Кто тебя не любитъ, дивная старина? Кто съ наслажденіемъ не вспоминаетъ, не мечтаетъ о тебѣ?
Въ самомъ дѣлѣ, славное то было время! Все дышало поэзіей; міръ фантазіи, изящной, граціозной, вездѣ почти заглушалъ дѣйствительность, которая къ сожалѣнію бываетъ такъ часто груба и даже отвратительна. Въ прозрачныхъ струяхъ рѣкъ плескались ундины, хохотали русалки, коралловыми гребнями расчесывая свои роскошные зеленые волосы, сладко пѣли сирены, заманивая въ прохладную, но коварную влагу неопытныхъ смертныхъ, и плавали иногда, разсѣкая бѣлой, упругой грудью пѣнистыя волны. Деревья съ любовію склоняли къ родѣ свои вѣтви; по эти были не простыя деревья: въ нихъ жили гамадріады, нимфы-домосѣдки, которыя никогда не покидали своего жилья, и даже погибали вмѣстѣ съ нимъ. Въ огнѣ весело плясали саламандры; въ воздухѣ вились легкія граціозныя сильфы, онѣ разсыпали жемчужную росу на землю, раздавали краски и тѣни цвѣтамъ, и щедрою рукою золотили и пестрили крылья мотыльковъ. Весело было кружиться въ воздухѣ крошечнымъ сильфамъ; а подъ землей копошились и трудились маленькіе головастые гномы...
Вотъ, мы въ лѣсу. Слышатся звонкій смѣхъ и звуки свирѣли: это шаловливая нимфа дразнитъ козлоногаго фавна; кокетка раздосадила его,-- вотъ онъ бросилъ свирѣль, разбилъ се съ горя, нимфа пустилась бѣжать, онъ за ней, по -- оставимъ ихъ...
Что это за чудный цвѣтокъ! какое богатство красокъ, какъ роскошно золотитъ его солнечный лучъ! но не троньте этого цвѣтка: онъ дышетъ, онъ живетъ, это -- не цвѣтокъ, а дѣвушка, бѣдная прелестная царевна, которую злая волшебница, въ отмщеніе за то, что та ее не пригласила на крестины, осудила быть нѣсколько тысячъ лѣтъ цвѣткомъ.
Въ тѣ блаженныя времена у каждаго человѣка вообще, а у знатныхъ въ особенности, непремѣнно были крестными матерями волшебницы, и эти крестныя матери дѣйствительно чрезвычайно заботились о своихъ крестныхъ дѣткахъ.
Призадумался молодой рыцарь, грустно склонилъ голову на руку, да какъ ему и не горевать. Завтра долженъ онъ биться съ врагомъ, а нѣтъ у рыцаря ни надежнаго копья, ни крѣпкой брони, ни вѣрнаго коня; но за то есть у него крестная мать -- добрая волшебница, а это лучше всего. Дѣйствительно, не успѣлъ рыцарь погоревать порядочно, какъ уже на розовомъ облакѣ летитъ его покровительница. Спрашиваетъ она его о причинѣ его горя,-- разсказываетъ онъ ей свою бѣду, волшебница только улыбнулась, и ударила жезломъ по землѣ. Разверзлась земля, и явилась толпа гномовъ. По мановенію жезла волшебницы принялись гномы за работу: застучали молоты по наковальнямъ, засвистѣли мѣхи, посыпались искры; не успѣлъ рыцарь удивиться, какъ уже готовы ему и копье, и шлемъ, и броня, и у крыльца стоитъ статный копь. Чудный копь! не проситъ онъ ни ѣсть, ни нить, не надо ему ни сна, ни отдыха, а съ быстротой его никто не можетъ сравниться. Обрадовался рыцарь, хотѣлъ было благодарить волшебницу, но и она и гномы давно уже скрылись!
Волшебницамъ въ то время было много дѣла: вотъ надо еще навѣстить крестницу, и волшебница подлетѣла къ древнему замку. На крутой горѣ стоитъ замокъ, окруженный широкимъ рвомъ: никто не можетъ войти безъ воли хозяина въ это угрюмое жилище; но для волшебницъ законъ не писанъ, она прямо влетаетъ въ окно. "Маменька крестная,-- говоритъ ей прелестная царевна, а я тебя давно ждала, у меня до тебя есть большая просьба: завтра у насъ праздникъ, дамъ и рыцарей будетъ много, а важнѣе всего для меня то, что будетъ и рыцарь, избранникъ моего сердца; но вотъ мое горе, цвѣтъ у меня такого платья, которое могло бы затмить наряды другихъ дамъ. Маменька крестная! помоги мнѣ; мнѣ такъ хотѣлось-бы быть лучше всѣхъ, чтобъ поправиться ему больше всѣхъ". Волшебница опять взмахнула жезломъ, по на этотъ разъ явились не гномы, а сильфы. Шепнула имъ что-то волшебница, и быстро закружились въ воздухѣ хорошенькіе малютки-сильфы. Какъ они хлопочутъ, какъ суетятся, какъ старательно ловятъ бѣлую, тонкую паутинку, но вотъ всѣ онѣ слетѣлись къ золотистому облачку, чинно на немъ усѣлись и важно принялись за работу. Быстро двигаются ихъ хорошенькіе пальчики, кипитъ работа въ ихъ крошечныхъ ручкахъ, и -- вотъ она уже готова. Быстро спрыгнули съ облака сильфы, весело понеслись въ воздухѣ, окунули мимолетомъ въ радугу свое эфирyое произведеніе, и вотъ -- передъ царевной очутилось чудное разноцвѣтное платье.
Славно было жить въ старое время! Куда дѣвались вы добрыя и злыя волшебницы, нимфы, панды, саламандры, гномы, сильфы? гдѣ вы? гдѣ вы!
А гдѣ же они въ самомъ дѣлѣ? Осмотримся повнимательнѣе: не найдемъ ли мы ихъ теперь около насъ, только подъ другимъ названіемъ и въ другомъ видѣ? Дѣйствительно, они существуютъ и теперь, только стали намъ извѣстны, подъ однимъ общимъ именемъ: машины! Наяды и ундины стали вертѣть колеса водяныхъ мельницъ; саламандры подружились съ сиренами, и стали двигать пароходы; томы превратились въ желѣзныя машины; а сильфы -- въ телеграфъ. Зайдемте на этотъ оружейный заводъ; какіе гномы могутъ такъ быстро и такъ хорошо дѣлать оружіе и ковать желѣзо, какъ эти некрасивыя, по за то благодѣтельныя машины? Какія сильфы могутъ передать такъ скоро нужное извѣстіе, какъ этотъ телеграфъ, или соткать такую чудную ткань, какъ эти бумагопрядильныя машины?
Злые и добрые волшебники не изчезли также: они остались на землѣ; но теперь они извѣстны подъ именемъ -- знанія и невѣжества. Они теперь также борятся, какъ и въ прежнія времена; но какъ прежде, такъ и теперь, къ счастію человѣчества доброе начало всегда окончательно торжествуетъ надъ злымъ.
Знаніе изобрѣтаетъ машины, невѣжество доказываетъ, что они вредны. Не было машинъ, 20 ткачей находили себѣ работу: изобрѣли прядильную машину, и гдѣ нужно было 20 рукъ, тамъ стало достаточно двухъ. Это -- справедливо; но зато машина работаетъ гораздо скорѣе, не требуетъ ни пищи, ни жилья, ни платы за труды, слѣдственно можетъ ткать гораздо дешевле, чѣмъ человѣкъ. Цѣна на товаръ понижается, онъ становится доступенъ всѣмъ, его требуется больше, и работники черезъ это не только не лишаются работы, но напротивъ того, пріобрѣтаютъ ее еще болѣе, чѣмъ прежде. Обвинять машины, это -- все равно, что обвинять человѣка, который одной рукой отнялъ бы маленькій кусокъ хлѣба, а другой отдалъ бы два большихъ. Еще недавно было время, когда шелковыя ткани были такъ дороги, что люди небогатые носили только ситцевыя платья. Да и эти ситцы въ то время стоили чуть-ли не дороже, чѣмъ теперь шелковыя матеріи. Кому же мы обязаны тѣмъ, что можемъ быть теперь лучше и щеголеватѣе одѣты?-- улучшеннымъ машинамъ. И такъ во всемъ; возьмемте самый простой примѣръ. Сколько времени нужно было бы для того, чтобъ вспахать десятину земли лопатой? и сколько времени нужно, чтобъ вспахать тоже количество земли сохой? Всякій можетъ рѣшить, что скорѣе, лучше и выгоднѣе. Скорѣели баба истолчетъ въ ступѣ фунтъ муки, или водяная мельница смелетъ цѣлый пудъ? Скорѣели и удобнѣе можно проскакать верхомъ на лошади 100 верстъ, или проѣхать тоже самое пространство по желѣзной дорогѣ?
Разнаго рода вопросы представляются намъ на каждомъ шагу, а отвѣтить на нихъ всякій можетъ самъ. Но~наконецъ положимъ, что машины вредны; отчегоже они не влекутъ за собой разоренья, а напротивъ обогащаютъ край, въ которомъ появляются? Гуттенбергъ изобрѣлъ книгопечатаніе, и лишилъ насущнаго хлѣба нѣсколько десятковъ писцевъ; по не кормитъ ли въ настоящее время это самое книгопечатаніе тысячи типографщиковъ? Жакаръ изобрѣлъ прядильный станокъ, нѣсколько ткачей вошли по міру; но зато теперь какое количество народа заработываетъ себѣ хлѣбъ на бумагопрядильныхъ фабрикахъ! А между тѣмъ мы за всѣ произведенія платимъ несравненно дешевле, и, благодаря машинамъ, можемъ имѣть за дешевую дѣву то, что наши предки не моглибы достать ни за какія деньги.
Хорошо было въ старину, но -- не лучше ли еще теперь, и не больше ли еще чудесъ въ настоящее время, чѣмъ было прежде? Можетъ быть, эти чудеса по представляютъ такого блестящаго поприща для игры фантазіи, не такъ волнуютъ воображеніе, не такъ изящны, не такъ красивы; по зато приносятъ человѣчеству гораздо болѣе дѣйствительной, существенной пользы, чѣмъ въ старину....
Въ темную ночь быстро мчится поѣздъ желѣзной дороги. Со свистомъ и грохотомъ несется металлическій конь: не существуетъ для него ни лѣни, ни усталости, никто не превзойдетъ его въ силѣ, и никто не сравнятся съ нимъ въ покорности волѣ человѣка. Гордо разсѣкаетъ онъ мѣдной грудью воздухъ, и оставляетъ до себѣ длинный огненный слѣдъ. Нѣтъ у него ни любимцевъ, ни избранныхъ: онъ вѣрно и ровно служитъ всему человѣчеству; богачъ или бѣднякъ, вельможа или простолюдинъ,-- онъ всѣхъ мчитъ съ одинакой быстротой. Онъ созданъ не для прихоти одного, а для пользы всѣхъ, и сколькимъ приноситъ онъ счастье и довольство!..
Пойдемъ въ это громадное, ярко освѣщенное зданіе: какъ фонарь блеститъ огнемъ волшебный замокъ нашего вѣка. Заглянемъ, что дѣлается въ немъ: Какое оживленіе! какой шумъ! скрипятъ гигантскія колеса, стучатъ желѣзные молоты, мѣрно и быстро работаютъ сторукіе великаны-машины! около нихъ, какъ въ муравейникѣ, суетятся и трудятся люди, но чтобы могли сдѣлать они своими слабыми руками безъ помощи этихъ добрыхъ геніевъ нашего времени? Никогда человѣческія руки не достигли бы ни этого проворства, ни этой отчетливости. Одна машина работаетъ за нѣсколько тысячъ человѣкъ, и какъ благодѣтельная волшебница, или, лучше сказать, какъ добрая мать, разсыпаетъ свои благодѣянія всѣмъ, приспособляясь къ желаніямъ и требованіямъ каждаго. Богатому въ изобиліи даетъ предметы роскоши, бѣдному необходимѣйшія для жизни вещи, и -- главное -- даетъ работу, то есть и средства къ жизни. Вотъ чудеса и волшебство нашего времени. На сколько они выше и лучше прежнихъ: они не вымыслы праздной фантазіи, они существуютъ въ дѣйствительности, и въ дѣйствительности приносятъ намъ пользу, удобства и богатство.
Невѣжество, какъ злой колдунъ, старается вредить всякому доброму началу,-- оно шепчетъ, въ старину все было лучше, и тѣшитъ воображеніе сказками,-- оно разбиваетъ машины, жгетъ книги,-- оно же во время повальныхъ болѣзней называетъ отравителями и убиваетъ людей, въ рукахъ которыхъ спасенье человѣчества,-- оно, какъ злая волшебница, хотѣло бы усыпить умъ и волю человѣка, какъ въ старину прелестную сказочную царевну; по тутъ является благодѣтельный геній -- наука!
Она пробуждаетъ насъ отъ тягостной дремоты, раскрываетъ передъ нами таинства природы, и учитъ извлекать изъ нихъ пользу. Всюду мы видимъ ея благодѣтельное вліяніе, вездѣ мы видимъ чудеса, большія, чѣмъ въ старину. По мановенію ея могучаго жезла разверзается земля и отдаетъ намъ свои сокровища, драгоцѣнные металлы, камни, предметы роскоши и предметы необходимости. Дно морей отдаетъ намъ свои перлы и кораллы; безъ парусовъ и веселъ беззаботно мы пускаемся въ море; безъ лошадей ѣздимъ по землѣ; съ быстротой желанія можемъ мы передать наши мысли почти изъ края въ край земли; слово смертнаго человѣка -- мы можемъ сдѣлать навсегда безсмертнымъ! Въ трескучій морозъ мы въ теплой комнатѣ можемъ ходить въ удобныхъ и легкихъ платьяхъ, вдыхать ароматъ цвѣтовъ, носить богатыя, изящныя ткани.
Но всѣхъ чудесъ не пересчитать: мы ихъ видимъ ежедневно, ежеминутно пользуемся ими, и даже такъ привыкли къ нимъ, что перестали ихъ цѣнить,-- а съ каждымъ днемъ являются новыя еще чудеса, и, можетъ быть, со временемъ то, что представляется намъ вымысломъ фантазіи, превратится въ дѣйствительность, какъ превратилось уже такъ многое. И всѣмъ этимъ мы обязаны доброй волшебницѣ -- наукѣ, и ея вѣрнымъ геніямъ -- прислужникамъ -- машинамъ.