Lib.ru/Классика: Вудс Маргарет. Деревенская трагедия

ДЕРЕВЕНСКАЯ ТРАГЕДІЯ.

Романъ Маргариты Вудсъ.

-- Не трогай, брось, говорю тебѣ, постылая харя, не то проучу! Смотри, захнычешь еще у меня не такъ!

Чей-то злобный, кричащій голосъ произносилъ эти слова какъ разъ въ ту минуту, когда подъ тяжелыми шагами Джемса Понтина скрипнула послѣдняя ступенька лѣстницы. Такія крутыя лѣстницы бываютъ въ лондонскихъ домахъ, сверху до низу переполненный мелкими, бѣдными квартирами. По всей вышинѣ ея царила непроглядная тьма, за исключеніемъ одной площадки, освѣщенной слабымъ сѣрымъ просвѣтомъ сквозь случайно открытую дверь. Черезъ эту дверь, въ глубинѣ комнаты, можно было различить съ полдюжины грязныхъ ребятишекъ, которые какъ черви ползали во всѣхъ углахъ и только передвиженіемъ съ мѣста на мѣсто выдѣлялись на грязномъ полу; тутъ же женщина, съ перебитымъ носомъ, сидѣла у стола и медленно раскачивалась надъ пустою рюмкой. Джемсъ, росшій въ грубой деревенской средѣ, не отличался чувствительностью, но, взглянувъ мимоходомъ на эту семью, онъ почувствовалъ какое-то странное физическое и нравственное отвращеніе и пошелъ дальше, вверхъ, по скрипучимъ ступенькамъ лѣстницы, напоминающей темный колодезь. Возможно ли было, чтобы родной братъ его, такой же, какъ и онъ, почтенный и уважаемый Понтинъ кончилъ жизнь въ такой трущобѣ? Вотъ что значитъ дѣлать и по-своему и жить не такъ, какъ, бывало, жили отцы и дѣды. Ошибочно было бы предполагать, какъ это часто дѣлается, что только одному дворянству свойственно гордиться родовыми и наслѣдственными преимуществами: въ душѣ представителя всѣхъ почтенныхъ и уважаемыхъ Понтиновъ было то же смутное чувство оскорбленнаго семейнаго достоинства, когда онъ постучался въ дверь квартиры своего умершаго брата. Джемсу какъ будто послышался на мгновеніе прежній рѣзкій, крикливый голосъ и грубая ругань и показалось, когда онъ заглянулъ въ комнату черезъ щель, сквозившую между полуоткрытою дверью и колодой, что женщина въ траурѣ сердито размахивала рашперомъ и кому-то угрожала; но деревенскую умственную воспріимчивость нельзя считать пластинкой, готовой всегда воспринять моментальное фотографическое изображеніе, и когда Джемсъ очутился посреди комнаты, прежде чѣмъ полученное впечатлѣніе успѣло наложить свой отпечатокъ, оно уже стерлось въ его головѣ. Комната была темная; въ одномъ углу стояла широкая грязная кровать, а посрединѣ -- столъ, съ ободранною и пропитанною жиромъ скатертью и немытою посудой. Тутъ же стоялъ сломанный коммодъ и три стула; другой мебели не было, если не считать козлы, на которыхъ, вѣроятно, стоялъ передъ тѣмъ гробъ. Женщина въ траурѣ все еще была у стола, но рашперъ лежалъ уже на полу, и она стояла выпрямившись во весь ростъ, съ полнымъ сознаніемъ важности своего траурнаго платья, обшитаго такимъ широкимъ крепомъ, что любая великосвѣтская барыня безъ униженія могла бы признать его годнымъ для ношенія, хотя, въ то же время, цвѣтъ крепа напоминалъ о происхожденіи его изъ ближайшей на углу лавчонки готоваго платья. Женщина была высокаго роста и красива, но сломанные зубы съ перваго же взгляда придавали какую-то уродливость ея улыбкѣ; къ тому же, по всему было видно, что она и не привыкла, и не особенно старалась казаться не тѣмъ, чѣмъ она была на самомъ дѣлѣ. Хотя слезливо-жалобный тонъ, съ которымъ она предложила стулъ своему деверю, и отличался рѣзко отъ пронзительнаго крика, долетавшаго до него на лѣстницѣ, но голосъ не былъ пріятнѣе прежняго. Впрочемъ, въ данномъ случаѣ это было безразлично, такъ какъ если бы даже она была первѣйшею актрисой въ мірѣ, ея искусство не произвело бы никакого впечатлѣнія на брата Джемса. Въ теченіе уже многихъ лѣтъ онъ зналъ и привыкъ въ мысли, что Селина, жена брата Джорджа, была изъ "безпутныхъ", а то, что онъ зналъ, зналъ онъ крѣпко; онъ былъ не изъ тѣхъ людей, которые легкомысленно мѣняютъ свое, разъ установившееся мнѣніе о людяхъ потому только, что этимъ людямъ заблагоразсудится вдругъ ни съ того, ни съ сего измѣнить свое поведеніе. Въ тѣхъ случаяхъ, однако, когда смерть похищаетъ одного изъ членовъ семьи, остающіеся въ живыхъ обязаны оказывать другъ другу особенную взаимную вѣжливость, а мистеръ Понтинъ всю свою жизнь умѣлъ сохранять, даже при самыхъ безразличныхъ обстоятельствахъ, родъ своеобразнаго достоинства, отличающаго его отъ другихъ людей,-- такого достоинства, котораго,однако, нельзя было приписать ни особенному развитію ума, ни природному благородству. И такъ, придвинувъ стулъ и садясь на него, онъ приступилъ къ обычному обмѣну привѣтствій.

-- Надѣюсь, мистрисъ Джорджъ, что вы чувствуете себя, все таки, не дурно.

-- Настолько, насколько это возможно при данныхъ обстоятельствахъ. Благодарю васъ, мистеръ Понтинъ. А какъ ваше здоровье?

Затѣмъ Джемсъ выразилъ сожалѣніе, что онъ опоздалъ на похороны, и эти слова звучали не какъ учтивыя только фразы, были какъ будто выраженіемъ искреннихъ чувствъ, чуть ли и упрекомъ.

-- Если бы я узналъ днемъ раньше, то непремѣнно пріѣхалъ бы во-время, чего бы мнѣ это ни стоило. Въ прошлый вторникъ минулъ годъ съ того дня, какъ умеръ нашъ двоюродный братъ Гэль и мнѣ помнится, что я всталъ въ три часа утра, чтобы присутствовать при его похоронахъ въ Ватлингтонѣ. Я бы никогда не могъ себѣ представить, чтобы моего роднаго брата похоронили безъ меня!

-- Это было сдѣлано по приказанію санитарной полиціи сказала мистрисъ Джорджъ, надувая губы съ недовольнымъ видомъ, но какъ будто извиняясь.-- Санитарный чиновникъ требовалъ, чтобы трупъ не оставался съ нами въ одной комнатѣ.-- Наступила минутная пауза, и Селина погрузилась въ размышленія, затѣмъ не безъ нѣкотораго презрѣнія въ тонѣ продолжала:-- Надо признаться, что трупъ Джорджа былъ довольно жалкій, но я, всѣ таки, не щадя денегъ, похоронила его на премію за страхованіе его жизни. Ни одна душа не скажетъ, чтобы я не сдѣлала всего, что слѣдуетъ, да еще и самымъ приличнымъ образомъ, хотя онъ далеко не былъ такимъ мужемъ, какимъ могъ бы быть, мистеръ Понтинъ. Повѣрьте, не былъ... помяни его Господи!... да, не было не былъ... и вы, сударыня, знаете очень хорошо, что я говорю только одну святую истину, такъ что не совѣтую вамъ перечить мнѣ съ вашею обычною наглостью!

Послѣднія слова съ особенною силой были обращены въ сторону дыряваго полога надъ кроватью, изъ-за котораго на мгновеніе высунулось маленькое блѣдное личико съ выраженіемъ безусловнаго протеста противъ неблагопріятныхъ отзывовъ Селины о покойникѣ.

-- Такъ это Анна?-- спросилъ Джемсъ не безъ нѣкотораго участія.

Анна принадлежала къ числу тѣхъ дѣтей, которыя инстинктивно не любятъ дѣлать изъ проливаемыхъ ими слезъ предмета наблюденія для какихъ бы то ни было зрителей, хотя бы сочувственно относящихся къ нимъ. Успѣвъ за пологомъ кровати обтереть слезы и оправиться послѣ этого вопроса, она выступила впередъ и, стоя совершенно прямо, тихо и вѣжливо отвѣчала:

-- Да, дядя.

Въ дѣйствительности ей было пятнадцать лѣтъ, но на видъ она была такъ мала и худа, что казалась совершеннымъ ребенкомъ въ своемъ простенькомъ, мѣшковатомъ черномъ платьѣ- она сохранила свои дѣтскіе большіе влажные глаза, синій цвѣтъ которыхъ отражался даже на бѣлкахъ и которые попадаются такъ часто, но такъ мимолетно среди дѣтей южной части средней полосы Англіи. И волосы ея также были свѣтлы и мягки, какъ волосы ребенка. Джемсъ Понтинъ нѣсколько секундъ молча смотрѣлъ на нее, а затѣмъ сказалъ:

-- Отецъ ея говорилъ мнѣ, что она пошла въ нашу семью. У тебя есть что-то общее съ твоею теткой Сюзанной, и дѣйствительно, моя милая... знаешь, съ той, которая умерла въ чахоткѣ, вотъ ужь тому минуло въ Михайловъ день какъ разъ двѣнадцать лѣтъ...

-- Я бы ничуть не удивилась, если бы въ недалекомъ будущемъ и Анна умерла въ чахоткѣ,-- замѣтила Селина, равнодушно осматривая дочь съ головы до ногъ.-- Она, въ самомъ дѣлѣ, вся въ отца. Была у насъ еще дѣвочка, Юлія, вотъ та была похожа на меня,-- большая такая, славная, здоровая дѣвочка. Если бы не скарлатина, я бы, кажется, съумѣла воспитать ее,-- ну, а всѣ другія дѣти, можно сказать, со дня рожденія дышатъ на ладонъ.

Пока она говорила, деверь медленно вытаскивалъ изъ боковаго кармана связку запачканныхъ писемъ и нѣсколько истертыхъ плоскихъ кожаныхъ бумажниковъ.

-- Вѣдь, вы знаете, что бѣдный братъ мой писалъ мнѣ, чтобы я пріѣхалъ и забралъ къ себѣ Анну?-- спросилъ онъ.

Селина объ этомъ, повидимому, ничего не знала. По примѣру многихъ людей, желающихъ распорядиться значительнымъ и важнымъ наслѣдствомъ, ея мужъ высказался только тогда, когда очутился подъ защитой могилы, не желая при жизни начинать борьбу, которую должно было вызвать его посмертное распоряженіе.

Селина, однако, не была особенно расположена вести борьбу. Она простояла нѣсколько минутъ молча, опустивъ глаза, какъ бы взвѣшивая мысленно свое положеніе. Она мигомъ смекнула, что, при недостаточномъ знакомствѣ съ юридическою стороной дѣла, она могла безъ всякой выгоды для себя столкнуться съ законнымъ правомъ деверя надъ Анной; а въ такомъ случаѣ лучше добровольно уступить. Какъ бы то ни было, врядъ ли выгодно было для нея оставлять при себѣ дочь, принимая во вниманіе несоотвѣтствіе между склонностями матери и дочери. Въ Аннѣ была какая-то врожденная порядочность, которая дѣлала ея общество для Селины часто тягостнымъ и не предвѣщала много пользы для матери при томъ образѣ жизни, который она уже напередъ себѣ начертила. Но высказать откровенно свою готовность отдѣлаться отъ дочери было бы глупо, тѣмъ болѣе, что такимъ путемъ она теряла лишній шансъ получить хоть немного денегъ въ вознагражденіе за свою материнскую жертву.

-- Все это такъ,-- захныкала она въ отвѣтъ, приготовляя носовой платокъ для ожидаемыхъ слезъ,-- но сами посудите, какъ тяжело для бѣдной вдовы лишиться единственной дочери какъ разъ въ такіе годы, когда она можетъ быть полезна матери.

-- Вѣдь, это для ея же пользы, мистрисъ Джорджъ, вы это знаете.

-- Какъ! отъ меня отбираютъ моего единственнаго ребенка, такъ что мнѣ не съ кѣмъ будетъ даже промолвить слова, а она, къ тому же, такая мастерица у меня для всякаго шитья! Ей часто удавалось уже зарабатывать по полтора шиллинга въ день за штопанье носковъ и бѣлья.

Ея утвержденіе, очевидно, страдало неточностью, вслѣдствіе чего произошелъ мгновенный обмѣнъ сердитыхъ взглядовъ между матерью и дочерью.

Между тѣмъ, Джемсъ Понтинъ осторожно развернулъ два скомканныхъ письма и разложилъ ихъ на столѣ передъ своею невѣсткой; но глаза послѣдней быстро перенеслись дальше, къ другой жесткой бумажкѣ, поменьше первыхъ, которую деверь медленно расправлялъ на столикѣ. При этомъ пальцы его не спѣшили разстаться съ бумажкой: въ такія тяжелыя времена не легко человѣку разставаться съ пятью фунтами, но что же дѣлать? Никто изъ Понтиновъ никогда еще не обижалъ семьи въ денежномъ отношеніи, да, къ тому же, уплативъ эту сумму, онъ разсчитывалъ покончить всѣ счеты съ Селиной.

-- Вѣдь, это для ея же пользы,-- медленно повторилъ онъ.-- Кромѣ того, вотъ вамъ, мистрисъ Джорджъ, возьмите эти пять фунтовъ. Они болѣе чѣмъ достаточно покроютъ всякіе убытки, которые вы можете при этомъ понести. Но помните, больше вы ничего и никогда не получите.

Онъ еще не успѣлъ договорить этихъ словъ, какъ ужь деньги вмѣстѣ съ носовымъ платкомъ очутились въ карманѣ Селины.

-- Это, безъ сомнѣнія, для ея пользы, мистеръ Понтинъ, какъ вы сами говорите,-- подхватила она съ живостью.-- Вы, вѣроятно, заѣдете за ней завтра рано утромъ?

-- Неужели вы думаете, что я соглашусь провести ночь въ Лондонѣ?-- возразилъ онъ почти негодующимъ тономъ.-- Мнѣ и безъ того не въ моготу въ вашемъ городѣ. Нѣтъ ужь, сдѣлайте одолженіе, если вопросъ объ отъѣздѣ Анны рѣшенъ, проститесь съ ней сегодня,-- не все ли вамъ равно, завтра или сегодня? Не много времени, вѣроятно, потребуется ей, чтобы собрать свои пожитки, и если мы съ ней захватимъ сегодняшній поѣздъ, то до сумерекъ еще будемъ дома.

-- Слышишь, Анна? Ну-ка, поварачивайся!-- сказала горюющая мать, всовывая деньги въ старый кошелекъ и стягивая его резиновою тесемкой.

Анна, которая до того времени стояла молча, прислонившись къ кровати, тотчасъ выпрямилась съ растеряннымъ видомъ и, открывъ коммодъ, начала перебирать въ немъ крохотную и жалкую кучу изношенныхъ одеждъ. Мать ея разостлала на полу листъ оберточной бумаги, который долженъ былъ служить чемоданомъ на дорогу, и начала суетливо укладывать ея вещи.

-- Что это за дрянь ты берешь съ собой?-- немного погодя спросила она презрительно у дочери.

-- Вещи эти принадлежали отцу,-- отрѣзала Анна, и съ этими словами углы ея кроткаго дѣтскаго рта приняли то выраженіе непреодолимаго упорства, которое было такъ хорошо извѣстно Селинѣ. При другихъ обстоятельствахъ это не удержало бы мать отъ ссоры съ дѣвочкой, хотя она и знала, что при этомъ добиться чего-нибудь отъ дочери было совершенно невозможно, но въ данное время деньги, находящіяся въ ея карманѣ, наполняли все ея существо блаженствомъ, похожимъ даже на благодушіе, подъ вліяніемъ котораго она оставила дочь въ покоѣ.

Дѣйствительно, не много времени понадобилось Аннѣ, чтобы собрать свои ничтожные пожитки. Очень скоро неуклюжій узелъ въ оберточной бумагѣ, внѣшній видъ котораго такъ непріятно знакомъ обычному путешественнику третьяго класса, очутился въ рукахъ дяди, и Анна вскорѣ уже стояла около него совсѣмъ готовая къ отъѣзду, въ черной шляпкѣ, обшитой грубымъ крепомъ, и въ худомъ плащѣ съ капюшономъ.

-- Прощай, Анна,-- сказала Селина, какъ бы птичьимъ клювомъ дотрогиваясь губами до ея щеки.-- Постарайся вести себя лучше у дяди, чѣмъ ты вела себя у меня.

-- Маменька, я жалѣю, если дурно вела себя относительно васъ, и надѣюсь, что вы простите мнѣ,-- отвѣчала дѣвочка безжизненнымъ, формальнымъ тономъ, а затѣмъ послѣдовала за дядей все съ тѣмъ же неподвижнымъ и потеряннымъ взглядомъ. Но, дойдя до двери, она неожиданно и круто повернулась, какъ будто Анну кто-нибудь позвалъ, и остановилась, какъ вкопанная, напряженно уставясь на кровать. Джемсъ Понтинъ тоже остановился въ изумленіи, держась за ручку двери. Онъ собирался тронуть ее за плечо, какъ вдругъ, не говоря ни слова, однимъ прыжкомъ она очутилась на другой сторонѣ комнаты, бросилась на кровать и зарыдала глухими судорожными рыданіями.

-- О, отецъ, отецъ!-- простонала она,-- отецъ!

Дядя подошелъ къ ней и сталъ у кровати.

-- Успокойся, дитя мое,-- проговорилъ онъ съ участіемъ,-- не нужно такъ огорчаться. Все къ лучшему.

-- Конечно, все къ лучшему,-- вторила ему мать съ нетерпѣніемъ, ощупывая свой карманъ.-- Сколько разъ заходила къ намъ дама-благотворительница нашего прихода и говорила и ей, и отцу ея, что глупо роптать противъ воли Божіей. Но вотъ посмотрите: говори, не говори, все одно,-- какъ о стѣну горохъ,-- ее не скоро проберешь.

Рыданія такъ же быстро прекратились, какъ и начались, и дѣвочка встала на ноги.

-- Такъ недавно было это... въ воскресенье...-- сказала она, глядя на противуположную стѣну.

Она хотѣла сказать, что еще въ воскресенье изнуренная фигура ея больнаго отца сидѣла тутъ, подпертая этими же самыми подушками. "Мнѣ жаль оставлять тебя, Аня, голубчикъ мой",-- съ трудомъ и еле слышнымъ шепотомъ сказалъ онъ ей въ этотъ день. Казалось, что цѣлые годы прошли съ тѣхъ поръ, но она все какъ-будто ожидала, что опять предстанетъ здѣсь передъ ней лежащая фигура съ знакомымъ болѣзненнымъ лицомъ, которое одно только въ цѣломъ мірѣ и смотрѣло на нее любящими глазами.

-- Вотъ глупенькая! вѣдь, это было не въ воскресенье, а въ. понедѣльникъ,-- фыркнула на нее Селина, воображая, что дѣвочка говорила о смерти отца.

-- Прощайте, маменька,-- опять сказала Анна и дверь затворилась за ней и за ея дядей. Слышно было, какъ фермеръ, тяжелыми шагами и неловко цѣпляясь за ступеньки, спустился по темной лѣстницѣ, а Селина, между тѣмъ, доставъ изъ-подъ кровати темную бутылку, усѣлась и принялась съ жадностью разглядывать свой маленькій капиталъ.

-----

Вдоль пограничной линіи Оксфордшира тянется длинный и совершенно прямой холмистый кряжъ, направляющійся отъ сѣвера съ югу. На одномъ концѣ кряжъ этотъ, какъ волна прибрежнаго буруна, поднимается выше и затѣмъ круто обрывается, переходя въ широкую долину, разстилающуюся вдаль. Какъ разъ на этомъ обрывѣ гнѣздится деревня Гайкросъ, напоминая своимъ мѣстоположеніемъ, даже среди полнаго несоотвѣтствія всѣхъ остальныхъ условій, старинный укрѣпленный городъ, украшающій своими башнями и стѣнами какой-нибудь скалистый утесъ въ Италіи. Чудный видъ кругомъ придавалъ не меньшій блескъ и мирной деревушкѣ съ ея скромными хижинами и стогами сѣна, чѣмъ посѣдѣвшимъ отъ времени стѣнамъ средневѣковой крѣпости. Неправильный рядъ черепичныхъ деревенскихъ крышъ, сбоку небольшое, поросшее травой кладбище съ своею обычною низенькою каменною оградой и своимъ старымъ, съ незапамятныхъ временъ стоящимъ тутъ тиссовымъ деревомъ, отлогое поле, золотящееся подъ желтыми лютиками или зрѣющею рожью,-- всѣ эти самыя обыкновенныя принадлежности англійской деревни, рѣзко выступая на ярко-синемъ фонѣ туманной дали съ ея волнистыми и неясными очертаніями, принимали совершенно особенный видъ и имѣли поэтическій характеръ. Исторія нагорной деревушки отличалась эпизодами, тоже напоминавшими бурное прошлое укрѣпленнаго города. На утесистомъ выступѣ южнаго склона стоитъ замокъ временъ Елизаветы, превратившійся теперь въ ферму, хотя и понынѣ высокая терраса, пруды, напоминающіе крѣпостные рвы, тиссовыя изгороди и величественныя ворота у входа остались безъ всякихъ измѣненій. Также и на сѣверной сторонѣ, въ томъ мѣстѣ, гдѣ дорога круто спускается по отвѣсному обрыву кряжа, виднѣются стѣны изъ рыхлаго камня, которыя когда-то служили оградой для другого стариннаго барскаго дома; одинъ изъ невѣжественныхъ или глупыхъ потомковъ бывшаго величія снесъ всѣ старыя зданія и отъ нихъ ничего почти не осталось, за исключеніемъ столбовъ и высокаго восьмиугольнаго павильона, стоящаго въ видѣ сторожевой башни на сѣверномъ карнизѣ горъ. Въ этихъ укрѣпленіяхъ, защищающихъ деревню съ обѣихъ сторонъ, можно видѣть указаніе на историческое прошлое этой мѣстности, и дѣйствительно, она когда-то служила убѣжищемъ остаткамъ разбитой роялистской арміи во времена парламентскихъ войнъ. Крутымъ гористымъ склонамъ ея, покрытымъ травой и рожью, а также и узкому сѣрому каменному мосту, переброшенному черезъ протекающую внизу рѣчку, пришлось испытать на себѣ удары пушечныхъ ядеръ и испить свою долю человѣческой крови. Въ самомъ концѣ улицы, при выходѣ изъ села, немного не доходя до стараго барскаго дома, какъ продолжаютъ и теперь еще называть мѣсто разрушеннаго зданія, находится ферма Понтина, низкая постройка съ остроконечною крышей. Домъ былъ выстроенъ лѣтъ двѣсти назадъ однимъ изъ Понтиновъ и съ тѣхъ поръ Понтины не переставали владѣть имъ, но и они раздѣляютъ теперь участь всѣхъ фермеровъ и платятъ ренту неизвѣстному имъ владѣльцу, разрушившему древнее жилище своихъ праотцевъ. Небольшой садъ отдѣляетъ ферму отъ дороги и какъ разъ передъ фасадомъ дома ростутъ три или четыре большихъ вяза, подъ тѣнью которыхъ стоитъ каменный крестъ. За этою частью сада начинался спускъ съ горы и за полуразрушеннымъ крестомъ, высоко возвышающимся надъ неровными ступеньками, разстилается безконечная лѣсная даль, на туманной и волнистой синевѣ которой въ солнечные дни выдѣляются блѣдно-сѣрыя башни и колокольни ближайшаго города. Послѣ долгой и скучной ѣзды по полямъ и проселочнымъ дорогамъ среди непробудной сельской тишины, которая сильно поразила и привела въ смущеніе маленькую урожденку Лондона, экипажъ, наконецъ, остановился подъ тѣнью вязовъ, и Анна Понтинъ вышла изъ него. Въ честь ея прибытія дядя остановился у садовой калитки, вмѣсто того, чтобы въѣхать во дворъ фермы; оттуда вышелъ къ нимъ молодой парень, не по годамъ физически развившійся, съ тупыми и некрасивыми чертами лица, и увелъ лошадь съ экипажемъ. Мистеръ Понтинъ своимъ обычнымъ серьезнымъ и строгимъ голосомъ задалъ молодому парню нѣсколько вопросовъ и можно было замѣтить, что онъ уже напередъ былъ недоволенъ въ ожиданіи медленныхъ и невнятныхъ отвѣтовъ. Между тѣмъ, со ступенекъ креста, не торопясь, сошелъ мальчикъ, повидимому, идіотъ, съ большою головой, безсмысленно вглядываясь и мыча на новопріѣзжую.

-- Еще не попадался мнѣ такой глупый парень, какъ этотъ Джесъ,-- пробормоталъ про себя фермеръ, бросая возжи своему работнику, и, показывая Аннѣ дорогу, направился впередъ по тропинкѣ, выстланной плитнякомъ и ведущей въ дому. Дверь была отперта и они вошли въ домъ.

-- Тетушка! эй, тетушка! Гдѣ же это вы запропастились?-- началъ онъ громко звать.

-- Вотъ тебѣ и на!-- отвѣчало что-то невидимое, очевидно, болѣе удивленнымъ, чѣмъ довольнымъ голосомъ,-- да неужели вы успѣли уже вернуться, мистеръ Понтинъ? А я только что вымыла чайную посуду и раньше ужина ни въ какомъ случаѣ не думала видѣть васъ!

-- Трудно съ поѣздами-то напередъ угадать,-- какъ бы извиняясь, отвѣчалъ мистеръ Понтинъ.-- Назадъ мы ѣхали гораздо скорѣе, чѣмъ туда.

Тѣмъ временемъ они вошли въ невысокую комнату съ кирпичнымъ поломъ и съ совершенно заросшимъ зеленью окномъ. По тремъ стѣнамъ комнаты тянулись полки, на которыхъ стояли миски съ молокомъ и сливками, тарелки съ масломъ и съ разложенными въ маленькія кучки яйцами всевозможныхъ оттѣнковъ, начиная съ прозрачной жемчужной бѣлизны вплоть до красновато-коричневыхъ.

Мистрисъ Понтинъ, какъ всегда, въ пятницу вечеромъ считала яйца и складывала ихъ въ корзину для отправки на рынокъ. Она была женщина невысокаго роста, весьма обширныхъ размѣровъ, съ длинными руками и круглымъ краснымъ лицомъ. На ней было темнокрасное ситцевое платье и старая черная соломенная шляпка съ темнокрасною лентой.

-- Вотъ Анна,-- сказалъ Джемсъ, положивъ руку на плечо дѣвушки.

Мистрисъ Понтинъ подошла, обтирая свои толстые мокрые пальцы о передникъ, и пристально посмотрѣла на Анну.

-- Мы рады тебѣ, моя милая,-- сказала она.-- Я надѣюсь, что ты добромъ заплатишь людямъ, которые готовы отнестись къ тебѣ хорошо. Здѣсь не жалѣютъ, правда, труда, но за то и кормятъ хорошо. Мы всѣ должны работать, чтобы жить, и могу сказать тебѣ напередъ, что и я себя не жалѣю въ этомъ отношеніи. Право, не знаю, что бы дядюшка дѣлалъ безъ меня.

Затѣмъ она снова пристально взглянула на Анну. Селину она видѣла только разъ въ жизни и, повидимому, ея ожиданія не сбылись относительно ея дочери: она ожидала худшаго въ нѣкоторомъ отношеніи, но въ другомъ, можетъ быть, и лучшаго. Анна, въ ея представленіи, должна была непремѣнно носить на шеѣ медальонъ, шіяпу съ перьями, по пустякамъ улыбаться, имѣть здоровый цвѣтъ лица и большіе, круглые, черные глаза, постоянно глазѣющіе по сторонамъ,-- словомъ, мистрисъ Понтинъ надѣлила ее всѣми внѣшними признаками тѣхъ склонностей, которыя ей такъ мало были понятны и которыя, она думала, съумѣетъ обуздать. Выкупающія эти недостатки качества воображаемой Анны должны были заключаться въ крѣпкомъ тѣлосложеніи и длинныхъ рукахъ, обладающихъ неисчерпаемою и въ скрытомъ состояніи находящеюся способностью мыть и перетирать носуду и носить ведра. Настоящая же Анна была мала и блѣдна, съ серьезными и робкими глазами; по внѣшности она была достойною дочерью того самаго Джорджа, жалкій трупъ котораго, по мнѣнію его жены, дѣлалъ такъ мало чести его семьѣ.

-- По всей вѣроятности, комната Бена уже приготовлена для нея?-- спросилъ мистеръ Понтинъ.

-- По всей вѣроятности, ничего подобнаго не могло и придти мнѣ въ голову,-- рѣзко отрѣзала его жена и затѣмъ, наклонившись надъ корзиной, она продолжала нѣкоторое время отсчитывать яйца. Она, однако, вскорѣ обернулась и возобновила разговоръ.-- Вотъ еще выдумали... комната Бена! Только этого недоставало. А что бы мы дѣлали въ тотъ день, когда Бенъ, можетъ быть, вернется? Да онъ, къ тому же, всегда такъ дорожилъ обстановкой своего помѣщенія... Анна, иди за мной и не обращай вниманія на дядюшку.

Такое безцеремонное обращеніе съ человѣкомъ, настолько проникнутымъ собственною важностью, какъ ея дядя, поразило слегка Анну, но она молча послѣдовала за мистрисъ Понтинъ наверхъ, во второй этажъ, по крутымъ ступенькамъ, и очутилась въ маленькой мансардѣ съ покатыми стѣнами.

-- Здѣсь тебѣ будетъ, навѣрное, очень хорошо послѣ Лондона,-- сказала ей тетка добродушно.-- Въ этой комнатѣ жила горничная въ тѣ времена, когда я держала прислугу. Ужь эти мнѣ дѣвчонки! Я рада, что избавилась отъ нихъ. Никакой нѣтъ отъ нихъ пользы, только одна обуза, больше ничего, и я всегда такъ говорила. Лучше самой сдѣлать все, что нужно, чѣмъ бѣгать за ними и додѣлывать, да передѣлывать всю ихъ работу, увѣряю тебя.

Это замѣчаніе неизмѣнно приводилось теткой каждый разъ, какъ заходилъ разговоръ о "дѣвчонкахъ": оно входило въ ограниченный кругъ тѣхъ замѣчаній, которыя составляли ея разговорный репертуаръ. Все-таки, оно подѣйствовало удручающимъ образомъ на молодую дѣвушку, которая должна была замѣнить "дѣвчонку". Сильно покраснѣвъ, Анна робко проговорила:

-- Боюсь, что не окажусь хорошею помощницей для васъ, тетушка.

-- Ничего, моя милая,-- возразила мистрисъ Понтинъ, не унывая.-- Я такъ привыкла къ всякаго рода хлопотамъ, что сама не знаю, что бы я дѣлала безъ нихъ. Трудиться, трудиться, съ утра до вечера трудиться -- вотъ мое правило въ жизни. Недаромъ дядюшка Понтинъ говоритъ, что во всю свою жизнь не встрѣчалъ такой женщины.

Она повѣсила полотенце на спинку единственнаго въ комнатѣ стула и тяжело побрела за кускомъ мыла.

Постельное бѣлье въ комнатѣ Анны было старое, но хорошее, и красная мѣтка Д. П. красовалась въ углу съ тщательно придуманными украшеніями. Когда Анна, утомленная пережитыми за день событіями, легла, наконецъ, въ постель, то не могла не почувствовать всей свѣжести этого бѣлья и съ удовольствіемъ вдыхала ароматъ, оставшійся въ немъ отъ сушеныхъ травъ. Если ужъ правду говорить, то врядъ ли обширныя ноздри мистрисъ Понтинъ обращали вниманіе на какіе бы то ни было запахи, хорошіе или дурные, но одинъ изъ традиціонныхъ обычаевъ дома состоялъ въ томъ, чтобы въ извѣстное время года собирать душистые колосья съ лавендовыхъ кустовъ, ростущихъ по обѣимъ сторонамъ крыльца, и обкладывать ими шкафы съ постельнымъ бѣльемъ. Простыни были пропитаны ароматомъ этихъ травъ: проникая всюду, онъ былъ, въ то же время, такъ же неуловимъ, какъ и безмолвная молитва тѣхъ, которые въ давнопрошедшія времена собственными руками такъ заботливо шили и приготовляли это бѣлье, которые нѣкогда грѣлись и нѣжились въ немъ, а теперь лежатъ забытые подъ высокою травой заброшеннаго кладбища.

II.

Если человѣкъ, отличающійся по природѣ особенною склонностью къ внѣшнему порядку, погрѣшитъ противъ него хоть разъ въ жизни, то вы можете быть увѣрены, что фактъ этотъ никогда не будетъ имъ забытъ. Прямо ли, косвенно ли, смотря по тому, на какомъ соціальномъ или умственномъ уровнѣ эти люди находятся, они будутъ вѣчно искать оправданія какъ для своихъ частныхъ мотивовъ, такъ и для общаго своего поведенія передъ свѣтомъ, который успѣлъ даже и забыть ихъ и давно уже ни въ чемъ не обвиняетъ. Мистрисъ Понтинъ одинъ разъ въ своей жизни преступила границы, налагаемыя на нее извѣстными правилами свѣтскаго приличія, которыя и въ ея кругѣ соблюдаются не менѣе точно, чѣмъ въ другомъ, болѣе высокомъ. Ея бракъ съ Джемсомъ Понтиномъ состоялся, когда еще не исполнилось года со дня смерти ея перваго мужа. Аннѣ суждено было, какъ и всѣмъ остальнымъ знакомымъ тетки, часто и во всѣхъ подробностяхъ слышать пересказъ о тѣхъ обстоятельствахъ, которыя повели къ такому нарушенію приличій; можно даже сказать, что трудно было бы передать, въ чемъ заключалось вообще содержаніе разговоровъ мистрисъ Понтинъ, пока она не наскакивала на этотъ центральный и основной пунктъ, вокругъ котораго и начинала вертѣться.

Въ первое же утро своего пребыванія у родныхъ Анна была посвящена во всѣ подробности этого случая. Въ то время, какъ она слабыми и непривычными рученками обтирала кирпичный полъ кухни мокрою тряпкой, тетка ловкими, хотя и неуклюжими, пальцами чистила картофель.

-- Видѣла ли ты когда-нибудь свою тетку Сюзанну?-- спросила неожиданно мистрисъ Понтинъ.

-- Нѣтъ, никогда,-- отвѣчала Анна,-- но мнѣ разсказывала про нее. Отецъ говорилъ, что я похожа на нее лицомъ. Она умерла въ чахоткѣ, не правда ли?

-- Да. Она была мать Бена, а я всегда очень любила Бена. Если бы не онъ и не мои сто фунтовъ, которые я уже назадъ получить не могла, то я не знаю, право, вышла ли бы я замужъ за Понтина.

Мистрисъ Понтинъ, несмотря на строгость, вносимую ею въ супружескія отношенія, нельзя было назвать злою женой, но она бывала непокойна, пока не смоетъ съ себя всякой тѣни подозрѣнія въ томъ, что второй бракъ ея явился результатомъ личнаго расположенія къ мужу. Приходилось поневолѣ признать, что она въ этомъ дѣлѣ дѣйствовала подъ давленіемъ лишь самой крайней необходимости.

-- Когда была жива твоя тетка Сюзанна, то она хозяйничала въ домѣ дяди, и ужь одному Богу извѣстно, какимъ образомъ все живущее въ домѣ, и въ томъ числѣ Бенъ, да и онъ самъ, прожили тѣ мѣсяцы, которые слѣдовали сейчасъ послѣ ея похоронъ. Мнѣ кажется даже, что твой дядя, вспоминая объ этомъ времени, до того забылся, что однажды сказалъ, какое счастье было для него, когда въ слѣдующую же затѣмъ Пасху скончался мой бѣдный Кайтъ, а, вѣдь, такъ говорить нельзя,-- это нехорошія и недобрыя чувства.

Свободное и ничѣмъ не стѣсняемое порицаніе мужа, которое себѣ позволяла мистрисъ Понтинъ, не поражало Анну такъ, какъ могло бы поразить насъ, привыкшихъ съ большею утонченностью намекать на многочисленные недостатки нашихъ супруговъ и съ большею нѣжностью указывать на свойственную имъ всѣмъ сравнительно съ нами низкопробность.

Несмотря на это, Анна, все-таки, смутно испытывала непріятное чувство во время этого разговора, хотя она, въ то же время, и вставляла добросовѣстно свои односложные отвѣты тамъ, гдѣ тетка, казалось, ихъ ожидала.

-- Кайтъ былъ садовникомъ въ старомъ замкѣ въ тѣ времена, когда замокъ еще не былъ сданъ мистеру Шепердъ, и я тоже завѣдывала тамѣ молочной въ продолженіе болѣе двадцати лѣтъ. Такимъ образомъ, мы вроемъ сберегли около ста фунтовъ и вотъ надо же такое несчастье, чтобы его попутало отдать эти деньги взаймы Джемсу Понтину, да еще безъ всякихъ письменнымъ обязательствъ. Бѣдняга! и мучила-жь его эта мысль, когда настало время умирать!... А что, скажи, Анна, сильно страдалъ твой отецъ передъ смертью?

-- Не знаю, право,-- отвѣтила Анна, блѣднѣя,-- я спала въ это время, а мать не приказала будить меня.

-- Кайтъ страшно мучился передъ смертью. Онъ простудился и вскорѣ затѣмъ умеръ, а, вѣдь, былъ тоже крѣпкій, сильный человѣкъ. Послѣдній день онъ все стоналъ и кричалъ; къ сумеркамъ какъ будто затихъ и мнѣ послышалось что-то вродѣ хрипѣнья.-- "Скончался, бѣдняга!" -- подумала я и подошла къ окну, чтобы открыть его, какъ вдругъ онъ закричалъ: "Женни!" -- да такимъ страшнымъ голосомъ, что я вздрогнула и бросилась къ нему, какъ полоумная. Вижу, сидитъ съ широко раскрытыми глазами. "Женни!" -- повторилъ онъ, но уже болѣе слабымъ голосомъ, глядя на меня такъ пристально, что глаза его, казалось, готовы были выскочить. "Томасъ!-- сказала я ему, придавая особую торжественность моимъ словамъ,-- обыкновенно я называла его попросту Томъ,-- смотри, если у тебя лежитъ что-нибудь на душѣ, лучше не бери съ собой въ могилу!" Послѣ этого онъ попытался притянуть мою голову поближе къ своимъ губамъ и медленно проговорилъ хриплымъ шепотомъ: "Понтинъ... Понтинъ, тебѣ достанутся мои сто фунтовъ... достанутся мои сто фунтовъ... мои сто..." Вслѣдъ за этимъ онъ вдругъ замолчалъ, вытянулся и умеръ съ этими словами. Да, Кайтъ былъ бережливый человѣкъ, очень бережливый.-- При этихъ словахъ мистрисъ Понтинъ вздохнула по мужѣ, когда-то дѣлившемъ дни ея юности, и начала приготовлять смѣсь изъ муки и картофельной шелухи для одной изъ свиней, требовавшей особенныхъ заботъ.

-- Что же было мнѣ дѣлать?-- продолжала тетка, разсуждая сама съ собой,-- у меня не было росписки, я была одинокая женщина и еще, ко всему этому, всѣхъ насъ разсчитали въ замкѣ, который отданъ былъ въ аренду мистеру Шепердъ. Я не хочу, конечно, сказать, что твой дядя обобралъ бы меня, но онъ клялся и божился, что не могъ въ то время заплатить мнѣ... а я-то, подумай, была совсѣмъ, совсѣмъ одинокая женщина! "Вамъ бы лучше выдти за меня замужъ, мистрисъ Кайтъ",-- сказалъ немного спустя Понтинъ и прибавилъ:-- "зачѣмъ откладывать? все въ домѣ портится тѣмъ временемъ, и Бену тоже плохо: съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ я похоронилъ его мать, я все ломаю себѣ голову насчетъ того, какъ мнѣ съ нимъ быть,-- ума не приложу". Вотъ такъ и пошло, одно къ одному, а тутъ кстати и мой мужъ умеръ съ именемъ твоего дяди на устахъ, вотъ и повѣнчались мы съ нимъ... пятаго іюля исполнится ровно двѣнадцать лѣтъ. Да и грѣшно сказать: хорошимъ мужемъ былъ мнѣ Понтинъ, но... все не то, что Кайтъ!

Затѣмъ послѣдовала длинная и грустная исторія сбившагося съ пути неблагодарнаго Бена.

Мальчикъ дѣлилъ чувства привязанности мистрисъ Понтинъ на ряду съ поросятами, индюшатами и утятами, которыхъ она откармливала и отправляла къ оксфордскимъ мясникамъ, и разставалась она съ ними безъ малѣйшаго сожалѣнія, несмотря на то, что ухаживала за ними съ чисто-материнскою заботливостью и самоотверженіемъ, пока они были малы. И человѣка она любила лишь до той поры, пока онъ былъ малъ и безпомощенъ. Со взрослыми она была замѣчательно нетерпѣлива, въ то время какъ дѣти могли гонять ея свиней, пугать ея насѣдокъ, обставлять весь полъ въ кухнѣ кучками изъ грязи въ видѣ пудинговъ, и они не получали отъ нея за свои шалости никакого замѣчанія, развѣ только въ видѣ слѣдующихъ возгласовъ: "Ахъ, какіе душки! всегда что-нибудь да придумаютъ!" Будь Бенъ дѣвочкой, то, вѣроятно, снисходительность, оказываемая ему теткой, исчезла бы раньше и безповоротнѣе. Къ нему же она осталась дѣйствительно привязана, хотя и сердилась, и бранилась съ нимъ, видя, какъ, по мѣрѣ того, что онъ подросталъ, въ немъ проявлялись дурныя привычки и баловство, которое вначалѣ она сама же въ немъ поощряла.

Между юношей и усыновившими его родителями не разъ происходили бурныя сцены, и, наконецъ, приблизительно за годъ до прибытія Анны, онъ бѣжалъ изъ дома и пропалъ безъ вѣсти, ни единымъ словомъ не извѣщая о себѣ.

-- А когда подумаешь, какъ прекрасно онъ умѣлъ писать, это даже жестоко съ его стороны!

Бена не было въ домѣ, но его исторія отражалась невольно на положеніи Анны. Джемса Понтина этотъ несчастный случай ожесточилъ и внушилъ ему какое-то смутное чувство недоброжелательства ко всему молодому поколѣнію, ко всѣмъ его привычкамъ, взглядамъ и образу жизни. Симпатіями тетки, можно было напередъ сказать, Анна никогда не могла бы пользоваться уже потому, что она не была мальчикомъ, и потому еще, что она была физически не крѣпкая и не обѣщала быть дѣльною помощницей въ хозяйствѣ въ такіе годы, когда уже человѣкъ, по мнѣнію тетки, теряетъ всякое законное право на слабость и безпомощность. Однако тетка, можетъ быть, отнеслась бы съ большимъ участіемъ къ дѣвочкѣ, если бы не тѣнь отсутствующаго Бена. Если бы сама Анна отличалась большею смѣлостью и экспансивностью, если бы въ ней проявлялась веселость и даже то невинное своеволіе молодости, которое часто бываетъ у дѣтей, живущихъ счастливою семейною жизнью, кто знаетъ, можетъ быть, она съумѣла бы завоевать любовь родныхъ, пробивъ закрытыя двери этихъ двухъ узкихъ и "о многомъ пекущихся" сердецъ. Но, подобно многимъ людямъ со страстною, чуть ли не болѣзненною потребностью любви, она не умѣла быстро и смѣло выражать свои чувства и еще менѣе умѣла требовать любви къ себѣ. Виной тому отчасти было ея саксонское происхожденіе, отчасти же и тѣ пятнадцать лѣтъ, которыя она провела при тяжелыхъ домашнихъ условіяхъ, созданныхъ грубымъ деспотизмомъ матери. Отецъ ея тоже мало выражалъ свои чувства, но это не мѣшало Аннѣ сознавать всю силу его любви къ ней. Она была для него не только дочерью, но, въ то же время, живымъ напоминаніемъ его любимой сестры и какъ бы ручательствомъ для него самого,-- а въ этомъ онъ, видимо, нуждался,-- что не вся жизнь его была проведена въ городскихъ лавкахъ и улицахъ; она напоминала ему, что онъ дѣйствительно когда-то былъ здоровымъ деревенскимъ мальчикомъ, что было время, когда онъ игралъ на отлогихъ поляхъ своей деревни и сидѣлъ по вечерамъ у большаго очага фермы въ Гайкросѣ вмѣстѣ съ остальными маленькими Понтинами, также, какъ и онъ, основательно вымытыми и при случаѣ основательно высѣченными. Его любовь, быть можетъ, даже слишкомъ сильно повліяла на развитіе въ дочери нѣкоторой чувствительности, которая не могла способствовать ея будущему счастію. Впрочемъ, въ нѣкоторыхъ дѣтяхъ самою природой уже заложена особенная сознательная потребность любви, которая другимъ дается лишь съ годами или вовсе не дается. Такимъ образомъ, для Анны всѣ матеріальныя преимущества жизни въ Гайкросѣ не замѣнили извѣданную и уже утраченную сердечную любовь и теплоту. Со стороны тетки она чувствовала къ себѣ такое же презрѣніе, съ какимъ относилась къ ней мать, хотя вслѣдствіе совершенно различныхъ причинъ. Дѣло въ томъ, что въ Лондонѣ Анна не могла научиться ничему, что бы могло быть полезнымъ въ деревнѣ, и вообще она не обѣщала превратиться въ хорошую, надежную работницу на фермѣ. Правда, дѣвочка была умна и на свѣжемъ деревенскомъ воздухѣ значительно окрѣпла, но нельзя было ожидать со стороны мистрисъ Понтинъ признанія въ ней какой-нибудь перемѣны къ лучшему, даже если таковая дѣйствительно и была. Недаромъ же провозглашала она съ самаго пріѣзда Анны, что въ ней силы не больше, чѣмъ въ мухѣ, и что она не можетъ видѣть ея неловкости при работѣ, а тетка была не изъ тѣхъ людей, которые легко отказываются отъ разъ высказаннаго мнѣнія. Однако, Анна не была лишена извѣстныхъ способностей. Селина когда-то была кухаркой и въ проявлявшихся иногда у нея порывахъ домовитости она всегда находила въ дочери усердную ученицу. Но даже воскресный обѣдъ у Понтиновъ, состоящій обыкновенно изъ куска недожареннаго мяса, недовареннаго картофеля и жирнаго пудинга, приготовленнаго на салѣ, представлялся имъ такою роскошью, далѣе которой идти уже некуда. Анна была, кромѣ того, чрезвычайно искусна во всемъ, что относилось къ шитью, и отличалась большимъ вкусомъ. Но тетка цѣнила въ шитьѣ только прочность и не знала, относиться ли ей съ одобреніемъ, или нѣтъ къ своему черному кружевному чепцу съ темно-красными лентами, который при содѣйствіи искусныхъ пальчиковъ Анны принялъ болѣе нарядный видъ. Никѣмъ неоспариваемое и для всѣхъ очевидное отсутствіе красоты, которымъ тетушка Понтинъ отличалась всю свою жизнь, служило ей постоянною поддержкой въ тѣхъ строгихъ и неумолимыхъ правилахъ, которыми она обставила вопросъ о лентахъ и тому подобныхъ предметахъ, предназначенныхъ для украшенія ея особы. Вѣроятно, какія-нибудь причины аналогичнаго характера, подкрѣпленныя, вдобавокъ, непрестанною домашнею хлопотливостью, усилили въ ней убѣжденіе, свойственное всѣмъ обособившимся и отставшимъ отъ жизни небогатымъ семьямъ, что порядочные люди не ищутъ общества, а довольствуются собственными своими особами. Были у нея два-три старыхъ родственника, да двѣ-три старыя кумушки-пріятельницы въ деревнѣ, но въ кругу ея ближайшихъ знакомыхъ не было ни одной семьи съ молодымъ подростающимъ поколѣніемъ. Нагорные жители этой мѣстности не отличались мягкостью нравовъ и не напоминали Аркадіи ни своими привычками, ни своимъ обращеніемъ, а, напротивъ, съ подозрѣніемъ удивленіемъ смотрѣли на всякаго новаго человѣка, такъ что Анна, въ тѣ минуты, когда успѣвала думать о чемъ бы то ни было, чувствовала отсутствіе товарищей. Она вскорѣ начала создавать себѣ товарищей изъ тѣхъ неодушевленныхъ предметовъ, находящхися въ домѣ, которые рисовали ея воображенію людей уже умершихъ, но бывшихъ когда-то молодыми въ томъ же домѣ, гдѣ теперь она жила. На обшитыхъ панелью стѣнахъ гостиной висѣли два коврика, прекрасно вышитые по канвѣ разноцвѣтными шелками, на одномъ вышитъ былъ красный геометрической правильности домъ съ двумя дамами такой же геометрической правильности и съ надписью синими буквами: Анна Турриль, 1810. На другомъ была вышита моральная сентенція съ тремя вѣтками и подписью Сюзаны Понтинъ 1832, красными буквами. Во всемъ домѣ попадались обращики штопанья и вышиванья этихъ двухъ женщинъ, изъ которыхъ одна была бабушка Анны, а другая -- ея тетка. Надъ каминомъ въ той же гостиной висѣли по обѣимъ сторонамъ черный силуэтъ одной и дагерротипъ другой, и Аннѣ казалось, что оба портрета были похожи на ея отца, хотя въ дѣйствительности они никогда и ни на кого не были похожи. Разспрашивать дядю и тетку бѣдной Сюзаннѣ было совершенно безполезно: такой разговоръ могъ только привести къ обсужденію сравнительныхъ достоинствъ и недостатковъ ея ухода за домашнею птицей и свиньями съ уходомъ, принятымъ у тетки, и, конечно, къ немалому возвеличенію достоинствъ послѣдней.

Джемсъ когда-то любилъ сестру, но онъ успѣлъ забыть про это, не переставалъ усиленно хвалиться своею прозорливостью въ дѣлѣ пріобрѣтенія для себя услугъ бывшей мистрисъ Кайтъ.

-- Добрая часть ренты выплачивается у насъ теперь изъ дохода съ птичнаго двора,-- говаривалъ онъ въ минуты особенныхъ вліяній.-- Я не знаю, право, что бы я дѣлалъ, если бы лишился тебя.

-- Я надѣюсь, что Господь Богъ сохранитъ меня еще на многіе годы,-- набожно отвѣчала въ такихъ случаяхъ мистрисъ Понтинъ.-- Просто грѣшно подумать, да и представить себѣ нельзя, колько денегъ ты истратилъ бы безъ меня на всякіе пустяки, да на наемъ работницъ, не умѣющихъ различить куринаго яйца отъ утинаго. И ужь, конечно, не Анна была бы тебѣ помощницей,-- добавляла она, если племянница присутствовала при такомъ разговорѣ.

Однажды вечеромъ, въ то время, какъ тетка окружала нѣжными заботами умирающаго цыпленка и Анна съ мистеромъ Понтинъ остались одни въ кухнѣ, молодая дѣвушка робко начала:

--Скажите, дядя, много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ умерла бабушка?

Мистеръ Понтинъ при этомъ вопросѣ опустилъ газету Оксфордскій Дневникъ, которую онъ читалъ, и потеръ себѣ лобъ.

-- Почти тридцать восемь лѣтъ,-- отвѣчалъ онъ медленно.

-- Была она похожа на этотъ черный профиль, который виситъ въ гостиной?-- спросила Анна.

Мистеръ Понтинъ не сразу отвѣтилъ.

-- Право, не знаю, какъ тебѣ сказать,-- проговорилъ онъ. Затѣмъ, помолчавъ довольно долго, онъ продолжалъ:-- Моя мать была не здѣшняя, она изъ деревни Мильцотеръ, въ пяти миляхъ отсюда.

-- Была она похожа на тетю Сюзанну?-- не отставала Анна.

Мистеръ Понтинъ снова задумался.

-- Право, не знаю, какъ сказать; по крайней мѣрѣ, я что-то забылъ.

-- Она, вѣрно, была удивительно искусна въ шитьѣ,-- замѣтила молодая дѣвушка.-- Какъ красиво одѣяло, которое она вышила!

-- Моя мать была препочтенная женщина, какихъ рѣдко встрѣтишь, можно сказать,-- внушительно подтвердилъ дядя,-- и, къ тому же, какъ мнѣ кажется, очень миловидная женщина!-- Онъ опять замолчалъ.-- Я слышалъ, будто оксфордскіе джентльмены весьма цѣнили искусство, съ которымъ она стряпала ватрушки.

Семейныя воспоминанія и чувства этимъ и исчерпывались въ Джемсѣ; надѣяться извлечь изъ него больше было бы напрасно, а Анна вскорѣ даже перестала почти совсѣмъ думать объ умершихъ Понтинахъ. Это произошло отчасти потому, что не вело ни къ чему, а отчасти потому, что она нашла живое молодое существо, немногимъ старше ея, о которомъ было гораздо интереснѣе думать.

Іюнь близился къ концу; сѣно было почти убрано, но мистеръ Понтинъ немного запоздалъ съ уборкой сѣна верхнихъ луговъ, а, между тѣмъ, стрѣлка барометра повернула къ "перемѣнѣ".

-- Съ сѣнокоса еще долго не вернутся рабочіе,-- сказала мистрисъ Понтинъ, замѣтивъ, какъ удлиняющіяся тѣни большихъ орѣховыхъ деревьевъ легли уже на фруктовый садъ.-- Придется тебѣ, Анна, идти и загнать коровъ домой съ поля.

Бѣдная Анна! Она еще такъ недолго жила на фермѣ, всего нѣсколько мѣсяцевъ, и не успѣла еще привыкнуть въ рогатому скоту, наводившему на нее ужасъ. Но выразить теткѣ все, что у нея накопилось на душѣ, было бы и унизительно, и безполезно, такъ что она молча надѣла свою шляпу и пошла черезъ фруктовый садъ. Мистеръ Понтинъ арендовалъ землю, на которой когда-то стоялъ барскій домъ съ усадьбой, и она была отдѣлена отъ земли фермы только проселочною дорогой. У входа съ проселочной дороги въ усадьбу нѣкогда красовались изящныя желѣзныя ворота, а теперь между оставшимися отъ нихъ каменными столбами были устроены обыкновенныя кривыя полевыя ворота; они вмѣстѣ съ грязнымъ прогономъ для скота, въ который превратилась прежняя дорога, служили какъ бы грубою насмѣшкой надъ полуразрушенными, но все еще величественными каменными чудовищами, стоявшими но обѣимъ сторонамъ, каждый на своемъ вѣковомъ мѣстѣ. Оба чудовища все еще глядѣли сверху на далеко-разстилавшуюся передъ ними страну съ видомъ гордой, надменной власти, не сознавая, что гербъ, хранителями котораго они такъ долго были, уже былъ снятъ и что подъ ними не было уже ровно ничего. Смѣшныя, но, въ то же время, почтенныя созданія! Ихъ участь во многомъ напоминала участь той самой мелкой поземельной аристократіи, которой они были обязаны своимъ существованіемъ. Огородъ бывшаго владѣльца усадьбы былъ на своемъ старомъ мѣстѣ, въ ближайшемъ отъ павильона углу. Павильонъ представлялъ собой живописное восьмиугольное зданіе, съ высокою остроконечною крышей, покрытою сверху до низу мхомъ, какъ позолотой, съ рѣзьбой надъ входною дверью и съ мелкимъ переплетомъ въ окнахъ. Надъ нимъ поднимался высокій красный стволъ шотландской сосны, тѣнь отъ которой падала крапинками на стѣны и крышу павильона. Управляющій ландлорда сдавалъ его въ наймы, но въ то время занята была въ немъ одна только верхняя комната, и жилецъ ея былъ Джесъ Вильямсъ, бывшій прежде рабочимъ на фермѣ мистера Понтина и перешедшій недавно къ арендатору прежняго замка. Все сѣно мистера Шепердъ было уже убрано и Джесъ, вернувшись домой къ пяти часамъ, преспокойно сидѣлъ у себя, запивая свой хлѣбъ какою-то темноватою горячею водой. Сидя у окна, онъ увидѣлъ Анну, идущую по полю. Коровы паслись всѣ вмѣстѣ и дѣвушка обошла ихъ боязливо. "Ну, Фіялка, ну, Жемчужина!" Но, несмотря на ея зовъ, коровы, повидимому, наслаждаясь вечернею прохладой, обострившею ихъ аппетитъ, продолжали громко и сочно жевать. Выгнать трехъ коровъ и телку съ поля кажется не труднымъ дѣломъ, но если онѣ на всѣ ваши самыя убѣдительныя увѣщанія не обращаютъ никакого вниманія и вы, къ тому же, маленькое и беззащитное существо и дрожите отъ страха передъ ихъ рогами, что тогда? Трудно придумать лучшій способъ, чѣмъ тотъ, который пришелъ Аннѣ въ голову, хотя онъ успѣха не имѣлъ. Стоя позади нихѣ, она начала неистово трясти своими юбками и шикать на нихъ: "Шш... шш!..." Она подняла такую тревогу, что самый смѣлый утенокъ былъ бы несомнѣнно напуганъ до смерти, но коровы надѣлены болѣе флегматичнымъ темпераментомъ и нѣсколько минутъ прошло, прежде чѣмъ онѣ удостоили даже повернуть къ ней свои головы. Телка первая повернулась къ ней всѣмъ тѣломъ и съ любопытствомъ уставилась на невиданный дотолѣ миніатюрный вихрь, крутящійся передъ ней, а за телкой медленно повернулись одна за другой и всѣ три коровы. Медленно, шагъ за шагомъ, стали онѣ приближаться и надвигаться на Анну, и надо признаться, что въ ихъ громадныхъ глазахъ, смотрящихъ на нее изъ-подъ большихъ роговъ, и въ ихъ тепломъ дыханіи, обдающемъ ее изъ крупныхъ розовыхъ ноздрей, было мало успокоительнаго. Нѣсколько минутъ она продолжала пятиться передъ ними назадъ, пока не исчезла малая доза оставшагося въ ней мужества. Наконецъ, дѣвушка не выдержала и съ невѣроятною быстротой помчалась по направленію въ густой ольховой чащѣ на другой сторонѣ поля. Въ ту минуту, какъ она достигла этого убѣжища, на противуположней сторонѣ появилась долговязая фигура Джеса. Анна сейчасъ же остановилась и уже не спѣша дошла до чащи съ видомъ необыкновенно-важнаго раздумья.

-- А, здравствуй, Джесъ! Я хотѣла достать себѣ вѣтку,-- сказала она,-- безъ этого, видно, коровы не послушаются меня.

Джесъ засмѣялся, оскаливъ зубы.

-- Ну, теперь, погоди, вѣтку я тебѣ срѣжу,-- сказалъ онъ, заикаясь, по обыкновенію, и принимаясь рѣзать сочную вѣтвь ольхи своимъ складнымъ ножомъ.-- Нѣтъ никакого смысла бояться коровъ,-- замѣтилъ онъ добродушнымъ тономъ, который смягчалъ внѣшнюю грубоватость его словъ.

-- Я никогда раньше не видѣла близко коровъ,-- объяснила Анна,-- и когда я осталась одна съ ними, мнѣ какъ-то стало не по себѣ.

-- Лучше будетъ мнѣ погнать ихъ вмѣсто тебя домой,-- сказалъ Джесъ, дѣлая изъ зеленой вѣтви длинный прутъ.-- Вѣдь, онѣ меня-то знаютъ, голубушки.

Анна съ радостью приняла предложеніе. Только что коровы услышали знакомый голосъ прежняго работника, онѣ тотчасъ же повернули головы въ сторону воротъ и тяжело побрели домой, медленно и ровно, не оглядываясь, съ полнымъ, повидимому, сознаніемъ, что такъ и быть должно.

-- Много глупостей разсказываютъ про коровъ,-- замѣтилъ Джесъ, проходя въ ворота рядомъ съ Анной,-- и, кстати будь сказано, также о быкахъ.

-- О, быковъ я не выношу, они такіе страшные!-- воскликнула дѣвушка.

Джесъ посмотрѣлъ на нее, улыбаясь, съ чувствомъ нѣкотораго превосходства.

-- А вотъ нашъ старый быкъ, арендаторскій-то... можно почти оторвать у него хвостъ и онъ не тронетъ, такой ужь смирный онъ у насъ...-- тутъ прутъ свистнулъ по спинѣ телки.

-- Я не буду пробовать, однако, да, вѣрно, и вы не захотите пробовать,-- возразила она, хихикая, слегка вызывающимъ тономъ, въ которомъ слышалась привычка въ городскимъ манерамъ.

Джесъ хихикнулъ тоже и продолжалъ молча идти рядомъ съ ней, придумывая отвѣтъ поостроумнѣе. Но такъ какъ ничего не приходило ему въ голову, онъ опять засмѣялся. Больше они ничего не сказали другъ другу до самаго хлѣва, но они, казалось, узнали другъ друга ближе, пройдя вмѣстѣ это короткое разстояніе и въ теченіе этихъ нѣсколькихъ минутъ, чѣмъ за всѣ тѣ утра, когда они встрѣчались раньше за завтракомъ въ кухнѣ на фермѣ. Между ними, впрочемъ, всегда была какая -то молчаливая, невысказанная симпатія. Оба они были "чужіе, не свои" въ Гайкросѣ, а это было условіе немаловажное въ мѣстной жизни, притомъ же, когда во дворѣ бранили Джеса, Анна получала выговоры въ курятникѣ или въ молочной. Кромѣ того, когда мистеръ или мистрисъ Понтинъ хотѣли указать на испорченность современнаго молодаго поколѣнія, то Джесъ и Анна оба по очереди служили имъ для этого удобными образцами. Подобно многимъ, часто даже весьма дѣльнымъ, труженикамъ какъ въ умственной, такъ и въ практической сферѣ, у мистрисъ Понтинъ недоставало либо терпѣнія, либо умѣнья учить своему дѣлу другихъ; дядя Джемсъ былъ тоже крайне нетерпѣливымъ наставникомъ, такъ что молодые люди часто одновременно испытывали на себѣ и несправедливость, и жестокость обращенія.

Анна такъ не привыкла видѣть вниманіе къ себѣ, что, быть можетъ, потому невольно и преувеличивала въ душѣ признательность, которую она чувствовала за своевременную помощь, только что оказанную ей Джесомъ. Дѣвушка стояла у дверей хлѣва и не находила словъ, чтобы выразить свою благодарность.

-- Какъ бы я хотѣла тоже что-нибудь сдѣлать для тебя,-- проговорила она, наконецъ, робко дотрогираясь до его рукава, когда онъ проходилъ мимо, выйдя изъ хлѣва.-- У тебя такая большая дыра на рукавѣ, какъ разъ на локтѣ, а можно было бы такъ прекрасно ее заштопать.

-- Какое тебѣ дѣло?-- отвѣчалъ Джесъ рѣзко, почувствовавъ себя неловко.-- Когда у меня хватаетъ денегъ, такъ по субботамъ Бетси Тодъ штопаетъ мнѣ платье.

Но Анна не угомонилась.

-- Нѣтъ, ужь лучше дай мнѣ заштопать,-- повторила она рѣшительно,-- старуха Бетси только и сдѣлаетъ, что испортитъ, право. Брось пустые разговоры, да повѣсь-ка лучше свою куртку вотъ сюда, а завтра утромъ, когда я приду въ садъ, то принесу ее и повѣшу за твоимъ окномъ.

И такъ какъ Анна не только серьезно желала, но и намѣревалась такъ поступить, а у Джеса не было другой причины для отказа, кромѣ крайней конфузливости, то и кончилось тѣмъ, что онъ снялъ съ себя куртку съ тѣмъ угрюмымъ и понурымъ видомъ пойманнаго вора, который обыкновенно служитъ выраженіемъ радостнаго смущенія, переполняющаго грудь деревенскаго парня.

Такъ началась дружба между обоими молодыми людьми, и хотя она не сопровождалась никакими особенными чувствами, но вскорѣ заняла большое мѣсто въ ихъ жизни уже въ силу той простой причины, что у нихъ обоихъ не было иныхъ друзей. Въ длинные лѣтніе вечера, когда Анна собирала фрукты въ саду или поливала послѣднія доцвѣтающія растенія, уже рѣдко попадающіяся среди огородныхъ овощей въ старомъ господскомъ саду, можно было быть увѣреннымъ, что Джесъ тоже тутъ гдѣ-нибудь по близости. Случалось имъ и вмѣстѣ собирать смородину или малину по цѣлымъ часамъ, молча, другъ около друга, пока не начинала падать холодная роса и у обоихъ лица дѣлались совершенно блѣдными отъ наступающихъ сумерекъ. Иногда случалось имъ и посидѣть вмѣстѣ на низкой каменной оградѣ сада, тамъ, гдѣ онъ граничилъ съ лугомъ, и въ это время Анна нерѣдко чинила какую-нибудь прорѣху въ платьѣ Джеса при послѣднихъ красныхъ лучахъ вечерняго заката. Тетушка Понтинъ охотно принимала помощь отъ Джеса, когда послѣдній предлагалъ свои услуги Аннѣ во время работъ ея въ саду, но остается подъ большимъ сомнѣніемъ, посмотрѣла ли бы она такъ же благосклонно, если бы узнала, что съ своей стороны Анна удѣляетъ время на приведеніе въ порядокъ его одежды, хотя трудъ ея въ данномъ случаѣ являлся лишь справедливымъ вознагражденіемъ за его услуги. Если бы такія свиданія зависѣли отъ одного только Джеса, то, вѣроятно, они скоро превратились бы въ тѣ обыкновенныя свиданія, которыя по воскреснымъ днямъ происходятъ во всѣхъ англійскихъ деревняхъ: медленно проходятъ деревенскія пары мимо васъ съ красными и блестящими лицами, одна за другой; иногда идутъ онѣ подъ руку, а чаще обнявшись еще нѣжнѣе, но всегда въ полномъ и убійственномъ молчаніи и непремѣнно упорно глядя въ разныя стороны. Деревенскій житель не словоохотливъ въ своей любви, какъ окружающія его деревья и растенія и многое другое, раздѣляющее вмѣстѣ съ нимъ его безсознательность. Онъ таковъ не только въ любви, но и во всѣхъ своихъ лучшихъ привязанностяхъ. Таковъ былъ и Джесъ, который еще не былъ влюбленъ въ Анну; его привязанность къ ней была скорѣе вызвана тѣмъ непреодолимымъ влеченіемъ, которое неизбѣжно чувствуетъ одинокое человѣческое существо къ другому такому же одинокому существу, хотя въ его чувствѣ и было нѣчто романтическое отъ сознанія неравенства положенія, раздѣляющаго ихъ. Несмотря на то, что племянница мистера Понтина работала на фермѣ, какъ служанка, въ глазахъ мѣстнаго общества она стояла, все-таки, выше бывшаго воспитанника дома призрѣнія бѣдныхъ, теперешняго рабочаго, и въ дѣйствительности она была выше его по воспитанію и по уму.

Вліяніе всѣхъ условій деревенской жизни такъ сильно еще сказывалось наслѣдственнымъ путемъ въ самой Аннѣ, что и она тоже могла сидѣть по цѣлымъ часамъ и молчать. На фермѣ, по словамъ дяди Понтина, она была необычайно тиха; но у нея, все-таки, былъ легче возбуждающійся и болѣе тонкій нервный организмъ, свойственный женщинѣ, воспитанной въ городѣ, и она иногда чувствовала сильную потребность высказаться, ей нужно было выражать и получать въ опредѣленной формѣ вылившееся участливое слово. Сидя въ кустахъ смородины или на каменной оградѣ, она разсказала Джесу всѣ подробности своей прежней жизни въ Лондонѣ, о шумныхъ его улицахъ, о подругахъ своихъ въ пансіонѣ, о воскресныхъ загородныхъ поѣздкахъ съ ними въ Батерси или даже до Путис; разсказала она ему тоже про своихъ маленькихъ братьевъ и сестеръ, которыхъ она такъ любила и которые всѣ умерли; но больше всего разсказывала она про своего отца. Домашняя жизнь, правда, по милости Селины, была, конечно, не вполнѣ счастливой, но пока бѣдный отецъ былъ въ состояніи работать, они жили, по крайней мѣрѣ, не въ нищетѣ и въ ихъ семьѣ бывали, все-таки, свѣтлые дни. Во всякомъ случаѣ, это была семейная жизнь. У Джеса не было даже и этого: въ его воспоминаніяхъ тянулась вереница сѣрыхъ годовъ, проведенныхъ въ пріютѣ для нищихъ и брошенныхъ дѣтей, а еще раньше онъ смутно припоминалъ какую-то каюту на баржѣ, въ которую его запиралъ иногда на весь день пьяный отецъ-судовщикъ; отецъ не любилъ его и очень дурно обращался съ нимъ. Мальчикъ часто чувствовалъ себя заброшеннымъ и одинокимъ, не отдавая себѣ отчета въ своемъ одиночествѣ. Бесѣды съ Анной, ея заботливость о немъ въ разныхъ мелочахъ и свѣтлая улыбка, съ которой она встрѣчала его, дала ему почувствовать, что въ его жизни была какая-то пустота въ то время, когда онъ не зналъ Анны. Онъ былъ некрасивъ и въ своихъ грязныхъ полосатыхъ плисовыхъ панталонахъ, идя за плугомъ, имѣлъ крайне грубую и непривлекательную наружность; еще хуже казался онъ по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ, красный, съ пылающимъ лицомъ и красною шеей, торчащею надъ отложнымъ воротникомъ и лоснящеюся курткой. Но, въ то же время, въ немъ была такая сердечная и сильная привязчивость и такая потребность любви, что онъ, благодаря этому, и тоньше понималъ, и тоньше чувствовалъ многихъ другихъ, и былъ, во всякомъ случаѣ,для Анны неизмѣримо болѣе безопаснымъ товарищемъ, чѣмъ большинство юношей, составляющихъ въ Гайкросѣ выгодныя партіи,такъ какъ нельзя, къ несчастью, сказать, чтобы флегматичность,отличающая деревенскаго юношу, спасала его отъ ранняго знакомства съ пороками.

Въ теченіе всего лѣта они встрѣчались почти ежедневно, но когда наступила зима, встрѣчи ихъ сдѣлались рѣже. Въ надеждѣ увидѣться съ Анной, Джесъ отправлялся по вечерамъ либо къ деревенской лавочкѣ, либо бродилъ по дорогѣ въ сосѣднюю деревню Горслэй, гдѣ была станція желѣзной дороги и аптека и куда Анна иногда ѣздила по порученіямъ. Онъ сдѣлался также усерднымъ посѣтителемъ церкви, такъ что въ тѣ дни, когда Анна по утрамъ въ церковь не приходила, Джесъ бывалъ непремѣнно и на вечерней службѣ. Нельзя сказать, чтобы мистрисъ Понтинъ была изъ числа богомольныхъ и ревностныхъ посѣтительницъ храма Божія: "для такого рода дѣлъ", какъ она сама говорила, у нея было слишкомъ мало свободнаго времени, но говорила она это, вовсе не желая легкомысленно относиться ни къ религіи, ни къ какимъ бы то ни было принятымъ обычаямъ или обрядамъ. Изъ ея же собственныхъ устъ знали разсказъ объ одномъ памятномъ случаѣ въ ея жизни, который произошелъ десятью годами раньше описываемаго нами времени: однажды, какъ разъ въ то время, когда она была на утреннемъ богослуженіи, случилось какое-то несчастіе съ одною изъ ея свиней и съ цѣлою семьей поросятъ. По поводу этой катастрофы она формально и разъ навсегда выяснила себѣ вопросъ о противорѣчіи, существующемъ между обязанностями своими относительно Бога и живыхъ Его тварей. Оказывалось, что Господь Богъ тотчасъ же призналъ всю трудность ея положенія,-- по крайней мѣрѣ, она всегда утверждала это съ невозмутимою увѣренностью, для которой, вѣроятно, имѣла какія-нибудь основанія, что Богу вполнѣ извѣстно, какъ нуждаются бѣдныя безсловесныя твари въ ея уходѣ, что никому другому нельзя ихъ довѣрить, а что она съ своей стороны не можетъ быть въ двухъ мѣстахъ одновременно, что она въ этомъ отношеніи такой же человѣкъ, какъ и всякій другой. Какъ бы тамъ ни было, а результатомъ такихъ соображеній явилось полное освобожденіе ея отъ обязанности ходить въ церковь, развѣ только въ такое время и въ такіе дни, когда ей покажется возможнымъ идти, какъ, напримѣръ, послѣ того, какъ всѣ индѣйки будутъ отправлены на рынокъ, а куры не начнутъ еще высиживать цыплятъ. Что же касается дядюшки Понтина, то тетушка приняла на себя обязательство посылать его въ церковь вмѣсто себя самымъ аккуратнымъ образомъ. Мистеръ Гейзъ, старый и сонливый приходскій священникъ, никогда не вмѣшивался въ ихъ распоряженія на этотъ счетъ, хотя однажды его супруга, мистрисъ Гейзъ, имѣвшая весьма ясныя и опредѣленныя понятія насчетъ своихъ обязанностей, пыталась усовѣстить этихъ независимыхъ прихожанъ. Но, несмотря на всю ясность, простоту и удобопонятность рѣчи, которыми жена священника отличалась и такъ справедливо гордилась, она не могла убѣдить мистрисъ Понтинъ. Во время разговора съ мистрисъ Гейзъ она была крайне сдержанна и почтительна, но твердость ея могла довести до изступленія и обѣ женщины разстались въ сильнѣйшемъ негодованіи другъ на друга. Лѣтомъ, въ рабочую пору, тетушка не всегда пускала Анну въ церковь, но зимой почти каждое воскресенье можно было видѣть молодую дѣвушку сидящею въ церкви рядомъ съ дядей. Церковь была славная старая постройка съ стрѣльчатымъ норманскимъ сводомъ надъ алтаремъ, дальше виднѣлся надгробный памятникъ семьи Якобитовъ, на которомъ покоилась лежачая фигура богатой лэди въ головномъ уборѣ, съ кольцами на сложенныхъ вмѣстѣ рукахъ, пальцы которыхъ еще въ нѣкоторыхъ мѣстахъ сохранили розовую краску. На фермѣ религія сводилась къ выполненію обряда и была дѣломъ, требуемымъ приличіемъ; раньше же, въ Лондонѣ, Аннѣ приходилось слышать только насмѣшки надъ религіей, такъ что послѣдняя не входила въ число тѣхъ вещей, которыя имѣли бы для Анны жизненную дѣйствительность. Сначала дядюшка Понтинъ былъ немного сконфуженъ, когда увидѣлъ, что Аннѣ трудно было слѣдить за богослуженіемъ по молитвеннику, и онъ въ особенности терялся, когда приходилось указывать ей страницы въ виду всѣхъ прихожанъ; но когда она стала сама находить все, что ей было нужно въ молитвенникѣ, то ему показалось, что ея религіозное образованіе благополучно и надлежащимъ образомъ закончилась. Пискливый тонъ фисгармоніи мистрисъ Гейзъ, однообразное пѣніе воспитанниковъ деревенской школы и надоѣдливыя повторенія старыхъ проповѣдей мистера Гэйза не могли возбудить интереса слушателей, и вниманіе Анны было несравненно болѣе привлечено каменною сложною отдѣлкой кружевъ, лентъ и глазета костюма якобитской лэди или соображеніями насчетъ большей или меньшей вѣроятности ея встрѣчи съ Джесомъ при выходѣ изъ церкви, чѣмъ словами, долетавшими до нея или ею же повторяемыми.

Анна, со времени пріѣзда на ферму, выросла и поздоровѣла, хотя все еще была тоненькою и хрупкою на видъ; ея голубые глаза и теперь были такъ же велики и не потеряли прежняго дѣтскаго выраженія; на щекахъ ея появился легкій румянецъ. Было бы ошибочно думать, что некультурные слои не умѣютъ цѣнить посвоему нѣжности чертъ и тонкой красоты лица: на "племянницу Понтина", какъ ее называли въ деревнѣ, молодежь Гайкроса смотрѣла благосклонно, въ особенности по воскресеньямъ, когда всѣ юноши, сверкая праздничными нарядами, высыпали на улицу деревни или около могилъ у церковныхъ воротъ. Конечно, Анна не знала и не подозрѣвала, что на нее обращено вниманіе, но Джесъ съ трудомъ скрывалъ свою гордость, когда при немъ говорили, что "дѣвочка недурна", хотя и изъ Лондона, и высказывали предположеніе о томъ, что она, дескать, вѣрно, будетъ "важничать". Понтины всегда немного сторонились отъ сосѣдей, какъ и подобало ихъ щепетильности; кромѣ того, мистрисъ Понтинъ не любили въ деревнѣ, такъ что никто изъ молодыхъ людей, за исключеніемъ Джеса, никогда не предлагалъ сопровождать ихъ изъ церкви до дома. Такъ какъ Джесъ служилъ раньше на фермѣ нѣсколько лѣтъ сряду, то всѣмъ казалось совершенно естественнымъ, что онъ провожалъ ихъ домой.

Благодаря всѣмъ этимъ трудностямъ, которыя приходилось преодолѣвать, чтобы видѣться съ Анной, и которыя прерывались долгими и одинокими размышленіями, а также съ помощью часто повторяемыхъ, хотя и довольно ограниченныхъ похвалъ другихъ молодыхъ людей, къ концу зимы привязанность Джеса къ молодой дѣвушкѣ начала уже проявлять ясные признаки нѣкоторой сантиментальности. Кромѣ того, ему уже былъ девятнадцатый годъ, а въ его средѣ, гдѣ начинаютъ жить рано, такой возрастъ не считается дѣтскимъ.

Лѣто опять вернулось, и опять Джесъ и Анна сидѣли вмѣстѣ на садовой оградѣ въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ розовый кустъ, нагнувшись, распадался волнообразною массой надъ бузиной и покрывалъ ее бѣлыми, розовыми и золотыми переливами. Джесъ былъ какъ-то молчаливѣе въ послѣднее время и, съ глупо-застѣнчивымъ видомъ, пытался иногда робко и неуклюже высказать какую-нибудь сантиментальность, но при первыхъ же звукахъ своего собственнаго голоса краснѣлъ еще больше Анны, которая лишь смутно угадывала его намѣреніе.

Однажды послѣ обѣда, когда розы уже почти отцвѣтали, вскарабкавшись на калитку, она хотѣла достать оставшіеся еще на изгороди нѣсколько бутоновъ; въ это время Джесъ, проѣзжая съ пустою телѣгой, остановился и сорвалъ ихъ для нея; тогда она приколола ихъ себѣ къ вороту платья маленькою стальною брошкой.

-- Они почти такого же цвѣта, какъ твое лицо, Анна,-- сказалъ онъ, скорчивши жалкую, конфузливую улыбку, скорѣе похожую на гримасу.

Анна не нашлась отвѣтить ему и направилась къ веревкамъ на которыхъ сушилось бѣлье. Она сняла двѣ простыни и собиралась уложить ихъ въ корзину, но замѣтила, что Джесъ все еще стоитъ у калитки.

-- Анна!-- вдругъ торопливо позвалъ онъ ее,-- послушай, Анна!

-- Что тебѣ надо, Джесъ?

-- Пойди сюда, я хочу тебѣ сказать что-то.

Она подошла въ калиткѣ.

-- Ты не забудешь, что далъ тебѣ эти розы я, не правда ли?-- сказалъ онъ.-- Не бросай ихъ сейчасъ, пожалуйста, Анна,-- и, кивнувъ ей головой, онъ влѣзъ на передокъ телѣги, щелкнулъ языкомъ и покатилъ дальше, не дожидаясь отвѣта.

-- Извольте-ка сію минуту снять съ себя эти прикрасы, Анна,-- сказала ей мистрисъ Понтинъ, встрѣтивъ ее у порога дома съ корзиной бѣлья.-- Терпѣть не могу всѣ эти брошки, цвѣты, всю эту чепуху. Право, хоть брала бы ты примѣръ съ меня: я работаю, не покладая рукъ, такъ, что и не знаю, что бы твой дядюшка сталъ дѣлать безъ меня, а ужь меня-то на такихъ пустякахъ, какъ одѣться да принарядиться, не поймаешь.

Анна сняла съ себя ненравившіяся теткѣ украшенія и поставила розы въ маленькую сломанную вазу у себя въ комнатѣ. Неудовольствіе тетки отъ этого не уменьшилось. Нельзя сказать, чтобы она была женщина злая, но только Анна, несомнѣнно, нравилась бы ей гораздо больше, если бы шила свои платья похуже, была бы грубѣе цвѣтомъ лица и если бы волосы ея не были такъ тонки. Вкусъ и изящество могутъ внушать нѣкоторымъ натурамъ такое же отвращеніе, какъ противуположныя имъ качества бываютъ невыносимы для другихъ. На фермѣ постоянно приводили Селину въ примѣръ того, чего можно ожидать отъ Анны. Въ особенности часто, возвращались къ этому предмету съ тѣхъ поръ, какъ двоюродный братъ Джемса, Петеръ, занимавшійся торговлей суконъ въ Оксфордѣ, предложилъ дядюшкѣ Понтину взять за ту же цѣну, вмѣсто заказаннаго уже для Анны темнокраснаго ситца, кусокъ розоваго зефира, который и былъ привезенъ ей на платье. Красивый и нарядный цвѣтъ новыхъ платьевъ Анны поражалъ не одну только тетушку Понтинъ: Альбертъ-дурачокъ, который первый привѣтствовалъ Анну въ день прибытія ея въ Гайкросъ, тоже замѣтилъ ея наряды. Ему было тринадцать или четырнадцать лѣтъ, но ростомъ онъ былъ не больше десятилѣтняго мальчика. Его громадная, уродливая голова слабо держалась на плечахъ и качалась во всѣ стороны; одинъ глазъ у него былъ слѣпой, совершенно бѣлый, а большой уродливый ротъ вѣчно жевалъ всякую дрянь. Съ самыхъ малыхъ лѣтъ Альбертъ постоянно карабкался по ступенькамъ каменнаго креста, стоявшаго противъ воротъ фермы, или, пробравшись съ проселочной дороги въ огородъ, подбиралъ вмѣстѣ съ свиньями мистера Понтина свалившіеся на землю недозрѣвшіе плоды. Свиньи, повидимому, совершенно признали его членомъ своей семьи и когда, въ жаркіе лѣтніе дни, онъ ползалъ среди нихъ подъ большими орѣховыми деревьями, грязныя животныя обнюхивали складки его куртки или отдыхали, валяясь на его ногахъ, и трудно было бы сказать, прислушиваясь въ фырканью и визгамъ, которые изъ нихъ принадлежали человѣку и которые свиньямъ.

-- Боже мой, Анна! Какимъ образомъ ты такъ разорвала себѣ фартукъ?-- спросила однажды утромъ мистрисъ Понтинъ, съ удивленіемъ глядя на молодую дѣвушку, возвращавшуюся съ яйцами пятнистой гамбурской курицы, которая настойчиво клала свои яйца въ отдаленномъ и тихомъ углу фруктоваго сада. Анна, отвѣчая теткѣ, была немного блѣдна и слезы досады еще блестѣли въ ея глазахъ:

-- Все это по винѣ несноснаго Альберта... Я, право, не знаю, что съ нимъ дѣлается, онъ такъ пристаетъ ко мнѣ. Сегодня утромъ онъ подошелъ ко мнѣ и сталъ марать мое чистое платье своими грязными пальцами. Несмотря на то, что я повторяла ему сто разъ: "Уйди, Альбертъ!" -- ничего не помогало, такъ что я, наконецъ, оттолкнула его; тогда онъ поднялъ такой крикъ и вопль, что можно было подумать, будто кричитъ дикій звѣрь, а не ребенокъ. Затѣмъ онъ схватилъ мой фартукъ зубами и разорвалъ его.

-- Неужели? Бѣдный малютка!-- воскликнула мистрисъ Понтинъ, соболѣзнуя идіоту.-- Смотри, Анна, не говори никому ни слова объ этомъ, а то за нимъ пріѣдутъ и заберутъ его въ пріютъ, какъ бѣднаго Томми Бёсвель. Терпѣть не могу этихъ новыхъ, модныхъ понятій, будто нужно запирать людей, у которыхъ въ головѣ не совсѣмъ ладно, или больныхъ скарлатиной и тому подобными болѣзнями. Мы должны полагаться на Провидѣніе, вотъ что.

-- А я бы очень хотѣла, чтобы его заперли куда-нибудь,-- сказала Анна съ раздраженіемъ.-- Не знаю, какъ другіе, а я его просто боюсь.

-- Какъ жестоко такъ говорить!-- строго возразила тетушка.-- Бѣдный мальчикъ!... А меня такъ радуетъ видѣть его посреди другихъ живыхъ тварей, пользующихся счастьемъ вмѣстѣ съ нимъ.

-- Въ пріютѣ, вѣроятно, съ ними тоже хорошо обращаются,-- какъ бы извиняясь, сказала Анна.

-- Хорошо обращаются!-- воскликнула тётка съ презрѣніемъ.-- А кто про это скажетъ, хорошее ли тамъ или дурное обращеніе?-- только тѣ, которые могутъ видѣть сквозь каменныя стѣны. Повѣрь, никому изъ насъ не было бы тамъ хорошо, если бы мы туда попали... Вѣроятно, ихъ кормятъ черствымъ хлѣбомъ, спятъ они на соломѣ, да еще, ко всему этому, пожалуй, на цѣпь посадятъ, вотъ оно каково это хорошее обращеніе! Смотри же, милая, никому не говори, что Альбертъ тебя напугалъ, упаси Богъ! Бѣднягу засадятъ въ пріютъ.

Такъ какъ Анна никому не желала зла въ душѣ, то она никому и не говорила о постоянномъ преслѣдованіи идіота; сказала она объ этомъ только Джесу, которому пришлось поневолѣ принять въ этомъ участіе, такъ какъ Альбертъ пробирался иногда по вечерамъ въ садъ бывшаго господскаго дома, и въ такихъ случаяхъ Джесъ выбрасывалъ его оттуда съ безцеремонностью, которая, несомнѣнно, оскорбила бы чувства мистрисъ Поятинъ. Въ сентябрѣ Джесъ получилъ у арендатора замка другую работу, которая оканчивалась, обыкновенно, позднѣе, такъ что онъ уже до наступленія темноты не возвращался домой; къ тому же, въ это время года вечера начинались рано. Такимъ образомъ, почти незамѣтно совершился переходъ лѣта въ зиму, наступленія которой молодой человѣкъ опасался, такъ какъ почти ежедневныя бесѣды его съ Анной сводились зимой къ рѣдкимъ и случайнымъ взглядамъ, нѣсколькимъ словамъ, и то черезъ большіе промежутки времени,-- такъ, по крайней мѣрѣ, казалось ему. Единственнымъ утѣшеніемъ было то обстоятельство, что ему увеличили жалованье. Подъ вліяніемъ всѣхъ этихъ причинъ, изъ которыхъ увеличеніе жалованья было не изъ послѣднихъ, Джесъ придумалъ не особенно удачный способъ обойти всѣ эти преграды, но главною причиной неосторожнаго шага, все-таки, было нетерпѣніе влюбленнаго. Онъ началъ подбивать Анну получить разрѣшеніе гулять съ нимъ по воскресеньямъ въ послѣ-обѣденное время.

-- Ты хочешь сказать -- въ будущее воскресенье?-- поправила Анна съ женскимъ благоразуміемъ или, скорѣе, съ большимъ пониманіемъ чувствъ окружающихъ людей, и тѣхъ чувствъ именно, съ которыми имъ придется считаться. Для молодой дѣвушки "гулять" съ молодымъ человѣкомъ, конечно, не было равносильно еще признанію его женихомъ, но этимъ какъ бы признавалось, что молодой человѣкъ находится въ числѣ возможныхъ жениховъ. Джесъ и Анна знали это и знали также, что Понтины, по всѣмъ вѣроятіямъ, не сочтутъ рабочаго, еще такъ недавно воспитывавшагося въ домѣ призрѣнія бѣдныхъ, достойнымъ претендентомъ руки ихъ племянницы. Они знали это, какъ вообще молодые люди знаютъ еще не испытанные ими жизненные факты, о которые разбиваются ихъ желанія и надежды.

Анна не любила еще Джеса такъ, какъ онъ любилъ ее, но она привязалась къ нему, какъ еще не привязывалась ни къ одному живому существу, и длинная зима въ одиночествѣ, безъ его общества, представлялась ей тоскливѣе, чѣмъ въ прошломъ году. Въ воскресенье утромъ, въ то время, когда она мыла посуду въ кухнѣ послѣ утренняго завтрака и когда мистрисъ Понтинъ не было въ комнатѣ, а мистеръ Понтинъ курилъ свою трубку, она смѣло приступила къ дѣлу:

-- Дядя, если вы ничего не имѣете противъ этого, пустите меня погулять съ Джесомъ Вильямсъ нынче послѣ обѣда?

-- Съ Джесомъ Вильямсъ?-- повторилъ дядя, удивленный и пытаясь своею жесткою трудовою рукой какъ бы втереть эту новую мысль въ свою сѣдую голову.

Когда мысль проникла внутрь, то она, повидимому, не нашла тамъ одобренія. Онъ самъ никогда ни за кѣмъ не ухаживалъ и попытки въ этомъ отношеніи его братьевъ и сестеръ, а въ самое послѣднее время грѣшнаго Бена, не бросили особенно благопріятнаго свѣта на такія дѣла. За исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда онъ преклонялся передъ очевиднымъ превосходствомъ мистрисъ Понтинъ, онъ тоже былъ человѣкъ рѣшительный.

-- Послушайте-ка, тетушка Понтинъ,-- сказалъ онъ женѣ, въ эту минуту суетливо вошедшей въ комнату, очень некстати, по мнѣнію Анны,-- Анна проситъ, чтобы мы позволили Джесу Вильямсъ,-- знаешь, здѣшнему воспитаннику дома призрѣнія?-- поухаживать за ней.

-- Вотъ, видите!-- воскликнула тетушка побѣдоносно,-- развѣ я не говорила, что тутъ не безъ грѣха, коли дѣло дошло до цвѣтовъ, до брошекъ, до всякихъ такихъ совершенно неприличныхъ вещей?

Анна вся сгорѣла отъ стыда и глаза ея наполнились слезами.

-- Джесъ не ухаживаетъ за мной,-- сказала она безсознательную неправду.

Дядя недобро засмѣялся.

-- Такъ для чего же, по-твоему, онъ проситъ тебя гулять съ нимъ?-- спросилъ онъ.

Анна принялась крутить тесемки своего фартука.

-- У него нѣтъ никого близкихъ и онъ чувствуетъ себя одинокимъ. Онъ приходилъ иногда по вечерамъ и помогалъ мнѣ въ саду; ну, а теперь онъ поздно возвращается изъ замка, такъ что онъ уже приходить сюда не можетъ, а ему скучно безъ людей... ему хочется и меня видѣть... вотъ и все.

-- Вотъ какъ! Вотъ и все, по-твоему?... А по-моему черезъ-чуръ много.-- Затѣмъ, обратившись къ женѣ, онъ съ неудовольствіемъ спросилъ:-- Что это еще за помощь Джеса въ саду? Вы бы должны были предупредить меня объ этомъ, кажется.

-- У меня достаточно заботъ въ головѣ и безъ этихъ глупостей!-- отрѣзала мистрисъ Понтинъ, мигомъ переходя въ оборонительную позицію.-- Онъ былъ полезенъ для насъ въ саду, и кто бы могъ думать, что Анна развѣситъ уши передъ подкидышемъ изъ дома призрѣпія? Терпѣть не могу этихъ дѣвчонокъ, со всѣми ихъ ужимками, улыбками, ухаживаньями направо, налѣво, безъ конца! Не этимъ подцѣпила я Кайта, да и васъ также.

Тетушка Понтинъ съ гордостью сознавала, что она привлекла двухъ мужей чисто-практическими достоинствами, и чувствовала, что имѣетъ право говорить пренебрежительно о болѣе легкихъ сторонахъ ухаживанья. Ей никогда не преподносили ни розъ, ни яблокъ, а громадный серебряный медальонъ, напоминавшій своими размѣрами чайное блюдечко и изрѣдка красовавшійся на ея обширныхъ персяхъ, не былъ подаркомъ скромнаго Кайта: онъ служилъ выраженіемъ благодарности Понтина послѣ необычайно удачной продажи ею же откормленныхъ свиней.

-- И такъ, пойми меня разъ навсегда, моя милая,-- строго сказалъ дядя,-- чтобы не было тутъ у меня ни любезничаній, ни ухаживаній, ни съ Джесомъ, ни съ кѣмъ бы то ни было,-- и баста.

Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты.

III.

На другой день утромъ дядя Джемсъ собрался въ Ватлингтонъ, по сосѣдству съ которымъ у него было дѣло. Поѣхалъ онъ съ намѣреніемъ переночевать у двоюродныхъ братьевъ. Событіе было необычайное и ему предшествовало усердное мытье бѣлья и не менѣе усердная чистка платья. Передъ отъѣздомъ Анна сама завязала ему галстукъ: никто не могъ это сдѣлать лучше ея.

По несчастному совпаденію, въ тотъ же день одна изъ коровъ серьезно заболѣла. Уже раньше было замѣтно въ ней безпокойство, но до обѣда ничего серьезнаго не проявлялось. Къ этому времени Авель, одинъ изъ работниковъ фермы, нашелъ ее лежащею на боку въ полѣ, около стараго господскаго дома; она тяжело и конвульсивно дышала и работникъ съ трудомъ привелъ ее домой. Уходъ, за коровами, обыкновенно, не касался мистрисъ Понтинъ, и, при видѣ больной Жемчужины, она растерялась. Проще всего было бы послать Авеля въ Оксфордъ за ветеринаромъ, но послать его было невозможно, потому что на фермѣ, кромѣ него, не было другаго мужчины, а экипажъ былъ взятъ дядюшкой для поѣздки въ Ватлингтонъ. Въ глубинѣ души мистрисъ Понтинъ считала всѣхъ докторовъ шарлатанами, живущими, довольно понятнымъ для нея образомъ, на счетъ легковѣрія общества; приглашать ихъ, казалось ей, слѣдовало бы благоразумному человѣку только тогда, когда приходится звать и священника, чтобы придать смертному одру приличный видъ. Ей, все-таки, жалко было глядѣть на корову; въттеченіе дня нѣкоторые изъ сосѣдей заглянули къ ней въ хлѣвъ, отчасти для удовлетворенія собственнаго любопытства, отчасти для того, чтобы сообщить, къ какимъ мѣрамъ они прибѣгли бы въ подобномъ случаѣ. Сначала мистрисъ Понтинъ съ полною готовностью стала было пробовать различныя, предлагаемыя ей средства и только напрасно мучила бѣдное животное, которое не могло выразить своихъ жалобъ. Между прочимъ, она позволила старухѣ Бетси Тодъ написать на клочкѣ бумаги какія-то три буквы, единственныя ей извѣстныя и имѣющія особенную силу, и дала ей привязать ихъ къ шеѣ бѣдной коровы. Наконецъ, насталъ вечеръ и хлѣвъ опустѣлъ. Мистрисъ Понтинъ сидѣла одна на опрокинутомъ ведрѣ и тоскливымъ, неподвижнымъ взоромъ смотрѣла на больную корову, которая лежала на боку, съ мутными глазами и высунувши языкъ на солому. Отъ времени до времени корова слегка вздрагивала, стонала и поднимала морду вверхъ, выставляя свои десны и большіе желтые зубы. Сидя у кровати больнаго ребенка, мистрисъ Понтинъ не могла бы страдать больше; впрочемъ, къ счастью для нея, она не была чужда фатализма своей среды, который подвергаетъ людей разнымъ несчастіямъ и заболѣваніямъ и, въ то же время, избавляетъ ихъ отъ многихъ суетныхъ надеждъ и излишняго противодѣйствія неизбѣжной смерти. Вдругъ на птичьемъ дворѣ послышались крики и громкое хлопанье крыльевъ; въ одинъ мигъ тетушка Понтинъ встрепенулась: выбѣжавъ во дворъ и перескочивъ черезъ кучи соломы и грязи, на которыхъ валялись свиньи, она помчалась, неуклюже переваливаясь, къ бревенчатымъ воротамъ двора.

-- Можно подумать, что сюда забралась лисица полакомиться нашими птицами!-- воскликнула она.-- Что случилось, скажи на милость?

Анна стояла передъ молодымъ и разъяреннымъ индюкомъ, размахивая длиннымъ прутомъ. Индюкъ былъ такъ молодъ, что сережки его были еще мало замѣтны, перья рѣдки и коротки, но въ эту минуту каждое отдѣльное перышко у него стояло дыбомъ. Потряхивая сухощавою, голою шеей и пытаясь, неудачно, подражать родительскому кулдыканью, разъяренный индюкъ съ бѣшенствомъ кидался на испуганный выводокъ такихъ же, какъ и онъ, молодыхъ индюковъ, но меньше его ростомъ и значительно уступающихъ ему въ задорѣ.

-- Весь вечеръ пришлось мнѣ унимать ихъ за ѣдой,-- сказала Анна.-- Вотъ этотъ молодой индюкъ чуть не убилъ одного изъ тѣхъ! Я только успѣла хватить его прутомъ по головѣ.

-- Ишь, какой онъ у меня прыткій, такого и не бывало!-- воскликнула мистрисъ Понтинъ съ дурно-скрываемою гордостью маменьки при видѣ шалости баловня-сынка.-- Изъ него выйдетъ такой-индюкъ, что просто чудо!... А, все таки, нельзя давать ему распоряжаться молодыми, у меня и безъ того много возни съ ними въ нынѣшнемъ году. Завтра придется отправить послѣдній выводокъ пастись въ фруктовомъ саду, но на ночь я не рѣшаюсь оставить ихъ на волѣ. Сосѣдъ Годфрей говорилъ, будто лисица, полакомившись нашими индюшками на прошлой недѣлѣ, стащила и у него цѣлый выводокъ цыплятъ. Проведи-ка ихъ черезъ фруктовый садъ и запри на ночь въ старомъ, заброшенномъ свиномъ хлѣву, да не забудь хорошенько запереть дверь, Анна... слышишь?-- прибавила тетка, возвращаясь еще разъ и опять просовывая голову въ ворота.

Гнать выводокъ молодыхъ и глупыхъ индѣекъ съ одного мѣста и доставить ихъ въ цѣлости на другое -- дѣло весьма трудное, требующее много времени и большой осторожности; однако, съ помощью корзины съ кормомъ и длиннаго прута, Аннѣ удалось провести ихъ благополучно почти черезъ весь фруктовый садъ, т.-е. три четверти пути. Въ этомъ мѣстѣ, какъ разъ, стояло большое орѣховое дерево, а подъ нимъ телѣга, но Анна ничего не видѣла, кромѣ своихъ сѣрыхъ, безпокойныхъ питомцевъ, бѣжавшихъ впереди тѣсными рядами, съ вытянутыми шеями и клохча рѣзкими и сердитыми голосами, какъ будто чуя бѣду. Индюшки, не спѣша, одна за другою перелѣзли черезъ оглоблю телѣги и, собираясь слѣдовать дальше, остановились тутъ же въ кучѣ, безъ всякой видимой надобности, чтобы поклевать разбросанный кругомъ соръ, какъ вдругъ какая-то темная масса выскочила изъ телѣги, на одна мгновеніе повисла, раскачиваясь, на передкѣ и затѣмъ съ безумнымъ и торжествующимъ воплемъ, всею своею тяжестью, бросилась на землю прямо на пасущихся и кричащихъ индюшекъ.

Тутъ произошла сцена неслыханная и невиданная въ индюшечьемъ царствѣ, по своему безобразію и ужасу. Старая сѣрая индюшка, придавленная къ землѣ, съ отчаяннымъ крикомъ выползла изъ-подъ лежащаго на ней идіота и, совершенно обезумѣвъ отъ страха и хлопая отчаянно крыльями, взлетѣла на телѣгу, на только для того, чтобы въ полномъ безсиліи скатиться по другую сторону на землю, а въ это время высиженные ею молодые индюшата, выкарабкавшись изъ-подъ рукъ дурака, вытянувъ шеи и не помня себя отъ ужаса, какъ угорѣлые, помчались въ самые отдаленные углы сада.

-- Гадкій Альбертъ! дрянной, скверный мальчишка!-- крикнула сердито Анна,-- какъ ты смѣешь пугать нашихъ птицъ?

Идіотъ, между тѣмъ, лежалъ на землѣ и, наслаждаясь произведенною имъ сумятицей, безсмысленно болталъ руками и ногами и корчился въ припадкахъ судорожнаго, прерывистаго смѣха. Затѣмъ вдругъ такимъ же внезапнымъ движеніемъ онъ, кинулся впередъ и, припавъ къ ногамъ Анны, своими грязными, когтеобразными руками схватилъ ее за платье, причемъ большой уродливый его ротъ скривился въ отвратительную гримасу и открылся, какъ пасть животнаго. Дѣвушка пыталась вырвать платье изъ его рукъ, но онъ, между тѣмъ, безсвязно бормоча, успѣлъ вцѣпиться зубами въ подолъ ея юбки и принялся жевать его и постепенно вбирать въ ротъ, напоминая собою отвратительнаго, раздутаго гада, медленно пожирающаго свою добычу. Его громадный ротъ, широко раздутыя ноздри, нависшія мохнатыя брови, его единственный зрячій глазъ, которымъ онъ яростно водилъ во всѣ стороны и который какъ будто сверкалъ рядомъ съ другимъ, пустымъ, безжизненнымъ глазомъ,-- все это вмѣстѣ придавало ему такой страшный и отталкивающій видъ, что Анна нѣсколько мгновеній стояла передъ нимъ въ оцѣпенѣніи, не двигаясь съ мѣста и дрожа всѣмъ тѣломъ, какъ будто въ дѣйствительности передъ ней пресмыкалось чудовище, въ открытой пасти котораго ей суждено было исчезнуть. Внѣ себя отъ ужаса, она, наконецъ, отскочила отъ него и нанесла ему нѣсколько отчаянныхъ ударовъ своимъ прутомъ. Длиннымъ, гибкимъ прутомъ она нѣсколько разъ стегнула его больно по спинѣ, по головѣ, по рукамъ и по ногамъ, и идіотъ, завопивъ отъ злости и боли, выпустилъ платье и кубаремъ скатился подъ телѣгу, не переставая ругать Анну самыми грязными словами, единственными, которыя онъ зналъ, за исключеніемъ словъ, выражающихъ просьбу о пищѣ. Едва успѣла Апна освободиться отъ Альберта, какъ вся ея тревога объ участи индѣекъ вернулась съ прежнею силой. Растерянныя птицы все еще продолжали бѣгать вдоль изгороди сада и встревоженнымъ бормотаньемъ сообщали другъ другу о только что пережитой катастрофѣ, но, повидимому, начинали уже до нѣкоторой степени увлекаться удовольствіемъ бѣготни вокругъ сада. Только съ помощью величайшаго терпѣнія и ловкости удалось Аннѣ собрать ихъ, привести къ повиновенію и запереть въ покинутый хлѣвъ. Она оглянулась, ища колышекъ, чтобы покрѣпче забить имъ дверь, и какъ разъ въ эту минуту, черезъ отверстіе въ изгороди, надъ низкою каменною оградой двора фермы, передъ ея глазами промелькнула фигура, позади которой шла лошадь съ телѣгой. Знакомая фигура только успѣла промелькнуть, такъ что всякаго другаго человѣка Анна, можетъ быть, и не узнала бы, но въ данномъ случаѣ этого мига было достаточно, чтобы усилить лихорадочность, съ которой она искала колышекъ для двери. Въ воскресенье утромъ она обѣщала Джесу выдти къ нему хоть на минуту, чтобы сообщить о результатѣ своихъ переговоровъ, но ее не пустили. Вѣка цѣлые переживались ею, пока она второпяхъ искала палочку и пока не нашла ее, наконецъ; всунувъ ее наскоро въ дверь, она со всѣхъ ногъ пустилась бѣжать черезъ фруктовый садъ. Перелетѣвъ мигомъ черезъ первыя ворота и пробѣжавъ по межѣ, вдоль гороховаго поля, она перескочила черезъ вторыя ворота и безъ оглядки помчалась внизъ съ горы по острымъ камнямъ дороги, съ крикомъ:

-- Джесъ! Джесъ!...

Онъ обернулся и остановился, увидѣвъ ее, съ выраженіемъ необычайной радости въ лицѣ и весь вспыхнувъ отъ удовольствія и удивленія; она подбѣжала къ нему, вся запыхавшись.

-- Здравствуй, Анна! А я-то думалъ, скоро ли теперь увидимся?

-- Ахъ, Джесъ!-- воскликнула она,-- они меня не пустили!

-- Я такъ и думалъ, что не пустятъ,-- отвѣчалъ онъ, и лицо его сразу омрачилось.

-- И теперь мнѣ достанется за то, что я выбѣжала къ тебѣ, но ужь дольше я терпѣть не могла,-- продолжала она торопливо.

-- Что же они сказали?-- спросилъ онъ.

-- Они сказали... глупостей много наговорили, что ужь тутъ!...-- отвѣчала она, перебирая пальцами свой фартукъ.-- Знаешь, Джесъ, мнѣ не позволятъ ужь больше работать съ тобою въ саду и дядя, вѣрно, не захочетъ больше, чтобы ты провожалъ насъ изъ церкви.

-- Я зналъ напередъ, что они такъ сдѣлаютъ,-- проговорилъ онъ, блѣднѣя и прислоняясь къ старой гнѣдой лошади, которая тѣмъ временемъ усердно рвала зубами клочки пожелтѣвшей придорожной травы.

-- Чего же и можно было ожидать другаго?... Конечно, я не болѣе, какъ пріемышъ изъ дома призрѣнія,-- продолжалъ онъ немного погодя, останавливаясь послѣ каждой отдѣльной фразы.-- Невѣроятно, чтобы я когда-либо сталъ получать больше жалованья, чѣмъ теперь. Я не изъ числа тѣхъ разбитныхъ парней, которымъ везетъ въ жизни. Я зналъ напередъ, что они такъ скажутъ.

Аннѣ, передъ тѣмъ, было жалко не только Джеса, но и себя тоже; къ тому же, она испытывала какую-то робость при тѣхъ новыхъ отношеніяхъ, которыя сразу создались между нимъ и ею словами дяди и тетки. Но въ эту минуту она все забыла и ей было жалко только его; она даже поблѣднѣла отъ волненія.

-- Прошу тебя, не говори такъ, Джесъ!-- воскликнула она, крѣпко стиснувъ руки.-- Для меня домъ призрѣнія и все такое ничего не значитъ... Ты мнѣ нравишься больше всѣхъ другихъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- съ живостью спросилъ онъ, приподнимая голову,-- дѣйствительно ли такъ, Анна? И ты меня не забудешь даже тогда, когда тебѣ не позволятъ со мной разговаривать?

-- Не забуду, Джесъ,-- совершенно серьезно отвѣчала она.-- Я и не дала имъ обѣщанія не разговаривать съ тобою, а теперь мнѣ надо идти, увѣряю тебя,-- оставаться здѣсь я не могу.

-- Когда же опять увидимся?-- сказалъ онъ, держа ее за руки и глядя на нее такими глазами, что ясно было, какъ неохотно онъ отпускалъ ее.-- Не скоро, вѣрно, удастся намъ свидѣться. Обѣщай, что не откажешь мнѣ въ просьбѣ?

-- Обѣщаю,-- сказала Анна,-- а что такое?

-- Поцѣлуй меня разокъ, Анна, одинъ только разъ,-- проговорилъ онъ, понизивъ голосъ.

-- Ахъ, Джесъ! право, не знаю... а если это дурно?

-- Отчего же дурно? Во всякомъ случаѣ, ты обѣщала. Одинъ только разочекъ, Анна... а я тѣмъ временемъ не шелохнусь.

Съ этими словами онъ наклонился къ ней, а она, опустивъ глаза и потянувшись къ нему, робко и быстро поцѣловала его. И поцѣлуй-то не былъ настоящій, а только какъ бы жалкая тѣнь его, но воспоминаніе о немъ было тѣмъ дороже.

Въ эту минуту раздался на дорогѣ хриплый зовъ: "Анна! Анна!" -- звала ее разгнѣванная тетка.

-- Иди сюда сейчасъ,-- сейчасъ иди, негодная дѣвчонка! А ты убирайся, Джесъ Вильямсъ! Чего таскаешься, негодяй ты эдакій, бездомникъ? Убирайся въ домъ призрѣнія, откуда пришелъ! Если я тебя еще разъ поймаю, смотри, достанется тебѣ!

Разъяренная мистрисъ Понтинъ не переставала кричать, пока Анна бѣжала въ гору къ ней на встрѣчу. Она схватила ее за узкія, слабыя плечи и начала трясти, какъ двухлѣтняго ребенка.

-- Ахъ, ты, дрянь эдакая! ахъ, ты, потаскушка!-- вопила она.-- Вотъ такъ поведеніе, нечего сказать! Цѣлуется да таскается по большимъ дорогамъ со всякою дрянью изъ дома призрѣнія! Ахъ, ты, скверная, хитрая дѣвчонка,-- вотъ я тебя! Иди сейчасъ со мной,-- и она потащила ее за собой къ воротамъ фермы.-- Такъ ведутъ себя только такія негодницы, какъ твоя мать,-- продолжала она кричать,-- а, конечно, не я и ни одна честная женщина такъ себя вести не станетъ. Одинъ позоръ отъ нея, да и отъ тебя тоже... всякой порядочной семьѣ остается только плюнуть на васъ. Что же та молчишь, отродье негодное?-- и она снова тряхнула ее.

Но Анна ничего не отвѣчала. Ярость тетки только вызвала въ ней то привычное пассивное сопротивленіе, съ которымъ она раньше встрѣчала брань матери, причемъ она, какъ звѣрокъ, пряталась въ свою скорлупу. Въ оправданіе мистрисъ Понтинъ надо замѣтить, что, несмотря на ея постоянную раздражительность, никогда еще молодая дѣвушка не видѣла ее въ такомъ бѣшенствѣ. Кромѣ смертельнаго отвращенія, которое она питала къ такого рода проступкамъ юности, приходилось еще приписать многое томительнымъ часамъ, проведеннымъ ею съ больною коровой, которые тяжело отозвались на нервахъ заботливой хозяйки. Съ криками и бранью, какъ ураганъ, промчалась она, таща за собою свою жертву, черезъ дворъ фермы, гдѣ даже свиньи, лежа на боку въ видѣ громадныхъ, неподвижныхъ, синевато-багровыхъ мѣшковъ, взглянули на нихъ, мигая отъ удивленія, и влетѣла вверхъ по крутой лѣстницѣ въ мансарду, не переставая все время окачивать Анну самою грязною и отборною бранью.

-- Сиди здѣсь до возвращенія дяди!-- крикнула тетка, швырнувъ ее на кровать.-- Я все разскажу ему, все, все, какъ было, онъ все узнаетъ. Боже мой! кто бы подумалъ, что его племянница такая безстыдница, ходитъ да цѣлуется на большой дорогѣ? Не знаю, потерпитъ ли онъ, чтобы ты жила послѣ этого у него въ домѣ!

Анна почувствовала себя задѣтой и не могла больше молчать.

-- Я и не останусь, если ему не хочется,-- съ гордостью отвѣчала она.--Я могу идти въ услуженіе, какъ и другія дѣвушки.

-- Скажите на милость!-- фуркнула ей тетушка въ отвѣтъ.-- Да кто тебя возьметъ, неуклюжее отродье, потерявшее всякій стыдъ? Если ты думаешь, что я буду тебя рекомендовать, такъ очень ошибаешься,-- на меня не разсчитывай!-- Затѣмъ послѣдовалъ длинный перечень всѣхъ дѣйствительныхъ и предполагаемыхъ недостатковъ Анны, въ концѣ котораго тетка объявила ей:-- Такъ вотъ и сиди здѣсь, пока дядя не вернется. Ужина не жди,-- не получишь.

Она затѣмъ вылетѣла изъ комнаты такимъ же вихремъ, какимъ вошла, повернула ключъ въ замкѣ и, тяжело ступая, спустилась съ лѣстницы.

Долго лежала Анна на постели, уткнувъ лицо въ подушку, и долго мочила она ее слезами. Выплакавшись, дѣвушка сѣла на кровать. Комната была совсѣмъ темна, а въ домѣ полная тишина. Ни единаго звука кругомъ, только вѣтеръ завывалъ и дождикъ шумѣлъ по листьямъ вязовъ, стоящихъ передъ домомъ. Анна встала, обмыла лицо и закрыла окошко; затѣмъ, дрожа отъ холода, она начала раздѣваться, испытывая тошноту, которую не знала чему приписать, голоду ли, или чему другому. Она только успѣла снять съ себя башмаки и чулки, какъ вдругъ на крутой лѣсенкѣ, ведущей въ ея мансарду, послышался странный шумъ, точно что-то очень тяжелое пыталось взбѣжать вверхъ по ступенькамъ и, спотыкаясь въ темнотѣ, свалилось внизъ, пыхтя, со стонами и проклятіями. Анна вся похолодѣла. Она вспомнила, какъ однажды въ Лондонѣ одна изъ жилицъ подняла на лѣстницѣ такой же шумъ, какъ дверь ихъ комнаты съ трескомъ отворилась и женщина съ сжатыми кулаками, распухшимъ лицомъ и съ пѣной у искривленнаго рта покатилась на полъ къ нимъ въ комнату. Въ ту же минуту она вообразила, что у тетушки тоже начинается припадокъ и что она добирается до нея. Что ей было дѣлать? Она бросилась искать спички въ темнотѣ, но спичекъ не было, и ей ничего не оставалось дѣлать, какъ стоять и ждать, пока чья-то дрожащая рука ощупывала снаружи дверь, сразу не находя ключа и ручки, наконецъ, повернувъ ключъ, дернула за ручку двери.

Анна даже почувствовала что-то вродѣ облегченія, когда въ комнату скорѣе ввалилась, чѣмъ вошла, мистрисъ Понтинъ и тяжело опустилась на низкій деревянный ящикъ, стоявшій у двери. Въ ея рукахъ былъ фонарь; она поставила его на полъ такъ, что ея лицо ярко освѣтилось снизу. При такомъ освѣщеніи всякое лицо производитъ странное впечатлѣніе, такъ какъ всѣ тѣни, поднимаясь кверху, искажаютъ черты лица; лицу мистрисъ Понтинъ это придало безобразный и страшный видъ. Все оно было темно-краснаго цвѣта и распухло, надутыя жилы выпячивались на лбу и на шеѣ, двойной подбородокъ и большія синія губы тряслись; она съ трудомъ дышала и захлебывалась, пытаясь что-то сказать. Не долго думая, Анна окунула губку въ холодную воду и подбѣжала съ ней къ теткѣ, намѣреваясь приложить ей губку ко лбу, но въ то же мгновеніе губка была вырвана изъ ея рукъ и, прежде чѣмъ молодая дѣвушка успѣла опомниться, тонкія кисти ея рукъ попали въ могучіе тиски мистрисъ Понтинъ и она была отброшена, съ ревомъ и силой дикаго звѣря, къ противуположной стѣнѣ комнаты; вслѣдъ за ней около самой ея головы о ту же стѣну шлепнулась и мокрая губка, а оттуда на полъ, образуя вокругъ себя небольшую лужу воды. Мистрисъ Понтинъ сидѣла, яростно поводя и сверкая маленькими глазками, раскраснѣвшимися какъ у разъяреннаго животнаго; она вся дрожала и, казалось, отъ бѣшенства всѣ волосы у нея стали дыбомъ, какъ щетина.

-- Господи, что съ вами, тетя?-- закричала Анна.

Два или три раза мистрисъ Понтинъ судорожно открывала ротъ, пытаясь заговорить, но губы ея отказывались произносить членораздѣльные звуки. Тогда, сдѣлавъ страшное усиліе надъ собой, она тяжело приподнялась съ низкаго ящика и, направляясь прямо въ Аннѣ, стоявшей у стѣны, подошла такъ близко, что лицо дѣвочки почти касалось ея собственнаго лица. Тяжело придавивъ рукой плечо Анны, тетка проговорила хриплымъ шепотомъ:;

-- Ахъ, ты, дьяволъ!

Несмотря на ужасъ, овладѣвшій Анной, она успѣла подмѣтить, что отъ тетки пахло водкой, и была этимъ тѣмъ болѣе поражена, что мистрисъ Понтинъ была совершенно трезвая женщина, вполнѣ удовлетворявшаяся двумя стаканами пива въ день. Вслѣдъ за хриплымъ возгласомъ послѣдовало молчаніе; тутъ Анна успѣла совершенно ясно представить себѣ страшную пустоту дома, въ которомъ не было ни одной живой души, кромѣ нихъ двухъ, а также и отдаленность его отъ всякихъ сосѣдей. При этой мысли она еще больше испугалась.

-- Да что такое случилось?-- удалось ей опять спросить тоже шепотомъ.

Способность говорить тѣмъ временемъ мало-по-малу возвращалась къ мистрисъ Понтинъ.

-- Гдѣ мои индѣйки?-- проговорила она, хотя все еще хриплымъ голосомъ, но уже громче прежняго.

-- Какія индѣйки?-- спросила Анна, не понимая.

-- Какія индѣйки? такія -- громко и рѣзко крикнула мистрисъ Понтинъ.-- Ахъ, ты, негодная! смѣешь еще хитрить и дѣлать видъ, что не знаешь, какихъ индѣекъ тебѣ приказано было запереть въ хлѣвъ!

-- Я заперла молодой выводокъ,-- сказала Анна.

-- Заперла, ты говоришь, заперла?... Га, га! только того недоставало, га, га!...-- и тутъ мистрисъ Понтинъ разразилась сумасшедшимъ, истерическимъ хохотомъ. Затѣмъ, впадая снова въ злобную ярость, она схватила руку дѣвушки у самаго плеча своими короткими пальцами и ущипнула ее изо всѣхъ силъ.

-- Ты отъявленная лгунья, вотъ что!-- проревѣла она, приходя въ еще большую ярость, быть можетъ, потому, что жертва ея не закричала отъ боли.

Схвативъ послѣ этого фонарь, она потащила Анну къ двери.

-- Дайте мнѣ хоть надѣть башмаки, тетя,-- просила Анна съ тѣмъ внѣшнім спокойствіемъ, которое такъ часто скрывало испытываемый внутренній ужасъ,-- мои ноги не обуты.

-- Хотя бы ты была совершенно голая и тогда не дала бы я тебѣ ни одной минуты оставаться здѣсь!-- съ бѣшенствомъ крикнула тетка,и потащила ее, шатаясь, по крутой лѣстницѣ. Имъ пришлось пройти черезъ птичій дворъ, чтобы достигнуть фруктоваго сада. Анна чувствовала, какъ во дворѣ гравій рѣзалъ и царапалъ ей голыя ноги, а въ саду ихъ мочила мокрая и холодная трава. Небо было покрыто тучами, но не сплошь, такъ что на нем еще отражалось то сѣрое, разсѣянное мерцаніе свѣта, которое бываетъ въ лѣтнюю ночь именно въ Англіи. Подойдя къ свиному хлѣву, онѣ и безъ помощи фонаря увидѣли, что дверь его была широко раскрыта. Тетка выпустила Анну и молча, съ трагическимъ жестомъ, указала на нее; послѣ чего, не то со стономъ, не то съ воплемъ, она уперлась головой въ открытыя ворота и разразилась неудержимыми рыданіями, которыя трясли и раскачивали во всѣ стороны ея громадное туловище.

-- Такого большаго выводка никогда не бывало у меня,-- жалобно голосила она,-- и это послѣдній на нынѣшній годъ, другаго уже не будетъ... а теперь лисица ихъ всѣхъ до одного заберетъ.

-- Ахъ, нѣтъ, тетя!-- сказала Анна,-- я не знаю, какимъ образомъ они вышли изъ хлѣва, но лисица не могла еще всѣхъ ихъ передавить; они забились куда-нибудь въ фруктовомъ саду.

Мистрисъ Понтинъ при этихъ словахъ забыла свои жалобы и снова перешла въ неистовство.

-- И почему бы имъ забиваться въ фруктовомъ саду, я бы хотѣла знать,-- завизжала она,-- когда они всѣ до единаго могли свободно пройти въ гороховое поле? Если ужь тебя такъ хотѣлось бѣжать къ любезному, такъ, по крайней мѣрѣ, ты бы могла не оставлять воротъ отворенными.

-- Я воротъ даже не отворяла,-- отвѣчала Анна,-- я перелѣзла черезъ нихъ, а сначала заперла дверь хлѣва.

-- Не смѣй врать!-- крикнула мистрисъ Понтинъ и, схвативъ длинный прутъ, оставленный Анной у хлѣва, хлестнула имъ по ней.

-- Тетушка, тетушка!-- взмолилась дѣвушка, кусая себѣ губы отъ боли,-- не дѣлайте этого, прошу васъ. Увѣряю васъ, я заперла индюшекъ въ хлѣвъ и, право, не отпирала воротъ, увѣряю васъ. Не знаю, кто могъ выпустить ихъ, развѣ только Альбертъ. Вечеромъ онъ былъ тутъ и напугалъ индѣекъ, а я ударила его.

-- Въ самомъ дѣлѣ? Какъ бы не такъ!-- и снова тетка опять стегнула ее прутомъ по спинѣ.-- Я тебя проучу, если ты будешь мучить несчастнаго мальчика, да взваливать затѣмъ всѣ свои проказы на него, бѣднягу! Я бы, кажется, содрала съ тебя кожу, если бы могла!

Она опять стегнула ее прутомъ, еще разъ и еще, до тѣхъ поръ, пока изъ стиснутыхъ и поблѣднѣвшихъ губъ дѣвушки не вырвался крикъ. Тогда, какъ бы удовлетворенная, мистрисъ Понтинъ бросила прутъ и потащила Анну за собой въ ворота, которыя, дѣйствительно, были раскрыты, и начала безумно метаться во всѣ стороны по широкому, отлогому гороховому полю и поискахъ за потеряннымъ выводкомъ.

-- И корова пала, и индѣйки пропали,-- все это хоть кого съногъ собьетъ,-- стонала тетушка. Она вытащила новую свѣчу изъ кармана, зажгла и вставила ее дрожащими руками въ фонарь.-- Ты выпустила индѣекъ, ты и искать ихъ должна. Если ты ихъ не найдешь, такъ и оставайся съ ними всю ночь въ полѣ. Безъ нихъ не возвращайся домой, если не хочешь, чтобы я тебѣ переломала всѣ ребра.

Говоря это, она сунула фонарь въ руку Анны, толкнула ее еще разъ на прощанье и исчезла во мракѣ. Сѣрая, прозрачная пелена кругомъ начинала сгущаться; тяжелая и низкая туча надвигалась съ отдаленнаго горизонта, который тоже въ свою очередь окунулся въ мрачную, непроглядную тьму. Одни только тяжело листные вязы, темнѣе самой ночи, обрисовывались еще надъ изгородями, шепча и раскачиваясь отъ налетавшихъ по временамъ порывовъ вѣтра и дождя. Въ отблескѣ фонаря, неотступно слѣдующемъ за Анной, было что-то зловѣщее; благодаря ему, иногда отъ нея тянулась дрожащая, причудливая тѣнь по крутымъ изворотамъ и колеямъ дороги, но большею частью имъ освѣщалось поле, на которомъ въ іюнѣ еще горохъ цвѣлъ красивыми рядами, а теперь стоялъ голый, высохшій и черный, въ видѣ цѣлой арміи ободранныхъ скелетовъ.

Въ первую минуту для Анны было уже облегченіемъ то, что она освободилась отъ мистрисъ Понтинъ, и она съ жаромъ начала было искать потерянный выводокъ, но постепенно ея старанія начали, ослабѣвать и превратились вскорѣ въ машинальную ходьбу. Мало-по-малу дѣвушку началъ охватывать чисто-дѣтскій ужасъ передъ безграничною ночною темнотой, среди которой, за исключеніемъ ея самой, не видно было ни одной человѣческой души, передъ слабыми таинственными звуками въ видѣ вздоховъ, долетавшими до нея отъ далекой невидимой равнины, передъ рѣзкимъ, необъяснимымъ шуршаньемъ и трескомъ, раздающимся вокругъ нея въ листвѣ и въ травѣ, но въ особенности страшилась она ярко-бѣлаго свѣтоваго пятна, окруженнаго черною движущеюся каймой ночнаго мрака, которое слѣдовало за ней всюду, куда бы она ни шла. Больно было и голымъ ногамъ, и всему тѣлу. Мелкій дождь покрапывалъ по временамъ; наконецъ, съ равнины принесло вѣтромъ сильный ливень; тогда Анна подползла подъ терновый кустъ у самой изгороди и попыталась закрыть фонарь, чтобы освободиться отъ преслѣдующаго ее отсвѣта, но ея усилія были тщетны, такъ какъ фонарь оказался испорченнымъ. Спрятавъ тогда лицо между колѣнями, она рѣшила объ этомъ не думать и направить мысли на другой предметъ.

IV.

Анна чувствовала себя въ страшномъ одиночествѣ не только въ полѣ, но и въ цѣломъ мірѣ. Все, что произошло съ того утра, когда она говорила съ дядей насчетъ Джеса, вспомнилось ей съ удивительною отчетливостью, теперь ей казалось, будто она опять все это переживаетъ. Припоминая позорныя, несправедливыя слова и жестокіе удары, она чувствовала теперь ихъ оскорбительность больнѣе, чѣмъ тогда, когда переносила ихъ въ дѣйствительности; и тѣло, и душа ея страдали отъ причиненныхъ имъ ранъ, ей было и холодно, и больно, и никого не было, кто бы могъ придти къ ней на помощь. Весь ходъ жизни на фермѣ былъ Аннѣ слишкомъ хорошо извѣстенъ, чтобы она могла надѣяться на поддержку со стороны дяди противъ тетки, къ тому же, Анна была слишкомъ молода и неопытна для того, чтобы взвѣсить, сколько было преувеличеннаго въ сильныхъ выраженіяхъ тетки. Жизнь представлялась ей безконечно-тяжелой впереди и лишенной всякой радости. Никого не было у нея, кого бы она могла любить, ее тоже никто не любилъ, за исключеніемъ бѣднаго Джеса, а быть его другомъ ей помѣшаютъ. Зачѣмъ, ахъ, зачѣмъ умеръ ея отецъ? Онъ умеръ и лежалъ глубоко подъ землей, вдали отъ нея, и не могъ слышать ея, какъ бы громко она ни звала его; она, все-таки, не могла удержаться и громко позвала: "Отецъ! отецъ!" Звукъ ея собственнаго голоса испугалъ ее; Анну внезапно охватило другое, противуположное теченіе чувствъ, и она даже присѣла отъ страха, еще крѣпче закрывъ глаза обѣими руками. Въ эту минуту ей въ голову пришла отчетливая и страшная мысль, что если она оглянется, то увидитъ отца, одѣтаго какъ въ гробу и сидящаго около нея въ узкомъ бѣломъ просвѣтѣ фонаря. Ей казалось одинаково невозможнымъ оставаться на томъ мѣстѣ, невозможнымъ и двинуться съ него, но терпѣть долѣе такую муку, во всякомъ случаѣ, она не могла. Бѣжать куда-нибудь надо было и, при своемъ паническомъ страхѣ, она могла придумать только одно мѣсто, могла вспомнить объ одномъ только человѣкѣ. Сдѣлавъ страшное усиліе надъ собой, она вскочила на ноги, схватила фонарь и побѣжала, чувствуя, какъ воображаемые преслѣдователи хватали ее сзади и какъ сердце ея отчаянно билось. Мигомъ перелѣзла она черезъ ворота и пробралась черезъ дорогу въ поле, прилегающее къ господскому дому. Въ самомъ воздухѣ было тутъ уже что-то успокоивающее и ободряющее для нея, даже въ громкомъ фырканьѣ стараго бѣлаго пони чувствовалось что-то родное. Первымъ движеніемъ ея было пробраться прямо къ двери Джеса и позвать его; но, подойдя поближе къ восьмиугольному домику, она остановилась: дѣйствительность со всею ея суровою реальностью предстала вновь передъ ней и она вспомнила, какое объясненіе дадутъ ея поступку, конечно, не Джесъ, а всякій другой, кто узнаетъ о немъ. Въ той средѣ, въ которой она жила, молодая дѣвушка не можетъ оставаться въ невѣдѣніи зла. Впрочемъ, среди темноты и уединенія окружающей ея ночи, представлялось мало вѣроятности, чтобы это сдѣлалось извѣстнымъ. Вдобавокъ ко всему этому, въ Аннѣ проявлялась иногда странная черта какой-то безпечности и равнодушія къ послѣдствіямъ, которая, казалось, ничего общаго не имѣла съ основными свойствами ея характера, какъ будто частица безсердечной беззаботности Селины перешла къ ней вмѣстѣ съ болѣе скромною, серьезною и любящею натурой отца. "Не все ли равно,-- думалось ей,-- какъ я буду жить, хорошо или дурно, если меня незаслуженно уже теперь позорятъ самою грязною бранью?" Тутъ она бросила горсть песку въ окно, а большимъ камнемъ начала стучать въ дверь. Джесъ услыхалъ шумъ, открылъ окно и высунулъ голову, чтобы узнать, кто стучался.

-- Это я... Анна,-- сказалъ чей-то голосъ тихо, но для него вполнѣ явственно.

Послышалось восклицаніе, чирканье спички, затѣмъ настала тишина, пока Джесъ набрасывалъ на себя необходимыя одежды, и, наконецъ, онъ спустился со свѣчой въ рукахъ и отперъ дверь. Его лицо выразило самое непритворное удивленіе, даже безъ примѣси какой бы то ни было радости, когда онъ увидѣлъ Анну.

-- Что такое, пожаръ у васъ въ домѣ?-- спросилъ онъ, не будучи въ состояніи придумать другой, соотвѣтствующей необычайнымъ обстоятельствамъ, причины.

-- Нѣтъ, нѣтъ... но... Ахъ, Джесъ! она меня выгнала изъ дому, да, выгнала...-- Говоря это, Анна прислонилась головой къ каменному косяку двери и залилась слезами.

Джесъ поставилъ свѣчку на кирпичный полъ и ввелъ дѣвушку въ нижнюю комнату, въ которой ничего не было, кромѣ мѣшковъ и старой сбруи. Положивъ голову на плечо Джеса, она, рыдая, несвязными словами разсказала ему все, что случилось. Не въ его характерѣ было выражать свои чувства бранью, но даже онъ не выдержалъ и сказалъ, что мистрисъ Понтинъ "хуже всякаго животнаго".

-- Посмотри, Анна, ты совсѣмъ промокла и продрогла,-- сказалъ онъ, ощупывая ея платье и руки.

Дѣйствительно, на ней не было сухой нитки. Напряженіе нервовъ стало ослабѣвать, а физическая боль начала брать верхъ и настойчиво напоминать о себѣ.

-- Здѣсь, внизу, нѣтъ камина, ничего нѣтъ,-- продолжалъ онъ,-- а у меня наверху заготовлены дрова въ каминѣ и все, что нужно для утренняго чая,-- я все съ вечера приготовилъ. Зайди ко мнѣ, Анна, просушись немного, а я тѣмъ временемъ приготовлю тебѣ чашку чая.

На одно мгновеніе она задумалась.

-- Зайди, Анна,-- настаивалъ онъ и прибавилъ съ укоризной:-- Неужели ты не вѣришь мнѣ и можешь думать что-нибудь дурное про меня?

-- О, нѣтъ, я думаю не о тебѣ,-- отвѣчала она,-- а что скажутъ другіе? Впрочемъ, внизу ли я буду, наверху ли, не все ли равно?

-- Никто не узнаетъ,-- сказалъ онъ.-- Ты вернешься въ фруктовый садъ, прежде нежели начнутъ всѣ вставать. Ты, право, можешь заболѣть.

Они пошли наверхъ и Анна сѣла, положивъ ноги на сломанную мѣдную рѣшетку камина. Пламя вскорѣ затрещало, охвативъ сухія дрова, и сразу придало всей комнатѣ теплый и уютный видъ. Джесъ хлопоталъ, досталъ чайную посуду, черный маленькій чайникъ и старый котелокъ. Молодой человѣкъ испытывалъ глубокую жалость къ Аннѣ и былъ полонъ негодованія, хотя и не выражалъ его; въ то же время, онъ не могъ въ душѣ не радоваться обстоятельствамъ, которыя давали ему возможность заботиться о ней, видѣть ее у себя въ комнатѣ, окруженной и пользующейся его вещами. Ему очень хотѣлось своими руками согрѣть ея холодныя ручки и маленькія ножки, чтобы скорѣе вернуть имъ жизненную теплоту, но то самое, что дѣлается въ другихъ слояхъ общества въ силу традицій благовоспитанности, Джесъ дѣлалъ подъ вліяніемъ доброты и сердечности; онѣ-то и заставили его избѣгать всего, что могло бы казаться злоупотребленіемъ ея случайною безпомощностью и зависимостью отъ него. Анна, опустивши голову на столъ, сидѣла съ закрытыми глазами; она ни слова не говорила, Джесъ тоже сидѣлъ молча у камина, переворачивая дрова подъ медленно закипавшимъ котелкомъ. Такъ незамѣтно она, сидя, и заснула. Сколько минутъ или часовъ она проспала, она не могла вообразить, когда вдругъ громкіе голоса, раздавшіеся внизу, разбудили ее. Одинъ изъ нихъ былъ сердитый и очень знакомый ей голосъ, при звукѣ котораго вся кровь прилила къ ея сердцу. Анна вскочила съ своего стула. Въ комнатѣ не было свѣта, кромѣ огня въ каминѣ; Джеса тоже не было: до ея-слуха доходилъ снизу его негромкій и заикающійся голосъ, говорящій что-то въ отвѣтъ на визгливые упреки мистрисъ Понтинъ. Цѣлый ушатъ словесныхъ помоевъ выливала она на Анну и на Джеса, называя его ея "любовникомъ", "негодяемъ изъ дома призрѣнія", и многими другими словами, большая часть которыхъ уже сыпалась на Анну въ этотъ вечеръ, но которыя теперь казались ей еще обиднѣе и хуже. Ей и прежде было больно слышать ихъ, но въ глубинѣ души она чувствовала скорѣе негодованіе, чѣмъ стыдъ; теперь же каждое слово падало ей на сердце, какъ удары молота. Она стояла, какъ прикованная, не будучи въ состояніи ни двинуться, ни крикнуть. Дверь внизу, наконецъ, захлопнулась, наступило молчаніе и Джесъ медленно пошелъ наверхъ. Шатаясь, Анна сдѣлала шагъ къ нему, широко раскрывъ глаза, съ мертвенною блѣдностью на лицѣ и крѣпко стиснувъ руки.

-- Скажи мнѣ... скажи мнѣ...-- говорила она, задыхаясь.

-- Анна, голубушка, не принимай все это такъ къ сердцу!-- былъ его отвѣтъ.

Она позволила ему отвести себя на прежнее мѣсто и сѣла, облокотившись на столъ и подпирая голову рукой.

-- Я виноватъ,-- сказалъ онъ печально, помолчавъ немного,-- надо было бы мнѣ лучше и основательнѣе объяснить ей все; но она такъ много и такъ быстро говорила, что я не успѣлъ вставить ни слова... вѣдь, ты знаешь, Анна, я никогда не былъ уменъ.

-- Что же она сказала?-- спросила Анна.

Онъ замялся.

-- Она сказала, чтобы ты не возвращалась болѣе на ферму. Но ты не обращай вниманія на ея слова: завтра вернется дядя, а онъ рѣшитъ иначе.

Анна покачала отрицательно головой.

-- Нѣтъ, онъ рѣшитъ такъ... почему бы иначе и рѣшать ему?-- спросила она съ такимъ скептическимъ и тупымъ спокойствіемъ, какъ будто они обсуждали чужую участь.

-- Онъ не повѣритъ, чтобы мы съ тобой дурно и нечестно поступили,-- съ горячностью воскликнулъ Джесъ,-- тѣмъ болѣе, что это была бы неправда.

-- Это неправда для насъ съ тобой, но это будетъ правдой для всѣхъ остальныхъ людей, Я, вѣдь, не могу сказать, что я не была здѣсь,-- возразила Анна, не подаваясь его убѣжденіямъ съ преждевременною житейскою опытностью дѣвушки, выросшей въ городѣ,-- съ тою самою житейскою опытностью, которая такъ безполезна была для нея въ критическій моментъ ея жизни.-- Какъ же тетка узнала, что я здѣсь?-- спросила она немного спустя.

-- Не знаю,-- отвѣтилъ Джесъ, ставя котелокъ опять на огонь.-- Какимъ-то образомъ тутъ помогъ ей проклятый фонарь.

Они оба снова замолчали; Анна пристально глядѣла на столъ, машинально окуная палецъ въ молоко, пролитое на столѣ, и размазывая его по блестящей клеенчатой скатерти. Это спокойствіе, въ которомъ сказывалось изнеможеніе тѣла и всей нервной системы послѣ цѣлаго ряда потрясеній, озадачивало и пугало добродушнаго Джеса. Слезы для молодой дѣвушки -- совершенно понятная вещь; и онъ зналъ бы, что сказать Аннѣ, если бы она плакала; но трудно было обращаться къ полубезчувственной дѣвушкѣ съ ласковыми и утѣшительными словами. Онъ налилъ чашку чаю и придвинулъ къ ней, но она не тронула ее; тогда онъ сталъ на колѣни и поднесъ чашку къ ея губамъ.

-- Выпей, прошу тебя, душа моя,-- сказалъ онъ ласково, какъ мать могла бы сказать своему больному ребенку,-- ты себя сейчасъ лучше почувствуешь.

Она выпила и опустила голову на его плечо съ глубокимъ и тяжелымъ вздохомъ. Она вздохнула еще раза два, быть можетъ, и поплакала на его плечѣ, но затѣмъ неожиданно и совершенно внезапно уснула. Онъ продолжалъ стоять на колѣняхъ, поддерживая ея голову плечомъ. Вначалѣ ему было отрадно чувствовать эту голову у себя на груди, ощущать ея дыханіе и мягкіе волосы у себя на щекѣ, но черезъ нѣкоторое время его стало клонить ко сну и онъ почувствовалъ большую усталость. Люди съ сильно развитымъ воображеніемъ могутъ испытывать истинное наслажденіе, претерпѣвая физическую боль ради тѣхъ, кого они любятъ, но такіе люди обыкновенно не занимаются земледѣльческимъ трудомъ. Любовь Джеса къ Аннѣ отличалась сердечностью и даже своего рода рыцарствомъ, которые, можетъ быть, въ Гайкросѣ и не имѣли себѣ равныхъ, но, несмотря на это, когда прошло полчаса и Анна продолжала спать, прислонившись въ его плечу, онъ почувствовалъ, что лучше было бы уложить ее спать. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ боялся сдѣлать движеніе, чтобы не разбудить ее, инстинктивно дознавая, что глубокій сонъ, охватившій ее, былъ болѣе чѣмъ необходимъ для обновленія ея физическихъ и нравственныхъ силъ. Джесъ цѣлый день возилъ навозъ и ему предстоялъ еще тяжелый дневной трудъ. Лѣвая рука и плечо молодаго человѣка, между тѣмъ, совершенно онѣмѣли, колѣни начали болѣть и мурашки забѣгали по ногамъ до самыхъ пятокъ; къ тому же, свѣча догорала, а другой у него не было. Ему удалось потихоньку достать рукой свѣчу и потушить ее пальцами, послѣ чего онъ продолжалъ еще долго стоять совершенно тихо; сколько времени онъ такъ простоялъ, онъ не зналъ; но оно показалось ему цѣлою вѣчностью, пока, наконецъ, положеніе его сдѣлалось совершенно невыносимымъ.

-- Не знаю, хватитъ ли у меня силъ еще выдержать долго,-- прошепталъ онъ въ полголоса.

Скоро послѣ этого Анна сдѣлала движеніе, закричала и отбросилась назадъ на спинку стула. Въ первую минуту Джесъ не могъ думать ни о чемъ, кромѣ испытываемаго имъ облегченія: онъ вскочилъ на ноги и потянулся, вздыхая отъ удовольствія. Но затѣмъ онъ сейчасъ же опять подумалъ объ Аннѣ и зажегъ спичку. Анна лежала, опрокинувшись на спинку стараго кресла, не совсѣмъ удобно, но, въ то же время, крѣпко спала. Онъ не рѣшился лечь на кровать и заснуть такимъ же крѣпкимъ сномъ, какъ она, боясь не проснуться во-время, такъ какъ черезъ часъ, не болѣе, обычная дневная работа должна была возобновиться. Онъ легъ на полъ передъ догорающимъ огнемъ и заснулъ тяжелымъ, тревожнымъ сномъ, просыпаясь постоянно. Между тѣмъ, настало холодное сентябрьское утро и волнистыя неясныя очертанія далекихъ горъ начали выступать на сѣромъ и спокойномъ небосклонѣ.

Когда мистрисъ Понтинъ оставила Анну въ гороховомъ полѣ, она, въ дѣйствительности, не чувствовала ногъ подъ собой отъ утомленія; съ двѣнадцати часовъ дня она не брала ничего въ ротъ. Послѣ того, какъ она заперла Анну въ мансарду, она тотчасъ вернулась къ больной коровѣ и, найдя значительное ухудшеніе въ ея состоянія, бросилась доставать бутылку водки, утѣшая себя мыслью, что если водка и не поможетъ, то не сдѣлаетъ и вреда. Водка, конечно, не спасла коровы; для поддержанія своихъ силъ мистрисъ Понтинъ сама выпила глотокъ изъ бутылки, причемъ глотокъ былъ настолько незначительный, что при обыкновенныхъ, условіяхъ онъ не могъ бы оказать на нее ни малѣйшаго вліянія, но на пустой желудокъ водка только еще сильнѣе возбудила ея уже безъ того раздраженные нервы, и она почти опьянѣла. Выгнавъ Анну изъ дому, она поужинала и легла спать, но не могла спокойно заснуть, не будучи въ состояніи освободиться отъ тревожнаго чувства. Она проснулась и вспомнила о молодой дѣвушкѣ,проводящей ночь внѣ дома подъ открытымъ небомъ, и при этой мысли ей стало досадно. Ея чувства къ Аннѣ не смягчились; напротивъ, непріятное сознаніе, что ея собственные поступки въ данномъ случаѣ были далеко не безупречныя, еще болѣе укрѣпило въ ней желаніе давать поведенію племянницы то объясненіе, которое могло бы оправдать ея собственное безсердечное отношеніе. Она встала съ постели и стала у окна, изъ котораго былъ видѣнъ фруктовый садъ. Въ эту минуту внизу промелькнулъ свѣтъ и быстро пронесся по гороховому полю; она видѣла, какъ свѣтъ этотъ перебѣжалъ черезъ дорогу и исчезъ за воротами господскаго дома. Она смотрѣла и съ трудомъ вѣрила своимъ глазамъ. Анна ли это? а если не она, то кто же могъ бы это быть? Наскоро одѣвшись, она вышла въ поле и осмотрѣла его все вдоль и поперекъ; на зовъ ень никто не отвѣчалъ, Анны въ гороховомъ полѣ не было. Тогда она направилась къ полю, прилегающему къ господскому дому, и увидѣла свѣтъ въ комнатѣ Джеса, а внизу у самой двери его дома стоялъ ея же собственный фонарь, въ которомъ еще вспыхивала догорающая свѣчка. Анна оставила его на этомъ мѣстѣ и забыла о немъ. Мистрисъ Понтинъ, не задумываясь, принялась стучать въ дверь и звать; Джесъ неохотно спустился къ ней. Онъ былъ не находчивъ и не могъ второпяхъ ничего придумать, ни отрицать правды, ни давать уклончивыхъ отвѣтовъ; онъ только могъ выставить собственную грудь, чтобы получить весь залпъ брани и не дать теткѣ пройти наверхъ въ Аннѣ. Послѣ всего этого мистрисъ Понтинъ вернулась на ферму, пылая и торжествуя своею непогрѣшимостью, которую она ошибочно принимала за негодованіе; однако, на другой день утромъ она въ душѣ не была спокойна и почему-то считала нужнымъ защищать свое поведеніе. Ей приходилось, такимъ образомъ, налегать на проступки Анны и она начала уже выводить изъ нихъ новые факты и новые проступки, вѣроятность которыхъ мало-по-малу превращалась для нея въ достовѣрность, и такимъ образомъ у нея въ головѣ вскорѣ все смѣшалось: предположенія перестали отличаться отъ дѣйствительности, и всякая надежда разобраться въ этой путаницѣ пропала безвозвратно. Къ концѣ-концовъ, она готова была бы даже поклясться, что Анна проводила всѣ вечера въ комнатѣ Джеса и постоянно упускала свою работу на фермѣ въ болтовнѣ съ прохожими на дорогѣ. Сопоставляя все это съ жизнью Селины, можно было бы предположить изъ словъ мистрисъ Понтинъ, что дочь ея явилась на ферму уже развращенной и что тетка оказывала ей незаслуженную снисходительность, обращаясь съ ней хорошо. Примѣрная мистрисъ Понтинъ, вообще, была слишкомъ занята своимъ хозяйствомъ, чтобы дѣлать изъ сплетенъ постоянное и ежедневное препровожденіе времени, но, съ другой стороны, оправдываться только передъ собственною своею особой было слишкомъ ничтожнымъ удовлетвореніемъ и долго вынести такое положеніе она не могла, такъ что вскорѣ послѣ утренняго завтрака она очутилась у своей двоюродной сестры Робинзонъ и передала ей всю исторію, которую она готовила въ возвращенію мужа, въ томъ видѣ, въ какомъ она сложилась въ ея головѣ въ полномъ и безнадежномъ смѣшеніи правды съ вымысломъ.

Къ Гайкросу, свернувъ съ Оксфордскаго шоссе, можно подъѣхать съ трехъ сторонъ. Эти три дороги изъ поколѣнія въ поколѣніе служили для мѣстныхъ жителей предметомъ безконечныхъ обсужденій: никто не оспаривалъ негодности всѣхъ трехъ дорогъ, но всѣ расходились въ вопросѣ о степени ихъ негодности. Мистеръ Понтинъ обыкновенно предпочиталъ возвращаться домой по той дорогѣ, которая вела мимо стараго замка, но на этотъ разъ, желая высадить пріятеля на дорогу по направленію къ Оксфорду, онъ взялъ кратчайшій путь, мимо фермы Робинзоновъ. Мистрисъ Робинзонъ, еще издали увидѣвъ его экипажъ около сада своей фермы, поспѣшила, конечно, къ нему на встрѣчу и, остановивъ его, тутъ же выложила ему все, что случилось у него въ домѣ за время его отсутствія. Не было вопроса болѣе болѣзненно-чувствительнаго для Джемса Понтина, какъ вопросъ объ изстари установленной и всѣми признанной порядочности его семьи. Было уже достаточно тяжело для него признавать непріятное существованіе родственниковъ, живущихъ гдѣ-то далеко въ большихъ городахъ, жизнь которыхъ не соотвѣтствовала традиціонному семейному идеалу, но чтобы молодая дѣвушка, пріѣхавшая изъ Лондона, позорила его семью въ его домѣ, на глазахъ его же односельчанъ, было совершенно нестерпимо. Къ тому времени, какъ онъ подъѣхалъ къ своему дому, гнѣвъ въ немъ накипалъ, и онъ вышелъ изъ экипажа съ тѣмъ обычнымъ ему въ такихъ случаяхъ молчаливымъ и угрюмымъ видомъ, который не былъ лишенъ извѣстнаго достоинства. Онъ тѣмъ болѣе чувствовалъ нанесенное ему оскорбленіе, что въ силу уже нѣкоторой привычки въ немъ начинала возникать какая-то пассивная привязанность къ Аннѣ.

Между тѣмъ, Анна, сидя у изгороди, поджидала его на той дорогѣ, по которой онъ обыкновенно возвращался домой; при малѣйшемъ шумѣ колесъ ея сердце начинало сильно биться, и она чувствовала и облегченіе, и разочарованіе, когда, при появленіи экипажа, оказывался не тотъ, котораго она ждала. Въ своемъ отчаянномъ положеніи, она рѣшилась встрѣтить дядю на дороіѣ и разсказать ему все, какъ было, прежде чѣмъ мистрисъ Понтинъ успѣетъ возстановить его противъ нея. Они условились съ Джесомъ, что если дядя проѣдетъ другою дорогой, то ко времени обѣда онъ придетъ за ней и тогда они уже вмѣстѣ отправятся на ферму. На церковной башнѣ било какъ разъ двѣнадцать, когда Джесъ появился и сообщилъ Аннѣ, что дядю видѣли дома уже цѣлый часъ назадъ. При мысли о предстоящей встрѣчѣ съ нимъ она вся задрожала.

-- Ахъ, Джесъ, я не въ состояніи идти,-- сказала она.

Джесъ сдвинулъ шляпу на затылокъ и почесалъ голову.

-- Что же ты будешь дѣлать въ такомъ случаѣ, Анна?-- спросилъ онъ.

-- Да это одинъ только пустой разговоръ,-- возразила она.-- На самомъ-то дѣлѣ я, вѣдь, должна идти.

Они пробрались полями по задворкамъ деревни, чтобы никто не могъ замѣтить ея необутыхъ ногъ. Въ то время, какъ они, пройдя черезъ гороховое поле, подходили къ фруктовому саду, въ воздухѣ чувствовалась особенная тяжесть и все кругомъ какъ-будто затихло. У стоговъ сѣна и на птичьемъ дворѣ не было ни души, а боковая дверь во дворъ была, какъ всегда, открыта. Они вошли и остановились въ широкомъ корридорѣ, ведущемъ въ выходной двери. Никто не замѣтилъ ихъ прихода: шумъ ихъ шаговъ былъ покрытъ стукомъ тарелокъ въ кухнѣ и отдаленными раскатами приближающагося грома.

Анна только что начинала собираться съ духомъ, чтобы заявить о своемъ приходѣ, какъ вдругъ дверь изъ кухни отворилась и дядя ея появился на порогѣ.

-- Ага!-- сказалъ онъ; въ этомъ восклицаніи слышалось глубокое ожесточеніе.

Анна быстро подошла къ дядѣ и схватила его за рукавъ, дрога всѣмъ тѣломъ.

-- Дядя,-- воскликнула она,-- прошу тебя, прошу тебя, выслушай меня. Я скажу всю правду... повѣрь, скажу!

Съ минуту онъ молчалъ, но затѣмъ сказалъ строгимъ голосомъ:

-- Я желаю имѣть отвѣтъ только на одинъ вопросъ: была ты или нѣтъ у Джеса Вильямсъ прошлую ночь?

-- Да... да, я была,-- отвѣчала она, торопясь договорить.-- Но дай мнѣ разсказать тебѣ, какъ это случилось и какъ все было.

-- Больше я ничего не хочу знать,-- отвѣчалъ онъ, грубо отталкивая ее отъ себя, такъ что она отлетѣла до самой стѣны.-- Съ чему всѣ эти разговоры? Ты -- потаскушка, и ничего больше.

-- Мистеръ Понтинъ,-- вмѣшался Джесъ, заикаясь и въ своемъ замѣшательствѣ потирая колѣно шляпой.-- Между нами ничего не было худаго, могу васъ увѣрить. Она пришла ко мнѣ только потому, что шелъ дождь.

-- Вотъ какъ! Кажется, ей бы можно было укрыться въ домахъ другихъ людей.

-- У кого же, дядя?-- спросила дѣвушка, дѣлая большое усиліе надъ собой, чтобы придать своему дрожащему голосу необходимую твердость.-- Я здѣсь никого не знаю, за исключеніемъ знакомыхъ тети, и мнѣ невозможно было идти къ нимъ и объявить имъ, что она меня выгнала изъ дому.

-- Вы, кажется, изволите распространяться насчетъ жестокаго моего обращенія съ вами,-- крикнула тетка вызывающимъ тономъ, выходя изъ кухни.-- Скажите, пожалуйста! а я-то берегла и жалѣла эту негодную дѣвчонку, которая, вдобавокъ, еще чуть не до-смерти избила бѣдняжку Альберта!

-- Молчите, Дженни,-- сказалъ фермеръ повелительнымъ тономъ,-- предоставьте мнѣ рѣшеніе этого дѣла.-- Затѣмъ, поворачиваясь къ Аннѣ, онъ спросилъ:-- Можешь ли ты дѣйствительно дать мнѣ клятву, что ты вчера въ первый разъ была въ домѣ Джеса Вильямсъ?

Она покраснѣла и потупила глаза. Дѣло въ томъ, что ей приходилось часто оставлять въ нижней комнатѣ павильона заштопанныя ею вещи Джеса и, кромѣ того, раза два она укрывалась въ ней отъ дождя.

-- Раньше я никогда не была у него наверху,-- отвѣчала она сдавленнымъ голосомъ.

-- Наверху или внизу, все равно, ты тамъ прежде бывала?

-- Да.... да... но,-- съ трудомъ проговорила Анна, сдерживая рыданія,-- я разскажу тебѣ, какъ все это было. Тутъ ничего не было дурнаго, увѣряю тебя, ничего.

-- А я говорю тебѣ, что это весьма и весьма дурно.

Вслѣдъ за этими словами онъ направился большими шагами къ выходной двери, покрывая ея слабыя попытки объясниться стукомъ своихъ тяжелыхъ сапоговъ, съ размахомъ широко раскрылъ дверь, затѣмъ вернулся назадъ и сказалъ, указывая рукой на дворъ:

-- Вотъ твоя дорога. Вонъ отсюда!...Кромѣ позора, ты ничего въ этотъ домъ не внесла, съ позоромъ и уходи отсюда.

Онъ взялъ ее за плечи и спокойно, но неумолимо и твердо повелъ къ двери.

-- Дядя! дядя!-- и голосъ Анны оборвался,-- она задыхалась; когда же онъ дотащилъ ее до порога, она съ отчаяніемъ и заливаясь слезами уцѣпилась обѣими руками за открытый воротъ его сюртука и раздирающимъ душу голосомъ стала молить о пощадѣ:-- Я -- честная дѣвушка, клянусь тебѣ въ этомъ! Выслушай, только выслушай меня! Не гони меня, не давъ мнѣ возможности сказать тебѣ всего!

-- Напрасно ты говоришь, будто я не далъ тебѣ возможности сказать все, что нужно,-- отвѣчалъ онъ строгимъ голосомъ.-- Я спрашивалъ тебя ясно и отчетливо обо всемъ, что мнѣ нужно было знать, и ты мнѣ на все отвѣтила такъ же ясно и отчетливо. Послѣ этого никакія слова съ твоей стороны уже не могутъ измѣнить моего мнѣнія о тебѣ.

Джесъ, между тѣмъ, послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ попытокъ вставить свое слово, наконецъ, проговорилъ, заикаясь:

-- Мистеръ Понтинъ, я готовъ жениться на Аннѣ завтра же, если только это можетъ повліять на ваше мнѣніе о ней.

Фермеръ повернулся къ нему и засмѣялся обиднымъ и грубымъ смѣхомъ:

-- Не думаешь ли ты, что этимъ окажешь мнѣ великую честь? Хороша честь, бездомнаго бродягу изъ дома призрѣнія называть своимъ племянникомъ! Поступай, какъ знаешь, Вильямсъ, для меня это безразлично. Ея поведеніе въ моемъ домѣ было позорное и она въ послѣдній разъ стоитъ на моемъ порогѣ!

Онъ вытолкалъ обоихъ за дверь и, возвышая голосъ, крикнулъ имъ вслѣдъ:

-- Слышишь ты, Анна Понтинъ? Съ этого дня ты для меня не существуешь!

Анна бросилась къ нему въ то самое мгновеніе, какъ онъ изо всей силы захлопнулъ за собой тяжелую дубовую дверь; не успѣвъ во-время отскочить, она получила сильный ударъ въ голову и съ громкимъ воплемъ отчаянія упала около самой двери на желѣзную скобку, ухватилась за нее обѣими руками и, обезумѣвъ отъ горя, начала ее трясти. Ей казалось невозможнымъ, немыслимымъ быть выброшенною такимъ образомъ изъ жизни, такъ внезапно, безъ всякаго приготовленія и въ одинъ мигъ превратиться въ никому ненужное, брошенное существо. Все это казалось ей, конечно, ничѣмъ инымъ, какъ уродливымъ кошмаромъ, который долженъ разсѣяться черезъ нѣсколько минутъ. Она винила себя за то, что не съумѣла иначе отвѣтить на вопросы дяди,-- не съумѣла выяснить ему всю правду. Джесъ подошелъ и приподнялъ ее; она начала снова громко звать: "Дядя! дядя! выслушай меня!" -- и при этомъ стала биться руками и локтями объ дверь. Джесъ направился къ воротамъ, оглядываясь кругомъ и обдумывая всѣ событія съ своею обычною медлительностью. Когда онъ опять взглянулъ на Анну, она стояла и плакала на узкой вымощенной тропинкѣ, говорила что-то про себя и машинально обтирала кровь съ пальцевъ и рукъ, которые безсознательно сама же поранила о желѣзныя скобки старой двери.

Между тѣмъ, давно пора было Джесу и Аннѣ подумать объ убѣжищѣ. Тяжелая, черная грозовая туча съ красноватою зловѣщею каймой нависла надъ ближайшимъ холмомъ; она какъ будто всею своею тяжестью налегла на большіе вязы, которые въ полномъ затишьѣ высились надъ ихъ головами. Кругомъ нихъ, надъ ними, внизу, всюду надвигались сумерки, но не тѣ прозрачныя сумерки, которыя сопровождаютъ утреннюю или вечернюю зарю; воздухъ былъ тяжелый и удушливый; при взглядѣ другъ на друга, имъ показалось, что между ними виситъ креповый вуаль, покрывающій ихъ лица; далекая же равнина вся погрузилась въ трепетный синеватый сумракъ. Крестьяне бросили свои полевыя работы и улица въ деревнѣ совершенно опустѣла; при наступающей темнотѣ всѣ обычныя занятія внутри хижинъ тоже прекратились и неподалеку отъ фермы собралась небольшая кучка людей, ожидающихъ съ напряженіемъ и страхомъ перваго удара грома.

Анна дала Джесу вывести себя изъ сада и остановилась подъ вязами. Деревья были такъ высоки и на такомъ незначительномъ разстояніи отъ дома, что одно изъ нихъ непремѣнно въ какую-нибудь бурю должно было упасть на крышу фермы. Уже двѣсти лѣтъ стояли они тутъ и ничего еще не случилось, но Аннѣ часто приходила эта непріятная мысль въ голову, когда она выглядывала изъ маленькаго окна своей мансарды на эти громадныя вѣтви, которыя то гнулись и скрипѣли отъ зимняго вѣтра, то раскачивались подъ тяжестью густой лѣтней листвы. Теперь она остановилась какъ разъ подъ ними, какъ бы выжидая чего-то.

-- Ты не должна здѣсь стоять, Анна,-- сказалъ ей Джесъ.-- Куда намѣрена ты идти?

-- Куда мнѣ идти?-- повторила она и, помолчавъ, прибавила:-- Куда же, какъ не въ домъ призрѣнія для бѣдныхъ?

Въ эту минуту надъ ихъ головами раздался оглушительный трескъ, какой бы могъ произвести только Титанъ, разнося небесный сводъ на куски; за трескомъ послѣдовалъ долгій и раскатистый гулъ. Яркая лиловая молнія озарила даль и пробѣжала по горизонту вдоль всей линіи холмовъ, окружающихъ Оксфордъ. Башня Магдалины, Радкдифскій куполъ, высокій шпицъ Св. Маріи, всѣ башни и колокольни отдаленнаго города мгновенно выступили рѣзкими бѣлыми очертаніями, сверкнувъ въ ослѣпительномъ блескѣ молніи, и такъ же мгновенно исчезли въ темнотѣ. Оба, и Джесъ, и Анна, при первомъ ударѣ грома, разразившемся надъ ихъ головами, невольно бросились другъ къ другу, но когда все затихло, Анна, отскочивъ отъ Джеса, пустилась со всѣхъ ногъ бѣжать по направленію къ крутому спуску, ведущему къ нижней части деревни. Спускъ былъ каменистый и неровный, она оступилась и упала; приподнявшись, она остановилась, чтобы перевести духъ, и Джесъ успѣлъ нагнать ее.

-- Куда же ты идешь, Анна?-- спросилъ онъ, блѣдный и взволнованный. Онъ схватилъ ее за кисти обѣихъ рукъ и съ минуту они стояли неподвижно другъ противъ друга; громъ, между тѣмъ, покинувъ отдаленныя горы и приблизившись къ нимъ, гремѣлъ внизу надъ равниной.

-- Въ домъ призрѣнія для бѣдныхъ,-- повторила она мрачно.

-- Я не пущу тебя туда,-- воскликнулъ онъ,-- ни за что не пущу!

Онъ еще не договорилъ, какъ налетѣлъ сильный порывъ вѣтра, и цѣлое облако пыли, смѣшанной съ соломой отъ сосѣднихъ стоговъ и дворовъ, понеслось къ нимъ на встрѣчу, крутясь по дорогѣ и по улицѣ деревни. Гигантскіе вязы, дрогнувъ, со стономъ нагнули головы передъ налетающимъ вихремъ и, какъ бы готовясь въ борьбѣ съ нимъ, стояли, размахивая и стуча своими могучими и тяжелыми дланями. Немедленно за первымъ бѣшенымъ порывомъ вѣтра по дорогѣ и по крышамъ хлестнулъ проливной ливень съ градомъ, производя шумъ, напоминающій топотъ тысячи ногъ летящей по воздуху конницы.

Джесъ все время говорилъ что-то Аннѣ съ необычайною для него торопливостью, но первое время шумъ, произведенный бурей, покрывалъ его слова; Анна могла только замѣтить, что онъ весь дрожалъ и что его обыкновенно довольно неподвижное лицо было неузнаваемо: оно дышало страстною любовью и мольбой и было блѣдно, какъ смерть. По прошествіи нѣсколькихъ мгновеній дѣвушка настолько привыкла къ шуму, что успѣла различить его слова:

-- Ты никогда не вынесешь этой жизни,-- говорилъ онъ съ волненіемъ,-- ты не знаешь, какая тамъ жизнь, а я знаю.

-- Я тамъ не останусь; я буду искать себѣ мѣста,-- возразила она.

-- Никто тебя не возьметъ,-- продолжалъ онъ увѣщевать ее,-- никто изъ порядочныхъ людей. Ты рискуешь попасть на страшный путь. О, Анна, Анна, моя дорогая!-- не утерпѣлъ онъ,-- къ чему тебѣ идти туда? Если я тебя всею душой люблю, зачѣмъ тебѣ уходятъ и оставлять меня?

-- Потому, что я хочу остаться честною дѣвушкой,-- отвѣчала она съ усиліемъ и отворачиваясь отъ него.

-- Къ чему все это?-- настаивалъ онъ.-- Твой дядя возстановленъ противъ тебя и никто не повѣритъ тебѣ, что бы ты ни говорила. Къ чему все это, скажи мнѣ, когда я, если возможно, завтра же прошу тебя повѣнчаться со мой? Анна, вѣдь, ты знаешь, другаго въ мірѣ я ничего и не желаю; я хочу только, чтобы ты была моею и чтобы я могъ на дѣлѣ тебѣ доказать свою любовь. Неужели ты можешь думать, что я тебя обманываю? Неужели не вѣришь мнѣ, тогда какъ, будь я самымъ богатымъ лордомъ въ странѣ, я бы все, все отдалъ, чтобы только назвать тебя женою?

Неистовый порывъ вѣтра сорвалъ съ него шляпу, но онъ и не думалъ бѣжать за ней, а стоялъ, удерживая Анну. Взглянувъ на минуту вверхъ, онъ, повидимому, теперь только замѣтилъ, что дождь лилъ, какъ изъ ведра, и что они оба промокли до костей. Опомнившись, онъ повлекъ ее по направленію къ старому господскому дому.

-- Во всякимъ случаѣ, ты не можешь оставаться здѣсь въ такую погоду,-- сказалъ онъ,-- ты должна укрыться отъ грозы.

Въ толстой стѣнѣ, окружающей бывшую барскую усадьбу, у самаго павильона, была высѣчена маленькая дверь, которой они скоро достигли; здѣсь Анна остановилась.

-- Посмотри, я вся промокла уже,-- сказала она,-- все равно, лучше не уговаривай меня, пусти, я уйду.

Онъ схватилъ ее въ свои объятія и крѣпко прижалъ къ себѣ, не внимая ея мольбамъ.

-- Нѣтъ!-- кричалъ онъ внѣ себя,-- нѣтъ, я не отпущу тебя!

Они оба стояли въ проходѣ стѣны, толщина которой защищала ихъ отъ непогоды. Въ это время внизу, на склонѣ горы, слышалось шуршанье листьевъ, а вязы, орѣховыя и фруктовыя деревья подъ давленіемъ дождя, какъ колосья, наклонялись въ одну сторону. Вдали за бѣлою дождевою завѣсой, въ разстояніи одной или двухъ миль, не больше, видно было съ того мѣста, гдѣ они оба стояли, четырехугольное зданіе посреди большаго сѣраго поля. Внутри этого зданія жизнь представлялась тяжелой, холодной, безотрадной, а затѣмъ... что еще предстояло ей? Отъ заключившихъ же ее объятій вѣяло такою силой, такимъ тепломъ, и въ глазахъ, смотрящихъ на нее, было столько любви, опасенія и мольбы! Она шевельнула губами, онъ открылъ дверь и оба они переступили порогъ.

Анна слегла отъ всѣхъ пережитыхъ ею нравственныхъ потрясеній и физическихъ невзгодъ; болѣзнь ея, впрочемъ, оказалась менѣе серьезна, чѣмъ можно было ожидать, но въ первый вечеръ ея пребыванія у Джеса она почувствовала себя дурно, у нея сдѣлался жаръ и даже бредъ. Джесъ, испуганный ея состояніемъ, на другой же день позвалъ приходскаго врача, мистера Эванса, и попросилъ Бетси Тотъ присмотрѣть за больной, пока онъ будетъ занятъ работой. Оправившись отъ болѣзни, Анна ни однимъ словомъ уже не намекала на домъ призрѣнія для бѣдныхъ и стала молча ожидать минуты, когда Джесъ сообщитъ ей, что имъ предпринято для устройства ихъ свадьбы.

Наконецъ, разъ вечеромъ Джесъ, сидя рядомъ съ Анной и обнявъ ее одною рукой, сказалъ ей:

-- Анна, дорогая моя, я спрашивалъ арендатора насчетъ нашего брака съ тобой и онъ сказалъ, что, такъ какъ мнѣ только девятнадцать лѣтъ, то я могу жениться не иначе, какъ съ разрѣшенія отца. Вотъ я и думаю сходить въ Оксфордъ въ воскресенье и оставить письмо въ трактирѣ, гдѣ отецъ ночуетъ, когда бываетъ въ городѣ.

Мистеръ Шепердъ ошибался, думая, что Джесъ не имѣлъ права жениться, но такъ вообще думали многіе, а у него, кромѣ общихъ основаній, были еще особенныя причины для такого толкованія закона, такъ какъ онъ самъ когда-то женился, будучи несовершеннолѣтнимъ, по спеціальному разрѣшенію и помнилъ, что ему пришлось представить формальное удостовѣреніе въ согласіи своего опекуна. Въ большинствѣ случаевъ, молодые, неопытные люди въ положеніи Джеса, прежде всего, обратились бы за совѣтомъ къ пастору своего прихода, но въ Гайкросѣ никому и въ голову не приходило обращаться къ мистеру Гэйзъ. Онъ былъ уже старъ и принадлежалъ къ тѣмъ бездарнымъ писателямъ и безплодно корпящимъ ученымъ, которые составляютъ особую и весьма любопытную боковую теологическую вѣтвь; онъ когда-то написалъ нѣсколько молитвъ для домашняго употребленія и кое-какія наставительныя статейки съ объясненіями насчетъ исполненія нѣкоторыхъ пророчествъ. Въ настоящее время трудно было бы ему самому сказать, чѣмъ онъ былъ занятъ, сидя цѣлый день въ своемъ затхломъ и заваленномъ книгами небольшомъ кабинетѣ; но такъ какъ онъ сердился, когда его отрывали отъ затятій, постепенно всѣ и перестали у него бывать.

Образованному человѣку можетъ казаться страннымъ, когда люди по вопросу, имѣющему для нихъ важное жизненное значеніе, довольствуются свѣдѣніями, полученными на основаніи неточныхъ, поверхностныхъ слуховъ и мнѣній, но среди бѣдныхъ классовъ мы постоянно встрѣчаемъ именно такое отношеніе къ дѣлу. Ни Джесу, ни даже Аннѣ не приходила и мысль въ голову, чтобы такой свѣдущій фермеръ и практическій человѣкъ, какъ добродушный и обезпеченный мистеръ Шепердъ, могъ не быть вполнѣ знакомъ со всѣми тонкостями законовъ своей страны. И они оба, и вся деревня поголовно съ уваженіемъ, исключающимъ и тѣнь сомнѣнія, подчинились бы всякому его рѣшенію относительно любаго изъ этихъ законовъ.

Джесъ Вильямсъ-отецъ, между тѣмъ, въ то лѣто нашелъ себѣ работу на новой баржѣ и совершенно въ другомъ мѣстѣ, такъ что ему не было надобности заѣзжать въ Оксфордъ. Нѣсколько времени потребовалось на полученіе этого извѣстія и на объясненіе его причины. Такъ какъ Джесъ не умѣлъ писать, то Анна писала за него нѣсколько писемъ старику, и долго письма эти разсылались всюду, гдѣ можно было предположить, что они дойдутъ до него. Наконецъ, въ первыхъ числахъ января былъ полученъ отвѣтъ такого содержанія:

"Джесъ Вильямсъ считаетъ сына Джеса вмѣстѣ съ его дѣвчонкой набитыми дураками, а коли такое мнѣніе придется имъ не по вкусу, такъ и чортъ съ ними. Дать согласіе на ихъ бракъ онъ не видитъ основательной причины". Подпись: "Джесъ Вильямсъ, а за его неграмотностью -- крестъ".

Для пьянаго лодочника просьба сына о согласіи на бракъ была пріятнымъ и совершенно неожиданнымъ случаемъ дать хоть разъ ему почувствовать свою власть надъ нимъ; этой власти онъ давно лишился, благодаря ранней самостоятельности сына. Анна опять написала ему письмо, но отвѣта они уже не получили.

Для нея это выжиданіе было страшнымъ ударомъ, тогда какъ для Джеса, по правдѣ сказать, оно имѣло мало значенія. Не подлежало сомнѣнію для него, что черезъ годъ, когда онъ достигнетъ совершеннолѣтія, онъ будетъ свободенъ жениться на ней, а лишь бы была только увѣренность, что такое время настанетъ, все остальное ему казалось второстепеннымъ. Въ деревнѣ было нѣсколько такихъ семей, въ которыхъ первыя дѣти родились до брака, но послѣ свадьбы никому не было охоты напоминать имъ объ этомъ, развѣ только въ разгарѣ какой-нибудь ссоры, хотя бы возникшей по совершенно случайному поводу. Джесъ былъ уже счастливъ тѣмъ, что свилъ себѣ гнѣздо вмѣстѣ съ Анной и не создалъ себѣ излишнихъ мелкихъ тревогъ. Но Анна принадлежала другому, болѣе высокому соціальному уровню, и она строже и внимательнѣе относилась въ вопросамъ общественной нравственности. По мѣрѣ того, какъ потрясеніе и возбужденіе, сопровождавшія удаленіе ея изъ фермы дяди, успокоивались, какой-то врожденный ей инстинктъ порядочности начиналъ все сильнѣе, все настойчивѣе заявлять о своемъ правѣ на существованіе. Она стыдилась своего положенія, наложившаго на нее даже въ ея собственныхъ глазахъ позорное клеймо, которое и бракъ едва ли могъ вполнѣ снять съ нея, но, въ то же время, она страстно желала этого брака. Въ первое время она ожидала, что свадьба ихъ совершится по прошествіи нѣсколькихъ дней, но малу-по-малу день этотъ какъ-то все дальше и дальше отодвигался и, наконецъ исчезъ въ совершенно неопредѣленномъ и туманномъ будущемъ. Во всякомъ случаѣ, она вскорѣ поняла, что ребенокъ ея долженъ родиться раньше, чѣмъ наступитъ для нея желанная перемѣна въ ея положеніи, и эта мысль терзала ее. Сознаніе позора, нанесеннаго ею своей семьѣ, отзывалось въ ея душѣ съ неменьшею болью, чѣмъ въ душѣ самого мистера Понтина.

Между тѣмъ, по мѣрѣ того, какъ зима проходила, лица Джемса Понтина и его жены не смягчались, а скорѣе ожесточались; они оба постарѣли и опустились. Они не могли ни на минуту забыть скандала съ Анной, тѣмъ болѣе, что она жила у нихъ подъ бокомъ, почти въ виду ихъ дома, но еще большимъ ударомъ было для нихъ извѣстіе о поступленіи любимца ихъ Бена въ военную службу и объ отъѣздѣ его въ Египетъ. Они долго поджидали письма отъ него или его собственнаго появленія, но онъ не пріѣхалъ; когда же, наконецъ, дядя самъ рѣшился поѣхать и посѣтить его въ казармѣ, онъ опоздалъ: Бенъ покинулъ Портсмутъ двумя днями раньше. Больше о Бенѣ они ничего не слыхали.

Было бы ошибочно предполагать, что Анна не любила Джеса потому, что чувствовала себя несчастной. Правда, къ нему привлекъ ее не тотъ глубокій, неудержимый приливъ страсти, передъ напоромъ котораго уничтожаются всѣ преграды и исчезаетъ вся обыденность жизни и характера, совершенно такъ же, какъ исчезаетъ весь ландшафтъ подъ наплывомъ широкаго разлитія водъ, но, во всякомъ случаѣ, она любила его отчасти вслѣдствіе болѣзненнаго сознанія тягости своего положенія, отчасти и вопреки этому же сознанію. Въ ея привязанности къ нему сказывались одновременно и любовь цивилизованнаго человѣка, и цѣпкость дикарки, чувствующей свою зависимость отъ мужчины, въ рукахъ котораго находится ея участь. Несмотря на всю глубину своей любви къ Аннѣ, Джесъ не могъ, однако, въ силу этого чувства, сдѣлаться умнѣе, чѣмъ онъ былъ отъ природы, и онъ не замѣчалъ всѣхъ ея мукъ. Къ тому же, и она сама переставала чувствовать эти муки, когда, по возвращеніи домой съ работы, Джесъ, сидя рядомъ съ ней у огня, курилъ или чинилъ сбрую, а она, съ своей стороны, штопала и шила. Хотя жалованье, получаемое имъ, было не велико, но оно давало имъ возможность жить, удовлетворяя первымъ ихъ потребностямъ. Беззаботная непредусмотрительность нужды тоже имѣетъ свою хорошую сторону, такъ какъ жизнь сдѣлалась бы нестерпимой, невозможной, если бы бѣднякъ постоянно вглядывался въ бездну лишеній, надъ которой онъ виситъ. Но Анна происходила изъ семьи бережливой и предусмотрительной и не могла вполнѣ отдаваться такой счастливой безпечности. Во время послѣдней болѣзни ея отца вся семья ихъ жила только его сбереженіями и когда еще при жизни его они изсякли, то мысль объ этомъ не давала ему покоя. Такъ и она теперь, замѣчая, что весь заработокъ Джеса уходилъ еженедѣльно на необходимыя для нихъ пищу, отопленіе и плату за квартиру, постоянно спрашивала себя: что дѣлать въ виду рожденія ребенка и во что одѣться имъ, когда платья откажутся служить? Она знала, что самое тщательное и искусное штопанье не могло сдѣлать ихъ вѣчными. Бѣдные пожитки, оставленные ею на фермѣ, были отосланы ей теткой черезъ Авеля. Мысль о своей вынужденной праздности въ то время, какъ Джесъ цѣлый день былъ занятъ тяжелою работой, терзала ее, но къ полевой работѣ она была совершенно неспособна, а шитья въ Гайкросѣ она не могла достать: мелкопомѣстнаго дворянства не было во всей округѣ, а съ мѣстными крестьянами она не успѣла сблизиться настолько, чтобы получать отъ нихъ ту мелкую и постоянную работу, которая въ ихъ средѣ обыкновенно дается предпочтительно-близкимъ людямъ. Одна только прачка пастора, мистрисъ Бэкеръ, давала ей изрѣдка незначительный заработокъ, зазывая ее къ себѣ для катанья бѣлья. Мистрисъ Бэкеръ была толстая, здоровая женщина съ неизмѣнно-красными щеками и несомнѣннымъ добродушіемъ, несмотря на крайнюю говорливость, которая заставляла ее предпочитать молчанію всякую, даже нескромную болтовню. Незадолго передъ тѣмъ случилось, что нѣкоторыя изъ безчисленнаго множества сказанныхъ ею словъ задѣли обладательницу единственнаго въ той мѣстности катка для бѣлья, которымъ пользовалась вся деревня; собственница катка отвѣтила на оскорбленіе,нанесенное ей, тѣмъ, что освѣжила въ памяти своихъ односельчанъ нѣкоторые эпизоды изъ ранней молодости мистрисъ Бэкеръ, которые совсѣмъ ускользнули изъ памяти послѣдней, тѣмъ болѣе, что вся деревня успѣла позабыть ихъ: нельзя не признать за соціальнымъ кодексомъ низшихъ слоевъ общества, по крайней мѣрѣ, по отношенію къ женщинѣ, неизмѣримо больше разумности и человѣчности, чѣмъ за нашимъ. Отомстивъ обладательницѣ катка на практической почвѣ, покупкой собственнаго катка, мистрисъ Бэкеръ въ случаѣ нужды не только не избѣгала, но даже съ удовольствіемъ давала у себя работу людямъ, репутація которыхъ не колола всѣмъ глаза назойливою безпорочностью. Она очень охотно оказывала поддержку и бѣдной Аннѣ; помощь ея была часто грубаго свойства, но всегда дружелюбна, и она дѣлала все, что могла, если принять въ разсчетъ и ея собственныя матеріальныя стѣсненія, и строгій контроль, наложенный на нее старшею ея дочерью, которая служила прачкой въ "хорошей" семьѣ и была разборчива въ выборѣ себя общества. Мистрисъ Бэкеръ, можно сказать, относилась къ положенію Анны съ еще большимъ участіемъ, чѣмъ она вообще имѣла обыкновеніе выказывать своимъ ближнимъ. Она безпрестанно выражала ей свои опасенія относительно ея положенія и хотя ея замѣчанія дѣлались съ добрыми намѣреніями, но они часто были и неудачны, и неумѣстны.

-- Скажите мнѣ, моя милая, продолжаетъ ли дѣйствительно Вильямсъ говорить съ вами о будущей вашей свадьбѣ?-- часто спрашивала она, попа Анна катала бѣлье.

-- Нѣтъ,-- отвѣчала обыкновенно Анна съ дѣланнымъ равнодушіемъ,-- къ чему же и говорить объ этомъ раньше времени? Заговоритъ, когда настанетъ пора.

Мистрисъ Бекеръ качала на это головой.

-- Это, конечно, ваше дѣло, но я на вашемъ мѣстѣ была бы спокойнѣе душой, если бы онъ хоть изрѣдка заговаривалъ объ этомъ, хоть помаленьку, хоть за глоткомъ вина или хоть по воскресеньямъ, какъ случится. Я всегда люблю знать, что происходитъ въ душѣ человѣка, а какъ узнать, когда самъ человѣкъ объ этомъ не говоритъ? На мужчинъ нельзя полагаться, моя милая, они -- перемѣнчивый народъ, повѣрьте мнѣ; вотъ увидите, узнаете ихъ ближе и то же самое скажете. Еще вчера дочь разсказывала мнѣ, какія дѣла дѣлаются у нихъ въ домѣ, тамъ, гдѣ она служитъ. Представьте себѣ, лакей, который былъ женихомъ экономки съ того самаго дня, какъ надѣлъ ливрею, оставляетъ мѣсто и собирается жениться на кухаркѣ! Ну, какъ же вѣрить имъ послѣ этого?

Спокойствіе, съ которымъ Анна выслушала этотъ разсказъ, казалось страннымъ мистрисъ Бэкеръ, чувствительная душа которой содрогалась неописаннымъ ужасомъ отъ такого доказательства предательскаго свойства мужской любви. Въ отвѣтѣ Анны слышалось нѣкоторое упорство:

-- Джесъ не изъ тѣхъ, которые говорятъ, и не изъ тѣхъ, которые зря, безъ причины, мѣняютъ свое рѣшеніе,-- сказала она; затѣмъ, запнувшись слегка, она прибавила, краснѣя:-- да, къ тому же, онъ такъ, меня любитъ, что сдѣлаетъ все, что я у него попрошу.

Прачка молча расправила широкій бѣлый галстукъ пастора и медленнымъ, ровнымъ движеніемъ провела по немъ утюгомъ. Дойдя до конца, она сказала:

-- Господи! такъ говорятъ насчетъ перваго всѣ молодыя дѣвушки, а каковы-то они на самомъ дѣлѣ, узнаютъ позднѣе.

-- Мистрисъ Бэкеръ!-- воскликнула Анна,-- ни вы, ни кто другой не имѣете права говорить, что Джесъ не хочетъ жениться на мнѣ. Это была бы ложь, постыдная ложь, и прошу васъ не говорить объ этомъ со мной больше ни слова,-- я и слушать не буду.

Мистрисъ Бэкеръ взглянула на нее удивленно, но и не безъ удовольствія:

-- Ишь вы какая, Анна Понтинъ, право, молодецъ! Совсѣмъ такая, какая я была въ молодости. Я тоже не давала наступить себѣ на ногу. Вы можете быть увѣрены, что я отъ всей души желаю, чтобы Вильямсъ честно съ вами поступилъ; и надо отдать ему справедливость, онъ на видъ степенный и хорошій парень и, кажется, не имѣетъ въ виду васъ обмануть. Что же касается его любви къ вамъ, на это, повторяю вамъ, не разсчитывайте. Такова ужь ихъ природа: въ началѣ любятъ, а тамъ разлюбятъ. Объ этомъ нечего и горевать; къ тому времени онъ, пожалуй, уже привыкнетъ къ вамъ и не захочетъ мѣнять своей жизни, только не будьте съ нимъ слишкомъ податливы. Онъ совсѣмъ еще юнъ и, конечно, похожъ на всѣхъ остальныхъ, и поступать будетъ такъ же, какъ и всѣ. У васъ еще многое впереди: настанутъ такіе дни, когда онъ и лишнее выпьетъ, и такіе, когда вы не будете знать, чѣмъ ему и угодить, да и счастіе ваше, коли не хуже будетъ. Помните мой совѣтъ: не будьте слишкомъ податливы, авось еще и приведете его въ вѣнцу.

Такъ произносила приговоръ мистрисъ Бэкеръ, подобно многихъ другимъ смертнымъ, надъ цѣлою половиной человѣческаго рода, исходя для этого изъ ограниченныхъ основаній ничтожнато личнаго опыта. Анна, къ счастію, хорошо знала Джеса и вѣрила больше своему пониманію его, чѣмъ житейской мудрости и опытности прачки; хотя она ни на минуту не сомнѣвалась въ немъ, ей, однако, было обидно, что другіе не раздѣляли ея вѣры; тѣмъ обиднѣе было это для нея, что, какъ и всѣ Понтины, она не терпѣла униженіи въ чемъ бы то ни было.

-- Джесъ,-- сказала она въ одинъ изъ воскресныхъ вечеровъ,-- я хочу прекратить всякіе разговоры съ посторонними людьми, пока мы не обвѣнчаемся съ тобой.

Джесъ не торопясь вынулъ трубку изо рта и губы его медленно и широко раскрылись съ доброю и удивленною улыбкой. Онъ пока еще съ любовью наслаждался каждымъ ея словомъ, каждымъ ея движеніемъ; въ гордой же рѣшимости, съ которой она сдѣлала свое заявленіе, приподнявъ слегка голову и поставивъ чашку на подносъ, было что-то невыразимо забавное и ребяческое.

-- Почему же такъ, Анна?-- воскликнулъ онъ.

-- Я, конечно, не хочу этимъ сказать, что ни съ кѣмъ не буду говорить,-- продолжала она, быстро и ловко разставляя посуду на полкѣ,-- я знаю, что мнѣ придется, все-таки, дѣлать необходимыя закупки для дома. Но лучше бросить всякіе лишніе разговоры со всѣми этими женщинами у мистрисъ Бэкеръ, съ мистрисъ Пайкъ, Клинкеръ и другими; да и съ самой мистрисъ Бэкеръ лучше поменьше разговаривать.

-- Я думалъ, что тебѣ поболтать съ ними иногда и пріятно,-- возразилъ Джесъ.-- Большинство женщинъ, по крайней мѣрѣ, любятъ поболтать. Но если тебѣ хорошо и безъ нихъ и ты предпочитаешь оставаться сама съ собой, тѣмъ лучше, по-моему, тѣмъ лучше.

Анна обвила руками его шею и онъ радостно взглянулъ на нее.

-- Мнѣ бы только на тебя смотрѣть, а другихъ мнѣ не нужно,-- сказала она, цѣлуя его. Затѣмъ, помолчавъ, она договорила:-- Ты очень добръ, Джесъ, и любишь меня, и я не вѣрю, чтобы ты могъ перемѣниться. Они всѣ тебя не знаютъ, а, въ то же время, всѣ утверждаютъ, что знаютъ о тебѣ гораздо больше, чѣмъ я.

-- Что же они могутъ еще знать обо мнѣ больше того, что всѣ уже знаютъ?-- спросилъ Джесъ съ растеряннымъ видомъ.-- За исключеніемъ развѣ только дома призрѣнія, меня ни въ чемъ не могутъ упрекнуть; я жилъ такимъ же порядочнымъ человѣкомъ, какъ и другіе, а, можетъ быть, и болѣе порядочнымъ, чѣмъ нѣкоторые.

По мѣрѣ того, какъ онъ вдумывался въ слова Анны, онъ все больше и больше горячился и негодованіе его стало возростать.

-- Что же они, наконецъ, сказали тебѣ про меня, я бы желалъ узнать?-- повторилъ онъ.

-- Они говорятъ,-- отвѣчала Анна,-- что я не должна разсчитывать въ будущемъ на твою любовь, что всѣ мужчины таковы; они хотѣли бы даже увѣрить меня, что ты не женишься на мнѣ, если только я не стану прибѣгать къ особымъ мѣрамъ, чтобы тебя принудить къ этому.

Джесъ Въ минуту помолчалъ, обдумывая все сказанное, затѣмъ хихикнулъ и, наконецъ, разразился громкимъ смѣхомъ.

-- Чортъ возьми, душа моя,-- сказалъ онъ,-- пугнула-жь ты меня! А я-то вообразилъ, что понадобилось кому-нибудь воду замутить около меня изъ-за мѣстечка у арендатора. Господи! и къ чему тебѣ, Анна, слушать всю эту чепуху? Я не думалъ, чтобы ты была такая глупенькая.

Анна улыбнулась, покраснѣла и сама недоумѣвала, зачѣмъ она слушала этихъ людей. Она стала на колѣни передъ огнемъ, держа за руку Джеса, который продолжалъ молча смотрѣть на нее. Огонь тѣмъ временемъ освѣтилъ яркимъ красноватымъ блескомъ золотые переливы ея бѣлокурыхъ волосъ и нѣжный румянецъ на ея щекахъ; онъ опять засмѣялся.

Такъ сидѣли они передъ огнемъ и не безъ нѣкотораго права могли посмѣяться надъ тѣми изъ своихъ сосѣдей, которые, пройдя неизмѣримо большее разстояніе по тому же тоскливому жизненному пути, не съумѣли, подобно имъ, найти по дорогѣ и тѣни испытываемыхъ ими наслажденій, и шли, подбирая только по пути ту безплодную пыль, которую напрасно называютъ "житейскою мудростью".

Ничтожный заработокъ Анны у мистрисъ Бэкеръ, составлявшій шесть пенсовъ въ день, былъ случайный и почти не вліялъ на ихъ матеріальное положеніе, такъ что Анна рѣшила, наконецъ, сдѣлать новую попытку достать себѣ работу въ Оксфордѣ. Грязный февральскій снѣгъ уже начиналъ исчезать изъ-подъ изгородей и маленькіе беззащитные подснѣжники уже выглядывали и грѣлись на солнцѣ въ открытыхъ мѣстахъ, когда Анна собралась съ этою цѣлью въ дорогу, имѣя въ карманѣ нѣсколько грошей, сбереженныхъ отъ дровъ со времени наступленія теплой погоды. Результатомъ ея путешествія были два небольшихъ мотка красной и бѣлой тесьмы, съ помощью которыхъ она смастерила на другой же день дѣтскій вышитый передничекъ, вродѣ тѣхъ, которыми славилась обучившая ее школа. На эту работу она положила всѣ свои старанія и съ радостью при этомъ вспоминала, какъ нравились эти бездѣлицы дамамъ, посѣщавшимъ ея школу. По окончаніи работы она снова съѣздила въ Оксфордъ, истративъ на это еще нѣсколько дорогихъ для нихъ пенсовъ. Еслибъ она рѣшилась обойти всѣ виллы въ предмѣстьяхъ города, то, по всѣмъ вѣроятіямъ, нашла бы немало охотницъ до такихъ издѣлій, но такое хожденіе изъ дома въ домъ ей претило по своему сходству съ нищенствомъ. Она отправилась по лавкамъ, но купцы, какъ это часто бываетъ въ провинціи, съ трудомъ допускали, чтобы покупатели ихъ одобрили вещь не парижскаго происхожденія. Хотя они и похвалили работу Анны, но требовали рекомендаціи относительно ея поведенія и выразили свои сомнѣнія насчетъ пригодности передника для дѣтей ихъ кліентокъ. Словомъ, совершенно ясно было для Анны, что они не желали имѣть съ ней дѣла. Она побрела тоскливо домой, держа свою непроданную вещицу въ рукѣ.

Позднѣе, когда уже наступило лѣто, она узнала, что готовилась свадьба дочери одного фермера, жившаго въ нѣсколькихъ миляхъ отъ нихъ, и немедленно отправилась въ ней, въ надеждѣ получить часть заказа ея приданаго, вышла для этого изъ дому рано утромъ и вернулась поздно вечеромъ съ полною неудачей. Въ этотъ день Джесъ былъ занятъ съ утра уборкой сѣна и работалъ все время на палящемъ солнцѣ, а вечеромъ повелъ купать лошадей къ одному изъ прудовъ стараго замка. Одна изъ лошадей, помоложе другихъ, обрадовавшись случаю понѣжиться въ прохладной влагѣ послѣ дневнаго жара и усталости, выскочила изъ чинныхъ рядовъ старшихъ, спокойно пьющихъ у берега въ помутившейся отъ грязи водѣ, и бросилась въ самую глубь пруда, съ наслажденіемъ шумно втягивая въ себя чистую воду изъ-подъ плоскихъ листьевъ и серебряныхъ чашечекъ трепещущихъ кувшинокъ. Не довольствуясь этимъ, дерзкій и непокорный молодой конь въ то время, когда уже всѣ остальныя лошади, мокрыя и довольныя, медленнымъ шагомъ направились ко двору фермы, упорно продолжалъ стоять посреди пруда, не подчиняясь увѣщаніямъ Джеса и ловко избѣгая ударовъ его длиннаго бича, такъ что Джесу пришлось, наконецъ, самому броситься въ воду и вывести лошадь на берегъ. Въ концѣ-концовъ, все-таки, отозвалось все это дурно не на лошади, а на человѣкѣ. Окончивъ работу, Джесъ отправился домой и, въ ожиданіи Анны и ужина, прилегъ отдохнуть; но, прежде чѣмъ она успѣла вернуться домой, его мокрая одежда уже высохла на немъ. На слѣдующее утро, несмотря на испытываемую имъ боль во всѣхъ членахъ и на тяжесть въ головѣ, онъ работалъ на сѣнокосѣ до самаго вечера. Онъ хотѣлъ даже участвовать въ ужинѣ, которымъ, по обыкновенію, мистеръ Шепердъ угощалъ всѣхъ рабочихъ по окончаніи уборки сѣна, но, присѣвъ за столъ въ числѣ другихъ, Джесъ почувствовалъ, какъ все вдругъ завертѣлось вмѣстѣ съ нимъ я какъ у него въ рукахъ и ногахъ, вмѣсто костей, ощущались раскаленные желѣзные прутья. Онъ не могъ ѣсть и, ничего не говоря, потихоньку всталъ и пошелъ домой. На другой день онъ слегъ и по прошествіи двухъ недѣль не могъ еще вставать. Имъ нечѣмъ было уже платить въ деревенской лавочкѣ и они брали въ долгъ, а, между тѣмъ, докторъ говорилъ, что раньше шести недѣль Джесу нельзя будетъ и думать о работѣ. Боли онъ уже не испытывалъ, но лежалъ все время тихо и неподвижно, а Анна сидѣла около него и все думала о долгѣ въ лавочкѣ и о ребенкѣ, который долженъ былъ явиться на свѣтъ Божій, не имѣя, кромѣ краснаго, вышитаго передника, никакой покрышки для своей наготы.

Мистрисъ Бэкеръ изрѣдка заходила къ нимъ, но въ это время у нея самой ребенокъ болѣлъ корью и, кромѣ того, въ деревнѣ ходили какія-то интересныя для нея сплетни, которыя временно вышибли обоихъ Вильямсовъ изъ ея головы. Мистеръ Шепердъ зашелъ навѣдаться одинъ разъ и посылалъ часто справляться о больномъ; никто другой къ нимъ и не заглядывалъ, за исключеніемъ развѣ мистера Эвансъ, приходскаго врача.

Мистеръ Эвансъ былъ маленькій, живой человѣчекъ, съ молодымъ, пріятнымъ лицомъ, свѣтлыми усами и съ простою, обыкновенно несвойственною врачамъ манерой обращаться съ больными, которую онъ всѣми силами, но довольно неудачно, старался измѣнить, когда, по поручевш старшаго товарища, ѣздилъ къ болѣе знатнымъ паціентамъ. Онъ разъѣзжалъ на прыткой лошадкѣ, такой же подобранной а опрятной, какъ и онъ самъ, и самыя тревожныя для него минуты въ теченіе дня были тѣ, которыя онъ проводилъ, отдавая на ея счетъ приказанія разнымъ мальчишкамъ, на попеченіе которыхъ онъ оставлялъ ее во время своихъ визитовъ у больныхъ. Анна всегда была рада, когда лошадка умнаго и добросердечнаго молодаго доктора останавливалась у ихъ двери и слышно было, какъ онъ быстрыми шагами вбѣгалъ по крутой и узкой лѣстницѣ ихъ павильона. Докторъ называлъ ее всегда мистрисъ Вильямсъ и для него она всегда была женой его паціента.

-- Ну, Вильямсъ, ваше дѣло, кажется, наладилось и мнѣ нечего безпокоиться за васъ,-- сказалъ онъ однажды утромъ.-- На вотъ за хозяюшкой-то вашей надо присмотрѣть. Я не могу допустить, чтобы она слегла тутъ же около васъ; у нашей сидѣлки и безъ васъ много дѣла на рукахъ и она бы явилась къ вамъ не съ особенно любезною физіономіей, если бы вы вздумали заболѣть.

Если согласиться съ мнѣніемъ людей, склонныхъ смотрѣть на ѣду вообще какъ на "предразсудокъ" или даже какъ на "привычку", то можно было бы сказать, что Анна за время болѣзни Джеса, подобно многимъ нуждающимся женщинамъ, почти отвыкла отъ нея.

-- Такъ нельзя продолжать, мистрисъ Вильямсъ,-- сказалъ докторъ, щупая ея пульсъ и качая головой.-- Вы, какъ я вижу, не чувствуете сегодня склонности обѣдать, не такъ ли?

-- Ни малѣйшей,-- съ твердостью произнесла Анна, какъ бы не замѣчая ироническаго оттѣнка его вопроса.-- Я и раньше не отличалась хорошимъ аппетитомъ, а теперь мнѣ кажется, что, кромѣ чашки чая, я ни въ чемъ и не нуждаюсь.

-- Ахъ, ужь эти мнѣ чашки чая!-- воскликнулъ докторъ.-- Всѣ вы, женщины, на одинъ ладъ: разума въ васъ всего на одинъ пенсъ.

Анна не была убѣждена его доводомъ.

-- Все равно, мистеръ Эвансъ, никакой пользы не будетъ для меня, если я стану ѣсть то, за что я заплатить не могу: вѣдь, такой кусокъ застрянетъ въ горлѣ. И такъ, если я не могу быть крѣпче и здоровѣе безъ лучшей пищи, то я и должна помириться съ своимъ нездоровьемъ.

-- А почему бы вамъ не пойти къ... какъ, бишь, ее зовутъ?... къ этой длинноносой старой барынѣ... къ женѣ вашего пастора?-- спросилъ онъ.-- Она, вѣрно, не откажетъ выдать вамъ порцію раздаваемаго ею супа. Супъ ея не такъ дуренъ, какъ вы, можетъ быть, предполагаете.

Анна покраснѣла и потупила глаза.

-- Я не могу идти къ ней, сэръ,-- отвѣчала она и, помолчавъ немного, прибавила:-- Она не изъ тѣхъ, которыя допускаютъ къ себѣ людей такихъ, какъ мы, не вполнѣ...

Мистеръ Эвансъ завертѣлся на стулѣ.

-- Вотъ вздоръ!-- воскликнулъ онъ торопливо, краснѣя и сердясь, какъ будто непріятный намекъ имѣлъ отношеніе лично къ нему, а не къ Аннѣ. Чувствуя, что разговоръ принялъ неудобный оборотъ, онъ поспѣшилъ превратить его и, вынувъ карандашъ изъ кармана, на-скоро и въ оффиціальномъ тонѣ написалъ записку на имя мистрисъ Гейзъ, требуя ея вниманія къ данному, указываемому имъ, случаю. Онъ передалъ записку Аннѣ и хотя грубовато, но горячо убѣждалъ ее отправиться съ ней въ домъ пастора ради Джеса и бѣднаго, не родившагося еще малютки.

Выѣзжая изъ деревни, докторъ погонялъ лошадь и думалъ:

"Гдѣ ей выдержать тряску жизни? Того и гляди, на ней можетъ очутиться такое бремя, которое окажется ей не по плечу и надорветъ бѣдняжкѣ силы и сердце. Ну, и что же, если и надорветъ? На свѣтѣ и безъ нея много женщинъ, и я вижу, что прилагать старанія, чтобы та или другая изъ нихъ не захлебнулась въ омутѣ житейскомъ, просто глупая привычка, сложившаяся у меня въ силу моей профессіи".

Лошадка нетерпѣливо завертѣлась подъ нимъ; онъ остановилъ ее, перескочилъ черезъ плетень и исчезъ за сосѣднимъ лугомъ.

VI.

Джесъ никогда особенно не тревожился мыслью о будущемъ, но теперь, когда голодъ стоялъ у дверей, онъ былъ признателенъ доктору за его совѣтъ и рекомендацію къ женѣ пастора; ему показалось очень глупымъ и страннымъ, что онъ самъ раньше объ этомъ не подумалъ. Было бы невѣрно предполагать, чтобы Джесъ могъ брезгливо относиться къ положенію человѣка, обратившагося къ общественной благотворительности, но, тѣмъ не менѣе, онъ настоялъ, чтобы Анна взяла съ собой вышитый ею передничекъ и показала женѣ пастора, какъ хорошо она работаетъ и какъ желаетъ работать. Ни тому, ни другому еще ни разу не приходилось говорить ни съ пасторомъ, ни съ его женой, и оба были такъ еще молоды, что не могли не питать нѣкоторыхъ неосновательныхъ надеждъ. Въ слѣдующую же субботу, утромъ, Анна боязливо, хотя, въ то же время, и рѣшительно, дернула за тугой звонокъ у дома пастора и попросила видѣться съ мистрисъ Гэйзъ. Ее ввели въ небогато убранную столовую, съ зеленымъ потертымъ ковромъ и скатертью. Мистрисъ Гэйзъ уже сидѣла за работой; она составляла списокъ именъ и принимала деньги по подпискѣ для покупки на зиму теплой одежды для бѣдныхъ. Свою долю участія въ дѣлахъ прихода она справляла безупречно. Если даже она иногда и захватывала въ этой сферѣ больше, чѣмъ по праву ей слѣдовало, то только вслѣдствіе глубокаго уваженія, съ которымъ она относилась къ литературнымъ трудамъ своего мужа, и потому, что не только она, но и самъ пасторъ признавалъ за ней больше природной способности для дѣла удовлетворенія грубыхъ и обыденныхъ крестьянскихъ нуждъ. Войдя въ комнату, Анна застала ее сидящей въ концѣ длиннаго стола; передъ ней былъ письменный приборъ и лежало нѣсколько счетныхъ книжекъ.

-- Пятнадцать пенсовъ, одинъ шиллингъ и три пенса... Ахъ, это вы, Анна Понтинъ,-- сказала она.-- Садитесь и подождите минутку.-- Затѣмъ, наклонившись, она продолжала считать.

Она была уже пожилая женщина, съ длиннымъ, костлявымъ носомъ и съ вьющимися каштановыми локонами, отсутствіемъ сѣдины въ которыхъ она чрезвычайно, хотя ошибочно, гордилась, такъ какъ при этомъ ея старое лицо казалось какъ-то еще жестче и сѣрѣе. У окна сидѣла другая дама и суетилась надъ швейною машиной, если только слово "суетилась" могло быть примѣнено къ широко сложенной, бѣлокурой женщинѣ, отличающейся спокойными движеніями. Она была на послѣднихъ степеняхъ молодости и начинала слегка толстѣть; въ ея рукахъ и въ твердомъ очертаніи полныхъ губъ и подбородка чувствовалось соединеніе нравственной и физической бодрости, совершенно, однако, не похожей на то напускное подражаніе мужской силѣ и развязности, къ которому стремятся молодыя женщины нашего времени. Аннѣ казалось сначала, что присутствіе третьяго лица при разговорѣ ея съ женой пастора не могло быть желательнымъ и только увеличитъ ея смущеніе, но вдругъ, къ ея удивленію, она, напротивъ, почувствовала что-то успокоительное во взглядѣ этихъ ясныхъ, веселыхъ голубыхъ глазъ.

-- Ну, Анна Понтинъ, скажите, зачѣмъ вы пришли ко мнѣ?-- спросила мистрисъ Гэйзъ, откладывая, наконецъ, книгу и всунувъ очки въ футляръ.-- Надѣюсь, для переговоровъ насчетъ вашей свадьбы. Мистеръ Гейзъ уже давно ждетъ, чтобы вы или Вильямсъ заговорили съ нимъ объ этомъ.

Она пользовалась для такихъ случаевъ именемъ пастора въ видахъ чистѣйшей формальности, такъ какъ всякій зналъ, что самъ пасторъ по дѣламъ своихъ прихожанъ никогда ничего не ожидалъ, не надѣялся и не опасался.

Анна взглянула ей прямо въ глаза и отвѣтила:

-- Да, сударыня, мы уже давно оба были бы здѣсь, если бы Джесъ могъ жениться на мнѣ.

-- А почему же онъ не можетъ, я бы хотѣла знать? Какъ не стыдно вамъ обоимъ такъ позорить почтенную семью... Да, семья Понтиновъ -- достойнѣйшая семья, надо ужь это сказать, и мистеръ Понтинъ усердно посѣщаетъ церковь.

-- Джесъ готовъ жениться на мнѣ хоть завтра, мистрисъ Гэйзъ,-- возразила Анна,-- если бы только получилъ согласіе отца... но отецъ не соглашается и онъ не можетъ этого сдѣлать.

-- Вздоръ!-- сказала мистрисъ Гэйзъ. Затѣмъ, послѣ короткаго молчанія, она спросила:-- Ну, что вамъ надо?

Нужда -- жестокій учитель. Анна подавила свою гордость и, подавая записку врача, отвѣчала:

-- Докторъ велѣлъ мнѣ придти съ этою запиской къ вамъ. Я бы не пришла, если бы Джесъ не былъ такъ болѣнъ. Онъ заболѣлъ болѣе двухъ недѣль тому назадъ и мистеръ Эвансъ говоритъ, что нѣсколько недѣль еще придется ждать, пока онъ окрѣпнетъ. Мистеръ Шепердъ очень заботливо относится къ нему, но нельзя и требовать, чтобы онъ платилъ полное жалованье и Джесу, и замѣняющему его рабочему. Вотъ какъ все и было,-- закончила она довольно неопредѣленно.

Мистрисъ Гэйзъ надѣла очки и приступила въ чтенію записки доктора.

-- Супъ скоро будетъ готовъ,-- сказала она,-- посидите здѣсь и подождите.

Анна, между тѣмъ, дрожащими пальцами развязала узелокъ съ дѣтскимъ передникомъ.

-- Я взяла на себя смѣлость принести свою работу, чтобы показать вамъ,-- проговорила она,-- чтобы вы могли судить о томъ, какъ я могу шить. Наша учительница въ пансіонѣ считала меня лучшей изъ своихъ ученицъ и почему бы мнѣ не заработать что-нибудь хоть этимъ путемъ?

-- И такъ, вы воспитывались въ пансіонѣ?-- сухо переспросила жена пастора.-- Ну, послѣ этого нечего и удивляться... Ты слышишь, Мэри,-- прибавила она, обращаясь къ бѣлокурой дамѣ,-- вотъ тебѣ обращикъ современной обучавшейся молодой женщины!

-- Если бы не болѣзнь Джеса,-- продолжала Анна, въ своемъ волненіи не замѣчая ея насмѣшливаго тона,-- я бы никогда не рѣшилась безпокоить васъ, мистрисъ Гэйзъ; но, въ виду его болѣзни, я подумала, что вы найдете, можетъ быть, возможнымъ рекомендовать меня и доставите мнѣ какую-нибудь работу.

Мистрисъ Гэйзъ перевернула фартучекъ и презрительно фыркнула.

-- Работа, конечно, очень хороша. Я не имѣю претензіи знать, что можетъ нравиться теперешнимъ молодымъ матерямъ, но думаю, что такая вещица пришлась бы имъ по вкусу... она достаточно курьезна для этого. Но я, впрочемъ, не судья: я человѣкъ другихъ временъ и моя работа не дѣлается на-показъ. А ужь рекомендовать васъ, Анна Понтинъ, пока вы не выйдете замужъ за Вильямса, я не могу. Объ этомъ безполезно и говорить, когда вы знаете, что въ деревнѣ есть много достойныхъ, всѣми уважаемыхъ женщинъ, которыя рады были бы самому ничтожному заработку. А теперь посидите, пока я схожу и узнаю, готовъ ли супъ для Вильямса: ни одинъ изъ нашихъ прихожанъ не можетъ быть нами обиженъ въ этомъ отношеніи, и всегда онъ можетъ получить супъ, въ особенности когда болѣнъ.

Она вышла въ боковую дверь, а Анна стояла, растерянная и красная отъ стыда. Даже мысль о больномъ Джесѣ едва ли могла бы удержать ее и заставить выждать возвращенія жены пастора съ ея супомъ, если бы въ эту минуту не раздался звонкій, пріятный голосъ той самой дамы, которую мистрисъ Гэйзъ назвала Мэри.

-- Можно мнѣ взглянуть на вашъ фартучекъ?-- спросила она, обращаясь къ Аннѣ.

Анна подошла и передала ей передникъ.

-- Это очень мило,-- сказала она,-- продайте его мнѣ.

-- Какъ вы добры, сударыня!-- отвѣчала Анна, краснѣя отъ удовольствія еще больше, чѣмъ передъ тѣмъ отъ стыда и задѣтаго самолюбія.

-- Вовсе не добрая,-- сказала Мэри.-- Эта вещь какъ разъ подходящая для маленькой моей племянницы, и я такой еще никогда не видала.

Она освѣдомилась, умѣетъ ли Анна обращаться съ швейною машиной; оказалось, что лондонская учительница, видя способности молодой дѣвушки, научила ее и этому искусству, такъ что когда мистрисъ Гэйзъ появилась съ извѣстіемъ, что супъ будетъ готовъ только черезъ часъ или два, она нашла свою племянницу и Анну Понтинъ усердно хлопочащими надъ швейною машиной, приведенною уже въ должный порядокъ.

-- Эта дѣвушка заинтересовала меня, тетя Агнеса,-- замѣтила Мери, когда Анна ушла.

-- Ну, конечно,-- возразила мистрисъ Гейзъ,-- она привлекательна уже тѣмъ, что дурно себя ведетъ. Лично я предпочитаю честныхъ дѣвушекъ... но я человѣкъ другихъ временъ и понятій, такъ что надо извинить мой дурной вкусъ.

-- Вамъ бы не слѣдовало такъ часто намекать на это,-- сказала Мери, добродушно смѣясь,-- вѣдь, это является несправедливымъ осужденіемъ.

Въ теченіе многолѣтней своей больничной дѣятельности Мэри пріобрѣла какое-то особенное умѣнье обращаться съ людьми самыхъ различныхъ свойствъ и характеровъ. Путемъ опыта она знала, что иногда грубымъ людямъ необходимо грубостью же давать отпоръ; такіе люди, подобно животнымъ, склонны подчиняться только силѣ собственнаго оружія. Мистрисъ Гейзъ вспыхнула, замолчала и затѣмъ замѣтила, что племянница ея очень странный человѣкъ и что теперешняго молодаго поколѣнія она совершенно не понимаетъ. Однако, вслѣдъ за этимъ, она съ необыкновенною вѣжливостью и предупредительностью отвѣчала на всѣ вопросы Мэри насчетъ Анны. Она разсказала ей о скандалѣ, происшедшемъ въ домѣ Понтиновъ, со всѣми добавочными деревенскими сплетнями, но, въ то же время, высказала и свое личное убѣжденіе, основанное на антипатіи въ мистрисъ Понтинъ и на свойственной ей природной наблюдательности, а именно, что тетка молодой дѣвушки во всемъ виновата; это убѣжденіе, какъ мы видѣли, не смягчало, однако, ея строгаго осужденія поведенія Анны. Она, подобно Джемсу Понтину, придавала больше значенія самимъ фактамъ, нежели объясненіямъ, могущимъ освѣтить ихъ.

Въ тотъ же день, послѣ обѣда, высокая и плотная фигура Мери появилась у маленькой двери, продѣланной въ стѣнѣ стараго господскаго дома, и когда дверь отворилась, на лицѣ Анны можно было видѣть какъ бы отраженіе свѣтлаго и радостнаго взгляда посѣтительницы.

-- Я принесла вамъ обѣщанный супъ,-- сказала она,-- тѣмъ болѣе, что я хотѣла заплатить вамъ за передничекъ; кромѣ того, вѣдь, вы знаете, я сестра милосердія, привыкла къ больнымъ и могу помочь вамъ въ уходѣ за вашимъ больнымъ.

Удивительно, какъ одно появленіе Мери облегчило бремя людей, придавленныхъ тяжестью жизни и труда. Даже робкій Джесъ. не противился, когда она его приподнимала и приводила въ порядокъ своими сильными, мягкими и ловкими руками. Вскорѣ даже онъ началъ съ нетерпѣніемъ ожидать ея появленія и всегда встрѣчалъ ее съ радостною улыбкой, которая удивительно оживляла его немного туповатое лицо. Случайность дала Мэри возможность оказать и Джесу, и Аннѣ еще и другаго рода помощь. Она готовилась къ отплытію въ Индію, гдѣ должна была стать во главѣ женскаго персонала въ большомъ госпиталѣ; ей оставалось не больше мѣсяца, чтобы снарядиться для путешествія, а, между тѣмъ, она еще не начинала своихъ приготовленій. Она хотѣла воспользоваться своимъ пребываніемъ въ Гайкросѣ, чтобы сшить себѣ необходимое бѣлье; но такъ какъ ей давно уже не приходилось заниматься шитьемъ, то дѣло это оказалось для нея болѣе труднымъ и сложнымъ, чѣмъ она ожидала. Она съ восторгомъ передала весь закупленный ею матеріалъ въ искусныя руки Анны. Съ этого дня для Анны исчезли всѣ печальныя размышленія по поводу долга въ лавочкѣ, и пеленки и дѣтскія платьица для ея будущаго ребенка стали мерещиться ей уже не во снѣ, а на яву, какъ нѣчто вполнѣ возможное.

-- Если хотите, я посижу вечеромъ съ Джесомъ, пока вы будете въ церкви,-- сказала Мэри, заглядывая однажды, въ воскресенье, послѣ полудня, въ нижнюю комнату павильона.

-- Очень благодарна вамъ, миссъ Мэри, но я не собиралась идти въ церковь.

Мэри не имѣла, конечно, въ виду обращенія Анны,-- у нея были совсѣмъ другія цѣли.

-- А я бы очень желала, чтобы вы пошли въ церковь,-- настаивала она.

-- Вотъ видите,-- начала объяснять Анна, не глядя ей въ лицо,-- мнѣ не хочется идти туда... пока мы не обвѣнчаемся съ Джесомъ.

Мэри на минуту задумалась, затѣмъ спросила:

-- Да что мѣшаетъ вамъ обвѣнчаться?

-- Отецъ Джеса не даетъ своего согласія,-- возразила Анна.-- Мы писали много разъ, но онъ жестокій человѣкъ и ему доставляетъ удовольствіе мучить другихъ; а мистеръ Шепердъ говоритъ намъ, что бракъ нашъ не можетъ состояться безъ согласія нашихъ родителей, такъ какъ Джесъ несовершеннолѣтній.

-- Если, дѣйствительно, это такъ, то это великое несчастіе для васъ,-- сказала Мэри задумчиво.-- Я не знаю, таковъ ли законъ, а, можетъ быть, мистеръ Шепердъ ошибается.

Аннѣ показалось такое предположеніе совершенно невѣроятнымъ и она даже не упомянула о немъ Джесу.

Въ слѣдующій же вторникъ, рано утромъ, Мэри, отправивъ Анну работать на швейной машинѣ въ нижній этажъ павильона, посадила Джеса на обычное кресло около окна и сѣла около него.

-- Джесъ Вильямсъ,-- проговорила она сдержаннымъ и серьезнымъ тономъ,-- могу ли я разсчитывать на совершенно искренній отвѣтъ съ вашей стороны на одинъ очень важный вопросъ?

Джесъ слегка смутился торжественностью ея тона, однако, отвѣчалъ:

-- Спросите, миссъ, и я вамъ по совѣсти отвѣчу, какъ могу.

-- Скажите мнѣ, по правдѣ, кромѣ несогласія вашего отца, нѣтъ ли какой-нибудь другой причины, препятствующей вамъ жениться на Аннѣ?

-- Увѣряю васъ, что нѣтъ,-- отвѣчалъ онъ,-- другой причины и не можетъ быть. Неужели вамъ удалось уговорить отца?-- и съ этими словами онъ взглянулъ на нее съ восторженнымъ благоговѣніемъ.

Она засмѣялась.

-- Я и не пробовала, потому что и не стоитъ пробовать. Вчера я была у адвоката въ Оксфордѣ и онъ мнѣ сказалъ, что вы ошибаетесь, думая, что нуждаетесь въ согласіи вашего отца. Съ шестнадцатилѣтняго возраста юноша имѣетъ право жениться, не спрашивая на то никакихъ и ничьихъ позволеній.

Выслушавъ новое изложеніе закона со стороны Мэри, Джесъ сидѣлъ нѣсколько минутъ, разинувъ недовѣрчиво ротъ; наконецъ, въ его головѣ стало проясняться и мелькнула мысль, допускающая возможность такого предположенія.

-- Адвокатъ, можетъ быть, и правъ,-- медленно проговорилъ онъ.-- Эка штука-то! кто могъ бы подумать, что мистеръ Шепердъ ошибается!... Ну, а что, если адвокатъ ошибается?

Но тутъ же, насколько силы ему позволяли, онъ бросился къ лѣстницѣ и громко закричалъ:

-- Анна, Анна! иди сюда скорѣе!

Она прибѣжала, испуганная, на громкій его зовъ, не зная, въ чемъ дѣло. Мэри и Джесъ, говоря оба заразъ, разсказали ей все. Первыя мгновенія, не будучи въ состояніи сразу понять ихъ, она стояла, широко раскрывъ глаза, и въ недоумѣніи смотрѣла поочередно то на одного, то на другаго. Но скоро голубые дѣтскіе глаза ея наполнились слезами; она подошла въ Мэри и, взявъ ее за обѣ руки, взглянула ей въ лицо.

-- Для меня вы не женщина, вы -- ангелъ,-- проговорила она.

Мэри обняла ее обѣими руками; Анна опустила голову на ея плечо и Мэри показалось, что она молча плакала. На ея собственныхъ щекахъ блеснули слезы и медленно скатились на свѣтлые волосы молодой женщины.

VII.

Благотворительность, когда она бываетъ успѣшна, не менѣе другихъ удачъ въ жизни можетъ дѣйствовать опьяняющимъ образомъ на человѣка. Даже Мэри, которая, все-таки, была простая смертная, что бы тамъ Джесъ и Анна ни думали о ней, не была вполнѣ свободна отъ этого вліянія. Не довольствуясь тѣмъ, что ей удалось оказать имъ дѣйствительную услугу, ей захотѣлось до конца сыграть для нихъ роль доброй волшебницы и устранить съ ихъ пути всякія затрудненія, такъ чтобы въ концѣ ихъ исторіи можно было бы сказать не только: "такъ состоялась ихъ свадьба", но даже: "и жили они счастливо до конца дней своихъ".

Въ одинъ прекрасный день, заручившись порученіемъ отъ жены пастора для покупки птицъ на фермѣ Понтиновъ, Мэри отправилась къ нимъ и постучала въ ихъ тяжелую дубовую дверь. Она успѣла стукнуть не больше двухъ разъ, какъ на порогѣ явилась сама хозяйка.

-- Это ужь ваше счастье, миссъ,-- замѣтила она, смахивая съ совершенно излишними стараніями пыль съ одного изъ креселъ гостиной.-- Нашъ Бенъ всегда говорилъ, что стучать въ эту дверь такъ же безполезно, какъ если бы вы принялись будить мертваго стукомъ надъ его могилой. Онъ презабавный былъ, нашъ Бенъ, бѣдняжка! Знаете, тотъ самый, который теперь отправился къ дикарямъ.

Мистрисъ Понтинъ уже раньше видѣла племянницу пастора и тотчасъ узнала ее, но Мэри никогда не видѣла ее. Она ожидала встрѣтить въ ней женщину съ неизмѣримо болѣе внушительнымъ видомъ, въ особенности, когда она вспоминала, что между ней и мистрисъ Гейзъ произошелъ когда-то крупный разговоръ; она не знала еще, что мистрисъ Понтинъ очень скоро забывала ссоры и относилась если и не съ подобострастнымъ, то, во всякомъ случаѣ, съ особеннымъ уваженіемъ къ мелкопомѣстному дворянству. Въ ней не было и тѣни какихъ бы то ни было склонностей къ демократическимъ взглядамъ и она вполнѣ признавала право священника своего прихода вмѣшиваться въ ея жизнь, но только въ дѣла незначительной для нея важности. Мэри чувствовала все неудобство вести желанный разговоръ, сидя совершенно выпрямившись на одномъ изъ волосяныхъ креселъ рѣдко посѣщаемой парадной гостиной фермы, подъ неподвижнымъ стекляннымъ взоромъ набитыхъ чучелъ животныхъ, служащихъ украшеніемъ комнаты.

Передавъ порученіе мистрисъ Гэйзъ, Мэри не знала, какъ заговорить объ Аннѣ. Она пустилась было въ разсужденія насчетъ высиживанья яицъ и вообще объ уходѣ за птицами, и, наконецъ, не видя возможности сразу перейти къ своей темѣ, придумала какое-то новое дѣло относительно тѣхъ же птицъ и обѣщала надняхъ опять зайти. Во второе ея посѣщеніе мистрисъ Понтинъ повела ее во дворъ, гдѣ сѣно было сложено стогами и гдѣ рылись какъ разъ тѣ изъ ея питомцевъ, которые должны были выставить ея искусство въ наиболѣе блестящемъ видѣ. Дверь большаго амбара была открыта и внутри его, въ углу, среди кучи сноповъ, въ смутныхъ очертаніяхъ видѣнъ былъ чопорный профиль старой индѣйки, той самой, которая была причиной столькихъ непріятностей въ семьѣ.

-- Много ли у васъ индѣекъ въ нынѣшнемъ году?-- спросила Мэри.

Вопросъ былъ простой, но задать его было трудно, такъ какъ она чувствовала, что это былъ первый ходъ въ игрѣ.

-- Какъ вамъ сказать?...Изрядно,-- отвѣтила мистрисъ Понтинъ.-- Вонъ та старая индѣйка, нельзя сказать, чтобы сама много носила яицъ, но она высиживаетъ ихъ за то съ аккуратностью часоваго механизма. Вы можете себѣ представить мое положеніе, когда, въ прошломъ году, я думала, что она пропала.

-- Развѣ она ушла отъ васъ?-- спросила Мэри.

-- Да, ушла!... Ужь можно сказать,-- отвѣчала тетка.-- Ее выпустили, вотъ что! Вернулась она ко мнѣ, голубушка, въ такомъ видѣ, что и представить себѣ нельзя: полхвоста выщипано и безъ двухъ цыплятъ.

-- Значитъ, все-таки, дѣло не такъ было плохо, какъ вы думала,-- сказала Мэри и рискнула добавить: -- Я надѣюсь, что и вообще не все было такъ ужь скверно, какъ вамъ казалось тогда, мистрисъ Понтинъ. А знаете ли, въ будущее воскресенье будетъ первое церковное оглашеніе о бракѣ Анны?

-- Кажется, пора, судя по тому, что говорятъ,-- отвѣчала тетка. Въ голосѣ ея не слышалось озлобленія, а скорѣе равнодушіе. Событія оправдали въ ея собственныхъ глазахъ, а также и передъ ея знакомыми, мнѣніе, которое она тогда высказывала насчетъ Анны, и какъ бы даже ея обращеніе съ молодою дѣвушкой; такъ что, успокоенная на этотъ счетъ и не испытывая болѣе раздраженія отъ ежедневнаго сожительства съ Анной, тетка успѣла уже позабыть если не свою антипатію въ ней, такъ свой злобный гнѣвъ. Во время разговора съ Мэри, если лобъ мистрисъ Понтинъ и сморщился, а ротъ принялъ непріятное выраженіе, то слѣдуетъ предполагать, что вызвано это было не мыслью о дурномъ поведеніи Анны.

-- За послѣднее время я часто видѣла Джеса Вильямса и вашу племянницу,-- продолжала Мэри,-- и я совершенно увѣрена, что когда они будутъ повѣнчаны, то вамъ нечего будетъ уже опасаться съ ихъ стороны новаго стыда для себя. Всѣ забудутъ прошлое, вы можете быть увѣрены; неужели вы и дядя ея одни только и будете помнить его? Я надѣюсь, что и вы все забудете.

-- Я, пожалуй, согласилась бы на свиданіе съ ней послѣ ея свадьбы,-- отвѣчала тетка,-- конечно, съ тѣмъ условіемъ, что она придетъ и попроситъ у насъ прощенія и скажетъ, что мы съ дядей были правы и хорошо обходились съ ней. Но она, повѣрьте, миссъ, этого никогда не сдѣлаетъ... никогда! Они всѣ одной породы, эти Понтины, я ужь ихъ знаю, и не въ ихъ нравѣ такъ поступать; они всѣ лопнутъ на мѣстѣ, прежде чѣмъ уступятъ. Во всякомъ случаѣ, мой мужъ таковъ, и если бы она пришла къ намъ, то я не могу и предвидѣть, какъ бы онъ къ этому отнесся.

-- Вѣроятно, онъ поступитъ сообразно вашимъ желаніямъ и мыслямъ въ этомъ дѣлѣ,-- сказала Мэри, льстя самолюбію хозяйки.

Мистрисъ Понтинъ стиснула губы.

-- Ужь, пожалуйста, не говорите этого, миссъ, и лучшее тому доказательство -- пребываніе Бена среди дикарей. Не я, смѣю увѣрить васъ, принудила его бѣжать къ нимъ. И, вдобавокъ ко всему этому, мистеръ Понтинъ все время откладывалъ свою поѣздку въ казармы, а я только и дѣлала, что повторяла ему: "поѣзжайте, онъ тамъ",-- вотъ не поѣхалъ, когда я говорила, и опоздалъ.

Только теперь была затронута настоящая чувствительная струна. Было совершенно вѣрно, что мистрисъ Понтинъ настоятельно и нѣсколько разъ убѣждала своего мужа съѣздить въ казармы, чтобы повидаться съ Беномъ, и онъ дѣйствительно откладывалъ, пока Бенъ не уѣхалъ. Тетка не щадила упрековъ, и этотъ случай послужилъ къ еще большему разладу между супругами. Она окончательно убѣдила себя въ иллюзіи, что между ней и Беномъ никогда собственно не было серьезной ссоры и что только жесткое обращеніе съ нимъ дяди было причиной его бѣгства. Дружелюбная дѣловая ассоціація, заключенная между обоими Понтинами въ видѣ брака и поддерживаемая ими болѣе четырнадцати лѣтъ, была, такимъ образомъ, серьезно расшатана, хотя практическая ея сторона пока и оставалась еще въ цѣлости. Тетка сдѣлалась раздражительнѣе, а онъ менѣе терпѣливъ. Джемсъ Понтинъ не имѣлъ обыкновенія доискиваться причинъ событій, происходившихъ вокругъ него, и потому онъ не могъ вполнѣ опредѣленно и сознательно приписать свои несчастія добросовѣстному исполненію своего долга относительно родственниковъ. Онъ только говорилъ, что всѣ люди на одинъ покрой, что не стоитъ заботиться о нихъ и желать имъ добра, а лучше всего каждому человѣку заботиться только о себѣ и о собственныхъ дѣлахъ. Рабочіе, которыхъ онъ нанималъ для своихъ полевыхъ работъ, замѣчали, что онъ съ каждымъ днемъ дѣлался скупѣе и грубѣе.

Когда мистрисъ Понтинъ начинала говорить о Бенѣ, то трудно было ее остановить. Напрасно пыталась Мери, съ помощью нѣсколько ловкихъ увертокъ, вернуть ее къ Аннѣ и ея дѣламъ. Ей пришлось выслушать до конца всю исторію Бена, освѣщенную съ новой точки зрѣнія, а затѣмъ также и всю старую канитель про смерть Кайта и про ея замужство съ Понтиномъ, съ прибавленіемъ слегка измѣненнаго комментарія къ послѣднему событію.

-- Я увѣрена, что никогда не рѣшилась бы выйти за него замужъ, если бы я могла предвидѣть, что онъ окажется такимъ жестокосерднымъ относительно бѣдняжки Бена.

Наконецъ, исторія кончилась и хозяйка замолчала, какъ разъ въ то время, когда Джемсъ Понтинъ открылъ калитку, ведущую изъ фруктоваго сада во дворъ, гдѣ онѣ стояли.

Мэри часто видѣла его въ церкви: онъ былъ человѣкъ не малаго роста, лучше сложенный, чѣмъ обыкновенно бываетъ въ его средѣ, и вся посадка его головы и плечъ и прямой, рѣшительный взглядъ придавали ему строгій и почти внушительный видъ. Онъ приподнялъ соломенную шляпу и подошелъ къ обѣимъ женщинамъ.

-- Миссъ Мэри мнѣ только что говорила, что въ будущее воскресенье состоится брачное оглашеніе Джеса Вильямса и нашей Анны,-- замѣтила тетка.

На одно мгновеніе онъ строго взглянулъ на нее и затѣмъ, съ дѣланнымъ равнодушіемъ, совершенно непохожимъ на дѣйствительное равнодушіе тетки, возразилъ:

-- Можетъ быть... но это не касается ни васъ, мистрисъ Понтинъ, ни меня!-- Онъ повернулся въ Мэри и продолжалъ:-- Прошу васъ передать мистеру Гэйзъ, сударыня, что я могу завтра прислать ему своего рабочаго, чтобы скосить траву на кладбищѣ. Онъ присылалъ ко мнѣ за этимъ.

-- Миссъ говорила тоже,-- невозмутимо продолжала мистрисъ Понтинъ,-- что надо было бы и намъ забыть ихъ прошлое, когда они обвѣнчаются.

Наступило молчаніе, во время котораго мистеръ Понтинъ съ нахмуренными бровями посмотрѣлъ на жену, а затѣмъ на Мэри.

-- Она, что ли, просила васъ побывать у насъ?-- спросилъ онъ.

-- Кто? Анна?-- проговорила Мери, смутившись слегка.-- Нѣтъ, она мнѣ ничего не говорила, она даже не знаетъ, что я здѣсь. Я только такъ... просто разговаривала съ мистрисъ Понтинъ.

-- Я, конечно, могу понять и извинить ваше вмѣшательство,-- отвѣчалъ онъ почтительно-высокомѣрнымъ тономъ,-- я знаю, что вы не здѣшняя, и всего знать не можете. Но дѣвчонка знаетъ мой взглядъ, да и всѣ сосѣди тоже. Она для меня чужая и я настоятельно прошу, чтобы со мной о ней не разговаривали, какъ о роднѣ.

Съ этими словами онъ снова приподнялъ шляпу и пошелъ въ домъ.

-- Вотъ видите, миссъ, съ нимъ безполезно и говорить объ этомъ,-- сказала мистрисъ Понтинъ съ философскимъ спокойствіемъ, сбрасывая палкой послѣдніе остатки муки изъ сита,-- да и нельзя сказать, чтобы онъ былъ вполнѣ неправъ. Селина, мать Анны, была всегда дрянью, а вы знаете, у черныхъ кошекъ большею частью бываютъ черные котята. Часто, правда, говорится о томъ, что человѣкъ можетъ и исправиться,-- конечно, это случается иногда,-- но, какъ хотите, коли овчаркѣ вашей случится потрепать хоть разъ овцу въ стадѣ или курицѣ съѣсть свое яйцо, вы уже не можете быть вполнѣ спокойной на ихъ счетъ, если даже онѣ, повидимому, и угомонятся. Извините, сударыня, если приходится такъ много говорить о жалкой, безсловесной твари, но увѣряю васъ, не такъ-то ужь онѣ далеки отъ нѣкоторыхъ христіанъ; я говорю о тѣхъ, которые, конечно, ничего общаго со знатью не имѣютъ.

Слово христіане напомнило Мэри притчу о блудномъ сынѣ и она намекнула о ней. Мистрисъ Понтинъ могла бы по справедливости отвѣтить, что до насъ не дошли свѣдѣнія о дальнѣйшей участи этой исторической личности, но напоминаніе о блудномъ сынѣ немедленно перенесло ее обратно къ разговору о Бенѣ, отъ котораго уже оторвать ее было, невозможно.

Мэри была огорчена и разочарована своею неудачною попыткой примиренія и ничего не сказала о ней ни Джесу, ни Аннѣ. Черезъ нѣсколько дней послѣ этого она покинула Гайкросъ. Маленькій омнибусъ со станціи Горслей пріѣхалъ за ней и своимъ обычнымъ медленнымъ шагомъ вскарабкался въ гору; проѣзжая мимо стараго барскаго дома на пути къ станціи, Мэри остановила экипажъ, чтобы проститься съ Джесомъ и Анной, поджидавшими ее у калитки.

Мэри выпрыгнула, держа въ рукахъ свои прощальные подарки: Аннѣ она вручила свертокъ съ коленкоромъ и фланелью, а Джесу запечатанный пакетъ съ надписью: для покупки колецъ.

Прощанье было торопливое, но горячее. Вслѣдъ за отъѣзжающимъ экипажемъ раздались громкія выраженія благодарности и дружескихъ пожеланій, и Мэри, высунувъ еще разъ голову изъ дребезжащаго окна, увидѣла обоихъ въ послѣдній разъ: они стояли у калитки и солнце освѣщала бѣлокурую головку Анны и длинную, похудѣвшую фигуру Джеса, въ то время, какъ онъ махалъ ей на прощанье краснымъ бумажнымъ платкомъ.

VIII.

Разлука съ Мэри огорчила обоихъ ея молодыхъ друзей, для которыхъ такъ много было ею сдѣлано, но огорченіе это не могло уничтожить доставленнаго ею счастья. На лицѣ Анны и во всей ея фигуркѣ замѣтны были спокойствіе и дѣтская веселость, которыя Джесъ ни разу не видѣлъ въ ней съ того времени, какъ они сидѣли вдвоемъ на каменной оградѣ сада. Онъ, съ своей стороны, наслаждался вполнѣ вынужденнымъ болѣзнью отдыхомъ. Была лѣтняя пора, все купалось въ лучахъ жгучаго солнца, быть можетъ, и ихъ собственное настроеніе безсознательно поддавалось вліянію общей красоты и радости окружающаго ихъ міра. Одна эта сторона, однако, не могла бы вполнѣ удовлетворить ихъ, если бы, въ то же время, не улучшилось и ихъ матеріальное положеніе; дѣло въ томъ, что Анна достаточно заработала, чтобы покрыть всѣ необходимые расходы, и когда въ теченіе трехъ послѣдующихъ воскресеній троекратное церковное оглашеніе объ ихъ бракѣ состоялось, Джесъ уже былъ совсѣмъ здоровъ и снова работалъ у мистера Шепердъ. Наканунѣ дня, назначеннаго для ихъ свадьбы, Джесъ отправился по желѣзной дорогѣ въ Оксфордъ покупать свадебное кольцо. Анна обѣщала встрѣтить его на полевой тропинкѣ, идущей со станціи къ Гайкросу. Въ то время, какъ она шла по дорогѣ по направленію къ Горслей вдоль горнаго кряжа, Авель, рабочій мистера Понтина, проѣхалъ мимо нея въ пустой телѣгѣ. У Авеля были свои особенныя причины, чтобы въ дѣлѣ тетки и племянницы не сочувствовать первой; онъ былъ готовъ оказывать Аннѣ всякія услуги и только сдержанность съ ея стороны не давала повода этимъ услугамъ принимать болѣе чѣмъ дружескій характеръ.

-- Не хочешь ли я довезу тебя до Горслей?-- крикнулъ онъ ей издали.

Анна отрицательно покачала головой.

-- Спасибо, дальше вѣтряной мельницы я не пойду,-- отвѣчала она, и телѣга, подскакивая на ходу, покатила дальше.

Полевая тропинка тутъ же сворачивала съ большой дороги и спускалась внизъ, огибая высокій горный выступъ, вѣсь поросшій дикимъ терномъ, на которомъ стояла вѣтряная мельница, медленно вращая свои крылья при малѣйшемъ дуновеніи вѣтерка. Анна присѣла на самомъ краю выступа, надъ спускомъ. Внизу, на равнинѣ, ярко золотились нивы, а вдали, изъ-за темныхъ, громадныхъ крыльевъ мельницы и полуразрушеннаго ея основанія, кое-гдѣ покрытаго красною черепицей, отчетливо виднѣлись синія горы. На всемъ пространствѣ, которое охватывалъ глазъ, тянулись поля съ краснѣющею пшеницей и желтымъ, перистымъ ячменемъ, зрѣющими подъ августовскимъ горячимъ солнцемъ. Временный и непродолжительный ореолъ величія какъ будто освѣтилъ даже и то печальное поле, посреди котораго стоялъ громадный, мрачный домъ призрѣнія для бѣдныхъ. Анна слегка улыбнулась, глядя сверху на этотъ домъ и вспоминая, какъ Джесъ старательно избѣгалъ даже смотрѣть въ эту сторону; онъ неоднократно повторялъ, что ей нечего огорчаться, если ребенокъ ея родится раньше брака, лишь бы этому ребенку не суждено было попасть въ этотъ домъ. Она смотрѣла съ увѣренностью на будущее, зная, что одна мысль о возможности такого несчастья удержитъ Джеса всю жизнь отъ пьянства и лѣни, если бы даже онъ былъ склоненъ предаваться имъ. Съ горы ей была видна Горслейская станція, стоящая немного въ сторонѣ отъ деревни. Между тѣмъ, по направленію отъ Оксфорда, медленно шелъ короткій поѣздъ; въ этомъ поѣздѣ, по всѣмъ вѣроятіямъ, сидитъ Джесъ, подумала она. Въ эту минуту у нея за спиной скрипнули ворота при дорогѣ: она обернулась и увидѣла приближающагося къ ней идіота. Съ помощью тумаковъ и пинковъ Джесъ отбилъ у Альберта всякую охоту заглядывать въ господскій садъ, и Анна давно уже не видѣла его. Онъ былъ еще грязнѣе и имѣлъ еще болѣе отталкивающій видъ, чѣмъ годъ назадъ, и Анна, не желая смотрѣть на него, устремила глаза на станцію, позади которой какъ разъ въ эту минуту исчезалъ видѣнный ею раньше поѣздъ. Но идіотъ не хотѣлъ оставаться незамѣченнымъ. Онъ подползъ въ ней на животѣ и, упершись подбородкомъ на ея колѣно, единственнымъ зрячимъ своимъ глазомъ сталъ пристально глядѣть ей прямо въ лицо. Затѣмъ, широко раскрывъ пасть, онъ показалъ ей цѣлое и незрѣлое еще яблоко, находящееся у него во рту, и принялся грызть его съ шумнымъ и отвратительнымъ чмоканьемъ. Въ сущности, ничего опаснаго или враждебнаго не было въ дуракѣ, и всякій мѣстный обыватель въ Гайкросѣ не нашелъ бы его даже отвратительнымъ, но Анна была боязлива и нервна.

-- Оставь меня, уйди, Альбертъ,-- крикнула она,-- а то Джесъ тебѣ задастъ.

Идіотъ посмотрѣлъ на нее снизу вверхъ вызывающимъ и хитрымъ взглядомъ.

-- Джеса нѣтъ здѣсь,-- медленно проговорилъ онъ хриплымъ голосомъ.

Она еще не знала, что въ теченіе года онъ успѣлъ пріобрѣсти большій запасъ словъ, и когда онъ заговорилъ, она вздрогнула совершенно такъ же, какъ если бы ей отвѣтила одна изъ свиней ея тетки. Въ эту минуту бѣшеный лондонскій экспрессъ со свистомъ промчался мимо станціи, оставляя за собой длинную бѣлую спираль дыма. Альбертъ при этомъ вскочилъ на ноги и, указывая на поѣздъ, замахалъ своею ободранною фуражкой и, неистово подпрыгивая, сталъ кричать и смѣяться. Проѣхавъ мимо станціи, поѣздъ вдругъ замедлилъ ходъ и остановился. Идіотъ пустился со всѣхъ ногъ внизъ по тропинкѣ, желая ближе подойти къ поѣзду, въ то время какъ Анна, радуясь избавленію отъ него, продолжала сидѣть и безучастно смотрѣла внизъ на то мѣсто, гдѣ двигалось нѣсколько темныхъ фигуръ между экспрессомъ и станціей, на половину скрытой отъ нея группой деревьевъ. Задержанный на одно мгновеніе экспрессъ пошелъ дальше. Между тѣмъ, Альбертъ уже не возвращался къ ней, занявшись подробнымъ осмотромъ трупа полусгнившаго кролика, валявшагося среди дикаго терна. Все кругомъ было тихо; тѣни отъ изгородей вдоль полей начинали удлиняться, отдаленныя горы постепенно исчезали въ сине-лиловомъ туманѣ и крылья мельницы остановились въ полномъ затишьѣ. Анна привстала и стала выжидательно смотрѣть внизъ по тропинкѣ, но никого не было видно; стоялъ одинъ только Альбертъ на склонѣ горы, внимательно что-то разглядывая. Вскорѣ до ея слуха долетѣлъ шумъ телѣги, скачущей по дорогѣ изъ Горслей. Можно было думать по быстротѣ, съ которой мчалась лошадь, что ѣхавшій не могъ съ ней справиться, если бы, въ то же время, не раздавались громкіе, погоняющіе ее крики и щелканье кнута. Анна медленными шагами направилась къ воротамъ и остановилась съ празднымъ, слегка возбужденнымъ любопытствомъ выжидающаго человѣка, который не знаетъ, куда дѣть время. У воротъ телѣга круто остановилась: сѣдокъ съ такою силой потянулъ возжи, что лошадь присѣла на заднія ноги; это была рабочая лошадь, не привычная къ быстрой ѣздѣ, и послѣ бѣшеной скачки она стояла, вытянувъ шею, вся покрытая потомъ и пылью, и тяжело дышала. Анна, къ своему удивленію, узнала телѣгу своего дяди и Авеля, сидящаго въ ней. Фуражка молодаго рабочаго совсѣмъ съѣхала на затылокъ и у него былъ странный и возбужденный видъ.

-- Анна! Анна Понтинъ!-- крикнулъ онъ во весь голосъ, несмотря на то, что она стояла въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него.

Она вышла къ воротамъ.

-- Полѣзай сюда, скорѣй! скорѣй!-- кричалъ онъ.

-- Что случилось, Авель?-- спросила она, испуганная его видомъ и голосомъ.

-- Не спрашивай, Анна,-- отвѣчалъ онъ, махая рукой съ растеряннымъ видомъ.-- Полѣзай сюда, говорю тебѣ, и я въ мигъ доставлю тебя на станцію.

Она влѣзла торопливо, цѣпляясь за колесо телѣги; Авель помогала ей, тащилъ за плечи. Затѣмъ онъ повернулъ телѣгу, хлестнулъ изо всей силы по лошади и они помчались во весь духъ по прямой дорогѣ къ Горслей.

-- Скажи же мнѣ, наконецъ, что случилось, Авель?-- умоляла она.

-- Я говорилъ, что не скажу,-- отвѣчалъ онъ, отворачиваясь.

-- Не случилось ли чего съ дядей?-- спросила она.

Онъ тряхнулъ головой. Она почувствовала въ эту минуту, что для нея было бы облегченіемъ, если бы онъ отвѣтилъ утвердительно, и она молча упрекнула себя за такое чувство.

-- Такъ съ Джесомъ?-- спросила она,-- не заболѣлъ ли онъ?

-- Онъ не заболѣлъ,-- сухо отрѣзалъ Авель.

Они начали спускаться по длинному отлогому спуску къ Горслей и, несмотря на это, Авель, обыкновенно очень осторожный, продолжалъ хлестать лошадь, стоя на передкѣ телѣги и рискуя ежеминутно быть выброшеннымъ на мостовую. Его отвѣтъ, а въ особенности тонъ этого отвѣта еще болѣе встревожили Анну. Она съ испугомъ сжала руки.

-- Съ нимъ случилось какое-нибудь несчастіе?-- спросила она.

Авель, сдвинувъ брови, смотрѣлъ прямо передъ собой и, не отвѣчая, продолжалъ погонять лошадь.

-- Авель!-- крикнула она раза два,-- Авель!-- но онъ не обращалъ вниманія.

Наконецъ, она схватила его за платье.

-- Скажи мнѣ, въ немъ дѣло, Авель, скажи сейчасъ!

Онъ повернулся къ ней и выругался. Вообще, онъ былъ сдержанный человѣкъ и никогда не ругался, но въ эту минуту онъ самъ не зналъ, что говорилъ. Онъ, видимо, не былъ разсерженъ, а былъ только озабоченъ, блѣденъ и губы его дрожали. Анна вздрогнула.

-- Если ужь надо знать тебѣ, такъ нечего дѣлать,-- сказалъ онъ, наконецъ,-- поѣздъ переѣхалъ черезъ Вильямса. Онъ переходилъ черезъ рельсы, когда шелъ экспрессъ, и попалъ подъ него. Только не плачь; ради Бога, Анна, не плачь!

Но она не плакала. Раньше она чувствовала какую-то неизъяснимую, мучительную тревогу, а теперь, когда ударъ обрушился на нее, она не чувствовала боли, какъ не чувствуютъ ее, когда пуля нанесетъ смертельную рану. Только все окружающее вдругъ сдѣлалось чѣмъ-то чуждымъ, недѣйствительнымъ, она машинально и беззвучно двигала губами, воображая, что говоритъ съ Авелемъ.

-- Хорошо, что я случайно оказался на станціи,-- продолжалъ Авель, чувствуя значительное облегченіе при видѣ, что ожидаемыхъ слезъ не послѣдовало,-- а то никто бы и не зналъ, гдѣ найти тебя.

-- Онъ умеръ?-- спросила она и на этотъ разъ уже громко.

-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Авель,-- но онъ страшно раненъ.-- Больше онъ или не могъ, или не хотѣлъ говорить ей, и до самой станціи она опять не знала, что думать и чего ожидать. Начальникъ станціи, высокій, здоровенный, желѣзно-дорожнаго типа человѣкъ, стоялъ около станціи и разговаривалъ съ молодымъ сторожемъ, единственнымъ своимъ подчиненнымъ. Оба съ серьезными и озабоченными лицами посмотрѣли на подъѣзжающую телѣгу.

-- Это и есть та молодая женщина, сэръ,-- сказалъ Авель.

-- А!-- проговорилъ начальникъ станціи, помогая ей слѣзть съ телѣги,-- пойдемте, времени нельзя терять.

Съ этими словами онъ положилъ руку на плечо Анны и вывелъ ее черезъ калитку на путь. Между платформами рабочій посыпалъ землю золой, а по обѣимъ сторонамъ тянулись вдаль стальные рельсы, сверкая подъ лучами заходящаго солнца.

-- Это печальный случай, ужасный случай... но вамъ надо крѣпиться, другъ мой,-- началъ было начальникъ станціи, но не могъ продолжать: волненіе сдавило ему горло. Ему было жутко и тогда, когда онъ стоялъ въ ожиданіи, что вотъ явится какая-нибудь грубая, безчувственная деревенская баба, но появленіе на мѣстѣ катастрофы этой нѣжной и тщедушной молодой женщины, готовящейся, повидимому, быть матерью, было ужасно.

-- Случилось это такъ,-- продолжалъ, оправившись, начальникъ станціи, поднимаясь вмѣстѣ съ ней на противуположную платформу:-- пассажирскій поѣздъ только что тронулся въ то время, какъ онъ заходилъ позади послѣдняго его вагона и собирался перейти черезъ другой рельсовый путь, такъ что онъ и не могъ видѣть подходившаго экспресса. Вы должны приготовиться къ тяжелому зрѣлищу; я боюсь, что онъ васъ уже, не узнаетъ,-- добавилъ онъ, держась за ручку двери.-- Подкрѣпите себя глоткомъ вина изъ моей фляжки, прежде чѣмъ войти.

Она покачала головой и вошла въ комнату вслѣдъ за нимъ. Два человѣка, повидимому, доктора, въ ту же минуту привстали и поспѣшно накрыли большимъ чернымъ брезентомъ распростертую на полу человѣческую фигуру и лежащіе около нея инструменты и бинты. Они стояли съ засученными рукавами рубашки, но оба, несмотря на эту предосторожность, были съ ногъ до головы забрызганы кровью и руки у нихъ были въ темно-красныхъ пятнахъ. Одинъ изъ нихъ взглянулъ на Анну, а другой посмотрѣлъ на лежащаго подъ брезентомъ человѣка, который не переставалъ издавать слабые и протяжные стоны, но, судя по его лицу, не могло быть сомнѣнія, что онъ находился въ безсознательномъ состояніи. Голова, высунувшаяся изъ-подъ брезента, лежала откинутая на кучу кожаныхъ подушекъ, лицо было сѣро-пепельнаго цвѣта, искаженное отъ боли и ужаса, стянутыя губы обнажили стиснутые зубы и мутные безжизненные глаза выглядывали изъ-подъ нависшихъ вѣкъ. Неужели здоровое молодое лицо любимаго ею человѣка могло превратиться въ эту маску смерти, въ это страшное и для самой Анны совершенно чужое лицо? Она подошла къ нему, блѣдная почти какъ и онъ самъ, съ широко и напряженно раскрытыми глазами.

-- Джесъ!-- проговорила она громкимъ шепотомъ, но онъ, очевидно, не призналъ ее. Тогда, бросившись къ нему на полъ и хватая его одною рукой за голову, а другою за грудь, она собрала всѣ свои силы и рѣзкимъ, отчаяннымъ, несвойственнымъ ей голосомъ еще разъ крикнула: Джесъ! На его лицѣ промелькнула слабая, еле замѣтная тѣнь, какъ будто звукъ ея голоса успѣлъ проникнуть до его сознанія; но затѣмъ у нея уже не хватило силъ повторить свой зовъ, она положила свою голову рядомъ съ его головой на кожаную подушку и сдавленнымъ, раздирающимъ шепотомъ проговорила:

-- Взгляни, милый, дорогой, взгляни на меня... Анна твоя здѣсь, около тебя!

Одинъ изъ докторовъ просунулъ ложку между стиснутыми зубами умирающаго и успѣлъ влить ему водки въ ротъ. Черезъ нѣсколько мгновеній Джесъ слегка приподнялъ вѣки и, хотя не сразу, но, наконецъ, все-таки, узналъ Анну, склонившуюся надъ нимъ. Она осыпала поцѣлуями и ласками его лицо, голову, волосы, называя его все время самыми нѣжными именами. Онъ продолжалъ смотрѣть на нее, болѣзненно сморщивъ лобъ, какъ бы стараясь собраться съ мыслями. Наконецъ, слабымъ голосомъ онъ медленно проговорилъ:

-- Охъ, какъ горько, Анна... какъ горько!-- и опять застонавъ, закрылъ глаза. Докторъ снова влилъ ему водки въ ротъ и когда онъ затѣмъ опять открылъ глаза, казалось, что онъ уже яснѣе сознавалъ окружающее. Онъ попытался приподнять руку къ груди, но она тяжело упала на полъ. Анна все еще стояла, близко наклонившись къ нему, чтобы не потерять ни одного изъ его словъ.

-- Всунь руку въ карманъ жилета поскорѣй... поскорѣй,-- сказалъ ей Джесъ.

Она откинула брезентъ съ его плечъ, ощупала его карманъ и вынула оттуда маленькій пакетъ, завернутый въ свинцовую бумажку.

-- Это кольцо,-- проговорилъ онъ, тяжело дыша.-- Надѣнь его... скорѣй!...

Она повиновалась и дрожащими руками, не сознавая, что дѣлаетъ, надѣла себѣ кольцо на палецъ; изъ глазъ ея градомъ полились слезы.

-- Никто теперь не можетъ сказать, что я не хотѣлъ сдѣлать тебя честно моею женой,-- продолжалъ, онъ отчетливѣе произнося свои слова.-- Анна, Анна! голубчикъ, что ты будешь дѣлать, когда меня не станетъ?

-- Обо мнѣ не безпокойся, милый,-- рыдая, отвѣчала Анна.-- Ахъ, Джесъ! Какъ же мнѣ разстаться съ тобой?... Я не могу... Ты единственный человѣкъ, котораго я люблю... въ цѣломъ свѣтѣ нѣтъ у меня никого другаго... я чувствую, что не достаточно показывала тебѣ свою любовь все это время. Ты замѣнилъ всѣхъ и все для меня съ тѣхъ поръ, какъ отецъ мой умеръ, а теперь развѣ и ты тоже покинешь меня? Ахъ, Джесъ, другъ мой, дорогой ты мой, попробуй еще немного остаться со мной... прошу тебя, останься еще!...

Умирающій тяжело простоналъ, но затѣмъ, сдѣлавъ громадное усиліе надъ собой, сказалъ громкимъ и внятнымъ голосомъ:

-- Что бы тамъ ни было впереди, ни за что не отдавай ребенка въ домъ призрѣнія. Лучше въ тысячу разъ намъ всѣмъ помереть, лучше пускай онъ умретъ съ голоду, только не отдавай его туда.-- Голосъ его оборвался и онъ заговорилъ уже шепотомъ:-- Мнѣ хотѣлось бы еще...-- но шепотъ его замеръ и перешелъ въ глубокій, протяжный вздохъ.

Докторъ поспѣшилъ опять влить ему водки въ ротъ, но она тонкою струйкой вытекла обратно изъ угловъ рта. Докторъ приподнялся и вышелъ изъ комнаты.

Анна продолжала сидѣть на полу около Джеса, изрѣдка утирая себѣ глаза, безпрестанно наполнявшіеся жгучими слезами, и держа руку Джеса, которая была уже и раньше холодна, когда она въ первый разъ взяла ее въ свою, а теперь становилась все холоднѣе. Начальникъ станціи стоялъ молча у окна, повернувшись къ ней спиной;въ комнатѣ никого другаго не было, и только изъ сосѣдней уборной, гдѣ доктора мыли себѣ руки, слышенъ былъ сдавленный говоръ и шумъ бѣжавшей изъ крана воды. Анна все еще сидѣла, въ ожиданіи, что Джесъ опять откроетъ глаза и снова заговоритъ съ ней. Наконецъ, старшій изъ врачей подошелъ къ ней и тронулъ; ее за плечо.

-- Пойдемте отсюда, милая моя,-- сказалъ онъ тихимъ, добрымъ голосомъ,-- не оставайтесь болѣе здѣсь.

-- Развѣ вы собираетесь перенести его?-- спросила она, становясь на ноги, и тутъ же добавила, подозрительно глядя на него:-- Но вы не повезете его въ больницу общественнаго призрѣнія, неправда ли?

-- Его отвезутъ къ вамъ, домой, если вы хотите,-- отвѣчалъ докторъ,-- но вамъ надо ѣхать впередъ, не дожидаясь его.

-- Да, конечно... чтобы все приготовить къ его пріѣзду,-- сказала она.-- Ну, а что, если онъ придетъ въ себя, пока меня не будетъ здѣсь?

Докторъ съ минуту помолчалъ, затѣмъ съ особеннымъ удареніемъ отвѣчалъ ей:

-- Нѣтъ, мой другъ, онъ въ себя не придетъ.

Анна съ неописаннымъ ужасомъ взглянула сначала на доктора,затѣмъ на лицо Джеса и потомъ опять на доктора. На этотъ нѣмой вопрошающій взглядъ врачъ почти невольно отвѣтилъ вслухъ:

-- Да,-- сказалъ онъ, печально качая головой,-- вотъ уже четверть часа, какъ онъ умеръ.

Умеръ!... Прежде чѣмъ она успѣла вполнѣ сознать все значеніе этого слова, она почувствовала, что вся комната сразу наполнилась густымъ мракомъ, но Анна, все-таки, продолжала стоять на ногахъ и слышала разговоръ окружающихъ.

-- Ей дурно... поддержите ее,-- сказалъ старшій докторъ младшему.

-- Немудрено,-- отвѣтилъ тотъ, опуская ее осторожно на скамейку,-- это можетъ и совсѣмъ убить ее.

Раскрыли всѣ окна и бросились доставать вина.

Придя въ себя, Анна уже не чувствовала прежней мучительной душевной боли: все окружающее опять потеряло для нея свое обычное дѣйствительное значеніе и приняло какое-то другое, недѣйствительное, совершенно ей чуждое, какъ въ ту минуту, когда она впервые узнала отъ Авеля о случившемся. Она дала себя вывести изъ станціи, когда узнала, что скоро и Джеса привезутъ къ ней. На площадкѣ около станціи стояла кучка людей, привлеченныхъ извѣстіемъ о катастрофѣ. Молодой помощникъ пастора, пріѣхавшій на одномъ поѣздѣ съ Джесомъ и бывшій свидѣтелемъ ужаснаго случая, оставался все время на станціи, но скорѣе въ качествѣ безпомощнаго и слабонервнаго зрителя, наблюдающаго издали роковыя событія, передъ которыми онъ чувствуетъ все свое безсиліе. Онъ не былъ, однако, лишенъ доброты и сочувствія къ ближнимъ, что и побудило его при данныхъ обстоятельствахъ добыть единственнаго существующаго въ Горслей извощика, на которомъ онъ и подъѣхалъ къ станціи въ ту минуту, когда Анна выходила на крыльцо. Для робкаго молодаго священника запереться при данныхъ условіяхъ съ несчастною Анной въ карету и проѣхать съ ней по безконечно-длинной дорогѣ до самаго Гайкроса было настоящимъ геройскимъ подвигомъ, но онъ сознавалъ, что иначе поступить не можетъ, такъ какъ самого пастора тутъ не было, а оба доктора, которые ѣхали въ экспрессѣ и покинули его по случаю несчастія съ Джесомъ, рѣшили ѣхать дальше съ первымъ же поѣздомъ. Намѣренія бѣднаго молодаго человѣка были неизмѣримо лучше ихъ осуществленія. Онъ былъ очень молодъ, только что вышелъ изъ Оксфордскаго университета и во всю свою жизнь не видѣлъ и не испыталъ никакихъ горестей, кромѣ тѣхъ, которыя сопряжены были съ его ученическимъ трудомъ; кромѣ того, онъ былъ совершенно лишенъ способности силой воображенія понимать чужое горе, что составляетъ въ человѣкѣ не только неоцѣнимый нравственный, но и умственный даръ. Да и что могъ онъ сказать и что было ему дѣлать передъ дѣйствіями рока во всей его сокрушительной и безпощадной силѣ? Ничего, развѣ только повторять всѣ избитыя утѣшенія и напоминанія о волѣ Божіей, какъ могъ бы дѣлать новичокъ въ колдовствѣ, когда онъ повторяетъ заклинанія изъ книги великаго волшебника, тайнъ котораго онъ еще не успѣлъ постигнутъ, и съ удивленіемъ замѣчаетъ ихъ безсиліе. Анна сидѣла молча и не плавала; ему сдѣлалось жутко на нее смотрѣть и онъ сталъ почти желать, чтобы она заплакала.

Когда они доѣхали до стараго господскаго дома, полдеревни стояло уже въ ожиданіи ихъ на дорогѣ, узнавъ отъ Авеля о случившемся несчастіи. Молодой священникъ не безъ чувства облегченія передалъ ее на попеченіе женщины, стоящей у двери павильона. Это была мистрисъ Бэкеръ, которая отличалась не только тѣмъ, что въ молодости переступила до извѣстной степени границы, налагаемыя порядкомъ и приличіемъ, но, кромѣ того, еще потеряла взрослаго сына, который былъ выброшенъ изъ телѣги и убитъ на мѣстѣ. Такое стеченіе обстоятельствъ въ ея жизни, по ея собственному мнѣнію и по мнѣнію всей деревни, какъ бы предопредѣляло ее въ данномъ случаѣ на роль утѣшительницы Анны. Дѣйствительно, и для бѣдной Анны было какъ будто менѣе жутко войти къ себѣ въ домъ не въ полномъ одиночествѣ, а чувствуя около себя поддержку сильной материнской руки. Впрочемъ, врядъ, ли можно было ей разсчитывать на одиночество, такъ какъ въ соболѣзнованіи сосѣдей, на ряду съ большою искренностью, была большая примѣсь любопытства и празднаго интереса ко всякаго рода приключеніямъ. Въ оправданіе всей этой кучки любопытныхъ, одинъ за другимъ появляющихся въ нижней комнатѣ павильона, надо сказать, что если бы Анна такъ же чувствовала и думала, какъ мистрисъ Бэкеръ, то для нея увидѣть себя центромъ, всеобщаго интереса и каждому вновь прибывшему съизнова передавать обо всемъ случившемся доставило бы, несомнѣнно, нѣкоторое развлеченіе и, если хотите, даже нѣкоторое печальное удовлетвореніе. Но теперь она сидѣла молча, усталая, опираясь подбородкомъ на руку, изрѣдка глубоко вздыхая отъ горя и отъ физическаго изнеможенія.

-- Я ей приготовила чай, а она и не дотрогивается до него,-- сказала мистрисъ Бэкеръ, обращаясь въ кружку женщинъ.-- Какъ хотите, милая, а вы должны, все-таки, выпить его; ну, проглотите его какъ лѣкарство, если хотите, хотя смѣю увѣрить васъ, что чай просто прелесть какой! Не забывайте, вамъ не только о себѣ, приходится думать, моя милая, не такъ ли я говорю, мистрисъ Пайкъ?

-- Да ужь конечно,-- поддержала мистрисъ Пайкъ, съ участіемъ качая головой,-- надо подумать и о бѣдномъ осиротѣломъ ребеночкѣ.

Всѣ женщины шумнымъ хоромъ присоединились къ этому заявленію, причемъ бѣдное, еще не родившееся существо получило больше нѣжныхъ и ласковыхъ именъ, чѣмъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, суждено было ему услышать въ теченіе всей его жизни. Когда же Анна послушно выпила предлагаемую чашку чая, то вокругъ нея снова раздался цѣлый хоръ одобренія.

-- Ахъ, все это я испытала!-- воскликнула мистрисъ Пайкъ.-- Когда у меня такъ внезапно умеръ ребенокъ... помните, мистрисъ Клинкеръ, тотъ самый, крещеніе котораго я все откладывала до полученія новаго платьица... какъ ужь я горевала! Цѣлый день такъ бы ничего и въ ротъ не взяла, если бы только мужу не удалось достать для меня особенно хорошаго и вкуснаго кролика, а онъ знаетъ, что я большая охотница до кроличьяго мяса; сестра сама зажарила его для меня,-- у меня самой, повѣрите ли, не хватало силъ и духу прикоснуться къ печкѣ.

-- Да, да, помню, какже, такъ все и было, мистрисъ Пайкъ,-- поддержала мистрисъ Клинкеръ,-- Господи! вотъ ужь горевали-то! А, право, странно, какъ подумаешь, сколько смертей приключилось въ моей-то семьѣ, и ни одной такой неожиданной, внезапной. Правда и то, что мужъ приходится мнѣ двоюроднымъ братомъ, значитъ, и наши съ нимъ отцы да матери въ такомъ же другъ съ другомъ родствѣ, такъ что всѣ какъ бы изъ одной семьи, по семейному и кончаютъ, всѣ такъ и умираютъ помаленьку, послѣ болѣзни.

Едва кончила мистрисъ Клинкеръ, какъ завела свой разсказъ и мистрисъ Бекеръ, но обращаясь все больше къ Аннѣ:

-- Никто бы не подумалъ, глядя на меня теперь и видя меня такою свѣжей и здоровой, какъ я-то горевала, когда лишилась бѣднаго моего сына. Право, не солгу, если скажу, что догоревалась до того, что и подобіе человѣческаго образа утратила и превратилась въ какую-то тѣнь. Бѣдный сынокъ! онъ, пожалуй, и черезъ-чуръ падокъ былъ до крѣпкихъ напитковъ, но съ самыхъ малыхъ лѣтъ, надо отдать ему справедливость, онъ любилъ тоже и свою маму. И вотъ онъ, какъ теперь вижу, ѣдетъ себѣ рысцой внизъ съ горы и счастливъ себѣ, горемычный, напившись пивомъ, какъ вдругъ возьми и поскользнись лошадь, да и выбрось его изъ телѣги такъ, что онъ тутъ же прямо, можно сказать, и былъ переброшенъ въ вѣчность безъ малѣйшихъ приготовленій. Его подобрали и принесли домой на доскѣ, но онъ уже былъ мертвъ, совсѣмъ мертвъ. Я и голоса его больше не слыхала послѣ того, какъ, выходя изъ дому, онъ сказалъ мнѣ на прощанье: "не жди меня къ ужину, матушка, не жди",-- да, такъ точно и сказалъ онъ... А что, успѣлъ поговорить съ тобой Джесъ передъ смертью, Анна?

Глаза всѣхъ присутствующихъ уставились на нее съ живѣйшимъ любонытствомъ. Всѣ уже давно хотѣли разспросить ее о случившемся, но что-то во всей ея фигурѣ затрудняло и удерживало кумушекъ отъ разспросовъ; она, однако, отвѣтила мистрисъ Бэкеръ.

-- Да, успѣлъ,-- сказала она, слегка дрогнувъ.

Больше она ничего не прибавила. Наступило молчаніе; никто не рѣшался на дальнѣйшіе разспросы и каждый про себя желалъ, чтобы кто-нибудь другой попытался продолжать ихъ. Въ эту минуту въ дверяхъ появился неожиданный для нихъ союзникъ въ лицѣ мистера Соломонсъ, который, въ качествѣ представителя ландлорда, сдавалъ внаймы павильонъ Джесу и котораго никакія сомнѣнія или опасенія не могли остановить или удержать отъ какихъ бы то ни было вопросовъ.

Это былъ толстенькій человѣкъ, туловище котораго напоминало разбухшую тыкву, поддерживаемую двумя кривыми ножками. Носъ его тоже напоминалъ тыкву, хотя и другаго вида, такъ какъ она была краснолиловая и грушеобразная. Черная, совершенно новая шапочка торчала съ нѣкоторою развязностью на самой макушкѣ его жирной, красноволосой головы и надъ распухшимъ лицомъ. Мистеръ Соломонсъ жилъ у самаго подножья горы и накопилъ не мало денегъ, занимаясь дѣлами ландлорда, разведеніемъ лошадей и ростовщичествомъ. Въ Гайкросѣ онъ занималъ видное мѣсто и считался важнымъ лицомъ; это не мѣшало ему оказывать нѣкоторое снисхожденіе къ окружающему крестьянскому люду, въ силу котораго онъ любилъ проводить свои вечера въ деревенскомъ трактирѣ "Королевскаго Герба"; тамъ, сидя на креслѣ, онъ усердно выпивалъ свою ежедневную порцію джина, разбавленнаго водой, и ораторствовалъ передъ восхищенными слушателями, пока не наступало для него время отправляться домой, и онъ съ трудомъ вваливался въ свою бричку. Ему необходимо было собрать послѣднія свѣдѣнія о катастрофѣ, чтобы передать ихъ во всемъ ихъ животрепещущемъ интересѣ въ тотъ же вечеръ своей аудиторіи за трубкой и стаканомъ; да кто, какъ не онъ, имѣлъ право безъ приглашенія войти въ этотъ домъ? Онъ лишь для формы только постучалъ у открытой двери своею сучковатою палкой и вошелъ въ комнату, не ожидая отвѣта. Затѣмъ, онъ сѣлъ на стулъ около самой двери, подперши палкой свой жирный двойной подбородокъ и устремивъ на Анну мутные, водянистые глаза.

-- Ну, что, моя милая, скажите мнѣ, какъ вы себя чувствуете?-- спросилъ онъ.-- Это великое испытаніе, я долженъ сказать, да... великое испытаніе.

Анна пробормотала что-то совершенно невнятнымъ голосомъ.

-- Я еще ничего не знаю, въ сущности, о случившемся,-- продолжалъ онъ,-- вотъ я и рѣшилъ добраться сюда и посмотрѣть, что съ вами сдѣлалось и какъ тутъ обстоятъ дѣла. Боже мой! Боже мой! да какъ это онъ умудрился попасть подъ поѣздъ?

Мистрисъ Бэкеръ поспѣшила дать на это надлежащее объясненіе. Ей было немного совѣстно за Анну, при видѣ, какъ мало готовности она проявляла въ дѣлѣ оказанія любезности мистеру Соломонсъ. Всѣ подробности были переданы ею съ величайшею точностью, но посѣтитель чувствовалъ, насколько пикантнѣе было бы получить ихъ изъ перваго источника; такъ что, выслушавъ разсказъ мистрисъ Бэкеръ, онъ обратился снова къ Аннѣ:

-- И такъ, значитъ, вамъ удалось-таки съ нимъ говорить передъ смертью... это большое утѣшеніе, хотя врядъ ли онъ могъ сказать многое, бѣдняжка; вѣдь, не такъ ли?-- Онъ замолчалъ въ тщетномъ ожиданіи отвѣта и продолжалъ, бросивъ взглядъ на ея лѣвую руку: -- Во всякомъ случаѣ, я вижу у васъ на рукѣ кольцо,-- вотъ это меня радуетъ. До меня, правда, доходили уже слухи, что онъ собирался жениться на васъ, но я не зналъ, что это уже совершилось.

-- Ихъ вѣнчаніе, увы! было назначено на завтрашній день,-- пояснила мистрисъ Бэкеръ.-- Онъ и поѣхалъ сегодня въ Оксфордъ съ тѣмъ, чтобы достать кольцо: оно, вѣрно, и попало такимъ образомъ къ ней на палецъ.

Анна вся вспыхнула при этихъ словахъ.

-- Это онъ самъ сдѣлалъ; онъ велѣлъ мнѣ надѣть кольцо тутъ же, при немъ, прежде нежели...-- проговорила она и запнулась.

-- Передъ закономъ, къ несчастію, это, все-таки, не имѣетъ силы, душа моя,-- возразилъ мистеръ Соломонсъ, медленно качая головой.-- Хотя онъ вамъ и самъ надѣлъ кольцо, но вы, тѣмъ не менѣе, и сегодня такая же незаконная жена, какой были и вчера. Я васъ глубоко жалѣю, поистинѣ могу это сказать, и какъ посмотрю на васъ, моя бѣдная красотка, еще больнѣе становится, но, въ то же время, нельзя скрывать отъ васъ правды.

Анна при его словахъ поднялась со стула. Линіи, образовавшіяся между ея бровями за послѣдніе два часа, выступили еще рѣзче и глубже. Анна мрачно нахмурилась и сверкнула глазами. Мистеръ Соломонсъ принялся успокоивать ее.

-- Не надо все это такъ принимать къ сердцу, душа моя; что касается меня, то я вовсе не считаю васъ хуже изъ-за этого. Я готовъ вѣрить, что онъ узаконилъ бы ваше положеніе, если бы остался въ живыхъ; я противъ этого и не спорю. Во всякомъ случаѣ, не съ вами первой случился грѣхъ въ началѣ жизни, многія изъ молодыхъ дѣвушекъ съ этого начинали и, несмотря на это все-таки, находили себѣ жениховъ, позднѣе. Что вы на это скажете, мистрисъ Бэкеръ?

Мистрисъ Бекеръ молчала. Мистеръ Соломонсъ выбралъ не особенно благопріятный моментъ для произнесенія своей краткой, но не вполнѣ приличной рѣчи. Въ эту минуту среди небольшой толпы подростковъ, собравшейся у двери, произошло легкое смятеніе, кучка разступилась и на порогѣ появилась фигура мистрисъ Гэйзъ. При видѣ ея, мистеръ Соломонсъ вскочилъ и поклонился, снимая шапочку, пробормоталъ что-то среднее между прощаніемъ и привѣтствіемъ, такъ что и разобрать нельзя было, и исчезъ съ изумительною быстротой. Анна, вызванная къ защитѣ, все еще стояла среди комнаты, какъ загнанный звѣрь; ея прежнее угнетенное состояніе перешло въ мрачное и тревожное возбужденіе. Она, казалось, и не замѣтила исчезновенія своего мучителя.

-- Да, это мое вѣнчальное кольцо,-- говорила она, протягивая къ толпѣ свою лѣвую руку,-- и я имѣю такое же право носить его, какъ всѣ тѣ, которыя повѣнчались въ церкви. Джесъ выразилъ желаніе, чтобы я надѣла и носила его. Мистрисъ Гэйзъ, вы свидѣтельница тому, что завтра въ девять часовъ утра должна была произойти наша свадьба и что все было уже готово. Кажется, достаточно тяжко для меня оставаться въ живыхъ безъ него, но было бы ужь совершенно жестоко, если бы случайный фактъ, что смерть постигла его сегодня, а не завтра, долженъ былъ отозваться на всей послѣдующей жизни моей и моего ребенка.

-- Да, это великая тайна и страшное наказаніе,-- со вздохомъ проговорила мистрисъ Гэйзъ, снимая съ себя темную вуаль. Хотя вздохъ былъ, дѣйствительно, выраженіемъ искренняго участія, но случай былъ слишкомъ соблазнительный и удержаться отъ нравоученія она не могла.

-- Да послужитъ это ужасное несчастіе вамъ въ назиданіе,друзья мои,-- сказала она, обращаясь къ кучкѣ молодыхъ дѣвушекъ у дверей.-- Я глубоко жалѣю васъ, Анна Понтинъ, но не забывайте, что Богъ наказываетъ любя, и примите Его наказаніе съ покорностью.

-- Можетъ быть, я бы и приняла его, если бы оно было справедливо,-- возразила непокорно Анна.-- Но почему же только Джесу да мнѣ страдать и терпѣть? Поглядите на тетушку мою... развѣ она не виновата? А дядя, который такъ жестоко поступилъ съ нами? Они продолжаютъ жить счастливо и покойно, какъ ни въ чемъ не бывало, да и многіе другіе еще, которые и похуже насъ поступали въ жизни.

При этихъ дерзкихъ и богохульныхъ словахъ въ комнатѣ раздался глухой ропотъ неодобренія; одна только мистрисъ Гэйзъ невозмутимо молчала. Она была холодная и безсердечная женщина, но до извѣстной степени въ ней проявлялись и хорошія стороны этихъ недостатковъ.

-- Вотъ эти то великія тайны мы и не можемъ брать на себя смѣлость объяснять,-- сказала она.-- Впрочемъ, если даже допустить, что сказанное вами относительно вашего дяди и вашей тетки правда, то, можетъ быть, и они наказаны какимъ-нибудь непонятнымъ для васъ путемъ. Однако, было бы глупо обращать теперь вниманіе на слова несчастной дѣвушки... И я хотѣла бы знать, для чего собралась сюда вся эта праздная толпа зѣвакъ? Какъ не стыдно всѣмъ вамъ приходить сюда въ такое время, болтать всякій вздоръ и еще болѣе разстраивать несчастную! Нѣтъ ничего удивительнаго, если она доведена такимъ образомъ до изступленія. Я требую, чтобы домъ и садъ были немедленно очищены отъ всякихъ постороннихъ людей, за исключеніемъ Сары Бэкеръ.

Не прошло и двухъ минутъ, какъ въ старомъ господскомъ домѣ не осталось никого, кромѣ мистрисъ Гэйзъ, Анны и мистрисъ Бэкеръ.

-- Ну, теперь, Анна Понтинъ,-- сказала жена пастора,-- ложитесь скорѣе въ постель, совѣтую вамъ.

-- А когда привезутъ сюда Джеса?-- спросила Анна, все еще не вполнѣ покорившаяся и дрожа еще отъ неулегшагося волненія.-- Я не лягу, пока его не привезутъ.

-- Нечего объ этомъ и думать,-- возразила мистрисъ Гэйзъ.-- Хотя мистеръ Шепердъ и распорядился насчетъ телѣги, но они здѣсь будутъ только поздно вечеромъ.

Анна больше не сопротивлялась и легла въ постель, а мистрисъ Гэйзъ отправилась домой. Проходя черезъ деревню, гдѣ все населеніе, разбитое на кучки, высыпало на улицу, обсуждая только что случившуюся катастрофу и переходя отъ нея ко всѣмъ другимъ несчастіямъ, почему бы то ни было извѣстнымъ присутствующимъ, жена пастора чувствовала какое-то совершенно особенное, небывалое душевное разстройство, вродѣ того, какое она могла бы испытывать при видѣ безпорядка, произведеннаго у нея въ домѣ землетрясеніемъ. Порядокъ, конечно, скоро будетъ возстановленъ и завтра все будетъ опять стоять на мѣстѣ, но въ данный моментъ она какъ будто сознавала, что не все въ мірѣ можетъ получить свое безспорно-очевидное объясненіе и оправданіе, какъ ей до сихъ поръ казалось.

Между тѣмъ, Анна лежала на постели въ безпокойномъ, лихорадочномъ состояніи; она металась во всѣ стороны и не громко, но жалобно стонала. Для нервнаго человѣка было бы невыносимо тягостно и больно сидѣть въ той же комнатѣ, прислушиваясь къ этимъ постояннымъ вздохамъ и непрерывному метанію; къ счастію, мистрисъ Бекеръ нервовъ не имѣла. Она зажгла огонь въ каминѣ, сѣла передъ нимъ и слегка задремала. Около десяти часовъ подъѣхала телѣга, остановилась передъ домомъ и звуки тяжелыхъ шаговъ послышались въ нижнемъ этажѣ. Мистрисъ Бэкеръ вскочила на ноги.

-- Вотъ несутъ его,-- сказала она.

Ей хотѣлось сойти внизъ, но она боялась, что Анна послѣдуетъ за ней. Но, къ ея удивленію, Анна не выразила желанія спуститься внизъ даже тогда, когда люди удалились изъ павильона. Она лежала совершенно смирно и молчала.

-- Пожалуйста, мистрисъ Бэкеръ, пойдите теперь домой,-- сказала она черезъ нѣсколько мгновеній.-- Здѣсь я вамъ буду мѣшать спать, и, право, я не вижу, почему вамъ сидѣть около меня цѣлую ночь и утомлять себя.

-- Господь съ вами, Анна!-- воскликнула мистрисъ Бэкеръ,-- неужели вы думаете, что я такъ и оставлю васъ здѣсь одну всю ночь съ тѣломъ покойника?

-- А почему же нѣтъ? Развѣ это не все равно?-- спросила Анна, сдерживая свое нетерпѣніе.-- Я, конечно, не желаю говорить вамъ непріятное, но, увѣряю васъ, мнѣ хотѣлось бы остаться одной.

-- Я могу сидѣть внизу, если хотите,-- сказала мистрисъ Бэкеръ нетвердымъ голосомъ; но ей не особенно улыбалась перспектива просидѣть всю ночь около изувѣченныхъ останковъ бѣднаго Джеса.

Между ними завязался споръ, въ которомъ доводы, приводимые Анной, значительно подкрѣплялись привлекательными картинами: стола съ горячимъ ужиномъ и кровати съ мягкою периной, рисовавшимися въ воображеніи мистрисъ Бэкеръ.

-- Ну, какъ хотите, милая, только вы -- странный человѣкъ,-- сказала она, наконецъ.-- На вашемъ мѣстѣ я бы ни за что не стерпѣла, чтобы меня оставили такъ одну. Пусть будетъ по-вашему, но если только ночью вамъ будетъ скверно, помните, что до моего дома не далеко!-- Послѣ этого, однако, добрыя чувства въ мистрисъ Бекеръ снова взяли верхъ надъ эгоистическими желаніями, и она добавила, цѣлуя Анну: -- Смотрите только, душа моя, не горюйте, не плачьте всю ночь, поберегите себя и ребенка. Я знаю лучше, чѣмъ кто бы то ни было, какая это ужасная вещь, когда такъ умираетъ внезапно человѣкъ, котораго любишь, и никто, кажется, такъ не горевалъ, какъ я, когда умеръ мой бѣдный Джимъ. Богъ въ своей милости, однако, не допускаетъ насъ до отчаянія. Вотъ и вы утѣшайте себя мыслью, что у васъ родится скоро здоровый мальчуганъ, который будетъ за васъ работать такъ же, какъ и отецъ его. Господи Боже мой! Да неужели мальчуганъ будетъ хуже оттого, что онъ родится не въ законѣ? Мой покойный Джимъ былъ тоже незаконный робенокъ и смѣю увѣрить васъ, что не было сына добрѣе и внимательнѣе къ своей матери, хотя, быть можетъ, онъ и питалъ нѣкоторую излишнюю слабость къ пиву, бѣдняга. Прощайте, душа моя, прощайте!

IX.

Для Анны было истиннымъ облегченіемъ, когда дверь затворилась за достойной мистрисъ Бэкеръ и когда она, наконецъ, осталась одна въ первый разъ послѣ поразившаго ее ужаснаго и столь неожиданнаго удара. Въ эту же ночь ей нужно было собраться съ мыслями, чтобы вникнуть въ страшное событіе, освоиться съ нимъ, выяснить себѣ свое положеніе и рѣшиться на что-нибудь; она знала, что на слѣдующее утро она будетъ уже не одна, а окружена разными людьми, мистрисъ Гайзъ или кто-нибудь другой будетъ ею распоряжаться и потащутъ ее неизвѣстно куда, если только она сама не придетъ раньше къ какому-нибудь ясному и опредѣленному рѣшенію. Накинувъ на себя платье и взявъ свѣчу, она пошла внизъ. Она открыла дверь нижней комнаты, и свѣтъ отъ ея свѣчи упалъ на кучу соломы и на лежащую на этой соломѣ груду, покрытую простыней. Чѣмъ-то невыразимо страшнымъ вѣяло отъ этой прикрытой, длинной, бѣлой и неподвижной фигуры. Анна подошла къ ней торопливыми шагами и поспѣшно откинула простыню съ лица умершаго. Да, лицо было его, Джеса, но какъ бы застывшее, неподвижное и чужое; впрочемъ, въ немъ было больше спокойствія и меньше страданія, чѣмъ днемъ. Ей хотѣлось посидѣть около него; она думала, что это успокоитъ и утѣшитъ ее, что она, такимъ образомъ, будетъ чувствовать себя не въ такомъ полномъ одиночествѣ и, можетъ быть, слезы, наконецъ, облегчатъ ея горе, тѣ самыя слезы, которыя въ теченіе уже многихъ часовъ закипали у нея въ груди и жгли ее точно расплавленный металлъ. Еще и года не было, какъ въ ту памятную для нея бурную ночь она постучалась въ эту самую дверь, и Джесъ вышелъ къ ней и пріютилъ ее у себя. Тогда она несомнѣнно была тоже несчастна, но не такъ безповоротно, какъ теперь. Она живо припомнила все это прошлое, какимъ утѣшеніемъ бывало для нея положить голову на плечо Джеса, поплакать и выложить ему всю свою печаль, всѣ свои горести, вспомнила она, какъ неизмѣнно добръ и нѣженъ онъ былъ съ ней и въ тотъ день, и позднѣе, и все время... да, все время онъ неизмѣнно былъ такимъ же. Она опустила голову на мертвую грудь и зарыдала страшными, мучительными, безслезными рыданіями.

"Бѣдный Джесъ! бѣдный Джесъ!" -- шептала она. Такъ недавно, еще въ прошлую ночь, держа ее въ своихъ объятіяхъ, онъ съ радостью говорилъ ей о возстановленіи своихъ силъ послѣ болѣзни и съ любовью останавливался на мысли о выпавшемъ на его долю нежданномъ счастьѣ, о которомъ онъ и мечтать не могъ, когда былъ выпущенъ изъ дома призрѣнія. И сегодня же страшною насильственною смертью онъ былъ выхваченъ изъ этой жизни, которою онъ такъ дорожилъ, и долженъ былъ умереть съ горькою мыслью, что оставляетъ ее и ребенка въ такомъ положеніи, которое неминуемо приведетъ ихъ въ богадѣльню, олицетворявшую для него всякое зло. "Бѣдный Джесъ! бѣдный Джесъ!" -- рыдая повторяла она, лежа на его груди и въ полголоса, почти шепотомъ говоря ему про свою любовь и про свое горе. Но вдругъ, поцѣловавъ его въ лицо, она содрогнулась отъ ощущенія холода, который насквось проникъ ее; и тутъ она впервые замѣтила, что сквозь его рубаху и ея собственная щека окоченѣла, лежа на его холодной груди. Въ это мгновеніе она почувствовала, насколько лежащій передъ ней трупъ утратилъ всякую близость въ ней, всякую индивидуальность, какъ безчувственъ и равнодушенъ онъ былъ къ ея словамъ, дѣйствіямъ, чувствамъ или страданіямъ. Передъ ней лежалъ не Джесъ, а сама смерть,-- тотъ ужасъ, которому нѣтъ равнаго на землѣ. Ей показалось, что было даже нѣчто противуестественное и святотатственное въ ея ласкахъ, въ ея страстномъ выраженіи безъисходнаго горя: поспѣшно, дрожащими руками, она набросила опять простыню и кинулась вонъ, безъ оглядки, въ верхній этажъ.

Когда впечатлѣніе страха улеглось въ ней, она вспомнила, что уже протекла часть ночи и что ей надо подумать и придти къ какому-нибудь рѣшенію. Она сѣла въ старое кресло, въ то самое, въ которомъ она спала въ первую ночь, проведенную ею въ павильонѣ. "Ни въ какомъ случаѣ не отдавай моего ребенка въ домъ призрѣнія". Таково было послѣднее наложенное на нее Джесомъ обязательство. Какимъ же образомъ ей выполнить это? У нея оставалось еще немного денегъ, но такъ мало, что ей съ трудомъ можно было прожить съ ними до времени ея родовъ, а тамъ ужъ несомнѣнно денегъ этихъ не хватитъ для покрытія дальнѣйшихъ расходовъ, такъ что даже и противиться бы она не могла, если бы ее помѣстили на это время въ больницу дома призрѣнія. Но если бы даже такимъ образомъ она и отдала на попраніе всѣ свои чувства и поступила бы вопреки настоятельному требованію Джеса, допустивъ, чтобы ихъ ребенокъ родился нищимъ въ богадѣльнѣ, что же, однако, останется ей дѣлать затѣмъ? Она выйдетъ изъ больницы, имѣя на рукахъ ребенка, безъ денегъ, безъ рекомендаціи, безъ друзей. Безъ друзей!... Это была самая горькая капля въ ея чашѣ. Она тщетно искала друзей вокругъ себя,-- у нея не было никого, кто бы могъ оказать ей дѣйствительную помощь. О дядѣ и теткѣ она и не думала, а на мистрисъ Гэйзъ если мысль ея и остановилась, то ненадолго. Мэри была далеко, гдѣ-нибудь на морѣ, на пути въ Индію, и также мало могла ей помочь, какъ если бы уплыла на другую планету. Добрая ея учительница въ Лондонѣ вышла замужъ и уѣхала неизвѣстно куда.

Для Анны было несомнѣннымъ несчастіемъ, что она родилась въ другой, болѣе высокой и менѣе безпечной средѣ, чѣмъ та, въ которой ей предстояло жить, и неблагопріятность этихъ условій еще усложнялась для нея тѣмъ, что она была и понятливѣе, и развитѣе общаго уровня своей среды. Она принадлежала собственно къ тому бѣдному, но не вполнѣ неимущему классу, который, въ сущности, представляетъ изъ себя нѣчто вродѣ многочисленной, вѣчно нуждающейся, но не несчастной семьи Микоберовъ {Типъ, нарисованный Диккенсомъ въ романѣ Давидъ Копперфильдъ. Перев.}. Если бы Анна была изъ числа такихъ именно представителей своего класса, то она преспокойно рѣшилась бы жить заработкомъ отъ своего шитья, даже если бы она и имѣла раньше случай убѣдиться, какъ мало при этомъ бываетъ застрахованъ человѣкъ отъ голода и нищеты. Но Анна не только видѣла все это, но успѣла уже проникнуться всею трудностью борьбы за существованіе; она знала, какъ тяжело женщинѣ прокормить своего ребенка даже тогда, когда она физически здорова, крѣпка и находится въ правильныхъ семейныхъ условіяхъ, и какъ почти безнадежно добиться этого для женщины въ ея положеніи.

Ей было извѣстно, что шитьемъ занимались въ большихъ городахъ почти въ каждомъ домѣ небогатыхъ кварталовъ, но чаще всего это ремесло давало, такъ сказать, лишь масло къ имѣвшемуся хлѣбу и только въ исключительныхъ случаяхъ семья могла имъ прокормить, согрѣть и одѣть себя. Анна, безъ сомнѣнія, отличалась особеннымъ талантомъ въ дѣлѣ шитья, и если бы хоть одна изъ тѣхъ добрыхъ и энергичныхъ женщинъ, которыми такъ обильна Англія, имѣла случай узнать объ ея способностяхъ и трудномъ положеніи, то Анна могла бы шитьемъ добыть себѣ хлѣбъ. Но эти добрыя женщины не знали о ней, и она не знала о нихъ, а ей и въ голову не приходила мысль, чтобы ея руки отличались чѣмъ-нибудь отъ рукъ всѣхъ тѣхъ женщинъ, которыя на ея глазахъ работали, боролись съ безвыходною нуждой и погибали. Она съ отчаяніемъ оглядывалась кругомъ, какъ дикій звѣрь, попавшій въ западню, который при звукахъ медленно приближающихся шаговъ охотника ищетъ какого-нибудь отверстія, чтобы вырваться на свѣтъ и просторъ. Но впереди ей ничего не предстояло, кромѣ ужасной нищеты и безъисходнаго горя. Ребенка должны будутъ отнять у нея, онъ будетъ воспитанъ въ тюремной атмосферѣ школы дома призрѣнія и будетъ выпущенъ изъ нея, лишенный всего: уваженія, друзей, отца и матери. Да, лишенный и матери, такъ какъ онъ выростетъ, какъ чужой, вдали отъ нея и не будетъ даже знать ея; а она сама, между тѣмъ, будетъ служить если не въ томъ же домѣ призрѣнія, то у какихъ-нибудь грубыхъ людей, справляя самую тяжелую и грязную работу и получая меньшую плату за снисходительное отношеніе къ ея запятнанному прошлому. Весь пережитый ею позоръ предсталъ ей вновь во всемъ своемъ ужасѣ; къ этому чувству еще примѣшалось безсильное ожесточеніе противъ приговора судьбы, безповоротно наложившей на нее снова свою тяжелую руку, когда освобожденіе казалось такъ близко. Бремя сдѣлалось какъ будто еще невыносимѣе съ тѣхъ поръ, какъ около нея не было ни одной живой души, которая бы знала и понимала, что толкнуло ее на путь, осуждаемый общественнымъ мнѣніемъ. Наше собственное представленіе о самихъ себѣ такъ тѣсно связано съ тѣмъ представленіемъ о насъ, какое мы замѣчаемъ въ глазахъ окружающихъ насъ людей, что чувству собственнаго достоинства бѣдной Анны было, несомнѣнно,нанесено униженіе сознаніемъ, что въ цѣломъ мірѣ не было ни одного живаго человѣка, въ глазахъ котораго для нея отражалось бы какъ въ зеркалѣ изображеніе настоящей, чистой, незапятнанной Анны, жертвы не какой-нибудь страсти, а несправедливости и несчастія. Изъ ея головы не выходили дерзкія, грубыя слова мистера Соломонсъ и его нахальное, отвратительное лицо. Она теперь недоумѣвала, какъ могла она придавать значеніе двусмысленности своего положенія раньше, когда Джесъ былъ съ ней, когда она была подъ его защитой. Теперь же первый попавшійся грубіянъ могъ безнаказанно оскорблять ее, и никто даже порицать его за это не будетъ. Куда дѣваться ей и что дѣлать? Она пристально вглядывалась въ будущее, и не видѣла ничего, кромѣ темной зіяющей бездны.

"Ни въ какомъ случаѣ не отдавай моего ребенка въ домъ призрѣнія. Я предпочелъ бы въ тысячу разъ, чтобы всѣ мы были мертвы". Слова эти озарили ее вдругъ совершенно новымъ свѣтомъ; съ невыразимымъ торжествомъ и съ радостнымъ трепетомъ она поднялась съ своего мѣста, забывъ все, кромѣ новаго чувства, охватившаго ее.

Вопросъ для нея, наконецъ, разрѣшенъ; она билась цѣлую ночь надъ нимъ, но теперь все стало ясно, и какъ разъ въ это время въ окнѣ сталъ мерцать сѣрый свѣтъ утренней зари. Рѣшеніе казалось такъ просто, такъ безусловно. Никакихъ колебаній въ выборѣ рода смерти она не испытывала; одновременно съ первою же мыслью о самоуничтоженіи ей представились длинные, сверкающіе рельсы и съ оглушительнымъ шумомъ летящій поѣздъ. Набросивъ на плечи матовъ, она открыла дверь на лѣстницу. На одно только мгновеніе она остановилась, все еще держа свѣчу въ рукахъ, и, бросивъ бѣглый взглядъ назадъ на комнату, засмѣялась негромкимъ, сдержаннымъ, но торжествующимъ смѣхомъ. Пускай черезъ часъ-другой проснется хоть весь міръ, пускай придутъ сюда мистрисъ Гэйзъ и всѣ остальные съ ихъ заботами и пустыми утѣшеніями,-- ея къ тому времени уже не будетъ здѣсь, она тогда уже навѣки будетъ свободна отъ нихъ... При этой мысли она чувствовала странную и необыкновенную восторженность, какую могла бы испытывать какая-нибудь презрѣнная и всѣми покинутая Золушка, идущая по мановенію зловѣщей волшебницы въ обѣщанный ей дворецъ короля. Охватившее ее восторженное чувство было такъ велико, что она уже не ощущала прежняго страха, когда проходила черезъ нижнюю комнату; остановившись около самаго трупа и не раскрывая его, она проговорила:

-- Вотъ посмотришь, Джесъ, все будетъ исполнено! Будь спокоенъ: никому изъ насъ не придется быть въ богадѣльнѣ. Отъ продажи вещей денегъ хватитъ, чтобы насъ всѣхъ похоронить, и мы будемъ такъ хорошо и уютно всѣ вмѣстѣ лежать на кладбищѣ.

Сказавъ это, она вышла изъ дома въ тоскливыя, холодныя сумерки начинающагося дня. Въ то время, какъ быстрыми шагами она шла по горслейской дорогѣ, все ея существо было проникнуто однимъ только рѣшеніемъ, одною цѣлью. Она ни о чемъ не думала, но чувствовала только, какъ голова ея горѣла, какъ сильно стучало у нея въ ушахъ и какъ передъ ея глазами въ полумракѣ мелькали какіе-то знакомые ей, но неясные и таинственные предметы. Съ площадки, гдѣ стояла мельница, видна была яркая, холодная полоса свѣта, тянувшаяся по всему горизонту вдоль нижней части двухъ узенькихъ черныхъ тучъ. Темный остовъ мельницы, еще не освѣщенный дневнымъ свѣтомъ, съ косыми и черными; крыльями, отчетливо обрисовывался на блѣдномъ и постепенно загорающемся небѣ. Анна совершенно ясно снова увидѣла передъ собой Альберта, хохочащаго и скачущаго на горѣ въ то время, какъ экспрессъ мчался мимо станціи. На одинъ мигъ она закрыла глаза и откинула голову назадъ, какъ бы желая освободиться отъ ненавистной и назойливой картины, и затѣмъ поспѣшно пошла дальше, всецѣло поглощенная стремленіемъ къ своей цѣли.

Спустившись съ горы, она свернула въ противуположную сторону отъ Горслейской станціи. Черезъ нѣсколько минутъ она достигла одного изъ желѣзно-дорожныхъ переѣздовъ; въ сторожкѣ, стоящей тутъ же рядомъ и утопающей въ высокихъ мальвахъ и подсолнечникахъ, не было и признаковъ жизни, но высокія ворота по обѣимъ сторонамъ рельсоваго пути были закрыты и не давали ей возможности пробраться дальше. Она съ досадой повернула въ сторону и пошла по дорогѣ, идущей параллельно съ рельсами. Вскорѣ отдѣляющая ее отъ рельсовъ изгородь прекратилась и между желѣзно-дорожною насыпью и ею не было уже ничего, кромѣ небольшаго заросшаго тростникомъ болота съ обычными рыжевато-бурыми и ярко-зелеными полосами; вода въ немъ даже отъ лѣтней жары не высохла. Анна пошла прямо черезъ болото и, съ трудомъ пробираясь по мокрой и вязкой землѣ, вышла, наконецъ, къ насыпи. Какимъ-то безсознательнымъ теченіемъ мысли ей почему-то казалось все время, что тутъ же, немедленно по ея прибытіи, налетитъ ожидаемый ею поѣздъ, и она снова испытала сильнѣйшее чувство досады и разочарованія, когда увидѣла передъ собой одни только пустые рельсы безъ всякаго признака приближенія поѣзда. Солнце уже выглянуло изъ-за горизонта и освѣтило туманъ въ видѣ гирлянды, плавающей въ низинѣ, а также свѣтлую поверхность болота, въ которомъ отражались окружающіе его тростникъ и мерцающія въ утреннемъ свѣтѣ ивы. Среди молчаливой и прекрасной природы, казалось, не было, за исключеніемъ самой Анны, ни одной живой души, а, между тѣмъ, она знала, что каждую минуту путь къ избавленію могъ быть для нея пресѣченъ тупою безпощадностью "ближняго". Она сошла съ насыпи и сѣла подъ кустомъ, чтобы не быть замѣченной кѣмъ-нибудь съ переѣзда. Она была въ лихорадочномъ нетерпѣніи и страстно ждала, чтобы все кончилось скорѣе. Неподвижность ея положенія невольно выводила ея мысль изъ того пассивнаго состоянія, въ которомъ она находилась во время ходьбы. Ей пришло на умъ, что ей слѣдовало бы помолиться, но она не могла припомнить ни одной молитвы и не знала, что сказать. У людей, съ малыхъ лѣтъ привыкшніъ молиться, привычка эта превращается какъ бы въ инстинктъ, даже утративъ эту привычку, многіе въ критическія минуты падаютъ на колѣни и взываютъ къ Богу, не вѣря, чтобы ихъ молитва могла быть услышана или исполнена. Анна и раньше всегда признавала, хотя довольно равнодушнымъ и условнымъ образомъ, существованіе Бога, но съ дѣтства ее не пріучили молиться и теперь она была безсильна прибѣгнуть къ молитвѣ. Ей живо вспомнились теперь давно забытыя ею бесѣды лондонскихъ знакомыхъ ея отца, о которыхъ она съ тѣхъ поръ ни разу и не думала. Люди эти говорили, что никакого Бога нѣтъ и что когда мы умремъ, то этимъ все и кончится для насъ. Ей хотѣлось вѣрить, что такъ именно и будетъ; она только одного и желала -- разъ навсегда покончить съ жизнью и заснуть. Но тамъ, въ Гайкросѣ, начиная съ Мери и кончая послѣднимъ жителемъ деревни, для всѣхъ безъ исключенія существованіе Бога было внѣ всякаго сомнѣнія. Она вспомнила тутъ о доброй Мэри и ей живо представилось, какъ она пожалѣетъ ихъ обоихъ, и Анну, и Джеса, когда долго спустя узнаетъ объ ихъ участи, и при этой мысли она испытывала даже нѣкоторое удовольствіе. Какъ бы тамъ ни было, если и есть тамъ Богъ, который знаетъ о ней и видитъ ее, то Онъ долженъ знать, что она не хотѣла дѣлать въ жизни ничего худого, и что теперь ей ничего другаго не остается, какъ уничтожить себя. Если ее и ждетъ наказаніе въ будущей жизни, то, во всякомъ случаѣ, не хуже того мученія, которое она теперь испытываетъ здѣсь, на землѣ, а не родившагося еще ребенка Онъ не захочетъ наказать.

Отдаленный свистъ поѣзда заставилъ ее вздрогнуть.

-- Господи, помилуй! Господи, помилуй!-- сказала она, стиснувъ руки. Между тѣмъ, далекій еще и дрожащій грохотъ поѣзда быстро приближался; она встала, дрожа всѣмъ тѣломъ, ноги отказывались ей служить. Въ эту минуту она почувствовала, какъ все физическое существо ея отказывалось повиноваться безповоротному рѣшенію ея воли. Пассивно-послушное тѣло до этого момента шло, повинуясь импульсу стремительнаго волеваго акта, но въ послѣднюю минуту, съ содроганіемъ инстинктивнаго чувства самосохраненія, оно отказывалась идти до конца, подобно тому, какъ животное пятится передъ раскрытою дверью бойни. "Нѣтъ, нѣтъ! Я не могу умереть!" -- взывало тѣло въ своемъ предсмертномъ страхѣ.-- "Ты должна, ты умрешь!" -- былъ отвѣтъ неумолимой воли. Все существо Анны какъ бы раскололось на двѣ совершенно отдѣльныя и различныя половины, которыя, казалось, утратили всякую связь между собою. По крутой насыпи шли какъ будто два человѣка, изъ которыхъ одинъ былъ приговоренный къ смерти и съ отчаяніемъ противящійся своей судьбѣ преступникъ, а другой -- палачъ, желѣзною рукой ведущій и толкающій преступника впередъ. Анна ощущала во рту какъ бы вкусъ крови и ей казалось, что земля и небо и все кругомъ было застлана красноватою пеленой. Она не видѣла приближающагося поѣзда, но чувствовала, что онъ былъ тутъ, недалеко, отъ нея.

-- Стань на колѣни,-- сказала непреклонная воля, и слабое, дрожащее тѣло опустилось на колѣни. Послышался рѣзкій, скрипучій звукъ: машинистъ замѣтилъ ее и затормазилъ, но было уже поздно. Въ это самое время, не видя ничего передъ собой, Анна ощупью искала рельсы, и вдругъ почувствовала, какъ заволакивающій ея глаза туманъ превратился въ черный, непроглядный мракъ и какъ она, падая куда-то, погрузилась въ этотъ мракъ.

Что это за чудная синева безграничнаго пространства, парящая надъ головой на неизмѣримой высотѣ, и эти серебряныя тучки, вѣчно гонимыя далекими воздушными теченіями? Не дивная ли это и свѣтлая красота вѣчности съ ея ничѣмъ ненарушимымъ, безконечнымъ спокойствіемъ? Анна лежала на спинѣ, безъ мысли, безъ движенія, и смотрѣла вверхъ въ эту лазуревую глубину, которая была ничто иное, какъ яркое утреннее небо. Мало-по-малу сознаніе стало возвращаться къ ней и она замѣтила, что она лежала на землѣ, подъ открытымъ небомъ, и почувствовала, что ея волосы и лицо были мокры. Она съ усиліемъ приподнялась и сѣла, уставясь тупыми и неподвижными глазами на торчащіе около нея щеголеватый пунцовый макъ, крестовникъ и скромную блѣдно-розовую павилику, которыми усѣяна была цвѣтущая насыпь.

-- Гдѣ я? Что случилось?-- спросила она себя вслухъ.

Человѣкъ въ темнозеленой курткѣ изъ полосатаго плиса и въ такихъ же брюкахъ подходилъ къ ней въ эту минуту съ фуражкой, полной воды, и недовольнымъ, сердитымъ голосомъ отвѣчалъ на ея вопросъ:

-- Что случилось?... Это ужь вы лучше знаете, чѣмъ я; я только видѣлъ, какъ вы скатились съ насыпи. Я думалъ, что поѣздъ переѣхалъ черезъ васъ, но ушибовъ, однако, не видать. О мѣстѣ же, гдѣ вы находитесь, я могу сказать вамъ: вы на главной центральной линіи и вамъ совсѣмъ не слѣдовало здѣсь быть, вотъ что.

Анна посмотрѣла вокругъ себя и увидѣла, что она сидѣла на склонѣ желѣзно-дорожной насыпи. Въ то же мгновеніе она вспомнила, что ее сюда привело. Она прошла черезъ всѣ муки смерти, заглянула, такъ сказать, въ самую пасть могилы для того, чтобы опять вернуться къ прежней жизни на старой, постылой и безпріютной землѣ. Она опустила голову на колѣни и отъ слабости, изнеможенія и отчаянія заплакала горькими, жгучими слезами.

-- Для меня совершенно ясно, какія у васъ были намѣренія,-- продолжалъ человѣкъ, помолчавъ немного, и хотя голосъ его былъ строгъ, но видно было, что онъ былъ тронутъ.--Повторяю вамъ, здѣсь вамъ совсѣмъ не слѣдовало быть. То, что вы задумали, молодая сударынька, и не хорошо, и противузаконно, и прямая моя обязанность была бы свести васъ въ ближайшій полицейскій участокъ.

-- Ахъ, не дѣлайте этого, прошу васъ... скажите, что вы не сдѣлаете этого!-- взмолилась Анна.-- Если бы вы знали, сколько горя мнѣ пришлось перенести... больше, кажется, я уже не перенесу. Я обѣщаю вамъ, что вернусь домой и никогда сюда не приду, только отпустите меня на этотъ разъ!-- и она судорожно зарыдала.

-- Ну, полноте,-- отвѣчалъ человѣкъ, смягчаясь,-- я, вѣдь, вамъ не желаю зла. Я самъ семейный человѣкъ и знаю, какъ иногда безумствуютъ женщины въ вашемъ положеніи. Пойдемте, посидите немного у меня въ домѣ, а тѣмъ временемъ пройдетъ очередной товарный поѣздъ и я обдумаю, какъ намъ съ вами быть.

Она пошла, слѣдуя за нимъ вдоль рельсовъ и все время горько плача, и сѣла въ маленькой комнаткѣ, внутри его сторожки, въ окна которой изъ-за высокихъ розовыхъ мальвъ заглядывало солнце. Она слышала шумъ открывающихся и закрывающихся воротъ,нескончаемое грохотанье проѣзжающаго длиннаго товарнаго поѣзда, а затѣмъ вскорѣ появился и сторожъ.

-- Вы, по всему я вижу, порядочная молодая женщина,-- сказалъ онъ, что попросту означало на его языкѣ:-- вы очень не дурны собой и, какъ видно, въ большомъ горѣ,-- и если вы дадите мнѣ слово, что вернетесь домой и что впредь не будете больше дѣлать глупостей на нашей линіи, то я согласенъ отпустить васъ и постараюсь забыть это дѣло и какъ можно меньше говорить о немъ.

Анна съ подавленнымъ видомъ и усталымъ голосомъ дала требуемое обѣщаніе: она чувствовала ко всему полнѣйшее равнодушіе. Сторожъ взялъ изъ шкафа чашку, сначала налилъ въ нее чего-то изъ кружки, а затѣмъ еще чего-то изъ темной бутылки.

-- Выпейте-ка это,-- сказалъ онъ,-- и захватите съ собой кусокъ хлѣба. Вы не въ состояніи идти далеко,-- добавилъ онъ,-- глядя на нее и качая сомнительно головой.

Ему хотѣлось спросить, откуда она, но какое-то чувство удерживало его отъ всякихъ вопросовъ.

Теперь она ничего другаго и не желала, какъ возвратиться домой никѣмъ незамѣченной и скрыть свою неудавшуюся попытку. Она поблагодарила сторожа и, взявъ хлѣба, отправилась домой. Грубоватая сердечность сторожа и пища, предложенная имъ, помимо ея воли, освѣжили и ободрили ее. Какъ выздоравливающій, послѣ опасной болѣзни, наслаждается ежедневнымъ процессомъ жизни, какъ бы печальна ни казалась ему эта жизнь въ абстрактномъ ея представленіи, такъ и она, испытавъ весь ужасъ, смерти, невольно обрадовалась, когда почувствовала во рту вкусъ хлѣба, и съ особенныхъ наслажденіемъ отдавалась всѣмъ впечатлѣніямъ видовъ, звуковъ и ароматовъ свѣжаго и прекраснаго лѣтняго утра, съ его росою, солнечнымъ тепломъ и всѣми признаками пробуждающейся жизни. На лугу, у воротъ, сидѣлъ старикъ и доилъ корову; онъ приподнялъ голову, когда она проходила, и поздоровался съ ней. Поднимаясь на гору, она спугнула нѣсколько семей кроликовъ, безмятежно наслаждавшихся своимъ утреннимъ завтракомъ на мелкотравчатомъ склонѣ горы: бѣлые короткохвостые звѣрки умчались во всѣ стороны и исчезли въ дикомъ тернѣ и въ своихъ норахъ.

Общественное мнѣніе деревни, быть можетъ, и не особенно ошибалось, считая Сару Бэкеръ самою подходящею утѣшительницей для Анны въ ея горѣ. Наканунѣ, бѣдная Анна съ трудомъ выносила ея присутствіе и разговоръ, а, между тѣмъ, то, что говорила ей та же мистрисъ Бэкеръ о возможномъ рожденіи у нея сына, теперь представилось ей въ видѣ свѣтлаго проблеска въ темномъ ея будущемъ; такимъ образомъ, обморокъ, спасшій ее на желѣзно-дорожной насыпи, могъ оказаться еще не такимъ несчастіемъ, намъ ей казалось сначала. Не случись этотъ обморокъ, она, можетъ быть, отняла бы у своего ребенка жизнь, которую, въ концѣ-концовъ, онъ могъ бы также полюбить, какъ и Джесъ. У нея явился по этому поводу цѣлый рядъ соображеній: если родится у нея дѣйствительно мальчикъ, то, быть можетъ, и стоитъ изъ-за него жить и бороться, и если ей и не удастся спасти его отъ дома призрѣнія, то, во всякомъ случаѣ, она попытается жить по близости къ нему, часто видѣть его и онъ не выростетъ безъ материнской любви. Когда же мальчикъ подростетъ, они станутъ жить вмѣстѣ. Кто знаетъ, пожалуй, изъ него выйдетъ такой же сильный человѣкъ, какъ Джесъ, и умный, и живой, какъ ея отецъ, и заживетъ онъ когда-нибудь счастливою жизнью, какъ случалось жить и другимъ такимъ же бѣднымъ и безпріютнымъ мальчикамъ. А что, если родится дѣвочка?... Тогда будетъ ужь не то. Не стоитъ жить въ тяжеломъ трудѣ и страдать для того, чтобы родить и выростить такую же, какъ она, женщину, для такой же трудовой и мучительной жизни. Мери сама неосторожно въ разговорѣ однажды согласилась, что жизнь женщины, въ сущности, жалкая вещь и что дѣвочки бѣдныхъ классовъ ничего не потеряли бы, если бы вовсе не появлялись на свѣтъ Божій. А что, если родится дѣвочка?... Аннѣ оставалось только надѣяться, что къ тому времени у нея наберется достаточно силъ, чтобы принять какое-нибудь рѣшеніе и дѣйствовать по немъ, а теперь она была не въ состояніи даже думать объ этомъ. Она жила въ убѣжденіи, что у нея родится сынъ.

Крылья мельницы, поразившія ее утромъ своею чернотой, когда она спускалась съ горы, теперь ярко блестѣли на солнцѣ надъ дорогой, по которой она медленно взбиралась. Анна прошла уже три четверти пути и гораздо быстрѣе, чѣмъ могла ожидать, какъ вдругъ, безъ всякаго озноба, она почувствовала какую-то странную дрожь во всемъ тѣлѣ, которую никакое усиліе воли не могло сдержать. Ощущеніе было такъ ново и странно, что она испугалась и рада была бы присутствію человѣкѣ около себя. Кругомъ все было безмолвно и тихо, только одни кролики прыгали, да пауки на солнечномъ припекѣ бѣгали по своимъ свѣтлымъ паутиннымъ мостикамъ. Она продолжала идти, но ноги ея, казалось, налились свинцомъ, и она шла, шла все вверхъ, не видя конца пути. Сначала, при общемъ чувствѣ изнеможенія и новизнѣ небывалаго ощущенія, она и не замѣтила первыхъ болѣзненныхъ приступовъ, но, дойдя до верху горы, она почувствовала уже прямое и несомнѣнное физическое страданіе. Она присѣла, думая, что дальше идти ей будетъ невозможно, но въ эту минуту она догадалась, что съ ней собственно происходило. При этой мысли, Анна, еще такъ недавно бѣжавшая отъ людей и приговорившая себя и своего еще неродившагося ребенка къ смерти, теперь подъ вліяніемъ физическихъ страданій и того инстинктивнаго чувства страха и потребности въ человѣческой помощи и сочувствіи, которые испытываютъ даже животные, когда настаетъ время родить, встала съ своего мѣста и пустилась бѣжать по направленію къ деревнѣ, насколько позволяли ей силы. Такимъ образомъ, она теперь стремилась къ тѣмъ самымъ грубымъ сосѣдямъ, отъ которыхъ въ то же утро она думала освободиться на вѣки.

Ахъ! если бы хоть одна живая душа попалась ей въ эту минуту на дорогѣ! Обыкновенно въ это время дня проѣзжало много телѣгъ и крестьянъ, но на ея горе теперь кругомъ все было пусто. Она шла съ трудомъ, шатаясь и спотыкаясь на каждомъ шагу, даже падая иногда, и звала на помощь. Она съ ужасомъ смотрѣла на эту безконечную бѣлую дорогу, по обѣимъ сторонамъ которой ничего не было видно, кромѣ высокой запыленной живой изгороди подъ голубымъ небеснымъ сводомъ. Каждый камень этой дороги былъ ей извѣстенъ, но въ преслѣдующемъ ее чудовищномъ кошмарѣ казалось, что ей и конца не будетъ.

Наконецъ, послѣ долгихъ и мучительныхъ часовъ, какъ ей представлялось, она увидѣла знакомую сосну и остроконечную крышу павильона. Дойдя до прохода въ стѣнѣ, она заглянула въ калитку. Все было тихо. По всему было видно, что, за исключеніемъ покойника, въ павильонѣ никого не было. Чтобы добраться до человѣческаго жилья, ей надо было еще дойти до дома мистрисъ Бэкеръ, который стоялъ при самомъ въѣздѣ въ деревню, сейчасъ же за фермой Понтиновъ. Когда Анна дотащилась до каменнаго креста, какъ разъ противъ фермы, она почти упала отъ изнеможенія на его ступеньки. Понтины рано вставали, и въ эту минуту тетка открывала ставни въ окнахъ гостиной. Анна не замѣтила ее и въ эту минуту не думала о томъ днѣ, когда ее и Джеса вытолкнули за этотъ порогъ; всѣ мысли ея были теперь угнетены жестокими физическими муками. Она скоро встала и пошла дальше, къ хижинѣ мистрисъ Бэкеръ. Съ отчаяніемъ ухватившись за ручку двери и не стучась, Анна, едва держась на ногахъ, вошла въ комнату и сѣла на ближайшій стулъ около двери.

Мистрисъ Бэкеръ съ мужемъ и двумя взрослыми дѣтьми только что окончила свой утренній завтракъ; при видѣ Анны она почувствовала сильныя угрызенія совѣсти и выразила искреннее сожалѣніе, что проспала и такъ долго предоставила Анну самой себѣ.

-- Вы такъ спокойны были ночью,-- сказала она, какъ бы въ свое оправданіе,-- что мнѣ и въ голову не пришло, чтобы роды ваши были такъ близки.

Ея мужъ и сынъ были оба крѣпкіе, здоровые люди: они въ одинъ мигъ смастерили носилки изъ одѣяла и, положивъ на нихъ Анну, понесли ее назадъ, въ павильонъ, сопровождаемые мистрисъ Бэкеръ. Джемсъ Понтинъ стоялъ въ это время у себя во дворѣ и, увидѣвъ издали это необыкновенное шествіе, вышелъ къ воротамъ, чтобы узнать, въ чемъ дѣло.

На нѣкоторомъ разстояніи позади шелъ мѣстный деревенскій патріархъ, старый Годфрей, въ бѣлой своей блузѣ и войлочной шляпѣ, опираясь на посохъ.

-- Кого это несутъ, дѣдушка Годфрей?-- спросилъ мистеръ Понтинъ съ понятнымъ любопытствомъ.

Всѣмъ въ деревнѣ было извѣстно, что наканунѣ Понтины не захотѣли оказать никакой помощи своей племянницѣ въ поразившемъ ее страшномъ несчастьи; изъ нихъ обоихъ непреклоннѣе оказался Джемсъ, а не его жена, которая, все-таки, какъ женщина, не могла оставаться вполнѣ безчувственной. Общественное мнѣніе, бывшее до тѣхъ поръ на ихъ сторонѣ, теперь громко осуждало ихъ обоихъ.

Старикъ Годфрей подошелъ, прихрамывая, къ воротамъ.

-- Они несутъ твою племянницу Анну, Джемсъ Понтинъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Она рожаетъ, а у нея въ домѣ нѣтъ никого, кромѣ покойника Джеса. Смотрѣть жалко! Бѣдняжкѣ ниспослано горькое, тяжелое испытаніе!

Лицо Джемса Понтина окаменѣло.

-- Что посѣетъ человѣкъ, то и пожинаетъ,-- замѣтилъ онъ холодно. Мысли его въ то же мгновеніе перенеслись къ Бену; онъ желалъ, въ сущности, чтобы и юноша тоже вкусилъ отъ горькихъ плодовъ своей неблагодарности.

Старикъ боязливо взглянулъ на лицо фермера, которое и отъ природы было лишено веселости и живости, а съ годами дѣлалось все болѣе и болѣе угрюмымъ и жесткимъ.

-- Смотри, Джемсъ Понтинъ!-- проговорилъ старикъ,уходя,-- берегись, какъ бы и ты самъ когда-нибудь не испыталъ, что Господь Богъ оставляетъ намъ долги наши постольку, поскольку и мы оставляемъ должникамъ нашимъ.

Недѣлю спустя мистеръ Эвансъ стоялъ у двери павильона, готовясь сѣсть на свою верховую лошадку. Онъ поджидалъ мистрисъ Гэйзъ, которая шла къ нему, держа въ одной рукѣ неизбѣжную супницу, а другою рукой издали повелительно махая ему.

-- Здравствуйте, докторъ,-- сказала она, подходя къ нему.-- Скажите мнѣ, пожалуйста, что вы намѣрены дѣлать съ Анной Понтинъ? Оказывается, что Соломонсъ, этотъ негодный, старый грѣшникъ, хочетъ непремѣнно отказать ей въ квартирѣ, а если онъ это сдѣлаетъ, то ей придется немедленно отправиться въ домъ общественнаго призрѣнія. Да ей, во всякомъ случаѣ, рано или поздно придется это сдѣлать.

Мистеръ Эвансъ былъ молодъ и принималъ еще къ сердцу участь своихъ больныхъ. Онъ съ ожесточеніемъ поднялъ руку и ударилъ ею по шеѣ своей лошади.

-- Не смѣетъ Соломонсъ сдѣлать этого!-- сказалъ онъ.-- Я предупредилъ его, что молодая женщина не вынесетъ этого.

-- А онъ, все-таки, заявилъ вчера нашей фельдшерицѣ, что откажетъ ей,-- спокойно возразила мистрисъ Гэйзъ.

-- Вотъ увидите, она умретъ, но тогда я все сдѣлаю, чтобы возбудить противъ него судебное преслѣдованіе... Какъ бы я желалъ потянуть его къ суду!-- съ гнѣвомъ крикнулъ докторъ.

-- Я не понимаю, почему теперь поднимаютъ такую возню, когда женщина родитъ,-- замѣтила мистрисъ Гэйзъ.-- Помилуйте! сестра моя на второй недѣлѣ всегда бывала уже на ногахъ.

Взглядъ, который устремилъ на нее мистеръ Эвансъ при этихъ словахъ, былъ краснорѣчивъ.

-- Вы не принимаете въ разсчетъ, какъ видно,-- сказалъ онъ,-- что эта несчастная дѣвушка была и безъ того некрѣпкаго сложенія, а теперь, конечно, здоровье ея въ конецъ подорвано. Надо удивляться, какъ она еще такъ перенесла все, что ей пришлось пережить.

-- Что же съ ней такое?-- спросила мистрисъ Гэйзъ.

-- Какъ будто и ничего, а, между тѣмъ, она въ опасномъ положеніи. Весь ея организмъ разстроенъ. Если начнутъ тормошить ее, таскать туда-сюда, она хотя и не заболѣетъ, но умретъ, потому что у нея не хватитъ силъ для жизни, вотъ и все.

Пока внизу обсуждался вопросъ объ ея болѣзни, Анна лежала въ постели у себя наверху въ павильонѣ. Мистрисъ Бэкеръ сидѣла въ большомъ креслѣ и держала на колѣняхъ новорожденную дѣвочку; событія не оправдали предчувствій Анны насчетъ рожденія мальчика. Деревенская фельдшерица часто бывала при ней и даже проводила ночи у нея по приказанію мистера Эвансъ; въ ея отсутствіе мистрисъ Бэкеръ часто замѣняла ее. Обѣ женщины никакъ не могли понять Анну и того, что съ ней происходило. Она почти совсѣмъ не говорила, лежала по цѣлымъ часамъ молча и глядя передъ собой своими большими ввалившимися глазами, и, повидимому, не особенно интересовалась ребенкомъ, даже когда клали его къ ней на постель. Въ этихъ случаяхъ она часто смотрѣла на него грустнымъ и неподвижнымъ взоромъ, и раза два тихо проговорила: "бѣдный ребенокъ!" -- какъ будто онъ принадлежалъ не ей, а кому-нибудь другому; къ самому ребенку она ни разу не обращалась. Она освѣдомилась, гдѣ похороненъ Джесъ, и больше ни о чемъ не спрашивала и не говорила.

Мистрисъ Бэкеръ не любила молчать, и потому, глядя на малютку, лежавшую у нея на колѣняхъ и вытягивавшую свои крошечныя ножки къ огню не хуже любаго счастливаго ребенка, замѣтила:

-- Славная будетъ дѣвчонка! Она начинаетъ даже толстѣть и морщинки уже пропадаютъ.

-- Она останется въ живыхъ, какъ вы думаете, мистрисъ Бэкеръ?-- спросила Анна, устремляя на сосѣдку утомленный взоръ,.

-- Въ живыхъ? Разумѣется, останется,-- отвѣчала мистрисъ Бэкеръ,-- навѣрное, будетъ жива и здорова.

-- Бѣдный ребенокъ!-- опять сказала Анна.-- Было бы лучше для нея, если бы она умерла, какъ вы думаете? Жизнь такъ тягостна для насъ, бѣдныхъ людей.

-- Конечно, жизнь не легкая вещь,-- возразила миссисъ Бэкеръ,-- но мы въ ней привыкаемъ и, въ концѣ-концовъ, любимъ ее. Нехорошо желать смерти вашему ребенку, Анна Понтинъ, и если вы будете такъ говорить, то можно подумать, что вы дрянная дѣвушка и желаете освободиться отъ тягости и стыда, которые вамъ принесъ ребенокъ.

Глаза Анны наполнились слезами.

-- Ахъ, не браните меня, мистрисъ Бэкеръ!-- воскликнула она,-- я такъ слаба и вы мнѣ дѣлаете такъ больно. Я не то чтобы хотѣла избавиться отъ ребенка, но я не хочу оставлять его одного, безъ себя, не хочу, чтобы отдали его въ воспитательный домъ, гдѣ никто не будетъ любить его. Лучше бы намъ обѣимъ умереть!

-- Докторъ говоритъ, что вы поправляетесь и что нѣтъ причины для васъ опасаться смерти,-- строго отвѣчала мистрисъ Бэкеръ.-- Право, надо удивляться, какъ еще Господь Богъ по своему милосердію сохранилъ васъ среди всѣхъ этихъ испытаній, глядя на васъ, можно было ожидать, что малѣйшій вѣтерокъ васъ сломитъ.

Наступило молчаніе; мистрисъ Бэкеръ обратила все свое вниманіе на пару маленькихъ вязаныхъ башмачковъ съ бѣлыми ленточками, которые Мэри сама связала для ребенка и которые по настоянію Анны были надѣты на маленькія дѣтскія ножки, хотя ее и предупреждали, что надѣвать какую бы то ни было обувь ребенку, которому было всего недѣля, было противно всѣмъ правиламъ этикета, относящагося къ туалету новорожденныхъ.

Вдругъ раздался громкій стукъ въ нижнюю дверь и мистрисъ Бэкеръ, положивъ ребенка на кровать, сошла внизъ. Затѣмъ въ нижней комнатѣ послѣдовалъ разговоръ, который мало-по-малу перешелъ въ брань; слышенъ былъ мужской голосъ, говорящій басомъ и въ требовательномъ тонѣ, ему отвѣчалъ голосъ мистрисъ Бэкеръ, возвысившійся до высокихъ гнѣвныхъ и негодующихъ нотъ. Наконецъ, оба одновременно разразились послѣднимъ залпомъ, за тѣмъ голоса умолкли и послышались тяжелые, неровные шаги, а, за ними стукъ отъѣзжающаго экипажа.

-- Этотъ Соломонсъ -- животное и больше ничего!-- воскликнула мистрисъ Бэкеръ, появляясь снова въ комнатѣ Анны.-- Надо быть бездушною скотиной, чтобы придти сюда и объявить, что далѣе пятницы онъ не оставитъ васъ здѣсь. И выбралъ же время! Покойника только, можно сказать, вынесли за порогъ и, вдобавокъ, вы сами не можете встать съ постели. Я толкую ему: "Мистеръ Соломонсъ, развѣ вы не знаете, что докторъ говоритъ, что вы этимъ можете убить молодую дѣвушку?" -- "Вотъ еще, говоритъ, буду Я вѣрить всякимъ докторамъ! Ей гораздо лучше будетъ въ домѣ призрѣнія, да, къ тому же, на прошлой недѣлѣ я уже предупреждалъ, что у меня есть новый жилецъ для павильона".

Мистрисъ Бэкеръ не продолжала, сама испугавшись вдругъ своихъ словъ, но Анна не выказывала никакого волненія.

-- И вы думаете, что онъ приведетъ это въ исполненіе такъ скоро?-- спросила она.

-- Да нѣтъ же, милая моя, я ничего этого не думаю,-- поспѣшно возразила мистрисъ Бэкеръ.-- Вамъ лучше объ этомъ теперь и не думать и не безпокоиться. Докторъ или кто-нибудь другой все это устроитъ для васъ.

Въ ту же ночь фельдшерица, спавшая въ одной комнатѣ съ Анной, была отозвана по случаю родовъ матери Альберта. Она жила на противуположномъ концѣ деревни, около церкви, недалеко отъ стараго замка. На другой день около шести часовъ утра мистеръ Эвансъ и фельдшерица стояли на порогѣ ея хижины. Фельдшерица собиралась идти къ судебному слѣдователю, вызвавшему ее по дѣлу, и по порученію доктора должна была, проходя мимо воспитательнаго дома, послать ему взамѣнъ себя другую фельдшерицу и лѣкарства изъ аптеки. Въ то время, какъ оба стояли и разговаривали, они увидали Альберта, идущаго по тропинкѣ черезъ кладбище. Идіотъ былъ какъ-то особенно грязенъ и нечесанъ, вѣроятно, потому, что ему пришлось переночевать, не раздѣваясь, въ первомъ попавшемся углу, изъ котораго онъ вылѣзъ съ разсвѣтомъ. Кромѣ того, видно было, что онъ нашелъ какую-то необыкновенную игрушку, которая его сильно занимала. Онъ держалъ въ рукахъ какой-то длинный узелъ и то размахивалъ имъ высоко но воздуху, то качалъ на рукахъ. Наконецъ, съ радостнымъ крикомъ, онъ положилъ узелъ на плоскую могильную плиту. До слуха фельдшерицы и доктора донесся слабый крикъ, напоминающій негромкое мяуканье кошки.

-- Что это такое въ рукахъ мальчишки?-- спросила фельдшерица съ неудовольствіемъ.

У мистера Эвансъ были хорошіе глаза и онъ издали пристально разглядывалъ лежащій предметъ.

-- Чортъ возьми!-- крикнулъ онъ,-- да это, кажется, ребенокъ.

И онъ бѣгомъ пустился въ сторону кладбища. Фельдшерица видѣла, какъ онъ побѣжалъ въ догонку за уродливымъ мальчишкой, который инстинктивно, предвидя нападеніе на себя или на свою собственность, со всѣхъ ногъ удиралъ, прячась за могильными насыпями и памятниками. Мистеръ Эвансъ схватилъ его за шиворотъ и осторожною, но твердою рукой отнялъ узелъ, несмотря на отчаянную защиту Альберта, который все время не переставалъ бить ноги доктора своими сапогами. Докторъ, неся узелъ въ рукахъ, вернулся къ фельдшерицѣ.

-- Вотъ вамъ, возьмите!-- сказалъ онъ,-- согрѣйте поскорѣе несчастное созданіе и дайте ему молока. Кости-то всѣ цѣлы, но бѣдный звѣрокъ пищитъ во все горло. Господи! откуда и чей это можетъ быть ребенокъ?

Фельдшерица съ изумленіемъ взяла ребенка на руки, взглянула на шаль, въ которой онъ былъ закутанъ, и, наконецъ, на его ножви: на одной изъ нихъ былъ бѣлый маленькій вязаный башмачокъ.

-- Да это ребенокъ Анны Понтинъ!-- воскликнула она.

-- Какимъ образомъ онъ могъ попасть въ руки идіота?

Мистеръ Эвансъ былъ пораженъ и даже свистнулъ отъ удивленія.

-- Этотъ орангутангъ, пожалуй, до смерти могъ напугать мать,-- сказалъ онъ.-- Подождите меня здѣсь, я сейчасъ вернусь.

И докторъ быстрыми шагами пошелъ по улицѣ деревни.

Онъ вскорѣ вернулся назадъ, запыхавшись и совершенно растерянный.

-- Ее нѣтъ тамъ!-- съ трудомъ и задыхаясь проговорилъ онъ,-- исчезла... ни души въ домѣ!... Что бы это значило?

-- Всѣ эти дѣвчонки на одинъ ладъ!-- фыркнула недоброжелательно фельдшерица,-- и чѣмъ тише онѣ на видъ, тѣмъ хуже. Я такъ всегда и думала, что Анна Понтинъ изъ такихъ именно тихонь.

-- Что за чортъ, куда она могла дѣваться?-- продолжалъ говорить докторъ про себя.-- Я бы могъ поклясться, что она не въ состояніи пройти и десяти шаговъ.

-- Большею частью, когда чего захочется, то и сдѣлается,-- возразила фельдшерица.-- Надо полагать, что она не такъ ужь горевала и при первой возможности бросила ребенка по попеченіе прихода.

-- Она не могла уйти далеко,-- настаивалъ мистеръ Эвансъ,-- развѣ только если кто-нибудь перенесъ ее на рукахъ. Я зайду къ пастору и переговорю съ нимъ. Да что же намъ дѣлать съ ребенкомъ-то? У меня и безъ того много дѣла.

Фельдшерица пожала плечами.

-- Достаточно всѣмъ хлопотъ и безъ этой несчастной дѣвочки,-- сказала она,-- ее нельзя держать здѣсь и у нея нѣтъ родныхъ, на помощь которыхъ она могла бы разсчитывать. Надо отдать ее въ воспитательный домъ, и на вашемъ мѣстѣ, сэръ, я бы сейчасъ и отправила ее туда. Если хотите, я могу снести ее сама, а кстати у одной изъ тамошнихъ сидѣлокъ умеръ третьяго дня ребенокъ, который родился какъ разъ недѣлю тому назадъ, какъ и эта дѣвочка. Сидѣлка такъ горюетъ, что не знали, что съ ней дѣлать: авось привяжется въ этой дѣвочкѣ, и, въ такомъ случаѣ, чѣмъ скорѣе она получитъ ее, тѣмъ лучше.

Доктору все дѣло, повидимому, стало поперекъ горла.

-- Ну, ладно,-- сказалъ онъ,-- повредить это, во всякомъ случаѣ, никому не можетъ. Если захотятъ взять ребенка назадъ, то его сейчасъ же и отдадутъ, а теперь пока его накормятъ, по крайней мѣрѣ.

Фельдшерица, не теряя времени, взяла ребенка и отправилась съ нимъ. Тропинка, по которой она шла, вела черезъ кладбище, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ большаго стараго тиса, черезъ калитку, а затѣмъ дальше въ поле. Доктору приходилось тоже пройти черезъ кладбище къ дому пастора. Пройдя часть пути, онъ вспомнилъ, что оба Гэйзъ не принадлежали къ тому разряду людей, которые охотно отправились бы искать заблудшихъ овецъ своего стада въ шесть часовъ утра. Онъ остановился и, не зная, что дѣлать, сталъ прохаживаться подъ тисомъ, ища глазами фельдшерицу и невольно чувствуя нѣкоторые укоры совѣсти при мысли, что онъ такъ легко и быстро распорядился участью ребенка. Фельдшерица была уже далеко внизу и спускалась по горѣ, держа ребенка на плечѣ. Во всей походкѣ ея была деревянность и во всей манерѣ держать ребенка было что-то грубое, не материнское.

Утро было прекрасное, такое же, какъ въ тотъ день, когда, недѣлей раньше, Анна возвращалась отъ желѣзно-дорожной сторожки. Обильная роса покрывала крапиву и бурьянъ кладбища и траву на лугахъ, по которымъ вытянулись длинныя и прохладныя тѣни деревьевъ и изгородей. На одной сторонѣ разстилалась ровная даль, вся покрытая нивами, прозрачными и блѣдными при утреннемъ освѣщеніи, а съ другой видъ заграждался громаднымъ зданіемъ стараго замка и окружающими его вязами. Синеватый дымъ только что начиналъ подниматься легкими завитками изъ одной изъ его большихъ трубъ, торчащихъ надъ острымъ конькомъ крыши. Внизу, подъ вязами, виднѣлся длинный, глубокій крѣпостной ровъ, наполненный водою и превратившійся теперь въ прудъ. Лугъ спускался къ водѣ, образовывая крутой берегъ, по которому росли большіе тѣнистые вязы; сквозь вѣтви ихъ докторъ, глядя въ эту сторону, могъ видѣть отдаленныя горы, какъ бы плавающія въ воздухѣ. Въ эту минуту онъ замѣтилъ движущуюся фигуру, которая выходила изъ-за стѣны кладбища и направлялась къ маленькому бѣлому предмету, лежащему на травѣ недалеко отъ пруда. Докторъ узналъ Альберта. Дуракъ нагнулся и поднялъ съ земли бѣлый предметъ, въ которомъ мистеръ Эвансъ издали узналъ дѣтскій башмакъ. Онъ вспомнилъ тутъ, что у найденной имъ дѣвочки былъ надѣтъ одинъ только башмачокъ, и онъ сообразилъ, что Альбертъ можетъ помочь ему напасть на слѣдъ матери. Онъ стоялъ въ густой тѣни тиса и сталъ наблюдать за идіотомъ. Альбертъ, неуклюже путаясь ногами, пустился вдругъ бѣжать и исчезъ за крутымъ берегомъ подъ вязами. Мистеръ Эвансъ пошелъ за нимъ, замѣчая на росистой травѣ нѣсколько слѣдовъ, идущихъ въ разныя стороны. Достигнувъ берега, онъ увидѣлъ женщину, лежащую внизу у самаго пруда, ногами къ водѣ. Идіотъ сидѣлъ, скорчившись, около нея и, обнявъ ея грудь рукой, пристально глядѣлъ ей къ лицо и бормоталъ что-то въ полголоса. Страшная мысль блеснула въ головѣ доктора. Онъ быстро сбѣжалъ по крутому берегу; при видѣ его, испуганный идіотъ съ ревомъ досады быстро отошелъ въ сторону. Лежащая женщина была несомнѣнно мертва и это была Анна, но внѣшнихъ признаковъ какого бы то ни было насилія не было видно. Было замѣтно, что она наскоро набросила юбку и шаль на свою ночную рубашку и надѣла башмаки, а по положенію ея лѣвой руки можно было видѣть, что она несла ребенка. Повидимому, собравъ крайнимъ напряженіемъ своей воли послѣднія силы, она дотащилась съ ребенкомъ до этого мѣста, какъ надо полагать, съ намѣреніемъ исчезнуть вмѣстѣ съ нимъ въ глубокихъ водахъ пруда, но тутъ силы ей измѣнили и она упала мертвою. Альбертъ, должно быть, нашелъ ее здѣсь или издали слѣдилъ за ней раньше и, вѣроятно, отнялъ ребенка отъ трупа матери. На мертвомъ лицѣ было замѣтно выраженіе мучительнаго напряженія, бѣлые красивые зубы были етиснуты, брови сдвинуты и безжизненные глаза, неестественно широко раскрытые, уставились вверхъ, на ясное утреннее небо. Она лежала, уцѣпившись правою рукой за пукъ травы, за который она, видно, ухватилась, падая. Яркій солнечный лучъ, пробираясь сквозь вѣтви вязовъ, стоящихъ по другую сторону пруда, косо падалъ на ея бѣлую рубашку и бѣлую молодую грудь; другой лучъ освѣщалъ золотое кольцо на лѣвой рукѣ, лежащей у нея на груди. Врачъ стоялъ, не двигаясь, и молча глядѣлъ на нее. Альбертъ забылъ свой прежній испугъ. Онъ опятъ подползъ къ трупу и, стоя на колѣняхъ около него, тронулъ лѣвую руку. Онъ раза два коснулся пальцемъ золотаго кольца, скаля зубы отъ удовольствія, а другою рукой принялся чесать себѣ подбородокъ, вдругъ опять остановился, какъ бы испугавшись своей смѣлости. Но черезъ мгновеніе онъ опять схватилъ кольцо, искоса глядя, въ то же время, на доктора.

-- Джеса нѣтъ здѣсь,-- проговорилъ онъ медленно своимъ обычнымъ хриплымъ голосомъ; затѣмъ, откинувъ голову назадъ, съ громкимъ прерывистымъ смѣхомъ онъ повторилъ:-- Джеса нѣтъ здѣсь,-- и съ этими словами изо всей силы дернулъ за кольцо. Оно соскочило съ пальца и очутилось въ его рукахъ, но въ ту же минуту мистеръ Эвансъ схватилъ идіота за плечо. Докторъ не успѣлъ опомниться, какъ здоровые зубы Альберта впились въ кисть его руки. Освободившись такимъ путемъ отъ своего врага, обозленный идіотъ, съ воплемъ бѣшенства, со всего размаху швырнулъ отъ себя кольцо. На одно мгновеніе, кружась, оно сверкнуло высоко въ воздухѣ, затѣмъ съ плескомъ исчезло въ водѣ, и цѣлый рядъ небольшихъ круговъ, все шире и шире расходясь до зеленыхъ береговъ, зарябилъ темную поверхность пруда.

"Русская Мысль", NoNo 1--3, 1890

Оставить комментарий Вудс Маргарет (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1889 Обновлено: 11/01/2018. 300k. Статистика. Роман: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: A Village Tragedy. Текст издания: журнал "Русская Мысль", NoNo 1-3, 1890.

Вудс Маргарет Деревенская трагедия

Вудс Маргарет
Деревенская трагедия