Аннотация: De kleine Johannes.
Перевод с голландского А. Израильсона (1914).
ФредерикъВанъ-Эйденъ
Маленькій Іоганнесъ
Переводъ съ голландскаго А. Израильсона
Москва. Книгоиздательство ПОЛЬЗА В. Антикъ и Кo.
I
Я хочу разсказать вамъ исторію маленькаго Іоганнеса. Мой разсказъ будетъ похожъ на сказку, но онъ -- правда; если же вы не вѣрите, то не читайте дальше, такъ какъ не для васъ я пишу его въ такомъ случаѣ. Вы не должны также напоминать о немъ маленькому Іоганнесу, если встрѣтитесь съ нимъ: -- это огорчитъ его, и я пожалѣю, что разсказалъ вамъ.
Іоганнесъ жилъ въ одномъ старомъ домѣ съ большимъ садомъ. Въ домѣ было много темныхъ коридоровъ, лѣстницъ, каморокъ, кладовыхъ, такъ что въ немъ не трудно было заблудиться. Въ саду повсюду устроены были парники, загородки и оранжереи.
Іоганнесу домъ и садъ казались цѣлымъ обширнымъ міромъ, въ которомъ онъ то и дѣло открывалъ все новыя, неизвѣстныя ему мѣста и давалъ имъ свои названія. Для дома имена эти онъ бралъ изъ міра животныхъ; такъ, тамъ былъ у него гусеничій чердакъ, потому что на немъ онъ выращивалъ гусеницъ, куриная комната, названная такъ потому, что, зайдя какъ - то въ пустую комнату, онъ нашелъ въ ней сидящую въ лукошкѣ на яйцахъ курицу, которая забралась туда, конечно, не сама, а была посажена его матерью. Въ саду у него были -- смородиновая гора, грушевый лѣсъ, земляничная долина и т.д. Въ концѣ же сада было мѣстечко, которое онъ назвалъ раемъ. Оно было дивно прекрасно. Тамъ былъ большой прудъ, въ которомъ плавали бѣлыя водяныя лиліи, на берегу камышъ ласково шелестѣлъ и шептался съ тихимъ вѣтеркомъ, а далеко, по ту сторону пруда, были дюны. Самый рай представлялъ собою маленькую лужайку, окруженную со всѣхъ сторонъ густою чащей кустовъ и деревьевъ и покрытую роскошной, сочной травой. Іоганнесъ любилъ лежать въ этой травѣ и смотрѣть на отдаленныя дюны, виднѣвшіяся за колеблющимся камышомъ.
Теплыми лѣтними вечерами онъ проводилъ тамъ долгіе часы, мечтая Богъ вѣдаетъ о чемъ. Онъ то пристально смотрѣлъ въ глубину прозрачной воды и воображалъ себя на прохладномъ днѣ въ полумракѣ зеленыхъ водорослей, то слѣдилъ взорами за проносящимися вверху надъ дюнами причудливыми облаками, наблюдая, какъ они громоздятся при заходѣ солнца другъ на друга, образуя волшебные замки и таинственные, полные розоваго нѣжнаго мерцанія гроты, въ которые ему иногда страстно хотѣлось проникнуть.
"О, если бы можно было полетѣть туда! -- мечталъ онъ, -- и посмотрѣть, что находится тамъ, дальше, за эти облаками!" Но таинственный огненный гротъ медленно гасъ, и облака расползались по небу, превращались въ мелкія тучки, съ пруда поднимался сырой туманъ, и Іоганнесъ возвращался въ свою темную комнатку въ старый домъ.
Но и тамъ онъ былъ не одинъ. У него былъ отецъ, который любилъ его, была собака по имени Престо и большой котъ -- Симонъ. Отца, конечно, онъ очень любилъ, но и Престо и Симонъ были не послѣдніе въ его симпатіяхъ. Со своимъ Престо онъ даже былъ откровеннѣе, чѣмъ съ отцомъ, а къ коту Симону питалъ чувство глубочайшаго уваженія. -- И неудивительно: Симонъ былъ громаднымъ чернымъ котомъ, съ толстымъ хвостомъ, блестящею шерстью, всегда важный и спокойный, какъ будто преисполненный сознанія своего собственнаго достоинства.
Эта важность и серьезность не покидали его даже тогда, когда онъ, играя, каталъ по землѣ старую пробку, или, усѣвшись за деревомъ, поѣдалъ выброшенную голову селедки.
На рѣзвящагося и прыгающаго Престо онъ всегда поглядывалъ со снисходительнымъ презрѣніемъ, прищуривъ свои зеленые глаза и какъ будто думая: "и чего хорошаго можно ждать отъ этого глупаго животнаго?"
Естественно, что маленькій Іоганнесъ очень уважалъ Симона, но со своимъ веселымъ и подвижнымъ Престо онъ чувствовалъ себя куда лучше. Престо была собака далеко не красивая и простой породы, но чрезвычайно добродушное и умное животное и необыкновенно привязанное къ маленькому Іоганнесу, который бесѣдовалъ съ нимъ, какъ со своимъ другомъ. Стоитъ ли говоритъ о томъ, какъ Іоганнесъ любилъ своего Престо? Но, кромѣ Симона и Престо, Іоганнесъ любилъ многое другое и даже неодушевленные предметы; такъ, онъ любилъ свою полутемную комнату съ маленькими окошками, ея обои, испещренныя прихотливымъ узоромъ какихъ-то невѣдомыхъ растеній; лежа въ постели въ долгіе часы болѣзни или по утрамъ, онъ различалъ тамъ какія-то странныя фигуры и лица; любилъ онъ и свою единственную висѣвшую у него на стѣнѣ картину, на которой изображены были какіе - то чопорные господа, гулявшіе въ чистенькомъ саду съ подстриженными деревьями вдоль прямоугольныхъ прудовъ, на которыхъ били фонтаны и плавали лебеди. Но особенно любилъ онъ свои стѣнные часы. Онъ заводилъ ихъ всегда самъ, а когда они били, онъ считалъ своимъ долгомъ всегда смотрѣть на нихъ, конечно, если не спалъ. Если же случалось, что онъ забывалъ завести ихъ, и часы останавливались, онъ чувствовалъ себя какъ будто виноватымъ передъ ними и даже готовъ былъ просить у нихъ прощенія. Вамъ покажется, можетъ быть, смѣшнымъ, что Іоганнесъ разговаривалъ со всѣми этими предметами, но развѣ вы не говорите сами съ собой? А Іоганнесъ былъ убѣжденъ, что часы и обои понимаютъ его, а втайнѣ онъ надѣялся и ждалъ, что часы или обои заговорятъ съ нимъ.
Въ школѣ, куда ходилъ Іоганнесъ, у него было много товарищей, но близкихъ друзей среди нихъ у него не было. Отецъ Іоганнеса былъ ученый и серьезный человѣкъ. Онъ иногда бралъ Іоганнеса съ собой на свои прогулки по лѣсу или на дюны. Но разговаривали они мало. Іоганнесъ шелъ позади, отставалъ отъ отца, собиралъ цвѣты или ласкалъ своей маленькой рукой грубую кору лѣсныхъ великановъ, которые всегда должны оставаться на одномъ и томъ же мѣстѣ, -- и они благодарили его, шумя своими вершинами. Иногда отецъ чертилъ на пескѣ буквы, и Іоганнесъ складывалъ изъ нихъ слова, или же они останавливались, и отецъ объяснялъ Іоганнесу строенье того или иного растенія или животнаго.
Іоганнесъ любилъ спрашивать. Повсюду онъ видѣлъ и слышалъ многое, что возбуждало его любознательность. Правда, вопросы его были большею частью довольно глупы; онъ спрашивалъ, напримѣръ, почему міръ таковъ, а не иной, почему должны умирать животныя или растенія, возможны ли разныя чудеса, но отецъ Іоганнеса былъ мудръ и не объяснялъ всего, что самъ зналъ. И это было хорошо.
Вечеромъ, передъ сномъ, Іоганнесъ долженъ былъ читать длинную молитву. Этому научила его няня. Онъ упоминалъ въ ней своего отца и Престо. "Симонъ же, -- думалъ онъ, -- въ молитвѣ не нуждается". Кромѣ того, въ ней онъ перечислялъ всѣ свои желанія и надежды, въ заключеніе просилъ о чудѣ и, сказавъ "аминь", долго лежалъ полный ожиданія этого чуда, глядя на рисунки обоевъ, которые въ слабомъ полумракѣ казались еще фантастичнѣе, на блестѣвшую ручку дверей и на часы, откуда это "чудо", конечно, явится скорѣе всего. Но часы однообразно тикали, ручка дверей не двигалась, становилось все темнѣй, и Іоганнесъ засыпалъ, ничего не дождавшись. Но чудо должно случиться, -- это Іоганнесъ зналъ навѣрное.
II
У пруда было душно и тихо. Пурпурно-красное утомленное дневнымъ путемъ солнце, казалось, отдыхало на отдаленной полосѣ дюнъ.
Неподвижная гладь пруда отражала его горящій ликъ почти полностью. А склонившіеся надъ прудомъ буки пользовались этой тишиной, чтобы внимательно наглядѣться на свое отраженье. Одинокая цапля, стоявшая на одной ногѣ промежъ широкихъ листьевъ водяныхъ лилій, засыпала въ этомъ положеніи, забывъ, что пришла сюда половить лягушекъ.
Пришелъ и Іоганнесъ на свою лужайку, чтобы полюбоваться игрой облаковъ. Хлопъ! хлопъ! -- прыгали лягушки въ воду при его появленіи. Гладь пруда зарябило, солнечный ликъ расплылся въ широкія огненныя полосы, а листья буковъ недовольно зашелестѣли, по тому что ихъ самолюбованіе еще не окончилось.
Къ голымъ корнямъ одного изъ буковъ была привязана старая, маленькая лодочка. Іоганнесу было строжайше запрещено пользоваться ею, но сегодня искушеніе было слишкомъ сильно. Облака начали уже громоздиться другъ на друга, образуя фантастичныя, громадныя ворота, въ которыхъ сіяло заходящее солнце, золотыя облачка выстраивались по бокамъ въ ряды, какъ разукрашенная золотомъ и пурпуромъ стража, и вся поверхность пруда пылала тоже пурпуромъ и золотомъ. Среди камышей вспыхивали блестящія огненныя искры. Самъ не зная какъ, Іоганнесъ отвязалъ лодку, Престо прыгнулъ въ нее первый и, прежде чѣмъ Іоганнесъ опомнился, онъ уже плылъ на лодкѣ посреди пруда, медленно двигаясь навстрѣчу заходящему солнцу, и весь залитый его пурпуровымъ свѣтомъ.
Іоганнесъ сидѣлъ на носу лори и глядѣлъ въ глубину свѣтлаго грота. "Вотъ теперь бы имѣть крылья и полетѣть туда!" -- думалъ онъ. Солнце уже зашло. Облака еще горѣли, но на востокѣ небо уже темнѣло, и растущія вдоль восточнаго берега ивы выдѣлялись на темномъ фонѣ неба причудливой кружевной свѣтло-зеленой тканью.
Но чу! Что это? Надъ водой, бороздя ее, пронеслось что-то въ родѣ легкаго вѣтерка. Оно неслось со стороны дюнъ и облачнаго грота. Оглянувшись, Іоганнесъ увидѣлъ на краю своей лодки громадную голубую стрекозу. Подобной онъ еще никогда не видѣлъ. Она сидѣла неподвижно, до крылья ея быстро-быстро дрожали, образуя вокругъ нея большой свѣтло-радужный кругъ, кончавшійся огненнымъ кольцомъ.
"Это должно быть огневикъ, -- подумалъ Іоганнесъ, -- они встрѣчаются очень рѣдко".
Но кольцо расширялось и росло, крылья двигались такъ быстро, что казались свѣтящимся туманнымъ кругомъ, изъ котораго вдругъ на него глянули два темныхъ глаза, а вмѣсто туманнаго круга и стрекозы на краю лодки сидѣло нѣжное, стройное существо въ свѣтло- зеленомъ платьѣ. Вѣнокъ изъ бѣлыхъ вьюнковъ лежалъ на свѣтлой головѣ, а у плечъ виднѣлись прозрачныя крылышки, блестѣвшія всѣми цвѣтами радуги, какъ мыльный пузырь. Дрожь глубокаго восторга охватила Іоганнеса: это было долгожданное чудо. Наконецъ-то оно пришло!
-- Хочешь быть моимъ другомъ? -- прошепталъ онъ.
-- Да, Іоганнесъ! -- послышалось ему въ отвѣтъ, и голосъ этотъ звучалъ, какъ шелестъ камышей или шумъ дождевыхъ капель, стекающихъ съ листьевъ въ лѣсу.
-- Какъ зовутъ тебя? -- спрашивалъ Іоганнесъ.
-- Я родился въ чашечкѣ вьюнка, зови меня поэтому Вьюнкомъ, -- сказалъ Вьюнокъ, улыбаясь и глядя на Іоганнеса такъ довѣрчиво, что сердце его трепетно забилось отъ восторга и счастья.
-- Сегодня день моего рожденія, -- продолжалъ Вьюнокъ, -- я родился здѣсь отъ лучей луны и послѣднихъ лучей солнца. Хотя и говорятъ это Солнце, но это не вѣрно: оно мой отецъ.
Іоганнесъ немедленно рѣшилъ завтра же заявить объ этомъ въ школѣ.
-- Здравствуй, мать! Ахъ, какъ печально она опять глядитъ сегодня!
Вьюнокъ указалъ на востокъ. Большой, блестящій дискъ луны поднимался тамъ по сѣрому небу за кружевной тканью ивъ, которыя теперь темнымъ узоромъ выдѣлялись на ясномъ фонѣ. Но ликъ луны былъ печаленъ.
-- О, мать! Не бойся. Ему-то я могу довѣриться, -- сказалъ Вьюнокъ и, зашевеливъ крылышками, нѣжно погладилъ Іоганнеса по щекѣ цвѣткомъ ириса, который держалъ въ рукѣ.
-- Она недовольна, что я познакомился съ тобой. Ты первый изъ людей, къ которому я пришелъ. Но я вѣрю тебѣ, Іоганнесъ. Ты никогда, никогда не называй людямъ моего имени и не разсказывай имъ обо мнѣ. Обѣщаешь ли ты мнѣ это?
-- Да, Вьюнокъ! -- отвѣтилъ Іоганнесъ тихо. Все это было такъ удивительно, странно для него. Онъ чувствовалъ себя невыразимо счастливымъ и боялся, что вотъ-вотъ все это кончится. Былъ ли это сонъ? Но около него на скамьѣ мирно лежалъ Престо, и онъ чувствовалъ теплое дыханіе своей собаки. Комары, какъ всегда, кружились въ тепломъ вечернемъ воздухѣ, и все вокругъ было такъ ясно, такъ отчетливо видно, что не могло быть сомнѣнія, что все это онъ видитъ наяву. Все время передъ собой онъ видѣлъ Вьюнка, который глядѣлъ на него такъ ласково и довѣрчиво. И снова раздался его милый голосъ:
-- Я часто наблюдалъ за тобой, Іоганнесъ, знаешь откуда? Когда ты наклонялся, чтобы напиться, или смотрѣлъ на плавунцовъ и саламандръ, я сидѣлъ на песчанномъ днѣ пруда среди густыхъ водорослей и слѣдилъ за тобой, но ты, конечно, не могъ замѣтить меня тамъ, -- И Вьюнокъ весело закачался на борту лодки, отгоняя комаровъ цвѣткомъ ириса.
-- А теперь мнѣ хочется поиграть съ тобой. Ты всегда одинъ. Мы будемъ хорошими друзьями, и я разскажу тебѣ много интересныхъ исторій, гораздо интереснѣе тѣхъ, которыя разсказываютъ тебѣ въ школѣ твои учителя. Вѣдь они всѣ рѣшительно ничего не знаютъ, хотя у нихъ и много книгъ; у меня же -- гораздо болѣе достовѣрные источники знаній, чѣмъ книги. Да ты и самъ увидишь и услышишь все. Ты пойдешь со мною?
-- О, Вьюнокъ! Своди меня туда! -- воскликнулъ Іоганнесъ, указывая въ ту сторону, гдѣ изъ облачнаго грота еще сверкали пурпурнымъ блескомъ послѣдніе лучи уже скрывшагося солнца. Эта чудная картина уже начинала меркнуть и заволакиваться сѣрымъ туманомъ, но въ глубинѣ облачнаго грота все еще мерцало свѣтло- розовое сіяніе.
Вьюнокъ посмотрѣлъ на этотъ свѣтъ, золотившій его блѣдное личико и волосы, и кивнулъ головой.
-- Не сейчасъ, Іоганнесъ, не сейчасъ. Ты не долженъ сразу требовать слишкомъ многаго отъ меня. Я самъ еще никогда тамъ не бывалъ у отца.
-- А я всегда вижу отца, -- сказалъ Іоганнесъ.
-- Но это не отецъ твой. Вѣдь мы братья -- ты такъ же, какъ и я, сынъ солнца. Только твоя мать земля, поэтому мы такъ и различны; кромѣ того, ты родился въ домѣ, среди людей, а я въ чашечкѣ вьюнка, что конечно лучше, но мы все же хорошо поймемъ другъ друга, -- и Вьюнокъ прыгнулъ легко съ борта лодки, которая даже не качнулась отъ его движенія, и поцѣловалъ Іоганнеса въ лобъ.
Іоганнесъ почувствовалъ послѣ этого прикосновенія, что онъ какъ будто весь преобразился. Все стало какъ-то яснѣе и понятнѣе для него. Онъ увидѣлъ, что ликъ луны глядѣлъ уже не такъ печально, водяныя лиліи ожили и удивленно и задумчиво посматривали на него. Ему стало сразу понятно, зачѣмъ это комары такъ весело кружатся въ воздухѣ, летая другъ около друга, то поднимаясь, то опускаясь и задѣвая воду своими длинными поясками. Онъ и раньше задумывался надъ этимъ, но теперь все это стало ему гораздо понятнѣе. Онъ слышалъ, что шепталъ камышъ, и на что тихо жаловались деревья послѣ захода солнца.
-- О, Вьюнокъ! Благодарю, благодарю! Это такъ чудно! Конечно, мы хорошо поймемъ другъ друга!
-- Дай мнѣ твою руку, -- сказалъ Вьюнокъ, расправилъ свои крылышки и понесся вмѣстѣ съ Іоганнесомъ среди листьевъ водяныхъ розъ, блестѣвшихъ при свѣтѣ луны. Тамъ и сямъ на нихъ сидѣли лягушки, но онѣ не прыгали теперь въ воду при его приближеніи, а кланялись ему, привѣтствуя его своимъ "ква, ква", на что Іоганнесъ имъ также вѣжливо отвѣчалъ, не желая показаться неучтивымъ.
Лодка скрылась въ камышахъ, а Іоганнесъ полѣзъ вслѣдъ за Вьюнкомъ по высокому тростнику на берегъ. Ему казалось, что онъ сталъ необыкновенно маленькимъ и легкимъ; былъ ли это обманъ? Но онъ не помнилъ, чтобы могъ раньше лазить по стволамъ камыша.
-- Теперь будь внимателенъ, -- сказалъ Вьюнокъ, -- мы съ тобой увидимъ кое-что очень интересное.
Они шли по высокой травѣ, среди темнаго низкорослаго кустарника, черныя тѣни котораго лишь тамъ и сямъ прорѣзывались свѣтлой полоской луннаго свѣта.
-- Прислушивался ты, Іоганнесъ, какъ трещатъ кузнечики на дюнахъ? Кажется, будто они взапуски даютъ концерты, но тебѣ трудно опредѣлить, почему раздается эта музыка? А въ дѣйствительности, они трещатъ совсѣмъ не для своего удовольствія, а это просто сотни маленькихъ кузнечиковъ, которые учатъ уроки въ своей школѣ. Не шуми теперь: мы подходимъ какъ разъ къ такой школѣ.
Тррр... тррр... раздалось вблизи. Кустарникъ порѣдѣлъ, и когда Вьюнокъ раздвинулъ ручкой траву, Іоганнесъ увидѣлъ ярко освѣщенную лужайку, на которой маленькіе сверчки, сидя въ низенькой травѣ дюнъ, учили свои уроки. Тррр... тррр... Большой толстый кузнечикъ-учитель стоялъ впереди и выслушивалъ учениковъ. Каждый по очереди однимъ прыжкомъ подскакивалъ къ учителю и, отвѣтивъ, такимъ же образомъ возвращался на мѣсто; если этому кому-либо не удавалось, учитель сердился на ученика и ставилъ его въ наказаніе подъ грибомъ.
Іоганнесъ понималъ довольно хорошо, о чемъ трещали сверчки, но отвѣты ихъ учителю противорѣчили всему, чему онъ учился въ школѣ. Первымъ былъ урокъ географіи. Сверчки ничего не знали о частяхъ свѣта, -- двадцать шесть дюнъ и два пруда были ихъ міромъ. А о томъ, что находится дальше за предѣлами ихъ, -- говорилъ учитель, -- никто ничего не знаетъ и знать не можетъ, и все, что объ этомъ вамъ разсказывается, -- однѣ только сказки.
Затѣмъ былъ урокъ ботаники. Этотъ предметъ сверчки знали хорошо и твердо, и многіе изъ нихъ получали даже награды, главнымъ образомъ длинные тонкіе стебельки травы. Но больше всего удивила Іоганнеса сверчковая зоологія. Животный міръ раздѣлялся ими на прыгающихъ, летающихъ и ползающихъ. Сверчки и кузнечики, которые могли летать и прыгать, стояли на верхней ступени этой лѣстницы. За ними слѣдовали лягушки. Птицы описывались, какъ нѣчто чрезвычайно отвратительное, вредное и опасное. На самомъ низу у нихъ помѣщался человѣкъ. Это, по ихъ мнѣнію, большое, вредное и мало подвижное животное, стоящее на очень низкой степени развитія, такъ какъ оно не умѣетъ ни хорошо прыгать, ни летать. Къ счастью, оно встрѣчается со сверчками довольно рѣдко. Маленькій кузнечикъ, который никогда еще не видѣлъ человѣка, получилъ отъ своего учителя три удара палочкой за то, что, по ошибкѣ, причислялъ человѣка къ разряду безвредныхъ. Іоганнесу никогда еще не приходилось слышать что-либо подобное.
Вдругъ раздался голосъ учителя. -- Тише! теперь у насъ будетъ урокъ прыганья!
Всѣ сверчки перестали сразу трещать и начали усердно и ловко прыгать и кувыркаться. Толстый учитель прыгалъ передъ ними, подавая примѣръ и поучая ихъ.
Это такъ развеселило и разсмѣшило Іоганнеса, что онъ, забывшись, расхохотался и весело захлопалъ въ ладоши. Въ одно мгновеніе сверчки разсыпались по дюнѣ, и на лужайкѣ воцарилась мертвая тишина.
-- Вотъ что ты надѣлалъ, Іоганнесъ! -- сказалъ Вьюнокъ, -- ты не долженъ вести себя такъ неприлично. Сейчасъ видно, что ты родился среди людей!
-- Мнѣ очень жаль, и я постараюсь впередъ лучше вести себя, -- сказалъ Іоганнесъ, -- но это было такъ смѣшно!
-- Постой, будетъ еще смѣшнѣй! -- сказалъ Вьюнокъ.
Они перешли лужайку и поднялись на дюну съ противоположной стороны. Фу! Какъ трудно было итти по глубокому песку, но когда Іоганнесъ ухватилъ Вьюнка за его легкое платьице, они быстро взобрались наверхъ. На полдорогѣ имъ попалась норка кролика. Хозяинъ ея, высунувъ головку и лапки, казалось, наслаждался ночнымъ воздухомъ. Шиповникъ только-что распустился и началъ цвѣсти, смѣшивая свой тонкій ароматъ съ запахомъ тмина, которымъ заросла почти вся верхушка дюны. Іоганнесъ часто встрѣчалъ кроликовъ, убѣгавшихъ при его приближеніи въ свои норки, и спрашивалъ себя всегда, какъ они тамъ живутъ? много ли ихъ помѣщается въ такой норкѣ? не страшно ли имъ тамъ въ постоянной темнотѣ? Поэтому онъ очень обрадовался, когда Вьюнокъ попросилъ у кролика позволенія осмотрѣть его жилище.
-- Пожалуйста, -- отвѣтилъ кроликъ, -- но сегодня, къ несчастью, въ моей норкѣ назначенъ балъ съ благотворительной цѣлью, и я тамъ не хозяинъ.
-- Увы, увы! -- сказалъ кроликъ соболѣзнующе, -- большое несчастье, его не загладятъ долгіе годы.
Въ тысячѣ прыжковъ отсюда люди построили большое, пребольшое зданіе и поселились въ немъ вмѣстѣ со своими собаками. Отъ этого пострадало семь моихъ родственниковъ, да болѣе двадцати осталось безъ пристанища. Жившему же тамъ кроту и мышамъ пришлось еще хуже: ихъ немилосердно истребляютъ, а также и жабъ. Ну вотъ мы и рѣшили устроить балъ въ пользу пострадавшихъ. Я отдалъ для этого свое помѣщеніе: каждый дѣлаетъ, что можетъ. Нельзя не дѣлиться съ ближними. -- И сострадательный кроликъ, вздохнувъ, потянулъ правой лапкой свое длинное ухо, чтобы осушить свои слезы. Это былъ его носовой платокъ.
Въ травѣ что-то зашуршало, и къ норкѣ приблизилась толстая неуклюжая фигура большой крысы.
Но крыса, не обращая вниманія на Вьюнка, спокойно положила у входа большой спѣлый колосъ ржи, тщательно завернутый въ сухой листокъ и, легко перескочивъ черезъ кролика, вошла въ норку.
-- Не можемъ ли зайти и мы? -- спросилъ Іоганнесъ, котораго разбирало любопытство: -- я тоже хочу дать что-нибудь. -- Онъ вспомнилъ, что у него въ карманѣ лежалъ кусокъ бисквита, но, только вытащивъ его, онъ поразился, какимъ маленькимъ сталъ онъ самъ: онъ едва могъ удержать кусокъ въ своихъ рукахъ и удивлялся, какъ онъ могъ помѣститься въ его карманѣ.
-- Это чрезвычайно рѣдкій и драгоцѣнный даръ -- истинно царскій подарокъ! -- воскликнулъ кроликъ и почтительно посторонился, чтобы пропустить ихъ.
Входъ былъ темный, и Іоганнесъ съ удовольствіемъ пропустилъ Вьюнка впередъ. Но вскорѣ они замѣтили зеленоватый огонекъ, медленно приближавшійся имъ навстрѣчу. Это былъ маленькій свѣтлячокъ, услужливо предложившій имъ свой свѣтъ.
-- Балъ обѣщаетъ быть блестящимъ, -- говорилъ онъ, ползая рядомъ съ ними, -- уже собралось порядочно народу. А вы, вѣроятно, эльфы, не правда ли? -- спросилъ онъ, нѣсколько подозрительно оглядывая Іоганнеса.
-- Да, ты можешь такъ доложить о насъ, -- отвѣтилъ Вьюнокъ.
-- А знаете ли вы, что вашъ король тоже принимаетъ участіе въ праздникѣ?
-- Какъ? Развѣ Оберонъ здѣсь? -- воскликнулъ Вьюнокъ, -- я очень, очень радъ! Я вѣдь его хорошо знаю!
-- А! -- воскликнулъ почтительно свѣтлячокъ, -- я не зналъ, что имѣю честь... -- продолжалъ онъ, почти погасая отъ страха.
-- Его величество предпочитаетъ, конечно, открытыя мѣста, но онъ всегда былъ очень отзывчивъ, если дѣло касалось благотворительности. Его присутствіе сдѣлаетъ праздникъ, конечно, очень блестящимъ.
И, дѣйствительно, праздникъ былъ блестящій. Большой залъ въ помѣщеніи кролика былъ роскошно убранъ. Гладко утоптанный полъ былъ посыпанъ пахучимъ тминомъ. Входъ былъ задрапированъ крыльями большой летучей мыши, которая по обыкновенію висѣла внизъ головой и докладывала о приходящихъ. Стѣны были со вкусомъ украшены сухими листочками, паутинками и маленькими летучими мышами. Межъ нихъ и по потолку ползало множество блестящихъ свѣтлячковъ, освѣщавшихъ своимъ фосфорическимъ свѣтомъ все помѣщеніе. Въ глубинѣ зала возвышался прекрасный тронъ, построенный изъ свѣтящихся гнилушекъ и производящій своимъ блескомъ чудное впечатлѣніе.
Гостей было уже довольно много, и Іоганнесъ, чувствуя себя въ этой чуждой ему обстановкѣ нѣсколько неловко, прижался къ Вьюнку. Дѣйствительно, онъ увидѣлъ изумительныя вещи. Въ одномъ углу кротъ съ увлеченіемъ передавалъ полевой мышкѣ свое восхищеніе убранствомъ залы, въ другомъ -- двѣ старыя жабы жаловались другъ дружкѣ на сухую погоду, тамъ -- маленькая лягушка тщетно пыталась провести подъ руку черезъ залъ красивую ящерицу, что ей не удавалось, приводило ее въ большое смущеніе и заставляло толкаться о стѣны, разрушая ихъ убранство.
На тронѣ сидѣлъ самъ король эльфовъ Оберонъ, окруженный небольшой свитой эльфовъ, нѣсколько высокомѣрно посматривавшихъ на прочую публику. Самъ король былъ такимъ, какимъ долженъ быть всякій порядочный король. Онъ былъ очень привѣтливъ и общителенъ и дружелюбно разговаривалъ съ нѣкоторыми присутствующими. Онъ недавно вернулся изъ далекаго путешествія въ Индію и былъ одѣтъ въ роскошное платье, сшитое изъ пестрыхъ лепестковъ экзотическаго цвѣтка.
"Такихъ цвѣтовъ у насъ не бываетъ", подумалъ Іоганнесъ, глядя на него. Голову его украшала темно-синяя чашечка красиваго цвѣтка, распространявшаго такой тонкій и свѣжій ароматъ, что казалось, будто онъ только- что сорванъ. Въ рукѣ онъ держалъ скипетръ, сдѣланный изъ тычинки лотоса. Присутствующая толпа неумолкая превозносила его любезность и доброту, а самъ онъ искренне восторгался луннымъ сіяніемъ этихъ мѣстъ и увѣрялъ, что мѣстные свѣтлячки ничуть не уступаютъ южнымъ свѣтящимся мухамъ. Стѣнныя украшенія зала также удостоились его вниманія, а одинъ кротъ утверждалъ даже, что его величество при разглядываніи изволило одобрительно кивнуть нѣсколько разъ головкой.
-- Пойдемъ со мной, -- сказалъ Вьюнокъ Іоганнесу, -- я хочу представить тебя Оберону. -- И они протискались сквозь толпу къ трону короля.
Оберонъ, замѣтивъ Вьюнка, подошелъ къ нему съ распростертыми объятіями и расцѣловался съ нимъ. Толпа зашумѣла, а межъ эльфами пронесся завистливый шопотъ. Обѣ толстыя жабы въ углу ядовито забормотали что-то о льстецахъ и пролазахъ, которые всегда плохо кончаютъ, и при этомъ многозначительно качали своими большими головами.
-- Дай мнѣ руку, Іоганнесъ, -- сказалъ Оберонъ, -- друзья Вьюнка -- мои друзья, и, гдѣ я буду въ силахъ, я готовъ помочь тебѣ. А это я хочу дать тебѣ въ знакъ нашего союза, -- и, снявъ при этихъ словахъ съ цѣпочки, которую онъ носилъ на шеѣ, маленькій золотой ключикъ, онъ подалъ его Іоганнесу, почтительно принявшему подарокъ и крѣпко зажавшему его въ своей рукѣ.
-- Этотъ ключикъ можетъ сдѣлать тебя счастливымъ, -- продолжалъ король, -- онъ открываетъ золотую шкатулку, въ которой лежатъ удивительныя сокровища. Но гдѣ эта шкатулка, я сказать тебѣ пока не могу. Ты самъ долженъ старательно искать ее, и если ты останешься вѣрнымъ и преданнымъ другомъ Вьюнка и моимъ, то ты навѣрное найдешь ее.
Сказавъ это, король привѣтливо кивнулъ головой Іоганнесу, который восторженно благодарилъ, чувствуя себя необыкновенно счастливымъ.
Въ это время лягушки-музыканты, сидѣвшія на небольшомъ возвышеніи, покрытомъ сырымъ мхомъ, заиграли какой-то медленный вальсъ, и пары закружились по залу. Большая ящерица, озабоченно сновавшая повсюду, и, повидимому, облеченная ролью распорядителя танцевъ, вѣжливо отстраняла всѣхъ нетанцующихъ къ великому огорченію двухъ жабъ, которыя громко жаловались, что имъ ничего не видно. Балъ былъ во всемъ разгарѣ; это было очень смѣшно. Каждый танцовалъ по-своему, воображая, конечно, что танцуетъ лучше всѣхъ. Мыши и лягушки танцовали на заднихъ лапкахъ, а одна старая крыса кружилась при этомъ такъ неистово, что всѣ со страхамъ сторонились отъ нея. Одна жирная древесная улитка также осмѣлилась пройтись одинъ туръ съ маленькимъ кротомъ, но тотчасъ же отказалась подъ предлогомъ колотья въ боку, которое будто бы вызываютъ у нея танцы; настоящей же причиной, конечно, было ея неумѣнье танцовать. Но все это продѣлывалось очень торжественно и серьезно. Участіе въ балу было до нѣкоторой степени дѣломъ чести, и всѣ осторожно посматривали въ сторону короля, надѣясь увидѣть на его лицѣ знакъ одобренія себѣ. Но король, боясь возбудить неудовольствіе и соперничество, смотрѣлъ неподвижно передъ собой, а лица его свиты, считая ниже своего достоинства принять участіе въ танцахъ, высокомѣрно посматривали на толпу.
Іоганнесъ долго сдерживался, но когда онъ увидѣлъ, какъ длинная ящерица кружила молодую жабу, подымая бѣдняжку на воздухъ, и заставляя ее въ этомъ видѣ описывать кругъ, не выдержалъ и разразился громкимъ хохотомъ.
Это произвело переполохъ. Музыка остановилась. Король недовольно оглянулся. Главный распорядитель гнѣвно подскочилъ къ Іоганнесу и потребовалъ, чтобы онъ велъ себя приличнѣе.
-- Танцы дѣло очень серьезное, -- сказалъ онъ, -- и смѣяться тутъ нечему. Здѣсь же вы находитесь въ благородномъ обществѣ, танцуютъ не для удовольствія только. Каждый старается но мѣрѣ своихъ силъ, и никто не желаетъ, чтобы надъ нимъ смѣялись, это невѣжливо. Кромѣ того, мы находимся здѣсь съ благотворительной цѣлью въ пользу пострадавшихъ, и поэтому нужно вести себя прилично и не поступать такъ, какъ будто находишься въ человѣческомъ обществѣ.
Выговоръ этотъ смутилъ Іоганнеса. Онъ видѣлъ всюду враждебные взгляды, такъ какъ его близость королю создала ему много враговъ. Вьюнокъ отвелъ его въ сторону.
-- Намъ лучше уйти, Іоганнесъ! -- прошепталъ онъ, -- ты снова испортилъ все дѣло. Да, да, такъ всегда кончается среди людей.
Они поспѣшно проскользнули подъ крылья большой летучей мыши, закрывавшей входъ, и вошли въ темный коридоръ. Вѣжливый свѣтлячокъ ждалъ ихъ уже тамъ.
-- Хорошо ли вы провели время? -- спросилъ онъ, -- и видѣли ли короля Оберона?
-- О, да! Это былъ очень веселый праздникъ, -- сказалъ Іоганнесъ, -- а ты развѣ долженъ все время оставаться здѣсь въ темнотѣ?
-- Нѣтъ, я дѣлаю это по собственному желанію, -- отвѣтилъ свѣтлячокъ съ горечью: -- я больше не люблю эти пустыя забавы.
-- Полно, -- возразилъ Вьюнокъ, -- ты говоришь неискренно.
-- И все-таки это правда. Да, раньше было время, когда и я не пропускалъ ни одного праздника. Я танцовалъ и ухаживалъ. Но теперь я прошелъ черезъ горнило страданій, теперь... -- онъ былъ такъ взволнованъ воспоминаніями, что почти погасъ. Къ счастью, они были недалеко отъ выхода, и кроликъ, услышавъ ихъ шаги, отошелъ въ сторону, такъ что луна заглянула въ отверстіе. Когда они вышли и очутились около кролика, Іоганнесъ сказалъ:
-- Разскажи намъ свою исторію, свѣтлячокъ!
-- Ахъ, -- вздохнулъ свѣтлячокъ, -- она проста и слишкомъ печальна -- она не развеселитъ васъ.
-- Разскажи, разскажи! -- попросили всѣ.
-- Ну, вы всѣ знаете, что мы свѣтлячки -- существа совсѣмъ особаго рода. Да. Я утверждаю даже, что никто не будетъ спорить противъ того, что мы, свѣтлячки, самыя даровитыя созданія на свѣтѣ.
-- Почему же? Это интересно! -- сказалъ кроликъ.
Но свѣтлячокъ возразилъ презрительно:
-- Вы развѣ можете свѣтиться?
-- Нѣтъ, этого мы не можемъ, -- долженъ былъ согласиться кроликъ.
-- Ну, а мы свѣтимся всѣ! Мы можемъ зажигать и тушить нашъ свѣтъ по желанію. Свѣтъ, это -- высшій даръ природы, а способность свѣтиться есть высшее благо, котораго можетъ достигнуть живое существо. Кто же можетъ оспаривать у насъ это преимущество? А мы, самцы нашего рода, имѣемъ кромѣ того крылышки и можемъ пролетать цѣлыя мили.
-- Этого я тоже не могу, -- сказалъ уступчивый кроликъ.
-- Благодаря этому божественному дару свѣтиться, -- продолжалъ свѣтлячокъ, -- мы пользуемся уваженіемъ всѣхъ прочихъ животныхъ. Ни одна птица не тронетъ насъ, только послѣднее изъ всѣхъ созданій -- человѣкъ -- ищетъ насъ и уноситъ къ себѣ. Но это самое низкое созданіе природы. Іоганнесъ взглянулъ при этихъ словахъ на Вьюнка, какъ будто не понимая ихъ, но Вьюнокъ усмѣхнулся и сдѣлалъ ему знакъ молчать.
-- Однажды я весело гулялъ, -- продолжалъ свѣтлячокъ, -- какъ ясный блуждающій огонекъ, въ темной чащѣ растеній, а она -- та, чье существованіе нераздѣльно связано съ моимъ счастьемъ, жила тамъ, на сырой полянѣ вблизи одного рва. Чудно блестѣла она своимъ смарагдовымъ огонькомъ, очаровавъ и покоривъ имъ мое сердце. Я леталъ надъ нею, стараясь привлечь ея вниманіе игрою моихъ цвѣтовъ, и съ восторгомъ замѣчалъ уже, какъ она начинала отвѣчать на мои привѣтствія, то смягчая, то погашая свой огонекъ; дрожа отъ восторга, я готовился опуститься къ своей возлюбленной, когда громкіе крики заколебали ночной воздухъ. Какія-то темныя существа -- это были люди -- приближались къ намъ. Испуганный, я обратился въ бѣгство; они преслѣдовали меня, стараясь накрыть какимъ-то чернымъ предметомъ, но крылья мои несли меня быстрѣе, чѣмъ ихъ -- ихъ неуклюжія ноги. Я спасся, и когда вернулся...
Тутъ голосъ разсказчика оборвался отъ душевнаго волненія, и онъ замолчалъ подавленный, а слушатели его сочувственно и почтительно молчали, ожидая, когда онъ придетъ въ себя. Справившись наконецъ съ душившими его слезами, свѣтлячокъ продолжалъ:
-- Вы догадываетесь, конечно, что случилось: моя нъжная невѣста, самая блестящая, самая свѣтлая изъ всѣхъ, исчезла, унесенная злыми людьми. Тихая сырая лужайка была истоптана, ея любимое мѣсто на краю обрыва было мрачно и пустынно, и я остался одинъ во всемъ мірѣ!..
Чувствительный кроликъ снова протянулъ лапу къ уху, чтобы вытереть имъ невольную слезу, выкатившуюся изъ его глазъ.
-- Съ этого времени я совершенно измѣнился. Легкомысленныя удовольствія потеряли для меня всю свою привлекательность, и я думаю только о ней, о той, которую я потерялъ, и о времени, когда я вновь найду ее.
-- Какъ, вы еще надѣетесь?! -- радостно воскликнулъ кроликъ.
-- Не только надѣюсь, но я увѣренъ, что тамъ вверху я увижу, я найду её, мою возлюбленную.
-- Но... -- хотѣлъ возразить кроликъ.
-- Кроликъ! -- прервалъ его свѣтлячокъ торжественно: -- кроликъ! Я понимаю, что блуждающій во мракѣ, какъ вы, можетъ сомнѣваться еще. Но тотъ, у кого глаза открыты, кто видитъ собственными глазами все, во что онъ вѣритъ, тому ваше сомнѣніе непонятно. Тамъ, -- и свѣтлячокъ поднялъ благоговѣйно свою головку къ сверкавшему безчисленными звѣздами небосклону, -- тамъ вижу я уже ее! Я вижу её, я вижу тамъ моихъ предковъ, моихъ друзей, блистающихъ еще большимъ великолѣпіемъ, чѣмъ здѣсь, на землѣ.
Ахъ! когда же наконецъ пробьетъ мой часъ, и я полечу къ той, которая теперь оттуда зоветъ и ждетъ меня? Когда? Когда?
И, вздохнувъ, червячокъ покинулъ своихъ слушателей и снова поползъ въ темный входъ кроликовой норки.
-- Бѣдное созданье! -- сказалъ кроликъ, --
я хочу вѣрить, что его надежды не обманутъ его.
-- Я тоже вѣрю, -- согласился Іоганнесъ.
-- А мнѣ что-то не вѣрится, -- сказалъ Вьюнокъ, -- но его исторія очень трогательна.
-- Ляжемъ здѣсь, Іоганнесъ. Я закрою тебя своимъ плащемъ, -- сказалъ тотъ, снимая свой голубой плащъ и ложась рядомъ съ Іоганнесомъ въ душистую траву на склонѣ дюны.
-- Вы ложитесь головой прямо на землю, не лучше ли вамъ положить ее на меня? -- сказалъ кроликъ такъ убѣдительно, что они не могли отказаться.
-- Спокойной ночи, матушка! -- сказалъ Вьюнокъ, глядѣвшей на нихъ сверху лунѣ.
А Іоганнесъ, крѣпко зажавъ въ рукѣ золотой ключикъ и положивъ головку на мягкую спинку кролика, уже засыпалъ.
III
-- Гдѣ онъ? Престо, гдѣ твой маленькій хозяинъ? Какъ ты испугался, проснувшись одинъ въ камышахъ въ лодкѣ и не найдя даже слѣдовъ своего господина? Что ты долженъ былъ почувствовать при этомъ? А теперь ты кружишься и визжишь и ищешь его тщетно. Бѣдный Престо! Какъ могъ ты спать такъ крѣпко и не замѣтить, когда твой хозяинъ покинулъ лодку, вѣдь ты просыпаешься обыкновенно при первомъ шорохѣ? Даже твое необычайное чутье не помогло тебѣ сегодня утромъ. Ты едва-едва нашелъ мѣсто, гдѣ онъ высадился на берегъ, а здѣсь, на дюнахъ, ты окончательно потерялъ слѣдъ. Твое усердное обнюхиванье не помогаетъ тебѣ. Да, ты очень огорченъ. Еще бы! Исчезъ любимый хозяинъ, исчезъ безслѣдно. Ну, ищи же его, Престо, ищи хорошенько! Смотри тамъ, прямо передъ тобой, не видишь ли ты на откосѣ дюнъ, тамъ далеко, какъ будто что-то лежитъ?.. Смотри хорошенько!..
Одно мгновеніе Престо остановился, какъ вкопанный. Но затѣмъ, вытянувъ голову, онъ вдругъ помчался со всѣхъ своихъ четырехъ маленькихъ ногъ прямо къ темному пятнышку на откосѣ дюнъ. И когда выяснилось, что это былъ дѣйствительно онъ, его Іоганнесъ, восторгу Престо не было конца. Всѣ его попытки выразить свою радость казались ему недостаточными. Онъ вилялъ хвостомъ, прыгалъ, визжалъ и совалъ Іоганнесу свой холодный носъ въ лицо.
-- Тише, Престо! На мѣсто! въ будку! -- крикнулъ ему Іоганнесъ въ полуснѣ еще.
Какъ это было глупо! Вѣдь будка Престо была далеко отсюда.
Но сознаніе маленькаго сонливца начало постепенно возвращаться къ нему. Къ ласкамъ и обнюхиваніямъ Престо онъ привыкъ давно. Но легкія видѣнія сна и прошлой ночи среди эльфовъ и луннаго свѣта окутывали еще его душу, какъ утренній туманъ дюны, и онъ боялся, что холодокъ утренняго вѣтерка прогонитъ ихъ.
-- Надо закрыть глаза, -- думалъ онъ, -- а то я снова сейчасъ увижу свои обои, часы и комнатку, какъ всегда.
Однако онъ лежалъ не какъ всегда и начиналъ уже. сознавать это. Тихо, осторожно подымалъ онъ вѣки своихъ глазъ, открывая узенькую щелку -- свѣтлый день! Голубое небо! Облака! Тогда онъ совсѣмъ открылъ глаза.
-- Такъ это правда?! -- воскликнулъ онъ.
Да, это была правда. Онъ лежалъ въ травѣ на дюнѣ. Веселые солнечные лучи согрѣвали его, и онъ вдыхалъ свѣжій утренній воздухъ, а легкій туманъ скрывалъ еще отъ его взоровъ отдаленный лѣсъ, и только высокіе буки да крыша его дома красиво выдѣлялись на свѣтло-зеленомъ фонѣ затуманеннаго ландшафта. Пчелы, жуки и другія насѣкомыя наполняли своимъ жужжаніемъ воздухъ; сверху раздавалась звонкая трель жаворонка; издали доносился лай собакъ и шумъ проснувшагося города. Все это онъ видѣлъ и слышалъ теперь явственно.
Но что было сномъ и что дѣйствительностью? Гдѣ же Вьюнокъ? Гдѣ кроликъ, на которомъ онъ спалъ? -- Ни того, ни другого не было. Только Престо, сидя около него, весело вилялъ хвостикомъ и довѣрчиво глядѣлъ ему въ глаза.
-- Не лунатикъ ли я? -- прошепталъ про себя Іоганнесъ.
Около него виднѣлось отверстіе кроличьей норки, но ахъ! вѣдь на дюнахъ ихъ было такъ много! Онъ всталъ и оглянулся. Но что это у него въ зажатой рукѣ? Дрожь восторга охватила его, когда онъ разжалъ руку: въ ней лежалъ маленькій золотой ключикъ. Неподвижно и задумчиво сидѣлъ онъ, глядя на него.
-- Престо! -- воскликнулъ онъ наконецъ: -- Престо! -- и слезы радости заполнили его глаза, -- Престо, вѣдь это было въ дѣйствительности!
Престо вскочилъ и лаемъ старался обратить вниманіе своего господина на то, что онъ голоденъ и что пора идти домой.
Домъ? объ этомъ Іоганнесъ совсѣмъ забылъ и думать. Но вотъ вдали послышались голоса людей, искавшихъ и зовущихъ его, и вдругъ онъ сталъ думать о томъ, какъ его встрѣтятъ, и что онъ скажетъ въ защиту своего поведенія, которое едва ли будетъ одобрено.
Еще невысохшія слезы восторга готовы были уже превратиться въ слезы страха и угрызеній совѣсти, какъ вдругъ онъ вспомнилъ своего Вьюнка, ставшаго теперь его лучшимъ повѣреннымъ и другомъ, вспомнилъ о лежащемъ въ его рукѣ подаркѣ короля эльфовъ Оберона, и успокоился. Чудесная, неоспоримая дѣйствительность только что прошедшей ночи нова наполнила его радостью, и онъ спокойно направился навстрѣчу искавшимъ его.
Но встрѣча оказалась даже хуже, чѣмъ онъ ее представлялъ себѣ. Страхъ и безпокойство го родныхъ достигли высшей степени. Онъ долженъ былъ выслушать строжайшій выговоръ; когда же отъ него потребовали дать торжественное обѣщаніе, что впередъ онъ никогда больше не поступитъ такъ опрометчиво -- онъ возмутился и твердо заявилъ, что такого обѣщанія дать не можетъ. -- Я не могу обѣщать это! -- сказалъ онъ рѣшительно. Всѣ были поражены. Его осыпали вопросами, грозили ему наказаніями, уговаривали его, но все было напрасно. Онъ думалъ о своемъ другѣ Вьюнкѣ и твердо стоялъ на своемъ. Что для него теперь наказанія, когда у него есть такой другъ, какъ Вьюнокъ, для котораго онъ готовъ вынести все на свѣтѣ. Онъ крѣпко прижималъ къ груди своей ключикъ, стискивалъ губы и на всѣ вопросы отвѣчалъ только подергиваніемъ плечъ.
-- Я ничего не могу обѣщать, -- повторялъ онъ только.
Наконецъ его отецъ сказалъ: -- Оставьте его въ покоѣ. Вы видите, что онъ хранитъ какую-то тайну. Должно-быть съ нимъ случись что-нибудь очень замѣчательное; а когда-нибудь онъ самъ разскажетъ намъ объ этомъ.
Іоганнесъ улыбнулся, молча доѣлъ свой хлѣбъ съ масломъ и пробрался въ свою комнатку. Тамъ онъ отрѣзалъ отъ оконной шторы шнурокъ, привязалъ къ нему свой драгоцѣнный ключикъ, затѣмъ повѣсилъ его себѣ на шею и, успокоенный, отправился въ школу.
Но и въ школѣ ему не повезло. Онъ не зналъ не одного урока, все время былъ разсѣянъ, улетая мыслями къ пруду и чудеснымъ событіямъ прошлой ночи. Ему казалось непонятнымъ, какъ онъ, другъ короля эльфовъ, можетъ быть теперь обязанъ рѣшать какія-то ариsметическія задачи и спрягать глаголы, а между тѣмъ это было такъ, и никто изъ окружавшихъ его не сомнѣвался въ этомъ и ничего не подозрѣвалъ о случившемся, даже самъ учитель, такъ сердито смотрѣвшій на Іоганнеса и презрительно называвшій его отпѣтымъ лѣнтяемъ.
Но Іоганнеса не волновали ни плохія отмѣтки, сыпавшіяся на него за его невнимательность, ни другія наказанія.
-- Они вѣдь ничего не знаютъ, -- думалъ онъ, -- и могутъ бранить меня сколько угодно. Это мнѣ не помѣшаетъ оставаться другомъ Вьюнка, который для меня дороже ихъ всѣхъ вмѣстѣ взятыхъ, даже съ учителемъ.
Это, конечно, было не особенно почтительно. Но его уваженіе къ людямъ - братьямъ не возросло послѣ всего видѣннаго и слышаннаго въ прошлую ночь. И когда учитель началъ разсказывать о томъ, какъ Богъ одарилъ человѣка разумомъ и поставилъ его господиномъ надъ всѣми земными тварями, онъ громко разсмѣялся, за что, конечно, получилъ строгій выговоръ и плохую отмѣтку въ бальникѣ. Когда же вслѣдъ затѣмъ одинъ ученикъ прочелъ въ своей грамматикѣ фразу: "хотя возрастъ моей прабабушки очень высокъ, однако наше солнце гораздо старше ея", то онъ немедленно крикнулъ:
-- Надо сказать: "нашъ солнце!", потому что оно мужского рода!
Всѣ громко разсмѣялись, а учитель, удивленный этой выходкой, которую онъ квалифицировалъ какъ "безмѣрную глупость", оставилъ Іоганнеса безъ обѣда и приказалъ ему сто разъ написать слѣдующую фразу: "хотя возрастъ мой прабабушки очень высокъ, наше солнце старше ея, а моя безмѣрная глупость не имѣетъ границъ". И вотъ школьники разошлись, а Іоганнесъ сидѣлъ одиноко въ пустомъ классѣ и писалъ заданную фразу. Солнце весело бросало въ окно цѣлые снопы свѣта, въ широкихъ полосахъ котораго кружились безчисленныя свѣтящіяся пылинки; яркія пятна его лежали да бѣлой оштукатуренной стѣнѣ класса и медленно, незамѣтно, часъ за часомъ передвигались впередъ. Учитель ушелъ, хлопнувъ громко входной дверью.
Пятьдесятъ второй разъ уже Іоганнесъ писалъ фразу о своей прабабушкѣ, когда вдругъ онъ замѣтилъ, маленькую, проворную мышку, съ черными, какъ бисеръ, глазками и шелковыми ушками, которая неслышно выползла изъ отдаленнаго угла класса и побѣжала теперь вдоль стѣны. Іоганнесъ сидѣлъ неподвижно, какъ мертвый, чтобы не испугать маленькое животное. Но она не была пуглива и смѣло подбѣжала къ партѣ, за которой сидѣлъ Іоганнесъ. Остановившись, она метнула глазками во всѣ стороны и быстро, однимъ прыжкомъ, вскочила на скамью, а затѣмъ и на парту Іоганнеса.
-- Кого же мнѣ бояться? -- пискнула мышка въ отвѣтъ, улыбаясь и показывая свои бѣлые, острые зубки. Хотя Іоганнесъ видѣлъ уже много чудеснаго, но теперь онъ широко открылъ глаза отъ удивленія, -- до того его поразила невозможность того, чему онъ былъ однако свидѣтелемъ въ классѣ, среди бѣлаго дня.
-- Меня, конечно, тебѣ бояться нечего, -- сказалъ онъ тихо, все еще боясь спугнуть маленькое животное, -- Ты пришла съ порученіемъ отъ Вьюнка?
-- Я пришла сказать тебѣ, что твой учитель совершенно правъ и что ты вполнѣ заслужилъ свое наказаніе.
-- Но вѣдь Вьюнокъ сказалъ, что солнце мужского рода и оно -- нашъ отецъ.
-- Конечно! Но людямъ этого знать не нужно. Какое имъ до этого дѣло? И тебѣ незачѣмъ говорить объ этихъ деликатныхъ предметахъ съ ними. Они слишкомъ грубы, чтобы понять тебя. Вѣдь человѣкъ -- только чрезвычайно злое и грубое созданіе, которое больше всего любитъ ловить и уничтожать все, что живетъ. Мы, мыши, знаемъ это по собственному опыту.
-- Почему же вы остаетесь вблизи него и не уходите жить въ лѣса подальше?
-- Ахъ, мы не можемъ больше сдѣлать этого. Мы слишкомъ привыкли къ городской жизни. Кромѣ того, стоитъ лишь быть осторожнѣе и избѣгать ихъ мышеловокъ и тяжелыхъ ногъ, и жизнь вблизи нихъ можетъ быть недурна. Къ тому же мы и довольно проворны. Но хуже всего то, что человѣкъ, зная свою неповоротливость, заключилъ союзъ съ нашимъ злѣйшимъ врагомъ -- кошкою; это для насъ, дѣйствительно, большое несчастіе. Но вѣдь въ лѣсу тоже не мало совъ, ястребовъ и другихъ хищниковъ. Мы всѣ смертны, и отъ смерти не убѣжишь... Ну, Іоганнесъ, не забывай моего совѣта. Вотъ идетъ твой учитель!
-- Постой, мышка, не уходи, -- сказалъ Іоганнесъ, -- спроси у Вьюнка, какъ мнѣ поступить съ ключикомъ, я привязалъ его себѣ на шею, но въ субботу придется мѣнять бѣлье, и я боюсь, что его увидятъ. Куда бы мнѣ спрятать его получше?
-- Закопать въ землю! Только тамъ онъ будетъ въ безопасности. Хочешь, я тебѣ спрячу его?
-- Только не здѣсь, въ школѣ!
-- Въ такомъ случаѣ закопай его тамъ, въ дюнахъ, а я передамъ своей двоюродной сестрѣ, полевой мышкѣ, чтобы она стерегла его.
-- Благодарю тебя, моя мышечка!
-- Бубумъ, бумъ! -- послышались шаги учителя.
Мышка спрыгнула, и въ одно мгновеніе, пока Іоганнесъ макалъ свое перо въ чернильницу, она уже исчезла. Учитель, которому тоже хотѣлось уйти домой, простилъ Іоганнесу оставшіяся 48 фразъ и отпустилъ его.
Цѣлыхъ два дня Іоганнесъ провелъ въ постоянномъ страхѣ. За нимъ слѣдили повсюду, и онъ не находилъ ни минутки свободнаго времени, чтобы побѣжать къ дюнамъ.
Настала пятница, а онъ все еще носилъ свой драгоцѣнный ключикъ на шеѣ. Завтра вечеромъ его заставятъ перемѣнить бѣлье, увидятъ ключикъ и, можетъ - быть, отнимутъ его. Эта мысль приводила его въ отчаяніе.
Ни въ домѣ, ни въ саду онъ не находилъ мѣста, которое казалось бы ему достаточно укромнымъ, чтобы спрятать свой ключикъ.
Насталъ вечеръ. Сумерки начинали уже спущаться. Іоганнесъ сидѣлъ у открытаго окна своей комнаты и тоскливо посматривалъ на синѣющія вдали, за зелеными кустами, дюны.
-- О, Вьюнокъ, Вьюнокъ! Помоги же мнѣ, -- прошепталъ онъ страстно... и вдругъ услышалъ тихій шелестъ крыльевъ и почувствовалъ запахъ ландыша, а уха его коснулся такъ хорошо ему знакомый теперь нѣжный голосъ: -- Я здѣсь! -- И онъ увидѣлъ Вьюнка, сидѣвшаго на подоконникѣ рядомъ съ нимъ и игравшаго стройными стебельками бѣлоснѣжнаго ландыша.
-- Наконецъ-то ты пришелъ! -- воскликнулъ Іоганнесъ, -- я такъ тосковалъ по тебѣ!
-- Пойдемъ со мной, мы спрячемъ твой ключикъ, Іоганнесъ.
-- Я не могу! -- вздохнулъ огорченно Іоганнесъ.
Но Вьюнокъ взялъ его за руку, и Іоганнесъ вдругъ почувствовалъ, что онъ легко понесся по воздуху, какъ сѣмечко одуванчика.
-- Вьюнокъ, милый Вьюнокъ! -- говорилъ Іоганнесъ, летя рядомъ съ нимъ, -- я такъ люблю тебя! Мнѣ кажется, что я люблю тебя больше всѣхъ людей, даже больше Престо!
-- Даже больше Симона? -- спросилъ Вьюнокъ, цѣлуя его.
-- О, Симонъ и не интересуется моей любовью.
Онъ въ этомъ не нуждается. Симонъ самъ любитъ только торговку рыбой, да и то лишь тогда, когда бываетъ голоденъ. Какъ тебѣ кажется, Вьюнокъ, Симонъ -- обыкновенная кошка?
-- Нѣтъ, я думаю, что раньше онъ былъ человѣкомъ.
-- Ззз... бацъ! толстый майскій жукъ налетѣлъ на Іоганнеса и чуть не упалъ.
-- Развѣ вы не можете быть осторожнѣе? -- пробурчалъ онъ, -- эти эльфы воображаютъ вѣроятно, что все воздушное пространство принадлежитъ имъ однимъ! Эти бездѣльники летаютъ только для своего удовольствія и мѣшаютъ намъ, которые такъ заняты поисками новой пищи и должны все время ѣсть какъ можно больше! -- И громко жужжа, онъ понесся дальше.
-- Развѣ мы его обижаемъ тѣмъ, что не ѣдимъ листьевъ? -- спросилъ Іоганнесъ.
-- Да, для майскаго жука это очень обидно. Они считаютъ своимъ долгомъ истреблять какъ можно больше листьевъ. Въ этомъ ихъ жизненное призваніе. Хочешь, я разскажу тебѣ исторію одного молоденькаго майскаго жука?
-- О, пожалуйста, Вьюнокъ!
-- Ну, слушай! Жилъ однажды одинъ молодой, красивый майскій жукъ, только что выползшій изъ земли. Конечно, все увидѣнное имъ произвело на него ошеломляющее впечатлѣніе. Больше года провелъ онъ до этого въ темнотѣ подъ землей и теперь, дождавшись теплаго яснаго вечера и высунувъ головку изъ-подъ земли, онъ остановился, какъ вкопанный, пораженный яркостью свѣта, зеленью деревьевъ, пѣніемъ птичекъ и кипѣвшею вокругъ него жизнью.
Не зная, что дѣлать, онъ выставилъ свои вѣерообразныя щупальцы впередъ и началъ ощупывать торчащій передъ нимъ стебелекъ зеленой травы. Жукъ этотъ былъ самецъ и очень красивый экземпляръ своего рода. Онъ имѣлъ черныя блестящія членистыя ножки, толстый сѣрый животикъ и грудь, покрытую панцыремъ, блестѣвшимъ, какъ зеркало. Къ счастью для себя, онъ впереди замѣтилъ другого майскаго жука, который, хотя и не былъ такъ красивъ, какъ онъ, но зато обладалъ уже значительнымъ жизненнымъ опытомъ, такъ какъ выползъ днемъ раньше его.
Вѣжливо, какъ и подобаетъ быть всякому молоденькому жуку, онъ обратился съ какимъ- то вопросомъ къ своему солидному собрату.
-- Что тебѣ нужно, дружокъ? -- спросилъ тотъ его высокомѣрно, сразу замѣтивъ, что имѣетъ дѣло съ новичкомъ, -- чего ты ищешь?
-- Извините, -- возразилъ молодой жукъ, -- я ничего не ищу, я, собственно, хотѣлъ спросить, что я долженъ дѣлать? Что дѣлаютъ здѣсь майскіе жуки?
-- Вотъ что, мой милый, ты не знаешь этого? Ну, это неудивительно. Со мной было то же вчера. Ну, слушай же. Главное въ жизни майскаго жука -- это ѣда. Вблизи находится прекрасная липовая роща. Она посажена, конечно, для насъ, и наша главная обязанность -- какъ можно больше обгладывать ея листья.
-- Кто же насадилъ эту липовую рощу для насъ? -- спросилъ молоденькій жукъ.
-- Ну, великое существо, которое заботится о насъ. Каждое утро оно проходитъ мимо рощи и того, кто всѣхъ усерднѣе глодалъ листья, оно беретъ съ собою въ прекрасный домъ, въ которомъ сверкаетъ яркій свѣтъ и гдѣ всѣ майскіе жуки живутъ счастливо вмѣстѣ. Но тотъ, который вмѣсто того, чтобы глодать листья, безполезно лишь летаетъ по воздуху -- тотъ дѣлается добычей летучей мыши.
-- Это что такое? -- спросилъ новичокъ.
-- Это страшное чудовище съ острыми зубами, которое ловитъ насъ во тьмѣ и тутъ же пожираетъ насъ.
И ера жукъ замолкъ, какъ они услышали надъ собой рѣзкій пискъ, заставившій ихъ задрожать отъ страха.
-- У, вотъ оно, вотъ оно! -- воскликнулъ старшій жукъ, -- берегись его, молодой другъ, и будь мнѣ благодаренъ, что я своевременно предостерегъ тебя. Передъ тобой еще цѣлая длинная ночь -- не теряй же ее безполезно! Чѣмъ меньше ты будешь глодать листья, а будешь носиться по воздуху -- тѣмъ больше опасность быть съѣденнымъ летучей мышью. Только тѣ, которые слѣдуютъ своему истинному призванію, попадаютъ въ свѣтлое жилище добраго существа. Помни объ этомъ и слѣдуй своему призванію!
Сказавъ это, старшій жукъ поползъ дальше по травѣ, оставивъ своего недоумѣвающаго товарища одного.
-- Знаешь ли ты теперь, что называютъ призваніемъ? -- спросилъ Вьюнокъ Іоганнеса, -- нѣтъ? Ну, молодой нашъ жукъ тоже не зналъ этого. Онъ понималъ только, что это было что-то связанное съ глоданіемъ листьевъ. Но какъ добраться до чудесной липовой рощи?
Прямо передъ нимъ возвышался твердый и стройный травяной стебель, слегка качавшійся подъ дуновеніемъ вечерняго вѣтерка. Онъ крѣпко охватилъ его своими шестью цѣпкими ножками и поползъ. Снизу стебель этотъ казался ему высокимъ круглымъ стволомъ. Но жукъ все-таки хотѣлъ взобраться на него. "Это мое призваніе", подумалъ онъ и началъ старательно лѣзть вверхъ. Дѣло подвигалось медленно. Онъ срывался, падалъ внизъ, начиналъ снова и наконецъ добрался до вершины и, качаясь на ней, почувствовалъ себя удовлетвореннымъ и счастливымъ. Какой чудный видъ открылся его взорамъ. Ему казалось, что цѣлый міръ лежитъ передъ нимъ и манитъ его къ себѣ. Легкій пріятный вѣтерокъ обвѣвалъ его со всѣхъ сторонъ и какъ-будто подымалъ его вверхъ. Онъ жадно наполнилъ воздухомъ свое заднее брюшко, и страстное желаніе подняться выше и выше охватило его. Въ восторгѣ онъ раскрылъ свои жесткія крылышки и, расправивъ другую пару, замахалъ ими... -- Выше, выше -- подумалъ онъ и сильнѣе замахалъ крылышками; лапки какъ-то сами оставили стебелекъ, и -- о радость! -- онъ, свободно и весело жужжа, понесся въ тихомъ вечернемъ воздухѣ.
И Вьюнокъ замолкъ.
-- Ну, а дальше что? -- спросилъ Іоганнесъ.
-- Продолженіе невеселое. Я разскажу тебѣ его въ другой разъ.
Было уже поздно. Они пролетѣли надъ прудомъ, я двѣ запоздавшія бѣлыя бабочки летѣли рядомъ съ ними.
-- Куда летите вы, эльфы? -- спросили онѣ.
-- Туда, къ дюнамъ, гдѣ зацвѣлъ большой кустъ дикой розы.
-- И мы съ вами, -- сказали бабочки.
Уже издали бѣлѣлъ онъ, почти сплошь осыпанный нѣжно - палевыми шелковистыми цвѣтами.
Бутоны были розоваты, а распустившіяся розы сохраняли кое-гдѣ на лепесткахъ тонкія красивыя полоски въ память о томъ времени, когда сами были еще бутонами.
Роскошный, цвѣтущій, розовый кустъ одиноко возвышался на дюнѣ, наполняя воздухъ своимъ ароматомъ. Запахъ этотъ такъ нѣженъ и тонокъ, что имъ питаются только одни эльфы. Бѣлыя бабочки быстро помчались впередъ и стали цѣловать одинъ цвѣтокъ за другимъ.
-- Мы прилетѣли сюда довѣрить тебѣ большую драгоцѣнность. Можешь ли ты поберечь ее для насъ? -- сказалъ Вьюнокъ.
-- Да, да... конечно... -- зашепталъ кустъ, шевеля листочками, -- мнѣ не скучно здѣсь, и я никуда не уйду, если меня не унесутъ насильно. Кромѣ того у меня острые шипы, которыми я могу защищаться.
Маленькая полевая мышь, двоюродная сестра школьной, выбѣжала изъ-подъ корней розы, гдѣ она уже приготовила глубокую ямку для ключика.
-- Когда ты захочешь взять его, позови меня, чтобы не копать самому и не повредить корней розы, -- сказала она.
И когда ключикъ былъ положенъ, розовый кустъ снова склонилъ свои колючія вѣтки надъ темнымъ входомъ, обѣщавъ вѣрно хранить довѣренную ему драгоцѣнность. Бѣлыя бабочки были свидѣтельницами его клятвы.
На слѣдующее утро Іоганнесъ проснулся въ своей постели, въ обществѣ Престо, причудливыхъ обоевъ и стѣнныхъ часовъ, но ключика со шнуркомъ на шеѣ у него уже не было.
IV
-- Что за отвратительно скучное время года лѣто! -- стонала одна изъ трехъ большихъ желѣзныхъ печей, стоявшихъ на чердакѣ стараго дома.
-- Вотъ уже цѣлыя недѣли, какъ я не видѣла ни одного живого существа и не слыхала ни одного слова! А кромѣ того внутри эта постоянная, отвратительная пустота! Это возмутительно!
-- А я полна паутины, -- замѣтила вторая печь, -- зимой этого во мнѣ не бываетъ.
-- А я такъ запылена, что умру со стыда, когда зимой опять появится, какъ говоритъ Ванъ Альпенъ, черный человѣкъ! -- насмѣшливо сказала третья печь.
Эту мудрость она подслушала у Іоганнеса, конечно, когда тотъ училъ стихи, сидя около нея зимой.
-- Ты не должна такъ непочтительно говорить о г-нѣ Трубочистѣ, -- сказала первая печь, которая была старѣе другихъ, -- это меня оскорбляетъ.
Нѣсколько лампъ и консолей, лежавшихъ тамъ и сямъ, завернутыя въ бумагу, чтобы предохранить ихъ отъ ржавчины, выразили совсѣмъ недвусмысленно свое презрѣніе къ такому легкомысленному образу мыслей. Но вдругъ разговоръ затихъ. Крышка чердака поднялась, и лучъ свѣта проникъ въ его отдаленный уголъ, освѣтивъ все это общество, лежавшее тамъ въ ныли и безпорядкѣ.
Это Іоганнесъ такъ внезапно прервалъ интересный разговоръ. Чердакъ всегда сильно привлекалъ его къ себѣ, а теперь, послѣ всѣхъ только что пережитыхъ необычайныхъ событій, онъ часто уходилъ туда, чтобы побыть въ его уединеніи и тишинѣ.
Кромѣ того, тамъ было одно закрытое ставней окно, которое выходило на дюны, и онъ находилъ особенное удовольствіе распахнуть его, чтобы послѣ таинственнаго полумрака чердака вдругъ окинуть взоромъ залитый солнцемъ пейзажъ, ограниченный волнистою далью нѣжно-синѣющихъ дюнъ.
Три недѣли прошло съ того памятнаго вечера въ пятницу, а Іоганнесъ ничего не слыхалъ о своемъ новомъ другѣ. Его золотого ключика тоже не было съ нимъ, а безъ него ему недоставало вещественнаго доказательства того, что все случившееся съ нимъ не было только волшебнымъ сномъ. Часто онъ съ трудомъ боролся противъ навязчиваго страшнаго предположенія, что онъ самъ все это выдумалъ.
Тогда онъ часами сидѣлъ неподвижный, блѣдный и печальный, а отецъ его, наблюдавшій за нимъ, со страхомъ начиналъ думать, что Іоганнесъ захворалъ съ той ночи, которую провелъ на дюнахъ. Іоганнесъ же просто тосковалъ по своемъ Вьюнкѣ.
"Развѣ онъ меня меньше любитъ, чѣмъ я его, -- думалъ онъ, стоя у открытаго окна чердака и любуясь зеленью цвѣтущаго сада, -- такъ почему же онъ не навѣщаетъ меня чаще? Почему онъ не остается со мной дольше? Если бы я могъ... Но, можетъ быть, у него есть еще другіе друзья, и онъ любитъ ихъ больше меня? А у меня никого, никого нѣтъ, и я такъ люблю его, его одного!.."
Вдругъ онъ увидѣлъ, какъ на темно-голубой синевѣ неба появились шесть снѣжно-бѣлыхъ голубей и, шумя крыльями, пролетѣли подъ крышей дома. Казалось, что полетомъ ихъ управляетъ какая-то разумная сила; они внезапно, какъ по приказу, мѣняли направленіе и кружились, будто желая полнѣе исчерпать радость отъ купанья въ волнахъ свѣта.
Но вдругъ они направились прямо къ окну, у котораго стоялъ Іоганнесъ, и, шурша крульями, опустились около водосточнаго желоба, по которому, озабоченно воркуя, заходили взадъ и впередъ. Одинъ изъ нихъ имѣлъ въ крылѣ ярко-красное перышко. Онъ дергалъ и дергалъ его клювомъ до тѣхъ поръ, пока не вырвалъ и, подлетѣвъ, подалъ его Іоганнесу...
Едва Іоганнесъ прикоснулся къ нему, какъ почувствовалъ, что становится такимъ же легкимъ и быстрымъ, какъ любой голубь. Онъ потянулся -- голуби поднялись -- и онъ понесся, окруженный ими по пронизанной солнечными лучами воздушной синевѣ, не видя ничего другого, кромѣ блеска бѣлыхъ крыльевъ и бездоннаго синяго неба надъ собой.
Они летѣли надъ садомъ по направленію къ синѣющему вдали лѣсу, густыя вершины котораго поднимались, какъ волны зеленаго моря. Іоганнесъ взглянулъ внизъ и замѣтилъ своего отца, сидѣвшаго у открытаго окна, и Симона, прилегшаго на скамьѣ снаружи и грѣвшагося на солнышкѣ, вытянувъ лапки.
"Видятъ ли они меня", подумалъ онъ, не смѣя имъ крикнуть.
Потомъ онъ замѣтилъ Престо, который бѣгалъ по саду, нюхалъ подъ каждымъ кустомъ и у каждой ограды, царапался у каждой оранжерейной двери въ поискахъ за своимъ хозяиномъ.
-- Престо, Престо! -- крикнулъ ему Іоганнесъ.
Собака подняла морду, завиляла хвостомъ и жалобно завыла.
-- Я вернусь еще, Престо, подожди меня, -- крикнулъ онъ еще разъ, но былъ уже далеко.
Они летѣли надъ лѣсомъ, и вороны съ крикомъ поднимались съ деревьевъ, на которыхъ находились ихъ гнѣзда. Была середина лѣта, и ароматъ цвѣтущей липы клубами поднимался вверхъ, наполняя воздухъ. На вершинѣ высокой липы, въ пустомъ гнѣздѣ, сидѣлъ Вьюнокъ со своимъ вѣнкомъ изъ вьюнковъ на головѣ. Онъ привѣтствовалъ Іоганнеса.
-- Наконецъ ты здѣсь! -- сказалъ онъ ему, -- это я послалъ за тобой, и теперь мы можемъ остаться вмѣстѣ, сколько хочешь.
-- Какъ не хотѣть, -- отвѣчалъ Іоганнесъ и, поблагодаривъ проводившихъ его сюда голубей, спустился съ Вьюнкомъ въ лѣсъ.
Тамъ было прохладно и тихо. Иволга безъ конца повторяла одно и то же колѣнце, чуть- чуть измѣняя его въ концѣ.
-- Бѣдная птичка! -- сказалъ Вьюнокъ, -- когда-то она была райской птичкой, что еще видно по ея хорошенькимъ, желтенькимъ перышкамъ. Но злая сила измѣнила ее и изгнала изъ рая. Однако есть слово, которое могло бы вернуть ей прежнее опереніе и рай, но она забыла его; повторяетъ безъ конца что-то похожее на него и никакъ не можетъ вспомнить.
Безчисленныя мухи и мошки носились, какъ живые кристаллы, въ яркихъ лучахъ солнца, проникавшихъ темную зелень лѣса. Прислушиваясь къ ихъ жужжанію, можно было подумать, что громадный, стройный концертъ наполняетъ собой весь лѣсъ и что поютъ солнечные лучи.
Густой темно-зеленый мохъ покрывалъ землю, а Іоганнесъ сталъ снова такимъ маленькимъ, что этотъ мохъ казался ему цѣлымъ громаднымъ лѣсомъ, выросшимъ на почвѣ настоящаго лѣса. Какъ красивы были его стебельки и какъ росли они! Пробираться черезъ нихъ было очень трудно, и мховый лѣсъ казался Іоганнесу безконечнымъ. Но вотъ они очутились передъ муравьиной кучей. Сотни муравьевъ озабоченно сновали взадъ и впередъ. Одни въ челюстяхъ несли сухіе кусочки дерева, листочки или травки, другіе переносили яички, и все это такъ суетилось, что у Іоганнеса почти кружилась голова. Они долго искали муравья, который согласился бы поговорить съ ними. Всѣ были слишкомъ заняты и не обращали на нихъ никакого вниманія.
Наконецъ они наткнулись на стараго муравья, пасшаго стадо тлей, отъ которыхъ муравьи получаютъ свою медовую росу. Такъ какъ тли насѣкомыя очень спокойныя, то муравей могъ побесѣдовать съ гостями, показать имъ устройство своей большой кучи.
Она лежала у ствола большого дерева и была очень обширна. Тамъ были сотни комнатокъ, чуланчиковъ и коридоровъ. Муравей водилъ ихъ по безконечнымъ проходамъ, обстоятельно объясняя назначеніе каждаго, показывалъ дѣтскія помѣщенія, въ которыхъ маленькіе муравьи выползали изъ своихъ бѣлыхъ пеленокъ.
Іоганнесъ съ удивленіемъ и восторгомъ осматривалъ все это.