Твен Марк
Любопытное приключение

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    A Curious Pleasure Excursion.
    Перевод Т. П. Львовой (1898).


СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
МАРКА ТВЭНА
Томъ восьмой

РАЗСКАЗЫ

Переводъ Т. П. Львовой.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, 16.
1898

http://az.lib.ru

OCR Бычков М. Н.

Любопытное приключеніе.

   Вотъ, насколько я помню, исторія, которую разсказалъ мнѣ маіоръ:
   Зимой 1862--63 г. я состоялъ комендантомъ форта Трембуль въ Новомъ Лондонѣ, въ Коннектикутѣ. Быть можетъ, наша тамошняя жизнь не такъ оживлена, какъ во "фронтѣ", но по своему оживлена достаточно. Мозгъ нашъ не подвергается опасности сростись отъ недостатка движенія. Вся атмосфера Сѣвера была насквозь пропитана таинственными слухами: говорили, что повсюду разсѣяно множество непокорныхъ шпіоновъ, что готовятся взорвать наши крѣпости, сжечь наши гостинницы, натаскать зараженныхъ одеждъ въ наши города и т. п. Вы это помните. Все это заставляло насъ держаться на-сторожѣ и стряхнуть съ себя традиціонную скуку гарнизонной жизни. Кромѣ всего этого, у насъ былъ пунктъ рекрутскаго набора, другими словами, это значитъ, что мы ни одной минуты не могли дремать, зѣвать или дурачиться. И что же? Несмотря на всю нашу бдительность, 50% рекрутовъ сбѣгало и въ ту же ночь ускользало отъ насъ. У нихъ было столько денегъ, что рекрутъ могъ заплатить часовому триста, четыреста долларовъ за позволеніе сбѣжать и у него еще оставалось цѣлое состояніе, достаточное для обезпеченія бѣднаго человѣка. Да, повторяю, намъ дремать было некогда!
   Однажды я сидѣлъ дома одинъ за какой-то перепиской. Въ комнату вошелъ блѣдный, оборванный мальчикъ лѣтъ четырнадцати, пятнадцати. Онъ красиво поклонился и спросилъ:
   -- Здѣсь, кажется, принимаютъ рекрутовъ?
   -- Да.
   -- Не будете ли вы добры записать меня, сэръ?
   -- Боже мой! Нѣтъ. Ты слишкомъ молодъ, мой мальчикъ, и слишкомъ малъ ростомъ.
   Лицо его выразило разочарованіе, быстро перешедшее въ глубокое отчаяніе. Онъ медленно повернулся назадъ, какъ бы собираясь уйти, поколебался съ минуту, затѣмъ опять повернулся ко мнѣ и сказалъ голосомъ, проникавшимъ мнѣ до самаго сердца:
   -- У меня нѣтъ дома, нѣтъ ни одного друга на свѣтѣ... Если бы вы могли принять меня!
   Но это была совершенно невозможная вещь, что я и повторилъ ему, насколько могъ мягче. Затѣмъ я предложилъ ему сѣсть къ печкѣ погрѣться и прибавилъ:
   -- Тебѣ сейчасъ дадутъ поѣсть. Ты голоденъ?
   Онъ не отвѣтилъ, да этого и не было нужно: благодарность, выражавшаяся въ его большихъ мягкихъ глазахъ, была краснорѣчивѣе всякихъ словъ. Онъ сѣлъ къ печкѣ, а я продолжалъ писать. Взглянувъ на него мелькомъ, я затѣтилъ, что его поношенное платье и башмаки были, однако, хорошаго покроя и изъ хорошаго матеріала. Этотъ фактъ стоило принять къ свѣдѣнію. Я замѣтилъ также, что голосъ у него былъ тихій и мелодичный, глаза глубокіе и печальные, манеры и обращеніе джентльмэна. Бѣдняжка былъ сильно смущенъ. Въ результатѣ я оказался заинтересованнымъ.
   Тѣмъ не менѣе я скоро углубился въ работу и забылъ про мальчика. Я не знаю, сколько времени это длилось, но, наконецъ, я случайно поднялъ глаза отъ бумаги. Мальчикъ сидѣлъ ко мнѣ спиной, но лицо его было повернуто такимъ образомъ, что мнѣ была видна одна щека и по этой щекѣ струились тихія слезы.
   "Ахъ, Господи,-- подумалъ я,-- я и забылъ, что бѣдный мальчикъ голоденъ!-- затѣмъ постарался исправить свое жестокосердіе слѣдующими словами:
   -- Подожди, мой мальчикъ, ты будешь обѣдать со мной. Я сегодня одинъ.
   Онъ снова бросилъ на меня благодарный взглядъ. Свѣтлое выраженіе озарило его лицо. Передъ обѣдомъ онъ стоялъ за спинкой своего стула до тѣхъ поръ, пока я не сѣлъ; тогда сѣлъ и онъ. Я было взялся за ножикъ и вилку, но продержалъ ихъ нѣсколько времени въ бездѣйствіи, такъ какъ мальчикъ наклонилъ голову и прочелъ про себя молитву. Тысяча святыхъ воспоминаній дѣтства поднялась въ моей душѣ; я съ грустью подумалъ, какъ далекъ я былъ отъ религіи, отъ ея цѣлебнаго дѣйствія на огорченные умы, отъ ея утѣшеній, ея поддержки, ея опоры!
   Во время обѣда я замѣтилъ, что молодой Уиклоу -- Робертъ Уиклоу было его полное имя -- умѣетъ обращаться съ салфеткой; однимъ словомъ, видно было вообще, если не придираться въ мелочамъ, что мальчикъ хорошо воспитанъ. Кромѣ того, онъ отличался простотой и откровенностью, которая меня покоряла. Мы разговаривали большею частью о немъ, и мнѣ не трудно было узнать отъ него всю его исторію. Я отнесся къ нему еще теплѣе, когда онъ сказалъ, что родился и выросъ въ Луизіанѣ, потому что я прожилъ тамъ нѣкоторое время, зналъ все прибрежье Миссисипи и любилъ его, и покинулъ его настолько недавно, что интересъ мой къ нему не успѣлъ еще уменьшиться. Самыя названія мѣстъ, произносимыя его устами, пріятно звучали въ моихъ ушахъ, такъ пріятно, что я нарочно направлялъ разговоръ такимъ образомъ, чтобы снова услышать ихъ: Батонъ-Ружъ, Плакмайнъ, Дональдсонвиль, Шестидесятимильный пунктъ, Боннетъ-Кэръ, Штокъ-Пристань, Карольтонъ, Корабельная пристань, Пароходная пристань, Ново-Орлеанская, Чупитуласская улица, Эспланада, улица Добрыхъ Дѣтей, гостинница Ст.-Чарльзъ, Тиволійскій клубъ, Раковинная дорога, озеро Поншартренъ; особенно пріятно мнѣ было еще разъ услышать о "P. Е. Ли", о "Нашетцѣ", о "Затменіи", о "Генералѣ Кунтманъ", о "Дунканѣ Ф. Кеннеръ" и др. старыхъ знакомыхъ пароходахъ. Это было почти то же, что вернуться туда опять: такъ живо воспроизводили эти имена образы предметовъ и мѣстностей. Вотъ въ короткихъ словахъ исторія маленькаго Уиклоу:
   Когда вспыхнула война, они съ отцомъ и больной теткой жили недалеко отъ Батонъ-Ружа, на большой, богатой плантаціи, пятьдесятъ лѣтъ кряду принадлежавшей ихъ семейству. Отецъ принадлежалъ къ партіи союзниковъ. Несмотря на всевозможные способы преслѣдованія, онъ не отступалъ отъ своихъ убѣжденій. Наконецъ, однажды ночью замаскированные люди подожгли ихъ домъ и семейству пришлось бѣжать, чтобы спасти жизнь. Они бродили съ мѣста на мѣсто и узнали, что такое нужда, голодъ и горе. Больная тетка, наконецъ, нашла покой, горе и опасности убили ее; она умерла въ открытомъ полѣ, какъ бродяга, дождь хлесталъ ей прямо въ лицо и громъ гремѣлъ надъ головой. Скоро послѣ этого отца схватили вооруженные люди и, несмотря на мольбы и просьбы сына, несчастную жертву задушили на его глазахъ. (Въ этомъ мѣстѣ разсказа болѣзненный свѣтъ мелькнулъ въ глазахъ юноши и онъ проговорилъ, какъ бы про себя: "Если меня не примутъ, я все равно найду средство, я найду средство!"). Какъ только отецъ былъ признанъ мертвымъ, сыну объявили, что если черезъ двадцать четыре часа онъ не будетъ внѣ этой области, то ему придется плохо. Эту ночь онъ скрывался на берегу рѣки, на пристани какой-то плантаціи. Тамъ остановился "Дунканъ Ф. Кеннеръ". Онъ побѣжалъ къ нему и забрался въ яликъ, прикрѣпленный къ кормѣ. Передъ разсвѣтомъ пароходъ присталъ къ Штокъ-Пристани и онъ сошелъ на берегъ. Онъ прошелъ пѣшкомъ три мили, отдѣлявшія это мѣсто отъ дома одного его дяди, въ улицѣ Добрыхъ Дѣтей, въ Новомъ Орлеанѣ, и тогда его мытарства на время прекратились. Но этотъ дядя тоже былъ изъ союзниковъ и скоро рѣшилъ, что ему лучше оставить югъ. И вотъ они съ молодымъ Уиклоу покинули страну и сѣли на корабль, вовремя доставившій ихъ въ Нью-Іоркъ. Они остановились въ Асторгаузѣ. Молодому Уиклоу нѣкоторое время жилось хорошо; онъ бродилъ взадъ и впередъ по Бродвею и разсматривалъ странныя сѣверныя мѣста. Но затѣмъ настала перемѣна и не къ лучшему. Сначала дядя былъ веселъ, но вотъ онъ началъ выказывать безпокойство и печаль; затѣмъ сдѣлался брюзгливымъ и раздражительнымъ, началъ говорить о томъ, что деньги тратятся, а заработать ихъ нѣтъ возможности, что "мало и на одного, а не то что на двухъ". Разъ утромъ онъ не пришелъ къ завтраку. Мальчикъ справился въ конторѣ, и тамъ ему сказали, что онъ наканунѣ вечеромъ расплатился по счету и уѣхалъ въ Бостонъ, какъ думаетъ конторщикъ, хотя навѣрное не знаетъ.
   Мальчикъ остался одинокимъ и беззащитнымъ. Онъ не зналъ, что ему дѣлать, порѣшилъ, что лучше всего попробовать отыскать дядю. Онъ пошелъ на пароходную пристань, узналъ тамъ, что на бывшія у него въ карманѣ деньги онъ до Бостона не доѣдетъ, а могъ доѣхать только до Новаго Лондона. Онъ взялъ билетъ до этого порта, рѣшивъ положиться на Провидѣніе, Которое пошлетъ ему возможность добраться дальше. Теперь онъ цѣлые дни и ночи бродитъ по Новому Лондону, гдѣ его, время отъ времени, Христа рада, надѣляютъ то пощечиной, то щипкомъ. Наконецъ, онъ сдался; мужество и надежда покинули его. Если бы можно было бы поступить въ рекруты, онъ былъ бы страшно благодаренъ. Если онъ не можетъ быть солдатомъ, то нельзя ли его принять барабанщикомъ. Ахъ, онъ готовъ такъ тяжело работать, только бы угодить, и былъ бы такъ благодаренъ!
   Прекрасно, вотъ вамъ исторія юнаго Уиклоу, совершенно въ такомъ видѣ, какъ онъ разсказалъ мнѣ ее, за исключеніемъ подробностей. Я сказалъ:
   -- Дитя мое, ты теперь среди друзей; не безпокойся больше объ этомъ.-- Какъ сверкнули его глаза!-- Я позвалъ сержанта Рэйбурна,-- онъ изъ Гарфорда, живетъ теперь въ Гарфордѣ, можетъ быть, вы знаете его?-- и сказалъ: "Рэйбурнъ, помѣстите этого мальчика съ музыкантами. Я принимаю его въ качествѣ барабанщика и желаю, чтобы вы смотрѣли за нимъ и заботились, чтобы съ нимъ хорошо обращались".
   Этимъ кончились сношенія коменданта крѣпости съ барабанщикомъ, но юный сирота продолжалъ лежать у меня на сердцѣ.
   Я слѣдилъ за нимъ издали, надѣясь, что онъ повеселѣетъ и перестанетъ грустить. Но нѣтъ, дни проходили за днями и не приносили съ собой никакой перемѣны. Онъ ни съ кѣмъ не сходился, всегда былъ разсѣянъ, всегда задумчивъ; выраженіе глазъ его всегда было грустное. Однажды утромъ, Рэйбурнъ просилъ позволенія поговорить со мной наединѣ.
   -- Надѣюсь, что не обезпокоилъ васъ, сэръ, но дѣло въ томъ, что музыканты въ такомъ тяжеломъ состояніи, что кому-нибудь необходимо за нихъ вступиться.
   -- Что же ихъ смущаетъ?
   -- Юноша Уиклоу, сэръ. Музыканты до такой степени возбуждены имъ, что вы не можете себѣ представить.
   -- Хорошо. Продолжайте, продолжайте. Что же онъ дѣлаетъ?
   -- Молится, сэръ.
   -- Молится!
   -- Да, сэръ. Музыкантамъ нѣтъ покою отъ его молитвъ. Утромъ онъ прежде всего принимается за нихъ, въ полдень молится, ночью, да ночью, онъ впадаетъ въ нихъ, какъ одержимый. Спать? Богъ съ вами, сэръ, они не могутъ спать. Онъ встаетъ съ кровати и какъ заведетъ свою молитвенную мельницу, то ужь съ нимъ ничего не подѣлаешь; онъ начинаетъ съ режиссера и молится за него, затѣмъ молится за корнетиста, молится за тамбуръ-мажора и т. д. перебираютъ всю толпу, давая имъ всѣмъ представленіе. Онъ принимаетъ такое участіе въ этомъ дѣлѣ, которое заставляетъ васъ думать, что онъ лишь кратковременный жилецъ въ этомъ мірѣ, и что для полнаго его блаженства на небѣ ему необходимъ цѣлый духовой оркестръ, который онъ и вербуетъ себѣ такъ усердно. Онъ вполнѣ могъ разсчитывать на то, что они будутъ играть національныя пѣсни въ такомъ именно духѣ, какой тамъ требуется. Повѣрите ли, сэръ, бросаніе въ него сапогами не производитъ на него никакого впечатлѣнія! Тамъ очень темно, да къ тому же онъ не молится въ открытую, а становится на колѣни за большимъ барабаномъ, такъ что ему все равно. Когда они закидываютъ его сапогами, онъ не шевелится, продолжая тихо ворковать; какъ будто они ему апплодируютъ. Они кричатъ на него: "О, перестань! Дай намъ отдохнуть! Застрѣлить его! О, поди прогуляйся!" и т. п. Но что толку? Его ничѣмъ не проймешь. Онъ и вниманія не обращаетъ.
   Послѣ небольшой паузы:
   -- Добрый, маленькій дурачекъ: утромъ собираетъ всю эту груду сапогъ, сортируетъ ихъ по принадлежности и ставитъ каждую пару у кровати ихъ обладателя. Ему такъ много пришлось возиться съ ними, что теперь онъ знаетъ всякую пару наизусть и можетъ разсортировать ихъ съ закрытыми глазами.
   Послѣ новаго молчанія, которое я умышленно не прерывалъ:
   -- Но самое скверное то, что, окончивъ свои молитвы (если только можно когда-либо считать ихъ оконченными), онъ встаетъ и начинаетъ пѣть. Ну, вы вѣдь знаете, что у него за медовый голосокъ, когда онъ разговариваетъ, вы знаете, что этимъ голоскомъ онъ можетъ заставить самую закоренѣлую собаку подползти къ нему отъ самой двери и лизать ему руки; но даю вамъ мое слово, сэръ, что онъ не можетъ сравниться съ его пѣніемъ. Звуки флейты грубы въ сравненіи съ пѣніемъ этого мальчика. О, онъ воркуетъ такъ нѣжно, такъ тихо, сладостно въ темнотѣ, что вамъ кажется, что вы на небѣ.
   -- Что же тутъ такого "сквернаго?"
   -- А! Въ томъ-то и дѣло, сэръ. Когда вы слышите, какъ онъ поетъ:
  
   Я бѣдный, несчастный, слѣпой,
  
   "Когда вы слышите, какъ онъ поетъ это, вы все забываете и глаза ваши наполняются слезами. Нужды нѣтъ до того, что онъ поетъ, пѣніе его преслѣдуетъ васъ до самаго вашего дома, глубоко проникаетъ въ ваше жилище, преслѣдуетъ васъ все время. Когда вы слышите, какъ онъ поетъ:
  
   Полное страха, грѣха и печали дитя,
   Не жди до завтра, сегодня умри,
        Не грусти о той любви,
        Которая свыше... и т. д.
  
   -- Человѣкъ чувствуетъ себя нечестивѣйшимъ, неблагодарнѣйшимъ животнымъ въ мірѣ. А когда онъ поетъ имъ о родномъ кровѣ, о матери, о дѣтствѣ, о старыхъ воспоминаніяхъ, о прошедшихъ вещахъ, о старыхъ друзьяхъ, умершихъ и уѣхавшихъ, вы начинаете чувствовать, что во всю свою жизнь вы только и дѣлали, что любили и теряли, и какъ прекрасно, какъ божественно слушать это, сэръ. Но, Боже, Боже, что это за мученіе! Толпа -- ну, однимъ словомъ, всѣ они плачутъ, всякій бестія изъ нихъ воетъ и даже не старается скрыть этого. И вся ватага, которая только-что забрасывала сапогами этого мальчика, теперь вся сразу бросается на него въ темнотѣ и начинаетъ ласкать его. Да, сэръ, они это дѣлаютъ, они жмутся къ нему, называютъ его ласкательными именами, просятъ у него прощенья. И если бы въ это время цѣлый полкъ вздумалъ дотронуться до волоса на головѣ этого поросенка, то они бросились бы на этотъ полкъ, бросились бы даже на цѣлый корпусъ.
   Новая пауза.
   -- Это все?-- спросилъ я.
   -- Да, сэръ.
   -- Хорошо, но въ чемъ же жалоба? Чего они хотятъ?
   -- Чего хотятъ? Богъ съ вами, сэръ, они просятъ васъ запретить ему пѣть.
   -- Что за мысль! Вы же говорите, что его пѣніе божественно.
   -- Вотъ въ томъ-то и дѣло. Оно слишкомъ божественно. Смертный не можетъ вынести его. Оно волнуетъ человѣка, переворачиваетъ все его существо, треплетъ всѣ чувства его въ тряпки, заставляетъ сознавать себя нехорошимъ и озлобленнымъ, сквернымъ и нечестивымъ, недостойнымъ никакого другого мѣста, кромѣ ада. Онъ приводить все существо въ такое непрерывное состояніе раскаянія, что ничего не хочется, ничто не нравится и нѣтъ никакихъ утѣшеній въ жизни. А потомъ, этотъ плачь! По утрамъ имъ стыдно смотрѣть другъ другу въ глаза.
   -- Да, это странный случай и оригинальная жалоба. Значитъ, они дѣйствительно хотятъ прекратить пѣніе?
   -- Да, сэръ, это ихъ мысль. Они не хотятъ просить слишкомъ многаго. Они бы очень желали, конечно, прикончить и молитвы или, по крайней мѣрѣ, опредѣлить ему мѣсто для нихъ гдѣ-нибудь подальше, но главное дѣло это пѣніе. Они думаютъ, что если не будетъ пѣнія, то молитвы они выдержатъ, какъ ни тяжко имъ быть постоянно такъ измочаленными.
   Я сказалъ сержанту, что приму это дѣло къ свѣдѣнію. Вечеромъ я пошелъ въ музыкантскія казармы и сталъ слушать. Сержантъ ничего не преувеличилъ. Я услышалъ молящійся въ темнотѣ голосъ, услышалъ проклятія выведенныхъ изъ себя людей, услышалъ свистящій въ воздухѣ сапожный дождь, падавшій вокругъ большого барабана. Все это было очень трогательно, но вмѣстѣ съ тѣмъ забавно. Скоро, послѣ внушительнаго молчанія, началось пѣніе. Боже, что за прелесть, что за очарованіе! Ничто въ мірѣ не можетъ быть такъ нѣжно, такъ сладостно, такъ градіозно, такъ свято, такъ трогательно. Я очень не долго оставался тамъ, начавъ испытывать волненіе, не совсѣмъ подходящее для коменданта крѣпости.
   На слѣдующій день я отдалъ приказъ прекратить и молитвы, и пѣніе. Затѣмъ прошло три или четыре дня, которые были такъ полны разныхъ наградныхъ тревогъ и непріятностей, что мнѣ некогда было думать о своемъ барабанщикѣ. Но вотъ какъ-то утромъ приходитъ сержантъ Рэйбурнъ и говоритъ:
   -- Этотъ новый мальчикъ ведетъ себя очень странно, сэръ.
   -- Какъ?
   -- Онъ все время пишетъ, сэръ.
   -- Пишетъ? Что же онъ пишетъ, письма?
   -- Я не знаю, сэръ; но какъ только онъ освобождается отъ занятій, онъ все время ходитъ вокругъ форта и разнюхиваетъ, совершенно одинъ. Право, нѣтъ, кажется, уголка во всемъ фортѣ, который бы онъ не осмотрѣлъ. И все ходитъ съ бумагой и карандашемъ и все что-то такое записываетъ.
   Мною овладѣло самое непріятное чувство. Мнѣ бы хотѣлось посмѣяться надъ этимъ, но время было не такое, чтобы смѣяться надъ чѣмъ бы то ни было, имѣющимъ хоть тѣнь подозрѣнія. Происшествія, случившіяся вокругъ насъ на сѣверѣ, заставляли насъ вѣчно быть на-сторожѣ, вѣчно подозрѣвать. Я припомнилъ тотъ фактъ, что этотъ мальчикъ съ юга, съ крайняго юга, изъ Луизіаны. Мысль эта была не изъ успокоительныхъ, благодаря существующимъ обстоятельствамъ. Тѣмъ не менѣе я отдавалъ приказанія Рэйбурну скрѣпя сердце. Я чувствовалъ себя отцомъ, который собирается предать своего собственнаго ребенка на позоръ и оскорбленія. Я приказалъ Рэйбурну сохранять спокойствіе, выждать время и добыть мнѣ одно изъ этихъ писаній такъ, чтобы онъ не зналъ объ этомъ. Я также поручилъ ему не предпринимать ничего такого, что бы показало мальчику, что за нимъ слѣдятъ, приказалъ ему также не стѣснять свободы мальчика и слѣдить за нимъ издали во время его прогулокъ по городу.
   Въ слѣдующіе два дня Рэйбурнъ донесъ мнѣ различныя извѣстія. Успѣха никакого. Мальчикъ продолжалъ писать, но съ беззаботнымъ видомъ пряталъ бумагу въ карманъ всякій разъ, когда показывался Рэйбурнъ. Раза два онъ отправлялся въ городъ, въ старую заброшенную конюшню, оставался тамъ минуту или двѣ и затѣмъ выходилъ. Такія вещи нельзя было пропускать: онѣ имѣли очень нехорошій видъ. Долженъ признаться, что мнѣ становилось не по себѣ. Я пошелъ на свою частную квартиру и потребовалъ къ себѣ своего помощника, офицера интеллигентнаго и разумнаго, сына генерала Джэмса Уатсона Уэбба. Онъ былъ удивленъ и встревоженъ. Мы долго обсуждали дѣло и пришли къ заключенію, что слѣдуетъ произвести тайный обыскъ. Я рѣшилъ взять это на себя. Итакъ, я велѣлъ разбудить себя въ два часа утра и вскорѣ уже былъ въ музыкантскихъ казармахъ, пробираясь на животѣ между спящими. Наконецъ, я доползъ до скамейки моего спящаго найденыша, не разбудивъ никого, захватилъ его сумку и платье и, крадучись, проползъ назадъ. Вернувшись домой, я нашелъ тамъ Уэбба, въ нетерпѣніи ожидавшаго результатовъ. Мы немедленно приступили къ осмотру. Платье привело насъ въ отчаяніе. Въ карманахъ мы нашли бѣлую бумагу и карандашъ, ничего болѣе, кромѣ перочиннаго ножа и разныхъ пустяковъ и ненужныхъ мелочей, которые обыкновенно собираютъ мальчики, придавая имъ особенную цѣну. Мы съ великимъ упованіемъ обратились къ сумкѣ и ничего въ ней не нашли, кромѣ порицанія намъ, въ видѣ маленькой Библіи, съ слѣдующею надписью на поляхъ: "Незнакомецъ, будь добръ къ моему мальчику ради его матери".
   Я посмотрѣлъ на Уэбба; онъ опустилъ глаза, онъ посмотрѣлъ на меня, я опустилъ глаза. Никто изъ насъ не говорилъ. Я почтительно положилъ книгу на мѣсто; затѣмъ Уэббъ молча всталъ и ушелъ.
   Спустя немного, я собрался съ силами и принялся за непріятную обязанность водворенія похищенныхъ вещей, попрежнему ползя на животѣ. Повидимому, это положеніе было спеціально предназначено для моего дѣла. Я былъ истинно счастливъ, когда оно кончилось.
   На слѣдующій день около полудня Рэйбурнъ, по обыкновенію, пришелъ съ рапортомъ. Я сразу оборвалъ его:
   -- Бросьте эти глупости. Мы съ вами напали на маленькаго, бѣднаго поросенка, въ которомъ не больше зла, чѣмъ въ молитвенникѣ.
   Сержантъ казался удивленнымъ и сказалъ:
   -- Вы знаете, что я дѣйствовалъ по вашему приказу, сэръ, и досталъ кое-что изъ его писанія.
   -- И что же въ немъ такого? Какъ вы достали?
   -- Я посмотрѣлъ въ замочную скважину и увидѣлъ, что онъ пишетъ. Когда я рѣшилъ, что онъ ужь дописалъ, то слегка кашлянулъ и увидѣлъ, что онъ смялъ бумажку, бросилъ ее въ огонь и оглянулся кругомъ, смотря, не идетъ ли кто. Затѣмъ онъ опять усѣлся такъ же удобно и беззаботно, какъ прежде. Тутъ я вошелъ и послалъ его за чѣмъ-то. Онъ не выказалъ ни малѣйшаго неудовольствія, а сразу всталъ и пошелъ. Уголь въ печкѣ былъ только-что зажженъ. Записка завалилась за кусокъ угля сбоку, но я вытащилъ ее. Вотъ она. Она даже почти не обгорѣла, видите.
   Я взялъ бумажку и прочелъ въ ней двѣ-три фразы, затѣмъ отпустилъ сержанта, велѣвъ ему прислать во мнѣ Уэбба. Вотъ содержаніе всей замѣтки:
   "Полковникъ, я ошибся относительно колибра трехъ ружей, описаніемъ которыхъ я оканчивалъ свой докладъ. Они восемнадцати-фунтовыя. Остальное вооруженіе описано вѣрно. Гарнизонъ остается въ томъ же положеніи, какъ я доносилъ, за исключеніемъ того, что двѣ роты легкой пѣхоты, которыя предполагалось послать во фронтъ, остаются пока здѣсь, не могъ узнать надолго ли, но скоро узнаю. Мы довольны, что, принимая все въ соображеніе, дѣло лучше отложить до"...
   Тутъ письмо прерывалось, такъ какъ Рэйбурнъ кашлянулъ и не далъ писакѣ кончить. Вся моя любовь въ мальчику, все уваженіе къ нему, все состраданіе къ его положенію сразу пропали при этомъ позорномъ открытіи его хладнокровной низости.
   Но мнѣ было не до того. Тутъ было дѣло, дѣло, требовавшее глубокаго и немедленнаго вниманія. Мы съ Уэббомъ со всѣхъ сторонъ обсуждали этотъ вопросъ. Уэббъ сказалъ:
   -- Какая жалость, что его прервали! Что-то откладывается, но что такое и на какое время? Можетъ быть, онъ высказалъ бы это дальше, набожный, маленькій змѣенышъ!
   -- Да,-- сказалъ я,-- мы немножко дали маху. Но кто это "мы" въ письмѣ? Заговорщики-ли это внутри форта или внѣ его?
   Это "мы" было непріятно внушительно, однако, надъ нимъ голову ломать не стоило и мы перешли въ болѣе практическимъ вещамъ. Прежде всего мы рѣшили удвоить караулъ и держаться возможно на-сторожѣ. Затѣмъ мы было подумали призвать Уиклоу и заставить его во всемъ признаться; но это было неразумно до тѣхъ поръ, пока не испытаются другіе способы. Намъ необходимо было добыть еще записокъ, и мы напали обдумывать планъ дѣйствій въ этомъ направленіи. Намъ пришла мысль: Уиклоу никогда не ходилъ на почту; можетъ быть, старая конюшня служила ему почтой? Мы послали за моимъ довѣреннымъ писцомъ, молодымъ нѣмчикомъ Стерномъ; онъ былъ чѣмъ-то вродѣ природнаго сыщика. Я разсказалъ ему все дѣло и приказалъ заняться имъ. Черезъ часъ мы узнали, что Уиклоу опять пишетъ. Вскорѣ послѣ того пришло извѣстіе, что онъ просится въ городъ. Его задержали немного, и тѣмъ временемъ Стернъ отправился въ конюшню и тамъ спрятался. Черезъ нѣсколько времени явился туда Уиклоу, осмотрѣлся кругомъ, спряталъ что-то въ углу подъ соръ и какъ ни въ чемъ не бывало ушелъ назадъ. Стернъ вытащилъ спрятанную вещь-письмо я принесъ намъ. На немъ не было ни адреса, ни подписи. Въ немъ повторялось то, что мы уже читали, и прибавлялось слѣдующее:
   "Мы думаемъ, что лучше отложить дѣло до тѣхъ поръ, пока не уйдутъ обѣ роты. Я хочу сказать, что четверо внутреннихъ такъ думаютъ. Не сообщался съ остальными изъ боязни привлечь вниманіе. Говорю четверо, потому что мы двоихъ потеряли; ихъ взяли во фронтъ тотчасъ же по принятіи. Положительно необходимо взять двухъ на ихъ мѣсто. Двое ушедшихъ были братья изъ Тридцати-мильнаго пункта. Мнѣ нужно открыть нѣчто весьма важное, но я не могу довѣрить этого настоящему способу сообщенія. Испытаю другой".
   -- Маленькій негодяй,-- сказалъ Уэббъ,-- кто бы могъ предположить, что онъ шпіонъ? Однако, это ничего не значитъ, разберемъ всѣ обстоятельства дѣла и посмотримъ, въ какомъ оно положеніи. Во-первыхъ, мы отыскали въ своей средѣ мятежника и шпіона, котораго мы знаемъ; во-вторыхъ, открыли, что въ нашей средѣ существуетъ еще три мятежника, намъ неизвѣстныхъ; въ третьихъ, шпіоны попали къ намъ очень простымъ и легкимъ способомъ, а именно, затесавшись въ солдаты союзной арміи, и, очевидно, двое изъ нихъ перешли на нашу сторону и были взяты во фронтъ; въ четвертыхъ, существуютъ вспомогательные шпіоны "внѣ" форта -- число ихъ не опредѣлено; въ пятыхъ, у Уиклоу есть важное дѣло, которое онъ боится сообщить "прежнимъ способомъ" и собирается "испытать другой". Вотъ какъ обстоитъ дѣло. Теперь что намъ предпринять? Схватить ли Уиклоу и заставить его признаться или поймать того, кто беретъ письма изъ конюшни, и заставить его разсказать все, или же сидѣть смирно и ждать, что будетъ дальше?
   Мы порѣшили на послѣднемъ, разсудивъ, что пока намъ нѣтъ надобности прибѣгать къ крайнимъ мѣрамъ, такъ какъ очевидно, что заговорщики будутъ ждать, пока эти двѣ роты перестанутъ стѣснять ихъ. Мы снабдили Стерна полнѣйшими полномочіями и приказали ему употребить всѣ усилія, чтобы узнать другой способъ сообщенія Уиклоу. Мы затѣяли смѣлую игру и на этомъ основаніи рѣшили возможно дольше удалять отъ него всякое подозрѣніе. Стерну было приказано немедленно возвратиться въ конюшню и, если еще она не была занята, положить письмо на прежнее мѣсто, предоставивъ его заговорщикамъ.
   Ночь прошла безъ всякихъ происшествій. Она была холодная, темная, сырая, дулъ пронизывающій вѣтеръ, но я всетаки вставалъ нѣсколько разъ съ своей теплой постели, лично дѣлалъ обходъ и смотрѣлъ, все ли въ порядкѣ и на-сторожѣ ли часовые. Всякій разъ я находилъ ихъ бодрствующими и бдящими. Очевидно, прошелъ слухъ о тайной опасности и удвоеніе караула послужило поводомъ къ этому слуху. Разъ, передъ утромъ, я столкнулся съ Уэббомъ, гулявшимъ по жестокому вѣтру, и узналъ отъ него, что онъ тоже нѣсколько разъ дѣлалъ обходъ, чтобы удостовѣриться, все ли въ порядкѣ.
   Происшествія слѣдующаго дня ускорили развязку. Уиклоу написалъ новое письмо. Стернъ предшествовалъ ему въ конюшнѣ, увидѣлъ, какъ тотъ положилъ его, и захватилъ письмо, какъ только Уиклоу скрылся изъ виду; затѣмъ вышелъ оттуда и слѣдовалъ за маленькимъ шпіономъ на разстояніи; по его пятамъ шелъ сыщикъ въ партикулярномъ платьѣ, такъ какъ мы сочли благоразумнымъ имѣть подъ рукой поддержку закона, въ случаѣ нужды. Уиклоу отправился на желѣзнодорожную станцію и дождался тамъ Нью-Іоркскаго поѣзда. Затѣмъ всталъ на платформѣ, всматриваясь въ лица выходящихъ пассажировъ. Пожилой джентльмэнъ, съ зелеными, выпученными глазами, съ тросточкой въ рукахъ, вышелъ прихрамывая и остановился около Уиклоу, выжидательно смотря на него. Въ одну секунду Уиклоу рванулся впередъ, сунулъ конвертъ въ его руку и исчезъ въ толпѣ. Въ слѣдующую секунду Стернъ выхватилъ у него письмо и, быстро проходя мимо сыщика, шепнулъ ему: "Слѣдуйте за старымъ джентльменомъ, не упускайте его изъ виду!" Затѣмъ Стернъ пробрался сквозь толпу и вернулся въ крѣпость.
   Мы заперлись и приказали караульному никого не пускать.
   Сначала распечатали письмо, захваченное въ конюшнѣ. Въ немъ было слѣдующее:
   "Священный Союзъ нашелъ въ обычномъ ружьѣ приказаніе отъ начальника, оставленное тамъ прошлою ночью, которое отмѣняетъ прежнія инструкціи, данныя подчиненной части. Оставилъ въ ружьѣ обычное указаніе, что приказаніе достигло назначенія".
   Уэббъ прервалъ чтеніе:
   -- Развѣ мальчикъ теперь не подъ постояннымъ надзоромъ?
   Я сказалъ:-- Да, онъ находился подъ строжайшимъ надзоромъ со времени захвата его перваго письма.
   -- Тогда какимъ же образомъ онъ можетъ положить что-нибудь въ ружье или что-нибудь оттуда вытащить и не быть пойманнымъ?
   -- Да,-- сказалъ я,-- мнѣ это не особенно нравится.
   -- Мнѣ тоже,-- сказалъ Уэббъ.-- Это просто значитъ, что между самыми часовыми есть заговорщики. Безъ ихъ помощи это не могло быть сдѣлано.
   Я послалъ за Рэйбурномъ и приказалъ изслѣдовать баттареи и посмотрѣть, что тамъ можно найти. Затѣмъ мы продолжали чтеніе письма:
   "Новыя приказанія очень рѣшительны и требуютъ, чтобы ММММ были ФФФФ къ тремъ часамъ завтрашняго утра. Двѣ сотни прибудутъ маленькими партіями, съ поѣздомъ и иначе, съ разныхъ сторонъ и окажутся во-время на указанномъ мѣстѣ. Сегодня я раздамъ значекъ. Успѣхъ, повидимому, обезпеченъ, хотя что-то должно быть открыто, потому что караулъ удвоенъ и начальство прошлой ночью нѣсколько разъ дѣлало обходъ. В. В. пріѣзжаетъ сегодня съ юга и получитъ секретныя приказанія по другой методѣ. Вы всѣ шестеро должны быть въ 166, ровно къ двумъ часамъ по полун. Тамъ вы найдете Б. Б., который вамъ передастъ подробныя указанія. Пароль тотъ же, что въ послѣдній разъ, только наоборотъ: первый слогъ ставьте послѣднимъ, послѣдній -- первымъ. Помните ХХХХ. Не забывайте. Будьте мужественны. Прежде чѣмъ взойдетъ солнце, вы будете героями, прославитесь на вѣки. Вы прибавите безсмертную страницу къ исторіи. Аминь."
   -- Громъ и Марсъ,-- сказалъ Уэббъ,-- да мы, какъ видно, попадаемъ въ горячую передѣлку.
   Я сказалъ, что вещи, несомнѣнно, начинаютъ принимать весьма серьезный оборотъ.
   -- Готовится отчаянное предпріятіе, это ясно, какъ день; назначается для него сегодняшняя ночь, это тоже ясно. Точное свойство предпріятія, т. е. я подразумѣваю способъ его веденія, скрыть отъ насъ этими непонятными эфами и эмами. Но конечная цѣль всего этого, мнѣ кажется, захватъ и плѣнъ поста. Теперь мы должны дѣйствовать быстро и рѣшительно. Я думаю, что мы ничего не выиграемъ, продолжая свою тайную политику съ Уиклоу. Мы должны также, какъ можно скорѣе узнать, гдѣ находится 166, чтобы имѣть возможность накрыть тамъ шайку въ 2 часа пополун. Самый быстрый способъ узнать это -- добыть силою признаніе у этого мальчика. Но прежде всего, прежде, чѣмъ совершить рѣшительный шагъ, я долженъ изложить факты военному департаменту и просить полномочія.
   Приготовили шифрованную депешу. Я прочелъ ее, одобрилъ и отправилъ. Затѣмъ мы окончили обсужденіе вышеприведеннаго письма и распечатали то, которое было взято у хромого джентльмэна. Въ конвертѣ ровно ничего не было, кромѣ совершенно чистаго листа почтовой бумаги. Это былъ большой ударъ для нашихъ горячихъ, ревностныхъ ожиданій. Мы почувствовали себя такими же блѣдными, какъ бумага, и вдвое глупѣе; но это продолжалось лишь съ минуту, потому что мы сейчасъ же подумали о "симпатическихъ чернилахъ". Мы подняли бумагу къ огню и ждали, пока выступятъ буквы подъ вліяніемъ теплоты, но на бумагѣ ничего не появилось, кромѣ слабыхъ черточекъ, ничего, намъ не говорившихъ. Тогда мы послали за докторомъ и предложили ему испробовать всѣ извѣстные ему способы до тѣхъ поръ, пока не нападетъ на настоящій, и принести мнѣ содержаніе письма, какъ только ему удастся вызвать его на поверхность. Это была довольно скучная проволочка и мы, понятно, сердились страшно, такъ какъ вполнѣ надѣялись узнать изъ этого письма важнѣйшую тайну заговора.
   Въ это время явился сержантъ Рэйбурнъ и вытащилъ изъ кармана скрученную веревку около фута длиной съ тремя узлами на ней.
   -- Я вытащилъ это изъ ружья на ватеръ-фронтѣ,-- сказалъ онъ,-- я вытащилъ патроны изъ всѣхъ ружей, посмотрѣлъ тщательнѣйшимъ образомъ. Эта веревка -- единственная вещь, которую я нашелъ.
   Итакъ, этотъ кусокъ веревки былъ знакомъ Уиклону, что "приказанія начальника достигли назначенія". Я приказалъ, чтобы всѣ часовые, стоявшіе близъ этого ружья, были отведены подъ арестъ, каждый въ отдѣльности безъ разрѣшенія сообщаться между собой, безъ моего личнаго позволенія и приказанія.
   Отъ секретаря военнаго департамента пришла слѣдующая телеграмма:
   "Пріостановить habeas corpus. Поставить городъ на военное положеніе. Произвести необходимые аресты. Дѣйствовать быстро и рѣшительно. Доносить департаментамъ".
   Теперь мы имѣли возможность приступить къ дѣлу. Я приказалъ безъ шума арестовать хромого джентльмэна и привести его въ крѣпость. Я посадилъ его подъ стражу и запретилъ сообщаться съ нимъ. Онъ сначала возмущался, но скоро покорился.
   Затѣмъ пришло извѣстіе, что видѣли, какъ Уиклоу передавалъ что-то одному изъ нашихъ новыхъ рекрутъ, и что какъ только онъ отвернулся отъ нихъ, они были схвачены и отведены подъ арестъ. На каждомъ былъ найденъ небольшой клочекъ бумаги съ слѣдующею надписью карандашамъ:

Орелъ Третій этажъ.
Помни ХХХХ.
166

   Согласно инструкціямъ, я телеграфировалъ шифромъ въ департаментъ о сдѣланномъ прогрессѣ и описалъ записку. Повидимому, мы теперь были въ достаточно сильномъ положеніи, чтобы рискнуть обличить Уиклоу. Я послать за нимъ. Послалъ также за письмомъ къ доктору и получилъ его обратно съ донесеніемъ, что ни одинъ способъ не удался, но что онъ попробуетъ еще одинъ, когда я возвращу ему письмо.
   Вошелъ Уиклоу. У него былъ нѣсколько тревожный, безпокойный взглядъ, но самъ онъ держалъ себя свободно и спокойно, и если подозрѣвалъ что-нибудь, то этого нельзя было узнать по его виду. Я съ минуту продержалъ его въ молчаніи, потомъ сказалъ пріятнымъ тономъ:
   -- Дитя мое, зачѣмъ же ты такъ часто ходишь въ эту старую конюшню?
   Онъ отвѣтилъ просто и безъ смущенія:
   -- Я, право, не знаю, сэръ, безъ всякой особенной причины. Просто я люблю быть одинъ и развлекаюсь тамъ.
   -- Ты тамъ развлекаешься, не такъ ли?
   -- Да, сэръ,--отвѣчалъ онъ такъ же невинно и просто, какъ прежде.
   -- И это все, что ты тамъ дѣлаешь?
   -- Да, сэръ,-- отвѣтилъ онъ, посмотрѣвъ на меня съ дѣтскимъ удивленіемъ въ своихъ большихъ, мягкихъ глазахъ.
   -- Ты увѣренъ въ этомъ?
   -- Да, сэръ, увѣренъ.
   Помолчавъ немного, я сказалъ:
   -- Уиклоу, зачѣмъ ты такъ много пишешь?
   -- Я немного пишу, сэръ.
   -- Немного?
   -- Да. А если вы говорите о моемъ строченіи, то да, я строчу немножко ради развлеченія.
   -- Что ты дѣлаешь съ своимъ строченіемъ?
   -- Ничего, сэръ, бросаю его.
   -- Никогда никому не посылаешь его?
   -- Нѣтъ, сэръ.
   Я внезапно развернулъ передъ нимъ письмо къ "полковнику". Онъ слегка вздрогнулъ, но сейчасъ же овладѣлъ собой. Легкая краска выступила у него на щекахъ.
   -- Какъ же случилось, что эту записку ты послалъ?
   -- Я не думалъ сдѣлать этимъ ничего дурного, сэръ.
   -- Не думалъ сдѣлать ничего дурного! Ты выдаешь вооруженіе и положеніе поста и не находишь въ этомъ ничего дурного?
   Онъ опустилъ голову и молчалъ.
   -- Ну, говори же и перестань лгать. Кому предназначалось это письмо?
   Теперь онъ началъ выказывать тревогу, но быстро овладѣлъ собой и возразилъ тономъ глубокой искренности:
   -- Я скажу вамъ правду, сэръ, всю правду. Письмо это никому не предназначалось. Я написалъ его для собственнаго удовольствія. Я вижу свою ошибку, сознаю всю свою глупость. Но это единственное мое прегрѣшеніе, сэръ, клянусь честью.
   -- А! Я очень радъ. Такія письма писать опасно. Надѣюсь ты вполнѣ увѣренъ, что это единственное написанное тобой письмо?
   -- Да, сэръ, совершенно увѣренъ.
   Его смѣлость была изумительна. Онъ сказалъ эту ложь съ такимъ искреннимъ выраженіемъ лица, какъ ни одно существо въ мірѣ. Я подождалъ, пока немного утихнетъ мой гнѣвъ, и сказалъ:
   -- Уиклоу, напряги теперь хорошенько свою память и посмотри, не можешь ли ты объяснить мнѣ два-три недоразумѣнія, о которыхъ я желаю у тебя спросить?
   -- Я постараюсь, сэръ.
   -- Такъ начнемъ съ того, кто такое начальникъ?
   Я поймалъ его испуганный взглядъ на насъ, но это было все. Черезъ минуту онъ опять сталъ ясенъ, какъ день, и отвѣтилъ:
   -- Я не знаю, сэръ.
   -- Ты не знаешь?
   -- Не знаю.
   -- Ты увѣренъ, что не знаешь?
   Онъ попробовалъ посмотрѣть мнѣ въ глаза, но напряженіе было слишкомъ сильно. Подбородокъ его тихо склонился къ груди, и онъ молчалъ. Такъ онъ стоялъ, нервно играя пуговицей мундира, возбуждая сожалѣніе, несмотря на свои низкіе поступки. Я прервалъ его молчаніе вопросомъ:
   -- Кто это: "Священный Союзъ?"
   Онъ вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ и сдѣлалъ руками невольный жестъ, казавшійся мнѣ призывомъ отчаявшагося существа о состраданіи. Но онъ не издалъ ни звука, а продолжалъ стоять такъ, опустивъ голову внизъ. Мы сидѣли, смотрѣли на него и ждали отвѣта, наконецъ, увидѣли крупныя слезы, катившіяся по его щекамъ, но онъ продолжалъ молчать. Немного погодя я сказалъ: -- Ты долженъ отвѣтить мнѣ, мой мальчикъ, и долженъ сказать правду. Кто такое, Священный Союзъ?
   Онъ молча рыдалъ. Я сказалъ нѣсколько жестче:
   -- Отвѣчай же на вопросъ!
   Онъ сдержалъ рыданья, стараясь овладѣть голосомъ, затѣмъ, смотря на меня умоляющимъ взглядомъ, проговорилъ сквозь слезы:
   -- О, сжальтесь надо мною, сэръ! Я не могу отвѣтить, потому что не знаю.
   -- Какъ!
   -- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ, я говорю правду. Я никогда до этой минуты ничего не слышалъ о Священномъ Союзѣ. Клянусь честью, сэръ, это такъ.
   -- Боже правый! Посмотри на свое второе письмо, развѣ ты не видишь словъ: Священный Союзъ. Что ты теперь скажешь?
   Онъ посмотрѣлъ на меня взглядомъ глубоко обиженнаго человѣка и сказалъ съ чувствомъ:
   -- Это какая-то жестокая шутка, сэръ! И какъ они могутъ играть ее со мной! Я всегда старался поступать какъ слѣдуетъ и никому не дѣлалъ зла. Кто-то поддѣлался подъ мою руку. Я не писалъ ни строчки изъ всего этого, я никогда въ жизни не видѣлъ этого письма.
   -- О, ты, неслыханный лжецъ! Посмотримъ, что ты скажешь на это,-- я вытащилъ изъ кармана письмо съ симпатическими чернилами и поднесъ къ его глазамъ.
   Онъ поблѣднѣлъ, поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ. Онъ зашатался, хватился рукой объ стѣну, чтобы не упасть. Черезъ минуту онъ спросилъ, слабымъ, едва слышнымъ голосомъ:
   -- Вы прочли его?
   Наши лица отвѣтили правду, прежде чѣмъ языкъ мой успѣлъ вымолвить лживое "да", и я увидѣлъ, какъ въ глазахъ этого мальчика снова появилось мужество. Я ждалъ, что онъ скажетъ что-нибудь, но онъ молчалъ. Наконецъ я спросилъ:
   -- Ну, что же ты скажешь относительно содержанія этого письма?
   Онъ отвѣтилъ совершенно спокойно:
   -- Ничего, кромѣ того, что оно совершенно невинно и не можетъ повредить никому.
   Я нѣкоторымъ образомъ былъ теперь прижатъ къ стѣнѣ, не будучи въ состояніи опровергнуть его заявленія. Я не зналъ хорошенько, какъ мнѣ теперь дѣйствовать. На выручку мнѣ подоспѣла мысль, я сказалъ:
   -- Ты увѣренъ, что ничего не знаешь о начальникѣ, и Священномъ Союзѣ и не писалъ письма, которое ты называешь поддѣльнымъ?
   -- Да, сэръ, совершенно увѣренъ.
   Я медленно вытащилъ узловатую скрученную веревку и поднялъ ее кверху, не говоря ни слова. Онъ равнодушно взглянулъ на нее, затѣмъ посмотрѣлъ на меня вопросительно. Мое терпѣніе жестоко испытывалось, однако, я сдержался и сказалъ своимъ обыкновеннымъ голосомъ: -- Уиклоу, ты видишь это?
   -- Да, сэръ.
   -- Что это такое?
   -- Это, кажется, кусокъ веревки.
   -- Кажется! Это есть кусокъ веревки. Узнаешь ли ты его?
   -- Нѣтъ, сэръ,-- сказалъ онъ самымъ спокойнымъ тономъ.
   Хладнокровіе его было изумительно. Я молчалъ нѣсколько секундъ, надѣясь, что это поможетъ произвести большее впечатлѣніе слѣдующимъ моимъ словомъ; я всталъ, положилъ руку на его плечо и сказалъ серьезно:
   -- Это вѣдь не поможетъ тебѣ, бѣдный мальчикъ, нисколько не поможетъ. Этотъ "знакъ" "Начальнику", эта узловатая веревка найдена въ одномъ изъ ружей на ватеръ-фронтѣ.
   -- Найдена въ ружьѣ? О, нѣтъ, нѣтъ, не говорите, что въ ружьѣ, но въ отверстіи патрона, она должна быть въ патронѣ!-- Онъ упалъ на колѣни и заломилъ руки, поднявъ лицо, на которое жалко было смотрѣть, такъ оно было мертвенно, такъ полно дикаго ужаса.
   -- Нѣтъ, это было въ ружьѣ.
   -- О, вышла какая-то ошибка! Мой Боже, я погибъ!-- И онъ вскочилъ и началъ бѣгать взадъ и впередъ по комнатѣ, отстраняя руки, которыя протягивались, чтобы поймать его, и стараясь выбѣжать вонъ, что, понятно, было немыслимо. Затѣмъ онъ опять бросился на колѣни, плача изо всей силы, и, обнимая мои ноги, умоляющимъ голосомъ говорилъ:
   -- О, сжальтесь надо мной. Не выдавайте меня! Они не пощадятъ моей жизни ни одной минуты! Защитите меня, спасите меня! Я все разскажу.
   Потребовалось порядочно времени, чтобы успокоить его, умѣрить его страхъ и привести въ возможно разумное состояніе. Затѣмъ я началъ спрашивать его. Онъ отвѣчалъ скромно, съ опущенными глазами, время отъ времени вытирая струившіяся по его лицу слезы.
   -- Итакъ, ты въ глубинѣ души мятежникъ?
   -- Да, сэръ.
   -- И шпіонъ?
   -- Да, сэръ.
   -- И дѣйствовалъ по ясно-опредѣленнымъ приказаніямъ "извнѣ"?
   -- Да, сэръ.
   -- Добровольно?
   -- Да, сэръ.
   -- Съ радостью, можетъ быть?
   -- Да, сэръ, мнѣ незачѣмъ отрицать этого. Югъ -- моя родина сердце мое -- южное и весь я принадлежу ему.
   -- Значитъ исторія, которую ты мнѣ разсказывалъ о своихъ несчастіяхъ и преслѣдованіяхъ твоего семейства, придумана на этотъ случай?
   -- Они... они велѣли мнѣ разсказать ее, сэръ.
   -- И ты хочешь предать и погубить тѣхъ, кто сжалился надъ тобой и пріютилъ тебя? Понимаешь ли ты всю свою низость, несчастное, заблудшее созданіе?
   Онъ отвѣчалъ только рыданьями.
   -- Ну, хорошо, оставимъ это. Къ дѣлу. Кто такой полковникъ и гдѣ онъ находится?
   Онъ началъ горько плакать и попробовалъ отвильнуть отъ отвѣтовъ. Онъ говорилъ, что его убьютъ, если онъ разскажетъ. Я пригрозилъ запереть его въ темную, если онъ не признается. Въ то же время я обѣщалъ оградить его отъ всякой опасности, если онъ будетъ искрененъ. Вмѣсто всякаго отвѣта онъ крѣпко стиснулъ губы и принялъ непреклонный видъ, который я никакъ не могь поколебать. Наконецъ я увелъ его, но одинъ только видъ темной покорилъ его. Онъ опять разразился рыданіями и мольбами и сказалъ, что во всемъ признается.
   Я привелъ его назадъ и онъ назвалъ "полковника" и подробно описалъ его. Сказалъ, что его можно найти въ главной гостинницѣ города, въ статскомъ платьѣ. Мнѣ пришлось еще разъ пригрозить ему, прежде чѣмъ онъ назвалъ и описалъ "начальника". Онъ сказалъ, что "начальника" можно найти въ No 15, въ Нью-Іоркѣ, улица Бондъ, No 15. Онъ извѣстенъ подъ именемъ Р. Ф. Гейлорда. Я телеграфировалъ фамилію и примѣты его начальнику столичной полиціи и просилъ арестовать и задержать Гейлорда до тѣхъ поръ, пока мнѣ можно будетъ послать за нимъ.
   -- Теперь,-- сказалъ я,-- существуетъ нѣсколько заговорщиковъ "внѣ" форта, повидимому, въ Новомъ Лондонѣ. Назови ихъ и опиши.
   Онъ назвалъ и описалъ трехъ мужчинъ и одну женщину, всѣхъ, живущихъ въ главной гостинницѣ. Я сейчасъ же послалъ арестовать ихъ, и скоро они вмѣстѣ съ полковникомъ были приведены въ крѣпость.
   -- Затѣмъ я желаю знать все, что касается твоихъ здѣшнихъ товарищей-заговорщиковъ въ крѣпости.
   Онъ готовъ былъ надуть меня, но я предъявилъ ему таинственные лоскутки бумаги, найденные на двухъ изъ нихъ, и это произвело на него отрезвляющее дѣйствіе. Я сказалъ, что двое изъ нихъ въ нашей власти и что онъ долженъ назвать третьяго. Это его страшно испугало и онъ расплакался.
   -- О, пожалуйста не принуждайте меня! Они убьютъ меня на мѣстѣ!
   Я сказалъ, что все это глупости. У меня всегда найдется кто-нибудь подъ рукой, чтобы защитить его и, кромѣ того, люди будутъ собраны безъ оружія. Я приказалъ всѣмъ новобранцамъ выстроиться. Тогда бѣдное, дрожащее, маленькое созданіе вышло и прошлось передъ всей линіей, стараясь казаться какъ можно равнодушнѣе. Онъ сказалъ одно только слово одному изъ людей, и не успѣлъ и пяти шаговъ пройти далѣе, какъ тотъ уже былъ арестованъ.
   Какъ только Уиклоу опять оказался съ нами, я приказалъ привести этихъ трехъ человѣкъ и, выставивъ впередъ одного изъ нихъ, сказалъ:
   -- Теперь, Уиклоу, не отступай ни на одну іоту отъ точнѣйшей правды. Кто этотъ человѣкъ и что ты знаешь о немъ?
   Разъ зайдя такъ далеко, онъ пренебрегъ послѣдствіями, устремилъ глаза на солдата и началъ говорить прямо, безъ колебанія:-- Его настоящее имя Джорджъ Бристоу. Онъ изъ Новаго Орлеана; былъ вторымъ помощникомъ на береговомъ суднѣ "Капитоній" два года тому назадъ. Отчаянный малый. Дважды отбывалъ двойной срокъ службы за убійство; въ первый разъ за убійство вымбовкой матроса, по имени Гайдъ, второй разъ за убійство лоцмана за отказъ поднять лотъ, что должно входить въ обязанности боцмана. Онъ шпіонъ и присланъ сюда полковникомъ, что бы дѣйствовать въ этомъ направленіи. Онъ былъ третьимъ помощникомъ на св. Николаѣ, когда его взорвало въ окрестностяхъ Мемфиса, въ пятьдесятъ восьмомъ году и едва не былъ "линчированъ" за ограбленіе убитыхъ и раненыхъ, во время перевозки ихъ на берегъ въ большой деревянной лодкѣ, и т. д. и т. д. Онъ далъ полную біографію солдата. Когда онъ кончалъ, я спросилъ послѣдняго:
   -- Что ты на это скажешь?
   -- Не во гнѣвъ вамъ будь сказано, сэръ, это самая адская ложь, какую только можно придумать.
   Я снова отослалъ его подъ арестъ и позвалъ остальныхъ. Результатъ тотъ же самый. Мальчикъ подробно разсказывалъ исторію каждаго, не задумываясь немало однимъ фактомъ, или словомъ. Но все, чего я могъ добиться отъ каждаго мерзавца, было негодующее отрицаніе и утвержденіе, что все это ложь. Они ни въ чемъ не захотѣли признаваться. Я отослалъ ихъ назадъ подъ арестъ и приказалъ привести одного за другимъ остальныхъ плѣнниковъ. Уиклоу разсказалъ про нихъ все: изъ какого они города и всевозможныя подробности объ ихъ участіи въ заговорѣ.
   Но всѣ они отрицали факты и ни одинъ изъ нихъ ни въ чемъ не признавался. Мужчины сердились, женщины плакали. Судя по ихъ словамъ, они были самые невинные люди съ запада и любили союзную армію больше всего на свѣтѣ. Я съ отвращеніемъ опять заперъ всю шайку я еще разъ началъ исповѣдывать Уиклоу.
   -- Гдѣ No 166-й и кто такой Б. Б.?
   Но тутъ онъ уже рѣшилъ выдержать искусъ. Ни ласки, ни угрозы ничего больше не дѣйствовали. Время уходило. Необходимо было принять рѣшительныя мѣры; поэтому я подвѣсилъ его за кончики большихъ пальцевъ. Когда боль усилилась, онъ началъ кричать такъ, что я едва могъ выносить, но выдержалъ характеръ и очень скоро онъ взмолился:
   -- О, пожалуйста, спустите меня и я разскажу!
   -- Нѣтъ, ты прежде разскажи, потомъ я спущу тебя.
   Каждая секунда была теперь для него смертельною мукой и онъ заговорилъ:
   -- No 166-й гостинница "Орелъ", онъ назвалъ грязную, дрянную таверну у самой воды, прибѣжище обыкновенныхъ рабочихъ, матросовъ и разнаго подозрительнаго люда.
   Я спустилъ его и спросилъ, какова была цѣль заговора.
   -- Взять сегодня ночью крѣпость,-- отвѣчалъ онъ мрачно и съ рыданіями.
   -- Всѣхъ ли главныхъ заговорщиковъ я захватилъ?
   -- Нѣтъ, вы взяли всѣхъ, кромѣ тѣхъ, которые должны сойтись въ No 166.
   -- Что означаетъ: "Помни ХХХХ?"
   Отвѣта нѣтъ.
   -- Какой пароль въ No 166?
   Отвѣта нѣтъ.
   -- Что значатъ эти ряды буквъ: ММММ и ФФФФ. Отвѣчай, или я опять тебя вздерну.
   -- Я никогда не отвѣчу. Я скорѣе умру. Теперь дѣлайте со мной, что хотите.
   -- Подумай о томъ, что ты говоришь, Уиклоу! Это твое послѣднее слово?
   Онъ отвѣтилъ твердо, безъ малѣйшаго колебанія въ голосѣ:
   -- Послѣднее. Такъ же вѣрно, какъ то, что я люблю мою оскорбленную страну и ненавижу все, что освѣщаетъ это сѣверное солнце, я скорѣе умру, чѣмъ открою эти вещи.
   Я опять вздернулъ его за пальцы. Сердце надрывалось слушать крики бѣднаго созданія, но больше мы ничего не могли охъ него добиться. На всѣ вопросы онъ отвѣчалъ однимъ и тѣмъ же стономъ:
   -- Я могу умереть и хочу умереть, но никогда не скажу.
   Намъ оставалось только махнуть на него рукой. Мы убѣдились, что онъ дѣйствительно скорѣй умретъ, чѣмъ разскажетъ. Поэтому его спустили и посадили подъ строжайшій надзоръ.
   Нѣсколько часовъ ушло на телеграмму въ Высшій Департаментъ и на приготовленіе къ вылазкѣ въ No 166.
   Время было тревожное, ночь темная и холодная. Слухи разошлись и весь гарнизонъ былъ на-сторожѣ. Караулъ былъ утроенъ и никто не могъ двинуться въ стѣнахъ форта и внѣ ихъ, безъ того, чтобы не быть остановленнымъ и не увидѣть поднятаго надъ головой своей мушкета. Однако, мы съ Уэббомъ тревожились менѣе, чѣмъ прежде: заговорщики должны были теперь находиться въ довольно стѣсненномъ положеніи, потому что столько ихъ коноводовъ было въ нашихъ рукахъ.
   Я рѣшилъ во-время придти въ No 166-й, схватить Б. Б., дождаться на мѣстѣ остальныхъ и, какъ только они явятся, захватить ихъ. Около четверти перваго утра я вышелъ изъ крѣпости съ полдюжиной храбрыхъ дюжихъ союзныхъ солдатъ. Уиклоу шелъ впереди, со связанными за спиной руками. Я сказалъ ему, что мы идемъ въ No 166-й и что если окажется, что онъ опять навралъ и провелъ насъ, то онъ долженъ будетъ все равно показать намъ настоящее мѣсто или потерпѣть всѣ послѣдствія.
   Мы, крадучись, приблизились къ тавернѣ. Въ маленькой конторѣ горѣлъ огонь, остальная часть дома была темная. Я попробовалъ наружную дверь. Она подалась и мы тихо вошли, заперевъ ее за собой. Затѣмъ мы сняли башмаки, и я направился къ конторѣ, Тамъ сидѣлъ нѣмецъ-хозяинъ и спалъ въ своемъ креслѣ. Я осторожно разбудилъ его и попросилъ снять сапоги и идти впередъ насъ, внушивъ ему въ то же время не произносить ни звука. Онъ повиновался безпрекословно, но былъ, очевидно, страшно напуганъ. Я приказалъ ему вести насъ въ No 166-й. Мы тихо, какъ кошки, взошли на три или четыре лѣстницы. Дойдя до конца длиннаго корридора, мы приблизились къ двери, сквозь стеклянную верхушку которой виднѣлся тусклый свѣтъ. Хозяинъ ощупалъ меня въ темнотѣ и сказалъ, что это No 166-й. Я толкнулъ дверь, она была заперта изнутри. Я шепотомъ отдалъ приказъ одному изъ моихъ самыхъ дюжихъ солдатъ; мы налегли на дверь своими широкими плечами и однимъ натискомъ сняли ее съ петель. Передо мной мелькнула фигура въ постели, голова ея потянулась къ свѣчкѣ, свѣтъ погасъ, и мы очутились въ совершенной темнотѣ. Однимъ прыжкомъ я очутился на кровати и придавилъ колѣнями ея содержимое. Плѣнникъ мой свирѣпо барахтался, но я лѣвой рукой сжалъ его шею, что было большою помощью моимъ колѣнямъ. Затѣмъ быстро вытащилъ револьверъ, взвелъ курокъ и приложилъ холодную сталь къ его щекѣ.
   -- Теперь зажгите кто-нибудь свѣтъ. Я крѣпко держу его.
   Свѣтъ зажгли, пламя спички вспыхнуло, я взглянулъ на своего плѣнника и... клянусь св. Джорджемъ, это была молодая женщина!
   Я выпустилъ ее и слѣзъ съ кровати, сильно сконфуженный. Всѣ глупо переглянулись другъ съ другомъ. Всѣ растерялись, такъ былъ неожиданъ и внезапенъ этотъ сюрпризъ. Молодая женщина начала плакать, закутавъ лицо одѣяломъ. Хозяинъ сказалъ смиренно:
   -- Моя дочь... Она сдѣлала что-нибудь нехорошее, nicht wahr?
   -- Ваша дочь? Она ваша дочь?
   -- О, да, она моя дочь. Она только-что вернулась изъ Цинцинати, немножко больная.
   -- Проклятіе! Этотъ мальчишка опять навралъ. Это не тотъ 166-й No, это не Б. Б. Теперь, Уиклоу, ты приведешь насъ къ настоящему 166, или... Батюшки, гдѣ этотъ мальчикъ?
   Сбѣжалъ! Вѣрно, какъ дважды два четыре, и главное безъ всякаго слѣда. Положеніе было неловкое. Я проклиналъ свою глупость: мнѣ бы слѣдовало привязать его въ одному изъ людей... но теперь поздно было разсуждать. Что же мнѣ дѣлать при настоящихъ обстоятельствахъ, вотъ въ чемъ вопросъ? За всѣмъ тѣмъ эта дѣвушка могла быть и Б. Б. Я не вѣрилъ этому, но нельзя же было принимать недовѣріе за доказательство. Поэтому я, наконецъ, посадилъ моихъ людей въ пустую комнату напротивъ No 166 и приказалъ хватать всѣхъ и каждаго, кто приблизится къ комнатѣ дѣвушки, и держать при себѣ хозяина подъ строжайшими надзоромъ впредь до новыхъ приказаній. Затѣмъ я поспѣшилъ назадъ въ крѣпость посмотрѣть, все ли тамъ въ порядкѣ.
   Да, все было въ порядкѣ и все осталось въ порядкѣ; я всю ночь не спалъ, чтобы удостовѣриться въ этомъ. Ничего не случилось и я былъ невыразимо радъ увидѣть занимавшуюся зарю и имѣть возможность телеграфировать въ военный департаментъ, что звѣзды и полосы нашего знамени продолжаютъ развѣваться надъ фортомъ Трумбуль.
   Огромная тяжесть спала съ моей груди. Однако, я не переставалъ быть на-сторожѣ, такъ какъ случай былъ слишкомъ серьезенъ. Я призывалъ по одиночкѣ своихъ плѣнниковъ и цѣлыми часами допрашивалъ ихъ, пытаясь вырвать у нихъ признаніе, но совершенно безуспѣшно. Они только скрежетали зубами, рвали на себѣ волосы, но ничего не открывали.
   Къ полудню пришли вѣсти о моемъ пропавшемъ мальчикѣ. Его видѣли на западной дорогѣ, за восемь миль отъ города, въ шесть часовъ утра. Я послалъ по его слѣдамъ коннаго лейтенанта и рядового. Они замѣтили его въ двадцати миляхъ отъ города. Онъ перелѣзъ черезъ заборъ и съ трудомъ тащился по вспаханному полю, къ большому старомодному зданію въ концѣ деревни. Они въѣхали въ маленькій лѣсокъ и окольнымъ путемъ подъѣхали къ дому съ противоположной стороны. Затѣмъ сошли съ лошадей и забрались въ кухню; тамъ не было никого. Они проскользнули въ слѣдующую комнату, тоже пустую; дверь изъ этой комнаты въ гостиную была отворена, и они хотѣли войти туда, когда вдругъ услышали тихій голосъ, произносившій молитву. Они набожно остановились и лейтенантъ заглянулъ въ дверь. Онъ увидѣлъ старика и старуху, стоявшихъ на колѣняхъ въ углу гостиной. Старикъ произносилъ молитву и какъ разъ въ ту минуту, какъ онъ кончилъ, Уиклоу отворилъ парадную дверь и вошелъ въ комнату. Оба старика бросились къ нему и начали душить его въ объятіяхъ, приговаривая:
   -- Нашъ мальчикъ, нашъ дорогой! Слава Богу, пропавшій нашелся! Мертвый воскресъ!
   -- Да, сэръ, чтобы вы думали? Этотъ молодой чертенокъ родился и выросъ въ этомъ приходѣ, во всю свою жизнь не отходилъ отъ него дальше, чѣмъ на пять миль, вплоть до того самаго дня, когда явился ко мнѣ въ домъ и одурачилъ меня своей чепухой. Это святая правда. Этотъ старикъ былъ его отецъ, старый, ученый священникъ въ отставкѣ, эта старая лэди -- его мать.
   Позвольте прибавить два, три объяснительныхъ слова относительно этого мальчика и его поведенія. Оказывается, что онъ начитался разныхъ страшныхъ сказокъ и сенсаціонныхъ происшествій; мрачный, таинственный, блестящій героизмъ пришелся какъ разъ по его вкусу. Когда онъ прочелъ въ газетахъ о таинственномъ шныряньѣ мятежниковъ и шпіоновъ по нашей странѣ, о ихъ злодѣйскихъ замыслахъ и двухъ, трехъ дерзкихъ выходкахъ, воображеніе его воспламенилось. Въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ его постояннымъ товарищемъ былъ одинъ молодой янки, съ длиннѣйшимъ языкомъ и легкимъ воображеніемъ, служившій года два помощникомъ кассира на одномъ изъ пакетботовъ, плавающихъ между Новымъ Орлеаномъ и пунктами на триста миль разстоянія вверхъ по Миссиссипи, отсюда свобода его обращенія съ названіями и другими подробностями перечисленныхъ имъ мѣстностей. Надо вамъ сказать, что передъ войной я провелъ тамъ два или три мѣсяца и зналъ объ этихъ мѣстахъ ровно столько, сколько требовалось, чтобы быть легко проведеннымъ этимъ мальчикомъ, тогда какъ всякій луизіанскій уроженецъ на моемъ мѣстѣ поймалъ бы его черезъ какія-нибудь четверть часа. Знаете ли вы, почему онъ говорилъ, что скорѣе умретъ, чѣмъ объяснитъ нѣкоторыя изъ своихъ загадокъ? Да просто потому, что онъ не могъ ихъ объяснить. Онѣ не имѣли никакого смысла. Онъ необдуманно вымаливалъ ихъ изъ своего воображенія и потому не могъ сразу придумать имъ объясненія. Напримѣръ, онъ не могъ сказать, что написано симпатическими чернилами, по той простой причинѣ, что написано ровно ничего не было. Это была просто чистая бумага. Онъ никогда ничего не втискивалъ въ ружье и никогда не собирался этого сдѣлать, такъ какъ всѣ его письма были написаны воображаемымъ личностямъ и, отправляясь въ конюшню, онъ бралъ прежнее письмо и оставлялъ на его мѣстѣ новое. Онъ ничего не зналъ объ этой узловатой веревкѣ и въ первый разъ увидѣлъ ее у меня въ рукахъ, но какъ только я намекнулъ ему, какимъ образомъ она найдена, онъ сейчасъ же воспринялъ мою мысль своимъ романтическимъ воображеніемъ и сыгралъ прекрасную роль. Онъ придумалъ фамилію Гейлорда; никакой улицы Бондъ въ Нью-Іоркѣ не существуетъ, она была разрушена три мѣсяца передъ тѣмъ. Онъ придумалъ "полковника", придумалъ гладко разсказанныя исторіи всѣхъ несчастныхъ, которыхъ я арестовалъ и съ которыми производилъ ему личную ставку. Онъ придумалъ Б. Б., придумалъ даже 166, такъ какъ не зналъ, существуетъ ли такой номеръ въ гостинницѣ "Орла", пока не попалъ туда. Онъ всегда, въ случаѣ надобности, готовъ былъ придумать, что угодно. Когда я допрашивалъ его о "внѣшнихъ" шпіонахъ, онъ быстро описалъ незнакомыхъ ему личностей, которыхъ видѣлъ въ гостинницѣ и случайно слышалъ ихъ имена Ахъ, онъ жилъ въ роскошномъ романическомъ таинственномъ мірѣ эти нѣсколько смутныхъ дней, и, мнѣ кажется, для него этотъ міръ былъ реальнымъ и что онъ наслаждался имъ до глубины души.
   Однако, онъ намъ надѣлалъ массу хлопотъ и безконечныхъ униженій. Изъ-за него сидѣло у насъ въ крѣпости человѣкъ пятнадцать, двадцать подъ арестомъ, съ часовыми у дверей. Часть плѣнниковъ были солдаты и съ ними мнѣ нечего было церемониться. Но остальные, первоклассные граждане, съ разныхъ концовъ страны, ихъ невозможно было удовлетворить никакими объясненіями. Они бѣсились и кипятились и безконечно насъ изводили. А эти двѣ лэди! Одна изъ нихъ была жена члена съѣзда изъ Огіо, другая -- сестра западнаго епископа. Гнѣвныя, насмѣшливыя, презрительныя слезы, которыя онѣ проливали передо мной, представляютъ такую картину, которой я никогда не забуду.
   Этотъ хромой джентльмэнъ былъ предсѣдателемъ коллегіи въ Филадельфіи и пріѣхалъ сюда на похороны своего племянника. Онъ, безъ сомнѣнія, никогда въ жизни не видѣлъ Уиклоу. И что же? Онъ не только не попалъ на похороны, но еще былъ арестованъ, какъ мятежникъ и шпіонъ, и Уиклоу въ моемъ домѣ хладнокровно описывалъ его, какъ поддѣльщика, конокрада, негроторговца, поджигателя изъ всѣмъ извѣстнаго воровского гнѣзда въ Гальвестонѣ. Старый джентльмэнъ, повидимому, вовсе не былъ намѣренъ прощать подобныя веши.
   А военный департаментъ! Но, о, мой Боже, позвольте мнѣ лучше опустить занавѣсъ на эту часть разсказа! {Примѣчаніе. Я показалъ свою рукопись маіору. Онъ сказалъ: "Ваше незнаніе нѣкоторыхъ военныхъ терминовъ вовлекло васъ въ небольшія ошибки. Но онѣ очень красивы -- оставьте ихъ! Военные люди улыбнутся, читая ихъ, остальные не замѣтятъ. Вы вѣрно запомнили главные факты приключенія и изложили ихъ именно такъ, какъ они произошли. М. Твэна.}
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru