Верн Жюль
Цезарь Каскабель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    César Cascabel
    Перевод под редакцией С. П. Полтавского (1930).

Жюль Верн

Цезарь Каскабель

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая
ФОНД

   -- Нет ли у кого-нибудь из вас какой-либо монетки?.. Пошарьте-ка, детки, по карманам!
   -- Вот, папа, -- ответила маленькая девочка, вынимая из кармана квадратный клочок зеленоватой, грязной и помятой бумаги.
   На этой бумаге еле можно было прочитать: "United States fractional lurrency" [разменная монета Соединенных Штатов]; слова эти были отпечатаны вокруг головы почтенного человека; кроме того, в шести местах повторялась цифра десять, что означало десять центов.
   -- Откуда это у тебя? -- спросила мать.
   -- Это остаток от последней выручки, -- ответила Наполеона.
   -- А у тебя, Сандр, ничего нет?
   -- Ничего, папа.
   -- И у меня ничего.
   -- А сколько тебе не хватает, Цезарь? -- спросила Корнелия у мужа.
   -- Для круглого счета мне недостает двух центов, -- ответил Каскабель.
   -- Вот они, хозяин, -- сказал Клу-де-Жирофль, подбрасывая на ладони медную монету, которую вытащил из кармана.
   -- Браво, Гвоздик! [Клу -- по-французски -- гвоздик] -- воскликнула девочка.
   -- Ну, теперь все, -- сказал Каскабель.
   Это "все", как выразился почтенный акробат, представляло кругленькую сумму в две тысячи долларов, то есть около десяти тысяч франков.
   Десять тысяч франков -- это было целое состояние для тех, кто добыл эти деньги у публики исключительно своими талантами!
   -- Теперь надо будет купить несгораемую кассу с секретным замком. Туда мы спрячем наш фонд, -- сказал Каскабель.
   -- А разве это так необходимо? -- спросила Корнелия, которую немного испугал такой расход.
   -- Да, необходимо.
   -- Пожалуй, можно будет обойтись маленькой шкатулочкой.
   -- О, женщины! -- вскричал Каскабель. -- Все они на один манер! Да ведь шкатулочки хороши только для безделушек! А для денег надо кассу, или, по крайней мере, сундук, тем более, что мы предпринимаем далекое путешествие, и наши десять тысяч франков...
   -- Ну, хорошо, иди и покупай, но смотри, торгуйся хорошенько!
   Глава семьи отворил дверь фургона, который служил передвижным домом, сошел с подножки и отправился по улицам, ведущим к центру Сакраменто.
   В феврале в Калифорнии холодно, хотя этот штат находится на одной широте с Испанией. Но Каскабель, закутанный в шубу на куньем меху и в меховой шапке, надвинутой на уши, не чувствовал холода и шагал бодро.
   Наконец-то исполняется его заветная мечта -- у него будет фонд, необходимый для задуманного им путешествия.
   Дело происходило в начале 1867 года.
   За девятнадцать лет до того место, которое теперь занимает город Сакраменто, представляло собой широкую и пустынную равнину. В центре ее возвышалась маленькая крепость, скорее блокгауз [блокгауз -- небольшое оборонительное строение из дерева или камня, с бойницами для ружейной стрельбы], возведенный первыми торговцами в этой стране для защиты своего лагеря от нападений индейцев Западной Америки.
   Но с тех пор как американцы отняли Калифорнию у мексиканцев, которые были не в силах ее защитить, страна эта очень изменилась, и на месте крепости возник и окреп мало-помалу один из важнейших городов Соединенных Штатов, хотя его расцвету часто мешали пожары и наводнения.
   В 1867 году Каскабель мог не бояться ни набегов индейцев, ни шаек бандитов, которые наводнили эту провинцию в 1849 году, когда были открыты золотые россыпи, в особенности -- знаменитый рудник Алисон-Раух, где килограмм кварца давал на целый франк драгоценного металла.
   Но уже прошли те времена, когда люди быстро наживали сказочные богатства и, так же быстро разоряясь, доходили до ужасающей нищеты. Золотоискателей уже не было даже в Канаде, которая лежит выше штата Вашингтон, куда в 1863 году нахлынули тысячи рудокопов.
   Каскабель мог не бояться, что у него дорOгой отнимут его "фонд". В сущности говоря, вовсе не было большой необходимости в несгораемом ящике для хранения этих денег. Но Каскабель имел в виду дальнее путешествие, которое ему предстояло сделать через штаты, менее спокойные, чем Калифорния. Это путешествие он предпринимал с целью вернуться в Европу.
   Каскабель весело шагал по широким и чистым улицам, мимо великолепных скверов с чудными деревьями, пока еще без листвы, мимо гостиниц и частных домов, мимо казенных зданий англо-саксонской архитектуры и мимо высоких церквей. Всюду он видел озабоченные лица деловых людей, купцов, арматоров [арматор, или капер -- частное лицо, получившее от государственной власти разрешение снарядить судно для ведения войны, в частности -- для задержания неприятельских торговых судов], торговцев; одни ожидали суда, которые шли вверх или вниз по реке, другие чуть не приступом брали Фольсонский вокзал, откуда шли поезда внутрь страны.
   Каскабель, насвистывая французскую песенку, пошел по Гай-стрит. Он уже видел раньше на этой улице магазин, где Вильям-Дж. Морлан продавал очень хорошие и сравнительно недорогие несгораемые шкафы и шкатулки. Сам хозяин был в магазине, когда туда вошел Каскабель.
   -- Мистер Морлан, имею честь!.. Я хотел бы купить несгораемый шкаф.
   Мистер Морлан узнал Цезаря Каскабеля. Да и кто его не знал в Сакраменто? Ведь он уже три недели увеселял здесь публику.
   -- Шкаф, Каскабель? О! позвольте вас поздравить!
   -- Почему?
   -- Потому что люди, покупающие себе кассу, имеют то, что в ней сохраняют, то есть доллары.
   -- Само собою разумеется, мистер Морлан.
   -- Ну-с, не возьмете ли вы вот это? -- спросил негоциант [крупный торговец],указывая на громадный шкаф, которому было в пору красоваться в конторе Ротшильда.
   -- Что вы, что вы, мистер Морлан! Да в нем поместится все мое семейство!.. Разумеется, и это -- сокровище, но пока я не думаю запирать его под замок. А кстати, мистер Морлан, сколько сюда поместится денег?
   -- Несколько миллионов золотом.
   -- Несколько миллионов? Ну, что делать, мне придется зайти попозже, когда эти миллионы у меня будут! Видите ли, мне нужен небольшой сундучок, который я мог бы донести сам и спрятать в моем фургоне.
   -- У меня есть подходящий для вас, -- ответил торговец, указывая ему на сундучок с секретным замком.
   Сундучок весил около девяти килограммов и внутри был разделен на несколько отделений, как в кассах банков, для серебра и для ценных бумаг.
   -- К тому же несгораемый, -- прибавил мистер Морлан.
   -- Чудесно, чудесно! -- ответил Каскабель. -- Если вы мне ручаетесь за замок...

[]

- К тому же несгораемый, -- прибавил мистер Морлан.

   -- Замок секретный! Четыре буквы... Возьмите слово, состоящее из четырех букв, -- все равно на каком языке. Пока вор будет стараться отыскать секретное слово, его успеют миллион раз повесить.
   -- Миллион раз! О, мистер Морлан, это действительно чудеса! А сколько же он стоит? Ведь я много дать не могу.
   -- Шесть с половиной долларов, мистер Каскабель.
   -- Шесть с половиной? Что-то эта цифра мне не нравится. Я думаю, мистер Морлан, что на пяти долларах мы, пожалуй, сойдемся.
   -- Согласен, только для вас.
   Получив деньги, мистер Морлан предложил акробату послать сундучок с рассыльным, но Каскабель отказался.
   -- Неужели вы думаете, мистер Морлан, что мне будет тяжело нести его? Ведь я жонглирую гирями по пятнадцать килограммов весом!
   -- А скажите-ка по совести, они правда весят столько, ваши гири?
   -- По правде сказать, всего лишь шесть кило, только не открывайте моего секрета, -- ответил Каскабель, и оба -- продавец и покупатель -- расстались, довольные друг другом.
   Полчаса спустя счастливый владелец сундучка был уже дома и с гордостью показывал домашним "кассу семьи Каскабель". Сколько было радости! Кассу отпирали, запирали, любовались ею со всех сторон.
   Шалун Сандр хотел даже влезть в нее, но она оказалась слишком маленькой для этого.
   Что же касается Жирофля, то тому и во сне не снилось ничего более великолепного.
   -- А ведь, должно быть, замок трудно отпереть, если только, конечно, он хорошо запирается? -- спросил Жирофль.
   -- О, ты вполне прав, -- ответил Каскабель и властным, не допускающим возражений тоном прибавил: -- Сегодня я угощу вас. Вот вам доллар, бегите и купите чего-нибудь вкусного к завтраку!
   Через минуту Жан, Сандр и Наполеона шли в город в сопровождении Жирофля, который захватил с собой корзину для провизии.
   -- Теперь поговорим, Корнелия, -- сказал Каскабель.
   -- О чем, Цезарь?
   -- О чем?.. Но ведь надо же выбрать слово для замка. Не потому, чтобы я не доверял детям, вовсе нет! Они у нас с тобою образцовый народ, а Жирофль -- сама честность. Но все-таки это слово должно быть секретным.
   -- Выбери какое угодно слово.
   -- Так тебе все равно?
   -- Решительно.
   -- Я бы взял чье-нибудь имя.
   -- Вот и хорошо, возьми свое.
   -- Невозможно, оно слишком длинно. Надо всего четыре буквы.
   -- Так отбрось лишнее. Ведь мы вольны взять любое...
   -- Браво, Корнелия, чудесная мысль! Тогда мы возьмем четыре последних буквы твоего имени.
   Сундук был заперт словом "Элия", и теперь открыть замок мог лишь знающий секрет.
   Через полчаса вернулись дети и принесли всякой провизии: ветчины и солонины, нарезанных аппетитными ломтями, овощей, поражающих в Калифорнии величиной, -- картофель чуть не с дыню, огромную морковь, немного цветной капусты, и, кроме того, пенистого пива и бутылку шерри на десерт.
   Корнелия со своим неизменным помощником, Жирофлем, живо принялись готовить завтрак. Стол накрыли во втором отделении, служившем столовой и залой. Температура там была довольно сносная, потому что тепло шло из соседнего отделения, где помещалась небольшая кухонная плита. В этот день семья позавтракала с особенным аппетитом.
   После завтрака Каскабель обратился к домашним с речью, которая по тону походила на его обычные обращения к публике перед представлениями:
   -- Завтра, дети, мы покинем Сакраменто, превосходный город, достойные жители которого относились к нам так благосклонно. Но Сакраменто -- в Калифорнии, Калифорния -- в Америке, а Америка все-таки не Европа. А в Европе находится Франция, и уже давно нам пора увидеть ее после многолетнего отсутствия. Скопили ли мы себе состояние? По существу говоря, нет. Но у нас есть известное количество долларов, которое, превратившись в французские монеты, поможет нам добраться до Франции. За твое здоровье, Корнелия!
   Корнелия Каскабель наклонила голову в благодарность за дружеский тост мужа.
   -- Пью также за наше счастливое путешествие! Да будет милостив к нам попутный ветер! -- прибавил Каскабель, наливая в стаканы остатки чудесного шерри. -- А пожалуй, Жирофль, ты возразишь мне, что по уплате путевых издержек у нас вряд ли что-нибудь останется в нашем сундучке?..
   -- Смотря по цене билетов на корабле и по железным дорогам...
   -- По железным дорогам, то есть по рельсам, как говорят янки [янки -- название, данное европейцами жителям Северной Америки, чистокровным американцам], -- воскликнул Каскабель. -- Ну, я не так прост и наивен! Я рассчитываю хорошо сэкономить, если мы от Сакраменто до Нью-Йорка поедем в нашем фургоне. Что значит несколько сот лье [лье -- около четырех километров] для членов семьи Каскабель, которым не в диковину мотаться по белу свету!
   -- Я думаю! -- ответил Жан.
   -- Какая будет радость увидеть вновь Францию! -- сказала Корнелия Каскабель.
   -- Да, Францию, дети, -- подтвердил Каскабель, -- которой вы еще не видели, потому что вы родились в Америке. Наконец-то вы ее узнаете!
   -- И, быть может, это будет наше последнее путешествие, -- добавила Корнелия.
   Отъезд был решен. Оставалось закончить кое-какие приготовления, чтобы на следующий день с первыми лучами солнца покинуть Сакраменто.
   Знаменитый сундучок был запрятан в надежном месте, в задней комнате фургона.
   -- Там мы можем присматривать за ним и днем и ночью, -- сказал Каскабель.
  

Глава вторая
СЕМЬЯ КАСКАБЕЛЬ

   Каскабель!.. Знаменитое имя, известное во всех частях света и "других местах", как гордо заявлял достойный носитель этого имени.
   Цезарь Каскабель, уроженец местечка Понторсон в Нормандии [Нормандия -- одна из крупнейших приморских провинций Франции], был истым нормандцем, тонким, хитрым и изворотливым.
   В описываемое время Каскабелю было ровно сорок пять лет. Он родился в семье странствующего клоуна и потерял свою мать в день рождения. Колыбелью ему служил короб, который отец его таскал за плечами, переходя вместе с труппой с одной ярмарки на другую.
   Через несколько лет умер и отец. Труппа приютила мальчика, и детство его прошло в обучении ремеслу клоуна: гримасам, опасным прыжкам и т. п. Он был последовательно клоуном, гимнастом, акробатом, атлетом, пока, наконец, женившись на Корнелии Каскабель, урожденной Вадарас, из Мартига в Провансе [Прованс -- древняя провинция Франции на юго-западе], не сделался отцом трех прелестных детей и директором артистического семейства Каскабель.
   Цезарь Каскабель обладал огромной силою и ловкостью. Конечно, камень, который катится, мхом не обрастает, но зато по дороге он полируется, углы его округляются, и под конец он делается гладким и блестящим. Так и Цезарь Каскабель; за те сорок пять лет, когда он "катился" по дороге жизни, он так обтерся и отполировался, что, благодаря своей смышлености, узнал жизнь до тонкости. Во время своих странствований по Европе и Америке, в разных голландских и испанских колониях, он научился говорить чуть не на всех языках, даже на тех, "которых не знал", как хвастался он, уверяя, что выразительные жесты вполне заменяют слова.
   Цезарь Каскабель был прекрасно сложен, рост имел выше среднего. Развитые и упругие мускулы его свидетельствовали о большой силе и ловкости. Жесткие курчавые волосы шапкой покрывали голову. Обожженное солнцем и обвеянное ветрами всех стран лицо его было украшено пушистыми усами и крошечными бакенбардами. Голубые глаза, очень живые и проницательные, но вместе с тем добрые, и прекрасно очерченные губы дополняли портрет его. Перед публикой это был чуть не Фредерик Леметр [Фредерик Леметр -- выдающийся французский актер XIX века], с плавными жестами, необыкновенными позами, ораторскими приемами; но в частной жизни это был простой, естественный и обожающий свою семью человек.
   Здоровье у него было прекрасное. Если с годами ему и пришлось оставить ремесло акробата, то там, где требовалась, как он говорил, "работа мышц", он был просто замечателен. Кроме того, у него был особенный дар -- он был искусный чревовещатель.
   Чтобы докончить портрет Цезаря Каскабеля, надо прибавить, что у него была слабость ко всяким полководцам вообще и к Наполеону в особенности. Наполеон был его "идеал". Поэтому он никогда не согласился бы "работать" перед английской королевой [Англия способствовала падению Наполеона и заточению его на остров Эльба в 1814 году], "хотя она несколько раз приглашала его через своего мажордома", говорил он довольно часто, пока наконец сам не поверил этому.
   Цезарь Каскабель не был каким-нибудь знаменитым директором цирка, как, например, Франкони, Ранси или Лояль, у которых были целые труппы наездников, наездниц, клоунов и жонглеров. Это был просто странствующий акробат, дававший свои представления в хорошую погоду -- на чистом воздухе, а в дурную -- в палатке.
   Сколько ему пришлось перенести лишений, чтобы собрать денег для возвращения во Францию! Но наконец самое трудное было сделано, и семья Каскабель могла возвратиться в Европу.
   Цезарь Каскабель ни перед чем не останавливался. Препятствий для него не существовало, осложнения -- бывали, но бороться с ними он даже любил и, подражая одному из маршалов Наполеона, говаривал: "Я пролезу и в игольное ушко". И был прав.
   Корнелия Каскабель, урожденная Вадарас, чистокровная провансалка, несравненная ясновидящая, премьерша электрических женщин, вышедшая победительницей на конкурсе женской борьбы в Чикаго, куда были приглашены атлетки со всего мира.
   В таких выражениях Цезарь Каскабель представлял публике подругу своей жизни. Двадцать лет назад он женился на ней в Нью-Йорке. "Согласия на этот брак ему не пришлось просить у отца, -- говорил он, -- во-первых, потому, что тот сам женился без его на то согласия, а во-вторых, этого достойного человека и на свете уже не было". Так что все обошлось очень просто, без глупых формальностей, которые в Европе затрудняют союз двух любящих друг друга людей.
   Однажды вечером в театре Барнума на Бродвее Цезарь Каскабель был восхищен прелестью, ловкостью и силой молодой француженки, акробатки Корнелии Вадарас. Сейчас же он мысленно представил себе, какая чудесная пара выйдет из них и какое сильное и красивое потомство у них будет. Еле дождавшись антракта, он помчался на сцену, представился Корнелии и в самых почтительных выражениях сделал ей предложение выйти за него замуж. Предложение было принято. Тут же среди зрителей оказался какой-то пастор; его пригласили в фойе и предложили благословить жениха и невесту. Венчание произошло немедленно. Только в Соединенных Штатах Америки и возможны такие скоропалительные браки.
   Как бы то ни было, брак Цезаря Каскабеля и Корнелии Вадарас был одним из счастливейших на земле.
   В то время, когда начинается этот рассказ, Корнелии Каскабель исполнилось уже сорок лет. Это была высокая, прекрасно сложенная, слегка полная женщина, с черными глазами и волосами, с неизменной улыбкой на губах, со сверкающими белыми зубами. О ее силе можно было судить по тому, что она действительно одержала в Чикаго победу над несколькими силачками и даже получила за это "почетный шиньон" [шиньон -- искусственная женская прическа из накладных волос]. Мужа она до сих пор любила, как в первый день свадьбы, и имела безграничную веру в таланты этого замечательного человека.
   Первенцем их был -- девятнадцатилетний теперь -- Жан. Он не унаследовал от родителей силы, необходимой для гимнаста и акробата, но зато у него была необыкновенная ловкость рук и верный глаз. Это помогло ему сделаться удивительным жонглером. Он походил цветом волос на мать, хотя глаза у него были голубые. Кроткий и мягкий, и вместе с тем серьезный и вдумчивый, он старался возможно больше пополнить свое образование. Хотя он не краснел за свою профессию, однако понимал, что можно найти занятие получше, и задумал бросить свое ремесло, как только семья вернется во Францию. Пока же, любя отца и мать, он исполнял жонглерские обязанности и скрывал от родителей свои мечты.
   Второй мальчик был настоящим сыном своих родителей. Проворный, как кошка, ловкий, как обезьяна, живой, как уж, этот маленький двенадцатилетний клоун был шалунишка, задира и забияка, но не злой. Он часто заслуживал шлепки и со смехом их получал.
   Старшего сына звали Жан. На этом настояла Корнелия Каскабель. Муж ее хотел назвать первенца именем какого-нибудь полководца, но у Корнелии был внучатый дедушка, моряк Жан Вадарас, которого съело какое-то негритянское племя, чем Корнелия Каскабель несказанно гордилась. И вот мальчика назвали Жаном.
   Второго сына Цезарь Каскабель предполагал назвать Аннибалом, Аттилою или Гамилькаром, но потом решил назвать Александром, в честь Александра Македонского [Аннибал, Аттила, Гамилькар, Александр Македонский -- выдающиеся полководцы древности]. В семье мальчика звали уменьшительным именем -- Сандр.
   Когда родилась дочь, то Корнелия Каскабель хотела назвать ее Эрсилией, но тщетно -- девушку назвали Наполеоной, в честь знаменитого французского полководца.
   В данное время Наполеоне было восемь лет. Это был прелестный ребенок, обещавший многое в будущем. Белокурая и розовая, с подвижным лицом, очень грациозная и ловкая, она прекрасно проделывала упражнения, и ножки ее с уверенностью скользили по туго натянутой проволоке, -- Наполеона не боялась упасть, как будто у нее за спиной были крылья, и она могла вспорхнуть в улететь.
   Таково было семейство Каскабель.
   По правде сказать, было бы хорошо, если бы был в четвертый ребенок. Для цирковой "пирамиды" не хватало одного, но что делать? С обстоятельствами нельзя спорить.
   В сущности, Жирофль был шестым членом семьи Каскабель. Без роду, без племени, кем-то из милости подобранный и воспитанный, он, однако, не сделался негодяем, потому что попал в благоприятную для него обстановку. Когда Каскабель взял его к себе в труппу, он всей душой привязался к семье. Настоящее имя его было Нэд Гарлей, но его сейчас же стали называть Гвоздиком, за то, что он был худ и длинен, как гвоздь, или Жирофлем, за то, что он, по своей обязанности клоуна, получал массу пощечин во время представлений.
   Два года назад, когда Цезарь Каскабель встретил его в Соединенных Штатах, Жирофль буквально умирал с голоду. Директор труппы, в которой он служил, бросил свое предприятие на произвол судьбы и бежал, а труппа распалась. И вот Нэд Гарлей, исполнявший в этой труппе самую жалкую роль последнего клоуна и певший сомнительные песенки под аккомпанемент скрипок двух-трех таких же, как он, париев [парии -- не совсем правильно употребляемый термин, обозначающий низший, презираемый класс общества. (В Индии так называются племена, рассеянные по всей южной Индии.)], лишился своего грошового заработка и был счастлив, когда Каскабель взял его к себе, предварительно спросив, не англичанин ли он.
   Каскабель только что прогнал своего клоуна, выдававшего себя за американца.
   Как! Англичанин в труппе Каскабель! Соотечественник палачей, которые... -- и пошло, и пошло.
   Как только Каскабель узнал это, то сейчас же заявил ему:
   -- Мистер Вальдуртон, убирайтесь-ка от меня подобру-поздорову сами, если не хотите, чтобы моя коленка помогла вам поторопиться.
   Англичанин не замедлил исчезнуть, и на его место водворился Гвоздик.
   Поступая в труппу, Нэд Гарлей заявил, что он согласен на все. Действительно, он и в представлениях участвовал, и за лошадьми ухаживал, и Корнелии в хозяйстве помогал. Он говорил по-французски. Но что у него был за акцент!..
   В тридцать пять лет он оставался наивным парнем. На сцене он развлекал публику веселыми прибаутками, но в жизни был меланхоликом и смотрел на вещи с самой мрачной стороны. И это было не удивительно. Жизнь ничем не побаловала его. Да и весь облик его был странный: остроконечная голова с длинным и узким лицом, желтоватые волосы, круглые глаза, непомерно длинный нос, на который можно было насадить чуть не дюжину очков, оттопыренные уши, журавлиная шея, тощее туловище на длинных тонких ногах...
   Но бедняга не жаловался на свою судьбу, в особенности с тех пор, как поступил в труппу семейства Каскабель, где скоро стал необходимым членом.
   Таков был, если можно так выразиться, "человеческий состав" труппы.
   Что касается состава "животного", то тут были две собаки: испанская ищейка, незаменимая на охоте, верный сторож передвижного дома, и ученый пудель, который вполне годился бы в члены собачьей академии, если бы такая существовала. Еще была маленькая обезьянка, гримасничавшая не хуже Гвоздика, так что часто публика не знала, кому из них отдать предпочтение. Был еще явайский попугай -- Жако, который, благодаря урокам своего друга Сандра, без умолку болтал и пел. Кроме того, имелись две лошади почтенного возраста; они возили фургон, и никто не мог бы сказать в точности, сколько километров отсчитали уже их ослабевшие ноги.
   Одного из этих почтенных коней звали Вермут, в честь победителя на скачках Деламар, другого -- Гладиатор, в честь победителя Лагранжа. Эти два коня носили имена самых знаменитых скакунов французского ипподрома [ипподром -- место для бегов в скачек], хотя, конечно, сами не только не скакали на большой парижский приз, но даже и не записывались на скачки.
   Ищейку звали Ваграм, пуделя -- Маренго [Ваграм и Маренго -- названия местечек в Австрии, у которых произошли два победоносных для Наполеона I сражения] в честь побед Наполеона.
   Обезьяну назвали Джоном Буллем [Джон Булль -- презрительное название, данное англичанам за их упрямство и настойчивость] за ее безобразия. Даже в этом Каскабель являлся верным своей мании, хотя и запоздалой. Когда ему на это указывали, он возражал:
   -- Как же я могу не восхищаться человеком, который под градом пуль крикнул своему войску: "Видите мой белый султан? Он будет там, где опасность!"
   Когда же ему говорили, что эту знаменитую фразу сказал Генрих IV [Генрих IV -- французский король (1589-1610 гг.)], он отвечал:
   -- Возможно, но Наполеон тоже мог это сказать.
  

Глава третья
СЬЕРРА-НЕВАДА

   Многие мечтают о путешествии в подвижном доме по способу бродячих артистов. Когда путешествуешь таким образом, не приходится беспокоиться о гостиницах с подозрительной постелью и с еще более подозрительной кухней, в особенности, когда дорога идет через малонаселенные места. Мало ли богачей путешествуют на своих яхтах, обставленных с полным комфортом, так что можно забыть, что это не дом. Но не много найдется таких, которые испытали удовольствие жить в доме на колесах.
   В сущности, фургоны циркачей -- не что иное, как передвижные дома. В них есть комнаты, есть и необходимая обстановка. Это передвижной очаг, и в этом отношении повозка Цезаря Каскабеля вполне отвечала всем требованиям скитальческой жизни.
   "Красотка" -- так называлась повозка -- прекрасно служила своим хозяевам уже больше трех лет и исколесила за это время много дорог, не потребовав ни разу починки. Раньше семья Каскабель разъезжала в небольшой фуре с полотняным верхом и без рессор, но, прикопив немного деньжонок, Каскабель купил себе новый экипаж-дом американской работы.
   "Красотка" имела четыре колеса, прекрасные стальные рессоры и с легкостью хода соединяла удивительную прочность. Ее содержали в большой чистоте, постоянно мыли и терли, так что она блестела, как новая. Выкрашена она была в желтый и красный цвета, и наверху красовалась вывеска: "Семейство Цезаря Каскабель". Своей длиной она могла соперничать с теми фургонами, которые до сих пор колесят по прериям [прерии -- безлесные степные равнины Северной Америки] Дальнего Запада, в тех местах, где еще не проложены рельсы Тихоокеанской железной дороги.
   Понятно, две лошади только шагом могли тащить "Красотку", так как все-таки она была тяжела, да и груз был большой; не считая обитателей и обстановки, в ней помещались все принадлежности для представлений: на крыше -- полотно палатки с кольями и веревками, внизу, между передним и задним ходом колес, на особо устроенной полке -- барабан, тромбон, корнет-а-пистон и другие музыкальные инструменты, а также костюмы для знаменитой пантомимы "Разбойники Черного Леса".
   Внутри фургона все сверкало чистотою, потому что Корнелия была образцовой хозяйкой.
   В передней части, закрывавшейся стеклянной выдвижной дверью, было нечто вроде кухни: там стояла плита. Дальше шла столовая, она же и зал, затем спальня с койками одна над другой, как в каютах на корабле. Занавеска разделяла эту комнату на две части: в одной спали оба брата, в другой сестра, а в глубине была спальня мужа и жены: тут стояла большая кровать с толстым матрасом, покрытая разноцветным стеганым одеялом. Тут-то и был спрятан знаменитый сундучок.
   Везде, где можно, были прикреплены полочки на шарнирах, так что их можно было опускать и поднимать или по желанию делать из них столики или туалет; во всех уголках стояли узкие шкафчики, где хранились парики, бороды, грим и т. п. Две керосиновые лампы, устроенные наподобие морских, качались под потолком и освещали дом вечером. Полдюжины небольших окон со стеклами, оправленными в свинец, были украшены кисейными занавесками и придавали "Красотке" вид рубки [рубка -- остекленная со всех сторон башенка на верхней палубе, центр управления кораблем] какой-нибудь голландской шхуны.
   Неприхотливый и неизбалованный Жирофль спал в первом отделении. Там он на ночь вешал гамак, а с зарей убирал его.
   Собаки Маренго и Ваграм, в качестве сторожей, спали на воздухе, под повозкой, куда к ним присоединялась и обезьяна, а попугай качался в клетке под потолком второй комнаты.
   Лошади Вермут и Гладиатор паслись на свободе возле "Красотки". Сторожить их было незачем: наевшись травы, они тут же укладывались на ночлег.
   Хозяева "Красотки" были хорошо вооружены, собаки сторожили чутко, так что ночью беспокоиться было нечего.
   Таков был дом семьи Каскабель. Много километров исколесил он в течение трех лет по штатам Америки, от Нью-Йорка до Альбани, от Ниагары до Буффало; побывал он и в Сент-Луисе, и в Филадельфии, и в Бостоне, и в Вашингтоне, вдоль Миссисипи до Нового Орлеана, вдоль Тихоокеанской дороги до Скалистых гор, в стране Мормонов [мормоны -- американская секта, основанная Дж. Смитом около 1830 года. Правилами этой секты допускалось многоженство] и в самом сердце Калифорнии. Очевидно, путешествия эти были на пользу членам труппы, так как никто из них никогда не хворал, за исключением Джона Булля, который благодаря своему феноменальному обжорству часто страдал несварением желудка.
   Как приятно будет перевезти "Красотку" на старый материк и поездить в ней на удивление любопытных по дорогам Франции. Увидеть ее! Увидеть Нормандию! Вот к чему стремились все помыслы, все мечты Цезаря Каскабеля.
   В Нью-Йорке повозку снимут с колес, хорошенько запакуют и погрузят на пароход, отходящий в Гавр. А там ее вновь поставят на колеса и поедут в своем доме в столицу...
   Всей семье очень хотелось скорее пуститься в путь. И вот 15 февраля, на заре, они наконец покинули площадь в Сакраменто.
   В воздухе было еще довольно свежо, но погода стояла прекрасная. Само собой разумеется, провизии взяли с собою достаточно. Тут были и сухари, и консервы из мяса и овощей, хотя все это можно было покупать дорогой; наконец, можно было настрелять дичи: бизоны, лани, зайцы и куропатки водятся в этой стране в изобилии. В прериях всякий волен охотиться, где ему вздумается, а Жан был искусный стрелок, да и ищейка Ваграм могла помочь ему найти дичь.
   Выехав из Сакраменто, "Красотка" направилась на северо-восток. Надо было добраться до границы кратчайшим путем и перевалить через Сьерра-Неваду, то есть сделать приблизительно около двух километров до прохода Соноры, откуда идет путь через необозримые равнины Запада.
   В сущности это еще не был тот Дальний Запад, где поселки встречаются лишь изредка; это не была еще прерия с ее необъятным горизонтом, с ее бесконечными пустынными пространствами, с кочующими индейцами, которых цивилизация [Жюль Верн называет "цивилизацией" тот процесс варварской эксплуатации, а временами и прямого физического уничтожения, который сопровождал проникновение колонизаторов-европейцев и американцев в земли, занятые туземцами, и оттеснение индейских племен с плодородных земель вглубь пустынь и бесплодных гор] отодвигает мало-помалу к менее посещаемым округам Северной Америки. При самом выезде из Сакраменто уже чувствовалось, что почва повышается. Тут начинаются отроги Сьерры, заключающей Калифорнию как бы в рамку из цепи гор, покрытых желтыми соснами и кое-где увенчанных пиками вышиною до пяти тысяч метров. По дороге, которой должна была проехать "Красотка", находились значительные города: Джэксон, Мокелен, Пласервиль. Но Каскабель останавливался там лишь для необходимых покупок, или в том случае, если хотелось провести более спокойную ночь. Он торопился перебраться через Неваду, пройти страну Большого Соленого Озера и громадный перевал через Скалистые горы, где бедным лошадям приходилось нести на плечах всю тяжесть нагруженной повозки, и наконец достигнуть прерии, где дорога была сравнительно легкой, так как тут проходят караваны.
   Но по этой гористой местности нельзя было быстро ехать, кроме того, частые объезды удлиняли путь. И, хотя здесь идет тридцать восьмая параллель, которая в Европе проходит через Сицилию и Испанию, все-таки последние зимние холода давали сильно себя чувствовать. Как известно, вследствие того, что теплое течение Гольфстрима, выходя из Мексиканского залива, направляется прямо к Европе, климат Северной Америки гораздо холоднее соответственных широт старого материка. Но через несколько недель Калифорния должна была стать вновь самой благодатной в мире страной, где посеянное зерно дает тучные колосья, где бок о бок произрастает все, что дают тропики и умеренный пояс: сахарный тростник, рис, табак, апельсины, оливки, лимоны, ананасы, бананы. Не золото составляет подлинное богатство Калифорнии, а необыкновенное плодородие ее почвы.

[]

По этой гористой местности нельзя было быстро ехать.

   -- Мы много раз пожалеем об этой стране, -- говорила Корнелия, любившая вкусно покушать.
   -- Какая ты лакомка! -- отвечал ей Каскабель.
   -- Речь не обо мне, а о детях, -- оправдывалась она.
   Несколько дней фургон тихо катился по опушке лесов, через зеленеющие луга. Эти луга кормили своею травою многочисленные стада, и все-таки трава не убывала, так как природа быстро восстанавливала убыль. Вообще ничто не может сравниться с плодородием калифорнийской почвы. Это точно громадная кладовая Тихого океана, из которой можно без конца увозить припасы и все-таки исчерпать их до конца никак невозможно.
   "Красотка" проезжала от трех до четырех миль [миля -- сухопутная или географическая -- около 7,5 километров (7422 метра)] в день, как и в прежние поездки по Соединенным Штатам, когда имя Каскабеля прославилось от Миссисипи до новой Англии. Тогда, правда, останавливались в каждом городе, чтобы дать представление, но теперь речь шла не о том, чтобы восхищать публику. На этот раз путешествие с запада на восток было не артистическим турне, а возвращением в старушку-Европу, к родным нормандским фермам.
   Ехать было весело. Любой настоящий дом мог бы позавидовать счастью, которое царило в этом доме на колесах. Здесь все смеялись, шутили, пели; иногда Сандр играл на корнет-а-пистоне.
   Все это было очень приятно, но нельзя же было и не заняться делом.
   -- Не надо разлениваться, детки, а то мы заржавеем, -- говорил Каскабель.
   Во время остановок, когда лошади отдыхали, семья занималась обычными упражнениями, и часто индейцы толпой сбегались посмотреть, как Жан жонглирует, Наполеона грациозно танцует, Сандр изображает гуттаперчивого мальчика, Корнелия Каскабель пробует силу своих мускулов, а Цезарь Каскабель практикуется в чревовещании. Собаки, попугай и обезьяна тоже проделывали свои штуки.
   Жан продолжал дорогою учиться. Он читал и перечитывал маленькую библиотеку "Красотки": географию, арифметику и несколько томов путешествий; он же вел дневник -- что-то вроде корабельного журнала, -- где довольно хорошо описывал дорожные приключения.
   -- Ты будешь слишком ученым для нас, -- говорил ему иногда отец, -- но раз тебе это нравится -- учись.
   Вообще Каскабель не хотел мешать своему первенцу. В глубине души и он и жена его очень гордились тем, что у них в семье будет свой "ученый".
   27 февраля около полудня "Красотка" достигла ущелья Сьерра-Невады. Предстояло четыре или пять дней утомительного, и для людей и для животных, подъема. Надо было тащиться вверх по узким дорогам, висящим над пропастью. Хотя погода становилась теплее, но еще много предстояло перенести неприятностей, в особенности от проливных дождей и ураганов. Ветер носился и гудел в ущельях, угрожая все снести.
   Каскабель решил взять на подмогу, как он это делал раньше, лошадей и проводников-индейцев или американцев. Это был непредвиденный расход, но лучше было истратить несколько лишних долларов, чем испортить своих коней.
   Вечером 27-го достигли прохода Соноры. До сих пор подъем не представлял большой трудности, и Вермут с Гладиатором не особенно устали. Но вряд ли они смогли бы подниматься выше, хотя бы и при помощи всей труппы.
   Остановились недалеко от крошечного поселка, затерянного в глубине ущелья и состоявшего всего из нескольких домов; на расстоянии двух выстрелов была ферма, куда Каскабель решил отправиться теперь же, вечером, чтобы достать назавтра пару лошадей на подмогу Вермуту и Гладиатору. Прежде всего надо было здесь устроиться на ночлег. Как только маленький лагерь расположился поудобнее, пришлось позаботиться о новых припасах и о корме для животных.
   В этот вечер было не до упражнений -- все страшно устали, так как почти целый день пришлось идти пешком, чтобы лошадям было легче тащить фургон. И вообще Каскабель решил, что, пока будет длиться переход через Сьерру, упражняться не будут.
   Убедившись, что привал выбран удачно, Каскабель отправился в сопровождении Гвоздика на ферму.
   Эта ферма принадлежала семье калифорнийцев, которые радушно встретили акробатов. Фермер согласился дать им трех лошадей и двоих проводников, которые должны были провести путешественников до восточного склона Сьерры и оттуда вернуться, захватив с собою лошадей. Но запросил он за это очень дорого. Долго торговались, пока наконец сошлись на более низкой цене.
   В шесть часов утра пришли оба проводника и привели с собою трех лошадей, которых припрягли впереди Гладиатора и Вермута. "Красотка" двинулась через ущелье, по обеим сторонам которого тянулся густой лес.
   Около восьми часов утра путешественники бросили с сожалением последний взгляд на прекрасную Калифорнию. Еще минута, и она исчезла за одним из выступов Сьерры.
   Лошади фермера были сильны и надежны, что же касается проводников, то в их надежности, пожалуй, можно было усомниться.
   Это были сильные, здоровые парни метисы, то есть полуиндейцы, полубелые.
   Корнелия нашла, что у них подозрительные физиономии. Жану и Гвоздику они тоже не понравились. Впрочем, метисов было только двое, следовательно, в случае чего сила была не на их стороне.
   Что касается опасных встреч, то на этот счет нечего было беспокоиться. В это время на дорогах было спокойно. С тех пор как в Калифорнии перевелись золотоискатели, не стало и разбойников. Впрочем, как человек осторожный, Каскабель решил присматривать за проводниками.
   Проводники оказались очень опытными и ловкими, и день прошел без приключений. Фургон продвигался благополучно; сломайся у него колесо или ось, семья акробатов очутилась бы в безвыходном положении.
   Дорога шла по ущелью, поросшему соснами. Вместо травы сквозь расщелины пробивался мох. Там и сям громоздились обломки скал, особенно по бокам водопадов, низвергавшихся в пропасти. Вдали поднимался с затерянной в облаках верхушкой живописный Кэстль-Пик.
   Около пяти часов вечера подошли к очень трудному подъему. Он был так тяжел, что пришлось разгрузить часть повозки. Сняли палатку и кое-какие предметы, помещавшиеся на крыше повозки. Все приняли участие в этой работе. Особенно старались оба проводника. Вся труппа пришла к заключению, что предубеждение против них было ошибочным. Впрочем, до перевала оставалось два дня пути, после чего проводники должны были вернуться с добавочной упряжкой на ферму.
   Когда выбрали место для привала, Каскабель с двумя сыновьями и с Гвоздиком возвратились к тому месту, где были сложены палатка и другие вещи, и перенесли их к лагерю.
   Плотно поужинав, сейчас же расположились на ночлег.
   Каскабель предложил проводникам поместиться в одном из отделений "Красотки", но те отказались, уверяя, что им будет отлично и под деревьями. Там, уверяли они, им будет удобнее смотреть за лошадьми, которых им поручил фермер.
   Несколько минут спустя все спали крепким сном.
   На заре поднялись. Каскабель, Жан и Жирофль пошли к тому месту, где с вечера оставили пастись Гладиатора и Вермута.
   Оба коня были на месте, но лошади фермера исчезли. Так как они не могли отойти далеко от лагеря, то Жан пошел к проводникам, чтобы приказать им поискать лошадей. К его удивлению, проводников тоже не оказалось на месте.
   -- Куда они девались? -- удивлялся Жан.
   -- Вероятно, побежали ловить лошадей, -- сказал Каскабель.
   -- Ау! Ау! -- крикнул Жирофль пронзительным голосом, который, наверно, был слышен очень далеко.
   Ответа не было.
   Каскабель и Жан начали кричать изо всех сил, но проводники не отозвались.
   -- Неужели наружность этих молодцов не обманула нас? -- вскричал Каскабель.
   -- Почему они скрылись? -- спросил Жан.
   -- Наверно, устроили нам какую-нибудь гадость.
   -- Но какую?
   -- Какую?.. Подожди!.. Сейчас узнаем!
   Каскабель пустился со всех ног бежать к повозке. Жан и Гвоздик бежали за ним.
   Акробат стремительно вбежал в повозку, в то отделение, где хранился драгоценный сундучок.
   Через минуту он выбежал оттуда с криком:
   -- Украли!..
   -- Неужели украли сундук? -- бросилась к нему Корнелия.
   -- Да!.. Эти канальи украли наш сундук!..
  

Глава четвертая
ВАЖНОЕ РЕШЕНИЕ

   Итак, деньги были украдены.
   Каждый вечер Цезарь Каскабель проверял, на месте ли сундук, а накануне, падая от усталости после трудного перехода, он изменил своей привычке. Вероятно, в то время, как Жан, Гвоздик и Каскабель пошли за оставленными внизу вещами, оба проводника незаметно пробрались в заднее помещение повозки и, завладев сундуком, спрятали его где-нибудь в кустах. Вот почему они отказались переночевать в повозке. А когда все легли спать, они удрали, захватив лошадей фермера.
   Из всех сбережений маленькой труппы уцелело лишь несколько десятков долларов, которые Каскабель держал в кошельке. Надо было радоваться, что эти мошенники не увели еще Гладиатора и Вермута.
   Собаки успели за сутки привыкнуть к посторонним людям, и потому не подняли лая, когда те уезжали.
   Где найти воров? Сьерра велика. Каким образом найти деньги? А разве можно без денег перебраться через Атлантический океан?
   Вся семья была в полном отчаянии. Сам Цезарь Каскабель пришел в такую ярость, что жена и дети едва могли его успокоить.
   Наконец он овладел собой, как человек, не привыкший терять времени на напрасные жалобы.
   -- Проклятый сундук! -- сквозь слезы сказала Корнелия.
   -- Я уверен, что если бы не сундук, -- заметил Жан, -- то наши деньги...
   -- И пришла же мне в голову несчастная мысль купить этот чертов ящик!.. -- воскликнул Каскабель. -- Когда есть сундук, лучше в него ничего не прятать. Вот вам и несгораемый, как меня уверял купец. Ну, на что мне его несгораемость, если она не оберегает от воров!
   Удар был нанесен тяжелый, непоправимый. Было от чего прийти в отчаяние. Потерять разом все, что было накоплено ценою таких трудов и что предоставляло возможность вернуться во Францию...
   -- Как быть? -- спросил Жан.
   -- Как быть? -- отвечал, стиснув зубы, Каскабель. -- Очень просто!.. Чрезвычайно просто!.. Без добавочных лошадей нам не добраться до перевала. Остается вернуться на ферму. Может быть, эти негодяи там.
   -- Вряд ли они вернулись туда, -- заметил Гвоздик.
   Это было, пожалуй, верно. Но так как, по словам Каскабеля, идти вперед было нельзя, то следовало вернуться назад.
   Гладиатора и Вермута запрягли в повозку, и "Красотка" стала спускаться вниз.
   Путь был легкий, но, увы, не веселый. Все шли молча, повесив головы. Только иногда Каскабель разражался проклятиями.
   В полдень "Красотка" остановилась перед фермой. Но воры, разумеется, и не подумали туда возвращаться. Узнав о происшествии, фермер пришел в ярость. Что ему за дело, что кого-то там обокрали, когда у него самого угнали лошадей! Теперь эти негодяи скрылись в горах. Извольте их ловить! Взбешенный фермер был готов свалить всю ответственность за случившееся на самого Каскабеля.
   -- Вот тебе на! -- воскликнул тот. -- Да зачем же вы держали у себя таких подлецов? А главное, зачем вы давали их в проводники честным людям?
   -- Я-то разве знал? -- отвечал фермер. -- Дурного за ними я ничего не замечал!..
   Во всяком случае, все были обокрадены, и положение для путников создалось самое тяжелое.
   Вся семья собралась внутри "Красотки", чтобы общими силами обдумать и предпринять "важное решение", как выразился Цезарь Каскабель.
   -- Дети, -- сказал он, -- в жизни есть обстоятельства, когда приходится прийти к какому-нибудь определенному решению... Я заметил, что обыкновенно эти обстоятельства бывают пренеприятными. Благодаря этим негодяям мы в настоящее время находимся в прекрасном положении... Проклятые проводники!.. Очертя голову нам действовать нельзя, а потому мы сейчас решим, что нам следует в дальнейшем делать. Я хочу вам предложить кое-что...
   -- Что именно? -- спросил Сандр.
   -- Сейчас я сообщу вам мой проект, -- отвечал Каскабель, -- но, чтобы узнать, можно ли его выполнить, надо, чтобы Жан принес свою большую книгу с картами.
   -- Мой атлас? -- сказал Жан.
   -- Да, атлас. Ты ведь, кажется, довольно хорошо знаешь географию? Принеси-ка нам сюда атлас.
   -- Сейчас.
   Атлас разложили на столе, и Каскабель продолжал:
   -- Итак, дети, хотя эти подлецы и украли сундук -- зачем только я купил его! -- но все же мы не можем отказаться от мысли вернуться в Европу.
   -- Отказаться?.. Ни за что! -- воскликнула Корнелия Каскабель.
   -- Прекрасный ответ, милая Корнелия! Мы хотим вернуться в Европу, и мы вернемся! Мы хотим увидеть Францию, и мы увидим ее! Неужели только потому, что негодяи обокрали нас, мы не сможем сделать этого? Нет, я должен подышать европейским воздухом, иначе я умру.
   -- Я не хочу, чтобы ты умирал, Цезарь. Мы решили ехать в Европу, и мы будем там, несмотря ни на что!
   -- Но каким образом? -- спросил Жан.
   -- Вот именно -- каким образом? -- повторил Цезарь Каскабель, теребя свои волосы. -- Конечно, до Нью-Йорка мы доберемся. Будем по дороге давать представления и этим добывать себе пропитание. Но вот вопрос, что мы будем делать, приехав в Нью-Йорк, раз нам не на что купить билеты на пароход? А без парохода через океан не перебраться, разве только вплавь. Ну а это трудновато.
   -- Очень даже трудновато, хозяин, -- отвечал Гвоздик. -- Вот если бы у нас были плавники, как у рыб...
   -- А у тебя они есть?
   -- Мне думается, нет.
   -- В таком случае молчи и слушай, -- и Каскабель повернулся к своему первенцу. -- Жан, открой атлас и покажи на карте то место, где мы сейчас находимся.
   Жан отыскал карту северной Америки и положил ее перед отцом.
   Все стали смотреть на ту точку, которую Жан указал пальцем -- точка эта находилась на Сьерра-Неваде немного восточнее Сакраменто.
   -- Отлично, -- отвечал Каскабель. -- Следовательно, перевалив через горы, мы должны были бы проехать через всю Америку до Нью-Йорка?
   -- Да.
   -- А сколько это составит километров?
   -- Около пяти тысяч.
   -- Хорошо. Затем мы должны были бы переплыть через океан?
   -- Разумеется.
   -- А сколько это составит километров?
   -- Около четырех тысяч до Европы.
   -- Ну, там, в Европе мы уже дома, там нечего считать.
   -- Это правда.
   -- Ну а всего сколько до Европы?
   -- Девять тысяч километров! -- закричала Наполеона, которая сидела и считала по пальцам.
   -- Какова шалунья! Она у нас и арифметику знает. Так, значит -- девять тысяч.
   -- Около этого, отец, -- подтвердил Жан.
   -- Видите ли, детки, этот путь "Красотка" наша могла бы проделать свободно и легко, не будь проклятого океана между Америкой и Европой. Он нам преграждает дорогу. И переплыть его нельзя без денег, то есть без парохода.
   -- Или без плавников, -- твердил свое Гвоздик.
   -- Следовательно, вполне ясно, что мы не можем ехать на восток, -- сказал Жан.
   -- Совершенно верно, мой мальчик, этим путем нам ехать невозможно. Но, быть может... на запад...
   -- На запад? -- переспросил с удивлением Жан.
   -- Да. Покажи-ка мне, как это выходит на карте.
   -- Во-первых, через Калифорнию, Орегон и штат Вашингтон нам надо добраться до северной границы Соединенных Штатов.
   -- А потом?
   -- Потом проехать через Британскую Колумбию [Имеется в виду Канада].
   -- А нельзя ли ее миновать, эту Колумбию?
   -- Никак нельзя.
   -- Ну, черт с ней! Потом?..
   -- Из Колумбии мы попадем на Аляску.
   -- Она тоже английская?
   -- Нет, пока русская, но уже идет речь о передаче ее...
   -- Англии?..
   -- Нет, Соединенным Штатам.
   -- Отлично. А после Аляски что будет?
   -- Берингов пролив, отделяющий Америку от Азии.
   -- А сколько километров до него отсюда?
   -- Четыре с половиной тысячи.
   -- Запоминай, Наполеона, и складывай; я тебя потом спрошу.
   -- А я? -- спросил Сандр.
   -- И ты тоже. Ну а он широк, этот Берингов пролив, Жан?
   -- Около восьмидесяти километров, отец.
   -- Только восемьдесят километров? -- удивилась Корнелия Каскабель.
   -- То есть почти ручей, милая Корнелия.
   -- Что? Это, по-твоему, ручей?
   -- Почти. А он замерзает зимой, этот твой Берингов пролив, милый Жан?
   -- О да! В течение пяти месяцев пролив бывает покрыт сплошным толстым льдом.
   -- Браво! Следовательно, по льду пролива можно переехать?
   -- Вполне возможно.
   -- Ну, что за прелесть этот пролив!
   -- А разве потом уже не надо переезжать через какое-нибудь море? -- спросила Корнелия.
   -- Нет, дальше будет материк Азии, который тянется до Европейской России.
   -- Покажи-ка нам всем это, Жан.
   Жан отыскал карту Азии, и Каскабель стал внимательно ее рассматривать.
   -- Да, -- сказал он наконец, -- все устраивается наилучшим образом, если только в Азии не очень много диких стран.
   -- Не особенно, отец.
   -- А где же Европа?
   -- Вот здесь, -- отвечал Жан, указывая на Урал.
   -- А какое расстояние от ручья, то есть от Берингова пролива до Европейской России?
   -- Считают семь тысяч километров.
   -- А оттуда до Франции?
   -- Около двух с половиной тысяч километров.
   -- Тринадцать тысяч километров, -- в один голос закричали Наполеона и Сандр.
   -- Молодцы, детки, -- похвалил их Каскабель. -- Итак, на восток девять тысяч километров...
   -- Да, отец.
   -- А на запад около тринадцати тысяч?
   -- Да.
   -- На запад дальше, но зато нет моря. Из двух дорог нам нужно выбрать более удобную, и я предлагаю остановиться на дальней.
   -- Вот потешно! -- вскричал Сандр. -- Мы будем пятиться назад вместо того, чтобы ехать вперед.
   -- Нет, мой мальчик, не назад, а вперед, но в противоположную сторону.
   -- Но предупреждаю тебя, отец, что если мы поедем этой дорогой, то в этом году нам Франции не увидать.
   -- Почему?
   -- Потому что лишние четыре тысячи километров что-нибудь да значат и для "Красотки", да и для лошадей.
   -- Ну, что ж делать! В таком случае, дети, мы увидим Францию в будущем году. Мы поедем через Россию, а там в Перми, Казани и Нижнем Новгороде бывают, я слышал, большие ярмарки. Мы там будем давать представления. Я надеюсь, что семейство Каскабель не ударит лицом в грязь, и у нас будут хорошие сборы.
   Что можно было возразить против этого?
   Есть характеры, которые точно закаливаются в борьбе с неудачами. Чем больше ударов, тем выносливее становятся они. Так было и с этими странствующими циркачами. Во все время их кочевой и полной приключений жизни ни разу они не находились в таких ужасных обстоятельствах. Потерять все и вдобавок лишиться возможности вернуться на родину единственно мыслимым путем! Но как ни был силен удар, все-таки сломить их он не мог, и они чувствовали, что у них достаточно сил противостоять неудаче.
   Корнелия Каскабель с детьми шумно одобрили план Цезаря Каскабеля. Хотя, правду говоря, план этот был достаточно безумен. По-видимому, мысль о возвращении в Европу слишком прочно засела в голову Каскабелю, если он решился выполнить этот план. Ведь надо было не больше не меньше, как проехать весь запад Америки, всю Сибирь и Европу.
   -- Браво!.. Браво!.. -- кричала Наполеона.
   -- Бис! Бис! -- прибавил Сандр, находя, что это слово лучше всего передаст его энтузиазм.
   Итак, было решено, что "Красотка" проедет Калифорнию, Орегон и штат Вашингтон до англо-американской границы.
   У семьи Каскабель оставалось около пятидесяти долларов, которые, к счастью, не были спрятаны в заветный сундучок. Но так как такой ничтожной суммы должно было хватить ненадолго, то было решено, что труппа будет давать представления в селениях и городах, которые будут встречаться по дороге. О том, что это несколько задержит труппу, нечего было беспокоиться, так как все равно надо было ожидать, пока замерзнет весь пролив и лед будет достаточно крепок, чтобы выдержать тяжесть повозки. Во всяком случае, это могло случиться не раньше, как через семь или восемь месяцев.
   В сущности, намерение зарабатывать деньги в таких местах, как верхняя Аляска, или в кочевьях индейцев, было довольно проблематично. Но зато по западной границе Соединенных Штатов публика должна валом валить на представления знаменитой труппы семейства Каскабель. Потом, правда, придется ехать через английскую Колумбию, но хотя она очень плотно населена, Каскабель решил ни за что не давать там представлений. Достаточно уже того, что "Красотка" и ее обитатели "должны будут топтать почву британской колонии на протяжении восьмисот километров".
   Что касается Сибири с ее пустынными степями, то там никого не встретишь, кроме самоедов и чукчей, да и те кочуют ближе к морским берегам. Тут не предвиделось никаких сборов. Ну, да там видно будет...
   Итак, все было выяснено, и Каскабель назначил отъезд "Красотки" на утро следующего дня.
   А пока что надо было поужинать. Корнелия взялась с обычным усердием за дело. Стряпая, она сказала Гвоздику:
   -- Не правда ли, какая блестящая мысль пришла в голову моему мужу?
   -- Ему всегда приходят в голову блестящие мысли, -- отозвался тот.
   -- По-моему, хорошо, что мы не поедем по морю: по крайней мере, не будем страдать морской болезнью.
   -- Только бы в этом проливе не было качки на льду!
   Тем временем Сандр кувыркался и прыгал, к удовольствию своего отца, Наполеона грациозно танцевала, а собаки вертелись возле нее. Необходимо было возобновить упражнения ввиду предстоящих выступлений.
   Через некоторое время на пороге дома появилась Корнелия.
   -- Ужин готов! -- крикнула она.
   Минуту спустя вся семья была в столовой, и скоро от ужина не осталось ни крошки.
   Казалось, все забыли о краже. Лишь под конец ужина Жирофль вдруг сказал:
   -- Мне кажется, хозяин, что оба эти негодяя славно попались!
   -- А что? -- спросил Жан.
   -- Да ведь они не знают слова, следовательно, им не открыть сундучка.
   -- В таком случае, они принесут его нам обратно, -- ответил Каскабель и громко засмеялся.
   Увлекшись своим новым проектом, он уже успел забыть и о пропаже и о ворах.
  

Глава пятая
В ДОРОГУ

   Да, в дорогу к Европе, но на этот раз по такому необыкновенному маршруту, который никак нельзя рекомендовать людям, которые торопятся.
   -- А ведь мы торопимся, -- говорил Каскабель, -- причем у нас нет главного -- денег!
   Отъезд состоялся ранним утром 2 марта. На заре впрягли в "Красотку" Вермута и Гладиатора. Корнелия Каскабель поместилась с Наполеоной внутри, Цезарь Каскабель шел с сыновьями пешком, а Гвоздику поручили вожжи. Джон Булль взгромоздился на верхнюю галерейку; собаки убежали вперед.
   Утро было прекрасное. На кустах наливались почки. В воздухе чувствовалось приближение весны, которая в Калифорнии всегда роскошна. Птицы пели в ветвях вечнозеленых деревьев и в кустарниках, над которыми стройно тянулись к небу громадные сосны. Кое-где попадались группы низкорослых каштанов и мазанильи -- похожие на яблоню деревья, из плодов которых приготовляется индейский сидр [сидр -- напиток, приготовляемый из яблок, с небольшим процентом содержания спирта].
   Постоянно проверяя путь по карте, Жан в то же время не забывал, что на него была возложена обязанность поставлять на кухню свежую дичь. Впрочем, Маренго не дал бы забыть об этом. Хороший охотник и хорошая собака отлично понимают друг друга, в особенности там, где много дичи, как это было здесь. У Корнелии постоянно были и зайцы, и куропатки, и глухари, и пара-другая горных перепелов, душистое мясо которых замечательно вкусно. Если бы охота была так же обильна и на Аляске, до Берингова пролива, то нечего было бы беспокоиться, что стол будет дорого стоить.
   Одним словом, пока все шло отлично. Каскабель был не такой человек, чтобы упускать благоприятные обстоятельства. Повозка продвигалась вперед настолько быстро, насколько позволяли силы лошадей. Надо было иметь в виду, что через несколько месяцев летние дожди совершенно испортят дороги. В сутки проезжали от тридцати до тридцати пяти километров, останавливаясь в полдень для обеда и отдыха и в шесть часов вечера для ночлега.
   Местность не была пустынной, как этого можно было ожидать. На полях уже работали земледельцы. Им эта благодатная почва дает столько, что жители всех других стран могут позавидовать. Кроме того, часто попадались фермы, поселки, деревни, местечки, даже города, в особенности, когда "Красотка" ехала левым берегом Сакраменто, по району, который некогда был страною золота и за которым до сих пор осталось многообещающее название Эльдорадо -- "Золотой рай".
   Сообразуясь с программой "директора труппы", семейство Каскабель давало представления всюду, где только была возможность показать свои таланты.
   В этой местности семья еще не была известна, а где же не найдется людей, желающих позабавиться? В Пласервиле, в Обюри, в Мэрисвиле, в Чаме и других городках, где вечный американский цирк уже успел порядком надоесть, Каскабели заработали и аплодисменты и доллары, которых набралось уже около сотни. Ловкость и смелость Наполеоны, необыкновенная гибкость Сандра, замечательное искусство Жана, и смешные выходки Жирофля были оценены по заслугам. Собаки и Джон Булль тоже имели свою долю успеха. Что касается Каскабеля и его супруги, то и они вполне оправдали свою славу, первый -- как атлет, а вторая -- как борец.
   12 марта "Красотка" прибыла в небольшой городок Шасту, над которым поднимается гора того же названия, имеющая около четырех с половиной тысяч метров в вышину. На западе смутно рисовались громады Каскад-Ренджа, через которые, к счастью, не надо было переправляться, чтобы достигнуть границы Орегона. Но все-таки местность была очень гористая... Приходилось обходить отроги, которые горы как бы отбрасывали к востоку. Здесь, по едва намеченным дорогам, фургон продвигался очень медленно. Деревни стали попадаться реже. Конечно, лучше было бы ехать вдоль морского берега, но для этого надо было перевалить по ту сторону Кост-Ренджа, а эти горы почти недоступны. Было разумнее, следовательно, держать путь на север, чтобы перевалить через отроги этих гор уже на самой границе Орегона.
   Таков был совет Жана, присяжного географа труппы, и все решили его принять.
   19 марта, миновав форт Джонс, "Красотка" остановилась перед поселком Ирика. Там путников приняли очень хорошо, что дало возможность заполучить в кассу еще несколько долларов. Это был первый дебют здесь французской труппы. В этих отдаленных странах Америки очень любят странствующих артистов и принимают их всегда с распростертыми объятиями.
   В поселке удалось недорого нанять несколько лошадей в помощь Гладиатору и Вермуту. Таким образом "Красотка" благополучно перебралась через горную цепь.
   Путешествие это было нелегким, но благодаря принятым мерам сошло благополучно. Наконец, 27 марта, проехав от Сьерра-Невады почти четыреста километров, путешественники перешли через границу Орегона.
   На востоке эта страна соприкасается с горою Питта, которая поднимается точно стрелка солнечных часов.
   И животные, и люди достаточно поработали. Пришлось отдохнуть в Джексоне. После переправы через реку Рок дорога пошла вдоль извилин побережья, которое бесконечно тянулось к северу.
   Страна была богатая, очень плодородная, хотя и гористая. Всюду раскидывались луга и леса. В сущности, это было продолжением Калифорнии.
   Кое-где встречались индейцы племени састэ или умпаква, но их нечего было бояться.
   В это время Жан, который усердно читал все, что могло иметь отношение к их путешествию, счел необходимым предупредить всех, чтобы они остерегались, потому что в этой покрытой лесами местности масса змей.
   -- Как? Здесь змеи? -- воскликнула в ужасе Наполеона, -- Папочка дорогой, уедем скорее отсюда!
   -- Успокойся, детка, мы постараемся принять меры предосторожности.
   -- Разве эти противные гады так опасны? -- спросила Корнелия.
   -- Очень опасны, -- ответил Жан, -- здесь водятся гремучие змеи, самые ядовитые из всех. Если их не трогать, то сами они не бросятся на человека, но если случайно их потревожить, они моментально поднимаются на кончике хвоста, бросаются и кусают. И укус их почти всегда смертелен.
   -- Где они попадаются? -- спросил Сандр.
   -- Больше всего они любят прятаться под сухими листьями, где их довольно трудно заметить, -- ответил Жан. -- Но когда они ползут, то их можно услышать издали, так как при движении кольца их хвоста издают легкий треск. Если вовремя услышать этот звук, можно избежать встречи с опасным гадом.
   -- Итак, дети, будьте внимательны. Смотрите лучше под ноги и хорошенько прислушивайтесь, -- сказал Каскабель.
   Жан был прав, предупреждая своих родных, так как действительно в Западной Америке очень много змей. Кроме змей, там водятся и тарантулы, почти настолько же опасные.
   Разумеется, все стали очень внимательно глядеть себе под ноги и прислушиваться к малейшему подозрительному шороху. Приходилось присматривать и за лошадьми, которые тоже подвергались опасности со стороны ядовитых пресмыкающихся и насекомых.
   Кроме того, Жан прибавил, что тарантулы и змеи имеют дурную привычку заползать в дома. Можно было ожидать их неприятного визита и в "Красотку". Поэтому вечером, перед сном, всю повозку осматривали с большим вниманием, -- лазили под постели, переворачивали всю мебель, из боязни, что в каком-нибудь закоулке сидит опасный враг. Наполеоне всюду чудились змеи. Увидав обрывок веревки, кусок палки, она начинала пронзительно кричать. Уже в полусне она вскакивала с криком, потому что ей слышался в углу повозки треск гремучей змеи. Правду сказать, и Корнелия трусила не меньше дочери.
   -- Черт бы побрал и змей, которые пугают женщин, да и женщин, которые боятся змей! -- вскричал однажды Каскабель, которому надоела эта тревога.
   У Гвоздика тоже было много хлопот. Он надумал разводить на ночь большой костер, благо кругом было много топлива. Однако Жан заметил ему, что если огонь и отгонит змей, зато привлечет тарантулов.
   Одним словом, семья была спокойна лишь в тех случаях, когда удавалось ночевать в селениях; там опасность была несравненно меньше.
   К счастью, поселки, например Канонваль на Коровьей реке, Розбург, Рочестер, Юкала и другие, попадались довольно часто. В этих местах Каскабель еще кое-что приработал. В конце концов в кошельке его вновь начали скапливаться доллары. Но как далеко было до двух тысяч, которые были похищены в Сьерра-Неваде!
   Пока дорога ничего не стоила труппе. Леса поставляли им дичь, реки -- рыбу, луга -- корм лошадям.
   Когда наконец путешественники избавились от змей и тарантулов, у них явилось другого рода мучение. В природе всегда найдется что-нибудь такое, что тревожит человека.
   Повозка, двигаясь через Орегон, проехала Эжен-сити. Затем, миновав Гаррисбург, Альбани и Джефферсон, она "бросила якорь" перед столицей Орегона -- Салемом, довольно большим городом, расположенным на берегу Вилламеты.
   Это было 3 апреля.
   Тут Каскабель дал своей труппе суточный отдых от путешествия, но не от работы. Работа нашлась: город был порядочный, и здесь стоило показать публике свои таланты. Между тем Жан и Сандр, узнав, что в реке было много рыбы, решили доставить себе удовольствие, соединенное с пользой, и пошли ловить рыбу.

[]

Жан и Сандр ловили рыбу.

   Но на следующую ночь вся семья плохо спала от нестерпимого зуда во всем теле. Как велико было их изумление на другое утро, когда они взглянули друг на друга.
   -- Я вся красная, точно индеанка! -- изумилась Корнелия.
   -- А я вся распухла! -- кричала Наполеона.
   -- А я весь в прыщах, с головы до ног! -- объявил Гвоздик.
   -- Что это значит? Уж не чума ли здесь? -- встревожился Каскабель.
   -- Мне кажется, я знаю, что это такое, -- сказал Жан, рассматривая свои руки, покрытые красными пятнами.
   -- Что же это такое?..
   -- Это иедра, как говорят американцы.
   -- К черту иедру! Говори толком, что это такое?
   -- Это, отец, такое растение, до которого стоит только дотронуться, понюхать его, чуть ли не посмотреть на него -- и вот последствием является такая гадость. Оно отравляет издали.
   -- Как! -- вскричала Корнелия. -- Мы отравились!.. Отравились!..
   -- Не бойся, мама, все ограничится зудом и легкой лихорадкой.
   Это было верно. Иедра -- очень вредное растение, род плюща. Ветер разносит семена иедры, мельчайшие, как пыль, и если они попадут на кожу, то начинается нестерпимый зуд, и кожа покрывается сыпью и прыщами. Вероятно, в то время, когда "Красотка" проезжала через густой лес перед Салемом, вся семья была осыпана семенами иедры. К счастью, вызываемое растением болезненное состояние продолжается недолго. Через сутки путешественники уже смогли покинуть Салем.
   5 апреля выступили дальше, унося с собой воспоминание о неприятных часах, проведенных в лесах речки Вилламеты.
   Без всяких приключений труппа проехала через Файрфильд, Каннемах, Орегон-Сити, Портланд, довольно крупные города, и 7 апреля прибыла к берегу Колумбии, границе штата Орегон, по которому путники проехали четыреста семьдесят километров.
   К северу шла территория штата Вашингтон. К востоку от принятого путниками маршрута она очень гориста.
   Цепь гор, известная под именем Каскад-Рендж, кое-где очень высока, в особенности вершина св. Елены, которая поднимается на три с лишним тысячи метров, или Беккер и Бейнер, почти по четыре тысячи метров каждая. Казалось, что природе хотелось выказать всю свою мощь, и вот безграничные прерии, идущие от берегов Атлантического океана на западе Америки, сразу переходят в высокие горы.
   -- Точно море, -- заметил Жан. -- Сперва оно тихое и гладкое, а потом набежавший шквал вздымает гигантские волны.
   Сравнение это очень понравилось Каскабелю, и он весело закричал:
   -- Отлично, значит, нам после затишья предстоит буря! Ну, что же! Наше судно "Красотка" очень прочно и, надеюсь, не потерпит крушения. Итак, детки, слушать команду! Отчаливай!..
   И "судно" пустилось в плавание по холмистой местности. К счастью, "море" мало-помалу становилось ровнее, и ковчег семьи Каскабель все продвигался вперед, хотя и не очень быстро, зато без всяких аварий.
   В селениях, попадавшихся по пути, акробатов встречали радушно. Также и в городах, вроде Кальмера, Монтисельо, и в фортах, где население исключительно военное. Хотя эти форты очень невелики, но все-таки они сдерживали племена кочующих индейцев.
   Таким образом, когда "Красотка" пустилась через страну племени валла-валла, ей нечего было бояться индейцев.
   Иногда по вечерам индейцы окружали маленький лагерь, но не обнаруживали дурных намерений. Эти индейцы никогда не видели обезьян, и гримасы Джона Булля приводили их в неописуемый восторг. В простоте души они принимали обезьяну за одного из членов семьи.
   -- Да, да, это мой братишка! -- посмеивался Сандр, вызывая этим справедливое негодование Корнелии Каскабель.
   Наконец путники достигли столицы штата Вашингтон -- Олимпии. Здесь труппой было дано "по требованию публики" большое последнее представление. Дальше уже начинались английские владения.
   Теперь путь предстоял вдоль Тихого океана или, вернее, вдоль капризно извивающихся "зундов", то есть береговых проливов, отделяющих от материка большие острова Ванкувер и Королева Шарлотта.
   Когда проехали местечко Стеклакум, пришлось огибать Пэджетзунд, чтобы достигнуть форта Беттингама, расположенного у пролива, отделяющего острова от материка.
   Потом миновали пост Уэтком, вблизи которого возвышалась гора Беккер, с затерянной в облаках вершиной, затем пост Стимиахму, у входа в Джорджиа-Стрэт.
   Наконец, 27 апреля, проехав около полутора тысяч километров от Сакраменто, "Красотка" достигла границы, установленной договором 1847 года и отделяющей Соединенные Штаты от английской Колумбии.
  

Глава шестая
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПУТИ

   Первый раз в жизни Цезарь Каскабель, непримиримый враг Англии, собирался ступить на английскую землю. Впервые его нога должна была топтать британскую почву и покрыться англосаксонской пылью. Именно эти напыщенные выражения пронеслись в голове акробата, одержимого упрямой и смешной ненавистью ко всему английскому; хотя Колумбия была не в Европе и не принадлежала Великобритании, соединяющей под одним именем Англию, Ирландию и Шотландию, но все-таки она была английским владением, как, например, Индия, Австралия, Новая Зеландия, -- и этого было довольно, чтобы возбудить отвращение в Каскабеле [Несмотря на оговорки, автор, несомненно, сам разделяет это "отвращение" своего героя к Англии, являвшейся в его время опасной соперницей Франции в колониальной политике и в морской торговле].
   Английская Колумбия составляет часть Новой Британии, одной из самых важных колоний Соединенного Королевства, так как она заключает в себе Новую Шотландию, доминион, заключающий в себе Верхнюю и Нижнюю Канаду, а также громадные территории, переданные Компании Гудзонова залива [Компания Гудзонова залива -- частное акционерное общество по добыче пушнины, обосновавшееся в северной части Канады, главным образом по берегам Гудзонова залива]. Эта колония простирается в ширину от Атлантического до Тихого океана, а на юге граничит с Соединенными Штатами на всем протяжении от штата Вашингтон до морского побережья штата Мэн.
   Итак, земля была английская, и обойти ее не было возможности. В сущности, приходилось ехать всего около восьмисот километров до южной границы Аляски, то есть до русских владений в западной Америке [Аляска была русской до 1867 года, когда она была продана русским правительством Соединенным Штатам]. Но все-таки восемьсот километров "по этой отвратительной земле" "Красотка" должна была проехать возможно скорее. Таково было решение Каскабеля.
   С этой минуты останавливались лишь ровно настолько, сколько требовалось для обеда или ночлега. Никаких представлений, упражнений в танцах, эквилибристике, борьбе и т. п. не давалось. Англосаксонская публика могла обойтись и без этого. Семейство Каскабель чувствовало лишь презрение к монетам с изображением королевы и предпочитало бумажные доллары золотым фунтам стерлингов [фунт стерлингов -- английская золотая монета] и серебряным кронам.
   Вследствие этого "Красотка" старалась миновать не только города, но даже деревни, чтобы труппа не могла сталкиваться с обитателями этой страны, хотя бы лишь для покупки необходимой пищи. Было решено, что охота доставит сытный стол, и этого будет достаточно.
   Каскабель шел, низко опустив голову, с недовольным лицом, нахлобучив шапку на уши и бросая враждебные взгляды на ни в чем не повинных путников, попадавшихся на дороге. Ему было не до смеха, -- это было видно из того, как досталось Сандру за то, что тот вздумал подурачиться.
   Мальчику надоело идти спокойно и, забежав вперед, он начал идти задом наперед, отчаянно гримасничая, пока остальные не разразились смехом. Но Каскабель сейчас же грозно заявил:
   -- Если ты только позволишь себе еще раз подобные шалости, надеру тебе уши!
   -- Папа!..
   -- Молчать! Я запрещаю смеяться, пока мы на земле проклятых англичан!
   Хотя семья не совсем разделяла антисаксонские убеждения своего главы, но все-таки все притихли.
   Часть английский Колумбии, которая примыкает к побережью Тихого океана, очень гориста. На востоке она окаймлена Скалистыми горами, отроги которых тянутся почти до полярной территории, а на западе она, точно берег Норвегии, прорезана многочисленными фьордами [фиорды -- глубокие, прихотливо разветвленные заливы с высокими скалистыми берегами], над которыми там и сям поднимаются вершины, превышающие высотой даже альпийские горы. С этих гор спускаются ледники, которые и шире и глубже швейцарских, например на горе Гоккер или на горе Брун, которая на километр выше альпийского великана -- Монблана.
   Между этими горами шла широкая и плодородная долина, кое-где покрытая чудным лесом, в особенности -- по берегам протекающего через нее Фрейзера, который сначала бежит с юга на север, а потом круто поворачивает и впадает в узкий залив, недалеко от острова Ванкувер и окружающего его архипелага островков. По этой долине и продвигалась "Красотка".
   Остров Ванкувер имеет двести пятьдесят миль в длину и семьдесят три в ширину. Купленный португальцами, он в 1789 году перешел к испанцам. Прежде он назывался Нутка, потом его переименовали в честь английского мореплавателя Ванкувера [Ванкувер Джордж (1758-1798) -- английский мореплаватель, принимавший участие в путешествиях знаменитого английского исследователя Кука. Обследовал западные берега Южной и Северной Америки. Его именем назван остров близ западного берега Северной Америки], а затем в конце восемнадцатого столетия он перешел окончательно в руки англичан. Столица острова в настоящее время -- Виктория, а наиболее значительный город -- Нанаймо.
   Богатые залежи каменного угля, которые разрабатываются Компанией Гудзонова залива, служат самым важным предметом торговли Сан-Франциско с различными портами западного берега.
   Немного севернее острова Ванкувер лежит остров Королевы Шарлотты, самый крупный в архипелаге того же имени и принадлежащий также англичанам.
   Само собою разумеется, Каскабелю и в голову не приходило посетить эту столицу, как собирался он посетить Аделаиду и Мельбурн в Австралии и Мадрас или Калькутту в Индии. Он торопился скорее пройти долину Фрейзера, вступая в переговоры только с краснокожими туземцами. Дичь здесь водилась в изобилии. Лани, зайцы и куропатки разнообразили стол; и так как в этой дичи не было ни капли английской крови, то, по выражению Каскабеля, "честные французы могли питаться ею со спокойной совестью". После того как путешественники миновали форт Ланглей, им приходилось ехать целиною, по необработанной почве. Вдоль правого берега реки расстилались луга, граничащие с густыми лесами, а за лесами высились горы, верхушки которых вырисовывались на северном фоне неба.
   Надо заметить, что после того, как "Красотка" проехала Нью-Вестминстер, один из главных городов прибрежной Колумбии, расположенный почти у устья Фрейзера, Жан посоветовал переправиться на другой берег реки; здесь шла более короткая дорога к границе, где Аляска соприкасалась с Колумбией.
   Кстати, Каскабелю повстречался индеец, который предложил свои услуги в качестве проводника до русских владений. Хотя услуги его надо было оплатить, но в этом не пришлось бы раскаиваться, раз дело шло, во-первых, о безопасности путешественников, а во-вторых, о выборе более короткой дороги.
   Проводника звали Ро-Но. Он принадлежал к одному из тех племен, вожди которых, "тихи", находятся в постоянном контакте с европейцами. Эти индейцы резко отличаются от племени чилликотов, которых надо очень побаиваться в северо-западной Америке. Несколько лет назад, в 1864 году, чилликоты приняли деятельное участие в избиении экспедиции, посланной для постройки дороги. Под их ударами пал генерал Вадингтон, смерть которого оплакивала вся колония. Рассказывали, что у одной из жертв этой кровавой резни чилликоты вырвали сердце и съели его, как это делают австралийские людоеды.
   Прочитав рассказ об ужасном убийстве Фридриха Вимпера в Северной Америке, Жан счел необходимым предупредить отца о возможности встречи с чилликотами, но остальных членов семейства он побоялся напугать и ничего им не сказал. Впрочем, со времени этого убийства чилликоты немного притихли, устрашенные казнью почти всех причастных к этому убийству. Это подтвердил и Ро-Но, уверяя, что, пока они в Британской Колумбии, им нечего бояться.
   Погода все время стояла прекрасная. Солнце заметно припекало, в особенности от полудня до двух часов дня. Почки на деревьях наливались все больше и больше; еще немного -- и развернутся листья, а там и зацветут цветы.
   Перед путниками характерный северный пейзаж. Долину Фрейзера окаймляли леса, среди которых преобладали северные породы: кедры, ели, а также громадные дугласовы сосны, достигающие тридцати метров вышины. Дичи было очень много, и Жан каждый день приносил обильную добычу.
   Местность была далеко не пустынная. Там и сям попадались индейские деревни. Нередко встречались целые флотилии лодок из кедра, на которых туземцы спускались вниз по течению или поднимались вверх по реке при помощи весел или парусов.
   Встречались также толпы индейцев, направлявшихся на юг.
   Закутанные в белые шерстяные плащи, они обменивались иногда несколькими словами с Каскабелем, который научился кое-как понимать их, так как они говорили на языке, представлявшем собою смесь французского, английского и местного индейского.
   -- Вот я выучился еще и языку шинук, -- говорил Каскабель.
   "Шинук" -- так назвал эту смесь языков Ро-Но. На этом наречии говорят почти все племена, населяющие западную Америку и Аляску.
   Благодаря хорошей весне снег в этом году стаял рано, хотя здесь он держится до последних чисел апреля. Таким образом путешествие проходило при самых благоприятных условиях. Стараясь по возможности не утомлять лошадей, Каскабель продвигался все же довольно быстро. Уж очень хотелось ему поскорее миновать Колумбию.
   Становилось все теплее и теплее, зато появились москиты, которые в конце концов стали невыносимы. Они набивались внутрь "Красотки", и не было возможности выгнать их оттуда, хотя путники старались не зажигать вечером в повозке огня, чтобы не привлекать их.
   -- Проклятые животные! -- воскликнул однажды Каскабель, выведенный из терпения надоедливыми насекомыми.
   -- Хотел бы я знать, для чего они существуют на свете? -- спросил Сандр.
   -- Они существуют для того... чтобы нас кусать, -- мрачно сострил Гвоздик.
   -- В особенности -- чтобы кусать англичан, живущих в Колумбии, -- прибавил Каскабель. -- Поэтому, дети, я строго запрещаю убивать москитов. Пусть живут и едят англичан! Это мне доставляет удовольствие.
   В этой местности была удивительная охота. Особенно было много ланей, которые выходили из лесу к реке на водопой. Жан, в сопровождении Ваграма, не отходил далеко от лагеря, чтобы не причинять беспокойства матери. Иногда под руководством брата охотился и Сандр, и трудно сказать, кто скорее бегал за дичью -- молодой охотник или ищейка.
   Однажды Жану удалось убить даже бизона. При этом он подвергался большой опасности, так как первая пуля только ранила животное, и оно, рассвирепев, бросилось на Жана. Еще минута -- и он был бы опрокинут на землю, истоптан ногами и истерзан рогами бизона. К счастью, Жану удалось пустить вторую пулю прямо в голову животного, и это спасло ему жизнь. Вернувшись в лагерь, Жан, чтобы не напугать своих, не сказал ничего о том, как он избежал смерти.
   Чтобы дотащить до лагеря тушу бизона, пришлось прибегнуть к помощи двух лошадей.
   Индейцы охотятся за бизоном, густая грива которого похожа на львиную, потому что шкура животного служит и постелью и одеялом в вигваме и ценится довольно высоко. Что касается мяса, то туземцы нарезают его длинными тонкими полосками, сушат на солнце и питаются им, когда истощаются все припасы.
   Обычно европейцы едят только бизоний язык -- это до некоторой степени деликатес, но персонал маленькой труппы не был разборчив. Корнелия так сумела приготовить мясо бизона, что оно всем понравилось; его хватило не на один обед. Что касается языка, то каждому достался маленький кусочек этого лакомого блюда, и все нашли, что вкуснее его быть ничего не может.
   В первые две недели путешествия по Колумбии не случилось ничего особенного. Затем погода стала меняться. Наступило время, когда дожди могли если не помешать путешествию, то, во всяком случае, сильно задержать его.
   Надо было опасаться, что Фрейзер выйдет из берегов. Это могло бы поставить "Красотку" не только в тяжелое, но и в опасное положение... К счастью, когда начались дожди, вода в реке, хотя и сильно прибыла, но не вышла из берегов и долины не затопила. Поэтому повозка продвигалась вперед, впрочем -- очень медленно, потому что колеса вязли в размокшей почве. Семья акробатов укрылась под плотной и крепкой крышей "Красотки", как укрывалась много раз и прежде во время грозы или бури.
  

Глава седьмая
ЧЕРЕЗ КАРИБУ

   -- Вот Карибу, отец, -- сказал Жан. -- Но, быть может, ты не знаешь, что такое Карибу?
   -- И не подозреваю, -- отвечал Каскабель. -- Впрочем, это, вероятно, какое-нибудь животное?..
   -- Животное? -- вскричала Наполеона. -- А оно большое?.. Страшное?.. Кусается?..
   -- Это не животное, а название страны, -- отвечал Жан. -- Это золотая страна -- Эльдорадо Колумбии. Сколько в ней богатств и скольких она обогатила!..
   -- Многих она и разорила, вероятно, -- заметил Каскабель.
   -- Совершенно верно, -- ответил Жан, -- и разоренных было гораздо больше, чем разбогатевших. А между тем, на некоторых приисках добывалось около двух тысяч марок золота в день. В одном месте Карибу, в долине Вильям-крик, его подбирали прямо руками. Но как ни много было золота в этой золотоносной стране, все же его не хватило на то громадное количество золотоискателей, которые нахлынули со всех сторон. Вследствие чрезмерного наплыва золотоискателей жизнь страшно вздорожала, хлеб дошел до доллара за фунт. Начались эпидемии. И многие вместо богатства нашли здесь болезнь и нищету, а часто и смерть. Одним словом, в Карибу повторилась та же история, которая разыгралась несколько лет назад в Австралии и в Калифорнии.
   -- Папа, а ведь хорошо было бы найти на дороге большой кусок золота? -- сказала Наполеона, воображение которой сразу разыгралось.
   -- А что бы ты, детка, стала с ним делать?
   -- Что делать? -- вмешалась Корнелия. -- С золотом всегда найдется, что делать.
   -- Ну что же, поищем, -- сказал Гвоздик, -- может быть, мы и найдем его, если только...
   -- Если только золото здесь еще есть, ты это хотел сказать? -- засмеялся Жан. -- Нет, голубчик, не надейся. Касса опустошена... совершенно...
   -- Ну, это мы еще посмотрим! -- заметил Сандр.
   -- Довольно, дети! -- вмешался Каскабель. -- Я запрещаю вам обогащаться таким способом! Подбирать золото на английской земле, фи! Прибавьте шагу, чтобы поскорее пройти эту страну. Не поднимать ни одной крупинки золота, даже если бы нам попался слиток величиною с голову Гвоздика! Нам надо скорее добраться до границы, скорее отрясти пыль с наших ног, чтобы не захватить с собою и соринки с английской земли!
   Цезарь Каскабель оставался верен себе во всем. Но он напрасно тревожился. Было маловероятно, чтобы кто-нибудь нашел даже крупинку золота, а не то что слиток.
   Тем не менее, несмотря на строгое запрещение, взгляды всех пытливо устремлялись на дорогу. Наполеоне и, в особенности, Сандру в каждом булыжнике мерещился самородок. А почему бы и нет? Ведь Северная Америка по количеству золотых россыпей занимает первое место в мире. Потом уже идут Австралия, Россия, Венесуэла, Китай...
   Между тем начался дождливый сезон. Каждый день шли проливные дожди, и дороги становились все труднее и труднее.
   Проводник торопил путешественников. Он боялся, что речки и ручьи, впадающие во Фрейзер, разольются. Как тогда переправляться через них, в особенности там, где нельзя будет найти брод? Тогда "Красотке" пришлось бы останавливаться где-нибудь на несколько недель и пережидать дождливый сезон. Поэтому надо было возможно скорее выбраться из долины Фрейзера.
   Говорили, что здешних туземцев нечего было бояться, с тех пор как чилликоты перекочевали к западу. Но зато здесь было много хищных зверей, особенно медведей, встреча с которыми далеко не безопасна.
   Сандру пришлось испытать это на себе.
   Это было днем 17 мая. Семья сделала привал в пятидесяти шагах от ручья, который перешли вброд.
   Так как предполагалась двухчасовая остановка, то Жан пошел вперед с целью поохотиться, а Сандр, несмотря на запрещение отходить от лагеря, незаметно перебрался через ручей и пошел по дороге, которую только что проехали. С ним ничего не было, кроме веревки, длиной около четырех метров, которую он обмотал себе вокруг пояса.
   У шалуна была своя цель. Он заметил птицу с блестящими разноцветными перьями и решил проследить ее до гнезда, а там с помощью веревки влезть на дерево и достать эту птицу.
   Удаляясь от лагеря, Сандр поступил крайне неосторожно, тем более, что собиралась гроза. Но разве можно остановить мальчика, который гонится за птицей?

[]

Но разве можно остановить мальчика...

   По левую сторону ручья начинался густой лес, и птица, точно поддразнивая мальчика, перепархивала с ветки на ветку все дальше и дальше, завлекая шалуна в глубину леса.
   Увлекшись погоней, Сандр совершенно забыл, что "Красотка" остановилась всего на два часа. Не прошло и двадцати минут с тех пор, как он покинул лагерь, а он уже углубился больше чем на два километра в чащу леса.
   Здесь совсем не было дороги. Птица с веселым щебетаньем перелетала с дерева на дерево, а Сандр прыгал за ней точно дикая кошка.
   Но все его усилия не приводили ни к чему. В конце концов птица исчезла в чаще.
   -- А ну ее к черту! -- решил Сандр, обескураженный неудачей.
   Случайно подняв голову, он увидел, что небо покрыто тучами, и начали вспыхивать молнии.
   "Пора идти назад, -- подумал мальчик. -- Что-то скажет отец?"
   В эту минуту он увидал на земле камень странной формы, величиною с еловую шишку. На поверхности камня искрились какие-то металлические блестки.
   Сандр вообразил, что это слиток золота, с радостным криком схватил камешек и спрятал в карман. Он решил, что будет пока молчать о своей находке.
   Едва успел Сандр опустить в карман свой драгоценный самородок, -- гроза разразилась со страшной силой. Еще не успел затихнуть первый раскат грома, как вблизи раздалось рычание.
   В двадцати шагах от мальчика из чащи поднялся огромный медведь из породы гризли.
   Как ни был смел Сандр, но он моментально принялся улепетывать во все лопатки, стараясь скорее добежать до ручья. Медведь бросился за ним.
   Если бы только Сандру удалось достигнуть ручья, переправиться на другую сторону и добежать до своих, он был бы спасен. Там сумели бы помешать медведю перейти через ручей; пожалуй, даже меткая пуля свалила бы животное, и из его шкуры вышел бы чудесный ковер к кровати. Но дождь лил, как из ведра, ослепительные молнии прорезывали небо, и страшные раскаты грома не умолкали ни на минуту. Сандр промок до костей, и мокрая одежда мешала ему быстро бежать. Ноги скользили, и он несколько раз чуть не упал, а это было бы для него гибелью. Но все-таки мальчик бежал так быстро, что расстояние между ним и медведем почти не уменьшалось. Через четверть часа он был у ручья.
   Но здесь ждало его непреодолимое препятствие.
   Ливень превратил ручей в бурный поток, вырывавший на своем пути целые деревья. С бешеным ревом катились волны, вода поднялась до краев берега. Кинуться в этот поток -- значило идти на верную гибель, без малейшей надежды на спасение.
   Сандр боялся оглянуться. Он чувствовал, что медведь гонится за ним по пятам и уже настигает его. Уже "Красотка" виднелась под деревьями, но не было возможности дать своим какой-нибудь сигнал.
   Инстинкт подсказал ему единственное средство к спасению.
   В пяти шагах от мальчика рос большой кедр, нижние ветви которого нависли над ручьем.
   В мгновение ока Сандр вскарабкался на дерево с присущей ему ловкостью. Обезьяна -- и та могла бы позавидовать тому, как цеплялся за сучки и ветви маленький акробат и как быстро достиг он верхушки дерева. Здесь он был спасен, -- но, увы, не надолго.
   Медведь остановился на мгновение у подножия дерева, потом тоже начал карабкаться на него.
   Но Сандр и тут не потерял присутствия духа. Разве он не был достойным сыном знаменитого Каскабеля, который умел выходить целым и невредимым из всяких передряг?
   Надо было сойти с дерева. Но как?.. Переправиться через поток? Каким способом?.. Ручей так вздулся, что вода уже затопила правый берег, где расположился лагерь!
   Звать на помощь было бесполезно. Разве можно было услышать крик среди такого грохота? Наконец, если бы даже Каскабель, Жан или Жирофль вздумали искать мальчика, то вряд ли они станут искать его за ручьем, а скорее пойдут вперед. Могло ли им прийти в голову, что Сандр перешел обратно через ручей?
   А медведь лез на дерево... медленно, но лез, и скоро должен был достигнуть ветки, на которой уселся верхом Сандр...
   В эту минуту шалуну пришла в голову удачная мысль. Заметив, что одна из ветвей дерева свесилась над ручьем метра на три, он быстро развернул веревку, обмотанную вокруг его пояса, сделал петлю и, накинув ее на конец этой ветки, начал притягивать к себе, пока она не стала почти совсем горизонтальной.
   Сделано это было очень ловко, быстро и с полным присутствием духа.
   Между тем медведь уже был близко.
   Он достиг сука, на котором сидел Сандр. Еще немного -- и страшное животное доберется до мальчика...
   В это мгновение Сандр уцепился за конец притянутой им ветки и выпустил веревку. Ветвь вытянулась, как отпущенная пружина, и увлекла за собою мальчика.
   Точно камень, пущенный из древней катапульты [катапульта -- метательный снаряд древних римлян, с помощью которого бросали во врагов тяжелые камни], перевернулся маленький акробат в воздухе над ручьем и упал на противоположный берег, в то время как медведь с удивлением смотрел на улетевшую от него добычу.
   -- Ну и шалун!
   Такими словами встретил проказника Каскабель, подошедший в эту минуту с Жаном и Гвоздиком к берегу ручья, после того как он проискал понапрасну мальчика возле лагеря, совсем в другой стороне.
   -- Шалун! -- повторил Каскабель. -- Как ты нас напугал.
   -- Надери мне, папа, уши, -- ответил Сандр, -- я это вполне заслужил.
   Но, вместо того, чтобы драть за уши, Каскабель поцеловал шалунишку в обе щеки.
   -- В другой раз ты не смей этого делать, а не то...
   -- А не то ты поцелуешь меня опять? -- рассмеялся Сандр.
   -- А славно попался мой Мишка! Посмотри, какой у него глупый вид!
   Жану очень хотелось убить медведя, который уже успел слезть с дерева, но нечего было и думать о преследовании. Вода прибывала, и надо было скорее уезжать отсюда. Поэтому все четверо быстро пошли к "Красотке".
  

Глава восьмая
В ДЕРЕВНЕ МОШЕННИКОВ

   Неделю спустя, 26 мая, повозка достигла верховьев Фрейзера. Хотя дождь лил не переставая, и днем и ночью, проводник уверял, что теперь уже скоро конец дождливому сезону.
   Обогнув истоки реки, где местность была довольно гористой, "Красотка" круто повернула на запад.
   Еще несколько дней пути, и семья будет на границе Аляски.
   За последнюю неделю путешественники не встретили не только какого-нибудь поселка, но даже простой хижины. Проводник Ро-Но отлично знал страну, и им были очень довольны.
   В этот день Ро-Но предупредил Каскабеля, что если тот желает, то можно остановиться отдохнуть в деревне, находящейся недалеко. Он советовал остановиться на сутки, чтобы дать отдых лошадям, которые сильно утомились за последнее время.
   -- А что это за деревня? -- спросил Каскабель, недоверчиво относившийся к населению Колумбии.
   -- Деревня Мошенников, -- ответил проводник.
   -- Деревня Мошенников? -- вскричал Каскабель.
   -- Да, -- сказал Жан, -- на карте стоит именно это название.
   -- Ладно, ладно, -- заметил Каскабель, -- по-моему, это прекрасное название для деревни, если в ней живут англичане, будь их там хоть пять-шесть человек.
   Вечером "Красотка" остановилась у въезда в деревню. Теперь до границы, отделяющей Аляску от Колумбии, оставалось дня три пути.
   В деревне Мошенников жили индейцы и между ними несколько англичан, частью охотников по профессии, частью любителей, приезжавших туда лишь на охотничий сезон.
   В числе офицеров гарнизона Виктории, находившихся в это время здесь, был некий баронет Эдуард Турнер, высокомерный, грубый и дерзкий, один из тех джентльменов, которые воображают, что им все позволительно потому только, что они англичане. Само собою разумеется, что он презирал французов не меньше, чем Каска-бель ненавидел англичан.
   В тот вечер, когда труппа остановилась на отдых, Жан в сопровождении Сандра и Гвоздика отправился за провизией. В это время собаки баронета встретились недалеко от "Красотки" с Ваграмом и Маренго, которые, очевидно, разделяли антипатию своего хозяина: и вот между ищейкой и пуделем, с одной стороны, и английскими пойнтерами, с другой, началась такая грызня, что клочья шерсти полетели кругом.
   Сэр Эдуард Турнер, живший на краю деревни, услыхав шум, выбежал и начал хлыстом отгонять собак Каскабеля.
   Акробат бросился к месту драки и вступился за своих собак.
   Сэр Эдуард Турнер, отлично говоривший по-французски, сразу понял, с кем имеет дело. Это не помешало ему крайне дерзко выразиться о всех французах вообще и о "циркачах" в частности.
   Можно представить себе, как вспылил Каскабель; но моментально сообразив, что если поднимется какая-нибудь история, в особенности на английской земле, то это может задержать путешествие, он сказал баронету довольно сдержанным тоном:
   -- Ваши собаки, сэр, первые начали драку с моими.
   -- Ваши собаки, -- с усмешкой возразил баронет, -- собаки жалкого фигляра. Они только и годятся на то, чтобы порядочные собаки их кусали, а люди -- били.
   -- Ваши слова недостойны джентльмена, -- сказал Каскабель, все еще сдерживаясь.
   -- Все-таки это единственный ответ господам, подобным вам.
   -- Милостивый государь, до сих пор я был с вами вежлив, а вы... вы выказали себя невежей.
   -- Берегитесь!.. Как смеете вы отвечать так баронету, сэру Эдуарду Турнеру!..
   Каскабель весь побледнел. С загоревшимися глазами и сжатыми кулаками он двинулся было на баронета, но в эту минуту подбежала Наполеона.
   -- Папочка, пойдем... мама тебя зовет, -- сказала девочка.
   -- Сейчас, -- отвечал Каскабель, -- скажи маме, что я приду, только вот проучу этого джентльмена. Иди, Наполеона!
   Услыхав это имя, баронет презрительно засмеялся.
   -- Наполеона! -- передразнил он. -- Наполеона -- это девчонка! Уж не в честь ли того чудовища...
   Каскабель, скрестив руки, вплотную подступил к баронету.
   -- Вы меня оскорбляете! -- крикнул он.
   -- Я?.. Вас?..
   -- Да, меня. Вы оскорбляете полководца, который одним глотком проглотил бы ваш остров, если бы только высадился на него.
   -- Неужели?
   -- Да, проглотил бы его, как устрицу!..
   -- Он?.. Жалкий авантюрист!.. -- воскликнул баронет и, встав в позу боксера, приготовился защищаться.
   -- Вы меня оскорбляете, господин баронет, и должны за это ответить.
   -- Отвечать циркачу?..
   -- Оскорбив циркача, вы сравняли себя с ним!.. И мы будем биться на чем вам угодно -- на шпатах, на пистолетах, на саблях, хоть на кулачках, мне все равно.
   -- Почему не на пузырях, как ваши клоуны?..
   -- Защищайтесь!..
   -- Да наконец, разве с циркачами дерутся?
   -- Дерутся! -- вскричал Каскабель вне себя от ярости. -- Дерутся, а кто отказывается с ними драться, того они бьют.
   И, не думая о том, что противник его должен иметь преимущество над ним, как превосходный боксер, Каскабель кинулся на англичанина.
   В этот момент прибежала Корнелия. Прибежали и офицеры, сослуживцы сэра Эдуарда Турнера, его компаньоны по охоте, решившие не допустить его до унизительной, по их мнению, борьбы со "всяким", и принялись осыпать ругательствами всю семью Каскабель.
   Корнелия слушала спокойно, по крайней мере наружно, и только бросала далеко не кроткие взгляды на оскорбителя своего мужа. Но видя, что к месту ссоры подходят Жан, Сандр и Жирофль и что ссора грозит перейти в общую драку, она закричала:
   -- Цезарь, дети, живо домой!
   Это было произнесено таким тоном, что никто не посмел ослушаться.
   Но какой вечер провел Каскабель! Гнев так и кипел в нем. Как, оскорбить его, оскорбить великого полководца Наполеона? И оскорбитель -- англичанин! Нет, этого оставить так нельзя! Он пойдет и будет драться с ним, со всеми его товарищами и, если надо, со всеми мошенниками этой деревни Мошенников! И дети пойдут с ним! И Гвоздик!
   Корнелии стоило много труда успокоить разбушевавшиеся страсти. Она вполне сознавала, что с мужем поступили возмутительно, но, не желая больших осложнений, удерживала всех дома.
   Когда Каскабель выразил намерение пойти "закатить плюху" англичанину, она твердо ответила:
   -- Я это запрещаю тебе, Цезарь!
   Каскабель ворчал, но должен был покориться.
   Корнелия с понятным нетерпением дожидалась утра, чтобы возможно скорее уехать из этой проклятой деревни. Она чувствовала, что успокоится только тогда, когда семья уедет на несколько миль к северу. Желая быть вполне уверенной в том, что никто не улизнет ночью, чтобы померяться силою с врагами, она заперла двери "Красотки" и осталась сторожить снаружи.
   На другой день, 27 мая, Корнелия подняла всех в три часа утра. Она хотела уехать, пока в деревне все спали -- и англичане и индейцы. Это было лучшим средством помешать столкновению.
   Но при этом сама Корнелия была очень взволнованна. Глаза горели, щеки пылали. Она, видимо, торопилась уехать и поминутно делала выговоры за мешкотность и мужу, и сыновьям, и Гвоздику.
   -- Во сколько дней мы доедем до границы? -- спросила она у проводника.
   -- В три дня, если нас ничто не задержит, -- отвечал Ро-Но.
   -- Скорее в путь! И главное, чтобы никто не увидел, что мы уезжаем.
   Но нельзя было рассчитывать, что Каскабель уедет из деревни, проглотив оскорбление и не отплатив англичанину.
   -- Вот что значит ехать по земле Джон-Буллей! -- заявил он.
   Ему очень хотелось пройтись перед отъездом по деревне и хоть взглянуть на тот дом, где находился сэр Эдуард Турнер, но он не посмел ослушаться жены, которая не спускала с него глаз.
   -- Ты куда, Цезарь?.. Останься здесь, Цезарь!.. Не ходи, Цезарь!..
   Только это и слышал Каскабель. Ни разу в жизни не находился достойный глава семьи в такой степени зависимости от своей жены.
   Наконец приготовления к отъезду закончились, лошади были запряжены. В четыре часа утра, усадив мужа, дочь, сыновей, собак, обезьяну и попугая в повозку, Корнелия сама взялась за вожжи, отправив вперед проводника и Гвоздика, и "Красотка" вновь отправилась в путь.
   Через четверть часа деревня Мошенников скрылась из глаз за окружавшими ее большими деревьями. Рассвет едва брезжил, кругом стояла тишина. Ни одного человека не виднелось на тянувшейся к северу равнине...
   Через некоторое время, когда Корнелия окончательно убедилась, что отъезд их из деревни не привлек ничьего внимания и что ни англичане, ни индейцы не собираются преследовать их, она свободно перевела дух.
   Это немного обидело ее мужа.
   -- Разве ты так боялась этих людей, Корнелия? -- спросил он.
   -- Очень боялась, -- коротко ответила она.
   Три дня проехали они без всяких приключений. Как проводник обещал, "Красотка" счастливо переехала границу Аляски и остановилась на отдых.
   Оставалось расплатиться с индейцем и поблагодарить его за усердную и верную службу. Ро-Но распрощался с членами маленькой труппы, растолковав им, как ближе добраться до Ситки, главного города русских владений.
   Казалось, что теперь Каскабель, чувствовавший себя скверно на английской земле, мог бы вздохнуть свободно. Но он все еще находился в угнетенном состоянии и не мог забыть перенесенного оскорбления. Наконец он не выдержал и обратился к жене:
   -- Отпусти меня назад! Я до тех пор не успокоюсь, пока не расквитаюсь с этим милордом.
   -- Это уже сделано, -- ответила Корнелия.
   Действительно, она расквиталась с англичанином, и еще как!
   Ночью, когда все спали, Корнелия прокралась к дому баронета, подстерегла его; когда он вышел на охоту, и издали последовала за ним. Лишь только англичанин вошел в лес, как "первый приз на конкурсе в Чикаго" задал ему такую трепку, что его подобрали -- уже днем -- еле живым, и вряд ли у него успели скоро зажить следы встречи с этой любезной дамой.
  

Глава девятая
НЕ ПРИКАЗАНО

   Аляска лежит на северо-западе Северной Америки, между пятьдесят вторым и семьдесят вторым градусом северной широты. Ее пересекает северный полярный круг, пролегающий как раз по Берингову проливу.
   Взгляните повнимательнее на карту, и вы различите довольно ясно, что очертания берегов Аляски напоминают профиль человеческого лица. Между мысом Лиссабонским и мысом Барро идет линия лба; глазная впадина -- залив Коцебу; мыс принца Уэльского -- нос; бухта Нортона -- рот и, наконец, Аляска представляет собой характерную длинную бороду. Дальше в море идут Алеутские острова. Что касается головы, то она оканчивается продолжением цепи Ренджских гор, последние склоны которых исчезают в Ледовитом океане.
   Вот страна, по которой "Красотке" надо было проехать около двух с половиной тысяч километров.
   Само собой разумеется, Жан тщательно изучал карту Аляски, горы, реки, береговую линию и вообще маршрут, которого следовало придерживаться. По этому поводу даже был устроен семейный совет.
   Из рассказов Жана все узнали, что эту страну посетили прежде всего русские, затем француз Лаперуз и англичанин Ванкувер, наконец -- американец Мак-Клур, во время пребывания здесь экспедиции, снаряженной на поиски Джона Франклина [Джон Франклин (1786-1847) -- знаменитый английский мореплаватель, исследователь побережий Северной и Южной Америки].
   В сущности, страна эта уже была обследована благодаря путешествиям Фредерика Вимпера и полковника Бюльслея в 1865 году, когда шла речь о прокладке подводного кабеля [подводный кабель -- изолированный проводник электрической энергии (составной проволочный канат), которым пользуются при прокладке подводных телеграфных и телефонных линий] между Старым и Новым Светом по Берингову проливу. До этого времени на Аляску наезжали лишь скупщики пушного товара.
   В это время возникла доктрина Монро [Монро Джеймс (1758-1831) -- один из президентов Соединенных Штатов. В президентском послании конгрессу в 1823 году впервые сформулировал известный принцип, выражающийся кратко: "Америка для американцев"], которая говорит, что Америка должна принадлежать исключительно американцам. Если нельзя было надеяться на скорую уступку Англией своих колоний Колумбии и Канады, то, быть может, Россия могла согласиться отдать Союзу Аляску. Это был лакомый кусочек! Союз уже обратился с серьезными предложениями к русскому правительству.
   В Соединенных Штатах посмеивались над Стьюардом, когда он собрался приобрести эту "страну тюленей", как называли Аляску. Казалось, что она ни на что не нужна республике. Тем не менее, Стьюард настаивал с присущим янки упорством, и в 1867 году дело сильно подвинулось вперед. Ходили слухи, что надо ждать со дня на день утверждения конвенции между Россией и Америкой [Аляска вместе с Алеутскими островами была продана русским правительством Соединенным Штатам в 1867 году за 7,2 миллиона долларов].
   31 мая вечером семья Каскабель остановилась на границе, возле небольшой группы деревьев. Тут "Красотка" стояла на русской земле, а не на английской, и Каскабель мог вполне успокоиться.
   Хорошее расположение духа вернулось к нему, и он снова стал весел и разговорчив. Теперь весь его дальнейший путь по Аляске и Сибири пролегал по обширным русским владениям.
   Ужин был очень веселый. Жан убил большого жирного зайца, которого вспугнул неподалеку Ваграм. Как приятно было есть настоящего русского зайца!
   -- По этому случаю надо распить бутылочку, -- объявил Каскабель.
   -- Здесь даже как-то легче дышится. Мне кажется, что тут смесь русского воздуха с американским. Дышите, детки, дышите! Не бойтесь, всем хватит, даже Гвоздику, хотя нос у него громадный! Уф! Пять недель я задыхался в этой проклятой Колумбии.
   Когда кончили ужинать и допили последнюю каплю доброго вина, все отправились по своим отделениям и улеглись спать. Ночь прошла спокойно. Семью не потревожили ни дикие звери, ни индейцы.
   Наутро все встали бодрыми и свежими. Лошади и собаки тоже отдохнули.
   Поднялись рано, и уже на рассвете "Красотка" двинулась в путь по России, "сестре Франции" [Расположение автора к России отражает политическую ситуацию того времени -- наметившиеся тенденции к сближению правительств Франции и России], как выразился Каскабель. Около шести часов утра "Красотка" двигалась на северо-запад, к Симптон-риверу, который надо было переезжать на пароме.
   Путь лежал на Ситку, или Новоархангельск, главный город русских владений, лежащий на острове Ситке, почти у берегов Аляски, в группе островов принца Уэльского, Крузе, Баранова и других.
   Прибыв в Ситку, труппа должна была остановиться там на несколько дней, прежде всего, чтобы отдохнуть, а затем, чтобы приготовиться к дальнейшему путешествию в направлении Берингова пролива.
   Согласно маршруту, надо было ехать по узкой береговой полосе, причудливо прорезанной горными цепями.
   Но не успел Каскабель двинуться по русской земле, как перед ним встало непреодолимое препятствие.
   Добродушная Россия, "сестра Франции", совсем не собиралась гостеприимно встретить французов-братьев в лице Каскабеля и его семьи.
   Россия предстала в виде трех пограничных стражников. Коренастые, с большими бородами, одетые в мундиры с блестящими пуговицами и в плоские фуражки, стражники подошли к повозке. По знаку старшего из них, Жирофль, правивший лошадьми, остановил "Красотку" и позвал хозяина.
   Каскабель вышел из своего отделения. Остальные члены семьи присоединились к нему.
   Все с невольной тревогой ожидали, что скажут им эти люди в мундирах.
   -- Ваши паспорта? -- спросил старший стражник по-русски.
   Хотя Каскабель не знал русского языка, но это слово он отлично понял.
   -- Паспорта? -- переспросил он.
   -- Да. Без паспортов не приказано пускать.
   -- Но, милейший, у нас их нет, -- заявил вежливо Каскабель.
   -- В таком случае мы вас не пропустим.
   Коротко и ясно.
   Дверь в Россию захлопнули перед самым носом.
   Каскабель не удержался от недовольной гримасы. Он слышал, насколько строги предписания русского правительства насчет паспортов. Было сомнительно, чтобы солдаты пошли на сделку.
   Как обидно, что труппа перешла границу именно здесь и сразу встретилась с этими солдатами!
   Корнелия и Жан с тревогой ожидали, чем окончится разговор, от которого зависело теперь все их дальнейшее путешествие.
   -- Господа, -- обратился к солдатам Каскабель торжественным тоном, -- я должен вам сказать, что мы -- французы, путешествующие для собственного удовольствия, или, скорее, для удовольствия других, в особенности русских бояр [Эта и другие аналогичные детали показывают насколько мало автор знал Россию того времени, которое он описывает], если они вздумают почтить нас своим посещением. Мы не думали, что для того чтобы пройти по вашей земле, нужны какие-то бумаги.
   -- Где же это видано, чтобы пропускать через границу без паспорта?
   -- Нельзя ли сделать для нас исключение и пропустить нас? -- уговаривал Каскабель стражников.
   -- Нет! -- коротко и сухо ответил пограничник. -- Поворачивайте назад, и нечего тут разговаривать.
   -- А где можно достать себе паспорт? -- спросил Каскабель.
   -- Это ваше дело.
   -- Пропустите нас только до Ситки, а там мы через посредство французского консула...
   -- В Ситке нет французского консула. А впрочем, вы откуда едете?
   -- Из Сакраменто.
   -- Вот в Сакраменто и взяли бы себе паспорта! А теперь настаивать бесполезно.
   -- Наоборот, мы должны настаивать, потому что нам надо ехать в Европу.
   -- В Европу?.. Этой дорогой?..
   Каскабель понял, что ответ его еще больше ухудшил дело, потому что ехать в Европу этой дорогой действительно странно.
   -- Некоторые обстоятельства заставили нас сделать этот объезд.
   -- Это меня не касается! -- возразил пограничник. -- Без паспорта все равно не пропущу.
   -- Послушайте, а может быть, надо за право проезда что-нибудь заплатить? -- сказал Каскабель, многозначительно подмигивая.
   Но и это предложение не подействовало.
   -- Послушайте! -- воскликнул уже с полным отчаянием Каскабель. -- Послушайте, да неужели же вы никогда и ничего не слыхали о семействе Каскабель?
   Достойный акробат сказал это таким тоном, точно фамилия Каскабель была действительно известна всему миру. Но и это не помогло.
   Надо было повернуть оглобли и вернуться вспять. Суровая стража потребовала, чтобы "Красотка" переехала границу обратно, и запретила переступать через нее.
   И вот Каскабель, обескураженный, очутился вновь на английской земле.
   Это было не только неприятно, но просто ужасно. Все планы рухнули. Приходилось отказаться от маршрута, принятого с таким восторгом. Путешествие по западу Америки, возвращение в Европу через Сибирь -- все это теперь было невозможным за неимением паспортов. При обычных условиях, пожалуй, можно было достичь Нью-Йорка. Но как перебраться через Атлантический океан, когда нет возможности заплатить за места на пароходе?
   Мало было надежды на то, что дорогою они соберут необходимую сумму. Да и сколько времени понадобится, чтобы собрать ее? По правде сказать, семейство Каскабель уже не было новинкой в Соединенных Штатах. В продолжение двадцати лет оно посетило все города, все местечки. Теперь оно не соберет, пожалуй, стольких центов, сколько раньше собирало долларов. Нет, вернуться на восток -- это значит отложить поездку надолго, быть может, на многие годы, пока явится возможность отплыть в Европу. Во что бы то ни стало надо было придумать какую-нибудь комбинацию, которая позволила бы добраться до Ситки. Вот над чем задумалась теперь вся семья.
   -- Ну и положение! -- проговорила Корнелия, покачивая головой.
   -- Это не положение, а черт знает что такое! -- воскликнул раздраженно Каскабель.
   Неужели ловкий акробат, с триумфом выходивший из разных передряг, не найдется теперь и не придумает какого-нибудь хитрого обхода этой глупой формальности? Неужели его умная голова не отыщет выхода?
   -- Цезарь, раз уж эти проклятые стражники попались нам как раз на границе, то нельзя ли обратиться к их начальнику? -- спросила Корнелия.
   -- Их начальник -- губернатор Аляски, -- ответил Каскабель. -- Вероятно, это какой-нибудь русский полковник, к которому не подступиться, как и к его солдатам, и который пошлет нас ко всем чертям.
   -- Впрочем, вероятно, он живет в Ситке, -- заметил Жан, -- а туда-то нас и не пускают.
   -- Быть может, пограничная стража согласится проводить к губернатору одного из нас? -- сказал Гвоздик.
   -- Ты прав, Гвоздик, -- ответил Каскабель. -- Мысль твоя прекрасна.
   -- Если только она не плоха, -- заметил Гвоздик.
   -- Надо попытаться попробовать это, прежде чем возвращаться назад, -- сказал Жан. -- Я отправлюсь к губернатору.
   -- Нет, уж лучше я пойду сам, -- возразил Каскабель. -- А далеко до Ситки?
   -- Около четырехсот километров.
   -- Стало быть, дней через десять я буду обратно. Подождем до завтра.
   Рано утром Каскабель отправился отыскивать пограничников. Найти их было не трудно, потому что они следили за "Красоткой".
   -- Опять вы? -- крикнул один из них довольно сурово.
   -- Опять я, -- отвечал с очаровательной улыбкой Каскабель и принялся рассказывать, уснащая свою речь разными любезностями, что ему хотелось бы, чтобы его проводили к губернатору Аляски. Он предлагал оплатить дорожные расходы "господина чиновника", которому будет угодно сопровождать его, намекал на известную "благодарность" с его стороны за этот труд и т. п.
   Но его постигла полная неудача. Даже перспектива получить "благодарность" не подействовала. Возможно, что настоятельные просьбы Каскабеля показались подозрительными, и старший стражник заявил Каскабелю самым решительным образом:
   -- Убирайтесь отсюда прочь! Если вы мне еще раз попадетесь на русской земле, то я вас отправлю не в Ситку, а в один из ближайших фортов, а там вас упрячут так, что уж назад вы не выберетесь.
   Пришлось уйти, не солоно хлебавши. По расстроенному виду Каскабеля семья сразу увидела, что дело не выгорело.
   Что же теперь делать? Неужели они застрянут здесь, и "Красотка", их передвижной дом, станет им постоянным домом? Складывалось впечатление, будто лодка, на которой они ехали по морю, была выброшена на скалы.
   Печально прошел этот день, и многие последующие, потому что акробаты никак не могли прийти к определенному решению.
   К счастью, провизии было достаточно: оставалось еще довольно много консервов, которые предполагалось пополнить в Ситке. Кроме того, вокруг было много дичи. Жан с Ваграмом остерегались только переходить колумбийскую границу. Молодой человек мог поплатиться за это своим ружьем да еще штрафом в пользу русской казны.
   -- Надо, однако же, на что-нибудь решиться! -- говорил Каскабель время от времени.
   Да, но на что?.. На что?.. В сущности, выбора не было. Приходилось возвращаться назад, раз нельзя было ехать вперед. Вернуться назад через эту проклятую Колумбию, оттуда через прерии к берегу Атлантического океана, в Нью-Йорк! А что делать в Нью-Йорке? Обратиться к общественной благотворительности? Авось найдутся добрые люди -- устроют подписку для отправки семьи на родину?.. Какое унижение для людей, живущих собственным трудом и никогда не протягивающих руку за подачками! Что за подлецы были те разбойники, которые украли у них деньги в Сьерра-Неваде!
   Было бы возмутительной несправедливостью, по словам Каскабеля, если бы этих мошенников не поджидала где-нибудь достойная казнь: виселица в Америке, гильотина во Франции, гаррота в Испании или кол в Турции.
   Наконец он принял решение. Это было 4 июня.
   -- Мы возвратимся в Сакраменто, а пото...
   Каскабель не окончил своей фразы. Там будет видно, что делать. Оставалось запрячь лошадей, повернуть повозку на юг и тронуться в путь.
   Этот последний вечер на границе Аляски был самый печальный. Все молча сидели по своим местам. Была полная темнота. По небу беспорядочно плыли сплошные тучи, дул сильный ветер. Не было видно ни одной звездочки, а молодой месяц уже скрылся за горизонтом.
   Было около девяти часов, когда Каскабель велел всем ложиться спать. Надо было встать рано; на заре "Красотке" предстояло ехать обратно в Сакраменто, на этот раз без проводника. Надо было лишь достичь истоков Фрейзера, а там уже путь был известен до самой территории Вашингтона.
   Гвоздик пошел закрывать дверь из первого отделения, как вдруг невдалеке раздался выстрел.
   -- Выстрел! -- закричал Каскабель.
   -- Да, кто-то стрелял, -- ответил Жан.
   -- Вероятно, какой-нибудь охотник, -- заметила Корнелия.
   -- Кто же станет охотиться в такую темную ночь? -- сказал Жан. -- Это невероятно.
   В эту минуту раздался второй выстрел, затем послышался крик.
  

Глава десятая
КАЙЕТА

   Услышав крик, Каскабель, Жан, Сандр и Жирофль выбежали из повозки.
   -- Там, -- сказал Жан, указывая на опушку леса, тянувшегося вдоль границы.
   -- Послушаем еще! -- ответил Каскабель.
   Слушать было бесполезно. Ни крика, ни выстрела больше не последовало.
   -- Что бы это такое было? -- спросил Сандр.
   -- Так кричат, когда подвергаются большой опасности, -- заметил Жан.
   -- Надо идти на помощь, -- сказала Корнелия.
   -- Пойдемте, дети, но надо захватить с собою оружие, -- распорядился Каскабель.
   Возможно, что на какого-нибудь путешественника напали грабители; надо было остерегаться и быть наготове, на случай, если придется защищаться.
   Каскабель и Жан взяли по ружью, Гвоздик и Сандр по револьверу и ушли, оставив "Красотку" под охраной Корнелии Каскабель и двух собак.
   Минут пять-шесть они шли по опушке леса, постоянно останавливаясь и прислушиваясь, но ни малейший звук не нарушал лесной тишины. Это казалось странным, так как крик был слышен довольно близко.
   -- Быть может, это все нам почудилось? -- заметил наконец Каскабель.
   -- Нет, отец, это невозможно, -- ответил Жан. -- Тсс!.. Слушайте!..
   На этот раз ясно был слышен чей-то слабый крик, скорее женский или детский.
   Ночь была очень темная, и в нескольких шагах уже нельзя было ничего видеть. Гвоздик, уходя, предлагал захватить с собой один из фонарей повозки, но Каскабель решил из предосторожности не брать с собой огня.
   Крик повторился, и теперь уже можно было ясно понять, в какую сторону надо идти. Через несколько минут Каскабель с детьми и Гвоздиком вышли на лужайку, посреди которой лежали два тела. Около одного из них стояла на коленях женщина, поддерживая руками его голову.
   Крики этой женщины и слышали акробаты.
   -- Ко мне!.. Ко мне!.. -- кричала она на наречии шинук. -- Помогите!.. Они убили их!..
   Каскабель понимал немного наречие шинук и быстро подошел к испуганной женщине. Жан тоже поспешил вслед за ним, и они увидели, что она вся покрыта кровью из раны, зиявшей на груди человека, которого она всеми силами старалась привести в чувство.
   -- Этот еще дышит, -- сказал Жан.
   -- А другой?.. -- спросил Каскабель.
   -- Другой?.. Не знаю!.. -- ответил Сандр.
   Каскабель наклонился над другим, стараясь уловить малейший признак жизни.
   -- Он умер!.. -- сказал наконец акробат.
   Действительно, пуля, попавшая ему в висок, уложила его на месте.
   Кто была эта женщина, судя по наречию, -- индеанка? Была она молодой или старой -- этого в темноте нельзя было видеть, тем более, что капюшон закрывал ее голову. В сущности, все это было безразлично. Сейчас надо было возможно скорее перенести раненого в лагерь и оказать ему посильную помощь. Что касается убитого, то завтра утром можно вернуться сюда и отдать телу последний долг, похоронив его здесь, в лесу.
   С помощью Жана Каскабель поднял раненого за плечи, Сандр и Гвоздик -- за ноги.
   Приказав индеанке следовать за ними, печальный кортеж направился к лагерю.
   Индеанка без малейшего колебания пошла с ними, отирая время от времени кровь, которая продолжала литься из груди раненого.
   Быстро идти было нельзя. Раненый был тяжел, а главное -- его надо было нести осторожно, избегая толчков, чтобы не вызвать еще большего кровотечения. Каскабель хотел доставить его в лагерь живым.
   Минут через двадцать достигли лагеря, где их в страхе ожидали Корнелия и маленькая Наполеона.
   -- Скорее, Корнелия, воды и бинтов! -- сказал Каскабель. -- Надо немедленно остановить кровотечение. Обморок продолжается слишком долго.
   -- Хорошо, хорошо, Цезарь! Нечего много разговаривать. Предоставьте больного мне!..
   Корнелия была опытна в перевязке ран. Не раз приходилось ей во время скитальческой жизни применять свои маленькие медицинские познания.
   Гвоздик разостлал в первой комнате матрац, на котором уложили раненого.
   При свете лампы, спускавшейся с потолка, можно было рассмотреть осунувшееся лицо страдальца, на котором уже видна была печать смерти. Теперь видно было и лицо индеанки, опустившейся возле раненого на колени.
   Это была совсем молоденькая девушка -- лет пятнадцати или шестнадцати.
   -- Кто эта девочка? -- спросила Корнелия.
   -- Мы нашли ее возле раненого, -- отвечал Жан. -- Это она звала на помощь.
   Раненый был человек лет сорока пяти, с сединой в волосах и бороде, высокого роста, с энергичным выражением лица, теперь смертельно бледного; глаза его были закрыты. Время от времени легкий вздох срывался с его губ, но до сих пор он не произнес ни одного слова, по которому можно было бы определить его национальность.
   Когда грудь обнажили, Корнелия увидела глубокую рану от удара кинжалом между третьим и четвертым ребром. Была ли смертельна эта рана -- мог решить только доктор. Но что она была очень опасна -- это было вне сомнения.
   Но так как доктора достать при таких условиях было невозможно, то приходилось всецело положиться на умение Корнелии и помощь маленькой походной аптечки.
   Кровотечение удалось почти остановить. Это было самое главное. Дальше будет видно, можно ли довезти раненого до ближайшего местечка. Каскабель теперь не думал о том, будет ли это английское владение или чье-либо иное.
   Промыв хорошенько рану, Корнелия наложила на нее компресс и забинтовала грудь. Пока этого было достаточно.
   -- Корнелия, что же мы будем теперь делать? -- спросил Каскабель.
   -- Перенесем его на нашу кровать. Я буду следить за ним и менять компрессы.
   -- Мы все будем около него! -- сказал Жан. -- Разве можно теперь заснуть?.. Да и надо быть готовым ко всему!.. Возможно, что убийцы бродят вокруг.
   Каскабель, Жан и Гвоздик осторожно перенесли раненого и положили на постель в последней комнате, а Корнелия села у изголовья, чтобы услышать его первое слово.
   Каскабель начал расспрашивать индеанку, кто она и как сюда попала.
   Девушка принадлежала к племени инджелетов, кочевавших у устья реки Юкон. Племя это вымирает мало-помалу, как и многие другие племена, населявшие прежде Аляску. Кайета, так звали индеанку, потеряв отца и мать, решила отправиться в Ситку, где она надеялась поступить в услужение к какому-нибудь русскому чиновнику. Ее взяли бы с удовольствием. Она была очень мила, несмотря на смуглую кожу. Симпатичное личико с опущенными длинными ресницами, добрыми черными глазами, обрамленное великолепными каштановыми волосами, невольно привлекало к себе.

[]

Кайета отправилась в Ситку.

   Среднего роста, худощавая, она казалась грациозной, несмотря на меховой капюшон, закрывавший ее голову, и меховой же плащ.
   Дети в Северной Америке развиваются рано. В десять лет мальчик уже свободно владеет ружьем и топором. А девочка в пятнадцать лет уже замужем и прекрасная мать.
   Кайета была очень серьезна и решительна для своего возраста, и это путешествие доказывало силу ее характера. Уже с месяц она была в дороге. Она шла к юго-западу Аляски, достигла приморской полосы и уже была недалеко от Ситки, когда близко от нее раздались два выстрела, затем отчаянные крики.
   Эти крики и были услышаны в лагере "Красотки".
   Кайета храбро побежала к опушке леса. По всей вероятности, ее приближение испугало нападавших, так как она успела разглядеть двух мужчин, убегавших в глубину леса. Но, очевидно, негодяи скоро опомнились бы, увидав, что имеют дело чуть не с ребенком. Так оно и было на самом деле. Уже убийцы возвращались, чтобы ограбить своих жертв, как подошли акробаты и на этот раз напугали их серьезно.
   При виде двоих людей, лежавших на земле, Кайета стала звать на помощь. Первые крики, которые слышали члены семьи Каскабель, были криками несчастных жертв, а второй крик был зов Кайеты на помощь.
   Ночь прошла спокойно. Убийцы, очевидно, скрылись подальше от места преступления.
   Наутро Корнелия не нашла перемены в состоянии больного. Кайета оказалась ей очень полезной. Она пошла и отыскала какие-то травы, вскипятила из них настой и прикладывала примочки из него на рану. Это очень помогло, так как кровь окончательно перестала течь.
   Утром можно было заметить, что больной дышит свободней, но все-таки еще ни одно слово не слетело с его губ.
   Пока что невозможно было узнать, кто он, откуда и куда направлялся, что делал на границе Аляски, при каких условиях он и его товарищ сделались жертвами нападения, и кто были убийцы.
   Во всяком случае, если нападение было сделано с целью грабежа, то негодяи не успели ничем поживиться. Появление индеанки напугало их. Бежав от нее, они лишились чуть не целого состояния, так как, снимая одежду с раненого, Каскабель снял и кожаный пояс, в котором оказались золотые монеты, русские, американские -- всего на сумму около пятнадцати тысяч франков. Деньги эти Каскабель спрятал с тем, чтобы потом возвратить их по принадлежности. Что касается бумаг, то их не было, не считая записной книжки, в которой было несколько заметок на русском и французском языках, но без малейшего указания на то, кто был этот неизвестный.
   Около девяти часов утра Жан обратился к отцу со словами:
   -- Отец, надо похоронить тело убитого.
   -- Ты прав, Жан, идем! Быть может, мы на нем найдем какую-нибудь бумагу. Гвоздик, возьми кирку и лопату, ты пойдешь с нами.
   Взяв инструменты и, на всякий случай, оружие, все трое отправились к месту преступления.
   Все показывало, что оба, убитый и раненый, предполагали провести здесь ночь. Остатки костра еще тлели, под большим деревом лежала большая охапка травы, приготовленная для ночлега путников. Возможно, что они уже спали, когда на них напали.
   Что касается трупа, то он уже успел закоченеть.
   По одежде, лицу и грубым рукам видно было, что человек этот был слугою раненого. На вид было ему около тридцати лет.
   Жан обыскал его карманы, но не нашел ни бумаг, ни денег.
   За поясом был шестиствольный американский револьвер, которым несчастный не успел воспользоваться. Очевидно, нападение было слишком неожиданным.
   В этот час на полянке и кругом в лесу было пустынно. По-видимому, убийцы не возвращались сюда, иначе они не оставили бы револьвера за поясом убитого.
   Тем временем Гвоздик вырыл глубокую могилу, чтобы хищные звери не могли разрыть ее. Убитого опустили туда и засыпали землей.
   Затем все трое вернулись в лагерь. Там, пока Кайета сидела у изголовья больного, Каскабель, Жан и Корнелия стали советоваться, как поступить дальше.
   -- Очевидно, -- сказал Каскабель, -- если мы вернемся в Калифорнию, наш больной не вынесет путешествия. Ведь по пути надо проехать многие сотни километров. Лучше всего было бы достигнуть Ситки, куда мы могли бы добраться через три-четыре дня, но проклятые пограничники не позволяют нам ступить на русскую почву.
   -- Все-таки нам надо ехать в Ситку, -- сказала Корнелия, -- и мы туда поедем.
   -- Но каким образом?.. Мы не успеем проехать и километра, как нас остановят и вернут.
   -- Все равно, Цезарь, ехать надо, нельзя терять ни минуты. Если мы встретим стражников, то, быть может, они разрешат для раненого то, чего не разрешили нам.
   Каскабель с сомнением покачал головой.
   -- Матушка права, -- сказал Жан, -- постараемся добраться до Ситки, не спрашивая позволения у пограничной стражи. Это только потеря времени. Притом же, быть может, они решили, что мы поехали обратно в Сакраменто, и теперь их здесь вблизи нет. Вот уже почти сутки, как их совсем не видно. Они не пришли даже на выстрелы...
   -- Верно, -- сказал Каскабель. -- Они, вероятно, ушли отсюда.
   -- Если только... -- вставил свое слово Гвоздик.
   -- Именно... если только... -- пробормотал Каскабель.
   Замечание Жана было справедливо. Пожалуй, лучше всего было ехать в Ситку.
   Четверть часа спустя Вермут и Гладиатор были запряжены. Отлично отдохнув за время невольной стоянки, лошади могли сделать большой перегон в первый день пути. "Красотка" тронулась, и Каскабель с нескрываемым удовольствием покинул колумбийскую почву.
   -- Дети, смотрите в оба глаза, а ты, Жан, не стреляй! Не стоит выдавать наше присутствие.
   -- Кстати, запасы нашей кухни вполне достаточны, -- сказала Корнелия.
   Хотя страна к северу от Колумбии и холмиста, но дорога по ней довольно легка. Изредка попадались уединенные фермы, но семья акробатов остерегалась заглядывать туда. Изучив хорошо карту, Жан был уверен, что они доберутся до Ситки без помощи проводника.
   Но самое главное было -- избежать встречи со стражниками пограничной и внутренней охраны.
   Как это ни странно, стража не появлялась, и Каскабель не знал, чему это приписать. Жан предполагал, что это какое-нибудь новое распоряжение русского правительства.
   Прошло 6 и 7 июня. Наконец путники достигли района Ситки. Можно было бы ехать скорее, но Корнелия опасалась, что тряска повредит больному, за которым она с Кайетой ухаживали, как за родным. Все время опасались, что он не доедет живым. Положение его не ухудшилось, но и не улучшилось.
   Что могли сделать эти две женщины без доктора, без необходимых лекарств? Преданность и желание помочь, к сожалению, не могут заменить науки. Вся семья могла оценить ум и старания молодой индеанки. Она стала как бы членом этой семьи.
   7 июня после полудня "Красотка" переправилась через Стекин-ривер, маленькую речонку, впадающую в узкий пролив, который отделяет от материка остров Баранова, недалеко от Ситки.
   Вечером раненый произнес несколько слов.
   -- Мой отец... там... его увидеть... -- прошептал он.
   Слова эти были сказаны по-русски, и Каскабель не понял их.
   Потом раненый повторил несколько раз слово "Иван".
   Очевидно, это было имя несчастного слуги, убитого возле своего хозяина. Возможно, что оба они были русские.
   Во всяком случае, раз больной начал мало-помалу приходить в себя, то скоро можно будет узнать, кто он.
   В этот день "Красотка" достигла берегов узкого пролива, отделяющего от материка остров Баранова. Здесь надо было обратиться к помощи перевозчиков.
   Но как это сделать? Ведь нельзя же было скрыть от них свою национальность? Опять они начнут требовать эти проклятые паспорта.
   -- Ну что же делать, -- заявил Каскабель. -- Все-таки мы довезли нашего русского до Ситки и, если нам придется убраться отсюда, то его-то уж они должны принять, как своего соотечественника. Мы свое дело сделали, его спасли, а они уж пускай вылечат его.
   Все это было вполне резонно. Но как было бы обидно -- доехав до Ситки, повернуть назад и ехать в Нью-Йорк!
   Повозка остановилась на берегу, и Жан пошел искать перевозчиков и паром, на котором можно было бы переправиться на остров. В эту минуту Кайета подошла к Каскабелю и сказала, что Корнелия зовет его.
   -- Кажется, наш раненый приходит в себя, -- сказала Корнелия. -- Он говорит. Цезарь, постарайся понять его.
   Действительно, русский открыл глаза и с удивлением смотрел на склонившихся над ним людей, которых он видел первый раз в жизни. Губы его шевелились; очевидно, он пытался что-то сказать.
   Наконец слабым, едва слышным голосом он позвал своего слугу Ивана.
   -- Сударь, -- обратился к нему Каскабель, -- вашего слуги здесь нет, вы у нас...
   Услыхав эти слова, сказанные по-французски, раненый спросил на том же языке:
   -- Где я?
   -- У людей, которые о вас заботятся...
   -- Что это за страна?..
   -- Здесь вам нечего бояться, если вы русский...
   -- Русский?.. Да... я русский...
   -- Вы на Аляске, в нескольких километрах от Ситки.
   -- Аляска... -- прошептал больной, и черты его исказились ужасом. -- Аляска... Аляска... Русские владения! -- взволнованно повторил он.
   -- Нет... владения американские! -- послышался с порога голос Жана, который вернулся в этот момент. И, отворив маленькое окошко, Жан указал на американский флаг, реявший на одном из фортов.
   Действительно, уже три дня Аляска не была русской. Три дня назад был подписан акт, передающий эту провинцию Северо-Американским Штатам.
   Нечего было больше бояться русских пограничников. Труппа была снова на американской земле.
  

Глава одиннадцатая
СИТКА

   Город Ситка, или Новоархангельск, расположенный на острове Баранова, среди архипелага островков у западного берега, был не только главным городом острова, но и столицей всей уступленной американцам провинции. В сущности, это единственный крупный город в этом районе, где лишь изредка попадаются небольшие деревни, пожалуй, даже скорее посты или фактории. В большинстве случаев они принадлежат американским компаниям, а некоторые из них -- английской Компании Гудзонова залива. Понятно, что сообщение между этими постами очень затруднительно, в особенности во время долгой и суровой зимы.
   Еще несколько лет назад Ситка представляла собой лишь торговый центр, посещаемый только скупщиками и продавцами мехов.
   Но теперь, благодаря новым открытиям в полярных областях, она, в особенности при новом управлении, обещала развиться в большой и богатый город.
   Уже в это время в Ситке было много больших, построек: клуб, общественный сад, рестораны, кафе, гостиницы, школа, больница и несколько дач на холмах вокруг города. На горизонте тянулись хвойные леса, а за ними -- горная цепь, теряющаяся в тумане. Над всем этим господствовала вершина горы Эдкомб, находящейся на острове Крузе, к северу от острова Баранова, и поднимающейся почти на 3000 метров над уровнем моря.
   В сущности, климат Ситки не очень суров, и термометр не опускается ниже семи-восьми градусов по Цельсию [термометр Цельсия -- стоградусный термометр, т. е. точка кипения воды отмечается в нем 100 градусами. Этим он отличается от термометра Реомюра, где точка кипения воды отмечается 80-ю градусами, и Фаренгейта, где она отмечается 212-ю градусами]. Но хотя этот город и лежит на пятьдесят шестой параллели, все же вернее было бы назвать его "городом воды", потому что дожди в Ситке идут постоянно, если только взамен их не падает снег. Следовательно, нечего удивляться тому, что "Красотка", переправившись со всеми своими обитателями и пожитками на пароме через канал, въехала в Ситку под проливным дождем. И все-таки Каскабель не роптал на это. Ведь он приехал именно в тот день, когда паспорт был уже не нужен!
   -- Много бывало счастливых случайностей в моей жизни, -- говорил он, -- но на этот раз произошло что-то из ряду вон выходящее! Дверь была захлопнута перед самым носом, и вдруг -- она широко отворяется...
   Действительно, трактат о передаче Аляски был подписан как будто нарочно для того, чтобы "Красотка" свободно перешла границу. На американской земле не было уже ни несговорчивых чиновников, ни строгих требований русского правительства.
   Теперь следовало доставить раненого в больницу или в гостиницу, где доктор мог бы осмотреть его. Но когда раненому предложили это, он сказал Каскабелю:
   -- Я чувствую себя немного лучше, и если я вас не стесню...
   -- Нас стеснить! -- ответила Корнелия. -- Что за мысль пришла вам в голову?
   -- Будьте здесь, как дома, -- прибавил Каскабель.
   -- Я думаю, что мне гораздо лучше остаться с людьми, которые меня приютили и сделали мне столько добра...
   -- Отлично, сударь! Но мне кажется, что доктор необходим, -- сказал Каскабель.
   -- Нельзя ли пригласить его сюда?
   -- Разумеется, можно! Я лично поеду и приведу самого лучшего.
   "Красотка" остановилась при въезде в город, у большого бульвара; сюда-то и пришел доктор Гарри. Внимательно осмотрев больного, он объявил, что рана не опасна, так как удар скользнул вдоль ребра. Ни один важный орган не был поврежден, и благодаря примочкам из холодной воды и настоя трав, собранных молодой индеанкой, рана начала уже зарубцовываться. Раненый скоро сможет встать и теперь он начнет понемногу есть. Но если бы Кайеты не было близко во время нападения и если бы потеря крови не была остановлена Корнелией Каскабель, то раненый умер бы уже через несколько часов после нападения.
   Доктор Гарри выразил предположение, что нападение это было делом рук шайки Карпова. Этот Карпов, русский или, скорее, сибиряк, собрал шайку из беглых каторжан и грабил проезжих в окрестностях Ситки. За поимку шайки была назначена награда, но эти негодяи умели ловко избегать преследования.
   А между тем частые преступления, грабежи и убийства нагнали на жителей страх, особенно в южной части провинции. Путешественники, торговцы, служащие меховых компаний постоянно подвергались нападениям этой шайки. По всей вероятности, и в данном преступлении виноваты были те же негодяи.
   Уходя, доктор Гарри еще раз успокоил семью насчет состояния здоровья раненого.
   Отправляясь в Ситку, Каскабель прежде всего рассчитывал на отдых в течение нескольких дней, отдых, вполне заслуженный после путешествия. Кроме того, он предполагал сделать здесь два-три хороших сбора, так как кошелек его немного отощал.
   Каскабель не сомневался, что слава о его труппе долетела и до обитателей Аляски, что в Ситке ждут не дождутся посмотреть на их ловкость и уменье.
   Но после разговора с русским планы относительно представлений были оставлены.
   Этот русский, -- Корнелия решила почему-то, что он князь, -- познакомился со всеми членами семьи и с молодой индеанкой, спасшей ему жизнь. Теперь он знал, что это семья бедных бродячих артистов, кочевавших по Америке.
   Однажды вечером, когда собралась вся семья, он рассказал им свою историю, то есть все, что он нашел возможным им рассказать. По-французски он говорил совершенно свободно, как на родном языке, и только мягкое произношение буквы "о" придавало его акценту своеобразный оттенок.
   Все, что он рассказал, было очень просто -- ничего необыкновенного, ничего романтического.
   Звали русского Сергей Васильевич, и с этого дня, с его разрешения, вся семья Каскабель стала звать его месье Серж. Из родителей его был жив лишь отец, живший в своем имении в Пермской губернии. Имея склонность к путешествиям, Сергей Васильевич уехал из России три года тому назад. Посетив владения Компании Гудзонова залива, он намеревался предпринять путешествие по Аляске, от реки Юкон до Северного моря, как вдруг с ним случилась беда, -- и вот при каких обстоятельствах.
   Вечером 4 июня Сергей Васильевич со своим слугою Иваном расположились на ночлег на самой границе. Едва они успели заснуть, как на них напали два негодяя. Сергей Васильевич и Иван вскочили и хотели защищаться, но было уже поздно... Несчастный Иван упал, пораженный пулей в висок.
   -- Это был преданный и честный слуга, -- сказал Сергей Васильевич. -- Десять лет мы не разлучались; мне жаль его как друга.
   Сам он, раненный кинжалом в грудь, упал и лишился чувств. Что было дальше, ему неизвестно, так как только теперь, когда сознание вернулось к нему, он узнал, кто приютил его.
   Когда Каскабель сообщил ему, что доктор приписывает это нападение разбойнику Карпову или его сотоварищам, Сергей Васильевич не удивился, так как и он слышал об этой шайке.
   -- Теперь вы видите, -- продолжал раненый, -- моя история малоинтересна. Ваша, вероятно, гораздо интереснее. Объехав Аляску, я хотел вернуться в Россию с тем, чтобы уже больше не покидать отчего дома. А вы? Расскажите мне, каким образом вы, французы, очутились в этой части Америки? Почему вы так далеко от вашей страны?
   -- Мы -- акробаты, сударь, и наша профессия заставляет нас бродить по свету, -- отвечал Каскабель.
   -- Это верно, но я все-таки удивляюсь, что вижу вас так далеко от Франции.
   -- Жан, расскажи, почему мы здесь и каким путем пробираемся в Европу, -- обратился Каскабель к старшему сыну.
   Жан принялся подробно рассказывать обо всех приключениях семьи Каскабель с самого отъезда из Сакраменто. Чтобы и Кайета могла понимать его, Жан говорил по-английски, и иногда Сергей Васильевич объяснял ей на наречии шинук то, что ускользало от ее понимания. Молодая индеанка слушала с большим вниманием.
   Таким образом она узнала, что семья эта -- акробаты. Узнала, как обокрали их в ущелье Сьерра-Невады, как, лишенные средств, они должны были изменить свой первоначальный план и вместо того, чтобы ехать в Нью-Йорк, к Атлантическому океану, были принуждены повернуть в противоположную сторону -- на запад. Проехав Калифорнию, Орегон, штат Вашингтон и Колумбию, они очутились на границе Аляски, где, к счастью, формальности задержали их, да, именно -- к счастью, потому что это дало им возможность прийти на помощь Сергею Васильевичу. Теперь семья уже в Ситке. Отдохнув здесь, они могут двинуться в дальнейший путь.
   Когда раненый услышал, что путь этот будет лежать через Сибирь, у него на лице выразилось недоумение, даже скорее смущение, но на это никто не обратил внимания.
   -- Итак, -- сказал он, когда Жан окончил свой рассказ, -- вы предполагаете ехать отсюда к Берингову проливу?
   -- Да, месье Серж, -- ответил Жан. -- А когда пролив замерзнет, мы его переедем.
   -- Но это будет очень длинное и тяжелое путешествие, Каскабель.
   -- Длинное -- это правда, тяжелое -- что делать? -- отвечал Каскабель. -- Мы уже привыкли к труду.
   -- Но при таких условиях вам не добраться до России в этом году.
   -- Да мы на это и не рассчитываем, -- отвечал Жан, -- ведь тронуться через пролив раньше октября нельзя.
   -- Затея ваша и смела и рискованна, -- заметил Сергей Васильевич.
   -- Пожалуй, -- ответил Каскабель, -- но у нас нет выбора. А между тем мы решили вернуться во Францию, и мы вернемся туда. К тому же нам придется ехать через Пермь и Нижний, как раз во время ярмарок, и я надеюсь, что семейство Каскабель не ударит лицом в грязь.
   -- Возможно! Но как велики ваши средства?
   -- Мы кое-что заработали дорСгой, да и здесь, в Ситке, можно дать два-три представления, тем более, что город будет праздновать присоединение к Штатам.
   -- С каким бы удовольствием я разделил содержимое своего кошелька с вами, друзья мои, но, к несчастью, меня обокрали.
   -- Вас не обокрали, месье Серж! -- улыбнулась Корнелия.
   -- Все цело, до копейки, -- прибавил Цезарь и принес пояс, в котором хранились деньги Сергея Васильевича.
   -- В таком случае, друзья мои, я надеюсь, что вы не откажетесь принять...
   -- Решительно откажемся, -- ответил Каскабель. -- Вы собираетесь помочь нам, рискуя попасть в безвыходное положение...
   -- Неужели вы отказываетесь разделить со мною эти деньги?..
   -- Безусловно!
   -- Довольно разговаривать! -- заявила Корнелия. -- Доктор предписал больному полный покой, а доктора надо слушаться.
   -- Я с удовольствием буду вас слушаться, но только позвольте мне задать вам один вопрос... или, вернее, обратиться к вам с просьбой.
   -- К вашим услугам.
   -- Разрешите мне ехать с вами к Берингову проливу.
   -- С нами?
   -- Да, ведь я же хотел ехать по Аляске.
   -- С большим удовольствием. Мы очень рады.
   -- При одном условии, -- прибавила Корнелия.
   -- И это условие?..
   -- Стараться выздороветь... и не противоречить!
   -- Тогда я тоже ставлю условие: так как я буду с вами путешествовать, то желаю платить свою долю издержек.
   -- Как вам будет угодно, -- отвечал Каскабель.
   Таким образом все уладилось к общему удовольствию.
   Глава семьи не хотел отказаться от задумки дать несколько представлений на большой площади города, так как это дало бы ему возможность пополнить свои финансы. Вся провинция праздновала присоединение, и "Красотка" вряд ли могла выбрать более удачный момент для своего появления в Ситке.
   Само собой разумеется, что Каскабель заявил о нападении на Сергея Васильевича, и местное начальство сделало распоряжение о немедленных розысках и поимке шайки Карпова.
   17 июня Сергей Васильевич смог выйти в первый раз. Ему было гораздо лучше, и благодаря внимательному лечению доктора Гарри рана закрылась.
   Теперь он мог познакомиться и с остальными членами труппы. Собаки ласково терлись о его ноги, Жак пронзительно кричал: "Как ваше здоровье?" Этому научил его Сандр. Джон Булль гримасничал изо всех сил, и даже старые Вермут и Гладиатор весело заржали, когда получили по куску сахара. С этих пор Сергей Васильевич стал членом семьи Каскабель, как и Кайета. Он обратил внимание на серьезный характер и ясный ум Жана. Сандр и Наполеона очаровали его своей юной грацией и живостью. Гвоздик забавлял его своим добродушием и простотой. Что касается Цезаря и Корнелии Каскабель, то Сергей Васильевич сразу понял, что он попал к хорошим, честным людям.
   Теперь все были заняты приготовлением к отъезду. Предстояло проехать две тысячи километров от Ситки до Берингова пролива, -- надо было запастись всем необходимым.
   Дорога не представляла опасности ни со стороны диких зверей, ни со стороны кочующих индейцев. Но фактории [фактория -- пункт торговли и обмена с туземцами, в котором построено укрепление и имеется гарнизон, подчиненный торговому агенту] здесь попадались редко, и дорогой ничего, кроме дичи, нельзя было достать.
   Само собой разумеется, обо всем советовались с Сергеем Васильевичем.
   -- Для нас хорошо уже то, что предстоящее путешествие мы совершим не зимой, -- сказал Каскабель.
   -- Это правда большое счастье, -- ответил Сергей Васильевич, -- так как зимы на Аляске очень суровы.
   -- К тому же месье Серж как отличный географ будет указывать нам путь, -- прибавил Жан.
   -- Знание географии мало помогает, если путешествуешь по незнакомой стране, -- возразил Сергей Васильевич. -- Но, во-первых, мой друг, вы до сих пор отлично пользовались вашими картами, и с моей помощью, я надеюсь, мы найдем дорогу; а во-вторых, у меня появилась одна мысль, которой я с вами поделюсь потом.
   Деньги пока были, поэтому сделали запасы муки, масла, рису, табаку, чаю. Купили также несколько окороков ветчины, солонины, сухарей и всевозможных консервов. Хотя в воде недостатка дорогою не могло быть, но все-таки она всегда вкуснее, если в нее прибавить немного сахару и коньяку или, скорее, водки, которую так любят русские. Так что купили сахару и водки и даже захватили с собою прекрасного ванкуверского каменного угля, хотя леса по дороге было достаточно.
   За это время переделали немного второе отделение в "Красотке" и устроили там койку для Сергея Васильевича. Приобрели также несколько одеял из заячьего меха, которые зимою в ходу у индейцев.
   Кроме того, Сергей Васильевич счел нужным приобрести несколько стеклянных безделушек и бус, ярких бумажных платков, дешевых ножей и ножниц -- на тот случай, если придется обращаться за чем-нибудь к индейцам, у которых эти предметы очень ценятся. А так как можно было рассчитывать на хорошую охоту, то взяли достаточное количество пороху и дроби. Сергей Васильевич купил даже два ружья и карабин и заранее радовался возможности охотиться с Жаном.
   Кроме того, следовало не упускать из виду, что шайка Карпова бродит в окрестностях Ситки, и надо было приготовиться достойно встретить этих негодяев, если им вздумается напасть на "Красотку".
   -- Если они явятся к нам, то самое лучшее, чем мы можем их встретить, -- сказал Каскабель, -- это послать им пулю в грудь.
   -- А еще лучше -- прямо в лоб, -- глубокомысленно заявил Гвоздик.
   Благодаря торговым сношениям Ситки с Колумбией и разными портами Тихого океана, обитатели "Красотки" имели возможность приобрести все необходимое для далекого путешествия по пустынной местности, и притом сравнительно недорого.
   Наконец, все приготовления были закончены, и отъезд был назначен на 26 июня. Спешить было ни к чему, потому что, пока Берингов пролив весь не замерзнет, нельзя было и думать о переправе на азиатский берег. Но мало ли что могло задержать путешественников в дороге, да и лучше было приехать раньше в порт Кларенс, на берег пролива, чтобы там дождаться благоприятного времени.
   Что же делала в это время Кайета? Она усердно помогала Корнелии в ее хлопотах. А та привязалась к ней, как к дочери, и полюбила ее не меньше, чем Наполеону. Да и все полюбили кроткую девушку. Кайета чувствовала себя наверху блаженства. Она не могла и мечтать о таком счастье в палатках своего кочующего племени.
   Но час разлуки близился. Девушка направлялась в Ситку, чтобы поступить в услужение. Теперь она прибыла туда, и ей надо было искать себе место.
   -- А все-таки, -- говорил иногда Каскабель, -- а все-таки мне кажется, что из нашей перепелочки, -- он так называл ее, -- вышла бы прелестная танцовщица, да, пожалуй, еще и превосходная наездница. Я уверен, что она будет сидеть на лошади, как настоящий центавр [Центавры (Кентавры) -- мифические существа, полулошади-полулюди].
   Каскабель не шутя воображал, что центавры были отличными наездниками, и было бы напрасным трудом разубеждать его в этом.
   Сергей Васильевич замечал, что Жан Каскабель при этих разговорах неодобрительно покачивал головой, видимо, не разделяя акробатических стремлений своего отца.
   Все очень беспокоились о том, какое существование ждет в Ситке Кайету. Накануне отъезда, вечером, все были очень печальны, как вдруг вошел Сергей Васильевич, держа девушку за руку.
   -- Друзья мои, -- обратился он к Каскабелю и его жене, -- до сих пор у меня не было дочери, но с этой минуты Кайета -- моя дочь. Она согласилась считать меня своим отцом, и я прошу у вас места для нее в "Красотке".
   Крики радости были ответом на эти слова.
   -- Какой вы хороший человек! -- обратился Каскабель к Сергею Васильевичу, протягивая ему руку.
   -- Что я сделал особенного? -- ответил русский. -- Разве вы забыли, что для меня сделала Кайета? Я ей обязан жизнью, и вполне естественно, что я заменю ей отца.
   -- А я буду ей дядей! -- подхватил Каскабель. -- Вот мы с вами и разделим между собою привязанность нашей перепелочки!
  

Глава двенадцатая
ОТ СИТКИ ДО ФОРТА ЮКОН

   26 июня на рассвете "Красотка" "снялась с якоря и вышла в открытое море", по выражению ее хозяина, любившего морские термины.
   Отъезжающих сопровождали лучшие пожелания многочисленных зрителей и друзей, приобретенных за те несколько дней, которые труппа провела у городских ворот.
   Ситка окружена была высоким палисадом, и ворота открывались лишь для имеющих разрешение на въезд и выезд.
   Это сделано было русской администрацией во избежание наплыва индейцев, которые селятся в окрестностях Ситки.
   Хижины индейцев имеют совсем первобытный вид. Низенькая дверь ведет в единственную комнату, по большей части круглую. Освещается она отверстием в потолке, которое служит одновременно и для выхода дыма. Такие хижины составляют нечто вроде предместья Ситки.
   После захода солнца ни один индеец не имел права оставаться в городе.
   Запрещение это было сделано ввиду постоянных столкновений краснокожих с белыми.
   По выезде из Ситки "Красотка" должна была несколько раз переехать на паромах через узкие проливы, пока не достигла наконец твердой земли.
   Маршрут был тщательно изучен Сергеем Васильевичем и Жаном по новым картам большого масштаба, приобретенным в Ситке. Кайета, хорошо знавшая страну, дала со своей стороны несколько ценных указаний. Умная девушка быстро научилась разбирать карту и поняла ее значение.
   На общем совете было решено, что "Красотка" будет двигаться по берегу реки Юкон. Надо было достигнуть сначала форта Юкон, а затем ехать долиной реки того же названия, так как дорога вдоль морского побережья довольно тяжела вследствие гористости местности.
   Скоро скалистые берега скрылись из глаз, и только вершина горы св. Ильи виднелась еще несколько дней на горизонте.
   Чтобы не переутомлять лошадей, установили точные часы пути и отдыха. Было бы большим несчастьем, если бы хоть одна из них пала, так как старые Вермут и Гладиатор до сих пор дружно везли тяжелую повозку.
   В шесть часов утра трогались в дорогу, с двенадцати до двух делали привал для обеда, затем до шести часов продолжали путь, а в шесть часов останавливались на ночлег. Таким образом в день проезжали от пяти до шести миль.
   Если бы даже пришлось ехать и ночью, то это было бы очень легко, так как, по выражению Каскабеля, "на Аляске солнце не залеживается в постели".
   -- Не успеет лечь, как сейчас же и встает, -- говорил он. -- Светит по двадцать три часа в сутки, и за это не требует даже приплаты.
   Действительно, время близилось к летнему солнцестоянию, когда в северных широтах солнце заходит в одиннадцать часов сорок четыре минуты вечера, а восходит в четверть первого. Таким образом солнечный диск скрывается за горизонтом всего на тридцать две минуты.
   В эти полчаса заря еще не успевает померкнуть, как начинается рассвет.
   Было очень жарко и даже иногда душно, так что из предосторожности приходилось в самые жаркие часы останавливаться на отдых. Кто бы мог поверить, что на границе полярного крута бывает такая жара? Но это было так.
   Корнелия часто жаловалась на зной и духоту.
   -- Скоро вы пожалеете об этом времени, -- сказал ей раз Сергей Васильевич.
   -- Я пожалею о такой жаре?.. Никогда!..
   -- Это правда, мама, -- прибавил Жан, -- ведь по ту сторону Берингова пролива нас ждет в Сибири сильная стужа.
   -- Да, но хорошо разведенный огонь поможет нам бороться с холодом, -- вмешался Каскабель.
   -- Совершенно верно, мой друг, но не забудьте, что морозы будут стоять несколько месяцев.
   Наконец, 3 июля, "Красотка" выбралась из каменистой местности на широкую равнину, на которой кое-где виднелись леса.
   В этот день "Красотке" пришлось обогнуть небольшое озеро, по имени Диз, из которого вытекает река Льюис, один из главных притоков Юкона.
   Кайета узнала реку.
   -- Это Каргут, -- сказала она, -- то есть "маленькая речка", которая несет свои воды большому Юкону.
   Дорогой артисты не теряли времени и не переставали упражняться в развитии и укреплении своих мускулов, гибкости членов и ловкости рук. Днем было слишком жарко, но зато вечером лагерь превращался в арену. Единственные зрители, Сергей Васильевич и Кайета, аплодировали артистам от души.
   Супруги Каскабель поднимали тяжести, жонглировали гирями, Сандр изощрялся, изображая гуттаперчевого мальчика; Наполеона смело ходила по натянутому канату или грациозно порхала, танцуя; Гвоздик буквально вылезал из кожи, стараясь насмешить воображаемую публику.
   Жан, подчиняясь требованию своего отца, жонглировал, хотя и неохотно, с изумительной ловкостью стаканами, шарами, ножами, кольцами, палками и т. п. Он предпочел бы не отрываться от книг или учить Кайету французскому языку.
   Одному был рад Жан: что его отец отказался от мысли сделать из Кайеты цирковую артистку. С тех пор, как Кайета была удочерена Сергеем Васильевичем, человеком состоятельным и образованным, будущее ее было обеспечено. Но как ни радовался этому юноша, все-таки сердце его сжималось при мысли, что, приехав к Берингову проливу, Кайета их покинет. А если бы из нее сделали балерину, то она могла бы остаться в труппе.
   Он радовался, что ей выпадает лучшая доля. Разве у него самого не было страстного желания изменить свое положение? Он чувствовал, что не создан для профессии балаганного артиста, и не раз невольно краснел, когда восхищенная публика неистово аплодировала его ловкости и искусству.
   Однажды вечером, прогуливаясь с Сергеем Васильевичем, он откровенно высказал все, что у него было в мыслях. Он сознался, что ему хотелось бы занять в обществе более серьезное положение, чем положение комедианта... Но как это сделать? Возможно, что со временем, после долгих скитаний, его родителям удастся скопить небольшие средства к жизни, но тогда для него будет уже слишком поздно учиться чему-либо, что дало бы ему возможность избрать себе другой жизненный путь.
   -- Я нисколько не краснею за своих родителей, -- прибавил он. -- Нет, я не могу быть настолько неблагодарным. Все, что было в их силах, они сделали для меня. Они очень хорошие люди. Но я чувствую, что из меня могло бы выйти что-нибудь лучше, чем циркач.
   -- Я вполне понимаю тебя, мой друг, -- отвечал ему Сергей Васильевич, -- но я должен тебе сказать, что никакое ремесло не может быть позорным, если только честно относиться к своим обязанностям. Подумай хорошенько и скажи сам, знаешь ли ты кого-нибудь на свете, кто был бы так же честен, как твои родители?
   -- Нет, не знаю.
   -- Мой совет тебе: уважай их так, как уважаю их я. Это хорошо, что ты хочешь уйти из той среды, куда тебя бросили обстоятельства, но как знать, что ожидает тебя в будущем? Не теряй мужества и рассчитывай на меня. Я никогда не забуду того, что сделала для меня твоя семья, никогда! Возможно, что придет время, когда я буду иметь возможность сделать что-нибудь для вас.
   Пока Сергей Васильевич говорил так, Жан наблюдал за ним и заметил, как затуманился взор его и как сразу голос его дрогнул. Казалось, он вспомнил о чем-то, что его опечалило...
   Наступила минута молчания.
   Жан обождал немного, думая, что Сергей Васильевич будет продолжать говорить, затем обратился к нему со следующими словами:
   -- Отчего бы вам не поехать с нами и дальше, из порта Кларенс, месье Серж? Ведь все равно вы хотите вернуться в Россию к вашему отцу?..
   -- Это невозможно, Жан. Я не окончил своих исследований в Западной Америке.
   -- А Кайета будет с вами? -- спросил юноша нерешительно.
   Это было сказано таким печальным тоном, что Сергей Васильевич был глубоко растроган.
   -- Конечно, раз я решил заботиться о ней.
   -- Вы возьмете ее с собой и тогда, когда вернетесь к себе домой?
   -- Пока я не пришел еще ни к какому решению. Когда я буду уже в порте Кларенс, тогда посмотрю... Возможно, что мне придется поговорить с твоим отцом... От его ответа будет многое зависеть...
   Снова Жан заметил нерешительность в словах русского, но врожденный такт подсказал ему, что не следует настаивать на более определенном ответе.
   С момента этого разговора они еще больше сблизились. Видя хорошие задатки в молодом человеке, Сергей Васильевич с радостью начал заниматься с ним, развивая его способности и передавая ему свои знания. Родители Жана были бесконечно благодарны своему гостю и радовались, что сын их становится "ученым".
   Вместе с тем Жан не забывал и об охоте. Сергей Васильевич обыкновенно сопровождал его. Местность изобиловала дичью. Зайцев было столько, что ими можно было накормить хоть целый караван.
   -- Не забудь, дружок, -- говорил иногда Каскабель, -- что зайцы годны не на одно жаркое или рагу. Из их шкурок выйдут и теплые одеяла, и шубы, и муфты.
   -- Совершенно верно, -- сказал Сергей Васильевич, -- и все эти теплые вещи очень пригодятся во время суровой сибирской зимы.
   Поэтому начали собирать и прятать заячьи шкурки. Питались по возможности дичью, сохраняя консервы на то время, когда зима обратит в бегство дичь, и она уйдет к югу.
   Но если почему-нибудь охота не удавалась, то Корнелия не брезговала положить в суп, по индейскому обычаю, ворону или галку; и все находили, что это вовсе не так плохо.
   Когда же в ягдташе у Жана или Сергея Васильевича оказывался великолепный тетерев, можно представить себе, какую честь отдавали ему за обедом.
   Нечего было бояться умереть с голоду, но зато мириады комаров отравляли жизнь путешественников. Правда, ласточки истребляли их в невероятном количестве, но скоро можно было ожидать, что эти маленькие птички покинут полярные страны и улетят на юг.
   9 июня "Красотка" прибыла к тому месту, где Льюис впадает в Юкон. Отсюда Юкон идет на северо-запад, потом круто поворачивает на запад и катит свои волны к Берингову проливу.
   При впадении Льюиса в Юкон стоит небольшой форт Селькирк, менее значительный, чем форт Юкон, расположенный на правом берегу реки, на четыреста километров ниже.
   С самого отъезда из Ситки молодая индеанка взяла на себя роль проводника. Зная превосходно страну, она давала ценные указания. Здесь провела она свое детство. По просьбе Сергея Васильевича, она рассказала печальную историю своей жизни. Племя инджелетов кочевало с места на место по долине реки Юкон, не находя нигде себе прочного пристанища. Племя это быстро вымирало и наконец совсем распалось. Умерли и ее родители, и она осталась совершенно одинокой. Тогда она решила идти в Ситку и искать там место служанки у кого-нибудь из русских чиновников.
   Жан неоднократно заставлял ее повторять этот печальный рассказ и каждый раз выслушивал его с глубокой грустью.
   В окрестностях форта Селькирк встретилось несколько индейцев из племени бирчей, что означает "березовые люди". Их зовут так потому, что они живут в березовых лесах, которых очень много в этих широтах.
   Форт Селькирк представлял собой, в сущности, небольшой посад, в котором жили агенты российско-американской компании и в котором находились нужные склады, куда в известные сроки являлись купцы, чтобы закупать меха.
   Обитатели Селькирка очень обрадовались приезду труппы: это было развлечением среди нестерпимой скуки, парившей в глуши заброшенного местечка. Каскабель решил остановиться здесь на сутки, чтобы отдохнуть.
   Все-таки было решено, что повозка переправится через Юкон именно тут, потому что в низовьях он шире, и течение его быстрее.
   С помощью жителей форта, а также индейцев, ютившихся возле посада и поставлявших туда рыбу, "Красотка" благополучно переправилась на пароме на правый берег.
   За услугу, оказанную индейцами, путешественникам, со своей стороны, удалось отплатить им более ценной услугой.
   Вождь племени был очень болен, и никакие туземные средства и заклинания колдуна не помогали.
   Вождя положили на площади деревушки, развели возле него костер и, обступив его, заунывно пели молитву Великому Духу. Колдун, кривляясь и приплясывая, старался изгнать злого духа, поселившегося в теле вождя.
   Завывая диким голосом, он заклинал злого духа переселиться в него самого, но злой дух упрямился и ни за что не хотел менять место обитания.
   К счастью, Сергей Васильевич, имевший кое-какие сведения по медицине, смог применить к больному свои познания.
   Осмотрев больного, он дал ему изрядную дозу рвотного из походной аптечки. Лекарство оказалось действеннее чар колдуна.
   К большой радости своих приближенных, вождь не умер, и семья Каскабель была лишена возможности увидать его пышные похороны. Впрочем, такую церемонию у этого племени нельзя назвать похоронами. Тело покойника кладут в гроб; туда же кладут и его трубку, лук, стрелы, меха, которые он носил, затем подвешивают его между деревьями, на полтора-два метра от земли. Там он тихо спит вечным сном, укачиваемый ветром.
   В Селькирке отдохнули лишь сутки и, довольные радушным приемом, отправились к форту Юкон, куда и прибыли через семнадцать дней, то есть 27 июля.
  

Глава тринадцатая
ИДЕЯ КОРНЕЛИИ КАСКАБЕЛЬ

   Во все время пути по правому берегу Юкона "Красотка" держалась на известном расстоянии от реки. Берега Юкона очень извилисты, и пришлось бы огибать массу затонов, так как переезд через них немыслим. Но все-таки иногда приходилось за неимением парома переходить вброд маленькие речонки, впадающие в Юкон. В такую жару это было даже приятно.
   Благодаря Кайете легко находили брод и удобные места для ночлегов. Молодая индеанка прилагала все старания, чтобы отплатить, чем только возможно, за ласку и радушие, которые она нашла в своей новой семье.
   Хотя кое-где и встречались небольшие возвышенности, но все-таки это уже не были гористые окрестности Ситки. Кроме того, суровый климат и восьмимесячная зима не дают растительности пышно развернуться. Леса состоят из сосен и берез. Лишь кое-где встречаются группы дрожащих осин, бледные листья которых быстро осыпаются под порывами холодного ветра с Ледовитого океана.
   От Ситки до Юкона не пришлось пользоваться припасенным провиантом, так как охота была очень удачной. По правде сказать, зайцы уже надоели всем, а здесь можно было разнообразить стол благодаря диким гусям и уткам, а также их яйцам.
   Сандр и Наполеона живо научились отыскивать гнезда в укромных уголках у реки. Корнелия старалась возможно искуснее приготовить все, что ей доставляли охотники, и гордилась своим уменьем вкусно готовить.
   -- Однако здесь можно очень недурно жить, -- заявил раз Жирофль, обгладывая кости громадного гуся. -- Очень жаль, что эта Аляска не в Европе или не в центре Америки.
   -- Ну, если бы она была в центре обитаемых стран, вряд ли в ней было бы столько дичи, -- заметил Сергей Васильевич.
   Речки и ручьи, притоки Юкона, изобиловали рыбой, и Сандр с Гвоздиком ловили ее на удочку, в особенности щук.
   Вообще тратиться не приходилось, да расходы и не тревожили юного Сандра. Разве у него не было драгоценного самородка? Мальчуган запрятал его в глубине повозки и имел силу воли промолчать о нем, в ожидании дня, когда самородок можно будет превратить в золотые луидоры [луидор -- французская золотая монета], чтобы вознаградить родителей за украденную в Сьерра-Неваде шкатулку.
   В форт Юкон путники прибыли настолько измученные жарой, что решили остановиться здесь на неделю.
   -- Это вполне возможно, так как порт Кларенс находится всего в восьмистах километрах отсюда, -- сказал Сергей Васильевич. -- Сегодня у нас двадцать седьмое июля, и вряд ли будет возможность ехать по льду через пролив раньше, чем через два-три месяца.
   -- Совершенно верно, -- отвечал Каскабель, -- а потому -- стоп!
   Решение это было принято с удовольствием как двуногими, так и четвероногими членами труппы.
   Форт Юкон основан в 1847 году. Это -- самый западный пост Компании Гудзонова залива. Он расположен почти на границе полярного круга. Но так как он находится на Аляске, во владениях Российско-Американской компании, то Компании Гудзонова залива приходится платить ей ежегодно известное вознаграждение.
   Только в 1864 году форт начал застраиваться и был обнесен крепким палисадом, который был закончен лишь незадолго до описываемого нами времени.
   Когда труппа приехала в форт Юкон, то агенты Компании встретили ее очень радушно и предложили поместить ее в самом форте. Можно было остановиться и на площади или во дворах под навесами. Но Каскабель поблагодарил агентов в самых напыщенных выражениях и заявил, что не расстанется с "Красоткой" ни на один день.
   Служащих в форте было немного -- человек двадцать американцев и при них несколько слуг-индейцев. Но зато вокруг форта было много индейцев.
   Здесь был центр Аляски, и сюда стекались разные индейские племена с мехами и шкурами, главным образом племя коюкон, жившее по берегам Юкона.
   Положение форта было очень благоприятно для обмена товарами, так как он лежал в углу, образуемом рекою Юкон и ее притоком Поркьюпайн. В этом месте русло реки разделяется на пять каналов, через которые торговцам удобно проникать вглубь страны и производить товарообмен даже с эскимосами по течению реки Маккензи.
   Вследствие этого водная сеть постоянно покрыта лодками, которые то спускаются вниз по течению, то поднимаются вверх. Здесь больше употребляются "байдары", то есть небольшие лодки из тюленьей кожи. Поверхность их густо смазана жиром, что делает их непроницаемыми для воды.
   На этих байдарах туземцы отваживались делать длинные путешествия, без труда перенося их на плечах через пороги или затоны.
   Но больше трех месяцев в году этими байдарами пользоваться нельзя. Остальное время года вода скована ледяным покровом. Тогда байдара меняет свое название и назначение и превращается в сани. Ее ставят на полозья, прикрепляют ремни из лосиной кожи и впрягают в импровизированный экипаж собак.
   Что касается пешеходов, то они привязывают к ногам лыжи и делают на них очень большие переходы.
   Каскабелю опять повезло: он прибыл в форт Юкон в самый разгар пушной ярмарки. Вокруг форта расположилось лагерем несколько сотен индейцев.
   -- Черт возьми! -- вскричал он. -- Да тут целая ярмарка. Этим надо воспользоваться. Не надо забывать, что мы ярмарочные артисты. Скажите, месье Серж, вы не видите в этом ничего неудобного?
   -- Конечно, нет, мой друг, но не думаю, чтобы вам удалось сделать здесь хороший сбор.
   -- Сбор, во всяком случае, покроет издержки, которых совсем не будет, -- засмеялся Каскабель.
   -- Это верно, -- согласился Сергей Васильевич. -- Но чем же заплатят индейцы за свои места? Ведь у них нет денег!
   -- Ну что же, они могут заплатить хоть бобровыми шкурками. Во всяком случае, это представление поможет нам размять наши мускулы. Нам необходимо практиковаться, чтобы не ударить лицом в грязь на ярмарках в Перми и в Нижнем Новгороде. Если моя труппа потерпит фиаско в вашей стране, месье Серж, то я не смогу пережить подобный срам... уверяю вас...
   Форт Юкон занимает довольно большое пространство на правом берегу реки. Он представляет собой продолговатый четырехугольник с квадратными башнями по углам, напоминающими ветряные мельницы. Внутри ограды расположены постройки, в которых помещаются агенты и их семьи, а также обширные крытые амбары, где хранятся меха чернобурых и серебристых лисиц, соболей, бобров и другие, менее ценные.
   Жизнь агентов здесь монотонна и очень тяжела.
   Питаться приходится оленьим или лосиным мясом. За припасами надо посылать в Йоркскую факторию, находящуюся за две -- две с половиной тысячи километров отсюда.
   Устроив свой лагерь, Каскабель и его семейство пошли к индейцам, расположившимся между берегами Юкона и Поркьюпайн.
   Какое разнообразие в устройстве временных жилищ, смотря по тому, какому племени они принадлежали! У иных шалаши были из древесной коры и листьев, у других -- из растянутых на кольях звериных шкур, у третьих -- палатки из бумажной материи, выделываемой индейцами, у четвертых -- разборные дощатые бараки.
   Такое же разнообразие было и в костюмах: одни были в платьях из бумажной материи, другие в звериных шкурах; почти у всех на головах имелось нечто вроде венков из листьев: это предохраняло от укусов москитов. Женщины были в коротких юбках и украшали свое лицо раковинами. На женщинах и на мужчинах можно было видеть массу украшений из поддельного жемчуга, который они очень ценят. Среди них выделялось племя тананов, с лицами, разрисованными яркими красками, с перьями в волосах, в которые, кроме того, для красоты воткнуты были палочки из красной глины. Мужчины все были в кожаных куртках, с длинными кремневыми ружьями и причудливо изукрашенными резьбой пороховницами.
   Ходячей монетой у них служат особые раковины, которые встречаются на Ванкуверском архипелаге. Индейцы нанизывают эти раковины на шнур, который продевают себе в нос, и снимают их оттуда при расплате.
   -- Очень экономное портмоне, -- засмеялась Корнелия, -- главное -- нечего бояться, что его потеряешь...
   -- Если только не отвалится нос, -- вставил по обыкновению Гвоздик.
   -- Что легко может случиться зимою, -- прибавил Каскабель.
   В общем лагерь индейцев представлял собой интересное зрелище.
   Само собой разумеется, Каскабель заговорил с индейцами на наречии шинук, а Сергей Васильевич обратился к ним по-русски, и все отлично понимали друг друга.
   В продолжение нескольких дней шла оживленная торговля между продавцами и агентами Компании, но семейству Каскабель пока еще не пришлось показать перед этой публикой свои таланты.
   Тем не менее индейцы не замедлили узнать, что приезжие -- французы и что все члены семьи славятся своим акробатическим искусством.
   Каждый вечер индейцы приходили большой толпой полюбоваться на "Красотку". До сих пор им еще не приходилось видеть такого диковинного экипажа, да еще расписанного яркими красками.
   Особенно их поразило то, что "Красотка", несмотря на свою величину, передвигается очень легко. Это обстоятельство, естественно, должно было заинтересовать кочевников. Хорошо было бы завести и себе такие же передвижные жилища!
   Разумеется, труппе необходимо было явиться перед этой публикой во всем блеске. И вот было объявлено экстраординарное представление "по требованию публики".
   Более близкое знакомство Каскабель завел с "тиги", то есть вождем племени. Это был высокий и довольно красивый мужчина лет пятидесяти, с умным лицом и хитрыми глазами. Он побывал несколько раз в "Красотке" и неоднократно выражал желание его племени посмотреть на искусство семейства Каскабель.
   Приходил он не один, а каждый раз приводил с собою индейца лет тридцати, по имени Фир-Фу, который считался колдуном и был самым искусным жонглером и фокусником во всем округе.
   -- Так это наш собрат! -- сказал Каскабель, когда тиги представил ему в первый раз молодого индейца.
   Все трое выпили по стаканчику местной настойки и выкурили трубку дружбы.
   Представление было назначено на 3 августа. Было решено, что индейцы примут в нем участие. Им хотелось показать, что они не уступят европейцам в силе и ловкости.
   Удивляться этому нечего, так как действительно индейцы Дальнего Запада большие любители акробатического искусства, и некоторые из них поражают своей ловкостью.
   В назначенный срок, когда возле "Красотки" собралось много зрителей, появилось человек шесть индейцев. На каждом из них была надета отвратительная деревянная маска, представляющая собой какое-нибудь страшилище, причем для довершения эффекта нос, уши, рот, глаза приводились в движение веревочками. Легко можно себе представить, сколько гримас можно было проделать в таких масках!
   Вся семья и Гвоздик нарядились в свои трико и костюмы.
   Арена была выбрана на широкой лужайке, окруженной деревьями. В глубине находилась "Красотка", игравшая роль театральной декорации.
   В первых рядах поместились агенты форта Юкон с женами и детьми, а по бокам, полукругом, несколько сотен индейцев и индеанок. В ожидании представления зрители курили и разговаривали.
   Замаскированные индейцы, которые должны были принять участие в представлении, стояли поодаль.
   В надлежащий момент на площадке фургона появился Жирофль и обратился к публике с речью:
   -- Милостивые государи индейцы и милостивые государыни индеанки! Сейчас вы увидите то, что вы увидите... и прочее, и прочее, и прочее...
   Но милостивые государи и милостивые государыни по-французски не понимали, а потому вся красота и образность его цветистой речи пропали даром.
   Зато были прекрасно всеми поняты несколько традиционных пощечин, а также здоровенный пинок ногою в определенное для этого место, которые Гвоздику достались от Каскабеля и от которых Гвоздик перевернулся несколько раз в воздухе.
   Когда этот пролог закончился, началось представление.
   -- Сначала животные! -- объявил Каскабель, грациозно кланяясь почтенной публике.
   Появились Ваграм и Маренго и проделали все свои штуки, чем привели в восторг индейцев. Когда же Джон Булль принялся кувыркаться на спине пуделя и ищейки, приправляя все невероятными гримасами, то даже самые серьезные лица разгладились и осветились улыбкой.
   В это время Сандр играл на корнет-а-пистоне, Корнелия -- на маленьком барабане, а Гвоздик колотил изо всех сил по турецкому барабану. Если этот дивный оркестр не произвел на туземцев должного впечатления, то виноваты они сами, -- значит, у них не было ни малейшего художественного вкуса.
   До сих пор замаскированные индейцы все еще держались в стороне.
   -- Мадемуазель Наполеона, танцовщица на проволоке! -- провозгласил через рупор Гвоздик.
   Девочка появилась перед публикой в сопровождении отца.
   Сначала она протанцевала грациозный танец на арене, потом поднялась на проволоку, натянутую между двумя козлами, и начала порхать по ней, как птичка.
   Индейцы одобрительно кивали ей, а индеанки пришли в полный восторг.
   -- А вот и я! -- крикнул Сандр, появляясь на сцене и принимаясь проделывать все свои штуки. Он ходил на голове, кувыркался, изображал собой то гуттаперчевого мальчика, то ящерицу, то лягушку и наконец закончил все блестящим двойным сальто-мортале.
   Сандр тоже имел успех. Но едва он успел отвесить поклон, как молодой индеец его лет отделился от замаскированной группы и, сняв маску, представился публике.
   Он принялся проделывать все, что только что проделывал Сандр. Если молодой индеец и был менее грациозен, чем юный представитель семьи Каскабель, то все-таки он был удивительно гибок и ловок. Индейцы остались им очень довольны.
   Семья Каскабель любезно аплодировала артисту.
   Наконец Каскабель сделал знак Жану, в несравненном искусстве которого он был убежден.
   Жан чувствовал, что он должен поддержать честь семьи.
   Ободренный жестом Сергея Васильевича и улыбкой Кайеты, Жан принялся жонглировать бутылками, тарелками, шарами, ножами, досками, палками и т. п. Можно сказать, что он превзошел самого себя.
   Каскабель не мог удержаться и бросил на индейцев взгляд, полный торжества. Казалось, этот взгляд говорил замаскированным туземцам:
   -- Ну, разве можете вы проделать что-либо подобное?
   Очевидно, вызов был принят: от группы замаскированных отделился еще один индеец и, сбросив с себя маску, вышел на середину круга.
   Это был клоун Фир-Фу; ему тоже надо было поддержать честь своего племени.

Фир-Фу тоже надо было поддержать честь своего племени.

   Взяв в руки один за другим все предметы, которыми пользовался Жан, индеец проделал с ними все фокусы, которые показал первенец семьи Каскабель. В воздух полетели, скрещиваясь, ножи, бутылки, доски, кольца, шары. Надо признаться, что ловкость и уверенность рук здесь были ничуть не меньше, чем у Жана.
   Гвоздик, привыкший удивляться искусству своих хозяев и думавший, что выше их никого на свете нет, вытаращил глаза и стоял, разинув рот.
   На этот раз Каскабель аплодировал только из вежливости -- слегка, кончиками пальцев.
   -- Черт возьми! -- бормотал он. -- Ай да индейцы! Кто мог бы подумать?.. Люди без всякого воспитания...
   В глубине души он был очень смущен, что встретил конкурентов там, где думал найти лишь восхищенных зрителей.
   Его артистическое самолюбие было сильно задето.
   -- Ну, дети! -- крикнул он. -- Живее, пирамиду!..
   Все бросились на него, точно хотели взять штурмом.
   Широко расставив ноги и крепко упершись в землю, Каскабель стал в красивую позу. Жан легко вскочил на правое плечо и, подав руку Гвоздику, помог ему встать на левое. Сандр, как кошка, взобрался на голову, а на верхушку, на плечи Сандру, птичкой вспорхнула Наполеона и посылала оттуда воздушные поцелуи зрителям.
   Но не успела построиться французская пирамида, как против нее появилась индейская, и не в пять этажей, а в семь: пирамида против пирамиды!
   На этот раз индейцы не выдержали, и громкие крики раздались в честь победителей. Молодая Америка победила Европу, и какая Америка?.. Ко-юконы, тананы!
   Взбешенный и сконфуженный Каскабель пошатнулся и едва не уронил всю семью.
   -- А, так вы вот как! -- задыхаясь от гнева, бормотал он.
   -- Успокойтесь, друг мой, -- обратился к нему Сергей Васильевич, -- ну, стоит ли...
   -- Как стоит ли?.. Сейчас видно, что вы не артист, месье Серж... -- И он повернулся к жене: -- Корнелия, покажи им борьбу, предложи им померяться силою с "Победительницей в Чикаго"!
   Г-жа Каскабель не тронулась с места.
   -- Что же ты, Корнелия?
   -- Нет, Цезарь!
   -- Ты не хочешь бороться с ними? Не хочешь поддержать честь семьи?
   -- Я поддержу ее, -- отвечала Корнелия, -- предоставь мне самой... У меня явилась одна идея.
   Если у этой удивительной женщины являлась какая-нибудь идея, то противоречить ей не следовало. Успех индейцев задел ее за живое, и, очевидно, она придумала какую-нибудь штуку.
   Корнелия пошла в "Красотку", оставив мужа в тревоге, хотя доверие его к ней было безгранично.
   Минуты две спустя она появилась вновь и подошла к индейцам, которые ее тотчас же обступили.
   Потом, обратившись к главному агенту форта, она попросила его перевести индейцам то, что она будет говорить.
   Она начала говорить, и слова ее точно переводились на местное наречие.
   -- Индейцы и индеанки! Вы показали столько ловкости и таланта, что вполне заслужили награду. И эту награду я с готовностью предлагаю вам.
   Кругом все молчали, внимательно слушая.
   -- Видите ли вы мои руки? -- продолжала Корнелия. -- Их пожимали царственные особы Старого Света! Видите ли мои щеки? Их целовали самые могущественные государи Европы. Как награду, я позволяю вам пожать мои руки, я позволяю вам поцеловать меня!
   Индейцы не заставили себя просить. Ведь не каждый день встречается случай поцеловать руку такой великолепной женщины!
   Один из них, молодой, красивый танан, подошел и взял руку, которую ему протягивала Корнелия.
   Какой крик вырвался из его груди! Весь корчась, он отпрыгнул в сторону.
   -- О, Корнелия, Корнелия! -- воскликнул Каскабель. -- Я понял, я преклоняюсь пред тобою!
   Сергей Васильевич, Жан, Сандр, Наполеона и Гвоздик хохотали, схватившись за бока!
   -- Ну что же, -- повторяла Корнелия, протягивая руки, -- разве никто не хочет?
   Индейцы не решались подходить. Им почудилось тут что-то сверхъестественное.
   Наконец сам вождь решился. Он медленно подошел к Корнелии и остановился перед ней в двух шагах, причем вид у него был далеко не самоуверенный.
   -- Ну что же, старина! -- крикнул ему Каскабель. -- Не робей!.. Поцелуй скорее!.. Это совсем не так трудно, но очень приятно, уверяю тебя.
   Вождь протянул руку и робко дотронулся до пальцев прекрасной европеянки.
   Раздался дикий вой, и от сильного толчка вождь едва удержался на ногах, к глубокому изумлению публики. Если так трудно дотронуться до руки Корнелии Каскабель, то что же станется со смельчаком, который решится поцеловать эту удивительную женщину, "на щеках которой самые могущественные государи запечатлели свои поцелуи"?
   Нашелся, однако, смельчак, решившийся на этот подвиг. Это был колдун Фир-Фу. Этому-то уж нечего было бояться. Он подошел к Корнелии, подбадриваемый туземцами, заключил ее в свои объятия и влепил ей крепкий поцелуй.
   О, боже! Что только случилось! Несчастного колдуна так подбрасывало, что он перевернулся в воздухе, точно хороший акробат, и изо всех сил шлепнулся Сземь.
   Весь этот эффект объяснялся очень просто. Корнелии надо было лишь нажать кнопку небольшой электрической батареи, которую она положила себе в карман.
   Эта батарея служила ей во время представлений, когда она изображала собой электрическую женщину.
   -- Ну и жена у меня! -- воскликнул Каскабель, безнаказанно обнимая свою супругу на глазах оторопевших индейцев.
   Что только могли бедные индейцы думать об этой необыкновенной женщине, которая может располагать по желанию громом и молнией! Стоит лишь коснуться ее, и удар поражает смельчака. По всей вероятности, это -- супруга Великого Духа, которая соблаговолила спуститься на землю для того, чтобы сочетаться вторым браком с Цезарем Каскабелем.
  

Глава четырнадцатая
ОТ ФОРТА ЮКОН ДО ПОРТА КЛАРЕНС

   Вечером после этого памятного представления на семейном совете было решено, что отъезд состоится завтра.
   В глубине души Каскабель сознавал, что если бы ему понадобилось пополнить труппу, то он свободно мог сделать это здесь, на Аляске. Самолюбие его страдало оттого, что местные индейцы оказались поразительно способными к акробатическому искусству. Они могли бы иметь всюду блестящий успех как гимнасты, акробаты, клоуны, эквилибристы и жонглеры. Конечно, им надо было еще поучиться, но сама природа наделила их силою, ловкостью и гибкостью. Было бы несправедливо утверждать, что индейцы оказались менее искусными, чем французская труппа, которая взяла верх лишь благодаря остроумной выдумке "королевы электрических женщин".
   Правду сказать, даже агенты форта, в сущности необразованные и малоразвитые люди, были поражены не меньше индейцев. Было решено не открывать им секрета, чтобы не уронить престижа Корнелии. На другой день, когда все пришли прощаться с отъезжающими, надо было видеть, как и агенты, и вождь, и колдун старались избежать пожатия руки любезно встретившей их Корнелии. И вождю и его колдуну очень хотелось узнать тайну этой необыкновенной женщины, что поставило бы их неизмеримо высоко среди их племени. Но этой тайны им не открыли.
   6 августа утром приготовления к отъезду были закончены, и отдохнувшие лошади вновь запряжены в "Красотку", которая направилась затем вниз, по правому берегу реки.
   Сергей Васильевич и Жан тщательно изучили карту. По словам Кайеты, на пути им должно было встретиться несколько деревень, а главное -- им не надо было переправляться через реки, что всегда замедляло путь "Красотки".
   Впрочем, пока путь шел все время долиной Юкона до поста Нелу; потом -- через селение Нуклакайету до форта Нулато, что составляет около трехсот километров. А там сразу -- поворот на запад.
   Погода стояла все время хорошая, днем было жарко, к ночи становилось холоднее.
   Во всяком случае, Каскабель рассчитывал, что если не будет какой-нибудь непредвиденной задержки, то они достигнут порта Кларенс задолго до морозов.
   Быть может, покажется удивительным, что подобное путешествие проходило без особых приключений и сравнительно легко. Но надо принять во внимание, что до сих пор приходилось ехать почти все время долинами и в лучшую пору года. Не то будет по ту сторону Берингова пролива, в безграничных снежных степях Сибири, особенно когда разыграется буран.
   Раз как-то вечером зашла речь о предстоящих опасностях. Доверчивый Каскабель воскликнул:
   -- Ничего! Как-нибудь все устроится!
   -- Я надеюсь, -- отвечал Сергей Васильевич, -- но я даю вам совет: как только вы ступите на сибирский берег, держитесь направления на юго-запад, чтобы ехать не в такой суровой полосе.
   -- Мы так и думали сделать, -- отозвался Жан.
   -- Тем более, друзья мои, что сибиряки -- люди хорошие. Они встретят нас радушно, если только вы не заберетесь к самым северным племенам. Но главным врагом вашим будет мороз.
   -- Постараемся принять меры для борьбы с ним, месье Серж. Единственное, о чем мы будем жалеть, это -- что вас не будет с нами, -- сказал Каскабель.
   -- Да, очень будем жалеть, -- прибавил Жан.
   Сергей Васильевич чувствовал, насколько эта семья привязалась к нему, и чем дальше, тем теснее становилась возникшая между ними дружба. Расставаться -- он чувствовал -- будет тяжело. Кто знает, придется ли когда-нибудь увидеться вновь. К тому же придется взять с собою Кайету. Бедный Жан! В его сердце начинало возникать теплое чувство к этой девушке. Но как отнесутся к этому Каскабель и его жена? Да и к чему объясняться? Его приемную дочь ждала более блестящая будущность. А бедный Жан, кажется, на что-то надеется...
   Путешествие проходило без затруднений и без особого утомления. В порт Кларенс они должны были приехать вовремя; мороз еще не успеет сковать пролив, так что спешить было некуда. Там, по приезде, можно будет и отдохнуть.
   Но все-таки, имея в виду, что какая-нибудь случайность может задержать в дороге -- захворает лошадь или сломается колесо -- старались быть все время настороже.
   В течение первых трех дней ехали вдоль реки, но когда Юкон стал заворачивать к югу, то решили держаться линии шестьдесят пятой параллели.
   В этом месте реки были очень извилисты, и долина начала переходить понемногу в холмы, или, как их здесь называют, валы, так как они имеют сходство с крепостными валами.
   Здесь надо было ехать с большой осторожностью, чтобы не повредить "Красотку". На трудных перевалах ее разгружали, и все помогали лошадям тащить повозку.
   Пришлось переправляться через несколько речек: Ноколокаргут, Четехо, Клакенкот и другие. К счастью, в это время года они были не глубоки, и было не трудно найти удобный брод для переправы.
   Что касается индейцев, то в этой местности в былое время кочевало племя, теперь уже вымершее. Сейчас изредка попадалась какая-нибудь семья, направлявшаяся на юго-запад, на рыбные промыслы. Иногда встречались и торговцы мехами, которые с удивлением смотрели на необыкновенный экипаж, расписанный яркими красками. Пожелав путешественникам счастливого пути, они ехали дальше, направляясь на восток в какую-нибудь из факторий компании.
   13 августа "Красотка" прибыла в селение Нуклакайету, в пятистах километрах от форта Юкон. Это, в сущности, небольшая фактория, куда индейцы привозят меха и где русские агенты соперничают с агентами Компании Гудзонова залива.
   Хотя семья и покинула берега Юкона, чтобы ехать напрямик, но здесь пришлось вновь его увидеть, так как после многих причудливых извилин Юкон поворачивает к этой фактории, защищенной с другой стороны холмами, покрытыми зеленым лесом. Несколько хижин группировалось вокруг палисада, которым был обнесен форт. На Юконе стояло несколько суденышек. Кругом было так уютно, что невольно манило к отдыху. Из индейцев вокруг поселилось племя тананасов, наиболее красивое из всех, населяющих Северную Аляску.
   Как ни хорошо было здесь, но все же остановились только на сутки, и то лишь для того, чтобы дать отдых лошадям.
   Каскабель имел намерение остановиться на более долгий срок в Нулато, где можно было запастись провизией и кое-какими вещами.
   Бесполезно говорить о том, что Сергей Васильевич и Жан, а иногда вместе с ними и Сандр, не упускали случая поохотиться дорогой. Из крупной дичи попадались лоси и олени, а в болотистых местах было много диких гусей, уток и бекасов. Раз даже охотникам удалось подстрелить пару цапель, хотя мясо их едят не все. Кайета говорила, что индейцы очень ценят мясо цапли, особенно когда нечего есть.
   Утром 13 августа решили попробовать это мясо. Но, несмотря на удивительные кулинарные способности Kорнелии, кушанье не понравилось, так как мясо оказалось жестким и жилистым. Зато Ваграм и Маренго, которым его отдали, оценили его по достоинству и съели все до последней косточки.
   Говоря по правде, голод заставляет индейцев употреблять в пищу мясо не только цапель, но также сов, кречетов, а иногда даже и куниц.
   14 августа "Красотке" пришлось пробираться по извилистому ущелью, между отвесными холмами вдоль реки. На этот раз дорога была такая скверная, и перевал был так труден, что, несмотря на все предосторожности, сломалась оглобля. Хорошо еще, что не колесо или ось. Починка заняла немного времени -- пара хороших бечевок помогла беде.
   Дальше, когда проехали деревни Сукончиллу и Ньюкаргут, на речке того же имени, дорога пошла дальше. Холмов больше не было, и перед глазами расстилалась безграничная равнина, прорезанная кое-где полувысохшей речонкой. Придерживаться этого маршрута зимой, во время метелей, было бы невозможно.
   При переправе через речку Милокаргут, где высота воды едва достигала тридцати сантиметров, Каскабель заметил следы плотины.
   -- Раз уже решили тут сделать плотину, то отчего бы не построить моста? Это было бы полезнее во время полой воды.
   -- Совершенно верно, отец, -- отвечал Жан, -- но инженеры, строившие эту плотину, вряд ли смогли бы построить мост...
   -- Почему?
   -- Потому что эти инженеры ходят на четырех лапах. Это -- бобры.
   Жан не ошибся. Нельзя не подивиться работе этих смышленых животных, которые строят свои плотины, сообразуясь и с течением воды, и с уровнем ее, и устраивают свои жилища так, что они могут противостоять сильному напору воды.
   -- А ведь они не ходили в школу учиться, -- заметил Сандр.
   -- Им не надо ходить в школу, ее им заменяет инстинкт, -- ответил Сергей Васильевич. -- Инстинкт, который их никогда не обманывает. Они, мой милый мальчик, построили эту плотину, как муравьи строят свои муравейники, как пауки ткут свою паутину, как пчелы устраивают ячейки сот, как деревья и кустарники дают плоды и цветы. Они над этим не задумываются, но зато и не совершенствуются. И теперь бобр строит свою плотину так же хорошо, как ее строил первый бобр, появившийся на земном шаре. Только человеку дана возможность совершенствоваться, и только он может подняться на неизмеримую высоту и в науке, и в искусстве, и в промышленности. А поэтому давай полюбуемся на их работу без всякой зависти к инстинкту этих животных, который позволяет им творить. Будем смотреть на это как на творчество самой природы.
   -- Я вас понял, месье Серж, -- сказал Жан. -- В этом и состоит разница между инстинктом и разумом. Разум выше инстинкта, хотя иногда и ошибается...
   -- Бесспорно, мой друг. Его ошибки постепенно открываются и исправляются, и это только способствует росту разума.
   -- Скажите, пожалуйста, -- обратилась к нему всегда практичная Корнелия, -- а их едят, этих бобров?..
   -- Едят, -- ответила Кайета.
   -- Я даже читал, -- прибавил Жан, -- что хвост у этих животных очень вкусен.
   Но проверить это не было возможности, потому что теперь в реке не было бобров. Да если бы и были, то поймать их было бы очень трудно.
   Проехав через русло Милокаргута, "Красотка" попала в деревню Сакертелутен, населенную индейцами племени ко-юкон.
   По совету Кайеты, пришлось принять кое-какие меры предосторожности, потому что это племя склонно к воровству. Когда индейцы окружили "Красотку", путешественники не пустили их внутрь. Подарив несколько стеклянных безделушек вождю и его приближенным, они приобрели себе этим их расположение, и все обошлось благополучно.
   Теперь приходилось ехать по узкой лощине между холмами. Дорога была скверная, но избежать ее, свернув в сторону, было никак не возможно; тогда пришлось бы вновь карабкаться по горам.
   Из-за дурной дороги приходилось ехать медленно. Между тем температура начала понижаться, особенно по ночам. Это было, впрочем, вполне нормально, так как местность лежала всего на несколько градусов ниже полярного круга.
   Семья прибыла к месту, где Юкон круто поворачивал на север. Пришлось даже повернуть и ехать вдоль берега до притока его, Ко-Юкона. Потеряли целый день в поисках брода, который Кайета нашла лишь с трудом, тем более что уровень воды начал подниматься.
   Переехав на другую сторону, "Красотка" снова повернула на юг и наконец по гористой местности добралась до форта Нулато.
   Этот форт принадлежал Российско-Американской компании и имел торговое значение. Это -- самая северная фактория в Западной Америке. По вычислениям Фредерика Вимпера она лежала на 64°422 широты и 156°362 долготы.
   Как-то не верится, что эта часть Аляски находится на таком далеком севере. Почва здесь несравненно плодороднее, чем в окрестностях форта Юкон. Всюду прекрасные деревья, тучные луга. Обширные равнины вполне пригодны для земледелия, так как слой чернозема достаточно велик. Воды тоже много, благодаря реке Нулато с притоками и целой сети маленьких речек и ручьев. Но, несмотря на все это, почва предоставлена самой себе, и никто ее не обрабатывает.
   Форт Нулато построен был по образцу, издавна установившемуся на Аляске. Все постройки, дома, амбары и склады для мехов, сделанные из досок и с окнами, затянутыми вместо стекол тюленьими пузырями, окружены были частоколами с двумя башенками.
   Все это имело первобытный вид. Индейцы в форт допускались лишь днем, и то в небольшом количестве.
   Каскабель с семьей были приняты в форте очень радушно.
   В этих глухих уголках, лишенных почти всякого сношения с внешним миром, всегда рады всякому новому лицу. Каждый приезжий -- желанный гость, особенно если он привезет с собою запас новостей о том, что делается вне этого забытого местечка.
   В форте жило человек двадцать русских и американцев, которые тотчас же с радостью отдали себя в распоряжение прибывшей труппы.
   Припасов в форте было достаточно благодаря заботам Компании; кроме того, охота и рыбная ловля всегда доставляли свежий провиант. В водах Юкона водилось много нельмы, печень которой очень ценится знатоками.
   Разумеется, агенты фактории очень удивились приезду семьи Каскабель, но еще больше изумились они, узнав о намерении вернуться в Европу через Сибирь. Только французам могла прийти в голову такая мысль!
   По их словам, дорога до порта Кларенс не представляла особых затруднений, и "Красотка" могла прибыть туда до наступления холодов.
   По совету Сергея Васильевича здесь были приобретены кое-какие предметы.
   Прежде всего необходимо было купить несколько пар очков, без которых нельзя было ехать по бесконечным снежным равнинам.
   За несколько стеклянных безделушек индейцы согласились уступить дюжину таких очков. Это были деревянные очки, без стекол, -- скорее наглазники, в которых оставлена была лишь узкая щелка, позволяющая смотреть. Этого было достаточно, чтобы оградить себя от неминуемой слепоты и вообще болезни глаз, являющейся следствием ослепительной белизны искрящегося снега. Все члены семьи примерили эти наглазники и решили, что к ним можно скоро привыкнуть.
   Кроме того, надо было подумать о теплой обуви, так как сапоги и башмаки из тонкой кожи непригодны в зимнюю стужу.
   В лавках Нулато нашлось несколько пар сапог из тюленьей кожи, которые делаются специально для ходьбы по снегу и льду. Чтобы сделать эти сапоги непромокаемыми, их покрывают густым слоем жира.
   По этому поводу Каскабель сделал одно очень верное замечание:
   -- Когда приходится проезжать через какую-нибудь страну, надо одеться так, как одеваются местные животные. Сибирь -- страна тюленей, а потому нарядимся тюленями.
   -- Мы будем тюлени в очках! -- прибавил Сандр и получил за свое остроумие одобрение отца.
   В форте Нулато семья пробыла двое суток. Этого было достаточно лошадям для отдыха. На заре 21 августа "Красотка" двинулась в путь и на этот раз совсем рассталась с Юконом.
   Здесь река круто поворачивает к юго-западу и затем впадает в залив Нортон. Не было смысла ехать до ее устья, так как оно гораздо ниже Берингова пролива. Оттуда пришлось бы пробираться по морскому берегу, изрезанному фиордами, бухтами и речками, переправа через которые только напрасно утомляла бы Гладиатора и Вермута.
   Холод становился все чувствительнее. Косые лучи солнца если и давали еще много света, зато тепла давали очень мало. Небо стало заволакиваться густыми серыми тучами, угрожавшими снегом. Мелкая дичь попадалась все реже и реже, и птицы уже отлетели в более теплые края.
   К счастью, до сих пор Каскабель и его семья не испытывали особого переутомления от долгого путешествия. Это, конечно, можно было приписать лишь их привычке к переездам вообще и их железному здоровью, которому способствовали постоянные физические упражнения. Можно было надеяться, что и до порта Кларенс все доберутся в добром здравии.
   Действительно, 5 сентября, после семимесячного путешествия, -- от Ситки две тысячи километров и от Сакраменто более четырех тысяч, -- семейство Каскабель прибыло в порт Кларенс.
  

Глава пятнадцатая
ПОРТ КЛАРЕНС

   Кларенс -- самый северный порт, принадлежащий Северной Америке у Берингова пролива. Он находится южнее мыса Принца Уэльского. Этот порт представляет собой превосходную гавань, излюбленную моряками, особенно китобоями, которые ходят искать счастья в арктических морях [Арктический -- северный полярный. Арктическое море -- Северный Ледовитый океан].
   "Красотка" остановилась на высоком берегу небольшой реки, под защитою высокого утеса, поросшего чахлыми березками. Здесь предстоял долгий отдых в ожидании дня, когда поверхность залива окрепнет настолько, что можно будет пуститься в путь.
   О том, чтобы переправиться через пролив на местных судах, нечего было и думать, потому что они не вынесли бы большого груза. Поэтому надо было ждать, пока залив не покроется твердым и прочным льдом.
   Но об этом вынужденном отдыхе не приходилось жалеть. Надо было набраться сил, чтобы иметь возможность переносить холод и снежные метели. Когда-то еще "Красотка" доберется до южной Сибири! До тех пор пройдет несколько недель, быть может, месяцев. Кроме того, хотя многое было приобретено в форте Нулато, но все же следовало кое-что купить и здесь.
   Поэтому, когда Каскабель произнес команду: "Стоп!.. Отдыхать!" -- все облегченно вздохнули.
   Если эту команду слушали с удовольствием во время остановок или представлений, то можно себе представить, с каким удовольствием она была принята теперь. Сандр не удержался и крикнул что было силы:
   -- Вольно!..
   Конечно, и в порте Кларенс прибытие "Красотки" не осталось незамеченным.
   Впервые такой передвижной дом появлялся в этом отдаленном уголке Северной Америки, впервые перед изумленными взорами туземцев предстали французские акробаты.
   В это время в порте Кларенс, кроме обычного населения его -- эскимосов и торговцев мехами, было небольшое число русских чиновников, которые вследствие присоединения Аляски к Америке получили приказание вернуться в Петропавловск, главный город Камчатки. Эти русские, как и все остальное население, очень радушно встретили семью Каскабель. Особенно рады ей были эскимосы. Это были те самые эскимосы, которых двенадцать лет спустя встретил здесь знаменитый путешественник Норденшельд. В то время эскимосы обзавелись уже револьверами и скорострельными ружьями -- первое, что им дала американская цивилизация.
   Так как зима еще не наступила, то туземцы порта Кларенс помещались в летних жилищах, то есть небольших уютных палатках из пестрой бумажной материи. Внутри было много посуды из кокосовых орехов.
   Когда Жирофль увидел эту оригинальную посуду, то задал вопрос:
   -- А разве в стране эскимосов растут кокосовые пальмы?..
   -- Нет, дружок, -- ответил ему Сергей Васильевич, -- эти орехи привозят китобои с островов Тихого океана и выменивают их здесь на местные продукты.
   Сергей Васильевич был прав. В это время американцы уже начали вести торговлю с туземцами Аляски.
   Кстати, надо заметить, что между эскимосами Америки и эскимосами восточной Сибири нет ничего общего. Племя, населяющее Аляску, не понимает даже языка азиатских эскимосов. Наречие их представляет собой смесь русских и английских слов, так что разговаривать с ними не трудно.
   С первых же дней обитатели "Красотки" завели знакомство с туземцами, поселившимися вокруг порта Кларенс, и так радушно были приняты в палатках этих добродушных людей, что пригласили и их к себе в гости. И не раскаялись в этом.
   Вообще эскимосы гораздо цивилизованнее, чем о них думают. Их представляют себе чем-то вроде говорящих тюленей, благодаря тому костюму, который они носят зимой.
   Одежда эскимосов сделана или из оленьей и тюленьей кожи, или из меха сурков. Иногда они слегка татуируют себе лицо. Борода у мужчин обыкновенно короткая и редкая. Вместо украшений они продевают себе в углы губ или в ноздри кольца, выточенные из кости.
   Одним словом, эскимосы, которые пришли отдать визит семье Каскабель, совсем не имели того свирепого вида, который присущ самоедам и другим туземцам азиатского побережья. У молодых девушек были серьги в ушах, а на руках медные или железные браслеты очень тонкой работы.
   Надо прибавить, что это очень честное и доверчивое племя.
   Вождей у них нет, и между ними существует безусловное равенство. Они -- язычники и поклоняются идолам: столбам, в верхней части которых высечена и выкрашена красной краской голова какой-нибудь птицы. Крылья этой птицы расположены веером вокруг головы.
   Эскимосы отличаются чистотой нравов. У них сильно развито чувство любви к семье, к детям, к родителям, память которых они почитают. Мертвецов эскимосы не зарывают в землю, а оставляют где-нибудь в лесу, одевают их в праздничные одежды и кладут возле них оружие и разные домашние вещи.
   Семье Каскабель нравились ежедневные прогулки в окрестностях порта Кларенс. Местность, в противоположность азиатскому берегу, здесь была довольно лесистая. Это происходит оттого, что у американского берега проходит теплое течение из Тихого океана, а у азиатского -- идет вниз холодное течение из Ледовитого океана.
   Разумеется, Каскабель не намерен был давать представления перед туземцами порта Кларенс. Он боялся встретить среди них таких же дивных акробатов, жонглеров и клоунов, как и у индейцев форта Юкон.
   Не следовало вторично рисковать своей репутацией.
   Между тем, дни проходили. Времени для отдыха труппе было более чем достаточно. Через неделю все снова были готовы пуститься в долгий и трудный путь.
   Но залив еще не замерзал. Хотя температура в конце сентября под этой широтой и стоит ниже нуля по Цельсию, все-таки пролив, отделяющий Азию от Америки, еще не замерзает. Льдины уже показались на взморье, но надо было ждать, пока лед не остановится и не окрепнет настолько, что передвижение по нему будет вполне безопасным.
   Зимою лед в проливе бывает настолько толст, что "Красотка" ничем не рисковала. К тому же здесь самое узкое место пролива -- едва восемьдесят километров между мысом Принца Уэльского, немного выше порта Кларенс, и небольшим портом Нумана, расположенным на сибирском берегу.
   -- Черт возьми, как жаль, что американцы не додумались выстроить здесь мост! -- заметил Каскабель.
   -- Мост длиною в восемьдесят километров? -- с сомнением спросил Сандр.
   -- Отчего же нет? -- подхватил Жан. -- Его можно было бы выстроить в два пролета. Посредине он мог бы упираться в острова Диомида.
   -- Для техники нет ничего невозможного, -- ответил Сергей Васильевич. -- Гений человека так велик, что со временем, может быть, здесь и построят мост.
   -- Ведь собираются же построить мост через Па-де-Кале, -- сказал Жан.
   -- Ты прав, мой друг, -- отвечал Сергей Васильевич, -- но сознайся, что мост через Па-де-Кале гораздо нужнее моста через Берингов пролив. Он обошелся бы очень дорого и, в сущности, здесь он никому не нужен.
   -- Ну, нам-то он очень пригодился бы, -- вздохнула Корнелия.
   -- Еще бы! -- поддержал ее Каскабель. -- Но две трети года этот мост существует, такой же солидный, как иной из стали или железа. Строит его сама природа и не требует за это никакой платы.
   Каскабель был прав. Зачем строить мост, стоящий несколько миллионов, когда, выждав подходящее время, можно было перейти или переехать на ту сторону по льду.
   Надо было лишь терпеливо ждать.
   Около 7 октября наступили сильные холода. Снег шел часто, и травы уже не было видно. Листья облетели, деревья были покрыты инеем. Скрылись чахлые кустарники и мхи, покрывающие почву.
   Так как в проливе было сильное течение, то лед долго не мог остановиться. Но льдины делались все плотнее и шире. Один хороший мороз -- и все будет сковано крепче железа. Ждать оставалось уже недолго.
   Семья ждала с нетерпением того момента, который даст возможность покинуть порт Кларенс. Но минута отъезда должна была стать и минутой разлуки с друзьями. Сергей Васильевич намеревался остаться в порте Кларенс и, дождавшись весны, вновь заняться научными изысканиями в северной части Аляски.
   Все очень грустили, так как за это время успели сдружиться и привязаться друг к другу.
   Но больше всех грустил Жан. Разве мог он не знать, что Кайета останется с Сергеем Васильевичем? В интересах молодой индеанки следовало оставить ее у приемного отца. Только он один сможет обеспечить ее дальнейшую судьбу. Он увезет ее в Европу, даст ей образование. Разве может она найти это в семействе бедных акробатов? Конечно, нет. Все-таки Жан очень грустил, и, как ни старался, -- не мог побороть этой грусти. Ему предстояло расстаться с этой милой девушкой и никогда больше не встречаться с ней, так как она войдет в семью Сергея Васильевича! А они так привыкли вести долгие разговоры, привыкли работать рука об руку... Лишиться всего этого, лишиться ее присутствия! Бедный юноша приходил в отчаяние.
   Вся семья не могла себе представить, как это вдруг с ними не будет Сергея Васильевича и Кайеты. Дорого бы они дали, чтобы Сергей Васильевич согласился ехать с ними до конца их путешествия. А там... там было бы видно.
   Обитатели порта Кларенс очень полюбили семью Каскабель и с беспокойством ожидали того момента, теперь уже недалекого, когда эти смелые люди бесстрашно пустятся в путь навстречу серьезной опасности.
   Но если они проявляли столько симпатии к французам, явившимся издалека и отправлявшимся еще дальше, то некоторые из русских, прибывших недавно в порт, отнеслись к членам труппы Каскабеля, особенно к Сергею Васильевичу, несколько иначе.
   Как было уже сказано, в порте Кларенс находилось в это время несколько русских чиновников, которые вследствие передачи Аляски американцам должны были вернуться на сибирский берег.
   Между этими чиновниками были двое, у которых имелось специальное назначение следить за политическими ссыльными, бежавшими в Америку, на тот случай, если бы им вздумалось перейти русскую границу. Русский, присоединившийся к труппе циркачей, показался этим субъектам подозрительным, и они решили не упускать его из виду, стараясь в то же время, чтобы он не заметил этого.
   Сергей Васильевич и не подозревал надзора за собой. Он тоже был огорчен предстоящей разлукой. Казалось, что в нем борются два желания: не покидать друзей и продолжать свою экскурсию по западной Америке.
   Видя его задумчивость, Каскабель наконец не выдержал и решил объясниться откровенно.
   11 октября вечером, после ужина, он обратился к Сергею Васильевичу с таким видом, точно сообщал новость:
   -- Кстати, месье Серж, вы знаете, что скоро мы едем в вашу страну?
   -- Знаю, мои друзья. Но ведь это уже было давно решено...
   -- Да, мы поедем в Россию... будем проезжать через Пермь... Там живет ваш батюшка, если не ошибаюсь.
   -- Я и жалею, что мы расстанемся, и завидую вам, что вы едете.
   -- Месье Серж, -- обратилась к нему Корнелия, -- а вы долго рассчитываете остаться в Америке?
   -- Долго ли?.. Я и сам не знаю...
   -- А когда вы будете возвращаться в Европу, то какой путь изберете?
   -- Я поеду по Трансатлантической железной дороге. Мои исследования должны привести меня к Нью-Йорку, и там я сяду на пароход... с Кайетой.
   -- С Кайетой! -- простонал Жан, глядя на молодую индеанку, низко опустившую голову.
   Водворилось молчание. Каскабель прервал его, начав нерешительным тоном:
   -- Послушайте, месье Серж... я давно собираюсь предложить вам... Я, конечно, знаю, какие трудности предстоят нам в этой огромной Сибири... но с известной долей мужества и желания...
   -- Дорогой друг, -- ответил Сергей Васильевич, -- поверьте, что ни опасности, ни усталость меня не пугают, и я с удовольствием разделил бы их с вами, если бы...
   -- Отчего бы нам не закончить путешествие вместе? -- спросила Корнелия.
   -- Как бы это было хорошо! -- прибавил Сандр.
   -- Если вы согласитесь, я вас поцелую! -- вскричала Наполеона.
   Жан и Кайета не произнесли ни одного слова, но сердца их сильно бились.
   -- Дорогой Каскабель, -- ответил Сергей Васильевич после нескольких минут размышления, -- мне хотелось бы поговорить с вами и с вашей супругой.
   -- Мы к вашим услугам... хоть сейчас.
   -- Нет, лучше завтра, -- ответил Сергей Васильевич.
   Все разошлись спать, заинтригованные, в ожидании завтрашнего дня.
   О чем собирался говорить Сергей Васильевич? Решился ли он изменить свои планы или собирался сделать семье денежный подарок, чтобы доставить ей возможность продолжать путешествие в лучших условиях?
   Разговор состоялся на другой день утром, -- не из недоверия к детям, а из боязни, что кто-нибудь из туземцев или других жителей порта, которые постоянно навещали маленький лагерь, может услышать этот разговор. Сергей Васильевич попросил чету Каскабель отойти немного в сторону. То, что он должен был сказать им, было очень серьезно, и надо было, чтобы никто не узнал этого.
   Все трое пошли к старому, заброшенному маслобойному заводу, и вот что услышали супруги Каскабель.
   -- Выслушайте меня, друзья мои, и подумайте хорошенько, прежде чем вы ответите на мое предложение, -- обратился к ним Сергей Васильевич. -- Я не сомневаюсь в вашем добром сердце, и вы много раз уже доказывали мне вашу преданность. Но в решительный момент вы должны знать, кто я...
   -- Кто вы?.. Вы честный человек, и этого довольно! -- воскликнул Каскабель.
   -- Это так... я честный человек, -- ответил Сергей Васильевич, -- но именно потому, что я честный человек, я не хочу причинять вам своим присутствием в дальнейшем путешествии опасность.
   -- Опасность?.. Вашим присутствием?.. Но почему?.. -- спросила Корнелия.
   -- Потому что я -- граф Наркин... и потому что я -- политический ссыльный...
   И Сергей Васильевич рассказал свою историю.
   Граф Сергей Наркин принадлежал к одной из богатейших фамилий в Пермской губернии. Как уже он говорил раньше, всю свою молодость он посвятил науке и путешествиям по всему свету.
   Но он увлекался не одной наукой. Политика вмешалась в его жизнь, и в 1857 году он был уже сильно скомпрометирован как член одного тайного общества. Почти все члены этого общества были арестованы, их судили с беспощадной строгостью и приговорили к вечному поселению в Сибири.
   Между ними был и Сергей Васильевич. Он должен был ехать в Якутск, покинув своего единственного родственника, восьмидесятилетнего старика отца, графа Василия Наркина, жившего в своем поместье Вальске под Пермью.
   Пять лет пробыл ссыльный в Якутске, пока наконец ему не удалось убежать в Охотск, находящийся на берегу Охотского моря. Там ему посчастливилось сесть на судно, идущее в Калифорнию. С тех пор, в продолжение семи лет, граф Сергей Наркин жил то в Соединенных Штатах, то в Новой Англии, постепенно приближаясь к Аляске и зная, что предстоит передача ее Америке. Да, он лелеял надежду вернуться в Европу через Сибирь, -- именно тем путем, который избрал себе Цезарь Каскабель. Можно представить себе, что чувствовал он, когда узнал, что семья, спасшая его от верной смерти, собиралась достичь Берингова пролива, чтобы перебраться в Азию.
   Понятно, в его интересах было присоединиться к ней. Но смел ли он отдать ее в руки строгих русских властей? Что будет, если откроют, что она способствовала его возвращению в Россию? А его отец очень стар, и сыну безумно хотелось увидеть его.
   -- Поедемте с нами, месье Серж, умоляю вас, поедемте! -- вскричала Корнелия.
   -- Но дело идет о вашей свободе, друзья мои, если узнают...
   -- Что ж такого! -- воскликнул Каскабель. -- Риск, говорят, благородное дело.
   -- Мой милый Каскабель, подумайте...
   -- Да к тому же, кто может вас узнать? Мы тоже себе на уме, и пусть меня съедят волки, если мы не проведем за нос всю русскую полицию!
   -- Но...
   -- Да, да!.. Если понадобится... вы наденете платье акробата. Если только вы... не стыдитесь его...
   -- О!.. мой друг!..
   -- А кому же придет в голову, что граф Наркин состоит актером в труппе семейства Каскабель!
   -- Если так, я принимаю ваше предложение, друзья мои!.. Да!.. Я принимаю его!.. Благодарю вас!..
   -- За что?.. Разве мы, со своей стороны, не обязаны вам многим?.. Итак, граф....
   -- Не зовите меня графом Наркиным!.. Для всех, даже для ваших детей, я должен быть только месье Серж...
   -- Вы правы!.. Им не к чему знать... Итак, решено, -- мы вас увозим, месье Серж!.. Я, Цезарь Каскабель, обязуюсь доставить вас в Пермь, или я готов лишиться жизни, что, согласитесь сами, было бы незаменимой потерей для искусства!
   Можно себе представить, какую овацию сделали Сергею Васильевичу Жан, Кайета, Сандр, Наполеона и Гвоздик, когда узнали, что он едет с ними в Европу.
  

Глава шестнадцатая
ПРОЩАЙ, НОВЫЙ СВЕТ!

   Теперь оставалось приступить к выполнению намеченного плана, чтобы возвратиться в Европу.
   Шансы на успех были. Раз случай вел семью Каскабель в Россию, и труппе предстояло ехать через Пермскую губернию, то графу Сергею Наркину не оставалось ничего лучшего, как присоединиться к ней. Кому пришло бы в голову искать политического преступника, бежавшего из Якутска, в числе членов бродячей труппы? Успех был обеспечен, если только какая-нибудь ужасная случайность не откроет его имени. А приехав в Пермь и увидев своего отца, Сергей Васильевич поступит дальше смотря по обстоятельствам.
   Но если только, что было, впрочем, маловероятно, его узнают проездом по Сибири, то это может повлечь за собой ужасные последствия и для него и для Каскабелей. Но ни сам Каскабель, ни его жена не думали о возможной опасности. Если бы они вздумали посоветоваться с детьми, те были бы вполне солидарны со своими родителями. Но надо было строго хранить тайну графа Наркина и помнить, что компаньона по путешествию зовут просто -- месье Серж.
   К несчастью, никто не подозревал, что план их едва ли удастся. Едва они высадятся на сибирский берег, как их должны будут арестовать.
   Действительно, на другой день после этого решения два человека прогуливались в одной из отдаленных частей порта, где никто не мог слышать их разговора.
   Это были два сыщика, о которых уже говорилось. Их заинтересовало присутствие Сергея Васильевича среди обитателей "Красотки".
   Они оба жили уже несколько лет в Ситке, и на их обязанности лежало наблюдать за политическими беглецами, если те вздумают перейти границу Колумбии, чтобы сообщать о них губернатору и арестовать тех, которые появятся на Аляске. Важнее всего было то, что хотя они и не знали лично Сергея Васильевича, но им даны были его приметы еще тогда, когда он бежал из Якутска. Когда труппа прибыла в порт Кларенс, они были удивлены, увидев этого русского, который совсем не походил на бродячего артиста. Зачем он находился в этой семье акробатов, которые из Сакраменто едут таким необыкновенным путем в Европу?
   У сыщиков возникло подозрение; они стали тайком наблюдать и, наконец, имея приметы, удостоверились, что это -- граф Наркин.
   -- Да, это граф Наркин! -- говорил один из агентов. -- Очевидно, он бродил возле границы в ожидании трактата о передаче Аляски и там встретил труппу этих циркачей, которые помогли ему. А теперь он собирается перебраться с ними в Сибирь.
   Как бы то ни было, для сыщиков было очень удобно, что Сергей Васильевич уедет с "Красоткой".
   -- Нам везет! -- заметил другой сыщик. -- Ведь если бы граф остался здесь, то мы не имели бы права арестовать его...
   -- А там, на другом берегу, -- отвечал первый, -- на русской земле, это вполне возможно.
   -- Этот арест принес бы нам и повышение и награду, -- продолжал второй агент. -- Мы возвращаемся в Россию, и это было бы очень кстати для нас!.. Но как за это взяться?
   -- Очень просто! Очевидно, семья Каскабель скоро поедет, и притом -- кратчайшим путем, следовательно, к порту Нумана. А мы постараемся попасть туда раньше графа Наркина и там арестуем его!
   -- Верно! Но мне хотелось бы попасть туда непременно раньше графа, чтобы иметь возможность предупредить прибрежную полицию, которая поможет нам в случае необходимости.
   -- Это мы и сделаем, если не задержит нас что-нибудь особенное, -- отвечал первый сыщик. -- Эти циркачи должны ждать, пока лед достаточно окрепнет и сможет выдержать их повозку, и у нас будет возможность опередить их. Пока останемся здесь и будем наблюдать за графом, стараясь не возбуждать подозрений. Он не должен догадаться, что мы его узнали. Пусть уедет, а в порте Нумана мы его арестуем и под конвоем доставим в Якутск или Петропавловск.
   -- А если эти циркачи вздумают защищать его? -- заметил второй агент.
   -- Они дорого поплатятся за то, что способствовали возвращению беглого политического ссыльного.
   План мог удасться, потому что граф Наркин не подозревал, что его узнали, а труппа Каскабель не заметила, что за ней старательно следили. Так счастливо начавшееся путешествие рисковало плохо окончиться для Сергея Васильевича и его компаньонов.
   Пока затевалась эта махинация, все члены семьи Каскабель были заняты мыслью, что будут продолжать путешествовать вместе. В особенности радовались Жан и Кайета.
   Само собой разумеется, агенты не проговорились о том, кто такой месье Серж, и в порту никто не знал, что между обитателями "Красотки" находится граф Сергей Наркин.
   Трудно было назначить день отъезда. Все следили за переменами погоды.
   Каскабель уверял, что ему в первый раз в жизни хочется, чтобы скорее настали трескучие морозы.
   Но все-таки надо было достичь азиатского берега раньше, чем окончательно наступит зима. Так как самые холода начинаются в первой половине ноября, то у "Красотки" еще было время добраться до южной части Сибири. Там, в каком-нибудь местечке, она могла дождаться более благоприятного случая, чтобы двинуться к Уралу.
   При этих условиях Вермут и Гладиатор пройдут без особой усталости через степи, и семейство Каскабель попадет вовремя к июльской ярмарке в Пермь.
   А льдины все еще двигались и плыли к северу, гонимые теплым течением Тихого океана. Целая флотилия айсбергов все еще не хотела остановиться, и пролив не превращался в ледяное поле.
   13 октября лед начал мало-помалу останавливаться; по всей вероятности, на севере образовался затор, который не пропускал его. На горизонте появилась белая полоса -- бледный отблеск льдов арктического моря. Скоро пролив должен был замерзнуть окончательно.
   Сергей Васильевич и Жан советовались тем временем с рыбаками, так как им казалось, что переезд уже возможен; но рыбаки очень хорошо знали "свой пролив" и уговаривали подождать.
   -- Не спешите, -- говорили они, -- дайте морозу поработать!.. Он не настолько силен, чтобы сразу превратить пролив в ледяное поле. Если лед и станет здесь, то это еще не значит, что он стал у того берега, особенно возле острова Диомида.
   Совет был дельный.
   -- Зима в этом году не суровая, -- заметил раз Сергей Васильевич одному рыбаку.
   -- Да, она запоздала. Тем более нельзя вам торопиться до тех пор, пока вы не убедитесь, что лед окреп. Ведь повозка ваша очень тяжела; это не то, что пешеход, и для нее нужен прочный лед. Подождите, пока снег покроет густой пеленой лед и выровняет его. Тогда вы можете катить, как по большой дороге. Вы выгадаете и во времени. Ведь хуже будет, если с вами случится что-нибудь среди пролива.
   Надо было слушаться опытных людей. Поэтому Сергей Васильевич сдерживал нетерпеливого Каскабеля. Нельзя же было рисковать.
   -- Потерпите немного! -- говорил он ему. -- Ваша "Красотка" не лодка и не поплывет, если попадет в расщелину между льдин, а преспокойно провалится в воду. Мне кажется, что фамилия Каскабель уже достаточно известна и не станет более знаменитой от того, что воды Берингова пролива поглотят ее.
   -- Кто знает? -- засмеялся "знаменитый" Цезарь.
   Корнелия в свою очередь настаивала на осторожности.
   -- Мы спешим для вас же, месье Серж! -- воскликнул Каскабель.
   -- Но я-то не спешу, -- ответил граф Наркин.
   Несмотря на общее нетерпение, Жан и Кайета не находили, что время тянется долго. Жан продолжал учить Кайету, так что она уже довольно свободно говорила по-французски, и теперь им было легко понимать друг друга. Кайета чувствовала себя счастливой в этой семье, особенно возле Жана. Надо было быть совсем слепым, чтобы не заметить, какое чувство она внушала Жану. Супруги Каскабель начали беспокоиться, так как знали, какая судьба готовится Кайете.
   -- А знаешь ли, что я тебе скажу, Корнелия, -- сказал Каскабель, -- месье Серж отлично видит, к чему клонится дело. И если он молчит, то будем молчать и мы.
   Однажды вечером Жан спросил у девушки:
   -- Ты довольна, Кайета, что едешь в Европу?
   -- В Европу... Да... Но я была бы больше рада, если бы я ехала во Францию.
   -- Ты права!.. Я знаю, тебе там понравилось бы.
   -- Мне будет везде хорошо там, где твоя семья, Жан, и мое самое сильное желание -- не расставаться с вами.
   -- Милая Кайета!..
   -- Скажи, Франция далеко?..
   -- Все далеко, особенно, когда торопишься попасть куда-нибудь. Но мы приедем... быть может, слишком рано...
   -- Почему, Жан?
   -- Потому что ты останешься в России с месье Сержем. Если мы не расстались здесь, то лишь для того, чтобы расстаться там. Месье Серж оставит тебя в России... Ты сделаешься знатной барышней, и мы больше не увидимся.
   -- Зачем ты так говоришь, Жан? Ведь не я его спасла, а вы, да, вы!.. Если бы не вы, чтобы я могла сделать одна?.. Если он жив, он обязан этим твоей матери, всем вам!.. Разве ты думаешь, что месье Серж забыл это?.. Зачем ты хочешь расставаться, Жан, и почему навсегда?
   -- Милая Кайета, я совсем этого не хочу, -- отвечал Жан, который не мог сдержать своего волнения. -- Но я боюсь... не видеть тебя больше, Кайета!.. Если бы ты знала, как я буду несчастен!.. И потом -- я хочу не только тебя видеть... Почему моя семья не может тебе заменить погибших родителей?.. Мои отец и мать так тебя любят...
   -- Не больше, чем я их люблю, Жан!
   -- И брат и сестра... Я надеялся, что они тебе станут братом и сестрой.
   -- Они и будут ими. А ты, Жан?..
   -- Я... я тоже... милая Кайета... Да!.. Брат... но более преданный... более любящий!..
   Жан не сказал ничего больше. Он взял руку молодой девушки, крепко пожал ее и убежал. Кайета стояла взволнованная, с бьющимся сердцем и не чувствовала, как слезинка тихо катилась по ее щеке.
   15 октября моряки порта Кларенс предупредили Сергея Васильевича, что можно готовиться к отъезду. Морозы усилились, температура все понижалась. Ледяное поле казалось абсолютно неподвижным. Не слышно было характерных потрескиваний при трении льдины о льдину.
   Скоро могли приехать азиатские туземцы, которые поддерживают торговлю между Нуманой и портом Кларенс. Этой дорогой ездят довольно часто. Нередко бывало, что сани, запряженные собаками или оленями, проезжали в два-три дня восемьдесят километров, которые разделяют два берега в самом узком месте пролива. Таким образом создавалась естественная дорога, которой можно было пользоваться около шести месяцев. Только надо было выждать время, то есть ехать не слишком рано и не слишком поздно, чтобы избежать ужасной катастрофы, если лед недостаточно окреп.
   В предвидении долгого путешествия по сибирским степям, пока "Красотка" достигнет места зимовки, Сергей Васильевич позаботился приобрести некоторые предметы, необходимые для дороги, между прочим, несколько пар лыж. Туземцы привязывают их к ногам, как коньки, и пробегают на них большие расстояния. Ловкие акробаты быстро выучились бегать на лыжах.
   Сергей Васильевич пополнил также и запас мехов, приобретенных в форте Юкон. Недостаточно было закутаться в меховые одежды. Надо было обить мехом стены и пол "Красотки" и покрыть меховыми одеялами постели, чтобы сохранить тепло, которое давал очаг. Как уже упоминалось, Каскабель рассчитывал провести самые суровые месяцы зимы в одном из городов южной Сибири.
   Наконец отъезд был назначен на 21 октября. Уже два дня шел снег, который покрыл толстым слоем пролив и сровнял все неровности льда.
   Рыбаки порта Кларенс уверяли, что лед теперь окреп. Это скоро подтвердилось. Из Нуманы прибыло несколько туземцев, и переезд они совершили вполне благополучно.
   Еще 19 октября Сергей Васильевич узнал, что два русских сыщика, находившихся в порте Кларенс, уехали в порт Нуману, не желая больше оставаться на этом берегу. Они уехали утром, с тем, чтобы переночевать на островке Диомида и продолжать путь завтра.
   -- Вот два молодца, -- сказал Каскабель, -- которые спешат больше нашего. Отчего бы им не подождать нас? Вместе ехать было бы веселее.
   Но потом он решил, что, вероятно, они побоялись, как бы "Красотка" не задержала их, так как она не может скоро ехать по такому глубокому снегу.
   Действительно, хотя Вермут и Гладиатор были хорошо подкованы, но повозка была тяжела, и на переезд надо было употребить несколько дней.
   Решено было выехать на заре, чтобы воспользоваться теми немногими часами, в которые солнце еще светило, потому что через шесть недель в этих широтах, где проходит полярный круг, должна была наступить долгая ночь.
   Накануне отъезда семья пригласила на "чай", устроенный в пустом, хорошо закрытом со всех сторон амбаре, чиновников порта Кларенс, рыбаков и нескольких эскимосов. Было очень весело. Жирофль развлекал гостей, рассказывая им анекдоты и разыгрывая потешные пантомимы из своего репертуара. Корнелия смастерила великолепный пунш и не пожалела подбавить туда водки. Все остались довольны приемом и были рады согреться пуншем, потому что на дворе стоял сильный мороз.
   Американцы выпили за Францию; французы подняли тост в честь Америки, и, наконец, после долгих дружеских рукопожатий гости разошлись.
   На другой день, в восемь часов утра, лошади были запряжены. Для Джона Булля устроили из корыта, устланного мехом, нечто вроде теплого гнезда, куда он и запрятался, выставив лишь мордочку. Ваграм и Маренго прыгали вокруг "Красотки". А внутри Корнелия, Наполеона и Кайета плотно затворились и занялись своим обычным делом; поддерживали огонь в печке, готовили обед. Сергей Васильевич, Каскабель, Сандр, Жан и Гвоздик шли пешком: кто у лошадей, кто впереди, чтобы выбирать лучшую дорогу. Наконец, сигнал к отъезду был подан. При громком "ура" всего населения, высыпавшего проводить путешественников, "Красотка" двинулась в путь, и снег заскрипел под ее колесами.
   Сергей Васильевич и семейство Каскабель окончательно покинули Америку.
  
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая
БЕРИНГОВ ПРОЛИВ

   Берингов пролив, соединяющий Берингово море с Ледовитым океаном, очень узок. Он несколько похож на пролив Па-де-Кале между Ла-Маншем и Северным морем. От мыса Гринэ на французском берегу до Соут-Фарлэнда на английском всего двадцать пять-тридцать километров, а от Нуманы до порта Кларенс -- восемьдесят.
   Покинув Америку, "Красотка" направилась к Нумане, ближайшему пункту на азиатском берегу.
   Конечно, если бы Цезарь Каскабель мог пересечь Берингово море, то это дало бы возможность ехать значительно ниже полярного круга. В этом случае надо было бы держать путь на остров св. Лаврентия, населенный эскимосами, неменее гостеприимными, чем их одноплеменники в порту Кларенс; оттуда -- в Анадырский залив, к Наваринскому мысу, и дальше, по степям южной Сибири; тогда пришлось бы долго ехать по льду, так как Берингово море широко, и это увеличило бы опасность переезда. Понятно, всем хотелось поскорее ощутить под ногами твердую почву, поэтому решили не отступать от первоначального плана -- держать путь на Нуману, с остановкой на скалистом острове.
   Если бы у Сергея Васильевича было судно, на котором могли бы поместиться путешественники с их скарбом, то можно было бы направиться совсем другим путем. Из порта Кларенс судно повернуло бы на юг, к острову Беринга, на котором собираются зимою тюлени и другие морские млекопитающие; оттуда можно было достичь одного из портов Камчатки, например Петропавловска, главного города этого полуострова. Но, за неимением судна, приходилось перебираться на ту сторону кратчайшим путем по льду.
   Берингов пролив не особенно глубок. Судя по геологическим исследованиям, можно ожидать, что в очень далеком будущем дно его настолько поднимется, что перешеек заменит пролив. Это будет именно тот мост, о котором мечтал Каскабель. Но если эта перемена будет удобна для путешественников, то мореплавателей, особенно китоловов, она приведет в отчаяние, потому что перешеек закроет вход в арктические моря. Тогда понадобится прорыть канал и восстановить сообщение для моряков. Но увидят это разве только правнуки наших праправнуков.
   На основании гидрографических исследований выяснилось, что самое глубокое место пролива находится у азиатского берега, у Чукотского полуострова. Здесь проходит холодное течение из Ледовитого океана. У берегов Америки идет теплое течение с юга на север.
   Двенадцать лет спустя у берегов острова Колючина, к северу от Чукотского полуострова, "Вега", корабль Норденшельда, застряла во льдах и простояла неподвижно целых девять месяцев, с 26 сентября 1878 года по 15 июля 1879 года.
   Итак, семья Каскабель выехала 21 октября при довольно хороших условиях. Стоял трескучий мороз, но метель улеглась, и ветер упал. Однообразное серое небо нависло над землей. Солнце даже в полдень не поднималось выше трех-четырех градусов над горизонтом. Перед отъездом было решено, что в темноте ехать не будут. Там и сям на ледяном поле были трещины, и в темноте их можно было не заметить. Установили, что как только начнет смеркаться и глаз станет видеть не дальше, чем на сотню шагов, "Красотка" будет останавливаться на ночлег.
   Лучше употребить две недели на переезд в восемьдесят километров, чем рисковать жизнью.
   Снег образовал толстый ковер, который успел уже немного слежаться, и колеса катились довольно легко. Если бы снег больше не шел, то предстояла хорошая погода. Можно было лишь опасаться, что в том месте, где соприкасаются два течения, холодное и теплое, будет очень трудно проехать, так как льдины, плывущие в разные стороны, нагромождаются одна на другую. Это должно было очень затруднить путь.
   Корнелия, Кайета и Наполеона оставались в фургоне, а мужчины должны были идти пешком, чтобы лошадям легче было тащить "Красотку".
   Жан, в качестве разведчика, шел впереди с компасом в руках. Повозка продвигалась к западу, -- хотя и не с такою точностью, как бы следовало, но все-таки продвигалась.
   Возле лошадей шел Гвоздик, чтобы помочь или поддержать их, если Вермут или Гладиатор поскользнутся. Но вряд ли это могло случиться, так как обе лошади были хорошо подкованы.
   Возле повозки шли Сергей Васильевич и Цезарь Каскабель. Хорошо закутанные и в очках, предохраняющих глаза от слишком яркого блеска снега, они шли, мирно разговаривая.
   Что касается Сандра, то его невозможно было удержать в каком-нибудь определенном месте. Он бегал вокруг, прыгал и скакал не хуже обеих собак, и был очень огорчен тем, что отец не позволил ему надеть лыжи.
   -- С такими коньками можно пробежать пролив в несколько часов, -- говорил он.
   -- Но ведь наши лошади не могут бегать на лыжах, -- возразил ему отец.
   -- Я постараюсь их выучить, -- отвечал шалун.
   Тем временем Корнелия, Кайета и Наполеона готовили обед, и легкий дымок вился из небольшой трубы над очагом. Им было тепло; они все время заботились о том, чтобы те, кто был снаружи, не очень страдали от холода. Все время поддерживался огонь. Был готов горячий чай, в который прибавляли немного водки.
   Для лошадей было припасено несколько охапок сена, которым их снабдили эскимосы порта Кларенс. Для Ваграма и Маренго было заготовлено достаточное количество мяса.
   Оказалось, что на льду пролива попадалось довольно много дичи. Собаки то и дело поднимали целые тучи кайр и других птиц полярных стран.

Собаки поднимали целые тучи кайр.

   Птицы эти, приготовленные особым способом, чтобы уничтожить присущий им запах, довольно съедобны. Но пока запасы Корнелии не истощились, решили, что ружья Сергея Васильевича и Жана будут спокойно лежать в чехлах.
   Что касается тюленей и других морских животных, то в первый день путешествия их совсем не было видно.
   Выехали все радостные и веселые, но чем дальше, тем грустнее становилось у всех на душе. Необъяснимая тоска охватывала при взгляде на безграничное белое пространство. К одиннадцати часам утра уже не было видно высоких скал порта Кларенс. Даже верхушка мыса принца Уэльского скрылась в далекой дымке. Впереди не было ничего, на чем мог бы остановиться глаз, и много времени должно было пройти, пока на горизонте покажется восточный мыс Чукотского полуострова. А его высоты сильно могли бы помочь путешественникам ориентироваться в дороге.
   Островок Диомида, расположенный как раз на середине пролива, едва поднимается над поверхностью моря. Его можно было узнать лишь тогда, когда колеса заскрипят по его каменистой почве.
   Сергей Васильевич и Каскабель шли, обсуждая создавшееся положение. Проезд через пролив казался в начале самой простой вещью. Возможно, что потом, когда он окончится, он и окажется пустяковым, но теперь, в момент совершения его, переезд этот представлялся очень опасным и рискованным.
   -- И угораздило же нас придумать этот переезд! -- говорил Каскабель.
   -- Да, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Не всякому придет в голову мысль ехать по льду Берингова пролива, да еще в такой тяжелой повозке.
   -- Вы правы, месье Серж! Но что же делать? Если в голове засела мысль о возвращении домой, то уже ничто вас не удержит. Ах, если бы дело шло только о сотнях километров через Дальний Запад или Сибирь, то об этом и говорить не стоило бы!.. Идешь по твердой земле, которая не грозит провалиться каждую минуту!.. А эти восемьдесят километров по замерзшему морю, с тяжелой повозкой, со всем скарбом, с лошадьми... Эх, если бы это все уже прошло! Кончилась бы эта самая трудная и самая опасная часть нашего путешествия!
   -- Да, мой дорогой Каскабель, особенно, если "Красотке" удастся вовремя достичь южной Сибири. Было бы очень неосторожно ехать берегом во время сильных морозов.
   -- Мы так и думали сделать... Но вы, месье Серж, должны знать эти места?
   -- Я знаю лишь местность между Якутском и Охотском, где я проходил во время моего бегства. Что касается дороги от границы Европы до Якутска, то у меня осталось о ней лишь слабое воспоминание. Все мы, арестанты, были страшно утомлены и тяжелой дорогой и душевными страданиями... Не желаю испытать самому лютому моему врагу то, что я перенес.
   -- Неужели вы совсем потеряли надежду вернуться на родину свободным, и неужели правительство не разрешит вам возвратиться?
   -- Для этого надо, -- отвечал Сергей Васильевич, -- чтобы объявлена была амнистия, которая касалась бы не одного графа Наркина, но и всех вместе с ним осужденных. Представится ли для этого возможность?.. Кто знает, мой дорогой Каскабель!
   -- Но ведь так грустно -- жить в изгнании!.. Точно выгнали из своего собственного дома.
   -- Да!.. Тяжело вдали от тех, кого любишь!.. А мой бедный старик отец!.. Как бы мне хотелось его увидеть...
   -- Вы увидите его, месье Серж! Поверьте старому циркачу. Вы приедете в Пермь с нами!.. Разве вы не член труппы Каскабель?.. Надо мне вас научить каким-нибудь штукам, это при случае пригодится. Но самое главное -- мы проведем за нос русскую полицию!
   Цезарь Каскабель не мог удержаться от смеха. Нет, подумать только, -- граф Наркин, важный русский барин, и вдруг поднимает тяжести, жонглирует бутылками, подает реплики клоунам и даже собирает деньги со зрителей!
   Около трех часов пополудни "Красотка" остановилась. Хотя ночь и не наступала еще, но густой туман мешал далеко видеть. Жан вернулся с разведок и посоветовал сделать остановку, так как при этих условиях продвигаться дальше было опасно. Снегу здесь было меньше, и все шероховатости и неровности льда выступали наружу, так что "Красотку" все время кидало из стороны в сторону. Лошади спотыкались чуть не на каждом шагу. Полдня пути сильно утомили их.
   А в сущности, маленький караван сделал в этот первый переход всего восемь километров.
   Как только остановились, Корнелия и Наполеона вышли наружу, закутавшись хорошенько, чтобы не простудиться от резкой перемены температуры: внутри повозки было десять градусов выше нуля, а на воздухе -- десять ниже нуля. Что касается Кайеты, то, с детства привыкшая к суровым зимам, она вышла, как была.
   -- Надо теплее одеваться, Кайета, -- обратился к ней Жан. -- Ты рискуешь простудиться.
   -- О, я не боюсь холода, -- отвечала она, -- у нас в долине Юкона к нему привыкли.
   -- Все-таки надо теплее одеваться.
   -- Жан прав, -- вмешался Каскабель, -- пойди, перепелочка, и оденься потеплее. Если только ты простудишься, то тебе достанется от меня, и сильно. Я живо вылечу от насморка!.. Голову с плеч долой... вот насморк и пройдет, и нечем тебе будет чихать.
   При такой угрозе оставалось лишь повиноваться.
   Потом все занялись устройством лагеря. В сущности, это было просто. Не надо было ни резать хвороста в лесу для костра, ни собирать травы для лошадей. "Красотка" дала всем необходимый комфорт: и постели и теплый ужин. Надо было лишь дать корму лошадям и укрыть их толстыми попонами. Попугай сидел в клетке, обезьяна у своего корыта; собак тоже не забыли накормить вяленой лосиной.
   Позаботившись о животных, вся семья села ужинать или, скорее, обедать, так как час был не поздний.
   -- Однако! -- вскричал Каскабель. -- Кажется, первый раз французы обедают на льду Берингова пролива, да еще с таким комфортом!
   -- Пожалуй, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Но я рассчитываю, что дня через три-четыре мы будем обедать уже снова на твердой земле.
   -- В Нумане? -- спросила Корнелия.
   -- Нет, на островке Диомида, где мы остановимся дня на два. Наши лошади везут так медленно, что нам понадобится, по крайней мере, неделя, чтобы добраться до азиатского берега.
   По окончании обеда все охотно разошлись спать, хотя не было еще пяти часов. Все так устали за день утомительной дороги по льду, что хотелось поскорее расправить уставшие члены и заснуть под теплыми одеялами. Каскабель не счел даже нужным установить дежурство для охраны лагеря. В этой пустыне нечего было бояться опасных встреч, да к тому же и собаки дадут знать, если кто-либо вздумает явиться потревожить сон обитателей "Красотки".
   Все-таки Сергей Васильевич вставал ночью два или три раза посмотреть, в каком положении лед, так как за ночь могла произойти перемена погоды. Но все было по-прежнему, и дул легкий северо-восточный ветер.
   На другой день путешествие продолжалось при тех же условиях. Особых препятствий не было, но, как и накануне, все сильно устали. В этот день проехали до обеда двенадцать километров и остановились, как и вчера, довольно рано.
   На следующий день, 22 октября, можно было тронуться в путь лишь в девять часов утра, так как до этого было совсем еще темно.
   Сергей Васильевич заметил, что небо стало мрачнее, и на юго-востоке собирались облака. Температура шла заметно на повышение.
   -- Мне это, Жан, совсем не нравится, -- сказал Сергей Васильевич. -- До тех пор, пока мы едем по льду, мы не должны жаловаться на сильный мороз. Наоборот, мы должны бояться тепла. А барометр, к несчастью, повышается. Прошу тебя, Жан, наблюдать внимательно за состоянием льда. Как только заметишь что-нибудь подозрительное, спеши сюда, чтобы предупредить нас.
   -- Положитесь на меня, месье Серж.
   Ясно, что со следующего месяца и до середины апреля нечего было бы бояться повышения температуры. Но в этом году зима запоздала, и то морозы, то оттепель не давали сразу установиться на проливе ровному льду. Возможно было встретить теперь и полыньи.
   Уж лучше было бы переносить двадцатиградусный мороз.
   Косые лучи солнца не были в состоянии бороться с туманом, так что выехать пришлось в полутьме. Ветер гнал к северу густые облака.
   Жан, во главе маленького каравана, шел, внимательно наблюдая за дорогой. Снег стал рыхлее и поддавался под ногами. Лошади с трудом тащили повозку и едва-едва сделали восемь километров. Ночлег прошел спокойно.
   На другой день, 23-го, двинулись в путь в десять часов утра. Сергей Васильевич с тревогой заметил, что температура все повышается; это было совершенно необыкновенным явлением в такое время года и под такой широтой.
   Так как было не очень холодно, то Корнелия, Кайета и Наполеона решили идти пешком. Надев эскимосские сапоги, они шли довольно бодро. Все три вооружились деревянными очками и приучались смотреть через прорезанное в них узенькое отверстие. Этим они доставляли удовольствие Сандру, который буквально не знал усталости и прыгал, как молодой козленок.
   Повозка продвигалась очень медленно. Колеса ее вязли в глубоком снегу, и лошади с трудом тащили "Красотку". Кое-где попадались глыбы льда, нагроможденные одна на другую, и надо было делать крюк в сторону, чтобы их объехать. Все это удлиняло дорогу. Однако надо было еще радоваться, что пока не встречалось ни одной расщелины -- значит, лед был достаточно прочен.
   Тем временем барометр все повышался. Это настораживало Сергея Васильевича. Незадолго до двенадцати часов дня женщинам пришлось укрыться в повозке. Пошел сильный, рыхлый снег. Казалось, что хлопья его готовы каждую минуту превратиться в крупные дождевые капли.
   Цезарь Каскабель предложил Сергею Васильевичу сесть в повозку, но тот отказался. Разве не мог он переносить все, что переносили его товарищи?
   Этот мокрый снег очень беспокоил его. Дело могло кончиться тем, что лед начнет таять. Во что бы то ни стало надо было добраться поскорее до острова Диомида.
   Из предосторожности приходилось продвигаться очень медленно. Сергей Васильевич присоединился к Жану, который шел шагах в ста впереди. Каскабель и Гвоздик были возле лошадей, которые постоянно спотыкались. Если только что-нибудь случилось бы с повозкой, пришлось бы ее бросить здесь. Это было бы непоправимым несчастьем.
   Шагая возле Жана, Сергей Васильевич не отрывал от глаз бинокля, тщательно всматриваясь в горизонт, который был почти скрыт за снежной завесой. Хлопья снега кружились перед глазами, мешая далеко видеть. Шли почти наобум. Если бы Сергей Васильевич не боялся, что лед может быстро растаять, то уже давно дал бы сигнал остановиться.
   -- Мы должны достичь острова Диомида сегодня же, -- сказал он. -- Очевидно, там нам придется дождаться новых морозов.
   -- А как вы думаете, месье Серж, далеко этот островок? -- спросил Жан.
   -- Думаю, что до него километров шесть. И так как светло будет еще часа два, то надо будет приложить все усилия, чтобы достигнуть его до наступления темноты.
   -- Не пойти ли мне вперед, чтобы посмотреть, как скорее туда попасть? -- спросил Жан.
   -- Нет, Жан, это опасно! Ты рискуешь заблудиться благодаря метели. Что мы тогда будем делать? Это еще больше осложнит наше положение. Надо уж ориентироваться по компасу. Беда будет, если мы пройдем мимо этого островка, выше или ниже его: что тогда будет с нами?
   -- Тише, месье Серж, слушайте, -- сказал вдруг Жан, нагибаясь над ледяным полем.
   Сергей Васильевич тоже наклонился, и они ясно расслышали легкое потрескивание, будто разбивалось стекло. Что это? Неужели треснул лед? Но на поверхности пока трещин не было видно.
   Положение становилось в высшей степени опасным. Нечего было и думать провести ночь на льду. Могла случиться страшная катастрофа. Единственное спасение -- добраться до островка Диомида. Как жалел Сергей Васильевич, что не уговорил всех переждать еще несколько дней в порту Кларенс!
   Жан и он вернулись к повозке и сообщили об опасности Каскабелю. Решили женщинам ничего не говорить, чтобы не испугать их. Мужчины припряглись к повозке и стали помогать лошадям, которые совсем выбились из сил.
   Около двух часов дня снег стал утихать, и только отдельные снежинки носились в воздухе, легкие, как пух.
   При помощи четырех сильных мужчин повозка продвигалась быстрее, но Сергей Васильевич решил, что остановятся они лишь тогда, когда "Красотка" въедет на берег островка.
   Рассчитали, что теперь этот островок находится не дальше двух километров к западу, и, если хорошенько приналечь, то можно в час достигнуть берега.
   К несчастью, быстро темнело, и приходилось двигаться вперед почти в темноте. Кто мог сказать, на верной ли они дороге? Как это проверить?
   В эту минуту обе собаки громко залаяли. Что они почуяли? Не было ли где-нибудь поблизости эскимосов или чукчей? Они помогли бы добраться до острова, или, по крайней мере, точно указали, где он находится.
   В то же время открылось одно из окошек повозки, и послышался голос Корнелии, которая спрашивала, почему лают Ваграм и Маренго.
   Ей отвечали, что еще ничего не известно, но что, во всяком случае, беспокоиться нечего.
   -- Не выйти ли нам? -- спросила она.
   -- Нет, нет, Корнелия! -- отвечал Каскабель. -- Вам там хорошо, и выходить не надо.
   -- А если собаки почуяли какое-нибудь животное?.. Медведя, например?..
   -- Ну так что же? Держи ружья наготове! А главное -- не выходи!
   -- Затворите окно, госпожа Каскабель, -- обратился к ней Сергей Васильевич. -- Времени терять нельзя, мы трогаемся дальше.
   Повозка, остановившаяся было при лае собак, вновь начала свое тяжелое путешествие.
   Около получаса "Красотка" двигалась немного быстрее, так как поверхность льда стала менее шероховата. Уставшие лошади с опущенными головами напрягались изо всех сил. Но видно было, что это последнее усилие. Еще немного -- и они свалятся.
   Свет чуть брезжил. Казалось, что он исходит скорее снизу, от льда и снега, чем сверху.
   А собаки все не переставали лаять. То забегая вперед, то возвращаясь к хозяевам, они точно говорили, что впереди что-то есть.
   -- Что-нибудь да есть там, -- заметил Каскабель.
   -- Там островок Диомида! -- воскликнул Жан, протягивая руку к группе скал, видневшихся в нескольких стах шагах к западу.
   Жан не ошибался. Там виднелись темные точки, которые заметно выделялись на снегу.
   -- Очевидно, это островок, -- сказал Сергей Васильевич.
   -- Мне кажется, что эти точки передвигаются с места на место! -- вскричал Каскабель.
   -- Передвигаются?..
   -- Да!
   -- Вероятно, это тюлени, которые забрались на островок...
   -- Их там несколько тысяч...
   -- Как? Несколько тысяч тюленей? -- удивился Каскабель.
   -- Ах, хозяин! -- вскричал Гвоздик. -- Вот было бы счастье, если бы мы могли поймать хоть одного и показывать его на ярмарках!
   -- И научить его говорить "папа", -- прибавил Сандр.
   Это был крик сердца юного акробата.
  

Глава вторая
МЕЖДУ ДВУХ ТЕЧЕНИЙ

   Наконец-то "Красотка" была на твердой почве, и нечего было бояться каждую минуту, что лед провалится. Можно представить себе, как все были счастливы.
   Было уже совсем темно. Отъехав немного внутрь островка, расположились лагерем. Сначала позаботились о животных, а потом уже и о себе.
   Было не холодно. Ртуть в термометре показывала лишь четыре градуса ниже нуля. Но беспокоиться теперь было нечего. Здесь можно будет обождать, пока сильные морозы не укрепят окончательно лед.
   Ввиду темноты Сергей Васильевич отложил до другого дня исследование острова. Первым долгом позаботились о том, чтобы возможно лучше устроить и накормить лошадей, которые положительно выбились из сил. А когда был готов ужин, то все торопились поскорее окончить его, чтобы растянуться на постели и отдохнуть от тяжелого дня.
   Скоро обитатели "Красотки" спали крепким сном. На этот раз Корнелии не снилось, что она проваливается в бездну вместе со своим передвижным домом.
   На другой день, 24 октября, едва забрезжил свет, Сергей Васильевич, Цезарь Каскабель, Жан и Сандр отправились на осмотр острова.
   Прежде всего их поразило невероятное количество котиков.
   В этой части Берингова моря, под пятидесятым градусом северной широты, животные эти встречаются иногда огромными стадами.
   Вглядевшись в карту, невольно удивляешься сходству в очертаниях между двумя берегами, американским и азиатским. Это один и тот же ясно очерченный профиль: земля Принца Уэльского соответствует Чукотскому полуострову, бухта Нортона -- Анадырской губе, конец полуострова Аляски загибается вроде полуострова Камчатки, и все это точно замкнуто цепью Алеутских островов. Но из этого все-таки не следует заключать, что Америка отделилась от Азии вследствие какого-либо переворота в доисторическую эпоху и что таким путем образовался Берингов пролив [Это мнение подтверждается и географическими исследованиями. По мнению немецкого ученого А. Вегенера, подкрепленному исследованиями выдающегося английского физика Жоли, под влиянием радиоактивности на образование и изменение земной коры Северная и Южная Америка составляли раньше одно целое с Европой и Африкой, от которых они "оторвались" много миллионов лет назад, чтобы расползтись в разные стороны].
   В этих водах много островов: св. Лаврентия, Нунивак -- возле американского берега, Карагинский -- возле азиатского; недалеко от полуострова Камчатки -- остров Беринга, возле него небольшой островок Медный и вблизи берегов Аляски -- острова Прибылова. Даже количеством и расположением островов берега Азии и Америки сходны между собою в этих местах.
   На островах Беринга и Прибылова водятся в громадном количестве тюлени. Когда-то их здесь насчитывали миллионы, сюда съезжалась масса охотников на тюленей и морских котиков, и этих животных истребляли в таком невероятном количестве, что теперь их стало гораздо меньше.
   Что касается нерпы, то ее разновидности -- морские львы, морские медведи и т. п. -- водятся в таком огромном количестве, что вряд ли эта порода когда-либо исчезнет. А между тем ее беспощадно истребляют.
   По сделанному подсчету, с 1867 по 1880 год только на одном Беринговом острове было убито 398 992 нерпухи. На островах Прибылова за сто лет убито 3 500 000. И ежегодно рыбаки Аляски добывают их не меньше 100 000.
   А сколько их остается еще на других островах Берингова моря! Это могли предполагать Сергей Васильевич и его компаньоны, судя по тому, что они встретили на островке Диомида. Тюлени покрывали весь берег острова, так что не было видно снега.
   Но если путешественники смотрели с удивлением на тюленей, то и эти последние, в свою очередь, с любопытством смотрели на пришельцев. Животные заметно беспокоились, но бежать, по-видимому, не собирались. Некоторые из них испускали крики, похожие на мычание, и приподнимались на ластах.
   Само собой разумеется, что ни Сергей Васильевич, ни Жан не собирались охотиться на этих животных, а между тем эти млекопитающие представляли собою целое состояние. Сколько котикового меха можно было здесь добыть! Но Сергей Васильевич советовал всем быть как можно осторожнее, так как животных было слишком много, и они могли наброситься на "Красотку".
   Но не было ли это скопление тюленей на острове указанием, на которое следовало обратить внимание? Почему они забрались на этот скалистый остров?
   По этому поводу Сергей Васильевич, Цезарь Каскабель и Жан много спорили. Наконец они все втроем отправились на осмотр центральной части острова, предоставив женщинам хозяйничать и поручив Гвоздику и Сандру присмотр за лошадьми.
   -- Друзья мои, -- начал Сергей Васильевич, -- надо узнать, не лучше ли будет нам уехать отсюда, как только отдохнут лошади...
   -- Месье Серж, -- отвечал Каскабель, -- я думаю, что нам нечего здесь задерживаться и изображать собою Робинзонов... По правде сказать, мне страшно хочется почувствовать под ногами сибирскую почву.
   -- Твое желание понятно, отец, -- сказал Жан, -- но мы не можем рисковать, как уже мы это сделали, пустившись сейчас через пролив. Что с нами было бы без этого островка? Ведь до Нуманы еще около сорока километров...
   -- Да, но если мы хорошенько поможем лошадям, то это расстояние сможем покрыть в два-три перехода...
   -- Это было бы очень тяжело, если бы даже лед был достаточно плотен, -- отвечал Жан.
   -- Мне кажется, что Жан прав, -- заметил Сергей Васильевич. -- Вполне попятно, что всем нам хочется поскорее переправиться через пролив, но так как погода изменилась, я думаю, что мы поступим лучше, если переждем немного здесь. Мы выехали из порта Кларенс слишком рано. Если мы уедем слишком рано и с острова Диомида, это может кончиться плохо. Теперь вполне ясно, что пролив не весь покрыт прочным льдом.
   -- Поэтому и слышны были потрескивания, -- прибавил Жан. -- Очевидно, это происходило оттого, что лед недостаточно окреп.
   -- Да, это именно так, -- ответил ему Сергей Васильевич. -- Но есть и еще один признак...
   -- Какой? -- спросил Жан.
   -- Присутствие такого громадного количества тюленей на островке. Их привел сюда инстинкт. По всей вероятности, они направились к Берингову или к Алеутским островам и почуяли какую-либо перемену. Инстинкт подсказал им, что не следует оставаться на ледяном поле, что готовится, быть может, таяние льда, а может быть, произойдет что-нибудь необычайное в морских глубинах. Во всяком случае, эти млекопитающие торопятся не меньше нас достичь своих лежбищ на Прибыловых островах или Беринговом, и только серьезная причина заставила их остановиться на острове Диомида.
   -- Итак, ваше мнение, месье Серж?.. -- спросил Каскабель.
   -- Мое мнение -- оставаться здесь, пока тюлени не уйдут отсюда, показав нам этим, что можно безопасно пуститься в путь.
   -- Черт возьми!.. Что за проклятье!
   -- Ну это еще ничего, отец! -- заметил Жан. -- Лишь бы нам не пришлось испытать что-нибудь похуже.
   -- Впрочем, долго это продолжаться не может, -- прибавил Сергей Васильевич. -- Теперь уже конец октября, и хотя термометр стоит на нуле, это еще не доказывает, что завтра же он упадет на двадцать градусов. Едва подует северный ветер, лед станет крепким, как камень. По зрелом рассуждении, надо, пожалуй, переждать, если только что-нибудь особенное не заставит нас двинуться отсюда.
   Итак, было решено, что "Красотка" останется на острове до тех пор, пока сильные морозы не скрепят льда.
   Сергей Васильевич и Жан осмотрели в этот день гранитный островок. В окружности он имел около трех километров. Почва его даже летом была совершенно бесплодной. Это была груда скал, и больше ничего. Но если бы когда-нибудь русские или американские инженеры вздумали построить мост, о котором мечтала Корнелия Каскабель, то островок мог бы служить отличной опорой для этого моста.
   Прогуливаясь по островку, путешественники остерегались пугать тюленей. Но все-таки было видно, что присутствие людей тревожило этих животных. Громадные самцы пронзительным криком собирали вокруг себя свои многочисленные семейства.
   Это враждебное настроение начало беспокоить Сергея Васильевича, особенно, когда он заметил, что животные намерены приблизиться к лагерю. Порознь тюлени совсем не опасны, но было бы трудно, даже невозможно противостоять такой огромной массе, если только они задумают напасть, чтобы изгнать с острова пришельцев. Жан и Сергей Васильевич, очень обеспокоенные, вернулись к месту привала.
   День прошел благополучно, только ветер переменился и дул с юго-востока. Заметно было, что готовится сильная буря, быть может, один из тех арктических шквалов, которые продолжаются по нескольку дней. Барометр определенно указывал на бурю.
   Ночь наступила довольно тревожная, к тому же к вою ветра примешивались злобные крики тюленей, уже окруживших "Красотку". Лошади испуганно ржали, а Маренго и Ваграм заливались отчаянным лаем. Надо было подняться, поставить поближе Гладиатора и Вермута, чтобы наблюдать за ними, а также зарядить ружья и револьверы. Но Сергей Васильевич советовал стрелять лишь в случае крайней необходимости.
   Ночь была очень темная, и так как не было видно ни зги, то зажгли факелы. При свете стало видно, что "Красотку" окружили тысячи тюленей, которые, очевидно, дожидались утра, чтобы напасть на нее.
   -- Если они на нас нападут, то сопротивление невозможно, -- сказал Сергей Васильевич, -- и мы рискуем погибнуть.
   -- Но что же делать? -- спросил Жан.
   -- Надо уехать!
   -- Когда?
   -- Сию минуту, -- отвечал Сергей Васильевич.
   Действительно, он был прав. Опасность была очень серьезна, и необходимо было немедленно уехать. Возможно, что тюлени хотели лишь прогнать докучливых пришельцев и не собирались их преследовать, как только те ступят на ледяное поле. Разогнать животных было невозможно. Что значили два ружья и два револьвера против нескольких тысяч этих животных!
   Запрягли лошадей, заперли женщин в повозке, сами стали по обе стороны "Красотки", чтобы в случае надобности защищать ее, и маленький караван двинулся к западу.
   Ночь была так темна, что фонари едва освещали дорогу. Буря так и бушевала вокруг. Сверху снег не шел, но ветер, налетая, подхватывал снег, лежащий на земле, крутил его и засыпал им путников. Если бы еще лед был крепок! Но нет! Там и сям слышались зловещие потрескивания, и на поверхности льда начала показываться вода.
   Сергей Васильевич и его спутники шли таким образом около часа, трепеща при мысли, что каждую минуту они могут провалиться. Двигаться по заранее определенному направлению теперь было невозможно, хотя Жан старался по возможности придерживаться компаса. К счастью, теперь надо было лишь идти к западу, потому что не было опасности миновать берег, как это могло случиться с островком Диомида. Сибирский берег тянулся на горизонте, километрах в сорока, и нельзя было не заметить его.
   Но надо было добраться до этого берега, а для этого первое условие -- чтобы лед выдержал тяжесть "Красотки".
   Это была не единственная опасность. Каждую минуту повозка рисковала опрокинуться от страшного юго-восточного ветра. Из предосторожности Корнелия, Наполеона и Кайета вышли из своего помещения и пошли с мужчинами, которые поддерживали "Красотку", не давая ей перевернуться. Лошади едва переступали, чувствуя, что почва уходит из-под ног.
   26 октября утром, в половине шестого, лошади совсем выбились из сил. Пришлось остановиться среди непроглядной тьмы.
   Ураган бушевал еще сильнее, и лед начал колыхаться под ногами.
   -- Что нам теперь делать? -- спросил Жан.
   -- Надо вернуться на остров! -- крикнула Корнелия, тщетно старавшаяся успокоить перепуганную Наполеону.
   -- Теперь это уже невозможно! -- отвечал Сергей Васильевич.
   -- Почему?.. -- спросил Каскабель. -- Уж лучше сразиться с тюленями, чем...
   -- Я повторяю, что вернуться невозможно. Придется ехать против ветра, и наша повозка не выдержит. Ей надо идти по ветру или ее разнесет в щепы.
   -- Лишь бы только нам не пришлось ее бросить... -- сказал Жан.
   -- Бросить! -- вскричал Каскабель. -- А что с нами будет без "Красотки"?
   -- Мы сделаем все, чтобы спасти её, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Да!.. эта повозка -- наше спасение, и мы сделаем все, что будет в наших силах...
   -- Значит, назад вернуться невозможно?.. -- спросил Каскабель.
   -- Нет, надо идти вперед, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Побольше смелости и хладнокровия, и мы достигнем Нуманы!
   Эти слова ободрили всех. Было ясно видно, что возвращение на остров Диомида невозможно. Ураган несся с такой силой, что ни животные, ни люди не были в состоянии идти против него. "Красотка" не могла стоять даже на одном месте. При первой же попытке двинуться против ветра она была бы опрокинута.
   Около десяти часов утра стало рассветать. Наступал день, бледный и туманный. Низкие облака тянулись над проливом. Метель так и крутилась, вихрем поднимая с земли снег и крупинки льда. При таких тяжелых условиях в полтора часа едва-едва протащились два километра, так как надо было объезжать то глубокие лужи, то льдины, нагроможденные одна на другую. А внизу подо льдом, волны, набегавшие с юга, колебали почву под ногами, точно судно при килевой качке. От этого колебания лед беспрерывно трещал.
   Вдруг в исходе двенадцатого часа раздался страшный треск, и целая сеть мелких трещин появилась возле самой повозки... Под ногами лошадей открылась полынья около десяти метров в ширину.
   Сергей Васильевич вскрикнул, и все остановились в нескольких шагах от провала.
   -- Наши лошади!.. Наши лошади!.. -- кричал Жан. -- Отец, спасем наших лошадей!..
   Но было слишком поздно. Лед подломился, и несчастные животные скрылись в морской пучине. Если бы дышло не лопнуло и не оборвались постромки, то лошади увлекли бы за собой и "Красотку".
   -- Бедные животные! -- воскликнул в полном отчаянии Каскабель.
   Да! Эти два старых друга циркача, возившие его по белому свету, два его верных товарища, разделявшие с ним так долго кочевую жизнь, погибли. Каскабель и его семья рыдали от горя...
   -- Назад!.. Назад!.. -- крикнул Сергей Васильевич.
   Все схватились за колеса повозки и с трудом оттащили ее от промоины, которая все увеличивалась. Шагах в двадцати они остановились. Здесь было сравнительно безопасно.
   Положение стало отчаянным. Что делать? Покинуть "Красотку" среди пролива и затем, добравшись до Нуманы, добыть там оленей и вернуться сюда?.. Казалось, что другого выхода нет.
   Вдруг Жан воскликнул:
   -- Месье Серж! Месье Серж!.. Посмотрите... мы, кажется, плывем!..
   -- Плывем?..
   Это было верно.
   Было очевидно, что весь лед взломался и тронулся между берегами пролива. Буря и повышение температуры сделали свое дело. Большие полыньи виднелись к северу, и льдины, подгоняемые ветром, сдвинулись с места, а вместе с ними поплыла и та, на которой стояла повозка.
   Сергей Васильевич старался угадать, в какую сторону их несет. С потерей лошадей и без того скверное положение, в котором находились путешественники, стало совсем отчаянным. Даже бросив "Красотку", теперь нельзя уже было достичь Нуманы. Теперь речь шла уже не о том, чтобы обойти какую-нибудь лужу; нет, между льдинами зияли уже настолько широкие трещины, что перебраться через них не было никакой возможности.
   Кроме того, льдину, на которой стояла "Красотка", нельзя было направить по своему желанию. Да и долго ли она продержится под ударами соседних льдин?..
   Ничего нельзя было предпринять! Пытаться направить льдину к сибирским берегам было выше человеческих сил. Этот кусок льда должен был теперь плыть до тех пор, пока на его пути не встретится какое-нибудь препятствие. А кто знает, где встретится это препятствие? Вдруг их занесет в полярные моря...
   Около двух часов пополудни начало смеркаться. Став за ветром, Сергей Васильевич и спутники молчаливо вглядывались в темноту. Что могли они сказать, чем утешить напуганных женщин, которые, закутываясь в шубы, прижимались в страхе друг к другу. Только юный Сандр казался скорее удивленным, чем испуганным. Гвоздик возился в повозке, прибирая вещи, свалившиеся во время толчка. Сергей Васильевич и Жан были относительно хладнокровны, чего нельзя было сказать про Цезаря Каскабеля, который упрекал себя в том, что своей поспешностью заставил всех выехать из порта Кларенс и довел своих близких до такого ужасного положения.
   Прежде всего надо было выяснить создавшееся положение. Как уже было сказано, в Беринговом проливе встречаются два течения. Одно идет к югу, другое направляется на север. Если только льдина, на которой приютилась "Красотка", попала в первое течение, то оставалась надежда, что ее прибьет к сибирскому берегу. Но если, напротив, ее несет второе течение, то она могла доплыть до Ледовитого океана, где нет ни острова, ни материка, к которому она могла бы пристать.
   К несчастью, по мере того как ураган бушевал все больше и больше, видно было, что ветер дует с юга, и, скорее всего, льдину подхватило второе течение, в чем вскоре убедились Сергей Васильевич и Жан. Надежда, что их подхватило течение Камчатки, исчезла. Судя по компасу, их несло на север. Но можно ли было надеяться, что их прибьет к полуострову Принца Уэльского, к берегу Аляски или к порту Кларенс? Это было бы поистине чудесным случаем. Но между восточным мысом и мысом Принца Уэльского пролив открывался в океан, и надеяться на спасение было невозможно.
   На поверхности льдины почти нельзя было стоять из-за урагана. Жан пошел было посмотреть на море, но ветер свалил его с ног, и если бы не Сергей Васильевич, то он погиб бы в волнах.
   Что за ужасную ночь провели эти несчастные люди, точно потерпевшие кораблекрушение! Какие муки испытывали!.. Громадные айсберги налетали с треском на льдину. Казалось, что от толчков она вот-вот разлетится. Волны то и дело перекатывались по ледяной поверхности. Все наши путники промокли насквозь. Можно было бы укрыться в повозке, но она шаталась от ветра, и ни Сергей Васильевич, ни Каскабель не решились посоветовать остальным спрятаться под ее крышу.
   Часы тянулись бесконечно. Однако толчки стали реже; очевидно, пролив очищался от льда. Быть может, льдина выплыла из затора, образовавшегося в самом проливе, и идет теперь по волнам океана? Или она вышла уже за пределы полярного круга? Возможно, что случайно она попала в течение у берегов Камчатки?.. А если ее не прибьет к берегам Америки, то не унесет ли ее течение к сплошным полярным льдам?
   Как долго не наступал день!.. Тогда, по крайней мере, можно было бы ориентироваться...
   Наконец забрезжило утро -- утро 27 октября. Но погода не стала лучше. Наоборот, казалось, что буря еще усилилась.
   Сергей Васильевич и Жан, с компасом в руках, вглядывались в горизонт, тщетно стараясь увидеть землю на западе или на востоке.
   Сомневаться больше было нельзя -- льдина плыла к северу, по течению Берингова пролива...
   Как и следовало ожидать, буря эта страшно взволновала всех обитателей порта Кларенс, которые беспокоились за судьбу семейства Каскабель.
   Но как могли бы они им помочь, раз вскрытие льда прекратило всякое сношение между обоими берегами пролива?..
   Иначе обстояло дело в порту Нумане, где два русских сыщика, уехавшие за двое суток до отбытия труппы, сообщили об этом отъезде. Они тоже беспокоились, но совсем не из чувства симпатии. Они должны были арестовать графа Наркина, как только он ступит на сибирский берег... Но, очевидно, граф погиб во время этой бури вместе со всей семьей Каскабель.
   Три дня спустя сомневаться уже было нечего, -- течением прибило к берегу два лошадиных трупа.
   Это были Вермут и Гладиатор, составлявшие единственную упряжку циркачей.
   -- Хорошо, что мы перебрались раньше через пролив, -- сказал один из сыщиков.
   -- Да, -- отвечал другой, -- но жаль, что не удалось наше дельце!..
  

Глава третья
НА ЛЬДИНЕ

   Могли ли несчастные, бывшие в таком отчаянном положении 27 октября, питать хотя бы самую слабую надежду на спасение? Плывя по проливу, они все-таки могли надеяться, что их прибьет к берегу... Но нет, течение несло их прямо в открытый океан.
   Что же станется с льдиной в Ледовитом океане, если она не расколется и не растает? Затеряется ли она где-нибудь в арктических морях или же, подгоняемая восточным ветром, пристанет к Шпицбергену или к Новой Земле? В последнем случае возможно было бы, ценою большого труда и терпения, добраться до материка.
   Этот исход пришел в голову Сергею Васильевичу. Он говорил об этом с Каскабелем и Жаном, пытливо вглядываясь в то же время в горизонт, затянутый туманом.
   -- Друзья мои, мы подвергаемся громадной опасности, так как каждую минуту льдина может расколоться, а мы лишены возможности покинуть ее.
   -- Это самая большая опасность? -- спросил Каскабель.
   -- В настоящее время -- да! -- отвечал Сергей Васильевич. -- Как только наступит мороз, опасность эта уменьшится и даже совсем исчезнет. Совершенно невозможно, чтобы в это время года и в этих широтах мороз не наступил через несколько дней.
   -- Вы правы, месье Серж, -- сказал Жан. -- Ну а если льдина устоит?.. Куда она направится?
   -- По моему мнению, не особенно далеко. Она не замедлит пристать к какому-нибудь ледяному полю. Как только море опять замерзнет, мы постараемся добраться до материка и будем продолжать намеченный нами маршрут.
   -- А чем заменим мы наших потонувших лошадей? -- спросил Каскабель. -- Ах, мои бедные лошадки! Мои бедные животные! Эти верные слуги были членами моей семьи. Знать, что я виновен в их гибели... Это ужасно!
   Каскабель никак не мог утешиться. Отчаяние его было безгранично. Он уверял, что по его вине произошла вся эта катастрофа. Ну видел ли кто когда-нибудь, чтобы лошади шли по морю?.. Он горевал больше о лошадях, чем о том, что с ними самими будет без этих лошадей.
   -- Действительно, в тех ужасных обстоятельствах, в которых мы очутились благодаря буре, -- сказал Сергей Васильевич, -- потеря лошадей -- непоправимое несчастье. Еще мы, мужчины, можем перенести и лишения и усталость. Но Корнелия Каскабель, Кайета и Наполеона, обе почти дети, что будут они делать, когда мы покинем "Красотку"?
   -- Покинем? -- вскричал Каскабель.
   -- Да, нам придется покинуть ее, -- подтвердил Жан.
   -- Да! -- сказал Каскабель, угрожая себе собственными кулаками. -- Так мне и надо! Это мне наказание за то, что я предпринял это путешествие!.. Ехать этой дорогой в Европу!..
   -- Не падайте духом, друг мой, -- обратился к нему Сергей Васильевич. -- Взглянем смело в лицо опасности. Это единственное средство преодолеть ее.
   -- Ну, отец, -- прибавил Жан, -- что сделано, того уже не вернешь. Не обвиняй себя в неосторожности и постарайся вернуть себе прежнюю энергию.
   Но никакие увещевания не действовали на Каскабеля: его вера в себя получила страшный удар.
   Тем временем Сергей Васильевич при помощи компаса старался точно установить направление течения. Этим наблюдениям он посвятил те несколько светлых часов, которые принес день.
   Работа была нелегкая, так как невозможно было найти исходную точку. Впрочем, по ту сторону пролива море на большом протяжении казалось чистым от льда. При такой ненормальной температуре арктическое море не может совсем замерзнуть. Только в проливе, где встречаются два течения, вода замерзает, и образуется ледяное поле между двумя материками.
   Результатом тщательного наблюдения явилось убеждение, что льдина подвигается к северо-западу. Это происходило, вероятно, оттого, что течение заворачивало в этом месте к сибирскому берегу, возле параллели полярного круга.
   В то же время Сергей Васильевич окончательно убедился в том, что продолжавший свирепствовать ветер дул с юго-востока.
   Убедившись во всем этом, Сергей Васильевич подошел к Цезарю Каскабелю и сообщил ему, что обстоятельства улучшаются, чем немного успокоил главу семьи.
   -- Да, -- ответил тот, -- хорошо уже и то, что мы идем по тому направлению, куда нам именно и нужно. Но какой крюк нам пришлось бы сделать!.. Ах, какой крюк!
   Путники начали устраиваться по возможности удобнее на своем плывущем островке. Прежде всего решили, что помещаться они будут по-прежнему в повозке, так как там они были все-таки защищены от ветра.
   Корнелия, Кайета и Наполеона пошли в свое отделение и занялись стряпней, о которой вот уже сутки никто не думал. Обед скоро был готов, и если не слышно было обычного смеха и веселых разговоров, то по крайней мере все подкрепили свои силы. Ведь с момента отъезда с островка Диомида все страшно измучились.
   Так прошел день. Буря продолжала свирепствовать с ужасающей силой. Появились чайки и буревестники, вполне оправдывающие свое название.
   Следующие дни: 28-е, 29-е, 30-е и 31 октября не принесли с собой никакой перемены. Восточный ветер бушевал по-прежнему.
   Сергей Васильевич тщательно исследовал форму и величину льдины. Она была вроде неправильной трапеции, длиною от ста до ста тридцати метров и шириною около тридцати. В середине эта трапеция немного возвышалась. На поверхности не было заметно ни одной трещины, хотя иногда были слышны глухие потрескивания. По-видимому, льдина была очень прочна, по крайней мере до сих пор не заметно было, чтобы она пострадала от толчков.
   С большими усилиями оттащили "Красотку" на середину. Там укрепили ее при помощи кольев, и теперь можно было быть уверенным, что ветер не опрокинет ее.
   Больше всего пугали толчки при встрече льдины с громадными айсбергами, которые передвигались с различной скоростью и то плыли по течению, то кружились на одном месте. Некоторые поднимались над водой на высоту до семи метров. Казалось иногда, что вот-вот такая глыба налетит на плавучий островок и разобьет его или опрокинет. Некоторые толчки были так сильны, что если бы не были приняты меры предосторожности, то ничего не осталось бы в повозке; все было бы поломано и разбито. Все были в постоянном страхе, что льдина неожиданно расколется. Как только вблизи показывалась глыба льда, так сейчас же все путешественники собирались возле "Красотки" и, прижавшись друг к другу, ожидали толчка. Жан старался быть возле Кайеты. Самым ужасным несчастьем было бы, если бы льдина, расколовшись на несколько частей, разделила бы и без того исстрадавшихся путешественников.
   Да, на середине льдины было все же надежнее, чем на краях.
   Ночью Сергей Васильевич, Каскабель, Жан и Гвоздик дежурили поочередно. Ночи были очень темные, и только низко над горизонтом тускло светила луна, блеск которой, едва-едва пробиваясь сквозь туман, давал возможность рассмотреть приближение айсберга. Тогда, по крику дежурного, все моментально вскакивали и выбегали наружу.
   Иногда направление айсберга менялось, и он проходил рядом с льдиной, а иногда толчок был так силен, что веревки лопались, и колья вылетали вон. Казалось, что все сейчас будет исковеркано; затем вновь все исправляли, довольные, что сами остались целы и невредимы.
   Температура продолжала оставаться ненормальной. Море, несмотря на ноябрь, не замерзало. Это было необыкновенное явление для таких низких широт. Если бы еще попался какой-нибудь запоздавший китолов, можно было бы выстрелами привлечь его внимание. Забрав с собою потерпевших крушение, судно могло бы доставить их в один из портов Америки: в Викторию, Сан-Франциско, Сан-Диего или же на сибирский берег, в Петропавловск или Охотск... Но ни одного судна не было видно -- только плывущие айсберги, только пустынное море, заканчивающееся на далеком горизонте вечными льдами.
   Большим счастьем было то, что, в предвидении длинного путешествия по азиатским степям, где трудно что-либо достать, были сделаны большие запасы провизии: было много консервов, муки, рису, жиров и т. п. О корме лошадям теперь уже нечего было заботиться. Да и правду сказать, если бы Вермут и Гладиатор и уцелели при этой катастрофе, то чем бы их можно было здесь кормить?
   2-го, 3-го, 4-го, 5-го и 6 ноября не случилось ничего нового, только ветер начал как будто немного стихать. Дневной свет продолжался всего два часа. Это ухудшало положение. Несмотря на беспрерывные наблюдения, Сергею Васильевичу было очень трудно проверять направление льдины, и ввиду невозможности отметить на карте ее движение он не знал, где они теперь находятся.
   Однако 7-го числа заметили какую-то неподвижную точку.
   В этот день, около одиннадцати часов утра, когда бледный свет стал пробиваться сквозь туман, Сергей Васильевич, Жан и Кайета вышли на край льдины. В числе балаганного имущества находилась довольно порядочная зрительная труба, в которую Гвоздик показывал зевакам экватор, изображаемый ниткою, натянутой на объектив, и жителей луны, которых представляла пара насекомых, засунутых в трубу. Тщательно вычистив эту трубу, Жан захватил ее с собою и, приставив к глазам, старался рассмотреть, не видно ли где-нибудь земли.
   Несколько минут он внимательно всматривался, как вдруг Кайета, протянув руку к северу, сказала:
   -- Мне кажется, месье Серж, что там... гора!
   -- Гора? -- ответил Жан. -- Нет, по всей вероятности, это айсберг.
   С этими словами он направил трубу на ту точку, которую указала Кайета, и сейчас же воскликнул:
   -- Кайета права!
   Сергей Васильевич взял трубу и тоже посмотрел в нее.
   -- Да, -- ответил он, -- Кайета не ошиблась... Это довольно высокая гора!..
   Посмотрели еще и убедились, что к северу, километрах в двадцати-двадцати пяти должна находиться земля.
   Это было очень важно.
   -- Если там есть гора, то земля эта, должно быть, не маленькая, -- заметил Жан.
   -- Ты прав, Жан, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Вернувшись к "Красотке", мы постараемся определить по карте ее положение. Это даст нам возможность выяснить, где мы находимся.
   -- Жан, посмотри, как будто над горой вьется дым! -- сказала Кайета.
   -- Тогда это вулкан! -- воскликнул Сергей Васильевич.
   -- Да!.. Да!.. -- проговорил Жан, направивший трубу на гору. -- Дым виден довольно ясно...
   Но день уже угасал, и очертания горы мало-помалу исчезли.
   Действительно, час спустя, когда совершенно стемнело, в том направлении, где заметили гору, были видны красноватые отблески.
   -- Пойдем, взглянем на карту, -- сказал Сергей Васильевич.
   Все трое вернулись в лагерь.
   Жан отыскал в атласе карту, изображавшую северный район, выше Берингова пролива, и вот что они установили.
   Так как Сергей Васильевич уже убедился в том, что течение, направляясь сначала к северу, поворачивает затем на северо-запад, километров в двухстах выше пролива, и что льдина плывет по этому течению уже несколько дней, то надо было искать на карте, нет ли какой-нибудь земли к северо-западу.
   Действительно, километрах в восьмидесяти от континента на карте находился большой остров, называемый географами островом Врангеля. Северная часть этого острова еще почти не исследована. Было, впрочем, очень вероятно, что, если течение будет продолжать увлекать за собой льдину, то она не пристанет к этому острову.
   Сергей Васильевич не сомневался в том, что замеченная земля и есть именно остров Врангеля, так как на карте был указан между двумя мысами на южном берегу острова -- мысами Гавани и Фомы, -- вулкан в действии.
   Его-то и заметила Кайета, и отблеск огня был сейчас, в темноте, ясно виден.
   Теперь можно было точно определить путь, которым плыла льдина, выйдя из Берингова пролива. Обогнув берег, она миновала мыс Сердце-Камень, залив Колючин и Северный мыс, затем направилась в промежуток между Чукотской областью с одной стороны и островом Врангеля -- с другой.
   В какие широты попадет потом льдина? Куда занесет ее течение? Предвидеть это было невозможно. Больше всего беспокоило Сергея Васильевича то, что к северу не было видно на карте никакой земли.
   Вечный лед тянется на неизмеримое пространство, и центр этого пространства -- полюс.
   Единственной надеждой на спасение было предположение, что море скоро замерзнет. Как только наступят сильные морозы, льдина остановится, и по ледяному полю можно будет попытаться достичь сибирского берега. Но как они обойдутся без "Красотки", которую придется бросить за неимением лошадей? Ведь переход предстоит долгий!
   Ветер продолжал свирепствовать, не меняя своего направления. Большие волны, налетая на льдину, разбивались об ее края и перекатывались через нее, точно через палубу корабля во время сильной качки.
   При этом льдина содрогалась даже в своей центральной части и, казалось, вот-вот расколется. Иногда громадные волны долетали до "Красотки", угрожая увлечь ее за собой.
   По совету Сергея Васильевича приняли некоторые меры предосторожности. Так как в первых числах ноября выпал сильный снег, то можно было устроить нечто вроде снежного вала в задней части льдины, чтобы оградить ее от набегающих волн. Все принялись за дело. Когда снег был сложен и утоптан на высоте одного-двух метров, то насыпь эта представляла собою существенное препятствие для волн. Только брызги и пена перелетали через это импровизированное укрепление.
   Во время этой работы Сандр и Наполеона не упустили случая поиграть в снежки, причем и Жирофль получил на свою долю изрядную порцию их. Каскабель не ворчал на детей за игру и только раз рассердился, когда неловко пущенный снежок попал не по адресу, шлепнувшись на голову Сергею Васильевичу.
   -- Кто это сделал? -- крикнул Каскабель.
   -- Я, папа! -- отвечала переконфузившаяся Наполеона.
   -- Какая ты неловкая! Извините, пожалуйста, месье Серж.
   -- Есть о чем говорить! Не браните ее, мой друг! Пусть она меня поцелует, и мы с ней помиримся.
   Скоро не только выстроили вал, но и оградили "Красотку", устроив нечто вроде забора изо льда, который должен был защищать ее. К тому же и колеса ее увязли в снегу теперь чуть не до половины, так что нечего было бояться, что она перевернется от порыва ветра. Ограда доходила до крыши, но между ней и повозкой был оставлен узкий проход, так что кругом "Красотки" можно было ходить. Точно судно в доке стоял передвижной домик среди айсбергов. Если бы только льдина не разрушилась, то при этих условиях можно было дождаться момента, когда наступит настоящая зима.
   Но тогда надо будет идти к материку, надо будет бросить этот передвижной дом, с которым семья Каскабель сроднилась, в котором она объехала весь Новый Свет! Надо будет расстаться с этим удобным и надежным приютом. Брошенная среди льдов Полярного моря [Полярное море -- здесь Чукотское море] "Красотка" скроется в его пучине, едва настанут теплые дни!
   Как только эта мысль приходила в голову Каскабелю, то исчезали и его обычное философское настроение и привычка смотреть на все с хорошей стороны. Он начинал обвинять себя, уверяя, что он -- единственная причина всех несчастий. Он забывал совершенно, что всем этим они обязаны тем двум негодяям, которые обокрали их в ущелье Сьерра-Невады.
   Напрасно старалась Корнелия отвлечь мужа от мрачных мыслей сначала добрым словом и, наконец, сердитым окриком. Напрасно дети, и даже Гвоздик, старались уговорить его, повторяя, что проект этого путешествия был одобрен всеми членами семьи. Напрасно Сергей Васильевич и "маленькая перепелочка" старались утешить безутешного Цезаря... Он отказывался их слушать.
   -- Разве ты больше не мужчина?.. -- воскликнула однажды Корнелия, сильно встряхивая его.
   Но он только поморщился от супружеской встряски и ничего не ответил.
   В глубине души Корнелия очень беспокоилась за будущее, но она сознавала, что надо вырвать мужа из его удрученного состояния, которое совсем изменило этого мужественного человека.
   В то же время вопрос о пище начал беспокоить Сергея Васильевича. Прежде всего надо было, чтобы провизии хватило до тех пор, пока будет возможно тронуться через ледяное поле, а также и на тот случай, если бы "Красотке" удалось добраться до сибирского берега. На охоту было бесполезно рассчитывать. В это время птицы здесь почти не показываются. Благоразумие требовало, чтобы вся провизия расходовалась возможно экономнее.
   Так, увлекаемая течением, льдина доплыла до высоты островов Анжу, расположенных к северу от азиатского побережья.
  

Глава четвертая
С 16 НОЯБРЯ ПО 2 ДЕКАБРЯ

   Сергей Васильевич, лишь приблизительно, на основании своих беспрерывных наблюдений, предполагал, что они находятся теперь на высоте группы этих островов, судя по тому, что льдина, следуя по течению, проплыла около шестидесяти километров в сутки.
   Этот архипелаг, который еще не был виден, находился, согласно картам, под 150° долготы и 75° широты, на расстоянии около четырех километров от материка.
   Сергей Васильевич не ошибался; 16 ноября льдина находилась к югу от Анжуйских островов. Но далеко ли было до них? Этого нельзя было узнать, если бы даже у путников были инструменты, которыми пользуются моряки. Солнечный диск появлялся над горизонтом всего на несколько мгновений, да и туман мешал; так что наблюдений нельзя было производить. В полярных странах наступил период долгой ночи.
   Погода была плохая, хотя стало заметно холоднее. Ртуть в термометре стояла немного ниже нуля по Цельсию. Но этого было недостаточно, чтобы плавающие на поверхности моря льдины соединились в одну сплошную массу и образовали ледяное поле, так что ничто не могло остановить движения льдины, на которой находилась "Красотка" и ее обитатели.
   Но все-таки по бокам льдины в ее излучинах стал уже образовываться новый лед. Сергей Васильевич и Жан внимательно наблюдали за малейшими изменениями, убеждаясь, что теперь уже недолго до того времени, когда настанет момент полного ледостава, и положение бедных путешественников станет лучше; по крайней мере, они на это надеялись.
   Последние две недели шел не переставая обильный снег.
   Ветер наносил его на ледяную ограду, стоявшую вокруг "Красотки". Казалось, что скоро он ее заметет.
   В сущности, опасности из-за этого не предвиделось; наоборот, снег защищал от мороза. Корнелия могла экономить на керосине, употребляя его лишь для нужд кухни. Ведь если выйдет керосин, то чем они его заменят?
   К счастью, температура в повозке была сносная, -- три или четыре градуса выше нуля, даже немного больше, когда снег засыпал "Красотку". Одно было плохо: приток воздуха был слишком незначителен.
   Скоро всем пришлось взяться за лопаты, чтобы общими силами расчистить проход.
   Сергей Васильевич начал с того, что прочистил тот коридор, который был между оградой и повозкой. Потом проделали выход наружу, причем сделали его на запад, с тем расчетом, чтобы его не засыпало снегом при восточном ветре.
   Но все-таки беды не избежали.
   Само собой разумеется, путешественники не покидали "Красотки" ни днем, ни ночью. Это было надежное убежище и от бури и от все усиливавшегося мороза. Термометр опускался, хотя и очень медленно.
   Тем не менее, Сергей Васильевич и Жан производили каждый день наблюдения в те немногие минуты, когда солнце появлялось на горизонте. Надежда встретить запоздавшее китоловное судно не оправдывалась, как и надежда, что льдина окончательно остановится у какого-нибудь ледяного поля, которое будет соприкасаться с сибирским берегом. Возвратившись со своих наблюдений, оба наносили на карту ход их плавания.
   Как уже было сказано, охота прекратилась с самого выезда из порта Кларенс, и к столу не подавалось больше свежей дичи. Морские птицы, которые им попадались, имели такое жесткое мясо и неприятный запах, что при всем искусстве Корнелии путники отказывались их есть. Поэтому Жан перестал тратить порох и дробь на этих арктических птиц. Но все-таки, когда он выходил, то брал с собой на всякий случай ружье.
   И вот 26 ноября, после полудня, пришлось этим ружьем воспользоваться. До лагеря донесся звук выстрела, и почти в то же время послышался голос Жана, звавшего на помощь.
   Удивленные и обеспокоенные, Сергей Васильевич, Каскабель, Гвоздик и Сандр в сопровождении собак тотчас же выбежали из повозки.
   -- Скорее!.. Скорее!.. -- кричал Жан.
   Видно было, что он перебегает с места на место, точно желая преградить кому-то дорогу.
   -- В чем дело? -- спросил Каскабель.
   -- Я ранил тюленя, и он скроется, если доберется до воды!
   Это был крупный экземпляр. Жан ранил тюленя в грудь, и кругом весь снег покраснел от крови. Без сомнения, он скрылся бы, если бы не прибежали Сергей Васильевич со спутниками. Гвоздик храбро бросился на раненое животное, которое ударом хвоста отбросило Сандра.
   С трудом одолели они тюленя, и Жан, приложив дуло к голове животного, выстрелом снес ему полчерепа.
   Мясо тюленя не представляло собой ничего привлекательного для людей, зато для Ваграма и Маренго пищи должно было хватить надолго. Если бы обе собаки обладали даром слова, то они поблагодарили бы Жана за удачную охоту.
   Надо заметить, что в настроении Каскабеля начала мало-помалу происходить перемена. Хотя он все еще приписывал себе ответственность за постигшие труппу злоключения, все же его обычная уверенность в себе брала понемногу верх. Привыкнув изворачиваться при всяких обстоятельствах, он не мог поверить, что счастье изменило ему... До сих пор, впрочем, семейство Каскабель физически не страдало. Что касается нравственных страданий, то в этом отношении всем пришлось бы плохо в случае, если опасность увеличилась бы.
   Поэтому Сергей Васильевич не перестал подбадривать весь этот маленький мирок. Долгие часы проводили они при свете лампы вокруг стола, и Сергей Васильевич рассказывал разные эпизоды из своих путешествий по Европе и Америке. Жан и Кайета, сидя рядом, старались не пропустить ни одного слова и спрашивали объяснения, если что-нибудь было для них непопятно.
   Однажды Сергей Васильевич, основываясь на своей опытности, сказал:
   -- Друзья мои, отчаиваться нечего. Льдина, которая нас несет, очень прочна, и теперь, ввиду того, что морозы усиливаются, можно не опасаться, что она расколется. Заметьте, что она плывет именно в ту сторону, куда нам надо было направляться. Плывем мы точно на корабле и не чувствуем никакой усталости. Немного терпения -- и мы приплывем в какую-нибудь гавань.
   -- А разве кто-нибудь из нас отчаивается? -- спросил его Каскабель. -- Кто позволяет себе это, месье Серж? Кто посмеет отчаиваться без моего разрешения, того я посажу на хлеб и на воду!
   -- Хлеба у нас нет! -- возразил шалунишка Сандр.
   -- Ну так что же, -- у нас есть сухари. Кроме того, дерзкий останется без гулянья!
   -- Какое тут гулянье, когда и выйти-то наружу нельзя! -- заметил Жирофль.
   -- Довольно!.. Прошу принять к сведению!..
   За последние ноябрьские дни снегу нападало очень много. Он был так глубок, что выйти из "Красотки" не было возможности, и это чуть не повлекло за собой катастрофы.
   30 ноября рано утром Гвоздик почувствовал, что ему трудно дышать, точно не хватает воздуха.
   Остальные еще спали, и казалось, что сон их крепок и спокоен.
   Гвоздик попробовал отворить дверь, чтобы дать приток воздуху, но дверь не открывалась.
   -- Эй, хозяин! -- закричал он так громко, что разбудил всех.
   Все вскочили, и Жан первый сказал:
   -- Здесь можно задохнуться! Надо отворить дверь!
   -- Я уже пробовал, -- ответил Гвоздик, -- но она не открывается.
   -- Тогда надо распахнуть ставни!
   Но так как ставни отворялись наружу, то открыть их тоже не было возможности.
   В несколько минут сняли дверь с петель, и тогда поняли, почему она не открывалась.
   Коридор, сделанный вокруг "Красотки", был засыпан снегом доверху. И не только коридор, но и выход из ледяной ограды.
   -- Разве ветер переменился? -- спросил Каскабель.
   -- Вряд ли, -- отвечал Сергей Васильевич, -- так как на нас не навалило бы столько снегу, если бы ветер начал дуть с запада...
   -- А быть может, сама льдина наша повернулась? -- заметил Жан.
   -- Да... это вполне возможно, -- ответил Сергей Васильевич. -- Но пока за дело!.. Прежде всего надо дать сюда приток свежего воздуха, иначе мы все задохнемся.
   Жан с Гвоздиком тотчас принялись раскапывать лопатами снег. Снег уже успел за ночь слежаться, и работать было очень трудно, тем более, что "Красотка" была засыпана доверху.
   Чтобы дело двигалось быстрее, работали в две смены. Так как некуда было выбрасывать снег, то пришлось кидать его на пол первого отделения; там он под влиянием тепла таял почти тотчас же, причем вода вытекала наружу.
   Прошел час, а плотная масса снега не поддавалась усилиям работающих, и выход еще не был прорыт. Невозможно было ни выйти, ни освежить в повозке воздух, который был настолько испорчен, что становилось все труднее и труднее дышать.
   Все задыхались. Кайета и Наполеона чувствовали приступы удушья. Но хуже всего было Корнелии. Кайета, превозмогая собственное нездоровье, старалась помочь ей.
   Хорошо было бы, если б можно было отворить хоть форточку. Но снег так же крепко прижал ставни, как и дверь.
   -- Мужайтесь!.. Мужайтесь, друзья мои!.. -- повторял Сергей Васильевич. -- Мы прорыли уже около двух метров. Теперь слой снега остался совсем тонкий.
   -- Да, тонкий... а если снег продолжает идти по-прежнему в невероятном количестве?
   Вдруг Жану пришла удачная мысль проделать дыру в потолке этого коридора, так как, очевидно, слой снега там не так толст, да и самый снег рыхлее.
   Действительно, меньше чем через полчаса было проделано отверстие вверху, и начался приток воздуха. Все свободно вздохнули.
   -- Ах, как хорошо! -- вскричала Наполеона, дыша полной грудью.
   -- Это гораздо лучше варенья, -- отозвался, облизываясь, Сандр.
   Через несколько минут пришла в себя и Корнелия, впавшая уже в обморочное состояние.
   Расширив отверстие, мужчины вылезли наверх. Снег больше не шел, но кругом, насколько видел глаз, расстилалась белая пелена. "Красотка" была погребена под огромным сугробом.
   Сверившись с компасом, Сергей Васильевич убедился, что ветер дует по-прежнему с востока и что льдина сделала полуоборот, вследствие чего снегом занесло и проход и коридор.
   Термометр показывал на открытом воздухе всего лишь шесть градусов мороза. Море было свободно, насколько это можно было видеть при почти полной темноте. Льдина же, хотя и повернулась, но плыла в прежнем направлении.
   С целью избежать на будущее таких неприятных неожиданностей, Сергей Васильевич решил, что у противоположного конца повозки надо вырыть другой проход. Таким образом, как бы льдина ни повертывалась, у них всегда будет и выход и приток свежего воздуха.
   -- Ну что за проклятая страна! -- ворчал Каскабель. -- Тут только одни тюлени могут жить! Разве можно ее сравнить с нашей Нормандией?
   -- Я с вами вполне согласен, -- отвечал ему Сергей Васильевич, -- но что делать?
   -- Сам знаю, что делать нечего, тем не менее, я ненавижу эту страну!
   -- Да, здешний климат нельзя сравнивать с климатом Нормандии, даже Швеции, Норвегии или Финляндии зимой. Нет! Это климат полюсов, с четырехмесячной ночью, с воющими вьюгами и метелями, с почти беспрерывно падающим снегом и с туманами, за которыми не видно горизонта.
   Что еще предстояло испытать дальше? Когда льдина остановится, и море окончательно замерзнет, образуя безграничное ледяное поле, где они очутятся? Где остановится их льдина? Без ужаса нельзя было подумать о том, что придется бросить "Красотку" и идти несколько сот километров до сибирского берега. Сергей Васильевич уже задавался вопросом, не лучше ли будет зазимовать там, где остановится льдина, и под крышей своего уютного дома дождаться весны. При таких условиях, пожалуй, можно будет выдержать большие морозы. Но перед теплом, перед вскрытием Арктического моря придется все равно покинуть свою зимнюю стоянку, перейти через ледяное поле и все-таки бросить "Красотку".
   Однако впереди еще было время. Можно будет все решить, когда окончательно наступит зима. Смотря по тому, на каком расстоянии от азиатского берега остановится льдина, будет выяснено и все остальное. Сергей Васильевич надеялся, что расстояние это будет не очень большое, потому что льдина плыла все в одном направлении. Она миновала мысы Кикурный и Баранова и Колымскую бухту.
   Ах, отчего она не остановилась в этой бухте! Оттуда было бы легче добраться до кочевьев юкагиров или до посадов Кабачкова или Нижне-Колымска, и там исстрадавшиеся путешественники нашли бы приют. Можно было бы раздобыть оленей, вернуться с ними к "Красотке" и перевезти ее на материк. Но, имея в виду довольно быстрое движение льдины, Сергей Васильевич понимал, что не только эта бухта, но и многие другие должны были остаться позади. Судя по карте, льдина могла бы остановиться у островов Анжу, островов Ляхова или Де-Лонга. А эти острова в большинстве необитаемы. Как тогда добыть средства для переезда на материк?
   Ноябрь прошел. Вот уже тридцать девять дней, как семья Каскабель покинула порт Кларенс и пустилась через Берингов пролив. Если бы лед не вскрылся, то еще пять недель назад они были бы в Нумане. И теперь, добравшись до южной Сибири, они приютились бы в каком-нибудь местечке, где переждали бы суровую зиму.
   Однако плавание это не могло длиться долго. Мороз постепенно усиливался, и термометр все опускался. Осмотрев ледяной остров, Сергей Васильевич убедился, что окружность его ежедневно увеличивалась вследствие примерзания к нему отдельных небольших льдин. Увеличился он почти на треть. А в ночь на 30 ноября к задней части его пристала и точно припаялась еще огромная глыба льда. Глыба эта сидела очень глубоко в воде, и течение сообщало ей большую скорость, так что в конце концов их ледяной остров сделал полуоборот и поплыл за этой глыбой, как на буксире.
   С наступлением более резких морозов небо совершенно прояснилось. К счастью, поднялся северо-восточный ветер, который дул в сторону сибирского берега.
   Яркие звезды освещали арктическое небо в эти долгие полярные ночи. Часто развертывалось веером северное сияние, восхищая изумленных путешественников и освещая причудливым светом ледяные скалы. Тогда забывалось и критическое положение и усталость, и все не отрывали глаз от этого красивого явления, присущего лишь полярным странам.
   С тех пор как переменился ветер, льдина плыла медленнее. Ее несло лишь течением. Возможно, что льдина недолго будет плыть к западу, так как между айсбергами море стало затягиваться льдом, хотя этот, как говорят китоловы, "молодой лед" подавался от малейшего толчка. Между глыбами льда оставались иногда очень узкие промежутки, почти трещины, и льдина тогда цеплялась за них. Но, простояв неподвижно несколько часов, она вновь двигалась в путь. Тем не менее скоро предстояла окончательная остановка на всю зиму.
   3 декабря, около полудня, Сергей Васильевич и Жан пошли на передний край льдины. Одевшись потеплее, Кайета, Наполеона и Сандр присоединились к ним.
   По легкому свету на южной окраине неба можно было предположить, что солнце проходит через меридиан. Тусклый блеск, разлитый в пространстве, был, вероятно, отсветом какого-нибудь отдаленного северного сияния.
   Все смотрели на айсберги, которые то передвигались с места на место, то ударялись с глухим шумом один о другой. У некоторых волны размывали нижнюю часть. Потеряв равновесие, такой айсберг падал верхушкой вниз, а нижней частью поворачивался кверху.
   Вдруг глыба, примерзшая дня два назад к льдине, покачнулась и отвалилась, отломив при падении край льдины, на которую хлынула большая волна.
   Все поспешно отскочили назад, но в ту же минуту раздался крик:
   -- Помогите! Помогите! Жан!
   Это кричала Кайета.
   Она стояла как раз на том куске льдины, который отделился и поплыл.
   -- Кайета!.. Кайета!.. -- кричал Жан.

[]

- Помогите! Помогите! Жан!

   Но обломок, подхваченный боковым течением, плыл, огибая льдину, которая в это время остановилась. Еще несколько минут -- и Кайета должна была исчезнуть среди айсбергов.
   -- Кайета! Кайета! -- звал ее Жан.
   -- Жан! Жан! -- откликнулась в последний раз молодая индеанка.
   Услыхав эти крики, Каскабель и Корнелия бросились к Жану. В ужасе остановились они возле Сергея Васильевича, который точно остолбенел и не знал, чем помочь несчастной девушке.
   В эту минуту глыба опять подплыла к льдине на расстоянии полутора-двух метров. Вдруг Жан, прежде чем его могли удержать, перепрыгнул это расстояние и очутился возле Кайеты.
   -- Мой сын!.. Мой сын!.. -- крикнула Корнелия.
   Помощь была невозможна. Прыгая, Жан оттолкнул ту льдину, на которой находилась девушка. Через несколько минут оба они скрылись среди других айсбергов. Скоро не стало слышно и их криков.
   Простояв в темноте на краю льдины несколько часов, Сергей Васильевич и несчастные родители вернулись в лагерь. Какую тяжелую ночь провели они! С тоской бродили они вокруг "Красотки"! Жан и Кайета унесены морем... Без пристанища, без пищи... Что с ними будет! Корнелия заливалась слезами... Дети, Сандр и Наполеона, не отставали от нее. Окончательно убитый этим новым ударом, Каскабель лепетал какие-то несвязные слова о том, что причина всех несчастий, обрушившихся на его семью, он сам. Чем мог его утешить Сергей Васильевич, который сам был вне себя от горя?..
   На следующий день, 4 декабря, около восьми часов утра, льдина вновь тронулась в путь. Поплыла она в том же направлении, куда течение унесло Жана и Кайету, но с момента несчастья прошло восемнадцать часов, и надо было отказаться от мысли столкнуться с ними или хоть издали увидеть их. Да и слишком много опасностей грозило несчастным, чтобы можно было надеяться, что они как-нибудь спасутся. Холод все увеличивался, пищи у них не было никакой, а кроме того, самый мелкий из айсбергов мог сокрушить их утлую льдину.
   Описать горе несчастной семьи невозможно! Несмотря на усиливающийся мороз, все бродили по льдине, напрасно призывая Жана и Кайету.
   Так прошел день. Когда наступила ночь, Сергей Васильевич потребовал, чтобы отец, мать и дети пошли в повозку; но никто не мог ни на минуту заснуть.
   Вдруг около трех часов утра страшный толчок потряс повозку, и она чуть не опрокинулась. Что случилось?.. Не наткнулся ли какой-нибудь айсберг на льдину? А вдруг она разбита?..
   Сергей Васильевич выбежал наружу.
   Северное сияние освещало все пространство кругом лагеря.
   Сергей Васильевич огляделся.
   Ни Жана, ни Кайеты не было нигде заметно.
   Что касается толчка, то он произошел оттого, что льдина наткнулась на ледяное поле. Благодаря двадцатиградусному морозу поверхность моря окончательно замерзла. Там, где еще вчера все было в движении, сегодня все замерло. Льдина остановилась. Сергей Васильевич вернулся в "Красотку" и сообщил об остановке льдины.
   -- Значит, море теперь окончательно замерзло? -- спросил Каскабель.
   -- Да, и впереди, и сзади, и по бокам, -- отвечал Сергей Васильевич.
   -- В таком случае, нельзя терять ни минуты... Надо отправляться на поиски Жана и Кайеты.
   -- Идемте! -- ответил Сергей Васильевич.
   Корнелия и Наполеона тоже не захотели оставаться в повозке. Оставив ее на попечение Гвоздика, все отправились в путь. Собаки бежали впереди, обнюхивая поверхность ледяного поля.
   Отправились к западу. Шли, бодро шагая по твердому, как гранит, снегу. Ах, если бы только Ваграм и Маренго могли напасть на следы своего молодого хозяина, тогда легко было бы отыскать его самого. Но прошло полчаса, а все еще ничего не было видно. Пришлось остановиться и отдохнуть, потому что от быстрой ходьбы по морозу все задыхались.
   Неизмеримое к северу, югу и востоку, ледяное поле с запада было ограничено какими-то возвышенностями, ничего общего с айсбергами не имевшими. Не берег ли это? И какой? Острова или материка?
   Вдруг собаки яростно залаяли и бросились к беловатому холмику, на котором виднелось несколько темных точек.
   Все поспешно пошли по тому направлению. Скоро Сандр заметил, что эти точки -- люди и что двое из них делают знаки...
   -- Жан!.. Кайета!.. -- закричал он, бросаясь вперед за Ваграмом и Маренго.
   Действительно, это были Жан и Кайета, целые и невредимые.
   Они были не одни. Их окружала толпа туземцев, жителей островов Ляхова.
  

Глава пятая
ОСТРОВА ЛЯХОВА

   В Арктическом море есть три архипелага, известных под общим именем Новосибирских островов. В них входят острова Де-Лонга, Анжу и Ляхова. Последние лежат ближе всех к азиатскому материку и состоят из островов, расположенных между 73° и 75° северной широты и 135° и 140° восточной долготы, занимая пространство около сорок девяти тысяч квадратных километров. Более значительные из этих островов -- Котельный, Ближний, Малый и Беликова...
   Почва здесь бесплодная, и на островах не имеется ни деревьев, ни какой бы то ни было растительности; только кое-какие мхи появляются летом. Здесь находят кости доисторических китообразных животных, мамонтов и в большом количестве ископаемые деревья.
   Обитатели "Красотки" попали на самый большой остров этого архипелага -- Котельный. Этот остров, самый южный из больших, находится приблизительно в четырехстах километрах от материка. После сорока дней плавания, пройдя за это время около трех тысяч километров, путешественники наконец почувствовали под ногами твердую почву. На юго-западе, на сибирском берегу, широко открывалось устье Лены, через которое эта великая река северной Азии несет свои воды в Арктическое море [Имеется в виду море Лаптевых].
   По-видимому, архипелаг Ляхова представляет собой крайний пункт полярных стран в этих широтах. Дальше, до границы вечного льда, мореплаватели не открыли никакой земли. Пятнадцатью градусами выше находится северный полюс.
   Путешественники оказались, таким образом, заброшенными почти на границу известного исследователям мира, хотя и на менее высокой широте, чем, например, Шпицберген или северные окраины Америки.
   В сущности, хотя семья Каскабель совершала свой путь гораздо севернее намеченного ею маршрута, зато она сразу приблизилась к своей цели -- Европейской России. Эти сотни километров, которые они проплыли на льдине, были не слишком утомительны, хотя и чреваты всевозможными опасностями. Расстояние, которое они проплыли, пришлось бы идти степями, почти непроходимыми зимой. Пожалуй, жаловаться было бы нечего, если бы по несчастному случаю Сергей Васильевич и его спутники не попали в руки туземцев островов Ляхова.
   Возвратят ли им свободу? Удастся ли им выбраться отсюда? Это было очень сомнительно. Во всяком случае, все скоро должно было выясниться. Смотря по обстоятельствам, можно было принять те или иные меры.
   Остров Котельный населен племенем финского происхождения. Племя это небольшое, всего двести пятьдесят-триста душ, считая женщин и детей. Вид у этих туземцев довольно дикий, и они стоят на самой низкой ступени развития.
   Промышляют они ловлей китов и тюленей. Последних здесь почти столько же, сколько и на острове Беринга.
   Зима в этой Новой Сибири очень суровая. Живут туземцы в темных ямах, или, скорее, пещерах, вырытых в снегу. Ямы эти разделяются иногда перегородками на несколько отделений, и в них можно поддерживать довольно сносную температуру.
   Жилища свои туземцы топят находящимся здесь в изобилии ископаемым деревом, которое представляет собой нечто вроде каменного угля, а также костями китообразных животных. Отверстия, проделанные в верхней части жилищ этих троглодитов [троглодиты -- пещерные жители. Общее название стоявших на низкой ступени культуры народов], служат для выхода дыма из их первобытных очагов.
   Пища этого племени состоит главным образом из оленины. Многочисленные стада оленей бродят по островкам и островам архипелага. Питается оно также лосиной и вяленой рыбой, которую заготовляют к зиме, так что племя это не боится голода.
   Племенем управлял в это время вождь Чу-Чук, пользовавшийся неограниченной властью над своими подданными. Этим образом правления туземцы островов Ляхова существенно разнятся от эскимосов русской Америки, у которых нечто вроде республики. И не только образом правления, но и грубыми нравами отличаются они от добродушных и гостеприимных эскимосов, и китоловы часто жалуются на них.
   Семейству Каскабель не повезло. После катастрофы в Беринговом проливе попасть на архипелаг Ляхова, для того чтобы оказаться во власти полудикого и негостеприимного племени -- это было уже слишком!
   Каскабель не мог скрыть своего разочарования, когда увидел, что их окружило около сотни туземцев, кричавших, жестикулировавших и угрожавших чужестранцам, попавшим в их руки.
   -- Что нужно этим обезьянам? -- спросил он, оттолкнув двух туземцев, слишком близко подошедших к нему. -- Почему они так злятся?
   -- Это они на нас! -- ответил Жан.
   -- Странная манера принимать гостей!.. Может быть, они собираются съесть нас?
   -- Нет, но возможно, что они возьмут нас в плен и задержат на этом острове.
   -- Пленниками?..
   -- Да, как они сделали с двумя матросами, которые попали сюда раньше нас...
   Жан еще не успел объяснить, в чем дело, как всех их схватили. Пришлось волей-неволей следовать за свирепыми туземцами, потащившими их за собой к деревне Турково, "столице" архипелага.
   Тем временем человек двадцать туземцев направились в сторону "Красотки", над которой вился дымок, видный при гаснущем свете короткого дня.
   Четверть часа спустя пленники достигли Туркова, и их ввели в широкий подвал, вырытый в снегу.
   -- Это, очевидно, здешняя тюрьма, -- заметил Каскабель, как только их оставили одних.
   Посреди помещения находился очаг.
   Прежде всего Жан и Кайета должны были рассказать свои приключения. Льдина, которая их унесла, скрывшись между плывущими айсбергами, поплыла к западу... Жан крепко держал в своих объятиях молодую индеанку, опасаясь, что она может скатиться в воду при каком-нибудь сильном толчке... У них не было ни пищи, ни крова, зато они были вместе... Прижавшись друг к другу, они пока не чувствовали ни холода, ни голода... Пришла ночь... Часы текли в мучительном ожидании, что вот-вот глыба опрокинется, и они погибнут в морской пучине... Когда льдина их столкнулась с ледяным полем, уже начался бледный рассвет... Жан и Кайета пошли вперед по снежному полю, и, дойдя до острова Котельного, попали в руки туземцев.
   -- Ты, кажется, сказал, Жан, что здесь есть еще пленники? -- спросил Сергей Васильевич. -- Вы видели их?..
   -- Нет, -- ответила Кайета. -- Но так как туземцы говорят по-русски, то я смогла их понимать, они упоминали о каких-то двух матросах, которых держат у себя.
   Действительно, племена, населяющие северную Сибирь, говорят по-русски. Сергею Васильевичу поэтому было бы легко объясниться с жителями архипелага Ляхова. Но что он мог ожидать от этих людей, которые, будучи вытеснены из довольно населенных мест у устья реки, поселились в глуши архипелага Новой Сибири, где им нечего было бояться русских властей?
   Лишившись свободы, Каскабель выходил из себя. Он говорил, и совершенно резонно, что "эти изверги" найдут "Красотку", разграбят ее и, быть может, уничтожат. Стоило ли после этого благополучно выбираться из одной опасности для того, чтобы попасть в другую, еще более худшую?
   -- Успокойся, Цезарь, -- уговаривала его Корнелия, -- твой гнев делу не поможет!.. В сущности, надо радоваться, что с нами не случилось чего-нибудь похуже!..
   -- Как -- еще хуже?.. Да что ты, Корнелия!..
   -- Ну, конечно! А если бы мы не нашли Жана и Кайету?.. А?.. Что ты на это скажешь?.. А мы нашли их, и сами все живы и здоровы! Ты только подумай, какие опасности мы перенесли! И мы их избежали!
   -- Я надеюсь, Корнелия, что все-таки могу проклинать этих мошенников!.. Они похожи скорее на животных, чем на людей!..
   Корнелия, очевидно, была более права. Все были живы и здоровы, "Красотка" не потеряла ни одного из своих обитателей. Сколько человек выехало из порта Кларенс, столько и прибыло в деревню Турково.
   -- Куда нас засадили -- в хорьковую или кротовую нору? -- ворчал Каскабель. -- В яму, которую мало-мальски чистоплотный медведь не захочет взять под свое логовище.
   -- Позвольте, а где же Гвоздик? -- спросил Сандр.
   В самом деле, что могло с ним случиться? Его оставили сторожить "Красотку". Не будет ли он с опасностью для жизни защищать имущество своего хозяина?.. Или не попал ли он уже во власть суровых обитателей острова?
   Как только Сандр вспомнил о Жирофле, все стали вспоминать о животных.
   -- Наш Жако!.. -- вздохнула Корнелия.
   -- А Джон Булль!.. -- сказала Наполеона.
   -- А собаки!.. -- поддержал Жан.
   Но, конечно, больше всего беспокоились о Гвоздике. Обезьяна, попугай, Ваграм и Маренго стояли на втором плане.
   Вдруг снаружи послышался шум. Это была какая-то смесь ругательств, к которым примешивался собачий лай. Почти в ту же минуту открылось отверстие, служившее дверью в этом подвале, и сюда прыгнули Ваграм и Маренго, а следом за ними появился и Гвоздик.
   -- Вот и я, хозяин! -- весело заявил он. -- А может быть, я уже больше -- не я... потому что я ровно ничего не понимаю и не знаю, где я...
   -- Ты опять с нами, дружок, -- проговорил Каскабель, протягивая ему руку.
   -- А наша "Красотка"? -- вскричала Корнелия.
   -- "Красотка"? -- ответил Гвоздик. -- Эти джентльмены открыли ее под снегом, впряглись в нее точно лошади и притащили ее сюда, в эту деревню.
   -- А Жако? -- спросила Корнелия.
   -- Жако здесь.
   -- А Джон Булль? -- послышался голос Наполеоны.
   -- И Джон Булль здесь.
   В сущности, раз семейство Каскабель было задержано в Туркове, то уж пусть здесь будет и "Красотка", хотя, вероятно, ее постараются разграбить.
   Однако голод давал себя чувствовать. А туземцы, казалось, и не собирались кормить пленников. К счастью догадливый Гвоздик постарался набить, чем успел, свои карманы. Он вытащил несколько коробок с консервами, которых хватило, чтобы утолить голод.
   Перекусив, все завернулись в шубы и заснули, хотя дым от очага наполнял помещение, и было тяжело дышать.
   На другой день, 5 декабря, Сергея Васильевича и его спутников вывели из ямы, и они с невыразимым облегчением вдыхали свежий воздух, хотя стоял очень сильный мороз.
   Путешественников привели к вождю.
   Этот внушительного роста властелин обладал далеко не располагающей к себе внешностью. Помещался он в землянке, более обширной и устроенной несколько лучше, чем у его подданных. Землянка была выкопана у подножия небольшой мрачной, покрытой снегом скалы, верхушка которой имела подобие головы медведя.
   Чу-Чуку было около пятидесяти лет. На его плоской физиономии горели, как угли, маленькие глазки. Одетый в оленьи шкуры, в сапогах из тюленьей кожи, он сидел на куче мехов, важно покачивая головой, покрытой меховой шапкой.
   Возле вождя стояли двое или трое старейшин. Снаружи толпилось человек пятьдесят туземцев, одетых, как и вождь, причем мужчин нельзя было отличить от женщин, потому что в Новой Сибири все одеваются одинаково.
   Угадав, очевидно, что Сергей Васильевич русский, Чу-Чук обратился к нему на довольно правильном русском языке:
   -- Кто вы?..
   -- Я русский, -- ответил Сергей Васильевич.
   -- А эти? -- спросил вождь, указывая на членов семьи Каскабель.
   -- Французы! -- ответил Сергей Васильевич.
   -- Французы? -- повторил вождь.
   Казалось, он никогда не слышал, что есть народ с таким именем.
   -- Ну да!.. Французы!.. Французы!.. Из Франции! -- вскричал Каскабель.
   -- А кто вот эта? -- спросил Чу-Чук, указывая на Кайету. Очевидно, от него не ускользнуло, что она другой расы.
   -- Это индеанка, -- ответил Сергей Васильевич.
   Между вождем и Сергеем Васильевичем завязался оживленный разговор, сущность которого Сергей Васильевич переводил своим спутникам.
   В результате разговора оказалось, что путешественники должны считать себя пленниками на острове Котельном до тех пор, пока не внесут за себя выкупа в размере трех тысяч рублей.
   -- А как он думает, этот сын Большой Медведицы, где мы достанем эти деньги? -- взволновался Каскабель. -- Эти негодяи, вероятно, украли остаток ваших денег, месье Серж.
   По знаку Чу-Чука пленников вывели. Им разрешили гулять по деревне, но под условием не уходить далеко. С первого же дня они заметили, что за ними зорко следят. Да в это время, суровой зимой, вряд ли им удалось бы бежать и достигнуть материка.
   Сергей Васильевич и его спутники сейчас же направились к "Красотке". Там толпилось много туземцев в немом восторге перед Джоном Буллем, который занимал их, показывая самые удивительные гримасы своего репертуара.
   Не видав никогда обезьян, туземцы, очевидно, воображали, что это четверорукое, покрытое рыжей шерстью, тоже принадлежит к человеческой расе.
   Джон Булль перекувыркнулся несколько раз. Когда один из туземцев хотел взять обезьяну за руку, она укусила его до крови.
   Это могло бы кончиться плохо для Джона Булля, если бы в это время внимание туземцев не было привлечено появлением Жако, клетка которого была открыта. Попугай прогуливался, покачивая головой.
   Ни обезьяны, ни попугаи не известны на архипелагах Новой Сибири. Никто из туземцев не видал птицы с таким ярким оперением, с круглыми, выпуклыми глазами и с клювом, загнутым крючком.
   Но когда клюв попугая раскрылся и все услышали несколько произнесенных им слов, то удивлению туземцев не было границ.
   Говорящая птица!.. Северные люди попадали в ужасе ниц. Им казалось, что здесь кроется что-то таинственное. А Каскабель, заливаясь смехом, кричал:
   -- Не стесняйся, Жако! Обругай их хорошенько!
   И Жако не стеснялся. Он выкладывал весь свой запас слов, причем орал так громко, что туземцы страшно напугались и разбежались в разные стороны. Несмотря на беспокойство за будущее, вся семья "умирала со смеху", как выразился ее почтенный глава.
   Этот смех приободрил всех, и Каскабель весело заметил:
   -- Я уверен, что мы как-нибудь уладим дело с этой публикой. Не так страшен черт, как мы его себе малюем...
   Пленники остались одни, и так как Чу-Чук, видимо, предоставил в их распоряжение "Красотку", то они поспешили расположиться в ней по-прежнему. Очевидно, туземцы нашли, что их землянки гораздо удобнее повозки.
   В повозке все осталось цело, кроме некоторых незначительных предметов. Но зато были украдены деньги Сергея Васильевича, деньги, которых Цезарь Каскабель не хотел потерять, так как они годились хотя бы для выкупа. А пока -- какое счастье было вновь найти в неприкосновенности спальни и кухню в "Красотке" и избавиться от необходимости помещаться в грязных логовищах этой деревни! Все было на месте -- постели, посуда, консервы; оказалось, что все это не имело счастья понравиться туземцам и туземкам. Если придется провести здесь зиму в ожидании возможности бежать с острова Котельного, то, по крайней мере, ее можно провести в "Красотке".
   Ввиду того, что Сергей Васильевич и его спутники могли свободно ходить по деревне, они решили завязать сношения с теми двумя матросами, которых кораблекрушение забросило на остров Котельный. Может быть, удастся как-нибудь сговориться с ними и, обманув бдительность Чу-Чука, бежать, если представится удобный случай.
   Остаток дня был употреблен на генеральную уборку помещения внутри "Красотки". Все женщины занялись этим, да еще взяли себе на подмогу Гвоздика.
   Надо заметить, что как только было решено, что вождя надо как-нибудь провести и перехитрить, так к Каскабелю вернулось хорошее расположение духа, утерянное было им под влиянием неудач.
   На другой день он отправился с Сергеем Васильевичем на поиски матросов. Вероятно, те тоже пользовались свободой. Действительно, они встретились в конце деревни, у землянки, которую занимали матросы. Туземцы, как видно, не имели ничего против этой встречи.
   Одному из матросов было лет тридцать пять, другому около сорока. Оба русские. Вид они имели жалкий. Закутанные в остатки матросской одежды и в какие-то меховые лохмотья, бледные, худые, полуголодные и полузамерзшие, с всклокоченными волосами, обросшие бородами чуть не до глаз, они производили ужасное впечатление. Тем не менее было видно, что они люди сильные и крепкие и что при случае могут оказать большую помощь. Одно казалось странным: как будто они не спешили познакомиться с новыми пришельцами, о прибытии которых безусловно уже слышали. А ведь думалось бы, что всем потерпевшим надо скорее соединиться.
   Сергей Васильевич заговорил с ними по-русски. Старшего звали Ортик, младшего -- Киршев. После некоторого колебания они решили рассказать свою историю.
   -- Мы оба матроса из Рижского порта, -- сказал Ортик. -- Год тому назад мы поступили на китоловное судно "Сераски", уходившее на промысел в Арктическое море. К несчастью, наше судно не успело вовремя попасть в Берингов пролив, его затерло льдами, и оно потонуло немного севернее архипелага Ляхова. Весь экипаж погиб, за исключением Киршева и меня. Мы успели сесть в шлюпку, и буря занесла нас к островам Новой Сибири, где мы и попали в плен к туземцам.
   -- Когда это было? -- спросил Сергей Васильевич.
   -- Два месяца назад.
   -- А как вас приняли туземцы?
   -- Так же, очевидно, как и вас. Мы здесь пленники, и Чу-Чук не выпускает нас без выкупа...
   -- А где мы его возьмем? -- проговорил Киршев.
   -- Разве только вы нам его дадите, -- прибавил мрачным тоном Ортик. -- У вас, верно, хватит денег и на вашу долю и на нашу... Мы ведь земляки...
   -- Это правда, -- отвечал Сергей Васильевич, -- но туземцы украли наши деньги, и мы теперь в таком же положении, как и вы.
   -- Тем хуже! -- пробормотал Ортик.
   Затем, понемногу, оба матроса рассказали о той жизни, которую им пришлось здесь вести. Жили они в тесной и темной землянке и пользовались свободой лишь в известных пределах. Одежда их уже обратилась в лохмотья. Пищу им давали ту же, которая была и у самих туземцев, но в таком скудном количестве, что ее едва хватало для утоления голода. При этом они высказывали предположение, что относительная свобода им дана лишь до тех пор, пока бегство невозможно, но лишь только наступит весна, как надзор станет бдительнее.
   -- Так как тогда, -- основательно заявил матрос, -- стоит лишь захватить рыболовную лодку, и на ней можно будет достичь материка. Так что возможно даже, что нас будут держать взаперти.
   -- Да, но весна не настанет раньше, как через четыре или пять месяцев, и быть столько времени в плену...
   -- А разве у вас есть возможность бежать?.. -- живо спросил Ортик.
   -- Пока еще нет, -- отвечал Сергей Васильевич, -- но до тех пор нам надо помогать друг другу. Видно, что вы много перенесли, друзья, и если мы можем быть вам полезны, то...
   Оба матроса довольно сухо поблагодарили Сергея Васильевича. Хорошо было бы, если бы время от времени они могли пользоваться немного лучшей пищей. Да если бы к этому прибавить еще два одеяла... Но жить вместе они решительно отказались, пообещав заходить иногда в повозку.
   Сергей Васильевич, Каскабель и Жан вернулись к своим. Хотя оба матроса показались им несимпатичными, тем не менее было решено помогать им по мере возможности и, если представится случай бежать, то Сергей Васильевич решил не покидать их здесь.
   Прошло две недели, и за это время все попривыкли к новому положению. Каждое утро надо было являться к царьку и выслушивать от него требования выкупа. Он сердился, угрожал, ссылался на своих идолов, уверял, что выкуп этот нужен не ему, а богам...
   -- Старый плут! -- ворчал Каскабель. -- Лучше бы отдал наши деньги... Ну да мы посмотрим! -- прибавлял он.
   Тем временем Каскабель ломал себе голову, придумывая, какую бы шутку сыграть с этим плутом. В самом деле, ведь не опустел же его "мешок", как он называл свою голову. Если в этом "мешке" возникла такая смелая мысль, как возвращение из Америки в Европу через Азию, то неужели там не отыщется еще какой-нибудь идеи!.. Да после этого он признает себя круглым дураком!
   -- Нет, нет, Цезарь! -- повторяла ему Корнелия. -- Ты все-таки кончишь тем, что придумаешь что-нибудь особенное!.. Это явится в твоей голове в тот момент, когда ты и думать об этом не будешь.
   -- Ты в этом уверена?..
   -- Вполне!..
   Того же мнения держался и Сергей Васильевич, который всех ободрял и поддерживал. Но его попытки убедить Чу-Чука отказаться от выкупа до сих пор не имели успеха. Да к тому же некуда было торопиться. Если бы даже царек и согласился отпустить их, все-таки теперь, при тридцати и сорока градусах ниже нуля, нечего было и думать уехать с острова Котельного.
   Наступило 25 декабря. Корнелии захотелось приготовить вкусный обед, и она испекла огромный сладкий пирог, так как и муки, и рису, и сахару у нее было еще много.
   Оба русских матроса были приглашены к обеду. По этому случаю они в первый раз вошли внутрь "Красотки".
   Когда один из них заговорил, голос его поразил Кайету. Ей показалось, что она слышала этот голос, но когда и где -- она совершенно не могла припомнить.
   Говорил Киршев.
   Впрочем, матросы не понравились ни Корнелии, ни Наполеоне, ни даже Гвоздику. Казалось, что и гости чувствуют себя неловко в непривычном для них обществе.
   К концу обеда, по просьбе Ортика, Сергей Васильевич рассказал приключения семейства Каскабель во время их пребывания на Аляске и о том, как его подобрали полумертвым после покушения на него разбойников из шайки Карпова.
   Если бы матросы сидели поближе к свету, можно было бы заметить, что они обменялись странным взглядом, когда речь зашла о преступлении. Но взгляда этого никто не заметил. Закончив обед куском пирога и стаканом вина, Ортик и Киршев вернулись домой.
   Едва они вышли из повозки, как один из них сказал:
   -- Вот так встреча! Ведь это тот самый русский, на которого мы напали на границе и которого эта проклятая индеанка помешала нам прикончить...
   -- И ограбить, -- прибавил второй.
   -- Да!.. А его тысячи теперь достались Чу-Чуку.
   Таким образом, предполагаемые матросы оказались разбойниками из шайки Карпова, грабежи которого навели страх на побережье западной Америки. После неудачного нападения на Сергея Васильевича, лицо которого они не могли рассмотреть в темноте, они достигли порта Кларенс. Там они украли лодку и попытались перебраться через пролив, но течение, бороться с которым они были не в силах, увлекло их к северу. После того как они натерпелись и голоду и холоду, их в конце концов выбросило на один из островов архипелага Ляхова, где их и захватили туземцы.
  

Глава шестая
ЗИМОВКА

   Так дожили путешественники до 1 января 1868 года. Положение их на архипелаге Ляхова и так было незавидным, а тут еще эти два матроса. Кто мог бы поручиться за то, что злодеи не захотят воспользоваться этой неожиданной встречей? К счастью еще, они не знали, что путешественник, которого они чуть не убили на границе Аляски, -- граф Наркин, политический преступник, бежавший из Якутска. Не знали они и того, что Сергей Васильевич решил вернуться в Россию под видом члена странствующей труппы. Если бы только они это знали, то вряд ли упустили бы случай использовать эти сведения. Они начали бы шантажировать самого Сергея Васильевича или выдали бы его русским властям взамен полного прощения или известной награды. Знали тайну Сергея Васильевича лишь супруги Каскабель, но кто мог поручиться, что тайна эта как-нибудь случайно не обнаружится.
   Пока, однако, Ортик и Киршев продолжали жить уединенно, твердо решив присоединиться к путешественникам, если представится возможность бежать.
   Было во всяком случае ясно, что в эту пору, полярной зимой, нечего и думать о какой-либо попытке бежать. Стояли такие сильные морозы, что пар, вылетавший при дыхании, моментально превращался в снег. Термометр падал иногда до сорока градусов ниже нуля. Даже при безветрии было трудно переносить такую температуру. Корнелия и Наполеона боялись высунуть нос из "Красотки", да им это и не позволили бы окружающие. Какими бесконечными казались им эти дни без солнца, скорее -- тянущиеся круглые сутки ночи!
   Кайета, привыкшая к холодным зимам Северной Америки, не боялась выходить на воздух. Да и туземные женщины не покидали своих обычных работ. Одевались они в двойное платье из оленьей кожи, сверх которого было еще нечто вроде длинной меховой рубашки; на ногах меховые чулки и мокасины из тюленьей кожи, на голове -- капюшон из собачьего меха. Туземки так закутывались, что не видно было даже кончика носа.
   Сергей Васильевич, Каскабель, оба его сына и Жирофль были обязаны являться ежедневно, как и матросы, к Чу-Чуку.
   Одевались они тепло и не боялись выходить во всякую погоду.
   Жители Новой Сибири холода почти не замечают. Обыкновенно они охотятся, и на охоте питаются мясом животных, которых убивают, а жажду утоляют снегом.
   Их легкие сани, сделанные из китового уса или китовых же ребер, ставятся на лыжи, низ которых перед отъездом в путь поливают водой, чтобы они обледенели. Запрягают туземцы оленей или собак особой породы -- лаек, которые по виду своему и по свирепости напоминают волков и покрыты очень густой пегой или серой шерстью.
   Когда туземцы ходят пешком, то подвязывают к ногам лыжи, на которых пробегают громадные расстояния и через проливы, между островами архипелага, и на материк, через тундру.
   В отношении оружия они сильно уступают эскимосам Северной Америки. Весь их арсенал состоит из луков и стрел. Для рыбной ловли у них существуют гарпуны для китов и невода, которыми они ловят тюленей. Для борьбы с моржами у них есть копья и ножи, но охота на этих свирепых животных очень опасна.
   Самый страшный зверь, встречи с которым они ужасно боятся, -- это белый медведь. Морозы и голод иногда загоняют его в деревушки архипелага. Но, надо сказать правду, туземцы не бегут перед этим свирепым врагом, как он ни ужасен -- с ножом в руке они решительно бросаются на него, и чаще всего победа бывает на их стороне.
   Семейство Каскабель не раз видело такие схватки, видело как медведь, ранив нескольких человек, падал сам, сраженный многочисленными ударами.
   Все племя сбегалось тогда, и в деревне был праздник. Мясо делили, причем, конечно, лучшие куски доставались Чу-Чуку, а остальное делилось между его смиренными подданными. Пир продолжался долго, причем он служил поводом к повальному пьянству. Пьют туземцы нечто вроде настойки из молодых ростков ивы и кислого сока брусники и морошки, которые они собирают в немногие теплые недели летнего сезона.
   Белые медведи не часто встречаются на островах архипелага, да и охота на них очень опасна, так что питаются туземцы почти одной олениной. Из замерзшей крови этих животных туземки приготовляют нечто вроде супа, один вид которого возбуждал отвращение у путешественников.
   Олени легко переносят полярные зимы и добывают себе пищу из-под толстого слоя снега. Кроме того, за летнее время туземцы запасают громадное количество корма для оленей, которые водятся в Новой Сибири тысячами.
   -- Тысячи оленей!.. А нам и двадцати было бы вполне достаточно, -- ворчал Каскабель, задумавшийся над вопросом, каким образом они заменят своих погибших лошадей.
   Кстати, надо заметить, что жители архипелага Ляхова не только идолопоклонники, но и в высшей степени суеверны. Самым рьяным фанатиком был Чу-Чук.
   Каждый день Чу-Чук отправлялся в храм, или, скорее, священное место, которое называлось "Ворспюк", то есть молитвенная пещера. В глубине пещеры, высеченной в скале, стояли в ряд несколько идолов, вернее -- просто размалеванных столбов, перед которыми туземцы по очереди падали ниц. Чужестранцам не только не запрещали подходить близко к Ворспюку, но даже приглашали их зайти внутрь. Поэтому Сергей Васильевич и его спутники могли удовлетворить свое любопытство, посетив храм новосибирских туземцев.
   Наверху у каждого из столбов была намалевана какая-нибудь образина с птичьим клювом, с круглыми красными глазами и с рогами. Суеверные идолопоклонники приходили сюда, падали ниц перед этими чудовищами и молились, прислонив ухо к столбу, в полной уверенности, что идол ответит на их мольбу. И хотя божок ни разу никому ничего не ответил, все-таки каждый уходил с уверенностью, что слышал ответ -- и ответ, конечно, такой именно, какой хотел бы иметь. Когда дело шло о каком-нибудь новом налоге, который Чу-Чук хотел навязать своим подданным, то этот плут шел к идолам испрашивать их совета, и никому из подданных и в голову не приходило усомниться в приказании небесных жителей.
   Раз в неделю у них происходило нечто вроде религиозной церемонии, и все туземцы собирались в Ворспюк. Ни мороз, ни метель не могли остановить это паломничество. Все шли туда за своим вождем. Это было очень торжественное шествие, особенно теперь. Туземцы напяливали на себя вещи, украденные в повозке, украшались разными полинявшими трико и юбками, касками, перьями и при этом немилосердно дули в корнет-а-пистон и в тромбон, извлекая из них самые невероятные звуки, а оба барабана -- маленький и турецкий -- дополняли этот оркестр. Что это была за музыка!
   Вот когда Каскабель не стеснялся! Он буквально рычал от злобы.
   Как! Эти канальи таскают его костюмы, рискуют расстроить тромбон? Сломать корнет-а-пистон, продырявить барабан!..
   -- Канальи!.. Канальи!.. -- кричал он не своим голосом, и Сергею Васильевичу стоило большого труда его успокоить.
   В конце концов такое положение вещей стало пугать путешественников. Все изнервничались. А дни за днями тянулись страшно медленно.
   Так как упражняться было невозможно, то Каскабель побаивался, как бы его труппа не "заржавела". Но все-таки время проходило не без пользы, так как Сергей Васильевич не прекращал своих назидательных бесед.
   Взамен этого Каскабель научил его нескольким фокусам и шуткам -- для собственного удовольствия, как он говорил. Но, в сущности, это могло очень пригодиться, если Сергею Васильевичу и на самом деле пришлось бы взять на себя роль циркача, чтобы обмануть полицию. Что касается Жана, то он продолжал заниматься с молодой индеанкой. Она прилежно училась читать и писать под руководством своего молодого профессора. У Кайеты был живой природный ум, и она легко перенимала то, что Жан старался передать ей. В глубине души Жан горевал, что вряд ли ему удастся подняться над своим теперешним уровнем. Но это было тайной будущего.
   Чу-Чук не уступал ни йоты из своих требований. Без выкупа он пленников не желал выпустить, а ждать помощи извне было невозможно. Что же касается денег, которых требовал этот жадный царек, то как их было достать?
   Правда, семья Каскабель обладала сокровищем, хотя об этом и не знала. Это был самородок золота, знаменитый самородок Сандра. По крайней мере, мальчик не сомневался в цене его. Когда никто не мог его видеть, он вытаскивал из тайника свой самородок, любовался им, вытирал его и снова прятал. Конечно, он ни на минуту не задумался бы пожертвовать им, чтобы выкупить семью. Но вряд ли Чу-Чук признал бы этот самородок, имевший вид булыжника, за деньги. И Сандр решил, что, только вернувшись в Европу, он обменяет свой самородок на золото в звонкой монете и подарит его родителям в утешение за украденные в Америке доллары.
   Все это хорошо, но вернутся ли они в Европу?.. Это возвращение совсем не казалось близким.
   Однажды, 23 января, в "Красотку" явился Ортик, чтобы переговорить с Сергеем Васильевичем, Каскабелем и Жаном. В сущности, ему хотелось разузнать, с чего предполагают начать пленники в том случае, если Чу-Чук позволит им покинуть остров Котельный.
   Прежде всего он спросил у Сергея Васильевича:
   -- Думали ли вы, уезжая из порта Кларенс, зазимовать в Сибири?
   -- Да, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Было решено, что мы постараемся достичь какого-нибудь местечка, и там дождемся весны. Но почему вы меня об этом спрашиваете, Ортик?
   -- Мне хочется знать, поедете ли вы намеченной вами дорогой, если эти проклятые туземцы отпустят вас...
   -- О, нет! -- отвечал Сергей Васильевич. -- Это удлинило бы наш и без того долгий путь. По-моему, теперь надо будет направиться к сибирской границе, чтобы достичь одного из перевалов на Урале.
   -- Стало быть, вы будете искать пути где-нибудь на Севере?
   -- Разумеется, потому что это будет для нас самый короткий путь.
   -- А вашу повозку вы думаете оставить здесь?
   Каскабель, очевидно, понял вопрос, потому что поспешил ответить:
   -- Оставить "Красотку"?.. Конечно, нет! Если удастся достать упряжных оленей, я надеюсь...
   -- Что вы задумали?.. -- спросил его Сергей Васильевич.
   -- Пока ничего, но Корнелия все время твердит, что должна же у меня родиться какая-нибудь идея. А Корнелия отлично меня понимает.
   Цезарь Каскабель не изменился. Он твердо верил в свою звезду. Наконец, он просто не мог допустить мысли, чтобы четверо французов и трое русских не могли провести одного Чу-Чука.
   Сергей Васильевич перевел Ортику то, что сказал Каскабель о "Красотке".
   -- Но ведь для того, чтобы взять с собой повозку, понадобятся олени, -- заметил матрос, которого, по-видимому, озаботил этот вопрос.
   -- Да, олени необходимы.
   -- И вы рассчитываете, что Чу-Чук вам их даст?..
   -- Я надеюсь, что Каскабель придумает какой-нибудь способ принудить его к этому.
   -- И тогда вы постараетесь достичь сибирского берега?
   -- Именно.
   -- Но ведь тогда надо уехать отсюда до оттепели, которая наступит месяца через три?..
   -- Очевидно!
   -- Но каким образом?..
   -- Быть может, туземцы согласятся нас отпустить.
   -- Не думаю, потому что нет возможности внести выкуп, который они требуют.
   На это Каскабель, которому перевели слова матроса, ответил:
   -- Если только их не вынудят отпустить нас!
   -- Вынудят... но кто же? -- спросил Жан.
   -- Обстоятельства!
   -- Какие обстоятельства, отец?..
   -- Ну, мало ли какие, сынок!..
   И Цезарь Каскабель запустил все пять пальцев в свои курчавые волосы, точно хотел вытащить из головы какую-нибудь удачную идею.
   -- Вот что, друзья мои, -- сказал Сергей Васильевич, -- прежде всего надо уяснить себе, что нам делать, если туземцы откажутся отпустить нас. Нельзя ли будет обойтись без их согласия?..
   -- Это можно попробовать, месье Серж, -- отвечал Жан. -- Но в таком случае придется бросить "Красотку".
   -- Не говори этого, Жан! -- воскликнул Каскабель. -- У меня сердце разрывается, когда я это слышу.
   -- Но подумай, отец...
   -- Нет, нет!.. "Красотка" -- наш дом... Это наш кров, под которым ты мог родиться!.. Бросить его...
   -- Мой дорогой Каскабель, -- начал Сергей Васильевич, -- будьте уверены, что мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы заставить туземцев вернуть нам свободу. Но так как на это мало надежды, то у нас останется одно -- бежать. И, если нам удастся обмануть Чу-Чука, то только при условии, что мы решимся покинуть...
   -- Дом семейства Каскабель! -- воскликнул глава семьи. Сколько отчаяния слышалось в этом возгласе!
   -- Отец, быть может, найдется еще какое-нибудь средство для нашего спасения, -- заметил Жан.
   -- Средство?.. Но какое?..
   -- Почему бы не попытаться одному из нас бежать на материк и дать знать русским властям о нашем положении? Я готов отправиться.
   -- Ни за что не пущу! -- решительно заявил Каскабель.
   -- Нет, не делайте этого! -- прибавил поспешно русский матрос, когда Сергей Васильевич перевел ему слова Жана.
   И у Каскабеля и у матроса оказался одинаковый ответ; но если один не хотел иметь дело с полицией, потому что здесь был граф Наркин, то другого по иным причинам не прельщала мысль очутиться под покровительством властей.
   Но Сергей Васильевич взглянул на предложение Жана с другой точки зрения.
   -- Я узнаю тебя в этом, мой смелый мальчик, и от всего сердца благодарю тебя за твое самопожертвование. Но оно все равно не достигнет цели. Отправиться одному среди полярной зимы по ледяному полю, отделяющему остров Котельный от материка, -- это безумие! Ты погибнешь дорСгой, мой бедный мальчик! Нет, друзья мои, разъединяться нам нельзя! Если представится возможность уйти отсюда, то уйдем все вместе!
   -- Вот это хорошо сказано! -- прибавил Каскабель. -- И я требую, чтобы Жан дал мне слово не предпринимать ничего без моего разрешения.
   -- Даю тебе слово, отец.
   -- Говоря, что мы уедем все вместе, -- продолжал Сергей Васильевич, обращаясь к Ортику, -- я хотел сказать, что мы возьмем с собой и вас с Киршевым. Мы не оставим вас здесь.
   -- Благодарю вас, Сергей Васильевич, и за себя, и за Киршева. Мы постараемся быть вам полезными в дороге по Сибири. В данный момент, как мне кажется, нечего и предпринимать что-либо. Но надо быть готовыми к отъезду задолго до оттепели, как только пройдут самые сильные морозы.
   Поклонившись, Ортик ушел.
   -- Да, -- сказал Сергей Васильевич, -- он прав. Надо быть готовыми...
   -- И мы будем готовы, -- подтвердил Каскабель. -- Волк меня заешь, но мы это устроим!
   С утра и до вечера все ломали себе голову над вопросом, как уломать Чу-Чука, чтобы он их отпустил. Было очень трудно обмануть бдительность туземцев. Уговорить царька отпустить их без выкупа, -- об этом нечего и думать. Следовательно, надо было его как-нибудь перехитрить или, как выражался Каскабель, "посадить в лужу".
   Но вот уже прошел и январь, а положение не менялось. И как ни изощрялся Каскабель, а все не мог найти на дне своего "мешка" никакой хитроумной выдумки.
  

Глава седьмая
ВЫДУМКА ЦЕЗАРЯ КАСКАБЕЛЯ

   Февраль начался сильнейшими морозами. В этом месяце в северных широтах стоит такая стужа, что ртуть замерзает в термометрах. Конечно, здесь еще далеко до температуры межзвездных пространств, но все-таки дышать было трудно, и воздух обжигал, точно огонь. Ртуть в градуснике опустилась так низко, что обитатели "Красотки" решили не выходить. Небо было так ясно, и созвездия горели так ярко, что, казалось, взор мог проникнуть в самые сокровенные глубины небесного свода. Дня не было, только около полудня появился какой-то тусклый свет, точно далекая заря.
   Между тем привычные туземцы не боялись выходить на воздух, но принимали меры предосторожности, чтобы не отморозить носа, рук или ног. Они так закутывались в оленьи меха, что нельзя было разобрать, где руки, где ноги. Получался какой-то меховой тюк. Выходили туземцы по распоряжению Чу-Чука: надо же было посмотреть, не улизнули ли пленники, которые были лишены теперь возможности являться с ежедневным визитом к царьку. Но это была напрасная тревога. В такую стужу не убежишь.
   В герметически закрытой повозке температура была сносная. Тепло от очага нагревало все отделения. Топили деревом, и это давало возможность экономить на керосине. Время от времени открывали дверь наружу, чтобы проветрить внутренность повозки, но тогда все, что там находилось жидкого, моментально замерзало.
   К середине февраля холода стали мягче. Подул южный ветер, и начались метели, которые бушуют в Новой Сибири с невероятной силой. Если бы не сугробы, защищавшие "Красотку", то ее могло бы опрокинуть и разбить. Но колеса ее глубоко завязли в снегу, и она стояла неподвижно, не боясь налетавших шквалов.
   Мужское население "Красотки" решило рискнуть выйти на воздух, приняв все меры предосторожности, чтобы не простудиться от слишком резкого перехода из теплого помещения на воздух.
   Кругом повозки все так занесло снегом, что нельзя было узнать местности. День начал прибавляться, и с каждым днем, по мере приближения весенней поры, тусклый свет на горизонте делался все яснее и яснее.
   Прежде всего пришлось явиться к Чу-Чуку, в его жилище.
   Ничто не изменилось в требованиях этого упрямого туземца. Пленникам даже было заявлено, чтобы они представили свой выкуп в три тысячи рублей возможно скорее, а то, мол, Чу-Чук примет свои меры.
   Цезарь Каскабель был вне себя от гнева, и вдруг у него мелькнула мысль, поистине гениальная.
   -- Ах, если бы мне эта штучка удалась! -- воскликнул он. -- А почему бы и нет?..
   Хотя у него и вырвались эти слова, он решительно отказался открыть свою выдумку даже Корнелии.
   Но, по-видимому, для выполнения плана ему понадобилось научиться говорить довольно понятно на русском языке, на котором говорят почти все племена, населяющие Северную Сибирь.
   Поэтому, пока Кайета изучала под руководством Жана французский язык, Каскабель принялся усердно заниматься русским языком при помощи Сергея Васильевича.
   -- Видите ли, мой друг, -- говорил он, -- мне будет очень полезно знание языка в Перми и в Нижнем.
   -- Вы правы, дорогой Каскабель, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Но вы уже настолько знакомы с нашим языком, что вам это будет очень легко.
   -- Нет, нет, месье Серж! Правда, я понимаю то, что мне говорят, но сам я так плохо выговариваю слова, что понять меня трудно, а мне именно этого хотелось бы.
   -- Как вам угодно!
   -- Да это, кстати, и займет у нас время.
   В сущности, желание Каскабеля было вполне естественно и никого не удивило.
   И вот он засел учиться, главным образом стараясь усвоить произношение.
   Русские говорят по-французски свободно и почти без акцента. Зато французам русский язык дается нелегко. Можно себе представить, как старался Цезарь Каскабель отчетливо выговаривать некоторые слова. Он твердил их целыми днями.
   Благодаря своим способностям, он делал большие успехи.
   Не довольствуясь уроком, он уходил на берег моря и там, уверенный, что его никто не подслушает, громко выкрикивал слова и целые фразы, стараясь произносить букву "р" так, как ее произносят русские [Французы произносят букву "р" несколько грассируя, как бы картавя].
   Иногда он встречался с Ортиком и Киршевым, и так как оба матроса не понимали по-французски, то он объяснялся с ними по-русски, убеждаясь таким образом, что его теперь уже можно понимать.
   Теперь оба матроса приходили чаще в "Красотку". Кайета, пораженная звуком голоса Киршева, до сих пор не могла вспомнить, при каких обстоятельствах слышала она этот голос.
   Между Ортиком и Сергеем Васильевичем, а теперь к ним присоединился и Каскабель, речь постоянно шла о том, каким способом вырваться отсюда, но никто из них не мог ничего придумать.
   -- Есть еще один шанс, -- сказал как-то Ортик, -- об этом мы еще не говорили.
   -- В чем дело? -- спросил Сергей Васильевич.
   -- Когда вскрывается Полярное море [Имеется в виду Северный Ледовитый океан], -- отвечал матрос, -- то мимо архипелага Ляхова проходят иногда китоловы. Можно будет дать сигнал и привлечь внимание какого-нибудь корабля.
   -- Это значит -- отдать экипаж корабля во власть туземцев без всякой пользы для нас, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Экипаж на таких судах небольшой, и все люди сделаются пленниками Чу-Чука.
   -- Да и море вскроется не раньше как через три месяца, -- заметил Каскабель, -- а я не выдержу до тех пор...
   И, подумав немного, прибавил:
   -- Притом, если бы даже нам и удалось уехать с китоловами с разрешения этого почтенного старичка Чу-Чука, то все-таки нам пришлось бы бросить "Красотку".
   -- В конце концов с этим придется примириться, -- заметил Сергей Васильевич.
   -- Примириться? -- вскричал Каскабель. -- Ни за что!
   -- Разве вы придумали какой-нибудь выход?
   -- Э! Э!..
   Каскабель не сказал больше ни слова, но какая улыбка появилась на его губах, какой блеск в глазах!
   Когда Корнелии передали ответ ее мужа, она заявила:
   -- Вот увидите, что Цезарь выдумал что-нибудь особенное!.. Что?.. Я не знаю. Но от такого человека всего можно ожидать!
   -- Папа гораздо хитрее, чем Чу-Чук! -- заявила Наполеона.
   -- Заметили ли вы, -- сказал Сандр, -- что за последнее время папа называет Чу-Чука почтенным старичком... Ведь это дружеское название!
   -- Если только не наоборот, -- возразил Жирофль.
   Во второй половине февраля температура начала заметно повышаться. Благодаря южному ветру погода стала более сносной.
   Времени нельзя было терять.
   Захваченные оттепелью в Беринговом проливе благодаря поздней зиме, обитатели "Красотки" теперь боялись, как бы не сыграла с ними такой же шутки и ранняя весна.
   Действительно, в том случае, если план Каскабеля удастся и Чу-Чук отпустит их со всеми пожитками, надо было, чтобы отъезд этот состоялся теперь, пока ледяное поле соединяет сплошной массой острова архипелага Ляхова с материком.
   На оленях этот путь можно пройти скоро, не боясь, что лед растает.
   -- Послушайте, дорогой Каскабель, -- обратился к нему однажды Сергей Васильевич. -- Неужели вы надеетесь, что старый негодяй Чу-Чук даст вам оленей, чтобы увезти отсюда "Красотку"?
   -- Месье Серж, -- ответил ему с серьезным видом Каскабель. -- Чу-Чук совсем не старый негодяй. Это прекрасный человек! Если он согласится отпустить нас, он позволит увезти и "Красотку", и в этом случае он не может предложить нам меньше двадцати штук оленей. А мало будет, так пятьдесят, сто, тысячу... Словом, сколько мы потребуем.
   -- Вы в этом уверены?..
   -- Уверен ли я в моем Чу-Чуке?.. О, да! В нем я безусловно уверен!..
   При этом опять странная улыбка и взгляд... В этот день Каскабель не удержался и во время обычного визита послал "почтенному старичку" воздушный поцелуй. Сергей Васильевич понял, что Каскабель хочет держать в секрете свою выдумку, и не настаивал больше.
   Тем временем, благодаря тому, что стало теплее, подданные Чу-Чука начали понемногу свои обычные занятия: ловили рыбу, охотились на птиц и тюленей, вновь появившихся на ледяном поле. Одновременно возобновились и религиозные церемонии, прерванные сильными морозами. Туземцы снова стали ходить в грот, где стояли идолы.

[]

Подданные Чу-Чука начали понемногу свои обычные занятия.

   Каждую пятницу происходили какие-то обряды. В пятницу 29 февраля 1868 года, -- год был високосный, -- предполагалась торжественная процессия всех верующих.
   Накануне вечером, ложась спать, Каскабель сказал:
   -- Завтра надо нам всем отправиться с нашим другом Чу-Чуком на церемонию в Ворспюк.
   -- Как?.. Ты хочешь, Цезарь?.. -- начала было Корнелия.
   -- Да, я так хочу!
   Что означало такое категорическое заявление? Неужели Каскабель думал умилостивить повелителя архипелага, приняв участие в его языческих обрядах? Конечно, возможно, что Чу-Чук смягчится, увидав, что пленники воздают почести его Богам. Но вряд ли думает Каскабель путем хотя бы и притворного вероотступничества и поклонения идолам склонить к милости его туземное величество!..
   Как бы то ни было, а на другой день, на заре, все племя уже было на ногах. Погода стояла прекрасная, мороз не выше десяти градусов. День сильно прибавился, так что светло было в продолжение четырех-пяти часов, хотя солнце все еще было за горизонтом.
   Все жители высыпали из своих землянок. Мужчины, женщины, дети, старики и подростки -- все нарядились в свои лучшие одежды, мехом вверх. Тут была целая выставка мехов -- черных, белых, бурых и рыжих! У некоторых одежды были вышиты поддельным жемчугом или цветными узорами. Резные украшения из моржовых клыков висели в ушах и ноздрях.
   Но этого некоторым членам племени показалось недостаточно, и они разукрасились еще кое-какими предметами, украденными в "Красотке", не говоря уж о покрытых мишурой и разными побрякушками костюмах циркачей, которые они на себя нацепили. Тут пошли в ход клоунские колпаки, каски и шлемы. У одних сбоку болтались кольца, которыми, бывало, жонглировал Жан, у других к поясу были привязаны шары и гири. А сам Чу-Чук торжественно нацепил себе на грудь большой барометр, точно какой-нибудь новый орден.
   Все украденные инструменты участвовали в концерте.
   Что за какофония получилась, -- можно было с ума сойти!
   Корнелия приходила в ярость от оглушительной музыки. С удовольствием бы освистали все они этих "артистов", играющих "как тюлени", по выражению Гвоздика.
   И вдруг -- даже глазам не верилось! -- вдруг Каскабель мило улыбается этим кривлякам, аплодирует им, кричит "Браво! браво!" и повторяет:
   -- Эти милые люди наделены удивительными способностями к музыке. Если только они захотят получить ангажемент в моей труппе, я гарантирую им громадный успех на ярмарке в Перми, а затем и в Сен-Клу.
   Тем временем кортеж направился по деревне к священному месту, где Боги ожидали поклонения верующих. Во главе шел Чу-Чук, непосредственно за ним шли Сергей Васильевич и Каскабель. За ним вся семья, оба русских матроса и, наконец, все туземное население Туркова.
   Процессия остановилась перед пещерой, в глубине которой стояли идолы, расписанные заново и задрапированные великолепными мехами.
   Чу-Чук вошел в Ворспюк с поднятыми кверху руками и, троекратно наклонив голову, опустился на корточки на разложенные оленьи кожи.
   Сергей Васильевич и его спутники последовали его примеру, а за ними то же сделали и все остальные.
   Как только все смолкло, Чу-Чук начал читать нараспев, тоном английского проповедника, нечто вроде молитвы к своим Богам.
   Вдруг ему ответил голос -- да, могучий голос, который слышно было в самых далеких уголках грота.
   О, чудо! Голос этот выходил из клюва одного из богов с правой стороны. Вот что он изрек на довольно отчетливом русском языке:
   -- Иностранцы, которые пришли с востока, священны. Зачем ты их задерживаешь?
   Услыхав эти слова, все присутствующие оторопели.
   В первый раз Боги Новой Сибири начали говорить со своими поклонниками!
   Тогда заговорил другой Бог, с левой стороны, и голос его звучал гневно:
   -- Я приказываю тебе отпустить этих пленников! Твой народ должен почитать их и отдать им все вещи, которые были у них взяты! Я приказываю облегчить им возвращение на сибирский берег!
   Теперь всех охватило уже не удивление, а ужас. Чу-Чук приподнялся на коленях, и вытаращенные глаза, разинутый рот, растопыренные пальцы говорили о его полном изумлении. Туземцы не знали с перепугу, что им делать -- не то упасть ниц, не то бежать без оглядки.
   Наконец заговорил третий Бог, средний. Голос его был ужасен, полон гнева и угроз. Точно гром гремел под сводами пещеры:
   -- Если ты не сделаешь этого в тот самый день, как пожелают эти священные люди, то тебя и твое племя возьмут и унесут черти!
   На этот раз царек и его подданные не выдержали. Они свалились на землю, а Каскабель, протянув руки к идолам, благодарил их за божественное вмешательство.
   Что же касается его спутников, то они держались за бока, боясь разразиться взрывом смеха.
   Дар чревовещания помог несравненному артисту сыграть эту комедию с "почтенным" Чу-Чуком.
   Выдумка Цезаря Каскабеля была проста по замыслу, но действие ее на суеверных туземцев было поразительно.
   "Эти люди священны!.. Зачем Чу-Чук их задержал?.. О!.. Он отпустит их в ту самую минуту, как они этого пожелают, и туземцы должны относиться к ним с полным почтением, потому что этим путешественникам покровительствует само небо!"
   Ортик и Киршев, не знавшие о талантах Каскабеля, не могли скрыть своего глубокого изумления. Гвоздик же в восторге повторял:
   -- Ну что за умница мой патрон!.. Какой ум!.. Какой человек!.. Если только...
   -- Если только он сам не какое-нибудь божество! -- прервала его Корнелия.
   Шутка была сыграна и имела громадный успех благодаря тому, что племена, населяющие Новую Сибирь, невероятно суеверны. Каскабель это заметил, и вот у него родилась блестящая мысль пустить в ход свой талант чревовещателя для спасения своих близких.
   Разумеется, путешественников отвели из храма к лагерю с положенными священным людям почестями. Чу-Чук рассыпался в поклонах и разных комплиментах, причем видно было, что он действительно напуган до последней степени. Кажется, еще немного, -- и он склонился бы перед семейством Каскабель в немом обожании, как перед своими идолами.
   Невежественное население деревни Турково не могло догадаться, что оно сделалось игрушкой мистификатора. Не было никакого сомнения в том, что заговорили ворспюкские Божества. Приказания вылетали прямо из клювов немых до сих пор идолов, причем Боги говорили по-русски. Да к тому же были и еще признаки того, что эти люди священны. Разве птица их не говорит? Ведь все туземцы восхищались ею. А раз птица заговорила, то почему бы не заговорить и Богам с птичьими головами?
   С этого дня Сергей Васильевич, Цезарь Каскабель с семьей и оба матроса были свободны. Зима подходила к концу, и погода становилась сносной, поэтому путешественники решили не откладывать своего отъезда с острова Котельного. Не то чтобы они боялись перемены в умах туземцев, -- нет, те были слишком потрясены чудом, чтобы не верить. Теперь Каскабель и Чу-Чук были в наилучших отношениях. Само собой разумеется, царек велел немедленно возвратить все вещи, украденные у путников, и даже сам, торжественно преклонив колена перед Цезарем Каскабелем, вручил ему барометр, который носил на груди. Цезарь Каскабель милостиво протянул ему руку, и тот набожно приложился к ней, вообразив, что эта святая рука властна над громом и молнией.
   8 марта приготовления к отъезду были закончены. Каскабель потребовал двадцать оленей для своей повозки. Чу-Чук поспешил дать ему целую сотню; но взято было лишь двадцать штук, а также и необходимое на время перехода через ледяное поле количество фуража.
   В этот день утром отъезжающие распростились с обитателями Туркова. Все население, со своим вождем во главе, высыпало провожать их.
   Каскабель подошел к Чу-Чуку, похлопал его по животу и обратился к нему с краткой, но выразительной речью.
   -- Прощай, старый дурак! -- сказал он, впрочем, по-французски.
   Чу-Чук решил, что слова эти, вероятно, выражают особое благоволение к нему такой священной особы, и страшно был доволен.
   Десять дней спустя, 18 марта, благополучно пройдя ледяное пространство, соединявшее остров с материком, "Красотка" прибыла к устью Лены.
   После стольких приключений, пережитых страхов и опасений путешественники ступили наконец на землю Азии.
  

Глава восьмая
ЯКУТСКАЯ ОБЛАСТЬ

   Пришлось изменить задуманный маршрут, так как и плавание на льдине и остановка у архипелага не входили в прежде намеченный план поездки. Теперь уже не могло быть и речи о путешествии через русскую южную Сибирь. Впрочем, дело уже шло к весне, и погода должна была постепенно улучшаться. Пожалуй, даже можно было согласиться с тем, что все вышло к лучшему.
   Теперь надо было хорошенько изучить направление, по которому придется следовать, чтобы скорее достичь Урала -- границы европейской и азиатской России. Этим решили заняться, как только расположатся лагерем на материке.
   Погода была тихая и ясная. В период равноденствия день продолжается здесь одиннадцать часов и, кроме того, удлиняется еще светлыми сумерками в местностях, расположенных на семидесятой параллели.
   В настоящее время маленький караван состоял из десяти человек, так как к нему присоединились Ортик и Киршев. Хотя матросы были всем несимпатичны, но все же их приняли, и они обедали за общим столом. Да и спать им пришлось в повозке до тех пор, пока не наступит теплая погода и можно будет проводить ночь на воздухе.
   Термометр стоял немного ниже нуля. Впереди расстилались необозримые снежные равнины, но еще немного -- и апрельское солнце должно было растопить их. А пока олени легко везли тяжелую повозку по затвердевшему снегу.
   Корм для оленей взяли с острова в достаточном количестве, а если бы он вышел, то эти животные сумели бы сами раздобыть себе пищу, выкапывая из-под снега мох и остатки травы. Во время переезда через ледяное поле олени были очень послушны, и Гвоздик управлял ими без особого труда.
   У путешественников были еще довольно большие запасы консервов, муки, жира, риса, чая, сухарей и водки. Кроме того, у Корнелии было несколько берестяных ящичков с маслом -- подарок Чу-Чука. Но как только они доберутся до какого-нибудь местечка, то прежде всего надо будет запастись керосином. Охота будет давать свежую дичь. Сергей Васильевич и Жан такие хорошие стрелки, что на кухне, конечно, не будет недостатка в провианте.
   К тому же оба матроса заявили, что северная Сибирь им хорошо знакома, и они будут хорошими проводниками.
   Речь как раз шла об этом.
   -- Так как вы уже бывали в этой стране, -- говорил Сергей Васильевич, обращаясь к Ортику, -- то вы будете нас направлять...
   -- Мы готовы служить, чем можем, -- отвечал Ортик, -- ведь господин Каскабель спас нас.
   -- Я? О, нет! -- отвечал Каскабель. -- Не я, а мой живот, который владеет даром слова! Вы должны благодарить мой живот, а совсем не меня!
   -- Как вы думаете, Ортик, -- спросил Сергей Васильевич, -- какой путь должны мы выбрать, покинув устье Лены?
   -- Самый короткий, -- отвечал матрос. -- Конечно, избегать больших городов, которые расположены южнее, не совсем удобно, зато это будет прямой путь к Уралу. Впрочем, по дороге будут попадаться деревни, и там вы можете запасаться провизией. Если понадобится, то там можно и остановиться на несколько дней.
   -- Этого нам совсем не надо, -- прервал Ортика Каскабель. -- Что нам делать в деревне? Самое главное, это не задерживаться в пути. Мне кажется, что вряд ли нам здесь встретятся какие-либо опасности...
   -- За это можно поручиться, -- отвечал Ортик.
   -- Да и нас теперь много. Пусть-ка попробуют какие-нибудь мошенники сунуться к нам!..
   -- Будьте спокойны, господин Каскабель, -- сказал Киршев, -- бояться здесь нечего.
   Киршев вообще говорил мало. Сумрачный и нелюдимый, он предоставлял своему товарищу объясняться за двоих. Ортик казался и умнее, и развитее своего товарища.
   Предложенный им путь удовлетворял всех. И графу Наркину и мнимым матросам было удобнее избегать больших городов. Конечно, по дороге, особенно близ границы, будут попадаться населенные места, но можно будет принять некоторые меры предосторожности. А в деревушках, которые встретятся на пути, вряд ли можно опасаться придирок полиции.
   В принципе план дальнейшего путешествия был решен. Теперь оставалось установить, по каким областям ехать к Уралу.
   Жан отыскал в своем атласе карту северной Сибири. Сергей Васильевич занялся тщательным изучением этих мест, где большие реки сильно осложняют путешествие с востока на запад, так как переправа через них довольно затруднительна.
   Решили пересечь страну якутов, направляясь к юго-востоку, перейдя таким образом из бассейна Лены в бассейн Анабара, затем Катанги, Енисея и Оби. Все это должно было составить переход в три тысячи километров.
   Затем надо было пройти бассейн Оби до Уральских гор, которые тянутся по границе Европейской России на протяжении пятисот километров. Потом около четырехсот километров к юго-западу от Урала до Перми.
   В общем, это составляло кругленькую цифру в четыре тысячи километров.
   Если не будет никакой задержки и не придется остановиться почему-либо в каком-нибудь местечке, то путь этот можно будет совершить в четыре месяца. Пробегать от семи до восьми миль в день оленям не трудно. При таких условиях "Красотка" приедет вовремя в Пермь, а затем в середине июля и в Нижний, в самый разгар знаменитой ярмарки.
   -- Вы поедете с нами до Перми? -- спросил у Ортика Сергей Васильевич.
   -- Вряд ли, -- отвечал моряк. -- Перейдя через границу, мы думаем направиться прямо в Петербург, а затем в Ригу.
   -- Хорошо, -- сказал Каскабель. -- А пока надо думать как бы нам добраться до границы.
   Решили сутки отдохнуть на берегу. Отдых этот был вполне заслуженный после такого быстрого перехода через ледяное поле.
   Лена впадает в залив того же имени целой сетью рукавов и протоков. Пробежав шесть тысяч километров, эта великолепная река с многочисленными притоками несет свои воды в дар Арктическому морю [Имеется в виду море Лаптевых]. Бассейн ее занимает около ста пяти миллионов гектаров.
   Внимательно изучив карту, Сергей Васильевич решил, что лучше всего будет ехать по берегу залива, чтобы избежать переездов через рукава Лены. Хотя все они были покрыты льдом, но все это было загромождено громадными ледяными глыбами и даже целыми айсбергами. Вид был живописный, но объезжать эти ледяные горы было довольно трудно.
   За бухтой начиналась необозримая степь; кое-где на ней виднелись холмы; но, в общем, ехать по ней было удобно.
   Очевидно, Ортик и Киршев привыкли путешествовать в этих широтах. Их спутники заметили это во время переезда через ледяное поле от архипелага Ляхова до сибирского берега. Оба моряка умели устроить лагерь и сложить из льда и снега довольно прочное жилище. Умели отличить глыбы льда из морской воды от глыб из пресной. Вообще, по многим признакам было заметно, что едут они по этим краям не впервые.
   В этот день, после ужина, заговорили о северной Сибири. Сергей Васильевич, обращаясь к Ортику, спросил:
   -- Как случилось, что вы, моряки, попали в эти места и так хорошо изучили их?
   -- Два года назад, -- ответил тот, -- Киршев, человек десять матросов и я были в Архангельске в ожидании найма на какое-нибудь китоловное судно. Вдруг нас неожиданно наняли идти спасать судно, застрявшее во льдах к северу от устья Лены. И вот, направляясь от Архангельска к этой самой бухте, мы и шли по северному берегу Сибири. Когда мы достигли судна "Время", нам удалось освободить его из льдов. На нем мы и охотились за китами. Но, как я уже вам говорил, в этом году судно погибло, а с ним и весь экипаж, кроме нас двоих. Буря занесла нашу лодку к архипелагу Ляхова, где вы нас и нашли.
   -- Вы никогда не были на Аляске? -- спросила Кайета, которая теперь уже говорила по-русски.
   -- Аляска?.. -- отвечал Ортик. -- Ведь это, кажется, где-то в Америке?
   -- Да, -- сказал Сергей Васильевич, -- эта страна находится на северо-западе Америки, это родина Кайеты. Разве вы заезжали на вашем судне так далеко?
   -- Мы не знаем такой страны, -- спокойно ответил Ортик.
   -- И никогда не были по ту сторону Берингова пролива, -- прибавил Киршев.
   Каждый раз, когда Киршев говорил, голос его поражал молодую индеанку, но она все никак не могла вспомнить, где бы могла его слышать. А слышала она этот голос, очевидно, на Аляске, которой до этих пор никогда не покидала.
   После таких ясных ответов Ортика и Киршева девушка, по свойственной ей сдержанности, не решилась настаивать на дальнейших расспросах. Тем не менее у нее осталось какое-то предубеждение и инстинктивное недоверие к обоим русским матросам.
   За эти сутки олени отлично отдохнули. Передние ноги у них были спутаны, но это не помешало им бродить вокруг лагеря и выкапывать мох из-под снега.
   23 марта маленький караван пустился в дальнейший путь в восемь часов утра. Погода была ясная и сухая, при северо-восточном ветре. Впереди расстилалась белоснежная степь. Снег был еще достаточно упруг, и повозка катилась свободно. Олени были запряжены по четыре, в пять рядов, и шли под наблюдением Гвоздика, с одной стороны, и Ортика, с другой.
   Шесть дней прошли так, причем не произошло никакой особенной встречи. В большинстве случаев все мужчины шли пешком до вечерней остановки. Иногда к ним присоединялись Корнелия, Наполеона и Кайета, когда все домашние хлопоты были закончены.
   Утром "Красотка" проходила около десяти километров, да почти столько же после обеда -- так что, в общем, она делала около двадцати километров в день.
   29 марта, перейдя по льду через небольшую реку Оленек, Сергей Васильевич и его спутники прибыли в местечко Максимово, находящееся в ста семидесяти километрах к юго-западу от залива Лены.
   В этом затерянном в глуши северной степи местечке Сергею Васильевичу нечего было опасаться, поэтому решили остановиться здесь на сутки и отдохнуть. Здесь не было ни исправника, ни казаков.
   Это было якутское поселение, и семью Каскабель встретили самым радушным образом.
   Местность здесь гориста и покрыта лесом на востоке и на юге, но на севере она представляет собой широкие равнины, на которых там и сям разбросаны купы деревьев. Лето, несмотря на короткий период, довольно жаркое, поэтому на здешних равнинах обычно бывают прекрасные сенокосы.
   Страну эту населяют якуты, в количестве ста тысяч человек. Все они очень гостеприимны и добродушны.
   Во время переезда от устья Лены до посада иногда встречались сибирские кочевники. Это были крепкие, сильные люди, среднего роста, плосколицые, черноглазые, с густыми волосами, но безбородые. Тот же тип был и у жителей Максимова; это умный, трудолюбивый и мирный народ, но в обиду себя он не дает.
   Кочевник-якут всегда верхом на лошади, всегда вооружен и владеет иногда очень большими стадами, которые пасутся в степи. А оседлый, живущий в деревнях и посадах, занимается почти исключительно рыбной ловлей в многочисленных и обильных рыбою притоках Лены.
   К сожалению, это симпатичное племя слишком злоупотребляет табаком и -- что еще хуже -- водкой, которой в изобилии снабжают его промышленники и царское правительство.
   -- Впрочем, им можно это простить, -- заметил Жан. -- В течение трех месяцев им приходится пить лишь воду и есть чуть ли не древесную кору.
   -- Быть может, вы хотели сказать: хлебную корку? -- обратился к Жану Гвоздик.
   -- Нет, именно древесную кору. После таких лишений немудрено запить и закурить, -- засмеялся Жан.
   Кочевые якуты живут в юртах; это нечто вроде конической палатки из белого войлока. Оседлые -- в деревянных избах, которые бывают, смотря по средствам хозяина, больше или меньше. Избы свои якуты содержат очень опрятно и делают у них высокие, крутые крыши, для того чтобы снег скорее стаивал весной.
   Путешественников приняли очень радушно. Старшины оспаривали друг у друга честь принять у себя и угостить прибывших. Но Корнелия, поблагодарив за радушие, отказалась брать что-нибудь безвозмездно и прежде всего позаботилась о том, чтобы запастись керосином.
   Впрочем, здесь, как и везде, "Красотка" произвела громадный эффект. Якуты ни разу не видели подобного экипажа. Все по очереди, и малые и большие, приходили полюбоваться на диковинную повозку. Бояться за целость вещей не приходилось, так как якуты отличаются удивительной честностью. Воровства здесь не бывает, потому что, если с кем и случится грех польститься на чужую собственность, так его тут же на месте преступления высекут розгами, а затем виновнику уже никогда не восстановить себе имени "честного человека".
   3 апреля путешественники прибыли к берегам Одена, небольшой речки, впадающей в Анабар.
   До сих пор погода была хорошая, но теперь начались сильные дожди и таяние снега. Ехать было довольно тяжело: то колеса вязли в грязи, то лужи были так глубоки и велики, что "Красотка" не раз рисковала опрокинуться. В этих широтах наступала весна, и ртуть в градуснике держалась на два, на три градуса выше нуля.
   При этом трудном переезде русские матросы оказали повозке большую помощь.
   8 апреля "Красотка" остановилась на правом берегу реки Анабар, в ста шестидесяти километрах от посада Максимова.
   Хотя в низовьях реки лед уже тронулся, но в этом месте переезд был еще возможен. Опоздай они на неделю, и пришлось бы искать брода, который в это время трудно найти, или же надо было бы ожидать окончания весеннего разлива.
   Степь уже начала покрываться зеленеющей травой, и почки на кустах наливались. Через три недели должны были показаться первые листочки и в обледеневших за зиму деревьях вновь появиться жизнь.
   Разбросанные там и сям березки и лиственницы стали уже расправлять свои ветви, и вся северная природа мало-помалу оживала под первыми теплыми лучами солнца.
   Чем дальше от морского берега, тем населеннее становятся места в Сибири. Иногда встречался по дороге сборщик податей, переезжавший из деревни в деревню. Перекинувшись двумя-тремя словами, угостив его стаканчиком водки, путешественники ехали дальше, обменявшись добрыми пожеланиями.
   Один раз "Красотка" встретила партию арестантов. Несчастных гнали на солеварни в восточную Сибирь. Нельзя сказать, чтобы конвойные казаки обходились с ними хорошо. Само собой разумеется, начальник эскорта не обратил никакого внимания на Сергея Васильевича, но наблюдательная Кайета заметила, что оба русских матроса старались держаться подальше, как бы боясь привлечь на себя внимание казаков.
   19 апреля, пройдя триста километров, "Красотка" остановилась на правом берегу Катанги, которая впадает в залив того же имени. Моста здесь не было, лед уже растаял, и только кое-где плавающие льдины напоминали о том, что еще недавно река была скована прочным льдом. Пришлось искать брод. При помощи Ортика отыскали его в полукилометре выше по течению реки. Но брод был довольно глубокий, и перешли на ту сторону с большим трудом.
   Еще сто километров пути, и путешественники расположились лагерем у озера Еж.
   Какой контраст представляло это местечко с только что пройденной степью! Точно оазис среди песков Сахары. Зеркальное озеро все заключено было в рамку вечнозеленых сосен, елей и шиповника в цвету. В зелени порхала дичь, и Ваграм со своим другом Маренго то носились, как угорелые, то замирали на месте, делая стойку. На поверхности озера плавали гуси, утки, а в воздухе слышались крики журавлей и аистов. Вообще это был чудный уголок.
   По предложению Сергея Васильевича было решено остановиться здесь на двое суток. Лагерь был устроен под высокими соснами на берегу озера.
   Сейчас же охотники забрали свои ружья и в сопровождении Ваграма отправились в лес; не прошло и четверти часа, как уже послышались их выстрелы.
   Тем временем Каскабель, Сандр, Ортик и Киршев решили попытать счастья на озере -- половить рыбы. В повозке нашлось несколько удочек, купленных у туземцев порта Кларенс.
   При ловле рыбы на удочку надо было иметь и сноровку и терпение. Но на этот раз и то и другое было бесполезно. Не успели крючки с приманкой опуститься в воду, как уже рыба начала клевать. Рыбы в озере было так много, что улова одного дня хватило бы на целый месяц. Сандр был в восторге. Когда пришла Наполеона и попросила его уступить ей ненадолго удочку, он ни за что не хотел сделать этого. Это, конечно, привело к ссоре, так что Корнелии пришлось мирить детей; впрочем, рыбы было наловлено так много, что Корнелия просила и мужа и остальных прекратить на сегодня эту забаву.
   Спустя два часа вернулись Сергей Васильевич в Жан; за ними неохотно плелся Ваграм, который находил, что можно было бы еще поохотиться.
   Охотникам повезло так же, как и рыболовам, и теперь кухня была обеспечена на несколько дней свежей и разнообразной провизией.
   Можно себе представить, с каким удовольствием уселись все за стол, накрытый на свежем воздухе. Никто и не заметил, что было еще довольно прохладно. Корнелия превзошла себя и превосходно приготовила и рыбу, и дичь, и на десерт -- великолепный сладкий пирог. Так как в Максимове пополнили запасы вина и водки, то каждый получил свою долю. Так мирно закончился первый день отдыха.
   Казалось, что прошли дни испытаний и что наконец это знаменитое путешествие семьи Каскабель закончится благополучно.
   Второй день прошел так же. Да и олени хорошо отдохнули.
   21 апреля, в шесть часов утра, "Красотка" вновь тронулась в путь и четыре дня спустя достигла западной границы Якутской области.
  

Глава девятая
ДО РЕКИ ОБИ

   Теперь надо вернуться к тем двум русским, которые так некстати присоединились к семейству Каскабель.
   Можно было думать, что из чувства благодарности Ортик и Киршев одумаются и станут лучше, чем были. Ничуть не бывало. Эти мошенники, в прошлом которых было много преступлений, задумали новое злодейство. Они решили завладеть "Красоткой", а также деньгами, которые возвратил Чу-Чук, и, вернувшись в Россию в одежде циркачей, продолжать свою преступную деятельность. Они не думали над тем, что для исполнения своего гнусного плана им надо освободиться от спутников, которым они обязаны свободой и даже, быть может, жизнью.
   Но одни они были не в силах сделать это. Поэтому-то они и направляли караван к одному из ущельев в Уральских горах, где надеялись встретить своих бывших товарищей, таких же негодяев, как и они сами. С их помощью они собирались напасть на "Красотку".
   Кто мог подозревать их умысел? Они старались быть полезными, и никто не мог сказать про них что-нибудь дурное. Правда, они не внушали к себе симпатии, но не доверять им не было повода. Только одна Кайета не доверяла им. Однажды у нее мелькнула мысль, что как будто в ту ночь, когда был ранен Сергей Васильевич, она слышала голос Киршева. Но как допустить мысль, что виновники того преступления именно эти два моряка, которых нашли за пять тысяч километров на одном из островов архипелага Ляхова? Поэтому Кайета никому не говорила о своих подозрениях.
   Надо прибавить еще одно обстоятельство. Если Кайета смутно подозревала в чем-то Ортика и Киршева, то тем обоим, со своей стороны, казался подозрительным Сергей Васильевич. Ничего не было странного в том, что его, больного и раненого, подобрала семья Каскабель, ухаживала за ним и перевезла его в Ситку. Это было вполне естественно. Но раз он выздоровел, почему он не остался в Ситке? Почему он последовал за этими циркачами до порта Кларенс? Почему едет он с ними по Сибири? Присутствие этого русского в труппе бродячих артистов было по меньшей мере странно.
   Однажды Ортик сказал Киршеву:
   -- А не думает ли этот Сергей Васильевич вернуться таким образом незамеченным в Россию?.. Нельзя ли нам чем-нибудь здесь поживиться?.. Надо смотреть в оба!
   И Ортик принялся шпионить за Сергеем Васильевичем, который об этом и не подозревал.
   23 апреля, выехав из Якутской области, "Красотка" двинулась в путь по области, населенной остяками. Это племя стоит, в смысле общего развития, ниже многих других сибирских племен, хотя здесь есть довольно значительные города, например Березов.
   При проезде "Красотки" через деревни остяков можно было заметить громадную разницу между ними и деревнями якутов. Насколько дома и избы якутов опрятны и живописны, настолько грязны и неприглядны жилища остяков, похожие скорее на хлев каких-нибудь нечистоплотных животных.
   Трудно представить себе что-нибудь непригляднее остяка. Недаром Жан прочел в своей всеобщей географии следующую знаменитую фразу:
   "Чтобы предохранить себя от холода, остяк носит двойную одежду -- слой грязи и оленью шкуру".
   Что касается пищи, то остяки едят полусырую рыбу и сырое мясо, которое никогда не варят и не жарят. Но, в сущности, все вышесказанное относится лишь к кочевникам и к маленьким деревушкам, так как в больших посадах и местечках вид у жителей довольно сносный.
   Женщины татуируют себе лицо синей краской и носят на голове "вакошам", нечто вроде красного, с синими полосами, вуаля. Короткая, ярких цветов, юбка и неуклюжий корсаж составляют их костюм; кроме того, они носят широкий пояс, обшитый бубенчиками, которые звенят при каждом движении, точно у испанского мула.
   Что касается мужчин, то в своих одеждах, вывернутых мехом наружу, они походят на каких-то неуклюжих животных. Лица их совсем не видно, потому что на голове они носят капюшон, называемый у них "малицею"; в этой малице прорезаны отверстия для глаз, рта и ушей.
   Несколько раз в дороге "Красотке" приходилось встречать так называемые "нарты". Это небольшие, легкие сани, в которые впрягают трех оленей. Такая упряжка может мчаться без отдыха несколько десятков километров.
   Везти так же скоро тяжелую повозку, конечно, невозможно, но все-таки жаловаться было нечего: олени приносили большую пользу.
   Когда Сергей Васильевич заговорил о том, что, пожалуй, лучше было бы заменить оленей лошадьми, как только представится возможность купить их, -- Каскабель даже заволновался:
   -- Заменить оленей? Но к чему? Разве вы думаете, что у этих животных не хватит силы довезти нас до России?
   -- Если бы мы направлялись в северную Россию, то не о чем было бы и беспокоиться, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Но мы едем в центральную Россию, а это совсем другое дело. Эти животные почти не могут выносить жары. Она их истощает, и они делаются неспособными к работе. Обыкновенно уже в конце апреля можно видеть стада оленей, направляющихся к северным окраинам, главным образом к северным оконечностям Урала.
   -- Ну что же делать, придется на границе расстаться с ними. Но как мне будет их жалко! Подумайте только, какой эффект произвело бы появление на ярмарке в Перми семьи Каскабель в повозке, запряженной двадцатью оленями!.. Нет, вы только представьте себе этот эффект!..
   -- Действительно, это было бы великолепно, -- отвечал, улыбаясь, Сергей Васильевич.
   -- Это было бы буквально триумфальное шествие!.. Да еще примите во внимание, что у меня в труппе граф Наркин, и я надеюсь, что он не откажется выступить перед публикой?
   -- Непременно!
   -- Надо вновь начать наши уроки, месье Серж. Так как и дети и матросы думают, что вы учитесь фокусам для своего собственного удовольствия, то они не будут удивляться. А знаете, что я вам скажу? Ведь вы уже довольно ловко проделываете фокусы!
   -- Немудрено -- меня учит такой профессор, как вы, друг Каскабель!
   -- Прошу прощения, месье Серж, но у вас такие замечательные способности, что немного привычки -- и вы станете прекрасным жонглером и будете иметь большой успех!
   6 мая "Красотка" прибыла к берегам Енисея, проехав от озера Еж сто миль.
   Енисей -- одна из главных рек Сибири. На семидесятой параллели открывается его широкое устье в Северный Ледовитый океан.
   В это время на поверхности реки уже не оставалось ни одной льдины. Между берегами ходил большой паром, перевозя людей и экипажи. Маленький караван поместился на пароме вместе с повозкой и оленями, и всех перевезли на другую сторону, хотя взяли за это довольно дорого.
   Впереди опять потянулась бесконечная степь. Несколько раз путешественникам встречались группы остяков, исполнявших свои религиозные обряды. Большинство их поклоняется идолам, которых остяки делают из обрубка дерева, придавая ему человеческий облик. В каждом доме, в каждой хижине есть маленький божок, на котором в виде украшения висит маленький крест.
   Жрецы остяков, "шаманы", извлекают себе немалую пользу из такой двойной религии -- смеси христианства и язычества. Шаманы эти обвешивают себя разными побрякушками и, якобы в молитвенном экстазе, ломаются и кривляются перед идолами, точно в припадке падучей болезни.
   Стоило Сандру увидать двух-трех таких бесноватых, как он принялся копировать их, ходил на руках, прыгал, как резиновый мячик.
   Глядя на него, отец проговорил:
   -- Я вижу, сынок, что ты все так же ловок!.. Это очень хорошо!.. Надо всем нам упражняться!.. Не надо забывать, что нас ждет ярмарка в Перми!.. Честь семьи Каскабель должна стоять высоко!..
   С тех пор как "Красотка" выехала из устья Лены, путь был нетруден. Иногда приходилось огибать встречавшийся по дороге густой сосновый или березовый лес, проезд через который не был возможен.
   В общем, местность была очень пустынна. Можно было проехать несколько километров, не встретив ни души. Плотность населения в этих местах очень незначительна. В Березовском уезде, который считается самым богатым, всего пятнадцать тысяч душ на пространстве в три тысячи километров. Зато дичи всюду было много.
   Сергей Васильевич и Жан охотились вволю, поставляя провизию Корнелии Каскабель. Часто их сопровождал Ортик, обнаруживший большую охотничью сноровку.
   Зайцы водятся в степи тысячами, не говоря уже о пернатой дичи. Кроме того, есть здесь и лоси, и лани, и даже кабаны, которые в этих местах очень опасны, так что охотники остерегались гоняться за ними.
   Что касается птицы, то были здесь утки, нырки, гуси, дрозды, рябчики, тетерева, аисты и белые куропатки. Выбор был громадный. Если случайно под выстрел подвертывалась какая-нибудь несъедобная дичь, то ее отдавали собакам, которые ее и уничтожали.
   Вследствие такого изобилия свежей дичи все очень поправились и даже начали полнеть, так что наконец Каскабель нашел нужным вмешаться.
   -- Дети, бойтесь полнеть!.. Не забудьте, что вы артисты!.. Жир губит мускулы, отнимает у членов гибкость!.. Жир -- бич акробата!.. Вы слишком много едите!.. Побольше умеренности!.. Сандр, мне кажется, что у тебя начинает расти брюшко!.. Это в твои-то годы!.. И тебе не стыдно?..
   -- Уверяю тебя, папа...
   -- Нечего и уверять!.. Вот буду взвешивать тебя каждый вечер, и если только замечу, что это правда, то приму свои меры!.. А Гвоздик... да он на глазах толстеет!..
   -- Я, хозяин?
   -- Да, а клоун не должен быть толстым, особенно, если его зовут Гвоздиком!.. Ну какой же ты будешь Гвоздик, если сделаешься круглым, как пивная бочка...
   -- Если я только не превращусь в спичку, -- заявил Гвоздик, стягивая свой пояс.
   Скоро "Красотке" пришлось переправляться через приток Енисея, приблизительно на границе полярного круга и умеренного пояса.
   Сергей Васильевич нашел нужным по этому поводу объяснить, что такое полярный крут, и указать, что за ним, даже летом, солнце не поднимается выше двадцати трех градусов над горизонтом.
   Жан имел кое-какое понятие о космографии, поэтому понял объяснение Сергея Васильевича. Но Каскабель, как ни напрягал свои умственные способности, все-таки не мог себе представить, что это такое -- полярный круг.
   -- Я знаю только те круги, через которые прыгают наездники и наездницы, -- сказал он. -- Но это не помешает нам спрыснуть ваш полярный круг.
   И полярный круг был спрыснут бутылочкой вина, как это обыкновенно делают моряки, переезжая через экватор.
   Перейти через реку было довольно трудно, так как парома здесь не было. Пришлось искать брод, и на это потребовалось несколько часов.
   Оба матроса усердно помогали и не раз входили по пояс в воду.
   Гораздо легче было переезжать 16 мая через другой приток -- узкий и мелкий.
   В начале июня началась сильная жара, что всегда кажется необычайным в этих широтах. А в последние две недели июня термометр показывал от двадцати пяти до тридцати градусов. Тени в степи не было, и путешественники очень страдали от жары. Даже ночь не приносила с собой прохлады, потому что в это время солнце почти не заходит за горизонт. Едва успеет оно закатиться, как уже вновь встает.
   -- Проклятое солнце! -- повторял Каскабель, вытирая платком лицо. -- Прямо пекло!.. Я допускаю еще такую жару зимой!..
   -- Но ведь тогда была бы уже не зима, а лето, -- возразил Сергей Васильевич.
   -- Именно! -- ответил Каскабель. -- Но самое обидное -- это то, что теперь нам очень пригодился бы для освежения маленький кусочек льда, а между тем целых три месяца у нас было столько льда, что его девать было некуда!..
   -- Но, мой друг, ведь если бы у нас теперь было много льда, то было бы очень холодно, а если бы было холодно...
   -- То не было бы жарко!.. Все это, к сожалению, справедливо, -- сказал Каскабель. Затем он не удержался и прибавил: -- А все-таки адски жарко.
   Тем не менее охотники продолжали охотиться, с тою лишь разницей, что уходили очень рано утром. Один раз им удалось подстрелить довольно крупное животное, которое они с трудом принесли в лагерь. Оно было похоже на оленя и очень красивое, с короткой рыжей шерстью. По хребту у него шла полоса, как у мулов, а длинные рога загибались к спине.
   -- Какой великолепный олень! -- вскричал Сандр.
   -- Жан, зачем ты убил оленя? -- обратилась с упреком к старшему брату Наполеона.
   -- Чтобы его съесть, сестренка!
   -- Я их так люблю.
   -- Ну вот ты и попробуешь, какие они на вкус, -- сказал Сандр. -- Тут на всех хватит.
   -- Утешься, милочка, -- сказал Сергей Васильевич, -- это не олень.
   -- А что это такое?
   -- Это аргали.
   Сергей Васильевич не ошибся. Эти животные, живущие зимою в горах, а летом на равнинах, в сущности -- большие бараны.
   -- Корнелия, -- обратился к жене Каскабель, -- так как это баран, то ты подашь нам к обеду бараньи котлеты.
   Мясо аргали очень вкусно и сочно. Поэтому все отдали ему должную честь. Кажется, в этот день даже сам Каскабель немного пополнел, что совсем не годилось для его профессии.
   Теперь путь шел по почти бесплодной степи. Деревни остяков уже больше не попадались, лишь иногда встречались группы кочевых остяков, направлявшихся к востоку. Впрочем, Сергей Васильевич не без умысла направлял маленький караван по безлюдным местам. Ему хотелось миновать Березов.
   Окруженный великолепным кедровым лесом, Березов стоит на высоком холме над рекой Сосьвой, по которой снуют барки и торговые суда. Две церкви и двести домов делают Березов центром северной Сибири.
   Очевидно, прибытие "Красотки" возбудило бы общее любопытство, и полиция пожелала бы поближе познакомиться с членами труппы. Лучше было миновать не только город, но даже и его уезд. Жандармы всегда остаются жандармами, и лучше было не иметь с ними дела.
   Но этот объезд еще больше утвердил Ортика и Киршева в уверенности, что Сергей Васильевич хочет тайно вернуться в Россию.
   Для отъезда пришлось подняться немного к северу от Березовского уезда. Это удлиняло путь всего на несколько километров. 16 июня маленький караван остановился на правом берегу большой реки Оби.
   Теперь "Красотка" была лишь в четырехстах километрах от европейской границы. Скоро уже на горизонте должны были появиться очертания цепи Уральских гор.
  

Глава десятая
ОТ ОБИ ДО УРАЛА

   Могучая река Обь берет свое начало в Алтайских горах и, пополняемая многочисленными притоками, течет на протяжении четырех тысяч пятисот километров, а ее бассейн занимает пространство не меньше трехсот тридцати миллионов гектаров.
   В географическом отношении река Обь могла бы служить естественной границей между Азией и Европой, если бы не Уральский хребет. Начиная с шестидесятого градуса широты, река и горы идут почти параллельно. Обь впадает в залив того же имени, а Урал спускается своими последними отрогами к Карскому морю.
   Сергей Васильевич и его спутники, остановившись на правом берегу реки, наблюдали за ее течением. Там и сям выступали островки, поросшие ивой. У корней деревьев по воде расстилались длинные стебли водяных растений и высовывались пучочки свежих цветов. Вверх и вниз по течению сновали многочисленные суда. Волны катились чистые и прозрачные, точно горный кряж, из которого они взяли свое начало, послужил для них фильтром.
   Перевоз при помощи парома был устроен недалеко, и скоро "Красотка" перебралась в посад Мужи, находящийся на левом берегу Оби.
   В сущности, это был не посад, а деревушка, и здесь Наркину не грозило никакой опасности, потому что тут не было полицейского поста. Но надо было, ввиду близости Урала, помнить, что русская администрация требует, чтобы у каждого, явившегося из-за Урала, бумаги были в полном порядке.
   Поэтому Каскабель решил предъявить свои бумаги в волостном правлении, указав, что Сергей Васильевич принадлежит к его труппе. Таким образом, Сергей Васильевич мог перейти через границу, не возбудив подозрений у полиции.
   Каскабель радовался, что задуманный им смелый план подходит к концу. Теперь, когда они прошли всю западную Америку, всю северную Азию, им остается какая-нибудь сотня миль до европейской границы! Его жена и дети были здоровы и не чувствовали усталости после такого долгого пути. А он сам если и упал духом во время катастрофы в Беринговом проливе и плавания на льдине в Северном Ледовитом океане, зато сумел провести туземцев на островах Ляхова и доставил "Красотке" возможность добраться до континента.
   -- Положительно, все делается к лучшему! -- охотно повторял он.
   Жители деревни Мужи оказали путешественникам прекрасный прием, и они решили пробыть здесь сутки, чтобы немного отдохнуть.
   К Каскабелю явился городничий и попросил показать бумаги, которые ему тотчас же и предъявили. В бумагах было сказано, что Сергей Васильевич -- артист бродячей труппы.
   Городничий удивился, узнав, что его соотечественник состоит членом французской труппы акробатов. Он спросил, как это вышло.
   Каскабель обратил его внимание на то, что, кроме русского, у него есть в труппе американец -- Жирофль и индеанка -- Кайета. Он говорил, что при выборе артиста до национальности ему нет дела и что он требует от артиста лишь таланта и ловкости. Затем в цветистых выражениях он сказал, что он и его артисты будут счастливы показать свое искусство перед "господином начальником". Предложение было благосклонно принято.
   Что касается Ортика и Киршева, то на них указали, как на двух русских, возвращающихся после кораблекрушения на родину, и никаких затруднений не возникло.
   В этот же вечер вся труппа отправилась к дому городничего.
   Это был довольно обширный дом, выкрашенный в желтую краску -- любимый цвет Александра I, установившего этот цвет для казенных учреждений. Для семьи городничего, его жены и трех дочерей, а также и для наиболее именитых жителей посада были поставлены скамьи и табуреты, а "простой народ" довольствовался тем, что смотрел снаружи в окно.
   Семейство Каскабель было принято приветливо. Оказалось, что долгое отсутствие упражнений не повлияло на ловкость артистов, и все сошло отлично. Акробатические проделки Сандра и грация Наполеоны, которая, за неимением проволоки, протанцевала какой-то танец на полу, были награждены аплодисментами. Жан восхитил всех своим искусством жонглера. Окончательно победили все сердца Каскабель и, особенно, Корнелия, которая одной рукой подняла и пронесла по комнате двух зрителей.
   Сергей Васильевич тоже принял участие в представлении и довольно ловко проделал несколько фокусов. Как видно, уроки пошли ему на пользу. У городничего поэтому не могло возникнуть сомнения в том, что этот русский действительно один из артистов труппы.
   По окончании представления всем присутствующим был предложен чай с пирожками и с вареньем. При прощанье городничий отдал Каскабелю подписанные бумаги. Теперь обитатели "Красотки" могли спокойно ехать в Россию -- все было в порядке.
   Надо прибавить, что радушный хозяин счел своим долгом вручить Каскабелю двадцать рублей как плату за представление.
   Цезарь Каскабель хотел было отказаться от вознаграждения, но побоялся, что такое бескорыстие может возбудить подозрение.
   "Да и двадцать рублей все-таки деньги", -- подумал он про себя, и, рассыпавшись в благодарностях, положил деньги в карман.
   Следующий день посвятили отдыху. Корнелия пополняла свои запасы, купив муки, рису, масла и кое-что из напитков. Все это стоило здесь очень не дорого. Что касается консервов, то здесь их нельзя было достать, но большой беды в этом не было, так как по дороге дичь водилась в изобилии.
   Все закупки были сделаны к двенадцати часам дня. Обед прошел очень весело. Только Кайета и Жан не могли без сердечной боли вспомнить о том, что в скором времени им предстоит разлука.
   Что предпримет Сергей Васильевич, повидавшись с отцом? Так как в России ему оставаться нельзя, то уедет ли он куда-нибудь за границу или вернется в Америку? Это очень занимало Каскабеля, и ему хотелось выяснить этот вопрос. После обеда он пригласил Сергея Васильевича пойти "пройтись" по окрестностям посада, на что Сергей Васильевич сейчас же согласился, поняв, что его друг хочет поговорить с ним наедине.
   Матросы, сказав, что остаток дня они хотят провести в одном из здешних кабачков, незадолго до этого покинули "Красотку".
   Сергей Васильевич и Каскабель отошли на сотню шагов от "Красотки" и сели на опушке небольшого леска.
   -- Месье Серж, -- сказал Каскабель, -- я потому просил вас пойти со мной, что мне хотелось поговорить с вами о вашем положении.
   -- О моем положении?
   -- Да, месье Серж, скорее о том, что будете вы делать, когда мы приедем в Россию...
   -- В Россию?..
   -- Не правда ли, если я не ошибаюсь, дней через десять мы перейдем Урал, а затем через неделю будем уже в Перми?
   -- Если не случится ничего особенного, то это так и будет, -- отвечал Сергей Васильевич.
   -- Что может случиться особенного? Ровно ничего!.. -- продолжал Каскабель. -- Границу вы перейдете без малейшего затруднения. Бумаги наши в порядке, вы член моей труппы, и никому в голову не придет, что один из моих артистов -- граф Наркин!..
   -- Действительно, мой друг, потому что, кроме вас и госпожи Каскабель, никто не знает моего секрета...
   -- Мы унесем его с собой в могилу, -- отвечал с большим достоинством Каскабель. -- А скажите мне, если это не тайна, что вы думаете делать, когда "Красотка" прибудет в Пермь?
   -- Я сейчас же отправлюсь в поместье моего отца, чтобы повидаться с ним, -- отвечал Сергей Васильевич. -- Как он будет рад! И радость эта будет неожиданной, потому что вот уже тринадцать месяцев, как я не имею от него никаких известий. Тринадцать месяцев я был лишен возможности сообщить что-нибудь о себе. Что он, бедный, должен думать!..
   -- Как долго думаете вы пробыть в поместье вашего батюшки?
   -- Это будет зависеть от обстоятельств, которых нельзя предвидеть. Если мое присутствие будет открыто, то мне придется покинуть моего отца!.. А между тем... в его годы...
   -- Месье Серж, -- сказал Каскабель, -- я, конечно, не имею права давать вам советы... Вы лучше, чем кто-либо другой, можете знать, как надо вам поступить... Но я должен вам заметить, что вас ждет большая опасность, если вы вздумаете остаться в России. Если вас откроют, на карту будет поставлена ваша жизнь...
   -- Я знаю это, мой друг. Знаю также, что и вам и вашей семье угрожает опасность, если откроется, что вы способствовали моему возвращению в Россию.
   -- О, дело не в нас...
   -- Нет, нет, мой дорогой Каскабель, я никогда не забуду того, что ваша семья сделала для меня...
   -- Хорошо!.. Хорошо!.. Пусть будет так!.. Но мы пришли сюда не для того, чтобы обмениваться любезностями!.. Надо обсудить решение, -- что будете вы делать в Перми...
   -- Нет ничего проще, -- ответил Сергей Васильевич. -- Так как я принадлежу к вашей труппе, то я останусь с вами, чтобы не возбуждать подозрений.
   -- Но ваш отец...
   -- Поместье Вальское находится всего в шести верстах от города, и мне будет легко отправляться туда незаметно каждый вечер, после представления. Я буду проводить несколько часов с моим отцом и затем к утру возвращаться в город.
   -- Все это чудесно, месье Серж, и пока мы будем в Перми, дело пойдет, надеюсь, как по маслу! Но что вы станете делать, когда ярмарка окончится, когда "Красотка" поедет в Нижний, а затем во Францию?..
   Это был самый трудный вопрос. На что решится граф Наркин, когда семейство Каскабель покинет Пермь?.. Укроется ли он в поместье отца?.. Останется ли он в России с риском быть узнанным?.. Каскабель поставил вопрос прямо.
   -- Мой друг, -- ответил ему Сергей Васильевич, -- я часто спрашивал себя, что я буду делать?.. Я сам еще не знаю, -- вот все, что я могу вам сказать. Все будет зависеть от обстоятельств.
   -- Предположим, что вам придется покинуть вашего отца, предположим, что вам нельзя оставаться в России, где вашему существованию будет угрожать опасность... Не думаете ли вы в таком случае возвратиться в Америку?..
   -- Я об этом еще пока не думал, -- отвечал Наркин.
   -- Простите, что я так настаиваю на этом вопросе, но почему бы вам не отправиться с нами во Францию?.. Продолжая выступать в моей труппе, вы могли бы безопасно добраться до русской западной границы! Мне кажется, что это был бы самый верный способ отклонить возможные подозрения!.. Кроме того, вы побыли бы еще с нами, а с вами -- и наша дорогая Кайета... Мы не хотим отнимать ее у вас!.. Она теперь ваша приемная дочь, а это гораздо лучше, чем быть сестрою Жана, Сандра и Наполеоны, детей бедного циркача...
   -- Мой друг, -- отвечал ему Сергей Васильевич, -- не будем забегать вперед. Кто знает, быть может, судьба готовит нам полное удовлетворение всех наших желаний. Лучше подумаем о настоящем, это теперь главное. Но я вам скажу одно, -- только не говорите этого пока никому, -- если бы мне пришлось покинуть Россию, то я был бы счастлив уехать во Францию и там переждать, пока какое-нибудь политическое событие не изменит моего положения... А так как вы возвращаетесь на родину...
   -- Ура!.. Значит, мы туда вернемся вместе с вами, -- воскликнул обрадованный Каскабель. Схватив руку Сергея Васильевича, он так ее пожал, точно хотел спаять ее со своей.
   Они вернулись в лагерь. Матросы возвратились туда же лишь к утру.
   В путь отправились с первыми лучами солнца, держась направления на запад.
   Следующие дни стоял сильный зной. На горизонте вырисовывались очертания Уральской цепи. Начался хотя и не особенно пока заметный, но все-таки тяжелый для оленей подъем. Бедные животные изнемогали от жары. Пожалуй, было бы благоразумнее заменить их лошадьми, но Каскабелю засела в голову мысль устроить триумфальный въезд в Пермь в повозке, запряженной двадцатью оленями.
   28 июня, проехав от берега Оби семьдесят миль, "Красотка" прибыла в местечко Верники. Здесь пришлось вновь предъявлять бумаги. Конечно, они не вызвали никаких замечаний. Затем продолжали путь. Ехали довольно медленно, между тем времени нельзя было терять, если труппа хотела попасть в самый разгар ярмарки.
   Ввиду предстоящих представлений Каскабель требовал, чтобы каждый "репетировал" свои упражнения. Надо было поддержать славу французских акробатов, гимнастов, эквилибристов и клоунов, словом, славу семейства Каскабель. Поэтому во время остановок все упражнялись. Даже Сергей Васильевич старался усовершенствоваться в карточных и других фокусах, к чему у него оказались большие способности.
   -- Ах, какой артист вышел бы из вас! -- повторял постоянно Каскабель.
   3 июля "Красотка" прибыла к подножию Урала и расположилась лагерем на лужайке, окруженной березами, соснами и лиственницами.
   С завтрашнего дня Ортик и Киршев должны были довести их знакомыми им ущельями, и обитателям "Красотки" предстоял тяжелый путь.
   Так как эта часть границы, посещаемая обыкновенно контрабандистами и беглыми, небезопасна, то надо было быть настороже и принять заранее меры предосторожности.
   Вечером разговор шел о трудностях предстоящего перевала. Ортик уверял, что указываемый им перевал, Печерский, -- один из самых удобных. Он знал это потому, что уже был здесь, когда ему и Киршеву пришлось идти из Архангельска к Арктическому морю на помощь судну "Время".
   Пока Сергей Васильевич и Ортик разговаривали об этом, Корнелия, Наполеона и Кайета занялись приготовлением ужина. Добрая четверть лани жарилась над огнем, разведенным у опушки полянки, и тут же, на сковородке, поставленной на горячие уголья, пекся рисовый пирог.
   -- Надеюсь, сегодня никто не пожалуется на ужин, -- заявила хозяйка.
   -- Если только жаркое и пирог не пригорят, -- заметил, по своему обыкновению, Гвоздик.
   -- А чтобы этого не случилось, извольте внимательно поворачивать вертел и сковородку! -- обратилась к нему Корнелия.
   Гвоздик покорно отправился к вверенному ему ответственному посту. Тем временем Ваграм и Маренго бегали вокруг, а Джон Булль облизывался в ожидании своей доли в предстоящем ужине.
   Пришло время ложиться спать. Так как было очень тепло, все мужчины решили лечь на воздухе под деревьями, тем более что и сторожить так было легче. В повозке остались лишь Корнелия, Наполеона и Кайета.
   На шестьдесят шестой параллели сумерки тянутся очень долго, и только часам к одиннадцати наступает ночь -- июльская безлунная ночь. Зато небосклон весь покрыт мерцающими звездами.
   Завернувшись в одеяла и растянувшись на земле, Сергей Васильевич и его спутники чувствовали уже, что веки их смыкаются первым сном, как вдруг обе собаки начали беспокоиться. Они тихо взвизгивали, вытягивая морды, и глухо рычали, как бы чуя приближающуюся опасность.
   Жан приподнялся первый и бросил взгляд вокруг.
   Костер угасал, и под густыми деревьями царствовала полная темнота. Жан стал всматриваться внимательно, и ему показалось, что над землей движутся какие-то блестящие точки. Маренго и Ваграм начали яростно лаять.
   -- Вставайте! -- крикнул Жан, одним прыжком вскакивая на ноги. -- Вставайте!
   Все спящие моментально проснулись и тоже вскочили.
   -- В чем дело? -- спросил Каскабель.
   -- Посмотрите!.. Вон там!.. -- сказал Жан, указывая на блестящие точки, которые теперь как бы остановились в тени деревьев.
   -- Что это такое?..
   -- Волчьи глаза!..
   -- Да, это волчьи глаза, -- подтвердил Ортик.
   -- И их целая стая! -- прибавил Сергей Васильевич.
   -- Черт возьми! -- проворчал Каскабель.
   Положение было очень серьезное. Быть может, тут их бродила целая сотня вокруг лужайки, а эти кровожадные звери очень опасны, когда их много.
   В эту минуту Корнелия, Кайета и Наполеона показались в дверях "Красотки".
   -- Что случилось, папа? -- спросила девочка.
   -- Пустяки, -- отвечал Каскабель. -- Обыкновенные волки вздумали погулять при звездах. Оставайтесь там и только передайте нам наше оружие, мы их близко не подпустим!
   Минуту спустя у Сергея Васильевича и его спутников были ружья и револьверы.
   -- Отзовите собак! -- сказал Сергей Васильевич.
   По зову Жана собаки прибежали, но их ярость была так велика, что их было трудно удержать.
   Дружный залп был пущен по направлению блестящих точек. Раздавшийся вой дал понять, что большая часть выстрелов попала в цель. Но, очевидно, волков было очень много, так как круг становился все уже. Наконец, на лужайку выбежало с полсотни разъяренных зверей.
   -- Скорей к "Красотке"!.. -- крикнул Сергей Васильевич. -- Их слишком много, и в повозке мы можем защищаться!
   -- А наши олени?.. -- спросил Жан.
   -- Мы не в состоянии спасти их.
   Действительно, было уже поздно. Нескольких животных волки уже растерзали, другие, разорвав путы, убежали.
   По знаку Сергея Васильевича, все бросились в повозку, захватив с собой собак, и крепко заперли дверь.
   Едва они успели это сделать, как стая волков окружила "Красотку". При бледном свете зари можно было видеть, как эти злобные звери прыгали, доставая почти до окон.
   -- Что мы будем делать без оленей? -- сказала Корнелия.
   -- Прежде всего надо освободиться от этих зверей, -- ответил Сергей Васильевич.
   -- Ну как-нибудь освободимся, -- сказал Каскабель.
   -- Да, если их не слишком много, -- заметил Ортик.
   -- И если у нас хватит зарядов, -- добавил Киршев.
   -- А теперь... пли! -- скомандовал Сергей Васильевич.
   Через полуоткрытые окна ружья и револьверы начали свое дело. При вспышке выстрелов можно было видеть, что около двадцати волков убитых и тяжело раненных лежат на земле.
   Но ничто не могло остановить их натиска. Казалось, что число зверей не уменьшается. Целые сотни их собрались на лужайке.
   Некоторые подползли под повозку и царапали когтями дно ее, другие вскочили на подножку и ломились в дверь, так что пришлось ее забаррикадировать. Другие вскарабкались на крышу и перегибались к окнам, стараясь зацепить их лапой, и только меткая пуля заставляла их валиться оттуда на землю.
   Напуганная Наполеона кричала, и Кайета никак не могла ее утешить; но сама она была спокойна. Надо сказать, что и Корнелия побаивалась за исход битвы.
   Если бы так продолжалось и дальше, то положение стало бы совершенно критическим. Каким образом "Красотка" могла противостоять нападению такой огромной стаи?.. Если бы волкам удалось опрокинуть повозку, то в конце концов эти разъяренные звери загрызли бы всех, кто в ней укрылся.
   Борьба продолжалась уже около получаса, как вдруг Киршев закричал:
   -- У нас почти нет зарядов!
   Действительно, у защитников повозки оставалось всего-навсего штук двадцать зарядов.
   -- Стреляйте лишь наверняка! -- сказал Каскабель.
   Наверняка?.. Но разве и без того каждый выстрел, направленный в эту живую массу, не приносил с собой смерть? Волков было больше, чем пуль; зверей все прибывало, а пули так и таяли. Что делать?.. Ждать наступления дня?.. Быть может, дневной свет разгонит стаю?..
   Вдруг Каскабель, бросив револьвер, который теперь был бесполезен, воскликнул:
   -- У меня явилась идея!
   -- Идея?.. -- спросил Сергей Васильевич.
   -- Да!.. И отличная!.. Надо поймать одного или двух волков.
   -- Но каким образом? -- спросила Корнелия.
   -- Мы осторожно приотворим дверь и схватим двух первых, которые кинутся внутрь...
   -- Что вы еще выдумали, Каскабель?
   -- Чем мы рискуем, месье Серж? Несколькими царапинами?.. Ба! Я предпочитаю получить царапину, чем смерть!
   -- В таком случае... скорее!.. -- ответил Сергей Васильевич, не совсем понимая, что задумал Каскабель.
   Сам Каскабель, Ортик, Гвоздик и Киршев стали у двери в первое отделение, а Жан и Сандр -- у дверей заднего отделения, где заперли женщин и обеих собак.
   Отодвинув мебель, приставленную к дверям, Каскабель приоткрыл дверь настолько, чтобы ее можно было сейчас же опять закрыть.
   В эту минуту около десятка волков цеплялись за подножки, теснились на площадке, стараясь проникнуть внутрь повозки.
   Как только дверь приоткрылась, один из них бросился в отверстие, и Киршев тотчас же закрыл дверь. Каскабель набросил зверю на голову мешок и при помощи Ортика скрутил его веревками.
   Во второй раз открыли дверь, и второй волк попался таким же образом. Гвоздик, Ортик и Киршев с трудом сдерживали рассвирепевших зверей.
   -- Только не убивайте их, -- кричал Каскабель, -- и держите их крепче!
   Не убивать их?.. Но что же он хотел с ними сделать?.. Не пригласить ли их к себе в труппу?
   Вдруг мелькнул огонь, и раздался ужасный вой. Дверь открыли, выбросили волков наружу и вновь захлопнули ее.
   Какой эффект произвело появление двух пылающих волков, можно было судить по тому вою, который тотчас же поднялся на лужайке.
   Обоих волков Каскабель обильно полил керосином и зажег.
   Теперь обезумевшие звери катались по земле, стараясь затушить горящую шерсть.
   Эта идея Каскабеля была остроумна, как и вообще все, которые приходили ему в голову. Волки в ужасе отступили от своих пылавших собратьев, и вой их раздавался все страшней и страшней. Горящие звери старались лапами сорвать мешки, окутывавшие их морды, но напрасно. Напрасно они катались и прыгали между другими зверями, -- ничто не помогло, они продолжали гореть. Наконец вся стая, охваченная паникой, отодвинулась от "Красотки", а затем обратилась в бегство и скрылась в глуши леса.
   Вой постепенно смолкал. Наконец, в лагере и вокруг него наступила тишина.
   Из предосторожности Сергей Васильевич посоветовал дождаться наступления дня и затем уже отправиться на разведку вокруг "Красотки". Но бояться теперь было нечего. Враг был рассеян и позорно бежал.
  

Глава одиннадцатая
УРАЛ

   Уральская цепь заслуживает внимания туристов в одинаковой степени с Пиринеями и Альпами.
   По-татарски слово "Урал" означает "пояс". Действительно, это именно пояс, который тянется на протяжении двух тысяч девятисот километров между Каспийским и Арктическим морями, -- пояс, украшенный драгоценными камнями, богатый золотом, серебром и платиной, пояс, который стягивает старый материк на границе Азии и Европы. На нем берут начало многие большие реки, как, например, Урал, Печора, Кама и многочисленные их притоки. Он -- великолепный гранитный барьер, вершины которого достигают двух тысяч трехсот метров над уровнем океана!
   -- Ну вот и настоящие русские горы! -- сказал, шутя, Каскабель. -- Это немножко повыше тех, что устраивают у нас во Франции на ярмарках.
   Действительно, они были "немножко" выше.
   Во время переправы через горы трудно было избегать многочисленных заводов и деревень, населенных в большинстве случаев рабочими с заводов или рудокопами. Но все-таки бояться встречи с полицией не приходилось, так как бумаги были в порядке, даже если бы труппа вздумала ехать по прекрасной дороге на Екатеринбург; но так как, согласно указаниям Ортика, им пришлось ехать северным Уралом, то лучше было выбрать Печорский перевал и затем спуститься к Перми.
   На следующий день они должны были ехать этим путем.
   Когда окончательно рассвело, можно было установить, насколько велико было количество волков. Если бы им только удалось прорваться в "Красотку", ни один из путников не уцелел бы.
   Около пятидесяти животных лежало на земле; это были большие волки, которые чрезвычайно опасны для едущих в степи. Остальные исчезли так быстро, точно в них вселился черт, по живописному выражению Каскабеля. Два обгоревших волка валялись в сотне шагов от лужайки.
   Здесь, у входа в ущелье, "Красотка" была очень далека от заводов, которые вообще редки в восточной части Урала. Возникал вопрос, как же теперь быть?
   -- Что мы будем делать? -- спросил Жан. -- Олени наши убежали.
   -- Если бы они только убежали, -- отвечал Каскабель, -- то их, пожалуй, можно было бы найти. Но, вероятно, волки съели их.
   -- Я отправлюсь в ближайшую деревню и там достану лошадей, что бы за них ни спросили, -- сказал Сергей Васильевич. -- Ортик покажет мне дорогу...
   -- С удовольствием, Сергей Васильевич.
   -- Ничего больше не остается делать, -- прибавил Каскабель.
   В восемь часов утра, когда они собирались уходить, Сандр вдруг закричал:
   -- Папа!.. Посмотри!.. Пришли два оленя!.. Ведь это наши вернулись!
   Действительно, на лужайку вышли два оленя.
   -- Оба живые!.. -- удивился Каскабель.
   Но двух оленей было слишком мало для того, чтобы везти "Красотку". К счастью, понемногу олени стали собираться. Час спустя их было четырнадцать из двадцати, взятых с архипелага Ляхова.
   Недоставало лишь шести, которые не успели разорвать свои путы и были растерзаны волками еще в самом начале нападения. Останки их нашли у опушки. Четырнадцать оленей успели убежать и затем инстинктивно вернулись к месту привала.
   Можно представить себе, с каким восторгом были встречены животные. Теперь появилась возможность продолжать путь. Все решили на очень крутых подъемах помогать оленям тащить повозку, и торжественный выезд в Пермь должен был непременно состояться.
   Но всю семью безгранично огорчало то, что "Красотка" не имела своего прежнего блестящего вида. Бока ее были изгрызаны волчьими зубами, обшивка поцарапана когтями рассвирепевших животных. Да и до этого нападения повозка очень пострадала от бурь, и от снега, и от дождя. Яркие краски слиняли, позолота облезла, а вывеску почти невозможно было разобрать. Ее требовалось заново выкрасить и покрыть лаком. А пока, как ни старались Корнелия с Гвоздиком придать ей приличный вид, ничего не выходило.
   В десять часов запрягли оленей и тронулись в путь. Так как подъем становился все заметнее, то мужчины пошли пешком.
   Погода стояла прекрасная. Хотя было очень жарко, но все же в горах было легче дышать. Почти все время приходилось помогать оленям -- поддерживать повозку то с одной стороны, то с другой. Особенно трудно было при поворотах за угол какой-нибудь скалы. Идущие первыми олени, обогнув угол, скрывались за ним, а задние, путаясь в постромках, рисковали свалиться вместе с повозкой.
   Уральские ущелья -- дело не человеческих рук. Природа устроила их для того, чтобы дать проход воде через эти извилистые расселины. Небольшая река, приток Сосьвы, текла к западу. Иногда русло ее расширялось настолько, что для проезда оставалась узкая извилистая тропинка, иногда берега ее покато спускались к воде и были покрыты соснами, елями, березами, лиственницами и другими деревьями, растущими лишь на северных окраинах Европы. А вдали виднелись покрытые вечными снегами вершины, с которых берут начало все реки Урала.
   В этот первый день маленький караван не встретил никого. Казалось, что это ущелье мало кто посещает.
   По-видимому, Ортик и Киршев хорошо знали эти места. Только раза два или три они, казалось, колебались и останавливались переговорить шепотом друг с другом, но это никому не показалось подозрительным, так как до сих пор не было ни малейшего повода усомниться в их добросовестности.
   Одна Кайета не спускала глаз с них, стараясь лишь, чтобы они этого не заметили. Эти таинственные разговоры, некоторые взгляды, которыми они обменивались, невольно вызывали у нее подозрения, и она все меньше и меньше доверяла им. Но матросам и в голову не приходило, что молодая индеанка может подозревать их в чем-нибудь.
   Вечером Сергей Васильевич выбрал место для привала на берегу реки. После ужина Каскабель, Киршев и Гвоздик решили дежурить по очереди, хотя после тяжелого дня это было очень трудно, но ни один из них не заснул во время своего дежурства.
   На другой день путь был так же труден, как и накануне. В результате за сутки делали всего от восьми до десяти километров. Но это предвидели заранее и приняли в расчет.
   Конечно, Сергей Васильевич и его друг Жан с удовольствием поохотились бы за какой-нибудь дичью. Видели здесь и лосей, и ланей, и массу зайцев. Да и Kорнелия была бы рада свежему мясу. Но заряды были все израсходованы во время нападения волков, и пополнить запасы можно было лишь в ближайшем местечке. Поэтому ружья бездействовали, а Ваграм с удивлением смотрел на своего молодого хозяина, как бы спрашивая:
   "Ну что же?.. Разве мы больше не будем охотиться?"
   Между тем был один момент, когда добрый заряд мог бы сослужить хорошую службу.
   В три часа пополудни "Красотка" ехала скалистым берегом. Вдруг по ту сторону реки показался медведь.
   Это был большой зверь. Его почуяли собаки и подняли лай. Покачивая из стороны в сторону своей громадной головой, он смотрел на маленький караван.
   Думал ли он напасть па путешественников? Смотрел ли он на них из любопытства или из желания пообедать оленем или человеком?

[]

Вдруг по ту сторону реки показался медведь.

   Жан приказал собакам замолчать, не желая возбуждать свирепого зверя, раз у путников не было средств к защите.
   Зачем рисковать? Ведь медведь может легко перебраться на этот берег.
   Обе стороны мирно смотрели друг на друга, лишь Каскабель не утерпел и сказал:
   -- Как жаль, что нельзя взять этого великолепного мишку с собою. Он очень годился бы для нашей труппы.
   Но было бы довольно трудно предложить этому медведю ангажемент в труппу. Вероятно, предпочитая лесную жизнь скитальчеству артистов, он поднялся, кивнул еще раз своей большой головой и исчез за деревьями.
   На кивок медведя Сандр ответил грациозным поклоном, сняв шапку с головы, а Жан очень досадовал, что не мог послать ему вместо поклона хорошей пули.
   В шесть часов вечера остановились на ночлег почти в тех же условиях, что и накануне. На следующий день с пяти часов утра опять двинулись в путь, вновь перенесли много испытаний и сильно устали. Но день прошел без приключений.
   Самое трудное было сделано, потому что "Красотка" находилась в наивысшей точке перевала, то есть на самом хребте его. Теперь оставалось лишь спускаться по западным склонам, которые направляются к Европе.
   В этот день, 6 июля, повозка остановилась у въезда в каменистое ущелье, с правой стороны которого темнел густой лес.
   Жара в этот день стояла такая, что и люди и животные буквально задыхались. С востока собирались темные тучи.
   -- Будет гроза, -- сказал Жан.
   -- Это неприятно, -- ответил Ортик, -- потому что грозы на Урале иногда бывают ужасны.
   -- Мы укроемся от нее, -- проговорил Каскабель. -- Уж, по-моему, лучше гроза, чем волки!
   -- Кайета, -- обратилась Наполеона к молодой индеанке, -- ты боишься грозы?
   -- Нет, милочка, не боюсь, -- отвечала Кайета.
   -- Ты права, милая Кайета, -- прибавил Жан, -- вообще ничего не надо бояться.
   -- Да!.. -- возразила Наполеона, пожимая плечами. -- Но что же поделаешь, если страшно!..
   -- Ты известная трусиха! -- сказал ей Сандр.
   -- Разве ты не знаешь, что там, на небе, катают большие шары, оттого и слышен гром!
   -- Да, но шары эти с огнем и иногда убивают кого-нибудь, -- проговорила девочка, зажмуриваясь от слишком ярко блеснувшей молнии.
   Лагерь поспешили устроить таким образом, чтобы все могли укрыться от грозы. После ужина решили, что мужчины будут караулить поочередно, как и в прошлые ночи.
   Сергей Васильевич хотел было первый начать дежурство, но Ортик сказал:
   -- Разрешите нам с Киршевым дежурить теперь?
   -- Как хотите, -- отвечал Сергей Васильевич, -- а в полночь мы с Жаном сменим вас.
   -- Хорошо! -- ответил Ортик.
   Это вполне естественное предложение показалось подозрительным Кайете, и она, не отдавая себе отчета, почему ей это кажется, решила, что тут скрывается какая-нибудь махинация.
   В эту минуту гроза разразилась с необыкновенной силой. Молния непрерывно сверкала, удары грома перекатывались из ущелья в ущелье, и эхо, подхватив их, повторяло по нескольку раз, так что стоял сплошной гул.
   Наполеона, боясь грозы, забилась в свою постель, закрыв глаза и заткнув уши. Все поспешили лечь спать. К девяти часам в повозке все уже спокойно спали, несмотря на молнию, гром и вой бури.
   Только Кайета не спала. Она прилегла не раздеваясь и хотя очень устала, но не могла сомкнуть глаз. Ее охватило беспокойство при мысли, что безопасность ее спутников была в руках неизвестных матросов. Час спустя, желая посмотреть, что они делают, она приподняла занавеску у маленького окошечка над ее койкой и при свете молнии увидала, что разговаривавшие между собой Ортик и Киршев встали и подошли к входу в ущелье, из которого в эту минуту показался какой-то человек.
   Ортик сделал знак, чтобы человек этот не подходил ближе, из боязни, что собаки залают. Ваграм и Маренго не почуяли приближения этого человека, потому что удушливый зной заставил их забраться под повозку.
   Присоединившись к незнакомцу, Ортик и Киршев обменялись с ним несколькими словами, и затем при свете молнии Кайета увидела, как все трое скрылись за деревьями.
   Кто был этот человек? Почему матросы ушли с ним? Это надо было сейчас же узнать.
   Кайета так тихо соскользнула со своей койки, что никто не проснулся. Проходя мимо Жана, она слышала, как он произнес ее имя...
   Может быть, он окликнул ее?
   Нет! Жан спал... она снилась ему во сне.
   Кайета с большими предосторожностями открыла дверь, вышла и затворила ее за собой.
   У нее не было ни колебания, ни страха. А ведь она рисковала жизнью, если ее откроют.
   Девушка вошла в лес и, пригнувшись, осторожно пробиралась между кустами. Наконец послышались голоса; она остановилась у большой лиственницы и, притаившись, начала слушать.
   Кроме Ортика и Киршева, здесь было еще семь человек, и все они говорили между собою по-русски.
   -- Я был прав, когда решил идти этой дорогою, -- говорил Ортик, -- здесь всегда можно встретить приятелей!.. Не правда ли, Ростов?
   Ростов был тот человек, который приходил за матросами.
   -- Вот уже два дня, как мы следим за вами, -- отвечал Ростов. -- Так как мы узнали тебя и Киршева, то решили, что здесь будет хорошее дельце!
   -- Даже два!.. -- ответил Ортик.
   -- Откуда вы идете? -- спросил Ростов.
   -- Мы возвращаемся из Америки, где были в шайке Карпова.
   -- А кто эти люди, с которыми вы идете?
   -- Это семья французских акробатов. Фамилия их -- Каскабель. Они возвращаются в Европу... Ну, да потом мы вам расскажем наши приключения!.. А теперь -- к делу!
   -- Ортик, есть у них деньги? -- спросил один из присутствующих.
   -- Да, две или три тысячи рублей.
   -- И вы не сумели их переложить в свой карман? -- спросил с усмешкою Ростов.
   -- Дело не в этом. Есть кое-что гораздо важнее, но для этого нас двоих мало.
   -- Говори скорее!..
   -- Слушайте, друзья мои, -- начал Ортик. -- Если мы смогли пройти без всякого риска Сибирь и добраться до русской границы, то исключительно благодаря семье Каскабель. Всякий на нашем месте сделал бы то же самое, зная, что его не будут искать среди циркачей. Кое-кто еще сделал так же, и этот кто-то -- один русский, который не имеет права вернуться в Россию, хотя повод у него иной, чем у нас. Это очень знатный и богатый человек, сосланный за политические дела. Эту тайну знают лишь Каскабель с женой, но мы тоже ее открыли...
   -- Каким образом?..
   -- Однажды вечером мы подслушали разговор Каскабеля с этим русским.
   -- Как его зовут?..
   -- Все называют его Сергей Васильевич. Это граф Наркин. Если его откроет полиция, то ему не сносить головы.
   -- Постой! -- вскричал Ростов. -- Не сын ли он старика графа Наркина, сосланный в Сибирь? Бегство его наделало много шуму несколько лет назад?..
   -- Да, это он самый, -- отвечал Ортик. -- У графа Наркина несколько миллионов состояния, и он не задумается отдать нам один... под угрозой выдачи его властям.
   -- Задумано хорошо. Но зачем мы тебе нужны при выполнении этого плана?
   -- Важно, чтобы Киршев и я не участвовали в этом первом деле, чтобы в случае неудачи мы могли взяться за другое дело. А для того, чтобы оно удалось, чтобы мы могли захватить деньги и повозку Каскабеля, надо, чтобы мы продолжали оставаться бедными матросами, которые обязаны этой семье и жизнью и возвращением на родину. Освободившись от них всех, мы можем спокойно разъезжать по городам и селам, и полиции в голову не придет искать разбойников под платьем циркачей.
   -- Хочешь, Ортик, мы сегодня же ночью овладеем графом Наркиным и скажем ему, на каких условиях будет для него возможно возвращение в Россию?
   -- Терпение... терпение!.. -- отвечал Ортик. -- Так как граф имеет намерение вернуться в Пермь, чтобы повидаться с отцом, то пусть он туда и едет. А там он получит записку с просьбой явиться для переговоров... Вот тут-то вы его и заберете.
   -- Так что надо ждать?..
   -- Да, -- ответил Ортик. -- А теперь постарайтесь немного опередить нас, но чтобы это вышло незаметно. И постарайтесь быть в Перми раньше нас.
   -- Хорошо, -- отвечал Ростов.
   Негодяи разошлись, не подозревая, что Кайета подслушала их разговор.
   Ортик и Киршев вернулись в лагерь немного спустя после возвращения Кайеты, уверенные, что никто не заметил их отсутствия.
   Кайета знала теперь план этих мошенников. В то же время она узнала, что жизнь ее приемного отца и остальных спутников была в опасности.
   Кайета была так потрясена всем слышанным, что понадобилось некоторое время, пока она овладела собой. Решив, что надо помешать Ортику выполнить его план, она стала придумывать, как бы ей это сделать. Она провела ужасную ночь. Ей казалось, что она просто видела дурной сон!..
   Но, к сожалению, это был не сон.
   К тому же Ортик сказал утром Каскабелю:
   -- Раньше мы хотели с Киршевым расстаться с вами по ту сторону Урала, чтобы направиться в Ригу. Но мы думаем, что нам лучше добраться с вами до Перми и там просить губернатора, чтобы он помог нам вернуться на родину... Не разрешите ли вы нам продолжать ехать с вами?..
   -- С удовольствием, друзья мои! -- отвечал Каскабель. -- Когда едешь вместе с кем-нибудь издалека, то надо расставаться как можно позже, а еще лучше -- не расставаться совсем!
  

Глава двенадцатая
ПУТЕШЕСТВИЕ И КОНЧИЛОСЬ И НЕТ...

   Таков был гнусный заговор против Наркина и семейства Каскабель. И это -- как раз в тот момент, когда после стольких несчастий и треволнений должно было окончиться это длинное путешествие!
   Еще два-три дня и Урал будет позади. Пройдя около ста миль к юго-западу, "Красотка" достигла бы Перми.
   Как известно, Цезарь Каскабель имел намерение пробыть некоторое время в этом городе, чтобы дать возможность Сергею Васильевичу увидеться с отцом. Сергей Васильевич намеревался отправляться каждую ночь в поместье своего отца и видеться с ним, не рискуя быть узнанным. Затем, смотря по обстоятельствам, он должен был остаться в родном доме или последовать за своими спутниками до Нижнего... до Франции, быть может.
   Да, но если Сергей Васильевич останется в Перми, то придется расстаться с Кайетой, которую он возьмет к себе! Вот что повторял себе Жан, что угнетало его и терзало его сердце. И вся семья разделяла его горе. Все грустили, что придется расстаться с этой милой девушкой.
   В это утро Жан, грустный и расстроенный больше, чем когда-либо, увидел, что она очень бледна и что ее глаза от бессонной ночи покраснели.
   -- Что с тобой, Кайета? -- спросил он.
   -- Ничего, Жан! -- ответила она.
   -- Нет, нет... я вижу, что ты нездорова... не спала!.. Мне кажется, милая Кайета, что ты плакала!
   -- Это от вчерашней грозы!.. Я не могла всю ночь заснуть!
   -- Ты слишком устала, не правда ли?..
   -- Нет, Жан!.. Я сильна!.. Разве я не привыкла к всевозможным невзгодам?.. Это пройдет.
   -- Что с тобой, Кайета? Скажи мне, прошу тебя!..
   -- Уверяю тебя, ничего!
   Жан больше не настаивал.
   Видя, что бедный юноша расстроен, Кайета чуть было не рассказала ему все. Ее огорчало, что она должна иметь от него тайну. Но, зная его открытый характер, она боялась, что он не сдержится в присутствии Ортика и Киршева. Он вспылит, а малейшая неосторожность может стоить жизни Наркину. И Кайета промолчала.
   Впрочем, после долгого размышления, она решила открыть все Каскабелю. Но для этого надо было переговорить с ним наедине. Здесь, в горах, этого нельзя было сделать, чтобы не возбудить подозрения у матросов.
   Во всяком случае, с этим можно было и обождать, так как негодяи решили не делать никаких попыток до приезда в Пермь.
   7 июля, в шесть часов утра, "Красотка" вновь тронулась в путь. Час спустя она прибыла к первым истокам Печоры, по имени которой и это ущелье зовется Печорским. Мало-помалу Печора делается одной из самых больших рек северной России, и, пробежав тысячу триста пятьдесят километров, впадает в Арктическое море [Имеется в виду Баренцево море].
   Пока Печора была лишь бурным потоком, катившимся по каменистому и извилистому ложу, обрамленному соснами, березами и лиственницами. Следуя вдоль его левого берега, можно было достичь выхода из ущелья. Спуск временами был очень крут, и приходилось принимать кое-какие меры предосторожности.
   В этот день Кайете не удалось переговорить наедине с Каскабелем; к тому же она не заметила ни подозрительных разговоров, ни отлучек из лагеря во время стоянки. Очевидно, сообщники негодяев опередили маленький караван и собирались ждать его в Перми, где должна была соединиться вся шайка.
   На другой день идти было легче, потому что ущелье все расширялось. Печора бурлила и шумела в своих высоких берегах. Дорога становилась менее пустынной. Встретилось несколько разносчиков с тюками за плечами и с палками в руках и несколько групп рудокопов, приветливо кивнувших головой в ответ на поклон путников. Кое-где виднелись отдельные домики и небольшие деревушки.
   Отдохнув ночью, "Красотка" прибыла к полудню к выходу из ущелья.
   Теперь Урал остался позади, и маленький караван ступил на землю Европы.
   Еще триста пятьдесят километров, и в Перми будет "одним домом и одной семьей больше", как выразился Каскабель.
   -- Ну и дорожку прошли мы!.. -- прибавил он. -- Разве я не был прав?.. Все дороги ведут в Рим!.. Прибыли мы в Россию не той дорогой, которую наметили раньше... Да разве это не все равно, раз Франция теперь недалеко!
   Еще немного -- и он стал бы уверять, что до него доносится воздух Нормандии, свежий морской воздух, который он всегда сумел бы отличить от воздуха других стран...
   Недалеко от выхода из ущелья находился завод с полусотней домов и несколькими сотнями жителей.
   Было решено, что там остановятся до завтрашнего дня, чтобы пополнить запасы муки, чая и сахару.
   Жан и Сергей Васильевич запаслись порохом, дробью и пулями, и сейчас же отправились на охоту.
   -- Торопись, Жан! -- крикнул Сергей Васильевич. -- Постараемся вернуться с полными сумками.
   -- Постараемся, -- отвечал Жан, причем видно было, что любимое занятие его как будто не радовало.
   Мысль о предстоящей разлуке грызла ему сердце, все ему было не мило.
   -- Не пойдете ли и вы с нами, Ортик? -- спросил Сергей Васильевич.
   -- С удовольствием, -- отвечал матрос.
   -- Постарайтесь принести хорошей дичи, -- сказала Корнелия Каскабель, -- а я вам приготовлю за это хороший ужин.
   Так как было всего два часа дня, то у охотников имелось еще много времени впереди.
   Сергей Васильевич, Жан и Ортик ушли, Киршев и Гвоздик хлопотали возле оленей, устраивая их в тени деревьев, где уставшие животные могли пастись на свежей траве.

[]

Олени были устроены в тени деревьев.

   Корнелия, подозвав Наполеону, пошла хозяйничать в "Красотку".
   -- А ты, Кайета?
   -- Сейчас приду! -- ответила молодая девушка и, оглянувшись вокруг, решила, что теперь ей представится удобный случай переговорить с Каскабелем.
   -- Мне надо с вами поговорить! -- обратилась она к нему.
   -- Со мной?..
   -- И притом по секрету!
   -- По секрету?..
   Он, конечно, подумал, что она хочет говорить с ним о Жане.
   Оба они отправились к левому крылу завода, предоставив Корнелии заниматься хозяйством.
   -- Рассказывай, милочка, что тебе от меня понадобилось и к чему эта тайна? -- сказал, наконец, Каскабель, обращаясь к индеанке.
   -- Вы сейчас поймете это, -- отвечала Кайета. -- Вот уже три дня, как я собираюсь поговорить с вами так, чтобы это не бросилось никому в глаза.
   -- Значит, это что-нибудь важное?
   -- Да. Прежде всего -- я знаю, что месье Серж -- это граф Наркин.
   -- Что?.. Граф Наркин!.. -- воскликнул Каскабель. -- А откуда ты это узнала?
   -- От людей, которые подслушали ваш разговор с графом в тот вечер... в деревне Мужи.
   -- Возможно ли это?
   -- А я тоже подслушала их, но они об этом не подозревают.
   -- Кто эти люди?..
   -- Ортик и Киршев.
   -- Как!.. Они знают?..
   -- Да, они знают также, что месье Серж -- политический ссыльный и что он возвращается в Россию, чтобы увидеть своего отца.
   Каскабель раскрыл рот от удивления и долго не мог прийти в себя.
   -- Очень жаль, -- проговорил он наконец, -- что Ортик и Киршев случайно узнали эту тайну. Но я уверен, что они будут молчать!
   -- Открыли они ее не случайно и молчать не будут, -- ответила Кайета.
   -- Они?.. Честные моряки?..
   -- Граф Наркин подвергается большой опасности!
   -- Что?..
   -- Ортик и Киршев -- два негодяя, принадлежавших к шайке Карпова. Это они напали на графа на границе Аляски. Они уехали на шлюпке из порта Кларенс, чтобы переправиться на сибирский берег, но их прибило к островам Ляхова, где мы их нашли. Если графа Наркина откроют, то жизнь его будет в опасности; так вот, в обмен на молчание они хотят потребовать с него часть его состояния, а если он откажется, то они его выдадут!.. Тогда месье Серж погиб, а может быть, и вы тоже...
   Потрясенный тем, что он слышал, Каскабель молчал.
   Кайета рассказала ему, что уже давно матросы казались ей подозрительными. Она думала, что ей почудилось, будто она слышала уже однажды голос Киршева... Теперь она вспомнила... Это было на границе Аляски, в ту минуту, когда эти злодеи напали на графа Наркина, не зная, впрочем, что это -- русский беглец. И вот теперь, на днях, когда они были на охране лагеря, Кайета видела, как пришел какой-то незнакомец, и матросы ушли с ним. Проследив за ними, она подслушала заговор и открыла план Ортика... Сначала он думал провести "Красотку" в Печорское ущелье и там, встретившись со своими товарищами, такими же разбойниками, как и он сам, перерезать всю семью и завладеть "Красоткой"... Но когда он узнал, что Сергей Васильевич -- граф Наркин, то решил, что ему выгоднее заставить графа, под угрозой выдачи властям, дать шайке громадный выкуп... Теперь они ждут прибытия в Пермь... Ни Ортик, ни Киршев не примут участия в этом деле, чтобы иметь возможность участвовать в другом злодействе... Их товарищи вызовут письмом Сергея Васильевича, и т. д.
   Слушая рассказ Кайеты, Каскабель еле мог сдержать свое негодование. Так вот каковы эти люди, которым он оказал столько услуг, которых он поил и кормил и которым дал возможность вернуться на родину!.. Нечего сказать, хорошенький подарок привез он России, доставив туда таких мошенников!.. Ну, если бы еще это были англичане, а то... Ах, презренные!.. Ах, негодяи!..
   -- Что же вы думаете предпринять? -- спросила Кайета.
   -- Я поступлю очень просто, милая Кайета!.. Я выдам Ортика и Киршева русским властям, и их повесят...
   -- Этого нельзя сделать!
   -- Почему?
   -- Потому что они, в свою очередь, не задумаются выдать графа Наркина, а с ним и тех, кто дал ему возможность вернуться в Россию!
   -- Ну, о нас толковать нечего, а месье Серж -- это иное дело! Ты права, Кайета. Надо подумать!..
   И он начал ходить взад и вперед, потирая себе лоб, точно желая вытащить из головы одну из своих счастливых идей... Потом, остановившись против Кайеты, спросил:
   -- Ты, кажется, сказала, что Ортик решил начать действовать лишь в Перми?..
   -- Да. Он решительно запретил своим сообщникам начинать что-либо раньше прибытия туда. Поэтому мне кажется, что будет лучше продолжать наше путешествие, как ни в чем не бывало.
   -- Но это ужасно! -- воскликнул Каскабель. -- Это ужасно!.. Терпеть возле себя этих негодяев, везти их в Пермь, пожимать их руки и делать любезное лицо!.. Черт возьми! Меня так и разбирает желание пойти, схватить их за шиворот, бросить на землю и задушить... Вот так!.. Вот так!
   И он крепко сжимал свои сильные руки, точно чувствуя под пальцами шеи двух негодяев.
   -- Надо пересилить себя, -- сказала Кайета. -- Вы должны делать вид, что ничего не подозреваете...
   -- Ты права, милое дитя!
   -- Надо ли, чтобы месье Серж это знал?..
   -- О, нет, никоим образом!.. -- отвечал Каскабель. -- Мне кажется, что будет лучше промолчать. Что может сделать месье Серж?.. Ничего! Я буду беречь его и я его уберегу!.. Кроме того, я знаю его!.. Чтобы не скомпрометировать нас, он способен вернуться назад!.. Нет!.. Надо молчать!..
   -- А Жану вы не скажете?..
   -- Жану?.. Нет, милая Кайета, и ему не скажу!.. Он молод и пылок!.. Он не сумеет сдержаться в присутствии этих презренных негодяев!.. Он не обладает хладнокровием своего отца!.. Он вспылит!.. Нет, нельзя сказать и ему.
   -- А госпоже Каскабель? -- спросила девушка.
   -- Корнелии?.. О, это другое дело!.. Она очень умная женщина и может дать прекрасный совет. А при случае и кулаки ее пригодятся!.. У меня от нее тайн нет, к тому же она знает, что месье Серж -- граф Наркин... ссыльный...
   -- Так значит?..
   -- Да, я ей скажу!.. Этой женщине можно вверить хоть государственную тайну... Она скорее язык себе отрежет, чем выдаст ее!.. Да, я ей скажу!
   -- Пора, однако, вернуться к "Красотке", чтобы не заметили нашего отсутствия...
   -- Ты права, милая Кайета. Пойдем!
   -- Только сдерживайтесь при Ортике и Киршеве!
   -- Это будет очень трудно; но не бойся, я буду с ними очень мил и любезен! Ах, разбойники!.. Они грязнят нас своим прикосновением!.. Так вот почему они сказали, что не поедут в Ригу! Они делают нам честь проводить нас до Перми!.. Ах, мошенники!.. Ах, убийцы!..
   -- Так-то вы себя сдерживаете? -- обратилась к нему индеанка.
   -- Нет, милая Кайета, не бойся!.. Видишь ли, это у меня все стояло поперек горла!.. Я задыхался!.. А теперь я буду спокоен!.. Я даже успокоился совсем!.. Пойдем в лагерь!.. Ах, канальи!..
   Они пошли по дороге к месту стоянки и больше не разговаривали... Каждый был поглощен своими мыслями... Такое совершенно исключительное путешествие заканчивалось благополучно, -- и вдруг этот гнусный заговор!..
   Каскабель остановился.
   -- Знаешь, что я тебе скажу? -- обратился он к Кайете.
   -- Что?
   -- Я решил не говорить об этом Корнелии.
   -- Почему?..
   -- Видишь ли... Я заметил, что женщина хранит хорошо только тот секрет, которого она не знает!.. Так что лучше промолчим!
   Минуту спустя Кайета вошла в "Красотку", а Каскабель, проходя мимо Киршева, дружески кивнул ему. Но при этом он не утерпел, чтобы не процедить сквозь зубы:
   -- Что за разбойничья рожа!
   Два часа спустя, когда вернулись охотники, Ортик принес на плечах великолепную лань. Каскабель любезно поздравил его с удачной охотой. Сергей Васильевич и Жан принесли пару зайцев и нескольких куропаток. Корнелия смогла приготовить роскошный ужин, и все отдали честь ее кулинарному искусству. Каскабель был неподражаем. Он держал себя так, как будто и не подозревал, что за его столом сидят двое убийц, у которых уже был составлен план уничтожения его семьи! Он был непринужденно весел и говорлив. Когда Гвоздик принес бутылку вина, он выпил за возвращение в Европу, за Россию и за Францию.
   На другой день, 10 июля, "Красотка" поехала по направлению к Перми. Можно было надеяться, что теперь и дорога будет не трудная, да и вряд ли что задержит путешественников. "Красотка" спускалась правым берегом Вишеры, вдоль Урала. По дороге попадались деревни, местечки и отдельные хутора. Жители всюду радушно встречали путников. Дичи было много. Хотя погода стояла жаркая, но легкий северо-восточный ветер смягчал зной. Олени весело шли, покачивая своими красивыми головами. Сергею Васильевичу удалось купить на заводе пару лошадей, и они помогали оленям, что позволяло "Красотке" делать около сорока километров в день.
   Вообще, первые шаги на территории Европы были для путников очень удачны, и Каскабель был бы вполне счастлив, если бы не мысль, что он везет с собой двоих негодяев.
   -- Легко ли знать, что их шайка следит за нами, как стая шакалов за караваном! Уж не буду я Цезарем Каскабелем, если не придумаю, как их провести!
   Действительно, было обидно, что этот гнусный заговор расстраивал искусную комбинацию Каскабеля. Бумаги его были в порядке. Сергей Васильевич назван в них артистом его труппы, и русские власти не стали бы к нему придираться. Прибыв в Пермь, Сергей Васильевич мог бы легко пробраться в Вальское, побыть у своего отца и через некоторое время мог бы проехать Россию и укрыться во Франции, где был бы в полной безопасности. Следовательно, не надо было бы и разлучаться с ним и с Кайетой!.. А там, кто знает, -- быть может, Жан... Нет, самой страшной казни мало было для этих негодяев, ставших на их дороге!..
   С этих пор иногда на Каскабеля начали находить припадки какой-то непонятной для его спутников злобы.
   Когда Корнелия спрашивала его:
   -- Цезарь, что с тобой?
   Он угрюмо отвечал:
   -- Ничего.
   -- Так почему же ты злишься?
   -- Потому, что если бы я не злился, то я бы совсем взбесился.
   Корнелия терялась. Она никак не могла объяснить себе странное поведение мужа.
   Прошло четыре дня. "Красотка" достигла небольшого городка Соликамска, в двухстах пятидесяти километрах к юго-западу от Урала.
   Очевидно, сообщники Ортика были уже здесь, но из осторожности ни он, ни Киршев не виделись с ними.
   Ростов и другие разбойники были действительно здесь. Ночью они должны были выехать в Пермь, находившуюся отсюда в двухстах километрах к западу. А там уже ничто не могло помешать выполнению их гнусного заговора.
   Наутро с зарей покинули Соликамск. Если ничто не задержит, то через три дня "Красотка" будет в Перми. Там должен состояться целый ряд представлений перед отъездом на Нижегородскую ярмарку. По крайней мере, такова была программа этого "артистического турне".
   А месье Серж устроится так, чтобы по ночам ему можно было отправляться в поместье отца.
   Можно себе прсдставить, с каким нетерпением, вполне, конечно, попятным, ждал он этого момента. С тех пор как его спасли, в продолжение тринадцати месяцев этого необыкновенного путешествия от границы Аляски до Европы он не имел известий о своем отце. Старому графу было уже много лет и, кто знает, застанет ли Сергей Васильевич его в живых?..
   -- Что вы!.. Что вы, месье Серж, -- повторял Каскабель. -- Ваш батюшка жив и здоров и, очевидно, чувствует себя прекрасно!.. Знаете ли, из меня вышел бы прекрасный ясновидящий!.. Я могу читать в прошлом и в будущем!.. И вот я представляю себе, как граф Наркин ждет вас... И вы его увидите через несколько дней!..
   Еще немного -- и Каскабель не задумался бы поклясться, что все именно так и случится, если бы только его не мучила мысль о предательстве Ортика.
   Он думал про себя:
   "Я не злой, но если бы я мог перегрызть им зубами горло, я бы ни на минуту не задумался..."
   По мере приближения к Перми Кайета тревожилась все больше и больше. Что решил Каскабель? Каким образом расстроит он план Ортика, не скомпрометировав в то же время Сергея Васильевича? Ей казалось это невозможным, и она еле могла скрывать свое беспокойство. А Жан, не знавший причины ее волнения, мучился, видя, что она чем-то расстроена.
   20 июля утром переправились через Каму, и около пяти часов вечера Сергей Васильевич и его спутники остановились на большой площади в Перми, где они должны были пробыть несколько дней.
   Час спустя Ортик увиделся со своими сообщниками, и Ростов написал письмо, которое Сергей Васильевич должен был получить в этот же вечер. В этом письме приглашали Сергея Васильевича явиться по важному делу в один из кабачков, причем говорилось, что если Сергей Васильевич не придет на свидание, то его арестуют в одну из его ночных прогулок по дороге в Вальское.
   Когда Ростов принес это письмо в повозку, то Сергея Васильевича не было: он уже уехал в Вальское. Каскабель был один в этот момент и решил притвориться очень удивленным при виде этого письма. Он его взял, обещав вручить по принадлежности, и никому не сказал про это письмо.
   Отсутствие Сергея Васильевича подействовало неприятно на Ортика. Ему хотелось бы начать свой шантаж раньше, чем Наркины, отец и сын, увидятся. Но он решил скрыть свою досаду и только за ужином спросил, как бы вскользь:
   -- Разве Сергея Васильевича нет?..
   -- Он пошел хлопотать о разрешении на наши представления, -- отвечал Каскабель.
   -- А когда он вернется?
   -- Вероятно, попозже.
  

Глава тринадцатая
ДОЛГИЙ ДЕНЬ

   Пермская губерния расположена как раз поперек Уральского хребта. Западная часть ее находится в Европе, а восточная -- в Азии. На северо-западе она граничит с Вологодской губернией, на востоке с Тобольской, на западе с Вятской и на юге с Оренбургской. Благодаря такому расположению она отличается смешанным населением, представляющим собою смесь азиатских и европейских типов.
   В Перми около шести тысяч жителей [Эти данные относятся к очень раннему существованию Перми]. Она расположена на реке Каме. До начала XVIII столетия это был небольшой посад, но в 1723 году здесь были открыты залежи медной руды, и в 1781 году посад был объявлен городом.
   В описываемое время Пермь едва оправдывала название губернского города. Улицы были узкие и грязные, дома небольшие и неудобные, а о гостиницах и говорить нечего.
   Но, в сущности говоря, красота города и комфорт мало интересовали семью Каскабель; у нее был собственный передвижной дом, который она предпочитала всем гостиницам мира и не променяла бы его на самые лучшие отели Нью-Йорка и Парижа.
   -- Вы только подумайте, "Красотка" совершила путь от Сакраменто до Перми! Представьте себе это!.. А потом укажите мне какой-нибудь отель Парижа, Лондона, Вены или Нью-Йорка, который мог бы сделать подобное путешествие!
   Что можно было ответить на такие веские аргументы?
   Итак, в этот день в Перми прибавился еще один дом. С разрешения начальства "Красотка" расположилась на площади. Бумаги оказались в порядке, и власти не нашли в них ничего подозрительного.
   Прибытие "Красотки" возбудило общее любопытство. Французские акробаты, приехавшие из глубины Америки в повозке, запряженной оленями!.. Когда и где это было видано?.. Сенсация была полная!
   Каскабель надеялся, что выручка здесь будет прекрасная. Пермская ярмарка была в полном разгаре и должна была продлиться еще несколько дней. Но нельзя было терять времени, потому что здесь и в Нижнем Новгороде надо было заработать побольше денег на проезд во Францию.
   С самого раннего утра все уже были на ногах. Жан, Сандр, Гвоздик и оба матроса старались, готовясь к представлению. Что касается Сергея Васильевича, то, несмотря на обещание, он не вернулся. Это очень беспокоило Каскабеля и, по-видимому, злило Ортика.
   Афиша была составлена заранее, на русском языке, под редакцией Сергея Васильевича. В ней объявлялось следующее:

СЕМЕЙСТВО КАСКАБЕЛЬ
ФРАНЦУЗСКАЯ ТРУППА,
ВОЗВРАТИВШАЯСЯ ИЗ АМЕРИКИ
ГИМНАСТИКА, ЖОНГЛЕРСТВО,

ЭКВИЛИБРИСТИКА,
ПАРФОРСНЫЕ УПРАЖНЕНИЯ!!
ТАНЦЫ И ГРАЦИЯ!!!

Г-н Каскабель

силач.

Г-жа Каскабель

силачка (Grand Prix на всемирном конкурсе в Чикаго).

Г-н Жан

эквилибрист.

Г-н Сандр

клоун.

M-elle Наполеона

танцы на проволоке.

Г-н Жирофль

паяц.

Жако

дрессированный попугай.

Джон Булль

дрессированная обезьяна.

Ваграм и Маренго

дрессированные собаки.

!!! ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО!!!
"РАЗБОЙНИКИ ЧЕРНОГО ЛЕСА"
пантомима с обручением, свадьбой, приключениями и развязкой.
!!! ГРОМАДНЫЙ УСПЕХ!!!
выдержала 3 170 представлений во Франции и за границей.

  
   Примечание. Само собою разумеется, слова в этой пантомиме заменены жестами; это шедевр драматического искусства понятен даже страдающим глухотой.

Для удобства публики вход бесплатный. Цена за место уплачивается только тогда, когда оно занято.
Цена места 40 копеек!

   Обыкновенно Каскабель давал свои представления на открытом воздухе или в палатке, но оказалось, что после заезжего цирка на площади остался дощатый балаган. Хотя он был сколочен кое-как, и в щели проникал ветер и дождь, но все-таки он был достаточно прочен и мог вместить около двухсот пятидесяти зрителей.
   Во всяком случае, балаган был удобнее палатки, и Каскабель просил у полицмейстера разрешения воспользоваться этой постройкой на время пребывания труппы в городе. Это ему было разрешено.
   Беспокоило Каскабеля лишь то обстоятельство, что в последние дни пути от Урала до Перми труппе некогда было заниматься упражнениями, и члены артистов стали, быть может, менее гибкими. Но, с другой стороны, артист должен быть каждую минуту готов служить своему искусству.
   Репетировать пьесу было не нужно. Она шла без суфлера столько раз, что Каскабель о ней не думал.
   Между тем, Ортик едва мог скрыть свое беспокойство по поводу долгого отсутствия Сергея Васильевича. Так как вчерашнее свидание не состоялось, то пришлось известить сообщников, что надо обождать сутки. Он задавал себе вопрос, почему Сергей Васильевич не вернулся, хотя Каскабель сказал, что он его ждет... Быть может, ему пришлось остаться в Вальском? Это было возможно, потому что туда-то он, наверное, попал. Ортику пришлось сдерживать свое нетерпение. Все-таки он не утерпел и спросил у Каскабеля, не имеет ли он сведений от Сергея Васильевича.
   -- Нет, -- отвечал Каскабель.
   -- Мне казалось, что вы ожидали Сергея Васильевича еще вчера вечером?..
   -- Да, но, вероятно, его что-нибудь задержало!.. Будет очень обидно, если он пропустит первое представление!.. Оно будет блестяще!.. Вы увидите сами, Ортик!..
   Каскабель говорил равнодушно об отсутствии Сергея Васильевича, но внутренне он думал совсем иное и очень беспокоился.
   Накануне, пообещав вернуться к утру, Сергей Васильевич отправился в Вальское. До имения было шесть верст. Пройти это расстояние ничего не стоило. А раз он не вернулся, то могло существовать три предположения: первое -- что он был арестован на пути в Вальское, второе -- он мог найти старика отца в таком плохом состоянии, что ему пришлось остаться при нем, и третье -- что он был арестован на обратном пути. Трудно было допустить, что сообщники Ортика заманили его в какую-нибудь засаду. Когда Кайета заметила Каскабелю, что это возможно, он ответил:
   -- Нет, этот негодяй Ортик не волновался бы так!.. И не спрашивал бы меня о месье Серже, если бы он был уже в их власти!.. Ах, негодяй!.. Я до тех пор не успокоюсь, пока не увижу его и его приятеля Киршева на виселице.
   При всем старании Каскабель все же плохо скрывал свое беспокойство. Корнелия заметила это и сказала:
   -- Слушай, Цезарь!.. Ты слишком волнуешься!.. Надо быть благоразумным!
   -- Легко говорить, но не легко это исполнить. Ведь месье Серж еще вчера должен был вернуться, а его до сих пор нет!..
   -- Да, но ведь никто не может подозревать, что он -- граф Наркин.
   -- Нет... никто, конечно, никто, если только...
   -- Что это значит?.. Если только?.. Ты начинаешь говорить, точно Гвоздик!.. Что ты хочешь этим сказать?.. Ведь, кроме тебя и меня, никто не знает этой тайны... Уж не думаешь ли ты, что я могла предать его?..
   -- Ты?.. Конечно, нет!.. И не я!..
   -- Так, значит...
   -- Так, значит, в Перми есть люди, которые знали его раньше, и они могли его узнать!.. Могло показаться странным, что среди нашей труппы есть русский!.. Возможно, конечно, что я преувеличиваю, но моя любовь к нему не позволяет мне быть равнодушным!.. Мне надо...
   -- Смотри, Цезарь, будь осторожен. Ты сам можешь возбудить подозрения, -- сказала Корнелия. -- Особенно остерегайся расспрашивать о нем посторонних людей! Я тоже очень беспокоюсь и предпочла бы, чтобы месье Серж был уже здесь. Но я думаю, что он просто задержался у отца, и теперь, днем, не решается уйти из имения. Но вечером он вернется! Так что не делай глупостей, Цезарь! Побольше хладнокровия! Помни, что тебе предстоит сегодня играть лучшую роль!
   Действительно, совет был очень благоразумен. Оставалось лишь непонятным, почему Каскабель решил скрыть от жены о заговоре матросов. Быть может, он был прав, опасаясь, что Корнелия не сумеет сдержать себя в присутствии Ортика и Киршева, узнав об их гнусном замысле.
   Каскабель замолчал и ушел в цирк, чтобы присмотреть за приготовлениями. Корнелия, со своей стороны, занялась осмотром костюмов, париков и других принадлежностей, необходимых для спектакля.
   Тем временем оба русских, которым, по их словам, надо было урегулировать свое положение, уходили несколько раз хлопотать об этом, как они сказали Корнелии.
   Целый день Каскабель и Гвоздик усердно вытирали запылившиеся скамейки парка, подметали арену и приводили все в порядок, а Жан и Сандр переносили из "Красотки" принадлежности для разных упражнений в силе и ловкости. Затем им надо было заняться приготовлением обстановки для пантомимы, или, как выразился импресарио, "всех новых декораций для великолепной драматической пантомимы "Разбойники Черного леса".
   Жан был очень печален. Он не знал, что Сергей Васильевич был граф Наркин, политический ссыльный, которому нельзя было остаться на родине. Для него -- месье Серж был просто богатый помещик, вернувшийся в свое имение, куда он решил взять свою приемную дочь. Горе его смягчилось бы, если бы он знал, что жить в России месье Серж не может и что, повидавшись с графом, своим отцом, он уедет; и еще больше -- если бы он знал, что месье Серж думает укрыться во Франции и что вместе с ним поедет и Кайета. Значит, разлука была бы отсрочена на несколько недель, и это время юноша мог бы прожить возле нее!
   -- Да, -- повторял себе Жан, -- месье Серж останется в Перми, а с ним и Кайета!.. Через несколько дней мы уедем, и я ее больше не увижу!.. Милая, дорогая Кайета, ты будешь счастлива в доме твоего приемного отца, а я...
   Сердце бедного юноши разрывалось на части.
   Однако было уже около девяти часов утра, а Сергея Васильевича все еще не было. Теперь его можно было ожидать, как говорила Корнелия, лишь ночью или поздно вечером.
   -- Значит, он не будет на представлении. Ну что же, тем лучше!.. Да ему и не придется жалеть об этом!.. Хорошенькое будет представленьице, нечего сказать!.. И это -- для дебюта семейства Каскабель в Перми!.. Со всеми этими треволнениями у меня мускулы станут, как тряпки!.. Моя роль, моя лучшая роль Фракассара пропадает!.. И Корнелия не в своей тарелке, что она там ни говори!.. Жан думает о своей милой Кайете. Сандр и Наполеона грустят из-за предстоящей разлуки!.. На кого мы все будем похожи вечером!.. Кажется, один Гвоздик только способен поддержать честь и славу труппы!
   Так как Каскабелю не сиделось на одном месте, он решил пойти по городу, послушать, нет ли новостей. В таком городе, как Пермь, все узнается очень быстро. Наркины были здесь слишком известны. Если бы Сергей Васильевич был арестован, то слух об этом моментально разнесся бы по городу... Это было бы темой всех разговоров. Арестованный сидел бы уже в местной тюрьме!
   Каскабель оставил Гвоздика убирать цирк, а сам отправился бродить по городу, вдоль Камы, где рабочие работали на барках. Но как он ни прислушивался везде, -- ничего не слышал, что могло бы иметь отношение к графу Наркину.
   Это его, однако, не убедило, и он пошел по дороге, ведущей в Вальское.
   Как только вдали показывалась какая-нибудь группа людей, ему казалось, что это арестованный Сергей Васильевич под конвоем казаков.
   Каскабель так волновался, что не думал ни о жене, ни о детях, ни о себе, забывая, что если Сергея Васильевича арестуют, то и они все будут сильно скомпрометированы. Не было ничего легче властям узнать, при каких условиях граф Наркин вернулся на родину и кто были те сердобольные люди, которые помогли ему вернуться. А это могло бы очень дорого стоить семье Каскабель!
   Пока Каскабель ходил в тревоге по городу и по дороге в Вальское, в цирк пришел какой-то человек и спросил его. Это было около десяти часов утра.
   В эту минуту Гвоздик был один и поднял там своей уборкой столб пыли. Увидев этого человека, который оказался простым крестьянином, Гвоздик подошел к нему. Но так как Гвоздик не говорил по-русски, а крестьянин по-французски, то они не могли понять друг друга. Крестьянин сказал, что ему надо видеть Каскабеля и что раньше, чем идти в "Красотку", он зашел сюда, думая найти его здесь. Гвоздик хлопал глазами, ничего не понимая.
   Тогда крестьянин сделал то, с чего он должен был начать. Он подал письмо, адресованное Каскабелю.
   На этот раз Гвоздик понял. Письмо, носящее громкое имя Каскабель, могло предназначаться главе семьи, если только не госпоже Каскабель, или Жану, или Сандру, или Наполеоне.
   Гвоздик взял письмо и жестом показал, что он передаст его своему хозяину. Потом он торжественно проводил мужика до выхода, так и не поняв, откуда тот пришел и кем был послан.
   Четверть часа спустя, когда Гвоздик собирался идти в "Красотку", в балаган пришел Каскабель, еще более взволнованный, чем раньше.
   -- Хозяин! -- сказал Гвоздик.
   -- В чем дело?..
   -- У меня есть письмо!
   -- Письмо?..
   -- Да, его сейчас принесли...
   -- Мне?
   -- Да, вам.
   -- Кто принес?
   -- Мужик.
   -- Какой мужик?..
   -- Если только это был мужик!..
   Но Каскабель уже схватил письмо, которое ему протягивал Гвоздик, и, узнав почерк Сергея Васильевича, так побледнел, что слуга вскричал:
   -- Что с вами, хозяин?..
   -- Ничего!
   Ничего?.. На самом деле этот сильный, энергичный человек был близок к обмороку.
   Что говорил Сергей Васильевич в этом письме?.. Почему он писал?.. Очевидно, он хотел объяснить причину отсутствия?.. Быть может, он арестован?..
   Каскабель вскрыл письмо, протер себе глаза, одним духом прочел его и вдруг вскрикнул. Лицо его перекосилось, глаза закатились. Он хотел говорить и не мог, только какие-то хриплые звуки вырывались из его горла!..
   Гвоздик, подумав, что Каскабель может задохнуться, бросился развязывать ему галстук...
   Но акробат вскочил одним прыжком, оттолкнув свой стул так, что тот полетел в самый дальний угол цирка, и начал бегать, как сумасшедший, по балагану. Вдруг ни с того ни с сего он подбежал к Гвоздику и дал ему такой пинок ногой в традиционное место, что тот решил, что его хозяин рехнулся.
   -- Что с вами, хозяин? -- крикнул Гвоздик. -- Ведь это не спектакль!
   -- Нет-с... это спектакль!.. И такого у нас еще ни разу не было!.. Да-с!..
   Ошеломленный, Гвоздик только потирал себе ушибленное место.
   Вдруг бурное настроение Каскабеля сразу улеглось. Он подошел к Гвоздику и с таинственным видом сказал ему:
   -- Гвоздик, ты можешь молчать?..
   -- Конечно, хозяин!.. Я ни разу не выдал тех секретов, которые мне были доверены, если только...
   -- Тсс!.. Довольно!.. Видишь ты это письмо?
   -- Письмо мужика?..
   -- Да!.. Если ты только кому-нибудь скажешь, что я его получил...
   -- Хорошо!
   -- Жану, Сандру и Наполеоне...
   -- Хорошо!
   -- А в особенности Корнелии, моей жене, -- клянусь тебе, что я сдеру с тебя кожу и сделаю из нее чучело...
   -- С живого?
   -- С живого, чтобы ты это лучше чувствовал!

[]

- Тебе это не угрожает... с твоим-то носом!

   Цезарь Каскабель положил ему руку на плечо и, приняв фатоватый вид, начал ему говорить:
   -- Корнелия ревнива!.. А видишь ли, Гвоздик, быть красивым мужчиной что-нибудь да значит... Одна прелестная женщина... русская княгиня... Ты понимаешь?.. Она мне пишет!.. Назначает тайное свидание!.. Тебе это не угрожает... с твоим-то носом!..
   -- Да, конечно, -- уныло отвечал Гвоздик, -- если только...
   Что он хотел этим сказать, так никто и не узнал.
  

Глава четырнадцатая
РАЗВЯЗКА, ЗАСЛУЖИВШАЯ АПЛОДИСМЕНТЫ ЗРИТЕЛЕЙ

   Пьеса, носившая заманчивое название "Разбойники Черного леса", была замечательным произведением, и, сделанная в духе несколько устарелых требований драматического искусства, она, тем не менее, производила на зрителей громадное впечатление.
   Впрочем, нельзя было требовать от Цезаря Каскабеля, чтобы он ставил пьесы на злобу дня, где на сцене жизнь представлена до последней мелочи, и если порок и не торжествует, то добродетель недостаточно вознаграждена. Нет! В пьесе "Разбойники Черного леса" в заключение добродетель, согласно традициям, вознаграждалась, а порок был по заслугам наказан. В тот момент, когда все казалось погибшим, являлись жандармы, хватали за шиворот преступника, и зал дрожал от аплодисментов.
   Если бы эта пьеса была написана, то, вероятно, это было бы сделано по всем правилам грамматики. Но она не была написана, и ее могли исполнять на подмостках всего мира. Это большое преимущество всех мимических пьес, не говоря уж о том, что это дает возможность избежать грамматических ошибок.
   Выше было сказано, что нельзя было требовать от Цезаря Каскабеля... и т. д. Действительно, Цезарь Каскабель был автором этого шедевра. Очевидно, это был шедевр, так как давался три тысячи сто семидесятый раз. До сих пор самый большой успех имела лишь пьеса "Медведь и Часовой", дававшаяся в цирке Франкони. Но, конечно, в литературном смысле она была много ниже "Разбойников Черного леса".
   К тому же пьеса эта была приноровлена к талантам каждого из артистов труппы Каскабель, так что такой ансамбль вряд ли мог иметь какой-нибудь другой директор постоянной или кочующей труппы.
   Нынешние драматурги говорят: "Зрителя надо заставить смеяться или плакать, иначе он заснет". Если дело только в этом, то в "Разбойниках Черного леса" можно было смеяться до слез и наплакаться вволю. Там не было ни одной сцены, при виде которой зрителю пришла бы охота зевнуть. Если бы даже ему и вздумалось зевать, ну хотя бы от несварения желудка, то все-таки этот зевок должен был бы неизменно окончиться или взрывом смеха или рыданием.
   Пьеса была составлена прекрасно. Действия шли логически одно за другим. Казалось, что "все это было на самом деле".
   Это была драматическая история двух влюбленных, которые обожали друг друга. Наполеона играла молодую девушку, а Сандр молодого человека. К несчастью, Сандр беден, а мать Наполеоны, высокомерная Корнелия, не желает слышать об этой свадьбе.
   Вмешивается простофиля Гвоздик, который богат деньгами, но беден умом. Он влюбляется в Наполеону и желает на ней жениться. И вот мать, прельстившись богатством, собирается отдать ему дочь.
   Положение становится полным захватывающего интереса. Жирофль не может открыть рта, чтобы не сказать какой-нибудь глупости. Он очень смешон, неловок и всюду суется со своим длинным носом. А когда он является со свадебными подарками, гримасничающим Джоном Буллем и Жако, единственным говорящим в пьесе артистом, то все зрители покатываются со смеху.
   Но вскоре этот смех смолкает перед глубокой скорбью двух молодых людей, которые могут видеться лишь украдкой.
   Наконец наступает день свадьбы. Наполеона наряжается в свой лучший наряд, но она в отчаянии и заливается слезами! Да и действительно жаль, что такую красотку отдают такому уроду.
   Действие разыгрывается на площади перед церковью. Колокол звонит, церковные двери открыты, остается лишь войти. Сандр стоит на ступенях портика!.. В церковь войдут лишь через его труп!.. Ну бывает ли что-нибудь более раздирающее?..
   Вдруг появляется молодой военный. Это -- Жан, родной брат несчастной невесты. Он возвращается с войны, где победил врагов, -- враги обыкновенно варьируются, смотря по месту представления: в Америке -- англичане, в Германии -- французы, русские или турки и т. д.
   Храбрый и симпатичный Жан является как раз вовремя. Он сумеет повернуть все по-своему. Он узнает, что Сандр любит Наполеону, а Наполеона любит Сандра. Сильной рукой он отталкивает Жирофля и вызывает его на дуэль, но этот жалкий трус так перепугался, что спешит отказаться от свадьбы.
   Какое художественное произведение и как переплетаются все положения!.. Но это еще не конец.
   Действительно, пока ищут Корнелию, которой Гвоздик хочет вернуть ее слово, оказывается, что она исчезла!.. Ищут, ищут, но ее нет!..
   Вдруг в соседнем лесу слышатся крики. Сандр узнал голос Корнелии, и хотя дело касается его будущей тещи, он не колеблется и бежит к ней на помощь... Очевидно, эту высокомерную даму похитили разбойники из шайки Фракассара, а быть может, и сам Фракассар, знаменитый атаман шайки разбойников Черного леса.
   Так и есть. Пока Жан охраняет свою сестру, Гвоздик звонит в колокол и зовет на помощь. Раздается выстрел... Публика задыхается от волнения, потому что такие потрясающие моменты вряд ли еще где встречаются.
   В эту минуту Каскабель, в калабрийском костюме страшного Фракассара, появляется на сцене в сопровождении своих сообщников, которые влекут за собой сопротивляющуюся Корнелию... Но героический молодой человек приводит с собой целую бригаду жандармов, вооруженных с ног до головы... Теща освобождена, разбойники схвачены, и влюбленный Сандр женится на своей невесте Наполеоне.
   Надо заметить, что ввиду малочисленности персонала труппы ни бандиты, ни жандармы никогда на сцене не появлялись. На Гвоздике лежала обязанность подражать их крикам за кулисами, и он доводил это до полной иллюзии. Что касается Фракассара, то есть Каскабеля, то ему приходилось самому надевать себе на руки кандалы. Но это ничего не значило; все равно зритель мог себе представить, как это было бы, если бы жандармы действительно присутствовали на сцене.
   Такова была пьеса, созданная Каскабелем. Если только артисты окажутся на высоте своей задачи, то и здесь, в Перми, пьеса будет иметь обычный шумный успех.
   Роли были распределены прекрасно. Каскабель был очень свиреп, Корнелия гордилась своим происхождением и богатством, Жану шла его рыцарская роль, Сандр был замечательно симпатичен. Наполеона необыкновенно трогательна. Но надо сознаться, что в этот день всей семье было не до веселья. Все были очень печальны. Это должно было отразиться и на игре. Выражение лица и реплики должны были быть не особенно точными... Еще слезы сойдут хорошо, но смеха им сегодня не возбудить.
   Когда в полдень все сели завтракать и место Сергея Васильевича осталось не занятым, -- что еще больше напомнило о предстоящей разлуке, -- то общая печаль увеличилась. Никому кусок не шел в горло. Все сидели точно в воду опущенные.
   Что же касается самого директора труппы, то он ел за четверых. Когда завтрак окончился, он с неудовольствием вскричал:
   -- Кончится ли это наконец?.. Что за вытянутые физиономии?.. Начиная с тебя, Корнелия, и кончая Наполеоной!.. Один Гвоздик похож на самого себя!.. Черт возьми!.. Это мне совсем не нравится!.. Я желаю, чтобы все были веселы и весело играли!.. Потрудитесь все эти охи и вздохи оставить за кулисами, иначе... Сто тысяч чертей!..
   Когда Каскабель употреблял это выражение, никто не смел ему прекословить. Оставалось повиноваться -- и все повиновались.
   Впрочем, этому изобретательному человеку пришла в голову прекрасная идея, как это с ним бывало в особенно важных обстоятельствах.
   Он решил дополнить свою пьесу, то есть увеличить число персонажей, и вот каким образом.
   До сих пор ни жандармов, ни разбойников публика не видала. Но хотя Каскабель разыгрывал свою роль так чудесно, что никому в голову не приходило жаловаться на отсутствие тех и других, все-таки он решил, вполне справедливо, что для большего эффекта следовало бы, чтобы при развязке все действующие лица фигурировали на сцене.
   Поэтому ему пришла мысль пригласить для этого несколько статистов. К тому же у него под рукою были Ортик и Киршев. Не откажутся же эти честные моряки исполнить роли разбойников!
   Вставая из-за стола, Каскабель объяснил Ортику, в чем дело, и сказал:
   -- Не примете ли вы участие в представлении как статисты? Этим вы оказали бы мне большую услугу, друзья мои!
   -- С удовольствием, -- отвечал Ортик.
   Так как им надо было оставаться в самых лучших отношениях с семейством Каскабель, то понятно, что они поторопились изъявить свое согласие.
   -- Отлично, друзья мои, отлично! -- отвечал Каскабель. -- Вам придется лишь появиться в тот момент, когда я появлюсь на сцене, то есть при развязке!.. Вы войдете со мной и лишь повторяйте то же, что буду делать и я: вращайте пострашнее глазами, размахивайте руками и рычите от бешенства!.. Вы увидите, это совсем не трудно, и я вам гарантирую полный успех!
   Потом, подумав немного, добавил:
   -- Только я думаю, что двух разбойников все-таки мало, -- сказал он. -- Да, мало!.. Ведь у Фракассара целая шайка. Если бы я мог прибавить к вам еще пять-шесть человек, то эффект был бы полный!.. Не поищете ли вы здесь несколько человек, у которых нет работы и которые не испугались бы бутылки водки и полтинника?
   Переглянувшись с Киршевым, Ортик отвечал:
   -- Это вполне возможно, господин Каскабель. Вчера в кабачке мы познакомились с полудюжиной вполне подходящих молодцов...
   -- Приведите их, Ортик, приведите вечером, и я даю вам слово, что развязка у нас будет великолепная!
   -- Хорошо, господин Каскабель.
   -- Отлично, друзья мои!.. Нет, какое представление мы преподнесем публике!.. Надеюсь, она останется довольна!
   Но как только матросы вышли, Каскабеля охватил такой приступ смеха, что пояс его не выдержал и лопнул. Корнелия испугалась.
   -- Что с тобой, Цезарь? После еды вредно так смеяться, -- говорила она.
   -- Я?.. Смеюсь?.. Что с тобой, моя милая?.. Мне не до смеха!.. Мне плакать хочется!.. Подумать только, что уже час, а месье Серж все еще не вернулся!.. И он не будет участвовать в представлении и показывать фокусы!.. Какая неудача!..
   Корнелия взялась опять за костюмы, а он вышел, говоря, что у него есть еще кое-какие дела.
   Представление должно было начаться в четыре часа. Это позволяло сэкономить на освещении, которое в цирке отсутствовало. К тому же Наполеона обладала прекрасным цветом лица, да и Корнелия настолько "сохранилась", что не боялась дневного света.
   Можно себе представить, какой фурор произвела афиша Каскабеля! Помимо этого Гвоздик целый час ходил по улицам с барабаном, извлекая из него самые невероятные звуки. Не только Пермь, но вся Россия могла подняться на ноги!
   Час спустя перед цирком стояла толпа народа. Приехали посмотреть на заезжую труппу губернатор с семьей, несколько чиновников, офицеры местного гарнизона, несколько крупных коммерсантов, торговцы, прибывшие на ярмарку и, наконец, громадное количество других зрителей.
   У дверей цирка играл оркестр: Сандр, Наполеона, Гвоздик и Корнелия играли на корнет-а-пистоне, тромбоне, барабане. Музыка была, если не особенно стройная, то, во всяком случае, громкая.
   Каскабель громко зазывал публику, довольно чисто выговаривая по-русски:
   -- Входите!.. Входите, messieurs et mesdames!.. Плата сорок копеек за место!.. Места ненумерованные!.. Входите!..
   Как только "messieurs et mesdames" заняли места на скамейках цирка, оркестр замолк, и артисты ушли выполнять программу представления.
   Первое отделение прошло отлично. Наполеона танцевала на проволоке, Сандр превзошел себя в разных прыжках и акробатических упражнениях; собаки, обезьяна и попугай, супруги Каскабель в своих парфорсных [парфорсная охота -- заключается в том, что звери загоняются собаками и охотниками на лошадях до изнеможения. Отсюда -- "парфорсный" -- сопряженный со скачками] упражнениях -- все имели колоссальный успех. Достались аплодисменты и на долю Жана, хотя опытному глазу было бы заметно, что рука его не так тверда, и глаз не так верен, как следовало бы, но публика ничего не заметила.
   Человеческая пирамида произвела впечатление, и публика заставила ее повторить.
   Сам Каскабель был неподражаемо весел, любезен, говорлив. Он представлял своих артистов публике, просил быть снисходительными и не скупиться на аплодисменты, и вообще покорил все сердца. Еще ни разу до сих пор этот достойный артист не показывал так наглядно, насколько энергичный человек может взять себя в руки и не дать заметить, что у него на душе. Честь семьи Каскабель была спасена. Это имя русские долго будут вспоминать с восторгом и уважением.
   Но если публика следила с интересом за первым отделением программы, то второе она ждала с нетерпением. В антракте только об этом и говорили.
   По прошествии десяти минут, которые позволили публике освежиться, все возвратились на свои места. Цирк был битком набит.
   Час тому назад Ортик и Киршев вернулись, приведя с собою шесть статистов. Конечно, это были их прежние товарищи, с которыми они встретились в ущелье Урала.
   Каскабель внимательно осмотрел своих новых актеров.
   -- Ничего, -- сказал он. -- Хотя лица их добродушны, и вид у них честный, так что, пожалуй, для выполнения ролей разбойников они и не подходят, но с помощью взъерошенных париков и каких-нибудь ужасных бород я им придам должный вид.
   Так как сам Каскабель появлялся лишь в конце пьесы, то у него было достаточно времени, чтобы приготовить новых рекрутов, одеть их, причесать и вообще сделать из них настоящих разбойников.
   Наконец Гвоздик постучал три раза.
   Обыкновенно после этих стуков в театре поднимается занавес при заключительных аккордах оркестра. Но здесь занавеса не было, потому что в цирке его не бывает.
   Были лишь декорации, то есть, вернее, намек на декорации. Налево стоял шкаф, на котором был намалеван крест; это изображало церковь, или, скорее, часовню, колокольня которой была за кулисами; посредине была деревенская площадь, -- само собой разумеется, ее заменяла арена; направо несколько кустов, воткнутых в ящики и искусно расставленных, довольно наглядно изображали Черный лес.
   Пьеса началась среди глубокого молчания. Наполеона была очень мила в своей полосатой, немного полинявшей юбочке и в хорошеньком чепчике на белокурых волосах; но в особенности был очарователен ее наивный и нежный вид. Ее возлюбленный -- Сандр, в оранжевом полинявшем трико, ухаживал за ней и так пламенно объяснялся жестами ей в любви, что все было понятно и без слов. Но вот входит Гвоздик. На голове у него ярко-желтый парик, вид у него самый дурацкий, длинные ноги заплетаются, на длинном носу очки. Он старается придать своей особе как можно больше важности. Но Жако так трещит, а Джон Булль так потешно его передразнивает, что публика хохочет до слез.
   Появляется Корнелия. Она ужасна в роли тещи. Она отказывает Сандру от руки Наполеоны. Так и чувствуется, что под мишурой ее костюма бьется сердце знатной дамы средних веков.
   Большой успех имеет Жан в костюме итальянского карабинера [карабинер -- жандарм]. У бедного малого кошки скребут на сердце, и ему не до роли. Он предпочел бы играть роль Сандра, чтобы Кайета была его невестой! Им и так осталось немного пробыть вместе, а тут еще приходится терять драгоценные минуты на игру!
   Но в конце концов драматизм положения увлек артиста. Да было бы и немыслимо не развернуть своего таланта в такой роли! Брат, возвращающийся с войны, одетый карабинером и принимающий на себя защиту сестры против высокомерия матери и смешных притязаний дурака! Что может быть драматичнее?..
   Сцена вызова Жаном Гвоздика была исполнена великолепно! Этот дурак так трясся, что зубы у него стучали, как в лихорадке, и нос от страха вытягивался еще длиннее.
   Вдруг, за кулисами, раздаются страшные крики -- на этот раз они были действительно страшные, -- молодой Сандр бросается туда, быть может, желая найти там смерть, и скрывается в чаще леса, растущего в ящиках. Слышна яростная борьба и выстрелы.
   Минуту спустя появляется Фракассар, атаман шайки разбойников. Он ужасен в своем розовом трико и с громадной черной бородой. Его окружают разбойники, среди которых фигурируют Ортик, Киршев, неузнаваемые в париках и лохмотьях. Сандр бросается на выручку Корнелии, которую захватил атаман шайки, но кажется, что на этот раз развязка будет не такая, как прежде.
   Действительно, когда Каскабель изображал своей единственной персоной всю шайку Черного леса, Жан, Сандр, мать, сестра и Гвоздик могли задержать свирепого разбойника до прихода жандармов, которые даже и не выходили из-за кулис. На этот раз Фракассар был во главе восьми бандитов -- живых, настоящих... Как же теперь сделать, чтобы арест их вышел правдоподобным?..
   Вдруг на арене появился отряд казаков. Выход совсем неожиданный.
   Каскабель ничего не пожалел, чтобы только это представление было экстраординарным, и все его статисты были налицо. Жандармы или казаки -- это уж безразлично. В одно мгновение Ортик, Киршев и их шесть товарищей были связаны и закованы в кандалы, тем более, что по ходу пьесы они должны были позволить связать себя...
   Вдруг раздался крик:
   -- Нет, господа казаки, меня не надо вязать! Их сколько угодно! А меня... разве для смеха!
   Кто так говорит? Это -- Фракассар, или, скорее, Каскабель, который приподнялся и начал освобождать свои руки, в то время, как все статисты были в руках казаков.
   Это-то и была идея достойного Цезаря Каскабеля! Попросив Ортика и его сообщников разыграть роли разбойников, он пошел в полицию и рассказал, в чем дело. Этим и объясняется появление отряда казаков в конце пьесы.
   Да! Штука удалась! Ортик и компания славно попались!
   Но Ортик, понявший, что все погибло, воскликнул вдруг, указывая начальнику взвода на Каскабеля:
   -- Берите и его! Этот человек привез с собою политического ссыльного! Ты выдал меня, проклятый циркач, я тоже выдаю тебя!
   -- Выдавай, торопись, дружок! -- отвечал, подмигнув, Каскабель.
   -- Этот политический ссыльный, бежавший из Якутска, -- граф Наркин.
   -- Именно он! -- кивнул головою Каскабель.
   Корнелия с детьми и прибежавшая Кайета стояли в изумлении.
   В эту минуту поднялся один из зрителей. Это был граф Наркин.
   -- Вот он, держите его! -- крикнул Ортик.
   -- Да, я граф Наркин, -- подтвердил Сергей Васильевич.
   -- И к тому же помилованный! -- воскликнул сияющий Каскабель.
   Какой эффект это произвело на публику! Действительность перемещалась с выдумкой, -- это потрясет хоть кого! Кажется, многие зрители так и остались при убеждении, что у "Разбойников Черного леса" никогда иного конца и не было.
   Вот как было дело.
   С той поры, когда семья Каскабель подобрала Сергея Васильевича раненым на границе Аляски, он тринадцать месяцев не получал известий из России. Не могли же они достичь хижин индейцев по берегу Юкона или туземцев островов Ляхова! Таким образом, Сергей Васильевич не знал, что еще шесть месяцев назад царь Александр II издал указ, в котором объявлялась амнистия тем из политических ссыльных, которые находились в одинаковом положении с графом Наркиным. Старик отец написал ему, что теперь он может вернуться в Россию, но, за ненахождением адресата, письмо вернулось в Вальское. Можно представить себе, как беспокоился старый граф Наркин, не получая так долго писем от своего сына. Отец считал его погибшим, думал, что он умер в изгнании. Здоровье старика пошатнулось, и ему было очень плохо, но в это время Сергей Васильевич явился домой. Какая это была радость! Отчаиваться, страдать -- и вдруг узнать, что сын жив, здоров и свободен! Да, свободен, и больше ему нечего бояться властей!
   Застав отца совсем больным, Сергей Васильевич не захотел с ним сейчас же расставаться и послал Каскабелю письмо, в котором все объяснил ему, предупредив, что будет вечером в цирке на представлении.
   Тут-то и пришла Каскабелю в голову его замечательная идея передать разом всех преступников в руки полиции.
   Публика узнала все подробности случившегося. Это был настоящий триумф для Каскабеля. Громовые "ура" потрясали цирк в тот момент, когда казаки уводили разбойников, на этот раз не мнимых, а настоящих.
   Тотчас же рассказали Сергею Васильевичу, как все произошло, как Кайета узнала о заговоре против него и семьи Каскабель, как с опасностью для жизни она выследила предателей в ночь на шестое июля, как она рассказала все Каскабелю и как тот решил ничего не говорить ни Наркину, ни своей жене.
   -- Тайна от меня, Цезарь? -- сказала с упреком Корнелия.
   -- Первая и последняя, дорогая женушка! -- сказал смиренно Каскабель.
  

Глава пятнадцатая
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Путешествие семьи Каскабель было окончено. "Красотке" оставалось проехать Россию, Германию и северную Францию, чтобы попасть в родную Нормандию. Конечно, этот путь был не маленький. Но в сравнении с переездом в десять тысяч километров, которые остались позади, это была уже простая прогулка, или, как выражался Каскабель, "один конец только на извозчике".
   Да, путешествие было окончено. И закончилось оно гораздо лучше, чем на это можно было надеяться. Никогда еще и нигде не было такой счастливой развязки, -- даже в замечательной пьесе "Разбойники Черного леса", где все закончилось к общему удовольствию публики и артистов, за исключением Ортика с Киршевым и их приятелей. Несколько недель спустя этих разбойников повесили, а их сообщников сослали на вечное поселение в Сибирь.
   Теперь стал на очереди вопрос о разлуке. Как она произойдет?
   Все вышло очень просто.
   В тот же вечер, когда весь персонал труппы собрался в "Красотке", Наркин сказал:
   -- Друзья мои, я знаю, чем вам обязан, и я был бы неблагодарным, если бы забыл это когда-либо! Что я могу сделать для вас? У меня сжимается сердце при мысли о разлуке! Подумайте! Нельзя ли вам остаться в России навсегда и жить в имении моего отца?
   Каскабель, не ожидавший такого предложения, задумался и немного погодя ответил:
   -- Граф...
   -- Если хотите доставить мне удовольствие, -- прервал его Наркин, -- зовите меня по-прежнему месье Серж.
   -- Хорошо! Месье Серж, мы все очень тронуты. Ваше предложение доказывает ваше расположение ко всем нам... Мы все очень благодарны... но там... вы это понимаете?
   -- Я понимаю вас, -- отвечал Наркин. -- Да, я вас понимаю. А так как вы хотите вернуться во Францию, в вашу Нормандию, то я буду счастлив знать, что вы там хорошо устроились, в хорошеньком домике, с хозяйством и землей вокруг. Там вы могли бы отдохнуть от ваших долгих путешествий.
   -- Не думайте, что мы устали, месье Серж! -- воскликнул Каскабель.
   -- Послушайте, друг мой, будьте откровенны! Очень вы дорожите вашим ремеслом?
   -- Надо же чем-нибудь жить!
   -- Вы не хотите меня понять, -- возразил Наркин, -- и этим меня огорчаете! Неужели вы не позволите мне сделать что-нибудь для вас?..
   -- Мы просим одного, месье Серж, -- обратилась к нему Корнелия, -- не забывайте нас, как и мы никогда не забудем вас и Кайету...
   -- Матушка!.. -- вскричала девушка.
   -- Я не могу быть твоею матерью, милое дитя!
   -- Отчего же нет? -- возразил месье Серж.
   -- Но каким образом?..
   -- Как жена вашего сына она станет вашей дочерью!
   Эти слова Наркина произвели такой эффект, какого еще ни разу не вызывал Каскабель за всю свою блестящую карьеру.
   Жан сходил с ума от счастья. Итак, Кайета станет женою Жана, оставаясь в то же время приемной дочерью графа! Могла ли чета Каскабель ожидать лучшего для своего сына? Что же касается чего-нибудь другого, то, кроме дружбы, они ничего не хотят взять от графа. У них есть свое ремесло, и они будут продолжать его...
   В эту минуту Сандр вмешался в разговор. Глаза его сверкали, и голос дрожал:
   -- Продолжать ремесло нам не к чему, отец. Мы богаты, и у нас есть на что жить!
   И мальчик торжественно вынул из кармана самородок, который он нашел в лесах Карибу.
   -- Откуда это у тебя? -- спросил Сергей Васильевич, беря драгоценный самородок в руки.
   Сандр рассказал, как он нашел этот камень.
   -- И ты ничего нам не сказал? -- воскликнула Корнелия. -- Ты мог так долго молчать?..
   -- О, мама!.. Правда, это было мне очень трудно, но мне хотелось сделать вам сюрприз и объявить о нашем богатстве по приезде во Францию!
   -- Ах ты, мой дорогой мальчик! -- вскричал Каскабель. -- Это богатство нам очень кстати!.. Посмотрите, месье Серж!.. Это действительно самородок!.. Действительно золото!.. Остается лишь разменять его...
   Наркин взял камень, тщательно осмотрел его, и, вглядываясь в сверкающие искорки, взвесил его на руке:
   -- Да, это золото. И его здесь около четырех килограммов.
   -- Что оно стоит?.. -- спросил Каскабель.
   -- Двадцать тысяч рублей!..
   -- Двадцать тысяч рублей?..
   -- Да, но при условии обменять его сейчас... видите? Вот так!
   И месье Серж, достойный ученик Цезаря Каскабеля, проделал ловкий фокус, обменяв самородок на портфель, очутившийся в руках Сандра.
   -- Ловко! -- вскричал Каскабель. -- Я вам говорил, что у вас удивительные способности...
   -- А что в этом портфеле? -- спросила Корнелия.
   -- Цена самородка! -- отвечал Сергей Васильевич.
   Действительно, там лежал чек на двадцать тысяч рублей на банкирский дом братьев Ротшильд, в Париже.
   Что стоил этот самородок? Был ли это действительно кусок золота или простой булыжник, который Сандр тщательно хранил все это время? Это обстоятельство так никогда и не было выяснено. Во всяком случае, Каскабель поверил на слово графу Наркину.
   Семейство Каскабель пробыло около месяца в России. Конечно, теперь не было и речи о ярмарках в Перми или Нижнем Новгороде. Разве могли отец, мать, брат и сестра не присутствовать на свадьбе Жана и Кайеты, которая была торжественно отпразднована в имении графов Наркиных. Кажется, это была самая счастливая на свете молодая чета.
   -- Послушай, Цезарь, ну кто бы мог поверить всему этому? -- сказала Корнелия своему мужу, когда свадебная церемония была окончена.
   -- Я!.. -- ответил просто Каскабель.

[]

Граф Наркин и Жан с Кайетой приезжали каждый год.

   Неделю спустя Каскабель с женой, Сандром, Наполеоной и Гвоздиком, про которого не надо забывать, потому что он тоже член семьи, распростились с графом Наркиным. Они поехали во Францию, но уже не в повозке, а по железной дороге, увозя с собой "Красотку", которая тоже ехала в товарном вагоне поезда большой скорости.
   Возвращение семьи Каскабель в Нормандию было большим событием. Они приобрели хорошее имение вблизи Понторсона, и у них еще осталось кое-что на приданое для Наполеоны и Сандра. Граф Наркин и его секретарь Жан с Кайетой, счастливейшей из женщин, приезжали каждый год навестить их, и гостей встречали в "замке" с распростертыми объятиями.
  

-------------------------------------------------------------

   Первое издание перевода: Жюль Верн. Собрание сочинений. Том. 8. Маяк на краю света; Цезарь Каскабель. Роман в 2-х ч /Пер. с фр. под ред. и с примеч. и статьей о творчестве Ж. Верна С. П. Полтавского; С 103 рис. худ. Риу. - 1930. - 402 с.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru