Аннотация: Miss Bretherton. Перевод А. Веселовской. Текст издания: журнал "Сѣверный Вѣстникъ", NoNo 2-4, 1893.
МИССЪ БРЭДЕРТОНЪ.
Романъ миссисъ Гэмфри Уордъ.
ГЛАВА I.
Былъ день неоффиціальнаго открытія картинной выставки въ королевской академіи. Обширный дворъ Берлингтонъ-Гоуза былъ переполненъ экипажами, и безпрерывная вереница посѣтителей тѣснилась вверхъ по уложенной краснымъ ковромъ лѣстницѣ, которую охраняли нѣкоторыя изъ наиболѣе внушительныхъ фигуръ, извѣстныхъ взорамъ лондонскихъ обывателей и уступавшихъ по пышности красныхъ мундировъ только сытымъ лейбъ-гвардейцамъ ея величества. Такъ какъ еще не миновало время завтрака, то въ комнатахъ было еще довольно просторно. Можно было разглядѣть картины, оцѣнить весенніе наряды и даже узнать пріятеля на противоположномъ концѣ длинной галлереи. Всѣ обычные посѣтители были на лицо: академики старой школы и новой, члены королевской академіи, съѣхавшіеся изъ Кенсингтона и культурныхъ мѣстностей, и другіе члены, прибывшіе изъ болѣе сѣверныхъ и захолустныхъ окрестностей, гдѣ искусство живетъ бѣдновато и скудно и лишено того изящества и тѣхъ прикрасъ, которыми культура считаетъ долгомъ его обставить. Были представители политическаго міра, еще способные (дѣло происходило на первой недѣлѣ мая) относиться къ удовольствіямъ съ нѣкоторымъ увлеченіемъ. Были и художественные критики, которые, хотя они и привыкли поглощать искусство большими и быстрыми глотками, не могли однако удовлетвориться однимъ скуднымъ днемъ, отведеннымъ академіею для осмотра приблизительно восьмисотъ произведеній, и дополняли замѣтки предшествующаго дня нѣкоторыми новыми записями въ промежуткахъ разговора съ знакомыми дамами. Были тутъ и крупные торговцы художественными предметами, обнаруживавшіе и во взорахъ, и въ осанкѣ глубокую, хотя и скромную увѣренность, что на нихъ зиждутся основанія всего міра искусства, и что если съ поверхностной точки зрѣнія звѣзда академика и отличается отъ ореола человѣка, покупающаго его картины, то истинно-философскій умъ оцѣниваетъ вопросъ иначе. А главное, тутъ были женщины, старыя и молодыя, однѣ во всей свѣжести весеннихъ бумажныхъ тканей, точно на дворѣ восточный вѣтеръ не глумился надъ усиліями майскаго солнца, другія еще закутанныя въ мѣха, свидѣтельствовавшіе о болѣе точномъ пониманіи капризовъ англійскаго климата. Среди нихъ можно было различить обычные оттѣнки и виды: знакомую всѣмъ деревенскую кузину, собирающую матеріалы для устрашенія тѣхъ изъ ея сосѣдокъ, которыя не могли окунаться ежегодно въ потокъ лондонской жизни; женщинъ артистическаго міра, представляющаго большее разнообразіе типовъ, чѣмъ то, которымъ могутъ хвастать какіе-либо другіе классы; и, наконецъ, небольшое число женщинъ того слоя, что величаетъ себя "лондонскимъ обществомъ", настолько хорошо одѣтыхъ, благовоспитанныхъ и богатыхъ знакомыми, какъ принято въ ихъ средѣ.
Въ одной изъ отдаленнѣйшихъ комнатъ, еще болѣе пустынной, чѣмъ всѣ остальныя, высокій, худощавый мужчина разсѣянно переходилъ отъ картины къ картинѣ, дѣлая по временамъ торопливыя справки въ каталогѣ, но вообще оглядывая все, что представлялось ему, съ видомъ человѣка, въ которомъ привычка къ находившемуся передъ нимъ зрѣлищу породила пресыщеніе, если не пренебреженіе. Это былъ красивый человѣкъ съ широкимъ лбомъ и мягкимъ, пріятнымъ выраженіемъ. Глаза были прекрасные и задумчивые; въ контурахъ головы и лица замѣчалось то соединеніе умственной силы съ большой нѣжностью линій, которое очень привлекательно, въ особенности для женщинъ болѣе культурнаго и впечатлительнаго сорта. Его тонкіе волосы съ просѣдью были нѣсколько длинны, не настолько, чтобъ неизбѣжно вызывать зрителя на рѣшеніе вопроса, поэтъ или безумецъ тотъ, кто ихъ носитъ, -- но все-же достаточно длинны, чтобъ нѣсколько небрежно падать вокругъ головы и тѣмъ уменьшать щеголевато-условный эффектъ безупречнаго туалета ихъ владѣльца и его общаго лондонскаго отпечатка.
То, что окружало мистера Юстеса Кендаля (нужно-же придать описанному нами лицу принадлежавшее ему имя), очевидно, привело его не въ особенно хорошее настроеніе. Онъ стоялъ съ недовольнымъ выраженіемъ передъ венеціанскою сценою, нарисованною блестящимъ представителемъ группы англійскихъ художниковъ, поселившейся на иноземной почвѣ и обучавшейся по чужой методѣ.
-- Не такъ хороша, какъ прошлогодняя,-- замѣтилъ онъ про себя.-- Вульгарное письмо, вульгарная композиція; во всемъ видна спѣшность работы. Этихъ людей портитъ успѣхъ -- успѣхъ и количество добываемыхъ денегъ. Человѣкъ, нарисовавшій эту картину, не получилъ отъ этого никакого удовольствія. Но тоже самое встрѣчается всюду. Деньги, роскошь, борьба за существованіе гонятъ насъ всѣхъ впередъ и убиваютъ въ художникѣ естественное наслажденіе трудомъ. И вскорѣ, какъ сказалъ мнѣ въ прошломъ году этотъ забавный французикъ, мы безповоротно погрузимся въ самую глубь посредственности.
-- Кендаль!-- произнесъ около самаго его уха нетерпѣливый голосъ, между тѣмъ какъ чья-то рука опустилась на его руку, знаете вы эту дѣвушку?
Кендаль съ удивленіемъ обернулся и увидалъ рядомъ съ собою низкорослаго, пожилого человѣка, въ которомъ призналъ знаменитаго художника; на его живомъ, подвижномъ лицѣ можно было прочесть вопросъ и сильное увлеченіе.
-- Да вотъ ту, въ черномъ, около картины Орчардсона! Вы должны знать ее съ лица! Это миссъ Брэдертонъ, актриса. Видывали-ли вы раньше такую красоту! Надо найти кого-нибудь, кто представилъ-бы меня. Съ той минуты, какъ она вошла, ни на что другое не стоитъ глядѣть. Только, къ несчастью, никто, кажется, не знаетъ ее здѣсь.
Юстесъ Кендаль, хорошо знакомый съ горячимъ, артистическимъ темпераментомъ друга, немного насмѣшливо обернулся въ сторону картины и замѣтилъ въ комнатѣ то волненіе, которое указываетъ на присутствіе чего-то или кого-то интереснаго. Стараясь придавать себѣ непринужденный видъ, держа каталогъ въ рукѣ, люди пробирались къ тому мѣсту, гдѣ стояла дама въ черномъ, и взглядывали по-очереди то на нее, то на картины, какъ дѣлаютъ тѣ, что рѣшились удовлетворить заразъ и своему любопытству, и потребности быть вѣжливымъ. Тѣмъ временемъ дама, о которой идетъ рѣчь, сознавая, что на нее глядятъ, но, повидимому, не смущаясь этимъ, разговаривала съ другой дамой, единственной своей спутницей, высокой, худощавой женщиной, тоже одѣтой въ черное и щедро надѣленной тѣми отталкивающими чертами, которыя красота требуетъ отъ своей дуэньи.
Сначала Кендаль не видалъ ничего, кромѣ высокой, стройной фигуры, прекрасной головы и нѣжнаго, бѣлаго профиля, составлявшаго рѣзкій контрастъ съ чернымъ туалетомъ и прядями золотисто-каштановыхъ волосъ. Но въ профилѣ и въ фигурѣ было необычайное благородство и грація, примирившія его съ горячностью друга и заставившія его ждать слѣдующаго движенія красавицы. Въ эту минуту она обернулась и изловила взглядъ двухъ мужчинъ, прямо устремленный на нее. Глаза ея слегка потупились, но въ этомъ самосознаніи не было ничего неблаговоспитаннаго или преувеличеннаго. Спокойнымъ движеніемъ взявъ подъ руку свою подругу, она повлекла ее къ одной изъ выдающихся картинъ сезона, находившейся по близости. Мужчины тоже повернули и отошли.
-- Никогда не видалъ я раньше такой красоты,-- восторженно произнесъ художникъ. -- Я долженъ найти кого-нибудь, кто ее знаетъ, и добиться случая увидать, какъ это лицо свѣтится, не то я сейчасъ уйду домой, да и отлично сдѣлаю. На эту мазню не стоитъ теперь глядѣть.
-- Вотъ что значитъ быть художникомъ-идеалистомъ!-- смѣясь сказалъ Кендаль.-- Дома онъ рисуетъ рѣчныхъ богинь, лѣсныхъ нимфъ и другія столь же отдаленныя отъ насъ существа, а внѣ дома становится жертвой первой хорошо одѣтой, здоровой съ виду дѣвушки, не смотря на ея дуэнью, шляпу и все прочее.
-- Покажите мнѣ вторую, подобную ей, -- горячо отозвался другъ.-- Говорю вамъ, такой не встрѣтите ежедневно. Je me connais en beauté, милѣйшій, и я никогда не видывалъ такого совершенства очертаній, красокъ, какъ тутъ. Это просто необычайно! Это возбуждаетъ меня какъ художника! Посмотрите, не Уоллэсъ ли подходитъ къ ней?
Кендаль обернулся и увидалъ приземистаго бѣлокураго человѣка, съ сухимъ, проницательнымъ американскимъ лицомъ, который, направившись къ красавицѣ, заговорилъ съ ней. Она привѣтствовала его радушно, съ сіяющей улыбкой и веселыми, выразительными движеніями головы, послѣ чего всѣ трое удалились.
-- Да, это Эдуардъ Уоллэсъ. Онъ очень близокъ съ ней, повидимому. Такая ужъ у этихъ американцевъ манера; они всегда знакомы со всѣми, кого желательно знать. Но вотъ вамъ шансъ, Форбсъ. Пройдите небрежно мимо нихъ, попадитесь Уоллэсу на глаза, и дѣло сдѣлано.
Форбсъ уже отпустилъ руку Кендаля и направлялся черезъ комнату въ сторону бесѣдующаго тріо. Кендаль забавлялся издали этой сценой. Онъ видѣлъ, какъ его другъ небрежно прошелъ мимо американца, оглянулся, улыбнулся, остановился и протянулъ руку. Очевидно, они перешепнулись, потому что черезъ мгновеніе Форбсъ уже отвѣшивалъ красавицѣ низкій поклонъ и вслѣдъ затѣмъ Кендаль видѣлъ, какъ его красивая сѣдая голова и нѣсколько сутуловатыя плечи исчезли въ слѣдующей комнатѣ рядомъ съ граціозной и выпрямленной фигурой миссъ Брэдертонъ.
Кендаль снова обратился къ картинамъ. Встрѣтивъ вскорѣ знакомыхъ, онъ быстро обошелъ съ ними залы и разстался только при входѣ, чтобы вернуться и поглядѣть на два, на три предмета въ скульптурномъ отдѣленіи, на которые ему указали, какъ на нѣчто важное и обѣщающее. Тамъ онъ наткнулся на американца Эдуарда Уоллэса, съ легкимъ смѣхомъ тотчасъ же взявшаго его подъ руку, точно старый другъ.
-- Видѣли вы, какъ совершилось представленіе? Что за человѣкъ этотъ Форбсъ! Онъ все еще также молодъ, какъ въ восемнадцать лѣтъ. Завидую ему. Онъ повелъ миссъ Брэдертонъ вокругъ всей выставки, говорилъ съ ней о своихъ любимыхъ конькахъ, глядѣлъ на нее такъ, что вышла бы неловкость, если-бъ это былъ кто другой, а не такой джентельменъ-маніакъ, какъ Форбсъ, который почти что добился позволенія списать съ нее портретъ. Думаю, что миссъ Брэдертонъ была слегка смущена. Она такой новичекъ въ Лондонѣ, что вовсе еще не знаетъ, кто мы всѣ. Мнѣ пришлось отвести ее въ сторону и разъяснить ей заслуги Форбса, тогда она вся запылала (въ настоящее время, когда она только что пріѣхала изъ колоній, въ ней еще есть наивный культъ героевъ) и была такъ мила съ нимъ, какъ только можетъ быть дѣвушка. Предсказываю, что Форбсъ не станетъ думать ни о чемъ другомъ весь сезонъ.
-- Что-жъ, она дѣйствительно блестящее явленіе, -- сказалъ Кендаль.-- Поразительно, какъ она затмѣвала хорошенькихъ англійскихъ дѣвушекъ. Такая красота -- опьяняющій даръ для женщины; это все равно, что королевская власть, которая ставитъ человѣка въ условія, совершенно непохожія на тѣ, что выпадаютъ на долю простымъ смертнымъ. Думаю, что красота, а не какія-либо артистическія способности обезпечили за ней такой успѣхъ. Я замѣтилъ, что и газеты говорили приблизительно то-же самое, иныя вѣжливѣе, чѣмъ другія.
-- Ну, актриса она не важная; у нея нѣтъ школы, нѣтъ тонкости въ игрѣ. Но вы увидите, она будетъ главной приманкой нынѣшняго сезона. На сценѣ она изумительно граціозна, и не смотря на разные фокусы, у нея прекрасный голосъ. Къ тому же вся ея личность очень привлекательна; это такое откровенное, неиспорченное, добродушное существо. Зрители влюбляются въ нее, а это много значитъ. Но я желалъ бы, чтобъ она была болѣе образована и имѣла бы хоть что-нибудь, похожее на школу. Ея антрепренеръ, Робинзонъ, говоритъ, что она намѣрена выступить во всѣхъ большихъ роляхъ, но вѣдь это проста нелѣпо. Она толкуетъ очень наивно и мило о своемъ "искусствѣ", только, право, знаетъ она о немъ не болѣе, чѣмъ младенецъ, и, быть можетъ, часть ея обаянія и заключается въ томъ, что она не подозрѣваетъ своего невѣжества.
-- Странно, до чего неразборчива англійская публика, замѣтилъ Кендаль.-- Мнѣ кажется, мы простодушнѣйшій народъ на всемъ свѣтѣ. Мы только и требуемъ, чтобъ наша чувствительность была нѣсколько затронута, но обязаны ли мы этимъ искусству или личности артиста, -- безразлично. Вѣдь она играетъ въ Лондонѣ недавно, не такъ ли?
-- Всего нѣсколько недѣль. Не болѣе двухъ мѣсяцевъ тому назадъ пріѣхала она. сюда изъ Ямайки. Не знаю, интересуетъ ли это васъ, но у нея прекурьезная исторія. Мнѣ кажется, что я не видался съ вами съ той поры, какъ подружился съ нею.
-- Нѣтъ, -- отвѣтилъ Кендаль; -- я начиналъ догадываться, что вами овладѣло что-то всепоглощающее. Я пробовалъ искать васъ въ клубѣ, но такъ и не нашелъ.
-- Да, только не миссъ Брэдертонъ поглощала все мое время. Она до того занята, что никто не можетъ видѣть ее часто. Раза два, три, съ тѣхъ поръ какъ они пріѣхали, я возилъ ее и ея родныхъ осматривать городъ, Вестминстерское аббатство, національную галлерею и т. д. Она очень всѣмъ интересуется, а Уоррольсы, ея дядя и тетка, не отстаютъ отъ нея ни на шагъ.
-- Откуда она?
-- Отецъ ея, шотландецъ, былъ надсмотрщикомъ на сахарной плантаціи недалеко отъ Кингстона; женатъ онъ былъ на итальянкѣ, на одной изъ блондинокъ венеціанскаго типа. Странное сочетаніе расъ; думаю, что въ этомъ секретъ блестящей и оригинальной красоты миссъ Брэдертонъ. Мать ея умерла, когда она была еще маленькая, и дѣвочка выросла одна. Кажется, впрочемъ, что отецъ былъ человѣкъ недурной и присматривалъ за ней. Вскорѣ она привлекла вниманіе дяди, лавочника изъ Кингстона, хитраго, жестокаго, алчнаго до денегъ малаго, догадавшагося, что изъ нея можно кое-что сдѣлать. Она уже проявила въ то время склонность къ декламаціи и играла въ разныхъ мѣстахъ, въ школѣ, принадлежащей къ плантаціи и т. д. Понятно, что отецъ ея, шотландецъ и пресвитеріанецъ, не поощрялъ въ ней этихъ вкусовъ. Но онъ умеръ отъ лихорадки, и съ шестнадцатилѣтняго возраста дѣвочка осталась на попеченіи дяди. Повидимому, онъ сейчасъ-же въ точности увидалъ, какой линіи держаться. Чтобъ выразиться цинично, я воображаю, что онъ разсуждалъ приблизительно вотъ такъ: красота -- изъ ряду вонъ; характеръ -- лучше чего нельзя пожелать; талантъ -- неважный. Значитъ, ставку надо дѣлать на красоту и характеръ, а талантъ пусть самъ о себѣ заботится. Какъ-бы то ни было, онъ вывелъ ее на кингстонскомъ театрѣ, довольно, жалкой и маленькой сценѣ, а самъ онъ и тетка, вотъ это кислое существо, которое вы видѣли съ миссъ Брэдертонъ, присматривали за ней, какъ драконы. Понятно, что о ней вскорѣ заговорилъ весь Кингстонъ; благодаря ея красотѣ, граціи и трудности сближенія съ ней, все европейское общество, гарнизонъ, представители власти -- были у ея ногъ. Тогда дядя поставилъ все на карту, чтобъ добиться ангажемента въ Европу. Помните-ли ихъ недавняго губернатора Рэтерфорда, автора небольшого цикла салонныхъ пьесъ? Онъ озаглавилъ ихъ, кажется, "Интерлюдіями девятнадцатаго вѣка". Это былъ послѣдній годъ его служенія, и онъ уѣхалъ на родину какъ разъ въ то время, когда Изабелла Брэдертонъ играла въ Кингстонѣ. Пріѣхалъ онъ сюда, вполнѣ увлеченный ею, и, зная здѣсь всѣхъ театраловъ, могъ сразу найти ей мѣсто. Робинзонъ рѣшился спекулировать ею, вызвалъ ее по телеграфу, и вотъ она здѣсь, и ея дядя, тетка и больная сестра вдобавокъ.
-- Такъ у нея есть сестра?
-- Да, маленькое, блѣдное, искалѣченное, капризное существо (калѣки большею частью капризны), но полное какой-то странной, таинственной силы. Изабелла очень добра къ ней и точно побаивается ея. Мнѣ кажется, она боится всѣхъ своихъ родныхъ. Они, по моему, помыкаютъ ею, а миссъ Брэдертонъ болѣе способна давать собою помыкать, чѣмъ кто-либо, кого я знавалъ во всю мою жизнь.
-- Какъ, это блестящее, живое существо!-- недовѣрчиво воскликнулъ Кендаль.-- Я готовъ-бы, кажется, биться о закладъ, что она постоитъ за себя.
-- Видите-ли,-- сказалъ американецъ съ спокойнымъ превосходствомъ своего трехнедѣльнаго знакомства,-- я уже немного узналъ ее теперь, и она не совсѣмъ такая, какою кажется по первому взгляду. Какъ-бы то ни было, боится она ихъ или нѣтъ, надо надѣяться, что они поберегутъ ее; Правда, у нея прекраснѣйшее сложеніе, однако мнѣ все-таки кажется, что Лондонъ ее утомляетъ. Пьеса, которую для нея выбрали, трудная; кромѣ того, общество, понятно, набросилось на такую красавицу, а черезъ нѣсколько недѣль она будетъ всеобщимъ кумиромъ.
-- Я еще вовсе не видалъ ея, -- сказалъ Кендалъ, которому, быть можетъ, уже начинала нѣсколько надоѣдать тема о миссъ Брэдертонъ, и съ лорнеткой въ рукѣ обернулся къ статуямъ.-- Зайдите за мною какъ-нибудь вечеромъ.
-- Непремѣнно. Но вы должны явиться и познакомиться съ самой дѣвушкой у моей сестры въ слѣдующую пятницу. Она пріѣдетъ туда среди дня, къ чаю. Я сказалъ Агнесѣ, что приведу, кого мнѣ вздумается. Я предупредилъ ее (вѣдь вы знаете ея маленькія слабости), что ей всего лучше первой выступить въ поле. Черезъ мѣсяцъ уже будетъ совершенно невозможно завладѣть миссъ Брэдертонъ.
-- Въ такомъ случаѣ я непремѣнно явлюсь и воздамъ почести прежде, чѣмъ соберется толпа, -- сказалъ Кендаль, и съ нѣкоторымъ любопытствомъ повернувъ лорнетъ такъ, чтобъ осмотрѣть подвижное, смуглое лицо Уоллэса, прибавилъ: -- какъ удалось вамъ съ ней познакомиться?
-- Рэтерфордъ представилъ меня. Онъ мой старый пріятель.
-- Итакъ, -- сказалъ Кендаль, двинувшись въ путь, -- до слѣдующей пятницы. Очень буду радъ повидаться съ миссисъ Стюартъ; я цѣлый вѣкъ не видалъ ея.
Американецъ дружески кивнулъ ему и удалился. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ пріятныхъ, вездѣсущихъ людей, которые всѣхъ знаютъ и находятъ время для всего,-- извѣстнымъ журналистомъ, до нѣкоторой степени художникомъ, а болѣе всего свѣтскимъ человѣкомъ, переживавшимъ свой лондонскій сезонъ не безъ ворчанія и вмѣстѣ съ тѣмъ съ такимъ внутреннимъ наслажденіемъ, какое рѣдко выпадаетъ на долю популярнымъ посѣтителямъ различныхъ званыхъ обѣдовъ. Что онъ сблизился съ новой звѣздой сезона, было довольно естественно. Это былъ самый скромный и полезный изъ чичероне, одаренный истинной способностью оказывать услуги пріятнымъ людямъ. Его дружба съ миссъ Брэдертонъ придавала дѣвушкѣ въ глазахъ Кендаля извѣстный отпечатокъ: Уоллэсъ былъ разборчивъ въ людяхъ и рѣдко ошибался.
Кендаль пошелъ домой, занятый совершенно иными размышленіями, и вскорѣ сидѣлъ за письменнымъ столомъ въ своихъ высокихъ комнатахъ, выходившихъ на внутренній дворъ Темпль-Бара. День былъ свѣтлый, весеннее солнце, озарявшее противоположныя красныя крыши, глядѣло весело и ясно; старыя дымовыя трубы, выступая на блѣдно-голубомъ фонѣ неба, бросали рѣзкія тѣни на багровую и оранжевую поверхность черепицъ. Внизу дворъ былъ наполовину въ тѣни и совершенно безмолвный и пустынный. Слѣва виднѣлся проблескъ зелени, искупавшей свою весеннюю скудость яркимъ оттѣнкомъ колорита, между тѣмъ какъ прямо поперекъ двора, за пестрой мозаикой крышъ и живописными очертаніями трубъ, поднималось на воздухъ тончайшее сооруженіе изъ бѣлаго камня, шпицъ одной изъ церквей Wren'а, такой изящный, безукоризненный и прихотливо уравновѣшенный, какъ только можетъ создать рука человѣка.
Внутри комнаты были такія, какія приличествуютъ зажиточному холостяку съ научными вкусами. Полки на стѣнахъ вмѣщали внизу старыхъ школьныхъ классиковъ и юридическія книги, а вверху смѣшанную библіотеку литературнаго содержанія, въ которой французскіе авторы играли главную роль. Оба фланга, если можно такъ выразиться, имѣли тотъ заманчиво-пестрый характеръ -- здѣсь клочекъ нѣмецкой словесности, тамъ островокъ итальянской, по ту сторону ряды англійскихъ поэтовъ, по ту -- обиліе романовъ на всѣхъ языкахъ, -- который радуетъ нѣжное сердце библіофила. Картины были большею частью автотипіями и фотографіями съ сюжетовъ итальянскаго искусства, за исключеніемъ одного угла комнаты, гдѣ прекрасная маленькая коллекція французскихъ гравюръ совершенно покрывала стѣну, привлекая взоры посѣтителей рѣзкими тонами чернаго и бѣлаго цвѣта. На письменномъ столѣ лежали груды французскихъ книгъ въ бумажной обложкѣ, относящихся, главнымъ образомъ, къ побѣдоносной порѣ романтизма; мѣстами ихъ прерывали наслоенія натурализма, въ свою очередь не разъ уравновѣшаннаго томами Сентъ-Бёва. Въ совокупности все имѣло ученый видъ. Книги были видимо собраны съ опредѣленною цѣлью, а аккуратныя кипы рукописей, лежавшихъ на письменномъ столѣ, казалось, подводили итоги всей обстановкѣ и объясняли ее.
Единственнымъ украшеніемъ, носившимъ личный отпечатокъ, была группа фотографій на каминѣ. Двѣ изъ нихъ потемнѣли и выцвѣли; онѣ изображали родителей Кендаля, уже умершихъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Другая фотографія, кабинетный портретъ, представляла женщину, уже не очень молодую, поразительно эффектную, съ прекраснымъ, усталымъ лицомъ и общимъ видомъ благородства и энергіи. Замѣтно было большое сходство между чертами ея и ІОстеса Кендаля, и она дѣйствительно была старшей и единственной сестрой его, женой французскаго сенатора и главнымъ другомъ и совѣтчикомъ брата. М-me де-Шатовье была очень замѣтной личностью и вліяніе ея на Юстеса оказалось сильнымъ съ самаго дѣтства. Это была женщина, которая оправдала бы въ наши дни восторженное мнѣніе Сисмонди о женщинахъ первой имперіи. Въ ней была та смѣсь хорошаго тона съ высшимъ изяществомъ, и того запаса разнообразнѣйшихъ свѣдѣній съ живой впечатлительностью и тонкостью чувствъ, которая, какъ сказалъ Сисмонди m-me д'Альбани, "составляетъ принадлежность лишь вашего пола и встрѣчается въ совершенствѣ только въ лучшемъ французскомъ обществѣ".
Въ тѣ дни, когда она и Юстесъ были единственными дѣтьми образованнаго и богатаго отца, довольно извѣстнаго политическаго дѣятеля и зятя торійскаго премьера, въ дни его молодости, она всегда руководила братомъ и вліяла на него. Онъ восторженно сопровождалъ ее во время лондонскихъ сезоновъ, слѣдя за производимымъ ею впечатлѣніемъ, торжествуя ея побѣды, обсуждая дома съ нею каждую новую книгу и, по крайней мѣрѣ, во время школьныхъ вакацій дѣля съ нею секретарскую работу при отцѣ, исполнявшуюся ею прекрасно и съ такимъ быстрымъ, тонкимъ, политическимъ чутьемъ, какого Юстесъ никогда не замѣчалъ въ другихъ женщинахъ. Она была, по-своему, красива, и отличалась нѣжною, утонченною красотой, въ особенности по вечерамъ, когда блескъ бѣлой шеи и рукъ, дополненный яркостью туалета, придавалъ ей тотъ отпечатокъ и колоритъ, въ которомъ она нуждалась въ иныя минуты. Понятно, что у нея не было недостатка въ поклонникахъ: она была богата, а отецъ ея пользовался вліяніемъ; но она много разъ говорила: нѣтъ! и почти достигла тридцатилѣтняго возраста, прежде чѣмъ m-r де-Шатовье, первый секретарь французскаго посольства, уговорилъ ее выйти за него замужъ. Съ той поры она занимала видное мѣсто въ парижскомъ большомъ свѣтѣ. Мужъ ея промѣнялъ дипломатію на политику, въ которой его направленіе было орлеанистскимъ, между тѣмъ какъ въ литературѣ онъ пользовался извѣстностью, какъ постоянный сотрудникъ "Revue des Deux Mondes". Онъ и жена его открыли интересный и, по-своему, вліятельный салонъ, гдѣ встрѣчалось лучшее англійское и французское общество, и тутъ сразу обнаружились утонченность ума m-me де-Шатовье и сила и мягкость ея женскаго такта.
Вскорѣ послѣ ея свадьбы отецъ и мать скончались на разстояніи восемнадцати мѣсяцевъ другъ отъ друга, и судьба Юстеса радикально измѣнилась. Покинувъ школу, онъ сталъ секретаремъ отца, что помѣшало ему сдѣлать какія-либо серьезныя усилія для успѣха въ адвокатурѣ; вслѣдствіе этого интересы какъ его ума, такъ и сердца сосредоточились въ стѣнахъ родительскаго дома въ большей степени, чѣмъ обыкновенно бываетъ у молодыхъ людей. Передъ отцомъ онъ преклонялся искренно; цѣну нѣсколько многорѣчивой и подъ-часъ суетливой нѣжности матери онъ никогда не понималъ вполнѣ, пока не лишился ея. Когда онъ остался окончательно одинокимъ, онъ увидалъ необходимость избрать образъ жизни. Сестра и онъ раздѣлили отцовскія деньги, и Юстесъ увидалъ себя обладателемъ такого состоянія, которое въ глазахъ большинства его друзей являлось прямымъ указаніемъ Провидѣнія на двѣ цѣли -- на бракъ и на мѣсто въ парламентѣ. Къ счастью, однако, сестра его, единственный человѣкъ, къ которому онъ обратился за совѣтомъ, не торопилась вынуждать у него рѣшенія ни въ томъ ни въ другомъ случаѣ. Она видѣла, что безъ стимула отцовскаго присутствія интересъ Юстеса къ политикѣ былъ менѣе живой, чѣмъ его интересъ къ литературѣ, да и времена, какъ ей казалось, не благопріятствовали тому философскому консерватизму, который, можно сказать, служилъ выраженіемъ ихъ семейнаго склада ума. Вслѣдствіе этого, она побуждала его вернуться къ нѣкоторымъ изъ замысловъ университетской поры, когда и она, и онъ были впервые охвачены страстью къ великой, увлекательной французской литературѣ, которая поколѣніе за поколѣніемъ поглощаетъ вниманіе двухъ третей изъ тѣхъ, кто чутокъ къ вопросамъ словесности. Она предложила брату сюжетъ для книги, понравившійся ему, и пока онъ занимался ея планомъ, что-то въ родѣ прежняго увлеченія жизнью вернулось къ нему. Къ тому же это была книга, вынуждавшая его проводить часть каждаго года въ Парижѣ, а близость сестры была теперь пріятнѣе для него, чѣмъ когда-либо.
Такимъ образомъ, нѣсколько времени спустя, онъ съ удовольствіемъ поселился съ своими книгами на лондонской квартирѣ, и вскорѣ почувствовалъ, какъ имъ овладѣваетъ тотъ пылъ къ работѣ, который служитъ одновременно и стимуломъ, и наградой для каждаго истиннаго поклонника знанія. Книга снова примирила его съ жизнью, и вскорѣ онъ такъ же часто, какъ и прежде, появлялся въ общихъ всему лондонскому кружку центрахъ. Онъ обѣдалъ внѣ дома, посѣщалъ театръ, ѣздилъ въ клубъ, какъ и всѣ мужчины, и проводилъ ежегодно въ Парижѣ три зимнихъ мѣсяца, вращаясь въ лучшемъ французскомъ обществѣ, бесѣдуя такъ, какъ никогда не бесѣдовалъ въ Лондонѣ, и, все равно находился ли онъ въ театрѣ, въ салонахъ друзей, сестры или въ студіяхъ самыхъ выдающихся французскихъ художниковъ, развивая въ себѣ прихотливо-критическое настроеніе, становившееся все болѣе и болѣе требовательнымъ и все болѣе подчинявшее себѣ его личность.
Когда онъ усаживался за работу въ этотъ майскій день, всѣ тѣ, кто любилъ Юстеса Кендаля, а ихъ число было значительно, порадовались бы, видя, какъ исчезало усталое выраженіе, съ которымъ онъ вернулся послѣ своей прогулки по академіи, какъ съ энергіею и наслажденіемъ человѣка, вступающаго въ бой, онъ отбросилъ назадъ сѣдѣющія кудри, падавшія на его глаза, и какъ, по мѣрѣ того, какъ шло время и тѣни сгущались на бѣломъ шпицѣ противъ него, удовлетвореніе, доставляемое удачной работой, проявлялось въ медленномъ и безсознательномъ движеніи, которымъ онъ ласкалъ спину кота, спавшаго, свернувшись около него на стулѣ. Проявилось это удовлетвореніе и въ разсѣянной, но все же ласковой улыбкѣ, которою онъ привѣтствовалъ слугу, аккуратно появившагося въ пять часовъ, чтобъ подать чай и вечернюю газету и раздуть огонь, весело и по-пріятельски трещавшій далеко вглубь ночи въ освѣщенной лампою комнатѣ.
ГЛАВА II.
Дня два, три спустя, проглядывая записную книгу, куда все методически заносилось, Кендаль увидалъ: "Послѣобѣденный чай у миссисъ Стюартъ, въ пятницу", и тотчасъ-же отправилъ Эдуарду Уоллэсу записку съ предложеніемъ съѣздить вмѣстѣ въ театръ въ четвергъ вечеромъ, чтобъ посмотрѣть миссъ Брэдертонъ, "потому что, какъ вы сами согласитесь, писалъ онъ, мнѣ невозможно будетъ встрѣтить ее съ чистой совѣстью, если я не исполню сначала своего долга, увидавъ, какъ она играетъ". На это американецъ отвѣтилъ встрѣчнымъ предложеніемъ. "Миссъ Брэдертонъ, писалъ онъ, предоставила моей сестрѣ и мнѣ ложу на пятницу вечеромъ. Въ ней могутъ помѣститься человѣка четыре или пять. Вы непремѣнно должны присоединиться къ нашей компаніи, а я приглашу и Форбса".
Кендалю показалось, словно онъ попался въ ловушку. Онъ предпочелъ-бы увидать актрису при условіяхъ, болѣе благопріятствующихъ независимому сужденію, но сознавалъ, что отказаться было-бы нелюбезно, поэтому принялъ предложеніе и приготовился встрѣтиться съ красавицей въ такомъ сочувственномъ настроеніи, какъ только было возможно.
Въ пятницу среди дня, послѣ долгой и плодотворной работы, Кендаль увидалъ себя ѣдущимъ на западъ, въ сторону старомоднаго кенсингтонскаго дома, изъ котораго, благодаря своимъ живымъ, порхающимъ американскимъ манерамъ, миссисъ Стюартъ удалось сдѣлать крупный соціальный центръ. Умъ Кендаля все еще былъ поглощенъ работой; отрывки изъ Жубера или Стендаля, казалось, еще носились вокругъ него, и нѣкоторыя тонкости художественныхъ и критическихъ теорій продолжали смутно бороться въ немъ, пока онъ мчался на западъ Лондона, упиваясь пріятнымъ свѣтомъ весенняго солнца, радуя свой взоръ майскою зеленью, которая ежедневно все болѣе и болѣе торжествовала надъ общимъ сѣрымъ колоритомъ и вскорѣ должна была достигнуть прелестнаго, краткаго мига побѣды, составляющаго все, что лѣто можетъ надѣяться завоевать себѣ среди пыли и толпы большого города.
Кендаль находился въ состояніи, свойственномъ всѣмъ людямъ съ истинно-литературнымъ темпераментомъ, когда въ нихъ улеглось первое юношеское увлеченіе жизнью, когда первоначальныя трудности пріобрѣтенія знанія миновали, и умъ, допущенный въ болѣе возвышенную атмосферу, чѣмъ та, въ которой онъ носился до той поры, чувствуетъ всю прелесть человѣческаго права на знаніе и охваченъ болѣе тонкой любознательностью и болѣе всеобъемлющими желаніями, чѣмъ тѣ, которыя онъ дотолѣ испытывалъ. Міръ фактовъ и идей открытъ передъ нимъ, орудія изыскателя на столько усовершенствованы, на сколько они могутъ быть. Опьяненіе перваго приступа къ задачѣ всецѣло владѣетъ имъ, а усталость, неизбѣжная Немезида всякаго безконечнаго труда, и разочарованіе, рано или поздно нисходящее на всякую человѣческую надежду, пока еще простыя имена и тѣни, и не принимаются въ соображеніе въ жизненной перспективѣ, повидимому спокойно открывающейся передъ нимъ. Состояніе это рѣдкое; немногіе люди способны на ту подготовительную работу, которая ведетъ къ нему; малѣйшее враждебное обстоятельство можетъ положить ему конецъ, но по своему, до извѣстной степени и пока оно длится, это одна изъ лучшихъ формъ сознанія, и человѣкъ, наслаждающійся имъ, чувствуетъ, что такое таинственное жизненное благо является любовнымъ даромъ какой-то благотворной силы.
Пріѣхавъ къ миссисъ Стюартъ, Кендаль засталъ большое сборище, уже наполнявшее хорошенькія низкія комнаты, которыя съ обѣихъ сторонъ выходили на обсаженныя деревьями пространства и всецѣло носили отпечатокъ маленькой, характерной индивидуальности хозяйки. Она была компетентна во всемъ, въ критической оцѣнкѣ книги, и еще болѣе въ томъ, что касалось тонкостей домашней обстановки. Все дѣлало ее популярною,-- ея обѣды, построенные съ начала до конца съ величайшимъ единствомъ плана и съ рѣдкимъ умѣніемъ; красивые туалеты, въ которыхъ она скользила по обитымъ блѣдными тканями комнатамъ; ея энергія, добродушіе, и даже излюбленная ею, вполнѣ очевидная, но очень невинная погоня за совершенствомъ въ общественномъ отношеніи. Для нея не представляло ни малѣйшаго труда собрать у себя, кого ей хотѣлось, когда надо было пустить въ свѣтъ какую-нибудь соціальную новинку. На этотъ разъ миссисъ Стюартъ была вполнѣ въ своей стихіи. Ее окружали люди, болѣе или менѣе извѣстные въ Лондонѣ, здѣсь редакторъ, тамъ артистъ; одинъ изъ младшихъ членовъ кабинета болталъ за чашкой чая съ иностраннымъ министромъ, и гулъ обыкновенной лондонской болтовни высшаго сорта носился по комнатѣ, когда вошелъ Кендаль.
Миссисъ Стюартъ, поставивъ его въ возможность обрѣсти стулъ и давъ ему обильные шансы завязать разговоръ, покинула его, пожавъ плечами и прошептавъ: "Красавица страшно запаздываетъ. Скажите, пожалуйста, что я начну, если ожиданія всѣхъ этихъ людей будутъ обмануты?" Правду сказать, миссисъ Стюартъ уже начинала волноваться. Самъ Кендаль пріѣхалъ очень поздно, и по мѣрѣ того, какъ разговоры оживлялись и комнаты наполнялись гостями, жадно дожидавшимися новаго ощущенія, имъ обѣщаннаго, духъ маленькой хозяйки падалъ. Министръ украдкой поглядѣлъ на часы; какая-то несносная дама распрощалась, причемъ голосъ ея могъ-бы быть потише, и выражала сожалѣніе, безъ котораго можно было обойтись. Миссисъ Стюартъ очень дорожила успѣхомъ своихъ общественныхъ предпріятій, и собрать толпу народа, чтобъ встрѣтиться съ восходящей звѣздой сезона, а потомъ отослать всѣхъ домой, оставивъ въ ихъ памяти лишь воспоминаніе о чаѣ и разговорѣ -- это одна изъ тѣхъ неудачъ, которой никто, сколько-нибудь себя уважающій, не долженъ подвергаться.
Однако, фортуна еще разъ оказалась милостивой къ одной изъ своихъ главныхъ любимицъ. Миссисъ Стюартъ только что стала прислушиваться къ благонамѣреннымъ, но отяготительнымъ соболѣзнованіямъ какого-то стоявшаго рядомъ съ нею адвоката, описывавшаго "нелѣпую неудачу" вечера, устроеннаго для пріема первой актрисы Comédie franèaise, на который былъ званъ и онъ въ прошломъ сезонѣ, какъ вдругъ снаружи донесся звукъ колесъ. Миссисъ Стюартъ быстро шагнула впередъ, оставивъ своего лже-утѣшителя посреди начатаго имъ разсказа; гулъ разговоровъ замеръ мгновенно, и толпа вокругъ двери торопливо отступила, когда она распахнулась, и вошла миссъ Брэдертонъ.
Что за блескъ, что за сіяніе красоты проникли въ комнату вмѣстѣ съ нею! Вошла она быстро, оживленно, закинувъ назадъ изящную голову; лицо ея горѣло, руки вытянулись впередъ, когда она увидала миссисъ Стюартъ. Въ дѣвушкѣ была такая сила и жизненность, что всѣ ея движенія казались широкими и выразительными, и вмѣстѣ съ тѣмъ ничто не могло превзойти тонкой отдѣлки ея физическаго сложенія. Всего характернѣе было въ ней именно сочетаніе необыкновеннаго совершенства деталей съ блескомъ, огнемъ и силой общаго впечатлѣнія, часто придающаго низшимъ видамъ красоты картинность и достоинство, но рѣдко встрѣчающагося въ связи съ тѣми типами, гдѣ красота какъ-бы довлѣетъ сама себѣ, не нуждаясь ни въ чемъ, кромѣ присущей ей гармоніи линій и колорита, чтобы врѣзаться въ память зрителей.
Нѣкоторые утверждали, правда, что мелкія и нѣжныя черты ея лица не соотвѣтствовали росту и плавнымъ, скользящимъ движеніямъ. Но и здѣсь опять впечатлѣніе хрупкости наполовину превращалось въ впечатлѣніе блеска, благодаря ея большимъ каримъ глазамъ и ослѣпительной бѣлизнѣ кожи. Кендаль наблюдалъ за миссъ Брэдертонъ изъ своего угла, гдѣ его бесѣда съ двумя юными любительницами музыки была внезапно прервана пріѣздомъ актрисы; онъ подумалъ, что впечатлѣніе, вынесенное имъ на прошлой недѣлѣ, было, пожалуй, ниже дѣйствительности.
"Она хорошо входитъ въ комнату,-- критически разсуждалъ онъ самъ съ собою.-- Это не простая молочница; у нея есть манеры, есть нѣкоторая индивидуальность. А! вотъ теперь Фернандецъ (онъ назвалъ имя министра) овладѣлъ ею. Послѣ него, я полагаю, наступитъ чередъ Рэшбрука (члена правительства), а тамъ пойдемъ мы, болѣе простые смертные. Какъ нелѣпо все это!"
Размышленія его были, однако, прерваны восклицаніемъ сосѣдокъ, горячихъ поклонницъ миссъ Брэдертонъ, совершенно обезумѣвшихъ отъ восторга, что находятся съ ней въ одной комнатѣ. Онѣ узнали, что онъ увидитъ ее на сценѣ въ этотъ вечеръ, завидовали ему, описывали пьесу, въ преувеличенныхъ выраженіяхъ изображали толпу, наполняющую театръ, апплодисменты, привѣтствующіе первое появленіе миссъ Брэдертонъ въ большой сценѣ перваго акта, и позволили себѣ (сами онѣ были эстетическими дѣвицами, облеченными въ трезвыя зеленовато-сѣрыя платья) кроткія сѣтованія на счета нѣсколько яркаго оттѣнка одного изъ туалетовъ актрисы, причемъ все время, однако, исподтишка не спускали глазъ съ блестящаго, оживленнаго профиля и граціозныхъ плечъ, надъ которыми у входа во вторую гостиную склонялась сѣдовласая голова министра.
Миссисъ Стюарта храбро исполняла свои обязанности. Миссъ Брэдертонъ возвѣстила ей, съ тысячами сожалѣній, что можетъ удѣлить всего полчаса. "Мы, бѣдные профессіональные люди, должны обѣдать въ четыре. Вслѣдствіе этого я опоздала, а теперь оказывается, что я такъ далеко отъ дома, что могу остаться, самое позднее, до шести". Такимъ образомъ миссисъ Стюартъ пришлось торопиться, чтобъ успѣть представить всѣхъ, кому она это обѣщала. Она исполняла свою задачу, не отступая ни передъ чѣмъ, безпощадно убивая въ самомъ зародышѣ всякій завязывавшійся разговоръ, удѣляя артисту, писателю или члену парламента подобающую ему маленькую рекомендательную фразу, и наконецъ, кивнула Юстесу Кендалю, который покинулъ свой уголъ, находя, что общество -- пренелѣпая вещь и желая, чтобъ пытка скорѣе кончилась.
Миссъ Брэдертонъ улыбнулась ему, какъ улыбалась всѣмъ остальнымъ, и онъ опустился на стулъ, рядомъ съ ней, для тѣхъ трехъ минутъ, которыя были ему отведены.
-- Я слышу, что вы довольны англійской публикой, миссъ Брэдертонъ, -- сразу началъ онъ, подготовившись настолько.-- Мнѣ предстоитъ сегодня вечеромъ удовольствіе быть въ первый разъ въ числѣ вашихъ поклонниковъ.
-- Надѣюсь, что вамъ понравится,-- сказала она робко, но весело и привѣтливо.-- Вы непремѣнно зайдите потомъ ко мнѣ. Я уговорилась на счетъ этого съ миссисъ Стюартъ. Я такъ устаю, что никогда не бываю въ состояніи разговаривать послѣ спектакля, но видѣть друзей мнѣ пріятно. Это заставляетъ меня хоть немного забыть театръ, прежде, чѣмъ я возвращаюсь домой.
-- Находите вы Лондонъ очень занимательнымъ?
-- Да, очень. Всѣ ко мнѣ необыкновенно добры, да и вообще это совершенно новое впечатлѣніе послѣ такого закоулка, какъ Кингстонъ. Думаю, что у меня навѣрно закружилась-бы голова, -- прибавила она съ легкой, веселой усмѣшкой,-- только когда очень любишь свое искусство, невѣроятно, чтобъ человѣкъ слишкомъ возмнилъ о себѣ. Я все отчаиваюсь передъ тѣмъ, что еще остается сдѣлать, а то, что уже сдѣлано, кажется такимъ неважнымъ...
Говорила она съ очень милымъ смиреніемъ и, очевидно, думала то, что высказывала; тѣмъ не менѣе въ ея тонѣ слышалось такое очаровательное молодое торжество, такое непоколебимое сознаніе своего артистическаго успѣха, что Кендаль втайнѣ забавлялся, вспоминая суровую критику, которую большею частью слышалъ въ своемъ кругу на ея счетъ.
-- Да, конечно, -- вѣжливо отвѣтилъ онъ.-- Думаю, что всѣ артисты испытываютъ то-же самое. Мы всѣ чувствуемъ это, если годны на что-нибудь, мы -- бумагомаратели, все равно, какъ и вы -- актеры.
-- О, да, -- сказала она, глядя на него ласковыми, вопросительными глазами.-- Вы много пишете? Я знаю это; мистеръ Уоллесъ мнѣ это говорилъ. Онъ увѣряетъ, что вы такой ученый и что ваша книга выйдетъ великолѣпная. Какъ хорошо, должно быть, писать книги! Мнѣ кажется, я любила-бы это занятіе больше, чѣмъ играть на сценѣ. Тутъ вы зависите только отъ себя, а на сценѣ постоянно отъ другого, и приходишь въ такое бѣшенство, когда всѣ собственные высокіе помыслы испорчены потому, что первый, любовникъ не хочетъ дѣлать ничего, кромѣ того, къ чему привыкъ, или актриса на вторыя роли желаетъ выдѣлиться, или режиссеръ затаилъ злобу противъ васъ. Вѣчно что-нибудь да случится.
-- Съ вами, повидимому, постоянно случается лишь одно -- успѣхъ,-- сказалъ Кендаль, ненавидя себя въ душѣ за дешевый комплиментъ.-- Я слышу чудеса на счетъ трудностей, съ которыми добываются мѣста въ "Калліопѣ", а друзья мистера Робинзона увѣряютъ, что онъ выглядитъ моложе на десять лѣта. Бѣдный человѣкъ! Пора фортунѣ улыбнуться ему.
-- Это правда; въ прошломъ году онъ переживалъ тяжелые дни. Миссъ Гарвудъ, американская актриса, отъ которой ждали такого успѣха, не понравилась. Она не дѣйствовала на публику. Мнѣ вовсе не кажется, чтобъ трудно было удовлетворить англичанъ. Я чувствовала себя далеко не такъ хорошо въ жалкомъ кингстонскомъ театрикѣ, какъ здѣсь. Въ Лондонѣ всегда увѣренъ, что если сдѣлать все, какъ можно лучше, публика это оцѣнитъ. Въ моей головѣ всевозможные замыслы. Въ будущемъ году у меня будетъ, надѣюсь, собственный театръ и тогда...
-- Тогда мы увидимъ васъ во всѣхъ большихъ роляхъ.
Красавица только что начала свой отвѣтъ, какъ вдругъ Кендаль замѣтилъ, что миссисъ Стюартъ стоитъ около него съ новымъ соискателемъ. Ему ничего не оставалось дѣлать, какъ отступить съ торопливой улыбкой и пожать ея руки, и миссъ Брэдертонъ ласково напомнила ему, что они еще встрѣтятся въ этотъ день.
Черезъ нѣсколько минутъ въ комнатѣ опять началось общее движеніе. Миссъ Брэдертонъ уѣзжала. Она выступила впередъ въ своемъ длинномъ развѣвающемся черномъ платьѣ, держа миссисъ Стюартъ за руку, и толпа разступалась по мѣрѣ того какъ она шла. На ея пути, около двери, стоялъ младшій ребенокъ миссисъ Стюартъ, глядѣвшій на красавицу большими, удивленными карими глазами, приложивъ палецъ къ губамъ. Актриса внезапно нагнулась къ дѣвочкѣ, подняла ее съ легкостью, свидѣтельствовавшею о физической силѣ, привлекла ребенка въ свои мѣха и бархаты и поцѣловала его милостиво, точно королева. Дѣвочка обняла ее своими маленькими, бѣленькими ручками, улыбнулась, погладила ея волосы, точно желая удостовѣриться, что фея-принцесса -- реальное существо. Потомъ она стала карабкаться внизъ; черезъ минуту свѣтлое видѣніе исчезло и наполненная гостями комната, казалось, сразу опустѣла и потускнѣла.
-- Это вышло очень мило, -- сказалъ Кендалю Эдуардъ Уоллесъ, стоявшій рядомъ съ нимъ, слѣдя за этой сценою.-- У другой женщины такія вещи были-бы разсчитаны на эффектъ, но миссъ Брэдертонъ врядъ-ли дѣлаетъ это ради эффекта. Кажется, будто она чувствуетъ себя въ теплой, симпатичной атмосферѣ и до того увѣрена въ себѣ и въ тѣхъ, кто ее окружаетъ, что можетъ дать себѣ полную волю и подчиняться каждому импульсу по мѣрѣ его зарожденія. Въ ней изумительное отсутствіе ложнаго стыда,-- однако, какъ ни мало сознаетъ она собственные недостатки, я думаю, что она дѣйствительно скромна...
-- Весьма возможно,-- сказалъ Кендаль.-- Очень любопытно изучать характеръ, на столько взятый au naturel и внезапно перенесенный въ разгаръ подобнаго лондонскаго торжества. Она меня безспорно очень привлекаетъ, и я готовъ поссориться съ вами за то, что вы ее такъ мало цѣнили. Думаю, что буду восторгаться ею сегодня болѣе, чѣмъ вы.
-- Надѣюсь, что такъ, -- искренно отвѣтилъ американецъ. Только боюсь, что съ всякой точки зрѣнія, стоющей вниманія, о ней, какъ объ актрисѣ, многаго не скажешь. но какъ человѣческое существо, она очень близка къ совершенству.
Гости разъѣхались, и немедленно по исчезновеніи послѣдняго изъ нихъ доложили о пріѣздѣ мистера Форбса. Онъ появился очень раздраженный, такъ какъ его задержали дѣла; вскорѣ онъ сѣлъ къ столу съ миссисъ Стюартъ, Уоллэсомъ и Кендалемъ въ весьма ворчливомъ настроеніи духа. Мистеръ Стюартъ, молодой и способный юристъ, переживавшій первыя волненія истиннаго успѣха на адвокатскомъ поприщѣ, далъ знать, что вернется домой поздно.
-- Право не знаю, что за пріятность ѣхать смотрѣть эту дѣвушку съ двумя такими язвительными людьми, какъ вы!-- воинственно началъ Форбсъ за супомъ. Она вамъ будетъ не по вкусу, и вы только испортите удовольствіе миссисъ Стюартъ и мнѣ.
-- Дорогой Форбсъ,-- отвѣтилъ Уоллэсъ своимъ спокойнымъ, невозмутимымъ тономъ, вы увидите, что я буду вести себя, какъ ангелъ. Я не позволю себѣ никакихъ непріятныхъ замѣчаній и стану шумѣть не меньше кого бы то ни было въ театрѣ.
-- Это все прекрасно, но то, что вы не скажите словами. Кендаль выразитъ своимъ лицомъ, а я ужъ право не знаю, что дѣйствуетъ болѣе подавляющимъ образомъ.
-- Миссисъ Стюартъ, вы будете судьею нашего поведенія,-- улыбаясь промолвилъ Кендаль (они были съ Форбсомъ большими друзьями). Форбсъ не въ безпристрастномъ настроеніи духа, но отъ васъ мы ждемъ справедливости. Я полагаю, Форбсъ, что намъ разрѣшается поворчать разъ, другой насчетъ Гауса, если въ немъ воспрещается открыть ротъ насчетъ миссъ Брэдертонъ?
-- Гаусъ играетъ такъ хорошо, какъ можетъ,-- сказалъ Форбсъ съ оттѣнкомъ упрямства. Онъ недуренъ собой, ходитъ прилично, у него красивая фигура человѣка, одареннаго сильнымъ, задорно звучащимъ голосомъ; не знаю, чего вамъ еще нужно отъ нѣмецкаго принца. Ваша вѣчная, гиперболическая страсть къ критикѣ портитъ другимъ удовольствіе и лишаетъ артистовъ всякой типичности.
Тутъ миссисъ Стюартъ расхохоталась и, какъ истая женщина, замѣтила, что, по ея мнѣнію, только люди, которые подобно Форбсу съумѣли обезоружить критику, могутъ позволять себѣ издѣваться надъ нею. Замѣчаніе это вызвало со стороны художника, главною отличительною чертою котораго была чувствительность къ вниманію женщинъ, забавный, легкій, полудовольный, полусердитый поклонъ.
-- Вы уже видки ее, кажется?-- спросилъ Уоллэсъ у Форбса. Миссъ Брэдертонъ говорила мнѣ, помнится, что вы были въ "Калліопѣ" въ понедѣльникъ.
-- Да, я былъ тамъ. Какъ я ужъ говорилъ вамъ, мнѣ не хочется предаваться критикѣ. Я не желаю урѣзывать немногія удовольствія, которыя можетъ доставить мнѣ наша монотонная жизнь, и вѣчно жаловаться на все, что мнѣ предлагаютъ. Отчего не хотите вы наслаждаться и быть благодарными? Одинъ видъ этой дѣвушки уже имѣетъ широкое воспитательное значеніе; кромѣ того, у нея еще хорошій голосъ, а ея красота, свѣжесть, жизненная сила доставляютъ мнѣ самое разнообразное художественное удовольствіе. Какимъ невѣжей былъ-бы я, какимъ неблагодарнымъ, гадкимъ человѣкомъ, если-бъ послѣ всего, что она сдѣлала, чтобъ привести меня въ восторгъ, я сталъ-бы бранить ее за то, что она не можетъ произнести своихъ утомительныхъ монологовъ (по моему мнѣнію, они совершенно не важны и ровно ничего не значутъ) такъ же хорошо, какъ какое-нибудь изъ вашихъ тоненькихъ, французскихъ змѣеподобныхъ созданій, у которыхъ нѣтъ ничего, кромѣ ихъ "искусства", какъ вы это называете, ничего, кромѣ того, чему ихъ тщательно учили и на что съ теченіемъ времени и съ большой затратой силъ онѣ привыкли полагаться.
Произнеся эту тираду, художникъ откинулся на стулѣ, отбросилъ сѣдые волосы съ своихъ сверкающихъ черныхъ глазъ и вызывающимъ образомъ поглядѣлъ на сидѣвшаго противъ него Кендаля.
-- Но въ концѣ концовъ,-- началъ нѣсколько раздраженный Кендаль,-- вѣдь эти утомительныя рѣчи -- ея ремесло; она обязана произносить ихъ и произносить хорошо. Вы хвалите ее за качества, вовсе не относящіяся къ драматическому искусству. Въ вашей студіи они были-бы единственнымъ предметомъ, стоющимъ вниманія; на сценѣ же качества эти занимаютъ второстепенное мѣсто.
-- Ну, что-жъ!-- произнесъ Форбсъ, возвращаясь къ своему обѣду послѣ легкаго намека миссисъ Стюартъ, что карета будетъ скоро подана,-- я отлично зналъ, какъ отнесетесь къ ней вы и Уоллэсъ. Намъ съ вами, миссисъ Стюартъ, придется охранять другъ друга отъ этихъ двухъ холодныхъ душей, а когда мы впослѣдствіи пойдемъ провѣдать миссъ Брэдертонъ, я окажусь неоцѣнимымъ, потому что буду въ состояніи спасти Кендаля и Уоллэса отъ необходимости говорить ложные комплименты.
Тутъ остальные протестовали, что ни за что не дадутъ отнять у себя своей доли комплиментовъ, и въ особенности Уоллэсъ утверждалъ, что жалокъ долженъ быть тотъ человѣкъ, который не найдетъ возможнымъ говорить при какомъ бы то ни было случаѣ пріятности Изабеллѣ Брэдертонъ. Къ тому же, онъ видитъ ее ежедневно и имѣетъ поэтому навыкъ въ этомъ дѣлѣ. Форбсъ сдѣлалъ презрительное лицо, но тутъ миссисъ Стюартъ удалось отвлечь его вниманіе на его послѣднюю картину, и обѣдъ продолжался благополучно, пока не подали кофе и не доложили, что карета у подъѣзда.
ГЛАВА III.
Когда они явились въ театръ, вооруженные контромаркою миссъ Брэдертонъ, компанію миссисъ Стюартъ ввели въ просторную ложу у самой сцены, даже слишкомъ близко отъ сцены, для того чтобы хорошо видѣть. Театръ былъ переполненъ, и, разглядывая въ бинокль ложи и кресла, Кендаль замѣтилъ въ залѣ много выдающихся лицъ разныхъ категорій. Театръ былъ большой и новый; до сихъ поръ онъ пользовался весьма умѣренной популярностью, такъ что блестящая, оживленная толпа, наполнявшая его теперь, уже сама по себѣ достаточно свидѣтельствовала объ успѣхѣ актрисы, съумѣвшей произвести столь значительное превращеніе.
-- Что должна чувствовать при этомъ дѣвушка двадцати одного года!-- шепнулъ Кендаль миссисъ Стюартъ, уютно сидѣвшей въ отдаленнѣйшемъ углу ложи, причемъ маленькая изящная фигурка, ея вырѣзывалась на красныхъ занавѣсахъ.-- Надо думать,-- продолжалъ онъ,-- что сценическая дѣятельность способна расшевелить индивидуальность мужчины или женщины до самой глубины, привести въ движеніе всѣ ея силы и заронить искру даже въ самомъ тупомъ человѣкѣ.
-- Да, но какъ это рѣдко случается!
-- Во всякомъ случаѣ, въ Англіи. Дѣло въ томъ, что у здѣшнихъ актеровъ школа такъ плоха, что они не смѣютъ дать себѣ волю. Лишь тогда, когда человѣкъ въ совершенствѣ овладѣлъ низшими тайнами своего искусства, онъ можетъ стремиться къ высшимъ. Однако оркестръ почти кончаетъ увертюру. Скажите мнѣ что-нибудь про пьесу, прежде чѣмъ поднимутъ занавѣсъ. У меня лишь самыя смутныя представленія о ней. Мѣстомъ дѣйствія, кажется, Берлинъ?
-- Да, старый королевскій дворецъ въ Берлинѣ. Сюжетъ основанъ на легендѣ о Бѣлой дамѣ.
-- Какъ? На призракѣ, предостерегающемъ Гогенцоллерновъ.
Миссисъ Стюартъ кивнула утвердительно.
-- Прусскій кронпринцъ влюбленъ въ красивую графиню Гильду фонъ-Вейссенштейнъ. Государственныя соображенія принуждаютъ его однако бросить ее и принять мѣры къ браку съ виртембергской принцессой. Они только что обручились, какъ графиня, обезумѣвъ отъ ревности, играетъ роль Бѣлой дамы и является невѣстѣ, чтобы попытаться отпугнуть ее отъ предполагавшейся свадьбы.
-- Графиню изображаетъ миссъ Брэдертонъ?
-- Да. Злые люди утверждаютъ, понятно, что ея туалетъ въ роли Бѣлой дамы -- единственная причина постановки пьесы. Но, тише! Подаютъ знакъ. Приготовьте себя изнывать отъ тоски при видѣ принцессы. Такого истукана я еще не видывала.
Первая сцена представляла бальную залу въ замкѣ, или, скорѣе, королевскую прихожую, за которою виднѣлась большая комната. Прусскія и виртембергскія особы еще не прибыли, за исключеніемъ принца Вильгельма, вокругъ брачныхъ плановъ котораго должна была вращаться пьеса. Онъ объяснялъ своему другу, Вольдемару фонъ-Ротенфельсу, положеніе дѣлъ, затрудненіе, въ которомъ онъ находится, свою страсть къ графинѣ Тильдѣ, политическую необходимость, вынуждающую его жениться на дочери виртембергскаго короля, давленіе на него родителей и его собственное отчаяніе при мысли о необходимости сообщить эту вѣсть графинѣ.
Разсказъ былъ прерванъ пріѣздомъ королевскихъ особъ, включая сюда и румяную дѣвицу, которой суждено было стать невѣстой принца Генриха. Началась королевская кадриль. Принцъ велъ свою принцессу на ея мѣсто, какъ вдругъ оказалось, что для пополненія фигуры нужна еще дама; въ залу отправляютъ адъютанта за кѣмъ-нибудь. Онъ возвращается, ведя красавица Гильду фонъ-Вейссенштейнъ.
Этого мгновенья зрители ждали нетерпѣливо, и когда ослѣпительная фигура въ длинномъ, вышитомъ жемчугомъ платьѣ появилась на порогѣ бальной залы, раздался громъ рукоплесканій и на нѣсколько минуть остановилъ ходъ дѣйствія.
Въ самомъ дѣлѣ, нельзя было придумать ничего лучше этого вступленія, чтобъ высказать своеобразныя дарованія актрисы. Кадриль была эффектной сценой, въ которой все, -- роскошные туалеты, одушевляющая музыка и ритмическія движенія были щедро соединены, чтобъ привести въ восторгъ зрителей. Между исполнителями происходила искусно веденная игра, большею частью мимическая. Движеніямъ ревнивой красавицы и ея вѣроломнаго любовника было придано достаточно драматической выразительности, чтобы поддерживать нить пьесы. Но не о драматической сторонѣ сцены думала публика, а только о томъ просторѣ, который она давала молодости, граціи и красотѣ Изабеллы Брэдертонъ. Зрители слѣдили за каждымъ ея движеніемъ; Кендаль замѣтилъ, что и онъ съ такою же горячностью, какъ и всѣ остальные, наблюдаетъ за нею, какъ бы боясь, чтобъ не ускользнуло отъ него какое-нибудь проявленіе этой воплощенной поэзіи.
Въ вступительной сценѣ тѣ элементы, изъ которыхъ должно было сложиться ея обаятельное дѣйствіе на публику, уже ясно обозначились. Кендаль объяснилъ себѣ это впечатлѣніе тѣмъ, что оно основывалось на исключительнымъ природномъ дарѣ физическихъ совершенствъ, одушевленныхъ нѣкоторыми нравственными качествами, простотой, искренностью, правдивостью. Такая эманація молодости, чистоты, силы исходила отъ миссъ Брэдертонъ, что этому обаянію нельзя было не поддаться, и это видимо возбуждало восторженную симпатію значительнаго большинства зрителей.
Форбсъ сидѣлъ впереди съ миссисъ Стюартъ; его всклокоченная сѣдая голова и проницательное, изборожденное морщинами лицо въ сильной степени привлекало вниманіе сосѣдей. Онъ былъ въ самомъ сообщительномъ настроеніи; недавняя воинственность его исчезла; страстный, воспріимчивый темпераментъ его былъ весь охваченъ восторгомъ, поддался чувственному чисто-художественному наслажденію цѣлымъ рядомъ возбуждающихъ и красивыхъ впечатлѣній. Когда бѣлое платье исчезло въ дверяхъ бальной залы, онъ проводилъ его вздохомъ сожалѣнія и почти не глядѣлъ на подмостки во время слѣдующей сцены между принцемъ и его нареченной невѣстой. Правда, принцесса оказалась какъ разъ тѣмъ, чѣмъ провозгласила ее миссисъ Стюартъ. Болѣе неуклюжая и неповоротливая, чѣмъ это оправдывалось даже ея тевтонской ролью, артистка старательно выговаривала свои очень приличныя и добродѣтельныя слова, замѣтно торопясь отъ непріятнаго сознанія, что зрители не дождутся минуты, когда покончатъ и съ ея рѣчами, и съ нею самой.
Во время маленькой паузы, водворившейся вслѣдъ за исчезновеніемъ ново-обрученной парочки въ отдаленной бальной залѣ, миссисъ Стюартъ перегнулась черезъ спинку кресла и шепнула Кендалю:
-- О, да вы забываете наше условіе!-- отвѣтилъ Кендаль.-- Помните, что по окончаніи вечера вамъ придется судить о нашемъ поведеніи. Не судьѣ искушать тѣхъ, надъ кѣмъ онъ долженъ произнести приговоръ.
-- Ну, не мучьте себя ужъ черезчуръ!-- смѣясь воскликнула миссисъ Стюартъ.-- Вы можете удалиться съ Эдуардомъ вглубь ложи и говорить тамъ какую угодно ересь, лишь-бы вы не мѣшали Форбсу священнодѣйствовать.
При этихъ словахъ Форбсъ наполовину обернулся и потрясъ въ сторону мужчинъ своей густой гривой, Изъ подъ которой выглядывало лицо, полное комическихъ угрозъ. Черезъ мгновенье голосъ Изабеллы Брэдертонъ. приковалъ его вниманіе, и глаза всѣхъ, сидѣвшихъ въ ложѣ, опять обратились на сцену.
То, что разыгрывалось теперь, было лучшимъ мѣстомъ нѣсколько тяжеловатой нѣмецкой пьесы, изъ которой была заимствована "Бѣлая дама". Сцена эта должна была выказать романтическій и страстный характеръ графини и жилку отваги и сумасбродства, объяснявшую всѣ ея дальнѣйшіе поступки. Въ оригиналѣ діалогъ отличался извѣстной долей присущей нѣмцамъ силы и сосредоточенности, которыя въ устахъ Гауса, крикливаго, широкоплечаго человѣка, изображавшаго принца, не утрачивали ничего изъ тяжеловѣсности все-таки проявлявшейся по временамъ. Артистка, одаренная такимъ сильнымъ чувствомъ, и художественнымъ чутьемъ, которыя могли подсказать ей необходимыя модуляціи голоса, съумѣла-бы произвести въ этой сценѣ большой эффектъ. Но ужъ почти съ первыхъ-же словъ обнаружились предѣлы способностей Изабеллы Брэдертонъ, и не прошло двухъ минутъ, какъ Кендаль уже сознавалъ полное ослабленіе симпатической связи, созданной, между нимъ и актрисой, первою сценой.
Еще одна или двѣ фразы, и очарованіе безповоротно разсѣялось. Кендалю казалось, будто отъ воспріимчивости ко всему, что было хорошаго и очаровательнаго въ Изабеллѣ, онъ перешелъ къ раздраженному пониманію лишь ея недостатковъ. Теперь ему стало ясно, что въ самой выигрышной сценѣ миссъ Брэдертонъ ни разу не поднялась выше элементарной дикціи; негодованіе ея было заурядное и почти доходило до вульгарности; даже позы ея утратили половину своихъ чаръ. Во время усилій игры -- сознательныхъ и вымученныхъ -- ея движенія, такъ очаровывавшія его въ первомъ явленіи, превратились въ простое шаганье и метанье по сценѣ: Это никогда не выходило совсѣмъ неграціозно, но было часто лишено достоинства, и постоянно нуждалось въ той послѣдовательности, въ томъ единствѣ плана, которыя составляютъ всю суть искусства.
Чувство охлажденія и разочарованія было ужасно непріятно для Кендаля, и начиная съ средины явленія, онъ уже почти пересталъ слѣдить за миссъ Брэдертонъ. Эдуардъ Уоллэсъ, видѣвшій ее въ этой роли раза, два, три, вполнѣ сознавалъ эту перемѣну и даже поджидалъ ее.
-- Немного хорошаго можно сказать, какъ только дѣло дошло до настоящей игры,-- шепнулъ онъ Кендалю, когда они стояли у двери ложи.-- Гдѣ только взяла миссъ Брэдертонъ эти утомительные пріемы, монотонное повышеніе и пониженіе голоса въ патетическія минуты и нелѣпую суетливость, которая все портитъ? Ужасная жалость! Иногда мнѣ кажется, будто. я улавливаю гдѣ-то въ глубинѣ прирожденную силу, но что за отсутствіе пониманія, въ артистическомъ смыслѣ слова! Это поразительный образецъ того, какъ много и какъ мало можно сдѣлать безъ образованія.
-- Правда, игра изумительно плоха!-- замѣтилъ Кендаль, между тѣмъ какъ по театру еще разносились звуки голоса актрисы, обличавшей своего любовника.-- Но оглянитесь на залу! Что за безуміе когда-либо, ожидать великаго драматическаго искусства, въ Англіи! У насъ нѣтъ чутья даже для его элементарныхъ законовъ. Французы также мало потерпѣли-бы подобную игру ради красоты актрисы, какъ-они стали-бы судить о картинѣ по-рамкѣ. Но когда-люди, въ родѣ Форбса, лишаются ясности сужденія, немудрено, что болѣе, простые смертные идутъ по ихъ слѣдамъ.
-- Ну, вотъ мы съ этимъ и покончили!-- воскликнулъ Уоллэсъ со вздохомъ облегченія, когда занавѣсъ опустился, послѣ перваго акта.-- Во второмъ дѣйствіи есть, нѣсколько прекрасныхъ вещей. Первое появленіе ея въ качествѣ Бѣлой дамы по обыкновенію изумительно, но третій актъ чистое мученіе...
-- Не шептаться!-- сказалъ Форбсъ, оглядываясь на нихъ.-- Я отлично знаю; Эдуардъ, о чемъ вы тамъ разглагольствуете" я все слышу однимъ ухомъ!
-- Это физически невозможно!-- отвѣтилъ Уоллэсъ, направляясь къ нему.-- Не будьте такъ; придирчивы. Мы предоставляемъ вамъ переднюю часть ложи, и когда появляемся на вашей территоріи, уста наши сомкнуты. Зато въ Нашихъ владѣніяхъ мы требуемъ для себя правъ свободныхъ людей..-- Бѣдная дѣвушка!-- со вздохомъ сказалъ Форбсъ.-- Какимъ образомъ она умудряется въ такой степени приручить Лондонъ, для меня загадка. Еслибъ она была хоть на іоту менѣе совершенна и изумительна, вы, критики, давнымъ-давно разорвали-бы ее въ клочки. Вы и теперь уже сдѣлали все, что отъ васъ зависѣло, только публика слушать васъ не хочетъ. О, невоображайте, пожалуйста, будто я не вижу всего, что видите вы! Критическій ядъ отравилъ мои жилы на столько-же, какъ и ваши, но я обуздываю его. Не возьметъ онъ надо мною верхъ. буду наслаждаться вопреки ему, и если встрѣчу въ жизни что-нибудь, заставляющее меня чувствовать, стану охранять мое чувство всѣми силами.
-- Мы нѣмы,-- улыбаясь сказалъ Кендаль,-- а не то я педантически попросилъ-бы васъ взвѣсить, на какія чувства прямо и законно должно воздѣйствовать драматическое искусство.
-- О, провались оно!-- вспылилъ Форбсъ.-- Неужели вы не можете просто и справедливо относиться къ предметамъ? Миссъ Брэдертонъ тутъ; она дѣлаетъ для васъ все, что въ ея власти; нѣтъ движенія или взгляда, которые не были-бы такъ же прекрасны,-- какъ движеніе и взгляды Діаны, спустившейся на землю, а вы не хотите дозволить ей очаровать и покорить васъ, и все только потому, что она не такъ чертовски умна, ка^ь вы! Ну, убытокъ вашъ, а не ея!
-- Дорогой мистеръ Форбсъ, -- вмѣшалась примирительно миссисъ Стюарта, -- мы всѣ уѣдемъ отсюда удовлетворенные. Съ вами останутся ваши ощущенія; эти господа унесутъ съ собою, свое чувство превосходства, а что касается меня, на мою долю выпадетъ самая лучшая часть. Пока вы здѣсь, я гляжу на миссъ Брэдертонъ вашими глазами, а такъ какъ Эдуардъ овладѣетъ мною на возвратномъ пути, я не лягу спать, не вкусивъ всѣхъ радостей критики. Теперь молчите и внемлите музыкѣ. Это одна изъ лучшихъ подробностей всего вечера, а сейчасъ появится и Бѣлая дама.
Пока она говорила, оркестръ, весьма хорошій и составлявшій, быть можетъ, самую удовлетворительную сторону всего представленія, заигралъ какую-то таинственную мендельсоновскую вещь, и когда жалобный и загадочный складъ музыки вполнѣ опредѣлился, занавѣсъ взвился, обнаруживъ обширный арсеналъ замка; неясный, тусклый свѣтъ сіялъ на его лѣпномъ потолкѣ и на грудахъ слабо искрившагося оружія. Слѣдующая за тѣмъ сцена, когда графиня Тильда, превратившись въ традиціоннаго призрака Гогенцоллерновъ, чье появленіе возвѣщаетъ несчастіе и смерть тѣмъ, кто его видитъ, встаетъ на пути своей соперницы, въ надеждѣ силою страха изгнать изъ замка и изъ Берлина ее и всѣхъ, ей близкихъ, задумана поэтично, и давала широкій просторъ миссъ Брэдертонъ. Въ роли Бѣлой дамы, скользившей между рядами стоявшихъ по обѣ стороны вооруженныхъ, призрачныхъ фигуръ, и пугавшей принцессу и ея товарища своимъ внезапнымъ появленіемъ въ ложившейся на полу полосѣ луннаго свѣта, она снова оказалась воплощеніемъ всего, что есть наиболѣе романтическаго въ физической красотѣ. Нѣтъ, даже болѣе этого! Когда она закинула бѣлыя руки надъ головою или, произнося заунывное, традиціонное пророчество несчастій, указывала на отшатнувшуюся отъ нея безчувственную фигуру соперницы, вся личность миссъ Брэдертонъ казалась одаренною драматическою силою, слѣда которой не было въ продолжительной и рѣзкой сценѣ съ принцемъ. Можно было думать, что она какимъ-то образомъ способна высказываться дѣйствіями и движеніями, между тѣмъ какъ во всемъ, относящемся до искусства рѣчи, она являлась чистѣйшимъ новичкомъ. Во всякомъ случаѣ, не оставалось никакого сомнѣнія, что въ этой единственной сценѣ она до послѣднихъ предѣловъ осуществила идеалъ автора, и когда она скрылась во мглу изъ луннаго свѣта, въ которомъ сначала появилась, вся зала, затаившая дыханіе во время движенія призрака, разразилась громомъ рукоплесканій, къ которому искренно присоединились Уоллэсъ и Кендаль.
-- Восхитительно!-- шепнулъ Кендаль на ухо миссисъ Стюартъ, стоя за ея стуломъ.-- Это сама поэзія! Игра ея всегда должна-бы быть чѣмъ-то въ родѣ просвѣтленной, поэтической пантомимы. Въ этомъ она неподражаема.
Миссисъ Стюартъ взглянула на него и улыбнулась въ знакъ согласія.
-- Да, эта сцена точно живая передъ зрителемъ. Если все остальное въ пьесѣ плохо, миссъ Брэдертонъ стоитъ видѣть изъ-за этого одного. Помните это.
Совѣтъ этотъ оказался кстати; бѣдная Бѣлая дама имѣла вслѣдъ затѣмъ слишкомъ много случаевъ сгладить произведенное ею впечатлѣніе. Въ большой сценѣ въ концѣ второго акта, когда графинѣ приходится разсказать вкратцѣ въ присутствіи всего двора мнимую исторію Бѣлой дамы, ея страстная любовь и ненависть придаютъ описанію такую силу и такое значеніе, что въ первый разъ пробуждаютъ въ принцѣ сомнѣніе въ подлинности воображаемаго видѣнія. Въ двухъ-трехъ прекрасныхъ, драматическихъ рѣчахъ, вынуждаемыхъ ситуаціею, актриса обнаружила то же самое отсутствіе знанія и техническихъ рессурсовъ, какъ и прежде, ту-же неспособность создать типъ, и такой-же недостатокъ быстраго и живого чутья, того, что мы опредѣляемъ общимъ терминомъ "утонченности" и что является результатомъ продолжительнаго и сложнаго процесса образованія. Вотъ въ чемъ заключается простой, голый фактъ; все объясненіе неудачи миссъ Брэдертонъ, какъ артистки, коренилось въ недостаткѣ высшаго и низшаго образованія. Ясно, что въ техническомъ отношеніи свѣдѣнія ея были самыя элементарныя. Во всемъ, касавшемся техники, игра ея напоминала самоучку; отличалась пройинціализомъ и доказывала, что если артистка и обладала природными дарованіями, зато образцы ея были очень жалкаго типа. И во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, лишь только дѣло касалось истолкованія роли или созданія характера, она портила все полнымъ отсутствіемъ того наслѣдія прошлаго, которое составляетъ основу всякой хорошей игры въ настоящемъ. Актриса должна обладать однимъ изъ двухъ видовъ знанія: или тѣмъ, что добывается хорошею школою, которая въ свою очередь результатъ долгой традиціи, или тѣмъ, что даетъ сама жизнь и совокупность личнаго опыта и размышленія. У миссъ Брэдертонъ не было ни того, ни другого. Она была одарена необычайною красотою и обаятельностью и (это признавалъ самъ Кендаль) нѣкоторой природной сметливостью (онъ не соглашался идти такъ далеко, чтобъ назвать это "мощью"). Но эта сметливость, которая сулила-бы многое дебютанткѣ, менѣе щедро одаренной съ физической стороны, по мнѣнію Кендаля, не имѣла никакой будущности въ настоящемъ случаѣ. Красота и все, что изъ нея проистекаетъ, будетъ тормазить ея умъ, говорилъ самъ себѣ Кендаль. Миссъ Брэдертонъ мало-по-малу научится полагаться на физическое обаяніе и только на его одного. Въ немъ ужъ и теперь центръ тяжести ея успѣха; такъ оно будетъ и впередъ.
По мѣрѣ того какъ пьеса постепенно направлялась къ своему кульминаціонному пункту въ послѣднемъ дѣйствіи, несостоятельность миссъ Брэдертонъ становилась все яснѣе. Въ заключительномъ явленіи принцъ, раскрывшій благодаря цѣлому ряду случайностей планы графини Тильды, спрятался въ арсеналъ, гдѣ, какъ ему извѣстно, она замышляетъ испытать на принцессѣ дѣйствіе своего третьяго и конечнаго появленія. Тильда показывается; принцъ внезапно выступаетъ впередъ, тащитъ ее за собой и раскрываетъ передъ принцессою помертвѣлыя черты своей прежней возлюбленной. Оправившись послѣ перваго потрясенія, графиня изливаетъ на обоихъ бѣшенство ревнивой страсти, переходя мало-по-малу къ патетическому, восторженному обращенію къ прошлому, и подъ вліяніемъ этого очарованія гнѣвъ принца таетъ, а ужасъ и возбужденіе принцессы превращается въ жгучую жалость. Потомъ, когда Тильда видитъ, что почти вновь овладѣла имъ, видитъ слезы своей соперницы, она беретъ съ груди стклянку съ ядомъ, выпиваетъ его и умираетъ въ объятіяхъ того, ради котораго пожертвовала красотою, добрымъ именемъ и самой жизнью.
Великая актриса не могла бы желать лучшаго момента. Но сцена эта была такъ очевидно не по силамъ миссъ Брэдертонъ, что Кендалю показалось, будто по мѣрѣ развитія дѣйствія восторгъ зрителей остывалъ. Замѣтно было нѣкоторое движеніе; въ заднихъ рядахъ слышался даже говоръ, и во все продолженіе сцены не было видно такого поглощенія тѣмъ, что происходило на подмосткахъ, какого драматическій матеріалъ самъ по себѣ вполнѣ заслуживалъ.
-- Не думаю, чтобъ это могло имѣть будущность, -- шепнулъ Кеидаль на ухо Уолдзсу.-- Есть что-то трагическое въ подобной популярности; она зиждется на чемъ-то непрочномъ, и такъ и чувствуется, что несчастіе недалеко. Все это дѣйствуетъ на меня въ высшей степени болѣзненно. У нея, конечно, есть нѣкоторыя способности. Еслибъ только условія были иныя, еслибъ она родилась миляхъ въ ста отъ парижской консерваторіи, еслибъ молодость ея прошла въ болѣе интеллигентной средѣ... Но, при существующемъ положеніи дѣлъ, сами рукоплесканія эти имѣютъ въ себѣ что-то роковое; красота должна исчезнуть рано или поздно, а кромѣ нея нѣтъ ничего.
-- Помните-ли вы Des forêts въ этомъ самомъ театрѣ въ прошломъ году, въ "Адріэннѣ Лекувреръ"?-- спросилъ Уоллэсъ.-- Что за бездна между настоящимъ искусствомъ и ложнымъ! Но пойдемте; мы должны пополнить свой долгъ!
Съ этими словами онъ увлекъ Кендаля на край ложи, и они увидали, что всѣ зрители стоятъ, апплодируя и крича и что занавѣсъ только-что раздвинули, чтобъ дать пройти Бѣлой дамѣ и принцу. Она была очень блѣдна, но громъ рукоплесканій, привѣтствовавшій ее, казалось, ее оживилъ. Она, улыбаясь, окинула взоромъ театръ, пока глаза ея не остановились съ особою привѣтливостью на знакомой ложѣ и въ особенности на Форбсѣ, который превосходилъ самого себя въ выраженіи восторга. Миссъ Брэдертонъ вызывали еще и еще, пока зрители не почувствовали, наконецъ, что съ нихъ довольно, и не началось общее движеніе.
Черезъ минуту послѣ того, какъ исчезло со сцены бѣлое платье, маленькій слуга постучался въ дверь ложи и доложилъ, что миссъ Брэдертонъ проситъ миссисъ Стюартъ и ея друзей пожаловать въ ней. Они вышли, двинулись по узкому проходу и вверхъ по небольшой лѣстницѣ, пока грубая, временная дверь не распахнулась передъ ними и они не очутились среди кулисъ, имѣя вправо отъ себя обширную сцену, съ которой поспѣшно удаляли декораціи. Тушили огни; лишь нѣсколько газовыхъ рожковъ горѣло вокругъ столба, около котораго стояла Изабелла Брэдертонъ. Длинное платье, въ которомъ она изображала призрака, падало складками вокругъ нея; дядя, тетка и антрепренеръ стояли тутъ же. Малѣйшія подробности этой картины -- яркая точка свѣта, окаймленная со всѣхъ сторонъ густою, далеко идущею въ глубь тѣнью, фигуры, сновавшія взадъ и впередъ на заднемъ планѣ, движенія рабочихъ, похожихъ на призраковъ, а посрединѣ усталая, закутанная съ головой во что-то бѣлое дѣвушка -- все это вставало въ памяти Кендаля всякій разъ, когда мысли его неслись назадъ къ первой минутѣ истиннаго сближенія своей личности съ личностью Изабеллы Брэдертонъ.
ГЛАВА IV.
Черезъ нѣсколько дней послѣ представленія "Бѣлой дамы" Кендаль въ своемъ еженедѣльномъ письмѣ къ сестрѣ довольно подробно описалъ ей вечеръ, присоединивъ къ этому и свиданіе съ миссъ Брэдертонъ послѣ спектакля, оставившее въ его памяти два, три очень опредѣленныхъ впечатлѣнія. "Я желалъ-бы, писалъ онъ, вызвать въ тебѣ такое ясное понятіе о ея личной обаятельности, которое могло-бы уравновѣсить сознаніе недостатковъ ея, какъ артистки, несомнѣнно пробудившееся въ тебѣ послѣ моего разсказа. Когда я ушелъ въ тотъ вечеръ по окончаніи нашей бесѣды, я совершенно забылъ о ея артистической неудачѣ, и только позднѣе, подробно обдумывая вечеръ, вернулся къ моей исходной точкѣ и снова принялся удивляться терпимости англійской публики. Когда находишься съ миссъ Брэдертонъ, говоришь съ ней, глядишь на нее, отношеніе къ ней Форбса кажется единственно возможнымъ и разумнымъ. Что значатъ развитіе, искусство, школа, мысленно повторялъ я, словно эхо, его слова, пока шелъ домой, -- если природа хоть разъ въ сто лѣтъ соблаговолитъ создать для насъ существо столь совершенное, столь пригодное для всѣхъ эстетическихъ цѣлей! Пусть другіе мучительно стараются пріобрѣтать знаніе; ихъ цѣль -- истина; но вотъ передъ нами кипитъ-эссенція красоты, а что она такое, какъ не три четверти правды? Красота -- это гармонія со всѣмъ міровымъ строемъ, откровеніе законовъ и совершенствъ, о которыхъ ничто большею частью не напоминаетъ намъ, пока мы бредемъ ощупью среди тусклой жизни. Если это такъ, что за безуміе требовать отъ человѣческаго существа, чтобъ оно было болѣе, чѣмъ прекраснымъ! Оно ниспослано намъ богами, а мы обращаемся съ нимъ, точно оно простой странникъ на жизненномъ пути, и критически провѣряемъ его вѣрительныя грамоты, вмѣсто того чтобъ соорудить алтарь и приносить жертвы съ благодарностью въ сердцахъ.
Таково было мое послѣднее впечатлѣніе въ пятницу вечеромъ, но въ субботу я, понятно, уже вернулся къ раціональной точкѣ зрѣнія. Утренній климатъ нашего ума на много градусовъ отдаленъ отъ вечерняго, и критическое негодованіе, первоначально возбужденное во мнѣ всѣмъ зрѣлищемъ "Бѣлой дамы", ожило въ полной силѣ. Мнѣ стало казаться, будто я и человѣчество съ его вѣковыми традиціями труда находимся на одной сторонѣ и отстаиваемъ свои права противъ молодого и дерзкаго непріятеля, противъ красоты въ образѣ миссъ Брэдертонъ! Сколько мужчинъ и женщинъ, думалъ я, работали, боролись и умерли среди усилій достигнуть высшаго совершенства въ какомъ-нибудь одномъ искусствѣ; и неужели имъ суждено быть въ одну минуту опереженными, оставленными въ тѣни чѣмъ-то, являющимся простымъ капризомъ природы, чѣмъ то, что, какъ лиліи въ полѣ, не трудилось, не пряло, и однако требуетъ для себя того спеціальнаго наслѣдія и той награды, которыя пріуготованы для трудившихся. Мнѣ чудилось, будто мои чувства въ присутствіи миссъ Брэдертонъ, вчера ночью, и внезапное прекращеніе моего критическаго отпора были измѣною дѣлу человѣчества. Красота и безъ того достаточно могущественна, свирѣпо размышлялъ я; не уступимъ же ей власти и прерогативъ, ей законно не принадлежащихъ; станемъ отстаивать противъ нея запасъ человѣческихъ симпатій, являющійся заслуженной наградой не ея легкихъ, Богомъ данныхъ совершенствъ, а труда, ума, всего того, что сложно, и что противиться усиліямъ человѣческаго духа.
Потомъ, по мѣрѣ того, какъ настроеніе мое остывало, я началъ размышлять обо многихъ вечерахъ, проведенныхъ съ тобой въ Comédie franèaise; роль за ролью, актеръ за актеромъ припоминались мнѣ, такъ что когда я снова постигъ, что собственно значатъ драматическое чутье и драматическая школа, я почувствовалъ сильное презрѣніе къ нашему несдержанному англійскому энтузіазму. Бѣдняжка! не ея вина, если она мнитъ себя великой актрисой! Воспитанная среди самыхъ сбивчивыхъ жизненныхъ условій, не получивъ ничего, кромѣ элементарнѣйшаго образованія, какъ она можетъ знать, въ чемъ истинная сущность дѣла? Черезъ недѣлю послѣ своего появленія въ одномъ изъ величайшихъ городовъ свѣта, она видитъ себя всеобщимъ кумиромъ Естественно, что она не обращаетъ никакого вниманія на своихъ порицателей; да и съ какой стати ей думать о нихъ?
Въ самомъ дѣлѣ, въ миссъ Брэдертонъ замѣтна непостижимая смѣсь противоположностей. Что бы я ни дѣлалъ, я не могу привести въ гармонію различныхъ впечатлѣній, произведенныхъ ею на меня. Начну съизнова. Отчего такъ плоха ея игра? Никогда еще не видывалъ я болѣе драматической личности! Все, что бы она ни говорила и ни дѣлала, сказано и сдѣлано съ горячностью, силою, живостью, запечатлѣвающими въ памяти малѣйшій жестъ, самую бѣглую интонацію. Я уже раза два, три глубоко ощущалъ это послѣ спектакля въ пятницу, слыша, напримѣръ, ея разговоры съ Форбсомъ (онъ совершенно въ ея власти, и она играетъ имъ, точно онъ сѣдовласый Мерлинъ, а она невинная Вивьена, окутывающая его безвредными чарами). Отъ этой шутливой войны словами и взглядами, отъ веселыхъ товарищескихъ отношеній безъ тѣни кокетства или самосознанія, она разомъ переходитъ къ вспышкамъ гнѣва противъ дерзости англійскихъ богачей,-- дерзости милліонеровъ, уже нѣсколько разъ пытавшихся "заказать" себѣ ее для своихъ вечеровъ, какъ они заказываютъ мороженое, -- или противъ наглости молодыхъ свѣтскихъ франтовъ, думающихъ, что ей за кулисами дѣлать нечего, какъ только принимать ихъ визиты и доставлять имъ развлеченіе. И по мѣрѣ того, какъ горячо и торопливо лились слова, чувствовалось, что вотъ наконецъ передъ вами женщина, говорящая то, что думаетъ, и говорящая съ блескомъ въ глазахъ, дрожащими губами, съ природною граціею и энергіею, которыя дѣлаютъ каждое слово ея знаменательнымъ. Еслибъ только она глядѣла и говорила такъ на сценѣ! Но въ этомъ-то и бѣда! Вся трудность искусства въ томъ, чтобъ потерять, если можно такъ выразиться, свою собственную личность и снова обрѣсти ее преображенною; а этой трудности миссъ Брэдертонъ даже и не подозрѣваетъ.
Послѣ впечатлѣнія непосредственности и природной силы, меня, кажется, всего больше поразило физическое дѣйствіе, уже произведенное на нее Лондономъ въ шестинедѣльный срокъ. Она съ виду поразительно здорова и крѣпка; роста она высокаго, съ пышными формами, а цвѣтъ ея лица, несмотря на его нѣжность, чистый и яркій. Но все же она родилась въ нѣжащемъ тропическомъ климатѣ, и нервное напряженіе, шумъ и безпрерывныя лондонскія занятія изнуряютъ, мнѣ кажется, ее. Нѣсколько разъ въ теченіе пятницы она производила на меня тяжелое впечатлѣніе, точно она устала и что-то гнететъ ее. Послѣ двадцатиминутнаго разговора она оперлась на находившійся сзади желѣзный столбъ, и капюшонъ ея костюма "Бѣлой дамы" окаймлялъ лицо, такое блѣдное и утомленное, что мы встали, чтобъ уйти, чувствуя, что было-бы жестоко задерживать ее еще хоть минуту. Миссисъ Стюартъ спросила, что она дѣлаетъ по воскресеньямъ и ѣздила-ли она хоть разъ за городъ. "О, сказала она, вздохнувъ и бросивъ взглядъ на стоявшаго поблизости дядю, мнѣ кажется, что воскресенье -- самый тяжелый день изъ всѣхъ. У насъ пріемъ; приходятъ цѣлыя толпы, вѣроятно только для того, чтобъ посмотрѣть на меня, потому что говорить я не могу даже съ четвертью изъ присутствующихъ". Тутъ мистеръ Уорроль замѣтилъ своимъ спокойнымъ коммерческимъ тономъ, что съ жизнью въ обществѣ связаны не только удовольствія, но и тягости, и что дорогая племянница едва-ли можетъ уклоняться отъ общественныхъ обязанностей послѣ лестнаго пріема, оказаннаго ей Лондономъ. На это миссъ Брэдертонъ отвѣтила тономъ слабаго сопротивленія, что общественныя обязанности скоро убьютъ ее. Мнѣ кажется, что дядя и тетка гораздо прозорливѣе лондонской публики; различныя показанія убѣждаютъ меня, что они въ точности знаютъ, отъ чего зависитъ популярность ихъ племянницы, а также и то, что эта популярность, весьма вѣроятно, окажется недолголѣтнею. Вслѣдствіе этого они установили два пункта: во-первыхъ, что она заработаетъ для семьи столько денегъ, сколько возможно; а во-вторыхъ, что она найдетъ доступъ въ лондонское общество и постарается устроить себѣ блестящую партію, прежде чѣмъ остынетъ энтузіазмъ. Много исторій, и все въ такомъ-же родѣ, слышно насчетъ дядюшки миссъ Брэдертонъ; не знаю, насколько онѣ вѣрны.
Какъ бы то ни было, но результатомъ ужина было то, что на слѣдующій день Уоллэсъ, Форбсъ и я встрѣтились въ домѣ миссисъ Стюартъ и организовали воскресную лигу для охраненія миссъ Брэдертонъ отъ ея семьи; другими словами, мы намѣрены добиться, чтобы въ воскресенье, ея единственный свободный день, она пользовалась иногда отдыхомъ и деревенскимъ воздухомъ. Путемъ легкаго и искуснаго запугиванія, миссисъ Стюартъ уже исторгла у миссисъ Уорроль позволенія похитить дѣвушку въ два воскресенія -- одно въ нынѣшнемъ мѣсяцѣ и одно въ будущемъ. Что касается миссъ Брэдертонъ, то романтическая сторона, замѣчательно развитая въ ея характерѣ, была заинтересована обѣщаніемъ провести второе воскресенье въ Оксфордѣ.
Въ первое воскресенье, черезъ недѣлю, мы отправимся, вѣроятно, въ Surrey. Помнишь имѣніе Гью Фарнгэма близъ Литъ Билля? Съ давнихъ временъ, когда я еще охотился, я знаю всѣ тамошнія фермы, и одна изъ нихъ, на краю большого луга, должна быть верхомъ совершенства въ майскій воскресный день. Я опишу тебѣ нашу экскурсію подробно. Единственное правило, установленное лигой, состоитъ въ слѣдующемъ: все должно быть устроено такъ, чтобъ не дать миссъ Брэдертонъ никакого оправданія для усталости, пока она на попеченіи общества.
Книга моя идетъ успѣшно. Я изучилъ Мюссе, и результатъ получился тотъ, что поэмы кажутся мнѣ теперь гораздо лучше, чѣмъ прежде, а Confession d'un enfant du siècle -- жалкимъ произведеніемъ. Какъ могла эта книга произвести на меня въ первый разъ такое впечатлѣніе? Стихи на каждомъ шагу напоминали мнѣ тебя. Помнишь-ли, какъ ты читала ихъ вслухъ мнѣ и матери послѣ обѣда, пока отецъ дремалъ, прежде чѣмъ отправиться въ парламентъ?"
Десять дней спустя, въ понедѣльникъ, Кендаль посвятилъ длинный вечеръ слѣдующему письму къ сестрѣ.
"Вчерашняя экспедиція наша мнѣ кажется очень успѣшной. Миссисъ Стюартъ была счастлива, потому что ей удалось склонить мужа отложить книги въ сторону и дать себѣ отдыхъ. Миссъ Брэдертонъ въ первый разъ видѣла настоящую англійскую деревню, и была точно дитя среди дикаго терна и боярышника, между тѣмъ какъ Уоллэсъ и я забавляли свои мужественныя души тѣмъ, что оказывали покровительство самой красивой женщинѣ всѣхъ британскихъ острововъ, заставляли ее высказываться и слѣдили за сильнымъ и наивнымъ впечатлѣніемъ, воспринимавшимся ею отъ всего. Стюартъ былъ, по моему, не вполнѣ доволенъ. Трудно ожидать отъ адвоката, переживающаго кризисъ въ своей судьбѣ, чтобъ онъ наслаждался десятичасовой разлукой съ своими документами; однако онъ употреблялъ всѣ усилія, чтобъ стать на общій уровень, а жена его, которая ему очень предана и которая съ точки зрѣнія супружескаго товарищества могла бы вовсе не быть его женою, очевидно считала его совершенствомъ. Этотъ день еще болѣе укрѣпилъ мое расположеніе къ миссисъ Стюартъ; у нея есть нѣкоторыя мелкія слабости; она слишкомъ склонна смотрѣть на каждый блестящій обѣдъ, въ которомъ участвуетъ съ мужемъ, какъ на событіе громадной и всемірной важности; за предѣлы лондонскаго общества симпатіи ея, врядъ-ли, распространяются, развѣ только въ формѣ того неопредѣленнаго милосердія, которое можетъ скорѣе считаться состраданіемъ и терпимостью, чѣмъ симпатіею. Но миссисъ Стюартъ добра, женственна, кротка; въ ней нѣтъ мелкой зависти или того ничтожнаго самомнѣнія, которое дѣлаетъ столькихъ женщинъ тягостными для большинства непритязательныхъ мужчинъ, не имѣющихъ никакого желанія относиться къ своимъ соціальнымъ обязанностямъ слишкомъ au sérieux.
Мнѣ было интересно прослѣдить, какія отношенія установились между нею и миссъ Брэдертонъ. Миссисъ Стюартъ очень образована; нѣсколько поверхностная индивидуальность ея легко несется по теченію лондонской мысли, то въ одно направленіе, то въ другое, никогда не отставая, а всегда находясь въ движеніи. Она можетъ бойко разсуждать о ходячихъ литературныхъ и артистическихъ вопросахъ и, такъ какъ она знаетъ всѣхъ, то лишь только ей начинаетъ надоѣдать болѣе отвлеченная сторона темы, она сейчасъ же можетъ свести разговоръ на свой безконечный запасъ новостей, столь-же живыхъ, яркихъ и, въ общемъ, безвредныхъ, какъ и она сама. Недѣли двѣ тому назадъ у миссъ Брэдертонъ было всего два предмета для бесѣдъ. Ямайка и сцена, причемъ послѣднюю она понимала въ нѣсколько узкомъ смыслѣ. Теперь она присоединила къ своему запасу знаній большое число первыхъ впечатлѣній, произведенныхъ на нее лондонскими знаменитостями, и естественно, что это чаще приводитъ въ соприкосновеніе ея умъ съ умомъ миссисъ Стюартъ. Но я замѣтилъ, что въ сущности миссисъ Стюартъ не нуждается ни въ какихъ подобныхъ мостахъ, чтобъ стать на одну почву съ Изабеллою Брэдертонъ. Для этого совершенно достаточно сильно развитой въ ней женственности и еще неугасшей юношеской горячности, а къ этому присоединяется ея увлеченіе красотою дѣвушки, маленькое личное тщеславіе и то волненіе, которое она несомнѣнно испытываетъ при мысли, что такъ хорошо и просто завладѣла самой интересной личностью сезона. Весело видѣть, какъ миссисъ Стюартъ забываетъ свои спеціальные интересы и пренебрегаетъ личными цѣлями, лишь бы только выдвинуть впередъ свою подругу и выставить ее въ лучшемъ свѣтѣ. Миссъ Брэдертонъ принимаетъ ея поклоненіе очень мило; она привыкла, чтобъ съ нею носились, и отъ этого не отказывается, но въ свою очередь она видимо любуется салонными талантами и умомъ своей пріятельницы и горячо желаетъ, чѣмъ-нибудь отплатить ей за ея доброту. Желаніе это проявляется въ величайшей любезности ко всѣмъ знакомымъ миссисъ Стюартъ и въ постоянномъ стремленіи сдѣлать что-нибудь пріятное или лестное для нихъ.
Однако, вотъ я по обыкновенію теряю время на анализъ, вмѣсто того чтобъ описать тебѣ наше воскресенье. Былъ одинъ изъ тѣхъ божественныхъ дней, которыми май пробуждаетъ насъ отъ зимняго пессимизма; небо и земля казались облеченными молодою, лучезарною красотой. Экипажъ ждалъ насъ на станціи; мы ѣхали по большой дорогѣ, пока неожиданный поворотъ не вывелъ насъ на проселочную, пересѣкавшую безпредѣльный лугъ, такой дикій и покинутый людьми, точно онъ находился на какомъ-нибудь дѣвственномъ материкѣ. Густой золотистый тернъ росъ по обѣ стороны; громадные дубы, сверкая первою ослѣпительною яркостью своей весенней листвы, бросали широкую тѣнь на свѣжую, влажную траву и на ягнятъ, дремавшихъ около своихъ курчавыхъ матерей, между тѣмъ какъ боярышникъ поднималъ къ небу гроздья, похожія на розоватый снѣгъ, и каждый кустъ чудно сверкалъ бѣлизною подъ окружавшей его лазурью.
А вотъ и ферма, старая, изъ краснаго кирпича, съ красною черепичною крышею и ставнями, -- какъ разъ то, чего жаждетъ эстетическая душа; фермеръ и его жена поджидали насъ; хорошій, простой завтракъ былъ приготовленъ въ столовой, украшенной рѣзьбою прошлаго столѣтія.
За завтракомъ Форбсъ былъ какъ разъ въ своей стихіи. Никогда не видалъ я его такимъ плодовитымъ. Онъ разсказывалъ намъ большею частью воображаемыя и иллюстрированныя рисунками, сдѣланными въ промежуткахъ между ѣдой, біографіи тѣхъ лицъ, чьи портреты онъ соблаговолилъ сдѣлать въ этомъ году. Начиная съ епископа и члена королевской семьи, портреты эти завершались дѣвочкой, подобранной на лондонской улицѣ, и изображеніе характеристическихъ позъ каждаго изъ этихъ лицъ, тѣхъ позъ, что, по мнѣнію Форбса, изобличаютъ тайники души епископа или подкидыша, было поразительное. Потомъ онъ напалъ на академію, ту уважаемую корпорацію, предсѣдателемъ которой онъ, вѣроятно, скоро сдѣлается, и просто разорвалъ ее на части. Съ какимъ лицомъ я сяду рядомъ съ нимъ на одномъ изъ будущихъ академическихъ обѣдовъ (если, конечно, фортуна снова удостоитъ меня чести участвовать въ этой торжественной трапезѣ, какъ было въ нынѣшнемъ году), я и придумать не могу. Головкамъ Millais'а, рыцарямъ Петти, красавицамъ Кальдерона -- всѣмъ досталось поровну. Нельзя сказать, чтобъ это выходило зло; это была просто голая истина, облеченная въ фантастическую форму, какъ умѣетъ это дѣлать Форбсъ.
Миссъ Брэдертонъ слушала и смѣялась, съ чисто женской ловкостью разбираясь въ массѣ незнакомыхъ именъ и намековъ. Она была очаровательна въ своемъ пальто изъ коричневаго бархата и въ такой же большой шляпѣ. У нея прекрасная, тонкая и нѣжная, не особенно маленькая, но очень характерная рука. Пріятно было слѣдить за тѣмъ, какъ эта ручка играла апельсиномъ или изрѣдка откидывала назадъ непокорныя кудри, которыя, что бы она съ ними ни дѣлала, выбивались изъ отведенныхъ для нихъ предѣловъ. Вдругъ Уоллэсъ былъ на столько неловокъ, что спросилъ, какія картины всего болѣе понравились ей на выставкѣ; въ отвѣтъ на это миссъ Брэдертонъ выбрала бальную сцену форта и невыразимо-приторную вещь Гольфорда -- трубадура въ розовой хламидѣ, граціозно перевязанной фіолетовыми шарфами, который напѣвалъ что-то группѣ здоровыхъ молодыхъ женщинъ, озаренныхъ такимъ свѣтомъ, какого никто никогда не видывалъ ни на землѣ, ни на морѣ. Въ первой картинѣ можно перечесть всѣ фигуры, до того онѣ жизненны и реальны, говорила миссъ Брэдертонъ. А картина Гольфорда романтична, красива и нравится ей. Я нѣсколько насмѣшливо взглянулъ на Форбса; помня выходку, которою онъ сокрушилъ меня и Уоллэса въ день исполненія "Бѣлой дамы", пріятно было видѣть, какъ онъ ежился, слыша, что миссъ Брэдертонъ одобряетъ худшій изъ видовъ искусства, существующій въ Англіи. Имѣетъ ли духъ критики какую-нибудь цѣну или же онъ лишній въ театральномъ дѣлѣ и только необходимъ въ приложеніи къ живописи? Форбсъ прочелъ, кажется, въ моихъ глазахъ вызовъ, потому что видимо чувствовалъ себя неловко.
-- Боже мой!-- со стономъ воскликнулъ онъ, -- не можетъ же вамъ нравиться эта бальная комната или трубадуръ! Ну, значитъ въ нихъ, вѣрно есть что-нибудь... должно же что-нибудь быть, если они вамъ въ самомъ дѣлѣ доставили удовольствіе. Мы на все смотримъ такъ свысока. Еслибъ въ какой-либо изъ этихъ картинъ была хоть малѣйшая доля хорошаго письма, хоть проблескъ вкуса... еслибъ въ нихъ виднѣлась хоть искорка таланта или намекъ на знаніе дѣла, многое можно бы тогда сказать въ ихъ пользу! Только, дорогая миссъ Брэдертонъ, право о нихъ нельзя быть двухъ мнѣній, увѣряю васъ, нельзя. Я могъ бы доказать вамъ такъ же ясно, какъ дважды два -- четыре, что фигуры Гольфорда не сходятся посрединѣ, и что мужчины и женщины Форта плоски, какъ моя рука; ни у кого изъ нихъ нѣтъ спины. А потомъ, что за вкусъ, колоритъ, идіотская нелѣпость чувствъ! Нѣтъ, не могу съ этимъ примириться! Я стою за то, чтобъ люди извлекали наслажденіе изъ всего, что только возможно (тутъ онъ бросилъ на меня вызывающій взглядъ), и чтобъ они въ грошъ не ставили критиковъ, но гдѣ-нибудь все же надо провести черту. Есть нѣкоторые виды искусства, которые по самому существу своему внѣ всякихъ соображеній.
Тутъ я не стерпѣлъ.
-- Не слушайте его, миссъ Брэдертонъ!-- воскликнулъ я.-- На вашемъ мѣстѣ я не позволилъ бы ему портить мнѣ удовольствіе. Главное -- чувство; защищайте же свое чувство противъ него! Оно стоитъ больше всей его критики.
Глаза Форбса метали на меня убійственные взгляды изъ-подъ густыхъ бѣлыхъ бровей. Миссисъ Стюартъ и Уоллэсъ владѣли собою въ совершенствѣ, но что Форбсъ попался, этого отрицать было нельзя.
-- О, да вѣдь я ничего не понимаю въ этомъ!-- сказала Изабелла Брэдертонъ, очаровательно игнорируя ту маленькую перестрѣлку, которая происходила вокругъ нея.-- Вы должны научить меня, мистеръ Форбсъ. Я знаю только то, что меня трогаетъ и что я люблю -- вотъ и все.
-- Да это какъ разъ то, что всякій изъ насъ знаетъ!-- весело сказалъ Форбсъ.-- Мы начинаемъ съ "мнѣ нравится" или "мнѣ не нравится", потомъ становимся горделивы, отыскиваемъ причины, дѣлаемъ различія, но предметъ не поддается намъ, и кончается тѣмъ, что мы возвращаемся къ "мнѣ нравится" и "не нравится".
Послѣ завтрака мы пошли бродить по лугу, покрытому верескомъ, состоявшимъ еще только изъ коричневой поросли безъ цвѣтовъ, и гуляли подъ деревьями, гдѣ золотистые дубовые листья склонялись надъ нами шатромъ, подъ которымъ разстилался коверъ изъ буковицы и молодого кудряваго папоротника. Пройдя рощу, мы подошли къ пруду, широкая, голубая поверхность котораго разстилалась передъ нами подъ свѣжимъ майскимъ небомъ; пахучій сосновый лѣсъ окаймлялъ его берега, а въ воздухѣ слышалось чириканье птицъ. Мы усѣлись около груды только-что срубленныхъ, ароматныхъ стволовъ и принялись оживленно бесѣдовать. Зачастую бывало трудно удержать разговоръ въ такихъ предѣлахъ, чтобъ не исключить изъ него миссъ Брэдертонъ. Форбсъ, Уоллэсъ, Стюарты и я, мы привыкли быть вмѣстѣ; никогда не сознаешь, что за масонство составляютъ даже простыя столичныя сношенія, пока не стараешься ввести въ этотъ кругъ кого-нибудь извнѣ. Говорили мы, конечно, о театрѣ, о привычкахъ различныхъ актеровъ, объ участи антрепренеровъ. Изабелла Брэдертонъ видѣла еще, понятно, весьма мало; комментаріи ея отличались, главнымъ образомъ, субъективнымъ характеромъ, и были очень дружественныя, восторженныя, такъ какъ корпорація отнеслась къ ней радушно. Недѣли черезъ четыре или пять ангажементъ ея въ "Калліопѣ" кончался; другіе театры были, конечно, открыты передъ нею, и всѣ директора у ея ногъ, но ей очень хотѣлось ѣхать на время заграницу, и я думаю, она нажила столько денегъ въ теченіе сезона, что семья не можетъ по совѣсти препятствовать ея желанію. "Я съума схожу по Италіи, -- сказала она мнѣ съ своей восторженной порывистостью.-- Сэръ Уольтеръ Рэтерфордъ столько говорилъ мнѣ о ней, что я начинаю видѣть ее во снѣ. Мнѣ ужасно хочется покончить съ Лондономъ и уѣхать. Англійское солнце кажется мнѣ такимъ холоднымъ!".И она куталась, дрожа, въ зимнее пальто, хотя былъ настоящій англійскій лѣтній день, и на миссисъ Стюартъ было надѣто платье изъ бумажной ткани. "Я пріѣхала изъ такого тепла,-- продолжала миссъ Брэдертонъ,-- и очень люблю его. Съ тѣхъ поръ, какъ я въ Лондонѣ, я познакомилась съ разными ужасами: болью въ лицѣ, ревматизмами, насморками! А раньше я едва знала, что они существуютъ на свѣтѣ. Прежде я не понимала и того, что значитъ усталость; теперь же я иногда едва дотягиваю свою работу до конца. Я просто ненавижу ее; она дѣлаетъ меня капризною, точно избалованное дитя!"
-- Знаете-ли вы, -- сказалъ я, ложась на траву рядомъ съ ней и глядя на нее, все это нехорошо. Не для усталости предназначала васъ природа! Это просто уродство! это противно естественному порядку вещей!
-- Во всемъ виноватъ Лондонъ!-- вздохнула она, и губки ея трогательно и мило опустились. Цѣлый день въ моихъ ушахъ стоитъ гулъ; онъ преслѣдуетъ меня ночью даже во снѣ. А потомъ эта толпа, эта вѣчная суета! Всѣ спѣшатъ, все выходитъ такъ рѣзко! Но остается еще только нѣсколько недѣль, прибавила она, повеселѣвъ, а въ октябрѣ я уже привыкну къ Европѣ, и къ климату, и къ жизни!..
Меня и миссисъ Стюартъ очень поразила борьба, которую нервная система миссъ Брэдертонъ выдерживаетъ съ Лондономъ. Привычка ухаживать за тобой, Мари, и за нашей матерью научила меня подмѣчать эти признаки въ женщинахъ, и я часто ловлю себя на томъ, что разсматриваю миссъ Брэдертонъ съ физической и медицинской точки зрѣнія. Я имѣю дѣло съ сѣвернымъ темпераментомъ и сложеніемъ, разслабленнымъ условіями тропической атмосферы, и снова подвергнутымъ напряженію и изнуренію нашей жизни. Я прихожу въ бѣшенство, видя какъ натура, столь совершенная въ физическомъ отношеніи, блекнетъ и меркнетъ подъ вліяніемъ грубой англійской борьбы за существованіе. И все это изъ-за чего? Ради зауряднаго, мнимаго искусства, которое съ теченіемъ времени понижаетъ уровень и артистки, и публики. Въ этой безплодной затратѣ силъ есть что-то трагическое. Предположимъ, что Лондонъ разстроитъ ея здоровье (признаки этого уже замѣтны) -- какая безцѣльная, грустная иронія была-бы въ этомъ! Мнѣ хочется вмѣшаться, вступить съ кѣмъ-нибудь въ борьбу, остановить это.
Нѣсколько позднѣе маленькій инцидентъ озарилъ ее страннымъ свѣтомъ. Мы двинулись на ту сторону пруда и блаженствовали въ сосновомъ лѣсу. Послѣ полудня, солнце, пробивались сквозь вѣтви, бросало лучи на поверхность воды. Прекрасная шотландская сосна раскачивала около насъ свои красноватыя вѣтви надъ грядою зеленаго тростника, мѣстами испещреннаго желтыми ирисами. Изъ сосѣдняго коттеджа жена сторожа вынесла намъ чаю, и большинство изъ насъ пришло въ то сибаритское настроеніе духа, когда даже разговаривать кажется тяжело среди безмолвія и покоя мирной обстановки. Вдругъ Уоллэсъ и Форбсъ попали на вопросъ о Бальзакѣ, котораго Уоллэсъ недавно изучалъ, и вскорѣ они принялись анализировать бальзаковскій методъ характеристики. Эженъ де-Растиньякъ, père Торіо, старикъ Грандэ, что они реальныя-ли существа или просто воплощенныя качества, математическія дедукціи изъ извѣстныхъ данныхъ? Наконецъ и я, и Стюарты были вовлечены въ пренія. Стюартъ воспиталъ жену на Бальзакѣ, и у нея сухая, оригинальная манера судить о романахъ, которая подстрекаетъ собесѣдника и не даетъ разговору дремать. Въ первый разъ бесѣда не сосредоточивалась такъ или иначе на миссъ Брэдертонъ, которая, понятно, была въ теченіе всего дня нашей главной заботой. Мы горячились и забыли о ней, пока легкое движеніе ея не дало разговору другого направленія. Она сняла шляпку оперлась о стволъ дуба, подъ которымъ сидѣла, и съ выраженіемъ чистѣйшаго наслажденія и изумленія и съ полуоткрытыми губами слѣдила за кедровкой надъ ея головою, птичкой изъ породы дятловъ, съ нѣжными, красновато-сѣрыми перышками, которая долбила вѣтку надъ нами, ища своимъ непропорціональнымъ клювомъ насѣкомыхъ, а потомъ, порхнувъ въ сторону недалекой песчаной насыпи, исчезала съ своей добычей въ гнѣздѣ.
-- А!-- воскликнулъ Уоллэсъ, любитель птицъ, бросимте Бальзака и давайте слѣдить за кедровками! Миссъ Брэдертонъ совершенно права, если предпочитаетъ ихъ французскимъ романамъ.
-- Французскимъ романамъ!-- сказала она, отвращая глаза отъ вѣтки надъ собою и нѣсколько хмуро глядя на Уоллэса, пока произносила эти слова.-- Пожалуйста, не ждите отъ меня сужденій о нихъ; я ничего о нихъ не знаю, да и знать никогда не желала.
Голосъ ея принялъ почти надлежащую интонацію, которую я уже раньше подмѣчалъ у нея. Это -- интонація знаменитой актрисы, привыкшей вѣрить въ себя и въ свое собственное мнѣніе. Я связалъ это съ тѣмъ, что слышалъ о ея стремленіи смотрѣть на себя, какъ на существо, предназначенное преобразовать театральную мораль. Французскія романы французскія актрисы! она навѣрно смотритъ на нихъ, какъ на невѣдомое ужасы, мѣшающіе красивой молодой особѣ съ высокимъ понятіемъ о долгѣ очистить драматическое искусство. Это очень странно! Очевидно, что не смотря на ея профессію, успѣхи и безцеремонное отношеніе къ воскресному дню, она все еще дочь шотландскаго пресвитеріанца. Замѣчаніе ея вызвало во мнѣ не мало злобы и раздраженія. Если-бы она была первоклассной артисткой, думалъ я, этотъ нравственный энтузіазмъ гораздо болѣе трогалъ и очаровывалъ-бы; теперь же, когда вникнешь въ ея положеніе, все выходитъ какъ-то на выворотъ. Но, конечно, можно понять, что именно эти-то черты и помогаютъ ей производить такое впечатлѣніе на лондонское общество и на правовѣрную публику вообще.
Уоллэсъ и я погнались за кедровками, потихоньку посмѣиваясь надъ смущеннымъ и изумленнымъ лицомъ, съ которымъ миссисъ Стюартъ выслушала тираду миссъ Брэдертонъ. Когда мы вернулись, Форбсъ набрасывалъ ея портретъ. Молчаливая и нѣсколько раскраснѣвшаяся, она сидѣла подъ деревомъ, а художникъ рисовалъ, приходя все въ большій и большій энтузіазмъ съ каждымъ штрихомъ. И дѣйствительно она была красива, какъ мечта, сидя подъ деревомъ, съ коричневымъ верескомъ кругомъ и молодыми дубовыми листьями надъ головой. Но я вернулся во враждебномъ настроеніи, раздраженный и ею, и ея красотой, и дивясь, почему это природа вѣчно дѣлаетъ промахи.
Однако на возвратномъ пути миссъ Брэдертонъ сдѣлала мнѣ другой и болѣе пріятный, сюрпризъ. Экипажъ ждалъ насъ на большой дорогѣ, и мы направились къ нему среди деревьевъ, подъ косыми вечерними лучами солнца. Я отсталъ немного, чтобъ нарвать буковицы, все еще распускавшейся около небольшого ручейка; миссъ Брэдертонъ тоже остановилась; мы были вдвоемъ, вдали отъ остальныхъ.
-- Мистеръ Кендаль, -- начала она, прямо глядя на меня, пока я передавалъ ей цвѣты, -- вы, быть можетъ, кое-чего не поняли сейчасъ. Я не хочу выражать претензій, на которыя не имѣю права. Французскаго языка я не знаю и не могла-бы прочесть французскихъ романовъ, сколько-бы этого ни желала!
Что могъ я на это отвѣтить? Она стояла, глядя на меня серьезно, нѣсколько горделиво и, какъ мнѣ показалось, облегчила свою совѣсть не безъ нѣкотораго усилія надъ собою. Я готовъ былъ сначала отдѣлаться шуткой, но внезапно рѣшилъ тоже высказаться.
-- Если это такъ, -- спокойно началъ я, -- идя рядомъ съ нею, -- вы много теряете. Есть масса французскихъ романовъ, до которыхъ я не желалъ бы, чтобъ женщина дотрагивалась кончиками пальцевъ; но есть и другіе, увлекающіе насъ въ болѣе широкій міръ, чѣмъ тотъ, о которомъ мы, англичане, съ нашими церковно-приходскими литературными пріемами, имѣемъ какое-либо понятіе! Жоржъ-Сандъ прямо переноситъ насъ въ теченіе средне-европейской жизни; вы слышите, какъ оно несется, приходите въ соприкосновеніе со всѣми великими идеями, крупными интересами; это имѣетъ воспитательное значеніе. А потомъ Бальзакъ! У него такой просторъ, такая ширь; какъ онъ знакомитъ насъ съ человѣческой природой! какъ онъ ее понимаетъ, съ какой силой изображаетъ! Про французскіе романы можно сказать то же самое, что и про театръ. Какіе бы ни были его недостатки, первокласные французскіе художники болѣе работаютъ, чѣмъ кто-либо другой на свѣтѣ. Они не уклоняются отъ труда, вкладываютъ въ него всю душу, все равно будь это сценическая дѣятельность, живопись, литература, Вы, кажется, никогда не видали Дефорэ? Нѣтъ, конечно, нѣтъ! И вы уѣдете до ея возвращенія. Какъ это грустно!
Миссъ Брэдертонъ безжалостно разорвала на части одну изъ моихъ буковицъ и нервнымъ движеніемъ далеко закинула ее отъ себя.
-- Я вовсе объ этомъ не жалѣю, сказала она.-- Ничто на свѣтѣ не заставило бы меня съѣздить и посмотрѣть ее.
-- Въ самомъ дѣлѣ?-- сказалъ я, не безъ любопытства ожидая, что она скажетъ еще.
-- Не то, чтобъ я ей завидовала!-- воскликнула она, бросивъ мнѣ вскользь гордый взглядъ.-- Не то, чтобъ я не вѣрила, что она великая актриса; только я не могу отдѣлить ея игру отъ нея самой. Вотъ такіе-то люди и роняютъ профессію, заставляя всѣхъ думать, будто хорошая женщина не можетъ быть актрисой. Это меня возмущаетъ, я держусь совершенно противоположнаго мнѣнія, хочу доказать, если съумѣю, что можно быть актрисой и вмѣстѣ съ тѣмъ настоящей лэди, и что съ актрисою слѣдуетъ обращаться такъ-же, какъ вы обращаетесь съ тѣми изъ своихъ знакомыхъ, которыхъ уважаете. Я желаю доказать, что о ней никто не долженъ слова дурного промолвить, что она равная всѣмъ, и что ея частная жизнь принадлежитъ ей, а не составляетъ публичнаго достоянія. У меня кровь кипитъ, когда я слышу, какъ люди, и въ особенности мужчины, говорятъ о Дефорэ; ни одинъ изъ васъ не позволилъ бы своей женѣ или сестрѣ пожать ей руку, -- однако какъ вы восторгаетесь ею, какъ толкуете, точно на свѣтѣ нѣтъ ничего, кромѣ генія и... Французскаго генія.
Я замѣтилъ, что коснулся чего-то, глубоко затаеннаго въ душѣ миссъ Брэдертонъ. Это была странная вспышка; вспомнилъ я, какъ часто критики сравнивали ее съ Дефорэ, и всегда въ невыгодномъ для миссъ Брэдертонъ смыслѣ. Вполнѣ-ли искренна была эта защита добродѣтели? Или же это было лучшее средство бороться съ соперницей при помощи британской страсти къ приличіямъ?
-- М-me Дефорэ загадка для ея лучшихъ друзей и, вѣроятно, и для себя самой,-- началъ я, быть можетъ, нѣсколько суховато.-- Дѣлаетъ она тысячу дикихъ, неосторожныхъ, даже, если хотите, дурныхъ поступковъ; но все же это величайшая актриса современнаго міра, а это немалая заслуга передъ ея поколѣніемъ. Затронуть чувства, расширить пониманіе тысячи людей -- такой тонкой, изумительной, добросовѣстной работой, какъ ея игра,-- это великій, художественный результатъ, и по крайней мѣрѣ, яне брошу въ нее камнемъ.
Мнѣ все время казалось, будто я говорю такъ только на зло; я могъ бы приводить противоположные доводы столь же страстно, какъ сама Изабелла Брэдертонъ, но я помнилъ ея діалогъ съ принцемъ, слабую, истерическую сцену смерти, и меня раздражало, что миссъ Брэдертонъ, опираясь на свою красоту, на британскую добродѣтель и британскихъ филистеровъ, позволяетъ себѣ топтать ногами Дефорэ и геніальность вообще. Вмѣстѣ съ тѣмъ я сознавалъ свою смѣлость. Если нѣкоторые критики и выражались откровенно, все же Изабелла Брэдертонъ уже много мѣсяцевъ окружена людьми, увѣряющими ее, что современный театръ -- дѣло довольно сомнительное, что ея игра не хуже игры другихъ, и что спеціальная миссія ея -- обновить сценическіе нравы. Выслушивать неприкрашенное мнѣніе, будто дѣло актрисы -- играть, и будто, если она исполняетъ свою обязанность хорошо, современники должны быть ей признательны, какъ бы неудовлетворительна ни была ея частная жизнь, должно быть ужасно для миссъ Брэдертонъ. Она также толкуетъ объ искусствѣ, но какъ дитя, выучившее рядъ длинныхъ словъ, не понимая ихъ смысла. Она шла рядомъ со мною, пока я размышлялъ о томъ, какимъ дуракомъ я былъ, подвергнувъ опасности дружбу, начавшуюся такъ хорошо... Прелестныя губки ея открылись раза два, три, точно она хотѣла что-то сказать; дышала она порывисто, далеко разбрасывая желтые лепестки цвѣтовъ, съ молчаливой страстностью, приводившей меня въ трепетъ. Казалось, будто она не рѣшается говорить, и я смущенно призывалъ на помощь Привидѣніе и желалъ, чтобъ остальная компанія была не такъ далеко. Внезапно напряженность стала ослабѣвать, улыбка озарила лицо, и миссъ Брэдертонъ обратилась ко мнѣ такъ ласково и горячо, что и описать нельзя.
-- Нѣтъ, не будемъ бросать въ нее камни! Знаю, она великая артистка, только то чувство, что я сейчасъ высказала, такъ сильно во мнѣ! Я люблю свое искусство; оно представляется мнѣ высокимъ, величавымъ, но мнѣ кажется, будто я еще болѣе хотѣла бы заставить людей понять, что это такой трудъ, за который можетъ браться хорошая женщина; мнѣ хочется постоять за себя и защититься противъ тѣхъ, которые держатъ себя такъ, словно всѣ актрисы дѣлаютъ то же самое, что и Дефорэ. Не считайте меня завистливою и ограниченною. Мнѣ было бы ужасно, если-бъ вы или Стюарты думали дурно обо мнѣ. Вы такъ добры ко мнѣ... такіе хорошіе, настоящіе друзья! Никогда не забуду этого дня. Посмотрите! Вотъ стоитъ экипажъ! Я хотѣла бы, чтобъ теперь было утро, а не вечеръ, и чтобъ все могло начаться съизнова! Мнѣ ненавистна мысль о Лондонѣ и о душномъ театрѣ, въ которомъ я буду играть завтра. О, мои цвѣточки! Какая я дрянная! Я почти всѣ растеряла. Сорвите мнѣ вотъ этотъ пучекъ, прежде чѣмъ мы уйдемъ отсюда!
Я бросился, чтобъ набрать цвѣтовъ для нея, и принесъ довольно много. Она взяла ихъ (какъ непохожа она въ сущности на другихъ женщинъ, не смотря на свою вражду къ богемѣ!) и, приподнявъ ихъ къ губамъ, послала чрезъ нихъ прощальный привѣтъ обширной полянѣ, разстилавшейся за нами подъ лучами вечерняго солнца. "Какъ красиво! какъ красиво!-- шептала она.-- Англійская деревня такая добродушная, ласковая! Она завладѣла моимъ сердцемъ. Прощай, чудное мѣсто!"
Она окончательно побѣдила меня. Все это вышло такъ тепло, такъ непосредственно и мило! Не могу описать, какое удовольствіе я испытывалъ, видя до самаго дома свои цвѣты въ ея мягкой обнаженной ручкѣ. Отнынѣ я чувствую, что она можетъ судить, какъ ей угодно, и проводить любыя грани; самъ я, конечно, не измѣнюсь, но питаю нѣкоторую надежду измѣнить ея взгляды; только весьма невѣроятно, чтобъ я могъ опять сердиться на нее. Она похожа на прямодушное, красивое, смѣлое дитя, увлекающееся игрою, которую лишь вполовину понимаетъ. Желалъ бы я, чтобъ она понимала ее лучше; мнѣ хотѣлось бы помочь ей хорошо ее уразумѣть, только я не хочу больше ссориться съ ней, даже мысленно.
Когда я пересмотрѣлъ это письмо, мнѣ показалось, что еслибъ оно было адресовано не тебѣ, и еслибъ я не былъ я, ты могла бы съ нѣкоторою правдоподобностью обвинить меня -- въ чемъ? Въ томъ, что я влюбленъ въ миссъ Брэдертонъ. Но ты слишкомъ хорошо знаешь меня для этого. Тебѣ извѣстно, что я одинъ изъ старомодныхъ людей, вѣрящихъ въ общность интересовъ, въ необходимость, принадлежать къ одному міру. Когда же я хладнокровно думаю объ этомъ, я едва могу представить себѣ два міра, внутренній и внѣшній, которые шире расходились бы, чѣмъ міръ миссъ Брэдертонъ и мой.
ГЛАВА V.
Въ продолженіе трехъ недѣль, протекшихъ между двумя экскурсіями "воскресной лиги", Кендаль нѣсколько разъ видѣлъ миссъ Брэдертонъ при различныхъ обстоятельствахъ. Однажды ему пришло въ голову сходить въ партеръ "Калліопы", и онъ вернулся, болѣе увѣренный, чѣмъ прежде, что, какъ актриса, она имѣетъ весьма малые шансы. Еслибъ она была простымъ смертнымъ, онъ подумалъ бы, что трудности профессіи, естественныя столкновенія и разнообразныя вліянія могли бы выработать изъ первоначальнаго матеріала, заложеннаго въ ней, что-нибудь дѣйствительно цѣнное. Но при существующихъ обстоятельствахъ, въ силу одного природнаго дара, она была сразу вознесена на такую высоту, которая казалась ему безнадежною съ артистической точки зрѣнія. Ея мгновенный успѣхъ, зависѣвшій отъ соображеній, не имѣвшихъ ничего общаго съ драматическимъ искусствомъ, лишилъ ее тѣхъ преимуществъ, которыя добываются борьбой и трудолюбивымъ постепеннымъ завоеваніемъ. Еще болѣе этого: онъ отнялъ у нея идеалъ, онъ заставилъ ее смотрѣть на ея собственное исполненіе, какъ на мѣрило всего хорошаго и возможнаго, потому что было бы слишкомъ требовательно ожидать, чтобъ она сама правильно анализировала источники и причины своей популярности. Она неизбѣжно должна считать хоть часть этой популярности -- результатомъ ея драматическаго таланта. "Быть можетъ, оно и такъ,-- отвѣчалъ Кендаль самому себѣ. Очень возможно, что я не вполнѣ справедливъ къ ней. Въ ней соединяются самые ненавистные мнѣ недостатки. Я могъ бы примириться со всѣмъ, кромѣ того впечатлѣнія полнѣйшей невѣжественности, которое она производитъ на меня. При теперешнемъ порядкѣ вещей невозможно, чтобъ она чему-нибудь училась. Интересно было бы взяться за это обученіе; только это можетъ сдѣлать лишь тотъ, съ кѣмъ она имѣетъ частыя сношенія. Никто не могъ бы навязаться ей со стороны, а она, кажется, знаетъ очень мало людей, способныхъ быть ей полезными".
Въ другой разъ Кендаль встрѣтилъ ее у миссисъ Стюартъ. Разговоръ коснулся его сестры, m-me де-Шатовье, къ которой хозяйка дома относилась съ пылкимъ, хотя и очень почтительнымъ, поклоненіемъ. Онѣ встрѣчались два -- три раза въ Лондонѣ, и изящныя манеры m-me де-Шатовье, ея утонченность, знанія, ласковое, вѣжливое обращеніе произвели сильное впечатлѣніе на подвижную маленькую женщину, которая съ болѣе низменнаго уровня своихъ заурядныхъ и условныхъ общественныхъ успѣховъ чувствовала робкую симпатію къ чему-то столь диковинному, столь непохожему на обыкновенный типъ. Сближеніе ея съ миссъ Брэдертонъ было еще не особенно тѣсное, когда была затронута тема объ "интересной сестрѣ мистера Кендаля", и входя въ гостиную въ вышеупомянутый день онъ услыхалъ имя Мари. Миссъ Брэдертонъ горячо вовлекла его въ разговоръ, и вскорѣ Кендаль уже описывалъ образъ жизни сестры, ея интересы, міръ, обстановку, и дѣлалъ это съ такой пылкостью, какую не имѣлъ обыкновеніе обнаруживать при публичномъ обсужденіи вопросовъ, связанныхъ съ нимъ лично. Но откровенное любопытство Изабеллы, ея сверкающіе глаза, хорошенькія, полу-раскрытыя губки и тотъ оттѣнокъ романтизма, который дѣлалъ ее столь отзывчивою на все, что затрогивало ея воображеніе -- дѣйствовали слишкомъ неотразимо. Она очаровывала его взоры и чувства, и онъ также живо, какъ всегда, сознавалъ ея нѣжную прелесть. Къ тому же ему было пріятно говорить съ такимъ наивнымъ и свѣжимъ существомъ о парижскомъ обществѣ, которымъ онъ такъ глубоко интересовался. Невѣжественность ея, такъ раздражавшая его на сценѣ, имѣла въ частной жизни своеобразную привлекательность. Въ данномъ случаѣ онъ сознавалъ, что ниспровергаетъ предразсудокъ; ему доставляло удовольствіе побѣждать въ миссъ Брэдертонъ сильный антагонизмъ. Отправляясь въ Лондонъ, она очевидно настроила себя противъ всего, что отождествляла съ великою французскою актрисою, завладѣвшею въ минувшій сезонъ всѣми театралами; дѣлала это миссъ Брэдертонъ не изъ личной зависти, въ чемъ Кендаль наконецъ убѣдился, а изъ глубокаго нравственнаго возмущенія противъ пресловутаго общественнаго положенія m-me Дефорэ и исторій изъ ея частной жизни, передававшихся во всѣхъ кругахъ. Миссъ Брэдертонъ порѣшила въ своемъ умѣ, что французское искусство -- искусство запятнанное и (Кендаль замѣтилъ это еще во время ихъ экскурсіи въ Surrey) упрямо противилась всѣмъ попыткамъ заставить ее раздѣлить тотъ интересъ, который извѣстная фракція англійской публики принимаетъ въ теченіяхъ иноземной мысли, а главное, въ иноземномъ театрѣ. Когда отъ разговора о его сестрѣ они перешли къ болѣе общимъ темамъ, Кендаль употребилъ всѣ старанія, чтобъ заставить миссъ Брэдертонъ понять нѣкоторыя изъ лучшихъ сторонъ французской жизни, такъ мало ей извѣстной и такъ сурово ею судимой: трудную техническую школу, которую во всѣхъ видахъ искусства обитатели той стороны канала проходятъ гораздо охотнѣе, чѣмъ англичане, умственную добросовѣстность и культуру, вырабатывающіяся подъ вліяніемъ организованной и безпрерывной традиціи, и т. д. Онъ сознавалъ, что многое изъ того, что онъ говоритъ или на что намекаетъ, пропадаетъ для нея, но ему было пріятно видѣть, какъ ея умъ становится податливымъ. Съ своей стороны она чувствовала къ нему все усиливавшуюся симпатію, смѣшанную съ удивленіемъ, когда встрѣчала въ немъ серьезный и непритворный отзвукъ на тотъ нравственный энтузіазмъ, который былъ въ ней самой слишкомъ искреннимъ и глубокимъ, чтобъ найти выраженіе въ словахъ.
-- Когда я буду въ Парижѣ, -- неохотно вставая обратилась она къ Кендалю съ той милой нерѣшительностью, которая была въ ней такъ привлекательна,-- вамъ и m-me де-Шатовье не было бы непріятно... еслибъ я попросила у васъ познакомить меня съ нею? Это доставило бы мнѣ большое удовольствіе.
Кендаль отвѣтилъ радушно, и они разстались, ближе зная другъ друга, чѣмъ прежде. Нельзя сказать, чтобъ его коренное мнѣніе о ней въ чемъ-либо измѣнилось. Некомпетентная и ничего не обѣщающая, какъ артистка,-- очаровательная, какъ женщина -- таковъ былъ его первоначальный приговоръ, и послѣдующій опытъ только усилилъ его убѣжденіе въ разумности этого мнѣнія; но, быть можетъ, очарованіе уже брало верхъ надъ сознаніемъ некомпетентности. Вѣдь какъ бы то ни было, красота, обаяніе и женственность оказывались во всѣ вѣка сильнѣе тѣхъ мудрецовъ, что пытались не принимать ихъ въ соображеніе. Кендаль былъ слишкомъ уменъ, чтобъ не признавать вполнѣ естественнаго и разумнаго характера этого явленія и не улыбнуться, подмѣтивъ въ себѣ самомъ первые его признаки. Тѣмъ не менѣе онъ желалъ держать врозь оба вида оцѣнки и не сбивать съ толку себя или людей, сливая ихъ во-едино. Онъ считалъ умственнымъ вопросомъ чести хладнокровно взвѣшивать артистическія права миссъ Брэдертонъ, только сознавалъ, что дѣлать это -- не всегда легко, и это сознаніе возбуждало въ немъ все большее желаніе не поддаваться вліянію ея славы.
Ему дѣйствительно казалось, будто въ обществѣ не говорятъ ни о чемъ другомъ, кромѣ нея, ея красоты, обаянія, успѣховъ. За каждымъ обѣдомъ слышалъ онъ разсказы о ней; нѣкоторые, очевидно, вымышленные, но всѣ клонившіе въ одну сторону; то описывали гордую независимость дѣвушки и ея рѣшимость не допускать ни чьего покровительства, даже королевской семьи, то ея безграничную доброту и щедрость относительно бѣдныхъ и второстепенныхъ членовъ ея профессіи. Она составляла главный предметъ интереса для всего Лондона; о ея популярности и общественномъ значеніи говорили, какъ о знаменіи времени и о доказательствѣ той перемѣны, какая свершилась въ положеніи театровъ и тѣхъ, кто къ нему принадлежалъ. Кендаль находилъ, что это ничего не доказывало, кромѣ того, что поразительно красивая дѣвушка, съ безупречной репутаціей, появившись передъ публикой въ какомъ бы то ни было качествѣ, непремѣнно должна дѣйствовать на чувствительныя англійскія сердца, и что популярность Изабеллы Брэдертонъ не изъ тѣхъ, которыя могутъ долгое время удержаться на сценѣ. Свои размышленія онъ оставлялъ однако про себя и вообще говорилъ объ актрисѣ не больше, чѣмъ было необходимо. Онъ испытывалъ что-то въ родѣ рыцарскаго чувства, подсказывавшаго ему. что тѣ, съ которыми дѣвушка до нѣкоторой степени подружилась, должны по мѣрѣ силъ стоять между нею и любопытною, возбужденною публикой. Ясно было, что громадный общественный успѣхъ миссъ Брэдертонъ былъ дѣломъ не ея рукъ, а ея родственниковъ.
Какъ-то разъ, между шестью и семью часами вечера, Кендаль работалъ одинъ въ своей комнатѣ, имѣя передъ собою непривычную перспективу свободнаго вечера. Онъ только что окончилъ одну главу и стоялъ передъ каминомъ, глубоко задумавшись надъ первыми параграфами слѣдующей, какъ вдругъ услыхалъ стукъ. Дверь раскрылась, и на порогѣ появился Уоллэсъ.
-- Могу я войти? Стыдно мѣшать вамъ, но мнѣ право нужно поговорить съ вами о важномъ дѣлѣ. Вашъ совѣтъ мнѣ необходимъ.
-- Конечно, войдите. Вотъ холодный чай, не хотите-ли? Или не останетесь-ли вы пообѣдать со мной? Я долженъ обѣдать сегодня рано ради работы. Я позвоню и распоряжусь.
-- Нѣтъ, не дѣлайте этого; я не могу остаться. Мнѣ надо быть въ Кенсингтонѣ въ восемь часовъ.
Онъ бросился на глубокое кресло Кендаля и посмотрѣлъ на своего пріятеля, молча и съ какимъ-то ожиданіемъ стоявшаго у огня.
-- Помните вы пьесу, которую я показывалъ вамъ весною?-- спросилъ онъ наконецъ.
Кендаль съ минуту подумалъ.
-- Отлично помню: вы говорите о пьесѣ того молодого итальянца, которую вы передѣлали и перевели? Я очень хорошо помню ее и уже нѣсколько разъ хотѣлъ васъ спросить о ней.
-- Она вамъ нравилась, знаю! Ну, такъ сестра поставила меня съ этой пьесой въ самое непріятное затрудненіе. Какъ вамъ извѣстно, я еще не обращался ни къ какому антрепренеру. Я держалъ пьесу у себя, поправляя ее мѣстами. Въ деньгахъ я сейчасъ не нуждаюсь, а хотѣлось мнѣ, чтобъ пьеса вышла въ самомъ дѣлѣ хорошая, была и написана, и разыграна хорошо. И вдругъ, не обдумавъ, дня два-три тому назадъ, не посовѣтовавшись со мною. Агнеса разсказала миссъ Брэдертонъ всю исторію пьесы, прибавивъ, что мнѣ, вѣроятно, скоро понадобится кто-нибудь, чтобъ ее поставить. Содержаніе, какъ его передала Агнеса, очень поразило миссъ Брэдертонъ; при слѣдующей же встрѣчѣ со мною она настояла, чтобъ я прочелъ ей нѣсколько сценъ...
-- Боже мой! и теперь она, вѣроятно, предлагаетъ поставить пьесу и исполнить въ ней главную роль?-- прервалъ его Кендаль.
Уоллэсъ кивнулъ.
-- Именно. Мои отношенія къ ней такія дружескія, что я никакъ не могъ ей отказать. Никогда въ жизни не былъ я въ такомъ затрудненіи. Миссъ Брэдертонъ пришла въ восторгъ. По окончаніи чтенія она ходила взадъ и впередъ по комнатѣ, повторяя отдѣльныя мѣста, воспроизводя нѣкоторыя изъ сценъ, и въ заключеніе сказала: "Дайте мнѣ пьесу, мистеръ Уоллэсъ! Если вы мнѣ ее поручите, это будетъ первое, что я поставлю въ октябрѣ". Я, конечно, увѣренъ, что большинство набросилось бы на подобное предложеніе. Популярность ея въ настоящую минуту просто изумительна, и никакого признака уменьшенія этой популярности я пока не вижу. Успѣхъ каждой пьесы, въ которой она выступитъ, обезпеченъ; денегъ я получу, вѣроятно, много, только дѣло-то въ томъ, что я не гонюсь за деньгами...
-- Да, да, понимаю, -- задумчиво произнесъ Кендаль.-- Денегъ вамъ не нужно, а пьесу она загубитъ, вы это чувствуете! Дѣйствительно, ужасно непріятно.
-- Ну, какъ ей не загубить пьесы! Вѣдь она не можетъ даже сколько-нибудь прилично съиграть роль Эльвиры! Вы помните сюжетъ? Роль претрудная. Въ рукахъ актрисы, дѣйствительно понимающей дѣло, она вышла бы замѣчательною, по крайней мѣрѣ, я такъ думаю, но миссъ Брэдертонъ превратитъ ее въ одинъ продолжительный театральный крикъ, безъ модуляцій, безъ оттѣнковъ, безъ нѣжности. Просто съума можно сойти, какъ только вспомнишь объ этомъ! И однако, какъ мнѣ выпутаться?
-- Сколько я помню, вы имѣли въ виду миссисъ Пирсонъ для роли героини?-- сказалъ Кендаль.
-- Да. Я хотѣлъ ее испытать. Она не первоклассная актриса, но по крайней мѣрѣ умна, и хоть сколько-нибудь понимаетъ, что можно требовать отъ такой роли. Что же касается бѣдной Изабеллы Брэдертонъ и тѣхъ, кто ее окружаетъ, главное, что они увидятъ въ пьесѣ, это возможность произносить длинные монологи и носить средневѣковые костюмы. Не думаю, чтобъ она во всю свою жизнь слыхивала объ Арагоніи! Ну, представьте себѣ ее въ роли знатной испанки пятнадцатаго вѣка! Видите-ли вы ее въ этой роли?
-- Во всякомъ случаѣ, я увидалъ бы то, ради чего идетъ въ театръ большинство публики, -- сказалъ съ легкимъ смѣхомъ Кендаль, -- т. е. Изабеллу Брэдертонъ въ эффектномъ костюмѣ. Да, это была бы крупная неудача, не въ обыкновенномъ смыслѣ слова, конечно. Красота миссъ Брэдертонъ, средневѣковый нарядъ, романтическій сюжетъ пьесы, все это помѣшаетъ ей провалиться, и денегъ, какъ вы говорите, вы заработаете, по всему вѣроятію, много. Но съ артистической точки зрѣнія провалъ былъ бы полнѣйшій. А Гаусъ! Онъ исполнялъ бы, вѣроятно, роль Мація? Боже мой!
-- Да!-- сказалъ Уоллэсъ, опирая голову на руки и мрачно глядя изъ окна на шпицъ церкви. Пріятно, не правда-ли? Что же мнѣ дѣлать? Никогда еще не былъ я въ такомъ гадкомъ положеніи! Я ни на волосъ не влюбленъ въ эту дѣвушку, Кендаль, но нѣтъ такой вещи на свѣтѣ, о которой она попросила бы меня и которую я не сдѣлалъ бы, еслибъ могъ. Это добрѣйшее существо; это одна изъ лучшихъ, откровеннѣйшихъ, прямодушнѣйшихъ женщинъ, какихъ я видывалъ. Минутами мнѣ кажется, что я скорѣе отрѣзалъ бы себѣ руку, чѣмъ огорчилъ миссъ Брэдертонъ отказомъ, но вѣдь эта пьеса была въ теченіе многихъ мѣсяцевъ для меня все равно, что зеница ока; мысль, что ее испортятъ неумѣлымъ обращеніемъ, для меня нестерпима.
-- Вашъ отказъ обидѣлъ бы миссъ Брэдертонъ?-- задумчиво спросилъ Кендаль.
-- Да!-- энергически отвѣтилъ Уоллэсъ.-- Думаю, что это оскорбило бы ее ужасно! Дѣло въ томъ, что несмотря на весь ея успѣхъ, она начинаетъ сознавать, что въ Лондонѣ -- двѣ публики; одна -- немногочисленная, прихотливая, относится къ театру серьезно; другая -- нетребовательная, большая публика находитъ въ красотѣ и личномъ обаяніи миссъ Брэдертонъ тѣ единственныя ощущенія, въ которыхъ нуждается. Энтузіастамъ этимъ еще пока не трудно отстаивать себя противъ строгихъ судей, и въ теченіе долгаго времени миссъ Брэдертонъ не знала даже, что говорятъ о ней эти послѣдніе, да и знать не хотѣла, но съ недавняго времени я подмѣчаю, что она догадывается кой о чемъ и болѣе принимаетъ это къ сердцу, чѣмъ прежде. Мнѣ кажется, у нея наболѣла душа; это все усиливается, и если я теперь откажу ей въ пьесѣ, это пошатнетъ вѣру миссъ Брэдертонъ въ ея друзей. Укорять меня она не станетъ, не будетъ и ссориться со мною, только къ сердцу это приметъ. Ради Бога, Кендаль, помогите мнѣ выдумать какую-нибудь правдоподобную басню!
-- Очень бы радъ это сдѣлать, -- сказалъ Кендаль, ходя взадъ и впередъ. Сѣдые волосы его падали на лобъ.
Водворилось молчаніе; вслѣдъ затѣмъ Кендаль подошелъ къ своему другу и опустилъ руку на его плечо.
-- Вы не должны давать ей пьесы, Уоллэсъ, -- сказалъ онъ; -- въ этомъ я вполнѣ убѣжденъ. Вы знаете, какъ я люблю эту дѣвушку. Она какъ разъ такая, какою вы ее изобразили, и даже лучше этого, но искусство -- все же искусство, а сценическая игра -- игра. Я во всякомъ случаѣ отношусь къ такимъ вопросамъ серьезно, да и вы тоже. Мы радуемся за нее, но въ сущности, если хорошенько вдуматься, вѣдь ея популярность можетъ довести человѣка до отчаянія. Иногда мнѣ кажется, что это отброситъ драматическій вкусъ націи на много лѣтъ назадъ. Какъ бы то ни было, для меня ясно, что если человѣкъ обладаетъ прекраснымъ произведеніемъ искусства, какъ, напримѣръ, вы пьесой, у него есть долгъ относительно его и публики. Вы обязаны заботиться о томъ, чтобъ драма была поставлена при наилучшихъ условіяхъ, а всѣ мы знаемъ, что игра миссъ Брэдертонъ, дополненная игрою Гоуса, убьетъ пьесу съ артистической точки зрѣнія.
-- Совершенно вѣрно, совершенно вѣрно!-- воскликнулъ Уоллэсъ.-- Хотите вы, чтобъ я сказалъ это миссъ Брэдертонъ?
-- Вамъ надо какъ-нибудь выпутаться! Скажите, будто вы чувствуете, что роль не по ней, что нельзя въ ней развернуться!..
-- Много это поможетъ! Миссъ Брэдертонъ увѣрена, что роль создана для нея, -- и костюмы, и все прочее также.
-- Ну, такъ скажите, что вамъ надо еще просмотрѣть пьесу и что для этого требуется время. Это будетъ проволочкой; она услышитъ, можетъ быть, про что нибудь другое, и это выгонитъ вашу драму изъ ея головы.
-- Противъ этого есть масса доводовъ, -- сказалъ Уоллэсъ; -- врядъ-ли стоитъ перебирать ихъ всѣхъ. Во-первыхъ, миссъ Брэдертонъ мнѣ не повѣритъ, во-вторыхъ, не забудетъ пьесы, чтобы тамъ ни случилось, и затрудненіе отсрочится всего на нѣсколько недѣль. Я совершенно теряюсь передъ всѣмъ этимъ. Я такъ расположенъ къ миссъ Брэдертонъ и такъ боюсь сказать что-нибудь обидное, что не могу хитрить. Вся моя сообразительность покидаетъ меня. Слушайте-ка, Кендаль!
-- Ну?
Уоллэсъ мялся и глядѣлъ на своего друга самыми ласковыми глазами.
-- Какъ вы полагаете, -- началъ онъ, наконецъ, -- можете-ли вы заслужить мою вѣчную благодарность и уладить все вмѣсто меня? Вѣдь вы знаете, что мы собираемся въ воскресенье въ Оксфордъ и доберемся, вѣроятно, до Нюнгэма. Это дастъ случай для прогулокъ и т. д. Не возьметесь-ли вы за дѣло? Въ умственномъ отношеніи миссъ Брэдертонъ относится къ вамъ съ величайшимъ уваженіемъ. Если вы ей скажете, будто роль не годится для нея, будто не въ чемъ тамъ себя показать, еслибъ вы могли навести разговоръ на эту тему и постараться отклонить миссъ Брэдертонъ отъ ея замысла, не показывая и виду, что имѣете отъ меня порученіе, -- я былъ бы вамъ вѣчно благодаренъ! Вы не сдѣлаете изъ этого такой путаницы, какъ я, вы останетесь хладнокровнымъ...
-- Однако, -- сказалъ Кендаль, смѣясь и раскачиваясь на столѣ противъ Уоллэса, -- очень соблазнительная перспектива! Но если я васъ не выручу, вы поддадитесь, я это знаю. Вы самый мягкосердечный изъ людей, а я не хочу, чтобъ вы поддавались.
-- Да, я, конечно, поддамся!-- улыбаясь, но рѣшительно подтвердилъ Уоллэсъ.-- Если вамъ этого не хочется, возьмите на себя порученіе. Я уже раньше видѣлъ, какъ вы обдѣлываете трудныя дѣла; вы умудряетесь достигнуть цѣли, не оскорбивъ никого.
-- Гм!-- промолвилъ Кендаль; -- право, не знаю, лестно это или нѣтъ. (Онъ зашагалъ въ раздумьѣ по комнатѣ взадъ и впередъ). Я не прочь попытаться, -- продолжалъ онъ, -- только, конечно, очень осторожно. Понятно, я не обѣщаю быть грубымъ; кто могъ бы быть грубымъ съ ней! Но найдутся, вѣроятно, способы... Есть время обсудить, какіе изъ нихъ лучшіе. А что, если она все-таки обидится? Что, если она ни съ кѣмъ изъ насъ не станетъ болѣе говорить послѣ слѣдующаго воскресенья?
-- О, -- сказалъ Уоллэсъ, хмурясь,-- да я лучше бы сразу отказался отъ пьесы, чѣмъ обидѣть миссъ Брэдертонъ! Она такъ умѣетъ расположить человѣка къ себѣ! Я питаю къ ней такія чувства, какъ къ сестрѣ, только она болѣе интересна, потому что тутъ есть прелесть новизны.
Кендаль улыбнулся.
-- Ну, до этого я еще не дошелъ съ миссъ Брэдертонъ. По моему, сестры столь же интересны, какъ и всѣ остальныя женщины, и даже болѣе всѣхъ. Но скажите на милость, Уоллэсъ, какъ это вы съумѣли не влюбиться въ нее до сихъ поръ?
-- О, съ меня довольно и того, что было въ прошломъ году, -- рѣзко сказалъ Уоллэсъ, вставая и отыскивая свое пальто, между тѣмъ какъ лицо его стало мрачно.-- Я не отношусь легко къ подобнымъ вещамъ!
Кендаль былъ удивленъ, потомъ быстро сообразилъ, въ чемъ дѣло. Вспомнилъ онъ молодую вдову изъ Канады, часто бывавшую у миссисъ Стюартъ годъ тому назадъ, вспомнилъ нѣкоторыя изъ своихъ подозрѣній относительно ея и своего друга, ея отъѣздъ изъ Лондона и продолжительную отлучку Уоллэса. Но онъ не сказалъ ничего, только въ искреннемъ пожатіи руки, съ которымъ онъ проводилъ гостя въ двери, чувствовалась симпатія.
На порогѣ Уоллэсъ нерѣшительно обернулся.
-- Итакъ, мы идемъ на рискъ въ слѣдующее воскресенье, -- сказалъ онъ, -- но никакой дальнѣйшей попытки я уже не сдѣлаю. Мнѣ кажется, миссъ Брэдертонъ не изъ такихъ женщинъ, чтобъ затѣвать ссору изъ-за этого?
-- Конечно, нѣтъ, -- отвѣтилъ Кендаль.-- Не теряйте мужества. Думаю, что это можно уладить. Вы позволяете мнѣ обращаться съ Эльвирой, какъ я хочу?
-- Боже мой, да!-- сказалъ Уоллэсъ.-- Выпутайте меня изъ бѣды какимъ угодно способомъ, и я во вѣки вѣковъ стану благословлять васъ! Какое я, право, животное! Я даже не спросилъ васъ о вашей работѣ. Подвигается она?
-- На столько, на сколько можетъ подвинуться въ Лондонѣ какая либо работа въ настоящее время. Въ будущемъ мѣсяцѣ я долженъ увезти ее куда-нибудь въ деревню. Моя работа не любитъ званыхъ обѣдовъ.
-- Совершенно какъ и я, -- пожимая плечами, проговорилъ Уоллэсъ.
-- Вздоръ!-- сказалъ Кендаль.-- Вы созданы для нихъ. Прощайте.
-- Покойной ночи. Это необыкновенно мило съ вашей стороны!..
-- Что именно? Подождите, пока все кончится!
Уоллэсъ сбѣжалъ съ лѣстницы и исчезъ. Кендаль медленно вернулся къ себѣ и остановился въ раздумьѣ. Ему казалось, что другъ не вполнѣ цѣнитъ все величіе его самозакланія. "Вѣдь въ сущности, это прескверное дѣло!-- прошепталъ онъ, качая головой надъ собственнымъ безуміемъ,-- Какимъ образомъ обойти такую откровенную, прямодушную, простую дѣвушку, я и самъ не знаю! Но пьесы ей дать нельзя! Это одна изъ немногихъ хорошихъ вещей, написанныхъ для англійской сцены за многіе годы. Она хорошо скомпанована, интрига удачна; есть три-четыре сильныхъ характера, и, въ особенности въ послѣднемъ актѣ, нѣсколько прекрасныхъ діалоговъ въ стилѣ Виктора Гюго. Но, какъ и во всѣхъ произведеніяхъ того времени, есть вычурности, а въ рукахъ Изабеллы Брэдертонъ многія изъ нихъ показались бы просто комичными, и только репутація ея, да обстановка могли бы спасти драму, а это было бы ужъ черезчуръ стыдно. Нѣтъ, нѣтъ, никакъ нельзя допустить, чтобъ разныя, не относящіяся къ дѣлу соображенія взяли верхъ надъ главною сутью. Я искренно расположенъ къ миссъ Брэдертонъ, но я люблю и хорошую работу, и если мнѣ удастся спасти пьесу, я спасу вмѣстѣ съ тѣмъ и артистку отъ чего-то, что каждый, у кого есть глаза, назвалъ бы неудачею".
Предпріятіе было рискованное. Большинство благоразумно предоставило бы дѣло тѣмъ, до кого оно прямо касалось, но въ характерѣ Кендаля былъ донъ-кихотизмъ, а въ эту пору еще проявлялась кромѣ того беззавѣтная преданность умственнымъ интересамъ; она и рѣшила его образъ дѣйствій. Несмотря на его свѣтскую жизнь, книги и идеи были въ настоящую минуту для него гораздо важнѣе мужчинъ и женщинъ. О жизни онъ судилъ съ точки зрѣнія ученаго и литератора, и въ его глазахъ соображенія, которыя показались бы другимъ отвлеченными и нереальными, принимали громадные размѣры и значеніе. Въ дѣлѣ Уоллэса и миссъ Брэдертонъ онъ видѣлъ какъ бы борьбу между идеальною и личною выгодой, и стоялъ сердцемъ и душою за идеалъ. Когда онъ находился передъ заинтересованнымъ въ этомъ вопросѣ живымъ существомъ, принципы его, какъ мы уже видѣли, нѣсколько пошатывались, такъ какъ скрытое подъ ними я было впечатлительное и пылкое; но когда Кендаль сидѣлъ въ своей собственной комнатѣ, самъ по себѣ, они были сильны и живучи и не допускали никакого компромисса.
Онъ обдумывалъ этотъ вопросъ во время своего одинокаго обѣда и составлялъ планъ дѣйствій. "Все зависитъ вотъ отъ чего, -- говорилъ онъ самъ себѣ: -- если Уоллэсъ правъ, если мое мнѣніе дѣйствительно что-нибудь значитъ для нея, мнѣ удастся все уладить, не оскорбивъ ее. Очень мило съ ея стороны, что она говоритъ обо мнѣ ласково; въ воскресенье, во время поѣздки въ Surrey, я былъ далеко не любезенъ. Тѣмъ не менѣе я чувствовалъ тогда, что моя откровенность ей нравилась; можно быть почти увѣреннымъ, что она не обидится безъ причины. Какъ эффектна она была, когда рвала цвѣты на кусочки! Все кончено, казалось мнѣ тогда. И вдругъ, улыбка, желаніе все поправить, сгладить неблагопріятное впечатлѣніе, милое выраженіе признательности... Просто восторгъ!
Въ субботу, во время завтрака, Уоллэсъ забѣжалъ на нѣсколько минутъ, чтобъ сказать, что самъ удалялся отъ миссъ Брэдертонъ въ продолженіе всей недѣли, но что дѣло близится однако къ кризису.
-- Я только что получилъ отъ нея вотъ эту записку!-- съ отчаяніемъ воскликнулъ онъ, кладя ее передъ Кендалемъ, который, какъ подобаетъ холостяку, ѣлъ урывками за столомъ, заваленнымъ бумагами, имѣя по обѣ стороны по книгѣ.
-- Можетъ-ли что-нибудь быть милѣе? Если вы не восторжествуете завтра, Кендаль, я подпишу условіе, не пройдетъ и трехъ дней.
Записка была дѣйствительно прелестная. Миссъ Брэдертонъ просила назначить какое ему угодно время для свиданія съ нею и ея антрепренеромъ. О пьесѣ она выражалась восторженно. "Она должна непремѣнно имѣть громадный успѣхъ,-- писала Изабелла.-- Чувствую, что я недостойна ея, но я сдѣлаю все, что могу. Во многихъ отношеніяхъ мнѣ кажется, будто роль прямо написана для меня. Вы еще ни разу, помнится, не выразили прямого согласія дать мнѣ Эльвиру. Вчера я надѣялась встрѣтить васъ у миссисъ Стюартъ, но была разочарована, только я увѣрена, что вы не скажете: нѣтъ! и вы увидите, какъ благодарна я буду за тѣ шансы, которые откроетъ передо мною ваша пьеса".
-- Да, все это очень деликатно, -- сказалъ Кендаль.-- Ни словечка о денежныхъ выгодахъ, хотя ей должно же быть извѣстно, что почти каждый авторъ Богъ вѣсть что далъ бы за подобное предложеніе. Что-жъ, увидимъ! Если я не могу, не возбудивъ ея подозрительности, добиться того, чтобъ мысль эта показалась ей менѣе соблазнительной, и если вы не расхрабритесь достаточно, чтобъ отказать миссъ Брэдертонъ, -- тогда, другъ милый, вамъ придется подписать условіе и примириться съ этимъ. Немного времени спустя вы найдете другой предметъ для вдохновенія.
-- Все это ужасно нескладно!-- вздохнулъ Уоллэсъ, точно съ трудомъ рѣшая затруднительный вопросъ.-- Главный шансъ въ томъ, что, по словамъ Агнесы, миссъ Брэдертонъ очень расположена считать ваше мнѣніе чѣмъ-то въ родѣ критерія. Она уже нѣсколько разъ ссылалась на ваши замѣчанія, какъ на что-то, что ее поразило. Не упоминайте обо мнѣ, понятно; сдѣлайте все такъ безлично, какъ можете...
-- Если вы дадите мнѣ слишкомъ много инструкцій, -- замѣтилъ Кендаль, съ улыбкою возвращая письмо, -- я только напутаю. Пожалуйста, не волнуйте меня. Не могу обѣщать успѣха; въ случаѣ неудачи вы не должны сердиться на меня.
-- Да; станція Пэддингтонъ, 10 часовъ; а обратный поѣздъ выходитъ изъ Кэльгэма въ 8 часовъ 15 минутъ. Миссисъ Стюартъ сообщила, что мы позавтракаемъ въ Бэлліолѣ, спустимся вслѣдъ затѣмъ до Нюнгэма, гдѣ и оставимъ лодки, которыя будутъ доставлены оттуда обратно.
-- Да, мы позавтракаемъ у нашего пріятеля Герберта Сарториса; кажется вы его знаете? Онъ уже съ годъ въ Бэлліолѣ "дономъ". Надо надѣяться, что погода будетъ завтра такая же, какъ сегодня.
Погода оказалась такою, какой только можетъ пожелать сердце человѣка, и компанія, встрѣтившаяся на пэддингтонской платформѣ, имѣла полное основаніе разсчитывать на вторую успѣшную экскурсію. Форбсъ появился аккуратно, сіяя подъ совокупнымъ вліяніемъ солнечныхъ лучей и присутствія миссъ Брэдертонъ; Уоллэсъ превосходно сдѣлалъ всѣ распоряженія, и вскорѣ шесть друзей уже ѣхали по направленію къ Оксфорду, съ тою умѣренною быстротою, которая составляетъ все, чего можетъ достигнуть воскресный скорый поѣздъ. Разговоръ шелъ весело и оживленно. День, проведенный въ Surrey, мелькалъ на заднемъ планѣ въ видѣ пріятнаго воспоминанія, и всѣ были рады снова быть въ тои же компаніи. Кендалю показалось, будто миссъ Брэдертонъ нѣсколько худа и блѣдна, но она не хотѣла этого допустить и изъ своего угла болтала съ Форбсомъ и имъ самимъ съ веселостью и непринужденностью ребенка, которому данъ праздникъ. Наконецъ, "мечтательные шпицы" Оксфорда поднялись надъ зеленою, прорѣзанною рѣкою, равниной, и путешественники были у цѣли. Еще нѣсколько минутъ, и они высаживались у воротъ новаго Бэлліола, гдѣ ожидалъ ихъ Гербертъ Сарторисъ. Это былъ молодой "донъ", занятый изданіемъ, какого-то классика, что и заставляло его работать по окончаніи семестра вблизи библіотекъ. Онъ повелъ посѣтителей въ красивыя комнаты, выходившія на внутренній четвероугольный дворъ Бэлліола, и своими благовоспитанными манерами и взглядами ясно выказывалъ, какъ онъ цѣнитъ ту безгранично счастливую случайность, которая послала ему гостьею Изабеллу Брэдертонъ. Дѣйствительно, въ ту пору было почти такъ же трудно заполучить миссъ Брэдертонъ на какое-нибудь общественное празднество, какъ заручиться присутствіемъ члена королевскаго дома.
За цѣлыя недѣли впередъ воскресные досуги ея были предметами заговоровъ со стороны тѣхъ представителей лондонскаго общества, которые всего меньше привыкли получать отказы на свои приглашенія. Имѣть прославленную красавицу болѣе часа въ собственныхъ комнатахъ, а потомъ насладиться привиллегіею провести пять или шесть долгихъ часовъ съ ней на рѣкѣ, было такимъ счастьемъ, которое, какъ сознавалъ молодой человѣкъ, сдѣлаетъ изъ него предметъ зависти для всѣхъ его товарищей ниже сорокалѣтняго возраста.
Компанія вошла въ комнаты, уставленныя полками книгъ, и вдохнула въ двухъ старыхъ прислужниковъ необыкновенную быстроту дѣйствій. Миссъ Брэдертонъ ходила кругомъ, разглядывая семейный оксфордскій обѣденный столъ, стонавшій подъ обиліемъ обычныхъ лѣтнихъ блюдъ, книги, гравюры, залитый солнцемъ, густо заросшій зеленью неправильный четвероугольникъ передъ окнами, и наконецъ со вздохомъ удовольствія опустилась на низкій подоконникъ.
-- Какъ тихо, покойно здѣсь! Какъ хорошо, должно быть, здѣсь жить! Кажется, точно находишься въ другомъ мірѣ, чѣмъ въ Лондонѣ. Скажите, что это за строеніе? Оно слишкомъ ново; ему слѣдовало бы быть такимъ же старымъ и сѣдымъ, какъ тѣ зданія, которыя мы видѣли по дорогѣ сюда. Что, у васъ всѣ уже разъѣхались? Мнѣ очень хотѣлось бы хоть разъ видѣть, какъ ходятъ здѣсь всѣ эти ученые люди.
-- Если-бъ было время, я могъ бы показать ихъ вамъ не мало,-- отвѣтилъ молодой Сарторисъ, едва сознавая, однако, что говоритъ, до того заглядѣлся онъ на это чудное, измѣнчивое лицо.-- Вакаціи именно та пора, когда они появляются, точно совы, вылетающія по ночамъ. Видите-ли, миссъ Брэдертонъ, мы ихъ держимъ здѣсь не въ большомъ числѣ; во время учебнаго года они мѣшаютъ намъ; за то въ вакаціи имѣютъ въ полномъ распоряженіи колледжи, паркъ и библіотеку, и тогда можно изучать ихъ привычки, очки и зонтики при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ.
-- Да, да, -- нѣсколько презрительно отозвалась миссъ Брэдертонъ,-- люди вѣчно подшучиваютъ надъ тѣмъ, чѣмъ гордятся. Я же хочу вѣрить, что всѣ вы здѣсь ученые, что всѣ работаете до смерти, и что Оксфордъ просто совершенство!
-- Слышали вы, что сказала миссъ Брэдертонъ, миссисъ Стюартъ?-- спросилъ Форбсъ, когда они сидѣли за завтракомъ.-- Она уже возвѣстила, что Оксфордъ -- совершенство. Не могу сказать, чтобъ это мнѣ вполнѣ нравилось; слишкомъ много пылу, чтобъ быть прочнымъ!
-- Развѣ я такое непостоянное существо? -- улыбаясь обратилась къ нему миссъ Брэдертонъ.-- Развѣ вы уже замѣчали, что мои восторги охлаждались?