Аннотация: Gadfly. Перевод Зинаиды Венгеровой.
Текст издания: журнал "Міръ Божій", NoNo 1-6, 1898.
ОВОДЪ.
(GADFLY)
Романъ изъ итальянской жизни 30-хъ годовъ.
М-ссъ Е. ВОЙНИЧЪ.
Переводъ съ англійскаго.
З. ВЕНГЕРОВОЙ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія И. Н. Скороходова (Надеждинская, 43). 1898.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
Артуръ сидѣлъ въ библіотекѣ духовной семинаріи въ Пизѣ и просматривалъ рядъ рукописныхъ проповѣдей. Былъ жаркій іюньскій вечеръ и окна были широко раскрыты, съ полунадвинутыми для прохлады ставнями. Директоръ семинаріи, капелланъ Монтанелли, оторвался на минуту отъ писанья и любовно посмотрѣлъ на темную головку, склонившуюся надъ бумагами.
-- Что жъ, ты не можешь найти, carino? Ничего, я наново напишу это мѣсто, можетъ быть, страничка какъ-нибудь затерялась и я напрасно заставилъ тебя трудиться.
Голосъ Монтанелли былъ низкій, но полный и звучный; серебристая чистота тона придавала его рѣчи особое обаяніе. Это былъ голосъ рожденнаго оратора, богатый переливами; въ разговорѣ же съ Артуромъ онъ становился необычайно нѣжнымъ.
-- Нѣтъ, padre, я непремѣнно найду. Вы, навѣрно, сюда положили. Вамъ никакъ не удастся возобновить то же самое.
Монтанелли продолжалъ работать. Сонный жукъ лѣниво жужжалъ за окномъ и съ улицы слышался протяжный, унылый крикъ продавца фруктовъ: fragola! fragola!
-- "Объ излѣченіи прокаженнаго",-- вотъ онъ!
Артуръ прошелъ по комнатѣ своей бархатною поступью, которая всегда раздражала его домашнихъ. Онъ былъ нѣжнымъ, миніатюрнымъ существомъ, болѣе похожимъ на итальянскій портретъ XVI в., чѣмъ на англійскаго юношу среднихъ классовъ въ тридцатыхъ годахъ нашего вѣка. Все въ немъ, начиная съ удлиненныхъ бровей и капризнаго рта до маленькихъ рукъ и ногъ, было слишкомъ отточено, слишкомъ нѣжно. Когда онъ сидѣлъ, его можно было принять за хорошенькую дѣвочку, переодѣтую въ мужской костюмъ, но когда онъ вставалъ и ходилъ, его гибкость и подвижность напоминали ручную пантеру, у которой остригли когти.
-- Неужели ты нашелъ? Чтобы я сдѣлалъ безъ тебя, Артуръ? Нѣтъ, я не буду больше писать, пойдемъ въ садъ и я помогу тебѣ работать. Гдѣ то, что ты не могъ понять?
Они вышли въ тихій, тѣнистый монастырскій садъ. Семинарія занимала зданіе стариннаго доминиканскаго монастыря и двѣсти лѣтъ тому назадъ квадратный дворъ содержался строгимъ и опрятнымъ. Розмарины и лаванда росли на аккуратно остриженныхъ кустарникахъ. Теперь монахи въ бѣлой одеждѣ, которые, когда-то ухаживали за этими растеніями двора, были уже давно похоронены и забыты. Во душистыя травы все еще цвѣли въ мягкіе лѣтніе дни и вечера, хотя никто уже не собиралъ ихъ сѣмянъ для лѣкарственныхъ цѣлей. Пучки дикой травы наполняли трещины между плитами двора и колодецъ по срединѣ его заросъ папоротникомъ. Розы стали дикими и ихъ длинные, спутавшіеся стебли ползли по дорожкамъ. На грядкахъ алѣли большіе красные маки. Высокіе цвѣты наперстянки склонялись надъ спутанными травами и древняя лоза, одичалая и безплодная свисала съ вѣтокъ запущеннаго дерева, которое медленно и грустно кивало своей густолиственной главой.
Въ одномъ углу стояла громадная цвѣтущая лѣтомъ магнолія,-- цѣлая темнозеленая башня съ разсыпанными по ней бѣлоснѣжными цвѣтами. Въ дереву прислонена была простая деревянная скамейка и на нее сѣлъ Монтанелли. Артуръ изучалъ философію въ университетѣ и, напавши на трудное мѣсто въ книгѣ, обратился въ "padre" за объясненіемъ. Монтанелли казался ему обладателемъ энциклопедическихъ знаній, хотя мальчикъ никогда не былъ его ученикомъ въ семинаріи.
-- Ну, а теперь я пойду,-- сказалъ Артуръ, когда трудное мѣсто было объяснено,-- если только я вамъ не нуженъ для чего-нибудь.
-- Я больше не хочу работать, но я хотѣлъ бы посидѣть съ тобой, если у тебя есть время.
-- Конечно есть.
Мальчикъ прислонился спиной къ дереву и сталъ глядѣть сквозь густую темную зелень на первыя блѣдвыя звѣзды, свѣтившія на спокойномъ небѣ. Мечтательные, таинственные глаза его, темно синіе подъ черными рѣсницами, были наслѣдіемъ его матери, уроженки Корнваллиса, и Монтанелли отвернулъ голову, чтобы не видѣть ихъ.
-- У тебя усталый видъ, carino!
-- Что жъ дѣлать?
Усталая нота прозвучала въ голосѣ Артура, и padre сразу замѣтилъ ее.
-- Тебѣ не слѣдовало бы такъ скоро возвращаться въ школу. Ты усталъ, ухаживая за больной и проводя безсонныя ночи. Мнѣ слѣдовало бы настоять на томъ, чтобы ты хорошенько отдохнулъ до отъѣзда изъ Лигорно.
-- О, padre, къ чему бы это повело? Я не могъ оставаться въ этомъ ужасномъ домѣ послѣ смерти матери. Юлія довела бы меня до сумасшествія.
Юлія была женой его старшаго брата и вѣчнымъ шипомъ въ душѣ Артура.
-- Я вовсѣ не желаю, чтобы ты жилъ съ своими родными,-- кротко отвѣтилъ Монтанелли; -- я знаю, что это самое худшее для тебя. Но жаль, что ты не принялъ приглашенія твоего пріятеля, англійскаго доктора. Проведя мѣсяцъ въ его домѣ, ты вернулся бы болѣе отдохнувшимъ и способнымъ къ работѣ.
-- Нѣтъ, padre, нѣтъ; Варренены очень добры и милы, но они не понимаютъ меня. Они меня жалѣютъ, я вижу это по ихъ лицамъ и они стали бы меня утѣшать и говорить о матери. Гемма, конечно, этого не дѣлала бы, она всегда знала, чего не нужно говорить, даже, когда мы были маленькими дѣтьми. Но другіе говорили бы. Да и не только это...
-- Я не выношу жизни въ городѣ,-- началъ онъ, помолчавъ.-- Тамъ лавки, гдѣ мнѣ покупали игрушки въ дѣтствѣ, тамъ набережная, гдѣ я гулялъ съ ней, пока она совсѣмъ не заболѣла. Куда бы я ни шелъ, все то же самое. Каждая дѣвочка на рынкѣ подходитъ ко мнѣ и предлагаетъ цвѣты, какъ будто бы они мнѣ теперь нужны! И тамъ кладбище... Я долженъ былъ уѣхать оттуда, мнѣ слишкомъ тяжело видѣть мѣсто...
Онъ не докончилъ и сидѣлъ, разрывая колокольчики наперстянки. Наступило молчаніе и оно длилось такъ долго и было такимъ глубокимъ, что Артуръ поднялъ глаза, удивляясь, почему padre не отвѣчаетъ ему. Становилось темно подъ вѣтвями магноліи и все казалось неяснымъ и смутнымъ. Но было все-таки достаточно свѣта, чтобы замѣтить мертвенную блѣдность лица Монтанелли. Онъ опустилъ голову и правая рука его судорожно опиралась на край скамьи. Артуръ повернулъ голову съ чувствомъ ужаса и изумленія. Ему, казалось, что онъ приблизился нечаянно къ чему-то священному.
-- Боже!-- подумалъ онъ,-- какой я мелкій и себялюбивый рядомъ съ нимъ. Если бы мое горе было его собственнымъ, онъ бы не могъ болѣе глубоко чувствовать!
Въ эту минуту Монтанелли поднялъ голову и осмотрѣлся вокругъ себя.
-- Я не буду уговаривать тебя возвращаться туда, во всякомъ случаѣ теперь,-- сказалъ онъ ласково.-- Но ты долженъ обѣщать мнѣ, что хорошенько отдохнешь во время лѣтнихъ каникулъ. По моему, лучше тебѣ уѣхать подальше отъ Лигорно. Я не хочу допустить, чтобы ты совсѣмъ расшаталъ свое здоровье.
-- Куда вы уѣдете, когда закроется семинарія, padre?
-- Я долженъ буду свезти своихъ воспитанниковъ въ горы, какъ всегда, и устроить ихъ тамъ. Но въ серединѣ августа вице-директоръ вернется, тогда я постараюсь уѣхать въ Альпы, чтобы отдохнуть тамъ немного. Хочешь поѣхать со мною? Мы совершали бы длинныя горныя прогулки и изучили бы альпійскіе мхи. Но, можетъ быть тебѣ скучно будетъ со мной?
-- Padre!-- Артуръ всплеснулъ руками, какъ "экспансивный иностранецъ", по выраженію Юліи.-- Я бы далъ все на свѣтѣ за то, чтобы поѣхать съ вами! Только я не знаю...-- Онъ остановился.
-- Ты думаешь, что м-ръ Вертенъ не позволитъ тебѣ ѣхать?
-- Ему это, конечно, не понравится, но онъ едва ли можетъ помѣшать. Мнѣ теперь восемнадцать лѣтъ и я могу дѣлать все, что хочу. Въ концѣ концовъ, онъ только мой братъ по отцу: не знаю, почему бы я долженъ былъ его слушаться. Онъ былъ всегда недобръ къ моей матери.
-- Но если онъ серьезно воспротивится, мнѣ кажется лучше не идти противъ его желанія. Твое положеніе въ домѣ можетъ сдѣлаться болѣе тяжелымъ, если...
-- Оно не можетъ стать тяжелѣе!-- возразилъ возбужденно Артуръ -- Они всегда ненавидѣли меня и всегда будутъ ненавидѣть, что бы я ни дѣлалъ. Къ тому же, почему бы Джемсъ имѣлъ что-нибудь противъ моей поѣздки съ вами, съ моимъ духовникомъ?
-- Онъ вѣдь протестантъ. Во всякомъ случаѣ, напиши ему. Мы подождемъ его отвѣта, но только будь терпѣливъ, сынъ мой! Нужно относиться хорошо къ людямъ, все равно -- любятъ ли они тебя или ненавидятъ.
Назиданіе Монтанелли было такимъ мягкимъ, что Артуръ даже не покраснѣлъ.
-- Да, я знаю,-- отвѣтилъ онъ, вздыхая;-- но это очень трудно.
-- Мнѣ такъ жаль было, что ты не могъ придти во вторникъ, вечеромъ,-- сказалъ Монтанелли, рѣзко переходя къ новому предмету разговора.-- У меня былъ епископъ изъ Ареццо. Мнѣ бы хотѣлось познакомить тебя съ нимъ.
-- Я обѣщалъ одному студенту быть на собраніи у него въ квартирѣ и меня тамъ ждали.
-- Это не было на-сто ящимъ собраніемъ,-- сказалъ онъ, нѣсколько заикаясь.-- Пріѣхалъ студентъ изъ Генуи и произнесъ рѣчь, нѣчто въ родѣ лекціи.
-- О чемъ онъ читалъ?
Артуръ замялся.
-- Вы, вѣдь, не будете спрашивать у меня его имени, padre, неправда ли? Потому что я обѣщалъ...
-- Я не буду тебя ни о чемъ спрашивать, и если ты обѣщалъ держать что-нибудь въ тайнѣ, не нужно мнѣ говорить. Но мнѣ кажется, что тебѣ ужъ пора довѣрять мнѣ.
-- Конечно, padre. Онъ говорилъ -- о насъ и о нашемъ долгѣ -- относительно народа -- и относительно насъ самихъ -- и относительно того... что мы должны дѣлать, чтобы помочь...
-- Помочь? кому?
-- Бѣдному народу... и...
-- И?
-- Италіи.
Послѣдовало длинное молчаніе.
-- Скажи мнѣ, Артуръ -- обратился Монтанелли къ мальчику очень серьезнымъ голосомъ,-- какъ долго ты все это обдумывалъ?
-- Всю прошлую зиму.
-- До смерти твоей матери? И она ничего объ этомъ не знала?
-- Нѣтъ. Я тогда не особенно увлекался этимъ.
-- Ну, а теперь ты увлекаешься?
Артуръ сорвалъ еще горсть цвѣтовъ съ куста.
-- Вотъ какъ это случилось, padre,-- началъ онъ, опустивъ глаза.-- Когда я приготовлялся къ вступительному экзамену прошлой осенью, я познакомился со многими студентами,-- помните? Нѣкоторые изъ нихъ стали говорить со мной объ этомъ и давали мнѣ читать книги. Но это меня не особенно интересовало. Я старался уйти къ матери. Она, вѣдь, была совсѣмъ одна въ нашей домашней тюрьмѣ. Одного языка Юліи достаточно было, чтобы убить ее. Потомъ, въ ту зиму, когда она была такъ больна, я забылъ про студентовъ и ихъ книги; а затѣмъ, вы знаете, я совсѣмъ уже не пріѣзжалъ въ Пизу. Я бы говорилъ съ матерью, если бы думалъ объ этомъ, но это совсѣмъ вышло у меня изъ головы. Потомъ я увидѣлъ, что она умираетъ. Вы знаете, я, вѣдь, былъ неотлучно съ нею въ послѣднее время. Часто я не ложился спать по ночамъ и Гемма Варренъ приходила только днемъ, чтобы дать мнѣ уснуть. Ну вотъ, это и произошло въ тѣ длинныя ночи. Я думалъ о книгахъ и о томъ, что говорили студенты, думалъ о томъ, правы ли они, и о томъ, что сказалъ бы нашъ Господь объ этомъ...
-- Вопрошалъ ли ты Господа?-- Голосъ Монтанелли звучалъ не совсѣмъ увѣренно.
-- Часто, padre. Я иногда молился ему и спрашивалъ, какъ поступить, или молилъ его дать мнѣ умереть вмѣстѣ съ матерью. Но я не нашелъ отвѣта.
-- И ты мнѣ ни слова не говорилъ объ этомъ! Артуръ, мнѣ казалось, что ты могъ бы довѣриться мнѣ.
-- Padre, вы знаете, какъ я вамъ довѣряю! Но есть вещи, которыхъ никому нельзя говорить. Мнѣ казалось, что никто не можетъ мнѣ помочь, даже... даже вы или мать! Я долженъ самъ узнать отвѣтъ отъ Бога. Вѣдь, дѣло идетъ о всей моей жизни и о моей душѣ.
Монтанелли отвернулся и глядѣлъ сквозь мракъ вѣтвей магноліи. Сумерки придавали его лицу призрачный видъ и онъ самъ казался мрачнымъ призракомъ среди еще болѣе мрачной зелени.
-- А затѣмъ?-- медленно спросилъ онъ.
-- Затѣмъ она умерла. Послѣднія три ночи я провелъ у ея постели, не ложась спать.
Онъ остановился на минуту, во Монтанелли продолжалъ молчать.
-- Въ тѣ два дня до похоронъ,-- продолжалъ Артуръ тихимъ голосомъ,-- я ни о чемъ не могъ думать. Потомъ я былъ боленъ, вы помните? Я не могъ придти къ исповѣди.
-- Да, помню.
-- Ну вотъ, разъ ночью я всталъ и пошелъ въ комнату матери. Тамъ было пусто. Только большое распятіе висѣло въ альковѣ. И я подумалъ, что, можетъ быть, Богъ мнѣ поможетъ. Я всталъ на колѣни и ждалъ всю ночь, и утромъ, когда я пришелъ въ себя -- нѣтъ, padre, это ни къ чему, я объяснить не могу -- я не могу сказать, что я видѣлъ. Я самъ едва это знаю, но я знаю, что Богъ мнѣ отвѣтилъ и что я не смѣю ослушаться Его.
Нѣсколько минутъ они сидѣли молча въ темнотѣ. Потомъ Монтанелли обернулся и положилъ руку на плечо Артура.
-- Сынъ мой!-- сказалъ онъ.-- Я не утверждаю, сохрани меня Боже, что Онъ не говорилъ съ твоей душой. Но вспомни условія, въ которыхъ все это произошло, и не принимай бредъ болѣзни и горя за Его священный призывъ. И если, въ самомъ дѣлѣ, волей Его было отвѣтить тебѣ изъ мрака смерти, обдумай, вѣрно ли ты понимаешь Его слова. Въ чемъ состоитъ то, на что ты рѣшился въ тотъ часъ?
Артуръ всталъ и отвѣтилъ медленно, какъ бы повторяя слова катехизиса:
-- Отдать мою жизнь Италіи, постараться освободить ее отъ рабства и горя, изгнать австрійцевъ, чтобы она могла быть свободной республикой, не знающей иного господина, кромѣ Христа!
-- Артуръ, подумай на минуту, что ты говоришь! Вѣдь ты даже не итальянецъ!
-- Это все равно. Я увидѣлъ и я этому принадлежу.
Монтанелли оперся рукой о вѣтвь дерева и заслонилъ глаза другою рукой.
-- Сядь на минуту, сынъ мой!-- сказалъ онъ наконецъ. Артуръ сѣлъ, и padre взялъ обѣ его руки, сильно сжавъ ихъ въ своихъ.-- Я не могу спорить съ тобой сегодня,-- сказалъ онъ.-- Это слишкомъ неожиданно... Я объ этомъ не думалъ. Мнѣ нужно время, чтобы объ этомъ подумать. Мы поговоримъ еще объ этомъ болѣе опредѣленно, а теперь я хочу, чтобы ты понялъ одно. Если бы это принесло тебѣ несчастье, если бы ты умеръ, это разобьетъ мнѣ сердце.
-- Padre!
-- Нѣтъ, дай мнѣ кончить то, что я хочу тебѣ сказать. Я тебѣ ужъ разъ говорилъ, что у меня нѣтъ въ мірѣ никого, кромѣ тебя. Я думаю, что ты не совсѣмъ знаешь, что это значитъ. Это такъ трудно понять въ молодости. Я бы въ твоемъ возрастѣ тоже не понялъ. Артуръ! ты для меня какъ бы мой собственный сынъ,-- понимаешь? Ты свѣтъ моихъ очей и желаніе моего сердца. Я готовъ умереть, чтобы спасти тебя отъ ложнаго шага и сохранить твою жизнь, но тутъ я ничего не могу сдѣлать. Я не прошу у тебя никакихъ обѣщаній, я только прошу тебя помнить это и быть осторожнымъ. Хорошенько обдумай все прежде, чѣмъ сдѣлать безповоротный шагъ. Сдѣлай это, если не ради меня, то во имя твоей матери, которая теперь на небѣ.
-- Я подумаю padre, помолитесь за меня и за Италію!
Онъ опустился на колѣни въ молчаніи и въ молчаніи же Монтанелли положилъ руки на его склоненную голову. Черезъ минуту Артуръ поднялся, поцѣловалъ ему руку и, мягко ступая, ушелъ по росистой травѣ. Монтанелли остался одинъ подъ магноліей и неподвижно глядѣлъ въ темноту.
-- Мщеніе Господа пало на меня,-- думалъ онъ,-- какъ оно пало на Давида. Я осквернилъ его алтарь и держалъ тѣло Господне въ оскверненныхъ рукахъ... Онъ былъ терпѣливъ ко мнѣ, но теперь оно пришло. "Ибо ты совершилъ это втайнѣ, я же совершу это явно передъ всѣмъ племенемъ Израиля и предъ лицомъ солнца. Дитя, родившееся тебѣ, должно умереть".
II.
М-у Джемсу Бертену вовсе не нравилось, что его молодой братъ будетъ "шляться по Швейцаріи" съ Монтанелли. Но онъ не могъ прямо запретить ему путешествіе съ ботаническими цѣлями въ обществѣ стараго профессора богословія. Артуръ не могъ знать настоящей причины запрещенія и считалъ бы его нелѣпой тираніей со стороны брата. Онъ бы непремѣнно приписалъ несогласіе брата религіознымъ предразсудкамъ, а Бертены гордились своей просвѣщенной вѣротерпимостью. Всѣ члены семьи были убѣжденными протестантами и консерваторами съ той самой поры, какъ фирма Бертена и Сыновей, судовладѣльцевъ въ Лондонѣ и Ливорно, впервые начала свои дѣла болѣе ста лѣтъ тому назадъ. Они считали, что англійскіе джентльмены должны поступать справедливо и корректно даже съ папистами. Когда глава дома, соскучившійся быть вдовцемъ, женился на хорошенькой католической гувернанткѣ своихъ младшихъ дѣтей, то его два старшихъ сына, Джемсъ и Томасъ, смирились, подчиняясь волѣ Провидѣнія, хотя присутствіе въ ихъ домѣ мачихи одинаковыхъ съ ними лѣтъ было имъ тягостно. Послѣ смерти отца женитьба старшаго брата еще болѣе осложнила и безъ того тяжелыя семейныя отношенія, но оба брата честно защищали мачиху, пока она была жива, отъ безпощаднаго язычка Юліи и старались исполнить свой долгъ, поскольку они его понимали, по отношенію къ Артуру. Они даже не старались выказывать любви къ мальчику и ихъ великодушное отношеніе къ нему обнаруживалось главнымъ образомъ въ томъ, что они давали ему много денегъ на расходы и позволяли ему поступать какъ угодно.
Вслѣдствіе всего этого Артуръ получилъ въ отвѣтъ на свое письмо денежный чекъ на покрытіе своихъ расходовъ и холодное разрѣшеніе распорядиться своими каникулами какъ ему угодно. Онъ истратилъ половину денегъ на покупку ботаническихъ книгъ и прессовъ для сушки растеній и отправился вмѣстѣ съ padre въ первое альпійское путешествіе.
Монтанелли былъ такъ веселъ и безмятеженъ, какимъ Артуръ уже давно его не видѣлъ. Послѣ перваго тяжкаго впечатлѣнія разговора въ саду онъ понемногу оживился и теперь смотрѣлъ на вещи болѣе спокойно. Артуръ былъ очень молодъ и неопытенъ; рѣшеніе его едва ли могло быть безповоротнымъ. Несомнѣнно, что можно было еще спасти его ласковыми убѣжденіями и доводами отъ опаснаго пути, на который онъ едва только вступилъ.
Они намѣревались остаться нѣсколько дней въ Женевѣ, но при первомъ взглядѣ на ослѣпительно бѣлыя улицы и пыльные сады, кишащіе туристами, лицо Артура нахмурилось. Монтанелли взглянулъ на него, спокойно улыбаясь.
-- Тебѣ здѣсь не нравится, carino?
-- Право, не знаю. Здѣсь слишкомъ непохоже на то, чего я ожидалъ. Да, озеро прекрасно и мнѣ нравится форма тѣхъ холмовъ.-- Они стояли на островѣ Руссо и онъ указывалъ на длинную строгую линію горъ со стороны Савойи.-- Но городъ такой чопорный и аккуратный, какой-то протестантскій. У него слишкомъ самодовольный видъ. Нѣтъ, мнѣ не нравится Женева. Она напоминаетъ мнѣ Юлію.
Монтанелли разсмѣялся.
-- Бѣдный мальчикъ! Какое несчастье! Но, вѣдь, мы здѣсь для собственнаго удовольствія и потому нѣтъ никакой причины оставаться. Хочешь, мы сегодня покатаемся по озеру, а завтра отправимся въ горы.
-- Но, padre, вамъ хотѣлось здѣсь остаться.
-- Дорогой мой мальчикъ; я всѣ эти мѣста видѣлъ множество разъ. Моя радость въ томъ, чтобы доставить тебѣ удовольствіе. Куда ты хотѣлъ бы отправиться?
-- Если вамъ, въ самомъ дѣлѣ, все равно, то я хотѣлъ бы спуститься по рѣкѣ къ ея источникамъ.
-- По Ронѣ?
-- Нѣтъ, по Арвѣ. Она такъ быстро течетъ.
-- Ну тогда поѣдемъ въ Шамуни.
Они провели послѣобѣденное время, катаясь въ маленькой парусной лодкѣ. Прекрасное озеро произвело на Артура гораздо меньшее впечатлѣніе, чѣмъ сѣрая и мутная Арва. Онъ выросъ на берегу Средиземнаго моря и привыкъ въ голубой морской ряби. Но онъ страстно любилъ быстрое теченіе воды и порывистое стремленіе потока, несущагося изъ горныхъ льдовъ, доставляло ему безконечное наслажденіе.
-- Онъ такъ убѣжденно кипятится,-- говорилъ онъ про потокъ.
На слѣдующій день они рано утромъ отправились въ Шамуни. Артуръ былъ весело возбужденъ во время всего путешествія черезъ плодородную равнину. Но когда они вступили на извилистый путь около Блюзъ и громадные изрѣзанные холмы окружили ихъ онъ сталъ молчаливъ и задумчивъ. Начиная отъ Сенъ-Мартена, они медленно поднимались, останавливаясь на ночлегъ въ уединенныхъ шале или въ маленькихъ гористыхъ деревушкахъ и затѣмъ шли дальше, куда ихъ влекло случайное желаніе. Артуръ былъ особенно воспріимчивъ къ впечатлѣніямъ внѣшней природы, и первый же водопадъ на ихъ пути привелъ его въ восторгъ, который отрадно было видѣть. Но когда они стали все ближе подходить къ снѣжнымъ вершинамъ, онъ перешелъ отъ своихъ восторженныхъ и шумныхъ настроеній къ мечтательному экстазу, котораго Монтанелли никогда въ немъ не наблюдалъ. Казалось, что было какое-то мистическое родство между нимъ и горами. Онъ лежалъ цѣлыми часами неподвижно среди темныхъ уединенныхъ сосновыхъ лѣсовъ, вглядываясь сквозь прямые высокіе стволы въ освѣщенный солнцемъ міръ голубыхъ утесовъ и сіяющихъ вершинъ. Монтанелли глядѣлъ на него съ грустной завистью.
-- Я хотѣлъ бы, чтобы ты показалъ мнѣ, что ты видишь, carino,-- сказалъ онъ однажды, отрывая глаза отъ книги и видя Артура, лежащаго около него на травѣ въ такомъ же положеніи, какъ часъ передъ тѣмъ; мальчикъ смотрѣлъ открытыми, расширенными глазами въ сверкающую бѣлую и голубую даль.
Путешественники свернули съ большой дороги, чтобы остановиться на ночь въ тихой деревушкѣ, около водопада Діозѣ; когда солнце уже низко спустилось на безоблачномъ небѣ, они поднялись на лѣсистую свалу, чтобы полюбоваться альпійскимъ сіяніемъ надъ иглами и куполами Монбланевой цѣпи: Артуръ поднялъ голову и глаза его были полны изумленія и тайны.
-- Что я вижу, padre? Я вижу большое, бѣлое существо въ голубой пустынѣ, не имѣющее ни начала, ни конца. Я вижу, какъ оно ждетъ вѣкъ за вѣкомъ приближенія Духа Господня. Я вижу его смутно, точно сквозь стекло.
Монтанелли вздохнулъ.
-- Я тоже видѣлъ нѣкогда все это.
-- А теперь не видите?
-- Никогда. Я больше никогда ихъ не вижу. У меня нѣтъ глазъ, чтобы видѣть ихъ. Я вижу теперь совсѣмъ иное.
-- Что же вы видите?
-- Я, carino? Я вижу голубое небо и снѣжныя горы,-- вотъ все, что я вижу, глядя на эти высоты. Но глядя внизъ, я вижу совсѣмъ иное.
Онъ указалъ на долину, растилавшуюся внизу.
Артуръ сталъ на колѣни и наклонился надъ отвѣснымъ краемъ пропасти. Громадныя сосны, сѣрыя въ сгущающихся вечернихъ тѣняхъ, стояли какъ стража вдоль узкихъ береговъ, окаймляющихъ рѣку. Только что солнце, красное, какъ раскаленный уголь, нырнуло за изрѣзанный горный утесъ, и жизнь, и свѣтъ исчезли съ лица земли. Тотчасъ же надъ долиной сгустилось что-то темное и страшное, внезапное, ужасающее, полное призрачныхъ угрозъ. Отвѣсныя скалы голыхъ западныхъ горъ казались зубами чудовища, готоваго схватить жертву и сбросить ее въ глубокую пропасть равнины, чернѣющую своими стонущими лѣсами. Сосны казались рядами обнаженныхъ ножей, шепчущихъ: "упади на насъ!" И въ сгущающемся мракѣ потокъ ревѣлъ и вылъ, ударяясь о стѣны своей скалистой тюрьмы съ бѣшенствомъ вѣчнаго отчаянія.
-- Padre!-- Артуръ всталъ, весь дрожа, и отошелъ отъ пропасти.-- Тамъ, какъ въ аду!
-- Въ душѣ тѣхъ, которые живутъ среди мрака и тѣней смерти.
-- Въ душѣ тѣхъ, которые проходятъ мимо тебя на улицѣ ежечасно.
Артуръ весь дрожалъ, глядя на тѣни внизу. Тусклый бѣлый туманъ сгущался среди сосенъ, стелясь надъ ревущимъ въ мукахъ отчаянія потокомъ, какъ жалкій призракъ, который не можетъ принести уіѣшевія.
-- Посмотрите!-- сказалъ вдругъ Артуръ.-- Люди, ходившіе во мракѣ, увидѣли великій свѣть.
На востокѣ снѣжныя вершины горѣли отраженнымъ свѣтомъ. Когда красное сіяніе погасло на вершинахъ, Монтанелли обернулся и привелъ въ себя Артура, коснувшись его плеча.
-- Идемъ, carino! Свѣтъ погасъ, мы заблудимся въ темнотѣ, если останемся дольше.
-- Теперь это, какъ бы трупъ,-- сказалъ Артуръ, отводя взоръ отъ призрачнаго вида снѣговыхъ вершинъ, сіяющихъ въ сумрачномъ свѣтѣ.
Они осторожно спустились вдоль темныхъ деревьевъ въ шалэ, гдѣ остановились на ночь.
Когда Монтанелли вошелъ въ комнату, гдѣ Артуръ ждалъ его къ ужину, онъ увидѣлъ, что мальчикъ совершенно отряхнулъ видѣнія, окружавшія его въ темнотѣ, и сталъ совсѣмъ инымъ.
-- О, padre, идите сюда, идите скорѣе я посмотрите на эту потѣшную собаченку! Она танцуетъ на заднихъ лапкахъ.
Онъ теперь такъ же весь былъ увлеченъ собачкой и ея фокусами, какъ прежде зрѣлищемъ альпійскаго сіянія. Хозяйка шале, краснощекая женщина, въ бѣломъ передникѣ, стояла, уперши въ бока свои мощныя руки, и улыбалась, глядя на игру мальчика съ собачкой.
-- Видно, что у него не много заботъ,-- сказала она своей дочери на мѣстномъ нарѣчіи.-- Онъ такъ увлекается игрой. И какой красивый мальчикъ!
Артуръ покраснѣлъ, какъ школьница, и женщина, увидѣвъ, что онъ понялъ ее, ушла, смѣясь надъ его смущеніемъ. За ужиномъ рѣчь шла только о планахъ экскурсій, о восхожденіяхъ на горы и ботаническихъ экспедиціяхъ. Очевидно, его видѣнія въ горахъ не ослабили ни его хорошаго настроенія, ни его аппетита.
Когда Монтанелли проснулся на слѣдующее утро, Артуръ исчезъ. Онъ отправился до восхода солнца въ горы помогать Гаспару угнать козъ. Но завтракъ еще былъ въ самомъ началѣ, когда онъ вбѣгалъ въ комнату безъ шляпы, держа на плечахъ маленькую крестьянскую дѣвочку трехъ лѣтъ и съ громаднымъ пучкомъ дикихъ цвѣтовъ въ рукахъ.
Монтанелли взглянулъ на него, улыбаясь. Какой странный контрастъ съ молчаливымъ и задумчивымъ Артуромъ въ Пизѣ и Лигорно.
-- Гдѣ ты былъ, сумасбродъ? Лазилъ по горамъ безъ завтрака?
-- О, padre, какъ хорошо было! Горы дивныя при восходѣ солнца и роса на нихъ густая-густая. Вотъ посмотри!-- онъ поднялъ и показалъ ему ногу въ сыромъ и забрызганномъ грязью сапогѣ.
-- Мы взяли съ собой хлѣба и сыра и достали козьяго молока на пастбищѣ. У-у, какое оно противное! Но теперь я опять ѣсть хочу. И нужно также накормить эту маленькую особу. Annette, хочешь меду?
Онъ усадилъ дѣвочку на колѣни и помогъ ей собрать цвѣты въ букетъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- вмѣшался Монтанелли: -- я не хочу, чтобы ты простудился. Бѣги переодѣться! Подойди ко мнѣ, Annette! Гдѣ ты ее раздобылъ?
-- Тамъ, на краю деревни. Ея отецъ, тотъ человѣкъ, котораго мы вчера видѣли,-- деревенскій сапожникъ. Неправда ли, у нея дивные глаза? Въ карманѣ у нея черепаха и она зоветъ ее Каролиной.
Когда Артуръ одѣлъ сухіе чулки и вернулся къ завтраку, дѣвочка сидѣла на колѣняхъ у padre и весело болтала съ нимъ о своей черепахѣ, которую она держала опрокинутой на ладони, чтобы monsienr могъ разглядѣть ея витыя ноги.
-- Посмотрите!-- говорила она серьезно на своемъ еле понятномъ нарѣчіи.-- Посмотрите на башмаки Каролины.
Монтанелли игралъ съ ребенкомъ, гладилъ ея волосы, любовался ея черепахой и разсказывалъ ей удивительныя сказки. Хозяйка шалэ, пришедшая убрать со стола, остановилась въ изумленіи при видѣ дѣвочки, которая выворачивала карманы у почтеннаго господина въ пасторскомъ платьѣ.
-- Богъ научаетъ малютокъ распознавать добрыхъ людей,-- сказала она.-- Annette всегда боится чужихъ, а тутъ посмотрите. она совсѣмъ не дичится его преподобія. Вотъ чудачка! Стань на колѣни, Annette, попроси у добраго господина благословенія прежде, чѣмъ онъ уйдетъ. Оно принесетъ тебѣ счастье.
-- Я не зналъ, что вы умѣете такъ играть съ дѣтьми,-- сказалъ Артуръ часомъ позже, когда они гуляли по залитымъ солнцемъ пастбищамъ,-- Ребенокъ все время глазъ не отводилъ отъ васъ. Знаете, я думаю...
-- Что?
-- Я только хотѣлъ сказать... Мнѣ кажется, жалко, что церковь запрещаетъ священникамъ жениться. Я даже не совсѣмъ понимаю, почему. Воспитывать дѣтей такъ трудно и такъ важно быть окруженнымъ съ самаго дѣтства добрымъ вліяніемъ! И мнѣ кажется, что чѣмъ выше призваніе человѣка и чѣмъ чище его жизнь, тѣхъ болѣе онъ способенъ быть отцомъ. Я увѣренъ, что если бы вы не дали обѣта, если бы вы женились, ваши дѣти были бы очень...
-- Ш ш-ш!
Padre проговорилъ это слово быстрымъ шопотомъ, который сдѣлалъ еще болѣе глубокимъ послѣдовавшее молчаніе.
-- Padre,-- началъ снова Артуръ, опечаленный мрачнымъ видомъ своего собесѣдника; -- развѣ я сказалъ что-нибудь дурное? Я, можетъ быть, конечно, ошибаюсь, но, вѣдь, я не могу не говорить мыслей, которыя приходятъ мнѣ въ голову.
-- Быть можетъ,-- отвѣтилъ Монтанелли мягкимъ голосомъ,-- ты не совсѣмъ понимаешь смыслъ того, что сказалъ. Ты будешь иначе смотрѣть на это черезъ нѣсколько лѣтъ, а тѣмъ временемъ поговоримъ лучше о чемъ-нибудь другомъ.
Это было первымъ нарушеніемъ полной гармоніи, объединявшей ихъ во время этого идеально-прекраснаго путешествія.
Изъ Шамуни они отправились черезъ Tête-Noire въ Мартиньи, гдѣ остановились для отдыха, потому что стало удушливо жарко. Послѣ обѣда они усѣлись на террасѣ отеля, гдѣ была тѣнь и откуда открывался прекрасный видъ на горы. Артуръ вынулъ свои ботаническія коллекціи и углубился въ серьезную ботаническую бесѣду на итальянскомъ языкѣ.
На террасѣ сидѣло двое англичанъ-художниковъ, изъ которыхъ одинъ рисовалъ, а другой разговаривалъ довольно громко. Ему не приходило въ голову, что иностранецъ можетъ понимать по англійски.
-- Брось свою пачкотню пейзажей, Вилли!-- сказалъ онъ,-- и нарисуй этого дивнаго итальянскаго мальчика, который приходить въ экстазъ отъ какихъ-то кусочковъ мха. Посмотри на линію его бровей! Замѣни его микроскопъ распятіемъ, надѣнь римскую тогу вмѣсто горнаго костюма и у тебя будетъ настоящій христіанинъ первыхъ вѣковъ.
-- Хорошъ христіанинъ первыхъ вѣковъ! Я сидѣлъ около юноши за обѣдомъ: онъ былъ въ такомъ экстазѣ по поводу зажаренной птицы, какъ теперь по поводу маленькихъ пыльныхъ травъ. Онъ недуренъ. Его оливковый цвѣтъ лица прекрасенъ. Но отецъ его вдвое прекраснѣе.
-- Отецъ?
-- Ну да, отецъ, который сидитъ противъ него. Неужели ты не замѣтилъ? У него изумительное лицо.
-- Ахъ, ты, тупоголовый методистъ! Не можешь даже узнать католическаго священника!
-- Священникъ? Чертъ возьми! да, въ самомъ дѣлѣ, это священникъ. А я и забылъ: обѣтъ цѣломудрія и такъ далѣе. Ну, такъ будемъ милостивы и предположимъ, что мальчикъ его племянникъ.
-- Что за идіоты!-- сказалъ Артуръ шопотомъ, глядя веселыми глазами на Монтанелли.-- Все-таки это мило съ ихъ стороны, что они считаютъ меня похожимъ на васъ. Я, въ самомъ дѣлѣ, хотѣлъ бы быть вашимъ племянникомъ. Padre, да что съ вами? Какъ вы побѣлѣли!
Монтанелли всталъ и провелъ рукой по лбу:
-- У меня голова закружилась,-- сказалъ онъ странно упавшимъ голосомъ.-- Можетъ быть, я слишкомъ долго былъ на солнцѣ сегодня. Я пойду и прилягу, carino! Это только отъ жары...
-----
Послѣ двухъ недѣль, проведенныхъ у Люцернскаго озера, Артуръ и Монтанелли вернулись въ Италію черезъ Сенъ-Готардъ. Погода была на ихъ счастье хорошая и они совершали много пріятныхъ экскурсій. Но обаяніе первыхъ дней путешествія уже исчезло. Монтанелли все время мучился тревожными мыслями о томъ, что нужно воспользоваться совмѣстнымъ путешествіемъ "для болѣе опредѣленныхъ разговоровъ". Въ долинѣ Арны онъ нарочно не касался того, о чемъ они говорили подъ магноліей. Было бы жестоко, думалъ онъ, испортить первые восторги альпійской природой въ воспріимчивой душѣ Артура разговорами, которые неминуемо должны были быть тягостны. Но съ перваго же дня въ Мартиньи онъ каждое утро говорилъ себѣ: я буду говорить сегодня и каждый вечеръ: я поговорю завтра. А теперь путешествіе кончалось и онъ все-таки повторялъ: завтра, завтра! Странное, холодящее чувство чего то новаго, какой-то невидимой препоны, которая должна была стать между ними, заставляла его молчать. Наконецъ, въ послѣдній вечеръ ихъ путешествія онъ вдругъ понялъ, что или онъ долженъ былъ сейчасъ же говорить, или ему это никогда не удастся. Они остановились на ночь въ Лугано и должны были отправиться въ Пизу ни слѣдующее же утро. Ему нужно было, по крайней мѣрѣ, узнать, насколько его любимецъ зарылся въ сыпучій песокъ итальянской политики.
-- Дождь пересталъ, carino!-- сказалъ онъ послѣ заката,-- и если мы хотимъ увидѣть озеро, то нужно поторопиться. Пойдемъ, я хочу поговорить съ тобой.
Они пошли вдоль берега къ тихому, уединенному мѣсту и усѣлись на низкой каменной стѣнѣ. Рядомъ съ ними поднимался розовый кустъ, покрытый пурпурными цвѣтами. Нѣсколько запоздалыхъ блѣдныхъ бутоновъ свѣшивалось съ болѣе высокой вѣтки, отягченные дождевыми каплями. На зеленой поверхности озера скользила маленькая лодка съ легкими, бѣлыми парусами, надувающимися отъ мягкаго вѣтерка. Лодка казалась такой легкой и хрупкой, какъ пучекъ серебристыхъ цвѣтковъ, брошенныхъ на воду. На высотѣ Монте-Сальвадора окошко какой-то избушки открыло свой золотой глазъ. Розы опустили головки и дремали подъ облачнымъ сентябрьскимъ небомъ, а вода ударялась и мягко журчала по прибрежнымъ камушкамъ.
-- Сегодня послѣднй случай спокойно поговорить съ тобой,-- началъ Монтанелли.-- Ты вернешься къ школьной работѣ и друзьямъ. Я тоже буду очень занятъ эту зиму. Я хочу уяснить, каковы наши взаимныя отношенія, и такимъ образомъ, если ты,-- онъ остановился на минуту я продолжалъ болѣе медленно:-- если ты чувствуешь, что не можешь довѣрять мнѣ по прежнему, я хочу, чтобы ты сказалъ мнѣ болѣе опредѣленно, чѣмъ въ тотъ вечеръ въ семинарскомъ саду, о томъ, какъ далеко ты зашелъ.
Артуръ смотрѣлъ на воду, спокойно слушалъ и ничего не говорилъ.
-- Я хочу знать,-- продолжалъ Монтанелли,-- связанъ ли ты обѣтомъ или какимъ-нибудь другимъ образомъ?
-- Мнѣ нечего говорить, дорогой padre. Я не связалъ себя, но я связанъ.
-- Не понимаю.
-- Какой смыслъ въ обѣтахъ? Не они связываютъ людей. Если извѣстнымъ образомъ относиться къ дѣлу, то связываешь себя этимъ съ нимъ. Если же внутренняго отношенія нѣтъ, то обѣты не могутъ связать.
-- Хочешь ли ты сказать, что это дѣло, или чувство, совершенно безповоротно? Артуръ, подумалъ ли ты о томъ, что ты говоришь?
Артуръ повернулся и вглянулъ прямо къ глаза Монтанелли.
-- Padre, вы спрашивали меня, могу ли я довѣрять вамъ, но довѣряете ли вы мнѣ? Да, если бы было что сказать, я бы вамъ сказалъ, но говорить объ этихъ вещахъ не имѣетъ смысла. Я не забылъ, что вы сказали мнѣ въ тотъ вечеръ, я никогда этого не забуду. Но я долженъ идти своимъ путемъ и слѣдовать тому свѣту, который я вижу.
Монтанелли сорвалъ розу съ куста, оторвалъ одинъ за другимъ всѣ ея лепестки и бросилъ ихъ въ воду.
-- Ты правъ, carino... Да, не будемъ больше объ этомъ говорить. Въ самомъ дѣлѣ, многія слова уже не помогаютъ. Все равно. Пойдемъ домой!
III.
Осень и зима прошли безъ всякихъ событій. Артуръ много занимался и не имѣлъ свободнаго времени. Ему удавалось видѣть Монтанелли разъ въ недѣлю или чаще, но только на нѣсколько минутъ. Отъ времени до времена онъ заходилъ къ нему съ просьбой помочь ему разобраться въ трудныхъ книгахъ, но въ подобныхъ случаяхъ они говорили только о предметахъ занятій. Монтанелли почувствовалъ скорѣе, чѣмъ замѣтилъ, легкую, неуловимую преграду между ними, и избѣгалъ всего, что могло бы казаться попыткой вернуть ихъ прежнюю близость. Посѣщенія Артура доставляли ему теперь больше печали, чѣмъ радости. Такъ тяжело ему было казаться всегда совершенно ровнымъ и вести себя, какъ будто бы ничего не случилось. Артуръ, съ своей стороны, замѣтилъ, хотя едва ли понималъ въ чемъ дѣло, легкую перемѣну въ отношеніи въ себѣ padre; онъ смутно чувствовалъ, что это было въ нѣкоторой связи съ назойливымъ вопросомъ о "новыхъ идеяхъ", и поэтому избѣгалъ говорить о томъ, чѣмъ мысли его были всецѣло заняты. И все-таки онъ никогда не любилъ такъ глубоко Монтанелли, какъ теперь. Смутное, тяготящее чувство недовольства, умственной пустоты, которую онъ старался подавить богословскимъ грузомъ, совершенно исчезло отъ прикосновенія съ молодой Италіей. Всѣ его болѣзненныя мечты, порожденныя одиночествомъ и ухаживаньемъ за больной, совершенно прошли, и сомнѣнія, которыя онъ прежде старался побѣдить молитвой, проходили теперь, не нуждаясь ни въ какихъ заключеніяхъ. Новый энтузіазмъ, болѣе ясный и свѣжій религіозный идеалъ (стремленія молодежи являлось ему скорѣе именно въ этомъ свѣтѣ, чѣмъ въ смыслѣ политическаго движенія) принесло съ собой успокоеніе и полноту, примиреніе съ жизнью и доброе отношеніе къ людямъ. Въ этомъ торжественномъ и нѣжномъ настроеніи весь міръ казался ему преисполненнымъ свѣта. Онъ находилъ новыя причины любить даже тѣхъ, къ кому онъ прежде нехорошо относился, и Монтанелли, который въ теченіе пяти лѣтъ былъ его героемъ, былъ теперь окруженъ въ его глазахъ новымъ ореоломъ; онъ казался ему возможнымъ пророкомъ покой вѣры. Онъ восторженно слушалъ проповѣди Монтанелли, стараясь отыскать въ нихъ внутренную связь съ своими идеалами, вчитывался въ Евангеліе, восторгаясь демократическими стремленіями христіанства въ его первоначальную пору.
Однажды, въ январѣ, онъ зашелъ въ семинарію вернуть книгу, которую взялъ на время. Узнавши, что директоръ ушелъ, онъ пошелъ въ кабинетъ Монтанелли, поставилъ книгу на полку и хотѣлъ уйти изъ комнаты, когда ему бросилась въ глаза книга, лежащая на столѣ. Это была "De monarchie" Данте. Онъ началъ ее читать и вскорѣ такъ увлекся, что не замѣтилъ, какъ отворилась дверь и кто-то вошелъ въ комнату. Его привелъ въ себя раздавшійся за нимъ голосъ Монтанелли.
-- Я не ждалъ тебя сегодня,-- сказалъ padre, взглянувъ на заглавіе книги.-- Я какъ разъ хотѣлъ послать въ тебѣ и позвать тебя къ себѣ вечеромъ.
-- Вамъ нужно меня? Я сегодня долженъ былъ быть въ другомъ мѣстѣ, но я могу не пойти.
-- Нѣтъ, можешь придти и завтра. Я хотѣлъ видѣть тебя потому, что уѣзжаю во вторникъ. Меня посылаютъ въ Римъ.
-- Въ Римъ? надолго?
-- Въ письмѣ сказано, что до послѣ Пасхи. Письмо изъ Ватикана. Я хотѣлъ сразу дать тебѣ знать, но былъ занятъ устройствомъ дѣлъ въ семинаріи и пріискиваніемъ новаго директора.
-- Неужели вы оставляете семинарію, padre?
-- Я долженъ буду оставить, но я вернусь въ Пизу, по крайней мѣрѣ, на время.
-- Но почему вы оставляете ее.
-- Это еще оффиціально не объявлено, но мнѣ предлагаютъ епископство.
-- Гдѣ?
-- Вотъ изъ-за этого-то я и ѣду въ Римъ. Еще не рѣшено, дадутъ ли мнѣ округъ въ Апеннинахъ или я останусь здѣсь замѣстителемъ епископа.
-- А новый директоръ уже избранъ?
-- Отецъ Карди получилъ назначеніе и пріѣдетъ сюда завтра.
-- Не слишкомъ ли уже это все быстро случилось?
-- Да, но видишь ли, рѣшенія Ватикана иногда не сообщаются до послѣдней минуты.
-- Вы знаете новаго директора?
-- Лично не знаю. О немъ говорятъ много хорошаго. Монсиньоръ Беллони пишетъ о немъ, какъ о человѣкѣ съ глубокой эрудиціей.
-- Въ семинаріи будутъ ужасно жалѣть о васъ.
-- Въ семинаріи-то я не знаю, но я думаю, что тебѣ я буду недоставать -- быть можетъ, почти столько же, какъ ты мнѣ.
-- Конечно, по все-таки я очень радъ.
-- Да? Я не могу сказать, чтобы я былъ очень радъ.
Онъ присѣлъ къ столу съ усталымъ выраженіемъ лица и не имѣя вида человѣка, ожидающаго высокаго повышенія.
-- Ты занятъ сегодня послѣ обѣда, Артуръ?-- сказалъ онъ, помолчавъ.-- Если нѣтъ, я бы хотѣлъ, чтобы ты остался со мной, если не можешь, придти вечеромъ. Я немного разстроенъ и хотѣлъ бы побыть съ тобой какъ можно болѣе до отъѣзда.
-- Да, я могу немножко остаться, у меня есть время до шести.
-- Сегодня одно изъ вашихъ собравій?
Артуръ кивнулъ головой въ отвѣтъ и Монтанелли быстро перемѣнилъ предметъ разговора.
-- Я долженъ поговорить съ тобой о тебѣ,-- сказалъ онъ.-- Тебѣ нуженъ будетъ другой духовникъ въ мое отсутствіе.
-- Но когда вы вернетесь, я смогу исповѣдываться у васъ, неправда ли!
-- Конечно, что за вопросъ, дорогой мальчикъ! Я только говорю о трехъ или четырехъ мѣсяцахъ моего отсутствія. Хочешь ты ходить къ одному изъ отцовъ общины св. Екатерины?
-- Хорошо.
Они нѣсколько времени поговорили о другомъ. Потомъ Артуръ поднялся.
-- Я долженъ идти, padre! Товарищи будутъ меня ждать.
На лицѣ Монтанелли опять появилось выраженіе растерянности.
-- Уже? А ты почти разсѣялъ мое мрачное настроеніе. Ну такъ прощай!
-- Прощайте. Я, навѣрное, приду завтра.
-- Постарайся придти пораньше, чтобы у меня было время повидать тебя наединѣ. Отецъ Карди будетъ здѣсь. Артуръ, дорогой мальчикъ, будь остороженъ когда меня не будетъ! Не иди на что-нибудь необдуманное, по крайней мѣрѣ, до моего возвращенія. Ты не можешь себѣ представить, съ какой тревогой я оставляю тебя!
-- Напрасно, padre, теперь все спокойно и долго останется въ такомъ же положеніи.
-- Прощай,-- сказалъ отрывисто Монтанелли и сѣлъ за работу.
Первая, кого увидѣлъ Артуръ, придя на небольшое студенческое собраніе, была его подруга дѣтства, дочь д-ра Баррена. Она сидѣла въ углу у окна, слушая съ сосредоточеннымъ и серьезнымъ видомъ то, что говорилъ ей одинъ изъ "иниціаторовъ", высокій молодой ломбардецъ, въ изношенномъ костюмѣ. За послѣдніе нѣсколько мѣеяцсвъ она очень измѣнилась и развилась и выглядѣла теперь взрослой молодой женщиной, хотя густыя черныя косы все еще спускались у ней на спинѣ, какъ у школьницы. Она одѣта была въ черное платье и набросила черный шарфъ на голову, потому что въ комнатѣ было холодно и были постоянные сквозняки.
На груди ея прикрѣплена была вѣтка кипариса -- эмблема молодой Италіи. Онъ описывалъ ей нужду крестьянъ въ Калебріи, и она сидѣла молча, опершись подбородкомъ на руку и глядя въ землю. Артуру она казалась грустнымъ видѣніемъ свободы, оплакивающей потерю республики. Юліи она показалась бы слишкомъ "вытянувшейся дѣвченкой, съ блѣднымъ цвѣтомъ лица, неправильнымъ носомъ и въ старой, шерстяной юбкѣ, слишкомъ для нея короткой".
-- Ты здѣсь, Джимъ?-- сказалъ онъ, подходя къ ней, когда разговаривавшаго съ ней отозвали на другой конецъ комнаты.
"Джимъ" было дѣтской передѣлкой ея страннаго имени Джиневра. Ея итальянскія подруги звали ее Геммой. Она быстро подняла голову.
-- Артуръ! О, я не знала, что ты здѣсь состоишь членомъ.
-- И я не имѣлъ понятія о тебѣ, Джимъ!.. Съ которыхъ поръ ты...
-- Ты не понялъ меня,-- возразила она быстро:-- я не членъ, я только сдѣлала кое-что. Я познакомилась съ Бини. Ты знаешь Барла Бини?
-- Да, конечно.-- Бини былъ организаторомъ Лигорнской вѣтви и вся молодая Италія знала его.
-- Ну, и онъ сталъ мнѣ разсказывать о всемъ этомъ; я попросила его повести меня на студенческое собраніе. Недавно онъ писалъ мнѣ во Флоренцію. Ты знаешь, что я была во Флоренціи на Рождествѣ.
-- Мнѣ не часто теперь пишутъ изъ дому.
-- Ахъ да. Ну такъ вотъ, я отправилась гостить къ Райтамъ. (Райты были ея старыя подруги дѣтства, переѣхавшія во Флоренцію) Бини написалъ мнѣ туда и сказалъ, чтобы я проѣхала черезъ Пизу по дорогѣ домой и была бы на сегодняшнемъ собраніи. А, вотъ они начинаютъ!
Въ лекціи рѣчь шла объ идеальной республикѣ и объ обязанности молодежи быть готовымъ къ ней. Лекторъ выказывалъ очень смутное пониманіе своего предмета, но Артуръ слушалъ съ напряженнымъ восторгомъ: онъ теперь удивительно лишенъ былъ критической способности. Когда ему представлялся нравственный идеалъ, онъ проглатывалъ эту духовную пищу ни на секунду не задумываясь о томъ: удобоварима ли она.
Когда лекція и длинныя пренія, послѣдовавшія за ней, кончились и студенты начали расходиться, онъ подошелъ къ Геммѣ, которая все еще тихо сидѣла въ углу комнаты.
-- Я провожу тебя, Джимъ! Гдѣ ты живешь?
-- У Марьеты.
-- У старой экономки твоего отца?
-- Да. Она живетъ довольно далеко отсюда.
Они шли нѣкоторое время молча. Затѣмъ Артуръ вдругъ спросилъ:
-- Тебѣ семнадцать лѣтъ, не правда ли?
-- Мнѣ исполнилось семнадцать въ октябрѣ.
-- Я всегда зналъ, что ты не сдѣлаешься такой дѣвушкой, какъ всѣ и не будешь выѣзжать на балы. Джимъ, дорогая, я такъ часто думалъ о томъ, станешь ли ты когда-нибудь нашей?
-- Вотъ я и стала!
-- Ты говоришь, что помогала кое въ чемъ Бини. Я даже не зналъ, что ты съ нимъ знакома.
-- Я не Бини помогала, а тому, другому...
-- Кому другому?
-- Тому, который говорилъ сегодня со мной, Боллѣ.
-- Ты хорошо его знаешь?-- сказалъ Артуръ съ легкимъ оттѣнкомъ ревности. Болла былъ ему нѣсколько непріятенъ. Между ними существовало соперничество по поводу одного дѣла въ комитетѣ молодой Италіи; партія поручила это дѣло Боллѣ, считая Артура слишкомъ молодымъ и неопытнымъ.
-- Я его хорошо знаю, и онъ мнѣ нравится. Онъ жилъ нѣсколько времени въ Лигорно.
-- Я знаю, онъ отправился туда въ ноябрѣ.
-- Да, чтобы организовать провозъ на корабляхъ. Артуръ, не думаешь ли ты, что вашъ домъ болѣе безопасенъ, чѣмъ нашъ, въ этомъ дѣлѣ? Никто бы не сталъ подозрѣвать богатую семью кораблевладѣльцевъ, какъ ваша. И ты всякаго знаешь въ домахъ.
-- Тише, не такъ громко, милая! Значитъ, въ вашемъ домѣ спрятаны были книги изъ Марселя?
-- Только на одинъ день. Но, можетъ быть, мнѣ не слѣдовало говорить тебѣ этого.
-- Почему нѣтъ? Ты же знаешь, что я принадлежу къ партіи, я членъ ея. Гемма, дорогая, я былъ бы счастливѣе всѣхъ въ мірѣ, если бы къ намъ присоединились вы... ты и padre...
-- Твой padre? Навѣрное, вѣдь, онъ...
-- Нѣтъ, онъ по иному думаетъ. Но я иногда воображалъ себѣ -- т.-е. надѣялся -- я самъ не знаю...