Жамм Франсис
Клара д'Элебез, или История девушки былого времени

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Clara d'Ellébeuse, ou, L'histoire d'une ancienne jeune fille).
    Перевел И. Эренбург.
    "Русская Мысль", кн.V, 1916.

   

КЛАРА Д'ЭЛЕБЕЗЪ
или
ИСТОРІЯ ДѢВУШКИ БЫЛОГО ВРЕМЕНИ.

Франсиса Жамма.

Авторизованный переводъ съ французскаго.

   

Кларѣ д'Элебезъ.

   Въ глубинѣ стараго сада, полнаго тюльпановъ, нѣжное воспоминаніе, утѣшающее мою жестокую жизнь, покойся навѣки!
   Я никогда не предалъ тебя, ты никогда меня не обманула. Ты умерла прежде чѣмъ я родился, ибо въ небесахъ мало дивныхъ розъ.
   Мое дитя, моя подруга, я вспоминаю день, когда, въ бѣлыхъ сумеркахъ осени, ты шла съ маленькой лейкой надъ буксомъ.
   Еще вспоминаю я монастырскій дворъ, гдѣ ты въ нарядѣ первопричастницы была подобна тихой кадильницѣ.
   Не оставь меня! Когда мятежный, подъ звуки благовѣста, голубыми вечерами, я влачу подъ вязами маленькаго городка свою гордость и сомнѣнія,-- положи свои бѣлыя руки на мой лобъ!
   Прими эту маленькую книгу. Она безыскусно написана. Но я улыбаюсь, ибо люблю ее изъ-за тебя. Ты никогда не знала, о жница мотыльковъ, какъ я, ты не знала, по какому закону надо въ стихахъ любить и плакать въ прозѣ.
   Я даю тебѣ мою душу. Я не знаю, что стоитъ она. Но ты брось ее къ стопамъ Господа. Ты пришла въ сирени моей печали. Скажи Богу, возлюбленная, что я не хочу больше помнить объ унылой землѣ.
   

I.

   Клара д'Элебезъ просыпается и зѣваетъ, прикрывая ротъ голой рукой. Она русая, полная, и глаза ея цвѣта яснаго неба.
   Восемь часовъ. Солнечный лучъ скользитъ по комнатѣ и освѣщаетъ среди веселаго голубоватаго ковра портретъ дяди Клары Іоахима д'Элебезъ.
   Дѣвушка еще разъ зѣваетъ, потягивается и начинаетъ думать: какой былъ дядя Уоахимъ? Этотъ домъ въ Понъ-а-Питръ, гдѣ онъ умеръ, былъ красивымъ или нѣтъ?... Маленькая миніатюра, которую мнѣ бабушка показывала, она тамъ въ нижнемъ ящикѣ; это -- портретъ его невѣсты. Ее звали Лаурой. Она очень красивая, съ черными локонами, въ корсажѣ изъ бѣлаго муслина въ зеленую полоску и въ коралловомъ ожерельѣ. Что она похоронена рядомъ съ дядей? У него была дуэль... Это господинъ д'Астэнъ мнѣ сказалъ... Лаура была красивѣе мамы или нѣтъ?
   Клара д'Элебезъ одѣвается, потомъ молится. Домъ просыпается. Скрипитъ лѣстница. Изъ вестибюля доносится щебетанье канареекъ. Она спускается въ столовую и беретъ изъ вазы виноградину, зернышки скользятъ изъ пальцевъ.
   -- Уже девять часовъ,-- говоритъ она себѣ.-- Мама задержалась, вѣрно, возвращаясь со службы.
   Девять часовъ звонитъ трюмо, изображающее церковь межъ вязовъ. Часы находятся на колокольнѣ, ихъ бой хриплый, но нѣжный. Въ полдень и вечеромъ онъ выводитъ "Angelus". Подъ деревьями нарисованы пастухъ, пастушка и бараны.
   Клара д'Элебезъ разсматриваетъ пастуха и пастушку.
   "Они бесѣдуютъ,-- думаетъ она,-- и повѣнчаются въ часовенкѣ трюмо. Вотъ будутъ ли они счастливы? Я имъ желаю этого. Но такъ какъ это на картинѣ, они не могутъ жениться..."
   Она надѣваетъ большую соломенную шляпу, украшенную ромашками, и идетъ на крыльцо. Медлительный павлинъ прогуливается по лужайкѣ.
   -- Павлинъ,-- разсуждаетъ она,-- это образъ гордыни. Я гордая. Это сказалъ мнѣ духовникъ. Но не всѣ на свѣтѣ носятъ имя д'Элебезъ. Вотъ и мама идетъ...
   -- Дитя мое,-- говоритъ госпожа Элебезъ, поцѣловавъ дочку въ лобъ,-- надѣнь сегодня то платье, что подарила тебѣ тетя Аменаида. Послѣ обѣда долженъ пріѣхать господинъ д'Астэнъ.
   Госпожа д'Элебезъ идетъ домой, а Клара -- въ плодовый садъ. Она проходитъ мимо темной малины и блестящихъ яблонь. Сквозь вѣтви букса дрожитъ лазурь небесъ. Но вотъ недавнюю радость смѣняетъ въ душѣ дѣвушки какая-то печаль, подобная этому золотому дню.
   Сразу и безъ видимой причины безпокойство овладѣваетъ Кларой. "Господи,-- проситъ она,-- сжалься надо мной! У меня были дурныя мысли. Куда я попаду, если умру теперь? Готова ли я предстать передъ Господомъ? У меня были нечистыя мысли о дяди Іоахимѣ и его невѣстѣ Лаурѣ. Я думала о томъ, садилась ли она когда-нибудь на его колѣни..."
   Этотъ страхъ грѣха, пытка, которую способна понять лишь душа католика, потрясаетъ душу Клары. Она подходитъ къ концу сада и возлѣ бесѣдки, открывъ калитку, проходитъ въ самую тѣнистую часть парка. Здѣсь лавры, клены, ольха. Подъ лиственнымъ сводомъ точно ночь, даже тогда, когда іюльское солнце зажигаетъ свѣтлыя верхушки деревьевъ.
   Но дѣвушка быстро проходитъ паркъ, минуетъ рѣшетку, гдѣ вензеля д'Элебезъ красуются на желѣзныхъ гербахъ среди заржавѣвшихъ лилій. Она идетъ по дорогѣ, дрожащей въ зноѣ. По краямъ папоротникъ. Стучитъ гдѣ-то дятелъ, и ящерица проскользаетъ пугливо.
   Эта дорога ведетъ къ старой, бѣдной часовенкѣ. Надо пересѣчь кладбище. Тамъ на холмикахъ мята, дикія гвоздики и курослѣны.
   Клара д'Элебезъ входитъ въ часовню. Ощущеніе холода поражаетъ ее. Кажется ей, что капли дождя падаютъ на разгоряченное тѣло. Подъ знойнымъ небомъ, прикрытая черепицами и плющомъ, Божья хижина держитъ прохладу, какъ кувшинъ.
   Алтарь прекрасенъ и бѣденъ. На двухъ маленькихъ окошкахъ тщательно накрахмаленныя занавѣски. Въ нишахъ Богородица и святой Іосифъ. У ихъ ногъ дешевыя вазы, въ нихъ бумажныя розы. Посерединѣ церкви, въ выдолбленномъ камнѣ, какъ будто въ чашѣ -- святая вода, полная свѣтлой тѣни. Простъ и скроменъ старый деревянный потолокъ.
   Клара д'Элебезъ, стоя на колѣняхъ, молится.
   -- Господи,-- шепчетъ она,-- огради меня отъ дурныхъ мыслей! Я хочу быть чистой дѣвочкой! Избавь меня отъ любопытства! Исцѣли отъ желанія прочесть въ бабушкиномъ ящикѣ письма дяди Іоахима! Я мятежная душа. Матерь Божія, заступись за меня! Спаси меня отъ ада! Я страшусь быть проклятой навѣки! Боже, не разлучи меня съ мамой и съ папочкой! Сдѣлай, чтобъ мы всѣ вмѣстѣ были на небѣ! Прости меня!
   Клара крестится, кропитъ лобъ святой водой и выходитъ. На одну минуту день ослѣпляетъ ее. Вдалекѣ, за тѣнистыми холмами,-- Пиренеи, подобные небеснымъ водопадамъ.
   Клара возвращается мимо кладбища. Здѣсь могилы всѣхъ изъ рода д'Элебезъ: Бернаръ д'Элебезъ, 1690.Жанъ д'Элебезъ, 1715. Жанъ д'Элебезъ, 1780. Елисавета д'Элебезъ, 1781. Тристанъ д'Элебезъ, 1804. Амелинада д'Элебезъ, 1820. И еще другіе.
   Немного въ сторонѣ -- одинокая могила, поросшая розовой беладонной. На камнѣ простая надпись: Лаура Лопэ, 1805.
   Клара д'Элебезъ не знала никогда, кто здѣсь похороненъ. Ей сказали, что это близкая семьѣ женщина. Она любитъ эту могилу, съ непонятнымъ, но нѣжнымъ именемъ. Ее звали Лаурой... какъ невѣсту дяди Іоахима.
   И Клара снова мечтаетъ:
   Каково кладбище Пуанъ-де-Питра, на которомъ покоится другая Лаура и ея женихъ, дядя Іоахимъ? Есть ли тамъ церковь вродѣ нашей? Я представляю себѣ Пуанъ-де-Питръ по гравюрѣ въ "Семейномъ Альманахѣ"... Пахучіе лѣса и гуляютъ черные негры... Какая была Лаура?... Она должна быть высокой и медленно ходить. Они цѣловались?...
   Клара краснѣетъ и отгоняетъ эти мысли. Она чуть клонится внизъ, неуклюжая и очаровательная, какой можетъ быть дѣвушка только въ шестнадцать лѣтъ. Проходя по саду, она улыбается садовнику, который несетъ пукъ салата.
   Бабушка работаетъ надъ ковромъ, отецъ рядомъ съ ней куритъ трубку. На камнѣ храпитъ Робинзонъ, старый песъ, свернувшись клубкомъ.
   -- Доброе утро, бабушка! доброе утро, папа!
   Они цѣлуются.
   -- Удачно ты охотился, папочка?
   -- Да, дѣтка. Пойди погляди въ кухню. Только торопись. А то скоро долженъ пріѣхать господинъ д'Астэнъ.
   Гертруда показываетъ Кларѣ двухъ хорошенькихъ перепелокъ, съ красными лапками, съ рыжими перьями, нѣжными, какъ шелкъ.
   Клара д'Элебезъ идетъ въ свою комнату одѣться. Она завиваетъ снова свои тяжелые локоны. Потомъ надѣваетъ платье изъ бѣлаго муслина, которое подарила ей тетя Аменаида. Голубой поясъ свисаетъ съ высокой таліи. Ея тѣло, съ головы до ногъ, кажется одной простой и свѣжей линіей. На голыхъ рукахъ ямочки, подобныя улыбкѣ. И ротъ тоже улыбается. Нижняя губа, алая, чуть растеплена. Дѣтскій, немного вздернутый носъ. Въ локонахъ пропадаютъ маленькія ушки. Лобъ узкій и слишкомъ высокій.
   -- Ты очень хороша сегодня,-- говоритъ на площадкѣ лѣстницы госпожа д'Элебезъ.-- И во-время одѣлась. Вотъ звонокъ. Я думаю, это господинъ д'Астэнъ.
   Онѣ обѣ выходятъ въ садъ. Полдень. Воздухъ дрожитъ. Стрекочатъ цикады. Слабый вѣтерокъ, обремененный тяжкими душами цвѣтовъ, еле вѣетъ. По аллеѣ катится коляска господина д'Астэна, останавливается у круга, обсаженнаго тюльпанами.
   Господинъ д'Астэнъ съ трудомъ вылѣзаетъ изъ экипажа -- у него деревянная нога. Опираясь на палку, онъ машетъ шляпой. Онъ очень высокъ. Приглаженные волосы похожи на бѣлый тюльпанъ. Онъ одѣтъ въ узкій и упругій фракъ. Поздоровавшись съ дамами, онъ проходитъ въ гостиную.
   Голосъ его мягокъ. Садясь, онъ говоритъ:
   -- Деревянная нога не хочетъ меня оставить въ покоѣ. Ужъ двѣ недѣли, какъ ревматическія боли...
   Бабушка Клары госпожа д'Этанъ съ дѣтской улыбкой отвѣчаетъ:
   -- Да, какъ у меня, господинъ д'Астэнъ. Вотъ десять дней какъ распухла правая рука...
   -- Но у васъ, слава Богу, рука -- не чурбанъ... А что скажетъ намъ это прекрасное дитя?...
   Онъ разглядываетъ Клару, сидящую напротивъ него, у ширмы. На ширмѣ деревья съ желтыми плодами, подъ ними спящіе пастухи. Еще -- охота за серной. Черезъ ручей прыгаетъ серна. Собаки съ высунутыми языками настигаютъ ее. Вдали, на полянѣ, два всадника, одинъ съ рогомъ, стараются изо всѣхъ силъ не отстать. Деревья съ желтыми плодами на бѣломъ фонѣ, а ручей и листва синіе. Это, должно быть, закатъ сентября. Кажется, что купы деревьевъ волнуются подъ вѣтромъ уходящаго лѣта. И передъ ширмой свисаютъ локоны Клары д'Элебезъ, какъ плоды спѣлые и прекрасные.
   Она ничего не говоритъ, смущенная и милая. Въ то время какъ мать отвѣчаетъ за нее, тысячи мыслей скользятъ въ дѣвичьей головѣ. Она думаетъ, что господинъ д'Астэнъ смущаетъ ее, несмотря на то, что она его давно знаетъ и любитъ, знаетъ, когда была маленькой, всегда знала его. Онъ пугалъ ее когда-то, разсказывая о путешествіи въ Китай и о замученныхъ миссіонерахъ. Это онъ подарилъ ей двѣ красивыя гравюры: одна представляетъ "женщину высшаго сословія Монголіи въ нарядѣ лѣтнихъ церемоніаловъ", другая -- "старшую дочь императора"... Китай -- противная страна, тамъ мучатъ Христа... Она такъ же скверно пахнетъ, какъ нашъ сундукъ -- камфорой и перцемъ... Это страна демоновъ... Ахъ, Клара д'Элебезъ поѣхала бы охотнѣе на острова Гваделупы, гдѣ добрыя негритянки становятся католичками, гдѣ умерли дядя Іоахимъ и его невѣста Лаура... Они любили другъ друга среди цвѣтовъ... Но господинъ д'Астэнъ очень любитъ Клару, еще недавно онъ подарилъ ей модный браслетъ -- золотую цѣпь съ шарикомъ. Онъ, кажется, былъ лучшимъ другомъ дяди Іоахима, но онъ почти никогда не говоритъ о немъ...
   Какъ разъ сегодня, когда всѣ переходятъ въ столовую, разговоръ касается дяди Іоахима по поводу красиваго убранства стола -- вьющимися розами и петуніями.
   -- Вотъ, дорогой Анри, -- говоритъ господинъ д'Астэнъ, -- я вспоминаю, что на прощальномъ обѣдѣ Іоахима, наканунѣ его отъѣзда въ Америку, были такіе же цвѣты вокругъ скатерти. Это былъ очень веселый вечеръ въ Бордо въ "Бразильскомъ ресторанѣ". Мы пили за мою и за его любовь. Тогда, конечно, я не думалъ, что его любовь кончится такъ трагически, что, пріѣхавъ изъ Китая, я долженъ буду здѣсь похоронить его возлюбленную Лауру...
   Господинъ д'Астэнъ замолкаетъ. Онъ забылъ о присутствіи дѣвушки. Улыбка госпожи д'Элебезъ ему напоминаетъ объ этомъ.
   -- У васъ,-- говоритъ онъ,-- прекрасныя дыни.
   -- Почва очень песчаная,-- отвѣчаетъ госпожа д'Элебезъ.-- Но вы не узнаете сорта? Это отъ тѣхъ знаменитыхъ сѣмечекъ, которыя вы такъ любезно поднесли мнѣ шесть лѣтъ тому назадъ. Вы говорили, что они отъ дочери одного китайскаго поэта...
   --...Или отъ дочери мандарина... Вотъ я старикъ, даже дыню не могу опознать. А мандарины -- я боюсь.
   У Клары д'Элебезъ нахмурились брови. Нѣсколько словъ о дядѣ Іоахимѣ потрясли ее. Она повторяетъ про себя: онъ сказалъ: "пріѣхавъ изъ Китая... я похоронилъ здѣсь его возлюбленную Лауру"... Значитъ, ее, Клару, обманывали. Она умерла здѣсь. Гдѣ? въ нашемъ домѣ?
   Ей сказали, что она умерла въ Пуанъ-а-Питръ... Значитъ, неправда, что они жили тамъ... Но нѣтъ, на письмахъ въ ящикѣ написано: "Гваделупа"... Онъ сказалъ: "я похоронилъ ее здѣсь"...
   -- У тебя нѣтъ аппетита, дитя мое?-- замѣчаетъ госпожа д'Элебезъ.
   Она отвѣчаетъ:
   -- Я немного устала, мамочка.-- И пьетъ воду, чтобъ принудить себя ѣсть.
   Въ то время какъ разговоръ снова возобновляется, она думаетъ: онъ похоронилъ здѣсь Лауру., Она видитъ въ мысляхъ кладбище, съ беладонной, мятой и дикими гвоздиками. И читаетъ: "Лаура Лопэ, 1805".

-----

   Ночь свѣтлая и теплая. Толпы мошекъ покидаютъ ручьи и летятъ на свѣтъ лампы.
   Послѣ ужина господинъ д'Астэнъ, который рѣшилъ остаться, играетъ въ шахматы съ господиномъ д'Элебезъ. Госпожа д'Элебезъ вышиваетъ свой коверъ. Клара, заложивъ руки за спину, глядитъ въ окно, какъ скользятъ тѣни вязовъ. Странное томленіе въ ней. Она совсѣмъ не можетъ быть счастливой. Даже тихими вечерами, какъ сейчасъ, душа ея тоскуетъ. Когда Клара была еще ребенкомъ, подаренная кукла ее приводила въ неистовый восторгъ. Но вдругъ она бросала игрушку, и взрослые не могли понять этой перемѣны. Сразу она становилась унылой, съ нахмуренными бровями отворачиваясь со злобой отъ куклы. "Она перемѣнчива", говорила тогда бабушка. Но нѣтъ! Въ минуту самой большой радости отъ обладанія куклой Клара замѣчала какой-нибудь маленькій, но неизбѣжный недостатокъ. Она находила на розовой Матеріи, набитой паклей и представляющей тѣло, несмываемое, нестираемое ничѣмъ пятнышко.
   Моя кукла нехорошая, говорила она себѣ. Какъ жалко, что въ магазинѣ не выбрали другую, все равно какую...
   Теперь, когда время куколъ прошло, въ часы самыхъ большихъ восторговъ, когда она выходитъ изъ исповѣдальной, когда въ ея душѣ благость и покой, вдругъ вспойинается забытый грѣхъ. Всегда это самый большой. Но забыла ли она его? Не нарочно ли скрыла отъ духовника? Это сомнѣніе изводитъ ее. Что знаетъ она? Можетъ ли она утверждать, что нѣтъ, не нарочно? Значитъ, она проклята? И страшныя измышленія преслѣдуютъ ее весь день, вечеромъ, во снѣ...
   -- Шахъ и матъ!-- говоритъ господинъ д'Астэнъ своему улыбающемуся противнику.
   Клара поварачивается, голова ея все еще поднята, за спиной обнаженныя прелестныя руки. Она слѣдитъ за игрой. Не понимая ея, она любитъ эти блестящія фигуры, которыя зачѣмъ-то скользятъ по доскѣ. Потомъ, молчаливая, она садится у лампы и раскрываетъ хорошо знакомую книгу.
   Это "Китай въ миніатюрѣ" де-Бретона, подарокъ господина д'Астэна. Клара д'Элебезъ разглядываетъ гравюру, украшающую главу о сборѣ чая. Розовыя обезьяны ползутъ по горѣ. Одна изъ нихъ сидитъ на чайномъ деревѣ и трясетъ вѣтки. А внизу китайцы въ плоскихъ соломенныхъ шляпахъ, въ оранжевыхъ штанахъ и загнутыхъ туфляхъ собираютъ облетающіе листья и цвѣты. Въ сторонѣ одна обезьяна, какъ будто въ бѣлыхъ перчаткахъ, сосетъ плодъ.
   Клара д'Элебезъ закрываетъ книгу. Бьетъ десять часовъ. Она цѣлуетъ всѣхъ и, взявъ у Гертруды свѣчу, идетъ наверхъ въ свою комнату.
   Оставшись одна, Клара чувствуетъ облегченіе. Не то что она не любитъ быть съ дорогими родителями, но одиночество успокаиваетъ эту хрупкую душу.
   -- Дитя мое, -- говоритъ ей часто духовникъ урсулинокъ, -- ваши угрызенія совѣсти -- они отъ слишкомъ большой чуткости. Ваша душа потрясена, но это отъ добра, а не отъ зла.
   Клара д'Элебезъ молится, раздѣвается медленно, но со страшной стыдливостью, боясь глядѣть на все, что скрывало платье тети Аменаиды. Она ложится, тушитъ мѣднымъ колпачкомъ свѣчу, но не засыпаетъ. Въ этотъ мигъ душа ея находитъ равновѣсіе. Тогда она видитъ все лучше, чѣмъ видѣла на самомъ дѣлѣ. Она думаетъ о господинѣ д'Астэнъ, о томъ, что онъ сказалъ, о дядѣ Іоахимѣ и Лаурѣ, о тайнѣ, которой окружили ихъ память. Потомъ она видитъ себя въ паркѣ. Вотъ верхушка вяза, прогалина, налѣво урна изъ сѣраго камня и дальше тѣнистая аллея... Потомъ она засыпаетъ.
   

II.

   Ночью гроза съ ливнемъ затопили паркъ. Но влага испаряется и солнце такъ блеститъ на листвѣ, что больно глядѣть. Клара д'Элебезъ прогуливается по "аллеѣ орѣшника". На землѣ скорлупки, сброшенныя бѣлками. Свѣжее и прозрачное утро напоминаетъ о скоромъ окончаніи каникулъ.
   Клара ждетъ, пока садовникъ осѣдлаетъ маленькаго осла. Онъ кончилъ. Клара срываетъ зеленую вѣтку, вскакиваетъ на осла и правитъ къ воротамъ. Она выбираетъ тропинку лѣса Ноарье. Съ кизильника ледяныя капли падаютъ на нее. Осленокъ бѣжитъ мелкой рысью. Клару трясетъ во всѣ стороны, и она держитъ рукой широкую шляпу, готовую слетѣть. Вотъ она на замшенной лужайкѣ, гдѣ цвѣтутъ крокусы. На кустахъ блестятъ тонкія паутины. Слышно журчанье ручьевъ, еще переполненныхъ ночнымъ ливнемъ. Сороки стрекочутъ, кричитъ гдѣ-то сойка.
   Но въ чащѣ лѣса невозмутимая тишина. Только тихо шуршатъ высокіе папоротники, задѣтые боками осла. Подъ каштаномъ, въ просвѣтахъ солнца и изумруда, цвѣтутъ лѣсные гіацинты. Ихъ темно-синіе колокольчики останавливаютъ Клару, она срываетъ цвѣты, сплетая ихъ съ ромашками на своей шляпѣ.
   Она садится возлѣ дерева и, сплетая вѣнокъ, думаетъ о концѣ каникулъ, о началѣ занятій, о большомъ рекреаціонномъ дворѣ, на которомъ октябрьскій вѣтеръ, острый и холодный, рветъ крѣпкіе листья платановъ.
   Она никогда не могла примириться съ монастыремъ. Всего ужаснѣе тѣ дни, когда мать пріѣзжаетъ навѣстить ее. Такъ горько разставанье, что Клара предпочитаетъ лучше совсѣмъ отказаться отъ этихъ посѣщеній. Краткія радости, отравленныя ожиданіемъ прощанія! Когда звонитъ колокольчикъ и надо послѣ получасового свиданія разстаться, Клара уноситъ къ своему столику, съ сердцемъ, полнымъ тоски, сласти, присланныя госпожой д'Этапъ. Она ихъ не можетъ попробовать вечеромъ, даже на слѣдующій день они оставляютъ въ ея рту вкусъ слезъ, унылый запахъ, который она называетъ про себя "запахомъ разлуки".
   "Глупая! зачѣмъ я заранѣе думаю объ этомъ!.."
   И она разсматриваетъ упавшаго съ вѣтки жучка.
   Пора возвращаться, въ особенности если ѣхать королевскимъ шоссе. Она встаетъ, садится на осла и снова ѣдетъ лѣсомъ.
   Бѣгъ осла убаюкиваетъ ея мысли. Она думаетъ о дядѣ Іоахимѣ и объ его невѣстѣ. О таинственной Лаурѣ. Токъ-токъ, текътекъ, текъ-токъ выстукиваютъ копыта ослика... О, какъ хотѣла бы я видѣть колоніи Лауры... И она повторяетъ эти строфы поэта Анаиса Сегеля, напечатанныя въ "Альманахѣ для дѣвицъ".
   
   "Негръ надъ тобой раскинулъ покрывало --
             Отъ мухи злой цеце,
   И въ бѣломъ облакѣ ты задремала,
             Съ улыбкой на лицѣ.
   Большіе негры чтутъ тебя покорно,
             Слѣдятъ твой каждый шагъ.
   И твой вѣнецъ царицъ -- Мадрасъ узорный,
             И твой престолъ -- гамакъ"...
   
   Но она находитъ, что эти стихи хуже тѣхъ, что пишетъ Рожеръ Фошерезъ, одинъ знакомый ей юноша.
   Клара д'Элебезъ подъѣзжаетъ къ оградѣ парка, по большой аллеѣ идутъ ея мать и господинъ д'Астэнъ. Мать Клары прекрасна. Она кажется акварелью изъ книги "живые цвѣты". На ней шляпа изъ грубой соломы съ большими лентами, муслиновый пешоаръ, бѣлый съ розовымъ горошкомъ. Въ рукѣ маленькій зеленый зонтикъ.
   -- Вы далеко были, мое дитя?-- спрашиваетъ господинъ д'Астэнъ.
   -- Я была въ лѣсу Ноарье и вернулась по королевскому шоссе.
   -- Это большой кругъ! Ахъ, почему не могу я сопровождать васъ! Я еще сохранилъ страсть къ утреннимъ прогулкамъ по лѣсу. Но вотъ не могу... На лошади мнѣ пришлось бы обойтись однимъ стременемъ... и одной ногой... Печальный рыцарь для вашей защиты, дитя мое...
   Клара, улыбаясь, уходитъ. Госпожа д'Элебезъ показываетъ своему спутнику большіе, тяжелые подсолнечники, торчащіе надъ изгородью огорода.
   -- Доброе утро, бабушка! Что вы читаете, бабушка?
   -- Я читаю, дитя мое, очень любопытную исторію.
   И чтобъ объяснить, бабушка снимаетъ очки.
   -- Я читала очень интересную исторію объ одномъ путешественникѣ почти неизвѣстномъ. Онъ объѣхалъ вокругъ свѣта въ маленькой лодкѣ. Онъ былъ въ Индіи въ одномъ городѣ, гдѣ обезьяны всесильны. Они дуютъ въ глаза людямъ сквозь тростинку какой-то зловредный порошокъ...
   -- О! какая прекрасная исторія, бабушка!... Бабушка, нижній ящикъ вашего комода открытъ... Вы забыли его закрыть?
   -- Нѣтъ, дитя мое! Твой отецъ сейчасъ придетъ, чтобы взять бумаги, которыя были заперты... Онъ долженъ отдать ихъ господину д'Астэнъ.
   -- Какія бумаги, бабушка?
   -- Кажется, письма изъ Гваделупы. Впрочемъ, это мало тебя касается, мое дитя. Тебѣ надо итти одѣться къ завтраку.
   Клара д'Элебезъ выходитъ изъ комнаты госпожи д'Этанъ и, нахмуривъ брови, взбирается по лѣстницѣ наверхъ.
   ...Почему господину д'Астэнъ нужны эти бумаги изъ Гваделупы... Бумаги изъ Гваделупы -- это письма дяди Іоахима... Эти бумаги должны остаться у насъ... Почему господинъ д'Астэнъ унесетъ ихъ?... Я не хочу, чтобы онъ унесъ ихъ!... Онъ унесетъ и красивый портретъ Лауры?...
   Большая скорбь, глухое возмущеніе потрясаютъ сердце Клары. Она никогда не читала этихъ писемъ. Она только видѣла ихъ мелькомъ, когда бабушка открывала нижній ящикъ. Но она дорожитъ этими желтыми листами, потому что портретъ дяди Іоахима виситъ въ ея комнатѣ, потому что дядя Іоахимъ былъ женихомъ Лауры... Но она не можетъ помѣшать отцу передать эти письма господину д'Астэну... Безумно даже думать объ этомъ... Она никогда не посмѣетъ...
   Она машинально одѣвается. Мысль, что письма дяди Іоахима покинутъ, можетъ быть, навѣки, родной домъ -- потрясаетъ ее. Двадцать минутъ тому назадъ она была счастлива своей прогулкой. Теперь ея радость отравлена. Она причесывается, надѣваетъ свое прелестное платье и, прежде чѣмъ, выйти изъ комнаты, долго глядитъ на портретъ дяди Іоахима, посылая ему поцѣлуй.
   Дверь въ комнату отца открыта. Она входитъ и видитъ отца за письменнымъ столомъ надъ грудой писемъ. Многія связки перевязаны шнуркомъ, иныя даже запечатаны, но нѣкоторыя еще разрознены. Скрывая волненіе, Клара говоритъ:
   -- Доброе утро, папочка! Какъ ты спалъ?
   -- Хорошо, моя дѣтка. Ты меня застаешь за разборкой бумагъ, которой я занятъ съ утра. Слава Богу, теперь я кончаю работу. Остается только запечатать сургучомъ нѣсколько связокъ. Но это ужъ послѣ завтрака. Вотъ ужъ звонокъ...
   Клара спускается внизъ. Мать, бабушка и господинъ д'Астэнъ уже въ гостиной. Приходитъ вскорѣ и господинъ д'Элебезъ. Господинъ д'Астэнъ обращается къ нему:
   -- Другъ мой, я надѣлалъ вамъ хлопотъ, заставивъ разбирать всѣ эти бумаги. Вы ужъ простите меня!...
   -- Нѣтъ, дорогой д'Астэнъ!... Ваше желаніе вполнѣ справедливо, и я самъ упрекаю себя, что до сихъ поръ не подумалъ передать вамъ эти письма бѣднаго Іоахима. Вы перечтете ихъ съ волненіемъ... Вы оставили мнѣ ихъ такъ давно, наканунѣ путешествія, и я долженъ былъ вамъ ихъ отдать раньше...
   Во время завтрака Клара молчитъ, скрывая свои чувства. Она старается кушать, чтобъ не обратить на себя вниманія. Когда на нее не глядятъ, она съ тарелки кидаетъ все на полъ -- Робинзону. Она смутно слышитъ все, что говорятъ старшіе.
   Кофе пьютъ на террасѣ. Клара сходитъ на ступеньку, гдѣ сидитъ павлинъ. Она думаетъ:
   Это письма дяди Іоахима... Сохранить ихъ нельзя... Папа отдаетъ ихъ... Когда уѣзжаетъ господинъ д'Астэнъ?...
   ...Если-бъ я могла оставить себѣ два-три письма дяди Іоахима?... Очень дурно взять ихъ изъ незапечатанной связки?... Да, конечно!... Это ужасное воровство, но я покаюсь на исповѣди... Да, но развѣ можно грѣшить, зная заранѣе, что потомъ покаешься въ этомъ?...
   Она идетъ мимо старой стѣны, покрытой плющомъ, обходитъ лужайку и возвращается, потрясенная угрызеніями совѣсти и жаждой взять письма.
   -- Клара,-- говоритъ ей госпожа д'Элебезъ,-- пойди наверхъ и возьми накидку. Мы потомъ поѣдемъ покататься. На обратномъ пути ты можешь простудиться въ этомъ платьѣ.
   Дѣвушка подымается по лѣстницѣ и проходитъ мимо комнаты отца. Дверь открыта, и бумаги попрежнему на столѣ. Она колеблется, входитъ, выходитъ, возвращается, закрываетъ глаза и снова открываетъ ихъ. Она одна въ комнатѣ. Быстро беретъ она два письма, изъ двухъ пакетовъ случайно выхваченныя, и убѣгаетъ изъ комнаты. Она прячетъ письма въ саше для платковъ, кидается на колѣни передъ распятіемъ и проситъ прощенія у Бога.
   Прогулка по холмамъ очаровательна, но Клара не можетъ наслаждаться ею. День ей кажется безконечно длиннымъ. Вернувшись, когда отецъ подымается на четверть часа въ свою комнату, она испытываетъ ужасъ и страшную тоску.
   Ея страхъ разсѣивается, только когда господинъ д'Элебезъ появляется съ десяткомъ запечатанныхъ пакетовъ, говоря:
   -- Вотъ, дорогой д'Астэнъ, ваши письма въ порядкѣ.
   Обѣдъ и вечеръ проходятъ монотонно. Какъ вчера, стоитъ теплая ночь умирающаго лѣта. Тишина въ гостиной нарушается только сухимъ и легкимъ стукомъ деревянныхъ фигурокъ на шахматной доскѣ.
   Въ десять часовъ Клара д'Элебезъ идетъ къ себѣ и вынимаетъ изъ саше два спрятанныхъ письма. Они написаны на пожелтѣвшей бумагѣ, со слѣдами пыли и сырости. На одномъ адресъ очень изукрашенъ. Почеркъ одинаковый. Печатными буквами краснымы чернилами:
   Гваделупа, черезъ Гавръ.
   И дальше:
   На судно "La Rosina".
   Господину д'Астэнъ, въ Аисирицъ, черезъ Балансэнъ.
   Во Францію (Нижнія-Пиренеи).
   Тяжелыя печати изъ сургуча. Клара д'Элебезъ потрясена, въ ушахъ гудитъ. Она садится, развертываетъ посланія дяди Іоахима, свѣряетъ даты и быстро читаетъ.

Арбонита, близъ Пуанъ-а-Питръ.
12 іюня 1805 года.

   Дорогой Гекторъ, любезная присылка вами плана домика, въ которомъ должна устроиться Лаура, меня безконечно тронула. Все, что вы сообщаете, меня вполнѣ удовлетворяетъ, въ особенности то, что домъ не сырой -- это вѣдь очень важно для креолки, никогда не покидавшей Антильскихъ острововъ. Описаніе, которое вы приложили къ плану, восхитительно. Уединеніе, недалеко отъ деревни, гдѣ протекла моя молодость, понравится ея душѣ, глубоко раненой жизнью. Мнѣ кажется, что я помню это мѣсто. Не называется ли оно "заколоченнымъ домомъ"? Не на холмѣ ли оно, близъ Ноарье? Нѣтъ ли вблизи него колодца, гдѣ я часто садился во время нашихъ охотъ на зайцевъ?
   То, что вы пишете о садѣ, мнѣ также нравится. Лаура любитъ цвѣты. Такъ какъ она обожаетъ также птицъ, будьте любезны купить нѣсколько у ребятишекъ Балансэна. Конечно, ихъ трудно сравнить съ нашими тропическими птицами, но чижи, снигири и коноплянки очень пріятно поютъ.
   Моя подруга въ глубокой скорби отъ мысли, что покидаетъ Пуанъ-а-Питръ. Ея тоска удваивается отъ сознанія, что ея родные будутъ въ неизвѣстности, жива ли она. Я обѣщалъ ей, что одинъ изъ вашихъ лондонскихъ друзей доставитъ лично на судно, отплывающее къ Антильскимъ островамъ, ея письмо.
   Я отправлю Лауру тайно въ Санъ-Пьеръ на Мартиникахъ, откуда она 30 сего мѣсяца уѣдетъ на "Aimable-Elisa". Я прошу васъ встрѣтить ее въ Пайякъ-сюръ-Жирондъ, куда судно причалитъ, вмѣстѣ съ д-ромъ Кампаньола. Понятно, будете выдавать Лауру, какъ уже условлено, за больную, чтобъ избѣжать любопытства обитателей Ноарье и Балансэна.
   Вы напишите мнѣ, дорогой Гекторъ, сколько я вамъ долженъ. Вы получите нѣсколько посылокъ, отправленныхъ съ "Val-d-Or", всѣ онѣ должны находиться въ таможнѣ Бордо. Среди нихъ платья Лауры, ея бѣлье (точный списокъ при семъ прилагаю) и очень цѣнная гитара, на которой она превосходно играетъ.
   Ромъ, который я посылаю вамъ, перелейте въ другую бочку. Вы потеряете нѣсколько бутылокъ, но то, что останется, будетъ высокаго качества.
   Я не знаю какъ поблагодарить васъ, дорогой Гекторъ, за ваше братское отношеніе ко мнѣ.
   

Арбонита, близъ Пуанъ-а-Питръ.
7 декабря 1805 года.

   Я благодарю васъ, дорогой Гекторъ, за подробное описаніе смерти бѣдной Лауры. Я хотѣлъ знать истину, какой бы жестокой она ни оказалась. Моя рука дрожитъ, когда я пишу вамъ эти строки. Вотъ десять ночей, какъ я горько плачу и молю прощенія у Всевышняго за совершенную неосторожность, которая свела въ могилу ее. Увы! Почему остался я глухъ къ просьбамъ подруги и не поѣхалъ съ ней во Францію? Почему она не довѣряла мнѣ? О несчастный я! Мнѣ остается въ рыданіяхъ окончить эту жестокую жизнь, и только религія удерживаетъ меня отъ самоубійства.
   Вы говорите, что ничего не замѣчали въ Лаурѣ послѣдніе дни, кромѣ нѣкоторой грусти. Но развѣ мы не были пріучены къ ея меланхоліи? Здѣсь, на этой печальной верандѣ, откуда я пишу вамъ сейчасъ, здѣсь, гдѣ она проводила долгіе вечера, развѣ я доставилъ ей хоть минуту радости? Бѣдная, она глядѣла на меня страдальческими глазами, въ которыхъ было какъ будто предчувствіе близкой смерти. Единственное удовольствіе ей доставляли мальчики, приносившіе колибри и цвѣты. Воспоминаніе объ этомъ столь терзаетъ меня, что я теряю остатокъ силъ.
   Но гдѣ она могла достать эту склянку съ лауданомъ, которую вы нашли на ея ночномъ столикѣ? Развѣ выдаютъ столь ядовитыя лѣкарства безъ рецепта? Но о чемъ я говорю? Если она рѣшила, ничто не могло предотвратить страшнаго конца. Такъ должно было случиться.
   Пусть эта горькая тайна останется межъ нами. Не надо, чтобъ что-либо могло коснуться ея дорогой памяти. Д-ръ Кампаньола и вы -- единственные, кто знаютъ, какъ развернулась эта тяжкая драма. Я знаю его сердце друга. Онъ сумѣетъ молчать, ибо если есть обязанности передъ людьми, то есть еще большія передъ Богомъ, Который, я вѣрю, будетъ полонъ состраданія къ ней. Если наказаніе за ея нехристіанскую кончину должно пасть на кого-нибудь, то и здѣсь и на томъ свѣтѣ виновный одинъ -- это я.
   Бѣдное дитя сомнѣвалось въ моей любви. Она думала, что грустный плодъ, который она носила въ себѣ, причинялъ мнѣ тревогу и скуку, что я отправилъ ее во Францію не затѣмъ, чтобы предотвратить скандалъ ея беременности, а просто съ однимъ желаніемъ избавиться отъ нея. Почему я таилъ отъ нея отцовскія чувства, наполнявшія меня радостью? Почему природа одѣлила меня скрытнымъ характеромъ, прячущимъ подъ дурной гордостью нѣжность и любовь? Почему я не могъ объяснить какъ слѣдуетъ Лаурѣ, что единственная причина ея отъѣзда -- страхъ передъ непріятностями для ея семьи, занимающей въ городѣ видное положеніе. Никто не подозрѣвалъ, что дѣвушка уѣхала во Францію. Ея братъ Антоніо Лопэ пытался искать Лауру, но тщетно. Тайное чувство подсказывало ему, что я виновникъ исчезновенія сестры. За недостаткомъ доказательствъ онъ не могъ преслѣдовать меня. Тогда онъ началъ жаждать ссоры, и вы знаете печальный исходъ дуэли, когда, стрѣляя въ воздухъ, не желая даже ранить противника, я обезобразилъ ему лицо и ослѣпилъ его.
   Лаура -- сомнѣвалась ли она въ томъ, что я вернусь во Францію и обвѣнчаюсь съ ней, какъ обѣщалъ? Не знаю. Но каждый вопросъ наполняетъ мою душу тоской, ужасомъ и раскаяніемъ. Я хочу, дорогой другъ, если это не сдѣлано ужъ, чтобъ Лаура покоилась на кладбищѣ, гдѣ буду похороненъ и я. Пусть эта вѣчная невѣста спитъ близъ могилы всѣхъ д'Элебезъ, имя которыхъ она должна была принять. Если-бъ братъ Тристанъ былъ живъ, я просилъ бы васъ разсказать ему о всемъ. Также прошу васъ, на случай, если я умру здѣсь, разсказать все племяннику моему Анри, когда онъ достигнетъ совершеннолѣтія.
   Нынѣ покойтесь въ мирѣ, останки моей возлюбленной Лауры! Да будетъ съ вами милосердіе Господа! Ты, незабвенная тѣнь! Жертва моего унылаго и страстнаго сердца! Я остаюсь одинъ на землѣ, ибо ты не оставила мнѣ даже грустнаго плода нашихъ объятій.
   Я плачу, мой дорогой Гекторъ, обнимая васъ.

Іоахимъ д'Элебезъ.

   Прочтя послѣднее письмо, Клара перестаетъ что-либо видѣть. Холодный потъ покрываетъ ее. Она хочетъ встать, но безъ силъ падаетъ въ кресло. Мало-по-малу она просыпается. Чувство довольства рождается въ ней. Она оглядывается, собирается съ мыслями. Беретъ съ туалетнаго столика кусочекъ сахара, мокаетъ его въ настойку мелиссы и проглатываетъ... Она ужъ разъ испытала обморокъ... когда была совсѣмъ маленькой... Собираетъ письма, прячетъ ихъ въ саше, ложится и засыпаетъ тяжелымъ сномъ до утра.
   

III.

   Сегодня воскресенье. Гертруда входитъ, чтобъ раскрыть ставни.
   -- Пора вставать, барышня! Ужъ звонили къ ранней обѣднѣ. Лучше немного раньше выйти изъ-за господина д'Астэнъ.
   Клара одѣвается, стараясь забыть страшное происшествіе вчерашняго вечера.
   ...Я буду горячо молиться Богу, я выпрошу прощеніе... Въ этихъ письмахъ были ужасныя вещи... Я не все поняла... Эта женщина не была его женой и должна была имѣть ребенка, и тогда она... О, Боже мой, Боже мой, сжалься! помилуй!...
   Клара д'Элебезъ сходитъ внизъ. Она хорошо выспалась. Госпожа д'Элебезъ не замѣчаетъ даже тѣни тревоги на лицѣ дочери. Гертруда приноситъ молитвенники. Всѣ направляются къ церкви.
   Господинъ д'Астэнъ идетъ тихо. На каждомъ шагу его деревянная нога описываетъ полукругъ. Онъ подсмѣивается самъ надъ своей медлительностью:
   -- Тише ѣдешь -- дальше будешь, какъ говоритъ пословица... Ахъ, моя маленькая Клара!...
   Все же господинъ д'Астэнъ очарователенъ. На немъ сѣрый цилиндръ, изъ-подъ котораго спадаетъ на ухо густая прядь ослѣпительно-бѣлыхъ волосъ. Въ трижды сложенномъ черномъ галстукѣ шея хранитъ свой гордый обликъ. Темно-коричневый сюртукъ, съ правильными застывшими складками, и на единствеи ной ногѣ башмакъ, прикрытый зеленой гетрой.
   На господинѣ д'Элебезъ синій фракъ, очень узкій въ таліи. Онъ идетъ подъ руку съ госпожой д'Этанъ, одѣтой въ сѣрое шелковое платье. На волосахъ ея чепецъ изъ чернаго кружева.
   Госпожа д'Элебезъ въ соломенной шляпѣ съ водяными лиліями, перевязанной розовой лентой. На плечахъ кружевная косынка.
   День ясенъ, какъ и предыдущіе. Лѣсъ праздничный. Маленькая церковь залита небеснымъ свѣтомъ. Священникъ только что взошелъ къ алтарю. На его ризѣ вышиты пальмовыя вѣтви и золотыя розы.
   Дамы стали на колѣни. Господинъ д'Астэнъ и господинъ д'Элебезъ молятся въ углу, сложивъ руки крестомъ.
   Клара, склонившись, повторяетъ молитву св. Ѳомы Аквинскаго:
   "О Ты, возлюбившій меня, о, Іисусе! о, воистину скрытый, Боже, я къ Тебѣ взываю!
   "Сдѣлай горькой всякую радость, которая не съ Тобой, сдѣлай непосильнымъ всякій трудъ, который безъ Тебя, сдѣлай страшнымъ всякій отдыхъ, который не въ Тебѣ!
   "О Сладчайшій, о Іисусе, дай мнѣ сердце, переполненное То бой, чтобъ ни одинъ свѣтъ, чтобъ ни одинъ звукъ не могли развлечь меня. Дай мнѣ сердце вѣрное и гордое, которое не колеблется и не падаетъ! Неукротимое, готовое бороться въ тьмѣ и въ бурѣ! Свободное, не раба, не обольщеннаго. Прямое, не знающее извилистыхъ путей!
   "Пусть покаяніе пріобщитъ меня къ терніямъ Твоего вѣнца! Пусть Твоя благость прольется на путь мой изгнанія! Пусть Твоя слава опьянитъ меня въ иной отчизнѣ! Аминь".
   Она раскрываетъ часословъ, но не въ силахъ внимательно слѣдить за чтеніемъ. Она вспоминаетъ о письмахъ, взволновавшихъ ее, о дядѣ Іоахимѣ, объ его невѣстѣ Лаурѣ... Лаура Лопэ... Да, это же имя вырѣзано на могильномъ камнѣ, здѣсь, рядомъ съ ней. Это она. И сразу, изъ смутныхъ ощущеній, терзающихъ ее со вчерашняго вечера, вырастаетъ страстная жалость къ бѣдной усопшей. Клара бормочетъ: Лаура... бѣдная Лаура... скорбящая... страстпотерпица... И въ изступленіи грустной незнакомкѣ даетъ имена Матери всѣхъ скорбящихъ.
   Священникъ всходитъ на каѳедру, и, пока онъ говоритъ проповѣдь на мѣстномъ нарѣчіи, Клара д'Элебезъ разглядываетъ присутствующихъ. Она находитъ направо отъ каѳедры брата ея подруги по пансіону -- Рожера Фошерезъ.
   Семья ея одноклассницы, Ліи Фошерезъ, живетъ въ полутора лье отъ Балансэна, въ мѣстѣ, называемомъ "замокъ изъ". Это старая усадьба съ большимъ дворомъ, по которому цѣлый день прогуливается сотня павлиновъ. Къ ней ведетъ длинное шоссе, обсаженное ивами и дубомъ. Господинъ и госпожа Фошерезъ мало выѣзжаютъ. У госпожи Фошерезъ нѣсколько странный характеръ, иногда смущающій даже ея мужа. Онъ же очень милый человѣкъ, изучавшій когда-то въ Монпелье медицинскія науки. Онъ можетъ, не обращая своихъ услугъ въ постоянное занятіе, помогать своимъ бѣднымъ сосѣдямъ врачебными совѣтами и въ экстренномъ случаѣ быть полезнымъ друзьямъ. Господинъ д'Элебезъ нѣсколько разъ встрѣчалъ господина Фошереза и чувствуетъ къ нему большую склонность, вполнѣ раздѣляемую. Часто управляющій при поѣздкахъ въ городъ беретъ съ собой Лію и оставляетъ ее на нѣсколько часовъ у д'Элебезъ. Иногда, но довольно рѣдко, Лія пріѣзжаетъ со своимъ братомъ Рожеромъ.
   Молодой человѣкъ проводитъ дома только лѣтніе мѣсяцы. Онъ изучаетъ право въ Парижѣ. Онъ очень милъ и любитъ поэзію.
   Клара д'Элебезъ, замѣтивъ его, краснѣетъ. Онъ въ охотничьемъ костюмѣ. Тонкій профиль, черные глаза, очень живые, но мягкіе. Онъ худой и высокій.
   "...Онъ изъ-за охоты попалъ на обѣдню въ Балансэнъ", думаетъ Клара д'Элебезъ.
   При выходѣ встрѣчаются. Рожеръ кланяется. Господинъ д'Элебезъ протягиваетъ ему руку:
   -- Какъ поживаете, Рожеръ? Какими судьбами попали къ намъ?
   -- Мы гнались два часа, но зря... Я потерялъ пса возлѣ Кастетиса. Одинъ изъ ловчихъ его ищетъ, другой стережетъ у постоялаго двора всю свору.
   Подходятъ дамы:
   -- Здравствуйте, Рожеръ! Какъ здоровье вашихъ дорогихъ родителей? Моя дочь жалуется, что давно не видно Ліи.
   -- Мать неважно себя чувствовала эти дни. Поэтому она не хотѣла отпускать отъ себя Лію. Но теперь ей значительно лучше, и я надѣюсь, что на-дняхъ сестра пріѣдетъ къ вамъ.
   -- Но почему бы вамъ, Рожеръ, не остаться у насъ?-- спрашиваетъ господинъ д'Элебезъ.
   -- Я не отказывался... Но если...
   -- Нѣтъ! Нѣтъ!.. Вы остаетесь! Для вашихъ собакъ найдется мѣсто въ конюшнѣ. Вы переночуете у насъ, а завтра мы вмѣстѣ поохотимся. Въ вашей комнатѣ вы найдете томикъ Ламартина... Значитъ, у васъ нѣтъ причинъ отказываться. Я сейчасъ пошлю человѣка предупредить вашихъ родителей и привести собакъ къ намъ.
   Рожеръ улыбается и благодаритъ. Маленькое общество направляется къ дому вдоль изгороди.
   Завтракъ проходитъ очень весело. Клара д'Элебезъ, восхищенная, слушаетъ разсказы Рожера. Онъ говоритъ медленно, немного глухимъ голосомъ. Все, что онъ разсказываетъ, такъ оригинально... И потомъ онъ столько знаетъ... Парижъ... Онъ часто бываетъ у Ламартина, его юный талантъ оцѣнили тамъ... Время отъ времени Рожеръ, улыбаясь, глядитъ на Клару то какъ на ребенка, то какъ на дѣвушку. Клара забыла свою тоску, письма дяди Іоахима, все... "Это потому, что я хорошо молилась", думаетъ она.
   -- Господинъ Фошерезъ, -- говоритъ старый господинъ д'Астэнъ, -- нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ въ парижскомъ альманахѣ приводили нѣсколько прекрасныхъ строфъ, прочитанныхъ вами на свадьбѣ. Я весьма жалѣлъ, что не было напечатано все стихотвореніе...
   -- Если вамъ будетъ угодно его выслушать, то я легко...
   -- Ноу меня есть это стихотвореніе,-- говоритъ, краснѣя, Клара.
   -- Какъ! У тебя?...-- смѣется господинъ д'Астэнъ.
   -- Я его переписала въ мой альбомъ для стиховъ. Мнѣ Лія дз"лэ"...
   -- Послѣ завтрака пойди и принеси намъ эту тетрадку,-- говоритъ госпожа д'Этанъ.-- Я очень рада увидать, что ты любишь прекрасныя чувства, хорошо выраженныя.
   -- Эти стихи,-- объясняетъ Рожеръ Фошерезъ,-- я читалъ въ честь господина де-ля-Мирандье, одного изъ лучшихъ адвокатовъ, наканунѣ его отъѣзда въ Римъ, куда онъ назначенъ секретаремъ посольства. Нѣкоторые прочли въ моихъ стихахъ, кромѣ сердечной дружбы, насмѣшки надъ нѣкоторыми малоодаренными вождями. Господинъ де Ламартинъ, который присутствовалъ на этой свадьбѣ, вступился за меня. Нѣсколько прекрасныхъ дамъ поздравляли меня, и въ тотъ же вечеръ на балу у англійскаго посла, тотъ, кто болѣе всего возмущался стихами, подошелъ поздравить меня и чокнуться.
   Клара д'Элебезъ застыла въ восторгѣ. Какъ Лія должна гордиться -- имѣя такого брата! У него руки тонкія, женскія, и онъ смотритъ такъ ласково. Клара смущена. У него улыбка такая, что нельзя понять, не насмѣхается ли онъ... Она никогда не забудетъ, какъ увидѣла его въ первый разъ... Первый вторникъ мѣсяца -- выходной день... Онъ былъ въ экипажѣ -- въ По -- съ очень элегантной дамой... О, какъ она была красива... На ней былъ розовый капоръ. Она небрежно откинулась на подушки коляски... Платье было лососиноваго цвѣта... Кто она?... Какъ узнать?... Можетъ, это извѣстная дама изъ Парижа, пріѣхавшая только для того, чтобъ ухаживать за Рожеромъ, если онъ заболѣетъ.
   ...Поэты должны быть больными и красивыя дамы за ними ухаживаютъ... И потомъ ихъ любятъ креолки, онѣ читаютъ ихъ стихи въ тѣни огромныхъ цвѣтовъ... Рожеръ, можетъ быть, уѣдетъ въ колоніи... Тамъ даютъ балы... Онъ встрѣтить дѣвушку, похожую на Лауру... Нѣтъ! на меня... Но тамъ вѣдь смуглыя... Фонарь негра будетъ освѣщать лѣсъ, какъ въ "Полѣ и Виргиніи"... Они повѣнчаются въ церкви, утромъ... У нея будутъ голыя руки у изгороди шиповника... Въ полѣ много голубыхъ кузнечиковъ...
   Завтракъ кончился, всѣ идутъ на террасу. Въ листвѣ жужжатъ шмели. Колоколъ звонитъ къ вечернѣ. Черные маки увядаютъ на лужайкѣ.
   -- Дитя мое,-- говоритъ госпожа д'Элебезъ,-- теперь подали кофе и ты можешь пойти за своимъ альбомомъ.
   Клара д'Элебезъ идетъ въ свою комнату. Она раскрываетъ альбомъ на страничкѣ, гдѣ переписаны стихи Рожера. Анютины глазки тамъ засушены. Клара быстро прячетъ цвѣтокъ. Но стебель и лепестки, увядая, оставили на бумагѣ зеленоватый слѣдъ. Клара пробуетъ стереть его, но это не удается. Она мочитъ платочекъ, по пятно только увеличивается. Это какъ ключи жены Синей Бороды. Она сходитъ и подаетъ раскрытый альбомъ Рожеру. Тотъ улыбается. Всѣ молчатъ. Рожеръ читаетъ:
   

Франсу де-ла-Мирандье по случаю его свадьбы.

   "О, челнъ любви стремительный и рьяный
   Тебя умчитъ, умчитъ въ иныя страны.
   Средь яркихъ пальмъ узришь ты новый міръ.
   Внемли же нынѣ, о скиталецъ юный,
   Какъ сердца вздохъ мои волнуетъ струны --
             Таинственный зефиръ.
   Всю жизнь тебѣ моря любви открыли,
   Ты слышишь ароматъ сладчайшихъ лилій.
   И для тебя все зацвѣтаетъ вновь.
   О, вождь, забудь народа гнѣвъ и бури!
   Средь пурпура магнолій и лазури
             Отнынѣ славь любовь.
   Пусть ярый океанъ шумитъ, безбрежный.
   На берегу съ твоей подругой нѣжной
   Внимай любви рѣчамъ, любовью полнъ.
   О, слушай голосъ тайный и стыдливый
   Подъ страстные приливы и отливы,
             Подъ темный рокотъ волнъ!
   Когда же вспомнишь о родномъ народѣ
   И о воспѣтой бардами свободѣ,
   Что намъ всего прекраснѣй и цѣннѣй,--
   Скажи себѣ: свобода намъ отъ Бога.
   Слагаю я къ стопамъ подруги строгой
             Всѣ бури этихъ дней.
   А нынѣ за тебя подымемъ чаши,
   Тебѣ, о другъ, слова и пѣсни наши.
   Ты въ явь преображаешь дивный сонъ,
   Тебѣ поемъ! Ты на порогѣ храма
   Въ грядущее глядишь легко и прямо,
             Блаженствомъ ослѣпленъ".
   
   -- Чудесно!... о! чудесно!-- повторяютъ въ одинъ голосъ госпожа д'Этанъ и госпожа д'Элебезъ. Господинъ д'Элебезъ важно и строго высказываетъ жестомъ одобреніе.
   Что касается господина д'Астэнъ -- онъ встаетъ, очень взволнованный, и, протягивая руку Рожеру, заявляетъ:
   -- Молодой человѣкъ, я не раздѣляю вашихъ идей! Мое время прошло. Но позвольте сказать вамъ, что вы далеко пойдете.
   Рожеръ Фошерезъ встаетъ. Онъ слегка смущенъ. Онъ отдалъ альбомъ Кларѣ и глядитъ въ окно на цѣпь холмовъ. Далекое пѣніе вечерни доходитъ до террасы. И въ далекихъ деревняхъ отвѣчаютъ колокола.
   Клара д'Элебезъ ничего не сказала. Никогда въ жизни она не была такъ сладко взволнована, кромѣ дня перваго причастія. Но тогда ея радость была отравлена сомнѣніями. Она вспоминаетъ, что, идя въ церковь, она боялась того, что выпила ночью стаканъ воды. Она разсказала объ этомъ матери, та, улыбаясь, отослала ее къ духовнику. Священникъ ее успокоилъ. Она видитъ этотъ святой день. Это было пять лѣтъ тому назадъ. На ней было бѣлое тюлевое платьице и вѣнокъ изъ бѣлыхъ розъ. Въ свой молитвенникъ, оправленный слоновой костью, она вложила благочестивыя картинки, подаренныя подругами. На оборотѣ картинокъ надписи: "Дорогой Кларѣ на память о самомъ лучшемъ днѣ нашей жизни". "Моей нѣжной подругѣ Кларѣ д'Элебезъ, вмѣстѣ навѣки". "Моей любимой Кларѣ на память о счастливомъ днѣ". На картинахъ изображены: пылающее сердце, святые въ лучахъ дивнаго солнца, Богоматерь, которая держитъ младенца Іисуса и голой ногой прижимаетъ змѣя-искусителя, колѣнопреклоненныя причастницы и наверху Святыя Дары.
   ...Я была въ бѣломъ, -- говоритъ себѣ Клара.-- Въ бѣломъ бываютъ въ день перваго причастія и еще въ день вѣнчанія.
   Сегодня Клара счастлива. Исторія дяди Іоахима и Лауры скрылась въ туманѣ, она ей кажется тяжелымъ сномъ. Она относитъ альбомъ и возвращается на террасу. Переходятъ въ гостиную, тамъ Рожеръ голосомъ, полнымъ чувства, аккомпанируя себѣ на гитарѣ, поетъ новый романсъ Лоиза Ниже "Когда ты вернешься".
   Слуга приходитъ доложить, что собака найдена и въ конюшнѣ и что чемоданъ съ вещами господина Рожера тоже привезенъ. Его семья послала ему все необходимое. Господинъ д'Элебезъ провожаетъ молодого поэта въ комнату, ему предназначенную, и говоритъ:
   -- Дорогой Рожеръ, располагайте временемъ, какъ хотите.
   -- Спасибо. Мнѣ надо написать нѣсколько писемъ.
   -- Вы найдете здѣсь все, что надо...
   Къ обѣду выходитъ Рожеръ. Онъ въ зеленомъ фракѣ, обтягивающемъ его стройный станъ. Разговоръ идетъ о завтрашней охотѣ. Рѣшено, что Клара д'Элебезъ тоже поѣдетъ. Ее посадятъ гдѣ-нибудь въ тѣни, чтобъ она не переутомилась.
   Отъѣздъ господина д'Астэнъ прерываетъ разговоръ. Докладываютъ, что коляска подана. Онъ прощается.
   Видно, какъ его экипажъ удаляется по аллеѣ, средь тихихъ сумерекъ. Онъ исчезаетъ въ листвѣ и вновь появляется среди магнолій. Бѣлые лепестки, какъ снѣгъ, падаютъ на его волосы.
   

IV.

   Ночью Кларѣ д'Элебезъ снилось, будто она Лаура, а Рожеръ -- дядя Іоахимъ. Она сидѣла подъ цвѣткомъ, похожимъ на большой бѣлый колоколъ. Она задыхалась. Кто-то кричалъ ей: "Несчастная! Вотъ пришло время твоей беременности!"
   Она просыпается отъ стука въ дверь. Это Гертруда.
   -- Барышня, ужъ пять часовъ!
   Клара вспоминаетъ, что сегодня охота за зайцами. Она быстро одѣвается, забываетъ дурной сонъ и думаетъ о Рожерѣ, о предстоящей прогулкѣ. Гертруда приноситъ ей завтракъ. Клара идетъ за своимъ ружьемъ въ библіотеку; тамъ пахнетъ книгами, мышами и прохладой.
   Господинъ д'Элебезъ, Рожеръ и три берейтора ужъ на террасѣ. Рожеръ хочетъ взять ея ружье, чтобъ нести, но она, смѣясь, отказываетъ ему. Проходятъ ограду.
   Въ свѣжемъ сумракѣ разсвѣта всѣ очертанія черны и жестки. Скоро спускаютъ съ привязи собакъ. Онѣ, нюхая воздухъ, ползаютъ по жнивью. Одна отстала. Другая бѣгаетъ вокругъ одного мѣста. Среди нихъ кривыя таксы, усатыя ищейки и неуклюжія легавыя.
   Вдругъ раздается призывный лай. Неподвижная, вытянувъ шею, одна собака воетъ. Этотъ долгій стонъ дрожитъ въ утреннемъ воздухѣ. Прибѣгаютъ другія. Она все воетъ, съ взъерошенной шерстью, съ прижатыми къ спинѣ ушами, воетъ и бьетъ хвостомъ. Ей отвѣчаютъ всѣ собаки и далекое эхо. Охота началась.
   Красивыя замшевыя гетры Клары д'Элебезъ промокли въ папоротникѣ. Она идетъ за охотниками. Тростникъ колетъ ея колѣни. Съ вѣтокъ, какъ дождь, падаетъ холодная сверкающая роса на ея платье, на шляпу, украшенную крыломъ сойки. Съ полей подымается запахъ земли и мяты. Заяцъ ускользаетъ. Всѣ идутъ по макушкѣ холма.
   -- Дѣтка,-- говоритъ господинъ д'Элебезъ дочери,-- ты устанешь такъ... Посиди немного на дорожкѣ у "Заколоченнаго дома". Мы скоро подойдемъ туда всѣ...
   ..."Заколоченный домъ",-- говоритъ себѣ Клара -- не это ли мѣсто, о которомъ говоритъ дядя Іоахимъ въ первомъ письмѣ, мѣсто, гдѣ жила Лаура?... Ну да!...-- Дѣвушка тихо идетъ по тропинкѣ. Она разглядываетъ одноэтажный, забитый домъ, какъ будто видитъ его въ первый разъ. Тонкая и покосившаяся рѣшетка отдѣляетъ садъ. Клара идетъ туда. Зеленые ставни кое-какъ висятъ на заржавленныхъ петляхъ. "Тамъ внутри холодно и темно,-- думаетъ она.-- Тамъ должны быть повсюду огромныя паутины"...
   Налѣво у дороги нѣсколько развѣсистыхъ дубовъ и колодецъ. Клара бродитъ по саду, глядя на траву, усыпанную маками и маргаритками. Кругомъ кусты терновника, которые, быть можетъ, раньте окружали бесѣдку. Среди нихъ скамья, сырая и полусгнившая.
   Охотники отошли далеко. Клара д'Элебезъ изрѣдка различаетъ лай собакъ. Она срываетъ цвѣты и думаетъ объ ихъ символическихъ значеніяхъ, которыя она переписала въ ученическую тетрадку тайкомъ, ибо это запрещено.
   ...Блѣдный макъ, такой хрупкій, означаетъ томность и сонъ. Роза -- свѣжесть и нѣжность... Что Лаура, знала ли она языкъ цвѣтовъ?... Бѣдная Лаура... Она должна была много страдать... Она умерла здѣсь?... Гдѣ была ея комната?... Можетъ быть, вотъ это окно, налѣво?... Тамъ гвоздь, можетъ быть, висѣла клѣтка... Лаура любила птицъ.
   Охотники, вѣрно, за холмомъ. Клара больше ничего не слышитъ. Она не знаетъ почему, но ей хочется плакать.
   ...Она любила птицъ -- Лаура... И она играла на гитарѣ... Кто ей далъ лауданъ?...
   Небо синее и ясное. Солнце бросаетъ густыя тѣни къ колодцу.
   ...Лаура пила, можетъ быть, эту воду... Вели я тоже выпью?... Здѣсь есть откуда-то новое ведро... Какъ въ колодцѣ хорошо и темно... Тамъ мохъ, фіалки... Ведро совсѣмъ не тяжелое... Какая прозрачная вода... И холодная...
   -- Вы простудитесь!
   Это Рожеръ. Онъ неожиданно появился.
   -- Вашъ отецъ не здѣсь? Онъ сказалъ мнѣ, что придетъ сюда. Можетъ быть, онъ пошелъ за собаками. Оставьте эту воду. У меня есть въ фляжкѣ вино. Хотите стаканчикъ?
   -- Спасибо!... Спасибо... Я пью только воду... Я не люблю вина... Я никогда не пью вина...
   Она улыбается Рожеру и садится на бревно у колодца. Рожеръ тоже садится рядомъ. Они поставили ружья у стѣны.
   -- Вы знаете,-- спрашиваетъ Клара,-- кто жилъ въ этомъ домѣ?
   -- Нѣтъ... Я его всегда видѣлъ заколоченнымъ. Онъ очень красивъ. А вы?
   -- О! Если-бъ я была поэтомъ, какъ вы, или какъ Альманда де Флерай, тогда я знала бы. Тогда бы сказала..
   -- Кто это -- Альманда де Флерай?
   -- Это "старшая" въ нашемъ монастырѣ.
   -- О чемъ вы сказали бы?
   -- Я сказала бы о ставняхъ, о ржавчинѣ, о старыхъ цвѣтахъ... Да, есть старые цвѣты, которые страдаютъ, одинокіе, ибо принадлежали умершимъ людямъ... Какъ въ этомъ саду... Я вижу
   усопшихъ... Они бесѣдовали въ саду, теплыми вечерами... Хотите написать объ этомъ въ вашихъ стихахъ?... Они прекрасны, ваши стихи... Но я глупая дѣвочка, надъ которой вы смѣетесь... Отъ этого мнѣ хочется плакать... Вотъ, держите... Эти цвѣты я собирала для васъ... Держите!...
   И Клара д'Элебезъ рѣзко и неуклюже кидаетъ цвѣты къ ногамъ Рожера. Онъ улыбается и говоритъ дѣвушкѣ:
   -- Это очень хорошо, очень нѣжно! Я напишу стихи объ этихъ цвѣтахъ и пошлю ихъ вашей мамѣ для васъ...
   Но сразу замолкаетъ, пораженный. Онъ поворачивается къ Кларѣ д'Элебезъ, думая, что она смѣется, закрывъ лицо руками. Онъ мягко отстраняетъ одну изъ ея рукъ... И вотъ она плачетъ, плачетъ отъ радости... Крупныя слезы бѣгутъ по щекамъ, вдоль локоновъ.
   И озадаченный, не желая ничего понять, онъ спрашиваетъ ласково:
   -- Что съ вами, Клара? Почему вы такъ плачете?...
   Но Клара д'Элебезъ не отвѣчаетъ. Долго еще плачетъ она. Шляпа ея упала... Рожеръ подымаетъ ее.
   -- Не плачьте, Клара! Мнѣ очень тяжело...
   Онъ гладитъ рукой ея золотистый, гладкій затылокъ, утѣшая ее. Тогда Клара неожиданно прижимается къ Рожеру и долго плачетъ, спрятавъ лицо на его плечѣ.

-----

   Призывъ охотничьяго рожка доносится къ нимъ издалека. Рожеръ встаетъ и отвѣчаетъ. Онъ беретъ платокъ, который лежитъ на колѣняхъ Клары д'Элебезъ, и улыбаясь утираетъ ей глаза. Она тоже улыбается.
   -- Скорѣй, скорѣй, Клара!... Не плачьте больше. Не нужно, чтобъ замѣтили, что вы плакали. Я васъ очень люблю. Будьте хорошей.
   Клара д'Элебезъ мочитъ платокъ въ нагрѣтой солнцемъ водѣ и быстро умываетъ заплаканные глаза.
   Главный берейторъ появляется съ собаками. за нимъ ѣдутъ господинъ д'Элебезъ и дровосѣкъ, который тащитъ двухъ зайцевъ, убитыхъ возлѣ Кастетиса.
   -- Это я подстрѣлилъ! Вы не гнались, Рожеръ? А было очень любопытно...
   -- Нѣтъ! Я былъ слегка утомленъ. И потомъ я былъ съ такой милой собесѣдницей.
   -- А ты, Клара?
   -- Я очень довольна, папочка.
   -- Что-жъ! двигаемся!
   Сходятъ въ долину. Сороки слетаютъ съ плетня.
   -- Хочешь? Выстрѣли!
   Клара д'Элебезъ прицѣливается, но не стрѣляетъ. Птица улетаетъ. Клара хохочетъ:
   -- Она такая милая, папочка!
   И, прицѣлившись, стрѣляетъ въ кувшинъ у дороги, разбивая его. Снова смѣется:
   -- У меня еще одинъ зарядъ. Рожеръ, во что выстрѣлить?
   -- Въ мою шляпу, на палкѣ.
   -- Нѣтъ, она слишкомъ красива.
   -- Да, я хочу! Это будетъ на память. Разъ... два... три... Готово!
   Клара д'Элебезъ улыбается, довольная. На шляпѣ слѣды дроби. И потомъ она видитъ въ рукахъ Рожера цвѣты, которые срывала для него и кинула на землю.

-----

   Рожеръ уѣхалъ въ тотъ же вечеръ, оставивъ въ дѣтскомъ сердцѣ нѣжность, подобную золотому и бѣлому закату сентября. Клара уходитъ мечтать въ плодовый садъ. Исторія дяди Іоахима и Лауры ей не кажется больше ни зловѣщей, ни ужасной. Она можетъ думать о ней спокойно.
   ...Это была жизнь креоловъ когда-то, -- разсуждаетъ она,-- жизнь пылкая и страстная.
   Она не знаетъ хорошенько, какой была эта жизнь, и не понимаетъ ясно, что значатъ слова, которыми опредѣляетъ она ее. Но видитъ Клара великолѣпіе острововъ, среди осеннихъ виноградниковъ и стручковъ индійскаго перца, который Гертруда подвѣшиваетъ къ перекладинамъ чердака. Она видитъ еще себя съ Рожеромъ на балу, на Антильскихъ островахъ или въ другомъ мѣстѣ. Юный морякъ въ "Семейномъ Альманахѣ" говоритъ о Флоридѣ и объ Южной Каролинѣ. Тамъ бываютъ революціи. Сахарныя плантаціи захвачены пожаромъ. Вождь повстанцевъ хочетъ убить младенца, но вѣрный рабъ сажаетъ его на верхушку кокосовой пальмы...
   Мечты Клары подняли ея благочестіе. Сомнѣнія разсѣялись. Богъ ей кажется безконечно добрымъ. Въ эти дни, еще знойные, церковь похожа на прохладное гнѣздо. Часто она уходитъ туда, но больше не проситъ у Бога прощенья за сотворенные грѣхи. Теперь ея молитвы -- нѣмой восторгъ, легкій дымъ кадильницъ. Въ своихъ мысляхъ она окутываетъ ноги Богоматери нѣжными псалмами. Во время возношенія Св. Даровъ она старается прогнать изъ головы стихи Рожера:
   
   "Внемли же нынѣ, о скиталецъ юный,
   Какъ сердца вздохъ мои волнуетъ струны --
             Таинственный зеѳиръ".
   
   Послѣ обѣда, какъ-то, приходитъ Лія.
   -- Представь себѣ, дорогая,-- говоритъ ей Клара,-- недавно твой братъ восхитилъ насъ своими стихами. Онъ часто читаетъ вамъ?
   -- Нѣтъ, дорогая. Онъ не дѣлаетъ намъ этой чести и потомъ...
   -- И потомъ?
   -- Рожеръ говоритъ, что дѣвушкамъ нельзя слушать его многихъ стиховъ.
   -- Ты читала такіе?
   -- Вотъ любопытная!... Одинъ разъ... Это было стихотвореніе къ дамѣ...
   -- Что тамъ было?
   -- Не помню... Онъ говорилъ объ ея плечахъ.
   -- Какъ ты думаешь, онъ ихъ видѣлъ на балу?
   -- Ну да, глупая...
   Клара д'Элебезъ думаетъ о той красивой дамѣ, которую она видѣла разъ съ Рожеромъ въ коляскѣ. На ней былъ розовый капоръ...
   -- Дѣти,-- зоветъ госпожа д'Элебезъ,-- идите въ столовую.
   Подруги садятся за столъ, одна противъ другой. Оправляя платье, онѣ улыбаются по-дѣтски -- застѣнчиво и радостно, этой улыбкой нѣжной и невинной, почти грустной, двухъ ученицъ, встрѣтившихся за стѣной пансіона.
   Клара д'Элебезъ въ платьѣ тети Аменаиды. Ея локоны падаютъ на плечи, какъ вѣтви бука. Лія Фошерезъ темнѣе Клары, она причесана гладко, съ бархатнымъ бантикомъ на головѣ. У нея черные, миндалевидные глаза, какъ у брата. Носъ острый, а ротъ маленькій и круглый. На ней лиловое платье, и кончики панталонъ падаютъ на башмаки цвѣта юбки. Черныя шелковыя перчатки придаютъ ея ручкамъ важный видъ. Она все время улыбаетея своей подругѣ, съ ложечкой надъ тарелкой темной малины.
   Госпожа д'Элебезъ уходитъ. И дѣти молча ѣдятъ. Часы въ трюмо бьютъ четыре. Время отъ времени Клара д'Элебезъ встаетъ и угощаетъ подругу. Она сама написала два маленькихъ меню: "малина, виноградъ, яблоки, шоколадный кремъ, абрикосовое варенье, сиропъ изъ смородины, аршадъ". Вдругъ онѣ начинаютъ смѣяться, потому что на ставню взлетѣлъ павлинъ, какъ букетъ тѣней.
   Послѣ онѣ идутъ на лужайку и съ поднятой головой, вытянувъ руки, играютъ въ серсо.
   -- Пойдемъ поглядѣть, есть ли въ курятникѣ яйца,-- кричитъ вдругъ Клара д'Элебезъ.
   Въ соломѣ онѣ находятъ три теплыхъ яйца и несутъ ихъ Гертрудѣ, та благодаритъ добродушно. Обнявшись идутъ онѣ по тѣнистой аллеѣ.
   -- Ты имѣешь извѣстія объ Альмандѣ де Флорай?
   -- О!... представь себѣ!...-- отвѣчаетъ Лія,-- только представь себѣ!... Рожеръ увидалъ позавчера въ моей тетрадкѣ стихи Альманды.
   -- Что онъ сказалъ?
   -- Онъ сказалъ: это стихи молодой и экзальтированной особы.
   -- Это все, что-онъ сказалъ?
   -- Онъ еще прибавилъ: твоя подруга Клара д'Элебезъ говорила со мной на-дняхъ объ Альмандѣ де Флорай. Но то, что говорила твоя подруга, во сто разъ прекраснѣй стиховъ Альманды.
   -- И потомъ?...
   -- Потомъ я спросила его, о чемъ ты говорила.
   -- И что онъ отвѣтилъ?
   -- Она говорила о старомъ садѣ.
   -- Это все?-- спрашиваетъ тревожно Клара д'Элебезъ.
   -- Все...
   -- Да, это правда... Я говорила ему о старомъ садѣ...
   -- О какомъ садѣ?
   -- О садѣ "заколоченнаго дома".
   -- Что это?...
   -- Это домъ на холмѣ у Ноарье.
   -- Кто тамъ живетъ?
   -- Никто, онъ вѣдь заколоченъ... Но прежде... Когда-то...
   -- Кто? Скажи?
   -- Больная иностранка... мнѣ кажется...
   -- Погляди, какая толстая ящерица...
   -- У нея синяя головка.
   -- Слышишь -- экипажъ? Это пріѣхалъ управляющій за мной...
   О, какъ скоро!...
   -- Мы увидимся теперь только въ монастырѣ... Вотъ и конецъ каникуламъ...
   -- Какъ скучно это, дорогая!... И Рожеръ уѣзжаетъ послѣзавтра. Я останусь почти одна. Ты мнѣ напишешь?
   -- Да... А ты тоже?
   -- Хорошо.

-----

   Лѣто кончается. Дни то спадаютъ на рѣзкомъ вѣтру, то засыпаютъ подъ шорохъ дождей. Клара д'Элебезъ послѣ обѣда разсматриваетъ и приводитъ въ порядокъ свой гербарій. Кончикомъ булавки она расправляетъ лепестки, считаетъ ихъ. Вотъ "ларбазисъ", который издаетъ запахъ сладкаго миндаля и цвѣтетъ на поемныхъ лугахъ. Вотъ "осенній крокусъ", онъ вреденъ коровамъ. Вотъ "солнечная роса", она растетъ въ торфяномъ болотѣ и ея листья всегда серебрятся отъ росъ. Вотъ "полевой гіацинтъ" съ темно-синими колокольцами, и хрупкій "блуждающій верескъ", и "душица" печальная съ скромными и душистыми лепестками. Вотъ лѣчебный "обыкновенный шалфей" и "мелисса" -- любимица пчелъ. Клара д'Элебезъ перечитываетъ въ своей ботаникѣ, предисловіе которой украшено Богородицей въ цвѣтахъ, слѣдующіе стихи неизвѣстнаго поэта:
   
   "Мелиссы цвѣтъ пріятенъ и полезенъ,
   Цѣлителенъ душистый сокъ.
   И рою пчелъ средь всѣхъ цвѣтовъ любезенъ
   Сей самый маленькій цвѣтокъ".
   
   Скоро приходится проститься съ цвѣтами и думать о печальномъ возвращеніи въ монастырь.
   Клара д'Элебезъ раскладываетъ въ своемъ сундукѣ много милыхъ мелочей. Она перебираетъ въ ларцѣ письма подругъ, полученныя за время каникулъ. Она перечитываетъ ихъ. Вотъ письмо отъ этой чудачки Викторіи д'Этремонъ. Съ множествомъ обращеній "моя дорогая" и восклицательныхъ знаковъ, она разсказываетъ, что женихъ ея старшей сестры на пикникѣ упалъ въ воду, что у него въ карманахъ и сапогахъ осталась тина, что у него не было костюма переодѣться, что было комично на обратномъ пути, какъ сестра Эдмонда хныкала и вытирала своего Эженя носовымъ платкомъ. Вотъ письма Бланшъ де Персиваль; она жалуется, что не получила ни одного письма отъ ихъ общей подруги Сильвіи Лабулэ. "Неблагодарная!" -- такъ заключаетъ Бланшъ. Что касается Розы де Лимерей -- она много читаетъ. "Что меня привело въ восторгъ, это исторія одного молодого человѣка (сочиненіе госпожи Дерваль), котораго приняли за другого -- убитаго. Онъ одѣлся палачемъ и нашелъ свою невѣсту въ темницѣ"...
   Вдругъ Клара д'Элебезъ морщитъ лобъ. Она забыла въ своемъ саше письма дяди Іоахима. Быстро идетъ она къ шкапу, вынимаетъ два письма, кладетъ ихъ среди посланій подругъ, запираетъ ларецъ и прячетъ ключикъ межъ подкладки своей монастырской накидки.
   

V.

   Грусть октябрьскаго вѣтра волнуетъ платаны рекреаціоннаго двора, подымаетъ холодную и рѣзкую пыль. Тонкая струя фонтана каждую минуту разбивается на вѣтру. Завтракъ кончился, и съ земли взлетаютъ бумажки отъ пирожныхъ, яблокъ и апельсиновъ. Это время самыхъ оживленныхъ игръ. Мелькаютъ черныя платья воспитанницъ. Немногія только прогуливаются парами, таинственно бесѣдуя о чемъ-то.
   -- Лія! Ты попалась, или я больше не играю...
   -- 21, 22, 23. Нѣтъ! Теперь ты...
   -- Гдѣ е? Ты стерла черту...
   -- Не кричи такъ.
   -- Я тебѣ говорю...
   -- Ай! Какъ я больно сдѣлала! Да! Колѣно...
   --...и потомъ,-- разсказываетъ одна изъ степенно гуляющихъ,-- и потомъ, когда онѣ пришли въ трапезную, всѣ замѣтили, что онѣ говорятъ мало и голосомъ хриплымъ. Онѣ говорили, что вернулись изъ Палестины. И дѣвица, которая прислуживала, увидѣла подъ столомъ красный сапогъ. И тогда вдругъ...
   -- Булавка попала въ мячикъ...
   -- Ай! Ай!
   -- Какая ты дура! Если ты будешь такъ кричать, я не играю.
   Вѣтеръ все воетъ въ отчаяніи. Воробьи, нахохлившись отъ холода, купаются въ пыли, пугливые улетаютъ, унося крошки хлѣба.
   Клара д'Элебезъ сидитъ.одна на скамьѣ. Три дня ее мучатъ острыя боли въ бокахъ, въ груди и въ затылкѣ. Она сжимаетъ зубы и ничего не говоритъ о мученіи, оттого ли, что слушать утѣшенія ей слишкомъ тяжело, оттого ли, что безумная мысль проникла въ ея разстроенное воображеніе. Изрѣдка тихій стонъ -- вотъ и все. Она сидитъ здѣсь на скамьѣ съ начала перемѣны, завернувшись въ черную накидку, чуть дрожа отъ жара. Она ничего не отвѣчаетъ подругамъ, которыя, проходя, разспрашиваютъ ее, никому, даже своей любимой Ліи.
   Но дѣвушки не удивляются молчанію Клары, зная ея многія странности. Рядомъ корзинка съ виноградомъ, тщательно уложеннымъ Гертрудой. Мать принесла ее вчера, но Клара не дотронулась до лакомства. Она нелюдима, какъ больной звѣренышъ.
   Она подымается, только когда колокольчикъ зоветъ всѣхъ въ классъ.
   -- Дитя мое,-- говоритъ какъ будто случайно проходящая настоятельница,-- если вы больны, не надо себя переутомлять. Вы всегда прекрасно учились, но за послѣдніе дни всѣ замѣчаютъ въ васъ перемѣну. Вы больны?
   -- Я немного устала. Но это ничего...
   -- Въ такомъ случаѣ вы свободны отъ всякихъ занятій. Я настаиваю, чтобы вы теперь отдохнули. Слава Богу, вы достаточно дали доказательствъ вашего прилежанія. Если вы чувствуете себя не такъ плохо, чтобы лечь въ больницу, оставайтесь здѣсь, но не работайте! Я даже разрѣшаю вамъ, какъ исключеніе, свободное чтеніе. Теперь ступайте, дитя мое!
   Клара д'Элебезъ входитъ въ классъ, гдѣ ея подруги ужъ работаютъ. Гусиныя перья скрипятъ на тетрадкахъ, тщательно наклоненныхъ вправо. Дѣвочки пишутъ, склонивъ голову на правое плечо и высунувъ кончикъ языка.
   Клара д'Элебезъ подымаетъ крышку парты и долго держитъ ее открытой, подставивъ линейку. Изъ-подъ книгъ вытаскиваетъ она письмо дяди Іоахима и съ лицомъ, отупѣвшимъ отъ муки, перечитываетъ въ сотый разъ конецъ:
   "Да, я остаюсь одинокимъ на сей землѣ, съ раскаяньемъ и томленьями, ибо не оставили вы моему одиночеству даже грустнаго плода нашихъ объятій"...
   О, страшная мысль три дня ужъ пытаетъ дѣтское сердце! Я беременна, я должна быть беременной, сказала она себѣ третьяго дня, перечитывая это письмо. И сейчасъ она упорно повторяетъ это. Она почувствовала невральгическія боли и вдругъ мысль безмѣрная явилась... "грустнаго плода нашихъ объятій".
   Тогда сказала себѣ Клара: отъ объятій рождаются дѣти. Это отъ объятій стала беременной несчастная Лаура? Ахъ! Если-бъ я знала это!...
   Какое преступное безумье овладѣло моей душой, когда я страстно обняла Рожера?
   Да, но вѣдь папа меня часто обнималъ. Но конечно... Богъ не позволяетъ имѣть дѣтей ни отъ отца, ни отъ братьевъ... А отъ кузеновъ? Вѣдь за нихъ можно выйти замужъ... Значитъ...

-----

   Съ этого дня началась для Клары медленная агонія. Столь велико было ея невѣдѣніе, что даже самыя очевидныя доказательства не разубѣждали ея. Мать приходила къ ней, пробовала разспрашивать о болѣзни, но напрасно. Клара д'Элебезъ провела дома десять дней, но жизнерадостность не возвращалась къ ней. Она даже начала проситься обратно въ монастырь. Больная бродила одна по чердакамъ, гдѣ играла когда-то въ дѣтствѣ. У отца копошилась гдѣ-то мысль о страшномъ безуміи многихъ изъ рода д'Элебезъ, но онъ старался отдѣлаться отъ этихъ догадокъ.
   Унылая дѣвушка одна бродитъ по холоднымъ коридорамъ монастыря, куда она снова вернулась. Въ жару и въ тоскѣ она даже перестала чувствовать невральгическія боли.
   Разъ ночью ей показалось, что младенецъ шевелится въ ея дѣвичьемъ животѣ. Вскочивъ съ кровати, она сразу вспомнила голосъ, говорившій ей во снѣ, какъ разъ въ утро страшной охоты: "Вотъ приходитъ время твоей беременности!" Это было божественное предостереженіе, подумала она. А я! Я не послушалась! Все потеряно! Все кончено! О, зачѣмъ я родилась, зачѣмъ я не животное, не бѣдная тварь, какъ Робинзонъ, который грызетъ кость на солнышкѣ! Тогда бы меня оставили въ покоѣ.
   Часто мысли Клары останавливаются на ребенкѣ, рожденномъ ея печальной невинностью. Ахъ, она уже любитъ его! Это его сынъ, сынъ любимаго. Что сказалъ бы Рожеръ, если-бъ онъ зналъ обо всемъ? Написать ему? О, нѣтъ! Какой позоръ! Но когда онъ узнаетъ страшную правду -- будетъ ли дуэль, какъ между дядей Іоахимомъ и братомъ Лауры? Рожеръ -- выстрѣлитъ ли онъ? Неужели онъ ослѣпитъ папочку? И тогда?... Нѣтъ, все это слишкомъ ужасно!...
   И каждый день новый кошмаръ, каждую ночь новая смерть. Даже и не смерть, а нѣчто болѣе ужасное, чѣмъ жизнь.
   Разъ господа д'Элебезъ и Фошерезъ ѣдутъ вмѣстѣ въ монастырь навѣстить дочерей. Онѣ прибѣгаютъ -- одна зачахшая, блѣдная, другая -- здоровая и веселая. Черезъ четверть часа господинъ Фошерезъ, отославъ Лію, обращается къ Кларѣ д'Элебезъ:
   -- Вы больны, дитя? Скажите? Чѣмъ вы страдаете?
   О, какъ хотѣлось бы ей признаться въ своемъ преступленіи! Но стыдъ удерживаетъ ее. Передъ другимъ врачомъ, быть можетъ въ слезахъ, повинилась бы она въ своей несуществующей винѣ. Но передъ этимъ нѣтъ! Никогда! Передъ отцомъ Рожера!... Рожеръ не виноватъ... Она одна отвѣчаетъ за совершонное. Непреодолимый стыдъ удерживаетъ ее... Она отвѣчаетъ:
   -- Я не страдаю... У меня лихорадка...
   Мужчины уходятъ. За оградой монастыря господинъ д'Элебезъ не выдерживаетъ и плачетъ.
   -- Успокойтесь, мой бѣдный другъ,-- говоритъ господинъ Фошерезъ.-- У дѣвушекъ бываютъ нервныя заболѣванія, которыя исчезаютъ такъ же неожиданно, какъ появляются. Я не думаю, что это опасно... Дѣвочка она сильная... родители здоровые. Я никогда не слышалъ, чтобъ въ семьѣ д'Элебезъ или д'Этанъ были нервные больные...
   При этихъ словахъ, безсознательно жестокихъ, господинъ д'Элебезъ весь передергивается.
   -- Мой дорогой Фошерезъ...-- говоритъ онъ.
   И замолкаетъ, не сдѣлавъ ужаснаго признанія.
   -- Дѣвочка просто очень нервна, -- продолжаетъ господинъ Фошерезъ,-- но ничего опаснаго...
   Клару д'Элебезъ заботливо лѣчатъ. Въ монастырѣ, гдѣ она всегда была любимицей, ей не отказываютъ ни въ чемъ. Чтобъ не возбуждать ея, духовникъ освободилъ ее отъ всѣхъ религіозныхъ обязанностей. Воскресная служба -- и только. Она не должна теперь каждыя двѣ недѣли исповѣдываться; Старый священникъ зналъ душу дѣвушки и понималъ, сколь мучительнымъ можетъ быть въ такомъ состояніи часъ исповѣди.
   Но Клара д'Элебезъ, сначала втайнѣ обрадовавшаяся этому, потомъ заволновалась.
   Неужели мои намѣренія столь ужасны, что я не могу ихъ повѣдать даже духовнику?
   Пытки возобновлялись или, вѣрнѣе, не прекращались. Ей часто кажется, что она сидитъ на колодцѣ у заколоченнаго дома, что павлины висятъ надъ нею и солнце жжетъ голову.
   -- Онъ родится голымъ,-- говоритъ она сама себѣ.-- У младенца Христа была хоть солома...
   И въ то время какъ нѣжно думаетъ Клара о рожденномъ Младенцѣ, въ ея душѣ подымается глухая злоба противъ Господа.-- Онъ недобрый,-- восклицаетъ она. И тотчасъ, испуганная своимъ богохульствомъ, смиряется и долго молится.
   Одно посѣщеніе особенно тяжко ей -- ея стараго пріятеля господина д'Астэнъ. Онъ пріѣхалъ навѣстить больную дѣвушку. Онъ входитъ въ пріемную залу съ большой корзиной кизиля, который Клара раньше такъ любила. Растроганная Клара плачетъ. Тогда старый д'Астэнъ, самъ потрясенный, протягиваетъ ей руки, желая приласкать дитя и успокоить.
   Но вдругъ Клара д'Элебезъ встаетъ съ нахмуренными бровями, съ суровымъ взглядомъ и кричитъ:
   -- Не смѣйте обнимать меня,-- кричитъ она.-- Жалкій! Вы хотите меня обезчестить.

-----

   Господинъ д'Астэнъ не передалъ родителямъ непонятной фразы, которая, по его мнѣнію, была доказательствомъ страшнаго безумія. Но, не объясняя ничего, онъ настоялъ, чтобы дѣвушку перевезли изъ монастыря домой.
   Часто послѣ обѣда въ Балансэнъ пріѣзжаетъ господинъ Фошерезъ. Онъ напрасно старается открыть корни непонятнаго заболѣванія Клары.
   Ужъ дѣвушка перестала разговаривать и только кратко отвѣчаетъ, когда ее о чемъ-нибудь спрашиваютъ. Она встаетъ каждый день, въ одно и то же время и раннимъ утромъ идетъ молиться въ церковь, останавливаясь у могилы Лауры. Розовыя белладонны отцвѣли, ихъ смѣнили грустныя настурціи, средь сухихъ листьевъ и снѣга. Она кашляетъ, послѣ того какъ, истязуя себя, простояла на колѣняхъ все утро средь заиндивѣвшей травы. Нѣтъ словъ, чтобы передать ея мученія. Усталость и безразличіе ко всему уступаютъ мѣсто только жестокимъ вспышкамъ раскаянія. Угрызенія совѣсти слѣпятъ ея глаза, неотступно жужжатъ въ ушахъ. Ночью галлюцинаціи преслѣдуютъ ее, голоса кричатъ о беременности, боли разрываютъ все тѣло и въ темнотѣ встаютъ красныя тѣни.
   Послѣ одной изъ такихъ ночей Клара д'Элебезъ не можетъ подняться. Гертруда приноситъ ей завтракъ. Но измученная дѣвушка въ раздраженіи прогоняетъ старую служанку. Тогда госпожа д'Элебезъ начинаетъ осторожно уговаривать Клару выпить что-нибудь, но напрасно. Бѣдная мать уходитъ въ свою комнату и тамъ долго плачетъ.
   

VI.

   Въ ясное утро марта умерла Клара д'Элебезъ. Небо было прозрачно, какъ перламутръ невозмутимыхъ водъ. Облака легкія и рѣдкія таяли. Сотни птицъ пѣли на голыхъ платанахъ. Пѣтухи перекликались. Хижины блистали въ росѣ. Робкій шопотъ весны шелъ съ едва желтѣющихъ нивъ. Въ паркѣ алѣли цвѣты магнолій, какъ языки пламени. На лужайкахъ трепетали листики анемонъ. Желтые первоцвѣты, фіалки, подснѣжники, лютики мелькали у ограды. Вдали дрожали Пиренеи, подобныя плывучимъ льдинамъ, лазурныя и снѣговыя.
   Госпожа д'Элебезъ вошла въ комнату дочери, которая за послѣдніе два дня, оправившаяся немного, вставала.
   -- Какъ ты спала, мое дитя?
   -- Мнѣ лучше, мамочка!
   -- Хочешь, Гертруда принесетъ тебѣ теплой воды, чтобы умыться?
   -- Да, мамочка.
   Госпожа д'Элебезъ вышла изъ комнаты. Клара, вся охваченная единой надеждой, встала на колѣни предъ распятіемъ и начала молиться.
   Когда Гертруда ушла, Клара д'Элебезъ съ большимъ усердіемъ принялась за туалетъ. Она тщательно завила свои тяжелые локоны и одѣлась. Потомъ, озабоченная, открыла саше съ платочками, вынула оттуда два письма дяди Іоахима, спрятанныя ею, и сожгла ихъ. Взглянувъ еще разъ на дядинъ портретъ, она вышла изъ своей комнаты и, стараясь ступать какъ можно тише, прошла въ библіотеку. Тамъ въ углу былъ шкапъ, въ которомъ госпожа д'Этанъ помѣстила домашнюю аптеку. На каждой бутылкѣ или банкѣ госпожа д'Этанъ своимъ старческимъ почеркомъ вывела названіе лѣкарства: эѳиръ, лауданъ, лавровыя капли, бальзамъ и еще другія.
   Клара д'Элебезъ открыла шкапъ и взяла лауданъ. Это рѣшеніе пришло совсѣмъ внезапно. Еще десять минутъ тому назадъ, сжигая письма дяди, она не сознавала ясно, что ей предпринять. Но она не удивилась своему поступку. Она еле ощущала все происходящее, какое-то отупѣніе овладѣло ею. Взявъ склянку, она спрятала ее на груди.
   Лицо ея сохраняло полное спокойствіе. Стоя у большого окна библіотеки, глядѣла она на тихій садъ. Тамъ былъ сырой тѣнистый уголокъ, гдѣ она играла "въ садъ", когда была еще маленькой. Она вспомнила объ этомъ. Подъ акаціями съ большими стручками она рядами сажала бутоны розъ, поливала ихъ изъ маленькой зеленой лейки. Лейку ей подарилъ въ именины отецъ. Она вспомнила свою просьбу: "Мама, сдѣлаемъ дождь!" Въ лейку наливали немного чистой воды. Тогда нѣсколько капель падали на горячіе лепестки. Шорохъ въ кустахъ пугалъ ее, она бросала игрушку и бѣжала къ бабушкѣ, вытянувъ руки, какъ дѣти, когда они только начинаютъ ходить.
   Эти воспоминанія мучали Клару. Она сдерживалась, чтобы не заплакать. Отвращеніе и тоска овладѣли ею. Подъ чернымъ платьемъ сжимала она склянку. Ея грудь чувствовала холодъ стекла.
   Она пошла въ паркъ. Навстрѣчу ей шелъ отецъ съ Робинзономъ на охоту, но онъ не замѣтилъ ея. Клара замедлила шагъ и начала разглядывать свою юбку. Невыразимый ужасъ искривилъ ея ротъ. Ей показалось, что ея животъ сталъ огромнымъ. Она подумала о матери, о Рожерѣ, стараясь отогнать отъ себя ихъ образы.
   Она была ужъ на кладбищѣ, между склепомъ д'Элебезъ и могилой Лауры. Бѣлые гіацинты цвѣли вокругъ.
   Клара стала на колѣни, вынула склянку, откупорила ее. Лѣвой рукой она обхватила рѣшетку. Закрывъ глаза, залпомъ выпила она лауданъ.
   Такъ умерла Клара д'Элебезъ въ возрастѣ семнадцати лѣтъ, 10-го марта 1848 года. Молитесь за нее!

Перевелъ И. Эренбургъ.

"Русская Мысль", кн. V, 1916

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru