Успенский Глеб Иванович
Опять о Некрасове!

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Г. И. Успенский

Опять о Некрасове!

   Г. И. Успенский. Собрание сочинений в девяти томах.
   Том девятый. Статьи. Письма.
   М., ГИХЛ, 1957
   Издание осуществляется под общей редакцией В. П. Друзина
   Подготовка текста и примечания А. В. Западова и Н. И. Соколова
   
   Приношу тысячу извинений перед читателями Обзора и его почтенной редакцией в том, что почти целый месяц, по моей вине, они не имели ни одного литературного обозрения. Новое, непривычное для меня дело -- вот мое оправдание. Отныне постараюсь аккуратно каждую неделю сообщать обо всем мало-мальски заслуживающем какого-нибудь внимания в литературном отношении и по возможности буду стараться, чтобы читатели Обзора были знакомы с содержанием столичных периодических изданий прежде, нежели книжки этих изданий дойдут до провинции.
   На нынешний раз -- запоздалое письмо мое, к крайнему моему сожалению, такх<е будет посвящено кой-чему уже переставшему быть новостью: скоро месяц, как Некрасов лежит в могиле... скоро месяц, как появился новый литературный орган. Об нем уже много говорили и много писали, и читатель, ищущий в газете новостей и разнообразия, -- наверное желает, чтобы гг. газетчики перестали толковать об этом старье. Но пусть мое первое письмо подвергается каким угодно порицаниям, я не могу не сказать кой-чего об этом "старом", во-первых, потому, что вообще запоздал с моими обозрениями, во-вторых, потому, что о покойном Некрасове я намерен говорить не с недовольным читателем, а с автором статьи об этом поэте, напечатанной в Обзоре, и, в-третьих, потому, что новый, толстый литературный орган, с новыми литературными силами, появляющийся в свет как раз на другой день похорон старой литературной силы, так много лет дававшей журналистике известный тон, -- заслуживает того, чтобы человек, интересующийся русской литературой, внимательно отнесся к новым деятелям, тщательно определив тот новый тон, новую ноту, который или которую они вносят в старый журнальный хор...
   Постараюсь высказать о том и о другом -- то, что думаю, по возможности кратко. О Некрасове я хочу сказать два слова, потому что статья, напечатанная в Обзоре, несмотря на действительную полноту сведений, сообщаемых о покойном поэте, в конце концов оставляет впечатление о личности Некрасова -- "не хорошее", к памяти о нем примешивается нечто тяжелое, темное и главное -- невыясненное. Я нахожу это не совсем правильным. Здесь кстати сказать, что в ту минуту, когда пишутся эти строки, в кругу знатоков и оценщиков литературных достоинств, раздавателей лавровых венков литературным дарованиям, словом, в кругу людей, выдающих литературным деятелям права на вход не в храм славы (такого нет у нас), а просто... в хрестоматию для средних учебных заведений, -- идут оживленные толки о том, куда в этом храме -- хрестоматии, деть покойного поэта, куда, на какую полку поставить его, рядом ли с Пушкиным и Лермонтовым, промежду их, или выше, или ниже... Они меряют его неумолимою меркою литературных приемщиков и в большинстве случаев находят, что Некрасов не подходит под мерку, ниже ростом, притом этот рост определяют таким выражением: "Там (у Пушкина) море звуков, -- а у Некрасова -- одна нота, которую он и тянул всю жизнь". Какое однообразие, скажет доверчивый читатель, тянуть одну ноту, и притом "всю жизнь"\ Тут всё на вершки, как у настоящих рекрутских приемщиков, один вершок, четыре вершка -- одна нота, три ноты, море звуков... Так ли это? У кого было больше нот и звуков, у Овидия ли, положим, или у плохо грамотного из проповедников? Где была отделка, блеск, изящество формы, глубина знания человеческой натуры -- у римских ли писателей, современных однотонным проповедникам? Разумеется, у первых, и если бы г. Белов, ныне оценивающий литературные достоинства Некрасова, стал бы сравнивать классических писателей с людьми идеи, то последние непременно оказались бы и узкими, однообразными, неумелыми, пишущими деревянным языком, с самыми слабыми понятиями даже о грамотности, а у языческих писателей оказалось бы все, то есть именно то же самое "море звуков". G этой точки зрения -- разнообразия, шири и отделки -- даже Фет, даже Минаев, не говоря о Полонском, об А. Толстом, в тысячу раз выше всех таких проповедников, всю жизнь тянувших одну ноту...
   Но здесь читатель, несомненно, остановит меня негодующим вопросом.
   -- Как! -- в гневе скажет он. -- Вы... вы приравниваете Некрасова, который, который, который и т. д., к служителям идей?
   Нет, нет! -- тороплюсь я успокоить взволнованного читателя. Сохрани бог! Я только желал бы, чтобы господа ценители и судьи обратили внимание на качество ноты, я соглашаюсь с ними вполне, что она однообразна, я только прошу определить, какая именно это нота и когда, при каких условиях гудела она? Останавливаясь только на вопросе о качестве некрасовской ноты, я спрашиваю -всякого беспристрастного человека, -- не была ли эта нота явлением сильным и в высшей степени самостоятельным, если принять во внимание, что она звучала вовсе не так, как гремела (море звуков!) оратория обострявшегося крепостничества, взяточничества, пьяная оргия откупов. Говорят, что он (Некрасов) весь был выработан влиянием во сто раз более его сильных литературных деятелей сороковых годов, -- не споря с этим (так как и эти сильные деятели также, наверное, обязаны в развитии своей силы чему-нибудь или кому-нибудь), я спрашиваю: у кого из них была такая смелость, чтобы не побояться громко и во всеуслышание заговорить о бедствующем народе? А в этом именно и состояла нота Некрасова, и я не могу представить себе, что было бы с развитием следующего поколения, если бы из вышеупомянутой оратории именно эта нота, и в том тоне, какой придал ей Некрасов, -- была исключена или отсутствовала вовсе. Представьте себе, что у нас нет и не было Некрасова; у нас есть Записки охотника И. С. Тургенева, Ранние рассказы Л. Толстого, Записки Аксакова, Бедные люди Достоевского, Мертвые души Гоголя,-- словом, у нас есть все самое образцовое в художественном отношении, -- и нет Некрасова, нет его мужиков, баб, колодников, бурлаков и проч. Представьте себе это, -- и вы, я думаю, согласитесь, что, как ни замечательны в художественном отношении вышепоименованные произведения, но едва ли они были бы в состоянии так определенно направить ум и сердце нарождавшегося поколения, как это сделал грубый, неуклюжий, однотонный стих Некрасова. Ввиду этого я никак не могу согласиться с г. сотрудником Обзора, перу которого принадлежит статья о Некрасове, что известностью, популярностью своею он обязан не литературной, а журнальной деятельности. Нет! Если бы "в годину горя" русское общество оставалось с вышеупомянутыми дарованиями, а место Некрасова как поэта было занято существующими до сих пор его сверстниками со включением Лихача-Кудрявича Кольцова, -- даже самая мысль, понятие о том, что такое означает хотя бы слово гражданин, -- долго бы, очень долго не вышло в русское общество, то есть в толпу, в массу, за которую -- ратовали и проповедники.
   На это я скажу следующее.
   28 декабря, в 8 часов вечера, я, нижеподписавшийся, вместе с толпою других, знавших Некрасова при жизни,-- был в его квартире на панихиде. Комната была набита битком -- и кого-кого только здесь не было!.. Литераторы, охотники и игроки -- вот категории, на которые можно было подразделить всю массу посетителей, -- не говоря о толпе "просто" почитателей, о массе молодых людей, мужчин и женщин... Некрасов, исхудалый до невероятности, лежал мертвый, бездыханный, закинув почти навзничь измученное лицо свое, на котором как бы покоилось выражение "другого мира", чего-то совсем нездешнего, чужого... Он точно был объят чем-то до того "иным", какой-то такой, никому непостижимой, да и ему непонятной, но поглощавшей его заботой,-- что, казалось, именно только потому и не мог слышать того, что кругом его делалось... ведь трудно, по крайней мере на первых порах, убедиться, что вот этот труп, ваш близкий, знакомый, родня... не слышит, не спит... Не умев отделаться от этого неосновательного впечатления, я невольно спрашивал (не знаю, не то себя, не то Некрасова), неужели он не слышит толков и пересудов, которые идут вокруг него?.. А толки шли: и к какой бы из названных трех групп -- литераторов, охотников и игроков -- вы ни подошли, в каждой группе говорят о каком-то другом Некрасове, вовсе не таком, о каком говорят в других. В одной группе он литератор, поэт печали, наша изболевшая общественная совесть, в другой он богач, тысячник, человек, живущий на широкую ногу; тут идут расспросы о его состоянии, высчитывают выигрыши, проигрыши; в третьей группе он раб страстей, человек удачи, ловкости, наживы и т. д.
   Но достаточно было взглянуть на всего Некрасова, останки которого, отданные смерти, лежали перед вами, достаточно было соединить воедино все составные части, на которые делили его суждения кружков, чтобы вместо этих, дурных и хороших, кусков из Некрасова вышла большая, замечательная фигура, так как даже и куски-то Некрасова по объему очень велики...
   

Я на все бесполезно дерзал, --

   
   сказал он в одном из своих стихотворений, -- и с точки зрения этого "дерзания" Некрасов куда выше своих погодков, далеко не на все и далеко не дерзавших, хотя и одержимых теми же самыми нравственными несовершенствами, как и Некрасов. Не дурные страстишки, а "страсти", быть может также иной раз не особенно доброкачественные, "обуревали" его. Он "не приволакивался", "не улепетывал", как улепетывали "холоднокровные" гг. Рудины всех сортов при роковых результатах своих подзадоривающих на страсть глагольствований, -- а отдавался страсти, не помня себя, не умея сдержать себя, несся в бездну ее и потом рыдал от жгучей боли... "Он по целым ночам, -- говорили в кругу игроков, -- высиживал за картами, не вставая, не разгибаясь..." Опять-таки тут видна сила страсти, не похожая на желание губить время за зеленым столом и уйти в одиннадцатом часу домой с приятным сознанием выигрыша... Словом, что ни тронешь в Некрасове -- везде сила и страсть, силы добродетелей, пороков, ума, сердца -- все в больших, сильных размерах -- и все вместе -- один Некрасов... Правда, вокруг Некрасова носятся какие-то, как говорит он сам в одном из последних стихотворений, "дорогие тени" людей, портреты которых на него Укоризненно смотрят со стен.
   Но опять-таки: на кого не только из сверстников Некрасова, но и на кого из нас с вами, читатель, эти тени не смотрят укоризненно? "Некрасов мог... Он был богат", -- говорят обыкновенно в объяснение, своего права порицать некрасовскую апатию. Но богат и Тургенев, богат Толстой, богат Краевский; богат, и очень, Благосветлов (дом); вся литература сию минуту в общей сложности очень богата. Гораздо богаче и Некрасова и даже Суворина, у которого, говорят, что-то несметное число подписчиков... А между тем тени "живых людей" продолжают оставаться тенями... где и в чем беда? Все мы, -- за исключением, конечно, живых теней, -- не похожи ли на бедного Некрасова, с тою только разницей, что находим в себе смелость сваливать вину на другого... И на кого же? -- на Некрасова, который изболел не втихомолку, не в уголку, а на виду всей русской земли, теми самыми болями, какими больны и мы все до единого... Нет, нельзя, невозможно вспоминать на могиле Некрасова о том, что он "разъезжал в каретах", играл в карты... "выиграл миллион" {Миллионы эти, впрочем, оказались "маленькими", даже очень маленькими, именно -- после него не осталось никаких денег.} и проч. Невозможно потому, что Некрасов -- наиискреннейший выразитель сущности русской души -- страстной, жаждущей жизни, испорченной тысячами дурных влияний, рвущейся из этих пут на волю, к свету, к правде, души -- страстной, больной, бездомной и испуганной... Это русский человек весь как на ладони, и к тому же громадный и именно русский поэт. Его место не в храме русской славы (в хрестоматию он пройдет, несмотря на то, что гг. Беловы и не пускают его туда), -- а там, где живет и целыми гнездами залегает русская печаль, плач, скрежет зубов... Помня именно только это последнее качество Некрасова, пять тысяч человек провожали его в последнее жилище с глубоким горем и венчали его свежую могилу целой горою венков... не лавровых... нет!.. еловых, наших русских...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Статья впервые опубликована в серии "Литературные и журнальные заметки" тифлисской газетой "Обзор", 1878, No 27, от 29 января, за подписью "Г -- в"; печатается по тексту газеты.
   Авторство Успенского установлено на основании его писем к издателю газеты Н. Я. Николадзе (см. "Письма русских литературно-общественных деятелей к Н. Я. Николадзе", изд. "Заря Восюка", Тбилиси, 1949, стр. 69--77; в настоящем томе -- письма 64, 65).
   Непосредственным поводом для статьи послужил некролог о Некрасове, появившийся в "Обзоре", 1878, No 2 от 3 января, и перепечатанный затем в упоминавшемся сборнике "На память о Николае Алексеевиче Некрасове". В этом некрологе содержались неверные утверждения о жизни и творчестве Некрасова. Статья Успенского, опровергая эти утверждения, вместе с тем была направлена и против всей реакционной и либеральной прессы, дававшей искаженное представление об умершем поэте. Значение выступления Успенского подчеркивается тем фактом, что многие положения его статьи (без упоминания имени автора) были процитированы на страницах "Отчественных записок" (1878, No 3, стр. 138 и след.) во "Внутреннем обозрении" Г. З. Елисеевым (подробнее о проблематике статьи и обстоятельствах ее появления см. в работе: Н. И. Соколов. Глеб Успенский и Некрасов. -- "Некрасовский сборник", II, изд. Академии наук СССР, М--Л., 1956, стр. 458--471).
   
   Стр. 72. ...целый месяц... не имели... литературного обозрения.-- Как очевидно, Успенский предполагал начать обозрения сразу же с нового года, фактически же осуществил свое намерение лишь к концу января.
   -- ...новый литературный орган -- журнал "Слово"; выходу первого номера этого журнала Успенским была посвящена следующая статья серии "Литературные и журнальные заметки" ("Первая книжка журнала "Слово"),
   Стр. 73. "Там (у Пушкина) море звуков..." -- Подобное утверждение содержалось в статье Е. Белова, помещенной в "С.-Петербургских ведомостях:", 1878, No 8, 8 января.
   Стр. 74. Ранние рассказы Л. Толстого. -- Очевидно, имеются в виду "Детство и отрочество" и "Военные рассказы", вышедшие отдельными книгами в 1856 году; именно в связи с выходом этих произведений была написана известная статья Н. Г. Чернышевского о Толстом.
   Записки Аксакова -- "Записки об уженье рыбы" и "Записки ружейного охотника Оренбургской губернии" С. Т. Аксакова! но вероятнее, что Успенский имел в виду более известные произведения Аксакова -- "Семейную хронику" и "Детские годы Багрова-внука", которые также написаны в форме "записок".
   Стр. 75. ...грубый, неуклюжий, однотонный стих Некрасова -- перефразировка строк из стихотворения Некрасова "Праздник жизни -- молодости годы...":
   
   Нет в тебе поэзии свободной,
   Мой суровый, неуклюжий стих!
   
   -- ..."в годину горя" -- выражение из стихотворения Некрасова "Поэт и гражданин".
   Стр. 76. Я на все бесполезно дерзал -- неточная цитата из стихотворения Некрасова "Рыцарь на час". У Некрасова: "Я на все безрассудно дерзал".
   -- Укоризненно смотрят со стен -- из стихотворения Некрасова "Скоро стану добычею тленья...".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru