Вилье-Де-Лиль-Адан Огюст Де
Сентиментализм

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Вилье де Лиль-Адан
СЕНТИМЕНТАЛИЗМЪ.

Жану Марра.

Я себя мало уважаю, когда вникаю въ себя,
но много, когда сравниваю себя съ другими.
Господинъ, какъ всѣ.

   Въ одинъ весенній вечеръ, двое благовоспитанныхъ молодыхъ людей, Люсьенна Эмери и графъ Максимиліанъ де В***, сидѣли подъ большими деревьями въ одной изъ аллей Елисейскихъ Полей
   Люсьенна, это -- та прекрасная молодая женщина, которая всегда одѣта въ черное, лицо которой мраморно-блѣдно и чья исторія неизвѣстна.
   Максимиліанъ, о трагической кончинѣ котораго въ свое время сообщалось, былъ поэтомъ, выдающимся по дарованію; кромѣ того, онъ былъ хорошо сложенъ, съ самыми совершенными манерами. Въ его глазахъ отражался блескъ ума, они были очаровательны, но нѣсколько холодны, подобно драгоцѣннымъ каменьямъ.
   Ихъ близость длилась едва шесть мѣсяцевъ.
   И вотъ, въ тотъ вечеръ, они въ молчаніи смотрѣли на смутные силуэты экипажей, тѣней гуляющихъ.
   Вдругъ мадамъ Эмери взяла нѣжно за руку своего возлюбленнаго.
   -- Не кажется ли вамъ, мой другъ,-- сказала она ему,-- что безпрестанно волнуемые искусственными и, такъ сказать, абстрактными переживаніями, великіе художники, какъ вы, въ концѣ-концовъ, притупляютъ въ себѣ способность дѣйствительно переживать страданія и наслажденія, назначенныя имъ Рокомъ! Во всякомъ случаѣ, вы не безъ затрудненія, по которому васъ можно бы счесть за безчувственныхъ, выражаете тѣ личныя чувства, которыя жизнь заставляетъ васъ испытывать. При видѣ холодной размѣренности вашихъ движеній можно подумать, что вы трепещете только изъ учтивости. Постоянная забота объ Искусствѣ, безспорно, преслѣдуетъ васъ даже въ любви и въ горѣ. Анализируя всю сложность этихъ чувствъ, вы слишкомъ боитесь не быть совершенными въ ихъ выраженіи, не правда ли?.. не быть достаточно точными въ изображеніи вашего смятенія?.. Вы никакъ не можете отдѣлаться отъ этой предвзятой мысли. Она парализуетъ ваши лучшіе порывы и умѣряетъ вашу природную откровенность. Какъ-будто бы вы -- владыки иной вселенной -- безпрестанно окружены невидимой толпой, готовой къ критикѣ или къ оваціямъ. Однимъ словомъ, когда вамъ выпадаетъ блаженство или великое несчастье, первое, что пробуждается въ васъ, даже еще раньше, чѣмъ вашъ разсудокъ отдаетъ себѣ въ этомъ отчетъ, это смутное желаніе освѣдомиться у какого-нибудь выдающагося актера, какимъ жестамъ подобаетъ предаться при данномъ обстоятельствѣ. Неужели Искусство ведетъ къ безчувствію?.. Эта мысль меня тревожитъ.
   -- Люсьенна,-- отвѣтилъ графъ,-- я зналъ одного пѣвца, который у смертнаго одра своей невѣсты, слыша конвульсивныя рыданія ея сестры, не могъ не обратить вниманія, несмотря на все свое горе, на тѣ голосовые недостатки, которые можно было отмѣтить въ этихъ рыданіяхъ, и невольно сталъ думать объ упражненіяхъ, которыя придали бы имъ "больше стройности". Это кажется вамъ дурнымъ?.. Однако жъ, нашъ пѣвецъ умеръ отъ этой разлуки, а оставшаяся въ живыхъ сняла трауръ какъ разъ въ день, полагающійся по обычаю.
   Мадамъ Эмери посмотрѣла на Максимиліана.
   -- Послушать васъ,-- сказала она,-- такъ станетъ трудно опредѣлить, въ чемъ состоятъ истинное чувство и по какимъ признакамъ можно его узнать!
   -- Я охотно разсѣю ваши сомнѣнія на этотъ счетъ,-- отвѣтилъ, улыбаясь, господинъ де В***. Но... техническіе термины... скучны, и я боюсь...
   -- Полноте! у меня мой букетъ пармскихъ фіалокъ, у васъ -- ваша сигара; я слушаю васъ.
   -- Ну, хорошо! пусть будетъ такъ; я повинуюсь,-- отвѣчалъ Максимиліанъ.-- По вашимъ словамъ, мозговыя фибры, затронутыя ощущеніями радости или горя, какъ бы ослаблены у художника той чрезмѣрностью интеллектуальныхъ эмоцій, къ которой ежедневно принуждаетъ служеніе Искусству? А я, напротивъ, считаю, что эти таинственныя фибры у него напряжены болѣе! Прочіе люди кажутся одаренными нѣжными свойствами, болѣе упорядоченными, страстями, болѣе искренними, болѣе серьезными, однимъ словомъ?..
   А я утверждаю, что спокойствіе ихъ организмовъ, еще немного омраченныхъ Инстинктомъ, побуждаетъ ихъ давать намъ, подъ видомъ высшихъ выраженій чувствъ, просто чрезмѣрность животности.
   Я утверждаю, что ихъ сердце и ихъ мозгъ плохо обслуживаются нервными центрами, которые, будучи погружены въ обычное оцѣпенѣніе, вибрируютъ гораздо слабѣе и глубже, чѣмъ наши. Они какъ-будто спѣшатъ излить въ вопляхъ свои впечатлѣнія лишь для того, чтобы дать себѣ иллюзію жизни или чтобы оправдать заранѣе ту инерцію, въ которую они неизбѣжно впадутъ снова.
   Эти натуры, лишенныя эхо, представляютъ собою то, что свѣтъ зоветъ людьми "съ характеромъ",-- существа, сердца -- яростныя и ничтожныя. Не будемъ болѣе обманываться тупостью ихъ криковъ. Выставлять напоказъ свою слабость, въ тайной надеждѣ распространить свою заразу и извлечь пользу, хотя бы фиктивную въ собственныхъ глазахъ, изъ того истиннаго волненія, которое удается возбудить въ другихъ, благодаря такому притворству,-- развѣ не приличествуетъ это лишь несовершеннымъ существамъ?
   Во имя какихъ реальныхъ правъ хотятъ они установить, что всѣ эти порывы, болѣе чѣмъ сомнительнаго качества, неизбѣжны для выраженія страданій или упоеній жизни, и называть безчувственными тѣхъ, кого стыдливость удерживаетъ отъ этого? Развѣ лучъ, падающій на необдѣланный алмазъ, отражается въ немъ лучше, чѣмъ въ хорошо отшлифованномъ брилліантѣ, въ который проникаетъ самая сущность свѣта? Въ самомъ дѣлѣ, мужчины и женщины, которыхъ трогаютъ чрезмѣрныя проявленія чувства, предпочитаютъ нестройные звуки глубокимъ мелодіямъ: вотъ и все.
   -- Простите, Максимиліанъ,-- прервала мадамъ Эмери,-- я слушаю вашъ, можетъ-быть, слишкомъ тонкій анализъ съ искреннимъ восхищеніемъ... но не будете ли вы любезны сказать мнѣ, который это бьетъ часъ?
   -- Десять часовъ, Люсьенна!-- отвѣтилъ молодой человѣкъ, глядя на свои часы при свѣтѣ сигары.
   -- А!.. Хорошо, продолжайте.
   -- Но откуда въ васъ это небывалое безпокойство о часахъ?
   -- Потому что это -- послѣдній часъ нашей любви, мой другъ) -- отвѣтила Люсьенна.-- Я приняла свиданіе съ де-Ростанжемъ въ половинѣ двѣнадцатаго, сегодня вечеромъ; я медлила сообщить вамъ объ этомъ до послѣдней минуты. Вы разсердились на меня за это? Простите меня.
   Если графъ при этихъ словахъ и сталъ немного блѣднѣе, то покровительственный сумракъ скрылъ этотъ признакъ волненія; ни малѣйшая дрожь не обнаружила того, что должно было пережить все его существо въ эту минуту.
   -- А!-- сказалъ онъ ровнымъ и благозвучнымъ голосомъ,-- это одинъ изъ самыхъ совершенныхъ молодыхъ людей, весьма заслуживающій вашу привязанность. Итакъ, позвольте попрощаться съ вами, дорогая Люсьенна,-- прибавилъ онъ.
   Онъ взялъ руку своей любовницы и поцѣловалъ ее.
   -- Кто знаетъ, что готовитъ намъ будущее?-- отвѣтила ему Люсьенна, улыбаясь, хотя и немного разочарованная.-- Ростанжъ -- лишь непреодолимый капризъ.-- А теперь,-- прибавила она послѣ короткаго молчанія,-- продолжайте, мой другъ, прошу васъ. Мнѣ хотѣлось бы узнать, раньше чѣмъ мы разстанемся, что даетъ право великимъ художникамъ такъ презирать пріемы друзахъ людей.
   Прошло мгновеніе, ужасное, нѣмое, между обоими любовниками.
   -- Однимъ словомъ, мы переживаемъ обычныя ощущенія,-- продолжалъ Максимиліанъ,-- съ той же интенсивностью, какъ и всякій другой. Да, естественный, инстинктивный фактъ ощущенія мы испытываемъ физически, какъ и всѣ! Но только при самомъ началѣ мы переживаемъ его такимъ человѣческимъ образомъ!
   Только невозможность выразить непосредственное продолженіе этого чувства заставляетъ насъ казаться какъ бы парализованными, почти всегда, во многихъ обстоятельствахъ. Въ ту минуту, когда другіе люди уже впадаютъ въ забвеніе, такъ какъ въ нихъ нѣтъ достаточной жизненной энергіи, ощущенія возрастаютъ въ насъ, ну, какъ ропотъ волнъ, когда приближаешься къ морю.
   Воспріятіе этого сокровеннаго продленія ощущеній, этихъ безконечныхъ и чудесныхъ вибрацій и даетъ превосходство нашей расѣ. Отсюда-то возникаютъ тѣ кажущіяся противорѣчія между сознаніемъ и манерой держать себя, когда кто-либо изъ насъ пытается выразить, подобно всѣмъ, то, что онъ испытываетъ. Подумайте, какое разстояніе отдѣляетъ насъ отъ тѣхъ первобытныхъ временъ Чувства, такъ давно затерянныхъ въ глубинѣ нашего духа! Беззвучность голоса, аномаліи жестовъ, подыскиваніе словъ,-- все противорѣчіе общепризнаннымъ проявленіямъ откровенности и пошлостямъ обычной рѣчи, приспособленной къ чувствамъ большинства. Мы звучимъ фальшиво: насъ находятъ ледяными. Женщины, приглядываясь къ намъ, не прощаютъ намъ. Онѣ охотно воображаютъ, что мы также будемъ безумствовать хотя немного, что мы отправимся, наконецъ, на тѣ самыя "облака", гдѣ, какъ извѣстно, укрываются "поэты", согласно съ выраженіемъ, умышленно распространеннымъ буржуазіей. Каково же ихъ изумленіе при видѣ какъ разъ противоположнаго! Презрительное отвращеніе, испытываемое ими при этомъ открытіи, по отношенію къ тѣмъ, кто обманулъ ихъ на нашъ счетъ, переходитъ всѣ границы,-- и если бы мы захотѣли мести, она была бы забавна для насъ.
   Нѣтъ, Люсьенна, мы неумышленно изъясняемся дурно при тѣхъ лживыхъ признаніяхъ, въ которыхъ люди проявляютъ себя. Мы бы напрасно старались снова одѣться во всѣ эти человѣческія рубища, забытыя въ нашей передней съ незапамятныхъ временъ! Мы слились съ самой сущностью Радости! съ живой идеей Страданія! Что жъ дѣлать! Это такъ. Одни, среди людей, мы достигли почти божественной власти: преображать простымъ прикосновеніемъ радости Любви, напримѣръ, или ея муки въ непосредственный знакъ вѣчности. Въ этомъ наша неизреченная тайна! Инстинктивно мы не даемъ ей обнаружиться,-- чтобы избавить, насколько возможно, нашего ближняго отъ стыда сознанія, что мы для него непостижимы. Увы! мы похожи на тѣ могучіе восточные хрустальные сосуды, въ которыхъ спитъ чистая эссенція мертвыхъ розъ и которые герметически закрыты тройной оболочкой изъ воска, золота и пергамента.
   Единой слезы этой эссенціи, хранимой такъ въ большой драгоцѣнной амфорѣ (богатство цѣлаго рода, которое передается по наслѣдству, какъ священное сокровище, благословенное предками), достаточно, чтобы насытить ароматомъ много мѣръ чистой воды, увѣряю васъ, Люсьенна! А такая вода, въ свою очередь, можетъ наполнить благоуханіями много жилищъ, много гробницъ, въ продолженіе долгихъ лѣтъ!.. Но мы нисколько не похожи (и въ этомъ наше преступленіе) на тѣ флаконы, наполненные банальными духами, жалкія и скудныя склянки которыхъ часто забываютъ закупорить и достоинство которыхъ прокисаетъ или разлетается со всѣми мимолетящими вѣяніями. Овладѣвъ чистотою ощущеній, недоступной профанамъ, мы оказались бы лгунами въ собственныхъ глазахъ, если бы усвоили принятыя пантомимы и "освященныя" выраженія, которыми довольствуется заурядный человѣкъ. Мы поспѣшили бы, по совѣсти, разувѣрить его. если бы онъ повѣрилъ, хотя бы на одно мгновенье, первому крику, который иногда вырываетъ у насъ счастливая или роковая случайность. Правильному пониманію Искренности обязаны мы тѣмъ, что остаемся умѣренными въ жестахъ, разборчивыми въ словахъ, осторожными въ порывахъ, сдержанными въ отчаяніи.
   Итакъ, значитъ, обвиняютъ насъ въ холодности именно за достоинства нашей способности чувствовать.-- Право же, дорогая Люсьенна, если бы намъ захотѣлось (отъ чего избавь насъ, Боже) перестать быть непонятными для большинства субъектовъ,-- потребовать отъ ихъ разумѣнія иной чести, кромѣ равнодушія,-- то было бы, въ самомъ дѣлѣ, желательно, какъ вы это только что говорили сейчасъ, чтобы въ выдающихся случаяхъ хорошій актеръ становился позади насъ, просовывалъ бы свои руки подъ наши, и потомъ говорилъ бы и жестикулировалъ бы за насъ. Мы были бы увѣрены тогда, что растрогаемъ толпу именно тѣмъ, что одно только и доступно ей.
   Мадамъ Эмери, въ глубокой задумчивости, смотрѣла на графа де В***.
   -- Ну, право же, мой дорогой Максимиліанъ,-- воскликнула она,-- въ концѣ-концовъ, вы не посмѣете болѣе произносить "здравствуйте" или "прощайте" изъ страха, что покажется, будто вы... заимствуете эти выраженія... у большинства смертныхъ 1 У васъ бываютъ восхитительныя и незабвенныя минуты, въ этомъ я сознаюсь, и горжусь тѣмъ, что внушала ихъ вамъ... Порою вы ослѣпляли меня глубинами вашего сердца и тихими изліяніями вашей нѣжности, да, вплоть до какого-то восхищенія, о которомъ я уношу навсегда причудливое и волнующее воспоминаніе!..Но какъ же быть!..вы ускользаете отъ меня -- куда-то, куда я не могу за вами слѣдовать!-- и никогда я не буду вполнѣ увѣрена, что сами вы испытываете инымъ образомъ, а не только въ воображеніи, то, что вы заставляете чувствовать другого. И вотъ, благодаря этому, Максъ, я могу лишь разстаться съ вами.
   -- Все же мнѣ приходится не быть обыкновеннымъ, хотя бы я и долженъ былъ подвергнуться за это презрѣнію всѣхъ честныхъ людей, которые (можетъ-быть, справедливо)считаютъ себя устроенными лучше, чѣмъ я,-- отвѣтилъ графъ.-- Къ тому же, мнѣ кажется, что всѣ въ настоящее время болѣе или менѣе перестали переживать что бы то ни было. Я надѣюсь, что въ скоромъ времени въ каждой столицѣ будетъ по четыреста или пятисотъ театровъ, въ которыхъ обычныя приключенія жизни будутъ разыгрываться значительно лучше, чѣмъ въ дѣйствительности; тогда никто не станетъ утруждать себя жить въ самомъ дѣлѣ. Когда кто-нибудь захочетъ увлечься или растрогаться, онъ купитъ себѣ мѣсто въ партерѣ; онъ будетъ проще. Развѣ такой пріемъ не будетъ въ тысячу разъ предпочтительнѣй, съ точки зрѣнія здраваго смысла?.. Къ чему истощать свои силы на страсти, обреченныя на забвеніе!.. А что не забывается въ продолженіе полугода? Ахъ! если бы вы знали, сколько молчанія носимъ мы въ себѣ!.. Но, простите, Лгосьенна: уже половина одиннадцатаго, и было бы неделикатно не напомнить вамъ объ этомъ послѣ только что сдѣланнаго вами признанія,-- тихо проговорилъ Максимиліанъ, улыбаясь и вставая.
   -- Ваше заключеніе?..-- сказала она.-- Я успѣю доѣхать.
   -- Вотъ мое заключеніе, -- отвѣтилъ Максимиліанъ,-- Когда какой-нибудь господинъ восклицаетъ по поводу одного изъ насъ, ударяя по наружнымъ стѣнкамъ груди, какъ бы для того, чтобы отвлечься отъ той пустоты, которую онъ самъ въ себѣ сознаетъ: "У него слишкомъ много ума, чтобы имѣть сердце!" -- то, во-первыхъ, весьма вѣроятно, что господинъ этотъ не на шутку разсердился бы, если бы ему отвѣчали, что у него "слишкомъ много сердца, чтобы имѣть умъ!" -- что доказываетъ, что, въ сущности, мы не избрали худшую часть, по признанію того самого, который насъ въ этомъ упрекаетъ. Во-вторыхъ, замѣчаете ли вы, чѣмъ становится эта фраза послѣ внимательнаго анализа? Это все равно, что сказать:
   "Этотъ человѣкъ слишкомъ хорошо воспитанъ, чтобы стараться имѣть хорошія манеры!" Въ чемъ состоятъ хорошія манеры? Этого ни невоспитанный, ни самый благовоспитанный человѣкъ никогда не узнаетъ, несмотря на всѣ кодексы приличій, самые добросовѣстные и ребячески точные. Такъ что эта фраза только съ наивностью выражаетъ ту инстинктивную и, такъ сказать, меланхолическую зависть нѣкоторыхъ натуръ къ намъ. То, что насъ, въ самомъ дѣлѣ, раздѣляетъ, не есть различіе: это -- безконечность.
   Люсьенна встала и взяла подъ руку Г. де В***.
   -- Я выношу изъ нашего разговора ту аксіому,-- сказала она,-- что какъ бы ни казались противорѣчивы ваши слова и ваши поступки, но, иногда, при ужасныхъ или радостныхъ обстоятельствахъ вашей жизни, они совсѣмъ не доказываютъ, что вы...
   -- Деревянный!..-- докончилъ графъ съ улыбкой.
   Они смотрѣли на проѣзжавшіе освѣщенные экипажи. Максимиліанъ сдѣлалъ знакъ одному изъ нихъ, который и приблизился. Послѣ того, какъ Люсьенна, усѣлась, молодой человѣкъ молчаливо поклонился.
   -- До свиданья!-- крикнула Люсьенна, посылая ему поцѣлуй.
   Экипажъ удалился. Графъ нѣкоторое время слѣдилъ за нимъ глазами, какъ бы по обязанности; потомъ, пройдя авеню, пѣшкомъ, съ сигарой въ зубахъ, онъ вернулся домой, описавъ полукругъ.
   Когда же онъ остался одинъ, въ своей комнатѣ, онъ сѣлъ у своего рабочаго стола, взялъ изъ несессера маленькую пилочку и, казалось, весь ушелъ въ заботу о полировкѣ оконечности своихъ ногтей. Затѣмъ онъ написалъ нѣсколько стиховъ объ... одной шотландской долинѣ, воспоминаніе о которой довольно неожиданно пришло къ нему среди всѣхъ случайностей раздумья.
   Потомъ онъ разрѣзалъ нѣсколько страницъ новой книги, пробѣжалъ ихъ и бросилъ томъ.
   Пробило два часа ночи; онъ потянулся.
   -- Это сердцебіеніе, право, невыносимо!-- прошепталъ онъ.
   Онъ поднялся, опустилъ тяжелыя занавѣски и драпировки, подошелъ къ письменному столу, открылъ его, вынулъ изъ ящика маленькій пистолетъ "кулачный ударъ", приблизился къ софѣ, приложилъ дуло къ своей груди, улыбнулся и пожалъ плечами, закрывая глаза.
   Раздался глухой, подавленный драпировками выстрѣлъ; немного синеватаго дыма поднялось отъ груди молодого человѣка, который упалъ на подушки.

-----

   Съ тѣхъ поръ, когда спрашиваютъ Люсьенну о причинѣ ея темныхъ нарядовъ, она отвѣчаетъ всѣмъ своимъ возлюбленнымъ веселымъ тономъ: -- Ну, что же вы хотите! Черное мнѣ такъ идетъ!
   Но траурный вѣеръ трепещетъ тогда на ея груди, какъ крыло ночной бабочки на надгробномъ камнѣ.
   

--------------------------------------------------------

   Источник текста: Вилье де Лиль-Адан. Жестокие рассказы. Перевод с французского Брониславы Рунт. Под редакцией и с предисловием Валерия Брюсова. -- Москва: Книгоиздательство "Польза", В. Антик и Ко, 1912.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru