Уайтинг Ричард
Остров

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ОСТРОВЪ.

Романъ Ричарда Уайтинга.

Пер. съ англійскаго З. Журавской.

I.
Внѣ фокуса.

   18-го августа. Миръ, тишина, звуки лѣтняго полдня и шопотъ волнъ. Покой, возможной только на пикѣ, затерянномъ среди Тихаго океана, въ 13,000 миль отъ собора св. Павла, совершенно невидимаго отсюда, хотя бы только благодаря кривизнѣ линій.
   Какъ я попалъ сюда -- и самъ не знаю. Въ послѣдній моментъ передъ тѣмъ, какъ все измѣнилось для меня, я стоялъ на крыльцѣ королевской биржи и смотрѣлъ внизъ. Было также лѣтнее утро. Я, по обыкновенію, былъ очень занятъ. Теперь, лежа на спинѣ и вертя въ рукахъ свою записную книжку (можетъ быть, послѣднюю, какую мнѣ придется покупать), я отыскиваю запись на тотъ день и читаю:-- 8 ч. верховая ѣзда, гребля; 9.30 -- письма, кофе; 10.30 -- статья въ "Quarterly"; 12.30 -- Сити (я хотѣлъ, чтобы Стэпльзъ купилъ для меня немного турецкихъ акцій и думалъ, что мнѣ лучше быть при этомъ самому); 1.30 -- завтракъ; отъ 2.30 до ночи -- аукціонъ лошадей, выставка кризантемъ, визиты, клубъ, ранній обѣдъ, адресъ "Соціальной Гармоніи" -- "Конституціоннаго Союза Людей Труда", танцы у м-рсъ Г., опять клубъ, Додэ, постель.
   Словомъ -- мозаика. Все это очень хорошо, но довольно бездѣлицы, чтобы порядокъ дня былъ нарушенъ. Покончивъ разсчетъ со Стэпльзомъ (моимъ маклеромъ), мнѣ слѣдовало уйти. Мнѣ нечего было больше дѣлать на биржѣ, а у дверей ея и подавно -- и, однако, я медлилъ. Я оставался тамъ всего десять минутъ, но эти десять минутъ испортили весь мой день и, можетъ быть, измѣнили мою судьбу.
   Передо мной было удивительное зрѣлище -- цивилизація въ орѣховой скорлупѣ -- оттого-то я и медлилъ. Я самъ былъ составной частью картины -- Аполлономъ, разсматривающимъ собственныя ноги. Почему бы и нѣтъ?-- всѣ мы, повидимому, чувствовали себя превосходно, всѣ мы были заняты, каждый по своему служилъ дѣлу прогресса. Что за картина!-- Биржа, откуда я только что вышелъ, съ группами милліонеровъ, толкующихъ о Багдадѣ и Правадди, о Чикаго и Капштадтѣ; рядомъ, въ банкѣ, день выдачи дивиденда и хорошо знакомое зрѣлище -- счастливцы, явившіеся получить свои доходы за четверть года; карета шерифа, огибающая уголъ. Мэншенъ-Гоуза {Дворецъ лорда-мэра въ Лондонѣ.} (если не ошибаюсь, шерифъ ѣхалъ завтракать къ одному африканскому проконсулу) -- быстро промелькнувшая великолѣпная комбинація плюша, атласа и золота; франтоватые клерки, отправляющіеся завтракать къ Берчу, съ развязной граціей движеній -- признакомъ твердой надежды и увѣренности современемъ сдѣлаться пайщиками; клерки другого пошиба, въ потертомъ платьѣ, питающіеся въ закусочныхъ; бойкіе маклера съ выработанной дѣловитостью взгляда; священникъ, (идущій служить двѣсти сороковой ежегодный благодарственный молебенъ св. Тильдѣ, въ память столкновенія завѣщателя съ барбарійскими пиратами и счастливаго избавленія отъ опасности); странствующіе продавцы пуговицъ, карманныхъ гребней и универсальныхъ ключиковъ, заводящихъ любые часы; группа цвѣточницъ у подножія статуи -- яркое пятно; другое пятно -- нищій у крыльца биржи, въ красной рубашкѣ съ колоритомъ, красиво смягченнымъ отъ носки;-- превосходно! побольше бы такихъ пятенъ!-- гигантъ полисменъ, прогоняющій нищаго; шумная толпа, высыпавшая изъ-за угла Корнгилля (Истъ-Эндъ, идущій походомъ на Вестъ-Эндъ съ цѣлью доказать, что трудовой день стоитъ куска насущнаго хлѣба и трудящійся пропитанія); воры, гуттаперчевые и каменные люди, въ ожиданіи случая выказать свои таланты; сыщики, конвоирующіе воровъ, при чемъ на пути ихъ всюду запираются ставни ювелирныхъ магазиновъ; на сто кармановъ средняя сумма карманныхъ денегъ -- 7 ш. 6 п.; и одна лишь стѣна, отдѣляющая ихъ отъ черепаховаго супа въ Мэншенъ-Гоузѣ и слитковъ золота въ банкѣ! На заднемъ планѣ -- другія, никому невѣдомыя тысячи, одѣтые въ черное, рыжее, коричневое и иные, неколоритные цвѣта; надо всѣмъ этимъ солнце, а между солнцемъ и тысячами -- лондонскій туманъ.
   Это было интересно, какъ картина, но еще больше, какъ идея. Какое чудесное соотвѣтствіе частей съ цѣлымъ! Что за дивный механизмъ! Нищіе, а иногда и маклера, содержатели банкирскихъ конторъ, или же просто люди изъ толпы "худо ведутъ себя"; полисменъ забираетъ ихъ; священникъ указываетъ имъ путь къ раскаянію; тутъ же, по близости, и шерифъ, чтобы, въ заключеніе, повѣсить ихъ, въ случаѣ надобности. Тутъ же, для украшенія пейзажа -- денди (я -- тоже въ нѣкоторомъ родѣ украшеніе), купцы, клерки, акціонеры -- получатели дивиденда -- все это не что иное, какъ зубцы, валы, маховыя колеса той же машины. Что за дивный механизмъ!
   Но вдругъ солнце померкло, и во мнѣ произошла перемѣна. Тутъ не было причины и дѣйствія, одна лишь простая случайность. Мнѣ представилось, что у человѣка въ красномъ все тѣло подъ рубашкой нестерпимо зудить отъ чесотки, и онъ все время украдкой почесывается, готовый сорвать съ себя платье. Такъ-ли это было, или нѣтъ -- что-то нарушило связь частей, и машина остановилась. Теперь мнѣ уже казалось, что всѣ украдкой почесываются. На видъ все было такъ же хорошо, какъ и прежде,-- но на дѣлѣ?..
   Я видѣлъ этихъ самыхъ оборванныхъ клерковъ дома, въ Стоктоновскихъ номерахъ, съ неоштукатуренными кирпичными стѣнами, гдѣ больныя корью дѣти жалобно просятъ пить по ночамъ, и сварливыя жены удовлетворяютъ требованіямъ романическаго въ жизни,-- съ которыми каждая женщина, рожденная женщиной, приходитъ въ міръ, гдѣ ей не слишкомъ-то хорошо обезпеченъ даже и кусокъ хлѣба съ масломъ -- на тринадцать шиллинговъ въ недѣлю, compris. Я видѣлъ маклеровъ, возвращающихся въ свои оштукатуренныя Бэйсватерскія убѣжища для того, чтобы получить подробный отчетъ объ успѣхахъ Джэнъ въ элементарной физикѣ, и объ окнѣ, разбитомъ мастеромъ Гарри, и о томъ, что послѣ обѣда Бристау заходили всѣмъ семействомъ -- сообщить новость: что м-ръ Бристау въ послѣднее время чувствуетъ себя не совсѣмъ хорошо;-- я вижу, какъ они выслушиваютъ все это и какъ имъ хочется топнуть ногой, крикнуть, сдѣлать что-нибудь, чтобы внести біеніе пульса въ эту монотонную сѣрую жизнь. Я видѣлъ карету шерифа, и мнѣ чудилось, что рядомъ съ ея хозяиномъ сидитъ забота.-- Въ Гайдъ-Паркѣ опять едва разогнали огромное сборище; лондонцы хотятъ сами хозяйничать въ Лондонѣ, и, можетъ быть, сегодняшній обѣдъ съ дивной сервировкой, черепаховымъ супомъ и утонченными застольными рѣчами, будетъ однимъ изъ послѣднихъ. Даже у полисмена свои заботы -- какъ бы ему не убавили жалованія по случаю гражданской реформы, какъ бы не сравняли полицейскихъ со столичной милиціей. Солдатъ случайно затесавшійся въ картину, какъ будто думаетъ, что странно караулить Банкъ за семь пенсовъ въ день." -- Всѣ эти люди почесываются, а когда это начинаетъ дѣлать цѣлое цивилизованное общество,-- дѣло плохо, къ этому надо относиться серьезно.
   Иначе отнестись я и не могъ. Я совершенно не въ состояніи былъ свести опять въ одно цѣлое составныя части скомпанованной мною грандіозной картины общества, гдѣ всѣ члены играютъ въ жизнь ради взаимнаго развлеченія. Это было скорѣе похоже на адскую игру въ мячъ, въ четвертомъ Кругу Ада, гдѣ грѣшники швыряли мячи въ физіономію другъ другу, между тѣмъ, какъ при болѣе разумномъ направленіи шаровъ это могло бы быть восхитительнымъ спортомъ. Я поѣхалъ домой, послалъ извинительную телеграмму Конституціонному Союзу и -- стыдно сказать -- легъ въ постель.
   Но и на другое утро мнѣ было не лучше. Человѣческое общество оставалось внѣ фокуса. Я описываю свое состояніе по возможности точно, ибо думаю, что это совершенно новый видъ душевнаго недуга, и мое имя, можетъ быть, перейдетъ въ потомство неразрывно связаннымъ съ этимъ недугомъ, подобно имени Брайта. Недугъ чрезвычайно мучительный: нѣчто въ родѣ сильнаго головокруженія съ весьма непріятнымъ акомпаниментомъ болѣзненнаго нытья въ области сердца, лишающаго жизнь всякой прелести. Мужчины и женщины вокругъ васъ, вмѣсто того, чтобы находиться другъ съ другомъ въ отношеніяхъ любви, дружбы, довѣрія, симпатіи или полезности, превращаются въ массу кружащихся атомовъ, не питающихъ ничего, кромѣ отвращенія, къ источнику движенія. Бываютъ моменты, когда родного брата не признаешь за такового. Они не составляютъ цѣлаго; они не укладываются въ картину, словомъ, они -- внѣ фокуса;-- я возвращаюсь къ этому выраженію. Какъ возстановить картину?
   Я посовѣтовался съ пріятелемъ, человѣкомъ практическаго склада ума. Онъ откровенно сознался, что не слыхалъ о такомъ недугѣ, но въ виду того, что я безпрестанно упоминаю о міровомъ фокусѣ, онъ полагалъ бы, что разстояніе можетъ помочь горю.
   -- Вы стоите слишкомъ близко,-- сказалъ онъ;-- отойдите подальше. Поѣзжайте внизъ по Темзѣ обѣдать въ Ричмондъ.
   Я подумалъ: а, можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ...-- и послѣдовалъ совѣту. Но и это не помогло. Тогда я взялъ билетъ и съ ночнымъ поѣздомъ уѣхалъ въ Парижъ.
   

II.
"Все дальше... дальше..."

   Лондонъ былъ для меня теперь внѣ всякихъ сомнѣній. Парижъ привлекалъ меня именно тѣмъ, что онъ такъ занятъ собой. Я не видалъ его много лѣтъ и никогда не заглядывалъ дальше поверхности. Могила Наполеона, да видъ съ Арки (см. путеводитель) -- вотъ, приблизительно, и все, что я зналъ о Парижѣ. На этотъ разъ я нашелъ себѣ путеводителя иного рода, и онъ далъ мнѣ возможность посмотрѣть настоящій Парижъ.
   Онъ свелъ меня въ Флейту,-- восхитительный клубъ, гдѣ забавляются круглый годъ. Когда здѣсь нѣтъ музыки -- по вечерамъ устраиваются концерты, при чемъ въ качествѣ исполнителей выступаютъ члены клуба -- есть картинная выставка -- картины выставляютъ тѣ же члены;-- а когда нѣтъ выставки, есть фехтовальный турниръ,-- Флейта превосходнѣйшая школа фехтованія,-- или же обозрѣніе года, въ видѣ шуточной пьесы, сочиненной, поставленной и разыгранной все тѣми же членами, на ихъ собственной клубной сценѣ. Мой менторъ ввелъ меня еще и въ другой клубъ, куда принимаются только избранные. Благодаря одному знакомому изъ Жокей-клуба, мнѣ было предложено мѣсто на козлахъ въ коляскѣ, доставившей небольшое избранное общество на частныя скачки въ Ламаршъ -- очень милое, очень аристократическое развлеченіе;-- не то, что Grand Prix, куда ѣздятъ тысячи,-- нѣтъ!-- маленькое, но милое общество, вы, я, еще нѣсколько человѣкъ, все люди, безусловно comme il faut. Женщины были свѣжи и прелестны, какъ грядка буквицъ; скачки походили на игру въ лаунъ-теннисъ; мы завтракали al fresco {На свѣжемъ воздухѣ.}, и никто не бросалъ костей на траву. Крики Bookmaker`овъ {Bookmaker`ы -- нѣчто вродѣ маклеровъ на скачкахъ, предлагающихъ держать пари и заносящихъ въ книжечку имена спорящихъ.} и городскіе запахи остались далеко-далеко позади. Я никогда еще не проводилъ такого пріятнаго дня!
   Я былъ представленъ всѣмъ и получилъ приглашеніе быть въ этотъ же вечеръ на раутѣ.
   -- Вы увидите лучшій салонъ въ Парижѣ,-- сказалъ мнѣ А.
   -- А что такое салонъ?
   -- Право, не знаю, какъ сказать; это опредѣлить довольно трудно. Вѣрнѣе всего собраніе умныхъ людей, старающихся убить червя скуки. Ничего подобнаго у насъ дома, гдѣ это животное такъ же священно, какъ корова въ Бенаресѣ.
   То былъ grand monde, съ легкой примѣсью литературы -- соціальной амальгамы, гдѣ перемѣшаны всѣ классы общества. Мы попали въ восхитительный старомодный домъ, одинъ изъ немногихъ, уцѣлѣвшихъ въ Парижѣ, и почтительно раскланялись передъ восхитительной старосвѣтской особой -- въ довершеніе всего, если не ошибаюсь, маркизой,-- живымъ оригиналомъ одного изъ портретовъ Моро младшаго. Волосы у нея были серебряные -- чистѣйшій Луи XV, только безъ пудры; глаза живые и проницательные, единственныя черныя точки среди всей этой бѣлизны; подъ платьемъ чувствовалось присутствіе кринолина. Она была царицей маленькаго двора и очень милостивой царицей. Придворные, прекрасно разыгрывавшіе свою роль, осыпали ее утонченной лестью, разсказывали маленькіе анекдоты о ней, съ цѣлью иллюстрировать ея умъ и находчивость, то и дѣло, въ сценическихъ а parte, приводили цитаты изъ ея послѣдней книги. Эта книга только что вышла въ свѣтъ, и всѣ мы сегодня утромъ выучили ее наизусть, зная, что ея содержаніе будетъ неизбѣжной темой всѣхъ разговоровъ. Эта книга -- изящнѣйшій article de Paris -- богатый опытъ цѣлой жизни, изложенный въ максимахъ, по образцу писаній Ларошфуко. Изъ трехъ максимъ двѣ трактовали о любви;-- женщины бываютъ иногда слишкомъ молоды, но никогда не бываютъ слишкомъ стары для этой жизненной темы. Въ отношеніи маркизы къ этой темѣ было какое-то безкорыстное величіе.-- Я отжила свое,-- казалось, говорила она:-- для меня игра кончена; теперь я могу быть третейскимъ судьей.
   -- "Одно изъ утѣшеній женщины въ старости,-- началъ цитировать одинъ изъ придворныхъ, обращаясь къ своему сосѣду,-- это -- возможность смѣло слѣдовать своимъ склонностямъ, не опасаясь любви, и показывать себя преданнымъ другомъ, не поощряя опасныхъ надеждъ".-- Можно ли было высказать эту мысль болѣе изящно?
   -- Я подслушала васъ,-- весело сказала маркиза,-- но вы умаляете комплиментъ тѣмъ, что говорите такъ громко. Я еще не такъ стара, чтобы быть глухой.
   -- Я, съ своей стороны,-- сказалъ другой,-- желалъ бы знать, откуда маркиза такъ хорошо знаетъ васъ всѣхъ -- vous autres. Послушайте-ка: "Привычка имѣетъ такую же власть надъ природой мужчины, какъ неизвѣстное надъ умомъ женщины"! Это мой цвѣтокъ изъ вѣнка. Какъ это вѣрно!
   -- И какъ хорошо сказано!
   -- Ахъ, господа, вамъ бы только было хорошо сказано,-- вмѣшалась хозяйка.-- А у меня это все пережито.
   Вошелъ генералъ, подъ руку съ прелестной женщиной. Онъ былъ въ своемъ родѣ достойнымъ партнеромъ престарѣлой музы салона. Серебряная сѣдина, черныя, какъ вороново крыло, брови и сверкающіе глаза.
   -- Мясникъ коммуны, шепнулъ мнѣ А.-- Въ его отрядѣ было меньше всего плѣнныхъ.
   Я слышалъ, какъ хозяйка дома сказала генералу:
   -- Они опять начинаютъ надоѣдать, генералъ. Этотъ ужаный митингъ вчера! Вы читали отчетъ?
   -- Мы готовы отвѣчать имъ, madame. И аргументъ у насъ тотъ-же, что и былъ,-- митральеза. Могу васъ увѣрить, что они только представляются, будто этотъ аргументъ имъ по вкусу. Онъ бьетъ больно.
   Затѣмъ пошло перемываніе косточекъ ближняго и анекдоты, не всегда лучшаго качества; но и худшіе изъ нихъ были разсказаны наилучшимъ образомъ. Мы всячески ухитряемся дѣлать какъ разъ обратное. Мы могли бы вести разговоръ не хуже ихъ, но не смѣемъ. Они смѣютъ, потому что этого требуютъ женщины, а первый долгъ мужчины -- забавлять женщинъ, такъ чтобы онѣ не скучали -- само собой, лучшихъ женщинъ, а лучшія здѣсь значитъ самыя красивыя. Это своего рода грандіозный турниръ ради удовольствія галлереи, и если у васъ хорошее мѣсто -- на галлереѣ пріятнѣе быть, чѣмъ на аренѣ. Бой требуетъ страшнаго напряженія силъ. Нѣкоторые изъ наиболѣе прославленныхъ бойцовъ, говорятъ, на другой день послѣ такого турнира не могутъ встать съ постели. Для того, чтобы побѣждать, требуется не только изящество рѣчи, но и талантъ, а талантъ не всякому дается.
   И все же я не думаю, чтобы французы брали отъ своихъ женщинъ лучшее, что онѣ могутъ дать. Быть можетъ, для женщинъ можно было бы придумать болѣе благородное дѣло. Отъ нихъ стараются взять какъ можно больше -- это несомнѣнно. Цивилизація создается женщинами, и въ данный моментъ онѣ весьма энергично трудятся надъ тѣмъ, чтобы привести ее къ разложенію и упадку. Я всегда удивлялся, почему этимъ интересамъ первостепенной важности не дадутъ представительства въ правленіи страной, не учредятъ особаго женскаго министерства. Такое министерство скоро стало бы верховодить всѣмъ кабинетомъ, ибо служащія въ немъ ужъ навѣрное знали бы все, что творится въ другихъ департаментахъ -- военномъ, торговомъ, внутреннихъ и иностранныхъ дѣлъ.
   Нѣтъ, это слишкомъ хорошо для каждаго дня -- эта жизнь на верхушкѣ крещенскаго пирога, и нѣкоторые изъ насъ такъ же боятся солнца, дождя и вольнаго вѣтра, какъ если бы они, на самомъ дѣлѣ, были сахарными фигурками. Я слышалъ, какъ одна такая фигурка авторитетнымъ тономъ модной газеты наставляла другую, какъ слѣдуетъ вставать съ постели зимнимъ утромъ.
   -- За часъ до того, какъ вамъ вставать, chère, горничная должна затопить каминъ и заставить его экраномъ. Для экрана хорошъ розовый шелкъ въ серебряной рамѣ; это бросаетъ въ комнату розоватый утренній свѣтъ. Не забудьте, чтобы шоколадъ вамъ подавали горячимъ. Знаете, что лучше всего для грѣлки? Нѣсколько раскаленныхъ угольковъ, посыпанныхъ толченой ванилью. Это распространяетъ такой пріятный запахъ. Рауль подарилъ мнѣ на дняхъ восхитительную грѣлку -- un amour! Теперь ихъ дѣлаютъ изъ золота. Не вскакивайте сразу съ постели -- помните! такъ пріятно подремать!.. Изъ какой матеріи ваше deshabille! Я люблю атласъ, подбитый лебяжьимъ пухомъ, и бархатные аграфы; пуговицы такъ страшно холодны! Туфли также лучше всего дѣлать на лебяжьемъ пуху; я ненавижу холодныя туфли -- брр!.. У madame д'Аржансонъ ванная нагрѣвается розовымъ паромъ, который накачиваютъ черезъ отверстіе въ стѣнѣ;-- это идея. Знаете, что надо дѣлать, чтобы вамъ всегда было тепло? Не допускать до себя холода. Для чулокъ я рекомендую вамъ шелкъ сырецъ; это даже на видъ тепло. На шторахъ у меня вышито восходящее солнце, и, вмѣстѣ съ шоколадомъ, горничная приноситъ мнѣ свѣжіе цвѣты. Это создаетъ въ комнатѣ атмосферу лѣта. Excusez du реи. А затѣмъ, если вы пожелаете узнать, какая вы счастливица, подымите стору и выгляните въ окно -- вы увидите, какъ люди танцуютъ на троттуарахъ, чтобы согрѣться. Впрочемъ, этого вы насмотритесь вволю и во время катанія, если любите такія вещи. Я не люблю. Теперь дѣлаютъ прелестныя вещицы изъ эмали -- миніатюрныя грѣлки для муфтъ -- прехорошенькія яблочки, наполняемыя горячей водой -- только надо брать небольшія, а то вы себѣ испортите форму рукъ. Притомъ же, отъ большой грѣлки пальцы будутъ красные, а надо, чтобы они были только розовые -- pas trop n'en faut... А въ какихъ перчаткахъ вы спите? Я предпочитаю плюшевую подкладку мѣховой. Нѣкоторые совѣтуютъ лебяжій пухъ. Я нахожу, что это уже слишкомъ тепло. Не забудьте объ одѣяльцѣ для ногъ. Самое лучшее съ головы до ногъ укрываться плюшемъ. Я видѣла застежку для ночного чепца -- прелесть, что такое -- крошечная птичка, какъ разъ подъ лѣвымъ ухомъ, если вы спите на лѣвомъ боку. И велите непремѣнно подать себѣ, по возвращеніи домой, crème de sabaillon. Вы знаете, какъ это дѣлается?-- два яйца и рюмочка мадеры. Брр... Какъ я не навижу холодъ!
   Подбитое ватой существо болѣе сильнаго пола, присутствовавшее при этомъ урокѣ, предложило еще болѣе оригинальную схему.
   -- Chère comtesse, къ чему всѣ эти предосторожности, когда такъ легко уйдти отъ холода? Я путешествую въ поискахъ вѣчнаго лѣта -- и нахожу его. Лишь только здѣсь начинаетъ становиться прохладно, мой агентъ отправляется на югъ и какъ только находитъ мѣстность, гдѣ постоянно свѣтитъ солнце -- телеграфируетъ мнѣ: пріѣзжайте!-- Я выѣзжаю только тогда, когда у природы все уже готово; лишь только я пріѣзжаю въ одно мѣсто, онъ отправляется въ другое; такимъ образомъ, у меня всегда есть въ запасѣ солнечный свѣтъ и тепло. Мы мчимся все дальше и дальше на югъ, пока погода не начнетъ измѣняться, а затѣмъ понемногу приближаемся къ сѣверу, чтобы къ маю мѣсяцу поспѣть въ Парижъ. Въ прошломъ году меня только два раза захватилъ дождь и одинъ разъ мокрый снѣгъ съ дождемъ, и то я пригрозилъ моему агенту разсчитать его, если это еще повторится. Chère comtesse, жизнь слишкомъ драгоцѣнна, чтобы тратить ее на такія заботы. Не хотите ли чашку чая?
   -- Это несчастнѣйшій человѣкъ, не смотря на всѣ его надменныя мины,-- шепнулъ мнѣ на ухо мой менторъ.-- Онъ собирается жениться и мучится предчувствіемъ, что будетъ ревновать свою жену. Это прелюбопытно. Молодая особа, вы понимаете, безупречна -- какъ и всѣ наши дѣвицы. Онъ бываетъ въ домѣ въ установленные часы, всегда во фракѣ -- такъ ужъ у насъ принято -- и разговариваетъ съ ней о картинной галлереѣ въ Луврѣ и о послѣдней воскресной проповѣди ровно три четверти часа, по часамъ, при чемъ все время за ними слѣдитъ мать невѣсты. Это періодъ жениховства. Выйдя замужъ, молодая особа получитъ право и привилегію такимъ же манеромъ надзирать за другими, не будучи сама подъ надзоромъ, и тутъ она, конечно, вознаградитъ себя. Нашъ герой сейчасъ ни капельки не ревнуетъ; онъ только знаетъ, что будетъ ревновать впослѣдствіи. Видите-ли, тутъ есть осложненіе. Онъ не только собирается жениться, но и очень влюбленъ въ свою невѣсту, что, пожалуй, и неизвинительно въ его годы. Въ зрѣломъ возрастѣ, онъ припоминаетъ свою молодость и -- il n'а pas confiance. Онъ мечтаетъ о какомъ-нибудь домашнемъ указѣ относительно гостей и положительно готовъ включить въ семейный кругъ свою тещу. Идея приблизительно такова: дуэнья или дешевая охрана семейнаго очага. Все это не бросаетъ, конечно, никакой тѣни на его невѣсту: ее онъ ни въ чемъ не подозрѣваетъ; это ужаснѣйшее недовѣріе заднимъ числомъ къ самому себѣ. "Надувай другихъ, какъ ты не желалъ бы, чтобы тебя надували". Вотъ какого правила держался онъ въ дни золотой молодости и -- il n'а pas confiance. Мы, бывало, звали его "Пословицы". У него была препротивная поговорка,-- которая всегда имѣла огромный успѣхъ,-- насчетъ того какъ глупо пріобрѣтать самому матеріалъ для счастья, когда такъ легко брать, что нужно, изъ складовъ своихъ друзей.. Теперь онъ уже этого не говоритъ. Я бы написалъ съ него новаго Донъ-Жуана, мучимаго Немезидой. Я бы женилъ Жуана и заставилъ бы его терзаться вѣчной ревностью и тревогой, а старое пугало командора съ его лошадью оставилъ бы для дѣтскихъ сказокъ...
   Для такого лѣнивцу, какъ я, въ этомъ городѣ одно только непріятно: здѣсь почти обязательно волочиться за женою ближняго. Здѣсь этотъ дурной обычай распространенъ еще больше, чѣмъ въ Лондонѣ. Если вы не станете этого дѣлать, съ вами будутъ не то, что грубы, но все-таки, хотя и очень деликатно, покажутъ вамъ свое недовольство вашимъ поведеніемъ на тысячу ладовъ. Это считается невѣжливымъ по отношенію къ хозяйкѣ дома.
   Мы отправились въ Оперу и, само собой, меня повели за кулисы. Театръ безспорно великолѣпенъ. Многіе весьма снисходительные къ себѣ монархи не имѣли возможности окружить себя такой роскошью, какой окружили здѣсь себя простые смертные путемъ соединенія капиталовъ. Все дѣло въ принципѣ коопераціи. Французы истые демократы и по мѣрѣ эволюціи ихъ учрежденій у послѣдняго бѣдняка будетъ свой parc aux serfs. Въ foyer de la danse -- ни малѣйшаго признака эгоизма: всѣ абоненты -- братья, всѣ равны, всѣ свободны, какъ въ храмѣ. Ces dames не дѣлаютъ разницы между людьми. Трогательно было видѣть Армію, Флотъ, Торговлю, Сенатъ, Адвокатуру -- и даже кажется Прокуратуру, преклоняющихся предъ этими, окутанными газомъ, алтарями.
   Вожди радикаловъ и консерваторовъ, богатые евреи, генералъ съ вѣчно готовой эпиграммой на устахъ, котораго я недавно встрѣтилъ, клубныя звѣздочки и нѣсколько отвратительныхъ стариковскихъ головъ, которыя слѣдовало бы прикрыть ночными колпаками, всѣ набожно склонялись предъ этими алтарями, переходя отъ одного божества къ другому -- иногда съ приношеніями. Дамы принимали порою суровый и строгій видъ, но мнѣ не вѣрится, чтобы онѣ были жестокими божествами; это подтверждаютъ и люди, близко ихъ знающіе.
   Зрѣлище было блестящее: зеленая комната сама по себѣ ослѣпительная декорація; здѣсь все блеститъ: потолокъ, канделябры и стѣны; на панеляхъ портреты великихъ танцоровъ и композиторовъ. На потолкѣ живопись -- воинственный танецъ, танецъ поселянъ, танецъ влюбленныхъ, вакхическая пляска; внизу курьезная смѣсь черныхъ сюртуковъ и бѣлыхъ юбокъ, тамъ и сямъ Сильфида, упражняющаяся въ пируэтахъ на полу, отлогомъ какъ полъ сцены -- бѣлоснѣжное облачко; гонимое вѣтромъ -- или придерживаясь за желѣзный брусъ, обтянутый бархатомъ, указывающая кончикомъ атласнаго башмачка въ иной и лучшій міръ. Здѣсь, какъ я уже говорилъ, храбрость отдыхаетъ послѣ военныхъ трудовъ и законодательная власть послѣ утомительныхъ преній въ палатѣ. Представителемъ искусства является здѣсь забившійся въ уголъ одинокій художникъ, повидимому, питающій страсть къ труднымъ проблемамъ и преслѣдуемый желаніемъ перенести эту поэзію движенія на полотно, да такъ перенести, чтобы картина дышала жизнью. Великая душа и геній, единственный искренній человѣкъ въ этой толпѣ -- привѣтъ тебѣ!
   По дорогѣ домой заглянули еще въ другой клубъ -- этотъ просто на просто un tripot, но такой же великолѣпный, какъ и всѣ остальные, и бросающій на бульвары снопы ослѣпительнаго свѣта отъ множества канделябръ. Клубъ этотъ промышляетъ игрой въ баккара и чистая прибыль отъ многихъ рудниковъ и заводовъ, перешедшая по наслѣдству къ веселымъ молодымъ людямъ, желающимъ видѣть свѣтъ, переходитъ здѣсь по зеленому сукну изъ однѣхъ руір" въ другія. Матросы съ опасностью жизни берутъ рифы въ бурю, углекопы цѣлыми днями лежатъ въ темнотѣ на спинѣ или на брюхѣ, дѣвушки преждевременно созрѣваютъ и становятся женщинами въ тропической атмосферѣ факторій -- лишь для того, чтобы нѣкоторымъ было чѣмъ платить дань этому спорту. Я проигралъ нѣсколько золотыхъ монетъ, поужиналъ и ушелъ. На одного изъ играющихъ мнѣ указали, какъ на изобрѣтателя новаго развлеченія -- скачки улитокъ. Скаковое поле изображаетъ гладкая доска съ зажженой свѣчей на концѣ, поставленная на столъ въ темной комнатѣ. На ней есть миніатюрные плетни и даже ровъ съ водой; вѣсъ состязающихся уравнивается съ помощью налѣпляемыхъ на щитки глиняныхъ шариковъ. Въ эту игру вы можете проиграть вполнѣ достаточно для того, чтобы сдѣлать ее увлекательной, поддерживая подобающее несоотвѣтствіе между величиной заклада и стоимостью улитки. Въ нее играютъ обыкновенно между пятью и шестью, передъ тѣмъ, какъ одѣваться къ обѣду, и она заполняетъ свободный часъ, который многимъ обходится очень дорого.
   На другой день мы катались верхомъ по Булонскому лѣсу, раскланиваясь съ друзьями. Друзей у меня уже цѣлый списокъ. Навѣрное, эти люди постигли тайну сводить въ одно цѣлое отдѣльныя части картины,-- думалъ я, между тѣмъ какъ мы кружились по аллеямъ съ нѣжной зеленью деревъ, съ прыгающими пятнами солнечнаго свѣта на листьяхъ, съ бѣлыми и голубыми бордюрами изъ нарядныхъ виллъ и пурпуровыми склонами Mont Valérien на заднемъ планѣ. Мы объѣхали кругомъ озера и полюбовались группами обывателей, отдыхающихъ подъ акаціями. Всѣ были на своихъ мѣстахъ. Меня это привело въ такой восторгъ, что мнѣ не хотѣлось возвращаться домой, и мы поѣхали дальше по Cours la Beine и вдоль рѣки, чтобы посмотрѣть, что дѣлается тамъ.
   У большинства французовъ наклонности философовъ: они любятъ удить; по берегу тянулась цѣлая линія удильщиковъ, но воды отъ этого ничего не теряли. Здѣсь жили и давали жить другимъ -- и люди, и рыбы. Черные сюртуки остались позади; теперь мы видѣли только блузы; преобладали бѣлый, голубой, зеленый цвѣта -- все веселые, яркіе, всѣ, видимо, чувствовали себя совершенно свободно. Достойная чета пожилыхъ супруговъ-рантье, казалось, рѣшилась посвятить все утро купанью своего пуделя въ Сенѣ. Monsieur намыливалъ его и подгонялъ въ воду для того, чтобы сполоснуть мыло, подбадривающими восклицаніями и невинною бранью, вродѣ: Cre'nom! Bigre! Saperlipopette, и особымъ, установленнымъ для собакъ, свистомъ призывалъ его назадъ, когда пудель уплывалъ слишкомъ далеко. Madame стояла тутъ же съ полотенцемъ, гребнемъ и щеткой. Для этого они въ теченіе двадцати семи лѣтъ держали москательную лавку на углу улицы St. Jacques de la Boucherie и трудились съ утра до ночи, въ будни и праздникъ, и клали сбереженія въ парижскій ломбардъ! Стоило того дѣло!-- скажетъ иной. А почему бы и нѣтъ?-- спрошу я, въ свою очередь, и еще съ большимъ жаромъ повторю: почему бы и нѣтъ? Здѣсь всѣ классы общества кажутся такими счастливыми, всѣ такъ невинно веселы! Таково, по крайней мѣрѣ, мое впечатлѣніе, и это -- обычное впечатлѣніе туриста въ Парижѣ.
   Но скоро я увидалъ картину иного рода. Я стоялъ на мосту, а мимо меня съ шумомъ двигалась процессія -- сначала авангардъ, потомъ главный корпусъ. Лица у всѣхъ были свирѣпыя и печальныя. Кто не былъ одѣтъ въ блузу, на тѣхъ были сюртуки и шляпы, лоснящіеся отъ грязи -- дурной признакъ,-- а у тѣхъ немногихъ, которые не хмурились, грязь была въ улыбкахъ -- что еще хуже. Впереди всѣхъ шла женщина, вся въ черномъ и съ чернымъ флагомъ въ рукѣ, худая, угловатая, съ впалыми щеками, какъ у святого на картинкѣ изъ Требника, съ глазами, какъ раскаленные угли.
   -- Что это? Кто это?
   -- Красная Дѣва. Мы сидимъ безъ хлѣба,
   Я думаю, что это была неправда, если понимать буквально -- у большинства изъ нихъ видъ былъ довольно сытый -- но въ переносномъ смыслѣ, пожалуй, и правда. Шествіе направилось къ наружнымъ бульварамъ, и я пошелъ вслѣдъ за другими. По пути они разграбили булочную. Черная или Красная дѣва одобрительно махала своимъ погребальнымъ флагомъ, но сама не съѣла ни кусочка. Затѣмъ, толпа хлынула въ грязное маленькое зданіе съ вестибюлемъ, увѣшаннымъ цѣлой коллекціей памфлетовъ, и началась сходка.
   Путь ихъ былъ ясенъ, и всѣ они, по ихъ словамъ, знали, чего хотятъ. Говорили всѣ необыкновенно бѣгло, точно, логично. У каждаго искусство рѣчи было доведено до совершенства...
   Но вотъ поднялась съ мѣста Дѣва въ черномъ, и я началъ понимать, почему ее зовутъ Красной Дѣвой. Заунывными, тягучимъ голосомъ она принялась отпѣвать то, что всѣ они желали похоронить...
   -- Долой Дѣву!-- крикнулъ высокій черномазый молодецъ, стоявшій у самой двери,-- подразумѣвая Красную Дѣву.
   -- А la porte Vespion!-- раздалось, нѣсколько десятковъ голосовъ разомъ. Началась драка.
   Черномазый былъ не одинъ.-- А bas la!-- повторяли его приверженцы, смыкаясь вокругъ него. Стулья моментально были изломаны въ щепы и превратились въ оружіе; мнѣ, по счастью, удалось во время просунуть свою трость между однимъ такимъ обломкомъ и головой простертаго на землѣ человѣка...
   Такъ эти мятущіяся души, собравшіяся, для того, чтобъ установить новый законъ любви, перешли въ рукопашную и принялись жестоко тузить другъ друга ногами и кулаками. Я думаю, что у нихъ были плохія мѣста на галлереѣ; въ ложахъ, гдѣ сравнительно просторно и больше воздуха, терпѣливо ждать не такъ трудно...
   Я поспѣшилъ уйти. Еще одна человѣческая группа внѣ фокуса.
   

III.
Бѣгство.

   Я бѣжалъ изъ Парижа. Это было не отступленіе, а именно бѣгство. У меня даже не хватило мужества еще разъ взглянуть въ лицо цивилизаціи.
   Инстинктъ привелъ меня въ Женеву. Здѣсь -- думалъ я -- безопасно; здѣсь поэзія и проза уравновѣшены, впечатлѣніе горъ ослабляется туристами, озеръ -- гостиницами.
   Но я не принялъ въ разсчетъ господина, голову котораго я спасъ въ послѣдней mêlée. Въ одно прекрасное утро мы столкнулись съ нимъ на островѣ Руссо, и онъ привѣтствовалъ меня, какъ брата. Я увѣрялъ его, что я самое большее кузенъ четвертой степени -- но напрасно. Онъ повелъ меня въ одну изъ самыхъ дальнихъ улицъ стараго города, на какой-то чердакъ, и представилъ меня своимъ кровнымъ роднымъ по демократіи, которые, послѣ достодолжнаго опроса, приняли въ свой семейный кругъ и меня.
   Я ничего не имѣлъ противъ; только тяжело было убѣдиться, что вездѣ происходитъ одно и то же.
   При болѣе близкомъ знакомствѣ, я, очевидно, выросъ въ глазахъ своихъ новыхъ друзей, ибо въ одинъ прекрасный день былъ удостоенъ торжественнаго приглашенія на международный "чай" въ другомъ чердакѣ, гдѣ чай должна была разливать русская леди...
   Дама, сидѣвшая за самоваромъ, была студентка. Она только что вернулась и привезла невеселыя вѣсти. Нерадостны были донесенія и изъ другихъ мѣстъ -- изъ Рима, изъ Бѣлграда. Одинъ изъ друзей, который былъ силенъ въ географіи, нарисовалъ намъ, какъ бы съ высоты птичьяго полета, картину всѣхъ горестей земной юдоли. Вездѣ было, приблизительно, одно и то же съ той разницей, что чѣмъ дальше, тѣмъ терпѣливѣе выносились печали и муки жизни, тѣмъ чаще встрѣчалось смиреніе и рѣже -- протестъ. Мы провели пять минутъ въ туземномъ кварталѣ въ Амоѣ, дивясь изобрѣтательности бѣдняковъ, добровольно увѣчащихъ себѣ ноги для того, чтобы имѣть право именоваться калѣками и просить милостыни. Это своего рода профессіональная тайна, но мы проникли въ нее; это дѣлается такъ: перевязываютъ ногу туго-натуго веревкой у щиколки и не снимаютъ веревки до тѣхъ поръ, пока нога не омертвѣетъ. Это -- вѣрный кусокъ хлѣба, если не вѣрная смерть. Послѣ того мы сидѣли на корточкахъ, голые, дрожа отъ холода, зимой на улицахъ Пекина, а мимо насъ, напыщенные своими познаніями въ гуманитарныхъ наукахъ, надменно проходили ученые. Мы вернулись домой черезъ Среднюю Азію, заглянувъ по пути въ Самаркандъ, гдѣ оборванные грязные нищіе искали вшей въ своихъ стеганыхъ на ватѣ лохмотьяхъ. Грузчики угля -- кули въ Аденѣ задержали насъ не дольше минуты; другая минута была посвящена ныряльщикамъ -- добывателямъ губокъ въ Эгейскомъ морѣ, умирающимъ оттого, что ихъ легкія переполняются кровью, ибо великій законъ предѣльности существованія господствуетъ и на днѣ океана...
   На другой день я двинулся прямо въ Геную. Мнѣ казалось, что я задыхаюсь на сушѣ, и я жаждалъ мягкаго, чистаго морского воздуха.
   Въ гавани стояло итальянское купеческое судно, сбиравшееся въ кругосвѣтное плаваніе. Грузъ его состоялъ изъ макаронъ въ такомъ огромномъ количествѣ, что, питаясь ими, можно было бы объѣхать весь шаръ земной. Грузъ этотъ надо было доставить на Цейлонъ и Филиппины, черезъ Суэцкій каналъ, а на обратномъ пути намѣревались зайти на мысъ Горнъ, чтобы захватить что-нибудь для продажи у себя дома. Мнѣ нуженъ былъ корабль; они ничего не имѣли противъ пассажира. Помимо полета на воздушномъ шарѣ, какъ мнѣ казалось, это былъ самый легкій способъ ускользнуть отъ цивилизаціи.
   Мы отправились въ путь, и вотъ -- какъ я уже имѣлъ честь вамъ доложить -- я здѣсь, на одномъ изъ острововъ Тихаго океана, въ тринадцати тысячахъ миль отъ собора св. Павла -- откуда, какъ всякому извѣстно, рукой подать до королевской биржи. Въ смыслѣ разстоянія, я думаю, этого достаточно.
   

IV.
Приключеніе.

   Какъ я попалъ сюда, разскажетъ эта глава.
   Какъ хорошо было плыть по Индійскому океану! Солнечные, яркіе дни -- можетъ быть, немного черезчуръ яркіе,-- лунныя ночи, и на душѣ покой, еще болѣе глубокій, чѣмъ покой водъ. Корабль можетъ быть раемъ или адомъ, и когда онъ рай, почему не удовольствоваться такимъ раемъ? Пустота вокругъ и никакихъ газетъ -- никакихъ извѣстій съ одра болѣзни цивилизаціи. Можно ли желать большаго, или меньшаго?
   Цейлонъ, съ новыми лицами и суетней матросовъ, почти не нарушалъ нашего покоя, а когда и нарушалъ, я закрывалъ глаза. На Филиппинахъ -- то же самое. Тотъ и другіе подробно описаны въ географическомъ словарѣ.
   Затѣмъ снова сигналъ, и мы снова пустились въ долгій путь къ мысу Горну, лишь отъ времени до времени заходя куда-нибудь за водой или за дичью. Теперь мы плыли по Тихому океану, и какъ идетъ къ нему это имя, не смотря на всѣ его бурныя вспышки! По моему, всѣ океаны, и сѣверные, и экваторіальные, должны бы носить то же родовое имя, ибо всѣ они, не смотря на бури и рифы, и водяные смерчи, даютъ миръ и успокоеніе. Такъ торжественны эти промежутки гордаго, самодовлѣющаго безмолвія между двумя порывами вѣтра, такъ успокоителенъ этотъ шопотъ волнъ, говорящій о томъ, что, въ концѣ концовъ, навѣрное будетъ отдыхъ. По временамъ гремѣлъ громъ, и дождь падалъ на море сплошной водяной стѣной, но на душѣ у меня всегда было тихо. Въ худшемъ случаѣ мы рисковали только пойти ко дну и найти мягкое ложе среди морского ила.
   Нѣкоторымъ диссонансомъ, впрочемъ, являлся нашъ итальянецъ шкиперъ. Онъ былъ не слишкомъ хорошо знакомъ съ нашимъ курсомъ и подверженъ припадкамъ боязни людоѣдовъ. Онъ боялся, какъ бы туземцы въ этой части свѣта не предпочли его макаронамъ -- его самого.
   У него было старое генуэзское изданіе путешествій Кука и онъ зачитывался ими съ такимъ увлеченіемъ, какъ будто эта книга только что вышла въ свѣтъ. Лишь только мы приближались къ какому-нибудь острову, начинались безконечныя предосторожности -- рекогносцировки на баркасахъ, дѣленіе экипажа на главный корпусъ и арьергардъ -- по моему, и жить-то не стоитъ, если такъ дрожать за свою жизнь!-- и все это для того, чтобы застраховать себя отъ нападеній какой-нибудь старушонки, сидящей на корточкахъ на цыновкѣ. Особенное отвращеніе онъ питалъ къ отравленнымъ стрѣламъ и, чтобы не подвергать себя опасности, обыкновенно командовалъ высадочными маневрами въ рупоръ, съ палубы корабля. Напрасно я доказывалъ ему, что одно опасеніе исключаетъ другое и что, если въ него попадетъ отравленная стрѣла, онъ уже не будетъ годенъ въ пищу. Иногда, чтобы разсѣять его страхи, я съѣзжалъ на берегъ одинъ и возвращался съ толпой дружественныхъ туземцевъ и богатымъ запасомъ ямса. Уроки не шли ему въ прокъ: онъ приписывалъ мою цѣлость и невредимость тому обстоятельству, что моя худоба не представляла ничего соблазнительнаго на критическій взглядъ.
   Въ одно чудное утро, плывя по направленію съ юга къ сѣверу, мы увидали пикъ, торчавшій прямо изъ воды и, очевидно, высокій, такъ какъ до него могло быть около тридцати миль. Онъ имѣлъ видъ конуса на широкомъ и солидномъ основаніи и напоминалъ собой верхушку собора. Кто-то изъ насъ сказалъ: Св. Петра!-- Я сказалъ: Св. Павла!-- Подойдя ближе, мы увидали небольшой островокъ изъ твердаго камня, съ крутыми обрывистыми берегами, потонувшій въ лазури волнъ и безъ всякихъ сосѣдей въ виду. Прибавьте Кенсингтонскіе сады къ Гайдъ-Парку -- и вы получите пространство, занимаемое островкомъ. Онъ весь былъ покрытъ зеленью и высокими деревьями, но бѣлая кайма на гребняхъ волнъ показывала, что путь къ нему опасенъ и, не смотря на полное отсутствіе вѣтра, у береговъ его кипятъ буруны.
   Островокъ смотрѣлъ плодороднымъ, хотя и безлюднымъ, и я настоялъ на томъ, чтобы съѣздить на берегъ за гуявами, къ большому неудовольствію шкипера. Чтобы разубѣдить меня, онъ сталъ угощать меня сушеными сливами изъ новаго ящика, съ бумажной бахромою вокругъ, но видъ ихъ только усилилъ мое непреодолимое желаніе отвѣдать свѣжихъ плодовъ. Наконецъ, онъ отпустилъ меня одного и, когда я прыгнулъ въ лодку, онъ перекрестился; но это онъ дѣлалъ такъ часто, что особеннаго впечатлѣнія на меня не произвелъ. Я обѣщалъ вернуться, самое большее, черезъ три часа, а онъ -- тѣмъ временъ лавировать у береговъ. Бросить якорь здѣсь было негдѣ, даже если бъ и не жаль было тратить на это время.
   Островокъ оказался вблизи гораздо красивѣе, но и гораздо неприступнѣе. Пониже зелени шла полоса камней, огромными острыми концами спускавшихся въ море. Прибой вблизи былъ положительно страшенъ. Вода разбивалась въ пыль въ яростной борьбѣ со скалистымъ берегомъ. Я хотѣлъ было вернуться, но я очень люблю гуявы. При томъ же я видалъ какъ управляютъ лодками, переѣзжая буруны, и воображалъ, что это гораздо легче, чѣмъ кажется. Вся штука въ томъ, чтобы подняться на гребень волны и вмѣстѣ съ нею съ разбѣгу выскочить на тихое мѣсто. Здѣсь было одно такое тихое мѣстечко: въ уголкѣ маленькой бухты; земля и растенія спускались здѣсь къ самой водѣ. Сюда-то я и направилъ мою лодку. Я думалъ, что все идетъ прекрасно, какъ вдругъ меня что-то сильно ударило по головѣ, и, въ послѣдній моментъ передъ тѣмъ, когда глаза мои сомкнулись въ обморокѣ, я увидалъ мою лодку, дномъ кверху, уносимую въ открытое море. Я направилъ ее чуть-чуть невѣрно, и она съ разбѣгу ударилась объ огромный булыжникъ, скрытый въ травѣ.
   Когда я пришелъ въ себя, свѣтила луна. Я пролежалъ безъ памяти, должно быть, нѣсколько часовъ въ валежникѣ, окружавшемъ камень, и за это время почти успѣлъ высохнуть, хотя при своей невольной высадкѣ, разумѣется, промокъ насквозь. Въ сущности, это была скорѣе милость, чѣмъ кара. Море выбросило меня изъ нѣдръ своихъ, но, оглушая человѣка ударомъ, нельзя было обойтись съ нимъ болѣе снисходительно. На лбу у меня была небольшая кожная рана, но кости всѣ цѣлы. Я сѣлъ, стараясь привести въ порядокъ свои мысли, потомъ осторожно поднялся на ноги и сталъ искать свою шляпу. Черезъ нѣсколько минутъ я убѣдился, что исчезла не одна шляпа, но и лодка, и корабль.
   Ихъ не было и слѣда. На огромномъ водномъ пространствѣ ни пятнышка. Я былъ одинъ, брошенный спутниками, обреченный на голодную смерть, или иную, такую же плачевную участь. Я кинулся на траву и зарыдалъ.
   Что сталось съ кораблемъ? Увы! По теоріи вѣроятностей, отвѣтить на этотъ вопросъ было не трудно. Они нашли опрокинутую лодку, а можетъ быть и шляпу, вывели изъ этого заключеніе, что я погибъ, и поспѣшили уйти, безъ сомнѣнія, преслѣдуемые въ воображеніи цѣлой флотиліей челноковъ людоѣдовъ. И вотъ я, второй Робинзонъ, очутился на необитаемомъ островѣ, не имѣя подъ рукой даже обломковъ крушенія, чтобы начать хозяйство.
   Камень съ одной стороны спускался отлого, я безъ труда вскарабкался на вершину и оглядѣлся кругомъ. Я намѣревался посидѣть тамъ и обдумать свое положеніе. Но лишь только я увидалъ, какая природа окружаетъ меня, и какъ хороша ночь, я забылъ о завтрашнемъ днѣ. Свѣтила полная луна, а для того, чтобы знать, что такое лунный свѣтъ, надо побывать въ южныхъ моряхъ. У меня не было книги подъ рукой, чтобы читать, но я могъ перечесть всѣ линіи на своей ладони и утѣшилъ себя наблюденіемъ, что линія жизни у меня длинная. Позади меня были массивныя тѣни довольно высокихъ холмовъ, впереди ровное пространство, покрытое травой и деревьями, купающимися въ этомъ ласковомъ свѣтѣ, а еще дальше растопленное серебро моря, окаймленнаго немолчнымъ прибоемъ. Единственный звукъ, доносившійся съ берега, было тихое "кликъ, кликъ" туземной птички. Въ такой обстановкѣ грустить было невозможно. Пусть будетъ, что будетъ,-- подумалъ я,-- здѣсь хорошо и умереть, если не жить.
   Ночь была тепла. Я не чувствовалъ озноба и долго сидѣлъ и думалъ обо всемъ, о чемъ думается при лунномъ свѣтѣ. Жизнь такъ мимолетна -- какая жалость, что люди иногда прилагаютъ всѣ старанія, чтобы быть худшими, чѣмъ они есть! Что значитъ страданіе, если имъ можно купить прочную радость, единственную, которая не измѣнитъ? Такъ почему же не постараться достигнуть возможно большаго въ мужествѣ, выдержкѣ, чести, не дожидаясь иныхъ, болѣе сладкихъ наградъ въ блаженствѣ иного міра? Жить такъ, чтобы въ любую минуту перестать жить! Вотъ о чемъ говоритъ намъ луна неизмѣнно и регулярно каждый мѣсяцъ, и главная ея задача -- именно въ томъ, чтобы напоминать намъ объ этомъ, а не въ томъ, чтобы управлять приливами. Самый лучшій календарь не полонъ, если онъ не посвятилъ ни одной строчки этому интересному факту. Когда луна будитъ эти мысли въ душѣ человѣка, всѣ другія должны отступить на второй планъ. При ея кроткомъ, испытующемъ свѣтѣ, маклерство кажется низменнымъ и жалкимъ занятіемъ, какъ и большинство другихъ способовъ преуспѣянія въ жизни; и не удивительно, что среди обывателей Бэйсватера существуетъ повѣрье, будто этого рода натуральное освѣщеніе вредно для глазъ.
   Я также не могъ не вспомнить объ этомъ повѣрьѣ и, когда меня стало клонить ко сну, улегся въ тѣни холма, устроивъ себѣ преудобную постель изъ валежника. По всѣмъ правиламъ, мнѣ слѣдовало озябнуть и простудиться, но ничего подобнаго не случилось: можетъ быть, въ морскомъ воздухѣ даже роса теряетъ свои вредныя свойства.
   Солнце рано разбудило меня на слѣдующее утро, и я моментально вскочилъ на ноги съ мучительнымъ ощущеніемъ голода въ желудкѣ, но съ полной ясностью духа. Теперь, присмотрѣвшись ближе къ островку, гдѣ мнѣ было суждено жить, я никакъ не могъ думать, что онъ станетъ моей могилой. Передо мною, на сѣверо-востокѣ, высился грозный пикъ, который мы видѣли съ моря. Холмы, окружавшіе его у подножья, тянулись черезъ весь островъ длиннымъ кряжемъ, пересѣкаемымъ подъ прямымъ угломъ другой горной цѣпью, которую мы также раньше видѣли съ корабля. Я былъ такимъ образомъ запертъ въ углу и не могъ видѣть того, что было за холмами. Я увидалъ бы, можетъ быть, больше, если бы взобрался на холмъ, но мнѣ было какъ-то страшно это сдѣлать и я рѣшилъ, что лучше пойду берегомъ; мнѣ почему-то смутно казалось, что безопаснѣе будетъ не уходить далеко отъ моря. Никакихъ слѣдовъ человѣка я не замѣтилъ, но въ воздухѣ рѣяли миріады морскихъ птицъ, кружившихся около утеса. Мухоловки, стрѣлою пронизывавшія воздухъ въ поискахъ завтрака, способствовали оживленію пейзажа, но въ то же время, разумѣется, и усиленію моего голода. Было, правда, какъ я надѣялся, отдаленное обѣщаніе обѣда въ видѣ дикихъ козъ, смотрѣвшихъ на меня съ холмовъ, съ важнымъ удивленіемъ животныхъ, впервые видящихъ человѣка. У ногъ моихъ, въ очевидной тревогѣ и смятеніи, шныряли маленькія ящерицы. Продолжая держаться берега, я скоро пришелъ къ другому пику, поменьше, но все же внушительному и грозному въ. своемъ отвѣсномъ паденіи съ высоты шестисотъ или семисотъ футъ прямо въ море.
   Я прилегъ, чтобы заглянуть поверхъ почти перпендикулярной стѣны, и всталъ съ увѣренностью, что мнѣ на этомъ островѣ будетъ очень хорошо и уютно, и что я буду совершенно одинъ. Затѣмъ я поднялъ глаза на высокую вершину позади меня, чтобы измѣрить ширину моихъ владѣній, и увидѣлъ на самомъ краю утеса человѣческую фигуру, неподвижную, отчетливо выдѣлявшуюся на фонѣ безоблачнаго неба.
   

V.
Избавленіе.

   То была женщина -- это я могъ замѣтить, не смотря на дальность разстоянія: около трехсотъ ярдовъ по прямой линіи, но, конечно, больше, если мѣрить чрезъ котловину, лежавшую между двумя холмами -- женщина, судя по округленнымъ контурамъ силуэта, и притомъ высокаго роста. О лицѣ ея я судить не могъ: она смотрѣла вдаль, въ море.
   Итакъ, здѣсь была женщина, но какого племени? По платью ничего нельзя было сказать. На ней была юбка изъ какой-то темной матеріи, доходившая до колѣнъ. То есть это я, конечно, сообразилъ, а видѣлъ я только темную полосу и, повыше, другую полосу, бѣлую. Вначалѣ я больше ничего и не могъ разглядѣть -- темную полосу, бѣлую полосу и, повидимому, обнаженныя руки и ноги. Она вся стояла на свѣту и мнѣ показалось, что она прикрываетъ глаза ладонью отъ солнца.
   Внезапно она круто повернулась, какъ бы собираясь спуститься внизъ, и при этомъ увидѣла меня. Мы стояли теперь лицомъ къ лицу: она на болѣе высокой вершинѣ, я на болѣе низкой, и раздѣляла насъ только долина. Я не могъ видѣть ея лица, но она, казалось, приросла къ мѣсту отъ удивленія.
   Я инстинктивно шарилъ рукой у пояса, ища оружія. Я ждалъ, что она вскрикнетъ, подастъ сигналъ и на холмѣ мгновенно выростетъ толпа дикарей. Но она не шевелилась, колебаться было невозможно: я пошелъ прямо къ ней. Со мной не было бусъ, чтобы предложить ей въ подарокъ, поэтому я схватился за цѣпочку отъ часовъ и оторвалъ отъ нея брелокъ-рейхсфедеръ, который, какъ я надѣялся, могъ пригодиться для умилостивительной жертвы.
   Она шла мнѣ навстрѣчу. И по мѣрѣ того, какъ она приближалась, свѣтлая и темная полосы постепенно складывались въ одно цѣлое -- удивительно величественную фигуру молодой женщины. Бѣлое было очевидно нижней одеждой, или, попросту, рубашкой безъ рукавовъ, доходившей, какъ и синяя юбка, только до колѣнъ. Обнаженныя руки и ноги были цвѣтомъ не темнѣе цвѣта лица брюнетки. Рубашка была низко вырѣзана и подъ нею вздымалась дивная грудь съ дѣвственной твердостью линій, полныхъ и силы, и нѣжности. Она была очень высока ростомъ для женщины и даже для мужчины, но удивительная пропорціональность всѣхъ членовъ скрадывала ростъ и она отнюдь не казалась неуклюжей. Она шла красивой и увѣренной поступью уроженки горъ, ступая по кочкамъ, пригоркамъ и камнямъ, какъ будто по ровной землѣ.
   Что она сдѣлаетъ? Нападетъ на меня? Надо полагать -- иначе зачѣмъ бы ей такъ смѣло идти мнѣ навстрѣчу, не зовя на помощь своихъ соотчичей? Она, казалось, смѣрила меня глазами и рѣшила, что поединокъ возможенъ. Въ борьбѣ она была бы несомнѣнно опаснымъ врагомъ, не говоря уже о преимуществахъ ея пола, которому полагается оказывать снисхожденіе.,
   Но въ ея позѣ, когда она остановилась, наконецъ, не было вызова, какъ не было и страха. Насъ раздѣляло всего нѣсколько шаговъ; она смотрѣла на меня сверху внизъ большими, блестящими глазами, и я могъ разглядѣть ея лицо, полное своеобразной красоты. Ея черты были правильны, хотя и не безупречны. Цвѣтъ кожи ея могъ бы считаться идеальнымъ по бѣлизнѣ въ Провансѣ, если не ближе къ сѣверу. Единственными признаками расоваго типа были нѣсколько выдававшійся лобъ и удивительная глубина и нѣжность взгляда. Я видывалъ такіе глаза на Коралловыхъ островахъ, и у меня иногда являлось желаніе захватить пару такихъ глазъ съ собою въ Европу, чтобы итальянскія женщины перестали кичиться своими. Губы у нея были довольно полныя и чувственныя, но это не портило выраженія ея лица, исполненнаго кроткаго достоинства. Ея темные блестящіе волосы,-- съ грустью долженъ сказать, намазанные какимъ-то туземнымъ масломъ, запахъ котораго былъ слышенъ даже на разстояніи,-- казалось, были схвачены съ размаха однимъ стремительнымъ жестомъ и свернуты въ узелъ позади. Ноги у нея были довольно большія, хотя идеальной формы; остановившись, онъ составила ихъ вмѣстѣ и замерла въ этой позиціи, какъ школьница. Въ довершеніе сходства, она стояла совершенно прямо, заложивъ руки за спину и откинувъ голову назадъ; грудь ея мѣрно поднималась и опускалась; и вмѣстѣ съ нею поднималось и опускалось ея единственное украшеніе -- нашитая на ленточку, надѣтую на шею, обыкновенная англійская матросская пуговица. Я видалъ женщинъ такихъ же прекрасныхъ лицомъ, но не видалъ ни одной, такъ великолѣпно сложенной. Она напоминала поэтическіе идеальные образы представительницъ юности человѣческой расы.
   Она, очевидно, ждала, что я скажу что-нибудь, но какъ же мнѣ говорить съ ней, на какомъ языкѣ? Ни одинъ меланезійскій миссіонеръ, пожалуй, не нашелъ бы словъ, чтобы объясняться съ жителями этого уединеннаго островка. Поэтому я опять сталъ вертѣть въ рукахъ рейхсфедеръ и затѣмъ, въ отчаянномъ усиліи припомнить хоть нѣкоторыя черты изъ общаго всѣмъ языкамъ знаковъ, сложилъ руки на груди, какъ это дѣлали на моихъ глазахъ дикари болѣе дикаго вида -- въ балетѣ въ Лейстеръ-скверѣ.
   Ни на какомъ языкѣ въ мірѣ не описать моего удивленія но поводу того, что было дальше; а потому я передаю это просто, безъ комментарій, такъ, какъ оно было.
   -- Вы, вѣроятно, говорите по англійски,-- сказала дѣвушка.-- Какъ вы попали на островъ?
   Ея акцентъ былъ такъ же чистъ, какъ вашъ и мой; вѣрнѣе сказать, она говорила по англійски безъ всякаго акцента; а голосъ былъ такъ же нѣженъ, какъ и взглядъ.
   Нѣсколько минутъ я не могъ выговорить ни слова и продолжалъ объясняться знаками, т. е. провелъ рукою по лбу.
   -- Кто вы и какъ попали сюда? Мы не видали корабля.
   -- Сударыня, я...
   Выраженіе лица ея сразу смягчилось и дѣвушка засмѣялась.
   -- Я была увѣрена, что вы говорите по англійски, но почему же вы не договариваете? О, какъ я глупа! Вы слабы и больны. Обопритесь на меня, пойдемте; васъ надо накормить.
   Въ одинъ мигъ она очутилась возлѣ меня, обнимая меня сильной рукой, почти приподнимая меня отъ земли, изъ желанія помочь мнѣ идти -- словомъ взяла меня подъ свою защиту и покровительство -- перемѣна ролей въ высшей степени унизительная.
   -- Я отлично могу идти самъ. Пожалуйста, пустите меня!-- повторялъ я, какъ робкій школьникъ, попавшій въ руки учителя; это было очень смѣшно, но я положительно не въ состояніи былъ освободиться.
   -- Хорошо, пущу, но я понесу васъ, какъ только вы захотите. А теперь скажите мнѣ, кто вы, и, пожалуйста, не называйте меня больше "сударыней". Мое имя Викторія -- въ честь королевы -- Викторія.
   -- "Милостью Божіею" -- не могъ я не докончить мысленно, вспомнивъ, чего я боялся и что нашелъ.
   -- Викторія, я чуть было не разбился въ дребезги объ эти утесы вчера вечеромъ.
   -- Гдѣ же вашъ корабль?
   -- Онъ былъ здѣсь, но ушелъ.
   -- Это южная сторона. Развѣ вы не знаете, что пристань на сѣверной?
   -- Я ничего не знаю. Мнѣ въ голову не приходило, что я встрѣчу здѣсь живое существо и вдобавокъ цивилизованное. Скажите мнѣ, гдѣ я?
   -- Вы, должно быть, не очень хорошо знаете географію,-- сказала дѣвушка обиженнымъ тономъ, но тотчасъ же смягчилась.
   -- Какъ вы, должно быть, слабы! Обопритесь на меня. Если вы этого не сдѣлаете, я понесу васъ, хотите вы этого, или нѣтъ. Бѣдняжка!
   Я не нуждался въ опорѣ, но ничего не имѣлъ противъ того, что;обы опереться на руку Викторіи.
   И такъ мы шли, обнявшись, въ невинно-любовной позѣ первыхъ людей. Она повела меня къ пику, только съ другой стороны и съ ея помощью мы очень скоро -- слишкомъ скоро для меня -- взобрались на вершину.
   Весь островъ лежалъ предо мною отъ моря до моря, трепеща жизнью подъ лучами утренняго солнца. Своими неправильными очертаніями онъ походилъ на какое-то странное морское чудовище, которое вынырнуло изъ нѣдръ океана, чтобы осмотрѣться вокругъ, и можетъ мгновенно исчезнуть. Оно высунуло изъ воды только голову и плечи; туловище почти вездѣ сливалось съ моремъ у основанія перпендикулярныхъ утесовъ, подымающихся до высоты 400--600 футовъ; отлогаго берега почти не было. Со всѣхъ сторонъ волны, казалось, вели яростную борьбу съ утесами, но за ломаной линіей прибоя раскинулась неизмѣримая гладь и тишь океана, гдѣ, казалось, не было грани, не было преградъ между этимъ и инымъ міромъ. Гряда холмовъ, перерѣзавшая островъ пополамъ съ востока на западъ, по краямъ спускалась отлого на югѣ -- въ глубокія долины, покрытыя плантаціями; на сѣверѣ,-- двумя террасами, съ которыхъ открывался видъ на море. На болѣе высокой террасѣ былъ расположенъ поселокъ цивилизованныхъ людей; уютные коттэджи, потонувшіе въ зелени, окруженные прелестнѣйшею растительностью -- пальмами, бананами, кокосовыми деревьями и, насколько я могъ судить по тому, что было ближе ко мнѣ,-- цвѣтами страстоцвѣта, дикимъ виноградомъ и всевозможными ползучими растеніями. Ближайшія вершины и склоны холмовъ, даже самые крутые и неприступные, были одѣты богатѣйшею растительностью, спускавшейся къ самой водѣ. Пониже поселка, на нижней террасѣ, гдѣ уже не было домовъ, раскинулась кокосовая роща, а еще ниже виднѣлась маленькая бухта -- очевидно, служившая пристанью -- единственной на этомъ опасномъ берегу. Всѣ эти красоты природы и прелесть простой, но благоустроенной жизни, были сосредоточены на сѣверной сторонѣ острова и не могли быть видимы мною съ того мѣста, гдѣ я высадился, будучи скрыты отъ меня пересѣкающей островъ цѣпью холмовъ, точно такъ же, какъ я не могъ видѣть воздѣланныхъ долинъ, закрытыхъ поперечной линіей утесовъ.
   Мы еще стояли на горѣ, когда изъ за группы кокосовыхъ деревьевъ у подножія вышла дѣвочка -- копія въ миніатюрѣ самой Викторіи по сложенію, силѣ и необыкновенной, животной граціи -- и бѣгомъ пустилась къ намъ. Безъ всякихъ церемоній, она бросилась мнѣ на шею, отъ души поцѣловала меня и спросила, какъ меня зовутъ.
   -- Вотъ мое имя; посмотримъ, сумѣешь-ли ты прочесть его,-- сказалъ я, вынимая изъ кармана небольшой портфель, сопровождавшій меня во всѣхъ моихъ странствіяхъ, и доставая оттуда визитную карточку, носившую плачевные слѣды вчерашняго купанья. Прочитавъ надпись, дѣвочка раскрыла глазки отъ изумленія и быстрымъ взглядомъ смѣрила меня отъ головы до ногъ, потомъ повернулась и бросилась бѣжать, сломя голову, по крутому откосу внизъ, къ деревнѣ, крича:
   -- Мама! мама! лордъ!
   Минуту спустя она уже поднималась на гору съ другой стороны. Я на мигъ потерялъ ее изъ виду на первой террасѣ, въ кокосовой рощѣ, но, немного погодя, она снова вынырнула на крутой тропинкѣ, ведущей на вторую террасу, къ поселку. Она все бѣжала, не переставая кричать тѣ-же странныя слова. Я видѣлъ, какъ открывались двери, какъ люди выбѣгали на улицу, какъ испуганно металась домашняя птица.
   -- Идемъ!-- сказала Викторія и пошла впередъ, по той же тропинкѣ, какъ и дѣвочка, отъ времени до времени оборачиваясь, чтобы помочь мнѣ. Мы скоро добрались до рощи, подобной величественному храму съ крышей изъ зеленыхъ вѣтвей, устланному, какъ ковромъ, мелкой порослью, пронизанной горячимъ солнечнымъ свѣтомъ, пробивавшимся сквозь листву.
   Я опустился на землю въ ихъ прелестной тѣни; мнѣ не хотѣлось ни идти дальше, ни говорить. Я чувствовалъ большую слабость, ибо, не смотря на возбужденіе, вызванное неожиданной встрѣчей, долгій постъ давалъ себя знать.
   Въ просвѣтъ между деревьями видна была тропинка, ведущая къ поселку, и на ней человѣкъ двадцать, гурьбою бѣжавшихъ внизъ, подъ предводительствомъ знакомой уже мнѣ молодой особы, размахивавшей моей визитной карточкой. Здѣсь были женщины и дѣти, и -- на этотъ разъ,-- мужчины; большинство изъ нихъ были подъ стать Викторіи по росту, сложенію и осанкѣ. Сорочки у всѣхъ были безъ рукавовъ, штаны доходили только до колѣнъ; обнаженныя шеи, руки и ноги имѣли бронзовый цвѣтъ. Каждая фигура дышала силой, гибкостью, избыткомъ здоровья.
   Заговорили всѣ сразу.-- "Откуда ты добыла его, Викторія?" -- "И все это вчера вечеромъ?" -- "Бѣдняжечка!" -- "Какъ бѣла его кожа!" -- "Онъ въ самомъ дѣлѣ лордъ?" -- "Дайте мнѣ поцѣловать его!" -- "Завтракалъ-ли онъ?" "Онъ будетъ жить у насъ"!-- "Нѣтъ, вы и то забрали себѣ послѣдняго гостя".-- "У насъ!" -- "У меня, у меня!"
   Они подняли споръ, точно дѣти, но всѣ разомъ смолкли, чуть только появился высокій старикъ, одѣтый нѣсколько иначе, чѣмъ другіе; передъ нимъ всѣ разступились.
   -- Отецъ,-- сказала Викторія, указывая на меня,-- я не отдамъ его никому. Я нашла его, и онъ принадлежитъ мнѣ.
   -- Сведи его къ намъ домой!-- сказалъ старецъ,-- и пусть никто не пристаетъ къ нему съ разговоромъ, пока его не накормятъ. Сюда, Рейбенъ; помоги ему!
   Онъ кивнулъ молодому человѣку ростомъ 6 ф. 2 д., если не больше, и этотъ молодецъ моментально поставилъ меня на ноги, какъ подымаютъ и ставятъ дѣтей.
   И пора было, ибо у меня уже начинала кружиться голова и звенѣть въ ушахъ, и голоса ихъ доносились ко мнѣ точно издали. Я шелъ какъ во снѣ, но сознавая все -- и близость притихшей толпы, и красоту тропинки, вившейся между деревьями, и зеленой лужайки на вершинѣ, окаймленной съ трехъ сторонъ домами изъ темнаго дерева съ тростниковыми крышами, тонувшими въ садахъ, наполнявшихъ воздухъ благоуханіемъ. Меня ввели въ одинъ изъ этихъ домовъ и положили на мягкую кушетку.
   -- Гдѣ я?
   -- Тссъ!-- сказала Викторія.-- Вы въ домѣ губернатора Питкэрна.
   

VI.
Немножко исторіи.

   Питкэрнъ! На другой день, проснувшись отъ освѣжающаго сна, я припомнилъ это имя и отчасти его исторію.
   Кто не знаетъ этой исторіи, которой теперь ровно сто лѣтъ? Изъ Англіи былъ посланъ въ южныя моря военный корабль за хлѣбнымъ деревомъ, съ цѣлью попробовать пересадить его на сѣверъ. Легкая работа; долгіе восхитительные мѣсяцы, проведенные въ климатѣ, полномъ контрастовъ; южное небо, вмѣсто нашихъ пасмурныхъ небесъ; южная женщина, вмѣсто дептфордской Полли -- все это разнѣживало, ослабляло дисциплину. Затѣмъ, когда задача была выполнена, былъ поданъ сигналъ къ отплытію, но поданъ нелюбимымъ командиромъ. Матросы взбунтовались. Капитана и нѣсколькихъ оставшихся ему вѣрными матросовъ посадили въ лодку, надѣливъ ихъ небольшимъ запасомъ провизіи. А экипажъ, не спѣша, поплылъ дальше искать счастливыхъ острововъ, гдѣ бы можно было поселиться. Часть матросовъ рѣшила, что нашла искомое въ Таити, и высадилась здѣсь, предоставивъ другимъ стремиться впередъ и впередъ въ невѣдомую даль. Эти послѣдніе плыли себѣ да плыли, пока не доплыли до Питкэрна, гдѣ и высадились, а для того, чтобы окончательно сказать "прости" міру, устроили течь въ своемъ суднѣ и пустили его ко дну. Начало было самое благопріятное: всѣ удобства жизни -- скверныя женщины (привозныя) и скверная водка домашняго приготовленія, гордость геніальнаго изобрѣтателя, котораго даже этотъ утренній свѣтъ не веселилъ безъ его привычной порціи виски; для услугъ имѣлось, кромѣ того, нѣсколько десятковъ туземцевъ. Итакъ, поселенцы начали вести счастливую жизнь по всѣмъ правиламъ, одобреннымъ старой Англіей.
   Тѣмъ временемъ капитанъ и горсть вѣрныхъ ему матросовъ, въ открытой лодкѣ, въ солнце и въ бурю, какъ умѣли, пробирались домой, въ Англію. До первой стоянки, до ближайшаго мѣста, гдѣ можно было надѣяться отдохнуть и подкрѣпить силы, было 1,200 миль. Порціи были сведены до 1/25 фунта; между заплеснѣвшимъ хлѣбомъ и изголодавшейся командой постоянно приходилось держать наготовѣ пистолетъ со взведеннымъ куркомъ. Въ концѣ концовъ, они добрались до дому, разсказали свою исторію, и въ Тихій океанъ посланъ былъ другой военный корабль забрать бунтовщиковъ. Тѣ, что поселились на Таити, или вѣрнѣе,-- уцѣлѣвшіе изъ нихъ, были пойманы и привезены на родину, чтобы искупить свой проступокъ повѣшеніемъ или иною карою; высадившихся на Питкэрнѣ корабль-мститель не нашелъ, хотя рыскалъ за ними по морямъ нѣсколько мѣсяцевъ.
   Лѣтъ двадцать о нихъ ничего не было слышно, какъ вдругъ, въ одинъ прекрасный день, уже въ девятнадцатомъ вѣкѣ, одинъ шкиперъ янки случайно нашелъ этотъ островъ, слѣдъ вулканическаго изверженія, и тутъ вся исторія вышла наружу. Мы оставили поселенцевъ, если припомните, на заброшенномъ островкѣ, гдѣ вѣчно сіяло солнце, съ водкой и женщинами и самымъ искреннимъ желаніемъ осуществить завѣтную мечту мореплавателей -- какъ говорятъ, лелѣемую иногда и представителями другихъ профессій -- о раѣ на морскомъ берегу. Увы! Одного желанія оказалось недостаточно. Началось безмѣрное пьянство и развратъ, драки и ночныя убійства, неожиданныя нападенія изъ-за угла, рѣзня, въ которой перемѣшались всѣ методы убиванія; мужчины убивали женщинъ, женщины -- мужчинъ, туземцы -- англичанъ, а потомъ англичане другъ друга.
   Въ концѣ концовъ, остался только одинъ человѣкъ -- англичанинъ, и на рукахъ у него двѣнадцать туземокъ и девятнадцать дѣтей -- большинство изъ нихъ отъ отцовъ англичанъ, умершихъ или уѣхавшихъ. Этотъ человѣкъ, пораженный ужасомъ и раскаяніемъ, обратился на путь благочестія. Не имѣя понятія о наслѣдственности и въ простотѣ души вѣря, что съ каждымъ новымъ поколѣніемъ раса милостію Божіей начинаетъ жить съизнова, онъ приложилъ всѣ старанія, чтобы привести врученныя ему исчадія ада къ христіанству и цивилизаціи и создать новый человѣческій типъ. Другія разновидности этого типа, можетъ быть, будутъ найдены на звѣздахъ; та, о которой мы говоримъ, обладала добродѣтелью, почти не вѣдавшей зла и дававшейся почти такъ же легко, безъ усилій, какъ любовь къ свѣту. Типъ вышелъ сильный и кроткій, правдивый и честный по инстинкту, съ невѣроятной легкостью переходившій отъ смѣха къ слезамъ, способный страстно любить, но неспособный пылко ненавидѣть, словомъ, совсѣмъ особенный характеръ,-- свѣтъ безъ тѣней, любопытнѣйшій жизненный курьезъ.
   Янки-шкиперъ скоро оповѣстилъ свѣтъ о своемъ странномъ открытіи и съ тѣхъ поръ маленькая колонія сдѣлалась любимицей всего міра. Англійскіе военные корабли навѣщали островитянъ на этотъ разъ уже не съ цѣлью мести, но затѣмъ, чтобы надѣлить ихъ всѣмъ, въ чемъ они могли имѣть надобность. Заглянули туда и французы и, восхитившись невинностью и простотою жителей, удостоили дать имъ разрѣшеніе поднять на островѣ галльскій флагъ, но не выказали неудовольствія, когда предложеніе было отклонено. Америка открыла свою щедрую руку. Сюда стали ѣздить, какъ ко святымъ мѣстамъ. Человѣчество, казалось, видѣло въ островитянахъ образчикъ того, чѣмъ могло бы быть оно само. Они не знали войнъ, долговъ, рабства, не знали даже вкуса водки, жили только трудомъ и любовью. Все это и многое другое было упущено изъ виду заброшеннымъ сюда бѣднякомъ матросомъ, основателемъ новой расы, просто по забывчивости или невѣдѣнію. Онъ старался только объ одномъ -- сдѣлать ихъ добрыми, а остальное предоставилъ волѣ Божіей.-- Что, если-бъ онъ пришелъ раньше и захватилъ бы человѣчество при выходѣ изъ ковчега. Какъ бы онъ могъ испортить исторію! Вся чертовщина, пожалуй, исчезла бы, зародышъ добра пустилъ бы ростки, и началась бы новая жизнь!..-- Ну-съ, понятно, что при такихъ поощреніяхъ островитяне стали размножаться и умножились до того, что имъ стало тѣсно на островкѣ. Тогда одно изъ британскихъ правительствъ распорядилось перевезти ихъ на другой островъ, больше и лучше перваго, и помогло имъ устроиться на новомъ мѣстѣ и обзавестись хозяйствомъ.
   Колонія процвѣтала, но новый островъ былъ уже, сравнительно, большимъ міромъ, и души понѣжнѣе затосковали о своемъ покинутомъ крохотномъ міркѣ. Затосковали -- и вернулись сюда, и дѣти ихъ, и дѣти дѣтей ихъ живутъ здѣсь, какъ встарь, жизнью, полной мира и красоты, до сего дня.
   

VII.
Первое знакомство.

   Все это я читалъ когда-то, и все это понемногу оживаетъ въ моей памяти. Я все время смотрю на одну изъ балокъ желтаго дерева, украшающихъ потолокъ моей комнаты, и это сильно помогаетъ мнѣ сосредоточиться. Все еще не отрывая глазъ отъ балки, я слышу стукъ въ дверь, говорю: "войдите!" и въ комнату съ непринужденнымъ: "Добраго утра!" царственной поступью входитъ Викторія и садится на край постели. Я ищу на ея смуглыхъ щекахъ слѣдовъ стыдливаго румянца и не нахожу. Надѣюсь, она не замѣтила, какъ я покраснѣлъ.
   -- Надо ли называть васъ "лордомъ"?-- освѣдомляется она съ церемонной учтивостью.-- Отецъ говоритъ, что это обязательно, но я подумала, что лучше спросить васъ самихъ.
   Я успокаиваю ее на этотъ счетъ, и тогда она становится опять вчерашней и продолжаетъ спокойно покровительственнымъ тономъ:
   -- Я пришла провѣдать васъ. Давно вы проснулись? Хорошо ли вы спали?-- Цѣлый рядъ вопросовъ изъ Оллендорфа, часть I.
   -- Восхитительно,-- отвѣчаю я.-- Надѣюсь, я не заставилъ васъ ждать съ завтракомъ? (Упражненіе No 2).
   -- О, мы давнымъ давно уже позавтракали (ага! теперь начинается настоящій разговоръ), и всѣ ушли на работы, а я осталась дома присмотрѣть за вами.
   -- На какія работы?
   -- Да вотъ, на плантаціяхъ -- ямсъ-то вѣдь надо выращивать, какъ вы полагаете?
   -- А еще что?
   -- Прислушайтесь.-- Я услыхалъ мѣрный заглушенный стукъ, доносившійся съ задней стороны дома; я слышалъ его и раньше, но не обращалъ вниманія.-- Развѣ вы не догадываетесь, что тамъ дѣлается?
   -- Ничуть не догадываюсь.
   -- Тамъ дѣлаютъ полотно таппа. Видите, вотъ такое.-- Она указала на бѣлоснѣжное покрывало на моей постели.-- Оно дѣлается изъ древесной коры. Я потомъ покажу вамъ, какъ. Хотя мы предпочитаемъ англійское полотно, когда его можно достать. Я всегда ношу англійское полотно.
   -- Такъ вы сегодня ничего не дѣлали, Викторія, и все это изъ-за меня!
   -- О нѣтъ, я работала. Я приготовила вамъ завтракъ и, вдобавокъ, изловила его. Вы любите рыбу?
   -- Какую именно?
   -- Сквидъ.
   -- Надѣюсь, что да. Я увѣренъ, что она мнѣ понравится.
   -- Какъ смѣшно! Мнѣ три раза пришлось изъ-за нея входить въ воду и дважды меня смыло.
   -- Я не совсѣмъ понимаю.
   -- Прибоемъ смыло. Сквидъ липнетъ къ утесамъ, и надо успѣть поймать его раньше, чѣмъ волна вернется и поймаетъ васъ самихъ.
   Я припоминалъ свою давешнюю плачевную попытку справиться съ волнами и мнѣ стало такъ стыдно, что я промолчалъ.
   Викторія, должно быть, прочла мои мысли своимъ яснымъ взглядомъ.
   -- О, изъ васъ ни одинъ не умѣетъ плавать; и не удивительно!-- у васъ такіе прекрасные корабли, которые плаваютъ вмѣсто васъ. Надо будетъ дать вамъ нѣсколько уроковъ. Мы поплывемъ вокругъ острова -- я буду слѣдить за вами. Только не теперь, а когда вы наберетесь силъ. Вы сегодня уже не такъ слабы?-- спрашивала Викторія съ нѣжнѣйшей заботливостью, наклоняясь надо мной, какъ будто я былъ груднымъ младенцемъ.
   Честное слово, я боялся, что она сейчасъ предложитъ одѣть меня.
   -- Силенъ, какъ левъ!-- поспѣшилъ я отвѣтить, готовый на смерть, только бы не допустить этого послѣдняго униженія.
   -- Ну, что-жъ, пора вамъ вставать. Подымайтесь-ка живѣе!-- сказала Викторія и вышла, боюсь, такой же непросвѣщенной насчетъ правилъ приличія, какъ и вошла.
   Скоро я былъ готовъ и перешелъ въ сосѣднюю комнату. Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ я былъ тамъ одинъ и имѣлъ время осмотрѣться. Комната была длинная; на одной изъ длинныхъ стѣнъ -- окна или, вѣрнѣе, отверстія безъ стеколъ, но со ставнями. На противоположной сторонѣ, по угламъ, противъ свѣта, двѣ кровати, которыя можно было заставлять выдвижными панелями, превращавшими каждый уголъ въ крошечную спальню. Надъ каждой кроватью отверстіе въ стѣнѣ, въ видѣ люка, предназначенное пропускать свѣтъ, когда панели задвинуты. Сейчасъ онѣ не были задвинуты, и кровати, съ покрывалами изъ бѣлоснѣжнаго таппа, играли не послѣднюю роль въ убранствѣ комнаты. Эта комната, повидимому, была общей и служила, по очереди, для всего. Въ одномъ углу стоялъ большой прессъ для сукна, видимо, домашняго издѣлія, грубоватой, но прочной работы. Въ другомъ -- старомодная конторка, очевидно, европейскаго происхожденія. Полъ, стѣны и потолокъ были изъ того же желтаго дерева, какъ и въ комнатѣ, гдѣ я спалъ. Камина не было, но было что-то въ родѣ доски надъ каминомъ, и надъ ней висячій книжный шкафчикъ, полный книгъ.
   Въ другихъ отношеніяхъ комната напоминала собой музей рѣдкостей. Здѣсь была разная утварь и украшенія, очевидно, взятыя съ какого-нибудь стараго затонувшаго корабля, и другія, столь же очевидно, недавно вывезенныя изъ Европы. Нѣкоторые изъ этихъ даровъ Европы имѣли полезное назначеніе, другіе могли служить только украшеніемъ, даже и въ будуарѣ герцогини. Бокъ о бокъ съ прекраснымъ хронометромъ стояла машинка для смачиванія почтовыхъ марокъ. Мѣдный чайникъ дѣлилъ честь пребыванія на маленькой стѣнной этажеркѣ съ миніатюрнымъ шкафчикомъ-копилкой, обитой сафьяномъ, съ красивыми выпуклыми надписями на каждомъ отдѣленіи: "Золото", "Серебро", "Билеты". Большой слоновой кости обувальный рожокъ, суживающійся къ концу и переходящій въ крючекъ для застегиванія башмаковъ изъ полированной стали, висѣлъ на стѣнѣ рядомъ со старинной туземной палицей. Словно добрая душа въ Лондонѣ, проходя по Бондъ-Стритъ, по какой-то счастливой ассоціаціи идей, непремѣнно вспоминала о "бѣдняжкахъ-островитянахъ" и, зайдя въ ближайшую модную лавку, покупала въ подарокъ имъ первое, что попадалось подъ руку. Островитяне отъ этого ничего не теряли; для нихъ эти дары были чѣмъ-то въ родѣ европейскихъ фетишей, которые они благоговѣйно откладывали въ сторону, даже не пытаясь угадать ихъ назначеніе.
   Я еще наслаждался этимъ своеобразнымъ пиршествомъ очей, когда въ комнату вошелъ вчерашній старецъ, губернаторъ островка. Ему было лѣтъ подъ шестьдесятъ; онъ былъ высокъ ростомъ и крѣпко сложенъ, держался прямо и во многомъ, лицомъ и манерами, напоминалъ странный пережитокъ прошлаго, матроса съ военнаго судна, какіе бывали въ старину, хотя, можетъ быть, никогда и не всходилъ на палубу корабля. Онъ былъ и одѣтъ какъ морякъ -- въ синее матросское сукно съ мѣдными пуговицами, несомнѣнно, англійскаго происхожденія. Онъ унаслѣдовалъ даже прическу матросовъ былыхъ временъ -- косичку сзади и локоны по бокамъ. Несмотря на сильную примѣсь туземной крови, цвѣтъ его кожи былъ не темнѣе англійской смолы, побывавшей въ употребленіи. Манеры у него были мягче, чѣмъ можно было ожидать при такомъ происхожденіи, хотя, отдавая ему полную справедливость, все же надо сказать, что онѣ довольно мало отвѣчалъ общепринятому представленію о губернаторѣ. Лицомъ онъ нѣсколько походилъ на дочь; оно носило слѣды той же строгой красоты, но ни тѣни ея одухотворенной прелести.
   -- Надѣюсь, вамъ лучше, сэръ?-- началъ его превосходительство, кладя шляпу на конторку и протягивая мнѣ руку. Одно мнѣ особенно понравилось въ немъ, какъ потомъ во всѣхъ жителяхъ островка. Онъ держалъ себя совершенно свободно. Въ его обращеніи, какъ у испанскихъ крестьянъ, не было и тѣни угодливости, желанія подслужиться, порождаемаго сознаніемъ разницы общественныхъ положеній. Никто изъ островитянъ, казалось, не сознавалъ этой разницы, хотя странное дѣло -- это не мѣшало имъ отлично знать катехизисъ. Тайна моего злополучнаго привилегированнаго положенія у себя дома, выданная визитной карточкой, сдѣлала меня предметомъ любопытства, но ничуть не почтенія и, еще менѣе того, недоброжелательства. Всѣ, казалось, почувствовали безъ всякихъ объясненій именно то, что вначалѣ мнѣ такъ хотѣлось объяснить имъ,-- что это вина не моя.
   Послѣ обмѣна привѣтствій, въ отвѣтъ на мои жадные разспросы, онъ разсказалъ мнѣ свою исторію. Онъ былъ внукомъ одного изъ англичанъ бунтовщиковъ, женившагося на туземкѣ; отецъ и мать его -- оба были смѣшанной крови, точно такъ же, какъ и жена его, нынѣ умершая. Викторія была его единственное дитя. При одномъ упоминаніи о ней краска гордости выступила на его бронзово-смуглыхъ щекахъ, а когда она вошла съ дымящимся блюдомъ въ рукахъ, онъ обнялъ ее съ такой любовью, какъ будто они не видались цѣлые мѣсяцы.
   -- Осторожнѣе, отецъ, опрокинешь птицу,-- сказала дѣвушка, ставя на столъ печеную курицу -- въ своемъ родѣ шедевръ, въ смыслѣ восхитительнаго подбора коричневыхъ тѣней. Она три раза уходила и приходила, пока, наконецъ, все было готово, и тогда только пригласила меня къ столу. Передо мной былъ аппетитнѣйшій завтракъ, прелестный своей новизной: для начала, чтобъ утолить первый голодъ -- сѣрые головли и таинственный сквидъ, оказавшійся болѣе знакомой мнѣ каракатицей; затѣмъ печеная птица съ ямсомъ, жареные плоды хлѣбнаго дерева и пирогъ со смоквами; а на дессертъ -- бананы, апельсины и кокосовые орѣхи. Напитки, я долженъ сознаться, отсутствовали. Послѣ рыбы мнѣ предложили воды, а послѣ птицы кокосоваго молока. Я невольно поморщился, и, должно быть, Викторія это замѣтила.
   -- Я знала, что ему это не понравится,-- сказала она отцу.-- Надо поскорѣе заварить ему чаю.-- И она опять куда-то убѣжала.
   Я послѣдовалъ за ней съ вѣткой банановъ въ рукѣ -- умолять ее не приводить въ исполненіе своего великодушнаго намѣренія -- и тутъ увидалъ, что кухня находится на открытомъ воздухѣ. Это была старинная печь, видѣнная еще Кукомъ на островахъ Таити и описанная имъ,-- яма, выкопанная въ землѣ и выложенная раскаленными камнями, на которые кладется птица, прикрываемая еще сильнѣе накаленными камнями, въ свою очередь, прикрытыми листьями и чистымъ мелкимъ щебнемъ, чтобы холодному воздуху совершенно не было доступа внутрь. Довольно получаса пребыванія въ такой горячей воздушной банѣ, чтобы птица испеклась превосходно.
   Многое другое также было для меня ново и странно. Дома стояли не непосредственно на землѣ, а на разстояніи ярда отъ нея, на толстыхъ каменныхъ лежняхъ, въ свою очередь, положенныхъ на низкія земляныя террасы, въ видахъ полнаго обезпеченія отъ сырости. При каждомъ домѣ былъ участокъ земли -- передъ домомъ садъ, на заднемъ планѣ миніатюрная ферма, службы, включая печку, и сарай для выдѣлки полотна. Крыши были изъ листьевъ, и большая часть домовъ -- въ два этажа.
   

VIII.
Образъ правленія, искусства и законы.

   Викторія ушла въ поле, а я возвращаюсь въ комнаты, покурить и разспросить старика насчетъ здѣшнихъ порядковъ, образа правленія, законовъ, словомъ,-- поинтервьюировать его. Вотъ что я узнаю.
   Населенія здѣсь, всѣхъ вмѣстѣ -- мужчинъ, женщинъ и дѣтей -- менѣе ста человѣкъ.
   Искусства.-- Мы, какъ уже было говорено, умѣемъ воздѣлывать землю, но по своему. Плугъ и вѣтряная мельница стали извѣстны намъ всего нѣсколько лѣтъ назадъ. Мы немножко занимаемся скотоводствомъ и вымѣниваемъ на проходящихъ мимо судахъ шерсть и сало на муку и сухари. Когда къ намъ заходитъ корабль, мы шалѣемъ отъ радости; такой день -- праздникъ для всего острова.
   Большую часть нужныхъ намъ вещей мы добываемъ этимъ путемъ. Въ послѣдній разъ мѣновой торгъ производился главнымъ образомъ на грифеля и напилки, въ которыхъ мы очень нуждались. Въ школѣ довольствуются мѣломъ и черной доской. Долгое время мы терпѣли большой недостатокъ въ обручальныхъ кольцахъ; единственное, имѣвшееся на островѣ, переходило изъ рукъ въ руки и фигурировало въ каждой свадебной церемоніи. Теперь этотъ недостатокъ восполненъ.
   Монеты здѣсь рѣдкость; у насъ имѣется всего два соверена, дюжина полкронъ, отборный ассортиментъ монетъ низшаго достоинства и одна четырехъ-пенсовая. Эта послѣдняя положена подъ опрокинутый стаканъ -- наша первая попытка завести у себя нумизматическій музей. Коллекціи можно бы увеличить, если. бы дамы согласились разстаться со своими драгоцѣнностями -- здѣсь англійскія монеты носятъ въ видѣ украшеній. Американскихъ долларовъ наберется побольше, но ходячей монетой служитъ обыкновенно картофель.
   Мы подумываемъ о томъ, чтобы начать разводить хлопчатникъ, который долженъ отлично расти на этой широтѣ, и весьма возможно, что черезъ нѣсколько лѣтъ мы уже не будемъ -- что касается сорочекъ,-- зависѣть отъ Европы. Это много прибавитъ намъ чувства собственнаго достоинства и, кромѣ того, поможетъ намъ обходиться своими средствами въ случаѣ конфликта съ какой-либо иностранной державой.
   Настоящаго флота у насъ нѣтъ, но есть превосходный вельботъ. Рулевымъ на вельботѣ состоитъ тотъ же правитель острова, или губернаторъ -- и мой хозяинъ. Губернаторъ избирается ежегодно всеобщей подачей голосовъ, въ чемъ принимаютъ участіе оба пола.
   О, этотъ губернаторъ!
   Онъ только что отложилъ въ сторону трубку, чтобы выудить изъ кармана своей матросской куртки исправленный и пересмотрѣнный сводъ законовъ страны.
   -- Мы составляемъ законы по мѣрѣ надобности,-- говоритъ онъ просто,-- но я думаю, скоро больше ихъ не понадобится. На мой взглядъ, и тѣхъ, что есть, совершенно достаточно.
   -- Какъ видите, сэръ,-- на первомъ мѣстѣ "Законъ о магистратѣ" (въ настоящее время магистратъ -- это я). Магистратъ обязанъ выполнять законы, а въ случаѣ какихъ-либо жалобъ, созвать всѣхъ и выслушать обѣ стороны. Всѣ обязаны относиться къ нему съ почтеніемъ.-- Ну, это, знаете, они и безъ того...-- съ удовольствіемъ прибавилъ его превосходительство.
   -- Далѣе слѣдуетъ "Законъ о школѣ". Всѣ дѣти обязаны ходить въ школу и платить,-- все равно, ходятъ они, или не ходятъ. Плата ежегодно мѣрка ирландскаго картофеля, или около того.
   -- Мѣрка ирландскаго картофеля, на нашъ счетъ, видители, стоитъ двѣнадцать шиллинговъ, а плата за обученіе 1 шиллингъ въ мѣсяцъ. Мѣрка сладкаго картофеля идетъ всего за 8 шиллинговъ. Три добрыхъ вязки смоквъ стоятъ 4 шиллинга и т. д.
   -- 1-го января, послѣ выборовъ, мы первымъ дѣломъ осматриваемъ межи и вѣхи на берегу, чтобъ убѣдиться, что все на мѣстѣ.
   -- Затѣмъ, есть еще законъ о напиткахъ, сэръ,-- это, смѣю думать, вамъ уже извѣстно. На островѣ не дозволяется употреблять никакихъ спиртныхъ напитковъ, кромѣ какъ для лѣченія. Видите-ли, мы сдѣлали опытъ, когда наши только пришли сюда, и человѣкъ, изобрѣвшій это, сталъ выкидывать разныя штуки и подъ конецъ прыгнулъ въ море. Мы рѣшили, что это изобрѣтеніе приноситъ несчастье, и отказались отъ него.
   -- А теперь самое трудное!-- И онъ прочелъ вслухъ новую главу изъ уложенія, озаглавленную: "Законы о кошкахъ".-- Вы, конечно, знаете, сэръ, что кошки очень полезны для истребленія крысъ, но наша молодежь иногда стрѣляетъ ихъ ради спорта, и вотъ мы были вынуждены издать на этотъ счетъ очень строгій законъ,-- пожалуй, самый суровый изъ всѣхъ. За убійство кошки полагается высокая пеня; половина идетъ въ пользу того, кто извѣстилъ объ убійствѣ. И все же въ такихъ случаяхъ быть судьей не легко. Иной разъ отвѣтчикъ говоритъ, что онъ убилъ кошку за то, что она душила его цыплятъ. Какъ тутъ быть? Я всегда спрашиваю: была-ли кошка поймана на мѣстѣ преступленія, или же у васъ однѣ только догадки? Если вы не можете представить задушенной птицы, подавайте сюда картофель! Есть и другой способъ: вы можете выплатить пеню натурою -- крысами, убитыми вами самими. Триста крысъ представляютъ собою цѣнность одной кошачьей жизни; -- мы стараемся быть добросовѣстными.
   -- Или возьмемъ домашнюю птицу: если чужая птица похозяйничала въ вашемъ саду, вы можете застрѣлить ее, и хозяинъ обязанъ возвратить вамъ стоимость заряда. Такъ говоритъ законъ, но мы обыкновенно просто возвращаемъ птицу владѣльцу и затѣмъ больше не упоминаемъ объ этомъ. Надо, знаете, жить по сосѣдски.
   -- И вотъ еще другое,-- продолжалъ его превосходительство свои комментаріи къ своду законовъ:-- запрещается вырѣзывать слова на деревьяхъ. Кому это можетъ понадобиться? спросите вы. А молодымъ людямъ, когда они ухаживаютъ другъ за другомъ. А между тѣмъ, это вредитъ дереву. Съ этимъ закономъ у насъ куча хлопотъ. Вы погуляйте-ка по острову, сэръ,-- чего вы только тутъ не увидите: и вензеля, и восьмерки, и что хотите, и все это въ укромныхъ уголкахъ. Не удивляйтесь этому и не считайте нашу молодежь дикарями: это просто влюбленные, ни болѣе ни менѣе! Когда я не могу опредѣлить, какая именно пара пребывала здѣсь, или тамъ, я выстраиваю ихъ всѣхъ въ линію и спрашиваю прямо въ упоръ: кто это сдѣлалъ? О, здѣсь приходится смотрѣть въ оба, могу васъ увѣрить. Наша молодежь не то, чтобы зла, но иногда бываетъ безпечна. Кто-бы могъ подумать, напримѣръ, что намъ понадобится законъ "объ общественной наковальнѣ"? Однако, понадобился-же.-- И онъ прочелъ вслухъ:
   "Всякій, взявшій изъ кузни для собственной надобности общественный молотъ или наковальню, долженъ, по минованіи надобности, возвратить ихъ обратно; въ случаѣ же, если наковальня и молотъ будутъ потеряны или испорчены, благодаря его небрежности, онъ обязанъ добыть другой молотъ и наковальню и, кромѣ того, уплатить штрафъ въ четыре шиллинга -- картофелемъ, конечно".
   -- Я слыхалъ, что у васъ въ Европѣ гораздо больше законовъ,-- замѣтилъ онъ, закрывая книжку и пряча весь кодексъ Питкэрна въ свой жилетный карманъ.
   -- Вы получили совершенно вѣрныя свѣдѣнія. Но скажите мнѣ, можно-ли аппелировать на рѣшеніе вашего суда въ первой инстанціи?
   -- Ну, если мое рѣшеніе имъ не нравится, они могутъ обратиться къ жюри изъ нѣсколькихъ человѣкъ.
   -- А если и приговоръ жюри имъ не по вкусу?
   -- Тогда мы ждемъ прибытія англійскаго военнаго корабля и предоставляемъ рѣшить капитану. Вотъ и теперь у насъ есть одно такое дѣло -- изъ за кошки. Ни одинъ изъ насъ не можетъ добиться правды въ этомъ дѣлѣ -- ну, и ждемъ; но, въ ожиданіи, стороны относятся другъ къ другу очень миролюбиво.
   -- А вамъ никогда не случалось доводить дѣло до палаты лордовъ?
   -- Нѣтъ, сэръ, благодарствуйте, мы ужъ все-таки предпочитаемъ не безпокоить васъ.
   

IX.
Нянька.

   Викторія -- моя нянька. Это внѣ сомнѣній; я отданъ на ея попеченіе. Она руководитъ каждымъ моимъ шагомъ, говоритъ, когда нужно идти и когда возвращаться: ей чуть-ли не поручено смотрѣть за мной, чтобы я не утонулъ или не свалился съ утеса. Въ теченіе нѣсколькихъ дней я, кромѣ нея, не вижу почти никого изъ островитянъ. Они задолго до моего вставанія уходятъ на работу; а потомъ, во время нашихъ прогулокъ по полямъ, я вижу ихъ только мелькомъ. По вечерамъ они подходятъ къ нашему дому, чтобы посмотрѣть на меня черезъ окно, но Викторія каждый разъ проситъ ихъ уйти, обѣщая показать имъ меня въ воскресенье. Предполагается, что я еще не совсѣмъ оправился, и меня нужно оставить въ покоѣ до полнаго выздоровленія. Я очень доволенъ этимъ и охотно играю комедію.
   Женщины, разумѣется, видятъ меня, когда я прохожу по деревнѣ. Всѣ онѣ цѣлуютъ меня, благо никто этому не препятствуетъ, и меньше всѣхъ я самъ.
   Съ дѣтишками я въ большой дружбѣ, и они всегда зовутъ меня "лордомъ". Викторія зоветъ меня по имени.
   Она будитъ меня по утрамъ, кормитъ завтракомъ, какъ уже было описано, затѣмъ ведетъ меня подышать свѣжимъ воздухомъ, иногда къ пику св. Павла, въ 1,000 фут. высоты, откуда открывается чудесный видъ на безконечную даль. Когда подъемъ становится болѣе обыкновеннаго крутъ, она беретъ меня за плечо и подталкиваетъ впередъ. Пытаться стряхнуть ея руку -- безполезно, да она и нужна мнѣ -- такъ же нужна въ горахъ, какъ Гулливеру вездѣ нуженъ былъ Глумдалькличъ. Мы взбираемся на такія крутизны, что иногда и козамъ не угнаться за нами. Въ области нервовъ воспитаніе Викторіи очень запущено; она стоитъ на краю пропасти и преспокойно расчесываетъ себѣ волосы; прыгаетъ на выступы менѣе, чѣмъ въ ярдъ шириной, чтобы снять оттуда заблудившагося козленка, и расхаживаетъ по этимъ выступамъ съ увѣренностью, исключающей мужество. Никогда еще я не чувствовалъ себя такимъ маленькимъ. Мнѣ положительно нечѣмъ поддержать въ себѣ иллюзію рыцарскаго служенія женщинѣ: я не имѣю возможности ни подержать вѣеръ, ни отворить дверцу кареты, ни укрыть пледомъ ноги. А потому я такъ же мало претендую на возданіе должнаго слабости пола, какъ и настоящій ребенокъ, отданный на попеченіе женщины. Наоборотъ, я склоненъ быть требовательнымъ и придирчивымъ, и надо сознаться, что опека надо мной довольно-таки хлопотлива.
   Викторія во всѣхъ отношеніяхъ образцовая нянька, и въ особенности, въ томъ отношеніи, что она учитъ меня говорить правду. Я не имѣлъ понятія о томъ, что такое правдивость, пока не попалъ сюда. Викторія никогда не говоритъ того, чего нѣтъ, нерѣдко пренебрегая изъ-за этого самыми соблазнительными эффектами рѣчи. У нея такъ ужъ да, такъ нѣтъ. О чемъ бы она ни разсказывала, она разсказываетъ именно такъ, какъ оно было, и одна эта привычка нерѣдко придаетъ ея рѣчи очарованіе классической прозы. Мы уже видѣли, что ея старикъ отецъ, когда ему нужно узнать, кто вырѣзалъ восьмерку на деревѣ, восполняетъ отсутствіе на островкѣ сыскной полиціи -- публичной исповѣдью. Я однажды похвалилъ ее за эту добродѣтель; она сказала, что мнѣ приходятъ странныя мысли.
   Такая правдивость, однако, убиваетъ кокетство.
   -- Вы ни капельки не любите меня, Викторія,-- сказалъ я ей какъ-то и ждалъ въ отвѣтъ обычнаго: -- А за что мнѣ любить васъ?-- какъ естественнаго отвѣтнаго хода въ игрѣ. Во всѣхъ лучшихъ руководствахъ этотъ отвѣтъ приводится, какъ наиболѣе употребительный. Но Викторія, какъ истая туземка, просто отвѣтила:-- Право-же, люблю; я очень люблю васъ. Какъ глупо съ моей стороны, что мнѣ ни разу не пришло въ голову сказать это вамъ! И отецъ очень васъ любитъ.-- Я швырнулъ камешкомъ въ козу, чтобы перецѣнить разговоръ, а Викторія, на обратномъ пути, удвоила свое вниманіе и заботливость. Я могъ развлекаться только бросаніемъ камешковъ въ козъ. Охота здѣсь, увы! была невозможна; всѣ живыя существа здѣсь составляли имущество, капиталъ, и ни у кого не было лишняго.
   Какъ лучшія няньки, Викторія много разсказываетъ мнѣ о томъ страшномъ времени, до возрожденія, когда Діаволъ на островѣ убивалъ самого себя и кололъ себя до смерти своимъ же раздвоеннымъ хвостомъ. Есть у нея одинъ разсказъ,-- объ одной ужасной ночи -- который я часто заставляю ее повторять.-- Всѣ туземцы возстали на англичанъ и начали избивать ихъ и оставили въ живыхъ только одного, будущаго законодателя, да и то полумертвымъ. А потомъ, когда стемнѣло, туземныя женщины подкрались къ спящимъ убійцамъ и прикончили ихъ; это было послѣднее избіеніе; въ ту ночь дьяволъ умеръ въ Питкэрнѣ.
   Эта сцена постоянно стоитъ передъ моими глазами, какъ задній планъ теперешней картины. Здѣсь -- кроткія ласковыя женщины и дѣвушки, миръ, покой и солнечный свѣтъ; тамъ -- ихъ прабабушки, мрачныя фуріи, крадущіяся во мракѣ ночи на свое кровавое дѣло. Любовь искупаетъ, если не оправдываетъ, а женщины юга умѣютъ любить -- о! онѣ въ совершенствѣ владѣютъ этимъ прекраснѣйшимъ изъ искусствъ. Въ Таити -- это также Викторія мнѣ разсказывала -- былъ такой случай: когда на островъ прибылъ корабль-мститель, чтобы доставить на родину бунтовщиковъ, подлежащихъ казни черезъ повѣшеніе, одного изъ нихъ прямо оторвали отъ Пегги, его туземки-жены съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ. Связанный, съ тяжелыми оковами на рукахъ, онъ лежалъ на палубѣ, когда Пегги, вмѣстѣ съ ребенкомъ подплывшая на челнокѣ, вскарабкалась на бортъ судна -- какъ подумали матросы, только затѣмъ, чтобы украдкой проститься съ мужемъ. Но Пегги и не подумала скрываться: она кинулась къ закованному и ласкала, и цѣловала его, цѣловала даже его оковы, лишь бы хоть нѣсколько приблизиться къ отцу своего малютки и, рыдая, говорила на своемъ ласковомъ туземномъ нарѣчіи такія вещи, что, слушая ее, сердце разрывалось. Онъ отвернулся и попросилъ, чтобъ ее увели: ея рыданія и жалобы были для него мучительнѣй смерти. Ее увели и посадили въ челнокъ, и она такъ торопилась умереть отъ разбитаго сердца, что успокоилась задолго до того, какъ его, скованнаго, смыло волнами въ штормъ на обратномъ пути, когда погибла большая часть экипажа -- и арестантовъ, и матросовъ.
   Однажды съ нами самими случилось нѣчто вродѣ исторіи о привидѣніяхъ. Я шелъ съ Викторіей поздно вечеромъ черезъ глубокое ущелье, показать ей мѣсто, гдѣ я чуть было не погибъ, приставая къ берегу. Котловина окаймлена грядой высокихъ холмовъ; дѣвушка случайно подняла глаза на пикъ и вдругъ вскрикиваетъ отъ испуга и, вся дрожа, цѣпляется за меня.-- Скажите мнѣ, что тамъ такое -- я не могу взглянуть! Потомъ, такъ же внезапно, отскакиваетъ отъ меня, припадаетъ къ землѣ, не даетъ дотронуться до себя и, заломивъ руки, начинаетъ выкрикивать что-то таинственное и непонятное, очевидно, не относящееся ко мнѣ.-- О!.. если!.. говори же! скажи хоть слово! Приди ко мнѣ! Я не забыла, я не сдѣлала ничего дурного!-- Тамъ, наверху, несомнѣнно, что-то шевелится въ зеленоватомъ лунномъ свѣтѣ, но Викторія ни за что не позволяетъ мнѣ исполнить ея первый приказъ и пойти посмотрѣть, что тамъ такое, а тащить меня въ тѣнь, въ глубь ущелья, и торопитъ поскорѣе идти домой. Привидѣніе безобидное и вело себя очень мило, но дѣвушка больше не заикается о немъ, и мнѣ волей-неволей приходится удовольствоваться его біографіей изъ устъ старика. Оказывается, что по холмамъ бродитъ призракъ убитаго вождя, тоже одной изъ жертвъ злого стараго времени. Вѣсть о нашемъ приключеніи быстро разносится по поселку, и въ этотъ вечеръ никто уже не заглядываетъ въ окна.
   Викторія беретъ меня съ собой на прогулки и, какъ лучше знающая мѣстность, выбираетъ, куда идти. На западномъ концѣ островка есть дикаго вида пещера, гдѣ одинъ изъ бунтовщиковъ, вѣчно мучимый страхомъ, что вотъ-вотъ явится корабль-мститель, прятался отъ возможныхъ покушеній на его свободу, которыхъ никто и не думалъ производить. По цѣлымъ днямъ онъ сидѣлъ здѣсь, не сводя глазъ съ тонкаго ребра утеса, закрывающаго входъ въ его пещеру; этотъ человѣкъ свободно могъ бы здѣсь отбиться одинъ противъ ста. Онъ запасся провизіей и приготовился къ долгой и упорной осадѣ; въ тѣ долгіе часы, когда онъ сидѣлъ здѣсь и наблюдалъ, онъ, безъ сомнѣнія, не мало передумалъ.
   Вначалѣ онъ довольствовался тѣмъ, что скромно избѣгалъ общества людей. Отсутствіе его не могло, однако же, не быть замѣчено. Тогда онъ нашелъ или самъ выбилъ себѣ пещеру въ каменной стѣнѣ, отвѣсно подымавшейся на 600 футъ надъ лѣнящимися гребнями прибоя. Въ нѣсколькихъ футахъ отъ вершины былъ выступъ, какъ разъ такой ширины, что на немъ могъ помѣститься одинъ человѣкъ; это-то и была дорога, ведущая въ его убѣжище.
   На восточномъ концѣ -- своя пещера, но болѣе древняя, былой пріютъ первобытныхъ людей, которые вырѣзали на стѣнахъ ея солнце, луну и звѣзды и затѣмъ погрузились въ вѣчное забвеніе и во мракъ небытія.
   Въ первый нашъ визитъ въ западную пещеру Викторія прыгнула на выступъ съ удивительной легкостью и разсчитанностью прыжка и, подъ страхомъ смерти, запретила мнѣ слѣдовать за собой. Тѣмъ не менѣе я послѣдовалъ. Она остановилась, какъ вкопанная, и, когда я подошелъ къ ней вплотную, неожиданно залилась слезами. Эти слезы спасли меня -- я уже начиналъ смотрѣть внизъ, на бушующія волны, а это вѣрный путь къ самоубійству. Онѣ заставили меня поднять голову и посмотрѣть на Викторію, хотя я и не могъ видѣть ея лица.
   Она мгновенно оправилась.
   -- Теперь -- сказала она -- закройте глаза, положите руки мнѣ на плечи и идкте за мной по пятамъ.
   Такъ мы дошли до пещеры; тамъ она остановилась, посмотрѣла мнѣ въ лицо и снова расплакалась.
   -- Какъ вы вернетесь назадъ? Здѣсь даже не всѣ могутъ ходить,-- только самые молодые! Мнѣ никогда, никогда не вывести васъ отсюда! Т. е., я хотѣла сказать: можетъ быть, никогда.
   Я тѣмъ временемъ, молча, съ видомъ раскаянія, осматривалъ достопримѣчательности пещеры. Затѣмъ началось обратное путешествіе.
   -- Постарайтесь забыть, что я васъ бранила,-- сказала мнѣ Викторія.-- Я беру свои слова назадъ -- на время; положите мнѣ опять руки на плечи и дѣлайте, какъ раньше.
   Я повиновался и могу васъ увѣрить, что прелесть такой тѣсной близости къ ней на краю гибели была достаточнымъ противоядіемъ противъ страха.
   -- Теперь,-- сказала она, когда мы дошли до конца выступа -- закройте глаза и держитесь вотъ за это, пока я не приду къ вамъ.
   Она положила мою руку на небольшой выступъ, а сама вскарабкалась -- какъ я узналъ послѣ, по почти отвѣсной гранитной стѣнѣ -- на вершину утеса. Черезъ нѣсколько мгновеній что-то мягкое коснулось моего лица; то былъ длинный шерстяной поясъ Викторіи, брошенный ею мнѣ въ помощь. Понемногу взобрался наверхъ и я.
   -- Я не буду разговаривать съ вами нѣкоторое время,-- сказала она, возвращаясь къ нашей ссорѣ; и я, не отвѣтивъ ни, слова, смиренно пошелъ за ней. Она остановилась, только когда мы дошли до тропинки, ведущей къ поселку.
   -- Ваше раскаяніе непритворно?
   Въ минуты особенно серьезнаго настроенія Викторія нерѣдко употребляла церковные обороты рѣчи, ничуть не находя ихъ неумѣстными.
   -- Викторія, я не нахожу словъ...
   -- Ну, будетъ, будетъ... Въ такомъ случаѣ я прощаю вамъ отъ души,-- хотя вы знаете, я не обязана простить васъ раньше, чѣмъ сядетъ солнце. Но было бы жаль потерять столько времени: до вечера еще далеко.
   Мы провели остатокъ дня въ большой дружбѣ, подъ тѣнью банана, гдѣ мы укрылись, чтобы посовѣтоваться насчетъ одного обстоятельства, сильно смущавшаго Викторію. На послѣднемъ проходившемъ здѣсь кораблѣ она -- на собственныя свои сбереженія -- купила "Потерянный Рай" Мильтона и читала его такъ часто, что знала многія мѣста наизусть. Книга оставила въ ней впечатлѣніе нѣсколько недобросовѣстнаго отношенія автора къ сатанѣ, и она спѣшила повергнуть свои недоумѣнія на судъ друга. Вначалѣ я былъ склоненъ отнестись къ этому легко, но скоро замѣтилъ, что для Викторіи это, дѣйствительно, дѣло серьезное. Книгъ на островѣ было мало; каждая обходила кругомъ поселокъ; читали всѣ по очереди и относились къ прочитанному съ полнымъ довѣріемъ, какъ къ вѣстямъ изъ призрачнаго внѣшняго міра, съ неизвѣданной планеты, гдѣ учрежденія, законы, обычаи, порядки и нравы -- все было загадкой и тайной для обитателей крошечнаго мірка на скалистомъ островкѣ. Герой послѣдней книги -- будь то романъ, историческое изслѣдованіе, или поэма -- хотя бы давнымъ давно изданной, былъ всегда героемъ дня въ Питкэрнѣ.
   -- Я хотѣла сказать кое-что объ этомъ на завтрашнемъ митингѣ, но потомъ подумала, что лучше сначала переговорить съ вами. Я не думаю, чтобы онъ былъ изображенъ вполнѣ безпристрастно, хотя м-ръ Джонъ Мильтонъ, повидимому, не питаетъ къ нему ни малѣйшаго состраданія, а ему лучше знать. А мнѣ все-таки кажется, что тутъ есть несправедливость. Я изъ-за этого совсѣмъ не могла уснуть прошлую ночь, такъ это меня взволновало.
   -- Мнѣ кажется, Викторія, что тутъ дѣло просто. Сатана поставилъ большую ставку и проигралъ и долженъ былъ примириться съ послѣдствіями. Вотъ и все, что мнѣ извѣстно.
   -- Да, но, можетъ быть, если бы они только были добрѣе къ нему, онъ бы, можетъ быть, раскаялся. Онъ, знаете, былъ очень гордый, а при немъ не было никого, кто бы могъ приласкать и утѣшить его. Я нахожу, что Гавріилъ былъ съ нимъ очень суровъ и надмененъ, а Зефонъ весьма непочтителенъ, принимая въ разсчетъ его положеніе. Вы во всемъ одобряете Гавріила?-- спросила она очень серьезно, глядя мнѣ прямо въ глаза, какъ будто наша дружба зависѣла отъ моего отвѣта, и увлекаясь все больше, продолжала:-- Вы, навѣрное, не станете защищать его рѣчи въ концѣ IV книги. Правители не должны быть такъ высокомѣрны и такъ далеки отъ народа, не должны только откашливаться и командовать, какъ будто всѣ остальные ихъ слуги. Представьте себѣ, что отецъ вздумалъ бы править такимъ образомъ -- кто бы сталъ повиноваться законамъ? Я увѣрена, что и сатана это чувствовалъ. Какая жалость, что при немъ не было добраго ангела женскаго пола, чтобы позаботиться о немъ;-- правда, тамъ, говорятъ, не женятся и не выходятъ замужъ.-- Она вздохнула и, помолчавъ, прибавила, глядя въ безпредѣльную даль моря и неба:-- впрочемъ, можно встрѣтиться снова и не для того, чтобы пожениться. Благодареніе Богу! Но что это будетъ за встрѣча, если они не были вѣрны другъ другу!
   Она, казалось, забыла о сатанѣ, и я поспѣшилъ вернуть ее къ предыдущему разговору.
   -- Мнѣ помнится, была попытка подчинить его смягчающему женскому вліянію, но только ничего хорошаго изъ этого не вышло.
   -- Гдѣ? Когда? М-ръ Джонъ Мильтонъ ни словомъ не упоминаетъ объ этомъ.
   -- Нѣтъ, это описано другимъ поэтомъ, французомъ. Только ничего не вышло. Сострадательный ангелъ-женщина покинула рай, чтобы приблизиться къ падшему и сказать ему слово утѣшенія. Состраданіе, однако же, не заглушило въ ней страха, и она намѣревалась держаться поодаль. Но, въ концѣ концовъ, состраданіе все же заставило ее подойти слишкомъ близко; онъ схватилъ ее въ объятія и увлекъ съ собой въ бездну. Тѣмъ дѣло и кончилось.
   -- Я не вѣрю ни одному слову,-- рѣшительно объявила Викторія.-- Я думаю, что у него просто не было случая. Такъ я и скажу на митингѣ, а вы поддержите меня.
   

X.
Воскресенье.

   Въ воскресенье я былъ представленъ всему поселку, или, вѣрнѣе говоря, поселокъ представился мнѣ. Въ первый разъ за все время, въ часъ моего вставанья, поселяне были въ деревнѣ. Работы были абсолютно прекращены, но сказать, что островитяне отдыхали, тоже нельзя. Они всѣ находились въ какомъ-то радостномъ возбужденіи, волновались, шушукались и перебѣгали изъ коттэджа въ коттэджъ, какъ бы разнося добрыя вѣсти. И, однако же, новаго ничего не случилось, а говорить о томъ, что день воскресный и небо голубое -- кому это нужно? Впрочемъ, здѣсь не нуждались въ предлогахъ для того,чтобы чувствовать себя въ чужомъ домѣ такъ же свободно, какъ въ своемъ собственномъ. Собственность здѣсь являлась чистой случайностью. Каждый садился на кресло сосѣда, какъ на свое. Двери всюду были настежь, даже тамъ, гдѣ самихъ хозяевъ не было дома -- и каждый, кто хотѣлъ, входилъ, нюхалъ цвѣты, игралъ на гармоніумѣ, если было умѣнье и охота, и уходилъ. Если вамъ кто-нибудь былъ нуженъ, вы заходили въ ближайшій коттэджъ; вамъ и въ голову не приходило искать его прежде всего у него дома, если только этотъ домъ былъ вамъ не по пути. Такое отношеніе другъ къ другу здѣсь было обычнымъ; если сегодня это курьезное хожденіе изъ дома въ домъ было замѣтнѣй обыкновеннаго, то лишь потому, что у всѣхъ было больше свободнаго времени, и полудѣтское счастье движенія и общенія какъ-то интенсивнѣе чувствовалось всѣми -- и только.
   По воскреснымъ днямъ, когда каждому хочется одѣться почище и принарядиться, островитяне, повидимому, очень охотно помогаютъ другъ другу. Здѣсь это дѣлается просто: если у васъ нѣтъ праздничной куртки, подите къ сосѣду -- можетъ, у него найдется, лишняя. Викторія одолжила двумъ пріятельницамъ два распашныхъ платья -- нѣчто, вродѣ robes de chambre, которыя здѣсь носятъ въ торжественныхъ случаяхъ поверхъ обычнаго несложнаго костюма женщинъ,-- а затѣмъ пошла въ сосѣдній садъ и нарвала себѣ цвѣтовъ, чтобы украсить ими волосы, такъ какъ нашъ собственный цвѣтникъ изрядно пострадалъ ночью отъ вторженія какого-то четвероногаго нахала. Живи Прудонъ на нашемъ островкѣ, его слова о собственности были бы сущей правдой... Викторія тоже принарядилась: помимо цвѣтовъ въ волосахъ, у нея была и свѣжая ленточка на шеѣ, съ неизмѣнной матросской пуговицей, а локоны ея такъ и блестѣли.
   Церковь представляла собой лачугу, а между тѣмъ я видѣлъ храмъ св. Петра, но нахожу, что этотъ величественнѣе, если принять въ разсчетъ окружающее. Ибо соборъ св. Петра, какъ лучшее зданіе въ своемъ кварталѣ и самое грандіозное, все вниманіе и мысли приковываетъ въ себѣ, тогда какъ этотъ храмъ на островкѣ, выдѣляясь на фонѣ сперва роскошной тропической растительности, затѣмъ конусообразныхъ, подобныхъ башнямъ, горъ и, наконецъ, облаковъ, ведетъ глазъ отъ высоты къ высотѣ, отъ одного дива къ другому -- прямо къ небу.
   Мы немного опоздали и это было къ лучшему, такъ какъ я могъ сразу обозрѣть все населеніе островка. Всѣ -- и мужчины и женщины -- были, по большей части, люди богатырскаго сложенія, такъ что Викторія являлась между ними только однимъ изъ лучшихъ экземпляровъ. Другимъ такимъ экземпляромъ былъ Рейбенъ -- юный гигантъ, помогшій мнѣ встать на ноги и добраться домой въ первый день моего пребыванія на островкѣ. Среди женскихъ нарядовъ тамъ и сямъ виднѣлась задорная шляпка или юбка со шлейфомъ -- признаки цивилизаціи рѣзко отличающіеся отъ классической простоты наряда Викторіи. Большинство мужчинъ были въ башмакахъ, по случаю праздника; нѣкоторые, подобно губернатору, въ длинныхъ брюкахъ, вмѣсто широкихъ и короткихъ до колѣнъ рабочихъ шароваръ. Брюки здѣсь, повидимому, были символомъ авторитета или приближенія зрѣлаго возраста. Такъ, они входили въ составъ костюма священника, или исполняющаго обязанности такового, который имѣлъ бы право надѣть и двѣ пары, такъ какъ онъ въ то же время, если не ошибаюсь, былъ и школьнымъ учителемъ. Типы видоизмѣнялись отъ типа Викторіи, приближавшагося къ западно-европейскому, до чистѣйшаго типа Таити, но у всѣхъ было одно общее -- большіе черные глаза съ нѣжнымъ взглядомъ.
   Что касается службы -- я никогда не видалъ такого рвенія, такихъ страстныхъ молитвъ и хвалы! Богослуженіе совершалось, если не ошибаюсь, по обряду англиканской церкви, но въ точности распознать было трудно: всѣ обряды и формы таяли въ этомъ пламенномъ рвеніи. Знакомыя съ дѣтства молитвы, казалось, неслись прямо къ престолу Творца. Когда читали заповѣди, казалось, то Его голосъ гремѣлъ съ вершины нашей горы, вѣщая намъ завѣтъ добра и правды. А когда Онъ удалился, наши гимны понеслись вслѣдъ за нимъ, настигая Его у крайнихъ предѣловъ небесъ, и впереди всѣхъ одна нота -- звонкая, вѣрная, чистая -- такая чистая!-- въ ней не было ничего, что могло приковать её къ землѣ, удержать ея полетъ. То была живая вѣра, не образецъ того, что нѣкогда жило и высохло отъ употребленія, и высохло даже не на солнцѣ. То были настоящіе, первобытные христіане, веселая банда галилейскихъ скитальцевъ, радующихся своей новой вѣрѣ въ братство всѣхъ людей -- вѣрѣ, тайну которой мы утратили навсегда. Торжественность, какъ мы её понимаемъ, была далека отъ нихъ, благоговѣніе потонуло въ радости. Во время пѣнія они часто ласково клали руки на плечи другъ другу; я видѣлъ двухъ дѣтей, которые поцѣловались послѣ молитвы.
   Во время службы на меня рѣшительно никто не обращалъ вниманія, но, когда она кончилась, насталъ мой чередъ: уже на пути въ деревню я сдѣлался центромъ любопытствующей толпы. Меня засыпали вопросами. Я пріѣхалъ изъ Англіи -- этого было достаточно, ибо для нихъ Англія великій образецъ могущества, мудрости и красоты жизни. Нечего и говорить, что они этого образца не видали -- потому, конечно, что обстоятельства приковали ихъ къ ихъ утесамъ. За то все, что они знаютъ лучшаго, происходитъ изъ Англіи -- отъ огромнаго военнаго корабля, на который они глядятъ почти съ такимъ же удивленіемъ, какъ индѣйцы, до гармоніума въ коттэджѣ. Это немного, но богатое воображеніе безъ труда дорисовываетъ остальное. Англія добра къ нимъ -- для нихъ она идеалъ доброты; она, видимо, сильна для нихъ, она олицетвореніе силы. Она прислала имъ библіи -- о! конечно, она то и есть Слово, ставши плотью.
   Меня подвергли длиннѣйшему перекрестному допросу. Я долженъ былъ разсказывать имъ обо всемъ -- о громадныхъ храмахъ и многообразныхъ чудесахъ далекаго Острова Святыхъ, о правителяхъ и политикахъ, о епископахъ -- этихъ вождяхъ надъ вождями Божьихъ ратей, о хорахъ вѣрныхъ -- хорахъ, кокъ они слышали, въ пять тысячъ голосовъ, оглашающихъ гимнами Генделя кристальные своды. Жизнь человѣческая представлялась имъ, повидимому, вовсе не одной борьбой за существованіе, но великимъ состязаніемъ изъ-за вѣнца добродѣтели -- состязаніемъ, гдѣ Великобританія была первой, а ихъ бѣдный островокъ такимъ послѣднимъ изъ послѣднихъ, что онъ смѣло могъ отказаться отъ всякаго соперничества, предавшись безпредѣльному восхищенію. Я хмурился, морщился и уклонялся, елико возможно, но, ничего не подѣлаешь -- не отвѣчать было нельзя.
   -- Мы жалкіе, невѣжественные бѣдняки, и сами это знаемъ,-- говорилъ школьный учитель.
   -- Ничего, поправитесь,-- ласково утѣшалъ я его.
   -- Да учиться то мы всегда не прочь. Можетъ быть, въ будущее воскресенье вы отслужите намъ обѣдню? Вы не имѣете священническаго сана, но вы, навѣрное, слышали, какъ правитъ обѣдню архіепископъ Кэнтерберійскій.
   -- Нѣтъ, я слыхалъ только епископовъ, и то не часто.
   -- Какъ это жаль!-- грустно сказала Викторія.-- У насъ какъ-то служилъ здѣсь корабельный священникъ, но это было уже четыре года назадъ. Хотя, конечно, это не оправданіе тому, что мы не лучше, чѣмъ мы есть.
   -- Говорятъ, ему выдается по пятнадцати тысячъ въ годъ на бѣдныхъ,-- замѣтилъ школьной учитель, возвращаясь къ примасу Кэнтерберійскому.
   -- Да, по пятнадцати тысячъ.
   -- Сколько же это выйдетъ, если перевести на картофель, ну-ка, прикинемъ,-- пробормоталъ Рейбенъ и углубился въ умственное счисленіе.
   -- Я слыхала объ одной леди, которая на свои деньги одна сдѣлала счастливыми пятьдесятъ тысячъ человѣкъ,-- вмѣшалась одна изъ женщинъ.-- Она баронесса.
   -- И это еще не самый высокій титулъ,-- возразила другая.-- Герцогини -- тѣ, должны быть, еще богаче. О, что за страна! Вотъ гдѣ хорошо бѣднымъ!
   -- А я все думаю объ этихъ огромныхъ храмахъ,-- перебилъ школьный учитель.-- Въ одномъ, говорятъ, помѣщается 6.000 человѣкъ. Шесть тысячъ человѣкъ, по два раза въ день. Подумайте только!
   -- Вотъ это бы мнѣ больше всего хотѣлось посмотрѣть,-- сказалъ, обернувшись, Рейбенъ, какъ мнѣ показалось, нѣсколько подавленный огромнымъ количествомъ картофеля, полученнымъ въ итогѣ вычисленій,-- вотъ эти громадины,-- соборъ Св. Павла, желѣзную дорогу!...
   -- Тебѣ слѣдовало сказать во множественномъ числѣ, Рейбенъ,-- кротко поправилъ его школьный учитель;-- желѣзныя дороги. Ихъ тамъ считаютъ десятками. Въ одинъ Бирмингамъ ведутъ три большихъ линіи! У меня вѣдь есть карта.
   -- А парламентъ то!-- вмѣшался губернаторъ, болѣе всего интересующійся законодательствомъ, что было довольно естественно.-- Больше тысячи человѣкъ составляютъ законы, днемъ и ночью! Всѣ на сторожѣ, у всѣхъ, что называется, ушки на макушкѣ; чуть только гдѣ нибудь что нибудь не ладно -- тотчасъ замѣтятъ, тотчасъ же и исправятъ. У насъ здѣсь ничего подобнаго нѣтъ. Я не говорю, чтобъ это было намъ нужно; я только такъ, къ слову сказалъ.
   Этой трогательной готовности принимать насъ на вѣру не было границъ и предѣловъ. Въ своемъ оригинальномъ представленіи о нашей общественной жизни, островитяне полагали, что у насъ все существуетъ ради одной великой цѣли -- достиженія вѣнца добродѣтели, и ничего нейтральнаго или индифферентнаго въ этомъ смыслѣ не имѣется. Они способны были отнестись совершенно серьезно къ идеѣ дѣлать людей добродѣтельными путемъ изданія парламентскихъ указовъ; они не видѣли въ такомъ предположеніи ни тѣни ироніи. Если не для этого, для чего же тогда и издавать парламентскіе указы? Церкви, по ихъ мнѣнію, существуютъ для того, чтобы насаждать между людьми любовь и братство -- безъ всякихъ оговорокъ, въ духѣ Пиквика; армія -- для того, чтобы истреблять злыхъ. Богатство и знатность, какъ мы уже видѣли, только даютъ возможность дѣлать больше добра; если баронесса можетъ осчастливить пятьдесятъ тысячъ человѣкъ, чего не сдѣлаетъ герцогиня? Островитяне просто на просто умножали наши средства на свои собственныя стремленія и въ результатѣ получалась колоссальная сумма добра. Тутъ все шло въ счетъ; судя по вопросу, заданному мнѣ губернаторомъ, о количествѣ кэбовъ и омнибусовъ въ Лондонѣ, я больше чѣмъ подозрѣваю, что для него и это играло роль въ конечномъ итогѣ. Кучера и кондуктора были въ его глазахъ обязательными и любезными людьми, которыхъ главная задача помогать и давать отдыхъ утомленной Справедливости.
   -- А я такъ хотѣлъ-бы видѣть соборъ Св. Павла и желѣзныя дороги!-- пробормоталъ, отходя, Рейбенъ, очевидно, принявшій къ свѣдѣнію поправку учителя.
   Викторія грустно посмотрѣла ему вслѣдъ.
   -- Бѣдный мальчикъ!
   -- А что? развѣ съ нимъ что нибудь неладно, Викторія?
   -- Да; только онъ не смѣетъ никому сказать, кромѣ меня,-- его тянетъ вдаль
   -- Вдаль? Куда?
   -- Туда!-- Она сдѣлала широкій жестъ, какъ бы охватывающій цѣлый міръ.-- Ему хочется всѣ увидѣть; здѣсь онъ не находитъ себѣ покоя. Всѣ эти разговоры нашихъ съ заѣзжими людьми страшно волнуютъ его. Онъ смѣлый, предпріимчивый; ему все нужно видѣть и знать. Онъ и всегда былъ такой и нырялъ на двѣ сажени глубже всѣхъ прочихъ; -- разъ онъ бросился въ воду съ мыса и нырнулъ на самое дно и принесъ часы съ стараго затонувшаго корабля. По скаламъ за нимъ никому не угнаться. Недавно онъ открылъ островокъ -- тутъ, недалеко; я ѣздила посмотрѣть и какъ нибудь свезу васъ. Теперь другая бѣда -- Англія. Онъ прямо мѣста себѣ не находитъ, такъ его тянетъ туда. Но я боюсь за него -- ахъ, какъ боюсь, и потомъ, вы знаете, наши его ни за что не отпустятъ.
   -- Вѣрно, онъ нашелъ много интереснаго на первомъ островѣ, что ему непремѣнно хочется попытать счастья второй разъ?
   -- Нѣтъ; онъ нашелъ всего только сухія кости въ пещерѣ. Но Англія, конечно, совсѣмъ другое дѣло.
   Они молились и пѣли гимны съ тѣмъ же неослабѣвающимъ рвеніемъ весь день, съ утра до вечера, прерывая молитвы только для того, чтобы подкрѣпить силы. Я насчиталъ пять службъ, большихъ и малыхъ; если ихъ было не шесть, то лишь потому, что дни въ эту пору года не особенно длинны.
   Когда я выразилъ свое удивленіе по этому поводу Викторіи, она мнѣ сказала:
   -- Я надѣюсь, это потому, что мы любимъ Бога, но, мнѣ кажется, тутъ не меньшую роль играетъ и наша любовь другъ къ другу, или, если хотите, желаніе приблизить Его къ намъ, чтобы мы могли и Его любить, какъ всѣхъ прочихъ. Нехорошо, когда онъ слишкомъ далекъ. Я думаю, въ этомъ-то и причина, почему нѣкоторые изъ бѣдныхъ дикарей, о которыхъ мы читаемъ въ книгахъ, такъ долго не поддаются обращенію. Имъ надо показать что-нибудь опредѣленное, дать имъ почувствовать сильную руку, увидать лицо, дышащее человѣческой любовью. Они всегда начинаютъ съ того, что молятся прежде всего на миссіонера. И пусть ихъ! отчего не позволить имъ этого? Потомъ, когда поумнѣютъ, поймутъ и будутъ дѣлать, какъ надо. Знаете, при всѣхъ моихъ преимуществахъ, я иногда способна упасть на колѣни и молиться ребенку, или какому-нибудь предмету, напримѣръ, розовому кусту... Должно быть, старый грѣхъ -- язычество -- у насъ въ крови... Только смотрите, никому не говорите объ этомъ. Я бы умерла отъ стыда!
   Я просилъ разрѣшенія не присутствовать на остальныхъ четырехъ службахъ, на томъ основаніи, что я предпочитаю умственную молитву на свѣжемъ воздухѣ, и когда я завѣрилъ, что такая форма благочестія освящена британскимъ обычаемъ, Викторія согласилась пойти со мной. Мы гуляли, разговаривали, прерывая бесѣду долгими паузами, рвали дикіе цвѣты, дышали ароматами лѣса, купались въ яркомъ горячемъ свѣтѣ -- это было восхитительно.
   Во время одной изъ такихъ мечтательныхъ паузъ я поймалъ странный блескъ въ глазахъ Викторіи.
   -- Разскажите мнѣ о томъ, какъ проводятъ день субботній въ Англіи,-- попросила она, вкладывая свою руку въ мою.
   О, моя родина, Англія! зачѣмъ не могу я говорить о томъ, что должно бы быть чтимо всѣми? зачѣмъ долженъ я молиться о томъ, чтобы Господь далъ мнѣ силу сохранить тайну твоего субботняго дня? Страшный день раздѣленія классовъ; еженедѣльное видѣніе страшнаго суда съ его окончательнымъ раздѣленіемъ овецъ и козлищъ, которые -- увы!-- и никогда не были однимъ стадомъ, а теперь явно распались на два. Въ этотъ мрачный часъ воспоминаній я слышу сиплый звонъ колоколовъ молитвенныхъ домовъ, которые напрасно пытаются освѣжить затхлый воздухъ городовъ, населенныхъ духовно-умершими. Я вижу похоронныя процессіи избранныхъ, шествующихъ мимо лавочныхъ мальчишекъ, которые стоятъ кучками, поджидая, пока откроютъ лавки и, въ ожиданіи, выводятъ плевками на мостовой узоры, достойныя эпохи начатковъ декоративнаго искусства. Все это передо мной, какъ живое,-- грязь и убожество твоихъ закрытыхъ рынковъ, кричащіе контрасты твоего воскреснаго убранства, болѣе оскорбительнаго для глаза, чѣмъ твои будничныя лохмотья! Среди глубокой воскресной тишины я слышу звонъ колокольчиковъ продавца булокъ и крики разнощиковъ и, въ виду этой худшей изъ всѣхъ утратъ -- утраты красоты, спрашиваю себя -- что потеряно нами? что найдено малыми сими!
   

XI.
Парусъ.

   На другое утро меня разбудилъ пушечный выстрѣлъ, вызвавшій въ поселкѣ какое-то странное смятеніе. Я едва успѣлъ одѣться и присоединиться къ старику губернатору, ожидавшему меня въ гостиной, какъ вбѣжалъ, запыхавшись, островитянинъ и объявилъ, что съ мыса видѣнъ корабль и притомъ англійскій, королевскій.
   Англійскій корабль! Не удивительно, что въ одно мгновеніе весь поселокъ былъ на ногахъ. Корабль, имѣющій право поднимать королевскій флагъ, корабль -- представитель авторитета и могущества Англіи! Въ этотъ день всѣ работы на островѣ были прекращены.
   Губернаторъ облекся въ праздничный сюртукъ и принялся распоряжаться.
   -- Какое счастье, что сегодня прибой не очень силенъ. Іона, бѣги скорѣе на мысъ съ бѣлымъ флагомъ и подай имъ сигналъ, что все, молъ, благополучно. А ты, Квинталь, или на берегъ и смотри, какъ они будутъ перебираться черезъ буруны. Ну, ребята, кто же изъ васъ возьметъ ихъ къ себѣ на постой?
   Вопросъ о томъ, гдѣ помѣстить офицеровъ, обсуждался всѣми островитянами сообща. Каждый изъ нихъ добивался чести пріютить у себя человѣка, носящаго форму англійскаго королевскаго флота. Съ полдюжины отцовъ семействъ заразъ предложили помѣстить у себя столько же гостей. Довольно крупный споръ вышелъ изъ-за капитана, который ex-effîcio достался бы губернатору, если бы не то обстоятельство, что свободная комната въ домѣ его превосходительства была уже занята мною. Я предложилъ устраниться, но моя великодушная хозяйка не хотѣла и слышать объ этомъ.
   -- Я нашла его, отецъ, и онъ принадлежитъ мнѣ,-- объявила Викторія, повторивъ опять ту же фразу, которую она произнесла въ первую нашу встрѣчу, и которая нѣкогда заставила меня заподозрѣть существованіе рабства на островѣ. Надо бы, чтобы при этой попыткѣ третировать меня, какъ вещь, кровь свободнорожденнаго хлынула мнѣ въ лицо, но этого не случилось.
   Капитанъ присужденъ, наконецъ, школьному учителю; женщины спѣшатъ домой накаливать печи, и сборище расходится. Но каждая изъ отдѣльныхъ группъ, на которыя оно распалось, представляетъ собою какъ бы подкоммиссію по устройству торжественнаго пріема, такъ какъ во всѣхъ только и рѣчи, только и заботъ, что объ удобствахъ и развлеченіяхъ дорогихъ гостей. Всѣ поглощены этимъ общественнымъ интересомъ; единственное исключеніе составляютъ двое тяжущихся, которые намѣрены аппеллировать на рѣшеніе мѣстнаго суда къ верховному трибуналу, изображаемому капитаномъ британскаго военнаго судна. Сейчасъ они заняты тѣмъ, что бросаютъ жребій, кому первому говорить на судѣ.
   Губернаторъ спѣшитъ на пристань, требуетъ, чтобы ему моментально было подано его китоловное судно и экипажъ, состоящій изъ трехъ матросовъ, и нашъ флотъ съ скромною гордостью отправляется на встрѣчу королевскому судну. Судно стоитъ почти у самаго берега, благо это позволяетъ глубина, и, когда губернаторъ подъѣзжаетъ къ нему, мы отлично видимъ все, что происходитъ. Его превосходительство снимаетъ шляпу и дергаетъ себя за хохолъ, котораго не имѣется. Со временъ Георга III, въ его роду перевелись прически съ хохломъ спереди, но жестъ уцѣлѣлъ и продолжаетъ выражать уваженіе. Капитанъ жметъ ему руку и представляетъ его своимъ офицерамъ, которые дѣлаютъ то же. Затѣмъ всѣ покидаютъ чистую бѣлую палубу и спускаются внизъ, гдѣ, очевидно, ждетъ угощеніе. Вернувшись, губернаторъ садится въ катеръ и съ нимъ офицеры. Онъ самъ правитъ рулемъ, ибо только здѣшнему уроженцу въ пору справиться съ нашимъ прибоемъ, избѣжавъ всѣхъ подводныхъ скалъ и камней. Они выждали за линіей прибоя, пока дозорный, поставленный на берегу, не махнулъ шляпой, затѣмъ ринулись сразу, благополучно выскочили на гребень волны -- и вотъ они уже на берегу.
   Двое изъ офицеровъ оказываются моими старыми пріятелями -- удивительно малъ этотъ міръ! Что касается островитянъ, можно подумать, что всѣ прибывшіе ихъ старые друзья -- такъ радушенъ и горячъ пріемъ. Мужчины, женщины и дѣти наперерывъ спѣшатъ пожать руку гостямъ; одна дѣвушка поднесла цвѣты капитану, онъ цѣлуетъ ее; его офицеры цѣлуютъ другихъ дѣвушекъ; отцы, братья и кузены кричатъ "ура", и всѣ очень довольны.
   Затѣмъ мы ведемъ гостей по крутымъ тропинкамъ въ зданіе школы. Это веселое, радостное шествіе, въ которомъ принимаютъ участіе всѣ: старъ и малъ.
   Здѣсь капитанъ вноситъ въ списки имя своего корабля и нѣкоторыя другія подробности и принимаетъ депутацію стариковъ, явившихся съ цѣлью обмѣна продуктами. Корабль нуждается въ водѣ, ямсѣ и картофелѣ; мы нуждаемся въ мѣдномъ и желѣзномъ товарѣ. Условія мѣны устанавливаются согласно писанному тарифу, и старѣйшины удаляются, чтобы озаботиться доставкою мѣстнаго товара. Они плохіе торговцы: въ этомъ году ямса мало, но они не повышаютъ цѣны на него, и я не могу заставить ихъ понять, что они имѣютъ полное право сдѣлать это, что это будетъ честный заработокъ. "Развѣ въ топорахъ меньше стали, чѣмъ прежде", спрашиваютъ они,-- "чтобы давать за нихъ меньше ямса?" Я помнилъ положеніе, что цѣнность вещи опредѣляется тѣмъ, сколько она приноситъ дохода, и старался втолковать это имъ, но они только головами качали. Мнѣ въ первый разъ бросилось въ глаза, что здѣшніе жители совершенно лишены отъ природы склонности къ экономическимъ спекуляціямъ и что, при всей ихъ религіозности, они, пожалуй, нуждаются въ миссіонерѣ, который научилъ бы ихъ этому. Они недостаточно развиты; у нихъ нѣтъ спеціальнаго чутья... а, впрочемъ, пока довольно объ этомъ.
   Тѣмъ временемъ гостей развели по квартирамъ. Капитанъ сіяетъ добродушіемъ и привѣтливостью. Онъ уже предвидитъ, какъ онъ будетъ читать предъ лордами адмиралтейства свой докладъ о нравахъ, обычаяхъ и образѣ жизни этихъ простодушныхъ островитянъ, и какія статьи появятся потомъ въ ежедневныхъ газетахъ. Здѣсь такъ легко и свободно дышется послѣ оффиціальныхъ пріемовъ въ большихъ портахъ Тихаго Океана и французской полировки южно-американскихъ доновъ, сильно попорченной благодаря пребыванію въ знойномъ климатѣ.
   Островитяне любопытны, какъ дѣти, и, какъ дѣти, засыпаютъ гостей вопросами. Они вытаскиваютъ изъ офицерскихъ ноженъ шпаги, проводятъ пальцами по тупой сторонѣ и восхищаются блестящимъ лезвіемъ дамасской стали. Нѣкоторые изъ нихъ еще никогда не видали военнаго мундира, и ни одинъ не можетъ досыта наглядѣться на него. Они питаютъ полное довѣріе къ чести носящихъ этотъ мундиръ и всей душой предаются удовольствію, не предвидя отъ этого ничего дурного. Всѣ правила поведенія, принятыя на островѣ, по отношенію къ гостямъ отмѣнены. Дѣвушки идутъ, куда хотятъ и съ кѣмъ хотятъ; у самаго захудалаго офицерика имѣется адьютантъ и проводникъ женскаго пола. За капитаномъ ухаживаетъ ни болѣе, ни менѣе, какъ самъ губернаторъ, хотя мнѣ, думается, онъ предпочелъ бы послѣдовать примѣру своихъ офицеровъ. Губернаторъ окружаетъ его тонкой учтивостью и предоставляетъ ему распоряжаться, какъ бы сложивъ съ себя званіе и обязанности главы правленія.
   И, дѣйствительно, сейчасъ онъ не глава -- по крайней мѣрѣ, не верховный судья. Я уже говорилъ, что, въ силу конституціи, высшей судебной инстанціей для насъ является флотъ королевы, а у насъ есть нерѣшенное дѣло.
   На другое утро, послѣ визита капитана, созывается судъ, засѣдающій въ кокосовой рощѣ. Губернаторъ предложилъ было собраться въ зданіи школы, но капитанъ нашелъ, что это можно сдѣлать и на прогалинѣ въ рощѣ, а его воля -- законъ. Здѣсь тише, чѣмъ это, по большей части, бываетъ въ залахъ суда, такъ какъ шопотъ публики теряется подъ открытымъ небомъ, а щебетаніе птицъ менѣе надоѣдливо, чѣмъ окрики пристава, призывающаго къ тишинѣ. Легкій вѣтерокъ не помѣха, ибо на столѣ нѣтъ бумагъ, которыя онъ могъ бы развѣять, а приносимое имъ благоуханіе деревенскихъ садовъ могло бы значительно улучшить атмосферу Линкольнсъ Ина.
   Я никакъ не могъ взять въ толкъ дѣла, которое предстояло разобрать гостямъ -- и не удивительно, ибо оно поставило въ тупикъ всѣ наши суды. Кошка найдена была убитой;-- для начала, это достаточно ясно, но вскорѣ затѣмъ начиналось недоумѣніе. Кто убилъ кошку? Это также было выяснено -- ее убилъ нѣкій Илья Маколь. Есть-ли какое-либо оправданіе его поступку?-- Онъ жалуется, что кошка душила его цыплятъ, и послѣ нѣсколькихъ успѣшныхъ ночныхъ набѣговъ, стоившихъ жизни не одному изъ его питомцевъ, онъ, въ свою очередь, лишилъ жизни кошку. Законъ о такихъ случаяхъ говоритъ совершенно ясно: кошка, убивающая домашнюю птицу, должна быть сама убита. Но для этого необходимо, чтобы преступное дѣяніе было доказано; чтобы виновная была поймана на мѣстѣ преступленія;-- такъ гласитъ статья уложенія, нарочито прочитанная губернаторомъ, по просьбѣ суда. Были ли въ данномъ случаѣ фактическія доказательства настолько убѣдительны, какъ того требуетъ законъ, была ли кошка поймана съ поличнымъ? Хозяинъ цыплятъ, какъ человѣкъ добросовѣстный, могъ сказать только, что кошка имѣла привычку по вечерамъ усаживаться вблизи его курятника, чтобы насладиться вечерней прохладой, и что послѣ каждаго такого визита, на утро онъ не досчитывался одного или нѣсколькихъ цыплятъ. Онъ, выражаясь его словами, сложивъ два и два, далъ волю своимъ чувствамъ и "сплавилъ кошку" (въ этомъ мѣстѣ его показанія, губернаторъ попросилъ его не забывать, въ чьемъ присутствіи онъ находится, и не употреблять такихъ выраженій), послѣ чего цыплята перестали исчезать. Кромѣ того, при посмертномъ изслѣдованіи казненной, онъ нашелъ небольшое перышко, приставшее къ мѣху. Прижатый къ стѣнѣ допросомъ, онъ, однако, вынужденъ былъ сознаться, что никогда не видалъ, чтобы кошка заглядывала въ курятникъ; напротивъ, голова ея всегда была обращена въ другую сторону. Нерѣдко она съ озабоченнымъ видомъ мурлыкала себѣ подъ носъ свою пѣсенку, а жесты ея ничуть не носили угрожающаго характера, настолько, что въ самый моментъ нанесенія ей рокового удара, она умывала лапкой свою мордочку. Убійца не могъ отрицать, что по сосѣдству было много другихъ кошекъ; онъ не отрицалъ также, что цыплята часто взлетали на заборъ, на которомъ любила сидѣть кошка, и что который нибудь изъ нихъ могъ потерять перышко, найденное на убитой. Представляя всѣ эти возраженія, владѣлецъ кошки повергалъ свою жалобу на усмотрѣніе верховнаго суда. Низшія инстанціи,-- т. е. сначала губернаторъ, въ качествѣ главнаго судьи, затѣмъ жюри,-- отказали ему въ искѣ. Окончательный приговоръ долженъ былъ произнести капитанъ военнаго корабля флота ея величества, "Ролло".
   Капитанъ былъ, видимо, смущенъ; это было замѣтно уже по тому, какъ часто онъ обращался къ своему помощнику, прося огня, чтобы раскурить сигару. Слова закона: "виновная должна быть поймана съ поличнымъ" являлись для него камнемъ преткновенія; это было замѣтно по всему.
   -- Гдѣ вы нашли перо,-- спросилъ онъ, наконецъ;-- не по близости ли къ хвосту, куда оно могло прилипнуть въ то время, когда кошка сидѣла на заборѣ?
   Это былъ наводящій вопросъ, но никто, повидимому, не замѣтилъ этого маленькаго отступленія отъ принятой процедуры.
   -- Нѣтъ, сэръ,-- отвѣчалъ убійца; -- я нашелъ перо на щекѣ, какъ разъ подъ правымъ усомъ.
   -- Я полагаю, это рѣшаетъ дѣло,-- сказалъ судья. Кошка умывалась послѣ того, какъ съѣла птицу.
   -- Да, это рѣшаетъ дѣло,-- подтвердилъ его помощникъ, старшій лейтенантъ.
   -- Это несомнѣнно рѣшаетъ дѣло,-- категорически заявилъ корабельный докторъ, хотя ему, какъ постороннему человѣку, вовсе не было надобности высказывать свое мнѣніе.
   -- Это рѣшаетъ дѣло,-- сказалъ и губернаторъ;-- мнѣ не пришло въ голову предложить ему этотъ вопросъ.
   -- Это рѣшаетъ дѣло,-- хоромъ согласились поселяне и въ томъ числѣ -- странно сказать -- хозяинъ убитой кошки.
   Такимъ образомъ, верховный судъ утвердилъ приговоръ низшихъ инстанцій.
   

XII.
Три дня.

   Покончивъ съ дѣлами, мы приступаемъ къ удовольствіямъ. Корабль простоитъ здѣсь всего три дня и надо воспользоваться этимъ временемъ какъ можно лучше, взять отъ каждаго драгоцѣннаго часа все, что только возможно, какъ если бы это былъ послѣдній часъ нашей жизни.
   Прежде всего -- визитъ на корабль, по приглашенію. Ради нашего пріѣзда судно принарядилось и вывѣсило нѣсколько флаговъ; насъ привѣтствуютъ пушечнымъ выстрѣломъ, ѣдутъ всѣ. Капитанъ встрѣчаетъ насъ на палубѣ съ такимъ видомъ, какъ будто онъ никогда не бывалъ на берегу, и каждому, вскарабкавшемуся на бортъ, горячо пожимаетъ руку, хотя видѣлся съ нимъ всего какой-нибудь часъ тому назадъ. Онъ въ эполетахъ и фуражкѣ съ кокардой, по особой просьбѣ губернатора; офицеры также облеклись въ самую парадную форму. Экипажъ, успѣвшій лишь мелькомъ взглянуть на жизнь островка, но присмирѣвшій и послѣ этихъ мимолетныхъ наблюденій, старается выражаться какъ можно изысканнѣе и угощаетъ насъ концертомъ. Оркестръ состоитъ всего только изъ скрипки и аккордеона, репертуаръ изъ площадныхъ пѣсенъ, какія поютъ въ кафе-шантанахъ. Эти пѣсни какъ-то не звучатъ въ чистомъ воздухѣ нашихъ береговъ; имъ словно не достаетъ атмосферы ихъ родного болота. Простодушные островитяне слушаютъ и вѣрятъ, что ничего худого тутъ нѣтъ,-- вѣдь это же англійскія пѣсни,-- но все-таки готовы усумниться -- не въ насъ, а въ самихъ себѣ -- прелестныя первоначальныя сомнѣнія невинныхъ душъ! Нѣкоторыя пѣсни абсолютно непонятны для нихъ: имъ не можетъ быть понятенъ этотъ юморъ грязи и пошлости жизни. "Джэкъ въ бумажномъ воротничкѣ -- грошъ ему цѣна".-- Что тутъ смѣшного для нихъ? Они не носятъ воротничковъ вообще, слѣдовательно, не носятъ и бумажныхъ, слѣдовательно, не расходуютъ на эту принадлежность туалета ни грошей, ни фунтовъ.
   По той же самой причинѣ они остаются совершенно безчувственными къ жалобнымъ возгласамъ: "О папа, милый папа, ветошники пришли!" -- "Что это такое -- ветошники?" -- шепчетъ мнѣ Викторія. Какъ забавно, что она не знаетъ самыхъ элементарныхъ вещей!-- "Тссъ, Викторія",-- говорю я,-- не теперь -- когда всѣ уйдутъ;-- это взяло бы слишкомъ много времени, пожалуй, цѣлый день. Слушайте лучше пѣніе; это -- народная баллада".
   Слѣдуетъ комическая фантазія, гдѣ весь юморъ построенъ на игрѣ словъ.
   
   А sloth is not an idol;
   А bride can't wear а bridle,
   Though surely by the (h)altaf she is led;
   Sixpence is not а tanner;
   А bridegroom's not а banner
   Though the banns he will put up before he's wed *).
   *) Увалень не идолъ; на невѣсту не надѣваютъ узды, хотя и ведутъ ее (въ поводу) къ алтарю; шестипенсовикъ не кожевникъ, женихъ не хоругвь, хотя онъ и обязанъ дѣлать оглашеніе въ церкви передъ вѣнчаніемъ.
   
   Я дрожу: еще немного -- и вся тайна выйдетъ наружу, тайна мрака духовнаго, въ которомъ пребываетъ такое множество нашихъ братьевъ, въ то время, какъ лордъ Теннисонъ совѣщается съ своимъ портнымъ, а дилеттантизмъ мечтаетъ о ежемѣсячномъ засѣданіи Общества Броунинга и пренебрегаетъ ими, какъ сюжетами. Еще немного, и островитяне, пожалуй, заподозрятъ, что красота и тонкій вкусъ выращиваются жидами спеціально для Мэйфера, все равно, какъ большіе ананасы, и что сами поэты не что иное какъ садовники, выносящіе свои произведенія на рынокъ для продажи богачамъ. Эта трущобная поэзія грозитъ убить весь блескъ торжественнаго пріема; отъ газовъ, подымающихся изъ швейныхъ мастерскихъ, потускнѣлъ даже золотой галунъ на капитанской фуражкѣ.
   -- Какъ пріятно, должно быть, обладать вашимъ англійскимъ чувствомъ юмора,-- говоритъ Викторія,-- и быть способнымъ наслаждаться всѣми этими забавными пѣсенками!
   Спасены! Они еще разъ взяли всю вину на себя.
   Мы расхаживаемъ по кораблю, осматриваемъ оружейную, пробуемъ кортики, всовываемъ головы въ жерло огромной пушки, по очереди, стоя въ рядъ, подъ наблюденіемъ капрала; закусываемъ въ капитанской каютѣ, отказываемся отъ вина, осматриваемъ все, что только можно, и повсюду задаемъ нелѣпые вопросы. Незабвенный день! Одинъ изъ матросовъ исполняетъ ради нашего удовольствія англійскую матросскую пляску; три нашихъ дѣвушки -- ритмическій танецъ таитянокъ для удовольствія матросовъ. Капитанъ обо всемъ разспрашиваетъ и записываетъ,-- все въ виду своего будущаго доклада лордамъ адмиралтейства. Кое съ кого изъ насъ уже сняли фотографическія карточки -- нѣтъ, здѣсь слишкомъ, безумно весело! Старикъ губернаторъ принимаетъ серьезный видъ и подаетъ знакъ къ отъѣзду. Спускаютъ катера; маленькое китоловное судно забираетъ обратно свой грузъ; лодки, прыгая по волнамъ, везутъ насъ обратно. Уже совсѣмъ стемнѣло, но радостямъ еще не конецъ: когда мы выходимъ на берегъ, съ корабля взвивается ракета, и на немъ зажигается синій огонь, какъ бы для того, чтобы сказать вамъ: "Спокойной ночи!" Незабвенный день!
   А впереди еще нѣсколько такихъ же;-- теперь наша очередь принимать и чествовать дорогихъ гостей. Наши дѣвушки водятъ ихъ по всему острову, показываютъ имъ пещеру рѣзныхъ изображеній, пещеру наблюдателя, мысъ, помогаютъ имъ вскарабкаться на вершину, осторожно ведутъ ихъ по краю утеса и внизъ, по скату, какъ, бывало, меня моя нянька. Гости пытаются обойтись безъ вожатыхъ и очень скоро раскаиваются въ своей дерзости, причемъ имѣютъ жалкій видъ тонущихъ Цезарей, зовущихъ на помощь. Такіе же плачевные для нихъ результаты даетъ и водяной спортъ. Кто изъ насъ, какой храбрецъ рѣшится послѣдовать за этой морской нимфой, бросающейся въ буруны съ доской въ рукахъ и ныряющей до тѣхъ поръ, пока она не очутится на самомъ гребнѣ волны, послѣ чего она ложится плашмя на ложѣ изъ кипящей бѣлой пѣны и вмѣстѣ съ волною катится внизъ. Волна съ грохотомъ разбивается объ утесы; вы ожидаете увидѣть размозженное, изуродованное тѣло и видите передъ собой только смѣющуюся Венеру, подымающуюся цѣлой и невредимой изъ морской пѣны.
   Сама природа ласково улыбается намъ и дополняетъ великолѣпіе праздника дивными солнечными закатами, обливающими несказанной красотой лѣсъ и горы. Въ эти часы все затихаетъ, все сливается въ одну цѣльную картину, дышащую покоемъ и миромъ; даже немолчный гулъ буруновъ, въ ихъ неустанной борьбѣ съ прибрежными скалами, не нарушаетъ гармоніи.
   Попозже, когда стемнѣетъ, мы ловимъ рыбу при свѣтѣ факеловъ въ густой тѣни скалъ; надъ нами высокія сверкающія стѣны утесовъ, подымающихся къ самому небу, облитому луннымъ свѣтомъ; внизу подъ нами, за узенькимъ кругомъ огней -- глубокая-глубокая вода, черная, страшная. Треска стаями плыветъ на огонь,-- какъ это дѣлаютъ и существа получше ея -- и въ благодарность за такое стремленіе къ свѣту ее прокалываютъ пятизубой вилкой. Дѣвушки, кто половчѣе, сидятъ впереди, съ вилками наготовѣ въ рукахъ, въ ожиданіи очереди, и въ этой позѣ очень напоминаютъ Британію, какъ ее изображаютъ на монетахъ въ полпенни. Потомъ онѣ берутся за весла, и мы выплываемъ изъ тѣни на серебристую гладь и затѣмъ плывемъ дальше къ зеленому берегу. Здѣсь снова концертъ, на этотъ разъ нашъ собственный,-- простыя пѣсни встрѣчи и разлуки, по большей части сочиненныя школьнымъ учителемъ, исполняемыя хоромъ дѣвичьихъ голосовъ; въ такой передачѣ, принимая во вниманіе время и мѣсто, онѣ звучатъ, какъ истыя откровенія болѣе глубокаго смысла жизни. Слушая ихъ, невозможно сомнѣваться, что настанетъ время, когда духъ побѣдитъ плоть, что жизнь прекраснѣйшее изъ прекрасныхъ искусствъ, или ничто; что объ этомъ-то и говоритъ намъ природа, исполняя завѣтъ скрытаго за ея покрываломъ невѣдомаго.
   Старикъ губернаторъ все время задумчивъ и еще задумчивѣе становится онъ въ моментъ разставанія, когда всѣ участники этого великаго совѣта душъ расходятся парочками, теряясь въ лучистомъ сумракѣ южной ночи. Это -- послѣднее сборище: завтра корабль пускается въ путь. Губернаторъ ведетъ насъ мимо своего коттэджа и проситъ заглянуть къ нему на перепутьи.
   -- Я желалъ бы, чтобы вы, господа, никогда не заглядывали къ намъ,-- шутливо говоритъ онъ гостю: или, если заглянете, чтобы ужъ не уѣзжали обратно. Для нѣкоторыхъ изъ васъ это мимолетное удовольствіе, препровожденіе времени, и только,-- а у насъ есть такія, кому это всю жизнь перевернетъ. Я слыхалъ отъ своего дѣда, что за радость для матросовъ, когда крикнутъ: "Команда на берегъ!" -- но вѣдь эта радость имъ не въ диковинку. А наши дѣвушки не умѣютъ забывать: такія ужъ онѣ уродились. Иная тоскуетъ, тоскуетъ, да такъ и помретъ съ тоски послѣ вотъ такого визита къ намъ королевскаго судна. Я самъ знавалъ такихъ. Онѣ думаютъ, что это только начало;-- изъ вашей команды, кто помоложе, тоже думаютъ это, капитанъ,-- но я, что это конецъ, что имъ больше не сойтись никогда. Они уже не встрѣтятся, сэръ, въ этомъ мірѣ -- хотя, можетъ быть, въ эту самую минуту вырѣзываютъ повсюду любовные узлы (восьмерки) на деревьяхъ, чтобы увѣрить себя, что они соединены на всю жизнь.
   Случайное упоминаніе о любовныхъ узлахъ, повидимому, навело его на новую мысль.
   -- А жалко все-таки изъ за глупостей портить деревья. Вы извините меня, мнѣ бы слѣдовало пойти взглянуть...
   И онъ, крадучись, пошелъ дозоромъ охранять общественное достояніе. На смѣну ему, очевидно, вызванная имъ изъ сада, пришла Викторія занимать гостя. Но Викторія не говорила ни слова. Всѣ эти дни, что здѣсь были заѣзжіе гости, она была непохожа сама на себя, стала задумчива, грустна, замкнута въ себѣ, не принимала участія ни въ какихъ развлеченіяхъ и, лишь время отъ времени, скучающимъ голосомъ задавала вопросы. Я чувствовалъ, какой услуги она ждетъ отъ меня, и взялъ на себя вести разговоръ, что мнѣ вовсе не было трудно, такъ какъ у насъ съ капитаномъ нашлось немало общихъ знакомыхъ. Онъ зналъ, кромѣ того, кое кого изъ моихъ родныхъ и, между прочимъ, сообщилъ мнѣ, что одинъ мой кузенъ, большой повѣса, поступившій на службу во флотъ, недавно перешелъ на Tanis, который отправился стаціонеромъ въ Китай.
   -- Tanis былъ здѣсь три года назадъ,-- сказала Викторія очень тихо, но глядя прямо въ лицо капитану, какъ мнѣ показалось, печальнымъ взглядомъ.
   -- Я знаю; я принималъ это судно въ Портсмутѣ, когда оно вернулось изъ плаванія. Весь экипажъ только и говорилъ что о вашемъ очаровательномъ островкѣ; у меня тогда еще зародилось желаніе побывать здѣсь.
   -- Вы, можетъ быть, знаете мичмана на "Tanis"?-- спросила Викторія еще тише, глядя какъ-то внутрь себя.-- Гдѣ онъ теперь?
   -- Какого мичмана?-- былъ весьма естественный вопросъ капитана.
   Если Викторія и знала фамилію, она, видимо, не желала ее назвать.
   -- Это высокій молодой джентльменъ,-- пояснила она съ большей живостью, но останавливаясь послѣ каждаго слова, чтобы дать капитану время собраться съ мыслями,-- блондинъ, съ живою быстрою рѣчью, съ пріятнымъ смѣхомъ. Если вы когда нибудь слышали его пѣніе, вы, навѣрное, вспомните его.
   Капитанъ покачалъ головой.
   -- Онъ выигралъ битву съ рабовладѣльцами на западномъ берегу Африки.
   -- Какую битву, милая барышня?
   -- Битву.
   -- Вы хотите сказать, что онъ былъ на суднѣ, которое потопило одинъ изъ кораблей этихъ проклятыхъ торговцевъ живымъ товаромъ? Это случается каждый день.
   -- Онъ выигралъ битву; это все, что мнѣ извѣстно,-- повторила Викторія.-- Онъ самъ сказалъ мнѣ. Товарищи, помнится, звали его Кудряшемъ, потому что они завидовали его вьющимся волосамъ,-- добавила дѣвушка, краснѣя, что ей приходится входить въ такія подробности, но рѣшившись дать всѣ возможныя свѣдѣнія объ интересующемъ ее лицѣ для того, чтобы оно могло быть узнано.
   Капитанъ наморщилъ лобъ, соображая.
   -- Кудряшъ, Кудряшъ... нѣтъ, я не знаю такого имени.
   -- Онъ носилъ оружіе -- кортикъ.
   -- Кортики носятъ всѣ.
   -- Его смѣхъ былъ такъ веселъ и звонокъ!
   Викторія, безспорно, повторялась, но, можетъ быть, только для того, чтобы еще немножко помочь капитану.
   -- Конечно, конечно!
   -- Но нѣкоторымъ еще больше нравилась его улыбка.
   -- Однимъ нравится одно, другимъ -- другое.
   На мой взглядъ, отвѣтъ не выдерживалъ критики, но надо и то взять во вниманіе, что ему приходилось круто.
   -- Они, кажется, всѣ носятъ такія пуговицы?-- спросила, наконецъ, дѣвушка, показывая свое единственное украшеніе.
   -- Да, знаете, у мичмановъ пуговицы у всѣхъ одинаковы; это-то и худо! Тоже самое и кортики, да и головы почти у всѣхъ кудрявыя. Эти молодцы всѣ на одинъ покрой, точно ихъ въ одной формѣ отливали. Ихъ бы, по моему, штемпелевать надо, чтобы можно было отличить одного отъ другого.
   Викторія отошла и сѣла въ уголокъ въ тѣни.
   Слѣдующее утро было прощальнымъ -- но кто бы могъ это подумать? Оно началось совершенно также, какъ и предыдущія, ранними прогулками по холмамъ, смѣхомъ, обмѣномъ мелкими подарками въ знакъ памяти. И дальше все шло также, какъ въ прежніе дни, съ тою разницею, что этотъ день былъ послѣднимъ днемъ стоянки королевскаго корабля у нашихъ береговъ, и шлюпка уже ждала, чтобы забрать отъ насъ экипажъ. На прощанье насъ должны были почтить цѣлымъ пушечнымъ залпомъ, по личной просьбѣ губернатора, а затѣмъ поднять королевскій флагъ и послать людей по реямъ. Дѣвушки въ ожиданіи этого казались веселѣе, чѣмъ когда либо. Капитанъ, во главѣ своихъ офицеровъ, стоялъ на пристани; напротивъ него -- губернаторъ, а на заднемъ планѣ улыбающіеся островитяне. Оставалось выполнить еще одну церемонію: представители двухъ государствъ обнялись, и шлюпка, гдѣ уже сидѣли всѣ наши отъѣзжавшіе гости, однимъ сильнымъ ударомъ веселъ оттолкнулась отъ берега.
   Тугъ только, казалось, наши женщины поняли, что это взаправду разлука, и по берегу пронесся крикъ, леденящій кровь, подобный крику "Убиваютъ!" въ ночи. Роковой даръ доводить каждое чувство до крайности, свойственный южнымъ натурамъ, сказался и тутъ. Веселье мгновенно смѣнилось горемъ; онѣ кидались на земь, рвали на себѣ волосы, съ мольбой протягивали руки къ кораблю. Это была тропическая буря скорби. Я никогда не видалъ такого отчаянія, такой полнѣйшей безнадежности. Больно было думать о томъ сколько горя въ мірѣ, горя, которое преслѣдуетъ, какъ тѣнь, всякую радость, кладетъ свою печать на каждый фактъ бытія отъ колыбели до могилы, отъ вступленія въ жизнь до ухода изъ нея, какъ бы для того, чтобы лишить человѣка всякаго лживаго утѣшенія, всякой надежды хотя бы на перемѣну, ибо перемѣны нѣтъ и не будетъ: крикомъ боли начинается горестный человѣческій опытъ и стономъ кончается онъ, что бы ни происходило въ промежуткѣ. Бѣдныя, бѣдныя! для нихъ вся красота міръ потонула въ ихъ слезахъ. Я ощущалъ приливъ такой безумной жалости, что готовъ былъ убить ихъ въ то время, когда онѣ извивались здѣсь на землѣ. Все что угодно -- лишь бы только прекратить эти нескончаемые, мучительные вопли горя. Три дня блаженства прошли, а впереди рядъ тоскливыхъ лѣтъ, и вмѣсто всякой надежды -- прислушайтесь, что напѣваетъ губернаторъ по дорогѣ домой:
   
   Не видать тебя мнѣ больше, Робинъ,
   Не гулять намъ вмѣстѣ при лунѣ!
   

XIII.
Моя миссія.

   Глубокое уныніе, тяжкая усталость душевная -- вотъ послѣдствія нашей великой утраты. Словно Смерть пронеслась надъ нами и тѣнь, брошенная ею, не исчезаетъ и отъ нея меркнетъ даже солнечный свѣтъ. Мы снова принимаемся за работу, но вначалѣ дѣлаемъ все, какъ автоматы. Какъ будто что-то и дѣлается, а результатовъ не видно. Ѣдимъ и пьемъ мы также механически. Кто-бы взглянулъ на насъ съ высоты птичьяго полета, пожалуй, предположилъ бы, что предъ нимъ выставка восковыхъ фигуръ въ огромномъ размѣрѣ. Наша рѣчь уныла, какъ демонстрація фонографа, темы безразличны, голоса почти беззвучны. Никто не заговариваетъ о кораблѣ, словно онъ ушелъ и сгинулъ.
   Викторія, повидимому, горюетъ не меньше другихъ, хотя ея доля участія въ общей скорби не можетъ быть велика. Меня она теперь не допускаетъ къ себѣ,-- вѣрнѣе говоря, я вижу, что не нуженъ ей, и держусь въ сторонѣ. Когда она идетъ на мысъ, я иду въ пещеру Наблюдателя, и мы тоскуемъ на двухъ противоположныхъ высотахъ. Выполнивъ свои несложныя обязанности хозяйки дома, она исчезаетъ на цѣлый день. Я провожу большую часть времени въ библіотекѣ губернатора, читая и перечитывая пожелтѣвшія страницы британскихъ классиковъ,-- также наслѣдіе какого нибудь стараго затонувшаго коробля. Тамъ и сямъ закладка, словно нѣжный женскій палецъ, указывающій мѣсто, гдѣ можно почерпнуть отдыхъ и бодрость. Надо быть терпѣливымъ: можетъ быть Викторія сама скажетъ мнѣ, когда заговорить.
   Но, въ концѣ концовъ, я устаю ждать тѣмъ скорѣе, что до сихъ поръ она дѣлилась со мной каждою мыслью, и въ одинъ прекрасный день отправляюсь на поиски. Я нахожу ее въ лѣсу, въ укромномъ уголкѣ къ югу отъ горной цѣпи. Она лежитъ въ высокой травѣ, обрывая лепестки цвѣтка, повидимому, спокойная.
   -- Викторія?
   -- A! я думала о васъ, и вы пришли,-- говоритъ она, поворачивая ко мнѣ голову, безъ всякаго признака удивленія.
   -- Какъ могъ я знать, что вы хотите меня видѣть?
   -- Я сама этого не знала до сегодня.
   -- Изъ за чего вамъ мучиться, Викторія?
   -- Я вовсе не страдаю въ томъ смыслѣ, какъ вы думаете; но другія страдаютъ, это всякому видно.
   -- Ну что-жъ, это ихъ дѣло; никого другого это не касается, кромѣ, развѣ, вашего батюшки. Но вы то причемъ? Вѣдь вы же не губернаторъ острова.
   -- Я -- дочь губернатора,-- сказала она другимъ тономъ.-- Но что можетъ сдѣлать мой отецъ? Что можетъ сдѣлать кто бы то ни было, кромѣ, пожалуй, васъ? Вы должны помочь намъ. Только вы одни можете помочь. Безъ васъ мы такіе бѣдные, заброшенные.
   -- Что вы хотите сказать?
   -- Это горе...
   -- Пройдетъ черезъ недѣлю. Дайте срокъ. Всему свой чередъ.
   -- Я не хочу, чтобы оно такъ прошло и замерло безплодно. Если оно умретъ, съ нимъ умретъ многое.
   -- Такъ боритесь съ нимъ, подавите его.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Какой вы злой! Вамъ бы все давить, убивать. Горе или слабость не убьешь тѣмъ, что будешь, какъ вы говорите, бороться съ нимъ. Скорѣе оно убьетъ васъ. Я знаю! Вы думаете, я не пробовала? Слушайте лучше, что я вамъ скажу. Когда вы слабы, или сознаете, что поступили дурно, не вступайте въ борьбу со своимъ сердцемъ и не докучайте ему прописной моралью. Сердце вырвется изъ клѣтки и всю эту мораль перевернетъ по своему или, что еще хуже, само возстанетъ на васъ и выйдете вы изъ этого боя израненный и усталый -- только и всего. А если и выиграете битву, передъ вами будетъ или мертвецъ, или рабъ. Хорошій спутникъ для союза на жизнь и смерть!
   -- И вы предпочитаете бѣгство. Такъ-то воюютъ женщины?
   -- О, теперь запѣлъ дроздъ пересмѣшникъ! Ну, что-жъ смѣйтесь, а все-таки это вѣрно. Именно бѣжать надо, но только съ тѣмъ, чтобы подняться ступенью выше. Отрѣшитесь отъ своей слабости, и дурныхъ чувствъ и старайтесь сдѣлаться лучшимъ -- вотъ и все. Не тратьте даромъ силъ на болотѣ, на горахъ легче дышется. Это мнѣ сказалъ одинъ старикъ, который жилъ въ Индіи съ тамошними жрецами, и я ему дала за это немного ямса. Онъ служилъ поваромъ на одномъ китоловномъ суднѣ. А вы все говорите, что мы не умѣемъ торговать.
   -- Но какое же это имѣетъ отношеніе къ моей цѣлительной силѣ? Вотъ чего я не могу понять.
   -- Ведите насъ, помогите намъ подняться ступенью выше,-- сказала Викторія, кладя руку мнѣ на плечо.
   -- Что вы хотите сказать?
   -- Просвѣтите насъ. Сдѣлайте насъ похожими на англичанъ. Поставьте предъ нами болѣе широкія задачи. Намъ чего-то недостаетъ, но чего -- я не могу сказать. Здѣсь все такъ прекрасно -- яркое солнце, любимые друзья, тишина, пѣніе, море, даже вѣтеръ въ лѣсу! А все-таки чего-то недостаетъ. Я это чувствую. Потому-то королевскія суда и не возвращаются къ намъ никогда. Мы всѣ, какъ будто дѣти.
   -- И оставайтесь такими.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Мы хотимъ походить на васъ. Это царство младенцевъ. Помогите намъ стать большими и хорошими. Вы знаете тайну: вы жили тамъ.
   -- Что же мнѣ надо дѣлать?
   -- Поговорите съ отцомъ. Отецъ поговоритъ съ народомъ. Онъ не видитъ всего такъ ясно, какъ я вижу, но вы можете открыть ему глаза. Потомъ мы устроимъ митингъ и сразу начнемъ жить такъ, какъ живутъ въ Англіи.
   Это было соблазнительно, спора нѣтъ: сдѣлаться Моисеемъ Тихаго океана, сформировать націю! Если подумать, они, пожалуй, и вправду на ложномъ пути. Я вспомнилъ свою попытку уяснить имъ принципы мѣновой торговли при обмѣнѣ ямса на топоры. На первый взглядъ это пустяки, но если освѣтить такой фактъ надлежащимъ образомъ, онъ получаетъ весьма серьезное значеніе. Какое убожество духовное! Какое скудоуміе! Они не умѣютъ даже распорядиться собранными ими растительными продуктами, не знаютъ простѣйшихъ принциповъ распредѣленія. Да и вообще у нихъ никакихъ принциповъ нѣтъ, однѣ только прекрасныя эмоціи; никакого знанія жизни; искусство если и есть, то только безсознательное. Честное слово, они живутъ, какъ лиліи въ полѣ, даже не какъ орхидеи -- тѣ, по крайней мѣрѣ, выращиваютъ, холятъ ихъ. А эти растутъ, какъ трава, словно здѣсь не человѣчій поселокъ, а лугъ съ цвѣтами. Въ самомъ дѣлѣ, не разыграть ли мнѣ по отношенію къ нимъ роль шотландскаго садовника, по крайней мѣрѣ разбить на лугу правильныя куртины и клумбы?
   -- Хорошо, Викторія. Я сдѣлаю все, лишь бы вы были счастливы, вы и всѣ ваши. Вы хотите цивилизовать свой народъ?
   Ея улыбка была достаточнымъ отвѣтомъ.
   -- Я долженъ предупредить васъ заранѣе, вамъ будетъ больно.
   -- А развѣ безъ этого можно исправиться и стать лучшими?
   -- Временами вы будете считать меня своимъ злѣйшимъ врагомъ.
   -- О, полноте! Когда вы поговорите съ отцомъ?
   -- Сегодня же вечеромъ. Но позаботьтесь, чтобы это осталось между нами, чтобы въ разговорѣ участвовали только мы трое. Постороннихъ не нужно.
   -- Я позабочусь.
   -- А теперь, идите, милое дитя мое, оставьте меня одного -- подумать,
   Въ теченіе этого разговора Викторія все время постепенно понижала голосъ, какъ бы стараюсь убаюкать меня, незамѣтно привести къ благому рѣшенію и благому обѣщанію. Послѣ моихъ словъ она совсѣмъ смолкла, но взглядъ ея былъ полонъ несказанной благодарности и надежды, когда она обернулась на ходу взглянуть на меня, неслышно скользя въ высокой травѣ.
   

XIV.
Заговоръ.

   Болѣе удобнаго случая представиться не могло. Его превосходительство былъ въ этотъ вечеръ особенно разговорчивъ, даже болтливъ. Можетъ быть, это была просто реакція противъ унынія, царившаго на островѣ. Мы сошлись на лужайкѣ передъ домомъ, и весь вечеръ до того, какъ идти въ комнаты ужинать, онъ осыпалъ меня любезностями, какъ нѣкогда Дунканъ, въ моментъ, когда онъ подвергался такой же смертельной опасности покушенія на его жизнь, какъ здѣсь на душевный покой человѣка, для котораго этотъ покой былъ тою-же жизнью. Я, зная, какая участь ждетъ его, не могъ не чувствовать себя таномъ Кавдорскимъ, между тѣмъ какъ Викторія, съ грустью долженъ сказать, выполняла роль леди Макбетъ. Она слѣдила за мной еще внимательнѣе, чѣмъ леди Макбетъ за своимъ мужемъ и, какъ только я выказывалъ признаки желанія уклониться отъ задуманнаго страшнаго дѣла, она однимъ взглядомъ возвращала мнѣ мужество.
   -- Мы понемножку оправляемся, сэръ, весело заговорилъ губернаторъ, по окончаніи ужина,-- но все же выздоровленіе идетъ медленно. Завтра я намѣреваюсь наложить на нѣкоторыхъ взысканіе за вырѣзываніе надписей на деревьяхъ. Это заставитъ ихъ немножко встряхнуться и наведетъ ихъ на другія мысли. Въ сущности, могло бы быть хуже: я насчиталъ всего на всего три новыхъ восьмерки, четыре монограммы съ короной и якоремъ, два сердца, пронзенныхъ стрѣлами, одно безъ стрѣлы -- и только, а я, кажется, побывалъ во всѣхъ укромныхъ мѣстахъ.
   Это кстати. Приступимъ.
   -- Чего же иного могли вы ожидать отъ нихъ, другъ мой? Надо же имъ что-нибудь дѣлать. Жизнь тянется здѣсь довольно таки скучновато.
   Этотъ первый ударъ былъ страшенъ; бѣдный старикъ былъ совсѣмъ ошеломленъ.
   -- То есть какъ?-- слабо выговорилъ онъ.
   Я чуть было не остановился на полпути, такъ мнѣ было жаль его, но Викторія улыбнулась мнѣ изъ-за кресла отца. И я, закрывши глаза, нанесъ второй ударъ.
   -- Да такъ, скучно тутъ у васъ! Ни страстей, ни стремленій, ни возможности сдѣлать карьеру, люди всѣ на одинъ покрой, всѣ хороши, а нѣтъ того, чтобы одинъ былъ лучше другого; всѣ, что называется, однимъ миромъ мазаны.
   -- Меня это никогда не огорчало,-- кротко сказалъ онъ.
   -- А между, тѣмъ, вы здѣсь -- верховный судья и властитель.
   -- Ну что-жъ, если у насъ что нибудь неладно, укажите намъ; я радъ буду услыхать. Въ чемъ дѣло? чего намъ недостаетъ?
   -- Пожалуй, немногаго; мнѣ кажется, вамъ нужно только больше разнообразія въ общественномъ устройствѣ -- вотъ и все.
   -- Это мы поправимъ, сэръ, смѣю васъ увѣрить, если только это можно поправить. Пожалуйста, продолжайте. Вы путешествовали, знаете свѣтъ, вамъ виднѣе.
   -- Видите-ли, подъ разнообразіемъ въ общественномъ устройствѣ я разумѣю раздѣленіе классовъ. Смотрите, какая великолѣпная градація въ этомъ отношеніи у насъ дома. Аристократіи -- изящество, утонченность жизни; среднему сословію -- нравственныя качества, которыя не равносильны утонченности жизни, но способствуютъ ей; низшему -- черная работа, не имѣющая ничего общаго ни съ искусствомъ, ни съ нравственностью. Характерная отличительная черта всѣхъ прогрессивныхъ націй -- та, что каждый человѣкъ добивается того, чтобы черную работу за него дѣлалъ кто-либо другой; это именуется обыкновенно стремленіемъ къ высшему, къ лучшей жизни. Небольшая группа людей живетъ въ избыткѣ, покоѣ, почетѣ, обладаетъ утонченными манерами и привычками; но такая жизнь дорога и, чтобы поддерживать эту казовую сторону жизни, чтобы дать возможность этой небольшой группѣ пребывать въ довольствѣ и покоѣ, многіе -- большинство -- отказываются отъ всякой надежды пользоваться этими хорошими вещами самимъ, образуютъ иногда настоящія касты, гдѣ черная работа переходитъ изъ рода въ родъ, отъ отца къ сыну, какъ въ другихъ родахъ -- должность оберъ-гофмаршала.
   -- Могу васъ увѣрить, сэръ, ничего подобнаго у насъ нѣтъ.
   -- Этотъ самоотверженный разрядъ носитъ много именъ. Иные зовутъ его классомъ рабовъ, но обыкновенно предпочитаются другія названія: "рабочіе" или "низшіе" классы, "дѣти труда"; это -- термины болѣе вѣжливые и менѣе описательные. Эти классы берутъ на себя всѣ грязныя, неблаговонныя работы для того, чтобы тѣ, другіе, могли благоухать и ѣсть на фарфорѣ; понятіе о хорошей жизни у первыхъ довольно примитивное. Вы же находитесь въ особомъ, весьма любопытномъ, чтобъ не сказать безпримѣрномъ, положеніи. У васъ нѣтъ этого необходимаго класса; -- какъ вы могли обходиться безъ него такъ долго, это для меня тайна, но его не существуетъ, это фактъ. Не имѣя этого класса, вы, естественно, не можете имѣть и остальныхъ двухъ. У васъ нѣтъ средняго сословія -- компромисса между высшимъ и низшимъ, а ваша аристократія -- гдѣ она? Можетъ быть, у васъ и есть собственная система самосовершенствованія, но въ чемъ она заключается, я не вижу.
   -- Совершенствоваться при условіи, что другіе отъ этого становятся хуже?
   -- Да, если хотите. Неравенство -- наша религія, какъ удачно выразился одинъ великій человѣкъ. У насъ всякому бакалейщику желательно имѣть старшаго сына и даже иногда, въ видѣ скромнаго подражанія властямъ, младшую дочь.
   -- Мы не можемъ ничего измѣнить,-- смущенно началъ губернаторъ, роясь въ карманѣ,-- это не дозволено нашими законами.
   -- А если того... новый законъ? предложилъ я,-- маленькая поправка къ конституціи?
   Онъ покачалъ головой.
   -- Не захотятъ они, не согласятся,-- такъ, по крайней мѣрѣ, я полагаю, по моему скромному разумѣнію.
   -- Можно заставить ихъ,-- мрачно сказалъ я.
   -- Какъ же это ихъ заставить?
   -- Гмъ!
   Но его превосходительство не помогъ мнѣ ни однимъ словомъ.
   -- Оно, положимъ, трудненько. Вѣдь вамъ не на кого разсчитывать, въ случаѣ, если бы вы нашли необходимымъ спасти общество,-- у васъ нѣтъ гвардіи, отряда патріотовъ, лично вамъ преданныхъ, и оружія, кажется, нѣтъ?
   -- Есть общественный молотъ; другого оружія нѣтъ, сколько мнѣ извѣстно.
   -- Ну-съ, хорошо; подумаемъ, раскинемъ умомъ. Посмотримъ, что было сдѣлано дома. Нѣсколько сотъ лѣтъ тому назадъ мы были не въ лучшемъ положеніи, чѣмъ вы теперь: у каждаго былъ свой клочекъ земли для обработки, свой выгонъ и поле, каждая хижина была полной чашей, что, несомнѣнно, оказывало на ея хозяевъ нѣсколько деморализующее вліяніе, и настоящаго подчиненнаго сословія, класса рабовъ, въ сущности, не было. Но группа патріотовъ дворянъ скоро положила конецъ этому, обнесла изгородями выгоны, уничтожила мелкія фермы и создала пролетаріатъ, доселѣ составляющій предметъ зависти и удивленія цѣлаго міра. Съ этого момента начинается новая эра -- промышленная имперская Англія. Старая формула была -- Англія для англичанъ, но, право же, англичане сами не знали, что имъ съ ней дѣлать; новая гласитъ: Англія для ея лучшихъ людей, и посмотрите, до чего мы дошли.
   -- Да, вы удивительно ловко умѣете устраиваться; у васъ все идетъ въ заведенномъ порядкѣ, какъ часы. Но мы, спаси васъ Господи, не таковы: у насъ пальцы слишкомъ неуклюжи.
   -- Вамъ надо овладѣть принципомъ движенія -- въ этомъ все. Научите общество алкать и жаждать богатства, и голодъ и жажда -- въ особенности жажда, создадутъ интенсивное мозговое возбужденіе, которое постоянно будетъ поддерживать машину въ ходу. Не доводите только этого до крайности; нехорошо, если ваше общественное движеніе будутъ смѣшивать съ прыжками пьяницы. Помните одно, что по нашей аргументаціи -- безъ богатства нѣтъ роскоши, а безъ роскоши нѣтъ крохъ для Лазаря.
   -- О, Боже!-- вздохнула Викторія.
   -- Увы мнѣ, бѣдному!-- вздохнулъ и отецъ ея, отирая потъ со лба.
   -- Вы сами можете подать примѣръ. Такія вещи часто начинаются съ мелочей. Я вижу, здѣсь у васъ на островѣ питаются, главнымъ образомъ, рыбой и овощами. Вы, какъ губернаторъ, должны быть на особомъ положеніи. Попробуйте ѣсть, по крайней мѣрѣ, три раза въ недѣлю мясо. Это уже составитъ отличіе; мало-по-малу можно пойти и дальше -- присваивать себѣ наиболѣе вкусныя вещи, какъ, напримѣръ, сладкое мясо и гуявы, и объявить, что вы оставляете ихъ исключительно для своего стола. Основной принципъ -- боюсь, что вы совсѣмъ иначе его понимаете -- основной принципъ не въ томъ, что добросовѣстный трудъ одного человѣка цѣнится такъ же высоко, какъ добросовѣстный трудъ другого, въ смыслѣ правъ на полученіе извѣстныхъ жизненныхъ удобствъ, но что, наоборотъ, заслуги каждаго человѣка взвѣшиваются отдѣльно, имъ производится сравнительная оцѣнка и кого цѣнятъ выше, тому полагается и большій кусокъ пуддинга. Достигнуть того, чтобы количество пуддинга вполнѣ соотвѣтствовало характеру заслугъ каждаго -- вотъ нашъ экономическій, даже, если хотите, нравственный нашъ идеалъ. Мы давно уже предоставили нашимъ правителямъ и другимъ людямъ дѣла потребный имъ излишекъ; теперь повсюду слышенъ крикъ: "Больше пуддинга провидцамъ, тѣмъ, кто яснѣе другихъ видитъ будущее!" и этотъ крикъ веселитъ сердце, ибо свидѣтельствуетъ о нашемъ прогрессѣ въ области истинно духовной жизни. Великій проповѣдникъ, великій писатель, художникъ, которому мы обязаны великими откровеніями въ области пластическаго искусства, имѣетъ право требовать, чтобы его тарелка была полна до краевъ, и скоро оно такъ и будетъ.
   -- Но не будетъ ли результатомъ этого то, что другіе получатъ меньше?-- спросила Викторія. Она, какъ мнѣ показалось, уже начинала раскаиваться, что приняла участіе въ заговорѣ.
   -- О, да, конечно; но другіе вѣдь глупы.
   -- Они наши братья.
   -- Ну, это вѣдь только изъ любезности такъ говорится. Если не ошибаюсь, говорятъ нѣсколько иначе -- "братья о Христѣ".
   -- Они точно также чувствуютъ голодъ три раза въ день, все равно, какъ и мы,-- возразила дѣвушка, пылая негодованіемъ.
   -- Вы, кажется, начинаете думать, что я хочу цивилизовать васъ противъ вашей воли; боюсь, что такъ,-- возразилъ я, помолчавъ.
   Ея волненіе улеглось; тогда я продолжалъ:
   -- Затѣмъ, извините меня, мой другъ, но меня удивляетъ нѣсколько ваша церковь. Я не вижу въ ней іерархіи, восходящей скалы, гдѣ на каждую ступень приходится нѣсколько больше пуддинга, чѣмъ на предыдущую низшую, а самая высшая представляетъ собой пространство въ нѣсколько акровъ, сплошь покрытое этимъ лакомствомъ. Говоря по правдѣ, церковь начала съ очень малаго... Епископъ Іоркскій или Кэнтерберійскій, кардиналы, князья римской церкви -- никогда не оскорбятъ такимъ образомъ ваши чувства. Ихъ образъ жизни свидѣтельствуетъ въ пользу ихъ вѣры настолько краснорѣчиво, что можетъ убѣдить и отъявленнаго скептика. Онъ не только говоритъ, что религія хорошая вещь, весьма полезная и въ этой жизни, и въ будущей, онъ доказываетъ это наглядно. Войдите въ ихъ дома: дорогія портьеры и драпировки, коллекціи медалей, рѣдкостныхъ рукописей, цѣнныхъ переплетовъ, курьезы, картины лучшихъ мастеровъ, обѣдъ изъ шести блюдъ и дессертъ каждый день, кромѣ постныхъ дней; даже ѣда у нихъ возведена на степень гастрономическаго символа полезности религіи. Ихъ пастырскіе посохи сдѣланы изъ чистаго золота и, дабы исключить всякую возможность ихъ употребленія для болѣе низкой цѣли, такъ искусно покрыты всякими украшеніями, что ни одному, самому изобрѣтательному человѣку не удалось бы зацѣпить ими за ногу -- хотя бы, скажемъ, ягненка. Такимъ образомъ, религія смиренія была очищена отъ своего первоначальнаго случайнаго совмѣщенія съ низменнымъ строемъ жизни и сдѣлалась призваніемъ, достойнымъ джентльмэна, такъ что средніе и даже высшіе классы перестали пренебрегать ею, а власти считать ее недостойной своего уваженія.-- Всѣ первоначальныя затрудненія, соединенныя съ принятіемъ культа самоотреченія, были мало-по-малу устранены, и въ наше время религіозный символъ получилъ великолѣпное, блистательное развитіе. Вамъ не по вкусу обходить бѣдныхъ и трудиться для нихъ день и ночь? Ну, что-жъ, умойте имъ ноги на Пасху, и вы можете умыть руки относительно ихъ на все остальное время года. Въ одно изъ своихъ путешествій по Европѣ я видѣлъ императора и архіепископа, снизошедшихъ до этой операціи; одинъ изъ нихъ усердно поливалъ ноги бѣдняковъ душистой водой; другой держалъ на готовѣ салфетку тончайшаго полотна, обшитую кружевомъ. Это такой минимальный вкладъ въ смыслѣ труда и дѣлъ состраданія, а какіе огромные проценты онъ приноситъ! Всякія удобства жизни, парки, угодья, лѣса, роскошные двбрцы, куда ни одного туриста не впустятъ безъ рекомендацій, хотя на воротахъ нерѣдко бываетъ начертанъ красивый девизъ, символизирующій самое широкое гостепріимство. Послѣдній бѣднякъ викарій сгораетъ похвальнымъ честолюбіемъ и жаждой преуспѣянія и въ видахъ этого не брезгаетъ старыми дѣвами, обладательницами талантовъ, вложенныхъ въ банкъ на 3%. Но есть-ли что-нибудь подобное здѣсь, у васъ? Я васъ спрашиваю, есть-ли здѣсь хоть намекъ на лучшее будущее? Какъ мало жизненности въ вашей церкви, когда у васъ нѣтъ даже догматическихъ споровъ и пререканій, необходимыхъ для того, чтобы установить метафизическія основанія для добродѣтели, прежде чѣмъ начать быть добродѣтельнымъ!
   -- Я именно объ этомъ думаю,-- въ раздумьи сказалъ губернаторъ,-- что у насъ общаго съ такой церковью?
   -- Церкви придаютъ жизнь партіи -- у васъ ихъ нѣтъ вовсе. Развѣ нельзя поднять какой-нибудь спорный вопросъ? Есть у васъ въ церкви особо отведенныя мѣста для властей?
   -- Нѣтъ. Я сижу ближе всѣхъ другихъ къ школьному учителю, но это только потому, что я немного глуховатъ.
   -- А церковныя одежды? Развѣ вы не могли бы дать вашему пастору особое облаченіе. Вѣдь самое главное выдѣлить его изъ среды остальныхъ какимъ-нибудь особымъ отличительнымъ знакомъ. Онъ не долженъ быть, подобно вамъ, простымъ труженикомъ, ощупью отыскивающимъ свой путь къ закону посредствомъ постоянныхъ откровеній сердца и совѣсти, человѣкомъ, который если и ушелъ немного дальше васъ на этомъ пути, то лишь потому, что онъ трудится больше и чувствуетъ сильнѣе. Нѣтъ, онъ долженъ быть существомъ особой породы, жрецомъ, передатчикомъ велѣній незримой, окутанной покрываломъ Истины, посредникомъ, а не просто толкователемъ. Исполнителямъ такой важной и торжественной функціи непремѣнно должна быть присвоена особая форма; такъ мы, по крайней мѣрѣ, полагаемъ, и одно время вопросъ о формѣ вызывалъ большія распри и считался одимъ изъ лучшихъ стимуловъ религіознаго рвенія.
   -- У насъ пререканія наказуются штрафомъ,-- замѣтилъ губернаторъ,-- но эту статью можно и вычеркнуть.
   -- Я не вижу, что тутъ могъ бы сдѣлать отецъ,-- сказала Викторія.
   -- Въ такомъ случаѣ, боюсь, что я плохо объяснилъ, и смыслъ моей рѣчи остался для васъ неясенъ. Вашъ отецъ можетъ все. Онъ можетъ сдѣлаться отцомъ своей страны, положивъ основаніе правящей кастѣ. Сейчасъ для васъ наибольшая опасность заключается въ недостаткѣ всякихъ внѣшнихъ различій между правителемъ и управляемыми. Я уже предложилъ вамъ нѣкоторыя улучшенія въ области домашняго хозяйства. Возможны и другія. Вашъ отецъ живетъ точно въ такомъ же домикѣ, какъ и всѣ остальные -- почему бы, напримѣръ, не сдѣлать этотъ домъ нѣсколько выше? Достаточно приподнять крышу на 6 дюймовъ, и то уже будетъ разница. Онъ слишкомъ доступенъ: всякій, кто хочетъ, подходитъ и разговариваетъ съ нимъ. Развѣ нельзя было бы найти кого-нибудь, кто исполнялъ бы обязанности камергера, докладывающаго о посѣтителяхъ,-- словомъ, служилъ бы посредникомъ.
   -- Рейбену, собственно говоря, почти нечего дѣлать по вечерамъ,-- задумчиво выговорилъ губернаторъ тономъ, какъ мнѣ показалось, не обличавшимъ неудовольствія.
   -- Ну, вотъ видите. Займите соотвѣтствующее вамъ положеніе, живите, какъ подобаетъ вашему званію губернатора, руководите вашимъ народомъ; подымите его изъ этой затягивающей тины комфорта и счастья, внушите ему идею національности, благородное честолюбіе, жажду великой борьбы.
   Губернаторъ покачалъ головой.
   -- Я сильно сомнѣваюсь, чтобы у насъ здѣсь могло дойти до драки изъ-за чего бы то ни было.
   -- Я вѣдь и не имѣлъ въ виду именно этого. Но почему бы вамъ не начать съ иностранной политики? тогда все остальное пришло бы само собой. Развѣ у васъ нѣтъ сосѣдей?
   -- Никакихъ.
   -- А тотъ островъ! что открытъ Рейбеномъ, батюшка,-- напомнила Викторія.
   -- Почему бы не взять его подъ вашъ протекторатъ?
   -- Да вѣдь тамъ нечего охранять: тамъ только мертвые кораллы, да пещера, полная костей. При томъ же до него далеко, полтораста миль.
   -- Ахъ, другъ мой, если вы хотите преуспѣть, вы должны поставить себѣ за правило -- разстояніемъ не стѣсняться. Ну, а ближе-то ничего нѣтъ?
   -- Есть еще одинъ островъ поближе, всего въ восьмидесяти миляхъ отсюда, но тотъ еще хуже: тамъ даже костей нѣтъ, только одни кораллы, и тѣ мертвые.
   -- Да, обстоятельства, несомнѣнно, сложились неблагопріятно для васъ. Но все же я взялъ бы эти два острова подъ свое покровительство и поставилъ бы на нихъ гарнизонъ. Что вы разсказываете! Зайдите только подальше, и всегда найдется изъ-за чего подраться. Едва ли Провидѣніе имѣло въ виду оставить васъ на этомъ островкѣ, не надѣливъ васъ ни однимъ врагомъ. Только помните, когда случай столкнетъ васъ съ новыми людьми, что къ ближнему нельзя подходить иначе, какъ съ оружіемъ въ рукѣ.
   Дѣвушка вздрогнула.
   -- Опять убійства!
   -- Надо же сначала найти оправданіе насилію,-- возразилъ ея отецъ.
   -- О, стойте только на своемъ: что вы намѣрены покровительствовать имъ;-- этого будетъ достаточно.
   -- А этому-же вы какое найдете оправданіе?
   -- Какъ "какое"? Очень просто! Сегодня вы захватили одну мѣстность, чтобы удержаться въ другой, захваченной вами вчера; а завтра захватите еще какую-нибудь, съ тою-же цѣлью и по тѣмъ-же причинамъ. Это -- процессъ, извѣстный подъ именемъ "неизбѣжнаго распространенія"; стоитъ только, выполняя его, поступать логично, и съ этимъ вы обойдете весь шаръ земной.
   -- Но къ чему-же? что тутъ хорошаго?
   -- Это даетъ занятіе молодежи, исходъ удали отважныхъ душъ; это удваиваетъ богатство и роскошь капиталистовъ и даже нѣсколько увеличиваетъ число крохъ, падающихъ съ ихъ стола бѣднякамъ; это создаетъ пріемникъ для избытка обездоленныхъ, когда крохъ, которыми они кормятся, перестаетъ хватать. Въ былое время, когда эта система дренажа въ большихъ размѣрахъ путемъ колонизаціи была почти неизвѣстна, природа періодически призывала на помощь черную смерть или моровую язву для очистки накопившагося человѣческаго мусора.
   -- Мнѣ все-таки кажется, что это кружной путь. Почему бы не попробовать сдѣлать ихъ счастливыми дома?
   -- Ну, мой другъ, о такихъ вещахъ нельзя разсуждать, ихъ надо чувствовать. Къ цивилизаціи надо привыкнуть; вкусы пріобрѣтаются. Вотъ, подумайте, а завтра вечеромъ скажете мнѣ, какъ вамъ понравились мои рѣчи.
   Ни отецъ, ни дочь не отвѣтили на мой прощальный привѣтъ. Старикъ такъ задумался, что не слыхалъ его, а Викторія тихонько вышла изъ комнаты побесѣдовать со звѣздами.
   

XV.
Раскаяніе.

   Я нашелъ ее на слѣдующее утро на Пикѣ; она сидѣла на камнѣ и смотрѣла на море. Я замѣтилъ ее еще издали и сталъ взбираться по крутой тропинкѣ. При моемъ приближеніи, она обернулась.
   -- Такъ вотъ, значитъ, гдѣ долженъ начаться бой, сказала она, указывая на сѣверъ и на сѣверо-востокъ, въ безконечную голубую даль,-- мы пойдемъ туда и будемъ искать, нельзя ли тутъ кого нибудь убить. Вѣдь такъ вы говорили! Отецъ говоритъ, что нѣтъ, я говорю, что да. О, зачѣмъ это всегда начинается съ убійства? Неужели нѣтъ иного способа?
   -- Да вѣдь это же недолго, Викторія. Рѣзня скоро кончается, да и убивать-то приходится только туземцевъ! Я думаю, они на это даже не въ претензіи. Это сразу сдѣлаетъ изъ васъ націю; вы не можете себѣ представить, какъ быстро все измѣнилось бы здѣсь.
   Она встала и, повернувшись лицомъ къ поселку, обвела его грустнымъ взглядомъ.
   -- Да, я думаю, что здѣсь многое бы измѣнилось.
   -- Вы прямо не узнали бы своего островка.
   -- И все же...
   -- Полноте, Викторія, не задумывайтесь; взгляните на дѣло съ казовой стороны. Гдѣ мы построимъ дворецъ вашего батюшки? Современемъ ему обязательно понадобится дворецъ, или замокъ, или что нибудь въ этомъ родѣ. Не можетъ же онъ вѣчно жить, какъ Томасъ и Ричардъ, и всѣ остальные. Что, если бы поставить его на другой вершинѣ, напротивъ этой? А для васъ выстроить отдѣльный павильонъ и обнести его рѣшеткой, такъ чтобы у васъ былъ свой уголокъ, а, Викторія?
   Она не отозвалась ни словомъ, но мнѣ уже и не нужно было отвѣта, такъ я увлекся своими грандіозными замыслами цивилизаціи островка.
   -- Сѣверную часть острова мы предоставимъ въ распоряженіе правящихъ классовъ, а народъ поселимъ на другой. Съ этой стороны виды гораздо красивѣе. Если-бы вы могли убѣдить свой добрый народъ перенести поселокъ на другое мѣсто, а тамъ, гдѣ онъ стоитъ теперь, можно было бы разбить прелестный паркъ, а рыночную площадь оставить для охоты. На той сторонѣ, гдѣ будетъ жить народъ, я бы выстроилъ фабрику. Для нихъ это было бы забавой. А вамъ бы она не мѣшала. Даже трубъ не будетъ видно, надо только умѣть выбрать мѣсто, гдѣ строиться.
   -- Что такое фабрика?-- спросила Викторія.
   -- Что такое фабрика? Фабрика -- фабрика и есть. Увы, прелестная островитянка, вы иногда слишкомъ элементарны для практическихъ разговоровъ! Фабрика такое мѣсто, гдѣ много людей работаетъ вмѣстѣ. Здѣсь у васъ въ поселкѣ страшно развита лѣнь. Я на дняхъ какъ-то поймалъ двоихъ: ихъ послали копать картофель, а они изволятъ перебрасываться цвѣтами. Это было въ большомъ оврагѣ, заросшемъ кустами, гдѣ такая славная зеленая мурава,-- знаете, въ томъ, что за ущельемъ? И знаете еще, что мнѣ пришло въ голову? Почему бы не поставить фабрику тамъ, на склонѣ? Тогда не придется даже вывозить отбросовъ; стоитъ только выкидывать ихъ на задворки. Пока весь оврагъ заполнится до верху, пройдутъ года, а когда и заполнится, есть другіе, вправо и влѣво. Въ Ланкаширѣ утилизируютъ равнины именно такимъ образомъ -- я самъ видалъ. Поселяне могутъ строить свои коттэджи на краю оврага, а когда мусоръ затвердѣетъ, изъ него выйдетъ прекрасная площадка для дѣтскихъ игръ; это тѣмъ болѣе удобно, что дѣти будутъ играть на глазахъ у матерей. Да, за ними и за всѣми надо слѣдить неусыпно, отъ колыбели до могилы -- въ этомъ вся суть. Итакъ, Викторія, фабрику вы уже имѣете, теперь что же мы будемъ выдѣлывать? Ну, конечно, таппа, ткань изъ manna. А затѣмъ пустимъ ее въ продажу, какъ новую матерію, по дешевой цѣнѣ. Что еще? Картофель. Картофельная водка! Вы не знаете, какъ приготовлялъ свой напитокъ этотъ нашъ изобрѣтатель, знаете, тотъ, что помѣшался и прыгнулъ со скалы въ море? Выпишите приборы, возьмите патентъ. Монополія выдѣлки виски въ Южныхъ Моряхъ -- недурно! Затѣмъ, сахаръ! Надо сначала узнать, годится-ли почва для выращиванія сахарнаго тростника. Таро? Ну, еще бы, конечно!-- "Таро, новый растительный пищевой продуктъ! Рекомендація его превосходительства, Питкэрнскаго губернатора". Въ объявленіи это будетъ звучать не дурнота, какъ вы думаете? Птицы, животныя, рыбы -- нельзя-ли тутъ чѣмъ-нибудь воспользоваться? Морскія птицы! Если бъ намъ посчастливилось добыть новое украшеніе для дамскихъ шляпъ, вашъ отецъ черезъ десять лѣтъ былъ-бы богатымъ человѣкомъ.
   -- О, какая скука!
   -- Едва-ли мнѣ нужно напоминать вамъ, Викторія, что такъ экономическія теоріи не обсуждаются.
   -- Право же я не могу удержаться; вы ужасно любите начинать не съ того конца.
   -- Извините, я только что хотѣлъ сказать именно это о васъ, островитянахъ. Впрочемъ, тутъ виноваты не вы, а ваше злополучное географическое положеніе. У васъ здѣсь все шиворотъ навыворотъ. Я бы могъ вамъ доказать это въ двѣ минуты, будь у меня карта.
   -- Да, я знаю, но я иногда не могу разобрать, которая сторона настоящая. Всѣ ваши планы начинаются съ того, что вы берете что-нибудь себѣ. Ваше "я" всегда на первомъ планѣ. Вашъ девизъ "брать, брать и брать", на этомъ у васъ весь свѣтъ стоитъ. Я не понимаю, почему онъ не могъ бы стоять точно также устойчиво на другомъ принципѣ: "давать, давать и давать". Думайте прежде о другихъ, о себѣ-то ужъ, навѣрное, не забудете. Какъ бы это сдѣлать -- я все думаю и не придумаю. Мнѣ иногда бываетъ такъ трудно разобраться. Надо начинать съ того, что труднѣе, остальное придетъ само собой. Я не думаю, чтобъ можно было хорошо устроить, если вы не начнете съ самоотреченія. Не кажется-ли вамъ, что брать себѣ все, что только сможешь, такъ же отвратительно, какъ ѣсть до-отвала? Зачѣмъ непремѣнно объѣдаться? А мнѣ показалось вчера, что вы именно это проповѣдуете. И вы именно это подразумѣвали, что бы вы тамъ ни разсказывали. Предположимъ, что вы умнѣе другихъ,-- ну что же? будьте благодарны за то, что вы можете больше сдѣлать для нихъ. Вотъ, мнѣ кажется, естественное разсужденіе. Увѣрены ли вы, что вы не на ложномъ пути? Я только спрашиваю. Къ чему такая жадность? Все зло въ мірѣ, какое я когда либо видѣла, или о какомъ слышала, происходило отъ жадности, отъ обжорства. Не брать надо, а давать, давать и давать. Только этимъ человѣкъ отличается отъ животныхъ, пасущихся на лугу! Я какъ-то прочла одну книгу по естественной исторіи,-- господинъ, написавшій ее, все старался разъяснить, въ чемъ отличіе человѣка отъ всѣхъ другихъ тварей. Что у него двѣ ноги -- этого мало, потому что у цыплятъ тоже по двѣ ноги. Чѣмъ же?-- что у него нѣтъ хвоста, перьевъ? Какихъ только вопросовъ онъ не задавалъ! Всего человѣка разобралъ по косточкамъ, можно сказать, ощипалъ его такъ, что оставалось только посадить его въ печь и жарить. Боже, какъ я смѣялась! А сегодня я сидѣла тутъ и все думала объ этомъ, какъ о загадкѣ, и вдругъ сказала себѣ: "давать" и вдругъ мнѣ сразу стало понятно, что въ этомъ и есть разгадка, что это-то и есть настоящій отвѣтъ. Тѣмъ-то и отличается человѣкъ отъ животныхъ, пасущихся на лугу, что онъ можетъ отрекаться отъ себя, давать, можетъ думать не только о себѣ одномъ, а обо всѣхъ, а о себѣ только какъ объ одномъ изъ всѣхъ. Когда онъ такъ думаетъ, онъ настоящій человѣкъ, а когда иначе -- настоящее животное. Я думала вчера, что вы научите насъ именно, какъ больше давать. Разскажите намъ, какъ въ Англіи практикуется самоотреченіе,-- вотъ что мы хотимъ знать.
   -- Викторія, не приставайте, я думаю, что сдѣлать съ нашими владѣніями.
   Я повернулся и обвелъ взглядомъ островъ во всей его небесной красѣ. Что за дивное блюдо для рѣзьбы! Синее море, полосы коралловаго песку, серебряные каскады, ниспадающіе со скалъ, роскошь цвѣтовъ и деревьевъ, ясное небо и радужные туманы, тамъ и сямъ застилающіе этотъ фонъ прелестнѣйшаго бирюзоваго цвѣта; нѣжная красота рощъ и дикая краса горныхъ кряжей и полная порядка и благоустройства красота тянущихся за горами плантацій -- все было видно съ этой высоты до самыхъ дальнихъ утесовъ, подоконъ вѣковъ стойко выдерживавшихъ напоръ бурныхъ волнъ. Эту красоту я ощущалъ каждымъ первомъ, наслаждался всѣмъ существомъ своимъ ароматами рощъ и садовъ, ласковымъ вѣтеркомъ, обвѣвавшимъ мнѣ лицо, звуками, отъ звяканія колокольчиковъ на шеѣ ручной козы до слабаго отзвука топора дровосѣка въ лѣсу, повторявшагося черезъ равные промежутки времени, тотчасъ послѣ того, какъ въ чащѣ блеснетъ солнечный лучъ, коснувшись полированной стали. А сколько наслажденій для глаза было въ этой картинѣ счастливой человѣческой жизни, въ этихъ небольшихъ группахъ поселянъ на поляхъ, работавшихъ безъ смѣха и устали, въ этихъ зеленыхъ съ молочнымъ отливомъ фигурахъ, мелькавшихъ въ морѣ за мысомъ, гдѣ, я зналъ, купаются дѣвушки.
   Но вотъ декорація измѣнилась, и я увидалъ духовными очами совсѣмъ другую картину. Я вновь стоялъ на ступенькахъ королевской биржи я изъ лондонскаго тумана предо мною вставали иныя фигуры -- счастливцы, Выходящіе изъ банка, послѣ получки дивиденда; франтоватые клэрки, отправляющіеся завтракать черепаховымъ супомъ; клэрки низшаго разбора, идущіе закусить въ харчевню; пасторъ, спѣшащій на проповѣдь, въ угоду благочестивому завѣщателю; голоднаго вида разносчики, торгующіе карманными гребнями; цвѣточницы, съ ихъ убогой роскошью наряда, распространяющія вокругъ себя неблаговонный запахъ джина,-- типичныя представительницы рокового раздѣленія труда, при которомъ работа не имѣетъ абсолютно никакого отношенія къ жизни работника; слоняющіеся по улицамъ нищіе и прогоняющіе ихъ полисмены; шумная толпа, въ которой на сто кармановъ приходится семь шиллинговъ шесть пенсовъ карманныхъ денегъ, отдѣленная всего одной стѣной отъ слитковъ золота въ банкахъ -- и эти никому невѣдомыя, никѣмъ не описанныя тысячи въ черномъ, буромъ и рыжемъ,-- и все, все, отъ нищаго до банковскаго дѣльца, мучимое тайнымъ зудомъ цивилизаціи и украдкой почесывающееся и при этомъ поминутно выходящее изъ фокуса, мѣшающее мнѣ построить грандіозную картину счастливой человѣческой семьи.
   Мрачное зрѣлище исчезло, и я снова очутился на блаженномъ островѣ, на островѣ, гдѣ я хотѣлъ посѣять начатки цивилизаціи, чтобы сдѣлать его подобнымъ острову, гдѣ я родился. Я снова обвелъ его взоромъ -- за мою краткую экскурсію на ту сторону свѣта, въ немъ почти ничто не измѣнилось. Занесенный топоръ, сверкнувшій въ воздухѣ, теперь вонзился въ дерево, да одна изъ купальщицъ вынырнула на поверхность и на ея блестящей кожѣ заигралъ солнечный свѣтъ, Вотъ и все. Викторія тоже смотрѣла, но въ другую сторону, отвернувшись отъ меня. Наши взоры описали два кругамъ противоположныхъ направленіяхъ и, наконецъ, встрѣтились.
   Я прочелъ въ ея взглядѣ -- я знаю -- тоже, что она прочла въ моемъ.
   -- О, какъ жаль, какъ жаль!
   И вмѣстѣ съ болью въ сердцѣ, въ умѣ возникъ странный вопросъ. Если та картина положила начало недугу, загнавшему меня такъ далеко въ поискахъ облегченія мукъ, не есть-ли эта картина спасительное лѣкарство -- начало исцѣленія. Либо то смутное видѣніе, которое явилось мнѣ, когда я стоялъ на крыльцѣ биржи, могло имѣть только одинъ смыслъ: всякъ за себя и дьяволъ въ неустанной погонѣ за всѣми, тогда какъ здѣсь смыслъ видѣнія ясенъ, и благословенное толкованіе его -- "всякъ за всѣхъ", жизнь въ любви, истинѣ, взаимномъ счастьи и истинно братскомъ отношеніи другъ къ другу -- вотъ суть, вотъ слово загадки, тайна нравственности, политики, религіи, закона и жизни.
   

XVI.
Признаніе.

   -- Когда же мы начнемъ преобразованіе?-- спросила дѣвушка.
   -- Не теперь еще, моя Викторія! Нѣтъ, нѣтъ, не теперь! Пусть все остается, какъ есть, и я останусь здѣсь возлѣ васъ. Дивное, прекрасное созданье! Дайте мнѣ высказать то, что должно быть высказано:-- я люблю васъ!
   Еще минуту назадъ у меня и мысли не было, что такія слова могутъ слетѣть съ моихъ устъ. Они были почти такой же неожиданностью для меня, какъ и для дѣвушки. Это была моя тайна;-- не вѣрнѣе-ли будетъ сказать, что это было почти тайной для меня самого. Восхитительное душевное состояніе! Въ спокойныя минуты мнѣ казалась ненавистной самая мысль сорвать когда нибудь эту нѣжную завѣсу тайной сдержанности, за которой скрываются самыя сладодостныя эмоціи. Любить ее, какъ любишь свѣтъ, не анализируя, было дивной радостью и стимуломъ жизни; составить какъ бы инвентарь этой любви, выражать ее въ клятвахъ, обѣтахъ, признаньяхъ -- это будетъ, пожалуй, совсѣмъ другое. А теперь мое сердце было обнажено передъ нею, и я стоялъ молча, и мнѣ было какъ-то стыдно.
   Она тоже молчала. Она отняла свою руку и сжала ее другой рукой, заложивъ обѣ за спину, какъ въ день нашей первой встрѣчи. Она стояла передо мной, почти на томъ же самомъ мѣстѣ, высокая, прямая, сосредоточенно глядя передъ собой, сдвинувъ ноги вмѣстѣ и закинувъ назадъ голову -- это была ея любимая характерная поза для неожиданностей. Такой же я видѣлъ ее впервые, прекрасной живою картиной, прелестнымъ животнымъ, такимъ же безупречнымъ въ смыслѣ здоровья, силы и свѣжести, какъ Луврская Венера, но только живой, съ высоко вздымающейся грудью и отблескомъ духовной красоты въ большихъ глазахъ -- теперь, какъ я боялся гнѣвныхъ.
   -- Я не могъ удержаться,-- продолжалъ я угрюмо и страстно.-- Я былъ такъ увѣренъ, что сумѣю скрыть это, что даже не слѣдилъ за собой. Но разъ уже сказалось... Теперь вы знаете правду. Что бы ни вышло изъ этого, теперь мы уже не можемъ быть другъ для друга тѣмъ, чѣмъ были до сихъ поръ.
   -- Мы должны быть по прежнему,-- возразила она, и вся глубокая нѣжность и ласка, которыя обыкновенно свѣтились въ ея взглядѣ и которыхъ не было теперь, какъ-бы перелились въ ея голосъ.-- О, я знала, что это когда-нибудь будетъ, я знала! И я ничего не сдѣлала, чтобы предупредить это. Я одна во всемъ виновата.
   -- Виноваты?
   -- Я самая несчастная женщина на свѣтѣ!-- зарыдала Викторія и вдругъ повалилась на земь и стала биться объ нее съ такимъ же дикимъ отчаяніемъ, съ такимъ же страстнымъ плачемъ, какъ ея сестры дикарки, когда шлюпка увозила ихъ милыхъ.-- То была уже не статуя, а живая плоть и кровь, трепетавшая каждымъ первомъ.
   Я даже не пытался поднять ее; я не трогался съ мѣста. Черезъ нѣсколько минутъ, когда припадокъ прошелъ, она сама поднялась и подошла ко мнѣ и нѣжно-нѣжно взяла меня за руку, на этотъ разъ глядя мнѣ прямо въ глаза своими милыми глазами, которые теперь застилали слезы,
   -- Вы должны это знать. Меня любитъ еще другой человѣкъ. Мы объяснились. Я невѣста. Пойдемте со мной.-- Только не говорите никому, ни одной живой душѣ. Не то я умру.
   Она быстро повела меня къ маленькой рощицѣ, пріютившейся въ горномъ оврагѣ, съ тощими, чахлыми деревьями, никогда не видѣвшими ни восхода солнца, ни заката. Викторія углубилась въ чащу, все ведя меня за руку; мы спустились по крутому скату, снова поднялись; наконецъ, она остановилась передъ уродливымъ крошечнымъ деревцомъ, на которомъ старику-губернатору, конечно, не пришло бы въ голову искать слѣдовъ нарушенія его законовъ. На деревцѣ былъ грубо вырѣзанъ вензель, число и два креста.
   -- Мы вырѣзали это вмѣстѣ, въ нашъ послѣдній день,-- сказала дѣвушка, дотрогиваясь пальцемъ до одного креста.-- Этотъ -- мой. А это онъ въ тотъ же день отрѣзалъ отъ своей куртки.-- И она вытащила злополучную старую матросскую пуговицу, скрытую на ея дѣвственной груди.-- Теперь вы знаете все. Я невѣста. И если я забуду это, какъ могу я когда-нибудь молиться?
   Вензель состоялъ изъ двухъ буквъ: и по всей вѣроятности, было иниціаломъ имени таинственнаго Кудряша, побѣдителя въ великой битвѣ съ рабовладѣльцами, юноши съ обаятельнымъ смѣхомъ и улыбкой, дѣлившими между собой дань удивленія человѣчества. Викторія могла бы и не посвящать меня въ свою бѣдную тайну, ибо, само собой разумѣется, я давно уже угадалъ ее. Но я не угадалъ другого -- этой вѣрности женской души, ежедневно, ежечасно памятующей объ исчезнувшемъ героѣ исчезнувшаго корабля -- въ этотъ моментъ, быть можетъ, привѣтствующаго радостнымъ салютомъ свое прибытіе въ какой-нибудь другой портъ, по ту сторону океана.
   Намекнулъ-ли я объ этомъ прелестной островитянѣ? О нѣтъ! Искушеніе на мигъ явилось, но такъ же скоро и прошло, и я воздержался отъ низости: внести въ ея душу муку сомнѣнія. Если Кудряшъ -- ея религія, пусть онъ и остается ея религіей. А здѣсь -- ея храмъ. Онъ весь былъ увѣшанъ странными памятками, напоминавшими приношенія по обѣту вѣрующихъ на вѣтвяхъ священнаго дерева. Какія-то ленточки, ожерелье изъ раковинъ, приколотое булавками и служившее рамкой для вензеля и числа. Въ свое время здѣсь, безъ сомнѣнія, будетъ воздвигнутъ алтарь для матросской пуговицы и храмъ для алтаря -- съ этими вещами всегда такъ бываетъ. Я вспомнилъ слова Викторіи о томъ, что идолопоклонство у нея въ крови. Но правда и любовь такъ обаятельны для взора, что, видя ихъ, истинный любитель ихъ скоро совершенно забываетъ о себѣ. Въ этой дѣвственной душѣ жила картина, шедевръ, который жестоко было-бы испортить прикосновеніемъ -- Кудряшъ, молящійся и въ молитвахъ обращающій взоръ къ Острову; между ними моря и материки, но электрическая нить симпатіи, связующая ихъ, только вытягивается отъ этого, но не рвется.
   Все это я живо представилъ себѣ, но, какъ всегда бываетъ при такихъ поискахъ истины ощупью, я не могъ быть вполнѣ увѣреннымъ, что попалъ въ цѣль. При всей ея твердой надеждѣ и вѣрѣ въ Кудряша, Викторія казалась мнѣ исполненной какой-то странной тревоги о немъ, не легко объяснимой.
   -- Пять кораблей перебывало здѣсь, съ тѣхъ поръ, какъ онъ уѣхалъ, и ни слова отъ него, ни привѣта!-- хоть бы это прислалъ!-- И она снова указала на пуговицу.-- Можетъ быть, черные убили его. За этотъ послѣдній мѣсяцъ я каждое утро и каждый вечеръ приходила сюда и ждала -- не подастъ ли онъ знака, хоть и не знала, живъ онъ, или умеръ. Помните въ тотъ вечеръ, когда я увидала фигуру на скалѣ, мнѣ почудилось...-- потому-то я и испугалась такъ -- именно потому, что я была съ вами. Но развѣ это дурно? Развѣ я сдѣлала что нибудь дурное? Никто не хочетъ помочь мнѣ. Я какъ будто одна въ цѣломъ мірѣ.
   -- Викторія, если вы такъ говорите, я долженъ вамъ напомнить, что я возлѣ васъ.
   -- Милый, добрый другъ! да, я какъ будто забыла о васъ. Почему это такъ трудно поступать хорошо? Почему всегда приходится выбирать между одной болью и другой?
   -- Вамъ не придется выбирать, моя принцесса; я выберу за васъ. Будьте моимъ товарищемъ -- и только. Я не стану просить большаго. А мнѣ позвольте быть для васъ чѣмъ я хочу, что для меня лучше всего. Вся мудрость въ томъ, чтобы любить васъ, а я хочу быть мудрымъ. Если мнѣ нельзя говорить съ вами, дайте мнѣ проводить возлѣ васъ драгоцѣнные часы, смотрѣть на васъ и учиться, ибо ваши глаза освѣщаютъ для меня темныя глубины міра.
   -- И такъ, будемъ товарищами!-- сказала она, улыбаясь, и протянула мнѣ руку.
   

XVII.
Размышленія.

   Теперь я начинаю понимать, зачѣмъ я былъ посланъ сюда -- не затѣмъ, чтобъ учить, но затѣмъ, чтобъ учиться. Мое воспитаніе было очень заброшено, и я стараюсь перейти въ старшій классъ, на высшую ступень пониманія жизни. Я учусь у Викторіи -- читая въ ея глубокихъ глазахъ, безъ книги. Это курсъ соціальной экономіи по новой методѣ. Метода заключается въ томъ, чтобы всматриваться въ этотъ образъ Божества такъ внимательно, какъ только возможно, не будучи пойманнымъ на мѣстѣ преступленія. Попадаться я избѣгаю; она не любитъ, когда на нее долго смотрятъ, и гнѣвъ ея немного напоминаетъ бурныя вспышки гнѣва боговъ. Но смотрѣть мало, надо еще слушать -- слушать сердцемъ. Уха для этого недостаточно; нуженъ болѣе тонкій органъ, ибо сама Викторія существо утонченное. Поставьте микрофонъ въ подземелье, и онъ будетъ вести счетъ біеніямъ пульса земли и вздохамъ ея груди; при помощи инструмента еще болѣе тонкаго, можетъ быть, можно было бы подслушать и затаенный шопотъ стихійной натуры этой дѣвушки. Мнѣ онъ стать внятенъ лишь съ той минуты, какъ во мнѣ заговорило сердце -- благословенный день!
   Наслажденіе и польза для меня усугубляются тѣмъ, что она не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о своей функціи. Нерѣдко я поучаюсь цѣлое утро и выношу изъ этого урока обильнѣйшій запасъ знаній, а она замѣтила только, что я все время слѣдилъ за нею, пока она кормила домашнюю птицу.
   Она, повидимому, инстинктивно стремится къ одному -- и это для нея главное -- имѣть какъ можно больше свободнаго времени для истиннаго дѣла жизни. Она обладаетъ даромъ равнодушія ко всему тривіальному; она никогда не занимается тѣмъ, что неважно по существу. Ей невѣдома безплодная поспѣшность; у нея всегда есть время для существеннаго; для правдиваго слова, благороднаго поступка, высокой мысли.
   Но это рѣчь влюбленнаго,-- скажутъ мнѣ. Пусть такъ! Я не могу говорить иначе. Пусть это будетъ рѣчь влюбленнаго -- вѣдь она ея не услышитъ.
   Я -- настоящій влюбленный, въ томъ смыслѣ, что слова, которыя она мнѣ говоритъ, ничто для меня, въ сравненіи съ тѣмъ, что я самъ читаю въ ея душѣ. Мнѣ не нужно, чтобы она много говорила. Я могу сказать за нее то, что мнѣ всего важнѣе услышать. Она идеализируетъ для меня міръ. Она -- мое вдохновеніе, высшій стимулъ. Она только начинаетъ игру, я играю. Она -- моя религія, олицетвореніе всего, что для меня высоко, истинно, прекрасно. Во мнѣ живетъ смутный идеалъ; она -- мистическое соотвѣтствіе ему въ жизни, облеченное плотью и кровью. Она о столькомъ говоритъ мнѣ, такъ много въ ней слилось для меня! Есть-ли въ ней на самомъ дѣлѣ все это, или мнѣ только кажется? Не все ли равно! Тѣ мысли и чувства, которыя она будитъ въ моей душѣ, неподдѣльны.
   Такъ, напримѣръ, для меня она великая артистка, въ смыслѣ искусства жить. Она живетъ исключительно для красоты: она ничего не дѣлаетъ только для того, чтобы сдѣлать; для нея важно и то, какъ сдѣлать. Я замѣтилъ ея спокойное презрѣніе къ одной курицѣ, которая имѣетъ нелѣпую привычку выводить какъ можно больше цыплятъ и потомъ водить за собою только половину ихъ. Другая половина, за недостаткомъ надлежащихъ материнскихъ попеченій, растетъ какой-то одичалой, лѣсною птицей, потерявшей путь къ цивилизаціи, и Викторія по цѣлымъ днямъ возится съ этими мѣшками изъ костей и перьевъ, чтобы привести ихъ въ гармонію съ ея великимъ основнымъ закономъ. Не увѣренъ, что по ея мнѣнію -- хотя, можетъ быть, она не сумѣла бы высказать это,-- всѣ вопросы бытія, въ сущности, сводятся къ вопросу: какъ дѣлать то или другое. Важно то, какъ вы любите, ненавидите, страдаете и радуетесь, нѣтъ, больше -- какъ вы ѣдите и пьете. Даже въ этомъ искусствѣ есть болѣе важныя правила, чѣмъ правило -- ѣсть горошекъ вилкой. Можно: ѣсть такъ, какъ животныя на скотномъ дворѣ -- и иначе. Я помню ея слова о животныхъ, пасущихся въ полѣ. Имъ тоже знакомо отреченіе, но у нихъ оно не искусство. Они уступаютъ поневолѣ -- "чортъ погонитъ, такъ пойдешь".-- Вотъ что она, очевидно, хотѣла сказать тогда.-- Животныя только обходятся безъ того или другого, человѣкъ, потому что только человѣкъ артистъ, а искусство заключается въ выборѣ. Жить или умереть -- не все ли, въ сущности, равно? Важно то, какъ жить, какъ умереть. Хорошо ли разыграна пьеса, или вы только кое-какъ исполнили свою роль? Кому она нужна, если она сыграна кое-какъ?
   Какъ меня мучила та картина старой жизни, что я видѣлъ, стоя на крыльцѣ Биржи! Я никакъ не могъ найти въ ней смыслъ, свести ее въ одно цѣлое. И вотъ передо мной существо, которое однимъ своимъ присутствіемъ водворяетъ гармонію. Стоитъ ей только стать у мольберта, и я понимаю въ чемъ дѣло, гдѣ что было неладно, и могу войти въ толпу этихъ мятущихся искаженныхъ фигуръ и умолять ихъ, изъ любви къ Богу, и больше того -- изъ любви къ человѣку, оставаться спокойными. Мнѣ хочется сказать имъ, какъ бы по ея просьбѣ:
   -- Тише! тише! не торопитесь! Вы гибнете отъ чрезмѣрнаго напряженія силъ. Вы, тѣ, что стоите выше -- къ чему эта безумная жажда наживы, это накопленіе безполезныхъ денежныхъ знаковъ? На что это вамъ? Въ этомъ-ли миръ душевный, въ этомъ-ли красота жизни? Ну, положимъ, вы добились всего, чего хотѣли -- знатныхъ знакомствъ, положенія въ свѣтѣ, богатства. Что жъ изъ того? Поняли-ли вы хоть отчасти внутренній смыслъ хоть одной изъ картинъ, что висятъ у васъ на стѣнахъ, хоть одной изъ книгъ вашей библіотеки? Вы думаете, что Уольтеръ Манъ писалъ спеціально для католическихъ иноковъ, а видѣніе того, другого, предъ кѣмъ предстали "всѣ богатства и всѣ скорби міра", достойно только трактата ученого? Несчастные!-- имъ некогда, они спѣшатъ, они каждый день домогаются большаго -- больше тканей, дорогихъ переплетовъ, рысаковъ, мебели, больше сытныхъ обѣдовъ, достойныхъ быка въ стойлѣ. Жадность создаетъ поспѣшность, а суетная безумная поспѣшность портитъ жизнь. О, какъ вы злобно скалите зубы, когда улыбаетесь, какъ плохо прикрыта жесткость вашего взгляда, даже въ часы отдыха и покоя! Вы -- ни дать, ни взять, огромная щука въ черномъ фракѣ и бѣломъ галстухѣ. Больше досуга, другъ, и меньше похотливости! Отбросьте то, что вамъ мѣшаетъ жить, и начните жизнь съизнова. Не глотайте того, чего не можетъ переварить вашъ желудокъ, не берите ничего, кромѣ того, что единое на потребу, т. е. на увеличеніе красоты жизни. Что за скандалъ вышелъ бы, если бы васъ вдругъ взять поймать врасплохъ и вскрыть, и всѣ увидали бы, что желудокъ вашъ наполовину полонъ такими же суетными и безполезными благами жизни, какъ куски кожи и старыя пробки, которыя такъ часто находятъ въ желудкѣ вашего прототипа -- суетными благами, пріобрѣтенными только ради процесса пріобрѣтенія, купчими на парки и луга, гдѣ вы не находите не. одного цвѣтка, списками визитеровъ, гдѣ, вы не встрѣтите имени друга, билетами въ концерты, гдѣ вы, можетъ быть, не услышите ни одной ноты, которая послужила бы для васъ откровеніемъ. Ваша праздная жадность беретъ такую львиную долю изъ общей сокровищницы! Ваше стремленіе къ излишку преграждаетъ путь столькимъ честнымъ стремленіямъ къ необходимому!
   -- Вы трудитесь для этого! Да когда же насъ избавятъ отъ тиранніи этого крика? Трудитесь -- для чего? Для того, чтобы имѣть и удерживать то, что имѣешь, оставляя все меньше и меньше слабымъ, пока, наконецъ, огромная толпа невѣждъ, тѣ, что толкутся въ самомъ пеклѣ, на самомъ днѣ, не выучатся называть свою гнусную свалку за крохи вашихъ объѣдковъ борьбой за существованіе? Больше досуга для нихъ! Освободите ихъ хоть на мигъ отъ гнета одной унизительной мысли -- какъ добыть себѣ на обѣдъ сухую корку и холоднаго картофеля. Ибо настоящая жизнь начинается лишь тогда, когда все это сдѣлано, когда брюхо сыто, а тѣло одѣто, и духъ который, въ сущности, все -- свободенъ для своей творческой работы. Больше досуга для любви и дружбы, и добрыхъ дѣлъ, и радости -- истиннаго дѣла жизни, у котораго -- не будь мы такъ ослѣплены -- были бы свои банки и склады, и свои агенты на каждой улицѣ. Что такое истинная "теорія обмѣна", какъ не философія диффузіи человѣческаго я? О жестокій міръ, гдѣ царитъ самопомощь, съ ея улыбающимся апостоломъ! жестокій міръ тружениковъ высшаго и низшаго разряда, не имѣющихъ времени для единственно полезнаго труда, почти и не приступавшихъ къ настоящему дѣлу -- слишкомъ жестокій даже къ истымъ мученикамъ, лишеннымъ права улыбаться въ свой предсмертный часъ, благодаря отвратительному страху, что и цѣлая вѣчность не сдѣлаетъ устойчивымъ того, что шатается, не смоетъ накопившейся грязи! Господи, что за зрѣлище! Что за жалкій народъ на всѣхъ этихъ фабрикахъ, отъ голытьбы съ обезьяноподобными лицами -- до крупныхъ шишекъ, важныхъ птицъ въ ихъ краснаго дерева клѣткахъ! Это -- организованный трудъ? Полноте! Фи! Организованный? Для чего? Въ интересахъ труда, или въ интересахъ трудящагося?-- единственное, что важно!-- въ интересахъ бумажной матеріи, или той ткани, что облекаетъ душу человѣческую? Да что же такое трудъ для человѣка -- цѣль, или средство? Слуга или господинъ? Ужъ, конечно, единственная истинная цѣль хорошей выдѣлки бумажной матеріи -- сдѣлать лучшимъ того, кто ее выдѣлываетъ. И если при этомъ одно изъ двухъ должно быть испорчено -- ради Бога, пусть это будетъ бумажная ткань,-- хотя и въ этомъ нѣтъ надобности Чѣмъ утонченнѣе будетъ душа рабочаго, тѣмъ тоньше будутъ и нити и выдѣлка ткани. Какая вопіющая нелѣпость!-- ткань гладка, бѣла, плотна и прочна, не рвется при натяженіи,-- а тотъ, кто выдѣлываетъ ее, грубъ, грязенъ, распущенъ, игрушка въ рукахъ діавола, лишь только имъ овладѣетъ гнѣвъ или похоть! Но къ чему повторять общія мѣста, когда всякій неглупый человѣкъ теперь чувствуетъ эту правду и высказываетъ ее. Работа для человѣка, а не человѣкъ для работы, какъ судили прежде. Пора покончить съ этой старой ложью. Какое печальное зрѣлище, когда вы переходите отъ одной къ другому! При видѣ красивой вещи естественно ожидаешь увидѣть живое существо:-- ея творца еще болѣе прекраснымъ. Отсюда стремленіе -- видѣть и знать лично героевъ. Но взгляните на этого творца, на эту топорную человѣческую фигуру, прячущуюся за ширмочками изящной гостиной, либо за вѣеромъ Миледи -- оборванную, неуклюжую, опухшую отъ пива, не мытую, или мытую лишь постольку, поскольку это необходимо, чтобы не запачкать атласа и парчи, которыя она ткетъ для другихъ.
   Подите въ трущобы, которыя работаютъ на Мэйферъ, и прослѣдите путь какого нибудь изящнаго ларчика для драгоцѣнностей отъ начала до конца,-- отъ убогой мастерской, гдѣ онъ сдѣланъ, лишенной воздуха и если не лишенной свѣта, то лишь потому, что свѣтъ необходимъ при работѣ, до еще болѣе изящнаго ларчика для мужчинъ и женщинъ, гдѣ онъ покоится на мягкой подушкѣ. Если здѣсь такое прекрасное соотвѣтствіе, зачѣмъ тамъ такая уродливая несообразность? Если тотъ, кто прикасается къ этому ларчику, какъ хозяинъ, такъ же красивъ и утонченъ, какъ самъ онъ, почему не требовать для того, кто дѣлалъ его, такой же утонченности, хотя бы внутренней, и нѣкоторой матеріальной обезпеченности? Но нѣтъ! для того чтобы создать эту хорошенькую игрушку, десяти человѣкъ умерло для всѣхъ истинныхъ задачъ бытія, будучи воспитаны въ убѣжденіи, что вся вложенная въ нихъ природой утонченность должна перейти непосредственно въ ихъ работу, а не прежде всего въ собственную ихъ жизнь.
   Ибо ничто не освящаетъ несправедливости, ни даже головная боль при совершеніи ея, и "честный трудъ", дѣлающій изъ терпѣнія и бережливости лишь подножку для того, чтобы прыгнуть и сѣсть на шею глупости или безпечности -- самый тяжкій изъ всѣхъ грѣховъ. Не напускайте на себя такой святости, вы, современные поборники и проповѣдники труда Ваше единственное право надъ плутами и глупцами -- право употреблять свое сердце и руки іна то, чтобы помогать имъ сдѣлаться умнѣе. Ваша добродѣтель дана вамъ не для того, чтобъ вы пускали ее въ ростъ по 40%. Плуты и глупцы -- больные люди и только, а вы, если вы унижаетесь до того, чтобы извлекать пользу изъ ихъ недуга, значитъ вы сами еще хуже больны, чѣмъ они. Тяжкій трудъ, изъ эгоистическихъ цѣлей -- это страшный недугъ, заразительный до послѣдней степени, нѣчто вродѣ червоточины жизни.
   Повѣрьте, индивидуализмъ, самопомощь, имѣющая въ виду иную цѣль, чѣмъ помощь ближнему,-- великая неправда. Вѣрьте этому, не смотря на улыбающагося апостола, своимъ ученіемъ причинившаго больше вреда, чѣмъ Абернезси изобрѣтеніемъ пилюль изъ каломеля. Продолжайте упражняться въ самопомощи, если это необходимо, еще тридцать-сорокъ столѣтій, но не всегда-же! Выговорите себѣ срокъ хотя бы впятеро большій, 999 лѣтъ, но только назначьте срокъ! Оставьте намъ маленькую надежду, назовите счастливый день, когда свободное пользованіе свѣтомъ и жизнью и радостью будетъ общимъ удѣломъ.
   Испробуйте другое, хоть разъ, какъ перемѣну режима, какъ новую діэту для души -- какъ новое средство, рекламируемое изобрѣтателемъ и рекомендуемое страдальцами. Отчего не попробовать? Одна какая нибудь несчастная пилюлька особенно повредить не можетъ.
   Отбросьте часть работы, которая служитъ только вашимъ удобствамъ и прихотямъ и, копя проценты на проценты гнусныхъ обидъ и несправедливостей, создаетъ вѣчно растущее бремя скорби народной. Перестаньте заниматься конкурренціей и самопомощью, по крайней мѣрѣ въ тѣ драгоцѣнныя минуты, когда у васъ болитъ душа. Потомъ вернетесь къ нимъ, если захотите, если сможете, послѣ того какъ почувствовали себя человѣкомъ,-- какъ выздоравливающій возвращается къ креветкамъ и омарамъ, когда простой бульонъ и ростбифъ поставили его на ноги. Поступите съ своей душой, какъ съ желудкомъ, дайте ей хоть, разъ соприкоснуться съ природой. Затѣмъ -- если у васъ есть охота и склонность -- можете опять набивать себѣ зобъ на банкетѣ труда. Постарайтесь только, чтобы ваша работа была хоть немного полезна тѣмъ, кто истинно нуждается въ помощи -- глупымъ и низкимъ душой; старайтесь больше дорожить цѣлью, чѣмъ средствами. Ибо цѣль не въ томъ, чтобы копить богатства умственныя, тѣлесныя или матеріальныя для себя самого, а въ томъ, чтобы повысить уровень жизни своей и всѣхъ людей.
   Вотъ какъ я понимаю безмолвныя рѣчи Викторіи. Вотъ что, по моему, выражаетъ все ея существо. Надо, провѣрить, такъ-ли это на самомъ дѣлѣ.
   

XVIII.
Владыка Индіи.

   Однажды Викторія попросила меня разсказать ей о колоніяхъ, о подвластной нашей королевѣ обширной имперіи, ея протяженіи, богатствахъ, могуществѣ. Я сталъ перечислять сколько въ ней милліоновъ миль, сколько милліоновъ душъ населенія, говорить о томъ, что самыя большія имперіи, нынѣ существующія или существовавшія въ былое время, ничто передъ нею; что по размѣрамъ она превосходитъ даже Россію, втрое больше Соединенныхъ Штатовъ и ровно въ пять разъ больше царства Дарія Великаго; что изъ нея можно выкроить сорокъ Германій, а Испаній такъ даже полсотни! Наша метрополія въ сравненіи съ нею точка въ пустынѣ, а островъ Викторіи точка на точкѣ, паразитъ на тѣлѣ мошки. Я приводилъ цифры нашихъ торговыхъ оборотовъ, велъ счетъ нашимъ кораблямъ, разсѣяннымъ по всѣмъ морямъ, омывающимъ шаръ земной, назвалъ цифру нашего состоянія -- если-бы насъ завтра продать съ молотка -- кругленькую сумму въ девять тысячъ милліоновъ фунтовъ стерлинговъ, упомянулъ о томъ, что даже въ послѣдніе неудачные годы -- съ 1875-го всѣ годы считаются неудачными -- все же въ нашу сокровищницу каждый годъ прибавляется по 180 милліоновъ, что у насъ печень пухнетъ и гніетъ отъ этого непомѣрнаго обжорства золотомъ.
   Викторія въ восторгѣ, пробуетъ измѣрить Питкэрнъ своимъ кушакомъ, останавливается, становится веселой, экспансивной, затягиваетъ гимнъ, предлагаетъ въ видѣ благодарности свести меня въ пещеру на скалѣ,-- Пещеру Бѣдъ, какъ я ее всегда называю -- дѣлаетъ мнѣ реверансъ въ знакъ почтенія къ человѣку, побывавшему въ самомъ центрѣ этой колоссальной системы, и снова останавливается. Затѣмъ, натѣшившись вдоволь видомъ цѣлаго и намурлыкавшись отъ удовольствія, какъ большой счастливый котенокъ, которому удалось свернуть всѣ нитки на свѣтѣ въ одинъ клубокъ, она изъявляетъ желаніе распутать клубокъ, размотать его на отдѣльныя нитки. Я разсказываю ей понемножку обо всемъ -- объ Австраліи, Канадѣ, обѣихъ Индіяхъ. Она какъ будто видитъ все, о чемъ я говорю, и зрачки у нея расширяются, какъ у ребенка при видѣ кукольнаго театра или пантомимы. Передъ нею словно проходятъ въ безконечной процессіи безчисленныя племена, арміи, цехи съ эмблемами и значками, дружественные народы, подвластные намъ царьки, воины въ желѣзной бронѣ, пурпуровыхъ плащахъ или просто черной собственной кожѣ, жрецы со всевозможными символами, отъ зазубренной палки до креста, механики, отъ орудующихъ кремневыми топорами до вооруженныхъ всѣми новѣйшими приспособленіями, всѣ эксперименты природы надъ человѣческимъ типомъ -- отъ бушмена до обитателя Мэйфера. Процессія еще далеко не кончилась, а она уже готова вновь поклоняться мнѣ, какъ представителю этой власти, какъ владыкѣ Индіи и прочихъ подвластныхъ намъ земель въ Европѣ, Азіи, Африкѣ и Америкѣ. Но я уклоняюсь.
   Не только скромность мѣшаетъ мнѣ принять ея поклоненіе, но и страхъ быть изобличеннымъ. Не всѣ владыки Индіи такъ хорошо откормлены, какъ я, и я иногда спрашиваю себя, какой же прокъ въ этомъ владычествѣ? Я владыка Индіи,-- это правда -- но такой же точно владыка и Снипъ, обливающійся потомъ въ своей душной портняжной мастерской, и Свортъ, таскающій на спинѣ доску съ объявленіями; они вѣдь тоже "владыки рода человѣческаго", какъ выражаются иные. Я всегда задаю себѣ такой вопросъ, когда встрѣчаю Сворта и начинаю соображать, сколько у насъ такихъ фигуръ, составляющихъ огромное пятно убожества на нашей пестрой толпѣ. Вѣдь и тотъ человѣкъ въ протертомъ до нитокъ сюртукѣ, каждое утро покидающій Кентскую Слободку, или Сомерсъ, или иную изъ прилегающихъ окраинъ, чтобы искать работы въ Сити, въ сотый разъ напрасно плетущійся туда,-- человѣкъ, для котораго вѣнецъ желаній,-- пятнадцать шиллинговъ въ недѣлю,-- вѣдь и онъ тоже "владыка". Онъ гладко выбритъ, этотъ владыка, онъ готовъ истратить послѣднюю полушку на пріобрѣтеніе "приличнаго вида"; на немъ блестящіе сапоги съ замазанными чернилами дырами и трещинами, и такой же блестящій сюртукъ; все на немъ лоснится и блеститъ, кромѣ суроваго жесткаго лица, выражающаго полную безнадежность. Но при всемъ томъ онъ царскаго рода,-- этого за нимъ никто не отрицаетъ -- онъ владыка Индіи, наслѣдникъ вѣковой борьбы и побѣдъ на поляхъ брани, которыми усѣяны наши владѣнія, составляющія пятую часть земного шара.
   Свортъ -- наилучшій примѣръ, и мнѣ нетрудно довести Викторію до просьбы разсказать о немъ все, что я знаю. Дѣло, по совѣсти, стоитъ того.
   -- Я встрѣтилъ Сворта впервые въ Риджентъ-стритѣ, незадолго до того, какъ попалъ сюда. Онъ -- "сэндвичъ-мэнъ". Онъ шелъ стиснутый между двумя досками, на которыхъ красовалась надпись огромными буквами: "Индія въ Лондонѣ", и что-то такое духовно-живописное было въ этомъ униженіи человѣка, отъ похожей на мѣшокъ шляпы до намека на сапоги, что меня потянуло къ нему. Потянуло больше изъ любопытства, чѣмъ изъ состраданія, какъ натуралиста, которому захотѣлось бы посмотрѣть, какъ живетъ мокрица.
   -- Гдѣ находится Риджентъ-стритъ и что такое сэндвичъ-мэнъ!-- спросила Викторія.
   -- Объ этомъ всемъ будутъ выноски. Если вы хотите, чтобъ я разсказывалъ плавно, не перебивайте меня.
   -- Ну-съ, такъ вотъ, познакомились мы со Свортомъ. Говорилъ-ли я вамъ, что онъ довольно высокъ ростомъ, худъ, сгорбленъ, что волосы у него съ просѣдью и отъ него вѣчно несетъ чѣмъ-то сквернымъ? Нѣтъ? Такъ замѣтьте все это, чтобы намъ разъ навсегда покончить съ его наружностью. Лѣтъ ему, должно-быть, подъ шестьдесятъ; лицо, не то чтобы непривѣтливое и даже нельзя сказать, чтобъ некрасивое, но все въ морщинахъ и складкахъ отъ вѣчной заботы о кускѣ хлѣба -- хорошее лицо, но испорченное.
   -- Хотѣла бы я знать, что такое сэндвичъ-мэнъ!-- прошептала Викторія,-- но это неважно. Пожалуйста, продолжайте.
   -- У насъ завязалось знакомство; я нерѣдко сопровождалъ его въ его прогулкахъ по городу -- онъ шелъ по улицѣ, я по тротуару -- и мы бесѣдовали. Онъ былъ въ молодости солдатомъ, помогалъ отвоевывать обратно Индію, участвовалъ въ штурмѣ Люкнау. Онъ страшно гордился этимъ сраженіемъ вообще, и еще больше своимъ участіемъ въ немъ. "Они чуть, было не улизнули, сэръ" -- разсказывалъ онъ о своихъ братьяхъ и подданныхъ -- индійцахъ.-- "Вы не можете себѣ представить, какіе они ловкіе! ну да мы то все-таки изловили ихъ, поймали за хвостъ -- нѣтъ, братъ, шалишь, не уйдешь!" Пріятно было смотрѣть на Сворта, когда онъ гордился чѣмъ-нибудь; это его чрезвычайно красило. Въ такія минуты онъ казался почти человѣкомъ. Но, конечно, это были только проблески свѣта на темномъ небѣ. Случалось, что полисменъ грозилъ его засадить, если онъ не будетъ идти такъ, чтобы своей доской не задѣвать прохожихъ на тротуарѣ. А когда онъ, послѣ такихъ рѣчей, выходилъ изъ канавки, навстрѣчу обязательно попадался приказчикъ и начиналъ ругать его -- зачѣмъ онъ не идетъ своей бороздой, и угрожать ему выставкой.
   -- Выставкой!-- тихонько повторила Викторія;-- засадить!-- Я не перебиваю; я только запоминаю слова.
   -- Я просилъ Сворта позволить мнѣ зайти къ нему на домъ, но онъ отвѣтилъ: "Теперь нельзя". Онъ жилъ въ меблированныхъ комнатахъ,-- онѣ же и ночлежный домъ -- въ общей квартирѣ, гдѣ не позволялось принимать гостей.-- Да если бъ и позволили,-- признался онъ откровенно -- я бы предпочелъ, чтобъ вы не приходили. Не подходящая тамъ компанія для джентльмэна, да и вообще для хорошаго человѣка. Вчера ночью троихъ стянули съ постелей и арестовали за грабежъ, а четвертаго за кражу со взломомъ и убійство. А ужъ полицейскіе такъ и шныряютъ взадъ и впередъ, то въ комнату, то изъ комнаты; поднесутъ свѣчку къ самому носу, и не смѣй ничего сказать. У насъ шестьдесятъ человѣкъ спитъ въ одной комнатѣ, а какъ давеча пришелъ обходъ -- больше половины проснулось. Можете себѣ представить, что тутъ было. Притомъ же я слишкомъ старъ, чтобы драться изъ-за теплаго мѣстечка у камина, и по большей части зябну. А вѣдь не принеси вечеромъ четырехъ пенсовъ за ночлегъ, выгонятъ, какъ пить дадутъ. А я уже старъ, мнѣ на валу ночевать не пристало, мнѣ нуженъ свой уголъ.
   -- Вы могли бы теперь же сказать мнѣ, что такое,-- вставила Викторія,-- но, разумѣется, я не буду настаивать. Если это васъ сердитъ, сдѣлаемъ лучше выноску.
   -- Это улица, одна изъ красивѣйшихъ въ Лондонѣ, окаймленная, съ одной стороны, садами и общественными зданіями, съ другой -- рѣкой. Тѣмъ, кто не можетъ позволить себѣ такое дорогое удовольствіе, какъ ночлегъ, которымъ пользуется Свортъ, разрѣшается ночевать тамъ, въ видѣ особой милости, такъ какъ это противозаконно.
   -- Неужели вы хотите сказать?..
   -- Да, да, именно; я именно это хотѣлъ сказать.
   -- Но какъ же могутъ тогда другіе ложиться въ постель?
   -- Да вѣдь вотъ вы теперь узнали это, а спать-то все-таки ляжете. Къ такимъ вещамъ привыкаешь.
   -- Я ни за что не рѣшилась бы лечь, если бы жила тамъ. По крайней мѣрѣ, пока...
   -- Недѣли двѣ спустя Свортъ объявилъ мнѣ, что онъ теперь устроился иначе и можетъ принять меня. Ему долго пришлось копить деньги на обстановку, ибо, какъ онъ справедливо замѣтилъ, много-ли можно отложить изъ 1 ш. 3 пенсовъ въ день? Однако, онъ уже присмотрѣлъ себѣ столъ. Я не мѣшалъ ему "присматривать". Экспериментъ былъ слишкомъ интересенъ, чтобы его испортить несвоевременной помощью.
   -- Поселился онъ въ кварталѣ "Бѣлой Лошади". Надо вамъ знать, Викторія, что "Бѣлая Лошадь" -- это лондонская трущоба, одна изъ нѣсколькихъ сотъ, такъ же отчетливо обозначенныхъ на картѣ и такъ же общеизвѣстныхъ, какъ Букингэмскій дворецъ или Гросвеноръ-скверъ; Описаніе этого квартала заинтересовало бы васъ, какъ полу-дикарку, но для насъ, пресыщенныхъ дѣтей цивилизаціи, эта тема слишкомъ избита, чтобы быть сколько-нибудь интересной, въ смыслѣ удовольствія или пользы. Всякій соціальный реформаторъ въ зародышѣ начинаетъ съ описанія "Бѣлой Лошади"; это, такъ сказать, "проба пера". Къ обиталищу Сворта вела узенькая мощеная дорожка, воняющая всякой гадостью, и лѣстница, темная, изъѣденная червями и кишащая всякими гадами, какъ мнѣ пришлось убѣдиться на опытѣ. Жилъ онъ на самомъ верху, на заднемъ чердакѣ, все убранство котораго составляли кровать съ матрацомъ изъ стружекъ и опрокинутый упаковочный ящикъ, служившій столомъ. Сосѣди его занимались самыми разнообразными ремеслами, включая наиболѣе древнее -- тайный и явный грабежъ. Передній чердакъ занимала, хотя и не работала здѣсь, "такъ, одна дѣвчонка". Болѣе толковаго объясненія я отъ Сворта не добился. Этажемъ ниже шили передники для lawn tennis'а, по три пенса за дюжину, и солдатскія куртки. Да еще въ задней каморкѣ что-то продѣлывали съ кроличьими шкурками, ибо, въ одно прекрасное утро, когда Свортъ открылъ окно, чтобы провѣтрить комнату, мы оба чуть не задохнулись отъ необыкновенно остраго и рѣзкаго специфическаго запаха, ворвавшагося къ намъ вмѣстѣ съ туманомъ. Лицевую кухню занималъ форточникъ, уже съ полгода или больше не занимавшійся своимъ ремесломъ, благодаря поврежденіямъ, полученнымъ имъ въ стычкѣ съ полисменомъ -- по общему признанію, спокойнѣйшій человѣкъ въ цѣломъ домѣ. Въ задней кухнѣ -- но нѣтъ, я умолчу объ этихъ подвальныхъ помѣщеніяхъ, не обмолвлюсь о нихъ ни словомъ, ни намекомъ, хотя бы самымъ непрозрачнымъ, какъ не стану говорить и о заднемъ дворѣ, или о находящейся тамъ цистернѣ.-- Если вы будете такъ глупо вести себя, Викторія, я сейчасъ замолчу.
   -- Я ничего глупого не дѣлаю.
   -- О чемъ же вы плачете?
   -- Бога вы не боитесь -- позволять людямъ жить! Если бы это было у насъ, мы боялись бы каждой грозы.
   -- Молнія очень милостива къ намъ.-- Случается иногда, что повредитъ трубу или ударитъ въ колокольню церкви, но и то рѣдко.
   -- Это неправда. Вы только такъ, нарочно говорите. Во всѣхъ городахъ есть попечительства о бѣдныхъ. Я вѣдь читала въ книгахъ.!
   -- Само собой. Въ той самой части города, гдѣ живетъ Свортъ, имѣется цѣлыхъ четыре попечительства и санитарный инспекторъ. Члены попечительствъ -- своего рода миссіонеры, но они проповѣдуютъ прежде всего святость смиренія и уваженіе къ чужой собственности. Они проповѣдуютъ это въ помѣщеніяхъ, немногимъ лучше убранныхъ, чѣмъ чердакъ Сворта. Они ставятъ себѣ задачей измѣнить сердце человѣческое, полагая, что такая перемѣна должна предшествовать перемѣнѣ бѣлья -- ставятъ телѣгу впереди лошади. Они какъ будто не имѣютъ понятія о томъ, что все это духовное уродство наполовину порожденіе уродства матеріальнаго, царящаго кругомъ. По воскреснымъ днямъ нѣкоторые изъ здѣшнихъ бѣдняковъ ходятъ слушать эти проповѣди, не безъ сомнѣнія, но все же надѣясь услыхать хоть что нибудь облегчающее, ибо ихъ смутныя понятія о логикѣ едва-ли достаточны, чтобы оцѣнить всю иронію этого евангелія любви. Другіе идутъ въ портерныя -- и эти умнѣе, ибо тамъ они могутъ хоть немного повеселиться. Въ этомъ кварталѣ на каждые двѣсти человѣкъ населенія приходится одинъ кабакъ, или портерная, и проповѣдники, такіе же тупоумные, какъ ихъ слушатели, никакъ не могутъ понять почему.
   -- Свортъ въ часы отдыха почитывалъ свою газету, а когда у него заводилась лишняя копѣйка, шелъ въ кабачекъ. Газеты онъ никогда не забывалъ прочесть, ибо онъ былъ по натурѣ глупецъ -- оптимистъ, склонный вѣрить, что лучшіе дни еще впереди. Отъ воскресенья до воскресенья онъ жилъ ожиданіемъ этихъ лучшихъ дней, въ теченіе по крайней мѣрѣ тридцати пяти лѣтъ. Въ особенности интересовали его и веселили его сердце иностранныя извѣстія.-- Мы то и дѣло завоевываемъ новыя земли, чтобъ округлить наши владѣнія,-- говаривалъ онъ;-- погодите ужо, скоро все будетъ ладно, и тогда -- тогда мы заживемъ!
   -- Ну, теперь можно считать, что Бирма все равно, что наша!-- сказалъ онъ мнѣ однажды, узнавъ объ избіеніи новаго отряда дакотовъ.-- Все равно, что наша! Ну, теперь заживемъ! И чего они упираются, дурачье!-- вѣдь это для ихъ-же блага!-- Онъ былъ положительно сердитъ на бирманцевъ. Онъ смотрѣлъ на эту войну, какъ и на всѣ другія мелкія войны, какъ рядъ проявленій человѣческой испорченности, ведущихъ къ отсрочкѣ великаго гуманитарнаго увеселенія, извѣстнаго подъ названіемъ "лучшихъ временъ". Онъ надѣялся, что занавѣсъ подымется послѣ замиренія Индіи, занимающей партеръ. Но тутъ пошли глупѣйшіе безпорядки на галлереѣ со стороны ашантіевъ и абиссинцевъ. А тутъ еще афганцы и зулусы стали бунтовать у самыхъ дверей. А потомъ это дурачье въ Суданѣ, а потомъ бирманскія шайки. Свортъ все ждалъ и ждалъ, а занавѣсъ все не подымался.
   -- Занавѣсъ скрываетъ сцену, въ то время, какъ мѣняютъ декораціи,-- сказала Викторія, мгновенно отвлекаясь отъ предмета, какъ настоящее большое дитя.-- Онъ падаетъ 5 разъ въ большинствѣ пьесъ м-ра Шекспира -- Я знаю.
   -- Да, и и знаете, Вики, и Свортъ это зналъ. Свортъ именно такой человѣкъ, для какихъ разыгрываются подобныя пьесы,-- одинъ изъ тѣхъ дураковъ, которые все принимаютъ на вѣру, и охотно готовы принять 2 сосновыхъ доски и кусокъ парусины за дерево въ цвѣту. Ему сказали, что онъ тоже владыка Индіи, и онъ повѣрилъ, и когда его повелительница сдѣлалась не только королевой, но и императрицей, онъ былъ также глубоко растроганъ, какъ если бы ему самому пожаловали какое-нибудь высокое званіе. Какъ онъ часто говаривалъ, всѣ жильцы его дома были, такими же владыками Индіи,-- если бъ они только знали это!-- наслѣдниками великаго Могола -- у него были кое-какія свѣдѣнія по исторіи -- побѣдителями при Плесси, Мультано, Мудки, Собраонѣ и т. д. Каждый изъ малыхъ сихъ былъ участникомъ въ великомъ наслѣдствѣ, только не хотѣлъ принимать этого во вниманіе. Вся трудность была въ томъ, чтобы заставить ихъ смотрѣть на вещи съ этой точки зрѣнія. Свортъ велъ съ ними по этому поводу безконечныя пренія въ тихіе воскресные вечера, когда всѣ они, стоя на углу улицы по щиколку въ грязи, ждали открытія кабаковъ. Онъ старался подѣйствовать на нихъ цифрами, приводилъ цифры ввоза и вывоза, говорилъ о ростѣ нашего флота, о ростѣ торговли. Но въ ихъ глупости была иногда энергичная сила сопротивленія, которой онъ не могъ побороть. Тѣ, кто поумнѣе, смѣялись ему прямо въ глаза, и, когда имъ говорили о богатствахъ Имперіи, указывали на свои лохмотья. Болѣе тупые просто плевались. Но и это дѣлали не всегда одинаково, и иногда ему не безъ основанія казалось, что они плюютъ на него. Онъ обратился ко мнѣ за помощью; и я далъ ему нѣсколько популярныхъ книгъ о федераціи, гдѣ приведены всѣ необходимые аргументы.
   Мы теперь молимся за федерацію каждое воскресеніе. А школьный учитель пишетъ гимны въ честь федераціи.
   -- Постарайтесь прерывать меня какъ можно рѣже, дитя мое; это разбиваетъ мысли. Отмѣчайте то, что вамъ непонятно, я потомъ объясню.
   (Она сняла поясъ и завязала узелокъ по поводу "федераціи").
   -- Но меня гораздо меньше интересовало отношеніе Сворта къ другимъ людямъ, чѣмъ его отношеніе къ самому себѣ. Для меня онъ былъ чудомъ, непрестанно совершающимся у меня на глазахъ. Я произвелъ нѣкоторыя изслѣдованія и убѣдился, что онъ ждетъ облегченія не тридцать пять лѣтъ только, но въ извѣстномъ смыслѣ пять сотенъ лѣтъ. Онъ былъ очень древняго рода,-- какъ и большинство изъ насъ, хотя объ этомъ почему-то никто не думаетъ. И за всѣ эти вѣка своего процвѣтанія на землѣ, насколько напряженный взоръ могъ проникнуть въ тьму временъ, родъ его никогда не могъ выбраться изъ своей родной навозной кучи. А взоръ Сворта видѣлъ весьма далеко. Для человѣка его класса, онъ обладалъ совершенно исключительнымъ знаніемъ фамильной исторіи, частью по устнымъ преданіямъ, частью по записямъ на заглавномъ листѣ фамильной библіи, которую я, въ интересахъ нашихъ изысканій, помогъ ему выкупить изъ заклада.
   Викторія завязала новый узелокъ на словѣ "закладъ".
   -- Сворты помнили себя еще въ царствованіе королевы Анны; при помощи догадокъ и заключеній ихъ можно было прослѣдить даже до болѣе ранней эпохи -- царствованія Карла II. Здѣсь мнѣ представился единственный въ своемъ родѣ случай изучить настоящую родословную "бѣдняка-глупца", безконечно болѣе интересную, чѣмъ родословныя разныхъ бароновъ, хотя бы по причинѣ своей рѣдкости. Я поэтому всячески поощрялъ его оставить на время занятія текущими дѣлами имперіи для бесѣды со мной о прошломъ своей расы. Онъ оказался довольно податливъ и послѣ нѣсколькихъ недѣль труда мы составили для него родословное дерево, которое, хотя бы по древности своей, не было бы недостойнымъ любого графа. Подчасъ намъ приходилось дѣлать довольно опасные прыжки съ вѣтки на вѣтку, какъ это случается и съ составленіемъ родословныхъ и лучшаго качества, но эту тайну мы хранили про себя.
   

XIX.
Родословная бѣдняка-глупца.

   -- "Итакъ, начнемъ сначала, какъ слѣдуетъ быть. Мой Свортъ былъ изъ норфолькскихъ Свортовъ, и родъ его осѣлъ въ этомъ графствѣ съ незапамятныхъ временъ. Правда, впослѣдствіи Сворты потянулись въ Лондонъ, оставивъ по пути не мало отпрысковъ родословнаго дерева въ различныхъ большихъ городахъ, но колыбелью этого рода была хижина свинопаса на берегу одной изъ норфолькскихъ рѣчекъ. Отецъ моего героя, Іеремія Свортъ, болѣе извѣстный подъ именемъ Джерри, способствовалъ подъему и расцвѣту нашей хлопчатобумажной промышленности, хотя и не принадлежалъ къ числу хлопчатобумажныхъ королей. Онъ не разъ самолично разсказывалъ свою исторію сыну. Родился онъ въ 1880 г., а въ 1816 взялъ себѣ жену, такую же юную, какъ и самъ онъ, не тратя времени на формальности, вродѣ визита къ пастору. Въ то время ребята всѣхъ возрастовъ, отъ 5--6 лѣтъ и выше, были на фабрикахъ довольно обычнымъ явленіемъ и прекраснѣйшимъ образомъ работали отъ двѣнадцати до четырнадцати и пятнадцати часовъ въ день. Половая зрѣлость у нихъ наступала рано, ибо температура на фабрикахъ была не ниже, чѣмъ въ Бомбеѣ, но, и при этомъ благопріятномъ условіи, половина дѣтей не достигала того возраста, когда разрѣшается жениться и выходить замужъ. Они мерли, какъ мухи, а тѣ немногіе, которые выживали, тоже какъ мухи особой породы, только-только успѣвали принять мѣры къ продолженію рода, прежде чѣмъ умереть, и затѣмъ тоже сходили со сцены. Мальчики и дѣвочки, взрослые мужчины и женщины работали вмѣстѣ и жили тоже всѣ вмѣстѣ. Надзирать за ихъ нравственностью было некому, о какомъ бы то ни было контролѣ со стороны закона они тоже не слыхивали, и общія казармы, гдѣ они ютились, были -- что грѣха таить -- ничѣмъ не лучше публичнаго дома. Заработывали они ровно столько, чтобы поддерживать свое бренное тѣло: такса вознагражденія. была установлена на основаніи весьма здраваго экономическаго предположенія,-- что у нихъ нѣтъ души,-- и потому душа въ разсчегь не принималась.
   "Отецъ Сворта, повидимому, такъ же живо интересовался общественными дѣлами, какъ и его болѣе знаменитый сынъ. Онъ нерѣдко разсказывалъ мальчику о томъ, какой приливъ патріотической гордости онъ ощутилъ, читая парламентскій указъ 1816 г., предписывавшій содержать Наполеона въ заточеніи на островѣ св. Елены. Онъ почувствовалъ, какъ онъ выражался, что теперь этому разбойнику уже не достать его, Сворта, и онъ, наконецъ, можетъ вздохнуть свободно -- насколько ему это позволяетъ кашель. Юная мамаша Сворта отнеслась къ великому событію равнодушно, ибо въ эту минуту она, имѣя Сворта подъ сердцемъ, работала на фабрикѣ, за три дня до вступленія младенца въ этотъ лучшій изъ міровъ. Выполнивъ свою материнскую функцію, она присоединилась къ своимъ предкамъ, генеалогію которыхъ, съ грустью долженъ сказать, мнѣ совершенно невозможно было прослѣдить. Отецъ Сворта не разъ жаловался, что ему менѣе повезло, чѣмъ принцу Леопольду, который, женившись, приблизительно въ это же время на принцессѣ Шарлоттѣ, устроился такъ, что его жена, все равно живая или мертвая, должна была приносить ему ежегодно 50,000 ливровъ доходу. Этимъ онъ хотѣлъ сказать, конечно, что содержаніе, получаемое принцессой, должно было выдаваться ея супругу, даже и въ случаѣ ея смерти. Это былъ щедрый даръ, ибо народъ, какъ разъ въ это время, былъ ввергнутъ въ бездну нищеты, благодаря долгой войнѣ. Вскорѣ затѣмъ маркизъ Кэмденскій сложилъ съ себя свою должность, бывшую простой синекурой, "въ видахъ облегченія общественныхъ тяготъ" -- что было чрезвычайно мило съ его стороны, а принцъ регентъ нашелъ, что и онъ можетъ удѣлять изъ своихъ немалыхъ доходовъ 50,000 ф. ст. въ годъ для той же цѣли. Отецъ Сворта былъ въ особенности тронутъ этимъ послѣднимъ подвигомъ самоотреченія и выразилъ надежду, что принцу никогда не придется изъ-за этого сидѣть не ѣвши самому. Его пожеланіе, вѣроятно, было услышано на небесахъ. Но народъ, въ широкомъ смыслѣ слова, былъ менѣе счастливъ: онъ прямо озвѣрѣлъ отъ голода; что ни день, то тамъ, то здѣсь вспыхивало возстаніе; вся страна была охвачена заревомъ пожаровъ, словно здѣсь вторично праздновали заключеніе мира. Не былъ забытъ и герой, которому она была обязана заключеніемъ мира, и Стратфильдъ-Сай былъ пріобрѣтенъ для герцога Веллингтонскаго.
   "Отецъ Сворта однажды имѣлъ счастье видѣть его свѣтлость, герцога, и такъ тщательно всматривался въ него, что сосчиталъ даже число пуговицъ на его синемъ камзолѣ. И это отрадное воспоминаніе было не единственнымъ въ своемъ родѣ. "Отецъ мой -- разсказывалъ Свортъ -- встрѣтилъ однажды маркиза Уотерфордскаго въ то время, какъ его милость изволили разгуливать по городу и дурачиться, и его милость поставили отцу фонарь подъ глазомъ, а потомъ дали полкроны".
   Викторія опять завязала узелокъ, вѣроятно, на словѣ "фонарь".
   "Нѣкоторое время участь рода Свортовъ остается покрытой мракомъ неизвѣстности, но въ половинѣ восемнадцатаго столѣтія они всплываютъ наружу въ лицѣ пра-прадѣдушки моего Сворта, проданнаго по бѣдности въ цвѣтѣ лѣтъ на плантаціи. Туда отправляли бѣдняковъ на извѣстный срокъ, какъ теперь воровъ и грабителей на каторжныя работы; при этомъ плантатору предоставлялось право стегать ихъ кнутомъ, а за попытку бѣгства полагались добавочные годы работы.
   "Его сцапали въ сумятицѣ,-- разсказывалъ Свортъ,-- въ то время, какъ везли въ Тоуэръ сокровища стараго командора Анеона. Вы посмотрите въ книгахъ, сэръ: тамъ все это описано. Этотъ командоръ объѣхалъ кругомъ цѣлаго свѣта и насобиралъ страсть сколько богатѣйшей добычи -- ну и позволили ему сложить свои сокровища въ Тоуэрѣ, а сокровищъ, этихъ было на милліонъ съ четвертью, коли не больше. Везли ихъ на тридцати двухъ повозкахъ,-- пра-прадѣдъ самъ считалъ, я ему сказалъ, и какъ то-такъ вышло, что эта цифра сохранилась въ нашемъ роду. Ну, извѣстное дѣло, какъ выѣхали возы, вся голытьба высыпала смотрѣть на нихъ -- нашего брата хлѣбомъ не корми, а дай поглазѣть. Пра-прадѣду въ тѣ поры приходилось довольно-таки круто, и онъ ночевалъ въ сараѣ для обжиганія кирпичей на калильной печи, вмѣстѣ съ нѣсколькими пріятелями, которымъ также не повезло. Но въ эту ночь никто изъ нихъ не спалъ; пра-прадѣдъ мой увѣрялъ, что въ такую, ночь они не могли бы сомкнуть глазъ и на самой мягкой пуховой постели. Такой знаменательный день для Англіи! Они всѣ сидѣли въ полѣ и пѣли пѣсни, пока не настало время идти смотрѣть на процессію. Старикъ потомъ всегда увѣрялъ, что онъ ни капельки не былъ пьянъ, и не могъ быть, такъ какъ у него въ тотъ день маковой росинки во рту не было, а просто у него должно быть при видѣ возовъ голова пошла кругомъ. Какъ бы тамъ ни было, онъ, должно быть, повелъ себя не хорошо, ибо его сцапали, какъ я уже вамъ докладывалъ, схватили за шиворотъ, связали и продали въ работу. Главное -- что онъ не могъ ничего про себя разсказать, кто онъ такой и откуда,-- за это нашему брату всегда доставалось.
   "Пра-прадѣдушкина жена пошла за нимъ на плантаціи, куда его угнали, три мѣсяца ходила, да такъ и не нашла; адресъ, вишь, потеряла -- ну, и пришлось вернуться домой. Такъ они и не видались больше. Она одно время стирала на м-ра Питта -- того, которому дворянство пожаловали, про это тоже есть въ книгахъ,-- да такъ и померла надъ корытомъ, тутъ ей и конецъ пришелъ. Правильная была женщина прапрабабка -- царство ей небесное!-- это ужъ надо сказать!"
   Бѣдная Вики! Я вижу въ ея глазахъ крупныя капли слезъ и знаю, что онѣ готовы пролиться, и потому продолжаю.
   "Не всѣ женщины въ нашемъ роду были таковы, какъ моя пра-прабабка. Вы понимаете, сэръ, я не хочу марать свое же гнѣздо, но бѣдному человѣку иной разъ очень трудно добыть кусокъ хлѣба для подростающихъ дѣвочекъ. Но надо и то сказать, что наши женщины всегда мѣтили выше себя. Одна изъ нихъ сошлась, напримѣръ, съ хозяиномъ сапожнаго магазина въ Бондъ-стритѣ, по имени Симмонсомъ, ни больше, ни меньше какъ придворнымъ поставщикомъ. Вотъ какова была моя бабка, или какъ она тамъ мнѣ приходится! Мнѣ не разъ говорили, что я могъ-бы, если-бъ захотѣлъ, называться Фицъ-Симмонсомъ,-- но съ меня довольно и Сворта. Я это говорю только къ тому, что моя бабка вовсе не такъ унизила себя, какъ могутъ подумать иные".
   "Прадѣдъ мой изображенъ на одной картинѣ Гогарта -- знаете, тотъ въ углу, котораго колотятъ по головѣ оловянной кружкой. Ахъ, славно жили въ доброе старое время"!
   "Въ этомъ упоминаніи о фамильномъ портретѣ я не могъ не увидать новаго доказательства древности расы. Я нашелъ даже нѣкоторые слѣды семейной библіотеки въ видѣ уличной баллады, пѣтой нѣкогда прародителемъ Сворта во время коронаціи Георга IV и до сихъ поръ превосходно сохранившейся на заглавномъ листкѣ книги Истины. Въ грубоватыхъ, но поэтическихъ и прочувствованныхъ стихахъ баллада призываетъ всю землю къ радости. Фамильный музей рѣдкостей, нерѣдко также служащій указаніемъ на древность рода, въ данномъ случаѣ отсутствовалъ, если не считать достопримѣчательностью краснаго жилета, принадлежавшаго м-ру Тауксэнду, знаменитому полисмену изъ Бау-стрита, который однажды "засадилъ дѣдку въ кутузку". Свортъ слыхалъ, что жилетъ этотъ, какъ рѣдкость, стоитъ большихъ денегъ, но подъ залогъ его не давали больше шести пенсовъ, и Свортъ напрасно предлагалъ его старьевщицѣ.
   "На этомъ и кончаются фамильныя записи на Библіи и устное преданіе, хранимое въ памяти Сворта, но я не могъ примириться съ этимъ. Мнѣ нужно было найти продолженіе его исторіи. Я отправился въ департаментъ герольдіи, потомъ въ государственный архивъ и тамъ, благодаря щедрой мздѣ желтолицымъ субъектамъ, именуемымъ архивными крысами, обрѣлъ не мало дополнительныхъ свѣдѣній. Мои ожиданія оправдались. Мнѣ было доказано, какъ дважды два четыре, что Сворты всегда были съ нами и во всѣ времена принимали участіе, въ качествѣ дѣйствующихъ лицъ, въ великой исторической драмѣ, но только режиссеры не считали нужнымъ выставлять ихъ фамиліи на афишѣ. За то, какъ только я далъ себѣ трудъ взглянуть на оборотную сторону афиши, Свортовъ тамъ было видимо-невидимо, что черники въ лѣсу. Оказалось, что безъ нихъ нигдѣ не обходилось дѣло. Поройтесь въ фундаментѣ любого красиваго зданія, свидѣтельствующаго о величіи имперіи, и вы обязательно наткнетесь на того или другого Сворта, хотя бы въ роли мусора для заполненія щелей. Одинъ изъ нихъ, несомнѣнно, былъ въ числѣ семидесяти двухъ тысячъ бродягъ, повѣшенныхъ, или инымъ манеромъ отправленныхъ на тотъ свѣтъ въ царствованіе Генриха Грубаго.
   "Свортовъ къ этому времени развелось многое множество, а Генрихъ уничтожилъ монастыри, гдѣ они иногда находили себѣ кровъ и пищу. Благодаря этой операціи, страну наводнили бродяги, а бродяги, извѣстное дѣло, такой элементъ, отъ котораго слѣдуетъ избавляться. Ихъ сѣкли плетьми, обрубали имъ уши, въ видѣ перваго предостереженія, а, вмѣсто второго, вѣшали ихъ, какъ гусиные полотки, и это уже было радикальное средство. Нѣкій Свортъ, или Свайртъ, изъ Норфолька,-- ихъ родного графства, какъ уже было сказано выше -- былъ подвергнутъ клейменію раскаленнымъ желѣзомъ за бездѣльничаніе и праздношатайство при полномъ тѣлесномъ здоровьѣ еще въ 1547 г.
   "Чтобы составить себѣ представленіе о томъ, какъ имъ жилось, прослѣдите какъ-нибудь за мухой, пытающейся выбраться изъ банки съ вареньемъ. Вы оставили ее утромъ въ банкѣ и вечеромъ найдете ее тамъ же. Никогда, никогда, ни за долгій лѣтній день, ни за цѣлую вѣчность не выбраться мухѣ на свободу!"
   -- Вы нарочно говорите такія жестокія вещи: кто-нибудь да поможетъ мухѣ освободиться.
   -- Викторія, не портите мнѣ сравненія! Допустимъ, что никто не поможетъ. При помощи героическихъ усилій ей удалось высвободить переднія лапки, но крылья отяжелѣли отъ налипшаго на нихъ сахара, и она не можетъ их;ь вытащить; ища опоры, она становится на переднія лапки, и опять онѣ вязнутъ въ сиропѣ., Она бьется, барахтается, теряетъ въ концѣ-концовъ равновѣсіе и опять топитъ въ сахарѣ крылья. Бѣдная муха! Бѣдный Свортъ! Бѣдные, бѣдные глупцы, исторію которыхъ я взялся прослѣдить сквозь тьму вѣковъ. Разница между ними и мухой только та, что Сворты вязли въ грязи, а не въ вареньѣ, сохраняя способность размножаться въ этой грязи и передавая свою безплодную борьбу по наслѣдству безчисленнымъ поколѣніямъ. Грязь во всѣ времена была населена представителями этой расы, и не выбраться имъ оттуда, пока Богъ не пошлетъ имъ на помощь брата-человѣка. Траги-комическая сторона ихъ положенія заключается въ томъ, что если одному изъ нихъ, какимъ-то чудомъ нашедшему точку опоры въ тѣлѣ погибшаго брата, удастся выкарабкаться на свободу, онъ непремѣнно станетъ на краю ямы и будетъ утѣшать остальныхъ грошевыми нравоученіями изъ книги автора "Самопомощи".
   "Цѣлыхъ семь столѣтій, какъ я убѣдился въ томъ, Сворты ждали избавителя. Ихъ исторія -- исторія заблужденій, вытекавшихъ изъ вѣры въ то, что избавитель, наконецъ, пришелъ. Одно время они, очевидно, считали такимъ избавителемъ Кетта, ибо въ предводительствуемомъ имъ возстаніи 1549 г. участвовалъ одинъ изъ Свортовъ. Я какъ сейчасъ слышу его нелѣпую проповѣдь правъ человѣка:
   "Посмотрите на нихъ и посмотрите на насъ! развѣ не всѣ мы созданы по одному образу и подобію? развѣ не всѣ мы одинаково родимся на свѣтъ"?-- Вѣчный протестъ! Вѣчно шепчущій голосъ природы въ тайникахъ человѣческаго сердца и въ отвѣть -- тукманка по головѣ извнѣ -- слишкомъ недостаточный отвѣтъ! Графъ Варвикъ и его наемники на такіе отвѣты не скупились, но Сворты все продолжали вѣрить: ихъ разубѣдить было трудно.
   "Нѣкій Свайртъ,-- я не могу не видѣть въ немъ представителя той же семьи, и мое мнѣніе подтверждаютъ знатоки,-- въ четырнадцатомъ вѣкѣ участвовалъ въ дѣлѣ Уотъ Тайлера. Надо полагать, то былъ одинъ изъ "безземельныхъ бѣдняковъ", которыхъ стряпчіе того времени всячески старались обратить опять въ крѣпостное состояніе, послѣ того, какъ дала имъ свободу черная смерть, хотя и безъ соблюденія формъ. Если припомните, въ эту эпидемію въ одномъ Норвичѣ умерло отъ чумы около шестидесяти тысячъ человѣкъ, и это, по всей вѣроятности, убѣдило Свайртовъ, что пришло время возстать. Въ поговоркахъ того времени сквозитъ какая-то безумная радость по поводу опустошенія, вызваннаго эпидеміей, какъ бы подготовляющаго путь праву и свободѣ. Здѣсь избавителемъ является діаволъ, и уцѣлѣвшіе Свайрты изъ тѣхъ, что пошли за Тайлеромъ, въ такой крайности, пожалуй, чувствовали себя готовыми принять всякое честное предложеніе съ его стороны. Это чувство, быть можетъ, наслѣдственно, ибо я замѣчалъ въ Свортѣ временъ Викторіи порывы какой то странной гордости въ тотъ недавній періодъ времени, когда азіатская холера грозила или -- боюсь, что онъ предпочиталъ этотъ способъ выраженія -- обѣщала появиться на нашихъ берегахъ. Въ его рѣчахъ и обращеніи въ то время сквозило трепетное ожиданіе, волненіе какой-то великой, хотя и шаткой надежды; а телеграммы изъ Марсели и Парижа, помѣщаемыя въ его воскресной газеткѣ, онъ читалъ нараспѣвъ, скандируя слова и дѣлая ритмическія ударенія, словно пѣсни древней саги. Въ этомъ послѣднемъ обстоятельствѣ можно было бы, пожалуй, усмотрѣть случайное доказательство его сѣвернаго происхожденія, но не будемъ заходить слишкомъ далеко. Мѣстныя кентскія лѣтописи свидѣтельствуютъ о томъ, что вышеупомянутый Свайртъ изрядно выдвинулся во время возстанія и достигъ, пожалуй, наиболѣе высокаго положенія, какого когда-либо достигалъ его родъ, ибо въ одномъ случаѣ человѣкъ, носящій это имя, несомнѣнно фигурируетъ въ качествѣ уполномоченнаго "полоумнаго кентскаго попа", Джона Болля.
   "Джонъ Болль, какъ извѣстно, проповѣдывалъ пять столѣтій тому назадъ совершенно то же, что въ наши дни проповѣдуютъ въ Клеркенвельгринѣ...
   "Когда Болль былъ брошенъ въ тюрьму, его помощникъ и уполномоченный, повидимому, присоединился къ Тайлеру въ качествѣ простого солдата, ибо имя его встрѣчается въ довольно первобытномъ спискѣ войсковыхъ чиновъ Блакгэзскаго сбора. Возможно, что онъ принадлежалъ къ шайкѣ удальцовъ, пробившихъ себѣ дорогу въ Тоуэръ и таскавшихъ за бороды скандализованныхъ рыцарей, обѣщая имъ въ будущемъ сдѣлаться равными имъ и добрыми товарищами. Съ тѣхъ поръ ему уже никогда больше не доводилось вступать въ близкое общеніе съ рыцарями, если только онъ не былъ въ числѣ уцѣлѣвшей горсти поселянъ бунтовщиковъ, павшихъ подъ ударами ихъ палицъ въ Беллернкэйскомъ лѣсу послѣ двухдневнаго боя за "тѣ же вольности, какъ у господъ". Но это только догадка, и вѣроятнѣе предположить, что блакгэзскій Свайртъ, по смерти своего вождя, просто-напросто прокрался въ столицу и тамъ, пустивъ корни въ лондонскую грязь, положилъ начало новой вѣтви этого славнаго рода.
   "Я не нашелъ никакихъ слѣдовъ участія Свортовъ въ битвахъ при Кресси и Пуатье, хотя несомнѣнно, что многіе изъ нихъ сложили свои кости во Франціи. Правда, они не остались безъ памятника, но этотъ памятникъ -- ихъ собственныя дѣла. Curcumspice. Онъ былъ воздвигнутъ на опустошенныхъ поляхъ Аквитаніи, превращенныхъ въ пустыню, гдѣ царила жесточайшая нищета, гдѣ миля за милей тянулись сожженныя фермы и бродили голодныя толпы поселянъ, обезумѣвшихъ отъ горя и ярости. Ибо, разъ французскіе лорды попались въ плѣнъ, французскимъ крѣпостнымъ, само собой, пришлось добывать деньги на выкупъ, и мучительная трудность такой операціи въ эпоху полнаго раззоренія страны привела ихъ къ открытому возстанію. Плѣнные же господа, какъ и подобаетъ ихъ званію, проявили удивительное самообладаніе и съ большимъ достоинствамъ возсѣдали за столомъ своихъ хозяевъ въ англійскихъ замкахъ, въ ожиданіи денегъ, которыя должны были вернуть имъ свободу. Кровь всегда скажется! Тѣмъ временемъ англійскіе Сворты, на погибель себѣ самимъ, добивались гибели Свортовъ французскихъ. Такъ оно было всегда и вездѣ, по всему свѣту; такъ оно должно быть, всегда и будетъ... Викторія, еще одно заключительное слово!..."
   Но она только слабо улыбнулась и покачала головой.
   "Здѣсь, признаюсь, я почти теряю слѣдъ этой интересной расы, хотя чутье у меня хорошее, а отъ нихъ духъ идетъ сильный, какъ тому и слѣдуетъ быть. Что нѣкоторые изъ нихъ не сидѣли безъ дѣла во времена Вильгельма завоевателя, въ томъ меня вполнѣ убѣждаютъ и геральдика, и даже физіологія. Я искалъ ихъ на старинныхъ картинахъ и въ одной простертой на землѣ фигурѣ, изображающей изъ себя грѣлку для ногъ, въ то время какъ болѣе достойные, надо полагать, любуются англійскимъ пейзажемъ, какъ мнѣ показалось, узналъ фамильныя черты. Что касается меня лично, я почти увѣренъ, что нѣкоторые изъ нихъ жили еще во времена Трои, и уже тогда кто-нибудь сидѣлъ у нихъ на шеѣ.
   "Удивительно древній родъ эти Сворты! Въ сравненіи съ ними, Перси, о которыхъ такъ часто упоминается въ лѣтописяхъ, не болѣе какъ parvenus. Этотъ родъ во всѣ вѣка и эпохи способствовалъ образованію темнаго фона картины красоты и гордости жизни для игривой группы Чоусера, для блестящаго тріумфальнаго фейерверка въ Кресси, для Армады, Бленгейма и Ватерлоо, для грандіозной выставки пышности и тщеславія во всѣхъ сферахъ жизни. Стыдъ и срамъ досужей литературѣ, которая все это время занималась святотатственнымъ воспѣваніемъ раздушенныхъ будуаровъ, потому что въ закоулкахъ, гдѣ ютились Сворты, воняло отъ грязи; стыдъ и срамъ праздному искусству, которое за все это время не сумѣло поставить себѣ болѣе серьезной задачи, чѣмъ задача найти подходящія краски для изображенія контраста между пурпуромъ королевской мантіи и бурымъ цвѣтомъ одежды нищаго!... Какъ громко и усердно кричали ура! эти честные Сворты, когда имперія округлялась, присоединяя провинцію за провинціей, пока, наконецъ, не достигла такихъ размѣровъ, что въ предѣлахъ ея никогда не заходитъ солнце!
   "Сколько бы Свортъ ни потерялъ въ теченіе вѣковъ, все же онъ оставался владыкой Индіи и гордился этимъ, какъ я уже имѣлъ честь вамъ докладывать. У него былъ товарищъ Ласкари, тоже служащій на индійской выставкѣ; они были наилучшими друзьями, но, идя съ нимъ по улицѣ, Свортъ всегда шелъ впереди. Тутъ не было умышленной невѣжливости. Это былъ просто на просто вопросъ старшинства; въ полдень, во время отдыха, они вмѣстѣ выкуривали трубочку. На дѣлѣ Ласкари стоялъ старше Сворта на ступеняхъ служебной іерархіи: онъ получалъ въ день на три пенса больше всѣхъ другихъ за свой цвѣтъ лица, наиболѣе соотвѣтствовавшій характеру выставки. Благодаря этому естественному преимуществу и тюрбану, съ рѣдкимъ самоотреченіемъ сфабрикованному изъ задняго полотнища собственной сорочки, онъ былъ любимцемъ публики и спеціалистомъ по части показыванія такихъ вещей, какъ индійскія настойки и турецкая баня. Онъ былъ болѣе философомъ, чѣмъ Свортъ. Для него дѣленіе на касты было существеннымъ закономъ, установленнымъ Богомъ и природой; Свортъ же только принялъ это учрежденіе въ томъ видѣ, въ какомъ оно было ему преподнесено. Индіецъ объяснялъ и подтверждалъ свой взглядъ цитатами изъ священныхъ книгъ. "Въ видахъ сохраненія вселенной, Верховное Существо опредѣлило различныя обязанности различнымъ существамъ, вышедшимъ изъ его рта, руки, бедра и ноги". Почитайте-ка Дхарма Састру и вы увидите.
   "Затѣмъ онъ обыкновенно пояснялъ, что этимъ еще не ограничивается различіе между людьми, ибо на ногѣ пять пальцевъ, и каждому пальцу разная честь. Встрѣтивъ однажды на улицѣ другого индійца, заподозрѣннаго имъ въ происхожденіи изъ мизинца, онъ сталъ плеваться и выказывать всѣ признаки отвращенія, хотя его землякъ, разносившій объявленія объ индійскомъ гумиластикѣ, занимался тѣмъ же дѣломъ, что и самъ онъ, и, по всей видимости, былъ ничѣмъ не хуже его. Вся бѣда въ томъ, что ихъ раздѣляли три пальца, какъ онъ объяснялъ Сворту.
   "Была попытка привести его въ лоно христіанства, но не удалась. Представитель спеціальной миссіи по этой части довелъ его, такъ сказать, до самыхъ дверей, но, въ простотѣ души и по невѣдѣнію, назначилъ его земляку, происшедшему изъ мизинца Брамы, rendez-vous на тамъ же самомъ мѣстѣ. Мой индіецъ добросовѣстно старался выносить ненавистное ему сосѣдство, пока во время причащенія отъ него не потребовали, чтобы онъ коснулся своими устами чаши, которой только что касался другой. Тутъ онъ поставилъ чашу, не отвѣдавъ залога любви и братства, и обратился въ бѣгство.
   "Онъ привезъ съ собою свою, жену, которая жила въ полномъ затворничествѣ уайтчпельской зенана и въ постоянномъ страхѣ вреднаго вліянія нашего пасмурнаго неба на уцѣлѣвшее легкое ея супруга и господина. Вдали отъ своихъ и отъ родины, она страшно боялась остаться вдовой. Можно ли надѣяться, что здѣсь, во время выполненія позорнаго обряда, къ ней отнесутся съ должнымъ презрѣніемъ? О сожженіи, конечно, не могло быть и рѣчи, но кто вырветъ у нея изъ носу кольцо и хрящъ вмѣстѣ съ нимъ, какъ это принято и полагается? кто будетъ бить ее и осыпать укорами, за то, что она осмѣлилась пережить мужа? Она знала Ману и Састра (Сутра) не хуже, чѣмъ наши бѣдняки пообразованнѣе знаютъ свои священныя книги, и вполнѣ прониклась убѣжденіемъ въ святости смиренія и покорности мужчинѣ -- чему, въ сущности, учатъ всѣ священныя книги. "На женщину нельзя положиться", (тексты она знала на память), "добродѣтельная жена должна почитать мужа, какъ божество". Бѣдныя рабыни рабовъ! Прелестныя и нѣжныя созданія, такъ быстро и охотно научающіяся покорности, когда же придетъ вашъ чередъ?...
   -- Викторія, мой разсказъ конченъ".
   Викторія сначала играла своимъ шарфомъ, какъ бы для того, чтобы запомнить, по какому поводу были завязаны узлы, потомъ стала развязывать одинъ узелъ за другимъ, обнаруживая всѣ признаки душевной усталости.
   -- И это Англія, это имперія!-- повторяла она, пристально глядя на меня. Не скажу, чтобы эта манера ея мнѣ нравилась.
   -- О, нѣтъ, не совсѣмъ. Надо быть справедливымъ. Тамъ же, на протяженіи сотенъ квадратныхъ миль, вы увидите красоту, изящество, роскошь, превосходно устроенные дома, утонченно воспитанныхъ людей, любезныхъ, вкрадчивыхъ, разсудительныхъ, тонко деликатныхъ, нарядныхъ бѣлыхъ женщинъ -- удивительной бѣлизны, образованныхъ,-- нѣкоторыя изъ нихъ даже умѣютъ читать по-гречески -- увидите науку нарядную, раздушенную. А наши увеселительныя экскурсіи, библіотеки, картинныя галлереи! Когда мы, англичане, беремся за такія вещи, за нами никому не угнаться. Особенно мы гордимся одной квадратной милей, ограниченной Оксофордъ-стритъ, Пиккадили, Риджентъ-стритъ и Парклэномъ, и за столомъ на парадныхъ банкетахъ обыкновенно хвастаемъ, что, по интеллигентности, культурѣ, остроумію и высокой цивилизаціи, этой квадратной милѣ нѣтъ равной на всемъ земномъ шарѣ.
   -- Тѣмъ стыднѣе для васъ! Какъ же вы можете оставлять другія квадратныя мили въ такомъ видѣ, въ какомъ онѣ есть?
   -- Ну какъ же, есть вѣдь благотворительность.
   -- Благотворительность! Мазь для лѣченія рака! Надо найти причину болѣзни. Очевидно, у васъ происходитъ что-то такое, чего никто изъ васъ не видитъ и не понимаетъ. Я увѣрена, что это такъ. На мѣстѣ этихъ изящныхъ господъ я не могла бы прожить ни одного дня, ни одного часа, пока не нашла бы причины. Какъ могутъ они жить спокойно? О чемъ говорятъ они между собой? Я увѣрена, что корень зла можно найти, стоитъ только захотѣть. Попробуемъ мы найти его прежде, чѣмъ вернуться домой. Въ нашемъ распоряженіи еще цѣлый часъ. Пока вы говорили, я думала: навѣрное, причина всему -- эгоизмъ. Каждый беретъ себѣ, что можетъ, вмѣсто того, что ему полагается, и, разумѣется, кто умнѣе, тому больше и достается. А потомъ часть взятаго, отдаютъ обратно бѣднякамъ глупцамъ, при помощи того, что вы называете благотворительностью, и, такимъ образомъ, копятъ одновременно деньги и нищету. Вотъ какъ мнѣ это представляется. Какимъ образомъ богатые люди становятся богатыми? Развѣ вы не знаете, что нельзя разбогатѣть, никого не обидѣвъ, все равно, будете ли вы дѣлать зло сознательно, или безсознательно? Развѣ вы могли бы такъ поступать? Въ лучшемъ случаѣ, если вы не грабите, вы все-таки пользуетесь своимъ умомъ и ловкостью для того, чтобы захватить чью-нибудь долю. Когда я подумаю обо всѣхъ этихъ людяхъ, которые такъ красивы, хорошо одѣты и пахнутъ, какъ цвѣты, и говорятъ, какъ книга, и въ то-же время -- все время стараются сдѣлаться богаче другихъ...-- о хитрые! гадкіе! Какъ вы разбогатѣли? Я не могу понять, какъ это дѣлается.
   -- Вначалѣ всегда одинаково: вы берете себѣ, сколько можете захватить, и стараетесь оставить другимъ, какъ можно меньше, покупаете по дешевой цѣнѣ и продаете по дорогой. Иногда такое начало было положено такъ давно, что тѣ, кому принадлежитъ богатство въ настоящее время, даже и забываютъ, что это было когда-нибудь. А потому они себя эгоистами вовсе не признаютъ.
   -- Ну, да, я такъ и думала. И торговецъ, покупающій спичечныя коробки въ домѣ м-ра Сворта, даетъ за нихъ не ту цѣну, какую онъ долженъ бы дать, а самую меньшую, какую онъ можетъ дать.
   -- "Долженъ" на практикѣ всегда превращается въ "можетъ".
   -- Я вижу; оттого то бѣдняки и сидятъ голодными и холодными.
   -- Я полагаю.
   -- А когда имъ становится очень ужъ голодно и холодно, торговецъ и его преуспѣвающіе друзья даютъ имъ немного супу и одѣяло.
   -- Около того.
   -- О! какъ это забавно! какъ забавно!
   -- А вы что же хотѣли бы, чтобы онъ дѣлалъ?
   -- А вы?
   -- Не знаю.
   -- Вы знаете. Что тутъ можно сдѣлать, кромѣ одного -- брать меньше себѣ и давать больше имъ?
   -- Но тогда онъ былъ бы не такъ богатъ, какъ другіе спичечные фабриканты.
   -- Ну, такъ что-же?
   -- И ему пришлось-бы жить не въ такомъ большомъ домѣ.
   -- Ну, такъ что-же?
   -- И отказаться отъ собственнаго экипажа.
   -- Ну, такъ что-же?
   -- Да вѣдь его всѣ будутъ ругать дуракомъ, если онъ это сдѣлаетъ, Вики, поймите вы это!
   -- Очень можетъ быть. Я говорю только о томъ, что онъ долженъ дѣлать. Но я думаю, что вы неправы. Онъ дѣлалъ, бы, если-бъ зналъ, что ему слѣдуетъ дѣлать, но онъ не знаетъ. Можетъ быть, священникъ иногда забываетъ сказать ему. Ну, да все равно; будемъ продолжать: это такъ занимательно. Назовите мнѣ еще какіе-нибудь способы пріобрѣтенія денегъ.
   -- Ну вотъ, напримѣръ: вы вкладываете свои деньги въ какое нибудь Общество и получаете доходы.
   -- Не спрашивая, какъ добываются эти доходы и какъ живутъ люди, ихъ добывающіе?
   -- По большей части, да. Иные, впрочемъ, спрашиваютъ, но такихъ зовутъ чудаками. Нашелся какъ-то акціонеръ, поднявшій страшный шумъ изъ-за служащихъ на трамваѣ, которыхъ морятъ на работѣ и доводятъ прямо-таки до отупѣнія въ интересахъ дивиденда. Правда, это была женщина,-- но и то ея необычное поведеніе обратило на нее общее вниманіе. Дѣло въ томъ, что всякій понимаетъ, что и бѣдняки не хуже бы давили другъ друга, если-бъ могли.
   -- А, бѣдняки хотѣли бы быть такими же злыми, какъ богатые! Это вы хотите сказать?
   -- Приблизительно, да, миссъ Сократъ.
   -- Но куда же богатымъ столько денегъ? Какъ они ихъ тратятъ? На что онѣ имъ, въ сущности?
   -- На что? Развѣ вы никогда не слыхали о катаньи на яхтѣ, охотѣ, старинныхъ картинахъ, хорошенькихъ женщинахъ, хорошемъ винѣ? Бѣдная маленькая дикарочка, вы даже и понятія не имѣете о томъ, какъ можно жить. Да на одно то, чтобъ завести у себя хорошую породу скаковыхъ лошадей, можно истратить двадцать-тридцать тысячъ фунтовъ, если вы любительница лошадей. Надо пристраститься къ чему-нибудь: къ лошадямъ, собакамъ, женщинамъ, картинамъ, китайскому фарфору -- все равно, къ чему, все годится, лишь бы имѣть своего конька. Вы говорите себѣ, "это мой конекъ", и бросаете деньги безъ счета, лишь бы имѣть все самое лучшее по этой части и самое рѣдкое.
   -- А человѣческую породу никому не приходитъ въ голову улучшать? Ни у кого не являлось желанія купить трущобу и возиться съ нею, пока она не превратится въ рай?
   -- Нѣтъ, породу улучшаютъ, главнымъ, образомъ для выставокъ.
   -- И всѣ народы въ Европѣ такіе же забавные, или только одни англичане? Однако, солнце уже коснулось верхушки большаго банана; время обѣдать! Сколько вы тутъ понасказали мнѣ и все-таки не все сказали! Я вижу, что, кромѣ бѣдныхъ глупцовъ, есть еще богатые глупцы, и я думаю, что послѣдніе хуже первыхъ.
   

XX.
Деревенскій праздникъ.

   До сихъ поръ мнѣ это не приходило въ голову, но несомнѣнно, что мы оба здѣсь одиноки и живемъ какъ будто вдвоемъ. Правда, на Островѣ есть и другіе люди, и я вижу ихъ ежедневно, но смотрю на нихъ, какъ на картины. Я и говорю съ ними, но и говорю тоже какъ будто съ картинами, не особенно разсчитывая на отвѣтъ.
   Само собой, я вижу каждый день губернатора и нерѣдко бесѣдую съ нимъ. Кромѣ дней, есть вѣдь и вечера, и Викторіи нельзя все время быть со мной. Я членъ большой семьи, дѣлаю, что хочу, прихожу и ухожу незамѣченнымъ -- это истинная атмосфера дружбы и любви.
   Въ послѣднее время я болѣе обыкновеннаго замѣчаю присутствіе губернатора, ибо онъ готовитъ прокламацію. По случаю дня рожденія королевы у насъ скоро будетъ общественный праздникъ, и прокламація заключаетъ въ себѣ программу торжества. Она написана на грифельной доскѣ и вывѣшена передъ губернаторскимъ домомъ. Его превосходительство цѣлыми днями сидѣлъ надъ ней, вырабатывая программу увеселеній, съ моей скромной помощью -- по части текста, и съ помощью Викторіи -- по части здраваго смысла. Какъ только мы собираемся сочинить какую-нибудь глупость, она прерываетъ насъ, отворачиваясь отъ окна, возлѣ котораго она сидитъ за шитьемъ при свѣтѣ догорающаго дня. Такъ, она наложила свое veto на три проекта -- смотръ гарнизона, банкетъ съ рѣчами и парадный пріемъ въ губернаторскомъ домѣ.
   Программа, наконецъ, выработана. Мы начнемъ съ примѣрнаго урока чтенія въ школѣ, послѣ котораго учитель прочтетъ лекцію о древностяхъ Острова. Затѣмъ послѣдуютъ спортъ и всякія увеселенія съ призами, отъ букета цвѣтовъ и до мѣшка картофелю. Въ заключеніе, еще лекція -- "для укрѣпленія умовъ" -- и, въ качествѣ лектора, предстоитъ выступить мнѣ.
   Я долго протестовалъ, добросовѣстно стараясь отклонить отъ себя эту честь, но меня пересилили.-- "Что-нибудь объ Англіи, сэръ; мы никогда не устаемъ слушать о ней!" Голосъ у окна поддержалъ эту просьбу, и я уступилъ.
   Начинается, начинается; скучныя приготовленія покончены, желанный день наступилъ! Vive la joie! Утромъ насъ подымаютъ съ постели три ружейныхъ выстрѣла, возвѣщающіе нашу радость вселенной. На Пикѣ вооруженъ англійскій флагъ. Съ завтракомъ мы покончили въ какихъ-нибудь десять минутъ, и меньше чѣмъ черезъ часъ все населеніе Острова уже собрано въ школѣ.
   Идетъ состязаніе въ чтеніи, въ которомъ могутъ принимать участіе всѣ, кто угодно, но на дѣлѣ принимаетъ только младшее поколѣніе. Ученики, одѣтые въ праздничное платье, всѣ сидятъ на одномъ концѣ классной; передъ ними учитель, а позади восхищенная аудиторія. Состязаніе идетъ серьезное, обнаруживающее основательную домашнюю подготовку. Первымъ дѣломъ читаютъ по складамъ хоромъ собственныя имена изъ Писанія. Первое изъ нихъ, "Achaicus" прочитано бойко и почти одновременно всѣми; лишь немногіе остались за флагомъ. "Achaicharus" также своевременно прочтено, но одолѣвшихъ его уже значительно меньше. При "Habaziniah" поле брани покрыто павшими, но битва все же выиграна. "Greuel", благодаря нарочито трудному распредѣленію гласныхъ, для большинства оказывается камнемъ преткновенія, и многіе изъ состязающихся заливаются слезами. "Gezerites" снова приводитъ всѣхъ насъ въ хорошее расположеніе духа, ибо тугъ ужъ пораженіе общее. Намъ совершенно не подъ силу справиться съ конечнымъ s, когда оно выговаривается -- такова ужъ особенность произношенія островитянъ вообще.
   Прохожу молчаніемъ остальные номера программы и перехожу прямо къ лекціи о древностяхъ. Подобно достопамятному судьбищу, дѣйствіе происходитъ подъ открытымъ небомъ. Покончивъ съ чтеніемъ, мы шествуемъ гурьбой, съ лекторомъ во главѣ, осматривать большіе плоскіе камни, сто разъ уже видѣнные нами раньше. Это надгробные памятники нашихъ доисторическихъ предковъ. Одинъ такой камень лежалъ передъ однимъ изъ коттэджей, но былъ оттуда удаленъ и теперь служитъ папертью для церкви. Другой лежитъ тамъ же, гдѣ его оставили исчезнувшіе люди -- на полѣ, по ту сторону горъ. Мы знаемъ, что оказалось бы подъ нимъ, если-бы приподнять его -- человѣческій скелетъ, спящій вѣчнымъ сномъ на подушкѣ изъ жемчужныхъ раковинъ. Уже много столѣтій проспалъ онъ здѣсь, и пусть спитъ еще столько же!-- Затѣмъ мы снова перебираемся черезъ горы, направляясь къ пику, гдѣ я впервые встрѣтилъ Викторію; лекторъ рекомендуетъ намъ обратить вниманіе на останки четырехъ грубаго издѣлія каменныхъ фигуръ, нѣкогда стоявшихъ здѣсь на площадкѣ, словно вѣчные стражи моря. Большинству изъ насъ эти останки знакомы съ ранняго дѣтства; тѣмъ не менѣе, мы разсматриваемъ ихъ теперь съ большимъ вниманіемъ и сообщаемъ другъ другу результаты своихъ наблюденій восклицаніями, какъ бы свидѣтельствующими о неожиданномъ и внезапномъ открытіи -- все въ угоду школьному учителю. Мы спрашиваемъ, какъ попали сюда эти изваянія и что они означаютъ?-- все это входитъ въ программу. Намъ говорятъ, что они являются неоспоримымъ доказательствомъ существованія древней расы островитянъ.
   Но какъ же попала сюда эта раса!
   Лекторъ предлагаетъ намъ угадать. Неужели среди насъ найдется такъ дурно воспитанный человѣкъ, чтобы намекнуть о существованіи лодокъ? Конечно, нѣтъ! Мы добросовѣстно разъигрываемъ нашу маленькую комедію вплоть до заключительной сцены. Мы держимъ языки за зубами; добродѣтель или привычка, наконецъ, врожденная правдивость въ рѣчахъ не дозволяютъ намъ сдѣлать большаго. Какой-то розовый мальчуганъ крикнулъ было: "Я знаю!", но Викторія мгновенно утащила его назадъ и заткнула ему ротъ апельсиномъ. Помимо этого, всѣ исполняютъ свои роли добросовѣстно, безъ всякой примѣси лукавства.
   Лекторъ самъ отлично знаетъ, что мы могли бы всѣ подхватить возгласъ ребенка, но онъ держится послѣдовательности въ изложеніи.--"А что бы вы сказали,-- предлагаетъ онъ наводящій вопросъ,-- что бы вы сказали о суднѣ, прибывшемъ сюда съ Гамбійскихъ острововъ, лежащихъ за триста миль отсюда?" -- Ай, да! Ну, конечно! Они пріѣхали на суднѣ?
   "Но зачѣмъ же имъ было ѣхать сюда?" -- Этого вопроса не предложить невозможно. Надо же поддержать человѣка.-- "Предположимъ, что они пріѣхали потому, что не могли не пріѣхать,-- поневолѣ".
   -- "Это, конечно, мѣняетъ дѣло. Но что же могло ихъ заставить?" -- Въ дальнѣйшемъ поощреніи онъ не нуждается.-- "Въ прежнее время, главнымъ образомъ, въ старину, да и на памяти старожиловъ, дикари, живущіе на островахъ Тихаго Океана держались обычая усаживать побѣжденныхъ враговъ въ лодку и оставлять ихъ на произволъ волнъ." -- Его объясненіе болѣе пространно, но мы удовольствуемся этимъ.
   -- Пойдемте, я вамъ кое-что покажу,-- продолжаетъ добрякъ,-- и мы опять идемъ за нимъ, на этотъ разъ внизъ по крутой тропинкѣ, къ рощѣ и опять вверхъ по крутой тропинкѣ, къ поселку, затѣмъ черезъ весь поселокъ, дѣлаемъ маленькую передышку передъ дверью и окончательно останавливаемся въ его спальнѣ, являющейся въ то же время музеемъ островка.
   Что за бѣда, что мы уже видѣли одинокую полку, заключающую въ себѣ цѣликомъ коллекцію національныхъ сокровищъ! Что за бѣда, что эти каменныя копья и топоры лишь немногимъ менѣе знакомы нашимъ рукамъ, чѣмъ наши собственные ножи и вилки. Мы оказываемъ вниманіе и любезность ближнему -- этого достаточно. Притомъ же это такъ пріятно намъ самимъ! Это -- идеальная комбинація дѣла и удовольствія, ибо это путешествіе въ музей было прогулкой по райскимъ полямъ, гдѣ насъ вели, вмѣсто ангеловъ, босоногіе ребятишки, такіе же проворные и легкіе на бѣгу, какъ если-бы у нихъ были крылья. За ними слѣдовали дѣти постарше, слишкомъ большія для игръ, слишкомъ юныя для любви, шедшія по самымъ крутымъ тропинкамъ, словно по облакамъ, съ легкостью и увѣренностью идеальной силы,-- а за ними мужчины и женщины, дѣвушки и молодые люди, радостные, довольные, неспѣшной поступью, чтобы продлить наслажденіе. Дай Богъ, чтобы имъ еще не скоро пришлось, въ свою очередь, уснуть на подушкѣ изъ раковинъ!
   Я совершенно позабылъ бы о предстоящей мнѣ лекціи, если бы мнѣ не напомнилъ о ней школьный учитель, по окончаніи его собственной. Съ фамильярностью собрата по искусству, онъ учтиво освѣдомляется объ избранной мною темѣ, и я вынужденъ сознаться, что мнѣ и въ голову не приходило подготовиться заранѣе. "Мы увѣрены, что вы приложите всѣ старанія", говоритъ онъ съ улыбкой.-- "Могу-ли я отнестись небрежно къ своей задачѣ послѣ того, что я слышалъ?" Но эта отвѣтная любезность, подобно большинству гладкихъ фразъ, ни мало не подвинула насъ впередъ. Я начинаю придумывать тему.-- Я видѣлъ вашъ праздникъ, не хотите-ли послушать описаніе другого праздника въ болѣе широкихъ размѣрахъ, въ иной, заморской странѣ? Что вы скажете, напримѣръ, о праздникѣ въ Римѣ?
   -- Но вѣдь вы хотѣли разсказать намъ что-нибудь объ Англіи.
   -- Я подразумѣваю праздникъ въ современномъ Римѣ, а современный Римъ, какъ извѣстно, находится на берегахъ Темзы.
   -- Отлично, превосходно! Не хотите ли посидѣть въ моей спальнѣ, чтобы собраться съ мыслями.
   -- Ничего онъ соберетъ здѣсь,-- говоритъ Викторія, бывшая свидѣтельницей этого разговора.-- Если вы хотите, чтобы онъ работалъ, за нимъ нуженъ присмотръ. Никто не умѣетъ обходиться съ нимъ, кромѣ меня. Пожалуйте, сэръ, идемте!
   Когда человѣка ведутъ на буксирѣ, онъ можетъ держать себя, какъ медвѣдь, или какъ геніальный человѣкъ, и я надѣюсь, что я не медвѣдь. Мой вожатый ведетъ меня прямо на Пикъ, черезъ рощу, которая хранитъ его завѣтную тайну. Меня усаживаютъ на развалинахъ платформы, теперь оставленной всѣми, ибо слѣдующую лекцію на ней будутъ читать не ранѣе будущаго года. Покидая меня, Викторія велитъ мнѣ сосредоточиться и сидѣть совершенно спокойно до ея возвращенія. Я обѣщаю и выполняю обѣщаніе. Я ложусь на спину и слѣжу за носящимися въ воздухѣ билліонами легкихъ шариковъ, какъ бы составляющихъ субстанцію этого воздуха, и спрашиваю себя, неужели каждый изъ нихъ содержитъ, при соотвѣтственномъ уменьшеніи всѣхъ пропорцій, божественную Викторію и мое созерцающее я. Еслибы это могло быть такъ! Какая концепція безконечнаго счастья! Но вотъ легкіе шаги предупреждаютъ меня, что она снова здѣсь, и я оставляю догадки для сладкой и вполнѣ удовлетворяющей меня увѣренности въ томъ, что есть такой шаръ, который содержитъ насъ обоихъ. Она несетъ въ рукѣ корзину съ фруктами,-- но кто она, Флора, или Минерва? Ибо наверху корзины лежитъ маленькая записная книжка и карандашъ. Бананы и гуявы предназначаются на завтракъ одинокому мыслителю; карандашъ и бумага должны закрѣпить и сохранить для лекціи его драгоцѣнныя мысли, прежде чѣмъ онѣ разлетятся. Я протягиваю жадную руку къ плодамъ, но Викторія подаетъ мнѣ карандашъ.
   -- Запишите то, о чемъ вы думали, пока меня не было!
   Это было бы вдвойнѣ восхитительно, если бы здѣсь была хоть самая легкая примѣсь кокетства; но ея нѣтъ -- ни малѣйшей, ни тѣни.
   -- Я думалъ о безконечномъ.
   -- Потеря времени и только! А я думала, это будетъ о римскихъ праздникахъ.
   -- Что будетъ? Ахъ, да! Лекція! Да!
   -- Вы хотите сказать, что вы не...-- Ахъ, какой вы лѣнивый!
   -- И какая вы глупенькая, моя Викторія! Но за это я васъ еще больше люблю!
   -- На что это мнѣ?
   -- Такъ люблю, что безъ васъ цѣлый міръ....
   -- Не хотите ли банана?
   -- Ничего не имѣю противъ, если вы тоже съѣдите.
   -- У меня нѣтъ аппетита.
   -- И у меня нѣтъ.
   -- Вы только что говорили, что страшно голодны.
   -- Я и былъ голоденъ.
   Викторія стояла на колѣняхъ передъ корзиной. При послѣднихъ моихъ словахъ она выпрямилась, что у нея всегда служило признакомъ сосредоточенности чувства, но все же не измѣнила позы. Въ этой позѣ она казалась обломкомъ большой статуи.
   -- Не кажется-ли вамъ, что вы иногда выражаетесь нѣсколько неточно и дѣйствуете неувѣренно? Если вы голодны, почему вы не ѣдите?
   -- Это голодная стачка.
   -- Что это значитъ?
   -- Это изобрѣтеніе сибирскихъ каторжниковъ. Когда имъ становится очень ужъ тошно, они устраиваютъ стачку противъ собственныхъ обѣдовъ и умираютъ съ голоду.
   -- Вамъ незачѣмъ морить себя голодомъ, если только то, въ чемъ вы нуждаетесь, въ нашей власти,-- возразила Викторія, и отъ взгляда, обращеннаго ею на меня, строгая красота ея лица выиграла еще больше.
   Это было слишкомъ восхитительно. Кто-бы на моемъ мѣстѣ удержался отъ продолженія?
   -- Да, я знаю; у меня все есть, но все же мнѣ еще нужно кое-что.
   -- О, теперь я понимаю!-- сказала она, поднимаясь во весь ростъ и опрокидывая корзину такъ, что фрукты разсыпались по землѣ.-- О, я прекрасно понимаю! Я отлично знаю, что вы хотите сказать! Нечего вамъ хитрить и выражаться полусловами. Вы уже сказали это однажды и обѣщали, что никогда больше не будете объ этомъ говорить.
   Глупенькая Викторія! Она разсыпала всѣ карты по столу и испортила всю игру!
   Одинъ коротенькій получасовой урокъ въ лондонскомъ будуарѣ, даже въ лондонской классной -- и она выучилась-бы играть въ эту игру. Вотъ что значитъ вырости на дикомъ островѣ и быть воспитанной старикомъ-отцомъ, который учитъ васъ говорить правду, какъ квакеры.
   -- И все-таки, Викторія я не стану ѣсть своего завтрака.
   -- Дорогой другъ, милый, милый другъ, если-бы только я могла сказать вамъ все, что мнѣ хочется сказать! Но зачѣмъ вы такъ смущаете меня? Зачѣмъ вы хотите заставить меня поступать дурно?
   Теперь пришелъ мой чередъ вскочить и схватить её за руку, которой она не отняла.
   -- Викторія, кто можетъ спорить съ вами? Вы играете по своимъ собственнымъ правиламъ, а я словно шулеръ. Ну, будетъ; голодная стачка окончена; дайте мнѣ плоды.
   Викторія очищала бананы, я ѣлъ ихъ. Это было прелестно -- почти такъ же хорошо, какъ самое лучшее. Небо было безоблачно; солнце играло на ея волосахъ и лицѣ... "Я стою не больше другихъ, но Богъ далъ мнѣ больше".-- Такова была моя смиренная благодарственная молитва.
   Немного погодя -- и слишкомъ скоро для меня -- я былъ снова предоставленъ собственнымъ размышленіямъ. Викторія удалилась, взявъ съ меня слово, что во время ея отсутствія я буду готовиться къ лекціи. Я слѣдилъ за ней, пока она не спустилась къ подножію холма, принимая задумчивую позу, всякій разъ, какъ она оборачивалась взглянуть на меня. Я видѣлъ, какъ она спорила съ толпой ребятишекъ, порывавшихся вскарабкаться наверхъ, въ мою студію, какъ она уговаривала ихъ не мѣшать мнѣ, и, наконецъ, увела ихъ подальше отъ искушенія, во фруктовый садъ за холмами.
   Я добросовѣстно пытался работать, но это было невозможно. Отголоски праздничнаго веселья долетали до меня, на мой возвышенный наблюдательный постъ, со всѣхъ населенныхъ частей Острова, даже съ отдаленныхъ вершинъ, высившихся, какъ башни, надъ каменной стѣною;-- кругомъ все смотрѣло по праздничному. Разстояніе смягчало шумъ и смѣхъ, крики птицъ и животныхъ; все это сливалось въ полной гармоніи съ ритмическимъ шумомъ прибоя; казалось, эти звуки были только видоизмѣненіемъ, варіантомъ обычной музыкальной тишины. Въ воздухѣ широкими полосами висѣлъ прозрачный лѣтній туманъ, и, видимыя сквозь него, всѣ краски сливались въ такой же гармоніи. Мѣстами почти невозможно было разобрать, гдѣ кончаются цвѣты и начинаются люди, мужчины и женщины. Человѣческія фигуры выдѣлялись только при движеніи; глядишь -- то тамъ, то сямъ парочка вынырнетъ изъ травы, бѣгутъ, гонятся другъ за другомъ, но чѣмъ дальше, тѣмъ очертанія больше тускнѣютъ, и, наконецъ, совсѣмъ сливаются съ ландшафтомъ. Это утонченное наслажденіе для чувствъ и для души, это образъ единства природы. Небо и земля, и море, мужчины и женщины, цвѣты и деревья кажутся лишь многообразными формами и проявленіями единаго всеобъемлющаго элемента красоты, которую каждый видитъ и понимаетъ и представляетъ себѣ по своему Я былъ всецѣло поглощенъ этой мыслью и усердно развивалъ её, лежа ничкомъ на травѣ и бесѣдуя съ цвѣтами. Въ этой позѣ и застала меня Викторія. Если-бъ ей понадобилась моя жизнь, она легко могла бы взять ее. Она подошла такъ неслышно, что я замѣтилъ ее только тогда, когда она была уже возлѣ меня.
   -- Принцесса, прежде чѣмъ хмуриться, выслушайте мою исповѣдь. Я ничего не сдѣлалъ -- ровно, ровно ничего. Но теперь я начну; я сдѣлаю все, что вы хотите. Только я не могу работать здѣсь. Я долженъ пойти куда-нибудь.
   -- Домой, въ вашу комнату?
   -- Душно.
   -- Такъ куда-же?-- Она даже притопнула босою ножкой отъ нетерпѣнія.
   -- Я знаю куда, только не смѣю сказать.
   -- Да ну же, говорите!
   -- Въ Пещеру -- въ ту самую, куда вы водили меня въ первую нашу прогулку.
   -- Это безуміе! Вы убьетесь, и только.
   -- Не убился же я въ первый разъ.
   -- Тогда я помогала вамъ.
   -- Я хочу, чтобъ вы и теперь помогли мнѣ.
   -- Не понимаю, за что я люблю васъ, а между тѣмъ я такъ васъ люблю!-- Если бы Богу угодно было, чтобы вы убились, Онъ не допустилъ бы меня помогать вамъ въ этомъ. Идемте!
   Всѣ трудности этого восхожденія уже были однажды описаны мною, и любезный читатель, вѣроятно, не посѣтуетъ на меня, если я избавлю его отъ повторенія. Достаточно сказать, что вскорѣ я шелъ по узкому гребню скалы, закрывъ глаза, по приказу моей повелительницы, и положивъ руки на плечи Викторіи, которая была моимъ вожатымъ. Прежде чѣмъ закрыть глаза, я поймалъ ея взоръ, брошенный на меня, и во взорѣ этомъ было столько нѣжности и тревоги, что я не забуду его во всю жизнь. Когда мнѣ опять разрѣшили открыть глаза, мы были уже въ пещерѣ. Убѣдившись, что я въ безопасности, Викторія ушла, обѣщая вернуться черезъ часъ и вывести меня изъ пещеры.
   

XXI.
Праздникъ въ Римѣ.

   Я остался одинъ съ облаками, океаномъ и моей записной книжкой. Чтобы сосредочить свои мысли на записной книжкѣ, мнѣ необходимо было забыть объ океанѣ и облакахъ; поэтому, полюбовавшись ими въ послѣдній разъ, я отошелъ вглубь пещеры и принялся за дѣло.
   Замѣтки для лекціи.-- Параллель между старой Англіей и древнимъ Римомъ.-- Обращаю ваше вниманіе, друзья мои, на то обстоятельство, что Англія находится въ настоящее время точно въ такомъ же положеніи, какъ древній Римъ послѣ завоеванія міра. Она отдыхаетъ, наслаждаясь плодами своихъ побѣдъ. Она не желаетъ большаго: пообѣдавшій левъ не обидитъ и мухи. Она ощущаетъ нѣкоторую тяжесть въ желудкѣ; въ особенности это чувствуется въ правящихъ сферахъ. Тѣмъ не менѣе, граждане кой-какъ выполняютъ свои обязанности въ отношеніи государства. Римъ кормилъ всѣхъ своихъ дѣтей на счетъ покоренныхъ государствъ, и всѣ они въ концѣ концовъ облѣнились. Англія кормитъ лишь нѣкоторыхъ, и, если не считать нужды и голода, интересы имперіи блюдутся въ должной мѣрѣ. Особенно тщательно охраняются дальнія области; туда шлютъ стражу, смѣна за смѣной; проконсулы, по прошествіи извѣстнаго срока, неизмѣнно возвращаются домой умирать въ прадѣдовскихъ замкахъ. Если обозрѣть наше полушаріе съ высоты птичьяго полета, мы увидимъ всѣ главные пути на сушѣ и на морѣ покрытыми пѣной или пылью -- признаки, отмѣчающіе движеніе нашихъ легіоновъ. Зрѣлище недурное!
   "Приготовленія къ празднику.-- Общественныя празднества въ Англіи предписаны закономъ; три-четыре раза въ годъ эта огромная мастерская міра совершенно прекращаетъ работы. Это бываетъ наканунѣ народныхъ торжествъ. Одинъ изъ первыхъ признаковъ наступающаго торжества -- выселеніе изъ города немногихъ избранныхъ. Всѣ, кто только можетъ, спѣшатъ уйти прочь съ дороги -- конечно, только для того, чтобы предоставить больше мѣста другимъ. Это такъ похоже на нихъ.
   Лондонъ со всѣми его обширными окрестностями отданъ въ распоряженіе массъ. Имъ принадлежатъ улицы, имъ принадлежатъ парки. Каждый фонарный столбъ въ трущобахъ превращенъ въ винтовыя качели.
   Приспособляемость расы.-- Развлеченія дѣтей англійскаго народа отличаются первобытной простотой. Юные обитатели трущобъ играютъ, какъ въ старину работали взрослые дикари, при помощи самыхъ грубыхъ орудій. Имъ ничего не стоитъ устроить себѣ качели изъ разорванной на полосы рубашки или простыни; а въ національной игрѣ какой-нибудь прутикъ замѣняетъ имъ ворота, а щепка отъ сосновой доски крикетный молотокъ. Это здравое презрѣніе къ орудіямъ говоритъ о приспособляемости расы, о ея умѣніи утилизировать наилучшимъ образомъ попадающіеся подъ руку матеріалы. Битва при Ватерлоо была выиграна на отведенныхъ для игръ поляхъ Итона. Пройдитесь по Сенъ-Джемскому парку и вы перестанете сомнѣваться въ этомъ. Въ крикетъ играютъ съ помощью вышеуказанныхъ приспособленій; для ножного мяча берутъ старую шляпу, или битый котелокъ. Та же приспособляемость замѣчается и во всемъ остальномъ: количество матеріи, употребляемой на штаны, по отношенію къ размѣрамъ обнаженной, поверхности, которую имъ полагается прикрывать, можетъ быть выражено цыфрой 3/5.-- И, однако же, вы не видите бьющихъ въ глаза бѣлыхъ пятенъ, портящихъ красоту ландшафта, и даже на лицахъ лежитъ какой-то зеленоватой оттѣнокъ. Художникамъ не мѣшало бы брать по больше такихъ праздничныхъ сценъ въ Паркѣ сюжетами для своихъ картинъ; такія картины непремѣнно обратили бы на себя вниманіе въ Берлингтонъ-гофѣ. Хворыя дѣти и самыя маленькія играютъ въ аллеяхъ поближе къ дому, гдѣ пыль благоразумно сберегается въ достаточномъ количествѣ, чтобы дѣти могли изъ нея лѣпить пирожки. Многія играютъ на старыхъ кладбищахъ, прилегающихъ къ этимъ аллеямъ, недавно открытыхъ для публики, благодаря великодушію властей, воодушевленныхъ желаніемъ общаго блага. Это, можетъ быть, наилучшій примѣръ нашего національнаго умѣнья пользоваться обстоятельствами.
   NB.-- Здѣсь набросать картину народнаго гулянья реальнаго, или вымышленнаго -- въ праздничный день -- зрѣлище въ высшей степени поучительное: "Пріютъ Тома Одинокаго плюсъ нѣкоторыя наблюденія надъ Рэссель Кортомъ и Бинигеръ Ярдомъ".-- старинное кладбище, или мѣстная свиная закута, состоящая изъ трехъ заднихъ дворовъ, слитыхъ въ одинъ -- въ настоящее время паркъ для народнаго гулянья, съ должной помпой преподнесенный народу, какъ дорогой подарокъ. Для того, чтобы оцѣнить надлежащимъ образомъ этотъ подарокъ, на него нужно взглянуть съ полей и луговъ, разстилающихся вокругъ Итонской коллегіи. Видимый съ этой точки зрѣнія, онъ вызываетъ чувство живѣйшей благодарности Богу за тайны терпѣнія, далеко превосходящія глубиной тайны вѣры, сокрытыя въ душѣ человѣческой. "Пріютъ Тома Одинокаго" преподнесенъ какъ милость, за которую нужно быть благодарнымъ! Ха, ха, ха! (здѣсь постарайтесь засмѣяться). О, какимъ же волшебствомъ, какимъ колдовствомъ мы заставляемъ ихъ довольствоваться этимъ несокращаемымъ minimum'омъ въ удовлетвореніи своихъ человѣческихъ требованій? (постарайтесь не заплакать).
   Нѣкоторая приспособляемость замѣчается также и во взрослыхъ уроженцахъ здѣшнихъ мѣстъ,-- по истинѣ, это характерная черта нашей расы. Для увеселенія ихъ не требуется большихъ расходовъ. Возьмите деревянную доску, поставьте съ одной стороны рядъ боченковъ и стакановъ, а съ другой родъ лощадинаго стойла, гдѣ могутъ помѣститься, стоя, человѣкъ пятнадцать-двадцать, и вы получите "увеселительное заведеніе". Молодая женщина отворачиваетъ краны, стараясь дѣлать это возможно проворнѣе, и наполняетъ стаканы; публика въ стойлѣ осушаетъ ихъ не съ меньшей быстротой, и народное веселье въ полномъ разгарѣ. Мраморные столы, общественные сады, цвѣты, музыка -- все это не необходимо. Еще проще было бы пристроиться къ водопойной колодѣ, но лошади не любятъ джина, да и высшее животное возмутилось бы противъ такого объединенія, основаннаго на ложномъ принципѣ общности имуществъ.
   Здѣсь, въ этихъ увеселительныхъ заведеніяхъ они обмѣниваются безхитростными признаніями и устраиваютъ свои семейныя дѣла. О будущемъ они не загадываютъ; опытъ отучилъ ихъ отъ празднаго любопытства и пріучилъ къ близорукости. А когда ихъ начинаютъ смущать проклятые вопросы, или проблема ихъ собственныхъ отношеній къ этому счастливому міру, они подмигиваютъ молодой особѣ, которая отворачиваетъ кранъ, и смущенье ихъ быстро проходитъ.
   Дивная скромность ихъ жизненныхъ требованій можетъ быть поставлена въ примѣръ даже пастухамъ, какъ образецъ умѣнья довольствоваться малымъ, въ отношеніи вина, женщинъ, музыки, свѣта и радости. Ихъ рѣчь пряма и проста, свободна отъ всякихъ ухищреній, цвѣтистыхъ оборотовъ и вымученнаго остроумія; ихъ шутки обыкновенно не что иное, какъ легкая игра оловянныхъ кружекъ по головамъ, и всѣ ихъ удовольствія въ томъ же первобытномъ родѣ. Они охотно посвящаютъ свой досугъ наблюденіямъ за тѣмъ, какъ собака травитъ крысъ или два человѣка колотятъ другъ друга до безчувствія перчатками, которыя только съ виду бьютъ больно. Они такія же дѣти, какъ сѣвероамериканскіе индѣйцы, да и въ смыслѣ расоваго типа недалеко ушли отъ нихъ -- выдающіяся скулы, широкій ротъ, толстыя губы, трещины.вмѣсто глазъ. Посмотрите на нихъ въ дни такихъ народныхъ торжествъ, когда они миріадами сбѣгаются поглазѣть на бѣга, на гребную гонку, на парадъ лорда мэра, и подивитесь чудесамъ соціальнаго и религіознаго режима, пріучившаго ихъ довольствоваться своимъ положеніемъ, а насъ находить въ этомъ удовольствіе.
   (Слѣдуетъ панегирикъ этому режиму въ лирическомъ духѣ -- ритмическая проза и т. д.).
   Ихъ женщины. Подобно своимъ сѣвероамериканскимъ сестрамъ, питаютъ пристрастье къ перьямъ и яркимъ цвѣтамъ. Вы не найдете въ природѣ ничего пестрѣе фабричной дѣвушки въ праздничномъ платьѣ цвѣта тану съ жестокимъ перомъ на шляпѣ, какъ будто окрашеннымъ кровью. Отношенія самки къ самцу -- курьезный пережитокъ первобытнаго состоянія. Ухаживанье, по крайней мѣрѣ, по формѣ, всегда представляетъ собою похищеніе дѣвушки. Церемонія начинается съ встрѣчи на углу, на улицѣ въ сумерки; затѣмъ идетъ погоня, бѣготня вокругъ домовъ, тяжелые сапоги, настигающіе легкіе башмачки, радостныя взвизгиванья, отмѣчающія собою путь бѣглянки; затѣмъ поимка, бѣгство, нѣжности, въ видѣ звонкихъ пощечинъ, способныхъ выбить дурь изъ головы и у коновала. Финалъ -- объятія; юбки изорваны въ клочки, земля усѣяна перьями; затѣмъ запыхавшаяся парочка возвращается рука объ руку къ тому же углу, съ тѣмъ, чтобы начать сначала.
   Ночью.-- Съ наступленьемъ ночи всѣ обитатели трущобъ сходятся вмѣстѣ изъ ближнихъ и дальнихъ мѣстъ на одно общее rendez vous; мужчины и тѣ, что нѣкогда были дѣвушками, шамкающіе старики и бранчивыя дѣти стоятъ толпою передъ грязнымъ прилавкомъ, пока неизсякающая влага не зальетъ въ нихъ послѣдней искры огня. Тогда огромный городъ отходитъ на покой и снова погружается въ безмолвіе. Воображеніе того, кто видѣлъ адъ, врядъ-ли сумѣло бы нарисовать эту заключительную сцену".
   -- Вы готовы?
   Голосъ доносился со скалы надъ пещерой; то былъ голосъ Викторіи.
   -- Да, и жажду свободы; пожалуйста, выведите меня отсюда.
   -- Вы кончили свою работу?
   -- Да.
   -- Честное слово?
   -- Честное слово.
   -- Я сейчасъ приду. Вы можете подойти и взглянуть на меня, если хотите; только помните -- внизъ нельзя смотрѣть.
   Я сталъ у входа въ пещеру. Въ нѣсколькихъ ярдахъ надо мною съ вершины скалы на меня смотрѣла чудная головка, и глаза ея улыбались мнѣ. Видно было только лицо; должно быть, дѣвушка лежала растянувшись во весь ростъ на скалѣ.
   Еще нѣсколько минутъ, и мы снова шли шагъ за шагомъ по гребню, и я снова испытывалъ сладостное, восхитительное ощущеніе ея близости, испытывалъ его все время, что мы спускались по тропинкѣ, ведущей къ зданію школы, ибо, хотя здѣсь я уже не нуждался въ помощи, Викторія не отнимала у меня своей руки. И такъ мы шли рука объ руку въ сумерки, не говоря ни слова и не испытывая желанія говорить.
   Эта лекція такъ и не состоялась. Увидѣвъ всѣ эти счастливыя лица въ классной, я почувствовалъ, что не въ состояніи испортить имъ праздникъ. Пока губернаторъ говорилъ вступительную рѣчь, я наскоро выбралъ другую тему и ввѣрился своей счастливой звѣздѣ. Звѣзда была благосклонна ко мнѣ. Губернаторъ говорилъ долго, и когда онъ сѣлъ, я былъ уже достаточно подготовленъ къ вдохновенной импровизаціи о благодѣтельныхъ результатахъ изобрѣтенія книгопечатнаго станка, которой остались всѣ довольны.
   -- Зажги факелы, Рейбенъ,-- сказалъ старикъ, когда рукоплесканія стихли.-- Въ заключеніе, ребятамъ разрѣшается пойти пошарить по птичьимъ гнѣздамъ на холмахъ. А ты, Викторія, и вы, дѣвушки, будьте добренькія, спойте намъ пѣсню. Свѣту здѣсь довольно.
   

XXII.
Недоразумѣніе.

   Ссора съ Викторіей? Нѣтъ, не то, это слово не подходитъ. Но "что-то" есть. А что -- не знаю.
   Викторія сдѣлалась какая-то "странная" -- не умѣю назвать иначе. Ея не поймешь; не знаешь, какъ съ ней быть, и это обидно. А я такъ старался понять ее.
   Маленькій инциденту на Пикѣ былъ для меня урокомъ -- по крайней мѣрѣ, я стараюсь, чтобы онъ пошелъ мнѣ на пользу. Мнѣ какъ будто сказали: "Не надоѣдай Викторіи; оставь свои чувства уваженія и прочія при себѣ. Викторія какъ будто хочетъ сказать тебѣ что то и не знаетъ, съ чего начать. Неужели ты не можешь избавить ее отъ непріятности? Ты смущаешь ее своимъ ухаживаньемъ, почтительнымъ и инымъ; она хочетъ, чтобы ты оставилъ ее въ покоѣ. На дорогѣ у тебя стоитъ Кудряшъ.
   -- Что за бѣда, что Кудряшъ смутно блистаетъ вдали, какъ звѣзда Ореона! Онъ унесъ ея сердце съ собою въ пространство. Оставь ее въ покоѣ.
   -- Тебѣ нужны еще доказательства? Сколько разъ еще тебѣ нужно видѣть ее простертой передъ своимъ алтаремъ въ рощѣ, какъ ты видѣлъ ее вчера, когда ты выслѣдилъ ее, идя за нею по пятамъ, какъ собака, какъ шпіонъ? Сколько разъ тебѣ нужно еще услыхать ея мольбы: "Вернись, вернись и помоги мнѣ"!-- мольбы, прерываемыя безчисленными поцѣлуями фетишей, развѣшанныхъ на вѣтвяхъ?
   -- Да если бы Кудряшъ и не существовалъ вовсе, развѣ это измѣнило бы-что нибудь? Викторія не для тебя. Развѣ ты останешься здѣсь вѣчно? Ты самъ знаешь, что нѣтъ. А развѣ ты можешь увезти Викторію съ собой? Викторія -- дикарка и кто бы могъ пожелать, чтобы она стала иною? Или ты хотѣлъ бы нарядить эту дикарку въ крэпъ де шинъ и сюра, въ вышивки, шелкъ и гипюръ и перенести ее въ лондонскую гостиную, на потѣху скучающей лондонской толпѣ? Ты представляешь себѣ эту замѣтку въ газетѣ? "Лэди,-- высокая фигура которой хорошо знакома всему лондонскому обществу, была одѣта въ черное шелковое платье, открывающееся спереди на выставкѣ изъ бѣлаго муслина, задрапированнаго въ складки отъ шеи до ногъ и перехваченнаго на груди патой изъ вышитаго чернаго бархата, скрѣпленнаго брилліантовымъ аграфомъ".
   -- Нѣтъ, это не годится!
   -- Дружба невозможна съ твоей стороны. Какъ только ты съ ней, ты сейчасъ же начинаешь валять дурака. Сойди съ ея дороги.
   И вотъ я пересталъ быть тѣнью Викторіи. Я гуляю одинъ. Я подладился къ губернатору и выпросилъ у него ружье, чтобы поохотиться за дикими птицами. Дикія птицы на меня не въ претензіи. Моя пальба волнуетъ ихъ гораздо меньше, чѣмъ она волнуетъ Викторію. Да и ружье какое-то чудное! Какъ это люди ухитрялись убивать что бы то ни было изъ такихъ ружей, и тѣмъ болѣе убивать другъ друга. Рѣзня при Мальплакэ положительно повышаетъ мое уваженіе къ человѣческой расѣ. Эта рѣзня можетъ быть поставлена наряду съ пирамидами -- вообще съ матеріальными чудесами, достигнутыми самыми простыми средствами.
   Нѣсколько дней подрядъ я поддерживалъ въ себѣ такія мысли и въ то утро, о которомъ идетъ рѣчь, усерднѣйшимъ образомъ упражнялся въ стрѣльбѣ въ чаекъ, хотя это нисколько не нарушало добраго согласія между мною и чайками, и стая, благодаря любопытству, разросталась вмѣсто того, чтобы уменьшиться -- какъ вдругъ предо мною выросла и заслонила собою свѣтъ фигура Викторіи.
   Вотъ это то и есть то, что я называю "странностями" Викторіи; это и есть то, на чемъ я строю свои обвиненія.
   Ибо Викторія пришла посмотрѣть, гдѣ я. Мнѣ нѣтъ надобности даже угадывать это. Она сама сказала мнѣ. Обратите вниманіе на то, что слѣдуетъ за этимъ вступленіемъ, и, скажите, не правъ-ли я, чувствуя себя обиженнымъ.
   -- Зачѣмъ вы искали меня, Викторія?
   -- Я такъ несчастна.
   -- Почему?
   -- Вы дѣлаете меня несчастной.
   -- Что я сдѣлалъ, принцесса?
   -- Что я вамъ сдѣлала? Вы почти не разговариваете со мной -- вотъ ужъ три дня.
   -- Я думалъ, что вамъ самой такъ пріятнѣе, Викторія?
   -- На какомъ основаніи вы это думаете? Во что обратился бы для меня этотъ уголокъ, если бы мы раздружились?
   -- Я смущаю васъ.
   -- Предоставьте мнѣ судить объ этомъ. Въ томъ, что я вижу васъ и разговариваю съ вами, не можетъ быть ничего дурного.
   Я оставляю въ покоѣ весьма недовольныхъ этимъ чаекъ, и мы перебираемся на другую сторону островка, на то мѣсто, гдѣ я высадился на зарѣ этой исторіи, съ тѣмъ чтобы найти Новый Міръ.
   Вначалѣ мы разговариваемъ мало. Я стараюсь наладить разговоръ съ помощью нѣсколькихъ условныхъ фразъ, помогающихъ примирить бѣдность мысли съ самоуваженіемъ. Эпиграммы насчетъ женской непослѣдовательности никому еще не помогали понять женщину, но если бы ихъ выкинуть изъ человѣческаго словаря, пустота чувствовалась бы очень замѣтно; непослѣдовательныхъ людей мало, но непонимающихъ большинство. Ужасно обидно, что я такъ глупъ. Я нашелъ Викторію и не умѣю съ ней обходиться -- все равно, какъ дикарь съ часами.
   Нѣкоторое время мы идемъ молча, другъ возлѣ друга, какъ въ прежніе дни, наслаждаясь просто воздухомъ и движеніемъ. Мы также свободны, какъ животныя вокругъ насъ, и, можетъ быть, счастливѣе ихъ, ибо наше счастье утонченнѣе. Впрочемъ, можно говорить только за себя. Миріадамъ птицъ и насѣкомыхъ и немногимъ избраннымъ породамъ животныхъ, которыя имѣются здѣсь, живется хорошо и привольно;-- это радостная жизнь на свѣту, на солнцѣ; и смерть у нихъ легкая и быстрая, въ расцвѣтѣ силъ, а работа у нихъ состоитъ главнымъ образомъ въ насыщеніи и движеніи на открытомъ воздухѣ. Большинство животныхъ здѣсь такіе же члены большой семьи, какъ и люди, и Викторія всѣхъ ихъ зоветъ по именамъ. Съ нею они только притворяются дикими, и отверженныя козы, бродящія по горамъ, такъ же регулярно приходятъ къ ней утромъ за лаской, какъ и сестры ихъ, примирившіяся съ цивилизаціей.
   Если бы мы съ ней всегда могли быть такими! Но мы не можемъ. Мы по очереди -- то друзья, то враги, а почему это такъ -- хоть убейте, не знаю. Мы то сближаемся, то расходимся какими-то таинственными путями. Ибо то, что произошло сегодня, бывало уже не разъ. Я сижу съ нею и счастливъ и не желаю ничего большаго, но вдругъ какая-то неуловимая перемѣна въ ея обращеніи внушаетъ мнѣ мысль, что Викторія желаетъ, чтобы я ушелъ, и я ухожу. Я держусь въ сторонѣ,-- тогда она розыскиваетъ меня и начинаетъ упрекать за холодность и невниманіе. Мы достигаемъ совершенства, и тутъ начинается несовершенство. Медленно, медленно, словно перемѣна въ окраскѣ растенія, развивается и растетъ новое для меня недовѣріе Викторіи ко мнѣ или къ себѣ самой. Что это такое? Что это можетъ быть? Это проявленіе какого то страннаго закона, управляющаго ея эмоціями. Но въ чемъ этотъ законъ? Дикарь уже настолько изучилъ свои часы, что чувствуетъ всю несоотвѣтственность утвержденія, будто у часовъ странныя привычки. Онъ не умѣетъ изслѣдовать, но начинаетъ догадываться. Предположить можно только одно -- все то же, прежнее,-- что между нами и полнымъ, ничѣмъ неомраченнымъ свѣтомъ стоитъ призракъ Кудряша. Но отъ этой догадки ничуть не легче. Когда я отстраняюсь, чтобы уступить ему мѣсто, Викторія идетъ за мной и спрашиваетъ, въ чемъ дѣло. Чортъ бы его побралъ, этотъ призракъ, который точно играетъ нами! Тутъ не виноваты ни я, ни она. Виноватъ призракъ, который самъ не знаетъ, что ему. нужно.
   

XXIII.
Снова парусъ.

   Забудемъ о немъ пока. Съ вершины Пика видѣнъ новый корабль!
   На этотъ разъ не англійскій корабль, а американскій, судя по красивому флагу.
   Повторяется прежняя сцена -- на пристань спѣшно собирается народъ; на сигналы отвѣчаютъ сигналами, спускаютъ на воду лодку; старики собираются на совѣтъ относительно пріема гостей, но на этотъ разъ совѣщаніе носитъ болѣе серьезный характеръ, чѣмъ въ предыдущій. Новый корабль купеческій, а только военныя суда не грозятъ никакой опасностью беззащитнымъ островитянамъ. На немъ есть экипажъ -- люди грубые, плохо дисциплинированные, можетъ быть, и не особенно честные, несдержанные запальчивые, и не боящіеся наказанія за лишнюю выпитую бутылку или грубое слово. Если имъ вздумается безчинствовать и обижать островитянъ, никто не можетъ помѣшать имъ; весь островъ въ ихъ власти, отъ движимаго и недвижимаго имущества до чести женщинъ и жизни гражданъ.
   Встревоженный губернаторъ, я думаю, охотно зарылъ бы въ землю всѣхъ нашихъ дѣвушекъ, если бы онъ только могъ надѣяться выкопать ихъ оттуда здоровыми и невредимыми по минованіи опасности. Онъ украдкой озирается вокругъ, ища надежнаго убѣжища, какъ финикійскій купецъ, завидѣвшій шайку пиратовъ. Но онъ благоразумно скрываетъ свои опасенія, чтобы не встревожить другихъ, и всходитъ на бортъ своего китоловнаго судна, чтобы ѣхать навстрѣчу гостямъ, съ веселымъ лицомъ.
   Все зависитъ отъ того, что за личность капитанъ, но насчетъ этого мы успокаиваемся съ перваго же момента его появленія. Выйдя на берегъ, онъ начинаетъ съ того, что одѣляетъ дѣтей леденцами и приподымаетъ шляпу предъ одной изъ дѣвушекъ, съ видомъ самаго неподдѣльнаго уваженія.
   Онъ совершенно не похожъ на всѣхъ другихъ капитановъ въ настоящемъ и въ прошломъ, если не въ будущемъ. Онъ молодъ, блондинъ, франтоватъ; волосы у него съ проборомъ посрединѣ; у него правильныя черты лица и шелковистые усы. Всѣ эти признаки довольно плохо гармонировали бы съ его обязанностями, если бы не плотно сжатыя губы и твердый взглядъ ясныхъ, голубыхъ глазъ, говорящихъ о силѣ воли. Носовой платокъ его слегка надушенъ -- это внѣ всякихъ сомнѣній; относительно жеванія табаку онъ выше подозрѣній. Рѣчь его иногда выдаетъ его происхожденіе, но не профессію. Порою онъ говоритъ какъ книга -- пожалуй, какъ книга громко читаемая въ классѣ,-- но это только тогда, когда у него есть время подумать о себѣ и постараться выказать себя съ наилучшей стороны. Въ такія минуты, къ счастью, рѣдкія, рѣчь его становится не только безусловно правильной, но и классически изысканной. Американецъ сказывается въ пуританскомъ стараніи придать каждому слову и каждой буквѣ каждаго слова полное присущее имъ фонетическое значеніе. Онъ распространяетъ принципы Деклараціи независимости на каждый произносимый имъ слогъ: всѣ слоги у него свободны и равны, безъ малѣйшаго признака акцентуаціи, которая могла бы превозвысить одинъ слогъ надъ другимъ. Короче говоря, его рѣчь въ смыслѣ словопроизношенія является образцомъ конституціи безъ короля.
   Онъ помѣщенъ въ нашемъ домѣ, по моей просьбѣ. Мнѣ кажется, я иду этимъ навстрѣчу желаніямъ губернатора, который, впредь до ближайшаго знакомства, не прочь держать его на глазахъ. Онъ спитъ въ моей комнатѣ, на запасной кровати. Экипажъ, за немногими исключеніями, остается на кораблѣ, но всѣмъ матросамъ разрѣшено съѣзжать на берегъ. Передъ отъѣздомъ, по словамъ губернатора, самолично доставившаго намъ капитана, этотъ послѣдній обратился къ нимъ съ краткой рѣчью, которую они, очевидно, помнятъ во все время своего пребыванія на берегу. Онъ, что называется, безпокойный человѣкъ. Не успѣлъ онъ войти въ нашъ домъ, какъ уже куда-то изчезъ и до заката солнца успѣлъ обойти весь островъ и узнать, какой у насъ образъ правленія, порядки, законы, въ какомъ положеніи земледѣліе, торговля и промышленность. Онъ призналъ часы въ губернаторскомъ домѣ за привезенные изъ Чикаго, а органъ -- за презентъ изъ Салима, и почти во всѣхъ отрасляхъ нашей промышленности предложилъ усовершенствованія, долженствующія удвоить доходность дѣла. Онъ попросилъ также показать ему нашу газету и, не дожидаясь отвѣта, что таковой у насъ не имѣется, преподнесъ намъ цѣлую кипу газетъ обоихъ полушарій, гдѣ, по его словамъ, могутъ найтись любопытныя статейки, пригодныя для компиляціи въ мѣстномъ листкѣ.
   Вначалѣ онъ былъ молчаливъ или ограничивался вопросами и въ сношеніяхъ съ нами выказывалъ необычайную осторожность. Но къ вечеру все это исчезло, и его словоохотливость и готовность повѣствовать о самомъ себѣ и о сдѣланной имъ карьерѣ не оставляли желать ничего большаго.
   Это была типичная американская карьера прежнихъ временъ, и потому, при всей своей живости и моложавости, капитанъ казался мнѣ нѣсколько старомоднымъ.
   Новое поколѣніе американцевъ по большей части ограничивается одной какой-нибудь профессіей, какъ и мы англичане; этотъ человѣкъ перепробовалъ ихъ съ полдюжины. Онъ началъ жизнь мальчикомъ въ конторѣ, былъ агентомъ по покупкѣ и продажѣ недвижимой собственности, адвокатомъ, издателемъ газеты, а теперь шкиперомъ; это, по его мнѣнію, составляло вполнѣ правильную эволюцію. Корабль его вышелъ изъ Санъ-Франциска съ тѣмъ, чтобы совершить кругосвѣтное плаваніе черезъ Суэцкій каналъ и Средиземное море, заходя въ Ливерпуль и Нью-Іоркъ. Корабль былъ его собственностью, а грузъ доставлялъ ему карманныя деньги во время путешествія. Губернаторъ спросилъ его, гдѣ онъ выучился вести морскую торговлю, но онъ, повидимому, не находилъ, чтобы этому нужно было учиться. По его словамъ, онъ не могъ припомнить времени, когда бы онъ не зналъ этого дѣла въ главныхъ чертахъ. Еще мальчикомъ онъ плавалъ на яхтѣ по Нью-Іоркской бухтѣ, а затѣмъ одно время годъ служилъ матросомъ на китоловномъ суднѣ. Одно время онъ думалъ посвятить себя искусству.
   -- А гдѣ же онъ выучился издательству?-- Этого онъ тоже не могъ сказать. Онъ только увѣрялъ, что всѣ суда управляются однимъ и тѣмъ же принципомъ -- здравымъ смысломъ. Издавать газету -- все равно, что плавать на кораблѣ, только при другихъ условіяхъ. Надо только сосредоточить свои мысли на этомъ дѣлѣ и спокойно нести бремя неизбѣжныхъ ошибокъ. Если у него есть природная склонность къ чему-нибудь, такъ это къ построенію схемъ и отыскиванію основныхъ принциповъ. Въ бытность его журналистомъ ему пришлось одно время еженедѣльно поставлять въ газету столбецъ остротъ и шутокъ. Онъ не шутникъ по природѣ и не охотникъ до шутокъ. Но когда надо придумать шутку, онъ, разумѣется, можетъ это сдѣлать. Онъ изучилъ принципы этого искусства и нашелъ, что они заключаются въ разительныхъ сходствахъ и разительныхъ контрастахъ. Послѣ небольшой практики онъ скоро выучился острословить по поводу чего угодно -- чернильницы на конторкѣ, дыры въ коврѣ, мимолетнаго дождика. Вся штука въ томъ, чтобы намѣтить себѣ два пункта и идти къ нимъ прямо. А если ходить вокругъ да около -- выйдетъ неудачно. Онъ преподнесъ намъ двѣ-три шутки на пробу съ невозмутимо-серьезнымъ лицомъ, извиняясь за нѣкоторую шероховатость, происходящую отъ того, что онъ уже отвыкъ отъ такого занятія. Шутки были весьма и весьма недурны. Не будь мы предупреждены относительно ожидаемыхъ результатовъ, мы бы даже, пожалуй, смѣялись. Надо было "пальнуть" ими въ насъ, какъ онъ выразился, тогда бы все было ладно. Губернаторъ обѣщалъ испробовать ихъ на Рейбенѣ, и нашъ новый знакомый поручался, что онъ будетъ хохотать до упаду. Основываясь на томъ же принципѣ наблюденія, онъ изобрѣлъ способъ упростить оснастку корабля, сберегая 45% на такелажѣ и блокахъ и обѣщалъ намъ показать образецъ такихъ упрощенныхъ снастей, изготовленныхъ во время пути.
   Къ концу вечера мы почувствовали, что онъ извлекъ все возможное изъ насъ самихъ и нашего островка и готовъ хоть сейчасъ уѣхать. Но пока это было неудобно: корабль нуждался въ свѣжей провизіи и, кромѣ того, въ нѣкоторомъ ремонтѣ. Это волновало и сердило нашего капитана, такъ какъ сидѣть смирно онъ абсолютно не могъ. Я въ жизнь свою не видалъ такой лихорадочной дѣятельности, такой страстной потребности непремѣнно что-нибудь дѣлать. влъ онъ такъ, точно издѣвался надъ божественнымъ Провидѣніемъ, но такъ какъ онъ ни разу не подавился, то очевидно, Провидѣніе хранило его для какой-нибудь спеціальной надобности. Въ десять минутъ онъ уничтожилъ все поданное -- мясо, рыбу и свою порцію пирога. Описать это могъ бы одинъ только Раблэ. Ни онъ самъ и никто возлѣ него не зналъ покоя. Онъ былъ необычайно дѣятеленъ, но какъ-то все на поверхности, не доискиваясь истиннаго смысла и назначенія той или другой вещи. Это была прямо какая-то промышленная горячка, какъ встарину людьми владѣла горячка военная. Какъ дѣти Штаркадера дрались, такъ онъ трудился изъ любви къ искусству, получая отъ своей работы не больше выгоды, чѣмъ они отъ кровопролитія. Намъ еле-еле удалось уговорить его лечь въ постель.
   Какъ я уже говорилъ, онъ спалъ, или по крайней мѣрѣ легъ спать въ моей комнатѣ. Но онъ не въ состояніи былъ улечься, пока не изслѣдрвалъ консистенціи матраца и не предложилъ новаго способа набивки матрацовъ какой то травой, растущей въ дикомъ состояніи у подножія Пика. Онъ долго распространялся на эту тему и вдругъ посерединѣ фразы заснулъ, совершенно неожиданно, какъ будто въ немъ завернули кранъ. Минуту спустя забылся и я и спокойно спалъ нѣсколько часовъ, но еще задолго до разсвѣта проснулся отъ свѣта свѣчи, бившаго мнѣ прямо въ глаза.
   Свѣчу зажегъ, разумѣется, капитанъ. Онъ сидѣлъ на постели и внимательно разсматривалъ въ лорнетъ что-то, зажатое имъ между первымъ и указательнымъ пальцами.
   -- Посмотрите-ка сюда,-- сказалъ онъ, и не думая извиняться за то, что разбудилъ меня; -- глядите, какъ дерется!
   -- Что тамъ такое?-- спросилъ я не безъ тревоги.
   -- Огромнѣйшая бабочка -- вы такой навѣрное и не видывали: сильная -- страхъ тянетъ... Я зажегъ свѣчку, чтобы подумать немножко на свободѣ, а она и налетѣла на огонь.
   -- Отпустите ее на волю!
   -- О, пусть летитъ! Пока она еще не нужна мнѣ.-- И онъ выпустилъ насѣкомое.-- Любопытно знать, много ли тутъ такихъ бабочекъ. Надо будетъ спросить старца съ хохолкомъ,-- такъ онъ называлъ нашего хозяина.
   -- Ну, много -- такъ что-жъ изъ того?
   -- Видите-ли,-- началъ онъ, упираясь локтемъ въ подушку, и, къ большему моему неудовольствію, очевидно, готовясь къ продолжительному разговору.-- Видите-ли; я вамъ вотъ что скажу: это насѣкомое -- неразвившаяся, непримѣненная сила.
   -- Ну, такъ что же изъ этого?
   -- Развѣ вы не понимаете?-- спросилъ отъ тономъ, выражавшимъ его глубокую увѣренность въ томъ, что я дѣйствительно не понимаю.
   Я далъ ему ожидаемый отрицательный отвѣтъ, и онъ продолжалъ:
   -- Это насѣкомое половина движущей силы въ природѣ, выброшенная за окно.
   -- Пока я еще не угадываю вашей мысли.
   -- Я увѣренъ въ этомъ, но современемъ вы поймете. Вѣдь всѣ животныя на полѣ и остальныя твари созданы для того, чтобы служить человѣку. Что вы скажете объ этомъ?
   -- Что я скажу объ этомъ?-- Спросонокъ я никакъ не могъ понять его.
   -- Ну, да! А эти отлыниваютъ отъ дѣла, вотъ и все. Половина изъ нихъ кормится даромъ, ничего не дѣлая, чтобы заслужить свое пропитаніе. Теперь вы понимаете меня?
   -- А какъ же они могли бы заслужить его?
   -- Посадите ихъ за работу, вотъ идея!
   Теперь я уже совсѣмъ проснулся. Это имѣло такой видъ, какъ будто онъ повѣрялъ мнѣ какое-то новое преступное изобрѣтеніе; и обстановка была самая подходящая -- полночь, мракъ и мертвая тишина вокругъ.
   -- Неужели же вы хотите сказать, что и пѣвчихъ птицъ надо отправить на фабрики?
   -- Именно, именно. Конечно, сейчасъ я только такъ, фантазирую, но современемъ я разработаю эту идею. Видѣли вы когда-нибудь представляющихъ на сценѣ блохъ?
   -- Нѣтъ; это, кажется, единственное, чего я никогда не видалъ.
   -- А я, сэръ, видѣлъ. И съ этого момента я сталъ другимъ человѣкомъ. Для тѣхъ господъ, что выводятъ ихъ на сцену, онѣ просто игрушка, но для человѣка, который умѣетъ сложить два и два, такое зрѣлище -- то же, что паденіе яблока для Ньютона. Послѣ того, какъ я въ первый разъ увидалъ это, я три ночи не спалъ. Я пошелъ на дешевую выставку въ Бродвэй; тамъ показывали, кромѣ блохъ, еще черкешенку и, если не ошибаюсь, ребенка-математика. Я началъ съ блохъ и послѣ этого уже ни на что другое не смотрѣлъ. Ихъ было съ дюжину разной величины и національности -- англійскія блохи, русскія, американскія и такъ далѣе. Тотъ человѣкъ, что показывалъ ихъ, началъ съ того, что сталъ болтать всякій вздоръ о различіи между разными національностями, о томъ, какія блохи лучше и тому подобное; все это сводилось, конечно, къ похваламъ полосамъ и звѣздамъ. Русская блоха, говорилъ онъ, крупна, но лѣнива; англійская -- сильна, но упряма; американская -- полна живости, энергіи и здраваго смысла. Я прервалъ эту вздорную болтовню, увѣривъ его, что я шотландецъ. Тогда онъ вынулъ изъ выложенной ватой коробочки новый экземпляръ, будто бы привезенный изъ Шотландіи, и сказалъ, что это самый лучшій конь въ его конюшнѣ. Я далъ ему долларъ и попросилъ его не валять дурака; тогда онъ перешелъ прямо къ дѣлу. Вы понимаете, я хотѣлъ себѣ усвоить самую суть, основной принципъ. На блохахъ была упряжь изъ женскихъ волосъ -- мужской волосъ для этого слишкомъ грубъ;-- у каждой блохи одинъ конецъ волоса былъ обвязанъ вокругъ углубленія на ея тѣлѣ, составляющемъ естественный перехватъ. А затѣмъ, разъ уже блоха у васъ на арканѣ, другой конецъ вы можете привязать къ чему угодно -- хотя бы къ картонной каретѣ королевы Викторіи или къ телѣжкѣ мельника. Блоха, разумѣется, рвется на свободу -- и вотъ вамъ движущая сила. Когда ее хотятъ заставить приводить въ движеніе мельницу, ее ставятъ противъ колеса, и чѣмъ сильнѣе она рвется убѣжать, тѣмъ быстрѣе вертится колесо. Принципъ вездѣ одинъ и тотъ же -- утилизація движенія во время бѣгства. Новое примѣненіе принципа часоваго механизма. Разумѣется, сэръ, фокусникъ этотъ ничего не видѣлъ дальше своихъ блохъ, но я то съ перваго взгляда понялъ, какъ можно примѣнить этотъ принципъ въ животной жизни вообще. Я сказалъ себѣ: заставьте животныхъ зарабатывать свое пропитаніе, научитесь утилизировать ихъ рефлективныя движенія къ выгодѣ человѣка, Это полное разрѣшеніе рабочаго вопроса; нѣтъ больше стачекъ! Съ того момента, какъ мысли мои были отправлены въ эту сторону, я уже не видѣлъ въ природѣ ничего, кромѣ возмутительной лѣни и праздности. Возьмите даже трудящихся животныхъ. Какая польза человѣку отъ труда большинства изъ нихъ? Возьмите, напримѣръ, постройки бобровъ -- какой въ нихъ толкъ, съ этой точки зрѣнія? Никакого. Загораживаютъ дорогу и только,-- а все потому, что нѣтъ интеллигентнаго существа, которое руководило бы ихъ работами. А муравьи? Я согласенъ, что они слишкомъ малы для того, чтобы дѣлать серьезное дѣло, но за что же восхищаться ими? Я не говорю уже объ ихъ безполезныхъ дракахъ и войнахъ между собою. Но развѣ когда-нибудь муравей умѣлъ изготовить что-нибудь по части пищи или одежды? Знаете-ли, сэръ, съ тѣхъ поръ, какъ эта мысль засѣла у меня въ головѣ, я пересталъ читать поэтовъ, такъ мнѣ противно было, что они такъ восхищаются этими тварями, совершенно выпуская изъ виду главное. То же самое было со мной, когда я пошелъ въ звѣринецъ,-- а въ звѣринецъ я хожу такъ часто, какъ только могу. Мнѣ прямо грустно стало. Только подумать, сколько силы пропадаетъ задаромъ въ клѣткѣ обезьянъ! Никогда я не повѣрю, чтобы онѣ способны были только щелкать орѣхи, да раскачиваться, зацѣпившись хвостомъ за перекладину. Не вѣрю я, чтобы ихъ нельзя было заставить дѣлать что-нибудь другое -- не вѣрю и не вѣрю!
   Онъ, очевидно, приготовился къ долгой бесѣдѣ, и, взвѣсивъ все, я пересталъ сердиться на него за это. Я думалъ о томъ, что въ этомъ явленіи, такъ сильно огорчающемъ его, есть болѣе глубокій смыслъ, незамѣченный имъ, и что, какъ онъ видѣлъ дальше фокусника, такъ другіе, не лишенные нѣжности къ красотѣ жизни, почти гибнущей отъ избытка эксплуатаціи, могутъ видѣть дальше его. Притомъ же, разъ человѣкъ уже проснулся, ему пріятно почувствовать себя снова живымъ. Ибо, помимо свѣта свѣчи, я видѣлъ въ окно мерцаніе звѣздъ на небѣ, а монотонную рѣчь капитана прерывала иногда ласкающая слухъ пѣсенка ночной птицы.
   Зато его эта птица, видимо, прямо-таки бѣсила. "Ну, вотъ ну, вотъ! Видите! повторялъ онъ строго, взывая черезъ открытое окно къ невидимой пѣвицѣ.-- Откуда же тебѣ знать, въ чемъ твои обязанности, когда тѣ, кому слѣдуетъ быть умнѣе тебя, всю жизнь только поощряли тебя! Вы читали когда-нибудь книгу: "Птицы Поэтовъ"? Возмутительнѣйшая книга, прямо сердце надрывающая, если взглянуть на нее съ точки зрѣнія предпринимателя и хозяина. Все это пѣніе, къ чему оно? И почему онѣ поютъ съ утра до ночи? Только потому, что некому посадить ихъ за работу. Кто больше всѣхъ свиститъ? Бродяга, праздношатай, слоняющійся по улицамъ. Это скрытая энергія, сэръ, ищущая выхода. Вотъ почему пернатыя подымаютъ такой шумъ и возню въ періодъ любви. Онѣ рады, что у нихъ есть, чѣмъ убить время. Позаботьтесь о развитіи промышленности, и скоро этихъ пѣсенъ и воркованія значительно поубавится. Посмотрите на Италію, Испанію. Тамъ тоже все любили да ворковали, пока не пошли работать на фабрики. Ну, а теперь въ Каталоніи не очень-то много играютъ на гитарѣ и, если вы любитель кастаньетъ, не совѣтую вамъ ѣздить въ Бильбао. Людямъ нужно дѣло, и когда они не выдѣлываютъ хлопка, или не плавятъ желѣза, они дерутся на дуэляхъ и увозятъ чужихъ женъ. Животное царство полно неиспользованной силы -- вотъ мое мнѣніе. Мы не можемъ использовать всю эту силу; до такой ступени умственнаго развитія мы еще не дошли; но мы можемъ начать, попробовать. Видали вы когда-нибудь облако, повисшее надъ водой не больше, какъ на аршинъ отъ воды и тянущееся иногда на цѣлыя мили? Какъ вы думаете, что это такое? Молоденькія креветки, скачущія взадъ и впередъ, просто для того, чтобы выразить чѣмъ-нибудь свое удовольствіе -- милліоны, билліоны, трилліоны креветокъ. Вотъ вамъ сила, умѣйте только взять ее. Я не говорю, чтобы это было возможно въ данномъ случаѣ; я не хочу фантазировать. Я только говорю: какъ бы хорошо было, если бы можно было утилизировать эту силу!
   "Будемъ говорить, какъ практическіе люди. Смотрите, какъ собака отвильнула отъ всякаго дѣла въ промышленности. Бывало, она зарабатывала себѣ обѣдъ, жаря обѣдъ своего господина; но и эти времена теперь миновали. Я не говорю, что держать собаку дешевле, чѣмъ купить вертелъ; я имѣю въ виду только принципъ. Что такое представляетъ собою въ настоящее время собака? Машину для того, чтобы лизать руку своего хозяина и лаять, когда кто-нибудь стоитъ у дверей. Своимъ лизаніемъ она не вымоетъ вамъ руки,-- напротивъ того, еще послѣ нея нужно мыть руки. И если привратникъ настолько глухъ, что не услышитъ звонка, онъ не услышитъ и собачьяго лая. Собака -- чистѣйшій дармоѣдъ, и если она выказываетъ намъ привязанность, то лишь для того, чтобы выманить у насъ сытный завтракъ. Къ чему вся это бѣготня взадъ и впередъ, безъ всякой надобности, всѣ эти скачки и прыжки? Напрасная трата силъ и ничего больше. Единственные умные люди -- голландцы и эскимосы. Они сумѣли утилизировать собаку. Надѣньте на нее упряжь, и она скоро перестанетъ метаться и рвать вамъ фалды.-- Что касается кошекъ, мнѣ прямо стыдно за нихъ и еще больше стыдно за людей, поощряющихъ ихъ къ такому безполезному времяпрепровожденію.
   "Во многихъ домахъ кошки даже не ловятъ мышей; это дѣлается съ помощью мышеловокъ. Балованное животное -- общій любимецъ въ домѣ -- есть экономическій абсурдъ. Вы знаете, какъ я понимаю пѣніе птицъ въ клѣткахъ? Онѣ потѣшаются надъ человѣкомъ при мысли, что онъ кормитъ ихъ на свой счетъ. Всему можно найти примѣненіе: даже черепаха, если вы умѣете обходиться съ ней, будетъ предсказывать вамъ погоду. Сэръ, я желалъ бы искоренить праздность среди животныхъ -- даже у змѣй. Ищейки когда-то замѣняли полицію. Приставьте ихъ опять къ этому дѣлу. Дайте имъ форму, если хотите -- синій мундиръ. Всюду скрыта сила; возьмите, напримѣръ, хвостъ аллигатора, развѣ онъ не крѣпче всякаго молота? А что вы скажете объ идеѣ заставить гиппопотамовъ ломать тростникъ? Я-бы всѣ зоологическіе сады превратилъ въ фабрики.-- Клянусь Богомъ, превратилъ-бы! И каждое животное заставилъ бы что-нибудь дѣлать, зарабатывать себѣ пропитаніе. Нѣтъ пѣсенъ, нѣтъ и ужина. Бѣлки у меня сучилибы нитки, жирафы доставали бы вещи съ верхнихъ полокъ. Вначалѣ отъ этого, конечно, былъ бы убытокъ, какъ отъ работы заключенныхъ въ тюрьмахъ, но скоро мы бы научились вести дѣло такъ, чтобы оно окупалось".
   Его какъ будто начинало клонить ко сну, но я былъ совершенно бодръ, и мнѣ хотѣлось, чтобы онъ продолжалъ. Мое любопытство, повидимому, льстило ему, и онъ опять подбодрился.
   -- Надо бы продѣлать такой опытъ, начавъ съ малаго и въ такомъ мѣстѣ, гдѣ некому надъ вами смѣяться. Что же? Это-же опытъ, какъ и всякій другой; сначала вы будете вести дѣло шутя, ощупью, на собственный страхъ. Надо только выбрать глухое мѣстечко; собственно говоря, этотъ островъ вполнѣ годился-бы. Въ самомъ дѣлѣ, почему-бы не здѣсь, а?
   Онъ сѣлъ на постели, выпрямился и устремилъ на меня пристальный взоръ изобрѣтателя.
   -- Мѣсто здѣсь тихое; народу мало; вы не идете въ счетъ -- вы понимаете, что я хочу сказать -- вамъ нечего терять. Только подумайте: въ одинъ прекрасный день вы можете послать свои образчики животной мануфактуры на одну изъ европейскихъ выставокъ, и вы сразу станете восьмымъ чудомъ свѣта. Что вы дѣлаете, напримѣръ, съ вашими козами? Почему не попробовать запрягать ихъ? Я имѣю въ виду настоящее дѣло, а не ребяческую забаву. Устроить, напримѣръ, сообщеніе на козахъ отъ здѣшняго дома вдоль гребня холмовъ и до подножія Пика? А плата за проѣздъ картофелемъ, если вы уже предпочитаете обходиться безъ денегъ. Здѣсь у васъ всюду кругомъ живая жизнь, сэръ,-- а жизнь это сила. Ваши морскія птицы, напримѣръ,-- вѣдь жалко смотрѣть. Ужъ ихъ-то можно было бы сколько-нибудь утилизировать. Составьте счастливое семейство въ новомъ стилѣ -- кошку, собаку, гвинейскую свинку и всякую домашнюю птицу, посадите ихъ всѣхъ за дѣло, чтобы онѣ не куксились, и заставьте ихъ дѣлать что-нибудь такое, что можно продавать на аршины. А затѣмъ, поѣзжайте читать лекціи по всѣмъ государствамъ объ утилизаціи рефлективной и мышечной дѣятельности у животныхъ. Вы наживете громадное состояніе, а затѣмъ безъ труда можете составить компанію на акціяхъ для разработки вашей идеи. Жалко, у васъ нѣтъ обезьянъ, но зато птицъ, птицъ! Вотъ я только до сихъ поръ не могу придумать, что дѣлать съ птицами,-- пробормоталъ онъ, когда за окномъ снова прозвучала жалобная нотка одной пѣвуньи.
   -- Не могу придумать, да и только.
   На этомъ словѣ онъ опять завернулъ кранъ и моментально уснулъ.
   

XXIV.
Замѣтка въ газетѣ.

   Отъ меня сонъ бѣжалъ. На меня проектъ американца произвелъ впечатлѣніе рѣшительнаго удара, вѣроломно разрушающаго счастье островитянъ. Я сдѣлалъ все отъ меня зависящее, чтобы испортить здѣшнихъ людей, и сдѣлалъ бы еще больше, если бы Викторія съ своимъ caveat не возстала противъ этого преступленія; а вотъ этотъ спящій человѣкъ, логически развивая мою мысль, готовъ былъ развратить и испортить здѣсь все живое.
   Это была удручающая мысль и я сталъ озираться вокругъ, не найдется-ли, чѣмъ отогнать ее. На стулѣ лежала пачка газетъ, привезенныхъ капитаномъ; я взялъ ихъ и началъ читать, надѣясь, что это нагонитъ на меня сонъ.
   Я съ такимъ же успѣхомъ могъ бы принять кофе, вмѣсто усыпительнаго. Какъ только я взялся за эти роковыя страницы, жизнь, во всей ея мелочности, хлынула на меня волнами, съ оглушительнымъ шумомъ, изо всѣхъ частей свѣта. Послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ душевнаго карантина, я опять былъ въ толпѣ, шумной, лихорадочно дѣятельной. Я точно пришелъ въ себя послѣ хлороформированія; въ вискахъ у меня стучало, каждое біеніе пульса причиняло боль. Я пробѣгалъ столбецъ за столбцомъ, страницу за страницей. Я утратилъ способность выбирать, вездѣ было одно и то же, и все производило на меня потрясающее впечатлѣніе. Я отдѣлялъ Европу отъ Америки, Африку отъ Азіи, но въ то же время каждая изъ этихъ странъ представлялась мнѣ только огромной массой, кружащейся въ вихрѣ. Самый шаръ земной, со всѣми морями и континентами, какъ-то вдругъ сорвался съ своей оси и со свистомъ проносился мимо меня, между тѣмъ, какъ я лежалъ на облакѣ, въ пространствѣ. Не только вся масса его была въ движеніи, но и каждая частица въ отдѣльности. Это былъ огромный катящійся сыръ, насквозь гнилой и вонючій,-- міръ, полный низкихъ чувствъ и думъ, даже не міръ, а просто возвеличенный задній дворъ, со всѣми его мошенничествами, воровствомъ, ложью, жестокостями, мелкими заботами и мелкимъ честолюбіемъ, помноженными само на себя и одно на другое и составившими одно цѣлое. Только красотѣ и добру не было мѣста въ этомъ цѣломъ, но такія бездѣлицы, какъ добро и красота, не шли въ счетъ.
   Я не зналъ, съ чего начать: выбирать было невозможно; я читалъ все, что попадалось. "Разбои на большихъ дорогахъ"; "Толпы пришлыхъ рабочихъ бѣдняковъ, бродящія по улицамъ Сити"; -- "Насилія надъ англійскими рыбаками";-- "Парламентскія извѣстія -- исключеніе двухъ членовъ";-- "Афганистанъ -- пятьсотъ убитыхъ"; -- "Безпорядки въ Ирландіи; разможженная голова полисмена";-- "Выселеніе неоплатныхъ должниковъ; смерть старухи на улицѣ";-- "Пожаръ въ театрѣ -- сто человѣческихъ жертвъ";-- "Жестокое обращеніе съ мальчикомъ". Это вѣсти изъ Англіи. Еще ужаснѣе американскія новости, съ ихъ насмѣшливыми заголовками, дышущими убійственной ироніей, словно все горе и безуміе міра не что иное, какъ колоссальная, чудовищная шутка.-- "Переселенцы, продаваемые, какъ скотъ";-- "Страшная желѣзно-дорожная катастрофа; рельсы сняты спекуляторами и нѣтъ денегъ на ремонтъ";-- "Несвареніе желудка у м-ра Чоуна; пріобрѣтеніе милліоновъ дурно отражается на желудкѣ";-- "Неунывающій американецъ, еженедѣльно пишущій письма въ газеты съ просьбой ссудить ему 50.000 ф. на открытіе новой газеты;" -- "Нѣтъ праздника для богатѣйшаго холостяка Филадельфіи, не могущаго оторваться отъ дѣлъ даже и для обѣдни";-- "Чрезмѣрная экономія превращаетъ лечебницу умалишенныхъ въ разсадникъ эпидеміи";-- "Послѣдняя новость въ области воровства";-- "Соціалисты, громящіе ренегатство";-- "Карболовая кислота -- не святая вода";-- "Чудесные разсказы о высшей великобританской аристократіи";-- "Благоденствіе страны; дама съ тридцатью восьмью сундуками"; и т. д., и т. д.
   Какъ вдругъ, въ одной изъ англійскихъ газетъ, мнѣ бросилось въ глаза мое собственное имя.

-----

   "Въ газетахъ до сихъ поръ появлялись совершенно невѣрныя свѣдѣнія объ исчезновеніи бѣднаго лорда.-- Онъ пропалъ безъ вѣсти или, по крайней мѣрѣ, уѣхалъ изъ дому уже почти годъ тому назадъ, а не "около двухъ мѣсяцевъ", какъ утверждаютъ иные. Семейство лорда приняло мѣры къ тому, чтобы вѣсть о его исчезновеніи не проникла въ газеты; потому, вѣроятно, органъ м-ра Генри и получилъ такія неточныя свѣдѣнія. Другіе органы, лучше освѣдомленные, молчали, не желая вызывать въ обществѣ излишнюю тревогу".

-----

   "Несомнѣнно одно -- что ударъ былъ слишкомъ тяжелъ для вдовствующей графини, и состояніе ея здоровья внушаетъ серьезныя опасенія. Лордъ -- ея любимый сынъ. Сообщаютъ, что, со времени выѣзда изъ Англіи, онъ писалъ ей одинъ только разъ. Это невѣрно. Вначалѣ онъ часто писалъ изъ Парижа, а также изъ Генуи".
   "Письмо изъ Генуи нѣсколько загадочно:-- "Предпринимаю новую экскурсію; дамъ знать по возвращеніи". Такая таинственность, естественно, встревожила графиню. Обратились къ помощи полиціи, пожалуй слишкомъ рано, и узнали, что молодого лорда видѣли въ Женевѣ въ довольно сомнительномъ обществѣ. Вдовствующая графиня тотчасъ-же вывела изъ этого заключеніе, что сынъ ея попалъ въ сѣти нигилистовъ. Съ этой минуты она отказывается вѣрить, что онъ живъ, и хотя ей было показано слѣдующее письмо съ его подписью, она не признаетъ почерка за почеркъ своего сына..."

-----

   "Газета мистера Генри вдвойнѣ неправа, говоря, что лордъ ни разу не давалъ о себѣ знать послѣ письма изъ Генуи. Нѣсколько недѣль тому назадъ о немъ были получены вполнѣ опредѣленныя свѣдѣнія нѣсколько необычнымъ путемъ. Во время своего послѣдняго рейса въ южныхъ моряхъ корабль Ея Величества "Ролло" зашелъ на одинъ изъ острововъ (мы не помнимъ названія) и здѣсь нашелъ пропавшаго безъ вѣсти молодого человѣка здравымъ и невредимымъ физически и морально. Онъ подпалъ обаянію одной туземной красавицы и, если не ошибаемся, намѣренъ подвергнуть себя татуировкѣ въ видѣ подготовительной мѣры къ вступленію въ составъ племени. Онъ просилъ, передать его привѣтъ и любовь всѣмъ роднымъ, но его невозможно было убѣдить дать обѣщаніе вернуться немедленно".

-----

   "Вдовствующей графинѣ передали привѣтъ отъ сына, но она продолжаетъ упорствовать въ своемъ недовѣріи. Она убѣждена, что лордъ палъ жертвою измѣны въ Генуѣ или Женевѣ и что всѣ письма и сообщенія отъ его имени подложныя. Это заблужденіе матери -- единственная серьезная черта во всемъ дѣлѣ. Все сообщенное -- факты; если газета мистера Генри согласится признать ихъ за таковые, она окажетъ несомнѣнную услугу своимъ читателямъ. Въ дополненіе, мы можемъ сообщить ей, что -- кортъ закрытъ для посѣтителей".
   

XXV.
Снова разставаніе.

   Я выронилъ газету и уставился въ стѣну; такъ я пролежалъ съ раскрытыми глазами вплоть до разсвѣта. Глаза у меня мучительно болѣли. Каковы были мои мысли, понятно само собою. Это были даже не мысли, а щемящія сердце угрызенія.
   Я вскочилъ съ постели, поспѣшно одѣлся, захватилъ газету, чтобы она какъ-нибудь не затерялась во время уборки комнаты, и пошелъ искать Викторію.
   Я встрѣтилъ ее почти, на порогѣ, свѣжею, какъ утро, только что послѣ купанья въ морѣ и, не здороваясь, сунулъ ей въ руки газету, со словами: "Викторія, что мнѣ дѣлать?"
   Я слѣдилъ за ея лицомъ, пока она читала, и видѣлъ, какъ всѣ краски юности и здоровья внезапно померкли и смѣнились пепельною блѣдностью. Въ этой перемѣнѣ было что-то такое жуткое, что я, не говоря ни слова, ушелъ.
   Вернувшись домой, я засталъ старика губернатора и шкипера вдвоемъ передъ остатками завтрака, Викторія, повидимому, отнеслась къ своимъ обязанностямъ хозяйки такъ же добросовѣстно, какъ будто ничего не случилось. Старикъ торопилъ меня ѣсть; я отломилъ кусочекъ хлѣба.
   -- Нынче утромъ, кажется, ни у кого нѣтъ аппетита, кромѣ насъ съ вами, капитанъ,-- замѣтилъ онъ.-- Я не могу понять, что сталось съ моей дѣвочкой.
   Послѣдовало мертвое молчаніе. Я не хотѣлъ отвѣчать, капитанъ не могъ. Онъ, казалось, питалъ инстинктивное отвращеніе къ положеніямъ подобнаго рода и поспѣшилъ вернуться къ разговору, прерванному моимъ приходомъ.
   -- Да, сэръ, завтра утромъ мы снова въ путь, конченъ будетъ ремонтъ, или нѣтъ. Пора. Я держалъ очень крупное пари относительно этого путешествія. Дѣло въ томъ, чтобы объѣхать вокругъ свѣта въ извѣстное число дней. Не удерживайте меня; не то я проиграю пари.
   Вошла Викторія. Румянецъ еще не вернулся на ея щеки, но болѣзненная блѣдность исчезла. Она казалась совершенно спокойной.
   -- Нашъ гость уѣзжаетъ утромъ, дѣвочка, сказалъ старикъ.-- Разскажи ему, какъ мы не любимъ прощаться.
   -- Оба наши гостя уѣзжаютъ, отецъ,-- былъ отвѣтъ Викторіи.
   Строгое спокойствіе этихъ словъ, казалось, исключало возраженія. Я могъ только смотрѣть на нее. Старикъ онѣмѣлъ отъ удивленія и только переводилъ глаза съ дочери на меня и обратно. Даже капитанъ, кажется, понялъ, что тутъ происходитъ нѣчто не обыкновенное.
   -- Оба уѣзжаютъ,-- повторилъ старикъ, помолчавъ.-- Значитъ вы, сэръ...
   -- Отецъ мой, ласково сказала Викторія,-- я знаю, что говорю, и нашъ другъ тоже знаетъ. Онъ долженъ ѣхать. Поблагодаримъ Бога за то, что онъ оставался съ нами такъ долго.
   -- Но что же случилось?-- допытывался старикъ. Чѣмъ мы ему не угодили? Я всегда старался, чтобы онъ чувствовалъ себя здѣсь полнымъ хозяиномъ.
   -- Дорогой, дорогой другъ!...-- Я взялъ и крѣпко пожалъ его. честную руку. Говорить я не могъ.
   -- Видишь ли, отецъ,-- начала Викторія, подойдя ближе и цѣлуя старика,-- нашъ другъ живетъ не одною съ нами жизнью. У него есть родные, семья, и эта семья призываетъ его. Она призывала его все время, пока онъ былъ съ нами и прошлою ночью голосъ ея достигъ его слуха, обойдя полміра. Настало время проститься, и только. Рано или поздно у насъ всегда этимъ кончается. Нашъ островокъ -- пріютъ разставанія, и Богъ судилъ намъ жить одинокими.
   -- Если бы я только зналъ, чѣмъ мы его обидѣли,-- уныло повторилъ старикъ.
   -- Отецъ, постарайся же понять, сказала Викторія, снова нѣжно цѣлуя его,-- посмотри, что здѣсь написано.-- Она подала ему газету.-- Но ты не можешь понять вполнѣ, что это значитъ. Я объясню тебѣ, если наши друзья оставятъ насъ на время однихъ.
   Мы вышли. Капитанъ, чувствуя, что разобраться въ происходящемъ ему не подъ силу, молчалъ и зорко слѣдилъ за мною. Я въ нѣсколькихъ словахъ удовлетворилъ его естественное любопытство. Мнѣ легче было говорить, чѣмъ молчать; это немножко облегчало. Но найти облегченіе тому, что терзало меня въ глубинѣ души, я не могъ. Я жаждалъ чего-нибудь необыкновеннаго, что вырвало бы меня изъ этого нравственнаго оцѣпенѣнія Мое желаніе исполнилось, какъ только мы вступили въ поселокъ. Та же дѣвочка, которая была вѣстникомъ моего прибытія, теперь возвѣщала всѣмъ о моемъ отъѣздѣ. Она была любимицею Викторіи, и, вѣроятно, та, принявъ рѣшеніе, намекнула ей о происшедшемъ. Какъ бы тамъ ни было, дѣвочка вихремъ носилась изъ дома въ домъ, какъ въ тотъ незабвенный день, когда она кричала: "Мама, мама,-- лордъ"! Повторилась та же сцена, что и тогда, но съ нѣкоторою разницею -- люди выходили изъ домовъ, женщины плакали, мужчины тѣснились около меня, пожимая мнѣ руки, и всѣ задавали вопросы въ третьемъ лицѣ, хотя обращались какъ будто ко мнѣ: "почему онъ уѣзжаетъ? что случилось? какъ онъ получилъ извѣстіе? Бѣдная мать. Проститъ ли она намъ когда-нибудь? Тринадцать тысячъ миль! Надо взять съ него слово вернуться. Что же будетъ дѣлать Викторія?" Другіе уже бѣжали къ намъ съ далекихъ полей, бросивъ работу, лишь только до нихъ донеслась печальная вѣсть. Дѣла на этотъ день были оставлены.
   Немного погодя, къ намъ присоединился и губернаторъ. Онъ поднялъ руку, и всѣ островитяне собрались вокругъ него, словно дѣти. Это былъ импровизированный митингъ.
   -- Друзья, сказалъ старикъ, мы теряемъ брата. Я надѣялся удержать его здѣсь навсегда, но Викторія говоритъ, что, онъ долженъ ѣхать. Я надѣялся, что онъ забудетъ дорогу домой и родину, оставленную имъ позади, но случилось нѣчто, напомнившее ему объ этомъ. Даже и теперь, я не знаю хорошенько, что это такое, но нѣчто произошло. Я думаю, женщины поймутъ это лучше насъ. Я надѣялся, что онъ останется съ нами и будетъ нашимъ руководителемъ и наставникомъ, а мнѣ дастъ отдохнуть. Мы нуждаемся въ человѣкѣ, который показалъ бы намъ, какъ что дѣлается на бѣломъ свѣтѣ. Нѣкоторые говорятъ, что мы счастливѣе въ своемъ невѣдѣніи -- кто можетъ это сказать? Мы, точно дѣти, никогда не сидѣвшія на колѣняхъ у матери. Онъ могъ бы указать намъ путь. Я не могу просить его остаться, Викторія говоритъ, что ему нужно ѣхать, а Викторія знаетъ. (Голоса: "да, Викторія знаетъ"). Если бы я могъ просить его, я бы сказалъ: возьми все, что хочешь -- все, что въ нашей власти дать тебѣ -- мое званіе губернатора, мой участокъ земли...
   -- Отдать ему длинное поле, что за холмами,-- слышны голоса.-- Построить для него домъ. Сдѣлать его на будущій годъ губернаторомъ. Пусть будутъ два губернатора.
   Всѣ обращались ко мнѣ. Я качалъ головою. Дѣти съ плачемъ столпились вокругъ меня, и скоро въ хоръ ихъ звонкихъ дискантовъ замѣшались болѣе глубокія ноты скорби. Какъ описать словами все уныніе этой сцены? Я чувствовалъ тоже, что и раньше -- безумную жалость къ этимъ страданіямъ, которыя, повидимому, должны были быть ихъ удѣломъ.
   Чтобы остановить этотъ потокъ скорби, нужно было чье нибудь властное слово, и оно было сказано. Пришла Викторія, безъ слезъ, съ тѣмъ самымъ выраженіемъ на лицѣ, какое я поймалъ у нея въ тотъ моментъ, когда она спасла мою жизнь въ пещерѣ. Она вошла въ кругъ и, отстранивъ отца, стала на его мѣсто. Послѣ этого всѣ жалобы смолкли, и толпа словно растаяла.
   Съ этого момента Викторія сдѣлалась какъ бы руководительницею остальныхъ. Никто не задумывался повиноваться ея приказаніямъ,-- вѣрнѣе говоря, даже не приказаніямъ, а властнымъ желаніямъ, которыя всѣ угадывали.
   Сразу какъ-то стало понятно, что капитанъ долженъ доставить меня въ Европу, хотя его даже не просили объ этомъ. Точно также не спрашивали меня, хочу ли я ѣхать на его кораблѣ. Викторія сама распоряжалась приготовленіями къ моему отъѣзду, выказывая энергію, достойную рѣшительнаго момента въ битвѣ. Она оставалась на берегу все время, пока китоловное судно разъѣзжало взадъ и впередъ, перевозя съ берега на корабль вымѣненное нами у американцевъ и американцами у насъ. Значительную часть груза составляли подарки, поднесенные мнѣ островитянами. Я не привезъ на островъ ничего, кромѣ того, что было на мнѣ одѣто, и пачки банковыхъ билетовъ, изъ которыхъ губернаторъ не согласился взять ни одного. Это позволило мнѣ сдѣлать нѣкоторыя покупки на англійскомъ кораблѣ, съ цѣлью пополнить мой гардеробъ, и теперь пріобрѣсти у заѣзжихъ янки кое-что въ подарокъ моимъ великодушнымъ хозяевамъ.
   Суета и хлопоты, связанныя съ приготовленіями къ отъѣзду, заставили на время позабыть о тоскѣ разставанія. Но вечеромъ, когда всѣ собрались на лужайкѣ, освѣщенной луною, чтобы спѣть мнѣ прощальныя пѣсни, тоска эта вернулась съ удвоенною силою. Здѣсь были всѣ островитяне, кромѣ одной; Викторіи нигдѣ не могли найти. Всѣ пришли съ веселыми лицами. Я зналъ, что завтра, въ моментъ прощанія, ихъ скорбь проснется снова и что разлука будетъ горька, но эти дѣти природы живутъ минутою. Ребятишки играли и болтали между собой, и въ тихомъ говорѣ старцевъ не слышно было печальныхъ нотъ. Если бы въ это время сіяло солнце, эта сцена могла бы показаться даже веселой, и, если при лунномъ свѣтѣ она производила грустное впечатлѣніе, то лишь въ силу ассоціаціи идей. Пѣли все, что, по ихъ мнѣнію, могло понравиться мнѣ, все, что я любилъ -- разумѣется, больше веселыя пѣсни; но мнѣ онѣ казались грустными. Безукоризненно чистые голоса сливались въ стройный хоръ. Наконецъ среди глубокаго безмолвія ночи, зазвучала послѣдняя пѣсня, самая моя любимая -- пѣснь разлуки и смерти, съ припѣвомъ: "Когда меня не будетъ, когда меня не будетъ".
   Не дослушавъ второй строфы, я оставилъ свое мѣсто и укрылся въ тѣни. Сердце мое разрывалось на части. Такого горя, такой безумной тоски, я не испытывалъ еще никогда въ жизни.
   

XXVI.
Объясненіе.

   Я шелъ все дальше и дальше, съ невыразимымъ отчаяніемъ въ душѣ, облегчаемымъ только одною мыслью, одной надеждой -- найти Викторію. Мнѣ недолго пришлось искать ее: ея стройная фигура явственно вырисовывалась на свѣтломъ небѣ надъ Пикомъ.
   Она повернулась ко мнѣ съ серьезной улыбкой на губахъ.
   -- Вы ушли раньше, чѣмъ это кончилось; я была умнѣе васъ -- я ушла раньше, чѣмъ началось. У насъ столько всякихъ церемоній при прощаніи -- это, должно быть, оттого, что мы дикари. Пока насъ не научили быть христіанами, мы подымали такую же суету всякій разъ, какъ кто-нибудь умиралъ.
   -- Развѣ это прощаніе, Викторія? Я прямо не знаю, что это такое. Это похоже скорѣе на увольненіе, даже безъ прощальнаго привѣта. Вы точно гоните меня.
   -- Я, дѣйствительно, гоню васъ.-- Голосъ ея дрогнулъ, но она тотчасъ же овладѣла собой.-- Да, я хочу имѣть право сказать себѣ, что, когда время пришло, я велѣла вамъ ѣхать.
   Сердце мое защемило острой болью, но не сожалѣнія, а какого-то ревниваго бѣшенства.
   -- Вы очень тщательно слѣдите за тѣмъ, чтобы все дѣлалось въ свое время и въ пору, Викторія. Можетъ быть, я и такъ уже слишкомъ долго зажился у васъ?
   -- Можетъ быть.-- Въ голосѣ ея звучали низкія бархатныя ноты, но онъ былъ попрежнему твердъ. Затѣмъ она прибавила, какъ бы поясняя свою мысль:
   -- Будь у меня всѣ самыя уважительныя причины удерживать васъ, милый, дорогой другъ, вы все-таки должны ѣхать, чтобы спасти жизнь вашей матери. Вы чувствуете уважительность этой причины не меньше, чѣмъ я. Зачѣмъ же искать другой?
   -- Это можетъ быть достаточнымъ основаніемъ для меня, чтобы уѣхать, но не для васъ, чтобы гнать меня.
   -- Развѣ мало у меня основаній помимо этого? Всѣ покидаютъ насъ, все проходитъ мимо насъ; только мы одни обречены жить здѣсь, прикованы къ нашему острову. Кто бы ни пріѣхалъ къ намъ, непремѣнно уѣдетъ. Къ чему надѣяться удержать, когда конецъ все равно одинъ? Богъ судилъ намъ одиночество: покоримся Его волѣ. Ничто не могло бы удержать васъ здѣсь; видно, такъ ужъ суждено. Вѣдь не остались же другіе!
   При этихъ словахъ, боль, почти утихшая, снова, словно тисками, сжала мнѣ сердце.
   -- Бездушная, жестокая!-- вскричалъ я, въ порывѣ мучительной злобы.-- Вы никогда не старались удержать меня. Зачѣмъ вы, хотя бы изъ жалости, не дали мнѣ умереть, когда волны прибили меня къ берегу?
   Она посмотрѣла на меня -- при невѣрномъ свѣтѣ луны я не могъ хорошенько разсмотрѣть выраженія ея глазъ -- выпрямилась, сложила руки за спиной и повернулась лицомъ къ морю.
   Мучительная злоба въ моей душѣ не улеглась и послѣ этого отпора, хоть я и чувствовалъ, что заслужилъ его. Я совершенно ясно сознавалъ, что играю въ глазахъ Викторіи жалкую роль, и въ то же время совершенно не въ состояніи былъ сдержать себя. Мука сознанія, что я теряю ее, что я для нея ничто, пересиливала всѣ болѣе благородныя чувства. Чѣмъ яснѣе я чувствовалъ, какъ унизительно такое отсутствіе выдержки, тѣмъ неудержимѣе и грубѣе мое чувство рвалось наружу. Я ощущалъ только нестерпимую боль утраты и, позабывъ всѣ свои прекрасныя рѣшенія отнестись къ ней съ такимъ же презрѣніемъ, съ какимъ, какъ мнѣ казалось, она относится ко мнѣ, я схватилъ ее въ свои объятія и цѣловалъ, цѣловалъ страстно, безъ конца, ея губы, глаза, лобъ, пока она не опустилась безсильно на первый попавшійся камень. То былъ не первый робкій, поцѣлуй пастушеской идилліи, но градъ поцѣлуевъ, сыплющихся одинъ за другимъ, какъ удары. Въ нихъ была не только любовь, но и гнѣвъ. Я чувствовалъ въ эту минуту, что я какъ будто сдѣлался игрушкой ея невинности. Я все время старался превзойти ее въ нѣжности, великодушіи, сдержанности, и изъ-за этого все потерялъ. Такъ я понимаю свое состояніе теперь, но въ тотъ моментъ я дѣйствовалъ совсѣмъ какъ безумный, безъ всякаго сознательнаго мотива. Звѣрь, сидящій въ каждомъ изъ насъ и только наполовину сдерживаемый законами, привычками и обычаями, казалось, неожиданно оборвалъ свою цѣпь и вырвался на свободу.
   Но, если самъ я былъ удивленъ своей дерзостью, то еще больше удивился я тому, какое впечатлѣніе она произвела на Викторію. Дѣвушка поникла головкой и вся какъ-то опустилась; въ ней не было и тѣни сопротивленія. Уста ея раскрылись, безъ слова, безъ звука, но во взорѣ, встрѣтившемъ мой гнѣвный взоръ, свѣтилась безконечная нѣжность, и когда она заговорила, вотъ что я услышалъ:
   -- О, я люблю васъ, люблю -- больше жизни люблю; а вы никогда не полюбите меня, и завтра вы уѣдете отъ меня навсегда.
   Слово было сказано, и взять его назадъ было уже нельзя. Напрасно Викторія, овладѣвъ собой почти такъ же быстро, какъ она утратила самообладаніе, вырвалась изъ моихъ объятій; руки мои снова и снова жадно тянулись къ ней.
   Она сидѣла, молча, и я не могъ не чувствовать, что она подавлена стыдомъ. Съ минуту я тоже молчалъ. Мы оба были словно ошеломлены этимъ нежданнымъ признаніемъ. Викторія сказала то, чего никогда не намѣревалась сказать; я услыхалъ то, чего не надѣялся услышать. Если я ждалъ чего-нибудь -- хотя я, положительно, увѣренъ, что я ничего не ждалъ -- то скорѣе гнѣва и рѣзкаго отпора.
   Ко мнѣ первому вернулась способность рѣчи, если не самообладаніе. Я взялъ ее за руку; благодаря Бога, у меня хватило ума и чувства не требовать отъ нея поцѣлуевъ на основаніи того, что произошло. Я пытался сказать ей кое-что изъ того, что мнѣ такъ хотѣлось сказать ей во всѣ эти томительно долгіе дни -- какъ во мнѣ зародилась любовь къ ней, вначалѣ подъ вліяніемъ ея дивной красоты, ея голоса и обращенія, какъ потомъ обаяніе ея души довершило начатое и превратило увлеченіе въ законъ бытія.
   Она слушала, и я видѣлъ, что стыдъ ея мало-по-малу проходитъ. Рука, которую я держалъ въ своихъ, отвѣчала мнѣ пожатіемъ на пожатіе, и я испытывалъ нервную дрожь отъ прикосновенія другой руки къ моимъ волосамъ и лбу.
   Она заговорила, наконецъ:
   -- Выслушайте меня, дорогой другъ; теперь нужно говорить все, до конца. Слишкомъ поздно бранить васъ за то, что произошло, или меня -- за то, что я допустила это. Такъ, видно, суждено. Ни одинъ человѣкъ на свѣтѣ, знающій, какъ я боролась, не могъ бы сердиться на меня, ни даже...
   Я не могъ позволить ей произнести это имя.
   -- Не говорите о немъ! Что онъ для васъ? чѣмъ можетъ онъ быть для васъ? Развѣ онъ стоитъ васъ?
   Но она положила пальчикъ мнѣ на губы.
   -- Я знаю. Мое сердце -- ваше, но руку мою я могу отдать лишь съ его разрѣшенія.
   -- Викторія!
   -- О! слушайте-же, слушайте меня, и сидите смирно! Я знаю все, знаю, что нужно сказать и что нужно дѣлать.
   -- Когда вы пріѣхали сюда, мое сердце принадлежало ему, или, по крайней мѣрѣ, мнѣ казалось, что оно принадлежитъ ему. Я думала, что онъ унесетъ съ собою мое сердце въ далекій міръ -- вашъ міръ, или сосѣдній съ нимъ -- не все-ли равно? они оба одинаково далеки отъ насъ. Не знаю, что я чувствовала къ вамъ, знаю только, что мое чувство было искреннее и хорошее. Развѣ дурно было съ моей стороны полюбить васъ? Развѣ можно знать васъ и не любить? Вы говорили со мной, какъ никто не говорилъ со мной раньше. Вы знаете, кажется, все на свѣтѣ. Мнѣ хотѣлось только слушать васъ, оставаясь вѣрной ему. Я надѣялась на себя, думала, что я сумѣю остаться вѣрной. У насъ на островѣ не всѣмъ знакома такого рода вѣрность. У насъ смѣшанная кровь; мы -- англичане, но съ примѣсью еще кое-чего. Меня съ ранней юности шокировало, когда я видѣла; какъ быстро нѣкоторыя умѣютъ забывать. Мы чувствуемъ такъ живо, такъ быстро поддаемся чувству, но пройдетъ моментъ -- и чувства нѣтъ. Я считала себя выше другихъ дѣвушекъ; я дрожала при мысли, что я могу стать такой, какъ онѣ. Моя любовь была частью моего уваженія къ самой себѣ. Половина нашихъ женщинъ дарятъ морякамъ залоги любви, увозимые вдаль на королевскихъ судахъ, и все же кончаютъ тѣмъ, что становятся женами и матерями здѣсь, на островѣ. Я не могла, не хотѣла поступить какъ онѣ.
   -- Я не осуждала ихъ, я жалѣла. Когда сюда ходятъ королевскіе корабли, это такое великолѣпное зрѣлище! Кажется, будто молодые люди, пріѣзжающіе на этихъ корабляхъ, падаютъ съ неба,-- точно боги въ миѳологіи, сходящіе на землю.
   -- Когда я увидѣла васъ впервые, я не знала, что будетъ такъ, какъ вышло. Я была увѣрена въ себѣ и еще больше была увѣрена въ васъ. Потомъ, не сразу, понемножку, понемножку все измѣнилось, хотя, еслибъ вы не заговорили тогда, я бы, можетъ быть, такъ и не узнала объ этой перемѣнѣ. Да когда и узнала, мнѣ все таки казалось, что еще не поздно. Моя гордость была очень велика; я не знала, какъ велика моя слабость. Я ходила каждый день туда -- въ рощу, и молилась, чтобы онъ вернулся ко мнѣ. Я старалась закрыть для васъ мое сердце, не закрывая души. Вы такъ добры! вы заставили меня думать, что это мнѣ удалось. Вы старались убѣдить меня въ этомъ; я видѣла, что вы стараетесь, и ваша доброта только ухудшала и ухудшала дѣло.
   -- Потомъ, я почувствовала, что моя увѣренность въ себѣ исчезаетъ. Я пыталась держаться вдали отъ васъ, но -- знать, что вы здѣсь, близко, и не видѣть васъ, не говорить съ вами -- отъ этого весь міръ казался мнѣ холоднымъ и мертвымъ. И я шла искать васъ; я каждый разъ добровольно возвращалась къ вамъ, желая сохранить все мое счастье цѣликомъ, когда мнѣ нужно было выбрать, какою долей его пожертвовать.
   -- Викторія, еслибъ я только зналъ, еслибъ я понималъ!
   -- О, какой ужасъ, если вы считали меня легкомысленной, играющей вами! Я хотѣла только одного -- любить васъ, сколько смѣю, не давая вамъ любить меня больше чѣмъ слѣдовало. Мнѣ надо было сдѣлать то, что я теперь считаю своимъ долгомъ сдѣлать -- отослать васъ домой, заставить васъ уѣхать, ради обоихъ насъ. Но я не сразу поняла это.... Простите меня, дорогой другъ,-- пожалѣйте и простите!
   -- Я опять стала молить небо о помощи, и вы видите -- помощь явилась! Мы оба, можетъ быть, оказались бы слишкомъ слабы для такой жертвы, и вотъ, эта жертва сдѣлалась неизбѣжной, помимо нашей воли. Вы должны ѣхать.
   -- Я вернусь, вернусь, чтобы предъявить свои права на васъ, моя Викторія. Я привезу вамъ обратно ваше слово, которое вернетъ вамъ свободу, и возьму васъ -- хотите вы этого, или нѣтъ.
   -- Вы никогда не вернетесь,-- сказала она тономъ, какъ бы исключавшимъ и надежду, и отчаяніе.-- Она повернула мое лицо къ свѣту и вглядывалась въ него любящими, но сухими глазами.-- Вы не должны возвращаться, ваше мѣсто тамъ въ большомъ мірѣ -- бѣдномъ, маленькомъ большомъ мірѣ! Пріучите себя думать, что есть нѣчто выше и благороднѣе любви къ одному -- жалость ко всѣмъ. Поѣзжайте и живите для тѣхъ бѣдняковъ, о которыхъ вы мнѣ разсказывали.
   -- Это мнѣ не по силамъ; я могу только умереть за нихъ -- самое большее.
   -- И все же -- я знаю, что говорю -- другіе имѣютъ на васъ больше правъ; ваше положеніе...
   -- О, Викторія, неужели вы такого низкаго мнѣнія оба мнѣ? Вы отсылаете меня домой -- для чего? Для того, чтобы я вернулся къ карьерѣ "англійскаго джентльмена" и скрылъ свой стыдъ за свое умственное и нравственное убожество подъ личиной добродѣтелей этого жалкаго существа?
   -- Не знаю, дорогой другъ, но чувствую -- что мы теряемъ васъ навсегда. Сюда еще никто не возвращался.
   Я вскочилъ съ мѣста.
   -- Такъ не отпускайте же меня!-- вскричалъ я, снова прижимая ее къ своей груди.-- Позвольте мнѣ любить васъ, быть съ вами всегда и забыть весь міръ!
   Ею опять начинало овладѣвать восхитительное безсиліе, которое разъ уже почти отдало ее во власть мою. Губы этого дивнаго созданія раскрылись, но лишь для вздоха; глаза сомкнулись. Уста мои еще разъ коснулись ея устъ... Но вдругъ дѣвушка какимъ-то таинственнымъ усиліемъ воли овладѣла собой, вырвалась изъ моихъ объятій и подбѣжала къ самому краю утеса.
   -- Дорогой мой, любимый, вѣчно любимый, еще шагъ -- и я брошусь въ самую глубь! Идите, уйдите отъ меня, дайте мнѣ помолиться! Я люблю васъ; это послѣднее слово Викторіи; больше вы не услышите ея голоса.
   -- Но она услышитъ мой. Такое слово, моя Викторія, не можетъ быть послѣднимъ. Если бы вы могли сказать мнѣ, что я ничего не значу для васъ, я уѣхалъ бы навсегда, но теперь -- только смерть разлучитъ насъ. Уѣхать я долженъ, на время, но послѣ вашего дорогого слова, которое я не могу не считать обѣщаніемъ, мнѣ почти легко сказать вамъ прости. Можетъ быть увѣрены, я вернусь, хотя бы съ того края свѣта, и предъявлю свои права. Теперь я васъ оставлю, уйду, такъ какъ мое присутствіе волнуетъ васъ. Я даже готовъ уѣхать, не пытаясь говорить съ вами еще разъ, не ища встрѣчи. Но, прежде чѣмъ я уѣду, вы должны подать мнѣ вѣсть въ знакъ вашей покорности -- я не удовольствуюсь меньшимъ, моя Викторія -- въ знакъ того, что вы побѣдили въ себѣ свое нелѣпое суевѣріе и свою жестокую гордость.
   

XXVII.
Небесное знаменіе.

   Эту ночь я провелъ одинъ въ своей комнатѣ. Капитанъ отправился ночевать на корабль, пообѣщавъ чуть свѣтъ подать мнѣ выстрѣломъ изъ ружья сигналъ къ отъѣзду. Я долженъ былъ встать на зарѣ и ждать сигнала.
   Едва начинало свѣтать, когда я услыхалъ въ сосѣдней комнатѣ чьи-то шаги. Я бросился туда, съ какой-то безумной надеждой, но нашелъ тамъ только старика-губернатора.
   Онъ стоялъ у ниши, служившей спальней его дочери, держась за выдвижную панель и растерянно глядя на пустую кровать. Постель была не смята.
   Онъ взглянулъ на меня; этого взгляда было достаточно; не дожидаясь словъ, я кинулся вонъ изъ дому.
   Благодареніе Богу, нашъ страхъ оказался фальшивой тревогой. Малютка, любимица моей принцессы, уже бѣжала мнѣ навстрѣчу сообщить то, что ей велѣно было передать наканунѣ вечеромъ. Викторія провела ночь у сосѣдей.
   Я поспѣшилъ домой съ успокоительной вѣстью и по дорогѣ услыхалъ сигнальный выстрѣлъ.
   Прошла недѣля, но я до сихъ поръ еще не могу себѣ ясно представить того, что было дальше. Смутно припоминаю, какъ я обернулся взглянуть въ послѣдній разъ на коттэджъ и поселокъ, толпу плачущихъ поселянъ, пожатіе руки губернатора. Затѣмъ, между лодкой у пристани и кораблемъ, на всѣхъ парахъ уносящимъ прочь отъ берега своего единственнаго пассажира,-- пробѣлъ, почти абсолютная пустота, какъ будто сознаніе на время замерло. Память моя сохранила и сохранитъ на всю жизнь только одно неизгладимое впечатлѣніе -- Викторія на вершинѣ Пика, простирающая руки къ кораблю. На этой высотѣ, на фонѣ перистыхъ облаковъ, она казалась скорѣе небеснымъ видѣніемъ, чѣмъ дочерью земли, и жестъ ея -- небеснымъ знаменіемъ. Я почувствовалъ, что это для меня доброе знаменіе, и съ легкимъ сердцемъ отвернулъ лицо свое отъ Острова.

КОНЕЦЪ.

"Русское Богатство", NoNo 1--3, 1901

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru