Жебар Эмиль
Последняя ночь Иуды

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод съ французскаго Т. Криль.
    Текст издания: журнал "Міръ Божій", No 1, 1896.

ПОСЛѢДНЯЯ НОЧЬ ІУДЫ.

Пер. съ французскаго Т. Криль.

   Іуда долго стоялъ неподвижно на томъ мѣстѣ, гдѣ онъ далъ смертельный поцѣлуй Іисусу. Онъ слѣдилъ взоромъ за отрядомъ, увлекавшимъ Сына Человѣческаго въ Іерусалимъ. Въ кровавомъ свѣтѣ факеловъ и фонарей, съ пиками и обнаженными мечами исчезала вдали эта печальная процессія, молчаливо и поспѣшно, какъ шайка ночныхъ грабителей, исчезала и исчезла. Тогда Іуда спокойно завернулся въ свой длинный красный плащъ и, съ лицемъ, обращеннымъ въ сторону города, ждалъ.
   Было больше полуночи. Луна озаряла голубоватымъ свѣтомъ безплодныя поля, башни и укрѣпленія священнаго города. Смутный, грозный гулъ подымался вверхъ, къ площади храма. Крики совы раздавались въ пустынѣ. Громадная летучая мышь задѣла своимъ холоднымъ крыломъ щеку Іуды. Онъ закрылъ голову полой плаща.
   Онъ все ждалъ. Но вотъ онъ вдругъ обернулся съ радостнымъ волненіемъ къ входу въ садъ, вышелъ изъ тѣни и бросился навстрѣчу человѣку, который, казалось, искалъ кого-то во мракѣ Геѳсимана. Это былъ старый еврей, съ длинной, бѣлой бородой, сгорбленный, опирающійся на палку -- казначей первосвященника, приближавшійся нетвердыми шагами. Онъ далъ Іудѣ подойти, бросилъ ему кожаный кошелекъ и затѣмъ удалился быстрѣе, чѣмъ пришелъ.
   -- И скверному псу бросаютъ кость поласковѣе,-- пробормоталъ Іуда.
   Онъ поднялъ кошелекъ и улыбнулся. Кошелекъ былъ тяжелъ и издавалъ пріятный для слуха звонъ. Іуда выбѣжалъ изъ рощи и открылъ его при свѣтѣ луны. Въ первую минуту блескъ серебра какъ будто ослѣпилъ его. Но онъ скоро принялся пересчитывать монеты, пробовалъ вѣсъ каждой изъ нихъ на ладони правой руки и долго съ безпокойствомъ разсматривалъ одну монету, на которой изображеніе Цезаря слегка стерлось.
   -- Это Августъ,-- сказалъ онъ,-- покойный Цезарь. Я предпочитаю другія монеты, Тиверія, совсѣмъ новыя. Священники исполнили свое обѣщаніе. Это хорошо.
   Онъ спряталъ кошелекъ за поясъ и направился къ Іерусалиму. Онъ чувствовалъ себя легко, онъ считалъ себя счастливымъ. Чтобы вполнѣ успокоиться, онъ вызывалъ въ памяти коварныя увѣщанія Каіафы въ вечеръ позорнаго торга. Вѣдь онъ предалъ пророка, который предвѣщалъ гибель закона и презиралъ Моисея. Ложнаго царя Израиля, Лже-Мессію, который прогонялъ торговцевъ изъ храма Соломона и закрывалъ для богатыхъ Царство Небесное! Онъ, скромный Искаріотъ, онъ славно отмстилъ за Бога, за Давида, за Римъ. И въ этотъ самый день, когда солнце освѣтитъ мученія Христа, истинный народъ Божій -- левиты, садукеи, книжники, фарисеи и Пилатъ, гордый намѣстникъ Цезаря, будутъ привѣтствовать въ его лицѣ свершителя великаго дѣла.
   -- Имя мое,-- думалъ онъ,-- будетъ жить такъ же долго, какъ имена Іакова, Даніила и Иліи!

* * *

   Онъ проникъ въ безмолвный и мрачный городъ; думая, что въ этотъ часъ Каіафа допрашиваетъ Іисуса, онъ направился ко дворцу первосвященника. Издали онъ увидѣлъ освѣщенныя окна; на терассахъ вдоль портиковъ двигались взадъ и впередъ тѣни. На переднемъ дворѣ виднѣлся красноватый свѣтъ. Улица была пустынна. Пропѣлъ пѣтухъ.
   -- Близокъ разсвѣтъ,-- сказалъ Іуда.
   Онъ остановился въ воротахъ. Посреди двора пылалъ большой костеръ. Одинъ изъ двѣнадцати, Петръ, сидѣлъ на скамьѣ и грѣлъ руки, разговаривая съ молодой служанкой. Петръ, казалось, былъ и очень раздраженъ, и очень несчастливъ. Онъ говорилъ громко и сказалъ молодой дѣвушкѣ:
   -- Поистинѣ, клянусь тебѣ, нѣтъ, я не знаю этого человѣка!
   Пѣтухъ пропѣлъ вторично.
   Служанка ушла. Петръ умолкъ и погрузился въ печальное раздумье. Онъ не слышалъ, какъ Іуда приблизился къ костру. Изъ преторіи Каіафы доносился глухой шумъ, прерываемый долгими промежутками молчанія, слышны были то звуки гнѣвнаго и презрительнаго голоса, то серьезная и кроткая рѣчь, заставлявшая дрожать и по-дѣтски плакать галилейскаго рыбака, думавшаго, что, кромѣ него, никого нѣтъ во дворѣ.
   И вотъ пѣтухъ пропѣлъ въ третій разъ.
   Петръ содрогнулся, испустилъ крикъ ужаса, поднялъ голову и всталъ. И оба апостола, отступникъ и предатель, очутились лицомъ къ лицу. Но взоръ Петра былъ такъ ужасенъ, онъ такъ рѣшительно взялся за мечъ, что Іуда, дрожа отъ страха, отступилъ къ воротамъ дома первосвященника.
   Долго бродилъ онъ вокругъ храма, ограда котораго открывалась лишь при восходѣ солнца. Онъ хотѣлъ теперь же выбрать мѣсто во внѣшнихъ галлереяхъ зданія, гдѣ онъ откроетъ лавку торговца золотомъ. Священники дадутъ ему, конечно, удобное мѣсто, и скоро прекрасныя монеты Египта, Греціи, Италіи, Азіи будутъ протекать черезъ его пальцы. Тогда онъ будетъ смѣяться надъ всѣми этими голодными бродягами, влюбленными въ бѣдность и покаяніе, надъ своими прежними сотоварищами по нищетѣ, надъ учениками Человѣка, который долженъ умереть. Уже нѣсколько левитовъ подъ наблюденіемъ раввина отворяли рѣшетки храма. Іуда подошелъ къ нимъ увѣренными шагами человѣка, который входитъ въ свой собственный домъ, съ улыбкой, съ привѣтливымъ жестомъ руки. Но священникъ сдвинулъ брови, протянулъ руку и преградилъ ему путь.
   -- Остановись и уходи. Законъ воспрещаетъ нечистому существу входить въ священныя сѣни. Уходи. Въ эту ночь тебѣ вручили тридцать сребренниковъ, плату за кровь: твой трудъ вознагражденъ. Уходи, иначе я прогоню тебя, какъ прелюбодѣя, идолопоклонника или убійцу.

* * *

   Іуда удалился изъ храма. На этотъ разъ онъ направлялся къ судилищу Пилата. Римляне отнесутся къ нему мягче, чѣмъ священники, они даже защитятъ его противъ коварства синагоги. Эти раввины -- фанатики, ему просто жаль ихъ. Онъ знаетъ, что въ глубинѣ души колѣно Левія продолжаетъ поклоняться золотому тельцу, какъ и во времена Моисея. Когда они увидятъ, какъ Искаріотъ, кліэнтъ намѣстника, осыпанный милостями Цезаря, накопитъ громадныя богатства, наполнитъ свои магазины золотыми и шелковыми тканями, слоновой костью, драгоцѣнными камнями, азіатскими благовоніями, какъ потомъ онъ будетъ перепродавать ихъ за дорогую цѣну Риму, тогда они будутъ уважать его и льстить ему, будутъ каждый день воскурять у ногъ его фиміамъ, похищенный у ихъ Іеговы.
   И, радуясь своимъ горделивымъ и ненасытнымъ мечтамъ, Іуда всю дорогу отвѣчалъ вызывающими взглядами на презрительное любопытство членовъ синагоги, книжниковъ и фарисеевъ, которые издали указывали на него пальцами, а вблизи съ отвращеніемъ сторонились отъ его тѣни, какъ отъ чего-то нечистаго. Онъ ускорилъ шаги, привлеченный шумомъ большой толпы, и вдругъ на поворотѣ улицы очутился передъ ужасающей сценой.
   Разнузданная толпа стучала въ стѣны дворца Пилата;, чернь Іерусалима и Іудеи: воры, падшія женщины, клятвопреступники, фальшивые монетчики, разбойники, сошедшіе съ своей горы, человѣкоубійцы и преступники, вырвавшіеся изъ своихъ притоновъ, всѣ они съ горящими глазами протягивали руки къ проконсулу и кричали:
   -- Варраву! Варраву! отдай намъ Варраву!
   Пилатъ стоялъ съ обнаженной головой среди галлереи изъ тяжелыхъ порфировыхъ колоннъ, окруженный свитой и главными священниками. Онъ былъ въ бѣлой тогѣ и бросалъ толпѣ слова, которыхъ Іуда не могъ разслышать. И каждый разъ, когда римскій начальникъ открывалъ ротъ, крики ужаснаго сброда усиливались:
   -- Варраву! Варраву!
   Іуда вмѣшался въ толпу. Тамъ онъ встрѣтилъ друзей, которые кланялись ему; убійцы и падшія женщины посылали ему привѣтствія. Когда онъ пробрался въ первые ряды, къ самому порогу дворца, онъ почувствовалъ, что его со всѣхъ сторонъ окружаетъ, охватываетъ страшная буря общей злобы: изъ тысячи грудей вырывался одинъ крикъ, ужасный крикъ:
   -- Распни его! Распни его!
   Пилатъ грустный, смущенный, вошелъ въ преторію; за нимъ послѣдовала его свита. На галлереѣ остался только одинъ молодой центуріонъ; онъ стоялъ между двумя колоннами и наблюдалъ толпу. Передъ нимъ старый законникъ съ благородной осанкой лихорадочно развертывалъ и съ какой-то странной тревогой читалъ книгу великихъ пророковъ. Постепенно ярость народа улеглась, онъ смутно почувствовалъ, что во внутренности дворца свершалось мрачное дѣло. Вдругъ священникъ увидѣлъ апостола въ красномъ плащѣ, онъ прошепталъ нѣсколько словъ центуріону, и тотъ, въ свою очередь, обратилъ взоръ на Искаріота; на лицѣ его ясно выразилось отвращеніе, и онъ быстро удалился.
   Тогда тяжелая дверь, украшенная бронзою, отворилась медленно и торжественно. Пилатъ вновь появился передъ порфировой колоннадой; мертвенное молчаніе воцарилось на улицѣ. Въ полумракѣ сѣней, пошатываясь, поддерживаемый двумя солдатами, съ лицомъ, залитымъ кровавыми слезами, съ терновымъ вѣнцомъ на головѣ, съ тростью въ рукѣ, съ пурпуровымъ лоскутомъ, связаннымъ узломъ на груди, шелъ Іисусъ, направляясь къ избранному народу Божію.
   Изумленная, безмолвная толпа смотрѣла на приближающійся окровавленный призракъ. Іуда въ ужасѣ отвратилъ лицо. Пилатъ наклонился впередъ и рукой, на которой блестѣлъ перстень, служившій печатью для приказовъ Цезаря, онъ указалъ Назарянина и произнесъ звучнымъ голосомъ:
   -- Вотъ человѣкъ!
   И снова прогремѣлъ ужасный крикъ черни, болѣе яростный и повелительный:
   -- Распни его! Распни его!
   Нѣкоторыя женщины разразились рыданіями, одинъ пѣсноватый обнималъ статую Тиверія и кричалъ:
   -- Горе ему! Горе Іерусалиму! Горе Богу! Горе мнѣ!
   Центуріонъ во главѣ стражи проконсула, съ копьемъ на перевѣсъ, грубо разогналъ толпу и очистилъ проходъ для печальной процессіи. Іуда прятался за своихъ сосѣдей, чтобы не встрѣтиться глазами съ Іисусомъ, но одинъ изъ воиновъ Пилата ударилъ его своимъ мечемъ:
   -- Зачѣмъ ты пришелъ? издѣваться надъ страданіями еврейскаго Пророка или оскорблять своимъ присутствіемъ величіе Рима? Наши боги презираютъ измѣнниковъ. Уходи отсюда, ищи какого-нибудь уединеннаго убѣжища, гдѣ бы ты могъ скрыть свой позоръ!

* * *

   Іуда шелъ среди толпы, которая окружала со всѣхъ сторонъ римскую стражу. Многіе изъ этихъ людей, только-что требовавшихъ Варраву, поняли слова центуріона. Іуда уловилъ насмѣшливыя замѣчанія, сказанныя шепотомъ и дышавшія враждой; изъ осторожности онъ замедлилъ шагъ и свернулъ въ пустынный переулокъ.
   -- Неужели всѣ смотрятъ на меня, какъ на зачумленнаго?-- подумалъ онъ.
   Тогда онъ рѣшилъ вернуться домой и тамъ спокойно обдумать настоящее и будущее. Но случайно онъ наткнулся на группу женщинъ и юношей и испугался ихъ взглядовъ. Онъ узналъ тѣхъ мальчиковъ, которые три дня тому назадъ усыпали цвѣтами и зелеными вѣтвями путь при торжественномъ въѣздѣ въ Іерусалимъ и пѣли:
   -- Осанна! Сынъ Давида, помилуй насъ! Осанна!
   Онъ измѣнилъ направленіе и пошелъ къ городскимъ укрѣпленіямъ. Но мальчики слѣдовали за нимъ, осыпая проклятіями его имя. Онъ пошелъ быстрѣе и чувствовалъ, что они бѣгутъ за нимъ съ криками угрозы. Онъ вышелъ на площадь рынка, гдѣ толпились крестьяне и пастухи, пришедшіе въ это утро изъ селеній Галилеи.
   -- Іуда! Іуда!-- кричали мальчики.
   -- Іуда!-- отвѣчали галилеяне.
   -- Смерть ему! Смерть ему!
   Онъ бросился бѣжать подъ градомъ камней, опустивъ голову, подбирая складки плаща; его травили собаками, онъ чувствовалъ, что земля уходитъ изъ-подъ его ногъ, что онъ погибнетъ ужасной смертью и что прежде всего у него отнимутъ его тридцать сребренниковъ. Вдругъ онъ очутился передъ широко открытыми воротами Іерусалима. Въ порывѣ отчаянія онъ бросился подъ ихъ своды. Римскіе стражники, думая, что мятежный народъ бѣжалъ къ Голгоѳѣ, чтобы отнять у палачей царя іудеевъ, направили копья на толпу и остановили ее.
   Іуда бѣжалъ по полямъ, залитымъ свѣтомъ; онъ бѣжалъ по каменистой долинѣ, по руслу потоковъ, по обнаженнымъ гребнямъ холмовъ. Онъ бѣжалъ на удачу то въ сторону горъ, то по направленію къ морю, то къ Тиверіадѣ, тр къ Самаріи, то къ Виѳлеему, то къ Содому. Одна мысль, одна ужасная мысль овладѣла имъ: онъ погибъ; его, вѣрнаго слугу Цезаря и Моисея, преслѣдовали какъ бѣшенаго звѣря; гдѣ, найдетъ онъ безопасное убѣжище на сегодняшній день, гдѣ будетъ онъ скрываться завтра, всю жизнь?
   Около полудня онъ сѣлъ подъ тѣнь утеса и съ удовольствіемъ замѣтилъ, что, не смотря на его долгое бѣгство, зловѣщія стѣны Іерусалима возвышались въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него. Потомъ онъ увидѣлъ на вершинѣ холма, подлѣ самаго города, отрядъ римскихъ всадниковъ, дальше показалась группа людей, женщинъ и дѣтей въ траурѣ, наконецъ, большая толпа народа. Это была какая-то странная и неясная картина, на которую онъ смотрѣлъ почти безсознательно. Но вотъ, выше копій и касокъ римлянъ, на фонѣ голубого неба поднялись три креста, и на каждомъ изъ нихъ висѣлъ человѣкъ, пригвожденный по рукамъ и ногамъ. Іуда узналъ Голгофу. На самомъ высокомъ крестѣ, склонивъ голову, увѣнчанную терновымъ вѣнцомъ, умиралъ Христосъ. И когда римскіе всадники направились обратно въ Іерусалимъ, предатель увидѣлъ у ногъ Царя Іудейскаго женщину на колѣняхъ, а вокругъ креста учениковъ и дѣтей, простертыхъ ницъ на землѣ.
   Это зрѣлище нѣсколько смягчило его страданія, и онъ пріободрился. Пилатъ отмстилъ за него. Онъ вспомнилъ, что многіе пророки претерпѣли еще больше его гоненій со стороны народа, презрѣнья со стороны священниковъ, жестокостей со стороны начальниковъ. Нѣкоторые заплатили даже кровью за свою ревность къ дѣлу Божію. Онъ уйдетъ изъ Іудеи, осыпанный оскорбленіями, но живой и съ туго набитымъ кошелькомъ. Его не удастся распилить между двумя досками, какъ Исаію. И, повернувшись спиной къ неблагодарной синагогѣ, онъ зашагалъ по направленію къ Іоппіи. Но вдругъ страшный вихрь пролетѣлъ по небу, по холмамъ и долинамъ, солнце померкло, почти погасло, темное облако спустилось надъ Іерусалимомъ; молнія раздробила скалу въ нѣсколькихъ шагахъ отъ Искаріота; а тамъ, озаренные багрянцемъ молній, три креста, казалось, росли и двигались, трое распятыхъ, казалось, приближались къ предателю съ протянутыми впередъ окровавленными руками, съ остановившимися глазами.
   Обезумѣвъ отъ ужаса, Іуда бросился на землю и закрылся плащемъ.

* * *

   Онъ приподнялся уже вечеромъ. Мертвенная тишина царила во всемъ мірѣ. Онъ не осмѣливался взглянуть въ сторону Голгофы. Великое молчаніе природы пугало его. Ему хотѣлось встрѣтить кого-нибудь, услышать звукъ человѣческаго голоса, увидѣть проблескъ сочувствія на человѣческомъ лицѣ. Онъ пошелъ назадъ къ Іерусалиму и сѣлъ у края дороги, измученный усталостью.
   Скоро въ небесной синевѣ зажглись звѣзды, и сквозь дымку голубоватаго тумана луна озарила равнину печальнымъ свѣтомъ. По дорогѣ изъ города послышался стукъ посоха о камни, и вдругъ появилась тѣнь. Какой-то человѣкъ шелъ очень быстро, нагнувшись впередъ, будто убѣгая отъ проклятія. Въ полусвѣтѣ пустыни рисовалась рука его, дѣлавшая большіе взмахи палкой съ выраженіемъ отчаянной рѣшимости. Путникъ прошелъ мимо Іуды, не останавливаясь.
   -- Агасферъ!-- воскликнулъ апостолъ,-- Агасферъ!
   Человѣкъ ничего не отвѣтилъ и пошелъ быстрѣе. Іуда бросился за нимъ бѣгомъ, умоляя его:
   -- Агасферъ! позволь мнѣ слѣдовать за тобой! Я пойду всюду, куда ты пойдешь, гдѣ ты будешь отдыхать, тамъ отдохну и я. Я буду твоимъ слугою, твоимъ рабомъ, твоимъ вѣрнымъ псомъ. Не покидай меня одного среди ночи!
   -- Я иду слишкомъ далеко, въ Сирію, въ Египетъ, въ глубь Азіи, на край свѣта; я иду въ Римъ. Я никогда не буду отдыхать; я уже никогда болѣе не буду спать. Я не проявилъ состраданія къ Іисусу и я буду искупать свою жестокость вѣчнымъ скитаніемъ безъ цѣли, безъ надежды. Но на мнѣ нѣтъ крови этого праведника. И, предупреждаю тебя, Іуда, я раздавлю ногой всякую ехидну, которая попадется мнѣ на пути.
   Скиталецъ скрылся во мракѣ. Іуда слѣдилъ, какъ исчезала тѣнь вѣчнаго изгнанника; онъ долго прислушивался къ ослабѣвающему стуку желѣзной палки. Потомъ онъ снова робко приблизился къ Іерусалиму. Онъ зналъ, что возлѣ городской стѣны, на днѣ оврага, было нѣсколько лачугъ, гдѣ ютились преступники и жалкіе отверженцы. Быть можетъ, въ одной изъ этихъ хижинъ онъ найдетъ друга и убѣжище до восхода солнца.

* * *

   Сквозь щели одной изъ дверей проникалъ свѣтъ. Іуда вглядѣлся и узналъ въ человѣкѣ, сидѣвшемъ передъ лампой, злодѣя, приводившаго въ трепетъ всю Іудею, разбойника, котораго Пилатъ отдалъ народу -- Варраву. Онъ постучалъ. Дверь отворилась.
   -- Варрава! Я измученъ. Я озябъ, я голоденъ, мнѣ страшно! Позволь мнѣ провести эту ночь у твоего очага!
   Разбойникъ стоялъ въ дверяхъ своего дома. Онъ пожалъ плечами и отвѣтилъ съ зловѣщимъ смѣхомъ:
   -- Ты хочешь обезчестить Варраву? Если я приму тебя, какъ гостя, завтра въ Іерусалимѣ мой народъ побьетъ меня каменьями. Нѣтъ! Слушай Іуда: я убилъ пять или шесть евреевъ и двухъ римскихъ всадниковъ, я укралъ много золота въ храмѣ изъ сундуковъ первосвященника, я оторвалъ золотую полосу отъ Скиніи Завѣта, за прикосновеніе къ которой грозитъ смерть, но я никогда не предавалъ человѣка, я никогда не поставлялъ жертвъ палачамъ. Я скорѣе задушу тебя своими руками, чѣмъ позволю тебѣ переступить порогъ моего жилища. Если тебя клонитъ сонъ -- Голгофа недалеко отсюда; ты можешь спокойно спать, прислонивъ голову къ кресту твоего Господа, и никто въ эту ночь, даже самъ дьяволъ, не осмѣлится потревожить тебя тамъ!
   И Іуда побрелъ далѣе, то скрываясь подъ стѣнами укрѣпленій, то пробираясь среди виноградниковъ и оливковыхъ рощъ. Оскорбленіе Варравы было для него слишкомъ тяжелымъ ударомъ. До сихъ поръ Богъ Іисуса выставлялъ противъ него благородныхъ враговъ: храмъ, Римъ, ученики, народъ, проклятый Іудей, прошедшій мимо, все это было еще сносно; но этотъ убійца, который прогналъ его отъ своего жилища! Оскорбленіе было слишкомъ жестоко и орудіе слишкомъ презрѣнно!
   И ненависть его къ Назарянину возрастала до чудовищныхъ размѣровъ. Во всемъ его позорѣ виноватъ этотъ Распятый. Ему было пріятно, что онъ Его предалъ; онъ съ ужасной улыбкой вспоминалъ о тѣхъ страданіяхъ, свидѣтелемъ которыхъ ему пришлось быть. Онъ перебиралъ въ умѣ раны отъ бичеванія, пощечины слугъ Пилата, иглы терноваго вѣнца, гвозди креста.
   Тогда ему пришла въ голову горькая мысль, что мученикъ, столь драгоцѣнный міру, былъ отданъ въ когти синагоги за слишкомъ незначительную плату.
   -- Онъ стоилъ, по меньшей мѣрѣ, 100 динаріевъ,-- пробормоталъ Іуда, -- священники жестоко обманули меня.
   Онъ погрозилъ кулакомъ небу, сверкавшему звѣздами., его жгли жажда и лихорадка, онъ направился къ группѣ деревьевъ, съ надеждой найти подъ сѣнью ихъ какой-нибудь источникъ воды. Вѣтеръ тихо вздыхалъ среди листвы. Іуда почувствовалъ нѣкоторое облегченіе. Вдругъ онъ испустилъ дикій крикъ утопающаго, и упалъ ни колѣни, какъ бы подъ ударомъ невидимой руки. Онъ узналъ оливковое дерево, то дерево, подъ которымъ въ прошлую ночь онъ далъ въ присутствіи вооруженныхъ воиновъ смертельный поцѣлуй Сыну Человѣческому.
   Онъ на колѣняхъ выползъ изъ Геѳсиманскаго сада, потомъ, спотыкаясь на каждомъ шагу, пустился бродить по пустынѣ. Онъ ни о чемъ болѣе не думалъ, ни на что не надѣялся, онъ желалъ только встрѣтить низверженнаго ангела -- сатану и тронуть его своимъ безграничнымъ отчаяніемъ.
   Вдали двѣ пальмы протягивали свои тонкія вѣтви надъ водоемомъ, затерявшимся среди полей. Это былъ колодезь Іакова, святая вода котораго была освящена однимъ словомъ Іисуса. Іуда не имѣлъ силы отогнать отъ себя это великое воспоминаніе. Онъ тяжело опустился на край колодца. На цѣпи не висѣло ведра, и онъ перегнулся черезъ бортъ, чтобы освѣжить свое пылающее лицо водяною прохладой.

* * *

   Между пальмами скользнула, какъ легкій призракъ, молодая дѣвушка, вся въ бѣломъ, съ бѣлымъ покрываломъ на головѣ; нѣжная и хрупкая, она держала обнаженной рукой на правомъ плечѣ глиняную амфору. Іуда приподнялъ свое горящее лицо и произнесъ едва слышнымъ голосомъ:
   -- Я жажду!
   Молодая дѣвушка содрогнулась отъ ужаса, какъ будто увидѣвъ передъ собой опаснаго звѣря.
   -- Я жажду!-- повторилъ онъ.
   -- И Онъ также, Пророкъ, котораго ты предалъ, воскликнулъ на крестѣ: "Я жажду!" а римляне протянули ему на остріѣ копья губку, смоченную въ уксусѣ.
   Она погрузила амфору на дно водоема и вынула ее оттуда наполненною чистой водой, капли которой, падая, сверкали, какъ драгоцѣнные камни.
   Іуда молчалъ. Онъ дрожалъ въ присутствіи этого ребенка. Его высохшія губы тянулись къ свѣжей водѣ.
   Она склонилась къ нему, прелестная въ своей тихой грусти.
   -- Возьми,-- сказала она,-- ради любви къ Іисусу, возьми и пей!
   И, когда онъ напился, она снова поставила амфору на правое плечо, и удалилась вся бѣлая, облитая ласковымъ свѣтомъ звѣздъ.
   Въ этотъ мигъ въ мрачную душу Іуды проникла какъ бы волна свѣта. Быстрымъ взглядомъ измѣрилъ онъ всю бездну своего паденія, своего злодѣянія. Это было -- внезапное, убійственное потрясеніе для его сознанія. Кротость молодой дѣвушки открыла ему ту тайну, въ которую онъ никогда не вѣрилъ, и ужасъ при мысли, что онъ оскорбилъ Бога, охватилъ его сердце.
   -- Кто же этотъ Распятый,-- сказалъ онъ,-- который рукою ребенка пролилъ бальзамъ милосердія на мою голову?
   Онъ долго просидѣлъ на краю колодца Іакова. Одна и та же мысль постоянно возвращалась къ нему; она не приносила ему утѣшенія,-- напротивъ, она доставляла ему безграничное страданіе. Прямо передъ нимъ, на пригоркѣ, стояла высохшая смоковница, и притча Господа смутно встала въ его памяти. Внезапно онъ подбѣжалъ къ дереву, бросилъ на землю красный плащъ, высыпалъ на него 30 сребренниковъ, и, развязавъ завязки своего тюрбана, онъ повѣсился на самой толстой вѣтви безплодной смоковницы.
   У ногъ мертваго апостола плащъ казался большимъ кровавымъ пятномъ. Шакалъ легъ на него и проспалъ до зари. Когда наступило блѣдное утро, огромный коршунъ съ красноватыми крыльями сталъ высоко въ небѣ описывать круги надъ зловѣщимъ деревомъ.

Изъ "Revue de Paris". Е. Gebhart.

"Міръ Божій", No 1, 1896

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru