Вудхаус Пелам
Жасминный домик

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Honeysuckle Cottage.
    Перевод Е. Толкачева (1928).


Пэлем Грэнвил Вудхауз

Жасминный домик

P.G.Wodehouse. "Honeysuckle Cottage" (1925)

Перевод Е. Толкачева (1928)

   Джемс Родмен выколотил пепел из трубки и некоторое время сидел молча, задумчиво уставившись на огонь. Потом почесал за ушами у своего пса Вильяма, лежавшего на ковре, набил трубку и снова закурил. Огонек спички озарил на мгновение его мужественное лицо. За окном шумел ветер и потоками лил дождь.
   -- Вы верите в привидения? -- вдруг спросил он.
   -- Верю ли я в привидения?
   -- Да.
   -- Нет, не верю.
   -- Я, может быть, неудачно выразился. Верите вы, например, в заколдованные дома? Верите ли вы в то, что злое влияние может тяготеть над определенным местом, угнетая живущих там?
   -- Нет, не верю.
   Джемс недовольно посмотрел на меня.
   -- Разумеется, -- продолжал я, -- все мы читали таинственные рассказы о привидениях и...
   -- Я говорю не о рассказах, -- конечно, их тысячи. Десятки авторов кормятся привидениями.
   -- Видите ли, однажды я действительно встретил человека, который слышал...
   -- А я однажды жил в таком заколдованном доме, -- прервал меня Джемс.
   У Джемса Родмена большой недостаток: он не умеет и не любит слушать. Вероятно, это профессиональное свойство: Джемс пишет детективные романы и не терпит противоречий, как и его герои.
   -- Это удовольствие, -- продолжал Джемс, -- стоило мне пяти тысяч фунтов. То есть я пожертвовал этой суммой, чтобы только не жить там. Я вам рассказывал о моей тетке Лейле, которая писала сентиментальные романы?
   -- Ведь она умерла, Джемс, а о мертвых...
   -- Знаю, что умерла. Я совсем не собираюсь порочить ее память.
   Я успокоился. Прежде Джемс весьма недвусмысленно отзывался о тетке и ее романах. Его раздражала сентиментальность Лейлы Мэй-Пикней, которая так нравится огромному кругу ее читателей. У Джемса строгие взгляды на литературу, он утверждает, что талант не смеет снижаться до сентиментальных любовных историй и должен оперировать, главным образом, револьверами, украденными документами, трупами с перерезанными горлами и так далее.
   Я сам никогда не читал произведений покойной мисс Пикней, но знаю, что она была самой плодовитой писательницей и считалась маститой. Критики, давая отзыв о ее новой книге, обычно ставили заголовок: О п я т ь П и к н е й, а иногда даже в более угрожающей форме: О п я т ь П и к н е й!!! -- а однажды (дело, помнится, шло о романе "Любовь, которая побеждает") один литературный критик всю оценку книги выразил двумя словами: "О, Боже!"
   -- Я хотел вам рассказать, но вы меня невежливо прервали, -- продолжал Джемс. -- Когда тетка Лейла умерла, я узнал, что она оставила мне пять тысяч фунтов и дом в деревне, где она провела последние двадцать лет своей жизни.
   Он замолчал.
   -- Очень мило с ее стороны, -- пробормотал я.
   -- Двадцать лет, -- повторил Джемс. -- Запомните это обстоятельство: целых двадцать лет! А в год она писала два романа и двенадцать рассказов, кроме постоянного отдела "Советы молодым девушкам" в одном ежемесячнике. Другими словами, сорок романов и не менее двухсот сорока рассказов, написанных под кровлей ее виллы "Жасминный домик".
   -- Поэтичное название, -- заметил я.
   -- В завещании было сказано, что я должен прожить в нем год безвыездно и в дальнейшем -- по шести месяцев в году. Не выполнив этого условия, я не получил бы пяти тысяч.
   -- Забавное завещание, -- задумчиво заметил я, -- я иногда хотел бы быть богатым, чтобы поизмываться всласть над наследниками.
   -- Это не издевательство, тетка была в здравом уме. Она верила в благодетельное влияние окружающей обстановки. И придумала эту штуку, чтобы вытащить меня из Лондона. Она всегда говорила, что городская жизнь делает мой характер мрачным и угрюмым. Вообще она не любила моего жанра.
   -- Знаю.
   -- Так вот я отправился в "Жасминный домик". Я вам расскажу всю эту историю по порядку.
   
   ...Первое впечатление Джемса от коттеджа "Жасминный домик" было очень благоприятным. Маленький старомодный домик в запущенном зеленом саду, с красной черепичной кровлей, тенистые дубы, пение птиц и веранда, обсаженная розами, -- идеальная обстановка для писателя. В такой обстановке тетка могла писать свои сентиментальные романы.
   Джемс чувствовал себя отлично. Он перетащил сюда книги, трубки и ракетки для гольфа и с головой ушел в работу, заканчивая свою лучшую вещь под названием "Тайна девяти".
   И вот однажды в прекрасный летний полдень он сидел в своем кабинетике и выстукивал на пишущей машинке.
   Он заложил новый лист бумаги, тщательно раскурил трубку и быстро застучал:
   "На мгновение Лестер Гэдж подумал, что он ошибся. Потом снова послышался стук, легкий, но настойчивый: кто-то постучал в дверь.
   Его губы сложились в суровую складку. Легко и быстро, как пантера, он шагнул к столу, бесшумно открыл ящик и вынул свой автоматический револьвер. После приключения с отравленной иглой он держался настороже. В мертвой тишине он на цыпочках приблизился к двери, потом резко распахнул ее, подняв револьвер.
   На пороге стояла самая очаровательная девушка, которую он когда-либо видел. Девушка из сказки. Минуту она смотрела на него с нежной улыбкой. Потом погрозила ему хорошеньким пальчиком.
   -- Вы, наверно, забыли меня, мистер Гэдж, -- сказала она с лукавой строгостью..."
   Джемс тупо уставился на бумагу. Он был озадачен. Он вовсе не думал писать ничего подобного. Он никогда не допускал девушек в свои романы. Он утверждал, что для детективного романа героини совершенно не нужны. Женщины только разжижают действие, флиртуют с героем и отвлекают его от дела.
   Вдруг девушка появилась в его романе. Да еще какая: с интригующей улыбкой и хорошеньким пальчиком! Странно!
   Джемс заглянул в черновой план рассказа. Там было сказано, что за дверью находился умирающий человек, который прохрипел: "Жук... жук! Скажите Скотланд-Ярду, что голубой жук..." и умер на ковре, оставив Лестера Гэджа в некотором недоумении.
   Джемс разорвал листок, написал новый и накрыл машинку колпаком. Снаружи послышался лай Вильяма.
   Единственным мрачным пятном в райской жизни Джемса являлся ужасный пес садовника -- Вильям. Он приводил Джемса в ярость. У него была странная привычка приходить и лаять под окном, когда Джемс работал. Джемс терпел этот лай некоторое время, потом, доведенный до бешенства, подходил к окну: на дорожке обычно стоял пес, держа в зубах камень, и вопросительно поглядывал на Джемса.
   Вильям вообще имел привычку таскать в зубах камни: в первый день после приезда Джемс в припадке умиления бросил ему камень. С тех пор Джемс не бросал камней Вильяму, но усеял всю дорожку самыми разнообразными предметами, начиная со спичечных коробок и кончая гипсовой статуэткой Иосифа, пророчествующего перед фараоном. Но, несмотря на это, Вильям регулярно являлся под окно.
   Лай действовал на Джемса гораздо сильнее, чем стук в дверь на Лестера Гэджа. Тихо, как пантера, он шагнул к камину, снял с полочки китайского божка с надписью "Привет из Клактона" и подкрался к окну.
   В это время снаружи донесся чей-то голос:
   -- Тубо! Прочь с дороги! -- и короткий визгливый лай, совершенно не похожий на лай Вильяма. Вильям был какой-то помесью -- овчарки, сеттера, бультерьера и дворняжки и лаял басом, как большой цепной пес.
   Джемс высунулся в окно. На веранде стояла девушка в голубом платье, держа на руках маленькую белую собачонку, спасавшуюся от невоспитанного Вильяма, который вообще считал, что все в мире создано для его пасти: кость, сапог, палка, камень, шина велосипеда -- Вильям не делал между ними большого различия. Он даже предпринимал тщетные попытки сгрызть останки гипсового Иосифа, проповедующего перед фараоном. Сейчас Вильям явно намеревался растерзать собачонку.
   -- Вильям! -- крикнул Джемс.
   Пес покосился на него, помахал хвостом и настойчиво продолжал наседать на девушку.
   -- Ах! -- воскликнула девушка. -- Этот пес напугал бедняжку Тото.
   Джемс выскочил в окно, отогнал Вильяма и очутился перед девушкой.
   Она стояла на террасе, обвеваемая легким ветерком, пропитанным сладким запахом жасмина. Из-под платка выбивался золотой локон, большие синие глаза блестели на свежем, румяном личике. Но Джемс был плохой ценитель красоты, особенно женской.
   -- Вы кого-нибудь ищете? -- спросил он.
   -- Вот этот самый дом! Я не хочу беспокоить вас, но мне так хотелось бы взглянуть на ту комнату, где мисс Пикней творила свои чудные романы. Ведь здесь жила мисс Лейла Мэй-Пикней?
   -- Да, я ее племянник Джемс Родмен.
   -- А меня зовут Роза Мейнард.
   Джемс провел девушку в дом. Она вскрикнула от восхищения, попав в столовую.
   -- О, как здесь чудесно! Значит, здесь она писала?
   -- Да.
   -- Ах, как вы бы могли прекрасно работать здесь, будь вы тоже писателем.
   Джемс был невысокого мнения о литературном вкусе женщин, но эти слова задели его за живое.
   -- Я писатель, -- холодно ответил он. -- Пишу детективные рассказы.
   -- Я не читаю детективных рассказов, -- ответила девушка.
   -- Вероятно, -- еще холоднее продолжал Джемс, -- вы любите тот сорт беллетристики, что фабриковала моя почтенная тетушка.
   -- Ах! Я так люблю ее романы! -- в экстазе всплеснула руками девушка. -- А вы?
   -- Не сказал бы этого.
   -- Не может быть!
   -- Чересчур сладко, -- сурово произнес Джемс. -- Сентиментально.
   Девушка удивилась.
   -- Что вы! Ее романы взяты прямо из жизни. Я вас не понимаю.
   Они шли по дорожке сада. Джемс отворил для нее калитку, и она вышла на дорогу.
   -- В романах тети молодые люди претерпевают тысячи треволнений и в конце концов женятся.
   -- Вы говорите о "Запахе цветка", где Эдгар спасает тонущую Мод?
   -- Я говорю вообще о всех теткиных книгах, -- он с любопытством посмотрел на нее. Он нашел разгадку мучившей его тайны. С того момента, как он увидел девушку впервые, она ему казалась странно знакомой. И теперь он понял... -- Да ведь вы сами -- вылитая героиня теткиных романов! Именно таких девушек она любила описывать.
   Глаза Розы заблестели.
   -- Неужели вы в самом деле так думаете? Вы знаете, я то же самое почувствовала, увидев вас! Вы сами -- типичный герой романа мисс Пикней!
   -- О, что вы говорите! -- возмутился Джемс.
   -- Нет, в самом деле! Я поняла это, когда вы выскочили через окно. Вы были так похожи на Клода Мастерсона из "Девушки с гор".
   -- Не читал, -- мрачно ответил Джемс.
   -- Он был очень сильный и храбрый, с глубокими, темными, мрачными глазами.
   -- Если уж все должно идти по теткиным романам, то сейчас вас должен сбить с ног автомобиль, а я должен отнести вас в дом, уступить вам свою... Берегитесь! -- вдруг закричал он.
   Но было уже поздно. Она лежала у его ног жалким комочком батиста, кружев и шелка, а за угол заворачивал огромный хрипящий мотор. Из него высунулся толстый, краснолицый джентльмен в меховой куртке. Он обнажил голову, -- о, нет, не жестом сожаления к своей жертве! -- он прикрывал номер машины.
   Собачонка Тото, к сожалению, осталась жива.
   Джемс отнес девушку в дом и положил на кушетку в столовую. Потом позвонил, появилась румяная экономка.
   -- Пошлите за доктором! -- скомандовал Джемс. -- Несчастный случай.
   Экономка склонилась к девушке.
   -- Ах, бедняжка, бедняжка! -- прошептала она. -- Какая красавица!
   Пришлось послать садовника за доктором Брэди.
   Явился доктор и после долгого осмотра сообщил:
   -- Кости не поломаны, но много ссадин на нежной коже. И конечно, испуг. Она должна побыть здесь некоторое время, Родмен. Ей вредно двигаться.
   -- Оставаться здесь? Немыслимо, неприлично, неудобно!
   -- Ваша экономка будет присматривать за ней.
   Доктор подмигнул. Он был мужчиной средних лет с бачками.
   -- Хорошенькая девушка, Родмен?
   -- Я тоже так думаю.
   -- Красавица. Дочь феи...
   -- Что? -- воскликнул Родмен. Он знал доктора Брэди как совершенно непоэтичного человека. Единственно, чем вдохновлялся доктор, это вопросами пищеварения.
   -- Дочь феи. Нежное, чудное создание. Когда я взглянул на нее, Родмен, сам чуть не влюбился. Ее маленькая ручка лежала на ковре, как белая лилия на поверхности воды, а ее большие, красивые глаза с надеждой смотрели на меня, точно...
   И доктор Брэди побрел по саду, бормоча выдержки из поэтов, а Джемс с ужасом смотрел ему вслед.
   
   Через неделю мистер Эндрю Мак-Киннон, старший компаньон известной фирмы "Литературное агентство Мак-Киннон и Гух", сидел у себя в конторе на Чансери-Лейн, глубоко задумавшись над телеграммой. Потом он позвонил.
   -- Попросите мистера Гуха зайти ко мне.
   И снова задумался.
   -- Мистер Гух, -- сказал он вошедшему компаньону, -- я только что получил от Родмена любопытную телеграмму. По-видимому, он хочет видеть меня и просит приехать к себе.
   Мистер Гух прочел телеграмму.
   -- Написано под влиянием сильного возбуждения, -- согласился он. -- Удивляюсь только, почему он сам не едет сюда, если ему так нужно вас видеть.
   -- У него очень серьезная работа. Он кончает роман для издательства "Проддер и Виггс". Ну, что же, погода прекрасная. Если вы присмотрите за конторой, я поеду к нему позавтракать.
   На перекрестке дорог, приблизительно в миле от "Жасминного домика", Мак-Киннон увидел на краю шоссе жестикулирующую фигуру и приостановил автомобиль.
   -- Доброе утро, Родмен!
   -- Наконец-то вы приехали! -- ответил Джемс. Он показался агенту худее и бледнее обыкновенного. -- Может быть, мы пройдемся пешком? Мне нужно с вами серьезно поговорить.
   Мак-Киннон согласился, и Джемс при виде его сильной, уверенной фигуры почувствовал некоторое облегчение. Мак-Киннон был угрюмый плотный человек; при встрече с ним редакторы смущенно теребили галстуки и соглашались на все его условия. Эндрю Мак-Киннона никак нельзя было заподозрить в сентиментальности. Тщетно расточали ему поэтессы и романистки свои улыбки. Он оставался холоден и непоколебим.
   
   -- Ну-с, Родмен, -- сказал Мак-Киннон. -- Проддер и Виггс приняли ваши условия. Я хотел вам об этом написать, но получил вашу телеграмму. Пришлось-таки мне с ними повозиться, но мы сошлись на двадцати процентах с первого издания, двадцати пяти -- со второго и двухстах фунтах аванса в день выхода из печати.
   -- Хорошо, -- рассеянно сказал Джемс. -- Хорошо. Кстати, Мак, вы помните мою тетку, мисс Лейлу Мэй-Пикней?
   -- Еще бы, я всю жизнь был ее агентом.
   -- Тогда вы должны знать, что за дребедень она писала.
   -- Автор, -- нравоучительно сказал агент, -- который получает двадцать тысяч в год, дает товар, а не дребедень.
   -- Ну, словом, вы знаете ее?
   -- Еще бы.
   -- Умирая, она оставила мне пять тысяч и виллу "Жасминный домик", где я теперь и живу. Мак, вы верите в заколдованные дома?
   -- Нет.
   -- А вот я утверждаю, что "Жасминный домик" заколдован.
   -- Вашей теткой? -- удивился Мак-Киннон.
   -- Да, насыщен ее влиянием! Над этим местом тяготеет заклятие... миазмы сентиментальности. И всякий, входящий туда, пропитывается насквозь этими ядовитыми испарениями.
   -- Какая ерунда!
   -- Вовсе не ерунда!
   -- Неужели вы серьезно верите, что...
   -- Хорошо, как вы относитесь к такому факту? Каждый раз, когда я сажусь писать, немедленно появляется девушка.
   -- В комнате?
   -- В романе, черт подери!
   -- Да, да, Родмен, -- покачал головой Мак-Киннон, -- для вашего романа девушки определенно вредны. Они обесцвечивают все действие.
   -- Сам знаю. И вот мне ежедневно приходится изгонять оттуда это ужасное существо. Мак. Смазливая девчонка с гнусной улыбкой! Сегодня утром она пыталась залезть в колодец, куда таинственный прокаженный запрятал Лестера Гэджа.
   -- Быть не может!
   -- Факт! Мне пришлось переписать три страницы, чтобы избавиться от нее. Известно ли вам. Мак, что в настоящее время я окружен нитями дьявольского заговора всех романов, когда-либо написанных моей, к счастью, покойной теткой? С каждым днем, по мере продвижения моей книги, я все яснее и яснее вижу, что у нее обязательно будет благополучный конец! Неделю назад у моих дверей автомобиль сшиб девицу, и мне пришлось поместить ее у себя. И с каждым днем я все больше убеждаюсь, что рано или поздно я попрошу ее выйти за меня замуж!
   -- Не делайте этого! -- возопил Мак-Киннон, убежденный холостяк. -- Вы слишком молоды для женитьбы.
   -- Как Мафусаил, -- ответил Родмен. -- Но все равно я знаю, что этим дело кончится. Миазмы проклятого дома пропитали меня. Я не могу сопротивляться той злой силе, что ведет меня к гибели. Сегодня утром, например, я обнаружил, что целую ее собачонку! -- Что вы говорите?
   -- Правда! Конечно, я ее немедленно бросил. А вчера я промок до нитки, собирая букет цветов для девицы.
   -- Родмен!
   -- Факт! Я положил букет у ее дверей и побрел вниз, дергая себя за волосы, не понимая, как это случилось. В передней наскочил на румяную экономку. Она благосклонно смотрела на меня, и черт меня побери, если она не бормотала: "Пошли, Господи, счастья влюбленным!"
   -- Почему вы не уедете отсюда?
   -- Тогда я потеряю пять тысяч.
   -- Гм, -- задумчиво сказал Мак-Киннон.
   -- Очевидно, эманации теткиных мыслей впитались во все предметы и в стены дома и давят и порабощают волю всякого, кто туда попадает. Здесь, несомненно, какое-то четвертое измерение. Мак. Мак-Киннон презрительно улыбнулся.
   -- Ерунда, -- сказал он. -- Просто вы заработались, дружище! Вот вы увидите, что ваша отравленная атмосфера на меня никак не подействует.
   -- Потому-то я и просил вас приехать. Я надеюсь, что вы разрушите наваждение.
   -- Постараюсь, -- обещал Мак-Киннон.
   За столом Мак-Киннон мало говорил -- он вообще был молчалив во время еды. Джемс замечал, что он украдкой посматривает на девушку, которая уже поправилась и могла спускаться в столовую, но он ничего не мог прочесть на хмуром лице агента. Солидность и невыразительность его лица, однако, внушали еще надежду Джемсу.
   -- Ах, право, вы мне принесли облегчение, -- говорил Джемс, провожая агента через сад. -- Я чувствую, что могу положиться на ваш здравый смысл. Атмосфера дома изменилась после вашего визита.
   Мак-Киннон с минуту молчал, погруженный в собственные мысли.
   -- Родмен, -- сказал он, влезая в автомобиль. -- Я думал над вашим предложением -- ввести в "Тайну девяти" любовную интригу. Я думаю, что вы правы! Для романа она необходима. В конце концов, что в мире выше любви? Ах, любовь, Родмен, самое прекрасное слово во всем словаре! Родмен, введите туда чудную чистую девушку, и пусть она выходит замуж за Лестера Гэджа.
   -- Ну, это дудки, -- мрачно ответил Джемс. -- Если она влезет в роман, то я дам ей в мужья таинственного прокаженного, и никого другого! Но, Мак, я вас не понимаю...
   -- Ах, Родмен, эта девушка покорила меня! -- вздохнул Мак-Киннон (Джемс с ужасом увидел, что на его бесстрастных глазах выступили слезы умиления). -- Ах, я видел ее, сидящей под розами, окруженную ароматом жасмина. Беззаботные птички весело пели, и ласковое солнце освещало ее милое личико. Бедняжка! -- бормотал Мак, вытирая глаза. -- Несчастная девушка! Родмен, -- и его голос дрогнул, --я... решил, что мы жестоко обошлись с Проддером и Виггсом. У Виггса только что оправилась от болезни жена. Друг мой, можем ли мы притеснять человека, у которого такое горе? Нет, я возьму обратно договор и переделаю его на двенадцать процентов и без аванса.
   -- Что?
   -- Но вы на этом не потеряете, Родмен, нет, нет, вы не будете в убытке! Я отказываюсь от своего вознаграждения. Бедная, бедная девушка!
   Автомобиль тронулся. Мак-Киннон, сидя на заднем месте, сморкался.
   -- Все кончено! -- сказал Джемс.
   
   Вникните в его положение. Вы, читатель, может быть, счастливый семьянин и не поймете всю силу инстинкта самосохранения, являющегося в минуты опасности у заядлого холостяка.
   У Джемса был панический, врожденный ужас перед браком. Еще в молодости он приобрел ряд холостяцких привычек, у него образовался прочный холостяцкий уклад, и он боялся, что к концу первой же недели медового месяца женщина разобьет вдребезги весь его привычный образ жизни.
   Джемс любил завтракать в постели. Позавтракав, он курил и стряхивал пепел на ковер. Какая жена станет это терпеть?
   Джемс привык проводить день в костюме для тенниса и туфлях. Какая жена упустит случай нарядить мужа в тугой крахмальный воротник, узкие ботинки и визитку?
   Судьба издевалась над Джемсом, грозя ему костлявым пальцем. Мисс Роза теперь вставала с постели и целыми днями просиживала в кресле на залитой солнцем веранде, и Джемс должен был читать ей вслух, больше стихи, старомодные, сентиментальные стихи о любви.
   Погода стояла великолепная. Жасмин отравлял воздух на милю кругом своим сладким ароматом; розы на веранде цвели, птицы пели, каждый вечер заканчивался великолепным заходом солнца. Природа старалась вовсю, в ущерб бедняге Родмену.
   Наконец Джемс не выдержал и, поймав доктора Брэди после очередного визита, поставил вопрос ребром:
   -- Когда она сможет уехать?
   Доктор похлопал его по плечу:
   -- Не скоро, Родмен, -- сказал он тихим голосом заговорщика, -- не беспокойтесь. Ей нельзя двинуться в течение... ну, скажем, нескольких недель...
   -- Недель?! -- воскликнул Джемс.
   -- Да, недель... Если хотите, то и месяцев, -- доктор игриво ткнул Родмена в живот. -- Желаю вам удачи, молодой человек.
   Джемс испытал легкое облегчение, когда доктор споткнулся о Вильяма, растянулся и поломал стетоскоп.
   В саду Джемс встретил экономку.
   -- Барышня хочет говорить с вами, сэр, -- сообщила она, улыбаясь и потирая руки.
   -- Со мной? -- мрачно спросил Джемс.
   -- Ах, сэр, какая она красавица! Как птичка с переломанным крылышком, сидит она на веранде, и ее глазки блестят, как...
   -- Молчать! -- завопил Родмен.
   Увидев девушку, Джемс стал думать о том, как глубоко он ее ненавидит. Но тщетно! Какая-то сила приказывала ему: "Подойди и возьми ее маленькую белую ручку! Прошепчи на ее розовое ушко нежные слова, от которых зальется румянцем ее чудное личико". Джемс отер пот со лба, вздохнул и сел.
   -- Миссис... как ее... ну, экономка сказала, что вы хотите меня видеть?
   Девушка кивнула головой.
   -- Я получила письмо от дяди Генри. Я написала ему обо всем, что со мной случилось, и он приезжает сюда завтра утром.
   -- Дядя Генри?
   -- Да, я его зову так, но он мне не родственник. Он мой опекун. Они с отцом служили в одном полку, и отец, раненный на афганской границе, умирая на руках у дяди Генри, просил его позаботиться обо мне...
   Джемс поднял голову. Давно когда-то он имел неосторожность пробежать теткин роман "Завещание Руперта", и в этой книге...
   -- Я с ним помолвлена, -- спокойно добавила девушка.
   -- О! -- застонал Джемс.
   -- Что с вами?
   -- Ничего, продолжайте.
   -- Отец хотел, чтобы он женился на мне.
   -- Это так трогательно с его стороны. Очень, очень разумно! -- горячо поддержал Джемс.
   -- Но теперь, -- продолжала девушка тихо, -- я заколебалась.
   -- Не надо колебаться! -- возбужденно говорил Джемс. -- Вы должны уважать предсмертную волю отца. Так вы говорите, что он приедет завтра утром? Великолепно, великолепно! К завтраку, я полагаю? Превосходно! Велю приготовить все к его приезду.
   
   На следующее утро Джемс вышел в сад покурить. Все складывалось как нельзя лучше. Он закончил "Тайну девяти" и послал ее Мак-Киннону, и теперь у него зарождался новый сюжет: человек с половиной лица живет в таинственном подземелье и терроризирует Лондон страшными преступлениями. И самое страшное то, что всех его жертв находят в ужасном виде: пол-лица отрублено...
   Вдруг до его слуха донесся визг. Он пробрался сквозь кусты к реке и наткнулся на экономку.
   -- О, сэр!
   -- Что случилось? -- сердито спросил Джемс.
   -- О, сэр!
   -- Что случилось?
   -- Собачка упала в реку, сэр.
   -- Так что же?
   -- О, сэр, она утонет!
   Джемс пошел за нею, снимая на ходу куртку. Он говорил себе мысленно:
   -- Я ненавижу собак вообще, а эту в частности. Я выловлю ее сачком. Только осел из теткиного романа стал бы бросаться в реку, чтобы...
   Однако он бросился в реку. Тото, испуганный всплеском, быстро поплыл к берегу, но Джемс оказался проворнее. Крепко схватив Тото за шиворот, он два раза окунул его в воду, потом выбрался на берег и понес чихающую собачонку. Экономка еле поспевала за ним.
   Девушка сидела на веранде. За ней высилась высокая фигура человека с добрыми глазами и седеющими волосами. Экономка завопила:
   -- О, мисс! Тото! Собачка! Он спас собачку, мисс! Он бросился в воду и спас ее!
   Девушка взволновалась.
   -- Очень любезно с вашей стороны, клянусь Георгом! -- воскликнул военный.
   Девушка очнулась.
   -- Дядя Генри, это мистер Родмен. Мистер Родмен, -- мой опекун, полковник Картерет.
   -- Очень рад познакомиться с вами, сэр, -- сказал полковник, поглаживая усы. Его честные голубые глаза сияли. -- Вы совершили галантный поступок, сэр.
   -- Вы такой смелый, -- прошептала девушка.
   -- Я такой мокрый, -- сказал Джемс и побежал наверх переодеваться.
   
   К завтраку девушка не вышла, и Джемсу пришлось занимать полковника. Джемс, впервые разыгрывавший роль хозяина, старался развлечь его разговорами о гольфе, кубистической живописи, чехословацкой проблеме, о современной музыке, о фокстроте, гидротерапии как средстве против ревматизма, о погоде, но в ответ получал лишь молчаливые кивки. Иногда полковник поглаживал усы, точно желал что-то сказать, но только покрякивал. Один раз, потянувшись за горчицей, Джемс украдкой взглянул на него и заметил, что тот упорно на него смотрит.
   После завтрака они закурили папиросы в полном молчании.
   -- Родмен, -- неожиданно сказал полковник, -- я хотел бы поговорить с вами.
   -- О чем? -- удивился Джемс.
   -- Родмен, -- продолжал полковник. -- Или, вернее, Джордж. Могу я называть вас Джорджем?
   -- Пожалуйста, если хотите, -- вежливо ответил Джемс. -- Хотя, собственно, меня зовут Джемс.
   -- Джемс. Разве это не одно и то же, черт побери? Итак, Джемс, я хочу с вами поговорить. Говорила ли вам мисс Мейнард, -- я хочу сказать. Роза, -- относительно меня... относительно наших, так сказать, отношений.
   -- Она говорила, что вы помолвлены.
   У полковника дрогнули губы.
   -- И больше ничего?
   -- Ничего.
   -- Джемс, пока вы переодевались наверху, она сказала мне, -- ах, она так волновалась, бедное дитя! -- она сказала, что хотела бы расторгнуть нашу помолвку. Джемс побледнел и привстал.
   -- Неужели? -- пробормотал он.
   Полковник кивнул головой. Он смотрел в окно, и в его глазах угадывалось страдание.
   -- Но это же бессмыслица! -- возмутился Джемс. -- Она не может, не смеет так легко отказываться! Я хочу сказать -- это нехорошо с ее стороны.
   -- Ах, не жалейте меня, мой мальчик.
   -- Но почему она так поступила?
   -- Ее глаза сказали мне все.
   -- Глаза?
   -- Да. Когда она смотрела на вас на веранде, а вы стояли перед ней, как юный герой, только что спасший жизнь ее любимой собачки. Вы завоевали ее сердце, мой мальчик...
   -- Нет, послушайте! -- запротестовал Джемс. -- Вы говорите вздор! Разве может женщина полюбить мужчину только потому, что он спас ее собачонку?
   -- Конечно, -- ответил полковник. -- Разве этого мало? Совершенно достаточно для девушки. Ах, это старая история. Юность тянет к юности. Я уже почти старик: я должен был это предвидеть.
   -- Да вы вовсе не старик.
   -- Да, да!
   -- Нет, нет!
   -- Да, да!
   -- Не говорите "да, да"! -- завопил Джемс, хватаясь за голову. -- И ей нужен добрый, положительный муж средних лет, чтобы любить и беречь ее.
   Полковник благодарно улыбнулся и покачал головой.
   -- Это донкихотство, милый мой. Очень мило с вашей стороны так говорить, но -- нет, нет!
   -- Да, да!
   -- Нет, нет! -- полковник крепко пожал руку Джемсу и пошел к двери. -- Вот все, что я хотел сказать вам. Том.
   -- Джемс.
   -- Джемс. Идите к ней, и пусть воспоминания о разбитых мечтах старика не тревожат вашего доброго сердца. Я старый солдат, закаленный в боях. Но мне лучше оставить вас... лучше побыть в одиночестве. Если я вам буду нужен, вы найдете меня в малиннике.
   У двери полковник остановился, улыбнулся своей доброй, страдальческой улыбкой, вздохнул и вышел.
   
   Джемс вылетел из столовой, схватил шляпу и палку и пошел по саду. Голова его пылала. Ах, тетка, тетка! Это совсем в ее духе: пожилой опекун, отказывающийся от личного счастья в пользу молодого человека. Но с какой стати он, Джемс, должен быть козлом отпущения? Почему именно он должен пасть жертвой заколдованного коттеджа?
   Джемс решил воздержаться от всяких действий. Пассивность -- и больше ничего. А если им это не нравится, -- пожалуйста, пусть уезжают: скатертью дорога!
   Высокая фигура полковника выплыла из малинника и перерезала ему путь.
   -- Ну? -- спросил полковник.
   -- Что ну?
   -- Можно вас поздравить?
   -- С чем?
   В добрых голубых глазах сверкнул странный огонек...
   -- Вы просили Розу стать вашей женой?
   -- Нет... я хочу сказать: еще нет.
   Голубые глаза стали еще добрее и голубее.
   -- Родмен, -- сказал полковник спокойно. -- Я знал Розу, когда она была еще ребенком. Ее отец умер на моих руках, заклиная меня хранить и оберегать его малютку. Я вынянчил и уберег ее от множества болезней: от кори, коклюша, куриной слепоты; жизнь моя посвящена только ей. -- Он многозначительно замолчал. -- Родмен, известно ли вам, что я сделаю с человеком, который посмеет играть чувствами моей девочки? -- Полковник полез в задний карман. В руке его блеснул револьвер. -- Я застрелю его, как собаку.
   -- Как собаку? -- пролепетал Джемс.
   -- Как собаку! -- подтвердил полковник. Он взял Джемса под руку и повернул его к дому. -- Она на веранде. Идите к ней. И если... Я верю вам.
   -- О да...
   -- Так я и думал! Идите к ней, юноша! Я уверен, что она согласится. Я буду вас ждать в малиннике.
   На веранде стоял душный запах роз. Где-то вдали звенели овечьи бубенчики, и в малиннике заливались щеглы. Сидя в кресле перед накрытым к чаю столом. Роза Мейнард смотрела на приближающегося Джемса.
   -- Чай готов! -- весело воскликнула она. -- А где дядя Генри? Ах, я и забыла... -- она смущенно замолчала.
   -- Он в малиннике, -- тихо ответил Джемс.
   -- Я знаю. Ах, почему жизнь такая тяжелая вещь? -- услышал он ее шепот.
   Джемс сел и стал смотреть на девушку. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Мысль провести с ней остаток своих дней приводила его в ужас. Связать свою судьбу с девушкой, упивающейся теткиными романами; с девушкой, которая может терпеть присутствие собачонки Тото; с девушкой, которая в восторге всплескивает руками перед каждым цветком, -- нет, это уж слишком!
   И все-таки Джемс взял ее руку и хрипло пробормотал:
   -- Мисс Мейнард... Роза...
   Она взглянула на него и потупилась. Ее щеки залил румянец. Собачонка Тото стояла перед хозяйкой на задних лапах, вымаливая кусочек кекса, но тщетно. До нее ли тут?
   -- Позвольте рассказать вам одну сказку, -- тихо продолжал Джемс. -- В некотором царстве, в некотором государстве жил некий счастливый человек. Жил он одиноко в своем маленьком коттедже...
   Он замолчал. Неужели он, Джемс Родмен, несет такую чепуху?
   -- Ну? -- прошептала девушка.
   -- Но однажды в его жизнь вошла неизвестно откуда появившаяся маленькая фея... она...
   Джемс опять замолчал, но на этот раз уже не от стыда за свои слова. Скатерть зашевелилась, и Джемс от неожиданности вылил горячий чай себе на колени.
   -- Ой! -- закричал он, вскакивая.
   Стол закачался и с грохотом повалился набок, обнаружив Вильяма, подкрадывающегося к Тото. Бросив на него взгляд беспредельного ужаса, Тото поджал пушистый хвост и, повернувшись, пустился наутек. Он стремглав летел к калитке, Вильям свирепо мчался за ним.
   Роза Мейнард вскочила.
   -- О, спасите ее! -- воскликнула она. Джемс бросился за собаками. Тото бежал впереди, за ним -- Вилям, позади -- Джемс. Они выбежали на улицу и помчались мимо риги фермера Брикетта, мимо коровника фермера Джилса, мимо трактира "Виноградная лоза" с продажей табака и крепких напитков. И когда они завернули в переулок за курятником фермера Робинсона, Тото нырнул в узкую сточную трубу.
   -- Вильям! -- ревел Джемс, галопом приближаясь к месту происшествия. Он на мгновение замедлил ход, чтобы сломать ветку акации.
   Вильям метался у трубы, царапал землю, лаял так, что в трубе эхо гудело, потом кинулся навстречу Джемсу. В глазах его светились любовь и преданность. Быстро вскинув Джемсу лапы на плечи, он трижды лизнул его в губы.
   И в этот момент пелена спала с глаз Джемса.
   -- Вильям! -- бормотал Джемс. -- Славный пес! Ты ведь знал, когда нужно было прервать наш разговор. Правда?
   Джемс выпрямился.
   -- Вперед, Вильям! -- сказал он твердо. -- Еще четыре мили, и мы будем на станции. А если прибавить ходу, то поспеем на экспресс, идущий без остановки до Лондона.
   Вильям посмотрел ему в глаза, и Джемсу показалось, что пес его понял. Джемс обернулся. Из-за деревьев сада крыша "Жасминного домика" краснела, как глаз дракона.
   Джемс свистнул Вильяма и быстро пошел к станции.

-----------------------------------------------------------

   Первое издание перевода: П. Д. Водхауз. Левша на обе ноги. -- М.-Л.: Земля и Фабрика, 1928 г. (Библиотека сатиры и юмора).
   
   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru