Величко Василий Львович
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ключ
    Из кавказских песен
    Молитва
    Из старого дневника
    Эскиз
    Легенда о суфи Халадже
    Женские силуэты
    Персидская песня
    Царь Вахтанг (Грузинская баллада)
    Песнь
    Женские силуэты
    Задача

   

Ключъ.

             Грозна, всесильна смерть! Побѣждена природа!
             Глубокій снѣгъ покрылъ дубравы и поля,
             Корою ледяной подернулися воды
             И замерла въ цѣпяхъ страдалица-земля.
   
             Кругомъ, вездѣ царитъ унылое молчанье --
             И въ чащѣ лишь порой мороза слышенъ трескъ...
             Но... чу! откуда-то доносится журчанье.
             Возможно-ль? Это сонъ?!... Но нѣтъ, то водный плескъ!
   
             Изъ-подъ крутой горы струею серебристой,
             Какъ слово истины, непобѣдимъ, живучъ,
             Но камнямъ прыгаетъ и плещетъ влагой чистой,
             Какъ дитятко рѣзвясь, неугомонный ключъ.
   
             Задумавшись, надъ нимъ стоятъ двѣ стройныхъ ели,
             Два мощныхъ витязя родимой стороны.
             А вольный ключъ бѣжитъ, журча, къ далекой цѣли
             И навѣваетъ имъ чарующіе сны.
   
             И передъ нимъ зима суровая безсильна:
             Она, сковавшая такъ много мощныхъ рѣкъ,
             Все задушившая подъ пеленой могильной,
             Малютки-ручейка сдержать не въ силахъ бѣгъ.
   
             Лишь онъ не побѣжденъ! Одинъ изъ всей природы
             Онъ лишь не рабъ -- за то, что трудный путь избралъ,
             Что съ грязью не смѣшалъ свои живыя воды,
             Что чистъ и свѣтелъ онъ, какъ блещущій кристаллъ!
   
             За то, что холоденъ онъ былъ въ разгарѣ зноя,
             Не сдался золоту полуденныхъ лучей,--
             Теперь, когда царитъ молчанье гробовое,
             Не смолкъ веселый плескъ живыхъ его рѣчей...
   
             Такъ ты иди, пѣвецъ, тяжелою дорогой,
             Надъ жизни холодомъ и зноемъ властелинъ,
             Смѣясь надъ золотомъ -- приманкою убогой --
             И грязной роскошью сверкающихъ долинъ!
   
             Когда-жь наступитъ часъ, подобный сну природы,
             Когда подъ гнетомъ бѣдъ замретъ твоя страна,--
             Ты громко скажешь ей, что вновь придетъ весна,
             Ты гордо возвѣстишь дни правды и свободы!...
                                                                                             Василій Величко.

"Русская Мысль", кн.VI, 1888

  

В. Л. ВЕЛИЧКО.

   

I.
ИЗЪ КАВКАЗСКИХЪ ПѢСЕНЪ.

   

1.
ВЪ ГОРАХЪ.

             Мы у костра, на выступѣ скалы.
             Надъ нами сводъ лазури многозвѣздной...
             А тамъ, внизу, средь непроглядной мглы,
             Плыветъ туманъ, бѣлѣющій надъ бездной.
             И тайнъ полна суровая краса
             Окрестныхъ горъ, въ дремоту погруженныхъ;
             На лепесткахъ азалій благовонныхъ
             Кой-гдѣ блеститъ жемчужная роса.
             Невдалекѣ, сверкая пѣной бѣлой
             И въ бездну тьмы струей слетая смѣлой.
             Шумитъ нотокъ, по кручѣ путь избравъ.
             А на крутомъ, почти отвѣсномъ склонѣ,
             Опьянены усладой сочныхъ травъ,
             По ихъ ковру блуждаютъ наши кони.
             Старикъ Муса, -- мой другъ и проводникъ,
             Угрюмо смолкъ и головой поникъ --
             И чубукомъ пыхтитъ онъ изъ-подъ бурки:
             А сынъ его, красавецъ смуглый, юркій.
             Намъ шашлыки готовитъ на огнѣ,
             Папаху вплоть до самыхъ глазъ надвинувъ.
             И тѣнь, дрожа, рисуетъ на стѣнѣ
             Сѣдой скалы, какъ будто въ страшномъ снѣ.
             Косматыя фигуры исполиновъ...
             Вздохнулъ старикъ, взглянулъ на небеса --
             И, головой задумчиво качая,
             Богъ вѣсть кому какъ будто отвѣчая,
             Заговорилъ прерывисто Муса:
             "Да, нелегко бороться было съ вами!
              -- Нашъ край всегда гордился удальцами,--
             "Да мало насъ! А вашихъ-то... полки!
             "Hy... И солдаты, правда, смѣльчаки-
             "И было намъ помѣряться не стыдно!
             "Есть у меня межъ ними кунаки!..
             "Судилъ ужъ самъ Аллахъ премудрый, видно,
             "Что покоритъ всесильный Бѣлый Царь
             "Тѣ горы, гдѣ мы вольно жили встарь!..
             Не плохо намъ... Потише только стало...
             "Веселья нѣтъ... Да вывелись лѣса...
             "За все плати... И дровъ зимою мало...
             "Да вотъ еще..."
                                 Но тутъ замолкъ Муса,
             Махнулъ рукой и злобно сдвинулъ брови...
             -- Вѣдь я кунакъ!-- напомнилъ я ему,--
             Такъ доскажи!..
                                 Сердитый взоръ во тьму
             Метнувъ, Муса продолжилъ: -- "Мы по крови
             "Хоть не сродни, -- но... приласкать сумѣй,
             "Не обижай, -- и жить мы можемъ дружно,
             "И ничего намъ лучшаго не нужно!
             "Но..."
                       -- Что-жъ еще?
                                           "Но этихъ черныхъ змѣй..."
             -- Что? Змѣй? Какихъ?!.
                                           Какъ будто кончикъ стали
             Сверкнулъ въ очахъ Мусы: -- "Теперь не смѣй
             "Коснуться ихъ! А прежде трепетали!.."
             -- Ты про кого?!.
                                 Онъ показалъ рукой
             На огонекъ далекаго духана,
             Внизу-внизу, въ долинѣ, за рѣкой,
             Едва мерцавшій намъ изъ-за тумана,
             И продолжалъ, со злобною тоской:
             "Все въ ихъ рукахъ! Тутъ пьянства и разврата,
             "Слыхалъ ли ты? Вѣдь не было когда-то!
             "На молодежь рукой теперь махни!
             "Адаты кѣмъ блюдутся въ наши дни?!
             "А кто виной?! Все эти, все они!
             "Все въ ихъ рукахъ: и предковъ нашихъ кости.
             "Богатство, власть! Хозяева земли!..
             "Вы ихъ сюда пустили, привели --
             "И мы -- рады, а вы здѣсь -- только гости!!!...
             -- Мы привели?! Не мы, а мирный вѣкъ.
             Торговля...
                       "Да, но миръ бываетъ всякій!
             "Ужъ ты не спорь!.. Я, старый человѣкъ!.."
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             И оборвалъ!.. Донесся лай собаки
             Издалека средь мирной тишины --
             И смолкло все... Мерцаютъ съ вышины
             Огни, огни въ лазури многозвѣздной...
             Туманъ плыветъ бѣлѣющій надъ бездной...
   

2.
ПОДРАЖАНІЕ ПЕРСИДСКОМУ.

             Глубокая полночь. Какъ тяжкія мысли,
             Надъ моремъ зловѣщія тучи нависли --
             И, словно подъ гнетомъ таинственной мглы,
             Метались и глухо роптали валы.
             Вдругъ... Бѣглое пламя, чуть видное пламя
             Сверкнуло въ водѣ, заиграло съ волнами --
             И взоръ устремился съ надеждою въ высь,
             Гдѣ кроткія звѣзды нежданно зажглись.
   
             Пустыня глухая. Замученный зноемъ,
             Объятъ караванъ былъ предсмертнымъ покоемъ;
             Все на-земь безмолвно, покорно легло...
             А солнце въ лазури сверкало и жгло...
             Но вотъ, изъ незримаго дальняго сада
             Повѣяли вдругъ ароматъ и прохлада --
             И вольно вздохнула усталая грудь,
             Надежды воскресли! Отважнѣе въ путь!
   
             Безмолвіе. Міръ онѣмѣлъ истомленный.
             Порой будто слышался вздохъ затаенный,
             Но гуще, все гуще росла тишина,
             Зловѣщей, мучительной тайны полна...
             И вдругъ заструились волшебные звуки!
             Блаженствомъ свиданья, слезами разлуки,
             Томящей любовью дышалъ ихъ призывъ!
             И сердце заслушалось, міръ позабывъ!..
   
             Средь сумрака ночи, безмолвья пустыни,
             Увидѣлъ я ликъ свѣтозарной богини:
             Онъ былъ недоступенъ, волшебно-далекъ,
             И вдаль за собою онъ царственно влекъ!
             Что сталось со мной,-- не пойму я, не знаю!
             Садовъ ли волшебныхъ отраду впиваю?
             Доносится-ль райское пѣнье ко мнѣ?
             Звѣзда ли зажглась надо мной въ вышинѣ?
   

II.
МОЛИТВА.

                       Что счастья утрата,
             Стяжанья, и славы, и власти,--
             Когда неизбѣжна расплата
             Для сердца за жалкія страсти?!
   
                       Что близкихъ измѣна.
             Что греза, манившая тщетно, --
             Когда средь позорнаго плѣна
             Душа на любовь безотвѣтна?
   
                       Что муки неволи,
             Когда и на волѣ повсюду,--
             И въ рощѣ, и въ радостномъ полѣ,--
             Не вѣрится горнему чуду?
   
                       Что сердца невзгоды
             И суетной мысля тревоги,
             Предъ вами, кромѣшные годы
             Безъ думы отрадной о Богѣ?
   
                       Все строже и строже
             Карай, истомляя борьбою!
             Лишь духу дай скорбь, о, мой Боже!
             Дай жажду сліянья съ Тобою!..
   

III.
ИЗЪ СТАРАГО ДНЕВНИКА.

             Забвенья просилъ я, забвенья!
             И жгучаго счастья мгновенья.
             Мгновенья щемящей печали
                       Во мракѣ забвенья,
             Одно за другимъ, угасали!..
   
             И въ сумракѣ все потонуло...
             И сердце заснуло... Заснуло,--
             Какъ будто не знало во-вѣки
                       Того, что заснуло
             Сномъ смерти въ живомъ человѣкѣ!..
   
             Средь моря, безмолвнаго моря
             Плыву я, съ судьбою не споря...
             Но странно: ищу тамъ, на грани
                       Безмолвнаго моря --
             Хоть марева прежнихъ страданій!..
   

IV.
ЭСКИЗЪ.

             Очами, полными мольбы,
             Они глядѣли другъ на друга,--
             Неодолимаго недуга,
             Любви мучительной рабы!
   
             Стѣной завѣтовъ и преданій
             Ихъ міръ нещадно разлучалъ:
             Грозилъ безчестьемъ, обѣщалъ
             За искру счастья, тьму страданій!
   
             Какъ дальней бури смутный гнѣвъ,
             Томила совѣсть ихъ заранѣ;
             Мутился разумъ ихъ, въ туманѣ,
             Въ разладѣ чувствъ оцѣпенѣвъ!
   
             Но, втихомолку цѣпь желаній,
             Ковала грѣшная мечта;
             Нѣмѣли блѣдныя уста,
             Дрожа въ предчувствіи лобзаній...
   
             И -- чаръ таинственныхъ рабы
             Глядѣли молча другъ на друга
             Очами, полными испуга,
             И состраданья, и мольбы!..

Пушкинскій сборникъ. (Въ память столѣтія дня рожденія поэта) С.-Петербургъ, 1899

   

Легенда о суфи Халаджѣ.

             Святой Халаджъ, подвижникъ и мудрецъ,
             За слово истины смиренно шелъ на плаху
             И недоступенъ былъ ни слабости, ни страху:
             Отраденъ былъ ему страдальческій вѣнецъ.
   
             Толпа, шумѣвшая на улицахъ Багдада,
             Какъ разъяренныхъ волнъ мятущаяся рать, --
             Того, кто въ мукахъ шелъ за ближнихъ умирать, --
             Халаджа растерзать, какъ звѣрь, была бы рада.
   
             Толпа рвалась къ нему; проклятій, камней градъ
             Летѣлъ ему въ лицо, дышавшее любовью...
             Онъ шелъ безропотно, шелъ, обливаясь кровью,
             И слезъ и гнѣва чуждъ былъ мученика взглядъ.
   
             Вдругъ нечестивою, нетвердою рукою
             Въ страдальца грязи комъ швырнулъ одинъ дервишъ.
             Халаджъ затрепеталъ, какъ подъ грозой камышъ,
             И слезы потекли изъ глазъ его рѣкою...
   
             Мгновенно стихло все. Въ гонителей сердцахъ
             Какъ будто въ этотъ мигъ проснулось состраданье,
             Иль озарило ихъ внезапное сознанье,
             Что неземная скорбь сіяла въ тѣхъ слезахъ...
   
             Но визирь Аль-Гамидъ, не вѣдавшій пощады,
             Его съ улыбкою змѣиною спросилъ:
             "Что вижу я, Халаджъ! Иль не хватило силъ?!
             Отъ боли плачешь ты, отъ страха иль съ досады?!"
   
             И съ кротостью ему страдалецъ отвѣчалъ:
             "Гоненія ведутъ меня къ престолу Бога,
             Даютъ свободу мнѣ -- и снесть готовъ я много!
             Ты видѣлъ: до сихъ поръ терпѣлъ я и молчалъ!
   
             "Скорблю я за людей! За цѣлый міръ мнѣ больно!
             Тебѣ-то Богъ проститъ, усердный, льстивый рабъ!
             Тщеславью, золоту служа, ты духомъ слабъ,
             Ты гонишь истину порою и невольно!
   
             "Слѣпцовъ-мучителей несмѣтную семью,
             Что проливаютъ кровь невинную мою,
             Всевидящій Господь сквозь милосердья двери
             Введетъ въ познанья рай и миръ имъ дастъ въ раю:
             Они -- безумные! Они не люди -- звѣри!...
   
             "О нѣтъ! мнѣ жаль того, кто грязью бросить могъ
             Въ идущаго на смерть, измученнаго брата!
             Онъ истину позналъ -- и ею пренебрегъ!
             Не звѣрь онъ -- человѣкъ! И нѣтъ ему возврата
             Изъ темныхъ дебрей зла въ добра святой чертогъ!
   
             "И, покидая плѣнъ своей темницы тѣсной,
             Къ Тебѣ, о кроткій Богъ, съ мольбой летитъ мой духъ!
             Прости! Прости его! Нечестія недугъ
             Въ злодѣѣ исцѣли любовію небесной
   
             "И къ Свѣту призови бродящаго въ ночй!"...
             Молчали всѣ кругомъ... А черезъ мигъ безъ страху,
             Спокойной поступью взошелъ Халаджъ на плаху
             И тихо вымолвилъ: "Свершайте, палачи!"...
                                                                                                       В. Величко.

"Русская Мысль", кн.VII, 1890

   
   

Женскіе силуэты.

I.

             Она не дѣвочка!... Ей сердце волновали
             Потоки разныхъ думъ, и счастье, и печали;
             Горючихъ ею слезъ не мало пролито,
             Цвѣты любви не разъ въ ней разцвѣтали пышно,
             Но кто-то ей всегда нашептывалъ чуть слышно:
                       "Нѣтъ!... все не то!..."
   
             И часто на челѣ ея видна забота,
             Волненье странное... Да, ждетъ она чего-то,
             Кого-то ждетъ она!... Еще не бушевалъ
             Въ пучинѣ чувствъ ея, бездонной и безбрежной,
             Всепобѣдительный, могучій и мятежный
                       Девятый валъ!...
   

II.

                       Онъ ей былъ, конечно, интересенъ
                       Злой насмѣшкой, даромъ вольныхъ пѣсенъ,
                       Легкой дымкой грусти на челѣ...
                       Свѣтскій кругъ при немъ казался тѣсенъ,
                       Безъ него блуждала мысль во мглѣ...
   
                       Если такъ, она его любила?
                       -- Богъ вѣсть!... Нѣтъ! Она, скорѣй всего,
                       Чтобъ узнать, что въ сердцѣ у него,
                       Сердце то охотно бы разбила...
                       Любопытство -- больше ничего!...
   

III.

             Что съ нею?... То вспыхнетъ румянцемъ она,
             То станетъ внезапно блѣднѣй полотна,
             То вдругъ на рѣсницахъ заискрятся слезы...
             То звонко смѣется, то грусти полна,
             Въ нѣмомъ обаяньи невѣдомой грёзы...
   
             Какимъ лихорадочнымъ сталъ ея взглядъ!
             Какъ странно изысканъ и ярокъ нарядъ!...
             Что все это значитъ?... Не вызовъ ли мужу?
             Не месть ли?... Какія въ ней раны горятъ,
             Что въ сердцѣ клокочетъ и рвется наружу?...
   
             Ребенокъ, любимый ребенокъ забытъ!
             Какая же мать такъ бездушно-сурова?!...
             Все гибнетъ... Обида ей душу мрачитъ...
             Спѣши же, охотникъ до счастья чужаго!
             Спѣши,-- оно "плохо лежитъ"!...
                                                                                             Василій Величко.

"Русская Мысль", кн.IV, 1891

   

Изъ восточныхъ мотивовъ.

I.
Персидская пѣсня.

                  Въ тѣни гранатныхъ
             Деревьевъ ароматныхъ
             Укрылся я отъ зноя.
             Тамъ      птички пѣли,
             Тамъ ручейки шумѣли
             Прозрачною волною...

* * *

                  Сонъ легкокрылый
             Неуловимой силой
             Сковалъ мнѣ тихо вѣжды;
                  Въ томъ снѣ глубокомъ
             Кровавый дождь потокомъ
             Багрилъ мои одежды;

* * *

                  Вонзая жало,
             Какъ остріе кинжала,
             Вползала въ сердце змѣйка...
                  И въ страхѣ дикомъ
             Н пробудился съ крикомъ:
             Любовь моя Зюлейка!...

* * *

                  Цвѣты съ гранатныхъ
             Деревьевъ ароматныхъ
             Сдувалъ зефиръ прохладный,
                  А въ сердцѣ страстномъ
             Царилъ, былъ богомъ властнымъ
             Твой образъ ненаглядный!...
   

II.
Царь Вахтангъ.

(Грузинская баллада).

             Царь Вахтангъ на конѣ, далеко отъ дружинъ,
             Быстрой лани во слѣдъ, въ горныхъ дебряхъ одинъ,
                  Безъ боязни, безъ устали скачетъ...
             Конь ретивый заржалъ, прянулъ въ сторону вдругъ...
             Оглянулся Вахтангъ,-- видитъ: бѣдный пастухъ
                  На землѣ распростерся и плачетъ.

* * *

             -- "Ты о чемъ это, другъ?" -- "Государь, у меня
             Былъ единственный конь -- и сегодня коня
                  Поутру злые люди украли.
             Очень крѣпко я спалъ"... Царь прервалъ его рѣчь:
             -- "Эдакъ могутъ украсть даже голову съ плечъ!
                  Голова то, пощупай, цѣла ли?"

* * *

             "Ахъ! лѣнтяй мой народъ!..." -- "Чѣмъ напрасно корить,
             Ты бы долженъ былъ, царь, мнѣ коня подарить.
                  Я плательщикъ оброка исправный,
             За тебя кровь пролить я съумѣю, любя,--
             Такъ не грѣхъ и поспать: хоть разокъ на тебя
                  Положиться, мой сторожъ державный!"...

* * *

             Разсмѣялся Вахтангъ: "Ну, пастухъ -- молодецъ,
             Я коня тебѣ дамъ!... Приходи во дворецъ!..."
                  И домой царь направился шагомъ;
             На пути-жь разсуждалъ: "Оборвинецъ-то правъ:
             Чѣмъ носиться безъ толку средь горъ и дубравъ,
                  Не заняться ли родины благомъ?..."
                                                                                                       Василій Величко.

"Русская Мысль", кн.VIII, 1892

   

Пѣснь.

             Звуки рѣютъ надо мною.
             Звуки смутною волною
             Вдохновенья вихрь нанесъ,
             Пробуждая жажду свѣта,
             Скорбь вопросовъ безъ отвѣта,
             Боль невыплаканныхъ слезъ...
   
             И глядятъ воспоминанья
             Въ тьму сомнѣнья, въ тьму страданья
             Зыбкой цѣпью огоньковъ...
             Сердце ждетъ, горитъ, трепещетъ...
             Мигъ -- и пѣснь моя заплещетъ
             Изъ незримыхъ тайниковъ...
   
             Лейся-жь, пѣснь, волной свободной,
             Но печалью безъисходной
             Предъ толпою не звучи:
             Ей смѣшна тоска безсилья!
             У орда возьми ты крылья,
             У небесъ возьми лучи!
   
             И, въ сознаньи силы гордомъ,
             Торжествующимъ аккордомъ
             Пробудивъ сердца людей,
             Всѣхъ мани своимъ полетомъ
             Къ пламенѣющимъ высотамъ,
             Къ дали новыхъ, свѣтлыхъ дней!
   
             Если-жь ты не въ силахъ вѣрить
             Въ эту даль,-- чѣмъ лицемѣрить
             Или плакать предъ людьми,--
             Ихъ невольничьимъ потѣхамъ
             Ты въ укоръ свободнымъ смѣхомъ,
             Злой насмѣшкою греми!...
                                                               Василій Величко.

"Русская Мысль", кн.XII, 1892

   

Женскіе силуэты.

I.
Primavera.

             Сюда пріѣхавъ на гроши,
             Трудомъ добытые упорнымъ,
             Огнемъ пылая животворнымъ
             Познаній жаждущей души,--
   
             Она -- ручей въ пустынѣ людной,
             Ей первымъ вешнимъ быть цвѣткомъ!
             Ей черный день давно знакомъ --
             И милъ, не страшенъ подвигъ трудный!
   
             Привлекъ ее не шумный свѣтъ,
             Не блескъ, не власть минутной моды:
             Теперь у насъ такіе годы,
             Что на науку моды нѣтъ.
   
             Не куклой быть, а человѣкомъ,
             Быть равной мужу,-- не рабой,
             Вступать съ неправдой всюду въ бой
             И съ равнодушнымъ, пошлымъ вѣкомъ --
   
             Вотъ цѣль!... Она и поняла,
             Какъ труденъ бой,-- и красотою,
             Манеръ изящной простотою,
             Костюмомъ не пренебрегла...
   
             Съ почтеньемъ, словно виноватый,
             Глядишь на дѣвушку: звѣзда!...
             А мы-то, мы-то, господа,
             Лѣнивы, слабы, хлыщеваты!...
   
             При ней опасно зря болтать,--
             Въ невѣждахъ можно очутиться!
             Позоръ!... Ахъ, надо подъучиться,
             Себя бы въ руки надо взять!...
   

II.
Дама въ футлярѣ.

             Какъ тяжкою бронёй, какъ сложною шнуровкой,
             Все въ ней опутано нелѣпой дрессировкой.
   
             Подавленъ слабый умъ, погашенъ сердца жаръ...
             Все существо ея заключено въ футляръ.
   
             Футляръ изъ томныхъ чувствъ, изъ предразсудковъ, страховъ,
             Изъ дрязгъ амбиціи, истерикъ, оховъ, аховъ --
   
             И всѣмъ изъ прописей извѣстныхъ общихъ мѣстъ.
             Во-истину, она несетъ тяжелый крестъ!...
   
             И въ этомъ свѣтскій кругъ ни мало не виною:
             О немъ лишь довелось ей слышать стороною.
   
             Двѣ-три салопницы,-- вотъ весь ея кружокъ.
             Всему виной принципъ... Но въ ней онъ не глубокъ.
   
             Пусть лишь событіе изъ колеи обычной
             Что-либо выдвинетъ -- и сразу носъ привычный
   
             Изъяны гордаго футляра ощутитъ:
             Отъ "дамы" лавочкой и кухнею разитъ...
   
             Но ей, увы, ничто всей правды не откроетъ!
             Ей мнится, что она любой принцессы стоитъ,
   
             Что всѣхъ манерами дано ей восхищать
             И долженъ къ ней Самъ Богъ почтенье ощущать.
                                                                                             Василій Величко.

"Русская Мысль", кн.VIII, 1893

   

Во тьмѣ.

(Посв. В. А. Гольцову).

             Темнѣе все становится вокругъ
             И все сильнѣе въ сердцѣ жажда свѣта...
             И гложетъ мысль меня: что, если вдругъ
             Все кончено... погибло... пѣсня спѣта?!
   
             Ужели всѣ благія сѣмена
             Прохожими растоптаны нещадно,
             Сгубили все волчецъ и бѣлена,
             Иль стаи птицъ все расклевали жадно?
   
             Ужели все, на что такъ много силъ
             Потрачено и муки благородной,--
             Все рокъ слѣпой, все глупый рокъ скосилъ
             Своей косой блестящей и холодной?
   
             И не придти цвѣтамъ на пиръ весны,
             И озими не зеленѣть отнынѣ?
             Ни пѣсни звукъ, ни вольный плескъ волны
             Не оживитъ, не воскреситъ пустыни?
   
             О, нѣтъ, не вѣрю! Нѣтъ, не можетъ быть,
             Не смерть пришла,-- лишь сонъ въ цѣпяхъ молчанья;
             На вѣкъ нельзя минувшаго забыть,
             Нельзя впередъ глядѣть безъ упованья!
   
             Скорбитъ мой духъ, не побѣжденный сномъ,--
             А тотъ не умеръ, въ комъ жива тревога.
             Она кипитъ -- и не во мнѣ одномъ,--
             Я не одинъ: я чувствую, насъ много...
   
             Невидимо горятъ надеждъ огни,
             Но ихъ семья не вѣчной мглой одѣта:
             Придетъ пора -- и выглянутъ они,
             Предвѣстники багрянаго разсвѣта!...
                                                                                             В. Величко.

"Русская Мысль", кн.VII, 1892

   

Задача.

(Изъ восточныхъ мотивовъ).

             Шейхъ, потомокъ Магомета,
             Слылъ въ странѣ любимцемъ Бога:
             По молитвѣ шейха было
             Можно благъ добыть премного.

* * *

             И пришли за той молитвой
             Къ шейху въ Мекку, городъ древній,
             Земледѣлецъ и горшечникъ --
             Два сосѣда по деревнѣ.

* * *

             Первый молвилъ: "Старецъ вѣщій!
             Испроси мнѣ дождь у неба,
             Безъ того погибнутъ нивы
             И останусь я безъ хлѣба!..."

* * *

             Но въ слезахъ прервалъ горшечникъ:
             "Въ дождь не выжечь мнѣ посуду!
             Старецъ! вымоли бездожье,
             А не то я нищимъ буду!..."

* * *

             Въ этотъ день премудрый старецъ
             Былъ душой не очень свѣтелъ:
             "Уходите, братцы, съ миромъ!"
             Онъ просителямъ отвѣтилъ.

* * *

             "Пусть изъ васъ пребудетъ каждый
             Въ Божьей милости увѣренъ,
             А въ тупикъ Аллаха ставить
             Изъ-за васъ я не намѣренъ!..."
                                                               Василій Величко.

"Русская Мысль", кн.II, 1893

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru