.
   -- Милостивый государь, сказалъ онъ, -- не угодно-ли вамъ сыграть со мною въ экарте?
   Маріюсъ хотѣлъ съ радостью согласиться, но Соверъ вдругъ схватилъ его за руку и произнесъ шопотомъ:
   -- Не играйте! Ради Бога, откажитесь и уйдемте поскорѣе, а то вы потеряете весь свой выигрышъ.
   Маріюсъ не хотѣлъ слушаться Совера, но тотъ почти насильно увлекъ его къ дверямъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, г. Феликсъ, сказалъ онъ, обращаясь къ позднему игроку,-- мой другъ слишкомъ усталъ и не можетъ болѣе играть.
   Феликсъ былъ, повидимому, очень недоволенъ непрошеннымъ вмѣшательствомъ Совера и пробормоталъ сквозь зубы:
   -- Нечего дѣлать, ночь пропала даромъ.
   Очутившись на улицѣ, Маріюсъ спросилъ недовольнымъ тономъ, зачѣмъ Соверъ помѣшалъ ему играть? Послѣдній подробно объяснилъ, что Феликсъ, игравшій всегда совершенно честно, однако, навѣрняка обыгрывалъ запоздалыхъ игроковъ, пользуясь тѣмъ, что онъ предлагалъ комерческую игру и самъ имѣлъ совершенно свѣжій умъ, а его партнеръ былъ въ лихорадочномъ, возбужденномъ состояніи послѣ цѣлой ночи безумнаго азарта и едва разбиралъ карты.
   -- Система г. Феликса такая простая и вѣрная, прибавилъ бывшій носильщикъ,-- что я на его мѣстѣ взялъ-бы привилегію.
   -- Благодарю васъ, произнесъ молодой человѣкъ, поднимая воротникъ пальто и дрожа отъ утренняго холода.
   Въ эту минуту онъ почувствовалъ, что кто-то взялъ его за руку. Онъ обернулся. Это была Инарда. Клеронъ овладѣла точно такъ-же Соверомъ. Обѣ женщины не выпускали изъ вида ни на минуту этихъ людей, особенно Маріюса, казавшагося имъ простачкомъ, котораго легко было пообчистить.
   -- Неужели вы, господа, уже ляжете спать? спросила Инарда съ грубымъ хохотомъ.
   Маріюсъ вырвалъ свою руку съ отвращеніемъ, котораго онъ и не старался скрыть.
   -- Красавицы мои, отвѣчалъ Соверъ, -- я васъ охотно угощу. Только вы насъ хорошенько позабавьте. Ну, Маріюсъ, вы пойдете?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ рѣзко молодой человѣкъ.
   -- О, какъ жаль! произнесла, картавя, Клеронъ.-- А я думала, что вы насъ угостите шампанскимъ. Вѣдь вы обязаны подѣлиться съ нами вашимъ выигрышемъ.
   Маріюсъ сунулъ руки въ карманъ и, вынувъ двѣ пригоршни золота, бросилъ ихъ почти въ лицо Инардѣ и Клеронъ, которыя, нисколько не оскорбившись, подобрали всѣ монеты.
   -- До свиданія, до вечера, сказалъ Маріюсъ.
   -- Да, до вечера, отвѣчалъ Соверъ и, обнявъ обѣихъ женщинъ, пошелъ съ ними по улицѣ, громко смѣясь и распѣвая пѣсни.
   Маріюсъ посмотрѣлъ ему вслѣдъ, а потомъ, крадучись вдоль стѣнъ, пробрался въ свою скромную комнату въ улицѣ Сентъ. Было уже шесть часовъ. Онъ бросился на постель и тотчасъ-же заснулъ.
   Онъ проснулся уже въ два часа, и первое, что ему бросилось въ глаза, была лежавшая на комодѣ груда золота, переливавшаяся огнемъ на солнцѣ. Онъ вспомнилъ проведенную ночь со всѣми ея подробностями и сказалъ себѣ, что и въ этотъ вечеръ вернется въ игорный домъ. Неужели онъ сталъ игрокомъ? Эта мысль его пугала, и онъ утѣшалъ себя тѣмъ, что онъ игралъ не для себя, а для спасенія Филиппа. Но воспоминаніе объ игрѣ возбуждало въ немъ какое-то сладострастное, жгучее чувство.
   Но вдругъ образъ Фины пронесся передъ его ослѣпленными глазами, и онъ едва не зарыдалъ.
   -- У меня десять тысячъ франковъ, и я могу не возвращаться въ этотъ вертепъ, сказалъ онъ самъ себѣ; -- остальныя пять тысячъ будетъ нетрудно найти; главное, надо сохранить выигрышъ.
   Онъ одѣлся и вышелъ на улицу. Голова у него страшно болѣла. Онъ даже не подумалъ отправиться въ контору, а зашелъ въ ресторанъ, но не могъ ничего ѣсть. Все кружилось въ его глазахъ, и дыханіе спиралось у него въ горлѣ.
   Какъ только стемнѣло, онъ машинально побрелъ въ корнелевскій клубъ.
   

ГЛАВА XXXIII.
Руки Маріюса въ крови.

   Входя въ залу, Маріюсъ засталъ Совера, сидѣвшаго за отдѣльнымъ столомъ между Клеронъ и Инардой. Бывшій носильщикъ не разставался съ ними съ самаго утра. Увидавъ Маріюса; онъ подошелъ къ нему и пожалъ руку.
   -- О, другъ мой, сказалъ онъ, -- напрасно вы не отправились съ нами. Мы славно забавлялись цѣлый день. Эти красотки преуморительныя. Онѣ заставятъ и камни смѣяться... Вотъ какихъ женщинъ я люблю!
   Съ этими словами онъ потащилъ молодого человѣка къ столу, гдѣ Клеронъ и Ипарда пили пиво.
   Маріюсъ присѣлъ къ нимъ неохотно.
   -- Возьмите меня въ компанію сегодня вечеромъ, сказала Инарда, обращаясь къ нему съ улыбкой.
   -- Нѣтъ, не возьму, сухо отвѣчалъ Маріюсъ.
   -- И хорошо онъ сдѣлалъ, что отказалъ! воскликнулъ Соверъ.-- Неужели вы хотите, чтобъ онъ проигралъ? Вы знаете, кто счастливъ въ любви, несчастливъ въ игрѣ.
   Потомъ, обращаясь къ Маріюсу, онъ прибавилъ вполголоса:
   -- Отчего вы не возьмете ее въ любовницы? Посмотрите, какіе взгляды бросаетъ она на васъ!
   Маріюсъ ничего не отвѣчалъ и молча пересѣлъ къ игорному столу, гдѣ уже начиналась игра, а онъ жаждалъ насладиться вчерашними ощущеніями.
   Онъ хотѣлъ слѣдовать той-же тактикѣ, поставилъ пятьдесятъ франковъ и проигралъ ихъ; поставилъ новыя пятьдесятъ франковъ и также проигралъ. Ему рѣшительно не везло. Онъ потерялъ пять ставокъ, но все упорствовалъ.
   Тогда Соверъ, слѣдившій за его игрою, нагнулся къ нему и поспѣшно произнесъ:
   -- Не играйте сегодня! Вы не въ ударѣ и проиграете все, что выиграли.
   Молодой человѣкъ нетерпѣливо пожалъ плечами. Въ горлѣ у него пересохло; на лбу выступилъ холодный потъ.
   -- Оставьте меня! сказалъ онъ рѣзко.-- Я знаю, что дѣлаю. Все или ничего!
   -- Какъ хотите. Я васъ предупредилъ. Въ нѣсколько часовъ у васъ не останется ни одного сантима. Всегда такъ бываетъ съ новичками. Я достаточно приглядѣлся къ игрѣ втеченіи десяти лѣтъ.
   Онъ взялъ стулъ и сѣлъ за Маріюсомъ, желая видѣть воочію, какъ осуществятся его предсказанія. Клеронъ и Инарда попрежнему помѣстились подлѣ молодого человѣка, въ надеждѣ получить отъ него хоть нѣсколько золотыхъ. Онѣ смѣялись, дѣлали глазки, и Соверъ по-временамъ грубо шутилъ съ ними. Но этотъ смѣхъ, эти шутки выводили изъ терпѣнія Маріюса.
   Раза два или три онъ хотѣлъ обернуться и послать къ чорту, какъ обѣихъ женщинъ, такъ и Совера. Приводимый въ отчаяніе постоянными потерями и непостижимыми ударами судьбы, которые, повидимому, его преслѣдовали, онъ чувствовалъ, что въ его сердцѣ накипала злоба, которую онъ желалъ сорвать на комъ-бы то ни было.
   Сначала онъ игралъ, какъ наканунѣ, рѣшительно, смѣло рискуя на пять очковъ и полагаясь на свою вчерашнюю удачу. Но ему болѣе не везло, и смѣлость его не спасала. Тогда онъ сталъ играть осторожно, хитрить съ судьбою и разсчитывать вѣроятности, но и при этой искусной, обдуманной игрѣ потерялъ столько-же. Нѣсколько разъ у него было восемь очковъ, а у банкомета девять. Судьба, повидимому, съ горькимъ удовольствіемъ раззоряла своего недавняго баловня. Впродолженіи часа этой неравной, тяжелой борьбы Маріюсъ потерялъ четыре тысячи франковъ.
   -- А что я вамъ говорилъ? Я это зналъ, сказалъ ему Соверъ.
   Клеронъ и Инарда, видя, что золотыя монеты, на которыя онѣ разсчитывали, ускользаютъ изъ ихъ рукъ, начинали подсмѣиваться надъ молодымъ человѣкомъ и искали глазами болѣе счастливаго игрока.
   -- Вы опытный игрокъ; научите-же меня, какъ играть? сказалъ, наконецъ, Маріюсъ, обращаясь къ Соверу, внѣ себя отъ отчаянія.
   -- О, отвѣчалъ бывшій носильщикъ, -- еслибъ вы играли, какъ ангелъ, то проиграли-бы и тогда. Судьба слѣпа; она идетъ, куда хочетъ, и нельзя ею руководить. Лучше вовсе бросить игру.
   -- Нѣтъ, я хочу разомъ кончить.
   -- Такъ попробуйте серію.
   Маріюсъ попробовалъ серію и потерялъ еще пятьсотъ франковъ.
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ Соверъ.-- Сыграйте теперь черезъ разъ.
   Маріюсъ повиновался и снова проигралъ.
   -- Я васъ предупреждалъ, я васъ предупреждалъ, произнесъ его совѣтникъ.-- Ну, рискните двойную ставку.
   Маріюсъ рискнулъ двойную и тоже проигралъ.
   -- Я просто съума сойду! воскликнулъ онъ съ бѣшенствомъ.
   -- Не играйте болѣе.
   -- Нѣтъ, я хочу, и буду играть до конца.
   Соверъ всталъ, посвистывая. Онъ никогда не ставилъ на зеленый столъ болѣе ста франковъ и не могъ понять подобнаго упорства.
   -- Послушайте, сказалъ онъ,-- банкометъ обжегъ себѣ пальцы и уходитъ. Возьмите его мѣсто... Можетъ быть, вы повернете колесо фортуны.
   Маріюсъ занялъ мѣсто банкомета, заплатилъ два франка за колоду, смѣшалъ карты и подалъ ихъ игрокамъ. Нѣсколько человѣкъ по очереди смѣшали ихъ и снова передали Маріюсу, который смѣшалъ ихъ еще разъ, какъ ему дозволяли правила. Игра началась, и теперь молодой человѣкъ могъ въ нѣсколько сдачъ лишиться всего, что имѣлъ. Онъ проигралъ два раза и началъ сдавать въ третій; но Соверъ, слѣдившій внимательно за нимъ, сказалъ ему на ухо:
   -- Берегитесь, васъ обворовываютъ. Вы сдаете, какъ новичокъ.
   -- Какъ-же надо сдавать?
   -- Держите колоду круче и, сдавая, опускайте карты живѣе, а то игроки подсматриваютъ карты.
   Маріюсъ послѣдовалъ этому благоразумному совѣту и выигралъ. Въ нѣсколько сдачъ онъ воротилъ значительную сумму. Потомъ ему снова не повезло, и онъ проигралъ. Мало-по-малу установилось какое-то странное равновѣсіе между выигрышемъ и проигрышемъ; но все-же онъ чувствовалъ, что въ-концѣ-концовъ выскользнутъ изъ его рукъ всѣ его десять тысячъ франковъ. Онъ прибѣгалъ ко всѣмъ средствамъ, чтобъ вернуть ускользавшую удачу. Нѣсколько разъ онъ перемѣнялъ колоду и игралъ неправильно, отрывисто, чтобъ сбить съ толку судьбу, но ничего не помогало.
   Соверъ во все это время не отходилъ отъ стола и зорко наблюдалъ, чтобъ его друга не очень обворовывали. Особенно возбуждалъ въ немъ сомнѣніе одинъ молодой человѣкъ, который ставилъ маленькія ставки, а уже выигралъ круглую сумму. Мало-по-малу ему удалось подмѣтить уловку этого счастливаго игрока. Онъ всегда держалъ на столѣ передъ собою большую серебряную монету, увѣряя, что это талисманъ, а подъ нею скрывался золотой въ двадцать пять франковъ. Въ пылу игры и среди кучъ денегъ, валявшихся на столѣ, онъ очень искусно сталкивалъ серебряную монету и обнаруживалъ золотой въ случаѣ выигрыша, а при проигрышѣ платилъ мелочью изъ кармана, не трогая серебряной монеты. Подобныя продѣлки очень часто случаются въ игорныхъ домахъ, и Соверъ это зналъ.
   Онъ подкараулилъ, когда этотъ мошенникъ, проигравъ, сталъ платить мелочью и, быстро столкнувъ серебряную монету, обнаружилъ золотой.
   -- Вы шулеръ! громко воскликнулъ онъ.-- Вонъ отсюда!
   Мошенникъ нисколько не смутился и дерзко отвѣчалъ:
   -- А вы что вмѣшиваетесь?
   Однако, онъ оставилъ золотой и отошелъ отъ стола. Другіе игроки удовольствовались этимъ. Маріюсъ поблѣднѣлъ. Онъ упалъ до того низко, что игралъ съ ворами.
   Съ этой минуты онъ уже ничего не видѣлъ передъ собою; въ глазахъ у него помутилось, и онъ сталъ дѣлать грубыя ошибки. Онъ ужасно страдалъ. Къ отчаянію, возбуждаемому въ немъ проигрышемъ, прибавились и укоры совѣсти; онъ дрожалъ отъ стыда, что сидѣлъ за зеленымъ столомъ въ такомъ обществѣ. Какой-то внутренній голосъ шепталъ ему, что благородное дѣло спасенія брата можно было совершить только благородными средствами, и ему вдругъ стали такъ противны карты, что онъ продолжалъ играть съ омерзѣніемъ и почти радовался проигрышамъ. Достаточно было одного факта, что воръ игралъ за однимъ столомъ съ нимъ, чтобы отрезвить его и вылечить отъ игорной горячки. Онъ теперь желалъ поскорѣе спустить всѣ выигранныя имъ деньги и убѣжать изъ этой трущобы, куда, конечно, никогда болѣе не ступитъ его нога. Вскорѣ у него осталось только двѣсти или триста франковъ.
   Рядомъ съ нимъ, впродолженіи всего вечера, игралъ молодой человѣкъ, который такъ-же страшно проигрывалъ и, блѣдный, съ отчаяніемъ слѣдилъ за каждымъ золотымъ, исчезавшимъ изъ значительной суммы, которую онъ сначала положилъ на столъ. Нѣсколько разъ Маріюсъ, при всемъ своемъ волненіи, слышалъ, какъ онъ произносилъ вполголоса какія-то невнятныя слова, которыя невольно возбуждали въ немъ тревожное опасеніе. Онъ смутно чувствовалъ, что въ душѣ этого юноши происходила страшная драма.
   Наконецъ, юноша проигралъ послѣдній золотой. Лицо его судорожно исказилось; онъ закрылъ одной рукой глаза, другой поспѣшно вынулъ изъ кармана пистолетъ, вложилъ дуло въ ротъ и выстрѣлилъ.
   Раздался страшный трескъ. Кровь брызнула, и большія капли, красныя и теплыя, упали на руки Маріюса.
   Этотъ выстрѣлъ поразилъ присутствующихъ, какъ ударъ грома. Всѣ вскочили съ мѣстъ и смотрѣли вокругъ себя съ ужасомъ.
   Несчастный упалъ мертвымъ на столъ; пуля прошла насквозь и выскочила у лѣваго уха, гдѣ образовалась отвратительная, зіяющая рана. Кровь текла ручьемъ и вскорѣ образовала на зеленомъ сукнѣ густую лужу, среди которой торчали брошенныя игроками карты.
   Черезъ минуту у стола послышались отовсюду восклицанія вполголоса:
   -- Кто этотъ несчастный?
   -- Кажется, кассиръ фирмы Ламберъ и Ко.
   -- Его семья честная и состоятельная. Его братъ купилъ контору стряпчаго только двѣ недѣли тому назадъ.
   -- Вѣроятно, онъ похитилъ значительную сумму и проигралъ ее.
   -- Во всякомъ случаѣ, ему слѣдовало застрѣлиться гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ... Черезъ часъ явится полиція и клубъ закроютъ..
   -- Проклятый обычай убивать себя за зеленымъ столомъ! Здѣсь было такъ хорошо! Намъ никто не мѣшалъ играть. Теперь отыскивай другой клубъ.
   -- Уже послали за полицейскимъ комисаромъ?
   -- Да.
   -- Я ухожу.
   Бѣгство было общее. Всѣ игроки поспѣшно исчезали, и на лѣстницѣ слышно было, какъ они спускались, словно пьяные, спотыкаясь на каждомъ шагу.
   Маріюсъ остался сидѣть за столомъ, рядомъ съ мертвымъ трупомъ. Онъ былъ въ какомъ-то столбнякѣ и дико, безсознательно смотрѣлъ на кровь, струившуюся изъ шеи несчастнаго, и на кровавыя пятна на его собственныхъ рукахъ. Волоса поднимались у него дыбомъ и глаза безумно сверкали. Онъ держалъ еще въ рукахъ карты. Вдругъ онъ ихъ бросилъ, стряхнулъ руки, какъ-бы стараясь освободиться отъ слѣдовъ крови, и съ болѣзненнымъ стономъ выбѣжалъ безъ оглядки изъ залы.
   Онъ даже не взялъ свои двѣсти или триста франковъ, лежавшихъ на столѣ и уже обагренныхъ кровью, быстро разливавшейся по столу. Въ залѣ никого не осталось, кромѣ Клеронъ и Инарды. Соверъ спасся однимъ изъ первыхъ.
   Оставшись однѣ, эти женщины тихо подошли къ столу. Золото притягивало ихъ.
   -- Раздѣлимъ, сказала Инарда.
   -- Да, но поскорѣе, а то придетъ полиція, отвѣчала Клеропъ.
   Онѣ взяли по горсти золота и спрятали въ карманъ; потомъ обтерли платкомъ руки, запачканныя кровью, и выбѣжали на улицу, опасаясь встрѣчи съ полицейскимъ комисаромъ.
   Было три часа утра, и шелъ мелкій, холодный дождь. Очень мраченъ и непривлекателенъ большой городъ въ этотъ часъ и въ такую погоду; на улицахъ пусто, грязно; домй выступаютъ черными силуетами на сѣромъ небѣ.
   Маріюсъ бѣжалъ, какъ съумасшедшій, среди окружавшей его безмолвной тишины. Онъ оступался на каждомъ шагу, ударялся объ углы домовъ, скользилъ въ грязи, попадалъ въ лужи и всеже бѣжалъ, судорожно махая руками.
   Ему казалось, что капли крови жгли ему кожу, и онъ кричалъ отъ боли. Его нравственныя страданія становились физическими, -- до того поразила его воображеніе страшная драма, разыгравшаяся передъ его глазами! Одна мысль его преслѣдовала: добѣжать до моря и вымыть себѣ руки въ морскихъ волнахъ, которыя однѣ только могли потушить сожигавшій его огонь.
   Онъ выбиралъ инстинктивно самые отдаленные закоулки, точно онъ былъ убійца. По-временамъ въ головѣ его мелькала безумная идея, что онъ убилъ несчастнаго юношу, чтобъ отнять у него пятнадцать тысячъ. Тогда ему слышались шаги погони, и онъ бѣжалъ еще шибче, пряча руки, которыя могли его выдать.
   Его путь лежалъ черезъ алею Бельросъ; на встрѣчу ему попались рабочіе, шедшіе уже на работу. Сердце Маріюса болѣзненно сжалось, и онъ бросился въ сторону въ темные, узкіе переулки стараго города.
   Достигнувъ до Яичной площади, онъ вдругъ вспомнилъ о Финѣ. Эта мысль едва не убила его. Онъ забылъ о своей невѣстѣ. Она встала рано и могла уже быть на площади. Что подумалабы она, увидавъ его съ окровавленными руками? Не сочтетъ-ли она его низкимъ убійцей? Она закидаетъ его вопросами, и онъ не въ состояніи будетъ ей отвѣтить. Въ головѣ у него кружилось; онъ ничего не понималъ и находился какъ-бы во снѣ, терзаемый страшнымъ кошмаромъ. Онъ поспѣшно вернулся до перваго поперечнаго переулка и продолжалъ свою скачку съ препятствіями. Нѣсколько разъ онъ падалъ и снова поднимался, не останавливая своего бѣгства.
   Наконецъ, показались черныя массы кораблей, тихо колыхавшихся въ гавани. Онъ пробѣжалъ по всей набережной и, не видя ни одной лодки, уже рѣшился броситься въ воду, чтобъ заглушить страшную боль отъ сожигавшихъ его кровавыхъ пятенъ. Однако, глаза его, дико блуждавшіе по сторонамъ, отыскали увеселительную гичку. Онъ прыгнулъ въ нее и, растянувшись на днѣ, опустилъ обѣ руки въ воду по плечо.
   Вода охладила его жаръ и смыла кровь. По-временамъ онъ поднималъ руки и дико теръ ихъ, потомъ снова опускалъ. Прошелъ часъ, и онъ все еще находился въ томъ-же положеніи. Ему казалось, что всего моря не хватитъ, чтобъ очистить его руки. Однако, мало-по-малу онъ успокоился; голова его отяжелѣла; лихорадочная дрожь пробѣгала по его тѣлу.
   Онъ всталъ и машинально направился въ улицу Сентъ. Онъ не думалъ ни о чемъ. Онъ не зналъ, гдѣ онъ былъ и что дѣлалъ. Войдя въ свою комнату, онъ легъ въ постель и у него открылась жесточайшая горячка.
   

ГЛАВА XXXIV.
Молитвенникъ Клары Мартели.

   Маріюсъ пролежалъ въ бреду двѣ недѣли. У него было воспаленіе въ мозгу, и только усердный уходъ и его молодая, здоровая натура спасли его.
   Однажды вечеромъ, въ сумерки, онъ открылъ глаза. Ему казалось, что онъ проснулся послѣ долгаго сна. Голова у него не болѣла, но онъ былъ очень слабъ. Онъ приподнялся и увидалъ за занавѣсками своей кровати какую-то тѣнь.
   -- Кто тамъ? спросилъ онъ едва слышнымъ голосомъ.
   -- Слава Богу! воскликнула Фина, отдергивая занавѣски и видя, что Маріюсъ сидитъ на постели.-- Вы спасены, мой другъ.
   И она заплакала отъ радости.
   Больной все понялъ и протянулъ къ ней свои исхудалыя руки.
   -- Благодарю васъ, сказалъ онъ; -- я чувствовалъ все время ваше присутствіе. мнѣ кажется, что я видѣлъ страшный сонъ и во время его я по-временамъ видѣлъ васъ; вы смотрѣли на меня съ материнскою любовью. Я былъ очень боленъ, не правда-ли? прибавилъ онъ, опускаясь на подушки.
   -- Все кончено и не будемъ болѣе объ этомъ думать, отвѣчала Фина съ улыбкой;-- но гдѣ вы были, другъ мой, въ то утро, когда вернулись домой больнымъ? Рукава вашего пальто были насквозь мокрые.
   Маріюсъ провелъ рукою по лбу.
   -- Ахъ, да, воскликнулъ онъ,-- я помню.
   И онъ разсказалъ Финѣ, какъ провелъ двѣ ночи въ игорномъ домѣ, не скрывъ ничего и чистосердечно исповѣдываясь во всемъ, что онъ перечувствовалъ и перестрадалъ. Молодая дѣвушка плакала.
   -- Это страшный урокъ, данный мнѣ Провидѣніемъ, прибавилъ онъ, окончивъ свой разсказъ.-- Я одну минуту чувствовалъ въ себѣ всѣ инстинкты игрока, но, слава Богу, смерть несчастнаго юноши меня излечила навсегда.
   Онъ вдругъ остановился и спросилъ съ безпокойствомъ:
   -- Сколько времени я былъ боленъ?
   -- Двѣ недѣли.
   -- О, Боже-мой, намъ осталось только двадцать дней!
   -- Не безпокойтесь объ этомъ. Думайте только о своемъ выздоровленіи.
   -- Г. Мартели присылалъ за мною?
   -- Повторяю, не безпокойтесь ни о чемъ. Я была у него и все устроено.
   Маріюсъ, повидимому, успокоился.
   -- Намъ остался одинъ путь къ спасенію, продолжала Фина: -- занять денегъ у г. Мартели. Намъ надо было и начать съ этого... Теперь все пойдетъ хорошо... Ну, спите и не говорите болѣе; докторъ велѣлъ, чтобы вы лежали спокойно.
   Маріюсъ выздоровѣлъ очень быстро, благодаря попеченіямъ Фины, и черезъ недѣлю могъ выйти на воздухъ. На слѣдующее утро онъ уже хотѣлъ отправиться въ контору. Онъ жаждалъ поскорѣе увидѣть Мартели и убѣдиться, можно-ли разсчитывать на него. Но Фина рѣшительно не пустила его, говоря, что будетъ чистымъ съумасшествіемъ идти на работу ранѣе двухъ дней.
   -- И нечего торопиться, прибавила она спокойно, что крайне удивляло Маріюса:-- передъ нами еще цѣлая недѣля.
   Прошло два дня, и Маріюсъ получилъ позволеніе отъ своей сидѣлки начать свои занятія. Вмѣстѣ съ тѣмъ они рѣшили ѣхать въ понедѣльникъ въ Э. Фина говорила такъ положительно объ освобожденіи Филиппа, словно деньги, необходимыя на его выкупъ, находились у нея въ карманѣ.
   Мартели принялъ молодого человѣки съ отеческой нѣжностью и предложилъ ему взять отпускъ на недѣлю; но Маріюсъ отказался, говоря, что занятія только придадутъ ему новыя силы. Несмотря, однако, на любезный пріемъ хозяина, онъ чувствовалъ себя какъ-то неловко; его смущала мысль, что ему придется вскорѣ просить большую сумму въ займы у Мартели, который къ тому-же смотрѣлъ на него съ какой-то странной, пристальной улыбкой.
   -- Я видѣлъ вашу невѣсту, сказалъ Мартели, провожая Маріюса до его конторки; -- она славная, благородная дѣвушка. Любите ее, мой другъ, всѣмъ сердцемъ.
   И, еще разъ улыбнувшись, онъ ушелъ.
   Маріюсъ съ особеннымъ удовольствіемъ увидалъ себя снова въ конторѣ и только-что хотѣлъ энергично приняться за свои занятія, такъ давно прерванныя, какъ вдругъ кто-то тихо постучался въ наружную дверь. Квартира Мартели находилась прямо напротивъ конторы, и потому посѣтители часто ошибались дверью. Маріюсъ крикнулъ:
   -- Войдите.
   На порогѣ показался человѣкъ въ длинномъ черномъ сюртукѣ, съ чисто-выбритымъ лицомъ и мягкими, вкрадчивыми манерами патера.
   -- Здѣсь живетъ дѣвица Клара Мартели? спросилъ онъ.
   Маріюсъ гдѣ-то видѣлъ этого человѣка, но тщетно старался припомнить, гдѣ именно.
   -- Я принесъ ей молитвенникъ, который она забыла на исповѣди, прибавилъ незнакомецъ слащавымъ голосомъ и вынулъ изъ кармана книгу въ футлярѣ.
   Маріюсъ ничего не отвѣчалъ, по-прежнему спрашивая себя: "гдѣ я видѣлъ эту клерикальную рожу?" Незнакомецъ понялъ недоумѣніе молодого человѣка и произнесъ, слегка наклонивъ голову:
   -- Я причетникъ церкви св. Виктора.
   Маріюсъ тотчасъ вспомнилъ, что онъ видѣлъ этого человѣка въ церкви, гдѣ онъ искалъ однажды абата Шастанье. Въ головѣ его вдругъ блеснуло какое-то предвидѣніе.
   -- Васъ посылаетъ Донадеи, не правда-ли? спросилъ онъ.
   -- Да, отвѣчалъ причетникъ послѣ минутнаго колебанія.
   -- Хорошо, дайте мнѣ молитвенникъ; я его передамъ дѣвицѣ Мартели.
   -- Г. абатъ приказалъ мнѣ передать книгу ей лично въ руки.
   -- Она, можетъ быть, еще не встала. Вы ее теперь обезпокоите. А я ей передамъ, какъ только она выйдетъ изъ своей комнаты.
   -- Вы мнѣ обѣщаете, что точно исполните порученіе абата?
   -- Да.
   -- Скажите, что абатъ нашелъ этотъ молитвенпикъ въ часовнѣ послѣ исповѣди и прислалъ его со мною. Г. абатъ приказалъ вмѣстѣ съ тѣмъ кланяться барышнѣ.
   -- Хорошо, я все скажу.
   Причетникъ положилъ книгу на конторку и, поклонившись, ушелъ, но на лицѣ его все-же виднѣлось какое-то колебаніе.
   Маріюсу показалось очень странно, что онъ такъ настаивалъ на личной передачѣ книги молоденькой дѣвушкѣ. Маріюсъ машинально взялъ молитвенникъ и вынулъ его изъ футляра. Онъ былъ, какъ обыкновенно, въ богатомъ переплетѣ съ золотымъ обрѣзомъ. Разсматривая и повертывая во всѣ стороны книгу, Маріюсъ вдругъ замѣтилъ, что надъ золотымъ обрѣзомъ торчалъ уголокъ бумажки, и, побуждаемый безсознательнымъ любопытствомъ, открылъ книгу.
   Маленькій розовый листокъ почтовой бумаги упалъ на полъ, Маріюсъ поднялъ его и хотѣлъ вложить обратно въ книгу, какъ его вниманіе неожиданно приковала къ себѣ буква Д съ рельефнымъ крестомъ въ углу бумажки. Онъ поспѣшно ее развернулъ и прочиталъ слѣдующее:
   "Дорогая душа, спасеніе которой поручено мнѣ Богомъ, выслушайте меня, умоляю васъ. Вотъ что я придумалъ для обезпеченія вамъ вѣчнаго блаженства. Я не посмѣлъ вамъ сказать этого на словахъ, изъ боязни поддаться тѣмъ сладостнымъ ощущеніямъ, которыя внушаетъ мнѣ ваша святость. Вы не можете болѣе оставаться въ домѣ вашего брата. Это мѣсто запустѣнія; вашъ братъ преданъ всецѣло современнымъ идеямъ. Скройтесь въ уединенное, пустынное мѣсто; я передамъ васъ тамъ въ руки Бога. Быть можетъ, мои слезы и дрожь, невольно пробѣгавшая по моему тѣлу, открыли вамъ тайну моего сердца. Я васъ люблю, какъ наша мать, святая церковь, любитъ невинныя души, прибѣгающія къ ней. Я мечтаю о васъ цѣлыя ночи и вижу во снѣ, что мы поднимаемся на небо въ объятьяхъ другъ друга. О, не сопротивляйтесь голосу Бога, васъ призывающему. Есть высшая религія, которую мы не открываемъ простымъ смертнымъ. Эта религія соединяетъ попарно родственныя души и создаетъ небесныхъ супруговъ, а не мучениковъ. Припомните наши бесѣды. Скажите себѣ, что я васъ люблю, и приходите ко мнѣ. Я васъ жду у себя. Въ сосѣдней улицѣ насъ будетъ ждать карета".
   Маріюсъ всталъ въ тупикъ отъ этого чтенія. Абатъ Донадеи просто предлагалъ Кларѣ Мартели бѣжать съ нимъ, и грубый, чувственный порывъ, руководившій имъ въ этомъ случаѣ, проглядывалъ слишкомъ очевидно сквозь мистическія, смутныя его фразы. Молодой человѣкъ перечелъ еще разъ это гнусное письмо, и благородное негодованіе вспыхнуло въ его сердцѣ. Онъ рѣшился примѣрно наказать недостойнаго патера, но, прежде чѣмъ что-нибудь предпринять, рѣшился убѣдиться, что, предавая вполнѣ заслуженной карѣ Донадеи, онъ не нанесетъ удара молодой дѣвушкѣ, которая могла увлечься его пламенными рѣчами. Поэтому, взявъ молитвенникъ, Маріюсъ пошелъ въ квартиру своего хозяина.
   

ГЛАВА XXXV.
Планъ Маріюса.

   Клара Мартели была молодая дѣвушка двадцати трехъ лѣтъ, которую обстоятельства заставили искать въ набожности единственнаго утѣшенія въ жизни. Она должна была выйти замужъ за своего двоюроднаго брата, но онъ утонулъ во время пикника. Отчаяніе привело ее къ подножію алтаря, и мало-по-малу посѣщеніе церквей сдѣлалось для нея такимъ наслажденіемъ, что она желала всю жизнь провести въ таинственномъ полумракѣ церкви, убаюкиваемая нѣжнымъ лепетомъ патеровъ. Въ ней, собственно говоря, было мало набожности, но она вся отдавалась созерцанію; религія утѣшала ее въ горѣ, и она питала къ ней теплую благодарность. Быть можетъ, въ одинъ прекрасный день ей еще было суждено снова вкусить наслажденія жизни. Но теперь она жила тихо, уединенно, какъ отшельница. Ея братъ, свободный мыслитель и республиканецъ, отличавшійся глубокимъ умомъ и широкими взглядами, давалъ ей полную свободу вести себя, какъ ей было угодно, и употреблялъ свою власть, какъ глава семейства, только на то, чтобы обезпечить ей счастливое, независимое положеніе.
   Маріюсъ нашелъ молодую дѣвушку въ маленькой гостиной, гдѣ она обыкновенно сидѣла за шитьемъ бѣлья и одежды для бѣдныхъ дѣтей. Она знала Маріюса и обходилась съ нимъ по-дружески, какъ съ близкимъ человѣкомъ въ домѣ. Часто Мартели возилъ съ собою своего прикащика на дачу, которую онъ имѣлъ на берегу моря, и тамъ молодые люди гуляли, какъ добрые товарищи. Благородныя сердца чуютъ тотчасъ другъ друга.
   -- Ахъ, это вы, Маріюсъ! сказала набожная красавица, увидавъ его, и, поспѣшно вставъ, протянула ему руку.-- Какъ я рада, что вы выздоровѣли! Слава Богу, что небо вняло моимъ молитвамъ.
   Молодой человѣкъ былъ тронутъ этимъ дружескимъ пріемомъ. Онъ посмотрѣлъ ей прямо въ глаза и увидалъ въ нихъ чистое пламя возвышенной, дѣвственной души. Ея взглядъ былъ такой прямой, открытый, благородный, что всѣ его опасенія мгновенно исчезли.
   -- Благодарю васъ, отвѣчалъ онъ; -- но я пришелъ не для того, чтобы показать вамъ замогильнаго пришельца, а чтобы передать молитвенникъ, который вы забыли вчера въ церкви св. Виктора.
   -- Ахъ, да, отвѣчала Клара; -- я только-что хотѣла за нимъ послать... но какъ онъ попалъ къ вамъ въ руки?
   -- Его принесъ причетникъ.
   -- Причетникъ?
   -- Да, отъ абата Донадеи.
   Клара взяла книгу и преспокойно положила ее на столъ, не обнаруживая ни малѣйшаго волненія.
   Маріюсъ зорко слѣдилъ за нею. Еслибы на ея щекахъ показался малѣйшій слѣдъ румянца, онъ подумалъ-бы, что все погибло.
   -- Кстати, спросила Клара, садясь въ кресло;-- вы, кажется, знаете абата Шастанье?
   -- Да, знаю, отвѣчалъ, удивленный этимъ вопросомъ, Маріюсъ.
   -- Это прекрасный человѣкъ, не правда-ли?
   -- О, да, у него благородное сердце и онъ искренно набожный, честный человѣкъ.
   -- Мой братъ его очень хвалитъ; но, вы знаете, въ религіозныхъ вопросахъ я ему не очень вѣрю, замѣтила молодая дѣвушка; -- но если вы подтверждаете то-же, то, вѣроятно, абатъ Шастанье святой человѣкъ, и я завтра-же возьму его въ духовники.
   -- Вы оставляете абата Донадеи? воскликнулъ Маріюсъ съ жаромъ.
   Клара посмотрѣла на него съ изумленіемъ и отвѣчала совершенно спокойно:
   -- Да, я его оставляю. Онъ слишкомъ молодъ и легкомысленъ, какъ всѣ итальянцы... При томъ я узнала о немъ много нехорошаго.
   Говоря это, она спокойно шила, и ея лицо не выражало ни малѣйшаго волненія.
   Маріюсъ вышелъ изъ комнаты, совершенно успокоенный. Онъ ясно видѣлъ, что могъ смѣло дѣйствовать противъ абата Донадеи и что, наказывая его, онъ не нанесетъ ни малѣйшаго удара этой чистой, дѣвственной душѣ, не сдѣлаетъ скандала въ семьѣ, которую онъ почти считалъ своею. Онъ былъ очень радъ, что письмо абата Донадеи попало въ его руки и не осквернило глазъ невинной молодой дѣвушки. Онъ оставилъ у себя эту записку и рѣшился не предъявлять ее марсельскому епископу, а самому примѣрно наказать и предать общему посмѣянію абата, который злобно подсмѣялся надъ нимъ, когда онъ прибѣгъ къ его покровительству для спасенія Филиппа. Планъ Маріюса былъ мгновенно обдуманъ; но для его осуществленія ему необходима была помощь его друга, Совера.
   Послѣ завтрака онъ не вернулся въ контору, а сталъ искать бывшаго носильщика по кофейнямъ; но тщетно, Совера нигдѣ не оказывалось. Тогда онъ отправился къ Кугурдану младшему и спросилъ, гдѣ скрывался его хозяинъ.
   -- О, онъ не скрывается; это не въ его привычкахъ, отвѣчалъ юноша.-- Онъ, вѣроятно, сидитъ въ одномъ изъ ресторановъ Резерва и старается, чтобъ объ этомъ зналъ весь Марсель.
   Резервъ -- мѣстечко на берегу за марсельской гаванью, гдѣ помѣщаются маленькіе, кокетливые рестораны, какъ въ Альерѣ или Сен-Клу. Соверъ любилъ тамъ бывать, потому что эти рестораны дорогіе и издали видно, кто помѣщается на ихъ живописныхъ терасяхъ.
   Маріюсъ отправился туда на лодкѣ и, не приставая къ берегу, уже услыхалъ громкій хохотъ Совера. Руководимый этимъ хохотомъ, онъ тотчасъ нашелъ его на травѣ одного изъ ресторановъ въ обществѣ Клеронъ и Инарды, съ которыми онъ уже не разставался. Онъ былъ убѣжденъ, что, таская съ собою всюду женщинъ, онъ кажется еще богаче, чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ. Тераса дрожала отъ его грубаго смѣха и громкихъ восклицаній. Онъ уже немного подпилъ.
   -- Браво, браво! воскликнулъ онъ, увидавъ Маріюса.-- Мы начнемъ завтракать съизнова. Мы уже ѣдимъ съ пяти часовъ.
   И онъ съ дѣтской гордостью сталъ пересчитывать блюда, которыя они уже съѣли.
   -- Здѣсь славно, прибавилъ онъ: -- дорого, но прилично. Ну, что-же вы будете ѣсть?
   Маріюсъ извинился и объяснилъ, что онъ уже давно позавтракалъ.
   -- Это все равно, вы опять покушаете, сказалъ Соверъ, очрнь счастливый, что его застали съ такими прелестными женщинами;-- мы будемъ ѣсть до вечера. Это обойдется дорого, да это ничего, чортъ возьми! Эй, Клеронъ! Не пей слишкомъ много шампанскаго, ты будешь пьяна!
   Но Клеронъ не обратила вниманія на это предостереженіе и залпомъ выпила большой стаканъ шампанскаго. Впрочемъ, ей нечего было бояться опьяненія: она была уже пьяна.
   -- Боже мой, какъ эти женщины забавны! промолвилъ Соверъ, вставая и обмахиваясь салфеткой.
   Онъ подошелъ къ самой рѣшеткѣ терасы и во все горло кричалъ, чтобъ его слышали прохожіе:
   -- Я много издержалъ денегъ съ ними; но я объ этомъ не сожалѣю: онѣ такъ забавны!
   -- А хотите завтра провести весело вечеръ? спросилъ неожиданно у него Маріюсъ.
   -- Конечно, хочу!
   -- Это будетъ стоить нѣсколько золотыхъ.
   -- Чортъ возьми! А будетъ очень забавно?
   -- Очень. Вы посмѣетесь на всѣ ваши деньги.
   -- Такъ я согласенъ.
   -- Весь городъ узнаетъ объ этой исторіи, и о васъ всѣ будутъ говорить нѣсколько дней.
   -- Согласенъ, согласенъ, съ удовольствіемъ!
   -- Такъ выслушайте мой планъ.
   И Маріюсъ, нагнувшись, началъ говорить ему что-то на ухо. Выслушавъ его до конца, Соверъ громко захохоталъ.
   -- Отлично, великолѣпно! воскликнулъ онъ.-- Я съ Клеронъ буду ждать васъ на бульварѣ Кордери въ десять часовъ. Вотъ будетъ славный, смѣшной фарсъ!
   

XXXVI.
Какъ абатъ Донадеи увезъ родственную ему душу.

   Абатъ Донадеи поддался страстному порыву, какъ иногда случается съ хитрыми, скрытными натурами. Онъ, обыкновенно столь осторожный и осмотрительный, сдѣлалъ большую неловкость и созналъ это только тогда, когда причетникъ ушелъ съ молитвенникомъ и запиской.
   Клара возбудила въ немъ животную страсть, и онъ жаждалъ обладать ею какой-бы то ни было цѣной. Онъ слишкомъ черезъ многое прошелъ въ жизни, чтобъ остановиться передъ такой мелочью, какъ обольщеніе. Оно его нисколько не пугало, но онъ безпокоился о послѣдствіяхъ этого обольщенія.
   Впродолженіи двухъ мѣсяцевъ онъ старался заманить къ себѣ молодую дѣвушку, и Клара, въ невинности своей души, уже согласилась на посѣщеніе его на дому; но въ послѣднюю минуту онъ отказался отъ этого плана, понимая, что подобную интригу нельзя было вести въ Марселѣ. Тогда онъ рѣшился поставить на карту все и предпочелъ принести въ жертву любви свое положеніе и, похитивъ Клару, убѣжать съ нею въ Италію.
   Донадеи былъ слишкомъ хитеръ и уменъ, чтобъ не обезпечить себѣ выхода изъ затруднительнаго положенія. Еслибъ молодая дѣвушка, наконецъ, ему надоѣла, онъ сдалъ-бы ее въ монастырь и съумѣлъ-бы войти снова въ милость кардинала. Обдумавъ дѣло и разсчитавъ все, онъ нашелъ, что похищеніе было самымъ легкимъ и наименѣе опаснымъ видомъ задуманнаго имъ преступленія. Онъ боялся только, чтобъ Клара не отвѣчала безмолвнымъ отказомъ явиться на свиданіе. Тогда его любовное письмо осталось-бы въ ея рукахъ и могло-бы служить опаснымъ орудіемъ противъ него. Но страсть ослѣпляла Донадеи, и онъ принималъ пламенную любовь молодой дѣвушки къ Богу за доказательство ея расположенія къ нему. Впрочемъ, несмотря на все это, онъ съ безпокойнымъ нетерпѣніемъ ждалъ возвращенія причетника.
   -- Ну? спросилъ онъ у своего посланнаго.
   -- Я отдалъ письмо.
   -- Лично барышнѣ?
   -- Да, отвѣчалъ рѣшительнымъ тономъ причетникъ, который хотѣлъ ложью прикрыть неточное исполненіе даннаго ему абатомъ порученія.
   Донадеи успокоился, надѣясь, что молодая дѣвушка, если и не согласится прійти къ нему на свиданіе, то сожжетъ его письмо, не возбуждая никакого скандала.
   На слѣдующее утро въ квартиру абата явилась дама подъ густымъ вуалемъ и, вручивъ ему записку, быстро удалилась. Въ письмѣ было только три слова: "Да, сегодня вечеромъ". Донадеи пришелъ въ восторгъ и тотчасъ сдѣлалъ всѣ необходимыя приготовленія къ отъѣзду.
   Еслибъ кто-нибудь послѣдовалъ за дамой подъ густымъ вуалемъ, то увидалъ-бы, что она скорыми шагами направилась въ улицу Шантье, гдѣ ее ждалъ Соверъ. Подойдя къ нему, она подняла вуаль: это была Клеронъ.
   -- Онъ душка -- вашъ абатъ, сказала она.
   -- Онъ тебѣ нравится? Тѣмъ лучше; но будь умница, вѣдь дѣло идетъ о спасеніи твоей души.
   И они оба громко расхохотались. Вечеромъ, въ половинѣ девятаго, Соверъ и Клеронъ снова очутились на томъ-же мѣстѣ въ улицѣ Шантье. Они ходили медленно взадъ и впередъ, ожидая кого-то. На Клеронъ было скромное, черное шерстяное платье и густой черный вуаль. Соверъ былъ костюмированъ и къ нему очень шла грубая одежда комисіонера.
   -- Вотъ и Маріюсъ! воскликнулъ онъ.
   -- Вы готовы? спросилъ молодой человѣкъ, подходя къ нимъ.-- И знаете свои роли?
   -- Чортъ возьми! отвѣчалъ бывшій носильщикъ.-- Вы увидите, какъ мы знатно разыграемъ комедію. О, прекрасный фарсъ! Я буду смѣяться полгода.
   -- Ступайте къ абату! Мы васъ подождемъ здѣсь... и, главное, будьте осторожны.
   Соверъ отправился къ Донадеи, который самъ отворилъ ему дверь.
   -- Что вамъ угодно? спросилъ абатъ, одѣтый по-дорожному и, очевидно, разочарованный, увидавъ передъ собою мужчину.
   -- Я съ барышней, отвѣчалъ мнимый комисіонеръ.
   -- Хорошо. Просите ее войти.
   -- Она не дошла до вашего дома.
   -- Отчего?
   -- Она мнѣ сказала: передай господину, что я лучше прямо сяду въ карету.
   -- Хорошо, подождите; мнѣ надо кое-что захватить съ собою.
   -- Но барышнѣ страшно одной на бульварѣ.
   -- Такъ бѣгите къ ней и передайте, что карета стоитъ въ улицѣ Тиранъ. Пусть она сядетъ. Я буду черезъ пять минутъ.
   Донадеи закрылъ дверь передъ носомъ Совера, который, внутренно смѣясь, вернулся къ остальнымъ заговорщикамъ.
   -- Все идетъ отлично, сказалъ онъ; -- абатъ попался въ западню. Я знаю, гдѣ карета.
   -- Я уже видѣлъ ее, отвѣчалъ Маріюсъ: -- она стоитъ въ улицѣ Тиранъ.
   -- Да. Намъ нечего терять времени; абатъ будетъ самъ черезъ пять минутъ.
   И всѣ трое поспѣшно направились въ улицу Тиранъ, гдѣ, дѣйствительно, стояла порожняя карета. Маріюсъ и Соверъ спрятались въ подъѣздѣ сосѣдняго дома, а Клеронъ осталась одна на тротуарѣ. Но въ ожиданіи прихода Донадеи, она вполголоса шутила съ мнимымъ комисіонеромъ.
   -- Но онъ не захочетъ меня, говорила весело женщина, -- и броситъ на первой станціи.
   -- Кто знаетъ!
   -- Онъ красивый; а я боялась, чтобъ онъ не оказался старикомъ.
   -- Эге, ты ужь не влюбилась-ли въ него? Впрочемъ, я не ревнивъ. Только если ты по собственному желанію ѣдешь съ нимъ, то не мѣшало-бы тебѣ возвратить мнѣ тысячу франковъ, которыя я тебѣ далъ за эту комедію.
   -- Тысячу франковъ! Нѣтъ! Если онъ меня броситъ, то мнѣ придется пріѣхать обратно на свой счетъ.
   -- Я пошутилъ. Я никогда не беру назадъ то, что уже разъ далъ. Къ тому-же, я позабавлюсь на всѣ эти деньги.
   Тутъ вмѣшался въ ихъ разговоръ Маріюсъ.
   -- Поступайте во всемъ, согласно моей инструкціи, сказалъ онъ; -- постарайтесь, чтобъ онъ замѣтилъ обманъ только въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Марселя. Не говорите ни слова и ловко играйте свою. роль. Когда-же онъ увидитъ, кто вы, то, напротивъ, дѣйствуйте прямо, рѣзко; скажите, что у меня въ рукахъ его письмо и что я его представлю епископу, если онъ дурно обойдется съ вами или посмѣетъ возвратиться когда-нибудь въ Марсель. Посовѣтуйте ему искать счастья въ другомъ мѣстѣ.
   -- А я могу сейчасъ пріѣхать назадъ? спросила Клеронъ.
   -- Конечно. Я хочу только изгнать его на-вѣки изъ Марселя, предавъ всеобщему посмѣянію.
   Соверъ не могъ удержаться отъ смѣха, представляя себѣ сцену объясненія между Клеронъ и Донадеи.
   -- Ты скажи ему, воскликнулъ онъ, -- что ты замужняя женщина и что твой мужъ потребуетъ развода послѣ такого скандала. Хочешь, я отправлюсь за вами въ погоню и на смерть перепугаю твоего похитителя?
   -- Тише, тише! прошепталъ Маріюсъ.-- Вотъ и онъ! Всѣ по мѣстамъ! Вы, Клеронъ, встаньте у дворцы кареты.
   Всѣ повиновались.
   Донадеи бѣжалъ по улицѣ, едва переводя дыханіе. Онъ бросилъ свою рясу и былъ щегольски одѣтъ въ дорожный статскій костюмъ.
   -- Милая, милая Клара, сказалъ онъ, цѣлуя руку уличной женщины, -- какъ вы добры!
   -- Клара, Клеронъ, это все равно, прошепталъ Соверъ на ухо Маріюсу.
   -- Это самъ Богъ васъ вдохновилъ, продолжалъ абатъ, помогая Клеронъ войти въ карету, и, садясь вслѣдъ за нею, прибавилъ:-- мы летимъ на небо.
   Кучеръ хлопнулъ бичомъ, и карета понеслась въ скачъ.
   Тогда Маріюсъ и Соверъ вышли изъ засады и стали громко хохотать.
   -- Дѣйствительно, абатъ увезъ родственную себѣ душу, сказалъ первый.
   -- Счастливаго пути, абатъ! закричалъ второй.
   И они медленно отправились къ бульвару Кордери, весело разсуждая о случившемся.
   -- Представьте себѣ рожу Донадеи, когда онъ подниметъ вуаль у Клеронъ, говорилъ Соверъ.-- Вѣдь, между нами, она ужасный уродъ. Ей по крайней мѣрѣ лѣтъ тридцать пять.
   Бывшій носильщикъ охотно признавалъ теперь, что Клеронъ была безобразна и стара, потому что эти два обстоятельства дѣлали еще забавнѣе только-что разыгранный фарсъ. Онъ смѣялся во все горло, держась за бока, и жаждалъ поскорѣе разсказать обо всемъ своимъ пріятелямъ.
   Было около одиннадцати часовъ, а въ полночь всѣ, не ложившіеся еще спать въ Марселѣ, уже знали, что абать Донадеи увезъ въ дорожной каретѣ Клеронъ, уличную женщину, появлявшуюся втеченіи пятнадцати лѣтъ во всѣхъ марсельскихъ притонахъ разврата. Соверъ разсказалъ это невѣроятное событіе со всевозможными подробностями, и во всѣхъ кофейняхъ повторяли, что абатъ поцѣловалъ руку у проститутки и, сажая ее въ карету, сказалъ: "мы летимъ на небо".
   Всего забавнѣе въ этой исторіи было то, что Соверъ не зналъ обстоятельствъ, побудившихъ Маріюса разыграть эту комедію и, полагая, что чѣмъ любовь Донадеи къ Клеронъ будетъ серьезнѣе, тѣмъ фарсъ покажется всѣмъ смѣшнѣе, онъ лгалъ безъ удержа и увѣрялъ всѣхъ, что абатъ влюбился по уши въ пожилую, некрасивую проститутку. Удивленіе было общее, и никто не могъ понять, какъ модный абатъ, отъ котораго сходили съума столько свѣтскихъ набожныхъ женщинъ, увлекся подобнымъ погибшимъ и далеко не милымъ созданіемъ.
   На слѣдующій день весь городъ зналъ объ этой скандальной исторіи, и Соверъ торжествовалъ: онъ сдѣлался извѣстнымъ человѣкомъ. Всѣ знали, что онъ былъ послѣднимъ содержателемъ Клеронъ и что у него отбилъ ее абатъ Донадеи. Съ самаго утра и до ночи онъ гулялъ въ туфляхъ по Канебьерѣ, принимая съ комичными гримасами выраженіе соболѣзнованія, которое спѣшили высказать ему пріятели. Онъ громко кричалъ, отвѣчая однимъ, останавливая другихъ, и вообще во зло употреблялъ свою популярность, нисколько не жалѣя брошенную тысячу франковъ. Никогда деньги, израсходованныя имъ на свое удовольствіе, не приносили ему такихъ громадныхъ процентовъ.
   Но черезъ два дня, когда вернулась Клеронъ, скандалъ принялъ громадные размѣры. Соверъ купилъ ей шелковое платье и цѣлое утро каталъ ее въ коляскѣ по улицамъ Марселя. Прохожіе указывали на нихъ пальцемъ и многіе высовывались изъ оконъ, чтобы увидать ихъ. Соверъ едва не задыхался отъ счастья.
   Клеронъ доѣхала съ абатомъ до Тулона. Увидавъ, кого онъ похитилъ, Донадеи пришелъ въ неописанную ярость и хотѣлъ бросить бѣдную женщину на большой дорогѣ, вдали отъ всякаго жилья. Но Клеронъ не поддалась, а стала грозить абату письмомъ, которое находилось въ рукахъ Маріюса; онъ принужденъ былъ смириться и довезъ ее до Тулона, гдѣ они разстались. Она поѣхала обратно въ Марсель, а онъ отправился въ Италію.
   Соверъ до того эксплуатировалъ свое счастливое положеніе и мозолилъ всѣмъ глава своей любовницей, что городскія власти, по просьбѣ епископа, выслали, наконецъ, изъ Марселя Клеронъ, которая была принуждена искать счастья въ другихъ мѣстахъ. Съ этой минуты бывшій носильщикъ говорилъ разъ по десяти въ день всякому встрѣчному и поперечному:
   -- Ахъ, еслибъ вы знали, какая у меня была хорошенькая любовница! Патеры похители ее у меня.
   

ГЛАВА XXXVII.
Выкупъ Филиппа.

   На другой день послѣ похищенія абатомъ Донадеи Клеронъ, Маріюсъ отправился, какъ всегда, въ свою контору, очень довольный блестящимъ успѣхомъ своего плана. Онъ спасъ честную семью отъ позора и освободилъ городъ отъ опаснаго интригана. Съ легкимъ сердцемъ и спокойной совѣстью, онъ только-что хотѣлъ взяться за свое дѣло, какъ Мартели потребовалъ его къ себѣ.
   По дорогѣ въ кабинетъ хозяина молодой человѣкъ рѣшился разомъ покончить съ своими колебаніями и прямо спросить у Мартели сумму, необходимую на выкупъ Филиппа. Онъ зналъ, что никогда не сдѣлаетъ этого, если будетъ долго приготовляться; подобныя отчаянныя попытки возможны только экспромтомъ.
   Въ кабинетѣ кромѣ Мартели находился абатъ Шастанье. Судостроитель былъ очень блѣденъ и глаза его сверкали гнѣвомъ.
   -- Вы человѣкъ благородный и смѣлый, сказалъ онъ, поспѣшно подходя къ Маріюсу.-- Я не хотѣлъ рѣшиться на важный шагъ, не посовѣтовавшись съ вами.
   Абатъ Шастанье какъ-то съежился въ своемъ креслѣ; лицо его было грустное, онъ словно стыдился чего-то и руки его дрожали.
   -- Вотъ патеръ открылъ маѣ гнусный заговоръ, который возмутилъ меня до глубины души, произнесъ Мартели.
   -- Успокойтесь, умоляю васъ, прервалъ его абатъ; -- не заставьте меня раскаяться въ томъ, что я, исполнивъ свой долгъ, предупредилъ васъ... Можетъ быть, я неосновательно перепугался.
   -- Вы не были-бы здѣсь, еслибъ ваши подозрѣнія не были основаны на фактахъ. Я вамъ очень благодаренъ за все, что вы сдѣлали; вы поступили какъ истинно-честный человѣкъ, и я даже понимаю ваше усиліе -- во что-бы то ни стало защитить этого подлеца.
   Потомъ, обращаясь къ Маріюсу, Мартели продолжалъ гнѣвнымъ тономъ:
   -- Можете себѣ представить, патеръ старается опозорить мое честное имя. Почтенный абатъ предупредилъ меня о необходимости строго охранять Клару. Онъ сообщилъ мнѣ, что абатъ Донадеи имѣетъ на нее опасное вліяніе, что онъ боится... О, если этотъ подлецъ обезчестилъ мою сестру, то я убью его, какъ собаку.
   Абатъ Шастанье поникъ головой. Онъ, дѣйствительно, поступилъ какъ честный человѣкъ и не сожалѣлъ того, что сдѣлалъ, но ему стыдно было за церковь, которая имѣла такихъ служителей, какъ Донадеи.
   -- Я не хотѣлъ ничего предпринять безъ совѣта благоразумнаго и трезваго человѣка, вотъ почему я васъ и позвалъ, Маріюсъ, сказалъ Мартели послѣ минутнаго молчанія и нѣсколько успокоившись.-- Первой моей мыслью было отправиться къ этому недостойному патеру и дать ему пощечину. Но, быть можетъ, есть лучшее средство его наказать. Скажите, что-бы вы сдѣлали на моемъ мѣстѣ?
   Маріюсъ выслушалъ своего хозяина очень спокойно и при послѣднихъ его словахъ весело улыбнулся.
   -- Я сдѣлалъ-бы то, что уже сдѣлалъ, отвѣчалъ онъ, и вслѣдъ затѣмъ разсказалъ исторію похищенія Клеронъ.
   Успокоенный насчетъ своей сестры, которая избѣжала опасности, даже не подозрѣвая объ ея существованіи, Мартели съ глубокимъ чувствомъ пожалъ руку молодому человѣку. Онъ очень смѣялся комическому приключенію съ Донадеи; даже абатъ Шастанье не могъ удержаться отъ улыбки, хотя она тотчасъ исчезла, такъ-какъ онъ не могъ забыть, что смѣшную и гнусную роль въ этой комедіи игралъ служитель алтаря.
   -- Я никогда не открылъ-бы вамъ моего участія въ этомъ дѣлѣ, прибавилъ Маріюсъ, окончивъ свой разсказъ,-- еслибъ вы остались въ невѣденіи объ опасности, грозившей вашему семейству. Теперь-же я хотѣлъ только васъ успокоить.
   -- Не отвергайте-же моей благодарности, воскликнулъ Мартели; -- и прежде я смотрѣлъ на васъ какъ на сына, но теперь вы мнѣ оказали такую услугу, за которую я никогда не буду въ состояніи васъ достаточно вознаградить.
   Произнеся эти слова, онъ отвелъ въ сторону Маріюса и, нѣжно взглянувъ на него, прибавилъ вполголоса:
   -- Не имѣете-ли вы мнѣ сообщить еще одной тайны?
   Маріюсъ смутился.
   -- Вы просто ребенокъ, продолжалъ Мартели.-- По счастью, я видѣлъ дѣвицу Фину во время вашей болѣзни, иначе я не зналъ-бы ничего... Погодите минуту, я вамъ напишу ордеръ на пятнадцать тысячъ франковъ, которые вы получите сейчасъ въ кассѣ.
   Маріюсъ поблѣднѣлъ и крупныя слезы выступили у него на глазахъ. Какъ, ему просто и прямо предлагали ту сумму, которую онъ съ такимъ отчаяніемъ искалъ впродолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ! Онъ ничего не просилъ, и его самыя задушевныя желанія были исполнены. Онъ не вѣрилъ, что слышалъ это великодушное предложеніе своего хозяина на яву, а не во снѣ.
   Мартели подошелъ къ своему письменному столу, но прежде, чѣмъ написать ордеръ въ своей книгѣ, добродушно спросилъ у Маріюса:
   -- Вѣдь вамъ надо ровно пятнадцать тысячъ, не правда-ли?
   Этотъ вопросъ вывелъ Маріюса изъ столбняка. Онъ всплеснулъ руками и произнесъ дрожащимъ голосомъ:
   -- Откуда вы узнали мои сокровенныя мысли? Чѣмъ я заслужилъ такое великодушіе?
   -- Я уже сказалъ вамъ, отвѣтилъ съ улыбкой Мартели,-- что меня посѣтила маленькая фея. У меня была дѣвица Фнаа.
   Молодой человѣкъ, наконецъ, понялъ, въ чемъ дѣло, и въ глубинѣ своей души поблагодарилъ добраго ангела, который, спасая его отъ смерти, вмѣстѣ съ тѣмъ заботился возвратить ему и душевное спокойствіе. Онъ теперь понялъ, почему она улыбалась, когда онъ заговаривалъ о Филиппѣ. Она знала, что все уже было обдѣлано и заемъ совершенъ безъ малѣйшей непріятности для него. Онъ на мгновеніе, такъ сказать, застылъ въ недоумѣніи: броситься-ли ему къ ногамъ Мартели или бѣжать къ Финѣ. Сердце его переполнялось любовью и благодарностью.
   -- Но, произнесъ вдругъ молодой человѣкъ среди своей радости,-- я не знаю, когда я буду въ состояніи возвратить вамъ такую крупную сумму.
   -- Не безпокоитесь объ этомъ, отвѣчалъ Мартели; -- вы мнѣ оказали не одну большую услугу и только-что спасли меня отъ безчестья. Позвольте мнѣ, въ свою очередь, сдѣлать для васъ что-нибудь и не требовать отъ васъ уплаты этихъ денегъ.
   Мрачное облако отуманило лицо Маріюса, и Мартели, взявъ его за руку, поспѣшно прибавилъ:
   -- Я нисколько не думаю платить вамъ деньгами за вашъ благородный поступокъ и постоянную преданность мнѣ... Но посмотрите на это дѣло совершенно иначе: вы служите у меня уже десять лѣтъ, и я надѣюсь, что вы прослужите у меня еще долѣе. Ну, эти пятнадцать тысячъ составляютъ ничтожный процентъ той прибыли, которую я получилъ, благодаря вашей помощи. Вы не можете отказаться отъ доли въ моихъ барышахъ.
   Мартели нагнулся, чтобъ подписать ордеръ, но Маріюсъ его снова остановилъ:
   -- Вы знаете, на что я употреблю эти деньги? спросилъ онъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.
   Мартели слегка поблѣднѣлъ и, положивъ перо, воскликнулъ:
   -- Боже мой, какъ трудно оказать услугу честнымъ людямъ. Надо непремѣнно все знать... но, другъ мой, ради Бога не дѣлайте меня своимъ сообщникомъ. Я знаю, что вы благородный и честный человѣкъ. Я вовсе не желаю знать всѣхъ вашихъ дѣйствій и мыслей. Вы никогда не сдѣлаете ничего дурного, не правда-ли? Мнѣ этого довольно.
   По совершенно понятной щепетильности человѣка строго-справедливаго и либеральнаго, Мартели не хотѣлъ открыто поощрить покупку совѣсти служащаго правительству человѣка. Но въ сущности онъ съ удовольствіемъ помогалъ освобожденію Филиппа, зная, какое оружіе употребилъ Казалисъ, чтобъ подвергнуть тюремному заключенію молодого человѣка. Но въ принципѣ онъ желалъ сохранить незапятнанной свою республиканскую строгость нравовъ и не явиться публично соучастникомъ бѣгства изъ тюрьмы арестанта.
   Маріюсъ настаивалъ. Тогда абатъ Шастанье вмѣшался съ его обычной готовностью брать на себя самую тяжелую отвѣтственность.
   -- Не отказывайтесь отъ этого предложенія, молодой человѣкъ, сказалъ онъ;-- я знаю ваши намѣренія и могу ручаться г. Мартели, что замышляемое вами дѣло -- честное и справедливое.
   И онъ добродушно улыбнулся. Маріюсъ поспѣшно подошелъ къ нему и съ чувствомъ пожалъ ему руку.
   -- Вотъ, сказалъ Мартели, подписавъ ордеръ и подавая его Маріюсу, -- ступайте сейчасъ въ кассу.
   Молодой человѣкъ поблагодарилъ его еще разъ и хотѣлъ выйти изъ комнаты, по судостроитель его остановилъ:
   -- Кстати, вы еще не совсѣмъ оправились. Возьмите отпускъ на недѣлю, потомъ вы поработаете больше.
   Онъ хотѣлъ дать ему время на освобожденіе Филиппа. Маріюсъ это понялъ и снова едва не расплакался. Онъ поспѣшилъ удалиться и, взявъ деньги въ кассѣ, пустился бѣгомъ по улицѣ, какъ съумасшедшій. Онъ жаждалъ увидѣть Фину.
   Цвѣточница сидѣла въ своей маленькой комнатѣ, когда Маріюсъ влетѣлъ въ дверь, смѣясь, танцуя, опьянѣвъ отъ радости. Онъ схватилъ ее за плечи и громко поцѣловалъ въ обѣ щеки. Потомъ онъ выложилъ на столъ пятнадцать тысячъ франковъ. Фина, удивленная и почти испуганная страннымъ появленіемъ молодого человѣка, стала теперь весело смѣяться и бить въ ладоши.
   Вслѣдъ за этимъ произошла прелестная сцена между влюбленными. Маріюсъ кричалъ, что онъ дуракъ и что все сдѣлала Фина. Онъ цѣловалъ ей руки, становился предъ нею на колѣни и пожиралъ ее глазами. Фина краснѣла и старалась доказать, что она не заслуживала никакой благодарности. Въ эту минуту они забыли все, что перенесли, все, что видѣли грустнаго и позорнаго въ эти тяжелые шесть мѣсяцевъ, и сердца ихъ пылали восторженной радостью.
   Прежде, чѣмъ разстаться въ этотъ день, они рѣшили отправиться на слѣдующее утро въ Э.
   

ГЛАВА XXXVIII.
Побѣгъ изъ тюрьмы.

   На слѣдующій день, въ семь часовъ утра, Маріюсъ нанялъ кабріолетъ. Онъ не хотѣлъ ѣхать въ дилижансѣ. Для бѣгства Филиппа ему необходимъ былъ экипажъ, и онъ считалъ безопаснѣе взять его въ Марсели, чѣмъ въ Э. Наканунѣ, вечеромъ, онъ сговорился съ капитаномъ одного корабля, который обѣщалъ отвезти Филиппа въ Геную.
   Маріюсъ и Фина выѣхали въ девять часовъ. Молодой человѣкъ самъ правилъ, и эта поѣздка была для нихъ настоящей увеселительной прогулкой. При подъемѣ на гору Вистъ они вышли изъ экипажа и побѣжали по большой дорогѣ съ веселымъ смѣхомъ, какъ дѣти, а лошадь медленно слѣдовала за ними. Они завтракали въ Септемѣ въ отдѣльной комнатѣ гостинницы, потомъ въ двѣнадцать часовъ отдохнули въ Альбертосѣ и къ тремъ часамъ достигли Э. Несмотря на всѣ добровольныя задержки на пути, они пріѣхали слишкомъ рано. Чтобъ не возбуждать подозрѣній, они рѣшили явиться въ тюрьму только въ сумерки. Маріюсъ оставилъ кабріолетъ, подъ присмотромъ Фины, въ одномъ пустынномъ переулкѣ и пошелъ къ своему родственнику Извару, который согласился поставить кабріолетъ въ свой сарай, пріѣхать въ немъ къ двѣнадцати часамъ къ аркѣ, а до того времени пріютить у себя молодыхъ людей.
   Въ ту самую минуту, какъ Маріюсъ и Фина входили въ лавку Извара, они почти наткнулись на г. Казалиса. Онъ поспѣшно прошелъ мимо, опустивъ голову и не замѣтивъ Маріюса. Но эта встрѣча привела въ отчаяніе молодого человѣка. Онъ боялся, чтобъ въ послѣднюю минуту какое-нибудь новое несчастье не помѣшало ему освободить брата, безъ сомнѣнія, Казалисъ находился въ Э съ цѣлью ускорить свою месть и, можетъ быть, онъ уже въ этомъ и успѣлъ. До самаго вечера тревожныя мысли мучили Маріюса.
   Наконецъ, въ девять часовъ онъ отправился съ Финой въ тюрьму. Они постучали въ тяжелую, массивную дверь. Послышались тяжелые шаги, и грубый голосъ спросилъ что имъ нужно.
   -- Это мы, дядя, отворите, сказала Фина.
   -- Отворите поскорѣе, г. Ревертега, прибавилъ Маріюсъ.
   -- Здѣсь нѣтъ г. Ревертега, отвѣчалъ тотъ-же грубый голосъ,-- онъ боленъ.
   Маріюсъ и Фина посмотрѣли другъ на друга съ отчаяніемъ.
   Впродолженіи четырехъ мѣсяцевъ цвѣточница не нашла нужнымъ ни разу написать своему дядѣ. Она имѣла его обѣщаніе, и этого ей было довольно. Извѣстіе о болѣзни старика поразило. какъ громомъ, ее и Маріюса. Имъ никогда не приходила въ голову мысль, что Ревертега могъ заболѣть. Что имъ было дѣлать? Они держали въ рукахъ выкупъ Филиппа и все-же не могли его спасти.
   Однако, когда прошла первая минута паники, Фина подняла голову.
   -- Пойдемъ къ дядѣ, сказала она,-- онъ, вѣроятно, у своихъ кузинокъ въ улицѣ Гласьеръ.
   -- Къ чему? отвѣчалъ Маріюсъ.-- Все пропало.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, пойдемъ.
   Маріюсъ послѣдовалъ за нею, но совершенно уничтоженный отчаяніемъ. Фина-же нисколько не унывала.
   Дѣйствительно, Ревертега оказался у его двоюродной сестры въ улицѣ Гласьеръ. Онъ лежалъ въ постели уже двѣ недѣли. Увидавъ молодыхъ людей, онъ тотчасъ понялъ, зачѣмъ они явились, и, поцѣловавъ свою племянницу, сказалъ съ улыбкой:
   -- Такъ минута наступила?
   -- Мы были въ тюрьмѣ, и намъ сказали, что вы больны, отвѣчала Фина.
   -- Отчего вы насъ не предупредили? воскликнулъ Маріюсъ.-- Мы-бы поторопились.
   -- Да, прибавила Фина;-- что мы будемъ дѣлать теперь, когда вы болѣе не тюремщикъ?
   -- Зачѣмъ вы такъ отчаиваетесь? произнесъ Ревертега съ удивленіемъ.-- Правда, я нездоровъ и взялъ отпускъ, но я все-же тюремщикъ и буду къ вашимъ услугамъ хоть завтра, если хотите.
   Маріюсъ и Фина вскрикнули отъ радости.
   -- Человѣкъ, который говорилъ съ вами, продолжалъ Ревертега,-- только временно замѣняетъ меня. Завтра я снова вступлю въ свою должность. Я уже почти выздоровѣлъ и могу выйти безъ всякой опасности; къ тому-же дѣло не терпитъ отлагательства. Я слышалъ сегодня утромъ, что г. Казалисъ пріѣхалъ въ Э и хлопочетъ о скорѣйшемъ исполненіи приговора. Мнѣ даже передавали, что онъ успѣлъ въ своихъ хлопотахъ и что выставленіе г. Филиппа у позорнаго столба назначено черезъ три дня, такъ-что если завтра вы не увезете его отсюда, то послѣ завтра его отправятъ подъ эскортомъ въ Марсель.
   Маріюсъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ. Они явились какъ разъ вовремя. Онъ согласился съ Ревертегой на-счетъ завтрашняго посѣщенія тюрьмы и тотчасъ поспѣшилъ къ Изнару, чтобъ объявить ему объ отсрочкѣ ночной экспедиціи.
   Весь слѣдующій день молодые люди провели въ лавкѣ Изнара, скрываясь отъ всѣхъ. Побѣгъ Филиппа былъ назначенъ въ 11 часовъ ночи, и потому въ 10 часовъ Маріюсъ и Фина были уже въ тюрьмѣ. Ревертега ихъ ждалъ и тихонько ввелъ ихъ въ коридоръ.
   -- Все готово, сказалъ онъ.
   -- Вы предупредили брата? спросилъ Маріюсъ.
   -- Да. Надо было принять нѣкоторыя предосторожности. Чтобъ избавить себя, насколько возможно, отъ отвѣтственности, я хочу придать дѣлу такой видъ, словно онъ самъ бѣжалъ изъ тюрьмы, спустившись въ окно.
   -- Отличная мысль, дядя! воскликнула съ веселымъ смѣхомъ Фина.
   -- Вотъ что я сдѣлалъ, продолжалъ Ревертега: -- сегодня утромъ я пошелъ въ келью г. Филиппа и самъ подпилилъ одну изъ перекладинъ желѣзной рѣшетки въ окнѣ.
   -- Развѣ необходимо, чтобъ братъ спустился въ окно? спросилъ Маріюсъ съ безпокойствомъ.
   -- Нисколько; онъ вмѣстѣ съ вами выйдетъ изъ двери. Но я выну подпиленную перекладину изъ рѣшетки и привяжу къ остальнымъ веревку такъ, что завтра утромъ всѣ подумаютъ, будто онъ спасся чрезъ окно... Я все-же подамъ въ отставку, но избавлю себя отъ большихъ непріятностей.
   Молодые люди вполнѣ одобрили этотъ планъ. Ревертега засвѣтилъ глухой фонарь, и всѣ трое направились на цыпочкахъ къ келіи Филиппа. Маріюсъ держалъ въ рукахъ шинель, чтобъ закутать въ нее брата.
   Они застали Филиппа у самыхъ дверей. Онъ былъ совершенно готовъ. Маріюсъ съ трудомъ его узналъ,-- такъ онъ поблѣднѣлъ и исхудалъ. Они молча поцѣловались. Ревертега подошелъ къ окну, вынулъ подпиленную перекладину и привязалъ веревку. Фина осталась караулить въ коридорѣ.
   Черезъ минуту они всѣ четверо были уже у наружной двери. Маріюсъ такъ боялся, чтобъ ихъ не остановило какое-нибудь случайное обстоятельство, что, накинувъ на брата шинель съ капюшономъ, хотѣлъ немедленно выйти на улицу, но Ревертега уговорилъ его, хотя и съ большимъ трудомъ, обождать минутъ десять. Онъ опасался, чтобъ ихъ шаги, несмотря на все ихъ стараніе идти тихо, не возбудили въ комъ-нибудь подозрѣнія. Наконецъ, онъ поднялъ запоръ и отворилъ дверь.
   Оба брата выскочили на улицу и поспѣшно направились къ площади Проповѣдниковъ. Фина-же осталась позади, чтобъ отдать деньги Ревертега. Она ихъ нагнала при поворотѣ въ улицу св. Іоанна.
   Они всѣ втроемъ тихо направились по главной улицѣ города къ тріумфальной аркѣ. Ихъ мучило единственное опасеніе, что городскія ворота были заперты и что караульные помѣшаютъ имъ выйти. На встрѣчу имъ попадалось очень мало прохожихъ. Вдругъ на углу улицы Кармъ какой-то проходившій мимо нихъ человѣкъ остановился и пошелъ за ними. Маріюсъ вздрогнулъ; онъ думалъ, что все кончено.
   Черезъ нѣсколько минутъ незнакомецъ прибавилъ шагу и, догнавъ Маріюса, фамильярно хлопнулъ его по плечу.
   -- Если я по ошибаюсь, это вы, другъ мой, сказалъ онъ; -- что вы дѣлаете по ночамъ на улицѣ?
   Маріюсъ узналъ по голосу графа Жируса и пробормоталъ въ смущеніи:
   -- Вы видите, я гуляю.
   -- А, вы гуляете, прибавилъ графъ саркастическимъ тономъ, пристально осматривая Фину и особенно Филиппа, лицо котораго было скрыто капюшономъ;-- вотъ фигура, которая мнѣ очень знакома, прибавилъ онъ съ дружескимъ добродушіемъ; -- хотите, я васъ провожу? Вы хотите выйти изъ Э, не правда-ли? Для всякаго не отворятъ городскихъ воротъ. Мнѣ-же сторожа знакомы. Пойдемте.
   Маріюсъ съ благодарностью принялъ его предложеніе. Достигнувъ городскихъ воротъ, Жирусъ сказалъ слово караульному, и ихъ пропустили. На площади Ротонды онъ съ ними разстался.
   -- Счастливаго пути, сказалъ онъ, пожимая руку Маріюсу, и потомъ прибавилъ шепотомъ:-- какъ я завтра посмѣюсь отчаянію Казалиса!
   Въ опредѣленномъ мѣстѣ Изнаръ ждалъ бѣглецовъ съ кабріолетомъ. Филиппъ взялъ возжи, и экипажъ покатился.
   По дорогѣ Маріюсъ и Фина сознались ему въ своей взаимной любви, и вѣсть объ ихъ скоромъ бракѣ его очень обрадовала. Тюрьма произвела большую перемѣну въ молодомъ человѣкѣ: онъ ужо болѣе не думалъ, какъ прежде, о любовныхъ интригахъ, а смотрѣлъ на жизнь, какъ на дѣло серьезное, налагающее на людей тяжелыя обязанности. Но при мысли о будущемъ счастьѣ брата и юной цвѣточницы онъ не могъ не вспомнить съ грустью о Бланшъ. Маріюсъ понялъ причину неожиданно отуманившаго его лица мрачнаго облака и, сообщивъ ему извѣстія о положеніи бѣдной молодой дѣвушки, обѣщалъ заботиться о лей и объ ея ребенкѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ далъ слово Филиппу сдѣлать все возможное, чтобы добиться его помилованія.
   На слѣдующее утро Филиппъ, стоя на палубѣ корабля, увозившаго его въ Геную, грустно смотрѣлъ на берегъ св. Генриха. Вдали за морскими волнами виднѣлся еще бѣленькій домикъ, гдѣ Бланшъ безутѣшно оплакивала свое горе.
   

XXXIX.
Заговоръ.

   Мѣсяца черезъ два послѣ побѣга Филиппа изъ тюрьмы, въ тихій февральскій вечеръ, Бланшъ медленно гуляла по морскому берегу. Сумерки наступали. Вдали море простиралось гладкой скатертью, и только подъ береговыми утесами пробѣгала легкая зыбь. День былъ почти теплый; въ воздухѣ уже носились зачатки весны. Подъ безоблачнымъ, синимъ небомъ юга солнце иногда зимою грѣетъ съ лѣтней теплотою.
   Молодая женщина шла тихо, шагъ за шагомъ, прислушиваясь къ монотонному плеску воды. Бѣдная Бланшъ очень измѣнилась. Ей только-что минуло семнадцать лѣтъ, а несчастныя обстоятельства покрыли смертельной блѣдностью ея юное лицо. Вся ея беззаботность и физическія силы были смыты слезами. Страшная минута разрѣшенія отъ бремени приближалась, и съ каждымъ днемъ ея отчаяніе увеличивалось.
   Въ нѣсколькихъ шагахъ за нею слѣдовала женщина высокаго роста, худая, словно проглотившая аршинъ. Не спуская съ нея глазъ и зорко наблюдая за каждымъ ея движеніемъ, она казалась караульнымъ, приставленнымъ къ каторжнику. Это была новая гувернантка, нанятая Казалисомъ нѣсколько недѣль передъ тѣмъ. Онъ находился въ то время въ Марсели, куда прибылъ, какъ только узналъ о скорыхъ родахъ Бланшъ.
   Онъ хотѣлъ присутствовать при этомъ событіи, которое его очень безпокоило. Къ тому-же его планъ былъ уже заранѣе готовъ, и онъ только хотѣлъ лично наблюсти за его точнымъ исполненіемъ.
   Посѣтивъ тайкомъ свою племянницу въ маленькомъ домикѣ на берегу св. Генриха, онъ рѣшилъ, что она была недостаточно узницей. Чтобы удался его планъ, ему необходимо было подвергнуть се одиночному заключенію. Первая выбранная имъ гувернантка показалась ему слишкомъ слабой и снисходительной. Онъ узналъ, что какая-то молодая дѣвушка почти каждый день приходила къ Бланшъ и разговаривала съ нею. Это возбудило въ немъ серьезныя опасенія, и онъ тогда отдалъ свою бѣдную племянницу подъ надзоръ бдительной, строгой тюремщицы, которая должна была никого не допускать въ домъ и докладывать Казалису обо всѣхъ самыхъ мелочныхъ происшествіяхъ.
   Г-жа Ламберъ была какъ-бы создана для этой роли. Старая дѣва и ханжа, она отличалась самыми узкими предразсудками и глухой жестокостью людей, никогда незнавшихъ, что такое любовь. Она знала, что Бланшъ была жертвой преступной любви, и это сдѣлало еще суровѣе и неумолимѣе женщину, отъ которой всегда отворачивались мужчины. Поэтому она буквально исполняла инструкцію Казалиса; она наблюдала за своей узницей съ адской хитростью и окружила ее совершеннымъ уединеніемъ, отдаляя всѣхъ, кто только желалъ къ ней приблизиться. Маленькій домикъ на берегу сдѣлался цитаделью, въ которой она содержала Бланшъ подъ вѣчнымъ карауломъ. Фина была безжалостно выгнана и, какъ только она показывалась на берегу, то г-жа Ламберъ не отходила отъ окна, подсматривая каждое ея движеніе. Такимъ образомъ, цвѣточница должна была отказаться отъ дальнѣйшихъ посѣщеній Бланшъ, которая едва не умерла отъ горя и скуки подъ невыносимымъ давленіемъ своей тюремщицы, съ каждымъ днемъ становившейся все суровѣе.
   Одинъ посѣтитель только допускался къ Бланшъ, это абатъ Шастанье, и то г-жа Ламберъ ухитрялась подслушивать каждое слово, которое патеръ говорилъ своей духовной дочери.
   Въ этотъ вечеръ Бланшъ упросила свою жестокую гувернантку пойти съ нею погулять по берегу. Приближеніе родовъ обнаруживалось головокруженіями и тошнотой, которыя проходили только на чистомъ воздухѣ. Медленно передвигая ноги по узкой тропинкѣ, Бланшъ спрашивала себя, какъ-бы ей провести свою тюремщицу и повидать хоть на минуту Фину, безъ помощи которой было немыслимо осуществленіе ея тайныхъ желаній. Съ своей сторона, г-жа Ламберъ, слѣдуя по ея пятамъ, подозрительно посматривала на каждый утесъ, боясь, чтобы изъ-за него не выскочилъ кто-нибудь и не похитилъ ея жертвы. На возвратномъ пути домой вдругъ передъ ними возстала изъ темноты черная фигура. Г-жа Ламберъ вздрогнула и бросилась впередъ; но всѣ ея опасенія были напрасны. Она узнала абата Шастанье. Онъ не засталъ Бланшъ дома и пошелъ искать ее на берегу.
   -- Пойдемте скорѣе, сказала г-жа Ламберъ рѣзко; -- вамъ въ гостиной будетъ удобнѣе разговаривать. Къ тому-же поднимается холодный вѣтеръ.
   -- Здѣсь, очень хорошо, промолвила Бланшъ;-- останемся еще нѣсколько минутъ на воздухѣ.
   И она слегка толкнула въ локоть абата, чтобы онъ поддержалъ ея просьбу.
   -- Конечно, прибавилъ патеръ;-- вечеръ совершенно весенній, а морской воздухъ придаетъ силы нашей больной. Мы погуляемъ съ вами, дитя мое, какъ влюбленные, прибавилъ онъ съ веселой улыбкой, взявъ за руку молодую дѣвушку;-- если вы боитесь схватить насморкъ, г-жа Ламберъ, то идите домой. Мы сейчасъ послѣдуемъ за вами.
   И онъ повернулъ съ Бланшъ снова къ морю. Г-жа Ламберъ, конечно, скорѣе согласилась-бы схватить самый страшный насморкъ, чѣмъ выпустить изъ вида свою узницу. Она послѣдовала за ними въ десяти шагахъ, тщетно стараясь подслушать ихъ слова, заглушаемыя плескомъ воды. Дома, за дверью, ей легко было играть роль шпіона, но на открытомъ воздухѣ это было и опасно, и тяжело.
   -- Какъ я вамъ признательна хоть за минутную бесѣду съ глазу на глазъ, сказала Бланшъ съ глубокой благодарностью; -- вы видите, мою свободу все болѣе и болѣе стѣсняютъ.
   -- Надѣйтесь на Бога! отвѣчалъ абатъ Шастанье;-- вы вскорѣ родите, а тамъ вы будете въ состояніи поступить, какъ вамъ подскажетъ ваша вѣра и ваше сердце.
   -- О, я не отчаяваюсь; мнѣ все равно, что-бы они ни дѣлали со мною. Къ тому-же я рѣшила уже свою судьбу, согласно вашимъ святымъ совѣтамъ.
   -- Это не я, а самъ Богъ внушилъ вамъ стремленіе къ мирной, блаженной жизни.
   -- Я принесла въ жертву всю мою жизнь; я рада страданіямъ, авось они искупятъ мою випу. По-временамъ я желала-бы изобрѣсть еще болѣе тяжелыя испытанія чтобы ускорить прощеніе моимъ грѣхамъ.
   -- Такъ зачѣмъ-же вы жалуетесь на ваше одиночество? спросилъ патеръ.
   -- О, дѣло идетъ не обо мнѣ. Я страшусь за бѣднаго малютку, котораго я рожу на свѣтъ.
   -- Чего-же вы боитесь?
   -- Сама не знаю... Но еслибы мой дядя не имѣлъ какихъ-нибудь тайныхъ цѣлей, то онъ не запиралъ-бы меня въ такую тюрьму. Подумайте только, что меня удаляютъ отъ всѣхъ и не дозволяютъ видѣться наединѣ даже съ вами. Я увѣрена, что г-жи Ламберъ теперь въ отчаяніи, что не можетъ подслушать нашего разговора.
   -- Вы преувеличиваете.
   -- Нѣтъ, я говорю правду, и вы это знаете, но хотите меня успокоить. Вотъ видите, все это меня пугаетъ, и я боюсь, что моему ребенку грозитъ какое нибудь несчастье.
   Она замолчала и потомъ черезъ нѣсколько минутъ произнесла съ жаромъ:
   -- Хотите помочь мнѣ спасти моего ребенка?
   Испуганный и удивленный этимъ неожиданнымъ воплемъ сердца, абатъ Шастанье отвѣчалъ:
   -- Успокойтесь. Вы знаете, какъ я вамъ преданъ.
   -- Повторяю, я согласна принести себя въ жертву, но я хочу, чтобъ мой ребенокъ былъ счастливъ.
   -- Что я могу для васъ сдѣлать? спросилъ абатъ Шастанье.
   Между тѣмъ г-жа Ламберъ мало-по-малу приблизилась и шла за самыми спинами разговаривавшихъ. Бланшъ услыхала ея шаги по песку и, нагнувшись къ патеру, сказала почти шопотомъ:
   -- Попросите Флпу придти сюда завтра въ шесть часовъ и пройти мимо меня такъ, чтобъ г-жа Ламберъ ее не узнала.
   На слѣдующій день Бланшъ снова гуляла съ своей гувернанткой по морскому берегу во время захода солнца. Утромъ она жаловалась на головную боль и провела нѣсколько часовъ запершись въ своей комнатѣ. Потомъ она притворилась, что у нея сильныя головокруженія, и попросила пойти на воздухъ.
   Г-жа Ламберъ зорко слѣдила за нею, говоря себѣ внутренно, что она не поддастся на удочку, какъ наканунѣ, а Бланшъ по временамъ бросала взгляды на дорогу, ведущую изъ Марсели. Вдругъ невдалекѣ показалась женщина въ длинной тальмѣ съ капюшономъ, который совершенно скрывалъ ея лицо. Она шла очень скоро и, проходя мимо Блапшъ, слегка толкнула ее, а Бланшъ въ эту самую минуту, пользуясь сумерками, супула ей въ руку письмо, произнеся шопотомъ:
   -- Исполните, умоляю васъ, мои желанія.
   Изъ-за капюшона на мгновеніе показалось доброе лицо Фины, на которомъ сіяла улыбка, полная надежды и утѣшенія. Потомъ она исчезла такъ быстро, что г-жа Ламберъ ничего не замѣтила, ничего не поняла.
   

ГЛАВА XL.
Планъ Казалиса.

   Какъ говорила Бланшъ, Казалисъ не держалъ-бы ее въ маленькомъ домикѣ на морскомъ берегу, какъ въ тюрьмѣ, еслибъ у него не было тайныхъ цѣлей. Однимъ желаніемъ скрыть, насколько возможно, положеніе своей племянницы нельзя было объяснить чрезвычайныя предосторожности, которыя принималъ Казалисъ, чтобъ совершенно изолировать молодую дѣвушку. Жестокость г-жи Ламберъ, суровый видъ дяди и насильственное уединеніе, которому ее подвергали,-- все предупреждало Бланшъ, что во мракѣ готовилось нѣчто страшное, и, по материнскому инстинкту, она чувствовала, что несчастье грозило не ей, а ея ребенку. По всей вѣроятности, ждали только рожденія бѣднаго малютки, чтобъ его извести, и она позвала на помощь Фину, умоляя ее явиться на спасеніе ребенка.
   Однако, страхъ Бланшъ былъ преувеличенъ. Казалисъ ни за что не скомпрометировалъ-бы себя убійствомъ ребенка. Онъ просто хотѣлъ какъ можно скорѣе устранить наслѣдника Бланшъ. Вотъ въ чемъ состоялъ его планъ и какія причины побуждали его прибѣгнуть къ подобнымъ средствамъ.
   Бланшъ, по смерти отца, получила въ наслѣдство нѣсколько сотенъ тысячъ франковъ. Ей было тогда десять лѣтъ. Ее взялъ къ себѣ въ домъ дядя, который, въ качествѣ опекуна, распоряжался ея состояніемъ. Сначала онъ не трогалъ принадлежавшихъ племянницѣ денегъ, но, видя въ своихъ рукахъ груды золота, онъ потерялъ голову, сталъ жить выше своихъ средствъ и въ нѣсколько лѣтъ прожилъ свое собственное состояніе. Узнавъ о бѣгствѣ Бланшъ съ Филиппомъ, онъ испугался, чтобъ у него не потребовали отчета по опекѣ, не потому, чтобы онъ совершенно растратилъ капиталы, принадлежащіе молодой дѣвушкѣ, но по той причинѣ, что онъ впалъ-бы въ нищету, еслибъ у него вырвали изъ рукъ эти деньги. Впродолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ онъ жилъ исключительно на средства своей племянницы.
   Пока она находилась у него въ рукахъ, онъ ни о чемъ не безпокоился, зная, что можетъ сдѣлать съ нею все, что захочетъ. Слабый характеръ Бланшъ ручался въ томъ, что она никогда не потребуетъ возврата своей собственности. Онъ намѣревался выдать ее замужъ или отдать въ монастырь и какъ можно менѣе выпустить изъ рукъ денегъ. Поэтому бѣгство Бланшъ съ Филиппомъ привело его въ ярость. Если онъ преслѣдовалъ съ такимъ азартомъ бѣглецовъ и насильственно возвратилъ племянницу въ свой домъ, то лишь изъ боязни, чтобъ Филиппъ не женился на ней. Онъ зналъ Филиппа и былъ убѣжденъ, что этотъ человѣкъ потребовалъ-бы отъ него всѣ деньги до послѣдняго гроша. Его матеріальные интересы были сколько-же затронуты въ этомъ дѣлѣ, сколько и честь. Громко жалуясь на mesaillance, онъ въ глубинѣ своего сердца содрогался при мысли, что это пятно на его гербѣ сдѣлаетъ такую прорѣху въ его карманѣ, что въ ней исчезнутъ вся его роскошь и могущество. Поэтому, забравъ снова въ свои руки Бланшъ, онъ ощутилъ радость скупца, который возвратилъ себѣ потерянное золото, и утѣшалъ себя мыслью, что теперь онъ спокойно будетъ пользоваться состояніемъ молодой дѣвушки.
   Но вотъ извѣстіе о ея беременности снова привело его въ ужасъ. Всѣ его разсчеты были уничтожены. У Бланшъ являлся наслѣдникъ, который, конечно, окажется болѣе требовательнымъ, чѣмъ она. Казалисъ сдѣлался безжалостнымъ: онъ хотѣлъ поскорѣе пригвоздить Филиппа къ позорному столбу, чтобъ безчестье отца отразилось на ребенкѣ; онъ желалъ бы отнять у этого ребенка его гражданскія права прежде, чѣмъ онъ родился. Узнавъ, что Филиппъ убѣжалъ изъ тюрьмы и избѣгъ позорной казни, онъ сталъ еще болѣе тревожиться. Все было кончено; онъ былъ разоренъ.
   Борьба для него была необходима. Еслибъ ему пришлось представить отчетъ по опекѣ, то онъ былъ пропавшій человѣкъ; онъ просто очутился-бы въ нищетѣ, можетъ быть еще попалъ-бы подъ судъ за растрату. Въ виду этого онъ, конечно, напрягъ всѣ свои силы, чтобъ выйти побѣдителемъ изъ этой роковой борьбы за существованіе.
   Бланшъ онъ вовсе не бралъ въ разсчетъ. Ему достаточно было гнѣвно взглянуть на нее или возвысить голосъ, чтобы добиться отъ нея всего. Но онъ боялся ея ребенка. Это маленькое, еще неявившееся на свѣтъ существо заставляло блѣднѣть могущественнаго Казалиса. Одъ желалъ, чтобъ Бланшъ родила мертваго ребенка. Онъ не хотѣлъ изъ чувства гордости его убить, но молилъ Бога, чтобъ онъ умеръ, не увидавъ свѣта. Этотъ бѣдный ребенокъ выросъ-бы и въ одинъ прекрасный день, подстрекаемый отцемъ и дядей, потребовалъ-бы состояніе матери. Холодный потъ уже заранѣе выступалъ на лбу депутата. Кайоли его всего болѣе пугали; еслибъ ребенокъ попалъ въ ихъ руки, то они воспитали бы его съ предвзятой мыслью отомстить Казалису, И кончилось-бы тѣмъ, что ему пришлось-бы отдать все свое богатство этимъ людямъ, которыхъ онъ хотѣлъ стереть съ лица земли, а самому просить милостыню.
   Вотъ какія опасенія побудили его заточить Бланшъ въ маленькомъ домикѣ на берегу моря. Онъ хотѣлъ отрѣзать ей всякое сообщеніе съ Кайолями и отнять у послѣднихъ возможность взять ребенка, какъ только онъ родится. Всѣ принятыя имъ мѣры клонились къ тому, чтобъ быть полнымъ и единственнымъ обладателемъ ребенка.
   Въ ожиданіи родовъ Бланшъ, онъ поручилъ г-жѣ Ламберъ строго наблюдать, чтобъ никто не приближался къ молодой дѣвушкѣ,-- такъ онъ боялся, чтобъ ее снова не похитили. Онъ только дозволялъ навѣщать ее абату Шастанье, въ надеждѣ, что послѣдній уговоритъ бѣдную Бланшъ вступить въ монастырь. Это было самое лучшее средство освободиться отъ нея. По временамъ онъ даже радовался, что ея дѣвичья честь была опозорена, такъ-какъ въ случаѣ ея выхода замужъ ему было бы очень трудно сохранить даже часть ея состоянія. Теперь-же оно все будетъ принадлежать ему.
   Однажды помѣстивъ Бланшъ въ монастырь, онъ могъ распорядиться по-своему съ ребенкомъ. Конечно, объ его убійствѣ не могло быть и рѣчи; онъ слишкомъ дорожилъ своей репутаціей и положеніемъ въ свѣтѣ. Его планъ состоялъ просто въ томъ, чтобъ сохранить навсегда ребенка при себѣ и также развить въ немъ со временемъ пристрастіе къ духовной жизни. Онъ не могъ предвидѣть будущаго, но хотѣлъ устроить такъ, чтобъ всѣ шансы были въ его пользу. Наконецъ, въ крайнемъ случаѣ онъ предпочиталъ рисковать разореніемъ въ будущемъ, чѣмъ въ настоящемъ. Усыновленный имъ ребенокъ выростетъ, во всякомъ случаѣ, у него на глазахъ и потомъ всегда успѣется рѣшить, какимъ средствомъ отъ него освободиться, отдачей-ли въ монастырь, отправленіемъ-ли на войну въ качествѣ солдата или просто изгнаніемъ изъ дома подъ какимъ-нибудь уважительнымъ предлогомъ, благодаря которому его состояніе осталось-бы въ рукахъ Казалиса.
   Наблюдая лично за точнымъ исполненіемъ своего плана, Казалисъ ежедневно посѣщалъ Блавшъ съ докторомъ, который сообщалъ ему вѣрныя свѣденія о приближеніи родовъ, Если бѣдная Бланшъ иногда позволяла себѣ жаловаться на слишкомъ строгое заточеніе, онъ выходилъ изъ себя, гнѣвно толковалъ о безчестьи его имени и заставлялъ молодую дѣвушку краснѣть, увѣряя, что она должна-бы похоронить себя въ могилѣ для скрытія своего стыда. Послѣ каждаго посѣщенія онъ долго совѣщался съ г-жею Ламберъ, которая сообщала ему обо всемъ, что случалось въ домѣ во время его отсутствія. Свѣденія, представляемыя ею, были очень успокоительны; никто не показывался на горизонтѣ, и онъ начиналъ уже утѣшать себя мыслію, что никто не станетъ оспаривать у него ребенка. Однако, мало-по-малу, это ожиданіе родовъ племянницы начинало ему надоѣдать, тѣмъ болѣе, что ему давно было пора ѣхать въ Парижъ, гдѣ онъ долженъ балъ участвовать въ засѣданіяхъ палаты.
   Поэтому онъ очень обрадовался, когда въ одно прекрасное утро докторъ объявилъ, что Бланшъ разрѣшится отъ бремени къ вечеру. Молодая дѣвушка услыхала эти слова, хотя они были произнесены вполголоса, и когда дядя удалился съ докторомъ, она подошла къ окну и привѣсила къ ставню бѣлый лоскутокъ.
   

ГЛАВА XLI.
Дѣйствіе бѣлаго лоскутка.

   Чтобъ понять послѣдующіе факты, необходимо описать въ нѣсколькихъ словахъ маленькій домикъ на морскомъ берегу. Онъ былъ довольно странной конструкціи; одна дверь, парадная, вела въ нижній этажъ, а другая, задняя, прямо въ верхній. Дѣло объяснялось очень просто: домъ былъ прислоненъ къ утесу, который доходилъ до второго этажа, такъ что съ материка домъ казался одноэтажнымъ и задняя дверь прямо съ земли вела во второй этажъ. Комната Бланшъ находилась на верху, налѣво отъ лѣстницы. Рядомъ съ нею была другая комнатка, служившая туалетной для молодой дѣвушки. Изъ нея именно выходила задняя дверь, ко замокъ былъ въ ней заржавленъ, ключъ потерянъ и, быть можетъ, нѣсколько лѣтъ никто не ходилъ въ эту дверь. Казалисъ, нанимая домъ, даже не обратилъ вниманія на нее и, по всей вѣроятности, ея и не замѣтилъ.
   Нѣсколько недѣль передъ родами, Бланшъ, отыскивая на полу булавку, которую она уронила, нашла въ трещинѣ у стѣны маленькій ключъ. Первой ея мыслью было, что это ключъ отъ задней наружной двери, Она не ошиблась: ключъ пришелся по замку и отворилъ дверь. Бланшъ очутилась на свѣжемъ воздухѣ, но она тотчасъ заперла дверь, спрятала ключъ и никому не сказала о своей находкѣ, инстинктивно чувствуя, что имѣла теперь въ рукахъ средство къ спасенію ребенка.
   Въ день своихъ родовъ, привязавъ бѣлый лоскутокъ къ ставню окна, она вынула изъ стола ключикъ и, спрятавъ его подъ матрацъ, легла спокойно въ постель.
   Узнавъ о приближенія критической минуты, Казалисъ рѣшился не выходить изъ дома, пока ребенокъ не попадетъ въ его руки. Онъ задержалъ доктора, призвалъ повивальную бабку и послалъ въ Марсель за кормилицей, съ которой онъ уже давно сговорился. Это была женщина надежная, которая ему принадлежала и тѣломъ и душою. Принявъ всѣ эти мѣры, онъ сталъ ждать событій, но съ замѣтнымъ безпокойствомъ. Не желая присутствовать при самыхъ родахъ, онъ отправился на морской берегъ, гдѣ и провелъ нѣсколько часовъ, посматривая на окна комнаты, гдѣ мучилась бѣдная Бланшъ. Онъ приказалъ г-жѣ Ламберъ придти за нимъ, какъ только все будетъ кончено, но уже смерклось и въ маленькомъ домикѣ показались огни, а за нимъ все еще не приходили.
   Между тѣмъ молодая дѣвушка едва не умерла. Одну минуту докторъ и бабка потеряли всякую надежду. Она такъ ослабла отъ горя, что роды едва не доканали ее. У нея родился сынъ, но она не слыхала его первыхъ криковъ. Блѣдная, какъ-бы умершая, она лежала безъ чувствъ на постели.
   Ребенка положили подлѣ нея, и г-жа Ламберъ побѣжала объявить Казалису, что все кончено и его племянница умираетъ. Онъ поспѣшилъ въ домъ, но быль очень раздосадованъ, узнавъ, что кормилица еще не пріѣхала, такъ-какъ онъ желалъ сразу спрятать въ вѣрное мѣсто сына Бланшъ. Но онъ поборолъ свое неудовольствіе и, въ виду доктора и бабки, выразилъ о своей племянницѣ трогательное безпокойство, котораго въ сущности онъ вовсе не ощущалъ.
   -- Есть-ли какая-нибудь опасность? спросилъ онъ у доктора.
   -- Нѣтъ, не думаю, отвѣчалъ послѣдній;-- я могу удалиться. Присутствіе бабки достаточно. Только я долженъ васъ предупредить объ одномъ: больной необходимъ совершенный покой. Малѣйшее треволненіе можетъ ее убить. Прощайте, я пріѣду завтра.
   Казалисъ проводилъ до двери доктора и на порогѣ встрѣтился съ кормилицей. Онъ сдѣлалъ ей строгій выговоръ за то, что она опоздала, и далъ ей подробную инструкцію. Она должна была тотчасъ унести изъ дома новорожденнаго, а на слѣдующее утро уѣхать съ нимъ въ свою деревню, въ уединенномъ уголку департамента Нижнихъ-Альповъ. Казалисъ былъ убѣжденъ, что въ этой трущобѣ никто не отыщетъ сына Бланшъ.
   Возвратясь въ спальню, онъ подошелъ къ кровати, подлѣ которой стояли г-жа Ламберъ и бабка. Бланшъ какъ-бы инстинктивно открыла глаза и съ испугомъ уставилась на него. Онъ не дрогнулъ и протянулъ руку, чтобъ взять ребенка. Но юная мать, собравъ всѣ свои силы, присѣла и, схвативъ малютку, крѣпко прижала его къ груди.
   -- Что вамъ надо? спросила она глухимъ голосомъ у изумленнаго Казалиса.
   -- Кормилица пріѣхала, отвѣчалъ онъ, невольно отступая на шагъ.-- Вы помните свое обѣщаніе. Надо отдать кормилицѣ ребенка.
   За нѣсколько дней до родовъ онъ объявилъ Бланшъ, что честь ихъ семейства требовала удаленія изъ дома сына Филиппа, какъ только онъ явится на свѣтъ. Молодая дѣвушка, какъ всегда, подчинилась его суровой волѣ; но она надѣялась, что ей дозволятъ подержать у себя ребенка хоть сутки, и на этомъ она основала свой планъ. Поэтому, увидавъ намѣреніе Казалиса унести ея сына, она съ отчаяніемъ сказала, что все кончено.
   -- О, ради Бога! Оставьте его до завтра! сказала она, поблѣднѣвъ еще болѣе и не выпуская изъ рукъ ребенка.
   -- Вы просите невозможнаго, строго отвѣчалъ Казалисъ, стараясь, однако, смягчить свой голосъ при постороннихъ лицахъ; -- вашъ сынъ долженъ исчезнуть на время, если вы не хотите опозорить мое имя.
   -- Я вамъ отдамъ его завтра утромъ, отвѣчала Бланшъ, дрожа всѣмъ тѣломъ;-- будьте такъ добры, позвольте мнѣ наглядѣться на него въ эту ночь. Вѣдь здѣсь никто его не увидитъ.
   -- Нѣтъ, лучше кончить разомъ. Поцѣлуйте его и отдайте кормилицѣ.
   -- Я не отдамъ... Вы меня убьете...
   Она произнесла эти слова съ такимъ отчаяніемъ, что Казалисъ ничего не отвѣчалъ, боясь выйти изъ терпѣнія, но молча хотѣлъ вынуть ребенка изъ рукъ бѣдной Бланшъ. Въ эту минуту къ нему, однако, подошла бабка и сказала шопотомъ, что она не отвѣчаетъ за больную, если онъ тотчасъ не прекратитъ эту возмутительную сцену. Онъ долженъ былъ уступить.
   -- Хорошо, сказалъ онъ рѣзко;-- держите у себя ребенка до утра. Кормилица подождетъ. Но вы какая-то сумасбродная.
   Бланшъ положила сына рядомъ съ собою и закрыла глаза, радуясь и изумляясь своей побѣдѣ.
   Черезъ нѣсколько минутъ г-жа Ламберъ и бабка вышли изъ комнаты, чтобъ немного отдохнуть. Казалисъ остался одинъ, но также не надолго; бросивъ взглядъ, полный ненависти, на маленькое существо, которое было его злѣйшимъ врагомъ, онъ хотѣлъ удалиться, но въ дверяхъ услыхалъ какой-то шорохъ въ туалетной. Онъ прошелъ туда, но тамъ никого не было, и онъ спустился внизъ, рѣшившись, однако, не смыкать глазъ во всю ночь, потому что его все мучили какія-то смутныя опасенія, хотя, по видимому, никто не могъ войти въ запертую имъ самимъ дверь и похитить ребенка.
   Оставшись одна въ комнатѣ, Бланшъ поспѣшно присѣла. Она также слышала легкій шорохъ въ туалетной. Собравшись съ силами, она спустилась съ постели на полъ, взяла изъ-подъ матраца ключъ и прошла, босая, въ туалетную, хватаясь по дорогѣ за мебель, чтобъ не упасть. Подобная неосторожность могла ей стоить жизни, но она сознавала только одно, что спасаетъ своего сына.
   Кто-то тихо постучалъ въ заднюю наружную дверь. Бланшъ приблизилась къ ней, вложила ключъ въ замокъ и отворила ее.
   Въ комнату вошла Фина.
   Записка, которою Бланшъ тайно передала цвѣточницѣ на берегу нѣсколько дней передъ тѣмъ, заключала въ себѣ слѣдующее:
   "Я нуждаюсь въ вашей преданной дружбѣ. Я знаю ваше сердце и прямо обращаюсь къ вамъ, какъ къ моей спасительницѣ. Умоляю васъ, окажите мнѣ ваше покровительство. Когда мнѣ будетъ необходима ваша помощь, я привяжу бѣлый лоскутокъ къ ставню моего окна. Увидавъ этотъ знакъ, приходите въ часъ ночи къ задней двери и тихонько постучите. Вы будете ангеломъ-хранителемъ".
   Прочитавъ эти строки, Фина тотчасъ поняла, что дѣло шло о ребенкѣ Филиппа. Она спросила совѣта Маріюса и тотъ полагалъ необходимымъ исполнить буквально желаніе Бланшъ. На слѣдующее-же утро цвѣточница отрядила къ маленькому домику на морскомъ берегу мальчика, который издали наблюдалъ, когда появится на окнѣ бѣлый лоскутокъ. Онъ караулилъ восемь дней безъ всякаго результата, наконецъ на девятый утромъ онъ прибѣжалъ въ Марсель и объявилъ Фипѣ, что на ставнѣ вывѣшенъ бѣлый лоскутокъ.
   Въ тотъ-же вечеръ цвѣточница и Маріюсъ поѣхали въ кабріолетѣ на берегъ св. Генриха. Они оставили экипажъ въ селеніи и отправились къ утесамъ, среди которыхъ возвышался домъ. Молодой человѣкъ спрятался за кустъ, а Фина въ условный часъ тихо постучалась въ заднюю дверь дома.
   Когда дверь отворилась, она поспѣшно вошла. Бланшъ, изнуренная чрезмѣрными усиліями, упала ей на руки почти безъ чувствъ. Цвѣточница отнесла ее въ постель и укутала; потомъ она заперла дверь, выходившую на улицу, чтобъ никто не помѣшалъ ихъ бесѣдѣ. Наконецъ, она сняла ротонду и сѣла на кровать подлѣ Бланшъ, которая все еще лежала съ закрытыми глазами.
   Мало-по-малу бѣдная молодая дѣвушка открыла глаза и, увидавъ Фину, приподнялась и обняла ее со слезами радости. Съ минуту онѣ обѣ не могли произнести ни слова, только Фина, замѣтивъ новорожденнаго, взяла его и нѣжно поцѣловала.
   -- Вы будете его любить, какъ родного сына! воскликнула Бланшъ.
   Фина смотрѣла на ребенка съ пламеннымъ любопытствомъ невинной дѣвушки, жаждущей быть матерью. "У меня будетъ такой-же малютка", думала она, краснѣя. Потомъ она положила ребенка на постель и сѣла рядомъ съ Бланшъ, которая продолжнля*
   -- Выслушайте меня. У насъ немного свободнаго времени. Намъ могутъ помѣшать каждую минуту. Вы мнѣ преданы, не правда-ли?
   -- Я васъ люблю, какъ сестру, отвѣчала Фина, нагибаясь и цѣлуя ее въ лобъ.
   -- Знаю, и потому довѣряю вамъ вполнѣ. Я вамъ оставлю самое святое наслѣдіе, которое только можетъ оставить женщина.
   -- Но вы не умерли.
   -- Да, я умерла для свѣта. Какъ только я оправлюсь, я поступлю въ монастырь. Не перебивайте меня, я уже принадлежу Богу. Но прежде, чѣмъ покинуть свѣтъ, я хочу дать моему ребенку настоящую мать.
   -- Вы хорошо сдѣлали, что подумали обо мнѣ, сказала Фина, схвативъ ее за обѣ руки.-- Вы знаете, что я всегда считала вашего ребенка своимъ.
   -- Мнѣ нечего вамъ давать инструкціи насчетъ его воспитанія, продолжала юная мать со слезами.-- Любите его, какъ умѣетъ любить ваше прекрасное сердце, любите его ради меня и Филиппа, и постарайтесь, чтобъ его жизнь была счастливѣе жизни его родителей. Но главное, умоляю васъ, зорко слѣдите за нимъ и завтра-же утромъ спрячьте его гдѣ-нибудь въ невѣдомомъ уголкѣ. Не говорите никому о его происхожденіи и поклянитесь, что вы никому его не отдадите, никогда съ нимъ не разстанетесь.
   Говоря это, она очень оживилась и Фина жестомъ просила ее понизить голосъ.
   -- Вы боитесь какой-нибудь западни? спросила она.
   -- Я сама не знаю, чего я боюсь, но сердце мое не спокойно. Мнѣ кажется, что дядя ненавидитъ этого ребенка и что я должна его вырвать изъ рукъ дяди. Возьмите его, онъ вашъ; если я не могу за нимъ ухаживать, то вы сдѣлаете изъ него прямого, честнаго человѣка. Даже еслибъ я не покидала свѣта, то ни за что не желала бы оставлять при себѣ сына въ домѣ Казалиса; я слаба и труслива и никогда не съумѣла-бы защитить своего сына.
   -- Но противъ чего?
   -- Я сама не знаю. Я просто боюсь. Казалисъ -- человѣкъ неумолимый. Но не стоитъ объ этомъ говорить. Я вамъ отдаю ребенка и съ этой минуты онъ вполнѣ безопасенъ. Я могу спокойно удалиться въ монастырь. Богу было угодно впять моимъ мольбамъ. Я такъ боялась, что васъ не увижу и не передамъ вамъ своего сокровища.
   Наступило минутное молчаніе.
   -- Такъ-какъ вы выражаете мнѣ теперь свою послѣднюю волю, сказала, наконецъ, Фина нерѣшительнымъ тономъ,-- то я должна вамъ задать одинъ вопросъ. Вы, конечно, не подумаете, что я поступаю изъ личныхъ видовъ. У васъ большое состояніе, которымъ распоряжается Казалисъ?
   -- Да, но я ничего объ этомъ не знаю и никогда не интересовалась узнать.
   -- Теперь и все время, пока онъ останется у насъ, вашъ сынъ не будетъ нуждаться въ этихъ деньгахъ. Но придетъ день, когда состояніе можетъ быть полезнымъ орудіемъ въ его рукахъ. Вы не хотите, конечно, лишить сына ожидающаго его наслѣдства?
   -- Я вамъ сказала, что я покидаю свѣтъ, я исчезну, словно я умерла.
   -- Тѣмъ болѣе вамъ необходимо обезпечить будущность вашего сына. Прежде, чѣмъ уйти въ монастырь, спросите отчетъ у Казалиса и приведите въ порядокъ свои дѣла.
   -- Я этого никогда не посмѣю, отвѣчала Бланшъ, вздрогну въ;-- вы не знаете, какъ я боюсь дядю. Нѣтъ, рѣшительно я не могу спросить у него отчета.
   -- Однако, это необходимо въ интересахъ вашего сына.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, у меня не хватитъ храбрости.
   Фина помолчала съ минуту, но находя, что ея долгъ настаивать, она прибавила:
   -- Если вы не можете дѣйствовать сами, то предоставьте другимъ позаботиться о состояніи вашего сына. Вы не имѣете ничего противъ, чтобъ когда-нибудь именемъ вашего сына потребовали состояніе, отъ котораго вы теперь отказываетесь?
   -- Вы жестоки, отвѣчала со слезами на глазахъ Бланшъ;-- вы заставляете меня горько чувствовать свою слабость... Вы знаете, что я вамъ даю полное право поступать, какъ считаете нужнымъ, во всемъ, что касается ребенка.
   -- Такъ ничего не пропало. Только ради Бога не подписывайте никакого акта и не отказывайтесь ни отъ какихъ своихъ правъ. Кромѣ того, когда вы оправитесь, передайте мнѣ бумаги о рожденіи вашего сына, и когда наступитъ должная минута, мы возвысимъ голосъ и отстоимъ его права. Если я васъ потревожила этими вопросами, то лишь потому, что есть человѣкъ, который имѣетъ священныя права на этого ребенка. Быть можетъ, и онъ самъ будетъ когда-нибудь въ состояніи наблюдать за интересами своего сына. Я желаю быть въ состояніи дать отчетъ ему въ точномъ исполненіи долга, который я сегодня взяла на себя.
   -- Я вамъ не говорила о Филиппѣ потому, что не должна о немъ болѣе думать, промолвила, всхлипывая, Бланшъ;-- онъ жестоко мнѣ отомстилъ. Онъ зажегъ въ моемъ сердцѣ такое пламя любви къ нему, что я вся сгорѣла и похороню свой пепелъ въ монастырѣ... Скажите ему, что я его любила до безумія и ради него въ семнадцать лѣтъ отказалась отъ свѣта; скажите ему еще, что я умоляю его заботиться о счастьѣ нашего ребенка. Все, что онъ сдѣлаетъ, будетъ хорошо.
   Въ эту минуту на лѣстницѣ послышался шумъ. Фина вскочила, накинула свою ротонду, взяла на руки ребенка и поспѣшно обнялась съ Бланшъ, которая проводила ее до двери и на порогѣ въ послѣдній разъ поцѣловала своего сына. Когда Фина исчезла въ темнотѣ, бѣдной матери показалось, что у нея вырвали сердце.
   Она, однако, поспѣшно возвратилась въ спальню и только успѣла запереть дверь, выходившую на лѣстницу, и броситься въ постель, какъ въ комнату тихонько вошелъ ея дядя.
   

ГЛАВА XLII.
Какъ Казалисъ едва не потерялъ голову, потерявъ племянника.

   Казалисъ задремалъ въ гостиной, которая находилась подъ комнатой Бланшъ. Нѣсколько разъ во снѣ ему казалось, что кто-то ходитъ надъ его головой. Наконецъ, болѣе опредѣленный шумъ его совершенно разбудилъ. Онъ вскочилъ и пошелъ на верхъ, чтобъ убѣдиться, все-ли тамъ благополучно. Ему даже не входило въ голову, чтобъ кто-нибудь могъ войти въ домъ: вѣдь онъ, какъ сторожевая собака, караулилъ входную дверь; но онъ боялся, чтобъ Бланшъ не встала и не написала записки своимъ друзьямъ.
   Онъ поднялся по лѣстницѣ. Все было тихо. Онъ отворилъ дверь въ комнату Бланшъ. Она лежала съ закрытыми глазами и, повидимому, крѣпко спала. Казалисъ, однако, этимъ не удовлетворился; только осмотрѣвъ подробно какъ спальню, такъ и туалетную и не найдя нигдѣ ничего подозрительнаго, онъ успокоился. Онъ даже съ улыбкой сталъ внутренно упрекать себя за безсмысленныя опасенія, какъ вдругъ страшная мысль блеснула въ его головѣ. Онъ едва не вскрикнулъ отъ страха. Онъ не замѣтилъ ребенка.
   Хотя онъ уже осмотрѣлъ всѣ углы, но онъ снова началъ свои поиски и грубо приподнялъ кровать. Бланшъ не открыла глазъ и онъ не понялъ, что она только представлялась спящей. Мрачное отчаяніе наполняло его сердце и онъ, какъ безумный, метался по комнатѣ, отыскивая ребенка, нагибался и смотрѣлъ подъ мебелью. Онъ думалъ, что Бланшъ спрятала своего сына, чтобъ привести его въ бѣшенство. Около четверти часа онъ напрасно шарилъ повсюду, возвращаясь опять на одно и то-же мѣсто и не желая ни за что вѣрить страшной истинѣ.
   Наконецъ, онъ усталъ и, вполнѣ убѣдившись, что ребенка не было ни въ спальнѣ, ни въ туалетной, всталъ, какъ вкопанный, передъ кроватью Бланшъ. Онъ безсмысленно устремилъ глаза на то мѣсто, гдѣ лежалъ новорожденный, когда онъ вышелъ изъ комнаты, и машинально повторялъ: "онъ былъ тутъ и его теперь нѣтъ". Эта мысль засѣла въ его голову и болѣзненно долбила ее.
   Сначала онъ не старался объяснить себѣ странное исчезновеніе ребенка. Онъ видѣлъ только фактъ и передъ нимъ пронеслись вихремъ всѣ страшныя послѣдствія этого факта. Всѣ его планы были уничтожены. Наслѣдникъ Бланшъ не находился болѣе въ его рукахъ, и онъ будетъ обязанъ рано или поздно отдать ему отчетъ въ своей опекѣ. А это значило для него разореніе и позоръ; обнаружится, что онъ растратилъ часть капитала Бланшъ, и у него отнимутъ фонды, которые одни поддерживали его силу. Ясно, какимъ страшнымъ ударомъ для него было это похищеніе ребенка. Онъ сразу понялъ, кто ему нанесъ этотъ ударъ, и съ ужасомъ чувствовалъ, что теперь въ рукахъ Кайолей были его честь и состояніе. Они могли жестоко отомстить ему за все, что было выстрадано по его милости.
   Главное, что его бѣсило, это -- пораженіе въ послѣднюю минуту, когда уже успѣхъ былъ обезпеченъ. Еще нѣсколько часовъ -- и сынъ Филиппа былъ-бы скрытъ навѣки отъ Кайолей. Онъ думалъ съ горечью, что еслибъ не уступилъ слезамъ племянницы, то ребенокъ былъ-бы уже далеко. Онъ вспоминалъ всѣ принятыя имъ предосторожности, и онъ не могъ не сознаться, что никогда искусный планъ не приводилъ къ такому несчастному результату. Мало-по малу, при видѣ, что его обошли такимъ унизительнымъ образомъ, онъ пришелъ въ ярость. Онъ теперь началъ спрашивать себя, какъ ребенокъ могъ исчезнуть. Ясно было, что Бланшъ помогла его похищенію, и онъ едва удержался, чтобъ ее не избить.
   -- Что вы съ нимъ сдѣлали? воскликнулъ онъ, наконецъ, грубымъ голосомъ, нагибаясь къ больной.
   Во все время поисковъ дяди Бланшъ лихорадочно дрожала подъ своимъ одѣяломъ. Она не открывала глазъ, чтобъ подолѣе отсрочить вспышку его гнѣва. Она съ ужасомъ прислушивалась къ его шагамъ, а когда онъ остановился неподвижно передъ ея кроватью, она вообразила, что онъ обдумаетъ лучшій способъ ее убить. Услыхавъ-же его грозный голосъ, она невольно открыла глаза, но отъ испуга не могла произнести ни слова.
   -- Что вы сдѣлали съ ребенкомъ? повторилъ глухо Казалисъ.
   Она пробормотала что-то такъ невнятно, что нельзя было разобрать ни слова. Тогда Казалисъ осыпалъ ее самой грубой бранью.
   -- Вы мнѣ не родственница, кричалъ онъ:-- я отъ васъ отказываюсь. Напрасно я васъ не оставилъ въ рукахъ вашего низкаго любовника. Вы его достойная подруга... Вы берете сторону нашихъ враговъ, вы ставите вашу честь подъ защиту холоповъ, вы сомнѣваетесь во мнѣ и поручаете своего ребенка этимъ нищимъ. Не лгите... Я все отгадалъ. О, вы несчастная, погибшая женщина! Вы обезчестили свое имя, а теперь отдаете насъ въ руки вашего любовника. О, мнѣ слѣдовало сразу увидать, что у васъ вмѣсто сердца комокъ грязи, и не вмѣшиваться въ эти гнусныя дѣла... Я желалъ бы, чтобы они сдѣлали изъ вашего сына негодяя, какъ они сами, и нищаго, котораго я когда-нибудь прогоню пинками отъ двери моего дома за прошеніе милостыни.
   Онъ долго говорилъ, захлебываясь отъ злобы и не понимая, какъ вредно могла отразиться на немъ же эта слѣпая злоба. Онъ не останавливался ни передъ чѣмъ и до того смѣшалъ съ грязью бѣдную Бланшъ, что она гордо подняла голову, почерпнувъ силы и мужество въ своемъ благородномъ негодованіи. Еслибъ онъ взялъ на себя только холодный, повелительный тонъ, то она спасовала бы и, быть можетъ, дала бы ему еще орудіе противъ себя, но его грубыя оскорбленія придали ей твердость.
   -- Вы правы, отвѣтила она рѣшительнымъ тономъ.-- Я отдала своего сына тѣмъ, кому онъ принадлежитъ. Мнѣ нечего вамъ объяснять причинъ, побудившихъ меня такъ поступить съ вами, и вы слишкомъ злоупотребляете вашими правами надо мною. Вы знаете, что какъ только я оправлюсь, я поступлю въ монастырь и мы станемъ другъ другу совершенно чужими. Перестаньте же меня оскорблять.
   -- Но отчего вы мнѣ не оставили этого ребенка? Я любилъ бы его какъ сына, произнесъ Казалисъ, едва удерживавшій свой гнѣвъ.
   -- Я поступила такъ, какъ мнѣ подсказало сердце. Не задавайте мнѣ вопросовъ, я не могу вамъ отвѣчать... Я готова забыть ваши оскорбленія и даже поблагодарить васъ за ваши попеченія обо мнѣ во время моего дѣтства. Вотъ все, что я могу сдѣлать. Вы едва меня не убили своей слѣпой яростью.
   Казалисъ понялъ, что онъ зашелъ слишкомъ далеко. Ему стало страшно, чтобъ Бланшъ не отгадала тайной причины его гнѣва. Быть можетъ, она уже поняла, что имъ руководилъ одинъ личный эгоизмъ. Эта мысль его встревожила и съ тѣмъ вмѣстѣ вдругъ смягчила его гнѣвъ. Однако, онъ не могъ удержаться, чтобъ не затронуть очень опасный для него вопросъ.
   -- Между нами есть еще счеты, ихъ надо окончить, пробормоталъ онъ.
   -- Не будемъ говорить объ этомъ, отвѣчала Бланшъ.-- У меня нѣтъ ни силъ, ни желанія заниматься этими дѣлами. Повторяю, я умерла для свѣта и мнѣ ничего не надо. Что-же касается моего сына, то онъ обратится къ вамъ впослѣдствіи и, если захочетъ, воспользуется своими правами. Я поручила честнымъ людямъ наблюдать за его интересами. Но я должна васъ предупредить, что тѣ, о которыхъ вы отзываетесь такъ грубо, рѣшились дѣйствовать энергично, если вы не подчинитесь моему желанію. А теперь пожалуйста оставьте меня, я очень устала.
   Она въ изнеможеніи опустила голову на подушку съ улыбкой торжества, и успокоенная тѣмъ, что спасла сына, закрыла глаза и заснула.
   Казалисъ съ минуту колебался. Потомъ, боясь ухудшить свое положеніе, онъ вышелъ изъ комнаты.
   Несчастье, обрушившееся на его голову, было непоправимо, но все-же онъ предпочиталъ отдаленную опасность необходимости тотчасъ представить отчетъ по опекѣ. Сынъ Бланшъ не выростетъ въ одинъ день, и депутатъ полагалъ, что онъ всегда найдетъ способъ обезопасить себя отъ его претензій. Лучше всего было молчать и ждать. Впослѣдствіи, когда мать поступитъ въ монастырь, ему будетъ легче розыскать ребенка и овладѣть имъ. Онъ зналъ, что Филиппъ бѣжалъ въ Италію и потому полагалъ, что некому было отдать ребенка, кромѣ его брата. Такимъ образомъ, онъ рѣшился окружить Маріюса преданными шпіонами.
   Между тѣмъ онъ нашелъ всего благоразумнѣе поспѣшно отправиться въ Парижъ, гдѣ его присутствіе въ палатѣ было уже давно необходимо. Вмѣстѣ съ тѣмъ эта попытка освобождала его отъ немедленныхъ объясненій. Онъ давалъ время Бланшъ на поступленіе въ монастырь и могъ на досугѣ заняться выработкой плана для сохраненія за собою всего состоянія племянницы.
   

ГЛАВА XLIII.
Бланшъ прощается съ міромъ.

   Бланшъ пролежала три недѣли въ постели между жизнью и смертью. Страшныя впечатлѣнія, испытанныя ею въ ночь послѣ родовъ, имѣли результатомъ сильнѣйшую горячку, которая едва не унесла ее въ могилу. Впродолженіи трехъ недѣль постоянно сидѣли у ея изголовья Фина и абатъ Шастанье. Ея дядя, уѣзжая въ Парижъ, отказалъ г-жѣ Ламберъ, которая была уже теперь совершенно не нужна, и двери маленькаго прибрежнаго домика попрежнему широко отворялись передъ цвѣточницей. Никто уже не стерегъ больную; Казалисъ передалъ ее въ руки абата и надѣялся, что, вернувшись въ Марсель, найдетъ ее въ кельѣ какого-нибудь монастыря.
   Немного-по-немногу Бланшъ оправилась. Старательный, нѣжный уходъ и освѣжающее дыханіе моря, проникавшее въ ея комнату чрезъ открытое окно, воскресили ее, несмотря на ея смутное желаніе на вѣки покинуть свѣтъ, въ которомъ она столько пролила слезъ.
   Когда докторъ объявилъ ей, что она спасена, Бланшъ обернулась къ Финѣ и промолвила съ грустной улыбкой:
   -- Мнѣ было-бы спокойнѣе лежать въ землѣ. А теперь надо еще страдать.
   -- О! не говорите этого, воскликнула Фина.-- Мертвымъ холодно и темно. Любите, дѣлайте добро и васъ ожидаетъ долгая, счастливая жизнь.
   И она поцѣловала Бланшъ, которая отвѣчала съ глубокимъ чувствомъ:
   -- Вы правы: я забыла, что могу быть полезной и умалять страданія несчастныхъ, чѣмъ уменьшатся и мои собственныя мученія.
   Силы больной быстро возвращались и вскорѣ она уже могла подойти къ окну, чрезъ которое по цѣлымъ часамъ меланхолично смотрѣла на необозримую гладь Средиземнаго моря.
   Передъ этимъ окномъ, въ одно свѣтлое утро, она ясно выразила абату Шастанье свою рѣшимость поступить въ монастырь.
   -- Я съ каждымъ днемъ чувствую себя все лучше и лучше, сказала она, -- и такъ-какъ свѣтъ мнѣ опротивѣлъ, то я желала-бы, чтобъ первые мои шаги были направлены въ мирную обитель.
   -- Дочь моя, отвѣчалъ патеръ,-- дѣло это очень серьезное, и прежде, чѣмъ вы навсегда покинете міръ, я долженъ вамъ напомнить, отъ какихъ благъ вы отказываетесь...
   -- Это совершенно излишне, произнесла поспѣшно молодая женщина:-- ничто не заставитъ меня перемѣнить свою рѣшимость. Вы сами указали мнѣ на любовь къ Богу, какъ на единственное средство исцѣлить тѣ смертельныя раны, которыя нанесла мнѣ человѣческая любовь. Смотрите на меня не какъ на маленькую дѣвочку, а какъ на женщину, которая много страдала и должна искупить свои грѣхи. Сознайтесь, святой отецъ, что для меня нѣтъ большаго блага, какъ спокойствіе души, и если мнѣ удастся вымолить прощеніе у неба, то, конечно, мнѣ нечего будетъ сожалѣть о тѣхъ пустыхъ свѣтскихъ преимуществахъ, отъ которыхъ я отказываюсь съ большимъ удовольствіемъ. Нѣтъ, прошу васъ, не мѣшайте мнѣ предаться вполнѣ Богу.
   Абатъ Шастанье поникъ головой. Бланшъ говорила тономъ глубокаго убѣжденія и онъ видѣлъ, что отговаривать ее было совершенно напрасно.
   -- Начиная этотъ разговоръ, продолжала она; -- я хотѣла только посовѣтоваться съ вами, въ какой религіозный орденъ мнѣ вступить. Повторяю, я чувствую себя уже совершенно здоровой и черезъ недѣлю мнѣ надо будетъ покинуть этотъ берегъ, гдѣ каждый утесъ напоминаетъ мнѣ мои грѣхи и страданія.
   -- Я уже думалъ объ этомъ, отвѣчалъ патеръ,-- и полагалъ-бы, что для васъ было бы всего лучше поступить въ орденъ кармелитокъ.
   -- Кармелитки живутъ въ обители?
   -- Да, онѣ ведутъ жизнь созерцательную, преклоняя колѣни передъ Богомъ и умоляя его простить грѣшный міръ. Онѣ живутъ въ постоянномъ религіозномъ возбужденіи. Ваше мѣсто среди нихъ. Вы существо слабое, и надо поставить непреоборимую преграду между вами и вашей молодостью. Я вамъ совѣтую скрыться на вѣкъ отъ людей въ святилищѣ и отдаться всецѣло молитвѣ пламенной, облегчающей, полной забвенія и небеснаго сладострастія.
   Бланшъ слушала патера со слезами на глазахъ, но когда онъ кончилъ, она промолвила, какъ-бы говоря сама съ собою:
   -- Нѣтъ, нѣтъ, подло было-бы искать спокойствія въ религіозномъ изступленіи. Это было бы эгоистично, а я этого не хочу... Я желаю загладить свою вину, трудясь руками и душой на пользу несчастныхъ. Если я не могу няньчить моего собственнаго ребенка, то я буду ухаживать за дѣтьми бѣдныхъ женщинъ, неимѣющихъ куска хлѣба. Я чувствую, что только этимъ путемъ я могу быть счастливой.
   Наступило молчаніе; потомъ Бланшъ, взявъ за руку абата и смотря ему прямо въ глаза, сказала съ ангельской улыбкой:
   -- Не можете-ли вы помѣстить меня въ число сестеръ св. Венсена-де-Поля, которыхъ называютъ сестрами нищихъ?
   Шастанье вскрикнулъ отъ удивленія и поспѣшилъ объяснить, что она слишкомъ деликатна и никогда не перенесетъ тяжелой работы этихъ святыхъ сестеръ въ больницахъ, дѣтскихъ пріютахъ и всюду, гдѣ есть страданія и горе.
   -- О, не безпокойтесь объ этомъ! произнесла Бланшъ съ жаромъ: -- я буду сильна, чтобъ вымолить небесное прощеніе, но чувствую, что только тяжелый трудъ доставитъ мнѣ желанное забвеніе. Еще послѣдняя просьба. Я желала-бы поступить сразу въ дѣтскій пріютъ; среди столькихъ дѣтей я буду считать себя матерью и стану любить ихъ, какъ своего ребенка.
   Она залилась слезами и вообще выказала столько глубокаго чувства и твердости воли, что абатъ Шастанье долженъ былъ уступить и обѣщалъ принять всѣ необходимыя мѣры, чтобъ исполнить желаніе молодой женщины.
   Спустя нѣсколько дней, онъ объявилъ Бланшъ, что все было готово для ея поступленія въ орденъ св. Венсена-де-Поля, и написалъ тотчасъ объ этомъ Казалису. Послѣдній отвѣчалъ очень холодно, что его племянница свободна въ своихъ дѣйствіяхъ, и все, что она сдѣлаетъ, конечно, будетъ хорошо. Но въ сущности онъ былъ очень радъ, что она поступала въ такой бѣдный и скромный орденъ, который не очень гонялся за богатыми вкладами.
   Наканунѣ того дня, когда Бланшъ должна была покинуть маленькій прибрежный домикъ, она была очень взволнована и грустна. Фина, которая была при ней вмѣстѣ съ абатомъ, нѣжно допрашивала ее о причинѣ ея мрачнаго настроенія. Она долго молчала, но, наконецъ, вставъ на колѣни передъ патеромъ, сказала дрожащимъ голосомъ:
   -- Святой отецъ, въ сердцѣ моемъ еще не умерли всѣ земныя желанія. Я жажду увидѣть еще разъ моего ребенка, прежде чѣмъ отдаться всецѣло Богу.
   -- Идите, куда васъ посылаетъ сердце, отвѣчалъ абатъ, приподнимая ее,-- и знайте, что, поддаваясь материнской любви, вы нисколько не нарушаете вашего обѣта. Небо любитъ тѣхъ, которые любятъ ближнихъ. Въ этомъ заключается все христіанское ученіе.
   Бланшъ, счастливая, улыбающаяся, поспѣшила одѣться. Фина отправилась вмѣстѣ съ нею. Со времени родовъ онѣ избѣгали говорить о ребенкѣ; только на другой день послѣ его спасенія цвѣточница объявила, что онъ помѣщенъ въ безопасное мѣсто, гдѣ за нимъ будутъ хорошо ухаживать.
   Взявъ ребенка, Фина и Маріюсъ вернулись прямо въ Марсель, а на слѣдующее утро спрятали сына Филиппа у жены садовника Анаса въ Сен-Варнабе, въ надеждѣ, что тамъ Казалисъ никогда не станетъ его искать.
   Поэтому теперь Фина поѣхала съ Бланшъ съ Сеи Барнабе. Увидавъ эту дачу съ большими старыми деревьями и каменной скамейкой, на которой она сидѣла съ Филиппомъ, бѣдная дѣвушка горько зарыдала. Все прошедшее ясно возстало передъ нею. Едва прошелъ годъ съ тѣхъ поръ, а ей казалось, что цѣлые вѣка отдѣляли ее отъ блаженныхъ часовъ ея первой любви. Нѣсколькихъ мѣсяцевъ было достаточно, чтобъ превратить ее, беззаботную, любящую, счастливую, въ мрачное существо, отказавшееся въ восемнадцать лѣтъ отъ всѣхъ радостей жизни.
   Она остановилась передъ дверью дома, дрожа всѣмъ тѣломъ, не смѣя войти и какъ-бы боясь увидѣть призракъ Филиппа. Фина поспѣшила успокоить ея волненіе и нѣжно сказала:
   -- Войдите, скорѣе... Вашъ сынъ здѣсь.
   Бланшъ переступила черезъ порогъ. Ея сынъ былъ ангелъ, которому суждено было защитить ее отъ грознаго прошлаго. Въ первой комнатѣ, большой, закопченной, сидѣла жена садовника и вязала чулокъ, напѣвая вполголоса какую-то провансальскую пѣсню. Подлѣ нея въ люлькѣ спалъ ребенокъ Бланшъ и Филиппа.
   Долго смотрѣла на свое дѣтище бѣдная женщина и, наконецъ, нагнувшись, поцѣловала его въ лобъ. Горячая слеза упала на его маленькую щеку; онъ проснулся и протянулъ къ матери свои рученки. Сердце Бланшъ дрогнуло. Не тутъ-ли ея законное мѣсто? Имѣла-ли она право хоронить себя въ монастырѣ? Но ей страшно было поддаться своимъ желаніямъ и надеждамъ. Она говорила себѣ, что, согрѣшивъ, она должна нести наказаніе, которое заключалось въ томъ, что она была лишена на вѣки счастья ласкать своего ребенка. Заливаясь слезами, она осыпала его поцѣлуями, -- его, котораго она не хотѣла болѣе видѣть, и поспѣшно выбѣжала изъ столь памятнаго ей дома.
   Возвратясь въ Марсель, она передала Финѣ бумаги, удостовѣрявшія личность ея сына, а на другой день отправилась въ маленькій городокъ департамента Вара, гдѣ поступила, согласно своему желанію, въ дѣтскій пріютъ ордена св. Венсена-де-Поля.
   

ГЛАВА XLIV.
Возвращеніе изгнанника.

   Прошло два года. Вскорѣ послѣ выздоровленія Бланшъ, Маріюсъ и Фина съиграли свадьбу и поселились въ маленькой, скромной квартирѣ въ улицѣ Бонапартъ. Мартели, подписавшій ихъ свадебный контрактъ, далъ Маріюсу въ нѣкоторой степени приданое, сдѣлавъ его своимъ компаньономъ.
   Съ своей стороны, Фина, оставивъ свой кіоскъ, но желая помогать мужу въ пріобрѣтеніи средствъ къ жизни, работала искуственные цвѣты въ свободное отъ хозяйственныхъ хлопотъ время.
   Эти два года прошли для молодыхъ людей счастливо, спокойно; дни чередовались за днями въ блаженномъ однообразіи, и они желали только, чтобъ во всю ихъ жизнь повторялись тѣ-же поцѣлуи, шло то-же радостное, безоблачное существованіе. Утромъ Маріюсъ отправлялся въ контору, а Фина садилась за свою работу. Вечеромъ-же они ходили гулять, но не по шумнымъ улицамъ, а по морскому берегу, гдѣ съ глубокимъ чувствомъ прислушивались къ плеску морскихъ волнъ, бывшихъ нѣкогда свидѣтелями ихъ объясненія въ любви. Возвращаясь домой въ сумеркахъ, они чувствовали себя еще счастливѣе и любили другъ друга еще болѣе, если это было возможно.
   Разъ въ недѣлю, по воскресеньямъ, они съ утра отправлялись за городъ, въ Сен-Барнабе, и пріѣзжали домой только поздно вечеромъ. Посѣщеніе сына Бланшъ и Филиппа было для нихъ чѣмъ-то вродѣ набожнаго пилигримства. При этомъ имъ было очень весело на чистомъ воздухѣ, среди улыбающейся природы. Они какъ-то молодѣли и чувствовали страшный апетитъ. Пока Маріюсъ разговаривалъ съ садовникомъ, Фина играла съ ребенкомъ. По желанію Бланшъ, они были крестнымъ отцомъ и матерью ея сына, котораго назвали Жозефомъ. Онъ былъ прелестный, хотя слабенькій ребенокъ, и не только ходилъ, но даже начиналъ болтать, прелестно картавя...
   Однако, среди своего счастія, эта молодая чета не забывала бѣднаго изгнанника, жившаго въ Италіи. Маріюсъ старался всѣми средствами добиться его помилованія, которое могло дозволить ему вернуться въ Марсель и начать новую жизнь, честную и трудовую. Но преграды постоянно выростали передъ нимъ, и онъ съ ужасомъ видѣлъ неудачу всѣхъ своихъ усилій. Впрочемъ, онъ не отчаивался и былъ все-таки увѣренъ, что рано или поздно добьется своей цѣли.
   Между тѣмъ онъ писалъ иногда Филиппу, прося его быть терпѣливымъ и особенно ни въ какомъ случаѣ не поддаваться желанію пріѣхать на родину, что могло все погубить. Филиппъ отвѣчалъ, что онъ выбился изъ силъ и умираетъ отъ тоски. Это отчаяніе брата очень безпокоило Маріюса, и онъ даже позволялъ себѣ лгать, съ цѣлью удержать Филиппа въ изгнаніи. Онъ увѣрялъ его, что черезъ мѣсяцъ непремѣнно будетъ подписано его помилованіе, а когда проходилъ этотъ мѣсяцъ, онъ клялся, что дѣло отложено еще на мѣсяцъ.
   Такимъ образомъ, ему удалось успокоить брата втеченіи года. Но однажды въ воскресенье, возвратясь домой съ Финою изъ Сен-Барнабе, онъ узналъ съ удивленіемъ, что какой-то человѣкъ приходилъ три раза, желая его видѣть. Пока онъ терялся въ догадкахъ, кто-бы это былъ, послышался легкій стукъ въ дверь. Маріюсъ пошелъ отворить и едва не упалъ отъ ужаса.
   -- Это ты! воскликнулъ онъ въ отчаяніи.
   Фина прибѣжала на его крикъ и узнала Филиппа, который съ жаромъ поцѣловалъ ихъ обоихъ.
   -- Да, это я, отвѣчалъ онъ; -- я едва не умеръ съ горя и хотѣлъ во что-бы то ни стало вернуться.
   -- Какое съумасшествіе! произнесъ Маріюсъ; -- твое помилованіе было дѣломъ рѣшеннымъ, а теперь я ни за что не отвѣчаю.
   -- Ба! Я буду скрываться, пока твои хлопоты не увѣнчаются успѣхомъ... Я не могъ долѣе жить вдали отъ васъ и моего ребенка. Я былъ просто боленъ отъ тоски по родинѣ.
   -- Отчего ты меня не предупредилъ? Я принялъ-бы какія-нибудь мѣры.
   -- Да, если-бъ я тебя предупредилъ, ты мнѣ помѣшалъ-бы пріѣхать въ Марсель. Я согласенъ, я сдѣлалъ глупость, но ты, человѣкъ благоразумный, поправишь дѣло. А какъ здоровье моего маленькаго Жозефа? прибавилъ онъ съ чувствомъ, обращаясь къ Маріюсу.
   Тогда забыты были всѣ опасности, которымъ подвергался возвратившійся изгнанникъ, и дружеская, откровенная бесѣда продолжалась до трехъ часовъ утра. Филиппъ разсказалъ всѣ страданія и лишенія, которыя онъ перенесъ, постоянно странствуя изъ одного города въ другой и давая уроки французскаго языка для пріобрѣтенія насущнаго куска хлѣба. Услыхавъ эту грустную повѣсть, Маріюсъ пересталъ упрекать его за возвращеніе и только сталъ обдумывать, какъ-бы лучше скрыть его въ Марсели до дня его помилованія.
   Прежде всего онъ потребовалъ, чтобъ Филиппъ обрился, что совершенно измѣнило его лицо. Потомъ онъ одѣлъ его въ простую, грубую одежду и помѣстилъ простымъ носильщикомъ къ брату своей жены, который занялъ мѣсто Совера и обѣщалъ дозволить Филиппу свободно прогуливаться по гавани, не давая ему никакой работы. Однако, на второй-же день, мнимый носильщикъ выразилъ желаніе работать, и ему отдали подъ команду цѣлый отрядъ рабочихъ.
   Все шло благополучно впродолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ. Маріюсъ ждалъ со дня на день помилованія брата, а Филиппъ былъ совершенно счастливъ. Каждый вечеръ онъ отправлялся въ Сен-Барнабе и тамъ, играя съ сыномъ, забывалъ свое грустное положеніе. Но однажды, входя въ домъ садовника Анаса, ему показалось, что за нимъ слѣдилъ какой-то человѣкъ высокаго роста и очень сухощавый. Веселый смѣхъ ребенка заставилъ его тотчасъ забыть объ этомъ происшествіи. Однако, еслибъ онъ на слѣдующій день, отправляясь къ сыну, обернулъ голову, то увидѣлъ-бы того-же человѣка, слѣдовавшаго за нимъ отъ самой гавани.
   

ГЛАВА XLV.
Казалисъ хочетъ поцѣловать своего внука.

   Впродолженіи трехъ лѣтъ, протекшихъ съ тѣхъ поръ, какъ родился сынъ Бланшъ и Филиппа, въ жизни Казалиса произошли значительныя перемѣны. Онъ не былъ избранъ вновь въ депутаты на послѣднихъ выборахъ и поселился совершенно въ Марсели. Неудача на выборахъ, благодаря непопулярности, пріобрѣтенной имъ исторіей съ Филиппомъ Кайолемъ, очень мало его тревожила. Въ дѣйствительности онъ предпочиталъ свои дѣла общественнымъ; а у него было достаточно занятій дома, чтобъ предупредить грозившую ему бѣду, такъ что онъ былъ очень радъ не отлучаться въ Парижъ на нѣсколько мѣсяцевъ въ каждомъ году.
   Онъ заперся въ своемъ домѣ на улицѣ Бонапартъ и, наконецъ, достигъ того, что всѣ о немъ забыли. Теперь-то Казалисъ въ тиши своего кабинета началъ дѣйствовать. Онъ надѣялся, что совершенно усыпилъ своихъ противниковъ трехлѣтнимъ равнодушіемъ, напускнымъ безкорыстіемъ и, повидимому, полнымъ забвеніемъ ребенка Бланшъ, обладаніе которымъ было ему необходимо, чтобъ окончательно присвоить себѣ состояніе, фактически находившееся въ его рукахъ.
   Дѣйствительно, эта лицемѣрная комедія успокоила Маріюса. Онъ думалъ на другой день послѣ похищенія ребенка, что Казалисъ подниметъ на ноги весь городъ и поведетъ розыски самымъ энергичнымъ образомъ, а потому его очень удивило равнодушное, спокойное отношеніе Казалиса къ этому событію. Сначала онъ боялся, что тутъ кроется какая-нибудь хитрость, а потомъ мало-по-малу всѣ его подозрѣнія разсѣялись и онъ пересталъ думать о человѣкѣ, который исподтишка и во тьмѣ сторожилъ свою добычу.
   Если Казалисъ такъ долго ждалъ и не розыскивалъ мѣста, гдѣ скрывали ребенка, то лишь потому, что, какъ онъ хорошо понималъ, Кайоли не могли вскорѣ воспользоваться ребенкомъ, какъ орудіемъ противъ него. Онъ дозволялъ имъ воспитывать сына Бланшъ, разсчитывая похитить его тогда, когда оставлять его долѣе въ ихъ рукахъ будетъ опаснымъ. Пока Филиппъ не вернется во Францію и его сынъ не достигнетъ извѣстнаго возраста, у Маріюса руки были связаны; ему нельзя было поднять какой-бы то ни было скандалъ, который могъ пагубно отразиться на его братѣ. Казалисъ сильно разсчитывалъ на прямой, справедливый умъ Маріюса и полагалъ, что онъ скорѣе уступитъ ему все наслѣдство, чѣмъ пожелаетъ скомпрометировать Бланшъ. Во всякомъ случаѣ, онъ имѣлъ передъ собою, по крайней мѣрѣ, пять лѣтъ спокойствія и дозволялъ событіямъ идти своимъ чередомъ, обѣщая себѣ начать энергическую дѣятельность, какъ только наступитъ удобная къ тому минута.
   Но если онъ полагался на благоразуміе Маріюса, то при мысли о Филиппѣ его каждый разъ трясла лихорадка. Онъ былъ убѣжденъ, что Филиппъ не пощадитъ его въ тотъ день, когда онъ попадетъ въ его руки. Онъ вспоминалъ вспыльчивый, энергичный характеръ изгнанника и считалъ его за человѣка, готоваго на все, когда дѣло идетъ объ удовлетвореніи его ненависти. Поэтому онъ принялъ мѣры, чтобъ обезопасить себя отъ его мести въ случаѣ его возвращенія во Францію. Въ сущности онъ очень желалъ, чтобъ Филиппъ рѣшился на такую безумную выходку,-- желалъ столько-же для того, чтобъ обезопасить себя отъ его мести, сколько и потому, чтобъ немедленно его арестовать и окончательно погубить. Съ этою цѣлью онъ поручилъ нѣкоему Матеусу, преданному ему мошеннику, отправиться въ Италію, слѣдить за каждымъ шагомъ Филиппа и вернуться съ нимъ во Францію, если Филиппъ рискнетъ на такой смѣлый шагъ. Шпіонъ исполнилъ свои обязанности самымъ добросовѣстнымъ образомъ. Онъ догналъ его въ Генуѣ и уже болѣе не выпускалъ изъ вида.
   Когда изгнанникъ вернулся въ Марсель, Матеусъ пріѣхалъ на одномъ съ нимъ кораблѣ. Но по какому-то странному случаю онъ потерялъ его въ толпѣ при выходѣ на берегъ и могъ только сбавить Казалису объ его пріѣздѣ, безъ указанія, гдѣ онъ остановился.
   Вѣсть о томъ, что Филиппъ въ Марсели, привела въ ужасъ Казалиса. Онъ желалъ его возвращенія во Францію, но подъ условіемъ немедленнаго объявленія объ этомъ полиціи, а это теперь было невозможно за неизвѣстностью его адреса. Но пока Филиппъ находился на свободѣ, онъ могъ бояться каждую минуту его тайныхъ подкоповъ. Поэтому Казалисъ прожилъ цѣлый годъ въ постоянныхъ опасеніяхъ, не зная, что лучше: оставаться въ Марсели или бѣжать.
   Матеусъ по его приказанію обшарилъ весь городъ съ тѣмъ большей ревностью, что исчезновеніе изгнанника произошло по его винѣ; но всѣ его поиски не привели ни къ чему. Онъ слѣдилъ за каждымъ шагомъ Маріюса, но никакъ не могъ накрыть его свиданіе съ братомъ, потому что они рѣшили никогда не видаться, пока, благодаря помилованію, Филиппъ не будетъ въ состояніи открыто пожать руку Маріюсу. Къ тому-же онъ такъ измѣнился, сбривъ бороду и надѣвъ грубую одежду носильщика, что Матеусъ нѣсколько разъ проходилъ мимо, не узнавая своей жертвы. Казалисъ, не желавшій, впутывать полицію въ свои дѣла, уже отчаивался въ успѣхѣ, но все-таки каждый день посылалъ шпіона на новые поиски, увеличивая обѣщанную награду въ случаѣ поимки бѣглеца. Онъ зналъ, что Маріюсъ хлопочетъ о помилованіи Филиппа и что онъ непремѣнно добьется своей цѣли, если Филиппъ не будетъ вскорѣ арестованъ. Такимъ образомъ, мысль поймать своего врага и передать его въ руки правосудія ни на минуту не покидала его.
   Однажды утромъ, проходя по гавани, Казалисъ замѣтилъ толпу, скучившуюся въ одномъ мѣстѣ, и, спросивъ, въ чемъ дѣло, узналъ, что одинъ носильщикъ сломалъ себѣ ногу, уронивъ на нее тяжелый тюкъ. Подойдя поближе, онъ увидалъ, что около бѣдняка хлопоталъ его товарищъ, такой-же носильщикъ, который отдавалъ приказанія очень громкимъ и рѣзкимъ голосомъ. Казалисъ вздрогнулъ. Онъ слышалъ голосъ Филиппа только разъ, на судѣ, но этотъ голосъ навсегда запечатлѣлся въ его памяти.
   Онъ поспѣшно вернулся домой и, потребовавъ къ себѣ Матеуса, далъ ему подробную инструкцію. Шпіонъ долженъ былъ удостовѣриться въ личности подозрительнаго носильщика и прослѣдить за нимъ втеченіи нѣсколькихъ дней такъ, чтобъ разузнать его образъ жизни и мѣста, гдѣ онъ бываетъ.
   На слѣдующій день травля началась. Планъ Казалиса былъ очень простъ. Онъ хотѣлъ разомъ убить двухъ зайцевъ. Въ послѣднее время онъ сталъ ощущать непреодолимое желаніе поцѣловать своего внука. Онъ полагалъ, что уже довольно ребенокъ оставался во власти Кайолей, что пора было взять его въ свои руки. А лучшимъ средствомъ для отысканія сына было прослѣдить, куда ходитъ отецъ, который, конечно, посѣщалъ ребенка, и такимъ образомъ можно будетъ разомъ накрыть и отца, и сына. Въ этомъ духѣ и была дана инструкція Матеусу.
   Спустя два дня, шпіонъ доложилъ Казалису, что подозрительный носильщикъ былъ, дѣйствительно, Филиппъ и что онъ каждый вечеръ ходитъ въ Сен-Барнабэ къ садовнику, по имени Анасу, у котораго находится на воспитаніи ребенокъ. Казалисъ понялъ все, и на лицѣ его показалась улыбка торжества.
   -- Въ которомъ часу отправляется онъ въ Сен-Барнабэ? спросилъ онъ у Матеуса.
   -- Въ шесть часовъ вечера и остается до восьми или девяти часовъ.
   -- Хорошо. Приходи завтра въ шесть часовъ. Я тебѣ дамъ новую инструкцію.
   На слѣдующій день Казалисъ имѣлъ съ Матеусомъ очень краткое совѣщаніе. Потомъ они отправились въ Сеи Барнабэ, куда и прибыли въ семь часовъ. Ихъ сопровождали два жандарма.
   

XLVI.
У садовника Анаса.

   Со времени своего возвращенія въ Марсель, Филиппъ велъ жизнь самую однообразную, и единственнымъ его утѣшеніемъ были ежедневныя посѣщенія сына. Маріюсъ изъ осторожности просилъ его отложить и эти свиданія съ маленькимъ Жозефомъ до его помилованія, но долженъ былъ уступить пламеннымъ просьбамъ брата, тѣмъ болѣе, что онъ успокоивалъ себя мыслью, что Казалисъ не зналъ о присутствіи въ Марсели Филиппа и его сына.
   Изгнанникъ, невидавшійся ни съ кѣмъ въ Марсели, имѣлъ, такимъ образомъ, утѣшеніе каждый вечеръ видѣться съ сыномъ. Обыкновенно, какъ только онъ являлся, Анасъ съ женою отправлялись въ Марсель, чтобъ отвезти овощи или ягоды. Филиппъ оставался одинъ и, задвинувъ на засовъ дверь, онъ на свободѣ игралъ съ маленькимъ Жозефомъ. Въ эти счастливыя, мирныя минуты никто не узналъ-бы въ этомъ поблекшемъ, сгорбившемся человѣкѣ, нянчившемъ ребенка съ любовью матери, блестящаго молодого франта, наполнявшаго три года тому назадъ весь Марсель шумомъ своихъ любовныхъ похожденій.
   Въ тотъ вечеръ, когда Казалисъ и Матеусъ отправлялись въ Сен-Барнабэ въ сопровожденіи жандармовъ, Филиппъ, по обыкновенію, явился въ домикъ Анаса около шести часовъ. Садовникъ и его жена дожидались съ нетерпѣніемъ его прибытія, чтобъ отправиться въ Марсель съ возомъ винограда. Оставшись одинъ, онъ заперъ дверь; но маленькій Жозефъ не былъ расположенъ играть; онъ бѣгалъ весь день въ виноградникѣ и теперь спалъ на диванѣ. Филиппъ не хотѣлъ его будить и, усѣвшись подлѣ него, задумался. Прошло около часа, а онъ все по-прежнему думалъ о прошедшемъ и смотрѣлъ съ глубокимъ чувствомъ на ребенка. Крупныя слезы незамѣтно текли по его щекамъ.
   Вдругъ среди безмолвной тишины послышались поспѣшные, сильные удары въ дверь. Очнувшись отъ своихъ мечтаній, Филиппъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ: онъ былъ увѣренъ, что это жандармы явились за нимъ. Онъ рѣшился ни за что не отворять. Маленькій Жозефъ спалъ безмятежнымъ сномъ. Удары въ дверь участились, но Филиппу показалось, что ихъ наносила слабая, нерѣшительная рука.
   -- Отворите, отворите скорѣе, ради Бога отворите! послышался, наконецъ, женскій голосъ, дрожавшій отъ страха и волненія.
   Этотъ голосъ показался Филиппу знакомымъ, и онъ инстинктивно отворилъ дверь.
   Фина вбѣжала въ комнату и быстро заперла за собою дверь. Нѣсколько секундъ она не могла перевести дыханіе, такъ, страшно билось ея сердце.
   Филиппъ смотрѣлъ на нее съ удивленіемъ. Фина никогда не приходила по вечерамъ къ Анасу, и онъ понималъ, что должно было случиться нѣчто очень важное, ибо иначе она не рѣшилась-бы такъ скомпрометировать его.
   -- Ну, что случилось? спросилъ онъ.
   -- Они идутъ по дорогѣ, отвѣчала Фина, тяжело вздохнувъ,-- а я побѣжала черезъ поле, чтобы придти прежде ихъ.
   -- О комъ вы говорите?
   Фина посмотрѣла на Филиппа, какъ-бы удивленная его вопросомъ.
   -- Ахъ, да, сказала она: -- вы ничего не знаете. Я побѣжала изъ дома вамъ сказать, что васъ сегодня арестуютъ.
   -- Меня арестуютъ? воскликнулъ гнѣвно Филиппъ.
   -- Сегодня Маріюсъ узналъ случайно, что Казалисъ потребовалъ двухъ жандармовъ для поимки бѣглаго арестанта въ Сен-Барнабэ.
   -- Все этотъ человѣкъ, жестокій, неумолимый!
   -- Тогда Маріюсъ едва не сошелъ съума и, вернувшись домой, послалъ меня сюда, чтобы взять ребенка и сказать вамъ, чтобъ вы бѣжали.
   Филиппъ сдѣлалъ шагъ къ двери.
   -- О, нѣтъ! воскликнула съ отчаяніемъ молодая женщина;-- теперь уже поздно. Я не поспѣла. Они уже тутъ.
   Она въ изнеможеніи опустилась на стулъ подлѣ маленькаго Жозефа, который по прежнему спалъ. Филиппъ бѣгалъ по комнатѣ, какъ звѣрь въ клѣткѣ.
   -- И нѣтъ спасенія, бормоталъ онъ; -- нѣтъ, я лучше рискну... Дайте мнѣ ребенка. Уже темнѣетъ; можетъ быть, я успѣю скрыться.
   Онъ нагнулся, чтобы взять Жозефа, но Фина схватила его за руку. Передъ домомъ слышались шаги. Почти въ ту-же минуту раздался стукъ ружейными прикладами въ дверь.
   -- Отворите именемъ закона! произнесъ грубый голосъ.
   Филиппъ поблѣднѣлъ и упалъ на колѣни передъ сыномъ.
   -- Все пропало! промолвилъ онъ.
   -- Не отворяйте, отвѣчала Фина шопотомъ; -- Маріюсъ просилъ, въ случаѣ невозможности вамъ бѣжать, отсрочить подолѣе вашъ арестъ, чтобы выиграть время.
   -- Отчего-же онъ не пришелъ?
   -- Не знаю. Онъ мнѣ не объяснилъ своего плана, а куда-то отправился бѣгомъ.
   -- Онъ вамъ не сказалъ, что явится сюда къ намъ на помощь?
   -- Нѣтъ, онъ былъ внѣ себя отъ отчаянія. Я слышала только, что онъ бормоталъ про себя: "дай Богъ, чтобъ я успѣлъ".
   Въ эту минуту удары въ дверь ружейными прикладами участились и снова повторился зловѣщій крикъ:
   -- Отворите именемъ закона!
   Фина приложила палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія, и оба сѣли на диванъ, неподвижные, безмолвные. При каждомъ новомъ ударѣ въ дверь они невольно вздрагивали. Маленькій Жозефъ все еще спалъ, но уже тревожнымъ, безпокойнымъ сномъ.
   Прошло пять минутъ. Жандармамъ надоѣло стучать, и одинъ изъ нихъ объявилъ Казалису, что, вѣроятно, въ домѣ никого нѣтъ.
   -- Если-бы мы были увѣрены, что вашъ бѣглецъ здѣсь, прибавилъ онъ,-- то мы выломали-бы дверь, но мы не можемъ рискнуть на такую крайнюю мѣру въ неувѣренности, найдемъ-ли мы въ домѣ кого нибудь.
   -- Онъ тамъ навѣрное, воскликнулъ Матеусъ; -- я видѣлъ, какъ онъ вошелъ.
   -- Я отвѣчаю за все, ломайте дверь, произнесъ Казалисъ.
   Жандармы пожали плечами, зная очень хорошо, что они одни будутъ виноваты въ случаѣ незаконнаго насилія. Имъ приказано было только арестовать человѣка, на котораго имъ укажутъ, и они не хотѣли выйти изъ предѣловъ данной имъ инструкціи. Казалисъ былъ въ отчаяніи, видя, что они готовы отказаться отъ дальнѣйшаго исполненія его плана; но вдругъ въ домѣ послышался шумъ.
   -- Слышите, воскликнулъ онъ, -- домъ не пустой и бѣглецъ тамъ.
   Вотъ что случилось внутри. Маленькій Жозефъ открылъ глаза и, увидавъ себя въ темнотѣ, началъ громко рыдать. Фина тщетно старалась его успокоить. Сынъ выдавалъ отца.
   Жандармы возобновили стукотню съ грознымъ крикомъ:
   -- Отворите, или мы выломаемъ дверь!
   Въ виду мощной силы ударовъ, Филиппъ понялъ, что дверь долго не выдержитъ. Онъ всталъ и зажегъ лампу; онъ уже болѣе не боялся, чтобъ свѣтъ ихъ выдалъ. Маленькій Жозефъ, испуганный ударами, кричалъ все громче и громче, несмотря на всѣ усилія Фины, которая, взявъ его на руки, ходила взадъ и впередъ по комнатѣ.
   -- Пусть его кричитъ, сказалъ Филиппъ; -- они теперь знаютъ, что я здѣсь. Бѣдный малютка! прибавилъ онъ, цѣлуя ребенка съ отчаяніемъ, и крупныя слезы навернулись у него на глазахъ.
   Потомъ онъ махнулъ рукою и направился къ дверямъ.
   -- Вы хотите отворить? спросила съ ужасомъ Фипа.
   -- Да, отвѣчалъ онъ;-- развѣ вы не слышите, что дерево и замокъ подаются? Анасъ можетъ вернуться каждую минуту, и къ чему дѣлать ему убытки, когда бѣгство немыслимо.
   -- Ради Бога, подождемъ еще. Выиграемъ время.
   -- Для чего? Все погибло!
   -- Нѣтъ, я вѣрю Маріюсу. Онъ просилъ какъ можно долѣе отсрочить вашъ арестъ. Вѣдь дѣло идетъ о спасеніи вашего сына.
   -- Да, презрѣнный эгоистъ, я только думалъ о себѣ, а моему ребенку грозитъ гораздо большая бѣда... Вы правы, они пришли арестовать меня только для того, чтобъ похитить моего сына. Но Боже мой, что намъ дѣлать?
   Въ эту минуту дверь задрожала отъ сильнаго напора и едва не сломалась. Филиппъ съ отчаяніемъ оглянулся.
   -- Некуда спастись, а черезъ минуту дверь разлетится въ щепки, промолвилъ онъ.-- Планъ Казалиса ловкій: онъ въ однѣ сѣти словитъ и отца, и сына... О, я отдалъ-бы чорту свою душу, чтобъ только вырваться изъ его рукъ!
   Удары въ дверь становились все сильнѣе и чаще. Жандармы, очевидно, приходили въ ярость оттого, что дверь не подавалась.
   Филиппъ схватился руками за голову и съ минуту какъ-бы старался обдумать свое безвыходное положеніе; потомъ онъ произнесъ шопотомъ:
   -- Я съ вами согласенъ, надо выиграть время. Небо не можетъ предать насъ въ руки враговъ. Маріюсъ былъ всегда моимъ ангеломъ-хранителемъ.
   -- Заставимъ дверь мебелью, воскликнула Фина.
   -- Нѣтъ, это средство никуда не годится. Насильственное сопротивленіе съ нашей стороны только ускоритъ развязку.
   -- Что-же дѣлать?
   -- Я отворю дверь и отдамся въ руки жандармовъ, а вы передъ тѣмъ пойдете съ Жозефомъ на чердакъ и тамъ спрячетесь. Я буду тянуть сколько возможно формальности моего ареста, чтобъ дать время Жозефу спастись.
   -- А если васъ тотчасъ уведутъ, и я останусь въ рукахъ этихъ людей?
   -- Тогда, значитъ, само небо хочетъ нашей погибели. У насъ нѣтъ выбора. Слышите, дверь подается! Ради Бога, идите на чердакъ и спрячьтесь получше.
   Онъ пихнулъ Фину къ лѣстницѣ, и когда она исчезла въ темнотѣ, то подошелъ къ двери и отдернулъ засовъ.
   

ГЛАВА XLVII.
Помилованъ! Помилованъ!

   Прежде, чѣмъ отворить дверь, Филиппъ погасилъ лампу.
   Жандармы, бросившись въ домъ, вдругъ остановились на порогѣ, боясь, что въ темнотѣ скрывается какая-нибудь западня. Можетъ быть, въ полу открытый трапъ, и они упадутъ въ подвалъ или враги нападутъ на нихъ сзади, какъ только они сдѣлаютъ нѣсколько шаговъ.
   -- Надо свѣта, промолвилъ одинъ изъ никъ,-- мы не можемъ найти и арестовать виновнаго въ такой темнотѣ.
   -- У меня нѣтъ спички, отвѣчалъ другой.
   Казалисъ пришелъ въ отчаяніе; онъ не предвидѣлъ этой случайности. Темная ночь отдѣляла его, какъ непроницаемой стѣной, отъ Филиппа.
   -- Неужели вы трусите? воскликнулъ онъ и грубо толкнулъ жандармовъ впередъ.
   Филиппъ, стоявшій подлѣ самой двери, прошмыгнулъ за спиною жандармовъ и выскочилъ на дорогу, почти опрокинувъ на землю Матеуса.
   -- Держите! Онъ убѣжалъ! воскликнулъ послѣдній.
   Жандармы поспѣшно обернулись. Филиппъ остановился въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дома. Онъ могъ убѣжать, но его удерживала мысль о ребенкѣ; если онъ погасилъ лампу и съигралъ комедію бѣгства, то лишь для того, чтобы выиграть нѣсколько времени.
   -- Что вамъ нужно? спросилъ онъ громко, скрестивъ руки на груди и смотря съ презрѣніемъ на своихъ противниковъ.
   Жандармы бросились къ нему и схватили его за руки.
   -- Оставьте меня, воскликнулъ онъ рѣшительно;-- вы видите, что я добровольно отдаюсь вамъ. Еслибъ я хотѣлъ бѣжать, то былъ-бы уже далеко.
   -- Намъ приказано васъ арестовать, объявили жандармы, отступая назадъ, пораженные его повелительнымъ тономъ.
   -- Хорошо, отвѣчалъ онъ; -- я послѣдую за вами, если вы покажете мнѣ приказъ о моемъ арестѣ. Войдемте.
   Онъ вошелъ въ комнату, какъ-бы. не замѣчая Казалиса и Матеуса. Когда-же онъ зажегъ лампу и его враги вошли въ дверь вмѣстѣ съ жандармами, онъ спросилъ у послѣднихъ съ иронической улыбкой:
   -- А эти господа тоже служатъ въ полиціи?
   Бывшій депутатъ застоналъ отъ этихъ словъ, которыя какъ-бы плетью стегнули его по лицу. Онъ понялъ, какую гнусную роль онъ разыгрывалъ въ эту минуту, и давно накипѣвшая злоба нашла себѣ исходъ.
   -- Чего вы ждете? произнесъ онъ, весь поблѣднѣвъ отъ злости.-- Берите его, вяжите негодяя. Теперь, мошенникъ, я тебя уже не выпущу изъ своихъ рукъ.
   Пѣна выступила у него на губахъ, и онъ хотѣлъ самъ надѣть колодки на руки Филиппа. Послѣдній смотрѣлъ на него съ убійственнымъ презрѣніемъ. Жандармы передали ему приказъ объ арестѣ, и онъ сталъ тихо, медленно его читать, придумывая новое средство отсрочить роковую минуту ареста.
   Между тѣмъ Матеусъ исчезъ. Онъ зажегъ маленькій глухой фонарь и взобрался наверхъ по лѣстницѣ. Казалисъ обѣщалъ ему значительное вознагражденіе, если онъ похититъ маленькаго Жозефа, пользуясь смятеніемъ во время захвата Филиппа. Матеусъ былъ человѣкъ осторожный и ничего не дѣлалъ съ плеча. Впродолженіи двухъ дней онъ изучалъ привычки обитателей дома садовника Анаса. Онъ зналъ, что самъ Анасъ и его жена находились въ Марсели, и сообразилъ, что, вѣроятно, Филиппъ, услыхавъ прибытіе жандармовъ, спряталъ ребенка въ одной изъ комнатъ верхняго этажа.
   Однако, перешаривъ внимательно эти комнаты, онъ ничего не нашелъ. Сыщикъ даже взломалъ замокъ у одной запертой двери, но и тамъ ничего не оказалось. Тогда онъ рѣшился пойти на чердакъ, дверь котораго была закрыта только на щеколду. Онъ толкнулъ ее ногой изо всей силы и она отворилась.
   Поднявъ высоко фонарь и не смѣя далеко идти изъ опасенія поджечь всюду разбросанную солому, Матеусъ издали осмотрѣлъ всѣ углы. Глаза его не могли ничего различить въ массѣ различныхъ старыхъ вещей, бездонныхъ боченковъ, сломанныхъ сельскихъ орудій и всякаго хлама, натасканнаго сюда, вѣроятно, не въ одинъ годъ.
   Матеусъ подумалъ, что Филиппъ не могъ скрыть своего сына въ этихъ грудахъ пыли, грязи и паутинъ. Онъ прекратилъ свои поиски, спустился внизъ и снова осмотрѣлъ весь ьгорой этажъ. Онъ вынулъ подушки изъ всѣхъ дивановъ и креселъ, поднялъ занавѣси, заглянулъ всюду, но ребенка нигдѣ не было. Тогда онъ сѣлъ и задумался. Этотъ ловкій негодяй имѣлъ привычку зрѣло обдумывать каждое свое дѣйствіе и руководствоваться правилами строгой логики. Его разсужденіе и въ этомъ случаѣ было самое логичное. Онъ слышалъ крикъ ребенка, слѣдовательно, ребенокъ былъ въ домѣ. Если его не оказалось во второмъ этажѣ, то онъ долженъ былъ находиться на чердакѣ, гдѣ, вѣроятно, онъ его и найдетъ.
   Матеусъ снова отправился на чердакъ. У самой двери онъ поставилъ свой фонарь на старую, заржавленную лейку, все изъ опасенія пожара, хотя одну минуту онъ колебался при мысли, не поджечь-ли солому и такимъ образомъ уничтожить ребенка. Но онъ тотчасъ-же отказался отъ этого проекта, который могъ-бы сжечь домъ безъ всякой пользы для него, такъ-какъ Казалисъ велѣлъ ему похитить маленькаго Жозефа живымъ. Конечно, онъ подозрѣвалъ, что смерть малютки была-бы пріятна Казалису, но не зналъ этого навѣрное и не смѣлъ идти далѣе данныхъ ему инструкцій.
   Поэтому онъ принялся старательно переворачивать солому и пересматривать всѣ пустые боченки, ожидая на каждомъ шагу, что его рука натолкнется на маленькое, теплое тѣльце. Фонарь бросалъ мерцающій желтоватый свѣтъ на всѣ предметы, подвергавшіеся внимательному осмотру сыщика. Вдругъ онъ услыхалъ сдержанное дыханіе. Онъ молча улыбнулся и сталъ прислушиваться съ гордостью побѣдителя. Этотъ слабый звукъ доносился изъ за груды сѣна, наваленной неподалеку отъ стѣны.
   Матеусъ сдѣлалъ два шага впередъ, протянувъ руки, какъ-бы готовый схватить свою жертву. Но, заглянувъ на груду сѣна, дѣлавшую какъ-бы ширмы, онъ съ удивленіемъ отскочилъ.
   Передъ нимъ стояла Фина, держа на рукахъ и прижимая. къ своей груди маленькаго Жозефа, который спокойно спалъ съ невинной улыбкой на устахъ.
   Впродолженіи четверти часа молодая женщина съ безпокойствомъ прислушивалась къ шагамъ Матеуса. Она едва не вскрикнула отъ страха при первомъ его появленіи на чердакѣ, куда она крылась, слыша, что онъ идетъ по лѣстницѣ. Потомъ, когда онъ удалился, она свободно вздохнула, считая себя спасенной. Но теперь онъ вернулся и нашелъ ее. Она погибла. Онъ отниметъ у нея Жозефа. Однако, она рѣшилась прежде умереть, чѣмъ отдать свою драгоцѣнную ношу, и, гордо поднявъ голову, смотрѣла ему смѣло въ глаза.
   Послѣ первой минуты удивленія, при видѣ этой незнакомой женщины, казавшейся матерью ребенка, Матеусъ злобно улыбнулся. Все-же лучше было имѣть дѣло съ нею, чѣмъ съ Филиппомъ. Онъ хотѣлъ ее грубо повалить на сѣно и вырвать у нея ребенка. Онъ протянулъ руку. Она закрыла глаза, готовая на роковую борьбу, по нежелавшая встрѣтить смертельный ударъ съ открытымъ взоромъ.
   Вдругъ внизу, въ комнатѣ, гдѣ находился Филиппъ съ жандармами, раздался громкій шумъ. Какой-то голосъ, который Фина тотчасъ узнала, радостно кричалъ:
   -- Помилованъ! Помилованъ!
   Фина съ торжествомъ взглянула на своего врага.
   -- Слышите? воскликнула она; -- небо за насъ заступилось. Жандармы принесли колодки для васъ, негодяй!
   Изумленный, перепуганный Матеусъ забылъ Фипу и ребенка. Онъ побѣжалъ, къ двери чердака и прислушался. Онъ теперь думалъ только о себѣ и соображалъ, какъ-бы ему спастись бѣгствомъ.
   Вотъ что происходило внизу:
   Филиппъ, прочитавъ приказъ объ его арестѣ, былъ принужденъ отдаться въ руки жандармовъ. Ему, однако, удалось еще отсрочить свой арестъ; онъ увѣрялъ, что не можетъ оставить дома Анаса, не написавъ ему двухъ словъ. Въ сущности-же, онъ видѣлъ, какъ исчезъ на лѣстницѣ Матеусъ, и боялся за безопасность Фины и маленькаго Жозефа. Онъ уже болѣе не разсчитывалъ на Маріюса и просто хотѣлъ дождаться возвращенія Анаса, чтобы не оставить дома на произволъ хищнаго Казалиса.
   Жандармы позволили ему написать нѣсколько строкъ. Потомъ они объявили, что пора идти. Филиппъ посмотрѣлъ съ отчаяніемъ вокругъ себя.
   -- Ну, вотъ вы и скованы, воскликнулъ съ торжествомъ Казалисъ;-- вы не будете болѣе воровать богатыхъ наслѣдницъ, не будете безчестить благородныя семейства. А забавное зрѣлище представитъ красавецъ Кайоль у позорнаго столба!
   Филиппъ ничего не отвѣчалъ. Онъ не хотѣлъ выйти изъ себя и ударить Казалиса по лицу, а потому все время какъ-бы его не замѣчалъ. Пока Казалисъ его оскорблялъ, одинъ изъ жандармовъ надѣлъ ему на руки колодки.
   -- Ну, въ путь! произнесъ другой жандармъ.
   Филиппъ долженъ былъ слѣдовать за ними. Сердце его болѣзненно сжалось; онъ едва не расплакался. Въ эту минуту въ дверяхъ показался человѣкъ, громко кричавшій:
   -- Помилованъ! Помилованъ!
   Это былъ Маріюсъ. Не найдя въ Марсели фіакра, онъ прибѣ алъ пѣшкомъ.
   Вынувъ изъ кармана бумагу, онъ подалъ ее жандармамъ. Это было королевское помилованіе Филиппа Кайоля. Болѣе мѣсяца Маріюсу обѣщали каждый день этотъ желанный актъ, и небу было угодно, чтобы онъ получился именно въ тотъ день, когда Казалисъ обратился къ прокурору съ требованіемъ, чтобы послѣдній поступилъ по буквѣ закона и арестовалъ бѣглеца. Не теряя надежды получить эту бумагу, Маріюсъ не хотѣлъ прямо отправиться въ Сен-Барнабэ, а побѣжалъ справиться еще разъ, не пришло-ли извѣстіе о помилованіи.
   Жандармы, прочитавъ королевскій указъ, почтительно поклонились. Имъ нечего было болѣе дѣлать и они удалились. Пораженный этимъ неожиданнымъ результатомъ всѣхъ своихъ происковъ и каверзъ, Казалисъ поглядѣлъ имъ вслѣдъ съ пламенной злостью, словно они самовольно освободили его врага. Онъ закрылъ лицо руками и съ отчаяніемъ спрашивалъ себя, неужели не оставалось никакой возможности заставить жандармовъ отправить Филиппа въ тюрьму.
   Между тѣмъ Маріюсъ бросился на шею брату, восклицая:
   -- Ты свободенъ... Какъ я радъ, что явился во время.
   Филиппъ съ минуту стоялъ въ нерѣшительности, какъ-бы озадаченный своимъ освобожденіемъ. Потомъ, забывъ, что руки его скованы колодками, бросился на лѣстницу. Онъ вспомнилъ, что туда отправился съищикъ, конечно, для того, чтобы похитить Жозефа.
   Матеусъ услыхалъ его шаги и, предчувствуя для себя опасность, подбѣжалъ къ слуховому окну и, увидавъ висѣвшую изъ него веревку, спустился по ней на землю. При этомъ онъ едва не задѣлъ за голову Казалиса, который удалялся съ бѣшенствомъ въ сердцѣ. Увидавъ Матеуса, упавшаго на него точно съ неба, и безъ ребенка, онъ едва его не избилъ. Его предпріятіе сорвалось; онъ не поймалъ ни отца, ни сына. Бывшій депутатъ вернулся въ Марсель, повторяя мысленно клятву отомстить жестоко всѣмъ Кайолямъ и составляя самые дикіе планы для ихъ погибели.
   Фина спустилась съ чердака съ Филиппомъ и маленькимъ Жозефомъ.
   -- Теперь мы спасены, воскликнулъ радостно Маріюсъ, цѣлуясь со всѣми;-- надъ нами не тяготитъ позорный приговоръ и мы можемъ открыто заботиться о воспитаніи этого малютки.

(Окончаніе въ слѣующ. книжкахъ *)

   *) Послѣднія главы этого романа, по случаю передѣлки ихъ авторомъ, перенесены на будущій годъ газетой "Lanterne", въ которой этотъ романъ печатается. Поэтому и мы совершенно неожиданно переносимъ окончаніе его на слѣдующій годъ, на январскую и, вѣроятно, на февральскую книги. Прим. ред.

"Дѣло", NoNo 7--12, 1879

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru