Ваненко Иван
Тысяча и одна минута

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Собрание русских сказок. Книга четвертая.

ТЫСЯЧА И ОДНА МИНУТА.

Собраніе русскихъ сказокъ,
ПИСАННЫХЪ
Иваномъ Ваненко.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

Не красна сказка былью, красна правдою.

Изданіе Ю. М.
МОСКВА
184З.

ОГЛАВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЙ И ПОСЛѢДНЕЙ ЧАСТИ.

   X. Сказка о Ѳомѣ умной головѣ и о сынѣ его дурачкѣ Иванушкѣ
   XI. Сказка о Іоськѣ хитромъ жидкѣ и о цыганѣ Урываѣ, по прозвищу Не-дай-промаха
   XII. Сказка о мужичкѣ-простачкѣ, что училъ другихъ смышлености
   XIII. Разная небывальщина
   Женись да оглядывайся
   XIV. Бывалыя чудесности
   1. Кладь въ видѣ утки
   2. Домовой и лѣшій
   3. Домовой на фабрикѣ
   4. Умирающій колдунъ
   5. Черный пѣтухъ
   6. Призываніе нечистаго
   7. Въ добрый часъ молвить, въ худой помолчать
   8. Приключеніе со скрягою
   9. Нечистый во время грозы
   10. Книги духопризывательныя
   11. Пріѣзжій на ночлегѣ
  

X.
СКАЗКА
О
МУЖИЧКѢ ѲОМѢ
УМНОЙ ГОЛОВѢ
И
О СЫНѢ ЕГО ДУРАЧКѢ ИВАНУШКѢ.

   Ходитъ Глупость по бѣлу свѣту, нечесаная, нестриженая, съ глазами шальными, заспанными, въ сѣромъ кафтанѣ, въ поношеныхъ лаптяхъ, въ плисовой шапкѣ съ заломомъ, кушакомъ подпоясаная.
   Ходитъ Глупость по бѣлу свѣту, завитая, приглаженная, съ очками зелеными, въ черномъ фракѣ, въ лаковыхъ сапогахъ, въ картузѣ съ аршиннымъ козырькомъ.
   Сошлася Глупость въ сѣромъ кафтанѣ съ Глупостью въ зеленыхъ очкахъ; давай, говорятъ, другъ съ другомъ потягаемся, которая глупость глупѣе изъ насъ!
   -- Я, говоритъ Глупость въ сѣромъ кафтанѣ, побольшей части, въ деревнѣ живу; многаго не знаю, про малое смѣкаю, умѣю коня въ борону запречь; знаю, что коли три пальца да два пальца, будетъ три-да-два, а сколько это вмѣстѣ, не вѣдаю!
   Я, говоритъ Глупость въ зеленыхъ очкахъ, живу чаще въ городѣ; объ малостяхъ не думаю, а хитрое и мудреное какъ на ладони у меня: знаю я сколько звѣздъ на небѣ, знаю изъ чего мѣсяцъ вылитъ, изъ чего солнышко соткано и какія и отъ чего прорѣхи на немъ!
   Повѣсила голову Глупость въ сѣромъ кафтанѣ, призадумалась, размахнула руками и сказала Глупости въ зеленыхъ очкахъ: "ну, будь же ты Глупость глупѣе меня!"

-----

   Это пока не сказка. а присказка; вѣдь присказка передъ сказкой что верста торчитъ въ дорогѣ полосатая: безъ нея не узнаешь, далеколи ушелъ и длиненъ ли еще остается путь.
  

1.
КТО ТАКОЙ БЫЛЪ СТАРИКЪ ѲОМА, и КАКОЕ ОНЪ СДѢЛАЛЪ ЗАВѢЩАНІЕ.

   Гдѣ-то давно и далеко, не на нашей сторонѣ, не въ нашей улицѣ, жилъ былъ старичекъ Ѳома умная голова; у него были три сына, что три ясные сокола, одинъ другаго выше, одинъ другаго красивѣе. Но, знаете, люди добрые, на бѣломъ свѣтѣ ничего не смѣкнешь по виду, хорошо ли оно, дурно ли: съ виду и сѣрый воробей такая же птица какъ соловей, и тоже на двухъ ногахъ, а великая разница: инаго голосистаго соловья и на двухъ воробьевъ не смѣняютъ... Оно и между людьми случается: иной, издали глядишь, точно ясный соколъ, а подойдешь поближе, глухой тетеревъ... Такъ вотъ и у старичка Ѳомы дна то сына были туда и сюда, умѣли и тынъ огородить и хлѣбъ смолотить, и хоть не такіе были мудрые-смышленые, какъ самъ отецъ ихъ Ѳома, а знали всякую работу деревенскую. Меньшой же сынъ, Иванушка-дурачекъ, уродился ни въ отца ни въ братьевъ, хомякъ-хомякомъ, ничему не мастеръ, за то ничего на немъ и не спрашивается: лежитъ-себѣ на печи, да потягивается, развѣ нѣтъ-нѣтъ да поохаетъ... "Что ты, Ванюша, охаешь?" спроситъ старикъ Ѳома. Да такъ, батюшка, правый бокъ отлежалъ, такъ на лѣвый ворочаюсь! Только и разговору. Однако, хоть былъ онъ дуракъ-дуракъ, а не околотень: отца любилъ и слушался: заставитъ тотъ бывало его сдѣлать какое дѣло не-мудрое, пошлетъ его куда отнести что нибудь, хоть ночью, хоть въ дождь, не откажется, оставитъ свою печь теплую и сдѣлаетъ все по отцеву приказанію; а иной порой и умныхъ братьевъ не дошлешься; вѣстимо: умный дѣлаетъ всегда по своему уму, а дуракъ что приказываютъ.
   Пожилъ нашъ старичекъ Ѳома умная голова съ своими дѣтьми и сбирается онъ умирать... Сколько, видно, на свѣтѣ не живи, а умереть все надобно: такъ ужъ заведено изъ-поконъ вѣку; стало намъ самимъ не выдумывать стать два вѣка жить! Вотъ призываетъ онъ къ себѣ дѣтей своихъ и говорить имъ такъ:
   "Дѣти мои любезные, орлы мои сизокрылые, наступаетъ для меня часъ воли Божіей, долженъ я съ вами разстаться на вѣки вѣчные; но прежде нежели я умру, хочу, что бы вы меня всегда поминали, и приказываю вамъ жить между собою дружно, согласно, брата своего дурачка-Иванушку не обижать, бу де онъ васъ въ чемъ не послушаетъ, побранить его да заставить то сдѣлать ласкою. Въ этомъ сундукѣ, который я всегда при себѣ держалъ, найдете вы триста рублей; братнину долю возьмите себѣ, одѣвайте его и содержите этими деньгами... Вотъ вамъ теперь мое послѣднее благословеніе и вотъ вамъ еще послѣдній приказъ мой: когда вы меня схороните, то приходите ко мнѣ на могилу, каждый изъ васъ по одной ночи, стеречь мое тѣло и творить молитвы по моей грѣшной душѣ!.."
   Поговорилъ еще съ ними отецъ Ѳома и къ вечеру его какъ не было.
   Поплакали братья по покойникѣ, а Иванушка-дурачекъ такъ ревѣлъ, что насилу его палкой уняли; похоронили отца Ѳому, снесли его на кладбище, уложили въ могилу темную, поставили бѣлый камень и пошли домой наслѣдство дѣлить. Пришелъ и Иванушка-дурачекъ, залегъ на печь; братья считаютъ деньги да на нихъ радуются, а онъ ворочается да охаетъ; грустно стало дурачку Иванушкѣ: некому его спросить "что ты, Ванюша, охаешь?"
   Темнѣетъ на дворѣ, стали мужички въ избахъ огонь зажигать; вспомнили братья отцево приказаніе. Не хочется большему къ отцу на могилу идти; зачѣмъ, думаетъ онъ, мертвому нужно, чтобы его могилу стерегли? лежи-себѣ, и такъ никто не вытащитъ, а молитву за упокой я и дома прочту!.. Однако, думаетъ, зазорно не исполнить что отецъ передъ смертью велѣлъ; посылаетъ онъ брата средняго, тотъ говоритъ: тебѣ идти! Спорили они этакъ битый часъ; потомъ вспало имъ на разумъ дурака послать...
   -- Ступай, говоритъ большой братъ Иванушкѣ, къ отцу на могилу.
   "А ты что?.. чай твой чередъ!"
   -- Мнѣ неколи: надо коровамъ да овцамъ сѣна задать.
   "Ну, пусть средній братъ идетъ."
   -- Ему надо въ лѣсъ по дрова ѣхать.
   "А мнѣ что за дѣло; я не пойду безъ очереди!"
   -- Прямой ты дуракъ: не хочешь исполнить батюшкина приказанія!!. А я еще думалъ тебѣ красную шапку купить.
   Захотѣлось дурачку-Иванушкѣ красной шапки, да и то, думаетъ, непригоже не сдѣлать, что отецъ велѣлъ. Слѣзъ онъ съ печи и пошелъ въ огородъ, вырылъ себѣ рѣпы да моркови, любимаго своего лакомства и побрелъ къ отцу на могилу. Пришедши, прочелъ тамъ молитву, какую умѣлъ, легъ подлѣ могилы и зачалъ морковку грызть.
  

II.
КТО ИСПОЛНИЛЪ ЗАВѢЩАНІЕ СТАРИКА ѲОМЫ.

   Наступила полночь, раздался гулъ въ сырой землѣ, захрустѣли-затрещали кости покойниковъ, поворотился бѣлый камень на могилѣ Ѳомы и вышелъ онъ изъ подъ него точно-живой, только бѣлый что снѣгъ, и спросилъ громкимъ голосомъ: кто пришелъ ко мнѣ на могилу?
   "Я батюшка, твой сынъ, дурачекъ-Иванушка."
   -- А для чего же старшій твой братъ не пришелъ?
   "Ему, батюшка, неколи..."
   -- А, знаю я это неколи, молвилъ покойникъ Ѳома; самъ будетъ виноватъ, если за свою лѣность и непослушаніе упуститъ счастье свое! Спасибо сынъ мой милый, Иванушка, что ты не полѣнился пришелъ; подарю я тебѣ за это подарочекъ, тебѣ на радость, а мнѣ на поминъ души.
   Сталъ старикъ Ѳома лицемъ на полдень и сказалъ тихимъ голосомъ, точно ручей прожурчалъ: "Уть, уть моя утушка!... Гдѣ ты моя сизокрылая?.. Взвѣйся скорѣй поподнебесью, прилети ко мнѣ яснымъ соколомъ!"
   Потянулъ съ юга тихій вѣтерокъ, зачернѣлось на небѣ темное пятнышко и спустилася сѣрая утка передъ старикомъ Ѳомой... Смотритъ Иванушка-дурачекъ, не надивуется, что такая за утка чудная; не только у инаго крестьянина, а даже и на барскомъ дворѣ такой нѣтъ ни одной: крылушки у ней сизыя, лазоревыя, головка бисерная, вмѣсто глазъ два брилліантика; пройдется по землѣ, остановится и выронитъ вмѣсто яйца большой изумрудъ!..
   -- Вотъ, говоритъ старикъ Ѳома дурачку Иванушкѣ, вотъ тебѣ, сынъ мой любезный, подарокъ мой; поминай меня имъ! Когда тебѣ будетъ нужда въ чемъ, покличь къ себѣ сѣрую уточку, будетъ несть она тебѣ яйца, и за каждое ея яйцо дадутъ тебѣ всего, что только тебѣ надобно. Ступай-же теперь домой, да смотри, ничего не говори братьямъ до-время.
   Запѣлъ первый пѣтухъ, опустился старикъ Ѳома опять въ свою могилу, камень бѣлый на мѣсто сталъ; вспорхнула-полетѣла сизая уточка на полдень. Остался одинъ дурачекъ-Иванушка; подивился, покачалъ головой и побралъ себѣ домой.
   Подтруниваютъ надъ нимъ братья, подсмѣиваются: "что, дуракъ, видѣлъ во снѣ хорошаго? не унесъ ли кто батюшку изъ могилы?" ничего я не ъуялъ страшнаго, отвѣчаетъ дурачекъ-Иванушка, а привидѣлось мнѣ во снѣ, будто двѣ совы смѣялись надъ филиномъ, что онъ днемъ плохо видитъ.
   "Дураку дурацкіе сны и грѣзятся, примолвили братья дурачка-Иванушки.
   Наступаетъ вторая ночь, посылаетъ средній братъ дурачка - Иванушку къ отцу на могилу.
   -- А ты что жъ нейдешь?
   "Да я вчера дрова кололъ да ногу себѣ порубилъ, такъ мнѣ теперь больно и ступить на нее."
   Сталъ Иванушка-дурачекъ отнѣкиваться; обѣщаетъ средній братъ ему за труды красный кушак7" купить. Согласился идти дурачекъ-Иванушка.
   Пришелъ онъ опять на могилу къ отцу и легъ тамъ попрежнему.
   Настала полночь; загудѣло подъ землею, захрустѣли-затрещали кости покойниковъ, повернулся бѣлый камень, что перышко, всталъ старикъ Ѳома изъ могилы, спрашиваетъ:
   -- Кто пришелъ ко мнѣ на могилу?
   "Я, батюшка, твой сынъ, дурачекъ Иванушка."
   -- А гдѣ же средній мой сынъ?
   "Онъ, батюшка, говоритъ, что ногу себѣ порубилъ, такъ не можетъ сюда идти."
   -- А, понимаю!.. Ну, дѣлать нечего, самъ виноватъ, когда отъ лѣности свое счастье упустилъ; будь же и его доля твоею, Иванушка!
   Оборотился Ѳома на восходъ солнышка и заговорилъ, что вѣтеръ зашумѣлъ деревьями: "Чухъ, чухъ, моя свинушка! Гдѣ ты бродишь-гуляешь-нѣжишься?... Оставь свои болота мягкія, луга бархатные, бѣги ко мнѣ скорѣй, что быстрый олень!"
   Зашумѣлъ вѣтеръ съ восточной стороны, зашуршали листья опавшіе, прибѣжала свинка къ старику Ѳомѣ. Смотритъ Иванушка-дурачекъ, не надивуется: прыгаетъ передъ нимъ свинка, золотая щетинка, серебряный хвостикъ съ жемчужной кисточкой; что не разъ прыгнетъ, усыплетъ около себя жемчугомъ, а кисточка все не убавляется.
   -- Вотъ тебѣ, сынъ мой любезный, говоритъ Ѳома Иванушкѣ, второй подарокъ мой; береги его, онъ тебѣ пригодится: за одно такое зернышко люди разумные рады между собою подраться иной порой, а красныя дѣвушки за него и дурака назовутъ умнымъ добрымъ молодцемъ. Ступай же теперь домой, да братьямъ, что видѣлъ, до поры до время ничего не сказывай.
   Запѣлъ пѣтухъ, легъ опять въ могилу старикъ Ѳома, сталъ камень на мѣсто прежнее, убѣжала свинка на восточную сторону; а Иванушка-дурачекъ пошелъ себѣ домой, да и залегъ на печь.
   Стали надъ нимъ братья подтрунивать: "что, дуракъ, тепло ли было на могилѣ спать? что видѣлъ во снѣ хорошаго?" Отвѣчаетъ дурачекъ-Иванушка: спать мнѣ было холоднѣй, чѣмъ на печи, а сонъ я видѣлъ небольно мудрый, это и наяву случается: будто два пѣтуха добрые кукареку поютъ, а одинъ пѣтушишка неудалый зерно клюетъ; тѣ оба дивуются, что кричатъ хорошо, а этотъ дивится, что вкусно зерно.
   Настала и третья ночь, надо идти самому дурачку-Иванушкѣ. Слѣзаетъ онъ съ печи, надѣваетъ свою шапку, кладетъ моркови да рѣпы за пазуху и отправляется на кладбище. Братья надъ нимъ подсмѣиваются: заставь, говорятъ, дурака Богу молиться, онъ радъ лобъ разшибить; таскается себѣ на кладбище, видно тамъ ему лучше, чѣмъ на печи.
   Приходитъ опять дурачекъ-Иванушка, снялъ шапку, распоясался, Богу помолился, на всѣ четыре стороны поклонился и легъ подлѣ отцевой могилы.
   Наступила полночь; зашумѣло-загудѣло подъ землею, захрустѣли-затрещали кости покойниковъ, повернулся бѣлый камень что перышко; выходитъ изъ могилы старикъ Оома, спрашиваетъ:
   -- Кто пришелъ ко мнѣ на могилу?
   "Я, батюшка, твой сынъ, дурачекъ-Иванушка."
   -- Все же ты, мой любезный сынъ? А братья твои не захотѣли-таки исполнить моего послѣдняго завѣщанія!.. Будь же ты, Иванушка. одинъ и богатъ и счастливъ, и уменъ и знатенъ!
   Сталъ старикъ Ѳома лицомъ на полночь заговорилъ громкимъ голосомъ, точно громъ вдалекѣ прогремѣлъ: "гей сивка-бурка вѣшння ковурка! добрый мой конь, мчись сквозь огонь, плыви по водамъ, несись но нолямъ, стань передо мной, какъ листъ передъ травой!"
   Копь бѣжитъ, земля дрожитъ, изъ ушей полымя пышетъ, изъ ноздрей дымъ столбомъ, изъ глазъ искры сыплются. Прибѣжалъ къ старику Ѳомѣ и сталъ передъ нимъ точно вкопаный.
   Смотритъ Иванушка-дурачекъ, не надивуется, что это за чудный конь такой: бѣжитъ, ржетъ и пышетъ, земли подъ собой не слышитъ, а прибѣжалъ, сталъ что овечка смирная! сѣделичко на конѣ черкасское, уздечка шелку шамаханскаго, грива, что волна, подковы серебряныя; на нравомъ боку виситъ мечь кладенецъ съ заморскою рукояткою, съ золотою насѣчкою; на сѣдлѣ лежитъ вся одежда богатырская: шлемъ стальной, латы вороненыя, лукъ, колчанъ стрѣлъ каленыхъ.
   Говоритъ старикъ Ѳома дурачку-Иванушкѣ: "вотъ, сынъ мои любезный, послѣднее мое сокровище; владѣй имъ, и будешь и силенъ и уменъ, и богатъ и знатенъ. Когда тебѣ онъ потребуется, только кликни его, онъ въ минуту передъ тобой; безъ нужды его не употребляй, не хвалися имъ: похвала молодцу пагуба! Прощай, мой милый Иванушка! не приходи болѣе ко мнѣ на могилу; я все покончилъ, что у меня лежало на сердцѣ; теперь мы съ тобой на вѣкъ разстанемся."
   Обнялъ старикъ О она дурачка-Иванушку, поцѣловалъ его въ голову и велѣлъ идти домой, а братьямъ до поры до время ничего не сказывать.
   Пропѣлъ пѣтухъ; убрался старикъ Ѳома въ могилу свою; сталъ бѣлый камень на мѣсто прежнее; убѣжалъ на сѣверъ сивка-бурка вѣщая ковурка.
   Постоялъ еще на кладбищѣ дурачекъ-Иванушка, почесалъ голову, позадумался, попомнилъ, что ему отецъ приказывалъ, потомъ поклонился въ послѣдній разъ его могилѣ и побрелъ себѣ домой.

-----

   Проходитъ недѣля, другая; вотъ и мѣсяца въ году нѣтъ, какъ живетъ безъ отца Иванушка-дурачекъ съ своими братьями. Братья его запаслись всякимъ добромъ, нашили, накупили себѣ всякихъ нарядовъ и смекаютъ жениться; а дурачекъ Иванушка лежитъ-себѣ на печи, ничего не проситъ, ни о чемъ не заботится, а думаетъ только, какъ бы ему лучше потѣшиться отцовыми подарками.
  

III.
КТО БЫЛЪ ЦАРЬ ПОЛИКАРПЪ И КАКОЕ ПРИКЛЮЧЕНІЕ СЛУЧИЛОСЬ СЪ ИВАНУШКОЮ.

   Былъ въ тѣ поры въ той сторонѣ государемъ царь Поликарпъ; правилъ онъ честно своимъ народомъ и держалъ праведный судъ и расправу; и были у того царя Поликарпа три дочери: одна дочь, что звѣзда утренняя; другая дочь, что звѣзда вечерняя; а третья дочь, что ясный мѣсяцъ, и кажется во всемъ свѣтѣ не было такой красавицы. Отдалъ царь Поликарпъ двухъ своимъ старшихъ дочерей за царевичей, а младшую дочь свою, Розу царевну, не уговоритъ ни за кого выдти: всѣ не но ней, ни одинъ ей не нравится.
   Говоритъ ей царь Поликарпъ: "Чего ради, дочь моя милая, Роза царевна, не хочешь выходить за мужъ?.. жениховъ ли нѣтъ въ нашей сторонѣ!.. посмотри сколько здѣсь разныхъ странъ царевичей и королевичей; всякій почтетъ себѣ за Великое благополучіе назваться женихомъ твоимъ!"
   Отвѣчаетъ Роза царевна: "родимый мой батюшка, государь царь Поликарвъ!.. Что мнѣ эти царевичи, королевичи?.. краса ихъ незавидная, богаты и знатны отцы ихъ, и нѣтъ изъ нихъ ни одного умнаго добраго, ни одного мнѣ по сердцу!... къ тому же я молода еще и могу подождать, житье дѣвичье мнѣ не прискучило.
   Спрашивалъ этакъ царь Поликарпъ у своей дочери не одинъ разъ и получалъ въ отвѣтъ все тоже. Объявилъ онъ всѣмъ своимъ подданнымъ, что кто полюбится его дочери, за того онъ отдастъ ее, кто бы онъ ни былъ: царевичь ли, торговый ли гость, или просто мужичекъ пахатный, дѣла нѣтъ, только бы приглянулся Розѣ царевнѣ.
   Съѣзжаются царевичи, королевичи; бояре вдовцы и дѣти боярскія, и гости торговые; дѣлаетъ для нихъ царь Поликарпъ великій пиръ; собирается совѣтъ и выдумываютъ многіе какъ бы отличиться передъ Розой царевной. Выводятъ царевичи ретивыхъ коней, проѣзжаются передъ окнами Розы царевны; прохаживаются бояре и дѣти боярскіе въ богатыхъ платьяхъ; выносятъ, раскладываютъ гости торговые дорогіе товары свои, а никто изъ нихъ, и ничего у нихъ не нравится прекрасной Розѣ царевнѣ.
   Наскучило царю Поликарпу дочернино непослушаніе, думаетъ онъ: что на нее смотрѣть, давай выберу зятя по своему уму-разуму! и объявляетъ онъ царевичамъ, и боярскимъ дѣтямъ, и торговымъ гостямъ, и всему народу православному, что хочетъ сдѣлать онъ царь Поликарвъ потѣхи богатырскія и кто на тѣхъ потѣхахъ окажется всѣхъ сильнѣе и могучѣе, за того выдастъ онъ дочь свою Розу царевну.
   У слышавъ такую вѣсть, готовятся всѣ царевичи, королевичи и дѣти боярскія, и гости торговые и всѣ люди простые царства Поликарпа царя, кто смотрѣть тѣ потѣхи, а кто тѣшиться; припасаютъ себѣ добрыхъ коней и всякаго оружія.
   Прошелъ этотъ слухъ по всѣмъ деревнямъ и селамъ. Узнали это и двое старшихъ сыновей старика Ѳомы покойника, и разговариваютъ между собой: хорошо-дескать пойти въ городъ, посмотрѣть такаго веселья. Слышитъ это и Иванушка-дурачекъ, просится у братьевъ: возьмите-де и меня съ собой.
   -- Куда тебѣ дураку! закричали тѣ на него, въ пору намъ, умнымъ; ты тамъ пожалуй, съ дуру, надѣлаешь такихъ дѣлъ, что и намъ достанется.
   Эко дѣло, думаетъ Иванушка-дурачекъ, не возьмете съ собою, я и одинъ пойду.
   Насталъ день, назначенный для потѣхъ; тянется но всѣмъ дорогамъ въ городъ народу видимо-не-видимо!.. Собираются туда же и два старшіе сына Ѳомы. Слѣзъ съ печи и дурачекъ-Иванушка; обувается въ лапти и беретъ плетеный кузовъ и идетъ вонъ изъ избы.
   -- Ты куда? братья спрашиваютъ.
   "Да такъ... на печи лежать соскучилось, такъ пойти въ лѣсъ грыбовъ побриться."
   -- Счастливой путь, говорятъ братья, нашелъ время, когда грибовъ искать!
   Пошли братья къ городу; а Иванушка-дурачекъ пришелъ въ лѣсъ, оборотился лицемъ на полночь и закричалъ во всю мочь, инда по лѣсу стонъ пошелъ, "гей сивка-бурка вѣшняя ковурка! стань передо-мной какъ листъ передъ травой!.."
   Конь бѣжитъ, земля дрожитъ, изъ ушей пламя пышетъ, изъ ноздрей дымъ столбомъ, изъ глазъ искры сыпятся.... прибѣжалъ и сталъ передъ дурачкомъ-Иванушкой.
   Смотритъ Иванушка-дурачекъ не налюбуется, что это за конь такой, всю деревню, говоритъ, исходи, ни одинъ ему въ подметки не годится! ласкаетъ онъ коня своего, треплетъ его по крутой шеѣ, гладитъ по гривѣ волнистой, по хребту, что бархатъ мягкому, что атласъ лоснистому, и думаетъ такъ самъ про себя: не ладно мнѣ такому чубарому, замараному надѣть такіе дорогіе доспѣхи богатырскіе, сѣсть на такого коня прекраснаго, пойду-ко я немного повымоюся! Беретъ онъ сивку-бурку за поводъ, приводитъ къ рѣкѣ, пустилъ его по зеленой травѣ гулять, самъ раздѣлся и бросился въ рѣку выкупаться.

-----

   Увидала его Русалка завистливая, пришелъ ей понраву дурачекъ-Иванушка; какъ бы, думаетъ она, и ему понравиться, какъ бы утащить добраго молодца на дно рѣки, въ палаты хрустальныя?
   Должно быть эта Русалка была Днѣпровская и какая нибудь либо родня, либо знакомая той Лесты, русалки пригоженькой, ради которой съѣзжалася въ старые годы вся знать московская смотрѣть какія проказы дѣлала она надъ княземъ Индостаномъ и надъ его вѣрнымъ слугой Торопкою.
   Думаетъ себѣ Русалка завистлива", показаться доброму молодцу въ такомъ видѣ, какъ всегда ходитъ она, совѣстно. Смѣла-смѣла лупоглазая, а тоже знаетъ стыдливость дѣвическую; дай, говоритъ, прикинусь сама добрымъ молодцемъ и ему не зазорно, и мнѣ стыда нѣтъ! Вышла она изъ тростника, прилегла къ землѣ, прошептала какія-то слова невѣдомыя и встала молодымъ парнемъ, въ сѣромъ армякѣ, въ красномъ кушакѣ, ни дать ни взять дѣтина, что ходитъ на Прѣсню подъ вечерокъ, и пошла къ дурачку Иванушкѣ.
   Покуда выдумывала и творила это русалка завистливая, нашъ Иванушка дурачокъ давно изъ рѣки вылѣзъ и хочетъ одѣваться въ доспѣхи богатырскіе; взялъ шлемъ стальной, надѣлъ на голову, вздѣлъ на руки перчатки желѣзныя, а съ прочимъ одѣяніемъ никакъ не справится; взялъ онъ латы вороненые, вертитъ ихъ со всѣхъ сторонъ, выглядываетъ, подиты, пропасть какая!.. Дыръ много, а никакъ не угодишь куда попасть: ногами влѣсть, ни ступить ни сѣсть, голову просунуть, руками поворохнуться нельзя... экое горе, думаетъ онъ, не спросилъ я какъ это дѣлается. Оглядывается кругомъ, видитъ идетъ къ нему молодой парень.
   -- Богъ на помочь добрый человѣкъ!.. что ты тутъ дѣлаешь?
   "Да вотъ, дѣтинка, не поможешь ли ты съ этой штукой управиться, какъ и куда она вздѣвается?"
   -- Изволь, добрый молодецъ, для-ча не мочь!-- Дай, думаетъ Русалка завистливая, услужу ему, авось и онъ мнѣ услужить не откажется. Вѣстимо, какъ Русалкѣ не знать, что и какъ у богатырей надѣвается, онѣ въ то время только съ ними и водилися!
   Взяла латы Русалка, показала дурачку Иванушкѣ, куда руки просунуть, куда голову продѣть, надѣла, затянула на немъ и прочую одежду богатырскую, и сталъ Иванушка-дурачекъ такой молодецъ, что ни перомъ не написать, ни топоромъ не отесать подобнаго. Любуется на него Русалка завистливая и замышляетъ свое дѣло лукавое. А Иванушка-дурачекъ обернулся, поклонился ей, молвилъ спасибо и садится на своего коня богатырскаго.
   -- Куда же ты, добрый молодецъ? погоди немножко, посиди, потолкуй со мной!-- сказала Русалка завистливая, взявшись одной рукою за поводъ сивки-бурки.
   "Сидѣть мнѣ теперь неколи: а если потолковать хочешь со мной, приходи въ нашу избу; знаешь, въ нашей деревнѣ она вторая съ краю стоитъ,"
   -- Да погоди немножко, куда спѣшишь?.. успѣешь еще!
   "Экой безотвязной! говорятъ дѣло надобное, пусти прочь: спасибо, что одѣться помогъ, а на дорогѣ безъ нужды не останавливай!"
   -- Чтожъ? только и есть, что спасибо? спросила Русалка завидливая.
   "А чегожъ тебѣ еще?.. За спасибо мужичекъ у барина семь лѣтъ пашню пахалъ, а ты еще не велико дѣло сдѣлалъ для меня."
   Видитъ Русалка, что не уговоритъ остаться дурачка Иванушку, вздумала его другимъ прельстить... Сбросила съ себя шапку, распожалась, осталась въ одномъ кафтанѣ и раскрыла свою грудь бѣлую...
   -- Посмотри, добрый молодецъ, я не дѣтина молодой, какъ показалось тебѣ, а дѣвица красная!..
   "А коли ты дѣвица красная, такъ не пригоже тебѣ якшаться съ молодыми ребятами;" отвѣчалъ дурачекъ-Иванушка, и тронулъ поводъ своего коня.
   -- Я полюбила тебя, добрый молодецъ; казала несовѣстливая Русалка завистливая, все еще крѣпко держась за поводъ.-- Погляди на меня! чѣмъ я не понраву тебѣ?
   Взглянулъ на нее Иванушка-дурачекъ, позадумался... грудь у нея, что волна бѣлая прибрежная, волосы свѣтлые по снѣговымъ плечамъ разсыпались, да не тѣ волосы зеленые, про которые въ сказкахъ разсказываютъ, а волосы свѣтлые русые, такіе, что не то что дураку, а и умному въ иной часъ приглянутся... Посмотрѣлъ онъ на нее да и плюнулъ въ сторону. "Фу ты дрянь какая! Видно это дьявольское навожденіе!.."
   -- Нравлюсь ли я тебѣ?-- спрашиваетъ Русалка завистливая.
   "Ну что въ тебѣ хорошаго?.. Вишь какія растрепаная!.. Да нашего старосты жена Матвѣвна, какъ въ иной праздникъ подпрячетъ подъ кичку волосы, такъ и та не тебѣ чета!"
   Досадно стало это Русалкѣ завистливой; ухватила она крѣпко подъ устцы сивку-бурку и хочетъ его силою въ рѣку вволочь.
   "Провались ты, пропасная!" закричалъ дурачекъ-Иванушка и потянулъ поводья сивки-бурки... Разъярился конь, что лютый звѣрь, отъ земли отдѣляется, подымается ниже облака ходячаго, выше воробья сидячаго, и помчалъ Иванушку дурачка въ поле чистое.
   Посмотрѣла ему въ слѣдъ Русалка завистливая, разругала его словами, что дурно сказать, кинулась съ досады на дно рѣки и долго послѣ того добрымъ людямъ не показывалася, развѣ только но годовымъ праздникамъ.
  

IV.
ПЕРВАЯ УДАЛЬ ИВАНУШКИНА.

   Вотъ нашъ дурачокъ Иванушка выѣхалъ въ поле чистое, осмотрѣлъ себя, оправился, и, сидя на добромъ конѣ своемъ почувствовалъ такую въ себѣ крѣпость и силу богатырскую, что кажется смогъ бы любую рослую ель вершиной къ землѣ пригнуть.
   Проѣзжаетъ онъ поле чистое, въѣзжаетъ въ городъ; народу тамъ тьма-тьмущая, ни проходу ни проѣзду нѣтъ; но увидѣно, храбраго могучаго богатыря на сильномъ конѣ, всякій сторонится, всякій дорогу даетъ. Такъ проѣзжаетъ дурачекъ-Иванушка вплоть до самаго дворца царя Поликарпа. Видитъ онъ царевичей, и королевичей, и бояръ, и торговыхъ гостей; проѣзжаются они подъ окнами Розы царевны на ретивыхъ коняхъ. А какъ пода,ѣхалъ онъ ближе, увидали его, такъ всѣ и ахнули: нѣтъ между ними ни коня такого ни оружія, ни такого добраго молодца, каковъ Иванушка-дурачекъ и каковъ его сивка-бурка добрый конь. Оглянулся онъ вокругъ, видитъ много народу и замѣчаетъ своихъ братьевъ, но они его признать не могли.
   Начинаются потѣхи воинскіе. Выходитъ на красное крыльце свое царь Поликарпъ съ своею дочерью Розой царевной, и проѣзжаютъ мимо ихъ всѣ, кто пріѣхалъ на потѣхи богатырскія; проѣзжаетъ также и Иванушка дурачекъ. Увидалъ его царь, дивуется: что это за богатырь такой?.. кажись его при моемъ дворѣ не видать было! Высылаетъ онъ своего боярина спросить: "кто этотъ добрый молодецъ?" Докладываютъ царю Поликарпу, что богатырь этотъ только что пріѣхалъ, а имени своего объявить до время онъ не желаетъ.
   Сталъ царь Поликарпъ всѣхъ богатырей по обычаю привѣтствовать. Подъѣзжаютъ всѣ къ нему и къ Розѣ царевнѣ, кланяются; подъѣхалъ и дурачекъ Иванушка...
   Какъ взглянулъ онъ на Розу царевну, на ея личико бѣленькое, на ея глазки голубенькіе... ай, ай, ай!.. Вотъ тебѣ разъ!.. что такая за притча?.. что дѣлается съ добрымъ молодцомъ?.. хлынула кровь къ головѣ, что вода въ котлѣ закипѣла горячая, сердце забилось, завозилося, такъ и рвется и ворочается, просится изъ груди молодецкой на бѣлый свѣтъ... и кажись, если бы его выпустить, такъ бы оно къ Розѣ царевнѣ и кинулось, такъ бы къ ней и прилипнуло.. "Эка дрянь какая," думаетъ дурачекъ-Иванушка. "Видно меня обморочила энта давишняя растрепаная, провалъ бы ее взялъ!"
   Всѣ богатыри-воины отъ царскихъ очей отъѣхали на приготовленное для нихъ ровное мѣсто, а Иванушка-дурачекъ уставилъ свои глаза на Розу царевну и стоитъ какъ вкопанный... Да что-то, сдается, и Роза царевна глядитъ на него не какъ на другихъ: не опуститъ глазокъ, не отворотится, а прямо смотритъ въ очи ясныя.
   Подошелъ бояринъ къ дурачку Иванушкѣ и говоритъ ему: -- Богатырь честной, изволь посмотрѣть: всѣ другіе-прочіе поѣхали на мѣсто приготовленное, почему также и тебя прошу туда отправиться по желанію царскому!"
   Разслышалъ ли, нѣтъ ли его дурачекъ Иванушка, а поворотилъ своего коня, поѣхалъ куда народъ идетъ, а самъ все назадъ озирается.
   Пріѣхалъ онъ, сталъ возлѣ площади; На ней богатыри разъѣзжаются, между собою сражаются, и многіе сильные перемогли другъ друга; и дивится на нихъ весь народъ, на ихъ силу, ловкость и смѣтливость. Иванушка дурачекъ сидитъ на своемъ конѣ не шелохнется, смотритъ въ оба глаза, а ничего не видитъ передъ собою любопытнаго.
   Вотъ уже и совсѣмъ почти покончились потѣхи богатырскія и пересилилъ всѣхъ одинъ богатырь, именемъ Буслай, родомъ Татарскій князь; ѣздитъ онъ по площади, вызываетъ другихъ съ собою перевѣдаться и похваляется своей силою.
   Подошелъ одинъ изъ царскихъ бояръ къ дурачку-Иванушкѣ и спрашиваетъ:
   -- А развѣ ты, богатырь честной, не хочешь сражаться съ богатырями нашими?
   "А за что я буду сражаться?" отвѣчаетъ дурачекъ-Иванушка; "я впервой ихъ вижу и никогда съ ними не ссорился."
   Съ виду парень красивый, а этакой трусъ! думаетъ бояринъ, качая головой.
   -- Да какъ же не сражаться?-- говоритъ онъ Иванушкѣ,-- вѣдь кто одолѣетъ всѣхъ, тотъ возьметъ себѣ въ супруги государя царя Поликарпа дочь любезную Розу царевну!
   Этими словами, что ножемъ, кольнулъ бояринъ Иванушку.
   "Какъ возьметъ?" закричалъ онъ, "кто возьметъ?.. Ахъ, они разбойники!.." И не слушая больше боярина, взглянулъ онъ на площадь, увидалъ Буслая, который все ѣздилъ тамъ, да хвастался, пустился на него, что соколъ на ястреба... Увидалъ и его Буслай, пріосанился, оправился и нажидаетъ на себя, крича издали: "потише, потише! голову себѣ сломишь, добрый молодецъ!"
   Подскакали другъ къ другу, ударился сивка-бурка головой своей объ голову коня Буслаева, палъ тотъ на колѣна, пошатнулся и самъ Буслай, а Иванушка-дурачекъ схватилъ его въ охапку, стащилъ съ сѣдла и помчался съ нимъ на сивкѣ-буркѣ ко крыльцу царскому... Прискакалъ, рухнулъ Буслая о землю и отдалъ поклонъ Поликарпу царю и прекрасной Розѣ царевнѣ его дочери.
   "Зять мой любезный!" вскричалъ царь Поликарпъ. Роза царевна протянула свои ручки бѣлыя, а народъ весь завопилъ на разные голоса: "исполать тебѣ, доброму молодцу!"
   Какъ завидѣлъ Иванушка, что Роза царевна протянула къ нему ручки свои и глядитъ на него своими очами ясными и шепчетъ что-то своими губками малиновыми, закипѣла, забила въ немъ кровь горячая, стало ему и жутко, и страшно, и совѣстно; пробѣжала по тѣлу дрожь, какъ отъ лихорадки злой!... Пустился онъ на сивкѣ-буркѣ прочь отъ царскихъ палатъ.
   "Постой! погоди!.. Держите его!.." закричалъ царь Поликарпъ и всѣ его подданные, куда тебѣ: Иванушка-дурачекъ съ перепугу такъ скакалъ, что въ пять минутъ былъ тамъ, откуда поѣхалъ.
   Слѣзаетъ онъ со своего коня добраго; снялъ съ себя одежду богатырскую, привязалъ къ сѣдлу, какъ прежде было, и пустилъ на волю своего сивку-бурку; самъ отыскалъ у рѣки свой кафтанишко, вздѣлъ его и пошелъ-себѣ домой, залегъ тамъ на печь и дожидается братьевъ съ города.
   Приходятъ они, разсказываютъ, дивуются, что тамъ видѣли. Пріѣхалъ, говорятъ, богатырь какой-то, удивилъ всѣхъ своею силою могучею: такъ перевернулъ Буслая, князя Татарскаго, что онъ, глядишь, и теперь не опомнится.
   "Да ужъ не я ли это былъ?" молвилъ дурачекъ-Иванушка.
   -- Не мудрено тебѣ дураку, на печи лежучи; давай-ко грибы, которые набралъ, чай обѣдать пора.
   "Да, какъ не набралъ! съѣлъ я грибъ: я было въ лѣсъ съ кузовомъ, анъ и вижу у рѣчки семь волковъ, оба сѣрые!.. пили, пили, да и пошли прочь; я, что бы не встрѣтиться съ такой бѣдой, ну-ко поскорѣй назадъ домой; насилу на печи отдохнулъ сострастей."
   Посмѣялись надъ нимъ братья, сколько имъ хотѣлося, и принялись попрежнему за работу свою.
  

V.
ВТОРАЯ ПОПЫТКА УДАЛИ ИВАНУШКИНОЙ.

   Между тѣмъ царь Поликарпъ и прекрасная Роза царевна посылаютъ своихъ вѣрныхъ слугъ искать по всему своему владѣнію: гдѣ и кто этотъ богатырь, который такъ храбро и такъ дивно побѣдилъ князя Буслая; по никто не можетъ того сказать: видѣли, что онъ поѣхалъ очень скоро вотъ въ такую-то сторону, а гдѣ остановился -- неизвѣстно.
   Искали его долго, тужили, что не могутъ найти; а больше всѣхъ тужила Роза царевна: видно и у ней сердечко было не изъ мѣди вылито; видно и ей пришло время поплатиться за свою гордость дѣвическую!
   Дѣлать нечего: невѣстѣ суженаго не два вѣка ждать; собираетъ царь Поликарпъ совѣтъ и выдумываетъ такое постановленіе: на большой площади, передъ палатами царскими врыть столбъ вышиною въ нѣсколько сажень и положить на столбѣ томъ обручальное кольцо Розы царевны, и кто на конѣ доскакнетъ до этого столба и возьметъ то кольцо, тотъ и будетъ женихомъ Розы царевны. Всѣ бояре похвалили умную царскую выдумку.
   Объявлено это всѣмъ въ царствѣ царя Поликарпа. Узнали также и братья дурачка Иванушки, говорятъ объ этомъ между собой и собираются опять въ городъ смотрѣть такого дива. Слышитъ это дурачекъ Иванушка и проситъ братьевъ его съ собою взять... Закричали тѣ на него: -- куда тебѣ дураку! знай себѣ, на печи лежи!
   Наступилъ день избранный царемъ для такаго дѣла; пустилося въ городъ народу больше прежняго, пошли и братья дурачка Иванушки; а онъ лежитъ на печи и такъ думаетъ: -- нѣтъ, видно стара штука, что бы кто нибудь, кромѣ меня, досталъ кольцо, которое носила Роза царевна прекрасная на своихъ ручкахъ бѣлыхъ, на своихъ пальчикахъ розовыхъ!.. Только что же это за диво такое?..-- думаетъ опять дурачекъ Иванушка;-- смерть мнѣ хочется видѣть Розу царевну; такъ бы вотъ все и смотрѣлъ на нее, кажется не минуты бы прочь не шолъ; а какъ взглянетъ она на меня, такъ и беретъ какая-то оторопь: и тяжко дышать, и руки дрожатъ, и позакожью точно вода льется студеная!..
   Размышляя такъ, слѣзъ онъ съ печи, пришелъ въ лѣсъ, кликнулъ сивку-бурку своего коня, нарядился опять попрежнему, сѣлъ на него и поѣхалъ въ городъ, куда народу собралось великое множество.
   Тамъ на ровномъ мѣстѣ, что на скатерти, врытъ ровный высокій столбъ, и скачутъ мимо его царевичи и королевичи, и бояре и дѣти боярскіе, и гости торговые, скачутъ на ретивыхъ коняхъ мимо столба, отъ земли отдѣляются, высоко поднимаются, а ни кто изъ нихъ не можетъ доскакнуть до верьху.
   Разскакался Иванушка дурачекъ еще издали, поднялся сивка-бурка отъ земли, что могучій орелъ, и перескочилъ выше столба!.. отъ удивленія у всѣхъ руки опустилися. Поворотилъ опять коня дурачекъ Иванушка, скакнулъ пониже, схватилъ кольцо обручальное, надѣлъ на руку и подъѣхалъ ко крыльцу, гдѣ стоялъ царь Поликарпъ съ своей дочерью Розой царевною...
   Царь Поликарпъ не молвитъ отъ изумленія, что видитъ передъ собою того же богатыря сильнаго; а Роза царевна отъ радости всплеснула своими руками бѣлыми " промолвила сладкимъ голосомъ: "женихъ мой милый!.. гдѣ ты былъ до этихъ поръ?"
   Хотѣлъ Иванушка постоять подольше, поглядѣть на прекрасную Розу царевну... не вытерпѣлъ!.. пуще грому показались ему слова ея тихія, такъ его сподымя и бьетъ!.. Взглянулъ онъ еще въ очи ея ясныя, да какъ увидѣлъ, что они на него не смигнутъ-уставились, оборотилъ сивку-бурку и пустился прочь, словно отъ бѣды какой...
   "Постой, погоди!" закричалъ царь Поликарпъ и всѣ его подданные. "Ай, держите его!.." а Иванушка дурачекъ скачетъ, не оглянется.
   Приходятъ домой братья дурачка Иванушки, а онъ давно уже на печи лежитъ.
   -- Экое чудо!-- говорятъ они между собой,-- для чего бы этому богатырю отъ своего счастья прятаться, или ему Роза царевна не нравится?
   "Э, нѣтъ братья, она чудо какъ хороша!" сказалъ дурачекъ Иванушка.
   -- А ты почему это знаешь, что она хороша?
   "Какъ любо лежать на ней, знай поваливайся!"
   -- Про что это ты тамъ городишь?
   "Я про печь говорю..."
   -- Да, сказалъ средній братъ, не слушая Иванушки, вѣдь ее хочетъ царь за него замужъ отдать.
   "Не ужъ ли вправду?" вскрикнулъ дурачекъ-Иванушка.
   -- Да, ври тамъ еще!-- закричали братья; не съ тобой разговариваютъ!
   Такъ они между собою покалякали, а Иванушка-дурачекъ слушалъ ихъ и все ему не вѣрилось.
   Стали опять искать по всему царству богатыря пріѣзжаго... нѣту, сгибъ да пропалъ, инда осердился на него царь Поликарпъ:-- ну, говоритъ, коли самъ не хочетъ, не тужить по немъ стать! И приказываетъ онъ своей дочери выбирать себѣ жениха изъ пріѣхавшихъ ко двору царевичей, королевичей, бояръ и торговыхъ гостей, или хоть изъ простыхъ его подданныхъ, только выбрать непремѣнно и долѣе не откладывать.
   Проситъ Роза царевна отца своего подождать еще немного,-- потому, говоритъ, что - дескать ни гдѣ нѣтъ заведенія выбирать мужьевъ на скорую руку; что мужъ-дескать не мочало, потрепишь имъ, да не бросишь, а еще того хуже слабый да хилый привяжется!.. Это Роза говорила для того, что думала, поджидала все того богатыря красиваго. Но царь Поликарпъ былъ нрава крутаго, чего захочетъ, на что разсердится, такъ ужъ ему вынь да положь. И теперь не слушаетъ онъ больше своей любимой дочери, приказываетъ ей выбирать жениха по ея уму-разуму,-- а не то, говоритъ, а самъ выберу по своему, такъ ужъ тогда не отказывайся.
   Потужила-погоревала Роза царевна, а что съ упрямымъ сдѣлаешь?.. Видно соломиной не подопрешь хоромины, когда она на бокъ валится. Объявляетъ царевна, что кто ей дастъ отвѣтъ умный и вѣрный на три вопроса, за того она выйдетъ замужъ по желанію своего родителя царя Поликарпа.
   Посылаются бояре и глашатые по всему владѣнію, объявляютъ и приказываютъ отъ имени царскаго: кто есть во всемъ царствѣ молодые-холостые, изо всякаго званія, что бы явились они непремѣнно во дворецъ въ день назначенный.
  

VI.
ПОПЫТКА СМЫШЛЕНОСТИ ДУРАЧКА ИВАНУШКИ.

   Услышали это и дѣти Ѳомы покойника; и когда насталъ этотъ день, идутъ старшіе братья въ городъ, просится съ ними и дурачекъ Иванушка. Не хотѣли они его брать было, а послѣ подумали: что за бѣда, возьмемъ и его, пускай себѣ дурень нашъ подивуется!
   Обрадовался дурачекъ-Иванушка: смотрѣть на Розу царевну съ братьями ему не такъ жутко кажется! Выпросилъ онъ у старшаго брата его старый кафтанъ, у другаго брата шляпенку изорванную, подпоясался плохимъ кушакомъ и пошелъ за братьями, а палецъ, на которомъ было надѣто кольцо Розы царевны, не забылъ обвертѣть мочалами.
   Приходятъ они въ городъ къ царскимъ палатамъ и видятъ тамъ великое множество людей всякаго званія. Прикручинился дурачекъ Иванушка, думаетъ: ну если кто на бѣду сыщется такой разумный-таланливый, что отгадаетъ, что царевна задастъ, и если кто ей полюбится.... что будетъ дѣлать ему горемычному?.
   Впускаютъ во дворецъ царевичей, королевичей, бояръ и боярскихъ дѣтей, и торговыхъ гостей, и простой народъ, на комъ синій армякъ да красный кушакъ, да зеленыя руковицы, да шапка новая поярковая съ павлинымъ перомъ, а Иванушку дурачка, горемычную головушку, не пускаютъ: у него такихъ нарядовъ не имѣется.
   Выходитъ Роза царевна, высматриваетъ ихъ всѣхъ, и не видитъ между ними того, котораго ей видѣть хочется, и говоритъ: -- кто хочетъ быть ей женихомъ, пусть отвѣчаетъ ей: вопервыхъ -- кто въ свѣтѣ умнѣе всѣхъ? вовторыхъ -- что въ свѣтѣ слаще всего? и въ третьихъ -- что въ свѣтѣ дороже всего?.. И давать на это отвѣты правдивые, толковые и вѣжливые.
   Подступаютъ царевичи, и королевичи, и отвѣчаютъ на слова Розы царевны: "-- прекрасная Роза царевна! умнѣе всѣхъ тотъ у насъ, кто больше народу побилъ, больше городовъ побралъ и заставилъ другихъ бояться себя; слаще всего на свѣтѣ слава громкая; а дороже всего честь отъ равныхъ себѣ!"
   Не поправились слова эти Розѣ царевнѣ; отворачивается она отъ царевичей и королевичей, съ тѣмъ же вопросомъ къ боярамъ и боярскимъ дѣтямъ, и отвѣчаютъ бояре и дѣти боярскіе: "Умнѣе всѣхъ тотъ, кто умѣетъ кстати кудреватое словцо сказать, заставить закусить губы добраго молодца, зардѣться красную дѣвицу; слаще всего скакать на ретивомъ конѣ по полю, иль сидѣть въ пиру съ товарищами; а дороже всего лихой конь, да похвала красныхъ дѣвушекъ!"
   Спрашиваетъ Роза царевна торговыхъ гостей, отвѣтъ держутъ гости торговые: умнѣе всѣхъ тотъ, кто дурной товаръ за хорошій продастъ; слаще всего покупка дешевая; а дороже всего большой барышъ.
   Обращается съ тѣми же словами Роза царевна и къ простымъ людямъ. Кланяются ей простые люди и просятъ ее не осудить ихъ, если они не могутъ сказать ничего мудраго: "по нашему, говорятъ они, умнѣе всѣхъ тотъ, на комъ шапка бобровая; слаще всего медъ съ сахаромъ; а дороже всего золотая казна!"
   Оборачивается Роза царевна къ вѣрнымъ слугамъ своимъ, спрашиваетъ: -- всѣ ли, кто пришелъ, были ей представлены?
   Отвѣчаетъ ей одинъ изъ бояръ: "стоитъ тамъ, у крыльца одинъ человѣкъ; сюда мы его не пустили за тѣмъ, что на немъ старый кафтанъ и шапка изорванная."
   -- Вы только по платью встрѣчаете! сказала съ великимъ гнѣвомъ Роза царевна. Поди позови его сюда! Все еще у ней есть на сердцѣ: не отыщетъ ли она того, кого ей желается.
   Приводятъ къ при дурачка Иванушку, взглянула она на него, видитъ лицо знакомое, но совсѣмъ въ такомъ нарядѣ не могла признать.
   Спрашиваетъ Роза царевна: не скажешь ли ты мнѣ, добрый молодецъ: кто на свѣтѣ умнѣе всѣхъ? и что въ свѣтѣ слаще всего? и что на свѣтѣ дороже всего?
   Отвѣчаетъ дурачекъ Иванушка: "Не могу я на это дать отвѣта хитраго, а по моему уму - разуму умнѣе всѣхъ тотъ, кто Богу молится, съ людьми не ссорится, Царю честь воздаетъ; слаще всего твоя ласка, царевна прекрасная; а дороже всего любовь довѣку!"
   Несказанно полюбился отвѣтъ этотъ Разѣ царевнѣ; и чемъ больше она всматривается въ дурачка Иванушку, тѣмъ болѣе видитъ въ немъ сходства съ богатыремъ, что зажегъ ей сердце дѣвическое."Взглянула она на его руки и спросила: для чего у него палецъ завязанъ мочалою?
   "Я" отвѣчаетъ дурачекъ Иванушка, "въ лѣсу лыки дралъ, такъ осмыгнулъ себѣ палецъ нечаянно."
   Приказываетъ она ему развязать и ей показать: можетъ, говоритъ, чѣмъ нибудь полѣчить надобно...
   А Иванушка дурачекъ отнѣкивается, говоритъ, что пуще развередитъ.
   Лзяла его руку сама Роза царевна и стала лыко распутывать... Могучь, силенъ дурачекъ-Иванушка, а гдѣ дѣвалась его мочь - сила молодецкая... дѣлай царевна надъ нимъ что хочетъ, ни шевельнется онъ ни тронется, а рука его въ ея ручкахъ бѣлыхъ что въ огнѣ горитъ.
   Развязала Роза царевна лыко, сорвала долой... и вдругъ блеснуло передъ ней ея кольцо обручальное! Выпучили глаза свои царевичи, и дѣти боярскіе, и гости торговые, глядятъ не вѣрятъ, что передъ ними дѣлается.
   -- Гдѣ ты взялъ это кольцо? спросила поспѣшно Роза царевна у дурачка Иванушки.
   "Пошелъ я намедни за грибами въ лѣсъ да тамъ и нашелъ его", отвѣчаетъ дурачекъ-Иванушка.
   Не повѣрила тому Роза царевна, беретъ дурачка Иванушку за руку и ведетъ къ своему родителю, царю Поликарпу.
   Вотъ, родитель мои, сказала она отцу своему, вотъ тотъ человѣкъ, котораго я желаю мужемъ имѣть!
   Посмотрѣлъ царь Поликарпъ на дурачка Иванушку, покачалъ головой изъ стороны въ сторону: что это, спрашиваетъ #въ, дочь моя любезная, вздумалось тебѣ идти за такого дурня неописанаго?.. Экое ваше сердце дѣвическое, неразумное упрямое, то вамъ нравится, на что другому смѣхъ посмотрѣть!.. Ну да и то сказать, не мнѣ съ нимъ жить: обѣщалъ я отдать тебя за того, кто тебѣ полюбится, такъ дѣлать нечего.
  

VII.
СВАТЬБА ДУРАЧКА ИВАНУШКИ.

   Повѣстилъ царь Поликарпъ своимъ подданнымъ, что выдаетъ онъ свою дочь за дурачка Иванушку, и велѣлъ все приготовить къ пиру сватебному.
   Пошли толки, пересуды между придворными, кто говоритъ, что царь рѣхнулся, кто что царевна съ ума сошла; поровнять такого олуха съ царевичами.... гдѣ это видано?.. Покорили, похаяли, по пришло дѣлать, что царь приказалъ; не станешь къ нему въ совѣтомъ соваться, въ глаза бранить зятя выбраннаго.... махнули рукой да и молвили промежъ себя: видно на всякаго дурака своего ума не напасешься.
   Зачали готовить великій пиръ.
   Братья же дурачка Иванушки отъ такого удивленія ходили съ недѣлю какъ шальные, не знавъ, за что приняться. Поди-ти, думаютъ, не родись уменъ и богатъ, а родись счастливъ!.. Досталося и нашему теляти волка поимати.
   Начались пиры брачные. Обвѣнчали дурачка Иванушку съ Розой царевной и отпустили ихъ на покой въ особый покой; и царь Поликарпъ заперъ за ними дверь на крюкъ, а самъ пошелъ приготовить побольше горшковъ да корчагъ, что бы на другое утро всѣхъ ихъ перебить въ честь молодымъ. Не знаю для чего это дѣлается, а только порядокъ такой ведется у добрыхъ людей; изъ пѣсни слова не выкинешь!
   Между тѣмъ Роза царевна, оставшись наединѣ съ дурачкомъ Иванушкой, взяла его одной рукою бѣлою за подбородокъ, а другую положила на плеча, сама глядитъ ему въ очи ясныя и говоритъ своимъ сладкимъ голосомъ:
   -- Супругъ мой милый, Иванушка! (экая проворная, успѣла провѣдать, какъ и мужа зовутъ!) скажи, открой мнѣ: ты ли это былъ тѣмъ богатыремъ, который побѣдилъ Буслая сильнаго и досталъ мое кольцо обручальное?..
   Иванушка дурачекъ послѣ отца ни разу не слыхивалъ, что бъ кто его называлъ такъ и говорилъ съ нимъ такъ ласково, такъ слыша онъ отъ Розы царевны такую рѣчь, насилу духъ переводилъ отъ радости, хочетъ молвить, голосу нѣтъ, едва не задохнется...
   Вотъ какъ немного поугомонился, взялъ онъ руку Розы царевны, положилъ на свою, гладитъ по ней другою, не налюбуется; и такъ ему стало весело, радостно, что онъ кажись готовъ былъ пуститься въ присядку, или до упаду смѣяться, хоть и самъ не знаетъ чему. Спрашиваетъ его опять Роза царевна, и онъ, немножко поопомнившись, такъ отвѣчаетъ ей: "Любезная моя супруга, неоцѣненная Роза царевна, ручки снѣговыя, рѣчи медовыя!.. Не чаялъ я, не ожидалъ, въ мысляхъ не держалъ сидѣть подлѣ тебя, держать и цѣловать твои ручки бѣлыя, глядѣть въ твои очи ясныя! будь же ты во вѣки вѣчные большой надо мной, моею царицею-повелительницею, а я буду твой покорный послушливый мужъ, Цванъ грѣшный!" (Говоря это Иванушка-дурачекъ безпрестанно подносилъ къ губамъ руку Розы царевны и чмокалъ, словно чѣмъ сладкимъ закусывалъ). "А что ты меня спрашиваешь, я ли досталъ кольцо твое, или я ли одолѣлъ Буслая на своемъ Сивкѣ-буркѣ, того я тебѣ сказать не могу, потому, что когда мой батюшка отдавалъ мнѣ коня богатырскаго и оружіе, то накрѣпко приказывалъ про это никому не сказывать!"
   -- Ну имъ я не буду распрашивать, сказала Роза царевна и такъ при этомъ улыбнулася, что нашъ дурачекъ-Иванушка чуть не растаялъ, что воскъ въ печи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Отошли пиры брачные; лапалъ Иванушка дурачекъ поживать, что сыръ въ маслѣ кататься, и на печь не просится; любитъ его жена, Роза царевна, тесть царь Поликарпъ жалуетъ; не жизнь, а раздолье.
   Помогалъ и братьямъ своимъ дурачекъ Иванушка; не бойсь забыли дуракомъ звать, а при нуждѣ еще и поклонилися.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Царевичи разныхъ странъ, и бояре, и прочіе придворные Поликарпа царя, смѣются заочно надъ Иванушкой и корятъ его, а въ глаза онъ у нихъ разумнѣе всѣхъ; совретъ онъ что сдуру, а они покатываются со смѣху... Экой, говорятъ, шутникъ, экой разумникъ!
   Были еще два зятя у Поликарпа царя, мужья его старшихъ дочерей, оба Григорьи царевичи, одинъ назывался Григорій молодой, а другой Григорій съ бородой. Не любили ойи дурачка Иванушку пуще всѣхъ; гдѣ бы ни пришлось, при комъ бы ни случилось, подымаютъ его на смѣхъ, а онъ-себѣ только отмалчивается: погодите, думаетъ, будетъ ншено и въ нашемъ закромѣ!
   Но надоѣло наконецъ ему слушать ихъ умничанье: досаднѣе же всего, что говорятъ они ему рѣчи обидныя при Розѣ царевнѣ, хоть та за него изо всѣхъ силъ заступается, но противъ двоихъ гдѣ устоять.
  

VIII.
УПОТРЕБЛЕНІЕ ПЕРВАГО ПОДАРКА ѲОМЫ.

   Да чтожъ такое, въ самомъ дѣлѣ, думаетъ Иванушка-дурачокъ, развѣ я никогда уже съ вами не справлюся?.. Какъ раздосадывали они его разъ, схватилъ онъ шапку свою и пошелъ въ поле чистое; отошелъ въ глухую сторону, за лѣсъ, оборотился лицемъ на полдень и проговорилъ тихимъ голосомъ; "Уть, уть моя утушка! гдѣ ты моя сизокрылая?.. Взвѣйся скорѣй поподнебесью, прилети ко мнѣ яснымъ соколомъ!"
   Подулъ тихій вѣтерокъ съ южной стороны, зачернѣлось на небѣ темное пятнышко и спустилась передъ дурачкомъ Иванушкой сѣрая уточка; прошлась передъ нимъ и выронила два яйца изумрудныя. Взялъ ихъ Иванушка дурачекъ, отпустилъ утку опять на волю и пошелъ домой.
   Принесъ онъ эти два изумруда: одинъ для тестя своего Поликарпа царя, а другой для своей милой жены Розы царевны.
   Дивится царь Поликарпъ на такую вещь рѣдкую и спрашиваетъ дурачка Иванушку, гдѣ это онъ досталъ ее?
   Тамъ, на полянѣ за лѣсомъ, отвѣчаетъ дурачекъ-Иванушка, увидѣлъ я утку диковенную: крылья у ней сизыя-лазоревыя, шейка бисерная, вмѣсто глазъ два брилліантика свѣтятся... Захотѣлось мнѣ поймать ее,-- вотъ я и полѣзъ въ тростникъ, поймать то ее не поймалъ, а гнѣздо отыскалъ; вотъ и взялъ оттуда эти два яичка ея.
   Мудрено это показалось Поликарпу царю, созвалъ онъ всѣхъ придворныхъ своихъ, и объявилъ всѣмъ и каждому, что кто поймаетъ эту утку ему, того онъ пожалуетъ чиномъ большимъ и всякою царскою милостію.
   Узнавъ это, старшіе дочери Поликарпа царя пересказали мужьямъ своимъ такую вѣсть и упрашивали, что бы они утку добыли: дуракъ-дескать ея яйца досталъ и царь Поликарпъ имъ очень доволенъ за это.
   Вотъ Григорій молодой и Григорій съ бородой сбираются на другое утро утку ловить.
   Дурачекъ Иванушка всталъ еще раньше ихъ, пришелъ въ долину, кликнулъ сивку-бурку, нарядился сильнымъ могучимъ богатыремъ, позвалъ свою уточку сизокрылую, пустилъ ее по лугу прохаживаться, а самъ легъ подъ дерево.
   Приходятъ два его шурина, Григорья царевичи, видятъ, прохаживается утка диковенная!.. разгорѣлись у нихъ зубы на чужбину, приглянулась-понравилась имъ уточка сизокрылая. Только видятъ: лежитъ богатырь подъ деревомъ, подлѣ него щиплетъ траву ретивый конь.
   -- Смотрико, говоритъ одинъ Григорій царевичь другому Григорью царевичу, это тотъ богатырь!..
   "Да видно и утка его; подойдемъ къ нему, узнаемъ."
   Подошли Григорьи царевичи къ дурачку Иванушкѣ, поклонилися, только его не могли признать.
   -- Не твоя ли это утка, богатырь честной? спрашиваютъ они у него.
   "Да, моя, доморощеная: отвѣчаетъ дурачекъ Иванушка.
   -- Ахъ какая она чудная, красивая!..
   "Напорядкахъ; живетъ-себѣ."
   -- Не продашь ли ты ее намъ, богатырь честной?
   "Она у меня не продажная."
   -- Что жъ такъ?
   "Да такъ; она у меня завѣтная: могу я отдать ее, только не за серебро и не за золото..."
   -- Что же тебѣ надобно?
   "Да вотъ, если бы вы, примѣромъ сказать, захотѣли ее у меня купить, взялъ бы я съ васъ по пальцу съ одной ноги.
   Посмотрѣли Григорьи царевичи другъ на друга, посовѣтывались и согласились между собою.
   -- А неужто, спрашиваютъ они Иванушку, неужто кромѣ ни за что не отдашь!
   "Ни за что таки... Да развѣ это дорого? Иной молодецъ за такую рѣдкость позволитъ себѣ и обѣ ноги отнять!"
   -- Быть такъ; сказали Григорій молодой и Григорій съ бородой; мы у тебя ее покупаемъ.
   Вынулъ свой мечь дурачекъ Иванушка, велѣлъ разуться и поставить ноги на пенекъ, самъ отсѣкъ имъ по пальцу, положилъ въ карманъ и отдалъ имъ свою уточку.
   Пришли домой Григорьи царевичи, хвастаются... Достали мы, говорятъ, утку легохонько, а иной бы за нее голову положилъ: стерегли ее два богатыря могучіе, да какъ мы припугнули ихъ, такъ они и тягу задали!.. Вотъ тебѣ, батюшка, царь Поликарпъ, даримъ ее!
   Прыгаетъ царь Поликарпъ отъ радости, обнимаетъ зятьевъ... "Ахъ вы мой голубчики бѣлые, чего вамъ за вашъ трудъ хочется?.. Просите у меня, что только могу, все для васъ сдѣлаю."
   -- Да мнѣ, говоритъ Григорій съ бородой, хотѣлось бы воеводою быть. А мнѣ, молвилъ Григорій молодой, надъ войскомъ быть набольшимъ.
   Исполнилъ царь Поликарпъ ихъ желаніе, и сталъ Григорій съ бородой съ воеводства добывать себѣ по яйцу изумрудному; а Григорій молодой патянулъ на себя платье военное, наторкалъ перьевъ на голову, и сталъ ни дать-ни взять селезень съ крыльями сизыми, съ шеей унизанной.... и сдѣлались они съ тѣхъ поръ еще нахальнѣе прежняго: нѣтъ отъ нихъ житья дурачку Иванушкѣ... и лѣнивъ-то онъ, и глупъ-то онъ, и нечего-то отъ него и ждать путнаго!..
   -- Погоди, думаетъ дурачекъ Иванушка, и мы будемъ воеводами, и у насъ будетъ на боку желѣзка побрякивать.
  

IX.
ВТОРОЙ ПОДАРОКЪ ѲОМЫ ПОКОЙНИКА.

   Раздосадовалъ Иванушка еще разъ на насмѣшниковъ, пошелъ пройтися съ горя по полю, и принесъ царю Поликарпу пригоршни отборнаго жемчугу.
   -- Гдѣ это ты досталъ? спрашиваетъ удивленный царь Поликарпъ.
   "Да пошелъ я прогуляться въ лѣсъ на поле, вижу ходитъ тамъ свинка, золотая щетинка, серебряный хвостикъ съ жемчужной кисточкой; что не разъ прыгнетъ, усыпитъ вокругъ себя жемчугомъ, а кисточка все не убавляется... Я было за ней, чтобы поймать ее, а она въ болото, вотъ только по ея слѣду и набралъ всего.
   -- Кто бы эту свинку мнѣ поймалъ, для тогобы я сдѣлалъ все, что только онъ ни вздумаетъ, сказалъ царь Поликарпъ.
   Узнали это Григорій молодой и Григорій съ бородой, потолковали между собой, и сбираются свинку ловить. Встаютъ они утромъ рано и идутъ на мѣсто сказанное; а Иванушка дурачекъ со своимъ сивкой-баркой уже тамъ ихъ дожидается...
   Приходятъ Григорій молодой и Григорій съ бородой съ свинкою, золотой щетинкою къ царю Поликарпу, поплатившись Иванушкѣ еще двумя пальцами, и похваляются: отбили, видишь, они ее тоже у сильныхъ могучихъ богатырей...
   Дивятся имъ и прославляютъ ихъ всѣ придворные царя Поликарпа; а царь Поликарпъ награждаетъ ихъ чинами и почестями; одному Иванушкѣ дурачку ничего нѣтъ, кромѣ насмѣшекъ да подтруниванья.
   Любитъ его одна только Роза царевна прекрасная, а и она, глядя на другихъ, не стерпѣла, молвила: "чтобы тебѣ, мой любезный Иванушка, тоже добыть что нибудь диковенное, и ты бы былъ въ чести, и тебѣ бы люди дивилися!"
   -- Возлюбленная моя супруга, Роза царевна прекрасная, отвѣчаетъ дурачекъ Иванушка; неужели ты, будучи такая разумная, думаешь, что тотъ только и славенъ и уменъ, кто утку поймалъ да свинку загналъ?.. надобно при этомъ знать, какъ онѣ я осталися...
   Взяла его Роза царевна за ухо, подрала легонько, и промолвила слова разумныя: "глупенькій ты, глупенькій!.. Еще ли ты до сихъ поръ не догадаешься, что инымъ людямъ кажется и утку поймать не шутка, и свинку загнать не бездѣлица!"
   -- Придетъ время, моя любезная Роза царевна, говоритъ дурачекъ Иванушка, покажу всѣмъ, что я и тетеревей гораздъ ловить!
  

X.
ЧѢМЪ ВСЕ ПОВЕРШИЛОСЯ.

   По случаю великой баталіи, бывшей при царицѣ Наталіи, за нѣсколько тысячъ лѣтъ назадъ, царь Поликарпъ задаетъ пиръ на весь міръ, и бояръ на томъ пиру тьма тьмущая.
   Сидятъ гости за царскимъ столомъ; ходитъ по нихъ ковшъ круговой зелена вина. Бояре похваляются: тотъ то-то сдѣлалъ, тотъ того-то убилъ, а пуще всѣхъ шумятъ про себя Григорій молодой и Григорій съ бородой; одинъ дурачекъ Иванушка сидитъ-себѣ тихо, ѣстъ, пьетъ молчитъ, ничего не говоритъ... Посмотрѣла на него Роза царевна, поглядѣлъ на нее Иванушка; больно стало его сердцу молодецкому, что она закручинилась, замышляетъ онъ выдумываетъ, какъ бы ему утѣшить себя, показать себя передо всѣми.
   Начались потѣхи послѣ стола. Старики сидятъ, пьютъ, куликаютъ, разговариваютъ про старые годы бывалые; а кто были на пиру молодые, плясать пошли, туда же пустились и Григорьи царевичи: нужды нѣтъ, что двухъ пальцевъ нѣтъ, на то есть мастера Нѣмецкіе, не только пальцы, и цѣлую ногу придѣлаютъ, не провѣдаешь, что она деревянная.
   Къ слову сказать, и я знаю одну такую боярышню, у которой ножки такія маленькія хорошенькія, что ни за что не повѣрю, будто онѣ настоящія, мнѣ все сдается, что онѣ сдѣланы изъ какого нибудь заморскаго мрамора.
   Послѣ пляски и музыки, вышли гости пройтися по двору широкому; и зачали тамъ молодые удаль свою показывать: ѣздить, перескакивать, черезъ тынъ на борзыхъ коняхъ. Пуще всѣхъ отличились Григорій молодой и Григорій съ бородой, подсмѣиваются они надъ дурачкомъ Иванушкой: "Осѣдлайко, говорятъ, царевичь Иванъ теленочка, прокатись на немъ, покажи свою удаль молодецкую!"
   Не отвѣчалъ ничего Иванушка; взглянулъ на свою Розу царевну, а у ней, моей голубушки, инда слезы на глазахъ навернулися... Взялся за умъ дурачекъ Иванушка.
   -- На телятахъ я не ѣзживалъ, отвѣчалъ онъ Григорьямъ царевичамъ, можетъ вамъ это въ привычку однимъ, а вотъ на такихъ коняхъ катывался!..
   Тутъ онъ подошелъ къ коню князя Буслая, на котораго, кромѣ самаго Буслая, никто и сѣсть не смѣлъ; вспрыгнулъ на него, сѣлъ задомъ напередъ и ударилъ по немъ; вскакнулъ конь Буслаевъ и понесъ мчать Иванушку по двору; вскрикнула съ испугу Роза царевна, а Григорьи царевичи покатились со смѣху и кричатъ ему: эй, добрый молодецъ, свалишься, ухватись за хвостъ!.. но нашъ дурачекъ Иванушка охватилъ коня ногами, поджалъ руки, сидитъ не шелохнется, словно приросъ къ нему! скакалъ, бился конь, наконецъ умаялся, опустилъ голову, подошелъ къ крыльцу; спрыгнулъ съ него дурачекъ Иванушка.
   -- Ну, зять мой милый, сказалъ царь Поликарпъ, не чаялъ я въ тебѣ такой удали!
   "Да ты можетъ быть и многаго не чаешь, батюшка;" отвѣчалъ Иванушка дурачекъ; да какъ свистнулъ, гаркнулъ: гей сивка-бурка, вѣшняя ковурка, стань передо-мной, что листъ передъ травой!"
   Загудѣлъ вѣтеръ, раздался топотъ по чисту полю, и ретивый конь какъ вихорь перелетѣлъ чрезъ стѣну дворца царскато и сталъ передъ дурачкомъ Иванушкой; вскочилъ тотъ на него и оборотился къ Поликарпу царю: "Узнаешь ли теперь, батюшка, кто одолѣлъ Буслая сильнаго? кто досталъ кольцо твоей дочери, Розы царевны?.."
   Вылупилъ очи царь Поликарпъ, не сморгнетъ-уставился; сдается ему, что все это во снѣ представляется. Прочіе другіе рты поразинули, ждутъ что еще будетъ.
   "Узнай же еще" сказалъ дурачекъ Иванушка, "чьи это подарки, которыми тебя дарили зятья твои, Григорьи царевичи!" Проговорилъ онъ слова извѣстныя, прилетѣла къ нему уточка сизокрылая, прибѣжала свинка золотая щетинка. "А вотъ и то, за что ихъ купили Григорьи царевичи" примолвилъ Иванушка; вынулъ четыре пальца и кинулъ ихъ передъ тестемъ своимъ. "Прикажико разуться царевичамъ, самъ увидишь, что я правду сказалъ.
   Опомнился царь Поликарпъ, приказалъ разуться Григоріемъ царевичамъ... Дѣлать нечего, хоть не хочется, а пришло исполнять волю царскую, разулися... хорошо Нѣмецъ пальцы придѣлалъ, а все отличишь живое отъ деревяннаго! Видитъ царь Поликарпъ правду Иванушкину, зло взяло его на царевичей.. какъ? закричалъ онъ гнѣвно, такъ вы меня обманывали?... Я же васъ дамъ за это!..
   И какъ спознали всѣ, что царевичи Григорій молодой и Григорій съ бородой подпали подъ опалу царскую, идутъ на нихъ же съ доносами: одни говорятъ, что Григорій съ бородой на своемъ воеводствѣ такъ обиралъ, что хоть по міру пришло идти; а другіе, люди военные, жалуются, что Григорій молодой не давалъ имъ покоя ни ночь ни день, пришло хоть живымъ въ гробъ ложиться.. Вѣстимо дѣло: на кого уськнутъ, на того и собаки лаять поднимутся!
   Не сказанно-не описанію разсердился-раздосадывалъ царь Поликарпъ на своихъ зятьевъ Григорьевъ царевичей, хочетъ ихъ злой казни предать. Но дурачекъ Иванушка, и Роза царевна, и другіе прочіе бояре утишили-уговорили его перемѣнить гнѣвъ на милость. Успокоился царь Поликарпъ и приказалъ объявить Григорьямъ царевичамъ, что онъ, ради своей милой дочери Розы царевны и своего любезнаго зятя Иванушки, прощаетъ ихъ; но только съ тѣмъ, чтобы ни они, Григорьи царевичи, ни его дочери, жены ихъ, которыя ихъ всему худо учили и наушничали, никогда ему на глаза не показывались.
   Иванушка же дурачекъ сдѣланъ и воеводою и набольшимъ надъ всѣмъ войскомъ Поликарпа царя. За разумною женой, Розой царевной, и онъ прослылъ такимъ умникомъ, что поискать еще!.. А Григорьи царевичи жили какъ ссыльные-опальные, за прежнее удальство и насмѣшки; въ люди не показывались, и никто ихъ, а по нихъ и женъ ихъ, не звалъ къ себѣ ни на пиры ни на праздники...
   И пошла съ тѣхъ поръ ходить въ народѣ пословица: "горе, горе, какъ мужъ Григорій, а лучше дуракъ да Иванъ!"

-----

   Ну, что, люди добрые! Приглянулась ли вамъ моя сказочка?
  

XI.
СКАЗКА
о
ХИТРОМЪ ЖИДКЪ
и
О ЦЫГАНѢ,
ПО ПРОЗВИЩУ НЕ-ДАЙ-ПРОМАХА;
и
О ТОМЪ, КАКЪ ОНИ ВМѢСТѢ ШЛИ ПУТЕМЪ-ДОРОГОЮ.

  

СКАЗКА
О ІОСЬКѢ, ХИТРОМЪ ЖИДКѢ, И О ЦЫГАНѢ УРЫВАѢ, ПО ПРОЗВИЩУ НЕ ДАЙ ПРОМАХА.

   На пути, на дорогѣ, на большой ли столбовой, или на проселочной, какъ знать; но только то вѣдомо, что дорога эта лежала однимъ концемъ къ полудню, а другимъ ко полуночи. Такъ на этой дорогѣ длинной-далекой, случилося сойтиться двумъ путникамъ: жидку Іоськѣ хитрому, да цыгану Урываю, но прозвищу не-дай-промаха. Сошлись они вмѣстѣ; прежде рѣчь повели о погодѣ теплой, жаркой-сухой, потомъ о дальнемъ трудномъ пути, тамъ о прочихъ разностяхъ: о родныхъ своихъ, о дѣлахъ, за которыми пустились въ путь, и такъ съ полчаса покалякавши, стали добрыми пріятелями, и согласились вмѣстѣ идти не отставая другъ отъ друга; каждый обѣщался все дѣлить пополамъ съ другомъ-товарищемъ, всякую нужду пополамъ нести; а каждый смекала, себѣ на умѣ, въ дальной дорогѣ надуть чѣмъ нибудь своего друга-товарища любезнаго: Іоська посвоему манеру жидовскому, а Урывай на свою цыганску стать.
   "Вотъ" говоритъ цыганъ Урывай жидку Іоськѣ хитрому ""вотъ, какъ же не лучше намъ вмѣстѣ идти, всякую трудность пополамъ дѣлить: вотъ намъ теперь идти до мѣста двадцать двѣ версты, а пойдемъ мы вмѣстѣ, разложимъ пополамъ: выйдетъ на брата по одиннадцати! .
   -- Вѣстимо, вѣстимо, что и говорить, примолвилъ Еврей, и отецъ Соломонъ сказалъ, что съ другомъ не бремя дорога дальняя.
   "Да что, для друга и семь верстъ не крюкъ. А кто этотъ отецъ Соломонъ?"
   -- Кто его знаетъ; я такъ отъ старшихъ слыхалъ, только долженъ быть умный человѣкъ.
   И думаетъ жидъ про цыгана: хорошъ гусь, и про Соломона не слыхивалъ! И думаетъ цыганъ про жида: погоди честный Евреи, я тебѣ покажу премудрость Соломонову!..
   Такъ вѣдь идетъ и не на одномъ пути... да что растолковывать, сами, будьте здоровы, небойсь давно догадалися.
   Шли-шли такъ наши путники, пріустали, сѣли на пути и давай другъ другу разныя диковинки разсказывать.
   -- А что, панъ Урывай, добрый человѣкъ, ты чай на пути кое-что видѣлъ, кое-чему поучился-таки?..
   "Чему, учиться, самъ другихъ училъ, даромъ что дуракъ-дуракомъ родился. Попалъ я разъ, скажу тебѣ, въ такую сторону, гдѣ народъ дурень на дурнѣ сидитъ, дурнемъ погоняетъ еще; между нихъ побывши и самъ одурѣлъ-было; и дѣйствительно, можетъ теперь съ тобой въ дорогѣ идучи, мнѣ прилунится сдѣлать что не ловкое, такъ не взыщи на мнѣ, а на мою участь пѣняй, что къ дурнямъ было-завела меня. Вѣдь повѣришь ли, что это за народъ такой: и смѣшно, и досадно глядѣть на нихъ; иду, примѣрно, я разъ ночной порой; ночь была свѣтлая-мѣсячная и вижу, что человѣкъ съ пять бродятъ въ пруду по поясъ въ водѣ, съ рѣшетами. Что молъ-вы, ребятки, карасей ловите, что ль? "Нѣтъ" говоритъ, намъ звѣздъ набрать хочется..."
   -- Какихъ звѣздъ?
   "Да вонъ, что, видишь, въ водѣ-то свѣтятся. .
   -- Да, дурни, то небесныя звѣздочки, онѣ только на водѣ кажутся, а вѣдь, видите, онѣ всѣ въ небѣ вдѣланы.
   Взглянули дурни къ верьху "и то" говорятъ "смотри пожалуй, мы на небо-то посмотрѣть и не догадаемся!.. то-то ловимъ-ловимъ вотъ уже битыхъ два часа, кажется и въ рѣшетѣ видишь, а воду выпустишь -- и нѣтъ ничего!"
   Хоть глупый этотъ народъ, да спасибо послушливый: когда я имъ растолковалъ все порядкомъ, то сей-часъ же свою ловлю и бросили; но я таки спросило., полюбопытствовало.: а на что-молъ вамъ звѣзды понадобились?.. чтобы вы со. ними сдѣлали, буде добыли бы?
   "Да хотѣли -было на кафтаны прицѣпить."
   -- А это къ чему?
   "Да какъ же: тогда бы всѣ насъ стали звать высокопочитательными, стали бы передо, нами шапки снимать и насъ чествовать. ."
   -- Нѣтъ, други любезные, примолвилъ я, чтобы нацѣпить себѣ на кафтанъ звѣзду, да заставить другихъ себя почитать, надо что нибудь побольше сдѣлать, чѣмъ ходить съ дырявымъ рѣшетомъ, по поясъ въ тинѣ, наровнѣ со всякой гадиной.
   Еще разъ, иду я мимо одной избы въ той сторонѣ и вижу, что куча народу -- корову на крышу тащатъ.
   -- Для чего это? спрашиваю.
   "Да вонъ" отвѣчаютъ мнѣ, трава на крышѣ выросла, жалко такъ ее оставить, пропадетъ ни за что, такъ пусть корова съѣстъ, будетъ выгоднѣй."
   -- Да на что же вамъ тащить корову на крышу для этого, вы сорвите траву, да и отдайте ей.
   "Эко дѣло, смотри пожалуйста, и то вѣдь такъ; ай прохожій, спасибо братъ, вѣдь у насъ на это простое дѣло и догадки не было!"
   Въ третьей деревнѣ тоже мнѣ случилось этихъ дурней наставить на путь: пришелъ я на одинъ постоялый дворъ и вижу православные завтракаютъ; поставили горшокъ каши да изъ него и черпаютъ.... да то диковинка, что каждый зачерпнетъ и опять уйдетъ... я спрашиваю: что-молъ это они дѣлаютъ? "Да" говоритъ хозяйка "они кашу видите съ молокомъ хлѣбаютъ, ну, а крынка съ молокомъ, вѣстимо на холодинкѣ стоитъ, а горшекъ съ кашею здѣсь, такъ они зачерпнутъ въ горшкѣ каши, да и идутъ себѣ ложку молока взять...
   -- Неужели жъ у васъ всегда такъ дѣлается?
   "Какъ же иначе?"
   -- Да они бы взяли да принесли сюда крынку съ молокомъ, чемъ ходить туда съ ложками.
   Неразумная хозяйка инда руками всплеснула, мои слова выслушавши, какъ будто я сказалъ премудрость великую, такъ и вскрикнула: "ахъ ты, батюшка!.. смотрите пожалуйста, дѣло пустое, а намъ не въ домѣкъ!.. Не говори же, родимый, пожалуйста, что ты это выдумалъ, я тебѣ за это холстъ подарю, дай я ихъ сама на путь-на умъ наставлю! И пошла баба дурней мужичковъ учить, какъ хлебать молоко съ кашею...
   -- Вѣдь вотъ, честный Еврей, прибавилъ Урывай Не-дай-прамаха, у бабы этой не достало ума самой простаго дѣла выдумать, а чужимъ умомъ воспользоваться, небойсь, догадалася!.."
   А между тѣмъ, разсказывая свои повѣсти, цыганъ Урывай ощупывалъ, что въ котомкѣ походной у Іоськи хитраго было напрятано.
   -- Да, да; приговаривалъ жидъ, думая про себя: эка ты, дура голова, между такаго народа глупаго не могъ поживиться ничѣмъ получше холста!.. меня бы пустить туда, я бы ихъ поучилъ уму-разуму; и прибавилъ: а со мною такъ другая была оказія, совсѣмъ не этакая... не случилось мнѣ напасть на людей глупыхъ, на такихъ, про которыхъ вотъ ты разсказывалъ; а съ добрыми людьми довелось-было хлѣбъ соль водить, да не надолго. Идемъ мы разъ съ товарищемъ Ицькою; въ походныхъ сумкахъ у насъ ничего не было, а перекусить больно хотѣлося... И видимъ мы, двое Русскихъ мужичковъ сидятъ да обѣдать сбираются... разложили хлѣбъ, лица, лукъ и прочее, хоть не лакомое да про голоднаго сытное. Мы знаемъ русскій обычай: скажи имъ только: "хлѣбъ да соль!" они сейчасъ отвѣтятъ: "хлѣба кушать!" стоитъ только присѣсть тогда, а ужъ Русскій понотчивать не откажется. Мы, увидавши ихъ, прямо къ нимъ и пошли, а они увидавши насъ и начали перешептываться: можетъ быть, имъ и не хотѣлось насъ угостить, да нельзя, обычай такой; а мы такъ и сдѣлали; подошли.... хлѣбъ да соль, люди добрые!" они: "хлѣба кушать!" а мы: "покорно благодарствуемъ!" Да и подсѣли по одиначкѣ, каждый къ мужичку.
   Они съ нами заговорили словами ласковыми, откуда мы и куда идемъ и прочее.... мы отвѣчаемъ да на съѣстное посматриваемъ; и вотъ, одинъ изъ мужичковъ уже и хлѣбъ въ руки взялъ, хочетъ отрѣзать да насъ угостить, и проситъ у другаго ножа: а Дядя Михѣй, дай ножъ, я хлѣба отрѣжу гостю своему. А другой говоритъ: нѣтъ, дай мнѣ хлѣбъ, я прежде своему отрѣжу. Первый говоритъ, что не дастъ хлѣба прежде" ибо-де онъ у него въ рукахъ, а другой говоритъ: а я не дамъ ножа, пока ты мнѣ прежде отрѣзать не дашь!... Да такъ слово за слово, перекоряючись, первый и говоритъ: "А если ты мнѣ не дашь, то я твоего гостя прибью!" А ну-ко, ну-тко попробуй, говоритъ другой, только тронь, такъ я и твоему спуску не дамъ! Да такъ побранившись подолѣе, какъ кинутся Ицькинъ мужичекъ на меня, а мой на Ицьку... ну насъ комшить; мы кое-какъ вырвалися да тягу скорѣй!..
   Добрые люди, вишь, и подрались за насъ, да больно безалаберны: ну не все ли было равно: кого бы прежде изъ насъ не попотчивать?..
   "Точно, промолвилъ серьезно цыганъ, народъ добрый, что и говорить, и подумалъ про себя: тотчасъ угостятъ изъ двухъ полѣнцевъ лишенкой!
   Поразсказавши другъ другу такія любопытныя исторіи, встали паши сопутники да и пошли опять. Было время уже поздное, а дорога до конца пути еще дальная. Іоська хитрый присталъ, началъ прихрамывать и спрашиваетъ цыгана Не-дай промаха: а что, Урывай, сердце мое, вѣдь намъ никакъ придется ночевать близь дороги, въ кустарникахъ?
   "Чтожъ за бѣда, хоть бы и такъ" отвѣчалъ Урывай "теперь тепло, можно и на дворѣ соснуть; звѣрей дикихъ здѣсь не водится, воры насъ не ограбятъ небойсь, да не знаю какъ у тебя, а у меня, признаться, и взять нечего; чорта я также не боюсь, хоть самъ лѣсовикъ приди.
   -- Не говори этого, Урывай, душа моя, не говори; съ шайтаномъ не съ своимъ братомъ... его призывать не слѣдуетъ; злыхъ людей я конечно тоже не боюсь: у меня вотъ ужъ недѣль пять гроша за душею не было.
   "За душей точно небыло, да тамъ никто и не станетъ искать, а вотъ если въ сумкѣ лежитъ, то опасливо...
   -- И въ сумкѣ ничего нѣтъ, Урывай жизнь моя, коли хочешь покажу и выворочу, нѣтъ; бѣдный Еврей, санъ знаешь, гдѣ мнѣ взять...
   "Ну да и лучше, коли нѣтъ" отвѣчалъ Урывай "Я вѣдь это сказалъ не для чего другаго, а ради предостереженія"
   Выбрали въ кустахъ мѣстечко укромное цыганъ съ жидкомъ и расположились на ночлегъ до утра.
   "А что" сказалъ Урывай Не-дай-промаха "что, честный Еврей, я думаю, прежде чѣмъ мы набоковую отправимся, недурно бы перекусить что нибудь?.. Вотъ у меня кусокъ хлѣба имѣется, я по нашему обѣщанію раздѣлю съ тобой пополамъ; посмотри, нѣтъ ли у тебя въ котомкѣ чего, такъ и ты подѣлись..."
   -- Да чтожъ у меня такое?.. У меня Урывай, сердце мое, только и есть, что хлѣба кусокъ, такой же какъ твой, все одно, дѣлить, хоть нѣтъ.
   "Ну полно притворяться, честный Еврей" прибавилъ цыганъ, который еще прежде нащупалъ куренка въ жидовской сумѣ "полно морочить, тамъ что-то у тебя еще, кромѣ хлѣба, лежитъ... я давно чую, что жаренымъ попахиваетъ, да только молчу: авось-де Іоська хитрый угостить не откажется..."
   Дѣлать нечего, полѣзъ Іоська въ суму, запустилъ руку и разинулъ ротъ, какъ будто дивуючись: и то, что-то есть! смотри пожалуста, я какъ взялъ котомку въ дорогу, такъ ее и не оглядывалъ... и вынулъ жидъ цыпленка жаренаго.
   Цыганъ взглянулъ и видитъ, что птица небольно велика "эхъ, говоритъ онъ Іоськѣ хитрому, вѣдь это, честный Еврей, по настоящему и одному мало съѣсть!"
   -- И вѣстимо мало, вскрикнулъ Еврей, не изъ чего и хлопотать за нимъ, вишь, какая дрянь.... харр-тьпфу... брошу жъ я его въ котомку опять, пусть онъ себѣ хоть пропадетъ тамъ, не стоитъ и биться изъ этого, Урывай сердце мое!
   "Э, нѣтъ, на чтожъ въ сумку опять, это опасливо: оно, конечно... дикихъ звѣрей тутъ почти не водится, ну а если на ту бѣду откуда нибудь теперь голодный волкъ сорвался... вѣдь онъ сейчасъ почуетъ жареное... прибѣжитъ сюда вовремя нашего сна, да вмѣстѣ съ куренкомъ пожалуй еще и тебя скомкаетъ, почетши за барана сушенаго; нѣтъ, честный Еврей, ужъ дѣлать нечего, надо съѣсть; а если его мало двоимъ, то вотъ какъ мы сдѣлаемъ: давай жеребей метать на счастливаго, кому цыпленокъ достанется, тотъ пусть и съѣстъ одинъ."
   -- Пожалуй, Урывай, душа моя, пожалуй, я не прочь отъ этого, да какъ же, чѣмъ же, какъ мы будемъ метать жеребій?
   "Да вотъ хоть на этой палкѣ, аль на узелъ давай!" Ухватилъ цыганъ въ обѣ руки полы у кафтана своего, свернулъ узелокъ на одной и говоритъ Іоськѣ: "ну, тащи теперь!" Потянулъ Іоська и вытянулъ конецъ съ узелкомъ. "Ну вотъ," говоритъ цыганъ а вотъ, чтожъ станешь дѣлать, такая участь твоя: ты узелокъ выбралъ, а я куренка возьму. Ну давай, дѣлать нечего, хоть тебя бъ огорчить не хотѣлося, да знать судьба такая на этотъ разъ!" И полѣзъ цыганъ за цыпленкомъ въ сумку жидовскую.
   -- Нѣтъ, Урывай, жизнь моя, закричалъ Іоська, ухватившися за жареное, по нашему онъ мой, коли мнѣ узелокъ пришлося достать, я не разъ металъ жеребій и всегда ужъ порядокъ такой...
   "Видишь вѣдь ты какой завистливый; и узелокъ тебѣ и цыпленокъ тебѣ!.. нѣтъ, братъ, это развѣ у васъ только такъ, а по нашему что нибудь одно выбирай."
   -- Ну имъ ладно, Урывай жизнь моя, если ты не хочешь такъ, то давай иначе гадать, кому достанется.
   "Пожалуй, я не въ тебя, я уступчивъ, братъ; ну давай, какъ же, на палкѣ, что ль?"
   -- Нѣтъ, сказалъ Еврей, придумывая, давай не много соснемъ на скорую руку и кто лучше сонъ увидитъ, то тому и ѣсть жареное.
   "Пожалуй, пожалуй, молвилъ цыганъ, давай!.. Кладижъ твою котомку въ головы, что бы мнѣ и тебѣ на нее прилечь, что бы обоимъ увидѣть хорошій сонъ."
   Положили котомку въ головы, улеглися на ней и давай хитрый жидъ придумывать, какой лучше сонъ разсказать. Цыганъ Урывай ничего больше не придумывалъ, а запустилъ руку въ котомку поверьхъ головы, вытащилъ ловко цыпленка жаренаго, съѣлъ его и съ косточками, да потомъ уже и уснулъ, чтобы сонъ увидать.
   Долго жидъ думалъ, ворочался, и перекусить то хочется, да и сонъ-то поди выдумай!... наконецъ таки-выдумалъ; толкаетъ цыгана хитрый жидъ... Урывай, Урывай сердце мое! вставай скорѣй, я разскажу сонъ, вставай скорѣй!
   "Завтра разскажешь." отвѣчалъ цыганъ.
   -- Какой завтра, мнѣ теперь ѣсть... то бишь-разсказать хочется.
   "Ну такъ говори пожалуй, я слушаю."
   -- Вотъ видишь ли... такой сонъ мнѣ привидился, что никогда никому и наяву не видать. Только заснулъ я, и вижу будто въ нашемъ кагалѣ стою, и что намъ нашъ Раввинъ читаетъ слушаю, а потомъ будто мы, Евреи, начали всѣ кричать молитвы... и закричалъ я громче всѣхъ... и вдругъ растворилось небо и явился нашъ старый Раввинъ, что умеръ съ годъ тому назадъ, явился, подошелъ ко мнѣ и говоритъ..." Ну, честный Іоська!.. ты хорошо на свѣтѣ жилъ, по субботамъ въ руки ничего не бралъ, вина не пилъ и нечистаго мяса (трефнаго) не ѣлъ, хорошо законъ исполнялъ,-- пойдемъ же, я тебя отнесу къ отцу Соломону и къ прочимъ, пойдемъ!.. "Взялъ меня старый Раввинъ легонько за песики, поднялъ и понесъ на небо... Всѣ Евреи въ кагалѣ инда рты поразинули отъ изумленія, потомъ попадали ничкомъ и начали меня восхвалять!.. Вотъ Урывай, сердце мое, потъ какой я видѣлъ дивный сонъ!. Ну а ты, что видѣлъ? говори скорѣй!
   "Да что мнѣ видѣть?.. я, признаться, ничего не видалъ про себя... а вотъ, какъ тебя твой Раввинъ схватилъ за песики да понесъ на небо, то я только глядѣлъ въ слѣдъ тебѣ, да и подумалъ съ глупу, что это въ правду такъ, что ты больше не воротишься... я съ тоски по тебѣ взялъ цыпленка жаренаго, да и съѣлъ его..."
   -- Какъ, это ты во снѣ-то видѣлъ, что цыпленка съѣлъ?
   "Ну нѣтъ, во снѣ-то только ты мнѣ грезился, а цыпленка то я наяву обгладалъ; вотъ и косточки, на, понюхай-себѣ!"
   Хвать Іоська въ сумку, анъ цыпленка-то и слѣдъ простылъ, и напустился на цыгана и ну его усовѣщивать.
   -- Это тебѣ не грѣхъ, не совѣстно обмануть меня Еврея честнаго?.. а? Урывай, сердце мое, не чаялъ я отъ тебя такого дѣла обиднаго... а? ты вотъ какъ поступилъ со мной, Урывай душа моя!.. не хорошо, и здѣсь это грѣхъ, не хорошо, и на томъ свѣтѣ будетъ не хорошо..
   "Не знаю какъ на томъ будетъ, а на этомъ недурно голодному цыпленка съѣсть" подумалъ цыганъ и сказалъ жидку хитрому: "вольно же тебѣ видѣть такой сонъ безолаберный: легко ли дѣло, на небо поднялся!.. ну, ты самъ посуди, кто же бы на моемъ мѣстѣ тебя дожидаться сталъ?
   -- Не хорошо, воля твоя, не хорошо, бормоталъ хитрый жидъ, желая еще больше цыгана усовѣстить; и долго бормоталъ онъ, думая, что тотъ его слушаетъ, а цыганъ давно уже заснулъ подъ эту музыку.

-----

   Встали утромъ наши спутники и пустились въ путь далѣе. Жидъ дорогою все придумываетъ, чѣмъ съ цыгана за вчерашняго цыпленка выручить, а цыганъ придумываетъ, какъ бы жидка еще надуть на что нибудь.
   -- А что, Урывай, жизнь моя, сказалъ хитрый жидъ, намъ вѣдь путь еще лежитъ порядочный; мы оба идемъ, оба и устанемъ и каждый изъ насъ свои сапоги потретъ... давай лучше такъ: пусть одинъ идетъ, а другаго на себѣ несетъ, такъ перемѣняться и станемъ, каждому и отдыхъ будетъ и для обуви выгоднѣй.
   "Пожалуй, я не прочь, отвѣчалъ цыганъ, да какъ же мы будемъ, далеколь одинъ другаго нести?"
   -- Да мы такъ сдѣлаемъ, Урывай, душа моя: пусть одинъ несетъ, а другой ему для утѣхи пусть пѣсню поетъ и какъ пѣсню покончитъ, то уже онъ примется везть, а другой станетъ пѣсню пѣть.
   Выдумалъ хитро хитрый жидъ, онъ подумалъ себѣ: знаю де я пѣсни три, а можетъ и четыре, сложу ихъ вмѣстѣ и стану пѣть; цыганъ не пойметъ, подумаетъ, что это все пѣсни одна; а его пѣсни коротенькія: я слышалъ, какъ онъ дорогой ихъ напѣвалъ... такъ пусть-ко меня повезетъ подалѣе, я тѣмъ, покрайности, за своего цыпленка хоть на обуви выручу.
   Цыганъ подумалъ не много, "давай" говоритъ "комуже впередъ везти?"
   -- Тебѣ Урывай, сердце мое, тебѣ; ты всего цыпленка одинъ съѣлъ, такъ уважъ хоть за это.
   "Ну, пожалуй, садись скорѣй."
   Взвалилъ цыганъ жидка на плеча и понесъ, а жидъ принялся свою пѣсню пѣть...
   Пѣлъ, пѣлъ, какъ ни длинны были пѣсни жидовскія, а допѣлъ до конца таки и замолчалъ, придумывая, не приберетъ ли еще пѣсни какой... А Урывай того и ждалъ, только жидъ пѣть пересталъ, остановился, стряхнулъ жидка и говоритъ ему: "Ну, покончилъ пѣсню, везишь теперь, дай же и мнѣ проѣхаться."
   Дѣлать нечего, подставилъ жидъ спину, думая себѣ на умѣ: авось длиннѣй моей пѣсни не выдумаешь! Засѣлъ цыганъ на жидка и ну распѣвать ти-ли-ли, ти-ли-ли!.. то протяжно, то скороговоркою.
   Везетъ жидъ, надсажается, а цыганъ на немъ тилиликаетъ не умолкая, не останавливаясь. Долго везетъ Іоська хитрый жидъ цыгана Урывай не дай промаха, а конца пѣсни цыганской еще не видится; ну, далека же пѣсня, подумалъ жидъ и спрашиваетъ: А что Урывай, душа моя, скоро твоя пѣсня покончится?
   "Ну нѣтъ; это еще только начало почти, а до середины нескоро дойдешь."
   -- Вотъ тебѣ разъ, думаетъ жидъ, я и не ждалъ, чтобы у цыгана была такая пѣсня длинная!.. Давай онъ Урывая уговаривать: Урывай, сердце мое, будетъ тебѣ пѣть, кончай скорѣй; я вѣдь не одного тебя везу, а и цыпленка моего, котораго ты съѣлъ; такъ будетъ съ меня и половину пѣсни, Урывай душа моя.
   "Ради этакой причины, я пожалуй тебѣ отдышку дамъ" отвѣчалъ цыганъ -- "только послѣ, какъ хочешь честный Еврей, вези опять: ты свою пѣсню покончилъ и мнѣ мою дай покончатъ."
   Слѣзъ цыганъ съ жидка хитраго и сталъ тотъ его дорогой тѣмъ и этимъ заговаривать, что бы опять не везти; однако не много погодя цыганъ опять пристаетъ: "Что же, честный Еврей, дай пѣсню докончить, вези меня!"
   -- Урывай, душа моя, брось ее, пѣсню твою; вонъ и село близко, не хорошо, Урывай, душа моя.
   "Какъ хочешь, а пѣсню докончить надобно; что за дѣло, что близко село: я въ него такъ и въѣду на тебѣ."
   -- Ай Ваймиръ! думаетъ жидъ, перепугавшися, ну какъ изъ нашей братьи увидитъ кто, что я цыгана везу, просвѣту не дадутъ!.. шейтанъ меня дернулъ такое дѣло глупое выдумать!.. И началъ опять цыгана уговаривать, что это не хорошо.
   "Положимъ, что не хорошо" отвѣчалъ цыганъ, должно же уговоръ выполнить!.. А если хочешь мировую сдѣлку повести, то пожалуй: за твою неустойку угости меня въ селѣ полдникомъ, заплати въ корчмѣ за мой обѣдъ, такъ-поквитаемся."
   Жидъ туда и сюда, а цыганъ сталъ на своемъ: иль обѣдъ, иль вези!.. да еще, говоритъ, и въ селѣ остановиться не дамъ, погоню далѣе, не слѣзу, пока пѣсни не допою!"
   Чуть не заплакалъ хитрый жидъ отъ бѣды такой, а принужденъ былъ сдѣлаться полюбовно съ цыганомъ Не-дай-промаха: обязался ему въ селѣ выдать злотъ на угощеніе; а нето попробуй, думаетъ, его потчивать, онъ на карбованецъ съѣстъ!

-----

   Пришли въ село, стали на отдыхъ; хитрый жидъ выдалъ цыгану по уговору злотъ и думаетъ себѣ на умѣ, какъ бы отъ цыгана отдѣлаться: на пути онъ не отстанетъ самъ, а жидъ видитъ, что вмѣстѣ идти съ нимъ невыгодно... Смекнулъ жидъ, какъ дѣлу помочь, вышелъ на дворъ въ мѣсто укромное, снялъ сапогъ съ себя, распуталъ вѣтошки на ногѣ и вытащилъ деньги туда заложенныя: вынулъ три дуката, которые похуже и пошелъ съ ними на село къ жидку знакомому, сторговать у него пѣгую кляченку и вернулся опять въ корчму.
   -- Ну, Урывай, сердце мое, прощай! говоритъ цыгану хитрый жидъ; не хотѣлось мнѣ съ тобой разстаться, да дѣлать нечего: вонъ мнѣ Мокша лошаденку свою далъ, такъ я поѣду на ней.
   "Коли такъ, дѣлать нечего, извѣстно, конный пѣшему не товарищъ, ступай себѣ. А гдѣ этотъ Мокша живетъ?"
   -- А вонъ тамъ, на другой улицѣ. Такъ прощай Урывай, душа моя!
   "Прощай, прощай;веселаго пути, гладкой дороги!" посломать-молъ тебѣ ноги, подумалъ самъ просебя.

-----

   Ѣдетъ жидъ и думаетъ: ну, отдѣлался отъ товарища!.. Оно правда, не совсѣмъ бы мнѣ эта кляченка надобна, да дома пригодится, а можетъ еще можно будетъ и опять продать!..
   Такъ размышляя и началъ жидъ просебя попѣвать на своей лошаденкѣ ѣдучи; вдругъ кто-то его стукъ по плечу..." Что жъ ты, хитрый Іоська, поешь такія пѣсни короткія?"
   Глядь Іоська, анъ опять передъ нимъ цыганъ не дай-промаха... и не пѣшъ, а тоже на лошаденкѣ вороной тащится. Диву-дался жидъ и испугался не много, однако опомнился и спрашиваетъ: Ба! Урывай душа моя!.. Гдѣ ты это коня досталъ?
   "Вотъ!.. Да что за диковинка коня добыть, тожъ какъ и тебѣ знакомый далъ."
   -- А чудное дѣло: точно такая лошаденка у Мокши осталася... Не у него ли ты взялъ Урывай, жизнь моя?"
   "Вотъ тебѣ разъ, будто кромѣ твоего Мокши ни у кого и лошадей не водится."
   -- Да больно похожа на Мокшину.
   "И человѣкъ на человѣка походитъ, а скотъ на скота и подавно; вотъ и ты небойсь на твоего Мокшу похожъ!"
   -- А развѣ ты видѣлъ его?
   "Гдѣ видѣть, я только такъ думаю."

-----

   Пріѣхали попутчики опять на постой, въ какую-то деревнишку о двухъ дворахъ. Ночь на дворѣ.
   -- Урывай, сердце мое, какъ же намъ? надо лошадей стеречь идти: вишь здѣсь мѣсто какое и двора вовсе нѣтъ, уведутъ пожалуй.
   "Что же, стереги, коли охота есть, а мнѣ стеречь нечего: моя лошадь черная, ее воръ и съ фонаремъ не скоро увидитъ въ потьмахъ; а вотъ твоя пѣгая, такъ нѣтъ дива, коли къ утру хвостъ покажетъ тебѣ."
   Подумалъ-подумалъ жидъ: правда и есть, а жалко покупной кляченки, продежурилъ всю ночь.

-----

   На другой день, ѣдучи путемъ, Іоська опять поднялся на хитрости.
   -- А что, Урывай, душа моя, вѣдь моя лошаденка лучше твоей?
   "Можетъ быть" отвѣчалъ цыганъ.
   -- Вѣдь, вишь, продолжалъ Іоська, если пристегнешь, то и побѣжитъ?.. И стегнуъ-таки свою кляченку, та и подалась шага два впередъ.
   "Да, хороша" прибавилъ цыганъ "рѣзвая..."
   -- А что, Урывай, душа моя, не хочешь ли мѣняться? я не много придачи возьму.
   "Что мнѣ мѣняться, у меня и своя не дурна"
   -- Ну гдѣжъ ей, гдѣжъ твоей... смотри!. и началъ кляченку опять стегать, та замотала головой и начала взбрыкивать, а жидъ приговаривалъ: вишь, вишь какая озартная!
   "Да, бойкая" сказалъ цыганъ, смѣясь про себя.
   -- Такъ давай, помѣняемся; мнѣ на твоей поѣздить охота беретъ.
   "Пожалуй, смѣняемся: давай мнѣ придачи дукатъ."
   -- А! тебѣ же давай?.. да вѣдь ты самъ говоришь, что моя лучше твоей?
   "Для тебя лучше, а для меня моя лучше кажется."
   Жидъ замолчалъ.
   -- А что же, Урывай, сердце мое, не хочешь мѣняться?
   "Отъ чегожъ не хотѣть."
   -- Такъ какъ же, что же ты мнѣ дашь?
   "Да дукатъ съ тебя хочу."
   Жидъ опять замолчалъ.
   -- Л что же, Урывай, душа моя, такъ и не помѣняемся?
   "Отъ чегожъ не помѣняться."
   -- Ну, тьпьфу! что про деньги говорить, давай такъ помѣняемся?
   "Давай дукатъ."
   Жидъ опять замолчалъ. Хорошо бы, думаетъ онъ, такъ смѣняться: лошадь его лучше моей, Мокша точно такую мнѣ и за четыре дуката не отдавалъ.. да къ тому же бы цыгану пришло и стеречь по ночамъ.
   -- Такъ, Урывай, душа моя, ты меня я не потѣшишь?
   "Отъ чего же не потѣшить."
   -- Ну, уступи же коня своего мнѣ, а моего себѣ возьми.
   "Изволь; давай дукатъ."
   Такъ и этакъ бился съ цыганомъ жидъ, наконецъ уладился, смѣнялъ лошадь и придалъ цыгану карбованецъ.

-----

   Пріѣхали въ деревню, чуть не хуже первой. Пришло ночевать.
   -- Ну,-- говоритъ, улыбаясь, хитрый жидъ,-- теперь, Урывай, сердце мое, тебѣ коней стеречь: мой черный, его воръ не увидитъ, а твой пѣгій, такъ его сейчасъ схапаетъ.
   "Ну, этаго я не думаю, отвѣчалъ цыганъ: мой пѣгій, такъ его воръ побоится взять: изъ оконъ увидятъ, какъ его поведетъ; а вотъ твоего, коли глазомъ не увидитъ, то найдетъ ощупью, да и уведетъ такъ, что и собакѣ невзапримѣту, не только человѣку увидать."
   -- Э, Урывай, душа моя, поддѣлъ же ты меня, Еврея честнаго.
   "Что жъ дѣлать, я тебѣ говорилъ, что мнѣ мѣняться охоты нѣтъ, ты самъ приставалъ.... теперь знаешь-понимаешь, такъ и смекай: коли въ карты играешь, такъ масть замѣчай!"
   И пришло жидку опять продежурить ночь.

-----

   Ѣдутъ на третій день, путь лежитъ къ городу. Цыганъ уже и самъ задумалъ разстаться съ жидкомъ хитрымъ Іоською: завтра, думаетъ, базарный день, можетъ сюда за нами слѣдомъ катитъ, своего вѣрнаго коня отыскивать, пусть же онъ безъ моей помощи найдетъ его у своего друга любезнаго Іоськи хитраго; а мнѣ за добра-ума убраться въ другую сторону... Такъ размышляя, уже хочетъ проститься съ жидкомъ, какъ вдругъ тотъ прыгъ съ лошади, схватилъ что-то съ земи да и на сѣдло опять...
   "Чуръ вмѣстѣ!" закричалъ цыганъ; "что ты честный Еврей нашелъ?.. давай, подѣлимся."
   -- Урывай, душа моя, я одинъ нашелъ, мнѣ одному и слѣдуетъ.
   "Нѣтъ братъ, это не ладно, мы вмѣстѣ ѣхали, покажи, что такое?"
   -- Да ничего тамъ, пустошь, право дрянь, Урывай, сердце мое, не стоитъ и говорить про это.
   "А, звѣрье какое-то," сказалъ цыганъ объѣхавши но другую сторону Іоськиной лошади. "Покажи-ко сюда! Ба! заяцъ да лисица, только застрѣленные, видно охотникъ обронилъ... Ну, какъ хочешь честный Іоська, давай дѣлить: мнѣ же надо теперь ѣхать въ другую сторону; я хотѣлъ-было уже такъ проститься съ тобой, безъ магарыча, анъ вотъ Богъ намъ находку послалъ."
   -- А развѣ ты хочешь ѣхать отъ меня? спросилъ хитрый жидъ обрадовавшись.
   "Да, надо разъѣхаться, дѣлать нечего: мой путь лежитъ въ другую сторону."
   -- Ну, коли такъ, уже на прощаньи зайца возьми, Богъ съ тобой.
   "Да чтожъ это за половинный дѣлежъ? заяцъ не стоитъ лисицы, дѣло извѣстное."
   -- Да Урывай, душа моя, какъ же намъ иначе раздѣлить, разсуди жъ: вѣдь тутъ видишь два звѣря и насъ двое, такъ какъ же иначе?
   "Да что долго толковать, давай опять бросать жеребій, вотъ и кончено."
   -- Ты опять обманешь меня, Урывай, душа моя, право лучше зайца возьми!
   "Какъ обману?... я развѣ тебя когда обманывалъ?.. Да вотъ гляди: я напишу двѣ записки, и положу въ шапку, а ты вынимай, и что ты себѣ вынешь, то и будетъ твое, а что у меня оставишь, то мое..."
   Подумалъ-подумалъ жидъ и согласился; что долго перекоряться, лишь бы поскорѣй отъ цыгана отдѣлаться.-- Ну, говоритъ, давай на счастье, видно дѣлать нечего.
   "Вотъ и ладно; вотъ двѣ записка я и напишу: въ одной -- лисица мнѣ, а заяцъ тебѣ, а въ другой -- заяцъ тебѣ, а лисица мнѣ.... Ну, вынимай же, давай смотрѣть... что? вишь: лисица мнѣ, а заяцъ тебѣ!.. Ну, скажешь и тутъ я обманываю?"
   Взялъ, вздохнувши, зайца хитрый жидъ и махнулъ рукой.-- Экой, думаетъ себѣ, навязался непутный цыганъ; и продувной такой плутъ и счастливый, ни въ чемъ ему неудачи нѣтъ!
   Послѣ этой дѣлежки и разъѣхались наши сопутники-товарищи. Если имъ придется опять когда съѣхаться, то и я опять еще что нибудь разскажу про нихъ вамъ, люди добрые; а теперь пока довольно и этого.

-----

   "А къ чему ты ламъ, дядя Пахомъ, разсказалъ это про жидка и цыгана? какой тутъ толкъ есть?" спросилъ, выслушавши сказку, молодой парень, который во всемъ до толку добирался.
   -- Да тутъ только въ томъ и толкъ,-- отвѣчалъ Пахомъ,-- что если хочешь быть кому товарищемъ, то не ищи, что бы обмануть-провести его, не то навернется такой, что тебя самаго обдѣлаетъ въ четверо!
  

XII.
СКАЗКА
О
МУЖИЧКѢ-ПРОСТАЧКѢ,
КОТОРЫЙ ПОЧИТАЛЪ СЕБЯ БОЛЬШИМЪ УМНИЦЕЙ
ХОТѢЛЪ УЧИТЬ ДРУГИХЪ СМЫШЛЕНОСТИ.

  

СКАЗКА
О МУЖИЧКѢ-ПРОСТАЧКѢ, ЧТО УЧИЛЪ ДРУГИХЪ СМЫШЛЕНОСТИ.

   Въ нѣкоемъ селѣ, али въ деревнѣ чтоль, вы чаи ее и видывали: въ ней почти всѣ избы крыты соломою, а заборы изъ плетня улажены; мужички ходятъ въ лаптяхъ съ онучами, бабы носятъ кички съ низаными подзатыльниками, а ребятишки и лѣтомъ и въ жары, и зимой и въ морозъ, ходятъ зачастую по улицѣ въ чемъ мать родила. Управитель тамъ такой строгой, что безъ кнута въ поле не выѣдетъ, а баринъ такой ласковый, что когда принесутъ ему оброкъ, то онъ не только безъ крику возьметъ, а еще иногда и спасибо вымолвитъ.
   Ну такъ въ этой-то самой деревнѣ жилъ мужичекъ Миронъ, а кто говоритъ, что его Макаромъ звали, да для васъ, я думаю, все равно, положимъ хоть онъ и Миронъ былъ.
   Былъ онъ не то, что бы глупъ совсѣмъ, для деревенскаго обиходу туда и сюда, годился бы, да случись на бѣду, что пожилъ онъ года съ два на барскомъ дворѣ и наглядѣлся какъ бояра живутъ, какъ они по утрамъ въ постелѣ еще, не умывшися-не помолившися, пьютъ воду теплую-сыченую, съ молокомъ да съ сухарями сдобными, видалъ, какъ обѣдаютъ, не просто-де ѣдятъ руками, аль только ложками, анъ у нихъ на это и другіе разные инструменты есть, и желѣзные и серебряные, и хлѣбъ бояре не просто ѣдятъ, все только себѣ въ ротъ кладутъ, а надѣлаютъ разныхъ катышковъ, да собакъ, что около стола ходятъ, и потчиваютъ, и прочее боярское житье-бытье повидалъ Миронъ; такъ вотъ онъ, принявшись опять за соху, послѣ житья въ боярскихъ палатахъ, сталъ себѣ думать-раздумывать: что это-дескать я въ деревнѣ живу, толкусь между олухами?.. Да дай же лучше я въ городъ пойду; малой я смышленый и знающій, хоть давненько въ боярскихъ хоромахъ жилъ, а немногое позабылъ, съумѣю еще и полъ подмести и съ тарелки слизнуть, буде лакомый кусокъ останется; а въ городѣ, слыхалъ я, ловкимъ-смышленымъ житье-раздолье, да въ городѣ тоже и дурней много небойсь, такъ мнѣ не будетъ накладно, я же ихъ поучу уму-разуму, а ума у меня-таки, чтожъ, нечего сказать, не обидѣлъ Богъ!..
   Дядя Миронъ видно не слыхивалъ, что вишь овсяная каша хвалилась, будто съ коровьимъ масломъ уродилась, да люди плохо этому вѣру имутъ.
   Покалякавши такъ разъ-другой, а можетъ пятый-десятый и болѣе, порѣшился Миронъ въ городъ идти, учить православный людъ смышлености; и сталъ собираться въ путь-дорогу, не помолясь порядкомъ Богу, не попросивши совѣтовъ у старыхъ людей, не развѣдавши, какъ живутъ въ городѣ. Да куда ему и развѣдывать: самъ все знаетъ, самъ всему гораздъ... Эхъ, эхъ, не при насъ-то сказано, часто такъ: иной что поросенокъ въ мѣшкѣ, свѣта не видитъ, а визжитъ на всю улицу.
   А вѣдь что въ дядѣ Миронѣ было и смышлености?.. только то одно, что не хотѣлъ уступить ни кому, не хотѣлъ сознаться ни въ чемъ, буде и сдѣлаетъ что глупое, такъ наровитъ увѣрить разными манерами, что онъ все-таки правъ и что его дѣло хорошо сдѣлано... IIосадилъ онъ разъ картофелю четверикъ, да вѣрно съ толкомъ умѣлъ посадить, что на другой годъ собралъ его тоже четверикъ не болѣе... "Ну что ты, глупая голова," говорятъ ему, "что ты себѣ досталъ?.." -- Какъ что?-- отвѣчалъ Миронъ,-- досталъ новый намѣсто стараго!-- Вотъ поди и толкуй съ нимъ, онъ и тутъ таки-нравъ.
   Такъ собрался нашъ Миронъ въ городъ идти. И пошелъ все готовить къ пути.
   "Куда ты?" спрашиваютъ деревенскіе знакомцы его.
   -- Въ городъ иду.
   "Зачѣмъ?"
   -- Вотъ, зачѣмъ?.. что мнѣ въ деревнѣ жить; я тамъ покрайности другихъ поучу, чему самъ гораздъ.
   "Останься-ко лучше дома, изладь-ко свою борону, да плетень поправь; видишь развалился весь; а не неси свою бороду на посмѣшище городу... гдѣ тебѣ другихъ учить!.. Скинь-ко свою шапку, да постучи-ко себя въ голову, не пустаяль она?.."
   Нашъ Миронъ замахалъ и руками и ногами, не слушаетъ. То-то обычай-то бычій, а умъ телячій, ну да пусто его! сказали люди добрые, пусть идетъ глупая голова учить другихъ премудрости, авось принесетъ и себѣ домой сколько нибудь ума-разума.
   Нашъ Миронъ, что бы показать людямъ что идетъ онъ въ городъ не попусту, заложилъ въ телегу клячу свою и взвалилъ туда четверти три овса, да и тутъ поумничалъ: каждую четверть въ особый куль зашилъ, дескать горожане будутъ дивиться: экой-де смышленый мужикъ!
   Идучи дорогой и вспомнилъ Миронъ, что бара-де, иногда въ пути, когда ѣдутъ, то не все сидятъ, а встанутъ иногда да и пройдутся. Вотъ и нашъ Миронъ, вышедши изъ телеги, заломилъ шапку, запрокинулъ голову, поднялъ носъ къ верьху и пошелъ съ ноги на ногу покачиваясь, да думая, что вотъ только въ городъ явится, то его тамъ чуть не со звономъ станутъ встрѣчать. Идетъ онъ и думаетъ, что бы ему такое увидать въ городѣ неразумное да указать на это, или бы выдумать что нибудь, чего люди сдѣлать не догадаются да поучить ихъ тому...
   Увидалъ Миронъ на дорогѣ ворону, которая сидѣла, клевала да каркала, и говоритъ: вотъ бы я эту ворону въ цѣхъ записалъ: сидитъ-долбитъ, дѣло дѣлаетъ, а небось въ ремесленную управу не платитъ, билета не имѣетъ!.. А Миронъ слыхалъ на барскомъ дворѣ, что въ городѣ всякій мастеровой долженъ непремѣнно въ цѣхъ записываться, такъ вспомнивши это и сказавши про ворону такое слово умное, инда усмѣхнулся Миронъ: экой-де малый смышленый я! И еще больше вздернулъ голову, и началъ еще больше раскачиваться.
   Шедши такъ время немалое, поднялся онъ на горку и увидалъ городъ вдали (а надобно сказать, что онъ города никогда въ глаза не видывалъ), выпучилъ очи нашъ Миронъ, увидавши столько церквей и разнаго строенія...
   -- Что это за городъ?-- спрашиваетъ онъ у одного прохожаго.
   "Развѣ не знаешь? Москва."
   -- Гм! Москва!.. А что стоитъ Москва? сказалъ Миронъ, ухватившись за пазуху, гдѣ у него лежалъ кошель съ деньгами.
   "Да ты спятилъ что ли съ ума, али отъ роду помѣшанный?" спросилъ прохожій на Мирона уставившись.
   -- Чтожъ такое,-- отвѣчалъ Миронъ,-- ужъ будто ей и цѣны нѣтъ?
   "Можетъ и есть, да не намъ съ тобой ее высчитывать," прибавилъ прохожій смѣючись.
   -- Гм!-- бормоталъ Миронъ,-- такъ это Москва?-- и хотѣвши похвастаться передъ прохожимъ, что на свѣтѣ видалъ-таки многое, сказалъ, съ важностью глядя на городъ:-- да, селенье порядочное!.. чуть не больше того, что отъ нашей деревни верстахъ въ десяти стоитъ.
   "А какъ то селенье прозывается?"
   -- Да кто его знаетъ, позабылъ; имя мудреное.
   "Не село ль Повиранье, что на рѣчкѣ Вралихѣ стоитъ? ."
   Какъ ни глупъ былъ Миронъ, а смекнулъ, что прохожій надъ нимъ подтруниваетъ, замолчалъ и пошелъ отъ него въ сторону.
   Чѣмъ ближе подходитъ Миронъ къ городу, тѣмъ большее его диво беретъ; а все-таки другимъ ему этого показать не хочется: онъ такъ и думаетъ, что каждый прохожій и проѣзжій на него глядятъ: будетъ ли-де онъ дивиться, ай нѣтъ; и отъ этого онъ прямо и не глядитъ на городъ, а взглянетъ мелькомъ да и отворотится.
   А какъ вошелъ Миронъ въ городъ, да какъ разбѣжались у него глаза по обѣ стороны улицы, то онъ-было и лошаденку свою позабылъ, такъ разинувши ротъ и идетъ посередъ мостовой...
   Вдругъ его кто-то хвать палкой по спинѣ... Миронъ больше отъ испуга, чѣмъ отъ боли, такъ и вздрогнулъ весь; глядь, стоитъ передъ нимъ (какъ самъ Миронъ послѣ разсказывалъ), стоитъ баринъ, чуть ли не генералъ: въ сѣромъ мундирѣ со свѣтлыми пуговицами, съ красной оторочкой но швамъ, съ чернымъ ремнемъ черезъ плечо... стоитъ, кричитъ, ругаетъ его словами домашними, какія Миронъ зачастую въ деревнѣ слыхалъ, и спрашиваетъ: "куда те чортъ несетъ на середку?.. не видишь, что по сторонѣ ѣхать надобно, чурбанъ осиновый!"
   Схватилъ свою лошаденку Миронъ, отвелъ къ сторонѣ и думаетъ: ну, первая встрѣча плоха... спасибо правда добрый баринъ папался, собственноручно колотитъ, а не то, что бы велѣлъ на конюшню свесть!
   Подвигаясь далѣе, увидѣлъ Миронъ башню высокую, и не вынесъ искушенія, нужды нѣтъ что люди смотрятъ, остановился-таки, дивуется... подшелъ поближе, постучалъ по ней... экая штука, видно глиняная, вишь какъ крѣпко стоитъ!.. И уставился смотрѣть на самый верьхъ: больше всего его диво беретъ, какъ это на самой верхушкѣ желѣзка воткнута, а на желѣзкѣ-то еще желѣзка, да еще такъ устроена, что виситъ да отъ вѣтру повертывается то туда, то сюда.-- Какъ это угораздило, думаетъ Миронъ, такую штуку воткнуть туда?.. вѣдь это не колдовствомъ же сдѣлали!.. э, э! смѣкнулъ-догадываюсь, видно нагнули да и воткнули, нельзя же иначе.
   Когда онъ глядѣлъ на башню да мѣрекалъ себѣ на умѣ про желѣзку, откуда ни возьмися, пырь солдатъ-Яшка, ловкій, оборотливый, толкъ Мирона по загорбку... "чего борода зѣваешь? а?.. для чего смотришь на башню, говори скорѣй?.."
   Миронъ снялъ шапку, смотритъ на солдата, не знаетъ что и вымолвить, боится правду сказать, кто его знаетъ, можетъ-кавалеръ и осердится... а кавалеръ-таки допытывается:
   "Что же не отвѣчаешь, а? чего смотрѣлъ?"
   -- Да я такъ, ничего; я считалъ сколько-молъ воронъ тамъ сидитъ.
   "Ну чтожъ, многоль начелъ?"
   -- Да штукъ съ пятокъ.
   "Давай же по гривнѣ за штуку, да скорѣе, мнѣ некогда: вонъ тамъ еще народъ стоитъ, надо и съ тѣхъ собирать!"
   Миронъ проворно вынулъ кошель и отсчиталъ служивому полтину цѣлую. Солдатъ взявши деньги пошелъ куда ему надобно; а Миронъ улыбается и говоритъ про себя: экой я штука, и кавалера надулъ: воронъ-то до сотни было, а я сказалъ, что-молъ ихъ пятокъ всего!
   Потомъ отправился далѣе и уже не останавливался, не то, говоритъ, пожалуй опять придется платить; да нападется еще не такой простякъ, какъ тотъ служивый, пожалуй и полтиной не отдѣлаешься.
   Ѣхалъ - ѣхалъ по городу и конца не видать... думаетъ нашъ Миронъ, что надо же вѣдь остановиться гдѣ нибудь; а гдѣжъ остановиться, чай на базарѣ, какъ и у насъ въ сосѣднемъ селѣ.. Осмѣлился и спросилт. одного прохожаго: -- что, господинъ честной, гдѣ тутъ базаръ?..
   "Какой базаръ?"
   -- Ну гдѣ продаютъ всякую всячину?
   "Здѣсь гдѣ только лавка, то вездѣ продаютъ. Да ты привезъ что ли что?"
   -- Какъ же, я вотъ овесъ привезъ.
   "Такъ тебѣ надо на болото ѣхать."
   -- Какъ на болото? Спять вонъ изъ города?
   "Нѣтъ, вонъ туда на болото, ступай теперь прямо, а тамъ направо повернешь и спроси."
   -- Эко дѣло, подумалъ Мартынъ: и въ городѣ да болото есть? Ну, наши деревенскіе чаю про это не вѣдаютъ.
   Поѣхалъ далѣе, спросилъ опять, показали, ему и въѣхалъ Миронъ на болото съ овсомъ своимъ. Смотритъ гдѣ болото, думаетъ тамъ тина и трясина есть; ничего не видать, опять спрашиваетъ: а гдѣжъ тутъ болото?
   "Да ты теперь на болотѣ и стоишь, отвѣчаютъ ему.
   -- Такъ это-то болото?.. да тутъ и воды вовсе нѣтъ... да, правда, я и забылъ, вѣдь это болото городское, такъ конечно ужъ оно таково не можетъ быть, каково бываетъ болото деревенское...
   Увидали Мирона два молодца-проходца, которые по базарамъ ловятъ дичь необстрѣленную. Увидали и тотчасъ по виду смекнули, не спрашивая, что это Миронъ припожаловалъ... Подошли къ нему.
   "Съ чѣмъ, молодецъ?"
   -- Съ возомъ, говоритъ Миронъ.
   "Экой ты шутникъ!" сказалъ одинъ, кивнулъ товарищу и ухвативши Мирона за плечи, обернулъ его задомъ къ лошади, а самъ продолжалъ разспрашивать. "Да съ чемъ же возъ то у тебя?"
   -- Съ овсомъ.
   "А, съ овсомъ; а я думалъ съ гречею?.. а многоль овса?"
   -- Три четверти.
   "Ну вотъ; славный ты мужичекъ, дѣломъ занимаешься!.. а какъ тебя зовутъ?"
   -- Мирономъ зовутъ.
   "Мирономъ? у славный ты мужичокъ" продолжалъ молодецъ-проходецъ, держа между тѣмъ Мирона за плечи и поглядывая какъ товарищъ взялъ одинъ куль съ воза, взвалилъ себѣ на плечи и пошелъ, какъ будто свое понесъ." Славный ты мужичекъ" прибавилъ молодецъ-проходецъ, увидѣвши, что его товарищъ унесъ куль съ овсомъ, "славный... только вотъ что: Мирономъ тебя назвать много, а Мирошкою мало... будь же ты Миронъ безъ четверти!"
   Миронъ думаетъ про себя: къ чему это парень наговорилъ ему, что онъ славный и прочее, и что вишь Мирономъ его много назвать: развѣ въ городѣ Мироны въ почетѣ что ли большомъ?.. Да какъ взглянулъ на возъ, анъ и смекнулъ, почему онъ сталъ Миронъ безъ четверти!
   Спохватился нашъ мужичокъ: этакъ де не ладно!.. да народъ здѣсь хоть не больно уменъ да и не глупъ совсемъ, а главное нравный такой, никакъ къ нему не примѣнишься: то палкой тебя наровитъ, то деньги возьметъ за то, что поглазѣешь лишній часъ, а то пожалуй, заговоривши словомъ ласковымъ, изъ подъ носу унесетъ послѣднее!.. Нѣтъ, будетъ, наглядѣлся, не останусь больше въ городѣ; хорошо еще, что деревенскіе не знаютъ, что со мною приключилося, станутъ подсмѣиваться... нѣтъ; продамъ скорѣй овесъ да и домой, не то пожалуй и съ лошаденкой разстанешься. Я и прежде слыхалъ, что въ городахъ довольно ловкихъ плутовъ водится, да думалъ, что всѣ они въ другомъ платьѣ ходятъ, въ куцомъ, вонъ какъ тотъ, что давича у красной церкви читалъ какую-то бумагу гербовую, а другой на него издали показывалъ да мошенникомъ его называлъ, нѣтъ, видно и здѣсь ходятъ иные такъ же, какъ и мы деревенскіе.
   Отыскалъ однако Миронъ покупателя, продалъ свой овесъ поскорѣй и домой спирается. Только вздумалось ему: чтожъдескать я такъ безо всего пріѣду домой? пожалуй и не повѣрятъ, что я былъ въ городѣ, дай куплю что нибудь такое мудреное, что бы нашимъ дурнямъ деревенскимъ и не понять, на что и къ чему оно!
   Продавши овесъ, поѣхалъ опять по старой дорогѣ и для того, чтобы не спиться съ пути въ городѣ, и для того, что видѣлъ, около башни, гдѣ онъ воронъ считалъ, торговцы на столикахъ продавали что-то такое мудреное, что ему и самому не въ-домекъ было, къ чему такія штуки надобятся.
   Пріѣхалъ да и боится лошадь оставить, пожалуй уведутъ-дескать, вишь вѣдь здѣсь какой народъ пронырливый...
   Подшелъ одинъ къ нему, спрашиваетъ: "Что ты мужичекъ посматриваешь, али ищешь кого?"
   -- Нѣтъ, я такъ смотрю, лошадь не разнуздалась ли, отвѣчалъ Миронъ, а самъ думаетъ: ласковъ ты больно, мужичкомъ зовешь, а наровишь оплесть небойсь, чаю къ лошади подбираешься!
   Другой подошелъ: "что дядя, аль въ извозъ нанимаешься?"
   Миронъ ничего не отвѣчалъ, а только въ телегѣ началъ солому перетряхивать. Вишь, говоритъ самъ съ собой, вишь какъ подъѣзжаютъ: не въ извозъ ли нанимаешься?.. а что, кажись, за дѣло кому!
   И пуще Мирону лошадь оставить боязко, а купить что нибудь хочется... отойдетъ- отойдетъ онъ отъ лошади да опять къ телегѣ своей подойдетъ..
   Увидалъ его ловкій парень одинъ, видно по полету замѣтилъ сову, подошелъ къ Мирону и закричалъ на него: "Что ты тутъ мнешься съ твоею лошадью?... а ли ей мѣста не найдешь, сычь этакой!.. Что дорогу загораживаешь?"
   Мнѣ бы, говоритъ Миронъ, купить здѣсь кое чего хотѣлося... да боюсь лошадь оставить одну.
   "Такъ чегожъ зѣваешь по сторонамъ, подвинь ее къ стѣнѣ да и расхаживай, коли охота есть."
   -- Вотъ, думаетъ Миронъ, этотъ окрикъ далъ, видно таки - добрый человѣкъ, послушаюсь совѣта его.
   Поставилъ лошадь съ телегой къ стѣнѣ; тамъ дѣйствительно никто ему и не мѣшаетъ, никто съ нимъ и не разговариваетъ; отошелъ отъ телеги, смотритъ издали, никто нейдетъ къ ней; подошелъ къ продавцамъ Миронъ.
   Какъ взглянулъ Миронъ на товаръ, такъ у него глаза и разбѣжалися: тамъ и на столахъ и на золи поразложено такихъ вещей, что кажется годъ надобно, чтобы каждую пересмотрѣть изъ нихъ... и картины и картинки, и книги и книжки, и камушки какіе-то и стеклушки, и посуда битая, и желѣзки разныя отъ изломаннаго лома, до гвоздя, чѣмъ сапоги подколачиваютъ; однимъ словомъ, такая смѣсь дребедени съ добромъ, что словно, не къ намъ сказано, послѣ пожарища какаго осталося: и у всякаго такого товару стоитъ по купцу-продавцу, а ино мѣсто и по двое; и передъ всякимъ толпится народу всякаго и бояръ, и купцовъ, и простыхъ людей; и покупаютъ такія вещи, что и Миронъ подумалъ, достанься-де мнѣ даромъ онѣ, то я ихъ сей часъ же на улицу выброшу! А поди ты, видно много охотниковъ до хламу такого: даютъ деньги да еще и небольно торгуются, а молодцы-продавцы стоятъ руки поджавши и никому не здравствуютъ, не то, что въ красныхъ рядахъ, гдѣ, какъ увидятъ покупателя еще издали, то такъ и залаютъ со всѣхъ сторонъ, нѣтъ, здѣсь никому со своимъ товаромъ не набиваются, какъ будто что продаютъ такое нужное, безъ чего, какъ безъ хлѣба нельзя пробыть...
   Былъ тамъ правда одинъ товаръ такой, надъ которымъ продавцы, какъ собачонки сердечные, кричатъ, рвутся, лѣзутъ изъ шкуры вонъ... "купите почтенной, купите! право довольны останетесь, большое удовольствіе получите... а продамъ дешево, ей Богу за свою цѣну уступлю; ради почину въ убытокъ отдамъ!.." Товаръ этотъ былъ книжки печатныя, да видно мало надобился: немного находилось охотниковъ ихъ и въ руки брать; и какъ ни кричали бѣдные торгаши, все у нихъ не было такаго сборища, какъ тамъ, гдѣ торговали разными белендрясами... Ужъ начто нашъ Миронъ, и тотъ, глядя на ихъ неудачу, подумалъ себѣ на умѣ: чай-де эти продавцы, хваля вслухъ свой товаръ, какъ честятъ про себя и его и тѣхъ; кто его выдумываетъ! А и онъ тоже, глядя на другихъ и не подошелъ къ нимъ, а отправился туда, гдѣ народу больше толклось.
   Подшелъ, видитъ, какіе-то все желѣзки лежатъ, а тѣ, кто около стоитъ, берутъ въ руки разные изъ нихъ и осматриваютъ... и Миронъ къ одной желѣзкѣ руку протянулъ... какъ зыкнетъ на него продавецъ: "тебѣ чего борода?.. что лапами-то хватаешься? али хочешь стащить что нибудь? Говори языкомъ чего надобно... ну? чего тебѣ?"
   -- Да вотъ это, сказалъ оробѣвши Миронъ, не зная что спросить поскорѣй, и показалъ на съемцы, которыя въ боярскомъ домѣ видывалъ, и слыхалъ для чего идутъ онѣ.
   "Это, ай это?" спрашивалъ продавецъ, показывая на съемцы и на старую вилку, которая подлѣ валялася.
   -- Да и это, сказалъ Миронъ обрадовавшись, что увидалъ еще штуку знакомую.
   "Давай рубль серебромъ" сказалъ продавецъ.
   -- Я думалъ, возьмешь три гривенника, примолвилъ тихонько Миронъ, а на умѣ онъ держалъ, что такое старье и гривны не стоитъ, да нельзя же было ее посулить послѣ рубля серебромъ; и такъ, думаетъ себѣ, торговецъ непремѣнно спятится.
   "Ну вынимай деньги чтоль:" сказалъ продавецъ, и сталъ съемцы съ вилкой въ бумагу завертывать.
   Что дѣлать, дорога покупка пришлась, а нельзя спятитьсл... Вынулъ кошель Миронъ, взялъ съемцы да вилку и отдалъ продавцу три гривенника.
   Пустился поскорѣй къ лошади.... анъ она уже въ пути-дорогѣ давно: молодецъ-проходецъ тотчасъ спелеплялъ ее, какъ только Миронъ ушелъ изъ виду. Хоть взвыть Мирону пришлось... кинется онъ туда и сюда, смотритъ во всѣ стороны: нѣтъ кляченки, точно и не было. Боится сказать-закричать, что лошадь увели; совался-совался, умаялся, махнулъ рукой и вымолвилъ: лихая васъ возьми, коли такъ, и съ лошадью, у меня дома еще днѣ есть, а вы хоть пропадайте здѣсь, теперь меня въ городъ и калачемъ не заманите!
   Жалко Мирона, а и то сказать: самъ виноватъ, не умничай; на зеркало неча пѣнять, коли рожа крива.
   Выплелся Миронъ изъ города, пошелъ опустивши голову, съ досадою, и назадъ не глядитъ; уже послѣ, спустя нѣсколько времени, когда вспомнилъ, какъ онъ будетъ въ деревнѣ дивить всѣхъ городскими разсказами, развеселился Миронъ и опять приподнялъ голову; особенно ему большая радость своими покупками домашнимъ задачу задать...
   Идетъ Миронъ съ этими мыслями, и видитъ что-то на земли свѣтится поднялъ: то былъ желѣзный кочедыкъ, чѣмъ лапти плетутъ, только старый-истертый, и свѣтился точно вылощеный. Миронъ въ палатахъ боярскихъ видалъ то, чего ему, мужичку, видѣть пользы не было, а не видывалъ того, что въ деревенскомъ быту требуется... поднялъ кочедыкъ Миронъ, оглядѣлъ его кругомъ и разсмѣялся-таки: ну, говоритъ, надула меня Москва, надулъ же и я ее: нашелъ ковыряльце чуть ли не серебряное!
   Взялъ его бережно, завернулъ въ бумажку, гдѣ съемцы съ вилкой были завернуты и уложилъ за пазуху.
   Пришелъ Миронъ домой. А какъ онъ припожаловалъ поздо вечеромъ, то и не замѣтили, что онъ прикатилъ на своемъ на двоемъ.
   "Ну, что?" спрашиваютъ домашніе "видѣлъ городъ?.. что, каковъ показался тебѣ?"
   -- Каковъ?.. можетъ вамъ въ диковинку, а по мнѣ такъ и говоритъ про него нечего.
   "Да какъ же, говорятъ, городъ вѣдь вишь помѣщенье великое..."
   -- Экое диво, я и больше видалъ.
   "А гдѣжъ ты видалъ?"
   -- Вотъ, гдѣ видалъ!.. Да на картинахъ у барина такіе ли города видывалъ?.. И съ разными озерами, и со всякою животиною... а то вашъ городъ эка невидаль!
   "Однако же все подивился небойсь?.."
   -- Да чему дивиться тамъ?.. Мнѣ у барина показывали разъ на стѣнѣ такую штуку: бумага огромный листъ, и на немъ точно куры бродили -- разныя черточки... анъ вишь на этомъ листѣ весь свѣтъ какъ на ладони стоитъ!.. Такъ ужъ послѣ этого всякій городъ, какой онъ хочешь будь, дѣло не важное...
   Домашніе не стали перечить, знали что Мирона не переговоришь, если уже онъ увѣряетъ въ чемъ. Только вышелъ кто-то изъ избы, а послѣ вернулся и спрашиваетъ: "Миронъ, гдѣжъ лошадь-то? ее полно не украли ли?.."
   -- Конечно украли; да чтожъ за бѣда?
   "Какъ, гдѣ украли?"
   -- Въ городѣ.
   "Да какъ же украли, съ ума чтоль ты сошелъ; вѣдь лошадь-то одна рублей тридцать стоила.."
   -- А хоть бы и сто, чтожъ дѣлать, тамъ на это не глядятъ, братъ, тамъ народъ такой продувной, пожалуй шапку съ тебя... да что шапку, голову сорвутъ, но спохватишься. Я однакожъ помучилъ воровъ не мало, чай у нихъ рубаха вспотѣла у каждаго, за мной ухаживавши.
   "Какъ же это сталося, что лошадь-то украли у тебя?"
   -- Да такъ: стою я подлѣ лошади, да поглядываю туда и сюда; вотъ пришелъ одинъ мошенникъ... ходилъ-ходилъ около меня, такъ и сякъ заговаривалъ, и мужичкомъ называлъ... я думаю себѣ: нѣтъ, любезный, ты это воду мутишь, чтобы я дна не видалъ, подальше проваливай, не на дурака напалъ!.. Другой пришелъ то же съ разговорами, точить мнѣ балясы.... я и этого съ тѣмъ же отпустилъ; насилу-насилу ужъ третій укралъ!..
   Поругали домашніе Мирона за его некошныя хитрости, потужили о конѣ, да такъ и оставили: Миронъ ладитъ, что не онъ виноватъ, вольно же на свѣтѣ родиться мошенникамъ. Ну да, говоритъ, я не въ большомъ накладѣ остался-таки.
   Вынулъ Миронъ находку и покупку свою, развернулъ, и прежде кочадыкъ показываетъ...
   -- Это что?
   "Кочадыкъ" отвѣчаютъ ему.
   Миронъ посмотрѣлъ еще немного -- и впрямь кочедыкъ; а онъ думалъ, что это и Богъ вѣсть что; думалъ, если его на тотъ базаръ отнесетъ, гдѣ съемцы купилъ, то ему за него бояра пригоршни денегъ дадутъ.... повертѣлъ - повертѣлъ Миронъ его еще въ рукахъ и вымолвилъ: ну, качадыкъ, это я знаю, что кочедыкъ; я только васъ хотѣлъ испытать, вы догадаетесь ли... Потомъ вынулъ вилку... А это что?
   Видно и впрямь просты были домашніе и вилки не видывали, посмотрѣли-посмотрѣли... "не знаемъ, говорятъ, "видно какое нибудь шило особенное..."
   -- Вотъ то-то, что не шило, сказалъ Миронъ усмѣхался, а это вилкой зовутъ.
   "Вилкой, а на что оно?.."
   -- На то, что вы глупы, не знаете!.. Вотъ на что: взялъ Миронъ въ руки вареную картофелину, насадилъ на вилку и въ ротъ понесъ... Видите?.. Потомъ вынулъ съемцы: а это что?
   Опять принялись домашніе разсматривать.... "видно, говорятъ, на то, чтобъ уголья брать..."
   Миронъ тѣшился-тѣшился надъ ними.... Эхъ, говоритъ, головы!... это вотъ для чего... Дайте-ко огню; вотъ я для того добылъ огарокъ, чтобы показать вамъ, на что эта желѣзка устроена... смотрите сюда!..
   Какъ разгорѣлся сальный огарокъ, Миронъ снялъ съ него свѣтильню пальцами, вложилъ въ съемцы и придавилъ рукой... это вотъ на что!.. ну, что теперь скажете? а?
   "Да что сказать" молвилъ одинъ смышленый парень: "если картофель можно руками ѣсть, то, по моему, его на желѣзку насаживать не для чего, а кто не имѣетъ свѣчей, а лучиной освѣщаетъ избу, тому не надо такихъ снарядовъ имѣть, какія при свѣчахъ требуются."
   Однако на Мирона эти слова не подѣйствовали; до старости дожилъ, все умничалъ, хотя въ городъ больше не ходилъ, однако какъ въ городѣ жить, всегда людей училъ.
  

XIII.
РАЗНАЯ НЕБЫВАЛЬЩИНА.

   Жилъ-живалъ, топоръ на ногу надѣвалъ, топорищемъ подпоясывался, мѣшкомъ подпирался, шелъ не спотыкался... Ѣзжалъ на коняхъ, по снѣгу въ колымагѣ, по землѣ въ саняхъ; лавливалъ волковъ межъ сизыхъ облаковъ, шукивалъ журавлей по лѣсу... Видалъ звѣринъ такихъ поганыхъ, что гадко взглянуть: примѣрно, пасть волчья, а хвостъ какъ у лисы юлитъ: видалъ и такихъ, что и ноги имѣютъ, и голова торчитъ посверхъ туловища, а не ходятъ какъ надо, чередомъ, все ужемъ вьются, или жабой ползаютъ!.. Слыхивалъ, какъ лица учатъ курицу цыплятъ выводить, какъ волки сбираются дружно съ овцами жить...
   Я, признаться, я волкамъ вѣры не имѣлъ, а въ частую ихъ лавливалъ и шкурки снималъ, да на базарѣ и морочилъ господъ, продавалъ волчьи шкуры за соболиныя; одинъ такой баринъ, вотъ этотъ, что на запяткахъ торчитъ позадь кузова, купилъ у меня ихъ чуть не съполдюжины, да еще похваливалъ...
   А какъ я ловко волковъ ловилъ, такъ надиковинку... попримѣру: ѣду я разъ въ телегѣ, дождя не было, такъ я рогожей прикрылся, чтобы не замочило, когда пойдетъ; ѣхалъ я, да и вздумалъ со скуки заснуть; сплю, да и слышу, что телѣга стоитъ; взглянулъ, да и вижу, что волкъ молодой, ахаверникъ, всю мою кобылку съѣлъ дочиста, и только шею сквозь хомутъ догладать достаетъ... Я не испугался, не обидѣлся, а такъ, ради смѣха, хлыстнулъ сѣряка, онъ вскочилъ въ хомутъ и помчалъ меня иноходью-рысцей-вприскачку!.. мнѣ больно стало весело, я ну его жучить что мочи есть; а матка волчья, бѣжа сзади телѣги, за такую потѣху озартачилась, рычитъ на меня да дубами щелкаетъ; выпучила глаза да языкомъ дразнится. Я малой не промахъ, сейчасъ смекнулъ какъ поступить, чтобы было еще веселѣй, выгоднѣй.. какъ хвачу ее по мордѣ кнутомъ, и потрафилъ въ самый ротъ, а на кпутѣ-то узелокъ на ту пору былъ; такъ, какъ я задумалъ, такъ и случилося: завязъ узелокъ у волчихи въ зубахъ и стала она у меня ровно на привязи, хочетъ не хочетъ, а должна за телѣгой бѣжать. Итакъ я домой на одномъ волкѣ пріѣхалъ, а другаго за собой привелъ!
   Вы этому ничему пебойсь и не вѣрите?... Да малоли какія дѣла случаются; если не на яву, то пригрѣзятся...
   Разъ случилось мнѣ такой сонъ увидать, что даже и теперь не вѣрится, видѣлъ ли я его подлинпо... Легъ я спать, какъ надо по христіанскому обычаю: раздѣлся, разулся, мѣсто въ избѣ отыскалъ, постелю постлалъ: подкинулъ подъ себя армякъ, въ головы шапку да кушакъ, а сверьху и такъ... изба теплая, есть въ ней покрышка-потолокъ, такъ не одѣяла же еще спрашивать! Легъ-лежу, въ оба глаза гляжу, а ничего не вижу; ночь темная, хоть фигу подъ носъ поднеси, не разсмотришь. Проспалъ такъ до полночи, выпуча очи... вертѣлся-вертѣлся съ боку на бокъ, а все сонъ не беретъ... я креститься, отъ чего не спится?.. анъ вспомнилъ, что не ужиналъ!... За то къ утру соснулъ-таки, и видѣлъ такой сладкій сонъ, что и теперь, какъ вспомню, то слюнки текутъ.
   Вижу я: стоитъ изба изъ пироговъ складена, блинами покрыта, масломъ обмазана, кишками увѣшана... не простыми кишками, а жареными, можетъ и вареными, только помню, что кашей чинеными; сосиськой копченой та изба, вмѣсто щеколды, замкнута, а калачомъ заперта... я щеколду-то сорвалъ, калачь перекусилъ, вошелъ въ хату... Фу ты, какъ богато!.. Вмѣсто хозяина, лежитъ баранина; вмѣсто хозяйки, булки да сайки; вмѣсто ребятъ, съ пятокъ поросятъ... и все точно изъ печи сейчасъ, возьми только ножъ, отрѣжь да и ѣшь!..
   Картины висятъ пряничные, свѣчи торчатъ морковные, а подсвѣчники изъ брюквы понадѣланы... я вошелъ, по обычаю сталъ молиться... а ко мнѣ такъ все въ ротъ и валится... пять разъ поклонился, чуть не подавился. Проснулся, подивился: какъ-молъ много всего! пощупалъ во рту, анъ нѣтъ ничего!
   Это все я самъ видалъ, а вотъ что отъ другихъ слыхалъ, и то пожалуй вамъ перескажу, буде уже принялся разсказывать.... Вѣдь если баба прядетъ, да нитку порветъ, то приставитъ къ кудели, припрядетъ опять, и ничего не видать гдѣ оборвано; а если случится выпряденую пятку порвать, то надо узелкомъ завязать; а это неладно: вонъ и швецъ-портной говоритъ, что на ниткѣ узелку только въ концѣ быть слѣдуетъ.
   Такъ вотъ что одинъ человѣкъ разсказывалъ. .
   Можетъ статься, люди добрые, немудрено случиться, что пересказаннаго тутъ ничего на дѣлѣ не было... да вѣдь не красна изба углами, красна пирогами, не красна сказка былью, а красна правдою... были тутъ не много, а правда тутъ есть.
   Извольте прочесть!
  

I.
ЖЕНИСЬ, ДА ОГЛЯДЫВАЙСЯ.

   Былъ жилъ мужичокъ молодой; парень холостой. Работящъ онъ былъ, да денегъ у него не слишкомъ важивалось; и захотѣлось ему жениться, тоже какъ и богатому. Что дѣлать: не одно пузище смышляетъ о пищѣ -- и поджарый животъ безъ ѣды не живетъ!..
   Вотъ онъ и выбралъ себѣ дѣвку по мысли: молодую, красивую, тихую, скромную, послушливую... кажется, чего бы еще?..
   Мужичокъ запировалъ; три дня послѣ сватьбы какъ сыръ въ маслѣ катался, на жену не нарадуется... Ну и она, чтожъ... мужу радехонька, готова съ нимъ цѣлый день просидѣть, проиграть, проболтать, пересыпать изъ пустаго въ порожнее...
   А какъ пришло дѣло къ работѣ... глядь наша дѣвка... то бишь, баба ужъ теперь, ни ткать, ни прясть, ни початочки мотать!. Схватилъ мужичекъ себя за бороду, призадумался; видно вспомнилъ поговорку разумную: что всякую-де ягоду въ руки берутъ, да не всякую въ кузовъ кладутъ: иную просто тутъ же съѣдятъ, а иную и выбросятъ...
   Какъ собирался женпиться нашъ мужичекъ, былъ такой веселый-радостный, и пѣлъ и плясалъ и подпрыгивалъ... а теперь, какъ женился да видитъ, что маха далъ, что купилъ шапку, не примѣривши.... сѣлъ на лавку, подперъ голову руками и смотритъ въ земь...
   Разыгрался его теленокъ по избѣ, распрыгался.... "Эхъ" говоритъ, вздохнувши мужичекъ "прыгунъ-пострѣлъ, раздуй-те горой!.. женилъ бы тебя, такъ небойсь пересталъ бы скакать попусту!"
   Ну да что станешь дѣлать?.. думай, не думай, а ѣшь, коль испекъ; жена не лапоть: развязавши онучки, не сбросишь съ ноги.
   Какъ съ женою быть?.. начать ее учить? а какъ станешь учить: того не знаетъ, другаго не умѣетъ, третьему не горазда, четвертаго и въ глаза не видывала.... только и горазда пѣсни играть, да смѣяться, да съ мужемъ цѣловаться, да орѣшки грызть... Еще и то сказать надобно, одно изъ двухъ мужичку; коли жену учить, такъ работать нѣкогда, а работать перестать, такъ и ѣсть нечего!.. Оставилъ мужичокъ жену въ покоѣ, не она виновата, а онъ дуракъ: или не женись, когда не сможешь при женѣ еще пять бабъ держать, или бери жену, хоть не красну, да чтобы не все сидѣла руки подкладывая!
   Принялся мужичекъ самъ работать; ну, конечно, ради молодой жены онъ радѣлъ таки: всего у него довольно, и льну, и пеньки, и хлѣба всякаго, только спрясть да соткать, да сшить нѣкому... даже изъ хлѣба готоваго все пеклось и варилось пополамъ съ грѣхомъ.
   Работаетъ-работаетъ мужичекъ въ полѣ, придетъ домой, жена сидитъ, да въ окно глядитъ, руки сложивши, ножки вытянувши... Досада иногда его возьметъ сильная..."Ты бы хоть что нибудь дѣлала!..
   "Да не умѣю.".
   -- Токъ учись же, баба безтолковая!.. На вотъ тебѣ гребень, вотъ доице, вотъ веретенце покойницы матушки, вотъ и ленъ на, я приготовилъ совсемъ, и измялъ и расчесалъ его, на, садись и пряди! .
   "Да я не умѣю."
   Обругалъ ее мужъ такъ съ досады, что она отродясь не слыхивала и ушелъ въ поле на работу опять.
   Поплакала баба, а видитъ, мужъ правъ: надо же ему дѣлать помогу какую нибудь... Вотъ она навязала кудель и давай учиться прясть...
   Пришелъ мужъ, видитъ, что жена за работою... хоть это его порадовало, что она послушалась, за дѣло принялась; хоть прядетъ нитку что твоя бичева, да покрайности дѣломъ занимается.
   Похвалилъ онъ ее, приголубилъ и сталъ уговаривать: ну, скажи пожалуста, не веселѣе ли тебѣ самой, когда ты работаешь?... Вѣдь то ли дѣло, вѣдь ничего не дѣлать, тоска возьметъ?.".
   Жена смирная, не перечитъ, соглашается, а все-таки отъ его словъ не тоньше прядетъ; а мужъ все-таки продолжаетъ ей совѣты давать...
   "Ну, посуди сама, ну, если я умру, вѣдь меня и похоронить не въ чемъ; вѣдь нѣтъ у насъ холста, чтобы и прикрыть меня... Надъ тобою насмѣются всѣ... что ты тогда сдѣлаешь?."
   -- Да что же дѣлать, отвѣчаетъ жена, авось ты и не умрешь прежде, авось я какъ нибудь и выучусь..
   А что, думаетъ мужъ, вѣдь нужда, говорятъ, учитъ и калачи ѣсть?.. вотъ жена теперь стала прясть, а случись съ ней нужда большая, можетъ быть и ткать примется?... Постой же, дай я испытаю ее, мертвымъ притворюсь, что она тогда сдѣлаетъ?..
   Исполнилъ хитрый мужъ свой умыселъ, и въ одно утро притворился мертвымъ, растянулся на лавкѣ и лежитъ не дышетъ, слушаетъ что жена дѣлать начнетъ.
   Баба любила-таки поспать-полежать, встала, думаетъ мужъ ушелъ, глядь -- а онъ на лавкѣ лежитъ и не ворочается... она кликать, звать его, онъ не отвѣчаетъ, умеръ да и только (такъ ловко прикинулся плутъ). Баба такъ и взвыла голосомъ. "Ахъ ты, касатикъ, ахъ ты, родной, видно не въ добрый часъ слово вымолвилъ про смерть свою, вотъ и умеръ, мой ясный соколъ!"
   Поплакавши, она кинулась-было къ сосѣдямъ, да вспомнила, что мужъ говорилъ: что-де смѣяться будутъ, когда нѣтъ холста, чтобы прикрыть его... давай холстъ отыскивать... анъ дѣйствительно нѣтъ ни лоскута (можетъ, что немного и было, то мужъ нарочно припряталъ отъ ней ); думала-думала баба, какъ горю помочь и догадалася: взяла свою пряжу и ну ею мужа упутывать... задѣнетъ ему за зубъ да за палецъ у ноги, потомъ опять за зубъ да опять-за палецъ, и продолжала такъ, пока всѣ нитки извела.... Посмотрѣла на него и самой ей чуденъ показался такой нарядъ на покойникѣ. Однако она опять-таки выть принялась; плачетъ да приговариваетъ, какъ у всѣхъ бабъ водится:
   "Какой ты былъ бѣлый, румяный, радушный, ласковый, привѣтливый, теперь лежишь не вздохнешь, слова не вымолвишь, со мною сиротинкой не посовѣтуешь... Точно ты чужой, не родной!.. на кого-ти похожъ, мой батюшка?"
   Мужъ лежалъ-лежалъ при этомъ и не вытерпѣлъ, сказалъ: на балалайку похожъ, матушка! Всталъ со скамьи и говоритъ женѣ, которая и испугалась и обрадовалась; тому ли обрадовалась, что мужъ ожилъ, или тому, что отъ хлопотъ избавилась, невѣдомо; говоритъ: "вотъ то-то жена, если бы ты была умная, да работящая, ты бы изъ меня, мужа, такаго чучелы не сдѣлала; я нарочно притворился, что бы показать тебѣ, каково тебѣ будетъ одной, когда нѣкому будетъ посовѣтывать, да на умъ наставить тебя."

-----

   Пришелъ праздникъ какой-то, праздникъ въ томъ селѣ, гдѣ жили отецъ и мать нашей бабы; присылаютъ они, по обычаю, ее съ мужемъ къ себѣ звать, угоститься чѣмъ Богъ послалъ... Мужа на эту пору дома не было; а она обѣщалась непремѣнно съ нимъ придти; праздники да пированья она таки любливала.
   Приходитъ мужъ, у жены и работа припрятана, и въ избѣ все убрано, точно гостей ждетъ.
   "Что это? Кого дожидаешься, къ челу все поприбрано?"
   -- Да намъ съ тобой надо на праздникъ идти: насъ звали "просили къ батюшкѣ съ матушкой.
   "Да праздникъ еще послѣ завтра."
   -- Ну что же, все лучше убраться: послѣ-завтра не за горами вѣдь.
   Раненько же, баба, задумала, говоритъ мужъ себѣ на умѣ.
   "А въ чемъ же ты пойдешь?.. Ты бы лучше объ этомъ позаботилась: посмотри-ка, у тебя всего рубаха одна и та черная, какъ ты на праздникъ покажешься?
   Баба взглянула на себя и призадумалась... Въ самомъ дѣлѣ показаться срамъ!. Сѣла въ уголъ и полно говорить о праздникѣ.
   Жалко стало мужу: все таки жена-то есть. Ну, говоритъ, я уже горю помогу какъ нибудь: завтра базарный день, пойду куплю тебѣ рубаху новую; только въ другой разъ уже этого не дожидайся отъ меня: сама учись и прясть тонко и ткать хорошо, и рубахи шить, чтобы въ люди показаться было не совѣстно.
   Пошелъ онъ по утру на базаръ, взялъ деньги послѣднія, потѣшить жену желая, купить ей рубаху новую; а на ту пору нырь ему навстрѣчу продавецъ, несетъ гуся живаго на продажу. Мужичекъ прицѣнился, такъ изъ любопытства, и показалась ему покупка очень дешевою, онъ же вспомнилъ, что у него дома гусыня есть: такъ куплю, говоритъ, гуся, вотъ и станутъ вестись у меня... Да то бѣда, подумалъ опять, если за гуся деньги отдать, то женѣ рубахи купить будетъ не на что?.. А тамъ опять подумалъ: что рубаху-де можно купить, а гуся невсегда добудешь такъ дешево""" Купилъ гуся мужичокъ.
   Несетъ его домой, а жена въ окно смотритъ, дожидается... печку затопила, щи варитъ, а сама все о новой рубахѣ думаетъ...
   Видитъ наконецъ, идетъ мужъ и несетъ въ рукахъ что-то бѣлое... обрадовалась; а онъ кричитъ издали: "ну жена, купилъ да гуська!"
   -- И, дѣла нѣтъ, что узка, давай скорѣй! Да долго не дожидаючись, схватила съ себя черную рубаху да въ печь скорѣй... а то-дескать пожалуй вымыть велитъ, такъ еще работы прибавится.
   Вошелъ мужичекъ въ избу, видитъ, стоитъ жена безовсякаго наряда и новой рубахи ждетъ...
   "Что ты это сдѣлала?... Вѣдь я гуся, а не рубаху купилъ!.. Куда же ты дѣвала старую?""
   Ахнула жена и мужу въ печь показываетъ.
   "Ну, говоритъ онъ, чтожъ мнѣ съ тобою дѣлать? рубахи купить тебѣ не начто, въ чемъ теперь хочешь, въ томъ и ходи!"
   Укуталась баба тѣмъ, что могла найти и начала плакать, приговаривать, укорять отца съ матерью, для чего они ее ничему не выучили.
   И мужъ подумалъ такъ: постой же въ самомъ дѣлѣ, надобно же и имъ показать, каково мнѣ жить съ ихъ дочерью, пусть посмотрятъ да покаются, для чего глупую дѣвку незнающую за мужъ выдали! и говоритъ женѣ: "поѣдемъ уже такъ какъ нибудь, можетъ тамъ, у матери, тебѣ какая рубаха и отыщется."
   Баба и этому рада, ей все равно, только бы на праздникъ попасть, да благо мужъ соглашается.
   Взялъ ее мужъ, а какъ одѣть было не вочто, то укуталъ соломою и повезъ къ отцу съ матерью.
   Зима въ эту пору была; да такая холодная, морозная, что даже и мужичка дрожь проняла, а баба просто окоченѣла отъ холода; а подъѣзжая ближе, чуть не замерзла совсѣмъ.
   Какъ принесли ее въ избу да стали распутывать, мужъ говоритъ отцу съ матерью на жену показываючи:
   Вотъ посмотрите, порадуйтесь на свое чадо милое!. Когда вы замужъ ее готовили, то знали небойсь, что не мужу же про нее прясть и ткать и всякимъ бабьимъ дѣломъ завѣдывать?... Вотъ до чего ваша дочь дожила, что на ней самой рубахи нѣтъ, а ужъ про меня и говорить нечего!"
   Старики, чуя вину свою, молчатъ да только головами покачиваютъ; а баба наша, какъ пооттаяла такъ, что едва, едва могла голосъ подать, то и выговорила: "Матушка! подай веретенце!"

-----

   Вотъ такъ то, добрые молодцы, примолвилъ дядя Пахомъ, буде хочете жениться, то не спрашивайте большой красы, аль приданаго, это дѣло не прочное, а спросите лучше ума-разума.
  

XIV.
БЫВАЛЫЯ ЧУДЕСНОСТИ.

   Не все намъ дядя Пахомъ однѣ сказки разсказывалъ; сличалось, чта иногда и быль скажетъ какую нибудь, или страшную, или любопытную, какую отъ другихъ слыхалъ, или самъ видывалъ.
   Когда же отъ его разсказовъ намъ жутко становилось, онъ и подсмѣивается бывало: -- что, говоритъ, ребятки, видно совѣсть нечиста!..-- и прибавитъ, въ утѣшеніе: -- не бойтесь, не робѣйте: дьяволъ ничего не можетъ сдѣлать человѣку, не можетъ повредить, когда человѣкъ его чурается; большая часть зла на свѣтѣ происходитъ отъ насъ самихъ, а не отъ лукаваго; если же кто самъ живетъ, безпрестанно грѣша съ умысломъ, да творя дѣла нечестивыя, то таковымъ можетъ нечистый овладѣть и сдѣлать его своимъ клевретомъ ему въ пагубу.
  

1.
КЛАДЪ ВЪ ВИДѢ УТКИ.

   Вотъ что разсказывалъ про себя мой дѣдушка; когда, видите онъ еще были, маленькими., такимъ маленькимъ, что, какъ говорится, хаживалъ пѣшкомъ подъ столъ; съ нимъ тогда случилась эта исторія.
   Были, онъ мальчикъ бойкій, развязный и, какъ самъ говорилъ, плутъ большой руки: бывало не только у меньшихъ, а и у старшихъ братьевъ и сестеръ, что ни увидитъ лакомаго, наровитъ непремѣнно себѣ завладѣть, если не достанетъ силою аль смышленостью, то крикомъ возьметъ; говорить еще не умѣлъ, а ужъ умѣлъ большимъ растолковать, чего ему хочется, такой продувной!
   Такъ вотъ этотъ мой дѣдушка, бывши, какъ я вамъ говорилъ, еще маленькимъ, увидалъ однажды, что его мать принесла дойникъ, поставила на лавку и начала молоко сцѣживать для творогу, аль сметаны, кто ее знаетъ, дѣдушка увидѣлъ и ну кричать, выговорить-то не умѣлъ, малъ былъ, такъ стучитъ только рученками по полу да кричитъ: мама тпрути! унимали-унимали, что станешь дѣлать, оретъ!.. налили молока въ чашку и поставили крикуну на полъ. Схватилъ онъ ложку и ну хлебать, и кричать пересталъ. Случилось на ту нору, что всѣ вышли изъ избы, кто за чѣмъ; остался мой дѣдушка одинъ на полу и чашка съ молокомъ передъ нимъ и ложка у него въ рукахъ; вдругъ... откуда ни возьмись, какъ выскочитъ изъ-подъ печи утка; дѣдушка говоритъ: хоть малъ былъ, а помню: утка сѣренькая, какъ сей часъ вижу; выскочила изъ-подъ печи и ну ходить кругомъ дѣдушки, да покрякивать... Дѣдушка ничего, хлѣбаетъ-себѣ молоко "да на нее посматриваетъ, чего она снуетъ около него; а утка все кругомъ похаживаетъ... да изловчившись и хвать у дѣдушки изъ рукъ хлѣба кусокъ, который ему дали съ молокомъ ѣсть. Досада взяла дѣдушку, даромъ что былъ маленькій, а больно обидѣлся; хотѣлъ было закричать, да видитъ, что никого въ избѣ нѣтъ, только подвинулъ къ себѣ чашку и ухватился обѣими руками за нее; а утка все ходитъ кругомъ, покрякиваетъ; склевала хлѣбъ шельмовская да въ чашку глядитъ... и ходивши-ходивши еще около, какъ кинется къ чашкѣ, а дѣдушка продувной, даромъ что малъ, этого видно и ждалъ, какъ стукнетъ ее но головѣ ложкою... глядь, изъ утки и сталъ вдругъ кошелекъ съ деньгами!
   Послѣ уже растолковали, что эта утка видите кладъ былъ, да такой кладъ заколдованный, что не всякому и дастся.
   Поди ты, иной-вишь ищетъ-ищетъ и заклинанія всякія знаетъ и травы разныя носитъ съ собой, а цѣлую жизнь ничего не можетъ отыскать; а вотъ несмышленому ребенку самъ дался... Это дѣдушка самъ разсказывалъ, хоть малъ былъ, а вотъ, говоритъ, какъ сей часъ вижу!
  

2.
ДОМОВОЙ И ЛѢШІЙ.

   А вотъ не слыхивали ли вы о Домовыхъ? какъ, чай, не слыхивать, у насъ въ деревнѣ и по сю пору ходятъ про нихъ разныя исторіи... Вотъ примѣрно:
   Пошелъ разъ мужичокъ на свой овинъ хлѣбъ сушить; и пошелъ онъ туда съ вечера: переночую дескать, да поутру только забрезжится, разложу огонь и стану сушить.
   Вотъ пришелъ; подкинулъ себѣ, соломы и легъ укрывшися кафтаномъ. Только ворочался-ворочался съ боку на бокъ, не спится ему и только... что за причина?. Онъ и вспомнилъ, что умаявшись, легъ не перекрестяся даже; думаетъ: это вѣдь не хорошо!.. а встать лѣнь, ночь была холодненька-таки, а уже онъ пригрѣлся подъ кафтаномъ, лежитъ и думаетъ: встать, аль нѣтъ?..
   Вдругъ послышался шорохъ; мужичокъ выглянулъ изъ подъ кафтана и видитъ... какъ бы вамъ сказать... человѣчье подобіе, только не совсемъ человѣкъ: весь косматый и огромнаго роста, подошелъ къ овину и стоитъ надъ ямою; а потомъ постоявши нѣсколько, влезъ туда и сѣлъ въ углу... Мужичекъ ни живъ ни мертвъ, лежитъ, не шелохнется; хочетъ молитву прочесть, такъ и молитвы-то ни одной не вспомнитъ, всѣ перезабылъ!.. А пришедшій сидитъ-себѣ въ углу, да только, нѣтъ-нѣтъ, привстанетъ и выглянетъ изъ ямы, какъ будто кого дожидается.
   Чрезъ короткое время кто-то еще подошелъ, мужичокъ смотритъ... ужасъ, да и только: кто-то тоже похожій на человѣка, только съ рогами и съ преужасными когтистыми лапами подшелъ къ ямѣ и смотритъ... Темень страшная, однако мужичку изъ ямы можно было видѣть: первый пришлецъ прижался плотно въ уголъ, не дышитъ... а этотъ, что съ рогами, посмотрѣвши съ верьху, спустился тоже въ яму, нагнулся къ подлазу (знаете, мѣсто въ осинѣ, гдѣ огонь кладутъ), надергалъ колосьевъ, уклала, ихъ такъ что если зажечь, то весь осинъ долженъ сгорѣть, да вынувши изъ за пазухи дна камня, стукнулъ одинъ о другой, солома затлѣлася, онъ и ну раздувать... Какъ первый, что въ углу притаился, кинется на него и ну тузить!.. Мужичекъ сказывалъ послѣ, точно обручья, говоритъ, наколачивалъ, вида отдавалось; возилъ-возилъ рогатаго, приговаривая: "Дѣлай что хочешь, проклятый, У себя въ лѣсу, а моихъ обывателей не смѣй трогать!" Вытолкалъ вонъ рогатаго, потушилъ огонь и ушелъ самъ изъ ямы.
   Послѣ уже знающіе люди растолковали, что послѣдній изъ этихъ посѣтителей былъ лѣшій, или лѣсовикъ, то есть Духъ, живущій въ лѣсу, и который всячески старается вредить людямъ; а первый былъ Домовой, то есть домашній Духъ, который хотя иногда и проказитъ надъ людьми, однако, порой, вступается за нихъ и защищаетъ ихъ.
  

3.
ДОМОВОЙ НА ФАБРИКѢ.

   А то вотъ Домовой сдѣлалъ разъ какую штуку:
   Когда у насъ, Русскихъ, только еще разводились суконныя фабрики, тогда извѣстно, не то, что нынче: машинъ почти никакихъ не было, все руками дѣлали; и начесывали, и сглаживали, и стригли все руками; такъ народу на фабрикахъ было втрое, чѣмъ теперь; за то и сукно было куда дорого: бывало на боярахъ только увидишь синее глянцовитое сукно, а нынче слава Тебѣ, Господи, иной и нашъ братъ, мужичекъ, похаживаетъ въ синемъ кафтанѣ, суконце заглядѣнье; особенно если опояшется краснымъ кушакомъ, такъ просто не налюбуешься!..
   Такъ вотъ, въ то первоначальное время, на одной фабрикѣ случилась эта оказія.
   Вы я думаю видывали, и теперь на фабрикамъ употребляются еще стригальныя ножницы: это большія двѣ желѣзныя острыя полосы. На длинной подушкѣ, то есть скамьѣ, покрытой чѣмъ нибудь мягкимъ, растянутъ сукно, вытянутъ, прикрѣпятъ его крючками, да и стригутъ съ него ворсъ. Какъ это дѣлается совершенно, я вамъ въ подробности разсказать не умѣю; а буде вы не видывали, то подите на первую фабрику, вамъ покажутъ; тутъ скрытнаго ничего нѣтъ. Работники, которые стригутъ сукна, зовутся строгачами, а покой, гдѣ помѣщаются ихъ принадлежности, называется стригальнею, или по-нѣмецкому етрнаалънъынъ корпусомъ.
   Въ одномъ такомъ стригальномъ корпусѣ повадился ходить по ночамъ Домовой и стричь сукно. Сукна то правда онъ не стригутъ, а только ножницами баловалъ: привяжутъ бывало ввечеру ножницы къ краю подушки, къ столбышку, глядь по утру, онѣ отвязаны и лежатъ посрединѣ подушки; а ножницы, надо вамъ сказать, тяжелыя, только-только въ подъемъ сильному человѣку!.. Да это бы ничего, положимъ человѣкъ шалилъ; такъ нѣтъ же, слышатъ какъ они и стригутъ: чикъ, чикъ, чикъ!.. цѣлую ночь.
   Страхъ взялъ фабричныхъ мужичковъ; видятъ, что тутъ не просто, что тутъ самъ хозяинъ (извѣстно, такъ зовутъ Домоваго) изволитъ тѣшиться... жутко имъ стало, никто и не хочетъ спать въ этомъ покоѣ, а въ другихъ тѣсно, тамъ другіе работники, не пускаютъ. Вотъ, перекоряючись такъ, они и разсказали все своему главному мастеру, что-де Домовой не дастъ спать. Мастеръ были, нѣмецъ: ну, извѣстное дѣло, нѣмцы ученый народъ, не вѣрятъ, что у чорта и хвостъ есть, по ихъ, и чорта-то вовсе въ живыхъ не находится!.. Посмѣялся мастера. и поругалъ-таки работниковъ; "вы-де, говоритъ, дурачье: это кто нибудь изъ васъ же тѣшится, пугаетъ другихъ, а вы не можете увидать!" Ему говорятъ, что смотрѣли-молъ стерегли, да никого не видать, словно однѣ ножницы чикаютъ!.." Такъ постой же, говоритъ нѣмецъ, я доберусь, дамъ трезвонъ проказнику!" Велѣлъ всѣмъ ложиться спать въ этомъ покоѣ и обѣщался сама, на ночь придти.
   Полеглись всѣ; и страшно имъ и посмотрѣть хочется, какъ и что будетъ у нѣмца съ Домовымъ: нѣмецъ ли струситъ, аль Домовой испугается?..
   Наступила ночь; мастеръ пришелъ, легъ на сукнѣ подлѣ работниковъ; часъ, другой прошелъ все тихо; а никто не спитъ, дожидается, что-то будетъ! И точно, часу въ двѣнадцатомъ вдругъ ножницы зачокали... ни дать ни взять су кно стригутъ!.. Мастеръ услыхалъ, поднялъ голову, смотритъ на стригальныя подушки; а надо вамъ замѣтить, подушки ставятся каждая противу окна; такъ оно, хоть и ночью, сей часъ видно, если кто подойдетъ къ нимъ, и хотя не ясно, однако все можно разсмотрѣть человѣка. Только никого не видать, а ножницы чикаютъ... Нѣмецъ всталъ тихохонько и ну красться къ самой той подушкѣ, гдѣ слышно было чиканье; всѣ работники выпучили глаза, смотрятъ не смигнутъ... видятъ, какъ нѣмецъ все ближе, ближе., руки разставилъ, чтобы поймать... подошелъ къ самой подушкѣ... вотъ подлѣ, вдругъ, какъ юркнетъ нѣмецъ, словно поклонъ отвѣсилъ кому, и ну качаться изъ стороны въ сторону, и ну кричать: "ай, ай, ай!.. ай, ай, ай! Огонь давай, фейеръ, огонь скорѣй! ай, ай, ай!"
   Кто позади изъ работниковъ былъ, тѣ скорѣе могли образумиться да огню достать; такъ ужъ несутъ и огонь, а нѣмца все качаетъ изъ стороны въ сторону, все кричитъ бѣдняга: ай, ай, аи... Принесли огонь близко, и вдругъ... засвистало какъ вѣтеръ, пронеслось между работниковъ, дверь распахнулась настежъ; на дворѣ что-то захлопало, точно въ ладоши и захохотало такъ, что всѣ стали точно окаменѣлые состраху.
   А бѣдный Нѣмецъ, какъ приподнялся на ноги, такъ страшно было взглянуть на него: волосы дыбомъ, такъ и видно какъ его кто-то трепалъ за нихъ, весь красный, точно сейчасъ изъ бани и слезы изъ глазъ такъ и каплютъ...
   На другую и прочія ночи домоваго не являлось, и ножницы всѣ оставались покойно на своихъ мѣстахъ: а мастеръ-нѣмецъ, послѣ этого дня три былъ боленъ, и выздоровѣвши, тотчасъ перешелъ на другую фабрику.
  

4.
УМИРАЮЩІЙ КОЛДУНЪ.

   А вотъ знаете, если кто, оборони Господи, учинитъ такой грѣхъ, что соблазняся поддастся нечистому да захочетъ учиться всякимъ дьявольскимъ на вожденіямъ, закабалитъ свою душу сатанѣ и сдѣлается колдуномъ, то не только душѣ, а и тѣлу-то такого грѣховодника нѣтъ покоя на землѣ: нечистая сила завладѣетъ имъ, да и ходитъ по ночамъ пугать родственниковъ покойника, или его знакомыхъ, которые на этомъ свѣтѣ ему чѣмъ нибудь не нравились.
   А какъ умираютъ такіе люди, такъ страшно и разсказывать: до тѣхъ поръ, видите, не выйдетъ душа изъ тѣла, пока кто нибудь не захочетъ принять на себя проклятое колдовство; если же сыщется охотника. на это, то стоитъ только умирающему подать руку -- и въ ту же минуту изъ колдуна выйдетъ душа вонъ, а колдовская сила переселится въ того, кто ее захотѣлъ принять.
   Да, слава Тебѣ, Господи, мало найдется такихъ охотниковъ, чтобы, смотря какъ мучается предавшій себя нечистому, да пожелалъ взять на себя его окаянное ученіе. Ну, тогда надобно вложить колдуну въ руку палку, али голикъ -- и колдовство перейдетъ уже въ нихъ; а безъ того колдунъ не умретъ.
   Разъ въ одной деревнѣ умиралъ такой грѣшникъ; три дня его мучило, страшно смотрѣть: коверкаетъ его, ломаетъ, а смерти нѣтъ, стонетъ колдунъ, протягиваетъ руки ко всѣмъ и безпрестанно говоритъ: возьми! возьми! возьми! Долго не могли понять о чемъ онъ упрашиваетъ, что такое у него взять... Нашелся смышленый человѣкъ: "э! говоритъ, это онъ передаетъ свое проклятое колдовство!... Дайте ему, говоритъ, голикъ въ руки!"
   Вотъ и дали; колдунъ застоналъ въ послѣдній разъ и духъ вонъ! А голикъ... страшно и чудно смострѣть, что съ нимъ стало дѣлаться... какъ расходился голикъ по горницѣ... и кувыркается, и катается, и встанетъ стоймя, да точно пляшетъ на одномъ мѣстѣ; всѣ только смотрятъ да ахаютъ; въ руки боятся взять, или какъ нибудь дотронуться до него; а самъ онъ плясать не унимается, изъ избы не выживешь, толчется посрединѣ, да и все тутъ!
   Спасибо тотъ же смышленый человѣкъ невзгоду отвелъ: взялъ освященной воды въ ротъ, осѣнилъ себя крестнымъ знаменіемъ да какъ вспрыснетъ посрединѣ горницы... тогда, говорятъ, зашипѣлъ голикъ точно разкаленое желѣзо, такъ его въ одну минуту и раздергало по прутику, и тутъ же всѣ въ трубу повыкидало.
  

5.
ЧЕРНЫЙ ПѢТУХЪ.

   Иногда же бываетъ и такъ, что если кого подозрѣваютъ въ колдовствѣ, да такой человѣкъ умретъ вдругъ; то для того, чтобы онъ лежалъ покойно въ могилѣ, и не приходилъ на бѣлый свѣтъ тревожить добрыхъ людей, кладутъ въ гробъ, подъ-мышку мертвецу, живаго чернаго пѣтуха, да такъ и зарываютъ въ землю; что станется съ этимъ пѣтухомъ -- неизвѣстно, а только покойникъ навѣрное не будетъ выходить изъ могилы, хоть будь какой хочешь взоправскій колдунъ.
   Однажды умеръ такой человѣкъ; родные, которые знали, что онъ мароковалъ-таки нечистою силою, не хотѣли этого пустить въ огласку, а тихонько, сами отъ себя и запрятали къ покойнику въ гробъ чернаго пѣтуха, положивши его, какъ сказано, подъ мышку, и выпросили позволеніе у священника поставить покойника въ церкви, оговариваясь, что въ домѣ у лихъ тѣсно. По умершимъ, извѣстно, читаютъ псалтырь, а въ церкви читать было холодно; то они оставили тамъ покойника одного, а читальщика взяли на домъ.
   Въ это же утро пономарь пошелъ отпирать церковь во время завтрени, да пошелъ безъ свѣчи, а, можетъ, и со свѣчей", да ее вѣтромъ задуло что ли, только онъ въ церковь въ потьмахъ вошелъ. И позабылъ пономарь, что въ церкви покойникъ стоитъ; вошелъ онъ и побѣжалъ къ олтарю тамъ изъ лампады огню достать, да наткнулся на гробъ посрединѣ церкви и опрокинулъ его вмѣстѣ съ покойникомъ. Испугался пономарь; не того, что мертвецъ изъ гроба упалъ, а того, что за это достанется. Зажегъ поскорѣй свѣчу, поставилъ гробъ на мѣсто и кое-какъ уложилъ покойника и покрылъ его какъ надобно. Управивши все, осмотрѣлъ кругомъ не валяетсяль чего на полу, и увидѣлъ ходитъ по церкви черный пѣтухъ... да такой зватный, бойкій... Пономарь видно не слыхивалъ, что иногда пѣтуха кладутъ съ покойникомъ, дивится, отколѣ онъ взялся и думаетъ, что непремѣнно съ надворья вошелъ въ дверь, которая не плотно притворена была; а пѣтухъ отличный, и вовсе незнакомый, во всемъ околоткѣ такого пѣтуха не было. Взялъ грѣха на душу пономарь: пожелалъ завладѣть чужимъ добромъ, поймалъ пѣтуха и припряталъ его подалѣе; какъ-дескать кончится завтреня, то домой отнесть.
   Такъ и сдѣлалъ пономарь, принесъ домой пѣтуха.
   Прошло дня три, уже похоронили и покойника, пѣтухъ все у пономаря живетъ; боялся онъ его выпустить, чтобы кто не призналъ, а дома надоѣло держать; онъ и вздумалъ снесть его въ базарный день на ближнее сѣло да продать охотнику, или на пару куръ промѣнять: пѣтухъ знатный, дадутъ пожалуй и трехъ курицъ.
   Дождался нашъ пономарь базарнаго дня, пошелъ въ ближнее село, и тамъ-то съ нимъ случилось такое странное дѣло, что, говорить, и образумиться не могъ, не могъ, говоритъ, понять, я ли съ ума сошелъ, или на селѣ одурѣли всѣ!.. Такое диво: носитъ онъ по базару пѣтуха на рукѣ и кто на него ни взглянетъ, разсмѣется да и отворотится!.. странно ему показалось; осмотрѣлся кругомъ, кажется, ничего смѣшна то нѣтъ, а всѣ надъ нимъ смѣются, да еще издали пальцами на него показываютъ...
   А тутъ пуще дался диву пономарь, когда съ другими сталъ разговаривать: подошелъ къ одному продавцу птицы и сказалъ ему, показывая на пѣтуха: "не хочешь ли купить, али на куръ смѣнятьcя!" Продавецъ на его рѣчи такъ и покатился сосмѣху, да насмѣявшись вдоволь, на другаго торгаша показываетъ: поди, говоритъ, къ нему, онъ смѣняется! а самъ все знай хохочетъ; пономарь подошелъ и къ другому съ тѣмъ же вопросомъ,-и тотъ принялся хохотать пуще перваго. Что такое?.. думаетъ пономарь, видно сегодня всѣ съ ума спятили?... Чему они смѣются!.. И досадно пономарю и сробѣлъ онъ немножко, не понимая, что съ нимъ такое дѣлается; хотѣлъ-было спросить уже у кого нибудь знакомаго, такъ знакомыхъ никого не видно, все чужіе люди, а-кажись въ этомъ селѣ онъ всѣхъ до одного зналъ, и стараго и малаго, а теперь словно они всѣ повымерли; пономарь и думаетъ: дай хоть у чужаго спрошу, да какъ посмотрѣлъ кого бы спросить, то и видитъ, что чуть не весь базаръ на него уставился и пальцами показываютъ на него и смѣются и шушукаютъ...
   Пришло пономарю въ голову, что видно кто нибудь призналъ пѣтуха, да разсказалъ всѣмъ, что чужой это, да можетъ еще, думаетъ, хотятъ и меня поймать, да представить съ поличнымъ?.. Пустился прочь съ базара; а за нимъ слѣдомъ ребятишки, кричатъ на него, укаютъ и хохочутъ пострѣлы, точно надъ какимъ дуракомъ...
   Ушелъ-таки пономарь; идетъ домой и все ломаетъ голову, что это съ нимъ попритчилось?.. Ужъ не пѣтухъ ли, думаетъ, причиной?.. поймала, онъ ночью... въ церквѣ... при покойникѣ.... кто его знаетъ, ужъ полно пѣтухъ ли это, не душа ли грѣшная?..
   Посмотрѣлъ на пѣтуха... и въ самомъ дѣлѣ странный пѣтухъ; глаза у него такъ и сверкаютъ, и смотритъ онъ ими зорко, какъ будто хочетъ съѣсть, или покрайности выругать!.. Страхъ взялъ пономаря, шелъ онъ въ эту пору по рощицѣ, около пруда, одинъ-одинехонекъ, такъ не думая долго какъ шваркнетъ пѣтуха въ воду!.. такъ и тутъ бѣда: не тонетъ, сатанинское сѣмя, вынырнулъ на верьхъ да къ берегу и карапкается.... пономаря въ потъ бросило, схватилъ съ земли хворостину и ну пугать да хлестать по водѣ... такъ, говоритъ, бился-бился, насилу смогъ утопить, лѣзетъ на берегъ да и все тутъ!..
   Пришелъ домой пономарь, состраху насилу оправился и не хотѣлъ никому разсказывать о такомъ удивительномъ случаѣ. .
   Да разъ приходитъ къ нему въ гости одинъ знакомый зажиточный мужичекъ; вотъ поговоривши о томъ-о семъ онъ и спрашиваетъ пономаря: "скажи пожалуйста, Викулъ Макѣичь, что это тебѣ намедни на базарѣ чудить вздумалось? Выпилъ ты что ли лишнее?.."
   -- Когда на базарѣ?
   "Да намедни, въ пятницу; въ сосѣднемъ селѣ."
   -- А что я тамъ чудилъ?
   "Какъ? неужели не помнишь?.. Да ты переморилъ сосмѣха весь базаръ; да и себя, не обезсудь, пострамилъ-таки порядочно!.. неужели ты ничего не помнишь?"
   -- Ничего! разскажи, что же я тамъ дѣлалъ?
   "Да ты пришелъ больно не въ трезвомъ видѣ, ходилъ какъ шальной по базару, пошатываясь изъ стороны въ сторону и знакомыхъ не узнавалъ; мимо меня разъ пять прошелъ; я тебѣ кивалъ-кивалъ -- уйди-молъ домой! ты и не смотришь.... кафтанишка на тебѣ какой-то изпачканой, да еще тьпфу! дурно сказать!.. положилъ ты себѣ на руку коровій пометъ и пристаешь ко всѣмъ, его показывая: "купи, иль давай на куръ смѣняемся!... признаться, надъ тобою таки-потѣшились, и я хоть жалко тебя было, а согрѣшилъ, посмѣялся-таки!"
   Такъ и ахнулъ пономарь, выслушивши эту исторію, и не потаилъ грѣха больше, все разсказалъ мужичку: какъ пѣтуха добылъ и что его онъ въ то время по базару носилъ, а не другое что... и уже не придумаетъ, отъ чего такая морока случилася.
   Мужичокъ видно слыхалъ и припомнилъ, что дѣйствительно-де видно это отъ пѣтуха сталося, и что видно онъ у покойника лежалъ подъ-мышкою.
   -- ну, сказалъ пономарь, правда, пожалѣлъ я его какъ утопилъ, а теперь вижу, что туда ему и дорога!
  

6.
ПРИЗЫВАНІЕ НЕЧИСТАГО.

   Да малоли какія дѣла творитъ сила нечистая...
   Разъ, въ святки, собрались дѣвушки играть, играли, гадали про суженыхъ, разнымъ образомъ накликали лукаваго; а около двѣнадцати - этакъ часовъ, одна и вздумала: "э, постойте, подружки!.. если хотите нечистый самъ къ намъ явится -- и все разскажетъ, что мы у него ни спросимъ; хотители?" которыя боялись, отнѣкивались; а которыя посмѣлѣе были, тѣ просить начали: давай, сдѣлаемъ!.. а послѣ и всѣ изъ любопытства пристали: давай сдѣлаемъ!
   На ту пору во всемъ домѣ были только дѣвушки, да съ ними старушка, бабушка; она сидѣла поодаль, пряла себѣ и не видѣла, что дѣвушки творятъ, не то, можетъ быть, запретила бы имъ такія шутки.
   Вотъ дѣвушки и принялись звать нечистаго... а какъ онѣ это сдѣлали, я вамъ разскажу сей часъ: взяли онѣ, но совѣту своей подружки, щетку, положили ее на порогъ и стали ее ругать и проклинать всякимъ манеромъ... ругали такою Гранью, что неприлично сказать, и проклинали такими страшными проклятіями, что и самимъ становилось ужасно!.. Ругали-ругали такъ щетку нѣсколько времени, потомъ выбросили ее за порогъ въ сѣни, притворили дверь и начали ожидать, что будетъ изъ этого...
   Немного погодя, начало что-то возиться въ сѣняхъ, прежде тихо, потомъ все шибче и шибче, послышалось тяжелое сопѣнье, и что-то заворочалось, какъ будто лошадь поднималась на ноги такъ, что вида полъ трясся.. Дѣвушки перепугались не на шутку; боятся взглянуть, что тамъ такое; стали просить старушку:
   -- Бабушка!.. Что-то въ сѣняхъ возится... насъ страхъ беретъ; посмотри, поди, голубушка-бабушка!
   "И! ну да чему тамъ возиться?. отворите дверь да взгляните."
   -- Боимся, бабушка, страшно.
   "Чего страшно?... видно теленокъ забрелъ съ надворья; кто нибудь хлѣвъ растворилъ."
   -- Посмотри, бабушка-голубушка.
   Летала бабушка съ донца, пошла къ двери, сотворила крестное знаменіе, старушка была набожная, безъ молитвы ни чего не дѣлала; растворила дверь... какъ глянула въ сѣнцы, такъ у ней ноги и подкосилися... насилу-насилу могла вымолвить: Господи помилуй! да захлопнуть дверь.
   Увидѣвъ это, кинулись дѣвушки къ двери припереть, такъ и крюкъ не наложатъ, такъ за руки словно кто трясетъ..
   Что же увидѣла бабушка?.. послѣ разсказывала: представьте себѣ: черная свинья, ростомъ съ большаго жеребенка... щетина копромъ торчитъ во всѣ стороны; а глаза, какъ огненные, такъ и горятъ!..
   Какъ старушка поопомнилась и спрашиваетъ шопотомъ у дѣвушекъ: что вы это злодѣйки надѣлали?.. Видно призывали вражію силу?
   "Виноваты, бабушка, согрѣшили..." едва-едва промолвили дѣвушки блѣдныя какъ полотно, уцѣпившись одна за другую и трясяся какъ въ лихорадкѣ.
   Не успѣли они такъ перешепнуться между собою, какъ раздалось страшное хрюканье, отъ котораго задрожалъ весь покои... Старушка перекрестила дверь, такъ не беретъ: хрюканье опять раздалось страшное и слышно, какъ дьявольскій оборотень лезетъ въ двери.
   Перепугалась и старушка, а про дѣвушекъ и говорить нечего: мертвецы-мертвецами, хоть въ гробъ клади!
   А между тѣмъ все слышнѣе, какъ проклятое отродье приступаетъ къ двери.
   Старушка перекрестилась, оплюнулась, еще перекрестилась, сѣла на донце и у же сама принялась морочить силу нечистую. Вотъ какъ это было, слушайте:
   "А что дѣвушки" такъ начала старушка "вы меня просили разсказать какъ мы ленъ сѣяли!.. послушайте!.."
   Какъ старушка заговоритъ, хрюканье умолкнетъ, а какъ перестанетъ, то начнется опять и опять нечистый въ образѣ страшной свиньи лезетъ къ двери.
   "Вотъ посѣяли мы ленъ; уродился онъ; зазеленѣлъ, выросъ и зрѣть началъ."
   Остановилась старушка; свинья опять захрюкала; старушка опять начала:
   "Пошли мы его собирать, собрали; стали въ деревянныхъ ступахъ толочь...
   "Отолкли, разостлали по землѣ на нѣсколько дней, потомъ взяли-просушили и мять его начали...
   "Перемяли хорошехонько, сдѣлали ленъ чистымъ что шелкъ; разчесали-разгладили; навязали въ кудели и прясть принялись"
   "Пряли долго, да пряли тонко... ниточки были длинныя и крѣпкія; собирали мы ихъ съ веретенъ да въ мотки сматывали...
   "Стали мы тѣ моточки еще бѣлить: двѣнадцать зорь разстилали по зеленой травѣ, напитывали ихъ росою, сушили солнышкомъ...
   "Собрали моточки, смотали клубочки, принесли ткацкій станъ; основу заправили, утокъ намотали въ челнокъ и начали ткать красна тонкія..."
   Долго такъ разсказывала старушка: какъ они соткавши холстъ, опять бѣлили его, какъ шили себѣ сорочки и красной бумагой выстрачивали; какъ дѣвушка Maвруша сшила себѣ сорочку новую, какъ она ее разорвала, измарала, въ хороводѣ съ парнями играючи; какъ мать ее бранила и что говорила ей; какъ дѣвушка Марфуша замужъ пошла и совѣтъ матери выполнила, какъ народились дѣти у Марѳуши и прочее... долго-долго тянула старушка свою исторію.
   А сила нечистая все слушала; перестанетъ говорить старушка, свинья къ двери лѣзетъ; начнетъ говорить, свинья остановится.
   Говорила-говорила старушка такъ, вдругъ пѣтухъ запѣлъ кукареку... грохнулась и провалилась сила нечистая!.. А старушка перекрестилась и стала молитву творить; она только пѣтушинаго пѣнья и дожидалася.
   Потазала-таки старушка красныхъ дѣвушекъ за ихнюю шутку съ нечистою силою.
   Да дѣвушки и сами, избавившись такой страшной бѣды, заклялись закаялись навсегда призывать силу нечистую. Дьяволъ шутить не любитъ, пожелай только съ нимъ увидѣться душа христіанская, то отъ него и не отдѣлаешься.
  

7.
ВЪ ДОБРЫЙ ЧАСЪ МОЛВИТЬ, ВЪ ХУДОЙ ПОМОЛЧАТЬ.

   Вотъ мы, часто случается, такъ приговариваемъ; и точно вѣдь, какъ увѣряютъ люди знающіе, есть часы и худые и добрые... начни напримѣръ дѣло какое да не въ добрый часъ, то будь оно не мудрое, а никакъ ты его не сдѣлаешь, ладишь-ладишь, выходитъ дрянь такая, хоть брось!
   Такъ люди знающіе и дѣлаютъ: если у нихъ что не ладится, то они оставятъ свою работу на нѣсколько времени, это у нихъ называется перечасовать, то есть переждать дурной часъ, въ который дѣло начато. И дѣйствительно: переждавши этакъ, примутся за дѣло... тѣ же руки, та же работа, а идетъ иначе!
   Это еще ничего, коли дѣло не удается, а то бываетъ порой, что въ такой недобрый часъ, да скажешь слово недоброе, такъ тогда и простись: лукавый тутъ же воспользуется этимъ и настряпаетъ тебѣ, что послѣ и раскаешься, что такое слово вымолвилъ, да ужъ не воротишь.
   Вотъ, къ примѣру, было разъ: мужичекъ смотритъ въ окно и видитъ, что его теленокъ вышелъ изъ воротъ на улицу, а дождь шелъ и слякоть страшная, да и дѣло къ вечеру; надо загнать животину, а выйти не хочется, грязно. Мужичокъ и кричалъ и махалъ руками на теленка, какъ только еще онъ показалъ изъ воротъ голову, теленокъ не слушаетъ, идетъ на улицу, и вышелъ-таки. Мужичекъ разсердившись и закричалъ изъ окна: "экой проклятый, волкъ те зарѣжь!" Въ одну минуту выскочилъ волкъ изъ избы и задавилъ теленка до смерти. А откуда волку зайти въ село?.. Вѣстимо это нечистый явился, когда мужичекъ въ недобрый часъ сказалъ такое слово не доброе не обмолвившись.
   Такъ-то разъ одна мать выбранила свое дитя, въ такой злой часъ, да еще примолвила: возьми-дескать тебя нечистый! А вѣдь вы знаете, что слова матери для дитяти великое дѣло. Благословеніе матери даетъ дитятѣ счастіе на цѣлую жизнь, а если, оборони Господи, заслужитъ дитя отъ матери проклятіе; то не жди оно счастія и радости ни въ этой жизни ни въ будущей. Бываютъ матери неразумныя, которыя за пустое дѣло часто бранятъ дѣтей своихъ недобрыми словами... иной разъ дитя разкричится, можетъ оно болѣетъ, чѣмъ бы пожалѣть, а недобрая мать и выбранитъ, да иногда еще какъ, страшно и молвить, скажетъ: анаѳема, провались ты, возьми тебя нечистый, и прочее... конечно мать послѣ одумается и раскается, а всежъ на дитя, во вредъ ему, ложится такое злое слово!
   Вотъ такъ-то одна мать разъ... Устала она-что ли отъ трудовъ и ложится отдохнуть, а ребенокъ ея расплакался на ту пору... Унимала-унимала она его, не перестаетъ; она и выговорила въ сердцахъ: "о непутный, возьми тебя нечистая сила!" Ребенокъ, какъ будто къ слову, вдругъ и затихъ; мать обрадовалась и легла уснуть, не сотворивъ надъ нимъ и молитвы послѣ такого слова.
   Л видно слово это было сказано не въ добрый часъ, какъ сами увидите... отвѣчать бы ей Богу за такой великій грѣхъ, да видно по молитвамъ родителей Господь ее помиловалъ.
   Только она легла и начала-было засыпать, да неловко что-то вдругъ стало ей, словно тяжесть какая налегла на сердце. Не вставая съ мѣста, она обернулась отъ стѣны къ колыбели, взглянула въ полглаза на ребенка, что же она увидѣла?.. Полъ разступился и изъ подъ него вышла огромная, блѣдная женщина, вся въ бѣломъ, съ распущенными волосами... вышла, остановилась неподалеку отъ колыбели и стала протягивать руки къ ребенку, чтобы взять его...
   Мать, увидя это, окаменѣла, хочетъ вскрикнуть, не можетъ, а блѣдная женщина все ближе и ближе протягиваетъ руки... уже достала до ребенка, хочетъ взять...
   Въ это мгновеніе вспомнила мать свой великій грѣхъ и взвизгнула самымъ страшнымъ, отчаяннымъ голосомъ, такъ что рядомъ избахъ въ двухъ ее слышали, какъ разсказывали послѣ; привидѣніе изчезло: мать вскочила къ ребенку, начала крестить его, читать надъ нимъ молитву, и упавъ на колѣни передъ образомъ, принесла со слезами раскаяніе въ своемъ грѣхѣ, и даже послѣ не могла безъ слезъ вспомнить, какъ Богъ наказалъ се за злое слово.
   Осмотрѣлась, говоритъ, все было попрежнему: ребенокъ не тронутъ, полъ не поврежденъ, такой же, какъ и былъ, а такъ, говоритъ, живо помню привидѣніе, какъ будто и теперь еще его передъ собою вижу.
  

8.
ПРИКЛЮЧЕНІЕ СО СКРЯГОЮ.

   Иногда не вѣрятъ, что нечистый можетъ примѣрно завести куда нибудь хмѣльнаго человѣка, или иную проказу сдѣлать надъ нимъ, да что тутъ мудренаго: не только пьянство, а и всякая другая грѣшная страсть предаетъ человѣка въ руки сатаны... Однажды и не съ хмѣльнымъ.
   Жилъ-былъ одинъ человѣкъ, уже пожилой, лѣтъ-этакъ пятидесяти. Былъ онъ прежде человѣкъ торговый, а какъ сталъ постарше, то сдалъ свою лавку и товаръ, собралъ деньги и сталъ ихъ отдавать подъ залогъ разнымъ людямъ. Ну, ужъ извѣстно, кто занимается такимъ дѣломъ, тотъ часто довольно таки беретъ грѣха на душу: если бѣдный человѣкъ не въ силахъ заплатить, то и съ залогомъ простись, ростовщикъ уже завладѣетъ: ему что за дѣло, хоть пойди по міру; онъ говоритъ: "я не виноватъ, мое дѣло правое, вольно занимать, когда не знаешь навѣрное можешь ли отдать!" И сдѣлавши разъ-другой такъ, онъ уже привыкнетъ и станетъ послѣ вовсе несправедливо оттягивать чужое, или, въ крайности, ростъ брать такой, что иному и жиду было бы совѣстно... и этакой человѣкъ такъ прилѣпится къ деньгамъ, что будутъ они ему на свѣтѣ милѣе жизни, не только другаго чего... радъ самъ три дня ничего не ѣсть, лишь бы отложить себѣ въ сундукъ лишній рубль.
   Потъ этотъ, про котораго я вамъ началъ говорить, и сталъ именно таковъ скряга-скрягою: въ гостяхъ ли онъ, дома ли, въ церквѣ ли, у него только и на умѣ, что деньги, только и думаетъ, какъ бы скопить еще побольше, а кому и копилъ? Одинъ-одинешенекъ и душою и тѣломъ, да подижъ ты, всегда такъ, уже кого осѣтитъ нечистый, тотъ потеряетъ всякое размышленіе.
   Пріѣхалъ разъ къ этому скрягѣ его родной племянникъ; пріѣхалъ онъ издалека по дѣлу въ городъ. Племянникъ была, тоже самъ человѣкъ достаточный, такъ дядя конечно и принялъ его ласково. Погостилъ племянника, дня съ три и понадобились ему деньги, рублей этакъ сотъ съ пять... онъ и думаетъ попросить взаемъ у дяди: дядюшка де богатъ, авось не откажетъ... и судитъ посебѣ: случись-дескать ему ко мнѣ пріѣхать да понуждаться въ деньгахъ, я ни слова не скажу, тотчасъ дамъ. Онъ и попросилъ: "Дядюшка, одолжите мнѣ пять сотъ рублей, денегъ у меня съ собою нѣтъ а по моему дѣлу теперь понадобились; я какъ только возвращусь домой, тотчасъ вамъ пришлю съ благодарностію."
   Дядя было сначала такъ и сякъ: время плохое, денегъ нѣтъ, всѣ въ чужихъ рукахъ... а послѣ одумался, совѣстно: всѣ знаютъ, что видно де есть деньги, когда ссужаетъ другихъ, да при томъ же знаетъ, что племянникъ и самъ съ состояніемъ, не обманетъ изъ такихъ пустяковъ, а при случаѣ и самъ еще пригодится, можетъ быть... подумалъ-подумалъ старикъ, ну да хорошо, говоритъ, постараюсь, достану; только, пожалуйста, не задерживай, поскорѣе обратно пришли! "Этакой скряга", подумалъ племянникъ; а такъ-какъ деньги были очень нужны, то ни слова не сказалъ старику про его скупость, а поблагодарилъ его и обѣщался непремѣнно доставить обратно очень въ короткое время.
   Взялъ деньги племянникъ, истратилъ ихъ куда нужно, простился со старикомъ и уѣхалъ обѣщаясь, тотчасъ по проѣздѣ, прислать эти деньги обратно.
   Но нерѣдко случается, что и честный человѣкъ обѣщается, да не можетъ исполнить во время, въ особенности денежное дѣло; только отъявленный богачь можетъ въ назначенный срокъ вынуть, да и положить на столъ сколько надобно, а у человѣка средней руки вдругъ Богъ знаетъ откуда найдется тысяча разныхъ мѣстъ, куда деньги дѣть и невольно принужденъ бываетъ просрочить, такъ и тутъ.
   Старикъ, еще отдавая деньги, боялся разстаться съ ними, но какъ пришло время, а племянникъ денегъ не шлетъ, то старикъ крѣпко задумался: ужъ получитъ ли ихъ, вѣрно не получитъ, можетъ племянникъ обманулъ, или можетъ умеръ на дорогѣ: ему не жалко племянника, а пяти-то-сотъ жалко; пропали, думаетъ, денежки!..
   Прошло еще день, два, старикъ и отъ ѣды отсталъ, и сна ему нѣтъ, только и думаетъ о пяти стахъ рублей.
   Вотъ этакъ еще два дня прошло; тошно пришло старику, въ постелю почти слегъ, лежитъ онѣ разъ такъ и все про деньги думаетъ.... вдругъ отворилась дверь... глядь старикъ, племянникъ стоитъ передъ нимъ "Здравствуйте, дядюшка!" Ахъ, родной ты мой! Старикъ вскочилъ отъ радости, что это про тебя ни слуху ни духу?
   "Извините, дядюшка; такое дрянное обстоятельство, извините, задержалъ я ваши деньги; вы, я думаю, гнѣваетеся?"
   -- И, ничего; свои люди, сочтемся... ну что, какъ ты: разжился ли теперь? понравился ли?
   "Какъ же, дядюшка; я теперь пожалуй хоть вамъ взаемъ дамъ, если угодно."
   -- Ну вотъ это ладно; очень радъ, что твои дѣлишки поправились... Что жъ ты, одинъ чтоли пріѣхалъ?
   "Одинъ, дядюшка, и остановился, признаться, у своего знакомаго, съ которымъ имѣю дѣла... къ вамъ теперь попалъ невзначай, мимо шелъ, и денегъ съ собою не захватилъ; если вамъ угодно, то пожалуйте ко мнѣ; недалеко отъ васъ; я вамъ тотчасъ же и деньги отдамъ."
   -- Пожалуй, пожалуй, почему не пойти: мнѣ любопытно посмотрѣть, какъ ты живешь, у кого, хорошоль помѣстился!..
   Сталъ старикъ собираться идти съ племянникомъ, и не то ему, что бы хотѣлось посмотрѣть, какъ онъ живетъ, а хотѣлось душу то свою отвести, деньги получить скорѣй.
   Вотъ пошли; кажется точно не далеко, и дорога знакомая, а идутъ долго; старикъ пріусталъ, а племянникъ подпускаетъ дорогой разныя исторіи, тѣшитъ дядю, разсказываетъ, какъ онъ деньги его употребилъ, какой барышь получилъ и прочее. .
   Пришли наконецъ. Видитъ старикъ огромный каменный домъ, съ крыльцомъ чугуннымъ; вошли -- полы лаковые, вездѣ такое богатство... у дяди глаза разбѣжались. Ай племянникъ; славная квартира, ну съ кѣмъ же ты тутъ живешь?
   "Да со своимъ товарищемъ; онъ видно ушелъ куда-то; присядьте дядюшка!.. не прикажете ли васъ чайкомъ попотчивать?"
   -- Нѣтъ, покорно благодарю.
   У старика не то на умѣ: ему какъ бы деньги-то поскорѣе... Оглядываетъ комнату, дивится богатству, а самъ-таки спрашиваетъ: что же ты мнѣ, какими деньгами дашь, ассигнаціями чтоль?
   "Да какими вамъ будетъ угодно, дядюшка."
   -- То-то, братъ; пожалуйста не арабчиками, а если арабчиками, такъ развѣ съ вѣсу... Старикъ и тутъ думаетъ, нельзя ли попользоваться чѣмъ.
   "Какъ вамъ угодно, дядюшка. Вотъ и деньги!" И вытряхнулъ племянникъ на столъ цѣлый мѣшокъ червонцевъ... да всѣ новенькіе, ясненькіе... у старика глаза глядя на нихъ такъ и горятъ.
   -- Ай, ай, племянничекъ, да какъ ты разжился, ну, слава тебѣ, Господи! и перекрестился старикъ...
   Вдругъ трахъ-тарарахъ!.. ни племянника, ни денегъ, ни комнаты, все словно провалилося... Очутился старикъ въ потьмахъ, сердце у него такъ и обмерло... слушаетъ, щупаетъ кругомъ... чуетъ, что сидитъ на чемъ-то жесткомъ, внизу вода журчитъ...
   Старикъ давай молитву творить; оглядываетъ кругомъ; боится шевельнуться, вѣтеръ сквозной такъ его и продуваетъ, а темно, ничего не разсмотришь; нащупалъ около себя бревна какія то, Господь знаетъ куда попалъ!
   Ужъ долго-долго спустя, когда глаза немного поприглядѣлися и старикъ очувствовался хорошенько, смотритъ... сидитъ онъ на сваѣ, подъ деревяннымъ мостомъ, а подъ какимъ Богъ вѣдаетъ.
   Дрожь взяла старика; давай онъ кричать, что силъ было; кричалъ-кричалъ, насилу-то услышали: часовой къ счастію не вдалекѣ стоялъ. ну, пока собирали людей, фонарь принесли, покуда различили откуда человѣческій голосъ идетъ, старикъ все сидѣлъ, дрогъ, да кричалъ.
   Вытащили его изъ подъ моста, проводили домой... слегъ старикъ въ постелю отъ настоящей болѣзни, раскаялся въ своемъ скряжничествѣ и прочихъ грѣхахъ.... Племянникъ приѣхалъ къ дядѣ съ деньгами, а тотъ уже лежитъ на столѣ и все свое имущество отказалъ частію племяннику, частію просилъ передъ смертью употребить на разныя дѣла богоугодныя. .
   Такъ вотъ нечистая сила какія иногда творитъ дѣла надъ тѣмъ, кто сильно прилѣпится къ чему нибудь житейскому, да- забудетъ о спасеніи души своей.
  

9.
НЕЧИСТЫЙ ВО ВРЕМЯ ГРОЗЫ.

   Страшно бываетъ для насъ грѣшныхъ, когда подымается гроза; молнія начнетъ сверкать такимъ блескомъ, какаго никакимъ человѣческимъ искуствомъ произвести нельзя... громъ потрясаетъ все небо перекатными звуками, или ударяетъ внезапно и раскатывается со страшнымъ гуломъ...
   Тутъ всякій невольно вспоминаетъ свои прегрѣшенія, всякій думаетъ, что его можетъ убить въ одно мгновеніе.
   Люди благочестивые, тѣ молятся въ это время, зажигаютъ свѣчи предъ иконами, или читаютъ священныя книги. Да и всякому православному христіанину такъ слѣдуетъ: мы часто забываемся въ своихъ суетахъ, такъ громъ въ эти минуты напоминаетъ намъ часъ смертный.
   А если кто въ такое страшное время не оставляетъ своихъ заботъ, или, что еще хуже, предается какимъ нибудь увеселеніямъ, а пожалуй еще и чему ни будь развратному, то онъ-то именно и погибнетъ скорѣе всѣхъ.
   Люди разумные разсказываютъ, что нечистый во время грозы бѣгаетъ отъ небесныхъ стрѣлъ и ищетъ мѣста, гдѣбы укрыться... всего же больше старается онъ въ это время пріютиться къ человѣку, потому что знаетъ: человѣкъ есть любимое Божіе созданіе и что его скорѣе другихъ пощадятъ громовыя стрѣлы. Вотъ и бѣгаетъ нечистый туда и сюда, во время грозы, а какъ люди, конечно, хоть грѣшны, но все же чувствуютъ страхъ Божій и раскаяніе, крестятся и творятъ молитвы во время грома, такъ нечистому къ нимъ прикоснуться нельзя, то онъ съ большимъ стараніемъ ищетъ, нѣтъ ли какого человѣка, который бы забылъ о Богѣ въ эту минуту, и если найдетъ, то сейчасъ скрывается въ него, и стрѣлы небесныя стремясь за нечистымъ убиваютъ грѣшника.
   Такъ разъ въ одно время поднялась сильная гроза... Всѣ кто куда попрятались, кто былъ въ покояхъ, тѣ притворили окна и даже ставни, а кто случился на улицѣ, тѣ попрятались подъ навѣсъ, подъ крыши и куда пришлося, покуда гроза пройдетъ.
   Вотъ только откуда ни возьмись бѣгаетъ по улицѣ мальчишка, да такой гадкой, черной, рябой... бѣгаетъ но улицѣ, а молнія такъ за нимъ слѣдомъ и разстилается, а громъ такъ и реветъ безъ умолку. Мальчишка подбѣжитъ то къ одному, то къ другому, наровитъ схорониться подъ платье и кричитъ: "спрячь, спрячь, дядюшка!" кто его прочь гонитъ, кто говоритъ ему: перекристись! перекрестись! Такъ не слушаетъ скверный мальчишка, бѣгаетъ взадъ да впередъ то къ одному, то къ другому.... Всѣ крестятся, молитвы творятъ... молнія такъ безпрерывно и сверкаетъ, а мальчишка все шныряетъ между народа, все кричитъ то къ одному, то къ другому подбѣгаючи: "спрячь, дядюшка, спрячь!" а самъ негодный не крестится.
   Идетъ на ту пору какой-то мужичекъ, мастеровой что ли, или такъ какой деревенскій, да такой хмѣльной, не въ осужденіе сказать, что едва-едва на ногахъ стоитъ, и не думаетъ сотворить крестнаго знаменія, какъ будто не слышитъ, что гроза все сильнѣе и сильнѣе...
   Мальчишка кинулся къ нему, уцѣпился за его кафтанъ и давай кутаться и кричать: "спрячь, дядюшка, спрячь!"" Чемъ бы въ эту минуту перекреститься, да и мальчишку-то бы перекрестить, а онъ отталкивая его еще выругалъ нечестивымъ словомъ... какъ вдругъ сверкнетъ молнія, грянетъ громъ такъ сильно, что многіе со страха попадали...
   Взглянули послѣ, лежитъ мужичекъ мертвый, а гадкій мальчишка изчезъ, точно его и не было! Тутъ конечно всякій догадался, что это былъ ни кто другой въ образѣ мальчишки, какъ самъ нечистый.
  

10.
КНИГИ ДУХОПРИЗЫВАТЕЛЬНЫЯ.

   Бываетъ и такъ иногда, что иной и не отдававъ души дьяволу можетъ по своему произволенію призвать его да пожалуй еще и заставить работать что нибудь...
   Есть, какъ говорятъ, такія книги, оставшіяся отъ людей, которые, сдружившись съ нечистымъ, развѣдали отъ него кое что, и все записывали, а сами послѣ померли, такъ кому послучаю достанется такая книга, тотъ и можетъ чрезъ нее дѣлать разныя штуки и смѣшныя и страшныя; кто не пойметъ, что въ нихъ написано и для чего, тотъ лучше и не берись, а не то можетъ и самъ погибнуть, употребляя не умѣючи такую книгу.
   Разъ одинъ человѣкъ зашелъ къ своему пріятелю въ гости, а того дома нѣтъ; онъ и остался его подождать, пока придетъ. Увидѣлъ онъ, лежитъ на столѣ книга, онъ и взялъ ее почитать отъ скуки, а книга-то была именно изъ такихъ, про которыя я вамъ разсказывалъ (Пріятель-то этаго человѣка видно зналъ въ ней толкъ и должно быть иногда почитывалъ, да никому не казалъ, запиралъ, а на эту пору позабылъ запереть). Раскрылъ книгу гость, читаетъ... и чудно ему стало: тамъ на всѣхъ страницахъ, только одно написано: "въ крымъ по капусту, въ крымъ по капусту!" Что это, думаетъ онъ, за безтолковщина, къ чему это? вертѣлъ-вертѣлъ книгу въ рукахъ, да смѣючись про себя и началъ читать въ слуха.... "въ крымъ но капусту, въ крымъ по капусту, прочелъ такъ нѣсколько разъ, взглянулъ -- передъ нимъ капуста!.. взглянулъ на другую сторону -- и тамъ капуста, на третью и тамъ капуста... Куда ни обернется, кругомъ капуста... и все ее становится больше и больше, гость бы уйти, нельзя: невидать ни дверей ни оконъ, все только капуста, и все ее прибываетъ, все больше, и больше... ужъ тѣсно ему, повернуться негдѣ... душитъ...
   Къ счастію въ это время вошелъ хозяинъ книги, какъ увидалъ ее въ рукахъ у пріятеля и что тотъ стоитъ, какъ окаменѣлый, такъ и ахнулъ: что ты это дѣлаешь?.. выхватилъ книгу, давай читать посвоему; кто его знаетъ, какъ онъ тамъ читалъ, тѣже слова да не такъ выговаривалъ и въ мигъ капуста пропала, точно ее не было.
   Гость образумившись, началъ было-распрашивать, что это такое, какъ это такъ сдѣлалось; но пріятель спряталъ книгу и говоритъ: "лучше, братъ, не спрашивай: нельзя сказать; эта книга не при насъ съ тобой писана, если я и знаю что по ней, то порою и самъ не радъ этому!"

-----

   Былъ у меня знакомый Михѣй Ильичъ, онъ содержалъ постоялый дворъ; такъ вотъ ему довелось добыть такую книгу.
   Остановился у него одинъ проѣзжій; вдругъ Богъ знаетъ съ чего заболѣлъ и скончался въ домѣ. Михѣй Ильичъ объявилъ какъ водится полиціи; проѣзжаго похоронили, имущество все взяли, описали и опечатали; только осталась послѣ него одна книга, затѣмъ видно и не взята, что она съ виду дѣйствительно никакаго вниманія не стоила, такъ, старая, истертая книжонка, больше ничего!.. И самъ Михѣй Ильичъ, взялъ ее, да и бросилъ на полку, думая отъ скуки когда прочесть, да въ хлопотахъ совеемъ про нее и забылъ.
   Былъ у Михѣя Ильича племянникъ, учился онъ въ школѣ и страшный былъ охотникъ до книгъ; онъ увидалъ эту книгу и взялъ себѣ. Ужъ какъ онъ ее тамъ читалъ, кто его знаетъ, показалъ чтоли кто ему, самъ ли дошелъ, только выучился по этой колдовской книгѣ разнымъ штукамъ... бывало, говорятъ, то и дѣло строитъ какія нибудь проказы: сидятъ всѣ въ горницѣ, онъ почитаетъ что-то въ своей книгѣ... вдругъ, откуда ни возьмется, вода разольется по полу и станетъ прибывать... больше-больше... всѣ кто въ горницѣ, лѣзутъ на лавки, на столы, подбираютъ платья... особенно, говоритъ, смѣшно было на бабъ смотрѣть, извѣстно, народъ трусливый, такъ умора, да и только.
   Или: лежитъ, примѣрно, у порога соломенка, хочешь перешагнуть, вдругъ она растетъ, растетъ, растетъ, а ты ногу поднимаешь выше, выше, выше... пока назадъ не опрокинешься, а взглянешь послѣ, соломенка-какъ соломенка, ничего больше, перешагнешь или наступишь и ничего!
   Иногда возмешь чашку, али стаканъ съ чѣмъ нибудь, хочешь напиться, поднесть къ губамъ... вотъ, между губъ и стакана вдругъ и очутится маленькій баранъ... вотъ такъ и видишь, просто живой баранъ подъ носомъ!.. относишь руку со стаканомъ, онъ все становится больше и больше... какъ отнесешь отъ себя стаканъ такъ, что ужъ больше нельзя, баранъ и лопнетъ, точно мыльный пузырь, и увидишь, что все только морока, больше ничего.
   Михѣй Ильичь говоритъ, что всему этому былъ самъ свидѣтель, да на себѣ испыталъ.
   Только, какъ онъ разсказывалъ, видно въ этой книгѣ, кромѣ смѣтнаго, было тоже что-нибудь и страшное: случилось однажды, что къ племяннику пріѣхалъ въ его отсутствіе братъ изъ другаго села; дожидаясь его, увидѣлъ онъ эту книгу на полкѣ, снялъ се, нашелъ въ ней, какъ самъ послѣ говорилъ, какія-то не Русскія слова, и сталъ читать... такъ вотъ штука, что твоя капуста: что ни выговоритъ, видишь, слово -- мышь и выскочитъ изъ подъ полу -- и ну бѣгать кругомъ... онъ прежде смѣялся этому да дивился только, а послѣ видитъ, что мышей набралось десятка съ три; онъ пересталъ читать и началъ гнать ихъ, только они какъ взвизжатъ, и ну метаться на него... перепугали, говоритъ, проклятыя; онъ напечь, они за нимъ, по стѣнѣ царапкаются... да спасибо братъ скоро пришелъ, такъ опять всю эту дрянь по книгѣ отчиталъ.
  

11.
ПРОѢЗЖІЙ НА НОЧЛЕГѢ.

   А то вотъ одно приключеніе; ужъ черезъ книги оно сдѣлано, или какъ, не знаю; а только больно чудное...
   На одной изъ проѣзжихъ дорогъ... Давно это было, такъ тогда дороги и большія-то были не то что нынче, не обрыты рвомъ, не обсажены деревцами, чтобы не сбиться путнику, тогда бывало, коли видишь слѣдя., то и значитъ, что дорога, а сбился за темнотою, или въ зимнюю пору, то и плутай до тѣхъ поръ, пока Богъ пошлетъ добраго человѣка... Таковы были и большія дороги, а о проселочныхъ и говорить нечего. Можетъ быть, гдѣ вы теперь видите селы да деревни, были лѣса дремучіе, или болота непроходимыя.
   Такъ на такой-то дорогѣ, далеко отъ селенія, стоялъ постоялый дворъ; дворникъ, который содержалъ этотъ дворъ, мужикъ рослый, здоровый, былъ прежде цѣловальникомъ, у него были два сына -- и они только трое жили въ этомъ дворѣ. Шла про нихъ слава очень худая, поговаривали въ околодкѣ, будто у нихъ опасно останавливаться, и что будто-бы случалось, когда ѣдетъ одинъ или двое проѣзжихъ по этой дорогѣ, да остановятся ночевать на этомъ дворѣ, то нерѣдко случалось, что видятъ ихъ пріѣхавшими, а ужъ выѣзжающими обратно и невидлтъ, пропадутъ, точно въ тучу канутъ, ни слуху! Такъ же, что дворникъ, живя съ сыновьями, и не занимаясь ни чѣмъ, кромѣ содержанія двора, богатѣетъ годъ отъ году все болѣе и болѣе; а по тогдашнему времени, доходы на постоялыхъ дворахъ были не больно велики!..
   Ну да какъ это были одни только слухи, а доказать никто не могъ дурнаго, то и говорили и переговаривали разное.
   Случилось проѣзжать одному барину по этой дорогѣ: ѣхалъ онъ изъ далека, только съ однимъ своимъ кучеромъ, на своихъ лошадяхъ и остановился въ полдень въ селеніи кормить лошадей. Баринъ такой доброй, словоохотливый, толковалъ-толковалъ съ хозяиномъ о томъ-о семъ, и спросилъ: "а что, гдѣ мнѣ придется ночевать, если я выѣду этакъ черезъ часъ мѣста?"
   -- Да верстъ за сорокъ, батюшка; въ постояломъ дворѣ; ближе здѣсь и мѣста нѣтъ.
   "А хорошъ дворъ? можно найти что для себя и для лошадей?"
   -- Не-што всего найдешь.... а только лучше бы тебѣ, кормилецъ, здѣсь переночевать. .
   "Отъ чего же?"
   Хозяинъ почесалъ затылокъ и говоритъ: да такъ... слухи нехороши про то мѣсто ходятъ... оно хоть не всякому слуху надо вѣрить, да коли многіе говорятъ, то не ладно! .
   "Э, пустое" говоритъ бояринъ "я ничего не боюсь."
   -- Дай Господь, примолвилъ хозяинъ, проѣхать тебѣ по добру по здорову.
   Бояринъ черезъ часъ собрался и выѣхалъ.
   Такъ и сталося, какъ мужичекъ сказалъ: поздо вечеромъ, часовъ около двѣнадцати, доѣхалъ проѣзжій до постоялаго двора, про который я вамъ говорилъ.
   Въѣхали во дворъ, встрѣли его тотчасъ хозяинъ и сыновья, ребяты расторопные, говорятъ всѣ такъ ласково; а посмотрѣть имъ на рожи... ну, и днемъ страхъ возьметъ, не только вечеромъ: отецъ-старикъ сѣдой, косматый, брови какъ щетины, а глаза сѣрые изъ подъ нихъ такъ и сверкаютъ.... сыновья здоровые мужики съ рыжими курчавыми бородами, и не смотря на то, что говорятъ ласково и вѣжливо, голоса ихъ раздаются точно изъ бочки.
   Проѣзжій взошелъ, взглянулъ на нихъ, и какъ будто ничего не замѣтилъ; веселехонько-себѣ сѣлъ за столъ и началъ раздобарывать о разныхъ разностяхъ. Чрезъ нѣсколько времени вошелъ его кучеръ обогрѣться; баринъ взглянулъ на него и замѣтилъ, что онъ чего-то перепугался, блѣдный, какъ полотно. Баринъ спрашиваетъ: что? убралъ лошадей?.. кучеръ едва-едва вымолвилъ: "убралъ..." губы у него такъ и дрожатъ. Въ это время хозяинъ и сыновья его изъ избы вышли зачѣмъ-то; баринъ и спрашиваетъ своего человѣка: чего онъ такъ перепугался?
   -- Батюшка-баринъ, погибли мы...
   "Отъ чего это?"
   -- Здѣсь разбойники: я видѣлъ кровь на дворѣ подъ-навѣсомъ и не одну кровь, а, кажись, и тѣло мертвое...
   "Это тебѣ почудилось, ты наслушался глупыхъ разсказовъ, тамъ, гдѣ мы останавливались давича."
   -- Какое почудилось, видѣлъ собственными глазами: лежитъ на дворѣ мертвый.... и кони такъ и храпятъ, если не я, то они навѣрное чуютъ что нибудь недоброе.
   "Такъ молчи же, не говори ничего пока; Богъ милостивъ!"
   Только они этакъ перемолвилися со своимъ кучеромъ, вошли двое сыновей хозяина, а немного погодя и самъ старикъ.
   Бояринъ, какъ будто ничего небыло, спрашиваетъ: "нѣтъ ли хозяинъ перекусить чего?..
   -- Какъ не быть, родимый, все есть.
   "Ну вотъ и ладно, коли есть; а у меня есть и фляжка походная." Вынулъ проѣзжій сулейку изъ ларца, который захватилъ съ собой изъ повозки, и говоритъ: "выпьемъ-ко старина, славный травникъ, ну-ко!" налилъ себѣ, перекрестился и выпилъ, поднесъ старику, тотъ не отказался, потомъ сыновьямъ его, не забылъ и своего кучера; а послѣ налилъ себѣ еще въ стаканъ и говоритъ: "ну, выпью же я теперь послѣднюю, покаянную!.." Взялъ въ руки чарку, оборотился къ старику и спрашиваетъ: "Л что, старикъ, давно ты этимъ промыслимъ занимаешься?"
   -- Какимъ?.. постоялый-то дворъ держу?"
   "Нѣтъ, проѣзжихъ-то рѣжешь?... Давно? ."
   У старика глаза засверкали точно у кошки, когда она вдругъ увидитъ передъ собою вспрыгнувшую мышь; вскочилъ онъ съ лавки, а сыновья его, услышавши рѣчи боярина, вскрикнули въ одинъ голосъ: "Чегожъ больше ждать? у него оружія никакаго нѣтъ!" Въ одну минуту схватили топоры -- и взмахнули ими, одинъ надъ бояриномъ, другой надъ его кучеромъ.... Въ это мгновеніе проѣзжій выплеснулъ на земь чарку вина и поставилъ ее на столъ къ верьху дномъ... Всѣ трое: старика, и его оба сына точно окаменѣли, такъ и осталися: старикъ со сжатыми кулаками и съ зубами стиснутыми, а оба сына его топорами замахнувшися...
   "Ну" сказалъ тогда бояринъ своему Кучеру "сотвори молитву, поблагодари Бога, что мы отъ смерти избавились да поди запрягай лошадей, поѣдемъ да пришлемъ кого надо. Этихъ куколъ спровадили куда слѣдуетъ.
   И когда проѣзжій собрался совсемъ, чтобы выѣхать, то вошедши въ избу сказалъ окоченѣвшимъ разбойникамъ: "дожидайтесь же суда царева и Божія! а ты, старикъ, возьми метлу да дворъ мети, поджидай гостей, которые къ тебѣ прибудутъ въ скоромъ времени!"
   Старикъ сошелъ съ мѣста, точно шальной, взялъ метлу и сталъ дворъ месть, какъ проѣзжій сказалъ.
   И какъ проѣзжій пріѣхалъ въ другое село, и разсказалъ тамъ о злодѣяхъ, и пока пріѣхали посланные взять ихъ, они все были въ одномъ положеніи: двое молодыхъ стояли замахнувшися топорами, а старикъ мелъ дворъ нарочно точно шальной.
   Ужъ какъ это проѣзжій сдѣлалъ такое дѣло, Господь его вѣдаетъ, этого онъ никому не сказывалъ.
  

КОНЕЦЪ

   Вамъ чаю извѣстно, люди добрые, что не все-то зовутъ концемъ, гдѣ нѣтъ ничего, а конецъ значитъ порою послѣдовъ, или что нибудь этакое. Примѣрно у торговцевъ что, китайку, али другое что, спросите штуку цѣлую; стало быть конецъ значитъ что нибудь.
   По этому я мою рѣчь послѣднюю и назвалъ концемъ. Угодно вамъ ее перемѣрять глазами со строки на строку, извольте, прочтите-себѣ; а не угодно какъ знаете; читайте пожалуй хоть до этого слова, гдѣ я конецъ вымолвилъ.

-----

   Будетъ други, братцы-товарищи, будетъ. Вотъ вамъ всѣ мои сказки, сколько ихъ только было у меня; теперь полно разсказывать, закаялся; доставалося мнѣ на орѣхи отъ людей грамотныхъ; будетъ и съ нихъ и съ меня. Какъ-то вотъ еще теперь отдѣлаютъ.
   Были, правда, люди добрые, которые мои книжки не черезъ два въ третій, а вполнѣ прочитавши, тѣ сказали таки слово доброе, спасибо имъ; а вотъ эти прочіе захаяли: сказки-де харр-тьпфу!.. дурно вымолвить; что-де въ нихъ толку, къ чему онѣ?
   Съ ученымъ людомъ, вышколеннымъ по заморскому, не спорить стать, ихъ не переговоришь: вишь у нихъ на головахъ шляпы съ лоскомъ, на глазахъ стеклушки синія, на плечахъ кафтаны куцые, все не на Русскую стать; что ни скажи рѣчью простою, все только у нихъ мимо головы скользитъ, а внутрь не заронится; все въ ихъ глазахъ старымъ да мертвымъ кажется, а къ нимъ и прицѣпиться не къ чему, вертлявый народъ!..
   Да и то сказать, я вѣдь не про нихъ мои сказки писалъ, а про людей, которымъ русское слово доступно уму, русская рѣчь доходитъ до сердца.
   И видѣлъ я самъ, братцы-товарищи, видѣлъ я, и больно было мнѣ любо, что нашлись и простые люди, которые книгу и въ руки боятся взять, и такіе читали мои разсказы немудрые и смѣялись отъ души, и смекали про себя, довѣдывались, какой тамъ и смыселъ былъ.
   Разъ такой молодецъ добылъ себѣ мою книжку, да мнѣ же ее и показываетъ: ты, говоритъ, охочь ли читать? Да какъ жемолъ случается... Такъ вотъ, говоритъ, у меня есть книжка, прочти-ко поди, такъ потѣшишься...
   Я взялъ книгу, вижу, ба! знакомая... и ну ее позорить на чемъ свѣтъ стоитъ, какъ тотъ баринъ, что отдѣлывала, ее по печатному: "да что въ ней такое?.. сказки, ока невидаль! маленькіе мы что ли сказки читать... да это знать и писалъ какой полуграмотной... и прочее, что на умъ пришло.
   Анъ простой человѣкъ не податливъ на такое хаянье; взялъ книгу изъ рукъ, покачалъ головой да и вымолвилъ: "эхъ вы, школяры нѣмцы латынщики, заморскіе начетчики!.. ходите въ школу до тѣхъ поръ, пока борода обростетъ, а дѣльной грамоты не понимаете; не заглянувъ въ книгу, ее хаете... Видно не про вашу честь кулебяку ѣсть, а вамъ дай вотрушку заморскую хваленую, воздухомъ чиненую, что съ виду въ ротъ невлѣзетъ, а сомнешь ее, такъ въ ней всего муки щепотки три. Тутъ не въ томъ сила, что сказка написана, а въ томъ, на какую стать, чего ради въ ней что пересказано: тутъ вотъ видишь, примѣрно, сказка о Дурнѣ идетъ, кажется, такихъ глупостей и свѣтъ не производилъ, какіе онъ дѣлывалъ, а посмотри хорошенько, подумайко самъ про себя, такъ увидишь, что много твоихъ пріятелей такіе же почти штуки творятъ, только можетъ на другой ладъ; да и про себя тамъ отыщешь такое дѣло, что подумаешь, не про тебя ли оно и писано!.. Такъ-то, другъ, тутъ рѣчь Русская, попятная, а не то вонъ, что прочее такое, что читаешь покажется слово Русское, а смыслъ заморскій; а здѣсь читай, да и смекай безъ учености, такъ и будетъ такъ!"
   Признаться, братцы-товарищи, слаще пряника было это слово человѣка прямаго Русскаго, который, самъ того не зная, расхвалилъ меня такъ, что я никогда и не надѣялся, хотя, признаться, отъ всей души желалъ. Да, слава тебѣ Господи, у Русскаго человѣка смышленость-таки сыщется, поведи только съ нимъ рѣчь порусски, по своему, а не почухонски, поиностранному.
   Это я, братцы-товарищи, вѣстимо вамъ не ради похвальбы про себя разсказалъ, а разсказалъ дѣло истинное, какъ было оно: зачѣмъ правду таить, когда еще она такая веселая.
   Итакъ я себѣ частенько думаю; прочитаетъ такой человѣкъ Русской сказокъ книжку-другую, прочтетъ третью и четвертую, нечего ему читать, соскучится, попробуетъ прочесть книжку пятую и десятую, доберется до книжекъ поумнѣе сказочной замысловатости... и тогда читать для него будетъ такъ же нужно, какъ нуженъ завтракъ, али чай человѣку Русскому. Эхъ! тогда-то бы я порадовался будь: правда не правда, а я бы все себя тѣмъ потѣшалъ, что кого нибудь книга читать мои простыя сказки заохотили.
   Вотъ уже тутъ самаго конца

КОНЕЦЪ.

  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru