Lib.ru/Классика: Тьер Адольф. Консульство и Империя

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья тринадцатая (*).

(*) Двѣнадцатая статья напечатана въ LV томѣ "Отеч. Записокъ" (декабрь 1847).

РЕЙНСКІЙ СОЮЗЪ. Наполеонъ въ Парижъ посвящаетъ первыя свои попеченія финансамъ.-- Компанія Соединенныхъ Негоціантовъ признана должною правительству, и у нея взято все.-- Наполеонъ, недовольный г-мъ Яіарбуа, замѣщаетъ его г-мъ Молліеномъ.-- Возстановленіе кредита.-- Приказанія о возвращеніи арміи, о занятіи Далмаціи, о завоеваніи Неаполя.-- Продолженіе дѣлъ съ Пруссіею.-- Ратификація шенбруннскаго трактата съ измѣненіями.-- Новое отправленіе г-на Гаугвица къ Наполеону.-- Шенбруннскій трактатъ, передѣланный въ Парижѣ, съ меньшими выгодами для Пруссіи.-- Г. Луккезини посланъ въ Берлинъ, для объясненія перемѣнъ въ трактатѣ.-- Шенбрунскій трактатъ, сдѣлавшійся парижскимъ, наконецъ ратификованъ, и г. Гаугвицъ возвращается въ Берлинъ.-- Господство Франціи.-- Вступленіе Іосифа Бонапарте въ Неаполь.-- Занятіе Венеціи.-- Медленіе въ отдачѣ Далмаціи.-- Французская армія останавливается на Иннѣ, въ ожиданіи отдачи Далмаціи, и размѣщается въ нѣмецкихъ областяхъ, удобнѣйшихъ для ея продовольствія.-- Отягощеніе занятыхъ земель.-- Положеніе прусскаго двора по возвращеніи г-на Гаугвица въ Берлинъ.-- Отправленіе герцога брауншвейгскаго въ Петербургъ, для объясненія поступковъ црусскаго кабинета.-- Пріемъ, сдѣланный герцогу въ Петербургѣ.-- Тщетныя усилія Пруссіи оправдать передъ Россіею и Англіею занятіе Ганновера.-- Англія объявляетъ войну Пруссіи.-- Смерть Питта.-- Фоксъ министръ.-- Надежды на миръ.-- Сношенія между Фоксомъ и Талейраномъ.-- Лордъ Ярмоутъ въ Парижѣ, въ качествѣ довѣреннаго переговорщика.-- Основанія морскаго мира.-- Агенты Австріи отдаютъ устья Каттаро не Французамъ, а Русскимъ.-- Угрозы Наполеона вѣнскому двору.-- Россія посылаетъ г-на Убри въ Парижъ, съ порученіемъ предупредить движеніе французской арміи противъ Австріи, и предложить миръ.-- Лордъ Ярмоутъ и г. Убри соединенно ведутъ переговоры въ Парижѣ.-- Возможность общаго мира.-- Разсчетъ Наполеона въ медленіи переговорами.-- Система французской имперіи.-- Вассальныя королевства, великія герцогства и герцогства.-- Іосифъ, король неаполитанскій.-- Лудовикъ, король голландскій.-- Распаденіе германской имперіи.-- Рейнскій союзъ.-- Движенія французской арміи.-- Внутреннія учрежденія и устройство разныхъ частей во Франціи.-- Продолженіе переговоровъ съ Россіею и Англіею.-- Мирный трактатъ съ Россіею, подписанный въ Парижѣ 20-го іюля г-мъ Убри.-- Это заставляетъ лорда Ярмоута предъявить свои полномочія.-- Лордъ Лаудердель присоединенъ къ нему.-- Затрудненія въ переговорахъ съ Англіею.-- Нескромность англійскихъ переговорщиковъ объ отдачѣ Ганновера возбуждаетъ въ Берлинѣ сильнѣйшее безпокойство.-- Ложныя извѣстія разгорячаютъ тамъ умы.-- Рѣшеніе вооружиться.-- Изумленіе и недовѣрчивость Наполеона.-- Россія отказывается ратификовать трактатъ, подписанный г-мъ Убри, и предлагаетъ новыя условія.-- Наполеонъ не хочетъ принять ихъ.-- Смерть Фокса еще болѣе затрудняетъ отношенія.-- Общее стремленіе къ войнѣ.-- Король прусскій требуетъ удаленія французской арміи.-- Наполеонъ отвѣчаетъ требованіемъ прекратить вооруженія Пруссіи.-- Продолжительное молчаніе обѣихъ сторонъ.-- Отъѣздъ прусскаго короля въ Магдебургъ.-- Неизбѣжность войны.

Радость при успѣхѣ никогда не мѣшала Наполеону трудиться. Неутомимая душа его умѣла соединять наслажденіе съ трудомъ. Онъ пріѣхалъ въ Парижъ 26 января вечеромъ, и 27 утромъ былъ уже совершенно погруженъ въ дѣла правительственныя. Въ этотъ день, первый сановникъ имперіи, съ которымъ онъ занимался, былъ архи-канцлеръ Камбасересъ. Нѣсколько минутъ онъ съ удовольствіемъ слушалъ его поздравленія, и видѣлъ, какъ этотъ осторожный умъ былъ смущенъ чудесами послѣдней войны; потомъ, онъ началъ говорить о Финансовомъ кризисѣ, такъ быстро и счастливо оконченномъ. Онъ основательно вѣрилъ точности и правдивости донесеній Камбасереса, и потому прежде всѣхъ хотѣлъ выслушать его. Г. Марбуа особенно раздражилъ его тѣмъ, что онъ никакъ не полагалъ этого важнаго человѣка способнымъ къ легкомыслію въ дѣлахъ.. Ни мало не сомнѣваясь въ высокой честности своего министра, Наполеонъ не могъ простить ему, что онъ предоставилъ всѣ средства казначейства дерзкимъ спекулянтамъ, и за то хотѣлъ оказать крайнюю строгость. Архи-канцлеръ успѣлъ утишить его и показать, что, вмѣсто строгостей, лучше было открыть переговоры съ Соединенными Негоціантами, и получить отъ нихъ всѣ бывшія у нихъ цѣнности, чтобъ съ наименьшею потерею произвести ликвидацію въ этомъ странномъ дѣлѣ.

Наполеонъ тотчасъ созвалъ въ Тюильри совѣтъ и потребовалъ подробнаго донесенія о дѣйствіяхъ компаніи, все еще для него темныхъ. Онъ призвалъ туда всѣхъ министровъ, и, кромѣ ихъ, г-на Молліека, директора кассы погашенія: онъ былъ доволенъ имъ, и полагалъ, что онъ гораздо способнѣе г-на Марбуа къ обширному управленію Фондами. Но его же повелѣнію были призваны въ Тюильри гг. Депре, Ванлерберге, Увраръ и чиновникъ, котораго обвиняли въ томъ, что онъ обманулъ министра казначейства.

Всѣ были устрашены присутствіемъ императора, и онъ не скрывалъ своего гнѣва. Г. Марбуа началъ читать длинное донесеніе, приготовленное имъ о дѣлѣ. Едва прочелъ онъ часть его, какъ Наполеонъ сказалъ, прерывая чтеніе:-- я вижу, въ чемъ дѣло. Компанія Соединенныхъ Негоціантовъ хотѣла Фондами казначейства и банка удовлетворить Францію и Испанію. Но какъ Испанія могла только обѣщать піастры, то деньгами Франціи и хотѣли удовлетворить нужды обоихъ государствъ. Испанія должна была дать мнѣ вспомогательныя деньги, а вмѣсто того получила ихъ отъ меня. Теперь, пусть щ. Депре, Ваплерберге и Увраръ отдадутъ мнѣ все, что у нихъ есть, пусть Испанія заплатитъ мнѣ, что должна имъ, а иначе, я посажу этихъ господъ въ Венсеннь и пошлю армію въ Мадритъ.

Наполеонъ былъ холоденъ и строгъ съ г-мъ Марбуа.-- "Уважаю характеръ вашъ", сказалъ онъ ему: "но вы допустили обманывать себя людямъ, отъ которыхъ я предостерегала васъ. Вы предоставили имъ всѣ государственныя цѣнности, хотя должны были бы лучше наблюдать за ихъ употребленіемъ. Мнѣ прискорбно, но я принужденъ устранить васъ отъ управленія казначействомъ, потому-что не могу оставить его вамъ послѣ того, что случилось". Тутъ Наполеонъ вслѣдъ ввести членовъ компаніи, призванныхъ въ Тюильри. Гг. Ванлерберге и Депре, хотя меньше виновные, горько плакали. Г. Увраръ, запутавшій компанію дерзкими спекуляціями, былъ совершенно спокоенъ. Онъ старался убѣдить Наполеона, что надобно позволить ему самому окончить сложныя операціи, въ которыя онъ ввелъ своихъ товарищей, и что черезъ Голландію и Англію онъ извлечетъ изъ Мехики значительныя суммы, превышающія выданныя Франціею.

Вѣроятно, что, въ-самомъ-дѣлѣ, онъ лучше всякаго другаго окончилъ бы эту ликвидацію; но Наполеонъ былъ слишкомъ раздраженъ, хотѣлъ избавиться отъ спекулянтовъ я не вѣрилъ ихъ обѣщаніямъ. Г. Увраръ и его товарищи должны были или подвергнуться уголовному суду, или отдать немедленно все, что у нихъ было: запасы всякаго рода, всякое движимое и недвижимое имѣніе, обязательства на Изданію. Они рѣшились на это жестокое пожертвованіе. ,

Такая ликвидація разоряла ихъ; по они подверглись ей злоупотребленіемъ средствъ казначейства. Достойнѣе сожалѣнія изъ трехъ былъ г. Ванлерберге: онъ не вмѣшивался въ спекуляціи своихъ товарищей, и только дѣятельно и честно производилъ во всей Европѣ торговлю хлѣбомъ, поставляя его Французскимъ арміямъ.

Распустивъ совѣтъ, Наполеонъ удержалъ у себя г-на Діолліема, и не дожидаясь ни возраженій, ни согласія его, сказалъ ему; "Сегодня вы дадите присягу, какъ министръ казначейства". Такая довѣренность была лестна; но, устрашенный ею, г. Модліенъ не зналъ, что отвѣчать.-- Развѣ вы не хотите быть министромъ, прибавилъ Наполеонъ, и требовалъ, чтобъ въ тотъ же день онъ присягнулъ.

Прежде всего посвятивъ заботы и попеченія устройству финансовъ, Наполеонъ занялся потомъ возвращеніемъ своей арміи во Францію. Онъ приказалъ, при медленномъ, спокойномъ походъ войскъ въ предѣлы отечества, оставить раненныхъ и больныхъ до весны въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ получили они первыя пособія. Офицеры должны были оставаться при нихъ и заботиться о ихъ выздоровленіи, для чего назначены были суммы изъ военной казны. Бертье оставался въ Мюнхенѣ для выполненія всѣхъ этихъ подробностей, такъ же какъ для наблюденія за размѣномъ земель, всегда столь затруднительномъ между нѣмецкими владѣтелями. Онъ долженъ былъ совѣщаться съ г-мъ Отто, министромъ Франціи при баварскомъ дворѣ.

Наполеонъ занялся потомъ мѣрами противъ неаполитанскаго королевства. Массена, съ 40 тысячами человѣкъ, изъ числа войскъ, бывшихъ въ Ломбардіи, долженъ былъ идти чрезъ Тоскану и самую южную часть римскихъ владѣній, къ неаполитанскому королевству, не внимая никакимъ предложеніямъ о мирѣ или перемиріи. Наполеонъ еще не зналъ, прійметъ ли Іосифъ, отказавшійся отъ вице-королевства Италіи, корону Обѣихъ Сициліи, и далъ ему титулъ только своего намѣстника. Іосифъ не командовалъ арміею, порученною одному Массенѣ, потому-что Наполеонъ, жертвуя Фамильнымъ требованіямъ выгодами политики, не такъ легко жертвовалъ имъ выгодами военныхъ дѣйствій. Но, введенный въ Неаполь Массеною, Іосифъ долженъ былъ принять на себя гражданское управленіе страны и дѣйствовать съ королевскою властію.

Въ то же время генералъ Молиторъ былъ направленъ къ Далмаціи. Въ подкрѣпленіе шелъ за нимъ генералъ Мармонъ, которому поручено было принять отъ Австрійцевъ Венецію и Венеціанскую Область. Принцъ Евгеній получилъ приказаніе отправиться въ Венецію и управлять тамъ завоеванными областями, еще не присоединяя ихъ къ Итальянскому-Королевству, хотя позднѣе онѣ должны были присоединиться къ нему.

Наконецъ, желая возвысить духъ своихъ солдатъ и цѣлой Франціи, Наполеонъ приказалъ большой арміи собраться въ Парижѣ, на великолѣпное празднество, которое должна была дать ей столица. Нельзя было лучше выразить идею народа, привѣтствующаго армію, какъ поручивъ парижскимъ гражданамъ дать праздникъ аустерлицскимъ солдатамъ.

Занимаясь такимъ образомъ управленіемъ своей обширной имперіи, и переходя отъ мирныхъ заботъ къ заботамъ о войнѣ, Наполеонъ зорко глядѣлъ также и на слѣдствія трактатовъ пресбургскаго и шёнбруннскаго. Именно Пруссіи оставалось ратификовать трактатъ, неожиданный ею, потому-что г. Гаугвицъ, отправившись въ Вѣну объявить условія, самъ принялъ предложенныя ему, и не только не принудилъ Наполеона къ чему бы то ни было, но привезъ заключенный съ нимъ оборонительный и наступательный трактатъ, съ вознагражденіемъ за то, правда, богатымъ даромъ Ганновера.

Хотя Гаугвицъ пріѣхалъ не съ пустыми руками, однако его встрѣтили съ чувствами различными: дворъ съ гнѣвомъ, король съ горестью, публика съ удовольствіемъ и смущеніемъ, но никто не былъ совершенно доволенъ. Самъ г. Гаугвицъ явился безъ замѣшательства передъ всѣми своими судьями. Онъ привезъ изъ Шёнбрунна то, что всегда совѣтовалъ: увеличеніе Пруссіи, основанное на союзѣ съ Франціею. Единственною виною его было, что онъ на минуту покорился обстоятельствамъ, и отъ-того подвергся теперь непріятному противорѣчію, какъ подписавшій шёнбруннскій трактатъ, а за мѣсяцъ передъ тѣмъ онъ же подписалъ трактатъ потсдамскій. Но эти обстоятельства были дѣломъ неискуснаго его преемника и неблагодарнаго ученика, г. Гарденберга, который въ нѣсколько мѣсяцевъ до того запуталъ отношенія Пруссіи, что она не могла выйдти изъ нихъ безъ явныхъ противорѣчіи. Сверхъ-того, если г. Гаугвицъ и былъ увлеченъ на минуту, то меньше всякаго другаго, и наконецъ, онъ спасъ Пруссію отъ бездны, въ которую едва не ввергли ее. Ненадобно забывать также, что въ Потсдамѣ, при всѣхъ обольщеніяхъ во время пребыванія тамъ императора Александра, особенно внушали г. Гаугвицу не вовлекать Пруссію въ войну прежде окончанія декабря; а онъ 2-го декабря нашелъ уже побѣдоноснымъ и неотразимымъ того, кого хотѣли покорить или побѣдить. Онъ былъ поставленъ между опасностью пагубной войны, или противорѣчіемъ, богато вознаграждаемымъ: что же было ему дѣлать?-- Впрочемъ, говорилъ онъ, ничего нѣтъ потеряннаго. Основываясь на необычайномъ и непредвидѣнномъ положеніи дѣлъ, онъ заключилъ съ Наполеономъ обязательства условныя, больше нежели обыкновенно зависящія отъ ратификаціи прусскаго двора. Слѣдовательно, еще все остается въ прежнемъ видѣ. Могутъ и не ратификовать шёнбруннскаго трактата. Онъ предупредилъ о томъ Наполеона, сказалъ ему, что ведетъ переговоры не имѣя инструкцій и, слѣдовательно, договаривается не обязательно. Можно избрать -- или Ганноверъ, или войну съ Наполеономъ. Положеніе то же самое, какое было въ Шёнбруннѣ, только выигранъ мѣсяцъ, который почитали необходимымъ для устройства прусской арміи.

Такъ говорилъ г. Гаугвицъ, преувеличивая только одно обстоятельство, что у него не было инаго выбора, кромѣ Ганновера или войны. Онъ могъ бы сблизить Пруссію съ Наполеономъ и не принимая Ганновера. Правда, что Наполеонъ не довѣрилъ бы такому полусближенію, а отъ недовѣрчивости до войны уже недалеко. Враги г. Гаугвица обращали противъ него и другой упрекъ. Въ Вѣнѣ, говорили они, меньше удаленный отъ австрійскихъ переговорщиковъ, онъ, дѣйствуя вмѣстѣ съ ними, могъ бы сильнѣе противиться Наполеону, и не такъ легко отступиться отъ европейскихъ интересовъ, въ которыхъ согласились въ Потсдамѣ, или отступиться съ согласія всѣхъ. Но это предполагало переговоры общіе, а Наполеонъ такъ мало желалъ ихъ, что требуя такого рода переговоровъ могли, только инымъ путемъ, опять дойдти до войны. Итакъ война, всюду война, съ противникомъ страшнымъ, прежде назначеннаго срока, окончанія декабря, противъ извѣстнаго желанія короля, противъ положительныхъ пользъ Пруссіи -- вотъ что, утверждалъ г. Гаугвицъ, было передъ нимъ въ Шёнбруннь.

Положеніе было, такимъ-образомъ, гораздо-больше затруднительно для другихъ, нежели для него. Притомъ, онъ былъ одаренъ ловкостью неизмѣняемою и соединенною съ спокойствіемъ и прелестью, что поддержало бы его передъ противниками, когда бы онъ былъ даже виноватъ.

Потому-то его не смущали крики, гремѣвшіе вокругъ; онъ даже не настаивалъ, чтобъ приняли трактатъ, какъ могъ бы настаивать переговорщикъ, привязанный къ оконченному имъ дѣлу; онъ только не переставалъ повторять, что остаются свободны, могутъ выбирать, не зная, что выбираютъ или Ганноверъ, или войну. Счастливъ былъ бы этотъ министръ, если бы въ-послѣдствіи онъ не перешелъ за назначенную имъ самимъ грань, и не испортилъ бы положенія дѣлъ несообразностями, которыя погубили его и едва не погубили его отечества.

Искренніе или притворные энтузіасты называли пріобрѣтеніе Ганновера вѣроломнымъ. Они говорили, что это вовлекаетъ Пруссію въ вѣчную войну съ Англіею и уничтожаетъ торговлю всего народа; что, сверхъ-того, Ганноверъ пріобрѣтается уступкою прекрасныхъ областей, издавна принадлежавшихъ къ монархіи, Клева, Аншпаха, Нёшателя. Они утверждали, что Пруссія заключила невыгодный торгъ, уступивъ 300,000 жителей за 900,000; что если бы Ганноверъ достался безъ потери Нёшателя, Аншпаха, Клева, а еще съ прибавленіемъ чего-нибудь, на-примѣръ, ганзеатическихъ городовъ, тогда не о чемъ было бы сожалѣть. Въ-заключеніе прибавляли, что новый трактатъ, во всякомъ случаи, наноситъ безчестіе Пруссіи.

Люди умѣренные, какихъ очень-много между богатыми берлинскими горожанами, не повторяя всѣхъ возгласовъ энтузіастовъ, страшились для торговли Пруссіи мщенія Англіи, скорбѣли объ уваженіи къ Пруссіи, искренно печалились, видя торжество Французскихъ армій надъ германскими, но больше всего страшились войны съ Франціею.

Таковы же были въ глубинъ души чувства короля. Истый Германецъ сердцемъ, патріотъ, умѣренный въ мнѣніяхъ, онъ колебался между различными соображеніями. Его снѣдала грусть при мысли о потсдамскихъ обязательствахъ, которыя одни Мѣшали ему принять даръ Наполеона. Кромъ того, хотя лично онъ былъ мужественъ, по страшился войны какъ величайшаго бѣдствія. Онъ видѣлъ въ ней разстройство казны Фридриха, растраченной его отцомъ, тщательно собранной вновь имъ, и уже початой при послѣднемъ вооруженіи. Особенно видѣлъ онъ въ войнѣ, гибель монархія.

Созвали совѣтъ, куда приглашены были важнѣйшія государственныя лица: гг. Гаугвицъ, Гарденбергъ, Шуленбургъ и два знаменитѣйшіе представителя арміи, Фельдмаршалъ Моллендорфъ и герцогъ Брауншвейгскій. Совѣщаніе было бурно, хотя страсти двора не участвовали въ томъ. При неизмѣнномъ аргументъ Гаугвица, который повторялъ, Что можно отказаться отъ Ганновера, но ненначе, какъ начавъ воішу, склонились и избрали рѣшеніе среднее, то-есть, самое дурное по обстоятельствамъ. Рѣшено было принять трактатъ, но съ измѣненіями. Г. Гаугвицъ жестоко противился тому, но его не послушали. Ему возражали, что каковы ни были бы измѣненія, но ими спасали честь Пруссіи, доказывая, что трактаты пишутся не подъ диктовку Наполеона. Такое побужденіе ослѣпляло людей, которымъ надобно было обманывать себя, и они приняли трактатъ съ разными измѣненіями.

Первое изъ нихъ ясно показывало мысль предлагавшихъ измѣненія, и главную причину ихъ замѣшательства. Изъ трактата исключили названіе оборонительнаго и наступательнаго, какимъ названъ былъ союзъ съ Франціею, стараясь черезъ то явиться въ меньшемъ смущеніи передъ Россіею. Въ приложеніяхъ къ трактату объясняли, въ какихъ случаяхъ почитали себя обязанными дѣйствовать за-одно съ Франціею; требовали, чтобы новое, предполагаемое въ Италіи устройство было пояснено и включено во взаимныя ручательства, обезпеченныя шёнбруннскимъ трактатомъ, потому-что не хотѣли явно одобрить того, что готовилось въ Неаполѣ, то-есть, низложенія Бурбоновъ, покровительствуемыхъ Россіею.

Такія измѣненія означали, что, невольно приступая къ политикѣ Франціи, не хотѣли приступить къ ней искренно, и особенно не хотѣли за Идти такъ далеко, чтобы уже нельзя было объяснить въ Петербургѣ и Вѣнѣ своихъ поступковъ. Намѣреніе было слишкомъ-явно и не могло быть благопріятно истолковано въ Парижѣ. Къ тому прибавили нѣсколько измѣненій, еще меньше прямодушныхъ. Правда, ихъ не вписали въ новый трактатъ, но предоставили г-ну Гаугвицу предложить ихъ словесно. Пріобрѣтая Ганноверъ, не хотѣли уступить Аншпаха, единственнаго сколько-нибудь важнаго пріобрѣтенія, котораго требовалъ Наполеонъ, но которое было наслѣдственнымъ владѣніемъ бранденбургскаго дома во Франконіи. Желая присоединить къ Пруссіи ганзеатическіе города, драгоцѣнные по своей торговой значительности, надѣялись такимъ образомъ усыпить чувство народной чести и обезоружить общественное мнѣніе.

Министръ Франціи, г. Лафоре, которому былъ порученъ размѣнъ ратификацій, зналъ своего повелителя очень-хорошо, и потому не могъ позволить себѣ ратификовать измѣненный такимъ образомъ трактатъ. Когда его пригласили къ тому, онъ отказался; но убѣжденія были такъ неотступны, г. Гаугвицъ съ такою силою представлялъ ему необходимость оковать берлинскій дворъ, избавить его отъ вѣчныхъ измѣненій въ политикѣ и устранить отъ вліянія враговъ Франціи, что министръ-посланникъ согласился ратификовать измѣненный трактатъ sub spe rati -- извѣстная дипломатическая предосторожность, когда Хотятъ предоставить рѣшеніе волѣ своего государя.

И такъ, опять въ Парижѣ могли быть одобрены новыя колебанія прусскаго двора. Г. Гаугвицъ, повидимому, имѣлъ успѣхъ у Наполеона, и ему поручили ѣхать во Францію и утишить бурю, которую предвидѣли. Онъ долго отклонялъ отъ себя это порученіе; но король говорилъ ему такъ убѣдительно, что онъ долженъ былъ покориться и ѣхать въ Парижъ, въ другой разъ бороться съ побѣдоноснымъ, коронованнымъ дипломатомъ, съ которымъ уже велъ онъ переговоры въ Шёнбрунпѣ.

Г. Гаугвицъ пріѣхалъ въ Парижъ 1-го февраля. И съ Талейраномъ, и съ императоромъ онъ развилъ все свое искусство; а оно было велико. Онъ представилъ затрудненія своего правительства, поставленного между Франціею и соединенною Европою, чаще готоваго соединиться съ первою, но иногда увлекаемаго къ второй обстоятельствами понятными и извинительными. Онъ показалъ, что Французскому правительству необходимо ободрять и поддерживать его. Онъ представилъ себя единственнымъ человѣкомъ, который борется въ Берлинъ за союзъ Пруссіи съ Франціею, и потому имѣетъ право ожидать, что Наполеонъ поможетъ ему своею благосклонностью. Наполеонъ уступилъ такимъ внушеніямъ, и, къ-несчастію, согласился возобновить шёнбруннскій трактатъ, только съ условіями, нѣсколько больше обременительными противъ тѣхъ, отъ которыхъ отказался Фридрихъ-Вильгельмъ.

-- Не хочу принуждать васъ, сказалъ Наполеонъ г. Гаугвицу: -- предлагаю привести дѣла въ прежній порядокъ, то-есть, взять обратно Ганноверъ и возвратить вамъ Аншпахъ, Нёшатель, Клевъ. Но если станемъ договариваться, если я снова уступлю вамъ Ганноверъ, то ужь не на прежнихъ условіяхъ, и потребую, чтобъ вы сдѣлались вѣрными союзниками Франціи. Пусть будетъ Пруссія искренно, открыто со мною, и я не опасаюсь европейской коалиціи; а не имѣя на рукахъ коалиціи, я управлюсь съ Англіею.

Наполеонъ заблуждался только въ томъ, что хотѣлъ заставить Пруссію купить Ганноверъ новыми уступками, а не отдавалъ его ей на условіяхъ самыхъ выгодныхъ, потому-что вѣрными союзниками бываютъ только вполнѣ довольные. Г. Гаугвицъ, искренно желая сблизить Пруссію съ Франціею, обѣщалъ Наполеону все и со всѣми знаками прямодушія, но притомъ очень искусно замѣтилъ, что Наполеонъ довольно легкомысленно поступалъ съ Пруссісю; что ему необходимо щадить достоинство короля, во-первыхъ, для самого короля, гордаго въ скромности своей, и во-вторыхъ, для народа и арміи" которые не раздѣляютъ себя отъ монарха, и оскорбляются всѣмъ, что имѣетъ видъ неуваженія къ нему. Г. Гаугвицъ сказалъ, что нарушеніе неприкосновенности земель Аншпаха произвело самое печальное дѣйствіе, и увлекло всю Пруссію въ коалицію.

Новый трактатъ былъ яснѣе и ограниченнѣе перваго. Ганноверъ былъ отданъ Пруссіи такъ же торжественно, какъ и въ Шёнбруннѣ, но съ условіемъ занять его немедленно, какъ владѣніе. Новое, важное обязательство вознаграждало за то: Пруссія обязывалась запереть Англичанамъ Везеръ и Эльбу такъ же строго, какъ запирали ихъ Французы, покуда они занимали Ганноверъ. Въ замѣну, Пруссія отдавала по прежнему Аншпахъ, Клеве, Нёшатель. Не было упомянуто о пространствѣ съ 20-го тысячами жителей, остававшемся у Пруссіи отъ княжества Аншпахскаго. Пруссія не только признавала Французскую имперію въ настоящемъ ея состояніи, съ новымъ устройствомъ въ Германіи и Италіи, но должна была обезпечить и послѣдствія войны, начатой съ Неаполемъ, то-есть, низложеніе Бурбоновъ и вѣроятное водвореніе фамиліи Бонапарте на тронь Обѣихъ-Сицилій. Это было, конечно, самое непріятное изъ условій, вновь предложенныхъ Пруссіи, потому-что отъ него положеніе короля дѣлалось еще затруднительнѣе въ-отношеніи къ императору Александру.

Г. Гаугвица. не хотѣлъ самъ везти въ Берлинъ этого плода колебаній прусскаго двора, и рыпался послать туда г-на Луккезини, прусскаго министра въ Парижѣ. Ему неприлично было ходатайствовать о дѣлѣ испорченномъ, и на одного себя возложить отвѣтственность въ рѣшеніи, которое оставалось принять. Онъ хотѣлъ предоставить королю, своимъ товарищамъ и королевской фамиліи, заботу выбора между шёнбруннскимъ трактатомъ, очень передѣланнымъ, и войною.

Какъ старшій надъ Луккезини, г. Гаугвицъ отправилъ его въ Берлинъ, а самъ временно занялъ мѣсто прусскаго министра въ Парижѣ. Онъ поручилъ ему представить своему двору трактатъ, изобразить въ точности положеніе дѣлъ во Франціи, и объяснить истинныя расположенія Наполеона, готоваго быть или союзникомъ могущественнымъ, искреннимъ, хотя и тяжелымъ по своей предпріимчивости, или непріятелемъ страшнымъ, если его заставятъ видѣть въ Пруссіи вторую Австрію. Г. Гаугвицъ не поручилъ г-ну Луккезини ходатайствовать отъ его имени о принятіи новаго трактата. Онъ не желалъ больше ничего, потому-что ему уже было противно дѣло слишкомъ неблагодарное, и тягостна была отвѣтственность слишкомъ-стѣсненна я. Онъ остался въ Парижѣ, гдѣ Наполеонъ принималъ его какъ-нельзя-лучше и гдѣ онъ съ любопытствомъ изучалъ этого необыкновеннаго человѣка, убѣждаясь съ каждымъ днемъ болѣе въ вѣрности собственной его политики, и въ томъ, что Пруссія и Франція равно теряли настоящія и будущія свои выгоды, не умѣя жить въ согласіи.

Впрочемъ, въ Европѣ все шло по желанію счастливаго аустерлицскаго побѣдителя. Армія, посланная имъ въ Неаполь, подвигалась прямо къ своей цѣли. Неаполитанская королева, усиливаясь еще разъ отстранить бурю, собранную ея ошибками, умоляла всѣ дворы, и посылала одного за другимъ, кардинала Руффо и наслѣднаго принца, на встрѣчу къ Іосифу, попытаться заключить трактатъ, на какихъ бы ни было условіяхъ. Іосифъ, связанный повелительными приказаніями своего брата, не допустилъ къ себѣ кардинала Руффо, принялъ со вниманіемъ убѣжденія принца Фердинанда, но не останавливаясь шелъ къ Неаполю. Сорокатысячная французская армія перешла черезъ Гарильйано 8 февраля и подвигалась тремя корпусами. Правый корпусъ, генерала Репье, шелъ блокировать Гаетту; средній, маршала Массены, направлялся на Капую, а лѣвый, генерала Сен-Сира, на Апулію и Абруццо, къ Тарешскому Заливу. При извѣстіи о томъ, Англичане съ такою поспѣшностію сѣли на суда, что едва не подвергли опасности сбояхъ союзниковъ, Русскихъ. Первые удалились въ Сицилію, другіе на Корфу. Неаполитанскій дворъ укрылся въ Палермо, совершенно опустошивъ общественныя казначейства и даже кассу банка. Наслѣдный принцъ, съ остатками лучшихъ неаполитанскихъ войскъ, углубился въ Калабріи. Двое неаполитанскихъ знатныхъ господъ были посланы въ Капую, вступить въ переговоры о сдачѣ столицы. Конвенція была подписана, и Іосифъ, вмѣстѣ съ корпусомъ Массены, явился передъ Неаполемъ. Онъ вступилъ туда 15 февраля, ври чемъ порядокъ не нарушился: населеніе лаццарони не оказало ни малѣйшаго сопротивленія.

Евгеній, вице-король Верхней-Италіи, принялъ отъ Австрійцевъ венеціанскія области. Онъ вступилъ въ Венецію къ величайшему удовольствію жителей древней царицы морей, которые въ присоединеніи своемъ къ итальянскому королевству, устроенному на благоразумныхъ началахъ, находили нѣкоторое вознагражденіе за потерю своей независимости. Корпусъ генерала Мармона, сошедшій съ Штирійскихъ Альповъ въ Италію, двинулся въ Изонцо, и составлялъ резервъ, готовый проникнуть въ Далмацію, еслибъ тамъ оказалось необходимымъ соединеніе силъ. Генералъ Молиторъ съ своею дивизіею быстро шелъ въ Далмацію, овладѣть страною, которою Наполеонъ дорожилъ, потому-что она сосѣдствовала съ Турціей". Молиторъ вступилъ въ Зару, столицу Далмаціи. Но ему оставалось пройдти довольно большое пространство берегами, до знаменитыхъ устьевъ Каттаро, самой южной и самой важной позиціи при Адріатическомъ-Мор", и онъ поспѣшалъ, желая удержать страхомъ своего приближенія Черногорцевъ, издавна приверженныхъ къ Россіи.

Различные корпуса Французской арміи, тихо подвигаясь къ предѣламъ Франціи, все еще занимали разныя области Германіи. Отдыхъ возвратилъ имъ силы; между-тѣмъ, они наполнялись молодыми конскриптами, безпрестанно подходившими отъ береговъ Рейна, гдѣ были устроены депо, подъ управленіемъ маршаловъ Келлермана и Лефевра. Наши солдаты, если можно, сдѣлались еще больше способны къ воинѣ, нежели были до послѣдняго похода, и удивительно гордились своими недавними побѣдами. Они обращались человѣколюбиво съ нѣмецкими народами; были, правда, шумливы и хвастались своими подвигами; но когда утихалъ ихъ шумъ, они были обходительны какъ-нельзя-больше и совершенно противоположны въ этомъ союзнымъ Германцамъ, которые поступали съ своими земляками гораздо хуже, нежели мы. Къ-несчастію, Наполеонъ, изъ экономіи, полезной его арміи, но вредной его политикѣ, выплачивалъ своимъ солдатамъ только часть жалованья, а остальное удерживалъ, располагаясь выдать его по возвращеніи ихъ во Францію. Онъ требовалъ съѣстныхъ припасовъ отъ тѣхъ земель, гдѣ находились его войска, а у нихъ вычиталъ за то изъ жалованья. Такой налогъ былъ чрезвычайно тягостенъ для жителей. Если бы за съѣстные припасы платили, то войска наши были бы не тягостью, а выгодою для Германіи, которая знала, что они приведены были туда виною самой коалиціи, и глядѣла бы на нихъ благосклонно.

Впрочемъ, если народы жаловались на продолжительное пребываніе у нихъ нашихъ войскъ, то государи небольшихъ владѣній, наконецъ, желали присутствія ихъ, какъ благодѣянія, потому-что нельзя ни съ чѣмъ сравнить дѣйствій, какія позволяли себѣ нѣмецкія правительства. особливо сколько-нибудь сильныя. Король баварскій, великій герцогъ баденскій, наложили руку на имѣнія непосредственнаго дворянства Имѣя право только на одну часть Брейсгау, котораго большая часть была назначена баденскому дому, король виртембергскій занялъ его все. Безъ Французскихъ войскъ, у Виртембергцевъ и Баденцевъ дошло бы до битвы.

Наполеонъ поручилъ г-ну Отто, своему министру въ Мюнхенѣ, и Бертье, начальнику штаба своей арміи, рѣшать ссоры, которыя предвидѣлъ онъ между нѣмецкими владѣтелями, большими и малыми. Всѣ они прискакали въ Мюнхенъ, куда, казалось, переселился регенсбургскій сеймъ, и требовали тамъ не только правосудія Франціи, но и присутствія войскъ ея, какъ ни было оно тягостно. Со всѣхъ сторонъ являлись неразрѣшимые споры, которыхъ, по-видимому, нельзя было и рѣшить иначе, какъ новою передѣлкою германской конституціи. Meжду-тѣмъ, отряды нашихъ солдатъ охраняли спорныя мѣста и все было откладываемо до посредничества Франціи и ея министровъ. Впрочемъ, Наполеонъ не старался продлить этими случаями пребываніе своихъ войскъ въ Германіи; онъ нетерпѣливо желалъ возвратить свою армію, собрать со въ Парижѣ вокругъ себя, и ждалъ для этого только совершеннаго занятія Далмаціи и окончательнаго отвѣта прусскаго двора.

И, наконецъ, прусскій дворъ, принужденный выразиться въ послѣдній разъ о передѣланномъ шенбруннскомъ трактатѣ, рѣшился. Онъ принялъ трактатъ, меньше выгодный для него послѣ двоякаго измѣненія его въ Берлинѣ и Парижѣ; онъ съ смущеніемъ на челѣ, принялъ даръ Ганновера, который въ другое время преисполнилъ бы его радостью. И что было дѣлать? оставалось или согласиться на предложенія Франціи, или начинать войну, которую вызывала прусская армія, _ но которой страшились свѣдущіе предводители ея.

Начать войну надобно было въ то тремя, когда Наполеонъ, послѣ Ульма, вступалъ въ долину Дуная: тогда можно было обратиться въ тылъ его, покуда Австро-Русскіе, сосредоточенные въ Ольмюцѣ, привлекали его въ Моравію. Но прусская армія не была готова въ то время, а послѣ 2-го декабря, когда г. Гаугвицъ открылъ переговоры, было уже поздно. Еще позже было воевать съ французами, когда они, занимая Швабію и Франконію, могли тотчасъ вторгнуться въ Пруссію, между-тѣмъ какъ Русскіе были въ Польшѣ, а Австрійцы оставались совершенно обезоруженными.

Итакъ, единственнымъ возможнымъ рѣшеніемъ было -- принять Ганноверъ на условіяхъ, предложенныхъ Франціею. Но такъ начинать искренній союзъ -- было довольно странно. Трактатъ 15-го февраля ратификовали 24-го. Г. Луккезини тотчасъ отправился съ ратификаціею обратно въ Парижъ. Г. Гаугвицъ, съ своей стороны, поѣхалъ въ Берлинъ. Онъ былъ совершенно доволенъ личными съ нимъ поступками Наполеона, и снова обѣщалъ ему вѣрный союзъ Пруссіи, но готовился къ тяжелымъ испытаніямъ при видѣ безчисленныхъ затрудненій, возставшихъ въ Германіи, и особенно при видѣ небольшихъ нѣмецкихъ владѣтелей, унижавшихся передъ Франціею для спасенія себя отъ притѣсненій владѣтелей, больше могущественныхъ или больше благопріятствуемыхъ. Въ Берлинѣ, г. Гаугвицъ нашелъ короля, опечаленнаго своимъ положеніемъ и окружавшими его затрудненіями. Дерзость недовольныхъ доходила до того, что, однажды ночью, въ домѣ г. Гаугвица были разбиты окна возмутителями порядка. Г. Гаугвицъ дѣлалъ видъ, что презираетъ такія изъявленія образа мыслей. Король признавалъ ихъ дѣломъ значительнымъ и объявилъ, что будетъ преслѣдовать виновныхъ, которыхъ и приказалъ отъискивать; но полиція не открыла ихъ, отъ слабости своей, или отъ соучастія съ виновниками. Выведенный изъ терпѣнія, король изъявилъ твердую и непремѣнную волю, которая усмирила недовольныхъ. Онъ далъ почувствовать, что рѣшимость его не измѣнна, что онъ принялъ ее для спасенія монархіи, и что всѣ должны соображаться съ видами его политики.

Г. Гарденбергъ вышелъ изъ министерства и сдѣлался идоломъ недовольныхъ. Онъ былъ созданіе г. Гаугвица, его приверженецъ, подражатель, и жаркій хвалитель союза съ Франціею, особливо въ 1805 году, когда Наполеонъ изъ своего булонскаго лагеря предлагалъ Пруссіи Ганноверъ. Тогда г. Гарденбергъ почиталъ величайшею славою обезпечить такое увеличеніе своему государству, и изъявлялъ французскимъ министрамъ сожалѣніе, что король не рѣшается и слишкомъ медлитъ, какъ говорилъ онъ, соединиться съ Франціею. Послѣ, когда это намѣреніе не исполнилось, онъ, съ пылкостью привязался къ Россіи, и началъ громко роптать противъ Франціи. Наполеонъ зналъ его поступки и сдѣлалъ ошибку, не разъ говоря о немъ въ своихъ бюллетеняхъ, и оскорбительно намекая на одного прусскаго министра, обольщеннаго золотомъ Англичанъ. Укоризна была несправедлива. Г. Гарденбергъ былъ столько же обольщенъ золотомъ Англичанъ, сколько г. Гаугвицъ золотомъ французовъ. Такое нападеніе на г. Гарденберга доставило ему большую народность. Король уволилъ его въ отставку съ изъявленіями уваженія, которыя не мѣшали видѣть въ ней политическую немилость.

По король сдѣлалъ уступку партіи, непріязненной къ Франціи, назначивъ въ товарищи къ г. Гаугвицу г. Келлера, который явно выдавалъ себя надзорщикомъ за своимъ начальникомъ. Фридрихъ Вильгельмъ сдѣлалъ еще больше, попытавшись сохранить дружбу Россіи и объяснить ей свою политику. Онъ убѣдилъ стараго герцога Брауншвейгскаго отправиться въ Петербургъ и противопоставить свою славу упрекамъ, какіе могло вызвать поведеніе Пруссіи въ Шёпбруннь и въ Парижъ. Почтенный старецъ, преданный дому бранденбургскому, пріѣхалъ въ Петербургъ въ первыхъ числахъ марта. Тамъ приняли его съ знаками величайшаго уваженія, хотя и не одобряли политики его двора. Между тѣмъ, съ нимъ вступили въ переговоры, долженствовавшіе остаться въ глубокой тайнѣ, даже для г. Гаугвица. На случай разрыва Пруссіи съ Франціею, ей предлагали всѣ пособія со стороны Россіи. Герцогъ брауншвейгскій не имѣлъ никакихъ полномочій отъ своего короля, и только обѣщалъ передать ему виды и намѣренія Россіи; переговоры же о нихъ долженъ былъ производить г. Гарденбергъ, тотъ самый министръ, который, по-видимому, оставался въ немилости, но, подъ рукою, продолжалъ дѣйствовать въ самомъ важномъ изъ тогдашнихъ государственныхъ дѣлъ Пруссіи.

Стараясь такимъ образомъ передъ Россіею объяснить свои поступки, Пруссія въ то же время пыталась въ Лондонѣ извинить занятіе Ганновера. Въ манифестъ къ ганноверскому народу она говорила, что съ прискорбіемъ вступаетъ во владѣніе Ганноверскимъ Королевствомъ, за которое платитъ горестнымъ пожертвованіемъ своихъ областей на Рейнѣ, во Франконіи и Швейцаріи; но что она Дѣйствовала такимъ образомъ, желая упрочить миръ въ Германіи и освободить Ганноверъ отъ чужеземныхъ армій. Обращаясь къ ганноверскому народу съ такими словами, она говорила англійскому кабинету, что принимаетъ Ганноверъ не охотно, и какъ невольный предметъ мѣны за области, которыхъ ей чрезвычайно жаль; что таковы слѣдствія неблагоразумной войны, которую Пруссія всегда порицала, которую начали не смотря на ея предостереженія, и теперь должны упрекать себя за послѣдствія, потому что Сами воздвигли это колоссальное могущество, не кстати сражаясь ст нимъ: оно беретъ у однихъ и отдаетъ другимъ, насильствуетъ столько же тѣхъ, кому благопріятствуетъ своими дарами, сколько тѣхъ, у кого отнимаетъ.

Англія не удовольствовалась такими сужденіями. Она отвѣчала манифестомъ, гдѣ жестоко упрекала прусскій дворъ, объявляя его падшимъ подъ иго Наполеона, недостойнымъ вниманія, по своей зависимости; но британскій кабинетъ не хотѣлъ показать своему народу, что возстановляетъ противъ себя еще одного непріятеля чисто за выгоды королевской Фамиліи, и потому объявилъ, что перенесъ бы это новое вторженіе въ Ганноверъ, неизбѣжное слѣдствіе континентальной войны, если бы Пруссія ограничилась простымъ занятіемъ его; но что закрытіемъ входа въ устья рѣкъ она оказала непріязненное дѣйствіе, чрезвычайно вредное англійской торговлѣ, и въ-слѣдствіе того ей объявляютъ войну. Отдало было приказаніе всѣмъ кораблямъ королевскаго Флота преслѣдовать прусскій флотъ. Это влекло за собою страшное замѣшательство для Германіи, потому-что балтійскія суда обыкновенно выставляли прусскій Флагъ, больше другихъ уважавшійся властителями моря.

Нравственное дѣйствіе маренгской битвы обратило Англію къ Наполеону; дѣйствіе аустерлицской битвы еще разъ обращало ее къ нему, потому-что побѣды нашихъ сухопутныхъ войскъ были вѣрнымъ, хотя и непрямымъ средствомъ обезоружить ее. Первая изъ этихъ битвъ была причиной удаленія Питта отъ дѣлъ; вторая -- причиной его смерти. Великій министръ вновь вступилъ въ кабинетъ, въ августѣ 1803 года, лишь на два года, и былъ только поражаемъ огорченіями. Съ нимъ не вступили ни Уиндамъ, ни Гренвилль, прежніе сослуживцы, ни Фоксъ, недавній единомысленникъ, и ему надобно было сражаться въ парламентѣ съ старыми и съ новыми друзьями, а въ Европѣ съ Наполеономъ, который сдѣлался императоромъ и былъ могущественнѣе нежели когда-нибудь. Голосъ Питта, столь знакомый врагамъ Франціи, откликнулся военными криками повсюду: образовалась третья коалиція, и Французская армія была отвлечена отъ Дувра къ Вѣнѣ. Но Аустерлицъ разрушилъ третью коалицію, и Питтъ увидѣлъ, что намѣренія его ниспровергнуты, что Наполеонъ можетъ опять возвратиться въ Булонь, и тяжкія опасенія Англіи опять возраждаются.

Мысль, что Наполеонъ опять явится на берегахъ Ламанша, занимала всѣхъ въ Англіи. Знали какъ трудно ему переправиться черезъ проливъ, но начали опасаться, что нѣтъ ничего невозможнаго для необыкновеннаго человѣка, колеблющаго весь міръ, и спрашивали себя, стоило ли подвергаться такимъ опасностямъ для пріобрѣтенія какого-нибудь лишняго острова, когда уже обладали всею Индіею, когда имѣли въ рукахъ Мысъ-Доброй-Надежды и Мальту, такъ-что трудно было отнять ихъ назадъ. Повторяли, что трафалгарская битва упрочила господство Англіи на моряхъ, по что Наполеону оставался европейскій материкъ; что онъ запретъ всѣ выходы изъ него, и что это былъ цѣлый міръ, а безъ него нельзя же вѣчно жить отдѣльно; что самыя громкія морскія побѣды не помѣшаютъ Наполеону когда-нибудь воспользоваться случаемъ и вторгнуться въ Англію. Система отчаянной воины не была такимъ образомъ одобряема Англичанами благоразумными, и хотя въ-послѣдствіи она привела къ успѣхамъ, по тогда чувствовали всю опасность ея, и не почитали равными съ нею выгодъ, какія могла принести борьба продолжительная.

Люди всегда рабы счастія и всегда готовы воображать вѣчными свои минутныя прихоти: потому-то они были жестоки въ Питту. Они забывали двадцати-лѣтнія его услуги отечеству, забывали, на какую степень величія возвелъ онъ его силой своего патріотизма, своими парламентскими дарованіями, которыми властвовалъ въ нижней палатъ. Они признали его побѣжденнымъ и такъ поступали съ нимъ. Враги смѣялись надъ его политикой и надъ ея слѣдствіями. Они упрекали его за ошибки генерала Макка, за поспѣшность, съ какою Австрійцы открыли походъ, не дождавшись Русскихъ, и за поспѣшность Русскихъ, которые дали битву не дождавшись Пруссаковъ. Все это приписывали нетерпѣливому характеру Питта, показывали великое участіе къ судьбѣ Австріи, и обвиняли Питта въ гибели ея, а вмѣстѣ съ тѣмъ въ гибели единственной, истинной союзницы Англіи.

Но Питтъ не участвовалъ въ планѣ похода: онъ только способствовалъ составленію коалиціи. Онъ больше всѣхъ способствовалъ союзу и тѣмъ помѣшалъ булонской экспедиціи. За это не думали быть благодарны ему.

Одно странное обстоятельство еще больше усилило тяжкое дѣйствіе послѣдней побѣды Наполеона. Тотчасъ послѣ Аустерлица, какъ послѣ Маренго, утверждали, покуда не открылась истина, что Наполеонъ проигралъ большое сраженіе и лишился двадцати-семи тысячъ человѣкъ и всей своей артиллеріи. Но вскорѣ разнеслось точное извѣстіе, и члены оппозиціи напечатали переводъ Французскихъ бюллетеней, которые и раздавали у дверей Питта.

Наполеонъ насладился бы вполнѣ своею славой, еслибъ могъ перенестись за проливъ и послушать, что говорятъ о немъ, о его геніи, о его счастіи! Грустныя измѣны здѣшняго міра! Что испытывалъ въ то время Питтъ, то долженъ былъ послѣ испытать Наполеонъ; только великость увлеченія и несправедливости была соразмѣрна великости его генія и судьбы.

Двадцать-пять лѣтъ парламентской борьбы, разрушительной, истощающей душу и тѣло, разстроили здоровье Питта. Наслѣдственная болѣзнь, которая сдѣлалась смертельною отъ работы, утомленій и послѣднихъ прискорбіи, была причиной преждевременной кончины его, 23-го января 1806 года. Онъ умеръ 47 лѣтъ, и управлялъ своею страною больше двадцати годовъ, управлялъ съ такою властію, какую можно имѣть только въ самодержавной монархіи; а онъ жилъ въ государствѣ конституціонномъ, не пользовался благосклонностью своего короля и долженъ былъ покорять одобреніе самаго независимаго на землѣ собранія.

Если удивительно, какъ въ самодержавныхъ государствахъ министры иногда долго сохраняли въ рукахъ своихъ власть, то какого удивленія достоинъ человѣкъ, который двадцать лѣтъ могущественно властвовалъ надъ англійскимъ народомъ! Конечно, многое подвержено минутнымъ прихотямъ при всякомъ дворъ, но вѣрно не больше, нежели въ совѣщательныхъ собраніяхъ. Всѣ прихоти мнѣнія, возбуждаемыя тысячью поощреній ежедневныхъ газетъ и отражающіяся въ парламентѣ, гдѣ принимаютъ онѣ силу народной власти, составляютъ волю шаткую, то покорную, то повелительную, и ее-то необходимо оковать и господствовать надъ множествомъ головъ, воображающихъ, что онѣ господствуютъ! Кромѣ искусства льстить, тутъ надобно еще другое, не похожее на него искусство слова, то пошлое, то высокое, которымъ можно заставить собраніе людей выслушать себя; надобно, сверхъ того, еще получить отъ природы характеръ, и только при помощи его можно отражать и удерживать волнующіяся страсти. Всѣми этими качествами, природными и пріобрѣтенными, Питтъ обладалъ въ высочайшей степени. Никогда въ новыя времена не бывало болѣе искуснаго вождя народныхъ собраній. Четверть вѣка подвергаясь увлекательной пылкости Фокса и ѣдкимъ сарказмамъ Шеридана, онъ поддерживался съ неизмѣннымъ хладнокровіемъ, говорилъ всегда вѣрно, кстати, умѣренно, и когда къ звучному голосу его противниковъ присоединился еще больше могущественный голосъ событій, когда Французская революція, безпрестанно сбивая съ толку государственныхъ людей и самыхъ опытныхъ европейскихъ генераловъ, кидала на пути своемъ или Флёрусъ, или Цюрихъ, или Маренго, онъ всегда умѣлъ, своею твердостью, приличіемъ своихъ отвѣтовъ, удерживать взволнованные умы британскаго парламента. Этимъ-то особенно и былъ достопамятенъ Питтъ, потому-что, какъ мы уже сказали, онъ не имѣлъ ни устройствующаго генія, ни глубокихъ свѣдѣній государственнаго человѣка. Кромѣ нѣсколькихъ финансовыхъ учрежденій сомнительнаго достоинства, онъ не создалъ въ Англіи ничего, часто ошибался въ оцѣнкѣ относительныхъ силъ Европы, хода событій; но съ дарованіями великаго политическаго оратора онъ соединялъ пламенную любовь къ своей странѣ и страстную ненависть къ Французской революціи. Геній тогда могущественъ, когда его волну ютъ страсти. Питтъ былъ представителемъ въ Англіи не дворянской аристократіи, но аристократіи торговой, которая отдавала ему свои сокровища путемъ займовъ, и онъ сопротивлялся величію Франціи и заразѣ демагогическихъ безпорядковъ съ неколебимымъ упорствомъ; онъ поддержалъ въ своей странъ порядокъ, не уменьшивъ свободы. Правда, онъ оставилъ Англію обремененную долгами, но спокойно обладающую морями и обѣими Индіями. Онъ пользовался силами Англіи до злоупотребленія; но она была второю страною на земномъ шарѣ при его смерти, и первою черезъ восемь лѣтъ потомъ. Огромныя властвованія принадлежатъ къ видамъ провидѣнія. Геніальный человѣкъ относительно къ народу тоже, что великій народъ въ-отношеніи къ человѣчеству. Великіе народы способствуютъ образованности и просвѣщенію міра, заставляютъ его быстрѣе двигаться на всѣхъ путяхъ. Надобно только совѣтовать имъ соединять съ силою осторожность, которая даетъ успѣхъ силѣ, и справедливость, которая заставляетъ уважать ее.

Столь счастливый въ-продолженіе восьмнадцати лѣтъ, Питтъ былъ несчастливъ въ послѣдніе дни своей жизни. Мы, французы, были отмщены, потому-что этотъ жестокій непріятель могъ почитать насъ побѣдоносными навсегда, могъ сомнѣваться въ превосходствѣ своей политики и трепетать за будущность своего отечества. Его преемникъ, лордъ Кестлери, насладился нашими бѣдствіями! Между множествомъ разныхъ, самыхъ ужасныхъ обвиненій противъ Питта, никто и никогда не нападалъ на его честность. Онъ жилъ своими окладами, очень значительными, и хотя не былъ бѣденъ, но почитался бѣднымъ. При извѣстіи о его смерти, одинъ изъ членовъ прежняго министерскаго большинства предложилъ заплатить долги его. Это предложеніе, представленное парламенту, было встрѣчено съ уваженіемъ, но оспориваемо прежними его друзьями, а въ то время уже врагами, именно Уиндамомъ, бывшимъ такъ долго товарищемъ его въ министерствѣ. Благородный противникъ Питта, Фоксъ, отказался поддержать предложеніе, по отказался съ горестью.-- "Я чту знаменитаго моего противника", вскричалъ онъ такимъ голосомъ, который потрясъ сердца въ нижнемъ парламентѣ: "я почитаю славою моей жизни, что иногда называли меня соперникомъ его. Но я двадцать лѣтъ противился политикѣ его, и что сказало бы обо мнѣ настоящее поколѣніе, еслибъ я одобрилъ голосъ, которымъ хотятъ отдать послѣднюю и самую блестящую почесть этой политикѣ, которую я находилъ и нахожу пагубною Англіи!" Всѣ поняли мнѣніе Фокса и рукоплескали благородству его языка. Черезъ нѣсколько дней, предложеніе приняло другой характеръ, и парламентъ единогласно назначилъ 50 тысячь фунтовъ стерлинговъ (1,250,000 Франковъ) для платежа долговъ Питта. Рѣшено было похоронить его въ Уэстминстерь.

Питтъ оставилъ послѣ себя ваканціи многихъ почетныхъ и важныхъ должностей, которыя занималъ онъ; но его трудно было замѣнить не на мѣстахъ, лестныхъ только честолюбію, а въ должности перваго министра, которая ужасала борьбою съ Наполеономъ, побѣдителемъ европейской коалиціи.

Въ 1803 году, Георгъ III избралъ Питта, котораго не любилъ, и желалъ только обойдтись безъ Фокса, котораго любилъ еще меньше, но послѣ смерти Питта онъ покорился общему мнѣнію и соединилъ въ своемъ министерствъ Фокса, Гренвилла, Уиндама и ихъ друзей. Вообще, кабинетъ былъ составленъ такъ, что Фоксъ имѣлъ въ немъ большинство голосовъ. Нападенія исключенныхъ сотоварищей Питта, Кестлери и Каннинга не помѣшали ему получить большинство и въ палатѣ. Новый кабинетъ немедленно занялся двумя существенными предметами: образованіемъ арміи и сношеніями съ Франціею. Число регулярныхъ войскъ было увеличено, и отъ Фокса, отъ его положенія и пріязненныхъ сношеній съ первымъ консуломъ ожидали новыхъ случаевъ для открытія мирныхъ переговоровъ. Провидѣніе какъ-будто хотѣло наградить этого честнаго человѣка, доставивъ къ тому случай самый естественный и самый почетный для него. Одинъ мерзавецъ явился къ Фоксу и предлагалъ ему умертвить Нанолеона, Фоксъ, въ негодованіи, велѣлъ схватить негодяя и отдалъ англійской полиціи. Онъ тотчасъ написалъ къ Талейрану письмо, чрезвычайно-благородное, и объявляя о преступномъ, сдѣланномъ ему предложеніи, отдавалъ въ распоряженіе Талейрана всѣ средства преслѣдованія преступника, если умыселъ его окажется сколько-нибудь важнымъ.

Наполеонъ, естественно, былъ тронутъ такимъ великодушнымъ поступкомъ, и велѣлъ Талейрану отвѣчать такъ, какъ заслуживалъ Фоксъ.

"Я представилъ его величеству", писалъ Талейранъ, "письмо вашего превосходительства. "Узнаю въ этомъ правила чести и добродѣтели, которыми всегда руководствовался г. Фоксъ", вскричалъ императоръ.-- "Благодарите его отъ меня", прибавилъ онъ, "и скажите ему, что продолжится ли война, поддерживаемая политикою его государя, или раздоръ, безполезный для человѣчества, прекратится такъ скоро, какъ должны желать того оба народа, но я радуюсь, что война принимаетъ новый характеръ отъ этого поступка, который служитъ предвѣстіемъ, чего можно ожидать отъ кабинета, гдѣ и другіе, конечно, раздѣляютъ правила г. Фокса, вполнѣ способнаго оцѣнить все прекрасное, все истинно-великое."

Талейранъ не говорилъ больше ничего, но этого было довольно для продолженія сношеній, столь благородно начатыхъ. Фоксъ тотчасъ отвѣчалъ письмомъ откровеннымъ, искреннимъ, гдѣ безъ изворотовъ, безъ дипломатическихъ уловокъ, предлагалъ миръ на условіяхъ вѣрныхъ и почетныхъ, при содѣйствіи средства, столько же простыхъ, сколько близкихъ. Это было началомъ переговоровъ, въ которыхъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ со стороны Англіи былъ молодой лордъ Ярмоутъ, искренній Другъ Фокса, освобожденный Наполеономъ отъ плѣна.

Въ переговорахъ не объяснялись объ одномъ важномъ предметѣ, но давали разумѣть, что окончательно вопросъ о немъ будетъ рѣшенъ къ удовольствію королевской англійской фамиліи: это былъ Ганноверъ.

Дѣйствительно, Наполеонъ рѣшился возвратить его Георгу ІІІ-му, и поводомъ къ этому важному ращенію были послѣдніе поступки Пруссіи. Языкъ ея манифестовъ, гдѣ старались представить себя Ганноверцамъ и Англичанамъ государствомъ угнетеннымъ, которое заставили принять богатое королевство, воспламенилъ Наполеона гнѣвомъ. Онъ хотѣлъ тотчасъ разодрать трактатъ 15-го февраля и принудить Пруссію возстановить все въ прежнемъ порядкѣ. Если бы время и Тайлеранъ не заставили поразмыслить, онъ надѣлалъ бы шуму. Другое, новое обстоятельство еще больше способствовало отвратить его отъ Пруссіи: это было обнародованіе переговоровъ 1805 года, сдѣланное лордомъ Кестлери и другими уволенными сочленами Питта. Они хотѣли отмстить за своего знаменитаго предводителя, и показали, что онъ не вмѣшивался въ военныя дѣйствія, но больше всѣхъ способствовалъ образованію коалиціи 1805 года, которая спасла Англію, заставивъ снять булонскій лагерь. Защищая память своего предводителя, они обличили во многомъ нѣкоторые дворы. Фоксъ упрекалъ неосторожныхъ съ высоты трибуны, и приписывалъ имъ замѣшательство во всѣхъ сношеніяхъ Англіи съ европейскими державами. Въ-самомъ-дѣлѣ, противъ англійской дипломатіи вопіяли всѣ кабинеты, облеченные передъ Франціею неосторожнымъ обнародованіемъ. Поведеніе Пруссіи стало ясно притомъ самымъ прискорбнымъ образомъ" Ея недавнія объявленія Англіи, по поводу Ганновера, надежды, какія давала она коалиціи прежде и послѣ потсдамскихъ событій, все было обнаружено. Наполеонъ, не жалуясь, только велѣлъ напечатать эти документы въ Монитёрѣ, предоставляя каждому угадывать, что онъ долженъ о нихъ думать.

Но мнѣніе его о Пруссіи уже было составлено. Онъ не почиталъ ея стоющею продолжительной борьбы съ Англіею, которой и рѣшился возвратить Ганноверъ, предложивъ Пруссіи одно изъ двухъ: или соразмѣрное вознагражденіе въ Германіи, или то, что получилъ отъ нея, Аншпахъ, Клевъ и Нёшатель. Наполеонъ еще не зналъ тайнаго переговора, начатаго съ Россіею посредствомъ герцога брауншвейгскаго и г. Гарденберга.

Одно странное происшествіе придало на нѣсколько дней видъ войны Дѣламъ, но въ существѣ оно способствовало мирному обороту ихъ со стороны Россіи. Французскія войска, назначенныя занять Далмацію, спѣшили къ устьямъ Каттаро, стараясь предохранить ихъ отъ угрожавшей опасности. Черногорцы встревожились, когда узнали о приближеніи французовъ, и, оставаясь въ связяхъ съ Русскими, призвали адмирала Сенявина, того самого, который перевозилъ изъ Корфу въ Неаполь и изъ Неаполя въ Корфу Русскихъ, назначенныхъ вторгнуться въ Италію. Адмиралъ,-пользуясь случаемъ захватить устья Каттаро, поспѣшилъ высадить нѣсколько сотенъ Русскихъ, присоединилъ къ нимъ вооруженныхъ Черногорцевъ, сошедшихъ съ своихъ горъ, и явился передъ укрѣпленіями. Австрійскій офицеръ, бывшій тамъ, и коммиссаръ, назначенный Австріею сдать укрѣпленія Французамъ -- отдали ихъ Русскимъ, объявляя себя принужденными къ тому несоразмѣрною силою, что было вовсе неосновательно, потому-что въ укрѣпленіяхъ Каттаро находились два австрійскіе батальйона, и они могли бы защищать ихъ даже противъ арміи, имѣвшей осадныя средства, которыхъ у Русскихъ не было. Главной виною этого поступка былъ австрійскій коммиссаръ, маркизъ Гизиліери, пронырливый Итальянецъ, послѣ отданный своимъ правительствомъ подъ судъ за такое дѣйствіе.

Нарочный курьеръ привезъ Наполеону извѣстіе объ этомъ происшествіи. Оно было ему чрезвычайно непріятно, потому-что онъ дорожилъ устьями Каттаро не столько по существеннымъ выгодамъ тамошней морской мѣстности, сколько по сосѣдству ея съ Турціею, на которую изъ устьевъ Каттаро могъ онъ дѣйствовать покровительно или утѣснительно. Онъ изъявилъ свое негодованіе вѣнскому кабинету, потому-что отъ него долженъ былъ принять Далмацію, и его почиталъ обязаннымъ къ тому. Корпусъ маршала Сульта былъ готовъ перейдти за Иннъ и очистить Браунау. Наполеонъ приказалъ ему остановиться на Иннѣ, снова вооружить Браунау, укрѣпиться тамъ и сдѣлать изъ него настоящую крѣпость. Въ тоже время онъ объявилъ Австріи, что французскія войска пойдутъ назадъ, что австрійскіе плѣнные будутъ остановлены на пути въ отечество, и что, въ случаѣ надобности, военныя дѣйствія возобновятся, если ему не дадутъ одного изъ двухъ удовлетвореній: или немедленно сдадутъ устья Каттаро, или пошлютъ австрійскую военную силу отнять ихъ у Русскихъ, соединенно съ французами. Второе было ему еще лучше, потому-что тогда Австрія явилась бы въ непріятельскихъ дѣйствіяхъ съ Россіею.

Все это было объявлено обыкновеннымъ рѣшительнымъ тономъ Наполеона, и произвело совершенный ужасъ въ Вѣнѣ. Австрійскій кабинетъ нисколько не былъ виноватъ въ дѣйствіи чиновника нисшаго разряда, который поступилъ безъ приказанія, думая угодить своему правительству. Тотчасъ отправили изъ Вѣны въ Петербургъ представленіе императору Александру, объясняя новыя опасности Австріи, и объявляли, что, никакъ не желая снова видѣть французовъ въ Вѣнѣ, лучше рѣшатся подвергнуться прискорбной необходимости напасть на Русскихъ въ укрѣпленіяхъ Каттаро.

Адмиралъ Сенявинъ овладѣлъ устьями Каттаро не по распоряженію своего правительства, какъ маркизъ Гизиліери отдалъ ихъ по собственному произволу. Александръ съ неудовольствіемъ увидѣлъ положеніе, въ какое поставили союзника его, императора Франца, и вмѣстѣ съ тѣмъ его самого: удержать и отдать захваченное было равно затруднительно. Въ то же время его безпокоили переговоры, начатые Наполеономъ съ Англіею, и доведенный своими союзниками до недовѣрчивости, онъ не отвергалъ мысли о сближеніи съ Франціею. Въ такомъ расположеніи, занятіе устьевъ Каттаро казалось ему скорѣе случаемъ къ миру, нежели къ войнѣ. Онъ имѣлъ подъ рукою бывшаго секретаря русскаго посольства въ Парижъ, г. Убри, котораго поступки заслужили одобреніе обоихъ правительствъ, и который, сверхъ-того, хорошо зналъ Францію. Ему поручили отправиться въ Вѣну и истребовать тамъ для себя паспорты въ Парижъ. Явнымъ предлогомъ къ тому были попеченія о русскихъ плѣнныхъ, но существенное порученіе состояло въ переговорахъ о занятіи устьевъ Каттаро, при чемъ надлежало согласиться и во всѣхъ другихъ вопросахъ, раздѣлявшихъ обѣ имперіи. Г. Убри было приказано какъ-можно-долѣе замедлить сдачу устьевъ Каттаро, но отдать ихъ, еслибъ не представилось средства обойдтись безъ непріязненныхъ дѣйствій противъ Австріи, и особенно пріуготовить возстановленіе почетнаго мира между Россіею и Франціею. Для этого надобно было отстоять что-нибудь для двухъ бывшихъ подъ покровительствомъ Россіи государей, неаполитанскаго и піемонтскаго, потому-что, впрочемъ, обѣ имперіи не имѣли никакихъ спорныхъ вопросовъ и вели войну за политическое вліяніе. Передъ отъѣздомъ своимъ, г. Убри имѣлъ разговоръ съ императоромъ Александромъ и видѣлъ наклонность его къ миру. Съ такимъ убѣжденіемъ отправился онъ, имѣя полномочія двухъ родовъ: одни ограниченныя, другія полныя, обнимавшія всѣ вопросы, какіе могли представиться.

Въ Вѣнѣ, г. Убри успокоилъ императора Франца, который опасался снова увидѣть у себя французовъ или открыть военныя дѣйствія противъ Русскихъ. Г. Убри разувѣрилъ его, показавъ свои полномочія, и черезъ графа Разумовскаго потребовалъ паспортовъ, желая какъ-можно-скорѣе быть въ Парижѣ. Наполеонъ немедленно велѣлъ удовлетворить его требованіе, и паспорты г. Убри были посланы въ Вѣну.

Соображая свое положеніе, Наполеонъ видѣлъ Австрію, истощенную тремя войнами и желавшую избѣгнуть возобновленія непріятельскихъ дѣйствій противъ Франціи; видѣлъ Россію, неохотно продолжавшую борьбу съ нею; видѣлъ Англію, довольную своими успѣхами на морѣ, и не находившую выгоды снова подвергаться грозной экспедиціи; наконецъ, онъ видѣлъ Пруссію, лишенную значительности въ глазахъ всѣхъ, и въ такомъ положеніи цѣлый свѣтъ желалъ или сохранить или пріобрѣсти миръ, на условіяхъ, правда, еще не ясно опредѣленныхъ, но которыя во всякомъ случаѣ могли оставить Франціи степень первой державы во вселенной.

Наполеонъ услаждался такимъ положеніемъ и ни мало не хотѣлъ нарушить его, даже для новыхъ побѣдъ. Но онъ имѣлъ обширные замыслы, и думалъ, что они могутъ естественно и прямо быть слѣдствіемъ пресбургскаго трактата. Они казались ему вообще столь предвидѣнными, что при одномъ условіи исполнить ихъ немедленно онъ надѣялся включить ихъ въ двойной миръ, о которомъ шли переговоры съ Россіею и Англіею. Тогда французская имперія, какъ онъ понималъ ее въ обширной своей мысли, была бы окончательно утверждена и признана Европою. При такихъ послѣдствіяхъ, онъ почиталъ миръ довершеніемъ и признаніемъ своего подвига, наградою трудовъ своихъ и своего народа, исполненіемъ задушевныхъ своихъ желаній. Въ-самомъ-дѣлѣ, онъ былъ человѣкъ, какъ уже сказалъ Фоксу, и совсѣмъ не былъ нечувствителенъ къ очарованіямъ спокойствія. Съ могущественною дѣятельностью своей души, онъ былъ такъ же способенъ чувствовать наслажденія мира и славу полезныхъ искусствъ, какъ снова перенестись на поля битвъ и бивакировать тамъ, въ снѣгу, посреди своихъ солдатъ.

Ясно видѣлъ Наполеонъ, что, не спѣша въ переговорахъ, и, напротивъ, ускоряй исполненіе своихъ предпріятій, онъ достигнетъ двойной цѣли: основать свою имперію какъ онъ хотѣлъ, и утвердить существованіе ея общимъ миромъ.

Съ самаго начала, когда онъ предпочелъ титулъ императора титулу короля, въ умѣ его уже была обширная система имперіи, къ которой принадлежали бы зависящія отъ нея королевства (des royautés vassales), по образцу германской имперіи, столь ослабленной, что она уже существовала только по имени и вызывала покушеніе замѣнить ее въ Европѣ. Послѣднія побѣды Наполеона до такой степени воспламенили его воображеніе, что онъ мечталъ возстановить западную имперію, возложить корону ея на свою голову, и возставить ее такимъ образомъ въ пользу Франціи. Новыя зависимыя королевства уже были готовы, и предназначались членамъ семейства Бонапарте. Евгеній Богарне, усыновленный Наполеономъ, супругъ баварской принцессы, уже былъ вице-королемъ Италіи, и вице-королевство его, простираясь отъ Тосканы до Юліанскихъ Альповъ, обнимало самую важную часть Итальянскаго Полуострова. Іосифъ, старшій братъ Наполеона, былъ назначенъ королемъ Неаполя: оставалось добыть ему Сицилію, и онъ обладалъ бы однимъ изъ прекраснѣйшихъ королевствъ втораго разряда. Голландія, съ трудомъ управляясь въ видѣ республики, находилась совершенно подъ зависимостью Наполеона, и онъ полагалъ, что можно присоединить ее къ своей системѣ, и какъ королевство отдать Лудовику Бонапарте, брату своему. Вотъ три королевства -- италійское, неаполитанское, голландское -- подъ зависимостью его имперіи. Иногда, простирая еще дальше мечту своего, величія, онъ думалъ объ Испаніи и Португаліи, которыя безпрестанно изъявляли ему знаки непріязненности, Испанія скрытой, Португалія явной. Но это было еще далеко на обширномъ горизонтѣ его мысли. Европа должна была принудить его къ какому-нибудь новому, оглушительному подвигу, подобному аустерлицкому, и тогда онъ позволилъ бы себѣ совершенно изгнать Бурбоновъ. Но достовѣрно, что изгнаніе этого дома начинало у него обращаться въ мысль систематическую. Съ той поры, какъ обстоятельства заставили его провозгласить низложеніе неаполитанскихъ Бурбоновъ, онъ почиталъ фамилію Бонапарте назначенною замѣнить Бурбоновъ на всѣхъ тронахъ Южной Европы.

Въ обширной іерархіи государствъ, зависящихъ отъ французской имперіи, онъ хотѣлъ еще образовать второй и третій разрядъ ихъ изъ большихъ и малыхъ герцогствъ, по образцу ленныхъ владѣній германской имперіи. Въ пользу старшей сестры своей онъ уже учредилъ герцогство луккское, и располагался увеличить его присоединеніемъ къ нему княжества Массы, отдѣленнаго отъ италійскаго королевства. Онъ предполагалъ составить другое герцогство, Гвасталлу, также отдѣливъ ее отъ Италіи. Эти два отдѣленія были совершенно незначительны въ-сравненіи съ великолѣпнымъ присоединеніемъ венеціанскихъ областей. Наполеонъ пріобрѣлъ отъ Пруссіи Нёшатель, Аншпахъ и остатки герцогства клевскаго. Онъ отдалъ Аншпахъ Баваріи за герцогство бергское, прелестную землицу на правомъ берегу Рейна, ниже Кёльна, заключающую въ себѣ важную крѣпость Безель.-- Страсбургъ, Майнцъ, Безель, говаривалъ Наполеонъ -- три узды Рейна.

У него были еще, въ Верхней Италіи, Парма и Піаченца; въ королевствъ неаполитанскомъ Понте-Корво и Беневенто, спорные лены между Неаполемъ и папою, который въ это самое время чрезвычайно огорчилъ его. Пій VII уѣхалъ изъ Парижа не такъ довольный, какъ ожидалъ. Наполеонъ обольщалъ его вниманіемъ своимъ, но но исполнилъ надеждъ на вознагражденіе землями. Сверхъ-того, вторженіе французовъ во всю Италію, гдѣ они распространились отъ Юліанскихъ Альповъ до Мессинскаго-Пролива, довершило въ глазахъ папы зависимость римскихъ владѣній. Онъ былъ въ отчаяніи и показывалъ это всѣми средствами. Онъ не хотѣлъ устроить церкви германской, и со времени секуляризаціи она оставалась безъ прелатовъ, безъ капитуловъ. Онъ не допускалъ никакого изъ церковныхъ устройствъ, принятыхъ въ Италіи. Когда Наполеонъ хотѣлъ разрушить бракъ, заключенный Іеронимомъ Бонапарте въ Соединенныхъ-Штатахъ съ протестанткою, папа оказалъ сопротивленіе, неискреннее, но упорное, и такимъ-образомъ, за недостаткомъ вещественнаго оружія, употреблялъ оружіе духовное. Наполеонъ велѣлъ сказать ему, что почитаетъ себя властителемъ Италіи, со включеніемъ Рима, и что онъ не потерпитъ тамъ скрытнаго врага; что онъ послѣдуетъ примѣру тѣхъ государей, которые, оставаясь вѣрны церкви, умѣли властвовать надъ нею; что онъ для римской церкви былъ истинный Карлъ-Великій, потому-что онъ возстановилъ ее, и хочетъ, чтобъ сообразно тому обходились съ нимъ. Между-тѣмъ, онъ выразилъ свое неудовольствіе занявъ Понте-Корво и Беневенто. Это было несчастное начало пагубнаго недоразумѣнія, и Наполеонъ, думалъ тогда, что можетъ въ немъ положить границы, какія назначитъ самъ, для пользы религіи и имперіи.

Такимъ-образомъ, онъ могъ раздать нѣсколько троновъ, и, кромѣ того, раздѣлить между своими сестрами и вѣрнѣйшими сподвижниками, въ качествѣ княжествъ и герцогствъ, Лукку, Гвасталлу, Беневенто, Понте-Корво, Піаченцу, Парму, Нёшатель, Бергъ. Эти владѣнія составили бы третій разрядъ въ имперіи, и послужили блистательною наградою людямъ, которые доставили ему тронъ и Франціи величіе.

Возложивъ императорскую корону на свою голову, онъ присудилъ самъ себѣ награду чудесныхъ подвиговъ современнаго поколѣнія, и тѣмъ воспламенилъ желанія товарищей своей славы, которые также хотѣли получить награду за свои труды. Къ-несчастію, они уже не подражали умѣренности генераловъ республики, и часто брали сами то, чего не давали имъ поспѣшно. Въ Италіи, именно въ венеціанскихъ областяхъ, были произведены поборы прискорбные, за которые Наполеонъ взъискалъ съ крайнею строгостью. Онъ съ невѣроятною бдительностью открылъ, разъискалъ тайну этихъ поборовъ, призвалъ къ себѣ тѣхъ, кто позволилъ ихъ себѣ, заставилъ ихъ высказать мѣру похищеній, и потребовалъ, чтобъ вся цѣнность была возвращена. Онъ началъ это съ самого главнокомандовавшаго генерала, который принужденъ былъ внести значительную сумму въ армейскую кассу.

Но онъ требовалъ строгой неподкупности отъ своихъ генераловъ, желая въ то же время вознаградить ихъ за геройство. "Скажите имъ" писалъ онъ къ Евгенію и Іосифу, при которыхъ находились многіе изъ офицеровъ, подпавшихъ его взъисканію: "скажите имъ, что я дамъ всѣмъ гораздо больше, нежели могли бы они взять сами; что взятое ими самими покроетъ ихъ стыдомъ, а мой даръ сдѣлаетъ имъ честь и останется безсмертнымъ свидѣтельствомъ ихъ славы; что, хватая своими руками, они угнетаютъ мои народы и заставляютъ побѣжденныхъ проклинать Францію, а я, напротивъ, дамъ имъ собранное моею предусмотрительностью, и не ограблю черезъ то никого. Пусть подождутъ", прибавлялъ онъ: "и они будутъ богаты, уважаемы, не краснѣя ни за какія взятки."

Такъ глубокія идеи соединялись у него съ помыслами, по-видимому, только тщеславными. Во время консульства, когда все еще имѣло форму республиканскую, онъ придумалъ почетный легіонъ. Теперь, когда все вокругъ него принимало форму монархическую и самъ онъ вырасталъ видимо, онъ хотѣлъ, чтобъ всѣ вырастали вмѣстѣ съ нимъ. Онъ думалъ создать королей, великихъ герцоговъ, герцоговъ, графовъ. Талейранъ, усердный хвалитель созданій такого рода, въ-продолженіе послѣдней войны самъ много содѣйствовалъ Наполеону, и столько же занималъ его этимъ трудомъ, сколько устройствомъ Европы, о которомъ поручено было ему вести переговоры въ Пресбургь. Вдвоемъ, они составили обширную систему вассальства, куда входили герцоги, великіе герцоги, короли, подъ верховною властью императора, и не съ одними тщетными титулами, но съ настоящими княжествами, въ земляхъ или богатыхъ доходахъ.

Для большей сообразности съ германскою имперіею, новые короли должны были сохранить и на тронахъ своихъ качество верховныхъ сановниковъ Французской имперіи. Іосифъ долженъ былъ остаться великимъ избирателемъ, Лудовикъ коннетаблемъ, Евгеній государственнымъ архи-канцлеромъ, Мюратъ великимъ адмираломъ, когда и сдѣлались бы королями или великими герцогами. Младшіе сановники, какъ-то вице-коннетабль, вице-великій-избиратель, и другіе, назначенные изъ главнѣйшихъ государственныхъ лицъ, исправляли бы ихъ должности во время ихъ отсутствія, и такимъ образомъ увеличили бы число почетныхъ должностей. Короли, остававшіеся сановниками французской имперіи, должны были часто жить во Франціи и имѣть королевское помѣщеніе въ Луврѣ, нарочно приспособленное для нихъ. Они должны были составлять совѣтъ императорской Фамиліи, исполнять въ немъ нѣкоторыя особенныя должности во время малолѣтныхъ императоровъ, и даже избирать новаго императора, въ случаѣ пресѣченія мужеской линіи.

Наполеонъ не хотѣлъ прямо похитить скипетръ германской имперіи у главы австрійскаго дома. По времени, это казалось ему предпріятіемъ слишкомъ огромнымъ, хотя уже немногое устрашало его послѣ Аустерлица. Но онъ зналъ, на что могъ осмѣлиться въ Германіи въ настоящую минуту, и твердо предположилъ, что должно было сдѣлать. Теперь онъ хотѣлъ только раздробить, ослабить германскую имперію, такъ, чтобъ одна Французская имперія блистала на Западѣ. Потомъ онъ хотѣлъ соединить владѣтелей Южной Германіи на берегахъ Рейна, во Франконіи, въ Швабіи, въ Баваріи, и составить изъ нихъ союзъ, объявивъ себя протекторомъ его. Этотъ союзъ обнародовалъ бы, что связи его съ германскою имперіею расторгаются. Другіе германскіе владѣтели остались бы въ прежнемъ союзѣ, подъ вліяніемъ Австріи, или, что было вѣроятнѣе, оставили его и соединились, по волѣ, одни вокругъ Пруссіи, другіе вокругъ Австріи. Тогда Французская имперія, имѣя формально подъ своею властію Италію, Неаполь, Голландію, можетъ-быть, со временемъ, и полуостровъ испанскій, а подъ своимъ протекторствомъ Южную Германію, обнимала бы почти тѣ же государства, которыя принадлежали Карлу-Великому, и занимала бы мѣсто имперіи западной. Придать ей этотъ титулъ было бы уже только дѣло словъ, правда, важное по причинѣ зависти въ Европѣ, но исполнимое въ день какой-нибудь побѣды или счастливыхъ переговоровъ.

И немного оставалось сдѣлать для исполненія такого предпріятія, потому-что Баварія, Виртембергъ, Баденъ договаривались тогда въ Парижѣ, стараясь какъ-нибудь устроить свое положеніе, возвеличенное, ро неопредѣленное. Всѣ другіе владѣтели просили включить ихъ, подъ какимъ бы ни было титуломъ и условіемъ, въ новую Федеративную систему, которую предвидѣли и которой желали, потому-что не могли избѣгнуть отъ нея. Быть включеннымъ въ нее -- значило жить, не быть включеннымъ -- значило погибнуть. Потому-то надобно было вести переговоры только съ государями Бадена, Виртемберга, Баваріи, да и съ ними совѣщались только до нѣкоторой степени, исключая изъ переговоровъ всѣхъ другихъ. Положено было представить тѣмъ владѣтелямъ, которыхъ хотѣли сохранить, договоръ вполнѣ составленный и допустить ихъ только къ подписанію его. Новый союзъ долженъ былъ называться Рейнскимъ Союзомъ, а Наполеонъ протекторомъ его.

Талейранъ и старшій чиновникъ при немъ, г. Лабенардьеръ, человѣкъ очень искусный, занимались составленіемъ проекта новаго союза по порученію императора, и должны были представить ему свою работу.

Таково было сцѣпленіе событій, два раза побудившихъ Францію вмѣшаться въ дѣла Германіи. Въ первый разъ, неизбѣжный раздѣлъ духовныхъ имѣній, угрожая Германіи потрясеніемъ, заставилъ просить Наполеона совершить этотъ раздѣлъ и произвести при томъ всѣ необходимыя измѣненія въ германской конституціи. Въ другой разъ, Наполеонъ, съ береговъ Океана призванный на берега Дуная вторженіемъ Австрійцевъ въ Баварію, былъ принужденъ найдти себѣ союзниковъ въ Южной Германіи, наградить ихъ, возвысить, но въ то же время удерживать, когда они хотѣли употребить во зло его союзъ, и опять вмѣшаться въ устройство положенія нѣмецкихъ владѣтелей, которые были важны для Франціи географическимъ своимъ положеніемъ. Личные виды его притомъ ограничивались желаніемъ уничтожить одинъ высокій титулъ самымъ расторженіемъ имперіи германской, и оставить передъ глазами народовъ только французскую имперію. Но существенными причинами вмѣшательства его были притѣсненія сильныхъ, вопли слабыхъ, и двоякое, очень позволительное желаніе: изглаживая несправедливости, дѣлаемыя отъ его имени, преобразовать Германію сообразно свѣту собственнаго его разсудка, если уже онъ не могъ не вмѣшаться въ эти дѣла.

Тѣмъ не меньше, со стороны Наполеона было великою ошибкою это вмѣшательство въ дѣла Германіи дальше извѣстныхъ границъ. Французская политика всегда стремилась первенствовать на югѣ Европы, въ Италіи, даже въ Испаніи, и какъ ни обширно было это честолюбіе, но блистательныя побѣды могли оправдать великость его. Совсѣмъ иное было простирать свое могущество на сѣверъ Европы, то-есть, въ Германію: это значило вывести изъ всякихъ предѣловъ тайное отчаяніе Австріи и внушить Пруссіи зависть такого рода, какой никогда не внушала ей Франція. Это значило взять на себя затрудненія, возникавшія отъ несогласій всѣхъ небольшихъ владѣтелей, поставить противъ себя тѣхъ, кому не благопріятствовали, не привязавъ къ себѣ дѣйствительно благопріятствуемыхъ, потому-что по многимъ выраженіями этихъ можно было предвидѣть, что, обогатившись посредствомъ насъ, они будутъ способны обратиться противъ насъ и купить тѣмъ сохраненіе пріобрѣтеннаго ими. Надежда на помощь ихъ войскъ была опаснымъ обманомъ, потому-что она заставила бы почитать союзниками тѣхъ солдатъ, которые при случаѣ готовы были сдѣлаться измѣнниками. Еще огромнѣе была ошибка -- перемѣнить старинныя отношенія Германіи, при которыхъ Пруссія была вѣчною завистницею Австріи, слѣдовательно, союзницею Франціи, а всѣ германскіе государи были соперниками другъ друга и отъ-того кліентами нашей политики, искавшими ея помощи. Франція могла бы увеличить вліяніе Пруссіи, уменьшить вліяніе Австрія -- этого довольно было на цѣлый вѣкъ, и больше даже ничего не было нужно для Германіи. Затѣмъ, все было только ниспроверженіемъ европейской политики, больше пагубнымъ, нежели полезнымъ. Еслибъ измѣненія простерли до того, что Пруссія стала бы могущественною, то этимъ только перемѣщали опасность: переносили въ Берлинъ непріятеля, котораго всегда находили мы въ Вѣнѣ; еслибъ истребили Пруссію и Австрію, то возставили бы противъ себя всю Германію. Въ-отношеніи къ мелкомъ государствамъ, все, что переходило границы справедливаго покровительства нѣкоторымъ владѣтелямъ втораго разряда, какъ-то баварскому, баденскому, виртембергскому, обыкновеннымъ союзникамъ Франціи, все, что превышало разсудительную цѣну вознагражденія за ихъ союзъ, было опаснымъ вмѣшательствомъ въ дѣла другаго, безплатнымъ принятіемъ на себя трудностей, чужихъ для насъ, и рѣзкимъ обманомъ самихъ себя, хотя оно имѣло видъ нарушенія чужой независимости. Оставалось сдѣлать одну, еще большую ошибку: основать французскія королевства въ Германіи. Наполеонъ еще не дошелъ до такой степени могущества и заблужденія. Старинная конституція Германіи, измѣненная рецессомъ 1803 года, съ нѣкоторыми еще рѣшеніями, пренебреженными тогда, съ старинными вліяніями, измѣненными только въ размѣрѣ, вотъ что было надобно Франціи, Европѣ, Германіи. Мы затѣяли больше не столько для своей пользы, сколько для пользы Германіи, она оставалась за то въ глубокомъ озлобленіи противъ насъ, и ждала часа нашего отступленія: тогда посыпались выстрѣлы сзади на нашихъ солдатъ, подавленныхъ многочисленностью. Такова награда ошибокъ!

Оставляя гг. Талейрана и Лабенардьера устроивать въ тайнѣ съ министрами баденскимъ, виртембергскимъ и баварскимъ подробности новаго плана германскаго союза, Наполеонъ началъ исполнять свой общій планъ, особливо относительно Италіи и Голландіи, дабы уполномоченные Англіи и Россіи, договариваясь х каждый съ своей стороны, увидѣли уже конченныя и невозвратимыя рѣшенія касательно новыхъ королевствъ, имъ задуманныхъ.

Корона Неаполя была назначена Іосифу, корона Голландіи Лудовику. Основаніе этихъ королевствъ было для Наполеона столько же политическимъ разсчетомъ, сколько услажденіемъ сердца. Онъ былъ не только великъ: онъ былъ добръ, и чувствителенъ къ кровнымъ привязанностямъ, иногда до слабости. Не всегда получалъ онъ награду за свои чувства., потому-что нѣтъ ничего столько требовательнаго, какъ Фамилія, изъ ничего возвысившаяся. Каждый изъ его родственниковъ, сознаваясь, что побѣдитель при Риволи, при Пирамидахъ, подъ Аустерлицомъ былъ основателемъ величія Бонапартовъ, почиталъ себя, однакожь, чѣмъ-то, способствовавшимъ тому, и воображалъ, что съ нимъ поступаютъ жестоко, несправедливо, несоразмѣрно съ его заслугами. Мать его, безпрестанно повторяя, что она произвела его на свѣтъ, жаловалась, что ей не довольно отдаютъ уваженія и почтенія; а она изъ всѣхъ женщинъ этого семейства была самая скромная, меньше ослѣпленная. Луціанъ Бонапарте говорилъ, что онъ далъ корону своему брату, потому-что онъ одинъ былъ твердъ 18 брюмера, и за такую услугу жилъ въ изгнаніи. Іосифъ, самый кроткій, самый благоразумный изъ всѣхъ, напоминалъ въ свою очередь, что онъ старшій братъ, и что при такомъ качествѣ мало оказываютъ ему вниманія. Онъ былъ готовъ вѣрить, что трактаты люневильскій, аміенскій, конкордатъ, подписанные имъ по благосклонности Наполеона, къ ущербу г-на Талейрана, были столько же слѣдствіемъ личнаго его искусства, сколько подвиговъ его брата. Лудовикъ, больной, недовѣрчивый, набитый гордостью, прикидывался добродѣтельнымъ, и бывъ человѣкомъ честнымъ, утверждалъ, что имъ пожертвовали, заставивъ прикрыть своею женитьбою слабости Гортензіи Богарне къ Наполеону -- клевета гнусная, выдуманная эмигрантами, распространенная тысячью памфлетовъ, и Лудовикъ былъ виноватъ, показывая, что занимается ею, какъ-будто онъ въ-самомъ-дѣлѣ вѣрилъ ей сколько нибудь. Такъ каждый изъ нихъ почиталъ себя въ чемъ нибудь пожертвованнымъ, невознагражденнымъ за участіе въ величіи брата. Сестры Наполеона не смѣли высказывать такихъ требованій, по волновались вокругъ него., и смущали своимъ соперничествомъ, иногда своимъ неудовольствіемъ, душу его, поглощенную множествомъ другихъ заботъ. Каролина безпрестранно просила за Мюрата, легкомысленнаго, но по-крайней-мѣрѣ платившаго своему шурину преданностью за его благодѣянія, такъ-что нельзя было предугадать тогда, чѣмъ кончитъ онъ, хотя правда, что отъ легкомыслія можно ожидать всего. Элиза, старшая сестра, переселенная въ Лукку, гдѣ искала она личной славы управлять хорошо маленькимъ владѣніемъ, и въ-самомъ-дѣлѣ управляла имъ прекрасно, Элиза хотѣла увеличенія своего герцогства.

Изъ всѣхъ его родныхъ, Іеронимъ, какъ самый младшій, и Полина, оставались внѣ всякихъ требованій, раздоровъ, зависти, смущавшихъ императорскую фамилію. Іеронимъ часто подвергался строгости Наполеона въ годы необузданной своей юности, по видѣлъ въ немъ больше отца, нежели брата, и принималъ благодѣянія его съ сердцемъ, исполненнымъ безпримѣсной признательности. Полипа, преданная своимъ удовольствіямъ, какъ принцесса семейства цезарей, прелестная какъ Венера древнихъ, искала въ величіи своего брата только средствъ удовлетворять своимъ склонностямъ, довольствовалась титулами Еоргезе, принадлежавшими ей по мужу, и готова была предпочесть богатство, источникъ наслажденій, величію, удовлетворяющему гордость. Она такъ любила своего брата, что когда онъ бывалъ на войнѣ, Камбасересъ, управлявшій безъ него дѣлами царствующей фамилія и государства, былъ принужденъ посылать принцессѣ извѣстія въ ту же минуту какъ получалъ ихъ, потому-что отъ малѣйшаго замедленія она дѣлалась жестоко больна.

Опасеніе, что дѣти фамиліи Богарне будутъ предпочтены имъ, заставило Бонапартовъ сдѣлаться врагами Жозефины. Въ этомъ они не щадили даже сердца Наполеона, и мучили его всѣми способами. Раннее величіе Евгенія, уже вице-короля и вѣроятнаго наслѣдника прекраснаго королевства Италіи, оскорбляло ихъ удивительно, хотя та же корона была предлагаема Іосифу, и онъ не хотѣлъ ея, потому-что она слишкомъ-непосредственно подчинила бы его власти императора французовъ. Онъ хотѣлъ царствовать, по выраженію его, независимо. Увидимъ далѣе, сколько это желаніе независимости, общее всѣмъ членамъ императорской фамиліи, соединенное съ стремленіями народовъ, надъ которыми они царствовали, породило затрудненій Наполеону въ его правленіи, и новыхъ причинъ несчастій въ нашихъ несчастіяхъ.

Надобно было раздѣлить новыя королевства и герцогства между всѣми членами этой фамиліи. Корона неаполитанская обезпечивала Іосифу положеніе довольно независимое, и, кажется, была такъ прекрасна, что онъ могъ принять ее. Даже странно употреблять такія слова для выраженія чувствъ, съ какими принимали эти прекрасныя королевства люди, рожденные далеко отъ трона, далеко даже отъ того величія, какимъ частные люди бываютъ иногда одолжены рожденію или счастію. Но одною изъ странностей фантастическаго зрѣлища, какое представили французская революція и необыкновенный человѣкъ, поставленный ею во главѣ своей, были эти отказы, медленія, почти презрѣніе ранняго пресыщенія къ прекраснѣйшимъ коронамъ отъ такихъ лицъ, которыя въ юности своей не могли надѣяться носить ихъ. Наполеонъ видѣлъ, какъ Іосифъ презрѣлъ одинъ разъ президентство сената, въ другой разъ вице-королевство Италіи, но былъ увѣренъ, что онъ пріиметъ тронъ неаполитанскій, и далъ ему сначала только титулъ своего намѣстника Послѣ, удостовѣрившись въ его согласіи, онъ включилъ имя его въ декреты, назначенные для представленія въ сенатъ.

Для Голландіи назначилъ онъ Лудовика, который потомъ, въ обвинительной противъ своего брата книгѣ, разсказывалъ Европѣ, какъ онъ былъ оскорбленъ, что съ нимъ мало совѣтовались при этомъ назначеніи. Въ-самомъ-дѣлѣ, Наполеонъ, не занимаясь Лудовикомъ, потому-что воля его не казалась ему препятствіемъ, съ которымъ надобно бороться, призвалъ нѣсколькихъ значительнѣйшихъ гражданъ Голландіи, именно адмирала Вергюэля, искуснаго и мужественнаго начальника флотиліи, желая расположить Голландію отказаться отъ своего древняго республиканскаго правленія и превратиться въ монархію. Вотъ другая черта картины, изображаемой нами: Французская революція начала тѣмъ, что хотѣла превратить всѣ тропы въ республики, а теперь заботилась превратить древнѣйшія республики въ монархіи. Республика венеціанская и генуэзская, сдѣланныя областями разныхъ королевствъ, свободные города Германіи, поглощенные, разными княжествами, уже указывали на это удивительное стремленіе. Королевство голландское было послѣдними" и самымъ яркимъ явленіемъ. Голландія, бросившись въ объятія Франціи, чтобъ уклониться отъ штадтгалтеровъ была недовольна, видя себя осужденною вѣчно воевать, и не признательна къ Наполеону, который въ Аміенѣ, и безпрестанно потомъ, употреблялъ величайшія усилія, стараясь возвратить ей потерянныя колоніи. Голландцы, полу-Англичане по религіи, по нравамъ, по духу торговому, хотя враги Англіи по морскимъ интересамъ, ни мало не сочувствовали съ правительствомъ Наполеона и съ величіемъ его, исключительно континентальнымъ. Малѣйшая побѣда на морѣ обольстила бы ихъ больше, нежели самая блистательная побѣда на землѣ. Они не скрывали неуваженія къ полу-монархическому правленію великаго пенсіонарія, принятому ими по внушенію Наполеона, когда онъ установлялъ родъ первыхъ консуловъ во всѣхъ странахъ, подвергнувшихся вліянію Франціи. Великимъ пенсіонаріемъ былъ г. Схиммельпеннинкъ, добрый гражданинъ и почтенный человѣка., по его почитали только французскимъ префектомъ, которому поручено обирать жителей, хотя онъ требовалъ налоговъ и займовъ, необходимыхъ при военномъ положеніи. Неблагосклонность къ правленію великаго пенсіонарія была единственнымъ облегченіемъ къ тому, чтобъ заставить Голландію принять короля. Голландцы, какъ всегда бываетъ при окончаніи революцій, сдѣлались уже равнодушны ко всему; однако имъ тяжело было видѣть, что у нихъ отнимаютъ республиканское устройство. Но увѣренность, что имъ оставятъ ихъ законы, особливо городскіе, разсказы о добротѣ Лудовика Бонапарте, о строгой его нравственности, о бережливости его и независимости его характера, наконецъ, обыкновенная покорность давнопредвидѣнному, заставили главныхъ представителей Голландіи склониться на учрежденіе королевства. Новое положеніе Голландіи относительно къ Франціи должно было превратиться въ союзъ одного государства съ другимъ, основанный на трактатѣ.

Наполеонъ не присоединилъ венеціанскихъ областей немедленно къ италійскому королевству, желая свободнѣе изучить средства ихъ и потомъ употребить сообразно своимъ намѣреніямъ: они, вмѣстѣ съ Далмаціею, были присоединены къ королевству, съ условіемъ уступить округъ Масса принцессѣ Элизѣ, для увеличенія герцогства луккскаго, и герцогство Гвасталлу принцессѣ Полинѣ Боргезе, которая еще ничего не получала отъ щедрости своего брата. Она не хотѣла оставить себя герцогства, и продала его италійскому королевству за нѣсколько мильйоновъ франковъ.

Можетъ-быть, тутъ былъ случаи подумать о папѣ и о существенной причинѣ его неудовольствій. Въ то время, когда Италію дѣлили остріемъ сабли, не трудно было бы назначить что-нибудь и для увеличенія владѣній папскихъ. Новые короли были бы еще очень счастливы, если бы имъ достались государства ихъ безъ какой-нибудь лишней области, а Пій VII, получивъ вознагражденіе, терпѣливѣе перенесъ бы, что могущество Франціи окружаетъ его со всѣхъ сторонъ, какъ было то послѣ водворенія Іосифа въ Неаполѣ. Во всякомъ случаѣ, у Наполеона были еще Парма и Піаченца, и онъ всего лучше могъ бы употребить ихъ на утѣшеніе римскаго двора. Но со времени Аустерлица, Наполеонъ началъ меньше прежняго заботиться о сопротивленіяхъ физическихъ и нравственныхъ. Онъ былъ чрезвычайно недоволенъ папою, непріязненными его происками противъ новаго неаполитанскаго короля, и скорѣе былъ расположенъ уменьшить, нежели увеличить наслѣдіе преемниковъ св. Петра. Сверхъ-того, онъ берегъ Парму и Піаченцу, думая вознаградить ими государей, покровительствуемыхъ Россіею и Англіею, какъ-то старинныхъ владѣтелей Неаполя и Піемонта, лишенныхъ трона, т. е. хотѣлъ кинуть имъ нѣсколько крохъ съ роскошнаго стола, за которымъ возсѣдали новые короли. Тѣмъ не меньше онъ ошибался, оставляя папу недовольнымъ, готовымъ на всякія крайности, когда легко было бы удовольствовать его безъ большой потери для королевствъ, недавно основанныхъ.

Надобно было надѣлить Мюрата, мужа Каролины Бонапарте, который по-крайней-мѣрь заслужилъ на войнѣ то, что хотѣли сдѣлать для него по родству. Но у него были также свои требованія, или, лучше сказать, требованія его жены. Наполеонъ думалъ дать имъ княжество нёшательское, но ни мужъ, ни жена не хотѣли его. Между Наполеономъ и его семействомъ обыкновенно посредствовалъ архи-канцлеръ Камбасересъ, одушевляемый умирительнымъ терпѣніемъ, которое укрощаетъ взаимныя раздраженія, выслушиваетъ все, но повторяетъ только то, что можно повторить. Онъ зналъ какъ жестоко недовольны были они, и находили, что съ ними поступаютъ оскорбительно въ сравненіи съ другими. Тогда Наполеонъ назначилъ имъ герцогство бергское, уступленное Франціи Баваріею за Аншпахъ, и еще увеличенное остатками герцогства клевскаго: эта прелестная страна, такъ счастливо раскинутая по правому берегу Рейна, была населена 320 тысячъ жителей, давала, за исключеніемъ всѣхъ издержекъ управленія, четыреста тысячъ флориновъ дохода, позволяла содержать два полка, и могла доставить своему владѣтелю нѣкоторую значительность въ новомъ германскомъ союзѣ. Плодовитое воображеніе Мюрата и жены его, въ-самомъ-дѣлѣ, возмечтало о важной роли, украшенной какимъ нибудь великолѣпнымъ титуломъ, заимствованнымъ у священной имперіи.

Царствующая фамилія была надѣлена. Но Наполеонъ любилъ не однихъ братьевъ и сестеръ своихъ. Оставались еще военные сподвижники его и сотрудники въ дѣлахъ гражданскихъ. Врожденная доброта его была здѣсь въ согласіи съ его политикою, и ему усладительно было заплатить за кровь однихъ, за труды другихъ. Онъ хотѣлъ видѣть ихъ храбрыми, трудолюбивыми, неподкупными, и думалъ, что для этого надобно было щедро наградить ихъ. Видѣть улыбку на лицѣ своихъ подчиненныхъ, улыбку не признательности, которой онъ вообще мало довѣрялъ, но довольства, было однимъ изъ живѣйшихъ наслажденій его сердца.

Онъ совѣтовался съ архи-канцлеромъ Камбасересомъ о распредѣленіи новыхъ милостей, и тотъ, видя, что какъ ни велика была добыча, которую могли дѣлить, но что объемъ заслугъ и честолюбій былъ еще больше, понялъ затрудненіе Наполеона и хотѣлъ прекратить его, начавъ съ себя. Онъ оросилъ Наполеона не думать о немъ при наградѣ новыми герцогствами. Никто лучше его не понималъ, что, достигнувъ извѣстной степени счастія, гораздо важнѣе сохранить, нежели пріобрѣтать еще больше. Управлять политикою имперіи, гдѣ Наполеонъ былъ главою администраціи и армій, значило остаться первымъ изъ всѣхъ, разъ достигнувъ того. Архи-канцлеръ желалъ только одного: сохранить настоящее свое величіе, и увѣренность сохранить его предпочиталъ онъ самымъ великолѣпнымъ герцогствамъ. Онъ пріобрѣлъ эту увѣренность вотъ въ какомъ случаѣ. Видя, какъ Наполеонъ требуетъ, чтобы новые короли сохранили, свои достоинства во Франціи, онъ. боялся, что повелитель хочетъ имѣть сановниками имперіи только королей, и что титулъ архи-канцлера, которымъ онъ былъ облеченъ, и архи-казначея, которымъ пользовался князь Лёбрёнъ, перейдутъ къ одному изъ новыхъ монарховъ. Онъ желалъ узнать мысль Наполеона и сказалъ ему: "когда у васъ будетъ готовъ король для принятія титула архи канцлера, вы предупредите меня, и я попрошу увольненія." -- Оставайтесь спокойны, отвѣчалъ ему Наполеонъ:-- мнѣ надобно свѣдущаго въ закопахъ для этой должности, и вы сохраните ее.-- Въ-самомъ-дѣлѣ, посреди коронованныхъ главъ, составлявшихъ прежнюю германскую имперію, были мѣста для простыхъ прелатовъ: курфирстовъ майнцскаго, тревускаго и кельнскаго. Точно также, посреди королей, сановниковъ имперіи, Наполеону угодно было сохранить мѣсто для перваго, самаго важнаго юрисконсульта своего времени: онъ долженъ былъ внести въ его совѣты мудрость, которая могла и не войдти въ нихъ.

Этого было совершенно-довольно для благоразумнаго архи-канцлера. Съ-тѣхъ-поръ, онъ не желалъ, не просилъ больше ничего для себя, и помогалъ Наполеону въ затруднительной раздачѣ владѣній и достоинствъ. Оба согласились въ томъ, что надобно прежде всѣхъ дать высокую награду Бертьё, самому неутомимому, исполнительному, и, можетъ-быть, самому просвѣщенному изъ сподвижниковъ Наполеона: онъ былъ всегда подлѣ него подъ ядрами, переносилъ безъ малѣйшаго знака неудовольствія жизнь, которая была исполнена опасностей, впрочемъ, не превышавшихъ отличнаго его мужества, но начинала утомлять его. Наполеонъ съ наслажденіемъ думалъ, что можетъ заплатить ему за услуги. Онъ далъ ему княжество нёшательское, и тѣмъ сдѣлалъ его владѣтельнымъ государемъ.

Одинъ изъ его слугъ больше всѣхъ другихъ казался возвышеннымъ въ Европѣ: это былъ Талейранъ. Онъ больше оказывалъ ему услугъ своимъ искусствомъ вести переговоры съ иностранными министрами и своею свѣтскою образованностью, нежели мудростью своихъ совѣтовъ, хотя имѣлъ то достоинство, что всегда защищалъ умѣренную политику. Наполеонъ не любилъ его и не довѣрялъ ему, но ему непріятно было видѣть его недовольнымъ, а Талейранъ былъ недоволенъ съ-тѣхъ-поръ, какъ его не включили въ число великихъ сановниковъ. Желая вознаградить его, Наполеонъ пожаловалъ ему княжество беневентское, одно изъ двухъ, отнятыхъ у папы, потому-что они были окружены неаполитанскими владѣніями.

Другое изъ этихъ княжествъ, Понте-Корво, онъ хотѣлъ отдать человѣку, не оказавшему никакой значительной услуги, и готовому при случаѣ отложиться отъ Франціи: по этотъ человѣкъ, маршалъ Бернадоттъ, былъ своякъ Іосифа. Наполеонъ сдѣлалъ насиліе себѣ, облекая его новымъ достоинствомъ. Онъ рѣшился на то изъ приличія, по семейнымъ отношеніямъ.

Наградить этихъ трехъ или четырехъ человѣкъ, значило бы очень-немного, еслибъ Наполеонъ не подумалъ о другихъ, больше многочисленныхъ, и, кромѣ Бертьё, больше заслуженныхъ сподвижникахъ своихъ, которые, находясь вокругъ него, ожидали своего участка въ пріобрѣтеніяхъ побѣды. Для удовлетворенія ихъ, онъ придумалъ учрежденіе, чрезвычайно искусно изобрѣтенное. Раздавая королевства, онъ надѣлялъ ими новыхъ королей съ условіемъ: учредить тамъ герцогства, съ богатыми доходами, и уступить ему часть государственныхъ имѣній. Такъ присоединяя венеціанскія области къ королевству италійскому, онъ рѣшился устроить тамъ двѣнадцать герцогствъ: далматское, истрійское, фріульское, кадорское, беллунское, Конельйяно, тревизское, Фельтрское, Бассано, виченцское, падуанское и Ровиго. Эти герцогства не соединяла съ собой никакой власти, но обезпечивали ежегодный доходъ, назначавшійся изъ отдѣленной на то пятнадцатой части доходовъ государства. Онъ отдалъ неаполитанское королевство Іосифу, съ условіемъ отдѣлить тамъ шесть владѣній (ленъ), въ числѣ которыхъ были упомянутыя два княжества, Беневенто и Понте-Корво, и кромѣ того еще четыре герцогства, гаеттское, отрантское, тарентское и реджійское. Присоединяя къ луккскому княжеству -- княжество Масса, Наполеонъ назначилъ тамъ учрежденіе герцогства Масса. Еще три учредилъ онъ въ Пармѣ и Піаченцѣ. Одно изъ нихъ было пожаловано архи-казначею Лебрёну. Въ числѣ названныхъ нами титуловъ, находимъ нѣкоторые, вскорѣ наградившіе знаменитѣйшихъ слугъ имперіи, и нынѣ перешедшіе къ ихъ дѣтямъ: это послѣдній, живой слѣдъ-нашего прешедшаго величія. Всѣ эти герцогства были учреждены на тѣхъ же условіяхъ, какъ двѣнадцать, основанныя въ венеціянскихъ областяхъ, безъ власти, по съ участіемъ въ пятнадцатой части доходовъ. Наполеонъ хотѣлъ, чтобъ всякій чинъ имѣлъ свою награду, и присвоилъ себѣ, въ каждой изъ этихъ странъ, государственныя имѣнія и доходы, для установленныхъ имъ жалованій. Такъ, въ венеціянскихъ областяхъ, онъ обезпечилъ себѣ тридцать мильйоновъ государственнаго достоянія, и велѣлъ вписать въ государственную книгу италійскаго королевства 1,200,000 франковъ дохода. Съ тою же цѣлію онъ предоставилъ себѣ государственныя имѣнія Пармы и Піаченцы, мильйонъ дохода въ неаполитанскомъ королевствѣ, четыре мильйона государственныхъ достояніи въ княжествахъ Лукка и Масса. Все это составило 22 герцогства, 34 мильйона государственныхъ имѣній, 2,400,000 Франковъ дохода, и вмѣстѣ съ казною арміи, гдѣ послѣ первой военной контрибуціи было уже около 70 мильйоновъ, которые могли неопредѣленно увеличиться отъ новыхъ побѣдъ, назначалось въ награду всѣмъ чинамъ, отъ солдата до маршала. Гражданскіе чиновники также должны были получить свои участки. Наполеонъ уже обсуживалъ съ Талейраномъ проектъ возстановленія дворянства, признавая, что почетнаго легіона и герцогствъ было недостаточно. Онъ предполагалъ создать графовъ, бароновъ, почитая необходимыми такія общественныя отличія, и желая, чтобъ каждый возвысился съ нимъ, соразмѣрно своимъ достоинствамъ. Но онъ полагалъ исправить глубокую суетность этихъ титуловъ двумя способами: заставивъ покупать ихъ великими заслугами, и присвоивъ имъ доходы, которые обезпечивали бы будущность фамиліи.

Эти различныя рѣшенія были одно за другимъ представляемы сенату въ мартѣ, апрѣлѣ, іюнѣ, для обращенія ихъ въ статьи основныхъ законовъ имперіи.

Марта 15-го, 1806 года, Мюратъ былъ объявленъ великимъ герцогомъ клевекимъ и бергскимъ; 30-го марта, Іосифъ былъ провозглашенъ королемъ Неаполя и Сициліи, Бертьё княземъ нёшательскимъ, а Полина Боргезе объявлена герцогинею Гвасталлы. Только 5-го іюня (переговоры съ Голландіей) замедлились) Лудовикъ былъ провозглашенъ королемъ Голландіи, Талейранъ княземъ Беневенто, Бернадоттъ княземъ Понте-Корво. Можно было вообразить себя во временахъ римской имперіи, когда простои декретъ сената отнималъ или давалъ корону.

Рядъ такихъ необычайныхъ событіи былъ заключенъ окончательнымъ образованіемъ новаго рейнскаго союза. Переговоры производились втайнѣ между Талейраномъ и министрами Баваріи, Бадена и Виртемберга. Видя смущеніе нѣмецкихъ владѣтелей, всѣ подозрѣвали, что дѣло идетъ еще разъ объ устройствѣ Германія. Кто, по географическому положенію своихъ владѣній, могъ быть включенъ въ новый союзъ, тотъ умолялъ принять его туда, надѣясь сохранить тѣмъ свое существованіе. Пограничные съ союзомъ старались проникнуть тайну его конституціи, желая знать свои отношенія къ этому новому могуществу, и хотѣли всего больше вступить въ него за какія-нибудь выгоды. Австрія почитала съ нѣкотораго времени имперію разрушенною, безполезною для нея, почему и глядѣла на это зрѣлище съ наружнымъ равнодушіемъ. Пруссія, напротивъ, видѣла въ паденіи стариннаго германскаго союза совершенную революцію; она желала бы раздѣлить съ Франціею по-крайней-мѣрѣ императорскую власть, отнятую у австрійскаго дома, имѣть подъ своимъ покровительствомъ Сѣверную-Германію, когда Франція присвоивала себѣ покровительство надъ югомъ, и внимательно наблюдала, что будетъ. Неловкое овладѣніе Ганноверомъ, и депеши, обнародованныя въ Лондонѣ, такъ охладили къ ней Наполеона, что онъ не заботился даже извѣстить ее о томъ, что должно было бы совершиться въ согласіи съ нею. Ее устранили отъ дѣлъ Германіи, то-есть, ея собственныхъ, и кромѣ того распространяли множество слуховъ о новыхъ разграниченіяхъ, при чемъ взяли бы у нея однѣ области и отдали бы ей другія, меньше значительныя.

Всѣ эти слухи порождали два, нетерпѣливые въ своемъ честолюбіи владѣтеля германскіе, одинъ столько же древній, сколько другой былъ новъ. Первый былъ курфирстъ гессен-кассельскій, владѣтель скупой, богатый произведеніями своихъ рудниковъ. Онъ старался расположить къ себѣ Англію, гдѣ было много его капиталовъ въ разныхъ мѣстахъ; Пруссію, съ которою былъ сосѣдомъ и считался въ войскахъ ея генераломъ; наконецъ, Францію, которая въ это время воздвигала или низвергала владѣтельные домы. Онъ истощилъ всѣ хитрости въ сношеніяхъ съ Талейраномъ, стараясь, чтобъ его не отвергли и надѣлили при новомъ устройствѣ дѣлъ. На-примѣръ, онъ предлагалъ себя въ новый союзъ, и, слѣдовательно, подчинялъ нашему вліянію одинъ изъ важнѣйшихъ участковъ Германіи, Гессенъ, но съ условіемъ -- отдать ему значительную часть владѣніи гессеи-дармштадтскаго дома, къ которому питалъ онъ ненависть прямой линіи къ побочной, какъ то часто случается между нѣмецкими фамиліями. Онъ упорно настаивалъ на этомъ и предлагалъ планъ, очень-обширный и подробный. Въ то же время, онъ писалъ прусскому королю о томъ, что замышляли въ Парижѣ, говоря, что приготовляютъ союзъ, который равно уничтожитъ вліяніе Пруссіи и Австріи, и что его стараются всѣми средствами вовлечь въ этотъ союзъ.

Иначе поступалъ новый нѣмецкій владѣтель, Мюратъ. Ему недовольно казалось прекраснаго Бергскаго Герцогства, гдѣ было 320 тысячъ жителей, съ 400 тысячъ флориновъ дохода, причемъ онъ могъ содержать два полка и имѣть въ своихъ рукахъ важную крѣпость Везель: онъ хотѣлъ сдѣлаться равнымъ, по-крайней-мѣрѣ, владѣтелямъ Виртемберга или Бадена, и желалъ, чтобъ для этого составили ему государство въ Вестфаліи, съ мильйономъ жителей. Онъ безпрестанно обращался съ этимъ къ Талейрану, а тотъ былъ всегда угодникомъ членовъ императорской фамиліи, и составлялъ одинъ проектъ за другимъ, какъ бы образовать для него владѣніе. Разумѣется, думали взять отъ Пруссіи Мюасгеръ, Оснабрюкъ и Ост-Фризію. Правда, что въ обмѣнъ хотѣли отдать ей ганзеатическіе города -- вознагражденіе превосходное, если не землями, то, по-крайней-мѣрѣ, богатствомъ и значительностью.

Всѣ эти планы, придуманные безъ вѣдома Наполеона, не заслужили одобренія его, когда онъ узналъ о нихъ. Онъ такъ мало заботился удовлетворить честолюбіе Мюрата, что думалъ о новомъ разграниченіи Германіи, и особенно рѣшился не включать ганзеатическихъ городовъ ни въ одно изъ большихъ европейскихъ государствъ. При послѣднихъ его распоряженіяхъ, уже исчезъ Аугсбургъ и готовъ былъ исчезнуть Нюренбергъ, два города, черезъ которые производилась торговля Франціи съ Среднею и Южною Германіею. Торговля наша съ сѣверомъ шла черезъ Гамбургъ, Бременъ, Любекъ. Наполеонъ очень остерегся бы пожертвовать городами, которыхъ независимость была важна для Франціи и Европы. Вина и ткани французскія проникали въ Германію и въ Россію подъ нейтральнымъ флагомъ ганзеатическихъ городовъ, и подъ тѣмъ же флагомъ привозились потребности для флотовъ, а иногда и хлѣбъ, при дурныхъ урожаяхъ во Франціи. Запереть эти города таможнями большаго государства, значило оковать торговлю ихъ и нашу. Довольно было лишить себя Нюренберга, Аугсбурга, присылавшихъ во Францію свои галантерейные и стальные товары, и вывозившихъ оттуда наши вина, ткани и колоніальные товары, распространяемые потомъ по всему югу Германіи.

Наполеонъ, твердо рѣшившись не жертвовать ганзеатическими городами, отвергалъ всякое соображеніе объ уступкѣ ихъ какому бы то ни было государству, большому или мелкому. Потому онъ не способствовалъ никакому проекту Мюрата. Что касалось курфирста гессенскаго, то онъ ненавидѣлъ этого властителя обманчиваго, скрывавшаго въ себѣ подъ личиною какого-то равнодушія ожесточеннаго врага, и располагался при первомъ случаѣ отплатить ему за чувства его къ Франціи. Потому-то онъ не хотѣлъ связывать себя, въ-отношеніи къ нему, принятіемъ его въ предначертанный союзъ, причемъ сдѣлалось бы невозможнымъ предположеніе, довольно близкое и заслуженное -- уничтожить этого государя. Еслибы случилось, возвратить Ганноверъ Англіи, то надобно было бы найдти вознагражденіе для Пруссіи, и Наполеонъ хотѣлъ предложить ей Гессенъ, который, вѣрно, она приняла бы, какъ приняла церковныя княжества и Ганноверъ, и какъ приняла бы ганзеатическіе города, которыхъ такъ домогалась.-Намѣреніе Наполеона осталось тайною для европейской дипломатіи, и было возмездіемъ для гессен-кассельскаго дома съ врагами Франціи. Оно-то было непостижимою тогда причиной упорнаго отказа на всѣ убѣжденія курфирста принять его въ новый союзъ, и лживой вѣрности, которою вскорѣ сталъ онъ хвалиться передъ Пруссіею.

Совѣщанія происходили только съ государями Бадена, Виртемберга и Баваріи, и когда согласились съ ними во всемъ, то трактатъ представили для подписанія другимъ государямъ, которые по просьбѣ ихъ были включены въ новый союзъ; по у нихъ не спрашивали мнѣнія о свойствѣ акта, утверждавшаго союзъ. Трактатъ былъ означенъ 12-мъ числомъ іюля; въ немъ заключались слѣдующія распоряженія:

Новый союзъ принималъ краткое и хорошо избранное названіе Рейнскаго Союза. Оно отклоняло мысль о союзъ цѣлой Германіи, и примѣнялось исключительно къ государствамъ, сосѣднимъ съ Франціею и бывшимъ съ нею въ сношеніяхъ, неоспоримо выгодныхъ. Такъ названіе поправляло нѣсколько ошибку самаго установленія. Государи, подписавшіе трактатъ, составляли союзъ, подъ предсѣдательствомъ князя архи-канцлера, и подъ протекторствомъ императора французовъ. Всякое несогласіе между ними долженъ былъ рѣшать сеймъ, засѣдавшій во Франкфуртѣ, и состоявшій только изъ двухъ коллегій: одна называлась коллегіею королей, другая коллегіею князей. Первая соотвѣтствовала древнему совѣту курфирстовъ (электоровъ, избирателей), уже не имѣвшему смысла, потому-что не нужно было избирать императора; вторая, по названію и по сущности своей, была то же, что древняя коллегія князей. Не было ничего соотвѣтствовавшаго древней коллегіи городовъ.

Государи Союза были въ вѣчномъ оборонительномъ и наступательномъ союзѣ съ Франціею. Всякая война, начатая Союзомъ или Франціею, была общею имъ обоимъ. Франція должна была выставлять войскъ 200 тысячь человѣкъ, а Союзъ 63 тысячи, раздѣленныхъ между нимъ такимъ-образомъ: Баварія выставляла 30 тысячь, Виртембергъ 12, великое герцогство баденское 8, великое герцогство бергское 5, гессен-дармштадтское 4, наконецъ, мелкія государства всѣ вмѣстѣ 4 тысячи. При смерти князя-архиканцлера, императоръ французовъ имѣлъ право назначить ему преемника.

Союзники объявляли себя навѣки отдѣлившимися отъ германской имперіи, и должны были немедленно и торжественно извѣстить о томъ регенсбургскій сеймъ. Въ отношеніяхъ взаимныхъ и въ дѣлахъ германскихъ, они должны были руководствоваться законами, о которыхъ франкфуртскій сеймъ долженъ былъ вскорѣ открыть совѣщанія.

Особенною статьею трактата, всѣ владѣтельные германскіе дворы получали право присоединиться къ союзу, но безусловно. При подписаніи трактата Рейнскій Союзъ составляли короли баварскій и виртембергскій, князь архиканцлеръ, архіепископъ регенсбургскій, великіе герцоги баденскій, бергскій, гессен-дармштадтскій, герцоги нассау-зигенскій и нассау-вейльбургскій, князья гогенцоллерн-гехингенскій и гогенцоллерн-зигмарингенскій, Сальм-Сальмъ, Сальм-Кирхбургъ, Изембургъ, Арембергъ, Лихтенштейнъ, Лейенъ.

Знаменитый трактатъ Рейнскаго Союза положилъ конецъ древней германской имперіи, существовавшей тысячу шесть лѣтъ, со времени Карла Великаго, коронованнаго въ 800 году, до Франца ІІ-го, лишившагося имперіи въ 1806 году. Трактатъ Рейнскаго Союза представилъ образецъ конституціи для покой Германіи, и въ такомъ смыслѣ былъ общественною реформою, подвергая вліянію Франціи государства Южной Германіи, и предоставляя сѣвернымъ государствамъ избрать себѣ протектора по усмотрѣнію.

Обнародованный съ великою торжественностью, онъ не изумилъ никого, но ясно для всѣхъ довершилъ систему Наполеона. Властвуя надъ югомъ Европы царственною своею фамиліею, сдѣлавшись протекторомъ государей рейнскихъ, онъ не имѣлъ только титула западнаго императора.

Надлежало объявить это послѣдствіе тѣмъ, кого касалось оно, т. е. регенсбургскому сейму, императору австрійскому, и Пруссіи. Сейму объявили простымъ извѣщеніемъ, что его не будутъ признавать болѣе. Императору австрійскому отправили ноту, гдѣ, не указывая пути дѣйствій, который долженъ онъ былъ избрать и который былъ предвидѣнъ ясно, говорили о германской имперіи, какъ объ установленіи, устарѣвшемъ столько же, какъ венеціянская республика, разрушавшемся во всѣхъ частяхъ, не оказывавшемъ ни покровительства государствамъ слабымъ, ни вліянія На государства сильныя, не соотвѣтствовавшемъ ни потребностямъ времени, ни относительному размѣру германскихъ государствъ между собою; наконецъ, доставлявшемъ самому австрійскому дому только тщетный титулъ императора Германіи, устарѣлый до такой степени, что нынѣшній глава этого дома, съ предвѣдѣніемъ объявилъ себя императоромъ австрійскимъ, что и освобождаетъ вѣнскій дворъ отъ всякой зависимости относительно курфирстскихъ (избирательныхъ) домовъ. Такимъ образомъ, не требовали, но изъявляли надежду, что императоръ Францъ откажется отъ титула, который на дѣлѣ уничтожался въ большей части Германіи, входившей въ составъ Рейнскаго Союза, и который впредь не долженъ быть признаваемъ Франціею.

Пруссію, напротивъ, поздравляли, что она избавилась отъ узъ германской имперіи, всегда рабствовавшей передъ Австріею, и въ вознагражденіе за то, что принимали подъ свою зависимость югъ Германіи, приглашали ее взять подъ такую же зависимость германскій сѣверъ. "Императоръ Наполеонъ", писалъ французскій кабинетъ: "увидитъ безъ "предубѣжденія и даже съ удовольствіемъ, что Пруссія, посредствомъ "союза, подобнаго Рейнскому, соединяетъ подъ своимъ вліяніемъ всѣ владѣнія Сѣверной Германіи." Не называли никого изъ государей, слѣдовательно, не исключали ни одного изъ нихъ; но ни число, ни значительность ихъ не могли быть велики. То были Гессенъ-Кассель, Саксонія, съ разными своими отраслями, два дома мекленбургскіе, наконецъ, мелкіе Сѣверные владѣтели, которыхъ безполезно исчислять. Обѣщали ни сколько не препятствовать союзу такого рода.

Наполеонъ не осмѣливался, однакожь, дѣйствовать такимъ образомъ безъ сильныхъ и явныхъ предосторожностей. Наблюдая съ обыкновенною своею дѣятельностію событія въ Неаполѣ, Венеціи, Далмаціи, безпрерывно заботясь о внутреннемъ управленіи имперіею, онъ старался привести свою большую армію въ грозное положеніе. Она была расположена въ Баваріи, во Франконіи, въ Швабіи, жила въ хорошихъ квартирахъ, отдохнула, была готова къ новымъ походамъ, черезъ Баварію-ли въ Австрію, или черезъ Франконію и Саксонію въ Пруссію. Наполеонъ размѣстилъ въ ней два резерва, сформированные въ Страсбургѣ и Майнцѣ, маршалами-сенаторами Келлерманомъ и Лефевромъ. Это увеличило се сорока тысячами человѣкъ, набранными за годъ передъ тѣмъ, совершенно устроенными, обученными, приготовленными къ трудамъ. Нѣкоторые, принадлежавшіе къ резервамъ прежнихъ годовъ, даже достигли возраста истинной силы, т. е. двадцати четырехъ или двадцати пяти лѣтъ. Въ послѣдній походъ, армія уменьшилась двадцатью тысячами человѣкъ, изъ которыхъ четвертая часть опять поступила въ строй; слѣдовательно, отъ новаго усиленія она увеличилась и обновилась. Наполеонъ, пользуясь тѣмъ, что часть его арміи получала продовольствіе въ чужой землѣ, увеличилъ число войскъ французскихъ до 450,000 человѣкъ, изъ которыхъ 152 тысячи было во Франціи (жандармы, ветераны, инвалиды и депо были въ томъ же числѣ), сорокъ тысячь въ Неаполѣ, пятьдесятъ тысячь въ Ломбардіи, двадцать тысячь въ Далмаціи, шесть тысячь въ Голландіи, двѣнадцать тысячь въ булонскомъ лагерѣ, и 170 тысячь въ большой арміи. Въ числѣ этихъ, соединенныхъ въ одну громаду, въ полномъ военномъ составѣ, было тридцать тысячь конницы, десять тысячь артиллеристовъ, 130 тысячь пѣхоты. Они были доведены до высшей степени совершенства, какой только возможно достигнуть дисциплиною и войною, подъ предводительствомъ величайшаго полководца. Въ такомъ грозномъ положеніи, Наполеонъ могъ ожидать, какое дѣйствіе произведутъ въ Берлинѣ и Вѣнѣ его предначертанія, и чѣмъ окончатся переговоры, открытые въ Парижѣ съ Англіею и Россіею.

Гражданскіе труды Наполеона были велики въ 1806 годъ, достопамятный имперіи, какъ 1802 годъ былъ достопамятенъ въ эпоху консульства: оба они были обильны событіями, оба утвердили Францію диктаторіальною республикою въ 1802 и обширною федеративною имперіею въ 1806 году. Въ этотъ годъ Наполеонъ учредилъ королей-вассаловъ, своихъ братьевъ, устроилъ герцогства для своихъ генераловъ и чиновниковъ, богатыя имѣнія для своихъ солдатъ, уничтожилъ германскую имперію, и одною французскою имперіею наполнилъ весь Западъ. Начатые каналы, мосты, дороги продолжались, и вредирипяты были работы болѣе важныя, какъ, напримѣръ, каналы между Роной и Рейномъ, между Рейномъ и Шельдой, дороги корнишская, тарарская, между Мецомъ и Майнцемъ. Наполеонъ проектировалъ великіе памятники въ столицѣ: колонну Вандомской Площади, арку звѣзды, окончаніе Лувра, улицу, которая должна была называться императорскою, главнѣйшіе фонтины парижскіе. Онъ началъ реставрировать Сен-Дени, повелѣлъ окончить Пантеонъ; онъ издалъ уставъ судопроизводства, усовершенствовалъ составъ государственнаго совѣта, основалъ университетъ, уплатилъ всѣ недоданныя казною суммы, дополнилъ систему налоговъ, преобразовалъ французскій банкъ и пріуготовилъ новую систему французской казны. Все это, начатое въ январь, было окончено въ іюнь 1806 года {Многое изъ этого не окончено и донынѣ, а многое осталось только въ проектѣ. Примѣч. перев.}. Чей умъ замышлялъ когда либо предпріятія болѣе обширныя, болѣе глубокія, многочисленныя, и совершилъ ихъ въ меньшее время? Правда, мы касаемся вершины этого царствованія, вершины, высокой, безъ сравненія.

Къ-несчастію, этотъ годъ кончился не въ мирѣ, какъ можно было ожидать, а въ войнѣ, частію по ошибкѣ Наполеона, частію по ошибкѣ самой Европы, и наконецъ отъ жестокаго удара смерти, которая въ тотъ же годъ унесла Фокса, въ который не стало Питта.

Лордъ Ярмоутъ, съ которымъ охотно длили переговоры, но отступалъ отъ прежнихъ предложеніи. Англія хотѣла сохранить большую часть своихъ морскихъ завоеваніи, оставляла намъ наши континентальныя завоеванія, исключая Ганноверъ, и только спрашивала, что сдѣлаютъ для вознагражденія короля неаполитанскаго? Казалось, ее не очень безпокоили новыя королевства и Рейнскій Союзъ. Наполеонъ, не имѣя болѣе повода медлить окончаніемъ переговоровъ, когда главныя предпріятія его были исполнены, торопилъ лорда Ярмоута истребовать себѣ полномочія, чтобы прійдти къ какому нибудь заключенію. Наконецъ лордъ Ярмоутъ и получилъ ихъ, но съ приказаніемъ предъявить не прежде, какъ увидѣвъ возможность согласиться съ Франціею и условившись съ русскимъ уполномоченнымъ.

Г. Убри пріѣхалъ въ іюнь мѣсяцѣ съ формальными полномочіями, по съ инструкціею двоякою: первое, выиграть время для дѣла объ устьяхъ Каттаро, и такимъ образомъ избавить Австрію отъ военнаго дѣйствія, которымъ ей угрожали; второе, окончить всѣ существовавшія несогласія мирнымъ трактатомъ, если Франція прійметъ условія, сообразныя съ достоинствомъ русской имперіи. Одно обстоятельство утвердило г. Убри въ мысли, что надобно окончить все мирнымъ трактатомъ. Во время пути его, перемѣнились русскіе министры. Г. Убри видѣлъ въ назначеніи министромъ иностранныхъ дѣлъ генерала Будберга новое доказательство, что императоръ Александръ желаетъ мира, и въ такомъ убѣжденіи почиталъ себя въ правѣ дать сообразное тому направленіе переговорамъ.

Талейранъ безъ труда внушилъ ему, что между обѣими имперіями нѣтъ никакого важнаго повода къ спору, и все ограничивается вопросомъ о двухъ или трехъ небольшихъ государствахъ, покровительствуемыхъ Россіею. Въ этомъ отношеніи, г. Убри желалъ какого-нибудь вознагражденія королю пьемонтскому, желалъ утвердить Сицилію за неаполитанскими Бурбонами, и наконецъ желалъ, чтобы трактатъ имѣлъ видъ полезнаго и почетнаго вмѣшательства Россіи въ дѣла Европы. Наполеонъ хотѣлъ сначала, чтобы трактатъ просто возстановилъ миръ между обѣими имперіями, и тѣмъ явно подтвердилъ бы, что онъ не признаетъ за Россіею никакого права имѣть вліяніе на дѣла Европы; но это строгое намѣреніе должно было пасть передъ возможностью тотчасъ возстановить миръ, что невольно заставило бы Англію вести переговоры на условіяхъ разсудительныхъ. Потому Наполеонъ позволилъ Талейрану допустить все "дружное вліяніе русскаго кабинета. Онъ уполномочилъ его обезпечить въ главномъ трактатѣ выходъ французскихъ войскъ изъ Германіи, неприкосновенность Оттоманской Имперіи, независимость Рагузской Республики, позволилъ обѣщать содѣйствіе Франціи въ сближеніи Пруссіи съ Швеціею, и, наконецъ, принять содѣйствіе Россіи къ возстановленію мира между Франціею и Англіею. Изъ всего этого можно было составить трактатъ не такой незначительный, какого сначала хотѣлъ Наполеонъ, и слѣдовательно, больше лестный для Россіи. Но еще надобно было какое-нибудь вознагражденіе для королей Пьемонта и Неаполя. Королю пьемонтскому Наполеонъ отказалъ во всемъ рѣшительно, и принуждены были согласиться на то; неаполитанскому никакъ не хотѣлъ онъ уступить Сицилію, и требовалъ ея для Іосифf, уже обладавшаго королевствомъ неаполитанскимъ. Стараясь согласить противоположныя требованія, придумали мѣру среднюю, которая состояла въ томъ, чтобы острова балеарскіе отдать наслѣдному принцу неаполитанскому, а королю и королевѣ, лишеннымъ престола, назначить денежное вознагражденіе. Правда, что острова балеарскіе принадлежали Испаніи; по у Наполеона было чѣмъ вознаградить за нихъ, увеличивъ маленькое Эгрурское Королевство какимъ-нибудь обломкомъ герцогствъ Пармскаго и Піаченцскаго. Сверхъ-того, онъ могъ представить мадритскому двору свою причину: наслѣдный принцъ неаполитанскій сдѣлался зятемъ Карла IV въ тотъ самый день, какъ принцесса неаполитанская вышла за принца астурійскаго. Въ дополненіе всѣхъ причинъ, Наполеонъ имѣлъ силу. Слѣдовательно, онъ могъ на счетъ балеарскихъ острововъ принять на себя обязанность.

Послѣ этого соображенія, надобно было кончить. Г. Убри вошелъ въ сношеніе съ лордомъ Ярмоутомъ, который хотя изъявлялъ самое доброе расположеніе къ Франціи, однако почиталъ слабостью согласиться на всѣ требованія Талейрана. Какъ истый Англичанинъ, онъ желалъ оставить Сицилію королевѣ Каролинѣ: это значило то же, что отдать ее Англіи. Потому-то онъ убѣждалъ г-на Убри продлить сопротивленіе русскаго кабинета.

Но у Талейрана было средство, внушенное ему Наполеономъ, и онъ употребилъ его очень-ловко: то была угроза немедленно открыть противъ Австріи военныя дѣйствія, если не отдадутъ устьевъ Каттаро. Наполеонъ, въ-самомъ-дѣлѣ, дорожилъ этимъ мѣстомъ, по счастливому его положенію на Адріатикѣ, и особливо по близости къ границамъ Турціи. Рѣшившись истребовать отдачи его, онъ потому легко могъ угрожать, что хотѣлъ дѣйствовать. Ему стоило для этого сдѣлать одинъ шагъ: войска его были на Иннѣ и занимали Браунау. Въ-слѣдствіе этого, Талейранъ объявилъ г-ну Убри, что надобно заключить миръ и подписать трактатъ, передававшій Франціи устья Каттаро, или выѣхать изъ Парижа, послѣ чего нападутъ на Австрію, если она не соединитъ своихъ усилій съ нашими.

Г. Убри, устрашённый такимъ рѣшительнымъ объявленіемъ, сообщилъ затрудненіе свое лорду Ярмоуту, говоря, что, по даннымъ ему наставленіямъ, онъ долженъ предохранить Австрію отъ немедленнаго нападенія; что въ настоящемъ положеніи, нельзя выиграть ничего выжиданіемъ, потому-что., наполеонъ, сообразно своему характеру; безпрестанно производитъ что-нибудь новое, и почитаетъ это уже невозвратнымъ; что еслибъ переговоры вели въ апрѣль, то Іосифъ не былъ бы объявленъ королемъ неаполитанскимъ; еслибъ договаривались прежде іюня, то Лудовикъ Бонапарте не сдѣлался бы королемъ голландскимъ; наконецъ, еслибъ вступили въ переговоры прежде іюля, то германская имперія не разрушилась бы. Потому-то г. Убри рѣшился, и, не смотря на убѣжденія лорда Ярмоута, подписалъ мирный трактатъ съ Франціею.

Въ гласныхъ статьяхъ этого трактата договаривались объ очищеніи Германіи, о независимости Рагузской Республики, о неприкосновенности Турецкой Имперіи; обѣщали ходатайство обѣихъ договаривающихся державъ объ окончаніи несогласій между Пруссіею и Швеціею, и Франція явно принимала ходатайство Россіи о возстановленіи мира съ Англіею. Все это было почетно для Россіи. Обѣщали также независимость Семи Острововъ и немедленное очищеніе устьевъ Каттаро. Тайными статьями трактата отдавали наслѣдному принцу неаполитанскому балеарскіе острова, но съ условіемъ не допускать туда Англичанъ въ военное время; обезпечивали пенсію его родителямъ, и утверждали Шведскую Померанію за Швеціею при соглашеніяхъ, какія должны были открыться между Швеціею и Пруссіею.

Заключивъ трактатъ, г. Убри немедленно отправился въ Петербургъ, для утвержденія трактата ратификаціею своего правительства. Онъ полагалъ, что хорошо исполнилъ свое дѣло, потому-что еслибъ заключенный имъ миръ былъ отвергнутъ петербургскимъ кабинетомъ, то по-крайней-мѣрѣ онъ замедлилъ на полтора мѣсяца угрозу, объявленную Австріи.

Талейрану оставалось договариваться съ лордомъ Ярмоутомъ. Онъ такъ искусно представилъ ему невозможность продолжать этотъ родъ комедіи -- уполномоченнаго, не объявляющаго своихъ полномочій, представилъ такіе сильные и ясные доводы въ необходимости какой-нибудь развязки, что англійскій переговорщикъ, увлеченный также примѣромъ г-на Убри и естественнымъ честолюбіемъ подписать свое имя подъ громкимъ мирнымъ трактатомъ, предъявилъ данныя ему полномочія. Наполеонъ, съ своей стороны, уполномочилъ для переговоровъ съ нимъ генерала Кларка. Итакъ, съ 22-го іюля оффиціально были открыты мирные переговоры съ Англіею. При первыхъ объясненіяхъ, главнѣйшее затрудненіе представилъ вопросъ о Сициліи: лордъ Ярмоутъ не былъ формально уполномоченъ уступить ее, а Наполеонъ не почиталъ Іосифf твердымъ на тронь Неаполя безъ Сициліи.

Британскій кабинетъ былъ чрезвычайно раздраженъ дѣйствіями г-на Убри и спѣшилъ отправить въ Петербургъ курьеровъ съ жалобами, что русскій уполномоченный оставилъ англійскаго. Не ограничиваясь тѣмъ, онъ порицалъ своего собственнаго переговорщика, лорда Ярмоута, за то, что онъ слишкомъ-рано предъявилъ свои полномочія. Опасаясь увлеченій его, онъ избралъ въ товарищи ему вига, лорда, лаудерделя, тяжелаго по характеру, и отправилъ этого втораго уполномоченнаго немедленно, съ инструкціями ясными, но предоставлявшими, касательно Сициліи, больше свободы, нежели сколько имѣлъ ея лордъ Ярмоутъ. Лордъ Лаудердсль былъ дипломатъ точный, приверженный къ формамъ. Какъ вигъ, онъ былъ скорѣе другъ, нежели врагъ мира; но ему внушили, что надобно остерегаться обольщеній Талейрана, полагая лорда Ярмоута неспособнымъ къ тому.

Въ Парижъ приняли лорда Лаудерделя вѣжливо, но холодно, угадывая, что онъ присланъ, какъ подкрѣпленіе слишкомъ мягкому характеру лорда Ярмоута. Наполеонъ, для противодѣйствія присылкѣ лорда Лаудерделя, назначилъ съ своей стороны еще одного переговорщика, г-на Шампапьп.

При самомъ началъ совѣщаніи этого маленькаго конгресса, лордъ Лаудердель представилъ длинную, безусловную ноту, гдѣ, излагая переговоры кабинетные и оффиціальные, требовалъ, чтобъ, не вдаваясь въ нихъ далѣе, приняли основаніемъ uti possidetis. Наполеонъ искренно желалъ мира, полагалъ его близкимъ послѣ того, какъ г. Убри подписалъ трактатъ 20-го іюля; по не надобно было тревожить его характера, раздражительнаго и нетерпѣливаго. Медленіе въ отвѣтѣ было первымъ признакомъ его неудовольствія. Лордъ Лаудердель не почелъ себя побѣжденнымъ и повторилъ ту же декларацію. Тогда ему возразили сильною и благородною нотою, гдѣ излагали, что переговоры шли до-сихъ-поръ искренно и прямодушно, безъ педантскихъ формъ, какія хотѣлъ внести въ нихъ новый переговорщикъ; что если намѣренія перемѣнились, если весь этотъ дипломатическій парадъ скрываетъ тайное намѣреніе только достать нѣсколько документовъ, для представленія ихъ парламенту, и потомъ прекратить сношенія, то лордъ Лаудердель можетъ отправиться назадъ, потому-что нисколько не намѣрены соображаться съ парламентскими видами британскаго кабинета. Лордъ Лаудердель ни мало не думалъ о разрывъ: онъ былъ только неискусенъ. Объяснились. Увидѣли, что пота лорда Лаудерделя была просто форма, не отрицавшая ни одного изъ условій, уже принятыхъ лордомъ Ярмоутомъ; что даже уступка Сициліи, съ вознагражденіемъ больше значительнымъ, нежели балеарскіе острова, стала яснѣе со времени пріѣзда лорда Лаудерделя, и послѣ этого начали совѣщаться о Пондишери, Суринамѣ, Табаго, св. Люціи.

Англійскіе уполномоченные казались увѣренными, что Россія не ратификуетъ трактата Убри послѣ представленій британскаго кабинета. Наполеонъ не хотѣлъ вѣрить тому, и думалъ, что всего лучше ожидать ратификацій Россіи и тѣмъ заставить Англію принять условія, которыя почиталъ онъ выгоднѣйшими. Онъ приказалъ обоимъ французскимъ переговорщикамъ длить время до того дня, когда получится отвѣтъ изъ Петербурга. Г. Убри отправился 22-го іюля; отвѣтъ долженъ былъ прійдти въ концѣ августа.

Наполеонъ ошибался: рѣдкій случай, когда онъ не читалъ мыслей своихъ противниковъ! Всего скорѣе можно было сомнѣваться въ ратификаціи Россіи, и, сверхъ-того, разрушенное здоровье Фокса было новою опасностью для переговоровъ. Если бы этотъ великодушный другъ человѣчества палъ подъ бременемъ правительственныхъ заботъ, отъ которыхъ онъ давно отвыкъ, то въ министерствѣ британскомъ партія войны одержала бы верхъ надъ партіею мира.

Другое важное обстоятельство угрожало миру, гораздо больше медленій, которыхъ требовалъ Наполеонъ. Пруссія находилась въ самомъ печальномъ состоянія. Съ-тѣхъ-поръ, какъ она заняла Ганноверъ и въ Лондонѣ были обнародованы сношенія ея съ Англіею, Наполеонъ потерялъ всякое уваженіе къ ней я поступалъ какъ съ союзницею, отъ которой нечего надѣяться. Такъ всѣ въ Европѣ знали о новомъ германскомъ союзѣ, а Пруссія получала о томъ столько же извѣстій, какъ малѣйшія нѣмецкія государства. Всѣ знали, что съ Англіею идутъ переговоры, и, слѣдовательно, должна быть рѣчь о Ганноверѣ, а Пруссія не имѣла и объ этомъ никакихъ разувѣрительныхъ сообщеній. Фридрихъ-Вильгельмъ былъ въ тайныхъ сношеніяхъ съ Россіею, но могъ видѣть, какъ она удалялась отъ него по мѣрь сближенія съ Франціею. Австрія не могла простить ему, что онъ оставилъ ее тотчасъ послѣ Аустерлица; Англія объявила ему войну, захватила триста купеческихъ прусскихъ кораблей, и онъ видѣлъ себя въ Европѣ оставленнымъ отъ всѣхъ, такъ что даже шведскій король велѣлъ стрѣлять въ его войска, когда они подошли къ Шведской Помераніи, занимая Ганноверъ.

Такое положеніе внушало прусскому кабинету размышленія самыя прискорбныя и устрашающія, подкрѣпляемыя самыми странными слухами. Мысль возвратить Ганноверъ Англіи для пріобрѣтенія морскаго мира, была такъ естественна, что сдѣлалась общею. И такъ мало уважали Пруссію, не смотря на добродѣтели ея короля, что готовы были одобрять поступки Наполеона противъ державы, которая не умѣла быть ни для кого ни врагомъ, ни другомъ. Союзники Франціи, ужасно страдавшіе отъ войны, громко говорили, что для Пруссіи но стоитъ и однимъ днемъ продолжать бѣдствія Европы. Испанскій посланникъ въ Берлинѣ, генералъ Пардо, повторялъ это такъ гласно, что всѣ спрашивали, откуда такіе смѣлые возгласы. Все, что происходило въ Парижъ, разсказывали, даже не имѣя порядочныхъ свѣдѣній.

Неблагонамѣренные люди усиливали эти слухи самыми невѣроятными и прискорбными выдумками. Говорили, что Франція согласна возстановить польское королевство въ пользу Россіи, и для этого отнять у Пруссіи области, доставшіяся ей при послѣднемъ раздѣлѣ Польши. Другіе увѣряли, что вскорѣ провозгласятъ Мюрата королемъ Вестфаліи и отдадутъ ему Мюнстеръ, Оснабрюкъ, Восточную-Фрисландію.

Солдатская болтовня придавала этимъ вздорамъ нѣкоторую вѣроятность. Мюратъ, въ своемъ Бергскомъ Герцогствѣ, имѣлъ военный дворъ, гдѣ позволялись самыя странныя разсужденія. Военные товарищи его, сдѣлавшіеся его придворными, говорили, что такое владѣніе слишкомъ-мало для зятя императора, что вскорѣ онъ будетъ королемъ Вестфаліи и ему составятъ прекрасное королевство на счетъ этой злой Пруссіи, которая измѣняетъ всѣмъ. Не одни окружавшіе Мюрата говорили такъ: французскіе военные, наполнявшіе Германію, ждали новой войны, и надѣялись вскорѣ быть въ Берлинѣ, такъ же какъ были въ Вѣнѣ. Новый князь Понте-Корво, Бернадоттъ, живя въ Аншпахъ, высказывалъ публично разные планы, и все это приписывали Наполеону. Ожеро, еще меньше соображая свои слова, пилъ на обѣдахъ со своимъ штабомъ за успѣхи близкой войны съ Пруссіею.

Такія дурачества праздныхъ солдатъ, пересказываемыя въ Берлинѣ, естественно, производили тамъ самое прискорбное впечатлѣніе. Народъ, пламенѣлъ негодованіемъ, и это еще больше удручало короля. Г. Гаугвицъ не осмѣливался даже высказать ему всего своего унынія. Ошибки, безъ него и противъ его мнѣнія сдѣланныя, производили наконецъ неизбѣжныя свои послѣдствія. Но его обвиняли во всемъ, какъ-будто онъ былъ тому причиной. Министръ финансовъ, въ полномъ собраніи совѣта, язвительно упрекалъ его за тяжкую для прусской торговли потерю трехъ-сотъ кораблей, захваченныхъ Англичанами. Извѣстный въ арміи генералъ Рюхель простеръ невѣжливость къ нему до оскорбленія. Мнѣніе, въ Пруссіи съ-часу-на-часъ болѣе возставало противъ г-на Гаугвица, котораго вся вина состояла въ томъ, что, по просьбѣ короля, онъ вновь принялъ на себя дала, когда его система союза съ Франціею была уже невозможна. Чувство германскаго патріотизма ускорило переломъ. Пюрепбергскіе книгопродавцы распространяли противъ Франціи памфлеты, и Наполеонъ велѣлъ хватать ихъ: къ одному изъ нихъ онъ велѣлъ примѣнить строгость военныхъ законовъ, признающихъ непріятелемъ того, кто старается возмутить государство противъ занимающей его арміи, и книгопродавецъ былъ разстрѣлянъ. Это несчастное событіе возстановило общее мнѣніе противъ Франціи и приверженцевъ ея.

Король Фридрихъ-Вильгельмъ и г. Гаугвицъ надѣялись успокоить умы успѣхомъ въ образованіи союза Сѣверныхъ державъ Нѣмецкихъ, подъ протекторствомъ Пруссіи, что послужило бы противодѣйствіемъ Рейнскому Союзу. Наполеонъ самъ внушилъ имъ идею о томъ. Но Саксонія и Гессенъ-Кассель чрезвычайно-холодно встрѣтили предложенія о преднамѣренномъ союзѣ. Саксонія болѣе склонялась къ Австріи, а Гессенъ, желая оправдать себя передъ Пруссіею, утверждалъ, будто Франція страшно угрожаетъ ему, если онъ приступитъ къ Сѣверному союзу. Ничего подобнаго никогда не было; но министръ гессенскій привезъ въ Берлинъ увѣренія, что Наполеонъ предлагаетъ его государю присоединиться къ Рейнскому Союзу, чего опять никогда не бывало. Напротивъ, Наполеонъ рѣшительно отказалъ въ томъ собственнымъ искательствамъ Гессена.

По такому совершенно ложному извѣстію, король прусскій призналъ въ поступкахъ Наполеона самую черную измѣну, почелъ себя обманутымъ, притѣсняемымъ, и былъ жестоко раздраженъ. Когда достигли до него извѣстія кассельскаго двора, изъ Франціи была получена депеша г-на Луккезини. Этотъ посланникъ, человѣкъ умный, по легкомысленный, неискренній, жившій въ Парижѣ со всѣми врагами правительства, и въ то же время бывшій усерднымъ искателемъ у Талейрана, собралъ слухи о жребіи, ожидавшемъ Пруссію. Добившись отъ англійскихъ уполномоченныхъ искренняго свѣдѣнія, что Ганноверъ обѣщаютъ возвратить Англіи, онъ увидѣлъ въ томъ довершеніе грозныхъ обстоятельствъ. Двусмысленный въ поведеніи, поперемѣнно противникъ и приверженецъ системы г-на Гаугвица, еще недавно поддерживавшій трактатъ 15 февраля, имъ самимъ привезенный въ Берлинъ, онъ почелъ себя въ личной отвѣтственности, когда послѣдній опытъ союза съ Франціею принималъ дурной оборотъ. Потому-то онъ преувеличилъ свои донесенія самымъ неосторожнымъ образомъ.

Сердце, переполненное чувствованіями долго удерживаемыми, разрывается вдругъ, когда послѣднее впечатлѣніе довершитъ всѣ прежнія ощущенія: такъ король и его министры внезапно выразили все свое негодованіе противъ Франціи. Здѣсь начинаются истинныя вины г-на Гаугвица. Вѣря немногому изъ того, что ему говорили, но желая прикрыть свою отвѣтственность, онъ сверхъ-того надѣялся властвовать пылкою партіею, ставъ во главѣ военныхъ демонстрацій, и согласился на все, что предлагали въ эту минуту тревоги. Система его была ниспровергнута, и ему надобно было удалиться, предоставивъ другимъ случайности разрыва съ Франціею, въ которомъ онъ предвидѣлъ бѣдствіе. По онъ уступилъ общему движенію умовъ, и всѣ приверженцы его при королѣ, именно г. Ломбардъ, спѣшили подражать ему.

Въ Потсдамѣ былъ созванъ совѣтъ. Въ немъ присутствовали старые генералы, какъ-то герцогъ брауншвейгскій и фельдмаршалъ Моллендорфъ. Эти люди оказывали себя благоразумными до-сихъ-поръ; но когда они увидѣли, что король и самъ г. Гаугвицъ почитаютъ возможными и даже истинными измѣны, приписываемыя Франціи, они не колебались болѣе, и рѣшеніе -- вновь поставить на военную ногу всю прусскую армію, какъ была она за шесть мѣсяцевъ передъ тѣмъ, было единогласно принято. Большинство совѣта, со включеніемъ короля, видѣло въ томъ мѣру безопасности; г. Гаугвицъ почиталъ это отвѣтомъ всѣмъ, кто говорилъ, что Пруссію предаютъ Наполеону.

Вдругъ въ Берлинѣ разнесся слухъ, 10 августа, что король принялъ рѣшеніе вооружиться, что большія затрудненія произошли между Пруссіею и Франціею, что даже открыты опасности невидимыя, какая-то преднамѣренная измѣна, объясняющая присутствіе французскихъ войскъ въ Швабіи, Франконіи и Вестфаліи. Мнѣніе, часто бурное, по всегда удерживаемое примѣромъ короля, къ которому имѣли довѣренность, выразилось съ жестокостью. Сердца подданныхъ во выдержали долѣе, какъ и сердце ихъ короля. Мы были правы, кричали со всѣхъ сторонъ, что Франція пощадитъ Пруссію но больше нежели Австрію, что она хочетъ захватить и опустошить всю Германію; что приверженцы союза съ Франціею или глупцы или измѣнники; что не Гарденбергъ продалъ себя Англіи, а Гаугвицъ Франціи; что надобно было наконецъ узнать это, по только узнали слишкомъ-поздно; что но теперь, но за шесть мѣсяцевъ, наканунѣ или на другой день Аустерлица, надобно было взяться за оружіе; что, впрочемъ, все равно, надобно раньше или позже защищаться или погибнуть; что Англія и Россія, конечно, поспѣшатъ на помощь тѣмъ, кто воспротивится Наполеону; что французы побѣждали слабыхъ Австрійцевъ и Русскихъ, но не такъ легко раздѣлаться съ солдатами великаго Фридриха.

Кто видѣлъ въ то время Берлинъ, тѣ разсказываютъ, что никогда не бывало примѣра подобнаго увлеченія. Г. Гаурвицъ съ ужасомъ видѣлъ, что онъ невольно очутился дальше предположенной цѣли: онъ хотѣлъ простой демонстраціи, а у него требовали воины. Армія громко призывала войну. Дворъ, удерживаемый до-сихъ-поръ неизмѣнною волею короля, кричалъ теперь свободно. Говорили, что только съ этого дни начали быть Нѣмцами, Пруссаками; что, наконецъ, слушаются голоса пользы и чести, избавляются отъ обольщеній союза вѣроломнаго и оскорбительнаго, и дѣлаются достойными себя и основателя прусской монархіи, великаго Фридриха!

Во всемъ, что происходило въ Берлинѣ, было одно истинное и достойное уваженія: это нѣмецкій патріотизмъ, униженный успѣхами Франціи и вспыхивавшій при первомъ, даже неосновательномъ предлогѣ. Но чувство это являлось не кстати. Надобно было въ 1805 году, когда Наполеонъ оставилъ Булонь, или громко объявить себя за Францію и сказать причины того, соединивъ съ этимъ честь Пруссіи, или тогда же объявить себя противъ Франціи, и бороться съ нею, когда Австрія и Россія держали въ рукахъ оружіе. Теперь шли къ гибели, и даже путемъ непочетнымъ.

Депеши г-на Луккезини были перехвачены полиціею Наполеона и извѣстны ему. Онъ пришелъ въ негодованіе и тотчасъ велѣлъ написать къ г-ну Лафоре о посылкѣ этихъ депешъ, поручая ему опровергнуть всѣ навѣты прусскаго министра и потребовать отзыва его. Къ-несчастію, было слишкомъ-поздно: уже нельзя было овладѣть порывомъ общаго мнѣнія въ Пруссіи. Сверхъ-того, г. Гаугвицъ, смѣшанный разными ролями, которыя онъ принужденъ былъ играть въ послѣдній годъ, не имѣлъ болѣе смѣлости къ здравымъ рѣшеніямъ. Онъ не осмѣливался ни повидаться съ министромъ Франціи, ни объявить безумцамъ, которымъ льстилъ въ ихъ безуміи, что еще разъ оставляетъ ихъ, присоединяясь къ благоразумнымъ людямъ, тогда очень-рѣдкимъ въ Берлинѣ.

Г, Лафоре нашелъ его смущеннымъ и избѣгающимъ объясненій. Но, послѣ многихъ попытокъ, онъ увидѣлъ его и спросилъ, какимъ образомъ могъ онъ до такой степени выйдти изъ обычнаго своего хладнокровія, какъ могъ повѣрить лживымъ разсказамъ, изобрѣтённымъ въ Гессенѣ, и легкомысленнымъ толкамъ, собраннымъ г-мъ Луккезини; какъ не подождалъ или не изыскивалъ свѣдѣній болѣе точныхъ, прежде нежели принялъ рѣшенія столь важныя, какъ тѣ, которыя публично извѣстны? Г. Гаугвицъ смущался по-мѣръ-того, какъ начиналъ опять видѣть яснѣе, и казался въ отчаяніи отъ сдѣланныхъ поступковъ. Онъ простодушно сказалъ, что быстрота потока увлекаетъ короля, дворъ и его самого, и наконецъ объявилъ, что если не пособятъ имъ, то они бросятся, можетъ-быть, на гибель свою, въ бурю войны; что еще ничто не погибло, если Наполеонъ рѣшится на такой поступокъ, который удовлетворилъ бы гордость толпы и успокоилъ бы осторожность кабинета; что удаленіе французской арміи, столпившейся на дорогахъ, ведущихъ въ Пруссію, дало бы средство достигнуть этой двойной цѣли; что тогда можно было бы отмѣнить вооруженія, представивъ, что причиной ихъ былъ сборъ французскихъ войскъ, а причиной отмѣны вооруженій удаленіе французовъ за Рейнъ. Г. Гаугвицъ прибавилъ, что, желая облегчить объясненія, вскорѣ отзовутъ г-на Луккезини и пошлютъ въ Парижъ человѣка надежнаго и благоразумнаго, г-за Кнобельсдорфа.

Наполеонъ могъ бы согласиться на требуемое не роняя своей славы, потому-что никогда не думалъ онъ захватывать Пруссію. Онъ принялъ нѣкоторыя предосторожности, когда отказывались ратификовать шёнбруннскій трактатъ. Но съ-тѣхъ-поръ онъ думалъ только объ Австріи и о возвращеніи себѣ устьевъ Каттаро какою нибудь угрозою, а со времени трактата, подписаннаго г-мъ Убри, располагалъ даже возвратить свои войска во Францію. Онъ приказалъ устроивать обширный лагерь въ Медонъ, гдѣ хотѣлъ собрать свою большую армію, и въ сентябрѣ дать тамъ великолѣпныя празднества. Приказанія о томъ были уже отправлены. Но важное и неожиданное событіе сдѣлало для него труднымъ такое направленіе дѣлъ. Противъ его ожиданія, императоръ Александръ отказался ратификовать трактатъ, подписанный г-мъ Убри. Онъ принялъ это рѣшеніе по неотступнымъ домогательствамъ Англіи, и потому-что уже зналъ о движеніи въ Пруссіи; наконецъ, и недавнее разрушеніе германской имперіи побуждало его не ратификовать трактата г-на Убри. Онъ отвѣчалъ, однакожь, что готовъ возобновить переговоры, но соединенно съ Англіею; что онъ даже дастъ ей полномочія для переговоровъ, по съ условіемъ, что неаполитанской королевской фамиліи оставятъ не только Сицилію, но и всю Далмацію, а балеарскіе острова отдадутъ королю пьемонтскому.

Курьеръ съ этими извѣстіями прибылъ въ Парижъ 3 сентября, когда вооруженія Пруссіи занимали всю Европу, когда отъ Наполеона требовали вывести изъ замѣшательства г-на Гаугвица и короля Фридриха-Вильгельма, то-есть, требовали, чтобъ онъ отступила съ своими французскими войсками. Это породило въ немъ глубокую недовѣрчивость, и онъ вообразилъ, что ему измѣняютъ. Онъ помнилъ, какъ поступала Австрія въ прошедшемъ году, думалъ, что и внезапныя вооруженія Пруссіи только вѣроломство, и что на него хотятъ напасть нечаянно въ сентябрѣ 1806 года, какъ почти случилось въ сентябрѣ 1805-го. Потому онъ не былъ расположенъ выводить свои войска изъ Франконіи, чрезвычайно важной военной позиціи, какъ вскорѣ увидимъ, на случай войны съ Пруссіею. Другое обстоятельство заставляло ею вѣрить существованію коалиціи, Фоксъ былъ боленъ два мѣсяца и умеръ. Такъ въ одинъ годъ, продолжительныя утомленія властвованія убили Питта, и первые шаги поприща, сдѣлавшагося новымъ для него, ускорили конецъ Фокса, который упесъ съ собою миръ цѣлаго свѣта и возможность благодатнаго союза между Франціею и Англіею. Если Англія много потеряла въ Питтѣ, то Европа и человѣчество понесли неизмѣримую утрату въ Фоксѣ. Онъ умеръ, и военная партія готова была восторжествовать надъ мирною въ британскомъ кабинетъ.

Но этотъ кабинетъ не осмѣливался значительно измѣнить условій мира, прежде посланныхъ въ Парижъ. Лордъ Ярмоутъ уклонился отъ переговоровъ, потому-что они надоѣли ему. Лордъ Лаудердель оставался одинъ. Ему приказали изъ Лондона представить требованія Россіи, которая желала Сициліи и Далмаціи для неаполитанскаго двора, Балеарскихъ Острововъ для короля пьемонтскаго. Лордъ Лаудердель, представляя эти новыя условія, дѣйствовалъ отъ имени обоихъ дворовъ, какъ уполномоченный ими обоими. Такъ, ожидая дѣйствія петербургскихъ ратификацій, Наполеонъ пропустилъ рѣшительный случай добыть миръ. Такія ошибки случаются съ величайшими умами на поприщѣ политики и войны.

Это раздражало Наполеона, и еще больше заставляло его предполагать существованіе заговора въ Европѣ. Потому онъ готовъ былъ скорѣе прибѣгнуть къ войнѣ, нежели уступить. Въ то же время онъ принималъ г-на Кнобельсдорфа, который поспѣшно пріѣхалъ замѣнить г-на Луккезини. Лично къ нему онъ былъ благосклоненъ и положительно объявилъ, что у него нѣтъ никакого намѣренія противъ Пруссіи; что онъ не понимаетъ, чего хочетъ она отъ него, потому-что онъ отъ нея не хочетъ ничего, кромѣ исполненія трактатовъ; что онъ не думалъ ничего отнимать у нея, что все разглашенное объ этомъ ложь, и этими словами напоминалъ онъ о донесеніяхъ г-на Луккезини, который въ тотъ же день представилъ отзывныя свои грамматы. Дѣйствуя съ откровенностью, достойною его величія, онъ прибавилъ, что въ ложныхъ слухахъ было истинно только то, что говорили о Ганноверѣ; что, въ-самомъ-дѣлѣ, онъ выслушалъ объ этомъ Англію; что-видя миръ Цѣлаго свѣта соединеннымъ съ этимъ вопросомъ, онъ хотѣлъ обратиться къ Пруссіи, изложить ей положеніе дѣлъ во всей истинѣ, и дать на выборъ -- общій миръ, купленный отдачею Ганновера, разумѣется, съ вознагражденіемъ -- или продолженіе войны съ Англіею, по воины отчаянной, и потому напередъ объяснились бы, въ какой степени силы думалъ продолжать ее король Фридрихъ-Вильгельмъ. Онъ увѣрилъ, сверхъ-того, что не принялъ бы никакого рѣшенія, не объяснившись вполнѣ и откровенно съ Пруссіею.

Такое прямодушное объясненіе должно было бы изгнать всѣ сомнѣнія. Но Пруссіи надобно было, сверхъ-того, еще доказательство уваженія, которое поддержало бы ея гордость. Наполеонъ былъ бы готовъ и на это, еслибъ въ то время сомнѣніе не овладѣло онъ и еслибъ онъ не вѣрилъ существованію коалиціи, которой еще не было, хотя вскорѣ она должна была образоваться. Но въ раздраженіи ума, производимомъ событіями, не всегда можно вѣрно судить о томъ, что происходитъ у противниковъ. Потому-то онъ предписалъ г-ну Лафоре крайнюю осторожность и велѣлъ объявить г-ну Гаугвицу, что Пруссія не получитъ другихъ объясненій, кромѣ данныхъ господамъ Кнобельсдорфу и Луккезини; что же касается до армій, то онъ отвѣчаетъ точно такимъ же требованіемъ, и что если Пруссія отмѣнитъ свои вооруженія, то онъ обязывается немедленно перевести за Рейнъ французскія войска. Потомъ онъ приказалъ г-ну Лафоре молчать и ждать событій.-- Въ такомъ положеніи, писалъ онъ ему, не должно довѣрять увѣреніямъ, какъ ни казались бы они искренни. Мы слишкомъ-много разъ были обмануты; надобны существенныя доказательства: пусть Пруссія прекратитъ вооруженія, и французы перейдутъ обратно за Рейнъ; но прежде этого -- ни за что.

Г. Лафоре вѣрно исполнилъ предписанія своего государя: безъ труда убѣдилъ онъ г-на Гаугвица, напередъ убѣжденнаго, но увлекаемаго событіями; потомъ онъ замолчалъ. Прусскому кабинету не довольно было узнать намѣренія Наполеона: ему надобно было существенное объясненіе для публики, надобны были событія, по ясныя и положительныя, то-есть, отступленіе Французовъ. Воспламененныя воображенія съ трудомъ удовлетворились бы даже самымъ разувѣрительнымъ дѣйствіемъ. Прусская гордость требовала удовлетворенія, которое еще больше нужно бываетъ для виноватыхъ, чѣмъ для правыхъ.

Король и г. Гаугвицъ пропустили еще нѣсколько дней, ожидая, не скажетъ ли Наполеонъ чего-нибудь болѣе яснаго и удовлетворительнаго.-- Это молчаніе губитъ все, повторялъ г. Гаугвицъ г-ну Лафоре.-- Но жребій былъ брошенъ: Пруссія, своими колебаніями, отнявшими у нея довѣренность Наполеона, а Франція своими неуважительными къ ней поступками, должны были доведены быть до войны пагубной и тѣмъ больше прискорбной, что въ тогдашнемъ положеніи міра это были двѣ единственныя державы, которыхъ выгоды могли быть соглашены. Г. Лафоре неизмѣняемо хранилъ молчаніе, предписанное ему; по скорбь, выражавшаяся въ лицѣ его, имѣла свое глубокое значеніе, если бы прусскій дворъ хотѣлъ понять ее и сталъ дѣйствовать сообразно тому. Но это было уже невозможно ни для короля Фридриха-Вильгельма, ни для его министерства. Каждый день полки проходили черезъ Берлинъ, распѣвая патріотическія пѣсни, которыя повторялъ народъ, волновавшійся въ улицахъ. Со всѣхъ сторонъ спрашивали, когда король отправится въ армію, и правда ли, что онъ остается въ Потсдамѣ, думая отмѣнить первоначальное намѣреніе. Общее мнѣніе взывало такъ громко, что надобно было повиноваться ему. 21-го сентября Фридрихъ-Вильгельмъ отправился въ Магдебургъ. Это служило сигналомъ войны, ожидаемой въ Германіи, ожидаемой и въ Парижѣ Наполеономъ. Съ этого дня, она сдѣлалась неизбѣжна. Въ слѣдующей книгѣ увидимъ страшныя превратности ея, бѣдственныя послѣдствія для Пруссіи и славныя послѣдствія для Наполеона, которыя внушали бы намъ одно чистое удовольствіе, если бы политика была согласна въ нихъ съ побѣдою.

К. ПОЛЕВОЙ.

"Отечественныя Записки", No 4, 1848

Оставить комментарий Тьер Адольф (перевод: Полевой Ксенофонт Алексеевич) (yes@lib.ru) Год: 1848 Обновлено: 16/05/2019. 151k. Статистика. Статья: Переводы, История, Публицистика Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Le Consulat et l'Empire). Статья тринадцатая. Рейнский Союз. Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", No 4, 1848. Перевод К. А. Полевого.

Тьер Адольф Консульство и Империя

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Тьер Адольф
Консульство и Империя