Журден Амабль Луи Мария
О языке персидском и словесности

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

О языкѣ Персидскомъ и словесности.

(Продолженіе.)

   Между тѣмъ какъ Фердусій своимъ Шахъ Намегомъ приобрѣталъ себѣ безсмертіе, другой великій стихотворецъ Абу-Лола удивлялъ Аравитянъ высокою мелодіей своея Музы, исполненными піитическихъ красотъ одами, въ которыхъ онъ старался подражать древнимъ стихотворцамъ своего отечества. Слава его не только распространилась въ Аравіи, но даже достигла Персіи, гдѣ его творенія возбуждали восторгъ всеобщій. Стихотворцы ставили себѣ въ честь образоваться подъ руководствомъ столь великаго наставника. Знаменитѣйшіе ученики его были: Фелеки, Хакани, неменѣе прославившіеся стихотвореніями, сколько и познаніями въ Астрономіи и въ другихъ наукахъ. Оба они жили подъ покровительствомъ Манутшегера, Государя Ширванскаго. Хакани, посвятившій себя набожнымъ упражненіямъ, ненавидѣлъ шумную и разсѣянную жизнь придворную. Государь, дабы удержать при себѣ пѣснопѣвца, велѣлъ заключить его въ своихъ чертогахъ; но набожной плѣнникъ нашелъ случай освободиться.
   Творенія сихъ стихотворцевъ ознаменованы печатію той школы, въ которой, они образовались: они не имѣютъ ни сладости, ни гармоніи, отличающихъ стихи Фердусія, Джамія и другихъ Персидскихъ поетовъ. Въ нихъ находится великое множество выраженій и оборотовъ Арабскихъ. Писатели Персидскіе такъ полюбили сей языкъ, что вмѣняли въ достоинство помѣщать Арабскіе стихи въ сочиненіи, писанномъ на Персидскомъ языкѣ. При возрожденіи наукъ Западные писатели подобно любили украшать свои творенія выраженіями Греческими и Латинскими. Въ слѣдующемъ двустишіи:
   
   Та, коея присутствіе прогоняетъ густѣйшіе мраки, пришла сего дня посѣтить меня.
   Откуда, воскликнулъ я, такая ко мнѣ благосклонность счастія?
   
   Первой стихъ Арабской, в другой Персидской.
   Вотъ и еще примѣръ подобнаго соединенія:
   
   Доколѣ буду ожидать тебя, другъ мой, въ семъ мрачномъ жилищѣ?
   
   Доколѣ буду держать перстъ на моихъ устахъ и голову на моемъ колѣнѣ? Приди, о виночерпій! принеси мнѣ новости счастливыя. Когда возвратятся прежніе дни моего блаженства?
   Смерть Махмута подвергла Восточныя области Персіи ужаснымъ смятеніямъ, который конечно имѣли вліяніе на словесность и замедлили ея образованіе. Въ сіе время находимъ стихотворцевъ, родившихся въ Дели, или по крайней мѣрѣ тамъ жившихъ; впрочемъ ученые люди находили себѣ покровителя благороднаго и ревностнаго въ Султанѣ Синджарѣ, изъ рода Селджуковъ. Дворецъ его, подобно Махмутову, былъ посѣщаемъ множествомъ всякаго рода писателей, между коими должно отличить Анверія, Персидскаго Катулла.
   Анверій родился въ окрестностяхъ Абиверды, Корассанскаго города. начавъ ученіе въ Тусѣ, въ знаменитомъ училищѣ Медрессехъ-Maнcypieхъ, онъ равно успѣлъ въ словесности и наукахъ. Случая открылъ прелесть его дарованій и проложилъ ему путь ко храму фортуны. Однажды въ вечеру, когда онъ печально сидѣлъ у воротъ училища, проходитъ мимо его дворъ Синджара. Во множествѣ людей, составлявшихъ свиту Государя, юноша замѣтилъ одного богато одѣтаго человѣка, сидѣвшаго на роскошно убранномъ конѣ и множествомъ рабовъ сопровождаемаго. Анверій спрашиваетъ о достоинствѣ и должности сего человѣка; и узнавши, что это былъ придворный стихотворецъ, воскликнулъ: "Какъ, неужели стихи такъ много уважаются! Клянусь Всемогущимъ, что я въ короткое время помрачу всѣхъ придворныхъ стихотворцевъ Султана! Воображеніе его разгорячилось; онъ бѣжитъ домой, въ ту же ночь сочиняетъ оду въ честь Синжара, и на другой день подноситъ ее Государю. Во всѣхъ произведеніяхъ высокаго таланта обыкновенно есть отличительное свойство, котораго не льзя не примѣтить; такъ и Анверій, хотя помянутые стихи его были не иное что какъ только слабый опытъ, разсѣялъ въ нихъ цвѣты изящнаго своего воображенія, и они были замѣчены Государемъ. Восхищенный искусными похвалами юнаго стихотворца Синджаръ помѣстилъ его въ число придворныхъ своихъ поетовъ.
   Еслибы Анверій былъ только стихотворцемъ, то можетъ быть насладился бы совершеннымъ счастіемъ; но онъ, вздумалъ учиться звѣздочетству и въ добавокъ еще полюбилъ Астрологію. Стихотворческая ложь нравится самолюбію и вредитъ тѣмъ только людямъ, до коихъ касается, потому что скрываетъ отъ нихъ собственные ихъ недостатки; но Астрологъ, котораго предсказанія въ Персіи уважаются по крайней мѣрѣ столько же, сколько нѣкогда въ Греціи оракулъ Дельфійскій, не можетъ безпечно играть легковѣріемъ черни. За нѣсколько времени до великаго соединенія планетъ, бывшаго, какъ явствуетъ изъ таблицѣ Алфонсовыхъ, въ 582 году отъ Егиры, а отъ P. X. въ 1186, Анверій предсказалъ, что въ самой день онаго соединенія свирѣпствовать будетъ страшный ураганъ, который опрокинетъ домы и деревья. Можно представить себѣ печаль и ужасъ черни при такомъ предсказаніи, и ярость ея, когда въ теченіи цѣлаго дня, въ которой надлежало совершиться пророчеству, погода была самая тихая и ясная, такъ что даже лампы, висѣвшія на мечети, не были колеблемы вѣтромъ.
   Враги Анверія не упустили случая очернить его въ глазахъ Тугрула, царствовавшаго тогда Государя. Обремененный горестію, тѣснимый чернію, страдая отъ колкихъ сатириковъ и епиграмматистовъ, Анверій принужденъ былъ спасаться бѣгствомъ; по долгомъ странствіи наконецъ прибылъ онъ въ Балвъ, гдѣ и окончилъ дни свои въ 1201 году огнѣ P. X., отказавшись прежде отъ астрологическихъ своихъ заблужденіи. Анверій упражнялся во многихъ родахъ стихотворцовъ, и вездѣ показывалъ блестящее и богатое воображеніе; особенно же онъ торжествуетъ въ похвальныхъ сочиненіяхъ. Если онъ уступаешь Гафизу въ Газелѣ, или еретической Поезіи, за то въ Кассидеѣ превосходить и Хакасія, и Низанія, и Садія и Джанія.
   Не безполезнымъ почитаю сказать здѣсь нѣчто о родѣ сочиненія, которой у жителей Востока называется Кассидегомъ.
   Поезія обязана своимъ происхожденіемъ разгоряченію чувствованій, къ которымъ человѣкъ способенъ. Такимъ образомъ у разныхъ народовъ разные роды Поезіи, по видимому, слѣдуютъ за раздѣленіемъ душевныхъ движеній, у Евреевъ и Грековъ Елегія исключительно принадлежала жалобамъ, Ода изображенію страстей сильныхъ, Идиллія требовала слога умѣреннаго, ровнаго и особенно направленнаго къ спокойствію и тихому наслажденію. Я сомнѣваюсь, чтобы такое раздѣленіе Поезіи можно было найти у Восточныхъ писателей; мнѣ кажется, что ихъ Поемы получаютъ разныя названіе не столько по слогу, какимъ онѣ написаны, не столько по чувствованіямъ которыя въ нихъ изображаются, сколько по миръ, порядку и числу стиховъ.
   Кассидегъ, на примѣръ, заключаетъ въ себѣ и оду и идиллію и елегію. Онъ приближается къ одѣ, потому что прославляешь подвиги, удовольствія любви, прелести красоты, и притомъ съ восторгомъ свойственнымъ сему роду Поезіи. Съ идилліею имѣетъ онъ сходство въ томъ, что въ сельскихъ описаніяхъ обыкновенно изображаемъ чувствованія тихія и красоты природы. Подобно елегіи, онъ выражаетъ горесть и сожалѣніе; наконецъ употребляетъ иногда тонъ сатиры и пускаетъ язвительныя стрѣлы насмѣшекъ и злости.
   По мнѣнію Г. Гладвина, Кассидегъ долженъ состоять по крайней мѣрѣ изъ двенадцати двустишій; а по увѣренію Г. Джонеса онѣ не можетъ имѣть болѣе сотни оныхъ. Обыкновенно начинаютъ его двумя или тремя двустишіями, составленными изъ однозвучныхъ полустишій {Одинъ Кассидегъ, изъ числа образцовыхъ въ Персидской Поезіи, помѣщенъ въ началѣ книжки Вѣстника Евр. Ред.}.
   Спустя нѣсколько времени послѣ смерти Анверія, явился знаменитый Шеинк Феридъ еддинъ-Amтаръ, строгій нравоучитель и вмѣстѣ искусной стихотворецъ. Онъ сочинилъ Пендъ-Намегъ, нравоучительную книгу {Извѣстную по Французскому переводу, помѣщенному славнымъ Оріенталистомъ Сильвестромъ де Саси во второй части его Восточныхъ рудниковъ (Mines de l'Orient).}, столько же славную у Персіянъ, какъ у Французовъ Правила г-на Рошфуко.
   Ферид-еддинъ родился въ Корассанской области въ концѣ 1216 года. Отецъ его торговалъ пряными кореньями; сынѣ велъ тотъ же родъ жизни даже до отреченія своего отъ міра. Любопытно знать, какой случай заставилъ его привязаться къ сектѣ мистиковъ.
   Въ одинъ день Шеикъ сидѣлъ подлѣ своей лавки. Вдругъ нѣкоторой монахъ, уже отличившійся успѣхами въ духовной жизни, останавливается у двери, и пристально смотритъ въ лавку; потомъ глаза его наполняются слезами, и онъ испускаетъ тяжелые вздохи, Ферид-еддинъ спрашиваетъ о причинѣ его горести. Дервишъ отвѣчаетъ: "Мой господинъ! мнѣ очень легко: у меня только и есть, что эта шапка; но ты съ двоими мѣшками травъ и кореньевъ, ты какъ поступишь, когда будетъ надобно отправляться? Мнѣ не трудно выдти изъ сего базара, ты же рѣшись на трудъ и укладывай свои мѣха и пожитки!". Сіи слова сдѣлали болѣзненное впечатлѣніе въ сердцѣ Ферид-еддина. Онъ оставилъ свою лавку и удалился въ монастырь Рокнъ-Еддинъ-Аккаба -- одного изъ глубочайшихъ и ревностнѣйшихъ, въ то время почитателей созерцательнаго ученія. По прошествіи нѣсколькихъ лѣтъ онѣ предпринялъ путешествіе въ Мекку. Посвятивши остальные дни свои набожнымъ занятіямъ, онъ провелъ семидесят-лѣтнюю жизнь въ собираніи достопамятнѣйшихъ примѣровъ: изъ исторіи Софіевъ и Шеиковъ. Ферид-еддинъ умеръ въ 1230 году по P. X. во время свирѣпствованія Монголовъ. Повѣствуютъ, что когда одинъ Монголъ хотѣлъ его умертвить, то другой сказалъ товарищу; "Даруй жизнь сему старцу; я заплачу тебѣ тысячу серебреныхъ, за кровь его." Но Ферид-еддинъ возразилъ: "Не продавай меня за сію цѣну; ты найдешь такихъ людей, которые купятъ меня гораздо дороже." Спустя нѣсколько минутъ Монголъ опять хотѣлъ убить его; нѣкто другой, проходя мимо, сказалъ: "не убивай етого старика, я дамъ тебѣ за него мѣшокъ съ соломою." "Продай меня," воскликнулъ тогда стихотворецъ, я больше нестою."
   Собраніе стихотвореній Ферид-еддина заключаетъ въ себѣ болѣе 40,000 стиховъ. Между многочисленными его сочиненіями самыя лучшія суть: Жизнь святыхъ и Монтахъ-Аль-Теиръ, т. Разсужденіе о нравственности.
   Строгость его правилъ касательно вѣры и нравственности до того простиралась, что его слова заслужили названіе бича духовнаго,
   Нѣтъ ничего достойнѣе примѣчанія, какъ власть Поезіи надъ умами самыхъ свирѣпыхъ завоевателей Востока. Между множествомъ тирановъ, наполнявшихъ кровію долины Персидскія, не было ни одного, которой не держалъ бы при своемъ военномъ станѣ, или въ чертогахъ, не имѣлъ бы при Дворѣ, или не водилъ въ походахъ людей ученыхъ, литераторовъ, а особливо стихотворцевъ. Можетъ быть скажутъ мнѣ, что сія благосклонность, оказываемая достоинствамъ, проистекала отъ личной выгоды, что Монгольскіе и.Турецкіе Государи, покровительствуя имъ, желали имѣть въ нихъ панегиристовъ, долженствовавшихъ передавать имена идеѣ отдаленнѣйшему потомству, облегая повѣствованія объ ихъ подвигахъ въ прелестную одежду Поезіи; но сіе самое не есть ли уже наилучшая хвала стихотворству, и непоказываетъ ли признанія въ могуществѣ, приписываемомъ сему божественному искусству. Кто иной, кромѣ дщери боговъ у могъ бы дѣйствовать на сердца каменныя, упитанныя кровію и убійствомъ?
   Едва скитающіеся Туркоманы успѣли поселиться подъ чистымъ Иранскимъ небомъ, тотчасъ души ихъ возлюбили сладостные звуки Поезіи: они не оставили еще дикихъ своихъ нравовъ, но уже осыпали милостями и щедротами стихотворныя дарованія. Скоро дворъ Атабековъ содѣлался жилищемъ Музъ; мечети возникали во всѣхъ частяхъ ихъ владѣній; и всякаго рода заслуга въ почестяхъ и лестныхъ отличіяхъ нашла достойную себя награду. Но ни одна изъ различныхъ отраслей фамиліи Атабековъ, воздвигнувшихъ тронъ свой на развалинахъ Сельджукидскаго Дома, ни одна не оказала такой пламенной любви къ наукамъ и словесности, какъ родъ Салгаровъ. Очень многіе Государи изъ сей фамиліи отличались покровительствомъ просвѣщенія; особенно же Исторія сохранила навсегда имя Атабека-Абу-Бекра-Махмута сына Саадова. При семъ-то великомъ Государѣ процвѣталъ знаменитый Сади, глава Персидскихъ нравоучителей, краснорѣчивѣйшій и благоразумнѣйшій стихотворецъ на цѣломъ Востокѣ.
   Сей великій человѣкъ родимся въ Ширазѣ въ 571 году Егиры, а въ 1175 отъ P. X. Имя Сади ему дано, потому что его отецъ служилъ Государю Сааду, отцу Абу-Бекра. Прозваніе Мослехъ-Еддина, которымъ его почтили въ послѣдствіи, означаетъ благо религіи. Онъ пришелъ въ Багдадъ и началъ учиться въ Медрессехъ-Низаміегъ -- школѣ, основанной Визиремъ Низам-алмулкомъ. Наставникомъ его 6ылъ знаменитый историкъ Абу-Афарадж-Ибнъ-Джузи. Въ одномъ изъ сочиненій Сади разсказываетъ о своей жизни,
   "Много лѣтъ провелъ я въ путешествіяхъ, жилъ съ людьми всякаго состоянія, нѣтъ уголка на землѣ, гдѣ бы я не получилъ какой нибудь пользы; съ каждаго снопа срывалъ я колосья."
   Впрочемъ не столько естественная склонность, сколько обстоятельства заставили его избрать такой родѣ жизни.
   "Знаешь ли, для чего я жилѣ столь долгое время въ странахъ чуждыхъ? Жестокіе Турки изгнали меня изъ отечества, и я принужденъ былъ скитаться, увидѣвъ, что вселенная безпорядками своими походить на голову Еѳіопа. Сіи Турки, будучи дѣтьми людей, имѣли свирѣпость волковъ. Въ городахъ видѣлъ я жителей, кроткихъ какъ ангелы, но внѣ оныхъ войска неприятельскія уподоблялись львамъ рыкающимъ. Возвратившись въ отечество, я нашелъ спокойствіе въ нашихъ странахъ, ибо сіи тигры отвыкли уже отъ дикихъ своихъ обычаевъ. Вотъ какъ я видѣлъ нѣкогда вселенную, терзаемую несогласіями и бѣдствіями всякаго рода?"
   Сади путешествовалъ по Малой Азіи, Египту и Индіи. Попавшись въ плѣнъ Франкамъ въ Палестинѣ, онъ работалъ при укрѣпленіи Триполя. Одинъ Алеппскій купецъ выкупилъ его за десять золотыхъ талеровъ и выдалъ за него дочь свою съ приданымъ еще ста талеровъ; но супружество сіе было для Поета источникомъ страданій нестерпимыхъ: онъ испыталъ, что золото не составляетъ счастія, и за свою свободу заплатилъ очень дорого -- заплатилъ страданіями, претерпѣнными отъ злаго нрава жены своей.
   Увѣряютъ, что Сади четырнадцать разѣ путешествовалъ въ Мекку. Въ старости своей онъ удалился въ одинъ монастырь, близь Шираза находящійся, и никогда уже невыходилъ изъ онаго. Часть своего времени онѣ посвящалъ молитвѣ, а остатокъ проводилъ въ размышленіи; ибо онѣ держался ученія Софіевъ и погружался въ мрачное море таинственности.
   По увѣренію нѣкоторыхъ, Сади умеръ въ 690 году Егиры; но другіе время смерти его, относятъ къ 691 му году Егиры, или 1291 отъ P. X.
   Въ одномъ изъ своихъ сочиненій онъ помѣстилъ слѣдующую епитафію, и желалъ, чтобы ее написали на его гробницѣ:
   "О ты, который ногами попираетъ мою могилу, прохожій! вспомни о добрыхъ людяхъ мнѣ предшествовавшихъ. Страшно ли превратиться въ прахъ тому, кто въ своей жизни былъ малою частичкою земли? Тихо низшелъ онъ въ землю,-- онъ, подобно вѣтрамъ, окружившій всю вселенную. Недолго будетъ лежать прахѣ его; возстанутъ вихри и развѣютъ оный по пространству міра. Но доколѣ вертоградъ наукъ разцвѣталъ, никакой соловей не издавалъ въ немъ болѣе приятныхъ звуковъ. Неудивительно ли было бы, когдабъ такой соловей навсегда умеръ, и когда бы на гробницѣ его не распустилась благовонная роза {Предсказанія Сади напоминаютъ стихи изъ Горація:
   Non usitata, nec tenui serar,
   Penna.
   Овидій говоритъ также:
   Jamque opus exegi ets.}?"
   Сади былъ веселаго, нрава, замысловатный, исполненный кротости. Хотя пламенно любилъ онъ жизнь уединенную и созерцательную, однако иногда посѣщалъ и вельможъ, которыхъ забавлялъ своею остротою, наставлялъ своими правилами и восхищалъ краснорѣчіемъ. Монастырь его былъ посѣщаемъ множествомъ ученыхъ, придворныхъ и. даже владѣтелей. Всякой вмѣнялъ себѣ въ честь видѣть столь великаго человѣка.
   Его свѣдѣнія были глубоки и разнообразны, если вѣрить Кемпферу, то Сади зналъ всѣ Восточные Языки и сверхъ того даже Латинскій и читалъ съ разборчивымъ вниманіемъ сочиненія философа Сенеки: впрочемъ такая ученость, ежели она и несомнительна, ничего не прибавила бы къ его славѣ. Какъ стихотворецъ, какъ моралистъ, онъ уже достоинъ нашего удивленія.
   Стихотворенія Сади, Персовъ называются, солью поетовъ. Ихъ очень много, такъ что полное собраніе его сочиненій, извѣстное подѣ именемъ Кулліета, составляетъ весьма толстую книгу. Но изъ всѣхъ его твореній двѣ піесы столько же извѣстны Европѣ, сколько и всему Востоку; онѣ-то утверждаютъ ученую его славу. Одна подъ названіемѣ Гюлистанъ (страна розъ) издана г. Генціемъ съ Латинскимъ переводомъ. Первая книга ея переведена и на Французской. Другое славное сочиненіе называется Бустанъ (вертоградъ), но до сего времени изъ него напечатаны только небольшіе отрывки.
   Оба сіи сочиненія посвящены Атабеку-Абу-Бекру; оба заключаютъ въ себѣ не иное что, какъ только нравственныя разсужденія. Гюлистанъ раздѣляется на восемь главъ, въ которыхъ Сади говорить о нравахъ государей и людей благочестивыхъ, объ умѣренности желаній, о выгодахъ уединенія, о любви и молодости, о старости, о признакахъ хорошаго воспитанія, о обращеніи. Сіе сочиненіе писано отчасти прозою, отчасти стихами. Вездѣ въ ономъ нравственность представляется въ видѣ остроумныхъ апологовъ, или историческихъ примѣровъ, всегда огранчивающихся какимъ нибудь мнѣніемъ или правиломъ мудрости. Бустанъ сочиненъ прежде Гюлистана. Онъ написанъ стихами и раздѣляется на десять главъ, которыхъ содержаніе почти такоеже. Сади говоритъ въ немъ о правосудіи, о правленіи, о Страхѣ и любви къ Богу, о благодѣяніи, великодушіи, человѣколюбіи и проч.
   Если въ Бустанѣ сочинитель открываетъ во всемъ блескѣ свой стихотворной даръ, за то нельзя не примѣтить, что онъ чрезмѣрно предается наклонности къ слогу таинственному, и что прелестные стихи его не могутъ наградить читателя за единообразіе, за темноту выраженіи умствующей набожности и воображенія разгоряченнаго любовію выспреннихъ селеній; Напротивъ того Гюлистанъ написанъ словомъ яснымъ и цвѣтущимъ. Анекдоты въ немъ любопытны, мысли справедливы, сильны, прелестны, нѣжный стихи, которыми Сади, такъ сказать, усѣялъ свое сочиненіе, взяты изъ Бустана, и они всегда заключаютъ въ себѣ какую нибудь прекрасную мысль; здѣсь разсудокъ никогда не пренебрегается для рифмы, для дѣтскихъ противуположностей, для пустой игры словъ, въ чемъ весьма часто погрѣшаютъ стихотворцы Персидскіе. Сади, не уступаетъ Горацію, когда говоритъ о непостоянствѣ жизни. Когда же изображаетъ онъ мученія, или удовольствія любви, то языкъ его дѣлается достойнымъ иногда Тибулла, иногда Катулла. Онъ изъясняется съ чувствительностію одного, обладаетъ прелестію и умомъ другаго. Говоритъ ли онѣ о Божествѣ -- его мысли равняются величію и высокости предмета. Что можетъ быть возвышеннѣе сей мысли:
   "Каждой листокъ зеленаго дерева для мудреца служитъ листомъ книги, въ которой онъ научается бытію Создателя."

(Будетъ продолженіе.)

-----

   [Журден А.Л.М.М.Б.] О языке персидском и словесности: (Продолжение) / [Пер. Н.С.Победина] // Вестн. Европы. -- 1815. -- Ч.82, N 13. -- С.33-50.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru