Уайльд Оскар
Флорентинская трагедия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Оскаръ Уайльдъ

Флорентинская трагедія *).

Въ одномъ дѣйствіи.

Пер. М. Ликіардопуло и А. Курсинскаго.

Полное собраніе сочиненій Оскара Уайльда

Подъ редакціей К. И. Чуковскаго

Томъ четвертый

Приложеніе къ журналу "Нива" на 1912 г.

Изданіе Т-ва А. Ф. МАРКСЪ, С-Петербургъ

  

*) Рукопись этой пьесы была украдена, и только по черновику удалось возстановить послѣднія заключительныя сцены. Начало "Флорентинской трагедіи" написалъ по памяти слышавшій ее поэтъ Стержъ Муръ.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

  
   Гвидо Барди, флорентинскій принцъ.
   Симоне, купецъ.
   Біанка, жена его.
   Марія, служанка.
  

Дѣйствіе происходитъ во Флоренціи.

Сцена представляетъ комнату въ старинномъ домѣ во Флоренціи, увѣшанную коврами; ея дверь выходитъ на балконъ. Столъ накрытъ для скромнаго ужина. Ткацкій станокъ, прялка, сундуки, кресла, скамьи. При поднятіи занавѣса входитъ Біанка со своей служанкой Маріей.

             Марія. Сомнѣнья нѣтъ: цвѣтокъ -- отъ Гвидо Барди,
             Прекраснаго синьора, у кого
             Кровь голубая.
             Біанка.           Гдѣ жъ тебя онъ принялъ?
             Марія. Какъ гдѣ? -- въ своемъ дворцѣ, въ роскошномъ залѣ,
             Что по стѣнамъ расписанъ весь нагими
             Тѣлами женщинъ. Поглядѣть,-- такъ въ краску
             Бросаетъ насъ, но самъ онъ, какъ синьоръ,
             Не замѣчалъ ихъ.
             Біанка.           Какъ ты можешь знать,
             Что не былъ то слуга обыкновенный?
             Марія. Какъ знаю я, что въ небѣ есть Господь?
             У ангеловъ вѣдь есть же Повелитель.
             Такъ и предъ нимъ, кто былъ тамъ, всѣ съ поклономъ
             Снимали шляпы, перьями касаясь
             До мраморнаго пола. И сказалъ
             Онъ холодно, какъ говорятъ обычно
             Съ людьми, которыхъ больше не увидятъ:
             "Такъ госпожа твоя мнѣ возвращаетъ
             И кошелекъ и вмѣстѣ сорокъ тысячъ?
             Что жъ, пятьдесятъ, быть-можетъ? Назови
             Мнѣ цѣну, чтобъ купить ея взаимность.
             Біанка. Въ немъ было сорокъ тысячъ?
             Марія.                                         Я лишь знаю,
             Что все тамъ было золото, и много.
             Біанка. Такъ это онъ. Это жъ могъ бы столько дать!
             Марія. Онъ, онъ! Синьоръ нашъ Гвидо, Гвидо Барди.
             Біанка. Что жъ ты сказала?
             Марія.                               Я? -- сказала: "Госпожа
             На золото и не взглянула даже,
             Не раскрывала кошелька, монетъ
             И не считала. Только лишь спросила,
             Какъ молоды, красивы ль вы, синьоръ,
             Какіе надѣваете камзолы,
             Чулки какіе на ногахъ почтенныхъ
             Носить изволите". И присѣдала...
             Біанка. Что жъ онъ сказалъ?
             Марія.                               ...Все присѣдала я.
             А онъ спросилъ: "Есть у нея любовникъ,
             Помимо стараго кисляя-мужа, или
             Любить его она способна? Боже!
             Любить его!"
             Біанка           И что же?
             Марія.                     Я присѣла
             Такъ низко и сказала: "Ни его,
             Синьоръ, ни васъ и никого другого.
             Богаты вы, синьоръ, и благородны,--
             Она жъ, хоть не богата, но честна".
             Біанка. Охъ, глупая! Да развѣ я учила
             Такъ говорить?..
             Марія.           Да я и не сказала.
             Сказала только: "Нѣтъ, она не любитъ
             Ни мужа ни кого другого; впрочемъ,
             Возможно, что она бы полюбила,
             Коль встрѣтила бъ, кто нравился бы ей.
             Вѣдь надоѣстъ сидѣть одной за прялкой!
             Она, положимъ, не богата, все же
             и не бѣдна, но молода, синьоръ,
             И вы вотъ молоды"... (улыбается).
             Біанка.                     Ну, дальше, дальше!
             Марія. Сейчасъ, сейчасъ... Я только показала,
             Какъ улыбнулась я при тѣхъ словахъ,
             Что молодъ онъ. Ему пришлось по нраву,
             И онъ сказалъ: "Отлично. Если мнѣ
             Придетъ на умъ явиться нынче ночью
             Привѣтствовать твою,-- вѣрнѣе, нашу,
             Ты такъ и передай! сказалъ я: "нашу" --
             Плѣнительную госпожу,-- она
             Меня принять согласна?и Я въ отвѣтъ
             Кивнула: "да".-- "Такъ пусть, когда я мимо
             Пройду подъ окнами, она мнѣ броситъ знакъ
             Ея согласья". Онъ теперь, должно-быть,
             Ужъ здѣсь давно. Взгляните-ка съ балкона!
             Онъ долженъ быть ужъ здѣсь. И точно, здѣсь онъ!
             Вы видите?
             Біанка.           Какой же знакъ? Ахъ! вотъ!
             Вотъ эта лента съ пряжкой,-- хорошо!
             Марія, ты поблизости здѣсь будь,
             Но не входи, пока не позову я.
             Теперь или, впусти ко мнѣ синьора.
             Межъ именитыхъ дамъ онъ выбрать могъ,--
             И все жъ его влечетъ... Ахъ, страшно мнѣ!..
             Влечетъ ко мнѣ любовь, иль, можетъ, только
             Избытокъ силъ у страсти молодой?
             Вотъ въ чемъ вопросъ! О, если бъ онъ любилъ,
             Могла бы я, подобно знатнымъ дамамъ,
             Съ нимъ отомстить супругу моему
             За то, что слѣпъ онъ къ красотѣ супруги.
             Но если... если онъ лишь, какъ пчела,
             Радъ головы кружить цвѣточкамъ бѣднымъ?..

(Марія отворяетъ дверь, впускаетъ Гвидо Барди и уходитъ.)

             Мой господинъ, я слышала, у насъ
             Есть въ домѣ вещь, которую купить вы
             Хотѣли бы. Хоть мужъ сейчасъ въ отлучкѣ,
             Но такъ судьбѣ моей угодно было,
             Чтобъ знала я отлично цѣны шелка,
             И бархата, и прочихъ пестрыхъ тканей.
             Вы предлагали сорокъ тысячъ,-- даже
             Не пятьдесятъ ли?.. Кажется, что такъ?--
             За эту вещь. Такъ это, безъ сомнѣнья,
             То чудо ткацкаго станка, что мужъ мой
             Привезъ на-дняхъ, дамасскій шелкъ изъ Лукки;
             Узоръ изъ серебра, все розы, розы...
             И если дали вы такую цѣну?
             Такъ не за что другое,-- за него.
             Я принесу сейчасъ. Вы подождите.
             Гвидо. Нѣтъ, нѣтъ! О, ты, что всѣхъ чудеснѣй тканей,
             Искуснѣй всѣхъ шелковъ изъ Лукки,-- нѣтъ,
             Я не имѣлъ въ виду плащей дамасскихъ,
             Что вышиты ткачами кропотливо.
             И если имъ цѣна полсотни тысячъ,
             Стыжусь, что я хотѣлъ иную ткань
             Купить, которой мало всѣхъ ста тысячъ,
             Біанка. Сто тысячъ, вы сказали? О, синьоръ,
             Мой бѣдный мужъ готовъ бы былъ продать вамъ
             За эту сумму все, что есть здѣсь въ домѣ.
             И мысль одна о деньгахъ столь большихъ
             Смущаетъ умъ живущихъ въ нашей долѣ.
             Гвидо. Онъ все продать способенъ, все, что въ домѣ?
             И всѣхъ, кто въ немъ,-- и ихъ бы тоже продалъ?
             Біанка. О, все и всѣхъ, любезный мой синьоръ!
             Помимо лишь себя; въ цѣнѣ едва ли
             Онъ женщину бы съ бархатомъ сровнялъ
             И далъ женѣ хоть полцѣны въ сравненьи
             Съ серебряною тканью.
             Гвидо.                               О, тогда
             Я не замедлю съ нимъ затѣять сдѣлку.
             Біанка. Въ отъѣздѣ онъ. Возможно, заночуетъ
             Внѣ дома. Я могу все показать вамъ,
             Что есть у насъ, примѣрить и назвать
             Для каждой вещи цѣну.
             Гвидо.                     Ты, Біанка,--
             Ты эта вещь, что я хотѣлъ купить!
             Біанка. Тогда, синьоръ, ужъ потрудитесь съ мужемъ
             Поторговаться; мнѣ же продавать
             Самой себя противно было бъ слишкомъ.
             Покойной ночи. Очень сожалѣю,
             Что услужить ничѣмъ не довелось
             Мнѣ вашей свѣтлости.
             Гвидо. Нѣтъ, нѣтъ! Остаться
             Позволь мнѣ здѣсь, прости мнѣ эту роль,
             Что я сыгралъ, какъ лавочникъ ничтожный,
             Стремящійся всегда убавить цѣну
             И подешевле взять честной товаръ!
             Біанка. Причины нѣтъ вамъ оставаться дольше.
             Гвидо. Ты, ты -- причина! Дивная Біанка,
             Которой нѣтъ сравненья, ты одна
             Причиною, что здѣсь я остаюсь!
             Ты -- цѣль моей всей жизни, потому что
             Я созданъ все прекрасное любить.
             Біанка. И покупать, коль скоро продается.
             Гвидо. Жестокая! Клейми меня презрѣньемъ,
             Я говорю: рожденъ тебя любить,
             Хотя тебя не вынесешь на рынокъ,
             Какъ вынести нельзя крылатыхъ душъ,
             Что межъ планетъ и вкругъ луны витаютъ.
             Біанка. Ты такъ привыкъ за деньги брать любовь,
             Вѣрнѣе, то, что можетъ продаваться
             Подъ этимъ именемъ, что врядъ ли можешь
             Себѣ любовь представить безъ цѣны.
             Моя любовь не можетъ быть продажной,
             Хотя сама была я продана.
             Гвидо. Твой острый умъ опять даетъ загадку,
             Чтобъ мой смутить и снова осмѣять.
             Біанка. Я говорю, синьоръ, теперь о бракѣ,
             О рынкѣ томъ позорномъ, гдѣ мой мужъ
             Купилъ меня, чтобъ послѣ хвастать сдѣлкой.
             Гвидо. Презрѣнный плутъ! Его я ненавижу.
             Біанка. Но онъ куда искуснѣй былъ, чѣмъ ты,
             Онъ зналъ, къ кому и какъ вести подходы:
             О золотѣ мнѣ словъ не расточалъ онъ,
             Зато отцу звучать заставилъ въ уши
             Монетъ бряцанье.' Мнѣ же говорилъ
             Лишь о любви открытой, честной, вольной.
             Гвидо. О, свѣтлая Біанка, яркій свѣтъ
             Твоей души и умъ твой лучезарный
             Открыли мнѣ позоръ моихъ поступковъ,
             Заставили исчезнуть, словно тѣнь,
             То, чѣмъ я былъ, предъ тѣмъ, что сталъ я нынѣ
             Біанка. Такъ пусть теперь проявится, синьоръ,
             То, что бросало тѣнь, и праздной мыслью
             Не будемъ возвращаться ужъ къ тому,
             Что, дѣло тѣни, было дѣломъ тѣни.
             Ужели юность, сила и любовь
             Такъ смущены быть могутъ тѣнью ложной,
             Чтобъ позабыть себя, чтобъ возвратить ихъ
             Нельзя ужъ было?
             Гвидо.          Благородство здѣсь,
             Не при дворѣ. Тамъ блестки мишуры,
             А здѣсь луна, что красотой спокойной
             Ночь обращаетъ въ день. Сильнѣй лишь жажду
             Въ моей душѣ успѣли. возбудить
             Мишурныя тѣ блестки, чье мерцанье
             Теперь ничто въ сіяніи луны.
             Біанка. Я золото отвергла, не считая,--
             Прельщусь ли словъ ничтожной мишурой?
             Гвидо. Къ чему нашъ споръ, прекрасная Біанка?
             Къ чему? Гляди: съ собой принесъ я лютню!
             Запри же дверь. Мы ужинъ при лунѣ
             Устроимъ, взявъ примѣръ съ персидскихъ принцевъ,
             Что трапезу вкушали въ Вавилонѣ,
             Въ садахъ висячихъ. Пѣсню знаю я,
             Что выше воздымаетъ душу къ небу,
             Чѣмъ тѣ сады висѣли.
             Біанка.                     Но мой мужъ
             Вернуться можетъ. Здѣсь не безопасно.
             Гвидо. Вѣдь ты сказала мнѣ, что заночуетъ
             Внѣ дома онъ.
             Біанка.           Однако не навѣрно.
             Онъ лишь сказалъ, что это можетъ быть.
             Онъ самъ не зналъ, и онъ хотѣлъ прислать
             Старуху-тетку на ночь, если бъ самъ онъ
             Не могъ вернуться. Нѣтъ ея.
             Гвидо (вздрагивая).                     Что тамъ?

(Прислушиваются. Слабо доносится голосъ Маріи, спорящей съ кѣмъ-то.)

             Біанка. Марія тамъ съ какой-нибудь старухой
             Бранится изъ-за сплетенъ обыденныхъ.
             Гвидо. Казалось мнѣ, другой -- мужской былъ голосъ,
             Біанка. Затихло все. Старухи часто хриплы.
             А все жъ, синьоръ, пора вамъ уходить.
             Гвидо. Могу ль тебя покинуть я, Біанка?
             Сперва мой взоръ твоя краса плѣнила,
             Моимъ глазамъ внушивъ безумье жажды.
             Теперь -- твой умъ; свободный ароматъ
             Того цвѣтка, что, будучи бутономъ,
             Уже былъ совершеннымъ, а теперь
             О томъ, чѣмъ былъ, забыть повелѣваетъ.
             Покинуть какъ цвѣтокъ тому, кто листикъ
             Цвѣтка любилъ? До нынѣшняго дня
             Я былъ богатымъ флорентинскихмъ принцемъ,
             Теперь я лишь влюбленный, что хотѣлъ бы
             Бѣжать толпы, покинуть блескъ придворный,
             Въ убѣжище укрыться, въ Беллосгвардо,
             Иль Фьёзоле, гдѣ розы изобильемъ
             Прикрыть могли бы мраморную виллу,
             Чьи стѣны звонкимъ эхомъ отвѣчали
             На смѣхъ Декамерона, и твой смѣхъ
             Звучалъ бы столь же весело. Окажи,
             Ты можешь ли любить? -- Иль поцѣлуемъ
             Везъ словъ вонзи мнѣ въ душу это "да"!
             Біанка. Что есть любовь? Скажи!
             Гвидо. Любовь -- согласье,
             Сліянье двухъ умовъ, сердецъ и душъ
             Во всѣхъ ихъ мысляхъ, чувствахъ, упованьяхъ.
             Біанка. Любовники подобные могли бы
             Нѣмыми быть, затѣмъ, что тѣ, кто мыслятъ
             И чувствуютъ вполнѣ одно и то же,--
             Что жъ могутъ передать они другъ другу?
             Гвидо. Любовь... любовь есть встрѣча двухъ міровъ
             Въ обмѣнѣ безконечномъ межъ собою.
             Біанка. Мой мужъ сказалъ бы: рынокъ пограничный,
             Гдѣ Западъ и Востокъ ведутъ обмѣнъ
             Товарами. .
             Гвидо.           Ну, если такъ, скажу я --
             Любовь и есть любовь, и поцѣлуй,
             И тѣсныя объятья, в...
             Біанка.           Мой мужъ
             Вотъ то же говоритъ въ концѣ недѣли,
             Когда сведетъ итогъ торговой книгѣ.
             Гвидо. Мой умъ для твоего,-- плохая пара,
             Какъ ты сама -- для мужа-старика,
             Но знаю я, что молодость моя,
             и страсть, и сила болѣе подходятъ
             Къ твоей красѣ, веселой и блестящей,
             Чѣмъ жалкій трудъ и старые года.
             Біанка. Вотъ это сказано прекрасно! На тебя,
             Я думаю, взглянуть онъ не дерзнулъ бы,
             Какъ совы не дерзаютъ видѣть солнце.
             Онъ -- сгорбленная тѣнь, какую бросить
             Могъ образъ твой прекрасный при дорогѣ
             На кучу изъ навоза, А когда бы
             На гладкій полъ упала эта тѣнь,
             Все жъ болѣе она бы походила
             На образъ человѣческій, чѣмъ онъ.
             Гвидо. Купецъ, живя въ тревогѣ за барышъ,
             Становится невольно жалкимъ трусомъ;
             Ему всегда забота гложетъ душу;
             Темна душа у тѣхъ, кто -- сами въ клѣткѣ --
             Лишь сквозь рѣшетку могутъ наблюдать,
             Завидуя, чужую жизнь и радость.
             Они вкушать не могутъ пищу: умъ ихъ
             Весь занятъ мыслью объ ея цѣнѣ.
             Біанка. Я только -- дочь отца въ его глазахъ,
             Я лишь раба, пріученная къ прялкѣ.
             Онъ, кажется, ни разу не подумалъ,
             Что у меня лицо есть, то лицо,
             Что мнѣ вослѣдъ всѣхъ встрѣчныхъ кавалеровъ
             Невольно заставляетъ обернуться.
             Гвидо. О, ночь твоя мрачнѣе, чѣмъ я думалъ,
             Блестящая звѣзда!..
             Біанка.           Онъ вѣчно ждетъ,
             Чего-то ждетъ угрюмымъ нелюдимомъ
             И шепчетъ про себя, и никогда
             Съ привѣтливымъ не выйдетъ къ людямъ словомъ.
             Когда жъ его случайно встрѣчу взоръ я,
             Уже дрожу я, зная, что считаетъ
             Онъ стоимость надѣтаго на мнѣ.
             Гвидо. Забудь его, уйди отъ этой жизни,
             Освободись,-- какъ бабочка, порви
             Опутавшую сердце паутину
             И пригнѣздись со мной среди бесѣдокъ
             Изъ яркихъ розъ, гдѣ будемъ мы любить,
             Какъ будто жизнь, что прожита донынѣ,
             Выла лишь сномъ, ужаснымъ, тяжкимъ сномъ,
             Развѣяннымъ зарею новой жизни.
             Біанка. Я ль не ушла бъ?
             Гвидо.                     Не задавай вопросовъ,
             Не трать минутъ въ раздумьѣ надъ кошмаромъ,
             Уйдемъ къ холмамъ, усѣяннымъ цвѣтами,
             Пурпурныхъ розъ, и хоть живутъ тѣ люди,
             Что въ снахъ дурныхъ преслѣдовали насъ,--
             Уменьшены далекимъ разстояньемъ,
             Они казаться будутъ намъ не больше,
             Чѣмъ малый колосъ хлѣба, что дрожитъ
             Отъ взмаха крыльевъ птицы; голоса ихъ,
             Звучавшіе такъ рѣзко, не достигнутъ
             До слуха нашего. И будемъ мы на нихъ
             Глядѣть изъ розовыхъ пещеръ на склонахъ
             Холмовъ зеленыхъ, спрашивать другъ друга,
             Не есть ли все, что видимъ, лишь картина,
             И чьи-то жизни тамъ въ грязи и пыли
             Попрежнему ль другъ друга душатъ злобой?
             Пойдешь ли ты, Біанка? О, пойдешь ли?

(Шумъ на лѣстницѣ.)

             Но что за шумъ?..

(Дверь отворяется. Гвидо и Біанка въ смущеніи отходятъ другъ отъ друга, и входитъ Симоне.)

             Симоне. Ты здѣсь, жена! Хозяину навстрѣчу
             Не грѣхъ бы выбѣжать... Возьми мой плащъ!
             Нѣтъ, прежде эту ношу,-- не изъ легкихъ!
             Я ничего не продалъ, только плащъ,
             Подбитый мѣхомъ, сыну кардинала.
             Надѣется надѣть его, какъ только
             Умретъ отецъ, и думаетъ, что скоро.
             Но это кто? Ге! У тебя здѣсь гость!
             Онъ родственникъ, конечно? Надо думать,
             Изъ странъ чужихъ недавно возвратился
             И въ домъ вошелъ, хозяиномъ не встрѣченъ.
             Прошу простить! И правда: домъ такой,
             Гдѣ нѣтъ хозяина,-- что вещь пустая,
             Неблагородная, что чаша безъ вина,
             Что ножны безъ меча, что садъ безъ солнца,
             Гдѣ нѣтъ цвѣтовъ. Своякъ, прошу, простите!
             Біанка. Не родственникъ и не своякъ онъ вовсе.
             Симоне. Не родственникъ и не своякъ? Вотъ странно!
             Такъ кто же онъ, принять благоволившій
             Любезно такъ у насъ гостепріимство?
             Гвидо. Мнѣ имя -- Гвидо Барди.
             Симоне.                               Какъ? Вы сынъ
             Флоренціи великаго владыки,
             Чьи мрачные дворцы я ночью вижу,
             Въ лучахъ луны, какъ будто въ серебрѣ,
             Изъ оконъ этой хижины? Синьоръ,
             Привѣтъ мой вамъ, и дважды мой привѣтъ!
             Надѣюсь, что жена моя не слишкомъ
             Успѣла васъ пустою болтовнею,
             Что женщинамъ присуща, утомить?
             Гвидо. О, нѣтъ! Достойною женою вашей,
             Предъ красотой которой гаснутъ звѣзды
             И блескъ теряетъ свой колчанъ Діаны,
             Я принятъ былъ съ любезностью такою,
             Что, если ей, а также вамъ, угодно,
             Еще не разъ я посѣщу вашъ домъ.
             И, если васъ порой дѣла заставятъ
             Уѣхать вдаль, я буду съ нею здѣсь,
             Чтобъ услаждать тоску уединенья,
             Не слишкомъ чтобъ по васъ она грустила.
             Что скажете, любезный мой Симоне?
             Симоне. Синьоръ мой благородный, вы мнѣ честь
             Такую оказали этой рѣчью,
             Что мой языкъ сталъ скованъ, какъ языкъ
             Раба ничтожнаго. Сказать не въ силахъ
             Тѣхъ словъ, что я хотѣлъ бы. И однако
             Не выразить признательность мою
             Вѣдь было бы ужъ слишкомъ неучтиво:
             Благодарю отъ сердца глубины.
             Подобные поступки -- тѣсной дружбой
             Разрозненныя части государства
             Связать способны, если знатный принцъ
             Такого вотъ, какъ вы, происхожденья,
             Высокаго такого воспитанья,
             Презрѣвъ въ судьбѣ жестокія различья,
             Приходитъ въ домъ къ друзьямъ простымъ и честнымъ.
             И все-таки, почтенный мой синьоръ,
             Мнѣ кажется, я слишкомъ смѣлъ. Въ другой разъ
             Надѣюсь васъ увидѣть здѣсь, какъ гостя,
             Сегодня же, не правда ль, вы зашли
             Купить мои товары? Шелкъ или бархатъ,--
             Найдется все; найдутся также ткани
             Такой работы нѣжной, что, увѣренъ,
             И вашъ плѣнятъ изысканнѣйшій вкусъ.
             Пусть часъ теперь, конечно, слишкомъ поздній,--
             Бѣднякъ-торгашъ въ погонѣ за грошами
             Работаетъ и ночью,_ какъ и днемъ.
             Высоки пошлины! н что ни городъ,
             То свой беретъ съ товаровъ новый сборъ,
             Приказчики неопытны, а жены
             Коммерческаго смысла лишены,
             И ловкости подавно, хоть Біанка
             Мнѣ крупнаго сумѣла залучить
             Сегодня покупателя. Не такъ ли?
             Не правда ли, Біанка? Но довольно.
             Гдѣ жъ узелъ мой? Гдѣ узелъ, говорю я!
             Раскрой, жена! Веревки развяжи,--
             Колѣномъ на полъ опустись: сподручнѣй!
             Не этотъ! -- тотъ! Скорѣй, скорѣй! Ты знаешь:
             Не любитъ покупатель долго ждать,
             Терпѣнье ихъ испытывать опасно.
             Вотъ, вотъ онъ! дай сюда,-- поосторожнѣй!
             Вещь цѣнная, ея коснуться страшно,
             Взгляните, мой синьоръ!
             Гвидо.                     Мнѣ, право, стыдно.
             Къ чему такія хлопоты, когда
             Совсѣмъ нѣтъ нужды спѣшно дѣлать выборъ
             Изъ шелковыхъ и прочихъ вашихъ тканей?
             Я выберу въ другой разъ какъ-нибудь.
             Симоне. Простите, нѣтъ! Вотъ здѣсь дамаскъ изъ Лукки,
             Узоръ изъ серебра и розы. Розы,
             Расшитыя съ такимъ искусствомъ тонкимъ,
             Что въ нихъ недостаетъ лишь аромата,
             Чтобъ обмануть разсѣянныя чувства.
             Возьмите-ка на-ощупь: какъ вода
             Онъ мягокъ, а вѣдь крѣпокъ, словно сталь.
             А розы, розы! Это -- верхъ искусства. : .
             Я думаю: холмы надъ Беллосгвардо
             Изъ Фьезоле, отчизна яркихъ розъ,
             Такихъ цвѣтовъ не въ силахъ были бъ бросить
             Веснѣ въ ея душистые покровы.
             А если бы и бросили,-- цвѣты
             Увяли бы для смерти неизбѣжной,
             Покорные судьбѣ всего, что нѣжно
             И кинуто подъ вѣтеръ и дожди.
             Сама природа бой ведетъ упорный
             Съ своей же красотой и, какъ Медея,
             Дѣтей своихъ нещадно убиваетъ.
             Нѣтъ, нѣтъ, синьоръ, внимательнѣй вглядитесь:
             Въ дамасскомъ шелкѣ этомъ вѣчно лѣто,
             И этихъ розъ зимы дыханье минетъ.
             За локоть каждый -- самъ платилъ червонецъ,
             Червонецъ красный, полновѣсный, долгихъ
             Плодъ сбереженій.
             Гвидо.                     Честный мой Симоне!
             Прошу тебя, оставимъ. Я доволенъ,
             На утро я пришлю слугу, который
             Тебѣ заплатитъ вдвое.
             Симоне.                     Щедрый принцъ!
             Цѣлую вашу руку. Но еще
             Сокровище я долженъ показать вамъ.
             Есть мантія для выходовъ парадныхъ,
             Расшитая рукой венеціанки:
             По бархату разбросаны гранаты,
             А каждое зерно въ нихъ -- чистый жемчугъ,
             И жемчугомъ расшитъ весь воротникъ,
             Столь частымъ, словно бабочки ночныя
             На улицахъ въ часъ тихій ночи лѣтней,
             Столь блѣднымъ, какъ луна, въ разсвѣта часъ
             Свѣтящая безумцамъ за рѣшеткой.
             Горитъ рубинъ, какъ яркій уголь, въ пряжкѣ,
             Святой отецъ такихъ камней не носитъ,
             Съ нимъ схожаго и въ Индіи не сыщешь;
             И пряжка хитроумнаго искусства,
             Челлини не выдѣлывалъ красивѣй,
             Чтобъ радовать великаго Лоренцо.
             Вамъ слѣдуетъ носить ее по праву,
             Затѣмъ, что -- кто жъ достойнѣй васъ носить?
             Она вамъ такъ пойдетъ! Одна часть пряжки --
             Изъ золота сатиръ, рогатый, ловкій,
             Готовъ схватить серебряную нимфу;
             Другая часть -- Молчаніе; кристаллъ
             Въ его рукѣ; само -- какъ колосъ хлѣба,
             Что клонится отъ взмаха крыльевъ птицы,
             Не болѣе; но сдѣлано такъ ловко,
             Что кажется -- вотъ дышитъ, иль -- вѣрнѣе --
             Сейчасъ вздохнетъ, лишь затаило вздохъ.
             Не правда ли, Біанка дорогая,
             Та цѣнная одежда благородныхъ
             Пойдетъ къ лицу синьору Гвидо Барди?
             Проси его, тебѣ онъ не откажетъ,
             Хоть будь цѣна тяжка, какъ выкупъ принца.
             Здѣсь твой барышъ не меньше моего.
             Біанка. Я не приказчикъ твой. Какое дѣло
             Мнѣ хлопотать о мантіи твоей?
             Гвидо. Нѣтъ, милая Біанка, я куплю.
             Я все куплю, что только мнѣ предложитъ
             Купецъ почтенный. Выкупленъ быть долженъ
             Плѣненный принцъ, и счастливы синьоры,
             Что въ плѣнъ сдались столь дивному врагу.
             Симоне. Смущаюсь я. Такъ купите? Иль нѣтъ?
             Мнѣ тысячъ пятьдесятъ все это стоитъ,
             Но вамъ отдать я за сорокъ готовъ.
             Коль высока цѣна,-- назначьте сами.
             Вотъ если довелось бы мнѣ увидѣть
             Васъ въ этомъ чудѣ ткацкаго станка
             Среди красавицъ знатныхъ и придворныхъ
             Цвѣткомъ среди цвѣтовъ! Какъ говорятъ,
             Льнутъ къ вашей свѣтлости усердно дамы
             Круговъ придворныхъ, я, куда бъ ни шли вы,
             Какъ стая мухъ, онѣ за вами всюду,
             И каждая о томъ лишь и мечтаетъ,
             Чтобъ васъ расположить. Слыхалъ я также
             И о мужьяхъ, украшенныхъ рогами,
             Они носить ихъ съ гордостью умѣютъ,--
             Подумаешь, въ томъ мода нашихъ дней!
             Забавнѣйшая мода!
             Гвидо.                     Другъ Симоне,
             Твою болтливость время обуздать.
             Ты позабылъ, что рядомъ съ нами дама
             Прекрасная, чей нѣжный слухъ едва ли
             Привыченъ къ музыѣ столь грубой.
             Симоне.                              Виноватъ.
             Совсѣмъ забылъ. Не оскорблю васъ больше.
             Такъ мантію вы купите иль нѣтъ?
             Конечно, да! Что значатъ сорокъ тысячъ
             Наслѣднику Джованни Барди?.. Грошъ!
             Гвидо. Ты завтра все покончишь съ казначеемъ
             Антоньо Коста. Онъ къ тебѣ придетъ,
             И отъ него получишь ты сто тысячъ.
             Надѣюсь, ты доволенъ.
             Симоне.                     Какъ! Сто тысячъ?
             Сто тысячъ, вы сказали? О, повѣрьте,
             Теперь во всемъ должникъ я передъ вами
             И навсегда. Отнынѣ этотъ домъ
             И все, что въ немъ,-- все ваше, только ваше.
             Сто тысячъ! Умъ мутится, какъ подумать,
             Что я теперь богаче всѣхъ купцовъ.
             Пріобрѣту помѣстье, виноградникъ,
             Одинъ скуплю всѣ ткацкіе станки,
             Заставлю отъ Милана до Палермо
             Работать ихъ на одного себя.
             И жемчугъ, что въ пещерахъ потаенныхъ
             Хранятъ моря Аравіи далекой
             Моимъ, моимъ стать долженъ.
             Щедрый принцъ!
             Вамъ эта ночь любовь мою докажетъ,
             Что такъ сильна, что вамъ ни въ чемъ отказа
             Не можетъ быть, чего бъ вы ни спросили.
             Гвидо. А если я спрошу ее, Біанку?
             Симоне. Вы шутите, синьоръ! Ужли достойна
             Она такого принца? Создана
             Она, чтобъ прясть, хозяйничать по дому...
             Не такъ ли, Бьянка? Правда вѣдь? Смотри:
             Вонъ ждетъ станокъ. Садись-ка за работу!
             Нейдетъ женѣ быть дома не у дѣлъ,
             И праздность рукъ рождаетъ праздность мысли.
             Садись, сказалъ.
             Біанка.                     Что ткать мнѣ?
             Симоне.                               Ну, начни
             Хоть плащъ какой,-- его окрасимъ въ пурпуръ,
             Печаль его надѣнетъ въ утѣшенье.
             Иль длинную, какъ лента, пелену:
             Не въ добрый часъ родившійся младенецъ
             Пусть плачетъ въ ней, заброшенный въ тиши.
             Иль простыню, которая, сначала
             Раздушена наборомъ сладкихъ травъ,
             Могла бъ пойти покойнику на саванъ.
             Что хочешь, тки! Мнѣ, право, все равно.
             Біанка. Нить порвалась. Отъ вѣчнаго вращенья
             Соскучилось нѣмое колесо,
             Станокъ бездушный ропщетъ на работу,--
             Сегодня ткать не буду.
             Симоне.                     Ну, такъ что жъ!
             Ткать будешь завтра. Каждый новый день
             Застать тебя обязанъ за работой,
             Какъ нѣкогда Лукрецію засталъ
             Тарквиній, иль Лукреція, быть-можетъ,
             Ждала Тарквинія. Какъ знать? Бываетъ!..
             Про мужнихъ женъ чего я ни слыхалъ!..
             Итакъ, синьоръ, что новаго на свѣтѣ?
             Вотъ въ Пизѣ я слыхалъ такую вѣсть:
             Англійскіе купцы уговорились
             И шерсть свою рѣшили продавать
             Дешевле, чѣмъ допущено закономъ.
             Съ ходатайствомъ вошли ужъ въ синьорію.
             Что? Это хорошо? Купецъ купцу
             Быть развѣ долженъ волкомъ? Чужеземцы
             Должны ль лишать насъ барышей законныхъ
             Подъ явнымъ покровительствомъ закона?
             Гвидо. Чѣмъ я могу помочь въ подобномъ дѣлѣ?
             Не въ ссору ли ввязаться съ синьоріей,
             Надѣть нарядъ, въ которомъ вы, купцы,
             Отъ дураковъ скупаете товары,
             Чтобъ ихъ продать тѣмъ, кто еще глупѣе?
             Нѣтъ, другъ Симоне, шерстью торговать
             Твоя профессія. Моимъ талантамъ
             Другое примѣненье.
             Біанка.           Добрый принцъ,
             Не гнѣвайтесь на мужа моего:
             Его душа всегда живетъ на рынкѣ,
             А сердце бьется лишь отъ цѣнъ на шерсть.
             Но все-таки, по-своему, онъ честенъ.

(Къ Симоне)

             И какъ тебѣ не стыдно! Добрый принцъ
             Оказываетъ честь намъ посѣщеньемъ,
             А ты ему нелѣпой болтовнею
             Надоѣдаешь. Извинись скорѣе!
             Симоне. Прошу простить. Поговоримъ сегодня
             О чемъ другомъ. Есть слухъ, святой отецъ
             Письмо отправилъ королю французовъ,
             Прося его перешагнуть съ войсками
             Тотъ снѣжный щитъ, что Альпами зовется,
             И миръ внести въ Италію. Тотъ миръ,
             Что будетъ хуже войнъ жестокихъ самыхъ,
             Кровавѣе междоусобныхъ ссоръ.
             Гвидо. Охъ, этотъ намъ король французовъ! Вѣчно
             Сулитъ прійти, однако не приходитъ!
             Но мнѣ-то что до этого, мой другъ?
             Есть много дѣлъ, что мнѣ важнѣй и ближе.
             Біанка (къ Симоне). Нѣтъ, право же, ты гостя утомишь.
             Ну, что ему король французскій? То же,
             Что шерсть твоя.
             Симоне.           Пожалуй, ты права.
             Правителей, какъ вижу, кругозоры
             Всѣ сузились въ предѣлы этой кельи,
             И въ три души замкнулся цѣлый міръ.
             Какъ у красильщика плохого въ чанѣ
             Сжимается сукно, такъ временами
             Сжимается вселенной безконечность
             До ширины ладони. Что жъ, возможно,
             Что и теперь такія времена.
             Пусть будетъ такъ, и комната пусть эта
             Той сценою величественной станетъ,
             Гдѣ гибнутъ короли, а жизни наши
             Ничтожныя бросаются, какъ ставки,
             Которыми игру ведетъ Господь.
             Не знаю самъ, зачѣмъ такъ говорю.
             Усталъ съ дороги. Конь мой спотыкался
             Три раза. Да, примѣта не къ добру!
             И то сказать, синьоръ, вся наша жизнь --
             Грошовая, ничтожнѣйшая сдѣлка.
             На низкомъ рынкѣ сбытъ находимъ мы.
             Родимся мы,-- надъ нами плачетъ мать,
             Умремъ -- никто надъ нами не заплачетъ,
             Никто!

(Уходитъ въ глубину сцены.)

             Біанка.          Вотъ рѣчь, достойная купца.
             Противенъ мнѣ онъ тѣломъ и душою,
             На блѣдномъ лбу его клеймо боязни,
             А руки блѣдны. Какъ весной прохладной
             Листъ тополя, онѣ дрожатъ безсильно
             Въ какой-то немочи. Его уста
             Безсмысленную пѣну словъ ничтожныхъ,
             Какъ воду изъ фонтана изрыгаютъ
             И заплетаются.
             Гвидо.           Повѣрь, Біанка,
             Не стоитъ онъ ни словъ твоихъ ни мыслей.
             Онъ -- честный плутъ. На торжищѣ житейскомъ
             Въ карманъ за словомъ въ сдѣлкѣ не полѣзетъ
             И выгодно продастъ, что купитъ сходно.
             Пустой крикунъ на пошломъ рынкѣ словъ
             И рѣдкій типъ изъ глупыхъ краснобаевъ.
             Біанка. Хоть смерть его на мѣстѣ поразила бъ!
             Симоне (оборачивается). Кто помянулъ о смерти? О, никто,
             Никто пускай не говоритъ о смерти!
             Что дѣлать ей въ такомъ веселомъ домѣ,
             Гдѣ лишь жена, и мужъ, и добрый другъ
             Для встрѣчи ей? Пусть смерть идетъ въ дома,
             Гдѣ грѣшныя свершаются дѣянья,
             Гдѣ жены благородныя, которымъ
             Мужья наскучили, спустивъ завѣсы
             Надъ брачными кроватями, стремятся
             На простыняхъ, запятнанныхъ позоромъ,
             Своимъ страстямъ распущеннымъ дать волю...
             Все это странно, да! Но это такъ,
             Біанка, ты еще не знаешь свѣта,
             Ты слишкомъ одинока, благородна...
             Свѣтъ знаю я. Увы, съ годами только
             Приходитъ мудрость; волосы мои
             Уже бѣлы, и юности нѣтъ въ тѣлѣ.
             Но нѣтъ! Довольно говорить объ этомъ.
             Сегодня ночь веселья жадно проситъ.
             Веселымъ буду я, какъ подобаетъ
             Хозяину, что въ домѣ встрѣтилъ гостя
             Любезнаго, нежданнаго, который
             Привѣта ждетъ.
                                 Но это что, синьоръ?
             Вы лютню принесли? Сыграть намъ пѣсню?
             Сыграйте, принцъ! Простите, если смѣлъ я,
             Но я прошу: сыграйте!
             Гвидо.                     Не теперь:.
             Когда-нибудь въ другой разъ, мой Симоне.

(Обращаясь т Біанкѣ)

             Когда вдвоемъ мы будемъ, ты и я,
             И слушать будутъ насъ лишь звѣзды неба,
             Луна ревнивая...
             Симоне.           Нѣтъ, нѣтъ, синьоръ!
             Нѣтъ, я прошу. О, я слыхалъ не разъ,
             Что лишь прикосновеньемъ пальцевъ къ струнамъ,
             Дыханьемъ нѣжнымъ въ стебель тростника
             Иль вздохомъ въ грудь упругой гулкой мѣди
             Искусники умѣютъ извлекать
             Изъ стѣнъ тюрьмы тоскующія души.
             И слышалъ также я, что чары скрыты
             Вотъ въ раковинахъ этихъ, властью коихъ
             Затворы прочь спадаютъ у темницъ,
             Невинность въ косы грозди винограда
             Вплетаетъ и блуждаетъ, какъ менада...
             Но ваша лютня, знаю я, чиста,
             А потому -- играйте, насладите
             Мой слухъ какимъ-нибудь напѣвомъ нѣжнымъ.
             Душа моя -- въ темницѣ, и нужна
             Ей музыка, чтобъ избѣжать безумья.
             Проси, Біанка, гостя.
             Біанка.           Не спѣши.
             Любезный гость безъ просьбы знаетъ мѣсто
             И знаетъ время. Время не пришло,--
             Настаивать напрасно.
             Гвидо. Другъ Симоне!
             Когда-нибудь въ другой разъ. Въ этотъ вечеръ
             Довольствуюсь я музыкой иной:
             Напѣвомъ нѣжнымъ голоса Біанки,
             Что рѣчью зачаровываетъ воздухъ,
             Полетъ земли съ орбиты уклоняетъ
             На новый кругъ, гдѣ центръ -- ея краса.
             Симоне. Вы льстите ей. Безспорно, добродѣтель
             Ей свойственна, какъ женщинъ большинству,
             Но красота -- одно изъ украшеній,
             Которыхъ ей носить не суждено.
             И къ лучшему, быть-можетъ.
                                                     А теперь,
             Ужъ если не хотите усладить вы
             Мой скорбный слухъ напѣвомъ вашей лютни,
             Хоть выпейте со мной, по крайней мѣрѣ.

(Видитъ столъ.)

             Ужъ столъ накрытъ, и вамъ приборъ поставленъ.
             Біанка, дай мнѣ стулъ! Закрой окно,
             Задвинь болты у ставенъ: не хочу я,
             Чтобъ праздный людъ, нескромный въ любопытствѣ,
             Веселье наше подсмотрѣлъ.
                                           Теперь,
             Синьоръ, скажите здравицу, поднявши
             Стаканъ, виномъ наполненный до края.

(Онъ наливаетъ два стакана, причемъ бутылка замѣтно дрожитъ въ его рукѣ, и, когда Гвидо поднимаетъ свой стаканъ, на скатерти остается пятно отъ мокраго дна, Увидавъ это, Симоне вздрагиваетъ и ставитъ обратно на столъ свой стаканъ,не притронувшись къ нему.)

             Что за пятно на скатерти? Какъ рана
             Въ бедрѣ Христа,-- пурпурное пятно!
             Иль попросту вино? А есть примѣта:
             Гдѣ пролито вино -- прольется кровь.
             Конечно, бабья сказка!
                                           Я надѣюсь,
             Мой виноградъ по вкусу вамъ, синьоръ?
             Вино Неаполя пылаетъ, словно
             Его родной Везувій, а въ Тосканѣ
             Нашъ виноградъ даетъ для чаши сокъ
             Куда и здоровѣй и крѣпче.
             Гвидо.                               Вѣрно.
             Мнѣ нравится вино твое, Симоне,
             И съ твоего любезнаго согласья
             Я выпью за здоровье милой Бьянки,
             Но я хотѣлъ бы прежде, чтобъ губами,
             Подобными пурпурно-краснымъ розамъ,
             Она коснулась чаши и вино
             Въ ней слаще сдѣлала. Отпей, Біанка!

(Біанка пьетъ.)

             Что пчелъ Гиблейскихъ медъ въ сравненьи съ этимъ
             Напиткомъ? -- только горечь!
                                                     Мой Симоне,
             Что жъ ты участія не примешь въ пирѣ?
             Симоне. Мнѣ странно самому, синьоръ,-- сегодня
             Ни ѣсть ни пить я съ вами не могу.
             Не по себѣ мнѣ, словно лихорадка
             Въ моей крови, всегда вполнѣ спокойной,
             Иль въ головѣ навязчивая мысль
             Скользитъ, какъ змѣй, въ мозгу отъ точки къ точкѣ,
             Какъ сумасшедшій бродитъ по каморкамъ,
             Желудокъ отравляетъ, отвращенье
             Внушая мнѣ на мѣсто аппетита,

(Отходитъ въ сторону.)

             Гвидо. Біанка милая, торгашъ твой скучный
             Несносенъ мнѣ, я думаю уйти.
             Наутро,я приду, назначь мнѣ время.
             Біанка. Едва взойдетъ заря. Пока не встрѣчу
             Тебя опять, вся жизнь моя -- пуста.
             Гвидо. О, распусти волосъ твоихъ змѣистыхъ
             Спадающую полночь; словно въ звѣздахъ,
             Въ твоихъ глазахъ дай видѣть мнѣ мой образъ,
             Какъ въ зеркалѣ. Тамъ сохрани его,
             Хотя бъ какъ тѣнь. И не гляди вокругъ
             На скучные предметы, что не могутъ
             Меня тебѣ напомнить. Я ревную
             Ко всѣмъ вещамъ, съ которыми столкнуться
             Твой можетъ взоръ.
             Біанка.                     Увѣренъ будь, твой образъ
             Отнынѣ навсегда со мною будетъ.
             Любовь дастъ смыслъ напоминаній нѣжныхъ
             Ничтожной самой вещи. Но не позже,
             Чѣмъ жаворонокъ звонкимъ пѣньемъ въ небѣ
             Разбудитъ міръ уснувшихъ, ты приди;
             Здѣсь на балконѣ буду ждать я друга.
             Гвидо. Затѣмъ ко мнѣ по лѣстницѣ изъ шелка
             И жемчугомъ по алому расшитой
             Ты спустишься, ступая бѣлой ножкой,
             Какъ легкій снѣгъ на кустъ осеннихъ розъ.
             Біанка. Какъ хочешь. Знай, отнынѣ я твоя
             И на любовь и на смерть!
             Гвидо.                               Мнѣ, Симоне,
             Пора итти...
             Симоне.           Такъ скоро? Почему?
             Еще соборный колоколъ не пробилъ
             Часъ полночи, и стражники, чьи трубы
             По улицамъ пустыннымъ дразнятъ мѣсяцъ,
             Еще въ своихъ покойно дремлютъ башняхъ.
             Немного подождите. Я боюсь,
             Что мы васъ здѣсь ужъ больше не увидимъ,
             И сердце мнѣ печалитъ этотъ страхъ.
             Гвидо. Напрасный страхь, Симоне, я всегда
             Останусь вѣрнымъ нашей дружбѣ. Только
             Сегодня мнѣ пора уже, пора!
             До завтра же, Біанка!
             Симоне.                     Что жъ, пусть такъ! "
             Хоть съ вами радъ бесѣдовать я дольше,
             Вновь обрѣтенный другъ, высокій гость!
             Но, знать, не быть тому. Притомъ, я знаю,
             Васъ ждетъ отецъ, скучаетъ онъ по васъ,
             По голосѣ, по звукамъ вашихъ шпоръ.
             Вы у него одинъ, одна опора,
             Единственный цвѣтокъ средь сорныхъ травъ.
             Племянники... но тѣ его не любятъ.
             Такъ говорятъ,-- по слухамъ я сужу.
             Наслѣдство ваше зависть возбуждаетъ
             Въ сердцахъ у нихъ, на виноградникъ вашъ
             Они глядятъ такими же глазами,
             Какъ царь Ахавъ на поле Навуѳея.
             Конечно, сплетни все, болтаютъ мало ль
             По городу.
                                 Покойной ночи, принцъ!
             Біанка, факелъ! Лѣстница стара,
             Прогнила кое-гдѣ, а блѣдный мѣсяцъ,
             Какъ скряга, сталъ жалѣть свои лучи
             И прячетъ ликъ за тюлевою маской,
             Какъ проститутки, выходя на ловъ,
             Чтобъ въ грѣхъ вовлечь неопытную душу.
             Сейчасъ я вамъ достану плащъ и шпагу'.
             Позвольте, нѣтъ, я долженъ услужить вамъ,
             Кто мой почтилъ мѣщанскій, бѣдный домъ,
             Со мной отпилъ вина, отвѣдалъ хлѣба
             И былъ такъ добръ и простъ. Жена и я,
             Не разъ мы вспомнимъ радость этой ночи
             И всѣ ея послѣдствія...
                                           Ну, шпага!
             Закалъ Феррары, гибкостью -- змѣя:
             И какъ змѣя, конечно, смертоносна.
             Что говорить! На жизненныхъ дорогахъ
             Съ такою сталью нечего бояться.
             Я не встрѣчаль столь дивнаго клинка.
             И у меня есть шпага, да немного
             Заржавлена теперь! Мы -- люди мира.
             Смиренью учатъ насъ, насъ учатъ шею
             Сгибать подъ тяжкой ношей, не роптать
             На кривду жизни, молча выносить
             Неправыя обиды, и, подобно
             Жиду, что терпитъ вѣчно, мы находимъ
             Въ страданьяхъ нашихъ пользу для себя.
             Но, помню, разъ, близъ Падуи, въ пути
             Отнять хотѣлъ разбойникъ у меня
             Коня съ товарами. Такъ все же горло
             Ему я перерѣзалъ. Да, могу
             Я вынести безчестье, оскорбленье
             И всякія позорныя слова,
             И явное къ себѣ пренебреженье,
             Но тотъ, кому бъ явилась мысль украсть
             Хоть что-нибудь такое, что мое,
             Пусть будетъ то лишь глиняный сосудъ,
             Изъ коего я утоляю жажду,--
             Рискуетъ онъ душой своей и тѣломъ
             Въ томъ воровствѣ. Изъ странной глины люди,
             Мы слѣплены.
             Гвидо.                     Къ чему твои слова?
             Симоне. Хочу я знать, синьоръ, не лучше ль шпага
             Моя закалена, чѣмъ вашъ клинокъ.
             Желаете, устроимъ испытанье?
             Иль, можетъ-быть, для васъ зазорно будетъ
             Скрестить клинокъ съ моимъ, будь то шутя
             Иль не шутя?
             Гвидо.           Нѣтъ ничего пріятнѣй,
             Чѣмъ стать лицомъ къ лицу съ тобой и шпаги
             Скрестить, будь то шутя иль не шутя.
             Дай мнѣ мою, достань свою скорѣе.
             Пусть эта ночь рѣшитъ вопросъ великій,
             Чья закаленнѣй сталь -- купца иль принца.
             Не такъ ли ты сказалъ? Зачѣмъ же медлишь?
             Симоне. Изъ милостей, которыми мой домъ
             Осыпать вамъ, синьоръ, угодно было,--
             То милость величайшая.
                                           Біанка!
             Дай шпагу мнѣ! Отлично! Отодвинь
             Столы и стулья. Нуженъ кругъ свободный
             Для поединка нашего. Свѣти
             Намъ факеломъ, чтобъ это состязанье
             Не перешло изъ шутки вдругъ въ серьезъ.
             Біанка (къ Гвидо). Убей его! Убей!
             Симоне.                               Біанка, факелъ!

(Начинаютъ биться.)

             Разъ! А! Ага! А, что? Вотъ такъ! Ну что жъ?

(Его ранитъ Гвидо.)

             Царапина, но больше; слишкомъ факелъ
             Мнѣ билъ въ глаза. Но не смотри такъ грустно,
             Жена моя, все это пустяки.
             Я раненъ, но легко, подай-ка тряпку,
             Перевяжи мнѣ руку,-- слишкомъ крѣпко,
             Нѣжнѣе, милая! Зачѣмъ грустить?
             О, не грусти!.. Нѣтъ, прочь ее, не надо!
             Бѣда ль, что льется кровь!

(Срываетъ повязку).

                          ;                 Еще, еще!

(Симоне выбиваетъ шпагу у Гвидо.)

             Вотъ видите, синьоръ, сказалъ я правду,
             И мой клинокъ былъ лучше закаленъ,
             И сталь его покрѣпче. Но кинжалы
             Попробуемъ.
             Біанка (къ Гвидо). Убей его! Убей!
             Симоне. Гаси твой факелъ, Бьянка!

(Біанка гаситъ факелъ.)

                                                     И теперь,
             Теперь на смерть, синьоръ, пока не ляжетъ,
             Одинъ изъ насъ, иль оба, или всѣ,
             Всѣ трое, можетъ-быть.

(Дерутся.)

                                           Такъ, такъ и такъ!
             А, дьяволъ! Да, теперь въ моей рукѣ ты.

(Симоне беретъ верхъ надъ Гвидо и бросаетъ его на полъ.)

             Гвидо. Дуракъ, сними клещи свои мнѣ съ горла.
             Я у отца единственный вѣдь сынъ;
             У государства лишь одинъ наслѣдникъ.
             Коварный врагъ нашъ, Франція, ужъ ждетъ
             Конца отцовской линіи, готовый
             Врасплохъ напасть на городъ нашъ.
             Симоне.                               Молчи!
             Бездѣтнымъ ставъ, повѣрь, счастливѣй будетъ
             Отецъ твой; а Флоренціи не нужно
             Прелюбодѣя -- кормчимъ у руля.
             Своею жизнью ты лишь загрязняешь
             Святыню нашихъ лилій.
             Гвидо.                               Руки прочь!
             Проклятыя прочь руки, говорю я!
             Пусти меня!
             Симоне.           Ну нѣтъ! Ты ловко такъ
             Попался мнѣ, что тщетны всѣ надежды.
             Теперь свелась въ единый мигъ позора
             Вся жизнь твоя -- и кончится позоромъ.
             Гвидо. Священника прошу я передъ смертью...
             Симоне. Къ чему? Грѣхи свои повѣдай Богу,
             Котораго ты въ эту ночь увидишь,
             Чтобъ больше не увидѣть никогда,--
             Тому, Кто справедливъ, но безпощаденъ,
             И милосердъ, хоть справедливъ... А я...
             Гвидо. О, помоги мнѣ, милая Біанка,
             Вѣдь знаешь ты, я зла не сотворилъ.
             Симоме. Какъ! Смерть еще губъ лживыхъ не сковала?
             Умри, какъ песъ, съ повисшимъ языкомъ!
             Умри! Рѣка твой трупъ безмолвно приметъ
             И въ море неопознаннымъ снесетъ.
             Гвидо. Прими, Господь, несчастный духъ мой съ миромъ!
             Симоне. Аминь! Теперь чередъ другой!

(Гвидо умираетъ. Симоне поднимается и глядитъ на Біанку. Она подходитъ къ нему, словно ослѣпленная изумленьемъ, съ широко раскрытыми руками.)

             Біанка.                                         Зачѣмъ ты
             Мнѣ не сказалъ, какъ ты могучъ?
             Симоне.                               Зачѣмъ
             Ты не сказала мнѣ, какъ ты прекрасна?

(Цѣлуетъ ее въ губы.)

ЗАНАВѢСЪ.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru