Жеромский Стефан
Сумерки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Zmierzch.
    Перевод Николая Татарова (1902).
    Текст издания: журнал "Русское Богатство", No 6, 1902.

Сумерки.

С. Жеромскаго.

Переводъ съ польскаго Н. Татарова.

   Между толстыми стволами елей, одиноко торчавшихъ на краю порубки, пятнавшей множествомъ черныхъ пней гнилозеленую покатость холма, сползало солнце, купаясь въ мѣдномъ сіяніи, подобномъ прозрачной пыли, неподвижной пеленою нависшей надъ далекимъ горизонтомъ. Его лучи сверкали еще на краяхъ тучъ, золотя ихъ и окрашивая багрецомъ, врѣзывались между складками сѣрыхъ клубовъ и отражались блескомъ въ водахъ.
   Въ бородахъ жнивъ и осеннихъ запашекъ, на топкихъ поляхъ и свѣжихъ новинахъ, гдѣ лежали полосы воды послѣ недавняго ливня, мелькали рыжія пятна, какъ куски пережженныхъ стеколъ. На сѣрую, прибитую почву полей падала утомительная для глазъ, обманчивая фіолетовая тѣнь, песчаные наносы желтѣли: растенія въ оврагахъ, кусты на межахъ пріобрѣли какія-то чужія, не свои, минутныя краски.
   Въ глубокой котловинѣ, окруженной съ востока, сѣвера и юга подковой безлѣсныхъ холмовъ, протекалъ образовавшійся изъ подземныхъ ключей потокъ, разливавшійся въ озера, болота и ручейки. Вокругъ воды, на торфяномъ пласту росли густые камыши, стройныя осоки, иръ и купы низкой вербы. Неподвижная красная вода блестѣла теперь изъ-подъ большихъ листьевъ кувшинокъ и грубыхъ водорослей въ видѣ безформенныхъ блѣдно-зеленыхъ пятенъ.
   Налетѣла стая дикихъ утокъ. Онѣ покружились въ воздухѣ съ вытянутыми шеями, нарушая тишину мелодичнымъ, звенящимъ свистомъ крыльевъ, стали чертить вверху все меньшіе эллипсисы и, наконецъ, упали въ камыши, съ шумомъ ударяясь объ воду грудями. Утихъ гудящій полетъ бекасовъ, затихъ глухой призывъ водяной курочки, прекратилось задорное пересвистываніе куликовъ, исчезли даже стрекозы и лазоревые мотыльки, вѣчно трепещущіе своими сѣтчатыми крылышками вокругъ стебелей тростника. Блуждали еще только на блестящей поверхности водъ неутомимые водяные комары на своихъ ногахъ-ходуляхъ, тонкихъ, какъ волосы, и снабженныхъ колоссальными, насыщенными жиромъ ступнями, и работали два человѣка.
   Болота принадлежали помѣщику. Прежній молодой баринъ шатался по нимъ съ лягавой собакой за утками и бекасами до тѣхъ поръ, пока не вырубилъ всѣхъ лѣсовъ, не истощилъ всѣхъ полей, и внезапно, потерявъ имѣніе, основался въ Варшавѣ, гдѣ продаетъ теперь содовую воду въ кіоскѣ.
   Появился новый, умный помѣщикъ, который бѣгалъ по полямъ съ палочкой и часто останавливался надъ болотами, ковыряя въ носу.
   Онъ барахтался въ болотѣ руками, копалъ ямы, измѣрялъ, разнюхивалъ и, наконецъ, выдумалъ удивительную штуку. Велѣлъ эконому ежедневно нанимать мужиковъ, чтобы копать торфъ, вывозить илъ на поля тачками и складывать въ кучи, и вездѣ копать ямы, пока не будетъ выбрано мѣсто для пруда; потомъ строить плотины, копать ниже яму для другого пруда, и такъ устроить ихъ нѣсколько, а потомъ прорѣзать каналы, напустить воду, поставить шлюзы и сажать рыбу...
   Вывозить торфъ сейчасъ же нанялся Валекъ Гибала, безземельный батракъ, жившій въ нахлѣбникахъ въ сосѣдней деревушкѣ. Гибала у прежняго помѣщика служилъ кучеромъ, но съ новымъ не ужился. Новый помѣщикъ и новый управляющій сейчасъ уменьшили содержаніе натурой и жалованіе, а кромѣ того, во всемъ усматривали воровство. У прежняго помѣщика каждый кучеръ сберегалъ отъ своей пары лошадей полъ-гарнца овса и вечеркомъ относилъ къ шинкарю Берлину за табакъ, за папиросную бумагу, за глотокъ водки. Какъ только явился новый управляющій, онъ сразу пронюхалъ эту штуку, а такъ какъ именно на Валека падали всѣ улики, то избилъ его по лицу и прогналъ со службы.
   Съ тѣхъ поръ Валекъ съ бабой жилъ въ нахлѣбникахъ въ деревнѣ, потому что постояннаго мѣста найти не могъ. Управляющій далъ ему такое свидѣтельство, что немыслимо было даже обращаться куда-нибудь за работой. Въ жатву, то у одного, то у другого изъ крестьянъ, они зарабатывали оба; но зимой и во время пахоты страдали отъ страшнаго, неописаннаго голода. Огромный, костлявый, съ желѣзными мускулами мужикъ высохъ, какъ щепка, почернѣлъ, сгорбился, ослабѣлъ, но въ другое время испытывали не мало лишеній. Баба -- какъ баба,-- то у кумушки поѣстъ, то грибовъ, малины или земляники соберетъ для помѣщика или для еврея-корчмаря, и заработаетъ хоть на кусокъ хлѣба, а мужику за молотьбой безъ ѣды совсѣмъ плохо. Когда экономъ объявилъ, что нужно будетъ копать на лугахъ, у обоихъ даже глаза заблестѣли. Самъ управляющій обѣщалъ по тридцати копѣекъ за кубическую сажень.
   Валекъ изо дня въ день пользовался бабой для копки. Она накладывала въ тачки, а онъ по доскамъ, набросаннымъ на топкихъ мѣстахъ, вывозилъ илъ въ поле. Работа горѣла у нихъ въ рукахъ. У нихъ были двѣ большія и глубокія тачки, и, пока Валекъ возвращался съ пустою тачкой, другая была уже наполнена,-- онъ набрасывалъ себѣ шлею на плечи и толкалъ тачку въ гору. Желѣзное колесо пронзительно скрипѣло; жидкое, черное, поросшее кореньями болото брызгало и падало комками на обнаженныя до колѣнъ ноги мужика, когда тачка перескакивала съ доски на доску; шлея врѣзывалась въ шею и плечи, выдавливая на рубахѣ черную полосу вонючаго пота; руки нѣмѣли въ локтяхъ; ноги деревенѣли и коченѣли, постоянно погруженныя въ илъ... Но за двумя кубиками, выкопанными въ теченіе большого дня -- слѣдовала порядочная сумма денегъ...
   Они надѣялись, что къ концу осени отложатъ тридцать рублей, заплатятъ за хату, купятъ бочку капусты, корцовъ пять картофеля, кафтанъ, сапоги, штуки двѣ юбокъ и передникъ для бабы, полотна на рубахи, и перебьются до весны, дорабатывая между людьми то молотьбой, то ткачествомъ...
   И вдругъ управляющему показалось слишкомъ дорого платить тридцать копѣекъ за кубъ. Онъ сообразилъ, что не каждый полакомится съ разсвѣта до ночи копаться въ болотѣ, что людямъ, видно, очень ужъ круто пришлось, если, не задумываясь, бросаются на такую работу; хотите -- говоритъ -- по двадцать копѣекъ, то хорошо; а нѣтъ,-- такъ и не надо.
   У крестьянъ въ такое время ничего не заработаешь; помѣщичья усадьба обходится своими людьми при мотилкахъ и машинахъ; выбирать не изъ чего. Валекъ послѣ такаго объявленія пошелъ въ корчму и напился, какъ животное, отъ злости. На другой день утромъ избилъ бабу и взялъ ее съ собой на работу.
   Съ того времени -- за малую поденную -- они выкапываютъ все тѣ же два куба, не переставая работать съ ранняго разсвѣта до поздней ночи.
   Вотъ издали идетъ ночь. Далекіе, свѣтло-синіе лѣса почернѣли и расплываются въ сѣромъ полумракѣ; на водахъ потухаетъ блескъ; отъ стоящихъ передъ зарей елей падаютъ громадныя тѣни; только на вершинахъ холмовъ, на порубкѣ кое-гдѣ еще краснѣютъ то пни, то камни. Отъ этихъ освѣщенныхъ точекъ отражаются маленькіе и слабые лучи и, попадая въ глубокую пустоту, какую образуетъ между предметами неполная темнота, трепещутъ въ ней, ломаются, вздрагиваютъ на мигъ и тухнутъ, тухнутъ по очереди. Деревья и кусты теряютъ свои выпуклости, массивность и естественные цвѣта и стоятъ въ сѣромъ пространствѣ, только какъ плоскія фигуры, съ удивительными очертаніями, совершенно черныя.
   Въ котловинѣ уже осѣдаетъ густой мракъ и тянетъ за собою холодъ, насквозь проникающій человѣка. Сумракъ идетъ невидимыми волнами, ползетъ по скатамъ горъ, впитывая въ себя вялые цвѣта жнивъ, бурелома, обваловъ и камней.
   На встрѣчу волнамъ темноты отъ болотъ поднимаются другія,-- бѣловатыя, прозрачныя, едва, едва видимыя; ползутъ полосами, обвиваются клубами вокругъ растеній, подергиваются и комкаются надъ поверхностью водъ. Холодное дыханіе сырости мѣситъ ихъ, мнетъ на днѣ ложбины, растягиваетъ въ длину, какъ штуку грубаго холста.
   -- Туманъ идетъ...-- шепчетъ жена Валека. Это моментъ сумерекъ, когда всѣ видимыя очертанія, кажется, разсыпаются въ прахъ, когда надъ поверхностью земли разливается сѣрая пустота, заглядываетъ въ глаза и сжимаетъ сердце какою-то непонятной тоской. Бабой овладѣвалъ страхъ. Волосы ежились на головѣ и мурашки пробѣгали по тѣлу. Туманъ, какъ живое тѣло, подползалъ къ ней украдкой, забѣгалъ сзади, отступалъ и скрывался, и снова лавиной надвигался все настойчивѣе. Вотъ онъ положилъ на нее свои влажныя руки, проникъ въ ея тѣло до самой кости, запершилъ въ глоткѣ, защекоталъ въ груди. Она вспомнила о своемъ ребенкѣ. Съ полудня она не видѣла его: ребенокъ спитъ одинъ въ запертой избѣ, въ липовой колыбелькѣ, привѣшенной къ потолочной балкѣ березовыми лыками. Онъ тамъ плачетъ навѣрно, захлебывается, рыдаетъ... Мать слышитъ этотъ странный плачъ,-- жалобный, какъ пискъ коршуна въ пустынномъ мѣстѣ. Этотъ плачъ раздается у нея въ ушахъ, терзаетъ какое-то одно мѣсто въ мозгу и сжимаетъ сердце. Цѣлый день она не думала о ребенкѣ, потому что суровая работа разсѣиваетъ всѣ мысли, почти уничтожаетъ и мутитъ ихъ, но теперь страхъ ночи заставилъ ее сосредоточиться, цѣпляться мыслями за эту крошку...
   -- Валекъ,-- говоритъ она тревожно, когда мужъ вернулся съ тачкой,-- побѣгу-ка я въ избу, начищу картофеля?..
   Гибала не отвѣчаетъ, какъ будто не разслышалъ, беретъ тачку и двигается, тяжело присѣдая. Когда онъ вернулся, женщина снова стала умолять:
   -- Валекъ, сбѣгаю я?
   -- Э...-- проговорилъ онъ небрежно.
   Она знаетъ его гнѣвъ, знаетъ, какъ онъ умѣетъ, схватить подъ ребро, собрать въ горсть кожу, встряхнуть разъ, еще разъ и потомъ швырнуть человѣка, какъ камень, въ камыши. Она знаетъ, какъ онъ умѣетъ сорвать у нея платокъ съ головы, обмотать себѣ кулакъ ея волосами и тащить по землѣ обезпамятѣвшую женщину, или въ бѣшенствѣ выхватить изъ болота заступъ и ударить съ размаху, не соображая,-- убьетъ, или не убьетъ.
   Но надъ страхомъ наказанія беретъ верхъ нетерпѣливая забота, возбуждающая ее почти до боли. Иногда бабѣ хочется у бѣжать: только бы на четверенькахъ сползти въ оврагъ, перепрыгнуть черезъ ручей, а потомъ по полямъ, по грядамъ напрямикъ. Склоняясь и наполняя тачку, она улетаетъ мыслями, бѣжитъ, какъ куница, уже почти чувствуетъ боль, когда будетъ бѣжать босикомъ по сжатому полю, поросшему мелкими кустами терна и ежевики... Эти острыя колючки колютъ не только ея ноги, но и сердце пронизываютъ. Она добѣгаетъ до хаты, открываетъ засовъ деревяннымъ ключомъ, ей въ лицо ударяетъ тепло и духота избы... она пробирается къ колыбелькѣ... Изобьетъ ее Валекъ, когда вернется домой, истерзаетъ,-- ну и что-жъ: это ужъ потомъ...
   Но стоитъ Валеку появиться среди тумана, и ее охватываетъ страхъ передъ его кулакомъ. И опять она покорно молитъ его, хотя знаетъ, что этотъ разбойникъ не пуститъ ее.
   -- Да тамъ дѣвчонка, можетъ, померла...
   Онъ ничего не отвѣтилъ, сбросилъ съ плеча шлею отъ тачки, подошелъ къ женѣ и показалъ ей движеніемъ головы колышекъ, до котораго они должны сегодня докопать. Потомъ схватилъ заступъ и началъ быстро набрасывать илъ въ свою тачку. Онъ дѣлалъ это безумно быстро, изо всѣхъ силъ. Набросавъ полную тачку, онъ толкнулъ ее и, бѣгомъ удаляясь съ нею, сказалъ женѣ:
   -- Толкай и ты свою, лѣнтяйка...
   Она поняла эту ласковую уступку ея любви, эту грубую доброту, эту дикую и какъ бы суровую нѣжность, потому что когда они накладываютъ землю вмѣстѣ, то работу можно кончить гораздо скорѣе. Она подражала теперь, какъ обезьяна, его быстрымъ и энергичнымъ движеніямъ, накладывала грязъ въ четыре раза быстрѣе,-- уже не мускулами, не съ мужицкою, осторожною экономіей силъ, а напряженіемъ нервовъ... Въ груди у нея хрипѣло, въ глазахъ мелькали яркія пятна, подъ ложечкой болѣло, и лились слезы, горькія, крупныя слезы безсмысленной муки,-- лились на эту холодную, зловонную, гнилую землю. Вобьетъ она заступъ въ землю и взглянетъ, далеко-ли еще до колышка; а когда тачка наполнена, она хватаетъ ее и бѣжитъ во всю прыть, подражая мужу.
   Туманъ поднялся высоко, затянулъ иры и надъ верхушками ольхъ сталъ неподвижной стѣной. Деревья видны въ немъ, какъ пятна неопредѣленнаго цвѣта, удивительно огромныхъ размѣровъ, а пара несчастныхъ людей, бѣгающихъ поперекъ оврага, кажется какими-то чудовищно-громадными призраками.
   Ихъ головы опускаются на груди, руки продѣлываютъ однообразныя движенія, туловища сгибаются до земли...
   Колеса тачекъ грохочутъ и скрипятъ, волны, подобныя разведенному водой молоку, колышутся между черными хребтами горъ.
   Въ глубинѣ небесъ разгорѣлась вечерняя звѣзда, пылаетъ, дрожа, и бросаетъ въ темноту свой убогій огонекъ...

"Русское Богатство", No 6, 1902

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru