Уорд Мери Аугуста
Мисс Брэдертон

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Miss Bretherton.
    Перевод А. Веселовской.
    Текст издания: журнал "Сѣверный Вѣстникъ", NoNo 2-4, 1893.

   

МИССЪ БРЭДЕРТОНЪ.

Романъ миссисъ Гэмфри Уордъ.

ГЛАВА I.

   Былъ день неоффиціальнаго открытія картинной выставки въ королевской академіи. Обширный дворъ Берлингтонъ-Гоуза былъ переполненъ экипажами, и безпрерывная вереница посѣтителей тѣснилась вверхъ по уложенной краснымъ ковромъ лѣстницѣ, которую охраняли нѣкоторыя изъ наиболѣе внушительныхъ фигуръ, извѣстныхъ взорамъ лондонскихъ обывателей и уступавшихъ по пышности красныхъ мундировъ только сытымъ лейбъ-гвардейцамъ ея величества. Такъ какъ еще не миновало время завтрака, то въ комнатахъ было еще довольно просторно. Можно было разглядѣть картины, оцѣнить весенніе наряды и даже узнать пріятеля на противоположномъ концѣ длинной галлереи. Всѣ обычные посѣтители были на лицо: академики старой школы и новой, члены королевской академіи, съѣхавшіеся изъ Кенсингтона и культурныхъ мѣстностей, и другіе члены, прибывшіе изъ болѣе сѣверныхъ и захолустныхъ окрестностей, гдѣ искусство живетъ бѣдновато и скудно и лишено того изящества и тѣхъ прикрасъ, которыми культура считаетъ долгомъ его обставить. Были представители политическаго міра, еще способные (дѣло происходило на первой недѣлѣ мая) относиться къ удовольствіямъ съ нѣкоторымъ увлеченіемъ. Были и художественные критики, которые, хотя они и привыкли поглощать искусство большими и быстрыми глотками, не могли однако удовлетвориться однимъ скуднымъ днемъ, отведеннымъ академіею для осмотра приблизительно восьмисотъ произведеній, и дополняли замѣтки предшествующаго дня нѣкоторыми новыми записями въ промежуткахъ разговора съ знакомыми дамами. Были тутъ и крупные торговцы художественными предметами, обнаруживавшіе и во взорахъ, и въ осанкѣ глубокую, хотя и скромную увѣренность, что на нихъ зиждутся основанія всего міра искусства, и что если съ поверхностной точки зрѣнія звѣзда академика и отличается отъ ореола человѣка, покупающаго его картины, то истинно-философскій умъ оцѣниваетъ вопросъ иначе. А главное, тутъ были женщины, старыя и молодыя, однѣ во всей свѣжести весеннихъ бумажныхъ тканей, точно на дворѣ восточный вѣтеръ не глумился надъ усиліями майскаго солнца, другія еще закутанныя въ мѣха, свидѣтельствовавшіе о болѣе точномъ пониманіи капризовъ англійскаго климата. Среди нихъ можно было различить обычные оттѣнки и виды: знакомую всѣмъ деревенскую кузину, собирающую матеріалы для устрашенія тѣхъ изъ ея сосѣдокъ, которыя не могли окунаться ежегодно въ потокъ лондонской жизни; женщинъ артистическаго міра, представляющаго большее разнообразіе типовъ, чѣмъ то, которымъ могутъ хвастать какіе-либо другіе классы; и, наконецъ, небольшое число женщинъ того слоя, что величаетъ себя "лондонскимъ обществомъ", настолько хорошо одѣтыхъ, благовоспитанныхъ и богатыхъ знакомыми, какъ принято въ ихъ средѣ.
   Въ одной изъ отдаленнѣйшихъ комнатъ, еще болѣе пустынной, чѣмъ всѣ остальныя, высокій, худощавый мужчина разсѣянно переходилъ отъ картины къ картинѣ, дѣлая по временамъ торопливыя справки въ каталогѣ, но вообще оглядывая все, что представлялось ему, съ видомъ человѣка, въ которомъ привычка къ находившемуся передъ нимъ зрѣлищу породила пресыщеніе, если не пренебреженіе. Это былъ красивый человѣкъ съ широкимъ лбомъ и мягкимъ, пріятнымъ выраженіемъ. Глаза были прекрасные и задумчивые; въ контурахъ головы и лица замѣчалось то соединеніе умственной силы съ большой нѣжностью линій, которое очень привлекательно, въ особенности для женщинъ болѣе культурнаго и впечатлительнаго сорта. Его тонкіе волосы съ просѣдью были нѣсколько длинны, не настолько, чтобъ неизбѣжно вызывать зрителя на рѣшеніе вопроса, поэтъ или безумецъ тотъ, кто ихъ носитъ, -- но все-же достаточно длинны, чтобъ нѣсколько небрежно падать вокругъ головы и тѣмъ уменьшать щеголевато-условный эффектъ безупречнаго туалета ихъ владѣльца и его общаго лондонскаго отпечатка.
   То, что окружало мистера Юстеса Кендаля (нужно-же придать описанному нами лицу принадлежавшее ему имя), очевидно, привело его не въ особенно хорошее настроеніе. Онъ стоялъ съ недовольнымъ выраженіемъ передъ венеціанскою сценою, нарисованною блестящимъ представителемъ группы англійскихъ художниковъ, поселившейся на иноземной почвѣ и обучавшейся по чужой методѣ.
   -- Не такъ хороша, какъ прошлогодняя,-- замѣтилъ онъ про себя.-- Вульгарное письмо, вульгарная композиція; во всемъ видна спѣшность работы. Этихъ людей портитъ успѣхъ -- успѣхъ и количество добываемыхъ денегъ. Человѣкъ, нарисовавшій эту картину, не получилъ отъ этого никакого удовольствія. Но тоже самое встрѣчается всюду. Деньги, роскошь, борьба за существованіе гонятъ насъ всѣхъ впередъ и убиваютъ въ художникѣ естественное наслажденіе трудомъ. И вскорѣ, какъ сказалъ мнѣ въ прошломъ году этотъ забавный французикъ, мы безповоротно погрузимся въ самую глубь посредственности.
   -- Кендаль!-- произнесъ около самаго его уха нетерпѣливый голосъ, между тѣмъ какъ чья-то рука опустилась на его руку, знаете вы эту дѣвушку?
   Кендаль съ удивленіемъ обернулся и увидалъ рядомъ съ собою низкорослаго, пожилого человѣка, въ которомъ призналъ знаменитаго художника; на его живомъ, подвижномъ лицѣ можно было прочесть вопросъ и сильное увлеченіе.
   -- Какую дѣвушку?-- улыбаясь промолвилъ Кендаль, потрясая руку собесѣдника.
   -- Да вотъ ту, въ черномъ, около картины Орчардсона! Вы должны знать ее съ лица! Это миссъ Брэдертонъ, актриса. Видывали-ли вы раньше такую красоту! Надо найти кого-нибудь, кто представилъ-бы меня. Съ той минуты, какъ она вошла, ни на что другое не стоитъ глядѣть. Только, къ несчастью, никто, кажется, не знаетъ ее здѣсь.
   Юстесъ Кендаль, хорошо знакомый съ горячимъ, артистическимъ темпераментомъ друга, немного насмѣшливо обернулся въ сторону картины и замѣтилъ въ комнатѣ то волненіе, которое указываетъ на присутствіе чего-то или кого-то интереснаго. Стараясь придавать себѣ непринужденный видъ, держа каталогъ въ рукѣ, люди пробирались къ тому мѣсту, гдѣ стояла дама въ черномъ, и взглядывали по-очереди то на нее, то на картины, какъ дѣлаютъ тѣ, что рѣшились удовлетворить заразъ и своему любопытству, и потребности быть вѣжливымъ. Тѣмъ временемъ дама, о которой идетъ рѣчь, сознавая, что на нее глядятъ, но, повидимому, не смущаясь этимъ, разговаривала съ другой дамой, единственной своей спутницей, высокой, худощавой женщиной, тоже одѣтой въ черное и щедро надѣленной тѣми отталкивающими чертами, которыя красота требуетъ отъ своей дуэньи.
   Сначала Кендаль не видалъ ничего, кромѣ высокой, стройной фигуры, прекрасной головы и нѣжнаго, бѣлаго профиля, составлявшаго рѣзкій контрастъ съ чернымъ туалетомъ и прядями золотисто-каштановыхъ волосъ. Но въ профилѣ и въ фигурѣ было необычайное благородство и грація, примирившія его съ горячностью друга и заставившія его ждать слѣдующаго движенія красавицы. Въ эту минуту она обернулась и изловила взглядъ двухъ мужчинъ, прямо устремленный на нее. Глаза ея слегка потупились, но въ этомъ самосознаніи не было ничего неблаговоспитаннаго или преувеличеннаго. Спокойнымъ движеніемъ взявъ подъ руку свою подругу, она повлекла ее къ одной изъ выдающихся картинъ сезона, находившейся по близости. Мужчины тоже повернули и отошли.
   -- Никогда не видалъ я раньше такой красоты,-- восторженно произнесъ художникъ. -- Я долженъ найти кого-нибудь, кто ее знаетъ, и добиться случая увидать, какъ это лицо свѣтится, не то я сейчасъ уйду домой, да и отлично сдѣлаю. На эту мазню не стоитъ теперь глядѣть.
   -- Вотъ что значитъ быть художникомъ-идеалистомъ!-- смѣясь сказалъ Кендаль.-- Дома онъ рисуетъ рѣчныхъ богинь, лѣсныхъ нимфъ и другія столь же отдаленныя отъ насъ существа, а внѣ дома становится жертвой первой хорошо одѣтой, здоровой съ виду дѣвушки, не смотря на ея дуэнью, шляпу и все прочее.
   -- Покажите мнѣ вторую, подобную ей, -- горячо отозвался другъ.-- Говорю вамъ, такой не встрѣтите ежедневно. Je me connais en beauté, милѣйшій, и я никогда не видывалъ такого совершенства очертаній, красокъ, какъ тутъ. Это просто необычайно! Это возбуждаетъ меня какъ художника! Посмотрите, не Уоллэсъ ли подходитъ къ ней?
   Кендаль обернулся и увидалъ приземистаго бѣлокураго человѣка, съ сухимъ, проницательнымъ американскимъ лицомъ, который, направившись къ красавицѣ, заговорилъ съ ней. Она привѣтствовала его радушно, съ сіяющей улыбкой и веселыми, выразительными движеніями головы, послѣ чего всѣ трое удалились.
   -- Да, это Эдуардъ Уоллэсъ. Онъ очень близокъ съ ней, повидимому. Такая ужъ у этихъ американцевъ манера; они всегда знакомы со всѣми, кого желательно знать. Но вотъ вамъ шансъ, Форбсъ. Пройдите небрежно мимо нихъ, попадитесь Уоллэсу на глаза, и дѣло сдѣлано.
   Форбсъ уже отпустилъ руку Кендаля и направлялся черезъ комнату въ сторону бесѣдующаго тріо. Кендаль забавлялся издали этой сценой. Онъ видѣлъ, какъ его другъ небрежно прошелъ мимо американца, оглянулся, улыбнулся, остановился и протянулъ руку. Очевидно, они перешепнулись, потому что черезъ мгновеніе Форбсъ уже отвѣшивалъ красавицѣ низкій поклонъ и вслѣдъ затѣмъ Кендаль видѣлъ, какъ его красивая сѣдая голова и нѣсколько сутуловатыя плечи исчезли въ слѣдующей комнатѣ рядомъ съ граціозной и выпрямленной фигурой миссъ Брэдертонъ.
   Кендаль снова обратился къ картинамъ. Встрѣтивъ вскорѣ знакомыхъ, онъ быстро обошелъ съ ними залы и разстался только при входѣ, чтобы вернуться и поглядѣть на два, на три предмета въ скульптурномъ отдѣленіи, на которые ему указали, какъ на нѣчто важное и обѣщающее. Тамъ онъ наткнулся на американца Эдуарда Уоллэса, съ легкимъ смѣхомъ тотчасъ же взявшаго его подъ руку, точно старый другъ.
   -- Видѣли вы, какъ совершилось представленіе? Что за человѣкъ этотъ Форбсъ! Онъ все еще также молодъ, какъ въ восемнадцать лѣтъ. Завидую ему. Онъ повелъ миссъ Брэдертонъ вокругъ всей выставки, говорилъ съ ней о своихъ любимыхъ конькахъ, глядѣлъ на нее такъ, что вышла бы неловкость, если-бъ это былъ кто другой, а не такой джентельменъ-маніакъ, какъ Форбсъ, который почти что добился позволенія списать съ нее портретъ. Думаю, что миссъ Брэдертонъ была слегка смущена. Она такой новичекъ въ Лондонѣ, что вовсе еще не знаетъ, кто мы всѣ. Мнѣ пришлось отвести ее въ сторону и разъяснить ей заслуги Форбса, тогда она вся запылала (въ настоящее время, когда она только что пріѣхала изъ колоній, въ ней еще есть наивный культъ героевъ) и была такъ мила съ нимъ, какъ только можетъ быть дѣвушка. Предсказываю, что Форбсъ не станетъ думать ни о чемъ другомъ весь сезонъ.
   -- Что-жъ, она дѣйствительно блестящее явленіе, -- сказалъ Кендаль.-- Поразительно, какъ она затмѣвала хорошенькихъ англійскихъ дѣвушекъ. Такая красота -- опьяняющій даръ для женщины; это все равно, что королевская власть, которая ставитъ человѣка въ условія, совершенно непохожія на тѣ, что выпадаютъ на долю простымъ смертнымъ. Думаю, что красота, а не какія-либо артистическія способности обезпечили за ней такой успѣхъ. Я замѣтилъ, что и газеты говорили приблизительно то-же самое, иныя вѣжливѣе, чѣмъ другія.
   -- Ну, актриса она не важная; у нея нѣтъ школы, нѣтъ тонкости въ игрѣ. Но вы увидите, она будетъ главной приманкой нынѣшняго сезона. На сценѣ она изумительно граціозна, и не смотря на разные фокусы, у нея прекрасный голосъ. Къ тому же вся ея личность очень привлекательна; это такое откровенное, неиспорченное, добродушное существо. Зрители влюбляются въ нее, а это много значитъ. Но я желалъ бы, чтобъ она была болѣе образована и имѣла бы хоть что-нибудь, похожее на школу. Ея антрепренеръ, Робинзонъ, говоритъ, что она намѣрена выступить во всѣхъ большихъ роляхъ, но вѣдь это проста нелѣпо. Она толкуетъ очень наивно и мило о своемъ "искусствѣ", только, право, знаетъ она о немъ не болѣе, чѣмъ младенецъ, и, быть можетъ, часть ея обаянія и заключается въ томъ, что она не подозрѣваетъ своего невѣжества.
   -- Странно, до чего неразборчива англійская публика, замѣтилъ Кендаль.-- Мнѣ кажется, мы простодушнѣйшій народъ на всемъ свѣтѣ. Мы только и требуемъ, чтобъ наша чувствительность была нѣсколько затронута, но обязаны ли мы этимъ искусству или личности артиста, -- безразлично. Вѣдь она играетъ въ Лондонѣ недавно, не такъ ли?
   -- Всего нѣсколько недѣль. Не болѣе двухъ мѣсяцевъ тому назадъ пріѣхала она. сюда изъ Ямайки. Не знаю, интересуетъ ли это васъ, но у нея прекурьезная исторія. Мнѣ кажется, что я не видался съ вами съ той поры, какъ подружился съ нею.
   -- Нѣтъ, -- отвѣтилъ Кендаль; -- я начиналъ догадываться, что вами овладѣло что-то всепоглощающее. Я пробовалъ искать васъ въ клубѣ, но такъ и не нашелъ.
   -- Да, только не миссъ Брэдертонъ поглощала все мое время. Она до того занята, что никто не можетъ видѣть ее часто. Раза два, три, съ тѣхъ поръ какъ они пріѣхали, я возилъ ее и ея родныхъ осматривать городъ, Вестминстерское аббатство, національную галлерею и т. д. Она очень всѣмъ интересуется, а Уоррольсы, ея дядя и тетка, не отстаютъ отъ нея ни на шагъ.
   -- Откуда она?
   -- Отецъ ея, шотландецъ, былъ надсмотрщикомъ на сахарной плантаціи недалеко отъ Кингстона; женатъ онъ былъ на итальянкѣ, на одной изъ блондинокъ венеціанскаго типа. Странное сочетаніе расъ; думаю, что въ этомъ секретъ блестящей и оригинальной красоты миссъ Брэдертонъ. Мать ея умерла, когда она была еще маленькая, и дѣвочка выросла одна. Кажется, впрочемъ, что отецъ былъ человѣкъ недурной и присматривалъ за ней. Вскорѣ она привлекла вниманіе дяди, лавочника изъ Кингстона, хитраго, жестокаго, алчнаго до денегъ малаго, догадавшагося, что изъ нея можно кое-что сдѣлать. Она уже проявила въ то время склонность къ декламаціи и играла въ разныхъ мѣстахъ, въ школѣ, принадлежащей къ плантаціи и т. д. Понятно, что отецъ ея, шотландецъ и пресвитеріанецъ, не поощрялъ въ ней этихъ вкусовъ. Но онъ умеръ отъ лихорадки, и съ шестнадцатилѣтняго возраста дѣвочка осталась на попеченіи дяди. Повидимому, онъ сейчасъ-же въ точности увидалъ, какой линіи держаться. Чтобъ выразиться цинично, я воображаю, что онъ разсуждалъ приблизительно вотъ такъ: красота -- изъ ряду вонъ; характеръ -- лучше чего нельзя пожелать; талантъ -- неважный. Значитъ, ставку надо дѣлать на красоту и характеръ, а талантъ пусть самъ о себѣ заботится. Какъ-бы то ни было, онъ вывелъ ее на кингстонскомъ театрѣ, довольно, жалкой и маленькой сценѣ, а самъ онъ и тетка, вотъ это кислое существо, которое вы видѣли съ миссъ Брэдертонъ, присматривали за ней, какъ драконы. Понятно, что о ней вскорѣ заговорилъ весь Кингстонъ; благодаря ея красотѣ, граціи и трудности сближенія съ ней, все европейское общество, гарнизонъ, представители власти -- были у ея ногъ. Тогда дядя поставилъ все на карту, чтобъ добиться ангажемента въ Европу. Помните-ли ихъ недавняго губернатора Рэтерфорда, автора небольшого цикла салонныхъ пьесъ? Онъ озаглавилъ ихъ, кажется, "Интерлюдіями девятнадцатаго вѣка". Это былъ послѣдній годъ его служенія, и онъ уѣхалъ на родину какъ разъ въ то время, когда Изабелла Брэдертонъ играла въ Кингстонѣ. Пріѣхалъ онъ сюда, вполнѣ увлеченный ею, и, зная здѣсь всѣхъ театраловъ, могъ сразу найти ей мѣсто. Робинзонъ рѣшился спекулировать ею, вызвалъ ее по телеграфу, и вотъ она здѣсь, и ея дядя, тетка и больная сестра вдобавокъ.
   -- Такъ у нея есть сестра?
   -- Да, маленькое, блѣдное, искалѣченное, капризное существо (калѣки большею частью капризны), но полное какой-то странной, таинственной силы. Изабелла очень добра къ ней и точно побаивается ея. Мнѣ кажется, она боится всѣхъ своихъ родныхъ. Они, по моему, помыкаютъ ею, а миссъ Брэдертонъ болѣе способна давать собою помыкать, чѣмъ кто-либо, кого я знавалъ во всю мою жизнь.
   -- Какъ, это блестящее, живое существо!-- недовѣрчиво воскликнулъ Кендаль.-- Я готовъ-бы, кажется, биться о закладъ, что она постоитъ за себя.
   -- Видите-ли,-- сказалъ американецъ съ спокойнымъ превосходствомъ своего трехнедѣльнаго знакомства,-- я уже немного узналъ ее теперь, и она не совсѣмъ такая, какою кажется по первому взгляду. Какъ-бы то ни было, боится она ихъ или нѣтъ, надо надѣяться, что они поберегутъ ее; Правда, у нея прекраснѣйшее сложеніе, однако мнѣ все-таки кажется, что Лондонъ ее утомляетъ. Пьеса, которую для нея выбрали, трудная; кромѣ того, общество, понятно, набросилось на такую красавицу, а черезъ нѣсколько недѣль она будетъ всеобщимъ кумиромъ.
   -- Я еще вовсе не видалъ ея, -- сказалъ Кендалъ, которому, быть можетъ, уже начинала нѣсколько надоѣдать тема о миссъ Брэдертонъ, и съ лорнеткой въ рукѣ обернулся къ статуямъ.-- Зайдите за мною какъ-нибудь вечеромъ.
   -- Непремѣнно. Но вы должны явиться и познакомиться съ самой дѣвушкой у моей сестры въ слѣдующую пятницу. Она пріѣдетъ туда среди дня, къ чаю. Я сказалъ Агнесѣ, что приведу, кого мнѣ вздумается. Я предупредилъ ее (вѣдь вы знаете ея маленькія слабости), что ей всего лучше первой выступить въ поле. Черезъ мѣсяцъ уже будетъ совершенно невозможно завладѣть миссъ Брэдертонъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я непремѣнно явлюсь и воздамъ почести прежде, чѣмъ соберется толпа, -- сказалъ Кендаль, и съ нѣкоторымъ любопытствомъ повернувъ лорнетъ такъ, чтобъ осмотрѣть подвижное, смуглое лицо Уоллэса, прибавилъ: -- какъ удалось вамъ съ ней познакомиться?
   -- Рэтерфордъ представилъ меня. Онъ мой старый пріятель.
   -- Итакъ, -- сказалъ Кендаль, двинувшись въ путь, -- до слѣдующей пятницы. Очень буду радъ повидаться съ миссисъ Стюартъ; я цѣлый вѣкъ не видалъ ея.
   Американецъ дружески кивнулъ ему и удалился. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ пріятныхъ, вездѣсущихъ людей, которые всѣхъ знаютъ и находятъ время для всего,-- извѣстнымъ журналистомъ, до нѣкоторой степени художникомъ, а болѣе всего свѣтскимъ человѣкомъ, переживавшимъ свой лондонскій сезонъ не безъ ворчанія и вмѣстѣ съ тѣмъ съ такимъ внутреннимъ наслажденіемъ, какое рѣдко выпадаетъ на долю популярнымъ посѣтителямъ различныхъ званыхъ обѣдовъ. Что онъ сблизился съ новой звѣздой сезона, было довольно естественно. Это былъ самый скромный и полезный изъ чичероне, одаренный истинной способностью оказывать услуги пріятнымъ людямъ. Его дружба съ миссъ Брэдертонъ придавала дѣвушкѣ въ глазахъ Кендаля извѣстный отпечатокъ: Уоллэсъ былъ разборчивъ въ людяхъ и рѣдко ошибался.
   Кендаль пошелъ домой, занятый совершенно иными размышленіями, и вскорѣ сидѣлъ за письменнымъ столомъ въ своихъ высокихъ комнатахъ, выходившихъ на внутренній дворъ Темпль-Бара. День былъ свѣтлый, весеннее солнце, озарявшее противоположныя красныя крыши, глядѣло весело и ясно; старыя дымовыя трубы, выступая на блѣдно-голубомъ фонѣ неба, бросали рѣзкія тѣни на багровую и оранжевую поверхность черепицъ. Внизу дворъ былъ наполовину въ тѣни и совершенно безмолвный и пустынный. Слѣва виднѣлся проблескъ зелени, искупавшей свою весеннюю скудость яркимъ оттѣнкомъ колорита, между тѣмъ какъ прямо поперекъ двора, за пестрой мозаикой крышъ и живописными очертаніями трубъ, поднималось на воздухъ тончайшее сооруженіе изъ бѣлаго камня, шпицъ одной изъ церквей Wren'а, такой изящный, безукоризненный и прихотливо уравновѣшенный, какъ только можетъ создать рука человѣка.
   Внутри комнаты были такія, какія приличествуютъ зажиточному холостяку съ научными вкусами. Полки на стѣнахъ вмѣщали внизу старыхъ школьныхъ классиковъ и юридическія книги, а вверху смѣшанную библіотеку литературнаго содержанія, въ которой французскіе авторы играли главную роль. Оба фланга, если можно такъ выразиться, имѣли тотъ заманчиво-пестрый характеръ -- здѣсь клочекъ нѣмецкой словесности, тамъ островокъ итальянской, по ту сторону ряды англійскихъ поэтовъ, по ту -- обиліе романовъ на всѣхъ языкахъ, -- который радуетъ нѣжное сердце библіофила. Картины были большею частью автотипіями и фотографіями съ сюжетовъ итальянскаго искусства, за исключеніемъ одного угла комнаты, гдѣ прекрасная маленькая коллекція французскихъ гравюръ совершенно покрывала стѣну, привлекая взоры посѣтителей рѣзкими тонами чернаго и бѣлаго цвѣта. На письменномъ столѣ лежали груды французскихъ книгъ въ бумажной обложкѣ, относящихся, главнымъ образомъ, къ побѣдоносной порѣ романтизма; мѣстами ихъ прерывали наслоенія натурализма, въ свою очередь не разъ уравновѣшаннаго томами Сентъ-Бёва. Въ совокупности все имѣло ученый видъ. Книги были видимо собраны съ опредѣленною цѣлью, а аккуратныя кипы рукописей, лежавшихъ на письменномъ столѣ, казалось, подводили итоги всей обстановкѣ и объясняли ее.
   Единственнымъ украшеніемъ, носившимъ личный отпечатокъ, была группа фотографій на каминѣ. Двѣ изъ нихъ потемнѣли и выцвѣли; онѣ изображали родителей Кендаля, уже умершихъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Другая фотографія, кабинетный портретъ, представляла женщину, уже не очень молодую, поразительно эффектную, съ прекраснымъ, усталымъ лицомъ и общимъ видомъ благородства и энергіи. Замѣтно было большое сходство между чертами ея и ІОстеса Кендаля, и она дѣйствительно была старшей и единственной сестрой его, женой французскаго сенатора и главнымъ другомъ и совѣтчикомъ брата. М-me де-Шатовье была очень замѣтной личностью и вліяніе ея на Юстеса оказалось сильнымъ съ самаго дѣтства. Это была женщина, которая оправдала бы въ наши дни восторженное мнѣніе Сисмонди о женщинахъ первой имперіи. Въ ней была та смѣсь хорошаго тона съ высшимъ изяществомъ, и того запаса разнообразнѣйшихъ свѣдѣній съ живой впечатлительностью и тонкостью чувствъ, которая, какъ сказалъ Сисмонди m-me д'Альбани, "составляетъ принадлежность лишь вашего пола и встрѣчается въ совершенствѣ только въ лучшемъ французскомъ обществѣ".
   Въ тѣ дни, когда она и Юстесъ были единственными дѣтьми образованнаго и богатаго отца, довольно извѣстнаго политическаго дѣятеля и зятя торійскаго премьера, въ дни его молодости, она всегда руководила братомъ и вліяла на него. Онъ восторженно сопровождалъ ее во время лондонскихъ сезоновъ, слѣдя за производимымъ ею впечатлѣніемъ, торжествуя ея побѣды, обсуждая дома съ нею каждую новую книгу и, по крайней мѣрѣ, во время школьныхъ вакацій дѣля съ нею секретарскую работу при отцѣ, исполнявшуюся ею прекрасно и съ такимъ быстрымъ, тонкимъ, политическимъ чутьемъ, какого Юстесъ никогда не замѣчалъ въ другихъ женщинахъ. Она была, по-своему, красива, и отличалась нѣжною, утонченною красотой, въ особенности по вечерамъ, когда блескъ бѣлой шеи и рукъ, дополненный яркостью туалета, придавалъ ей тотъ отпечатокъ и колоритъ, въ которомъ она нуждалась въ иныя минуты. Понятно, что у нея не было недостатка въ поклонникахъ: она была богата, а отецъ ея пользовался вліяніемъ; но она много разъ говорила: нѣтъ! и почти достигла тридцатилѣтняго возраста, прежде чѣмъ m-r де-Шатовье, первый секретарь французскаго посольства, уговорилъ ее выйти за него замужъ. Съ той поры она занимала видное мѣсто въ парижскомъ большомъ свѣтѣ. Мужъ ея промѣнялъ дипломатію на политику, въ которой его направленіе было орлеанистскимъ, между тѣмъ какъ въ литературѣ онъ пользовался извѣстностью, какъ постоянный сотрудникъ "Revue des Deux Mondes". Онъ и жена его открыли интересный и, по-своему, вліятельный салонъ, гдѣ встрѣчалось лучшее англійское и французское общество, и тутъ сразу обнаружились утонченность ума m-me де-Шатовье и сила и мягкость ея женскаго такта.
   Вскорѣ послѣ ея свадьбы отецъ и мать скончались на разстояніи восемнадцати мѣсяцевъ другъ отъ друга, и судьба Юстеса радикально измѣнилась. Покинувъ школу, онъ сталъ секретаремъ отца, что помѣшало ему сдѣлать какія-либо серьезныя усилія для успѣха въ адвокатурѣ; вслѣдствіе этого интересы какъ его ума, такъ и сердца сосредоточились въ стѣнахъ родительскаго дома въ большей степени, чѣмъ обыкновенно бываетъ у молодыхъ людей. Передъ отцомъ онъ преклонялся искренно; цѣну нѣсколько многорѣчивой и подъ-часъ суетливой нѣжности матери онъ никогда не понималъ вполнѣ, пока не лишился ея. Когда онъ остался окончательно одинокимъ, онъ увидалъ необходимость избрать образъ жизни. Сестра и онъ раздѣлили отцовскія деньги, и Юстесъ увидалъ себя обладателемъ такого состоянія, которое въ глазахъ большинства его друзей являлось прямымъ указаніемъ Провидѣнія на двѣ цѣли -- на бракъ и на мѣсто въ парламентѣ. Къ счастью, однако, сестра его, единственный человѣкъ, къ которому онъ обратился за совѣтомъ, не торопилась вынуждать у него рѣшенія ни въ томъ ни въ другомъ случаѣ. Она видѣла, что безъ стимула отцовскаго присутствія интересъ Юстеса къ политикѣ былъ менѣе живой, чѣмъ его интересъ къ литературѣ, да и времена, какъ ей казалось, не благопріятствовали тому философскому консерватизму, который, можно сказать, служилъ выраженіемъ ихъ семейнаго склада ума. Вслѣдствіе этого, она побуждала его вернуться къ нѣкоторымъ изъ замысловъ университетской поры, когда и она, и онъ были впервые охвачены страстью къ великой, увлекательной французской литературѣ, которая поколѣніе за поколѣніемъ поглощаетъ вниманіе двухъ третей изъ тѣхъ, кто чутокъ къ вопросамъ словесности. Она предложила брату сюжетъ для книги, понравившійся ему, и пока онъ занимался ея планомъ, что-то въ родѣ прежняго увлеченія жизнью вернулось къ нему. Къ тому же это была книга, вынуждавшая его проводить часть каждаго года въ Парижѣ, а близость сестры была теперь пріятнѣе для него, чѣмъ когда-либо.
   Такимъ образомъ, нѣсколько времени спустя, онъ съ удовольствіемъ поселился съ своими книгами на лондонской квартирѣ, и вскорѣ почувствовалъ, какъ имъ овладѣваетъ тотъ пылъ къ работѣ, который служитъ одновременно и стимуломъ, и наградой для каждаго истиннаго поклонника знанія. Книга снова примирила его съ жизнью, и вскорѣ онъ такъ же часто, какъ и прежде, появлялся въ общихъ всему лондонскому кружку центрахъ. Онъ обѣдалъ внѣ дома, посѣщалъ театръ, ѣздилъ въ клубъ, какъ и всѣ мужчины, и проводилъ ежегодно въ Парижѣ три зимнихъ мѣсяца, вращаясь въ лучшемъ французскомъ обществѣ, бесѣдуя такъ, какъ никогда не бесѣдовалъ въ Лондонѣ, и, все равно находился ли онъ въ театрѣ, въ салонахъ друзей, сестры или въ студіяхъ самыхъ выдающихся французскихъ художниковъ, развивая въ себѣ прихотливо-критическое настроеніе, становившееся все болѣе и болѣе требовательнымъ и все болѣе подчинявшее себѣ его личность.
   Когда онъ усаживался за работу въ этотъ майскій день, всѣ тѣ, кто любилъ Юстеса Кендаля, а ихъ число было значительно, порадовались бы, видя, какъ исчезало усталое выраженіе, съ которымъ онъ вернулся послѣ своей прогулки по академіи, какъ съ энергіею и наслажденіемъ человѣка, вступающаго въ бой, онъ отбросилъ назадъ сѣдѣющія кудри, падавшія на его глаза, и какъ, по мѣрѣ того, какъ шло время и тѣни сгущались на бѣломъ шпицѣ противъ него, удовлетвореніе, доставляемое удачной работой, проявлялось въ медленномъ и безсознательномъ движеніи, которымъ онъ ласкалъ спину кота, спавшаго, свернувшись около него на стулѣ. Проявилось это удовлетвореніе и въ разсѣянной, но все же ласковой улыбкѣ, которою онъ привѣтствовалъ слугу, аккуратно появившагося въ пять часовъ, чтобъ подать чай и вечернюю газету и раздуть огонь, весело и по-пріятельски трещавшій далеко вглубь ночи въ освѣщенной лампою комнатѣ.
   

ГЛАВА II.

   Дня два, три спустя, проглядывая записную книгу, куда все методически заносилось, Кендаль увидалъ: "Послѣобѣденный чай у миссисъ Стюартъ, въ пятницу", и тотчасъ-же отправилъ Эдуарду Уоллэсу записку съ предложеніемъ съѣздить вмѣстѣ въ театръ въ четвергъ вечеромъ, чтобъ посмотрѣть миссъ Брэдертонъ, "потому что, какъ вы сами согласитесь, писалъ онъ, мнѣ невозможно будетъ встрѣтить ее съ чистой совѣстью, если я не исполню сначала своего долга, увидавъ, какъ она играетъ". На это американецъ отвѣтилъ встрѣчнымъ предложеніемъ. "Миссъ Брэдертонъ, писалъ онъ, предоставила моей сестрѣ и мнѣ ложу на пятницу вечеромъ. Въ ней могутъ помѣститься человѣка четыре или пять. Вы непремѣнно должны присоединиться къ нашей компаніи, а я приглашу и Форбса".
   Кендалю показалось, словно онъ попался въ ловушку. Онъ предпочелъ-бы увидать актрису при условіяхъ, болѣе благопріятствующихъ независимому сужденію, но сознавалъ, что отказаться было-бы нелюбезно, поэтому принялъ предложеніе и приготовился встрѣтиться съ красавицей въ такомъ сочувственномъ настроеніи, какъ только было возможно.
   Въ пятницу среди дня, послѣ долгой и плодотворной работы, Кендаль увидалъ себя ѣдущимъ на западъ, въ сторону старомоднаго кенсингтонскаго дома, изъ котораго, благодаря своимъ живымъ, порхающимъ американскимъ манерамъ, миссисъ Стюартъ удалось сдѣлать крупный соціальный центръ. Умъ Кендаля все еще былъ поглощенъ работой; отрывки изъ Жубера или Стендаля, казалось, еще носились вокругъ него, и нѣкоторыя тонкости художественныхъ и критическихъ теорій продолжали смутно бороться въ немъ, пока онъ мчался на западъ Лондона, упиваясь пріятнымъ свѣтомъ весенняго солнца, радуя свой взоръ майскою зеленью, которая ежедневно все болѣе и болѣе торжествовала надъ общимъ сѣрымъ колоритомъ и вскорѣ должна была достигнуть прелестнаго, краткаго мига побѣды, составляющаго все, что лѣто можетъ надѣяться завоевать себѣ среди пыли и толпы большого города.
   Кендаль находился въ состояніи, свойственномъ всѣмъ людямъ съ истинно-литературнымъ темпераментомъ, когда въ нихъ улеглось первое юношеское увлеченіе жизнью, когда первоначальныя трудности пріобрѣтенія знанія миновали, и умъ, допущенный въ болѣе возвышенную атмосферу, чѣмъ та, въ которой онъ носился до той поры, чувствуетъ всю прелесть человѣческаго права на знаніе и охваченъ болѣе тонкой любознательностью и болѣе всеобъемлющими желаніями, чѣмъ тѣ, которыя онъ дотолѣ испытывалъ. Міръ фактовъ и идей открытъ передъ нимъ, орудія изыскателя на столько усовершенствованы, на сколько они могутъ быть. Опьяненіе перваго приступа къ задачѣ всецѣло владѣетъ имъ, а усталость, неизбѣжная Немезида всякаго безконечнаго труда, и разочарованіе, рано или поздно нисходящее на всякую человѣческую надежду, пока еще простыя имена и тѣни, и не принимаются въ соображеніе въ жизненной перспективѣ, повидимому спокойно открывающейся передъ нимъ. Состояніе это рѣдкое; немногіе люди способны на ту подготовительную работу, которая ведетъ къ нему; малѣйшее враждебное обстоятельство можетъ положить ему конецъ, но по своему, до извѣстной степени и пока оно длится, это одна изъ лучшихъ формъ сознанія, и человѣкъ, наслаждающійся имъ, чувствуетъ, что такое таинственное жизненное благо является любовнымъ даромъ какой-то благотворной силы.
   Пріѣхавъ къ миссисъ Стюартъ, Кендаль засталъ большое сборище, уже наполнявшее хорошенькія низкія комнаты, которыя съ обѣихъ сторонъ выходили на обсаженныя деревьями пространства и всецѣло носили отпечатокъ маленькой, характерной индивидуальности хозяйки. Она была компетентна во всемъ, въ критической оцѣнкѣ книги, и еще болѣе въ томъ, что касалось тонкостей домашней обстановки. Все дѣлало ее популярною,-- ея обѣды, построенные съ начала до конца съ величайшимъ единствомъ плана и съ рѣдкимъ умѣніемъ; красивые туалеты, въ которыхъ она скользила по обитымъ блѣдными тканями комнатамъ; ея энергія, добродушіе, и даже излюбленная ею, вполнѣ очевидная, но очень невинная погоня за совершенствомъ въ общественномъ отношеніи. Для нея не представляло ни малѣйшаго труда собрать у себя, кого ей хотѣлось, когда надо было пустить въ свѣтъ какую-нибудь соціальную новинку. На этотъ разъ миссисъ Стюартъ была вполнѣ въ своей стихіи. Ее окружали люди, болѣе или менѣе извѣстные въ Лондонѣ, здѣсь редакторъ, тамъ артистъ; одинъ изъ младшихъ членовъ кабинета болталъ за чашкой чая съ иностраннымъ министромъ, и гулъ обыкновенной лондонской болтовни высшаго сорта носился по комнатѣ, когда вошелъ Кендаль.
   Миссисъ Стюартъ, поставивъ его въ возможность обрѣсти стулъ и давъ ему обильные шансы завязать разговоръ, покинула его, пожавъ плечами и прошептавъ: "Красавица страшно запаздываетъ. Скажите, пожалуйста, что я начну, если ожиданія всѣхъ этихъ людей будутъ обмануты?" Правду сказать, миссисъ Стюартъ уже начинала волноваться. Самъ Кендаль пріѣхалъ очень поздно, и по мѣрѣ того, какъ разговоры оживлялись и комнаты наполнялись гостями, жадно дожидавшимися новаго ощущенія, имъ обѣщаннаго, духъ маленькой хозяйки падалъ. Министръ украдкой поглядѣлъ на часы; какая-то несносная дама распрощалась, причемъ голосъ ея могъ-бы быть потише, и выражала сожалѣніе, безъ котораго можно было обойтись. Миссисъ Стюартъ очень дорожила успѣхомъ своихъ общественныхъ предпріятій, и собрать толпу народа, чтобъ встрѣтиться съ восходящей звѣздой сезона, а потомъ отослать всѣхъ домой, оставивъ въ ихъ памяти лишь воспоминаніе о чаѣ и разговорѣ -- это одна изъ тѣхъ неудачъ, которой никто, сколько-нибудь себя уважающій, не долженъ подвергаться.
   Однако, фортуна еще разъ оказалась милостивой къ одной изъ своихъ главныхъ любимицъ. Миссисъ Стюартъ только что стала прислушиваться къ благонамѣреннымъ, но отяготительнымъ соболѣзнованіямъ какого-то стоявшаго рядомъ съ нею адвоката, описывавшаго "нелѣпую неудачу" вечера, устроеннаго для пріема первой актрисы Comédie franèaise, на который былъ званъ и онъ въ прошломъ сезонѣ, какъ вдругъ снаружи донесся звукъ колесъ. Миссисъ Стюартъ быстро шагнула впередъ, оставивъ своего лже-утѣшителя посреди начатаго имъ разсказа; гулъ разговоровъ замеръ мгновенно, и толпа вокругъ двери торопливо отступила, когда она распахнулась, и вошла миссъ Брэдертонъ.
   Что за блескъ, что за сіяніе красоты проникли въ комнату вмѣстѣ съ нею! Вошла она быстро, оживленно, закинувъ назадъ изящную голову; лицо ея горѣло, руки вытянулись впередъ, когда она увидала миссисъ Стюартъ. Въ дѣвушкѣ была такая сила и жизненность, что всѣ ея движенія казались широкими и выразительными, и вмѣстѣ съ тѣмъ ничто не могло превзойти тонкой отдѣлки ея физическаго сложенія. Всего характернѣе было въ ней именно сочетаніе необыкновеннаго совершенства деталей съ блескомъ, огнемъ и силой общаго впечатлѣнія, часто придающаго низшимъ видамъ красоты картинность и достоинство, но рѣдко встрѣчающагося въ связи съ тѣми типами, гдѣ красота какъ-бы довлѣетъ сама себѣ, не нуждаясь ни въ чемъ, кромѣ присущей ей гармоніи линій и колорита, чтобы врѣзаться въ память зрителей.
   Нѣкоторые утверждали, правда, что мелкія и нѣжныя черты ея лица не соотвѣтствовали росту и плавнымъ, скользящимъ движеніямъ. Но и здѣсь опять впечатлѣніе хрупкости наполовину превращалось въ впечатлѣніе блеска, благодаря ея большимъ каримъ глазамъ и ослѣпительной бѣлизнѣ кожи. Кендаль наблюдалъ за миссъ Брэдертонъ изъ своего угла, гдѣ его бесѣда съ двумя юными любительницами музыки была внезапно прервана пріѣздомъ актрисы; онъ подумалъ, что впечатлѣніе, вынесенное имъ на прошлой недѣлѣ, было, пожалуй, ниже дѣйствительности.
   "Она хорошо входитъ въ комнату,-- критически разсуждалъ онъ самъ съ собою.-- Это не простая молочница; у нея есть манеры, есть нѣкоторая индивидуальность. А! вотъ теперь Фернандецъ (онъ назвалъ имя министра) овладѣлъ ею. Послѣ него, я полагаю, наступитъ чередъ Рэшбрука (члена правительства), а тамъ пойдемъ мы, болѣе простые смертные. Какъ нелѣпо все это!"
   Размышленія его были, однако, прерваны восклицаніемъ сосѣдокъ, горячихъ поклонницъ миссъ Брэдертонъ, совершенно обезумѣвшихъ отъ восторга, что находятся съ ней въ одной комнатѣ. Онѣ узнали, что онъ увидитъ ее на сценѣ въ этотъ вечеръ, завидовали ему, описывали пьесу, въ преувеличенныхъ выраженіяхъ изображали толпу, наполняющую театръ, апплодисменты, привѣтствующіе первое появленіе миссъ Брэдертонъ въ большой сценѣ перваго акта, и позволили себѣ (сами онѣ были эстетическими дѣвицами, облеченными въ трезвыя зеленовато-сѣрыя платья) кроткія сѣтованія на счета нѣсколько яркаго оттѣнка одного изъ туалетовъ актрисы, причемъ все время, однако, исподтишка не спускали глазъ съ блестящаго, оживленнаго профиля и граціозныхъ плечъ, надъ которыми у входа во вторую гостиную склонялась сѣдовласая голова министра.
   Миссисъ Стюарта храбро исполняла свои обязанности. Миссъ Брэдертонъ возвѣстила ей, съ тысячами сожалѣній, что можетъ удѣлить всего полчаса. "Мы, бѣдные профессіональные люди, должны обѣдать въ четыре. Вслѣдствіе этого я опоздала, а теперь оказывается, что я такъ далеко отъ дома, что могу остаться, самое позднее, до шести". Такимъ образомъ миссисъ Стюартъ пришлось торопиться, чтобъ успѣть представить всѣхъ, кому она это обѣщала. Она исполняла свою задачу, не отступая ни передъ чѣмъ, безпощадно убивая въ самомъ зародышѣ всякій завязывавшійся разговоръ, удѣляя артисту, писателю или члену парламента подобающую ему маленькую рекомендательную фразу, и наконецъ, кивнула Юстесу Кендалю, который покинулъ свой уголъ, находя, что общество -- пренелѣпая вещь и желая, чтобъ пытка скорѣе кончилась.
   Миссъ Брэдертонъ улыбнулась ему, какъ улыбалась всѣмъ остальнымъ, и онъ опустился на стулъ, рядомъ съ ней, для тѣхъ трехъ минутъ, которыя были ему отведены.
   -- Я слышу, что вы довольны англійской публикой, миссъ Брэдертонъ, -- сразу началъ онъ, подготовившись настолько.-- Мнѣ предстоитъ сегодня вечеромъ удовольствіе быть въ первый разъ въ числѣ вашихъ поклонниковъ.
   -- Надѣюсь, что вамъ понравится,-- сказала она робко, но весело и привѣтливо.-- Вы непремѣнно зайдите потомъ ко мнѣ. Я уговорилась на счетъ этого съ миссисъ Стюартъ. Я такъ устаю, что никогда не бываю въ состояніи разговаривать послѣ спектакля, но видѣть друзей мнѣ пріятно. Это заставляетъ меня хоть немного забыть театръ, прежде, чѣмъ я возвращаюсь домой.
   -- Находите вы Лондонъ очень занимательнымъ?
   -- Да, очень. Всѣ ко мнѣ необыкновенно добры, да и вообще это совершенно новое впечатлѣніе послѣ такого закоулка, какъ Кингстонъ. Думаю, что у меня навѣрно закружилась-бы голова, -- прибавила она съ легкой, веселой усмѣшкой,-- только когда очень любишь свое искусство, невѣроятно, чтобъ человѣкъ слишкомъ возмнилъ о себѣ. Я все отчаиваюсь передъ тѣмъ, что еще остается сдѣлать, а то, что уже сдѣлано, кажется такимъ неважнымъ...
   Говорила она съ очень милымъ смиреніемъ и, очевидно, думала то, что высказывала; тѣмъ не менѣе въ ея тонѣ слышалось такое очаровательное молодое торжество, такое непоколебимое сознаніе своего артистическаго успѣха, что Кендаль втайнѣ забавлялся, вспоминая суровую критику, которую большею частью слышалъ въ своемъ кругу на ея счетъ.
   -- Да, конечно, -- вѣжливо отвѣтилъ онъ.-- Думаю, что всѣ артисты испытываютъ то-же самое. Мы всѣ чувствуемъ это, если годны на что-нибудь, мы -- бумагомаратели, все равно, какъ и вы -- актеры.
   -- О, да, -- сказала она, глядя на него ласковыми, вопросительными глазами.-- Вы много пишете? Я знаю это; мистеръ Уоллесъ мнѣ это говорилъ. Онъ увѣряетъ, что вы такой ученый и что ваша книга выйдетъ великолѣпная. Какъ хорошо, должно быть, писать книги! Мнѣ кажется, я любила-бы это занятіе больше, чѣмъ играть на сценѣ. Тутъ вы зависите только отъ себя, а на сценѣ постоянно отъ другого, и приходишь въ такое бѣшенство, когда всѣ собственные высокіе помыслы испорчены потому, что первый, любовникъ не хочетъ дѣлать ничего, кромѣ того, къ чему привыкъ, или актриса на вторыя роли желаетъ выдѣлиться, или режиссеръ затаилъ злобу противъ васъ. Вѣчно что-нибудь да случится.
   -- Съ вами, повидимому, постоянно случается лишь одно -- успѣхъ,-- сказалъ Кендаль, ненавидя себя въ душѣ за дешевый комплиментъ.-- Я слышу чудеса на счетъ трудностей, съ которыми добываются мѣста въ "Калліопѣ", а друзья мистера Робинзона увѣряютъ, что онъ выглядитъ моложе на десять лѣта. Бѣдный человѣкъ! Пора фортунѣ улыбнуться ему.
   -- Это правда; въ прошломъ году онъ переживалъ тяжелые дни. Миссъ Гарвудъ, американская актриса, отъ которой ждали такого успѣха, не понравилась. Она не дѣйствовала на публику. Мнѣ вовсе не кажется, чтобъ трудно было удовлетворить англичанъ. Я чувствовала себя далеко не такъ хорошо въ жалкомъ кингстонскомъ театрикѣ, какъ здѣсь. Въ Лондонѣ всегда увѣренъ, что если сдѣлать все, какъ можно лучше, публика это оцѣнитъ. Въ моей головѣ всевозможные замыслы. Въ будущемъ году у меня будетъ, надѣюсь, собственный театръ и тогда...
   -- Тогда мы увидимъ васъ во всѣхъ большихъ роляхъ.
   Красавица только что начала свой отвѣтъ, какъ вдругъ Кендаль замѣтилъ, что миссисъ Стюартъ стоитъ около него съ новымъ соискателемъ. Ему ничего не оставалось дѣлать, какъ отступить съ торопливой улыбкой и пожать ея руки, и миссъ Брэдертонъ ласково напомнила ему, что они еще встрѣтятся въ этотъ день.
   Черезъ нѣсколько минутъ въ комнатѣ опять началось общее движеніе. Миссъ Брэдертонъ уѣзжала. Она выступила впередъ въ своемъ длинномъ развѣвающемся черномъ платьѣ, держа миссисъ Стюартъ за руку, и толпа разступалась по мѣрѣ того какъ она шла. На ея пути, около двери, стоялъ младшій ребенокъ миссисъ Стюартъ, глядѣвшій на красавицу большими, удивленными карими глазами, приложивъ палецъ къ губамъ. Актриса внезапно нагнулась къ дѣвочкѣ, подняла ее съ легкостью, свидѣтельствовавшею о физической силѣ, привлекла ребенка въ свои мѣха и бархаты и поцѣловала его милостиво, точно королева. Дѣвочка обняла ее своими маленькими, бѣленькими ручками, улыбнулась, погладила ея волосы, точно желая удостовѣриться, что фея-принцесса -- реальное существо. Потомъ она стала карабкаться внизъ; черезъ минуту свѣтлое видѣніе исчезло и наполненная гостями комната, казалось, сразу опустѣла и потускнѣла.
   -- Это вышло очень мило, -- сказалъ Кендалю Эдуардъ Уоллесъ, стоявшій рядомъ съ нимъ, слѣдя за этой сценою.-- У другой женщины такія вещи были-бы разсчитаны на эффектъ, но миссъ Брэдертонъ врядъ-ли дѣлаетъ это ради эффекта. Кажется, будто она чувствуетъ себя въ теплой, симпатичной атмосферѣ и до того увѣрена въ себѣ и въ тѣхъ, кто ее окружаетъ, что можетъ дать себѣ полную волю и подчиняться каждому импульсу по мѣрѣ его зарожденія. Въ ней изумительное отсутствіе ложнаго стыда,-- однако, какъ ни мало сознаетъ она собственные недостатки, я думаю, что она дѣйствительно скромна...
   -- Весьма возможно,-- сказалъ Кендаль.-- Очень любопытно изучать характеръ, на столько взятый au naturel и внезапно перенесенный въ разгаръ подобнаго лондонскаго торжества. Она меня безспорно очень привлекаетъ, и я готовъ поссориться съ вами за то, что вы ее такъ мало цѣнили. Думаю, что буду восторгаться ею сегодня болѣе, чѣмъ вы.
   -- Надѣюсь, что такъ, -- искренно отвѣтилъ американецъ. Только боюсь, что съ всякой точки зрѣнія, стоющей вниманія, о ней, какъ объ актрисѣ, многаго не скажешь. но какъ человѣческое существо, она очень близка къ совершенству.
   Гости разъѣхались, и немедленно по исчезновеніи послѣдняго изъ нихъ доложили о пріѣздѣ мистера Форбса. Онъ появился очень раздраженный, такъ какъ его задержали дѣла; вскорѣ онъ сѣлъ къ столу съ миссисъ Стюартъ, Уоллэсомъ и Кендалемъ въ весьма ворчливомъ настроеніи духа. Мистеръ Стюартъ, молодой и способный юристъ, переживавшій первыя волненія истиннаго успѣха на адвокатскомъ поприщѣ, далъ знать, что вернется домой поздно.
   -- Право не знаю, что за пріятность ѣхать смотрѣть эту дѣвушку съ двумя такими язвительными людьми, какъ вы!-- воинственно началъ Форбсъ за супомъ. Она вамъ будетъ не по вкусу, и вы только испортите удовольствіе миссисъ Стюартъ и мнѣ.
   -- Дорогой Форбсъ,-- отвѣтилъ Уоллэсъ своимъ спокойнымъ, невозмутимымъ тономъ, вы увидите, что я буду вести себя, какъ ангелъ. Я не позволю себѣ никакихъ непріятныхъ замѣчаній и стану шумѣть не меньше кого бы то ни было въ театрѣ.
   -- Это все прекрасно, но то, что вы не скажите словами. Кендаль выразитъ своимъ лицомъ, а я ужъ право не знаю, что дѣйствуетъ болѣе подавляющимъ образомъ.
   -- Миссисъ Стюартъ, вы будете судьею нашего поведенія,-- улыбаясь промолвилъ Кендаль (они были съ Форбсомъ большими друзьями). Форбсъ не въ безпристрастномъ настроеніи духа, но отъ васъ мы ждемъ справедливости. Я полагаю, Форбсъ, что намъ разрѣшается поворчать разъ, другой насчетъ Гауса, если въ немъ воспрещается открыть ротъ насчетъ миссъ Брэдертонъ?
   -- Гаусъ играетъ такъ хорошо, какъ можетъ,-- сказалъ Форбсъ съ оттѣнкомъ упрямства. Онъ недуренъ собой, ходитъ прилично, у него красивая фигура человѣка, одареннаго сильнымъ, задорно звучащимъ голосомъ; не знаю, чего вамъ еще нужно отъ нѣмецкаго принца. Ваша вѣчная, гиперболическая страсть къ критикѣ портитъ другимъ удовольствіе и лишаетъ артистовъ всякой типичности.
   Тутъ миссисъ Стюартъ расхохоталась и, какъ истая женщина, замѣтила, что, по ея мнѣнію, только люди, которые подобно Форбсу съумѣли обезоружить критику, могутъ позволять себѣ издѣваться надъ нею. Замѣчаніе это вызвало со стороны художника, главною отличительною чертою котораго была чувствительность къ вниманію женщинъ, забавный, легкій, полудовольный, полусердитый поклонъ.
   -- Вы уже видки ее, кажется?-- спросилъ Уоллэсъ у Форбса. Миссъ Брэдертонъ говорила мнѣ, помнится, что вы были въ "Калліопѣ" въ понедѣльникъ.
   -- Да, я былъ тамъ. Какъ я ужъ говорилъ вамъ, мнѣ не хочется предаваться критикѣ. Я не желаю урѣзывать немногія удовольствія, которыя можетъ доставить мнѣ наша монотонная жизнь, и вѣчно жаловаться на все, что мнѣ предлагаютъ. Отчего не хотите вы наслаждаться и быть благодарными? Одинъ видъ этой дѣвушки уже имѣетъ широкое воспитательное значеніе; кромѣ того, у нея еще хорошій голосъ, а ея красота, свѣжесть, жизненная сила доставляютъ мнѣ самое разнообразное художественное удовольствіе. Какимъ невѣжей былъ-бы я, какимъ неблагодарнымъ, гадкимъ человѣкомъ, если-бъ послѣ всего, что она сдѣлала, чтобъ привести меня въ восторгъ, я сталъ-бы бранить ее за то, что она не можетъ произнести своихъ утомительныхъ монологовъ (по моему мнѣнію, они совершенно не важны и ровно ничего не значутъ) такъ же хорошо, какъ какое-нибудь изъ вашихъ тоненькихъ, французскихъ змѣеподобныхъ созданій, у которыхъ нѣтъ ничего, кромѣ ихъ "искусства", какъ вы это называете, ничего, кромѣ того, чему ихъ тщательно учили и на что съ теченіемъ времени и съ большой затратой силъ онѣ привыкли полагаться.
   Произнеся эту тираду, художникъ откинулся на стулѣ, отбросилъ сѣдые волосы съ своихъ сверкающихъ черныхъ глазъ и вызывающимъ образомъ поглядѣлъ на сидѣвшаго противъ него Кендаля.
   -- Но въ концѣ концовъ,-- началъ нѣсколько раздраженный Кендаль,-- вѣдь эти утомительныя рѣчи -- ея ремесло; она обязана произносить ихъ и произносить хорошо. Вы хвалите ее за качества, вовсе не относящіяся къ драматическому искусству. Въ вашей студіи они были-бы единственнымъ предметомъ, стоющимъ вниманія; на сценѣ же качества эти занимаютъ второстепенное мѣсто.
   -- Ну, что-жъ!-- произнесъ Форбсъ, возвращаясь къ своему обѣду послѣ легкаго намека миссисъ Стюартъ, что карета будетъ скоро подана,-- я отлично зналъ, какъ отнесетесь къ ней вы и Уоллэсъ. Намъ съ вами, миссисъ Стюартъ, придется охранять другъ друга отъ этихъ двухъ холодныхъ душей, а когда мы впослѣдствіи пойдемъ провѣдать миссъ Брэдертонъ, я окажусь неоцѣнимымъ, потому что буду въ состояніи спасти Кендаля и Уоллэса отъ необходимости говорить ложные комплименты.
   Тутъ остальные протестовали, что ни за что не дадутъ отнять у себя своей доли комплиментовъ, и въ особенности Уоллэсъ утверждалъ, что жалокъ долженъ быть тотъ человѣкъ, который не найдетъ возможнымъ говорить при какомъ бы то ни было случаѣ пріятности Изабеллѣ Брэдертонъ. Къ тому же, онъ видитъ ее ежедневно и имѣетъ поэтому навыкъ въ этомъ дѣлѣ. Форбсъ сдѣлалъ презрительное лицо, но тутъ миссисъ Стюартъ удалось отвлечь его вниманіе на его послѣднюю картину, и обѣдъ продолжался благополучно, пока не подали кофе и не доложили, что карета у подъѣзда.
   

ГЛАВА III.

   Когда они явились въ театръ, вооруженные контромаркою миссъ Брэдертонъ, компанію миссисъ Стюартъ ввели въ просторную ложу у самой сцены, даже слишкомъ близко отъ сцены, для того чтобы хорошо видѣть. Театръ былъ переполненъ, и, разглядывая въ бинокль ложи и кресла, Кендаль замѣтилъ въ залѣ много выдающихся лицъ разныхъ категорій. Театръ былъ большой и новый; до сихъ поръ онъ пользовался весьма умѣренной популярностью, такъ что блестящая, оживленная толпа, наполнявшая его теперь, уже сама по себѣ достаточно свидѣтельствовала объ успѣхѣ актрисы, съумѣвшей произвести столь значительное превращеніе.
   -- Что должна чувствовать при этомъ дѣвушка двадцати одного года!-- шепнулъ Кендаль миссисъ Стюартъ, уютно сидѣвшей въ отдаленнѣйшемъ углу ложи, причемъ маленькая изящная фигурка, ея вырѣзывалась на красныхъ занавѣсахъ.-- Надо думать,-- продолжалъ онъ,-- что сценическая дѣятельность способна расшевелить индивидуальность мужчины или женщины до самой глубины, привести въ движеніе всѣ ея силы и заронить искру даже въ самомъ тупомъ человѣкѣ.
   -- Да, но какъ это рѣдко случается!
   -- Во всякомъ случаѣ, въ Англіи. Дѣло въ томъ, что у здѣшнихъ актеровъ школа такъ плоха, что они не смѣютъ дать себѣ волю. Лишь тогда, когда человѣкъ въ совершенствѣ овладѣлъ низшими тайнами своего искусства, онъ можетъ стремиться къ высшимъ. Однако оркестръ почти кончаетъ увертюру. Скажите мнѣ что-нибудь про пьесу, прежде чѣмъ поднимутъ занавѣсъ. У меня лишь самыя смутныя представленія о ней. Мѣстомъ дѣйствія, кажется, Берлинъ?
   -- Да, старый королевскій дворецъ въ Берлинѣ. Сюжетъ основанъ на легендѣ о Бѣлой дамѣ.
   -- Какъ? На призракѣ, предостерегающемъ Гогенцоллерновъ.
   Миссисъ Стюартъ кивнула утвердительно.
   -- Прусскій кронпринцъ влюбленъ въ красивую графиню Гильду фонъ-Вейссенштейнъ. Государственныя соображенія принуждаютъ его однако бросить ее и принять мѣры къ браку съ виртембергской принцессой. Они только что обручились, какъ графиня, обезумѣвъ отъ ревности, играетъ роль Бѣлой дамы и является невѣстѣ, чтобы попытаться отпугнуть ее отъ предполагавшейся свадьбы.
   -- Графиню изображаетъ миссъ Брэдертонъ?
   -- Да. Злые люди утверждаютъ, понятно, что ея туалетъ въ роли Бѣлой дамы -- единственная причина постановки пьесы. Но, тише! Подаютъ знакъ. Приготовьте себя изнывать отъ тоски при видѣ принцессы. Такого истукана я еще не видывала.
   Первая сцена представляла бальную залу въ замкѣ, или, скорѣе, королевскую прихожую, за которою виднѣлась большая комната. Прусскія и виртембергскія особы еще не прибыли, за исключеніемъ принца Вильгельма, вокругъ брачныхъ плановъ котораго должна была вращаться пьеса. Онъ объяснялъ своему другу, Вольдемару фонъ-Ротенфельсу, положеніе дѣлъ, затрудненіе, въ которомъ онъ находится, свою страсть къ графинѣ Тильдѣ, политическую необходимость, вынуждающую его жениться на дочери виртембергскаго короля, давленіе на него родителей и его собственное отчаяніе при мысли о необходимости сообщить эту вѣсть графинѣ.
   Разсказъ былъ прерванъ пріѣздомъ королевскихъ особъ, включая сюда и румяную дѣвицу, которой суждено было стать невѣстой принца Генриха. Началась королевская кадриль. Принцъ велъ свою принцессу на ея мѣсто, какъ вдругъ оказалось, что для пополненія фигуры нужна еще дама; въ залу отправляютъ адъютанта за кѣмъ-нибудь. Онъ возвращается, ведя красавица Гильду фонъ-Вейссенштейнъ.
   Этого мгновенья зрители ждали нетерпѣливо, и когда ослѣпительная фигура въ длинномъ, вышитомъ жемчугомъ платьѣ появилась на порогѣ бальной залы, раздался громъ рукоплесканій и на нѣсколько минуть остановилъ ходъ дѣйствія.
   Въ самомъ дѣлѣ, нельзя было придумать ничего лучше этого вступленія, чтобъ высказать своеобразныя дарованія актрисы. Кадриль была эффектной сценой, въ которой все, -- роскошные туалеты, одушевляющая музыка и ритмическія движенія были щедро соединены, чтобъ привести въ восторгъ зрителей. Между исполнителями происходила искусно веденная игра, большею частью мимическая. Движеніямъ ревнивой красавицы и ея вѣроломнаго любовника было придано достаточно драматической выразительности, чтобы поддерживать нить пьесы. Но не о драматической сторонѣ сцены думала публика, а только о томъ просторѣ, который она давала молодости, граціи и красотѣ Изабеллы Брэдертонъ. Зрители слѣдили за каждымъ ея движеніемъ; Кендаль замѣтилъ, что и онъ съ такою же горячностью, какъ и всѣ остальные, наблюдаетъ за нею, какъ бы боясь, чтобъ не ускользнуло отъ него какое-нибудь проявленіе этой воплощенной поэзіи.
   Въ вступительной сценѣ тѣ элементы, изъ которыхъ должно было сложиться ея обаятельное дѣйствіе на публику, уже ясно обозначились. Кендаль объяснилъ себѣ это впечатлѣніе тѣмъ, что оно основывалось на исключительнымъ природномъ дарѣ физическихъ совершенствъ, одушевленныхъ нѣкоторыми нравственными качествами, простотой, искренностью, правдивостью. Такая эманація молодости, чистоты, силы исходила отъ миссъ Брэдертонъ, что этому обаянію нельзя было не поддаться, и это видимо возбуждало восторженную симпатію значительнаго большинства зрителей.
   Форбсъ сидѣлъ впереди съ миссисъ Стюартъ; его всклокоченная сѣдая голова и проницательное, изборожденное морщинами лицо въ сильной степени привлекало вниманіе сосѣдей. Онъ былъ въ самомъ сообщительномъ настроеніи; недавняя воинственность его исчезла; страстный, воспріимчивый темпераментъ его былъ весь охваченъ восторгомъ, поддался чувственному чисто-художественному наслажденію цѣлымъ рядомъ возбуждающихъ и красивыхъ впечатлѣній. Когда бѣлое платье исчезло въ дверяхъ бальной залы, онъ проводилъ его вздохомъ сожалѣнія и почти не глядѣлъ на подмостки во время слѣдующей сцены между принцемъ и его нареченной невѣстой. Правда, принцесса оказалась какъ разъ тѣмъ, чѣмъ провозгласила ее миссисъ Стюартъ. Болѣе неуклюжая и неповоротливая, чѣмъ это оправдывалось даже ея тевтонской ролью, артистка старательно выговаривала свои очень приличныя и добродѣтельныя слова, замѣтно торопясь отъ непріятнаго сознанія, что зрители не дождутся минуты, когда покончатъ и съ ея рѣчами, и съ нею самой.
   Во время маленькой паузы, водворившейся вслѣдъ за исчезновеніемъ ново-обрученной парочки въ отдаленной бальной залѣ, миссисъ Стюартъ перегнулась черезъ спинку кресла и шепнула Кендалю:
   -- Теперь, мистеръ Кендаль, готовьтесь критиковать! Слѣдующая сцена требуетъ отъ миссъ Брэдертонъ многаго, кромѣ красоты.,
   -- О, да вы забываете наше условіе!-- отвѣтилъ Кендаль.-- Помните, что по окончаніи вечера вамъ придется судить о нашемъ поведеніи. Не судьѣ искушать тѣхъ, надъ кѣмъ онъ долженъ произнести приговоръ.
   -- Ну, не мучьте себя ужъ черезчуръ!-- смѣясь воскликнула миссисъ Стюартъ.-- Вы можете удалиться съ Эдуардомъ вглубь ложи и говорить тамъ какую угодно ересь, лишь-бы вы не мѣшали Форбсу священнодѣйствовать.
   При этихъ словахъ Форбсъ наполовину обернулся и потрясъ въ сторону мужчинъ своей густой гривой, Изъ подъ которой выглядывало лицо, полное комическихъ угрозъ. Черезъ мгновенье голосъ Изабеллы Брэдертонъ. приковалъ его вниманіе, и глаза всѣхъ, сидѣвшихъ въ ложѣ, опять обратились на сцену.
   То, что разыгрывалось теперь, было лучшимъ мѣстомъ нѣсколько тяжеловатой нѣмецкой пьесы, изъ которой была заимствована "Бѣлая дама". Сцена эта должна была выказать романтическій и страстный характеръ графини и жилку отваги и сумасбродства, объяснявшую всѣ ея дальнѣйшіе поступки. Въ оригиналѣ діалогъ отличался извѣстной долей присущей нѣмцамъ силы и сосредоточенности, которыя въ устахъ Гауса, крикливаго, широкоплечаго человѣка, изображавшаго принца, не утрачивали ничего изъ тяжеловѣсности все-таки проявлявшейся по временамъ. Артистка, одаренная такимъ сильнымъ чувствомъ, и художественнымъ чутьемъ, которыя могли подсказать ей необходимыя модуляціи голоса, съумѣла-бы произвести въ этой сценѣ большой эффектъ. Но ужъ почти съ первыхъ-же словъ обнаружились предѣлы способностей Изабеллы Брэдертонъ, и не прошло двухъ минутъ, какъ Кендаль уже сознавалъ полное ослабленіе симпатической связи, созданной, между нимъ и актрисой, первою сценой.
   Еще одна или двѣ фразы, и очарованіе безповоротно разсѣялось. Кендалю казалось, будто отъ воспріимчивости ко всему, что было хорошаго и очаровательнаго въ Изабеллѣ, онъ перешелъ къ раздраженному пониманію лишь ея недостатковъ. Теперь ему стало ясно, что въ самой выигрышной сценѣ миссъ Брэдертонъ ни разу не поднялась выше элементарной дикціи; негодованіе ея было заурядное и почти доходило до вульгарности; даже позы ея утратили половину своихъ чаръ. Во время усилій игры -- сознательныхъ и вымученныхъ -- ея движенія, такъ очаровывавшія его въ первомъ явленіи, превратились въ простое шаганье и метанье по сценѣ: Это никогда не выходило совсѣмъ неграціозно, но было часто лишено достоинства, и постоянно нуждалось въ той послѣдовательности, въ томъ единствѣ плана, которыя составляютъ всю суть искусства.
   Чувство охлажденія и разочарованія было ужасно непріятно для Кендаля, и начиная съ средины явленія, онъ уже почти пересталъ слѣдить за миссъ Брэдертонъ. Эдуардъ Уоллэсъ, видѣвшій ее въ этой роли раза, два, три, вполнѣ сознавалъ эту перемѣну и даже поджидалъ ее.
   -- Немного хорошаго можно сказать, какъ только дѣло дошло до настоящей игры,-- шепнулъ онъ Кендалю, когда они стояли у двери ложи.-- Гдѣ только взяла миссъ Брэдертонъ эти утомительные пріемы, монотонное повышеніе и пониженіе голоса въ патетическія минуты и нелѣпую суетливость, которая все портитъ? Ужасная жалость! Иногда мнѣ кажется, будто. я улавливаю гдѣ-то въ глубинѣ прирожденную силу, но что за отсутствіе пониманія, въ артистическомъ смыслѣ слова! Это поразительный образецъ того, какъ много и какъ мало можно сдѣлать безъ образованія.
   -- Правда, игра изумительно плоха!-- замѣтилъ Кендаль, между тѣмъ какъ по театру еще разносились звуки голоса актрисы, обличавшей своего любовника.-- Но оглянитесь на залу! Что за безуміе когда-либо, ожидать великаго драматическаго искусства, въ Англіи! У насъ нѣтъ чутья даже для его элементарныхъ законовъ. Французы также мало потерпѣли-бы подобную игру ради красоты актрисы, какъ-они стали-бы судить о картинѣ по-рамкѣ. Но когда-люди, въ родѣ Форбса, лишаются ясности сужденія, немудрено, что болѣе, простые смертные идутъ по ихъ слѣдамъ.
   -- Ну, вотъ мы съ этимъ и покончили!-- воскликнулъ Уоллэсъ со вздохомъ облегченія, когда занавѣсъ опустился, послѣ перваго акта.-- Во второмъ дѣйствіи есть, нѣсколько прекрасныхъ вещей. Первое появленіе ея въ качествѣ Бѣлой дамы по обыкновенію изумительно, но третій актъ чистое мученіе...
   -- Не шептаться!-- сказалъ Форбсъ, оглядываясь на нихъ.-- Я отлично знаю; Эдуардъ, о чемъ вы тамъ разглагольствуете" я все слышу однимъ ухомъ!
   -- Это физически невозможно!-- отвѣтилъ Уоллэсъ, направляясь къ нему.-- Не будьте такъ; придирчивы. Мы предоставляемъ вамъ переднюю часть ложи, и когда появляемся на вашей территоріи, уста наши сомкнуты. Зато въ Нашихъ владѣніяхъ мы требуемъ для себя правъ свободныхъ людей..-- Бѣдная дѣвушка!-- со вздохомъ сказалъ Форбсъ.-- Какимъ образомъ она умудряется въ такой степени приручить Лондонъ, для меня загадка. Еслибъ она была хоть на іоту менѣе совершенна и изумительна, вы, критики, давнымъ-давно разорвали-бы ее въ клочки. Вы и теперь уже сдѣлали все, что отъ васъ зависѣло, только публика слушать васъ не хочетъ. О, невоображайте, пожалуйста, будто я не вижу всего, что видите вы! Критическій ядъ отравилъ мои жилы на столько-же, какъ и ваши, но я обуздываю его. Не возьметъ онъ надо мною верхъ. буду наслаждаться вопреки ему, и если встрѣчу въ жизни что-нибудь, заставляющее меня чувствовать, стану охранять мое чувство всѣми силами.
   -- Мы нѣмы,-- улыбаясь сказалъ Кендаль,-- а не то я педантически попросилъ-бы васъ взвѣсить, на какія чувства прямо и законно должно воздѣйствовать драматическое искусство.
   -- О, провались оно!-- вспылилъ Форбсъ.-- Неужели вы не можете просто и справедливо относиться къ предметамъ? Миссъ Брэдертонъ тутъ; она дѣлаетъ для васъ все, что въ ея власти; нѣтъ движенія или взгляда, которые не были-бы такъ же прекрасны,-- какъ движеніе и взгляды Діаны, спустившейся на землю, а вы не хотите дозволить ей очаровать и покорить васъ, и все только потому, что она не такъ чертовски умна, ка^ь вы! Ну, убытокъ вашъ, а не ея!
   -- Дорогой мистеръ Форбсъ, -- вмѣшалась примирительно миссисъ Стюарта, -- мы всѣ уѣдемъ отсюда удовлетворенные. Съ вами останутся ваши ощущенія; эти господа унесутъ съ собою, свое чувство превосходства, а что касается меня, на мою долю выпадетъ самая лучшая часть. Пока вы здѣсь, я гляжу на миссъ Брэдертонъ вашими глазами, а такъ какъ Эдуардъ овладѣетъ мною на возвратномъ пути, я не лягу спать, не вкусивъ всѣхъ радостей критики. Теперь молчите и внемлите музыкѣ. Это одна изъ лучшихъ подробностей всего вечера, а сейчасъ появится и Бѣлая дама.
   Пока она говорила, оркестръ, весьма хорошій и составлявшій, быть можетъ, самую удовлетворительную сторону всего представленія, заигралъ какую-то таинственную мендельсоновскую вещь, и когда жалобный и загадочный складъ музыки вполнѣ опредѣлился, занавѣсъ взвился, обнаруживъ обширный арсеналъ замка; неясный, тусклый свѣтъ сіялъ на его лѣпномъ потолкѣ и на грудахъ слабо искрившагося оружія. Слѣдующая за тѣмъ сцена, когда графиня Тильда, превратившись въ традиціоннаго призрака Гогенцоллерновъ, чье появленіе возвѣщаетъ несчастіе и смерть тѣмъ, кто его видитъ, встаетъ на пути своей соперницы, въ надеждѣ силою страха изгнать изъ замка и изъ Берлина ее и всѣхъ, ей близкихъ, задумана поэтично, и давала широкій просторъ миссъ Брэдертонъ. Въ роли Бѣлой дамы, скользившей между рядами стоявшихъ по обѣ стороны вооруженныхъ, призрачныхъ фигуръ, и пугавшей принцессу и ея товарища своимъ внезапнымъ появленіемъ въ ложившейся на полу полосѣ луннаго свѣта, она снова оказалась воплощеніемъ всего, что есть наиболѣе романтическаго въ физической красотѣ. Нѣтъ, даже болѣе этого! Когда она закинула бѣлыя руки надъ головою или, произнося заунывное, традиціонное пророчество несчастій, указывала на отшатнувшуюся отъ нея безчувственную фигуру соперницы, вся личность миссъ Брэдертонъ казалась одаренною драматическою силою, слѣда которой не было въ продолжительной и рѣзкой сценѣ съ принцемъ. Можно было думать, что она какимъ-то образомъ способна высказываться дѣйствіями и движеніями, между тѣмъ какъ во всемъ, относящемся до искусства рѣчи, она являлась чистѣйшимъ новичкомъ. Во всякомъ случаѣ, не оставалось никакого сомнѣнія, что въ этой единственной сценѣ она до послѣднихъ предѣловъ осуществила идеалъ автора, и когда она скрылась во мглу изъ луннаго свѣта, въ которомъ сначала появилась, вся зала, затаившая дыханіе во время движенія призрака, разразилась громомъ рукоплесканій, къ которому искренно присоединились Уоллэсъ и Кендаль.
   -- Восхитительно!-- шепнулъ Кендаль на ухо миссисъ Стюартъ, стоя за ея стуломъ.-- Это сама поэзія! Игра ея всегда должна-бы быть чѣмъ-то въ родѣ просвѣтленной, поэтической пантомимы. Въ этомъ она неподражаема.
   Миссисъ Стюартъ взглянула на него и улыбнулась въ знакъ согласія.
   -- Да, эта сцена точно живая передъ зрителемъ. Если все остальное въ пьесѣ плохо, миссъ Брэдертонъ стоитъ видѣть изъ-за этого одного. Помните это.
   Совѣтъ этотъ оказался кстати; бѣдная Бѣлая дама имѣла вслѣдъ затѣмъ слишкомъ много случаевъ сгладить произведенное ею впечатлѣніе. Въ большой сценѣ въ концѣ второго акта, когда графинѣ приходится разсказать вкратцѣ въ присутствіи всего двора мнимую исторію Бѣлой дамы, ея страстная любовь и ненависть придаютъ описанію такую силу и такое значеніе, что въ первый разъ пробуждаютъ въ принцѣ сомнѣніе въ подлинности воображаемаго видѣнія. Въ двухъ-трехъ прекрасныхъ, драматическихъ рѣчахъ, вынуждаемыхъ ситуаціею, актриса обнаружила то же самое отсутствіе знанія и техническихъ рессурсовъ, какъ и прежде, ту-же неспособность создать типъ, и такой-же недостатокъ быстраго и живого чутья, того, что мы опредѣляемъ общимъ терминомъ "утонченности" и что является результатомъ продолжительнаго и сложнаго процесса образованія. Вотъ въ чемъ заключается простой, голый фактъ; все объясненіе неудачи миссъ Брэдертонъ, какъ артистки, коренилось въ недостаткѣ высшаго и низшаго образованія. Ясно, что въ техническомъ отношеніи свѣдѣнія ея были самыя элементарныя. Во всемъ, касавшемся техники, игра ея напоминала самоучку; отличалась пройинціализомъ и доказывала, что если артистка и обладала природными дарованіями, зато образцы ея были очень жалкаго типа. И во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, лишь только дѣло касалось истолкованія роли или созданія характера, она портила все полнымъ отсутствіемъ того наслѣдія прошлаго, которое составляетъ основу всякой хорошей игры въ настоящемъ. Актриса должна обладать однимъ изъ двухъ видовъ знанія: или тѣмъ, что добывается хорошею школою, которая въ свою очередь результатъ долгой традиціи, или тѣмъ, что даетъ сама жизнь и совокупность личнаго опыта и размышленія. У миссъ Брэдертонъ не было ни того, ни другого. Она была одарена необычайною красотою и обаятельностью и (это признавалъ самъ Кендаль) нѣкоторой природной сметливостью (онъ не соглашался идти такъ далеко, чтобъ назвать это "мощью"). Но эта сметливость, которая сулила-бы многое дебютанткѣ, менѣе щедро одаренной съ физической стороны, по мнѣнію Кендаля, не имѣла никакой будущности въ настоящемъ случаѣ. Красота и все, что изъ нея проистекаетъ, будетъ тормазить ея умъ, говорилъ самъ себѣ Кендаль. Миссъ Брэдертонъ мало-по-малу научится полагаться на физическое обаяніе и только на его одного. Въ немъ ужъ и теперь центръ тяжести ея успѣха; такъ оно будетъ и впередъ.
   По мѣрѣ того какъ пьеса постепенно направлялась къ своему кульминаціонному пункту въ послѣднемъ дѣйствіи, несостоятельность миссъ Брэдертонъ становилась все яснѣе. Въ заключительномъ явленіи принцъ, раскрывшій благодаря цѣлому ряду случайностей планы графини Тильды, спрятался въ арсеналъ, гдѣ, какъ ему извѣстно, она замышляетъ испытать на принцессѣ дѣйствіе своего третьяго и конечнаго появленія. Тильда показывается; принцъ внезапно выступаетъ впередъ, тащитъ ее за собой и раскрываетъ передъ принцессою помертвѣлыя черты своей прежней возлюбленной. Оправившись послѣ перваго потрясенія, графиня изливаетъ на обоихъ бѣшенство ревнивой страсти, переходя мало-по-малу къ патетическому, восторженному обращенію къ прошлому, и подъ вліяніемъ этого очарованія гнѣвъ принца таетъ, а ужасъ и возбужденіе принцессы превращается въ жгучую жалость. Потомъ, когда Тильда видитъ, что почти вновь овладѣла имъ, видитъ слезы своей соперницы, она беретъ съ груди стклянку съ ядомъ, выпиваетъ его и умираетъ въ объятіяхъ того, ради котораго пожертвовала красотою, добрымъ именемъ и самой жизнью.
   Великая актриса не могла бы желать лучшаго момента. Но сцена эта была такъ очевидно не по силамъ миссъ Брэдертонъ, что Кендалю показалось, будто по мѣрѣ развитія дѣйствія восторгъ зрителей остывалъ. Замѣтно было нѣкоторое движеніе; въ заднихъ рядахъ слышался даже говоръ, и во все продолженіе сцены не было видно такого поглощенія тѣмъ, что происходило на подмосткахъ, какого драматическій матеріалъ самъ по себѣ вполнѣ заслуживалъ.
   -- Не думаю, чтобъ это могло имѣть будущность, -- шепнулъ Кеидаль на ухо Уолдзсу.-- Есть что-то трагическое въ подобной популярности; она зиждется на чемъ-то непрочномъ, и такъ и чувствуется, что несчастіе недалеко. Все это дѣйствуетъ на меня въ высшей степени болѣзненно. У нея, конечно, есть нѣкоторыя способности. Еслибъ только условія были иныя, еслибъ она родилась миляхъ въ ста отъ парижской консерваторіи, еслибъ молодость ея прошла въ болѣе интеллигентной средѣ... Но, при существующемъ положеніи дѣлъ, сами рукоплесканія эти имѣютъ въ себѣ что-то роковое; красота должна исчезнуть рано или поздно, а кромѣ нея нѣтъ ничего.
   -- Помните-ли вы Des forêts въ этомъ самомъ театрѣ въ прошломъ году, въ "Адріэннѣ Лекувреръ"?-- спросилъ Уоллэсъ.-- Что за бездна между настоящимъ искусствомъ и ложнымъ! Но пойдемте; мы должны пополнить свой долгъ!
   Съ этими словами онъ увлекъ Кендаля на край ложи, и они увидали, что всѣ зрители стоятъ, апплодируя и крича и что занавѣсъ только-что раздвинули, чтобъ дать пройти Бѣлой дамѣ и принцу. Она была очень блѣдна, но громъ рукоплесканій, привѣтствовавшій ее, казалось, ее оживилъ. Она, улыбаясь, окинула взоромъ театръ, пока глаза ея не остановились съ особою привѣтливостью на знакомой ложѣ и въ особенности на Форбсѣ, который превосходилъ самого себя въ выраженіи восторга. Миссъ Брэдертонъ вызывали еще и еще, пока зрители не почувствовали, наконецъ, что съ нихъ довольно, и не началось общее движеніе.
   Черезъ минуту послѣ того, какъ исчезло со сцены бѣлое платье, маленькій слуга постучался въ дверь ложи и доложилъ, что миссъ Брэдертонъ проситъ миссисъ Стюартъ и ея друзей пожаловать въ ней. Они вышли, двинулись по узкому проходу и вверхъ по небольшой лѣстницѣ, пока грубая, временная дверь не распахнулась передъ ними и они не очутились среди кулисъ, имѣя вправо отъ себя обширную сцену, съ которой поспѣшно удаляли декораціи. Тушили огни; лишь нѣсколько газовыхъ рожковъ горѣло вокругъ столба, около котораго стояла Изабелла Брэдертонъ. Длинное платье, въ которомъ она изображала призрака, падало складками вокругъ нея; дядя, тетка и антрепренеръ стояли тутъ же. Малѣйшія подробности этой картины -- яркая точка свѣта, окаймленная со всѣхъ сторонъ густою, далеко идущею въ глубь тѣнью, фигуры, сновавшія взадъ и впередъ на заднемъ планѣ, движенія рабочихъ, похожихъ на призраковъ, а посрединѣ усталая, закутанная съ головой во что-то бѣлое дѣвушка -- все это вставало въ памяти Кендаля всякій разъ, когда мысли его неслись назадъ къ первой минутѣ истиннаго сближенія своей личности съ личностью Изабеллы Брэдертонъ.
   

ГЛАВА IV.

   Черезъ нѣсколько дней послѣ представленія "Бѣлой дамы" Кендаль въ своемъ еженедѣльномъ письмѣ къ сестрѣ довольно подробно описалъ ей вечеръ, присоединивъ къ этому и свиданіе съ миссъ Брэдертонъ послѣ спектакля, оставившее въ его памяти два, три очень опредѣленныхъ впечатлѣнія. "Я желалъ-бы, писалъ онъ, вызвать въ тебѣ такое ясное понятіе о ея личной обаятельности, которое могло-бы уравновѣсить сознаніе недостатковъ ея, какъ артистки, несомнѣнно пробудившееся въ тебѣ послѣ моего разсказа. Когда я ушелъ въ тотъ вечеръ по окончаніи нашей бесѣды, я совершенно забылъ о ея артистической неудачѣ, и только позднѣе, подробно обдумывая вечеръ, вернулся къ моей исходной точкѣ и снова принялся удивляться терпимости англійской публики. Когда находишься съ миссъ Брэдертонъ, говоришь съ ней, глядишь на нее, отношеніе къ ней Форбса кажется единственно возможнымъ и разумнымъ. Что значатъ развитіе, искусство, школа, мысленно повторялъ я, словно эхо, его слова, пока шелъ домой, -- если природа хоть разъ въ сто лѣтъ соблаговолитъ создать для насъ существо столь совершенное, столь пригодное для всѣхъ эстетическихъ цѣлей! Пусть другіе мучительно стараются пріобрѣтать знаніе; ихъ цѣль -- истина; но вотъ передъ нами кипитъ-эссенція красоты, а что она такое, какъ не три четверти правды? Красота -- это гармонія со всѣмъ міровымъ строемъ, откровеніе законовъ и совершенствъ, о которыхъ ничто большею частью не напоминаетъ намъ, пока мы бредемъ ощупью среди тусклой жизни. Если это такъ, что за безуміе требовать отъ человѣческаго существа, чтобъ оно было болѣе, чѣмъ прекраснымъ! Оно ниспослано намъ богами, а мы обращаемся съ нимъ, точно оно простой странникъ на жизненномъ пути, и критически провѣряемъ его вѣрительныя грамоты, вмѣсто того чтобъ соорудить алтарь и приносить жертвы съ благодарностью въ сердцахъ.
   Таково было мое послѣднее впечатлѣніе въ пятницу вечеромъ, но въ субботу я, понятно, уже вернулся къ раціональной точкѣ зрѣнія. Утренній климатъ нашего ума на много градусовъ отдаленъ отъ вечерняго, и критическое негодованіе, первоначально возбужденное во мнѣ всѣмъ зрѣлищемъ "Бѣлой дамы", ожило въ полной силѣ. Мнѣ стало казаться, будто я и человѣчество съ его вѣковыми традиціями труда находимся на одной сторонѣ и отстаиваемъ свои права противъ молодого и дерзкаго непріятеля, противъ красоты въ образѣ миссъ Брэдертонъ! Сколько мужчинъ и женщинъ, думалъ я, работали, боролись и умерли среди усилій достигнуть высшаго совершенства въ какомъ-нибудь одномъ искусствѣ; и неужели имъ суждено быть въ одну минуту опереженными, оставленными въ тѣни чѣмъ-то, являющимся простымъ капризомъ природы, чѣмъ то, что, какъ лиліи въ полѣ, не трудилось, не пряло, и однако требуетъ для себя того спеціальнаго наслѣдія и той награды, которыя пріуготованы для трудившихся. Мнѣ чудилось, будто мои чувства въ присутствіи миссъ Брэдертонъ, вчера ночью, и внезапное прекращеніе моего критическаго отпора были измѣною дѣлу человѣчества. Красота и безъ того достаточно могущественна, свирѣпо размышлялъ я; не уступимъ же ей власти и прерогативъ, ей законно не принадлежащихъ; станемъ отстаивать противъ нея запасъ человѣческихъ симпатій, являющійся заслуженной наградой не ея легкихъ, Богомъ данныхъ совершенствъ, а труда, ума, всего того, что сложно, и что противиться усиліямъ человѣческаго духа.
   Потомъ, по мѣрѣ того, какъ настроеніе мое остывало, я началъ размышлять обо многихъ вечерахъ, проведенныхъ съ тобой въ Comédie franèaise; роль за ролью, актеръ за актеромъ припоминались мнѣ, такъ что когда я снова постигъ, что собственно значатъ драматическое чутье и драматическая школа, я почувствовалъ сильное презрѣніе къ нашему несдержанному англійскому энтузіазму. Бѣдняжка! не ея вина, если она мнитъ себя великой актрисой! Воспитанная среди самыхъ сбивчивыхъ жизненныхъ условій, не получивъ ничего, кромѣ элементарнѣйшаго образованія, какъ она можетъ знать, въ чемъ истинная сущность дѣла? Черезъ недѣлю послѣ своего появленія въ одномъ изъ величайшихъ городовъ свѣта, она видитъ себя всеобщимъ кумиромъ Естественно, что она не обращаетъ никакого вниманія на своихъ порицателей; да и съ какой стати ей думать о нихъ?
   Въ самомъ дѣлѣ, въ миссъ Брэдертонъ замѣтна непостижимая смѣсь противоположностей. Что бы я ни дѣлалъ, я не могу привести въ гармонію различныхъ впечатлѣній, произведенныхъ ею на меня. Начну съизнова. Отчего такъ плоха ея игра? Никогда еще не видывалъ я болѣе драматической личности! Все, что бы она ни говорила и ни дѣлала, сказано и сдѣлано съ горячностью, силою, живостью, запечатлѣвающими въ памяти малѣйшій жестъ, самую бѣглую интонацію. Я уже раза два, три глубоко ощущалъ это послѣ спектакля въ пятницу, слыша, напримѣръ, ея разговоры съ Форбсомъ (онъ совершенно въ ея власти, и она играетъ имъ, точно онъ сѣдовласый Мерлинъ, а она невинная Вивьена, окутывающая его безвредными чарами). Отъ этой шутливой войны словами и взглядами, отъ веселыхъ товарищескихъ отношеній безъ тѣни кокетства или самосознанія, она разомъ переходитъ къ вспышкамъ гнѣва противъ дерзости англійскихъ богачей,-- дерзости милліонеровъ, уже нѣсколько разъ пытавшихся "заказать" себѣ ее для своихъ вечеровъ, какъ они заказываютъ мороженое, -- или противъ наглости молодыхъ свѣтскихъ франтовъ, думающихъ, что ей за кулисами дѣлать нечего, какъ только принимать ихъ визиты и доставлять имъ развлеченіе. И по мѣрѣ того, какъ горячо и торопливо лились слова, чувствовалось, что вотъ наконецъ передъ вами женщина, говорящая то, что думаетъ, и говорящая съ блескомъ въ глазахъ, дрожащими губами, съ природною граціею и энергіею, которыя дѣлаютъ каждое слово ея знаменательнымъ. Еслибъ только она глядѣла и говорила такъ на сценѣ! Но въ этомъ-то и бѣда! Вся трудность искусства въ томъ, чтобъ потерять, если можно такъ выразиться, свою собственную личность и снова обрѣсти ее преображенною; а этой трудности миссъ Брэдертонъ даже и не подозрѣваетъ.
   Послѣ впечатлѣнія непосредственности и природной силы, меня, кажется, всего больше поразило физическое дѣйствіе, уже произведенное на нее Лондономъ въ шестинедѣльный срокъ. Она съ виду поразительно здорова и крѣпка; роста она высокаго, съ пышными формами, а цвѣтъ ея лица, несмотря на его нѣжность, чистый и яркій. Но все же она родилась въ нѣжащемъ тропическомъ климатѣ, и нервное напряженіе, шумъ и безпрерывныя лондонскія занятія изнуряютъ, мнѣ кажется, ее. Нѣсколько разъ въ теченіе пятницы она производила на меня тяжелое впечатлѣніе, точно она устала и что-то гнететъ ее. Послѣ двадцатиминутнаго разговора она оперлась на находившійся сзади желѣзный столбъ, и капюшонъ ея костюма "Бѣлой дамы" окаймлялъ лицо, такое блѣдное и утомленное, что мы встали, чтобъ уйти, чувствуя, что было-бы жестоко задерживать ее еще хоть минуту. Миссисъ Стюартъ спросила, что она дѣлаетъ по воскресеньямъ и ѣздила-ли она хоть разъ за городъ. "О, сказала она, вздохнувъ и бросивъ взглядъ на стоявшаго поблизости дядю, мнѣ кажется, что воскресенье -- самый тяжелый день изъ всѣхъ. У насъ пріемъ; приходятъ цѣлыя толпы, вѣроятно только для того, чтобъ посмотрѣть на меня, потому что говорить я не могу даже съ четвертью изъ присутствующихъ". Тутъ мистеръ Уорроль замѣтилъ своимъ спокойнымъ коммерческимъ тономъ, что съ жизнью въ обществѣ связаны не только удовольствія, но и тягости, и что дорогая племянница едва-ли можетъ уклоняться отъ общественныхъ обязанностей послѣ лестнаго пріема, оказаннаго ей Лондономъ. На это миссъ Брэдертонъ отвѣтила тономъ слабаго сопротивленія, что общественныя обязанности скоро убьютъ ее. Мнѣ кажется, что дядя и тетка гораздо прозорливѣе лондонской публики; различныя показанія убѣждаютъ меня, что они въ точности знаютъ, отъ чего зависитъ популярность ихъ племянницы, а также и то, что эта популярность, весьма вѣроятно, окажется недолголѣтнею. Вслѣдствіе этого они установили два пункта: во-первыхъ, что она заработаетъ для семьи столько денегъ, сколько возможно; а во-вторыхъ, что она найдетъ доступъ въ лондонское общество и постарается устроить себѣ блестящую партію, прежде чѣмъ остынетъ энтузіазмъ. Много исторій, и все въ такомъ-же родѣ, слышно насчетъ дядюшки миссъ Брэдертонъ; не знаю, насколько онѣ вѣрны.
   Какъ бы то ни было, но результатомъ ужина было то, что на слѣдующій день Уоллэсъ, Форбсъ и я встрѣтились въ домѣ миссисъ Стюартъ и организовали воскресную лигу для охраненія миссъ Брэдертонъ отъ ея семьи; другими словами, мы намѣрены добиться, чтобы въ воскресенье, ея единственный свободный день, она пользовалась иногда отдыхомъ и деревенскимъ воздухомъ. Путемъ легкаго и искуснаго запугиванія, миссисъ Стюартъ уже исторгла у миссисъ Уорроль позволенія похитить дѣвушку въ два воскресенія -- одно въ нынѣшнемъ мѣсяцѣ и одно въ будущемъ. Что касается миссъ Брэдертонъ, то романтическая сторона, замѣчательно развитая въ ея характерѣ, была заинтересована обѣщаніемъ провести второе воскресенье въ Оксфордѣ.
   Въ первое воскресенье, черезъ недѣлю, мы отправимся, вѣроятно, въ Surrey. Помнишь имѣніе Гью Фарнгэма близъ Литъ Билля? Съ давнихъ временъ, когда я еще охотился, я знаю всѣ тамошнія фермы, и одна изъ нихъ, на краю большого луга, должна быть верхомъ совершенства въ майскій воскресный день. Я опишу тебѣ нашу экскурсію подробно. Единственное правило, установленное лигой, состоитъ въ слѣдующемъ: все должно быть устроено такъ, чтобъ не дать миссъ Брэдертонъ никакого оправданія для усталости, пока она на попеченіи общества.
   Книга моя идетъ успѣшно. Я изучилъ Мюссе, и результатъ получился тотъ, что поэмы кажутся мнѣ теперь гораздо лучше, чѣмъ прежде, а Confession d'un enfant du siècle -- жалкимъ произведеніемъ. Какъ могла эта книга произвести на меня въ первый разъ такое впечатлѣніе? Стихи на каждомъ шагу напоминали мнѣ тебя. Помнишь-ли, какъ ты читала ихъ вслухъ мнѣ и матери послѣ обѣда, пока отецъ дремалъ, прежде чѣмъ отправиться въ парламентъ?"
   Десять дней спустя, въ понедѣльникъ, Кендаль посвятилъ длинный вечеръ слѣдующему письму къ сестрѣ.
   "Вчерашняя экспедиція наша мнѣ кажется очень успѣшной. Миссисъ Стюартъ была счастлива, потому что ей удалось склонить мужа отложить книги въ сторону и дать себѣ отдыхъ. Миссъ Брэдертонъ въ первый разъ видѣла настоящую англійскую деревню, и была точно дитя среди дикаго терна и боярышника, между тѣмъ какъ Уоллэсъ и я забавляли свои мужественныя души тѣмъ, что оказывали покровительство самой красивой женщинѣ всѣхъ британскихъ острововъ, заставляли ее высказываться и слѣдили за сильнымъ и наивнымъ впечатлѣніемъ, воспринимавшимся ею отъ всего. Стюартъ былъ, по моему, не вполнѣ доволенъ. Трудно ожидать отъ адвоката, переживающаго кризисъ въ своей судьбѣ, чтобъ онъ наслаждался десятичасовой разлукой съ своими документами; однако онъ употреблялъ всѣ усилія, чтобъ стать на общій уровень, а жена его, которая ему очень предана и которая съ точки зрѣнія супружескаго товарищества могла бы вовсе не быть его женою, очевидно считала его совершенствомъ. Этотъ день еще болѣе укрѣпилъ мое расположеніе къ миссисъ Стюартъ; у нея есть нѣкоторыя мелкія слабости; она слишкомъ склонна смотрѣть на каждый блестящій обѣдъ, въ которомъ участвуетъ съ мужемъ, какъ на событіе громадной и всемірной важности; за предѣлы лондонскаго общества симпатіи ея, врядъ-ли, распространяются, развѣ только въ формѣ того неопредѣленнаго милосердія, которое можетъ скорѣе считаться состраданіемъ и терпимостью, чѣмъ симпатіею. Но миссисъ Стюартъ добра, женственна, кротка; въ ней нѣтъ мелкой зависти или того ничтожнаго самомнѣнія, которое дѣлаетъ столькихъ женщинъ тягостными для большинства непритязательныхъ мужчинъ, не имѣющихъ никакого желанія относиться къ своимъ соціальнымъ обязанностямъ слишкомъ au sérieux.
   Мнѣ было интересно прослѣдить, какія отношенія установились между нею и миссъ Брэдертонъ. Миссисъ Стюартъ очень образована; нѣсколько поверхностная индивидуальность ея легко несется по теченію лондонской мысли, то въ одно направленіе, то въ другое, никогда не отставая, а всегда находясь въ движеніи. Она можетъ бойко разсуждать о ходячихъ литературныхъ и артистическихъ вопросахъ и, такъ какъ она знаетъ всѣхъ, то лишь только ей начинаетъ надоѣдать болѣе отвлеченная сторона темы, она сейчасъ же можетъ свести разговоръ на свой безконечный запасъ новостей, столь-же живыхъ, яркихъ и, въ общемъ, безвредныхъ, какъ и она сама. Недѣли двѣ тому назадъ у миссъ Брэдертонъ было всего два предмета для бесѣдъ. Ямайка и сцена, причемъ послѣднюю она понимала въ нѣсколько узкомъ смыслѣ. Теперь она присоединила къ своему запасу знаній большое число первыхъ впечатлѣній, произведенныхъ на нее лондонскими знаменитостями, и естественно, что это чаще приводитъ въ соприкосновеніе ея умъ съ умомъ миссисъ Стюартъ. Но я замѣтилъ, что въ сущности миссисъ Стюартъ не нуждается ни въ какихъ подобныхъ мостахъ, чтобъ стать на одну почву съ Изабеллою Брэдертонъ. Для этого совершенно достаточно сильно развитой въ ней женственности и еще неугасшей юношеской горячности, а къ этому присоединяется ея увлеченіе красотою дѣвушки, маленькое личное тщеславіе и то волненіе, которое она несомнѣнно испытываетъ при мысли, что такъ хорошо и просто завладѣла самой интересной личностью сезона. Весело видѣть, какъ миссисъ Стюартъ забываетъ свои спеціальные интересы и пренебрегаетъ личными цѣлями, лишь бы только выдвинуть впередъ свою подругу и выставить ее въ лучшемъ свѣтѣ. Миссъ Брэдертонъ принимаетъ ея поклоненіе очень мило; она привыкла, чтобъ съ нею носились, и отъ этого не отказывается, но въ свою очередь она видимо любуется салонными талантами и умомъ своей пріятельницы и горячо желаетъ, чѣмъ-нибудь отплатить ей за ея доброту. Желаніе это проявляется въ величайшей любезности ко всѣмъ знакомымъ миссисъ Стюартъ и въ постоянномъ стремленіи сдѣлать что-нибудь пріятное или лестное для нихъ.
   Однако, вотъ я по обыкновенію теряю время на анализъ, вмѣсто того чтобъ описать тебѣ наше воскресенье. Былъ одинъ изъ тѣхъ божественныхъ дней, которыми май пробуждаетъ насъ отъ зимняго пессимизма; небо и земля казались облеченными молодою, лучезарною красотой. Экипажъ ждалъ насъ на станціи; мы ѣхали по большой дорогѣ, пока неожиданный поворотъ не вывелъ насъ на проселочную, пересѣкавшую безпредѣльный лугъ, такой дикій и покинутый людьми, точно онъ находился на какомъ-нибудь дѣвственномъ материкѣ. Густой золотистый тернъ росъ по обѣ стороны; громадные дубы, сверкая первою ослѣпительною яркостью своей весенней листвы, бросали широкую тѣнь на свѣжую, влажную траву и на ягнятъ, дремавшихъ около своихъ курчавыхъ матерей, между тѣмъ какъ боярышникъ поднималъ къ небу гроздья, похожія на розоватый снѣгъ, и каждый кустъ чудно сверкалъ бѣлизною подъ окружавшей его лазурью.
   А вотъ и ферма, старая, изъ краснаго кирпича, съ красною черепичною крышею и ставнями, -- какъ разъ то, чего жаждетъ эстетическая душа; фермеръ и его жена поджидали насъ; хорошій, простой завтракъ былъ приготовленъ въ столовой, украшенной рѣзьбою прошлаго столѣтія.
   За завтракомъ Форбсъ былъ какъ разъ въ своей стихіи. Никогда не видалъ я его такимъ плодовитымъ. Онъ разсказывалъ намъ большею частью воображаемыя и иллюстрированныя рисунками, сдѣланными въ промежуткахъ между ѣдой, біографіи тѣхъ лицъ, чьи портреты онъ соблаговолилъ сдѣлать въ этомъ году. Начиная съ епископа и члена королевской семьи, портреты эти завершались дѣвочкой, подобранной на лондонской улицѣ, и изображеніе характеристическихъ позъ каждаго изъ этихъ лицъ, тѣхъ позъ, что, по мнѣнію Форбса, изобличаютъ тайники души епископа или подкидыша, было поразительное. Потомъ онъ напалъ на академію, ту уважаемую корпорацію, предсѣдателемъ которой онъ, вѣроятно, скоро сдѣлается, и просто разорвалъ ее на части. Съ какимъ лицомъ я сяду рядомъ съ нимъ на одномъ изъ будущихъ академическихъ обѣдовъ (если, конечно, фортуна снова удостоитъ меня чести участвовать въ этой торжественной трапезѣ, какъ было въ нынѣшнемъ году), я и придумать не могу. Головкамъ Millais'а, рыцарямъ Петти, красавицамъ Кальдерона -- всѣмъ досталось поровну. Нельзя сказать, чтобъ это выходило зло; это была просто голая истина, облеченная въ фантастическую форму, какъ умѣетъ это дѣлать Форбсъ.
   Миссъ Брэдертонъ слушала и смѣялась, съ чисто женской ловкостью разбираясь въ массѣ незнакомыхъ именъ и намековъ. Она была очаровательна въ своемъ пальто изъ коричневаго бархата и въ такой же большой шляпѣ. У нея прекрасная, тонкая и нѣжная, не особенно маленькая, но очень характерная рука. Пріятно было слѣдить за тѣмъ, какъ эта ручка играла апельсиномъ или изрѣдка откидывала назадъ непокорныя кудри, которыя, что бы она съ ними ни дѣлала, выбивались изъ отведенныхъ для нихъ предѣловъ. Вдругъ Уоллэсъ былъ на столько неловокъ, что спросилъ, какія картины всего болѣе понравились ей на выставкѣ; въ отвѣтъ на это миссъ Брэдертонъ выбрала бальную сцену форта и невыразимо-приторную вещь Гольфорда -- трубадура въ розовой хламидѣ, граціозно перевязанной фіолетовыми шарфами, который напѣвалъ что-то группѣ здоровыхъ молодыхъ женщинъ, озаренныхъ такимъ свѣтомъ, какого никто никогда не видывалъ ни на землѣ, ни на морѣ. Въ первой картинѣ можно перечесть всѣ фигуры, до того онѣ жизненны и реальны, говорила миссъ Брэдертонъ. А картина Гольфорда романтична, красива и нравится ей. Я нѣсколько насмѣшливо взглянулъ на Форбса; помня выходку, которою онъ сокрушилъ меня и Уоллэса въ день исполненія "Бѣлой дамы", пріятно было видѣть, какъ онъ ежился, слыша, что миссъ Брэдертонъ одобряетъ худшій изъ видовъ искусства, существующій въ Англіи. Имѣетъ ли духъ критики какую-нибудь цѣну или же онъ лишній въ театральномъ дѣлѣ и только необходимъ въ приложеніи къ живописи? Форбсъ прочелъ, кажется, въ моихъ глазахъ вызовъ, потому что видимо чувствовалъ себя неловко.
   -- Боже мой!-- со стономъ воскликнулъ онъ, -- не можетъ же вамъ нравиться эта бальная комната или трубадуръ! Ну, значитъ въ нихъ, вѣрно есть что-нибудь... должно же что-нибудь быть, если они вамъ въ самомъ дѣлѣ доставили удовольствіе. Мы на все смотримъ такъ свысока. Еслибъ въ какой-либо изъ этихъ картинъ была хоть малѣйшая доля хорошаго письма, хоть проблескъ вкуса... еслибъ въ нихъ виднѣлась хоть искорка таланта или намекъ на знаніе дѣла, многое можно бы тогда сказать въ ихъ пользу! Только, дорогая миссъ Брэдертонъ, право о нихъ нельзя быть двухъ мнѣній, увѣряю васъ, нельзя. Я могъ бы доказать вамъ такъ же ясно, какъ дважды два -- четыре, что фигуры Гольфорда не сходятся посрединѣ, и что мужчины и женщины Форта плоски, какъ моя рука; ни у кого изъ нихъ нѣтъ спины. А потомъ, что за вкусъ, колоритъ, идіотская нелѣпость чувствъ! Нѣтъ, не могу съ этимъ примириться! Я стою за то, чтобъ люди извлекали наслажденіе изъ всего, что только возможно (тутъ онъ бросилъ на меня вызывающій взглядъ), и чтобъ они въ грошъ не ставили критиковъ, но гдѣ-нибудь все же надо провести черту. Есть нѣкоторые виды искусства, которые по самому существу своему внѣ всякихъ соображеній.
   Тутъ я не стерпѣлъ.
   -- Не слушайте его, миссъ Брэдертонъ!-- воскликнулъ я.-- На вашемъ мѣстѣ я не позволилъ бы ему портить мнѣ удовольствіе. Главное -- чувство; защищайте же свое чувство противъ него! Оно стоитъ больше всей его критики.
   Глаза Форбса метали на меня убійственные взгляды изъ-подъ густыхъ бѣлыхъ бровей. Миссисъ Стюартъ и Уоллэсъ владѣли собою въ совершенствѣ, но что Форбсъ попался, этого отрицать было нельзя.
   -- О, да вѣдь я ничего не понимаю въ этомъ!-- сказала Изабелла Брэдертонъ, очаровательно игнорируя ту маленькую перестрѣлку, которая происходила вокругъ нея.-- Вы должны научить меня, мистеръ Форбсъ. Я знаю только то, что меня трогаетъ и что я люблю -- вотъ и все.
   -- Да это какъ разъ то, что всякій изъ насъ знаетъ!-- весело сказалъ Форбсъ.-- Мы начинаемъ съ "мнѣ нравится" или "мнѣ не нравится", потомъ становимся горделивы, отыскиваемъ причины, дѣлаемъ различія, но предметъ не поддается намъ, и кончается тѣмъ, что мы возвращаемся къ "мнѣ нравится" и "не нравится".
   Послѣ завтрака мы пошли бродить по лугу, покрытому верескомъ, состоявшимъ еще только изъ коричневой поросли безъ цвѣтовъ, и гуляли подъ деревьями, гдѣ золотистые дубовые листья склонялись надъ нами шатромъ, подъ которымъ разстилался коверъ изъ буковицы и молодого кудряваго папоротника. Пройдя рощу, мы подошли къ пруду, широкая, голубая поверхность котораго разстилалась передъ нами подъ свѣжимъ майскимъ небомъ; пахучій сосновый лѣсъ окаймлялъ его берега, а въ воздухѣ слышалось чириканье птицъ. Мы усѣлись около груды только-что срубленныхъ, ароматныхъ стволовъ и принялись оживленно бесѣдовать. Зачастую бывало трудно удержать разговоръ въ такихъ предѣлахъ, чтобъ не исключить изъ него миссъ Брэдертонъ. Форбсъ, Уоллэсъ, Стюарты и я, мы привыкли быть вмѣстѣ; никогда не сознаешь, что за масонство составляютъ даже простыя столичныя сношенія, пока не стараешься ввести въ этотъ кругъ кого-нибудь извнѣ. Говорили мы, конечно, о театрѣ, о привычкахъ различныхъ актеровъ, объ участи антрепренеровъ. Изабелла Брэдертонъ видѣла еще, понятно, весьма мало; комментаріи ея отличались, главнымъ образомъ, субъективнымъ характеромъ, и были очень дружественныя, восторженныя, такъ какъ корпорація отнеслась къ ней радушно. Недѣли черезъ четыре или пять ангажементъ ея въ "Калліопѣ" кончался; другіе театры были, конечно, открыты передъ нею, и всѣ директора у ея ногъ, но ей очень хотѣлось ѣхать на время заграницу, и я думаю, она нажила столько денегъ въ теченіе сезона, что семья не можетъ по совѣсти препятствовать ея желанію. "Я съума схожу по Италіи, -- сказала она мнѣ съ своей восторженной порывистостью.-- Сэръ Уольтеръ Рэтерфордъ столько говорилъ мнѣ о ней, что я начинаю видѣть ее во снѣ. Мнѣ ужасно хочется покончить съ Лондономъ и уѣхать. Англійское солнце кажется мнѣ такимъ холоднымъ!".И она куталась, дрожа, въ зимнее пальто, хотя былъ настоящій англійскій лѣтній день, и на миссисъ Стюартъ было надѣто платье изъ бумажной ткани. "Я пріѣхала изъ такого тепла,-- продолжала миссъ Брэдертонъ,-- и очень люблю его. Съ тѣхъ поръ, какъ я въ Лондонѣ, я познакомилась съ разными ужасами: болью въ лицѣ, ревматизмами, насморками! А раньше я едва знала, что они существуютъ на свѣтѣ. Прежде я не понимала и того, что значитъ усталость; теперь же я иногда едва дотягиваю свою работу до конца. Я просто ненавижу ее; она дѣлаетъ меня капризною, точно избалованное дитя!"
   -- Знаете-ли вы, -- сказалъ я, ложась на траву рядомъ съ ней и глядя на нее, все это нехорошо. Не для усталости предназначала васъ природа! Это просто уродство! это противно естественному порядку вещей!
   -- Во всемъ виноватъ Лондонъ!-- вздохнула она, и губки ея трогательно и мило опустились. Цѣлый день въ моихъ ушахъ стоитъ гулъ; онъ преслѣдуетъ меня ночью даже во снѣ. А потомъ эта толпа, эта вѣчная суета! Всѣ спѣшатъ, все выходитъ такъ рѣзко! Но остается еще только нѣсколько недѣль, прибавила она, повеселѣвъ, а въ октябрѣ я уже привыкну къ Европѣ, и къ климату, и къ жизни!..
   Меня и миссисъ Стюартъ очень поразила борьба, которую нервная система миссъ Брэдертонъ выдерживаетъ съ Лондономъ. Привычка ухаживать за тобой, Мари, и за нашей матерью научила меня подмѣчать эти признаки въ женщинахъ, и я часто ловлю себя на томъ, что разсматриваю миссъ Брэдертонъ съ физической и медицинской точки зрѣнія. Я имѣю дѣло съ сѣвернымъ темпераментомъ и сложеніемъ, разслабленнымъ условіями тропической атмосферы, и снова подвергнутымъ напряженію и изнуренію нашей жизни. Я прихожу въ бѣшенство, видя какъ натура, столь совершенная въ физическомъ отношеніи, блекнетъ и меркнетъ подъ вліяніемъ грубой англійской борьбы за существованіе. И все это изъ-за чего? Ради зауряднаго, мнимаго искусства, которое съ теченіемъ времени понижаетъ уровень и артистки, и публики. Въ этой безплодной затратѣ силъ есть что-то трагическое. Предположимъ, что Лондонъ разстроитъ ея здоровье (признаки этого уже замѣтны) -- какая безцѣльная, грустная иронія была-бы въ этомъ! Мнѣ хочется вмѣшаться, вступить съ кѣмъ-нибудь въ борьбу, остановить это.
   Нѣсколько позднѣе маленькій инцидентъ озарилъ ее страннымъ свѣтомъ. Мы двинулись на ту сторону пруда и блаженствовали въ сосновомъ лѣсу. Послѣ полудня, солнце, пробивались сквозь вѣтви, бросало лучи на поверхность воды. Прекрасная шотландская сосна раскачивала около насъ свои красноватыя вѣтви надъ грядою зеленаго тростника, мѣстами испещреннаго желтыми ирисами. Изъ сосѣдняго коттеджа жена сторожа вынесла намъ чаю, и большинство изъ насъ пришло въ то сибаритское настроеніе духа, когда даже разговаривать кажется тяжело среди безмолвія и покоя мирной обстановки. Вдругъ Уоллэсъ и Форбсъ попали на вопросъ о Бальзакѣ, котораго Уоллэсъ недавно изучалъ, и вскорѣ они принялись анализировать бальзаковскій методъ характеристики. Эженъ де-Растиньякъ, père Торіо, старикъ Грандэ, что они реальныя-ли существа или просто воплощенныя качества, математическія дедукціи изъ извѣстныхъ данныхъ? Наконецъ и я, и Стюарты были вовлечены въ пренія. Стюартъ воспиталъ жену на Бальзакѣ, и у нея сухая, оригинальная манера судить о романахъ, которая подстрекаетъ собесѣдника и не даетъ разговору дремать. Въ первый разъ бесѣда не сосредоточивалась такъ или иначе на миссъ Брэдертонъ, которая, понятно, была въ теченіе всего дня нашей главной заботой. Мы горячились и забыли о ней, пока легкое движеніе ея не дало разговору другого направленія. Она сняла шляпку оперлась о стволъ дуба, подъ которымъ сидѣла, и съ выраженіемъ чистѣйшаго наслажденія и изумленія и съ полуоткрытыми губами слѣдила за кедровкой надъ ея головою, птичкой изъ породы дятловъ, съ нѣжными, красновато-сѣрыми перышками, которая долбила вѣтку надъ нами, ища своимъ непропорціональнымъ клювомъ насѣкомыхъ, а потомъ, порхнувъ въ сторону недалекой песчаной насыпи, исчезала съ своей добычей въ гнѣздѣ.
   -- А!-- воскликнулъ Уоллэсъ, любитель птицъ, бросимте Бальзака и давайте слѣдить за кедровками! Миссъ Брэдертонъ совершенно права, если предпочитаетъ ихъ французскимъ романамъ.
   -- Французскимъ романамъ!-- сказала она, отвращая глаза отъ вѣтки надъ собою и нѣсколько хмуро глядя на Уоллэса, пока произносила эти слова.-- Пожалуйста, не ждите отъ меня сужденій о нихъ; я ничего о нихъ не знаю, да и знать никогда не желала.
   Голосъ ея принялъ почти надлежащую интонацію, которую я уже раньше подмѣчалъ у нея. Это -- интонація знаменитой актрисы, привыкшей вѣрить въ себя и въ свое собственное мнѣніе. Я связалъ это съ тѣмъ, что слышалъ о ея стремленіи смотрѣть на себя, какъ на существо, предназначенное преобразовать театральную мораль. Французскія романы французскія актрисы! она навѣрно смотритъ на нихъ, какъ на невѣдомое ужасы, мѣшающіе красивой молодой особѣ съ высокимъ понятіемъ о долгѣ очистить драматическое искусство. Это очень странно! Очевидно, что не смотря на ея профессію, успѣхи и безцеремонное отношеніе къ воскресному дню, она все еще дочь шотландскаго пресвитеріанца. Замѣчаніе ея вызвало во мнѣ не мало злобы и раздраженія. Если-бы она была первоклассной артисткой, думалъ я, этотъ нравственный энтузіазмъ гораздо болѣе трогалъ и очаровывалъ-бы; теперь же, когда вникнешь въ ея положеніе, все выходитъ какъ-то на выворотъ. Но, конечно, можно понять, что именно эти-то черты и помогаютъ ей производить такое впечатлѣніе на лондонское общество и на правовѣрную публику вообще.
   Уоллэсъ и я погнались за кедровками, потихоньку посмѣиваясь надъ смущеннымъ и изумленнымъ лицомъ, съ которымъ миссисъ Стюартъ выслушала тираду миссъ Брэдертонъ. Когда мы вернулись, Форбсъ набрасывалъ ея портретъ. Молчаливая и нѣсколько раскраснѣвшаяся, она сидѣла подъ деревомъ, а художникъ рисовалъ, приходя все въ большій и большій энтузіазмъ съ каждымъ штрихомъ. И дѣйствительно она была красива, какъ мечта, сидя подъ деревомъ, съ коричневымъ верескомъ кругомъ и молодыми дубовыми листьями надъ головой. Но я вернулся во враждебномъ настроеніи, раздраженный и ею, и ея красотой, и дивясь, почему это природа вѣчно дѣлаетъ промахи.
   Однако на возвратномъ пути миссъ Брэдертонъ сдѣлала мнѣ другой и болѣе пріятный, сюрпризъ. Экипажъ ждалъ насъ на большой дорогѣ, и мы направились къ нему среди деревьевъ, подъ косыми вечерними лучами солнца. Я отсталъ немного, чтобъ нарвать буковицы, все еще распускавшейся около небольшого ручейка; миссъ Брэдертонъ тоже остановилась; мы были вдвоемъ, вдали отъ остальныхъ.
   -- Мистеръ Кендаль, -- начала она, прямо глядя на меня, пока я передавалъ ей цвѣты, -- вы, быть можетъ, кое-чего не поняли сейчасъ. Я не хочу выражать претензій, на которыя не имѣю права. Французскаго языка я не знаю и не могла-бы прочесть французскихъ романовъ, сколько-бы этого ни желала!
   Что могъ я на это отвѣтить? Она стояла, глядя на меня серьезно, нѣсколько горделиво и, какъ мнѣ показалось, облегчила свою совѣсть не безъ нѣкотораго усилія надъ собою. Я готовъ былъ сначала отдѣлаться шуткой, но внезапно рѣшилъ тоже высказаться.
   -- Если это такъ, -- спокойно началъ я, -- идя рядомъ съ нею, -- вы много теряете. Есть масса французскихъ романовъ, до которыхъ я не желалъ бы, чтобъ женщина дотрагивалась кончиками пальцевъ; но есть и другіе, увлекающіе насъ въ болѣе широкій міръ, чѣмъ тотъ, о которомъ мы, англичане, съ нашими церковно-приходскими литературными пріемами, имѣемъ какое-либо понятіе! Жоржъ-Сандъ прямо переноситъ насъ въ теченіе средне-европейской жизни; вы слышите, какъ оно несется, приходите въ соприкосновеніе со всѣми великими идеями, крупными интересами; это имѣетъ воспитательное значеніе. А потомъ Бальзакъ! У него такой просторъ, такая ширь; какъ онъ знакомитъ насъ съ человѣческой природой! какъ онъ ее понимаетъ, съ какой силой изображаетъ! Про французскіе романы можно сказать то же самое, что и про театръ. Какіе бы ни были его недостатки, первокласные французскіе художники болѣе работаютъ, чѣмъ кто-либо другой на свѣтѣ. Они не уклоняются отъ труда, вкладываютъ въ него всю душу, все равно будь это сценическая дѣятельность, живопись, литература, Вы, кажется, никогда не видали Дефорэ? Нѣтъ, конечно, нѣтъ! И вы уѣдете до ея возвращенія. Какъ это грустно!
   Миссъ Брэдертонъ безжалостно разорвала на части одну изъ моихъ буковицъ и нервнымъ движеніемъ далеко закинула ее отъ себя.
   -- Я вовсе объ этомъ не жалѣю, сказала она.-- Ничто на свѣтѣ не заставило бы меня съѣздить и посмотрѣть ее.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?-- сказалъ я, не безъ любопытства ожидая, что она скажетъ еще.
   -- Не то, чтобъ я ей завидовала!-- воскликнула она, бросивъ мнѣ вскользь гордый взглядъ.-- Не то, чтобъ я не вѣрила, что она великая актриса; только я не могу отдѣлить ея игру отъ нея самой. Вотъ такіе-то люди и роняютъ профессію, заставляя всѣхъ думать, будто хорошая женщина не можетъ быть актрисой. Это меня возмущаетъ, я держусь совершенно противоположнаго мнѣнія, хочу доказать, если съумѣю, что можно быть актрисой и вмѣстѣ съ тѣмъ настоящей лэди, и что съ актрисою слѣдуетъ обращаться такъ-же, какъ вы обращаетесь съ тѣми изъ своихъ знакомыхъ, которыхъ уважаете. Я желаю доказать, что о ней никто не долженъ слова дурного промолвить, что она равная всѣмъ, и что ея частная жизнь принадлежитъ ей, а не составляетъ публичнаго достоянія. У меня кровь кипитъ, когда я слышу, какъ люди, и въ особенности мужчины, говорятъ о Дефорэ; ни одинъ изъ васъ не позволилъ бы своей женѣ или сестрѣ пожать ей руку, -- однако какъ вы восторгаетесь ею, какъ толкуете, точно на свѣтѣ нѣтъ ничего, кромѣ генія и... Французскаго генія.
   Я замѣтилъ, что коснулся чего-то, глубоко затаеннаго въ душѣ миссъ Брэдертонъ. Это была странная вспышка; вспомнилъ я, какъ часто критики сравнивали ее съ Дефорэ, и всегда въ невыгодномъ для миссъ Брэдертонъ смыслѣ. Вполнѣ-ли искренна была эта защита добродѣтели? Или же это было лучшее средство бороться съ соперницей при помощи британской страсти къ приличіямъ?
   -- М-me Дефорэ загадка для ея лучшихъ друзей и, вѣроятно, и для себя самой,-- началъ я, быть можетъ, нѣсколько суховато.-- Дѣлаетъ она тысячу дикихъ, неосторожныхъ, даже, если хотите, дурныхъ поступковъ; но все же это величайшая актриса современнаго міра, а это немалая заслуга передъ ея поколѣніемъ. Затронуть чувства, расширить пониманіе тысячи людей -- такой тонкой, изумительной, добросовѣстной работой, какъ ея игра,-- это великій, художественный результатъ, и по крайней мѣрѣ, я не брошу въ нее камнемъ.
   Мнѣ все время казалось, будто я говорю такъ только на зло; я могъ бы приводить противоположные доводы столь же страстно, какъ сама Изабелла Брэдертонъ, но я помнилъ ея діалогъ съ принцемъ, слабую, истерическую сцену смерти, и меня раздражало, что миссъ Брэдертонъ, опираясь на свою красоту, на британскую добродѣтель и британскихъ филистеровъ, позволяетъ себѣ топтать ногами Дефорэ и геніальность вообще. Вмѣстѣ съ тѣмъ я сознавалъ свою смѣлость. Если нѣкоторые критики и выражались откровенно, все же Изабелла Брэдертонъ уже много мѣсяцевъ окружена людьми, увѣряющими ее, что современный театръ -- дѣло довольно сомнительное, что ея игра не хуже игры другихъ, и что спеціальная миссія ея -- обновить сценическіе нравы. Выслушивать неприкрашенное мнѣніе, будто дѣло актрисы -- играть, и будто, если она исполняетъ свою обязанность хорошо, современники должны быть ей признательны, какъ бы неудовлетворительна ни была ея частная жизнь, должно быть ужасно для миссъ Брэдертонъ. Она также толкуетъ объ искусствѣ, но какъ дитя, выучившее рядъ длинныхъ словъ, не понимая ихъ смысла. Она шла рядомъ со мною, пока я размышлялъ о томъ, какимъ дуракомъ я былъ, подвергнувъ опасности дружбу, начавшуюся такъ хорошо... Прелестныя губки ея открылись раза два, три, точно она хотѣла что-то сказать; дышала она порывисто, далеко разбрасывая желтые лепестки цвѣтовъ, съ молчаливой страстностью, приводившей меня въ трепетъ. Казалось, будто она не рѣшается говорить, и я смущенно призывалъ на помощь Привидѣніе и желалъ, чтобъ остальная компанія была не такъ далеко. Внезапно напряженность стала ослабѣвать, улыбка озарила лицо, и миссъ Брэдертонъ обратилась ко мнѣ такъ ласково и горячо, что и описать нельзя.
   -- Нѣтъ, не будемъ бросать въ нее камни! Знаю, она великая артистка, только то чувство, что я сейчасъ высказала, такъ сильно во мнѣ! Я люблю свое искусство; оно представляется мнѣ высокимъ, величавымъ, но мнѣ кажется, будто я еще болѣе хотѣла бы заставить людей понять, что это такой трудъ, за который можетъ браться хорошая женщина; мнѣ хочется постоять за себя и защититься противъ тѣхъ, которые держатъ себя такъ, словно всѣ актрисы дѣлаютъ то же самое, что и Дефорэ. Не считайте меня завистливою и ограниченною. Мнѣ было бы ужасно, если-бъ вы или Стюарты думали дурно обо мнѣ. Вы такъ добры ко мнѣ... такіе хорошіе, настоящіе друзья! Никогда не забуду этого дня. Посмотрите! Вотъ стоитъ экипажъ! Я хотѣла бы, чтобъ теперь было утро, а не вечеръ, и чтобъ все могло начаться съизнова! Мнѣ ненавистна мысль о Лондонѣ и о душномъ театрѣ, въ которомъ я буду играть завтра. О, мои цвѣточки! Какая я дрянная! Я почти всѣ растеряла. Сорвите мнѣ вотъ этотъ пучекъ, прежде чѣмъ мы уйдемъ отсюда!
   Я бросился, чтобъ набрать цвѣтовъ для нея, и принесъ довольно много. Она взяла ихъ (какъ непохожа она въ сущности на другихъ женщинъ, не смотря на свою вражду къ богемѣ!) и, приподнявъ ихъ къ губамъ, послала чрезъ нихъ прощальный привѣтъ обширной полянѣ, разстилавшейся за нами подъ лучами вечерняго солнца. "Какъ красиво! какъ красиво!-- шептала она.-- Англійская деревня такая добродушная, ласковая! Она завладѣла моимъ сердцемъ. Прощай, чудное мѣсто!"
   Она окончательно побѣдила меня. Все это вышло такъ тепло, такъ непосредственно и мило! Не могу описать, какое удовольствіе я испытывалъ, видя до самаго дома свои цвѣты въ ея мягкой обнаженной ручкѣ. Отнынѣ я чувствую, что она можетъ судить, какъ ей угодно, и проводить любыя грани; самъ я, конечно, не измѣнюсь, но питаю нѣкоторую надежду измѣнить ея взгляды; только весьма невѣроятно, чтобъ я могъ опять сердиться на нее. Она похожа на прямодушное, красивое, смѣлое дитя, увлекающееся игрою, которую лишь вполовину понимаетъ. Желалъ бы я, чтобъ она понимала ее лучше; мнѣ хотѣлось бы помочь ей хорошо ее уразумѣть, только я не хочу больше ссориться съ ней, даже мысленно.
   Когда я пересмотрѣлъ это письмо, мнѣ показалось, что еслибъ оно было адресовано не тебѣ, и еслибъ я не былъ я, ты могла бы съ нѣкоторою правдоподобностью обвинить меня -- въ чемъ? Въ томъ, что я влюбленъ въ миссъ Брэдертонъ. Но ты слишкомъ хорошо знаешь меня для этого. Тебѣ извѣстно, что я одинъ изъ старомодныхъ людей, вѣрящихъ въ общность интересовъ, въ необходимость, принадлежать къ одному міру. Когда же я хладнокровно думаю объ этомъ, я едва могу представить себѣ два міра, внутренній и внѣшній, которые шире расходились бы, чѣмъ міръ миссъ Брэдертонъ и мой.
   

ГЛАВА V.

   Въ продолженіе трехъ недѣль, протекшихъ между двумя экскурсіями "воскресной лиги", Кендаль нѣсколько разъ видѣлъ миссъ Брэдертонъ при различныхъ обстоятельствахъ. Однажды ему пришло въ голову сходить въ партеръ "Калліопы", и онъ вернулся, болѣе увѣренный, чѣмъ прежде, что, какъ актриса, она имѣетъ весьма малые шансы. Еслибъ она была простымъ смертнымъ, онъ подумалъ бы, что трудности профессіи, естественныя столкновенія и разнообразныя вліянія могли бы выработать изъ первоначальнаго матеріала, заложеннаго въ ней, что-нибудь дѣйствительно цѣнное. Но при существующихъ обстоятельствахъ, въ силу одного природнаго дара, она была сразу вознесена на такую высоту, которая казалась ему безнадежною съ артистической точки зрѣнія. Ея мгновенный успѣхъ, зависѣвшій отъ соображеній, не имѣвшихъ ничего общаго съ драматическимъ искусствомъ, лишилъ ее тѣхъ преимуществъ, которыя добываются борьбой и трудолюбивымъ постепеннымъ завоеваніемъ. Еще болѣе этого: онъ отнялъ у нея идеалъ, онъ заставилъ ее смотрѣть на ея собственное исполненіе, какъ на мѣрило всего хорошаго и возможнаго, потому что было бы слишкомъ требовательно ожидать, чтобъ она сама правильно анализировала источники и причины своей популярности. Она неизбѣжно должна считать хоть часть этой популярности -- результатомъ ея драматическаго таланта. "Быть можетъ, оно и такъ,-- отвѣчалъ Кендаль самому себѣ. Очень возможно, что я не вполнѣ справедливъ къ ней. Въ ней соединяются самые ненавистные мнѣ недостатки. Я могъ бы примириться со всѣмъ, кромѣ того впечатлѣнія полнѣйшей невѣжественности, которое она производитъ на меня. При теперешнемъ порядкѣ вещей невозможно, чтобъ она чему-нибудь училась. Интересно было бы взяться за это обученіе; только это можетъ сдѣлать лишь тотъ, съ кѣмъ она имѣетъ частыя сношенія. Никто не могъ бы навязаться ей со стороны, а она, кажется, знаетъ очень мало людей, способныхъ быть ей полезными".
   Въ другой разъ Кендаль встрѣтилъ ее у миссисъ Стюартъ. Разговоръ коснулся его сестры, m-me де-Шатовье, къ которой хозяйка дома относилась съ пылкимъ, хотя и очень почтительнымъ, поклоненіемъ. Онѣ встрѣчались два -- три раза въ Лондонѣ, и изящныя манеры m-me де-Шатовье, ея утонченность, знанія, ласковое, вѣжливое обращеніе произвели сильное впечатлѣніе на подвижную маленькую женщину, которая съ болѣе низменнаго уровня своихъ заурядныхъ и условныхъ общественныхъ успѣховъ чувствовала робкую симпатію къ чему-то столь диковинному, столь непохожему на обыкновенный типъ. Сближеніе ея съ миссъ Брэдертонъ было еще не особенно тѣсное, когда была затронута тема объ "интересной сестрѣ мистера Кендаля", и входя въ гостиную въ вышеупомянутый день онъ услыхалъ имя Мари. Миссъ Брэдертонъ горячо вовлекла его въ разговоръ, и вскорѣ Кендаль уже описывалъ образъ жизни сестры, ея интересы, міръ, обстановку, и дѣлалъ это съ такой пылкостью, какую не имѣлъ обыкновеніе обнаруживать при публичномъ обсужденіи вопросовъ, связанныхъ съ нимъ лично. Но откровенное любопытство Изабеллы, ея сверкающіе глаза, хорошенькія, полу-раскрытыя губки и тотъ оттѣнокъ романтизма, который дѣлалъ ее столь отзывчивою на все, что затрогивало ея воображеніе -- дѣйствовали слишкомъ неотразимо. Она очаровывала его взоры и чувства, и онъ также живо, какъ всегда, сознавалъ ея нѣжную прелесть. Къ тому же ему было пріятно говорить съ такимъ наивнымъ и свѣжимъ существомъ о парижскомъ обществѣ, которымъ онъ такъ глубоко интересовался. Невѣжественность ея, такъ раздражавшая его на сценѣ, имѣла въ частной жизни своеобразную привлекательность. Въ данномъ случаѣ онъ сознавалъ, что ниспровергаетъ предразсудокъ; ему доставляло удовольствіе побѣждать въ миссъ Брэдертонъ сильный антагонизмъ. Отправляясь въ Лондонъ, она очевидно настроила себя противъ всего, что отождествляла съ великою французскою актрисою, завладѣвшею въ минувшій сезонъ всѣми театралами; дѣлала это миссъ Брэдертонъ не изъ личной зависти, въ чемъ Кендаль наконецъ убѣдился, а изъ глубокаго нравственнаго возмущенія противъ пресловутаго общественнаго положенія m-me Дефорэ и исторій изъ ея частной жизни, передававшихся во всѣхъ кругахъ. Миссъ Брэдертонъ порѣшила въ своемъ умѣ, что французское искусство -- искусство запятнанное и (Кендаль замѣтилъ это еще во время ихъ экскурсіи въ Surrey) упрямо противилась всѣмъ попыткамъ заставить ее раздѣлить тотъ интересъ, который извѣстная фракція англійской публики принимаетъ въ теченіяхъ иноземной мысли, а главное, въ иноземномъ театрѣ. Когда отъ разговора о его сестрѣ они перешли къ болѣе общимъ темамъ, Кендаль употребилъ всѣ старанія, чтобъ заставить миссъ Брэдертонъ понять нѣкоторыя изъ лучшихъ сторонъ французской жизни, такъ мало ей извѣстной и такъ сурово ею судимой: трудную техническую школу, которую во всѣхъ видахъ искусства обитатели той стороны канала проходятъ гораздо охотнѣе, чѣмъ англичане, умственную добросовѣстность и культуру, вырабатывающіяся подъ вліяніемъ организованной и безпрерывной традиціи, и т. д. Онъ сознавалъ, что многое изъ того, что онъ говоритъ или на что намекаетъ, пропадаетъ для нея, но ему было пріятно видѣть, какъ ея умъ становится податливымъ. Съ своей стороны она чувствовала къ нему все усиливавшуюся симпатію, смѣшанную съ удивленіемъ, когда встрѣчала въ немъ серьезный и непритворный отзвукъ на тотъ нравственный энтузіазмъ, который былъ въ ней самой слишкомъ искреннимъ и глубокимъ, чтобъ найти выраженіе въ словахъ.
   -- Когда я буду въ Парижѣ, -- неохотно вставая обратилась она къ Кендалю съ той милой нерѣшительностью, которая была въ ней такъ привлекательна,-- вамъ и m-me де-Шатовье не было бы непріятно... еслибъ я попросила у васъ познакомить меня съ нею? Это доставило бы мнѣ большое удовольствіе.
   Кендаль отвѣтилъ радушно, и они разстались, ближе зная другъ друга, чѣмъ прежде. Нельзя сказать, чтобъ его коренное мнѣніе о ней въ чемъ-либо измѣнилось. Некомпетентная и ничего не обѣщающая, какъ артистка,-- очаровательная, какъ женщина -- таковъ былъ его первоначальный приговоръ, и послѣдующій опытъ только усилилъ его убѣжденіе въ разумности этого мнѣнія; но, быть можетъ, очарованіе уже брало верхъ надъ сознаніемъ некомпетентности. Вѣдь какъ бы то ни было, красота, обаяніе и женственность оказывались во всѣ вѣка сильнѣе тѣхъ мудрецовъ, что пытались не принимать ихъ въ соображеніе. Кендаль былъ слишкомъ уменъ, чтобъ не признавать вполнѣ естественнаго и разумнаго характера этого явленія и не улыбнуться, подмѣтивъ въ себѣ самомъ первые его признаки. Тѣмъ не менѣе онъ желалъ держать врозь оба вида оцѣнки и не сбивать съ толку себя или людей, сливая ихъ во-едино. Онъ считалъ умственнымъ вопросомъ чести хладнокровно взвѣшивать артистическія права миссъ Брэдертонъ, только сознавалъ, что дѣлать это -- не всегда легко, и это сознаніе возбуждало въ немъ все большее желаніе не поддаваться вліянію ея славы.
   Ему дѣйствительно казалось, будто въ обществѣ не говорятъ ни о чемъ другомъ, кромѣ нея, ея красоты, обаянія, успѣховъ. За каждымъ обѣдомъ слышалъ онъ разсказы о ней; нѣкоторые, очевидно, вымышленные, но всѣ клонившіе въ одну сторону; то описывали гордую независимость дѣвушки и ея рѣшимость не допускать ни чьего покровительства, даже королевской семьи, то ея безграничную доброту и щедрость относительно бѣдныхъ и второстепенныхъ членовъ ея профессіи. Она составляла главный предметъ интереса для всего Лондона; о ея популярности и общественномъ значеніи говорили, какъ о знаменіи времени и о доказательствѣ той перемѣны, какая свершилась въ положеніи театровъ и тѣхъ, кто къ нему принадлежалъ. Кендаль находилъ, что это ничего не доказывало, кромѣ того, что поразительно красивая дѣвушка, съ безупречной репутаціей, появившись передъ публикой въ какомъ бы то ни было качествѣ, непремѣнно должна дѣйствовать на чувствительныя англійскія сердца, и что популярность Изабеллы Брэдертонъ не изъ тѣхъ, которыя могутъ долгое время удержаться на сценѣ. Свои размышленія онъ оставлялъ однако про себя и вообще говорилъ объ актрисѣ не больше, чѣмъ было необходимо. Онъ испытывалъ что-то въ родѣ рыцарскаго чувства, подсказывавшаго ему. что тѣ, съ которыми дѣвушка до нѣкоторой степени подружилась, должны по мѣрѣ силъ стоять между нею и любопытною, возбужденною публикой. Ясно было, что громадный общественный успѣхъ миссъ Брэдертонъ былъ дѣломъ не ея рукъ, а ея родственниковъ.
   Какъ-то разъ, между шестью и семью часами вечера, Кендаль работалъ одинъ въ своей комнатѣ, имѣя передъ собою непривычную перспективу свободнаго вечера. Онъ только что окончилъ одну главу и стоялъ передъ каминомъ, глубоко задумавшись надъ первыми параграфами слѣдующей, какъ вдругъ услыхалъ стукъ. Дверь раскрылась, и на порогѣ появился Уоллэсъ.
   -- Могу я войти? Стыдно мѣшать вамъ, но мнѣ право нужно поговорить съ вами о важномъ дѣлѣ. Вашъ совѣтъ мнѣ необходимъ.
   -- Конечно, войдите. Вотъ холодный чай, не хотите-ли? Или не останетесь-ли вы пообѣдать со мной? Я долженъ обѣдать сегодня рано ради работы. Я позвоню и распоряжусь.
   -- Нѣтъ, не дѣлайте этого; я не могу остаться. Мнѣ надо быть въ Кенсингтонѣ въ восемь часовъ.
   Онъ бросился на глубокое кресло Кендаля и посмотрѣлъ на своего пріятеля, молча и съ какимъ-то ожиданіемъ стоявшаго у огня.
   -- Помните вы пьесу, которую я показывалъ вамъ весною?-- спросилъ онъ наконецъ.
   Кендаль съ минуту подумалъ.
   -- Отлично помню: вы говорите о пьесѣ того молодого итальянца, которую вы передѣлали и перевели? Я очень хорошо помню ее и уже нѣсколько разъ хотѣлъ васъ спросить о ней.
   -- Она вамъ нравилась, знаю! Ну, такъ сестра поставила меня съ этой пьесой въ самое непріятное затрудненіе. Какъ вамъ извѣстно, я еще не обращался ни къ какому антрепренеру. Я держалъ пьесу у себя, поправляя ее мѣстами. Въ деньгахъ я сейчасъ не нуждаюсь, а хотѣлось мнѣ, чтобъ пьеса вышла въ самомъ дѣлѣ хорошая, была и написана, и разыграна хорошо. И вдругъ, не обдумавъ, дня два-три тому назадъ, не посовѣтовавшись со мною. Агнеса разсказала миссъ Брэдертонъ всю исторію пьесы, прибавивъ, что мнѣ, вѣроятно, скоро понадобится кто-нибудь, чтобъ ее поставить. Содержаніе, какъ его передала Агнеса, очень поразило миссъ Брэдертонъ; при слѣдующей же встрѣчѣ со мною она настояла, чтобъ я прочелъ ей нѣсколько сценъ...
   -- Боже мой! и теперь она, вѣроятно, предлагаетъ поставить пьесу и исполнить въ ней главную роль?-- прервалъ его Кендаль.
   Уоллэсъ кивнулъ.
   -- Именно. Мои отношенія къ ней такія дружескія, что я никакъ не могъ ей отказать. Никогда въ жизни не былъ я въ такомъ затрудненіи. Миссъ Брэдертонъ пришла въ восторгъ. По окончаніи чтенія она ходила взадъ и впередъ по комнатѣ, повторяя отдѣльныя мѣста, воспроизводя нѣкоторыя изъ сценъ, и въ заключеніе сказала: "Дайте мнѣ пьесу, мистеръ Уоллэсъ! Если вы мнѣ ее поручите, это будетъ первое, что я поставлю въ октябрѣ". Я, конечно, увѣренъ, что большинство набросилось бы на подобное предложеніе. Популярность ея въ настоящую минуту просто изумительна, и никакого признака уменьшенія этой популярности я пока не вижу. Успѣхъ каждой пьесы, въ которой она выступитъ, обезпеченъ; денегъ я получу, вѣроятно, много, только дѣло-то въ томъ, что я не гонюсь за деньгами...
   -- Да, да, понимаю, -- задумчиво произнесъ Кендаль.-- Денегъ вамъ не нужно, а пьесу она загубитъ, вы это чувствуете! Дѣйствительно, ужасно непріятно.
   -- Ну, какъ ей не загубить пьесы! Вѣдь она не можетъ даже сколько-нибудь прилично съиграть роль Эльвиры! Вы помните сюжетъ? Роль претрудная. Въ рукахъ актрисы, дѣйствительно понимающей дѣло, она вышла бы замѣчательною, по крайней мѣрѣ, я такъ думаю, но миссъ Брэдертонъ превратитъ ее въ одинъ продолжительный театральный крикъ, безъ модуляцій, безъ оттѣнковъ, безъ нѣжности. Просто съума можно сойти, какъ только вспомнишь объ этомъ! И однако, какъ мнѣ выпутаться?
   -- Сколько я помню, вы имѣли въ виду миссисъ Пирсонъ для роли героини?-- сказалъ Кендаль.
   -- Да. Я хотѣлъ ее испытать. Она не первоклассная актриса, но по крайней мѣрѣ умна, и хоть сколько-нибудь понимаетъ, что можно требовать отъ такой роли. Что же касается бѣдной Изабеллы Брэдертонъ и тѣхъ, кто ее окружаетъ, главное, что они увидятъ въ пьесѣ, это возможность произносить длинные монологи и носить средневѣковые костюмы. Не думаю, чтобъ она во всю свою жизнь слыхивала объ Арагоніи! Ну, представьте себѣ ее въ роли знатной испанки пятнадцатаго вѣка! Видите-ли вы ее въ этой роли?
   -- Во всякомъ случаѣ, я увидалъ бы то, ради чего идетъ въ театръ большинство публики, -- сказалъ съ легкимъ смѣхомъ Кендаль, -- т. е. Изабеллу Брэдертонъ въ эффектномъ костюмѣ. Да, это была бы крупная неудача, не въ обыкновенномъ смыслѣ слова, конечно. Красота миссъ Брэдертонъ, средневѣковый нарядъ, романтическій сюжетъ пьесы, все это помѣшаетъ ей провалиться, и денегъ, какъ вы говорите, вы заработаете, по всему вѣроятію, много. Но съ артистической точки зрѣнія провалъ былъ бы полнѣйшій. А Гаусъ! Онъ исполнялъ бы, вѣроятно, роль Мація? Боже мой!
   -- Да!-- сказалъ Уоллэсъ, опирая голову на руки и мрачно глядя изъ окна на шпицъ церкви. Пріятно, не правда-ли? Что же мнѣ дѣлать? Никогда еще не былъ я въ такомъ гадкомъ положеніи! Я ни на волосъ не влюбленъ въ эту дѣвушку, Кендаль, но нѣтъ такой вещи на свѣтѣ, о которой она попросила бы меня и которую я не сдѣлалъ бы, еслибъ могъ. Это добрѣйшее существо; это одна изъ лучшихъ, откровеннѣйшихъ, прямодушнѣйшихъ женщинъ, какихъ я видывалъ. Минутами мнѣ кажется, что я скорѣе отрѣзалъ бы себѣ руку, чѣмъ огорчилъ миссъ Брэдертонъ отказомъ, но вѣдь эта пьеса была въ теченіе многихъ мѣсяцевъ для меня все равно, что зеница ока; мысль, что ее испортятъ неумѣлымъ обращеніемъ, для меня нестерпима.
   -- Вашъ отказъ обидѣлъ бы миссъ Брэдертонъ?-- задумчиво спросилъ Кендаль.
   -- Да!-- энергически отвѣтилъ Уоллэсъ.-- Думаю, что это оскорбило бы ее ужасно! Дѣло въ томъ, что несмотря на весь ея успѣхъ, она начинаетъ сознавать, что въ Лондонѣ -- двѣ публики; одна -- немногочисленная, прихотливая, относится къ театру серьезно; другая -- нетребовательная, большая публика находитъ въ красотѣ и личномъ обаяніи миссъ Брэдертонъ тѣ единственныя ощущенія, въ которыхъ нуждается. Энтузіастамъ этимъ еще пока не трудно отстаивать себя противъ строгихъ судей, и въ теченіе долгаго времени миссъ Брэдертонъ не знала даже, что говорятъ о ней эти послѣдніе, да и знать не хотѣла, но съ недавняго времени я подмѣчаю, что она догадывается кой о чемъ и болѣе принимаетъ это къ сердцу, чѣмъ прежде. Мнѣ кажется, у нея наболѣла душа; это все усиливается, и если я теперь откажу ей въ пьесѣ, это пошатнетъ вѣру миссъ Брэдертонъ въ ея друзей. Укорять меня она не станетъ, не будетъ и ссориться со мною, только къ сердцу это приметъ. Ради Бога, Кендаль, помогите мнѣ выдумать какую-нибудь правдоподобную басню!
   -- Очень бы радъ это сдѣлать, -- сказалъ Кендаль, ходя взадъ и впередъ. Сѣдые волосы его падали на лобъ.
   Водворилось молчаніе; вслѣдъ затѣмъ Кендаль подошелъ къ своему другу и опустилъ руку на его плечо.
   -- Вы не должны давать ей пьесы, Уоллэсъ, -- сказалъ онъ; -- въ этомъ я вполнѣ убѣжденъ. Вы знаете, какъ я люблю эту дѣвушку. Она какъ разъ такая, какою вы ее изобразили, и даже лучше этого, но искусство -- все же искусство, а сценическая игра -- игра. Я во всякомъ случаѣ отношусь къ такимъ вопросамъ серьезно, да и вы тоже. Мы радуемся за нее, но въ сущности, если хорошенько вдуматься, вѣдь ея популярность можетъ довести человѣка до отчаянія. Иногда мнѣ кажется, что это отброситъ драматическій вкусъ націи на много лѣтъ назадъ. Какъ бы то ни было, для меня ясно, что если человѣкъ обладаетъ прекраснымъ произведеніемъ искусства, какъ, напримѣръ, вы пьесой, у него есть долгъ относительно его и публики. Вы обязаны заботиться о томъ, чтобъ драма была поставлена при наилучшихъ условіяхъ, а всѣ мы знаемъ, что игра миссъ Брэдертонъ, дополненная игрою Гоуса, убьетъ пьесу съ артистической точки зрѣнія.
   -- Совершенно вѣрно, совершенно вѣрно!-- воскликнулъ Уоллэсъ.-- Хотите вы, чтобъ я сказалъ это миссъ Брэдертонъ?
   -- Вамъ надо какъ-нибудь выпутаться! Скажите, будто вы чувствуете, что роль не по ней, что нельзя въ ней развернуться!..
   -- Много это поможетъ! Миссъ Брэдертонъ увѣрена, что роль создана для нея, -- и костюмы, и все прочее также.
   -- Ну, такъ скажите, что вамъ надо еще просмотрѣть пьесу и что для этого требуется время. Это будетъ проволочкой; она услышитъ, можетъ быть, про что нибудь другое, и это выгонитъ вашу драму изъ ея головы.
   -- Противъ этого есть масса доводовъ, -- сказалъ Уоллэсъ; -- врядъ-ли стоитъ перебирать ихъ всѣхъ. Во-первыхъ, миссъ Брэдертонъ мнѣ не повѣритъ, во-вторыхъ, не забудетъ пьесы, чтобы тамъ ни случилось, и затрудненіе отсрочится всего на нѣсколько недѣль. Я совершенно теряюсь передъ всѣмъ этимъ. Я такъ расположенъ къ миссъ Брэдертонъ и такъ боюсь сказать что-нибудь обидное, что не могу хитрить. Вся моя сообразительность покидаетъ меня. Слушайте-ка, Кендаль!
   -- Ну?
   Уоллэсъ мялся и глядѣлъ на своего друга самыми ласковыми глазами.
   -- Какъ вы полагаете, -- началъ онъ, наконецъ, -- можете-ли вы заслужить мою вѣчную благодарность и уладить все вмѣсто меня? Вѣдь вы знаете, что мы собираемся въ воскресенье въ Оксфордъ и доберемся, вѣроятно, до Нюнгэма. Это дастъ случай для прогулокъ и т. д. Не возьметесь-ли вы за дѣло? Въ умственномъ отношеніи миссъ Брэдертонъ относится къ вамъ съ величайшимъ уваженіемъ. Если вы ей скажете, будто роль не годится для нея, будто не въ чемъ тамъ себя показать, еслибъ вы могли навести разговоръ на эту тему и постараться отклонить миссъ Брэдертонъ отъ ея замысла, не показывая и виду, что имѣете отъ меня порученіе, -- я былъ бы вамъ вѣчно благодаренъ! Вы не сдѣлаете изъ этого такой путаницы, какъ я, вы останетесь хладнокровнымъ...
   -- Однако, -- сказалъ Кендаль, смѣясь и раскачиваясь на столѣ противъ Уоллэса, -- очень соблазнительная перспектива! Но если я васъ не выручу, вы поддадитесь, я это знаю. Вы самый мягкосердечный изъ людей, а я не хочу, чтобъ вы поддавались.
   -- Да, я, конечно, поддамся!-- улыбаясь, но рѣшительно подтвердилъ Уоллэсъ.-- Если вамъ этого не хочется, возьмите на себя порученіе. Я уже раньше видѣлъ, какъ вы обдѣлываете трудныя дѣла; вы умудряетесь достигнуть цѣли, не оскорбивъ никого.
   -- Гм!-- промолвилъ Кендаль; -- право, не знаю, лестно это или нѣтъ. (Онъ зашагалъ въ раздумьѣ по комнатѣ взадъ и впередъ). Я не прочь попытаться, -- продолжалъ онъ, -- только, конечно, очень осторожно. Понятно, я не обѣщаю быть грубымъ; кто могъ бы быть грубымъ съ ней! Но найдутся, вѣроятно, способы... Есть время обсудить, какіе изъ нихъ лучшіе. А что, если она все-таки обидится? Что, если она ни съ кѣмъ изъ насъ не станетъ болѣе говорить послѣ слѣдующаго воскресенья?
   -- О, -- сказалъ Уоллэсъ, хмурясь,-- да я лучше бы сразу отказался отъ пьесы, чѣмъ обидѣть миссъ Брэдертонъ! Она такъ умѣетъ расположить человѣка къ себѣ! Я питаю къ ней такія чувства, какъ къ сестрѣ, только она болѣе интересна, потому что тутъ есть прелесть новизны.
   Кендаль улыбнулся.
   -- Ну, до этого я еще не дошелъ съ миссъ Брэдертонъ. По моему, сестры столь же интересны, какъ и всѣ остальныя женщины, и даже болѣе всѣхъ. Но скажите на милость, Уоллэсъ, какъ это вы съумѣли не влюбиться въ нее до сихъ поръ?
   -- О, съ меня довольно и того, что было въ прошломъ году, -- рѣзко сказалъ Уоллэсъ, вставая и отыскивая свое пальто, между тѣмъ какъ лицо его стало мрачно.-- Я не отношусь легко къ подобнымъ вещамъ!
   Кендаль былъ удивленъ, потомъ быстро сообразилъ, въ чемъ дѣло. Вспомнилъ онъ молодую вдову изъ Канады, часто бывавшую у миссисъ Стюартъ годъ тому назадъ, вспомнилъ нѣкоторыя изъ своихъ подозрѣній относительно ея и своего друга, ея отъѣздъ изъ Лондона и продолжительную отлучку Уоллэса. Но онъ не сказалъ ничего, только въ искреннемъ пожатіи руки, съ которымъ онъ проводилъ гостя въ двери, чувствовалась симпатія.
   На порогѣ Уоллэсъ нерѣшительно обернулся.
   -- Итакъ, мы идемъ на рискъ въ слѣдующее воскресенье, -- сказалъ онъ, -- но никакой дальнѣйшей попытки я уже не сдѣлаю. Мнѣ кажется, миссъ Брэдертонъ не изъ такихъ женщинъ, чтобъ затѣвать ссору изъ-за этого?
   -- Конечно, нѣтъ, -- отвѣтилъ Кендаль.-- Не теряйте мужества. Думаю, что это можно уладить. Вы позволяете мнѣ обращаться съ Эльвирой, какъ я хочу?
   -- Боже мой, да!-- сказалъ Уоллэсъ.-- Выпутайте меня изъ бѣды какимъ угодно способомъ, и я во вѣки вѣковъ стану благословлять васъ! Какое я, право, животное! Я даже не спросилъ васъ о вашей работѣ. Подвигается она?
   -- На столько, на сколько можетъ подвинуться въ Лондонѣ какая либо работа въ настоящее время. Въ будущемъ мѣсяцѣ я долженъ увезти ее куда-нибудь въ деревню. Моя работа не любитъ званыхъ обѣдовъ.
   -- Совершенно какъ и я, -- пожимая плечами, проговорилъ Уоллэсъ.
   -- Вздоръ!-- сказалъ Кендаль.-- Вы созданы для нихъ. Прощайте.
   -- Покойной ночи. Это необыкновенно мило съ вашей стороны!..
   -- Что именно? Подождите, пока все кончится!
   Уоллэсъ сбѣжалъ съ лѣстницы и исчезъ. Кендаль медленно вернулся къ себѣ и остановился въ раздумьѣ. Ему казалось, что другъ не вполнѣ цѣнитъ все величіе его самозакланія. "Вѣдь въ сущности, это прескверное дѣло!-- прошепталъ онъ, качая головой надъ собственнымъ безуміемъ,-- Какимъ образомъ обойти такую откровенную, прямодушную, простую дѣвушку, я и самъ не знаю! Но пьесы ей дать нельзя! Это одна изъ немногихъ хорошихъ вещей, написанныхъ для англійской сцены за многіе годы. Она хорошо скомпанована, интрига удачна; есть три-четыре сильныхъ характера, и, въ особенности въ послѣднемъ актѣ, нѣсколько прекрасныхъ діалоговъ въ стилѣ Виктора Гюго. Но, какъ и во всѣхъ произведеніяхъ того времени, есть вычурности, а въ рукахъ Изабеллы Брэдертонъ многія изъ нихъ показались бы просто комичными, и только репутація ея, да обстановка могли бы спасти драму, а это было бы ужъ черезчуръ стыдно. Нѣтъ, нѣтъ, никакъ нельзя допустить, чтобъ разныя, не относящіяся къ дѣлу соображенія взяли верхъ надъ главною сутью. Я искренно расположенъ къ миссъ Брэдертонъ, но я люблю и хорошую работу, и если мнѣ удастся спасти пьесу, я спасу вмѣстѣ съ тѣмъ и артистку отъ чего-то, что каждый, у кого есть глаза, назвалъ бы неудачею".
   Предпріятіе было рискованное. Большинство благоразумно предоставило бы дѣло тѣмъ, до кого оно прямо касалось, но въ характерѣ Кендаля былъ донъ-кихотизмъ, а въ эту пору еще проявлялась кромѣ того беззавѣтная преданность умственнымъ интересамъ; она и рѣшила его образъ дѣйствій. Несмотря на его свѣтскую жизнь, книги и идеи были въ настоящую минуту для него гораздо важнѣе мужчинъ и женщинъ. О жизни онъ судилъ съ точки зрѣнія ученаго и литератора, и въ его глазахъ соображенія, которыя показались бы другимъ отвлеченными и нереальными, принимали громадные размѣры и значеніе. Въ дѣлѣ Уоллэса и миссъ Брэдертонъ онъ видѣлъ какъ бы борьбу между идеальною и личною выгодой, и стоялъ сердцемъ и душою за идеалъ. Когда онъ находился передъ заинтересованнымъ въ этомъ вопросѣ живымъ существомъ, принципы его, какъ мы уже видѣли, нѣсколько пошатывались, такъ какъ скрытое подъ ними я было впечатлительное и пылкое; но когда Кендаль сидѣлъ въ своей собственной комнатѣ, самъ по себѣ, они были сильны и живучи и не допускали никакого компромисса.
   Онъ обдумывалъ этотъ вопросъ во время своего одинокаго обѣда и составлялъ планъ дѣйствій. "Все зависитъ вотъ отъ чего, -- говорилъ онъ самъ себѣ: -- если Уоллэсъ правъ, если мое мнѣніе дѣйствительно что-нибудь значитъ для нея, мнѣ удастся все уладить, не оскорбивъ ее. Очень мило съ ея стороны, что она говоритъ обо мнѣ ласково; въ воскресенье, во время поѣздки въ Surrey, я былъ далеко не любезенъ. Тѣмъ не менѣе я чувствовалъ тогда, что моя откровенность ей нравилась; можно быть почти увѣреннымъ, что она не обидится безъ причины. Какъ эффектна она была, когда рвала цвѣты на кусочки! Все кончено, казалось мнѣ тогда. И вдругъ, улыбка, желаніе все поправить, сгладить неблагопріятное впечатлѣніе, милое выраженіе признательности... Просто восторгъ!
   Въ субботу, во время завтрака, Уоллэсъ забѣжалъ на нѣсколько минутъ, чтобъ сказать, что самъ удалялся отъ миссъ Брэдертонъ въ продолженіе всей недѣли, но что дѣло близится однако къ кризису.
   -- Я только что получилъ отъ нея вотъ эту записку!-- съ отчаяніемъ воскликнулъ онъ, кладя ее передъ Кендалемъ, который, какъ подобаетъ холостяку, ѣлъ урывками за столомъ, заваленнымъ бумагами, имѣя по обѣ стороны по книгѣ.
   -- Можетъ-ли что-нибудь быть милѣе? Если вы не восторжествуете завтра, Кендаль, я подпишу условіе, не пройдетъ и трехъ дней.
   Записка была дѣйствительно прелестная. Миссъ Брэдертонъ просила назначить какое ему угодно время для свиданія съ нею и ея антрепренеромъ. О пьесѣ она выражалась восторженно. "Она должна непремѣнно имѣть громадный успѣхъ,-- писала Изабелла.-- Чувствую, что я недостойна ея, но я сдѣлаю все, что могу. Во многихъ отношеніяхъ мнѣ кажется, будто роль прямо написана для меня. Вы еще ни разу, помнится, не выразили прямого согласія дать мнѣ Эльвиру. Вчера я надѣялась встрѣтить васъ у миссисъ Стюартъ, но была разочарована, только я увѣрена, что вы не скажете: нѣтъ! и вы увидите, какъ благодарна я буду за тѣ шансы, которые откроетъ передо мною ваша пьеса".
   -- Да, все это очень деликатно, -- сказалъ Кендаль.-- Ни словечка о денежныхъ выгодахъ, хотя ей должно же быть извѣстно, что почти каждый авторъ Богъ вѣсть что далъ бы за подобное предложеніе. Что-жъ, увидимъ! Если я не могу, не возбудивъ ея подозрительности, добиться того, чтобъ мысль эта показалась ей менѣе соблазнительной, и если вы не расхрабритесь достаточно, чтобъ отказать миссъ Брэдертонъ, -- тогда, другъ милый, вамъ придется подписать условіе и примириться съ этимъ. Немного времени спустя вы найдете другой предметъ для вдохновенія.
   -- Все это ужасно нескладно!-- вздохнулъ Уоллэсъ, точно съ трудомъ рѣшая затруднительный вопросъ.-- Главный шансъ въ томъ, что, по словамъ Агнесы, миссъ Брэдертонъ очень расположена считать ваше мнѣніе чѣмъ-то въ родѣ критерія. Она уже нѣсколько разъ ссылалась на ваши замѣчанія, какъ на что-то, что ее поразило. Не упоминайте обо мнѣ, понятно; сдѣлайте все такъ безлично, какъ можете...
   -- Если вы дадите мнѣ слишкомъ много инструкцій, -- замѣтилъ Кендаль, съ улыбкою возвращая письмо, -- я только напутаю. Пожалуйста, не волнуйте меня. Не могу обѣщать успѣха; въ случаѣ неудачи вы не должны сердиться на меня.
   -- Сердиться! Конечно, нѣтъ! Кстати, говорила съ вами Агнеса о завтрашнихъ поѣздахъ?
   -- Да; станція Пэддингтонъ, 10 часовъ; а обратный поѣздъ выходитъ изъ Кэльгэма въ 8 часовъ 15 минутъ. Миссисъ Стюартъ сообщила, что мы позавтракаемъ въ Бэлліолѣ, спустимся вслѣдъ затѣмъ до Нюнгэма, гдѣ и оставимъ лодки, которыя будутъ доставлены оттуда обратно.
   -- Да, мы позавтракаемъ у нашего пріятеля Герберта Сарториса; кажется вы его знаете? Онъ уже съ годъ въ Бэлліолѣ "дономъ". Надо надѣяться, что погода будетъ завтра такая же, какъ сегодня.
   Погода оказалась такою, какой только можетъ пожелать сердце человѣка, и компанія, встрѣтившаяся на пэддингтонской платформѣ, имѣла полное основаніе разсчитывать на вторую успѣшную экскурсію. Форбсъ появился аккуратно, сіяя подъ совокупнымъ вліяніемъ солнечныхъ лучей и присутствія миссъ Брэдертонъ; Уоллэсъ превосходно сдѣлалъ всѣ распоряженія, и вскорѣ шесть друзей уже ѣхали по направленію къ Оксфорду, съ тою умѣренною быстротою, которая составляетъ все, чего можетъ достигнуть воскресный скорый поѣздъ. Разговоръ шелъ весело и оживленно. День, проведенный въ Surrey, мелькалъ на заднемъ планѣ въ видѣ пріятнаго воспоминанія, и всѣ были рады снова быть въ тои же компаніи. Кендалю показалось, будто миссъ Брэдертонъ нѣсколько худа и блѣдна, но она не хотѣла этого допустить и изъ своего угла болтала съ Форбсомъ и имъ самимъ съ веселостью и непринужденностью ребенка, которому данъ праздникъ. Наконецъ, "мечтательные шпицы" Оксфорда поднялись надъ зеленою, прорѣзанною рѣкою, равниной, и путешественники были у цѣли. Еще нѣсколько минутъ, и они высаживались у воротъ новаго Бэлліола, гдѣ ожидалъ ихъ Гербертъ Сарторисъ. Это былъ молодой "донъ", занятый изданіемъ, какого-то классика, что и заставляло его работать по окончаніи семестра вблизи библіотекъ. Онъ повелъ посѣтителей въ красивыя комнаты, выходившія на внутренній четвероугольный дворъ Бэлліола, и своими благовоспитанными манерами и взглядами ясно выказывалъ, какъ онъ цѣнитъ ту безгранично счастливую случайность, которая послала ему гостьею Изабеллу Брэдертонъ. Дѣйствительно, въ ту пору было почти такъ же трудно заполучить миссъ Брэдертонъ на какое-нибудь общественное празднество, какъ заручиться присутствіемъ члена королевскаго дома.
   За цѣлыя недѣли впередъ воскресные досуги ея были предметами заговоровъ со стороны тѣхъ представителей лондонскаго общества, которые всего меньше привыкли получать отказы на свои приглашенія. Имѣть прославленную красавицу болѣе часа въ собственныхъ комнатахъ, а потомъ насладиться привиллегіею провести пять или шесть долгихъ часовъ съ ней на рѣкѣ, было такимъ счастьемъ, которое, какъ сознавалъ молодой человѣкъ, сдѣлаетъ изъ него предметъ зависти для всѣхъ его товарищей ниже сорокалѣтняго возраста.
   Компанія вошла въ комнаты, уставленныя полками книгъ, и вдохнула въ двухъ старыхъ прислужниковъ необыкновенную быстроту дѣйствій. Миссъ Брэдертонъ ходила кругомъ, разглядывая семейный оксфордскій обѣденный столъ, стонавшій подъ обиліемъ обычныхъ лѣтнихъ блюдъ, книги, гравюры, залитый солнцемъ, густо заросшій зеленью неправильный четвероугольникъ передъ окнами, и наконецъ со вздохомъ удовольствія опустилась на низкій подоконникъ.
   -- Какъ тихо, покойно здѣсь! Какъ хорошо, должно быть, здѣсь жить! Кажется, точно находишься въ другомъ мірѣ, чѣмъ въ Лондонѣ. Скажите, что это за строеніе? Оно слишкомъ ново; ему слѣдовало бы быть такимъ же старымъ и сѣдымъ, какъ тѣ зданія, которыя мы видѣли по дорогѣ сюда. Что, у васъ всѣ уже разъѣхались? Мнѣ очень хотѣлось бы хоть разъ видѣть, какъ ходятъ здѣсь всѣ эти ученые люди.
   -- Если-бъ было время, я могъ бы показать ихъ вамъ не мало,-- отвѣтилъ молодой Сарторисъ, едва сознавая, однако, что говоритъ, до того заглядѣлся онъ на это чудное, измѣнчивое лицо.-- Вакаціи именно та пора, когда они появляются, точно совы, вылетающія по ночамъ. Видите-ли, миссъ Брэдертонъ, мы ихъ держимъ здѣсь не въ большомъ числѣ; во время учебнаго года они мѣшаютъ намъ; за то въ вакаціи имѣютъ въ полномъ распоряженіи колледжи, паркъ и библіотеку, и тогда можно изучать ихъ привычки, очки и зонтики при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ.
   -- Да, да, -- нѣсколько презрительно отозвалась миссъ Брэдертонъ,-- люди вѣчно подшучиваютъ надъ тѣмъ, чѣмъ гордятся. Я же хочу вѣрить, что всѣ вы здѣсь ученые, что всѣ работаете до смерти, и что Оксфордъ просто совершенство!
   -- Слышали вы, что сказала миссъ Брэдертонъ, миссисъ Стюартъ?-- спросилъ Форбсъ, когда они сидѣли за завтракомъ.-- Она уже возвѣстила, что Оксфордъ -- совершенство. Не могу сказать, чтобъ это мнѣ вполнѣ нравилось; слишкомъ много пылу, чтобъ быть прочнымъ!
   -- Развѣ я такое непостоянное существо? -- улыбаясь обратилась къ нему миссъ Брэдертонъ.-- Развѣ вы уже замѣчали, что мои восторги охлаждались?
   -- Вы также постоянны, какъ и добры, -- съ поклономъ отвѣтилъ Форбсъ.-- Я -- все равно, что ребенокъ, вздыхающій, когда его удовольствіе приближается къ высшей точкѣ, потому что онъ боится, что потомъ уже не будетъ ничего столь же хорошаго.
   -- Ничего столь же хорошаго?-- промолвила она, -- а я еще всего только прокатилась немного по улицамъ. Мистеръ Уоллэсъ, неужели же вы и миссисъ Стюартъ въ самомъ дѣлѣ запретите мнѣ что-либо осмотрѣть?
   -- Еще бы!-- энергически воскликнулъ Уоллэсъ.-- Это одинъ изъ основныхъ законовъ нашего общества. Хартія наша стала бы мертвою буквою, если-бъ мы позволили вамъ заглянуть хоть въ одну изъ коллегій, когда мы придемъ къ рѣкѣ.
   -- Единственное искусство, которое вамъ разрѣшается изучать сегодня, дорогая Изабелла, -- сказала миссъ Стюартъ, -- это искусство вести бесѣду.
   -- И это весьма утомительное занятіе,-- замѣтилъ Форбсъ;-- обозрѣніе достопримѣчательностей ничто въ сравненіи. Но, миссъ Брэдертонъ, Кендаль и я вознаградимъ васъ за это. По дорогѣ въ Оксфордъ мы предложимъ вамъ иллюстрированную исторію Оксфорда. Я берусь за рисунки, а онъ возьмется за типографское дѣло. Ахъ, что за славное время переживалъ я здѣсь!-- продолжалъ Форбсъ.-- Мнѣ жилось гораздо лучше, чѣмъ ему! (тутъ онъ кивнулъ въ сторону Кендаля, который прислушивался). Онъ слишкомъ хорошо велъ себя, для того, чтобъ наслаждаться! Бѣдняжка! ему достались всѣ достопочтенныя вещи, всѣ первые разряды и первыя награды! Что-же касается меня, то во время лекціи я наполнялъ свои записныя книги рисунками, а остальную часть дня веселился. Къ тому-же, видите-ли, я былъ здѣсь на двадцать лѣтъ раньше его, и міръ далеко не былъ тогда такъ добродѣтеленъ, какъ теперь!
   Кендаль хотѣлъ прервать его, какъ вдругъ Форбсъ, находившійся въ одномъ изъ своихъ самыхъ дурачливыхъ настроеній, повернулся на стулѣ, чтобъ посмотрѣть на фигуру, проходившую дворомъ передъ окошкомъ.
   -- Слушайте, Сарторисъ, не Кэмденъ-ли это идетъ, знаете, тотъ туторъ, что былъ изгнанъ изъ "Магдалены" года два тому назадъ за свою атеистическую книгу и котораго вы приняли къ себѣ, какъ принимаете, впрочемъ, всѣхъ пропащихъ людей? Ну, я такъ и зналъ!
   
   By the pricking of my thumbs
   Somethinh wicked this way comes! *)
   *) По колотью въ моихъ пальцахъ чувствую, что приближается что-то нечестивое.
   
   Это не мои стихи, дорогая миссъ Брэдертонъ. Они принадлежали сначала Шекспиру, а потомъ Чарльсу Лэмбу. Но всмотритесь хорошенько въ Кэмдена, это еретикъ, настоящій, неподдѣльный еретикъ! Двадцать лѣтъ тому назадъ онъ представлялъ-бы потрясающее зрѣлище, но теперь оно стало такимъ зауряднымъ, что насъ интересуютъ уже не жертвы, а гонители.
   -- Не знаю, вѣрно-ли это,-- сказалъ молодой Сарторисъ.-- Мы, либералы, вовсе не такіе пѣтухи, какими были нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Дѣло въ томъ, что намъ не съ чѣмъ бороться. Пока у насъ было два-три хорошихъ предмета для неудовольствія, мы могли сплачивать партію и скликать молодежь. Мы были Израилемъ, выступавшимъ въ бой противъ филистимлянъ, державшихъ насъ въ своихъ когтяхъ. Но теперь это измѣнилось; мы во всемъ дѣйствуемъ по своему; неудовольствіе и крики стали достояніемъ церковной партіи. Мы въ свою очередь сдѣлались угнетателями и филистимлянами, и, подростая, молодые люди естественно переходятъ въ оппозицію.
   -- И отлично дѣлаютъ!-- сказалъ Форбсъ.-- Только это и мѣшаетъ Оксфорду стать такимъ-же скучнымъ, какъ все на свѣтѣ. Вся картинность, если можно такъ выразиться, изгнана изъ борьбы двухъ силъ. Сила церкви дала вамъ ваши зданія, всю эту красоту; между тѣмъ какъ вы, либералы, познающіе массу вещей, отъ которыхъ вы вовсе не будете счастливѣе, вы, вѣроятно, дѣлаете жизнь возможною здѣсь для простыхъ смертныхъ, не желающихъ, чтобъ ихъ тревожили. Тѣмъ не менѣе, весьма хорошо, что противная сторона сильна и можетъ держать васъ въ стрункѣ.
   Разговоръ шелъ живо; Форбсъ направлялъ его то въ ту, то въ другую сторону, между тѣмъ какъ Кендаль вскорѣ отвернулся и заговорилъ вполголоса съ миссисъ Стюартъ, сидѣвшей около него на противоположномъ отъ миссъ Брэдертонъ углу.
   -- Эдуардъ разсказалъ вамъ про мою выходку?-- начала миссисъ Стюартъ.-- Да, я страшно оплошала; право, не знаю, чѣмъ это кончится. Миссъ Брэдертонъ до того увлеклась этой мыслью, а Эдуардъ такъ измученъ... Не могу себѣ представить, зачѣмъ я ей это сказала! Дѣло въ томъ, что мы часто видались въ послѣднее время, и слово вырвалось у меня невольно.
   -- Это очень естественно, -- отвѣтилъ Кендаль, съ удовольствіемъ замѣчая по тому, какъ миссисъ Стюартъ коснулась вопроса, что она ничего не знаетъ объ его участіи въ дѣлѣ. Его стѣснила-бы мысль о лишнемъ наблюдателѣ.-- Мало-ли что можетъ еще случиться, -- продолжалъ онъ, -- есть тысячи способовъ выпутаться изъ бѣды, если только поищешь ихъ.
   Миссисъ Стюартъ покачала головой.
   -- Изабелла такъ изумительно настойчива въ этомъ случаѣ. Она забрала себѣ въ голову, что эта пьеса4 годится для нея больше, чѣмъ всѣ, въ которыхъ она играла до сихъ поръ. Не находите-ли вы, что у нея усталый видъ? Я очень сблизилась съ ней въ послѣднія недѣли и, какъ это ни покажется вамъ странно, начинаю тревожиться на ея счетъ. Конечно, успѣхъ ея громадный, только мнѣ думается, что сценическая сторона его не совсѣмъ такъ велика, какъ сначала.
   -- Ни то-же это слышалъ, -- отвѣтилъ Кендаль.-- Театръ такъ-же полонъ, но настроеніе публики понизилось.
   -- Да,-- сказала миссисъ Стюартъ.-- А кромѣ того, у миссъ Брэдертонъ есть еще престранная маленькая сестра; вы ее не видали, но она играетъ очень важную роль въ семьѣ. Мнѣ кажется, что она въ сущности очень гордится Изабеллою и любитъ ее, но вмѣстѣ съ тѣмъ и завидуетъ; вотъ она и мститъ сестрѣ за ея красоту и извѣстность, собирая всѣ непріязненные отзывы объ ея игрѣ, и колетъ ее этимъ, точно булавками. Сначала Изабелла была такъ увѣрена въ себѣ и публикѣ, что не обращала на это внимянія; ей казалось, что каждая актриса должна ожидать чего-нибудь подобнаго. Но теперь все измѣнилось. Она уже не такъ крѣпка здоровьемъ, какъ была, пріѣхавъ сюда, и, по моему, не такъ счастлива; поэтому критическіе отзывы дѣйствуютъ на нее сильнѣе. "Бѣлая дама" надоѣла ей до смерти; она жаждетъ перемѣнены и полагаетъ, мнѣ кажется, что пьеса Эдуарда какъ разъ то, что ей надо, чтобъ упрочить ея власть надъ публикой.
   -- Никогда не было такого самообольщенія, -- сказалъ Кендаль; -- за эту роль она всего меньше должна браться. Если она сама не внесетъ этого въ пьесу, въ ней въ сущности нѣтъ возможности позировать, принимать тѣ граціозныя положенія, которыя такъ удаются миссъ Брэдертонъ. Это длинная, трагическая роль, страшное напряженіе силъ, и нужно самое высокое искусство, чтобъ придать ей разнообразіе и прелесть.
   -- Знаю, знаю!-- вздохнула миссисъ Стюартъ.-- Но что-же теперь дѣлать?
   Кендаль пожалъ плечами и улыбнулся, чувствуя такую-же безнадежность, какъ и она. Блѣдность красиваго лица, которое онъ видѣлъ противъ себя, возбудила въ немъ большое сочувствіе, и онъ начиналъ находить, что неприкосновенность пьесы Уоллэса въ сущности вовсе не такое отчаянно-важное дѣло. Тѣмъ не менѣе, слово дано, и надо сдержать его. "Только я лучше провалюсь на мѣстѣ, чѣмъ хоть отдаленнѣйшимъ образомъ огорчу ее! Пусть Уоллэсъ самъ сдѣлаетъ это, если ему угодно".
   Было условлено, что миссъ Брэдертонъ разрѣшается два нарушенія закона противъ осмотра достопримѣчательностей, и только два, именно обходъ внутренняго двора четвероугольника и катанье по High street. Сарторисъ, бывшій экзаменаторомъ во время лѣтняго учебнаго семестра, такъ вошелъ въ милость у смотрителя, что его отрядили выманивать у этого должностного лица ключи желѣзныхъ воротъ, преграждавшихъ въ воскресные дни оксфордской публикѣ доступъ въ мирные предѣлы Бодлеевской библіотеки. Старый смотритель находился въ вяломъ вакаціонномъ настроеніи, и посланный вернулся съ ключемъ въ рукѣ. Миссисъ Стюартъ и Форбсъ обязались руководить миссъ Брэдертонъ, между тѣмъ какъ остальные двинулись, чтобъ приготовить лодки. Былъ жаркій іюньскій день, и сѣдыя зданія съ своей прохладной тѣнью изящно отдѣлялись отъ блѣдно-голубого неба, испещреннаго бѣлыми облаками. Два путеводителя провели миссъ Брэдертонъ по карре школьныхъ строеній, которыя, только что заново отдѣланныя, возносились вверхъ, напоминая хрупкое, бѣлое произведеніе кондиторскаго искусства былыхъ временъ. Окна такъ легко вставлены въ каменныя стѣны и такъ близки отъ ихъ края, что обширное зданіе имѣетъ какой-то эфемерный видъ, точно оно изъ картона и малѣйшее прикосновеніе въ состояніи его испортить.
   -- Доктринеры считаютъ это погрѣшностью, -- съ негодованіемъ сказалъ Форбсъ, указывая своей спутницѣ на эту особенность. Я желалъ-бы, чтобы они построили теперь что-либо столь же фантастическое и прелестное.
   Они съ завистью посмотрѣли на закрытыя двери библіотеки, прочли латинскія надписи, свѣже начертанныя въ разныхъ мѣстахъ четвероугольника, а потомъ Форбсъ вывелъ ихъ на ступени противъ "Редклифа" и св. Маріи и далъ имъ немного оглядѣться.
   -- Какъ странно, что есть на свѣтѣ такія красивыя и цѣльныя вещи, какъ все это!-- замѣтила миссъ Брэдертонъ.-- Я не ожидала, что это будетъ и въ половину такъ хорошо. Не смѣйтесь, мистеръ Форбсъ; вѣдь я не видала тѣхъ прекрасныхъ вещей, которыя видывали всѣ вы. Дайте же мнѣ восторгаться.
   -- Чтобъ я смѣялся надъ вами!-- воскликнулъ Форбсъ, стоявшій сзади нея въ тѣни арки. Прекрасное, изборожденное морщинами лицо его, сіявшее удовольствіемъ, было обращено въ сторону дѣвушки.-- Вѣдь Оксфордъ часть моей плоти и крови, если можно такъ выразиться. Каждый камень его для меня святыня. Поэзія живетъ здѣсь, если она и отлетѣла изъ остального міра. Нѣтъ, нѣтъ! говорите, что вамъ угодно! ничто не можетъ быть слишкомъ сильно для меня.
   Миссисъ Стюартъ все время сохраняла полное хладнокровіе, восторгалась тамъ, гдѣ слѣдовало, и дѣлала это очень мило, ни минуты не забывая, что экипажъ дожидается и что миссъ Брэдертонъ не должна утомляться. Она заботилась о своихъ двухъ спутникахъ, благополучно довела ихъ до коляски, прокатила внизъ по High street, рѣшительно отказавшись остановиться около "Магдалены", и наконецъ торжественно и къ назначенному сроку предоставила ихъ къ воротамъ Christchurch'а. Они вошли въ соборъ, гдѣ царила тишина, любовались его неправильною, оригинальною красотой, неожиданными поворотами и уголками, придававшими ему, не смотря на всю прочность и солцдность норманской конструкціи, прихотливо-фантастическій видъ. Когда они двинулись въ путь, Форбсъ задержалъ ихъ въ сѣверномъ придѣлѣ, передъ окномъ работы какого-то фламандскаго художника пятнадцатаго столѣтія, который, казалось, воплотилъ въ немъ все свое знаніе и всѣ свои мечты. Впереди сидѣлъ Іона подъ золотистою тыквою, или, вѣрнѣе, сердитый фламандскій крестьянинъ, между тѣмъ, какъ на заднемъ планѣ зубчатыя крыши фламандскаго города поднимались одна надъ другою. Это былъ, вѣроятно, родной городъ самого художника; какая-нибудь изъ этихъ тщательно нарисованныхъ остроконечныхъ крышъ охраняла его собственныя лары. Но холмъ, на которомъ стоялъ городъ, извилистый задній фонъ и багровое море были не горами и моремъ Бельгіи, а какой-то страны, видѣнной въ сновидѣніяхъ, быть можетъ Италіи, этого рая средневѣковыхъ художниковъ.
   -- Счастливецъ!-- сказалъ Форбсъ, обернувшись къ миссъ Брэдертонъ,-- посмотрите четыре вѣка тому назадъ соединилъ онъ въ этой картинѣ все, что было ему извѣстно, и о чемъ онъ мечталъ! И вотъ оно тутъ до нынѣшнаго дня, и дальше того, что выразилось въ этомъ окнѣ, не пойдешь. Вѣдь вся наша работа, если дѣлать ее честно, не что иное, какъ соединеніе того, что мы знаемъ, съ нашими грезами.
   Миссъ Брэдертонъ съ любопытствомъ поглядѣла на него, точно она впервые связала его личность съ его славою и картинами, точно теперь только художникъ, таившійся въ немъ, сдѣлался для нея больше, чѣмъ пустымъ звукомъ. Она прислушивалась сочувственно и пристально глядѣла на окно, точно стараясь выслѣдить въ немъ все, что сказалъ Форбсъ. Миссисъ Стюартъ, замѣтила, что въ ней теперь часто проявлялось какое-то смущеніе, совершенно чуждое ей по ея пріѣздѣ въ Лондонъ. Эмфазъ, поражавшій Кендаля въ ней раньше, сказывался теперь рѣже. Иногда миссисъ Стюартъ казалось, будто она напоминаетъ человѣка съ наполовину завязанными глазами, старающагося найти путь по незнакомой дорогѣ.
   Они вышли въ прохладные, темные корридоры, побывали въ новыхъ строеніяхъ и вскорѣ очутились въ широкой аллеѣ, гдѣ подъ ними склонялись деревья временъ англійской республики; впереди разстилалась ослѣпительная іюньская зелень луговъ, рѣка сверкала вдали, и голубое, испещренное облачками небо склонялось надъ всѣмъ аркою.
   Мужчины ждали ихъ, облеченные въ рѣчные костюмы, и двѣ лодки были на-готовѣ. Кучка праздношатающихся и зѣвакъ наблюдала за отчаливаньемъ; по воскресеньямъ рѣка пустынна, и одна только компанія миссъ Брэдертонъ собиралась отплыть по голубой поверхности. Лодки двинулись; Кендаль, Стюартъ и Форбсъ находились въ одной изъ нихъ, остальные въ другой. Изабелла спустила съ плечъ накидку, всегда бывшую при ней и въ которую она куталась въ соборѣ; и теперь накидка лежала вокругъ нея зелеными, окаймленными мѣхомъ складками, выдѣляя бѣлое платье, красивые контуры плечъ и стройный, закругленный станъ. Когда Кендаль взялся за весло, устроивъ сначала все, какъ можно удобнѣе для миссъ Брэдертонъ, онъ спросилъ ее, оправдалъ-ли Оксфордъ ея надежды.
   -- Онъ въ тысячу разъ лучше того, что я ожидала!-- горячо отвѣтила она.
   -- У васъ рѣдкій даръ наслажденія. Можно было-бы ожидать, что пребываніе въ Лондонѣ нѣсколько притупитъ его.
   -- Не думаю, чтобъ что-либо могло это сдѣлать. Меня всегда поднимали на смѣхъ за это, когда я была маленькая. Я всѣмъ наслаждаюсь.
   -- Даже такимъ днемъ, какъ вчера? Какъ можете вы играть "Бѣлую даму" два раза въ день? Вѣдь этого достаточно, чтобъ васъ изнурить.
   -- О, да всѣ это дѣлаютъ! Я была обязана дать когда-нибудь утренній спектакль для товарищей по профессіи, и вчерашній день былъ уже давно назначенъ. Я играла всего три раза по утрамъ, и не дамъ больше ни одной matinée до окончанія срока.
   -- Пріятно слышать это, замѣтилъ Кендаль.-- Не надоѣла вамъ еще "Бѣлая дама"?
   -- Да,-- горячо отвѣтила она,-- страшно надоѣла! Но, слышали-ли вы, что я имѣю въ виду для осени?-- продолжала она, выгнувшись впередъ со сложенными на колѣняхъ руками, такъ что одинъ только Кендаль могъ слышать ее. Теперь еще не время говорить объ этомъ; я не имѣю права этого оглашать. Но мнѣ хотѣлось-бы разсказать вамъ все, когда мы пріѣдемъ въ Нюнгэмъ, если представится случай.
   -- Мы его подстроимъ, -- сказалъ Кендаль, и сердце его сжалось. Миссъ Брэдертонъ кивнула и съ улыбкою откинулась назадъ.
   Они плыли подъ палящимъ солнцемъ, мимо Иффлейскаго шлюза и подъ зеленымъ холмомъ, на вершинѣ котораго красуется деревенька того же имени съ норманской церковью. Сѣно было скошено и воздухъ пропитанъ его ароматомъ. Дѣти въ чистыхъ воскресныхъ нарядахъ бѣжали по тропинкѣ, гдѣ тянутъ бичеву, чтобъ поглядѣть на пловцовъ; изъ глубины рѣки имъ улыбалось отражавшееся въ водѣ небо; дико растущіе кусты розъ склонялись надъ нею, а мѣстами, точно сторожевые столбы, возносились вверхъ одинокіе тополи. Вскорѣ зной заставилъ умолкнуть разговоръ. Изрѣдка Форбсъ комментировалъ движущійся ландшафтъ, обнаруживая большую тонкость и правдивость художественнаго чутья, или же смѣтилъ всѣхъ разсказами о грѣшномъ Оксфордѣ его студенческой поры. Вслѣдъ затѣмъ водворялось продолжительное молчаніе и, за исключеніемъ гребцовъ, міръ казался всѣмъ заснувшимъ, а правильные взмахи веселъ напоминали біеніе пульса во время разгоряченной дремоты.
   Пять часовъ уже пробило, когда они причалили въ тѣни Нюнгэмской рощи. Нѣсколько дальше луга казались массою золотистаго свѣта, но здѣсь густая и зеленоватая тѣнь ложилась на воду, черезъ которую былъ перекинутъ незатѣйливый мостъ; изрѣдка мелькали бѣлые, статные лебеди. Раскидистыя, круто поднимавшіяся вверхъ деревья замыкали лѣвый берегъ рѣки; кусты, трава и дикіе цвѣты казались здѣсь пышнѣе, чѣмъ гдѣ-либо.
   -- Еще слишкомъ рано для чая, -- послышался съ откоса ясный голосокъ миссисъ Стюартъ, -- или, по крайней мѣрѣ, если мы напьемся теперь, останется очень длинный промежутокъ до отхода поѣзда. Не лучше ли сначала погулять?
   Дождавшись всеобщаго согласія, Изабелла и Кендаль тотчасъ же ушли впередъ. "Мнѣ очень хотѣлось бы поговорить съ вами", -- шепнула она ему, когда онъ высаживалъ ее изъ лодки. И вотъ они двинулись въ путь, и Кендаль чувствовалъ, что критическая минута настала.
   -- Мнѣ только хотѣлось сообщить вамъ, -- начала она, когда они остановились въ лѣсу, нѣсколько задыхаясь послѣ крутого подъема, -- что у меня имѣется въ виду для октября пьеса, въ которой вы особенно заинтересованы; по крайней мѣрѣ, мистеръ Уоллэсъ говорилъ мнѣ, что вы прослушали ее до конца и давали ему совѣты, пока онъ писалъ. Я такъ хотѣла бы знать ваше мнѣніе о ней. Мнѣ всегда кажется, точно вы больше думали о сценѣ и чаще бывали въ театрѣ, чѣмъ кто-либо изъ моихъ знакомыхъ, и я очень дорожу вашимъ сужденіемъ. Скажите же мнѣ, пожайлуста, какъ вы находите Эльвиру?
   -- Въ ней много очень хорошаго,-- спокойно отвѣтилъ Кендаль, взявъ у нея изъ рукъ накидку.-- Оригинальный набросокъ, какимъ его оставилъ итальянскій авторъ, хорошъ; а Уоллэсъ еще въ значительной степени усовершенствовалъ его. Только...
   -- Не правда-ли, пьеса очень драматична!-- воскликнула миссъ Брэдертонъ, прерывая его.-- Въ ней много сильныхъ ситуацій, а самый сюжетъ, хотя онъ и могъ бы показаться нѣсколько несимпатичнымъ, еслибъ кто-нибудь его разсказалъ, обработанъ благородно и съ трагизмомъ. Меня рѣдко что-нибудь такъ потрясало. Я безпрерывно ловлю себя на томъ, что составляю планъ сценъ, обдумываю ихъ то съ той, то съ другой стороны...
   -- Очень хорошо и мило, что вы желаете слышать мое мнѣніе, -- горячо началъ Кендаль.-- Вы въ самомъ дѣлѣ хотите, чтобъ я высказался откровенно?
   -- Конечно!-- живо отвѣтила она, -- конечно! Мнѣ кажется, что нѣсколько подробностей можно бы измѣнить. Я попрошу объ этомъ мистера Уоллэса. Интересно знать, какія измѣненія вамъ представлялись!
   -- Не о перемѣнахъ думалъ я, -- сказалъ Кендаль, не смѣя глядѣть на нее. Она шла рядомъ съ нимъ; бѣлое платье ея шуршало по покрытой мохомъ тропинкѣ; большая шляпа соскользнула назадъ, обнаруживъ ярко пылавшія щеки и шею, достойную королевы.-- Я думалъ о самой пьесѣ,-- продолжалъ онъ, -- о томъ, на сколько роль пригодна для васъ,
   -- О, относительно этого у меня нѣтъ сомнѣній!-- отвѣтила она. быстро взглянувъ на него.-- Я всегда сразу чувствую, когда роль по мнѣ, а въ эту я влюбилась тотчасъ-же. Она полна трагизма и страсти, подобно "Бѣлой дамѣ", -- но страсть въ ней совершенно иного рода! Мнѣ уже надоѣли крики и декларація. Эльвира дастъ мнѣ случай показать, что я могу сдѣлать изъ патетической и нѣжной роли. Мнѣ было такъ трудно выбрать что-нибудь для начала октябрьскаго сезона; эта пьеса кажется мнѣ какъ-разъ тѣмъ, что нужно. Я всегда больше нравлюсь въ поэтическихъ и романтическихъ роляхъ, а Эльвира вещь новая, и постановка можетъ быть оригинальной.
   -- Однако у меня есть сомнѣнія, -- сказалъ Кендаль.-- Роль Эльвиры, по моему, нѣсколько однообразна. Не лучше-ли бы вамъ выступить въ чемъ-нибудь иномъ, болѣе выпукломъ, въ чемъ-нибудь, что дастъ вашей живости, такъ выгодно проявляющейся въ "Бѣлой дамѣ", больше простора?
   Она слегка нахмурилась и покачала головою.
   -- Это совсѣмъ не мой жанръ, -- отвѣтила она.-- Я могу, конечно, исполнить комическую роль; каждый актеръ долженъ быть въ состояніи сдѣлать это, но мнѣ въ ней неловко, она не доставляетъ мнѣ удовольствія.
   -- Я не имѣлъ, конечно, въ виду чисто комической роли, но что-нибудь не сплошь трагическое. Почти всѣ новѣйшія трагедіи полны примиряющихъ оттѣнковъ, между тѣмъ какъ въ Эльвирѣ все черезчуръ однотонно. Большаго напряженія силъ я не могу себѣ представить. А потомъ, вспомните свою труппу. Откровенно говоря, не могу вообразить роли менѣе пригодной для Гоуса, чѣмъ роль Мація, а его замѣшательство отразится на васъ.
   -- Я въ правѣ выбрать кого хочу!-- сухо сказала она.-- Ничто не связываетъ меня съ Гоусомъ!
   -- Къ тому-же, -- осторожно продолжалъ Кендаль, переходя понемногу на другую почву,-- я сказалъ-бы (только, конечно, вамъ это лучше знать), что предлагать британской публикѣ такую серьезную пьесу, да еще тотчасъ-же послѣ "Бѣлой дамы", нѣсколько рискованно. Англійскіе театралы недружелюбно относятся, по моему мнѣнію, къ среднимъ вѣкамъ; короли, рыцари, люди знатные и пятнадцатое столѣтіе, по всему вѣроятію, надоѣдятъ имъ. Я не хочу сказать, чтобъ съ точки зрѣнія популярности пьеса оказалась неуспѣшной. Вы такъ завладѣли публикой, что можете провести на сценѣ, что вамъ угодно, но я склоненъ думать, что въ Эльвирѣ вы должны будете бороться противъ вѣтра и теченія и, какъ я уже говорилъ раньше, это изнуритъ васъ.
   -- Публика не протестуетъ однако противъ М-me Дефорэ въ пьесахъ Виктора Гюго, -- быстро, даже рѣзко отвѣтила миссъ Брэдертонъ.-- На сколько я знаю, она выступаетъ именно въ подобныхъ романтическихъ роляхъ, и на нихъ основывается ея громадная репутація.
   Кендаль колебался.
   -- У французовъ установилась долголѣтняя традиція для этихъ пьесъ,-- промолвилъ онъ наконецъ.-- Вѣдь Расинъ былъ собственно предвѣстникомъ Гюго.
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- воскликнула она съ внезапной горечью и въ голосѣ ея произошла перемѣна, его поразившая, -- это вовсе не то. Дѣло въ томъ, что я -- я, а М-me Дефорэ -- М-me Дефорэ. О, я отлично это вижу! Я чувствую, что вы противитесь моему плану. А мистеръ Уоллесъ... въ его обращеніи-со мной было что-то, что сбивало меня съ толку. Ни разу не сказалъ онъ формально: да! на мое предложеніе. Я очень хорошо понимаю, что это значитъ. Вы думаете, что своимъ исполненіемъ я поврежу пьесѣ, что она для меня слишкомъ хороша!..
   Кендалю казалось, точно его поразилъ громъ; мрачная страстность ея тона подѣйствовала на него невыразимо.
   -- Миссъ Брэдертонъ!-- воскликнулъ онъ.
   -- Да, да!-- почти злобно произнесла она, остановившись на тропинкѣ. Это именно такъ; я поняла это съ вашего перваго слова. Какая-же сила во мнѣ, если не трагическая? Если такая роль, какъ Эльвира, не по мнѣ, что-же для меня годится? Это и было, конечно, у васъ въ мысляхъ. Разъ я не могу съиграть Эльвиры, я не годна ни на что; даже хуже этого -- я просто обманщица, притворщица!..
   Она присѣла на возвышенный край откоса, потому что вся дрожала, и стиснула трепетныя руки на колѣняхъ. Кендаль совершенно обезумѣлъ отъ горя. Какъ это онъ такъ запутался и сдѣлалъ такую бѣду. Это было до того неожиданно, невѣроятно!
   -- Вѣрьте мнѣ, что я и въ мысляхъ не имѣлъ ничего оскорбительнаго для васъ; даже во снѣ мнѣ это не снилось! Вы пожелали узнать мое настоящее мнѣніе, и критика моя относилась гораздо больше къ пьесѣ, чѣмъ къ вамъ. Не обращайте на мои слова никакого вниманія, если вы сами увѣрены въ успѣхѣ. Вамъ гораздо лучше знать, чѣмъ мнѣ, что для васъ годится. А что касается Уоллэса, да онъ будетъ счастливъ отдать вамъ пьесу, чтобъ вы сдѣлали изъ нея, что вамъ угодно!
   Кендалю казалось, что онъ готовъ, Богъ знаетъ, что наговорить, лишь-бы ее утѣшить. Ему было такъ жалко, такъ нестерпимо видѣть, какъ дрожали ея губки.
   -- Да, -- сказала она, взглянувъ на него, и грустная улыбка промелькнула по ея лицу, -- я знаю, что вы не желали меня оскорбить, но ваша мысль была ясна; я сразу поняла ее. Еслибъ я не была глупа, я могла-бы подмѣтить ее и въ обращеніи мистера Уоллэса, да я и подмѣтила! Это какъ разъ то, что начинаютъ поговаривать всѣ, чье мнѣніе имѣетъ какую-нибудь цѣну. Игра моя стала для меня въ послѣднее время кошмаромъ. Мнѣ кажется, что она была громадной ошибкой.
   Никогда еще не ненавидѣлъ до такой степени Кендаль ту условность, которая управляетъ отношеніями между мужчинами и женщинами. Еслибъ онъ могъ просто выразить то, что чувствовалъ, онъ опустился-бы на колѣни рядомъ съ дѣвушкой, взялъ ея дрожавшія ручки и утѣшилъ-бы ее, какъ можетъ утѣшать только женщина. Но теперь онъ стоялъ передъ ней неповоротливо и неловко, а между тѣмъ ему казалось, точно весь міръ воплотился въ немъ и въ ней, и точно веселая компанія, только что плывшая по рѣкѣ, и оживленныя, дружескія сношенія, существовавшія между ними часъ тому назадъ, отдѣлены отъ настоящей минуты непроходимою бездною. А что всего хуже, въ его рѣчахъ была какая-то странная извращенность, точно злой рокъ вынуждалъ его высказывать его настоящую точку зрѣнія, все равно желалъ онъ этого или нѣтъ.
   -- Вы не должны такъ говорить, -- началъ онъ на столько спокойно, какъ могъ. -- Вы обзорожили англійскую публику, какъ никто давно не дѣлалъ. Неужели это не великій результатъ? И если я, человѣкъ очень разборчивый, придирчивый и черезчуръ требовательный въ разныхъ отношеніяхъ, склоненъ думать, что при вашей кратковременной сценической опытности какая-нибудь роль слишкомъ трудна для полнаго успѣха, что-же это значитъ? Вѣдь могу-же я ошибаться! Не обращайте на мое мнѣніе никакого вниманія, забудьте его, и позвольте мнѣ помочь вамъ обсудить пьесу!
   Миссъ Брэдертонъ покачала головою и горько улыбнулась.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, никогда мнѣ этого не забыть. Ваше обращеніе со мною дало мнѣ понять яснѣе, чѣмъ я могла вынести, то, что я уже давно подозрѣвала,-- именно презрѣніе, которое такіе люди, какъ вы и мистеръ Уоллэсъ, испытываете ко мнѣ.
   -- Презрѣніе!-- воскликнулъ Кендаль внѣ себя, чувствуя словно всѣ критическія замѣчанія, которыя онъ позволилъ себѣ на ея счетъ, обрушивались теперь тяжелою массою на его собственную голову.-- Никогда не ощущалъ я ничего, кромѣ самаго пылкаго восторга передъ вашимъ мужествомъ, трудолюбіемъ, женственной добротой и кротостью!
   -- Да, -- сказала она, вставая и безсознательно протягивая руку за накидкой, которую надѣла на себя, точно въ лѣсу стало вдругъ холодно,-- восторгъ передъ женщиной, презрѣніе къ артисткѣ! Вотъ вся правда. Неужели въ ней все мое будущее! Неужели во мнѣ нѣтъ ничего, кромѣ красоты, о которой такъ много говорятъ, и которую я иногда ненавижу!
   Она откинула волосы со лба рѣзкимъ, драматическимъ жестомъ. Казалось, точно ея я пробуждалось и возставало противъ произнесеннаго надъ ней приговора, точно какая-то скрытая, едва сознанная ею самой сила билась противъ сдерживавшихъ ее преградъ. Въ безпомощномъ молчаніи слѣдилъ за ней Кендаль.
   -- Скажите мнѣ,-- заговорила она, устремивъ на него свои глубокіе, каріе глаза,-- вы обязаны это сдѣлать... вы такъ меня огорчили!.. Знаю, знаю, вы этоге не хотѣли сдѣлать! Только скажите отъ глубины сердца, (конечно, если вы достаточно интересуетесь мною для этого), чего мнѣ недостаетъ? Что грозитъ мнѣ, повидимому, неудачей, какъ артисткѣ? Работаю я цѣлый день; ни на минуту не выходитъ у меня работа изъ головы, даже ночью преслѣдуетъ. Но чѣмъ больше я бьюсь съ ней, тѣмъ менѣе удачной она кажется даже мнѣ самой!
   Тяжело было выносить ея взоръ; въ немъ было отчаяніе, смѣшанное съ надеждой. Говорилъ этотъ взоръ, что съ своей обычной порывистостью миссъ Брэдертонъ сдѣлала изъ Кендаля что-то въ родѣ оракула, который одинъ только могъ помочь ей въ ея затрудненіи. Передъ этимъ взглядомъ исчезла изъ его обращенія вся условность и онъ высказалъ простую, неприкрашенную истину.
   -- Вы желаете знать, чего вамъ недостаетъ?-- медленно началъ онъ, точно слова вырывались у него съ трудомъ.-- Знанія) Лондонъ уже многому научилъ васъ, и вотъ почему вы недовольны своей игрой, а вѣдь это -- начало всякаго успѣха. Недостаетъ вамъ положительнаго знанія, что почерпается изъ книгъ и чему могутъ научить люди. Вамъ надо правильно понять, что уже было и что еще можетъ быть сдѣлано въ вашей области; вамъ надо вникнуть въ міръ идей, окружающихъ ее. Вы очень молоды; вамъ пришлось самой воспитать себя. Въ наши дни искусство стало очень сложно, и никто не можетъ преуспѣвать въ немъ, не пользуясь запасомъ опыта другихъ.
   Дѣло было сдѣлано. Онъ высказалъ самую затаенную свою мысль. Теперь они снова остановились и миссъ Брэдертонъ пристально глядѣла на него. Кендаль подумалъ, что онъ не могъ бы говорить такъ, какъ говорилъ, если-бъ его не увлекла инстинктивная увѣренность въ великодушіи ея натуры. Черезъ мгновенье въ его умѣ промелькнуло представленіе о странномъ противорѣчіи, въ которое онъ впалъ въ данномъ случаѣ. Онъ видѣлъ передъ собою толпу, наполнявшую театръ, видѣлъ бѣлую фигуру на сценѣ; слухъ его былъ полонъ похвалъ, которыми Лондонъ громко осыпалъ свою любимицу. И передъ этимъ-то баловнемъ фортуны явился онъ въ роли школьнаго учителя! онъ, привередливый литераторъ, пошелъ одинъ противъ всѣхъ!
   Но ни одной подобной мысли не было въ умѣ миссъ Брэдертонъ, или, вѣрнѣе, положеніе дѣла представилось ей въ совершенно иномъ освѣщеніи. Для нея слова Кендаля, вмѣсто того чтобъ быть мнѣніемъ одиночнаго критика, казались голосомъ и воплощеніемъ сотни однородныхъ впечатлѣній и она почувствовала облегченіе оттого, что такъ подробно анализировала смутную тревогу, овладѣвавшую ею по мѣрѣ разъясненія какъ ея собственныхъ ощущеній, такъ и его мыслей.
   -- Я вамъ очень благодарна,-- твердо сказала она,-- очень благодарна! Странно, но почти съ первой же нашей встрѣчи я почувствовала, что въ васъ есть для меня что-то роковое. Грезы, которыми я жила, съ той поры уже не казались столь прелестными, а теперь онѣ точно совсѣмъ разсѣялись. Не глядите такъ печально!-- воскликнула она, тронутая выраженіемъ его лица.-- Я рада, что вы высказали свои мысли; это будетъ мнѣ большой помощью. Что же касается бѣдной Эльвиры, -- прибавила она, стараясь улыбнуться, не смотря на свою крайнюю блѣдность,-- скажите мистеру Уоллэсу, что я отказываюсь отъ нея. Я не обижена, не разсержена. А теперь, не лучше ли намъ вернуться къ миссисъ Стюартъ? Я хотѣла бы отдохнуть около нея, прежде чѣмъ мы опять встрѣтимся.
   Съ этими словами она пошла впередъ, и Кендалю показалось, что поступь ея тверда, а лицо мертвенно блѣдно. Онъ остановился передъ ней на крутомъ спускѣ и протянулъ руку, чтобъ ей помочь. Она подала ему свою ручку, которую онъ порывисто прижалъ къ губамъ.
   -- Вы воплощенное благородство!-- воскликнулъ онъ отъ глубины сердца.-- Мнѣ кажется, я былъ просто глупымъ педантомъ, самымъ неспособнымъ, грубымъ идіотомъ!
   Она улыбнулась, но говорить не могла. Черезъ нѣсколько минутъ послышались голоса и шаги, и все было кончено.
   

ГЛАВА VI.

   Вечеромъ, послѣ нюнгэмской экспедиціи, воскресная компанія разсталась въ Паддингтонѣ, и Уоллэсъ съ Кендалемъ направились вмѣстѣ на востокъ Лондона. На возвратномъ пути всѣ были очень тихи. Миссъ Брэдертонъ была вынуждена объявить, что она чрезвычайно устала; тревога миссисъ Стюартъ при этой вѣсти и ея сознаніе отвѣтственности передались всѣмъ остальнымъ.
   -- Это результатъ вчерашняго утомленія, -- какъ бы извиняясь, сказала миссъ Брэдертонъ Форбсу, окружавшему ее тѣмъ нѣжнымъ вниманіемъ, которое, на рубежѣ старости, мужчина свободно оказываетъ молодой дѣвушкѣ.-- Мнѣ не слѣдуетъ впредь такъ много показываться публикѣ. Но не хочу омрачать нашего воскресенья. Поговорите со мной, и я все забуду.
   Уоллэсъ, зорко вглядывавшійся, когда она появилась съ Кендалемъ изъ лѣсу, былъ взволнованъ и самъ не свой, но не могъ добиться никакихъ объясненій, даже жеста отъ Кендаля, который, сидя въ углу внимательно слѣдилъ за луннымъ свѣтомъ на мелькавшихъ мимо поляхъ или дѣлалъ по временамъ безсвязныя попытки вступить въ разговоръ съ миссисъ Стюартъ.
   Карета ждала миссъ Брэдертонъ на станціи. Мужчины усадили ее и миссисъ Стюартъ, непремѣнно желавшую ее проводить; блѣдное, улыбающееся лицо наклонилось впередъ; она махнула ручкой въ отвѣтъ на приподнятыя шляпы и исчезла.
   -- Ну?-- сказалъ Уоллэсъ, когда они зашагали по направленію къ Истъ-Энду; въ голосѣ его слышалась цѣлая масса вопросовъ.
   -- Это была пренесчастная мысль, -- рѣзко отвѣтилъ Кендаль.-- Никогда еще не брался я за такое скверное дѣло и не проводилъ болѣе мучительнаго получаса!
   Лицо Уоллэса омрачилось.
   -- Лучше бы я не надоѣдалъ вамъ своими непріятными порученіями!-- воскликнулъ онъ.-- Это очень гадко съ моей стороны!
   Кендаль готовъ былъ внутренно согласиться съ этимъ, такъ какъ находился въ состояніи раздраженной реакціи, однако былъ достаточно справедливъ, чтобъ сказать: "Нѣтъ, это я былъ глупъ, что взялся за дѣло! Мнѣ, право, кажется, что оно могло удасться, но противъ насъ были обстоятельства, которыхъ ни вы, ни я не взвѣсили достаточно. Миссъ Брэдертонъ умственно и физически находится въ нервно-потрясенномъ состояніи, и еще прежде, чѣмъ я успѣлъ хоть сколько-нибудь обсудить вопросъ, она свела его на личную почву, и все было кончено!"
   -- Значитъ, она очень обижена?
   -- Отнюдь не обижена, въ обыкновенномъ смыслѣ слова; слишкомъ хорошій она человѣкъ для этого. Но она говорила о презрѣніи, которое и вы, и я чувствуемъ къ ней.
   -- Великій Боже!-- вскрикнулъ Уоллэсъ, совершенно несправедливо предположивъ, что его другъ страшно испортилъ все дѣло.
   -- Да, -- медленно повторилъ Кендаль, -- "презрѣніе", вотъ какъ она выразилась. Не знаю, какъ все это случилось. Знаю только, что слова, казавшіяся мнѣ очень безвредными, произвели дѣйствіе спички, поднесенной къ минѣ. Миссъ Брэдертонъ поручила мнѣ вамъ передать, что не имѣетъ дальнѣйшихъ претензій на Эльвиру. И такъ, пьеса спасена.
   -- Да чортъ съ ней, съ пьесой!-- яростно воскликнулъ Уоллэсъ, и, молчаніе Кендаля, быть можетъ, подтвердило эти слова.-- Не могу оставить дѣло такъ; я напишу ей.
   -- Не думаю, чтобъ я такъ поступилъ на вашемъ мѣстѣ, -- сказалъ Кендаль.-- Мнѣ кажется, я бросилъ бы все дѣло. Миссъ Брэдертонъ считаетъ его поконченнымъ. Она настойчиво поручила мнѣ вамъ передать, что не сердится, и вы можете быть увѣрены, что она дѣйствительно не сердится, въ заурядномъ смыслѣ этого слова. Но, быть можетъ, это только ухудшаетъ дѣло. Во всякомъ случаѣ, вы имѣете право знать, какъ все было, и я передамъ вамъ это, на сколько помню.
   Онъ сообщилъ вкратцѣ разговоръ, что нѣсколько разъяснило Уоллэсу вопросъ, но не сдѣлало его положеніе болѣе пріятнымъ. Когда кончился разсказъ, они уже приближались къ Вайго-стриту, гдѣ пути ихъ раздѣлялись, такъ какъ Уоллэсъ жилъ въ Альбани. Кендаль кликнулъ кэбъ.
   -- На вашемъ мѣстѣ, -- снова началъ онъ, пока приближался экипажъ,-- я, повторяю, какъ можно меньше касался бы этого вопроса. Она сама затронетъ его, вѣроятно, и вы, конечно, скажете тогда, что вамъ угодно; только я почти увѣренъ, что пьесы она теперь не возьметъ, и если почувствуетъ къ кому-нибудь охлажденіе, то не къ вамъ.
   -- Не велико утѣшеніе!-- воскликнулъ Уоллэсъ.
   -- Во всякомъ случаѣ, смотрите на дѣло, какъ можно легче, другъ мой, -- сказалъ Кендаль, стараясь впасть въ болѣе веселый тонъ.-- Не будьте такъ мрачны! Завтра все представится вамъ въ иномъ освѣщеніи; такъ всегда бываетъ; вѣдь никакой особенной бѣды не случилось! Очень жалѣю, что не исполнилъ вашего порученія лучше, но, честное слово, когда я обдумываю все, я не могу себѣ представить, какъ бы я могъ поступить иначе. Только, конечно, я не ожидаю, чтобъ вы раздѣляли это мнѣніе.
   Уоллэсъ разсмѣялся, протестовалъ, и они разстались.
   Нѣсколько минутъ спустя, Кендаль вошелъ въ свою освѣщенную квартиру, и бросился на кресло, рядомъ съ которымъ лежали наготовѣ книги и бумаги. Обыкновенно ничто не доставляло ему такого удовольствія, какъ эти ночныя возвращенія къ безмолвнымъ и вѣрнымъ товарищамъ его жизни, послѣ дня, проведеннаго въ обществѣ. Приходя домой, онъ привыкъ чувствовать, что вся атмосфера комнаты полна привѣтствій, точно мысли и планы, оставленныя имъ въ теплѣ и тиши мирнаго пріюта, пробуждались къ жизни послѣ дневной дремоты и толпились ему на встрѣчу. Книги ласково улыбались, открытая страница манила его продолжать утреннюю работу; онъ чувствовалъ себя во всѣхъ отношеніяхъ дома. Но въ эту ночь привычное очарованіе утратило, казалось, свою силу. Наскоро поужинавъ, онъ принялся съ перомъ въ рукѣ за корректуру; но едва перевернулъ первую страницу, какъ рука уже опустилась на колѣни. Ему чудилось, точно онъ все еще ощущаетъ на своей рукѣ складки зеленаго, окаймленнаго мѣхомъ пальто, точно его пальцы чувствуютъ прикосновеніе мягкой, холодной ручки. Вскорѣ онъ принялся припоминать всѣ подробности послѣобѣденной сцены -- буковыя деревья, аркою склонявшіяся надъ нимъ, ярко красный и коричневый колоритъ земли, окрашенной упавшею за зиму листвою, легкій склонъ откоса, глаза миссъ Брэдертонъ, обращенные на него, Кендаля, и мягкія пряди ея золотисто-каштановыхъ волосъ подъ шляпкою! Что за гордая, неприступная красота! Что за жизненность, что за довольство и выразительность въ чертахъ:
   -- Ужъ не влюбленъ ли я въ Изабеллу Брэдертонъ?-- спросилъ онъ себя, наконецъ, откинувшись на спинку кресла и глядя на портретъ сестры.-- Быть можетъ, Мари могла бы мнѣ это разъяснить, а самъ я себя не понимаю. Только не думаю, чтобъ я былъ влюбленъ, да еслибъ это и было такъ, вѣдь я не мальчишка, и жизнь моя и безъ того довольно полна. Въ случаѣ нужды я могъ бы обуздать себя, подавить свое увлеченіе. Трудно мнѣ вообразить самого себя поглощеннымъ сильною страстью. Холостая жизнь моя насчитываетъ уже немало лѣтъ, и привычки свои мнѣ измѣнить нелегко. Еслибъ я почувствовалъ, что начинается любовь, и разсудокъ противился бы этому, я могъ бы положить всему конецъ.
   Онъ всталъ и принялся въ раздумьи ходить взадъ и впередъ.
   -- Рѣшительно никакой причины нѣтъ, чтобъ я влюбился въ Изабеллу Брэдертонъ. Никогда не подавала она мнѣ малѣйшаго повода думать, что интересуется мною больше, чѣмъ сотнею другихъ людей, съ которыми встрѣчается на дружеской ногѣ. Уоллэсъ воображаетъ, будто она принимаетъ во мнѣ "интеллектуальный" интересъ, ну, а это плохая переходная ступень къ любви. Да, если-бы она и могла полюбить меня, то сегодняшній день уничтожилъ-бы всякую возможность. Какъ-бы не великодушна была женщина, такая вещь гложетъ; этому пособить уже нельзя. Завтра она ощутитъ обиду еще сильнѣе, чѣмъ сегодня, и хотя и станетъ увѣрять себя, что не сердится, между нами все же будетъ пропасть. Продолжать играть на сценѣ она, понятно, должна, и какъ-бы мы ее не расхолаживали, должна вѣрить въ себя, такъ какъ безъ этого никто не можетъ работать, а съ воспоминаніемъ обо мнѣ останется вѣчно связано представленіе о чемъ-то грубомъ и унизительномъ.
   -- Если-бъ, по какой-нибудь случайности, все вышло не такъ, продолжалъ размышлять Кендаль, если-бъ я могъ возобновить мои сношенія съ нею и сдѣлать ихъ очень дружескими, я сталъ-бы держаться вполнѣ опредѣленной линіи и постарался-бы принести миссъ Брэдертонъ пользу. Вѣдь, въ сущности, то, что она говоритъ, правда; я во многомъ могъ-бы ей помочь, и сдѣлалъ-бы все, что отъ меня зависитъ, съ удовольствіемъ. Это была-бы для меня серьезная цѣль; пусть Изабелла увидитъ, что имѣть такого друга, какъ я, стоитъ.
   Мысли его блуждали нѣкоторое время въ этомъ направленіи. Ему пріятно было видѣть себя въ будущемъ -- другомъ и совѣтчикомъ миссъ Брэдертонъ, но сознаніе дѣйствительности вскорѣ взяло верхъ надъ грезами. "Какъ я глупъ!" -- рѣшительно произнесъ онъ наконецъ. "Гораздо лучше будетъ лечь спать и выкинуть ее изъ головы! Если-бъ у меня даже были когда-нибудь шансы, все теперь кончено, все исчезло, пропало!"
   На другое утро, сойдя внизъ къ завтраку, онъ увидалъ среди своихъ писемъ почеркъ, заставившій его вздрогнуть. Гдѣ видѣлъ онъ такое письмо раньше? Ужъ не въ рукахъ-ли Уоллэса три дня тому назадъ? Онъ вскрылъ конвертъ и нашелъ въ немъ слѣдующую записку:

Уважаемый мистеръ Кендаль.

   Вамъ, вѣроятно, извѣстно, что я уѣзжаю на слѣдующей недѣлѣ, именно въ понедѣльникъ, если все пойдетъ хорошо, ѣдемъ мы на время въ Швейцарію, а оттуда въ Венецію, гдѣ, какъ говорятъ, иногда въ августѣ очень пріятно. Въ Венецію мы прибудемъ въ началѣ мѣсяца, и мистеръ Уоллэсъ увѣряетъ, будто слышалъ отъ васъ, что и ваша сестра m-me де-Шатовьё, собирается туда около этой же поры. Вчера я забыла просить васъ объ этомъ, но, если вы полагаете, что ей не будетъ непріятно, не дадите-ли вы мнѣ рекомендательное письмо? Все, что я слышала о вашей сестрѣ, возбуждаетъ во мнѣ большое желаніе съ ней познакомиться, а она увидитъ, что я не назойлива. Съ вами я врядъ-ли встрѣчусь до отъѣзда. Если намъ не удастся видѣться, не забывайте, что друзья всегда могутъ заставать меня дома по воскресеньямъ.

Преданная вамъ
Изабелла Брэдертонъ.

   Пальцы Кендаля крѣпко сжали записку. Потомъ онъ тщательно уложилъ ее въ конвертъ и, закинувъ руки за спину и держа въ нихъ письмо, двинулся къ окну и уставился глазами на противоположныя красныя крыши.
   -- Какъ это похоже на нее!-- прошепталъ онъ. Я обидѣлъ и уязвилъ ее; она догадывается, что я буду отъ этого страдать и, чтобъ возстановить дружескую связь, на слѣдующій же день, не говоря ни слова, проситъ меня объ услугѣ. Можетъ-ли что-нибудь быть милѣе, деликатнѣе!
   Никогда еще Кендалю не было такъ трудно удержать мысли на работѣ, какъ именно въ это утро; наконецъ онъ въ отчаяніи оттолкнулъ книгу въ сторону, и написалъ миссъ Брэдертонъ отвѣтъ, а когда это было сдѣлано, набросалъ длинное письмо сестрѣ. Записка заняла болѣе времени, чѣмъ оправдывалось ея краткостью; въ ней не упоминалось ни о чемъ, кромѣ просьбы миссъ Брэдертонъ. Кендаль счелъ нужнымъ отнестись къ вопросу совершенно такъ, какъ сдѣлала она сама, но даже съ этимъ ограниченіемъ сколько радушія и уваженія можно выразить на двухъ страницахъ почтовой бумаги, сохраняя полное вниманіе къ декоруму и грамматикѣ!
   Когда онъ вновь встрѣтился съ Уоллэсомъ, этотъ жизнерадостный, вѣчно надѣющійся человѣкъ уже вполнѣ обрѣлъ свою обычную веселость. Миссъ Брэдертонъ, говорилъ онъ, завела съ нимъ рѣчь объ Эльвирѣ, но настолько вскользь, что ему не представилось случая высказать всѣ умныя мысли, которыя онъ приготовилъ.
   -- Она видимо не желала серьезно обсуждать этого дѣла, -- продолжалъ Уоллэсъ, такъ что я принялъ вашъ совѣтъ и тоже промолчалъ. Съ той поры миссъ Брэдертонъ была очаровательна со мною и Агнесой. Я чувствую себя такимъ же животнымъ, какъ и прежде, только понимаю, что самое лучшее объ этомъ не говорить.
   Кендаль вполнѣ съ этимъ согласился.
   Нѣсколько дней спустя газеты отвели большое мѣсто отчету о прощальномъ представленіи миссъ Брэдертонъ. Это было настоящимъ событіемъ. Почти всѣ выдающіеся люди Лондона, съ членами королевской семьи во главѣ, оказались на лицо. Повидимому, Лондонъ едва могъ разстаться съ своей любимицей, и комплименты, цвѣты и прощальныя привѣтствія сыпались на нее. Кендаль, не собиравшійся въ теартъ, когда еще можно было получить билеты, постарался среди недѣли, послѣ оксфордскаго воскресенья, раздобыть себѣ мѣсто, но это уже оказалось совершенно невозможнымъ. Онъ могъ-бы помочь горю, обратившись къ миссъ Брэдертонъ черезъ Эдуарда Уоллэса, но по многимъ причинамъ не желалъ этого дѣлать, и подумалъ, что, пожалуй, лучше будетъ, если ея записочка и его отвѣтъ завершатъ на время ихъ отношенія. Всюду, кромѣ театра, она еще въ состояніи будетъ смотрѣть на него, какъ на друга, но на сценѣ они должны чувствовать себя до нѣкоторой степени врагами, а какъ разъ теперь Кендаль не желалъ-бы находиться съ ней въ оппозиціи.
   Такимъ образомъ, когда наступилъ субботній вечеръ, Кендаль провелъ часы торжества миссъ Брэдертонъ на какомъ-то министерскомъ раутѣ, гдѣ, какъ ему показалось, воздухъ былъ полонъ звуковъ ея имени, и куда половина гостей явилась какъ на pis-aller и потому только что "Калліопа" не пожелала ихъ въ себя вмѣстить. Тѣмъ не менѣе ему почудилось, что критическіе отзывы о миссъ Брэдертонъ, какъ объ актрисѣ, раздавались гораздо чаще, чѣмъ въ началѣ сезона. Маленькая группа людей, имѣющая не только собственное мнѣніе, но и право на него, мало-по-малу повліяла на большую публику. Однако, никакого уменьшенія въ стремленіи видѣть Изабеллу на сценѣ или въ обществѣ не замѣчалось Увлеченіе лично ею, ея красотой, свѣжею, чистою женственностью, не обнаруживало никакихъ признаковъ угасанія и, какъ подумалъ Кендаль, устоитъ еще нѣкоторое время даже противъ гораздо болѣе сильной оппозиціи, чѣмъ та, которая уже началась.
   Въ понедѣльникъ онъ отложилъ газету въ сторону съ полупрезрительной улыбкой и пробормоталъ: "Желалъ-бы я знать, насколько она помнитъ въ настоящую минуту того нахала, который отчитывалъ ее съ недѣлю тому назадъ въ нюнгэмской рощѣ"! Вечеромъ газета "Pall-Mall" сообщила ему, что миссъ Брэдертонъ переплыла утромъ каналъ, направляясь на Парнасъ и Венецію. Кендаль принялся считать, сколько недѣль еще пройдетъ, прежде чѣмъ сестра его тоже будетъ въ Венеціи, и онъ услышитъ о встрѣчѣ между нею и компаніею миссъ Брэдертонъ. По окончаніи своихъ разсчетовъ онъ порѣшилъ, что Лондонъ уже сталъ душнымъ и скоро опустѣетъ, и что какъ только онъ, Кендаль, будетъ въ состояніи собрать нѣкоторыя нужныя книги, онъ увезетъ ихъ и свои корректуры въ Surrey, откажется отъ всѣхъ приглашеній на дачу и посвятитъ себя труду.
   До своего отъѣзда онъ сдѣлалъ прощальный визитъ миссисъ Стюартъ, которая восторженно и подробно описала ему послѣднее представленіе миссъ Брэдертонъ и сообщила, что ея братъ поговариваетъ о своемъ намѣреніи послѣдовать за ними въ Венецію какъ-нибудь въ августѣ.
   -- Альбертъ объявилъ мнѣ, -- сказала она, говоря о своемъ мужѣ,-- что не можетъ уѣхать долѣе, чѣмъ на три недѣли, и что ему необходимъ нѣкоторый моціонъ. Мы предполагаемъ похитить Эдуарда изъ Венеціи въ концѣ августа и двинуться вслѣдъ за тѣмъ всѣмъ вмѣстѣ на горы. О, мистеръ Кендаль,-- нѣсколько нервно продолжала она, точно не зная касаться-ли этого предмета или нѣтъ, -- какъ самоотверженно съ вашей стороны, что вы вступились за Эдуарда въ Оксфордѣ! Я полагаю, что это было очень непріятно и вамъ, и ей! Когда братъ сообщилъ мнѣ это на другой день, я просто вся похолодѣла отъ одной мысли; я была увѣрена, что и наша, и ваша дружба съ ней кончена. А извѣстно-ли вамъ, что миссъ Брэдертонъ навѣстила меня въ тотъ же самый день? Какъ она умудрилась найти время, не знаю, однако она все-таки явилась. Понятно, что мнѣ было очень не по себѣ, но пока мы пили чай, она начала самымъ спокойнымъ образомъ говорить о случившемся. "Мистеръ Кендаль, вѣроятно, вполнѣ правъ, полагая, что роль не годится для меня,-- сказала она. Какъ бы то ни было, я сама спросила его мнѣніе; какъ я была-бы ничтожна, если-бъ сердилась на него, когда онъ высказался!". Потомъ она засмѣялась и просила меня передать Эдуарду, чтобъ онъ высмотрѣлъ что-нибудь болѣе пригодное для нея къ осени. А съ тѣхъ поръ миссъ Брэдертонъ держала себя такъ, точно забыла обо всемъ. Никогда еще не видывала я человѣка менѣе мелочнаго.
   -- Да, она хорошая дѣвушка,-- почти машинально проговорилъ Кендаль.-- Какъ мало догадывалась миссисъ Стюартъ о томъ, что случилось, или какъ мало чувствовала она это? Кендалю казалось, точно онъ все еще дрожитъ отъ волненія, вызваннаго въ немъ этой сценой, а между тѣмъ какіе заурядные, мелкіе размѣры приняла она въ умѣ миссисъ Стюартъ! Одинъ онъ видѣлъ, какъ приподнялась завѣса, онъ близко всмотрѣлся въ энергическую натуру дѣвушки! Что Изабелла Бредертонъ могла чувствовать и глядѣть такъ, было извѣстно ему одному; эта мысль была мучительна, но доставляла ему вмѣстѣ съ тѣмъ живѣйшую радость.
   -- Слышали-ли вы,-- спросила миссъ Стюартъ, и въ голосѣ ея звучалъ упрекъ,-- что она спрашивала про васъ въ послѣдній вечеръ?
   -- Неужели?
   -- Да. Мы отправились на сцену послѣ того, какъ опустился занавѣсъ. Это было прелестное зрѣлище; вамъ не слѣдовало его пропускать. Принцъ явился проститься съ ней, и когда мы вошли, она только что отвернулась отъ него въ своемъ длинномъ, призрачномъ одѣяніи; бѣлый капюшонъ падалъ вокругъ ея головы, знаете, какъ на картинѣ Ромнея, изображающей лэди Гамильтонъ? Форбсъ нѣсколько разъ писалъ ее въ этомъ видѣ. Сцена была полна народа; Форбсъ былъ, конечно, тутъ, и Эдуардъ, и мы также, и вскорѣ я услыхала, какъ миссъ Брэдертонъ спросила Эдуарда: "Мистеръ Кендаль здѣсь? Я не видала его въ театрѣ". Эдуардъ пробормоталъ что-то въ родѣ того, будто вы не могли достать билета, что показалось мнѣ очень неловкимъ съ его стороны, такъ какъ, понятно, мы съумѣли бы найти вамъ какое-нибудь мѣсто даже въ послѣднюю минуту. Изабелла не отвѣчала на это ничего, но я думаю (пожалуйста, не сердитесь на меня за откровенность, мистеръ Кендаль), что въ виду случившагося, вы лучше бы сдѣлали, еслибъ пришли.
   -- Мнѣ кажется, -- возразилъ Кендаль съ досадою въ голосѣ, -- что мнѣ не суждено сдѣлать ничего, какъ слѣдуетъ. Я полагалъ, что лучше будетъ не поднимать шума въ послѣднюю минуту. До нѣкоторой степени миссъ Брэдертонъ должна смотрѣть на меня, какъ на критика, если не какъ на враждебнаго къ ней человѣка, и мнѣ не хотѣлось напоминать ей о своемъ существованіи.
   -- Дѣло въ томъ,-- сказала миссисъ Стюартъ, по обыкновенію весело и трезво смотрѣвшая на вещи,-- что этотъ вечеръ былъ такимъ ошеломляющимъ событіемъ! Не полагаю, чтобъ миссъ Брэдертонъ могла сердиться на кого бы то ни было. И знаете-ли что? Она сдѣлала успѣхи! Не могу сказать, въ чемъ они состоятъ, но совершенно вѣрно, что она умнѣе исполняетъ нѣкоторыя изъ длинныхъ сценъ, и даже сцена смерти вышла лучше и не такъ монотонна. Я иногда думаю, что она еще удивитъ насъ.
   -- Весьма вѣроятно, -- разсѣянно промолвилъ Кендаль, въ сущности не вѣря ни одному слову, но не находя возможнымъ оспаривать миссисъ Стюартъ.
   -- Отъ всего сердца надѣюсь на это!-- воскликнула она.-- Изабелла часто грустила въ послѣднія недѣли; публика дѣйствительно строже относилась къ ней, чѣмъ прежде. Какъ я рада, что она встрѣтится съ вашей сестрой въ Венеціи! M-me де-Шатовьё именно такой другъ, въ какомъ она нуждается.
   Кендаль пошелъ домой, съ свѣжимъ уколомъ въ сердцѣ. Изабелла спрашивала про него, а его не было! Что можетъ она заключить изъ этого, какъ не то, что ради кислой, хмурой послѣдовательности, онъ не захотѣлъ быть очевидцемъ ея торжества!
   О, злой рокъ!

-----

   Черезъ недѣлю Кендаль уже устроился на той самой фермѣ въ Surrey, которая служила пріютомъ воскресной лигѣ во время первой экспедиціи. Природа сіяла полнымъ блескомъ; ранній красноватый верескъ уже распустился; отдаленные, окутанные дымкой, голубоватые холмы поднимались надъ ярко-багровыми полями, мѣстами испещренными тускло-сѣрой зеленью терна или болѣе рѣзкимъ цвѣтомъ папоротника. Хоръ птицъ умолкъ, но гнѣзда еще не опустѣли. Большая песчаная копь близь фермы по прежнему оглашалась чириканьемъ безчисленныхъ выводковъ стрижей и оживлялась постояннымъ полетомъ взадъ и впередъ самцовъ и самокъ. Подъ окномъ гостиной Кендаля двѣ птички, за которыми они слѣдили въ то майское воскресенье, только что выпускали въ свѣтъ свою молодую семью. Цѣлью первой прогулки Кендаля было то мѣсто за прудомъ, гдѣ происходилъ привалъ. Кедровки уже вылетѣли; Кендаль надѣялся, что съ той поры уже прошло нѣкоторое время, потому что слѣды хищническихъ рукъ замѣчались около ихъ жилья и обломки гнѣзда были разсѣяны по землѣ. Вскорѣ онъ подмѣтилъ, что не можетъ слышать въ лѣсу звука долбящаго клюва кедровки, не вздрагивая отъ воспоминанія.
   За исключеніемъ прогулокъ, дни проходили въ постоянныхъ литературныхъ занятіяхъ. Книга находилась въ такомъ состояніи, которое требовало всѣхъ его усилій, и онъ ревностно углубился въ работу. Первыя недѣли ушли на подробный анализъ поэзіи и прозы Виктора Гюго, съ цѣлью сдѣлать конечный критическій выводъ. Ему показалось, что въ произведеніяхъ великаго француза былъ матеріалъ, подходящій къ каждой погодѣ и къ каждому оттѣнку неба. Темные, вѣтряные дни, съ полосами бураго, еще не расцвѣтшаго вереска, съ мчащимися облаками и пригибавшимися къ землѣ деревьями, гармонировали съ бурной, рѣзкой стороной характера великаго романтика. Были другіе дни, когда нѣжный незатѣйливый видъ деревни составлялъ что-то въ родѣ рамки и аккомпанимента къ болѣе простымъ и патріархальнымъ элементамъ, заключающимся въ книгахъ, которыя окружали Кендаля. Впослѣдствіи, когда страницы о Гюго были написаны, Кендаль нашелъ неудовлетворительнымъ то, что уже было напечатано имъ о Шатобріанѣ, и снова погрузился въ трескучую, искусственную гармонію, въ смѣшанную съ фальшью красоту слога одного изъ изумительнѣйшихъ стилистовъ, чтобы вырвать у него его тайну и сказать послѣднее, справедливое слово.
   Онъ былъ знакомъ съ нѣкоторыми изъ сосѣднихъ семей, но держался отъ нихъ вдали, и почти единственную его связь съ внѣшнимъ міромъ въ теченіе перваго мѣсяца, проведеннаго имъ въ деревнѣ, составляла переписка съ М-me де-Шатовьё, находившейся съ мужемъ въ Etretât. Она писала брату очень живые характерные отчеты о тамошней жизни, наполняя свои письма забавными портретами политическихъ или артистическихъ знаменитостей, которыми кишитъ во время сезона нормандскій городокъ.
   Однако послѣ третьяго или четвертаго письма Кендаль уже началъ тревожно поглядывать на штемпель Etretât, находить, что Мари, зажилась тамъ и дивиться, что ей еще не надоѣла такая жизнь "на людяхъ", какая тамъ ведется. Сцены купанья, шарлатанъ-депутатъ, литераторши, считающія своей миссіей распространеніе натурализма, вскорѣ пріѣлись ему. Его удивляло, что сестра не сгораетъ такимъ же нетерпѣніемъ выѣхать въ Италію, какъ онъ -- узнать, что она уже въ пути.
   Въ связи съ этимъ фактомъ, послѣ перваго августа въ Кендалѣ стало проявляться странное нетерпѣніе относительно ежедневной почты. Съ фермы за нею ѣздили также не торопясь, какъ дѣлали и все остальное; правильной доставки писемъ не было, и обыкновенно Кендаль довѣрялъ ихъ случайному вниманію мясника или булочника. Но послѣ упомянутаго числа, онъ сталъ находить, что письма получаются съ возмутительной неправильностью, что его работѣ не только не повредитъ, но напротивъ, поможетъ, если онъ будетъ ежедневно прохаживаться въ сторону почтовой конторы, придававшей нѣчто въ родѣ оффиціальнаго величія, переполненной осами деревенской колоніальной лавкѣ, гдѣ она помѣщалась.
   Въ продолженіе немалаго числа дней прогулки не доставляли ему однако ничего, кромѣ пищи для размышленій объ обычной непропорціональности средствъ и цѣлей въ сей жизни. Упорство сестры не разставаться съ французской почвой начало казаться ему страннымъ. Наконецъ монотонный штемпель Etretât смѣнился открытымъ письмомъ изъ Ліона.
   "Мы проводимъ здѣсь ночь по дѣлу Поля, -- писала сестра, -- завтра надѣемся быть въ Туринѣ, а дня два-три спустя -- въ Венеціи. Кстати, гдѣ остановятся Брэдертоны? Мнѣ придется, пожалуй, положиться на свою природную догадливость, когда мы очутимся въ Венеціи. Миссъ Брэдертонъ не изъ тѣхъ свѣточей, которые можно спрятать подъ спудомъ".
   Эта записочка сильно взволновала Кендаля, и онъ съ раздраженіемъ подумалъ, что кто-нибудь навѣрно напуталъ въ этомъ случаѣ. По его предположенію и совѣту миссъ Брэдертонъ должна была послать его письмо съ нѣсколькими строками отъ себя по парижскому адресу сестры, и вмѣстѣ съ тѣмъ указать и мѣсто свиданія въ Венеціи. Если она этого не сдѣлала, становилось весьма возможнымъ, что обѣ женщины, пожалуй, вовсе не встрѣтятся. Временами, послѣ того, какъ онъ раздраженно обдумывалъ эту возможность, онъ съ величайшимъ усиліемъ заставлялъ себя взвѣсить, почему онъ такъ чрезмѣрно принимаетъ къ сердцу это дѣло, почему такъ глубоко интересуется заграничными переѣздами Изабеллы и тѣмъ свиданіемъ, которое снова введетъ ее въ его міръ. Почему? Да потому,-- съ негодованіемъ отвѣчалъ онъ самъ себѣ,-- что нельзя же не принимать сильнаго участія въ какой бы то ни было женщинѣ, съ которой пережилъ такія волненія, какъ онъ въ нюнгэмскомъ лѣсу; нельзя не интересоваться ею, если нанесъ ей рану, отъ которой она содрогнулась, не переставая быть милой, доброй и женственной. "Я былъ бы жестокосердымъ животнымъ, -- говорилъ онъ самъ себѣ, -- еслибъ не принималъ въ Изабеллѣ очень сильнаго и исключительнаго участія и не желалъ бы, чтобъ дружба Мари щедро вознаградила ее за всѣ мои промахи".
   Удалось-ли ему хоть когда-нибудь обмануть самого себя и вообразить, что въ этомъ заключалось все? Трудно сказать. Умъ мужчины уже не молодого, пріученный ко всей изворотливости мышленія, не относится къ овладѣвающему имъ чувству совершенно такъ, какъ юноша, весь опытъ котораго еще впереди. Надвигается оно на него медленнѣе, скрывать его отъ себя, уходить отъ него въ кругъ другихъ интересовъ онъ можетъ дольше. По своему внутреннему существу страсть, гдѣ бы и при какихъ условіяхъ она ни появлялась, всегда одна и та-же, только завладѣваетъ она человѣкомъ различно. Самая обыкновенная, роковая и вмѣстѣ съ тѣмъ божественная сила жизни, медленно внѣдрялась въ Кендаля. Но боролась она на своемъ пути противъ враждебныхъ силъ привычки, традиціи, самообузданія, наталкивалась на господство сотни другихъ интересовъ, должна была вступить въ бой съ странною прирожденною безличностью и робостію. Кендаль привыкъ жить жизнью другихъ. Неужели только теперь начиналось его личное существованіе?
   Какъ-бы то ни было, но въ эту пору ожиданія онъ все-же сознавалъ, что жизнь полна какого-то скрытаго очарованія, что мысли его никогда не были праздны, не блуждали, что пока онъ въ минуты отдохновенія лежалъ среди папоротниковъ, слѣдя за движеніемъ облаковъ, величаво плывшихъ надъ пышнымъ раздольемъ и яркой зеленью луговъ, цѣлая вереница образовъ проносилась въ его сердцѣ и словно вилась въ залитой солнцемъ атмосферѣ. Грезилась ему стройная фигура съ греческою гибкостью и величавостью, нѣжная, лучезарная, съ женственностью во взорѣ, съ полными граціи движеніями, съ улыбкою, очаровательнѣе которой онъ никогда не видывалъ, съ быстрой, порывистою поступью. Слѣдилъ онъ за этой фигурой шагъ за шагомъ; видѣлъ онъ ее съ букетомъ буковицы въ рукахъ и блѣдно-голубымъ весеннимъ небомъ надъ головою; припоминалъ ее неподвижно и напряженно стоящею, съ поблѣднѣвшими щеками и застывшимъ, умоляющимъ взглядомъ, между тѣмъ какъ кругомъ раздавался шопотъ лѣса, колеблемаго іюньскимъ вѣтеркомъ; окружалъ онъ ее въ своемъ воображеніи театральною пышностью и обстановкою и видѣлъ ее эмоціональнымъ центромъ тысячной толпы. Вслѣдъ за тѣмъ отъ воспоминаній онъ переходилъ къ умозрѣніямъ, отъ знакомыхъ сценъ къ воображеніямъ, отъ ея жизни, въ которую уже успѣлъ немного заглянуть, къ болѣе широкой, неизслѣдованной жизни за ея предѣлами.
   Такъ шли дни, и хотя Кендаль чувствовалъ тревогу и нетерпѣніе, тѣмъ не менѣе дома работа его была ему пріятна, а на дворѣ сіяло солнце и пресловутый маленькій божокъ лежалъ вѣчно притаившись, не произнося ни одного членораздѣльнаго звука, но съ коварнымъ терпѣніемъ выжидая конечнаго покоренія еще одного бѣднаго смертнаго.
   Наконецъ, старая почтмейстерша, которую Кендаль уже почти началъ подозрѣвать въ личномъ нерасположеніи къ себѣ, перестала отталкивать его, и послѣ семи голодныхъ лѣтъ настали годы обилія. Въ теченіе цѣлыхъ трехъ недѣль письма изъ Венеціи ждали его почти черезъ день, и поросшіе верескомъ склоны между фермою и селомъ свыклись съ зрѣлищемъ высокаго, худого человѣка въ грубомъ суконномъ сьютѣ, боровшагося на ходьбѣ съ листами заграничной бумаги, которую вѣтеръ во что бы то ни стало желалъ похитить изъ его рукъ.
   Слѣдующіе отрывки изъ этихъ писемъ заключаютъ въ себѣ все, что нужно для нашей цѣли.

Cosa Minghetti, 2, Canale grande.
Венеція, 6 августа.

Дорогой Юстесъ!

   Сегодня я могу написать тебѣ лишь несвязное письмо, такъ какъ мы только что устраиваемся на квартирѣ, и комнаты до невозможности завалены картонками, книгами, одеждой. Моя горничная Фелиси и старая итальянка Катерина, которая должна стряпать и вести наше хозяйство, оказываются неспособными сдѣлать что-либо, не посовѣтовавшись со мною, даже поставить стулъ прямо или велѣть принести хлѣба, чтобъ не дать намъ умереть съ голоду. Пользуясь прерогативами мужа, Поль отправился фланировать по піаццѣ, пока его женская команда сдѣлаетъ ему жизнь дома возможною. Впрочемъ, это очень неточное и злонамѣренное описаніе его образа дѣйствій; въ сущности онъ пошелъ столько-же по своимъ, какъ и по моимъ дѣламъ. Совершенно угнетенная плачевнымъ видомъ, съ которымъ онъ сидѣлъ на сундукѣ посреди хаоса, я послала его попытаться найти англійскаго консула, съ которымъ онъ нѣсколько знакомъ, и узнать отъ него, гдѣ твои друзья. Какъ ты совершенно вѣрно замѣтилъ странно, что миссъ Брэдертонъ не написала мнѣ, но я склонна подозрѣвать нашего стараго Жака, который становится все болѣе и болѣе глупымъ подъ тяжестью лѣтъ и недуговъ, и вполнѣ способенъ отправить къ намъ всѣ письма, не стоющія пересылки, и оставилъ груду самыхъ важныхъ ожидать въ столовой нашего возвращенія. Очень досадно! Вѣдь если Брэдертоны недолго останутся въ Венеціи, мы легко можемъ провести все время во взаимныхъ поискахъ, что будетъ очень неудовлетворительнымъ и непроизводительнымъ результатомъ. Однако я надѣюсь на ловкость Поля.
   Сейчасъ пробило четыре! Дѣлать нечего, дорогой Юстесъ, я должна пойти и научить Катерину, какимъ образомъ не отравить насъ сегодня за обѣдомъ. Она, кажется, славная старуха, но не вѣдаетъ никакой другой стряпни, кромѣ варварскихъ итальянскихъ блюдъ. Фелиси тоже преисполнена добрыхъ намѣреній, но невѣжественна, такъ что, если я не хочу няньчиться съ Полемъ цѣлую недѣлю, я должна спѣшить. Эта жизнь, нѣсколько безпорядочная, въ родѣ пикника, да еще въ Венеціи, весьма курьезное приключеніе, но дѣло въ томъ, что въ послѣдній разъ, когда мы были здѣсь, я порѣшила, уже никогда болѣе не довѣрять нашихъ драгоцѣнныхъ особъ отелямъ. Жара, москиты, отвратительная пища -- все это было невыносимо. Здѣсь у насъ есть садъ, кухня, прохладная гостиная, и если я пожелаю кормить Поля молочными пуддингами и декоктами, кто мнѣ можетъ помѣшать.
   Сейчасъ вернулся Поль съ торжествомъ, написаннымъ на челѣ. Англійскій консулъ оказался безполезнымъ, но, возвращаясь домой, мужъ зашелъ въ храмъ св. Марка и тамъ, конечно, увидалъ ихъ. Въ церкви находились, повидимому, всѣ англичане, отважившіеся въ настоящее время посѣтить Венецію, и всѣ они или по крайней мѣрѣ большинство шли, казалось, вслѣдъ за маленькой группой изъ четырехъ лицъ, за двумя дамами, господиномъ и хромой дѣвочкой съ костылемъ. Какой-то возбужденный англійскій туристъ соблаговолилъ увѣдомить Поля, что все это волненіе производитъ "знаменитая англійская актриса, миссъ Брэдертонъ". Тогда Поль, конечно, подошелъ къ ней (ему было досадно, что онъ едва могъ видѣть ее въ полусвѣтѣ св. Марка), представится и изобразилъ наши затрудненія. Миссъ Брэдертонъ, конечно, писала намъ; я была въ этомъ увѣрена! Придется отпустить Жака съ пенсіею! Поль нашелъ, что спутники миссъ Брэдертонъ значительно ниже ея, хотя дядя былъ вѣжливъ и снисходительно отзывался о Венеціи, точно о чемъ-то достаточно хорошемъ, чтобъ нравиться даже Уорроллю. Рѣшено было, что красавица навѣститъ меня завтра, если мы еще будемъ въ живыхъ, послѣ того какъ Катерина произведетъ надъ нами двѣ кулинарныхъ операціи. Покойной ночи! Прощай!
   

Венеція, 7 августа.

   Ну, я ее видѣла! День былъ знойный! Я сидѣла въ нашемъ садикѣ, отдѣляющемъ одну половину комнатъ отъ другой, а Катерина накрывала для завтрака столъ въ бесѣдкѣ изъ акацій посреди сада. Вдругъ Фелиси вышла изъ дому, а за ней появилась высокая фигура въ большой шляпѣ и бѣломъ платьѣ. Она протянула мнѣ обѣ руки радушно, совершенно не по-англійски, и проговорила много пріятныхъ вещей быстро и прелестнымъ голосомъ, между тѣмъ какъ ослѣпленная солнцемъ, прямо подавшимъ мнѣ въ глаза, такъ что я едва могла разглядѣть черты говорившей, я стояла передъ ней, немного смущенная пріѣздомъ такой знаменитости. Но, какъ мнѣ показалось, черезъ нѣсколько мгновеній мы уже сидѣли подъ акаціями; миссъ Брэдертонъ помогала мнѣ рѣзать дыню и укладывать фиги, точно мы знали другъ друга уже цѣлые мѣсяцы, и я испытывала одинъ изъ тѣхъ приливовъ нѣжности, которыя, какъ тебѣ извѣстно, составляютъ мою слабость. Изабелла осталась и позавтракала съ нами. Конечно, Поль былъ очарованъ и въ первый разъ въ жизни не объявилъ, что репутація миссъ Брэдертонъ "surfaite".
   "Красота ея имѣетъ странный, чисто мѣстный колоритъ. Сейчасъ вспомнила я, что мать ея была итальянка, даже венеціанка, не такъ-ли? Это объясняетъ все; у нея венеціанскій типъ, но одухотворенный. Въ основѣ ея лица какъ-бы кроется лицо кружевницы изъ Бурано, только первоначальный типъ такъ сгладился, такъ похожъ на тонкое изваяніе, что, выражаясь фантастически, отъ этого типа остался лишь чудный призракъ. Плавность и величавость движеній также чисто итальянскія; ихъ можно видѣть на любой венеціанской улицѣ, а Веронезъ перенесъ ихъ въ область искусства.
   "Пока мы сидѣли въ саду, о комъ, думаешь ты, доложили намъ, какъ не объ Эдуардѣ Уоллэсѣ! Я знала, правда, черезъ тебя, что онъ можетъ находиться здѣсь въ эту пору, но въ суетѣ переѣзда на квартиру совершенно забыла о его существованіи, такъ что видъ его аккуратной фигурки, несущейся на насъ, былъ сюрпризомъ. Однако, онъ и компанія Брэдертоновъ уже ходили вмѣстѣ по городу въ теченіе нѣсколькихъ дней, такъ что у него и у Изабеллы нашлось много общихъ темъ для разговора. Восторгъ, который миссъ Брэдертонъ чувствуетъ по отношенію къ Венеціи, очень наивный, пылкій и откровенный. Мнѣ кажется, она очень впечатлительное существо. Живетъ она лихорадочно и вмѣщаетъ въ свою жизнь больше ощущеній, чѣмъ многіе другіе. Все это наслажденіе, весь этотъ пылъ должны поглощать значительный запасъ нервной силы; зато миссъ Брэдертонъ дѣйствуетъ очень освѣжающимъ образомъ на такихъ пресыщенныхъ людей, какъ Поль и я. Первыя впечатлѣнія, воспринятыя мною отъ нея, очень схожи съ твоими. Въ ней есть, кажется, весь тотъ матеріалъ, изъ котораго вырабатывается актриса. Пойметъ-ли она когда-нибудь, какъ заставить скрытый въ ней огонь и силу дѣйствовать на ея творчество? Не считаю этого невѣроятнымъ, да и вообще мнѣ кажется, что я склонна большаго ожидать отъ нея въ умственномъ отношеніи, чѣмъ ты. Дѣло въ томъ, милый Юстесъ, что мужчины никогда не понимаютъ, какъ умны мы, женщины, какъ быстро мы учимся, схватываемъ на лету указанія и пользуемся ими. Драматическія способности такой молодой и симпатичной актрисы, какъ Изабелла Брэдертонъ, должны понятно еще быть въ значительной степени неизвѣстной величиною. Знаю, что ты считаешь отсутствіе школы большимъ несчастіемъ, и что популярность Изабеллы сдѣлаетъ, по твоему, ея промахи стереотипными. Быть можетъ, оно и такъ, однако я склонна думать по первому взгляду, что такая натура скорѣе возьметъ изъ жизни то, что двинетъ ее впередъ, чѣмъ то, что ее притупитъ и сдѣлаетъ вульгарною. Вообще, сравнивая мое личное впечатлѣніе съ образомъ, созданнымъ во мнѣ твоими письмами, я чувствую пріятное удивленіе. Конечно, только въ умственномъ отношеніи. Въ остальномъ-же, именно твои описаніи насадили и взлелѣяли во мнѣ, то влеченіе къ ней, которое съ первой-же минуты личнаго сближенія превратилось въ привязанность".
   

10 августа.

   "Сегодня мы катались въ гондолѣ, находящейся при нашей скромной квартирѣ, и величественный гондольеръ нашъ Пьеръ, и его сынъ, свезли насъ на Лидо. Я навела миссъ Брэдертонъ на разговоръ о ея ямайской карьерѣ, и она смутила насъ описаніемъ тѣхъ кровожадныхъ пьесъ, которыми наслаждалась публика клигстонскаго театра. Повидимому, Изабелла постоянно изображала "Дочь бандита", "Жену контрабандиста", европейскую дѣвицу, похищенную индѣйцами, или какую-нибудь другую, столь-же трогательную и первобытную личность. "Бѣлая дама", очевидно, впервые познакомила ее съ болѣе сложнымъ видомъ игры. Если вдуматься хорошенько, странно становится, какъ мало у нея положительныхъ театральныхъ свѣдѣній. Она нѣсколько знакома съ Шекспиромъ, по крайней мѣрѣ, она упоминала о двухъ-трехъ, его пьесахъ, и изъ ея словъ я поняла, что въ настоящую минуту она по необходимости изучаетъ Джульетту, какъ дѣлаетъ рано или поздно всякая актриса. Но Шериданъ, Гольдсмитъ и всѣ французы для нея лишь имена. Когда я подумаю, какъ обстоятельно и серьезно учатся наши парижскіе актеры, и сравню это съ ея положеніемъ, я просто изумляюсь тому, чего она уже достигла. Сознайся, вѣдь должна-же она хоть до нѣкоторой степени умѣть играть, должна-же знать о своемъ дѣлѣ гораздо больше того, что мы подозрѣваемъ, -- иначе она не могла-бы вовсе идти впередъ".
   

16 августа.

   "Вижу, что я пропустила почти цѣлую недѣлю съ моего послѣдняго письма. Въ теченіе этого времени мы довольно часто видѣли миссъ Брэдертонъ, иногда въ обществѣ ея родныхъ, а иногда и одну, и мои первыя впечатлѣнія очень быстро созрѣли. О, мой дорогой Юстесъ! какъ поторопился ты! какъ опрометчивы были всѣ вы! Лишь теперь обнаруживается настоящее я Изабеллы Брэдертонъ, и къ удивленію, это такое я, какого не замѣтили, едва-ли подозрѣвали даже такіе зоркіе глаза, какъ твои. Желала-бы я знать, неужели я, женщина, могла-бы быть такой слѣпою относительно способностей другой женщины? Весьма вѣроятно! Столь внезапный и пышный расцвѣтъ въ молодые годы часто не поддается никакимъ разсчетамъ.
   "Поведеніе Уоллэса всего лучше объясняетъ мнѣ прошлое и настоящее положеніе вещей. Онъ является къ намъ и съ удивленіемъ толкуетъ о перемѣнахъ, совершающихся въ тонѣ и воззрѣніяхъ миссъ Брэдертонъ, о ростѣ ея ума, объ усиливающейся чуткости, и когда онъ перечисляетъ случаи и черты изъ лондонскаго сезона, признанія, сужденія или промахи Изабеллы и сравниваетъ все это съ впечатлѣніемъ, которое она производитъ на меня и на Поля, тогда только начинаю я догадываться изъ его рѣчей и его смущенія о настоящемъ положеніи дѣла. Въ умственномъ отношеніи здѣсь повторяется исторія "гадкаго утенка". Въ грубомъ, неопытномъ и юношески-несовершенномъ исполненіи вы, слѣдившіе за ней критически-развитыми глазами, не подмѣтили, кажется, образованія крыльевъ, проглядѣли странную, зарождавшуюся силу, лишь теперь вполнѣ проявившуюся.
   "Что случилось съ Юстесомъ? спросилъ меня Поль вчера вечеромъ, когда мы вернулись послѣ странствованія по залитой луною піаццѣ, во время котораго онъ передавалъ мнѣ свою бесѣду съ Изабеллой. "Онъ долженъ былъ-бы проявить больше прозорливости. Миссъ Брэдертонъ только теперь начинаетъ жить, и жизнь ея будетъ завидная. Наравнѣ съ другими, и онъ заронилъ въ нее искру. Правда, мы еще не видали, какъ она играетъ, а что она невѣжественна... ну, это совершенно вѣрно, но не на столько, какъ я воображалъ. Что-же касается прирожденной силы и тонкости ума, то объ этомъ и спора никакого не можетъ быть.
   "Да Юстесъ, на сколько мнѣ извѣстно, и не отрицалъ этого, отвѣтила я.-- Онъ только находилъ, что она не понимаетъ, чего дѣйствительно требуетъ отъ нея искусство, и, въ виду ея популярности, никогда и не пойметъ".
   На это Поль отвѣтилъ, что по его мнѣнію, никто не имѣетъ объ ея популярности болѣе низменнаго мнѣнія, чѣмъ она сама, а онъ много толковалъ съ ней о минувшемъ сезонѣ.
   "Никогда не видывалъ я женщины въ болѣе критическую или интересную минуту ея развитія!" -- воскликнулъ, наконецъ, Поль, шагая взадъ и впередъ и до того поглощенный своей темою, что я готова была расхохотаться надъ его горячностью. "Три мѣсяца тому назадъ, къ счастью для нея, что-то направило ее на настоящую дорогу, а для такой натуры ничто, повидимому, не пропадаетъ. Это замѣтно по тому, какъ она относится къ Венеціи; нѣтъ въ ней ни одного чувства (хотя она сама того не подозрѣваетъ), которое не пробудилось-бы, не было заинтересовано, затронуто".
   "Но вѣдь въ сущности мы ничего не знаемъ о ней, какъ объ актрисѣ, напомнила я ему, когда онъ усаживался за книги.
   "Узнаемъ, отвѣтилъ онъ. Я и объ этомъ вскорѣ что-нибудь вывѣдаю".
   

17--19 августа.

   Такъ онъ и сдѣлалъ.
   Поль все болѣе и болѣе посвящалъ себя красавицѣ, а мы съ Уоллэсомъ забавлялись, наблюдая за нимъ. Сегодня, находя невыносимымъ, что миссъ Брэдертонъ не имѣетъ даже поверхностнаго знакомства съ его любимыми писателями, Ожье, Дюма, Викторомъ Гюго и другими, онъ принялся читать намъ вслухъ, въ саду, переходя отъ сцены къ сценѣ, отъ монолога къ монологу, и постепенно переводя все. Миссъ Брэдертонъ восторженно слушала, а онъ жестикулировалъ и декламировалъ, и за исключеніемъ нѣкоторыхъ комическихъ оборотовъ, вызывавшихъ нашъ смѣхъ, великолѣпно справлялся съ своимъ англійскимъ языкомъ. Она была очарована; новизна и волненіе, производимое чтеніемъ, совершено поглащали ее. Время отъ времени она останавливала Поля легкимъ, повелительнымъ жестомъ руки и повторяла вслѣдъ за нимъ содержаніе монолога съ такой страстностью, энергіею и съ такимъ пониманіемъ, которые вызывали со стороны мужа одобрительные кивки и оказывали иногда сильное дѣйствіе на меня и Уоллэса. Но Уоллесъ могъ вглядываться такъ пристально, какъ ему было угодно, два заинтересованныхъ лица не обращали на насъ никакого вниманія, пока, наконецъ, послѣ знаменитой сцены смерти въ Nuit blanche, Поль выронилъ книгу и чуть не всхлипнулъ, а миссъ Брэдертонъ вскочила въ порывѣ чувства, протянула бѣлыя руки къ воображаемому любовнику и съ необычайнымъ умѣньемъ и памятливостью повторила содержаніе послѣдней рѣчи героини:
   -- Ашилль, дорогой мой! глаза мои тускнѣютъ! Мракъ смерти сгущается вокругъ меня. О Ашилль... бѣлая хижинка у рѣки... гнѣздо въ камышахъ... твое и мое лицо отражаются въ водѣ... голубое небо подъ нами въ рѣкѣ... О радость, скорѣе! эти руки! эти губы! Но слушай, слушай! Поднимается жестокій вѣтеръ; онъ леденитъ меня до костей, душитъ меня, стѣсняетъ грудь! Не вижу я больше рѣки, да и хижина исчезла, и солнце! О Ашилль, темно, такъ темно! Обними меня крѣпко, милый! Крѣпче, крѣпче! О смерть добра, нѣжна, какъ твое прикосновеніе. У меня нѣтъ страха... никакого!..
   Миссъ Брэдертонъ опустилась на стулъ. Ничего болѣе трогательнаго, благороднаго, чѣмъ интонація, съ которою она сказала эти слова, нельзя себѣ вообразить. Сама Дефорэ не могла-бы произнести ихъ проще и съ болѣе задушевной нѣжностью. Я такъ растерялась отъ массы противоположныхъ чувствъ, отъ моихъ собственныхъ впечатлѣній и твоихъ, отъ мысли о настоящемъ положеніи вещей и о томъ, что возможно въ будущемъ, что забыла апплодировать. Въ первый разъ представился мнѣ случай судить объ ея драматическихъ способностяхъ, и какъ ни полонъ несовершенствъ былъ опытъ, съ меня было достаточно. Не даромъ увлекалась я десять лѣтъ Comédie franèaise и нѣкоторыми изъ ея актеровъ. Долгій навыкъ придаетъ чуткость, на которую, думается мнѣ, можно положиться. Ахъ, ты слѣпой Юстесъ! Какъ могъ ты забыть, что для такого существа, полнаго прирожденной энергіи и столь богатаго жизненными силами, ничто не можетъ считаться непоправимымъ! Наука прошла мимо миссъ Брэдертонъ. Что-жъ! она сама пойдетъ на встрѣчу наукѣ, сдѣлаетъ себѣ наставника изъ каждаго друга, изъ каждаго ощущенія. Случай и личное чувство, одобреніе и неодобреніе -- все это въ одинаковой степени поможетъ чуткому пластическому матеріалу принять форму. До сихъ поръ миссъ Брэдертонъ не вникла, быть можетъ, въ свое искусство; оно было для нея лишь условнымъ придаткомъ, и болѣе ничѣмъ. Школа привила-бы ей хорошую условность, между тѣмъ какъ теперь она усвоила себѣ только дурную и несовершенную; но никакая школа не могла-бы дать ей того,: что она, повидимому, сама скоро разовьетъ въ себѣ, ту силу и пылкость воображенія, которыя сливаютъ орудіе и идею въ одно великое артистическое цѣлое. У миссъ Брэдертонъ есть это воображеніе. Ты можешь видѣть его въ ея отзывчивости, въ ея быстрой и чуткой впечатлительности. Дай имъ только пробудиться и достигнуть извѣстной высоты, и они перешагнутъ черезъ преграды, ихъ стѣснявшія, и понесутся по тому руслу, которое искусство для нихъ приготовило.
   Вотъ тебѣ мое впечатлѣніе. Оно расходится во многомъ съ нѣкоторыми изъ самыхъ излюбленныхъ моихъ принциповъ; и ты, и я, мы оба, быть можетъ склонны преувеличивать цѣну образованія, общаго или техническаго, и его вліяніе на индивидуальность. Понятно, что лучшая техническая подготовка избавила-бы Изабеллу Брэдертонъ отъ громадной затраты времени, помѣшала-бы ей усвоить себѣ массу дурныхъ привычекъ, отъ которыхъ, ей придется отвыкать. Но корень всего въ ней самой, въ этомъ я убѣждена, и какъ-бы враждебны обстоятельства ни были, она преодолѣетъ ихъ и восторжествуетъ, если только позволитъ ея здоровье, относительно котораго я иногда безпокоюсь вмѣстѣ съ тобою.
   Но, если ты и не вполнѣ понялъ ее, то все-таки оказалъ ей громадную помощь. Я могу сказать тебѣ это въ утѣшеніе. Вчера она вдругъ спросила меня, (мы были однѣ въ нашей гондолѣ, далеко на лагунахъ): передавалъ вамъ когда-нибудь вашъ братъ разговоръ, который мы имѣли съ нимъ однажды въ нюнгэмскомъ лѣсу, по поводу пьесы мистера Уоллэса?
   -- Да,-- отвѣчала я повидимому храбро, но съ маленькой внутренней дрожью; -- давно не видала я, чтобъ что-нибудь его такъ огорчало. Ему казалось, что вы его не поняли.
   -- Нѣтъ, -- сказала она спокойно, но, какъ мнѣ почудилось, съ затаеннымъ волненіемъ въ голосѣ, -- недоразумѣнія не было. Онъ думалъ какъ разъ то, что выразилъ, и я вырвала-бы у него истину, что бы изъ этого ни вышло. Я твердо рѣшилась заставить его высказать то, что онъ чувствовалъ. Лондонскій сезонъ минутами былъ для меня ужасенъ. Мнѣ казалось, точно я живу въ двухъ мірахъ: въ одномъ изъ нихъ передо мною вѣчно было цѣлое море лицъ, толпы окружали меня, похвалы, способныя вскружить любую голову, звучали въ моихъ ушахъ, но скоро онѣ становились мнѣ противны, точно въ нихъ было что-то унизительное. Съ другой стороны находился маленькій мірокъ, заселенный людьми, которыхъ я любила и уважала; они глядѣли на меня ласково и заботились обо мнѣ, но, какъ актриса, я просто не существовала для нихъ. Братъ вашъ первый пробудилъ во мнѣ это сознаніе: оно было странное и тяжелое, могла-ли я сначала не повѣрить апплодисментамъ и всему этому шуму?
   -- Бѣдняжка,-- сказала я, взявъ ее за руку.-- Такъ Юстесъ сдѣлалъ вамъ большую непріятность?
   -- Не его слова о моей игрѣ, а то мѣрило, которое онъ постоянно прикладывалъ ко всему, вотъ, что дѣйствовало на меня, -- задумчиво произнесла она.-- Конечно, это было еще до прогулки въ нюнгэмскомъ лѣсу. Ахъ, эта прогулка! Она оставила во мнѣ глубокую рану?
   Тутъ миссъ Брэдертонъ отвернулась и перегнулась черезъ край лодки, такъ что я не могла видѣть ея лица.
   -- Да вѣдь вы же сами, молодая и безпощадная дѣвица, вынудили у Юстеса признаніе!-- сказала я, стараясь обратить все въ шутку.-- Онъ, понятно, воображалъ, что вы забыли его проповѣдь, лишь только доѣхали до дому; мужчины всегда вѣрятъ въ то, что хотятъ.
   -- Да почему ему желать, чтобы я все забыла?-- быстро спросила она.-- Я наполовину предвидѣла то, что онъ скажетъ; я вынудила у него признаніе, и однако оно оказалось для меня ударомъ. Разговоръ этотъ стоилъ мнѣ безсонной ночи и... заставилъ пролить горькія слезы. Не то, чтобъ онѣ были для меня новостью! Какъ часто, послѣ шума въ театрѣ, возвращалась я домой и засыпала въ слезахъ при мысли о невозможности сдѣлать то, чего я желала, взволновать эти сотни людей, заставить ихъ чувствовать, придать форму моимъ личнымъ ощущеніямъ! Но въ ту ночь мнѣ почудилось, будто я заболѣваю; я увидала себя (и какъ мнѣ показалось, въ самомъ ближайшемъ будущемъ) старою, подурнѣвшею, всѣми забытою неудачницею, лишенною тѣхъ воспоминаній, которыя утѣшаютъ людей великихъ, когда имъ приходится сойти съ арены. Я чувствовала, что борюсь противъ пучины невѣжества, дурныхъ привычекъ, противъ неблагопріятныхъ внѣшнихъ условій. Удастся-ли мнѣ когда-нибудь освободиться отъ нихъ и измѣнить мнѣніе, которое имѣетъ обо мнѣ мистеръ Кендаль? Самый успѣхъ мой преграждаетъ мнѣ дорогу. Можетъ-ли "миссъ Брэдертонъ" идти учиться!
   -- Но теперь,-- горячо сказала я,-- вы уже освободились, или, вѣрнѣе, находитесь на пути къ свободѣ.
   Она молча задумалась на минуту; подбородокъ ея опирался на руку, локоть -- на колѣно. Мы плыли мимо обширной, красновато-коричневой массы армянскаго монастыря. Казалось, что миссъ Брэдертонъ упивается ослѣпительной гармоніей лазури, ярко-коричневаго цвѣта стѣнъ и жемчужныхъ переливовъ свѣта. Когда она заговорила, наконецъ, она начала очень медленно, словно стараясь выразить словами много сложныхъ впечатлѣній.
   -- Да, промолвила она, -- мнѣ кажется, я измѣнилась, только не могу въ точности опредѣлить, въ чемъ или почему. Всюду видятся мнѣ новыя "возможности", новый смыслъ; это ужъ первая половина дѣла. Но вторая и большая заключается въ томъ, какъ заставить всѣ эти новыя чувства и то новое пониманіе, которое еще можетъ развиться во мнѣ, повліять на мою работу.
   Тутъ въ ней совершилось одно изъ свойственныхъ ей восхитительно-быстрыхъ превращеній, и лицо ея озарилось улыбкой.
   -- А въ настоящее время, -- продолжала она, -- главный результатъ перемѣны, въ чемъ бы она не заключалась, состоитъ, кажется, въ томъ, что я становлюсь невыносимою дома. У меня вѣчныя несогласія съ моими. Я постоянно заявляю, что не могу или не хочу того или другого. Исполнять во всемъ мою собственную волю начинаетъ доставлять мнѣ самое возмутительное наслажденіе.
   Тутъ она схватила меня за руку обѣими руками и сказала, наполовину смѣясь, наполовину серьезно:
   -- Приходило-ли вамъ, когда-нибудь въ голову, что я не знаю ни одного языка, кромѣ своего родного, даже по-французски не знаю? Что я не могу прочесть ни одной французской пьесы или книги?
   -- Да, -- сказала я, тоже на половину смѣясь, -- это очень странно. И знаете ли вы, что дѣло такъ продолжаться не можетъ, если вамъ суждено совершить то, что вы, по моему, сдѣлаете? Французскому языку вы должны непремѣнно научиться, и какъ можно скорѣе. Я не хочу сказать, чтобъ у насъ не было хорошихъ пьесъ и своей собственной традиціи, но въ настоящее время Франція все-таки стоитъ въ центрѣ искусства, и оставаться вдали отъ нея вамъ невозможно. Французы придали своему знанію организацію, и оно доступно всѣмъ желающимъ. Наше же знаніе неопредѣлилось, все еще отзывается диллетантизмомъ...
   И такъ далѣе. Остальное ты можешь дополнить воображеніемъ, дорогой Юстесъ; избавляю тебя отъ дальнѣйшаго пересказа. Послѣ того, какъ я долго разглагольствовала и снова вернулась къ крайней необходимости научиться по-французски и познакомиться съ французскими драматически идеалами и игрой, миссъ Брэдертонъ прервала вдругъ потокъ моего краснорѣчія и спросила практическимъ тономъ, хотя въ глазахъ ея и сзеркала улыбка:
   -- Объясните мнѣ пожалуйста, какъ это сдѣлать?
   -- О,-- отвѣчала я,-- да ничего нѣтъ легче! Знаете вы хоть сколько-нибудь по-французски?
   -- Весьма мало. Я брала уроки въ Кингстонѣ въ теченіе одного учебнаго года.
   -- Прекрасно, -- продолжала я, забавляясь разыгрываемой нами сценой.-- Найдите себѣ французскую горничную, учителя и романъ; я дамъ вамъ завтра Consuelo съ переводомъ.
   -- Что касается французской горничной, -- промолвила она, сомнительно покачивая головой, -- не знаю, что и сказать. Думаю, что старая негритянка, которую я привезла съ собой изъ Ямайки, станетъ дурно обращаться съ ней, пожалуй, даже убьетъ ее. Учителя же и романъ добыть можно. Никто изъ васъ не будетъ смѣяться надо мной, когда вы увидите меня за французской грамматикой?
   И сегодня она въ самомъ дѣлѣ принялась за работу. Она держитъ романъ, маленькій словарь и грамматику въ мѣшкѣ и прячетъ ихъ, какъ только кто нибудь появляется. Но Поль уже началъ дразнить ее ея новымъ и таинственнымъ занятіемъ, и я предвижу, что онъ вскорѣ станетъ проводить большую часть утра съ нею за уроками. Никогда еще никто такъ не привлекалъ его; она совсѣмъ непохожа на тѣхъ, кого онъ ни дѣлъ до сихъ поръ и, по его словамъ, смѣсь невѣжества и геніальности въ ней -- да, геніальности, не изумляйся!-- сильно дѣйствуетъ на воображеніе.
   

22 августа.

   За послѣдніе дни я не такъ часто видалась съ миссъ Брэдертонъ, какъ прежде. Она посвятила себя семьѣ, а мы съ Полемъ осматривали картины. Мы еще не можемъ убѣдить ее поглощать большія дозы галлерей; мысли ея, мнѣ кажется, всѣ обращены на одинъ предметъ, и только на одинъ, и пока она находится въ первомъ фазисѣ увлеченія, весьма невѣроятно, чтобъ что нибудь иное имѣло шансы на успѣхъ.
   Забавно видѣть неудовольствіе дяди и тетки по поводу оборота, принятаго дѣлами послѣ отъѣзда изъ Лондона. Мистеръ Уорроль очевидно привыкъ руководить во всѣхъ подробностяхъ жизнью племянницы, выбирать съ помощью Робинзона для нея пьесы, давать ей совѣты, какъ держать себя въ обществѣ и съ товарищами по сценѣ, все время, конечно, не теряя изъ виду интересы семьи и какъ можно меньше заботясь о какихъ-то фантастическихъ понятіяхъ объ искусствѣ.
   Теперь же Изабелла уже не разъ проявляла свою волю самымъ неожиданнымъ образомъ. Она напрямикъ отказалась открыть осенній сезонъ совершенно недостойною ея, пустою, обстановочною пьесою, на которой почти окончательно остановилась до своего отъѣзда изъ Лондона. Лишь только будетъ возможно, она сдѣлаетъ важныя измѣненія въ составѣ труппы, а въ началѣ сентября пріѣдетъ къ намъ на три недѣли въ Парижъ, и, по всему вѣроятію (хотя никто на свѣтѣ не долженъ подозрѣвать этого), нашъ добрый другъ, Перро изъ консерваторіи, серьезно займется ея обученіемъ. Въ особенности это послѣднее обстоятельство приводитъ Уорроля въ ярость. Онъ увѣренъ, что это разгласится, что это со стороны Изабеллы смѣшное признаніе въ слабости и т. д. Однако, несмотря на его гнѣвъ и на хмурое или плаксивое неодобреніе тетки, миссъ Брэдертонъ осталась непоколебимою, и дѣло рѣшено, въ этомъ смыслѣ.
   

Суббота вечеромъ, 25 августа.

   Сегодня мы убѣдили ее, наконецъ, исполнить передъ нами нѣсколько сценъ изъ "Джульетты". Какъ много дала бы я, чтобъ ты былъ тутъ! Это было однимъ изъ тѣхъ впечатлѣніи, которыя служатъ вѣчнымъ доказательствомъ поэзіи, скрытой въ жизни и способной проявиться ежеминутно. Дѣло происходило въ нашемъ садикѣ; луна стояла высоко надъ противоположными домами; узкій каналъ, протекавшій мимо нашей боковой ограды, извиваясь въ Canale grande, казался блестящей серебряной полосой. Воздухъ былъ ароматный и неподвижный; лучшей рамки для Шекспира или Джульетты и придумать нельзя. Поль сидѣлъ впереди всѣхъ за маленькимъ столомъ; онъ долженъ былъ читать роли Ромео и няни въ избранныхъ миссъ Брэдертонъ сценахъ; на заднемъ планѣ находились дядя и тетка, Люси Брэдертонъ (маленькая, хромая сестра), Уоллэсъ и я. Миссъ Брэдертонъ исполнила сцену на балконѣ, сцену съ няней послѣ смерти Тибальда и сцену съ снотворнымъ напиткомъ. Въ саду находятся старые солнечные часы, на которые падали лучи мѣсяца. Изабелла оперлась объ эти часы и устремила глаза на залитое трепетнымъ луннымъ свѣтомъ небо; бѣлое, затканное платье ея сверкало подъ блѣдными лучами; это было настоящее видѣніе красоты. И когда она начала свое тихое, какъ вздохъ, обращеніе:
   
   "О Ромео, Ромео, зачѣмъ ты -- Ромео"?
   
   Мнѣ показалось, словно ночь, страстная итальянская ночь, обрѣла голосъ, единственно пригодный для нея.
   Впослѣдствіи я старалась по возможности стряхнуть съ себя впечатлѣнія, зависящія отъ самой обстановки, представить себѣ Изабеллу при обычныхъ условіяхъ сцены, и судить о ней только какъ объ актрисѣ. Въ любовныхъ сценахъ нельзя было найти почти ни одного недостатка. Мнѣ казалось, что я подмѣтила во многихъ мѣстахъ слѣды постоянныхъ драматическихъ упражненій и бесѣдъ миссъ Брэдертонъ съ Полемъ. Потокъ страсти былъ безпрерывный и электризующій, но носилъ отпечатокъ простоты, нѣжности и молодой, обаятельной необузданности Джульетты. Въ большой сценѣ съ няней было много прекрасныхъ мѣстъ;, очевидно Изабелла сильно поработала надъ нею, изучала ее строка за строкою; полная драматическихъ элементовъ рѣчь Джульетты:
   
   "Стану ли я говорить дурно о моемъ супругѣ"?
   
   была произнесена съ замѣчательнымъ разнообразіемъ и гибкостью интонацій. Унылая нѣжность ея возгласа:
   "Изгнанъ!" Одно только это слово: "изгнанъ!" все еще памятно мнѣ, а также и ея жесты, когда она въ волненіи ходила взадъ и впередъ по озаренной луною небольшой дорожкѣ. Всего менѣе удовлетворителенъ ея монологъ съ напиткомъ въ рукахъ; ужасъ этой сцены все еще превосходитъ ея силы, и она не можетъ вложить въ нее ту грозную красоту, какую придала бы каждой строчкѣ Дефорэ. Но какая англійская актриса имѣла когда-либо успѣхъ въ этой сценѣ?
   Мы всѣ съ минуту молчали послѣ того, какъ замеръ ея громкій призывъ:
   
   "Ромео, Ромео, Ромео, пью за тебя"!
   
   Потомъ, пока мы апплодировали, она выступила впередъ, не обращая вниманія на рукоплесканія; прекрасная головка ея поникла и, подойдя къ Полю, какъ дитя, плохо сказавшее свой урокъ, миссъ Брэдертонъ прошептала:
   -- Не могу произнести этого монолога какъ слѣдуетъ! Не могу!
   -- Надо еще поработать, и тогда вы съ нимъ справитесь, -- сказалъ Поль.-- Все остальное великолѣпно. Вы навѣрно много потрудились.
   -- Да, это такъ, -- отвѣчала она, повеселѣвъ отъ горячности его похвалъ.-- Но Дидро неправъ, неправъ, неправъ! Послѣ того какъ я нашла настоящій тонъ въ сценѣ Тибальда, послѣ того, какъ я могла ненавидѣть Ромео за то, что онъ убилъ Тибальда, и въ то же самое время любить его за то, что онъ -- Ромео, все стало мнѣ легко. Жесты и движенія нашлись сами собою; я изучила ихъ, вотъ и все.
   Слова эти значатъ, понятно, что Поль читалъ ей свою любимую книгу Paradoxe sur le Comédien. Миссъ Брэдертонъ была заинтересована, но не обращена знаменитымъ мнѣніемъ, будто актеръ долженъ быть "холоднымъ и спокойнымъ зрителемъ" и подражать чувствамъ другихъ людей, самъ ничего не чувствуя. Поль, конечно, готовъ былъ начать пренія, но я этого не допустила и заставила ее отдохнуть. Недавнее напряженіе совершенно изнурило ее, а мнѣ не нравится ея крайняя утомленность. Часто задумываюсь я надъ тѣмъ, не слишкомъ ли полна возбужденія жизнь, которую она ведетъ. Настоящее время считается для нея отдыхомъ, а между тѣмъ она, правду сказать, болѣе работаетъ мозгомъ, чѣмъ когда-либо прежде. Поль обращаетъ всю свою энергію на одну цѣль: обученіе миссъ Брэдертонъ; но вѣдь онъ человѣкъ сорока восьми лѣтъ, съ громадной опытностью, а она -- дѣвушка двадцати одного года, которая еще должна всему учиться и такъ же легко возбуждается, какъ онъ способенъ ее возбуждать. Мнѣ право придется сдерживать его.
   Когда мы отправили Изабеллу домой черезъ каналъ (она живетъ на той сторонѣ, ближе къ желѣзнодорожной станціи), Уоллэсъ не могъ достаточно надивиться происшедшей въ ней перемѣнѣ.
   -- Что сдѣлали вы съ ней?-- спрашивалъ онъ.-- Я едва могу узнать прежнюю миссъ Брэдертонъ! Неужели нѣтъ даже еще четырехъ мѣсяцевъ, что вашъ братъ и я ходили смотрѣть ее въ "Бѣлой дамѣ"? Да вы просто заколдовали ее!
   -- Кое-что мы сдѣлали, это вѣрно!-- сказала я, -- но сила, которая развивается въ ней теперь, пробудилась еще много мѣсяцевъ тому назадъ, когда миссъ Брэдертонъ впервые пришла въ соприкосновеніе съ новымъ міромъ и новыми идеалами, воплощенными въ васъ и Юстесѣ.
   Ну, что, дорогой Юстесъ, не довольно ли съ тебя? Миссъ Брэдертонъ говоритъ о тебѣ много хорошаго. Я непремѣнно постараюсь сообщить тебѣ кое-что объ этомъ въ слѣдующемъ письмѣ.
   

Уоллэсъ Кендалю.

Венеція, 27 августа.

   Дорогой Кендаль!
   Сегодня день, полный событій, которыя, полагаю, столько же интересны для васъ, какъ и для меня. Я объявилъ m-me де-Шатовьё, что хочу писать вамъ сегодня, и она сказала, что мое письмо должно замѣнить дня на два письмо отъ нея. Мы, т. е. ваша сестра, m-r де-Шатовьё, миссъ Брэдертонъ и я, ѣздили сегодня въ Торчелло. Поѣздка сама по себѣ была восхительна, только мнѣ некогда ее описывать. Хочу сообщить, что случилось, когда мы добрались до Торчелло.
   Изъ писемъ вашей сестры (она сообщила мнѣ, что пишетъ два раза въ недѣлю) вамъ, конечно, извѣстно, какъ всѣ мы поглощены артистическими успѣхами миссъ Брэдертонъ. Никогда еще не видывалъ я ни въ комъ такой перемѣны, такого изумительнаго разцвѣта силъ. Какъ могли мы съ вами не заглянуть глубже въ эту натуру! Теперь, когда я вспоминаю ее, какою она была прежде, я вижу, что ея новое я уже тогда находилось въ зародышѣ. Быть можетъ, страшная непропорціональность ея славы съ ея игрою мѣшало намъ видѣть таившіеся въ ней задатки; раздраженіе противъ публики заставляло насъ произносить опрометчивые приговоры.
   Какъ бы то ни было, уже нѣсколько дней тому назадъ я уяснилъ себѣ, что порученіе насчетъ Эльвиры, которое я вамъ навязалъ, а вы такъ великодушно приняли на себя, было съ моей стороны оплошностью, поправить которую, мнѣ кажется, теперь очень желательнымъ, тѣмъ болѣе, что никакія соображенія артистическаго свойства уже этому не препятствуютъ. Вы не повѣрите, какъ обаятельна была миссъ Брэдертонъ надняхъ въ роли Джульеты! Мѣстами еще попадались, конечно, несовершенства и шероховатости, но все же это такое существо, на которое можно болѣе, чѣмъ на кого-либо, возлагать великія надежды. Она освобождается шагъ за шагомъ отъ разныхъ условныхъ пріемовъ; зять вашъ безпощадно преслѣдуетъ ихъ при всякомъ ихъ проявленіи, а миссъ Брэдертонъ постоянно имѣетъ въ виду его одобреніе, а также, на сколько я понялъ изъ двухъ, трехъ ея намековъ, и тотъ высокій критическій идеалъ, который ей кажется воплощеннымъ въ васъ.
   М-r де-Шатовьё весь къ ея услугамъ; очень мило видѣть ихъ вмѣстѣ. Сестра ваша тоже неразлучна съ нею, и спокойное, ровное и изящное обращеніе ея составляетъ прекрасный контрастъ съ подвижностью миссъ Брэдертонъ. Слѣды дружбы ея съ этими двумя людьми никогда не сгладятся; мысль свести ихъ была очень удачна.
   Итакъ, мы отправились въ Торчелло, и я выжидалъ случая остаться съ ней наединѣ. Наконецъ, m-me де-Шатовьё доставила мнѣ его. Съ Rusкin'омъ въ рукѣ, она увлекла мужа изучать мозаики, а я остался сидѣть съ миссъ Брэдертонъ около наружной стѣны Санъ-Фоска до ихъ возвращенія. Говорили мы о сотнѣ вещей и ни слова о театрѣ: о гранатахъ, цвѣты которыхъ лежали алою массою на ея колѣнахъ, о сѣромъ, сонномъ тепломъ днѣ, объ оборванныхъ дѣтяхъ, надоѣдливо выпрашивавшихъ у насъ мѣдныхъ денегъ, и вдругъ я спросилъ, отвѣтитъ ли она мнѣ на одинъ вопросъ чисто личнаго свойства: затаила ли она въ своемъ умѣ злобу противъ меня за что-либо, сказанное или сдѣланное мною самимъ въ Лондонѣ, или что сказали или сдѣлали по моему порученію другіе?
   Она очень смутилась, покраснѣла, но твердо отвѣтила: "Никакой злобы я не затаила, да и поводовъ у меня не было". "Хорошо-же, продолжалъ я, опустившись передъ ней на траву, такъ чтобъ дѣйствительно видѣть выраженіе ея лица, -- если вы не сердитесь на меня, если вы ко мнѣ расположены, не поможете-ли вы мнѣ поправить одну крупную ошибку?".
   Она поглядѣла на меня, полураскрывъ губки; глаза ея, казалось, старались прочесть въ моихъ чертахъ, что я думаю. "Согласитесь-ли вы, торопливо продолжалъ я,-- принять отъ меня Эльвиру и сдѣлать изъ нея что вамъ угодно?" И знаете-ли вы, что тогда случилось? Губы ея задрожали, и я подумалъ, что она готова расплакаться, но вдругъ каждый изъ насъ замѣтилъ нервность другого, и мы оба расхохотались. Она смѣялась долго и безпомощно, словно не имѣла силы удержаться.
   Вскорѣ она взглянула на меня; большіе глаза ея были полны слезъ. Она принялась увѣрять меня, что я говорю опрометчиво, что для этой пьесы у меня есть идеалъ, достигнуть котораго она никакъ не можетъ обѣщать; что только чувство дружбы заставило меня измѣнить намѣреніе, что теперь, когда многія распоряженія сдѣланы, могутъ возникнуть чисто практическія затрудненія и т. д. Но я и слышать ничего не хотѣлъ. У меня все было впередъ обдумано; я могъ предложить ей актера для роли Нація, и даже костюмы были у меня въ головѣ и могли быть въ случаѣ нужды сейчасъ-же нарисованы. Форбсъ,-- продолжалъ я,-- можетъ и хочетъ заняться постановкой; никто не сдѣлаетъ этого съ большимъ знаніемъ или вкусомъ, а для нея, какъ мы оба хорошо знаемъ, онъ превратится въ декоратора,.если это понадобится. Я продолжалъ фантазировать, успокаивая и ея и мои собственныя взволнованныя чувства, пока наконецъ отъ сопротивленія и отпора она не перешла къ чему-то въ родѣ интереса къ дѣлу.
   Однако, когда вернулись остальные, я еще не добился отъ нея прямого обѣщанія, и на возвратномъ пути она была очень молчалива. Понятно, что я взволновался и началъ думать, что промахъ мой непоправимъ, но во всякомъ случаѣ я рѣшился не дать дѣлу заснуть, такъ что когда m-me де-Шатовьё пригласила меня поужинать съ ними, я поужиналъ, а потомъ, въ саду, смѣло изложилъ мой планъ передъ всѣми и просилъ вашу сестру помочь мнѣ. Я зналъ, что и ей, и ея мужу извѣстно то, что произошло въ Оксфордѣ; я полагалъ, что и миссъ Брэдертонъ знала, что это имъ извѣстно, такъ что положеніе мое было довольно щекотливое. Хорошо однако, что женщины, когда заблагоразсудятъ, обладаютъ такимъ тактомъ и умѣньемъ все сгладить, игнорировать разныя житейскія шероховатости, что съ ними зачастую выйдешь изъ затрудненія, вовсе даже не догадавшись, какъ серьезно было дѣло. Долго молча курилъ m-г де-Шатовьё, потомъ предложилъ мнѣ много вопросовъ относительно пьесы и въ концѣ концовъ не высказалъ никакого мнѣнія. Я готовъ былъ просто отчаиваться (миссъ Брэдертонъ мало говорила), пока, наконецъ, въ ту самую минуту, когда я собрался уходить, не рѣшивъ судьбы Эльвиры, Изабелла сказала мнѣ, улыбаясь и ласково пожимая мнѣ руку: "Зайдите ко мнѣ завтра, и я скажу вамъ: да или нѣтъ".
   Сегодня я былъ у нея, и ночь принесла мнѣ счастье. Эльвира, дорогой Кендаль, будетъ разыграна въ нынѣшнемъ году, 20 ноября или около этого; Изабелла Брэдертонъ съиграетъ героиню, а вашъ другъ уже весь погрузился въ дѣло и полонъ надеждъ и ожиданій. Какъ я желалъ бы, какъ мы всѣ желати бы, чтобъ вы были здѣсь! Мнѣ становится все болѣе и болѣе совѣстно передъ вами. Вы дали тотъ импульсъ, плоды котораго созрѣваютъ теперь, и вамъ слѣдовало бы быть съ нами и играть въ плоти ту роль друга, которую мы всѣ такъ охотно уступаемъ вамъ въ душѣ. "Скажите мистеру Кендалю, -- обратилась ко мнѣ почти въ послѣднюю минуту миссъ Брэдертонъ, что я и выразить не могу, какъ много я обязана его вліянію и дружбѣ. Онъ первый открылъ мнѣ глаза. Онъ былъ такъ добръ ко мнѣ даже тогда, когда имѣлъ обо мнѣ весьма низменное мнѣніе! Надѣюсь еще заслужить отъ него слово одобренія". Вотъ вамъ! Полагаю, что это вызоветъ въ васъ нѣкоторое чувство пріятнаго самодовольства. Миссъ Брэдертонъ думала то, что говорила, да оно и совершенно вѣрно. А теперь я долженъ идти и приняться за дѣло. Завтра или послѣ завтра, поговоривъ вторично съ миссъ Брэдертонъ, я пущусь въ обратный путь, отыщу Форбса и примусь дѣйствовать. Недѣли черезъ три Изабелла будетъ въ Лондонѣ (сначала, какъ вамъ извѣстно, она погоститъ въ Парижѣ у вашей сестры), и тогда начнется серьезная работа до половины ноября, когда пьеса будетъ, вѣроятно, поставлена. Такимъ образомъ открытіе театра отсрочится болѣе, чѣмъ на двѣ недѣли, противъ того, что миссъ Брэдертонъ сначала предполагала; Уорроль будетъ навѣрно взбѣшенъ этимъ промедленіемъ, но за послѣднее время у нея выработалась собственная воля.
   Итакъ, au revoir! Вамъ, вѣроятно, мирно жилось лѣтомъ среди книгъ и полей! Желалъ бы я имѣть хоть что-либо похожее на вашу любовь къ труду; никогда не видывалъ я человѣка, который такъ наслаждался бы своими книгами, какъ вы. Что касается меня, трудъ всегда остается для меня трудомъ, а праздность отрадой.
   Однако теперь я долго не буду лѣниться. Какъ величественна будетъ миссъ Брэдертонъ въ послѣднемъ актѣ! Гдѣ были мои глаза прошлою весною? Желалъ бы я, чтобъ миссъ Брэдертонъ представился случай видѣть въ Парижѣ многое интересное. Но, какъ ни безцвѣтенъ обыкновенно сентябрь, она все же застанетъ въ Comédie franèaise какую нибудь мольеровскую пьесу, да и сестра ваша позаботится свести миссъ Брэдертонъ съ кѣмъ слѣдуетъ. По слухамъ, Перро будетъ давать ей втихомолку уроки. Счастливецъ!"
   Кендаль читалъ это письмо яснымъ августовскимъ утромъ, возвращаясь домой вдоль пруда, гдѣ тѣнь сосенъ служила пріятной защитой противъ начинавшагося зноя и воздухъ былъ пропитанъ ароматомъ вереска, только что распускавшагося во всей своей первой блѣдной красѣ. Дочитавъ письмо, онъ легъ на землю, и спустивъ шляпу на глаза, долго пристально глядѣлъ на озаренную солнцемъ неподвижную воду. Такъ вотъ чѣмъ все кончилось! Изабелла Брэдертонъ готовилась стать великой актрисой! Ундина нашла въ себѣ душу!
   Пока онъ лежалъ такъ, зарывшись въ верескѣ, ему казалось, что за послѣднія три недѣли онъ пережилъ цѣлую драму чувствъ, драму, имѣющую начало, завязку и кульминаціонный пунктъ. Въ то время, какъ она развивалась, онъ лишь на половину сознавалъ ея значеніе, на половину понималъ самого себя. Письмо Уоллэса съ опредѣленною рѣзкостью и ясностью уяснило ему дѣло, насколько оно касалось его самого. Обманываться долѣе не было никакой возможности; послѣднія преграды были опрокинуты, послѣдняя пелена между нимъ и надвигавшеюся на него силою пала, и съ мучительной дрожью Кендаль увидалъ передъ собою широко раскрытые, жадные глаза любви! О, да неужели это любовь -- эта глухая тоска; эта тревога во всемъ существѣ, это мучительное влеченіе?...
   Пчелы жужжали среди вереска; по временамъ маленькая ящерица съ коричневыми полосками чуть слышно шевелилась рядомъ съ нимъ; пара чаекъ пронеслась надъ прудомъ. Но ничего не видѣлъ и не слышалъ Кендаль, какъ ни отзывчивы были обыкновенно всѣ его чувства на малѣйшія подробности окружавшей его простой жизни. Его поглощали собственныя печальныя мысли. Что дѣлало такими прелестными первыя недѣли послѣ разлуки съ ней? Что придавало интересъ его работѣ, очарованіе лѣтней красотѣ деревни и, словно скрытая гармонія, невнятно раздававшаяся въ немъ, наполняло жизнь звуками и восторгомъ? Теперь онъ зналъ, что это было. Не болѣе и не менѣе какъ опредѣленное предчувствіе, глубокое убѣжденіе въ неудачѣ, грозившей Изабеллѣ Брэдертонъ! Что за предательство! Но все же это такъ! Видѣніе, постоянно носившееся передъ нимъ, было видѣніемъ угасающей славы, уменьшающейся извѣстности, покинутой и развѣнчанной красоты. А изъ этого сиротства и неудачи ему смутно представлялось возникновеніе новой, неописуемой радости. Онъ видѣлъ, какъ сознавъ свое пораженіе и неумолимые предѣлы своей индивидуальности, миссъ Брэдертонъ обращается къ тому человѣку, который правильно понялъ ее и все-таки съ самаго начала преданно любилъ ее; видѣлъ онъ и то, какъ онъ находила въ его любви новую гордость и вполнѣ удовлетворяющее ее утѣшеніе. Вотъ истинная правда, центръ и сущность всѣхъ его помысловъ, всей его жизни. Онъ постигъ это съ опредѣленною ясностью теперь, когда всѣ чувства его были изощрены страданіемъ и тоской.
   Потомъ, когда онъ окинулъ взоромъ прошлое, онъ увидалъ, какъ эта увѣренность мало-по-малу колебалась и разрушалась письмами сестры. Вспомнилъ онъ недовѣрчивое нетерпѣніе, съ которымъ онъ читалъ самыя раннія изъ этихъ посланій. Такъ Мари полагаетъ, что онъ ошибается!.. "Изабелла Брэдертонъ еще будетъ актрисой", "въ ней" все-таки проявляется геніальность, "она учится, растетъ, развивается ежедневно". Вздоръ! Онъ оказался въ состояніи отдѣлить критическую оцѣнку актрисы отъ личнаго поклоненія передъ женщиной, но голова Мари очевидно закружилась, была введена въ обманъ сердцемъ. Потомъ, мало-по-малу, недовѣріе его пошатнулось, точка зрѣнія измѣнилась. Вмѣсто раздраженія противъ Мари за ея снисходительную оцѣнку, то, что онъ злобно чувствовалъ въ теченіе многихъ дней, была ревность къ Полю де-Шатовьё, ревность къ "возможностямъ", ему представившимся, къ его вліянію на эту чуткую, нѣжную натуру, къ его сношеніямъ съ нею. Вѣдь надежда руководить ея молодымъ несформировавшимся еще умомъ, направлять его тоже грезилась ему въ будущемъ. Онъ сдѣлалъ кое-что въ этомъ отношеніи, онъ какъ-бы дотронулся до той пружины, которая выпустила на волю новый, неожиданный запасъ силъ. Но, если онъ и насаждалъ, другіе поливали, другіе и пожнутъ. Во время этого важнаго кризиса въ ея судьбѣ онъ былъ для нея ничѣмъ. Иные голоса, иныя руки направляли и поддерживали ее. Ласковыя, признательныя слова, которыя она велѣла передать ему, были только уколомъ и терзаніемъ, казались ему лишь дружескимъ общимъ мѣстомъ. Въ сущности, жизнь ея вышла изъ его кругозора; ея натура расцвѣла и достигла новаго совершенства, а его тамъ не было, чтобъ видѣть это и помочь. Никогда не поставитъ она его въ связь съ тѣми вліяніями, которыя преобразовали для нея жизнь и, по всему вѣроятію, безповоротно измѣнятъ весь строй ея будущаго. Однажды онъ оскорбилъ и испугалъ ее, и въ то время отчаивался когда-либо сгладить произведенное на нее впечатлѣніе; но теперь онъ чувствовалъ не жгучую тревогу, не страхъ относительно того оборота, который примутъ обстоятельства, а опредѣленное, тупое сознаніе разъединенія. Жизнь, нѣкогда близкая ему, теперь разлучена съ нимъ на-вѣки; пути ихъ разошлись, и никакая милостивая судьба уже не соединитъ ихъ болѣе.
   И къ концу этого сиротливаго ожиданія, отношеніе его къ вопросу совершенно измѣнилось. Какъ ни могущественно было въ его жизни это предвкушеніе неудачи миссъ Брэдертонъ, теперь Кендалю стало ясно, что оно не было и вполовину такъ реально и сильно, какъ новое, странное предчувствіе ея успѣха. Мари навѣрно права. Онъ былъ просто слѣпымъ, мелочнымъ педантомъ, судившимъ объ Изабеллѣ на основаніи принциповъ и критерія, не принимавшаго въ разсчетъ природной энергіи, естественной мощи и роста такой индивидуальности, какъ ея. Чѣмъ больше сомнѣвался онъ прежде, тѣмъ больше теперь вѣрилъ. Да, она будетъ великой актрисой, она проложитъ себѣ путь въ тотъ умственный градъ, который и онъ избралъ для себя, она сдѣлается причастной обширному міровому запасу знанія. Если только ея физическія силы выдержатъ требованія, предъявляемыя къ нимъ теперь, она станетъ въ ряды тѣхъ немногочисленныхъ истолкователей и служителей идей, которые оживляютъ и поддерживаютъ умственную жизнь общества. Неужели онъ такъ погрязъ въ свои эгоистическія стремленія, что не можетъ этому радоваться?
   О, да вѣдь она женщина, она прекрасна, и онъ любитъ ее! Что-бы онъ ни дѣлалъ, всѣ идеальныя и безличныя соображенія отпадали отъ него. День за днемъ онъ все лучше понималъ свое сердце; изо дня въ день философъ слабѣлъ въ немъ, а запросы человѣка раздавались все громче. Двѣ фигуры, практически-реальныя, постоянно стояли передъ нимъ. Видѣлъ онъ великую актрису, охваченную волненіями самой возбужденной жизни; силы зрѣютъ изъ году въ годъ, слава все растетъ и расширяется. А рядомъ съ этимъ блестящимъ видѣніемъ представлялся ему онъ самъ, спокойный литераторъ, съ восторгами юности позади и невозмутимостью средняго восраста впереди себя. Какая-же связь возможна между ними!
   Письмо Уоллэса еще болѣе уяснило ему исходъ этого конфликта, или вѣрнѣе, оно побудило Кендаля заключить съ самимъ собою фаталистическій договоръ. Онъ усталъ бороться, и ему казалось, что слѣдуетъ такъ или иначе вырваться изъ тисковъ, въ которые попала его жизнь. Какъ нибудь, да долженъ онъ притупить горькое сознаніе утраты, хотя-бы только отдаливъ минуту послѣдняго отреченія. Онъ снова примется за работу и постарается не чувствовать къ ней отвращенія. Это его единственное прибѣжище, и онъ долженъ цѣпляться за него, словно отъ этого зависитъ спасеніе жизни. А ее онъ не увидитъ до вечера перваго представленія Эльвиры. Она будетъ въ Лондонѣ черезъ мѣсяцъ, только онъ позаботится о томъ, чтобъ не попадаться ей нигдѣ. Не заглянетъ онъ въ эти чудные глаза, не коснется до ручки, пока не свершится его судьба; съ участью Эльвиры связалъ онъ и свою. Рѣшеніе это доставило ему странное успокоеніе, и онъ вернулся къ своимъ бумагамъ и книгамъ, точно человѣкъ, вырвавшійся изъ когтей смертельнаго физическаго недуга и достигшій періода сравнительнаго облегченія и покоя.
   

ГЛАВА VIII.

   Сырой ноябрьскій вечеръ. Мелкій безпрерывный дождь орошаетъ улицы Лондона, не мѣшая однако ихъ оживленію или ночному блеску столицы, такъ какъ яркій свѣтъ газовыхъ фонарей отражается въ безчисленныхъ лужахъ и каждый лучъ словно переламывается въ дождевыхъ капляхъ сотнею сверкающихъ искръ. Это тотъ часъ, когда все общество, которымъ можетъ осенью похвалиться Лондонъ, находится на улицѣ, спѣша обѣдать или повеселиться, и когда, стекаясь различными путями къ западу, потокъ желающихъ обѣдать встрѣчается на главныхъ улицахъ съ несущимся на востокъ потокомъ театраловъ.
   Въ особенности тѣсно было на западномъ концѣ улицы Д., а также и при въѣздѣ въ отдѣляющійся отъ нея къ сѣверу узкій переулокъ, гдѣ стояло новое, простое съ виду зданіе Калліопы. Передъ театромъ была сплошная масса каретъ и людей, удерживаемыхъ въ порядкѣ лишь благодаря зоркой бдительности полиціи и двигавшихся взадъ и впередъ съ быстротою калейдоскопа. Вереница каретъ казалась безконечною, и послѣ того какъ высадившіеся изъ нихъ успѣвали протолкаться сквозь промокшую любопытную и добродушную уличную толпу, имъ приходилось подвергнуться болѣе тяжелой борьбѣ съ нарядною публикой внутри зданія, всходившею по двойной лѣстницѣ вновь отдѣланнаго театра. Въ воздухѣ стоялъ гулъ голосовъ; всѣ имѣли однородный, чисто семейный видъ, точно общество одного лондонскаго салона стеклось сюда. Казалось, будто всѣ знаютъ другъ друга; были тутъ политическіе дѣятели и артисты, извѣстные и безвѣстные авторы книгъ, красивыя умныя женщины и знатныя дамы и наконецъ тотъ значительный контингентъ преданныхъ искусству, сравнительно безъимянныхъ, личностей, на которыхъ въ вечеръ сколько-нибудь выдающагося перваго представленія успѣшный антрепренеръ привыкъ разсчитывать.
   Сегодня первое представленіе исключительно интересное. Состязаніе изъ-за билетовъ было такое яростное, что многіе изъ присутствующихъ имѣли столь-же смутное и неопредѣленное понятіе о томъ, какимъ образомъ они очутились въ привиллегированной толпѣ, изливавшейся въ Калліопу, какое во время уличной паники человѣкъ имѣетъ о тѣхъ хитростяхъ, съ помощью которыхъ онъ одолѣлъ преграду, ниспровергшую сосѣда. Первое появленіе миссъ Брэдертонъ въ Эльвирѣ было въ теченіе многихъ недѣль предметомъ разговора въ гораздо большемъ числѣ лондонскихъ кружковъ, чѣмъ тѣ, что обыкновенно интересуются театральнымъ дѣломъ. Нѣкоторые изъ нихъ, до извѣстной степени входившіе въ районъ литературы и искусства, могли сообщить опредѣленныя причины всеобщаго интереса. Пьеса, утверждали представители этихъ кружковъ, необыкновенно хорошая; въ теченіе репетицій разнеслась молва, что игра миссъ Брэдертонъ будетъ большимъ сюрпризомъ для публики. Нѣсколько дальше отъ интеллигентныхъ центровъ знали только, что знаменитая красавица вернулась на мѣсто своихъ прежнихъ тріумфовъ, и что теперь, какъ и въ разгаръ сезона, первымъ параграфомъ соціальнаго кодекса законовъ было видѣть миссъ Брэдертонъ въ театрѣ, а во вторыхъ, познакомиться съ ней въ обществѣ, если можно, прямыми путями, а то и кривыми.
   Было безъ четверти восемь. Оркестръ занялъ свое мѣсто; почти вся публика была уже въ сборѣ. Въ одной изъ ложъ сидѣло три человѣка; они явились рано и въ теченіе нѣкотораго времени изучали въ бинокль потокъ, изливавшійся въ театръ. Это были Юстесъ Кендаль, его сестра, m-me де-Шатовье, и ея мужъ. Они спеціально пріѣхали ради этого изъ Парижа, и m-me де-Шатовье, чьи голубовато-сѣрые глаза сверкали ожиданіемъ, а мелкія, нѣжныя черты были полны интереса и оживленія, ожидала поднятія тяжелаго бархатнаго занавѣса съ такой горячностью, которая заслуживала ей по временамъ насмѣшки со стороны мужа, въ сущности немного менѣе взволнованнаго, чѣмъ она сама. Всего только три недѣли, какъ они разстались съ Изабеллою въ Парижѣ, и въ этотъ вечеръ они чувствовали нѣчто, похожее на тревогу и отвѣтственность родителей, когда они отдаютъ на судъ общества дѣтище, на которое положили всѣ свои силы.
   Что касается Юстеса, онъ тоже пріѣхалъ въ Лондонъ лишь въ этотъ день. Онъ сдѣлалъ продолжительный, обязательный визитъ какимъ-то престарѣлымъ родственникамъ на сѣверѣ Англіи и, сообразно съ прихотью, овладѣвшею имъ въ Surrey, такъ продлилъ это посѣщеніе, что пропустилъ всѣ приготовленія къ Эльвирѣ и появился на аренѣ только тогда, когда настала рѣшительная минута. Миссъ Брэдертонъ сама прислала ему радушную пригласительную записку, съ контрамаркой для перваго представленія и просьбою явиться "и судить обо мнѣ такъ благосклонно, какъ только дозволитъ вамъ истина". Онъ отвѣтилъ на это, что, во что бы то ни стало, будетъ на своемъ мѣстѣ въ Калліопѣ вечеромъ 20 ноября.
   И вотъ онъ тутъ, и лицо его выражаетъ какъ разъ тотъ-же интересъ и то же ожиданіе, какъ и лица всѣхъ остальныхъ. А между тѣмъ въ глубинѣ души Кендаль сознавалъ, что изъ всѣхъ человѣческихъ существъ, наполнявшихъ обширный театръ, для него одного опытъ этого вечера имѣетъ такое важное и глубокое значеніе, что жизнь по ту сторону этого рубежа на-вѣки получитъ неизгладимый отпечатокъ. Тяжко было ему, что сестра даже не подозрѣвала его чувствъ; ему было-бы утѣшительно, если бы она о нихъ знала, но сказать казалось ему невозможнымъ.
   -- Вотъ Стюарты, -- шепнулъ онъ, наклоняясь къ ней, когда грянулъ оркестръ.-- Они въ ложѣ налѣво отъ насъ. Думаю, что Форбсъ присоединится къ нимъ, когда начнется представленіе. Говорятъ, онъ работалъ какъ лошадь за постановкой пьесы. По слухамъ, всѣ детали безукоризненны съ артистической и исторической стороны, а время подготовки было короткое. Зачѣмъ отказалась она начать сезонъ съ "Бѣлой дамы", чтобъ имѣть большій срокъ передъ собой?
   -- Не могу ничего сказать объ этомъ, кромѣ того, что она чувствовала непреодолимое отвращеніе къ этой пьесѣ. Думаю, что воспоминанія, связанныя съ ней, такъ тяжелы, что миссъ Брэдертонъ сочла-бы за дурное предзнаменованіе открыть ею новый сезонъ.
   -- Благоразумно-ли она поступила?
   -- Полагаю, что она сдѣлала хорошо, сообразившись въ этомъ случаѣ съ своимъ желаніемъ, а у нея самой времени было достаточно. Она работала надъ Эльвирой пока была съ нами, да и у молодого Гартинга было, по моему, достаточно указаній на счетъ роли. Нѣкоторыя изъ второстепенныхъ ролей пойдутъ, пожалуй, сегодня нѣсколько шероховато, но все это скоро сгладится.
   -- Бѣдный Уоллэсъ!-- вздохнулъ Кендаль.-- Онъ напрасно желаетъ, чтобъ все уже было за спиною. Никогда еще не видывалъ я театра, такъ переполненнаго рецензентами.
   -- Вотъ онъ!-- воскликнула m-me де-Шатовье, обнаруживъ подавляемое ею волненіе легкой нервной дрожью.-- Какъ поживаете, мистеръ Уоллэсъ? Какъ идутъ дѣла?
   Бѣдный Уоллэсъ упалъ на кресло. Онъ казался настоящимъ воплощеніемъ страданія, на сколько лицо его, созданное природою въ одну изъ ея самыхъ веселыхъ минутъ, способно было выражать тревогу.
   -- Не имѣю объ этомъ никакого понятія, дорогая m-me де-Шатовье! Миссъ Брэдертонъ чистый ангелъ, а безъ Форбса у насъ уже сто разъ опустились-бы руки; вотъ все, что я могу вамъ сказать! Что касается остальныхъ актеровъ, думаю, что они справятся какъ-нибудь съ ролями, но въ настоящую минуту я чувствую себя точно человѣкъ, стоящій у подножія висѣлицы. А вотъ и звонокъ! Теперь -- была не была!
   Конспектъ для Эльвиры былъ найденъ въ бумагахъ молодого, бѣднаго итальянца, умершаго почти отъ истощенія на своемъ римскомъ чердакѣ, въ плодовитую пору, послѣдовавшую за 1830 годомъ, когда поэты попадались на каждомъ шагу и романтическія страсти были въ полномъ разгарѣ. Набросокъ пьесы появился въ книжкѣ, напечатанной частнымъ образомъ и случайно найденной Эдуардомъ Уоллэсомъ на парижской набережной. Онъ прочелъ ее въ досужую минуту на желѣзной дорогѣ, оцѣнилъ скрытые въ конспектѣ задатки и тотчасъ засѣлъ за работу, чтобъ превратить его въ пьесу. Но, развивая его, Уоллэсъ тщательно сохранялъ характеръ первоначальнаго замысла. Онъ всецѣло принадлежалъ романтической порѣ, и разработка темы представляла весьма мало того разнообразія, котораго привыкли ожидать современные зрители. Быстро, почти не переводя духъ, авторъ разсказывалъ исторію любви, ревности, отчаянія и смерти, и разсказъ не прерывался никакими легкими эпизодами. Молодой итальянецъ и его англійскій товарищъ одинаково полагались на трагическую силу ситуаціи и универсальность мотивовъ, затронутыхъ ею. Стиль напоминалъ Альфреда де-Виньи или школу Виктора Гюго. Въ самомъ дѣлѣ, это было скорѣе драматической любовной поэмой, чѣмъ пьесой въ современномъ смыслѣ слова, и весь успѣхъ ея исключительно зависѣлъ отъ двухъ ролей, Мація и Эльвиры.
   Задумывая характеръ Мація, итальянецъ восцользовался традиціоннымъ испанскимъ типомъ, имѣющимъ историческіе источники и вдохновлявшимъ немало испанскихъ поэтовъ, начиная съ пятнадцатаго столѣтія. Мацій -- рыцарь, поэтъ и влюбленный; его любовь нѣчто вродѣ южнаго сумасшествія, заставляющаго глохнуть всѣ остальныя чувства, и трагическая кончина Мація -- единственное естественное завершеніе столь порывистой и страстной жизни. Дочь Нуньо Фернандеца, Эльвира, въ которую влюбленъ Мацій, воплощенная кротость и добродѣтель вплоть до той минуты, когда злой рокъ научаетъ ее, что мужчины коварны, а свѣтъ жестокъ. Любовь ея протекала счастливо и ровно, пока цѣлый рядъ событій не поставилъ ее въ антагонизмъ съ противоположными интересами двухъ лицъ, ея отца и Фернана Переца, фаворита и орудія могущественнаго герцога Виллена. Честолюбіе и эгоистическія страсти этихъ двухъ людей соединились противъ нея. Перецъ хочетъ на ней жениться; отецъ желаетъ ниспровергнуть Мація, мѣшающаго его собственному политическому повышенію. Интрига, затѣянная обоими, вполнѣ удалась. Мацій изгнанъ; Эльвира, вынужденная повѣрить, что ее покинули и предали, вовлечена ръ бракъ съ Перецомъ, наполовину силою, наполовину обманомъ, и когда, преодолѣвъ сотню препятствій, Мацій возвращается, чтобъ требовать ея руки, онъ встрѣчаетъ свадебное шествіе, уже направляющееся ко дворцу герцога.
   Конецъ пьесы изображаетъ, понятно, борьбу, завязавшуюся такимъ образомъ между двумя силами. По плану и механизму сюжетъ былъ самаго обыкновеннаго романтическаго типа, не лучше и не хуже сотни другихъ, наполняющихъ литературные архивы первой половины нынѣшняго столѣтія. Требовалось все, что могла сдѣлать хорошая обработка, чтобъ поднять пьесу надъ уровнемъ заурядной мелодрамы и превратить ее въ трагедію. Судьба оказалась къ ней милостива; уже въ итальянскомъ наброскѣ тема была обработана тонко и съ истиннымъ трагизмомъ, а Эдуардъ Уоллэсъ примѣнилъ къ своей задачѣ всѣ силы критическаго и правильно развитого ума. Трудно было ожидать, что сюжетъ привлечетъ его, но, разъ принявшись за работу, Уоллэсъ трудился съ энтузіазмомъ.
   Когда взвился занавѣсъ, передъ зрителями предстала большая зала герцогскаго дворца. Все, что могло сдѣлать антикварное знаніе, было примѣнено къ обстановкѣ. Тонкая облицовка стѣнъ и пола, кожаные обои, ковры, рѣзьба по дереву, мѣдныя украшенія, все, что составляло принадлежность испанскаго дворца пятнадцатаго столѣтія, было скопировано съ расточительной пышностью, и въ теченіе первой сцены масса зрителей, переполнявшая театръ, дѣлила свое вниманіе и рукоплесканія между красивою обстановкою и игрою двухъ сносныхъ актеровъ, изображавшихъ отца Эльвиры и соперника Мація, Фернана Переца.
   Завязавъ интригу, которая должна была помѣшать любви Мація и Эльвиры, Фернанъ Перецъ только что поднялся съ мѣста, какъ вдругъ Уоллэсъ, слѣдившій за сценою съ смѣсью удовольствія и отчаянія, коснулся руки m-me де-Шатовье.
   -- Сейчасъ!..-- сказалъ онъ. Она выйдетъ въ ту дверь, налѣво.
   Замѣтивъ этотъ сигналъ, Кендаль приподнялся съ своего мѣста за сестрою и наклонился впередъ. Большая дверь въ концѣ дворца медленно отворилась и, проскользнувъ въ нее съ опущенной головою и стиснутыми руками, вышла Эльвира, сопровождаемая маленькой прислужницей, Беатрисой. Громъ рукоплесканій, привѣтствовавшій ея появленіе, заставилъ дрогнуть пульсъ самыхъ старыхъ habitués театра. На глазахъ m-me де-Шатовье навернулись слезы; она взглянула на брата.
   -- Что за сцена!-- сказала она.-- Это выше силъ человѣка! Ей это не перенести! Я желала-бы, чтобы ей дали продолжать!
   Кендаль ничего не отвѣчалъ; душа его свѣтилась въ глазахъ; онъ не сознавалъ ничего, кромѣ присутствія одного лица. Она тутъ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, во всемъ могуществѣ своей красоты и славы, окруженная всѣмъ романтизмомъ, какой можетъ придать извѣстная ситуація и, если вѣрить хоть половинѣ того, что онъ слышалъ, готовая стяжать великій артистическій и не менѣе великій личный тріумфъ. Если-бъ онъ чувствовалъ къ ней лишь то, что испытывала вся публика, и тогда это было-бы ощущеніемъ изъ ряду вонъ. Теперь же, что это за мучительное, нестерпимое влеченіе, что за предчувствіе разлуки, что за неосуществимая потребность ее видѣть! Ея ли это голосъ? Онъ уже раньше слышалъ въ немъ эту ноту отчаянія! Тогда деревья склонялись надъ ними, іюньское тепло было разлито въ воздухѣ. Бѣлая, простиравшаяся впередъ ручка лежала когда-то въ его рукѣ; съ страстной тревогой глядѣли въ его глаза эти глазки. Ахъ, все это миновало на вѣкъ! Ничто не вернетъ болѣе этого краткаго мига живого общенія съ нею. Въ самомъ глубокомъ смыслѣ слова, она -- на сценѣ, а онъ -- среди зрителей. До конца его дней сѣрая жизнь его будетъ только слѣдить за ея жизнью, или, пожалуй, она скоро ускользнетъ отъ него совершенно, такъ какъ немного погодя Эльвира исчезнетъ съ глазъ той многочисленной публики, которая жадно упивается теперь каждымъ ея движеніемъ.
   Мало-по-малу, почти противъ воли, онъ былъ отвлеченъ отъ сознанія своего личнаго страданія общимъ потокомъ чувствъ, волновавшихъ окружавшую его толпу, и вскорѣ надъ нимъ уже властвовали соображенія совершенно иного рода. Неужели это та актриса, за которою онъ шесть мѣсяцевъ тому назадъ слѣдилъ съ такимъ критическимъ негодованіемъ? Неужели передъ нимъ та полуобразованная дѣвушка, которую онъ помнилъ, когда она бралась за вполнѣ неосуществимыя для нея задачи?
   Ему казалось невозможнымъ, чтобы этотъ живой, артистическій умъ, это нервное пониманіе того, что отъ нея требовалось, и способность осуществлять эти требованія развились въ той самой Изабеллѣ Брэдертонъ, первоначальный образъ которой такъ ясно запечатлѣлся въ его представленіи. И, однако, опытный глазъ его скоро научился слѣдить по сотнѣ мелкихъ признаковъ за прошлой исторіей этого превращенія. Видѣлъ онъ, какъ и гдѣ она работала; вліянія, отразившіяся на ней, были ему знакомы они участвовали и въ его собственномъ развитіи и, какъ онъ хорошо зналъ, составляли принадлежность лучшей школы драматическаго искусства во всей Европѣ, той школы, гдѣ изъ поколѣнія въ поколѣніе не умираютъ слава и превосходство французской драмы. Постепенно оцѣнивалъ онъ все, что сдѣлала миссъ Брэдертонъ; видѣлъ онъ также и то, что ей еще оставалось сдѣлать. Весною она была актрисой безъ будущаго, осужденная безпощадной логикой фактовъ слѣдить за тѣмъ, какъ съ первымъ увяданіемъ красоты отлетитъ отъ нея слава. Теперь она еще только сдѣлала шагъ къ настоящей цѣли, однако уже вступила на широкую дорогу, Кендаль видѣлъ вдали высшую точку артистическаго успѣха, если только у нея хватитъ силъ до нея добраться.
   Приближался конецъ перваго акта; возвращаясь послѣ брачнаго обряда въ часовню дворца, Эльвира вступила въ залу рука объ руку съ мужемъ, сопровождаемая гостями. Она видитъ Мація, блѣднаго, шатающагося подъ тяжестью невѣроятнаго извѣстія, только что сообщеннаго ему герцогомъ; она отталкиваетъ ненавистную руку, державшую ее, и съ крикомъ, полнымъ необузданнаго страшнаго отчаянія молодости, бросается къ ногамъ милаго.
   Когда опустился занавѣсъ, Эдуарду Уоллэсу оставалось мало сомнѣній въ успѣхѣ пьесы, если онъ вообще чувствовалъ ихъ раньше. Лишь только замеръ послѣдній вызовъ, онъ бросился за кулисы, а въ его отсутствіи ложа наполнилась вереницей знакомыхъ и постояннымъ шопотомъ поздравленій, казавшихся слуху m-me де-Шатовье музыкой и на время заглушившихъ въ сердцѣ Кендаля волненіе и тоску.
   -- Никогда еще вакаціонное время не было употреблено съ такой пользой, говорилъ m-me де-Шатовье какой-то сѣдовласый драматическій критикъ, умное, добродушное лицо котораго было знакомо Лондону за послѣднія двадцать лѣтъ.-- Какія чары коснулись красавицы, m-me де-Шатовье?-- продолжалъ онъ. Прошлою весною мы всѣ чувствовали, что по крайней мѣрѣ хоть одна изъ фей не присутствовала при ея крещеніи; теперь-же кажется, что и эта волшебница раскаялась и вручила ей вмѣстѣ съ остальными и свой даръ. Да, да! я всегда чувствовалъ, что въ основѣ этой натуры есть что-то, способное расцвѣсть. Многіе изъ болѣе молодыхъ критиковъ и слышать объ этомъ не хотѣли. Всѣ единодушно утверждали, что успѣхъ кончится съ первой свѣжестью красоты. А теперь англійская сцена обладаетъ, наконецъ, великой актрисой.
   Улыбка и отвѣтъ m-me де-Шатовье были прерваны возвращеніемъ Уоллэса, и гулъ поздравленія раздался съ новой силой.
   -- Какъ она себя чувствуетъ?-- спросила m-me де-Шатовье. Устала?
   -- Нисколько! Но, понятно, все напряженіе еще впереди. Пріемъ, сдѣланный ей, изумителенъ; онъ болѣе энервируетъ, чѣмъ сама игра. Видъ Форбса, слѣдящаго изъ-за кулисъ, самъ по себѣ цѣлая драма.
   Черезъ мгновенье гулъ затихъ, и безмолвіе воцарилось въ театрѣ.
   Во второмъ дѣйствіи центральною фигурою былъ Мацій. Въ большой сценѣ объясненія между нимъ и Эльвирой, когда онъ ворвался къ ней въ комнату, бѣшеные ревнивые сарказмы, прерываемые вспышками прежняго, полнаго довѣрія, прежняго нѣжнаго культа, были хорошо задуманы авторомъ и хорошо переданы даровитымъ молодымъ актеромъ, котораго самъ Уоллэсъ выбралъ для этой роли. Ошеломленная презрѣніемъ и отчаяніемъ своего возлюбленнаго, сознавъ предательство, ихъ разлучившее, Эльвира тѣмъ не менѣе преисполнена слѣпой рѣшимости остаться до конца вѣрной роли, ею на себя принятой, спасти отъ позора свое и отцовское имя и поставить между собою и Маціемъ непреодолимую преграду ея брачныхъ обѣтовъ. Внезапно ихъ прерываютъ герцогъ и Фернанъ Перецъ. Эльвира бросается между мужемъ и любовникомъ, выхватываетъ у Мація мечъ и передаетъ его герцогу. Послѣ бурной сцены, Мація арестуютъ и уводятъ. Съ горькимъ презрѣніемъ отталкиваетъ онъ всѣ попытки Эльвиры спасти его, и, освободившись отъ нея, предсказываетъ, что во всѣхъ ея будущихъ радостяхъ, во всѣхъ случайностяхъ ея брачной жизни призракъ его убитой любви будетъ вставать передъ ней и "каждое эхо, каждый вѣтерокъ повторять роковое имя Мація".
   Во все продолженіе этой трудной сцены Кендаль съ какимъ-то недовѣрчивымъ изумленіемъ замѣчалъ, что Изабелла ни разу не растерялась, что каждый жестъ былъ вѣренъ, каждое слово произнесено мѣтко. Изумительная грація, чудная красота ея, все это казалось второстепеннымъ, почти забывалось передъ проявленіемъ высшей человѣческой страсти, говорившей въ ней. Въ минуту сильнѣйшаго отчаянія, еще находясь наединѣ съ своей милой, Мацій бросилъ ей свой мечъ и объявилъ, что пойдетъ искать смерти безоружный, беззащитный. Потомъ, когда онъ заслышалъ приближеніе соперника, въ Маціѣ пробуждается инстинктъ воина; онъ требуетъ свой мечъ; Эльвира отказываетъ ему, и онъ съ угрозою дѣлаетъ шагъ въ ея сторону.
   Мацій. Мой мечъ, Эльвира!
   Эльвира. Никогда!
   Беатриче. Увы! Они тутъ! Уже поздно!
   Эльвира. Иди! Ничья кровь не прольется ради меня. Не подходи! Не то я вонжу мечъ вотъ въ эту грудь!
   Вся страстная энергія женщины, любящей и поставленной въ безвыходное положеніе, выразилась въ позѣ Эльвиры, когда она отталкивала Мація, но никакого слѣда ея минутнаго героизма уже не оставалось въ ея отчаянномъ, послѣднемъ призывѣ къ нему, когда его уводила стража. Слабая, шатающаяся, содрагаясь отъ каждаго суроваго его слова, точно отъ удара, она послѣдовала за нимъ до двери, и такой искренній, трогательный паѳосъ былъ въ ея напряженномъ взорѣ и протянутыхъ, словно ищущихъ чего-то рукахъ, пока она слѣдила за его удаленіемъ, что зрители были очарованы и занавѣсъ опустился среди полнаго безмолвія, еще больше оттѣнившаго гулъ, который поднялся почти немедленно вслѣдъ за тѣмъ.
   Но величайшимъ торжествомъ былъ третій актъ. Начинался онъ сценой между Эльвирой и ея мужемъ; съ смиреніемъ и безнадежностью истиннаго горя молила она его позволить ей удалиться отъ міра и скрыть отъ всѣхъ красоту, уже надѣлавшую столько зла. Онъ, въ которомъ ревность успѣла пустить глубокіе корни, отказываетъ ей съ упреками и оскорбленіями, и въ самый разгаръ страстной реакціи, пробудившейся въ ней противъ его тираніи, она узнаетъ отъ Беатриче, что Фернанъ, желая избѣгнуть дуэли съ Маціемъ, на которую герцогъ, согласно рыцарскому обычаю, долженъ былъ дать разрѣшеніе, придумалъ умертвить соперника въ тюрьмѣ. Понятно, что Эльвира хочетъ употребить всѣ усилія для спасенія своего возлюбленнаго. Она подкупаетъ стражу, отряжаетъ Беатриче, чтобъ донести герцогу о вѣроломствѣ мужа, и наконецъ сама проникаетъ въ тюрьму Мація, чтобъ предупредить его о грозившей ему участи и уговорить его бѣжать.
   Полонъ драматизма былъ тотъ моментъ, когда мракъ тюрьмы Мація впервые озарился свѣтомъ ручной лампы, обнаруживая передъ взорами заинтересованныхъ зрителей образъ Эльвиры, стоявшей на порогѣ, вглядываясь въ темноту изъ-подъ заслонявшей глаза руки. Въ послѣдовавшей за этимъ любовной сценѣ первое впечатлѣніе все усиливалось послѣ каждаго слова и движенія, благодаря геніальности актрисы. Эльвира застаетъ Мація, спокойно и даже весело ожидающаго утра. Честь его удовлетворена; передъ нимъ смерть и борьба, и гордый кастильянецъ испытываетъ что-то вродѣ покоя. Видъ блѣдной красоты Эльвиры, мысль о тѣхъ опасностяхъ, которымъ она подвергалась, проникая къ нему, внезапно измѣняютъ его чувства къ ней, пробуждаютъ въ немъ страстную потребность примиренія; онъ снова у ея ногъ, онъ чувствуетъ, что она ему вѣрна, что она принадлежитъ ему. Обезумѣвъ отъ страха, она не можетъ никакими усиліями умѣрить его восторженной радости или пробудить въ немъ сознаніе необходимости бѣжать. Кончается тѣмъ, что онъ даже сердится на нее за ея страхъ, за ея мольбы забыть ее и спастись.
   "Боже мой! говоритъ онъ, съ отчаяніемъ отворачиваясь отъ нея, не любовь, а только состраданіе привело ее сюда!" Тогда, совершенно подавленная страшной минутой, она не въ силахъ долѣе таить своей любви; она видитъ въ откровенномъ признаніи своихъ чувствъ единственную надежду примирить его съ жизнью и убѣдить его заботиться о личной безопасности.
   Эльвира. Смотри, Мацій, каждая изъ этихъ слезъ -- твоя, пролитая за тебя! О, если для смягченія твоей гордой воли, эта несчастная женщина должна раскрыть передъ тобой свое слабое сердце, сказать, что живетъ лишь твоей жизнью и умретъ твоей смертью, эти губы найдутъ силу даже для такого жалкаго признанія. Увы! щеки эти такъ поблѣднѣли отъ слезъ, что не могутъ больше покрываться румянцемъ.
   Для нея это искреннее признаніе было единственнымъ средствомъ заставить его повѣрить грозящей ему опасности и убѣдить его бѣжать; въ немъ же оно пробудило такую радость, которая отогнала всякую мысль о личномъ рискѣ и сдѣлала разлуку съ нею для него хуже смерти. Когда она приказала ему спасаться, онъ отвѣтилъ лишь однимъ словомъ: пойдемъ! и не раньше, чѣмъ она обѣщала проводить его до городскихъ воротъ и послѣдовать за нимъ немного погодя, согласился онъ сдѣлать шагъ къ свободѣ. А потомъ, когда милая рука ея готова была открыть передъ нимъ двери тюрьмы, уже оказалось поздно. Фернанъ и его убійцы тутъ; лѣстница оцѣплена; бѣгство невозможно. Въ эти послѣднія мгновенія, когда запертая на замокъ дверь еще отдѣляла ихъ отъ ожидавшей ихъ смерти, настроеніе Эльвиры было полно ужаса и отчаянія, не за себя, а за него, между тѣмъ какъ онъ, вознесясь надъ всякимъ страхомъ, поддерживалъ и успокоивалъ ее.
   Мацій. Не думай болѣе о мірѣ, погубившемъ насъ. Ничѣмъ, ничѣмъ не обязаны мы ему! Узы, связывавшія насъ съ нимъ, порваны на вѣки. Смерть у порога; мы уже умерли! Пойдемъ, скрась смерть! Скажи, что ты любишь меня, будешь любить до конца.
   Потомъ, отстранивъ ее отъ себя, онъ идетъ на встрѣчу врагамъ. За дверями раздается шумъ; Мацій возвращается, раненый на смерть и преслѣдуемый Фернаномъ и его приспѣшниками. Мацій падаетъ; Эльвира защищаетъ его противъ мужа съ такимъ страшнымъ видомъ и взглядомъ, что и онъ, и убійцы отступаютъ передъ нею, точно передъ грознымъ духомъ смерти. Тогда, наклонясь надъ Маціемъ, она выхватываетъ кинжалъ изъ рукъ умирающаго и произноситъ голосомъ, въ который Изабелла вложила цѣлую бездну нѣжности и жалости: "Остается лишь одно средство, милый! Твоя нарѣченная жена спасаетъ тебя и себя вотъ такъ!"
   И, среди мертвой тишины, вдругъ наставшей, пронесся въ воздухѣ ея послѣдній шопотъ, въ ту самую минуту какъ вооруженная шайка окружила ее, держа въ рукахъ свѣточи: "Смотри, Мацій, какъ сверкаютъ факелы. Принесите еще, еще! Освѣтите наше брачное празднество".

-----

   -- Юстесъ, Юстесъ, ее отпустили наконецъ на волю!-- раздался голосъ m-me де-Шатовье.-- Бѣдное дитя! Какъ будетъ она выносить это ежедневно! Слышишь ты меня, Юстесъ! Пойдемъ теперь къ ней, да поскорѣе, прежде чѣмъ ее совсѣмъ окружатъ. Я не желаю у нея оставаться долго, только хочу видѣть ее, да и Поль навѣрное тоже. А! мистеръ Уоллэсъ уже ушелъ, но онъ объяснилъ мнѣ, какъ пройти. Сюда!
   И смахнувъ одной рукой слезы съ глазъ, а другой взявъ Кендаля подъ руку, m-me де-Шатовье повлекла его по узкимъ переходамъ къ двери, ведущей на сцену. М-r де-Шатовье слѣдовалъ за ними; его живое, чисто французское лицо выражало спокойное, но глубокое удовольствіе.
   Что касается Кендаля, всѣ его чувства жадно старались закрѣпить въ памяти впечатлѣнія, вынесенныя въ теченіе послѣдняго получаса. Бѣлая, закутанная фигура въ дверяхъ башни, слабый свѣтъ лампы, падавшій на наклоненную головку и поднятую вверхъ руку, слова беззавѣтной страсти, словно лившіяся прямо изъ глубины сердца, преисполненнаго любви, величавая энергія, съ которою она въ послѣдній разъ вызывала на бой судьбу и обстоятельства, глухой трепетъ предсмертнаго призыва, сила актрисы и индивидуальность женщины -- всѣ эти разнообразныя впечатлѣнія боролись въ немъ, пока онъ торопливо шелъ, ведя подъ руку Мари. А за маленькой дверью, выходящей на сцену, воздухъ казался еще болѣе насыщеннымъ возбужденіемъ, чѣмъ въ зрительной залѣ. Когда Кендаль появился съ сестрою, вниманіе его было невольно приковано небольшой группой лицъ, уже толпившихся вокругъ Изабеллы; взоръ его скользнулъ по нимъ и онъ съ новымъ содроганіемъ созналъ великую перемѣну, уже совершившуюся. Для всѣхъ, наиболѣе видныхъ особъ этой группы миссъ Брэдертонъ полгода тому назадъ была лишь невѣжественной провинціалкой-красавицей, способной свести съума общество,-- вотъ и все. Присутствіе ихъ около нея въ настоящую минуту, поклоненіе ихъ, волненіе, замѣтное повсюду, доказывали, что все измѣнилось, что она перешагнула черезъ преграду, нѣкогда отдѣлявшую ее отъ міра знанія и мысли, и вступила въ тотъ кругъ, который при всей неясности его контуровъ составляетъ однако жизненный центръ, во всѣ времена и во всякомъ обществѣ, такъ какъ съ большимъ или меньшимъ блескомъ, съ большей или меньшей силою, въ этомъ кругу воплощается вся умственная жизнь цѣлаго поколѣнія.
   Лишь одно осталось безъ измѣненія: нѣжность и порывистость этой богато одаренной женской натуры. Увидавъ m-me де-Шатовье, Изабелла вскрикнула, побѣжала ей на встрѣчу, обняла ее и поцѣловала; почти такъ могла бы привѣтствовать свою мать нѣжная дочь. Потомъ, все еще держа за руку m-me де-Шатовье, она протянула другую руку Полю, спрашивая его, сколько недостатковъ онъ уже подмѣтилъ въ ней и когда начнетъ ее бранить. Каждый жестъ былъ полонъ молодости и счастья, и заразительность его была неотразима. Миссъ Брэдертонъ сняла головной уборъ, который былъ на ней въ послѣднемъ дѣйствіи; нѣжный колоритъ ея волосъ и шеи отдѣлялся отъ роскошнаго, затканнаго золотомъ свадебнаго платья, и вся она напоминала своей воздушной красотой фантастическій цвѣтокъ.
   Какъ ни оживленно разговаривали вокругъ нея, Кендаль замѣтилъ однако, что всѣ сознавали ея близость, всѣ слѣдили за шелестомъ ея одежды, за оттѣнками голоса, выражавшаго то радость, то внезапное волненіе.
   -- О! мистеръ Кендаль!-- сказала она, снова обращаясь къ нему послѣ перваго обмѣна привѣтствій (ужъ не магнетизмъ-ли его взора опять привлекъ на него ея глаза?) -- если-бъ вы только знали, чѣмъ была для меня ваша сестра? Сколькимъ я обязана и ей, и вамъ. Какъ мило съ вашей стороны, что вы пришли сегодня; я такъ огорчилась бы, если-бъ васъ не было!
   Потомъ, ближе подойдя къ нему, она лукаво прошептала почти у самаго его уха:
   -- Простили вы меня?
   -- Простилъ-ли я васъ? За что?
   -- Да за то, что я все-таки завладѣла Эльвирой! Когда слухъ объ этомъ дошелъ до васъ, вы навѣрное сочли меня упрямымъ и неосторожнымъ человѣкомъ. Ахъ, я такъ трудилась надъ этой ролью, все время дрожа при мысли о васъ.
   Какъ трудно было ему отвѣчать на эту дружескую откровеннность, эти веселыя товарищескія отношенія.
   -- Вы съиграли Эльвиру такъ, какъ я никогда не ожидалъ, чтобъ кто-либо съигралъ ее, отвѣтилъ Кендаль.-- Я былъ слѣпъ съ начала до конца. Я льстилъ себя надеждою, что вы уже забыли мою педантическую выходку.
   -- Рѣшительныя минуты въ жизни не забываются!-- съ внезапною серьезностью отвѣтила она.
   За послѣдніе часы Кендалъ всѣми силами держалъ себя въ рукахъ, но когда она сказала это, стоя рядомъ съ нимъ, ему показалось, что онъ не въ состояніи долго сохранять самообладаніе. Чудные глаза ея были прямо устремлены на него; въ нихъ читалось волненіе. Нюнгэмская сцена, очевидно, была еще памятна ей, какъ и ему, но искренняя дружба, даже признательность свѣтились въ ея взорѣ. Однако въ этой самой ясности и прямотѣ взгляда онъ прочелъ свой приговоръ, и едва сознавая, что говоритъ, съ отчаяніемъ пробормоталъ:
   -- Мнѣ и грустно, и пріятно, что вы объ этомъ такъ думаете. Ни минуты не переставалъ я ненавидѣть себя за тотъ день. Но вы дѣйствительно далеко ушли со времени "Бѣлой дамы". Никогда еще не видывалъ я, чтобъ кто-либо сдѣлалъ такъ много въ такое короткое время.
   Она улыбнулась. Ужъ не дрогнули-ли ея губки? Похвалы его были, очевидно, очень пріятны ей; что-то странное и волнующее заключалось для нея въ искренности и дружественности его тона. Живой взглядъ ея снова встрѣтился съ его взглядомъ, и въ теченіе одной безумной минуты онъ воображалъ, будто вѣки ея задрожали и опустились. Онъ пересталъ замѣчать толпу; вся душа его точно сосредоточилась на этомъ одномъ мгновеніи. Миссъ Брэдертонъ навѣрное должна чувствовать это, или же любовь поистинѣ безсильна.
   Но, нѣтъ! все это лишь самообольщеніе; Изабелла отошла отъ него, и совершенно разъединяющее ихъ настоящее опять вторглось между ними.
   -- Почти всѣмъ этимъ обязана я m-r де-Шатовье, горячо сказала она измѣнившимся голосомъ,-- и вашей сестрѣ также. Не навѣстите-ли вы меня какъ нибудь, чтобъ потолковать о Парижѣ? Ахъ, меня ищутъ. Но прежде, чѣмъ я уйду, я должна познакомить васъ съ Маціемъ. Неправдали онъ былъ хорошъ? Мистеръ Уоллэсъ сдѣлалъ отличный выборъ. Вотъ Мацій, а эта хорошенькая брюнеточка -- его жена.
   Кендаль машинально послѣдовалъ за нею, и вскорѣ уже говорилъ о пустякахъ съ Гартингомъ, который въ своемъ блестящемъ испанскомъ нарядѣ принималъ изливавшіяся на него поздравленія съ милой смѣсью благовоспитанности и естественной гордости. Нѣсколько далѣе онъ наткнулся на Форбса и Стюартовъ. Миссисъ Стюартъ была такая же блестящая и свѣженькая, какъ всегда, и своей американской миловидностью и бойкостью рѣзко отдѣлялась отъ аристократической и благородной внѣшности m-me де-Шатовье.
   -- Ну, милый другъ мой,-- началъ Форбсъ, завладѣвая Кендалемъ,-- что подѣлываетъ скрывавшійся въ васъ демонъ критики? Нанесенъ ему ударъ или нѣтъ?
   -- Онъ почти при послѣднемъ издыханіи, -- отвѣтилъ Кендаль съ блѣдной улыбкой, стараясь поддержать разговоръ, такъ какъ въ этомъ ему чудилось его единственное спасеніе.-- Никогда этотъ демонъ не былъ такимъ зловреднымъ существомъ, какимъ онъ вамъ.казался, и миссъ Брэдертонъ вовсе не было трудно его убить. Декорація залы настоящій chef-d'oeuvre, Форбсъ! Какъ подвигаются при этомъ ваши картины?
   -- Я дотрогивался до кисти съ моего возвращенія изъ Швейцаріи только для того, чтобы рисовать вотъ это. Хлопотливая была это исторія! Отъ мысли о расходахъ волосы Уорреля посѣдѣли; тѣмъ не менѣе мы съ миссъ Брэдертонъ настояли на своемъ, и вышло отлично. Если она пожелаетъ, пьеса легко продержится на сценѣ цѣлый годъ.
   Недалеко отъ нихъ стояли Уоррели. Кендалю показалось, что они мрачно глядятъ на этотъ натискъ лондонскаго міра, выхватывавшаго изъ ихъ рукъ племянницу и ставившаго ее въ такое высокое и независимое положеніе, какого они никогда для нея не чаяли. Ничто не могло быть, правда, милѣе ея обращенія съ ними, когда они встрѣчались, но ясно было, что теперь она уже болѣе не автоматъ, движущійся, куда они заблагоразсудятъ, а женщина и артистка, располагающая и собою, и своей участью. Кендаль заговорилъ объ этомъ съ миссисъ Стюартъ, столь же сообщительной и веселой, какъ всегда, и болтавшей съ нимъ до той минуты, когда онъ увидалъ, что миссъ Брэдертонъ, опиравшаяся на руку его сестры, дѣлаетъ ему знаки.
   -- Знаете-ли, мистеръ Кендаль, -- обратилась она къ нему, когда онъ приблизился,-- вы непремѣнно должны увести m-me де-Шатовье изъ шума и давки. Нечего ей все только мнѣ проповѣдывать! Уведите ее къ себѣ и покормите. Какъ мнѣ хотѣлось-бы угостить васъ здѣсь, но съ такой толпой это совершенно невозможно!
   -- Изабелла, дорогая моя Изабелла, -- воскликнула m-me де-Шатовье, удерживая ее,-- не можете-ли и вы ускользнуть и предоставить Уоллэсу играть здѣсь роль хозяина? Не то отъ васъ къ завтрашнему дню ничего не останется.
   -- Сейчасъ, сейчасъ, только я чувствую, что сонъ для меня не существуетъ. Что-же касается васъ, вы должны удалиться непремѣнно. Увезите ее, мистеръ Кендаль! Смотрите, на что она похожа! Я предупрежу m-r де-Шатовье и пришлю его вслѣдъ за вами.
   Взявъ шаль Мари съ руки Кендаля, она нѣжно закутала свою пріятельницу, улыбнулась, глядя ей прямо въ глаза, тихо прошептала: "покойной ночи, добрѣйшіе и лучшіе изъ моихъ друзей"! и братъ съ сестрою удалились, послѣ того, какъ Кендаль выпустилъ руку, которую Изабелла ласково протянула ему.
   -- Ты не сердишься, Юстесъ?-- спросила m-me де-Шатовье, пока они шли по сценѣ.-- Мнѣ пора было идти, да и всѣмъ слѣдовало-бы разойтись. Только мнѣ стыдно увлекать тебя отъ двоихъ друзей.
   -- Сержусь-ли я? Да я заказалъ для тебя дома ужинъ, а теперь какъ разъ полночь. Надѣюсь, что публика догадается наконецъ уйти. А теперь пойдемъ искать кэбъ!
   Они высадились передъ входомъ въ Темпль-баръ, и пока они шли четвероугольнымъ дворомъ, подъ небомъ, все еще покрытомъ грозовыми тучами, m-me де-Шатовье сказала со вздохомъ брату:
   -- Да, это великое событіе! Я не помню ничего болѣе удачнаго или возбуждающаго. Но есть одна вещь, которая сдѣлала-бы меня гораздо счастливѣе, чѣмъ сотня Эльвиръ,-- это видѣть Изабеллу женою любимаго ею человѣка.
   Потомъ лицо ея озарилось улыбкой и она посмотрѣла на брата.
   -- Знаешь, Юстесъ, съ первыхъ-же твоихъ писемъ въ маѣ и вопреки всѣмъ твоимъ отрицаніямъ я сразу порѣшила, что ты очень увлекаешься ею. Помню, что я пресерьезно взвѣшивала про себя всѣ за и противъ.
   Слова эти были сказаны шутливо; они такъ ясно обнаруживали увѣренность m-me де-Шатовье въ томъ, что она сдѣлала тогда преглупую ошибку, что Кендаль былъ задѣтъ за живое. Могла-ли Мари въ самомъ дѣлѣ знать?.. Не были-ли его письма за послѣдніе три мѣсяца достаточно сбивчивы, чтобъ обмануть самые зоркіе глаза? А между тѣмъ ему совершенно несправедливо казалось, будто она должна была знать. Какой-то слѣпой протестъ раздавался въ немъ противъ недогадливости сестры.
   Молчаніе длилось такъ долго, что m-me де-Шатовье встревожилась. Она пропустила свою руку подъ его и окликнула брата:
   -- Юстесъ!
   Никакого отвѣта.
   -- Мои слова тебя разсердили, Юстесъ? Дай-же твоей старой сестрѣ тоже помечтать.
   Но онъ все еще не могъ говорить, а только по братски пожалъ ея руку. Они уже стояли у подножія лѣстницы; Кендаль пошелъ впередъ; m-me де Шатовье послѣдовала за нимъ, мучимая тревожными догадками. Когда они очутились въ комнатѣ, онъ заботливо усадилъ сестру на кресло. у камина, подалъ ей сандвичей, съ ловкостью привычнаго къ дѣлу холостяка поставилъ котелокъ на огонь, чтобъ приготовить чай, все время болтая о разныхъ пустякахъ, пока наконецъ Мари, не имѣя силы далѣе сдерживаться, схватила его за руку, когда онъ наклонялся надъ огнемъ.
   -- Юстесъ!-- воскликнула она,-- будь добрый, не мучь меня такъ. О, ты мой бѣдный! Неужели ты влюбленъ въ Изабеллу Брэдертонъ?
   Онъ стоялъ выпрямившись, прямо глядя на огонь, и мало-по-малу черты его подвижнаго лица принимали выраженіе покоя.
   -- Да, -- произнесъ онъ, точно говоря самъ съ собою,-- я ее люблю. Мнѣ кажется, я любилъ ее съ самой первой минуты.
   М-me де-Шатовье молча дрожала; съ быстротою молніи мысли ея обозрѣли все прошлое. Не припомнится-ли ей хоть одно слово, одинъ взглядъ Изабеллы, которые могли-бы бросить малѣйшій лучъ свѣта въ мракъ, казалось, окружавшій Юстеса? Нѣтъ, ничего! Благодарность, дружба, уваженіе -- всего этого было вволю, но и только; ни одного изъ тѣхъ признаковъ, которыми одна женщина выдаетъ другой свою любовь! Она встала и обвила руками шею брата. Они такъ много значили другъ для друга въ теченіе почти сорока лѣтъ; никогда, ребенкомъ или юношей, не имѣлъ онъ ни одного желанія, котораго она не постаралась-бы исполнить. Какъ странно, какъ невыносимо, что эту игрушку, это счастье она не можетъ раздобыть ему!
   Ея нѣмое участіе и глубокое горе тронули его и въ то же время словно угасили въ немъ послѣднюю искорку надежды. Ужъ не ожидалъ ли онъ услыхать отъ нея чего-нибудь, что приподниметъ завѣсу съ будущаго, лишь только онъ нарушитъ молчаніе? Должно быть, что такъ, иначе откуда взялось-бы это сознаніе какого-то новаго несчастія?
   -- Дорогая Мари, -- сказалъ онъ, цѣлуя ее въ лобъ, пока она стояла рядомъ съ нимъ,-- будь со мной такъ добра, какъ только можешь. Я, вѣроятно, стану часто отлучаться теперь изъ Лондона, да и книги навѣрное мнѣ очень помогутъ. Въ концѣ концовъ, вѣдь жизнь не сводится же къ одному желанію, какъ бы сильно оно ни было. Съ признательностью чувствую я, что для меня существуютъ еще иные интересы. Я переживу это!
   -- Но зачѣмъ-же такъ скоро отчаиваться!-- воскликнула она, борясь противъ его грустнаго признанія и своей собственной безнадежности. Такого человѣка, какъ ты, полюбитъ каждая женщина. Отчего-бы ей не перейти отъ простыхъ дружескихъ отношеній къ инымъ? Не покидай Лондона. Останься и встрѣчайся съ ней такъ часто, какъ можешь.
   Кендаль покачалъ головою.
   -- Я мечталъ о томъ времени, когда ее постигнетъ неудача, и ей понадобится кто-нибудь, чтобъ вступиться за нее и защитить ее. Иногда мнѣ снилось, что въ моихъ объятіяхъ она найдетъ опору противъ всего міра! Теперь-же...
   Она чувствовала всю правду его недосказаннаго аргумента, всего того, что слышалось въ его тонѣ. Въ умахъ обоихъ тотъ-же образъ принималъ форму и опредѣленность. Изабелла Брэдертонъ, окруженная ореоломъ громаднаго успѣха, живущая новою, полною впечатлѣній жизнью, казалась и ей, какъ и ему, далекою, отдѣленною непроходимой бездной отъ простого, человѣческаго чувства, безнадежно и неслышно взывавшаго къ ней во мракѣ.
   

ГЛАВА VIII.

   Черезъ мѣсяцъ послѣ перваго представленія Эльвиры, морознымъ декабрьскимъ утромъ, Кендаль вернулся въ Лондонъ изъ своей квартиры въ Surrey, которою завладѣлъ теперь прочно. Онъ поднялся къ себѣ, нашелъ письма, ожидавшія его, а поверхъ ихъ телеграмму, прибывшую часъ тому назадъ, какъ доложилъ слуга. Онъ небрежно взялъ ее, вскрылъ, и тотчасъ-же тревожно наклонился надъ ней. Телеграмма была отъ зятя. "Мари очень больна. Доктора сильно безпокоятся. Не можете-ли вы пріѣхать сегодня?"
   Совершенно ошеломленный, выпустилъ онъ изъ рукъ телеграмму. Мари больна! Доктора встревожены! Боже мой! успѣетъ-ли онъ захватить вечерній поѣздъ? Онъ взглянулъ на часы, рѣшилъ, что время еще есть и съ помощью слуги углубился во всѣ необходимыя приготовленія. Полтора часа спустя, онъ уже мчался подъ яснымъ, холоднымъ луннымъ свѣтомъ къ Дувру, впервые понявъ, когда сидѣлъ одинъ въ купэ, все значеніе извѣстія, заставившаго его пуститься въ дорогу. Его нѣжная привязанность къ сестрѣ, удручающее сознаніе чего-то неудавшагося и нескладнаго въ собственной жизни, такъ сильно мучившее его въ теченіе послѣнихъ двухъ мѣсяцевъ, возбуждали въ немъ самыя мрачныя тревоги и безнадежную грусть. Если Мари умретъ, что останется для него въ жизни? Книги, мышленія, идеи... Да развѣ этого довольно? Можетъ-ли человѣкъ этимъ существовать, разъ все остальное погибло? Впервые въ жизни Кендаль испыталъ это сомнѣніе, и оно потрясло его до глубины души.
   Во время пути мысли его съ какимъ-то тупымъ страданіемъ перебирали прошлое. Онъ видѣлъ Мари въ дѣтствѣ, въ молодости и во всей красѣ ея зрѣлаго возраста. Помнилъ онъ ее въ классной комнатѣ, посвящающею всѣ свои досуги измышленію чего-нибудь для его удовольствія. Представлялась она ему, когда ѣхала съ матерью на первый балъ и жалѣла, что онъ остается дома. Видѣлъ онъ, какъ ея нѣжное лицо склонялось надъ смертнымъ одромъ отца, и черезъ сотню другихъ случаевъ и воспоминаній, неизмѣнно хорошихъ, полныхъ того милаго безкорыстія, которое составляло ея отличительную черту, онъ дошелъ до одного вечера, всего мѣсяцъ тому назадъ, когда ея привязанность еще разъ явилась нѣжною, хотя и слабою преградою между нимъ и горькимъ отреченіемъ. О, Мари, Мари!
   Было еще темно, когда Кендаль прибылъ въ Парижъ; сѣрый зимній свѣтъ едва брезжился, когда онъ остановился передъ домомъ зятя въ одной изъ новыхъ улицъ близъ Елисейскихъ Полей. М-r де-Шатовье стоялъ на крыльцѣ; гладко-выбритое рѣзко-очерченное лицо его осунулось и поблѣднѣло; широкія плечи сгорбились, чего Кендаль прежде никогда не замѣчалъ. Онъ взбѣжалъ по ступенькамъ и пожалъ руку зятя. Въ отвѣтъ на вопросительный взглядъ и слова Кендаля, m-r де-Шатовье покачалъ головою, почти со стономъ, и повелъ гостя наверхъ, въ опустѣвшую гостиную, которая казалась такою нежилою и неуютною, точно хозяйка исчезла изъ нея нѣсколько лѣтъ, а не дней тому назадъ. Когда они вошли и остановились другъ противъ друга въ полосѣ тусклаго свѣта, ворвавшагося между наскоро отодвинутою занавѣсью, Поль прошепталъ высохшими губами:
   -- Надежды нѣтъ... Боль затихла; можно-бы подумать, что Мари лучше, но доктора говорятъ, что она такъ и пролежитъ, какъ теперь, до... до... конца...
   Кендаль, шатаясь, дошелъ до кресла, силясь понять то, что слышалъ, но это было невозможно, хотя путешествіе и казалось ему все время долгимъ подготовленіемъ къ худшему.
   -- Что такое?.. какъ это случилось?-- спросилъ онъ.
   -- Простудилась. Заболѣла она всего третьяго дня и страшно страдала до вчерашняго; потомъ боль затихла, и я вообразилъ, что ей лучше. Она такъ повеселѣла и была такъ рада облегченію! Однако, когда снова пришли доктора, они сказали, что прекращеніе страданій очень дурной признакъ, доказывающій, что ничего больше сдѣлать нельзя... Она можетъ умереть ежеминутно...
   Водворилось молчаніе. М-r де-Шатовье ходилъ взадъ и впередъ тѣмъ беззвучнымъ шагомъ, которому уходъ за больнымъ научаетъ уже черезъ нѣсколько часовъ, потомъ сказалъ такимъ-же тяжелымъ шепотомъ:
   -- Вамъ надо подкрѣпиться немного, а тогда я скажу ей, что вы тутъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не хочу ѣсть; я еще успѣю. Ожидаетъ она меня?
   -- Да. Такъ вы не хотите повременить? Пойдемте-же!
   Онъ направился черезъ маленькую прихожую, приподнялъ портьеру и постучался. Появилась сидѣлка, завязались переговоры, и Поль вошелъ, между тѣмъ какъ Юстесъ остался снаружи. Странно, но онъ замѣчалъ всѣ окружавшія его мелочи, прохожихъ на улицѣ, драку между какими-то мальчишками на противоположномъ тротуарѣ, неправильную постановку книгъ на полкѣ рядомъ съ нимъ. Наконецъ дверь раскрылась, и m-r де-Шатовье ввелъ его въ комнату.
   Онъ переступилъ порогъ, настроивъ себя для торжественной картины смерти и разставанія, и дѣйствительность, его ожидавшая, его поразила. Комната была залита утреннимъ свѣтомъ; холодное декабрьское солнце боролось съ туманомъ; занавѣсы были только что отдернуты, и зимній блескъ отражался на мѣдныхъ украшеніяхъ кровати, на блестящемъ хрусталѣ, на мебели, наполнявшей комнату, на чайномъ приборѣ въ рукахъ сидѣлки и на привѣтливомъ лицѣ сестры, улыбаясь покоившейся на подушкѣ. Что-то необъяснимо мирное и ясное было во всей этой картинѣ, въ трескѣ дровъ въ каминѣ, въ переливахъ чайной посуды, въ ароматѣ чая, въ бѣломъ, свѣжемъ бѣльѣ на больной. Кендалю показалось невѣроятнымъ, чтобъ за всѣми этими знакомыми домашними подробностями скрывалось, точно въ засадѣ, послѣднее, самое грозное человѣческое испытаніе -- смерть.
   Мари поцѣловала его и произнесла почти обыкновеннымъ голосомъ нѣсколько ласковыхъ, признательныхъ словъ. Потомъ, когда онъ сидѣлъ рядомъ съ нею, держа ее за руки, она замѣтила, какъ онъ блѣденъ и измученъ.
   -- Позавтракалъ-ли онъ, Поль? О, бѣдный Юстесъ! послѣ такой-то дороги! Няня, дайте ему мою чашку; въ ней еще есть чай. Позволь мнѣ посмотрѣть, какъ ты его выпьешь, милый! Мнѣ такъ пріятно еще разъ позаботиться о тебѣ.
   Онъ машинально выпилъ чай; Мари слѣдила за нимъ любовнымъ взглядомъ, потомъ, отнявъ у него одну руку, подала ее мужу, сидѣвшему рядомъ съ ней на кровати. Прикосновеніе это имѣло, вѣроятно, какой-нибудь смыслъ; Поль тотчасъ-же всталъ и отошелъ въ дальній уголъ большой комнаты. Сидѣлка вынесла чайный приборъ, и братъ съ сестрой были фактически одни.
   -- Милый Юстесъ, -- начала она послѣ нѣсколькихъ минутъ тяжелаго молчанія, въ продолженіе которыхъ жесты и взоры замѣняли рѣчь,-- мнѣ такъ хотѣлось тебя видѣть! Во время этихъ ужасныхъ страданій мнѣ все казалось, что я умру, не успѣвъ снова собраться съ мыслями и на столько отрѣшиться отъ собственнаго жалкаго я, чтобъ высказать моимъ двумъ милымъ все, что хотѣлось. Теперь-же это прошло, и я такъ благодарна за эту минуту покоя. Я заставила доктора де-Шаванна сказать мнѣ всю правду. Поль и я давно обѣщали другъ другу не утаивать, когда одному изъ насъ придется умереть. Думаю, что мнѣ еще остается провести съ вами нѣсколько часовъ.
   Она замолкла на мгновеніе. Голосъ ея имѣлъ всѣ обычныя интонаціи, но былъ слабъ и глухъ, и время отъ времени ей необходимо было собраться съ силами, чтобъ сохранять наружное спокойствіе. Убитый горемъ и растерявшійся Юстесъ припалъ лицомъ къ ея рукамъ, которыя онъ схватилъ своими, и по временамъ она чувствовала прикосновеніе его губъ къ своимъ пальцамъ.
   -- Мнѣ обо многомъ хочется поговорить съ тобою, -- продолжала она.-- Постараюсь припомнить все по порядку. Не останешься-ли ты съ Полемъ нѣсколько дней... послѣ?.. Будь всегда къ нему добръ. Знаю, что будешь! Бѣдный мой Поль! О, еслибъ я оставила тебѣ ребенка!
   Страстность ея глухого восклицанія поразила Юстеса прямо въ сердце. Онъ взглянулъ на нее и прочелъ на ея лицѣ тайное желаніе всей ея жизни. Оно показалось ему священнымъ и потрясло его. Отвѣтить онъ могъ только взглядомъ и пожатіемъ; послѣ краткаго молчанія она продолжала:
   -- По всему вѣроятію, его сестра пріѣдетъ къ нему. Она вдова и у нее есть дочь, которую онъ любитъ. Пройдетъ немного времени и онъ станетъ интересоваться ея судьбой. Много думала я также о тебѣ и о будущемъ. Прошлою ночью мнѣ казалось, будто я вижу тебя и ее, и то, что тебѣ слѣдуетъ сдѣлать, представилось мнѣ вполнѣ ясно. Дорогой мой Юстесъ, пусть то, что я сейчасъ скажу, не стѣснитъ, не свяжетъ тебя, но чувство это такъ сильно во мнѣ, что ты долженъ дать мнѣ высказаться. Она не влюблена въ тебя, Юстесъ, по крайней мѣрѣ такъ мнѣ кажется. Никогда еще не думала она о тебѣ съ любовью, но все, что должно повести къ этому, уже на лицо. Ты очень интересуешь ее; мысль о тебѣ для нея точно символъ того, чего она должна достигнуть; къ тому-же она знаетъ, чѣмъ ты былъ для всѣхъ, кто довѣрялся тебѣ. Знаетъ она также, что ты добрый и надежный человѣкъ. Ради васъ обоихъ, я желаю, чтобъ ты помогъ развиться этому чувству.
   Кендаль взглянулъ на нее и хотѣлъ говорить, но она зажала ему губы своей мягкой ручкой.
   -- Подожди немного, -- продолжала она.-- Люди, окружающіе Изабеллу, не въ состояніи сдѣлать ее счастливою. Если дѣло приметъ дурной оборотъ, если силы ея ослабнутъ, она будетъ вполнѣ въ ихъ власти. А тутъ еще ея общественное положеніе... ты знаешь, какъ оно трудно... Сердце мое надрывается иногда, когда я думаю о ней; я такъ ее полюбила; у меня къ ней чисто материнскія чувства. Хотѣлось бы мнѣ, чтобъ она была теперь здѣсь, но я не позволила Полю послать за ней. Еслибъ я только могла знать, что она въ безопасности, что она въ твоихъ надежныхъ рукахъ! Ты попытаешься достигнуть этого, милый мой?
   Онъ отвѣчалъ глухимъ и прерывающимся голосомъ, опустивъ голову на ея подушку и прижавшись лицомъ къ ея лицу:
   -- Я сдѣлалъ бы все, что ты хочешь, но вѣдь она полюбитъ, выйдетъ замужъ! Быть можетъ, уже теперь есть кто-нибудь. Возможно-ли, чтобъ не было при ея красотѣ и славѣ? Всякій почтетъ за счастье жениться на ней, а у нее такая живая, горячая натура...
   -- Никого нѣтъ, -- прошептала съ глубокимъ убѣжденіемъ Мари.-- Жизнь ея слишкомъ полна возбужденія и одного, всепоглощающаго интереса. Она гостила у меня, и я поняла ее основательно. Не скрыла бы она отъ меня своего чувства. Только скажи, что ты попытаешься, и я буду довольна.
   Но тутъ-же въ ней заговорило прирожденное уваженіе къ чужой личности, страхъ передъ чѣмъ-то, что могло оказаться тираническимъ посмертнымъ желаніемъ, и она прервала свою рѣчь.
   -- Нѣтъ, не обѣщай. ничего; я не имѣю права... никто его не имѣетъ! Могу только высказать тебѣ мои чувства, мою глубокую увѣренность въ томъ, что надежда есть, что никакихъ препятствій на твоемъ пути нѣтъ! Мужчины, а именно самые хорошіе, часто робѣютъ, когда нужна храбрость. Смѣлѣе, Юстесъ; цѣни свою любовь; пусть гордость не помѣшаетъ тебѣ ее высказать, предложить...
   Голосъ ея замеръ; водворилось молчаніе, во время котораго. Юстесъ все еще чувствовалъ ласковое прикосновеніе тонкихъ пальцевъ, сжимавшихъ его руку. Ему казалось, точно жизнь, еще горѣвшая въ Мари, превратилась въ одно чистое пламя любви, не омрачаемой никакими себялюбивыми помыслами или даже тѣнью страданія. О, эта побѣда духа надъ плотью! Изо-дня въ день, изъ вѣка въ вѣкъ, человѣчество одерживаетъ ее, благодаря тѣмъ тонко-организованнымъ, благороднымъ личностямъ, которыми поддерживается вся нравственная жизнь вселенной! Какъ глубоко запечатлѣвается эта побѣда въ сердцахъ очевидцевъ, какъ заставляетъ она ихъ трепетать тѣмъ предчу вствіемъ, въ которомъ корень всякой. религіи, и догадываться:
   
   Что мы больше, чѣмъ сами то вѣдаемъ!
   
   Эта побѣда представляется намъ единственнымъ чудомъ, способнымъ служить человѣку поддержкой и устоять противъ напора его скептицизма. Пока Юстесъ склонялся надъ умирающей сестрою, ему чудилось, будто Высшій разумъ говоритъ съ нимъ посредствомъ этого слабаго существа съ прерывающимся дыханіемъ, и будто въ любви Мари звучитъ голосъ вѣчной любви. Онъ чуть слышно сказалъ ей это, и прочелъ въ ея нѣжныхъ, улыбающихся глазахъ божественный отвѣтъ, полный мира и упованій.
   Потомъ она слабо позвала:
   -- Поль!..
   Онъ подошелъ; она опустила голову на его грудь, между тѣмъ какъ сидѣлка тихо отвела Юстеса. Вскорѣ онъ замѣтилъ, что машинально ѣстъ, машинально прислушивается къ глухому говору прислуживавшей ему ласковой женщины въ бѣломъ чепцѣ. Каждый фактъ, каждое впечатлѣніе, неожиданныя, неотвратимыя, полныя страшнаго смысла подробности, которыя сообщала ему сидѣлка, сознаніе чего-то грознаго въ сосѣдней комнатѣ, что онъ ощущалъ всѣми нервами, а впереди -- мрачная преграда, заслонившая будущее, и ужасъ надвигающейся смерти -- все это доставляло ему истинное страданіе. Вчера, объ эту же пору, онъ гулялъ по песчанымъ полямъ въ Surrey, восторгаясь послѣднею, осеннею гармоніею красокъ, сознавая начало періода отдыха послѣ періода борьбы, пробужденіе тихой, разумной покорности передъ житейскими условіями вообще и передъ личной судьбой, на ходъ которой уже одинъ простой фактъ существованія сестры имѣлъ сильное и бодрящее вліяніе.
   Жизнь, даже безъ любви и брака, будетъ болѣе чѣмъ сносною для него, -- увѣрялъ онъ самъ себя.-- Міръ идей всегда открывался передъ нимъ гостепріимно; легко жилось ему среди этихъ знакомыхъ и дружественныхъ предѣловъ, а въ мірѣ личныхъ сношеній онъ можетъ считать своимъ хоть одно сердце; симпатія, нѣжность и довѣріе одной человѣческой души никогда не измѣнятъ ему въ минуту нужды. И вдругъ, эта послѣдняя, сердечная связь порвется, грубо, съ невѣроятной быстротой! Женщина, которую онъ любилъ страстно, никогда не будетъ принадлежать ему; даже теперь, послѣ того, какъ онъ выслушалъ слова надежды, выраженной умиравшей сестрой, онъ не могъ вызвать въ себѣ никакихъ отрадныхъ представленій относительно будущаго; а та женщина, которую онъ любилъ прочной привязанностью, составляющею поэзію родственныхъ связей, будетъ отнята у него жестокою преждевременною смертью. Можно-ли быть болѣе сиротливымъ, чѣмъ будетъ онъ! И вдругъ имъ овладѣло сознаніе, пристыдившее его. Изъ сосѣдней комнаты до его слуха по временамъ доносился чуть слышный шепотъ. Что значитъ его утрата, его мука, въ сравненіи съ ихъ терзаніемъ!
   Когда онъ потихоньку вернулся въ спальню, онъ увидалъ Мари словно заснувшую на рукѣ мужа. Кендалю показалось, что съ его ухода произошла перемѣна. Лицо болѣе вытянулось, выраженіе утомленія стало опредѣленнѣе. Поль сидѣлъ рядомъ съ женой, не спуская съ нее глазъ. Онъ едва-ли замѣтилъ появленіе зятя; казалось, будто онъ быстро утрачивалъ сознаніе всѣхъ фактовъ, кромѣ одного, и никогда еще не видывалъ Юстесъ лица столь унылаго, столь измученнаго тоской. Но Мари узнала знакомые шаги. Она сдѣлала слабое движеніе рукой въ его сторону, и онъ занялъ прежнее мѣсто, опустивъ голову на постель. И такъ просидѣли они все утро, едва двигаясь, обмѣниваясь немногими словами черезъ длинные промежутки, тѣми священными словами, которыя поднимаются изъ сердца въ торжественныя минуты жизни и (когда дѣло идетъ о такой личности, какъ m-me де-Шатовье) выражаютъ основную идею всего прошлаго. Скрывать, жалѣть, было нечего. Нѣсколько ласковыхъ порученій, нѣсколько чистоженскихъ распоряженій, а время отъ времени немногія слова, сказанныя мужу, простыя, какъ и все остальное, но преисполненныя глубокой мысли и касающіяся важнѣйшихъ дилеммъ человѣчества,-- вотъ и все. Умирала Мари, какъ и жила, храбро, нѣжно и просто.
   Немного погодя ее приподняли, чтобъ дать ей пищи, которую она проглотила съ трудомъ. Это временно подкрѣпило ее. Кендаль услыхалъ свое имя и поднялъ голову. Она открыла руку, покоившуюся на постели, и онъ увидалъ маленькій футляръ, который она двинула въ его сторону.
   -- Возьми это,-- сказала она (увы! какъ слабо),-- отдай ей. Это единственная вещь, которую я придумала ей на память. Она была больна, Юстесъ; говорила я тебѣ это? Не помню. Я бы съѣздила къ ней, не случись вотъ этого... Жизнь, которую она ведетъ, слишкомъ тяжела... для нея; она ее сломитъ. Ты можешь спасти ее, любить ее; ты это сдѣлаешь. Мнѣ кажется, точно я уже вижу васъ вмѣстѣ.
   Тутъ глаза Мари закрылись, и она точно задремала, по временамъ слегка бредя, называя въ своихъ предсмертныхъ грезахъ имена и мѣстности, отъ которыхъ дѣйствительность, ихъ окружавшая, становилась еще ужаснѣе для двухъ молчаливыхъ слушателей, до того ассоціаціи, вызываемыя этими воспоминаніями, были непохожи на настоящее. Неужели эта слабая, бѣлая фигура, умъ и дыханіе которой потихоньку угасали,-- все, что такъ неохотно оставляла имъ на нѣсколько минутъ судьба отъ блестящей, высоко-образованной женщины, чуть-ли не вчера еще бывшей центромъ сѣти привязанностей и интересовъ, обнимавшей почти всю Европу. Любовь, утраты, смерть -- какъ неизмѣнна эта главная сущность жизни, сколько бы мы ее ни украшали и ни старались разнообразить!
   То, что сказала Мари объ Изабеллѣ Брэдертонъ, встревожило Кендаля. Онъ не слыхалъ ни о какой болѣзни. Врядъ-ли она могла быть серьезна, потому что онъ смутно помнилъ, что въ газетахъ, которыя принуждалъ себя читать во время дороги, глазъ его подмѣтилъ знакомый аннонсъ Калліопы. Заболѣла миссъ Брэдертонъ, вѣроятно, пока онъ былъ въ Surrey; онъ изрѣдка разсѣянно думалъ объ этомъ, сидя около больной; только теперь ничто не имѣло, казалось, большаго значенія для него, ничто, кромѣ Мари и медленнаго приближенія смерти.
   Наконецъ, когда началъ угасать зимній свѣтъ, когда снаружи зажигались фонари и уличный шумъ проникалъ въ глубокую тишину комнаты небольшими, прерывающимися волнами, Мари приподнялась, съ легкимъ вздохомъ, тихо отняла руку у брата и обвила ею шею мужа. Онъ наклонился къ ней, поцѣловалъ ея нѣжныя губы и лицо, потомъ, охваченный ужасомъ отъ ея полнаго безмолвія, кликнулъ сидѣлку и Кендаля, и... все было кончено.
   

ГЛАВА IX.

   День похоронъ Мари былъ солнечный, но холодный, одинъ изъ тѣхъ дней, когда осень окончательно переходитъ въ зиму и послѣдніе слѣды лѣтняго тепла исчезаютъ изъ воздуха. Погребеніе оказалось однимъ изъ самыхъ грустныхъ и тяжелыхъ. Сестра, о которой говорила Мари въ послѣдніе часы, не могла пріѣхать, и мужчины справились со всѣмъ одни, поддерживаемые лишь слезливою, порывистою симпатіею и практическою энергіею горничной, бывшей при Мари со дня ея свадьбы и еще не способной хорошенько сознать смерть своей госпожи.
   Во время ихъ отсутствія женщина эта сдѣлала все, что отъ нея зависѣло, чтобъ придать опустѣвшей гостиной хоть слабый видъ комфорта. Она развела огонь, полила цвѣты, и открыла окна, чтобъ впустить солнечные лучи, находя въ движеніи и работѣ нѣкоторое облегченіе для давившей ее тоски. Когда вернулся Поль и окостенѣвшими, дрожавшими пальцами освободившись отъ пальто и шарфа, переступилъ порогъ гостиной, ему показалось, точно солнце, открытыя окна, трескъ дровъ въ каминѣ нанесли ему внезапный ударъ. Онъ подошелъ къ окнамъ, дрожа затворилъ ихъ и опустилъ занавѣсы, между тѣмъ какъ сквозь полуоткрытую дверь Фелиси тревожно слѣдила за нимъ съ площадки лѣстницы. Потомъ онъ бросился на кресло, и Кендаль, осторожно поднявшійся вслѣдъ за нимъ, беззвучно притворилъ дверь снаружи, сказалъ нѣсколько ласковыхъ словъ Фелиси и, тихо сойдя внизъ, вышелъ на Елисейскія Поля. Тамъ онъ болѣе часа проходилъ взадъ и впередъ подъ деревьями, гдѣ все еще красовались подъ декабрьскимъ небомъ нѣсколько замерзшихъ листьевъ.
   Самъ Кендаль былъ такъ сраженъ и ошеломленъ постигшей его утратой, что когда онъ очутился одинъ на улицѣ, онъ не сразу могъ послѣдовательно обдумать случившееся. Онъ гулялъ, не сознавая нѣкоторое время ничего, кромѣ неяснаго физическаго удовольствія отъ солнечныхъ лучей, чистаго голубого и бѣлаго неба и отчетливости всѣхъ очертаній. Потомъ, мало-по-малу, на минуту разсѣявшееся горе снова заявило о себѣ, притупившіяся чувства пробудились къ мучительной жизни, и онъ принялся отрывисто думать о прошломъ или желчно размышлять о томъ, какъ непрочно обладаніе тѣми благами, на которыхъ, пока они еще принадлежатъ имъ, люди такъ готовы строить цѣлое зданіе оптимистической философіи. Недѣлю тому назадъ любовь сестры была единственною, вполнѣ достаточною преградою между нимъ и печальною, грозною необъятностью мысли и существованія. Преграда эта пала, и мракъ, казалось, надвигался на него. А между тѣмъ надо жить, надо справляться съ работой, исполнять свой долгъ. Какъ это дѣлаютъ?-- съ смутнымъ удивленіемъ думаетъ онъ.-- Какъ это люди живутъ до старости, видя, какъ связь порывается за связью, одно достояніе отнимается у нихъ за другимъ, и все-таки находя годы сносными, солнце пріятнымъ, все-таки поддерживая въ себѣ неизсякаемую вѣру въ идеалъ, изъ вѣка въ вѣкъ остающійся той несокрушимою силою, которая движетъ человѣчество?
   Вскорѣ, благодаря долголѣтней привычкѣ къ критическому и философскому мышленію, умъ его началъ все упорнѣе возвращаться къ собственному положенію, и Кендаль какъ бы отодвинулся отъ самого себя и сталъ за собою наблюдать. Самоуглубленіе не было свойственно ему; умъ его естественно обращался на внѣшніе предметы, на книги, людей, на умственные интересы. Но за послѣднее время изученіе самого себя получило большую прелесть для него, и ему, между прочимъ, стало теперь вполнѣ ясно, что вплоть до его первой встрѣчи съ Изабеллою Брэдертонъ жизнь его была жизнью зрителя, посторонняго наблюдателя. Общество, старинное и новѣйшее, мужчины и женщины минувшаго и настоящаго, умственныя пріобрѣтенія иной поры и его собственной, все это слагалось передъ его взорами въ обширную драму, за которою онъ слѣдилъ и которую изучалъ съ вѣчно живымъ любопытствомъ. Но интересъ къ роли, лично ему принадлежащей, былъ сравнительно слабъ, и, анализируя чужія индивидуальности, онъ рисковалъ потерять свою собственную.
   Но тутъ пришла любовь, и полу-заснувшая индивидуальность была охвачена ею, и мало-по-малу пробудилась къ жгучей, хотя и подавляемой и скрытой энергіи. На себѣ самомъ узналъ онъ, что значитъ тосковать, алкать, жаждать. А теперь за этимъ послѣдовало горе и сильнѣе прежняго призвало его къ спеціально отведенной ему маленькой роли въ человѣческой драмѣ. Прежнее спокойствіе духа, прежняя невозмутимость исчезли. Онъ любилъ, понесъ утрату, отчаявался. Рядомъ съ этими сильными ощущеніями какъ ничтожны и мимолетны казались всѣ предшествовавшіе имъ жизненные интересы! Онъ оглянулся на свои сношенія съ Изабеллой Брэдертонъ, и тѣ вопросы, вокругъ которыхъ они вращались, показались ему такими далекими и ничтожными, что онъ теперь едва понималъ ихъ. Вопросы художественные и эстетическіе, казавшіеся ему шесть мѣсяцевъ тому назадъ такими жизненными, почти совсѣмъ поблѣднѣли передъ грознымъ присутствіемъ горя и страсти. Первое знакомство съ миссъ Брэдертонъ походило на сношеніе человѣка знающаго съ человѣкомъ невѣжественнымъ, но тонкая связь эта теперь порвалась; подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ смерти онъ готовился встрѣтить дѣвушку любовью, и не требовать отъ нея ничего, кромѣ сочувствія его горю, изцѣленія для его ранъ, отзвука человѣческой нѣжности на человѣческое страданіе.
   Какъ странно, какъ грустно, что она все еще не вѣдаетъ и его утраты, и своей собственной! Рано утромъ послѣ смерти Мари, когда онъ пробудился послѣ нѣсколькихъ тяжелыхъ часовъ сна, умъ его былъ полонъ думъ объ Изабеллѣ. Какъ сообщить ей вѣсть? Самъ онъ не можетъ покинуть зятя, это онъ понималъ. Между ними существовало большое уваженіе и сочувствіе; его присутствіе въ домѣ несомнѣнно окажется полезнымъ для Поля въ теченіе нѣкотораго времени. Къ тому же онъ словно еще слышалъ слова Мари: "Не останешься ли ты съ нимъ нѣсколько дней... послѣ?.." и эти слова связывали его. Итакъ, онъ долженъ писать; оставалось только надѣяться, что никакая газета не принесетъ ей грустную вѣсть раньше его письма.
   Однако въ теченіе дня Поль беззвучно вышелъ изъ мирной комнаты, гдѣ подъ покровомъ покоилась бѣлая фигура, вызывая своимъ присутствіемъ нѣжныя воспоминанія, и сказалъ Юстесу сухими, дрожащими губами:
   -- Я подумалъ о миссъ Брэдертонъ. Вы должны отправиться къ ней завтра... послѣ... похоронъ.
   -- Не могу примириться съ мыслью васъ покинуть, -- сказалъ Кендаль, ласково дотрогиваясь до его плеча.-- Позвольте мнѣ лучше написать ей сегодня.
   Поль покачалъ головой.
   -- Миссъ Брэдертонъ была больна. Это будетъ для нея во всякомъ случаѣ большимъ ударомъ, но если вы сами съѣздите, ей все же будетъ легче.
   Кендаль не соглашался нѣкоторое время, но, казалось, точно материнская заботливость Мари объ очаровавшемъ ее блестящемъ существѣ передалась Полю. Говорилъ онъ какъ разъ то, что сказала бы сама Мари, заботился такъ, какъ заботилась бы она о любимомъ человѣкѣ, и все было улажено по его желанію.
   Послѣ того какъ Кендаль долгое время ходилъ взадъ и впередъ по Елисейскимъ Полямъ, онъ вернулся домой и засталъ зятя разсматривающаго письма и бездѣлки, принадлежавшія женѣ, дотрогивающагося до нихъ съ такимъ унылымъ видомъ, словно мысль о предстоявшей ему сиротливой жизни уже окутывала его точно смертельнымъ холодомъ. Рядомъ съ нимъ лежали два открытыхъ медальона; одинъ изъ нихъ былъ тотъ самый, который Юстесъ получилъ изъ рукъ сестры въ день ея смерти, и въ обоихъ находились совершенно одинакіе портреты Мари въ самую блестящую пору ея жизни.
   -- Помните ли вы ихъ?-- глухимъ голосомъ спросилъ Поль, указывая на портреты.-- Сдѣланы они были тогда, когда вы были въ школѣ, а ей минуло двадцать три года. Мать ваша заказала два портрета: одинъ для себя, а другой для вашей старой тетушки Маріонъ. Умирая, ваша мать завѣщала мнѣ тотъ, что принадлежалъ ей, а тетушкинъ вернулся къ намъ въ прошломъ году. Разскажите все это миссъ Брэдертонъ. Она оцѣнитъ портретъ. Онъ и теперь еще самый лучшій изъ всѣхъ.
   Кендаль сдѣлалъ утвердительный знакъ и взялъ футляръ. Поль всталъ и остановился около зятя, машинально протянувъ руки къ огню.
   -- Завтра, лишь только вы уѣдете, я отправлюсь въ Италію. На югѣ, близъ Неаполя, есть нѣкоторыя мѣстечки, которыя она очень любила. Я поживу тамъ немного, а какъ только почувствую, что могу это сдѣлать, вернусь въ сенатъ и примусь за раооту. Это единственное, что мнѣ еще осталось, да и она такъ интересовалась моими занятіями...
   Голосъ его замеръ до шопота; водворилась продолжительная тишина. Въ минуты печали женщины находятъ облегченіе въ слезахъ и ласкахъ; молчаніе же -- прибѣжище мужчинъ, но и въ немъ можетъ таиться сочувствіе и утѣшеніе, если горе общее. Такъ было и въ этомъ случаѣ.
   Полуденный свѣтъ угасалъ; Кендаль только что хотѣлъ встать и сдѣлать нѣсколько необходимыхъ приготовленій къ дорогѣ, но Поль вдругъ удержалъ его, глядя на него впалыми глазами, въ которыхъ словно читалась вся исторія двухъ, только что миновавшихъ ночей.
   -- Скажете ли вы ей когда нибудь то, о чемъ просила васъ Мари?-- спросилъ онъ.
   Голосъ звучалъ ровно и безстрастно, какъ звучитъ голосъ человѣка, котораго въ извѣстную минуту не стѣсняетъ никакая условность отношеній. Кендаль отвѣтилъ такъ же прямо:
   -- Когда нибудь я предложу ей этотъ вопросъ -- или, по крайней мѣрѣ, выскажусь, только это ни къ чему не приведетъ.
   Поль покачалъ головой, но въ видѣ ли протеста или утвержденія Кендаль не могъ разобрать, потомъ вернулся къ разборкѣ писемъ и не касался болѣе этого дѣла. Можно было думать, что онъ интересовался имъ лишь потому, что это было желаніемъ или порученіемъ Мари.
   Кендаль простился съ нимъ вечеромъ съ болью въ сердцѣ, и въ теченіе долгихъ часовъ его преслѣдовало воспоминаніе объ унылой фигурѣ, медленно возвращавшейся въ опустѣлый домъ, и мучительное предвидѣніе всѣхъ одинокихъ ночей и грустныхъ дней, которые ждали убитаго горемъ человѣка.
   Но по мѣрѣ того, какъ Парижъ все болѣе и болѣе удалялся отъ Кендаля, а море и берега той страны, гдѣ жила Изабелла, приближались, тяжесть страшнаго, грознаго бѣдствія, его сразившаго, естественно нѣсколько ослабѣвала; онъ снова чувствовалъ себя человѣкомъ, ѣдущимъ къ обожаемой женщинѣ, въ жилахъ его опять затрепетали порывы молодости и великое, неразгаданное будущее открылось передъ нимъ. Онъ оставилъ Мари въ могилѣ; жизнь его навсегда сохранитъ слѣды этой утраты. Но Изабелла Брэдертонъ еще среди живыхъ, среди тѣхъ, кто красивъ, полонъ огня, и каждая миля все приближала его къ ея присутствію. Ему доставляло странное наслажденіе представлять себѣ контрастъ между двумя картинами, какъ можно рѣзче. Съ одной стороны смерть и безмолвіе; увы! какъ это вѣрно и непоправимо! Зато съ другой,-- онъ заставлялъ воображеніе рисовать передъ нимъ образъ, полный молодости, и красоты и такой яркій, что онъ почти уничтожалъ всю жгучесть страданія. Англійскія газеты, которыя онъ пріобрѣлъ въ Калэ, заключали въ себѣ слѣдующее свѣдѣніе. "Мы съ удовольствіемъ узнали, что миссъ Брэдертонъ совершенно оправилась отъ послѣдствій обморока, столь напугавшаго посѣтителей Калліопы. Она могла исполнить вчера Эльвиру, и многочисленная публика сочувственно привѣтствовала ее".
   Кендаль прочелъ это и торопливо перевернулъ страницу, словно то, что заключалось въ параграфѣ, было ему далеко не по вкусу. Онъ и думать не хотѣлъ о ней, какъ о существѣ слабомъ, страдающемъ; его пугали собственныя прежнія предчувствія и пророчества относительно ея. Если ея яркая красота померкнетъ, міръ превратится въ мрачную темницу. Не для смерти создана такая женщина. Воплощеніемъ всего, что ускользаетъ отъ этого тирана нашей жизни и отъ страданія, служащаго ему предвѣстникомъ и орудіемъ всего, что противится имъ и словно бросаетъ имъ вызовъ, должна она оставаться для него!
   Въ Лондонъ Кендаль прибылъ среди дождливаго тумана. Безконечныя черныя улицы разстилались передъ нимъ въ это унылое декабрьское утро, точно дороги, ведущія въ преисподнюю. Сквозь дождь и мглу газовые фонари бросали преждевременный свѣтъ; это была квинтэссенція мрачной, безотрадной зимы.
   Кендаль пріѣхалъ домой, гдѣ его ждалъ слуга и былъ готовъ завтракъ. Всего три дня тому назадъ былъ онъ здѣсь; распечатанная телеграмма еще лежала на столѣ. Первымъ дѣломъ его было убрать ее съ глазъ. Во время ѣды онъ обдумывалъ планъ своего визита къ миссъ Брэдертонъ. Застать ее одну показалось ему всего удобнѣе около полудня, а до того времени онъ приведетъ въ порядокъ книги и бумаги. Онѣ были разбросаны повсюду. Пока его аккуратныя руки трудились надъ ними, онъ сознавалъ, что никогда еще не былъ столь далекъ отъ всего, что въ нихъ заключалось. Но онъ по природѣ былъ человѣкъ надежный и упорный, и за чувствомъ внѣшняго отчужденія скрывалось обѣщаніе вернуться. "Я опять буду съ вами,-- словно раздавалось въ умѣ.-- Вы останетесь моими единственными друзьями. Но сначала я долженъ повидаться съ ней; все мое сердце ей принадлежитъ".
   Утро тянулось вяло; въ половинѣ одиннадцатаго Кендаль вышелъ, взявъ съ собой маленькій футляръ. Когда онъ стоялъ передъ домикомъ въ Бейсуотерѣ, гдѣ миссъ Брэдертонъ поселилась на зиму, онъ вспомнилъ, что еще ни разу не былъ подъ ея кровлею, ни разу еще не видалъ ее дома. Виноватъ въ этомъ онъ самъ. Въ вечеръ перваго представленія Эльвиры она любезно пригласила его къ себѣ. А вмѣсто того, онъ зарылся на своей квартирѣ въ Surrey, стараясь лишь о томъ, чтобъ деревня повліяла на лихорадочно-нерѣшительное настроеніе его ума. Быть можетъ, его исчезновеніе и молчаніе оскороили ее; вѣдь онъ зналъ, что занимаетъ нѣкоторое мѣсто въ ея мысляхъ.
   Служанка, отворившая дверь, воспротивилась юго желанію видѣть миссъ Брэдертонъ.
   -- Докторъ приказалъ, чтобъ она отдыхала дома,-- объявила горничная.-- Гостей она за послѣднее время не принимала.
   Но Кендаль настаивалъ, и служанка удалилась съ его карточкой, а онъ остался ждать результата. Горничная пошла по корридору нижняго этажа, постучалась въ дверь на противоположномъ концѣ, скрылась за ней на мгновеніе, снова появилась и поманила Кендаля къ себѣ. Съ бьющимся сердцемъ повиновался онъ, и служанка распахнула передъ нимъ дверь.
   Среди комнаты стояла Изабелла Брэдертонъ, и вся ея поза выражала живѣйшее удовольствіе и удивленіе. Она только что приподнялась со стула и двинулась на встрѣчу Кендалю. Мягкая, бѣлая, кашемировая шаль окутывала ее; платье изъ тяжелой темной матеріи падало, свойственными подобной ткани, величавыми, пышными складками. Лицо слегка раскраснѣлось, и яркость румянца, бѣлая, протянутая ручка, блескъ волосъ изгоняли, казалось Кендалю, изъ зимняго воздуха холодъ и мракъ. Нѣсколько корректурныхъ листовъ новой пьесы были въ рукѣ миссъ Брэдертонъ; остальные лежали грудой на столикѣ около нея.
   -- Какъ это мило съ вашей стороны, мистеръ Кендаль!-- сказала она, идя къ нему на встрѣчу, своимъ порывистымъ шагомъ.-- Я думала, что вы насъ забыли, а вашъ совѣтъ мнѣ такъ нуженъ. Я только что пожаловалась на васъ слегка въ письмѣ къ m-me де-Шатовье! Она...
   Вдругъ Изабелла остановилась, испуганная и смущенная его лицомъ. Оно было всегда блѣдно и худо, но только что пережитыя ночи придали ему дикое, изнуренное выраженіе. Черные глаза, казалось, утратили свою поразительную проницательность, а преждевременно посѣдѣвшіе волосы придавали ему почти старческій видъ, не смотря на стройность и гибкость фигуры.
   Онъ подошелъ къ дѣвушкѣ и крѣпко, и нервно взялъ ее за руку.
   -- Я къ вамъ съ тяжелою вѣстью, -- нѣжно сказалъ онъ, тревожно подбирая слово за словомъ, чтобъ смягчить то, чего въ сущности смягчить нельзя было.-- М-r де-Шатовье тотчасъ-же отправилъ меня къ вамъ, чтобъ вы ничего не узнали инымъ путемъ. Это должно быть для васъ ударомъ... вѣдь вы ее любили!
   -- О!-- воскликнула она, останавливая его, говоря короткими, прерывающимися словами и отвѣчая не столько на то, что онъ сказалъ, сколько на его взгляды.-- М-me де-Шатовье больна... въ опасности... Что нибудь случилось?..
   -- Меня вызвали въ среду, -- отвѣчалъ Кендаль, чувствуя свою безпомощность передъ истиной, справиться или бороться съ которой было невозможно.-- Когда я пріѣхалъ, она уже была больна два дня; никакой надежды не оставалось.
   Онъ замолкъ; глаза ея, полные мучительнаго вопроса, молили его продолжать:
   -- Я провелъ съ ней шесть часовъ... Она не страдала послѣ моего пріѣзда... все было очень мирно... а вечеромъ она скончалась...
   Изабелла слѣдила за нимъ, широко раскрывъ глаза. Всякій слѣдъ краски исчезъ съ ея щекъ и губъ. Когда онъ замолчалъ, она слегка вскрикнула. Онъ отпустилъ ея руку, и дѣвушка упала на ближайшій стулъ, такая блѣдная и бездыханная, что онъ испугался.
   -- Не подать-ли вамъ воды? Не позвонить-ли?-- спросилъ онъ черезъ минуту, наклоняясь надъ ней.
   -- Нѣтъ!-- съ трудомъ прошептала она.-- Оставьте меня одну... всего на мгновенье...
   Онъ отошелъ, и въ тревожномъ ожиданіи прислонился къ камину. Она боролась противъ физическаго гнета, налегшаго на нее, и мужественно подавила его; только Кендаль съ замираніемъ сердца замѣтилъ, что румянецъ исчезъ, что она казалась хрупкою и усталою, и когда мысль его перенеслась на мгновенье назадъ, къ воскресенію, проведенному въ Surrey, къ ея молодой, пышной красотѣ, окруженной весенней зеленью, онъ готовъ былъ закричать отъ безплоднаго возмущенія противъ непреклонныхъ физическихъ законовъ, которые подавляютъ и гасятъ пламя жизни.
   Наконецъ дурнота прошла. Миссъ Брэдертонъ сѣла, охвативъ руками колѣни; слезы быстро текли по ея щекамъ. Горе ея было такое же, какъ и она сама: откровенное, простое, выразительное.
   -- Разскажите мнѣ еще что-нибудь про нее. О, я и повѣрить этому не могу! Не далѣе, какъ на прошлой недѣлѣ, когда я была больна, сестра ваша выражала намѣреніе пріѣхать ко мнѣ. Я только-что писала ей; вотъ мое письмо. Мнѣ кажется, что я этого не перенесу. Она была для меня въ Парижѣ точно мать. О, еслибъ я успѣла повидаться съ ней!
   -- До послѣдней минуты вы были одной изъ ея главныхъ заботъ,-- сказалъ растроганный Кендаль.
   Онъ принялся разсказывать ей исторію кончины Мари, описывая это мирное удаленіе отъ жизни и быстро припоминая все, что могло смягчить впечатлѣніе, производимое имъ на слушательницу. Потомъ онъ вынулъ портретъ и вручилъ ей; она приняла его съ новымъ параксизмомъ горя, прижала къ губамъ, изучая его, рыдая надъ нимъ съ полнѣйшей непосредственностью и съ самозабвеніемъ, прелестнымъ по своей правдивости.
   -- О, бѣдный m-r де-Шатовье!-- воскликнула она послѣ долгой паузы, взглянувъ на Кендаля.-- Какъ проживетъ онъ безъ нея! Онъ будетъ чувствовать себя такимъ покинутымъ!
   -- Да,-- глухо произнесъ Кендаль,-- онъ будетъ очень одинокъ, только... приходится съ этимъ свыкаться!
   Она посмотрѣла на него съ тревогою и сочувствіемъ, и вся ея женская природа словно отразилась на ея приподнятомъ личикѣ и въ тоскливыхъ глазахъ, точно ея вниманіе теперь исключительно обратилось на него, точно его личная утрата и печаль внезапно предстали передъ ней. Вслѣдъ затѣмъ ее поразила странность и неожиданность такой встрѣчи между ними. Онъ былъ для нея судьею, авторитетомъ, воплощеннымъ идеаломъ. Возвышенность его ума заслужила ея довѣріе; привязанность его къ сестрѣ трогала и очаровывала ее, но никогда не сознавала она никакой близости между ними. Еще менѣе снилось ей имѣть когда-либо общее съ нимъ горе, плакать рядомъ съ нимъ. Контрастъ между ихъ прежними отношеніями и этимъ новымъ, торжественнымъ чувствомъ охватилъ ее и взволновалъ. Воспоминаніе о нюнгэмскомъ днѣ снова пробудилось въ ней; представилось ей столкновеніе, происшедшее между ихъ двумя натурами, ошеломляющее сознаніе умственнаго неравенства между ними и тревога, вызванная въ ней его сужденіемъ объ Эльвирѣ. Сношенія, которыя она считала чисто-интеллектуальными и дружескими, но которыя оказались гораздо реальнѣе и важнѣе для нея, чѣмъ она сама подозрѣвала, превратились послѣ его появленія въ комнатѣ во что-то личное и тѣсное. Послѣднія слова его показали ей подъ культурною внѣшностью ученаго настоящую природу этого человѣка. Слова эти были сказаны ей по самому простому, обыкновенному, человѣческому поводу; она почуяла въ нихъ призывъ съ его стороны, и сердце ея переполнилось.
   Она встала, подошла къ Кендалю, наклонилась надъ нимъ, точно какой-то всеисцѣляющій духъ, и вся душа ея засвѣтилась въ глазахъ.
   -- О, какъ мнѣ васъ жаль!-- воскликнула она, и слезы снова быстро полились.-- Знаю, что это для васъ не заурядная утрата. Вы были другъ для друга гораздо болѣе, чѣмъ обыкновенно бываютъ братъ и сестра. Для васъ эта потеря ужасна.
   Онъ былъ до глубины души растроганъ ея состраданіемъ и ея горячею, порывистою симпатіею.
   -- Повторите это,-- прошепталъ онъ, когда взоры ихъ встрѣтились,-- повторите! Такъ пріятно слышать это... отъ васъ!
   Водворилось долгое молчаніе. Она стояла, точно очарованная; руки ея медленно опустились. Глаза блуждали, пока не потупились, и она остановилась, со слезами, все еще не высохшими на щекахъ. Странная, опьяняющая сила чувства, пробужденнаго горемъ и состраданіемъ, вліяніе его любви, которую она не подозрѣвала, все это увлекало ихъ за собою. Съ трудомъ дышала она, но пока онъ слѣдилъ за ней, въ немъ пробудилась мужественность и вызвала изъ глубины горя непобѣдимую потребность обладать любимой и красивой женщиной, стоявшей передъ нимъ. Онъ сдѣлалъ шагъ впередъ, взялъ холодную, несопротивлявшуюся ручку и, склонившись передъ дѣвушкой, прижалъ эту ручку къ губамъ. Изабелла. глядѣла на него помутившимися глазами.
   -- Состраданіе ваше истинный даръ неба,-- глухо прошепталъ онъ,-- но дайте мнѣ больше этого, больше! Мнѣ нужна ваша любовь.
   Она слегка вздрогнула, вскрикнула, отняла у него руки и упала на стулъ. Мысли ея быстро понеслись назадъ, къ полямъ въ Surrey, къ нюнгэмской рощѣ, къ тому, какими представлялись ей его чувства или какъ они выражались. Никогда, никогда даже не грезилось ей, чтобъ онъ ее любилъ. Совершенно простодушно посылала она ему привѣтствія изъ Венеціи, присоединялась къ похваламъ, расточавшимся ему сестрою, ни минуты не думая о себѣ. Когда онъ одобрялъ ея игру въ Эльвирѣ, это такъ-же откровенно радовало ее, какъ радуетъ ученицу одобрительное слово учителя. А онъ все время любилъ ее; любилъ!.. Какъ странно, какъ неправдоподобно!
   Кендаль послѣдовалъ за ней, наклонился, прислушался, но не раздалось ни слова. Она была слишкомъ испугана и ошеломлена, чтобъ говорить. Прежній горькій страхъ, прежняя увѣренность въ ея равнодушіи снова боролись въ немъ противъ сильнаго порыва, его увлекшаго.
   -- Я испугалъ васъ, навелъ на васъ ужасъ, -- воскликнулъ онъ.-- Мнѣ не слѣдовало говорить, да еще въ такую минуту. Ваше состраданіе, ваша милая, женская доброта побѣдили меня. Мнѣ кажется, я полюбилъ васъ съ перваго же представленія "Бѣлой дамы"; по крайней мѣрѣ, когда я оглядываюсь на свои чувства, я вижу, что съ самаго начала это была любовь. Со дня въ Нюнгэмѣ я уже зналъ, что люблю, только не хотѣлъ въ этомъ сознаться, боролся противъ этого. Мнѣ казалось, что вы никогда не забудете, какъ я былъ рѣзокъ, и что я дѣйствовалъ скорѣе какъ врагъ, чѣмъ другъ. Но вы забыли, вы показали мнѣ, какъ благородна можетъ быть женщина, и послѣ нашей разлуки въ іюлѣ я съ каждымъ днемъ все сильнѣе любилъ васъ. Все лѣто, когда я схоронилъ себя въ деревнѣ, я думалъ о васъ; дни и ночи были полны думъ -- все о васъ же. Потомъ, послѣ вашихъ успѣховъ (я знаю, что поступалъ низко), когда я посылалъ вамъ черезъ сестру въ Венецію поздравленія, я въ сущности чувствовалъ, что надежды для меня нѣтъ никакой и что злая сила отниметъ васъ у меня. Тутъ настала очередь Эльвиры и... мнѣ казалось, что я разстаюсь съ вами на вѣки...
   Она отвела руки отъ лица; каріе глаза ея остановили на немъ тотъ пристальный взглядъ, который онъ подмѣтилъ еще тогда, когда она просила его сказать правду и о ней, и о ея положеніи. Только теперь въ этомъ взорѣ не было страданія, а читался только удивленный, тревожный вопросъ.
   -- Почему?
   Слово это вырвалось точно дуновеніе изъ ея полуоткрытыхъ губъ. Услыхавъ его, Кендаль вздрогнулъ; слабый звукъ этотъ возвратилъ ему даръ слова и сдѣлалъ его краснорѣчивымъ.
   -- Почему? Да потому что я думалъ, что открывавшееся передъ вами великое будущее должно неизбѣжно поглотить всѣ ваши мысли; рядомъ съ вашею, моя собственная жизнь представлялась мнѣ такой сѣрой и тусклой. Мнѣ казалось невозможнымъ, чтобъ вы спустились съ такой высоты и полюбили меня, отдали-бы мнѣ свою красоту и свое сердце взамѣнъ моего. Вотъ я и уѣхалъ, чтобъ не безпокоить васъ, А потомъ... (голосъ его сталъ еще глуше) меня вызвали въ Парижъ, и на своемъ смертномъ одрѣ.Мари старалась придать мнѣ надежду, а теперь ваше состраданіе заставило меня высказать то, что было у меня на сердцѣ. Дайте же мнѣ услыхать, что вы меня прощаете.
   Всякое слово достигало цѣли. Наконецъ-то догадалась она о глубинѣ, непоколебимости, силѣ и безпредѣльности вызванной ею страсти. Привязанность Мари, казалось, окружала ихъ, и священное, грустное сознаніе смерти и утраты ихъ сближало. Уваженіе, благоговѣніе, участіе ея принадлежали ему давно. Ужъ не означала-ли тревожная тоска въ глубинѣ ея души чего-нибудь еще, чего-нибудь несравненно большаго?
   Она вдругъ выпрямилась, и когда онъ преклонилъ передъ ней колѣна, онъ почувствовалъ на своей щекѣ ея горячее дыханіе; слеза упала на его руки, которыя ея ручки робко искали.
   -- О!-- прошептала она сквозь слезы, никогда не снилось мнѣ этого! Никогда не думала я о чемъ-нибудь подобномъ. Но... не покидайте меня... Я этого не вынесла-бы...
   Кендаль склонилъ голову на сжимаемыя имъ ручки, и ему почудилось, словно жизнь и время остановились, словно и онъ, и она находятся въ пространствѣ, надъ которымъ проносится теплое дуновеніе любви, между тѣмъ какъ смерть, горе и разставаніе, эти три благодѣтельные, нѣжные и вмѣстѣ съ тѣмъ суровые ангела, стерегутъ и охраняютъ ихъ издали...

А. Веселовская.

"Сѣверный Вѣстникъ", NoNo 2--4, 1893

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru