Вазов Иван
Два врага

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод И. К.
    Текст издания: "Русское Богатство", No 1, 1902.

  

РАЗСКАЗЫ ИВ. ВАЗОВА.

Переводъ съ болгарскаго И. К.

Два врага.

   Они, дѣйствительно, страшно враждовали между собою. При встрѣчахъ они бросали другъ на друга кровожадные взоры. Будь они не людьми, а звѣрями, они давно бы вцѣпились другъ въ друга. Но они были людьми, а людская злоба только кипитъ въ груди и сверкаетъ въ очахъ. Это дѣлаетъ ее еще болѣе ужасною.
   Но сегодня, при встрѣчѣ въ Цапарчевомъ кабакѣ, они въ первый разъ схватились и дошли чуть не до ножей.
   -- Вотъ я выпущу изъ тебя кровь, изъ проклятаго!-- грозился взбѣшенный Ламбо, лѣсной сторожъ, человѣкъ жестокій и съ очень темнымъ прошлымъ.
   -- Разобью твою змѣиную башку!-- рычалъ въ отвѣтъ ему Перванъ Лазаровъ.
   Ламбо заскрежеталъ зубами, звѣрски посмотрѣлъ на своего противника и вышелъ. Больше его и не видали: онъ ушелъ въ горы.
   Много болтали въ деревнѣ объ этой смертельной враждѣ. Одни говорили, что причиною ея была любовь: Ламбо любилъ Найду Гечову, но Перванъ отбилъ ее у него и взялъ себѣ въ жены... Другіе думали, что причина должна была быть другая. Третьи просто жалѣли Первана.
   -- Перванъ молодецъ изъ молодцовъ, что говорить, а все-таки напрасно онъ поссорился съ Ламбо. Ламбо -- македонецъ; его лучше не трогать -- укуситъ.
   И это было похоже на правду. Скоро въ деревнѣ узнали, что Ламбо бродитъ въ горахъ съ разбойничьею шайкою и ищетъ случая убить Первана. Два раза онъ даже стрѣлялъ въ него изъ засады на Банковскомъ шоссе. Но Перванъ и самъ не ударилъ лицомъ въ грязь. Онъ собралъ дружину и послѣ долгаго преслѣдованія загналъ шайку въ тѣсное ущелье неподалеку отъ Хвойны. Произошло сраженіе, результаты котораго были слѣдующіе: двое изъ разбойниковъ ускользнули, а трое попали въ плѣнъ. Въ числѣ послѣднихъ былъ и Ламбо, раненый въ плечо. Девять мѣсяцевъ просидѣлъ онъ въ Пловдивской тюрьмѣ, въ ожиданіи суда. Прокуроръ называлъ это "предварительнымъ заключеніемъ". Но когда обвинительный актъ былъ готовъ, и дѣло дошло до суда, Ламбо въ тюрьмѣ не оказалось. Вмѣстѣ съ своимъ товарищемъ по заключенію онъ прорылъ подкопъ подъ тюремною стѣною, выбрался ночью черезъ него къ рѣкѣ и исчезъ безслѣдно.
   Положеніе Первана стало съ тѣхъ поръ очень тяжело. Вездѣ онъ долженъ былъ ожидать выстрѣла изъ засады. Мстительная физіономія разбойника мерещилась ему на всякомъ шагу, выглядывала изъ-за каждаго куста въ полѣ.
   Прошелъ годъ, другой, но, славу Богу, ничего съ Перваномъ за это время не случилось. Да и Ламбо какъ въ воду канулъ. Только въ 1885 году прошелъ какъ-то по деревнѣ темный слухъ, что Ламбо живетъ въ Сербіи и даже предсѣдательствуетъ тамъ на какомъ-то "македонскомъ" митингѣ. А нѣкоторое время спустя стало извѣстно, что Ламбо палъ гдѣ-то въ горахъ подъ турецкими пулями, во время преслѣдованія и уничтоженія повстанскаго отряда Токмачева.
   Деревенскій мудрецъ, дѣдъ Таско, задумался, когда ему сообщили объ этомъ, и потомъ сказалъ:
   -- Ну что же, царство ему небесное... Что искалъ онъ, то и нашелъ... Говорилъ я вамъ, ребята, что кровь не вода,-- всегда скажется.
   Перванъ могъ теперь успокоиться.

* * *

   Въ томъ же году король Миланъ объявилъ намъ братоубійственную войну.
   Всѣ помнятъ еще это время. Быстро наступалъ непріятель къ Софіи, но еще быстрѣе отступалъ онъ потомъ назадъ. Чудо слѣдовало за чудомъ. Весь міръ былъ охваченъ удивленіемъ, когда услышалъ подъ Сливницею желѣзное ура болгарскаго солдата; когда увидѣлъ, какъ дралось и побѣждало наше молодое, неопытное войско, безъ хлѣба, безъ патроновъ, безъ резервовъ сзади, безъ полководца впереди.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   14-го ноября передовая колонна побѣдоносной болгарской арміи, съ развернутыми знаменами и подъ аккомпаниментъ народнаго гимна "Шуми Марица", перешла сербскую границу и построилась въ боевой порядокъ въ двухъ километрахъ отъ Лирота.

* * *

   Подъ вечеръ, къ концу разыгравшагося тамъ боя, во время котораго сербскіе батареи съ "Келъ-Таша" и съ "Черна Чука" засыпали гранатами наши войска, эскадронъ ротмистра. И очутился гдѣ-то въ сторонѣ отъ Лирота. Канонада почти прекратилась, но шальныя бомбы еще летали отъ времени до времени. Двѣ изъ такихъ послѣднихъ бомбъ упали какъ разъ передѣ эскадрономъ. Одна изъ нихъ разорвалась, и облако дыма закрыло на мгновенье всадниковъ. Испуганныя лошади бросились въ сторону, и эскадронъ поспѣшилъ укрыться отъ непріятельскаго огня въ ближайшей рытвинѣ. Ротмистръ приказалъ осмотрѣться: всѣ ли цѣлы?
   Солдаты осмотрѣлись: одного не доставало.
   -- Кого?
   -- Первана Лазарова, ефрейтора.
   Красивое лицо офицера нахмурилось.
   -- Убило его гранатою, ваше благородіе,-- доложилъ одинъ изъ солдатъ,-- я видѣлъ, какъ онъ упалъ съ коня.
   Въ этотъ же моментъ къ эскадрону подскакалъ разгоряченный конь безъ всадника, съ свернутымъ на сторону сѣдломъ. Тяжело дыша и испуганно поводя окровавленнымъ ухомъ, онъ остановился передъ эскадрономъ.
   -- Король!-- закричали солдаты.
   Это былъ конь Первана -- Не могло быть болѣе сомнѣнія, что несчастный ефрейторъ убитъ.
   Пушечные выстрѣлы, между тѣмъ, прекратились.
   -- Поищите его и, если найдете, снесите на перевязочный пунктъ,-- приказалъ ротмистръ, обращаясь къ двумъ изъ своихъ солдатъ. Сказалъ онъ это больше для очистки совѣсти, такъ какъ не сомнѣвался, что ефрейтора нѣтъ болѣе въ живыхъ.
   Эскадронъ двинулся въ путь и скоро потерялся въ вечернихъ сумеркахъ.
   Минутою позже никто изъ товарищей убитаго ефрейтора не думалъ болѣе о Перванѣ. О Перванѣ забыли, потому что его не было на лицо.
   Такъ бываетъ всегда на войнѣ.

* * *

   А Перванъ лежалъ тамъ, гдѣ упалъ съ коня. Никто, не искалъ его... Вѣроятно, посланные за нимъ солдаты потеряли направленіе... А между тѣмъ, граната его не тронула. Взрывъ только сбросилъ его съ коня. Падая, онъ ударился головою о землю и потерялъ сознаніе...
   Между тѣмъ, наступала тихая звѣздная ночь. Мѣсяцъ поднялся надъ Руйскими горами и облилъ поле битвы своими блѣдными лучами. Тамъ и сямъ по склонамъ горъ и на равнинѣ между ними заблистали лагерные огни обоихъ непріятелей. А на полѣ битвы, въ окрестныхъ виноградникахъ и на холмахъ валялись окровавленные трупы сотенъ человѣческихъ существъ,-- вчера еще братьевъ, а сегодня -- кровожадныхъ, озвѣрѣвшихъ враговъ. Рядомъ лежатъ они, убитые и истерзанные, на холодной землѣ, подъ холоднымъ пологомъ ночи, не зная даже, зачѣмъ ихъ пригнали сюда на убой и кому была нужна ихъ смерть. О нихъ уже забыли, никто о нихъ не думаетъ, и менѣе всего тѣ, которые привели ихъ сюда, на это пиршество смерти.
   А Перванъ все лежалъ безъ движенія. Слабое мозговое сотрясеніе бросило его въ состояніе полусознательнаго бреда. Ему грезились какія-то страшныя картины, какіе-то грозные образы, которые давили ему грудь и наполняли ужасомъ его душу. Между прочимъ, ему грезилось, что его смертельный врагъ, Ламбо, стоитъ надъ нимъ съ всклокоченною бородою, съ налитыми кровью глазами и замахивается на него ножомъ. Перванъ хочетъ отбить ножъ, но его рука не поднимается; хочетъ крикнуть, позвать на помощь, но ни малѣйшій звукъ не вырывается изъ его устъ. А ножъ все надъ нимъ, все грозитъ вонзиться ему въ сердце. Ламбо смотритъ на него своими кровавыми глазами и начинаетъ вонзать въ него свой ножъ. Холодная сталь проникаетъ ему въ тѣло и причиняетъ ему ужасныя, невообразимыя страданія... А Ламбо стоитъ надъ нимъ и смѣется...
   Вдругъ страшная молнія, сопровождаемая громовымъ ударомъ, ярко блеснула надъ Пиротомъ. Громадный огненный столбъ озарилъ своимъ свѣтомъ окрестныя поля, горы и небо.
   То сербы взорвали на воздухъ свою Пиротскую крѣпость.
   Этотъ ослѣпительный свѣтъ разбудилъ Первана. Онъ открылъ глаза. Черезъ нѣсколько секундъ все кругомъ опять потемнѣло. Перванъ началъ приходить съ себя. Первою его мыслью было радостное сознаніе, что всѣ эти ужасы онъ видѣлъ во снѣ... Ночной холодъ оживилъ его. Онъ попробовалъ встать, и это ему удалось безъ труда. Никакой сильной боли нигдѣ онъ не чувствовалъ. Онъ понялъ, что не былъ раненъ. Онъ оглядѣлся вокругъ: прямо противъ него темнѣли горные склоны, усѣянные тамъ и сямъ огненными точками,-- это были огни сербскаго лагеря. Перванъ сообразилъ, что болгарскій лагерь долженъ находиться внизу, и тронулся въ путь, стараясь идти на востокъ. Онъ шелъ довольно долго по виноградникамъ и кустамъ, ничего не различая въ окутывавшемъ его со всѣхъ сторонъ густомъ мракѣ. Черезъ нѣкоторое время онъ увидѣлъ, что забрелъ не туда, куда надо: вокругъ него были какіе-то плетни и заборы. Онъ остановился и началъ соображать. Очевидно, онъ попалъ въ самый Пиротъ.
   -- Ну что-же,-- сказалъ онъ себѣ,-- тѣмъ лучше! Вѣдь Пиротъ теперь нашъ...
   И онъ смѣло пошелъ дальше.
   Однако, онъ ошибался. Въ это время Пиротъ не былъ ни нашъ, ни сербскій. Въ самомъ началѣ боя въ него проникъ, правда, по слѣдамъ отступавшихъ сербовъ одинъ нашъ отрядъ, но онъ не задержался тамъ. Къ вечеру онъ очистилъ городъ, боясь какой-нибудь засады. Большая часть города оставалась еще въ рукахъ сербовъ.
   И на бѣду Первана онъ вошелъ въ городъ какъ разъ съ того конца, которымъ владѣли еще сербы.
   Пусты и темны были пиротскія улицы; только собачій лай нарушалъ царившее въ нихъ грозное молчаніе. Было ясно, что городъ покинутъ жителями, или что все, что еще было въ немъ живого, притаилось въ далекихъ углахъ. Однако, отъ времени до времени до слуха Первана доносились звуки ломаемыхъ дверей и разбиваемыхъ оконъ. Кое-гдѣ въ окнахъ показывался -- и тотчасъ же исчезалъ -- трепетный свѣтъ свѣчи...
   Перванъ началъ чувствовать нѣкоторое безпокойство. Въ самомъ дѣлѣ, могла ли бы царить здѣсь такая пустота, если бы Пиротъ былъ, дѣйствительно, взятъ?.. Онъ началъ подумывать о томъ, чтобы вернуться по добру по здорову назадъ... Вдругъ, гдѣ-то далеко за городомъ загремѣли пушечные выстрѣлы...
   -- Это еще что? Ночная атака?-- подумалъ ефрейторъ.
   Въ этотъ же моментъ вблизи послышались быстрые шаги; кучка солдатъ съ ружьями на плечахъ показалась на улицѣ. Они говорили между собою по-сербски... У Первана даже во рту пересохло. Его положеніе было отчаянное... Что было дѣлать? Бѣжать?-- но пули его все равно догонятъ! Сопротивляться?-- очевидно невозможно! Сдаться?-- позорно!.. Онъ быстро прижался къ стѣнѣ и остался неподвиженъ.
   Сербскіе солдаты шли прямо на него. Увидѣвъ человѣка, прятавшагося въ тѣни, они остановилось.
   -- Кто тутъ?-- спросилъ одинъ изъ нихъ.
   -- Сливница!-- громко и сурово проговорилъ Перванъ и затѣмъ, не ожидая отвѣта, крикнулъ, обернувшись назадъ:
   -- Ребята, бѣгомъ, впередъ!
   И съ этими словами онъ смѣло бросился на сербовъ, крича имъ:
   -- Сдавайтесь!
   Нѣсколько ружей упали на землю.
   -- Впередъ!-- скомандовалъ Перванъ, не давая одуматься одураченнымъ сербамъ и указывая имъ улицу передъ собою.
   Перванъ, вѣроятно, припомнилъ -- и повторилъ -- разсказы о дерзкихъ подвигахъ русскихъ казаковъ во время русско-турецкой войны.
   И, дѣйствительно, этотъ отчаянный маневръ, почти всегда удающійся съ деморализованнымъ непріятелемъ, спасъ его.
   Когда захваченные имъ въ плѣнъ сербы повернули въ указанную имъ улицу, самъ онъ бросился въ другую, противоположную, думая, что она выведетъ его въ поле.
   Онъ ошибся. Эта улица вела, напротивъ, въ городъ. Когда Перванъ увидѣлъ это, ворочаться было уже поздно. Перванъ рѣшилъ идти впередъ, куда глаза глядятъ.
   -- Что будетъ, то будетъ!-- пробормоталъ онъ про себя.
   Результатъ не заставилъ себя ждать. При поворотѣ въ въ одну изъ улицъ, какъ разъ на углу, на которомъ стоялъ зажженный фонарь, его настигли два сербскихъ всадника.
   При слабомъ мерцаніи фонаря они увидѣли передъ собою человѣка въ болгарскомъ мундирѣ и сразу признали его за непріятельскаго солдата.
   -- Болгаринъ!-- закричалъ одинъ изъ нихъ.
   -- Ахъ, чтобъ его!..-- выругался другой, и оба бросились за Перваномъ.
   О повтореніи маневра, удавшагося только что съ пѣхотинцами, нечего было и думать. Единственнымъ спасеніемъ было бѣгство, и Перванъ бросился бѣжать. Всадники скакали за нимъ съ обнаженными саблями. Онъ бѣжалъ по какой-то узкой и темной улочкѣ. Въ одномъ мѣстѣ онъ поскользнулся и упалъ въ какую-то липкую лужу... Онъ подумалъ, что это кровь, и мурашки пробѣжали по его тѣлу... Но это была не кровь,-- это было только вино, выпущенное изъ разбитой бочки... Перванъ тотчасъ же вскочилъ и побѣжалъ дальше. Но паденіе задержало его, и гнавшіеся за нимъ всадники были теперь у него совсѣмъ на шеѣ. Одинъ изъ нихъ замахнулся саблею и зацѣпилъ ея концомъ по плечу Первана. Перванъ выронилъ ружье и, отскочивъ въ сторону, успѣлъ уклониться отъ второго удара. Онъ продолжалъ бѣжать, стараясь держаться поближе къ стѣнамъ домовъ, гдѣ тѣнь и нависшія надъ улицею широкія стрѣхи скрывали его отъ преслѣдователей. Но еще нѣсколько шаговъ, и улица переходила въ широкую площадь, гдѣ гибель Первана была неизбѣжна. Къ тому же онъ чувствовалъ себя изнеможеннымъ отъ усталости и потери крови. Печальный конецъ казался при такихъ условіяхъ неизбѣжнымъ. Но случайность спасла Первана. Онъ наткнулся на бѣгу на какую-то дверь; дверь отворилась; онъ вбѣжалъ черезъ нее и очутился въ какой-то лавкѣ, гдѣ и упалъ, полуживой, на полъ.
   Преслѣдователи этого не замѣтили и проскакали мимо.

* * *

   Перванъ не могъ двинуться съ мѣста. Потеря крови, усталость и перенесенныя волненія обезсилили его до такой степени, что онъ снова потерялъ на нѣкоторое время сознаніе. Но молодость взяла свое. Черезъ короткій промежутокъ времени сознаніе къ нему вернулось. Гдѣ онъ былъ? Въ темнотѣ ничего нельзя было разобрать. Онъ началъ ощупывать рукою окружающіе предметы и догадался, что находится въ какой-то лавкѣ... Рукавъ его былъ весь мокрый отъ вытекшей изъ раны крови... Дверь лавки оставалась открытою настежь; изъ нея въ комнату врывалась холодная воздушная струя.
   Прошло нѣсколько минутъ.... Вдругъ на порогѣ показалась высокая человѣческая фигура.
   Она ввалилась въ лавку, хлопнула за собою дверь и заперла ее ключемъ, проворчала по-сербски какое-то грубое ругательство и бросила что-то тяжелое на полъ. Потомъ она чиркнула спичкою и зажгла стѣнную лампочку. Свѣтъ позволилъ Первану оглядѣться. Онъ увидѣлъ, что, дѣйствительно, попалъ въ жалкую мелочную лавчонку и принесенныя только что вещи были, вѣроятно, добыты изъ такой-же, но разграбленной лавки. Вошедшій -- по всей вѣроятности хозяинъ -- стоялъ спиною, такъ что Перванъ не могъ сначала видѣть его лица. Видно было только, что это здоровый, сильный мужчина. Но вотъ онъ повернулся лицомъ къ свѣту, и Перванъ съ ужасомъ узналъ въ немъ македонца Ламбо. Въ тотъ же мигъ и Ламбо узналъ своего ночного гостя. Свирѣпая ярость вдругъ искривила его лицо.. Итакъ, слухъ о его смерти былъ, значитъ, ложенъ!..
   -- Что, узналъ, небось?-- проговорилъ онъ съ налитыми кровью глазами:
   -- Да,-- прошепталъ ефрейторъ.
   -- Попался, проклятая собака!-- прорычалъ Ламбо, вытаскивая изъ кармана револьверъ.
   -- Убей меня!-- сказалъ Перванъ.
   Но разбойникъ не спѣшилъ съ развязкою. Прежде чѣмъ убить врага, онъ хотѣлъ его помучить.
   -- Небось, не пожалѣю... Два съ половиною года поджидалъ я тебя... Наконецъ, дождался...-- глухо проговорилъ македонецъ.
   Перванъ ничего не отвѣчалъ; смертельная слабость охватила все его существо. Все вертѣлось у него передъ глазами, но ни сознаніе, ни энергія его не покидали.
   Македонецъ, между тѣмъ, увидѣлъ у Первана висѣвшую подъ шинелью часовую цѣпочку. Машинально, по привычкѣ, онъ дернулъ за нее и вытащилъ часы, которые положилъ къ себѣ въ карманъ. Это движеніе опять заставило Первана открыть глаза.
   -- Ты что же не просишь пощады?... Проси, сказалъ вѣдь я тебѣ, что убью... Давно поклялся не пощадить тебя, проговорилъ Ламбо, откладывая въ сторону револьверъ и вытаскивая вмѣсто него ножъ.
   -- Былъ во власти худшихъ разбойниковъ, чѣмъ ты, и то не просилъ пощады. Убей меня...-- прошепталъ едва слышно Перванъ и закрылъ глаза, чтобы не видѣть своего убійцы.
   Онъ сознавалъ, что смерть неизбѣжна. И въ этотъ предсмертный мигъ его мысль перенеслась черезъ Руйскія горы, черезъ Витошу, черезъ долину Марицы и Родопы и остановилась въ родной Чирвенской долинѣ... Онъ увидѣлъ родной домъ, образъ дорогой матери, свою Найду, своего маленькаго Стояна... Въ мигъ перенесся онъ туда мысленно и въ мигъ же вернулся назадъ, въ лавку своего смертельнаго врага!
   Онъ снова открылъ глаза и снова увидѣлъ передъ собою македонца съ ножомъ въ рукѣ. Борода его попрежнему была всклокочена; глаза попрежнему, казалось, горѣли зловѣщимъ огнемъ.
   -- Ты былъ подъ Сливницею?-- внезапно спросилъ онъ.
   -- Былъ.
   На лбу македонца показались крупныя капли пота. Что-то особенное происходило въ его темной душѣ. Странная улыбка освѣтила его озвѣрѣвшее лицо.
   Его глаза заблистали, но не отъ свѣта лампы, который отражался въ нихъ. Въ нихъ показались слезы!.. Кто можетъ сказать, что вызвало ихъ? Проснулся ли человѣкъ? Болгарское ли чувство заговорило въ немъ? Или ему просто стало стыдно передъ этимъ беззащитнымъ и безстрашнымъ въ своей беззащитности врагомъ?..
   -- Гдѣ ты раненъ?-- спросилъ онъ.
   Перванъ показалъ ему на свое лѣвое плечо.
   -- Вставай, пойдемъ на верхъ; посмотрю твою рану... Ляжешь спать на моей постели... Гостемъ моимъ будешь эту ночь...
   И Ламбо поднялъ Первана, взялъ его подъ мышки и осторожно повелъ по крутой лѣстницѣ на верхъ.
   Разбойникъ и герой исчезли въ темнотѣ.
   А тамъ, за городомъ трещали и гремѣли ружейные выстрѣлы.

* * *

   Дѣйствительно, въ эту ночь на нашемъ лѣвомъ крылѣ кипѣлъ ожесточенный бой. Болгарскія войска съ отчаянною смѣлостью штурмовали сербскія укрѣпленія на "Черной Чукѣ", которыя отвѣчали намъ огненнымъ дождемъ. Два приступа были отбиты, но третій сломилъ сопротивленіе сербовъ, и Черная Чука была взята.
   На разсвѣтѣ бой возобновился и продолжался до тѣхъ поръ, пока разстроенные окончательно сербы не начали отступать по Нишскому шоссе, оставивъ побѣдителю и Пиротъ, и своихъ убитыхъ.
   Надо сказать правду: въ битвахъ подъ Пиротомъ сербскіе солдаты дрались мужественно и только послѣ отчаяннаго сопротивленія отступали пядь за пядью. Видно, девятидневный непрерывный бой съ болгарами, которые показывали имъ постоянные примѣры отчаянной храбрости, закалили ихъ духъ. А можетъ быть ихній поздній героизмъ былъ и плодомъ отчаянія...
   Но болгарскій натискъ напоминалъ собою неудержимый могучій потокъ. Отпущенный при Сливницѣ, онъ сорвалъ удерживавшіе плотины у Драгомана и Цариброда и теперь несся по Нишавской долинѣ, все валя и ломая на своемъ кровавомъ пути.
   Увы, этотъ натискъ оставилъ за собою глубокую, страшную бездну, которая раздѣляетъ теперь одинъ отъ другого два братскіе народа.

* * *

   На слѣдующій день въ полдень вступалъ въ покоренный Пиротъ и ротмистръ И. съ своимъ эскадрономъ. Проѣзжая по одной узкой улочкѣ, ротмистръ увидѣлъ неожиданное, поразившее его зрѣлище. У дверей одной лавчонки стоялъ Перванъ Лазаровъ и дѣлалъ ему честь. Возлѣ Первана стоялъ Ламбо.
   -- А, Перванъ! Такъ ты живъ, значитъ! Молодчина!-- воскликнулъ, весело улыбаясь, ротмистръ.
   -- Простите, ваше благородіе, былъ въ гостяхъ вотъ у стараго пріятеля,-- проговорилъ, Перванъ, указывая на Ламбо.
   -- Точно такъ, ваше благородіе,-- подтвердилъ Ламбо.
   Ротмистръ недовѣрчиво усмѣхнулся и сказалъ:
   -- Ну ладно, ладно!.. Садись на "Короля",-- онъ давно уже скучаетъ по тебѣ.
   "Король" узналъ своего хозяина. Онъ уже не скучалъ, а прыгалъ отъ удовольствія. Перванъ вскочилъ на него и снова обернулся къ Ламбо:
   -- Ламбо, помнишь ли дѣда Таско?
   -- Какъ же! Ѣлъ у него за столомъ нѣсколько разъ.
   -- А знаешь, что постоянно любилъ онъ повторять?-- что "кровь не вода: всегда скажется"... Ну, прощай!..
   Онъ снялъ шапку, низко поклонился и, ударивъ коня шпорою, поскакалъ вслѣдъ за эскадрономъ.

"Русское Богатство", No 1, 1902

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru