Вега Лопе Де
Ольмедский рыцарь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    El caballero de Olmedo.
    Вольный перевод с испанского М. Н. Тимофеевой (1913 г.).

Феликс Лопе де Вега Карпьо

Ольмедский рыцарь

(Любовь и месть)

Трагикомедия в 3 днях.

El caballero de Olmedo.

Вольный перевод с испанского Тимофеевой М. Н. (1913 г.).

   
   Действующие лица:
   Иоанн II -- король Испанский.
   Дон Ильдефонс.
   Дон Родерик.
   Дон Фердинанд.
   Дон Пётр.
   Альварус де Луна, конюший Кастильский (этот государственный муж управлял делами Кастилии в царствование нерадивого Иоанна II, но по проискам недовольной им знати король велел казнить его на эшафоте в Вальядолиде в 1453 г., в толедском соборе находится его великолепный мавзолей).
   Донья Инесса, дочь дона Петра.
   Донья Леонора, сестра её.
   Анна, старая служанка в доме дона Петра.
   Фабия.
   Теллио (Мартин Тельес).
   Мендо.
   Крестьянин.
   Тень.
   Пажи и оруженосцы, свита короля, народ.

Действие происходит в городе Медина дель Кампо (Старая Кастилия) и в Ольмедо в позапрошлом столетии.

День 1.

Улица в Медине дель Кампо.

Сцена 1.

   Дон Ильдефонс.
   Любовь, живущая во мне,
   Зарождена двумя лучами,
   Что посылаются очами
   Той, кто стал чужд мне не вполне.
   Презренья не было во взоре,
   Но всё ж он предвещал беду --
   Я мнил, взаимность там найду, --
   Надеялся... Себе на горе!
   Коль вам, глаза, мой вид был мил,
   И в вас божественную нежность
   Я встречу, с нею безмятежность,
   То взор меня ваш одарил
   Любовью. Это суть слиянья,
   Как многие в одно желанья
   Соединяются в любви!
   Тревога разлита в крови...
   Но ежели, слепой кумир,
   Ты, прозревая ненадолго,
   Забыв о чести и о долге,
   Двусмысленность бросаешь в мир,
   То не один лишь я паду,
   Но стану тысячною жертвой,
   Из тысяч взоров будет всех твой
   Светить мне даже и в аду!

Сцена 2.

Входят Теллио и Фабия.

   Ильдефонс
   (Фабии)
   Тебе сама природа -- мать!
   Ты, словно внучка Гиппократа,
   Способна, как и он когда-то,
   Недуг любви уврачевать!
   
   Фабия.
   Напрасно, сударь, расточать
   Наполненные лестью речи.
   По множеству противоречий
   У вас болезнь любви видать.
   
   Ильдефонс.
   Душа моя -- твоя всецело!
   
   Фабия.
   Любовь любовников всегда
   Свирепствует не без следа
   В душе и изменяет тело.
   Вас взор единственный сразил.
   Что увидали?
   
   Ильдефонс.
                               Я не знаю...
   Поочерёдно я желаю
   То что бы я её забыл,
   А то рожденья чувств ответных.
   Готов лишиться я ума,
   Несовместимое весьма
   Есть для рассудка плод запретный.
   Фабия.
   Вчера, в базарный день, я вас
   Узрела, вы же, как безумец,
   Стремились всей душой к одной,
   Ей зренье ваше отдано,
   Ослепнуть даже рисковали.
   Там под личиной поселянки
   Дщерь рода знатного была.
   И вас краса её влекла,
   Естественная для дворянки.
   Инессу я смогу узнать
   Всегда. Проста того причина, --
   Ведь цвет красавиц всей Медины
   Нельзя и задрапировать.
   Ильдефонс.
   Да, ты права, девица та,
   Увы, причина воспаленья,
   Что мучает воображенье
   Моё. Всё это неспроста.
   Фабия.
   Как высоки у вас стремленья!
   Ильдефонс.
   Желаньям честь узду даёт.
   Фабия.
   Я верю вам.
   Ильдефонс.
                         Так слушай: вот,
   О чём все ныне помышленья.
   Что сделалось со мной! В Медине
   Инесса встала предо мной,
   И я, сражённый красотой,
   Почувствовал себя на льдине
   Внезапно в самый сильный зной!
   Как утра первая зарница,
   Вилась повязка меж кудрей.
   Жизнь выражал огонь очей,
   Готовы с нею распроститься
   Те, кто с ней встретился хоть раз.
   Рубинов ей и жемчугов
   Не нужно, как и лишних слов,
   Других прикрас для щёк и глаз.
   Благоуханней миндаля
   Был запах, деву овевавший.
   Амур, сражённым всем плевавший
   В глаза, там был, свой лук неся.
   Без слов смотрела на меня,
   А взор твердил красноречиво:
   "Нам расставаться некрасиво.
   В Ольмедо не стреми коня".
   И вот явилась в Божий храм,
   Но не в пастушеской одежде,
   В которой её видел прежде,
   А в одеянье знатных дам.
   Я проводил её с сестрой,
   Затем вошёл в святое зданье,
   Сень коего по упованью
   Дала отраду в сильный зной
   Мне в мире беспредельно зыбком.
   Одна улыбкой отвечала
   Из тех двоих, другой кивала --
   И так улыбка за улыбкой!
   О браке мысли и любви
   Придела стены мне внушали,
   Куда они войти желали,
   Молитвы вознеся свои.
   И вдруг какой-то вопль иль крик
   В ушах моих тогда раздался,
   И я мгновенно испугался
   И даже, к сожаленью, сник.
   На утро следующее смерть
   Мне речь невнятная сулила.
   "Кто обещал мне так могилу,
   О Купидон, скорей ответь"?!..
   Молчанье... Падают на пол
   Мои и чётки, и перчатки.
   Готов бежать я без оглядки,
   Иль выбрать меньшее из зол.
   И этот молчаливый взор,
   В каком читалось пониманье,
   Спасеньем был мне. О вниманье!
   Оно смягчает нам позор.
   Утешившись, собравшись с духом,
   Записку принялся писать
   И написал. Ты передать
   Должна её. Летит пусть пухом.
   Коль ты исполнишь мой приказ,
   То ты невольника получишь
   И золотую цепь, вот случай
   Отделаться от этих глаз.
   Фабия.
   И это всё?
   Ильдефонс.
                     Да. Что ты скажешь?
   Фабия.
   Да что опасность велика.
   Ильдефонс.
   Ну, хоть задача не легка,
   Но мне ты, чую, не откажешь.
   Иль ты, как недоучка-врач,
   Весьма несведущий в леченье,
   Врачуя рану, лишь мученье
   Даёшь больному, как палач?
   Фабия.
   Я всеми силами стараться
   Доставить буду в руки ей
   Посланье ваше, и притом
   Чистосердечно-бескорыстно,
   Пусть даже жизнь мою и честь
   Затронет это предприятье.
   (К Теллио).
   Ты, добрый Телльо, знай, что истинных врачей
   Особо не влекут награды богачей.
   (Ильдефонсу).
   Пожалуйте письмо, сеньор, теперь подать.
   (Про себя).
   Об этом раньше надо было размышлять...
   Ильдефонс.
   Чем мне воздать за этот труд,
   Плод рук твоих благословенный,
   В котором жизни дар бесценный
   И счастья моего сосуд?
   Фабия.
   Я сделаю то, что могу,
   Не за рабов и украшенья.
   Самой себе и вам не лгу:
   Все применю я ухищренья.
   Теллио.
   Так ты ли пред собой честна,
   Как говоришь, и так умела?
   Ильдефонс.
   Вот, Фабия, в чём здесь суть дела...
   Я место покажу для сна.

Уходят.

Сцена 3.

Комната в доме доньи Инессы.

Входят доньи Инесса и Леонора.

   Инесса.
   Всегда находятся такие,
   Какие будут уверять,
   Что положенье звёзд влиять
   Способно на дела людские.
   Леонора.
   Так значит, и любовь от них зависит?
   Инесса.
   Скажи ж, к чему дон Родерик, уже
   Два года волочащийся за мною,
   Ни видом, ни манерами не тронул
   Моей души? А между тем, в тот миг,
   Как кавалер предстал мне неизвестный,
   Шепнуло сердце: "Я его люблю"?
   И я ответила: "Воистину так будет".
   Кто ж сеет где-то то пренебреженье,
   А то любовь, везде попеременно?
   Леонора.
   Амур пускает стрелы наугад
   И редко попадает, куда нужно.
   Твой ненавистный Родерик всё ж друг
   Любезному мне дону Фердинанду,
   А потому я за него вступлюсь.
   Однако я сознаюсь в том, что этот
   Весьма неплох какой-то кавалер.
   Анна
   (Инессе)
   Сеньора, девушка идёт сюда,
   Одетая весьма опрятно, строго,
   Которая мне назвалась сейчас
   То ль Фабией, то ль Фабианной...
   Инесса.
                                                                   Что ж ей
   Здесь нужно и чем занята она?
   Анна.
   Румяна и белила продаёт.
   Инесса.
   Впустить её, быть может, Леонора?
   Леонора.
   Я знаю эту девушку. Входить
   Как смеет в столь почтенное жилище
   Она? О ней идёт дурная слава.
   Но любопытство...
   Инесса.
                                     Передай ей, Анна,
   Что бы она сюда вошла.
   Анна
   (за дверь)
                                                 Сеньора
   Моя вас, Фабия, сюда, к себе, зовёт.
   (Уходит).
   
   
   

Сцена 4.

Те же, кроме Анны, и Фабия.

   Фабия.
   Да сохранит Господь на долгие года
   Так много прелести, так много благородства,
   Изящества и красоты! Смотрю
   На вас я каждый день, когда прогулку
   Вы совершаете, нарядные такие,
   Красивые, и тысячу вам шлю
   Благословений вслед. Передо мною
   Рисует память облик знатной дамы,
   Исполненной одних лишь совершенств,
   Которой восхищалась вся Медина.
   Какая щедрость, сколько состраданья,
   Достойных только вечной похвалы!
   О, сколько нищих здесь по ней скорбят
   И ныне! Безо всякой меры здесь
   Она дарила всем благодеянья!
   Инесса.
   Не плачь, утешься, милая сестрица!
   Фабия.
   Как мне утешиться, когда уносит смерть
   Годами умудрённых, лучших женщин,
   В неопытности младости моей
   Меня одну, бедняжку, оставляя?
   Отец ваш (да хранит его Господь)
   Сегодня дома?
   Инесса.
                               Нет, он по делам
   Уехал за город в своё именье.
   Фабия
   (про себя)
   Вернётся поздно, значит.
   (Вслух).
                                                    Если б я
   Могла бы высказать своё сужденье!
   Богаты и знатны вы, я ж проста
   И бедности клеймо ношу, сестрицы...
   Не раз дон Пётр приветлив был ко мне,
   Вы знаете, он влюбчивого нрава,
   И если вы хоть чем-то схожи с ним,
   То удивляюсь, как не догадались...
   Не молитесь о браке вы счастливом?
   Инесса.
   Нет, Фабия, ещё успеем мы.
   Фабия.
   Отец, какой об этом не печётся,
   Виновен перед совестью своей.
   Ведь зрелый плод явился, драгоценность
   Огромная! Нельзя позволить, что бы
   Испортило его внезапно время.
   А время, говорят, неумолимо.
   На свете существуют два предмета,
   Которые становятся с годами
   Ценнее и дороже.
   Леонора.
                                     Это что?
   Фабия.
   Любовь! Вино! Взгляните на меня.
   Я только постигаю мир прекрасный...
   Мне говорят, что я вполне красива,
   Что хороша, собою недурна.
   Но, видимо, обманщики мужчины.
   Что будет через десять с нами лет,
   Как красота исчезнет?
   Леонора.
                                                Не печалься.
   Успеешь ещё встретить жениха.

Фабия вздыхает.

   Инесса.
   Скажи-ка, что там у тебя?
   Фабия.
                                                 Товар.
   Так, безделушки, что бы честно мне
   Добыть кусок возможно было хлеба.
   Леонора.
   Торгуй и дальше, милая сестрица,
   И да поможет в этом Бог тебе!
   Фабия.
   Вот мой молитвенник, а вот и чётки.
   Я ими пользуюсь, когда...
   Инесса.
                                                    А это что?
   Фабия.
   Здесь порошок зубной и мыло лицевое,
   Лепёшки мятные и множество ещё
   Занятных мелочей.
   Инесса.
                                          Ну, а вот это?
   Фабия.
   То индульгенции. Наверно, те,
   Чьим душам адский пламень угрожает,
   Благодарят меня за них безмерно.
   Инесса.
   А вот ещё бумажка...
   Фабия.
                                          Как нарочно
   Она попалась, будто бы для вас
   Была написана... Откройте, коли вы
   Так любопытны. Впрочем, не читайте!..
   Инесса.
   Прошу тебя, голубушка, позволь...
   Фабия.
   Здесь, в городе, есть некий бакалавр.
   Он сердцем воспылал к одной девице
   И обещал мне золотую цепь,
   Коль силы я найду о нём поведать,
   О знатности его и даже славе.
   Однако, хоть намеренья его
   Чисты, и он о браке помышляет,
   Я вам не назову его пока
   И более вам не скажу ни слова.
   Так помогите мне, прекрасная Инесса...
   Я так решила: вы ответ дадите,
   А я ему записку передам.
   Ведь вы, похоже, та, какую он
   В мечтах своей богиней именует.
   Инесса.
   Что ж, Фабия, ты здраво рассуждаешь.
   Коль этим я обогащу тебя,
   То я обрадовать тебя согласна.
   Фабия.
   Пусть небо вашу жизнь продлит ещё
   Хотя бы на 100 лет! Так вот, прочтите.
   Инесса.
   Нет, я прочту его наедине
   И дам ответ тебе.
   (Уходит).
   Леонора.
                                     Придумано искусно!
   Фабия
   (про себя)
   За дело! Пусть случайные огни,
   Сокрытые в глубинах наших душ,
   Теперь, как горны кузниц, разгорятся
   И распалят девицы этой сердце!

Входят дон Родерик и дон Фердинад.

Сцена 5.

Дон Родерик, дон Фердинанд, донья Леонора, Фабия.

   Родерик.
   Прежде чем вступлю я в брак,
   Испытаю бед немало.
   Фердинанд.
   Чья душа любовь познала,
   Без печали тот никак!
   Фабия
   (про себя)
   Что им надо здесь? Проклятье!
   Леонора.
   Постирать возьми-ка платье...
   Нам не нужен твой товар.
   (Дону Родерику).
   Несмотря на сильный жар,
   Эта девица-торговка
   Свой лоток схватила ловко,
   Отправляясь на базар.
   Это всё её старанья --
   Возле нашего крыльца
   Встала, кличет:
   "                           Притиранья
   Здесь и краски для лица"!
   Стала я товар смотреть --
   Краски, тушь, салфеток пачка...
   Девица ещё и прачка.
   Почему же не успеть
   Мне отдать ей что-то в стирку?
   Бедным пополнять копилку
   Дело знатных -- к благу ведь?
   Родерик.
   А здоров теперь дон Пётр?
   Леонора.
   Жалоб нет.
   Родерик.
                         А где он?
   Леонора.
                                                Что-то
   Задержался он в пути.
   Ехал обозреть владенья,
   Что за городом, свои.
   Родерик.
   Извинения мои
   Следуют без промедленья.
   Получите ж их! Сестры
   Вашей как дела, Инессы?
   Леонора.
   Слышу я слова повесы!
   Вам б спросить её саму...
   Подождите. Не пойму,
   Только что вот здесь вертелась!
   Погодите... Что за прелесть!
   Ах, недавно отошла.
   Запись некую прочла,
   Что касается её.
   То расписка за бельё.
   Родерик.
   Как узрела из окна,
   Верно, что иду я, живо
   Убралась вдруг прочь она.
   Грустно, горько и тоскливо,
   Что за счастье почитавший
   Ей одной всегда служить
   Лишь способен досадить
   Ей, такого презиравшей.
   Леонора
   (выглянув в дверь)
   Вот она! Иди сюда!
   Здесь расписки ожидают.

Входит Инесса с запиской в руке.

   Родерик
   (про себя)
   Взор её меня пронзает!
   Чувство боли и стыда
   Он во мне теперь рождает,
   Вызывает и терзает,
   Словно острое копьё!
   Инесса
   (Фабии)
   Вот расписка на бельё!
   Кто-нибудь нести поможет...
   Фабия.
   Будет рада и вода
   Омывать, моча, всегда
   С вашего покровы ложа!
   (Делает вид, что читает записку).
   "Простынь две, рубашек шесть, чулок -- восемь пар".
   Хорошо. Я всё верну
   Чистым, словно день погожий.
   Родерик.
   Как хотел бы я, что б ты
   Подержать её дала мне.
   Что мне золото и камни
   Драгоценные? Мечты
   Мне несут слова любые,
   Коль писали их такие
   Руки, коих не лобзать!..
   Фабия.
   Испытали б много счастья,
   Верю я, коль если б частью
   Вы могли бы обладать,
   Или я могла бы дать
   Вам из рук моих клочок...
   О квитанции -- молчок!
   Ну-с, счастливо оставаться!
   (Уходит).
   Родерик.
   Дёрнул чёрт её убраться!
   Ведь расписку унесла.
   Лишь бельё бы взять должна...
   Леонора.
   Так вы можете сходить
   И вернуть записку эту...
   Родерик.
   Или дать бы ей монету,
   Что б её заполучить!

Шум за сценой.

   Инесса.
   Возвращается отец!
   Господа, мне не пристало,
   Что бы вас я принимала
   Без него. Вы, наконец,
   Иль родителя почтите,
   Или же совсем уйдите.
   Как пастух он средь овец.
   Родерик.
   Благовоспитанная дочь!
   Я холодность лишь наблюдаю,
   Но я о помощи взываю,
   И вы способны мне помочь!
   Чего прошу? Любви и смерти.
   Любовь, что б сжалились скорей
   И не отринули скорбей
   Моих, страдальца. О, поверьте,
   Как милость эта велика!
   И смерти жажду, что б прервалась
   Моей нить жизни. Не осталось
   Надежды, дом мой из песка.
   Смерть меня слушать не желает,
   Любовь не хочет и бежит,
   Не ранен я и не убит,
   Но что мне делать, я не знаю.
   Забыть вас выше сил моих,
   Поэтому жизнь заберите.
   Любить меня вы не хотите,
   Зачем же вам ряд дней моих?
   Последней мукой станьте ныне,
   Я смерть от вас легко приму,
   Коль с вами жизнь не ко двору
   Пришлась, невинности твердыня!
   (Уходит вместе с Фердинандом).
   Инесса.
   Как много вздора он наговорил!
   Леонора.
   Ты то же много лишнего теперь
   Позволила себе.
   Инесса.
                                  На то письмо
   Ты намекаешь мне? Когда ж бывало,
   Чтоб осторожность заключить могла
   С любовью продолжительный союз?
   Леонора.
   Любовь тебя заставила писать
   Неведомо кому?
   Инесса.
                                  Хоть он неведом,
   Я чувствую, кто это мог бы быть.
   И вижу в тех поступках ухищренья,
   Что б испытать или понять меня.
   Леонора.
   И я с тобой сестра того же мненья.
   (Читает стихи дона Ильдефонса).
   "Прекрасную дочь сельского простора
   Увидел я на ярмарке в Медине,
   Как солнце, в час, когда на небе синем
   Сияет первозданная Аврора.
   Был позолоченный там башмачок
   Колонне стройной драгоценной базой,
   Которая прозрачнее алмаза,
   Но поступи её исход жесток!
   Шаги её -- владычицы движенья,
   Не смею глаз поднять, без схватки я сражён.
   Готов признать, я ею побеждён,
   И вот без сил склоняюсь в униженье.
   Но будучи свидетелем побед,
   Шепчу:
   "              Любовь, со мной ты так жестока!
   Не затоптала сердце? После око
   Добьёт меня Инессы. Меркнет свет".
   Шаги и поступь? Будто в пляс
   Пуститься он готов, сестрица!
   Инесса.
   Он молвит о ступнях девицы,
   Не попросив руки у нас!
   Леонора.
   Что ты ему ответишь?
   Инесса.
                                              Чтобы
   К ограде сада он пришёл
   Сегодня вечером.
   Леонора.
                                     Сошёл
   С ума он, вслед за ним готова
   И ты?..
   Инесса.
                  Ни слова ни скажу.
   Леонора.
   Что будешь делать?
   Инесса.
                                       Обнаружишь!
   Леонора.
   Но если ты его полюбишь?!..
   Инесса.
   Пойдём. Всё после покажу.

Уходят.

Сцена 6.

Комната в мединской гостинице.

Дон Ильдефонс, Фабия, Теллио.

   Фабия.
   Досталось давеча вдруг мне
   Полтысячи ударов сильных!
   Теллио.
   Как жаль, что здесь удач не видно!
   Фабия.
   Сам испытал бы на себе!
   Ильдефонс.
   Сударыня, то мелочь, блажь!
   Лицо ведь удалось оставить
   Нетронутым. И нас ославить
   Не получилось. Я в кураж
   Вошёл и ложь за правду принял,
   Камням поддельным доверял,
   Улыбки эти принимал...
   Сурово я наказан ныне.
   Завлечь меня хотелось им,
   Прекрасным и лукавым взорам,
   В обман вовлечь, прогнать, как дым,
   И погубить они готовы!
   И я в том горе виноват,
   И заслужил я наказанье.
   Возьми ж за тщетные старанья
   Сей кошелёк, печальный вклад
   В немыслимую авантюру.
   (Даёт кошелёк Фабии).
   Фабия.
   Не доигравши увертюру,
   Ни с чем плетёмся мы назад!
   Ильдефонс.
   Теллио, коней седлай!
   Мы в Ольмедо воротимся!
   Теллио.
   Свет дневной ещё не скрылся!
   Ильдефонс.
   Ах, меня ты не терзай!
   Фабия.
   Вы в унынье не впадайте,
   На отчаянье запрет
   Наложите. Вот, узнайте!
   Получила я ответ.
   Исцелит он ваши раны.
   Ильдефонс.
   Ты письмо вручаешь? Странно.
   Фабия.
   Мой то маленький секрет.
   Ильдефонс.
   Не томи, я умоляю!
   Фабия.
   Вас дразнить я не дерзаю!
   Вам за то стихотворенье
   Писано здесь объясненье.
   (Подаёт письмо).
   Ильдефонс
   (в восторге, опускаясь на колени)
   Небеса благодарю!
   Теллио, молись ты тоже!
   Теллио.
   Рано всё же, непохоже...
   Нет, колен не преклоню,
   Не узнав, что там сулится.
   Может, горек, как горчица,
   Тот ответ, и бьёт, как палка?
   Ильдефонс.
   Боль мне вновь терпеть не жалко,
   Я себя не берегу,
   И терпеть готов любое...
   Если взгляд лишил покоя,
   Как в сознанье быть могу?
   (Читает).
   "Желая знать, тот ли вы, кого я себе представляю, и желая, чтобы это были вы, я прошу вас прийти сегодня ночью к решётке известного вам дома. Вы найдёте там привязанной зелёную ленту от моих башмаков. Навяжите её завтра на вашу шляпу, что б я могла узнать вас".
   (Воодушевляясь).
   Теперь в долгу я неоплатном!
   Теллио.
   Что ж, не поедем мы обратно!
   Коням дан повод отдыхать.
   В Медине ныне будем спать.
   Ильдефонс
   (задумчиво)
   День плавно к вечеру стремится,
   И ночь прохладу всем несёт.
   Отличный повод нарядиться,
   Инессу встретить. Так-то вот!
   Быть может, приведёт её
   Любовь сама к решётке сада,
   Быть может, поглядеть ей надо,
   Кто её ленту подберёт!
   Спешу переменить я платье!
   Фабия.
   Ах, как бы не навлечь проклятье!

Все уходят.

Сцена 7.

Улица перед домом дона Петра.

Дон Родерик, дон Фердинанд в тёмных плащах.

   Фердинанд.
   И стоит ли без всякой пользы
   Бродить пред этим домом здесь?
   Родерик.
   Мои надежды видом сей решётки
   Подпитываются, Фердинанд.
   Порой, как думаю, её Инесса
   Касается слегка своей рукой
   Изящной.
   Фердинанд.
                     Что-то вроде ленты, или
   Шнурка от обуви виднеется на ней...
   Родерик.
   Похоже на магический обряд.
   Кого-то привязать стремятся ныне
   К хозяйке этих мест.
   Фердинанд.
                                           О нет, не старшей.
   То знак любви моей прекрасной Леоноры
   Скорей всего. Она со мной приходит иногда
   Со мной беседовать сюда.
   Родерик.
                                                    Ты прав, похоже.
   Поверить сложно мне, что б был то знак
   Расположения моей Инессы. Всё ж
   То отрицать не стану я, быть может,
   Безжалостной своей рукой она...
   Да, именно она вот эту вещь
   Сюда намеренно и прикрепила.
   Возможно, что она принадлежит ей.
   С меня достаточно и вероятья.
   Дай ленту мне.
   Фердинанд.
                                  Несправедливо это.
   Ведь если это Леоноры лента,
   То именно я должен, как влюблённый,
   В неё её носить. Коль у меня
   Её прекрасная вдруг не увидит,
   Что обо мне красавица решит?
   Родерик.
   Разделим ленту пополам.
   Фердинанд.
                                                      Зачем?
   Родерик.
   Увидят сёстры нас, они узнают,
   Что оба мы здесь были, и что каждой
   Один из нас готов себя отдать.

Делят ленту.

Входят дон Ильдефонс и Теллио в тёмных плащах.

   Ильдефонс.
   Стоит здесь кто-то...
   Теллио.
                                           Поспешите!
   К решётке надо нам скорей.
   Всей жизни дело там моей!
   Ильдефонс.
   Какое?
   Теллио.
                Должен я быстрей
   Доставить лестницу для Фабии.
   Ильдефонс.
                                                                Она же?..
   Теллио.
   Щипцы она с собой возьмёт.
   Ильдефонс.
   Да для чего же, обормот?
   Теллио.
   Что б девушку одну похитить.
   Ильдефонс.
   Тебя бы я призвал к защите,
   Знай, прежде чем заходишь в дом,
   Насколько ты застрянешь в нём,
   Удастся ли оттуда выйти!..
   Смотри, там двое у ограды!
   Теллио.
   Следят за нами? Что им надо?
   Ильдефонс
   (осматривая решётку)
   И ленты здесь нет и следа.
   Теллио.
   Вас завлекла она сюда,
   Как видно, что бы посмеяться
   Над вами.
   Ильдефонс.
                     Дерзким показаться
   Коль мог я ей, других карать
   Она б хотя бы попыталась!
   Ещё ей предстоит узнать,
   Кто Ильдефонс, и с кем связалась.
   Меня недаром там и тут
   Ольмедским рыцарем зовут.
   Но так жестоко издеваться
   Над тем, кто верно служит ей!
   Теллио.
   Прошу, не надо огорчаться,
   Дав волю ярости своей!
   Ильдефонс
   (в сторону Родерика и Фердинанда)
   Сеньоры, попрошу я вас
   К ограде здесь не приближаться.
   Родерик
   (тихо, Фердинанду)
   Кто это там?
   Фердинанд.
                           Я ошибаться
   Могу, но трудно мне сейчас
   Узнать прохожего такого.
   Он незнакомец, право слово,
   Не ведом никому из нас.
   Родерик.
   Кто вы, что смеете внезапно
   Покой идальго вдруг смутить?
   Ильдефонс.
   Я тот, кто шпагой поэтапно
   Смог уважение добыть.
   Родерик.
   Коль ты посмел сюда явиться,
   То встретишь здесь такой приём:
   Того, кто зло карает злом,
   Тебе пред нами не хвалиться!

Сражаются, но через несколько минут доны Родерик и Фердинанд отступают и уходят.

   Ильдефонс.
   Оставь, достаточно позора.
   Теллио.
   Остался плащ.
   Ильдефонс.
                               Так подбери
   И ничего не говори.
   Прошёл уж час для разговоров.
   И сами мы давай отступим!
   Я вижу в окнах ближних свет.
   Задерживаться смысла нет --
   Толчём мы воду только в ступе!

Уходят.

   

Сцена 8.

Комната в доме дона Петра.

Входят доньи Леонора и Инесса.

   Инесса.
   Едва лишь первые лучи
   Цветов коснулись среди поля,
   Меня уже с сердечной болью
   Куда-то любопытство мчит!
   Спустилась глянуть, там ли лента.
   И что же? Её кто-то взял.
   В груди всех чувств пронёсся шквал,
   Как странно сознавать всё это!
   Представлю лишь его едва, --
   То ленты дерзкий обладатель, --
   Как сразу жадно (ах, Создатель!)
   Вступает страсть в свои права!
   Мне это не предать забвенью!
   Что делать, посоветуй, мне?

Входит дон Родерик с зелёной лентой на шляпе.

   Родерик
   (про себя)
   Благословило Провиденье
   Любовь, я радостен вполне!
   Так буду же смелей! Пред взором
   Инесса нынче предстаёт!
   (Вслух).
   Дон Пётр, скажите, в эту пору
   Окажет ли гостям почёт?
   Инесса.
   Визит ваш ранний меня встревожил.
   Не очень это уместно здесь.
   Мой драгоценный родитель ложе
   Не покидал, так умерьте спесь!
   Родерик.
   Но новость важная не может
   Отложена быть ни на миг!
   Инесса
   (тихо)
   В болвана круглого, похоже,
   Был превращён дон Родерик.
   Леонора.
   Тот, кто нам мил, не глуп, конечно,
   Когда ж приязни мы сердечной
   Внезапно в ком-то не найдём,
   То он казаться дураком
   Начнёт у нас в глазах мгновенно!
   Родерик
   (про себя)
   Я ею остаюсь презренным.
   Как прекратить, кто даст ответ,
   Что б "да" звучало вместо "нет"?
   Чем гордую теперь растрогать?
   Инесса
   (заметив ленту, сестре)
   Ах, Леонора, у порога
   Он моего теперь стоит,
   И лента над челом торчит,
   Как будто я ему писала!
   Леонора.
   То Фабия наплутовала!
   Инесса.
   Я разорву его записку,
   Жестоко за ошибку мстя.
   Шутить со мной должно быть низко,
   Не смейте обмануть меня!

Входят дон Пётр и за ним дон Фердинанд с зелёной лентой на шляпе.

   Фердинанд.
   Меня посредником избрали,
   Что б с вами дело обсудить.
   Пётр.
   Причин не вижу отложить.
   Фердинанд
   (заметив Родерика)
   Здесь хлопотать смогу едва ли:
   Он сам вдруг появился здесь.
   Любовь поспешными шагами
   Бег ускоряет наш и с нами
   Летит, как радостная весть.
   Дон Пётр.
   Инесса, верно, в добрый час
   Их благом паруса надула.
   Фердинанд.
   Здесь рад, увы, один из нас.
   Другому будто бы акула
   Перекусила нить судьбы.
   Дон Родерик!..
   Родерик.
                               Я -- ваш! Увы!

Оба кабальеро тихо совещаются с доном Петром.

   Инесса
   (тихо, Леоноре)
   То шутки Фабии, конечно!
   Леонора.
   О чём ты хочешь говорить?
   Инесса.
   Заметила б, не будь беспечной,
   Что Фердинанд вдруг стал носить!
   На нём видна такая ж лента!
   Леонора.
   Украсившись так, конкуренты
   Они теперь в любви к тебе!
   Инесса.
   Мне не хватало, что б в борьбе
   За чьё-то сердце увидала
   Ты той свой тайный интерес
   И одного из тех повес
   Ко мне ещё бы ревновала!
   Рассудка я лишусь совсем!
   Леонора.
   Какую же из разных тем
   Бесед с отцом они избрали?
   Инесса.
   Забыть могли мы бы едва ли,
   Как наш отец нам брак хвалил!
   Наверно, уж определил
   В мужья кого-то нам обоим?
   Леонора.
   Как станешь ты его женою,
   Так Фердинанд меня забыл?
   Инесса.
   Напротив. Думается, что
   С той целью ленту разделили,
   Что свататься определили
   К обоим из сестёр зато.
   Дон Пётр
   (обоим женихам)
   Глубокомысленно, степенно
   Нам должно дело здесь вести.
   Прошу, сеньоры, постепенно
   В мой кабинет за мной пройти.
   Инесса.
   Как все мои надежды тщетны!
   Мечты -- безумие одно.
   Дон Родерик письмо прочёл,
   И ревность у сестры заметна!
   Как, незнакомец, ты жесток!
   О, как несправедлив мой рок!
   Коварство Фабии ужасно!
   Предательница, я не властна
   Тебя, как нужно, наказать.
   Осталось лишь терпеть и ждать!

Доны Пётр, Родерик и Фердинанд уходят.

   

Сцена 9.

Там же.

Фабия, доньи Инесса и Леонора.

   Фабия.
   Об осторожности напомнить?
   Грозите мне? Я слышу вас!
   Инесса.
   Признайся, сделавшая подлость,
   Всё -- следствие твоих проказ?
   Фабия.
   Вы сами, барышня, виновны.
   Писали полное надежд
   Письмо и ленту обещали
   Влюблённому в вас, но скрывали
   Беду, послав двоих невежд,
   Что погубить могли беднягу.
   Но чаю я, что бедолагу
   Сумели плохо оценить:
   Пришлось и им вдруг отступить!
   Инесса.
   Ах, Фабия! Теперь всю душу
   Раскрыть готова пред тобой:
   Отца забуду ради мужа,
   Предам и род, и титул свой!
   Коль правда то, что ты сказала,
   То живо представляю я,
   Как у ограды навязали
   Те двое ленту на себя
   В знак моего расположенья!
   Какое ж нынче положенье
   Моё? В отчаянье пребуду!
   А утешенье где добуду?
   Лишь в мысли о тебе известном,
   О незнакомце, мне любезном...
   Голубушка-сестрица, ах!
   Я голову свою теряю!
   Как мне женою стать кому-то,
   Когда отец меня отдать
   За дона Родерика хочет?
   И с Фердинандом здесь они
   Толкуют всё о нашем браке.
   Фабия.
   Двоих вас хватит на то дело,
   Что б это отменить решенье.
   Инесса.
   Но там стоит дон Родерик.
   Фабия.
   Ну что ж с того? Ведь он ответчик только,
   А не судья.
   Инесса
   (к Леоноре)
                         Что ж ты, сестра, ни слова
   Не говоришь мне?
   Леонора.
                                    А способна разве
   Ты выслушать разумный мой совет?
   Фабия.
   Доверьте мне задуманное дело.
   Тот человек, что вами обожаем,
   Признаюсь, носит имя Ильдефонса
   И станет вашим, и, возможно, вы
   С ним, сеньорита, счастье обретёте,
   С тем, кто слывёт в молве Медины славой
   И цветом рыцарей Ольмедо называем.

Все расходятся.

Конец 1-ого дня.

День 2.

Улица перед домом дона Петра.

Входят дон Ильдефонс и Теллио.

   Ильдефонс.
   Я предпочёл бы умереть,
   Чем жить в разлуке долгой с нею.
   Теллио.
   Чем чаще ездить мы посмеем,
   Быстрее нас настигнет смерть.
   Боюсь соперников я мести!
   Ильдефонс.
   Любовь не остановит страх.
   Пусть, Теллио, паду я в прах,
   Бед горьких вынесу я двести,
   Не захочу судьбы иной!
   Так ей угодно, видно, было,
   Врагом коварным наделила, --
   Страсть испытал соперник мой.
   В унынье пребывая, ревность
   К тому ж испытываю я.
   Что предприму я? У меня
   Нет веры в волшебство. Но верность
   Храню Инессе я одной,
   Как зачарованный, повсюду
   Я следую за ней, как чуда
   Жду встречи с ней. Всё, что со мной
   На свете связано, все мысли,
   Дела, тревоги, жизнь сама --
   Всё это лишь она одна.
   Я затрудняюсь перечислить,
   Что есть несвязанного с ней.
   С пренебреженьем мелочей
   Незначимых я избегаю.
   Одну Инессу почитаю
   И ставлю выше всех людей.
   Сокровище и драгоценность
   Она мои. Я нынче стал
   Её невольником. О бренность!
   Кого взвела на пьедестал?
   И где бы ни был я, всегда,
   Куда, случилось б, я ни еду,
   В Медину ли, или в Ольмедо,
   Как путеводная звезда
   Мой путь теперь сопровождает
   Инессы имя. И с тоской
   Удел я ей доверил свой,
   Пусть меня гибель ожидает!
   Теллио.
   Вы вымолвить могли б тогда:
   "Молю Создателя я слёзно,
   Чтоб от несчастий разных грозных
   Хранил меня и от стыда".
   К чему нас приведёт всё это?
   Ильдефонс.
   Теперь пора. Давай сигнал.
   Теллио.
   Я вам повиноваться стал.
   (Трубит).
   Анна
   (из дома)
   Кто там?
   Теллио.
                   Уже? То я, страж света!
   Одна в дому из Мелибей,
   И к ней -- очередной Каллисто (имеются в виду персонажи трагикомедии известного драматурга Ф. Рохаса (1476 -- 1541 гг.) "Селестина, или Каллисто и Мелибея", упоминание их в драме является анахронизмом, так как пьеса увидела свет в 1499 г., а события "Ольмедского рыцаря" происходят в первой половине XV в.).
   Анна.
   Да, звуком рога или свистом
   Ты звал меня. Скорей, скорей!..
   Нет, погоди, Семпроний милый.
   Инесса
   (из дома)
   Явился?
   Анна.
                      Да, синьора.
   Инесса.
                                                Мне,
   О Боже, дай ума вполне
   И укрепи мои Ты силы!

Дон Ильдефонс и Теллио проходят внутрь.

Сцена 2.

Комната в доме дона Петра.

Ильдефонс, Теллио, донья Инесса.

   Инесса.
   О мой любезный повелитель!
   Ильдефонс.
   Ты мне теперь одна судья!
   И жизнь, и смерть -- все у тебя,
   В руках твоих, мои.
   Теллио.
                                       Спаситель!
   Недурно сказано!
   Инесса.
                                  Привет
   Тебе мой также, милый Телльо!
   Теллио.
   И низко кланяюсь теперь я
   Высокой госпоже в ответ.
   Инесса.
   Я не желала, право, этой встречи,
   Дон Ильдефонс, меня уж утомил
   Дон Родерик сегодня, проявляя
   Немалое упрямство.
   Ильдефонс.
                                        О, коль вы,
   Родительской вполне отдавшись воле,
   Ему решились уступить, молчите.
   Я не желаю слушать приговора
   Из ваших уст. Когда я на коня
   Взбирался, что б сюда примчаться видеть
   Всю вашу красоту, мне моё сердце
   Твердило, и я Теллио сказал
   Об этом, что печальное известье
   Меня, возможно, ожидает здесь,
   И безотчётная тоска меня тревожит.
   Слова, что я сейчас от вас услышал,
   Как будто подтверждают мои мысли.
   О, горе мне, коль истинно всё это!
   Инесса.
   Нет! Будьте вы спокойны. Я сказала!
   И всем другим отвечу только: "Нет"!
   Вам одному судьбу свою вверяю
   И жизнь мою. На свете нет той силы,
   Что помешала бы вам быть моим.
   Я давеча вошла в чудесный сад,
   От всех таясь, осталась одинока,
   Обильно слёзы проливало око,
   Цветочный слабым утешеньем был наряд.
   Сокрывши от сестры все помыслы и думы,
   Которая не менее чем я
   Страдает от любви (не отшумела б заря
   По дону Фердинанду страсть), угрюмый
   На радостный сменить спешила нрав,
   Тоску развеять средь цветов и трав.
   "О вы, цветы, ручьи и водомёты, --
   Воскликнула вдруг я, смутив покой
   Растений, -- легче всё-таки, чем мой
   Ваш жребий, хоть меня вы и поймёте!
   Предмет любви у вас -- заветное светило!
   Лишь несколько часов его вы лишены,
   Но вы уверены, как вас покинут сны,
   Что утро будет вновь. И вас не тяготило
   Сознанье неизвестности, ночной
   Порою вас сомненье не терзает,
   Из вас никто так долго не страдает,
   Вы снова рады утренней порой"!
   Вдруг из лилий там одна, --
   Иль то было наважденье?
   Мне сказала: "Утешенье
   Есть тебе, ведь ты луна,
   И не зримое тобою
   Солнышко твоё в тебе
   Отражается везде
   К торжеству над темнотою".
   Я как будто мотылёк,
   Твоим светом привлечённый...
   Оборот, мной изречённый,
   Всё ж от истины далёк.
   Нет, я фениксу сестра,
   Птице той, что ищет пламя,
   Смерти в конце жизни знамя,
   Вечный круг в огнях костра.
   Ильдефонс.
   Да благословит уста
   Бог всесильный, что чудес
   Так полны и тайн небес,
   Чар, что дарят нам места
   Отдалённые от нас.
   Я, оставшись одинок,
   Флоре отдаю зарок
   Так же, думая о вас.

Слышны шаги.

   Инесса.
   Не отца ли приближенье?
   Ильдефонс.
   Неужели он войдёт?
   Инесса.
   Может, и наоборот...
   Скройтесь же скорей, в мгновенье!
   Ильдефонс.
   Но куда?

Инесса прячет дона Ильдефонса и Теллио.

Входит дон Пётр.

Сцена 3.

Там же.

Те же и дон Пётр.

   Дон Пётр.
                      Не спишь, Инесса?
   Думал, что легла уже.
   Инесса.
   Тот, кто молится, блажен.
   Хоть я не служила мессу,
   Но просила здесь Творца,
   Что б на добрый путь наставил
   Всех преподанных мне правил
   Волей нежного отца.
   О твоём я наставленье
   Размышляла в этот час.
   Дон Пётр.
   Да, любовь царит средь нас,
   И её ты воплощенье.
   Чувств родительских набор
   Ярче солнечного блика,
   Лучше дона Родерика
   Есть ли в женихи сеньор?
   Инесса.
   Всё трубит о нём молва,
   А никто не осуждает.
   Верить ли, -- а я не знаю, --
   Этим сказанным словам?
   Что ж, поверю. Коль желать
   Бы его в мужья могла я,
   И не лжёт молва мирская,
   То нас нужно обвенчать.
   Дон Пётр.
   Что такое "коль могла"?
   Инесса.
   Я уже нашла супруга.
   Возлюбили мы друг друга.
   Раньше тайну берегла,
   Огорчить тебя боялась,
   Но пришёл признанья час,
   Недомолвки губят нас.
   Ничего мне не осталось,
   Как тебе сказать про всё.
   Так пускай наряд черницы
   Для такой, как я, девицы
   С твоего согласья шьёт
   Наш портной. Так решено.
   Эти светские наряды
   Духу моему преграда,
   Знание меня влечёт.
   Буду книжности учиться...
   У тебя другая дочь,
   Леонора ведь не прочь
   После с внуками возиться.
   Во имя матушки моей
   К ученью не закрой дверей,
   Отец, исполни мою волю,
   Мою счастливой сделай долю.
   Найди, отец, мне компаньонку,
   Что бы порядочность хранить,
   Такую, словно амазонку,
   Что б добродетель укрепить.
   И двух людей, искусных в пенье
   И в разных древних языках
   Приставь ко мне, в твоих руках
   Всей моей жизни проявленья!

Дон Пётр выходит.

Сцена 4.

Там же.

Те же без дона Петра.

   Инесса
   (Ильдефонсу)
   Простите, если вас я огорчила!
   Ильдефонс.
   Но как не огорчиться, если вижу,
   Что вы готовите нам общую погибель!
   Инесса, кто же надоумил вас
   Прибегнуть к избавлению такому?
   Инесса.
   Среди опасностей любовь нас умудряет,
   И мы узреть способны, в чём есть благо
   И в чём искать спасительный исход.
   Ильдефонс.
   Считаешь ты спасительным исходом
   Суровое твоё решенье?
   Инесса.
                                              Только в этом
   Я вижу средство против Родерика,
   Что б устранить его. Что отвратить
   Нам невозможно, надобно отсрочить.
   А между тем, надежда всё жива.
   Теллио.
   Сударь, правда в этом есть.
   Раздобыть благословенье,
   Пока длится обученье,
   Можно, церковь хранит честь!
   И тогда дон Родерик
   Притязать уж не посмеет
   На Инессу, стал смелее
   Он лишь потому на миг,
   Что Петровым обещаньем
   Заручился между дел.
   Взять Инессу он хотел
   И одобрен был случайно.
   Но ввиду монастыря
   Он не станет обижаться.
   С Господом самим тягаться --
   Значит, время тратить зря.
   И к тому ж возможность вижу
   Вольно посещать сей дом.
   Ильдефонс.
   Вольно? А причина в чём?
   Теллио.
   Делают науки ближе
   Нам заветную мечту,
   Хочет пенья с языками?
   С иноземными словами
   Я ловлю всё на лету.
   Музыки ей дам уроки,
   А меж тем посланья дам,
   Вожделенные для дам,
   Коль позволят это сроки.
   Ильдефонс.
   Как?! Чудесное вполне
   Изобрёл ты утешенье,
   Теллио. В одно мгновенье
   Истина открылась мне!
   Теллио.
   И потом я помышляю:
   Компаньонкой стать б могла
   Фабия...
   Инесса.
                   Чуждаясь зла,
   Всё же ей не доверяю.
   Теллио.
   За неё ручаюсь я.
   Ильдефонс.
   Как прекрасны времена,
   В кои нам любовь дана!..
   Радость коротка сия!
   Ах, не настиг бы утра свет
   Нас вместе ныне, не узрели
   Меня б, которые хотели
   Усилья все свести на нет
   Мои, отсюда выходящим.
   За будущее страшно мне,
   Я будто бы в тревожном сне,
   Но я доволен настоящим.
   О, как чудесно здесь остаться!
   Но нет, не вечно наслаждаться
   Нам в этой жизни суждено.
   Нам для того прервать должно
   Утехи, игры, наслажденья,
   Что б к ним возможно возвращенье
   Не стало бы запрещено.
   Медина вскоре день особый,
   Заветный встретить поспешит
   И майскими увеселит
   Себя забавами. Готовый
   К тем торжествам, я на турнир
   Явлюсь пред вашими очами.
   Вальядолидскими вестями
   Обеспокоен нынче мир:
   Краса и гордость наших стран
   Прибудет в пышную Медину:
   Носящий имя господина
   И короля дон Иоанн.
   Итак, пора пришла прощанья.
   Расстанемся. Да будет Бог
   Вам безопасности залог,
   Любовь моя, при расставанье!
   Инесса.
   Нет, погодите. Я сама
   Дверь отворю и провожу вас.
   Ильдефонс
   (задумчиво, глядя в окно)
   Обиженно заря надулась,
   Готовясь нас свести с ума!

Все уходят.

Сцена 5.

Улица в Медине дель Кампо.

Входят дон Родерик и дон Фердинанд.

   Родерик.
   Не раз уже ревнующее сердце
   Моё при виде этого сеньора
   Испытывало трепет, Фердинанд.
   Черты лица и стан у кабальеро,
   Признаюсь, хоть куда!
   Фердинанд.
                                                Обыкновенно
   Бывает у влюблённых так. Едва
   Появится на их пути особа
   Мужского пола, сразу начинают
   Завидовать и опасаться, что
   Ей дама сердца их всех прочих предпочтёт.
   Родерик.
   Разносится о нём молва, что сразу,
   Едва увидев, полюбить готовы
   Его девицы. Как бы не старался
   Он незаметным быть, -- везде удача.
   Недавно встретил я слугу в плаще
   Моём, который потерял я в драке.
   Я выяснил тайком и от него,
   И от хозяина его, что этот
   Последний -- первый рыцарь из Ольмедо,
   Дон Ильдефонс, которого страшатся
   И люди все, и звери, как борца
   Искусного и ловкого, и что он
   Таинственный возлюбленный Инессы.
   Фердинанд.
   Но что тебя так думать заставляет?
   О том судить, что влюблена она
   И именно в него?
   Родерик.
                                  Хотя б за то,
   Что кажется мне этот человек
   Во много раз меня счастливее и краше.
   Фердинанд.
   Не потому ль Инесса так невинна,
   Что мысль о замужестве её
   Пугает почему-то?
   Родерик.
                                        Нет, не знаю.
   Но есть неодолимое влеченье
   Забрать жизнь у того, кто у меня
   Любовь Инессы отнял. Ощущаю
   Его, к несчастью, я. Такие мысли
   Рождают, признаю теперь с прискорбьем,
   Отнюдь не добродетельные чувства.
   Но гнев и зависть столь сильны во мне,
   Что я готов рассудок свой утратить,
   Как потерял свой плащ.
   Фердинанд.
                                             Её оставив
   Без должного вниманья и присмотра,
   Ты сам причиной стал тому, что стала
   Она мишенью взоров Ильдефонса.
   Женись же поскорее. Ильдефонс
   Останется ни с чем, а ты одержишь
   Над ним бескровную победу в этом.
   Родерик.
   Любовь моя измучена уже
   И ревностью, и жгучим подозреньем,
   А бедная душа скорбит смертельно!
   Фердинанд.
   Явись же в полном блеске и во славе
   В День майского шеста. Я рядом буду.
   Король нас посетит, как говорят.
   Возьми-ка ты свою гнедую лошадь,
   Я оседлаю рыжую. Игра
   Лекарством служит и наполовину
   Порою может помогать в болезни.
   Родерик.
   Когда туда прибудет Ильдефонс,
   Ольмедское великолепье сразу
   Затмит Медины нашей честь и славу.
   Фердинанд.
   В своём ли ты уме, мой Родерик,
   Что произносишь ныне речи труса?
   Родерик.
   Любовь меня лишила здравой мысли.

Оба уходят.

Сцена 6.

У дома дона Петра.

Входят дон Пётр, доньи Леонора и Инесса.

   Дон Пётр.
   Дочь моя, строптивой не будь, не упрямься.
   Инесса.
   Силы той нет в этом мире, что может решенья мои
   Вдруг изменить. Тщетно всё, неизменна лишь бренность!
   Леонора.
   В этом нет смысла!
   Инесса.
   А если нет смысла и толка, то что же,
   Желчь извергая, напрасно с безумной здесь спорить?
   Дон Пётр.
   Облекись же в праздничный убор!
   Инесса.
   О родитель, говоришь ты вздор!
   Кто жаждет блеска украшений,
   Тому аскеза не идёт.
   Со мной равно наоборот --
   Нетленных жажду облачений.
   Дон Пётр.
   Откажешь просьбе ты отца?
   Инесса.
   Любя тебя, я уступаю.

Входит Фабия с чётками, палкой и в очках.

   Фабия.
   Да будет благодать живая
   Здесь разливаться без конца!
   Дон Пётр.
   Пускай в сей дом с тобою вступит
   Мир и покой.
   Фабия.
                              Узнала я,
   Что здесь красавица сия
   Себя навеки совокупит
   С глубинным корнем всех основ,
   Наставницу иметь желая,
   Затея по душе такая
   Пришлась мне. Что б не тратить слов,
   Поведаю одно: нет меры,
   Предела силы нет любви.
   И стопы грешные свои
   Направила я к вашей двери.
   Дон Пётр.
   Вот, милая моя, что надо
   Тебе, влюблённой в горний мир!
   Инесса.
   Без друга свет наполнен хладом,
   И каждый одинок и сир!
   В тебе приветствую подругу!
   (Обнимает её).
   Флавия.
   Ах. Обуздайте свой порыв,
   Не нажимайте на нарыв,
   Прошу вас, сделайте услугу!
   Дон Пётр.
   Такой любезности доселе
   Я не встречал!
   Леонора.
                            Пряма душой
   Она. Высокий дух такой
   Недугом проявился в теле.
   Фабия.
   То наказанье за грехи.
   Но сомневаюсь я в решенье,
   Моля простить все прегрешенья
   Творца, родительском.
   Дон Пётр.
                                             Верхи
   Полны вселенной сей загадок.
   Согласна моя воля с ней.
   В раздоре ж с дочерью моей
   Я буду, как отец, ей гадок.
   Фабия.
   Вотще стремятся силы ада,
   Навек заклятые низы
   Испортить девице всю жизнь.
   Нет, в этот брак вступать не надо!
   Он счастья ей не принесёт,
   В Медине блага нет в грядущем.
   Одна дана обитель Сущим, --
   В Ольмедо её радость ждёт.

Входит Теллио в студенческой одежде.

   Теллио
   (входя, про себя)
   Он не один. Возможно, примет.
   (Входит и кланяется).
   Я тот, которого, дон Пётр,
   Искали вы, что б дочери своей
   Уроки иностранных языков
   И прочие науки преподать.
   Мне в храме рассказали, что вам нужен
   Знаток того, о замысле же доньи
   Повсюду слух распространился уж.
   Но так как здесь почти я неизвестен,
   То сам я к вам явиться предпочёл.
   Мне кажется, я буду вам полезен.
   Дон Пётр.
   И в этом я, как мыслю, убеждён.
   Всё путь имеет свой, своё значенье.
   (Инессе).
   Пусть эта женщина останется с тобою,
   А этот молодой учёный к нам
   Приходит пусть учить тебя. Вы обе
   Договоритесь с ним, а я сейчас
   Отсюда выйду ненадолго.
   (К Теллио).
                                                    Ты,
   Любезный, из какого взялся места?
   Теллио.
   Из Калагорры, господин.
   Дон Пётр.
                                                    А как
   Зовут тебя, любезный?
   Теллио.
                                              Мартин Тельес.
   Дон Пётр.
   И ты вступил уж в орден?
   Теллио.
                                                    Да, вчера.
   Дон Пётр.
   Сейчас вернусь!
   (Уходит).

Сцена 7.

Там же.

Те же, без дона Петра.

   Теллио.
   Ты ль это, Фабия?
   Фабия.
                                       Как видишь, я!
   Леонора.
   А это Теллио?
   Инесса.
                               Да, Теллио любезный.
   Леонора.
   Какая штука смелая!
   Инесса.
                                          Об Ильдефонсе
   Мне расскажи.
   Теллио.
                                 Могу я говорить
   При Леоноре?
   Инесса.
                                  Безусловно, да.
   Леонора.
   Инесса ведь обидела б меня,
   Коль стала от меня таиться.
   Теллио.
                                                      Дон
   И сеньор мой Ильдефонс готов
   Служить вам всей душой. Настанут скоро
   Те игры майские, и он готовит
   Доспехи и коней, булат и пики.
   Узрите сами вскоре.
   Инесса.
                                          Нет письма ли?
   Теллио.
   Ах, я глупец. Вот вам письмо, сеньора!
   (Подаёт письмо).
   Инесса.
   Сначала приложусь к нему устами,
   Потом уже прочту.
   (Целует).
   Дон Пётр
   (за сценой)
                                          Так экипаж
   Закладывай, коль резвость верхового
   Убавлена несчастьем, право слово,
   И захромал мой конь, любимец наш!
   (Входит и видит, что Инесса что-то читает).
   Что это там?
   Теллио
   (Инессе)
                            Отец!.. Читайте про себя,
   Я буду обучать вас по-латыни.
   Dominus (господин, властитель)...
   Инесса.
   Dominus...
   Теллио.
   Яснее говорите.
   Инесса.
   Громче повторим.
   Теллио.
   Dominus mens (владыка разума).
   Инесса.
   Dominus mens.
   Теллио
   (дону Петру)
   Вот видите, так понемногу
   Мы продвигаемся вперёд.
   Дон Пётр.
   Уже урок?
   Инесса.
                         Так время Богу
   Принадлежит и нас не ждёт!
   Дон Пётр.
   Прекрасно! Дочь моя, сейчас прислали
   Из ратуши за мной, обязан я
   Туда явиться.
   Инесса.
                            Да, конечно. Верно,
   То с королевским связано визитом.
   Дон Пётр.
   Я подчинюсь приказу их, но вы
   Меня туда проводите.
   Инесса
   (Фабии)
                                             Скажи,
   Греха не будет в том, коль я явлюсь
   Теперь в присутствие?

Фабия качает головой.

   Дон Пётр.
                                                Вот и отлично.
   Здесь деньги для учителя, я плащ
   Велю купить особе этой после.
   Фабия.
   Нас осеняет всех покровом Небо!
   Пойдёт вслед за сестрою Леонора?
   Леонора.
   Конечно, ничего на свете нет
   Разумнее и краше, чем исполнить
   Родительскую волю, также долг
   Пред государем.
   (Сестре и отцу).
                                    Следую за вами.

Сцена 8.

Ольмедо. Комната во дворце.

Король Иоанн, Альварус и свита.

   Король
   (Альварусу)
   В этой спешке не до дел!
   Альварус.
   Только подписать бумагу!
   Слушать не придётся вам...
   Король.
   Так давайте поскорей!
   Альварус.
   Может быть, впустить людей?
   Король.
   Нет, уж лучше обождать.
   Альварус.
   Святой отец (Папа Римский) дал разрешенье
   Для ордена Моста, о чём просили вы.
   Король.
   Да, и ещё просил я изменить
   Их облачение. Мне кажется, так будет
   Гораздо лучше.
   Альварус.
                               Да, наряд их прежний
   Был некрасив.
   Король.
                            Свершилось! И отныне ж
   Пусть крест зелёный будет их отличьем.
   Благодарю святейшего отца
   За всё участье в нашем предприятье.
   Альварус.
   И вот ещё два пункта очень важных.
   Король.
   Какие эти пункты, дон Альварус?
   Альварус.
   Здесь речь идёт о знаках, государь,
   Которые предписано носить
   Кастильским вашим поданным -- морискам,
   Маранам с ними. Говоря иначе:
   Магометанам с иудеями.
   Король.
                                                    Конюший,
   Я в этом случае исполню то желанье,
   Какое высказал так рьяно преподобный
   Викентий.
   Альварус.
                        Без сомнения, покойный
   Феррер учёностью и благочестьем
   Своми несказанно знаменит.
   Король.
   Скажите Папе, пусть Святой Престол
   Комиссию назначит и прославит,
   Особые заслуги доказав
   Пред Церковью, Феррера, как святого
   И как блаженного.
   Альварус.
                                        Исполню вашу волю.

Оба уходят.

Сцена 9.

Там же.

Комната в доме дона Ильдефонса.

Входят дон Ильдефонс и Теллио.

   Теллио.
   Вы довольны мной, сеньор?
   Ильдефонс.
   Не могу быть в том уверен,
   Мог бы и прийти скорее,
   Так замешкаться -- позор!
   Теллио.
   То было ради вас самих,
   Так стоит ли бранить за это?
   Ильдефонс.
   Ведь ты целебного предмета
   Не выпускал из рук своих?
   Прислала ль мне письмо Инесса?
   Теллио.
   Да, вот оно.
   Ильдефонс.
                         Ну что ж, потом
   Поведаешь мне обо всём,
   Что было прежде, маловесно.
   (Читает).
   " Властитель мой, я не дышу с тех пор,
   Как мы расстались. Человек жестокий!
   Вы жизнь мою уносите с собой"!
   Теллио.
   А дальше?
   Ильдефонс.
                         Дальше -- не читать.
   Довольно этого на время.
   В земле должно сокрыться семя,
   Что б после плод сладчайший дать!
   Скажи, что там происходило,
   С тобою было что и с ней.
   Теллио.
   Меня там рубище сокрыло,
   Персоне был наряд моей
   Прикрытьем. В глубине очей
   Мой путь познанье озарило,
   В перчатки длани погрузив,
   Хламидой я свой стан окутал
   И изъяснялся крайне путно
   И деловито, преклонив
   Свою главу перед семейством,
   Где занимался лицедейством.
   И поглядев по сторонам,
   Узрел я Фабию меж прочих.
   Ильдефонс.
   Умолкни. Любопытно очень
   Узнать, что дальше пишут там.
   (Указывает на письмо, раскрывает и снова читает).
   " Все ваши предписания исполнены. Лишь одного я не могу исполнить: жить без вас. Но этого вы не предписывали мне". (Задумывается).

Пауза.

   Теллио.
   Как размышленья глубоки!
   Ильдефонс.
   Поведай, Фабия успешно
   Дела, о коих пишет мне
   Инесса, выполнить сумела?
   Теллио.
   Искусна в хитрости она
   И в остроумии проворна.
   И я поверил ей, бесспорно:
   Скромна настолько, как умна.
   Впредь буду знать я, сколь обманчив
   И как коварен женский ум.
   Никто не смог поднять бы шум,
   И тайный вид всегда заманчив.
   А, впрочем, я и сам похож
   Был на смиренного монаха.
   И мог там без стыда и страха,
   Узнать, где правда, а где ложь.
   Старик, хоть и Платон на вид,
   А мне сдаётся, что ошибся.
   Ильдефонс.
   Та болтовня меня сердит.
   Так помолчи. Наговорился!
   Дай насладиться мне письмом.
   (Читает).
   "Вернитесь поскорей, чтоб видеть вы могли,
   Как я без вас тоскую,
   И как я радуюсь, когда увижу вас"
   Теллио.
   Прервётесь снова вы потом?
   Ильдефонс.
   Как время ты нашёл, что б с ней
   Поговорить?
   Теллио.
                           Я по-латыни
   Её учил тогда читать
   И на себя святой долг принял
   Посланье ваше передать.
   Ильдефонс.
   А Леонора?
   Теллио.
                        Ах, сильней,
   Чем ваша страсть к её сестре,
   Была в ней зависть. Мнится мне,
   Огонь пылал её очей,
   Когда взирала на неё.
   Соперничество и упрямство --
   Замена жёнам постоянства.
   Чужая их любовь гнетёт.
   Но здесь ирония судьбы,
   Расположенье звёзд небесных,
   Стеченье факторов известных
   И неизвестных для молвы.
   Ильдефонс.
   Последнюю строку читаю,
   Последний шлю привет рукам,
   Которые водили там,
   Что я в ладонях ощущаю.
   (Читает).
   " Мне говорили, что король приедет к нам в Медину. И это, несомненно, правда. Мой король ведь вы".
   Вот и он, конец письма.
   Теллио.
   Всё окончится когда-то.
   Ильдефонс.
   За приятное расплата --
   Огорчительно весьма!
   Теллио.
   Только, так или иначе,
   Помаленьку получили
   Удовольствие, вкусили
   Радость. Это ль не удача?
   Ильдефонс.
   Подожди. Ещё приписка:
   "Наденьте эту ленту себе на шею. О, если бы я была ею"!
   Теллио.
   Да, написано отменно!
   Вас на площади как раз
   Встретит блеск Инессы глаз.
   Встретитесь вы непременно!
   Ильдефонс.
   Теллио, где ж эта лента?
   Теллио.
   Лента? Мне никто не дал.
   Ильдефонс.
   Ты шутить со мною стал?
   Выбор крайне плох момента.
   Теллио.
   Что ж я получал от вас?
   Ильдефонс.
   Ах ты, дорогой, об этом?
   Получи и впредь не сетуй:
   Вот кафтан тебе как раз.
   Обнови, коль хочешь, платье!
   Теллио.
   Благодарю вас без изъятья!
   И вот вам лента, мой сеньор!
   (Подаёт).
   Ильдефонс.
   Какое чудо! Изумленье!
   Теллио.
   А ручки, будет моё мненье,
   Ещё прекраснее, чем взор!
   Ильдефонс.
   Так поспешим. А между тем...
   Теллио.
   Что вас на этот раз тревожит?
   Ильдефос.
   О сне я позабыл, похоже.
   Теллио.
   При чём здесь сон?
   Ильдефонс.
                                  Известно всем,
   Что сны пусты, но в них иные
   Отыскивают потайные
   Значения.
   Теллио.
                         Оставим это.
   Что может нам здесь помешать?
   Вам о женитьбе помышлять
   Теперь должно одной на свете.
   Ильдефонс.
   Сегодня, Теллио, вскочил
   Встревоженный ночным виденьем.
   И птицу в жёлтом оперенье
   Заметил, лишь окно открыл.
   Своим негромким голоском
   Она любовь всё воспевала.
   Продлилось это чудо мало:
   Вмешался враг. Он в сад тайком
   Проник, среди листвы сокрылся
   Для нападенья на щегла
   И вдруг, распространитель зла,
   В певицу нежную вцепился.
   То крепкоклювый коршун был,
   Он перья разодрал бедняжке,
   Пришлось ей несказанно тяжко:
   В крови он когти обагрил.
   А друг погибшей средь цветов
   Оплакивал её с тоскою.
   Ему не обрести покоя
   В садах уже, в тиши лесов...
   Каким-то ужасом объят,
   Пришёл я в сильное волненье.
   К чему пустое огорченье?
   Один сон в этом виноват.
   Хоть знаю я, что всё химера,
   И это только страх пустой,
   Но, встав перед моей мечтой,
   Меня в неё лишает веры.
   Теллио.
   Перед решимостью Инессы
   Такое малодушье -- грех.
   В Медину скройтесь ото всех.
   Там сны иметь не будут веса.
   Займитесь с храбростью своей
   Доспехом воинским, конями,
   Оружием. И рядом с вами
   Пусть блекнет рыцарь наших дней,
   А дама ревностью томится.
   Инесса вам назло врагам
   Отдастся пусть. Не верьте снам,
   Пугаться вовсе не годится!
   Ильдефонс.
   Ты прав. Инесса ждёт меня.
   Поедем с радостью в Медину.
   Кто страждет прежде, не единый
   Страдает миг, но я, любя,
   Знать только радость днесь желаю,
   И если нужно пострадать,
   То только кратко. Радость взять
   Я от Инессы ожидаю.
   Теллио.
   Узрите вы, как я тельцов
   Заставлю преклонить колени
   Перед Инессой. Ночи тени
   Нам не страшны! Прочь от оков!

Конец 2-ого дня.

День 3.

Сцена 1.

Проход, ведущий к площади в Медине дель Кампо, приспособленной и украшенной для боя быков.

Дон Родерик, дон Фердинанд, слуги, вооружённые копьями.

Слышны звуки труб и литавр.

   Родерик. Несчастье чистое!
   Фердинанд. И неудача полная!
   Родерик. Как сильно я страдаю!
   Фердинанд. На что решиться мне -- не знаю сам.
   Родерик. Я не могу надеяться на собственную руку, что бы служить Инессе.
   Фердинанд. Я взбешён.
   Родерик. А я от горя вне себя.
   Фердинанд. Вернёмся на арену.
   Родерик.
   Такой уж я несчастный человек --
   Удачи мне не будет. Ильдефонсу
   Судьба благоприятствует во всём.
   Фердинанд.
   Ни разу даже он не промахнулся.
   Родерик.
   Когда-нибудь уж и ему, наверно,
   Придётся плохо.
   Фердинанд.
                                  Счастлив кто в любви,
   Тот и во всём удачлив.
   Родерик.
                                              Для него
   Любовь врата вдруг сердца распахнула,
   А для меня осталось лишь презренье.
   К тому ж всегда ведь предпочтение у нас
   Зачем-то отдаётся чужестранцам.
   Фердинанд.
   Негодование понятно ваше.
   Он славный и блестящий рыцарь, но
   Мы не допустим, что бы он собою
   Затмил мединских рыцарей.
   Родерик.
                                                          Меня
   Позор Отечества безмерно огорчает.
   Инесса же, как женщина, стремится
   К пришельцу, и не смотрит, у неё
   Что под рукой находится.

Звон бубенцов и крики.

   Голос
   (с поля)
   Молодец! Великолепно!
   Другой голос.
   Был парирован удар!
   Фердинанд.
   Время -- наш бесценный дар!
   На коней!
   Родерик.
                     Вперёд, мгновенно!
   Голос
   (с ристалища)
   Нет в целом мире ему равных!
   Фердинанд.
   Вам слышно?
   Родерик.
                            Горе!
   Фердинанд.
                                       Не забавно!
   Другой голос.
   Слава рыцарю Ольмедо!
   Родерик.
   Что ещё теперь ждёт нас?
   Фердинанд.
   Это только черни глас!
   Несколько голосов
   (с ристалища)
   Да дарует Бог победу!
   И Господь да сохранит!
   Родерик.
   Государя бы едва ли
   Так приветствовать вдруг стали!
   Но судьба меняет вид!
   Фердинанд.
   Это и смешно, и низко,
   Навлечёт народ позор.
   Но однако до сих пор
   Презиралось то, что близко.
   Все стремились к новизне,
   К чужебесью припадали,
   И всегда с мечтой встречали,
   Кто явился к ним извне.
   Родерик.
   Вот коня идёт сменить он.
   Фердинанд.
   Знать, Фортуну оседлал.

Входят дон Ильдефонс и Теллио -- последний с цветами своего господина и с колом в руках.

   Теллио.
   Я удара не встречал
   Лучшего. Вы знамениты!
   Ильдефонс.
   Мне б теперь коня иного!
   Теллио.
   Вы с конём, я -- без коня
   Справились, и для меня
   Это чудо, право слово!
   Ильдефонс.
   Я ценю твою отвагу!
   Теллио.
   Ноги я быков колол,
   Словно репу прополол,
   Рукоять сжимая шпаги!
   Фердинанд.
   На ристалище вернёмся
   Поскорей, дон Родерик,
   Пусть удача в тот же миг
   К нам с победой обернётся!
   Родерик.
   Вернитесь вы, дон Фердинанд.
   А мне зачем же возвращаться?
   Что б снова стали все смеяться
   Над самой горькой из досад?
   Или что б разъярённый зверь
   Меня втоптал в пыль-грязь на поле?
   Потех кровавых ныне боле
   Достаточно, моих потерь!
   Теллио
   (тихо, своему господину)
   Вот недовольные какие!
   Ильдефонс.
   В их душах зависть пробудилась,
   Уже я это отмечал.
   И гнев в очах у них встречал,
   Когда Инесса мне дивилась.

Доны Родерик и Фердинанд уходят.

   Теллио.
   Улыбка на лице младой Инессы
   Умножила в вас смелость, -- бессловесный,
   Но очень выразительный язык.
   Когда же вы пересекали поле,
   То к вам навстречу выбежать готова,
   Вскочив вдруг с отведённого ей места,
   Была.
   Ильдефонс.
                   Инесса милая! Я Бога
   Молю, что б вскоре Он дал мне возможность
   Родителям моим её представить,
   Как дочь их.
   Теллио.
                         Будет всё, как вы хотите.
   Узрите сами. Пусть лишь смолкнут эти
   О доне Родерике пересуды.
   Инесса пылко вас и сильно любит,
   Чего же вам ещё?!
   Ильдефонс.
                                     Там Фабия осталась.
   Пока я на ристалище стою,
   Отправься к ней и ей скажи, что я
   С Инессою желаю пообщаться
   Перед моим отъездом. Ведь коль я
   Не выберусь сегодня из Ольмедо,
   Решат родные, что уж я погиб.
   Я не хочу тревожить их задержкой.
   Пускай спокойно спят всю эту ночь.
   Теллио.
   Вы правы. Их смущать нам ни к чему.
   Ведь нынче день такой: он опасеньем
   И, вместе с тем, надеждами наполнен.
   Ильдефонс.
   Я удаляюсь!
   Теллио.
                            Да хранит вас Бог!

Дон Ильдефонс уходит.

   Да, к Фабии я нанесу визит.
   Быть может, получу назад цепочку,
   Дар господина ей? Мне предстоит
   Убрать из дела лень и проволочку.
   Хитра девица, бледен перед ней,
   Перед её талантом сам нечистый,
   Она теперь коварней и мудрей
   Цирцеи и Медеи, и Каллисто!
   Достанет храбрости во мне,
   Что б страсть свою открыть пред нею.
   То средство верное вполне
   С её природой сладить всею.
   Немного ласковых лишь слов
   И взгляд влюблённый и горящий, --
   То для неё на всё готов
   Ты сам, живя же настоящим,
   Девица может дать ответ,
   Совсем противный слову: "Нет".
   (Уходит).

Сцена 2.

Улица перед домом дона Петра.

Теллио, затем Фабия.

   Теллио.
   Так, решено! Позвать её бы надо!
   (В сторону).
   Эй, Фабия! Сюда, скорей явись.
   Однако я глупец, ведь ей известно,
   Что больше женской красоты мне любо
   На свете золото. А это
   Поведал ей, наверное, тот самый
   Уже, у коего копыта на ногах.
   Фабия
   (выходит из дома)
   Ах, Теллио. Ты здесь стоишь давно?
   Такое господин дал приказанье?
   В чём дело? Для чего ты здесь, скажи.
   Что происходит?
   Теллио.
                                  Ты так не волнуйся.
   Верни улыбку на лицо своё
   И возврати спокойствие во взоре.
   Ведь для тебя одной на час я раньше
   Сюда добрался, чем для дела надо,
   Которое дал мне дон Ильдефонс.
   Фабия.
   Ну как?! Отвагой он там отличился
   И смелостью?
   Теллио.
                            Ещё бы! Точно так!
   Ведь вместе на ристалище мы были.
   Фабия.
   Да уж не ты ль принёс ему победу?
   Хвастун немыслимый!
   Теллио.
                                                Хоть короля спроси
   О том, кто был из нас в бою смелее.
   Ведь каждый раз, когда напротив мы
   Оказывались ложи королевской,
   Вперёд он подавался, что б увидеть
   Меня внизу.
   Фабия.
                           Большая тебе милость.
   Теллио.
   Но благосклонность я б твою ценил
   Гораздо боле.
   Фабия.
                            Вот уж соблазнитель!
   Теллио.
   Твоя краса меня роднит с Роландом.
   Что для меня быки Медины? Пыль!
   Что рыцари её? В полях терновник!
   Одним движением руки своей
   Я наземь повергал их в одночасье,
   И делал это я настоль искусно,
   Что мне рукоплескали все вокруг.
   Из них один вдруг мне сказал: "Довольно!
   О Теллио! Меня ты пощади".
   Но я ответил лишь отказом гордым
   И, латный вдруг сорвав с него башмак,
   За крыши в поднебесье запустил им.
   Фабия.
   А сколько черепиц разбил при этом?
   Теллио.
   Но это дело -- не моё уже.
   Пусть власти города латают крыши.
   Ты лучше, Фабия, предупреди сеньору,
   Что рыцарь, обожающий её,
   Прибудет с ней сегодня же проститься.
   В Ольмедо должен он вернуться срочно,
   Иначе мать с отцом обеспокоит
   Своих. Смотри же, не забудь о том.
   А между тем пир без меня проходит...
   Король, быть может, или господин
   Заметили отсутствие моё...
   Вернусь я к ним, пожалуй, только ты
   За радостные вести о триумфе
   Мне милость будь готова оказать.
   Фабия.
   Какую милость? Так чего ты хочешь?
   Теллио.
   О, осчастливь меня своей любовью.
   Фабия.
   Так я тебя на подвиг вдохновила?
   Не знала я! Ну, что ж. Во мне самой
   Что нравится тебе, скажи, особо!
   Теллио.
   Глаза твои!
   Фабия.
                            Тебе свои очки
   Я подарю.
   Теллио.
                        Как это будет мило!
   Я сильный, превосходный кавалер,
   И это всем известно!
   Фабия.
                                        Берегись!
   Веди себя достойно на арене.
   А то, неровен час, бычок зацепит
   Штаны или рубашку на тебе,
   Иль задерётся на потеху всем
   Хоть что-нибудь из этого!..
   Теллио.
                                                         Не бойся!
   Я постараюсь! И потом ведь есть же
   И помочи, и перевязь.
   Фабия.
                                           Но могут
   Не уцелеть они в разгаре боя.
   Теллио.
   Я не боюсь быков и лошадей.
   Фабия.
   В Медине на ольмедцев зуб имеют,
   И можешь ты попасть к ним на зубок.
   Теллио.
   Но здесь, как всюду, гордая рука
   Кастильца сокрушает те клыки!
   Фабия.
   Поберегись! И ты, и господин твой
   Имеют вероятность получить
   Такой удар, какого никогда
   Ещё не получали в своей жизни.

Оба отходят.

Сцена 3.

Проход к площади в Медине.

Народ, потом дон Фердинанд и дон Ильдефонс.

С площади слышны возгласы.

   Голос
   (за кулисами)
   Упал с коня дон Родерик наш!
   Ильдефонс
   (за кулисами)
   Скорее место дайте! Место!
   2-ой голос.
   Как храбро мчится Ильдефонс вдруг
   К нему на помощь!
   1-ый голос.
                                       Он опешил!
   Несколько голосов.
   Он изрубил быка на части!

Появляется дон Ильдефонс, поддерживающий дона Родерика.

   Ильдефонс.
   Держите повод вы коня!
   Ведь мечутся другие по арене
   В безумном страхе! На меня,
   Сеньор, вы положитесь!
   Родерик.
                                              Гений
   Направил вас ко мне. Я пал...
   И пал я тяжко. В том сознаюсь.
   Я жизнью вам обязан. Каюсь!
   Ильдефонс.
   Для вас сегодня кончен бал!
   Вы в состоянии таком едва ли
   Способны здесь увеселенья длить.
   Пажи мои останутся здесь далее,
   Моё же дело -- вновь туда спешить.
   Пусть с вами пребывают мои слуги:
   Вам отдых нужен и присмотр, и покой.
   Пускай окажут вам они услуги,
   Какие вы попросите. Но мой
   Долг ныне за конём своим вернуться.
   (Уходит).

Входит дон Фердинанд.

   Фердинанд.
   Вы здесь один дон Родерик? Увы!
   Что с вами? Что случилось?
   Родерик.
                                                       Бьются
   Другие. Не сносить мне головы!
   Упал я неудачно и страдаю,
   Повсюду я испытываю боль.
   Но есть ещё печаль во мне иная.
   Её поведать, друг, тебе позволь.
   Обязан жизнью я теперь тому,
   Кого я всей душою ненавижу
   И чьей я смерти жду. Побит, унижен,
   Я должен благодарным быть ему?!
   Фердинанд.
   Всё видел государь! Да и Инесса
   Глядела с радостью и торжеством,
   Как кавалер её, её избранник
   Неистового зверя изрубил
   В куски, что б вас спасти от лютой смерти.
   Родерик.
   Я, кажется, сойду сейчас с ума.
   Во всей вселенной не найти мне человека,
   Кто более несчастен был, чем я.
   Как много и печали, и досады,
   И оскорблениям весомым нет числа!
   Порывы ревности, увядшие надежды!
   Искал я взором лишь одну Инессу,
   Желая встретить одобренье в ней.
   Нерон, глядевший, как пылает Рим,
   Конечно, не был вовсе равнодушен,
   Но безучастною была она
   И Ильдефонса взглядом пожирала...
   И вот глаза их встретились, лицо
   Её окрасилось стыда румянцем,
   Явилась вдруг улыбка на устах,
   Как признак тот, что радует паденье
   Моё пред ним, что рада униженью,
   Несчастию при этом моему,
   И что осталось лишь завидовать счастливцу!..
   Клянусь, однако, что едва восток
   Зазолотится в лёгкой дымке утра,
   Как повстречаю дерзкого юнца
   В пути между Ольмедо и Мединой.
   Фердинанд.
   Он от беды избавиться сумеет.
   Родерик.
   Не знаешь ты, на что способна ревность!
   Фердинанд.
   Нет, это знаю я. Но размышленья
   Пусть предваряют каждый важный шаг!

Уходят.

Сцена 4.

Там же.

Входят король, конюший и свита.

   Король.
   Надолго затянулся праздник!
   А, впрочем, он был так хорош!
   И лучшего ещё, проказник,
   Я не встречал, не видел всё ж!
   Альварус.
   Я всю оповестил Медину
   О том, что вы, мой государь,
   Нас покидаете, едва ль
   Лишь "завтра" превратится в "ныне".
   Однако городская власть,
   Устроившая сей турнир,
   Желает, что б продлили пир
   Вы этот на такую ж часть.
   Король.
   Но сам я на пути обратном
   Им окажу повторно честь.
   На это основанья есть,
   Не стоит понимать превратно.
   Альварус.
   Останьтесь здесь, прошу я вас.
   Король.
   Я вашей просьбе уступаю,
   Хотя в Толедо и желаю
   В назначенный явиться час
   К наследнику на встречу.
   Альварус.
                                                 Славно
   Сразился ныне витязь тот,
   Кто из Ольмедо род ведёт!
   Король.
   Да, было посмотреть забавно!
   Альварус.
   Не знаю, что побед причина:
   Способности, природный ум,
   Удача ли, иль смелость, шум
   Рукоплесканий ваших. Чинно
   Я полагаю: смелость в нём --
   Вот главная вина победы.
   Король.
   Он совершен был во всём,
   И им гордиться могут деды.
   Альварус.
   Он милость вашу заслужил.
   Король.
   И вашу похвалу, конюший.
   И буду я великодушен
   К нему по мере своих сил.

Уходят.

Сцена 5.

Улица перед домом дона Петра.

Дон Ильдефонс и Теллио.

   Теллио.
   Момент пленительный свиданья
   Затягивать не стоит нам.
   Ильдефонс.
   Своих в томленье ожиданья
   Бросать родителей не дам.
   Теллио.
   Но лишь заговорив с Инессой,
   Тотчас забудете о том.
   И до рассвета ваша пьеса
   Продлится. Помнится с трудом
   Влюблёнными, -- какое бремя! --
   Как женщины воруют время.
   Ильдефонс.
   Души последую веленьям,
   Что будет, -- так тому и быть!

У решётки показывается Леонора.

   Теллио
   (указывая в сторону Леоноры)
   Вот там неясное виденье!
   Сестру Инессы не забыть!
   Ильдефонс.
   Я озарил её любовью
   Своей к её родной сестре.
   Леонора.
   Вы ль, Ильдефонс?
   Ильдефонс.
                                     Ах, пустословье!
   Леонора.
   Сестре б явиться поскорей!
   Она с отцом ещё осталась
   Минувший праздник обсудить.
   Вы обождите оба малость:
   Она вас после одарит.
   (Отходит от решётки).
   Ильдефонс
   (обождав некоторое время)
   Ты прежде, Теллио.
   Теллио.
                                        Коль ране
   Захлопнется вот эта дверь,
   Чем я поспею вслед за вами,
   Бегите прочь, как дикий зверь.
   Меня не ждите, поспешите,
   Я ж после выберусь отсель.

Дверь дома отворяется, Теллио входит, Леонора снова показывается у решётки.

   Ильдефонс.
   Когда ж свободно я, скажите,
   В сей дом войду, Петрова дщерь?
   Леонора.
   Надеюсь, скоро. Наш родитель
   Так хвалит вас, что вроде бы
   Полюбит вас он, как любитель,
   Узнав дочерней путь судьбы.
   Он предпочтёт того, конечно,
   Кого Инесса предпочла,
   И с рвением чистосердечным
   Устроит ваши все дела.

Инесса показывается у решётки.

   Инесса.
   С кем ты глаголешь?
   Леонора.
                                        С Родериком.
   Инесса.
   Неправда. То желанный мой!
   Ильдефонс
   (у входа)
   Я раб смиреннейший великой
   Инессы, поклянусь судьбой
   Своей.
   Инесса.
                  О нет, клянусь я небом.
   Вы мне не раб, но равный мне.
   Леонора.
   Чудесно! Клясться же Эребом
   Здесь опрометчиво вполне.
   Затем и удалюсь отсюда,
   Чтоб зависть как-то не разжечь.
   В неподходящий час бес блуда
   Вонзает свой разящий меч!
   (Уходит в дом).
   Инесса.
   Что ты почувствовал, мой милый?
   Ильдефонс.
   Почувствовал себя пустым
   И вставшим вдруг на край могилы.
   Что б полным стать и быть живым,
   Сюда я мчался, что есть силы.
   Инесса.
   О, для чего ж разлука злая
   Должна мрачить в итоге ночь,
   Когда я очень много знаю
   Всё о тебе? Но я помочь
   Не знаю, как. Ты был носитель!
   Отваги образ ты носил,
   Ты рыцарственность воплотил,
   Ты был один мой покровитель!
   Всех женщин мира я ревную
   К тебе на свете одному.
   Я знала, что от них любую
   Ты будешь слушать похвалу.
   Ты обречён на восхищенье...
   Страшусь утратить я тебя.
   Молве нельзя давать значенье,
   Ей угождать, тебя любя.
   Что значит ратникова зависть
   Твоих собратьев, шёпот дам?
   На что мне всё на свете сталось?
   Кому тебя теперь отдам?
   А после вдруг из разговора
   С моим отцом установить
   Мне удалось, что он к Ольмедо
   Готов свой нрав переменить.
   Теперь он сам, -- а я молчала, --
   Согласье высказал на брак.
   И дружбе, и любви начало
   Он положил. Прекрасный знак!
   Но только, -- вот усмешка рока! --
   Тебе он сватает сестру.
   Какая тяжкая морока...
   Но ты уедешь поутру!..
   Да, ты всегда моим пребудешь --
   Не на словах одних, в душе!
   Как я, меня ты не забудешь.
   Мы друг для друга всех важней.
   Вот я испытываю радость,
   А через несколько минут
   Пройдёт, как молния, вдруг сладость,
   Тебя мгновенья унесут!
   Не покидай!..
   Ильдефонс.
                              Но ждут родные:
   Мать и отец...
   Инесса.
                               Долг важен твой.
   И всё ж, что сделалось со мной,
   Должна тебе сказать я ныне!
   Ильдефонс.
   И я премного огорчён.
   Отбыть в Ольмедо принуждённый,
   Я нынче, как заворожённый,
   Как будто сердца я лишён
   И вскоре здесь его оставлю.
   Я словно втянут, верно, в травлю
   Ужасную, в кошмарный сон.
   За мною по пятам несутся
   Любовь и долг, досада, страх.
   Где отдых мне? Хочу проснуться,
   Иль взять покой в отрадных снах!
   Мысль о потери предстоящей
   Терзает и гнетёт меня.
   Тебя имею в настоящем,
   В грядущем же найду ль тебя?
   Смущённому, мне нет покоя.
   Страшусь я ревности зубов.
   И стал заложником я слов
   И мыслей собственных, а с ними
   И окруженья своего.
   Повсюду зависть и гордыня,
   А в будущем нет ничего.
   Неужто больше не увижу
   Тебя и зрю в последний раз?
   Нет звания на свете выше
   Супругом быть твоим. Отказ
   Мной не получен, всё не худо,
   Но вроде как наоборот.
   Надеяться бы мне на чудо,
   А я воплю: "Беда придёт"!
   Что делать мне, когда я так встревожен
   Предчувствиями, мрачным опасеньем?
   Инесса.
   Меня всё это также огорчает,
   Но если ты от ревности печален,
   То ты несправедлив ко мне. Мной понят
   Любви твоей особый склад и образ,
   А ты моей любви не понимаешь.
   Ильдефонс.
   Теперь и я отчётливо всё понял,
   Что все тревоги эти -- только плод
   Глубокого волнения души,
   Расстроенного вдруг воображенья.
   Ведь ревность оскорбила бы тебя,
   Когда б меня ты назвала супругом.
   Не вижу я причин для подозрений,
   Но вижу образы, которые пугают.
   Инесса.
   Сестра идёт сюда.
   (Леоноре, в сторону).
                                       Меня зовёшь, сестрица?
   Леонора.
   Зову.
   Ильдефонс.
                Уйти я должен?
   Леонора.
                                                Да, конечно.
   (Инессе).
   Отец тебя хватился перед сном.
   Инесса.
   Что ж, Ильдефонс, ступай. Прощай. Не сетуй.
   Так должно поступить.
   Ильдефонс.
                                                Когда же Богу
   Угодно будет нас соединить
   Навеки? Жизнь моя короткой будет,
   Коль я оставить вынужден тебя...
   А Теллио куда-то подевался.
   Что ж, встретимся на улице мы с ним.

Инесса уходит.

В то время как Ильдефонс отходит от решётки, тень с опущенной на глаза шляпой заграждает ему путь и стоит, опершись на эфес шпаги.

   
   Что вижу я? Кто здесь явился?
   О незнакомец, отзовись!
   К нему я громко обратился...
   Да он глухой? Терзает мысль
   Печальная меня, разлука
   С возлюбленной мне предстоит...
   А он вошёл сюда без стука,
   Он для чего-то здесь торчит.
   Ты кто?
   Тень.
                  Зовусь я Ильдефонсом.
   Ильдефонс.
   Как я? Но я не ты. Ты лжешь!
   Тень.
   Дон Ильдефонс я.
   Ильдефонс.
                                        Это ложь,
   И твоё имя под вопросом.
   Хотя на свете может быть
   И более двух Ильдефонсов.
   Проверить это знаю способ.
   Вот шпага! Я дон Ильдефонс
   И, более того, Мантрике!

Тень исчезает.

   Мне да поможет Бог великий!
   Не стоит задирать так нос.
   Как трус, он убежал. Забавно!
   Преследовать его -- смешно.
   Дрожать постыдно и подавно
   И, в смысле некоем, грешно.
   Да что это за тень такая?
   Моя ль она иль не моя?
   Как с ней беседовал -- не знаю,
   Но её голос слышал я.
   Пусть люди подлые боятся,
   Мне некогда вдаваться в страх.
   Но путаница в именах
   Зловещей может оказаться.
   Но вероятно здесь и то,
   Что это Фабии уловка.
   Готова удержать, плутовка,
   Меня возле себя. Ничто
   Её остановить не может.
   Страдает обо мне тайком.
   Недуг любовный ей знаком,
   Но и её саму он гложет.
   Как часто мне она грозит,
   К благоразумию взывает,
   Прогулки ночью запрещает, --
   Меня, мол, ревность сторожит!
   Но чую, Родерик теперь
   Преследовать меня не станет.
   Ведь я простёр защиты длани,
   Сберёг и от кровопотерь.
   Ведь этот долг муж благородный
   Забыть не в силах никогда.
   И будет, словно брат мой сводный,
   Здесь другом мне он навсегда.
   Гнездится только в негодяе
   Неблагодарности змея.
   Кто слову своему хозяин,
   Не станет злом пятнать себя.
   (Уходит).

Сцена 6.

Дорога в чистом поле, с кустами в стороне.

Входят дон Родерик, дон Фердинанд и их вооружённые слуги.

   Родерик.
   Сегодня смерть его во мне,
   Надеюсь, ревность пресечёт.
   Фердинанд.
   Неужто всё ж решились вы?
   Родерик.
   Ничто помочь ему не в силах,
   Когда дон Пётр своё слово
   Забрал назад. Я раскусил
   К монашеству стремленье это,
   К уединенью у Инессы.
   Паж Ильдефонса, Мартин Тельес,
   Общаться им так помогал.
   Впустил дон Пётр эту даму,
   Что доньей Фабией зовётся.
   Несчастная девица! Пусть
   Наводит колдовские чары,
   Я ей прощу. Она не знает,
   Вокруг неё что происходит
   И что таит её же хитрость.
   И скрыто от неё, наивной,
   На что порой способен в гневе
   Дон Родерик, когда натуры
   Презренные шутить посмели
   С его ему присущей честью
   И с добрым именем его.
   Что ж, это женская натура
   Уж такова, что покрывает
   Домов немало благородных,
   Идальго славных ряд семейств
   Ужасной грязью и позором.
   Она мнит, глупая бедняжка,
   Что может запрудить все реки
   И с мест своих принудить горы
   Сойти, над самой тьмой Эреба
   И слуг его имеет власть
   И может хоть кого отправить
   В полуденные страны, или
   На берег океана, стужей
   Который скован крепким льдом.
   Напрасно верить в глупость эту!
   Но Фабиево обольщенье
   Инессе вмиг передалось!..
   Насколько это выносимо?!
   Фердинанд.
   Я к мести б не стремился здесь.
   Родерик.
   Оставить это будет пошло.
   Фердинанд.
   Насильственная смерть не новость.
   И подло заставлять страдать
   И делать то, что огорчает,
   Свою возлюбленную.
   Родерик.
                                           Так ли?
   Но мыслю по-другому я.
   Мендо.
   Сеньор, слыхали? Конский топот!
   Сюда спешат.
   Родерик.
                               Коль не один,
   То значит: он боится.
   Фердинанд.
                                        Нет,
   Боязни он не хочет ведать.
   Родерик.
   Безмолвно спрячьтесь за кустами.
   Ты, Мендо, встань возле него
   И арбалет к стрельбе готовь свой.
   Внимание! Все по местам!
   Фердинанд.
   На свете счастье как непрочно!
   Как переменчива судьба!
   Ещё сегодня перед ложей
   Он королевской гарцевал
   В сиянье красоты и блеска
   И полон жизни до краёв был.
   Теперь же гибельная тень
   Его коварно поджидает.

Все прячутся.

Входит дон Ильдефонс.

   Ильдефонс.
   Ах! Я не ведаю, творится что со мною.
   Не чувствовал теперь я никогда
   Ещё того, что в этот раз почуял
   И испытал здесь, на пути в Ольмедо.
   Мне даже страшно... Право, я дрожу...
   И мрачное предчувствие мне душу
   Мою терзает. Ручейка журчанье
   И тихий шёпот листьев на деревьях --
   Всё множит подступившую тоску,
   А мысли рвутся всё назад, к Инессе.
   Сыновьему вполне отдавшись долгу,
   Почтительным быть пожелал я сыном,
   Но не сумел найти в себе ту твёрдость...
   И нежным не был я, простясь с Инессой.
   Какая тьма! Как долго до рассвета!
   Как будто голос чей-то там, вдали?
   И пение? Возможно, вышел пахарь
   Свершать свой труд. Подходит ближе он...
   Как странно... Вот гитара зазвучала,
   Той песне вторя. Не похож мотив
   На сельские напевы, но наполнен
   Он равновесием и звучностью прекрасной --
   Так гармонируют они с моей тоской.
   Голос за сценой
   (поёт, постепенно приближаясь)
   Кромешной ночью
   Вдруг кабальеро, --
   Красу Медины
   И цвет Ольмедо, --
   Они убили!
   Ильдефонс.
   О, что я слышу? То предостереженье,
   Что б я в Ольмедо не стремился! Как
   Мне поступить? Назад вернуться? Нет!
   Нельзя! Я убеждаюсь в том,
   Что это Фабия измыслила в угоду
   Порывам лютой ревности своей,
   Что б помешать доехать мне в Ольмедо.
   Тот же голос
   (за сценой)
   Являлись тени
   И говорили:
   "Краса Медины
   И цвет Ольмедо,
   Ты, кабальеро,
   Не уходи"!
   Входит крестьянин.
   Ильдефонс.
   Приятель, слушай-ка.
   Крестьянин.
                                           Кому что надо?
   И кто меня зовёт?
   Ильдефонс.
                                     Ко мне приблизься.
   Здесь человек, который погибает.
   Крестьянин.
   Вот я.
   Ильдефонс
   (про себя)
             Страшит меня и душит что-то
   Поблизости.
   (Вслух).
                           Куда ты вдруг собрался?
   Крестьянин.
   Известно: в поле.
   Ильдефонс.
                                 Научился где
   Ты этой песне, кою пел сейчас?
   Крестьянин.
   В Медине я той песне научился,
   Сеньор мой добрый!
   Ильдефонс.
                                       А тот кабальеро,
   Что из Ольмедо, - я! И жив покуда,
   Не умер.
   Крестьянин.
                      Многого об этой песне
   Сказать я не смогу вам; только то,
   Что слышал от одной её девицы.
   Ильдефонс.
   Какой девицы?
   Крестьянин.
                                  Фабией зовут.
   Могу сказать ещё, что обещал ей
   Её пропеть пред вами. Возвращайтесь
   Назад, сеньор, не перейдя ручья.
   Ильдефонс.
   Мне честь и имя доброе дороже,
   Чем просто безопасность. Я не трус!
   Крестьянин.
   Здесь храбрость, вероятно, неуместна.
   Вернитесь, заклинаю вас, в Медину!
   Ильдефонс.
   Иди за мною следом. Защити.
   Крестьянин.
   Я не могу последовать за вами.
   (Исчезает).
   Ильдефонс.
   Какие странные картины страх рисует!
   Приходят и уходят тени... Друг, послушай...
   Куда он подевался? След простыл,
   Лишь только эхо шаг его доносит.
   (В сторону).
   Послушай, эй!
   (Как прежде).
                               Напрасно я кричу.
   Лишь собственный мне слышен голос. Мне ли
   Вдруг умереть? Мне кажется, уж кто-то
   Из обитателей Ольмедо здесь
   Мединцами убит был, и сложилась
   Вот эта песня. Всё это не ново,
   Но всё же не хотелось умирать...
   К тому же путь свершён наполовину.
   Зачем же поворачивать назад?..
   Какие-то там люди вдалеке...
   Я к ним пристану, коль им по пути
   Со мной. Опасно быть мне одиноким.

Сцена 7.

Там же.

Дон Родерик, дон Фердинанд, Мендо, слуги, дон Ильдефонс.

   Родерик.
   Кто здесь?
   Ильдефонс.
                         Видите вы сами:
   Человек, такой как вы.
   Родерик.
   Не сносить вам головы!
   Встаньте здесь пока что, с нами.
   Ильдефонс.
   Если род занятий ваш
   Близок по нужде к разбою.
   Я прошу меня в покое
   Вас оставить. Здесь мой паж,
   Дом недалеко отсюда.
   Золотом договорюсь,
   Вас не капли не боюсь,
   Но я с вами добр покуда.
   Коль попросите меня
   Вам помочь, дам что угодно.
   Это будет благородно,
   Не отказываюсь я.
   Родерик.
   Нам оружие отдайте.
   Ильдефонс.
   Только вам оно зачем?
   Родерик.
   Так удобней будет всем.
   Вас прошу: не рассуждайте!
   Ильдефонс.
   Познакомить вас со мною?
   Родерик.
   В том нужды особой нет.
   Коль гордыня застит свет,
   То судьба не даст покоя.
   Уже давно, дон Ильдефонс,
   Пришла пора смирить гордыню.
   Рукоплескала вся Медина
   Тебе напрасно, вертихвост.
   Мы, рыцари, оскорблены
   Твоим столь дерзким поведеньем.
   И познакомить со смиреньем
   Хотим, коль честь хранить должны.
   К тому же честь Петрова дома...
   Ильдефонс.
   Речь ваша, господа, смешна.
   Когда расплата вам нужна,
   Едва ли с честью вы знакомы.
   В ком честь жива, кто кавалер,
   Не станет по углам таиться.
   Открыто тот желает биться,
   Всем окружающим в пример.
   Вам следовало бы в Медине
   О встрече помышлять со мной,
   А не дорогою большой
   Всю низость обставлять здесь ныне.
   Я вас узнал, когда-то плащ
   Оставив, бросились вы в бегство.
   Но отыскать едва ли средство
   Смогли раздор продолжить наш.
   Там нет меж нами ничего,
   А здесь вы все на одного.
   Во мраке прячетесь ночном?
   Я отвечаю вам презреньем.
   И лучше брать вам не числом,
   А исключительно уменьем.
   Я шпагу с радостью бы дал,
   Но завоюйте её сами.
   Хотите вы мне быть врагами --
   Пожалуйте на этот бал!
   (Грозит им шпагой).
   Родерик.
   Когда б её ты отдал сразу,
   Она бы не спасла тебя.
   Накажем за пустые фразы,
   Пеняй же, дерзкий, на себя!

Бьются.

   Я б совладать один сумел
   С тобой, но не достойный чести
   Погибнет скоро и на месте.
   Используй, Мендо, самострел!

Мендо стреляет.

   Ильдефонс.
   Когда б не этот самострел,
   Меня б свалили вы едва ли.
   Вы подло, трусы, запятнали
   Себя бесчестьем тёмных дел.
   (Падает).
   Фердинанд.
   Отличный выстрел, меткий Мендо!

Родерик и Фердинанд вместе со слугами удаляются.

   Ильдефонс.
   Зачем не внял я небесам,
   Их всяческим предупрежденьям?
   Как кара эти все мученья,
   В которых виноват я сам.
   Немыслимо! Исчезли вдруг,
   Меня в опасности оставив.
   Я умираю, их ославив,
   Нет больше никого вокруг.

Входит Теллио.

   Теллио.
   Мне мысль покоя не даёт
   Об этих встречных незнакомцах,
   В Медину до захода солнца
   Спешивших. Мрачных след забот
   Недавних лица их хранили,
   Об Ильдефонсе их спросил,
   Ответа же не получил,
   Нахмурившись, они спешили.
   Меня бросает в дрожь!
   Ильдефонс.
                                           Увы!
   Помилуй Ты меня, Создатель!
   Приходит смерть... Я не предатель
   Своей возвышенной любви.
   Брак был моей единой целью.
   Инесса милая!
   Теллио.
                            Кто здесь?
   Определённо, кто-то есть!
   Ильдефонс.
   Мой Бог, я слышу голос Телльо!
   Теллио.
   Кровь стынет в жилах у меня,
   И волосы поднялись дыбом.
   Кто с переломом иль ушибом
   Остался здесь, упав с коня?
   Я вас не вижу, кабальеро!
   Ильдефонс.
   Я здесь!
   Теллио.
                   То он, хозяин мой!
   Ильдефонс.
   Приветствие моё с тобой!
   Теллио.
   Я медлил, как игрок в примеро (азартная карточная игра типа покера),
   На горе вам, да и себе.
   Я б вам здоровья пожелал,
   Но вас в крови теперь застал,
   Столь задолжавшего судьбе!
   (В сторону).
   Мерзавцы, вепри, кобели!
   Вернитесь и меня сразите,
   Желаю я, как славный витязь,
   С идальго пасть у колеи.
   Ильдефонс.
   О Теллио, всего лишь миг
   Остался ныне нам с тобою.
   Мой гордый дух обеспокоен,
   Как брошенный на берег сиг.
   Из лучших юношей один
   Кастильских, был я легкомыслен.
   И ныне мой конец бессмыслен.
   Твой умирает господин.
   Когда ты сядешь на коня,
   Возьми меня с собой... Хоть тело!
   И к дому мчись, не медля, смело.
   Родители узрят меня!
   (Лишается чувств).
   Теллио.
   Хорошенькая ж будет весть
   Об этих празднествах в Медине!
   Как загрустят они о сыне,
   Отец и мать твои! А честь
   Всего Ольмедо? Справедливый
   И милосердый Бог, воздай
   Злодеям, рыцарю же рай
   Даруй, обитель всех счастливых!
   (Уходит, унося тело дона Ильдефонса).

Сцена 8.

Медина.

Зал в доме дона Петра, занятом королём.

Дон Пётр, донья Инесса, донья Леонора, Фабия, Анна.

   Инесса.
   И он так милостив?
   Дон Пётр.
                                           Сегодня он десницей
   Могучей доказал своё величье.
   Медина вся в восторге от него.
   За милости ж, оказанные лично мне,
   Тебя позволено с собой мне взять,
   Что б ты облобызала эту руку,
   Которая являет миру щедрость.
   Инесса.
   Король уж уезжает скоро?
   Дон Пётр.
                                                    Да,
   Инфант в Толедо ждёт его. Обязан
   Ему я всем, что нынче приобрёл...
   Не для себя, но ради твоего
   Блаженства, счастья. Выделив меня,
   Он дочерей моих возвысил этим.
   Инесса.
   Ты прав, родной. То истинно вполне.
   Дон Пётр.
   Меня алькайдом (иначе говоря, комендантом) Бургоса он сделал,
   И мы должны его благодарить.
   Инесса
   (Фабии)
   Придётся нам отбыть теперь отсюда.
   Фабия.
   Невелика беда.
   Инесса.
                                 Недаром, значит
   Со дня вчерашнего тоска меня гнетёт?
   Фабия.
   Грозит вам что-то страшное, когда
   Не ошибаюсь я. Случиться может
   Всё, что угодно, взор мой неспособен
   Сквозь время проницать.
   Инесса.
                                                 Что может быть
   Ужаснее разлуки? Смерть одна лишь!
   Дон Пётр.
   Инесса, счастлив был бы я, когда бы ты
   От замыслов подобных отказалась.
   Я не желаю принуждать тебя,
   Но всё-таки хотелось мне, что б ты
   Вступила в брак.
   Инесса.
                                 Послушай, мой отец,
   Тебе покорность и любовь к тебе
   Не отвратят меня от тех решений,
   Которые тебе я объявила.
   Я изумляюсь, почему ещё
   Ты этого не понял.
   Леонора.
                                       Объясню
   Тебе, отец, когда сестра позволит.
   Тот, на каком остановил ты выбор,
   Не мил Инессе. И зачем спешить
   Со свадьбой нам?
   Дон Пётр.
                                  Мне всё понятно стало.
   Но почему ж не стала доверяться
   Она моей заботе и душе,
   Столь честной, сколь и чистой, изначально?
   Давно бы это нужно объяснить,
   Как угадать я мог, что он тебе
   Не мил и не по нраву?
   Леонора.
                                           Женихом
   Сестры быть должен кабальеро тот,
   Что получил от короля награду --
   Итог побед недавнего ристанья.
   Её любовь такой огромной силы,
   Что словно факел, освещает нам
   Всю высоту души её и честь
   Ей воздаёт, всё время развиваясь.
   Дон Пётр.
   Коль вы так сильно любите друг друга,
   За чем же дело нынче обстоит?
   Твой брак теперь благословлю охотно.
   Избранника провозгласи же имя.
   Инесса.
   То Ильдефонс-дон, господин Мантрике.
   Дон Пётр.
   Да, это он, тот рыцарь из Ольмедо.
   Леонора.
   Конечно, мой отец.
   Дон Пётр.
                                       Достойный выбор!
   Я очень рад, признаюсь, за Инессу.
   (Леоноре).
   Что ж, дочь моя, смутилась ты?
   Инесса.
   Сестра растеряна. Она бы столь желала
   Увлечься чувством, сколь любовью я.
   Свидетельствуя в пользу мне, остановилась,
   Лишь потому, что вспомнила себя.
   Дон Педро.
   Пускай и так, тебе судьба подарит
   Избранника достойного, найду я
   Тебе на свете жениха не хуже,
   Чем у сестры. И ваша мне природа,
   Всё, что в вас говорит здесь, по душе.
   Я рад, что ты открыла мне решенье
   Своё. Пусть будет Ильдефонс супругом
   Твоим отныне, ведь считаю сам
   За честь вдруг обрести такого зятя:
   Проворного и храброго, который
   Великодушен так же, как умён.
   Инесса.
   Готова твои ноги целовать я!
   (Фабии).
   О Фабия! Схожу с ума от счастья!
   Фабия.
   Примите поздравления мои.
   (Про себя).
   А вскоре, может, так же сожаленья.
   Леонора.
   Теперь сюда прибудет государь!

Сцена 9.

Там же.

Входят король, конюший, доны Родерик и Фердинанд, свита.

   Дон Пётр
   (дочерям)
   Приблизьтесь, дети, с трепетом к монарху
   И руку поцелуйте у него.
   Инесса.
   Охотно.
   Дон Пётр.
                   Мне же, государь, дозвольте
   Своим челом коснуться ваших ног.
   Благодарю, сеньор, за милость вашу
   И пост бургосского алькайда.
   Король
   (жестом велев подняться)
                                                       Вам
   Отвечу: честь даётся по заслугам.
   (Всё это
   Наградой вам за ранние заслуги
   Передо мной пусть будет).
   Дон Пётр.
   Всем сердцем я стараюсь вам служить.
   Король
   (доньям Инессе и Леоноре)
   Вы замужем, сеньоры?
   Инесса и Леонора.
                                              Нет ещё.
   Король.
   Как ваше имя?
   Инесса.
                                  Я зовусь Инессой.
   Король.
   А вы?
   Леонора.
                   Я Леонора, государь.
   Конюший.
   Дон Пётр заслужил иметь зятьями
   Достойных и прекрасных кавалеров,
   Которые присутствуют при нас.
   Прошу вас, государь, благословить их,
   Одобрив их вступление во брак.
   Король.
   И где ж они?
   Родерик
   (выступая вперёд)
                              Я, государь, прошу,
   Коль вам угодно, здесь руки Инессы.
   Фердинанд.
   И я о том же смею вас просить,
   Но относительно сестры её.
   Король
   (дону Петру)
                                                       Смотрите:
   Вот женихи для ваших дочерей!
   Дон Пётр.
   Простите, государь, я не могу
   Отдать Инессу дону Родерику,
   Поскольку уж обещана она
   Здесь дону Ильдефонсу и Мантрике,
   Ольмедскому, надеюсь, кавалеру,
   Которому награду дали вы.
   Король.
   При первой же возможности он станет,
   Друг, командором одного из орденов.
   Родерик
   (дону Фердинанду)
   Я этого не ожидал.
   Фердинанд.
                                        Потише.
   Король.
   Он в высшей степени достойный кабальеро.

Сцена 10.

Там же.

Те же и Теллио.

   Теллио
   (за сценой)
   Пустите! Дайте мне войти!
   Король.
                                                      Что это?
   Кто там шумит?
   Конюший.
                                  Какой-то паж устроил
   Со стражей небольшую потасовку,
   Желая к вашему величеству войти.
   Король.
   Пусть явится передо мной.
   Конюший.
                                                       Он просит
   О правосудье и рыдает горько.
   Король.
   Мне долг велит вершить правдивый суд,
   Мой скипетр тому есть подтвержденье.

Входит Теллио.

   Теллио.
   Кастилии владыка Иоанн,
   Явился я в Медину вас просить
   О наказании злодеев вероломных.
   Со стражей я вступил в единоборство,
   Желая к вашему величеству попасть.
   Вручило жезл правосудья вам
   Святое Небо, что б вы награждали
   Достойных и карали им дурных.
   Так выслушайте, вас прошу, меня!
   Как только день для ратных состязаний
   В Медине был окончен, в ту же ночь
   Мой господин, тот знатный, статный рыцарь,
   Что заслужил, король, награду вашу,
   Отправился в Ольмедо успокоить,
   Утешить престарелого отца.
   Но время и болезнь не так свирепы,
   Как были жестоки его враги.
   В Медине я остался, что б собраться
   И подготовить сбрую, лошадей
   И провиант, как долг повелевает.
   Меж тем враги его сгубить решили.
   Коварство ночи скрыло шпаги их,
   Ногам же быстроту дала их трусость.
   Когда я миновал через ручей
   Мост перекинутый, то шестерых
   Узрел вдруг торопливых незнакомцев.
   Луна в ту ночь взошла довольно поздно,
   Но разглядеть я всё ж сумел двоих,
   На лицах их имелись брызги крови.
   Порою небеса во тьме ночной
   Одним лучом как бы случайно освещают
   Злодеев озабоченные лица
   И раскрывают тайны преступлений.
   Я мимо мчусь и вскоре нахожу
   Там дона Ильдефонса. Он лежал,
   Облитый кровью, умереть готовый.
   Я мигом на коня его взвалил
   И чуть живого перевёз в Ольмедо.
   Скончался он, успев проститься всё же
   С отцом и матерью. Слезами и лобзаньем
   Они стремились раны исцелить
   На нём и тот поток бегущей крови
   Из них остановить. В печали мрак
   Повергла всё вокруг его кончина.
   Но, словно Феникс, возродится он,
   Оставшись добрым именем своим,
   Которое ни люди не забудут,
   Ни времена не сокрушат вовек!
   Король.
   Как странно это всё!
   Инесса.
                                             О, горе мне!
   (Плачет).
   Дон Пётр.
   Оставь рыданья для своих покоев.
   Инесса.
   Чего просила временно, теперь
   Прошу на постоянной я основе.
   А вас, великий государь, молю
   Свершить свой суд теперь над подлецами.
   Король
   (Теллио)
   Коль можешь ты признать убийц, скажи,
   Кто это, где они. Клянусь, не выйду
   Отсюда я, пока не отыщу
   Всю истину и не найду виновных!
   Теллио.
   Они пред вами, государь. Один
   Из них -- дон Родерик, и Фердинандом
   Зовут второго.
   Леонора.
                              В чём я согрешила,
   Всесовершенный, правосудный Бог?
   (Готова упасть).

Её уводят.

   Конюший.
   Их внешний вид вину их выдаёт.
   Сомнений нет, смущенье их узрите!
   Родерик.
   Одно лишь слово, государь...
   Король.
                                                          Молчите!
   (Свите).
   Пусть схватят их! Уродливы убийцы,
   Забыв в своих страстях о Божьем страхе!
   Их главы завтра отсекут на плахе...
   Все, кроме дона Родерика и дона Фердинанда.
   На этом кончится пускай "Ольмедский рыцарь".
   (Уходят, уводя донов Родерика и Фердинанда).

Конец 3-его дня и всей трагикомедии.

   1621 г.
   
   Одна из самых лирических пьес Лопе де Веги "Рыцарь из Ольмедо" ("El Caballero de Olmedo", 1622?), соединяющая комическую фабулу с трагической развязкой, по своему строению является на первый взгляд трагикомедией в механистическом понимании этого жанра. В основе пьесы лежит легенда о некоем рыцаре, убитом в день свадьбы. Разрабатывая ее, Лопе обращается к привычным "общим местам комедии": герои встречаются в первый раз на празднике, потом в церкви, после чего дон Алонсо тайно передает Инес записку, на которую она отвечает. Обыгрывается неоднократно использованный в испанской комедии ход тоже вполне узнаваемо: во время условленного ночного свидания по случайности под окна к Инес приходит и соперник героя; так что знак привязанности достается не тому, кому он предназначен. Воодушевленный дон Родриго немедленно сватается и встречает у отца героини благосклонный прием. Чтобы выиграть время, Инес вдруг обнаруживает невероятную набожность; в качестве учителя латыни к ней пристраивается слуга дона Алонсо -- Тельо, а благочестивую даму изображает сводня по имени Фабия. Наконец, сам дон Алонсо спасает сопернику жизнь во время корриды и на волне всеобщего восхищения проявленной им доблестью становится официальным женихом Инес. Рисунок событий, строй мышления и действий героев, их легкий имморализм -- все это вписывает пьесу в контекст скорее комический, чем трагический.
   Финальная катастрофа разражается внезапно, и пьеса в целом могла бы служить наглядной иллюстрацией к высказанной Лопе в "Новом искусстве писать комедии..." рекомендации сохранять интригу до самого конца, откладывать развязку до последней сцены, если бы не тот факт, что ядро легенды о рыцаре из Ольмедо (то, что рыцарь погибнет) было прекрасно известно зрителям Лопе.
   Существуют указания на то, что в XVI в. бытовали некие романсы на эту тему, а в самом начале XVII в. появляются и сценические ее воплощения; одно из них -- "Baile del Caballero de Olmedo" ("Балет о рыцаре из Ольмедо") -- связывается с именем Лопе, однако атрибуция эта остается сомнительной. Впрочем, сюжет комедии вырастает на достаточно скудной почве. Событие, послужившее толчком к складыванию легенды, произошло в 1521 г., и в современном рассматриваемой пьесе источнике описывается таким образом:
   "Дон Хуан де Виверо, рыцарь ордена Сантьяго, сеньор Кастронуэво и Алкараса, был убит на пути из Медина-дель-Кампо, с боя быков, встретившим его на дороге вблизи Ольмедо Мигелем Руисом из-за случившейся между ними размолвки". Зритель, знавший эту версию или знакомый с фрагментом романса:
   
   Que de noche le mataron
   al caballero,
   la gala de Medina,
   laflordeOlmedo...
   
   (A. III. 561--564) (здесь и далее приводятся ссылки на это издание с указанием в скобках акта и стихов. Подстрочный перевод О. А. Светлаковой:
   
   Убили однажды ночью
   кабальеро,
   красу Медины,
   цвет Ольмедо)
   
   перенесенным из упомянутого выше балета в пьесу Лопе, мог получать удовольствие от вполне аристотелианского "узнавания", наблюдая развертывание сюжета и оценивая найденные Лопе цепочки причинно-следственных связей. До самого конца мог сохраняться интерес к решению судьбы Инес, которая не принадлежала легенде, хотя и в малой степени, но связывавшей руки автору. Свободу авторской трактовки подчеркивает и перенос действия во времена Хуана II -- в XV в.
   Само по себе использование комических ходов в пьесе с трагическим финалом не было экстраординарным для того времени, при этом трагикомические пьесы во всех своих вариантах тяготели в Испании XVII в. к "серьезности". Основное различие между пьесами "легких" и "серьезных" жанров в эпоху барокко лежит не в области тематики или выбора персонажей, а в их отношении к аллегорически-тематическим структурам. Серьезная пьеса обязательно содержит более или менее внятный второй понятийный план, а также "моральный урок". При этом образный строй пьесы в целом и речи персонажей в частности обычно содержат в себе ключ к пониманию "второго плана". При построении комедии драматурги точно так же обращались к популярным идеологическим моделям и парадигмам эпохи. Однако здесь эти модели выступали как отправная точка, логическое обоснование и до некоторой степени оправдание выстраиваемого сюжета. Показательным примером подобного подхода может служить "Дурочка" Лопе де Веги, в которой автор отталкивался от неоплатонической концепции любви для построения сюжета, не стремясь при этом раскрыть саму концепцию во всей глубине или обнаружить в ней какие-то новые грани. Соответственно, если в серьезных пьесах действие служит раскрытию некоей идеи, то в легких комедиях оно является самоцелью. Недостатка в "ключах" к иносказательному плану действия в "Рыцаре из Ольмедо" не наблюдается, скорее, имеет место их избыток, поскольку отсылают они не к одной, а к нескольким идеям, которые в целостный, непротиворечивый "второй план" не складываются. Так, событийная канва пьесы несет в себе возможность моралистического прочтения судьбы дона Родриго: ослепленный ревностью, он убивает человека, спасшего ему жизнь. Постигшие его позор и наказание справедливы, а вся история в целом иллюстрирует представление о губительности для души плотской любви и несет в себе очевидный моральный урок. Однако главным героем пьесы, как о том свидетельствует не только ее название, но и все сюжетное построение, является не дон Родриго, а дон Алонсо. К его судьбе в том виде, в каком она представлена у Лопе, из традиционных общих мест приложимо, пожалуй, лишь представление о несбыточности в земном несовершенном мире великой, идеальной любви. На первый взгляд именно эту тему задают возникающие в самом начале любовного приключения мотив благородства намерений "рыцаря из Ольмедо" и недобрые предчувствия, связанные так или иначе с этой любовью. Так, сам дон Алонсо говорит:
   
   ... Llego mi amor basilisco,
   у salio del agua misma templado
   el veneno ardiente que procedio de su vista... (A.I. 143--146) и далее:
   ...Vime sentenciado a muerte,
   porque el amor me decia,
   "Manana mueres, pues hoy te meten en la capilla". (A.I. 155--158)
   
   Любовь моя явилась василиском,
   Из тех же вод явился жгучий яд ее взгляда...
   Я уже приговорен к смерти, ибо любовь моя мне сказала:
   "Ты завтра умрешь;
   Сегодня прочтут над тобой отходную".
   
   Особую выразительность и значимость этим образам придает контекст: они вплетаются в монолог дона Алонсо, повествующий о первой встрече с Инес и об овладевшей им любви. В дальнейшем разнообразные страхи и опасения по поводу судьбы дона 3 215 Алонсо выражают и Фабия, и Тельо. Поддержано подобное про чтение и классическими аллюзиями: вложенное в уста дона Алон со упоминание о Геро и Леандре -- и само по себе "работает" на образ неотвратимого и непостижимого слепого рока, преследующего влюбленных, и вызывает у Тельо мысли об опасности, которую таят в себе подозрения дона Родриго. В "двуплановом", объем ном контексте трагикомедии актуализируется и символическое значение корриды (в данном случае ее появление обосновано легендой, но в целом испанские драматурги той эпохи охотно использовали ее в качестве яркого и эмоционального эпизода, украшающего комедию): в традиционных представлениях бык связан со слепой стихией -- роком. Победив рок в его природном олицетворении, дон Алонсо оказался бессилен перед его высшим, надмирным проявлением. Структурно эту тематическую парадигму подкрепляет и то, что большая часть пьесы отведена рассуждениям о любви и восторженным любовным излияниям, определяющим тональность и настроение текста, и сам перенос действия в более далекий исторически, "куртуазный" XV в. Финальный штрих в историю о роковой любви вносит загадочная фигура встреченного на дороге "земледельца" (labrador), поющего приведенные выше строки из романса и предостерегающего дона Алонсо перед самым убийством, а также ответ дона Алонсо -- честь не позволяет ему повернуть назад:
   Labrador. En mi nobleza, fuera ese temor bajeza. Muy necio valor teneis.5 (A. III. 597--599)
   Алонсо. Благородство мое осудило бы страх как низость.
   Земледелец. Глупо ваше благородство.
   Однако, еще до того как начинает развиваться эта парадигма прочтения сюжета, в пьесе возникают мотивы "Селестины" с по явлением во второй сцене сводни Фабии, явственно напоминаю щей героиню Рохаса. В дальнейшем Лопе де Вега вводит в текст прямые аллюзии на раннеренессансную трагикомедию. Так, в словах дона Алонсо: ...yoadoro a Ines, yo vivo en Ines; todo lo que Ines noes desprecio, aborrezco, ignoro (A. II. 101--104) 5 (Алонсо. ...обожаю Инес, живу ею; Всё, что не Инес, -- меня гнетет и отвращает)
   звучит парафраз реплики Калисто: "Melibeo soy у a Melibea adoro". Тельо, подходя с доном Алонсо к дому Инес, уподобляет влюбленных Калисто и Мелибее, и самого его служанка Инес включает в заданный им литературный контекст: Tello ...Esta en casa Melibea? Que viene Calisto aqui.7 (A.II. 116--119) Трагический конец героев "Селестины" вроде бы органично включается в череду недобрых предчувствий персонажей "Рыцаря из Ольмедо", однако Рохас связывает недоступность счастья для своих влюбленных не только с несовершенством земного бытия, но и с греховной природой человека. Отсылки к "Селестине", благодаря ее мощному философско-моралистическому заряду, создают контрапункт к легкомысленному, комедийному по видимости, развитию сюжета, тем самым подкрепляя "серьезное", моралистическое восприятие обмана и интриг, к которым прибегают герои "Рыцаря из Ольмедо" ради своей любви. Если "легкие" жанры испанского театра XVII в. были весьма снисходительны к средствам, используемым во имя "подлинной любви", то жанры серьезные обязательно требуют наказания за нарушение правил морали или искупления греха. В этой перспективе судьба дона Алонсо, само изложение замыслов которого начинается со слова "обман" -- "engano", впоследствии неоднократно звучащего и из уст других персонажей, должна восприниматься как вполне закономерная и несущая в себе совершенно определенное моральное назидание. В той же ключевой второй сцене, в которой впервые появляется Фабия, зритель слышит от дона Алонсо слова, отражающие религиозно-философский аспект темы: Un deseo es dueno de mi albedno. 8 (A.I. 53--54) Подчинив свою волю желанию, герой отверг должный путь, потерял подлинную перспективу. Очень важные для развития этой темы слова произносит Инес, утверждая, что любовь не бывает благоразумной: Leonor. Ines. 7 Teльо. 8 9 Леоно р. Инес. Necia у atrevida estas. Cuando el amor no lo fue?9 (A.I. 527--528) Дома Мелибея? Сюда идет Калисто. Моей свободной волей управляет желание. Глупа ты и дерзка. Когда любовь была иной? и далее о себе: Ines. ...уa que a mi padre, a mi estado у a mi honor pierdo el respeto... 10 (A. I. 807--808) Страстность, темную сторону чувств героев подчеркивает уча стие в их судьбах Фабии; с самого своего появления в пьесе фигу ра сводни ассоциируется с дьяволом: Alonso. Tello. Alonso. Tello. Con que te podre pagar la vida, el alma que espero, Fabia, de esas santas manos? Santas? Pues, no sinande hacer milagros? De Lucifer.11 (A.I. 197--201)
   Инес. 1 Алонсо. Тельо. Алонсо. Тельо. 12 Фабия. 218 Семья, отец и честь теперь мне безразличны... Чем отплатить тебе, Фабия, за жизнь и душу, что ожидаю получить из этих святых рук? Святых? Да -- ведь чудеса они творят. То чудеса Люцифера. Пусть в груди этой девушки вспыхнет недобрый твой огонь, о беспощадный, тот, кто в центре!
   Кажущаяся шутливой реплика Тельо (хотя в "серьезных" жанрах эпохи случайных упоминаний дьявола не бывает) приобретает иное звучание, когда сама Фабия апеллирует к сатане в разгар эпизода с тайной запиской: Fabia. j Apresta, fiero habitador del centro, fuego accidental que abrase el pecho de esta doncella!12 (A.I. 393--396) Из этой фразы становится также ясно, что Фабию связывает с дьяволом не только сомнительная профессия сводни и готовность прибегнуть к любым средствам для достижения цели -- зритель уже видел, как она притворно плачет и, не задумываясь, бросает тень на доброе имя отца Инес, -- но и колдовство, которым не гнушалась и Селестина. Краски всерьез сгущаются, когда наметившийся в контексте буффонного ухаживания грасьосо (Тельо) за Фабией ночной поход за зубом повешенного осуществляется на практике. Характерно, что в этом новом контексте Лопе в одной из реплик Тельо подтверждает связь Фабии с дьяволом: Теllо. Tu, Fabia, ensenada estas ahablaral diablo.[...] Eres demonio о mujer?13 (A.I. 609--610; 618) После этого эпизода слова Инес о том, что Фабия послужит ей примером благонравия и благочестия: Теllо. Ines. Y aun pienso que podra Fabia servirte en forma de duena, siendo la santa mujer que con su falsa apariencia venga a ensenarla. Bien dices; Fabia sera mi maestra de virtudes у costumbres14 (A. II. 402--408) звучат не легкомысленно и шутливо, а кощунственно. Особенно непростительным кажется то, что Инес готова в своих целях воспользоваться даже памятью матери, женщины истинно добродетельной (правда, знаем мы о ее добродетельности со слов той же Фабии). Не удовлетворившись приведенным выше несколько абстрактным намеком на занятия черной магией, Лопе относит именно на счет колдовства необычайную любовь героев: Tello. 13 Тельо. J4 Т е л ь о. Инес. 15 Тельо. Sin esto, tambien me espanta ver este amor comenzar рог tantas hechicenas...15 (A.II. 67--72) Ты, Фабия, умеешь говорить с дьяволом. [...] Ты женщина иль бес? Фабия могла бы служить тебе дуэньей, научив тебя внешне походить на святую, как и она сама. Да; Фабия наставит меня в добрых правилах. А так -- меня тоже пугает, что эта любовь началась с колдовских чар... 219 В дальнейшем Фабия так реагирует на приведенные выше слова Инес о том, что она потеряла уважение к отцу, чести и положению: ...que bravo efecto hicieron los hechizos у conjuros!16 (A.II. 72) Таким образом, текстуальные отсылки к "Селестине" и сюжетное развитие ее мотивов побуждают воспринимать трагическую развязку "Рыцаря из Ольмедо" как закономерный итог греховной страсти героев. В свете мрачного финала все употребляемые до ном Алонсо петраркистские метафоры об убийственности красоты Инес и неизбежности смерти вдали от нее обретают ужасный прямой смысл: греховностью своей страсти она обрекает грешного возлюбленного на погибель. Судьба дона Родриго, который воплотил рок дона Алонсо, сам при этом являясь такой же жертвой греховной любви, как бы замыкает круг, придавая пьесе и целостность, и большую широту обобщения. Однако возможность прямого истолкования метафор, сулящих скорую смерть влюбленному вдали от возлюбленной, возвращает нас к первой из рассмотренных тематических парадигм, актуализированных в пьесе. Вне зависимости от греховности или благородства своих помыслов дон Алонсо действительно умирает, как только отдаляется (чисто пространственно) от своей возлюбленной. А значит, приведенный образ может восприниматься одновременно и как символизация иррационального рока, особенно если вспомнить даваемое доном Алонсо истолкование образа: только в Инес теперь его жизнь и лишь созерцание ее не дает ему умереть. Эта трактовка никак не связана с мотивом греха, но тоже становится реальностью в финале. Другим "мостиком" между двумя линиями иносказательного понимания текста становится суждение о любви, высказанное Инес до того, как закрутилась интрига, когда она даже письма от дона Алонсо еще не получила: Leonor. 16 17 Леонор. 220 Y todos dicen, Leonor, que nace de las estrellas. De manera que sin el las £no hubiera en el mundo amor? 17 (A.I. 215--218) .. .однако как сильно подействовали заклинания и чародейство! И говорят, Леонора, что любовь рождается от звезд. Так что, без звезд и любви бы не было? Реплика Инес может быть истолкована двояко: либо "по первому плану", как констатация надмирной природы охватившего героев чувства, которое уже поэтому не может вместиться в земное существование; либо как подкрепление намеченной словами дона Алонсо темы губительности неверно выбранных ориентиров -- поскольку испанское барокко твердо помнило, что "звезды указывают, но не повелевают", а Инес придает их влиянию явно чрезмерное значение. В этой мимолетной астрологической аллюзии можно усмотреть и другой смысл: астрология вместе с алхимией представляли в XVII в. целостную систему видения мира, утверждавшую, с одной стороны, осмысленность и, с другой стороны, взаимосвязанность всех событий и, шире, всего сущего в мире. Вводя мотив звезд в самом начале действия, Лопе тем самым вписывает все происходящее в эту систему и поощряет зрителя к поиску единого рисунка событий, целостного их истолкования. Кстати и мотив колдовства, так удачно подчеркнувший не про сто греховную, но поистине инфернальную природу страсти героев, при ближайшем рассмотрении допускает иное понимание. Герои влюбились в друг друга с первого взгляда, задолго до вмешательства коварной Фабии, и тем не менее любовь овладела ими мгновенно и всецело: Ines. ...en el instante que vi este gal an forastero, me dijo el alma, "Este quiero". Y yo le dije, "Sea ansi".18 (A.I. 223--226).
   Инес. ... в то мгновение, как я увидела этого прекрасного чужеземца, моя душа мне сказала: "Это он, и я его люблю".
   И я ответила: "Да будет так".
   После этих слов Инес и предваряющего их восторженного монолога дона Алонсо, посвященного ей, роль колдовства в их судьбе представляется не столь однозначной. В рамках темы роковой любви мотив колдовства, поставленный в один ряд с вмешательством "земледельца", -- один из традиционных наряду с пастухом/пастырем образов небесного посланца в испанском театре XVII в. -- как будто призван укрепить зрителя в мысли, что судьбы героев определили сверхъестественные силы. Парадокс пьесы заключается в том, что, несмотря на "мостики", переброшенные Лопе де Вегой, зрителю при всем старании не удается свести воедино две выделенные линии толкования действия: остается непонятным, как герой может одновременно умереть из-за сверхчеловеческой силы чувства и из-за греховной при роды своей страсти. Эта "странность" побудила некоторых критиков трактовать пьесу как религиозную аллегорию, ключом к которой служит само ее строение. Если взглянуть на "Рыцаря из Ольмедо" под таким углом зрения, то можно предположить, что Лопе де Вега использовал традиционную для толкования Библии рекомендацию обращаться к аллегорическому прочтению только в том случае, если прямое понимание невозможно в силу затемненного смысла или нарушения логики в тексте. С иносказательным толкованием пьесы возникает столько сложностей именно потому, что оно призвано главным образом указывать на более высокий, мистический смысл происходящего. При таком подходе дон Алонсо оказывается аллегорией Христа, а его гибель увязывается со Страстями Господними. Но и с этой трактовкой возникают определенные сложности. "Земледелец", пропев приведенный фрагмент романса, сообщает дону Алонсо, что услышал его от некоей Фабии (А.Ш, 590--593). Таким образом, невозможно "развести" влияния, выделить "дьявольский" и "ангельский" голос -- "земледелец", как и Фабия, стремится удержать дона Алонсо вблизи Инес, причем его волнует определенный промежуток времени. Приходится заключить, что автор сознательно стремился к максимальному "охвату" потустороннего мира и минимальному "различению" его представителей. Для религиозной аллегории, повествующей о Страстях Господних, это по меньшей мере странно. Несколько неожиданно нивелирование моральной проблематики выглядит и в контексте предложенной Лопе разработки мотивов "Селестины": тот факт, что "земледелец", олицетворяющий в глазах зрителя благие силы (поскольку никаких указаний иного рода в тексте пьесы не содержится), явившись герою, призвал его не покаяться, а лишь повернуть назад в Медину, плохо сочетается с представлением о настигающем дона Алонсо заслуженном возмездии. Однако есть в "Селестине" еще одна тема, текстуально в "Рыцаре из Ольмедо" не актуализированная и тем не менее, быть может, имеющая принципиальное значение для понимания пьесы Лопе. Для Рохаса греховная природа страсти не является конечным объяснением гибели героев, он стремится показать, что индивидуальное, личное счастье не укладывается в общепризнанные социальные формы. Не следует забывать, что в рамках христианской модели мира индивидуальность может быть описана только в категориях греховности, поскольку сфера духовного, сфера чистоты внеличностна и надличностна. Плотская любовь, мешающая человеку отказаться от себя во имя растворения в надмирном начале, может осмысляться только как греховная. В этой перспективе греховность страсти героев Рохаса и ее разрушительный, антисоциальный характер более не оцениваются морально, становясь критерием индивидуалистичности: герои пренебрегают существующими в обществе нормами поведения ради своего чувства, поскольку обрели в нем смысл существования. Специфичность "Селестины" заключается в том, что автор не осуждает выбор героев, а видит в гибельности личностного начала основы трагедии. Последний монолог Мелибеи говорит о том, что она сознательно губит душу, чтобы вопреки смерти сохранить любовь. Этот мотив "Селестины" позволяет объединить две линии переносного истолкования "Рыцаря из Ольмедо": любовь героя потому и гибельна, потому и греховна, что она личностна и индивидуалистична. И само возникновение в пьесе мотивов "Селестины" в таком случае служит именно для того, чтобы задать личностное понимание происходящего и увязать его с трагедийным переживанием. Вместе с тем, как бы много внимания в пьесе ни уделялось любви, символом личностного начала она не становится: Инес не следует за возлюбленным в гибели. Да и, строго говоря, греховность и аморальность, антисоциальность любви героев "снимается": дон Алонсо погибает уже после того, как его чувство получило благословение отца Инес и, таким образом, перестало быть запретным. И вот еще один парадокс "Рыцаря из Ольмедо" -- коллизия, серьезность которой Лопе де Вега подчеркивает отсылкой к столь трагично окончившейся "Селестине", разрешается благополучно. Фактически в пьесе присутствует комедийная развязка: порядок вещей восстановлен, ситуация гармонизирована и именно из-за этого (а не только после этого) дона Алонсо убивают и наступает развязка трагическая. Странность пьесы, выделение и композиционное разведение мотивов гибельности и греховности любви оказываются элементом смыслообразующим: Лопе связывает трагизм с личностным началом, выражающим себя (помимо всего прочего) в греховном чувстве, но не исчерпывающимся им. Здесь, видимо, самое время вспомнить о том, что пьеса Лопе де Веги принадлежит к иной культурной эпохе, чем "Селестина" Рохаса, -- к тому времени были выработаны новые, не связанные непременно с представлениями о греховности способы осмысления личностного начала. В комедийном разрешении истории любви дона Алонсо и Инес (до вмешательства дона Родриго), в проявляемых доном Алонсо в начале пьесы робости и неуверенности в себе можно разглядеть идею несовершенства, "не целомудренности" личности, пришедшую на смену идее ее греховности. Во всеобщем признании доблести, проявленной доном Алонсо на корриде, в сопутствующей ему славе, в благосклонности короля наконец -- характерное для Возрождения представление о социальной само реализации личности. Однако обе эти идеи играют, скорее, вспомогательную роль, встраивая образ "рыцаря из Ольмедо" в определенную идеальную парадигму, то есть выполняют функцию, прямо противоположную индивидуализации его. Испанскому театру XVII в. выражение индивидуалистического начала вообще дается с трудом, поскольку сохраненный им в полной неприкосновенности принцип идеального (не как есть, а как должно быть) выстраивания действия и характера дополнительно усиливается свойственной барокко риторизацией литературы и искусства (риторике присуще стремление не просто к обобщению, а к тотализации идей и построений, утверждению их всеохватности, хотя бы и фиктивной). К этому следует прибавить тенденцию к стандартизации и даже шаблонности, отличающих массовое искусство, черты которого просматриваются в испанском театральном представлении того времени. Поэтому несовершенство и даже греховность идеального во всех отношениях героя не просто выделяют его из череды таких же идеальных героев, но и противопоставляют его им, тем самым приобретая знаковый характер. Как и использование исторического в основе своей сюжета, воспринимающееся как один из способов подчеркнуть одновременно достоверность / истинность и единичность/уникальность события. Ощущение достоверности происходящего Лопе де Вега создает, разбрасывая по тексту миметические штрихи и отказываясь временами от риторического "готового слова". Так, пьеса открывается монологом дона Алонсо о любви, как бы задающим тон для восприятия всего действия. Это чувство поэтично и романтично, и Лопе дает полную волю своему лирическому гению. При этом монолог героя, повествующий о первой встрече с возлюбленной, медленно, нагнетая образы, описывающий ее внешность черту за чертой, постепенно подводя нас к некоей кульминации, разрешается фразой прозаичной в своей простоте. Когда наконец дон Алонсо встретился взглядом с Инес, ее глаза сказали ему: "No os vais, don Alonso, a Olmedo, quedaos agora en Medina". "Не ездите, дон Алонсо, в Ольмедо, Останьтесь нынче в Медине". (A.I. 133--134) Предшествующий эмоциональный монолог придает этим словам особую значимость: именно отъезд в Ольмедо становится для героя роковым. Камерная и обыденная фраза Инес обретает в перспективе трагического финала пьесы сущностность, бытовое оборачивается бытийственным. Собственно, и вся линия, связанная с роковой поездкой в Ольмедо, отличается большей по сравнению с остальным действием миметичностью. Из предыдущего текста зритель знает, что герой не раз уже проделывал путь из Ольмедо в Медину и обратно -- ничего экстраординарного в этом событии нет. И побуждает его к поездке естественное желание сообщить о своей свадьбе родителям, а не некие высшие идеальные соображения, далекие от повседневности. Таким образом, роковое, трагическое измерение приобретает в пьесе сама повседневность. Вместе с тем нельзя сказать, чтобы Лопе де Вега в "Рыцаре из Ольмедо" исчерпал все заложенные в испанском театре XVII в. возможности для создания индивидуализированного образа главного героя. Принципиально иной уровень миметичности и последовательный отказ от риторического завершения достигнут при создании образа Бусто Таверы в приписываемой Лопе "Звезде Севильи". Бусто опирается на здравый смысл, а не на идеалистические формулы; демонстративная простота и прозаичность его речи воспринимается, по крайней мере в диалогах с королем, почти как грубость. При этом в его образе нет и намека на греховность, он столь же безупречен, сколь личностен. Из-за его убийства мир становится бедней, оно обличает не только порочность короля, но и греховность земного существования. Если сравнить дона Алонсо с Бусто, становится совершенно ясно, что в данном случае Лопе де Вега ставил перед собой иную задачу. "Рыцарь из Ольмедо" парадоксальным образом соединяет в себе идеальные черты и слабости, даже греховность. Его обаяние и трагическая гибель заставляют зрителя задуматься о чуде каждой человеческой жизни и о ее хрупкости, мимолетности. Идеальные черты образа заставляют видеть в нем едва ли не олицетворение самой жизни, и не так уж далек от истины Мак-Крэри, трактующий дона Алонсо как аллегорию Христа. Не случайно и Самора Висенте называет незримо присутствующую почти во всех сценах смерть главной героиней трагедии. При этом сам вопрос о том, является ли "Рыцарь из Ольмедо" трагедией, остается открытым. Идея индивидуализированного героя трагедии -- в противоположность типичному персонажу комедии -- принадлежит классицистической поэтике вместе с поисками и освоением трагедийного потенциала исторического сюжета. Однако индивидуальные черты героя ренессансной трагедии редко выходят за рамки идеального образа, а в историческом сюжете ее авторы ищут в первую очередь моральный урок. При этом на Пиренейском полуострове создается, как минимум, один текст, демонстрирующий логику, сходную с рассмотренной выше: "Инес де Кастро" А. Феррейры. И именно эта трагедия позволяет яснее осознать направление размышлений автора "Звезды Севильи" и "Рыцаря из Ольмедо". Выбранный Феррейрой исторический эпизод поражает своей экстраординарностью и явно не исчерпывается приложимыми к нему общими местами. При этом в трагедии, хоть и в несколько диковатой форме, человек все же явно торжествует над роком и над смертью, в то время как обе пьесы XVII в. демонстрируют значительно более скептичный взгляд на мир. Особенно характерен финал "Звезды Севильи": автор на глазах у зрителя последовательно исключает все возможные варианты гармонизации, хотя бы и иллюзорной (дон Санчо не добивается ни наказания, ни награды, Эстрелья -- ни возмездия, ни счастья, и даже признание короля нисколько не разряжает ситуацию), -- свершившегося ничем не исправить и не искупить, смерть преодолеть невозможно, финал если и не впрямую открытый, то во всяком случае исключающий такое завершение. Сходные ноты, несмотря на наказание дона Родриго и дона Фернандо, звучат и в финале "Рыцаря из Ольмедо": донья Инес, как уже отмечалось, остается жить без любви и без счастья, душа не торжествует над смертью, хотя бы ошибочно, дерзновенно и греховно. Есть, впрочем, в этом финале и иной, менее мрачный, хоть и несколько прозаичный смысл: жизнь не исчерпывается любовью (обращение к "Селестине" оборачивается дискуссией с ее автором). Но и этот поворот призван усилить общую мысль пьесы: с гибелью дона Алонсо мир потерял нечто большее, чем возможность воплощения в земной жизни великой любви. Автор "Звезды Севильи" и "Рыцаря из Ольмедо" не терпит неудачу в создании трагедии, а отвергает ее, поскольку усматривает в ней стремление к упрощению и иллюзорной гармонизации действительности.
   
   Источник текста: Лопе де Вега Ф. К., "Сочинения". Вып. 1--3. СПб. Тип. В. Битнер, 1911--1913 гг. Серия "Литературные альманахи "Вестника знания". Вып. 3. 1913 г. С. 118 -- 152.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru