Петріада Поема Епическая, сочиненія Александра Грузинцова. С. Петербургъ, въ ИMПEPATРСКOЙ Типографіи 1812 года. На 229 стран. въ 4 д. л.
Для соблюденія большей точности надлежало бы сію Поему назвать героическою, какъ поступилъ Ломоносовъ; ибо въ ней воспѣваются дѣянія Героя, и притомъ еще величайшаго изъ всѣхъ извѣстныхъ въ міръ.
Ломоносовъ оставилъ намъ двѣ пѣсни, то есть неболѣе какъ только начало своей Поемы Петръ Великій. По видимому, скорая кончина безсмертнаго нашего Лирика помѣшала ему совершить сей многотрудный подвигъ. Онъ самъ почти предусмотрѣлъ судьбу своей Поемы, и въ посвященіи Шувалову упомянутыхъ двухъ пѣсней какъ бы завѣщалъ послѣдователямъ своимъ докончить начатое.
"И естьли въ полѣ семъ прекрасномъ и широкомъ
"Преторжется мой вѣкъ недоброхотнымъ рокомъ;
"Цвѣтущимъ младостью останется умамъ,
"Что мной проложеннымъ послѣдуютъ стопамъ.
"Довольно таковыхъ сыновъ родитъ Россія..."
До сихъ поръ никто еще не дерзалъ вступить въ слѣды Ломоносова и шествовать далѣе на скользкомъ поприще пpoславленія епическою трубою дѣлъ Петра Великаго. Знаменитый Творецъ Россіяды, которой болѣе всѣхъ имѣлъ права на сію почтенную должность, безъ сомнѣнія былъ удерживаемъ отъ оной весьма важными причинами. Постараемся угадать ихъ. Во первыхъ онъ зналъ, что содержаніемъ епической сего рода поемы должно быть дѣйствіе великое, героическое, важное для читателя, дѣйствіе имѣющее однy цѣль, то есть чтобы герой поемы безпрестанно стремился къ достиженію одного какого-нибудь предпринятаго имъ намѣренія, чтобы онъ среди многоразличныхъ встрѣчающихся ему обстоятельствъ незабывалъ въ своемъ предприятіи, и чтобы всегда усиливался преодолѣть препятства дабы совершить свой подвигъ. Кажется, выборъ сего единственнаго дѣйствія былъ загадкою для самаго Ломоносова. Поема его начинается такимъ образомъ:
"Пою премудраго Россійскаго Героя,
"Что грады новые, полки и флоты строя?
"Отъ самыхъ ножныхъ лѣтъ со злобой велъ войну,
"Сквозь страхи проходя, вознесъ свою страну,
"Смирилъ злодѣевъ внутрь и внѣ поправъ противныхъ
"Рукой и разумомъ свергъ дерзостныхъ и льстивныхъ;
"Среди военныхъ бурь науки намъ открылъ;
"И міръ дѣлами весь и зависть удивилъ."
Въ семъ краткомъ предложеніи видимъ предприятія Героя, видимъ препятства, которыя встрѣчаться ему будутъ въ продолженіи поемы; но не видимъ единой цѣли, которую можно было бы точно опредѣлить немногими словами. Усмиреніе злодѣевъ, попраніе враговъ, сверженіе дерзостныхъ и льстивныхъ, открытіе наукъ среди бурь военныхъ суть такія дѣйствія, которыя несоставляютъ единства, и которыя, неимѣя между собою естественной связи, не могутъ быть тою единственною точкою, гдѣ соединяется вся сила епическаго интереса, удобная произвести глубокое впечатлѣніе въ читателѣ. Напротивъ того изъ первыхъ стиховъ Россіяды мы узнаемъ о цѣли поета, о разрушеніи Казани, равно какъ самое начало Поемы Владиміръ показываетъ намъ главное намѣреніе Героя, просвѣщеніе Россіи вѣрою во Христа Спасителя. По началу же Ломоносова очень трудно рѣшить, гдѣ и какъ онъ хотѣлъ окончить свою Поему. Херасковъ смотрѣлъ на развязку съ иной точки зрѣнія. Другое затрудненіе могло со стоятъ въ недавности происшествій, долженствующихъ составлять поему. Сей родъ стихотворства оживляется чудесностями, безъ которыхъ онъ потерялъ бы можетъ быть половину цѣны своей. Не вѣруя въ боговъ Гомеровыхъ и Виргиліѣвыхъ, мы благоговѣемъ передъ священною дрѣвностію подвиговъ, воспѣваемыхъ въ Иліадѣ, Одиссеѣ, Енеидѣ. Сверхъ того по тайному какому-то побужденію мы привыкли имѣть тѣмъ высшее мнѣніе о героѣ, чѣмъ далѣе онъ отъ насъ находится. Древность даетъ стихотворцу болѣе возможности украсить дѣйствіе и даже характеры лицъ вымыслами, какіе признаны имъ будутъ за выгоднѣйшie для своей цѣли. Но будетъ ли вѣроятнымъ соединенное съ вымыслами такое епическое дѣйствіе, которое взято изъ новѣйшей исторіи; a особливо еще когда подробности онаго затвержены многими читателями? Извѣстно, что въ невѣроятныхъ происшествіяхъ сердце не беретъ участія.
Изъ предувѣдомленія г-на Грузинцова невидно, чтобы онъ затруднялся сими неудобствами. Его негодованіе противу иностранныхъ историковъ, ложными красками изображающихъ Петра Великаго, его любовь къ Отечеству, его благоговѣніе къ дѣламъ Петровымъ побудили къ сочиненію Петріады. Онъ однакожъ неосмѣлился бы издать въ свѣтъ сего шестилѣтняго труда своего, еслибъ не былъ убѣжденъ къ тому своими приятелями и любителями нашей словесности. Теперь жребій брошенъ; Петріада издана въ свѣтъ, и читатели имѣютъ право взвѣшивать важность того одолженій, которое оказали г-ну Сочинителю приятели его, и ту услугу, которую г. Coчинитель оказалъ нашей словесности.
Поема г-на Грузинцова состоитъ изъ десяти пѣсней. Начинается она точно какъ y Ломоносова, третьимъ путешествіемъ Петра Великаго въ Архангельскъ, a окончивается Полтавскою побѣдою. Вотъ начало:
"Пою полночныхъ странъ великаго Героя
"Что въ казнь рушителямъ всеобщаго покоя
"Славянскихъ озарилъ науками сыновъ,
"Покрытыхъ прежде тьмой чрезъ множество вѣковъ;
"Воздвигнулъ грады, флотъ, разрушилъ всѣ препоны,
"Среди военныхъ бурь намъ кротки далъ законы,
"И миромъ оградивъ Россію наконецъ
"Былъ подданныхъ своихъ учитель и отецъ."
Всякая героическая поема обыкновенно начинается предложеніемъ, въ которомъ стихотворецъ объявляетъ коротко, ясно и опредѣлительно главное содержаніе. Ето дѣлается для того, чтобы читатель напередъ зналъ, какую именно обязанность, налагаетъ на себя пѣснопѣвецъ; ето есть нѣкоторымъ, образомъ договоръ между читателемъ и стихотворцомъ, предохраняющій послѣдняго отъ всякихъ излишнихъ требованій, отъ несправедливыхъ порицаніи. Горацій рѣшительно запрещаетъ пышныя предложенія {Ars poet. V. 134, 88.}; его остроумное уподобленіе такого начала поемы съ горою въ родахъ вошла въ пословицу y всѣхъ просвѣщенныхъ народовъ: parturient montes, оiascetur ridiculus mus; онъ именно приводитъ въ примѣръ первые стихи Одиссеи, въ которыхъ Гомеръ обѣщается повѣствовать о героѣ, по разрушеніи Трои обозрѣвшемъ нравы многихъ людей, и грады. Какъ просто и съ какою точностію. Виргилій опредѣляетъ главное содержаніе Енеиды въ началъ поемы! Тассъ, Мильтонъ, Клопштокъ, Вольтеръ обѣщаютъ ни болѣе ни менѣе того, что имъ воспѣть надлежало. Какъ же г. Грузинцовъ, имѣя столь многія образцовыя предложенія, не захотѣлъ имъ послѣдовать? Во первыхъ, въ объявленномъ его планѣ нѣтъ единства дѣйствія; во-вторыхъ, онъ обѣщаетъ слишкомъ много, и тѣмъ не соблюдаетъ надлежащей скромности; въ третьихъ, обѣщавши воспѣть сооруженіе градовъ и флотовъ, разрушеніе всѣхъ препонъ, дарованіе намъ кроткихъ законовъ и огражденіе Россіи миромъ, a окончивши Поему свою Полтавскою побѣдою, онъ естественно не могъ исполнить сихъ обѣщаній, ибо подвиги Петра Великаго, военные и гражданскіе, продолжались да самой его кончины, и Россія въ 1709 году не только не была ограждена миромъ, но еще весьма скоро должна была начать другую войну противъ Турціи, потомъ ополчиться противу Персіи; въ четвертыхъ, Герой озарилъ Россіянъ науками отнюдь не для наказанія рушителей всеобщаго покоя, но дабы подданныхъ своихъ сдѣлать счастливыми; въ пятыхъ, читатель захочетъ знать, кто сіи рушители всеобщаго покоя? въ шестыхъ, названіе Славянскіе сыны непринадлежитъ исключительно однимъ Россіянамъ, и по крайней мѣрѣ здѣсь, въ предложеніи, гдѣ все должно быть опредѣлено съ точностію, надлежало избѣжать обоюдности. Г-ну Грузинцову, безъ сомнѣнія, извѣстно; какой совѣтъ данъ Вольтеру отъ одного Грека, по имени Дидаки, когда Поетъ въ 1726 году напечаталъ въ Лондонѣ свою Генріаду. Случайно увидѣвши первой листъ Поемы, гдѣ было написано: Пою героя, которой принудилъ французовъ сдѣлаться счастливыми. (Qui forèa les Franèais à devenir heureux:), онъ сказалъ Вольтеру: "Государь мой! я уроженецъ изъ Смирны, слѣдственно землякъ Гомера; нашъ великой пѣснопѣвецъ неначиналъ своихъ поемъ ни остротами, ни загадками." Вольтеръ послушался и перемѣнилъ началъ.
За предложеніемъ слѣдуетъ призываніе, въ которомъ стихотворцы обращаются къ выспренней силѣ какого нибудь существа сверхъестественнаго, и просятъ у него помощи для успѣшнаго совершенія важнаго своего подвига. Древніе имѣли на своей сторонѣ великую выгоду. Въ продолженіи епопеи надлежало показывать сокровенныя причины великихъ происшествій, проникать во святилища Олимпа и въ подземныя обители Оркуса, вѣщать истины сокрытыя отъ разумѣнія смертныхъ. Кто повѣрилъ бы поету, еслибъ онъ самъ собою повѣствовалъ о таинствахъ никому невѣдомыхъ, о событіяхъ вѣковъ отдаленныхъ? Для того-то Гомеры и Виргиліи взываютъ къ Музѣ, и поютъ уже какъ бы по ея вдохновенію. Тогда читатель съ полною довѣренностію слѣдуетъ за поетомъ и въ совѣтъ боговъ и въ поля Елисейскія; ибо знаетъ, что устами его вѣщаетъ само божество, которому все извѣстно. И новѣйшихъ временъ, стихотворцы по большей части обращаются къ Музѣ, мало заботясь, какое право богиня ихъ имѣетъ на довѣренность читателей. У нихъ призываніе Музы есть не что иное какъ церемоніальное подражаніе; напротивъ того, для древнихъ оно было торжественною необходимостію. Въ поемахъ Гомера несходное съ нашими обычаями и мнѣніями мы относимъ, къ его вѣку, и удовольствіе наше при чтеніи теряетъ отъ того очень мало. Напротивъ того, находя у новаго стихотворца мольбы и взыванія къ богамъ языческимъ, мы тотчасъ догадываемся, что онъ притворяется передъ нами. Нѣкоторые, желая избѣгнуть невыгоды казаться лживыми повѣствователями, обращаются къ Истинѣ, то есть просятъ Истину, чтобы помогала имъ украшать вымыслами повѣствованіе! Творецъ Петріяды взываетъ также къ Истинѣ по примѣру Вольтера, и Хераскова.
Посмотримъ на ходъ Петріады съ первой пѣсни. Г. Грузинцовъ, дозволилъ себѣ нѣсколько перемѣнить планъ Ломоносова; но малыя перемѣны его дѣлаютъ великое различіе между работою двухъ стихотворцовъ. Выпишемъ нѣсколько стиховъ изъ Ломоносова:
"Уже освобожденъ отъ варваръ былъ Азовъ;
"До Меотійскихъ Донъ свободно текъ валовъ,
"Нося ужасной флотъ въ струяхъ къ пучинѣ Черной,
"Что созданъ въ скорости Петромъ неимоверной.
"Уже великая покоилась Москва,
"Избывъ отъ лютаго злодѣевъ суровства:
"Бунтующихъ стрѣльцовъ достойной послѣ казни,
"Простерла внѣ свой мечъ безъ внутренней боязни.
"Отъ дерзской наглости разгнѣваннымъ Петромъ
"Воздвигся въ западѣ войны ужасной громъ.
"Отъ Нарвской обуявъ сомнительной побѣды,
"Шатались мыслями и войскъ походомъ Щведы.
"Монархъ нашъ отъ Москвы простеръ свой быстрой ходъ,
"Къ любезнымъ берегамъ молочныхъ бѣлыхъ водъ,
"Гдѣ прежде межь валовъ душа въ немъ веселилась
"И больше къ плаванью въ немъ жажда воспалилась,
"О коль ты щастлива, великая Двина,
"Что славнымъ шествіемъ его освящена!" и пр.
Какое умное, съ какимъ тщаніемъ обдуманное введеніе! По счастливомъ окончаніи войны противъ Турковъ, на сооруженіи флота, по усмиреніи стрѣльцовъ объявлена праведная война Швеціи. Войска Россійскія дѣйствовали въ Ингерманландіи. Слухи носились, что неприятель угрожаетъ Архангельскому берегу, дабы раздѣлить Россійскую силу и крѣпости Ингерскія освободить отъ осады. Петръ Великій является на берегахъ Бѣлаго моря, дѣлаетъ нужныя распоряженія къ оборонѣ и отплываетъ къ Соловецкому острову.
Г. Грузинцовъ, напротивъ того, ведетъ читателя къ началу поемы окольною и излучистою дорогою, невзирая на совѣтъ Горація, которой велитъ какъ можно скорѣе приступать къ дѣлу. Вотъ стихи изъ Петріады г-на Грузинцова:
"Уже Византія, смирясь рукой Петровой,
"Взирала съ ужасомъ въ поля на токъ баѵровой,
"На трупы блѣдные поверженныхъ сыновъ?
"На сокрушелный мечь; на плѣнъ своихъ градовъ.
"Отъ понтовыхъ зыбей до береговъ Балтійскихъ
"Раздался съ звукомъ битвъ и громъ побѣдъ Россійскихъ;
Что ето за велерѣчіе, и къ чему оно? Къ чему служитъ такая расточительность, когда еще дѣйствіе совсѣмъ не начиналось? Осторожный сочинитель, a особливо творецъ героической поемы, напередъ прилѣжно разсудилъ бы, въ какомъ случаѣ сказать надобно Византія, когда Стамбулъ и когда Константинополь; онъ подумалъ-бы прежде, хорошо ли тутъ быть въ такомъ видѣ олицетворенной Византіи: надобно ли упоминать, что громъ побѣдъ раздался до береговъ Балтійскихъ; прилично ли тутъ уподоблять Карла Борею. Говорено много, a не сказано толкомъ, что именно сдѣлалъ неприятель Петра Великаго и гдѣ находятся его войска. По волѣ г-на Сочинителя, читатель долженъ оставаться въ невѣдѣніи. Но вотъ
"Подвластные Петру Архангельскіе бреги,
"Покрыли страшные враждебныхъ силъ набѣги,
"Герой, чтобъ отвратить насильствіе враговъ
"Въ Архангальскъ хочетъ самъ идти поверхъ валовъ.
Да гдѣ же находится самъ герой, и въ какомъ мѣстѣ происходитъ повѣствуемое происшествіе? Герой хочетъ самъ идти въ Архангельскъ; для чегожъ онъ не идетъ? Погодите! легко ли ето сдѣлать?
"Собравши на совѣтъ мужей къ себѣ избранныхъ,
"Покрытыхъ сѣдиной и лаврами вѣнчанныхъ
"Вѣщалъ:"
Гомеръ и послѣдователи его непремѣнно назвали бы каждаго мужа по имени и сколько можно познакомили бы читателя съ сѣдовласыми, лавроносными совѣтниками. Но послушаемъ вѣщанія Героя.
Въ совѣтахъ обыкновенно разсуждаютъ, такъ ли надобно поступить или иначе, то ли надобно сдѣлать или другое. Въ сей безполезности рѣчи заставляютъ Монарха говорить слова совершенно пустыя. Гдѣ неприятель? куда надобно поспѣшать съ войскомъ? ничего неизвѣстно. На безполезную рѣчь Царя отвѣчаетъ Голицынъ (Гвардіи Подполковникъ), правды другъ, любимый счастья сынъ, неустрашенный Вождь и добрый гражданинъ:
"Не бранное искусство
"Почти во мнѣ, о Царь! усердья полно чувство;
"Хочу противъ враговъ мою поставить грудь,
"Когдажъ поможетъ Богъ, увѣренъ въ лаврахъ будь."
A Царь опять
,,Да будетъ, рекъ вождю, твой путь благословенъ,
"Яви Россійску мощь y Шлиссельбургскихъ (*) стѣнъ
"Да мужествомъ твоимъ и вѣрныхъ чадъ рукою,
"Пространный къ славѣ путь на сѣверѣ открою.
(*) Голицынъ долженъ былъ остолбенеть отъ удивленія. Имя Шлиссельбурга тогда еще совсѣмъ было неизвѣстно: ибо городъ сей до взятія Русскими назывался Нотебургомъ.
И конецъ совѣщаніямъ, для которыхъ собраны были избранные мужи! Непосредственно за тѣмъ
"Подъ сѣнью орлихъ крылъ Голицынъ по водамъ
"Россійскіе несетъ перуны ко врагамъ.
"И Шереметева къ Петровой славѣ рвенье
"Сугубитъ храбру рать враговъ на пораженье.
Но по какимъ водамъ? и какъ Голцынъ на нихъ очутился? Послушаемъ однакожъ далѣе и станемъ сравнивать стихи нашего поета со стихами Ломоносова.
"Такъ силы раздѣливъ Царь ревностнымъ мужамъ (*)
"Простерся отъ Москвы къ вечернимъ берегамъ (**)
"Гдѣ къ плаванью суда припасами снабденны,
"Стояли въ казнь враговъ Монархомъ ополченны?
"Казалось, самъ Нептунъ ихъ къ бѣгу призывалъ,
"Кротя подвластный понтъ дуть бурямъ запрещалъ.
"Предшественница дня, оставя одръ багряный,
"Течетъ -- и изъ подъ волнъ возводитъ зракъ румяный;
(**) Надлежало бы къ сѣвернымъ. Волшебная сила поезіи для одного лишняго слога переноситъ устье сѣверной Двины на западъ. Но кажется можно бы тутъ поставить полночнымъ, неистощая безъ нужды чародѣйственной силы стихотворства.
(***) Какъ ето? при восхожденіи солнца?
(****) Тамъ Нептунъ, a здѣсь уже Еолъ.
Теперь слѣдуетъ описаніе страшной непогоды. Бури и вихри на зло Нептуну и Еолу, безъ ихъ вѣдома, надѣлали тьму хлопотъ на морѣ:
Вотъ кисть великаго живописца! У Ломоносова Герой не на корму всходитъ, чтобъ оттуда во услышаніе всѣмъ плавателямъ воскликнуть: мужайтесь! Я съ вами; нѣтъ, онъ взоромъ и рѣчьми ободряетъ тѣхъ, которые могли видѣть его и слышать. Послѣ того Петръ останавливаетъ флотъ свои при устьи рѣки Увы, и въ ожиданіи попутнаго вѣтра сходитъ на берегъ, нѣкогда орошенный слезами Романовыхъ. Корабли опять пустились въ путь свой. Между тѣмъ при тихомъ плаваніи Герой произноситъ достопамятныя слова къ своимъ сподвижникамъ; говоритъ о славѣ Русскихъ новыхъ мореходцовъ; воспоминаетъ объ открытіяхъ Гамы, Колумба, Магеллана, и предвѣщаетъ, что Росскіе Колумбы отворятъ новый путь въ Америку по Ледовитому океану; Ученый Ломоносовъ зналъ, что въ первой половинѣ истекшаго вѣка очень занимались симъ открытіемъ, которое теперь, послѣ многихъ опытовъ, уже почитается невозможнымъ. И въ новой Петріадѣ Герой нѣчто говоритъ къ своимъ сотрудникамъ; но здѣсь онъ указываетъ имъ не на полночь, не на противуположный край берегу, a смотритъ на стѣны Соловецкаго монастыря, и вѣщаетъ слѣдующее:
"Друзья кто мнилъ изъ васъ
"Чтобъ рокъ когда нибудь носилъ по безднѣ насъ?"
"Чтобъ, вашими суда построенны руками,
"Намъ дали полну власть надъ дальними морями?
"Явило время намъ сіе coбыmie:
"Терпѣнье и труды превозмогаютъ все.
"На понтѣ мы свои напѣчатлѣли слѣды,
"На понтѣ будемъ мы торжествовать побѣды,
"И пренесемъ орла за льдистый океанъ,
"Куда недостигалъ Колумбъ и Магелланъ."
Читатели до сихъ поръ могли уже замѣтить, что планъ Ломоносова понравился нашему Стихотворцу, которой почти вездѣ очень близко ему подражаетъ, дозволяя себѣ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ поправлять его, сокращать и переиначевать. Великолѣпное описаніе Нептунова дома и привѣтствіе, которое сей богъ моря, сопровождаемый свитою своею, при полуночномъ сіяніи незаходящаго солнца на краю сѣвернаго горизонта, сдѣлалъ Петру Великому, показалось излишнимъ г-ну Грузинцову, и онъ правъ по крайней мѣрѣ въ семъ случаѣ; ибо строгой вкусъ запрещаетъ вводить боговъ языческихъ въ Поему, основанную на историческихъ событіяхъ вѣковъ недавнихъ. Но для чего онъ сіе украшеніе замѣнилъ другимъ, совсѣмъ не у мѣста и безъ всякой побудительной причины поставленнымъ? Къ чему такое пышное описаніе отъ Соловецкаго острова выдавшагося мыса, которой только что мелькнулъ въ глазахъ плавателей и существенно не принадлежитъ къ повѣствованію? Мѣста описываются стихотворчески въ такомъ случаѣ, когда на нихъ что нибудь происходитъ, имѣющее отношеніе къ приключеніямъ героя. Не угодно ли насладиться описаніемъ диковинокъ, которыя представились взорамъ плавателей по утишеніи бури?