Троллоп Энтони
Эйалин ангел

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ЭЙАЛИНЪ АНГЕЛЪ

РОМАНЪ
ТРОЛОПА

ПЕРЕВОДЪ О. М. СОЛОВЬЕВОЙ

Изданіе редакціи "Новаго Журнала Иностранной Литературы"

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
1898

   

I.
Двѣ сестры.

   Когда, умеръ Эгбертъ Дормеръ, онъ оставилъ двухъ дочерей безъ всякихъ средствъ къ существованію. По правдѣ сказать, этого всегда можно было ожидать отъ Эгберта Дормера. Обѣ дѣвушки были хороши собой, но Люси, которой въ то время минулъ двадцать второй годъ, считалась простенькой и сравнительно менѣе привлекательной, а Эйалѣ, какъ и подобало ея немного вычурному имени, приписывалось поэтическое очарованіе и романтическія наклонности. Эйалѣ было девятнадцать лѣтъ, когда умеръ ея отецъ.
   Мы должны начать нѣсколько ранѣе. Задолго до смерти Эгберта Дормера жилъ-былъ и умеръ нѣкій адмиралтейскій клеркъ, Реджинальдъ Дозетъ. И онъ и жена его славились поразительной красотою. Красота ихъ исчезла, но отблески ея сохранились въ многочисленномъ потомствѣ. У мистера Дозета былъ сынъ,-- также Реджинальдъ, также адмиралтейскій клеркъ и также красавецъ. Питателю предстоитъ познакомиться съ нимъ въ его преклонныхъ годахъ. Было также двѣ дочери, всѣми единогласно признанныхъ красавицами въ полномъ смыслѣ слова. Старшая вышла замужъ за богача изъ Сити, успѣвшаго съ тѣхъ поръ превратиться изъ просто богатаго человѣка въ крупнаго милліонера и изъ простого "мистера" въ сэра Томаса Трингля, баронета, старшаго компаньона знаменитой фирмы Траверсъ и Тризонъ. И Траверсы и Тризоны въ то время уже исчезли съ лица земли, и мистеръ Трингль былъ, повидимому, единственнымъ распорядителемъ всѣхъ милліоновъ, которыми ворочала знаменитая фирма въ Ломбардъ-Стритѣ. Онъ женился на старшей дочери мистера Дозета, Эммелинѣ, превратившейся теперь въ лэди Трингль, хозяйку дома на вершинѣ Куинсъ-Гета, стоившаго 1,500 фунтовъ въ годъ, обладательницу великолѣпнаго болота въ Шотландіи, помѣстья въ Суссексѣ, экипажей и лошадей въ количествѣ приличномъ любой герцогинѣ. У лэди Трингль было все, чего только можетъ пожелать душа человѣческая: сынъ и дочь, щедрый толстякъ-мужъ, который, по слухамъ, объявилъ ей, что о деньгахъ думать нечего.
   Вторая миссъ Дозетъ, Аделаида, была значительно моложе сестры; она непремѣнно захотѣла выйти за Эгберта Дормера, художника, о смерти котораго нами сообщалось на первой строчкѣ. Сама она, впрочемъ, умерла еще раньше. Тѣ, кто помнилъ двухъ миссъ Дозетъ въ молодости, говорили обыкновенно, что хотя лэди Трингль, пожалуй, и превосходила сестру правильностью и строгостью чертъ, но Аделаида была привлекательнѣе по выраженію и цвѣту лица. Лордъ Сайзесъ предлагалъ ей свою руку и корону и обѣщалъ покинуть ради нея всѣ привычныя обители, въ которыхъ протекали его зрѣлые годы. Передъ ней преклонялъ колѣна лордъ Трингль, прежде чѣмъ обратиться къ старшей сестрѣ. Изъ-за нея мистеръ Прагрумъ, популярный къ то время проповѣдникъ, забылся до такой степени, что чуть-было не перешелъ на сторону Рима. Молва гласила, что ей дѣлали предложеніе вдовствующій лордъ-канцлеръ и русскій князь. Она бы совершенно затмила сестру своими побѣдами, если бы не заупрямилась и не вышла за Эгберта Дормера.
   Существовалъ, кромѣ того, еще Реджинальдъ Дозетъ, сынъ старика Дозета, старшій въ семьѣ. Онъ также женился и въ настоящее время жилъ съ своей женой; дѣтей у нихъ не было,-- къ счастію, такъ какъ Реджинальдъ былъ человѣкъ бѣдный. Увы, красота, которая иногда замѣняетъ состояніе дочерямъ, никогда не замѣняетъ его сыновьямъ. Молодой Реджинальдъ Дозетъ,-- теперь далеко уже не молодой,-- устроилъ свою судьбу весьма скромно, женившись на достойной дѣвушкѣ, сестрѣ товарища по службѣ. Теперь, уже пятидесяти лѣтъ, онъ получалъ 900 фунтовъ жалованья и могъ бы жить припѣваючи, если бы съ раннихъ лѣтъ не повѣсилъ себѣ на шею изрядный камень въ видѣ долга. Однако, все же жилъ порядочно, въ маленькомъ, но очень приличномъ домикѣ въ Нотинъ-Гилѣ и скорѣе согласился бы перенести всевозможныя лишенія, чѣмъ признаться въ своей бѣдности богатымъ родственникамъ Тринглямъ.
   Итакъ, изъ дѣтей старика Дозета налицо оставалось двое,-- лэди Трингль и Реджинальдъ Дозетъ, адмиралтейскій клеркъ. Аделаида, первая красавица въ семьѣ, скончалась; теперь послѣдовалъ за ней также и мужъ ея, непредусмотрительный художникъ. Дормеръ отнюдь не былъ неудачникомъ, въ искусствѣ. Онъ пользовался почетной извѣстностью и съ раннихъ лѣтъ состоялъ членомъ Королевской Академіи. Картины его гравировались, покупались знаменитыми вельможами и еще болѣе знаменитыми торговцами картинъ и, уже при жизни его, нѣкоторыя изъ нихъ достигли цѣны, въ пять разъ превышавшей первоначальную. Эгбертъ Дормеръ могъ бы и разбогатѣть, если бы кромѣ жены не любилъ также и другихъ красивыхъ вещей. Прелестный маленькій фаэтончикъ, пустяки стоившій, очаровательная игрушка -- домикъ въ Соутъ-Кенсингтонѣ, который, какъ говаривалъ Эгбертъ Дормеръ, съ удобствомъ могъ бы помѣститься въ столовой его зятя Трингля, простенькій брильянтикъ женѣ, синій фарфоровый сервизецъ для обѣда, расписной карнизъ въ мастерскую, атласныя занавѣски въ гостиную, простенькія украшеньица дочерямъ, да, пожалуй, еще нѣсколько колецъ себѣ, нѣсколько паръ бархатнаго платья для занятій живописью, да еще кое-какіе званые обѣды на небольшую ногу,-- вѣдь нужно же было показать синій сервизъ!-- вотъ и всѣ роскошныя затѣи, какія онъ когда-либо себѣ позволялъ. Но когда, по его смерти, продали хорошенькую обстановку, денегъ оказалось недостаточно на покрытіе долговъ. Зато вокругъ имени его носилось нѣжное благоуханіе. Говорили, что смерть жены убила его. Онъ уронилъ палитру, отказался оканчивать портретъ, заказанный графиней, тихонько отвернулся и умеръ.
   И остались у него двѣ дочери, Люси и Эйаля. Надо знать, что между Тринглями, Дормерами и Дозетами всегда поддерживались приличныя семейныя отношенія, но Трингли никогда не сходились близко ни съ Дормерами, ни съ Дозетами. Богатство Тринглей какъ бы издавало какой-то непріятный запахъ. Эгбертъ Дормеръ, въ своей изысканно-роскошной обстановкѣ, питала, глубокое презрѣніе къ тяжеловѣсному великолѣпію Тринглей. Можетъ, быть онъ имѣлъ притязанія на стиль, болѣе утонченный, чѣмъ тотъ, что былъ доступенъ Тринглямъ.
   Что касается Реджинальда Дозета, не утонченнаго и не блестящаго, онъ отличался независимостью и обладалъ, пожалуй, черезчуръ щекотливымъ самолюбіемъ. Малѣйшій оттѣнокъ высокомѣрія въ обращеніи Трингля былъ для него ножъ острый, а между тѣмъ и физіономія и толстое брюхо сэра Томаса носили несомнѣнную печать высокомѣрія. Въ сердцѣ-то его, можетъ быть, было и не такъ ужъ много; но постоянная привычка позвякивать деньгами въ карманѣ и манера смотрѣть изъ-подъ насупленныхъ бровей черезъ огромную площадь жилета придаетъ нѣкоторымъ людямъ видъ необыкновенно гордый, нисколько не оправдываемый истинными свойствами ихъ характера. Дозету, можетъ быть, и пришлось разокъ-другой услышать какое-нибудь словечко, втайнѣ оскорбившее его, и съ тѣхъ поръ онъ всегда былъ готовъ стать на сторону Дормера противъ "милліонщика", какъ они прозвали сэра Томаса. Лэди Трингль однажды забылась до того, что позволила себѣ заговорить съ сестрою о "траттахъ"; этого художникъ никогда не простилъ ей. Въ такомъ-то положеніи были дѣла, когда умерла мистриссъ Дормеръ; въ такомъ они и остались, когда мужъ послѣдовалъ за ней.
   Тутъ возникла внезапная необходимость предпринять что-нибудь, сблизившая на время Реджинальда Дозета съ лордомъ и лэди Трингль. Конечно, слѣдовало принять мѣры для оказанія помощи бѣднымъ дѣвушкамъ, и этимъ "мѣрамъ" казалось бы всего проще было произойти изъ кармана сэра Томаса. Относительно денегъ для него не существовало затрудненій,-- никакихъ; еще одна-двѣ дѣвочки не составляли никакого расчета въ матеріальномъ отношеніи. Но взять на свое попеченіе человѣческое существо -- дѣло серіозное, и сэръ Томасъ зналъ это. У Дозета между тѣмъ дѣтей не было, и настоящее стеченіе обстоятельствъ могло оказаться для него, въ сущности, даже весьма благопріятнымъ. Дозетъ, по мнѣнію сэра Трингля, былъ -- по-своему, конечно, по-Дозетовски -- вполнѣ обезпеченъ. Принимая все это во вниманіе, сэръ Томасъ предложилъ взять одну изъ дѣвушекъ, съ тѣмъ чтобы Дозетъ взялъ другую. Лэди Трингль прибавила также и свою оговорку: выборъ долженъ быть предоставленъ ей. Все, что касалось вкуса, такъ сильно дѣйствовало на ея нервы! Дозетъ согласился, и все дѣло было окончательно рѣшено въ маленькой гостиной Лэди Трингль. Никто даже и не справился, какого мнѣнія о выборѣ мистрессъ Дозетъ; пріютить сироту было ея обязанностью, она это сознавала... чего же больше? Дозету казалось, что "милліонщикъ" могъ бы упомянуть о будущемъ приданомъ бѣдной дѣвушки, для которой самъ онъ имѣлъ возможность сдѣлать такъ немного. Но сэръ Томасъ не упомянулъ, а у Дозета не хватило ни храбрости, ни грубости поднять этотъ вопросъ. Лэди Трингль объявила, что беретъ Эйалю, и вопросъ былъ рѣшенъ. Романтическую, поэтическую Эйалю! Конечно, этого и слѣдовало ожидать. Эйаля еще прежде была желанной гостьей въ великолѣпныхъ салонахъ Тринглей: лэди Трингль чувствовала, что она служитъ къ ихъ украшенію. Длинныя черныя кудри, которыхъ никогда еще не подкалывали, никогда не завивали и которыя никогда не отрастали неподобающимъ образомъ, уже прославились въ качествѣ прекраснѣйшихъ кудрей въ цѣломъ Лондонѣ. Она не училась пѣть и пѣла такъ, какъ будто сама природа предназначала ее въ пѣвчія птицы,-- безъ усилія, безъ труда. Проведя какъ-то три мѣсяца въ Парижѣ, сама собою заговорила по-французски. Отецъ далъ ей нѣсколько уроковъ живописи, и льстецы поговаривали, что она будетъ единственной великой женщиной-художникомъ въ мірѣ. Руки, ноги, фигура -- все было въ ней безукоризненно. Словомъ, имѣя всего девятнадцать лѣтъ отъ роду, Эйаля Дормеръ уже успѣла обратить на себя вниманіе Лондона. Конечно, лэди Трингль выбрала Эйалю, упуская изъ виду, что для собственныхъ дочерей такой выборъ могъ оказаться весьма плохою услугой.
   Слѣдовательно, мистрессъ Дозетъ досталась Люси, что лэди Трингль и сообщила этой послѣдней, съ самой сладостной улыбкой.
   Дѣвочки достигли уже такого возраста, что понимали до нѣкоторой степени значеніе выбора. Меньшая, Эйаля, водворялась въ несмѣтномъ богатствѣ, старшая, Люси,-- въ сравнительной бѣдности. Она ничего не знала о денежныхъ дѣлахъ дяди Дозета, но "приличная" квартирка въ Нотинъ-Гилѣ, No 3, Книгсбюри-Крессентъ, была ей знакома и производила впечатлѣніе довольно убогое, сравнительно даже съ "Игрушечкой", гдѣ до сихъ поръ жила Люси. Тетка Дозетъ не только никогда не ѣздила въ каретѣ, но и къ пролеткамъ относилась осмотрительно. Эйалѣ предстояло кататься по парку въ щегольскомъ экипажѣ, на парѣ караковыхъ рысаковъ, равныхъ которымъ, какъ говорили, не было во всемъ Лондонѣ. Эйалѣ предстояло посѣщать вмѣстѣ съ теткой и кузиной модный магазинъ М-me Тонсонвиль, великой французской портнихи въ Бондъ-Стритѣ, тогда какъ Люси предстояло, по всѣмъ вѣроятіямъ, самой шить себѣ платья. Высшее общество Куинсъ-Гета, можетъ быть, отчасти даже и Итонъ-Сквера, должно открыть передъ Эйалей свои двери. Люси была достаточно умна, чтобы понять, что собственная привлекательность Эйали, весьма вѣроятно, откроетъ передъ ней двери еще болѣе священныя, ну, а тетя Дозетъ дѣло другое,-- она совсѣмъ не входила ни въ какія двери. Все это Люси въ душѣ сознавала, но все же онѣ были сестрами и до сихъ поръ жили одною жизнью. А теперь-то какая непроходимая пропасть разверзнется между ними!
   Болѣе бѣлокурая, чѣмъ Эйаля и нѣсколько выше ея ростомъ, Люси была также хорошенькая дѣвушка и знала это. Манеры ея отличались гораздо большей сдержанностью, умомъ она не уступала сестрѣ, но умъ ея не такъ бросался въ глаза. Кромѣ того, Люси прекрасно играла на фортепіано, тогда какъ Эйаля только пѣла. Люси дѣйствительно умѣла рисовать, тогда какъ Эйаля сейчасъ же ударялась въ эффекты, гдѣ рисунокъ не всегда отличался правильностью. Люси старалась всячески усовершенствоваться, знала немного по-французски и по-нѣмецки, хотя еще не умѣла бѣгло говорить ни на томъ, ни на другомъ языкѣ. Обѣ дѣвушки, въ сущности, были одинаково богато одарены, но Эйаля имѣла способность выставлять на показъ свои таланты, хотя и дѣлала это безсознательно. Люси видѣла это ясно и знала, что сестра затмеваетъ ее; какъ дорого обошлось ей теперь это затменіе!
   Въ домѣ художника царствовалъ безпорядокъ, но безалаберное воспитаніе, къ удивленію, не имѣло особенно дурного вліянія ни на характеръ, ни на поведеніе дѣвочекъ. Эйаля была любимицей отца, Люси -- матери. Родителямъ никогда бы не слѣдовало заводить себѣ любимцевъ, не слѣдовало и въ настоящемъ случаѣ. Эйаля привыкла считать свое положеніе привилегированнымъ, потому что художникъ занималъ положеніе болѣе значительное, чѣмъ его жена. Впрочемъ, все это длилось такъ недолго, что не успѣло испортить отношеній сестеръ. Люси знала, что ей предпочитали Эйалю, но смиренно сознавала, что такое предпочтеніе было отчасти заслужено. Она тоже восхищалась Эйалей и любила ее отъ всего сердца. Эйаля была всегда добра къ ней, старалась всѣмъ дѣлиться съ нею и не предъявляла своихъ исключительныхъ правъ; словомъ, между дѣвушками были настоящія сестринскія отношенія. Но когда рѣшили, что Люси отправятъ въ Кингсбюри-Крессентъ, различіе было ужъ очень велико. Послѣ смерти отца, обѣихъ дѣвушекъ привезли въ огромный кирпичный домъ въ Куинсъ-Гетѣ, и оттуда, дня черезъ три-четыре послѣ похоронъ, Люси предстояло перебраться къ теткѣ Дозетъ. До тѣхъ поръ онѣ только и дѣлали, что плакали объ отцѣ. Теперь наступилъ часъ разлуки.
   О рѣшеніи сообщила Люси тетка Трингль,-- сообщила наединѣ.
   -- Такъ какъ ты старшая, милочка,-- сказала лэди Трингль,-- мы думаемъ, что ты лучше сумѣешь покоить тетеньку.
   -- Постараюсь сдѣлать, что могу, тетя Эммелина,-- сказала Люси и подумала про себя, что тетя Эммелина низко лжетъ, предъявляя такую причину.
   -- Я въ этомъ увѣрена. Бѣдненькая Эйаля моложе своихъ кузинъ и легче подчинится имъ.-- (Но вѣдь и Люси была моложе своихъ кузинъ! Объ этомъ она, однако, умолчала).-- Ты, навѣрное, согласишься со мною, что намъ лучше взять младшую изъ васъ.
   -- Можетъ быть, тетя Эммелина.
   -- Сэръ Томасъ согласился только на этомъ условіи,-- сказала лэди Трингль нѣсколько строго, чувствуя въ согласіи Люси оттѣнокъ сдержанности. Однако, она тотчасъ перемѣнила тонъ, вспомнивъ, какъ много должна была выиграть Эйаля и какъ много потерять Люси. Но все-таки, милочка, мы вѣдь часто будемъ видаться съ тобой. Если идти паркомъ, это вовсе не такъ далеко; а когда у насъ опять начнутся вечера...
   -- Ахъ, тетя, я и не думаю объ этомъ.
   -- Конечно, нѣтъ. Теперь пока никто изъ насъ не можетъ объ этомъ думать. Но со временемъ, конечно, мы всегда будемъ тебя приглашать, какъ будто ты членъ нашей семьи.
   Затѣмъ тетка дала ей пачку банковыхъ билетовъ -- маленькій подарокъ въ двадцать пять фунтовъ, въ видѣ напутствія въ новую жизнь, и предупредила, что на слѣдующее утро карета отвезетъ ее въ Кингсбюри-Крессентъ. Въ общемъ, Люси вела себя хорошо и произвела на тетку благопріятное впечатлѣніе. Разница между Куинсъ-Гетомъ и Кингсбюри-Крессентомъ, между, Куинсъ-Гетомъ и Кингсбюри-Крессентомъ навѣки,-- была поистинѣ громадна!
   -- Какъ бы я желала, чтобы это была ты!-- сказала Эйаля, ласкаясь къ сестрѣ.
   -- Этого не могло быть.
   -- Почему же?
   -- Потому что ты такая умная и хорошенькая.
   -- Нѣтъ!
   -- Да! Разъ намъ нужно было разстаться, иначе и быть не могло. Не думай, голубчикъ, что это было для меня неожиданностью.
   -- А для меня было.
   -- Если бы только тетя Маргарита оказалась милой!
   Тетя Маргарита была мистрессъ Дозетъ; ни одна изъ дѣвочекъ не знала ее близко; она считалась женщиной тихой, домовитой и хозяйственной, но носились слухи, что она -- себѣ на умѣ.
   -- Я уживусь съ ней лучше чѣмъ ты, Эйаля.
   -- Не знаю почему.
   -- Потому что я дольше могу сидѣть тихо. У насъ будетъ очень тихо. Не понимаю какъ мы будемъ видаться! Мнѣ вѣдь нельзя одной ходить черезъ паркъ.
   -- Тебя будетъ провожать дядя Регъ.
   -- Боюсь, что рѣдко. Дядя Регъ очень занятъ по службѣ.
   -- Будешь пріѣзжать на извозчикѣ.
   -- Извозчики стоятъ денегъ, милая Эна.
   -- Но дядя Томъ...
   -- Нужно выяснить нѣкоторыя вещи, Эйаля. Дядя Томъ взялся давать деньги на всѣ твои издержки, а такъ какъ онъ очень богатъ, у тебя будетъ все, что нужно. Будутъ извозчики, а то такъ и кареты. Дядя Регъ взялся давать деньги на мои издержки, и это очень, очень хорошо съ его стороны. Но такъ какъ онъ не богатъ, то не только на кареты, а и на извозчиковъ-то надежда плохая. Лучше все это выяснить заранѣе.
   -- За тобой будутъ посылать.
   -- Это какъ имъ угодно. Едва ли будутъ посылать часто. Я ни за что на свѣтѣ не хотѣла бы возстановлять тебя противъ дяди Томаса, но мнѣ почему-то кажется, что я никогда не сойдусь съ нимъ. Но вѣдь ты-то никогда не оставишь меня, Эйаля?
   -- Оставить тебя?!
   -- Ты не перестанешь быть мнѣ сестрою изъ-за того, что поселишься у этихъ богачей?
   -- О какъ бы я желала, какъ бы я желала, чтобы бѣдной пришлось быть мнѣ! Навѣрно, мнѣ бы это понравилось больше! Мнѣ никогда не хотѣлось быть богатой. Ахъ, Люси, нельзя ли заставить ихъ перемѣнить?
   -- Нѣтъ, Эйа, милочка моя, нельзя. А если бы и можно было, не слѣдовало бы. Гораздо лучше во всѣхъ отношеніяхъ, чтобы ты была богатой Трингль, а я -- бѣдной Дозетъ.
   -- Я всегда буду Дормеръ,-- сказала Эйаля гордо.
   -- Да и я тоже, душечка. Только ты будешь блестящей Дормеръ Тринглей, а я тусклой Дормеръ Дозетовъ. Я на все согласна, лишь бы намъ можно было видаться.
   Итакъ, дѣвушки разстались,-- старшую отослали въ Кингсбюри-Крессентъ, а меньшая осталась у богатыхъ родственниковъ въ Куинсъ-Гетѣ. Эйаля, вѣроятно, не понимала всего громаднаго различія ихъ будущихъ положеній. Прелести богатства и лишенія сравнительной бѣдности представлялись ей не очень наглядно. Тѣми, на чью долю выпадаетъ богатство, по крайней мѣрѣ, въ молодости, оно никогда не сознаются такъ ясно, какъ противоположной стороной. Если бы на долю Эйали выпала другая участь, она бы почувствовала это сильнѣе.
   Люси чувствовала достаточно сильно.
   Великолѣпіе дома Тринглей не особенно привлекало ее, но разница между изяществомъ, обдуманной роскошью отцовскаго дома и голыми стѣнами, простой мебелью Дозетовской квартиры была очень велика. Тетка не была абонирована у Мюди. Старый рояль уже десять лѣтъ не настраивался. Ворчливая старуха замѣняла горничную. Тетка сидѣла большую часть дня въ столовой, а столовая была самая невзрачная изъ всѣхъ комнатъ Крессента. Люси хорошо понимала, что предстояло ей. Отца и матери у нея не было. Съ сестрой она разсталась. Жизнь уже ничего не сулила ей впереди. Однако, она не унывала; сознаніе великаго бѣдствія не покидало ее ни на минуту, но не покидала и рѣшимость исполнить свой долгъ.
   

II.
Люси у тетки Дозетъ.

   Первый день Люси чувствовала себя совершенно подавленной, во-первыхъ -- твердой рѣшимостью исполнять какія бы то ни было непріятныя обязанности, во-вторыхъ -- полнымъ отсутствіемъ всякихъ обязанностей, доступныхъ ея исполненію. Вся жизнь представлялась ей совершенной пустыней. Домъ отца былъ невеликъ и считался бѣднымъ сравнительно съ палатами Тринглей, но теперь она поняла, что житье въ этомъ домѣ было привольное. въ одной изъ маленькихъ комнатъ были собраны сотни двѣ-три прекрасно переплетенныхъ книгъ. Безчисленные томы появлялись отъ Мюди по мѣрѣ надобности, такъ же неизбѣжно, какъ самыя насущныя потребности жизни, какъ воздухъ, газъ и теплый хлѣбъ къ чаю. Превосходный рояль, всегда содержащійся въ исправности, считался предметомъ первой необходимости и, какъ всѣ предметы первой необходимости, былъ налицо. Маленькая комнатка рядомъ съ мастерской отца, пользовавшаяся такимъ же освѣщеніемъ, служила дѣвушкамъ для занятій живописью и была обставлена всевозможными изящными принадлежностями женскаго обихода. Вдобавокъ, постоянно приходили гости. Не только сами кенсингтонскіе художники собирались у отца, но и жены и дочери художниковъ, а кое-когда и сыновья. Каждый день имѣлъ свой опредѣленный циклъ удовольствій,-- занятій,-- какъ говорили дѣвушки. Немножко читали, немножко писали, немножко занимались музыкой, иногда даже немножко шили и очень много разговаривали.
   Какъ мало мы знаемъ о томъ, какъ живутъ люди въ сосѣднихъ домахъ, рядомъ съ нами! Мы видимъ, что дома похожи на нашъ домъ, а люди, которые оттуда выходятъ, похожи на насъ. Но между китайцемъ и англійскимъ Джонъ-Булемъ не больше разницы, чѣмъ между No 10 и No 11. У однихъ книги, живопись, музыка, вино, легкое заигрываніе со злобами дня, легкій любительскій интересъ къ серіознымъ вопросамъ, можетъ быть, легкая любительская религіозность; немногіе законы домашней жизни легко нарушаются, немногія домашнія обязанности легко устраняются; завтракай когда хочешь, и обѣдай почти также неопредѣленно, въ большой компаніи, съ нескрываемой склонностью къ праздной роскоши. Такова жизнь въ No 10. Въ No 11 все сковано желѣзомъ. Житье, пожалуй, такое же безбѣдное, но даже эта безбѣдность стѣснительна. Обязанность управляетъ всѣ мъ, и всѣми признается что обязанность непремѣнно должна быть тяжелой. Столько-то часовъ шитья, столько-то чтенія, столько-то молитвы. Всѣ обитатели дома должны трястись, вставая до разсвѣта,-- таковъ законъ и нарушеніе его служитъ признакомъ болѣзни или требуетъ карательныхъ мѣръ. Наслаждаться удобствами жизни -- грѣшно; смѣяться -- такъ же предосудительно, какъ говорить дурныя слова. Таково различіе между No 10 и No 11.
   Бѣдной Люси пришлось перейти изъ одной крайности въ другую, хотя въ Кингсбюри-Крессентѣ, впрочемъ, не всѣ вышеупомянутые уставы No 11-го исполнялись съ одинаковой строгостью. Не было ни обязательныхъ молитвъ, ни ранняго вставанья. Люси просто-напросто должна была являться къ завтраку въ девять часовъ, но если бы она и не явилась, никто не сказалъ бы на это ничего рѣзкаго. Охъ нея требовалось одно: терпѣливое отношеніе къ жизни, совершенно лишенной всякихъ украшеній. Самъ дядя Дозетъ, въ качествѣ адмиралтейскаго клерка, имѣлъ нѣкоторое положеніе въ свѣтѣ, достаточно поддерживаемое приличнымъ костюмомъ, аккуратно расчесанными, рѣдкими, сѣдыми бакенбардами, и зонтикомъ, который, повидимому, никогда не осквернялся употребленіемъ. Сослуживцы любили Дозета и огносисились къ нему по-дружески. Но никто изъ нихъ не былъ знакомъ съ его семьею и домашней обстановкой. Никогда они у него не обѣдали, и онъ никогда не обѣдалъ у нихъ. Такіе люди есть во всѣхъ канцеляріяхъ. Замкнутая жизнь, которую они ведутъ, нисколько не уменьшаетъ всеобщаго къ нимъ уваженія. Всѣмъ было извѣстно, что Дозетъ обремененъ, но никто не зналъ -- чѣмъ. Такимъ образомъ пріятели, которые отлично его знали по сю сторону дверей въ Сомерсетъ-Гоузѣ, гдѣ находилось мѣсто его службы, совершенно его не знали по другую. Люси предстояло познакомиться съ обратной стороною его существованія, стороною домашней, столь же не притязательной, какъ и оффиціальная. Звено, соединявшее эти двѣ стороны, заключалось въ путешествіи по подземной желѣзной дорогѣ до станціи Темпля и прогулкѣ домой по набережной, черезъ паркъ и Кенсингтонскіе сады,-- величайшемъ удовольствіи Дозетовойжизни.
   Мы уже говорили, что онъ получалъ 900 фунтовъ въ годъ. Какъ отрадно звучатъ такія слова! Какимъ богачомъ считалъ бы себя любой девятнадцатилѣтній юноша поступающій на службу, если бы имѣлъ въ виду когда-нибудь достичь финансоваго рая въ видѣ 900 фунтовъ въ годъ! Какъ бы онъ сталъ расхаживать по гостямъ и приглашать пріятелей къ себѣ! Но когда завѣтная цифра достигнута, оказывается, что предѣлы ея вовсе не безграничны. Въ первое время послѣ женитьбы Дозетъ, къ несчастію, питалъ обычныя иллюзіи и въ продолженіе года или двухъ тратилъ деньги довольно неосмотрительно. Не получивъ чего-то, на что разсчитывалъ, онъ принужденъ былъ прибѣгнуть къ займу и застраховалъ свою жизнь въ размѣрахъ занятой суммы. Денежная неудача, заключавшаяся въ томъ, что мистрессъ Дозетъ было отказано въ нѣкоемъ искѣ, который она считала себя въ правѣ предъявить, вынуждала Дозета позаботиться также и объ ея обезпеченіи. Такимъ образомъ, большая часть его дохода стала поглощаться страховою конторою, оставлявшей ему весьма умѣренныя средства существованія. Дозетъ тотчасъ отказался отъ всѣхъ суетъ свѣтской жизни, поселился въ Кингсбюри-Крессентѣ и рѣшилъ ограничить свои удовольствія прогулкой по парку и скуднымъ обѣдомъ по возвращеніи. Ни онъ, ни его жена никогда никому не жаловались. Человѣкъ достаточно маленькій, чтобы довольствоваться тѣснымъ существованіемъ, Дозетъ былъ слишкомъ великъ, чтобы просить чьей-либо помощи для расширенія этого существованія. Ни Томасъ Трингль, ни даже лэди Трингль, сестра Дозета, никогда не слыхивали о 175 фунтахъ, уплачиваемыхъ ежегодно въ страховую контору. Когда Дозету предложили взять одну изъ дѣвочекъ Дормеръ, онъ тотчасъ согласился, ни слова не упоминая о страховой конторѣ.
   На мистрессъ Дозета обрушился тяжелый ударъ, приходившійся на ея долю въ жизни, и она пострадала отъ него, можетъ быть, даже болѣе, чѣмъ пострадалъ ея мужъ. На эти деньги она разсчитывала. Въ полученіи ихъ не могло быть никакого сомнѣнія, по крайней мѣрѣ, съ ея стороны. Полученіе это зависѣло не отъ тѣхъ или другихъ распоряженій нѣкоего стараго джентльмена, а исключительно только отъ его смерти. Денегъ должно было быть много -- сотни три-четыре фунтовъ годового дохода, обезпеченныя навсегда. Когда старикъ умеръ, что случилось лѣтъ черезъ десять послѣ женитьбы Дозета, оказалось, что деньги, тщательно охраняемыя полдюжиной юристовъ, какимъ-то образомъ исчезли. Куда онѣ дѣвались, это до насъ не касается, но, куда-то дѣвались. Тяжелый ударъ обрушился на Дозетовъ, и первое время мистрессъ Дозетъ трудно было съ нимъ помириться.
   Но когда она пришла въ себя и вмѣстѣ съ мужемъ рѣшила, какой образъ жизни они должны съ этихъ поръ вести, то въ исполненіи этого рѣшенія была еще строже, чѣмъ онъ. Онъ могъ терпѣть и молчать, но она терпѣла и говорила очень многое. Несчастіе случилось по ея винѣ -- по винѣ родственниковъ съ ея стороны, и вотъ ее обуревало желаніе питаться кожурою картофеля, а мужу отдавать разсыпчатую нѣжную сердцевину. Безъ всякой нужды она безпрестанно сообщала ему, что погубила его, выйдя за него замужъ, но онъ былъ далекъ отъ подобныхъ мыслей. Чему быть, того не миновать;пищи вдоволь, картофеля хватаетъ на обоихъ, квартира приличная; онъ могъ бы быть счастливъ, лишь бы она не стонала. Нѣкоторую долю стоновъ мистрессъ Дозеіь откладывала на-время въ его присутствіи. Подрубливанье и чинка бѣлья, равносильныя стонамъ въ его глазахъ, производились въ его отсутствіе. Послѣ своего приличнаго обѣда мужъ, обыкновенно, спалъ немножко, а жена вязала. Онъ продолжалъ пить вино, но бутылку портвейна растягивалъ теперь на цѣлую недѣлю.
   Таковъ былъ домъ, въ который вступила Люси Дормеръ, когда мистеръ Дозетъ согласился раздѣлить съ сэромъ Томасомъ бремя, оставшееся по смерти нерадиваго художника.
   Черезъ мѣсяцъ Люси стало казаться, что времени протекло уже достаточно, чтобы сойти съ ума. Отецъ ея умеръ въ началѣ сентября. Тринглей, конечно, не было въ городѣ, но они сочли своимъ долгомъ пріѣхать; нужно же было сдѣлать что-нибудь для бѣдныхъ дѣвочекъ, и это "что-нибудь" не должно было сдѣлаться въ ихъ отсутствіе. Мистеръ Дозетъ также пользовался въ это время своимъ ежегоднымъ отпускомъ, но пользованіе происходило въ экономныхъ предѣлахъ Кингсбюри-Крессента. Радости деревенской жизни выпадали на долю Дозетовъ очень рѣдко. Однажды, нѣсколько лѣтъ назадъ, они посѣтили царственныя палаты Гленбоджи, но прелести этихъ палатъ не искупили издержекъ длиннаго путешествія.
   Такимъ образомъ, Дозеты оказались налицо для исполненія своихъ обязанностей. Дозетъ и Трингль съ толпою художниковъ проводили бѣднаго Дормера до могилы въ Кенсаль-Гринѣ и затѣмъ разстались, по всѣмъ вѣроятіямъ, снова на нѣсколько лѣтъ.
   -- Милая моя, какъ ты думаешь распорядиться своимъ временемъ?-- спросила мистрессъ Дозетъ племянницу по прошествіи первой недѣли.
   Въ то время гардеробъ Люси еще не пришелъ въ состояніе разрушенія, требующаго починокъ. Дѣвочки Дормеръ почти также мало знали, откуда берутся по мѣрѣ надобности ихъ платья, какъ дѣвицы Трингль. Платья появлялись сами собой, въ послѣднее время, увы! платья черныя, мрачныя, и тѣ теперь уже во второй разъ.
   Какъ бы ни было плачевно положеніе кредиторовъ, въ осиротѣвшихъ семьяхъ всегда найдутся деньги на трауръ. Все, что носила Люси, было почти новое. Мало-по-малу должна была представиться необходимость починокъ, но теперь пока она еще не представлялась. Заботливая тетка приняла это во вниманіе и сочла необходимымъ задать вышеупомянутый вопросъ.
   -- Я буду дѣлать все, что вамъ будетъ угодно, тетя,-- сказала Люси.
   -- Дѣло не во мнѣ, милая моя. Я справляюсь со своей работой, хотя ея и очень много,-- принуждена справляться.
   Въ эту минуту она сидѣла, держа на колѣняхъ простыню, которую переворачивала на изнанку. Люси уже предлагала однажды свою помощь, но помощь была отвергнута. Это произошло дня два назадъ, и съ тѣхъ поръ дѣвушка не возобновляла своего предложенія, хоть и должна была бы возобновить. Главной причиной тому была застѣнчивость; хотя работа приходилась ей вовсе не по вкусу, она бы все-таки ее сдѣлала, но боялась показаться навязчивой, такъ какъ еще не достаточно близко сошлась съ теткой.
   -- Я вовсе не намѣрена обременять тебя своею работою,-- продолжала мисгрессъ Дозетъ,-- но боюсь, что ты скучаешь отъ бездѣлья.
   -- Я читала, когда вы со мною заговорили,-- сказала Люси, заглядывая въ маленькій томикъ стихотвореній, одно изъ немногихъ сокровищъ, привезенныхъ изъ родительскаго дома.
   -- Читать можно, отчего же и не читать, но не слѣдуетъ отговариваться чтеніемъ, Люси.
   Когда Люси услышала, что она "отговаривается", душа ея закипѣла гнѣвомъ, и она рѣшила, что никогда не полюбитъ тетку.
   -- По-моему, если нѣтъ въ ходу иголки съ ниткой, то навѣрное можно сказать, что у женщины много времени пропадаетъ даромъ, будь она молодая дѣвушка или старуха, это все равно. Знаю также, что женщинѣ, точно такъ же, какъ и мужчинѣ, непозволительно тратить время даромъ, если она не очень богата.
   Во всю свою жизнь Люси никогда не приходилось выслушивать ничего, столь похожаго на выговоръ; такъ, по крайней мѣрѣ, показалось ей въ эту минуту. Мистрессъ Дозетъ дѣлала свои замѣчанія совершенно благонамѣренно, считая ихъ вполнѣ умѣстными со стороны тетки по отношенію къ племянницѣ. Давать совѣты было ея обязанностью, и нужно же было когда-нибудь начать. Она нарочно пропустила недѣлю, а теперь вотъ и начала,-- какъ ей казалось, весьма кстати.
   Для Люси это было непривычно и необыкновенно горько. Хотя она и занималась чтеніемъ "Идиллій короля" или дѣлала видъ, что занимается имъ, но въ то же самое время думала о всѣхъ своихъ утратахъ. Думала о матери, столь непохожей на эту разсчетливую, вѣчно штопающую, хозяйственную тетку. Къ мыслямъ о матери несомнѣнно примѣшивалось сожалѣніе о многомъ другомъ; она не признавалась себѣ въ этомъ, но тѣмъ не менѣе "другое" еще усугубляло мракъ воспоминаній. Все, что прошло, было такъ радостно, и все это она потеряла навѣки! Все, что предстояло, было такъ мрачно и должно было продолжаться долго, долго! Выслушавъ разсужденія тетки о тратѣ времени, Люси помолчала нѣсколько минутъ, потомъ залилась неудержимыми слезами.
   -- Я не хотѣла огорчать тебя,-- сказала тетка.
   -- Я думала о моей милой, милой мамѣ,-- прорыдала Люси.
   -- Конечно, Люси, ты должна думать о ней. Развѣ ты можешь о ней не думать? И объ отцѣ также. Такія несчастія неизбѣжны. Но для тѣхъ, кто работаетъ, горе переносится легче, чѣмъ для тѣхъ, кто живетъ въ праздности. Мнѣ иногда кажется, что крестьяне, которые пашутъ землю, горюютъ о своихъ близкихъ меньше, чѣмъ мы, потому что имъ некогда горевать.
   -- Ну такъ я бы хотѣла пахать землю,-- проговорила Люси сквозь слезы.
   -- Можешь, если хочешь. Чѣмъ скорѣе начнешь, тѣмъ лучше и для тебя и для твоихъ окружающихъ.
   Тетка Дозетъ была вовсе не виновата ни въ томъ, что обладала грубымъ голосомъ, ни въ томъ, что природная мягкость ея значительно утратилась вслѣдствіе суровыхъ жизненныхъ условій. Она просто-напросто старалась быть полезной и выполнить свой долгъ; тѣмъ не менѣе, когда Люси услышала, что землю пахать слѣдуетъ тотчасъ же, ради "твоихъ окружающихъ",-- кто же были эти окружающіе, какъ не сама мистриссъ Дозетъ?-- тетка показалась ей грубой, почти безчеловѣчной эгоисткой. Томикъ стихотвореній выпалъ у нея изъ рукъ, она быстро вскочила со стула.
   -- Давай мнѣ ее сейчасъ же!-- воскликнула она, хватая простыню, которая, по правдѣ сказать, представляла зрѣлище довольно невзрачное; никогда ничего подобнаго Люси не видывала въ "Игрушечкѣ". Давай сейчасъ же!-- повторила она, почти вырывая изъ рукъ тетки длинныя складки полотнища.
   -- Я совсѣмъ не объ этомъ говорила,-- сказала тетка Дозетъ. Пожалуйста, не коверкай моихъ словъ. Я имѣла въ виду исключительно твою пользу: не годится всю жизнь сидѣть сложа руки. Оставь простыню.
   Люси оставила простыню и, громко рыдая, убѣжала въ свою комнату, а мистрессъ Дозетъ рѣшила, что лучше не ходить за ней. Она прощала дѣвушку, отчасти потому, что дѣвушка была несчастна, отчасти потому, что сама сознавала въ себѣ недостатокъ мягкости и снисходительности, которыми отличалась ея невѣстка, мать Люси, и, продолжая работать, пришла къ опредѣленному заключенію, что слѣдуетъ дать племянницѣ выплакаться на свободѣ. Рѣзкость Люси на минуту удивила ее, но она привыкла думать, что такія маленькія вспышки легче всего проходятъ сами собою.
   Очутившись одна, Люси бросилась на постель въ полнѣйшемъ отчаяніи. Она чувствовала, что вела себя дурно, но какъ грубы, какъ жестоки были теткины слова! Если ужъ она, тихенькая, вышла изъ себя, что бы сдѣлала Эйаля? Откуда взять силъ, чтобы смотрѣть въ глаза будущему? Она всячески старалась прійти къ какому-нибудь рѣшенію. Не лучше ли тотчасъ же начать день и ночь штопать простыни, пока не отвалятся пальцы? Можетъ быть, въ словахъ тетки о томъ, что рабочіе меньше страдаютъ, и была доля правды. Такъ какъ для нея, Люси, больше ничего не оставалось въ жизни, то, можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ ужъ лучше штопать простыни. Не бѣжать ли сейчасъ же къ теткѣ просить прощенія и позволенія начать немедленно?
   По отношенію къ простынямъ она ничего не имѣла противъ, но по отношенію къ теткѣ -- имѣла все. Съ запачканнымъ, смятымъ холстомъ примириться было возможно, съ черствой женщиной -- нѣтъ.
   О, какъ ужасна была эта перемѣна! Отецъ и мать, обходившіеся съ нею такъ ласково! Всѣ изящныя прихоти ея жизни! Всѣ ея занятія, друзья и удовольствія! Она лишилась всего, даже Эйали. Какъ перенести это? Она не завидовала Эйалѣ, нѣтъ, нисколько! Но какъ это было тяжело! У Эйали будетъ все. Тетя Эммелина,-- хотя онѣ до сихъ поръ и не особенно ее любили,-- воплощенная кротость сравнительно съ этой женщиной! "Чѣмъ скорѣе ты начнешь пахать, тѣмъ лучше для тебя и для твоихъ окружающихъ." Не лучше ли ужъ сразу отправить ее въ какой-нибудь настоящій рабочій домъ, гдѣ, по крайней мѣрѣ, положеніе ея будетъ совершенно опредѣленное!
   И все это рѣшили за нее, за нее и за Эйалю, не по ихъ волѣ, не съ ихъ согласія, а просто по чужому капризу. Съ какой стати ей дѣлаться рабою чьего бы то ни было каприза! Пускай себѣ Эйаля пользуется дядинымъ богатствомъ и теткиными дворцами, она, Люси, будетъ бродить нищей по бѣлу свѣту или отправится въ какой-нибудь рабочій домъ, лишь бы избавиться отъ необходимости подчиняться рѣзкому голосу и отвратительному здравому смыслу тетки Дозетъ. Но какъ поступить въ рабочій домъ? Какъ доказать свое право на поступленіе даже туда? Тотъ же декретъ, по которому Эйалѣ достались волшебные, золотые чертоги, осудилъ Люси не только на бѣдность, но и на рабство. Некуда было укрыться отъ тетки и теткиныхъ проповѣдей. "О Эйаля, дорогая моя, моя Эйаля, если бы ты только знала!" -- говорила себѣ Люси. Если бы Эйаля знала, какая пропасть отдѣляла ея рай отъ сестринаго ада, какъ бы она отнеслась къ этому, какъ бы вынесла это? "Никогда не скажу ей!" сказала себѣ Люси. "Умру, но она никогда ничего не узнаетъ."
   Она лежала, рыдала, и все, что только есть золотого въ мірѣ, пріобрѣтало въ ея глазахъ большую и большую прелесть. Увы, да! Великолѣпіе палатъ въ Куинсъ-Гетѣ, чудеса Гленбоджи, изысканныя удобства Мерль-Парка, какъ называлось помѣстье въ Суссексѣ, всякія кареты и лошади, мадамъ Тонсонвиль со своими юбками, кресла въ Альбертъ-Галлѣ, куда отправиться было не болѣе затруднительно, чѣмъ въ собственную спальню, ложа въ оперѣ, изящная мебель, новенькія бездѣлушки, даже одежда, способствовавшая ея привлекательности въ глазахъ людей, которымъ ей хотѣлось нравиться,-- все это вырастало въ ея воображеніи и облекалось небывалой красотой. No 3 Кингсбюри-Крессента былъ навѣрное самымъ безобразнѣйшимъ мѣстомъ на всемъ земномъ шарѣ. Но все-таки, все-таки она вѣдь старалась исполнить свой долгъ!
   -- Въ рабочій домъ -- куда ни шло!-- шептала она про себя,-- но быть невольницей тетки Дозетъ -- никогда!
   И опять начинались воззванія къ сестрѣ: "О Эйаля, если бы ты только знала!" -- "Но вѣдь будь на моемъ мѣстѣ Эйаля, пожалуй ей было бы еще хуже, чѣмъ мнѣ", подумала она, опомнясь. "Если кому-нибудь изъ насъ суждено все это выносить, ужъ лучше вынесу я!" И она стала черезъ силу приготовляться къ дядиному обѣду.
   

III.
Невзгоды Люси.

   Вечеръ послѣ исторіи съ простыней прошелъ очень тихо, какъ и многіе другіе вечера и дни въ Кингсбюри-Крессентѣ. Мистрессъ Дозетъ была достаточно умна, чтобы забыть маленькую вспышку и смотрѣть сквозь пальцы на обнаруженныя племянницей чувства. Когда Люси, смущенная сознаніемъ прошлой вины, прерывающимся голосомъ, въ первый разъ попросила "чего-нибудь пошить", тетка отнеслась къ этому благосклонно и дала ей для начала работу, болѣе легкую, чѣмъ передѣлка простыни. Люси усѣлась за работу и принялась страдать. Шила и страдала. Съ каждой стежкой она повторяла себѣ, что она мученица. Сидя противъ тетки, которая занимала свое обычное кресло, она все время молчала и напряженно думала объ Эйалѣ и радостяхъ Эйалиной жизни. Какъ это могло случиться, что равныя по происхожденію и состоянію, всю жизнь жившія вмѣстѣ, онѣ теперь отдѣлены другъ отъ друга такой бездной? Какъ высоко вознеслась одна, и какъ низко сошла другая! Почему же это? Гдѣ же тутъ справедливость? Неужели небо, или даже земля, могли создать законъ, по которому блага жизни распредѣлялись такъ неравномѣрно?
   -- Ты не особенно разговорчива,-- замѣтила тетка Дозетъ въ одно прекрасное утро.
   Это опять-таки звучало упрекомъ, опять-таки звучало выговоромъ. Тетка Дозетъ, однако, имѣла въ виду сказать что-нибудь очень любезное.
   -- Мнѣ не о чемъ говорить,-- отвѣчала Люси, сдерживая гнѣвъ.
   -- Отчего же?
   -- Оттого, что я глупа. Глупые люди не умѣютъ поддерживать разговоръ. Вамъ бы лучше было взять Эйалю.
   -- Надѣюсь, ты не завидуешь богатству сестры, Люси?
   Никакая женщина, мало-мальски обладающая тактомъ, не задала бы такой вопросъ въ такое время. Она поняла бы, что при существующихъ обстоятельствахъ легкій оттѣнокъ ироніи въ словахъ Люси могъ быть вполнѣ естественнымъ, что пока внушившее его чувство выражалось въ не очень рѣзкихъ словахъ и дѣйствіяхъ,-- всего лучше было ждать, чтобы оно прошло само собою, подъ вліяніемъ времени и привязанности къ сестрѣ. Но мистрессъ Дозетъ, съ годами, научилась переносить непріятности и считала нужнымъ, научить тому же Люси.
   -- Не завидую ли я?-- спокойно повторила Люси, послѣ минутнаго раздумья. Мнѣ иногда кажется, что очень трудно опредѣлить, что такое зависть.
   -- Зависть, ненависть и злоба,-- проговорила мистрессъ Дозетъ, сама хорошенько не зная, что хотѣла выразить этими классическими словами.
   -- Я знаю, что значитъ ненависть и злоба,-- сказала Люси. Неужели вы думаете, что я ненавижу Эйалю?
   -- Конечно, нѣтъ.
   -- Или, что я имѣю на нее зло?
   -- Нѣтъ, конечно.
   -- Если бы я могла у нея что-нибудь отнять, развѣ отняла бы? Я люблю Эйалю всѣмъ сердцемъ. Какія бы несчастія ни выпали на мою долю, я предпочту сама перенести ихъ всѣ, чѣмъ наваливать на Эйалю хотя часть ихъ. Какія бы благополучія ни достались ей, я не хочу присвоивать ни одного изъ нихъ. Если между нами надо дѣлить радость и горе, я возьму на свою долю горе, а радость оставлю ей. Кажется, это не ненависть и не злоба.
   Мистрессъ Дозетъ посмотрѣла на племянницу поверхъ очковъ. Такъ вотъ какова эта дѣвушка, по собственному увѣренію слишкомъ глупая, чтобы поддерживать разговора.!
   -- Но когда вы спрашиваете, завидую ли я, я не знаю, что отвѣтить на это. Мнѣ кажется, что желать дома ближняго своего, вопреки десятой заповѣди, вовсе не то, что собираться его украсть.
   Мистрессъ Дозетъ раскаивалась, что завела какой бы то ни было разговоръ. Лучше было молчать, молчать непрерывно, по-старому, какъ она молчала въ теченіе двѣнадцати лѣтъ, до появленія Люси. Она была очень сердита на Люси, такъ сердита, какъ никогда, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, боялась это выказать. Такъ вотъ чѣмъ платила Люси за все, что сдѣлалъ для нея дядя,-- пріютилъ ее, поилъ, кормилъ, заботился о ней; ему одному она была обязана всѣмъ, что имѣла. Мистрессъ Дозетъ знала (хотя Люси не знала), какъ трудно было еще сократить расходы скуднаго хозяйства, еще что-нибудь урвать гдѣ-нибудь на содержаніе новаго члена семьи; столько-то фунтовъ мяса въ недѣлю, столько-то хлѣба, столько-то чаю и сахару. Все это было высчитано заранѣе. Въ "приличныхъ" хозяйствахъ такія вычисленія приходится дѣлать нерѣдко. Когда постепенно, по степенямъ очень быстрымъ, износится одежда, привезенная Люси, придется и на это удѣлить сколько-нибудь денегъ, а ихъ уже теперь едва хватало въ обрѣзъ. Все это принималось въ соображеніе и уже влекло за собою мѣры, о которыхъ Люси и не подозрѣвала: ежедневные два стакана портвейна были вычеркнуты изъ списка удовольствій бѣднаго мистера Дозета. Жена его горько рыдала, когда онъ объявилъ ей такое рѣшеніе, но Дозетъ утверждалъ, что джинъ съ водою подкрѣпляетъ не менѣе портвейна и настоялъ на своемъ. Люси втайнѣ возмущалась джиномъ съ водою, не зная его исторіи. Ея отецъ, не всегда аккуратно платившій по счетамъ виннаго торговца, не притронулся бы къ джину съ водою, не осквернилъ бы имъ своего обѣденнаго стола. Въ домѣ мистера Дозета по всѣмъ счетамъ производилась аккуратная расплата еженедѣльно.
   И вотъ Люси, пользовавшаяся всѣмъ, что могла доставить приличная квартира, принятая въ этой квартирѣ, какъ родное дитя, говорила о своей участи какъ о сплошномъ бѣдствіи! Какъ оно ни плохо, это житье въ Кингсбюри-Крессентѣ, ужъ лучше я сама буду его выносить, чѣмъ подвергать такому ужасу Эйалю,-- вотъ каково было значеніе всего сказаннаго ею въ защиту собственныхъ чувства, къ сестрѣ. Тетка была просто не въ состояніи молча выносить такое обращеніе.
   -- Мы сдѣлали для тебя рѣшительно все, что могли, Люси,-- сказала она тономъ горькаго упрека.
   -- Развѣ я жаловалась, тетя?
   -- Мнѣ показалось, что да.
   -- О, нѣтъ! Ты спросила меня, завидую ли я Эйалѣ. Что мнѣ было отвѣтить тебѣ на это? Можетъ быть, не слѣдовало отвѣчать ничего, но мнѣ было тяжело подвергаться такому подозрѣнію. Конечно, она...
   -- Ну?
   -- Лучше ужъ мнѣ больше ничего не говорить! Дѣлать видъ, что мнѣ весело, было бы притворствомъ съ моей стороны. Папа умеръ всего нѣсколько недѣль тому назадъ.
   Онѣ замолчали и работали цѣлый часъ, не проронивъ ни слова.
   Та же работа и то же торжественное молчаніе длились потомъ всю зиму. Кромѣ писемъ Эйали единственнымъ развлеченіемъ Люси за все это время было свиданіе съ сестрою. Когда Люси водворилась въ Кингсбюри-Крессентѣ, Эйалю тотчасъ увезли въ Гленбоджи, откуда она писала по два раза въ недѣлю, въ продолженіе шести недѣль. Письма ея были преисполнены горестью. Она вѣдь тоже потеряла мать, отца и сестру. Кромѣ того, въ своей глупой горячности, говорила о тетѣ Эммелинѣ, барышняхъ и сэрѣ Томасѣ такія вещи, которыхъ вовсе не слѣдовало говорить о людяхъ, облагодѣтельствовавшихъ ее. Эйаля издѣвалась также надъ двоюроднымъ братомъ, Томомъ, первенцомъ и наслѣдникомъ, сообщала, что онъ болванъ и старается дѣлать ей глазки. Ахъ, какъ несимпатичны, какъ пошлы были они сравнительно со всѣми прежними знакомыми. Пожалуй, хуже всѣхъ старшая дѣвица, Августа; едва ли Эйаля будетъ въ состояніи переносить повелительный тонъ, принятый Августой. Гертруда лучше, но Гертруда глупа. Эйаля сообщала, что у нея тяжело на душѣ. Но все же прекрасное мѣстоположеніе Гленбоджи, чудный оттѣнокъ болотъ, чудныя вершины Бенъ-Альхана нѣсколько искупляли тяжесть положенія. Несмотря на свою печаль, она бредила красотами Гленбоджи и, читая ея письма, Люси говорила себѣ, что съ такимъ горемъ, какъ горе Эйали, примириться можно, можно, пожалуй, даже наслаждаться имъ. Сидѣть и грустить на берегу журчащаго потока -- совсѣмъ не то, что грустить въ столовой Крессента. Слезы, которыя отъ времени до времени тихонько навертываются на глаза, устремленные къ чуднымъ горнымъ вершинамъ, совсѣмъ не похожи на соленыя капли, падающія на изорванное полотенце.
   Въ отвѣтахъ сестрѣ Люси старалась подавить собственныя стенанія. Во-первыхъ, она сознавала, что не слѣдовало дурно отзываться о людяхъ, которые, въ сущности, были ея благодѣтелями; во-вторыхъ, тщательно старалась скрыть отъ Эйали свое мнѣніе о несправедливомъ рѣшеніи ихъ обоюдной участи. Она выдала себя раза два въ разговорахъ съ теткой, но въ письмахъ къ Эйалѣ сдерживалась. Никогда, никогда она не напишетъ ни одного слова, которое могло бы огорчить Эйалю,-- таково было ея твердое рѣшеніе. Она умолчитъ объ удивительной невзрачности той комнаты въ нижнемъ этажѣ, гдѣ онѣ съ утра до ночи сидѣли съ теткой, чтобы Эйаля не мучилась собственной роскошью и удобствами.
   Въ такомъ-то тонѣ писала Люси. Наконецъ, наступило начало ноября, время, когда сестры должны были свидѣться. Трингли собирались въ Римъ,-- они постоянно куда-нибудь собирались; Гленбоджи, Мерль-Парка, дома въ Куинсъ-Гетѣ на годъ не хватало. Сэръ Томасъ долженъ былъ отвезти семью въ Италію и возвратиться въ Лондонъ для упражненій съ милліонами Ломбардъ-Стрита. Изъ-за этихъ-то милліоновъ онъ ежегодно проводилъ девять мѣсяцевъ въ городѣ, посѣщая Мерль-Паркъ на весьма короткіе промежутки времени; но лэди Трингль находила, что дѣвочкамъ полезна перемѣна воздуха. Въ Римѣ они думали провести на этотъ разъ мѣсяца два-три.
   Поздно вечеромъ въ субботу, Трингли вернулись изъ Шотландіи въ Куинсъ-Гетъ и собирались выѣхать въ понедѣльникъ рано утромъ. Эйалѣ и въ голову не приходила возможность проѣхать черезъ Лондонъ, не повидавшись съ сестрою, но когда лэди Трингль узнала объ этомъ, то объявила, что въ такомъ случаѣ слѣдовало выписать карету. Это было чрезвычайно неудобно, такъ какъ въ Лондонѣ не было каретъ. Лэди Трингль разсчитывала, что всѣ они просто только проѣдутъ черезъ Лондонъ, какъ будто вовсе и не останавливаясь,-- воскресенье, думала она, совсѣмъ не сочтется днемъ. Эйаля вспылила, что случалось съ нею уже не въ первый разъ. Неужели кто-нибудь могъ вообразить, что она не увидится съ Люси! Какая тутъ карета! Она просто-напросто пойдетъ одна черезъ Кенсингтонскіе сады, сама отыщетъ домъ, проведетъ съ Люси цѣлый день и вечеромъ вернется одна на извозчикѣ. У Эйали было достаточно характера, чтобы до нѣкоторой степени настоять на своемъ; въ три часа за Люси была послана карета, неизвѣстно откуда взявшаяся, и та же карета послѣ обѣда отвезла ее обратно въ Кингсбюри-Крессентъ.
   И вотъ, наконецъ, сестры очутились вдвоемъ въ спальнѣ Эйали.
   -- Теперь разскажи мнѣ все,-- сказала Эйаля.
   Но Люси рѣшила не разсказывать ничего. "Ахъ, какая я несчастная!" -- вотъ и все, что она могла бы сказать, но предпочла оставить это при себѣ.
   -- Мы ведемъ очень однообразную жизнь,-- сказала она,-- у тебя должно быть гораздо больше матеріала для разсказовъ.
   -- Ахъ Люси, какъ мнѣ все не нравится!
   -- Тетя?
   -- Есть и похуже тети, хотя и ее выносить подчасъ очень трудно. Не знаю, какъ тебѣ это объяснить; всѣ они такъ много о себѣ воображаютъ! Во-первыхъ, они никогда ни слова не упоминаютъ о папѣ.
   -- Можетъ быть, это отъ избытка чувствъ, Эйа?
   -- Вовсе нѣтъ. Это сейчасъ можно было бы отличить. Они относятся къ папѣ свысока, а между тѣмъ со всѣми своими деньгами не стоятъ его мизинца.
   -- Знаешь, на твоемъ мѣстѣ я бы держала языкъ за зубами.
   -- Да я такъ и дѣлаю; не говорю о немъ, но это очень тяжело. Да потомъ еще Августа взяла манеру обращаться со мною такъ, какъ будто имѣетъ право мнѣ приказывать. Стану я слушаться приказаній Августы! Вотъ ты никогда мнѣ не приказывала.
   -- Милая Эичка!
   -- Августа старше тебя, конечно, гораздо. Въ прошлое рожденье говорили, что ей минуло двадцать три, но ей двадцать четыре. Все-таки разница не такъ велика, чтобы командовать, особенно между кузинами. Ненавижу Августу!
   -- На твоемъ мѣстѣ я бы не стала ее ненавидѣть.
   -- Ну что жъ мнѣ дѣлать? Она просто убьетъ меня когда-нибудь своей манерой шептаться съ матерью и Гертрудой въ моемъ присутствіи. Я ужъ имъ сказала одинъ разъ: "Потрудитесь меня предупредить, и я тотчасъ выйду изъ комнаты." Ухъ, какъ онѣ разсердились!
   -- На твоемъ мѣстѣ я бы не стала ихъ сердить, Эйа.
   -- Отчего же?
   -- По крайней мѣрѣ, тетю Эммелину и дядю Томаса.
   -- Мнѣ совершенно все равно до дяди Томаса. Пожалуй, впрочемъ, онъ всѣхъ ихъ добрѣе, хотя это такой комокъ сала! Конечно, когда тетя Эммелина велитъ мнѣ что-нибудь, я слушаюсь.
   -- Для тебя такъ важно быть съ ними въ хорошихъ отношеніяхъ!
   -- Совершенно не понимаю, почему это,-- сказала Эйаля вспыхнувъ.
   -- Тетя Эммелина такъ много можетъ для тебя сдѣлать. У насъ вѣдь ничего нѣтъ своего, ни у тебя, ни у меня.
   -- Что жъ мнѣ продать имъ себя за деньги, что ли? Нѣтъ ужъ, извини! Никто такъ не презираетъ деньги, какъ я. Никогда я не буду вести себя съ ними иначе, какъ если бы деньги были мои, а они были бы бѣдными родственниками.
   -- Это не годится, Эйаля.
   -- Должно годиться! Пускай прогонятъ меня, если имъ угодно! Конечно, я должна слушаться тети, это я знаю, и буду ее слушаться. Если бы мнѣ велѣлъ что-нибудь сэръ Томасъ, я бы и его послушалась. Но Августы -- дудки!
   Затѣмъ, пока Люси обдумывала какъ бы придать мягкую форму наставленію, которое очевидно было совершенно необходимо, Эйаля сообщила еще новую бѣду.
   -- Есть еще хуже,-- сказала она.
   -- Что такое?
   -- Томъ!
   -- Что же Томъ?
   -- Ты знаешь Тома, Люси?
   -- Видала.
   -- Онъ мерзѣе всего на свѣтѣ.
   -- Что жъ, онъ требуетъ, чтобы ты его слушалась?
   -- Нѣтъ, но...
   -- Что такое, Эйа?
   -- Ахъ, Люси, онъ такой отвратительный. Онъ...
   -- Неужели ты хочешь сказать, что онъ за тобой ухаживаетъ?
   -- Да. Что мнѣ дѣлать, Люси?
   -- Они это знаютъ?
   -- Августа знаетъ, я увѣрена, и дѣлаетъ видъ, что считаетъ меня въ этомъ виноватой. Въ одинъ прекрасный день, навѣрное, разразится страшная ссора. Наканунѣ отъѣзда изъ Гленбоджи я ему сказала, что скажу его матери. Такъ и сказала. Онъ сталъ ухмыляться, такой дуракъ! А когда я засмѣялась, принялъ это за знакъ благосклонности! Хоть убей, я не могла удержаться отъ смѣха!
   -- Однако, онъ все-таки остался въ деревнѣ?
   -- Да, на время. Но онъ къ намъ пріѣдетъ какъ-нибудь послѣ Рождества, когда дядя Томасъ вернется домой.
   -- Отъ непріятнаго поклонника всегда можно избавиться, если захочешь, Эйа.
   -- Но говорить съ нимъ объ этомъ такъ несносно! Онъ смотритъ на меня съ идіотскимъ видомъ, а Августа хмурится. Когда я вижу, какъ она хмурится, то выхожу изъ терпѣнія и хочу выдрать ее за уши. Знаешь, Люси, мнѣ часто кажется, что все это не можетъ такъ продолжаться и что меня придется отправить. Жаль, что они не выбрали тебя!
   Таковъ былъ разговоръ между сестрами. Все, что говорилось, имѣло отношеніе къ Эйалѣ и ни слова не было сказано о томъ, какъ жилось Люси. Слушая разсказы Эйали, Люси не переставала думать обо всемъ, чего, по собственной неосторожности, могла лишиться сестра. Какъ бы ни была непріятна Августа, какъ бы ни былъ несносенъ Томъ, все это слѣдовало переносить, переносить по крайней мѣрѣ нѣкоторое время, принимая въ соображеніе ужасную альтернативу, грозившую въ противномъ случаѣ. Въ представленіи Люси этой альтернативой была тетка Дозетъ и Кингсбюри-Крессентъ. Могутъ ли Дозеты въ какомъ бы то ни было случаѣ принять Эйалю въ число членовъ своей семьи, что въ такомъ случаѣ станется съ ней самой, нельзя ли обѣимъ сестрамъ поселиться вмѣстѣ у тетки Дозетъ, и не будутъ ли онѣ такимъ. образомъ гораздо счастливѣе, чѣмъ были до сихъ поръ,-- все это и въ голову не приходило Люси. У Эйали было все, что только возможно купить на деньги; благодаря своему блестящему положенію въ богатомъ домѣ, ей, навѣрное, предстояло сдѣлать хорошую партію. У Эйали впереди было все, у Люси -- ничего. Принимая это въ соображеніе, Люси сочла своей прямой обязанностью предупредить сестру, уговорить ее мириться со многимъ и ничѣмъ не пренебрегать. Если бы Эйаля только знала, какова можетъ быть жизнь, какова была жизнь въ Кингсбюри-Крессентѣ, она бы все выносила терпѣливо, ласково шепнула бы теткѣ о сумасбродствѣ Тома, старалась бы задобрить Августу. Презираетъ деньги, Господи ты Боже мой! Видно, что Эйалѣ никогда не приходилось жить въ уродливой комнатѣ и чинить простыни по цѣлымъ утрамъ, никогда не приходилось проводить битыхъ два часа между спящимъ дядей Дозетомъ и вяжущей теткой Дозетъ, никогда не приходилось видѣть джинъ съ водою.
   -- О Эйаля,-- сказала она, отправляясь обѣдать вмѣстѣ съ сестрою,-- постарайся сладить съ собой, постарайся все вытерпѣть. Скажи тетѣ Эммелинѣ; это ей понравится. Если Августѣ понадобится тебя куда-нибудь послать,-- иди. Развѣ это важно? Папы и мамы нѣтъ, и мы однѣ.
   Она ничего не упомянула о собственныхъ страданіяхъ. Эйаля обѣщала наполовину. Бѣгать по порученіямъ Августы вовсе не входило въ ея виды, но стараться угождать тетѣ Эммелинѣ -- дѣло другое. Затѣмъ онѣ пообѣдали и ни о чемъ болѣе не говорили до отъѣзда Люси.
   Съ дороги Эйаля писала длинныя письма обо всемъ, что видѣла, и о своихъ спутникахъ. Написала изъ Парижа, потомъ изъ Турина и, наконецъ, изъ Рима, немедленно но прибытіи. Писать такія письма въ близкомъ сосѣдствѣ тетки и кузины было крайне неосторожно. Какое это было счастіе, что олуха Тома оставили въ Англіи! Дядя Томъ сердился, потому что кухня оказалась ему не по вкусу. Тетя Эммелина мучила несчастнаго courier, посылая за нимъ каждыя четверть часа. Августа начала было говорить по-французски, потомъ по-италіански, но говорить такъ, что никто не можетъ понять ни слова. Гертруда такъ устала отъ путешествія, что блѣдна какъ полотно. Всѣмъ все равно до всего. Тетку невозможно было заставить взглянуть на campanile во Флоренціи; кузины не отличали одной картины отъ другой. "Я увѣрена, что ангелы Мангля для нихъ все равно, что ангелы Рафаэля." Мангль былъ собратъ-академикъ, къ которому отецъ пріучилъ ихъ относиться съ презрѣніемъ. Пренебреженіе, самое нелѣпое пренебреженіе ко всѣмъ Тринглямъ выражалось въ письмахъ Эйали; но, слава Богу, дѣло пока еще не доходило до ссоры. Оказывалось вдобавокъ, что и въ Парижѣ и во Флоренціи Эйаля покупала кое-какія вещицы, изъ чего слѣдовало, что дядя Томъ щедро снабдилъ ее деньгами. Вещица изъ Парижа была прислана Люси, и уже одна эта вещица стоила, навѣрное, не мало франковъ. Получая такъ много, Эйаля по справедливости должна была давать что-нибудь взамѣнъ.
   Люси сознавала, что и она также должна давать что-нибудь взамѣнъ. Хотя Кингсбюри-Крессентъ былъ неказистъ и жить съ теткой Дозетъ не особенно пріятно, все же Люси начала понимать, что слѣдовало быть благодарной хотя бы за пищу, которой кормилась, и за постель, на которой спала. Размышляя обо всѣхъ долгахъ Эйяли, она вспомнила свои собственные и всю зиму старалась ихъ выплачивать. Но мистрессъ Дозетъ имѣла нравъ довольно стойкій; разъ она замѣтила съ самаго начала, что Люси обращается съ нею грубо, то теперь уже не особенно поддавалась ея любезностямъ. Жизнь Люси въ Кингсбюри-Крессентѣ началась плохо; Люси прекрасно все это понимала, но ей трудно было привести плохое начало къ хорошимъ послѣдствіямъ.
   

IV.
Айзедоръ Гамель.

   Въ скоромъ времени по водвореніи въ Кингсбюри-Крессентѣ Люси посовѣтовали прогуливаться. Первую недѣлю она почти не выходила изъ дома, но это приписывалось ея огорченію. Затѣмъ, въ теченіе нѣсколькихъ дней сопровождала тетку въ утреннихъ экскурсіяхъ на рынокъ, но между ними не оказывалось въ этихъ случаяхъ особеннаго единодушія. Люси не хотѣла интересоваться бараньей лопаткой, которая должна была вѣсить ровно столько, сколько нужно было, чтобы хватило на два дня,-- двѣнадцать фунтовъ, при чемъ болѣе половины этого количества предназначалось для двухъ служанокъ, такъ какъ у прислуги всегда была пища болѣе обильная, чѣмъ у господъ. Люси не вникала въ то обстоятельство, что для пуддинговъ всегда слѣдовало употреблять яйца по пенни за штуку, каковы бы они ни были, такъ какъ яйца, имѣвшія хотя бы только репутацію свѣжести, стоили по два пенни. Кромѣ этихъ экскурсій тетка Дозетъ выходила по буднямъ очень рѣдко, развѣ куда-нибудь въ гости въ мѣсяцъ разъ, при чемъ появлялись въ свѣтъ воскресныя перчатки и воскресное шелковое платье. По воскресеньямъ всѣ ходили въ церковь. Но всего этого было очень мало, Люси почти не дѣлала движенія, и тетка, замѣтивъ, что она поблѣднѣла, посовѣтовала ей прогуливаться въ Кенсингтонскомъ саду.
   Всѣмъ извѣстно, что по столичнымъ улицамъ рыщутъ свирѣпые львы, которые цѣликомъ проглатываютъ молодыхъ дѣвицъ, если молодыя дѣвицы отважатся выйти безъ провожатаго не только на улицу, но даже въ паркъ. Относительно Лондона, впрочемъ, этотъ фактъ начинаетъ подвергаться нѣкоторому сомнѣнію. Въ большихъ городахъ континента, напримѣръ, въ Парижѣ и Вѣнѣ дѣвицы съѣдаются неукоснительно; это, по крайней мѣрѣ, не подлежитъ никакому сомнѣнію. Въ Нью-Іоркѣ и Вашингтонѣ, судя по слухамъ, львы не водятся вовсе, такъ что дѣвицы расхаживаютъ себѣ на полной свободѣ. Въ Лондонѣ на этотъ счетъ возникаетъ сомнѣніе, которое, вѣроятно, вскорѣ совсѣмъ истребитъ дикихъ животныхъ. Мистрессъ Дозетъ отчасти вѣровала въ львовъ, но вѣровала также и въ движеніе. Къ тому же львы, какъ ей было извѣстно, пожирали преимущественно богатыхъ. Они не только не ѣли дѣвушекъ, принужденныхъ обходиться безъ матерей, безъ братьевъ, безъ дядей, безъ каретъ или какихъ бы то ни было слугъ, но даже почти что и не рычали на нихъ. Рычанью болѣе всего подвергаются существа изысканныя, избалованныя. Мистрессъ Дозетъ, зная, что съ нѣкоторыхъ поръ какъ ей самой, такъ и прочимъ ея домочадцамъ всякая изысканность сдѣлалась совершенно недоступной,-- ничего не имѣла противъ прогулокъ по Кингсбюрійскимъ садамъ. Послѣ завтрака Люси выходила изъ дому одна и черезъ четверть часа уже достигала широкой песчаной дорожки, ведущей къ Круглому пруду; она проходила позади памятника Альберта и возвращалась по берегу Серпентины, не переступая предѣловъ Кенсингтонскаго сада. По старомодному воззрѣнію, высказанному мистрессъ Дозетъ, въ Гайдъ-Паркѣ львы рычали охотнѣе, чѣмъ въ сравнительно уединенныхъ предмѣстьяхъ Кенсингтона.
   Теперь мы попросимъ читателя не надолго вернуться съ нами въ "Игрушечку" -- въ томъ видѣ, въ какомъ она была до смерти художника и его жены. Много народа посѣщало "Игрушечку" въ тѣ времена, и общество собиралось тамъ не для того только, чтобы поѣсть и попить; и мужчины и женщины, какъ будто и въ самомъ дѣлѣ, приходили затѣмъ, чтобы разговаривать. Двое или трое безвыходно сидѣли съ Дормеромъ въ мастерской; пожалуй, они и не особенно помогали ему при работѣ, зато постоянно обсуждали художественные вопросы и тѣмъ поддерживали другъ въ другѣ живой интересъ къ искусству. Штуки двѣ романистовъ въ утро, можетъ быть, и были бы полезны для общаго хода моихъ занятій, но едва ли способствовали бы преумноженію написанныхъ страницъ. Спору нѣтъ, количествомъ произведеній Эгбертъ Дормеръ значительно уступалъ нѣкоторымъ другимъ извѣстнымъ мнѣ лицамъ, но зато онъ былъ съ головою погруженъ въ искусство, а равно и въ табачный дымъ, что дѣлало "Игрушечку" весьма пріятнымъ сборнымъ пунктомъ.
   Въ послѣднее, самое послѣднее время тамъ появился юный скульпторъ, по имени Айзедоръ Гамель. Гамель, родомъ англичанинъ, съ ранняго дѣтства былъ привезенъ въ Римъ, гдѣ и воспитывался. Объ его матери никто никогда не освѣдомлялся, а отцомъ былъ очень извѣстный англійскій скульпторъ, проживающій въ Римѣ. Старшій Гамель, человѣкъ значительный, занималъ въ Римѣ прекрасную квартиру, имѣлъ собственную виллу на одномъ изъ озеръ и никогда не ѣздилъ въ Англію. Все, что напоминало ему Англію, было, по его словамъ, ненавистно для него; а можетъ быть просто-напросто ему приходились не по вкусу стѣсненія осѣдлой жизни. Во всякомъ случаѣ, это не мѣшало ему присылать въ Англію свои бюсты и мраморныя группы, а иногда и крупныя сооруженія для украшенія общественныхъ мѣстъ, получать за нихъ большія деньги и почетную извѣстность. Нужно отдать ему справедливость,-- онъ ничего не жалѣлъ для воспитанія сына, давалъ ему образованіе наиболѣе соотвѣтствующее его будущей артистической карьерѣ и щедро снабжалъ мальчика деньгами на всѣ его нужды и прихоти.
   Молодой Гамель, въ свою очередь, сталъ многообѣщающимъ скульпторомъ, но еще въ ранней молодости расходился съ отцомъ во взглядахъ на нѣкоторые весьма существенные вопросы. Отецъ его былъ страстно преданъ Италіи и Риму, а Айзедоръ мало-помалу сталъ высказывать убѣжденіе, что чѣмъ ближе человѣкъ находится къ своему рынку, тѣмъ лучше для него; что все, что могло дать искусство въ Римѣ, не могло сравниться съ высокимъ положеніемъ, котораго великій художникъ могъ добиться на родинѣ; словомъ, что англичанину лучше быть англичаниномъ. Онъ настоялъ на своемъ и въ двадцать шесть лѣтъ уже пріобрѣлъ извѣстность, открывъ скульптурную мастерскую въ Бромптонѣ. И работы его и дарованія были знакомы многимъ, но все же ничего нѣтъ удивительнаго, что черезъ годъ онъ не былъ еще въ состояніи обходиться безъ помощи отца, живя сообразно съ прежними привычками. Тутъ отецъ сталъ попрекать его неудачей, и хотя не отказывалъ въ деньгахъ, но дѣлалъ ихъ полученіе крайне непріятнымъ.
   Никто не принималъ юнаго Гамеля такъ радушно, какъ Дормеръ. Они сходились въ разрѣшеніи важнаго вопроса: должно ли искусство быть для художника важнѣе всего на свѣтѣ? Дормеръ былъ въ этомъ убѣжденъ, Дормеръ, который просто-напросто взялъ да и умеръ, когда умерла его жена, не могъ дотронуться до кисти, если хворала которая-нибудь изъ дочерей, и вообще работалъ спустя рукава. Нѣтъ, для него-то ужъ во всякомъ случаѣ искусство не было важнѣе всего на свѣтѣ, какъ это иногда бываетъ для нѣкоторыхъ полу-сумасшедшихъ энтузіастовъ. Спрашивается, гдѣ тотъ художникъ, который станетъ вкладывать свою душу въ картину, если знаетъ, что не получитъ за нее ни одного пенни и умретъ съ голоду, когда положитъ послѣдній мазокъ, тогда какъ, написавъ какую-нибудь знатную даму въ двѣ недѣли, получитъ за нее знатную сумму? Почему же художнику любить жену и дѣтей меньше, чѣмъ адвокату или сапожнику, и чувствовать голодъ слабѣе? Всего важнѣе для человѣка его собственный душевный строй, душевный строй его близкихъ, отношеніе къ здѣшнему и иному міру; а трудъ его, высокій или низменный,-- вопросъ второстепенный. Быть честнымъ человѣкомъ -- важнѣе, чѣмъ написать Сикстинскую Мадонну, или изваять Аполлона; способствовать тому, чтобы другіе были честными людьми,-- еще гораздо важнѣе.
   Все это обсуждалось въ "Игрушечкѣ" очень пространно, и всѣ обитатели ея придерживались мнѣнія главы дома. Для художника искусство должно быть дороже всего,-- дороже жены, дѣтей, богатства, здоровья,-- всего, даже честнаго имени! Такъ говорилъ Дормеръ, вытягивая впередъ свою обтянутую бархатомъ руку, съ сверкающимъ перстнемъ на мизинцѣ, и вскорѣ затѣмъ уводилъ друга въ столовую, гдѣ ожидалъ ихъ изысканно-роскошный обѣдъ. Молодой Гамель соглашался съ высказанными взглядами, тѣмъ болѣе охотно, что Люси Дормеръ сидѣла рядомъ, благоговѣйно внимая проповѣди.
   Пока жива была ея мать, молодой скульпторъ ни единымъ словомъ не обмолвился Люси о своей любви; неуловимые взгляды, неуловимыя чувства,-- вотъ и все, что почти безсознательно соединяло молодыхъ людей. Если юноша любитъ дѣйствительно, ему такъ трудно заговорить о любви; дѣвушкѣ и подавно. Они молчали, но каждый чувствовалъ, что другой понимаетъ. Одно словечко было сказано Люси матерью: "Не думай о немъ слишкомъ много, пока не узнаешь навѣрное", довольно неосмотрительно посовѣтовала мать.
   -- О нѣтъ, я совсѣмъ не буду о немъ думать!-- отвѣчала Люси и стала думать о немъ день и ночь.
   -- Не понимаю, почему это мистеръ Гамель дѣлается при тебѣ совсѣмъ другимъ!-- замѣтила Эйаля сестрѣ.
   -- А по-моему онъ нисколько не дѣлается другимъ,-- отвѣчала Люси.
   Эйаля встряхнула пышными кудрями и улыбнулась.
   Затѣмъ событія стали чередоваться очень быстро. Мистрессъ Дормеръ заболѣла и умерла. Люси было уже не до того, чтобы мечтать о прекрасномъ юношѣ съ красивымъ лбомъ, короткими, какъ смоль черными волосами, мечтательнымъ, огненнымъ взоромъ, изящнымъ ртомъ, нѣжнымъ, хотя и мужественнымъ голосомъ. Несмотря на свое горе, она, однако, не совсѣмъ забыла новаго кумира и, услыхавъ, что отецъ вызвалъ его въ Римъ, спрашивала себя, неужели онъ никогда уже оттуда не вернется. Тутъ заболѣлъ Дормеръ, и Гамель пришелъ его навѣстить, чтобы проститься передъ отъѣздомъ.
   -- Я раздавленъ совершенно,-- сказалъ художникъ.
   Юноша прошепталъ что-то объ утѣшеніи, которое принесетъ съ собой время.
   -- Не мнѣ,-- сказалъ Дормеръ. Это все равно, что потерять глаза. Нельзя видѣть безъ глазъ.
   Въ его случаѣ это оказалось вѣрно. Свѣтъ его угасъ.
   На верхней площадкѣ лѣстницы Гамель обмѣнялся нѣсколькими словами съ Люси.
   -- Можетъ быть, мнѣ не слѣдовало безпокоить васъ своимъ посѣщеніемъ, но вы были такъ добры ко мнѣ, что я не могъ уѣхать, не простясь.
   -- Онъ, навѣрное, радъ, что вы пришли.
   -- А вы?
   -- И я,-- чтобы проститься.
   Она протянула ему руку, которую онъ взялъ и продержалъ съ минуту, глядя ей въ глаза. Ни слова болѣе не было сказано, но Люси показалось, что было сказано многое.
   Событія шли быстро. Эгбертъ Дормеръ умеръ, и Люси увезли въ Кингсбюри-Крессентъ. Когда однажды Эйаля заговорила о мистерѣ Гамелѣ, Люси попросила ее замолчать. Всякое упоминаніе о любви было для нея мучительнымъ; любовь была такъ недостижима, что объ ней нельзя было и мечтать, такъ священна, что объ ней не слѣдовало говорить. Да и можно ли говорить о любви, когда отецъ и мать оба умерли! Онъ уѣхалъ домой, уѣхалъ и никогда не вернется. Когда въ началѣ ноября пріѣхала въ Лондонъ Эйаля, та самая Эйаля, которая отправлялась въ Римъ, гдѣ былъ Айзедоръ Гамель,-- имя его не упоминалось между сестрами. Но Люси думала о немъ безпрерывно; всѣ ея долгія утра, долгіе вечера, долгія ночи были полны мыслью о немъ. Она не могла отдѣлаться отъ этой мысли. Для дѣвушки, у которой много удовольствій въ жизни, предметъ ея любви значитъ не такъ ужъ много, или, по крайней мѣрѣ, не все. Хотя бы этотъ предметъ во всѣхъ отношеніяхъ заслуживалъ любви, есть и другія вещи, которыя тоже что-нибудь да значатъ,-- друзья, танцы, лошадь, театръ, братья и сестры, даже мать съ отцомъ. Но у Люси не было ничего. Айзедоръ Гамель промелькнулъ въ ея жизни какъ видѣніе, и воспоминаніе о немъ осталось ея единственнымъ въ мірѣ достояніемъ. Само собою разумѣется, что объ этомъ достояніи она никогда не упоминала въ Кингсбюри-Крессентѣ, и все благо, которое можно было изъ него извлечь, заключалось въ размышленіяхъ о немъ. Люси разсталась со своимъ другомъ и ни на какомъ жизненномъ перекресткѣ никогда болѣе не могла съ нимъ встрѣтиться. Маленькая мастерская, выходившая въ большую, канула въ вѣчность. Если бы судьбѣ угодно было создать Люси такою, какой была Эйаля, ее бы повезли въ Римъ. Онъ опять сталъ бы смотрѣть ей въ глаза и держать ее за руку. Тогда, можетъ быть... А теперь, даже если бы онъ пріѣхалъ въ Лондонъ, то не узналъ бы, гдѣ она. Даже и въ такомъ случаѣ имъ никогда не суждено было встрѣтиться. Въ ту минуту, какъ она подумала объ этомъ,-- уже въ который разъ!-- она увидѣла, что Айзедоръ Гамель свернулъ съ дорожки, по которой она шла, и направился къ ступенямъ памятника.
   Это былъ несомнѣнно онъ, хотя ей видна была только его спина. Первымъ движеніемъ Люси было побѣжать за нимъ и назвать его по имени. Наступило уже начало января, и Люси прогуливалась по Кенсингтонскимъ садамъ, какъ дѣлала это каждый день въ теченіе послѣднихъ двухъ мѣсяцевъ; ни разу никто не заговаривалъ съ ней, и она ни съ кѣмъ не заговаривала и не видала ни одного знакомаго лица. Кромѣ дяди Рега и тетки Дозетъ, у нея какъ будто даже и вовсе не было знакомыхъ лицъ. И вотъ тотъ единственный человѣкъ, котораго ей хотѣлось видѣть больше всего на свѣтѣ, очутился такъ близко, что она почти могла дотронуться до него рукой. Она остановилась, собираясь окликнуть его, но не могла сказать ни слова. Бѣжать за нимъ -- мелькнуло въ ея головѣ, но было тотчасъ отвергнуто: этого нельзя было сдѣлать, даже подъ страхомъ потерять его на вѣки вѣковъ. Она стояла, почти задыхаясь, пока не потеряла его изъ виду, потомъ продолжала обычную прогулку.
   Послѣ этого Люси гуляла неукоснительно каждый день и всегда пріостанавливалась на поворотѣ дорожникъ памятнику. Не то, чтобы встрѣтиться именно тамъ казалось ей болѣе вѣроятнымъ, но всѣмъ намъ свойственна надежда, когда мы потеряли что-нибудь дорогое, найти потерянное на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ мы видѣли его въ послѣдній разъ. Дни шли за днями, недѣли за недѣлями,-- его все не было.
   Въ письмахъ отъ Эйали, получавшихся за это время, говорилось, что возвращеніе Тринглей отложено до начала февраля, что Эйаля непремѣнно увидится съ Люси въ февралѣ, что она вовсе не намѣрена промчаться черезъ Лондонъ въ какія-нибудь полчаса, даже если тетка и будетъ настаивать на этомъ, что относительно свиданія съ сестрою она не послушается никого. Кое-что было и о Томѣ: "О, Томъ, этотъ олухъ Томъ!" Кое-что и объ Августѣ: "Августа хуже, чѣмъ когда-либо. Вчера и третьяго дня мы совсѣмъ не говорили другъ съ другомъ." Такъ стояло въ письмѣ, которое пришло дня за два до предполагаемаго возвращенія Тринглей.
   Никакого опредѣленнаго дня они, собственно, не назначали, но, сообразивъ разныя обстоятельства, Люси рѣшила, что они должны пріѣхать завтра или послѣзавтра.
   Совершая свою обычную прогулку, она сосредоточенно думала объ Эйалѣ; сестра, казалось ей, весьма неосторожно подвергала себя большой опасности: разъ она жила въ одномъ домѣ съ Августой, не годилось воздерживаться отъ разговора съ нею. Люси была преисполнена опасностями Эйали, какъ вдругъ совершенно неожиданно передъ ней очутился Гамель. О томъ, чтобы окликнуть его, или стараться увидѣть лицомъ къ лицу, теперь не могло быть вопроса. Она шла по дорожкѣ, глядя подъ ноги, какъ вдругъ кто-то громко произнесъ ея имя: Гамель былъ совсѣмъ рядомъ. Онъ шелъ не одинъ, а съ пріятелемъ, и Люси тотчасъ рѣшила только поклониться ему, что-нибудь пробормотать и пройти мимо. Ну, пристало ли дѣвушкѣ останавливаться въ публичномъ мѣстѣ и разговаривать съ джентльменомъ, особенно если джентльменъ съ пріятелемъ? Она постаралась сдѣлать любезный видъ, поклонилась, улыбнулась, пробормотала что-то и хотѣла продолжать свой путь. Но потерять ее такъ скоро вовсе не входило въ расчеты Гамеля.
   -- Миссъ Дормеръ,-- сказалъ онъ,-- я видѣлся въ Римѣ съ вашею сестрою. Вы мнѣ позволите сказать вамъ нѣсколько словъ о ней?
   Отчего же бы ему и не сказать нѣсколько словъ объ Эйалѣ? Онъ тотчасъ простился съ пріятелемъ и пошелъ по дорожкѣ рядомъ съ Люси; объ Эйалѣ, однако, могъ сообщить весьма немногое. Онъ видѣлъ и Эйалю и Тринглей и ухитрился проговориться о томъ, что лэди Трингль отнеслась къ нему не особенно благосклонно, когда онъ публично предъявилъ свое знакомство съ Эйалей; это показалось ему весьма забавнымъ. Затѣмъ онъ спросилъ Люси, гдѣ она живетъ.
   -- У дяди, мистера Дозета,-- сказала Люси,-- въ Кингсбюри-Крессентѣ.
   На вопросъ, можно ли навѣстить ее, Люси отвѣтила, сильно краснѣя, что у тетки нѣтъ большого пріема и домъ дяди совсѣмъ не похожъ на отцовскій.
   -- Неужели же я такъ совсѣмъ и не увижу васъ?-- спросилъ онъ.
   Ей не хотѣлось разспрашивать объ его собственныхъ планахъ, о томъ, поселился ли онъ окончательно въ Лондонѣ или намѣревался вернуться въ Римъ. Она была такъ ужасно сконфужена, что боялась даже показать, что интересуется его дѣлами.
   -- О да,-- сказала она,-- можетъ быть, мы когда-нибудь и встрѣтимся.
   -- Здѣсь?-- спросилъ онъ.
   -- Ахъ, нѣтъ, не здѣсь! Вѣдь это была простая случайность.
   Говоря такимъ образомъ, она твердо рѣшила не гулять больше въ Кенсингтонскихъ садахъ. Вдруіъ онъ подумаетъ, что она можетъ согласиться назначить ему свиданіе! Это было бы ужасно, и Люси тотчасъ почувствовала присутствіе львовъ и необходимость укрыться отъ нихъ.
   -- Я думалъ о васъ каждый день съ тѣхъ поръ, какъ вернулся,-- сказалъ онъ,-- и не зналъ, гдѣ васъ найти. Неужели же теперь, когда мы уже встрѣтились, мнѣ суждено опять потерять васъ?!
   Потерять ее! Что онъ хотѣлъ этимъ сказать? Но вѣдь и она нашла друга,-- она, такая одинокая на свѣтѣ! Развѣ и для нея не было бы ужасно потерять его?
   -- Нельзя ли намъ встрѣтиться гдѣ-нибудь?
   -- Когда вернется Эйаля и они поселятся къ городѣ, вѣроятно, я буду иногда бывать у лэди Трингль,-- сказала Люси, твердо рѣшившись не сообщать ему своего адреса.
   Направляя его къ Тринглямъ, она, по крайней мѣрѣ, давала возможность наводить дальнѣйшія справки. Такъ онъ это и понялъ.
   -- Теперь мнѣ, пожалуй, лучше идти,-- сказала Люси, съ содроганіемъ чувствуя все неприличіе настоящаго разговора.
   Гамель понялъ, что она просила его оставить ее, и исполнилъ ея желаніе.
   -- Вы не сердитесь на то, что я прошелся съ вами?
   -- О, нѣтъ.
   Она попрежнему подала ему руку, и они попрежнему на прощанье обмѣнялись взглядомъ.
   Люси пришла домой до наступленія сумерекъ, съ твердымъ намѣреніемъ разсказать теткѣ, по крайней мѣрѣ, хоть то, что встрѣтила стараго знакомаго, но оказалось, къ великому ея удивленію, что дядя уже вернулся со службы. Онъ выходилъ изъ Сомерсетъ-Гауза ровно въ половинѣ пятаго, и обратный путь бралъ у него часъ съ четвертью. Люси знала это, и ранѣе трехъ четвертей шестого никогда не видала дядю въ Кингсбюри-Крессентѣ.
   -- Я получилъ письма изъ Рима,-- сказалъ онъ торжественно.
   -- Отъ Эйали?
   -- Одно отъ Эйали къ тебѣ. Вотъ оно. Другое отъ сестры ко мнѣ. Кромѣ того сегодня же получилъ письмо отъ твоего дяди, изъ Ломбардъ-Стрита. Совѣтую тебѣ ихъ прочитать.
   Въ голосѣ дяди Дозета, пока онъ произносилъ эти слова, было что-то ужасно трагическое.
   Читатель также долженъ будетъ прочесть эти письма, но лишь по прошествіи нѣсколькихъ главъ.
   

V.
Въ Гленбоджи.

   А теперь намъ предстоитъ вернуться назадъ и посмотрѣть, какъ провела осень и зиму Эйаля. Среди нѣжныхъ привѣтствій тетки и кузины, ее тотчасъ умчали въ Гленбоджи, осыпали всевозможными благами, въ видѣ подарковъ и приспособленій для комфорта, и, несмотря на ея молодость, снабдили деньгами, что также было довольно пріятно. Хотя Эйаля, само собою разумѣется, была въ глубочайшемъ траурѣ, ей внушили, что и трауръ можно сдѣлать привлекательнымъ, если не щадить издержекъ. Трингли никогда не щадили издержекъ и сначала Эйаля находила удовольствіе въ расточительности изобилія. Но не прошло и двухъ недѣль, какъ ей стало казаться, что даже банковые билеты теряютъ истинную красоту, если употреблять ихъ вмѣстѣ папильотокъ. Если бы пошелъ дождь изъ "64 Леовиля", который я считаю самымъ божественнымъ изъ всѣхъ нектаровъ, я бы, навѣрное, даже и не прикоснулся къ нему. Эйаля безъ всякихъ разсужденій очень скоро не взлюбила великолѣпіе Тринглей. Въ "Игрушечкѣ" было много роскоши, но къ этой роскоши всегда примѣшивалось сознаніе ея незаконности и бозразсудно потраченныхъ денегъ, что, конечно, придавало ей особую прелесть. Возьмемъ, напримѣръ, хоть хорошенькую шляпку; развѣ она не становится лучше вслѣдствіе сознанія, что пріобрѣтеніе ея было поступкомъ нѣсколько предосудительнымъ? Всевозможныя шляпки, всевозможные клареты, всевозможныя лошади появлялись въ Куинсъ-Гетѣ и Гленбоджи безъ всякой видимой предосудительности. Они также не подлежали сомнѣнію, какъ хлѣбъ и масло къ завтраку.
   У сэра Томаса была манера,-- хорошая или дурная, сказать трудно,-- выливать свое богатство на семью, какъ будто это была вода, безпрерывно переполняющая горное озеро. Для Эйали, романтической, поэтической Эйали, это скоро сдѣлалось непріятно.
   Пожалуй, единственное удовольствіе, которое остается людямъ очень богатымъ, заключается въ размышленіяхъ о лишеніяхъ бѣдняковъ. И шляпки, и кларетъ, и лошади уже потеряли свою привлекательность, но дряхлыя коляски и старыя шляпы сосѣдей еще имѣютъ нѣкоторую прелесть. Изъ этого-то источника, какъ казалось Эйалѣ, Трингли почерпали большую часть своихъ развлеченій. И сэръ Томасъ, на свой ладъ, наслаждался тою же забавой, но его ладъ былъ не совсѣмъ понятенъ для Эйали. Замѣчанія въ родѣ того, что гуддерсфильдскій фабрикантъ Врекатластъ принужденъ распродать свои картины или что всѣ грандіозныя предпріятія Шодди и Стуфгудса за послѣдніе два года велись на фу-фу, имѣли для нея слишкомъ туманное значеніе и не могли ее оскорбить. Но когда тетка говорила въ ея присутствіи, что такимъ людямъ, какъ Нудльсы, гораздо лучше было бы совсѣмъ не имѣть помѣстья въ Шотландіи, такъ какъ они принуждены были отдавать его внаймы, а Августа намекала, что лэди Софія Смалуэръ заложила свои брилліанты,-- Эйаля чувствовала, что ближайшіе и милѣйшіе ея родственники издавали отвратительный запахъ денегъ.
   Изъ всей семьи, сэръ Томасъ, пожалуй, оказывалъ ей наиболѣе неизмѣнную доброту, хоть онъ вовсе не выглядѣлъ добрымъ человѣкомъ. Она была хороша собой, а онъ, несмотря на свое безобразіе, любилъ смотрѣть на хорошенькія вещи. Можетъ быть, эта доброта происходила отчасти и оттого, что собственная жена и дочери немного надоѣли ему; онѣ были такими, какими онъ самъ ихъ создалъ, но все же приходились ему не по вкусу. И вотъ дядя Томъ издалъ общій приказъ, чтобы съ Эйалей обращались совершенно такъ, какъ будто она ему родная дочь, и сообщилъ женѣ о намѣреніи сдѣлать приписку къ своему духовному завѣщанію въ пользу племянницы.
   -- Нужно ли это?-- спросила лэди Трингль, начинавшая чувствовать нѣкоторую естественную ревность.
   -- Долженъ же я что-нибудь сдѣлать для дѣвчонки, разъ беру ее на свои руки,-- сказалъ сэръ Томасъ грубо. Вѣдь дамъ же я ей что-нибудь, если она соберется замужъ, все равно и такъ.
   На этомъ разговоръ прекратился, но когда сэръ Томасъ поѣхалъ въ городъ, приписка была сдѣлана.
   Эйаля грѣшила скорѣе глупостью, чѣмъ неблагодарностью, въ своемъ непониманіи той семьи, куда попала. Разставаясь съ Люси, она обѣщала "слушаться" тети. Въ "Игрушечкѣ" ни о какомъ послушаніи не могло быть и рѣчи. Если ужъ кто кого слушался, такъ скорѣе родители слушались дочерей. Люси, да и Эйаля также, отчасти сознавала это, и Эйаля именно поэтому обѣщала "слушаться" тети.
   -- И дяди Томаса,-- прибавила Люси съ ласковой мольбой.
   -- Конечно,-- отвѣчала Эйаля, которая въ то время боялась дяди. Вскорѣ она убѣдилась, однако, что сэръ Томасъ не требовалъ рѣшительно никакого послушанія. Его надо было только цѣловать по утрамъ и по вечерамъ, да принимать подарки, которые онъ ей дѣлала.. Это былъ самый удобный дядя, и Эйаля почти полюбила его. Тетя Эммелина также не предъявляла особыхъ требованій, хотя отличалась взбалмошностью и по временами, проявляла непріятный характера.. Камень преткновенія составляла Августа. Люси ничего не сказала о послушаніи Августѣ, и Эйаля не намѣревалась слушаться Августы. А Августа-то именно и требовала послушанія.
   -- Ты никогда мной не командовала,-- сказала Эйаля Люси, встрѣтившись съ ней въ Лондонѣ во время проѣзда Тринглей.
   Въ "Игрушечкѣ" была республика; всѣ жители и посѣтители этой республики пользовались свободой и равенствомъ. Республиканскій духъ составлялъ основу всей жизни. Эйаля любила равенство и болѣе всего равенство между сестрами. Что-нибудь сдѣлать для Люси? О, да, конечно, сдѣлать все, всѣмъ пожертвовать, не потому, что она старшая, а потому что она всѣмъ сестрамъ сестра! А ужъ если она не была обязана прислуживать Люси, съ какой стати она будетъ прислуживать Августѣ? Между тѣмъ Августа желала именно этого. Одинъ разъ она послала Эйалю наверхъ, другой разъ -- внизъ. Эйалю пошла, но рѣшила не давать спуску кузинѣ. На слѣдующее утро, въ присутствіи тетки Эммелины и Гертруды, въ присутствіи двухъ чужихъ дамъ, которыя пріѣхали съ визитомъ, она попросила Августу сбѣгать наверхъ и принести ей альбомъ. Эйаля продумала объ этомъ и прособиралась съ духомъ всю ночь и все утро. Но рѣшеніе ея было твердо; произнести слова оказалось очень трудно, но она все-таки ихъ произнесла. Всѣ присутствующія дамы остолбенѣли отъ удивленія при такомъ неслыханномъ поступкѣ.
   -- Августа, кажется, занята,-- сказала тетка Эммелина.
   -- Да? Ну, все равно,-- отвѣчала Эйаля.
   Наступило молчаніе. Августа продолжала, не двигаясь съ мѣста, вязать шелковый кошелекъ и не сказала ни слова.
   Если бы Эйаля предварительно знала великую тайну, или великую новость, занимавшую всю семью, она бы, вѣроятно, воздержалась отъ своего безумнаго предложенія. Августа была помолвлена съ высокопочтеннымъ Септимусомъ Трафикомъ, представителемъ порта Глазго. Когда молодая дѣвица уже почти-что невѣста, ну, къ лицу ли ей бѣгать взадъ и впереди, по лѣстницѣ, какъ какой-нибудь дѣвчонкѣ? Такой бѣготней славилась въ "Игрушечкѣ" Эйаля. Да и вся семья съ величайшей готовностью и проворствомъ бѣгала по лѣстницѣ. "Ахъ, папа, моя корзинка осталась на скамейкѣ!" Рѣчь шла о скамейкѣ въ трехъ-аршинномъ садикѣ за домомъ. Въ два прыжка папа былъ уже въ садикѣ, въ три возвращался обратно, вмѣстѣ съ корзинкой,-- очень довольный тѣмъ, что его дѣвочка о чемъ-то его попросила. Эйаля бѣгала по его порученіямъ, какъ нѣкій неуловимый Аріель. Если бы она знала о предполагаемомъ бракѣ, то, навѣрное, поняла бы чисто-дѣвичьимъ инстинктомъ, что положеніе Августы въ настоящее время давало ей право на избавленіе отъ какихъ бы то ни было порученій. Будь она сама помолвлена, она бы, навѣрное, бѣгала проворнѣе, чѣмъ когда-либо, подъ вліяніемъ жизнерадостнаго оживленія своихъ новыхъ горизонтовъ. Уваженіе къ сану невѣсты было въ ней такъ сильно, что заставило бы ее даже подчиниться Августѣ. Но вплоть до нынѣшняго дня ей ничего не было сказано.
   -- Тебѣ не слѣдовало просить Августу сходить наверхъ,-- сказала тетка Эммелина тономъ мягкаго упрека.
   -- О, я не знала,-- сказала Эйаля.
   -- То-есть, ты хочешь сказать, что разъ она тебя посылаетъ, ты тоже можешь ее посылать? Но вѣдь тутъ есть разница.
   -- Я и не знала,-- повторила Эйаля, уже вооружаясь на тотъ случай, если разница будетъ истолкована въ предполагаемомъ ею смыслѣ.
   -- Я хотѣла сказать тебѣ раньше, но, все равно, скажу теперь: Августа помолвлена съ высокопочтеннымъ мистеромъ Септимусомъ Трафикомъ. Онъ второй сынъ лорда Бордотрэда и членъ Парламента.
   -- Боже мой!-- воскликнула Эйаля, тотчасъ признавшая въ глубинѣ души, что противъ разницы, о которой теперь шла рѣчь, нельзя было предпринимать никакихъ военныхъ дѣйствій.
   Тетка Эммелина, по правдѣ сказать, кромѣ этой разницы имѣла въ виду также и другую; но у нея не хватило смѣлости это высказать.
   -- Да, вотъ въ чемъ дѣло. Онъ пользуется въ настоящее время большимъ уваженіемъ, какъ общественный дѣятель, и голова Августы, само собою разумѣется, биткомъ набита разными мыслями. Всѣ эти письма въ "Times'ѣ" относительно спроса и предложенія написаны имъ.
   -- Неужели, тетя?
   Эйаля чувствовала, что если голова Августы занята соображеніями о спросѣ и предложеніи, то Августу не годилось посылать наверхъ за альбомомъ. Относительно головы Августы, она, впрочемъ, была не совсѣмъ увѣрена. Существованіе жениха, однако, не подлежало сомнѣнію, и это могло служить достаточнымъ основаніемъ.
   -- Если бы мнѣ сказали раньше, я бы не попросила ее,-- сказала Эйаля.
   Тутъ лэди Трингль объяснила, что говорить о свадебныхъ веселостяхъ они до сихъ поръ считали неумѣстнымъ, въ виду печали, постигшей семейство Дормеровъ. Эйаля приняла это за извиненіе, и ничего болѣе не было говорено о ея дерзновенной просьбѣ къ кузинѣ. Между женщинами, однако, все же сохранилось такое впечатлѣніе, какъ будто Эйаля, вмѣсто благодарности, выказала наклонность къ мятежу.
   На слѣдующій день пріѣхалъ м-ръ Трафикъ, чѣмъ и объяснялась, вѣроятно, необходимость сообщить великую новость. Никогда въ жизни Эйаля не удивлялась такъ, какъ когда впервые увидѣла его. У нея самой никогда еще не было возлюбленнаго, и она никогда еще не мечтала его имѣть, но все-таки имѣла ясное представленіе о томъ, каковъ долженъ быть возлюбленный. По ея мнѣнію, напримѣръ, Айзедоръ Гамель могъ быть очень хорошимъ возлюбленнымъ -- для Люси. Гамель былъ молодъ, хорошъ собой, могъ много и хорошо говорить о такомъ общемъ вопросѣ, какъ искусство, хотя робость мѣшала ему высказываться свободно въ присутствіи любимой дѣвушки. По мнѣнію Эйали, все это было совершенно такъ, какъ слѣдовало. Она твердо рѣшила, что Гамель и Люси должны сдѣлаться возлюбленными и собиралась очень любить своего зятя. Но высокопочтенный Септимусъ Трафикъ!... "Пожалуй, самъ дядя Томъ больше годится въ возлюбленные!" сказала себѣ Эйаля.
   М-ра Трафика, впрочемъ, не въ чемъ было упрекнуть. Онъ ничѣмъ не отличался отъ прочихъ дѣловитыхъ и работящихъ членовъ Палаты Общинъ, имѣющихъ скорѣе за сорокъ, чѣмъ подъ-сорокъ лѣтъ. Немного облысѣлъ, немного посѣдѣлъ, немного расплылся и потерялъ румяную упругость, несовмѣстимую, къ сожалѣнію, съ поздними часами и множествомъ дѣлъ. Наружность его не была ни особенно безобразна, ни карикатурна. Онъ выглядѣлъ человѣкомъ дѣловымъ, совершенно непричастнымъ ни искусству, ни наслажденіямъ жизни. "Не особенно было бы пріятно сидѣть на берегу ручья и рядомъ имѣть -- его", думала про себя Эйаля. М-ру Трафику это, вѣроятно, доставило бы большое удовольствіе, будь у него свободное время, но Эйалѣ казалось, что такому человѣку не можетъ быть никакого дѣла до любви. Какъ только она его увидала и вникла въ тотъ фактъ, что Августѣ предстояло сдѣлаться его женою, она тотчасъ поняла, что посылать Августу за альбомомъ было немыслимо.
   Въ тотъ вечеръ Августа обращалась съ кузиной ласковѣе, чѣмъ обыкновенно. Теперь, когда тайна открылась, Эйаля не могла не признать всю важность ея положенія.
   -- Ты никогда о немъ не слыхивала?-- спросила она Эйалю.
   -- Никогда.
   -- Это потому, что ты не слѣдила за преніями.
   -- Никогда. Какія преніи?
   -- М-ръ Трафикъ считается въ Палатѣ Общинъ большимъ знатокомъ по части всего, что касается торговли.
   -- Да?
   -- Это самый великій вопросъ, какой существуетъ въ мірѣ.
   -- Что? Палата Общинъ? Не думаю, чтобы она могла сравниться съ искусствомъ.
   Августа дважды вздернула носъ: въ первый разъ въ видѣ протеста противъ художниковъ,-- м-ръ Дормеръ былъ не болѣе, какъ художникъ; во второй -- противъ невѣжества Эйали, предполагавшей, что подъ "вопросомъ" Августа могла разумѣть Палату Общинъ.
   -- М-ръ Трафикъ, вѣроятно, попадетъ въ министерство,-- сказала она.
   -- А развѣ онъ еще не попалъ?
   -- Нѣтъ еще.
   -- Пожалуй, онъ будетъ ужъ очень старъ тогда.
   Это было ужасное замѣчаніе. Когда молодыя дѣвушки двадцати-пяти лѣтъ выходятъ за джентльменовъ пятидесяти-четырехъ, онѣ примиряются съ несомнѣнною, всѣми признанною старостью. Онѣ видятъ, что гораздо лучше -- заявлять о своемъ намѣреніи совершенно открыто, и заявляютъ: "М-ръ Уокеръ, по своимъ годамъ, конечно, могъ бы быть моимъ отцомъ, но я рѣшила, что для меня такъ будетъ лучше всего." Такимъ образомъ, заборъ перепрыгивается, и все идетъ какъ по маслу. Но когда жениху только сорокъ пять лѣтъ, онъ считается еще настолько молодымъ, что разница въ возрастѣ можетъ быть сглажена и не слишкомъ бросаться въ глаза. Августа всячески старалась сгладить эту разницу: сорокъ пять лѣта, она мало-по-малу превратила въ "подъ сорокъ", хотя всѣ гербовники единогласно опровергали такое заявленіе, возлюбленнаго своего называла Септимусомъ и готова была хоть сейчасъ сидѣть съ нимъ на берегу ручья, если бы на такую забаву у него нашлось хоть полчаса досуга. И вотъ, когда Эйаля замѣтила, что если возлюбленный имѣлъ намѣреніе получить казенную должность, то лучше было съ этимъ поспѣшить, неравно онъ сдѣлается ужъ очень старъ, Августѣ стало не особенно пріятно.
   -- Лордъ Бордотрэдъ былъ гораздо старше, когда поступилъ на службу,-- сказала она. Друзья Септимуса, наоборотъ, совѣтуютъ ему не слишкомъ торопиться. Но я никогда въ жизни не видала никого, кто былъ бы такъ невѣжественъ въ подобныхъ вещахъ, какъ ты, Эйаля.
   -- Ну, онъ можетъ быть ужъ и не такъ старъ, какъ кажется,-- сказала Эйаля.
   Легко себѣ представить, что все это отнюдь не послужило къ дальнѣйшему сближенію кузинъ. Въ головѣ Августы возникло весьма ясное представленіе о неблагодарности Эйали. Бездомная, нищая сирота, взятая въ семью, дѣлала все сплошь одни только непріятности. Молода? Конечно, она была молода, но будь она такъ же стара, какъ самъ Маѳусаилъ,-- не могла бы вести себя болѣе дерзко. Для нея, Августы, это, впрочемъ, безразлично: ей предстояло вскорѣ уѣхать; но для матери и Гертруды будетъ очень тяжело. Въ такомъ-то смыслѣ Августа отзывалась объ Эйалѣ въ разговорѣ съ матерью.
   Затѣмъ возникла новая непріятность, еще болѣе несносная для Эйали. Тому Тринглю, состоявшему при Ломбардъ-Стритской конторѣ, единственному сыну, наслѣднику титула и, вѣроятно, большей части состоянія, заблагоразсудилось принять ея сторону и записаться въ ея преданнѣйшіе друзья. Вначалѣ Эйаля ничего не имѣла противъ него, какъ противъ кузена, и обращалась съ нимъ дружелюбно. Но въ одинъ несчастный день онъ что-то сказалъ или какъ-то посмотрѣлъ такъ, что Эйаля не могла не понять его и сейчасъ же начала его опасаться. Томъ не походилъ на Айзедора Гамеля и былъ весьма далекъ отъ представленія Эйали объ идеальномъ возлюбленномъ, хотя вовсе не заслуживалъ названія олуха, болвана и идіота, которыя она давала ему въ письмахъ къ сестрѣ.
   Онъ учился сначала въ Итонѣ, потомъ въ Оксфордѣ, промоталъ кучу денегъ и научился очень немногому; затѣмъ отецъ взялъ его изъ университета, посадилъ въ контору и объявилъ, что онъ пойдетъ отлично. Томъ любилъ одѣваться, держалъ четыре-пять охотничьихъ лошадей, но ѣздилъ на нихъ довольно плохо; много говорилъ объ охотѣ, но охотился немного; былъ толстъ и неуклюжъ, очень походилъ на отца, хотя не имѣлъ того степеннаго вида, который года придаютъ громоздкимъ людямъ. По наружности онъ вовсе не выполнялъ условій, необходимыхъ для возлюбленнаго въ глазахъ такой дѣвушки, какъ Эйаля, но сердце имѣлъ доброе и преданное. По крайней мѣрѣ, Эйалѣ онъ былъ преданъ ужасно. Любовь его представлялась ей сначала просто нелѣпостью.
   -- Если ты будешь такъ глупо себя вести, Томъ, я никогда больше не стану съ тобой говорить,-- сказала она ему однажды и даже тогда не понимала еще, что любовь эта -- не просто глупая шутка съ его стороны.
   Шутка, пока она казалась ей таковою, была крайне непріятная, а впослѣдствіи, когда приняла характеръ болѣе серіозный,-- сдѣлалась болѣе чѣмъ непріятной.
   Она всѣми силами отвергала его любовь, но все же не могла заставить его молчать. Чтобы столь косолапый молодой человѣкъ могъ и взаправду влюбиться, влюбиться въ нее,-- казалось ей совершенно невѣроятнымъ. Такъ оно, однако, и было. Потомъ она стала бояться, какъ бы кто-нибудь этого не замѣтилъ, боялась и въ то же время думала обратиться къ теткиной помощи. "Говорю жь я тебѣ, что мнѣ до тебя совершенно все равно; пожалуйста, перестань", повторяла она. Но онъ не переставалъ, и, хотя тетка этого не замѣчала, Августа замѣтила и подала Эйалѣ совѣтъ, тономъ весьма презрительнымъ.
   -- Эйаля,-- сказала она,-- тебѣ бы не слѣдовало завлекать Тома.
   Завлекать! Возможно ли, чтобы дѣвушка употребила такое выраженіе, обращаясь къ своей сверстницѣ! Какая бездна несправедливости заключалась въ такомъ выраженіи! Какое отсутствіе того чувства, которое, по теоріи Эйали, должно было существовать между сестрами, кузинами или просто подругами при обсужденіи подобныхъ вопросовъ! Завлекать! А между тѣмъ именно Августа-то и обязана была помочь ей въ настоящемъ затрудненіи.
   -- Ахъ, Августа, какая ты злая, однако!-- сказала Эйаля, быстро обертываясь къ кузинѣ.
   -- Вѣроятно, ты находишь это потому, что я не считаю нужнымъ гладить тебя по головкѣ!
   -- Гладить по головкѣ! За что? Томъ невыносимъ. Онъ иногда доводитъ меня до того что, я готова бѣжать къ тетѣ. Но ты еще хуже. Ахъ, ты Господи!-- заключила Эйаля, съ содроганіемъ думая о непростительномъ въ женщинѣ коварствѣ, въ которомъ провинилась противъ нея кузина.
   Пока они были въ Гленбоджи, все это не имѣло дальнѣйшихъ послѣдствій. Тома выписали въ Ломбардъ-Стритъ, а тетка Эммелина не заподозрѣла ничего,-- такъ, по крайней мѣрѣ, думала Эйаля. Когда Томъ уѣхалъ, ей казалось, что до слѣдующаго свиданія съ нимъ осталась цѣлая вѣчность. Они собирались въ Римъ, куда онъ долженъ былъ пріѣхать не ранѣе января. До тѣхъ поръ онъ могъ забыть свою глупость. Эйаля, однако, рѣшила, что никогда не забудетъ злокозненнаго поведенія Августы. Она, какъ и сознавалась сестрѣ, терпѣть не могла Августы. Въ такомъ-то настроеніи находилась вся семья, отправляясь въ Римъ.
   

VI.
Въ Римѣ.

   Во время путешествія и пребыванія въ Римѣ, Эйаля наслаждалась очень многимъ, но даже эти удовольствія были сопряжены съ нѣкоторой тревогой. Въ Гленбоджи всѣмъ было извѣстно, что она, въ сущности, никто, бѣдная племянница, изъ милости принятая въ домъ. Въ то утро, когда она приказала Августѣ сходить наверхъ, обѣ дамы, пріѣхавшія съ визитомъ, выпучили глаза отъ изумленія и, конечно, не сдѣлали бы этого, если бы то же приказаніе относилось къ Эйалѣ. Въ Римѣ между тѣмъ вышло какъ-то такъ, что Эйаля оказалась какъ будто важнѣе самихъ Тринглей. Не подлежало никакому сомнѣнію, что многія приглашенія лэди Трингль, Августа и Гертруда получили исключительно благодаря Эйалѣ, и хуже всего было то, что сами онѣ вскорѣ начали это подозрѣвать. Иногда ихъ приглашали не всѣхъ: которую-нибудь изъ барышень пропускали, но Эйалю -- никогда. Нѣкоторыя важныя дамы, отличавшіяся скорѣе хорошимъ вкусомъ, чѣмъ добродушіемъ, пытались даже получить Эйалю одну, не обременяя себя Тринглями. Когда Августа поняла это,-- Августа, помолвленная съ высокопочтеннымъ Септимусомъ Трафикомъ, членомъ Парламента,-- она почувствовала то, что возможно себѣ представить, но лучше не описывать.
   -- Не пускай ее, мама!-- сказала она лэди Трингль въ одно прекрасное утро.
   -- Homarchesa такъ на этомъ настаивала!
   -- Богъ съ ней, съ маркезой! Велика птица! Это все подстроила Эйаля, чтобы встрѣтиться съ мистеромъ Гамелемъ. Видѣть не могу, что она продѣлываетъ!
   -- Мистеръ Гамель былъ очень близокъ съ ея отцомъ.
   -- Я совершенно этому не вѣрю.
   -- Однако, онъ навѣрное бывалъ у нихъ въ домѣ. Я помню, что видѣла его.
   -- Можетъ быть. Это все-таки не причина, чтобы гоняться за нимъ, какъ гоняется Эйаля. Какая тутъ marchesa? Просто Айзедоръ Гамель!
   Такъ было гораздо легче, чѣмъ думать, что Эйалю попросятъ пѣть, будутъ съ нею носиться, восхищаться ею и танцовать съ нею, просто потому что Эйаля -- Эйаля, а они, Трингли, не взирая на Гленбоджи, Мерль-Паркъ и Куинсъ-Гетъ,-- ни къ чему. Однако, когда въ это самое утро тетка Эммелина объявила племянницѣ, что ей лучше не ходить на пикникъ маркизы, племянница отвѣчала просто, что она уже обѣщала, и пошла.
   Въ то время никого изъ мужчинъ не было съ ними. Сэръ Томасъ уѣхалъ, а Томъ Трингль еще не пріѣзжалъ. На Рождествѣ пріѣхалъ очень не на долго мистеръ Септимусъ Трафикъ; какихъ-нибудь четыре-пять дней,-- долѣе пробыть онъ не могъ, такъ какъ Предложеніе и Спросъ требовали всего его вниманія передъ наступленіемъ парламентской сессіи, къ которой слѣдовало приготовиться. Въ теченіе этихъ пяти дней, однако, онъ могъ, подъ руководствомъ Августы, посвятить себя всецѣло красотамъ Рима.
   Конечно, онъ не ночевалъ въ палаццо Руперти, гдѣ у лэди Трингль, какъ она любила сообщать знакомымъ, были "апартаменты" въ первомъ этажѣ, но ѣлъ, пилъ и почти жилъ тамъ, что сдѣлало совершенно необходимымъ возвѣстить жителямъ Рима о предстоящемъ возведеніи Августы въ санъ высокопочтенной мистрессъ Трафикъ; иначе столь интимныя отношенія могли бы показаться странными или подать поводъ къ весьма обиднымъ предположеніямъ, въ родѣ того, которое было высказано маркизой, принявшей мистера Трафика за старшаго брата лэди Трингль. Августа, впрочемъ, нисколько не стыдилась своего возлюбленнаго. Она думала, вѣроятно, что когда станетъ извѣстно ея положеніе нареченной жены столь великаго человѣка,-- всякія двери отворятся передъ нею по крайней мѣрѣ такъ же широко, какъ передъ кузиной, и въ настоящее время чувствовала себя особой весьма значительной. Вскорѣ ей предстояло передать мистеру Трафику капиталецъ въ 120,000 фунтовъ, а мистеръ Трафикъ, въ качествѣ младшаго сына лорда Вордотрэда, былъ обезпеченъ очень скромно. Да, принимая въ соображеніе собственное состояніе, чинъ и высокое званіе жениха, врядъ ли можно было найти другую молодую женщину равную ей по значенію! Для мистера Трафика ужъ во всякомъ случаѣ значеніе было весьма велико. Въ этомъ она не сомнѣвалась. И вотъ когда она узнала, что Эйаля приглашена на большой балъ у маркизы, гдѣ долженъ былъ присутствовать и мистеръ Трафикъ, и куда не позвали никого изъ Тринглей,-- душа ея вскипѣла гнѣвомъ.
   Взобрать себѣ въ голову, что м-ръ Трафикъ подавалъ поводъ къ ревности, оказывая вниманіе кузинѣ,-- было съ ея стороны очень глупо, и еще глупѣе было вообразить, что кузина разставляла ему маленькія сѣтки.
   Бѣдная Эйаля! Намъ предстоитъ очень близко познакомиться съ ней и пожалуй лучше будетъ теперь же объяснить, что о мужчинахъ, или о нѣкоемъ воображаемомъ мужчинѣ, понятія ея въ то время отличались полной отвлеченностью. Въ юной головѣ ея носились смутныя представленія о красотѣ любви. Конечно, безъ героя обойтись невозможно. Но герой въ ея мечтахъ былъ почти что неземнымъ созданіемъ, по крайней мѣрѣ, эѳирнымъ. Это былъ экстрактъ поэтической прелести, лишенный всякихъ атрибутовъ въ видѣ наружности, чертъ лица и положенія въ свѣтѣ, небесное видѣніе, посвящающее все свое время тому, чтобы обожать ее и дѣлать самой блаженной женщиной въ мірѣ. Когда она признала Айзедора Гамеля годнымъ для Люси возлюбленнымъ, это была съ ея стороны первая и единственная уступка дѣйствительности. Айзедоръ Гамель былъ, несомнѣнно, очень красивъ, несомнѣнно обладалъ богатыми дарованіями; но даже онъ нимало не соотвѣтствовалъ ея требованіямъ относительно собственнаго своего героя. У этого героя должны были быть лазоревыя крылья, а на Гамелѣ былъ обыкновенный пиджакъ и жилетъ, безъ всякой эѳирности. Герои съ лазоревыми крыльями существовали, насколько ей было извѣстно, только въ воображеніи, а такъ какъ для Люси ей хотѣлось настоящаго возлюбленнаго, то оставалось помириться на Айзедорѣ Гамелѣ. Но сама она слишкомъ дорожила своей мечтой, чтобы спуститься на землю. Вотъ каково было положеніе дѣлъ, когда Августа возымѣла удивительную глупость заподозрѣть Эйалю въ склонности къ своему м-ру Трафику.
   Эйалѣ предстояла возня съ Томомъ, который былъ для нея все равно что ньюфаундлендская собака, когда она прыгаетъ на васъ тотчасъ послѣ купанья въ грязной лужѣ. Эйаля ничего не имѣла противъ Тома, лишь бы она, предавался своей собачьей рѣзвости на приличномъ разстояніи. Но когда Томъ обдавалъ ее грязными брызгами, онъ становился совершенно невозможенъ. Этого Августа не понимала. Со стороны м-ра Трафика нечего было опасаться собачьей рѣзвости; онъ не огрызался на Эйалю, и Эйаля благоволила къ нему точно такъ же, какъ благоволила и къ дядѣ. Такіе люди въ ея представленіи походили болѣе на собакъ, чѣмъ на возлюбленныхъ. Она пѣла, когда м-ръ Трафикъ просилъ ее пѣть, что-то нарисовала ему, ходила съ нимъ въ Колизей, дразнила его "предложеніемъ и спросомъ" и была чрезвычайно мила. Не мудрено, если м-ръ Трафикъ любовался ею!
   -- Мнѣ, право, кажется, что ты вчера вечеромъ позволяла себѣ излишнія вольности въ обращеніи съ мистеромъ Трафикомъ,-- сказала Августа въ одно прекрасное утро.
   -- Вольности! Какія такія?
   -- Ты смѣялась надъ нимъ.
   -- О, онъ это любитъ,-- замѣтила Эйаля. Все время, пока мы были на верхушкѣ Св. Петра, я его дразнила его спичами. Онъ мнѣ позволяетъ говорить рѣшительно все, что придетъ въ голову.
   Это было ужасно. Во-первыхъ, возлюбленные уже обмѣнялись нѣкоторыми замѣчаніями по поводу восхожденія на Св. Петра, въ которомъ Августа отказалась участвовать; она настаивала, чтобы Септимусъ также остался съ нею внизу, что разстроило бы все предпріятіе; но Септимусъ все-таки полѣзъ, оставивъ Августу наединѣ съ матерью въ продолженіе цѣлаго часа. Гертруда, конечно, пошла наверхъ, но Гертруда отстала во время восхожденія. Эйаля бѣжала въ припрыжку по безконечной лѣстницѣ, и восхищенный м-ръ Трафикъ, пыхтя и задыхаясь, проворно трусилъ за нею. Одно это, вмѣстѣ съ размышленіями о пріятномъ времяпрепровожденіи Септимуса на верхушкѣ, было уже достаточно плохо. А теперь еще Эйаля утверждала, что дразнитъ Септимуса и что ему, Септимусу, это доставляетъ удовольствіе. Еще того не доставало!
   -- Онъ, вѣроятно, считаетъ тебя ребенкомъ,-- сказала Августа,-- но если ты дитя, то должна умѣть вести себя.
   -- Да, онъ, вѣроятно, замѣтилъ разницу.
   Она и понятія не имѣла, что могли значить такія слова,-- сказала ихъ просто на вѣтеръ. Но для Августы все стало ясно: Эйаля открыто объявила, что ея возлюбленный, ея Септимусъ предпочиталъ болѣе юную красоту созрѣвающимъ прелестямъ дамы своего сердца, или, можетъ быть, нашелъ шутки Эйали болѣе себѣ по вкусу, чѣмъ степенное поведеніе Августы.
   -- Ты самая дерзкая дѣвчонка, какую я когда-либо видѣла въ жизни,-- сказала Августа, встала со стула и медленно пошла вонъ изъ комнаты.
   А Эйаля смотрѣла на нее выпучивъ глаза, но все же понимая отчасти причину такого гнѣва.
   Затѣмъ появился на сцену серіозный вопросъ о балѣ. Маркиза просила, чтобы ея дорогой маленькой пріятельницѣ, Эйалѣ Дормеръ, позволили пріѣхать на вечеринку, которую устраивали дѣвочки. Дѣвочки такъ любили Эйалю! Хлопотъ -- никакихъ. Карета, все равно, за кѣмъ-то куда-то поѣдетъ, Эйалю привезутъ и отвезутъ домой. Эйаля тотчасъ объявила, что намѣрена ѣхать, и тетка Эммелина дала свое позволеніе, къ негодованію Августы, которая утверждала, что вечеринка будетъ однимъ изъ самыхъ большихъ баловъ во всемъ сезонѣ и что все это неправда; тѣмъ не менѣе дѣло было уже рѣшено помимо нея.
   Участіе въ немъ м-ра Трафика имѣло, однако, болѣе близкое къ ней отношеніе.
   -- Септимусъ,-- сказала она,-- я бы не желала, чтобы ты былъ на вечерѣ у этой женщины.
   Септимуса пригласили наканунѣ самаго бала, какъ только маркиза узнала о его пріѣздѣ.
   -- Почему же, сокровище мое?
   -- Она нехорошо поступила съ мамашей и со мной.
   -- Эйаля ѣдетъ.
   Онъ не имѣетъ никакого права называть ее Эйалей, подумала Августа.
   -- Кузина поступаетъ въ этомъ отношеніи очень дурно; мамашѣ не слѣдовало бы пускать ее. Богъ знаетъ, кто эта маркиза Вальдони.
   -- И она и мужъ ея принадлежатъ къ высшей римской аристократіи,-- замѣтилъ м-ръ Трафикъ, весьма свѣдущій въ этихъ дѣлахъ.
   -- Какъ бы то ни было, они поступили съ нами очень дурно, и я убѣдительно прошу тебя не ѣздить. Она пригласила Эйалю и пригласила тебя,-- все равно, что изъ одного и того же дома; это слишкомъ бросается въ глаза. Тебѣ не слѣдуетъ ѣхать.
   Можетъ быть, м-ру Трафику и ранѣе уже приходилось подвергаться попыткамъ къ стѣсненію его свободы; можетъ быть, ему нравилось знакомство съ маркизой; можетъ быть, ему нравилась Эйаля Дормеръ. Какъ бы то ни было, онъ не уступилъ.
   -- Милая Августа, мнѣ непремѣнно надо туда поѣхать, хоть на полчаса.
   Тонъ, которымъ были произнесены эти слова, былъ уже знакомъ Августѣ; она не любила его и, когда слышала, всегда начинала думать о своихъ ста двадцати тысячахъ фунтовъ. М-ръ Трафикъ немедленно удалился, а Августа немедленно стала думать о ста двадцати тысячахъ.
   Они поѣхали оба, и Эйаля и м-ръ Трафикъ, при чемъ м-ръ Трафикъ, вмѣсто того, чтобы провести на вечерѣ полчаса, привезъ Эйалю домой въ три часа ночи. Хотя онъ былъ немногимъ моложе сэра Томаса, но все еще танцовалъ, и танцовалъ очень хорошо, къ удивленію Эйали, которая тотчасъ рѣшила на слѣдующее же утро обрадовать кузину Августу, распространившись о моложавости ея жениха. Къ чаю Эйаля не явилась, но за завтракомъ была преисполнена баломъ.
   -- Ну да, конечно. Навѣрное, было не менѣе двухсотъ человѣкъ.
   -- Хороша вечеринка!-- презрительно замѣтила Августа.
   -- Должно быть, это такъ принято называть у италіанцевъ,-- сказала Эйаля.
   -- Принято у италіанцевъ! Терпѣть не могу всего, что принято у италіанцевъ.
   -- М-ру Трафику тамъ очень понравилось. Онъ, навѣрное, будетъ тебѣ разсказывать. Вотъ не воображала, чтобы онъ любилъ танцовать.
   Августа молча встряхнулась и вздернула носъ кверху. Лэди Трингль сочла необходимымъ вступиться за избранника дочери.
   -- Почему же бы и не танцовать м-ру Трафику, какъ всѣмъ прочимъ джентльменамъ!
   -- О, я, право, не знаю. Мнѣ казалось, что человѣкъ, который произноситъ такъ много спичей въ Парламентѣ, долженъ не о томъ думать. Я-то очень рада, что онъ танцуетъ, и танцовала съ нимъ три раза. Онъ вальсируетъ такъ же легко, какъ будто... "Какъ будто онъ молодой человѣкъ", хотѣла она сказать, но во время остановилась.
   -- Онъ лучшій танцоръ, съ какимъ мнѣ когда-либо приходилось танцовать,-- сказала Августа.
   -- Да вѣдь ты почти никогда не танцуешь.
   -- Предоставь мнѣ самой судить объ этомъ,-- сказала Августа съ сердцемъ.
   Слѣдующій день былъ послѣднимъ днемъ пребыванія м-ра Трафика въ Римѣ, и между нимъ и Августой произошла такая ссора, что въ теченіе нѣсколькихъ часовъ вся семья считала разрывъ неминуемымъ. На слѣдующій день послѣ бала м-ръ Трафикъ прогуливался съ Эйалей по Пинчіо, оставивъ Августу съ матерью далеко позади. Въ теченіе цѣлой четверти часа,-- цѣлаго дня, какъ казалось Августѣ,-- между ними было разстояніе, по крайней мѣрѣ, въ двѣсти ярдовъ, Не то, чтобы невѣста особенно тяготилась разлукой, но вниманіе, оказанное Эйалѣ, было для нея невыносимо. На слѣдующее утро она, какъ говорится, высказала жениху всю правду.
   -- Если вы намѣрены такъ обращаться со мною, лучше скажите заранѣе.
   -- По-моему, я обращаюсь съ вами какъ нельзя лучше,-- сказалъ м-ръ Трафикъ.
   -- Всю ночь проплясать съ этой дрянью, вскружить ей голову и потомъ пропадать съ ней цѣлый день! Я не допущу такого поведенія!
   М-ръ Трафикъ, какъ и большинство людей, очень высоко цѣнилъ сто двадцать тысячъ фунтовъ и готовъ былъ многое сдѣлать для ихъ пріобрѣтенія; но въ настоящемъ случаѣ счелъ наилучшимъ способомъ для достиженія этой цѣли показать, что сила на его сторонѣ.
   -- Сокровище мое,-- сказалъ онъ,-- ты ведешь себя какъ оселъ.
   -- Прекрасно. Такъ я напишу папашѣ и увѣдомлю его, что все между нами кончено.
   Страшное смятеніе царило въ палаццо Руперти слѣдующіе три часа, а м-ръ Трафикъ между тѣмъ спокойно прогуливался по Форуму и разсчитывалъ, сколько римлянъ могло помѣститься на этомъ пространствѣ, видѣвшемъ столь великія историческія событія. Въ это время Августа перепадала изъ одной истерики въ другую; но, въ истерикѣ ли, нѣтъ ли, она не подпускала къ себѣ Эйалю и намекала, что Эйаля разрушила все ея счастіе коварно, безчеловѣчно и безчестно. Съ каждой новой истерикой она требовала, чтобы отцу посылались телеграммы, чтобы отецъ пріѣхалъ и защитилъ ее, бредила Септимусомъ и клялась, что ни за что въ мірѣ не согласится снова свидѣться съ нимъ. Къ концу трехъ часовъ ей сообщили, что Септимусъ въ гостиной. Лэди Трингль разослала за нимъ съ полдюжины слуіъ и, наконецъ, его нашли взирающимъ на арку Тита.
   -- Скажите, чтобы онъ ушелъ,-- сказала Августа,-- я не хочу его видѣть, никогда, никогда!
   Черезъ двѣ минуты она уже была въ его объятіяхъ, а передъ обѣдомъ почувствовала себя въ состояніи прогуляться съ нимъ по Пинчіо.
   Онъ уѣхалъ въ чинѣ счастливаго жениха, пользующагося величайшимъ расположеніемъ невѣсты; но негодованіе противъ Эйали не смягчилось нимало. Тутъ же пронесся слухъ, что маркиза, наполовину англичанка, прозвала Эйалю Золушкой, и это прозвище еще болѣе раздражило Августу. Много толковала она съ лэди Трингль, находившей, что обвиненія противъ Эйали были не совсѣмъ основательны.
   -- Правда, она очень много о себѣ воображаетъ,-- говорила лэди Трингль,-- но вотъ и все.
   -- Это змѣя,-- заявляла Августа.
   Гертруда вступилась за Эйалю, втайнѣ сообщивъ лэди Трингль, что обвиненіе по поводу м-ра Трафика было совершенной нелѣпостью.
   -- Все дѣло въ томъ,-- заключила Гертруда,-- что Эйаля очень много воображаетъ о своемъ умѣ и красотѣ, а Августа этого не выноситъ.
   Гертруда соглашалась, однако, признать, что Эйаля -- неблагодарная и несносная. Въ отсутствіе мужа бѣдная лэди Трингль была въ полномъ недоумѣніи, что дѣлать съ племянницей.
   Въ промежутокъ между отъѣздомъ м-ра Трафика и пріѣздомъ Тома всѣмъ имъ жилось не особенно пріятно. Августа ни за что не хотѣла говорить съ Эйалей; она объяснила, чтоЭйаля -- змѣя, и считала такое основаніе вполнѣ достаточнымъ. Самая непріятная сторона подобныхъ ссоръ заключается, въ томъ, что ихъ нельзя скрыть. Всѣ римскіе знакомые Тринглей и Эйали знали, что Августа Трингль не говоритъ съ кузиной. Когда объ этомъ спрашивали Эйалю, она трясла кудрями, широко открывала глаза и объявляла, что ничего не знаетъ, да и въ самомъ дѣлѣ знала очень мало. Достопамятная стычка въ Гленбоджи, относительно похода наверхъ, была такъ давно и такъ мало имѣла значенія, что Эйалѣ казалось невозможнымъ приписать ей теперешнее молчаніе Августы. Августа постоянно на нее сердилась, а со времени пріѣзда м-ра Трафика сердилась болѣе, чѣмъ когда-либо,-- это она чувствовала; но чтобы Августа приревновала ее къ своему возлюбленному,-- никогда не могло прійти ей въ голову. Чтобы она старалась плѣнить м-ра Трафика, она, со своими удивительными мечтами о божественномъ, сверхъестественномъ героѣ!
   Однако, нужно же было какъ-нибудь все это уладить и обдумать. Эйаля обладала достаточнымъ здравымъ смысломъ и понимала, что въ качествѣ чужой въ семействѣ тетки ей слѣдовало уйти, если присутствіе ея оказывалось непріятнымъ. Понимала также и то, что совмѣстное житье до сихъ поръ выходило неудачно. Можетъ быть, ей и придется уйти. Нѣкоторымъ вещамъ слѣдовало покориться, и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ она рѣшила исправиться. Но въ другихъ отношеніяхъ уступить она не могла, и если придется, готова лучше уйти. Хотя юное воображеніе ея было все еще преисполнено безплотнымъ героемъ, хотя воздушные замки ея были совершенно лишены всякаго земного основанія, все же она обладала здравымъ смысломъ, который говорилъ ей, что если берешь, надо также и давать. Хорошо, она постарается быть покорной теткѣ. Будетъ добра,-- какъ и всегда была добра,-- къ Гертрудѣ. Всегда и во всемъ будетъ слушаться дяди. Несчастіе съ ньюфаундлендской собакой почти выскочило у нея изъ головы. Августѣ подчиниться она не могла. Но вѣдь Августа ждала только окончанія сессіи Парламента, чтобы выйти замужъ и уйти изъ дома. Вдобавокъ, Эйалѣ казалось, что тетка, въ сущности, расположена стать на ея сторону въ ссорѣ съ Августой.
   Такъ шли дѣла въ Римѣ, когда возникъ новый поводъ для еще вящихъ треволненій.
   

VII.
Томъ Трингль не шутитъ.

   Хотя Томъ Трингль представлялся Эйалѣ ньюфаундлэнской собакой, которая рѣзвится довольно мило, пока не начнетъ обнаруживать той же рѣзвости послѣ купанья въ грязной лужѣ,-- тѣмъ не менѣе это былъ благородный и мужественный молодой человѣкъ, достаточно благородный и достаточно мужественный, чтобы влюбиться по уши.
   Съ виду онъ не былъ на это похожъ; но вѣдь и то сказать -- всего искреннѣе и сильнѣе влюбляются именно тѣ молодые люди, которымъ это менѣе всего къ лицу. Для Эйали полюбить двоюроднаго брата Тома казалось также немыслимо, какъ полюбить мистера Септимуса Трафика. Къ обоимъ она относилась благосклонно, такъ какъ оба они были добры къ ней. Но представленіе о Томѣ какъ о возлюбленномъ было въ ея глазахъ до того нелѣпо, что она даже не вѣрила въ его возможность. Тому, однако, оно казалось осуществимымъ, казалось постоянно. Развѣвающіяся черныя кудри, блестящіе, ясные глаза, которые сверкали то радостью, то гнѣвомъ, нѣсколько смуглое, блѣдное лицо, вспыхивавшее съ удивительной для Тома быстротою, тонкая гибкая фигурка, какъ будто не вѣсившая ровно ничего, маленькая ножка составлявшая сама по себѣ, уже, цѣлое сокровище, тонкая грація движеній,-- все это было не подъ силу Тому. Томъ не былъ ни романтикомъ, ни поэтомъ, но поэтичность и романтизмъ Эйали казались ему божественными. Любовь не требуетъ непремѣнно равенства. Титанія любила ткача Ботома съ ослиной головой. Рауль Синяя Борода хотя и былъ дурнымъ мужемъ, но, говорятъ, былъ привязанъ къ своей послѣдней женѣ. Красавицы всегда нравились чудовищамъ. Эйалѣ это представлялось нелѣпостью, но вѣдь и нелѣпости возможны. Томъ Трингль рѣшился поставить на своемъ и отправлялся въ Римъ съ намѣреніемъ не столько наслаждаться красотами Капитолія и Ватикана, сколько ухалшвать за Эйалей.
   Впервыѣ представъ передъ ея очами, онъ привелъ ее въ ужасъ своимъ удивительнымъ нарядомъ. Въ Гленбоджи онъ одѣвался съ преувеличенной простотою, какъ это дѣлаютъ всѣ очень богатые молодые люди, когда имъ полагается заниматься охотой, рыбной ловлей или чѣмъ-нибудь въ этомъ родѣ. Простота была немного утрирована, но не противорѣчила его общей неуклюжести. Въ Лондонѣ онъ выказывалъ склонность къ нѣкоторой мишурной орнаментальноети, но въ Лондонѣ такія поползновенія сдерживались злорадной критикой общественнаго мнѣнія. Живя въ Куинсъ-Гетѣ Томъ не отваживался носить самыя крупныя свои булавки, но въ Римѣ, по его мнѣнію, англичанину позволительно было выставлять на показъ всѣ свои драгоцѣнныя каменья. "Ахъ, Томъ, ты просто ослѣпителенъ!" сказала ему Гертруда. Вмѣсто отвѣта онъ нахмурился и обратился къ Эйалѣ, которая, въ качествѣ артистки, могла дѣйствительно оцѣнить художественную красоту. Эйаля дивилась, глядя на него, и робко надѣялась, что вмѣстѣ съ одеждой, которую Томъ носилъ въ Гленбоджи, онъ покинулъ всѣ тамошнія замашки и поползновенія.
   Въ то время всей семьѣ жилось куда какъ несподручно. Августа не только не говорила съ кузиной, но объявила матери и сестрѣ, что никогда больше не будетъ говорить. Тетка Эммелина на нѣкоторое время почти-что перешла на сторону племянницы, чувствуя, что такимъ путемъ легче будетъ водворить прежнее согласіе и легче покорить Эйалю. Эйаля, подъ такимъ давленіемъ, рѣшилась сдѣлать первый шагъ къ примиренію.
   -- Что все это значитъ., Августа?-- спросила она однажды,-- почему ты непремѣнно хочешь поссориться со мной?
   Затѣмъ послѣдовало краткое предложеніе забыть все прошлое.
   -- Я съ тобой въ ссорѣ,-- отвѣчала Августа,-- потому что ты не умѣешь себя вести.
   Тутъ Эйаля вспыхнула, и первый шагъ, повелъ къ еще худшему положенію дѣлъ: кузины наговорили другъ другу такихъ вещей, которыя даже тетка Эммелина сочла непоправимыми.
   -- Если бы я не знала, что ты отсюда уѣдешь,-- сказала Эйаля,-- то ни за что бы не согласилась здѣсь жить.
   Тутъ тетка Эммелина спросила, гдѣ же собственно намѣревалась Эйаля поселиться, покинувъ ихъ. Эйаля подумала съ минуту и залилась слезами.
   -- Если мнѣ негдѣ жить, то можно хоть умереть. Все легче, чѣмъ выносить ея обращеніе.
   Таково было положеніе вещей, когда Томъ со всѣми своими драгоцѣнными каменьями пріѣхалъ въ Римъ.
   Лэди Трингль уже сознавала, что, выбравъ Эйалю, поступила опрометчиво. Люси, менѣе привлекательная, все же была хорошенькая дѣвушка и вдобавокъ смирная и сдержанная. Такъ думала теперь лэди Трингль. Что касается прелестей Эйали, онѣ далеко не всѣ оказались полезными родственникамъ. Полное затменіе дѣвочекъ; невольное сознаніе, что важнѣйшимъ членомъ семьи стала бѣдная сирота: подчиненіе капризамъ хорошенькой, злой дѣвчонки; таковы были въ глазахъ лэди Трингль плоды ея собственной доброты и милосердія. "Въ Эйалѣ нѣтъ никакой благодарности",-- рѣшила она. Вѣрнѣе было сказать, что въ ней не было смиренія. Лэди Трингль считала себя въ правѣ ожидать и благодарности и смиренія и жалѣла, что отворила райскія двери своего роскошнаго дома существу, столь неблагодарному и столь непокорному. Теперь ей стало ясно, что она ошиблась, не выбравъ Люси.
   Томъ былъ вовсе не глупъ, несмотря на драгоцѣнные каменья; онъ тотчасъ понялъ положеніе дѣлъ и тотчасъ принялъ сторону Эйали.
   -- По-моему, ты совершенно права,-- сказалъ онъ ей при первомъ случаѣ, когда ему удалось остаться съ ней наединѣ.
   -- Въ чемъ?
   -- Въ томъ, что не уступаешь Августѣ. Она всегда была такая, даже въ дѣтствѣ, а теперь еще Трафикъ вскружилъ ей голову.
   -- Мнѣ было бы до этого совершенно все равно, лишь бы она оставила меня въ покоѣ.
   -- Не думаю, чтобы она могла очень вредить тебѣ.
   -- Она настраиваетъ противъ меня тетю, и это мнѣ очень тяжело. Конечно, я мучаюсь.
   -- Ахъ, Эйаля, не мучайся!
   -- Что же съ этимъ дѣлать? Никогда въ жизни я не сказала ей ничего дурного, а между тѣмъ стала такъ одинока между ними!
   Говоря такимъ образомъ и желая, чтобы Томъ выразилъ ей свое сочувствіе, Эйаля забыла на минуту его непріятныя притязанія, но, какъ только она заговорила объ одиночествѣ, въ глазахъ Тома появилась та же умильность, о которой она съ шутливымъ ужасомъ сообщала сестрѣ въ своихъ письмахъ изъ Гленбоджи.
   -- Я всегда буду за тебя заступаться,-- сказалъ онъ.
   -- Мнѣ вовсе не нужно никакого заступничества.
   -- Все-таки буду. Не потерплю, чтобы тебя обижали. Ты для меня больше, Эйаля, чѣмъ всѣ они, вмѣстѣ взятые.
   При этомъ онъ снова посмотрѣлъ на нее; она вскочила и убѣжала.
   Но нельзя же было всегда убѣгать и неудобно отказываться, когда онъ звалъ ее вмѣстѣ осматривать достопримѣчательности города. Отъ прогулокъ вдвоемъ еще можно было избавиться, но отказываться отъ участія въ маленькихъ экскурсіяхъ, предпринимаемыхъ Гертрудой и Томомъ ради нея самой, не было никакой возможности. Около этого же времени между лэди Трингль и маркизой произошла окончательная ссора, возникшая, впрочемъ, исключительно благодаря Августѣ. Августа заставила мать объявить себя оскорбленной, и дамы перестали посѣщать другъ друга, что было довольно прискорбно для Эйали, которая подружилась съ дочерьми маркизы. Сама маркиза, однако, объяснила ей, что дѣлать съ этимъ нечего.
   -- Вамъ не слѣдуетъ ссориться съ теткой,-- сказала она. Конечно, мы будемъ друзьями, и когда-нибудь наступитъ время, что вы опять будете къ намъ ходить.
   Такъ произошелъ разрывъ, и Эйаля очутилась бы въ полномъ одиночествѣ, если бы отказалась отъ сообщества Гертруды.
   Между стѣнами, арками и высокими террасами Колизея онѣ встрѣтились, въ одинъ прекрасный день, съ Айзедоромъ Гамелемъ, скульпторомъ, который въ то время еще не уѣхалъ въ Лондонъ и не видѣлся съ Люси въ Кенсингтонскихъ садахъ; его сопровождалъ нѣкій Франкъ Гоустонъ, познакомившійся съ лэди Трингль и прочими Тринглями во время ихъ пребыванія въ Римѣ. Франкъ Гоустонъ былъ молодой человѣкъ хорошей фамиліи, со склонностью къ искусству, очень красивый и не особенно обремененный доходами. Узнавъ о благополучіи Септимуса Трафика, готовившагося породниться съ такой богатой семьей, какъ Трингли, Франкъ Гоустонъ подумалъ, что и ему было бы не лишнее пристроиться такимъ же способомъ. Тѣ немногія нѣжныя рѣчи, которыя ему до сихъ поръ удалось сказать Гертрудѣ, были приняты благосклонно, и, само собою разумѣется, что, встрѣтивъ его въ стѣнахъ Колизея, Гертруда тотчасъ покинула прочихъ спутниковъ, такъ какъ ей непремѣнно понадобилось посмотрѣть какую-то особую диковинку, которую никто не могъ показать кромѣ Франка Гоустона. Гамель остался съ Эйалей и Томомъ, поговорилъ о прошлой жизни въ "Игрушечкѣ" и затѣмъ принужденъ былъ покинуть ихъ. Томъ дождался, наконецъ, желаннаго случая.
   -- Эйаля,-- сказалъ онъ,-- все это нужно перемѣнить.
   -- Что перемѣнить?
   -- Если бы ты только знала, Эйаля, что ты значишь для меня!
   -- Пожалуйста перестань, Томъ. Я вовсе не хочу ни для кого значить что-нибудь особенное.
   -- То-есть я хочу сказать, что не позволю имъ тебя притѣснять. Онѣ обращаются съ тобою, какъ будто... какъ будто ты не имѣешь полнаго права быть членомъ ихъ семьи.
   -- Да вѣдь я и въ самомъ дѣлѣ его не имѣю. Никакого.
   -- Нѣтъ, я хочу, чтобы все это было совсѣмъ иначе. Если бы ты была моей женой...
   -- Ахъ, Томъ, перестань, пожалуйста.
   -- Почему же? Я говорю серіозно. Почему жъ не говорить того, что думаешь? О Эйаля, если бы ты только знала, какъ много я о тебѣ думаю.
   -- Совершенно напрасно. Ты не имѣешь на это никакого права.
   -- Имѣю.
   -- Да вѣдь я-то этого не хочу, Томъ, не хочу и не надо.
   Онъ завелъ ее на самый конецъ террасы, полуразрушеннаго ряда ложъ, по которому они прогуливались, и загналъ въ такой уголокъ, откуда она уже никакъ не могла убѣжать отъ него. Эйаля боялась его: ну, какъ онъ протянетъ руку и схватитъ ее, или что-нибудь еще хуже! Въ обращеніи его было, впрочемъ, такъ много прямоты и мужественности, что, вопреки отвращенію, которое онъ внушалъ ей своей особой, она бы, пожалуй, признала, что онъ добръ къ ней, кабы не его булавки и цѣпи.
   -- Я хочу уйти отсюда,-- сказала она,-- не хочу тутъ больше оставаться.
   Мистеръ Трафикъ на вершинѣ Св. Петра былъ спутникомъ, гораздо болѣе пріятнымъ.
   -- Развѣ ты мнѣ не вѣришь, когда я тебѣ говорю, что люблю тебя больше всѣхъ?-- убѣждалъ Томъ.
   -- Нѣтъ.
   -- Не вѣришь мнѣ! О Эйаля!
   -- Я не хочу ничему вѣрить. Хочу уйти. Если ты не перестанешь, я скажу тетѣ.
   Скажетъ тетѣ! Въ такомъ отвѣтѣ на его рѣчи выражалось столь мало уваженія къ особѣ Тома, что онъ почти-что разсердился. Онъ нисколько не боялся матери, не боялся даже и отца, когда не слишкомъ опаздывалъ въ Ломбардъ-Стритскую контору. Томъ твердо рѣшился жениться по собственному усмотрѣнію и былъ склоненъ думать, что родители желали его брака. Деньги въ разсчетъ не шли. Рѣшительно ничто, по его мнѣнію, не препятствовало его браку съ кузиной. Для нея такая партія была столь блестящей, что Тому не вѣрилось въ возможность отказа; слѣдовало только убѣдить ее, что онъ, въ самомъ дѣлѣ, не шутитъ.
   -- Можешь сказать хоть всему свѣту,-- отвѣчала, онъ гордо. Я хочу только одного,-- чтобы ты меня любила.
   -- Да вѣдь этого нѣтъ. Вонъ и Гертруда съ мистеромъ Гоустономъ; мнѣ хочется пойти къ нимъ.
   -- Скажи хоть одно ласковое слово, Эйаля.
   -- Я не умѣю говорить ласковыя слова. Какъ же мнѣ быть, чтобы ты понялъ, что все это мнѣ не нравится?
   -- Эйаля!
   -- Отчего ты меня не пускаешь?
   -- Эйаля, знаешь что? Поцѣлуй меня!
   Тутъ Эйаля уже окончательно обратилась въ бѣгство, перескакивая черезъ обломки камня съ проворствомъ дикой козы. Она бѣжала бѣгомъ и, обгоняя Тома, скоро настигла другую юную пару, которая нуждалась въ присутствіи третьяго лица, вѣроятно, гораздо менѣе, чѣмъ нуждалась въ немъ Эйаля.
   -- Эйаля, я говорилъ совершенно серіозно,-- сказалъ Томъ по дорогѣ домой,-- и ни за что не оставлю этого такъ.
   "Остается одно: сказать тетѣ", подумала Эйаля. Она сознавала нѣкоторую нелѣпость такого поступка: какъ будто Томъ былъ просто глупымъ мальчишкой, который приставалъ къ ней? Но положеніе было весьма опасное. Теткѣ слѣдовало внушить, что она, Эйаля, была тутъ совершенно ни при чемъ. Если бы ее хотя на минуту заподозрѣли въ желаніи поймать богатаго жениха,-- это было бы ужасно. А между тѣмъ со стороны Августы такое обвиненіе было вѣроятно. Она уже дѣлала намеки въ Гленбоджи. Эйалѣ слѣдовало держать ухо востро и тотчасъ заявить о несолидарности съ кузеномъ Томомъ. Такое заявленіе будетъ отчасти имѣть глупый видъ, но это все-таки лучше, чѣмъ возбуждать подозрѣніе.
   Она продумала цѣлый день и къ вечеру рѣшилась. Кузену Тому слѣдовало написать письмо и, если возможно, убѣдить его отказаться отъ своихъ преслѣдованій. А ужъ если и послѣ этого онъ не отстанетъ,-- обратиться къ теткѣ. Эйаля написала и послала слѣдующее:

"Дорогой Томъ,

   Не можешь себѣ представить, какъ ты огорчилъ меня сегодня въ Колизеѣ. Тебѣ бы не слѣдовало обращаться противъ меня, когда ты знаешь, что мнѣ и такъ трудно. Говоря со мной въ такомъ тонѣ, ты обращаешься противъ меня. Конечно, все это ничего не значило, но не надо бы такъ дѣлать. Это никогда, никогда не можетъ ни къ чему повести. Надѣюсь, ты будешь добръ и снисходителенъ ко мнѣ, и буду тебѣ за это очень благодарна. Ріели ты больше не будешь говорить ничего такого, я обѣщаю все забыть.

Преданная тебѣ кузина
Эйаля."

   Письмо было достаточно убѣдительно, два подчеркнутыя "никогда" имѣли въвиду полное изгнаніе изъ головы Тома всякой мысли, которая могла въ ней зародиться вслѣдствіе заявленія Эйали, что слова его не значили ничего. Но онъ былъ настолько увѣренъ въ ихъ значеніи, что на "никогда" не обратилъ никакого вниманія. Письмо привело его въ восторгъ, такъ какъ давало поводъ къ отвѣту. Томъ написалъ свой отвѣтъ на раздушенной бумагѣ и дважды переписалъ его:

"Моя милая Эйаля,

   Почему ты говоришь, что это ничего не значило? Это значило все. Никогда ни одинъ человѣкъ не говорилъ съ женщиной болѣе серіозно, чѣмъ я говорилъ съ тобой. Почему же мнѣ и не говорить серіозно, разъ я такъ ужасно влюбленъ? Съ первой минуты, какъ увидѣлъ тебя въ Гленбоджи, я почувствовалъ, что это неизбѣжно.
   Что касается матери, я думаю, она не будетъ ничего имѣть противъ. Что же могла бы она имѣть? Во всякомъ случаѣ, я не такой человѣкъ, чтобы меня можно было отговорить отъ исполненія подобныхъ намѣреній. Я хочу чтобы ты была моею, и буду добиваться этого во что бы то ни стало.
   Эйаля, моя дорогая, только посмотри на меня такъ, какъ будто можешь меня полюбить, и я буду счастливѣйшимъ человѣкомъ во всей Англіи. По-моему, ты -- красавица, ей-Богу, красавица. Родитель всегда говоритъ, что если я женюсь, денегъ будетъ масса. Самое лучшее для нихъ употребленіе наряжать мою ненаглядную въ пухъ и прахъ.
   Твой навѣки (не на однихъ только словахъ).

Преданный тебѣ
Т. Трингль".

   Письмо это почти тронуло ее, не въ смыслѣ любви, а въ смыслѣ благодарности; но все же онъ оставался для нея Ботомомъ съ ослиной головой, или ньюфаундленской собакой, только что выскочившей изъ пруда. Полюбить существо съ такимъ одутловатымъ лицомъ, такими массивными цѣпочками и отвратительными перстнями, огромными ручищами и неуклюжими ножищами -- было просто-напросто немыслимо. Она содрогалась при одной мисли о томъ, что онъ предлагалъ къ Колизеѣ.
   Обратившись къ нему письменно, Эйаля ничего не добилась и только навлекла на себя форменное любовное посланіе. Назвавъ его "дорогимъ Томомъ" и подписавшись "преданная тебѣ кузина", она воображала, что сладитъ съ нимъ. Какъ же еще втолковать ему, что это никогда ни къ чему не могло повести?! Она уже начинала, впрочемъ, понимать, что дѣло было серіозное. Онъ сдѣлалъ ей формальное предложеніе! Вся значительность такого событія начинала выясняться передъ нею. Наслѣдникъ всего громаднаго состоянія всемогущаго дяди просилъ ея руки!
   Въ ея глазахъ, однако, этотъ наслѣдникъ ничего бы не потерялъ, если бы явился съ ослиною головой на собственныхъ плечахъ. Полюбить его! Выйти за него! Хотя бы дотронуться до него!.. Нѣтъ спасибо! Пусть ее обижаютъ., пусть бранятъ, пусть выгонятъ изъ дома; никакія соображенія не заставятъ ее думать о Томѣ Тринглѣ какъ о возлюбленномъ.
   Тѣмъ не менѣе Томъ былъ человѣкъ честный, искренній и добрый. Эйаля не могла не признать за нимъ нѣкотораго благородства, хотя лично онъ былъ ей противенъ. Послѣднее его воззваніе, принявшее форму опредѣленнаго предложенія, давало ему право на вѣжливый и сдержанный отвѣтъ. Вопреки своей мечтательности, романтичности, поэтичности и ребячливости, Эйаля знала это. "Убирайся, Томъ, ты просто дуракъ!" -- такое выраженіе было бы теперь уже неумѣстно. Она думала объ этомъ всю ночь и сильнѣе, чѣмъ когда-либо приходила къ убѣжденію, что единственное, что можно было сдѣлать, это обратиться къ теткѣ и просить ее внушить Тому, что все это необходимо прекратить. На слѣдующій день съ ранняго утра она была уже въ спальнѣ тетки.
   

VIII.
Болванъ.

   -- Тетя Эммелина, пожалуйста, прочти это письмо,-- такъ начала Эйаля свою бесѣду съ теткой.
   Отношенія ея съ лэди Трингль были въ то время, пожалуй, не лучше, чѣмъ отношенія съ Августой. Эйаля составляла для тетки постоянный источникъ безпокойства; тетка чувствовала, что взяла на себя обузу, принявъ въ домъ такое непріятное существо, и не знала, какъ отдѣлаться отъ этой обузы. Эйаля оказалась совсѣмъ не похожей на ту дѣвочку, которой лэди Трингль собиралась покровительствовать и намѣревалась баловать. Эйаля была независима, первенствовала надъ кузинами, вмѣсто того, чтобы уступать имъ; пользовалась большимъ успѣхомъ; была, повидимому, совершенно лишена того смиренія, которое приличествовало ея положенію, считала себя вполнѣ равноправною съ родными дочерьми лэди Трингль, но только болѣе привлекательной; слушалась даже меньше, чѣмъ если бы была родной дочерью. Всего этого тетка Эммелина не могла выносить равнодушно. У нея было доброе сердце; она сознавала свою обязанность по отношенію къ покойной сестрѣ, хотѣла пріютить и приголубить сироту, даже и до сихъ-поръ не рѣшалась отступиться отъ Эйали и брала ея сторону противъ Августы, болѣе явно выказывавшей свою непріязнь; но все же, если бы былъ какой-нибудь способъ избавиться отъ Эйали, лэди Трингль прибѣгла бы къ нему очень охотно.
   Она взяла письмо сына, прочла его и, само собою разумѣется, поняла совершенно превратно. Въ Гленбоджи ей уже нашептывали кое-что относительно Эйали и Тома, но она не особенно этому вѣрила. Эйаля была дитя, и Томъ, въ ея глазахъ,-- почти мальчикъ.
   И вотъ передъ ней лежало настоящее любовное письмо, въ которомъ сынъ ея дѣлалъ сиротѣ формальное предложеніе. Она не потрудилась спросить себя, къ чему было Эйалѣ давать ей это письмо, но тотчасъ же пришла къ заключенію, что молодые люди намѣреваются чрезвычайно огорчить ее, затѣявъ прискорбный романъ. Какъ неосторожно было съ ея стороны допустить, чтобы молодые люди жили вмѣсгѣ въ Римѣ, послѣ того, что ей нашептывали въ Гленбоджи!
   -- Съ какихъ поръ все это началось?-- спросила она строго.
   -- Томъ приставалъ ко мнѣ въ Гленбоджи и теперь опять началъ,-- сказала Эйаля.
   -- Этому непремѣнно слѣдуетъ положить ко"ецъ. Ты должна уѣхать.
   Эйаля почувствовала, что тетка сердится на нее и пришла въ негодованіе отъ такой несправедливости.
   -- Конечно, этому слѣдуетъ положить конецъ, тетя Эммелина. Онъ не имѣетъ никакого права приставать ко мнѣ, когда я прошу его оставить меня въ покоѣ.
   -- Ты, вѣроятно, кокетничала съ нимъ.
   Это было совершенно невыносимо. Кокетничала съ нимъ! Эйаля разсердилась не столько на то, что тетка вовсе не поняла причины ея прихода, сколько на то, что кто-нибудь могъ подозрѣвать ее въ кокетствѣ съ такимъ поклонникомъ. Оскорбленіе, нанесенное ея вкусу, было несравненно больнѣе оскорбленія, нанесеннаго ея нравственности.
   -- Онъ болванъ,-- сказала она,-- совершеннѣйшій болванъ!
   Въ такой формѣ вылилось ея презрѣніе не только къ сыну, не только къ матери, но и ко всему семейству.
   -- Я не кокетничала съ нимъ. Это неправда.
   -- Эйаля, ты очень дерзка.
   -- А ты очень несправедлива. Я и пришла-то къ тебѣ потому, что хочу отъ него избавиться, а ты говоришь, что я съ нимъ кокетничаю. Ты хуже Августы.
   Это превышало мѣру долготерпѣнія тети Эммелины. Каково бы ни было истинное положеніе дѣлъ относительно романа, какъ бы ни была неповинна въ немъ Эйаля и виновенъ Томъ,-- никакая племянница но могла говорить такъ съ теткой, никакая подчиненная -- со своимъ начальствомъ. Чрезвычайная моложавость Эйали, казавшейся совершеннымъ ребенкомъ, еще усиливала впечатлѣніе ея словъ. "Ты хуже Августы!"
   И это говорилось лэди Трингль, которая сознавала, что сдѣлала все возможное для смягченія справедливаго гнѣва Августы! Лэди Трингль выпрямилась, стараясь принять величественный видъ, и нахмурила брови. Въ эту минуту она не могла уже думать о томъ, чѣмъ все это кончится, а чувствовала только необходимость уничтожить Эйалю.
   -- Какъ вы смѣете такъ говорить со мною, миссъ?-- сказала она.
   -- Да, хуже. Это жестоко. Томъ преслѣдуетъ меня своими глупостями, а когда я обращаюсь къ тебѣ, ты говоришь, что я съ нимъ кокетничаю. Я не кокетничала съ нимъ никогда въ жизни. Я слишкомъ презираю его для этого. Не воображала, чтобы собственная моя тетка могла обвинить меня въ кокетствѣ съ кѣмъ бы то ни было. Никакъ не воображала. Ты сама довела меня до того, что я принуждена говорить тебѣ дерзости.
   -- Ступай-ка лучше въ свою комнату,-- сказала тетка.
   Эйаля, поднявъ голову елико-возможно выше, пошла къ двери.
   -- А письмо лучше оставь у меня.
   Эйаля подумала съ минуту и вторично подала теткѣ письмо. Ей было все равно, кто увидитъ его. Оно не было ей нужно. Она отдала его и молча, съ презрительнымъ видомъ, вышла изъ комнаты.
   Оставшись одна, тетка Эммелина почувствовала себя совершенно ошеломленной. Прежде всего ее поразила желательность Тома въ качествѣ мужа для Эйали, нежелательность Эйали въ качествѣ жены для Тома и собственное легкомысліе: какъ могла она не предвидѣть такой опасности, принимая въ домъ Эйалю! Тетки и дяди не особенно любятъ браки между кузенами, а родители богатыхъ дѣтей никогда не одобряютъ браковъ съ бѣдными. Несмотря на рѣшительныя выраженія Эйали, лэди Трингль не могла отдѣлаться отъ мысли, что ея дорогой мальчикъ готовится унизить свое достоинство. Затѣмъ лицо ея запылало негодованіемъ: она вспомнила, что ея Тома назвали болваномъ, совершеннымъ болваномъ. Неблагодарность, сквозившая въ такомъ способѣ выраженія, не смягчалась даже тѣмъ, что онъ могъ, повидимому, служить гарантіей противъ матримоніальной опасности, столь пугавшей тетку Эммелину. Эйаля вела себя очень дурно. Ей не слѣдовало завлекать Тома и отнюдь не слѣдовало называть его болваномъ. Она сказала, кромѣ того, что тетка несправедлива и хуже Августы! Конечно, такое положеніе не могло долѣе продолжаться. Эйалю непремѣнно надо было удалить.
   Въ тотъ же день лэди Трингль имѣла объясненіе съ сыномъ и къ удивленію своему увидѣла, что "болванъ" относился къ дѣлу весьма серіозно,-- настолько серіозно, что объявилъ о намѣреніи жениться на Эйалѣ вопреки желанію отца, матери и даже самой Эйали. Онъ не разсердился даже и тогда, когда ему сообщили, что Эйаля назвала его болваномъ, и заслуживалъ этого теперь менѣе, чѣмъ когда-либо, что и было замѣчено его матерью. Даже въ ея материнской груди до сихъ поръ крылось сознаніе, что Томъ могъ подать поводъ къ такой оцѣнкѣ. Томъ былъ увалень, принадлежалъ къ числу молодыхъ людей, которые черезчуръ рано пріобрѣтаютъ внушительные размѣры и черезчуръ поздно мужаютъ, молодыхъ людей, которыхъ молодыя дѣвицы считаютъ олухами. Хотя внѣ дома онъ кутилъ довольно исправно, но дома, по мнѣнію сестеръ, былъ просто мокрая курица. Но теперь.... теперь Томъ измѣнился совершенно. Когда ему показали его собственное письмо, онъ только подтвердилъ его содержаніе. Когда ему поставили на видъ, что кузина совсѣмъ не годится ему въ жены, онъ заявилъ, что въ этомъ отношеніи придерживается мнѣнія противоположнаго. Когда пригрозили гнѣвомъ отца, замѣтилъ, что отецъ не имѣетъ никакого права сердиться на него, разъ онъ женится на лэди. При словѣ "болванъ" -- только улыбнулся. "Погодите еще, рано или поздно она заговоритъ иначе",-- сказалъ онъ съ улыбкой. Даже мать не могла не замѣтить, что молодой джентльменъ очень выигрывалъ отъ своей любви.
   Но что же ей-то было дѣлать? Прошло два-три дня, въ теченіе которыхъ между нею и Эйалей не состоялось никакого примиренія. Августа и Эйаля совсѣмъ не говорили другъ съ другомъ. Августа, черезъ посредство Гертруды, старалась заставить Эйалю просить у тетки прощенія. Эйаля, однако, утверждала, что тетка сама должна просить у нея прощенія; убѣдить ее въ противномъ не оказывалось никакой возможности.
   -- Зачѣмъ было говорить, что я съ нимъ кокетничаю?-- съ негодованіемъ спросила она Гертруду.
   -- Не думаю, чтобы она съ нимъ кокетничала,-- сказала Гертруда матери.
   -- Можетъ быть, и нѣтъ, но все-таки она вела себя очень плохо. А если до сихъ поръ не подавала никакихъ надеждъ своему поклоннику, то, почти навѣрное, будетъ подавать ихъ, когда убѣдится, что поклонникъ имѣетъ серіозныя намѣренія.
   Лэди Трингль была чрезвычайно разстроена. И тутъ же приключилась новая бѣда. Гертруда объявила матери, что дала слово м-ру Фрэнсису Гоустону и что м-ръ Гоустонъ собирается писать къ ея отцу, съ цѣлью просить ея руки. М-ръ Гоустонъ явился лично и сообщилъ лэди Трингль самымъ непринужденнымъ тономъ, что намѣревается жениться на ея дочери. Лэди Трингль не знала, что и сказать на это. Всѣми денежными дѣлами завѣдывалъ сэръ Томасъ. М-ръ Гоустонъ, сдавалось ей, былъ очень бѣденъ. Но вѣдь и м-ръ Трафикъ былъ тоже очень бѣденъ, однако его приняли съ распростертыми объятіями. Но вѣдь м-ръ Трафикъ дѣлалъ карьеру, а м-ръ Гоустонъ, къ сожалѣнію, не дѣлалъ ровно ничего. Лэди Трингль могла только просить его обратиться къ сэру Томасу и уволить отъ своихъ посѣщеній дѣ рѣшенія сэра Томаса. Тутъ ужъ и Гертруда разсердилась и заперлась въ своей комнатѣ. Апартаменты въ палаццо Руперти оказались, такимъ образомъ, квартирой довольно неуютной.
   Множество писемъ писалось къ сэру Томасу, и множество писемъ получалось отъ него. Первое его письмо касалось Эйали. Онъ относился къ ней гораздо нѣжнѣе, чѣмъ тетка. Говорилъ о мальчишескихъ увлеченіяхъ, называлъ Тома дуракомъ и вовсе не считалъ нужнымъ немедленно вызывать его въ Лондонъ. На дерзость Эйали, повидимому, не обратилъ ровно никакого вниманія. Только послѣ третьяго откровеннаго письма лэди Трингль онъ въ первый разъ призналъ возможность разлуки съ Эйалей, и то въ отвѣтъ на предложеніе, сдѣланное ему женою. Если она хочетъ перемѣниться мѣстами съ сестрой Люси и ты также этого хочешь,-- я препятствовать не буду,-- писалъ онъ. Затѣмъ явилось приказаніе Тому немедленно вернуться въ Ломбардъ-Стритъ, но приказаніе это утратило всякое значеніе вслѣдствіе внезапнаго возвращенія всей семьи. Сэръ Томасъ въ первомъ же письмѣ къ Гертрудѣ объявилъ, что выходить за Гоустона совсѣмъ не годится, а когда извѣстіе о томъ, что Гертруда продолжала видаться съ Гоустономъ и послѣ приказа о разлукѣ, дошло до его свѣдѣнія,-- онъ потребовалъ, чтобы вся семья немедленно вернулась въ Мерль-Паркъ.
   Предположеніе относительно Люси возникло слѣдующимъ образомъ.
   Пока Томъ жилъ въ одномъ домѣ съ Эйалей, онъ пользовался большимъ преимуществомъ надъ нею и могъ продолжать свои ухаживанія вопреки всѣмъ браннымъ словамъ, которыми она его осыпала. Она назвала его болваномъ,-- и то не помогло.
   -- Въ одинъ прекрасный день ты заговоришь совсѣмъ иначе, Эйаля,-- сказалъ онъ серіозно.
   -- Ну нѣтъ; я никогда не перемѣню своего мнѣнія.
   -- Перемѣнишь, когда узнаешь, какъ я люблю тебя.
   -- Я совсѣмъ не нуждаюсь въ твоей любви, и, если бы ты былъ сколько-нибудь порядочный, то не сталъ бы приставать ко мнѣ противъ моего желанія. Это не благородно съ твоей стороны. Ты навлекъ на меня пропасть непріятностей; виноватъ во всемъ ты, а онѣ вымещаютъ это на мнѣ.
   Затѣмъ Эйаля снова пошла къ теткѣ, и на этотъ разъ семейное несчастіе обсуждалось въ выраженіяхъ, болѣе умѣренныхъ. Эйаля продолжала негодовать, но не сказала ничего дерзкаго. Тетка Эммелина продолжала относиться къ племянницѣ враждебно, но воздержалась отъ нареканій. Вражда сознавалась обѣими, но обѣ сочли болѣе благоразумнымъ держаться мира.
   -- Во всякомъ случаѣ, тетя Эммелина,-- сказала Эйаля,-- ты можешь быть увѣрена, что я никогда не буду поощрять его ухаживаній. Онъ мнѣ недостаточно нравится для этого.
   -- Отлично. Значитъ, объ этомъ, душа моя, нечего больше и говорить. Конечно, при существующихъ обстоятельствахъ, жить въ одномъ домѣ -- будетъ непріятно для всѣхъ насъ.
   -- Въ особенности для меня, если онъ не перестанетъ приставать ко мнѣ. А то, право, ужъ лучше гдѣ угодно, только не здѣсь.
   Тетка Эммелина задумалась очень серіозно. Все это было непріятно. Эйаля возстановила противъ себя всѣхъ женщинъ въ семьѣ и черезчуръ расположила къ себѣ молодого человѣка. Очевидное благоволеніе сэра Томаса не особенно поднимало Эйалю во мнѣніи тетки. Сэръ Томасъ нашелъ весьма забавнымъ сдѣланное Августѣ предложеніе сходить за альбомомъ. Онъ не оскудѣвалъ въ щедрыхъ дарахъ, даже въ то время, когда Эйаля вела себя изъ рукъ вонъ плохо. И потомъ еще вся эта исторія съ маркизой и умопомраченіе м-ра Трафика! Если Эйаля находила, что ей лучше быть въ другомъ мѣстѣ,-- не слѣдовало ли исполнить ея желаніе? Теткѣ Эммелинѣ этого несомнѣнно хотѣлось.
   -- Если ты такъ думаешь, душа моя, можетъ быть, это и можно какъ-нибудь устроить,-- съ разстановкой проговорила она.
   -- Какимъ же образомъ?
   -- Ты, конечно, не подумаешь, что я хочу гнать тебя изъ дома?
   -- Но какимъ же образомъ?
   -- Ты, конечно, видишь, Эйаля, что мы, къ несчастію, ужились не особенно хорошо. Не правда ли?
   -- Даже совсѣмъ не хорошо, тетя Эммелина. Августа постоянно на меня сердится, а ты.... ты думаешь, что я кокетничала съ Томомъ.
   -- Дѣло не въ томъ, Эйаля.
   -- Но какъ же устроить-то, тетя?
   Для Эйали вопросъ былъ первостепенной важности, и она обладала достаточнымъ здравымъ смысломъ, чтобы понимать это вполнѣ. Подъ "устройствомъ" слѣдовало разумѣть ея изгнаніе изъ роскошнаго дома Тринглей. Ея появленіе не увѣнчалось успѣхомъ. Она уже успѣла надоѣсть имъ своей вспыльчивостью и независимостью и, несмотря на молодость, понимала теперь, какой существенный вредъ причинила себѣ собственнымъ безразсудствомъ. Не слѣдовало гулять по Пинчіо съ мистеромъ Трафикомъ. Теперь это стало для нея ясно. Относительно Тома она была права во всемъ, кромѣ того, что назвала его болваномъ, но, правой или виноватой, ей во всякомъ случаѣ, очень не повезло. Дѣло было сдѣлано, и слѣдовало уйти.
   Еще никогда въ жизни богатство Тринглей не представлялось ей столь привлекательнымъ, какъ въ эту минуту, и собственная бѣдность столь безнадежной. Какъ только тетка заговорила объ "устройствѣ", ей сразу представилось все, чего предстояло лишиться. Ее изгонятъ изъ Мерль-Парка, Куинсъ-Гета и Гленбоджи. Конецъ каретамъ, лошадямъ и хорошенькимъ бездѣлушкамъ, конецъ роскошной свободѣ богатства, которой пользовались Трингли. Но она сама все это навлекла на себя и должна безпрекословно покориться ожидавшему ее приговору.
   -- Какъ же устроить-то, тетя?-- спросила она вторично, стараясь выразить въ своемъ голосѣ полную готовность одобрить какой бы то ни было способъ, "устройства".
   Тетка заговорила очень мягко:
   -- Конечно, душа моя, мы не намѣрены сдѣлать меньше того, что предполагали сначала. Но такъ какъ тебѣ здѣсь не хорошо...
   Она остановилась,-- ей стало почти стыдно за себя.
   -- Да, мнѣ здѣсь нехорошо,-- смѣло подтвердила Эйаля.
   -- А что если бы тебѣ перемѣниться съ Люси?
   Эта мысль, возникшая въ головѣ лэди Трингль за нѣсколько недѣль передъ тѣмъ, никогда не приходила Эйалѣ, которая тотчасъ поняла, что болѣе чѣмъ когда-либо обязана согласиться. Если житье, изъ котораго ее изгоняли, было житье привольное, по крайней мѣрѣ, приволье это достанется Люси. У Люси будутъ кареты, лошади и бездѣлушки, у Люси, которая, несомнѣнно, страдала въ Кингсбюри-Крессентѣ.
   -- Конечно, я была бы очень рада,-- сказала Эйаля.
   Смѣлость и рѣшительность, звучавшія въ ея голосѣ, были новымъ оскорбленіемъ для тетки. Неужели вся ихъ щедрость не вызоветъ никакого сожалѣнія?
   Лэди Трингль поняла Эйалю совершенно превратно: въ ту минуту, какъ та говорила: "Я была бы очень рада", сердце ея замирало отъ нѣжности при мысли обо всемъ, что, несомнѣнно, все-таки было же для нея сдѣлано. Но разъ они хотѣли, чтобы она ушла, она уйдетъ и ни единымъ словомъ, ни единымъ движеніемъ не выдастъ собственнаго нежеланія уходить.
   -- Такъ это, вѣроятно, можно будетъ устроить.
   -- Не знаю, что скажетъ дядя Дозетъ. Можетъ быть, они за это время ужъ очень привязались къ Люси.
   -- Едва ли они захотятъ становиться ей поперекъ дороги.
   -- Ужъ я-то, во всякомъ случаѣ, не захочу. Если ты, дяди и тетя Маргарита согласны, я готова ѣхать, когда вамъ угодно. Мнѣ остается только слушаться вашихъ приказаній.
   Тетка Эммелина что-то возразила, но очень слабо, и рѣшено было принять мѣры для осуществленія плана.
   Къ сэру Томасу писались письма, отъ сэра Томаса получались отвѣты, и, наконецъ, самъ сэръ Томасъ изъявилъ свое согласіе. Сначала онъ совѣтовалъ объяснить Эйалѣ всѣ послѣдствія перемѣны, но потомъ не могъ не согласиться, что это было бы излишнимъ. Дѣвушка хотѣла уйти и, конечно, знала, что ей предстоитъ утратить все богатство, въ которомъ она жила до сихъ поръ. Она не оказала никакихъ способностей къ совмѣстному пользованію его благами, и ей лучше было удалиться.
   Отъѣздъ изъ Рима еще ускорился вслѣдствіе безразсудства Гертруды. Гертруда объявила, что она имѣетъ право любить мистера Гоустона. Что за дѣло, что у него нѣтъ никакого дохода?! Всѣмъ извѣстно, что и у Септимуса Трафика тоже нѣтъ никакого дохода. У папаши хватитъ его на всѣхъ. М-ръ Гоустонъ -- джентльменъ. Никто не подозрѣвалъ до сихъ поръ, какой твердой волей обладала Гертруда. Когда Гертруда объявила, что не согласна разстаться съ м-ромъ Гоустономъ,-- всѣ поспѣшили домой.
   

IX.
Обмѣнъ.

   Таково было положеніе дѣлъ, когда мистеръ Дозетъ принесъ въ Кингсбюри-Крессентъ три письма, изъ которыхъ два, адресованныя на его имя, взволновали его до такой степени, что онъ принужденъ былъ уйти изъ канцеляріи за два часа ранѣе срока. Всѣ три письма дядя подалъ Люси, и она, видя, что происходитъ нѣчто чрезвычайное, принялась читать два уже распечатанныя ранѣе своего.

"Любезный Дозетъ,

   Считаю не лишнимъ сообщить вамъ содержаніе переписки, которую я въ послѣднее время велъ съ нашими римскими дамами,-- содержаніе довольно непріятное. Эйаля, кажется, не вполнѣ ладитъ съ лэди Трингль и дѣвочками, и всѣ онѣ считаютъ, что ей лучше перемѣниться мѣстами съ Люси. Пишу вамъ для того, чтобы изъявить свое согласіе. Вѣроятно, и сестра также напишетъ вамъ. На тотъ случай, если вы согласны взять на свое попеченіе Эйалю, довожу до вашего свѣдѣнія, что я сдѣлалъ въ ея пользу приписку къ своему завѣщанію и не измѣню его.
   Мнѣ остается прибавить, что лично я не имѣю никакихъ причинъ жаловаться на Эйалю.

Преданный вамъ
Т. Трингль."

   Прочитавъ это письмо, Люси тотчасъ обратилась къ теткиному. Все это было для нея ужасно важно, но не менѣе важно и для Эйали.
   Ей позволили уйти въ свою комнату. Письма были такого рода, что она не могла бы спокойно прочесть ихъ въ присутствіи тетки Дозетъ. Вотъ, что писала тетка Эммелина:

"Палаццо Руперти, Римъ.
Четвергъ.

Дорогой Реджинальдъ,

   Ты навѣрное пожалѣешь насъ, когда узнаешь, что у насъ случились большія непріятности. Дѣло такъ плохо, что мы вынуждены обратиться къ твоей помощи. Пожалуйста, не думай, что я въ чемъ-либо обвиняю милую Эйалю, но она намъ не подходитъ. Иногда и очень сильно привязанные другъ къ другу люди не подходятъ другъ къ другу. Такъ было и съ Эйалей. Ей не хорошо у насъ. Можетъ быть, она не вполнѣ достаточно старалась приладиться къ двоюроднымъ сестрамъ. Во всякомъ случаѣ, все это сознается ею такъ же ясно, какъ и мною, и сама она находитъ, что обмѣнъ весьма желателенъ. Не стану отрицать, дорогой Реджинальдъ, что послѣ смерти бѣднаго Эгберга Эйалю выбрала я, а ты взялъ Люси отчасти потому, что я того желала. Теперь же я предлагаю тебѣ перемѣниться со мною. Надѣюсь, ты не сомнѣваешься въ моемъ желаніи сдѣлать все, что возможно, для обѣихъ дѣвочекъ; я думала сначала, что всего лучше будетъ взять Эйалю къ себѣ. Теперь же мнѣ кажется, что Люси лучше уживется съ кузинами, а Эйаля выиграетъ, когда вокругъ нея не будетъ молодежи.
   Когда увидимся, я все разскажу тебѣ. Она, въ сущности, не сдѣлала ничего дурного. Сказала мнѣ, правда, нѣкоторыя вещи, которыя лучше было бы не говорить, но я убѣждена, что причина этому вспыльчивость, а не злое сердце. Пожалуй лучше открыть тебѣ всю правду. Томъ увлекся ею. Она вела себя очень хорошо, но не выносила, чтобы ей что-нибудь говорили, и потому вышли непріятности. Да и дѣвочки, къ тому же, вовсе не поладили. Сэръ Томасъ совершенно согласенъ со мной, что, если ты согласенъ, намъ лучше перемѣниться.
   Я не пишу къ самой Люси, потому что ты и Маргарита объясните ей все это гораздо лучше, если вы ничего не имѣете противъ нашего плана. Эйаля также напишетъ къ сестрѣ. Но, пожалуйста, передай ей отъ меня, что я буду очень ее любить, если она переѣдетъ къ намъ. Эйалю я любила почти-что какъ родную дочь, только мы не совсѣмъ сошлись характерами.
   Конечно, ни я, ни сэръ Томасъ вовсе не хотимъ уклониться отъ исполненія обязанности. Мнѣ было бы очень грустно, если бы ни одна изъ дѣвочекъ бѣднаго Эгберта не жила у насъ. Но, по-моему, Люси подходитъ, намъ больше; Эйаля думаетъ такъ же. Я бы ни за что не хотѣла поступать въ данномъ случаѣ противъ желанія Эйали.
   Мы пріѣдемъ въ Англію почти одновременно съ этимъ письмомъ; хорошо, кабы все это рѣшилось тотчасъ! Если такая вещь имѣется въ виду, чѣмъ скорѣе ее сдѣлать, тѣмъ лучше для всѣхъ. Передай мой сердечный привѣтъ Маргаритѣ и скажи ей, что Эйаля привезетъ съ собою все, что можетъ ей понадобиться.

Любящая тебя сестра
Эммелина Трингль."

   Это письмо, хотя болѣе длинное, чѣмъ письмо дяди, и заключавшее въ себѣ подробности, въ родѣ упоминанія о несчастной любви Тома, произвело на Люси меньшее впечатлѣніе, такъ какъ было написано менѣе авторитетнымъ тономъ. То, что говорилъ сэръ Томасъ, подлежало несомнѣнному исполненію, но тетка Эммелина была только женщина, и мало ли что она могла написать! Но сэръ Томасъ хотѣлъ этого,-- и это должно было исполниться. Наконецъ, дошла очередь и до Эйалинаго письма:

Римъ, четвергъ.

Милая, милая моя Люси,

   Что я скажу! Тетя Эммелина уже написала объ этомъ къ дядѣ Реджинальду. Тебя берутъ сюда и ты будешь принцессой, а меня отправляютъ, и я буду судомойкой. Я совершенно довольна такимъ распоряженіемъ, потому что такъ, навѣрное, будетъ лучше. Ты должна быть принцессой, а я -- судомойкой.
   Все это подготовлялось почти съ перваго дня моего пребыванія у нихъ, съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ я послала Августу за альбомомъ. Какъ только я выговорила эти слова, я тотчасъ почувствовала, что мнѣ -- конецъ, и нисколько объ этомъ не жалѣю, такъ какъ ты займешь мое мѣсто. Августа теперь скоро уѣдетъ, а тетя Эммелина, право ничего, лишь бы ей не противорѣчить. Я всегда ей противорѣчила и знаю, что была глупа. Но я нисколько не жалѣю, такъ какъ знаю, что вмѣсто меня будешь ты.
   Но дѣло не въ одной Августѣ и тетѣ Эммелинѣ. Тутъ былъ еще этотъ безмозглый Томъ! Бѣдный Томъ! Право, мнѣ кажется, что онъ добрѣйшій въ свѣтѣ малый. Кабы не его цѣпочки, я не относилась бы къ нему съ такимъ отвращеніемъ. Но онъ все продолжаетъ говорить ужаснѣйшій вздоръ. И потомъ еще написалъ мнѣ письмо. Господи ты Боже мой! Я дала письмо тетѣ Эммелинѣ, оттого и вышла вся исторія. Она объявила, что я съ нимъ кокетничала! Подумай только! Я такъ разсердилась, что наговорила ей всякой всячины, и она выслала меня вонъ изъ комнаты. Зачѣмъ было говорить, что я съ нимъ кокетничала? Это было мерзко съ ея стороны. Но она никогда мнѣ не проститъ того, что я ее разбранила. А потому они и рѣшили отослать меня и взять тебя.
   Милая, дорогая моя Люси, такъ будетъ гораздо лучше. Я знаю, ты несчастлива въ Кингсбюри-Крессентѣ, а для меня онъ будетъ гораздо легче. Я способна "сидѣть тихо и штопать простыни". Бѣдная Эйаля, какъ мало она себя знала! А ты прекрасно исполнишь роль знатной дамы, величественной и сдержанной, какъ и подобаетъ знатной дамѣ. Я-то ужъ, во всякомъ случаѣ, никакъ не могла бы остаться здѣсь. Съ меня довольно и Тома, а когда еще говорятъ, что я съ нимъ кокетничаю,-- нѣтъ, это ужъ слишкомъ!
   Мы увидимся очень скоро, но мнѣ все-таки хотѣлось тебѣ написать и все разсказать. Поцѣлуй отъ меня тетю Дозетъ. Если она согласится взять меня къ себѣ, я постараюсь вести себя хорошо. А пока прощай.

Горячо любящая тебя сестра
Эйаля."

   Окончивъ чтеніе писемъ, Люси сидѣла нѣкоторое время погруженная въ глубокую задумчивость. Подумать было о чемъ! Ей предлагали перемѣнить весь свой образъ жизни, перемѣнить въ направленіи, которое приходилось ей чрезвычайно по вкусу. Она признавалась себѣ, что терпѣть не могла сравнительную бѣдность Дозетовскаго житья и терпѣть не могла себя за такое признаніе. Но въ этомъ житьѣ кромѣ бѣдности были вещи, чрезвычайно для нея непріятныя, которыми она считала себя въ правѣ тяготиться безъ угрызеній совѣсти. Нравы и обычаи Кингсбюри-Крессента отличались, казалось ей, весьма прискорбнымъ отсутствіемъ эстетическаго элемента. Никто и не думалъ о художественныхъ наслажденіяхъ. Никто не читалъ стиховъ. Никто не слушалъ музыку. Никто не смотрѣлъ на картины. Простыня, требующая заплатъ, была предметомъ первостепенной важности. Средства для продленія бараньей ноги, для растяженія фунта масла и сокращенія прачкинаго счета,-- таковы были главные интересы жизни. Чрезвычайная доброкачественность тетки, обнаруживавшаяся во всѣхъ этихъ дѣлахъ, еще болѣе раздражала Люси. Продленіе бараньей ноги совершалось въ отсутствіе дяди,-- если возможно -- безъ его вѣдома. Чистое бѣлье доставлялось ему въ надлежащемъ количествѣ. Люси уступала ему охотно, но тяготилась своимъ участіемъ въ товариществѣ всяческихъ экономій, учрежденномъ между нею и теткой. Конечно, она подумывала иногда о роскоши, которой пользовалась Эйаля. Конечно, она жалѣла, не о томъ, что Эйаля пользовалась роскошью, а о томъ, что сама она ею не пользовалась. Деньги, по собственнымъ увѣреніямъ, она презирала, но о роскошномъ привольи "Игрушечки" вспоминала съ наслажденіемъ.
   А теперь ей неожиданно предлагали перемѣнить свою бѣдность на богатство и вернуться къ такому образу жизни, гдѣ снова можно будетъ обратить свои мысли къ прекрасному. Самое мѣстоположеніе Гленбоджи, какое наслажденіе оно доставитъ ей! Судя по манерѣ дяди, въ ту минуту, какъ онъ подавалъ ей письмо,-- отъ него нельзя было ожидать большихъ возраженій. Тетка не взлюбила ее, она видѣла это ясно, вопреки товариществу. Кабы не обратная сторона дѣла, какимъ бы благополучіемъ былъ обмѣнъ! Дядя всегда обращался съ ней ласково, но до сихъ поръ едва ли успѣлъ сильно къ ней привязаться. Она была ему благодарна, но чувствовала, что разстаться съ нимъ будетъ не особенно трудно. А все-таки, съ другой точки зрѣнія, дѣло представлялось совсѣмъ иначе. Эйаля! Что будетъ съ Эйалей? Какъ ей покажется товарищество и экономіи? Будетъ ли ей весело сидѣть по четыре часа противъ тетки? Эйаля увѣряла, что обладаетъ способностью сидѣть на мѣстѣ и штопать простыни; но развѣ не было совершенно очевидно, что Эйаля и понятія не имѣла о той жизни, которую разумѣла? Будетъ ли она, Люси, въ состояніи наслаждаться красотами Гленбоджи, зная, что Эйаля изнываетъ отъ скуки въ Кингсбюри-Крессентѣ? Болѣе часа просидѣла и продумала Люси; но была еще одна сторона дѣла, которая вовсе не приходила ей въ голову. Она забыла, что и она и Эйаля -- въ рукахъ судьбы и могутъ только исполнять приказанія старшихъ.
   Въ дверь постучали, и вошла тетка. Люси предпочла бы, чтобы это былъ дядя; теперь ей волей-неволей приходилось обсуждать вопросъ съ женщиной, которую она не любила, вопросъ столь важный, какъ для нея лично, такъ и для той, которой она готова была всѣмъ пожертвовать, если бы это было возможно. Она не знала, что сказать, чтобы вызвать сочувствіе тетки Дозетъ.
   -- Люси,-- сказала та, это дѣло очень серіозное.
   -- Очень,-- сурово отвѣчала Люси.
   -- Я не читала писемъ, но дядя разсказалъ мнѣ ихъ содержаніе.
   Люси передала ей два письма, оставивъ при себѣ третье, отъ Эйали; и сидѣла совершенно неподвижно, пока тетка не спѣша прочла ихъ до конца.
   -- Твоя тетка Эммелина въ самомъ дѣлѣ этого хочетъ,-- сказала тетка Дозетъ.
   -- Тетя Эммелина очень добрая и согласится этого не дѣлать, если мы ее попросимъ.
   -- Но вѣдь и сэръ Томасъ согласенъ.
   -- Я увѣрена, что тетя можетъ уговорить дядю, если захочетъ. Онъ пишетъ, что лично ничего не имѣетъ противъ Эйали. Все это Августа, а Августа скоро выйдетъ замужъ и уѣдетъ.
   Тутъ въ лицѣ тетки Дозетъ произошла перемѣна, замѣтная перемѣна, и голосъ ея смягчился; такого лица и такого голоса Люси никогда прежде у нея не видывала и не слыхивала. Есть люди, на видъ до такой степени жесткіе, угрюмые и несимпатичные, что тѣ, кто не вполнѣ ихъ знаетъ, считаютъ ихъ совершенно лишенными всякой чувствительности и думаютъ, что столь непривлекательныя черты лица совершенно несовмѣстимы съ мягкосердечіемъ. Люси знала, что тетка Дозетъ добрая, но думала, что она не способна растрогаться. И вотъ двухъ словъ оказалось достаточно, чтобы покорить тетку. Дѣвушка не хотѣла разставаться съ нею, не хваталась за первую возможность бѣжать изъ ея бѣдности въ богатство Тринглей.
   -- Но, Люси...-- сказала она, подойдя и подсѣвъ ближе къ Люси на постели.
   -- Эйаля....-- пролепетала Люси сквозь слезы.
   -- Я буду добра къ ней,-- можетъ быть, добрѣе, чѣмъ была къ тебѣ.
   -- Ты была добра ко мнѣ, а я была неблагодарная. Я это знаю. Но теперь я буду лучше, тетя. Если ты позволишь, я останусь.
   -- Они богатые и могущественные; ты должна поступать, какъ они скажутъ.
   -- Нѣтъ! Какое они имѣютъ право распоряжаться мною? Они не могутъ заставить меня уйти отъ тебя.
   -- Но они могутъ спровадить Эйалю. Видишь, что дядя говоритъ о деньгахъ, которыя онъ дастъ Эйалѣ?
   -- Ненавижу деньги.
   -- Никто изъ насъ не можетъ себѣ позволить ненавидѣть деньги. Неужели ты не знаешь, какъ много будетъ значить для дяди Реджинальда сознаніе, что вы обѣ обезпечены? Онъ уже сокрушался о томъ, что у тебя ничего не будетъ. Если ты отправишься къ теткѣ Эммелинѣ, дядя Томасъ сдѣлаетъ для тебя то же, что для Эйали. Милая Люси, я не потому такъ говорю, чтобы хотѣла съ тобою разстаться.
   Въ первый разъ въ жизни Люси обхватила руками шею тетки.
   -- Но лучше пусть будетъ такъ, какъ они предлагаютъ, если тетка не раздумаетъ, когда они пріѣдутъ домой. И съ моей стороны, и со стороны дяди Реджинальда было бы вовсе не хорошо позволить тебѣ отказаться отъ такой будущности. Если лэди Трингль безпокоится за сына, это вполнѣ естественно.
   -- И совершенно напрасно,-- съ негодованіемъ сказала Люси.
   -- Да вѣдь ты видишь, что они говорятъ.
   -- Во всемъ виноватъ онъ, а вовсе не она. За что же ее-то наказывать?
   -- Потому что онъ баловень счастья, а она нѣтъ. Противъ рожна не попрешь, душенька. Онъ сынъ и наслѣдникъ своего отца, и все должно отступать передъ нимъ на второй планъ.
   -- Но вѣдь Эйалѣ онъ вовсе не нуженъ. Эйаля его презираетъ. Неужели же она должна всего лишаться изъ-за того, что какой-то молодой человѣкъ вздумалъ надоѣдать ей! Это ужасно. Они не имѣютъ никакого права такъ поступать, разъ уже пріучили Эйалю къ роскоши. Развѣ ты этого не чувствуешь, тетя Дозетъ?
   -- Чувствую.
   -- Какъ бы это ни устроилось съ самаго начала, такъ оно и должно оставаться. Положимъ, мы съ Эйалей не болѣе какъ дѣвочки, но все-таки и насъ нельзя мѣнять какъ лошадей. Если бы она сдѣлала что-нибудь дурное, но самъ сэръ Томасъ говоритъ, что она ничего дурного не дѣлала.
   -- Должно быть непочтительно говорила съ теткой.
   -- Потому что тетка сказала ей, что она кокетничаетъ съ этимъ господиномъ. Что остается говорить дѣвушкѣ, которую подвергаютъ такому ужасному нареканію? Развѣ ты бы рѣшилась мнѣ это сказать, только изъ-за того, что какой-нибудь отвратительный господинъ вздумалъ бы со мною разговаривать?
   Совѣсть слегка кольнула Люси при воспоминаніи о Гамелѣ къ Кенсингтонскихъ садахъ. Хотя господинъ отнюдь не былъ отвратительный, но разговоръ моіъ подать поводъ къ самымъ тяжелымъ обвиненіямъ.
   Въ тотъ вечеръ и на слѣдующее утро до прихода м-ра Дозета со службы ничего больше не было говорено. Затѣмъ Люси провела четверть часа, затворившись съ дядей въ гостиной. Онъ былъ въ Сити и видѣлся съ сэромъ Томасомъ.
   По мнѣнію сэра Томаса, слѣдовало исполнить желаніе лэди Трингль. Правда, онъ лично не имѣлъ никакихъ поводовъ жаловаться на Эйалю, но признавалъ, что Эйаля была дерзка и хотя, можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ не поощряла ухаживаній Тома, все-таки никто не могъ предвидѣть, что повлекутъ за собою такія поползновенія съ его стороны. Ни для лэди Трингль, ни для сэра Томаса не могло быть пріятно изгнаніе изъ дома собственнаго сына. Когда, вслѣдъ затѣмъ, сэру Томасу намекнули что-то о несправедливости, онъ постарался все уладить, заявивъ, что если желаніе лэди Трингль приведется въ исполненіе, обѣ дѣвочки будутъ обезпечены. Онъ ни въ какомъ случаѣ не намѣревался вычеркивать имя Эйали изъ своего завѣщанія, не могъ взять Люси на свое родительское попеченіе, не позаботившись объ ея будущности и, принимая все это во вниманіе, считалъ, что м-ръ Дозетъ поступитъ неправильно, лишивъ Люси предлагаемыхъ ей преимуществъ. Съ этимъ м-ръ Дозетъ не могъ не согласиться и, изложивъ обстоятельства дѣла, объявилъ Люси, что она должна покориться предложенному обмѣну.
   Въ началѣ февраля вся семья Тринглей собралась въ Куинсъ-Гетѣ, и при первомъ же своемъ посѣщеніи Люси увидѣла, что всѣ, не исключая Эйали, считали дѣло рѣшеннымъ. Эйаля, которая была теперь въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ со всѣми Тринглями, кромѣ Тома, сіяла.
   -- Не лучше ли мнѣ уѣхать завтра же, тетя?-- сказала она, какъ будто дѣло шло о сущихъ пустякахъ.
   -- Лучше подожди денекъ, другой, Эйаля.
   -- Ну, такъ въ понедѣльникъ. Ты должна будешь пріѣхать на извозчикѣ, Люси.
   -- Мы пошлемъ за ней карету, душа моя.
   -- Карету придется опять посылать со мной, тетя Эммелина.
   -- И пошлемъ, душа моя.
   -- Лошадей надо будетъ отпречь, потому что мы съ Люси должны перемѣниться всѣми вещами въ комодахъ.
   Люси въ это время сидѣла въ гостиной, гдѣ Августа съ нѣжной довѣрчивостью пѣла ей хвалебные гимны мистеру Трафику. Такъ рѣшилось это дѣло и свершилась мѣна, столь сильно измѣнившая судьбу обѣихъ сестеръ.
   

X.
Эйаля и тетка Маргарита.

   До послѣдней минуты передъ отъѣздомъ Эйаля сохраняла торжествующій, легкомысленный и равнодушный видъ. Но до этой минуты она ни разу не оставалась наединѣ съ сестрой. Отвага ея поддерживалась присутствіемъ тетки и кузинъ. Томъ почти не бывалъ у нихъ, или такъ рѣдко, что не могъ очень ее безпокоить. Въ Лондонѣ онъ занималъ отдѣльную квартиру, и его не особенно поощряли навѣщать родителей, пока не уѣхала Эйаля. Зато тетка Эммелина и Гертруда были необыкновенно любезны и даже Августа нѣсколько смягчилась. Эйаля обращалась съ ними привѣтливо, но была постоянно весела, дѣлала видъ, что радуется предстоящей перемѣнѣ и считаетъ свой отъѣздъ и водвореніе Люси событіями безусловно счастливыми. Это удалось ей такъ хорошо, что тетка Эммелина со слезами на глазахъ объявила сэру Томасу, что у дѣвочки совсѣмъ нѣтъ сердца. Но когда передъ самымъ отъѣздомъ сестры остались однѣ, Эйаля не выдержала.
   Это было въ той комнатѣ, которая только-что принадлежала Эйалѣ и теперь должна была принадлежать Люси. Сундуки обѣихъ дѣвушекъ еще стояли на полу. Хотя не прошло и шести мѣсяцевъ съ тѣхъ поръ, какъ Эйаля водворилась въ богатствѣ, а Люси въ бѣдности, багажъ Эйали оказывался гораздо значительнѣе сестринаго. Трингли были люди непріятные, но не скупые. Люси сидѣла на постели, а Эйаля то въ безпокойствѣ сновала по комнатѣ, то обнимала сестру, то рыдала почти съ отчаяніемъ.
   -- Конечно, да,-- сказала она,-- и не къ чему больше притворяться!
   -- Теперь еще не поздно, Эйаля; если мы обѣ пойдемъ къ дядѣ Томасу, онъ позволитъ намъ все это раздѣлать.
   -- Зачѣмъ? Если бы мнѣ для этого стоило пальцемъ пошевелить, я бы и то не пошевелила. Почему жъ меня, а не тебя? Они уже брали меня на пробу, и, какъ говоритъ тетя Эммелина, я не подошла.
   -- Милочка моя, тетя Дозетъ совсѣмъ не злая.
   -- Нѣтъ, вѣроятно, нѣтъ. Это я гадкая. Гадко любить хорошенькія вещи и деньги и ненавидѣть бѣдность. Нѣтъ, впрочемъ, совсѣмъ не гадко, иначе нельзя. Это все вздоръ, что не хорошо любить богатство. Я его люблю, все равно, хорошо ли это или нѣтъ.
   -- О Эйаля!
   -- А ты? Не будемъ притворяться, Люси, теперь, въ послѣднюю минуту. Тебѣ нравилось такъ жить, какъ ты жила въ Кингсбюри-Крессентѣ?
   Люси помолчала.
   -- Теперь нравится больше, чѣмъ прежде,-- сказала она. Какъ бы то ни было, я бы съ удовольствіемъ туда вернулась.
   -- Да, изъ-за меня.
   -- Право, съ удовольствіемъ, милочка ты моя.
   -- А я изъ-за тебя скорѣе умру, чѣмъ останусь. Впрочемъ, что жъ тутъ толковать! Хотя все это касается насъ, но мы-то и не имѣемъ тутъ никакого голоса. Какъ ты говоришь, мы просто какія-то ручныя птицы, которыхъ хозяинъ по своему желанію пересаживаетъ изъ одной клѣтки въ другую. Мы принадлежимъ то дядѣ Тому, то дядѣ Дозету, какъ имъ заблагоразсудится. Ахъ, Люси, какъ бы мнѣ хотѣлось умереть!
   -- Эйаля, это дурно.
   -- Что жъ мнѣ дѣлать, если я дурная? Что я стану дѣлать, когда пріѣду туда? Что я стану имъ говорить? Какъ я буду жить? Люси, мы никогда не будемъ видѣться.
   -- Я часто буду къ тебѣ приходить.
   -- Я тоже собиралась, да вотъ не приходила же. Это два разные міра, страшно далекіе другъ отъ друга. Люси, позволятъ ли Айзедору Гамелю бывать здѣсь?
   Люси покраснѣла и отвѣчала не сразу.
   -- Я увѣрена, что онъ придетъ,-- сказала Эйаля.
   Люси вспомнила, что дала своему другу адресъ въ Куинсъ-Гетъ; пожалуй, онъ могъ подумать, что она знала о своемъ предстоящемъ переселеніи къ другому дядѣ!
   -- Если и придетъ, такъ все равно,-- сказала она.
   -- Ахъ, у меня есть одна мечта, одинъ воздушный замокъ! Если бы я могла только думать, что она когда-нибудь исполнится,-- мнѣ не хотѣлось бы умереть!
   -- Какая же это мечта?
   Люси хотя и спрашивала, но отлично знала какая.
   -- Если бы у тебя былъ свой домикъ, хоть самый капельный; и если бы ты и "онъ"...
   -- Никакого нѣтъ "она".
   -- Могъ бы быть. Ну, и если бы ты и онъ отвели мнѣ какой-нибудь уголочекъ, я была бы совершенно счастлива. Тогда мнѣ бы не хотѣлось умереть. Вѣдь ты отвела бы, правда?
   -- Какъ я могу объ этомъ говорить, Эйаля? Ничего такого не существуетъ. Но, впрочемъ... впрочемъ... ахъ, Эйаля, знаешь, если бы мнѣ можно было жить съ тобою, это было бы лучше всего на свѣтѣ!
   -- Нѣтъ, не всего; то-есть всего, кромѣ одного. Съ нимъ было бы лучше. Я такъ надѣюсь, что имъ будетъ онъ! Войдите.
   Въ дверь постучались, и сама тетка Эммелина вошла въ комнату.
   -- Ну, душа моя, лошади дожидаются; сейчасъ придутъ за твоимъ багажомъ. Эйаля, я надѣюсь, мы будемъ видаться часто. Помни относительно всѣхъ нашихъ маленькихъ несогласій: кто про старое вспомянетъ, тому глазъ вонъ.
   Затѣмъ градомъ посыпались прощальные поцѣлуи, и черезъ нѣсколько минутъ карета, въ которой одиноко сидѣла Эйаля, катилась по дорогѣ въ Кингсбюри-Крессентъ.
   Все это произошло такъ быстро, что до сихъ поръ не было времени для слезъ. Эйалю поражало болѣе всего упорство Тома. Ему разрѣшили, наконецъ, проводить своихъ спутницъ изъ Рима домой, такъ какъ не было никакого другого мужчины, который могъ бы его замѣнить. Но во время путешествія Томъ подвергался строжайшему надзору и не пользовался никакими поблажками, такъ какъ дама его сердца старалась держаться отъ него въ сторонѣ не менѣе тщательно, чѣмъ ея спутницы старались разлучить ихъ.
   Однако онъ все-таки находилъ случаи для выраженія своихъ намѣреній.
   -- Я и не думаю отъ тебя отказываться,-- говорилъ онъ. Разъ я что-нибудь сказалъ,-- такъ оно и будетъ. Конечно, я не допущу вмѣшательства матери. А что до родителя, такъ онъ и слова не скажетъ, если увидитъ, что оба мы имѣемъ серіозныя намѣренія.
   -- Да вѣдь я-то ихъ не имѣю,-- замѣтила Эйаля. То-есть имѣю, впрочемъ, даже очень серьезныя.
   -- Вотъ и я тоже. Теперь пока вотъ и все, что я хотѣлъ тебѣ сказать.
   Благодаря такому поведенію, "олухъ" сталъ внушать Эйалѣ даже нѣкоторое уваженіе, хотя, будь онъ менѣе упоренъ, она бы относилась къ нему съ меньшимъ отвращеніемъ.
   Эйаля пріѣхала въ Кингсбюри-Крессентъ уже къ вечеру, передъ самымъ обѣдомъ. Она до сихъ поръ почти не знала тетку Дозетъ и даже съ дядей не была близко знакома. Конечно, они много о ней слышали и пришли къ заключенію, что ладить съ ней труднѣе, чѣмъ съ простенькой Люси. Это впечатлѣніе было настолько сильно, что мистеръ Дозетъ едва ли согласился бы мѣняться, кабы не обѣщаніе сэра Томаса оставить за Эйалей прежнее обезпеченіе и позаботиться о Люси, если Люси поселится у него. Мистрессъ Дозетъ съ радостью привѣтствовала всякую перемѣну, въ чемъ бы она ни заключалась. Въ послѣднюю минуту между ней и племянницей возникла нѣкоторая нѣжность, но до тѣхъ поръ мистрессъ Дозетъ положительно не долюбливала Люси. Сначала Люси казалась ей лѣнтяйкой, а потомъ букой. Дѣвушка корчила изъ себя существо высшей породы и подчеркивала свое равнодушіе къ мелочамъ, составлявшимъ единственный интересъ жизни тетки. Молчаніе Люси было для нея упрекомъ, хотя сама она такъ мало могла способствовать его нарушенію. Можетъ быть, съ Эйалей будетъ лучше.
   И дядя и тетка, однако, побаивались Эйали, тогда какъ пріѣздъ Люси не внушалъ имъ никакихъ опасеній. Они дѣлали мысленныя приготовленія къ пріему новой гостьи, а что касается приготовленій практическихъ,-- мистеръ Дозетъ самъ остался дома, чтобы принять молодую дѣвушку, сознавая при этомъ нѣкоторую виновность по отношенію къ ея сестрѣ. Для Люси не было сдѣлано ровно никакихъ приготовленій, ей полагалось тотчасъ приноровиться къ обычному строю жизни, что оказалось совершенно неисполнимымъ. Мистеръ и мистрессъ Дозетъ не совѣщались и не сговаривались относительно новаго пріѣзда, но оба они чувствовали, что дѣлаютъ нѣкоторое усиліе.
   Лэди Трингль и мистеръ Дозетъ всегда были "тетей Эммелиной" и "дядей Реджинальдомъ", какъ и подобало близкимъ родственникамъ. Сэръ Томасъ, вслѣдствіе болѣе частыхъ сношеній, превратился въ "дядю Тома". Но мистрессъ Дозетъ никогда не переходила за предѣлы "тети Дозетъ" ни для одной изъ дѣвочекъ, что само по себѣ уже принималось ею почти за кровную обиду; она хотѣла, было, просить Люси обращаться къ ней въ болѣе ласковой формѣ, употребляя ея крестное имя, но между ними было такъ мало ласки, что случая для такой просьбы не представилось до самаго конца. Обо всемъ этомъ она раздумывала, сидя въ своей комнатѣ и приготовляясь къ встрѣчѣ съ этой другой дѣвочкой, которую мистеръ Дозетъ между тѣмъ торжественно привѣтствовалъ въ гостиной Кингссбюри-Крессента.
   Эйаля утопала въ слезахъ всю дорогу и съ трудомъ сдерживала рыданія, войдя въ домъ.
   -- Милая моя,-- сказалъ дядя,-- мы сдѣлаемъ все, что возможно, чтобы ты была счастлива съ нами.
   -- Я въ этомъ увѣрена; но... но такъ грустно разставаться съ Люси.
   -- Люси будетъ, навѣрное, хорошо съ кузинами.
   "Если приводить счастіе Люси въ зависимость отъ кузинъ,-- подумала Эйаля,-- это счастье довольно сомнительное."
   -- А сестра Эммелина всегда очень добра.
   -- Тетя Эммелина очень хорошая, но...
   -- Но что?
   -- Не знаю. Все такъ вдругъ перемѣнилось, дядя Реджинальдъ.
   -- Да, это важная перемѣна, моя дорогая. Они очень богаты, а мы довольно-таки бѣдны. Я бы и не согласился, имѣя въ виду тебя, но, благодаря нѣкоторымъ обстоятельствамъ, считаю, что такъ будетъ лучше для васъ обѣихъ.
   -- Дѣло не въ этомъ,-- сказала Эйаля рѣшительно,-- мнѣ необходимо было уйти; я оказалась неподходящей.
   -- А теперь окажешься подходящей, дорогая моя.
   -- Надѣюсь. Постараюсь. Теперь я опытнѣе, чѣмъ прежде. Я воображала, что буду равной съ Августой.
   -- Здѣсь мы всѣ равны.
   -- Такъ и слѣдуетъ; по-моему, всегда всѣ должны быть равны, кромѣ, конечно, старыхъ съ молодыми. Я буду дѣлать все, что вы съ тетей велите. Здѣсь нѣтъ молодыхъ, такъ что не предвидится никакихъ такихъ затрудненій.
   -- Да, молодыхъ нѣтъ, это правда. Теперь поди наверхъ поздороваться съ тетей.
   Послѣдовало свиданіе съ теткой, состоявшее главнымъ образомъ въ поцѣлуяхъ и обѣщаніяхъ, и затѣмъ Эйалѣ предоставили въ одиночествѣ распаковать свои чемоданы и приготовляться къ обѣду. Она посидѣла и подумала нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ приняться за дѣло; собралась съ силами и приняла рѣшеніе. Въ порывѣ отчаянія она говорила Люси, что хотѣла бы умереть, и не особенно смущалась безнравственностью такого желанія, но теперь она видѣла въ немъ безхарактерность и глупость. Вся жизнь была передъ ней; слѣдовало стараться быть счастливой, несмотря на многочисленныя огорченія. Она пренебрегла богатствомъ; пренебрежетъ имъ еще разъ, если оно явится въ образѣ кузена Тома; но при ней оставались ея мечты, ея сны на яву, тѣ воздушные замки, постройка которыхъ была величайшимъ наслажденіемъ ея жизни и никогда не давала ей скучать. Айзедоръ Гамель, конечно, появится и, конечно, женится на Люси, и тогда она поселится у нихъ и будетъ жить какъ у Христа за пазухой. Съ такимъ братомъ, какъ Айзедоръ Гамель, въ постоянной близости своей собственной Люси, лишенія и бѣдность потеряютъ всякое значеніе. Если только въ ея жизни будетъ хотя отблескъ интеллектуальной красоты, художественности, служенія прекрасному,-- ей не понадобится ни золото, ни серебро, ни дорогія одежды. Айзедоръ Гамель явится навѣрное; а потомъ... потомъ, въ далекомъ будущемъ, явится и нѣчто другое, что не приняло еще опредѣленной формы въ ея воображеніи; ни внѣшность, ни родъ красоты, ни музыкальность голоса этого "нѣчто" пока не представлялись ей никакъ; одно было несомнѣнно:-- образъ его будетъ прекрасенъ, а голосъ исполненъ гармоніи. Нельзя сказать, чтобы "нѣчто" составляло центръ ея мечтаній или основу воздушныхъ замковъ. Это былъ высшій предѣлъ, до котораго досягала ея мысль, изощренная долгимъ напряженіемъ; башня надъ замкомъ, откуда она могла обозрѣвать тотъ міръ, что разстилался далеко внизу; вѣнецъ той грезы, что почти уносила ее отъ земли на небо и разсѣивалась тяжелымъ пробужденіемъ. Но, и вернувшись на землю, Эйаля твердо знала, что "нѣчто", какова бы ни была его внѣшность, будетъ совершенной противоположностью Тому Тринглю.
   Погруженная въ мечты, она забыла на время о своемъ рѣшеніи, но, когда опомнилась, тотчасъ вскочила и съ небывалой энергіей принялась за дѣло. Одинъ за другимъ расхлопывались чемоданы, и черезъ пять минутъ вся комната была завалена пожитками. Скромный комодикъ, которому надлежало удовлетворять всѣмъ ея нуждамъ, наполнился весьма быстро. Она второпяхъ разсовывала вещи всюду, не оставляя безъ употребленія ни одного закоулка. Эйаля никогда не славилась аккуратностью. Въ "Игрушечкѣ" или мать, или сестра, или любимая горничная были всегда подъ рукою, и погрѣшности Эйали исправлялись немедленно, съ легкимъ упрекомъ, который никогда не шелъ далѣе улыбки или поцѣлуя. Въ Гленбоджи и даже въ дорогѣ ей прислуживали камеристки. Но теперь никто не помогалъ ей, и, когда ее позвали обѣдать, вся комната была вверхъ дномъ. Спускаясь по лѣстницѣ, она вспомнила свое второе рѣшеніе:-- быть хорошей, то-есть, иными словами, стараться угождать теткѣ Дозетъ. На счетъ дяди сомнѣній не было никакихъ. Но она знала, что у Люси выходили непріятности съ теткой; а если ужъ для Люси оказалось такъ трудно быть хорошей,-- какихъ ужасныхъ усилій это должно было потребовать отъ нея самой!
   Она сѣла за столъ немного ближе къ теткѣ, чѣмъ къ дядѣ, потому что хотѣла главнымъ образомъ задобрить тетку, и черезъ нѣсколько минутъ протянула свою маленькую, мягкую ручку и коснулась руки мистриссъ Дозетъ.
   -- Милая моя,-- сказала названная дама,-- я надѣюсь, что тебѣ будетъ хорошо.
   -- Я рѣшила, что мнѣ будетъ хорошо,-- отвѣчала Эйаля,-- если вы мнѣ позволите любить васъ.
   Мистриссъ Дозетъ была некрасива и не романтична. По внѣшнему виду она составляла полную противоположность Эйалѣ. Житейскія заботы, попеченія о шиллингахъ и ихъ результатахъ наложили на ея физіономію печать будничной безцвѣтности, которая такъ часто встрѣчается на лицахъ пожилыхъ женщинъ, не избалованныхъ судьбою, и всегда бываетъ такъ некрасива. Но въ сердцѣ ея таился мягкій, цвѣтущій уголокъ, откуда при надлежащемъ прикосновеніи вытекала маленькая струйка свѣжей воды. Въ настоящую минуту на глаза ея навернулась слеза, она пожала руку племянницы и не сказала ни слова. Но ей стало совершенно ясно, что Эйалю полюбить гораздо легче, чѣмъ Люси.
   -- Что бы ты хотѣла, чтобы я дѣлала?-- въ тотъ же вечеръ спросила Эйаля тетку, которая провожала ее въ спальню.
   -- Что бы ты дѣлала, душенька? Да что ты обыкновенно дѣлаешь?
   -- Ничего. Читаю понемножку, понемножку рисую, но не дѣлаю ничего полезнаго. Теперь мнѣ хочется, чтобы это было совсѣмъ иначе.
   -- Дѣлай, что тебѣ угодно, Эйаля.
   -- Да нѣтъ, я говорю серіозно. Ты должна мнѣ сказать. Конечно, теперь все должно быть иначе.
   -- Мы не богаты, не то что твои дядя и тетка Трингли.
   -- Можетъ быть, и лучше не быть богатой: по крайней мѣрѣ, есть что подѣлать. Но мнѣ такъ хочется, чтобы ты мнѣ сказала, какъ сказала бы, если бы въ самомъ дѣлѣ меня любила.
   -- Я буду любить тебя,-- проговорила тетка Дозетъ, заливаясь слезами.
   -- Ну, такъ прежде всего скажи, что мнѣ дѣлать. Я постараюсь. Конечно, я ужъ думала объ этомъ, уѣзжая отъ всѣхъ тамошнихъ великолѣпій, и тогда же рѣшилась не страдать отъ этого и быть выше. Начну завтра же и буду все дѣлать, только скажи что.
   Тутъ тетка Дозетъ заключила ее въ свои объятія, поцѣловала и объявила, что завтра же онѣ въ полномъ согласіи и любви вмѣстѣ примутся за работу.
   -- По-моему, эта подходитъ намъ больше чѣмъ Люси,-- въ тотъ же вечеръ говорила мистриссъ Дозетъ мужу.
   -- Люси тоже была милая,-- сказалъ дядя Реджинальдъ.
   -- О да, конечно. Я ни слова не говорю противъ Люси; но, мнѣ кажется, съ Эйалей мы поладимъ лучше. Она будетъ прилежнѣе.
   Дядя Реджинальдъ промолчалъ, но въ душѣ не могъ не подумать, что если которую-нибудь изъ дѣвочекъ возможно усадить за черную работу, такъ ужъ скорѣе Люси.
   На слѣдующее утро Эйаля пошла съ теткой на рынокъ и очень внимательно выслушивала хозяйственныя наставленія, которыя давались ей по этому поводу. Когда она вернулась домой, ей было извѣстно многое, чего она не знала прежде. Цѣна баранины и количество, которое ей, въ качествѣ члена семьи, полагалось съѣдать ея въ недѣлю; количество хлѣба и масла, необходимое для продовольствія всего дома; степень растяжимости кринки молока, а также и законъ, по которому само собою разумѣлось, что дядя Реджинальдъ, какъ глава дома, не подвергался никакимъ ограниченіямъ. Не успѣли они вернуться изъ своихъ странствій -- въ первое же утро по пріѣздѣ Эйали -- какъ Эйаля уже рѣшила съ этихъ поръ называть мистрессъ Дозетъ теткой Маргаритой.
   

XI.
Томъ Трингль въ Крессентѣ.

   Въ теченіе слѣдующихъ трехъ мѣсяцевъ, до конца зимы и въ началѣ весны, ни въ Куинсъ-Гетѣ, ни въ Кингсбюри-Крессентѣ не произошло никакихъ перемѣнъ. Сестры видались иногда, но не такъ часто, какъ предполагали. Ѣздить на извозчикахъ считалось для Люси нѣсколько предосудительнымъ, а карету для поѣздки въ Крессентъ ей давали рѣдко. Читатель, вѣроятно, помнитъ, что она обыкновенно гуляла одна по Кенсингтонскимъ садамъ, а прогулка по Кенсингтонскимъ садамъ составляла большую часть дороги до Кингсбюри-Крессента. Но Люси, при ея измѣнившихся обстоятельствахъ, не совѣтовали,-- пожалуй, даже можно сказать, не позволяли выходить одной. Лэди Трингль, въ качествѣ знатной и богатой дамы, боялась или дѣлала видъ, что боится львовъ. Бѣдная Эйаля боялась ихъ и въ самомъ дѣлѣ. Вотъ и случилось такъ, что сестры видались рѣдко. Люси вела себя тихо и смирно. Она не перечила Августѣ, которой близкое замужество придавало въ домѣ первенствующее значеніе, всегда выпадающее на долю молодыхъ особъ въ ея положеніи. Гертруда въ то время доставляла много хлопотъ обитателямъ Куинсъ-Гега. Сэръ Томасъ такъ-таки и не согласился на Франка Гоустона, а Гертруда не согласилась отъ него отказаться. Дѣти, правду сказать, сильно смущали сэра Томаса. Одно время, ранѣе принятія въ лоно семьи мистера Трафика, и на Августу какъ-то нападало несносное упрямство. Теперь фантазіи появились у Гертруды, да и у Тома также. Много хлопотъ было съ Томомъ.
   И сэръ Томасъ и лэди Трингль рѣшили, что этого младенца слѣдовало отнимать отъ груди, или, иными словами, излѣчивать отъ его любви. Но Томъ сопротивлялся отниманію. Мистера Дозета просили не допускать его въ Кингсбюри-Крессентъ, и, такъ какъ эта просьба вполнѣ совпадала съ желаніями Эйали, горничной были даны соотвѣтствующія приказанія. Томъ пріѣзжалъ уже нѣсколько разъ, но не былъ допущенъ до предмета своей страсти. А все-таки онъ рѣшительно не соглашался быть отнятымъ. Онъ сказалъ отцу въ глаза, что намѣренъ жениться на Эйалѣ, и разбранилъ мать, когда та попыталась вмѣшаться въ разговоръ. Вся семья была поражена его упорствомъ, и нѣкоторымъ изъ Тринглей уже начинало казаться, что онъ-таки поставитъ на своемъ. Августа непоколебимо утверждала, что Эйаля -- змѣя. Но самъ сэръ Томасъ въ глубинѣ души спрашивалъ себя, не лучше ли позволить Тому устроиться сообразно съ собственными желаніями? При обсужденіяхъ этого вопроса никому изъ обитателей Куинсъ-Гета ни разу не приходило въ голову, что исполненію желанія Тома можетъ воспрепятствовать нежеланіе Эйаля.
   Въ такомъ положеніи находились дѣла, когда Томъ, въ одно прекрасное утро, явился къ отцу въ Ломбардъ-Стритъ. Въ конторѣ они видались рѣдко, такъ какъ исполняли обязанности совершенно различныя. Сэръ Томасъ вертѣлъ милліонами въ собственной маленькой задней комнаткѣ, а Томъ, имѣвшій дѣло, вѣроятно, только съ тысячами, работалъ въ комнатѣ поближе къ входу. Они никогда не приходили и не уходили вмѣстѣ, но сэръ Томасъ всегда тщательно освѣдомлялся, тутъ ли сынъ.
   -- Я хочу поговорить съ вами о своемъ дѣльцѣ, сэръ,-- сказалъ Томъ.
   -- Какомъ дѣльцѣ?-- спросилъ сэръ Томасъ, отрываясь отъ милліоновъ.
   -- Я, кажется, не прочь жениться.
   -- Это самое лучшее, что ты можешь сдѣлать, сынище; но все зависитъ отъ того -- на комъ.
   -- На счетъ этого я уже рѣшился, сэръ: я женюсь на кузинѣ. По-моему, всякій молодой человѣкъ имѣетъ право выбирать по собственному вкусу.
   Тутъ сэръ Томасъ прочелъ ему нотацію, но сдѣлалъ это такъ, какъ это обыкновенно дѣлается людьми заранѣе увѣренными въ ея безполезности. Какъ бы ни были опредѣленны слова, самый тонъ отказа подчасъ обозначаетъ согласіе. Въ заключеніе разговора сэръ Томасъ попросилъ недѣлю на размышленіе, а когда эта недѣля прошла,-- далъ свое согласіе. Онъ продолжалъ считать, что браковъ между кузенами слѣдуетъ избѣгать, но все же согласился и даже обѣщалъ свое денежное содѣйствіе, въ случаѣ соглашенія между Эйалей и Томомъ. Для исполненія этого проекта слѣдовало, во-первыхъ, отпереть двери Дозетовскаго дома, и сэръ Томасъ лично явился въ Адмиралтейство, чтобы повернуть ключъ въ замкѣ.
   -- Я убѣдился, что мой сынъ думаетъ объ этомъ очень серіозно,-- сказалъ онъ адмиралтейскому клерку.
   -- Гм... въ самомъ дѣлѣ?
   -- Не могу сказать, чтобы мнѣ лично это особенно нравилось.
   Мистеръ Дозетъ только головой потрясъ.
   -- Двоюроднымъ братьямъ и сестрамъ лучше оставаться только двоюродными братьями и сестрами.
   -- И кромѣ того вы, вѣроятно, желали бы невѣсту съ состояніемъ?
   -- Нисколько,-- сказалъ сэръ Томасъ съ гордостью,-- у меня хватитъ состоянія на нихъ обоихъ. Вопросъ не въ деньгахъ. Однимъ словомъ, я далъ свое согласіе и, если вы ничего не имѣете противъ, просилъ бы васъ позволить Тому приходить въ Крессентъ. Конечно, у васъ могутъ быть собственныя соображенія; но едва ли вамъ удастся найти для дѣвочки лучшую партію; браки между кузенами, какъ вамъ извѣстно, вовсе не рѣдкость.
   Мистеръ Дозетъ могъ только сказать, что и не разсчитывалъ найти для дѣвочки ничего лучшаго, и обѣщать Тому радушный пріемъ въ Кингсбюри-Крессентѣ. Отвѣчать за Эйалю, прибавилъ онъ, не въ его власти. Но въ этомъ отношеніи у сэра Томаса, повидимому, не существовало никакихъ сомнѣній. Блага міра, находившіяся въ его распоряженіи, были настолько значительны, что дѣвушка въ положеніи Эйали едва ли могла отказаться отъ нихъ.
   -- Другъ мой,-- сказала на слѣдующее утро тетка Маргарита самымъ вкрадчивымъ тономъ,-- надо будетъ позволить твоему двоюродному брату Тому прійти къ намъ.
   -- Тому Тринглю?
   -- Да, другъ мой. Сэръ Томасъ согласился.
   -- Очень напрасно,-- проговорила Эйаля гнѣвно. Сэръ Томасъ тутъ ни причемъ, его согласіе или несогласіе -- тоже. Я не желаю его видѣть.
   -- Мнѣ кажется, тебѣ слѣдовало бы его принять, если онъ придетъ.
   -- Да мнѣ-то не кажется. Ахъ, тетя Маргарита, пожалуйста, устрой такъ, чтобы онъ не приходилъ. Мнѣ онъ совсѣмъ не нравится. Мы поживаемъ такъ славно! Не правда ли, тетя Маргарита?
   -- Конечно, другъ мой, мы поживаемъ отлично; надѣюсь, по крайней мѣрѣ, что да. Но ты уже достаточно велика, чтобы понять, что это дѣло очень серіозное.
   -- Конечно, серіозное,-- сказала Эйаля, которая вовсе не была расположена смотрѣть слегка на свою будущность.
   Нѣкія мечты, заключавшія въ себѣ всѣ ея надежды и стремленія, были для нея дѣломъ очень серіознымъ, а потому она не могла относиться къ кузену Тому слегка и игнорировать его существованіе. Онъ внушалъ ей то же чувство, какое, вѣроятно, испытывала принцесса, когда Драконъ началъ въ нее влюбляться. Безопасность ея была основана исключительно на всеобщемъ неодобреніи любви Дракона. А теперь, повидимому, ужаснѣйшія притѣсненія должны были обрушиться на ея голову. Конечно, это было серіозно; тѣмъ не менѣе она твердо рѣшила, что ни за что на свѣтѣ не согласится выйти за Дракона.
   -- Мнѣ кажется, тебѣ слѣдуетъ принять его, когда онъ придетъ; помни, что дѣло принимаетъ совсѣмъ другой оборотъ, разъ онъ является съ согласія своего отца. Это значитъ, что они готовы привѣтствовать тебя въ качествѣ своей дочери.
   -- Я вовсе не хочу быть ничьей дочерью.
   -- Но, Эйаля, тутъ есть многое, о чемъ слѣдуетъ подумать. Этотъ молодой человѣкъ можетъ доставить тебѣ не только всѣ удобства жизни, но и безумную роскошь.
   -- Мнѣ совсѣмъ не надо безумной роскоши.
   -- Онъ будетъ баронетомъ.
   -- Мнѣ совершенно все равно до баронетовъ, тетя Маргарита.
   -- У тебя будетъ собственный домъ, и ты можешь пригласить къ себѣ сестру.
   -- Я бы предпочла, чтобы собственный домъ былъ у нея.
   -- Но вѣдь Томъ не влюбленъ въ Люси.
   -- Такой болванъ! Тетя Маргарита, я не хочу съ нимъ говорить. Скорѣе умру. Дядя Томасъ не имѣетъ никакого права присылать его сюда. Они меня прогнали, и я этому очень рада; но разъ я ушла, онъ не имѣетъ права меня преслѣдовать. Это -- неблагородно. Не можетъ ли сэръ Томасъ сказать ему, чтобы не приходилъ?
   Еще многое было сказано Эйалѣ, но ничто не производило на нее ни малѣйшаго впечатлѣнія. Когда ей поставили на видъ зависимость ея положенія и великолѣпіе предлагаемой будущности, она объявила, что лучше пойдетъ въ рабочій домъ, чѣмъ выйдетъ за кузена. Когда обратили ея вниманіе на доброту, честность и искренность Тома, она отвѣчала, что доброта, честность и искренность тутъ ни при чемъ. Когда ее спросили, на что она разсчитываетъ въ будущемъ, она зарыдала и сказала, что ни на что. О своихъ мечтахъ и замкахъ Эйаля не сообщала даже сестрѣ Люси. Развѣ возможно было объяснить ихъ теткѣ Маргаритѣ? Развѣ возможно было растолковать ей, что въ сердцѣ Эйали не было мѣста для Тома Трингля, такъ какъ сердце это сохранялось въ прокъ для лучезарнаго ангела, который, навѣрное, явится въ свое время, а если нѣтъ, если никогда не предстанетъ во плоти, то все же всегда будетъ неразлученъ съ нею въ качествѣ лучезарнаго ангела. Какъ нелѣпо было толковать о Томѣ Тринглѣ, когда она собственными глазами видѣла передъ собою лучезарнаго ангела и постоянно могла ихъ сравнивать!
   Но хотя отъ нея нельзя было добиться обѣщанія благосклонно выслушать Тома, Эйаля согласилась, наконецъ, принять его, когда онъ явится. Тетка Маргарита говорила объ этомъ предметъ очень пространно. Молодой человѣкъ, одобренный друзьями молодой дѣвицы, молодой человѣкъ съ состояніемъ имѣлъ, по ея мнѣнію, право требовать къ себѣ вниманія. Какъ же иначе могли устраиваться всѣ надлежащимъ образомъ разрѣшенные браки? Пока все это происходило, между теткой и Эйалей чувствовалось нѣкоторое охлажденіе. Эйаля продолжала исполнять свои домашнія обязанности, горько сѣтуя на нихъ въ уединеніи своей комнаты, но исполняла ихъ молча. Тетка, на которую она полагалась,-- обратилась противъ нея. М-съ Дозеть съ своей стороны находила, что дѣвушка глупа и романтична. Мужья, вполнѣ обезпеченные въ настоящемъ и почти безгранично богатые въ будущемъ, не валяются подъ каждымъ заборомъ. Какое право имѣла дѣвушка, въ такомъ зависимомъ положеніи, какъ Эйаля, отказываться отъ выгодной партіи? Тетка стояла за интересы Тома, и, въ болѣе мягкой формѣ, дядя слѣдовалъ ея примѣру. Онъ ограничился замѣчаніемъ, что Томъ работаетъ добросовѣстно, что весьма рѣдко встрѣчается среди молодыхъ людей. Это было немного, но Эйаля тотчасъ поняла, что дядя -- ея врагъ. Въ такое ужасное, критическое время у нея не было ни одного друга, кромѣ Люси.
   Наконецъ, назначили день для пріѣзда Тома, и положеніе еще осложнилось муками ожиданія.
   -- Къ чему это?-- спросила Эйаля тетку, когда та сообщила ей, въ которомъ часу назначено свиданіе.
   -- Мнѣ вовсе не надо съ нимъ видѣться, чтобы сказать ему все, что нужно.
   Но дѣло было уже устроено. Тетка Маргарита повторила въ сотый разъ, что такому достойному молодому человѣку, какъ Томъ, съ такими прекрасными намѣреніями, всякая дѣвица должна оказать вниманіе. Вмѣсто отвѣта Эйаля скорчила гримасу, выражавшую полное презрѣніе къ Тому и всѣмъ его сокровищамъ.
   Несмотря на перстни и нѣкоторый оттѣнокъ вульгарности, въ которой его, пожалуй, даже нельзя было слишкомъ винить, Томъ Трингль былъ недурной малый. Разъ онъ затѣялъ влюбиться, то влюбился не на шутку. Ему мерещилось здоровое, чистоплотное счастіе. Жениться, ласкать жену, лелѣять ее, всѣми силами стараться сдѣлать ее счастливой, возвеличить ее такъ, чтобы она считалась, по крайней мѣрѣ, не ниже Августы, кое-чему научиться у нея, самому сдѣлаться поэтичнымъ и романтическимъ,-- таковы были его стремленія,-- стремленія, не лишенныя благородства. Одно, чего онъ не принималъ въ разсчетъ,-- это возможность и вѣроятіе отказа со стороны Эйали. До сихъ поръ Эйаля отказывала ему весьма упорно, но до сихъ поръ онъ обращался къ ней безъ согласія родителей, а теперь, добившись этого согласія, чувствовалъ себя въ правѣ просить и получить. Въ назначенный день и назначенный часъ, Томъ, во всеоружіи своихъ перстней, явился въ Крессентъ. Бѣдный Томъ! Жаль, что ему не съ кѣмъ было посовѣтоваться относительно туалета. Эйаля ненавидѣла его золото и драгоцѣнные каменья. Она не совсѣмъ еще рѣшила, въ какомъ костюмѣ долженъ явиться лучезарный ангелъ, но знала навѣрное, что массивныя ювелирныя издѣлія не будутъ играть выдающейся роли въ его туалетѣ; а на Томѣ былъ, кромѣ того, совершенно убійственный жилетъ.
   Тома, во всемъ его блескѣ, впустили въ гостиную, гдѣ онъ нашелъ Эйалю одну. Невозможность начать разговоръ съ постороннихъ предметовъ была для него въ высшей степени неблагопріятна. Эйалѣ велѣно было прійти на свиданіе съ тѣмъ, чтобы выслушать предложеніе руки и сердца. Надо же его сдѣлать и откладывать не за чѣмъ; но обычныя привѣтствія становились уже совершенно неумѣстными. Она очень на него сердилась и нисколько этого не скрывала. Съ какой стати подвергали ее такой несносной исторіи! У него хватило догадливости, чтобы понять всю неумѣстность предисловій и сразу приступить къ дѣлу.
   -- Эйаля!-- воскликнулъ онъ, подходя къ кузинѣ и останавливаясь передъ диваномъ, на которомъ она сидѣла.
   -- Томъ!-- отвѣчала Эйаля смѣло глядя ему въ лицо.
   -- Эйаля, я люблю тебя больше всего на свѣтѣ!
   -- Къ чему это?
   -- Теперь совсѣмъ не то, что было прежде. Я и тогда рѣшилъ поставить на своемъ и уговорить отца. Но ты-то не могла этого знать. И мамаша и сестры были противъ насъ.
   -- Онѣ не были противъ меня,-- сказала Эйаля.
   -- Но были противъ нашего брака, а потому и выжили тебя изъ дому. И сюда-то прислали собственно поэтому. Ну, а теперь онѣ меня поняли и знаютъ, что со мной шутки плохія. Онѣ теперь всѣ согласились, а родитель обѣщаетъ раскошелиться. Разъ ужъ онъ что сказалъ -- это вѣрно. Денегъ будетъ масса.
   -- Мнѣ совершенно все равно до денегъ,-- сказала Эйаля свирѣпо.
   -- Да и мнѣ тоже, только удобнѣе съ ними. Куда жъ безъ денегъ жениться! Развѣ можно?
   -- Очень можно, если кто-нибудь кого-нибудь любитъ.
   Лучезарный ангелъ обыкновенно являлся "in forma pauperis", хотя лазоревый блоскъ, составлявшій его необходимую принадлежность, едва ли могъ совмѣщаться съ грязноватыми тонами повседневной бѣдности.
   -- А все же состояніе вещь хорошая, и родитель не станетъ скалдырничать.
   -- Родитель тутъ ни при чемъ. Я уже говорила тебѣ, что это все вздоръ. Прошу объ одномъ: уйди, перестань объ этомъ говорить, и я всегда буду считать, что ты добрый.
   -- Да я-то вовсе не собираюсь уходить,-- сказалъ Томъ рѣшительно,-- и добьюсь-таки своего. Эйаля, мнѣ кажется, ты не понимаешь, что я говорю совершенно серіозно.
   -- Почему же и мнѣ не говорить серіозно?
   -- Но вѣдь я люблю тебя, Эйаля. Я всей душой вошелъ въ это дѣло. Ты и не знаешь, какъ я тебя люблю; я не измѣню своего рѣшенія.
   -- И я тоже.
   -- Но, Эйаля...
   Тутъ лицо его нѣсколько измѣнилось; вмѣсто прежняго оскорбительно-побѣдоноснаго выраженія, на немъ появилось нѣчто въ родѣ отчаянія отвергнутаго любовника.
   -- Я не думаю, чтобы у тебя уже былъ на примѣтѣ кто-нибудь другой...
   А лучезарный-то ангелъ! Несмотря на все свое желаніе объяснить Тому полную безполезность его сватовства, Эйаля, однако, никакъ не могла разсказать ему объ ангелѣ. Она была увѣрена, что ангелъ явится, но еще не знала навѣрное, отдастъ ли себя въ полную собственность даже ангелу. Небесный замокъ, вѣчно строившійся въ ея воображеніи, былъ пока зданіемъ очень сложнымъ. Объяснять это кузену Тому было, во всякомъ случаѣ, совершенно немыслимо.
   -- Это къ дѣлу не относится,-- сказала она.
   -- Если бы ты знала, какъ я люблю тебя!
   Онъ всхлипнулъ и, всхлипывая, сталъ передъ ней на колѣни.
   -- Не дурачься, Томъ, пожалуйста! Если ты не встанешь, я уйду. Мнѣ лучше уйти. Я прослушала все, что ты хотѣлъ сказать, изаранѣе говорила имъ, что тебѣ не къ чему было приходить.
   -- Эйаля!
   Онъ рыдалъ не на шутку.
   -- Такъ кто же тебѣ мѣшаетъ все это бросить? Тогда мы будемъ друзьями.
   -- Не могу. Не брошу. Когда человѣку что-нибудь втемяшится въ голову, какъ это втемяшилось мнѣ, онъ ни за что не бросить. Ничто на свѣтѣ не заставитъ меня бросить. Эйаля, предупреждаю тебя, въ концѣ концовъ ты должна будешь согласиться.
   -- Ни за что въ мірѣ!-- сказала Эйаля, тряхнувъ головой.
   Неожиданная страсть, обнаруженная молодымъ человѣкомъ, заставила ее, однако, нѣсколько присмирѣть.
   -- Неужели же ты такъ и не скажешь мнѣ ни одного ласковаго слова?
   -- Это самое ласковое, что я могу сказать.
   -- Хорошо же! Въ такомъ случаѣ, я уйду и буду опять приходить до тѣхъ поръ, пока ты не заговоришь иначе. Я рѣшилъ, что ты будешь моею. Когда ты узнаешь, какъ я тебя люблю,-- я думаю, ты согласишься.
   Съ этими словами онъ поднялся съ пола и поспѣшно вышелъ изъ дому, не говоря больше ни слова.
   

XII.
"А ты бы вышла?"

   Сцена, описанная въ послѣдней главѣ, произошла въ мартѣ. Все было спокойно въ Кингсбюри-Крессентѣ слѣдующіе за нею три дня; но тутъ пришло письмо отъ Тома къ Эйалѣ, письмо весьма настоятельное, полное любви и рѣшимости; онъ предлагалъ ей ждать сколько угодно, хоть цѣлый мѣсяцъ, но выражалъ опредѣленное намѣреніе рано или поздно жениться на ней. Письмо было бы вовсе не дурно, если бы не легкій оттѣнокъ напыщенности, сдѣлавшей его отвратительнымъ въ глазахъ щепетильной Эйали.
   Она отвѣчала слѣдующее:
   "Говорятъ тебѣ нѣтъ, нечего и приставать. Это недостойно мужчины.

Эйаля.

   Пожалуйста, больше не пиши мнѣ, я, все равно, не отвѣчу."
   
   Она ничего не сказала объ этомъ теткѣ,-- хотя той, навѣрное, было извѣстно, что отъ Тома пришло письмо,-- и, не говоря никому ни слова, собственноручно отправила отвѣтъ.
   Письмо за письмомъ посылала она Люси, умоляя сестру пріѣхать, объясняя ей, что при настоящихъ обстоятельствахъ ей самой невозможно показаться въ Куинсъ-Гетъ. Люси отвѣчала аккуратно, но письменно, да и въ письмахъ не вполнѣ ясно объясняла причину своего отсутствія. Тетя Эммелина надѣялась, говорила она, что Эйалѣ уже скоро можно будетъ пріѣхать въ Куинсъ-Гетъ. Относительно кареты существовали затрудненія. Кромѣ Тома проводить Люси было некому; ходить одной ей запрещалось. Тетя Эммелина не любила извозчиковъ. Въ третьемъ или четвертомъ письмѣ Люси стала выражаться яснѣе, но все-таки не достаточно ясно. Во время пасхальныхъ вакацій, то-есть въ половинѣ апрѣля, должна была произойти свадьба Августы. Счастливой четѣ предстояло наслаждаться медовымъ мѣсяцемъ въ двухъ частяхъ. Отъ Пасхи до Троицына дня присутствіе мистера Трафика было необходимо въ Палатѣ, и супругамъ приходилось вернуться въ Куинсъ-Гетъ, а затѣмъ уже снова уѣхать на вторыя вакаціи; послѣ ихъ отъѣзда тетка Эммелина надѣялась видѣть у себя Эйалю. "Они, конечно, понимаютъ,-- писала Люси,-- что тебѣ лучше не встрѣчаться съ Августой."
   Но это было совсѣмъ не то, чего желала Эйаля. "Не съ Августой, а съ нимъ", сказала она про себя, подразумѣвая, конечно, Тома Трингля. Но почему же Люси не пріѣзжала къ ней сама? Люси, знавшая, что сестрѣ не хотѣлось видѣть никого изъ Тринглей, что ей невозможно явиться въ Куинсъ-Гетъ, должна была пріѣхать. Съ кѣмъ же еще подѣлиться ей своими печалями? Такъ разсуждала Эйаля, убѣждаясь все болѣе и болѣе, что не переживетъ такихъ страданій, если не явится на помощь лучезарный ангелъ въ самомъ непродолжительномъ времени.
   Но у Люси были собственныя затрудненія съ семьею въ Куинсъ-Гетѣ, исключавшія всякую возможность навѣстить сестру. Сэръ Томасъ нехотя, но опредѣленно согласился на женитьбу сына и теперь ждалъ только, чтобы ему сообщили, въ какой день назначена свадьба и понадобятся деньги.
   Лэди Трингль также дала свое согласіе, но не вполнѣ искренно. Она охотно воспрепятствовала бы браку, если бы это отъ нея сколько-нибудь зависѣло.
   Августа продолжала горячо возставать противъ него и рѣшилась его разстроить, во что бы то ни стало. Предложенное ей восхожденіе за альбомомъ въ Гленбоджи и дѣйствительное восхожденіе на вершину Св. Петра все еще грызли ея сердце. Чтобы Эйаля сдѣлалась женою будущаго баронета; чтобы Эйаля, черезъ посредство Тома, получила большую часть богатства Тринглей, чтобы Эйаля стала могущественной въ Куинсъ-Гетѣ и, но всѣмъ вѣроятіямъ, всемогущей въ Мерль-Паркѣ и Гленбоджи; -- все это было свыше силъ Августы. Она знала, что Эйаля хороша собой и остроумна, хотя дѣлала видъ, что презираетъ и ея красоту, и остроуміе, и думала поставить на своемъ, раззадоривая мать и потребовавъ вмѣшательства мистера Трафика, какъ только мистеръ Трафикъ сдѣлается членомъ семьи. Относительно матери ей отчасти удалось, но будущій мужъ ея былъ въ настоящее время слишкомъ поглощенъ "предложеніемъ" и "спросомъ", чтобы заниматься дѣлами Тома.
   Въ скоромъ времени, однако, ему неизбѣжно предстояло удѣлить долю вниманія и на другіе предметы.
   А тутъ еще Гертруда! Всѣ косились на личныя обстоятельства Гертруды, и эту косность она приписывала болѣе всего Августѣ. Съ какой стати позволяли Августѣ поступать по своему усмотрѣнію, а ей съ Томомъ нѣтъ?! Такимъ-то образомъ Гертруда вступила въ союзъ съ Томомъ и объявила, что съ радостью приметъ въ домъ Эйалю. Въ семьѣ водворился полный разладъ.
   Когда Люси въ первый разъ попросила карету, выражая желаніе повидаться съ сестрой,-- и дядя и тетка оба были въ комнатѣ. Лэди Трингль, которой не особенно хотѣлось поддерживать сношенія съ Крессентомъ, сдѣлала какое-то возраженіе, весьма легкомысленное, но дядя Томасъ своимъ авторитетнымъ и важнымъ тономъ объявилъ, что Эйалѣ лучше самой пріѣхать къ нимъ. Въ тотъ же вечеръ онъ условился, или пытался условиться объ этомъ съ женою. Пусть Эйаля пріѣдетъ тотчасъ, какъ только Трафики -- какъ они будутъ тогда называться -- уѣдутъ. Лэди Трингль согласилась на это, зная чувства Эйали лучше, чѣмъ зналъ ихъ сэръ Томасъ, и надѣясь, что это можетъ повести къ разрыву. Эйаля причинила ей кучу непріятностей, и ей начала смертельно надоѣдать вся исторія съ Дормерами вообще. Вотъ почему Люси не могла повидаться съ сестрою цѣлыя шесть недѣль послѣ перваго формальнаго предложенія Тома. Томъ не унимался и нѣсколько разъ повторялъ свои набѣги на квартиру Дозетовъ, но Эйаля отвѣчала ему попрежнему: "Стыдно, Томъ, ты не имѣешь никакого права такъ поступать со мною."
   Свадьба Трафиковъ была отпразднована, наконецъ, и отпразднована съ большимъ трескомъ. Со стороны Трафиковъ явилось цѣлыхъ четыре подруги невѣсты, всѣ несомнѣнно хорошаго происхожденія и всѣ несомнѣнно немолодыя. Люси и Гертруда да еще двѣ пріятельницы Августы были также подругами невѣсты. Эйаля, конечно, отсутствовала. Томъ разодѣлся въ пухъ и прахъ; онъ нисколько не падалъ духомъ вслѣдствіе многочисленныхъ отказовъ, которые получили, не сомнѣвался въ будущемъ успѣхѣ и гордился своимъ положеніемъ поклонника очаровательной дѣвушки. О дѣлахъ своихъ разсуждалъ во всеуслышаніе и считалъ, повидимому, что благодаря исторіи съ красавицей-кузиной въ день свадьбы сестры игралъ роль не менѣе важную, чѣмъ сама невѣста. "Августа съ ней не въ ладахъ", отвѣчали, онъ на вопросъ пріятеля, почему Эйали нѣтъ на свадьбѣ. "Августа, знаете ли, совершеннѣйшая дура. Она гордится своимъ мужемъ, потому что онъ сынъ лорда. А я бы не промѣнялъ Эйалю ни на одну герцогиню въ цѣлой Европѣ." Такія слова доказывали какъ будто, что онъ считаетъ Эйалю почти-что своею.
   Лордъ Бордотрэдъ таюке присутствовалъ на свадьбѣ и произнесъ полушутливую рѣчь, какъ разъ подобающую родственному pater familias, что, вѣроятно, не особенно понравилось сэру Томасу; оказывалось, въ концѣ концовъ, что мистеръ Трафикъ не намѣренъ ничего прибавить отъ себя къ доходу, на который ему предстояло жить съ женой. Лорду Бордотрэду пришлось истратить такъ много на своего старшаго сына, что на долю представителя Глазго не осталось ровно ничего.
   Для сэраТомаса, уже приготовившаго свои 120,000 фунтовъ, это было, въ сущности, безразлично, но разъ онъ заплатилъ деньги,-- мудрено ли, что ему хотѣлось получить что-нибудь взамѣнъ и не понравился тонъ стараго лорда, не очень давно произведеннаго въ пэры и корчившаго изъ себя нѣчто въ родѣ знатнаго престарѣлаго Провидѣнія, которое окутывало всю фамилію Тринглей порфирой своей благородной крови! Приличное случаю сочетаніе игриваго тона съ отеческимъ удалось ему какъ нельзя болѣе, но въ головѣ сэра Томаса все-таки мелькнула мысль, что 120,000 фунтовъ -- цѣна хорошая и что не лишнее, можетъ быть, дать понять мистеру Трафику, что содержать себя и жену онъ долженъ на проценты съ этого капитала. Еще прежде было рѣшено, что молодые вернутся въ Куинсъ-Гетъ и проведутъ тамъ промежутокъ времени отъ Пасхи до Троицына дня; но въ послѣднее, самое послѣднее время сэру Томасу намекнули, что они, можетъ быть, опять пріѣдутъ послѣ вторыхъ вакацій. Мистеру Септимусу Трафику случилось какъ-то говорить о Гленбоджи почти какъ о своей собственности, а Августа въ присутствіи отца упоминала съ преднамѣренной нѣжностью о "милѣйшемъ Мерль-Паркѣ". Сэръ Томасъ былъ отцомъ до мозга костей, но даже и отцамъ непріятно, когда ихъ водятъ за носъ. Конечно, мистеръ Трафикъ былъ членомъ Парламента и сыномъ лорда; но даже и мистеръ Трафикъ могъ оказаться не стоющимъ заплаченной за него цѣны.
   Свадьба, однако, по всеобщему мнѣнію, сошла успѣшно, и немедленно послѣ нея, на слѣдующій день, рано утромъ, сэръ Томасъ спросилъ, когда же Эйаля пріѣдетъ, къ Куинсъ-Гетъ.
   -- Развѣ ужъ такъ необходимо, чтобы она пріѣхала тотчасъ?-- спросила лэди Трингль.
   -- Я думалъ, это окончательно рѣшено,-- сердито отозвался сэръ Томасъ.
   Разговоръ происходилъ въ уединеніи его уборной, но внизу за чайнымъ столомъ, въ присутствіи Гертруды и Люси, сэръ Томасъ возобновилъ его. Тома не было, онъ не жилъ съ ними.
   -- По-моему, теперь намъ пора пригласить Эйалю,-- сказалъ сэръ Томасъ, обращаясь преимущественно къ Люси. Отправляйся къ ней и устройте это.
   Никто не возразилъ на это ни слова. Приказанія сэра Томаса не всегда исполнялись его семьею; какой счастливецъ можетъ похвастаться противнымъ? Но на словахъ ему никогда не противорѣчили. Лэди Трингль сжала губы, и если бы онъ обладалъ наблюдательностью, то понялъ бы, что она сдѣлаетъ все возможное, чтобы воспрепятствовать пріѣзду Эйали. Но онъ умѣлъ наблюдать только за одними милліонами.
   По уходѣ сэра Томаса лэди Трингль стала обсуждать вопросъ съ Люси.
   -- Конечно, душа моя, если бы мы могли сдѣлать такъ, чтобы милой Эйалѣ было у насъ хорошо...
   -- Я не думаю, чтобы она пріѣхала, тетя Эммелина.
   -- Не думаешь, чтобы она пріѣхала?!
   Въ голосѣ тети Эммелины не было ни малѣйшаго негодованія, а только призывъ къ дальнѣйшему выраженію мысли.
   -- Она боится Тома.
   Люси ни разу еще не высказывала въ Куинсъ-Гетѣ опредѣленнаго мнѣнія по этому вопросу. Когда Августа обвинила Эйалю въ преслѣдованіи Тома, Люси пришла въ негодованіе и объявила, что преслѣдованіе происходило въ совершенно обратномъ порядкѣ. Но она никогда не высказывалась въ Куинсъ-Гетѣ такъ опредѣленно, какъ высказывалась Эйаля въ ея присутствіи.
   -- Боится?-- сказала тетка Эммелина.
   -- То-есть, я хотѣла сказать, что она его ни крошечки не любитъ, а ужъ если кто такъ поступаетъ, какъ она,-- то, навѣрное, я думаю боится, потому что всѣ хотятъ, чтобы она за него вышла.
   -- Откуда ты это берешь?-- въ негодованіи воскликнула лэди Трингль. Я-то ужъ нисколько не хочу, чтобы она выходила за Тома.
   -- Ну, такъ это, должно быть, дядя Томъ, тетя Дозетъ и дядя Реджинальдъ,-- сказала бѣдная Люси, чувствуя, что попалась впросакъ.
   -- Не понимаю, почему кому-нибудь хотѣть, чтобы она вышла за Тома! Томъ увлеченъ ея ребяческой мордашкой и ведетъ себя какъ дуракъ. Но чтобы всѣ хотѣли этого... надѣюсь, она не воображаетъ ничего подобнаго.
   -- Я хотѣла только сказать, что она, вѣроятно, предпочтетъ не пріѣзжать сюда, такъ какъ ей пришлось бы каждый день съ нимъ встрѣчаться.
   Послѣ этого Люси, наконецъ, получила карету и позволеніе навѣстить сестру въ Крессентѣ.
   -- Былъ онъ?-- прежде всего спросила Эйаля.
   -- Какой онъ?
   -- Айзедоръ Гамель.
   -- Нѣтъ; я его не видала съ тѣхъ поръ, какъ мы встрѣтились въ паркѣ. Мнѣ не хочется говорить о мистерѣ Гамелѣ, Эйаля. Мистеръ Гамель ничто для меня.
   -- Ахъ, Люси!
   -- Ничто. А если бы и былъ чѣмъ-нибудь, то теперь онъ ушелъ, и дѣло съ концомъ! Но онъ ничто.
   -- Если человѣкъ, на котораго можно положиться, уходитъ, онъ вернется опять.
   Эйаля имѣла совершенно ясное представленіе о поведеніи лучезарнаго ангела, хотя внѣшность его, общественное положеніе, пригодность для брака и многія другія второстепенныя подробности представлялись ей крайне смутно. Не рѣдко приходило ей въ голову, что онъ, можетъ быть, и не полюбитъ ее, когда появится, а ей, увидавъ его, придется просто-на-просто умереть отъ несчастной любви. Но онъ непремѣнно вернулся бы, если бы для его возвращенія были надлежащія причины. Айзедоръ Гамель не былъ лучезарнымъ ангеломъ, но имѣлъ много ангельскихъ чертъ; во всякомъ случаѣ, былъ и, навѣрное, долженъ былъ вернуться.
   -- Оставь въ покоѣ мистера Гамеля, Эйаля. Нечего говорить о человѣкѣ, который никогда ничего не сказалъ!
   -- Ничего не сказалъ! О Люси!
   -- Мистеръ Гамель не сказалъ ни слова, и я не хочу говорить о немъ. Ну, вотъ! Я всегда съ тобою совершенно откровенна, Эйаля. Ты это знаешь. Но я не буду говорить о мистерѣ Гамелѣ. Тетя Эммелина хочетъ, чтобы ты пріѣхала въ Куинсъ-Гетъ.
   -- А я не пріѣду.
   -- То-есть, скорѣе этого хочетъ сэръ Томасъ. Люблю дядю Томаса. Право, люблю!
   -- И я тоже.
   -- Такъ вотъ и пріѣзжай, разъ онъ тебя объ этомъ проситъ.
   -- Съ какой стати? Этотъ болванъ будетъ тамъ, конечно.
   -- Я не знаю, болванъ ли онъ, Эйаля.
   -- Онъ приходитъ сюда, и я принуждена бываю просто-на-просто грубить ему. Не можешь себѣ представить, что только я говорю ему, а ему все ни по чемъ. Онъ воображаетъ, что если будетъ продолжать достаточно долго,-- въ концѣ концовъ я соглашусь. Если бы я поѣхала въ Куинсъ-Гетъ, это равнялось бы согласію.
   -- А почему бы и нѣтъ?
   -- Люси!
   -- Почему нѣтъ? Онъ вѣдь хорошій, честный, вѣрный и добрый. Я знаю, ты не можешь быть счастлива здѣсь.
   -- Нѣтъ.
   -- Тетя Дозетъ со всѣми своими атрибутами должна быть для тебя очень тягостна. Она выводила меня изъ терпѣнія. А тебя неужели нѣтъ?
   -- Все лучше Тома Трингля. Я гдѣ-то читала, что у діавола семь домовъ, одинъ ниже другого и чѣмъ ниже, тѣмъ хуже. Ну, такъ Томъ былъ бы самымъ, нижнимъ.
   -- Эйаля, милочка моя.
   -- Не говори мнѣ, что я должна выйти за Тома,-- сказала Эйаля, въ гнѣвѣ своемъ почти отстраняясь отъ поцѣлуя сестры. Неужели ты считаешь меня способной его любить?
   -- Я думаю, ты была бы способна, если бы постаралась. Его можно любить. Онъ хорошій, это такъ важно! И любитъ тебя такъ искренно. Къ тому же когда вокругъ тебя все какъ слѣдуетъ,-- это тоже что-нибудь да значитъ. Ты не создана для бѣдности и лишеній. Боюсь, что здѣсь тебѣ приходится очень плохо.
   -- Плоховато.
   -- Какъ жаль, что мнѣ нельзя было остаться, Эйаля! Я терпѣливѣе тебя и переносила бы легче.
   -- Да, не хорошо. Это одинъ изъ домовъ, но не самый нижній. Здѣсь я могу мучиться на просторѣ и умереть спокойно съ толстой иголкой въ рукѣ и полотенцемъ на колѣняхъ. Но если бы я за него вышла, я бы убила себя тотчасъ, какъ только уѣхала съ нимъ. Обстановка! Что значитъ обстановка, когда въ этой обстановкѣ наклоняется надъ тобою чудовище! Ну, а ты вышла бы за него?
   Люси молчала.
   -- Что жъ ты не говоришь? Ты хочешь, чтобы я за него вышла. А ты бы вышла?
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ почему жъ мнѣ-то выходить?
   -- Я не могла бы стараться полюбить его.
   -- Стараться! Развѣ можно стараться кого-нибудь полюбить? Это должно приходить помимо воли, потому что не можешь съ этимъ сладить. Стараться полюбить Тома Трингля! Почему же ты не стараешься?
   -- Ему совсѣмъ этого не нужно.
   -- А если бы было нужно? Я думаю, ему совершенно все равно, что ты, что я. Ты бы постаралась, если бы онъ тебя объ этомъ попросилъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ почему-жъ мнѣ-то стараться? Развѣ я ужъ такое ничтожество сравнительно съ тобой?
   -- Ты отлично знаешь, что я считаю тебя гораздо привлекательнѣе себя.
   -- Я вовсе не хочу быть привлекательнѣе; хочу быть такой же.
   -- Ты свободна и можешь поступать, какъ хочешь. Я -- не совсѣмъ.
   -- Это значитъ Айзедоръ Гамель.
   -- Я стараюсь сказать тебѣ всю правду, Эйаля, но, пожалуйста, не говори о немъ даже со мной. Ну, а ты... ты совершенно свободна, и если бы ты только могла...
   -- Не могу. Не знаю, свободна ли я, какъ ты это называешь.
   Люси встрепенулась, какъ бы готовясь задать вполнѣ естественный вопросъ.
   -- Не выпучивай глаза, Люси, это не кто-нибудь, кого можно было бы назвать по имени.
   -- Человѣкъ, которому нѣтъ имени?
   -- Никакой не человѣкъ. Никого нѣтъ. Но развѣ мнѣ нельзя имѣть свои собственныя представленія, если мнѣ это нравится? Если бы у меня былъ собственный Айзедоръ Гамель, я могла бы сравнивать съ нимъ мистера Трафика, или Тома, или какого-нибудь другого дурака и говорить о томъ, насколько выше на лѣстницѣ творенія стоитъ мой Айзедоръ. Хотя у меня нѣтъ Айзедора, но развѣ у меня не можетъ быть идеала? Развѣ я не могу сдѣлать его прекраснѣе, выше самаго Айзедора? Конечно, ты этому не повѣришь, и я вовсе не хочу, чтобы ты этому повѣрила относительно себя. Но относительно меня ты должна этому повѣрить. Томъ Трингль можетъ быть мнѣ такъ же противенъ, потому что у меня идеалъ,-- какъ тебѣ, потому что у тебя Айзедоръ Гамель.
   Такимъ образомъ старалась Эйаля объяснить сестрѣ кое-что о воздушномъ замкѣ и обитающемъ въ немъ свѣтломъ ангелѣ.
   Рѣшено было объявить теткѣ Эммелинѣ, что Эйаля не можетъ гостить въ Куинсъ-Гетѣ.
   -- Но какую же я приведу причину?-- спросила Люси.
   -- Просто-на-просто скажи правду, совершенно прямо: "Томъ хочетъ жениться на Эйалѣ, а Эйаля не хочетъ за него выходить. Слѣдовательно, она никакъ не можетъ пріѣхать, такъ какъ пріѣздъ ея могъ бы подать поводъ къ предположенію, что она намѣрена передумать, а она не намѣрена." Тетя Эммелина это пойметъ и нисколько не огорчится. Она вовсе не хочетъ, чтобы я была ея невѣсткой. Я уже достаточно надоѣла ей въ Римѣ.
   Карета между тѣмъ дожидалась Люси все время, и Люси принуждена была уѣхать, не сказавъ и половины того, что было нужно. Какая будущность ожидала Эйалю? Какъ онѣ будутъ видаться? Что дѣлать, когда въ концѣ лѣта Люси увезутъ сначала въ Гленбоджи, потомъ въ Мерль-Паркъ? Возбужденіе поддерживаетъ силы, будь это даже возбужденіе непріятное. Въ настоящую минуту Эйалю поддерживала необходимость воевать съ Томомъ Тринглемъ, но что будетъ съ нею, когда Томъ сложитъ оружіе? Люси знала по своему печальному опыту, какъ невыносимо скучна была жизнь въ Кингсбюри-Крессентѣ; знала также и то, какъ мало годилась для такой жизни Эйаля. Никакого исхода не предвидѣлось въ будущемъ.
   -- Она и понятія не имѣетъ,-- сказала Эйаля,-- что я выношу, когда она заставляетъ меня дѣлать разныя вещи и говоритъ о разныхъ другихъ вещахъ, которыя еще нужно передѣлать. Не понимаю, какъ въ такомъ домѣ можетъ быть нужно дѣлать столько вещей!
   Но не успѣла Люси объяснить разницу между порядками, управлявшими Кингсбюри-Крессентомъ, и тѣми, что были введены въ "Игрушечкѣ", какъ негодующій кучеръ прислалъ сказать, что сэръ Томасъ едва ли будетъ доволенъ, если лошадей еще долѣе продержать подъ дождемъ, Люси тотчасъ поспѣшила внизъ, не сказавъ и половины вещей, которыя намѣревалась подвергнуть обсужденію.
   

XIII.
О томъ, какъ Тринглей постигли непріятности.

   Послѣ пасхальныхъ вакацій Трафики вернулись въ Куинсъ-Гетъ. Такое сочетаніе медоваго мѣсяца съ дѣловыми соображеніями казалось сначала весьма удачнымъ. Оно подразумѣвалось заранѣе. Въ періодъ медоваго мѣсяца новобрачные большого свѣта обыкновенно содержатся и питаются безвозмездно. Размашистая щедрость, сопровождающая радостное возбужденіе предстоящаго брака и проявляющаяся сначала въ видѣ множества подарковъ, роскошнаго и внушительнаго приданаго, великолѣпнаго свадебнаго пира, а иногда и денежныхъ субсидій со стороны богатаго папаши,-- субсидій, совершенно независимыхъ отъ твердой основы опредѣленнаго приданаго,-- распространяется и далѣе, въ формѣ роскошнаго содержанія на первые одинъ-два мѣсяца послѣ свадьбы. Что м-ръ и м-ссъ Трафики вернутся въ Куинсъ-Гетъ на шесть недѣль между Пасхой и Троицынымъ днемъ,-- было условлено заранѣе, а также и то, что на вакаціонное время въ началѣ лѣта Мерль-Паркъ будетъ къ ихъ услугамъ. Послѣднее отецъ разрѣшилъ Августѣ, у сопровождавшей свою просьбу нѣжнѣйшимъ поцѣлуемъ, только за два дня до свадьбы. Но когда передъ самымъ отъѣздомъ въ Мерль-Паркъ стали поговаривать объ оставленіи въ Куинсъ-Гетѣ излишнихъ сапогъ м-ра Трафика въ виду возможности его возвращенія,-- сэра, Томасъ, уже обдумавшій этотъ вопросъ, нашелъ нужнымъ высказаться.
   Вотъ какъ это случилось.
   -- Мамаша,-- сказала Августа,-- я думаю мнѣ можно будетъ оставить кучу вещей въ большомъ гардеробѣ. Джемима говоритъ, что, если брать ихъ съ собою въ Мерль-Паркъ, понадобится множество лишнихъ чемодановъ.
   -- Конечно, милочка. Если кто-нибудь и займетъ эту комнату, весь гардеробъ, во всякомъ случаѣ, не понадобится. Да не думаю, чтобы и пріѣхалъ кто нибудь нынѣшнимъ лѣтомъ.
   Первая попытка была сдѣлана, и Августа чувствовала, что сдѣлала ее неудачно. Въ сказанныхъ ею словахъ какъ будто подразумѣвалось, что она не имѣетъ въ виду возвращенія въ Куинсъ-Гетъ. На этомъ разговоръ пока прекратился, но въ тотъ же вечеръ она снова подняла его.
   -- Мамаша, я думаю, Септимусу можно оставить здѣсь свои вещи?
   -- Конечно, милочка; пусть оставляетъ все, что хочетъ, все будетъ цѣло.
   -- Намъ такъ удобно было бы вернуться хоть на нѣсколько дней.
   Въ разговорахъ съ матерью замужняя дочь, несомнѣнно, выказывала странную скрытность относительно будущаго своего мѣстопребыванія. Когда однажды объ этомъ зашла рѣчь, Августа сказала, что они, вѣроятно, поѣдутъ изъ Куинсъ-Гета къ лорду Вордотрэду и окончатъ сезонъ у него. Всѣмъ было извѣстно между тѣмъ, что именитый лордъ жилъ съ четырьмя незамужними дочерьми въ маленькомъ домикѣ, въ узенькой улицѣ Мейфэра. Мѣстность -- несомнѣнно аристократическая, но домикъ былъ несомнѣнно неудобный. Самъ мистеръ Трафикъ помѣщался въ меблированныхъ комнатахъ рядомъ съ Палатой Общинъ, но теперь покинулъ ихъ.
   -- По-моему, тебѣ надо попросить папашу,-- сказала лэди Трингль.
   -- А не можешь ли ты сама его попросить?-- спросила высокопочтенная мистрессъ Трафикъ.
   Лэди Трингль принуждена была согласиться и представила дѣло на усмотрѣніе сэра Томаса, начавъ съ вопроса о ненужныхъ сапогахъ.
   -- Я думаю, Септимусу можно будетъ оставить здѣсь свои вещи?
   -- Гдѣ они намѣреваются жить, когда вернутся въ городъ?-- рѣзко спросилъ сэръ Томасъ.
   -- По-моему, очень было бы удобно, если бы они могли нѣсколько времени провести у насъ,-- сказала лэди Трингль.
   -- И застрянутъ до конца сезона, а тамъ въ Гленбоджи и Мерль-Паркъ! Гдѣ они намѣрены жить?
   -- Ты, кажется, что-то обѣщалъ относительно Гленбоджи.
   -- Ничего не обѣщалъ. Трафикъ говорилъ, что хотѣлъ бы поохотиться, хотя, насколько мнѣ извѣстно, ему не попасть и въ копну сѣна. Пусть пріѣдутъ въ Гленбоджи, если имъ угодно, недѣли на двѣ, на три, но имъ нельзя оставаться здѣсь на все лѣто.
   -- Не выгонишь же ты родную дочь, Томъ?
   -- Я выгоню Трафика, и ему придется, вѣроятно, захватить жену съ собой,-- сказалъ разгнѣванный сэръ Томасъ, прекращая разговоръ.
   Трафики уѣхали, вернулись назадъ и были допущены въ спальню съ большимъ гардеробомъ и въ уборную, гдѣ хранились сапоги. Въ самый день пріѣзда мистеръ Трафикъ отправился въ Палату, въ четыре часа и не возвращался до четырехъ часовъ слѣдующаго дня. На слѣдующее утро, въ девять часовъ, когда сэръ Томасъ ушелъ изъ дому, онъ еще не выходилъ изъ своей спальни, а когда сэръ Томасъ вернулся обѣдать, снова былъ въ Палатѣ.
   -- Долго ли это будетъ, продолжаться, въ тотъ же вечеръ спросилъ сэръ Томасъ жену.
   Въ тонѣ, которымъ были произнесены эти слова, было что-то такое, отъ чего лэди Трингль почувствовала, что ей всей что-то нездоровится. Нужно отдать справедливость сэру Томасу, онъ рѣдко прибѣгалъ къ такому тону въ домашнемъ обиходѣ, хотя въ Ломбардъ-Стритѣ тонъ былъ хорошо извѣстенъ. Но теперь онъ прибѣгнулъ къ нему, и жена тотчасъ почувствовала, что ей что-то очень неможется.
   -- Я этого не потерплю, пусть и не воображаетъ!
   -- Не губи такъ скоро счастія Августы.
   -- Чертъ побери!-- энергично воскликнулъ отецъ. Кто думаетъ губить ея счастіе? Ея счастіе должно состоять въ томъ, чтобы жить въ домѣ мужа. А то на что же я далъ ей такія деньжищи?!
   На это лэди Трингль не посмѣла сказать ни слова.
   Только на третій день сэръ Томасъ встрѣтился съ зятемъ. Сэръ Томасъ уже забралъ себѣ въ голову, что зять избѣгаетъ его. Но въ субботу въ Палатѣ не было засѣданія. Это было въ половинѣ іюня, въ субботу, 16 іюня, и сэръ Томасъ разсчиталъ, что до закрытія Палаты и отъѣзда въ Гленбоджи оставалось еще почти-что два мѣсяца. Онъ раздувалъ свой гнѣвъ и твердо рѣшилъ не дать провести себя.
   -- Ну, Трафикъ, какъ поживаете?-- спросилъ онъ, встрѣтивъ зятя въ передней и провожая въ столовую. Я не видалъ васъ съ тѣхъ поръ, какъ вы вернулись.
   -- Я день и ночь почти сплошь проводилъ въ Палатѣ.
   -- Такъ. Надѣюсь, вамъ было удобно въ Мерль-Паркѣ?
   -- Прелестный уголокъ, очаровательный! Пожалуй, я отодвинулъ бы конюшни немного дальше отъ...
   -- Очень можетъ быть. Ничего нѣтъ легче, какъ будоражить чужія усадьбы. Надѣюсь, у васъ скоро будетъ своя собственная, которую вы можете передвигать сколько угодно.
   -- Все въ свое время,-- сказалъ мистеръ Трафикъ улыбаясь.
   Сэръ Томасъ былъ однимъ изъ тѣхъ людей, которые, добившись успѣха, умѣютъ скрыть природную грубость и приладиться, болѣе или менѣе, къ нравамъ общества, съ которымъ сталкиваются благодаря своему богатству и удачамъ. Но между ними встрѣчаются и такіе, которые еще не вполнѣ отдѣлались отъ природной грубости и могутъ при случаѣ весьма кстати пустить ее въ ходъ. Они нерѣдко удивляютъ своихъ позднѣйшихъ сотоварищей внезапною свирѣпостью взгляда, рѣзкостью голоса, непредвидѣннымъ употребленіемъ крѣпкихъ словъ. Такой человѣкъ чувствуетъ необходимость драться и, не научившись употребленію оружія болѣе утонченнаго, дерется по-своему. Онъ не умѣетъ обращаться съ рапирами и шпагами, а потому прибѣгаетъ къ дубинѣ, отъ которой рука его не успѣла вполнѣ отвыкнуть. Таковъ былъ сэръ Томасъ Трингль, и теперь, казалось ему, дубина была въ самую пору. Есть и другіе люди, которымъ, благодаря невозмутимому хладнокровію, не страшны ни шпаги, ни дубины, которыхъ не беретъ никакое оружіе. Таковъ былъ мистеръ Трафикъ. Выслушавъ замѣчаніе по поводу будараженья собственной усадьбы, онъ тотчасъ понялъ его значеніе и приготовился къ разговору, который долженъ былъ за нимъ послѣдовать.
   -- Радъ бы! Имѣть, напримѣръ, свой собственный Мерль-Паркъ! Если бы я вмѣсто Вестминстера пошелъ въ Сити, можетъ быть, мнѣ бы и попалось что-нибудь въ этомъ родѣ.
   -- Мнѣ кажется, вамъ попалось очень многое безъ особеннаго труда съ вашей стороны.
   -- Членомъ Парламента быть очень не дурно, но я, навѣрное, работаю больше, чѣмъ вы, сэръ Томасъ.
   -- У меня никогда не было ни одного шиллинга, котораго я не заработалъ бы самъ. Когда вы отсюда уѣдете, гдѣ вы съ Августой думаете жить?
   Вопросъ былъ прямой и смутилъ бы большинство джентльменовъ въ положеніи мистера Трафика, если бы въ такое положеніе могъ попасть человѣкъ, способный чѣмъ-нибудь смутиться.
   -- Куда мы направимся, когда покинемъ Куинсъ-Гетъ? Вы были такъ добры, что говорили что-то о Гленбоджи по окончаніи сессіи.
   -- Нѣтъ не говорилъ.
   -- Такъ я понялъ.
   -- Это вы что-то говорили, а я только не спорилъ съ вами.
   -- Пожалуй и такъ, сэръ Томасъ.
   -- Но что вы намѣрены дѣлать до окончаніи сессіи? Говоря безъ обиняковъ, мы вовсе не разсчитывали на ваше возвращеніе послѣ праздниковъ, Я люблю говорить безъ обиняковъ. Если бы я не вмѣшался, этому бы и конца не было.
   -- То-то было бы удобно!
   Сэръ Томасъ поднялъ брови съ непритворнымъ удивленіемъ, потомъ снова нахмурилъ ихъ.
   -- Конечно, я имѣю въ виду преимущественно Августу.
   -- Выходя замужъ, Августа, вѣроятно, рѣшилась покинуть родительскій домъ.
   -- Если ей не хочется съ нимъ разставаться, это доказываетъ только ея любовь къ родителямъ. Дѣло, въ сущности, въ томъ, вѣроятно, что вамъ нужны наши комнаты.
   -- А если бы и нѣтъ? Вѣдь не думаете же вы остаться тутъ на вѣки, вѣчные!
   -- Объ этомъ, сэръ, боюсь, нечего и мечтать. По правдѣ сказать, мы собирались пожить у моего отца: онъ думалъ уѣхать въ деревню и уступить намъ домъ; но сестры отговорили его, и потому мы остались здѣсь. Конечно, мы можемъ переселиться въ меблированныя комнаты.
   -- Или въ гостиницу.
   -- Слишкомъ дорого! Вы забываете, что заставили меня заплатить такую массу денегъ за страхованіе моей жизни! Вотъ что я предложу вамъ: если вы позволите намъ остаться до 10-го іюля, тогда мы переберемся въ гостиницу.
   Сэръ Томасъ, удивляясь собственной сговорчивости, согласился.
   -- А потомъ, начиная отъ 12 числа, мы проведемъ мѣсяцъ въ Гленбоджи.
   -- Три недѣли!-- закричалъ во все горло сэръ Томасъ.
   -- Прекрасно, три недѣли. Если бы вы согласились на мѣсяцъ, было бы удобнѣе; но я терпѣть не могу споровъ.
   Такъ рѣшилось это дѣло, и м-ръ Трафикъ въ концѣ концовъ остался доволенъ его рѣшеніемъ.
   -- Что же мы будемъ дѣлать?-- спросила Августа съ весьма вытянутой физіономіей. Что мы будетъ дѣлать, когда насъ заставятъ уѣхать?
   -- Я надѣюсь какъ-нибудь выжать къ тому времени нѣкоторыхъ изъ сестеръ, и мы постараемся найти мѣсто у отца.
   Благодаря этому вопросу, а также и нѣкоторымъ другимъ вопросамъ, сэръ Томасъ сталъ въ послѣднее время раздражителенъ и несносенъ въ семьѣ.
   -- Томъ,-- сказалъ онъ женѣ,-- величайшій въ мірѣ дуракъ.
   -- Что такое еще съ нимъ?-- спросила лэди Трингль, не любившая, чтобы порицали ея единственнаго сына.
   -- Онъ отсутствуетъ половину времени, а когда приходитъ, такъ ужъ лучше бы не приходилъ. Разъ онъ хочетъ жениться на этой барышнѣ, чего жъ онъ не женится,-- и дѣло съ концомъ?
   Но на этотъ предметъ у лэди Трингль были собственныя воззрѣнія, которыя укрѣплялись съ каждымъ днемъ.
   -- Для меня это было бы очень прискорбно,-- сказала она.
   -- Почему это? Что жъ можетъ быть лучше для молодого человѣка? Разъ ужъ онъ такъ уперся, никто на свѣтѣ не собьетъ его. Я считалъ это дѣло рѣшеннымъ.
   -- Нельзя же насильно заставить ее за него выйти...
   -- Такъ вотъ оно что!
   Сэръ Томасъ свистнулъ.
   -- А ты говорила: она его ловитъ!
   -- Это одна изъ тѣхъ дѣвушекъ, за которыхъ нельзя поручиться ни на одну минуту. Голова у нея набита романами и вздоромъ, и ей нельзя вѣрить на слово. Она отравляла мнѣ существованіе, когда жила у насъ, и то же самое было бы, вѣроятно, и съ Томомъ.
   -- Но онъ не измѣнилъ своего рѣшенія?
   -- Ну такъ что жь?-- спросила лэди Трингль.
   -- Пусть женится. Я обѣщался и не отступлю отъ своего слова. Я сказалъ ему, что если онъ серіозно принимаетъ это къ сердцу, то можетъ жениться на ней.
   -- Нельзя же выдать ее силой!
   -- Пригласи ее сюда, а потомъ возьмемъ ее въ Гленбоджи. Разъ я что сказалъ, такъ оно и будетъ. Ступай и привези ее, а если ты не поѣдешь, я поѣду самъ и не позволю обижать ее.
   -- Она не поѣдетъ, Томъ.
   Сэръ Томасъ обернулся и взглянулъ на лэди Трингль.
   Непосредственнымъ результатомъ этого взгляда была поѣздка лэди Трингль въ Кингсбюри-Крессентъ. Гертруда и Люси сопровождали ее и приглашеніе произошло по всѣмъ правиламъ.
   -- Душа моя, дядя убѣдительно проситъ тебя пріѣхать къ намъ на мѣсяцъ.
   Мистрессъ Дозетъ сидѣла рядомъ.
   -- Я надѣюсь, вы отпустите къ намъ Эйалю въ слѣдующемъ мѣсяцѣ?
   -- Эйаля должна сама это рѣшить,-- сказала мистрессъ Дозетъ твердо.
   Отношенія между мистрессъ Дозетъ и сестрою ея мужа никогда не отличались дружественностью.
   -- Не могу,-- сказала Эйаля, покачавъ головой.
   -- Почему же, душа моя?-- спросила лэди Трингль.
   -- Не могу,-- повторила Эйаля.
   Лэди Трингль нисколько не обидѣлась и не огорчилась отказомъ. Ей вовсе не хотѣлось, чтобы Эйаля пріѣзжала въ Гленбоджи. Эйаля въ Гленбоджи отравила бы ей существованіе. Пріѣздъ Эйали, навѣрное, повелъ бы къ женитьбѣ Тома и къ междоусобнымъ войнамъ между Эйалей и Августой. Но нужно же было передать мужу какой-нибудь отвѣта, и отвѣта этотъ, если бы онъ принялъ форму отказа, долженъ былъ исходить отъ самой Эйали.
   -- Меня послалъ дядя,-- сказала лэди Трингль,-- и я должна объяснить ему причину твоего отказа. Что касается издержекъ,-- съ улыбкой обратилась она къ мистрессъ Дозетъ,-- мы, конечно, возьмемъ ихъ на себя.
   -- Если хотите знать мое мнѣніе,-- сказала мистресъ Дозетъ,-- по-моему, разъ Эйаля переѣхала къ намъ, то лучше пускай у насъ и остается. Конечно, разница очень велика и могла бы повести кгь недовольству съ ея стороны.
   Тугъ лэди Трингль улыбнулась самой сладчайшей улыбкой, какъ бы признавая, что разница дѣйствительно очень велика, и обратилась за отвѣтомъ къ Эйалѣ.
   -- Не могу, тетя Эммелина,-- сказала Эйаля.
   -- Да почему же, душа моя? Когда тебя о чемъ-нибудь просятъ и желаютъ доставить тебѣ удовольствіе, невѣжливо отвѣчать: "не могу".
   -- Говори прямо, Эйаля,-- сказала мистрессъ Дозетъ. Тутъ нѣтъ никого кромѣ твоихъ тетокъ.
   -- Изъ-за Тома.
   -- Томъ тебя не съѣстъ,-- сказала лэди Трингль, улыбнувшись опять.
   -- Хуже, чѣмъ съѣстъ,-- сказала Эйаля. Онъ опять будетъ, что я не хочу. Если бы я пріѣхала, онъ бы это все время... А ты бы стала говорить, что я съ нимъ кокетничаю.
   Лэди Трингль почувствовала, что это зло и несправедливо со стороны Эйали. Происшествія въ Римѣ были весьма непріятны для всѣхъ, кто принималъ въ нихъ участіе. Дѣвчонка, по мнѣнію лэди Трингль, была высокомѣрна и дерзка. Ее взяли въ домъ изъ милости, а она всѣхъ забрала въ руки, задирала носъ и выѣзжала въ свѣтъ почти безъ спроса, въ тотъ самый свѣтъ, который не принималъ лэди Трингль. Избавиться отъ такой несносной, безпокойной гостьи сдѣлалось совершенно необходимымъ. Дѣвушку отослали почти съ позоромъ. И вотъ теперь она сама, лэди Трингль, обиженная тетка, тетка, имѣвшая такъ много основаній быть обиженной,-- она сама была настолько добра, настолько милостива, что прощала все и предлагала отверженной воспользоваться частью своихъ земныхъ благъ. Конечно, ей не особенно хотѣлось, чтобы предложеніе было принято, тѣмъ не менѣе оно было сдѣлано въ очень любезной формѣ, и лэди Трингль сознавала это. И въ отвѣтъ ее попрекали единственнымъ жестокимъ словомъ, какое она когда-либо сказала племянницѣ!
   -- Ничего подобнаго ты бы отъ меня не услышала, но если не хочется,-- не ѣзди.
   -- Не хочется,-- сказала Эйаля, кивнувъ головой.
   -- Но мнѣ кажется, что послѣ всего, что произошло, ты бы могла отвѣтить мнѣ любезнѣе, разъ я хочу сдѣлать тебѣ удовольствіе. Теперь я могу передать дядѣ одно: тебѣ не хочется.
   -- Скажи дядѣ, что я его цѣлую, очень благодарю и знаю, какой онъ добрый, но не могу изъ-за Тома.
   -- Ты не стоишь Тома,-- воскликнула тетка Эммелина.
   Она не могла выносить неблагосклоннаго отзыва о сынѣ даже со стороны дѣвушки, на которой не желала, чтобы онъ женился.
   -- Я и не говорила, что стою,-- сказала Эйаля, заливаясь слезами. Можетъ быть, я не стою тоже и архіепископа Кентерберійскаго, но это не причина, чтобы выходить за него замужъ.
   Она вскочила и выбѣжала изъ комнаты; ей хотѣлось наединѣ поплакать о своихъ несчастіяхъ. Да, съ ней обращались положительно жестоко! Никто не имѣлъ права говорить ей, что она не стоитъ человѣка, разъ она вовсе и не претендовала на него. Соединеніе ея имени съ именемъ кого бы то ни было, разъ она не подавала никакихъ поводовъ для такого соединенія, было уже само по себѣ оскорбительно. Она считала кузена Тома несравненно ниже себя, какъ отъ неба до земли, существомъ низшей породы, какимъ былъ драконъ сравнительно съ прекрасной принцессой! И это не потому, чтобы придавала большое значеніе своей наружности. Нѣтъ, она думала совсѣмъ не о наружности, сравнивая себя съ прекрасной принцессой, а Тома съ дракономъ. Превосходство, которое она себѣ приписывала, заключалось въ нѣкоторыхъ интеллектуальныхъ или, лучше сказать, артистическихъ и эстетическихъ дарованіяхъ -- дарованіяхъ божественныхъ. Но разъ она никому ихъ не предъявляла, никому не говорила, что и во вкусахъ, и въ чувствахъ, и въ умственныхъ способностяхъ Тому до нея "какъ до звѣзды небесной далеко!",-- развѣ не было жестокостью, ужасной, ужасной жестокостью говорить ей, во-первыхъ, что она съ нимъ кокетничаетъ, а, во-вторыхъ, что она его недостойна?! Золушка не просила принца жениться на ней. Разъ въ душѣ у нея былъ образъ, котораго никто не могъ у нея отнятьи которымъ она вполнѣ довольствовалась, за что же было подвергать ее такому жестокому обращенію?
   -- Боюсь, она доставляетъ вамъ много хлопотъ,-- сказала лэди Трингль мистрессъ Дозетъ.
   -- О нѣтъ, нисколько. Конечно, она романтична, что весьма предосудительно.
   -- Отвратительно!-- сказала лэди Трингль.
   -- Но она ужъ такъ воспитана; это не ея вина. Теперь, впрочемъ, старается вести себя какъ слѣдуетъ.
   -- Хоть кого можетъ вывести изъ терпѣнія!
   -- Она сердится на преслѣдованія двоюроднаго брата.
   -- Преслѣдованія! Вотъ это мило! Томъ въ такомъ положеніи, что можетъ свататься къ кому угодно. У него собственный домъ и обезпеченное состояніе. Она бы должна гордиться его предложеніемъ, а не то что... Никто и не нуждается, чтобы она за него выходила.
   -- Кромѣ него самого, вѣроятно.
   -- Просто приглянулась хорошенькая рожица, вотъ и все. Это скоро пройдетъ, можешь быть покойна. Ну, я, по крайней мѣрѣ, сдѣлала все, что могла, чтобы обласкать ее, и дѣло съ концомъ. Позвольте мнѣ позвонить за каретой, мистрессъ Дозетъ. До свиданія.
   Съ этими словами лэди Трингль выплыла изъ комнаты и была благополучно доставлена въ Куинсъ-Гетъ.
   

XIV.
Франкъ Гаустонъ.

   Дня черезъ три-четыре сэръ Томасъ спросилъ, пріѣдетъ ли Эйаля въ Гленбоджи.
   -- Она положительно отказалась, сказала ему жена,-- и держала себя такъ дерзко и грубо, что теперь мнѣ уже невозможно звать ее опять.
   Сэръ Томасъ отвернулся, нахмурился и на сей разъ не сказалъ болѣе ни слова.
   Кандидатовъ на Гленбоджи оказалось много, и между прочимъ мистеръ Франкъ Гаустонъ. Кандидатура его не была предъявлена лично, что было бы не совсѣмъ удобно, но на ней сильно настаивала Гертруда. Это было въ іюлѣ. Гертрудѣ и мистеру Гаустону, какъ, вѣроятно, помнитъ читатель, случалось изрѣдка видаться въ Римѣ и съ тѣхъ поръ случалось очень часто видаться въ Лондонѣ. Гертруда знала, что у ея возлюбленнаго не было ни гроша за душой; но вѣдь позволили же Августѣ завести возлюбленнаго, столь же мало обезпеченнаго, а Тому -- пасть къ ногамъ нисколько не обезпеченнаго предмета страсти. Гертруда чувствовала, что имѣетъ право на свои 120.000 фунтовъ; ни минуты не сомнѣвалась въ ихъ полученіи. Почему бы и не передать ихъ любому избраннику, лишь бы онъ происходилъ изъ приличной семьи? Мистеръ Гаустонъ не былъ членомъ Парламента, но обладалъ красотою и молодостью. Мистеръ Гаустонъ не былъ сыномъ лорда, но былъ братомъ провинціальнаго эсквайра и потомкомъ фамиліи, гораздо болѣе старинной, чѣмъ всѣ эти глупѣйшіе Бордотрэды да Трафики. И при всемъ томъ Франкъ Гаустонъ былъ очень недуренъ собой, ничуть не плѣшивъ и какъ разъ таковъ, чтобы нравиться дѣвушкѣ въ качествѣ мужа. Ей прожужжали всѣ уши бѣдностью Гаустона; онъ не получалъ никакого дохода,-- такъ, какія-нибудь нѣсколько сотенъ въ годъ, на которыя не могъ свести концы съ концами. Но по своему великодушію онъ, навѣрное, удовлетворился бы доходомъ съ 120.000 фунтовъ, не прибѣгая къ харчамъ Куинсъ-Гета, не пользуясь даровой квартирой въ Мерль-Паркѣ и Гленбоджи. Франкъ Гаустонъ самъ нашелъ бы помѣщеніе для своихъ старыхъ сапогъ. Четыре процента составляли приблизительно 5.000 фунтовъ въ годъ. Гертруда все это знала, какъ свои пять пальцевъ. Можно было бы нанять отличную квартиру поблизости Куинсъ-Гета, хоть, напримѣръ, гдѣ-нибудь въ окрестностяхъ Онслоускихъ садовъ; денегъ хватило бы и на карету, и на то, чтобы провести три мѣсяца на вершинѣ какой-нибудь швейцарской горы и три другіе среди художественныхъ сокровищъ Италіи. Точность, съ которой Гертруда, въ разговорахъ съ матерью, производила всѣ эти расчеты, была поистинѣ изумительна. У мистера Гаустона не было никакихъ роскошныхъ замашекъ. Онъ не охотился; конечно, стрѣлялъ немнодко и былъ бы не прочь пострѣлять въ Гленбоджи передъ отъѣздомъ въ Швейцарію; въ такомъ случаѣ для вершины горы достаточно было бы и двухъ мѣсяцевъ. Но, не получивъ приглашенія, мистеръ Гаустонъ никогда не унизился бы до того, чтобы считать доступъ въ Гленбоджи частью приданаго жены. Гертрудѣ удалось, наконецъ, уломать лэди Трингль, хотя той и казалось весьма желательнымъ имѣть, по крайней мѣрѣ, одного зятя съ собственными средствами. Но у Гертруды былъ въ запасѣ еще аргументъ, который она предъявила съ большой опредѣленностью и который оказался весьма убѣдительнымъ.
   -- Мамаша, я рѣшила за него выйти,-- сказала она, когда лэди Трингль выразила нѣкоторое сомнѣніе.
   -- А папаша-то?
   -- Я рѣшила. Конечно, папаша можетъ браниться, если ему угодно.
   -- Но откуда же вы возьмете денегъ, если папаша не дастъ?
   -- Онъ непремѣнно дастъ. Я имѣю на нихъ точно такое же право, какъ Августа.
   Въ лицѣ Гертруды, пока она произносила эти слова, было что-то такое, что заставило лэди Трингль подумать, что она настоитъ на своемъ.
   Но сэръ Томасъ оставался непреклоннымъ. Когда Франкъ Гаустонъ, по обычаю всѣхъ претендентовъ на мѣста зятьевъ, обратился къ сэру Томасу, сэръ Томасъ спросилъ его о его состояніи, видахъ на будущее и занятіяхъ, хотя все это уже было ему вполнѣ извѣстно. Пятьдесятъ лѣтъ назадъ молодымъ людямъ случалось, претерпѣвши муки подобнаго допроса, получать къ полную собственность и деньги и дочерей суроваго вопрошателя. Но въ тѣ времена молодому человѣку приходилось очень плохо не только въ теченіе четверти часа пока длился допросъ, а иногда и еще цѣлые шесть мѣсяцевъ, въ теченіи которыхъ суровый допросчикъ подвергался смягчающему процессу въ рукахъ женской половины семьи. Современный молодей человѣкъ избавленъ отъ страданій предварительной четверти часа. "Вы -- старый скряга, но у васъ есть дочь и деньги. Я -- jeunesse dorée, юноша, позлащенный благороднымъ происхожденіемъ и великосвѣтскимъ изяществомъ, хотя совершенно лишенный средствъ къ существованію. Скажите ваши условія. Мнѣ надо знать вашу цѣну, чтобы рѣшить, хватитъ ли намъ на прожитокъ." Старый скряга при такомъ обращеніи сдается обыкновенно быстрѣе, чѣмъ сдавался прежде, но все же не сразу. На предложенный ему вопросъ, Франкъ Гаустонъ, ни мало не краснѣя, отвѣтилъ безъ запинки, что средствъ къ существованію въ положеніи женатаго человѣка не имѣетъ никакихъ. Что касается видовъ на будущее,-- ихъ также не было вовсе. У его старшаго брата росли четверо здоровенныхъ мальчишекъ и впредь ихъ можно было ожидать еще больше. Что до занятій,-- онъ очень любилъ живопись, вообще очень любилъ всѣ искусства, умѣлъ немного стрѣлять и никогда не скучалъ, если подъ рукою была книга. Но къ зарабатыванію денегъ совсѣмъ не чувствовалъ призванія. Зналъ себя насквозь и могъ сказать навѣрное, что никогда не заработаетъ ни одного шиллинга. Расточителенъ, однако, не былъ, что почти равнялось зарабатыванію. Это могло показаться невѣроятнымъ, но, несмотря на скудость средствъ, не превышавшихъ нѣсколькихъ сотъ фунтовъ въ годъ, долги его ограничивались какой-нибудь тысячью фунтовъ; послѣднее, по его мнѣнію, должно было служить сэру Томасу весьма основательнымъ залогомъ счастія дочери.
   Сэръ Томасъ отказалъ наотрѣзъ.
   -- Но я имѣю основаніе думать, сэръ, что все счастіе вашей дочери зависитъ отъ брака со мною.
   -- Пусть будетъ несчастна,-- сказалъ сэръ Томасъ. (Гаустонъ пожалъ плечами). Такая дура не имѣетъ права быть счастливой.
   -- Никому въ мірѣ кромѣ васъ не позволилъ бы я отзываться о ней въ такихъ выраженіяхъ,-- сказалъ Гаустонъ.
   -- Чепуха!
   -- Для меня это идеалъ женщины, и простите меня, но я долженъ сказать вамъ, что не откажусь отъ своихъ намѣреній. Вы мнѣ позволите, по крайней мѣрѣ, посѣщать васъ?
   -- Ни въ какомъ случаѣ.
   -- Такія вещи въ настоящее время не дѣлаются, право, не дѣлаются,-- сказалъ Гаустонъ, покачивая головой.
   -- Я, кажется, имѣю право распоряжаться въ собственномъ домѣ.
   -- Онъ не только вашъ, но, конечно, также и вашей супруги и вашихъ дочерей. Во всякомъ случаѣ, сэръ Томасъ, вы это обдумайте. Я увѣренъ, что вы передумаете. Если увидите, что отъ этого зависитъ все счастіе вашей дочери...
   -- Ничего такого я не увижу. Прощайте!
   -- Прощайте, сэръ Томасъ!
   И мистеръ Томасъ съ граціознымъ поклономъ вышелъ изъ маленькой задней комнатки въ Ломбардъ-Стритѣ, прыгнулъ на извозчика и поѣхалъ прямо въ Куинсъ-Гетъ.
   -- Папаша всегда такъ,-- сказала Гертруда.
   Мистрессъ Трафикъ со всѣми своими сапогами только-что переправилась на маленькую квартирку въ Мейферѣ, и Гертруда съ матерью остались въ домѣ однѣ. Въ настоящую минуту лэди Трингль куда-то отлучилась, и Гертруда въ одиночествѣ принимала своего возлюбленнаго.
   -- Но онъ потомъ обойдется, надѣюсь.
   -- Да, можетъ быть, и обойдется, коли не будетъ слишкомъ много ѣсть; это ему вредно. Онъ всегда лучше въ Гленбоджи, потому что много времени проводитъ на воздухѣ и желудокъ у него лучше варитъ.
   -- Такъ везите его въ Гленбоджи, чтобы онъ все это переварилъ какъ можно скорѣе.
   -- Мы никакъ не можемъ ѣхать раньше двѣнадцатаго. Можетъ быть, и выѣдемъ десятаго, такъ какъ одиннадцатое -- воскресенье. А ты что будешь дѣлать, Франкъ?
   Носились слухи, что въ августѣ Франкъ собирался въ Тироль, гдѣ находились въ то время его отдаленные родственники, Мэдбери-Досимеры. Аймоджина Досимеръ была дѣвица удивительной красоты, не имѣвшая, однако, 120.000 фунтовъ, о которой Гертруда наслышалась и относилась весьма неодобрительно къ предполагаемой поѣздкѣ своего Франка въ Тироль.
   Она уже знала, что зрѣніе Франка обладало удивительной, чисто-артистической чувствительностью къ женской красотѣ во всѣхъ ея проявленіяхъ, и думала, что при настоящемъ положеніи дѣлъ Франку лучше будетъ ѣхать въ Гленбоджи, чѣмъ въ Тироль.
   -- Я подумывалъ, было, проѣхаться куда-нибудь, можетъ быть, въ Тироль. Мэдбери-Досимеры тамъ. Онъ большой мой пріятель, не говоря, что двоюродный братъ. Мистрессъ Досимеръ премилая женщина.
   -- А ея сестра?
   -- Прелестное созданіе. Какая посадка головы! Я обѣщалъ сдѣлать этюдъ ея затылка.
   -- Поѣдемъ въ Гленбоджи,-- сказала Гертруда сурово.
   -- Какъ же это возможно, когда твой родитель не позволяетъ мнѣ переступить своего порога даже въ Лондонѣ?
   -- Да вѣдь ты здѣсь.
   -- Ну да; пожалуй, здѣсь. А все-таки онъ не велѣлъ. Мнѣ что-то не представляется, какъ это я подъѣду къ воротамъ Гленбоджи со всѣми своими пожитками и велю провести себя въ свою комнату. А вѣдь у меня хватаетъ мѣднаго лба на многое, сама знаешь, душка.
   -- Знаю, сэръ, у васъ его хватитъ на что угодно. Но все это должна устроить мамаша, мамаша и я вмѣстѣ. Только не принимай никакихъ приглашеній. Въ Тироль-то не поѣдешь, а?
   Франкъ Гаустонъ обѣщалъ не ѣздить въ Тироль, пока будетъ какая-нибудь надежда добыть приглашеніе въ Гленбоджи.
   -- И слышать не хочу,-- сказалъ сэръ Томасъ женѣ.
   Пищевареніе его было, вѣроятно, не совсѣмъ правильно въ настоящую минуту.
   -- Прикарманить мои денежки,-- вотъ все, чего ему надо!
   -- Но Гертруда такъ горячо принимаетъ это къ сердцу, такъ этого хочетъ, она ни за что отъ него не откажется.
   -- Отчего бы ей не принять къ сердцу кого-нибудь съ обезпеченнымъ состояніемъ. У этого господина нѣтъ ни одного шиллинга.
   -- И у мистера Трафика пока тоже.
   -- У мистера Трафика, по крайней мѣрѣ, есть занятіе. Да кабы знать напередъ, мистеръ Трафикъ не получилъ бы отъ меня ни полушки. Чертъ знаетъ, что такое! Эти господа, не имѣя ни гроша за душою, воображаютъ, что могутъ жить припѣваючи и швырять деньги, добытыя въ потѣ лица такими людьми, какъ я.
   -- Для чего тебѣ деньги, Томъ, какъ не для дѣтей?
   -- Это ужъ мое дѣло, для чего. Я лучше соглашусь выстроить больницу, чѣмъ отдать ихъ такому бездѣльнику, какъ Гаустонъ. Когда я спросилъ его, чѣмъ онъ занимается, онъ сказалъ, что очень любить "патреты".
   Въ минуты волненія сэръ Томасъ возвращался отчасти къ своему прежнему способу выраженій.
   -- Конечно, его смолоду не пріучали къ работѣ. Но онъ джентльменъ, и, надѣюсь, наша дѣвочка была бы съ нимъ счастлива.
   -- А онъ былъ бы счастливъ съ моими деньгами, пока не промоталъ бы ихъ.
   -- Закрѣпи ихъ за ней.
   -- Ты сама не понимаешь, что говоришь. Развѣ возможно помѣшать мужу тратить то, что получаетъ жена?
   -- Во всякомъ случаѣ, если ты пригласишь его въ Гленбоджи, то лучше узнаешь, что это за человѣкъ. Теперь ты еще совсѣмъ его не знаешь.
   -- И не интересуюсь знать.
   -- Это не хорошо относительно нашей бѣдной дѣвочки. Если онъ и пріѣдетъ въ Гленбоджи, это нисколько тебя не обяжетъ согласиться. Тебѣ стоить только сказать, что ты не дашь денегъ,-- и дѣлу конецъ. Они не могутъ насильно отнять у тебя деньги.
   Въ сущности, пищевареніе сэра Томаса было, вѣроятно, не такъ уже плохо, такъ какъ онъ согласился, наконецъ, пригласить Гаустона на десять дней въ Гленбоджи. Приглашеніе заключалось въ слѣдующемъ письмѣ:

"Любезный м-ръ Гаустонъ,

   Мы выѣзжаемъ въ Гленбоджи 10-го числа слѣдующаго мѣсяца. Сэръ Томасъ проситъ васъ пожаловать къ намъ, если вамъ это возможно, 20-го и пробыть до конца мѣсяца. Сначала у насъ будетъ очень много гостей, и потому неудобно назначить срокъ, болѣе ранній.
   Я должна въ особенности предупредить васъ, что это приглашеніе ровно ничего не означаетъ. Я знаю, что произошло между вами и сэромъ Томасомъ; онъ нисколько не измѣнилъ своихъ намѣреній. Считаю долгомъ указать вамъ на это. Если вамъ угодно, вы, конечно, вольны снова поговорить съ нимъ въ Гленбоджи.

Преданная вамъ
Эммелина Трингль."

   Съ тою же почтой или со слѣдующей онъ получилъ еще письмо, такого содержанія:

"Милѣйшій мой Ф.,

   Папаша, какъ видишь, оказался не такъ ужъ свирѣпъ. Тебѣ разрѣшено пріѣхать и участвовать въ истребленіи тетеревовъ, что гораздо лучше, чѣмъ этотъ дурацкій Тироль. Если хочешь писать чей-нибудь затылокъ, пиши его у насъ. Ну, не забавно ли, что папаша вдругъ согласился? Онъ иногда такъ бѣсится, что мы боимся, какъ бы онъ не съѣлъ кого-нибудь изъ насъ. А потомъ съ него это сходитъ, и его самого съѣсть легче, чѣмъ кого-либо.
   Ужъ разъ тебя пригласили въ Гленбоджи, ты, конечно, можешь бывать здѣсь, когда угодно. Я буду ѣздить верхомъ въ четвергъ и въ пятницу и буду ждать тебя ровно въ шесть у памятника. Обѣдать ты, пожалуй, лучше не приходи, онъ можетъ взбѣситься, но завтракать можешь заходить каждый день, кромѣ субботы и воскресенья.
   Вотъ закутимъ въ Гленбоджи! Надѣюсь, ты не все время будешь на охотѣ.

Вѣчно твоя
Г."

   Прочитавъ эти письма, Франкъ Гаустонъ откинулся на спинку дивана и тихонько вздохнулъ. Онъ сознавалъ, что исполняетъ свой долгъ точно такъ же, какъ исполняютъ его тѣ, кто покидаетъ домашній очагъ, разстается со всѣми привычными радостями жизни, чтобы заработать деньги, нажить состояніе въ чуждой, немилой странѣ. Надо было исполнить свой долгъ. Нельзя продолжать жить попрежнему, прибавляя сотню за сотней къ бремени долга, который онъ уже навязалъ себѣ на шею. Надо исполнить долгъ. Размышляя такимъ образомъ, Франкъ превозносилъ себя чуть не до небесъ. Какъ прекрасна была его дальняя родственница, Аймоджина Досимеръ, когда повертывала на бокъ голову, чтобы показать форму шеи! Какъ чудесно было бы говорить съ нею о любви! О женитьбѣ на Аймоджинѣ, имѣвшей еще менѣе сотенъ, чѣмъ онъ самъ, конечно, не могло быть и рѣчи. Да и вообще жениться ему не хотѣлось ни на комъ. Женитьба, даже въ лучшемъ случаѣ, представлялась ему чѣмъ-то въ родѣ ступки. Женатому человѣку нужно вставать и ложиться спать въ опредѣленный приблизительно часъ. Жена можетъ потребовать, чтобы онъ являлся къ утреннему чаю во фракѣ. Она, навѣрное, станетъ противиться изображенію затылковъ другихъ женщинъ. Онъ вспомнилъ о предложеніи нарисовать затылокъ Гертруды. Посадка Гертрудиной головы положительно не стоила ни гроша. Гертруда была толстая, здоровенная дѣвушка, но 120.000 фунтовъ давали ей право на такого мужа, какъ онъ. Если откладывать долѣе, пожалуй, придется согласиться и на что-нибудь еще худшее для полученія нужныхъ до зарѣзу денегъ. Онъ былъ благодаренъ Гертрудѣ за то, что она не была хуже, и рѣшилъ обращаться съ ней хорошо. Но что до любви, мечтаній, поэзіи и искусства,-- обо всемъ этомъ въ его будущемъ, конечно, не могло быть и помину. Затрудненія съ сэромъ Томасомъ теперь, конечно, уладились; слѣдовательно, нужно было рѣшиться тотчасъ. Со многими вздохами нѣжной печали онъ рѣшился въ то-же утро ѣхать въ Гленбоджи и распроститься съ мечтами о странствованіяхъ по Тирольскимъ горамъ. "Милая, ненаглядная моя Аймоджина!" Какъ горячо онъ могъ бы любить ее, если бы судьба была къ нему благосклоннѣе. Онъ всталъ, встряхнулся, вооружился рѣшимостью, какъ подобало мужчинѣ, съѣлъ за завтракомъ большую порцію лососины съ очень крѣпкимъ соусомъ и написалъ слѣдующія письма.
   -- Долгъ прежде всего!-- сказалъ онъ себѣ, присаживаясь къ столу съ мужествомъ истиннаго героя.
   

Письмо No 1.

"Дорогая Лэди Трингль,

   Благодарю отъ души. Провести съ вами нѣсколько дней въ концѣ августа улыбается мнѣ, какъ нельзя болѣе. Прибуду 20-го, аккуратнѣйшимъ образомъ. Конечно, понялъ васъ вполнѣ. Отцы никогда не соглашаются сразу, что и не мудрено, особенно если у жениха нѣтъ ни гроша за душой. Я бы не рѣшился и просить, если бы не чувствовалъ себя человѣкомъ очень воздержнымъ. Просьбу, конечно, повторю и съ вашей помощью надѣюсь добиться успѣха. Право, мнѣ кажется, я совершенно способенъ сдѣлать Гертруду счастливой.
   Глубоко преданный вамъ, дорогая Лэди Трингль,

Ф. Гаустонъ."

Письмо No 2.

"Сокровище мое,

   Родитель -- молодецъ. Конечно, Гленбоджи получше Тироля, разъ ты тамъ будешь. Но это не мѣшаетъ и Тиролю быть славнымъ мѣстечкомъ, куда мы съ тобой когда-нибудь отправимся вмѣстѣ. Скажи Тому, чтобы онъ далъ мнѣ знать, можно ли носить опойковые сапоги въ горахъ Гленбоджи. Для ходьбы по кустарникамъ они самые удобные, но я обыкновенно охотился въ Іоркширѣ и тамъ въ нихъ слишкомъ жарко. Какимъ нумеромъ онъ стрѣляетъ? Въ вашихъ краяхъ дичь, должно быть, пугливѣе, чѣмъ въ нашихъ?
   Что касается верховой ѣзды, у меня не хватитъ рѣшимости сѣсть на лошадь въ такую погоду. Выносить это могутъ только женщины. Да къ тому же сейчасъ вспомнилъ, что продалъ свою лошадь на прошлой недѣлѣ, чтобы заплатить парню, у котораго беру краски. Сѣдло и уздечка остались у меня и, если надѣть ихъ на заборъ подъ деревомъ, выйдетъ лучше всякой лошади, пока термометръ показываетъ почти 80°. Всѣ дамы могли бы размѣститься кругомъ и занимать меня пріятными разговорами.
   Терпѣть не могу завтрака, потому что у меня отъ него дѣлается красное лицо, и никогда не пью кофе ранѣе одиннадцати. Но около трехъ могу заходить, когда тебѣ угодно. Пожалуй, я все-таки проѣдусь въ Тироль послѣ Гленбоджи. Нужно же куда-нибудь дѣваться человѣку, котораго выпроваживаютъ такъ безцеремонно. Въ Бонкомбъ-Галѣ такое множество грудныхъ дѣтей,-- (Бонкомбъ-Галь было помѣстье Гаустоновъ),-- а мнѣ не хочется преждевременно любоваться изображеніемъ собственной будущности!
   Не могу ли я чѣмъ-нибудь служить тебѣ, кромѣ ѣзды верхомъ и завтрака, затѣй чисто женскихъ?

Твой собственный
Франкъ."

Письмо No 3.

"Дорогая кузиночка Имочка,

   Какъ это хорошо, что наше, почти не существующее, кровное родство позволяетъ мнѣ называть васъ этимъ именемъ! Какъ глупъ этотъ міръ, гдѣ людей, которые ближе всего сходятся другъ съ другомъ, разлучаютъ приличія, браки и чепуха, называемая любовью. Я вовсе не намѣренъ влюбляться въ васъ, но хотѣлъ бы сидѣть около васъ, слушать васъ, смотрѣть на васъ и чувствовать, что воздухъ, которымъ я дышу, исполненъ благоуханіемъ вашего присутствія. Когда женщина нравится больше всего на свѣтѣ, отъ нея исходитъ благоуханіе чуднаго цвѣтка, незамѣтное для тѣхъ, чьи чувства не подвергаются равному напряженію.
   А теперь мои новости! Г. Т. въ страшно скоромъ времени превратится, вѣроятно, въ госпожу Ф. Г. Ну, куда ни шло, коли ужъ тебя надо повѣсить, пускай бы вѣшали поскорѣе. Père Трингль еще не далъ своего согласія, совсѣмъ наоборотъ,-- говоря иносказательно, почти вышвырнулъ меня изъ дома. То-есть изъ своего лондонскаго дома. Онъ разспрашивалъ о моемъ житьѣ-бытьѣ, точно такъ, какъ разспрашивали Алланъ-э-Деля.
   
   "Куннсъ-Гетъ и Гленбоджи на холмахъ стоять;
   Мой домъ, молвилъ Гаустонъ, прекраснѣе ихъ,
   На третьемъ этажѣ чердакъ"...
   
   Тутъ онъ велѣлъ мнѣ убираться по добру по здорову. Но
   
   "Сердце дѣвы я сжегъ взоромъ черныхъ очей"
   
   и на слѣдующее утро получилъ приглашеніе въ Гленбоджи, гдѣ, въ свое время, въ концѣ августа,
   
   "Она въ горы прядетъ слушать
   Пѣсню любви."
   
   А пропоетъ эту пѣсню вашъ несчастный кузенъ Франкъ Гаустонъ. Ну, нечего хныкать! Развѣ я не зналъ этого напередъ? Мнѣ не суждено было, увидавъ цвѣтокъ, сорвать его, потому что я люблю его. Но добрый кочанъ капусты -- вещь хорошая, когда нечего ѣсть.
   Любящій васъ кузенъ, но не любящій такъ, какъ не слѣдуетъ,

Франкъ Гаустонъ.

   По окончаніи эпизода въ Гленбоджи, я все-таки навѣдаюсь въ Тироль."
   

XV.
Эйаля и ея друзья.

   Черезъ нѣсколько дней послѣ визита лэди Трингль въ Кингсбюри-Крессентъ, два посѣтителя, почти незнакомые другъ съ другомъ, явились къ Эйалѣ. Это были лэди и джентльменъ; лэди пріѣхала первая, но не успѣла еще уѣхать, когда явился джентльменъ. Мистрессъ Дозетъ присутствовала при визитѣ лэди, но при появленіи джентльмена ее попросили удалиться и оставить гостя наединѣ съ Эйалей, что мы и увидимъ впослѣдствіи.
   Лэди была маркэза Бальдоть. Можетъ ли читатель настолько оглянуться назадъ, чтобы припомнить маркэзу Бальдони, ту самую римскую маркэзу, которая отчасти подстрекала Эйалю въ непокорности Трниглямъ и приглашала ее на вечера, куда не приглашала Тринглей. Маркэза была родомъ англичанка, хотя всю жизнь провела въ Римѣ и вышла замужъ за италіанскаго аристократа. Теперь, пріѣхавъ на нѣсколько дней въ Лондонъ, она не забыла дружбы съ Эйалей и нѣкогда, даннаго ей обѣщанія. Въ Римѣ лэди Трингль, по наущенію Августы, которая въ ту пору была очень сердита на всѣхъ, не исключая и собственнаго возлюбленнаго,-- поссорилась съ маркэзой. Маркэза уговаривала тогда Эйалю непремѣнно остаться у Тринглей, и въ виду ссоры, прекратить сношенія съ нею, говоря, что придетъ время, когда имъ можно будетъ возобновить свою дружбу.
   Но вскорѣ до нея дошли слухи, что постигшая ее опала распространилась также и на бѣдную Эйалю, которую Трингли спровадили къ бѣднымъ родственниками, лишивъ всего богатства и роскоши, которыми она такъ недолго пользовалась. И вотъ, тотчасъ но пріѣздѣ въ Лондонъ, маркэза узнала адресъ Дозетовъ и, по обѣщанію, данному въ Римѣ, явилась въ Кингсбюри-Крессентъ.
   -- И такъ, наша милая Эйаля живетъ теперь у васъ,-- съ улыбкой обратилась она къ мистрессъ Дозетъ.
   -- Да, у насъ. Тутъ произошелъ обмѣнъ. Ея сестра, Люси, отправилась къ сестрѣ моего мужа, лэди Трингль.
   При каждомъ словѣ маркиза любезно кивала головой. Туалетъ ея показался мистрессъ Дозетъ просто ослѣпительнымъ; дѣйствительно, она была одѣта безукоризненно и имѣла видъ настоящей маркэзы или даже маркизы. Высокая, красивая собою, она улыбалась, можетъ быть, даже черезчуръ непрерывно и сладко, но, очевидно, ни на минуту не забывала своего положенія. Эйалю она оцѣнила тотчасъ -- ея прелесть, привлекательность, миловидность, остроуміе и полное несходство съ Тринглями! Эйаля выучилась италіанскому языку такъ быстро, что почти тотчасъ могла говорить на немъ, пѣла, играла на фортепіано, рисовала. Маркэза ничего не имѣла противъ дружбы съ Эйалей своей собственной дочери, Нины, дружбы, прерванной ссорой, и теперь, не смотря на печальную перемѣну въ положеніи молодой дѣвушки, очень охотно возобновила сношенія съ нею. Мистрессъ Дозетъ почти испугалась, видя, что такая важная дама сѣла рядомъ съ Эйалей, слегка поглаживая ея руку, которую держала въ своей.
   -- Мы такъ сошлись съ нею въ Римѣ. Не правда ли, Эйаля?
   -- Вы были очень добры ко мнѣ.
   -- Нина не могла пріѣхать потому, что отецъ потащилъ ее съ собою на выставку. Но теперь, голубчикъ, вы должны немножко погостить у насъ. Мы наняли до конца сезона домъ въ Брукъ-Стритѣ, около парка, и у насъ есть лишняя комнатка, которая какъ разъ пригодится для васъ. Надѣюсь, вы отпустите ее къ намъ; мы такіе старые друзья,-- прибавила маркэза, обращаясь къ мистрессъ Дозетъ.
   Мистрессъ Дозетъ примяла мрачный видъ. Есть люди, которые тотчасъ принимаютъ мрачный видъ, когда къ нимъ обращаются съ подобными просьбами и вообще когда рѣчь заходить объ удовольствіяхъ. Затѣмъ въ головѣ ея мелькнули серіозныя соображенія о цвѣтахъ и лентахъ и еще болѣе серіозныя о башмакахъ, платьяхъ и шляпахъ. Конечно, не прошло еще и полугода съ пріѣзда Эйали, которая привезла съ собою добрый запасъ всевозможныхъ вещей; но мистрессъ Дозетъ знала, что въ такомъ домѣ, какимъ, вѣроятно, былъ домъ этой барыни, на дѣвушкѣ все должно быть съ иголочки. Эйаля также знала это. Маркэза съ сладчайшей улыбкой отвела взоръ отъ мрачнаго лица мистрессъ Дозетъ и взглянула на Эйалю.
   -- Нельзя ли это устроить?-- спросила она.
   -- Едва ли это возможно,-- сказала Эйаля съ глубокимъ вздохомъ.
   -- Да почему же?
   Эйаля украдкой взглянула на тетку.
   -- Можно сказать, тетя Маргарита?-- спросила она.
   -- Говори, что тебѣ угодно, душа моя,-- отвѣчала мистрессъ Дозетъ.
   -- Потому что мы бѣдны,-- сказала Эйаля.
   Маркэза просіяла.
   -- Такъ что жъ такое?-- спросила она. Вы богаты дарованіями, богаты милыми свойствами характера,-- это все, что намъ нужно.
   -- Но я уже не въ состояніи теперь дѣлать себѣ новыхъ платьевъ, какъ дѣлала въ Римѣ. Тетя Эммелина была со мною жестока и говорила вещи, которыхъ я не могла выносить; но они давали мнѣ все на свѣтѣ. Дядя Реджинальдъ даетъ мнѣ все, что у него есть, и здѣсь я гораздо счастливѣе. Но мы не можемъ отправляться за покупками, не правда ли, тетя Маргарита?
   -- Правда, милочка, не можемъ.
   -- Это ничего не значитъ,-- сказала маркэза. Мы живемъ очень уединенно, и вамъ будетъ вполнѣ достаточно того, что у васъ есть. Платья! Да тѣ платья, что у васъ были въ Римѣ, совершенно годятся для Лондона. И слышать не хочу. Нинѣ страшно этого хочется, мужу также и мнѣ также. Въ домашнемъ кругу, мистрессъ Дозетъ, мы люди самые простые и на одежду не обращаемъ никакого вниманія. Не пріѣхать повидаться со старыми друзьями изъ-за какихъ-то платьевъ! Мы пришлемъ за вами послѣзавтра, душа моя. Знаете ли что, мистрессъ Дозетъ, ей полезно будетъ провести нѣсколько дней въ обществѣ подруги.
   Мистрессъ Дозетъ все еще продолжала свои безплодныя возраженія, когда дверь отворилась, и въ комнату вошелъ сэръ Томасъ Трингль. Маркэза тотчасъ же стала прощаться.
   Итакъ, вторымъ посѣтителемъ, явившимся въ то утро къ Эйалѣ, былъ сэръ Томасъ Трингль!
   -- Если позволите, мистрессъ Дозетъ,-- сказалъ онъ, не успѣвъ даже сѣсть,-- я бы желалъ поговорить съ Эйалей наединѣ.
   Ничего не имѣя возразить на такую просьбу, мистрессъ Дозетъ тотчасъ удалилась.
   -- Милый другъ,-- началъ сэръ Томасъ, усаживаясь противъ Эйали такъ близко, что почти касался ея колѣнками. Мнѣ нужно поговорить съ тобой очень серіозно.
   Эйаля немедленно и очень сильно испугалась. Дядя никогда въ жизни не говорилъ съ ней такимъ тономъ, никогда, въ сущности, не говорилъ съ ней серіозно. Онъ всегда былъ добръ къ ней, дѣлалъ ей подарки, милостиво позволялъ цѣловать себя по утрамъ и по вечерамъ, ни разу не бранилъ ее, а, главное, въ разговорахъ съ нею никогда не упоминалъ о Томѣ. Она всегда любила дядю, потому что онъ одинъ изъ всей семьи не доставлялъ ей никакихъ непріятностей. Но теперь она его боялась. Онъ не хмурился, но смотрѣлъ очень серіозно, такъ серіозно, какъ смотрѣлъ, вѣроятно, пересчитывая свои многочисленные милліоны въ Ломбардъ-Стритѣ.
   -- Ты признаешь, надѣюсь, что я всегда относился къ тебѣ хорошо, Эйаля.
   -- Конечно, дядя Томъ.
   -- Когда ты поселилась у насъ, мнѣ хотѣлось, чтобы ты осталась съ нами навсегда. Не одобряю подобныхъ перемѣнъ. Ты, кажется, не поладила съ Августой. Но она теперь уѣхала.
   -- Тетя Эммелина сказала одну вещь.
   Обвиненіе въ кокетствѣ уязвило ее такъ больно, что при воспоминаніи обо всемъ, что сдѣлали противъ нея Трингли, оно всегда играло первую роль.
   -- Я ничего не хочу объ этомъ слышать,-- сказалъ сэръ Томасъ. Забудемъ прошлое. Тетка, навѣрное, не хотѣла тебя обидѣть. Теперь выслушай, что я имѣю тебѣ сказать.
   -- Хорошо, дядя Томасъ.
   -- Выслушай до конца, будь умница.
   -- Хорошо.
   -- Твой двоюродный братъ Томъ....
   Эйаля замѣтно содрогнулась и тихонько охнула, но не сказала ни слова. Сэръ Томасъ нахмурилъ брови и началъ снова:
   -- Твой двоюродный братъ Томъ преданъ тебѣ всей душой.
   -- Такъ почему жъ онъ не оставилъ меня въ покоѣ?
   -- Эйаля, ты обѣщала выслушать меня не перебивая.
   -- Хорошо, дядя Томъ. Только...
   -- Сначала ты выслушай меня, а потомъ я выслушаю все, что ты имѣешь сказать.
   -- Хорошо,-- повторила Эйаля и сжала губы, чтобы изъ нихъ не могло вырваться ни одного слова, какіе бы ни представились къ тому поводы.
   Сэръ Томасъ началъ снова.
   -- Твой двоюродный братъ Томъ преданъ тебѣ всей душой. Сначала мы съ его матерью не одобряли этого. Мы считали, что оба вы еще слишкомъ молоды; были и другія причины, о которыхъ я не стану теперь говорить. Но когда я увидѣлъ, какъ серіозно и глубоко онъ относится къ этому дѣлу, въ которое положилъ всю душу, когда я увидѣлъ, какъ любовь къ тебѣ сдѣлала его человѣкомъ, а твое равнодушіе дѣлаетъ тряпкой, когда я увидѣлъ все это, я далъ свое согласіе:
   Онъ замолчалъ на минуту, какъ будто ожидая, что Эйаля что-нибудь скажетъ, но она еще крѣпче стиснула губы и не проронила ни слова.
   -- Да, мы дали свое согласіе, и я, и тетка. Конечно, для насъ важнѣе всего счастье сына; я считаю тебя очень хорошей и увѣренъ, что ты была бы ему хорошей женою.
   -- Но...
   -- Выслушай до конца, Эйаля.
   Губы сжались еще плотнѣе.
   -- Ты вѣроятно, что называется, романтична. Романтизмомъ, другъ мой, не проживешь. Пить, ѣсть надо. Томъ отличный малый и любитъ тебя всей душой. Если ты согласишься за него выйти, я дамъ ему большое состояніе. Онъ будетъ тогда человѣкомъ солиднымъ и дѣловымъ, компаньономъ нашей фирмы. Вы можете поселиться почти-что всюду, гдѣ только вздумается. Будете жить своимъ домомъ, заведете свою карету, можете дѣлать много добра. Ты осчастливишь его и будешь моей дорогой дочерью. Я пришелъ, чтобы сказать тебѣ, что съ радостью приму тебя въ свою семью, и обѣщаю сдѣлать все, что отъ меня зависитъ, чтобы ты была счастлива. Теперь говори, что тебѣ угодно. Но, Эйаля, лучше сначала подумай немножко.
   Эйаля подумала немножко,-- не о содержаніи своего отвѣта, а о его формѣ.
   Она понимала, что ей оказывалась большая честь, и чувствовала нѣкоторую гордость при мысли, что предложенію принять ее въ семью предшествовало оскорбительное обвиненіе въ кокетствѣ. И Августа и тетка говорили ей непріятности по поводу Тома; но теперь ее со всѣми околичностями просили стать членомъ семьи, равнымъ со всѣми остальными. Все это она знала, и знала также, что такое обращеніе требовало милостиваго отвѣта. Но все-таки это была не причина, чтобы выходить за дракона. Не причина, чтобы измѣнять своему образу. Не причина, чтобы изгонять засѣвшее въ ея головѣ представленіе о любви. Она все-таки не могла относиться къ предлагаемому браку иначе, какъ съ отвращеніемъ, и думать о немъ иначе, какъ съ содроганьемъ. Минуты двѣ просидѣла она молча, устремивъ усталый взоръ въ глаза дяди, затѣмъ, упавъ передъ нимъ на колѣни, съ мольбой протянула къ нему свои маленькія руки.
   -- Дядя Томъ, не могу!-- сказала она, и слезы хлынули изъ ея глазъ.
   -- Почему жъ ты не можешь, Эйаля? Почему не можешь поступать здраво, какъ другія дѣвушки?
   Сэръ Томасъ поднялъ ее и посадилъ на колѣни.
   -- Не могу,-- сказала она. Не знаю, какъ это тебѣ сказать.
   -- Ты любишь кого-нибудь другого?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ.
   Сэру Томасу по крайней мѣрѣ, можно было ничего не говорить о таинственномъ образѣ.
   -- Такъ почему же?
   -- Потому что не могу. Сама не знаю, что говорю; ну, просто, не могу. Я знаю, что ты ужасно, ужасно добрый.
   -- Я любилъ бы тебя какъ родную дочь.
   -- Все-таки не могу, дядя Томасъ. Пожалуйста, такъ и скажи ему, и пусть онъ найдетъ кого-нибудь другого. Онъ былъ бы совершенно счастливъ, если бы нашелъ кого-нибудь другого.
   -- Но вѣдь онъ любитъ именно тебя.
   -- Къ чему жъ это, разъ я не могу? Милый, милый дядя Томасъ, пожалуйста, устрой все это за меня! Я не хочу, ни за что на свѣтѣ! Я бы умерла, если бы только попробовала.
   -- Ну, это вздоръ, положимъ.
   -- Мнѣ бы такъ не хотѣлось, чтобы ты сердился, дядя Томасъ. И мнѣ бы такъ хотѣлось, чтобы онъ былъ счастливъ съ кѣмъ-нибудь другимъ. Никого не слѣдуетъ заставлять выходить замужъ насильно, вѣдь да?
   -- Никто и не говорить о томъ, чтобы заставлять,-- сказалъ сэръ Томасъ хмурясь.
   -- Я, во всякомъ случаѣ, не могу,-- сказала Эйаля, освобождаясь изъ объятій дяди.
   Даже и послѣ этого онъ продолжалъ свои тщетныя убѣжденія, прося ее пріѣхать въ Гленбоджи, чтобы привыкнуть къ нравамъ и обычаямъ Тома.
   "Если бы только удалось,-- думалъ онъ,-- еще разъ заманить ее въ роскошную обстановку богатаго дома, она бы уступила." Но она не соглашалась ѣхать въ Гленбоджи, не соглашалась ѣхать въ Мерль-Паркъ, не соглашалась видѣться съ Томомъ гдѣ бы то ни было. Дядя говорилъ ей, что она романтична и глупа; опять и опять старался объяснить, что блага міра сего,-- вещь хорошая, и не слѣдуетъ пренебрегать ими изъ-за пустыхъ бредней.
   Въ заключеніе, она съ оттѣнкомъ достоинства повторила прежній отказъ.
   -- Мнѣ будетъ очень жаль, если ты разсердишься, дядя Томъ, но все-таки я не могу.
   Тутъ онъ нахмурился изо всѣхъ силъ и, взявъ шляпу, вышелъ изъ комнаты и изъ дома, не сказавъ почти ни слова болѣе.
   Карета маркэзы пріѣхала въ назначенное время и увезла въ Брукъ-Стритъ Эйалю со всѣми ея пожитками. Дядя Реджинальдъ предлагалъ ей посильное содѣйствіе, въ видѣ покупки новаго платья, но Эйаля отказалась, говоря, что не хочетъ вводить дядю въ расходъ, не мотивированный ничѣмъ кромѣ доброты къ ней римскихъ друзей. Итакъ, она уложила все лучшее, что у нея было, и выѣхала, замирая отъ страха при мысли о великолѣпіи дома маркэзы. По пріѣздѣ Нина встрѣтила ее со всею прежнею дружескою задушевностью.
   -- Ахъ, Эйаля,-- сказала она,-- какъ хорошо, что ты опять у насъ! Я мечтала объ этомъ все время, съ самаго отъѣзда изъ Рима.
   -- Да,-- сказала Эйаля,-- очень хорошо.
   -- Но съ какой стати ты говорила мамѣ, что не пріѣдешь? Какой вздоръ ты болтала ей о платьяхъ! Гораздо проще было обратиться съ этимъ ко мнѣ. Въ Римѣ у тебя было всего гораздо больше, чѣмъ у меня.
   Тутъ Эйаля начала объяснять великое различіе между дядей Томомъ и дядей Реджинальдомъ: у дяди Тома было такъ много тысячъ, что ихъ, пожалуй, и не сочтешь, а у дяди Реджинальда такъ мало сотенъ, что едва хватало на самое необходимое.
   -- Когда папа умеръ,-- сказалаона,-- насъ съ Люси, видишь ли, раздѣлили. Мнѣ достался богатый дядя, а Люси -- бѣдный; но я надѣлала непріятностей, оказалась неподходящей, и насъ перемѣнили.
   -- Зачѣмъ же ты надѣлала непріятностей?-- спросила Нина, вытаращивъ глаза. Помню, когда мы были въ Римѣ, твоя кузина Августа постоянно съ тобою ссорилась. Я никогда не могла хорошенько понять, изъ-за чего.
   -- Было и кромѣ этого,-- прошептала Эйаля.
   -- Развѣ ты сдѣлала что-нибудь очень гадкое?
   Тутъ Эйалѣ пришло въ голову, что подругѣ можно разсказать всю исторію, и она ее разсказала, объяснивъ всю суть великаго преслѣдованія, которому подвергалась изъ-за Тома.
   -- Насъ перемѣнили собственно поэтому,-- прибавила она въ заключеніе.
   -- Я, помнится, видѣла этого молодого человѣка,-- сказала Нина.
   -- Онъ такой неотесанный!
   -- И онъ очень былъ влюбленъ?-- спросила Нина.
   -- Право, не знаю. По-своему, пожалуй, да. Не думаю, чтобы такіе медвѣди могли влюбляться, какъ слѣдуетъ. У нихъ на лицѣ написано, что имъ все равно,-- что одна дѣвушка, что другая.
   -- Ну не знаю,-- сказала Нина.
   -- Я увѣрена, что ему стоитъ только попробовать. Да, во всякомъ случаѣ, къ чему это поведетъ, если онъ будетъ продолжать? Они, все равно, не могутъ никого заставить насильно выйти замужъ.
   -- А вѣдь онъ будетъ богатъ?
   -- Страшно богатъ,-- подтвердила Эйаля.
   -- Знаешь, я бы объ этомъ еще подумала,-- сказала дѣвица изъ Рима.
   -- Ни за что,-- съ убѣжденіемъ прошептала Эйаля. Никогда не подумаю. Если бы онъ весь былъ слѣпленъ изъ брилліантовъ, тутъ, все равно, думать не о чемъ.
   -- Поэтому-то васъ и перемѣнили?-- спросила Нина.
   -- Пожалуй, да. Или нѣтъ; это очень трудно объяснить. Тетя Эммелина сказала мнѣ, что я... что я... кокетничаю съ нимъ. Когда она это сказала, я думала сейчасъ же бѣжать вонъ изъ дома. Тутъ-то и пришлось меня перемѣнить. Не знаю, могутъ ли они простить меня, но я-то не могу простить ее.
   -- А теперь какъ же?
   -- Теперь все перемѣнилось,-- тихонько сказала Эйаля. Но, въ сущности, это не можетъ сдѣлать никакой разницы.
   -- Чѣмъ перемѣнилось?
   -- Они бы меня, вѣроятно, приняли, если бы я захотѣла; но я никогда, никогда въ жизни не пойду къ нимъ.
   -- Ты, вѣроятно, не захочешь всего сказать мнѣ?-- спросила Нина помолчавъ.
   -- Чего всего?
   -- Не разсердишься, если я спрошу?
   -- Нѣтъ, не разсержусь.
   -- У тебя, вѣроятно, есть кто-нибудь другой, кого ты любишь?
   -- Никого нѣтъ,-- сказала Эйаля, вырываясь изъ объятій подруги.
   -- Въ такомъ случаѣ, почему же ты такъ возстановлена противъ этого бѣднаго юноши?
   -- Потому что онъ болванъ и животное,-- сказала Эйаля вскакивая. Удивляюсь, какъ ты можешь спрашивать. Что жъ тутъ общаго? Развѣ ты влюбилась бы въ болвана, потому что больше никого нѣтъ? Я скорѣе соглашусь всю жизнь прожить одна, даже въ Кингсбгори-Крессентѣ, чѣмъ допустить возможность брака сть кузеномъ Томомъ.
   Въ отвѣтъ Нина пожала плечами; воспитаніе, полученное ею въ Римѣ, было, очевидно, менѣе романтично, чѣмъ воспитаніе, полученное Эйалей въ Лондонѣ.
   

XVI.
Джонатанъ Стоббсъ.

   Хотя Нина и не сходилась съ Эйалей въ общихъ воззрѣніяхъ на жизнь, онѣ были очень дружны между собой; какъ Нина, такъ и маркэза дѣлали все возможное для благополучія Эйали. Въ свѣтъ онѣ выѣзжали не много, и затрудненіе относительно туалетовъ уладилось само собой, какъ улаживаются и другія затрудненія. Эйаля получила нѣсколько подарковъ, умоляя о томъ, чтобы это больше не повторялось; тѣмъ не менѣе подарки приняла и была одѣта если и не такъ богато, то не менѣе изящно, чѣмъ любая изъ окружающихъ дѣвицъ.
   На первыхъ порахъ онѣ съѣздили въ оперу, потомъ въ театръ,-- такія развлеченія не представляли затрудненій. Послѣ шести скучныхъ мѣсяцевъ въ Кингсбюри-Крессентѣ Эйалѣ были очень пріятны эти незатруднительныя развлеченія. Она съ наслажденіемъ каталась по парку и съ радостью привѣтствовала Люси, пріѣхавшую, наконецъ, ее провѣдать; хотя тетка Эммелина все еще помнила о дурномъ поведеніи маркэзы въ Римѣ, тѣмъ не менѣе карета Тринглей оказалась свободной для поѣздки въ Брукъ-Стритъ. Затѣмъ послѣдовалъ танцовальный вечеръ, представлявшій уже болѣе затрудненій. Маркэза съ Ниной были приглашены на вечеръ къ лэди Пютней, и принимались мѣры для привлеченія къ этому предпріятію также и Эйали. Эйаля просила не принимать никакихъ мѣръ и говорила, что съ величайшимъ удовольствіемъ останется дома, проводивъ на вечеръ разряженную Нину. Но маркэза была не такая женщина, чтобы отказаться отъ своихъ намѣреній. Эйалю все-таки повезли на балъ, и при видѣ ея никому и въ голову не приходило, чтобы въ ея бальномъ вооруженіи имѣлись какіе-нибудь недочеты.
   Войдя въ залу, она положительно оробѣла немного. Въ Римѣ и даже въ прежнія времена въ "Игрушечкѣ", когда она не считалась еще выѣзжающей дѣвицей, она вовсе не была застѣнчива, веселилась отъ души, любила танцовать, знала, что танцуетъ хорошо, и болтала очень свободно. Но безцвѣтность и безмолвіе Кингсбюри-Крессента какъ будто сообщились также и ей; она начинала уже подумывать, что не сумѣетъ вести себя, если придется покинуть свое мѣсто и идти танцовать на глазахъ всѣхъ гостей лэди Пютней. Первая попытка была положительно неудачна. Къ ней подвели пожилого джентльмена, которому, какъ она потомъ говорила, было навѣрное лѣтъ сто, а въ дѣйствительности за сорокъ; тихонько протанцовала она съ нимъ кадриль и отвѣчала односложно на два-три заданные имъ вопроса, послѣ чего онъ замолчала, и они въ полномъ безмолвіи продолжали свои маневры.
   Бѣдная Эйаля нимало не пеняла на своего кавалера. Всему виною были шесть мѣсяцевъ Кингсбюри-Крессента. Разъ этому старичку вздумалось танцевать,-- конечно, ему выбрали даму изъ Кингсбюри-Крессента. Можно ли было требовать занимательности отъ джентльмена, котораго обрекали на Кингсбюри-Крессентъ? Всякая способность поддерживать разговоръ, какою когда-либо обладала Эйаля, очевидно, испарилась въ уныніи Кингсбюри-Крессента.
   Поспѣшно возвратилась она подъ крылышко маркэзы и просидѣла въ никѣмъ не нарушенной тишинѣ весь послѣдующій танецъ; но вслѣдъ затѣмъ, когда маркэза отошла на минуту, а Нина была увлечена въ другую сторону, въ отдаленіи внезапно обнаружился молчаливый джентльменъ, направлявшійся къ ней съ очевиднымъ намѣреніемъ снова ее пригласить. Онъ подходилъ съ поклономъ, и вся его фигура съ головы до ногъ выражала его намѣренія. Онъ, очевидно, пришелъ къ заключенію, что въ качествѣ двухъ отщепенцевъ имъ легче будетъ перенести горечь своего положенія, раздѣливъ ее другъ съ другомъ. Ей приходилось танцовать съ нимъ потому только, что никто другой не приглашалъ ее! Не успѣла она собраться съ духомъ и рѣшить, что, несмотря на всю бѣдственность своего положенія, никогда не унизится до такой степени, какъ вдругъ между нею и непріятелемъ появился другой джентльменъ; онъ обратился къ ней свободно и просто, какъ будто они были знакомы всю жизнь.
   -- Вы, навѣрное, Эйаля Дормеръ?-- сказалъ онъ.
   Она взглянула ему въ лицо и особенно, по-своему, кивнула головой. Никогда въ жизни она его не видывала; это ужъ навѣрное. Такого урода нельзя было забыть, такъ, по крайней мѣрѣ, ей казалось. Онъ былъ удивительно дуренъ собой, но голосъ имѣлъ симпатичный..
   -- Такъ и зналъ. А я Джонатанъ Стоббсъ. Теперь мы представлены другъ другу, пойдемте танцовать.
   Имя Джонатана Стоббса было ей положительно знакомо, хотя она не могла связать его ни съ какими фактами.
   -- Да вѣдь я васъ не знаю,-- сказала она нерѣшительно и подумала, что этотъ, навѣрное, окажется все-таки лучше дряхлаго танцора, стоявшаго въ отдаленіи съ видомъ собаки, у которой отняли кость.
   -- Нѣтъ, знаете,-- сказалъ Джонатанъ Стоббсъ,-- пойдемте-ка танцовать и я вамъ все это объясню. Меня послала къ вамъ маркэза.
   -- Маркэза?-- повторила Эйаля, вставая и кладя маленькую ручку на его рукавъ.
   -- Я приведу ее, если хотите, только она очень далеко, и мы можемъ потерять свое мѣсто. Она мнѣ тетка.
   -- Да?-- сказала Эйаля, вполнѣ удовлетворенная объясненіемъ.
   Она припомнила, что Нина съ гордостью упоминала въ ея присутствіи объ обладаніи кузеномъ полковникомъ, который считался самымъ молодымъ полковникомъ во всей британской арміи и сдѣлалъ какую-то удивительную вещь: взялъ новую провинцію въ Индіи, прошелъ черезъ Африку или защищалъ турокъ, а, можетъ быть, и покорилъ ихъ. Что онъ храбрецъ, это она знала, но зачѣмъ же быть такимъ уродомъ?! У него были очень короткіе ярко-рыжіе волосы, очень густая рыжая борода, не шелковистая, а колючая и каждая колючка торчала какъ кинжалъ; ротъ его отличался громадными размѣрами. Глаза, правда, блестѣли и все лицо улыбалось не то насмѣшливо, не то добродушно. Но что за рогъ! И эта щетинистая, взъерошенная борода! Эйалѣ онъ отчасти понравился, во-первыхъ, своимъ полнымъ самообладаніемъ во-вторыхъ, полнымъ несходствомъ съ дряхлымъ старцемъ, который все еще мелькалъ въ отдаленіи. Но зачѣмъ онъ такъ безобразенъ? И зачѣмъ его зовутъ Джонатанъ Стоббсъ?
   -- Прекрасно!-- сказалъ онъ. Теперь всѣ мѣста уже заняты. Это ваша вина.
   -- Нѣтъ, не моя,-- сказала Эйаля.
   -- Нѣтъ, ваша; вмѣсто того, чтобы тотчасъ занять мѣсто, вамъ понадобилось сначала все обо мнѣ выспросить.
   -- Я и до сихъ поръ ничего о васъ не знаю.
   -- Такъ пройдемтесь, и я вамъ разскажу. А потомъ будетъ, вальсъ. Вы умѣете вальсировать?
   -- А вы?
   -- Побьюсь объ закладъ на какую угодно сумму съ любымъ англичаниномъ, французомъ, нѣмцемъ или италіанцемъ. На счетъ поляковъ не увѣренъ. Правду сказать, чѣмъ лучше человѣкъ, тѣмъ хуже онъ танцуетъ. Да, понимаю ваши мысли. Я, вѣроятно, негодяй. Можетъ быть; а, можетъ быть, просто исключеніе. Я зналъ вашего отца.
   -- Папу?
   -- Да, зналъ. Онъ былъ какъ-то въ Стальгамѣ, у Альбюри, лѣтъ пять тому назадъ, и говорилъ мнѣ, что у него есть дочь, которую зовутъ Эйаля; только я ему не повѣрилъ.
   -- Почему же?
   -- Такое удивительное имя!
   -- Во всякомъ случаѣ, не болѣе чѣмъ Джонатанъ.
   И Эйаля снова кивнула головой.
   -- Всѣ почему-то предубѣждены противъ Джонатана! Никогда не могъ понять, почему. Я какъ-то долженъ былъ жениться на дѣвушкѣ, у которой было сто тысячъ фунтовъ, и она въ концѣ концовъ отказала мнѣ, потому что не могла себя заставить произнести "Джонатанъ". По-вашему, она была права?
   -- Она васъ любила?-- спросила Эйаля, глядя ему въ лицо.
   -- Ужаснѣйшимъ образомъ! Но она не перенесла "Джонатана" и черезъ три мѣсяца отдала свою руку и деньги нѣкоему Монгомери Тальботу де-Монпелье; не прошло и мѣсяца, однако, какъ онъ напился и выкинулъ ее въ окно. Вотъ что значитъ любить благозвучныя имена!
   -- Все это вы сочинили,-- сказала Эйаля.
   -- Можетъ быть. Мистеръ Септимусъ Трафикъ женился вѣдь на вашей кузинѣ?
   -- Безъ сомнѣнія. Мѣсяцъ тому назадъ.
   -- Онъ также мнѣ пріятель. Отчего вы не были на свадьбѣ?
   -- По разнымъ причинамъ,-- сказала Эйаля.
   -- Всѣ онѣ мнѣ извѣстны,-- сказалъ полковникъ. Вы ссорились съ Августой въ Шотландіи и не любите бѣднаго Трафика, потому что онъ лысый.
   -- Вы просто колдунъ,-- сказала Эйаля.
   -- Кромѣ того, ваша кузина мучилась ревностью, потому что вы ходили съ мистеромъ Трафикомъ на верхушку Св. Петра и гуляли по Пинчіо. Я былъ въ Римѣ и все это видѣлъ.
   -- Не хочу больше говорить съ вами,-- сказала Эйаля.
   -- Потомъ вы поссорились съ одной партіей дядей и тетокъ и поселились у другой.
   -- Это вы узнали отъ вашей теги.
   -- Я знакомъ также съ вашимъ двоюроднымъ братомъ, Томомъ Тринглемъ.
   -- Знакомы съ Томомъ?-- переспросила Эйаля.
   -- Да. Онъ былъ чрезвычайно добръ со мной въ Римѣ, по поводу одной лошади; мнѣ нравится Томъ Трингль, несмотря на всѣ свои цѣпочки. А какъ по-вашему, не лучше ли было бы этой барышнѣ примириться съ "Джонатаномъ", чѣмъ выходить за Монпелье? Ну, вотъ и вальсъ. Пойдемте.
   Эйаля встала и протанцовала съ нимъ слѣдующія десять минутъ, танцовала и еще нѣсколько разъ въ теченіи вечера; ее приглашали многіе другіе кавалеры; многія другія приглашенія были ею приняты, тѣмъ не менѣе она чувствовала, что главнымъ ея партнеромъ въ тотъ вечеръ былъ полковникъ Джонатанъ Стоббсъ. "Но зачѣмъ, зачѣмъ онъ такой ужасный уродъ?" спрашивала она себя, прощаясь съ нимъ и покидая залу въ сопровожденіи маркэзы и Нины.
   -- Какъ вамъ понравился мой племянникъ?-- освѣдомилась маркэза, когда онѣ вмѣстѣ усѣлись въ карету.
   -- Да, скажи-ка, какъ тебѣ показался Джонатанъ?-- спросила Нина.
   -- Мнѣ показалось, что онъ очень добродушенъ.
   -- И очень красивъ, не правда ли?
   -- Перестань вздоръ говорить, Нина. Джонатанъ -- одинъ изъ самыхъ выдающихся офицеровъ британской арміи и для этого ему, по счастію, вовсе и не нужно никакой красоты.
   -- Но знаешь что,-- сказала Нина,-- иногда, когда онъ говоритъ, мнѣ кажется, что онъ просто прелесть, увѣряю тебя! Въ глазахъ огонь, и красная щетина, за которую онъ себя теребитъ, кажется, тоже мечеть искры, и весь онъ сверкаетъ какъ карбункулъ, а я умираю со смѣху при каждомъ его словѣ.
   -- И я тоже смѣялась,-- сказала Эйаля.
   -- Но все-таки ты не находишь, чтобы онъ былъ красивъ?
   -- Нѣтъ, не нахожу. Онъ мнѣ очень нравится, но я нахожу, что онъ замѣчательно дуренъ. Это все правда о барышнѣ, вышедшей замужъ за мистера Монтгомери, который черезъ мѣсяцъ выбросилъ ее въ окно?
   -- Я должна тебѣ сказать еще одну вещь о Джонатанѣ, Эйаля. Онъ никогда не говоритъ ни слова правды.
   -- Это я отрицаю,-- сказала маркэза. А вотъ мы и пріѣхали. Выходите изъ кареты, дѣвочки, и тотчасъ же ступайте спать.
   Засыпая и проснувшись на слѣдующее утро, Эйаля много думала о своемъ новомъ другѣ. Чтобы онъ сверкалъ какъ карбункулъ,-- можетъ быть, оно было и вѣрно, но вовсе не соотвѣтствовало ея представленію о мужской красотѣ. Да и волосамъ не слѣдовало такъ горѣть. Да, полковникъ Стоббсъ, по ея мнѣнію, былъ положительно очень и очень некрасивымъ, пожалуй, даже самымъ безобразнымъ мужчиной, какого она видѣла въ жизни. Конечно, гораздо хуже Тома, вовсе не отличавшагося, въ концѣ концовъ, особеннымъ безобразіемъ. Но все-таки танцовать съ полковникомъ Стоббсомъ гораздо пріятнѣе, чѣмъ съ Томомъ, даже помимо несноснаго ухаживанія Тома. Это не подлежало сомнѣнію. Вообще танцовать съ полковникомъ не дурно, несмотря на его дурноту. Да, онъ положительно былъ ей симпатиченъ. Благодаря его присутствію, она провела пріятный вечеръ. "Главное дѣло въ томъ, чтобы у человѣка было что сказать!" Таково было рѣшеніе, къ которому она пришла, стараясь объяснить себѣ, какъ это могло случиться, что ей было пріятно танцовать съ такимъ ужасно безобразнымъ господиномъ. Лучезарный ангелъ тоже, конечно, за словомъ въ карманъ не полѣзетъ, но наружность у него будетъ совсѣмъ иная -- красивая или, по крайней мѣрѣ, необыкновенно интересная, и разговоръ онъ поведетъ совсѣмъ не о томъ. Конечно, не станетъ хвастаться своими танцами и разсказывать, какъ даму выкинули въ окно черезъ недѣлю послѣ свадьбы. Нельзя было себѣ представить человѣка, менѣе похожаго на лучезарнаго ангела, чѣмъ полковникъ Стоббсъ, въ этомъ могъ сравниться съ нимъ развѣ одинъ Томъ Трингль. Въ полковникѣ положительно не было ровно ничего ангельскаго, и какъ это онъ могъ, все-таки, производить пріятное впечатлѣніе? Просто необъяснимо! Она нисколько не боялась полковника, пошла бы съ нимъ куда угодно, чувствуя себя въ полной безопасности, и надѣялась видѣться съ нимъ очень часто. Это былъ настоящій геній комизма, а безъ примѣси комизма жизнь становится такой скучной! Въ лучезарномъ ангелѣ, между тѣмъ, необходимо долженъ былъ присутствовать элементъ трагическій или почти трагическій. Эйаля не знала прекраснаго описанія "блѣднаго, поэтическаго юноши съ вертеровскимъ лицомъ", но боюсь, что, создавая образъ лучезарнаго ангела, воображала его чѣмъ-то въ этомъ родѣ.
   Время шло и наступилъ, наконецъ, послѣдній день ея пребыванія въ Брукъ-Стритѣ; остаться долѣе она не могла, такъ какъ дѣло было въ августѣ, всѣ уѣзжали изъ города, и маркэза съ Ниной отправлялись въ Стальгамъ къ своимъ родственникамъ Альбюри, куда, конечно, не могли взять ее съ собой. Дозеты оставались въ городѣ еще на мѣсяцъ, въ смутной надеждѣ на возможность провести двѣ недѣли сентября въ Пегуель-Веѣ. Но и этого пока не могли обѣщать опредѣленно. Полковникъ Стоббсъ довольно часто посѣщалъ Брукъ-Стритъ. Эйаля привыкла къ нему и смотрѣла на него какъ на большого, смирнаго пса. Когда наступилъ послѣдній день, ей было жаль, что она не увидитъ болѣе полковника. Вечеромъ ее везли въ театръ, а на слѣдующее утро ожидалъ Кингсбюри-Крессентъ и воды Леты.
   Было очень жарко; онѣ сидѣли съ почти наглухо закрытыми ставнями и рѣшили не выходить цѣлый день и беречь себя къ театру, когда дверь отворилась и слуга доложилъ о Томѣ Тринглѣ. Томъ Трингль пріѣхалъ навѣстить кузину.
   -- Лэди Бальдони,-- сказалъ онъ,-- я надѣюсь, вы не сочтете меня навязчивымъ. Мнѣ хотѣлось повидаться разокъ съ кузиной, пока она у васъ.
   Маркэза поклонилась и объявила, что очень рада его видѣть.
   -- Страшная жарища!-- сказалъ Томъ.
   -- Дѣйствительно, очень жарко,-- отвѣчала маркэза.
   -- Мнѣ кажется, въ Римѣ никогда не бываетъ такъ жарко, какъ здѣсь,-- замѣтила Нина.
   -- Ходить пѣшкомъ нѣтъ никакой возможности,-- сказалъ Томъ,-- такъ что я нанялъ кабріолетъ собственно для своего употребленія. Во время моего обѣда извозчикъ отправляется домой и мѣняетъ лошадь, потомъ пріѣзжаетъ въ десять часовъ и не разстается со мной, пока я не уйду спать. По-моему, оно выходитъ очень удобно.
   Нина спросила, почему онъ не правитъ самъ.
   -- Можетъ выйти чепуха,-- сказалъ онъ. Весь день такая жара, а ночью можетъ пойти дождь. Вы читали, милэди, что мой зять Трафикъ говорилъ вчера въ Палатѣ?
   -- Боюсь, что пропустила,-- сказала маркэза. По правдѣ сказать, я не очень сильна по части преній.
   -- Да, скучноваты,-- сказалъ Томъ, но разъ у кого зять, все-таки интересуешься. По-моему, онъ это все очень ясно говорилъ насчетъ солодоваго налога. Маркэза съ улыбкой кивнула головой.
   -- Что значитъ солодовый налогъ?-- спросила Нина.
   -- Пиво,-- сказалъ Томъ. Вопросъ въ томъ, кому платить налогъ: бѣдняку, который пьетъ пиво, или фермеру, который добываетъ солодъ? Это очень интересно, если вдуматься.
   -- Но я, къ сожалѣнію, никогда еще не вдумывалась,-- сказала маркэза.
   Эйаля все время молчала и, глядя на кузена, думала о томъ, насколько лучше говорилъ бы на его мѣстѣ полковникъ Стоббсъ. Въ разговорѣ наступила пауза. Томъ всталъ и простился, пожавъ руку кузины,-- вотъ и все, чего онъ на сей разъ могъ добиться.
   -- Какой олухъ!-- сказала Эйаля, какъ только дверь за нимъ затворилась.
   -- Я вовсе этого не нахожу,-- сказала маркэза.
   -- Онъ ничѣмъ не отличается отъ большинства другихъ молодыхъ людей,-- замѣтила Нина.
   -- Очень отличается отъ полковника Стоббса,-- сказала Эйаля.
   Тутъ маркэза прочла ей краткое наставленіе.
   -- Полковникъ Стоббсъ, другъ мой,-- сказала она,-- много терся въ свѣтѣ и научился болтать очень бойко, что нравится дѣвушкамъ, можетъ быть, самою своею пустотою. Вашъ двоюродный братъ -- человѣкъ дѣльный и, вѣроятно, накопитъ уже большое состояніе, когда мой бѣдный племянникъ будетъ старымъ, никуда не годнымъ генераломъ, живущимъ на пенсію. Тогда окажется, что въ его болтовнѣ было меньше проку, чѣмъ въ дѣловыхъ способностяхъ вашего кузена.
   -- Мама,-- сказала Нина,-- у Джонатана будетъ собственное состояніе.
   -- Дѣло не въ томъ, душа моя. Мнѣ не нравится, когда кого-нибудь называютъ олухомъ только потому, что онъ дѣльный человѣкъ, а не вертопрахъ какой-нибудь.
   Эйаля чувствовала, что получила выговоръ, но это не помѣшало ей остаться при прежнемъ мнѣніи -- что Томъ олухъ, а танцовать съ полковникомъ Стоббсомъ очень пріятно. Она твердо помнила, однако, что ни того, ни другого не только на словахъ, но и въ помышленіяхъ нельзя было ставить рядомъ съ лучезарными. ангеломъ.
   Когда онѣ, уже одѣтыя, шли обѣдать, слуга доложилъ о прибытіи рыжеволосаго джентльмена, который объявилъ, что намѣренъ ѣхать съ ними въ театръ.
   -- Я былъ въ кассѣ,-- сказалъ онъ,-- и досталъ мѣсто рядомъ съ вами, все это уже устроено. Теперь вамъ остается только накормить меня обѣдомъ и дать мѣстечко въ каретѣ. На это ему отвѣтили, конечно, что обѣда, годнаго для насыщенія мужчины, не имѣлось вовсе; но онъ удовлетворился дамской пищей и просидѣлъ весь вечеръ рядомъ съ теткой на задней скамейкѣ;-- переднюю занимали барышни.
   Наклонившись впередъ и просунувъ между ними свою безобразную голову, онъ игралъ роль хора во время всего представленія. Эйаля веселилась отъ души, никогда въ жизни, казалось ей, не видала она такой отличной пьесы. Хотя маркэза, по возвращеніи домой, своимъ добродушнымъ и авторитетнымъ тономъ велѣла дѣвочкамъ тотчасъ же идти спать, но Эйаля все-таки ухитрилась сказать словечко, прежде чѣмъ окончательно устроиться на подушкѣ.
   -- Хорошо твоей мамѣ, Нина, говорить, что дѣловой человѣкъ -- лучше всего; но когда я вижу олуха, то не могу не видѣть, что онъ -- олухъ, и нисколько не сомнѣваюсь, что кузенъ Томъ олухъ, а полковникъ Джонатанъ -- нѣтъ.
   -- Ты, кажется, начинаешь влюбляться въ полковника Джонатана,-- сказала Нина.
   -- Влюбляться! Ну, это все равно, что влюбиться въ дикаго медвѣдя; но онъ -- не олухъ, и потому нравится мнѣ.
   

XVII.
Люси очень тверда.

   Люси вторично встрѣтилась съ мистеромъ Гамелемъ въ Кенсингтонскихъ садахъ, погуляла съ нимъ около получаса и вернулась домой, сознавая, что сдѣлала что-то очень дурное,-- какъ разъ передъ самымъ возвращеніемъ Тринглей изъ Рима, зимою. Она сознавала также и разныя другія вещи, сознавала, можетъ быть, еще сильнѣе. "Теперь когда мы встрѣтились, неужели мнѣ суждено снова потерять васъ?" Что онъ разумѣлъ, говоря о потерѣ, какъ не то, что Люси была единственной находкой, которой онъ желалъ? Но съ тѣхъ поръ она его не видала, ни слова о немъ не слыхала, хотя, какъ хорошо помнила, дала ему адресъ тетки Эммелины, еще не зная, что сама будетъ ея постоянной жилицей. Она говорила ему, что тамъ будетъ жить Эйаля, и что ее, Люси, можетъ быть можно будетъ иногда застать у сестры, а теперь сама заняла мѣсто Эйали и застать ее было такъ не трудно! Тѣмъ не менѣе, о томъ, кто боялся "потерять ее снова", не было ни слуху, ни духу.
   Собственныя чувства къ Айзедору Гамелю она понимала теперь вполнѣ ясно. Эйаля въ горячемъ порывѣ спросила ее, отдала ли бы она свою руку и сердце такому человѣку, какъ Томъ, и она вынуждена была отвѣчать, что не сдѣлала бы этого, потому что не могла свободно,-- совершенно свободно,-- располагать своею рукою и сердцемъ. Слова эти были вырваны у нея силою, но она сознавала, съ ужасающею ясностью сознавала, что въ нихъ заключалась правда. Теперь уже ни о комъ не могло быть и рѣчи, ни о кузенѣ Томѣ, ни о комъ другомъ, ни о такомъ, какъ кузенъ Томъ, ни о такомъ, какъ кто-нибудь другой. Это маленькое словечко совершенно ее покорило. "Неужели я снова васъ потеряю?" Дѣвушки, по большей части, любятъ, потому что любимы, а не по собственной иниціативѣ. Онѣ не могутъ противостоять лестному избранію мужского сердца. "Неужели я снова васъ потеряю?" Пока онъ говорилъ эти слова, вся душа его, казалось, сосредоточивалась въ его глазахъ и голосѣ. Внезапный трепетъ наполнилъ ея душу, и она стала надѣяться ради его счастія, что онъ ее не потеряетъ, а теперь начинала опасаться, что не онъ, а она потеряетъ его.
   Мы говорили ранѣе объ отношеніяхъ Айзедора Гамеля съ отцомъ. Оба Гамеля были скульпторами, и отецъ пріобрѣлъ уже значительную извѣстность. Щедрый, но весьма склонный къ деспотизму, онъ давалъ сыну средства существованія -- существованія очень широкаго, но требовалъ взамѣнъ, чтобы сынъ до нѣкоторой степени сообразовался съ его фантазіями, жилъ въ Римѣ и такъ, какъ живутъ римляне. Айзедоръ предпочиталъ жить въ Лондонѣ и такъ, какъ живутъ англичане. На нѣкоторое время это было ему разрѣшено и увѣнчалось умѣреннымъ успѣхомъ. Но барыши, выпадающіе на долю молодого художника, добившагося умѣреннаго успѣха, бываютъ подчасъ менѣе чѣмъ умѣренны. Черезъ нѣсколько времени римскій скульпторъ объявилъ сыну, что если тотъ намѣренъ жить въ Лондонѣ, то долженъ жить на средства, самостоятельно добытыя собственной профессіей; если же вернется въ Римъ, то будетъ съ радостью принятъ въ качествѣ компаньона въ дѣлахъ отца. Другими словами, если окончательно поселится въ Лондонѣ -- будетъ предоставленъ на произволъ судьбы, а если согласится заниматься своимъ искусствомъ въ Италіи -- будетъ осыпанъ всевозможными благами самой изысканной роскоши. Но образъ жизни, который отецъ велъ въ Римѣ, не нравился сыну. Старый мистеръ Гамель отрекся отъ всѣхъ предразсудковъ. Предразсудки имѣютъ обыкновеніе исчезать очень быстро одинъ за другимъ;-- имъ стоитъ только начать. Для человѣка, который перестаетъ одѣваться къ обѣду, очень скоро становится обременительнымъ умывать руки. Домашняя жизнь -- скука. Служба -- скука. Церковь -- ужасная скука. Семья -- скука. Жена -- невыносимая скука. Всѣ законы несносны, кромѣ тѣхъ, которыми можно принудить людей низшаго происхожденія къ исполненію возложеннаго на нихъ дѣла. Мистеръ Гамель уволилъ себя отъ многихъ несносныхъ вещей, но былъ твердо убѣжденъ, что въ Лондонѣ онѣ играли роль гораздо болѣе важную, чѣмъ въ Римѣ. Айзедоръ не былъ для него несносенъ; онъ желалъ бы имѣть Айзедора всегда при себѣ. Но разъ Айзедоръ вздумалъ "жить по-людски", пусть поплатится за это. Мы должны замѣтить тутъ же, что настоящее воззрѣніе на жизнь Айзедора Гамеля находилось въ сильной зависимости отъ Люси Дормеръ и отъ овладѣвшаго имъ сознанія, что Люси Дормеръ вовсе не чужда общераспространенныхъ предразсудковъ. Маленькая квартирка гдѣ-нибудь въ окрестностяхъ Фольгемъ-Рода или поближе къ Соутъ-Кенсингтону, очень мило меблированная; двѣ прислуги, съ вѣроятнымъ прибавленіемъ няни по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ; уютный англійскій завтракъ и уютное англійское чаепитіе по вечерамъ,-- все это являло образъ жизни весьма согласный съ заурядными правилами и общераспространенными предразсудками. Но таковы именно были стремленія Айзедора въ настоящую минуту, и онъ нисколько не былъ расположенъ ходить на четверенькахъ вмѣстѣ съ отцомъ. При такомъ положеніи дѣлъ много поѣздокъ было совершено въ Римъ и обратно въ теченіе послѣдняго года. Эйаля видѣлась съ Гамелемъ въ Римѣ, а лэди Трингль, помня о его дружбѣ съ ея зятемъ, боялась его.
   О немъ наводились справки, и было твердо рѣшено не пускать его въ домъ, если онъ явится къ Эйалѣ. Матери у него не было, или почти-что не было; были маленькіе братья и сестры, у которыхъ тоже почти-что не было матери; мистеръ Гамель-отецъ собиралъ у себя пріятелей по воскресеньямъ нарочно для того, чтобы играть въ карты. Если бы дѣло шло о папистѣ, еще туда сюда; но Мистеръ Гамель не былъ папистомъ, слѣдовательно... Все это и многое другое вышло на свѣтъ Божій въ Римѣ, такъ что Люси, хотя никогда сама не упоминала о мистерѣ Гамелѣ въ Куинсъ-Гетѣ, слышала очень дурные отзывы о человѣкѣ, который былъ ей такъ дорогъ.
   Она имѣла обыкновеніе совершать ежедневныя прогулки въ обществѣ тетки и Гертруды. Не прокатившись два три раза по парку, лэди Трингль сочла бы, что лишается одного изъ самыхъ драгоцѣнныхъ преимуществъ, какими пользовалась благодаря богатству банкира. Таковъ былъ непреложный законъ, и законъ столь же непреложный предписывалъ Люси сопровождать тетку. Гертрудѣ, въ качествѣ родной дочери и особы, обладавшей собственнымъ, почти признаннымъ всѣми возлюбленнымъ, предоставлялась нѣкоторая свобода выбора. Но для Люси не было выбора. Съ какой это стати будетъ она отказываться отъ катанья! Итакъ, она каталась за два дня до отъѣзда изъ города, сидя въ коляскѣ рядомъ съ дремавшей теткой, какъ вдругъ какой-то молодой человѣкъ перегнулся черезъ перила и снялъ шляпу. Онъ стоялъ такъ близко, что Люси почти могла достать его рукою, стоялъ совершенно одинъ и, казалось, былъ исключительно занятъ созерцаніемъ проѣзжавшихъ каретъ. Люси чувствовала, что покраснѣла, поклонившись ему, замѣтила, что онъ тоже покраснѣла, и тихонько обернулась къ теткѣ, въ надеждѣ, что та все еще спитъ; но тетка Эммелина умѣла спать однимъ глазомъ.
   -- Кто былъ этотъ молодой человѣкъ?-- спросила она.
   -- Мистеръ Гамель, тетя.
   -- Мистеръ Айзедоръ Гамель!-- въ ужасѣ проговорила тетка Эммелина. Это тотъ римскій молодой человѣкъ съ ужаснымъ отцомъ?
   -- Отца его я не знаю,-- сказала Люси,-- но онъ живетъ въ Римѣ.
   -- Конечно, это тотъ самый. Онъ думалъ, было, завести знакомство съ Эйалей, но я не могла этого допустить. Знакомство съ такими господами совершенно лишнее для молодыхъ дѣвушекъ. Отецъ его -- ужаснѣйшій человѣкъ. Надѣюсь, ты съ нимъ не въ дружбѣ, Люси?
   -- Въ дружбѣ.
   Тономъ, какимъ были сказаны эти слова, Люси говорила очень рѣдко; тѣмъ не менѣе онъ доказывалъ, что подъ ея мягкими манерами скрывался самостоятельный характеръ.
   -- Въ такомъ случаѣ, душа моя, я надѣюсь, что эта дружба прекратится на то время, пока ты у насъ.
   -- Онъ былъ другомъ папы,-- сказала Люси.
   -- Все это прекрасно. Художникамъ, конечно, приходится знакомиться со своими собратьями, какъ бы предосудительно ни было ихъ поведеніе.
   -- Поведеніе мистера Гамеля вовсе не предосудительно.
   Теткѣ Эммелинѣ начинало казаться, что это опять Эйаля и опять прежняя исторія.
   -- Милая моя,-- сказала она, стараясь говорить какъ можно внушительнѣе,-- я бы думала, что въ такихъ вопросахъ тебѣ слѣдуетъ положиться на меня. Сознайся, что я знаю людей лучше, чѣмъ ты. Знакомство съ такими личностями какъ мистеръ Гамель, совсѣмъ не пристало молодой дѣвушкѣ, занимающей положеніе моей дочери. Я надѣюсь, этого достаточно.
   Она откинулась въ глубину коляски и, повидимому, задремала снова, но снова однимъ только глазомъ, на тотъ случаѣ, если мистеръ Гамель появится изъ-за какого-нибудь угла и рѣшится опять поднять руку къ шляпѣ. Нужно же ей было знать о такомъ нарушеніи приличій. Но въ тотъ день мистеръ Гамель болѣе не являлся.
   Во время всей прогулки, Люси не сказала болѣе ни слова, а, вернувшись домой, тотчасъ ушла къ себѣ. Пока она сидѣла рядомъ съ теткой и чувствовала, что каждую минуту можетъ появиться любимый ею человѣкъ,-- ей невозможно было собраться съ мыслями и рѣшить, что говорить и что дѣлать. Одно было для нея несомнѣнно: если мистеръ Гамель появится -- она не отречется отъ него. Всѣ разсужденія тетки о неприличіи и тому подобномъ не произвели на нее никакого впечатлѣнія. Человѣкъ этотъ былъ желаннымъ гостемъ въ домѣ ея отца; никто не возражалъ противъ его дружбы съ нею, а теперь онъ, несомнѣнно, былъ ей дороже всего на свѣтѣ. Никакія тетки Эммелины въ мірѣ не могли заставить ее смотрѣть на него иначе, какъ на самаго дорогого своего друга.
   Оставшись одна, она стала обсуждать этотъ вопросъ сама съ собою. Послѣ всего, что было говорено, ей хотѣлось вести все дѣло на чистоту, ничего не скрывая отъ тетки и, главное, не вводя ее въ заблужденіе. "Знакомство съ мистеромъ Гамелемъ не годится для молодой дѣвушки, занимающей положеніе моей дочери." Такъ говорила тетка. На это, какъ казалось, по крайней мѣрѣ, Люси, существовалъ только одинъ подходящій отвѣтъ: Въ такомъ случаѣ, милая тетя, я ни минуты болѣе не могу занимать положеніе твоей дочери, такъ какъ я положительно знакома и не перестану быть знакомой съ мистеромъ Гамелемъ. Но такому отвѣту съ ея стороны препятствовали два соображенія. Во-первыхъ, въ немъ подразумѣвалось, что мистеръ Гамель ея возлюбленный, чего мистеръ Гамель не давалъ ей никакого права подразумѣвать; во-вторыхъ, что было ей дѣлать тотчасъ послѣ твердаго заявленія о своей непригодности къ положенію дочери, которою она числилась въ настоящую минуту? Несмотря на всю твердость принятаго рѣшенія, она не могла сказать теткѣ, что мистеръ Гамель -- ея возлюбленный. Не потому, чтобы это была пока неправда. Ей было бы очень пріятно, если бы тетка узнала всю правду. Но какъ объяснить эту правду? Какъ растолковать такому человѣку, какъ тетка Эммелина, значеніе словъ: Неужели я снова васъ потеряю?-- Пойметъ-ли тетка, что слова эти связывали ее не менѣе брачнаго обѣта, слова, въ которыхъ не заключалось никакого обѣщанія, будь они даже сказаны какимъ-нибудь подходящимъ женихомъ, а со стороны Айзедора Гамеля тетка Эммелина сочла бы ихъ просто дерзостью. Говорить ей объ этомъ было совершенно немыслимо, а что-нибудь сказать -- все-таки необходимо. Люси получила приказаніе раззнакомиться съ Айзедоромъ Гамелемъ, и слѣдовало объявить, во что бы то ни стало, что она не послушается этого приказанія. Она не признавала себя обязанной слушаться такихъ приказаній. Дружба была создана ея отцомъ, котораго она должна была слушаться ранѣе всѣхъ. Видя, что она отказываетъ имъ въ повиновеніи, тетка и дядя, конечно, могли отказать ей въ гостепріимствѣ и лишить непокорное дитя своихъ заботъ и попеченій. Если такъ,-- пускай себѣ! Если на всемъ бѣломъ свѣтѣ не найдется мѣстечка, гдѣ бы она могла преклонить голову, то и тогда она не исполнитъ приказанія отречься отъ любимаго человѣка. Нужно было просто сказать теткѣ, что она не прекратитъ знакомства съ мистеромъ Гамелемъ, потому что мистеръ Гамель -- ея другъ.
   Такъ она и сдѣлала рано утромъ слѣдующаго дня.
   -- Извѣстно ли тебѣ,-- спросила тетка Эммелина съ видомъ очень суровымъ,-- что онъ незаконнорожденный?
   Люси покраснѣла и не отвѣчала ни слова.
   -- Ты... ты -- помолвлена съ нимъ?
   -- Нѣтъ,-- отвѣчала Люси рѣзко.
   -- Онъ дѣлалъ тебѣ предложеніе?
   -- Нѣтъ,-- отвѣчала Люси.
   -- Такъ о чемъ же рѣчь?-- спросила лэди Трингль тономъ, который ясно говорилъ, что разъ ничего такого не было -- дружба не имѣла никакого значенія.
   -- Онъ былъ другомъ папы.
   -- Что жъ изъ этого, душа моя? Твой бѣдный отецъ скончался и теперь ты на моемъ и дядиномъ попеченіи. Конечно, ты не можешь не согласиться на то, чтобы мы сами выбирали тебѣ друзей. Мистера Гамеля мы не одобряемъ. Ты едва ли близко знакома съ нимъ, и тебѣ будетъ очень легко, если онъ опять тебѣ поклонится въ паркѣ, показать, что это тебѣ непріятно.
   -- Да вѣдь мнѣ это пріятно,-- сказала Люси энергично.
   -- Люси!
   -- Мнѣ пріятно видѣть мистера Гамеля, и я почти увѣрена, что теперь, когда онъ меня видѣлъ, онъ придетъ сюда. Прошлой зимой онъ спрашивалъ мой адресъ, и я дала ему здѣшній.
   -- Пока жила у тетки Доаетъ?
   -- Да, здѣшній, тетя Эммелина. Я думала, что тетѣ Маргаритѣ можетъ быть непріятно, если онъ придетъ въ Кингсбюри-Крессентъ, а такъ какъ здѣсь должна была быть Эйаля, я сказала, что онъ можетъ прійт и въ Куинсъ-Гетъ.
   Тутъ лэди Трингль разсердилась не на шутку.
   Не только домъ ея былъ избранъ для самаго неподходящаго употребленія, но тетка Дозетъ, очевидно, внушала Люси уваженіе и страхъ, которыхъ не внушала тетка Трингль. То, что было слишкомъ неблаговидно для Кингсбюри-Крессента, считалось легко исполнимымъ въ Куинсъ-Гетѣ! Самолюбіе ея страдало жестоко. Да и поступокъ, самъ по себѣ, казался ей такимъ ужаснымъ! Дѣвушка, находившаяся на попеченіи тетки, назначила свиданіе невозможному молодому человѣку въ домѣ другой тетки! Назначать свиданіе молодымъ людямъ, во всякомъ случаѣ, очень дурно со стороны всякой дѣвушки. У нея волосы становились дыбомъ при мысли о томъ, какова должна быть особа, способная на такой поступокъ, и о томъ, что эта особа находилась на ея попеченіи, въ качествѣ пріемной дочери.
   -- Люси,-- сказала она чрезвычайно внушительно,-- этому слѣдуетъ положить конецъ.
   -- Этому нельзя положить конецъ,-- сказала Люси.
   -- Ты хочешь сказать, что онъ будетъ сюда приходить, все равно, хотимъ мы съ дядей или нѣтъ?
   -- Онъ придетъ,-- сказала Люси,-- навѣрное придетъ. Разъ онъ меня увидѣлъ, навѣрное придетъ сейчасъ же.
   -- Да почему же, когда между вами ничего нѣтъ?
   -- Потому что.... сказала Люси и замолчала. Потому что.... Это очень трудно тебѣ объяснить, тетя Эммелина?
   -- Что жъ ему такъ торопиться? Почему?
   -- Потому что... Хотя онъ мнѣ ничего не сказалъ такого, какъ ты думаешь,-- продолжала запинаться Люси, рѣшившаяся сказать всю правду,-- но, мнѣ кажется, онъ скажетъ.
   -- А ты что же?
   -- Если скажетъ, я соглашусь.
   -- У него есть средства?
   -- Не знаю.
   -- А у тебя?
   -- Конечно, нѣтъ.
   -- И ты согласишься за него выйти послѣ всего, что я тебѣ говорила?
   -- Да,-- сказала Люси,-- соглашусь.
   -- Только ужъ, конечно, не изъ нашего дома; объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Я ни подъ какимъ видомъ не допущу его сюда.
   -- Такъ я и думала, тетя Эммелина, потому и сказала тебѣ.
   -- То-есть, ты хочешь назначить ему свиданіе въ другомъ мѣстѣ?
   -- Вовсе нѣтъ. Да я и прежде никогда не назначала ему свиданій и не знаю его адреса. Вплоть до вчерашняго дня я считала, что онъ въ Римѣ. Онъ никогда въ жизни не писалъ ко мнѣ ни одной строчки и я къ нему, конечно, тоже.
   Выслушавъ все это, лэди Трингль сидѣла молча и не знала хорошенько, какъ продолжать разговоръ. Состояніе головы Люси было для нея такъ непостижимо, что она чувствовала себя не въ силахъ издавать какія то ни было предписанія и рѣшила одно: ни подъ какимъ видомъ не допускать въ свой домъ предосудительнаго молодого человѣка.
   -- Теперь я тебѣ все сказала, тетя Эммелина,-- заключила Люси. Конечно, ты имѣешь право приказывать, но вѣдь и у меня тоже есть свои права. Тъ велишь мнѣ прекратить знакомство съ мистеромъ Гамелемъ, но этого я не могу. Если мы встрѣтимся, я непремѣнно буду продолжать съ нимъ знакомство. Если онъ придетъ сюда, постараюсь съ нимъ увидѣться. Если ты и дядя Томъ захотите прогнать меня,-- конечно, можете.
   -- Все это я скажу дядѣ,-- сказала тетка Эммелина сердито,-- и передамъ тебѣ его отвѣтъ.
   На этомъ разговоръ прекратился.
   Въ эту минуту сэръ Томасъ находился, конечно, въ Сити за устроеніемъ своихъ милліоновъ, а такъ какъ, по словамъ самой Люси, мистеръ Гамель очень могъ появиться въ тотъ же день, и такъ какъ она, лэди Трингль, твердо рѣшила, что онъ не переступитъ порога Куинсъ-Гета,-- слѣдовало принять мѣры немедленно. Черезъ нѣсколько часовъ мистеръ Гамель, дѣйствительно, явился и спросилъ миссъ Дормеръ. Дверь была отворена ему лакеемъ, прекрасно знавшимъ свое дѣло: съ мрачнымъ видомъ, видомъ, который былъ краснорѣчивѣе всякихъ словъ, онъ объявилъ, что миссъ Дормеръ нѣтъ дома, а въ отвѣтъ на дальнѣйшіе разспросы выразилъ убѣжденіе, что миссъ Дормеръ не будетъ дома никогда; изъ всего этого явствуетъ, что тетя Эммелина уже прибѣгла къ сильнымъ мѣрамъ для исполненія своихъ предначертаній.
   Услышавъ изъ устъ лакея столь ясно выраженный приговоръ, Гамель не усомнился въ его значеніи. Онъ видѣлъ лицо Люси въ паркѣ и жестъ, который сдѣлала лэди Трингль при его поклонѣ. То, что лэди Трингль не пожелала принять его, вовсе не было для него неожиданностью.
   Ложась спать въ тотъ вечеръ, Люси не сомнѣвалась, что мистеръ Гамель былъ и что его не приняли.
   

XVIII.
Въ Шотландіи.

   Въ свое время всѣ Трингли, вмѣстѣ съ высокопочтенной мистрессъ Трафикъ, выѣхали въ Гленбоджи. Тетка Эммелина сообщила сэру Томасу о провинностяхъ Люси, но сэръ Томасъ придалъ имъ менѣе значенія, чѣмъ она ожидала.
   -- Найти жениха для Люси было бы не дурно,-- сказалъ онъ.
   -- Да вѣдь у него нѣтъ ни гроша!
   -- Зато есть профессія.
   -- Неизвѣстно еще, даетъ ли она ему что-нибудь. Къ тому же, подумай только объ его отцѣ! Вѣдь онъ -- незаконный!
   Сэръ Томасъ усмѣхнулся довольно презрительно.
   -- Кабы ты только зналъ, какую жизнь старикъ ведетъ въ Римѣ! Съ утра до ночи сидитъ за картами,-- и это въ воскресенье!
   Опять сэръ Томасъ усмѣхнулся. Самъ онъ очень строго соблюдалъ всѣ приличія, но считалъ, что на нихъ можно махнуть рукой, когда дѣло идетъ объ обезпеченіи нисколько не обезпеченной дѣвушки.
   -- Вѣдь не позовешь же ты его въ Куинсъ-Гетъ?-- спросила лэди Трингль.
   -- Конечно, нѣтъ, если онъ ничего не зарабатываетъ своей профессіей. По-моему, главный вопросъ въ этомъ.
   Тутъ разговоръ прекратился, но тетка Эммелина не исполнила обѣщанія и не передала Люси дядинаго мнѣнія.
   Уѣзжая въ Гленбоджи, Люси знала только, что мистеръ Гамель считался "темной личностью", недостойной общества тетки, и что сама она разлучена съ нимъ настолько, насколько разлука зависѣла отъ ея настоящихъ покровителей. Но лишь бы онъ, такъ недавно и такъ горячо радовавшійся, что снова нашелъ ее, не измѣнилъ ей, а она-то ужъ, конечно, не сомнѣвалась въ неизмѣнности своего чувства къ нему.
   Въ назначенный день, 20 августа, м-ръ Гаустонъ со всей своей амуниціей, чулками и сапогами, предписанными Томомъ, котораго допрашивала по этому предмету сестра Гертруда, пріѣхалъ въ Гленбоджи.
   -- Я ѣхалъ сюда съ однимъ господиномъ, котораго вы, кажется, знаете,-- обратился онъ къ Люси,-- знаетъ, по крайней мѣрѣ, ваша сестра, такъ какъ я видѣлъ ихъ вмѣстѣ въ Римѣ.
   Господинъ оказался Айзедоромъ Гамелемъ.
   -- Мнѣ неловко было спросить, не сюда ли онъ ѣдетъ,-- сказалъ Франкъ Гаустонъ.
   -- Нѣтъ, конечно, не сюда,-- сказала тетка Эммелина.
   -- Конечно, нѣтъ,-- подтвердила Гертруда, охотно принимавшая сторону матери въ борьбѣ съ мистеромъ Гамелемъ.
   -- Онъ говорилъ что-то о господинѣ, съ которымъ былъ знакомъ въ Римѣ еще до вашего пріѣзда, племянникѣ маркизы Бальдони.
   -- Дама эта не особенно намъ нравилась,-- замѣтила Гертруда.
   -- Она ужасно важничала и страшно баловала Эйалю,-- пояснила тетка Эммелина.
   -- Эйаля гостила у нея въ послѣднее время,-- сказала Люси;-- маркиза была къ ней очень добра.
   -- Теперь это больше до насъ не касается,-- сказала тетка Эммелина. Эйаля можетъ гостить вездѣ, гдѣ ей и ея теткѣ угодно... Что жъ этотъ Гамель, котораго вы видѣли, въ дружбѣ съ маркизой?
   -- Онъ, кажется, въ дружбѣ съ племянникомъ маркизы,-- продолжалъ Гаусгонъ,-- нѣкіимъ полковникомъ Стоббсомъ. Мы съ нимъ видались въ Римѣ. Это прелюбопытный субъектъ. Зовутъ его Джонатанъ. Въ жизни не видывалъ такого рыжаго человѣка! Онъ гдѣ-то охотится теперь, и Гамель должно быть намѣренъ къ нему присоединиться. Я думалъ, что онъ потомъ проѣдетъ сюда, такъ какъ въ Римѣ всѣхъ васъ видѣлъ вмѣстѣ.
   -- Сюда-то ужъ онъ никакъ не проѣдетъ,-- сказала тетка Эммелина. А о полковникѣ Стоббсѣ я даже и не слыхивала.
   Изъ времени, назначеннаго на пребываніе Гаустона въ Гленбоджи, прошла уже недѣля, а онъ все еще не возобновлялъ своихъ переговоровъ съ сэромъ Томасомъ. Но въ сношеніяхъ съ Гертрудой никто не стѣснялъ его, и вся семья, казалось, считала ихъ женихомъ и невѣстой. Мистеръ Трафикъ, по заключенному имъ условію находившійся теперь въ Гленбоджи, сначала не одобрялъ Франка Гаустона. Онъ намекалъ лэди Трингль и ясно говорилъ Августѣ, что молодой человѣкъ, не имѣющій опредѣленныхъ занятій и не получающій никакого дохода по его мнѣнію, совершенно не годился для брачной жизни.
   -- Будь онъ членомъ Парламента -- дѣло другое,-- сказалъ онъ Августѣ.
   Но жена оборвала его, объявивъ напрямикъ, что если Гертруда рѣшилась идти противъ воли отца, то ужъ зятя-то не послушается ни въ какомъ случаѣ.
   -- Мнѣ что жъ!-- замѣтилъ на это мистеръ Трафикъ,-- деньги не изъ моего кармана! Но разъ человѣку нечего дѣлать, онъ навѣрное протранжиритъ все, что попадется подъ руку.
   Послѣ этого, однако, онъ прекратилъ свои возраженія и не препятствовалъ окружающимъ предполагать съ его стороны готовность породниться съ Гаустономъ, если таково будетъ всеобщее рѣшеніе.
   Время шло между тѣмъ и для Гаустона, мѣтившаго въ зятья, и для Трафика, уже достигшаго желанной цѣли, и оба они знали, что далѣе положеннаго срока не получатъ ни одной минуты пощады. Франкъ тщательно обдумалъ все дѣло и рѣшилъ, что бѣжать въ Тироль за кузиной Аймоджиной, не исполнивъ предварительно своей обязанности, было бы недостойно мужчины. Итакъ, въ одинъ прекрасный день, вернувшись домой послѣ своей обычной порціи кровопролитія, онъ ухитрился пробраться въ уединенный кабинетъ сэра Томаса и снова взялся за роль Элленъ-э-Дэля.
   -- Я считалъ, мистеръ Гаустонъ,-- сказалъ сэръ Томасъ,-- что вопросъ этотъ уже исчерпанъ.
   -- Не совсѣмъ,-- сказалъ Гаустонъ.
   -- Не знаю, почему вы такъ думаете. Мнѣ казалось, что я высказался совершенно опредѣленно.
   -- Но вы были такъ добры, что пригласили меня сюда.
   -- Можно пригласить къ себѣ человѣка, не имѣя никакого намѣренія выдать за него дочь.
   Тугъ онъ снова повторилъ важный вопросъ, на который Элленъ-э-Дэль отвѣчалъ когда-то такъ неразумно и такъ удачно.
   -- Имѣете ли вы средства для содержанія моей дочери?
   -- Не могу сказать, чтобы имѣлъ, сэръ Томасъ,-- сказалъ Гаустонъ, какъ бы извиняясь.
   -- Значите, вы хотите, чтобы средства доставилъ я.
   -- Это какъ вамъ будетъ угодно, сэръ Томасъ.
   -- Иначе вы едва ли можете жениться на ней.
   -- Да, пожалуй, что и нѣтъ; не совсѣмъ могу. По правдѣ сказать, я бы, вѣроятно, и не рѣшился сдѣлать предложеніе, если бы не зналъ, что у молодой лэди будетъ что-нибудь свое.
   -- Но у нея ничего нѣтъ своего,-- сказалъ сэръ Томасъ.
   На этомъ разговоръ прекратился.
   -- Вы насъ не бросите, лэди Трингль?-- въ тотъ же вечеръ спросилъ Гаустонъ у матери Гертруды.
   -- Сэръ Томасъ любитъ поставить на своемъ,-- сказала лэди Трингль.
   -- Вѣдь уломалъ же его кто-нибудь относительно Септимуса Трафика.
   -- Это было совсѣмъ другое дѣло,-- сказала лэди Трингль. Мистеръ Трафикъ -- членъ Парламента: значитъ, онъ при дѣлѣ. Онъ -- сынъ лорда Бордотрэда и можетъ на-дняхъ получить казенное назначеніе.
   -- Вы сами знаете, конечно, что если Гертруда будетъ стоять на своемъ, онъ уступитъ. Отцамъ всегда приходится уступать, когда дочери стоятъ на своемъ. Не все ли ему равно, есть ли у меня занятіе или нѣтъ? Деньги вѣдь все тѣ же, такъ или иначе; эта отсрочка, мнѣ кажется, только ненужная возня!
   Лэди Трингль, повидимому, отнеслась къ этимъ словамъ благосклонно и почти признала, что если Франкъ Гаустонъ будетъ неукоснительно стремиться къ своей цѣли, то, вѣроятно, достигнетъ ея. Когда ему пришло время уѣзжать, Гертруда выразила сильное негодованіе на суровость отца.
   -- Все это чепуха,-- сказала она своему возлюбленному. Что за птица лордъ Бордотрэдъ, чтобы это могло составлять такую разницу? Я имѣю не меньше права выбирать кого вздумается, чѣмъ Августа.
   Но суровый фактъ все-таки оставался на лицо: деньги обѣщаны не были, и даже самъ Франкъ не предлагалъ жениться на возлюбленной безъ приложенія ея тысячъ. Вечеромъ наканунѣ отъѣзда изъ Гленбоджи, онъ написалъ второе письмо къ миссъ Досимеръ, слѣдующаго содержанія:

"Милая кузина Имочка,

   "Вотъ я и въ Гленбоджи, гдѣ прожилъ недѣлю и ни на волосъ не подвинулъ своего дѣла. Отецъ продолжаетъ разспрашивать о "домахъ и помѣстьяхъ" и никакія ссылки на романтическое величіе моего мѣстожительства не производятъ на него впечатлѣнія. Пожалуй, могу похвалиться тѣмъ, что смотрѣлъ въ глаза дѣвы съ неменьшимъ успѣхомъ, чѣмъ Элленъ-э-Дэль. Но какой толкъ смотрѣть въ глаза дѣвы, когда нечего ѣсть! Элленъ-э-Дэль могъ забраться въ чужой карманъ или отрѣзать у кого-нибудь кошелекъ,-- способность, которой я совершенно лишенъ. Вѣроятно, рано или поздно, добьюсь своего, но, напяливая хомутъ, я и понятія не имѣлъ, какую тяжесть придется тащить. Кромѣ шутокъ, выслушивать вопросы о домахъ и помѣстьяхъ отъ джентльмена, который отлично знаетъ, что у тебя ихъ нѣтъ, а что въ его распоряженіи находятся три-четыре дворца,-- вовсе непріятно. Такое обращеніе положительно вульгарно. Къ тому же онъ отлично знаетъ, что все это въ концѣ концовъ ни къ чему не поведетъ.
   "Дамы всѣ на моей сторонѣ, но madame Трингль-mère объявила мнѣ, что я не такая хорошая партія, какъ старый Трафикъ, женатый на другой барышнѣ, потому что я -- не сынъ лорда Бордотрэда! Ничто такъ не удивляетъ меня, какъ дурной вкусъ нѣкоторыхъ людей. Теперь все это откладывается до Рождества, и хуже всего то, что я совершенно не знаю, чѣмъ буду жить.
   "Мнѣ можно попраздничать нѣкоторое время, а черезъ три недѣли думаю навѣдаться въ Мерль-Паркъ. Прошу васъ, главное, не отговаривать меня отъ того, что я считаю исполненіемъ обязанности. Всѣ ваши аргументы мнѣ отлично извѣстны.
   "Преслѣдовать дѣвушку потому, что у нея есть состояніе, по вашему мнѣнію, значитъ быть корыстолюбивымъ. Но развѣ существуетъ какая-нибудь дѣятельность, дающая человѣку средства къ жизни, которая была бы безкорыстна? Судьи, епископы, поэты, члены Королевской академіи и первые министры,-- всѣ они корыстолюбивы, а также и тотъ рабочій, что разбиваетъ камни за 2 шиллинга 6 пенсовъ въ день. Если человѣкъ не родился богатымъ, какъ же онъ проживетъ безъ корыстолюбія? Развѣ не всѣ дѣвушки корыстолюбивы? Развѣ она выйдетъ за меня, зная, что у меня ничего нѣтъ? Развѣ вы не выйдете за кого-нибудь, кто будетъ нравиться вамъ несравненно менѣе, только потому, что онъ доставитъ вамъ средства существованія. Конечно, я корыстолюбивъ и не отрицаю этого даже передъ старымъ Тринглемъ. Теперешняя исторія немножко надоѣла мнѣ, но если бы я ее бросилъ, то мнѣ бы оставалось только сейчасъ же затѣять такую же въ другомъ мѣстѣ. Я выслѣдилъ своего оленя и долженъ гнаться за нимъ, стараясь держаться съ надлежащей стороны вѣтра, пока не свалю его. Это не красиво, но я вижу ясно, что такова моя обязанность, и исполню ее. Итакъ, прошу безъ наставленій! Терпѣть не могу, чтобы меня бранили.

Всегда преданный вамъ.
Ф. Г."

   Послѣ его отъѣзда, Гертруда отнеслась къ дѣлу менѣе спокойно, чѣмъ онъ; такъ какъ рѣшеніе ея было уже принято и всѣмъ окружающимъ это было извѣстно, она чувствовала, что его надо исполнить во что бы то ни стало. Когда всѣмъ извѣстно, что дѣвушка помолвлена, но помолвка не разрѣшена родителями,-- положеніе ея всегда бываетъ крайне непріятно.
   -- Мамаша,-- сказала она,-- по-моему, папаша поступаетъ со мною не хорошо.
   -- Папаша, душа моя, всегда поступаетъ по-своему.
   -- Положимъ. Но почему же относительно меня поступать хуже, чѣмъ относительно Августы? Вѣдь оказалось же въ концѣ концовъ, что у мистера Трафика нѣтъ ни гроша!
   -- Папашѣ нравится, что онъ въ Парламентѣ.
   -- Не всѣмъ же дѣвушкамъ выходить за членовъ Парламента!
   -- И потомъ ему нравится, что онъ сынъ лорда Бордотрэда.
   -- Лорда Бордотрэда! Вотъ это ужъ просто низко! Мистеръ Гаустонъ джентльменъ, и семья его ужъ Богъ знаетъ сколько сотъ лѣтъ владѣетъ Кункомбскимъ помѣстьемъ. Относительно происхожденія и тому подобныхъ вещей, Франкъ, по-моему, за поясъ заткнетъ этого лорда Бордотрэда съ его новоиспеченнымъ пэрствомъ. Не можешь ли ты сказать папашѣ, что я все-таки въ концѣ концовъ выйду за мистера Гаустона и что съ его стороны будетъ очень странно подвергать меня всѣмъ пересудамъ, которые тогда поднимутся?
   -- Едва ли я могу это ему сказать, Гертруда.
   -- Ну, такъ я сама скажу. Что-то онъ заговоритъ, если я убѣгу съ мистеромъ Гаустономъ!
   -- Не думаю, чтобы Франкъ Гаустонъ сдѣлалъ это.
   -- Сдѣлаетъ, если я захочу... сію же минуту.
   Въ этомъ миссъ Трингль, вѣроятно, ошибалась.
   -- А если папаша не согласится,-- я захочу. Не допущу, чтобы меня обрекали на вѣчное несчастіе!
   Все это происходило въ Гленбоджи, въ Инвернесшайрѣ, на юго-западномъ берегу Лохъ-Неса, гдѣ у сэра Томаса было великолѣпное помѣстье съ лѣсомъ, въ которомъ водились олени, собственнымъ водопадомъ и такимъ количествомъ болотъ, какое можетъ только присниться спортсмену. Ничего столь превосходнаго не было во всей Шотландіи, если не принимать во вниманіе нѣкоторыхъ слуховъ о томъ, что тетеревовъ водилось очень мало, а оленей не водилось почти совсѣмъ. На противоположномъ берегу озера, мили за четыре отъ дома, на краю обрыва, по дну котораго бѣжалъ небольшой ручеекъ подъ названіемъ Коллеръ, стоялъ нескладный, старенькій котеджъ, выстроенный не сразу, а постепенно, въ два или три пріема, и носившій названіе Дромколлеръ. Первая его комната отворялась во вторую, вторая -- въ третью. Пройти изъ пріемной въ "нору", какъ называлась третья комната, можно было или черезъ кухню, или черезъ крытую наружную галлерейку, нависшую надъ самымъ краемъ обрыва. Весь домикъ тонулъ въ заросли сосенъ. Судя по наружному виду, тамъ было очень сыро. Да и вообще, едва ли его можно было, не покрививъ душою, назвать удобнымъ помѣщеніемъ для семейнаго человѣка. Но во всей Шотландіи пожалуй не нашлось бы помѣщенія болѣе романтически прекраснаго. Изъ галлерейки, которая едва лѣпилась надъ самыми скалами, и откуда непрерывно, какъ близкая музыка, слышался шумъ клокочущаго потока, открывался видъ, производившій впечатлѣніе воплощенной поэзіи. Позади дома и садика узкая тропинка взбиралась по скалѣ, съ вершины которой видна была вся долина Коллера, а за нею блестящая широкая гладь озера. Всѣ, кому былъ извѣстенъ котеджъ Дромколлеръ, единогласно признавали его самымъ живописнымъ и самымъ неудобнымъ жилищемъ во всей Шотландіи. Даже хлѣбъ приходилось доставлять туда изъ Коллерфута, какъ называлась деревушка на берегу озера, а остальная провизія добывалась изъ города Инвернеса, за двадцать миль.
   Черезъ нѣсколько дней послѣ отъѣзда Гаустона изъ Гленбоджи, двое людей съ трубками въ зубахъ сидѣли на площадкѣ, рядомъ съ такъ называемой "норою", комнатой, куда выходила галлерея. Тутъ была выстроена небольшая платформа, на которой могли помѣститься два кресла, и гдѣ владѣлецъ котеджа имѣлъ обыкновеніе проводить свое время, когда ему приходила фантазія, по собственному выраженію, "коптить небо" въ Дромколлерѣ. Владѣлецъ этотъ былъ никто иной какъ Джонатанъ Стоббсъ, а его собесѣдникъ въ настоящую минуту -- Айзедоръ Гамель.
   -- Въ Римѣ я совсѣмъ не былъ съ ними знакомъ,-- сказалъ полковникъ,-- и ни разу не видалъ Эйалю, хотя она такъ часто бывала у моей тетки. Ту зиму я провелъ частью въ Сициліи, а когда вернулся,-- всѣ онѣ уже перессорились. Я былъ знакомъ съ племянникомъ; это добрый, но довольно грубый малый. Да и всѣ они, кажется, пошловаты.
   -- Неужели и Эйаля могла показаться вамъ пошловатой?-- спросилъ Гамель.
   -- Конечно, нѣтъ. Да вѣдь дяди и тетки, племянники и племянницы вовсе не обязаны походить другъ на друга. Эйаля -- самое изящнѣйшее и прелестнѣйшее созданьице, какое я когда-либо видѣлъ.
   -- Я зналъ ея родителей; ихъ-то ужъ, навѣрное, никто не могъ упрекнуть въ пошлости.
   -- Когда сестры выходятъ замужъ, онѣ, теряя родственное сходство, дѣлаются похожи на своихъ мужей и воспитываютъ дѣтей въ томъ же духѣ. Въ настоящемъ случаѣ одна изъ сестеръ "отринглилась", какъ сэръ Томасъ, а другая "одормерилась", уподобившись этому безразсуднѣйшему малому, вашему другу художнику. Никакой опытъ, я думаю, не научитъ Эйалю, сколько шиллинговъ въ фунтѣ, а почтеннѣйшей мистрессъ Трафикъ это должно быть доподлинно извѣстно.
   -- Ужъ не знаю, къ лицу ли дѣвушкѣ такія познанія!-- сказалъ Гамель.
   -- Они бываютъ иногда полезны.
   -- Можетъ быть, полезно также умѣть зарѣзать барана и содрать съ него шкуру или доить коровъ и приготовлять сыръ; въ этомъ, какъ и въ другихъ отношеніяхъ, одно преимущество вытѣсняетъ другое. Если женщина и не хороша собой, она все же можетъ быть граціозна; если она не можетъ возвыситься до поэзіи, все же можетъ быть мягкосердечна и "не отъ міра сего".
   -- Все это хорошо въ своемъ родѣ, но я стою за кулинарное искусство.
   
   Могу жарить и парить,
   Могу тѣсто замѣсить,
   И рубашку починить.
   
   Вотъ какую я выберу себѣ дѣвушку, если когда-нибудь вздумаю жениться; при большомъ количествѣ дѣтей и небольшомъ количествѣ денегъ это оказывается гораздо надежнѣе всякой граціи и поэзіи.
   -- Можетъ быть, можно соединить отчасти то, и другое.
   -- Отчасти, пожалуй, да; изрѣдка понемножку Байрона, еще туда-сюда, допустить можно; только, чуръ, безъ глупостей... Что до Гленбоджи, онъ прямо противъ насъ, на противоположной сторонѣ озера. Въ Коллерфутѣ вы можете достать лодку и гребца, который свезетъ васъ туда и обратно кроны за полторы. Гленбоджи, кажется, на такомъ же разстояніи отъ противоположнаго берега, какъ мой котеджъ отъ этого. Какъ вы туда доберетесь иначе какъ пѣшкомъ -- я не знаю, развѣ что напишите сэру Томасу, чтобы онъ выслалъ за вами лошадь.
   -- Сэръ Томасъ не сдѣлаетъ мнѣ такой любезности.
   -- Вы думаете, онъ не одобряетъ вашихъ отношеній къ его племянницѣ?
   -- Я просто хочу навѣстигь миссъ Дормеръ,-- сказалъ Гамель, краснѣя,-- потому что ея отецъ былъ всегда добръ ко мнѣ.
   -- Я вовсе и не думалъ задавать вамъ никакихъ вопросовъ,-- отвѣчалъ полковникъ.
   -- Да тутъ не о чемъ больше и спрашивать. Мнѣ просто не хотѣлось, находясь поблизости, не навѣстить миссъ Дормеръ.
   -- Вѣроятно.
   -- Но боюсь, что ни сэръ Томасъ, ни лэди Трингль вовсе не расположены оказать мнѣ радушнаго пріема. Что до разстоянія, я безъ труда пройду его пѣшкомъ и, если они захлопнутъ дверь передъ моимъ носомъ,-- приду назадъ.
   Итакъ, рѣшено было, что на слѣдующій день, рано утромъ, Айзедоръ Гамель, переправившись черезъ озеро, пойдетъ въ Гленбоджи.
   

ГЛАВА XIX.
Айзедора Гамеля приглашаютъ завтракать.

   На слѣдующее утро, утро понедѣльника 2-го сентября, Айзедоръ Гамель отправился въ путь. Онъ долго думалъ, прежде чѣмъ рѣшиться на это. Въ Лондонѣ дверь передъ нимъ несомнѣнно захлопнули. Онъ сознавалъ это ясно и сознавалъ также, что когда передъ кѣмъ-нибудь захлопываютъ двери,-- не слѣдуетъ возобновлять попытокъ отворить ихъ. Но обстоятельства этого дѣла представлялись ему приблизительно вѣрно; онъ не зналъ одного: въ какой мѣрѣ при захлопываніи дверей лэди Трингль пользовалась содѣйствіемъ сэра Томаса? Люси, во всякомъ случаѣ, не принимала въ немъ никакого участія.
   Единственнымъ существомъ, какое ему хотѣлось видѣть въ этомъ домѣ, была именно она, и предполагать, чтобы она не желала принимать его, онъ не имѣлъ пока никакихъ основаній,-- напротивъ: на лицѣ ея, когда они встрѣтились въ паркѣ, выразились благосклонность и милостивое расположеніе. Неужели же нужно было отказаться отъ всякой надежды на свиданіе съ нею только изъ-за того, что лэди Трингль вздумалось презирать его? Слѣдовало сдѣлать какую-нибудь попытку. Попытка, по всѣмъ вѣроятіямъ, окажется неудачной. Лакей въ Гленбоджи, навѣрное, получилъ тѣ же инструкціи, что и лакей въ Куинсъ-Гетѣ. Тѣмъ не менѣе, если хочешь чего-нибудь добиться, нужно этого какъ-нибудь добиваться. Сидѣть въ Дромколлерѣ по одну сторону озера и думать о Люси по другую -- совершенно безполезно. Хотя онъ далеконе рѣшилъ еще сдѣлать ей предложеніе,-- заработокъ его былъ все еще не великъ, а у нея, какъ ему было извѣстно, ровно ничего не было,-- тѣмъ не менѣе чувствовалъ необходимость приблизиться къ ней, если возможно, и сказать ей что-нибудь, если удастся.
   Онъ отказался отъ предложенной полковникомъ телѣжки, сошелъ въ Коллерфутъ пѣшкомъ и переправился въ наемной лодкѣ въ Сендисъ-Кей, мѣстечко, откуда, какъ ему говорили, вела ближайшая дорога съ берега въ Гленбоджи. Но какое было между ними разстояніе, въ Коллерфутѣ, по сю сторону озера, никто опредѣленно не зналъ, а въ Сендисъ-Кеѣ утверждали, что до Гленбоджи двѣнадцать миль; вскорѣ оказалось однако, что у человѣка, доставившаго такія свѣдѣнія, былъ пони, котораго онъ отдавалъ внаймы. "Добрыхъ двѣнадцать миль будетъ, а то и цѣлыхъ шестнадцать, коли возьмете черезъ долину",-- такъ говорилъ владѣлецъ пони. Но вскорѣ получились свѣдѣнія болѣе успокоительныя: какой-то мальчуганъ взялся показать ему дорогу и довести до дома въ полтора часа. Итакъ, онъ отправился въ путь въ сопровожденіи мальчугана и, прокарабкавшись весьма усердно приблизительно часа два, достигъ своего назначенія. Головы ихъ -- сначала голова мальчика, потомъ голова скульптора -- показались на краю обрыва, высовываясь изъ чащи кустарника, въ ту самую минуту, какъ по проселочной дорогѣ, пролегавшей какъ разъ около обрыва, проѣзжалъ верхомъ на своемъ жеребцѣ сэръ Томасъ.
   -- "Самъ",-- шепнулъ мальчикъ,-- и снова погрузилъ голову въ кусты.
   Гамелю, какъ только онъ достигъ твердой почвы, пришлось обратиться назадъ, чтобы не лишить заработка своего проводника. Грязная рученка протянулась за шестью пенсами, но голова болѣе не появлялась. По сосѣдству, особенно къ Сендисъ-Кеѣ, куда приставали лодки, было хорошо извѣстно, что "самъ" не долюбливалъ посѣтителей, являвшихся въ Гленбоджи окольными путями. Пока Гамель расплачивался, сэръ Томасъ остановилъ лошадь, желая посмотрѣть, кто такъ безцеремонно вторгается въ его владѣнія.
   -- Здѣсь не проѣзжая дорога,-- сказалъ онъ подошедшему молодому человѣку. Для Гамеля, который послѣднія четверть часа съ большимъ трудомъ карабкался со дна обрыва по его отвѣсному склону, такое сообщеніе было, пожалуй, излишнимъ.
   -- Если вы желали попасть въ усадьбу, то вамъ слѣдовало пройти черезъ ворота, вонъ тамъ.
   -- Не вы ли сэръ Томасъ Трингль?-- спросилъ Гамель.
   -- Я.
   -- Въ такомъ случаѣ прошу васъ извинить меня за способъ, который я избралъ, чтобы явиться къ вамъ. Я, дѣйствительно, хотѣлъ попасть въ усадьбу, но, перебравшись черезъ озеро въ Коллерфутѣ, не зналъ дороги на этомъ берегу и влѣзъ по обрыву.
   Сэръ Томасъ поклонился и ждалъ дальнѣйшихъ объясненій.
   -- Миссъ Дормеръ, вѣроятно, здѣсь?
   -- Племянница дома.
   -- Меня зовутъ Гамель, Айзедоръ Гамель. Я скульпторъ и былъ когда-то знакомъ съ ея отцомъ. Вся семья была очень добра ко мнѣ, и мнѣ хотѣлось навѣстить миссъ Дормеръ. Если вы ничего не имѣете противъ, я пойду далѣе, къ дому.
   Съ минуту сэръ Томасъ просидѣлъ на своей лошади, не говоря ни слова. Ему нужно было разсудить, имѣетъ онъ что-нибудь противъ, или не имѣетъ. Жена имѣла,-- это ему было хорошо извѣстно; извѣстно также и то, что самъ онъ не выразилъ по этому поводу единомыслія съ женою. Почему бы племянницѣ не завести возлюбленнаго, если бы возлюбленный попался подходящій? Нравственность отца и происхожденіе сына сэръ Томасъ не ставилъ ни во что. Этотъ молодой человѣкъ, говорили ему, умѣлъ дѣлать бюсты. Но, дѣлая бюсты, находилъ ли онъ кого-нибудь, кто бы покупалъ ихъ? Вотъ въ чемъ былъ вопросъ. Жена, конечно, была предубѣждена противъ него и считала, что всякій женихъ, негодный для ея собственныхъ дочерей, негоденъ и для Люси. Такое отношеніе она находила должнымъ. Вдобавокъ, сэръ Томасъ чувствовалъ, что и для собственныхъ дочерей она выбрала жениховъ не особенно удачно.
   -- О, такъ вы -- м-ръ Гамель?-- сказалъ онъ, наконецъ.
   -- Айзедоръ Гамель.
   -- Вы какъ-то, не очень давно, были въ Куинсъ-Гетѣ?
   -- Былъ,-- отвѣчалъ Гамель,-- но никого не видалъ.
   -- Да, не видали, я объ этомъ слышалъ. Ну, если хотите, можете идти въ домъ, но спросите лучше лэди Трингль. Вы, навѣрное, не прочь позавтракать, придя пѣшкомъ изъ Коллерфута. Подождите минутку. Я, пожалуй, поѣду съ вами.
   Итакъ, они вмѣстѣ направились къ дому. Мистеръ Трингль распространялся о красотахъ Гленбоджи, а Гамель слушалъ.
   Пройдя первыя ворота, они подходили ко вторымъ, когда вдали между деревьями показалась молодая дѣвушка.
   -- Вонъ миссъ Дормеръ,-- сказалъ Гамель,-- мнѣ можно, я думаю, пойти къ ней?
   Сэръ Томасъ не могъ сразу разобрать, слѣдовало или не слѣдовало допустить это свиданіе, но, застигнутый врасплохъ, не имѣлъ духу воспрепятствовать ему. Итакъ, Гамель пошелъ къ Люси, а сэръ Томасъ одинъ поѣхалъ къ дому.
   Люси видѣла дядю верхомъ и, привыкнувъ видѣть его такимъ образомъ, не сомнѣвалась, что это онъ. Она видѣла съ нимъ также и другого человѣка, но не имѣла ни малѣйшаго понятія о томъ, что Гамель находился поблизости, а потому ей и въ голову не пришло, что другимъ человѣкомъ былъ Гамель. Она поняла, что онъ идетъ къ ней только тогда, когда онъ подошелъ совсѣмъ близко, и, узнавъ его, остолбенѣла отъ изумленія.
   -- Едва ли вы ожидали увидѣть меня здѣсь!
   -- Да, не ожидала.
   -- А я никакъ не ожидалъ встрѣтиться съ вами такимъ образомъ.
   -- Дядя знаетъ, что это вы?-- спросила Люси.
   -- Конечно. Я встрѣтилъ его, взобравшись по обрыву, и онъ пригласилъ меня зайти въ домъ позавтракать.
   Нѣсколько минутъ они шли молча.
   -- Надѣюсь, вы не примете моего пріѣзда за преслѣдованіе съ моей стороны!
   -- О нѣтъ, не преслѣдованіе!
   Когда Люси услышала свой голосъ, произносившій эти слова, она разсердилась на себя; они звучали такъ, какъ будто и въ самомъ дѣлѣ въ его пріѣздѣ, по ея мнѣнію, заключалось что-нибудь предосудительное.
   -- Конечно, я рада васъ видѣть,-- прибавила она,-- изъ-за папы, но я боюсь...
   -- Чего, миссъ Дормеръ?
   Она взглянула ему прямо въ лицо, собираясь съ духомъ, чтобы сказать нѣчто, по ея мнѣнію, очень нужное.
   -- Тетя Эммелина не хочетъ, чтобы вы приходили.
   -- Да почему же?
   -- Этого я не могу вамъ сказать. Можетъ быть, если бы и знала, то все-таки не сказала бы. Вы вѣдь были въ Куинсъ-Гетѣ, и я знаю, что васъ не приняли, хотя я была дома. Конечно, тетя Эммелина имѣетъ право выбирать, кому къ ней приходить. Если бы я жила у себя дома -- дѣло другое.
   -- Но вѣдь меня пригласилъ сэръ Томасъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, лучше войдите въ домъ. Послѣ того, что говорила тетя Эммелина, мнѣ кажется, вамъ лучше не оставаться со мной.
   -- Вашъ дядя знаетъ, что я съ вами, сказалъ Гамель.
   Они вмѣстѣ направились къ дому и нѣкоторое время молчали.
   -- Неужели вы хотите сказать,-- началъ онъ снова,-- что никогда не будете со мной видаться, потому что тетка противъ?
   -- Надѣюсь, что буду видаться съ вами. Вы были другомъ папы, и мнѣ было бы такъ грустно разстаться съ вами навсегда.
   -- И я всегда останусь для васъ только другомъ вашего отца?!
   -- И моимъ также.
   -- Но я желалъ бы быть чѣмъ-нибудь больше.
   Онъ помолчалъ, какъ будто ожидая отвѣта, но она, конечно, не отвѣчала.
   -- Я желалъ бы быть чѣмъ-нибудь гораздо больше, Люси.
   Она опять-таки не отвѣчала. Бываютъ, однако, случаи, когда въ молчаніи заключается больше краснорѣчія, чѣмъ въ какихъ бы то ни было словахъ.
   Гамель, которому никогда не приходилось объ этомъ размышлять, тотчасъ же инстинктивно это почувствовалъ.
   -- О Люси,-- сказалъ онъ,-- если вы можете любить меня,-- скажите.
   -- Мистеръ Гамель,-- прошептала она.
   -- Люси...
   -- Мистеръ Гамель, я говорила вамъ о тетѣ Эммелинѣ: она не позволитъ. Пока я живу здѣсь, мнѣ не слѣдуетъ допускать, чтобы вы говорили со мной такимъ образомъ.
   -- Но вѣдь дядя знаетъ, что я съ вами.
   -- Тетя не знаетъ. Намъ нужно идти въ домъ. Она не велѣла мнѣ говорить съ вами.
   -- И вы будете ея слушаться... всегда?
   -- Нѣтъ, не всегда. Я и не говорила, что буду слушаться ея всегда. Когда-нибудь, можетъ быть, я буду поступать по-своему.
   -- Тогда вы будете говорить со мной?
   -- Тогда я буду говорить съ вами,-- сказала она.
   -- И любить меня?
   -- И любить васъ,-- отвѣчала она, снова глядя ему прямо въ лицо.
   -- А теперь, пожалуйста, пожалуйста, пойдемте,-- прибавила она, когда онъ, остановившись среди деревьевъ, протянулъ было руку къ ея рукѣ и хотѣлъ обнять ее. Но она быстро пробѣжала впередъ и почти не отвѣчала на его дальнѣйшіе вопросы, пока они вмѣстѣ не очутились въ передней дома.
   Тутъ они встрѣтили лэди Трингль, которая шла въ столовую завтракать, а за нею шли Августа, Гертруда и достопочтенный Септимусъ Трафикъ, такъ какъ, хотя Франку Гаустону и пришлось уѣхать въ назначенный день, достопочтенному Септимусу удалось выторговать еще недѣльку. Августу все еще не покидала надежда, что родительское гостепріимство въ Гленбоджи можетъ быть продолжено до того времени, когда снова распахнетъ свои двери милый Мерль-Паркъ. Сэръ Томасъ тѣмъ временемъ уже прошелъ въ столовую, отрывисто сообщивъ женѣ, что пригласилъ завтракать мистера Айзедора Гамеля.
   -- Мистера Гамеля!-- воскликнула она.
   -- Да, мистера Гамеля. Не могъ же я морить человѣка голодомъ, когда онъ прошелъ такую даль. Мнѣ не извѣстно о немъ ничего дурного.
   Съ этими словами онъ повернулся и пошелъ далѣе въ столовую, а теперь стоялъ спиною къ нетопившемуся камину, въ твердой рѣшимости принять сторону мистера Гамеля, если мистера Гамеля встрѣтить не достаточно любезно.
   Относительно лэди Трингль это было, конечно, жестоко. Она нахмурилась и хотѣла было пройти мимо, сдѣлавъ видъ, что не замѣчаетъ Гамеля, но Люси несмѣло совершила нѣчто въ родѣ обряда представленія.
   -- Тетя Эммелина, это мистеръ Гамель. Дядя Томасъ встрѣтился съ нимъ гдѣ-то поблизости и пригласилъ его завтракать.
   Лэди Трингль присѣла и поклонилась. Одного этого соединенія присѣданія съ поклономъ было бы достаточно, чтобы уничтожить всякаго юношу, котораго бы не поддерживали и не наполняли восторгомъ слова, пять минутъ назадъ сказанныя Люси: "И любить васъ", сказала она. Послѣ этого лэди Трингль могла кланяться и присѣдать сколько ей угодно, не причиняя ему этимъ никакого вреда. Присѣвъ и поклонившись, она прошла мимо. Люси очутилась позади Гертруды, а Гамель -- позади мистера Септимуса Трафика.
   -- Потрудитесь сѣсть вонъ тамъ, мистеръ Гамель,-- сказала лэди Трингль, указывая на стулъ по другую сторону стола, вкось, на возможно большемъ разстояніи отъ Люси.
   Тамъ онъ и помѣстился, между мистеромъ Трафикомъ и сэромъ Томасомъ. Но при его настоящемъ настроеніи мѣсто, занимаемое имъ за столомъ, было для него почти совершенно безразлично.
   Завтракъ прошелъ въ угрюмомъ молчаніи. Сэръ Томасъ былъ всегда скупъ на слова во время ѣды, а теперь единственными словами, какія ему хотѣлось бы сказать, были бранныя, по адресу жены, столь нелюбезной съ гостемъ. Лэди Трингль держала голову очень прямо и открывала ротъ едва настолько, чтобы просовывать туда пищу. Ей хотѣлось показать, что она недовольна Гамелемъ, и это удавалось ей вполнѣ. Августа принимала сторону матери, глубоко презирая дѣвочекъ Дормеръ и всѣхъ возлюбленныхъ, какіе могли у нихъ случиться. Бѣдная Гертруда въ то самое утро получила страшный нагоняй по поводу бѣдности Франка І'аустона. Люси, само собой разумѣется, говорить не хотѣлось. Достопочтенный Септимусъ былъ занятъ исключительно завтракомъ, да еще отчасти тѣмъ, чтобы не обидѣть какъ-нибудь хозяина или хозяйку Мерль-Парка. Гамель сдѣлалъ двѣ-три попытки завязать разговоръ съ сэромъ Томасомъ, но вскорѣ замѣтилъ, что сэръ Томасъ предпочитаетъ молчать. Ему, впрочемъ, было до этого рѣшительно все равно. Онъ свершилъ все, чего желалъ, и гораздо больше, чѣмъ разсчитывалъ.
   Вставать изъ-за стола и расходиться послѣ завтрака -- задача вообще нелегкая, но столь осложняемая присутствіемъ гостей, что ихъ никогда не слѣдовало бы приглашать завтракать. Вставаніе изъ-за стола ничѣмъ предварительно не знаменуется, какъ это бываетъ за обѣдомъ.
   Но въ настоящемъ случаѣ лэди Трингль изобрѣла знаменіе совершенно внезапно, въ первую же минуту, какъ всѣ перестали ѣсть.
   -- Мистеръ Гамель,-- сказала она очень громко,-- не хотите ли сыру?
   Мистеръ Гамель слегка вздрогнулъ отъ неожиданности и объявилъ, что сыру не хочетъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, милыя мои, пойдемте въ мою комнату.
   Затѣмъ всѣ четыре дамы гуськомъ вышли изъ комнаты, при чемъ лэди Трингль позаботилась, чтобы Люси шла впереди и никакимъ образомъ не могла увернуться. Августа и Гертруда слѣдовали за ней. Всѣ четыре лэди были нѣсколько взволнованы, но изъ всѣхъ четырехъ одна Люси чувствовала себя вполнѣ счастливой.
   -- Вы живете у Стоббса въ котеджѣ?-- спросилъ достопочтенный Септимусъ. Чудакъ этотъ Стоббсъ!
   -- Отличнѣйшій малый,-- сказалъ Гамель.
   -- Можетъ быть. Есть у него болота?
   -- Кажется, нѣтъ.
   -- Должно быть совсѣмъ негдѣ охотиться. Глентоуеръ ни за какія деньги не уступитъ ни пяди своихъ болотъ.
   Рѣчь шла о графѣ Глентоуерѣ, владѣвшемъ громаднымъ пространствомъ земли по ту сторону озера.
   -- Что же, скажите на милость, можетъ онъ дѣлать тамъ, сидя на вершинѣ своего утеса?
   -- Иногда охотится, кажется, когда лордъ Глентоуеръ дома.
   -- Ну, ужъ это плохо дѣло, коли нужно ждать приглашенія на денекъ поохотиться,-- сказалъ достопочтенный Септимусъ, рѣдко дожидавшійся приглашенія, когда хотѣлъ чѣмъ-нибудь попользоваться.
   -- Ну, а на счетъ рыбной ловли?
   -- Ловитъ иногда форелей въ верхнихъ озеркахъ. Впрочемъ, Стоббсъ, кажется, не особенно любитъ охоту и рыбную ловлю.
   -- Чертъ возьми, что же, въ такомъ случаѣ, онъ дѣлаетъ съ собою въ здѣшнихъ краяхъ?!
   Гамель пожалъ плечами, не желая объяснять, что прогулокъ, чтенія и писанія было совершенно достаточно для наполненія досуга и для полнаго благополучія его пріятеля въ Дромколлерѣ.
   -- Онъ либералъ?
   -- Онъ -- что?-- переспросилъ Гамель. Либералъ? Честное слово не знаю, что онъ такое! Онъ преимущественно поклонникъ табаку, поэзіи и военнаго дѣла.
   На это достопочтенный Септимусъ презрительно дернулъ носомъ и прекратилъ дальнѣйшіе вопросы о характерѣ и занятіяхъ полковника Джонатана Стоббса.
   -- Я очень благодаренъ вамъ за вашу доброту, сэръ Томасъ,-- сказалъ Гамель, внезапно поднимаясь со своего мѣста. Такъ какъ до Дромколлера далеко,-- я думаю, мнѣ пора отправляться. Дорогу по обрыву я знаю, а по другой навѣрное заблудился бы. Можетъ быть, вы позволите мнѣ вернуться такъ же, какъ я пришелъ.
   Сэръ Томасъ предложилъ ему лошадь, но Гамель не принялъ предложенія и отправился въ обратный путь черезъ озеро.
   Отойдя нѣсколько шаговъ отъ дверей, онъ повернулъ голову, чтобы взглянуть на домъ, гдѣ обрѣталось существо, на которое онъ смотрѣлъ теперь какъ на свою неотъемлемую собственность; можетъ быть, онъ надѣялся, отчасти, снова какъ-нибудь увидѣть Люси, а если и не надѣялся, то все-таки считалъ такой случай возможнымъ; но онъ не увидѣлъ ничего, кромѣ неинтереснаго фасада громаднаго дома. Люси была занята совсѣмъ иначе. Она выслушивала проповѣдь, въ которой тетка Эммелина разъясняла ей, какъ гнусно поступилъ мистеръ Гамель, вторгаясь подъ сѣни Гленбоджи. Проповѣдь была нѣсколько длинна, и тетка Эммелина нашла нужнымъ повторить всѣ прежніе свои аргументы относительно происхожденія нечестивца, отсутствія у него надлежащихъ средствъ и общей гнусности нечестивцева отца. Все это она повторила нѣсколько разъ, съ большою, совершенно необычною для нея энергіей. Потокъ ея краснорѣчія былъ до такой степени стремителенъ, что Люси не могла вставить ни одного слова, пока всѣ упомянутыя злодѣянія не были обличены по два и по три раза. Но тутъ она заговорила.
   -- Тетя Эммелина,-- сказала она,-- теперь я помолвлена съ мистеромъ Гамелемъ.
   -- Что-о?!
   -- Онъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе, и я дала ему слово.
   -- Послѣ всего, что я тебѣ говорила?!
   -- Тетя Эммелина, я вѣдь тебѣ говорила, что не брошу его. Я не просила его пріѣзжать. Его привелъ сэръ Томасъ. Когда я его увидала, то хотѣла уйти отъ него, говорила, что ему бы не слѣдовало быть здѣсь, такъ какъ ты этого не хочешь, а онъ мнѣ отвѣтилъ, что дядя знаетъ, что онъ со мной. Конечно, когда онъ сказалъ, что любитъ меня, я не могла отвѣтить ему иначе.
   Только молчаніемъ могла тетка Эммелина выразить всю глубину своего негодованія; она удалилась, предоставивъ Люси въ одиночествѣ размышлять о своемъ женихѣ.
   -- Ну, что, какъ обошлось ваше путешествіе?-- спросилъ полковникъ Гамеля, заставшаго его попрежнему на балконѣ, съ книгой въ рукахъ.
   -- Гораздо лучше, чѣмъ я ожидалъ. Сэръ Томасъ накормилъ меня завтракомъ.
   -- А молодая лэди?
   -- Молодая лэди также была ко мнѣ благосклонна; но боюсь, что не могу отозваться столь же одобрительно объ остальныхъ обитателяхъ Гленбоджи. За завтракомъ всѣ три дамы Трингль бросали на меня такіе взгляды, какъ будто я совершенно лишній въ ихъ августѣйшемъ присутствіи.
   

XX.
Бракъ -- по Стоббсу.

   Въ тотъ же вечеръ, или, вѣрнѣе, ночь, такъ какъ пріятели поздно засидѣлись за трубками, Гамель подробно разсказалъ своему другу, полковнику, обо всемъ, что произошло въ Гленбоджи.
   -- Для этого-то вы и отправлялись туда, конечно?-- спросилъ полковникъ.
   -- На всякій случай.
   -- Я такъ и зналъ. Никогда не слыхивалъ, чтобы кто-нибудь ходилъ пѣшкомъ за двѣнадцать миль навѣстить молодую дѣвицу только потому, что былъ знакомъ съ ея отцомъ; когда за первымъ посѣщеніемъ, принятымъ не очень благосклонно друзьями молодой дѣвицы, черезъ нѣсколько недѣль послѣдовало второе, мой проницательный умъ тотчасъ подсказалъ мнѣ, что тутъ кроется что-нибудь болѣе старой семейной дружбы.
   -- Вашъ проницательный умъ провидѣлъ истину.
   -- Мой проницательный умъ провидитъ и дальнѣйшія событія. Она "можетъ жарить и варить"?
   -- Навѣрное сможетъ, если попробуетъ.
   -- И "рубашку починить"? Не подумайте, дружище, чтобы я въ самомъ дѣлѣ предполагалъ, что вашей женѣ придется штопать ваши рубашки. Чинка рубашекъ въ поэмѣ, откуда я взялъ эти слова, служитъ просто-на-просто эмблемой домашнихъ обязанностей вообще.
   -- Я приму въ хорошую сторону все, что бы вы ни сказали, потому что вы говорите по дружбѣ ко мнѣ.
   -- Бракъ, по моему мнѣнію,-- началъ полковникъ,-- самое счастливое состояніе, въ какомъ можетъ обрѣтаться человѣкъ, исключая развѣ только помолвку съ какимъ-нибудь очаровательнымъ созданіемъ, которому можно вполнѣ довѣрять: это, пожалуй, еще чуточку лучше. Человѣкъ получаетъ возможность любоваться собственными, отраженіемъ въ душѣ другого, наслаждаться всѣми радостями удовлетвореннаго тщеславія, выпадающими на долю того, кто любимъ, испытывать чувство превосходства надъ всѣмъ міромъ, озаряющее обыкновенно душу счастливаго избранника,-- и все это даромъ; ни нравственно, ни физически ему не приходится при этомъ тушить свою трубку. Вслѣдъ затѣмъ идетъ самый бракъ: это единственное средство избавиться отъ сознанія постыдной распущенности, которою отдаетъ, въ большей или меньшей степени, отъ всѣхъ холостяковъ нашего класса. Какъ бы ни былъ юноша преданъ приличіямъ, онъ не можетъ не слышать полуночнаго звона и долженъ быть отчасти повѣсой, чтобы не казаться самому себѣ недостаточно мужественнымъ. Единственный выходъ изъ этого -- женитьба. Но...
   -- Но что?
   -- Знаете ли вы человѣка, котораго старенькая шляпа всегда тщательно вычищена, пальто можетъ служить образцомъ опрятности, хотя и потерто немножко, если вглядѣться попристальнѣе, щеки все еще сохранили нѣкоторый юношескій румянецъ, но походка тяжела и взоръ всегда печаленъ? Серьезность жизни отняла у него способность улыбаться. Онъ пріучилъ себя не нуждаться ни въ чемъ, кромѣ того, что нужно для соблюденія общественныхъ приличій и удовлетворенія самыхъ насущныхъ потребностей. Маленькія личныя прихоти, столь обыкновенныя для насъ съ вами, такъ же чужды ему, какъ фазаны или драгоцѣнные каменья.
   -- Нѣтъ, я, кажется, его не знаю.
   -- А я знаю... очень хорошо. Я видалъ его въ полку и у дверей присутственныхъ мѣстъ. Я наблюдалъ за нимъ, пока онъ входилъ въ церковный домъ. Вы найдете его у порога адвокатской конторы, гдѣ онъ только-что просидѣлъ девять часовъ подъ рядъ, употребивъ на поддержаніе своего организма два сухаря по пенни каждый. Его сейчасъ узнаешь по убогимъ прядямъ рѣдкихъ волосъ на лбу, тщательно вычищенной шляпѣ и неизмѣнной, тяжелой озабоченности взора. Онъ размышляетъ, обыкновенно, о томъ, что будетъ лучше: постараться продлить свой кредитъ у мясника или попробовать еще какъ-нибудь сократить количество потребляемаго въ домѣ мяса, безъ вреда для здоровья своихъ пяти дочерей.
   -- Картина очень непривлекательная.
   -- Но вѣрная?
   -- Въ нѣкоторыхъ случаяхъ, конечно, да.
   -- Въ ней есть, однако, и другія стороны, привлекательныя,-- задумчиво продолжалъ полковникъ, только-что набившій вновь свою трубку. А пять-то дочерей и подруга, раздѣляющая бремя заботъ! Ему извѣстно, что имѣть пять дочерей -- лучше, чѣмъ большой запасъ баранины,-- даже и фазановъ, пожалуй,-- и никого, кто бы заботился о его тѣлесномъ благоденствіи въ этомъ мірѣ и духовномъ въ будущемъ. Не знаю, насколько хорошая сторона перевѣшиваетъ дурную въ томъ или другомъ случаѣ; но когда человѣкъ намѣренъ что-нибудь сдѣлать, ему слѣдуетъ знать, что онъ дѣлаетъ.
   -- Все это значитъ, сказалъ Гамель,-- что, если мнѣ удастся жениться на миссъ Дормеръ, у меня будутъ жидкіе волосы, скверная шляпа и долгъ мяснику?
   -- Такъ это случается съ другими.
   -- А у иныхъ вмѣсто того -- деньги въ банкѣ, и по смерти своей они оставляютъ, къ великому утѣшенію пяти дочерей, тысячъ тридцать, а то и сорокъ, и пятьдесятъ!
   -- Даже и цѣлыхъ сто! Нѣтъ предѣловъ количеству тысячъ, которое можетъ накопить человѣкъ, если ему повезетъ въ его профессіи. Можетъ быть, вы и будете этимъ именно человѣкомъ. Но имѣете ли вы достаточное основаніе на это разсчитывать, обзаводясь пятью-то дочерьми? Вотъ въ чемъ вопросъ.
   -- По-моему,-- сказалъ Гамель, необходимость въ такой увѣренности есть просто-на-просто трусость!
   -- Вопросъ этотъ очень меня занимаетъ. И мнѣ также хотѣлось бы отдѣлаться отъ этого привкуса повѣсничества. Чувствую, что для меня, какъ для Адама, не хорошо быть одному. Я не прочь сдѣлать предложеніе первой же дѣвушкѣ, которую полюблю настолько, чтобы мнѣ захотѣлось слиться съ нею воедино, не взирая на шляпы, мясниковъ и дочерей. Принять на свою спину всѣ тяжести, чувствуя, что она для этого достаточно крѣпка,-- дѣло благородное и смѣлое. Но что толку воображать, что можешь тащить мѣшокъ съ овсомъ, когда самъ знаешь навѣрное, что не въ силахъ даже поднять его съ земли?
   -- Силы явятся,-- сказалъ Гамель.
   -- Да, и скверная шляпа тоже. И еще хуже скверной шляпы -- истрепанныя юбки, а съ истрепанными юбками, можетъ быть, и измѣнившееся чувство, а съ измѣной чувства -- отсутствіе той нѣжности, которую женщина въ правѣ требовать отъ мужчины, какъ свое неотъемлемое достояніе.
   -- Я никакъ не ожидалъ, чтобы именно вы имѣли такъ мало вѣры въ себя.
   -- То-есть, чтобы я могъ разсуждать такъ серьезно, хотите вы сказать. Теперь я свободенъ и, не имѣя никакихъ опредѣленныхъ обязанностей въ послѣдніе три мѣсяца, самымъ нелѣпымъ образомъ предаюсь мрачнымъ мыслямъ. Вѣроятно, это отчасти отъ табаку. Но можно утѣшаться тѣмъ, что подобныя разсужденія въ устахъ одного человѣка никогда еще не имѣли ни малѣйшаго вліянія на поступки другого.
   Гамель съ большимъ торжествомъ сообщилъ другу о своей помолвкѣ съ Люси Дормеръ, но другъ не оказалъ ему равнаго довѣрія и умолчалъ о томъ, что во все время разговора и задолго до него въ мысляхъ его виталъ образъ сестры упомянутой выше дѣвицы. Онъ зналъ, что Эйалю подвергли нѣкотораго рода изгнанію изъ дома богатаго дяди и осудили на сравнительную бѣдность Кингсбюри-Крессента, а самъ, хотя и обладалъ въ настоящую минуту средствами, которыя можно считать весьма достаточными для холостяка, но привыкъ жить почти въ роскоши и чувствовалъ свою неприспособленность къ обстоятельствамъ, болѣе стѣсненнымъ. Вопреки собственному совѣту относительно кулинарныхъ и прочихъ дарованій кандидатки на супружескую жизнь, онъ зналъ себя достаточно, чтобы предчувствовать свою антипатію къ женѣ съ воспалившимся передъ плитою лицомъ. Не разъ говорилъ онъ себѣ, что искать женщину съ состояніемъ было бы еще хуже, а потому и рѣшилъ, что теперь, по крайней мѣрѣ, лучше остаться попрежнему. Но тутъ ему встрѣтилась Эйаля. Хотя, по выработанной имъ философской системѣ, Эйаля ничего не могла значить въ его жизни, но необходимость безпрестанно возвращаться къ этой истинѣ ясно говорила, что Эйаля значила уже очень многое.
   Дня черезъ три, тотчасъ послѣ завтрака, Гамель собрался уѣзжать.
   -- Какъ гнусно, что вы уѣзжаете,-- сказалъ полковникъ, когда на это нѣтъ рѣшительно никакихъ основаній.
   -- Въ виду пяти дочерей и скверной шляпы нужно иногда и поработать немножко.
   -- Почему же вы не можете изготовлять свои изображенія здѣсь?
   -- Съ тѣмъ, чтобы вы служили мнѣ моделью, а грязь изъ Коллера глиной?
   -- Я ничего не имѣю противъ. Вы не можете увѣковѣчить своимъ искусствомъ мою отвратительную окраску, какъ это сдѣлалъ тотъ господинъ, что писалъ мой портретъ прошлой зимою. Ну, ужъ если непремѣнно нужно ѣхать, поѣзжайте, пожалуй, и лѣпите бюсты по неслыханнымъ цѣнамъ, такъ чтобы пяти дочерямъ жилось, какъ у Христа за пазухой. Можетъ быть, вамъ нужно зачѣмъ-нибудь, чтобы я побывалъ въ Гленбоджи?
   -- Развѣ затѣмъ, чтобы вы осадили Трафика, этого отвратительнѣйшаго въ дѣломъ мірѣ человѣка.
   -- Осадить мистера Трафика,-- сказалъ полковникъ,-- задача совершенно невыполнимая. Человѣкъ этотъ обладаетъ силой, которой я завидую отъ души и, пожалуй, болѣе, чѣмъ всѣмъ прочимъ дарамъ боговъ. Никакія слова не могутъ пробить его шкуру. Сатира ему какъ съ гуся вода. Насмѣшка не беретъ его. Самая крѣпкая ругань не можетъ причинить ему никакого ущерба. Онъ постигъ великую истину, что того, кто не хочетъ обижаться, обидѣть нельзя. Такъ какъ съ такимъ господиномъ не стоитъ затѣвать продолжительную вражду, онъ не страдаетъ ни отъ чьей постоянной непріязни. Никакія стрѣлы не берутъ его. Это, пожалуй, самый счастливый, человѣкъ во всемъ Лондонѣ.
   -- Въ такомъ случаѣ, вы, къ сожалѣнію, ничего не можете сдѣлать для меня въ Гленбоджи. Смягчить тетку Эммелину было бы, боюсь, вамъ не подъ силу. Сэръ Томасъ, насколько я замѣтилъ, не особенно нуждается въ смягченіи.
   -- Сэръ Томасъ могъ бы дать тысченку-другую молодой особѣ.
   -- Я предпочту добывать себѣ новыя шляпы какими-нибудь иными путями,-- сказалъ Гамель, садясь въ телѣжку, въ которой ему предстояло ѣхать до Коллерфута.
   Полковникъ прожилъ въ Дромколлерѣ до конца сентября, когда его присутствіе требовалось въ Альдершотѣ. Онъ много охотился, по радушному настоянію лорда Глентоуера и вопреки презрительнымъ минамъ мистера Трафика; много читалъ, много курилъ и относительно препровожденія времени ни мало не нуждался въ состраданіи; свободные часы посвящались имъ частью перепискѣ съ маркизой, его теткой, и двоюродной сестрой Ниной. Прилагаемъ по одному изъ писемъ той и другой и по одному изъ его отвѣтовъ.

Отъ Нины къ ея кузену, полковнику.

"Дорогой Джонатанъ,

   "Лэди Альбюри говоритъ, что тебѣ бы слѣдовало быть здѣсь, и это совершенно вѣрно. Здѣсь отлично. Тутъ есть одинъ мистеръ Понсонби, и мы съ нимъ можемъ побить въ лаунъ-теннисъ какую угодно другую пару. Игра происходитъ подъ навѣсомъ,-- это такъ удобно. Играть съ зонтиками, какъ эти барышни Мелькомбъ,-- ужасно глупо. Онѣ здѣсь были, но уѣхали. Одна изъ нихъ по уши влюблена въ мистера Понсонби, я въ этомъ увѣрена. Такія вещи, какъ тебѣ извѣстно, всегда, бываютъ совершенно односторонни. Онъ не Богъ знаетъ что, но играетъ божественно. Въ концѣ концовъ, мнѣ кажется ничто не можетъ сравниться съ лаунъ-теннисомъ. Вотъ не знаю еще какъ охота,-- да, вѣроятно, и никогда не узнаю.
   "Мы старались добыть Эйалю; боюсь, однако, что это не удастся. Лэди Альбюри очень добра, но оказалось, что ей не особенно хочется писать къ мистрессъ Дозетъ, такъ что писать пришлось мамѣ; отвѣтъ отъ этой дамы получился очень суровый. По ея мнѣнію, Эйалѣ лучше оставаться среди своихъ близкихъ. Бѣдная Эйаля! Не подлежитъ сомнѣнію, что для освобожденія ея изъ плѣна понадобится вооруженный рыцарь. Предоставляю тебѣ рѣшить, кто долженъ быть этимъ рыцаремъ.
   "Надѣюсь, ты пріѣдешь на день или на два передъ отъѣздомъ въ Альдершотъ. Мы проживемъ здѣсь до перваго октября. Если не пріѣдешь, это будетъ отвратительно съ твоей стороны. Лэди Альбюри говоритъ, что никогда больше не будетъ тебя приглашать. "О, Стоббсъ", сказалъ сэръ Гарри, "Стоббсъ -- одинъ изъ тѣхъ людей, которые никогда не пріѣзжаютъ, если ихъ приглашать." Конечно, мы всѣ на него накинулись. Тутъ онъ объявилъ, что ты -- его лучшій въ цѣломъ свѣтѣ другъ, но что онъ не смѣетъ и мечтать о томъ, чтобы ты когда-нибудь опять пріѣхалъ въ Стальгамъ. Можетъ быть, если намъ удастся насчетъ Эйали, ты и пріѣдешь. Мама хочетъ попытаться еще. Любящая тебя кузина

Нина."

Отъ маркизы Бальдони къ ея племяннику, полковнику Стоббсу.

"Дорогой Джонатанъ,

   "Я сдѣлала все, что могла относительно своей protégée, но боюсь, что изъ этого ничего не выйдетъ. Ея тетка мистрессъ Дозетъ думаетъ, повидимому, что разъ Эйалѣ суждено жить съ нею,-- ей лучше покориться своей судьбѣ. Это значитъ, другими словами, что если дѣвушка обречена на скучную жизнь, то ей лучше не начинать съ маленькаго развлеченія. Въ этомъ есть большая доля справедливости, но если бы дѣвушкой была я, я предпочла бы начать съ развлеченія, рискнувъ реакціей, и, можетъ быть, имѣла бы достаточно самомнѣнія, чтобы предположить съ своей стороны возможность уладить всѣ затрудненія въ этотъ подготовительнный періодъ посредствомъ своихъ "beaux yeux". Я видѣла мистрессъ Дозетъ одинъ разъ, а теперь получила отъ нея письмо. Въ концѣ концовъ, мнѣ немножко жаль бѣдненькую Эйалю.
   "Намъ живется здѣсь отлично. Маркизъ уѣхалъ въ Комо присмотрѣть за своимъ тамошнимъ имѣньемъ. Не злорадствуй и не говори, что эти два обстоятельства находятся въ связи; но, правду сказать, ему никогда не бываетъ хорошо нигдѣ, кромѣ Италіи. На-дняхъ передъ нимъ поставили кусокъ недожареннаго мяса, и это окончательно побудило его выѣхать тотчасъ.
   "Перваго октября мы вернемся въ Лондонъ и проживемъ тамъ до конца ноября. Нину опять зовутъ сюда въ ноябрѣ, чтобы показать ей охоту. Я знаю, чѣмъ это кончится: она непремѣнно попробуетъ черезъ что-нибудь перескочить и сломаетъ себѣ ногу. Ты долженъ быть здѣсь, чтобы этого не допустить. Если она поѣдетъ сюда, я, можетъ быть, недѣльки на двѣ съѣзжу въ Брайтонъ.
   Да, по-моему, Эйаля Дормеръ -- очень хорошенькая дѣвушка и вдобавокъ умная. Признаю, что она distinguée.
   Но изъ этого вовсе не слѣдуетъ, чтобы я считала ее именно такой дѣвушкой, на которой долженъ жениться человѣкъ, подобный полковнику Стоббсу. Это -- одно изъ тѣхъ человѣческихъ существъ, которыя какъ будто были отправлены изъ этого міра въ какой-то другой, гдѣ и получили свое воспитаніе. Хотя она знаетъ очень многое, чего не знаетъ никто другой, но не знаетъ такихъ вещей, которыя должны быть извѣстны всякому. Чтобы бродить съ тобою по рощѣ, сидѣть у ручья и дрожать на вершинѣ горы,-- она была бы прелестна. Сомнѣваюсь, чтобы она была равно хороша, сидя на хозяйскомъ мѣстѣ за твоимъ обѣденнымъ столомъ, ухаживая за дѣтьми въ дѣтской и сводя недѣльные счеты. Она бы приставала къ тебѣ съ поэзіей и не дѣлала бы даже и вида, что принимаетъ къ свѣдѣнію твои поученія относительно правильнаго передвиженія арміи. Не говорю уже о томъ, что у нея нѣтъ ни одного пенни за душой, а ты именно въ такомъ положеніи, когда человѣку необходимо получить что-нибудь за женой. А потому я положительно противъ всякихъ матримоніальныхъ поползновеній въ этомъ направленіи.

"Любящая тебя тетка
Беатриче Бальдони."

Отъ полковника Стоббса къ его кузинѣ Нинѣ.

"Дорогая Нина,

   "Лэди Альбюри ошибается: мнѣ не слѣдуетъ быть въ Стальгамѣ. Что сталъ бы я дѣлать въ Стальгамѣ въ это время года? Я никогда не охочусь на перепеловъ, а объ игрѣ въ лаунъ-теннисъ нечего и думать, такъ какъ я знаю заранѣе, что не слажу съ мистеромъ Понсонби. Если состоится ноябрьская затѣя, я пріѣду и буду охранять тебя на охотѣ. Передай это сэру Гарри и прибавь, что я привезу съ собою трехъ лошадей на недѣлю. Положеніе бѣдной Эйали Дормеръ кажется мнѣ очень плачевнымъ, но что же тугъ можетъ сдѣлать какой угодно рыцарь? Когда дѣвушку отдаютъ на попеченіе дяди или тетки, она становится исключительной собственностью этого дяди или тетки. Мистрессъ Дозетъ можетъ быть самымъ несноснымъ дракономъ, когда-либо сотвореннымъ на испытаніе и горе прекрасной затворницѣ,-- но все же она всемогуща. Оказать миссъ Дормеръ какую-нибудь помощь можетъ только такой рыцарь, который явится съ обручальнымъ кольцомъ въ рукѣ и освободитъ ее изъ плѣна силою брачнаго договора. Твой несчастный кузенъ столь исключительно поглощенъ обязанностью сражаться за свое отечество, что ему некогда даже и подумать о такомъ значительномъ предпріятіи.
   "Бѣдная Эйаля! Съ твоей стороны было бы очень глупо вообразить себѣ, что я жалѣю ее потому, что не могу быть тѣмъ рыцаремъ, который освободитъ ее; но не могу не думать о томъ, какъ счастлива она была бы въ Стальгамѣ, стараясь побить въ лаунъ-теннисъ тебя и мистера Понсонби и рискуя сломать себѣ шею на пресловутой ноябрьской охотѣ. Любящій тебя кузенъ

Д. С."

Отъ полковника Стоббса къ маркизѣ Бальдони.

"Дорогая тетушка,

   Письмо твое достойно царицы Савской, если, какъ оно, вѣроятно, и было, она состояла въ перепискѣ съ царемъ Соломономъ. Что до судьбы Эйали, если она обречена жить съ мистрессъ Дозетъ, то ей остается только покориться своей участи. Ты не можешь увезти ее въ Италію, а маркизъ не пожелалъ бы, чтобы она раздѣлила съ Ниной его италіанскія сокровища. Бѣдненькая птичка! Она имѣла возможность жить среди брилліантовъ и банковыхъ билетовъ у милліонеровъ Тринглей, но какимъ-то непонятнымъ для меня способомъ лишилась этой возможности. Вѣроятно, она вела себя нелѣпо, но, какъ нарочно, она нравится мнѣ отъ этого еще болѣе. Не думаю, чтобы двѣ недѣли въ Стальгамѣ, среди роскошной обстановки сэра Гарри, могли быть ей очень полезны.
   "Что до меня, моего обѣденнаго стола и будущей спутницы, обреченной выслушивать мои воинственныя разглагольствованія, я склоненъ думать, что ты права, такъ какъ пишешь въ духѣ истинной житейской мудрости. Царица Савская, навѣрное, давала царю Соломону совѣты въ этомъ родѣ. Я никогда не слыхивалъ, чтобы женщина, въ откровенной бесѣдѣ, относилась къ браку иначе, какъ съ точки зрѣнія фунтовъ, шиллинговъ и пенсовъ. Въ подобныхъ совѣтахъ о любви никогда не бываетъ и помину. Къ чему она, разъ это продукта, не съѣдобный? Не думай, что я говорю такъ въ духѣ порицанія или сатиры. Я вполнѣ раздѣляю твои воззрѣнія и если когда-нибудь женюсь, то женюсь по всѣмъ предписаннымъ тобою правиламъ, принимая въ соображеніе недѣльные счеты и твердо рѣшившись избѣгать засѣданій на берегахъ ручьевъ.
   "Я сообщилъ Нинѣ о своихъ планахъ. Въ ноябрѣ буду въ Стальгамѣ и посмотрю, чтобы она не сломала себѣ шею. Твой

Д. С."

XXI.
Негодованіе Эйали.

   Мистрессъ Дозетъ была, пожалуй, права отчасти, не давая своего разрѣшенія на предложенную поѣздку въ Стальгамъ. Если судьба обрекала Эйалю на вѣчное жительство въ Кингсбюри-Крессентѣ, веселье очень веселаго дома и богатство дома очень богатаго были бы весьма плохимъ подготовленіемъ къ такой жизни. До поѣздки въ Брукъ-Стритъ къ лэди Бальдони, Эйаля, несомнѣнно, дѣлала все, что могла, чтобы приспособиться къ нравамъ и обычаямъ тетки, хотя дѣлала это, страдая и мучаясь. Она подрубляла полотенца, штопала простыни, ходила по лавками, старалась принимать къ сердцу фунты говядины и раздѣлять интересъ, который возбуждали въ теткѣ останки бараньихъ ножекъ, уцѣлѣвшіе послѣ алчнаго обхожденія двухъ служанокъ на кухнѣ. Эйаля была умна, она понимала, что равнодушіе Люси обижало тетку не столько потому, чтобы тетка нуждалась въ трудѣ Люси, сколько потому, что оно указывало какъ будто на низменность и вульгарность теткиныхъ интересовъ; она старалась войти въ нихъ и отчасти успѣвала въ этомъ. Тетка могла говорить съ нею о маслѣ и стиркѣ,-- вопросахъ, которыхъ никогда не касалась въ разговорахъ съ Люси. Мистрессъ Дозетъ видѣла, что Эйаля борется съ собой, но думала, что такая борьба ей полезна, и не теряла надежды. Но тутъ приключилась поѣздка въ Брукъ-Стритъ, и Эйаля вернулась совсѣмъ другой дѣвушкой. Повидимому, она и не могла и не хотѣла бороться долѣе.
   -- Терпѣть не могу бараньихъ костей,-- сказала она теткѣ однажды утромъ, вскорѣ послѣ возвращенія.
   -- Конечно, всѣ мы предпочли бы телячьи ножки,-- сказала тетка хмурясь.
   -- И ножекъ терпѣть не могу.
   -- У маркизы-то тебя, навѣрное, пичкали разными фрикассэ.
   -- Терпѣть не могу фрикассэ.
   -- Но вѣдь ты же не можешь не терпѣть ѣсть?
   -- Терпѣть не могу. Это низко. Природа должна была бы устроить это иначе. Намъ бы слѣдовало получать пищу изъ воздуха черезъ пальцы и волосы, какъ деревья черезъ листья. Тогда бы не было никакихъ мясниковъ, никакого сала, никакихъ мерзкихъ запаховъ изъ кухни... и никакого джина.
   Это было хуже всего,-- упоминаніе о невинномъ, но не аристократическомъ крѣпкомъ напиткѣ, которымъ, по добротѣ сердечной, довольствовался мистеръ Дозетъ!
   -- Вы возстаете противъ Творца, миссъ,-- сказала тетка Маргарита самымъ сердитымъ своимъ тономъ,-- противъ Творца, Который создалъ все и въ безконечной своей премудрости опредѣлилъ, что должны ѣсть и нить Его твари.
   -- А все-таки,-- сказала Эйаля,-- мнѣ кажется, мы могли бы обойтись безъ вареной баранины.
   И она обратилась къ лежавшимъ у нея на колѣняхъ предметамъ домашняго рукодѣлья, желая показать, что несмотря на предосудительность своего міровоззрѣнія вовсе не намѣрена предаваться праздности. Но разгнѣванная мистрессъ, Дозетъ, выхвативъ работу изъ рукъ племянницы, унесла ее изъ комнаты, давая такимъ образомъ понять, что даже наволочка въ ея домѣ не должна быть обязана ни однимъ стежкомъ рукѣ столь неблагодарной и богохульной дѣвицы.
   Гнѣвъ ея скоро прошелъ. Эйаля, хотя и не каялась, но была кротка, и на слѣдующее утро, возвращаясь домой съ теткой, безропотно тащила въ корзинкѣ фунтъ масла, шесть яицъ и небольшой кусокъ ветчины. Послѣ этого наволочка была вручена ей снова. Но признаки потрясенія, испытаннаго ею вслѣдствіе роскоши Брукъ-Стрита, все еще продолжали обнаруживаться; тетка Маргарита наблюдала ихъ весьма внимательно и въ бесѣдахъ съ мужемъ указывала на нихъ весьма настойчиво.
   -- Молодымъ людямъ, я думаю, хорошо повеселиться немного,-- робко замѣтилъ дядя Реджинальдъ.
   -- И старикамъ также. Въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія, если веселье не причиняетъ имъ въ то же время вреда. Ничего не можетъ быть хорошаго для молодой особы въ томъ, что дѣлаетъ ее негодной для положенія, къ которому Господь призвалъ ее. Эйаля должна жить съ нами. Конечно, ей пришлось пересилить себя, когда она пріѣхала отъ твоей сестры, лэди Трингль, но она сладила съ этимъ очень хорошо, и я была ею очень довольна. Она только-что начала входить въ свою колею, когда нагрянуло это приглашеніе отъ лэди Бальдони, и вотъ она вернулась сама не своя, и ей опять приходится все начинать сначала.
   Дядя Реджинальдъ повторилъ свое мнѣніе о желательности небольшихъ развлеченій для молодыхъ людей, но у него не хватило силъ очень настаивать на этой теоріи. Что Эйаля, хотя и продолжала бороться съ собой, но была сильно разстроена поѣздкой,-- это не подлежало, во всякомъ случаѣ, никакому сомнѣнію.
   Тутъ пришло приглашеніе въ Стальгамъ. Лэди Альбюри написала къ самой Эйалѣ очень любезную записку, въ которой говорила объ удовольствіи, которое та ей доставитъ пріѣздомъ въ деревню, гдѣ въ то время гостили ея старые друзья, маркиза и Нина. Записка сопровождалась длиннымъ письмомъ отъ самой Нины, подробно описывавшей всѣ прелести Стальгама, не исключая мистера Понсонби и лаунъ-тенниса. Эйаля уже и прежде много наслышалась о Стальгамѣ и Альбюри отъ пріятельницы, шепотомъ намекавшей на возможность настоящаго приглашенія, и готова была къ поѣздкѣ: пересмотрѣвъ свой гардеробъ, она рѣшила, что платья, годившіяся для Брукъ-Стрита, годились также и для Стальгама. Но съ той же почтой пришло еще письмо на имя мистрессъ Дозетъ, и, глядя на тетку, пока та читала его, Эйаля замѣтила въ ея нахмурившемся лицѣ выраженіе положительно неблагопріятное Стальгаму.
   Это происходило вскорѣ послѣ утренняго чая, тотчасъ по уходѣ на службу дяди Реджинальда, и нѣкоторое время о полученныхъ письмахъ не было сказано ни слова; Эйаля заговорила только послѣ завтрака.
   -- Тетя,-- сказала она,-- ты получила письмо отъ лэди Альбюри?
   -- Да,-- отвѣчала мистрессъ Дозетъ зловѣщимъ тономъ,-- я получила письмо отъ лэди Альбюри.
   Снова наступило молчаніе, длившееся до тѣхъ поръ, пока преисполненная обѣщанными блаженствами Эйаля не прервала его, такъ какъ не въ силахъ была выдержать долѣе.
   -- Тетя Маргарита,-- сказала она,-- надѣюсь, ты меня пустишь?
   Минуты двѣ отвѣта не было, и Эйаля повторила свой вопросъ.
   -- Лэди Альбюри хочетъ, чтобы я пріѣхала въ Стальгамъ.
   -- Она пишетъ мнѣ, что приметъ тебя.
   -- И мнѣ можно ѣхать?
   -- По моему глубочайшему убѣжденію, тебѣ лучше не ѣздить,-- сказала мистрессъ Дозетъ, подтвердивъ свой приговоръ кивкомъ головы, достойнымъ Юпитера.
   -- О, тетя Маргарита, почему же?
   -- Мнѣ кажется, благоразумнѣе будетъ отказаться.
   -- Да почему же, почему же, почему же, тетя Маргарита?
   -- Это была бы трата денегъ.
   -- У меня хватитъ своихъ: изъ тѣхъ, что далъ мнѣ сэръ Томасъ, осталось еще довольно на путешествіе,-- сказала Эйаля, отстаивая свои интересы всѣми силами своего краснорѣчія.
   -- Дѣло не въ однѣхъ деньгахъ. Есть и другія причины, причины очень основательныя.
   -- Какія же, тетя Маргарита?
   -- Тебѣ, душа моя, суждено жить съ нами, а не съ такими людьми какъ маркиза Бальдони и лэди Альбюри.
   -- Да вѣдь я, кажется, и не жалуюсь на это.
   -- Стала бы жаловаться, если бы привыкла за это время къ роскоши Альбюри-Парка. Я говорю это не въ укоръ тебѣ, Эйаля. Такова природа человѣческая.
   -- Да вѣдь я не буду жаловаться. Развѣ я жаловалась когда-нибудь?
   -- Да, душа моя. Ты говорила мнѣ намедни, что не любишь бараньихъ костей, и тебѣ противно, когда пахнетъ саломъ. Говорю это не съ тѣмъ, чтобы бранить тебя, Эйаля, а съ тѣмъ, чтобы дать тебѣ понять, каковы были бы послѣдствія твоей поѣздки изъ такого дома, какъ нашъ, въ такой домъ, какъ Стальгамъ, и возвращенія изъ Стальгама вотъ въ эту квартиру. Тебѣ лучше довольствоваться собственнымъ положеніемъ.
   -- Я довольствуюсь своимъ положеніемъ,-- прорыдала Эйаля.
   -- И позволишь мнѣ написать лэди Альбюри отказъ на ея приглашеніе.
   Но Эйаля не соглашалась взглянуть на дѣло глазами тетки. Напрасно тетка требовала отъ нея утвердительнаго отвѣта,-- Эйаля не дала его и, рыдая, выбѣжала, наконецъ, изъ комнаты. Наверху, обсуждая вопросъ сама съ собою, она рѣшила возстать. Конечно, она обязана была до нѣкоторой степени покоряться теткѣ; но развѣ она уже не покорялась достаточно, работая какъ волъ, таская эту корзину съ провизіей и стараясь принимать участіе въ вопросахъ, интересовавшихъ тетку? Неужели же она такъ всецѣло принадлежала теткѣ, что должна была исполнять всѣ теткины желанія, хотя бы цѣною всѣхъ своихъ надеждъ и всѣхъ обѣщанныхъ ей радостей? Она чувствовала, что поѣздка въ Брукъ-Стритъ сошла успѣшно, хотя, конечно, не встрѣтила тамъ никакого лучезарнаго ангела, но зато находилась въ обществѣ людей, которые ей нравились, и говорили съ ней люди, которыхъ пріятно было слушать; она не забыла этого полковника съ удивительнымъ именемъ и безобразнымъ лицомъ, который, наклонившись надъ ея стуломъ въ театрѣ, то смѣшилъ ее своими остротами, то увлекалъ объясненіемъ происходившаго на сценѣ. Все это, или что-нибудь подобное, къ великой ея радости, навѣрное повторилось бы въ Стальгамѣ. И неужели же отъ всего этого надо было отказаться,-- отказаться отъ единственнаго удовольствія, оставшагося ей въ жизни, только изъ-за того, что у тетки были строгія понятія о долгѣ и удовольствіи? Другія дѣвушки принимали приглашенія. Въ Римѣ, когда обсуждался вопросъ о маркизиномъ балѣ, она настояла же на своемъ, несмотря на сопротивленіе тетки Эммелины и Августы. Конечно, поведеніе ея въ этомъ случаѣ послужило отчасти причиной изгнанія изъ дома дяди Тома; но объ этомъ она въ настоящую минуту не подумала. Надо было возстать и просить о помощи дядю Реджинальда.
   Письмо, однако, заключавшее въ себѣ формальное приглашеніе, было адресовано на имя тетки, и тетка имѣла полное право отвѣчать на него по своему усмотрѣнію. Отвѣтъ, можетъ быть, писался уже въ эту самую минуту, и если бы онъ былъ отрицательнымъ, Эйаля знала, что не можетъ ему противодѣйствовать. Тетка снова пришла къ ней въ то же утро, чтобы освѣдомиться о ея рѣшеніи; сама она непоколебимо стояла на своемъ, но не хотѣла, повидимому, писать роковой отвѣтъ безъ разрѣшенія Эйали. Эйаля увѣряла себя, что имѣетъ собственныя права, которыхъ тетка не смѣетъ нарушать.
   -- По-моему, слѣдуетъ позволить мнѣ ѣхать,-- сказала она пришедшей теткѣ.
   -- Даже если, по-моему, это для тебя вредно?
   -- Это не будетъ вредно. Они очень хорошіе люди. По-моему, мнѣ слѣдуетъ позволить ѣхать.
   -- Развѣ ты не имѣешь довѣрія къ тѣмъ, кто состоитъ твоими естественными опекунами?
   -- Мой естественный опекунъ -- дядя Реджинальдъ,-- сказала Эйаля сквозь слезы.
   -- Прекрасно! Если ты не хочешь руководиться моимъ мнѣніемъ,-- какъ будто я тебѣ не тетка!-- и ни въ грошъ не ставишь моихъ словъ о томъ, что для тебя лучше и полезнѣе, оставимъ этотъ вопросъ до возвращенія дяди. Я не могу не чувствовать себя глубоко оскорбленной твоимъ пренебреженіемъ. Я изъ всѣхъ силъ старалась дѣлать для тебя все, что могла, какъ родная мать.
   -- По-моему слѣдуетъ позволить мнѣ ѣхать,-- повторила Эйаля.
   Все это повело, во-первыхъ, къ тому, что отвѣты на всѣ три письма были отложены до слѣдующаго дня. Эйаля тщательно обдумала хорошенькія слова, которыми слѣдовало отвѣчать на любезную записку лэди Альбюри, и избранная ею форма казалась ей очень изящной. Но если бы дядя не поддержалъ ее, это было бы ни къ чему, пришлось бы придумывать другое. Нинѣ она напишетъ всю правду, сообщитъ ей или о своей безмѣрной радости или о своемъ полномъ отчаяніи и гоненіяхъ, которымъ подвергается. Но ей не вѣрилось, чтобы дядя могъ быть съ нею жестокъ. Онъ всегда былъ добръ неизмѣнно. Когда дядя узнаетъ, до какой степени ей этого хочется, онъ ее пуститъ.
   Ставя все дѣло въ зависимость отъ рѣшенія дяди и обязываясь такимъ образомъ покориться этому рѣшенію, каково бы оно ни было, бѣдная дѣвушка совершенно упустила изъ виду громадное преимущество, которое давалъ теткѣ разговоръ, могущій произойти наверху, въ то время, пока глава дома будетъ мыть руки передъ обѣдомъ. Не знала она также и того, насколько характеръ тетки Маргариты былъ тверже, чѣмъ характеръ дяди Реджинальда. Пока дядя мылъ руки и надѣвалъ туфли, вопросъ рѣшился въ смыслѣ, совершенно пагубномъ для упованій бѣдной Эйали.
   -- Я такъ не могу,-- сказала мистрессъ Дозетъ въ отвѣтъ на старый аргументъ о полезности веселья для молодежи. Разъ я отвѣчаю за дѣвушку, то должна имѣть возможность распоряжаться ею по своему. Хлопотъ и такъ не оберешься, а спасибо никто не скажетъ. Но я все-таки могу и буду стараться исполнить свой долгъ, не ожидая за это никакой благодарности и никакой любви. Я обязана заботиться о ней потому, что она тебѣ племянница, и еще потому, что у нея нѣтъ никакихъ другихъ настоящихъ друзей. Я знала, чѣмъ это кончится, когда она поѣхала въ Брукъ-Стритъ, сплоховала тогда и согласилась, а съ тѣхъ самыхъ поръ дѣвушка бродитъ какъ потерянная. Если теперь мнѣ не дадутъ поступить по-своему, я отказываюсь отъ нея разъ и навсегда.
   Выслушавъ эту властную рѣчь, дядя Реджинальдъ принужденъ былъ сдаться, и положено было послѣ обѣда сообщить Эйалѣ о принятомъ рѣшеніи.
   Сидя за обѣдомъ, Эйаля вся превратилась въ ожиданіе, но не спрашивала ничего. Не спрашивала и послѣ обѣда, пока дядя медленно, торжественно и печально прихлебывалъ изъ кружки свой холодный джинъ съ водою. Онъ прихлебывалъ очень медленно, вѣроятно, потому, что хотѣлъ отсрочить насколько возможно непріятную минуту, когда придется сообщить племянницѣ рѣшеніе ея участи. Но, наконецъ, меланхолическая кружка была окончена и, по установленному въ домѣ обычаю, мистрессъ Дозетъ, а за нею Эйаля и дядя Реджинальдъ направились въ гостиную. На лѣстницѣ, улучивъ минуту, когда жена не смотрѣла на него, мистеръ Дозетъ протянулъ трепещущую руку и положилъ ее на плечо Эйали, какъ бы желая обнять ее. Бѣдная дѣвушка хорошо поняла это изъявленіе нѣжности. Не за чѣмъ было бы обнимать ее, если бы ей уготовлялись блаженства Стальгама. Слезы уже стояли у нея на глазахъ, когда она усѣлась въ гостиной, насколько возможно далѣе отъ кресла тетки.
   Тутъ дядя прерывающимся голосомъ произнесъ свой приговоръ, но это прерываніе не приносило Эйалѣ никакой пользы.
   -- Эйаля,-- сказалъ онъ,-- мы съ тетей говорили о приглашеніи въ Стальгамъ и пришли къ тому убѣжденію, что тебѣ, другъ мой, лучше не принимать его.
   -- Почему же, дядя Реджинальдъ?
   -- Это стоило бы денегъ.
   -- Я могу заплатить за билетъ сама.
   -- Понадобилось бы много издержекъ; мнѣ, право, не за чѣмъ входить въ подробности. Въ сущности говоря, дитя мое, бѣдные люди не могутъ жить съ богатыми, не должны этого и пробовать.
   -- Я и не собираюсь жить съ ними.
   -- Гостить у нихъ значитъ жить съ ними нѣкоторое время. Мнѣ очень жаль, Эйаля, что мы не можемъ поставить тебя въ такое положеніе, гдѣ ты могла бы свободнѣе пользоваться удовольствіями, свойственными твоему возрасту; но ты должна принимать вещи, какъ онѣ есть. Обсудивъ этотъ вопросъ со всѣхъ сторонъ, я нисколько не сомнѣваюсь, что тетя права, совѣтуя тебѣ остаться дома.
   -- Это вовсе не совѣтъ,-- сказала Эйаля.
   -- Эйаля!-- воскликнула тетка негодующимъ тономъ.
   -- Это не совѣтъ,-- повторила Эйаля. Конечно, если вы меня не пускаете, я не могу ѣхать.
   -- Ты очень злая дѣвочка!-- сказала мистрессъ Дозетъ. Какимъ тономъ ты говоришь съ дядей, послѣ всего, что онъ для тебя сдѣлалъ!
   -- Не злая,-- сказалъ дядя.
   -- А я говорю, злая. Но это все равно. Я тотчасъ же напишу къ лэди Альбюри, какъ ты желаешь, и, конечно, о поѣздкѣ больше не можетъ быть и рѣчи.
   Вскорѣ затѣмъ мистрессъ Дозетъ сѣла къ своему письменному столу и написала письмо, о которомъ маркиза упоминала племяннику. Письмо было, несомнѣнно, суровое и жесткое, и, прочитавъ его, такая женщина, какъ маркиза Бальдони не могла не почувствовать, что мистрессъ Дозетъ едва ли была пріятнымъ товарищемъ для такой дѣвочки, какъ Эйаля. Оно было написано съ полнымъ сознаніемъ, что того требовалъ долгъ, и обороты рѣчи, которые при этомъ употреблялись, хотя тяжелые и неловкіе, выражали твердую рѣшимость исполнить непріятную обязанность.
   Когда дѣло было такимъ образомъ рѣшено, Эйаля поспѣшила удалиться въ свою комнату. Вся душа ея кипѣла негодованіемъ на тиранію, которой она, по собственному мнѣнію, подвергалась. Употребленіе невиннаго слова "совѣтъ" разсердило ее болѣе всего. Это не былъ совѣтъ. Этого и не выдавали за совѣтъ. Она получила приказаніе, самое жестокое и несправедливое приказаніе, которому принуждена была повиноваться, потому что не имѣла возможности освободиться отъ своего рабскаго положенія. Хорошъ совѣтъ! Совѣтъ -- такая вещь, съ которой тотъ, кто его получаетъ, можетъ сообразоваться или не сообразоваться, по своему усмотрѣнію. Раба должна слушаться приказаній! Ея родной папа и родная мама всегда совѣтовали ей, и она всегда слѣдовала ихъ совѣтамъ, даже когда они выражались только взглядомъ, улыбкой или наклоненіемъ головы. Тогда она знала, что значитъ получать совѣты. А теперь ей приказывали,-- какъ приказываютъ рабамъ; и изъ ея рабства не было никакого выхода!
   Ей также нужно было написать отвѣтъ, но хорошенькая, изысканная фраза, которой она думала поблагодарить лэди Альбюри за ея великую доброту, теперь была уже неумѣстна. Послѣ одной или двухъ напрасныхъ попытокъ она убѣдилась, что совершенно не въ состояніи написать къ лэди Альбюри. Перо ея не находило подходящихъ выраженій. Но Нинѣ она написала.

"Милая, дорогая Нина,

   "Они меня не пускаютъ! О моя милая, какъ я несчастна! Почему они меня не пускаютъ, когда есть люди, которые такъ добры, такъ необыкновенно добры ко мнѣ, какъ твоя милая мама и лэди Альбюри! Мнѣ бы хотѣлось просто убѣжать изъ дому и никогда не возвращаться, даже если бы пришлось умереть на улицѣ. Я была такъ счастлива, когда получила ваши письма, твое и лэди Альбюри, а теперь я такая несчастная! Не могу писать къ лэди Альбюри. Пожалуйста, передай ей только, что я очень благодарю ее и что меня не пускаютъ.
   "Твой несчастный, но любящій тебя другъ

Эйаля".

XXII.
Благодарность Эйали.

   Эйаля возбуждала большое состраданіе среди обитателей Стальгама. Всеобщія симпатіи, однако, должны были бы относиться скорѣе къ мистрессъ Дозетъ. Слѣдовало бы понять, что тетка исполняла непріятную обязанность, а дѣвушка хотя и не оказывала ей положительнаго сопротивленія, но все же была очень непокладиста. Но всѣ знали, что Эйаля прехорошенькая, а мистрессъ Дозетъ, вѣроятно, дурна собою. Эйаля была интересна, а мистрессъ Дозетъ, по свойству своихъ обстоятельствъ, вовсе не интересна. По единогласному рѣшенію всего Стальгама безъ исключенія, такую хорошенькую птичку, какъ Эйаля, не слѣдовало подвергать вѣчному заключенію въ такой уродливой клѣткѣ. Такой птичкѣ нужно было, по меньшей мѣрѣ, дать возможность привлечь своимъ щебетаньемъ и перышками какого-нибудь подходящаго товарища. Таково было убѣжденіе лэди Альбюри, дамы очень доброй, слегка склонной къ сватовству, очень любившей хорошенькихъ дѣвушекъ и имѣвшей старшаго сына девяти лѣтъ отъ роду, такъ что ни ей самой и никому изъ ея домочадцевъ не грозило никакой опасности. Много смѣялись въ Стальгамѣ надъ мистрессъ Дозетъ и много милыхъ вещей говорилось о птичкѣ, подвергавшейся столь недостойному заключенію въ Кингсбюри-Крессентѣ. Наконецъ, составилось нѣчто въ родѣ заговора, съ цѣлью освобожденія птички въ ноябрѣ.
   Нельзя сказать, чтобы маркиза принимала дѣятельное участіе въ этомъ заговорѣ. Несмотря на все свое расположеніе къ Эйалѣ, она не вполнѣ раздѣляла убѣжденіе лэди Альбюри, что съ Эйалей обращаются дурно. Она яснѣе кузины -- или жены кузена -- понимала суровыя требованія жизни. Эйаля сама сняла съ себя голову, и плакать по волосамъ ей не приходилось. Дозеты были не виноваты въ своей бѣдности. Они дѣлали для племянницы все, что могли сдѣлать, при своихъ средствахъ и заслуживали скорѣе похвалу, чѣмъ порицаніе. Къ тому же маркиза боялась за племянника. Въ письмѣ къ ней полковникъ Стоббсъ говорилъ, что вполнѣ раздѣляетъ ея воззрѣнія на бракъ, но она почувствовала насмѣшку въ его тонѣ. Хотя племянникъ соглашался съ ней искренно, но выражался саркастически. Хотя племянникъ выражался саркастически, но все же его можно было заставить сообразоваться съ ея воззрѣніями, потому что онъ вполнѣ искренно раздѣлялъ ихъ. Какъ женщина замѣчательно умная, она глубоко понимала людей, отлично знала, въ какомъ именно настроеніи находится племянникъ, и предвидѣла его будущее поведеніе. Племянникъ, вѣроятно, скоро женится, и, весьма вѣроятно, женился бы на дѣвушкѣ съ состояніемъ, если бы подвернулась такая, которая въ то же время удовлетворяла бы требованіямъ его нѣсколько прихотливаго вкуса. Но Эйаля удовлетворяла имъ, у Эйали не было ни гроша, и маркиза считала весьма правдоподобнымъ, что если Эйалю выпустятъ изъ клѣтки и привезутъ въ Альбюри, она сдѣлается мистрессъ Джонатанъ Стоббсъ. Чтобы Эйаля могла не захотѣть сдѣлаться мистрессъ Джонатанъ Стоббсъ -- не приходило въ голову маркизы.
   Въ такомъ положеніи были дѣла, когда маркиза съ Ниной вернулись въ Лондонъ, при чемъ Нинѣ было обѣщано, что она снова поѣдетъ въ Стальгамъ въ ноябрѣ и получитъ разрѣшеніе любоваться всѣми чудесами охоты. Конечно, ей нельзя было скакать съ гончими, это само собою разумѣлось, но можно посмотрѣть, что представляетъ изъ себя свора собакъ, какой видъ имѣютъ охотники въ красныхъ курткахъ и какой звукъ -- охотничій рогъ среди полей и лѣсовъ. Было уже рѣшено, что тамъ она встрѣтится съ полковникомъ, и заговоръ имѣлъ цѣлью одновременно освободить изъ клѣтки Эйалю.
   Стальгамъ былъ прекрасное помѣстье въ Руффордскомъ графствѣ, и сэръ Гарри Альбюри только-что взялъ на себя обязанности завѣдующаго соединенными руффордскими и уффордскими сворами. Полковникъ Стоббсъ, со своими лошадьми, долженъ былъ пріѣхать въ ноябрѣ, а теперь пока съ нимъ видѣлась лэди Альбюри и подговаривала его сдѣлать что-нибудь для освобожденія Эйали. Но что могъ онъ сдѣлать? Хотѣли сначала, чтобы онъ явился въ Кингсбюри-Крессентъ и постарался смягчить каменное сердце мистрессъ Дозетъ. Но, по собственному признанію, для подобной миссіи онъ годился менѣе чѣмъ кто-либо.
   -- Конечно, я не Адонисъ,-- говорилъ онъ,-- и съ виду не похожъ на Лотаріо, а все-же въ нѣкоторомъ родѣ молодой человѣкъ, а потому навѣрное окажусь опаснымъ, зловреднымъ и подлежащимъ проклятію въ глазахъ такого чудовища добродѣтели, какъ тетка Дозетъ. По-моему, у меня нѣтъ ни малѣйшихъ шансовъ на успѣхъ.
   Это совѣщаніе происходило въ Лондонѣ во второй половинѣ октября и рѣшили, наконецъ, что миссію приметъ на себя сама лэди Альбюри и обратится не къ мистрессъ Дозетъ въ Кингсбюри-Крессентъ, а къ мистеру Дозету въ его канцелярію въ Сомерсетъ-Галлѣ.
   -- Я, кажется, не вынесла бы мисстрессъ Дозетъ,-- сказалаилэди Альбюри.
   Лэди Альбюри была красивая, свѣтская женщина, высокая, всегда превосходно одѣтая и обладавшая ничѣмъ не поколебимой самоувѣренностью. Она имѣла репутацію преданной жены и хорошей матери, но иные изъ ея друзей находили, тѣмъ не менѣе, что она "немного бойка". Не подлежало сомнѣнію, что она очень любила комедію и имѣла сильную склонность поставить на своемъ всегда, когда для этого являлась какая-нибудь возможность. Теперь ей "загорѣлось" выпустить Эйалю изъ клѣтки, и съ этой цѣлью она приказала кучеру въѣхать въ обширный дворъ Сомерсетъ-Гауза.
   Мистеръ Дозетъ былъ почтенъ въ своей канцеляріи отдѣльнымъ помѣщеніемъ,-- маленькой, выходившей на рѣку, комнаткой, гдѣ онъ проводилъ по шести часовъ въ день шесть дней въ недѣлю за составленіемъ каталога обширной библіотеки рукописныхъ копій съ документовъ. Посѣтители тревожили его весьма рѣдко, а потому, когда одинъ изъ посыльныхъ отворилъ дверь и сообщилъ, что его желаетъ видѣть лэди Альбюри, смущеніе его въ первую минуту было очень сильно. Не принять лэди Альбюри, однако, не представлялось никакой возможности. Не успѣлъ посыльный окончить свое донесеніе, какъ она была уже въ комнатѣ и, какъ только дверь затворилась за нимъ, сѣла въ одно изъ двухъ свободныхъ креселъ, стоявшихъ тутъ же.
   -- Мистеръ Дозетъ,-- сказала она,-- я взяла на себя смѣлость пріѣхать къ вамъ, чтобы сказать вамъ нѣсколько словъ о вашей племянницѣ, миссъ Эйалѣ Дормеръ.
   Когда ему впервые доложили о прибытіи лэди Альбюри, мистеръ Дозетъ, въ своемъ смущеніи, не связалъ съ ея именемъ никакого представленія о дамѣ, приглашавшей къ себѣ Эйалю. Но теперь онъ припомнилъ его и зналъ уже, съ кѣмъ имѣетъ дѣло.
   -- Вы были такъ добры,-- сказалъ онъ,-- что звали къ себѣ мою дѣвочку нѣсколько недѣль тому назадъ.
   -- И теперь я пріѣхала затѣмъ, чтобы звать ее опять.
   Мистеръ Дозетъ смутился болѣе чѣмъ когда-либо. Въ какихъ выраженіяхъ отказаться отъ просьбы, съ которой эта добрая, но очень важная дама, очевидно, собиралась къ нему обратиться? Какъ объяснить ей всѣ подробности относительно собственной бѣдности и судьбы, обрекавшей Эйалю дѣлить эту бѣдность? Какъ растолковать, что для Эйали не годилось временное пребываніе въ средѣ людей такихъ богатыхъ и живущихъ въ такой роскоши? А если онъ сдѣлаетъ хоть какую-нибудь уступку, съ какимъ лицомъ явится онъ къ женѣ, вернувшись домой въ Крессенгъ?
   -- Вы очень добры, лэди Альбюри,-- сказалъ онъ.
   -- Намъ бы особенно хотѣлось имѣть ее у себя къ концу первой недѣли ноября,-- сказала лэди. У насъ будетъ ея подруга, Нина Бальдони, и еще двое или трое другихъ ея знакомыхъ. Мы постараемся немножко повеселиться недѣльку-другую.
   -- Я нисколько не сомнѣваюсь, что у васъ будетъ очень весело, а у насъ дома очень скучно.
   -- Но развѣ вы не считаете, что для молодежи полезно повеселиться немного?-- спросила лэди, прибѣгая къ тому самому аргументу, посредствомъ котораго бѣдный мистеръ Дозетъ такъ часто пытался отстаивать интересы Эйали.
   -- Да, повеселиться немного,-- сказалъ онъ какъ бы въ порицаніе чрезмѣрной жизнерадостности, царившей, по его соображеніямъ, въ Стальгамѣ.
   -- Конечно, вы согласны, что это полезно,-- сказала лэди Альбюри. Бѣдная дѣвченочка! Я такъ много наслышалась и о ней самой, и о томъ, какъ вы добры къ ней. Мистрессъ Дозетъ, какъ мнѣ говорили, для нея все равно, что родная мать; а все-таки, я думаю ей полезно было бы подышать деревенскимъ воздухомъ. Обѣщайте отпустить ее къ намъ, мистеръ Дозетъ.
   Тутъ мистеръ Дозетъ почувствовалъ, что, какъ это ни было непріятно, а все-таки приходилось прочесть проповѣдь, читанную ему женой, и исполнилъ это. Робко заговорилъ онъ о своей бѣдности и о томъ, что Эйалѣ нужно дѣлить ее. Упомянулъ объ опасности, сопряженной съ жизнью въ роскоши, и о недовольствѣ, грозившемъ дѣвушкѣ по возвращеніи домой. Прибавилъ кое-что относительно желательности сожительства равныхъ и заключилъ просьбой извинить и уволить Эйалю. Все это было имъ сказано совсѣмъ не такъ энергично, какъ говорила бы его жена,-- тихимъ голосомъ, меланхолическимъ и однообразнымъ тономъ; но возразить было тѣмъ не менѣе трудно, и лэди Альбюри понадобилась вся ея изворотливость, чтобы найти какой-нибудь аргументъ противъ него.
   Но лэди Альбюри была умна, и аргументъ нашелся.
   -- Пожалуйста, не сердитесь на меня,-- сказала она,-- но я не могу вполнѣ съ вами согласиться. Конечно, вы стараетесь сдѣлать все, что возможно, для счастія этой милой дѣвочки.
   -- Безъ сомнѣнія, лэди Альбюри.
   -- Какъ же можно что-нибудь для нея сдѣлать, если вы будете держать ее взаперти? У васъ, насколько я понимаю, общество небольшое.
   -- Никакого.
   -- Вы не разсердитесь на меня за то, что я имѣю дерзость объ этомъ упоминать?
   -- Нисколько. Мы, дѣйствительно, живемъ совершенно особнякомъ.
   -- И для людей женатыхъ такая жизнь лучше всего,-- сказала лэди Альбюри, привыкшая, чтобы въ деревнѣ у нея былъ полонъ домъ постоянно смѣнявшихся гостей, а въ городѣ приглашенія на всѣ вечера въ недѣлѣ. Но для людей молодыхъ это не совсѣмъ такъ. Какъ же при этомъ можетъ пристроиться молодая дѣвушка?
   -- Пристроиться?-- неопредѣленно повторилъ мистеръ Дозетъ.
   -- Выйти замужъ,-- подсказала лэди Альбюри болѣе прямо.
   Мистеръ Дозетъ потрясъ головой. Никогда подобная мысль не приходила ему въ голову. Онъ чувствовалъ, что долженъ доставить сестриному дитяти хлѣбъ и мясо, постель и одежду, но мужа -- нѣтъ. Мужья являлись или не являлись по волѣ Провидѣнія. Посылать Эйалю въ Сгальгамъ съ тѣмъ, чтобы она добыла тамъ мужа,-- несомнѣнно превышало его попечительскія обязанности.
   -- Какъ же можетъ дѣвушкѣ представиться случай выйти замужъ, если она никого не видитъ? Конечно, я говорю это безъ всякаго отношенія къ нашему дому. У насъ не будетъ никакихъ молодыхъ людей, и вообще ничего такого. Но говоря вообще, если такой дѣвушкѣ не даютъ возможности пользоваться тѣми случаями, какіе могли бы ей представиться,-- какъ же ей быть? Мнѣ кажется, вы едва ли имѣете право поступать такимъ образомъ.
   -- Мы имѣли въ виду ея благо.
   -- Я въ этомъ увѣрена, мистеръ Дозетъ. Надѣюсь, вы передадите мистрессъ Дозетъ, что я кланяюсь ей и очень высоко ставлю ея доброту. Я бы сама отправилась къ ней, а не сюда, но заѣзжать въ ту часть города мнѣ не совсѣмъ удобно.
   -- Вы очень добры, лэди Альбюри, я передамъ ей ваши слова.
   -- Бѣдная Эйаля! Боюсь, что другая ея тетушка, тетушка Трингль, была менѣе добра къ ней, чѣмъ ваша жена. Я слышала, какъ все это произошло въ Римѣ. Она имѣла тамъ большой успѣхъ. Говорятъ, она замѣчательно хороша собой.
   -- Ничего.
   -- Такой родъ красоты встрѣчается теперь очень рѣдко. Къ тому же, она очень, очень умна.
   -- Эйаля умна, по-моему.
   -- Ей нужно дать возможность показать себя. Право, нужно. Мнѣ кажется, вы не вполнѣ исполняете свою обязанность относительно такой дѣвушки, если отнимаете у нея всѣ ея шансы. Она, навѣрное, со многими перезнакомится, и ее будутъ приглашать изъ дома въ домъ. Я говорю прямо, потому что вы, по-моему, должны пустить ее къ намъ.
   Все это запало глубоко въ сердце дяди Реджинальда. Къ добру ли, къ худу ли, но доводы лэди Альбюри казались ему въ эту минуту неопровержимыми. Если у Эйали были шансы получить что-нибудь хорошее, онъ, конечно, не долженъ былъ лишать ее этихъ шансовъ.
   Слова посѣтительницы открыли передъ нимъ цѣлую перспективу новыхъ точекъ зрѣнія на обращеніе съ молодыми дѣвицами. Эйаля была несомнѣнно хороша собой, несомнѣнно умна. Мужъ со средствами былъ бы, конечно, вещью очень хорошей. Будущіе мужья со средствами, несомнѣнно, влюбляются иногда въ хорошенькихъ дѣвушекъ. Но можетъ ли кто-нибудь влюбиться въ молодую дѣвушку, если ее никому не показываютъ? Въ Кингсбюри-Крессентѣ мужчины не появлялись годами. Въ первый разъ въ жизни ему пришло въ голову, что настоящій образъ жизни лишалъ Эйалю всякой возможности выйти замужъ. Очевидно, онъ не имѣлъ никакого права держать ее въ такомъ заточеніи, это не подлежало сомнѣнію. Итакъ, онъ далъ, наконецъ, обѣщаніе,-- опрометчивое, какъ почувствовалъ въ ту же минуту,-- попросить жену, чтобы она отпустила Эйалю въ Стальгамъ. Лэди Альбюри, конечно, приняла это за содѣйствіе пріѣзду Эйали и уѣхала торжествующая.
   Настроеніе мистера Дозета, пока онъ шелъ домой черезъ паркъ, было весьма тревожное; онъ много думалъ обо всемъ, что произошло между нимъ и великосвѣтскою дамой. Ему въ высшей степени трудно было рѣшить, кто правъ -- великосвѣтская дама или его жена. Если Эйалѣ суждено было всегда жить такъ, какъ они жили въ Кингсбюри-Крессентѣ, если съ теченіемъ времени ей суждено было выйти замужъ за человѣка изъ того же класса, къ которому принадлежали они сами, если ей предстояли постоянныя заботы и соображенія о мелкихъ денежныхъ нуждахъ, тогда, конечно, предстоящая поѣздка могла только повредить ей. А развѣ не было вѣроятно, что именно такая судьба ожидала ее? Не всѣмъ хорошенькимъ дѣвушкамъ въ родѣ Эйали стоитъ только выставить на показъ свою красоту, чтобы добыть мужей; мистеръ Дозетъ зналъ свѣтъ достаточно, чтобы понимать это. Кингсбюри-Крессентъ, безъ примѣси опасностей Стальгама, былъ бы всего надежнѣе. Но ему говорили, что Эйалѣ могли теперь представиться случаи, изъ ряду вонъ выходящіе, и что онъ не имѣетъ права лишать ее ея шансовъ. Все это онъ чувствовалъ тѣмъ болѣе сильно, что дѣло шло не о родной дочери, а только о племянницѣ. Относительно дочери они съ женою могли бы поступать совершенно по своему усмотрѣнію, не допуская ничьего вмѣшательства. Но теперь ему говорили, что онъ не имѣетъ права лишать Эйалю ея шансовъ; онъ чувствовалъ, что, дѣйствительно, не имѣетъ его, и къ тому времени, какъ подошелъ къ Кингсбюри-Крессенту, со многими опасеніями, рѣшилъ въ пользу Стальгама.
   Прошло уже нѣсколько недѣль со времени отказа на первое приглашеніе, и недѣли эти были проведены въ Кингсбюри-Крессентѣ не особенно пріятно. Эйаля грустила и тосковала, какъ будто на нее обрушилось настоящее несчастіе. Въ первое время по пріѣздѣ въ Крессентъ она вела себя молодцомъ, была храбра, какъ человѣкъ, который знаетъ, что самъ навлекъ на себя несчастіе, и гордится поступкомъ, его причинившимъ. Но когда возбужденіе проходитъ, а несчастіе остается,-- гордость притупляется, и онъ чувствуетъ только, что ему больно. Такъ случилось и съ Эйалей. Тутъ она поѣхала въ Брукъ-Стритъ. Когда вскорѣ затѣмъ ее пригласили въ Стальгамъ, ей показалось, что передъ нею открывается новый міръ. Наступила минута, когда она снова могла радоваться своей ссорѣ съ теткой Эммелиной. Этотъ новый міръ былъ гораздо лучше, чѣмъ міръ Тринглей. Затѣмъ на нее обрушился великій ударъ, и ей стало казаться, что во всей остальной ея несчастной жизни никогда уже не будетъ больше ничего кромѣ Кингсбюри-Крессента.
   Ни одна изъ подробностей всего этого не укрылась отъ глазъ тетки Маргариты. Стальгамъ рѣшилъ, что тетка Маргарита дурна собой и неинтересна. Съ своей точки зрѣнія Стальгамъ былъ правъ. Тѣмъ не менѣе у Кингсбюри-Крессентской лэди были зрячіе глаза и чувствительное сердце. Она была вспыльчива, но не злопамятна; любила настаивать на своемъ, но умѣла привязываться къ людямъ; считала нужнымъ посвящать Эйалю въ неприглядныя тайны экономіи, но знала, что эти тайны не могутъ приходиться по вкусу дѣвушкѣ, воспитанной такъ, какъ была воспитана Эйаля. Даже во время самыхъ громогласныхъ обличеній Эйалиной непокорности, сердце ея замирало отъ жалости къ страданіямъ Эйали. И она много разъ спрашивала себя, справедливо ли было ея рѣшеніе. Имѣла ли она право лишать Эйалю ея шансовъ? Въ частыхъ бесѣдахъ съ мужемъ она продолжала настаивать на безопасности Кингсбюри-Крессента и опасности Стальгама. Но въ глубину души ея закрались сомнѣнія. Видя, какъ молодая дѣвушка томилась и изнывала изо дня въ день, она не могла не усомниться.
   -- У меня въ канцеляріи была сегодня эта лэди Альбюри, и я почти обѣщалъ ей, что Эйаля пріѣдетъ къ ней 8-го ноября.
   Такимъ образомъ мистеръ Дозетъ кинулся съ самое жерло своихъ затрудненій, тотчасъ какъ очутился вдвоемъ съ женою наверху.
   -- Обѣщалъ?
   -- Да, другъ мой, почти что. Она много говорила, и я не могъ не согласиться съ ней во многомъ. Эйалѣ нужно дать возможность пользоваться случаемъ.
   -- Какимъ случаемъ?-- спросила мистрессъ Дозетъ, которой не понравилбсь это выраженіе.
   -- Да такъ... видѣть людей. Здѣсь она никогда никого не видитъ.
   -- Никого -- лучше, чѣмъ нѣкоторыхъ,-- возразила мистрессъ Дозетъ, желая набросить тѣнь на вѣроятныхъ гостей лэди Альбюри.
   -- Но если дѣвушка никого не видитъ,-- сказалъ, мистеръ Дозетъ,-- у нея не можетъ быть никакихъ... никакихъ шансовъ.
   -- У нея есть шансы получать здоровую пищу,-- отвѣчала мистрессъ Дозетъ,-- не знаю, какіе еще шансы мы съ тобой можемъ ей доставить.
   -- Она могла бы увидать... молодого человѣка.
   Послѣднія слова были произнесены мистеромъ Дозетомъ очень робко.
   -- Вздоръ какой! Молодого человѣка! Нужно ждать, чтобы молодые люди являлись сами собой, и никогда о нихъ не думать, если они и совсѣмъ не явятся. Терпѣть не могу этихъ попеченій о молодыхъ людяхъ. Если бы теперь лѣтъ двѣнадцать не было ни одного молодого человѣка, тѣмъ лучше было бы для насъ: по крайней мѣрѣ, нечего было бы о нихъ и думать нѣкоторое время.
   Такова была философія мистрессъ Дозетъ; но, несмотря на философію, она сдалась, и въ тотъ же вечеръ было рѣшено въ концѣ концовъ пустить Эйалю въ Стальгамъ.

-----

   Пріятная обязанность сообщить о предстоящемъ Эйалѣ на слѣдующій вечеръ выпала на долю мистера Дозета. Если въ этомъ мрачномъ домѣ приходилось сдѣлать что-нибудь пріятное, это всегда поручалось его главѣ.
   -- Что!-- воскликнула Эйаля, вскакивая со стула.
   -- Восьмого ноября,-- сказалъ мистеръ Дозетъ.
   -- Въ Стальгамъ?
   -- Лэди Альбюри была вчера у меня въ канцеляріи, и тетка согласилась.
   -- О дядя Реджинальдъ!-- сказала Эйаля, падая на колѣни и пряча лицо у него на груди.
   Небо снова разверзлось передъ ней.
   -- Я никогда этого не забуду,-- сказала она теткѣ, которую пришла благодарить -- Никогда.
   -- Надѣюсь только, что это не причинитъ тебѣ вреда.
   -- И, пожалуйста, прости меня, тетя Маргарита, за то, что я была... была... за то, что я...
   Она не могла найти выраженія, чтобы обозначить свою провинность, не признавая большаго, чѣмъ считала нужнымъ. "За то, что я отстаивала свои интересы, что не годится для молодой дѣвушки", сказала бы она, если бы могла найти слишкомъ подходящія слова, -- Объ этомъ не за чѣмъ больше вспоминать,-- сказала тетка Маргарита.
   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.
Стальгамъ-Паркъ.

   Въ назначенный день Эйаля поѣхала въ Стальгамъ. За нѣсколько дней передъ отъѣздомъ она получила письмо, или, лучше сказать, конвертъ, отъ дяди Томаса со вложеніемъ чека на 20 фунтовъ. Дамы Трингль слышали о приглашеніи въ Стальгамъ и неодобрительно упоминали о немъ въ присутствіи сэра Томаса. "Мой бѣдный братъ дѣлаетъ это совершенно напрасно", сказала лэди Трингль. "У нея, навѣрно, не на что купить себѣ даже перчатокъ." Слова эти возымѣли непредвидѣнный ею результатъ, и сэръ Томасъ послалъ чекъ на 20 фунтовъ. Тутъ Эйаля почувствовала, что не только разверзлись передъ нею двери рая, но что нѣжнѣйшіе зефиры понесли ее туда на своихъ крыльяхъ. Мысль о перчаткахъ тревожила ее, и не только о перчаткахъ, а также и о нѣкіихъ недостающихъ башмакахъ и, главное, о хорошенькой зимней шляпкѣ. Теперь же она могла добыть и шляпку и башмаки и перчатки, заплатить за дорогу и явиться въ Стальгамъ съ деньгами въ карманѣ. Передъ отъѣздомъ она написала сэру Томасу очень милую записку.
   По пріѣздѣ, всѣ ухаживали за ней, кто во что гораздъ. Лэди Альбюри называла ее пойманной пташкой и поздравляла съ освобожденіемъ изъ клѣтки. Сэръ Томасъ, спрашивалъ, знакома ли ей псовая охота. Нина цѣловала ее разъ тысячу. Но болѣе всего, пожалуй, радовало Эйалю присутствіе въ Альбюри Джонатана Стоббса. Она настолько сошлась съ полковникомъ, что смотрѣла на него какъ на стараго друга, а когда у дѣвушки заведется другъ-мужчина, то, хотя бы она любила его менѣе, чѣмъ друга-женщину, или вовсе не любила, онъ всегда будетъ ей болѣе пріятенъ или, по крайней мѣрѣ, болѣе интересенъ. О любви къ полковнику Стоббсу, конечно, не могло быть и рѣчи, да и онъ, по глубокому убѣжденію Эйали, совершенно не способенъ былъ въ нее влюбиться. Онъ обращался съ ней совсѣмъ не такъ, какъ обращаются поклонники. Поклонники бываютъ смирны, нѣжны, поэтичны и склонны къ лести. А онъ всегда обращался съ ней грубовато, иногда почти бранилъ ее. Такая брань, впрочемъ, съ постоянной примѣсью шутки и большимъ количествомъ добродушія, нравилась Эйалѣ. Полковникъ Стоббсъ напоминалъ ей медвѣдя, но медвѣдя очень пріятнаго въ общежитіи. Она была въ восторгѣ, когда онъ поздравилъ ее съ избавленіемъ отъ Кингсбюри-Крессента, а когда назвалъ мистрессъ Дозетъ смягчившейся Церберко2, сочла, что ему даетъ на то право его дружба съ нею.
   -- Вы въ моей парѣ?-- спросилъ полковникъ на слѣдующее по ея пріѣздѣ утро.
   Никто еще не охотился пока, и джентльмены бродили безъ дѣла, собираясь пойти пострѣлять немного позднѣе.
   -- Какой парѣ?-- спросила Эйаля, чувствуя, что благополучію ея внезапно положенъ предѣлъ.
   Она знала, что полковникъ разумѣетъ блаженства охоты, уготованныя Нинѣ и совершенно недоступныя ей самой. Вопросъ о костюмѣ для верховой ѣзды -- вопросъ ужасный для всякой дѣвушки, не имѣющей надлежащихъ приспособленій. Даже если бы у Эйали хватило времени, она не рѣшилась бы истратить на костюмъ часть дядиныхъ денегъ, въ расчетѣ на то, что лошадь какъ-нибудь найдется; она говорила себѣ, что объ этомъ не можетъ быть и рѣчи, увѣряла себя, что ни капельки объ этомъ не жалѣетъ; довольно и того, что можно ѣхать, и за это она уже слишкомъ благодарна судьбѣ. Но когда полковникъ заговорилъ о парѣ, сердце у нея защемило. Какъ хорошо было бы войти въ составъ этой пары!
   -- Моей парѣ маленькихъ лошадокъ. Пожалуйста, не сочтите это дерзостью съ моей стороны, но я долженъ вамъ сказать, что мои пони будутъ называться Нина и Эйаля.
   Тутъ не было никакой дерзости. Если бы онъ и всегда называлъ ее запросто Эйалей, она бы приняла это съ его стороны просто за милое доказательство дружбы. Онъ былъ такой большой, такой рыжій, такой безобразный и такъ очевидно благоволилъ къ ней! Почему бы ему не называть ее Эйалей? Что до пары -- этого не могло быть.
   -- Если дѣло идетъ о верховой ѣздѣ,-- сказала она съ важностью,-- я не могу быть однимъ изъ пони.
   -- Конечно, о верховой ѣздѣ. Теперь, когда тутъ нѣтъ маркизы, мы назовемъ это охотой въ уменьшенномъ видѣ.
   -- Я не могу,-- сказала она.
   -- Но вы должны, миссъ Дормеръ.
   -- Я тутъ совершенно ни при чемъ. Конечно, вамъ я могу это сказать.
   -- Вы поѣдете на прелестнѣйшей въ мірѣ лъшадкѣ, немногимъ больше пони. Она принадлежитъ сестрѣ сэра Гарри, которой теперь здѣсь нѣтъ. Мы уже все это рѣшили. Это самая смирная скотинка и перетащитъ васъ черезъ любой заборъ, такъ что вы и не догадаетесь о его существованіи.
   -- Но я говорю о платьѣ,-- сказала Эйаля и прибавила шепотомъ:-- у меня нѣтъ ни амазонки и ничего, что должно быть у всякаго.
   -- Ну,-- сказалъ полковникъ,-- въ этомъ я ничего не понимаю. Вѣроятно, Нина все это устроила. Мнѣ былъ порученъ лошадиный вопросъ, и я исполнилъ свою обязанность. Увидите, что вамъ придется-таки ѣхать во вторникъ и пятницу. Во вторникъ собаки будутъ здѣсь, а въ пятницу -- въ Руффордѣ. До Руффорда только девять миль. Это все уже рѣшено.
   Еще до наступленія вечера всѣ затрудненія были улажены съ помощью не только лошади, но и амазонки миссъ Альбюри. У Эйали была собственная маленькая черная шляпка, которая, по увѣреніямъ лэди Альбюри, была прелестна для охоты. Примѣривали, улаживали, приходили сначала въ отчаяніе; тѣмъ не менѣе во вторникъ, въ одиннадцать часовъ, Эйаля верхомъ на Спрайтѣ, какъ называлась лошадка, тронулась отъ подъѣзда Стальгама и чувствовала себя съ головы до ногъ настоящимъ пони Джонатана Стоббса. Она немного ѣздила верхомъ въ Гленбоджи, потомъ въ Италіи, была очень смѣла отъ природы, и полнота ея блаженства не омрачалась никакими опасеніями.
   Охота въ ближнихъ къ усадьбѣ участкахъ не представляетъ особенныхъ затрудненій для наѣздницъ, такъ какъ на пути рѣдко попадаются препятствія. Лѣса велики, и воротъ много. Только тогда, когда она переносится въ мѣстности болѣе глухія, въ которыхъ живутъ дикія лисицы, въ густыя заросли бурьяна, гдѣ вдали отъ проѣзжихъ дорогъ и прочихъ слабыхъ оплотовъ цивилизаціи ютятся животныя болѣе благородныя, наѣздническое искусство дамъ должно равняться искусству ихъ мужей и братьевъ. На настоящей охотѣ, послужившей источникомъ величайшихъ наслажденій, по крайней мѣрѣ, для Нины и Эйали, не было никакой возможности прославиться блестящими подвигами. Одна за другой бѣжали лисы по Альбюрійскому лѣсу, вплоть до самаго завтрака; такимъ поведеніемъ онѣ привели въ полный восторгъ Эйалю и Нину, но почти разбили сердце стараго Тони, продолжавшаго исполнять обязанности ловчаго при соединенной Руффордской и Уффордской охотѣ.
   -- Чертъ знаетъ, что за проклятая манера,-- сказалъ Тони мистеру Ларри Туэнтиману, одному изъ популярнѣйшихъ habitués охоты,-- бѣгутъ себѣ гусемъ, пока, наконецъ, ни одна порядочная собака не отличитъ которая какая! Въ Альбюри ихъ всегда много, да всѣ онѣ вмѣстѣ взятыя не стоютъ выѣденнаго яйца!
   Дѣвочки, тѣмъ не менѣе, находили охоту божественной: онѣ скакали во весь опоръ по дорогамъ, и въ калитки видѣли длинныя вереницы охотниковъ, мчавшихся по аллеямъ, и безъ всякихъ затрудненій возвращались на прежнія мѣста. Двухъ-трехъ небольшихъ насыпей, двухъ-трехъ узенькихъ канавокъ, попавшихся на пути, оказалось совершенно достаточно, чтобы убѣдить Эйалю въ томъ, что никакія преграды не были страшны для Спрайта. Она скоро научилась держаться въ сѣдлѣ во время скачковъ лошади и въ два часа вернулась завтракать съ полной увѣренностью, что постигла всѣ премудрости охотничьяго искусства. За завтракомъ, тѣмъ не менѣе, былъ изданъ приказъ, по которому дальнѣйшая охота въ тотъ день воспрещалась обѣимъ дѣвушкамъ. Нина пыталась было возстать, а Эйаля пробовала дѣйствовать краснорѣчіемъ въ видѣ умоляющаго взгляда на полковника, но имъ объявили въ отвѣтъ, что лошади понадобятся въ пятницу и что на нынѣшній день положительно довольно. Тѣмъ временемъ, старый Тони съ собаками пустился рысцой въ Трингль-Горсъ, и джентльменамъ, промѣшкавшимъ за завтракомъ, приходилилось догонять его вскачь.
   -- Трингль-Горсъ совсѣмъ не мѣсто для барышень,-- сказалъ сэръ Гарри, и дѣло окончательно рѣшилось противъ Нины и Эйали.
   Часовъ въ шесть сэръ Гарри, полковникъ Стоббсъ и остальные джентльмены вернулись домой. Быстрота, съ которой они скакали изъ Трингль-Горса, была, по ихъ словамъ, просто неслыханная. Миль шесть прямикомъ въ сорокъ минутъ!-- сказалъ полковникъ,-- и лису покончили, наконецъ, въ открытомъ полѣ!
   -- Она лежала подъ насыпью,-- сказалъ молодой Гослинъ.
   -- И была въ такомъ видѣ, что не могла бы бѣжать далѣе,-- прибавилъ капитанъ Бэтсби, остававшійся дома.
   -- По моему, это было открытое поле,-- замѣтилъ полковникъ.
   И охотники, стоя передъ каминомъ съ чашками чая въ рукахъ, принялись обсуждать значеніе словъ "открытое поле", а затѣмъ перешли къ другимъ техническимъ вопросамъ. Эйаля слушала навостривъ уши и чувствовала, что то былъ великій день въ ея жизни. О, какъ не похожъ былъ Стальгамъ на Кингсбюри-Крессентъ!
   Слѣдующіе два дня прошли также восхитительно. Эйалю повели въ конюшню, взглянуть на своего конька, и поглаживая атласистую шею Спрайта, она чувствовала, что любитъ его всей душой. Какъ полонъ радости былъ этотъ новый міръ! Насколько лучше даже Куинсъ-Гета и Гленбоджи! Ослѣпительное великолѣпіе Тринглей нисколько ни походило на роскошный комфортъ Стальгама, гдѣ всѣ чувствовали себя какъ дома, всѣ были добры, всѣ считали какъ будто, что удовольствіе есть единственная цѣль въ жизни. Наканунѣ желанной пятницы, вечеромъ, ее повелъ къ обѣду капитанъ Бэтсби. Она не знала еще навѣрное, нравится ли ей капитанъ Бэтсби, говорившій ей небольшіе комплименты. Но по другую сторону, рядомъ съ нею сидѣлъ полковникъ Стоббсъ, а полковникъ Стоббсъ нравился ей навѣрное.
   -- Завтра вы полетите какъ птичка, знаю заранѣе,-- сказалъ капитанъ Бэтсби.
   -- Надѣюсь, что нѣтъ, а то не придется прыгать,-- сказала Эйаля.
   -- Но вы были бы такой прелестной птичкой! При этихъ словахъ, произнесенныхъ нараспѣвъ, капитанъ сдѣлалъ Эйалѣ глазки, и она убѣдилась, что онъ ей не нравится.
   -- Въ которомъ часу мы выѣдемъ завтра?-- спросила она, обращаясь къ полковнику.
   -- Ровно въ десять. Смотрите, будьте готовы. Сэръ Гарри беретъ насъ съ собою, а онъ не сталъ бы дожидаться и самой Венеры, если бы ей понадобилось еще пять минутъ чтобы подобрать волосы на затылкѣ.
   -- Она, навѣрное, никогда не тратитъ времени на свой затылокъ; я бы, по крайней мѣрѣ, не стала, если бы была богиней.
   -- Въ такомъ случаѣ вы были бы богиней очень неопрятной, вотъ и все. Неужели вы неопрятны?
   -- Да, пожалуй, что да... бываетъ.
   -- Терпѣть не могу неопрятныхъ дѣвушекъ.
   -- Благодарю васъ, полковникъ Стоббсъ.
   -- Мой идеалъ -- дѣвушка чистенькая, аккуратная, у которой всегда всякая булавка на мѣстѣ. Воротникъ и манжеты на ней твердые, точно стальные, и она никогда не вытираетъ ворсъ съ рукавовъ, облокачиваясь куда попало, какъ другія дѣвушки.
   -- Какъ я, напримѣръ.
   -- Моя дѣвица никогда не садится, чтобы не смять платье; ленты на ней никогда не перепутываются; она этого не допускаетъ. Моя дѣвица умѣетъ одѣваться на 40 фунтовъ въ годъ, и всегда кажется, какъ будто ее только что вынули изъ картонки съ туалетными принадлежностями.
   -- А мнѣ кажется, что у васъ, должно бытъ, совсѣмъ нѣтъ никакой дѣвицы, полковникъ Стоббсъ.
   -- Ну, не знаю; пожалуй, что и нѣтъ; она существуетъ только въ моемъ воображеніи.
   -- "Коли такъ,-- значитъ, и у него тоже есть свой лучезарный ангелъ!"
   -- Вамъ она снится когда-нибудь?
   -- Ахъ, Боже мой, конечно. Всегда снится, что она страшно меня ругаетъ, когда мы остаемся наединѣ. Во снѣ, видите ли, я всегда бываю на ней женатъ, и она заставляетъ меня ѣсть рубленую баранину. А отъ рубленой баранины, надо вамъ знать, меня всегда тошнитъ. Я увѣренъ, что когда-нибудь непремѣнно женюсь на ней наяву и буду осужденъ на вѣковѣчное ѣденіе рубленой баранины.
   Тутъ въ разговоръ снова вмѣшался капитанъ Бэтсби:
   -- Я очень бы желалъ взять васъ на свои руки завтра.
   -- О, благодарю васъ; это, право, было бы лишнее,-- сказала Эйаля, не совсѣмъ ясно понимая, о чемъ говорилъ капитанъ, и смутно предчувствуя какую-то угрозу въ его словахъ.
   -- То-есть взять васъ на свое попеченіе, если будетъ надобность скакать: вы смотрите только на меня, а я буду перепрыгивать черезъ изгороди въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ и вы можете рискнуть безъ всякихъ опасеній.
   -- Ахъ, вы объ этомъ?-- сказала Эйаля. Но вѣдь и я и моя подруга поручены полковнику Стоббсу на все время, пока пробудемъ здѣсь.
   -- Никто не можетъ имѣть на рукахъ двухъ дамъ за разъ,-- сказалъ капитанъ, обнаруживая свою опытность. Вы, навѣрное, наскочите другъ на друга, если васъ будетъ двѣ.
   -- Но маркиза поручила насъ обѣихъ именно полковнику Стоббсу,-- сказала Эйаля почти съ сердцемъ.
   Затѣмъ она повернулась къ нему спиной и стала сосредоточенно слушать наставленія полковника.
   На слѣдующее утро погода была хорошая, и всѣ обитательницы Сгальгама размѣстились на верху долгуши сэра Гарри. Полковникъ, подъ тѣмъ предлогомъ, что ему нужно оберегать дѣвицъ, усѣлся позади сэра Гарри, а капитанъ Бэтсби и три другіе джентльмена, сидя внутри экипажа, находили утѣшеніе въ неограниченномъ употребленіи табаку.
   Такимъ порядкомъ доѣхали они до мѣстечка, называемаго Руффордскій перекрестокъ, гдѣ нашли Тони Тапета, въ полной безмятежности сидѣвшаго на своей старой кобылѣ, среди собакъ, сидѣвшихъ кругомъ него на зеленой муравѣ по обѣ стороны дороги. Полный, довольно пожилой на видъ джентльменъ въ красной курткѣ и хорошенькихъ сапожкахъ съ алыми отворотами, бесѣдовалъ съ нимъ. Это былъ владѣлецъ всей окрестной страны, лордъ Руффордъ, еще недавно пользовавшійся извѣстностью самаго неустрашимаго наѣздника во всемъ краю, но выродившійся съ тѣхъ поръ въ человѣка женатаго, счастливаго папеньку полдюжины малютокъ, и почти совсѣмъ переставшаго перескакивать черезъ заборы. На охотахъ онъ, тѣмъ не менѣе, присутствовалъ, когда сборное мѣсто было не слишкомъ далеко, и добросовѣстно исполнялъ первую обязанность англійскаго помѣщика, заключающуюся въ охраненіи лисицъ.
   Хотя самъ онъ охотился немного, но поболтать объ охотѣ любилъ какъ никто. Замѣчали, однако, что даже въ этихъ случаяхъ онъ часто ссылался на авторитетъ жены.
   -- О, да, милордъ,-- сказалъ Тони,-- въ Дильсборо лисица будетъ навѣрное. Да найдемъ лисицу еще и раньше, не доѣзжая до Руффорда, милордъ.
   -- Лэди Руффордъ говоритъ, что за послѣднюю недѣлю въ нашихъ лѣсахъ не видали ни одной.
   -- Милэди это, вѣроятно, извѣстно,-- сказалъ Тони.
   -- Помните ограду, гдѣ лѣтъ шесть назадъ полетѣлъ бѣдный майоръ Кенсбэкъ?-- спросилъ лордъ Руффордъ.
   -- Семь, милордъ; на Рождествѣ исполнится семь,-- сказалъ Тони. Такъ съ тѣхъ поръ и не ѣздилъ бѣдняга! Я хорошо его помню: насчетъ скачки-то онъ всегда былъ молодецъ, что и говорить; а вотъ насчетъ гоньбы,-- нѣтъ, не могу сказать. Тутъ нужно лошадь-то беречь, чтобы она могла бѣжать сколько понадобится, въ этомъ-то вся и штука, милордъ. А онъ всегда, бывало, норовитъ перемахнуть черезъ что попало. Никогда я не допущу лошадь прыгать безъ нужды, попусту, милордъ. Ни во вѣки вѣковъ не допущу, вотъ что, милордъ.
   -- То же самое твердить мнѣ милэди,-- сказалъ лордъ Руффордъ,-- и я почти-что всегда дѣлаю такъ, какъ скажетъ мнѣ милэди.
   Оказалось, что лэди Руффордъ была на этотъ разъ совершенно права относительно гомъ-ковертовъ. Да она и вообще была, вѣроятно, права почти во всемъ, что говорила о дѣлахъ своего мужа. Объѣхавъ прилегавшіе къ усадьбѣ лѣса, Тони направился къ Дильсборо, загоняя по дорогѣ собакъ въ нѣсколько протекавшихъ поблизости ручейковъ. Эйаля и Нина все время ѣхали рядомъ съ полковникомъ, по обѣ его стороны.
   -- Каждый разъ, какъ увижу Руффорда,-- сказалъ полковника,-- чувствую, что это приноситъ мнѣ громадную пользу.
   -- Какую пользу можетъ принести тебѣ такой толстякъ?-- спросила Нина.
   -- Это немолчная проповѣдь противъ брака. Если бы я могъ видаться съ нимъ разъ въ недѣлю, чувствую, что былъ бы въ безопасности.
   -- Этотъ старичокъ, кажется, очень доволенъ своей судьбой,-- замѣтила Эйаля.
   -- Старичокъ! Семь лѣтъ тому назадъ онъ считался самымъ неотразимымъ изъ здѣшнихъ кавалеровъ; никому и въ голову не приходило соперничать съ нимъ, и во снѣ не снилось смотрѣть на дѣвицу, если онъ обращалъ свои взоры въ ея сторону. Онъ былъ красивъ какъ Аполлонъ...
   -- Вотъ такъ Аполлонъ!-- сказала Нина.
   -- Первый изъ Аполлоновъ въ здѣшнихъ краяхъ, и къ тому же обладатель сорока тысячъ годового дохода, что было всѣмъ извѣстно. А теперь вотъ никто въ цѣломъ домѣ не можетъ сравниться съ нимъ въ искусствѣ укачивать младенцевъ.
   -- Какъ неужели вы хотите сказать, что онъ самъ няньчитъ своихъ дѣтей?-- спросила Эйаля.
   -- Похоже на то. Онъ не можетъ отъѣхать десяти верстъ отъ дома, не захвативъ съ собою лэди Руффордъ, а въ половинѣ одиннадцатаго его подтыкиваетъ на ночь собственная горничная милэди. Десять лѣтъ тому назадъ полночь обыкновенно заставала его съ картами въ рукахъ и сигарой во рту, а теперь ему разрѣшено двѣ папиросы въ день. Какъ дѣла, мистеръ Туэнтиманъ?-- обратился онъ къ красивому молодому человѣку, въ полосатой бѣлой съ розовымъ, курткѣ, имѣвшему видъ фермера высшаго разбора и подъѣхавшему верхомъ на замѣчательно крѣпкой лошадкѣ.
   -- Благодарю васъ, полковникъ, не дурно, если принять во вниманіе тяжелыя времена, которыя мы теперь переживаемъ. По нынѣшнимъ временамъ всякій, у кого есть нѣсколько десятинъ земли и кто вздумаетъ ихъ обрабатывать, непремѣнно разорится въ конецъ. Я постоянно твержу это женѣ, чтобы она знала заранѣе, что ее ожидаетъ.
   Мистеръ Туэнтиманъ женился ровно за годъ передъ тѣмъ.
   -- Я думаю, она не очень пугается,-- сказалъ полковникъ.
   -- Молода еще, знаете ли,-- продолжалъ Туентиманъ,-- ничего не смыслитъ, ей и горя мало!
   Это былъ тотъ самый мистеръ Лауренсъ Туэнтиманъ, который женился на Кэтъ Мастерсъ, меньшой дочери стараго Мастерса, управляющаго въ Дильсборо, и сестрѣ мистрессъ Мортонъ, жены Браттонскаго сквайра.
   -- Батюшки,-- проговорилъ Туэнтиманъ внезапно,-- а собаки-то выгнали лисицу изъ того вонъ бурьянца!
   

II.
Руффордскій перекрестокъ.

   Эйаля, все время внимательно слушавшая рѣчи мистера Туэнтимана, чувствовавшая, что съ каждой минутой все болѣе посвящается въ новую фазу жизни, старавшаяся связать какъ-нибудь красоты этого новаго міра съ мечтами, которыя никогда ее не покидали, и пришедшая пока къ тому единственному заключенію, что ни лордъ Руффордъ, ни мистеръ Туэнтиманъ, навѣрное, никогда не были лучезарными ангелами, тотчасъ выпрямилась въ сѣдлѣ и приготовилась къ свершенію чего-то необычайнаго.
   Мистеръ Туэнтиманъ считалъ, что рѣшительная минута наступила; это она видѣла ясно. Онъ не пустился вскачь, какъ четверо или пятеро другихъ охотниковъ, а постоялъ съ минуту на мѣстѣ, пристально всматриваясь въ нѣкоторыхъ изъ собакъ, которыя, уткнувшись носомъ въ землю и поднявъ развѣвавшіеся по воздуху хвосты, имѣли видъ одновременно рѣшительный и неувѣренный, знали, что слѣдъ найденъ, но не могли ясно опредѣлить его направленіе.
   Одну минуту, полковникъ,-- сказалъ онъ, приподнимаясь на стременахъ, приподнимая лѣвую руку, а въ правой держа поводья и хлыстъ у самой шеи лошади. Одну минуту!-- повторилъ онъ шепотомъ и сердито потрясъ головою, услыхавъ несвоевременные крики одного или двухъ охотниковъ, уже выѣхавшихъ по ту сторону небольшой рощицы.
   -- Заткнуть бы глотку этому Фрэду Ботсею!-- продолжалъ онъ шептать.
   -- Теперь, полковникъ, пора. Направо лужокъ, а за нимъ ворота. За ними открытое поле, и для барышень не будетъ особенныхъ затрудненій. Я такъ хорошо знаю эти мѣста, что вамъ, пожалуй, лучше будетъ ѣхать пока со мною.
   -- Ему все это извѣстно,-- сказалъ полковникъ Эйалѣ,-- слушайтесь его.
   Эйаля и Нина немедленно повиновались.
   Туэнтиманъ во весь опоръ помчался по лужайкѣ, за нимъ дѣвушки, а за дѣвушками полковникъ. У воротъ, о которыхъ говорилось выше, имъ попался Тони Тапетъ, нетерпѣливо трусившій въ догонку за собаками, вѣжливо уступившій дорогу барышнямъ, хотя въ душѣ желалъ имъ быть дома въ постеляхъ, но не пропустившій впередъ полковника.
   -- Чертъ бы ихъ побралъ, дураки набитые!-- сказалъ онъ, нагнавъ своего друга Туэнтимана. Ни уха, ни рыла не смыслятъ въ охотѣ, точно сейчасъ изъ-за прилавка. Орутъ, орутъ, какъ будто есть какой прокъ въ ораньи-то! Теперь шабашъ, ея и слѣдъ простылъ, удрала, чай, за Кренбюри-Брукъ!
   Послѣднія слова онъ произнесъ тоненькимъ, визгливымъ голоскомъ, стараясь придать имъ тонъ шутливый и сатирическій и, на ѣздѣ покачивая головой. Мысль о Кренбюри-Брукѣ, повидимому, доставляла ему не малое утѣшеніе.
   Тѣмъ же соображеніемъ, глубоко обдуманнымъ и твердо обоснованнымъ, руководился и Ларри Туэнтиманъ, остановившись на дорогѣ и взявъ по лужайкѣ въ ворота. Собаки держались, казалось, совсѣмъ иного направленія, но Ларри зналъ рощицу, зналъ ручей, зналъ, можетъ быть, и самую лису и то, въ какомъ мѣстѣ она, если понадобится, переплыветъ ручей. Она переплыла его,-- слѣдовательно, передовые охотники были теперь отдѣлены отъ нея Кренбюри-Брукомъ.
   Сэръ Гарри и два-три фермера присоединились къ Ларри, который ѣхалъ впереди всѣхъ, а за нимъ двѣ дѣвушки. Тони Тапетъ, хотя и догналъ свору, но не пытался слѣдовать за нею по пятамъ, какъ Ларри Туэнтиманъ. Онъ былъ старъ и не честолюбивъ; очень тревожился, если не зналъ, гдѣ собаки, старался быть при нихъ, на случай, если имъ понадобится помочь совѣтомъ и голосомъ, держаться неподалеку, чтобы во время взять у нихъ лисицу, но за славой не гонялся; никогда не перескакивалъ черезъ плетни, если можно было безъ этого обойтись, пролѣзалъ какъ попало, зная по опыту почти всѣ движенія лисьей души, понимая, какія препятствія могутъ остановить ее, позволяя себѣ быструю ѣзду только тогда, когда препятствія попадались очень рѣдко; ѣзда, сама но себѣ, не доставляла ему никакого удовольствія; но сердце его было переполнено непоколебимой, жестокой, кровожадной рѣшимости убить преслѣдуемаго звѣря.
   Чтобы убить лисицу, онъ готовъ былъ сломать себѣ шею; а чтобы отличиться въ верховой ѣздѣ, не согласился бы и сапоги запачкать.
   Вслѣдъ за дѣвочками ѣхалъ полковникъ, нѣсколько униженный утратой предводительства надъ ними, но старавшійся не отставать отъ Туэнтимана, который ѣхалъ очень быстро.
   -- А теперь, барышни,-- сказалъ Туэнтиманъ,-- отпустите поводья и предоставьте лошадямъ справляться, какъ знаютъ; рядомъ, но не слишкомъ близко отъ меня!
   Это былъ ручей, притокъ Кренбюри-Брука, довольно широкій и требовавшій прыжка весьма значительнаго. Молодыя лэди, само собою разумѣется, не особенно ясно поняли данныя имъ инструкціи. Онѣ старались объ одномъ: не трусить и задерживать дыханіе. Остальное слѣдовало предоставить инстинкту и случаю. По ту сторону ручья былъ рай, по сю -- должно было быть чистилище. Опасаясь, вѣроятно, что приказаніе держаться поодаль не будетъ исполнено въ точности, Ларри пришпорилъ свою лошадь, чтобы обогнать ихъ. Онѣ отстали, тѣмъ не менѣе, всего на нѣсколько шаговъ, и если бы лошадь Ларри споткнулась, бѣда была бы неминучая. Но все обошлось благополучно; и обѣ онѣ рядышкомъ перескочили черезъ ручей и очутились на противоположномъ берегу, торжествующія и счастливыя.
   -- Браво, сударыни!-- крикнулъ Туэнтиманъ.
   -- О Нина, это божественно!-- сказала Эйаля.
   Нина слишкомъ запыхалась и не могла отвѣтить, она только молча вскинула глаза къ небу и помахала въ воздухѣ хлыстикомъ, желая выразить полноту своего блаженства.
   Ларри мчался далѣе, а за нимъ мчались дѣвочки, совершенно не подозрѣвая, что лошадь полковника заартачилась у потока и затѣмъ прыгнула въ его середину, а сэръ Гарри, видѣвшій катастрофу съ полковникомъ, послѣдовалъ за Тони, переѣзжавшимъ потокъ въ бродъ за четверть мили оттуда.
   Даже для нѣжныхъ дѣвичьихъ сердецъ изреченіе: "Къ черту отставшаго!" можетъ служить самымъ подходящимъ охотничьимъ девизомъ. Ларри Туэнтиманъ, о которомъ онѣ никогда прежде и не слыхивали, сдѣлался теперь ихъ кумиромъ. Куда бы ни поѣхалъ Ларри Туэнтиманъ, онѣ, очевидно, должны были слѣдовать за нимъ, даже если бы никогда въ жизни не пришлось больше видѣть бѣднаго полковника. До лисы, до собакъ, до завѣдующаго охотой и даже до самого доѣзжачаго имъ не было ровно никакого дѣла. Впереди былъ тотъ, кто велъ ихъ, и пока была возможность слѣдить за нимъ глазами, каждая изъ нихъ рѣшила, по крайней мѣрѣ, не отставать отъ подруги.
   Нужно отдать справедливость Ларри: онъ былъ къ нимъ очень внимателенъ. Каждый разъ, какъ на пути попадался плетень, онъ выискивалъ мѣсто, гдѣ имъ безопаснѣе было перескочить. Ему слѣдовало также помнить, что ихъ было двѣ, а онъ отвѣчалъ за цѣлость обѣихъ. Все это онъ исполнялъ, и исполнялъ хорошо, такъ какъ былъ мастеръ своего дѣла. За исключеніемъ потока, черезъ который пришлось перескочить, мѣстность не представляла затрудненій. Одно время по дорогѣ часто попадались ворота, но Ларри удалось всѣ ихъ отворить молодымъ лэди, а по сосѣдству съ Дильсборо въ большинствѣ плетней были проломы; тѣмъ не менѣе, дѣвочкамъ казалось, что онѣ скачутъ черезъ чудовищные заборы и прыгаютъ черезъ такія стѣны, что дай Богъ перелѣзть и самому крѣпкому человѣку. Но потокъ, или, какъ казалось имъ, рѣка была все-таки вѣнцомъ ихъ славы. Эйаля была увѣрена, что не забудетъ потока никогда. Самъ лучезарный ангелъ едва ли могъ быть божественнѣе потока.
   И такъ, лиса бѣжала къ Дильсбороускому лѣсу,-- то былъ фактъ, достовѣрно извѣстный какъ Тони Тапету, такъ и мистеру Лауренсу Туэнтиману. Лиса, которая переплываетъ ручей со стороны Руффорда, навѣрное побѣжитъ въ Дильсбороускіе лѣса. Не успѣлъ Ларри съ двумя дѣвочками добраться до аллеи, какъ они увидали стараго Тони, остановившаго лошадь на поворотѣ и смотрѣвшаго по направленію лѣса. Въ ту же минуту примчалась еще толпа охотниковъ, державшихся дороги и попавшихъ къ лѣсу черезъ ферму мистера Туэнтимана, такъ какъ мѣстожительство и земля, которою владѣлъ и обработовалъ мистеръ Туэнтиманъ, оказалась именно здѣсь. Подъѣхалъ и сэръ Гарри съ другими охотниками и полковникомъ Стоббсомъ, сапоги котораго были полны воды, такъ какъ онъ принужденъ былъ сойти съ лошади посреди потока. Сэръ Гарри былъ нѣсколько не въ духѣ.
   -- Въ жизнь свою не видывалъ подобной ѣзды!-- сказалъ онъ такимъ тономъ, какъ будто люди, къ которымъ онъ обращался, совершили ужасное преступленіе. Ларри обернулся и подмигнулъ двумъ дѣвочкамъ, понимая, что если было совершено преступленіе, то преступниками были они трое. Дѣвочки ничего не поняли, но продолжали находить, что Ларри -- божественный.
   Когда всѣ они стояли въ аллеѣ, Тони работалъ безъ устали. Звѣря загнали, но не убили, а отыскать его въ Дильсбороускомъ лѣсу было трудно. Во всей Англіи, я думаю, не нашлось бы болѣе укромнаго храма для лисьяго божества. Глубокія лощины такъ густо заросли терновникомъ и папортникомъ, что ни одна собака, дорожившая своимъ рыломъ, не рѣшилась бы туда сунуться. Низкіе кустарники подъ деревьями сплелись въ непроницаемую чащу, гдѣ никакой охотникъ не могъ ничего разобрать. Были тамъ и темныя лазейки, до такой степени непроходимыя, что всякая лисица, незнакомая съ собственнымъ запахомъ, удивилась бы, какъ могло придти въ голову собакѣ залѣзть въ такое узенькое мѣстечко. Преслѣдуемое животное бросалось изъ одного конца лѣса въ другой и каждый разъ можно было думать, что оно наконецъ собьетъ съ толку своихъ враговъ. Тоже случилось и теперь. Гонъ длился приблизительно три четверти часа, а затѣмъ прошло еще столько же времени, пока бѣдный старый Тони рыскалъ по лѣсу, громко ругая своихъ помощниковъ за то, что собаки не достаточно быстро слѣдовали за нимъ.
   -- Никогда въ жизни больше не надѣну сапоговъ съ отворотами,-- сказалъ полковникъ.
   Маленькая кучка всадниковъ собралась тѣмъ временемъ на бугрѣ, въ чащѣ лѣса и ожидала рокового крика облавщиковъ. Въ числѣ ихъ были Нина, Эйаля, полковникъ, Ларри Туэнтиманъ и капитанъ Бэтсби.
   -- Бросаете сапоги съ отворотами?-- проговорилъ Ларри. Неужели думаете охотиться въ черныхъ?
   -- И черные, и съ отворотами и охотничьи штаны, и красная куртка... съ этой минуты я отрекаюсь отъ всего. Если когда-нибудь покажусь въ отъѣзжее поле, то не иначе, какъ въ туфляхъ и шароварахъ.
   -- Шутите, полковникъ!-- сказалъ Ларри.
   -- Почему же вы не хотите больше носить красную куртку?-- спросила Эйаля.
   -- Потому что я опозорилъ себя навѣки. Взялся опекать двухъ дѣвицъ, а вмѣсто того шлепнулся въ лужу, а protégées мои тѣмъ временемъ перешли въ руки противника, болѣе сильнаго.
   -- Ахъ, Джонатанъ, мнѣ это очень жалко,-- сказала Нина,-- главное то, что ты попалъ въ воду.
   -- О, полковникъ Стоббсъ, мы бы должны были остановиться,-- сказала Эйаля.
   -- Единственнымъ моимъ утѣшеніемъ,-- продолжалъ полковникъ,-- было видѣть, какъ мало во мнѣ нуждаются. Если бы я сломалъ себѣ шею, вмѣсто того чтобы вымочить ноги, для нѣкоторыхъ, я думаю, это было бы безразлично.
   -- О Джонатанъ!-- воскликнула Нина съ искреннимъ негодованіемъ.
   -- Мы бы должны были остановиться. Я знаю, что намъ слѣдовало остановиться,-- сказала Эйаля почти со слезами.
   -- На охотѣ никто никогда ни изъ-за кого не останавливается,-- сказалъ Туэнтиманъ, провозглашая непреложный законъ.
   -- Еще бы!-- сказалъ капитанъ Бэтсби, во все время ни разу не съѣзжавшій съ дороги.
   -- Полковникъ, навѣрное, не разсердится на меня за то, что я увезъ барышень дальше,-- сказалъ Ларри.
   -- Полковникъ такой вахлякъ,-- сказалъ Джонатанъ Стоббсъ,-- что у него никогда больше не хватитъ духу ни на кого сердиться. Но ужъ если моя кузина и миссъ Дормеръ не чувствуютъ величайшей признательности за то, что вы для нихъ сдѣлали,-- это значитъ, что всякая благодарность стала чужда сердцу британской женщины. Вы, вѣроятно, доставили имъ минуту самаго высшаго торжества, какое они испытали въ жизни.
   -- Это ихъ собственная ѣзда, полковникъ, я тутъ ни при чемъ.
   -- Очень благодарна вамъ, сэръ,-- сказала Нина.
   -- И я тоже,-- сказала Эйаля,-- хотя такъ жаль, что полковникъ Стоббсъ попалъ въ воду.
   Въ эту минуту раздался давно ожидаемый сигналъ. Тони Тапетъ убилъ свою лисицу, предварительно изъѣздивъ весь лѣсъ вдоль и поперекъ разъ пять или шесть.
   -- Кончено?-- спросила Эйаля, пока они съѣзжали съ бугра, направляясь къ тому мѣсту на опушкѣ лѣса, куда Тони тащилъ трупъ побѣжденнаго врага.
   -- Для нея, конечно,-- сказалъ Ларри. Хорошая была лисица, но ей не суждено больше бѣгать.Это изъ Литлькота. Тѣ, что выращиваются въ Литлькотѣ, всегда бѣгаютъ.
   -- Чтожъ, она умерла?-- спросила Нина. Бѣдняжка! Какъ бы мнѣ хотѣлось, чтобы ихъ не нужно было убивать.
   Они постояли еще и видѣли, какъ тѣло жертвы, подброшенное кверху, упало на поднятые, окровавленные носы дожидавшейся своры.
   -- А теперь, барышни,-- сказалъ Ларри,-- я надѣюсь, вы зайдете ко мнѣ взглянуть на мою хозяйку и малыша, и позавтракать, чѣмъ Богъ пошлетъ!
   Нина спросила съ безпокойствомъ, не будетъ ли еще лисы. Эйаля также боялась, какъ бы не пропустить чего-нибудь хорошаго, принявъ гостепріимное приглашеніе. Но порѣшили, наконецъ, на томъ, что Тони подождетъ съ четверть часа пускать собакъ въ Брагтонскіе заказы. Въ ту же минуту Ларри соскочилъ съ лошади, бросился въ домъ и отдалъ приказъ всѣмъ его обитателямъ тащить хлѣба, сыра, хереса и пива. Хотя онъ и жаловался на разореніе, но всѣ знали, что Ларри Туэнтиманъ -- малый самый гостепріимный и угощаетъ гостей съ такимъ радушіемъ, какъ никто въ дѣломъ Руффордѣ. Домикъ его стоялъ посреди охотничьихъ земель Руффорда и Уффорда, и количество хлѣба, сыра, хереса и пива, истребляемое тамъ въ охотничій сезонъ, было, по всѣмъ вѣроятіямъ, громадно.
   Всѣ, повидимому, были съ нимъ въ самыхъ пріятельскихъ отношеніяхъ и требовали того, что имъ было нужно, какъ у себя дома. Въ такихъ случаяхъ Ларри бывалъ очень гордъ; во всей странѣ не было человѣка болѣе беззаботнаго и болѣе дорожившаго популярностью.
   Толпа гостей,-- которая, конечно, не могла бы помѣститься въ столовой,-- не сходя съ лошадей, жевала хлѣбъ и сыръ и пила пиво вокругъ входной двери; но Нину и Эйалю, въ сопровожденіи ихъ друга полковника, повели въ домъ повидаться съ мистрессъ Туэнтиманъ и младенцемъ.
   -- Ну, Ларри, каковъ былъ гонъ?-- спросила юная мать. Гдѣ нашли и куда побѣжала?
   -- Разскажу все потомъ, когда вернусь. Тутъ двѣ барышни, о которыхъ тебѣ надо позаботиться.
   Онъ познакомилъ ихъ съ женой и ребенкомъ, котораго она держала на рукахъ.
   -- Малому всего шесть недѣль, а она вздумала ѣхать на охоту! Поскакала бы съ гончими, если бы я пустилъ ее.
   -- Почему же и нѣтъ?-- спросила мистрессъ Туэнтиманъ. Мнѣ ужъ во всякомъ случаѣ можно было бы ѣхать въ телѣжкѣ, вмѣстѣ съ малюткой.
   -- Ему только шесть недѣль!-- сказала Нина, наклонившись и цѣлуя ребенка.
   -- Какой душка!-- сказала Эйаля. Надѣюсь, о нъ тоже когда-нибудь будетъ охотиться.
   -- Шесть дней въ недѣлю, если пойдетъ въ отца, сказала мистрессъ Туэнтиманъ.
   -- Семь, если пойдетъ въ мать,-- сказалъ Ларри.
   Они опять сѣли на лошадей и уѣхали по большой дорогѣ въ Брагтонъ. Проводивъ ихъ до воротъ, мистрессъ Туэнтиманъ съ ребенкомъ на рукахъ слѣдила за ними жаднымъ взоромъ, пока Тони съ собаками не скрылся изъ виду.
   По части охоты, однако, въ тотъ день не произошло уже ничего, достойнаго описанія. Собаки выслѣдили еще нѣсколько норъ и подняли еще двухъ-трехъ лисицъ, но какимъ-то непостижимымъ образомъ потеряли ихъ слѣдъ. Тѣмъ и кончились блестящіе подвиги того дня. Дѣвушки все время не разставались съ полковникомъ и шутили надъ его приключеніемъ. Полковникъ былъ въ сущности очень доволенъ тѣмъ, что возложилъ свои обязанности на Ларри Туэнтимана, хотя удовольствіе его было бы, вѣроятно, менѣе сильно, если бы ихъ взялъ на себя капитанъ Бэтсби. Онъ наслаждался, глядя на скачущихъ дѣвушекъ, и не отставалъ настолько, чтобы терять ихъ изъ виду. Полковникъ принадлежалъ къ числу людей, которые хотя и любятъ охоту, но не обладаютъ особымъ охотничьимъ самолюбіемъ и не стремятся затмить товарищей наѣздническимъ искусствомъ. Спасовать на охотѣ было для него тоже, что проиграть партію на бильярдѣ или въ вистъ. Пусть пойметъ читатель, что о такой чертѣ его характера здѣсь упоминается вовсе не одобрительно. "Все превозмочь, всѣхъ обогнать!" -- вотъ стремленіе, которое, по мнѣнію автора этихъ строкъ, должно воодушевлять всякаго охотника. Философское спокойствіе, съ которымъ нашъ полковникъ относился къ этому вопросу, можетъ быть, дѣлало ему честь какъ человѣку, но не дѣлало ему чести какъ спортсмену.
   -- Я надѣюсь, вамъ было весело, Эйаля?-- сказалъ онъ, снимая ее съ сѣдла.
   -- Еще бы, ужасно!-- сказала Эйаля, не замѣчая употребленія своего христіанскаго имени. Я такъ наслаждалась и такъ благодарна вамъ!
   

III.
"Вы -- не онъ."

   Эйаля провела въ Стальгамѣ уже недѣлю, и ей, по уговору, уже пора было вернуться въ Кингсбюри-Крессентъ. Она пріѣхала на недѣлю и должна была прожить недѣлю. О, что это была за недѣля! Какая блаженная недѣля, преисполненная всевозможныхъ наслажденій, не омраченная ни единымъ облачкомъ. Джонатанъ Стоббсъ сдѣлался для нея самымъ пріятнымъ другомъ. Лэди Альбюри осыпала ее маленькими подарками и была съ ней необыкновенно ласкова. Нина была идеаломъ подруги. Сэръ Гарри ни разу не былъ не въ духѣ, кромѣ той единственной минуты въ лѣсу. Что касается Спрайта,-- Спрайтъ почти что воплощалъ ея представленіе о лучезарномъ ангелѣ. О, какъ она была счастлива! Ей предстояло вернуться въ понедѣльникъ, включивъ два воскресенья въ свою удлиненную недѣлю. Блаженство ея приходило къ концу, это она знала, но рѣшила, въ своей благодарности, веселиться и радоваться до самаго конца.
   Въ воскресенье, рано утромъ, полковникъ Стоббсъ, однако, замолвилъ словечко лэди Альбюри.
   -- Эта дѣвочка такъ блаженствуетъ здѣсь. Не можете ли вы удержать ее еще денька на три?
   -- Ради самой дѣвочки или ради полковника Стоббса, который въ дѣвочку влюбленъ?-- спросила лэди Альбюри?
   -- Для обоихъ,-- сказалъ полковникъ очень серіозно.
   -- Вы это въ самомъ дѣлѣ?
   -- Что значитъ: "въ самомъ дѣлѣ"? Мнѣ пріятно видѣть, какъ отъ всего сердца веселится хорошенькое созданьице. Если вы оставите ее до четверга, въ среду Альбюри опять дастъ ей эту маленькую лошадку, и она поѣдетъ въ Старъ-Кроссъ.
   -- Конечно, оставлю; на все лѣто, если вамъ угодно. Если вы говорите серіозно, то дѣвочка эта дѣйствительно счастливая!
   Такъ оно и было рѣшено, и лэди Альбюри самымъ любезнымъ образомъ сообщила Эйалѣ, что ей не позволятъ уѣхать, не покатавшись еще разъ на Спрайтѣ.
   -- Сэръ Гарри говоритъ, что вы сдѣлали имя его лошадкѣ и должны окончательно упрочить ея репутацію въ Старъ-Кроссѣ.
   На душѣ у Эйали было то же, что у Пери, когда врата Эдема открылись передъ ней. До отъѣзда оставалось четыре дня, и на четвертый предстояла охота. Передъ нею была цѣлая вѣчность блаженства.
   -- А тетушка Маргарита?-- сказала она, ни минуты, однако, не сомнѣваясь, что останется.
   Кому можетъ быть дѣло до хмурой тетки за предѣлами вѣчности? Опасаюсь, что въ своей восторженной радости она забыла данное обѣщаніе всегда помнить доброту тетушки.
   -- Я напишу записку къ мистрессъ Дозетъ и все это улажу,-- сказала лэди Альбюри.
   Записка была написана; было ли, нѣтъ ли что-нибудь улажено ею въ Кингсбюри-Крессентѣ, неизвѣстно, но Эйаля оставалась въ Альбюри.
   Много размышлялъ полковникъ и убѣдился въ томъ, что намѣренія его вполнѣ серіозны. Средствъ, говорилъ онъ себѣ, достаточно для существованія скромнаго, но безбѣднаго. А со смертью дяди, стараго генерала Стоббса, они должны увеличиться. Генералу было уже за семьдесятъ. Что толку въ независимости, если нельзя позволить себѣ жениться на дѣвушкѣ, которую дѣйствительно любишь?
   Случалось ли ему хотя разъ въ жизни видѣть существо столь очаровательно-прелестное, слышать женскій голосъ болѣе нѣжный? Всѣ ея движенія, ухватки, даже самыя ея шалости были такъ плѣнительны! Когда она вытаращивала глаза и кивала головой, оттопыривъ губы, онъ чувствовалъ, что не можетъ жить безъ нея. Во всякомъ ея словѣ проглядывалъ такой милый юморъ! Дѣло въ томъ, что полковникъ былъ влюбленъ и рѣшилъ дать волю своей любви вопреки тетушкѣ маркизѣ и вопреки собственной философіи.
   Онъ далеко не былъ увѣренъ въ успѣхѣ, но все же надѣялся. Съ той минуты, когда, какъ читатель, можетъ быть, помнитъ, онъ подошелъ къ ней на балу и по просьбѣ маркизы пригласилъ ее танцовать, всѣ окружающіе видѣли ясно, что онъ ей нравится. Они сдѣлались близкими друзьями. Эйаля позволяла ему оказывать себѣ разныя мелкія услуги, которыя по какому-то особому женскому инстинкту ни за что не разрѣшила бы капитану Бэтсби. Полковникъ все это зналъ, но зналъ также, что на это не слѣдовало слишкомъ разсчитывать. Лэди Альбюри говорила ему, что Эйаля будетъ очень счастлива, если онъ "въ самомъ дѣлѣ", и самъ онъ зналъ ея зависимое положеніе и тяжелую жизнь въ Кингсбюри Крессентѣ. Она разсказывала ему о Кингсбюри-Крессентѣ совершенно откровенно, какъ другу, которому довѣряла. Но на все это нельзя было слишкомъ разсчитывать. Это было недостаточно. Онъ понималъ, что такая дѣвушка какъ Эйаля не можетъ выйти замужъ только для того, чтобы избавиться отъ бѣдности.
   Вспоминая, какого рода была эта дѣвушка, онъ испытывалъ маленькіе уколы сомнѣнія и рѣшилъ, что лэди Альбюри ничего не понимаетъ. Тѣмъ не менѣе, онъ надѣялся. Его рыжіе волосы и некрасивое лицо никогда еще не отталкивали женщинъ, вмѣстѣ съ которыми ему приходилось жить. Успѣхъ научилъ его считать себя человѣкомъ популярнымъ; а Эйаля къ тому же столько разъ выказывала ему свое дружеское расположеніе!
   Въ субботу была ружейная охота, и онъ присоединился къ охотникамъ, ничего никому не говоря о своемъ намѣреніи скоро вернуться, но въ три часа былъ уже дома. Оказалось, однако, что Эйаля уѣхала кататься, и ему пришлось ждать. Онъ усѣлся въ библіотекѣ, и дѣлалъ видъ, что читаетъ, пока не услышалъ звукъ подъѣзжавшей кареты. Вернувшихся дамъ онъ встрѣтилъ въ передней.
   -- Всѣ ужъ вернулись съ охоты?-- спросила лэди Альбюри.
   Полковникъ объяснилъ, что вернулся онъ одинъ: онъ промахнулся три раза подъ рядъ и ушелъ, потерявъ терпѣніе.
   -- Я самое презрѣнное существо, какое только есть на свѣтѣ,-- сказалъ онъ, смѣясь,-- то шлепаюсь въ трехъ-футовую канаву...
   -- Въ потокѣ было, по крайней мѣрѣ, десять футовъ,-- сказала Нина, ревниво охраняя славу своего прыжка.
   -- ...то не могу попасть ни въ одну птицу. Ужъ лучше сразу приняться писать книги и предоставить занятія болѣе суровыя людямъ болѣе подходящимъ.
   Затѣмъ онъ круто повернулся къ Эйалѣ и сказалъ ей:
   -- Будете ли вы достаточно добры, чтобы пойти прогуляться со мною по саду?
   Нѣсколько озадаченная такой просьбой, Эйаля взглянула въ лицо лэди Альбюри.
   -- Пойдите съ нимъ, милочка, если не слишкомъ устали,-- сказала лэди Альбюри; онъ заслуживаетъ утѣшенія, послѣ всѣхъ своихъ благодѣяній вамъ.
   Эйаля все еще колебалась. Несмотря на милыя дружескія отношенія съ этимъ человѣкомъ, она почти испугалась его просьбы гулять съ нею наединѣ. Но не согласиться, особенно послѣ того, что сказала лэди Альбюри, могло бы показаться страннымъ. Конечно, она нисколько не устала, и такая прогулка, произойди она случайно, доставила бы ей только лишнее удовольствіе; а теперь, хотя она и пошла, но пошла нерѣшительно, и обнаружила свою нерѣшительность.
   -- Вы боитесь идти со мной?-- спросилъ онъ, какъ только они вышли вмѣстѣ на песчаную дорожку.
   -- Боюсь? Что вы? Нисколько! Съ вами, мнѣ кажется, я не боялась бы пойти куда угодно; только мнѣ показалось странно, что вы не позвали тоже и Нину.
   -- Хотите, я вамъ скажу почему?
   -- Почему?
   -- Потому что я хочу вамъ сказать одну вещь, которую Нина не должна пока слышать. И, кромѣ того, я думалъ, что мы такіе друзья, что вамъ ничего пойти со мной вдвоемъ.
   -- Конечно, мы друзья,-- сказала Эйаля.
   -- Не знаю почему, но мнѣ кажется, что я знакомъ съ вами давнымъ-давно.
   -- Можетъ быть, это потому, что вы были знакомы съ папой.
   -- И еще, вѣроятно, потому, что я узналъ папашину дочку.
   -- То-есть Люси.
   -- То-есть Эйалю.
   -- Это выходитъ повтореніе того же самаго. Вы знаете меня потому, что вы меня знаете.
   -- Именно. Какъ вы думаете, сколько времени я знакомъ съ этой мистрессъ Грегори, что сидѣла противъ насъ вчера?
   -- Какъ я могу это знать?
   -- Ровно пятнадцать лѣтъ. Я собирался въ Гарроу, когда она, еще молодая въ то время, дѣвушка, поселилась у моей матери. Наши семьи знакомы вотъ уже пятьдесятъ лѣтъ. За эти года я постоянно видался съ ней и мы знакомы, конечно, очень близко.
   -- Вѣроятно.
   -- И въ концѣ концовъ я знаю ее не болѣе, чѣмъ если бы мы жили на разныхъ планетахъ и говорили на языкахъ, совершенно другъ другу непонятныхъ. У насъ нѣтъ ни одной общей мысли, ни одного общаго чувства. Я освѣдомляюсь о ея мужѣ и дѣтяхъ и сообщаю, что собирается дождь. Она дѣлаетъ какое-нибудь замѣчаніе о здоровья стараго генерала; на этомъ все и кончается. Встрѣтившись снова, мы начинаемъ сначала.
   -- Это ужасно неинтересно,-- сказала Эйаля.
   -- Очень неинтересно. На свѣтѣ очень много всякихъ мистрессъ Грегори, и вотъ почему я люблю уѣзжать въ Дромколлеръ и жить одинъ. Можетъ быть, вы тоже мистрессъ Грегори для кого-нибудь.
   -- Съ какой стати я буду мистрессъ Грегори! Я, кажется, нисколько не похожа на мистрессъ Грегори.
   -- Для меня -- нѣтъ, Эйаля.
   Теперь она замѣтила "Эйалю" и смутно почувствовала значеніе его словъ. Бывали минуты, когда ей положительно не нравилось, что онъ называетъ ее мистрессъ Дормеръ; но теперь... теперь пріятнѣе было бы обойтись безъ "Эйали". Она постаралась придать своему лицу серіозное выраженіе, но, придавъ его, не рѣшалась обернуться. Взоръ, въ которомъ выражался ея маленькій гнѣвъ, если и былъ какой-нибудь гнѣвъ, устремлялся въ землю.
   -- Мнѣ кажется, что я знаю васъ такъ хорошо именно потому, что вы, въ моихъ глазахъ, ничего не имѣете общаго съ мистрессъ Грегори. Мнѣ никогда не хочется въ Дромколлеръ, когда вы со мною, а если и хочется, то не иначе, какъ съ вами.
   -- Это, навѣрное, очень хорошенькое мѣстечко, но едва ли я его когда-нибудь увижу.
   -- Вы знаете о вашей сестрѣ и мистерѣ Гамелѣ?
   -- Да,-- сказала Эйаля съ удивленіемъ,-- она мнѣ говорила. А вы откуда знаете?
   -- Онъ жилъ въ Дромколлерѣ, вдвоемъ со мною, когда отправился дѣлать ей предложеніе. Никогда въ жизни не видывалъ, чтобы кто-нибудь былъ такъ счастливъ, какъ онъ, когда вернулся изъ Гленбоджи. Онъ достигъ того, чего желалъ больше всего на свѣтѣ.
   -- Я такъ люблю его за то, что онъ ее любитъ.
   -- А я люблю ее за то, что она любить васъ.
   -- Это, знаете, совсѣмъ другое,-- сказала Эйаля, стараясь обдумать все обстоятельно.
   -- Развѣ мнѣ нельзя ее любить?
   -- Онъ будетъ, моимъ братомъ. Поэтому-то я и люблю его. А она не можетъ быть вашей сестрой.
   Хотя бѣдняжка и старалась все обдумать какъ слѣдуетъ, но не очень-то далеко ушла въ этомъ направленіи.
   -- Не можетъ?-- спросилъ онъ.
   -- Конечно, нѣтъ. Люси выйдетъ замужъ за мистера Гамеля.
   -- А за меня кто выйдетъ?
   Тутъ Эйаля поняла все.
   -- Эйаля... Эйаля... кто будетъ моей женой?
   -- Не знаю,-- сказала она сурово, но шепотомъ и совсѣмъ измѣнившимся тономъ, думая о томъ, какъ хорошо было бы сейчасъ же вернуться въ домъ.
   -- Развѣ вы не знаете, кого бы я желалъ имѣть женою?
   Тутъ онъ почувствовалъ, что слѣдовало говорить прямо: онъ былъ уже увѣренъ, что она не скажетъ ему сразу того, что онъ желалъ, не бросится немедленно въ его объятія. Тѣмъ не менѣе слѣдовало высказаться напрямикъ и затѣмъ отстаивать свои интересы изо всѣхъ силъ.
   -- Эйаля, я позвалъ васъ съ собою, чтобы просить васъ быть моей женой. Этого-то я и не хотѣлъ, чтобы Нина слышала пока. Если вы протянете руку и скажете, что оно такъ и будетъ, и Нина и весь свѣтъ это узнаетъ. Тогда я буду такъ же гордъ, какъ Гамель, и такъ же счастливъ... счастливѣе, я думаю. Никто, мнѣ кажется, не можетъ любить такъ, какъ я люблю васъ теперь, Эйаля. Чѣмъ больше я васъ видѣлъ, тѣмъ больше росла во мнѣ эта любовь, росла съ каждымъ часомъ, съ той самой минуты, какъ я повелъ васъ танцовать. Помните вечеръ въ театрѣ, когда я все бросилъ и такъ старался побыть съ вами еще передъ вашимъ отъѣздомъ домой? Какъ я любилъ васъ тогда, Эйаля! Но все-таки меньше, чѣмъ теперь. Когда я увидѣлъ вчера, что вы уѣзжаете отъ меня, и не могъ перебраться черезъ ручей, я сказалъ себѣ, что если не поймаю васъ и вы не будете моею, то никогда больше не буду счастливъ. Помните, какъ вы наклонились и поцѣловали этого ребенка на фермѣ? О Эйаля, я рѣшилъ въ эту минуту, что если вы не будете моей женою... моей женою... у меня никогда не будетъ ни жены, ни ребенка, ни домашняго очага.
   Она шла рядомъ и слушала, но не находила ни слова въ отвѣтъ. Ей не трудно было отказать Тому Тринглю, отвергнуть его съ презрѣніемъ и сдѣлать ему выговоръ, когда онъ продолжалъ свои ухаживанія; но въ какихъ выраженіяхъ отказать человѣку, котораго она ставила такъ высоко, который во многихъ отношеніяхъ былъ почти совершенствомъ въ ея глазахъ, который такъ ужасно ей нравился и которому все-таки нужно было отказать? Онъ не былъ лучезарнымъ ангеломъ,-- никогда не могъ быть лучезарнымъ ангеломъ. Лазоревыя крылья, на которыхъ должно было парить то почти неземное существо, котораго она удостоитъ своей любви,-- отсутствовали совершенно. Онъ былъ симпатиченъ, добръ, милъ, расположенъ къ ней, въ немъ было все, что нужно въ другѣ или братѣ; но онъ не былъ лучезарнымъ ангеломъ. Въ этомъ она была увѣрена. Она говорила себѣ, что совершенно въ этомъ увѣрена, молча шагая рядомъ съ нимъ по дорожкѣ.
   -- Вы знаете, что это значитъ, Эйаля, когда я говорю вамъ, что люблю васъ?-- продолжалъ онъ.
   Она все-таки не отвѣчала.
   -- Я встрѣтилъ, наконецъ, то человѣческое существо, съ которымъ провести всю жизнь было бы для меня счастіемъ; я встрѣтилъ васъ и прошу васъ быть моей женой. Эта надежда зародилась и росла во мнѣ съ тѣхъ поръ, какъ я впервые васъ увидѣлъ. Неужели она обманула меня?! Эйаля, могу ли я надѣяться?
   -- Нѣтъ,-- сказала она отрывисто.
   -- И это все?
   -- Все, что я могу вамъ сказать.
   -- Неужели этимъ "нѣтъ" все должно кончиться между нами?
   -- Я не знаю, что еще должна сказать вамъ, полковникъ Стоббсъ.
   -- Неужели это значитъ, что вы никогда не можете меня полюбить?
   -- Никогда,-- сказала она.
   -- Говорить такъ -- жестоко и не по-дружески. Неужели между вами и мной достаточно одного этого жесткаго слова? Хотя я и не смѣлъ думать, что вы скажете, что любите меня, но ожидали" чего-нибудь добрѣе, мягче:
   
   "Изъ ядовитаго, язвительнаго "нѣтъ"
   Чтобъ вынуть злое жало."
   
   Эйаля не знала этихъ строкъ, но смыслъ ихъ чувствовала очень ясно. Она желала бы, если бы умѣла, сказать ему, что сердце ея было полно нѣжности къ нему, сестринской нѣжности и ласки, но что она не могла его любить такъ, чтобы сдѣлаться его женой.
   "Вы -- не онъ, не тотъ лучезарный ангелъ, что явится ко мнѣ, сіяющій поэзіей, прекрасный, преисполненный художественными дарами, вознесенный надъ міромъ своими душевными качествами,-- словомъ, такой, какъ долженъ былъ тотъ, кого я признаю достойнымъ своей любви, если когда-нибудь полюблю. Вы -- не онъ, и я не могу любить васъ. Вы будете занимать въ моемъ мнѣніи второе послѣ всего мѣсто, и теперь уже такъ дороги мнѣ, что мнѣ хотѣлось бы приласкать и приголубить васъ, если бы я только знала какъ."
   Все это стояло совершенно ясно въ ея головѣ, но слова не находились.
   -- Я не знаю, что мнѣ слѣдуетъ вамъ сказать!-- воскликнула она сквозь слезы.
   -- Правду, во всякомъ случаѣ,-- отвѣчалъ онъ сурово,-- всю правду, безъ утайки, не такъ, какъ понимаютъ ее другія дѣвушки. Не думайте, что вамъ можно кривить душою изъ-за того, что правда можетъ быть для меня непріятной или вамъ самимъ неприлично ее говорить. Вопросъ этотъ -- вопроса, первостепенной важности для моего счастья; вы имѣете значеніе для него потому уже, что я ставлю его въ зависимость отъ вашей любви. Скажите же, почему вы не можете меня любить?
   Измѣнившійся тонъ его голоса, звучавшаго теперь нѣсколько сурово, какъ будто придалъ ей болѣе мужества.
   -- Потому что...-- она запнулась.
   -- Потому что что? Говорите сейчасъ же, что бы это ни было. Если сладить съ этимъ въ силахъ человѣческихъ, я слажу. Не бойтесь обидѣть меня. Не потому ли, что я безобразенъ? Съ этимъ я сдѣлать ничего не могу.
   Она не рѣшилась отвѣчать утвердительно, но взглянула ему въ лицо и не сдѣлала головой никакого отрицательнаго движенія.
   -- Въ такомъ случаѣ, да поможетъ мнѣ Богъ, потому что измѣнить этого нельзя.
   -- Не одно это.
   -- Такъ не потому ли, что меня зовутъ Стоббсъ, Джонатанъ Стоббсъ?
   Въ этомъ она созналась, утвердительно кивнувъ ему головой. Онъ просилъ ее сказать ему правду и ей такъ хотѣлось исполнить его просьбу.
   -- Если такъ, Эйаля, я долженъ сказать вамъ, что это фальшиво, фальшиво и глупо съ вашей стороны. Вы увлекаетесь романтическимъ чувствомъ, но романтизмъ этотъ ложный. Сохрани меня Богъ сказать, что я могъ бы сдѣлать васъ счастливой, но счастье ваше не зависитъ отъ такихъ случайностей, я знаю это навѣрное. Можетъ быть, вы думаете, что средства мои недостаточны?
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- закричала она. Я ничего не знаю о вашихъ средствахъ. Если бы я могла любить васъ, я бы не удостоила спрашивать объ этомъ, даже слушать.
   -- Никого другого нѣтъ, вѣроятно.
   -- Никого.
   -- Но вашему воображенію представляется образъ болѣе высокій, чѣмъ я?
   Она быстро обернулась къ нему и утвердительно кивнула головой.
   -- Образъ человѣка, болѣе соотвѣтствующаго духу поэзіи, живущей въ вашемъ сердцѣ.
   Она снова одобрительно кивнула головой, какъ бы желая дать ему понять, что теперь онъ знаетъ всю правду.
   -- Въ такомъ случаѣ, Эйаля, я долженъ постараться возвыситься до уровня вашей мечты. Но если вы смѣете желать того, что дѣйствительно высоко, не унижайте себя мелочностью. Не допускайте, чтобы имя могло что-нибудь для васъ значить, или я не повѣрю въ ваши стремленія. А теперь, хотите я отведу васъ въ домъ?
   Молча, пошли они домой. Она чувствовала себя пристыженной его послѣдними словами, и если бы онъ еще разъ спросилъ ее, не вліяетъ ли на нее звукъ словъ "Джонатанъ Стоббсъ", она бы какимъ-нибудь знакомъ дала ему понять, что не находитъ болѣе препятствій въ этомъ имени. Но были и другія препятствія,-- такія, которыя и онъ не называлъ пустыми. О своемъ безобразіи онъ говорилъ, что это зло непоправимое, и просилъ Бога пожалѣть его въ его безсиліи. А чего-то высшаго, къ чему стремилась ея душа, просто-на-просто собирался достигнуть. Эйаля была, однако, увѣрена, что ему это не удастся. Не такой совсѣмъ это былъ человѣкъ; такимъ людямъ не дается "нѣчто высшее", составляющее неотъемлемую принадлежность лучезарныхъ ангеловъ. Существованія этого "чего-то высшаго" онъ, однако, не отрицалъ.
   

IV.
"Самый настоящій герой, какого я когда-либо знала."

   Полковникъ съ Эйалей вернулись въ домъ, не говоря ни слова. Когда они вошли въ залу, Эйаля тотчасъ повернула къ лѣстницѣ, чтобы идти на верхъ въ свою комнату. Видя это, онъ протянулъ ей руку, которую она взяла, и, все такъ же молча, прошла далѣе. Оставшись одна, она стала обдумывать все происшедшее. Конечно, она поступила правильно. Въ этомъ для нея не могло быть положительно никакихъ сомнѣній. Никакая дѣвушка не должна выходить за человѣка, котораго она не любитъ. То былъ непреложный законъ. Она не любила этого человѣка,-- слѣдовательно, не должна была выходить за него. Но на сердцѣ у нея скребло немножко при мысли о возможности воплощенія своего воображаемаго кумира. Къ тому же ее обидѣли немного его слова о томъ, что ей не слѣдовало допускать въ себѣ мелочности среди превыспреннихъ стремленій. Ей было обидно, но она знала, тѣмъ не менѣе, что онъ правъ. То же самое желалъ онъ внушить ей, разсказывая глупѣйшую исторію о женщинѣ, выброшенной въ окно. Любить его она не могла; но имя его уже никогда не могло быть для того препятствіемъ. Лишь бы явился ей лучезарный ангелъ съ надлежащими ангельскими атрибутами,-- и никакой недостатокъ благозвучія въ словѣ не будетъ между ними преградой. Да и никакіе внѣшніе признаки не обусловливали божественнаго сіянія. Лучезарный ангелъ могъ быть даже рыжій. Истина эта начала проникать въ ея сердце, хотя полковникъ и не дѣлалъ ей по этому поводу никакихъ внушеній.
   Но какъ вести себя тѣ четыре дня, что оставались ей въ Стальгамъ-Паркѣ? Предстоящее утратило для нея всю свою прелесть. Теперь ей страшно будетъ и ротъ раскрыть въ присутствіи своего прежняго друга. Лэди Альбюри, сдавалось ей, знала, съ какимъ намѣреніемъ онъ повелъ ее въ садъ. Какъ рѣшиться взглянуть въ лицо лэди Альбюри? Какъ отвѣтить Нинѣ, если Нина будетъ разспрашивать о прогулкѣ? Охота въ среду уже не представлялась ей блаженствомъ, какъ прежде. Развѣ могъ теперь полковникъ Стоббсъ наставлять ее въ верховой ѣздѣ и учить какъ вести себя на охотѣ? Всего лучше для нея было бы тотчасъ вернуться въ Кингсбюри-Крессентъ.
   Тутъ ей пришло въ голову, что если бы она могла принять предложеніе полковника -- всѣ бѣдствія ея житья въ домѣ тетки кончились бы навѣки. Она бы тотчасъ же поднялась до того уровня, на которомъ жилъ онъ. Вмѣсто того, чтобы быть чужестранкой, изъ милости принятой въ такой Элизіумъ, какъ Стальгамъ-Паркъ, она бы сдѣлалась равною тѣмъ, кому этотъ Элизіумъ принадлежалъ по праву. Собственными своими силами она достигла бы той высшей блестящей сферы, въ которой, какъ казалось ей, только и было, что смѣхъ и радость. До средствъ его ей не было никакого дѣла; объ этомъ она не думала вовсе. Онъ жилъ среди мужчинъ, у которыхъ были кареты и лошади и которые проводили время въ пріятныхъ занятіяхъ. А она жила бы среди женщинъ въ щегольскихъ туалетахъ, у которыхъ также были бы кареты и которымъ были бы совершенно чужды низменныя заботы, дѣлавшія столь томительной и сѣрой жизнь въ Кингсбюри-Крессентѣ. Одно маленькое словечко -- и дѣло было бы сдѣлано, и она могла бы переступить тотъ предѣлъ, который отдѣлялъ ее отъ праздничной части рода человѣческаго.
   Но когда она вспомнила все это, рѣшеніе ея стало еще тверже. Если существовалъ какой-нибудь законъ должнаго и недолжнаго, незыблемо и прочно установленный въ ея душѣ, такъ это именно тотъ законъ, по которому никакія соображенія о счастіи или несчастіи, о страданіи и радости не могли имѣть вліянія на исполненіе ею долга по отношенію къ лучезарному ангелу. Она должна была принадлежать ему, если онъ придетъ за нею; должна была принадлежать ему, если онъ и не придетъ. Должна была принадлежать ему, будь онъ бѣденъ или богатъ -- все равно. Пока она увѣряла себя во всемъ этомъ и почерпала силы въ этихъ увѣреніяхъ, въ комнату вошла Нина и освѣдомилась о томъ, придетъ ли она пить чай. Эйаля отказалась подъ предлогомъ головной боли и сказала, что желала бы отдохнуть до обѣда.
   -- Не случилось ли чего-нибудь?-- спросила ее Нина, но она попросила ничего пока не спрашивать, потому что у нея болѣла голова.
   -- Если ты не скажешь мнѣ всего, значитъ, ты не настоящій другъ,-- сказала Нина, уходя изъ комнаты.
   Когда пришелъ вечеръ, Эйаля одѣлась къ обѣду и сошла въ гостиную. Для этого ей пришлось пройти черезъ билліардную, гдѣ она застала полковника Сгоббса, игравшаго шарами.
   -- Вы уже одѣлись къ обѣду?!-- воскликнулъ онъ,-- а я-то еще и не думалъ! Сэръ Гарри терпѣть не можетъ, когда кто-нибудь опаздываетъ къ обѣду, но этотъ негодяй Бетсби выигралъ у меня четыре партіи!
   Съ этими словами онъ выскочилъ изъ комнаты, загремѣвъ брошеннымъ кіемъ, и, какъ показалось Эйалѣ, совершенно оправившись отъ своего недавняго огорченія.
   Въ гостиной Эйаля пробыла нѣсколько минутъ одна, и затѣмъ, къ великой ея радости, вошли три или четыре дамы за разъ, такъ что лэди Альбюри не могла задавать ей никакихъ вопросовъ. Обѣдать пошли безъ полковника, дѣйствительно опоздавшаго, и Эйалю повелъ къ столу мистеръ Гослингъ, хорошенькая маленькая жена котораго сидѣла напротивъ. По другую сторону помѣстился лордъ Руффордъ, пріѣхавшій въ Стальгамъ съ женою дня на два и тотчасъ начавшій поздравлять Эйалю со вчерашними подвигами.
   -- Вы, говорятъ, перескочили Кренбюри-Брукъ,-- сказалъ онъ. По моему, отчего ужъ за разъ не перескочить и Серпентину?
   -- Я перескочила потому, что мнѣ такъ сказали.
   -- Ахъ,-- продолжалъ лордъ Руффордъ со вздохомъ,-- вотъ что значитъ юность, невинность и неопытность! Что можетъ съ ними сравниться? Но почему же полковникъ Стоббсъ не перескочилъ за вами?
   -- Потому что полковникъ Стоббсъ не смогъ,-- отвѣчалъ самъ этотъ джентльменъ, усаживаясь на пустой стулъ.
   -- Всякій джентльменъ,-- сказалъ сэръ Гарри,-- можетъ быть, не въ состояніи перескочить черезъ Кренбюри-Брукъ, но всякій джентльменъ, если постарается немного, можетъ не опаздывать къ обѣду.
   -- Теперь когда мнѣ досталось со всѣхъ сторонъ,-- сказалъ полковникъ -- мнѣ, пожалуй, можно приняться за супъ.
   Эйаля, ожидавшая, сама не знала, какихъ дальнѣйшихъ непріятностей и почти боявшаяся, что никто не захочетъ говорить съ ней въ наказаніе за ея дурное поведеніе,-- старалась ободриться, видя, что всѣ окружающіе, не исключая и полковника, любезны съ нею попрежнему. Ей показалось, что лэди Альбюри взглянула на нее особенно, когда полковникъ занялъ свое мѣсто, и она замѣтила, что стулъ его стоялъ уже не рядомъ съ нею. Такія хозяйственныя мелочи, кака, ей было извѣстно, находились подъ вѣдѣніемъ самой лэди Альбюри, и при обыкновенномъ положеніи вещей, какъ ей также было извѣстно, она, навѣрное, была бы помѣщена рядомъ съ полковникомъ. Радуясь тому, что этого не было, она въ то же время была увѣрена, что лэди Альбюри знала кое-что о происшедшемъ. Вечеръ, однако, прошелъ вполнѣ благополучно; спокойствіе ея нарушилось только разъ, когда полковникъ, подавая ей, по обыкновенію, чашку чая въ гостиной, назвалъ ее крестнымъ именемъ. О, кабы онъ продолжалъ такъ называть ее и не требовалъ при этомъ ничего, кромѣ ихъ старой дружбы!
   На слѣдующій день было воскресенье, и всѣ они съ утра отправились въ церковь. По закону, установленному въ Стальгамѣ, всѣ его жители обязаны были ходить въ церковь каждое воскресенье. Самъ сэръ Гарри, считавшійся человѣкомъ не особенно религіознымъ, всегда сердился, если кого-нибудь изъ гостей мужескаго пола но хватало на огромной фамильной скамьѣ.
   -- По-моему, это чертъ знаетъ какъ неприлично!-- говорилъ онъ.
   Но быть въ церкви дважды въ одинъ день -- не требовалось ни отъ кого, а потому никто и не ходилъ на вторую службу. Завтракъ затягивался долѣе обыкновеннаго. Мужчины бродили по усадьбѣ съ сигарами ко рту, а дамы уходили читать по своимъ комнатами, что кончалось, обыкновенно, тѣмъ, что онѣ спали значительную часть дня. Но въ то воскресенье, о которомъ идетъ рѣчь, лэди Альбюри не заснула, а вмѣсто того заманила Эйалю на верхъ, въ свою маленькую гостиную, гдѣ никого болѣе не было.
   -- Эйаля,-- сказала она, не то улыбаясь, не то хмурясь,-- боюсь, что я буду на васъ сердиться.
   -- Пожалуйста, не сердитесь, лэди Альбюри.
   -- Е@ли я не ошибаюсь въ своихъ догадкахъ, вамъ было вчера сдѣлано предложеніе, которое могло бы осчастливить любую дѣвушку въ цѣлой Англіи.
   Она остановилась, но Эйаля не отвѣчала ни слова.
   -- Если это дѣйствительно было такъ, лучшій изъ всѣхъ людей, какихъ я знаю, просилъ васъ раздѣлить съ нимъ его участь.
   -- Онъ вамъ это говорилъ?
   -- Вѣдь это было?
   -- Не скажу,-- сказала Эйаля гордо.
   -- Навѣрное да. Я знаю, что таково было его намѣреніе еще прежде. Извѣстно ли вамъ, какого рода человѣкъ -- мой двоюродный братъ, Джонатанъ Стоббсъ? Приходило ли вамъ въ голову, что по своей честности, прямотѣ, благородству, смѣлости и глубокой нѣжности, это верхъ совершенства, недостижимаго ни для кого изъ толпы, которую вы видите вокругъ?
   -- Я знаю, что онъ хорошій,-- сказала Эйаля.
   -- Хорошій! Гдѣ вы найдете кого-нибудь, кто бы равнялся съ нимъ? Сравните его съ окружающими и тогда говорите о томъ, хорошъ ли онъ. Возможно ли, чтобы вы отвергли любовь такого человѣка?
   -- Я не знаю, слѣдуетъ ли говорить со мною объ этомъ,-- сказала Эйаля нерѣшительно.
   -- Милочка, я говорю для вашей же и для его пользы. Когда вы уѣдете отсюда, ему будетъ такъ трудно увидаться съ вами!
   -- Онъ, вѣроятно, и не захочетъ,-- сказала Эйаля.
   -- Достаточно того, что онъ хочетъ теперь. Чего же лучшаго можете вы ожидать?
   -- Я не ожидаю ничего,-- сказала Эйаля съ гордостью. У меня ничего нѣтъ, и я ничего не жду.
   -- Онъ дастъ вамъ все, однимъ тѣмъ, что любитъ васъ. Другъ мой, я бы сочла, что говорить вамъ все это не стоитъ труда, если бы не знала, что это такой человѣкъ, которому не слѣдуетъ отказывать, когда онъ обращается съ подобной просьбой,-- ее слѣдуетъ исполнить. Въ его рукахъ счастіе ваше было бы вѣрно.
   Она замолчала, но Эйаля не находила ни слова въ отвѣтъ.
   -- И онъ не способенъ повторить ее. Онъ слишкомъ для этого гордъ. Единственной причиной такого отказа можетъ быть только то, что вы уже помолвлены. Другой причины я не могу себѣ представить. Если есть кто-нибудь другой, тогда, конечно, тутъ и говорить больше нечего.
   -- Никого нѣтъ другого.
   -- Тогда, мой другъ, это просто нелѣпость, если принять въ соображеніе то, что ожидаетъ въ будущемъ васъ. Когда умретъ генералъ, у него будетъ болѣе двухъ тысячъ въ годъ.
   -- Какъ будто это можетъ что-нибудь для меня значить!-- сказала Эйаля гнѣвно, попятившись отъ собесѣдницы и бросая на нее свирѣпые взоры.
   -- Это я называю романтизмомъ,-- сказала лэди Альбюри. Романтизмъ никогда не дастъ вамъ счастія.
   -- Ужъ не богатство же во всякомъ случаѣ дастъ мнѣ его. То, что вы называете романтизмомъ, можетъ быть, и есть самое для меня нужное. Какъ бы то ни было, разъ я не люблю полковника Стоббса, конечно, мнѣ не слѣдуетъ за него выходить; и я не выйду.
   Послѣ этого, говорить больше было нечего. Эйаля думала, что ее, какъ опальную, выгонятъ изъ комнаты, пожалуй, изъ дома. Но лэди Альбюри, просто-на-просто исполнившая принятую на себя роль, нимало не разсердилась.
   -- Ну, милочка моя,-- сказала она,-- пожалуйста, пожалуйста, подумайте объ этомъ хорошенько. Я, конечно, принимаю все это къ сердцу ради кузена, для котораго вопросъ этотъ, повидимому, имѣетъ большое значеніе. Это одинъ изъ тѣхъ людей, которые, если ужъ влюбятся, то влюбятся не на шутку. Но я бы не стала всего этого говорить, если бы не знала навѣрное, что онъ сдѣлаетъ васъ счастливой. Мой кузенъ Джонатанъ -- прекраснѣйшій изъ всѣхъ героевъ, какихъ я когда-либо знала. Когда человѣкъ -- герой, женщина не должна разбивать его сердце, отказывая ему въ своей улыбкѣ, не правда ли?
   -- Она не должна ему улыбаться, если не любитъ его,-- сказала Эйаля, уходя изъ комнаты.
   Понедѣльникъ и вторникъ прошли очень тихо. Лэди Альбюри не касалась болѣе великаго вопроса, а полковникъ велъ себя совершенно такъ, какъ будто о любви никогда не было и помину. Во всѣ эти два дня никто не заговаривалъ съ Эйалей о предстоящей охотѣ, и она начинала уже подумывать, что для нея не предстояло никакой охоты; да и не особенно желала ея. На смѣлые подвиги ея подзадоривалъ полковникъ; съ его же благословенія она отважилась ѣздить верхомъ. Какъ же быть въ среду? Отдаться ли снова подъ его покровительство, или держаться отъ него въ сторонѣ? Когда, вплоть до поздняго вечера вторника, ей ничего еще не была сказано по этому поводу, она почти рѣшила не надѣвать амазонки въ среду утромъ, но въ ту минуту, какъ она брала свѣчу, чтобы отправиться въ спальню, полковникъ Стоббсъ подошелъ къ ней.
   -- Завтра мы всѣ почти ѣдемъ верхомъ,-- сказалъ онъ ей,-- но васъ съ Ниной отправятъ до сборнаго мѣста въ телѣжкѣ, чтобы поберечь немножко ваши силы. Все это уже устроено.
   Она поклонилась, поблагодарила его и, ложась спать, почти жалѣла, что все это было устроено именно такъ. Утромъ оказалось, что Нина не можетъ ѣздить верхомъ: она повредила себѣ ногу и, явившись спозаранку въ комнату Эйали, со слезами объявила, что не поѣдетъ.
   -- Ну, такъ и я не поѣду,-- сказала Эйаля, готовившаяся въ эту минуту надѣвать амазонку.
   -- Нѣтъ, ты должна. Это все уже рѣшено, и сэръ Гарри обидится, если ты не поѣдешь. Чѣмъ виноватъ Джонатанъ, что ты не хочешь съ нимъ ѣхать только изъ-за того, что я хромаю!
   -- Ничѣмъ,-- сказала Эйаля.
   -- Ахъ, Эйаля, скажи! Я бы все тебѣ сказала. Конечно, ты должна ѣхать на охоту во всякомъ случаѣ. Даже если бы онъ сдѣлалъ тебѣ предложеніе, а ты бы ему отказала, все-таки слѣдовало бы ѣхать.
   -- Все-таки?-- спросила Эйаля.
   -- Такъ ты ему отказала?
   -- Да. Ахъ, Нина, пожалуйста, не говори объ этомъ; и не думай, если можешь. Неужели все должно пойти вверхъ дномъ, только изъ-за того, что я была дура?
   -- Такъ ты считаешь, что была дура?
   -- Считаютъ другіе, но я во всякомъ случаѣ, буду вѣрна своему дурачеству. То-есть я хочу сказать, что это дѣло кончено, и не за чѣмъ къ нему возвращаться; я знаю навѣрное, что бранить меня не за что; но лэди Альбюри меня бранила.
   Затѣмъ Эйаля надѣла свои охотничьи доспѣхи, и онѣ вмѣстѣ сошли завтракать.
   Въ телѣжкѣ, кромѣ нея, ѣхали еще лэди Альбюри, мистрессъ Гослингъ и Нина, которой хромота не мѣшала доѣхать до сборнаго мѣста. Всѣ мужчины поѣхали верхомъ, и относительно полковника Стоббса не представлялось пока никакихъ затрудненій. Но когда Эйалѣ пришлось воспользоваться его помощью, чтобы сѣсть на лошадь, когда она отъѣхала съ нимъ отъ экипажа,-- сердце ея замерло и она почувствовала сильное желаніе быть дома, въ Крессентѣ. Хотя онъ долженъ былъ спеціально заботиться о ней, но сначала ихъ окружали другіе, и по дорогѣ въ заказъ, гдѣ должна была происходить охота, ей не было нужды принимать участіе въ разговорѣ; но что дѣлать ей, когда она останется съ нимъ наединѣ, какъ это непремѣнно должно было вскорѣ случиться? Это и случилось очень скоро. Собаки работали въ обширномъ лѣсу, гдѣ, какъ ей говорили, имъ предстояло, можетъ быть, провести большую часть дня; всѣ мужчины не замедлили разъѣхаться въ разныя стороны, такъ что около нея не осталось никого, кромѣ полковника.
   -- Эйаля,-- сказалъ онъ,-- вы, конечно, знаете, что я обязанъ охранять васъ и дѣлать это лучше, чѣмъ въ прошлую пятницу.
   -- Понимаю,-- сказала она.
   -- Я бы не желалъ, чтобы воспоминаніе о нашей прогулкѣ въ субботу мѣшало вамъ наслаждаться сегодняшнимъ днемъ. Кто знаетъ, когда вамъ придется охотиться еще разъ?
   -- Никогда!-- сказала она. Вѣроятно, я никогда больше не буду охотиться.
   -- Carpe diem,-- сказалъ онъ смѣясь. Вы знаете, что значитъ carpe diem?
   -- Это, можетъ быть, по-латыни?
   -- Да, и потому вамъ не полагается этого понимать. Вотъ что это значитъ: если пришелъ часъ веселья, не омрачайте его заботой'. На нынѣшній день, по крайней мѣрѣ, пусть будетъ все такъ, какъ будто никогда и не было никакой прогулки въ Стальгамскомъ паркѣ. Вонъ Ларри Туэнтиманъ... Если я сплохую, какъ въ пятницу, вы всегда можете обратиться къ его помощи. Вы съ Ларри теперь старые друзья.
   "Carpe diem,-- сказала она про себя. О да, кабы только можно. Но какъ тутъ будешь carpe diem, когда на сердцѣ скребутъ всѣ кошки." Это было тѣмъ болѣе трудно, что человѣкъ, отвергнутый ею, всѣми силами старался о ея благополучіи. Лэди Альбюри сказала ей, что онъ герой,-- что по благородству, честности, прямотѣ -- это верхъ совершенства; и она склонна была думать, что лэди Альбюри права. Тѣмъ не менѣе... тѣмъ не менѣе, какъ далеко ему до идеала совершенства, созданнаго ежечасными усиліями ея воображенія! Если бы она нашла подходящія выраженія, она бы поблагодарила его, но выраженія эти не находились, а между тѣмъ къ нимъ уже подошелъ, снявъ шляпу и разсыпаясь въ любезностяхъ, Ларри Туэнтиманъ.
   -- Какъ здоровье малютки, мистеръ Туэнтиманъ?
   -- Свѣжъ, какъ огурчикъ, и голоденъ, какъ охотникъ.
   -- А мистрессъ Туэнтиманъ?
   -- Свѣжѣе и голоднѣе самого малыша. Что вы скажете о нынѣшнемъ днѣ, полковникъ?
   -- День очень не дурной, Туэнтиманъ; выбраться бы намъ только изъ этихъ огромныхъ лѣсовъ!
   Ларри съ важностью покачалъ головой. Мудкомбскіе лѣса, гдѣ происходилъ теперь гонъ, брали иногда у Тони Тапета со всей его сворой цѣлый день, съ одиннадцати часовъ утра и до самыхъ сумерекъ. Это было извѣстно всѣмъ.
   -- Конечно, намъ придется ихъ объѣхать,-- сказалъ полковникъ.
   Тутъ мистеръ Туэнтиманъ началъ довольно пространно излагать всѣ достоинства Мудкомбскихъ лѣсовъ. Что толку въ краѣ, гдѣ нѣтъ питомника для лисьихъ выводковъ! Лисьи отцы и матери непремѣнно должны имѣть въ своемъ распоряженіи обширныя глухія трущобы, гдѣ имъ можно было бы бродить въ сравнительной безопасности. Безъ этого никакія приспособленія не поведутъ ни къ чему. Именно этого и желала Эйаля: такой оборотъ разговора давалъ ей возможность дѣлать вопросы и устранялъ предметы, которыхъ тяжело было бы касаться.
   День, однако, оказался неблагопріятными, для охоты. Лисъ нашли много, и двѣ изъ нихъ были убиты въ глубинѣ лѣса, но въ открытомъ полѣ не показывалась ни одна. Для Эйали все обошлось благополучно; она скакала то туда, то сюда, и еще до наступленія вечера почувствовала себя въ состояніи говорить съ полковникомъ своимъ обыкновеннымъ тономъ; но случаевъ покрыть себя славой, какъ это было при Кренбюри-Брукѣ, ей на этотъ разъ не представлялось.
   На слѣдующее утро ее отвезли въ Лондонъ и передали съ рукъ на руки теткѣ въ Кингсбюри-Крессентѣ. Полковникъ Стоббсъ болѣе ни слова не упоминалъ о своей любви.
   

V.
Письмо лэди Альбюри.

   -- Я получила письмо отъ лэди Альбюри,-- сказала тетка Маргарита, едва успѣла Эйаля снять пальто и шляпу.
   -- Да, я знаю, тетя Маргарита. Она просила у васъ позволенія оставить меня еще на четыре дня. Надѣюсь, это было ничего.
   -- Съ тѣхъ поръ было еще письмо, кажется, въ понедѣльникъ; я рѣшила тебѣ его показать. Вотъ оно. Лучше, прочти его одна, а я приду къ тебѣ черезъ полъ-часа.
   Съ большою важностью, но безъ всякаго гнѣва, мистрессъ Дозетъ вышла изъ комнаты. Въ тонѣ и походкѣ ея было что-то до такой степени торжественное, что Эйаля почти испугалась. Письмо, навѣрное, было о полковникѣ Стоббсѣ и писавшая его, навѣрное, бранила Эйалю, которая чувствовала, что, отказавъ полковнику Стоббсу, прибавила еще одинъ грѣхъ къ страшно длинному списку своихъ провинностей. Какой-то злой рокъ устраивалъ такъ, что всѣ друзья ея порицали рѣшительно все, что она дѣлала. Никто изъ нихъ, ни даже Нина, не сочувствовалъ ей вполнѣ. Даже съ Люси она не могла говорить о лучезарномъ ангелѣ съ полной увѣренностью въ сочувствіи. И теперь вотъ, хотя тетка была только торжественна, но не сердита, она предчувствовала, что та сейчасъ будетъ ей говорить объ обязанности выдти за полковника Стоббса. А какъ недавно она же убѣждала ее въ необходимости выдти за Тома! Повидимому, говорила себѣ Эйаля, всѣ считали, что дѣвушка должна выдти за всякаго, кто можетъ доставить ей столъ, квартиру и одежду. Таковы были ея размышленія, пока она не спѣша вынимала изъ конверта письмо лэди Альбюри и готовилась читать его. Письмо было слѣдующаго содержанія:

"Альбюри, понедѣльникъ 13 ноября, 18..

"Милостивая Государыня,

   "Ваша племянница вернется къ вамъ въ четвергъ, какъ вы того желаете, но я считаю своей обязанностью еще до ея пріѣзда сообщить вамъ объ одномъ маленькомъ обстоятельствѣ, имѣвшемъ мѣсто въ моемъ домѣ. Мой двоюродный братъ, полковникъ Джонатанъ Стоббсъ, приходящійся племянникомъ маркизѣ Бальдони, сдѣлалъ предложеніе мисъ Дормеръ. Считаю нужнымъ прибавить, что я это отчасти предвидѣла, когда посѣтила вашего мужа и просила его отпустить къ намъ вашу племянницу. О намѣреніяхъ брата мнѣ не было извѣстно ничего положительнаго, да, вѣроятно, онъ и самъ зналъ о нихъ не болѣе; но я считала это вѣроятнымъ на основаніи дошедшихъ до меня слуховъ, а такъ какъ выдти за моего кузена, по моему мнѣнію, счастье для всякой дѣвушки, то совѣсть моя была спокойна.
   "Онъ сдѣлалъ ей предложеніе, и она ему отказала. Вопросъ этотъ онъ принимаетъ очень близко къ сердцу, и я отъ души желаю ему успѣха, такъ какъ это человѣкъ, который не легко примирится съ неудачей въ такомъ важномъ для себя дѣлѣ. Изъ всѣхъ, кого я знаю, нѣтъ никого, кто былъ бы такъ твердъ въ преслѣдованіи поставленной себѣ цѣли.
   "Я взяла на себя смѣлость говорить объ этомъ съ вашей племянницей и склоняюсь къ мысли, что ею руководитъ чувство глупаго романтизма: отчасти ей не нравится имя моего племянника, отчасти то, что онъ не обладаетъ красотою, которая нравится молодымъ дѣвушкамъ; вѣроятнѣе всего, однако, она создала себѣ какую-нибудь поэтическую фикцію и мечтаетъ сама не знаетъ о чемъ. Если это дѣйствительно такъ, остается пожалѣть, что она упускаетъ случай устроить свою жизнь хорошо и счастливо. Она ссылается на то, что не любитъ его. Хотя опытность моя, вѣроятно, уступаетъ вашей, но все же она научила меня думать, что если мужъ обращается съ женою хорошо во всѣхъ случаяхъ жизни -- жена полюбитъ его. Браки по расчету -- вещь, конечно, дурная; но очень жаль, по-моему, что такая дѣвушка, какъ ваша племянница, упускаетъ случай быть настоящимъ образомъ счастливой изъ-за какой-то романтической причуды.
   "Полковникъ Стоббсъ, которому всего двадцать восемь лѣтъ, причисленъ къ штабу въ Альдершотѣ. У него есть частныя средства, которыхъ уже однихъ достаточно, чтобы дать ему право жениться. По смерти его дяди, генерала Стоббса, средства эти значительно увеличатся. Конечно, онъ не богатъ, но состояніе его вполнѣ достаточно для обезпеченія семьи. Относительно прочихъ преимуществъ, по характеру, благородству, мужеству и мягкосердечію, я не знаю никого ему равнаго и ни минуты не усомнилась бы вручить ему судьбу любой изъ моихъ пріятельницъ.
   "Сочла за нужное все это сообщить вамъ, чтобы вы могли по своему усмотрѣнію рѣшить, въ какомъ смыслѣ слѣдуетъ говорить съ вашей племянницей. Если бы возможно было внушить ей, что по мнѣнію самыхъ близкихъ ей людей предложеніе заслуживаетъ одобренія, она, вѣроятно, согласилась бы его принять. Братъ ничего не говорилъ мнѣ о своихъ планахъ на будущее, но мнѣ кажется вѣроятнымъ, что въ дѣлѣ этомъ, имѣющемъ для него важное значеніе, онъ не ограничится первой неудачной попыткой. Если онъ снова обратится къ вашей племянницѣ,-- надѣюсь, воззрѣнія ея къ тому времени перемѣнятся.
   "Примите увѣреніе въ истинномъ уваженіи.

Розалина Эльбюри."

   Эйаля успѣла дважды прочесть письмо до прихода тетки и, читая, почувствовала новый приливъ нѣжности къ писавшей его; не то, чтобы оно сколько-нибудь поколебало ее въ принятомъ рѣшеніи, но ей было пріятно, что лэди Альбюри старалась ее поколебать. Приводимые ею доводы не имѣли, однако, для Эйали никакой убѣдительности. У полковника Стоббса были средства содержать жену! Если это была причина, то точно также ей слѣдовало выдти и за кузена, Тома Трингля. Полковникъ Стоббсъ былъ человѣкъ хорошій и честный; но вѣдь и Томъ Трингль -- вѣроятно, тоже. Она и не думала ихъ сравнивать. Кузенъ Томъ былъ ей положительно противенъ, а общество полковника доставляло наслажденіе. Но выходить за того или за другого -- одинаково не было никакихъ основаній. Единственное условіе, оправдывающее замужство,-- это обожаніе жениха, а она знала навѣрное, что нисколько не обожаетъ полковника Джонатана Стоббса. Лэди Альбюри говорила въ своемъ письмѣ, что всякая дѣвушка полюбитъ человѣка, который хорошо съ ней обращается послѣ брака; но для нея это было бы недостаточно. Если она когда-нибудь выйдетъ замужъ, то не иначе, какъ полюбивъ человѣка до замужества.
   -- Ты прочла письмо, душа моя?-- спросила мистрессъ Дозеть, входя въ комнату и осторожно затворяя за собою дверь.
   Она говорила почти шепотомъ и какъ-то совсѣмъ измѣнилась отъ удивительной важности случая.
   -- Да, тетя Маргарита, прочла.
   -- Это все, вѣроятно, правда?
   -- Правда? Отчасти -- да.
   -- Ты видѣлась съ этимъ полковникомъ Сгоббсомъ?
   -- О да, видѣлась.
   -- Видалась съ нимъ и прежде?
   -- Да, тетя Маргарита. Онъ бывалъ въ Брукъ-Стритѣ. Вѣдь онъ племянникъ маркизы.
   -- Что же онъ,-- вопросъ этотъ тетка Маргарита задала весьма тихимъ шепотомъ и самымъ торжественнымъ тономъ,-- ухаживалъ за тобою въ Брукъ-Стритѣ?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила Эйаля рѣзко.
   -- Нисколько?
   -- Нисколько. Мнѣ и въ голову ничего не приходило. Ничего такого и не снилось, когда онъ заговорилъ со мною въ Стальгамскомъ паркѣ въ субботу.
   -- Ты была... была съ нимъ въ дружескихъ отношеніяхъ?
   -- Очень. Мы были совсѣмъ друзьями и болтали обо всемъ на свѣтѣ. Я очень его любила и нисколько не боялась, что бы онъ мнѣ ни говорилъ. Онъ Нининъ двоюродный братъ и казался въ родѣ какъ и моимъ также.
   -- Такъ онъ тебѣ нравится?
   -- Конечно. Онъ нравится всѣмъ. Но это еще не причина, чтобы я желала за него выдти.
   Мистрессъ Дозетъ посидѣла нѣсколько времени молча, переворачивая въ своей головѣ великій вопросъ. Она видѣла ясно, что Эйаля говорила сущую правду; думала, что лэди Альбюри также, вѣроятно, говорила сущую правду. Въ глубинѣ души Эйаля казалась ей дурой. Дѣвушка эта, не имѣя ни шиллинга за душой, просто-на-просто обременяя собою родственниковъ, которыхъ не особенно любила, дѣвушка обреченная на жизнь чрезвычайно ей непріятную (у мистрессъ Дозетъ было достаточно здраваго смысла, чтобы понимать всѣ эти обстоятельства, относящіяся и до ея дома, до нея лично), страстно любившая общество веселыхъ и богатыхъ людей,-- не хотѣла въ то же время воспользоваться ни однимъ изъ представлявшихся ей случаевъ избавиться отъ того, что ей не нравилось, и уйти къ тому, что любила. Ей были сдѣланы уже два предложенія, оба вполнѣ подходящія и оба съ полнаго согласія всѣхъ заинтересованныхъ лицъ. Сэръ Томасъ выразилъ сильное желаніе успѣха сыну. А теперь знатные родственники этого полковника Стоббса, повидимому, также были въ пользу брака. Чѣмъ заслужила Эйаля такой успѣхъ, мистрессъ Дозетъ понять не могла. Въ ея глазахъ племянница была дѣвушка съ причудами, хорошенькая, правда, но не обладавшая правильной, спокойной красотой, которая, по мнѣнію тетки, составляла величайшую прелесть женщины. Чтобы она могла до такой степени свести съ ума Тома Трингля, казалось теткѣ просто какимъ-то чудомъ, а теперь эта исторія съ полковникомъ Стоббсомъ -- чудомъ еще большимъ.
   -- Эйаля,-- сказала она,-- тебѣ слѣдуетъ обдумать это хорошенько.
   -- Что обдумать, тетя Маргарита?
   -- Видишь, что говоритъ лэди Эльбюри о своемъ двоюродномъ братѣ, полковникѣ Сгоббсѣ?
   -- Такъ что жъ изъ этого?
   -- Ты вѣришь тому, что она говоритъ? Въ такомъ случаѣ, почему же бы тебѣ не принять его предложеніе?
   -- Потому что не могу,-- сказала Эйаля.
   -- Имѣешь ли ты хоть какое-нибудь представленіе о томъ, что тебя ожидаетъ въ будущемъ?-- спросила мистрессъ Дозетъ очень серіозно.
   -- Ни малѣйшаго,-- сказала Эйаля.
   Но она лгала,-- представленіе у нея было: блаженный удѣлъ ожидалъ ее въ, пространствѣ временъ, когда она вложитъ свою руку въ руку лучезарнаго ангела.
   -- Мужчины не всегда будутъ за тобой бѣгать, душа моя.
   Это было не лучше, чѣмъ, обвиненіе тетки Эммелины въ кокетствѣ съ Томомъ.
   -- Говорить такъ -- стыдно. Я вовсе не хочу, чтобы за мной кто-нибудь бѣгалъ. Никогда не хотѣла.
   -- Нѣтъ, душа моя, нѣтъ. Я и не думаю, чтобы ты этого хотѣла.
   Мистрессъ Дозетъ, которая была воплощеніемъ справедливости, сознавала въ душѣ, что Эйаля была въ этомъ отношеніи совершенно неповинна. Она грѣшила въ противоположномъ направленіи, отказываясь пристроиться и освободить родственниковъ обремененныхъ ея содержаніемъ, когда для этого являлись весьма удобные случаи.
   -- Я хотѣла только объяснить тебѣ, что надо... надо... надо ковать желѣзо, пока горячо. Ты молода теперь.
   -- Мнѣ нѣтъ еще двадцати одного года,-- сказала Эйаля съ гордостью.
   -- Двадцать одинъ годъ -- возрастъ, очень хорошій для того, чтобы выдти замужъ, конечно, если представится джентльменъ подходящій.
   -- По-моему, я не виновата, если они кажутся мнѣ неподходящими. Мнѣ совсѣмъ никого изъ нихъ не нужно, и со мной не слѣдуетъ объ этомъ ничего говорить. Если бы мнѣ кто-нибудь нравился, кого бы вы съ дядей Реджинальдомъ считали гадкимъ, тогда вамъ слѣдовало бы со мною объ этомъ говорить. Но, по-моему, ни о комъ не можетъ быть и рѣчи, разъ онъ самой мнѣ не нравится.
   На этомъ разговоръ прекратился, и мистрессъ Дозетъ чувствовала себя разбитой на голову.
   Письмо лэди Альбюри было показано мистеру Дозету, но онъ не согласился что-либо говорить о немъ племянницѣ. Въ послѣдовавшемъ разговорѣ между нимъ и женою онъ сталъ на сторону племянницы и совершенно отрицалъ необходимость ковать желѣзо, пока горячо.
   -- Это значитъ просто продать себя,-- сказалъ мистеръ Дозетъ.
   -- Это ужъ вздоръ, Реджинальдъ. Конечно, такая дѣвушка, какъ Эйаля, должна извлечь сколько возможно пользы изъ своей красоты. На что же еще ей разсчитывать?
   -- Мой зять что-нибудь для нея сдѣлаетъ.
   -- Надѣюсь, да, хотя не считаю, чтобы за эту соломинку можно было хвататься вполнѣ безопасно, такъ какъ дѣвочка-то уже два раза его обидѣла. Да притомъ всякая изъ нихъ, повѣрь, думаетъ выдти замужъ. Эйаля пришла бы въ ужасъ, если бы ей сказали, что она будетъ старой дѣвой, живущей на 100 фунтовъ въ годъ, данныхъ изъ милости сэромъ Томасомъ. Это могло бы оказаться для нея неизбѣжнымъ, но теперь, когда является случай устроиться иначе,-- она должна имъ пользоваться. Она обязана выбрать одного изъ двухъ: или кузена Тома или полковника Стоббса; а ты долженъ сказать ей, что въ противномъ случаѣ откладываешь о ней всякое попеченіе.
   Но къ этому мистеръ Дозетъ оказался глухъ совершенно. Онъ зналъ навѣрное, что его попеченіе объ Эйалѣ можетъ прекратиться только съ ея замужествомъ или собственной его смертью, и не хотѣлъ прибѣгать къ угрозѣ, которую исполнить не представлялось возможности. Конечно, онъ былъ бы очень радъ, если бы Эйаля могла заставить себя выдти за любого изъ молодыхъ людей. Но вопросъ этотъ она должна была рѣшить сама, и никто не имѣлъ права вмѣшиваться. Все это повело къ тому, что цѣлыхъ два дня между мужемъ и женою были холодности, и страданія, которыя вынесла за это время мистрессъ Дозетъ, были, поистинѣ, ужасны.
   Вскорѣ по возвращеніи Эйали сестра Люси пріѣхала провѣдать ее. Нѣкоторыя обстоятельства вынудили лэди Трингль остаться въ Гленбоджи позднѣе обыкновеннаго, и вся семья была теперь въ Лондонѣ проѣздомъ въ Мерль-Паркъ. Можетъ быть, причиной промедленія было то, что Трафики удачно вытѣсненные изъ Гленбоджи навѣрное проявились бы въ Мерль-Паркѣ, если бы лэди Трингль поселилась тамъ до окончанія осени. Что Рождество они проведутъ въ Мерль-Паркѣ -- подразумѣвалось само собою, къ нескрываемому удовольствію мамаши Трингль, любившей имѣть дочь при себѣ, и нескрываемому неудовольствію папаши Трингль, не желавшаго давать болѣе, чѣмъ далъ. Что они останутся тамъ весь январь и далѣе до открытія Парламента -- было весьма вѣроятно; но можно было надѣяться, что они вынуждены будутъ найти гдѣ-нибудь самостоятельный кровъ, если сэръ Томасъ на время оставитъ ихъ безъ онаго. Этотъ маленькій заговоръ оказался не вполнѣ удачнымъ, такъ какъ мистеръ Трафикъ посадилъ супругу въ меблированныя комнаты, готовясь нагрянуть въ Мерль-Паркъ, какъ только лэди Трингль проведетъ тамъ нѣсколько дней. Туда-то ѣхала теперь лэди Трингль, съ остальною семьею, а сэръ Томасъ послѣднія шесть недѣль провелъ въ городѣ.
   Люси воспользовалась днемъ, который они провели въ Лондонѣ, и ей удалось добраться до Крессента. Она ничего еще пока не слыхала о полковникѣ Стоббсѣ и была преисполнена собственными треволненіями.
   -- Ты его не видала?-- спросила она сестру.
   -- Кого "его"?-- спросила Эйаля, у которой "ихъ" было двое, и которая думала больше о своихъ двоихъ, чѣмъ о Люсиномъ одномъ.
   -- Айзедора. Онъ обѣщалъ навѣдаться сюда.
   Эйаля объяснила, что не видала его, такъ какъ не была въ городѣ послѣдніе десять дней, въ теченіе которыхъ мистеръ Гамель, дѣйствительно, приходилъ въ Крессентъ.
   -- Эйаля,-- продолжала Люси,-- что же мнѣ дѣлать?
   -- Держись за него,-- сказала Эйаля безъ запинки.
   -- Конечно, буду, но тетка Эммелина говоритъ, что я должна или отказаться или...
   -- Или что?
   -- Или уйти,-- сказала Люси очень серіозно.
   -- Куда же уйти-то?
   -- Вотъ въ томъ-то и дѣло. Конечно, онъ приметъ меня, но жениться на дѣвушкѣ, у которой нѣтъ ни гроша, когда того, что онъ зарабатываетъ, едва хватаетъ на собственное содержаніе, было бы гибелью для него. Отецъ разссорился съ нимъ совершенно. Онъ говоритъ, что никто не можетъ помѣшать намъ обвѣнчаться тотчасъ, и что онъ готовъ сію же минуту принять меня къ себѣ; но я знаю, что въ прошломъ году за исключеніемъ всѣхъ издержекъ онъ заработалъ немногимъ больше двухъ-сотъ фунтовъ, и если бы я поймала его на словѣ -- это погубило бы его.
   -- Неужели дядя Томъ прогонитъ тебя?
   -- Его не было дома почти съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ мистеръ Гамель пріѣзжалъ въ Гленбоджи, и я не знаю, что онъ скажетъ. Тетя Эммелина объявила, что мнѣ можно жить у нихъ только въ качествѣ дочери, а что въ качествѣ дочери я обязана ея слушаться.
   -- Развѣ Гертруда ея слушается насчетъ мистера Гаустона?
   -- Гертруда дѣлаетъ съ матерью все, что захочетъ. Да и, къ тому же, родную дочь выгнать изъ дому невозможно. Если она велитъ мнѣ уйти, мнѣ, кажется, больше дѣлать нечего.
   -- Я бы спросила дядю Тома,-- сказала Эйаля. Не можетъ же она выгнать тебя на улицу. Когда ей понадобилось сбыть съ рукъ меня, она могла отослать меня сюда, въ обмѣнъ; но теперь ей уже нельзя сказать, что ты не подошла и взять меня назадъ.
   -- О Эйаля, какое все это несчастіе! Я просто не знаю, что съ собой дѣлать.
   -- И я тоже,-- сказала Эйаля, вскакивая съ постели, на которой сидѣла. Все это какъ-то шиворотъ-навыворотъ. Тебѣ всѣ запрещаютъ выдти замужъ, а меня всѣ заставляютъ.
   -- Къ тебѣ все пристаютъ съ Томомъ?
   -- Теперь ужъ не съ Томомъ, Люси. Явился другой.
   -- Къ качествѣ поклонника?
   -- О да, совсѣмъ. Зовутъ его,-- что за имя, Люси!-- полковникъ Джонатанъ Стоббсъ.
   -- Это другъ Айзедора, господинъ, который живетъ въ Дромколерѣ.
   -- Вотъ именно. Онъ говорилъ мнѣ, что мистеръ Гамель былъ у него въ Дромколерѣ. Хочетъ теперь, чтобы я за него вышла.
   -- Онъ тебѣ нравится?
   -- Вотъ это-то и есть хуже всего, Люси. Если бы онъ мнѣ не нравился, мнѣ было бы гораздо легче. Но онъ нравится мнѣ ужасно, и потому я такъ ужасно страдаю. Волосы у него совершенно такого же цвѣта, какъ большая шаль у тети Эммелины.
   -- Такъ что жъ такое?
   -- А ротъ -- отъ уха до уха.
   -- Мнѣ было бы все равно до его рта.
   -- Да и мнѣ почти-что, потому что у него дѣлается такое доброе выраженіе, когда онъ смѣется. Да, впрочемъ, онъ и всегда такой; это самый добрый человѣкъ, какого я когда-либо знала.
   -- А достаточно ли у него денегъ, чтобы жениться?-- спросила Люси, горести которой уже истекали изъ этого обильнѣйшаго источника всевозможныхъ горестей.
   -- Много, говорятъ, хотя я, впрочемъ, не знаю, что значитъ много.
   -- Въ такомъ случаѣ, Эйаля, почему бы тебѣ не выдти за него?
   -- Потому что не могу,-- сказала Эйаля. Какъ полюбишь человѣка, разъ его не любишь? Что онъ мнѣ нравится, это ровно ничего не значитъ. Развѣ по-твоему, тутъ можетъ быть что-нибудь общее?
   На вопросъ этотъ не послѣдовало еще отвѣта, когда въ комнату вошла тетка Маргарита съ извѣстіемъ, что лакей Тринглей, проводившій миссъ Дормеръ черезъ паркъ, начиналъ терять терпѣніе. Сестры принуждены были разстаться, и Люси вернулась въ Куинсъ-Гетъ.
   

VI.
Миссъ Досимеръ.

   -- Говорю вамъ прямо, по-моему, вы напрасно такъ поступаете. Это трусость, подлость и малодушіе. Какъ видите, я вовсе не намѣрена "подкрашивать", какъ вы выражаетесь.
   -- Вижу.
   -- Это такой вопросъ, въ которомъ нужно или говорить всю правду, или совсѣмъ ничего не говорить. Я бы ничего не стала говорить, да вы меня заставили. Вы вѣдь нисколько ее не любите.
   -- Правда. Мнѣ кажется, я не очень то склоненъ къ тому, что вы называете "любить" молодыхъ дѣвицъ. Если я кого-нибудь люблю, такъ это васъ.
   -- Вѣроятно; но теперь пока оставимъ это. Вы хотите жениться на этой барышнѣ исключительно потому только, что у нея куча денегъ?
   -- Вотъ именно. Точно такъ же какъ и вы не сегодня -- завтра выйдете за какого-нибудь господина только потому, что у него есть деньги.
   -- Вы не имѣете никакого права такъ говорить, потому что я ни съ кѣмъ не помолвлена. А если бы и была, это было бы совсѣмъ другое дѣло. Если я не выйду замужъ, я -- ничто. Я не имѣю никакого самостоятельнаго значенія, и у меня нѣтъ никакого другого средства пробить себѣ дорогу. А вы -- мужчина.
   -- То-есть, по вашему, я могъ бы сдѣлаться купцомъ или адвокатомъ, стать со временемъ лордомъ-канцлеромъ или архіепископомъ Кентерберійскимъ.
   -- Вы можете жить, ѣсть, пить и ѣздить куда угодно, независимо ни отъ кого. Если бы у меня была ваша свобода и ваши средства, неужели вы думаете, что я вышла бы замужъ изъ-за денегъ?
   Мужская роль въ этомъ діалогѣ исполнялась мистеромъ Франкомъ Гаустономъ, мечтавшимъ о женитьбѣ на Гертрудѣ Трингль, а женская -- его кузиной и закадычнымъ другомъ, миссъ Аймоджиной Досимеръ. Мѣстомъ дѣйствія была дорожка въ сосновомъ лѣсу, на южномъ склонѣ Тирольскихъ Альпъ, а интересъ происходившаго нѣсколько увеличивался для дѣйствующихъ лицъ тѣмъ обстоятельствомъ, что какъ мистеръ Медбери Досимеръ, братъ Аймоджины, такъ и свояченица ея, мистрессъ Медбери Досимеръ, сильно совѣтовали ей отнюдь не предпринимать болѣе отдаленныхъ прогулокъ съ ея дальнимъ родственникомъ, Франкомъ Гаустономъ. Прогулка была предпринята вопреки совѣту, и разговоръ въ сосновомъ лѣсу дошелъ тѣмъ временемъ. до вышеприведеннаго пункта.
   -- Никогда не видывалъ, чтобы два человѣка стояли въ спорѣ на такихъ разныхъ точкахъ зрѣнія!-- сказалъ Франкъ, нимало не смущаясь суровыми эпитетами, которые были къ нему приложены. Признаю, что все это вы говорите просто потому, что увлекаетесь желаніемъ обмануть себя, тогда какъ обыкновенное лицемѣріе имѣетъ, цѣлью обмануть другихъ.
   -- Въ чемъ я себя обманываю?
   -- Вы дѣлаете видъ, что люди совсѣмъ не такіе, какіе они въ самомъ дѣлѣ; стараетесь убѣдить себя, что я долженъ бы быть героемъ, если и не герой пока. Вы нигдѣ не найдете человѣка, для котораго добыть состояніе не было бы главной цѣлью. Священникъ, проповѣдующій противъ богатства, лижетъ землю подъ ногами своего начальства, чтобы получить званіе епископа. Адвокату все равно -- въ какомъ бы грязномъ дѣлѣ не выпачкать руки, лишь бы разбогатѣть. Купецъ такъ ясно сознаетъ свое ежечасное мошенничество, что устраиваетъ себѣ два различныхъ, существованія и старается искупить неблаговидность своихъ поступковъ въ Сити строгимъ исполненіемъ обязанностей въ Вестъ-Эндѣ. Я считаю свою совѣсть настолько чище совѣсти другихъ людей, что не мои, бы заставить себя быть ни архіепископомъ, ни стряпчимъ по дѣламъ казны, ни крупнымъ негоціантомъ. Изъ всѣхъ путей, которые, открываются передо мной,-- этотъ кажется мнѣ всего менѣе грязнымъ. Я дамъ ей тѣ единственныя двѣ вещи, которыхъ она хочетъ -- себя и положеніе въ, свѣтѣ. Она дастъ мнѣ единственное, чего я хочу: немножко денегъ. Когда вы выйдете замужъ, то сдѣлаете спекуляцію столь же выгодную, но только вы будете спекулировать на свою красоту.
   -- Вы не дадите ей себя; не дадите своего. сердца.
   -- Дамъ. Я примирюсь съ ней, и для этого постараюсь ее любить насколько возможно. Конечно я люблю хорошія манеры. Конечно, я люблю красоту. Конечно, я люблю то благоуханіе женской прелести, которое является исключительно вслѣдствіе соединенія ума, красоты, изящества и... воспоминаній дѣтства. Я нисколько не отрицаю, что будущность моя была бы гораздо привлекательнѣе, если бы моей женою были вы,-- кабы только у кого-нибудь изъ насъ хватило на то средствъ. Я это признаю. Но признаю также, что мисъ Трингль и 100,000 фун. для меня лучше, чѣмъ вы и ничего; не думаю, чтобы заслужилъ названіе подлеца и труса изъ-за того, что у меня хватаетъ смѣлости говорить правду безъ всякихъ прикрасъ, другу, которому я довѣряю. Мое міровоззрѣніе возмущаетъ васъ не потому, чтобы оно было необычно, а потому что не въ обычаѣ его предъявлять.
   Они нѣкоторое время шли по дорожкѣ молча, потомъ миссъ Досимеръ заговорила снова.
   -- Я должна просить васъ,-- сказала она измѣнившимся голосомъ,-- никогда не говорить со мной какъ съ женщиной, на которой вамъ, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, возможно было бы жениться.
   -- Прекрасно. Но вы не пожелаете отнять у меня право думать о возможностяхъ въ прошломъ?
   -- Желала бы, если бы это было возможно.
   -- Но это невозможно! Въ мысляхъ своихъ, я думаю, воленъ всякій.
   -- Вы понимаете, о чемъ я говорю. Мужчина всегда, по мѣрѣ силъ, щадитъ, женщину, и въ нѣкоторыхъ случаяхъ, какъ, напримѣръ, въ нашемъ, это его непреложная обязанность. Вамъ, не слѣдовало ѣхать за нами, разъ вы рѣшились относительно этой дѣвицы.
   -- Я не преминулъ предупредить васъ заранѣе, что таково было мое намѣреніе.
   -- Вамъ не слѣдовало наваливать на меня такую тяжесть. Не слѣдовало писать ко мнѣ.
   -- Посмотрѣлъ бы я, что бы вы тогда заговорили! Какъ бы вы обрушились на меня, если бы я не написалъ! Развѣ вы не сказали бы, что у меня не хватило смѣлости быть съ вами откровеннымъ!
   Онъ подождалъ ожидая отвѣта, но отвѣта не было.
   -- Я знаю, впрочемъ, что при настоящемъ положеніи дѣлъ мнѣ должно достаться во всякомъ случаѣ. Я никого не обманывалъ и никому не измѣнялъ. Когда, по поводу нашей будущности я замѣтилъ, что 600 фунтовъ въ годъ при увеличивающейся семьѣ и квартирѣ въ Мэрилебонѣ,-- вещь довольно не привлекательная, такая перспектива заставила васъ содрогнуться. Когда я объяснилъ вамъ, что вамъ будетъ хуже, чѣмъ мнѣ, потому что у меня всегда останется мой клубъ, вы почти-что разсердились на то, что я какъ будто предполагалъ возможность какого-нибудь рѣшенія, кромѣ одного.
   -- Одно и могло быть, пока у васъ не хватило бы мужества самому зарабатывать свой хлѣбъ.
   -- Но его не хватаетъ. И не хватитъ. Лучше оставьте это въ покоѣ. Думали ли вы когда-нибудь хоть одну минуту, что я могу зарабатывать свой хлѣбъ?
   -- Никогда ни секунды не считала васъ способнымъ ни на что столь благородное.
   -- Такъ зачѣмъ же вы колете мнѣ этимъ глаза? Это неблагородно. Впрочемъ, я чувствую, что бранить меня вы должны непремѣнно. Иначе не могу себѣ представить, какимъ образомъ произошла бы наша разлука. Но вамъ не слѣдуетъ спускаться до брани площадной.
   -- Я и не спускалась, мистеръ Гаустонъ.
   -- Площадной брани высшаго тона. Когда женщина обвиняетъ мужчину въ трусости, это площадная брань высшаго тона. Ну, да все равно. Конечно, я понимаю, что это значитъ. Вы думаете, что вашему брату хочется, чтобы я уѣхалъ немедленно?
   -- Немедленно,-- сказала она.
   -- Это было бы непріятно и нелѣпо. Вы вѣдь будете мнѣ позировать для этой головки.
   -- Конечно, нѣтъ.
   -- Хоть убейте, не понимаю -- почему. Что общаго между вопросомъ искусства и выходомъ или невыходомъ замужъ? И съ какой стати мистрессъ Досимеръ такъ на меня разсердилась, разъ она все время знала настоящее положеніе дѣлъ?
   -- Есть вопросы, на которые отвѣчать совершенно безполезно. Я пошла съ вами сегодня, потому что считала нужнымъ доставить намъ обоимъ еще одну, послѣднюю, возможность понять другъ друга. Меня вы во всякомъ случаѣ поняли теперь.
   -- Совершенно. На этотъ разъ вы особенно постарались выражаться какъ можно яснѣе.
   -- Этого-то я и желала. А такъ какъ вы меня понимаете и знаете, до какой степени я не одобряю вашу философію, то едва ли захотите оставаться у насъ долѣе.
   Послѣ этого они прошли цѣлую милю, не говоря больше ни слова. Они вышли изъ лѣса и спускались по крутой и узкой тропинкѣ въ деревню, гдѣ находился ихъ отель. Черезъ десять минутъ имъ предстояло выдти на большую дорогу. Тропинка проходила въ этомъ мѣстѣ но краю ручейка, который сбѣгалъ внизъ по крутому обрыву, образуя цѣлый рядъ маленькихъ водопадовъ. По другую сторону тропинки былъ плетень, на такомъ близкомъ разстояніи, что пройти можно было только одному за разъ. Франкъ Гаустонъ остановился противъ своей спутницы и преградилъ ей дорогу.
   -- Аймоджина,-- сказалъ онъ,-- если мнѣ придется сегодня вечеромъ выѣхать въ Инспрукъ, вамъ лучше теперь же проститься со мной.
   -- Я съ вами простилась,-- сказала она.
   -- Въ такомъ случаѣ, вы это сдѣлали въ такомъ дурномъ настроеніи, что лучше попробуйте опять. Богу одному извѣстно, какъ и гдѣ мы теперь встрѣтимся!
   -- Такъ что жъ изъ этого?
   -- Мнѣ всегда казалось, что у мужчинъ сердце мягче, чѣмъ у женщинъ. У женщинъ мягкія руки, но онѣ могутъ при случаѣ закалить свое сердце такъ, какъ не можетъ ни одинъ мужчина. Не приходитъ ли вамъ въ голову въ настоящую минуту, что въ былыя времена мы съ вами были искренно привязаны другъ къ другу?
   -- Я бы хотѣла это забыть.
   -- И я, можетъ быть, тоже хотѣлъ бы; но фактъ остается фактомъ. Отъ него не отдѣлаешься никакими желаніями. Никакими желаніями не спасешься отъ воспоминаній о первыхъ мечтахъ, сладостныхъ надеждахъ, обманчивыхъ побѣдахъ. Пошлость настоящей дѣйствительности дѣлаетъ для меня мучительнымъ воспоминаніе о ясномъ сіяніи прошлаго. Я не говорю, что не уничтожилъ бы его, если бы могъ, но стереть его нельзя. Какое бы негодованіе я ни накидывалъ на себя въ настоящемъ,-- мысль о прошломъ отъ этого не станетъ для меня легче. То же самое, я думалъ, должны бы испытывать и вы.
   -- Никакого не было сіянія,-- сказала она,-- хотя пошлость я признаю вполнѣ.
   -- Была, по крайней мѣрѣ, кое-какая любовь.
   -- Неумѣстная. Лучше пропустите меня. Я, какъ вы говорите, закалила себя. Я не снизойду ни до какой чувствительности. Я прощусь съ вами въ присутствіи брата и сестры и пожелаю вамъ успѣха въ вашихъ предпріятіяхъ. Здѣсь, у ручья, на горной тропинкѣ, здѣсь, гдѣ никто не можетъ услышать насъ, я не скажу вамъ на прощанье ничего болѣе нѣжнаго, чѣмъ говорила до сихъ поръ. Ступайте и дѣлайте, какъ знаете. Я даю вамъ свое разрѣшеніе. Когда все будетъ уже кончено, я никогда не скажу противъ этого ни одного слова. Но разъ вы меня спрашиваете, хорошо ли, по моему мнѣнію, вы поступаете, могу сказать только, что вы поступаете дурно. Можетъ быть, по отношенію ко мнѣ у васъ и нѣтъ никакихъ обязанностей; но у васъ есть обязанности по отношенію къ ней, а также отчасти и по отношенію къ самому себѣ. А теперь, мистеръ Гаустонъ, я желала бы пройти далѣе.
   Онъ пожалъ плечами и посторонился, думая о томъ, какъ мало, въ сущности, зналъ характеръ Аймоджины Досимеръ, несмотря на все, что было между ними. По его расчетамъ, она, въ концѣ концовъ, непремѣнно должна была смягчиться. Но она говорила, что не снизойдетъ ни до какой чувствительности, и, повидимому, намѣревалась сдержать свое слово.
   Онъ молча пошелъ впереди, и они молча дошли до гостиницы.
   -- Мистеръ Гаустонъ,-- сказала мистрессъ Досимеръ, передъ обѣдомъ, на которомъ и онъ долженъ былъ присутствовать, я считала дѣломъ рѣшеннымъ, что вы съ Аймоджиной больше не будете предпринимать уединенныхъ прогулокъ.
   -- Я взялъ билетъ въ дилижансѣ, который отходить нынче вечеромъ въ Инспрукъ,-- отвѣчалъ онъ.
   -- Можетъ быть, такъ оно и лучше, хотя мы съ Медбери будемъ очень сожалѣть, что лишаемся вашего общества.
   -- Да, мистрессъ Досимеръ, я занялъ мѣсто въ дилижансѣ. Ваша сестра считаетъ, повидимому, что, если бы я остался до завтрашняго утра и доѣхалъ со всѣми удобствами въ возвращающейся обратно каретѣ, это было бы очень опасно. Терпѣть не могу путешествовать ночью и терпѣть не могу дилижансовъ. Я думалъ было ѣхать всю дорогу на почтовыхъ, хоть это и разорило бы меня въ конецъ,-- да вотъ подвернулся этотъ проклятый дилижансъ.
   -- Очень сожалѣю, что вамъ будетъ неудобно.
   -- Не бѣда. Если такимъ неудобствамъ подвергается человѣкъ одинокій, безъ жены, это всегда считается ничего. Какихъ-нибудь четырнадцать часовъ... Едва ли вамъ было бы пріятно, если бы Досимеръ ѣхалъ со мною.
   -- Глупости. Вамъ никакой нѣтъ необходимости ѣхать безъ остановки, если вы этого не хотите. Можете ночевать въ Брунекенѣ.
   -- Брунекенъ только за двѣнадцать миль, это могло бы быть опасно.
   -- Вы норовите рѣшительно все обратить въ шутку.
   -- Все-таки лучше, чѣмъ въ драму. Что толку къ слезахъ? Я не могу превратиться въ старшаго сына. Не могу сдѣлать такъ, чтобы у Аймоджины было сто тысячъ фунтовъ. Она сейчасъ мнѣ говорила, что я могъ бы зарабатывать себѣ пропитаніе, но вѣдь она знаетъ, что я на это неспособенъ. Все это очень грустно. Но что толку грустить?
   -- Вамъ, во всякомъ случаѣ, лучше быть отъ нея подальше.
   -- Уѣзжаю.... нынче же вечеромъ. Ужъ не выдти ли мнѣ сейчасъ же, безъ обѣда, и пройти полъ-дороги пѣшкомъ? Желалъ бы я, чтобы вы послушали, что только она мнѣ наговорила. Тогда вы бы не думали, что я пошелъ съ ней гулять для своего удовольствія.
   -- Развѣ вы не заслужили всего этого?
   -- Мнѣ кажется, нѣтъ; однако я все перенесъ. Женщина, конечно, можетъ говорить что ей угодно. А вонъ и Досимеръ; надѣюсь, онъ, по крайней мѣрѣ, не назоветъ меня трусомъ.
   Мистеръ Досимеръ вышелъ на террасу, на которой стояли двое собесѣдниковъ, съ физіономіями чрезвычайно кислыми.
   -- Онъ сегодня къ вечеру уѣзжаетъ въ дилижансѣ въ Инспрукъ,-- сказала мистрессъ Досимеръ.
   -- Зачѣмъ было пріѣзжать? Если бы у него была хотя капля сердца, онъ бы и не сунулся сюда.
   -- Ну Досимеръ,-- сказалъ Франкъ,-- пожалуйста, не ворчи. Твоя сестра все утро ругала меня какъ послѣдняго жулика, а у жены такой видъ, какъ будто и она не прочь бы, да не рѣшается. Что жъ я, въ сущности, сдѣлалъ такого, по-вашему, дурного?
   -- Что подумаютъ дома,-- сказала мистрессъ Досимеръ,-- когда узнаютъ, что вы опять съ нами? Какіе у нея могутъ быть шансы, если вы будете преслѣдовать ее такимъ образомъ?
   -- Теперь уже мнѣ не долго ее преслѣдовать,-- сказалъ Франкъ,-- крылья мои скоро подрѣжутъ, и я никогда больше не буду летать.
   Они ходили взадъ и впередъ по террасѣ и нѣкоторое время молчали; о спорномъ вопросѣ ни у кого, повидимому, не находилось болѣе ни слова. Затѣмъ Гаустонъ снова принялся за свою защиту.
   -- Конечно, всѣ мы сыграли дураковъ. Вы все знали и не протестовали, а потому не имѣете никакого права обвинять меня.
   -- Мы думали, что послѣ смерти твоего дяди деньги будутъ,-- проворчалъ себѣ подъ носъ Досимеръ.
   -- Вотъ именно и я тоже. Вы никакъ не можете сказать, чтобы я обманывалъ кого-нибудь -- ее ли, васъ ли.
   -- Все должно было кончиться, когда эта надежда не сбылась.
   -- Конечно, должно было. Нечего было и мечтать о возможности жениться на 600 фунтовъ въ годъ. Если бы всѣ мы не были дураками, мы бы раскланялись другъ съ другомъ и распрощались навѣки, какъ только выяснилось положеніе дѣлъ старика. Мы были глупы, но мы были глупы сообща, и никто изъ насъ не имѣетъ права винить остальныхъ. Когда я познакомился съ этой барышней въ Римѣ, между нами было уже рѣшено, что мы съ Аймоджиной должны искать счастія порознь.
   -- Въ такомъ случаѣ, зачѣмъ вамъ было преслѣдовать ее?-- снова спросила мистрессъ Досимеръ.
   Въ эту минуту сама Аймоджина вышла къ нимъ на террасу.
   -- Мэри,-- сказала она свояченицѣ,-- надѣюсь, ты не продолжаешь военныхъ дѣйствій противъ мистера Гаустона. Я сказала уже все, что было нужно.
   -- Тебѣ бы слѣдовало попридержать языкъ и не говорить ничего,-- проворчалъ ея братъ.
   -- Какъ бы тамъ ни было, я сказала, и онъ понялъ ясно, какого я придерживаюсь мнѣнія. Пообѣдаемте съ миромъ, и пусть онъ себѣ продолжаетъ свои странствія. Онъ свободенъ, и весь свѣтъ передъ нимъ -- свѣтъ, который онъ вскроетъ какъ устрицу, хоть и не носитъ меча.
   Вскорѣ послѣ того они сѣли обѣдать и за обѣдомъ занимались исключительно тѣмъ, что бранили мясо и вино и придирались къ тирольской кухнѣ, какъ будто ни у кого изъ нихъ не было на душѣ заботы болѣе тяжелой. Ровно въ шесть часовъ тяжелый дилижансъ остановился у двери отеля, и Гаустонъ, который въ это время курилъ съ Досимеромъ на террасѣ, всталъ прощаться. Мисгрессъ Досимеръ была съ нимъ ласкова, почти нѣжна; на глаза ея навернулась слезинка.
   -- Ну, дружище,-- сказалъ Досимеръ,-- береги себя. Можетъ быть, въ одинъ прекрасный день, и даже очень скоро, все обернется какъ нельзя лучше.
   -- Прощайте, мистеръ Гаустонъ,-- сказала Аймоджина, едва коснувшись его руки.
   -- Да благословитъ васъ Богъ, Аймоджина!-- сказалъ онъ.
   И на его глаза также навернулась слезинка. Но она, стоя рядомъ, сухими глазами смотрѣла на его приготовленія къ отъѣзду и до конца больше не сказала ему ни слова.
   -- А теперь,-- сказала она, когда они втроемъ остались на террасѣ,-- у меня есть къ вамъ большая просьба: пожалуйста, никогда больше не будемъ упоминать о мистерѣ Гаустонѣ.
   Она ушла, и во весь вечеръ они уже болѣе ея не видали.
   Оставшись одна, она также пролила нѣсколько слезъ, хотя сердилась и теряла терпѣніе, чувствуя, что онѣ навертываются ей на глаза. Пожалуй, она плакала не объ одной своей утраченной любви. Если бы никто ничего не зналъ объ этой любви и о томъ, что она ее утратила,-- она, пожалуй, не стала бы плакать. Но на эту безплодную исторію, на привязанность къ человѣку, который теперь оставилъ ее съ собственнаго же ея согласія, она истратила лучшіе годы своей свѣжей юности, и это было извѣстно всѣмъ, кто зналъ ее. Онъ говорилъ, что ей суждено купить себѣ мужа цѣною своей красоты. Можетъ быть, это было и вѣрно. Въ красотѣ своей она не сомнѣвалась нисколько. Но если ее дѣйствительно ожидала такая участь,-- поэзія и прелесть жизни утрачивались ею навѣки. Она была совершенно согласна съ тѣмъ, что шестьсотъ фунтовъ въ годъ и квартира въ Мэрилебонѣ были бы невыносимы; но что же оставалось ей въ будущемъ, что не было бы невыносимо? Онъ могъ быть счастливъ, имѣя въ перспективѣ деньги Гертруды Трингль; но она не могла быть счастлива, имѣя въ перспективѣ нелюбимаго мужа, котораго ей предстояло купить своею красотою.
   

VII.
Въ Мерль-Паркѣ. No 1.

   Настоящіе свои годовые праздники сэръ Томасъ проводилъ въ Гленбоджи, гдѣ, за дальностью разстоянія отъ Ломбардъ-Стрита, милліоны не могли ежечасно втягивать его въ свой круговоротъ. Онъ, обыкновенно, проводилъ въ Гленбоджи шесть недѣль, отнюдь не самыя счастливыя для него шесть недѣль въ году. Изъ всѣхъ великихъ житейскихъ благъ, которыя онъ пріобрѣлъ своимъ трудомъ и энергіей, всего болѣе онъ любилъ свои милліоны. Не потому, чтобы они были его собственностью,-- да они, въ сущности, ею и не были. Нѣкоторый осадокъ отъ нихъ, который онъ считалъ своимъ процентомъ, ежегодно поступалъ въ его владѣніе; но онъ любилъ собственно не это. Изображая характеръ человѣка, авторъ долженъ воздавать ему должное. Къ своему личному богатству сэръ Томасъ относился благосклонно. Гдѣ тотъ богатый человѣкъ, который бы относился къ нему иначе, и гдѣ тотъ бѣднякъ, которому бы не хотѣлось имѣть такой объектъ для своей благосклонности? Но что онъ дѣйствительно любилъ, такъ это милліоны, находившіеся въ распоряженіи Траверса и Тризона. Траверсъ и Тризонъ были онъ самъ, хотя имя его даже не значилось въ фирмѣ; милліонами распоряжался онъ самъ. Онъ могъ оказывать вліяніе на денежный рынокъ всей Европы, и уполномоченные отъ государственныхъ казначейства, слушались его словъ; былъ директоромъ государственнаго банка и его депутатомъ и пользовался всеобщимъ уваженіемъ въ Сити, не столько благодаря своему богатству, сколько своему полному пониманію природы милліоновъ. Если Россіи надо было занять какое-нибудь безконечное количество рублей, онъ зналъ, какъ это устроить, зналъ, на какихъ условіяхъ это могло быть выгодно и на какихъ ни въ какомъ случаѣ не могло. Онъ любилъ свои милліоны, а потому въ Гленбоджи никогда не чувствовалъ себя вполнѣ хорошо. Но отъ Мерль-Парка всегда легко было добраться до Лондона; въ Мерль-Паркѣ ему не приходилось жить по цѣлымъ недѣлямъ, ни разу не заглянувъ въ Ломбардъ-Стритъ. Пока семья его жила въ Мерль-Паркѣ, онъ могъ пріѣзжать въ городъ по пятницамъ и оставаться тамъ до утра вторника. Таковъ былъ порядокъ, установленный въ Мерль-Паркѣ. Въ сущности, на долю города приходилось четыре дня, а на долю деревни только два, а поэтому хотя свои, такъ называемые, праздники сэръ Томасъ проводилъ въ Гленбоджи, но любимой его резиденціей былъ Мерль-Паркъ.
   Въ ту осень онъ вернулся въ Лондонъ задолго до своей семьи и пріѣхалъ въ Мерль-Паркъ въ первую субботу по ея тамъ водвореніи, которое произошло въ среду. Первое, что бросилось ему въ глаза, когда онъ вошелъ, была шляпа мистера Трафика въ передней. Это была среда, 23-го ноября, и до открытія парламента оставалось три мѣсяца! Крѣпкое словцо, которое сэръ Томасъ даже не пробормоталъ, а беззвучно процѣдилъ сквозь зубы, вырвалось у него при видѣ этой шляпы. Даже въ самомъ сердитомъ настроеніи онъ никогда не позволялъ себѣ произносить такія словца вслухъ. Интересно было-бы знать, подвергаются ли они въ такомъ беззвучномъ видѣ одинаковой карѣ съ тѣми, которыя произносятся сколько-нибудь внятно? Сэръ Томасъ, въ сопровожденіи лакея, который шелъ за нимъ по пятамъ, продолжалъ свой путь, довольно сильно хлопая попадавшимися дверями, пока не набрелъ на мистера Трафика, въ одиночествѣ засѣдавшаго въ гостиной. Мистеръ Трафикъ приказалъ подать себѣ хереса съ горькими травами, и сэръ Томасъ увидѣлъ стоявшій на каминѣ стаканъ. Самъ онъ никогда не пилъ хереса съ горькими травами. Въ два часа онъ запивалъ свою баранью котлету стаканомъ вина, и этого ему хватало до обѣда. Быть членомъ парламента, конечно, дѣло похвальное, но, въ сущности, члены парламента никогда ничего не дѣлаютъ. Люди, которые работаютъ, никогда не пьютъ хереса съ горькими травами. Люди, которые работаютъ, никогда не кладутъ своихъ шляпъ въ чужія переднія, не спросивъ на то разрѣшенія хозяина дома.
   -- Гдѣ барыня?-- спросилъ сэръ Томасъ лакея, не обращая на зятя никакого вниманія.
   Дамы только-что пріѣхали съ катанья, очень прозябли и ушли наверхъ переодѣваться. Сэръ Томасъ вышелъ изъ гостиной, еще разъ громко хлопнувъ дверью и продолжая не обращать никакого вниманія на мистера Трафика. Мистеръ Трафикъ протянулъ руку къ каминной полкѣ и кончилъ свой хересъ.
   -- Ну, мой другъ,-- сказалъ онъ женѣ въ ея спальнѣ наверху,-- отецъ твой, съ тѣхъ поръ какъ пріѣхалъ, точно бѣлены объѣлся.
   -- Я знала это напередъ,-- сказала Августа.
   -- Но это ничего не значитъ. Поцѣлуй его, когда увидишь, и дѣлай видъ, что ничего не замѣчаешь. Никто на свѣтѣ не уважаетъ меня такъ, какъ твой отецъ, но когда онъ въ такомъ настроеніи, со стороны можетъ показаться, что онъ намѣренъ оказать мнѣ невниманіе.
   -- Надѣюсь, онъ не будетъ обходиться съ тобою положительно дурно, Септимусъ,-- сказала жена.
   -- Будь покойна! Отецъ твой -- добрѣйшій въ мірѣ человѣкъ.
   -- Проявился-таки!-- таково было первое слово, которымъ сэръ Томасъ привѣтствовалъ жену въ ея спальнѣ.
   -- Да, Томъ, они здѣсь.
   -- Когда пріѣхали?
   -- Да, по правдѣ сказать, мы, знаешь ли, застали ихъ здѣсь.
   -- Ч-ч....!
   Но сэръ Томасъ задержалъ слово на надлежащей, внутренней, сторонѣ своихъ зубовъ.
   -- Они думали, что мы будемъ здѣсь днемъ раньше, и пріѣхали въ среду утромъ. Вѣдь ты самъ знаешь, что они должны были пріѣхать.
   -- Очень желалъ бы знать, когда они уѣдутъ.
   -- Вѣдь не захочешь же ты выгнать изъ своего дома родную дочь?
   -- Почему онъ не заведетъ ей собственнаго? Почему не дѣлаетъ этого для нея? Онъ получаетъ съ моихъ денегъ 6000 фунтовъ годового дохода, и кромѣ того я еще долженъ его содержать! Нѣтъ, я вовсе не хочу выгонять изъ дома собственную дочь, но, пожалуй, кончится тѣмъ, что выгоню его.
   Прошла недѣля, а мистеръ Трафикъ все еще не подвергся изгнанію. Сэръ Томасъ, пріѣхавъ въ Мерль-Паркъ въ слѣдующую пятницу, удостоилъ зятя разговоромъ и сообщилъ ему кое-какія новости общественной жизни, но сдѣлалъ это въ духѣ очевидно и преднамѣренно враждебномъ.
   -- Съ дѣлами опять тихо,-- сказала. онъ.
   -- Колебанія вещь очень обыкновенная въ это время года,-- сказалъ Трафикъ,-- но я замѣчалъ, что незадолго до Рождества рынокъ всегда оживляется.
   -- Для человѣка, у котораго есть опредѣленный доходъ, какъ, напримѣръ, у васъ, это не имѣетъ большого значенія,-- сказалъ сэръ Томасъ.
   -- Я смотрѣлъ на это съ точки зрѣнія общественной.
   -- Именно. Для человѣка, у котораго есть опредѣленный доходъ и который никогда его не тратитъ, нѣтъ нужды безпокоить себя личной точкой зрѣнія на денежный рынокъ.
   Мистеръ Трафикъ потеръ руки и спросилъ, скоро ли окончатся новыя постройки позади Ломбардъ-Стритскаго дома?
   Расчетливость мистера Трафика оказалась весьма зловредной для бѣдной Гертруды, которая вовсе этого не заслуживала. Принявъ въ душѣ твердое рѣшеніе отыскать какія-нибудь средства какъ можно скорѣе отвязаться отъ мистера Трафика, сэръ Томасъ сказалъ себѣ, что другимъ зятемъ въ томъ же родѣ обременять себя отнюдь не слѣдовало. Франкъ Г'аустонъ былъ, по его мнѣнію, какъ разъ въ томъ же родѣ, и онъ ожесточилъ свое сердце противъ Франка Гаустона. А Франкъ Гаустонъ, между тѣмъ, получи онъ за женою 6000 годового дохода, конечно, не очень часто сталъ бы обременять своимъ присутствіемъ Тринглевскія резиденціи. Онъ постарался бы держаться насколько возможно дальше отъ Тринглей и наслаждался бы въ милу душеньку, живя въ роскоши на женины доходы. Но теперь камнемъ преткновенія на пути его явилось, ни къ селу ни къ городу, скряжничество мистера Трафика. Вскорѣ послѣ отъѣзда изъ отеля въ Тиролѣ, гдѣ мы недавно его видѣли, Франкъ написалъ къ дамѣ своего сердца, изливая все нетерпѣніе своей страсти и намекая на желательность рѣшенія дѣла до Рождества. Въ томъ же письмѣ онъ говорилъ Гертрудѣ, что находитъ весьма непріятными разговоры о деньгахъ съ ея отцомъ, до такой степени непріятными, что не можетъ заставить себя приступить къ нимъ снова. Но если она сама обратится къ отцу рѣшительно, отецъ непремѣнно сдастся. Принявъ это къ свѣдѣнію, Гертруда рѣшила пристать къ отцу въ его второе посѣщеніе Мерль-Парка, когда, какъ мы объясняли выше, настроеніе сэра Томаса было положительно враждебно несостоятельнымъ зятьямъ. Прежде чѣмъ напасть на отца, она попыталась было пустить въ дѣло мать, но лэди Трингль положительно отказалась.
   -- Если что-нибудь можно сдѣлать, ты должна это сдѣлать сама,-- такъ говорила лэди Трингль.
   -- Папаша,-- сказала Гертруда, послѣдовавъ за нимъ въ маленькую гостиную, гдѣ онъ переваривалъ и приводилъ въ порядокъ свои телеграммы, когда жилъ въ Мерль-Паркѣ,-- я бы желала, чтобы что-нибудь рѣшилось, наконецъ, относительно мистера Гаустона.
   Сэръ Томасъ былъ очень сердитъ въ эту минуту. Мистеръ Трафикъ не только попросилъ карету для поѣздки въ Гастингсъ, но выразилъ желаніе, чтобы къ обѣду подали особенный сортъ кларета, который онъ зналъ и къ которому питалъ сильную привязанность.
   -- Въ такомъ случаѣ,-- сказалъ онъ,-- ты можешь считать вопросъ рѣшеннымъ съ этой самой минуты.
   -- Какимъ же образомъ, папаша?
   -- Говорю тебѣ разъ навсегда, что не хочу имѣть ничего общаго съ мистеромъ Гаустономъ.
   -- Папаша, это очень жестоко.
   -- А если ты, другъ мой, будешь называть меня жестокимъ, я тебѣ совсѣмъ запрещу приходить и разговаривать со мною. Хороша жестокость! Какое у тебя, послѣ этого, понятіе о жестокости!
   -- Всѣмъ извѣстно, что мы привязаны другъ къ другу.
   -- Всѣмъ это вовсе неизвѣстно. Мнѣ неизвѣстно. Ты ведешь себя какъ дура. Мистеръ Гаустонъ -- нищій проходимецъ и привязанъ только къ моимъ деньгамъ, изъ которыхъ не получитъ ни одного пенни.
   -- Онъ вовсе не проходимецъ, папаша. Гораздо меньше, чѣмъ мистеръ Трафикъ. У него есть собственныя средства, только небольшія.
   -- Ровно настолько, чтобы заплатить по клубному счету за сигары и шампанское. Можешь успокоиться,-- я никогда ни единаго шиллинга не дамъ мистеру Гаустону. Съ какой стати человѣкъ, не работавшій ни единаго часа во всю свою жизнь, располагаетъ жить на мои заработки?
   Огорченная Гертруда вышла изъ комнаты, такъ какъ на этотъ разъ дѣлать больше было нечего. Но ей казалось, что съ ней обращаются очень жестоко. Августѣ разрѣшили выйти за своего господина, не имѣвшаго ни гроша за душою, и наградили состояніемъ въ 120,000 фунтовъ. Почемуже съ ней поступали хуже, чѣмъ съ Августой? Она была твердо убѣждена, что Франкъ Гаустонъ гораздо лучше Септимуса Трафика. Способность мистера Трафика копить деньги была уже извѣстна всей семьѣ. Франкъ никогда бы не сталъ копить. Франкъ по-джентльменски тратилъ бы на нее ея доходы. Франкъ не сталъ бы торчать въ Гленбоджи и Мерль-Паркѣ, дожидаясь, пока его не выгонятъ. Всѣ любили Франка. Но она, Гертруда, уже научилась презирать мистера Трафика, хоть онъ и былъ членомъ парламента, и начала уже подумывать, что въ качествѣ избранницы Франка Гаустона, человѣка принадлежавшаго высшему обществу, была положительно высшаго калибра, чѣмъ ея сестра Августа. Отецъ отказалъ ей не только очень грубо, но и очень рѣшительно, но она не могла покинуть своего Франка; такая мысль ни на минуту не приходила ей въ голову. Что же, однако, оставалось дѣлать? Она продумала весь день и, наконецъ, составила планъ. Но планъ могъ не понравиться Франку Гаустону, вотъ что пугало ее; хотя сама она была не робка, но Франкъ могъ оказаться робкимъ. Несмотря на гнѣвъ и грубость отца, она не сомнѣвалась, что въ концѣ концовъ онъ будетъ великодушенъ, но Франкъ могъ въ этомъ усомниться. Если бы можно было заставить Франка похитить ее изъ Мерль-Парка, она бы рѣшилась на рискъ, въ надеждѣ получить деньги потомъ. Но рискъ могъ оказаться не подъ силу Франку, вотъ что страшно. Кромѣ этого, однако, не представлялось никакого выхода. Выжидать, чтобы упрямство отца смягчилось упрямствомъ ея любви, было перспективой томительно скучной и длинной, а потому и не привлекательной. Если бы было возможно, она вошла бы въ сдѣлку съ отцомъ. "Коли не хочешь давать намъ 120,000 ф. начнемъ съ шестидесяти." Но она боялась, что даже это не понравится Франку, и, какъ ни прикидывала, единственное, что казалось возможнымъ -- и не особенно непріятнымъ -- было похищеніе.
   Необходимо было отвѣтить на письмо возлюбленнаго. На корреспонденцію ея пока не было наложено никакого запрещенія, и отвѣтъ свой она могла послать безъ всякихъ препятствій извнѣ.
   "Дорогой Франкъ,-- писала она,-- я совершенно съ тобою согласна относительно Рождества. Это должно быть рѣшено; но имѣю сообщить тебѣ весьма плохія извѣстія. Я ходила къ папашѣ, по твоему совѣту, но онъ отнесся ко мнѣ очень не хорошо. Какъ нельзя хуже. Сказалъ, что тебѣ бы слѣдовало зарабатывать свое пропитаніе, что, конечно, нелѣпо. Онъ совсѣмъ не понимаетъ, что должны существовать джентльмены, которые никогда не зарабатываютъ себѣ пропитанія. Знаю навѣрное, что если бы ты каждый день ходилъ въ Ломбардъ-Стритъ, чтобы зарабатывать себѣ пропитаніе, то я ни за что бы тебя не полюбила.
   "Онъ говоритъ, что не дастъ ни единаго шиллинга. Мнѣ кажется, онъ сердитъ потому, что мужъ Августы все норовитъ пріѣхать сюда и застрять. Но вѣдь это не моя вина! Или это, или что-нибудь не вышло съ деньгами, или у него совсѣмъ испортился желудокъ. Какъ ни какъ, а онъ разсвирѣпѣлъ до такой степени, что я, право, не знаю, какъ и приступиться къ нему еще разъ. Мамаша просто боится его и не смѣетъ сказать ни слова, такъ какъ насчетъ мистера Трафика устроила она.
   "Что жъ теперь дѣлать? Мнѣ, конечно, непріятно думать, что тебя заставляютъ ждать. Да и самой мнѣ нельзя сказать, чтобы особенно хотѣлось ждать. Я соглашусь на все, что бы ты ни предложилъ, и не побоюсь пойти на маленькій рискъ. Если бы мы могли обвѣнчаться безъ его вѣдома, я увѣрена, что потомъ онъ далъ бы деньги, потому что въ глубинѣ души онъ очень добрый и такой великодушный! Онъ способенъ ужасно разбѣситься, но, навѣрное, проститъ потомъ.
   "А что кабы мнѣ уѣхать? Я совершеннолѣтняя и думаю, что никто не имѣетъ права остановить меня. Если ты можешь устроить нашу свадьбу такимъ образомъ, я сдѣлаю все, что отъ меня зависитъ. Нѣкоторые женятся въ Остенде, это я знаю навѣрное. Мнѣ кажется, ничего другого не придумаешь. Можешь писать мнѣ теперь сюда, изъ этого не выйдетъ ничего дурного. Но Августа говоритъ, что если папаша что-нибудь заподозритъ о моемъ намѣреніи уѣхать, онъ будетъ перехватывать мои письма. Дорогой Франкъ, я твоя, всегда неизмѣнно твоя. Любящая тебя

Гертруда.

   Не бойся,-- я буду совершенно готова уѣхать, если ты можешь это устроить."
   -- Мнѣ кажется, папаша,-- сказала Августа къ вечеру того дня, когда было написано это письмо,-- что Гертруда замышляетъ что-то неладное, а потому считаю своимъ долгомъ принести тебѣ вотъ это письмо.
   Августа не читала письма, но обсуждала съ сестрою желательность похищенія.
   -- Не совѣтую,-- говорила она,-- но ужъ если вы все-таки убѣжите, мистеру Гаустону надо устроить свадьбу въ Остенде. Я знаю, что это дѣлается.
   При дальнѣйшемъ размышленіи она, можетъ быть, испугалась, какъ бы подобное устройство не нанесло ущерба благородной крови фамиліи Трафиковъ, а потому сочла своимъ долгомъ вынуть письмо изъ семейнаго почтоваго ящика и отдать его отцу. Дочку, которая такъ прекрасно исполняетъ свои обязанности, конечно, нельзя будетъ выгнать изъ дома ранѣе открытія парламента.
   Сэръ Томасъ взялъ письмо и не сказалъ ни слова своей старшей дочери. Оставшись одинъ, онъ колебался и почти рѣшилъ отправить письмо по назначенію. Что за бѣда, что двое дураковъ пишутъ другъ другу письма! Развѣ это могло повести къ чему-нибудь дурному? Пока шнурки кошелька были въ его рукахъ,-- свадьба не могла состояться. Но онъ спохватился, вспомнилъ о своей родительской власти и правѣ знать все, что дѣлала дочь, и распечаталъ письмо. "Должны существовать джентльмены, которые не зарабатываютъ своего пропитанія!" "Полно, такъ ли?" сказалъ онъ про себя. Въ такомъ случаѣ этимъ джентльменамъ не слѣдовало обращаться за пропитаніемъ къ нему. Онъ уже содержалъ одного изъ нихъ, и съ него было довольно. "Мамаша просто боится его и не смѣетъ сказать ни слова." Это ему понравилось. "Я увѣрена, что онъ дастъ деньги потомъ." -- "А я увѣренъ, что онъ ничего такого потомъ не сдѣлаетъ",-- сказалъ онъ про себя и подумалъ, что взглянуть на то, какъ будетъ корячиться безъ денегъ оставшійся въ дуракахъ зять, было бы, пожалуй, весьма и весьма забавно. Слѣдующая фраза почти совершенно примирила его съ дочерью. "Въ глубинѣ души онъ очень добрый и такой великодушный!" До "добрый" ему было все равно, но считаться великодушнымъ доставляло большое удовольствіе. Затѣмъ, преспокойно изорвалъ письмо въ мелкіе клочья и бросилъ въ корзинку подъ письменнымъ столомъ.
   Минутъ десять сидѣлъ онъ и думалъ о томъ, что теперь слѣдовало дѣлать, находя, что возложенная на него задача гораздо труднѣе устройства займа, и рѣшилъ, наконецъ, что, если не дѣлать ничего, все, вѣроятно, уладится само собой. Не получая отвѣта отъ дамы своего сердца, мистеръ Гаустонъ, навѣрное, притихнетъ, а Гертруда, не получая согласія жениха, вѣроятно, воздержится отъ путешествія въ Остенде. Пожалуй, хорошо бы было какъ-нибудь предостеречь жену, но онъ не успѣлъ еще придти насчетъ этого ни къ какому опредѣленному рѣшенію, когда нить его мыслей была прервана весьма непріятнымъ образомъ.
   -- Позвольте вамъ доложить, сэръ Томасъ,-- сказалъ кучеръ, вбѣгая въ комнату и второпяхъ почти пропуская обычную церемонію стука въ дверь,-- позвольте вамъ доложить, что кобылу Фёбэ привезли домой, и обѣ ноги у нея порѣзаны вплоть до самой кости.
   -- Что-о!-- воскликнулъ сэръ Томасъ, который имѣлъ вкусъ къ лошадямъ и дѣлалъ видъ, что понимаетъ въ нихъ толкъ.
   -- Да ужъ вѣрно вамъ говорю, сэръ Томасъ, до самой кости,-- продолжалъ кучеръ, питавшій къ мистеру Трафику то враждебное чувство, которое обыкновенно внушаютъ слугамъ постоянные посѣтители, не признающіе обычая давать на-чай. Она упала, пока мистеръ Трафикъ съѣзжалъ съ Виндоверъ-Гилля, сэръ Томасъ, и за нее теперь не дашь и мѣры овса. А я думалъ, не найдется въ цѣломъ свѣтѣ человѣка, который могъ бы сшибить ее съ ногъ, сэръ Томасъ.
   Надо сказать, что мистеръ Трафикъ, взявъ въ то утро фаэтонъ и пару лошадей для поѣздки въ Гастинггъ, не пожелалъ воспользоваться услугами кучера, а настаивалъ на томъ, что будетъ править самъ.
   

VIII.
Въ Мерль-Паркѣ. No 2.

   Случалось ли раздражительному читателю,-- такому читателю, которому вполнѣ понятны наслажденія ярости,-- наткнуться на такую обиду, которая, несмотря на свою тяжесть, болѣе чѣмъ вознаграждается тѣмъ, что даетъ право вздуть обидчика? Таково было чувство сэра Томаса, пока онъ, вслѣдъ за кучеромъ, быстро выходилъ изъ комнаты. Онъ очень гордился кобылой Фёбэ, которая привозила его домой со станціи, дѣлая двѣнадцать миль въ часъ. Но въ настоящемъ случаѣ любовь къ кобылѣ уступала ненависти къ зятю. Мистеръ Трафикъ причинилъ ему вредъ и мистеръ Трафикъ теперь попался. Есть нѣкоторый родъ ущерба за который хозяинъ не въ правѣ ругать гостя. Если за столомъ разобьютъ вашъ лучшій венеціанскій графинъ, вы должны дѣлать видъ, что находите въ этомъ удовольствіе, но если испорчена лошадь -- такая любезность не обязательна. Благовоспитанный джентльменъ въ такомъ случаѣ ограничивается тѣмъ, что дѣлаетъ несчастный видъ, не говоря ни слова. Сэра Томаса едва ли можно было назвать благовоспитаннымъ джентльменомъ, къ тому же провинившимся былъ его собственный зять.
   -- Боже праведный!-- воскликнулъ онъ, поспѣшно входя во дворъ,-- что такое случилось?
   Кобыла стояла на мощеномъ дворѣ окруженная тремя людьми, одинъ изъ которыхъ держалъ ея голову, другой, стоя на колѣняхъ, обмывалъ ея раны, а третій объяснялъ гибельный характеръ полученныхъ ею поврелсденій. Трафикъ стоялъ на нѣкоторомъ разстояніи, молча выслушивая косвенные упреки грума.
   -- Что тутъ такое, Господи ты Боже мой?-- повторилъ сэръ Томасъ, присоединяясь къ обществу.
   -- На холмѣ валяется пропасть камней,-- сказалъ Трафикъ,-- онаспоткнулась на одинъ изъ нихъ и, не успѣлъ я оглянуться, какъ полетѣла со всѣхъ ногъ. Я очень объ этомъ сожалѣю, но это могло бы случиться со всякимъ.
   Сэръ Томасъ умѣлъ втыкать свои стрѣлы гораздо лучше, чѣмъ если бы онъ попросту стрѣлялъ ими во врага.
   -- Теперь ей карачунъ,-- сказалъ онъ старшему груму, усердно дѣйствовавшему губкой.
   -- Боюсь, что такъ, сэръ Томасъ. Оба колѣна сильно повреждены; ужъ очень раны-то глубоки.
   -- Сто разъ я съѣзжалъ съ холма на этой кобылѣ,-- сказалъ Томасъ,-- и ни разу не видывалъ, чтобы она спотыкалась.
   -- Ни во вѣки вѣковъ, сэръ Томасъ,-- сказалъ грумъ.
   -- Сегодня она споткнулась бы и съ вами,-- сказалъ Трафикъ, защищаясь.
   -- Во всемъ виноватъ я самъ, Бунсумъ. Нечего больше и толковать.
   Грумъ Бунсумъ, продолжая стоять на колѣняхъ, выразилъ гримасою полное согласіе съ хозяиномъ.
   -- Конечно, мнѣ слѣдовало знать, что онъ не умѣетъ править,-- сказалъ сэръ Томасъ.
   -- Лошадь можетъ споткнуться у всякаго,-- сказалъ мистеръ Трафикъ.
   -- Ужъ лучше прямо ее пристрѣлить,-- сказалъ сэръ Томасъ, все еще обращаясь къ груму.
   -- Самая лучшая была лошадь во всей конюшнѣ, а теперь -- конецъ ей!
   И все еще не сказавъ ни слова зятю, онъ пошелъ прочь со двора.
   Это было такъ невыносимо, что даже мистеръ Трафикъ не могъ выдержать молча.
   -- Я уже говорилъ вамъ, что очень сожалѣю о случившемся,-- сказалъ онъ, слѣдуя по пятамъ за сэромъ Томасомъ, и не знаю, что же еще можно сдѣлать.
   -- Ничего. Развѣ что никогда больше не брать чужихъ лошадей.
   -- Можете быть увѣрены, что этого никогда больше не будетъ.
   -- Нисколько не увѣренъ. Если завтра вамъ понадобится другая, вы попросите ее, коли будетъ какая-нибудь возможность ее получить.
   -- Это очень нелюбезно съ вашей стороны, сэръ Томасъ; вы не добры ко мнѣ.
   -- Чепуха!-- сказалъ сэръ Томасъ. Какой толкъ быть добрымъ съ такимъ человѣкомъ, какъ вы? Слыхали ли вы объ извозчикѣ, которому давали соверенъ за каждую милю ѣзды? Онъ запросилъ съ дурака, дававшаго соверенъ, гинею. Я -- дуракъ, а вы -- извозчикъ,-- честное слово, извозчикъ.
   Съ этими словами сэръ Томасъ вошелъ въ домъ маленькой дверкой, предоставивъ зятю въ одиночествѣ идти къ парадному подъѣзду.
   -- Твой отецъ ужасно меня оскорбилъ,-- сказалъ онъ женѣ, которую нашелъ наверху, въ спальнѣ.
   -- Что у васъ еще вышло, Септимусъ?
   -- Эта маленькая его кобылка, которая, навѣрное, десять разъ падала и прежде, упала, пока везла меня, и порѣзала себѣ колѣни.
   -- Это Фёбэ,-- сказала Августа. Она была его любимица.
   -- Такая вещь можетъ случиться со всякимъ, и никакой джентльменъ не обратитъ на это вниманія. Онъ наговорилъ мнѣ такихъ вещей, что, честное слово, мнѣ кажется, я не могу оставаться здѣсь долѣе.
   -- Ахъ, нѣтъ, можешь,-- сказала жена.
   -- Конечно, нужно принимать въ соображеніе, что со стороны свекора все это не имѣетъ ужъ такого значенія. Почти все равно, что со стороны отца.
   -- Онъ это такъ, Септимусъ.
   -- Вѣроятно. А то, право, я бы этого не вынесъ. Иногда онъ становится очень грубъ, но я знаю, что въ душѣ онъ очень меня уважаетъ; только поэтому и могу все это выносить.
   Супруги рѣшили остаться въ своемъ настоящемъ мѣстопребываніи и, съ своей, по крайней мѣрѣ, стороны, ни слова не упоминать о кобылѣ Фёбэ. Сэръ Томасъ также не упоминалъ о ней, но прибавилъ, еще одну замѣтку къ тѣмъ, что были уже написаны на скрижаляхъ его памяти относительно зятя, замѣтку, гласящую, что никакими намеками, ни даже самыми толстыми, нельзя было дѣйствовать на мистера Трафика.
   Слѣдующій день было воскресенье, и новая непріятность ожидала сэра Томаса. Въ послѣднее время Томъ не имѣлъ обыкновенія особенно часто посѣщать Мерль-Паркъ. У него была собственная квартира въ Лондонѣ, собственный клубъ, и сельскія прелести Мерль-Парка не очень его привлекали. Но на этотъ разъ онъ соблаговолилъ пріѣхать и въ воскресенье послѣ полудня сообщилъ отцу, что хочетъ поговорить съ нимъ объ одномъ дѣлѣ.
   -- Батюшка,-- сказалъ онъ,-- мнѣ все это начинаетъ чертовски надоѣдать.
   -- "Чертовски",-- сказалъ сэръ Томасъ,-- очень гадкое и глупое слово и къ тому же безсмысленное.
   -- Въ немъ есть что-то утѣшительное, сэръ,-- сказалъ Томъ,-- но если оно не хорошо, я его брошу.
   -- Нехорошо, Томъ.
   -- Не буду, сэръ. А все-таки мнѣ это очень надоѣло.
   -- Что надоѣло, Томъ?
   -- Вся эта исторія съ кузиной.
   -- Въ такомъ случаѣ, послушайся моего совѣта, брось и ее.
   -- Не могу, батюшка. Слово -- дѣло другое. Слово бросить можно; но дѣвушка -- не то. Дѣвушку не бросишь, какъ ни старайся.
   -- Ты старался, Томъ?
   -- Да, старался. Старался, какъ только могъ. Цѣлыя двѣ недѣли развлекалъ себя и не вспоминалъ о ней. Каждый день выпивалъ за обѣдомъ бутылку шампанскаго, а потомъ -- въ театръ. Но все ни къ чему. Она застряла въ моемъ сердцѣ, не могу я ее бросить. Знаете ли, что мнѣ хочется сдѣлать? Мнѣ хочется подарить ей брильянтовое ожерелье.
   -- Изъ этого ровно ничего не выйдетъ,-- сказалъ сэръ Томасъ, покачавъ головой.
   -- Почему же? Другіе дѣлаютъ же такъ. Что-нибудь хорошенькое; сотни въ три фунтовъ.
   -- Это сумма большая, за ожерелье.
   -- Бываютъ и гораздо дороже.
   -- Только даромъ бросишь деньги.
   -- Если она его приметъ, то приметъ и меня. А если не возьметъ,-- брильянты-то все-таки у меня останутся. Какъ-никакъ, а я рѣшилъ попробовать.
   -- Въ такомъ случаѣ не къ чему было обращаться ко мнѣ.
   -- Я думалъ, вы дадите мнѣ денегъ. Не за чѣмъ влѣзать изъ-за этого въ долги. И потомъ, если бы вы прибавили что-нибудь отъ себя,-- медальонъ что ли, или что-нибудь такое,-- это, пожалуй, подѣйствовало бы. Я видѣлъ ожерелье у Риколея; при уплатѣ наличными деньгами, они сдѣлаютъ скидку въ 20 процентовъ. Цѣна ему назначена 300 гиней. Это значитъ 250 ф. 5 ш. Если дать чекъ, уступятъ за 260 ф.
   Точка зрѣнія сына понравилась отцу. Мысль о томъ, что подарокъ или будетъ принятъ, и тогда окажетъ желанное дѣйствіе, или будетъ отвергнутъ, и тогда Томъ не рискуетъ потерять вмѣстѣ и свои надежды и брильянты,-- казалась весьма здравой, а потому сэръ Томасъ обѣщалъ деньги, подъ непремѣннымъ условіемъ, въ случаѣ отказа Эйали, получить подарокъ въ свое распоряженіе. Что до подарка отъ себя лично, онъ чувствовалъ, что теперь это было бы несвоевременно. Онъ былъ у племянницы и самъ ходатайствовалъ передъ нею, но она оказалась глуха къ его словамъ. Послѣ этого уже не слѣдовало снисходить до приношенія даровъ.
   -- Если бы она согласилась стать моей нарѣченной невѣсткой, тогда я бы послалъ ей подарки,-- сказалъ сэръ Томасъ.
   Бѣдняга наслаждался своимъ богатствомъ несомнѣнно менѣе, чѣмъ казалось тѣмъ, кто зналъ его обстоятельства. Все же онъ старался быть добрымъ къ окружающимъ, а главное къ дѣтямъ. Съ самаго начала своихъ успѣховъ, съ самой своей женитьбы онъ твердо рѣшилъ не скупиться на деньги, стараться о благоденствіи своихъ близкихъ и быть щедрымъ во всемъ, что могло повести къ счастію или матеріальному преуспѣянію дѣтей. Поэтому онъ выказалъ большую щедрость по отношенію къ мистеру Трафику. Мистеръ Трафикъ былъ членъ парламента, сынъ пэра и человѣкъ работящій. Чего же еще можно было желать? Денегъ, правда, не было, но деньги онъ могъ доставить самъ. Онъ доставилъ ихъ и съ удовольствіемъ думалъ о томъ, что помогъ выдти въ люди хорошему человѣку. Читатель знаетъ, что изъ этого вышло. Онъ всею душою ненавидѣлъ зятя и много далъ бы, чтобы получить свои деньги обратно; лишь бы онѣ не доставались мистеру Трафику!
   А тутъ еще замѣшалась меньшая дочь! Что было дѣлать съ Гертрудой? Конечно, и она бы получила состояніе, если бы явился подходящій человѣкъ. Но съ женихами безъ гроша за душою, каково бы ни было ихъ положеніе въ свѣтѣ или даже въ мірѣ политическомъ, онъ рѣшилъ больше не связываться. У жениха должно было быть или собственное состояніе, или готовность его заработать. Гаустонъ выбралъ для своего сватовства время неблагопріятное. Озлобленный сэръ Томасъ наговорилъ рѣзкихъ, жестокихъ вещей и теперь долженъ былъ прилагать свои слова къ дѣлу. Онъ грубо объявилъ, что мистеръ Гаустонъ не получитъ отъ него ни единаго шиллинга, и, конечно, имѣлъ на то полное основаніе; а дочь его, между тѣмъ, избалованная, пользовавшаяся всегда всевозможной роскошью, тотчасъ вознамѣрилась бѣжать изъ дому! Думая объ этомъ намѣреніи, онъ удивлялся, какъ она рѣшалась подвергнуться такой опасности,-- выйти замужъ за нищаго, не имѣя ни гроша за душой,-- пока не признался самъ себѣ, что если бы она это сдѣлала, то, навѣрное, рано или поздно, получила бы деньги. Онъ былъ способенъ разозлиться, выйти изъ себя, въ припадкѣ бѣшенства поговорить весьма строго съ Септимусомъ Трафикомъ или кѣмъ-нибудь другимъ; но сердиться долго онъ не могъ. Онъ уже чувствовалъ, что если мистеръ Трафикъ захочетъ остаться -- онъ останется, что если у Гаустона хватитъ смѣлости настаивать -- онъ получитъ и деньги и дѣвицу. Размышляя обо всемъ этомъ, онъ сердился на себя, сокрушался о своемъ великодушіи, своей мягкости и способности прощать.
   А тутъ еще Томъ,-- Томъ, котораго въ эту минуту онъ любилъ болѣе всѣхъ дѣтей, который изъ всѣхъ троихъ былъ наименѣе расположенъ перечить ему,-- Томъ былъ несчастливъ, сердце Тома почти разбито, потому что онъ не могъ добыть фитюльку, дѣвчонку, которая надоѣла бы ему черезъ годъ послѣ свадьбы! Вспоминая прежняго Тома, онъ не могъ себѣ представить, какъ могъ такой парень до такой степени влюбиться. Если бы Эйаля продавалась, онъ въ эту минуту далъ бы за нее большую цѣну, такъ хотѣлось ему сдѣлать по возможности удовольствіе Тому. Но Эайля, у которой не было ни одного пенни, и никогда не могло быть ни одного пенни кромѣ тѣхъ, которые онъ самъ дастъ ей,-- не хотѣла поступать въ продажу и не хотѣла имѣть ничего общаго съ Томомъ. Весь свѣтъ былъ противъ него; ни домашній очагъ, ни деньги, ни дѣти -- рѣшительно ничто не доставляло ему удовольствія. Маленькая задняя комнатка въ Ломбардъ-Стритѣ была для него пріятнѣе, чѣмъ Мерль-Паркъ со всѣми своими прелестями. Его дочь Гертруда хотѣла бѣжать отъ него, а мистера Трафика онъ не могъ выпроводить никакими силами.
   Въ такомъ-то настроеніи встрѣтилъ онъ бродящую по саду свою племянницу Люси. Вся исторія ея любви была ему извѣстна, и но настоянію жены онъ призналъ, что ея брака со скульпторомъ дозволять не слѣдовало. Когда ему въ сотый разъ объясняли несчастныя обстоятельства рожденія Гамеля, онъ относился къ этому съ презрѣніемъ и издѣвался надъ ужасомъ, который внушали женѣ столь же незаконнорожденные братья и сестры въ Римѣ. Когда ему говорили, что отецъ Гамеля въ церковь -- ни ногой, онъ только головою потряхивалъ. Но когда ему растолковали, что у молодого человѣка не было въ сущности почти никакихъ средствъ къ жизни,-- онъ принужденъ былъ сознаться, что молодому человѣку не слѣдовало позволять жениться на его племянницѣ.
   Съ самой Люси онъ не говорилъ объ этомъ ни слова, съ тѣхъ поръ какъ пригласилъ ея жениха завтракать въ Гленбоджи; онъ слышалъ о ней дурныя вѣсти. Жена нѣсколько разъ говорила ему,-- не случайно и не между прочимъ, а преднамѣренно, въ духѣ энергическаго порицанія,-- что Люси непослушная дѣвушка. Хуже Эйали. Люси упорно повторяла, что выйдетъ за нищаго художника, какъ только онъ изъявитъ готовность на ней жениться, стараясь втолковать теткѣ, что теперь это уже не то, что прежде, когда они еще не были помолвлены. Теперь она считала себя въ полномъ его распоряженіи. Таковы были ея доводы, но доводы эти не дѣйствовали на тетку Эммелину.
   -- Она, конечно, вольна поступать, какъ ей угодно,-- сказалъ сэръ Томасъ
   Положимъ, что такъ; но тетка Эммелина очень крѣпко держалась того мнѣнія, что пріемной дочери Куинсъ-Гета, Гленбоджи и Мерль-Парка не слѣдовало позволять поступать, какъ ей угодно. Дѣвушкамъ нельзя предоставлять одновременно роскошь царскаго житья и роскошь свободнаго выбора.
   Сэру Томасу не разъ приходила въ голову возможность однимъ взмахомъ пера уладить всѣ эти неурядицы. Для этого не нужно было ни 120,000, ни даже 100,000 фун., какъ если бы дѣло шло о родной дочери. Нѣсколькихъ скромныхъ тысячъ было бы достаточно. Гамель, къ тому же, несмотря на неблагопріятныя обстоятельства своего рожденія, не былъ лѣнтяемъ, какъ Франкъ Гаустонъ. Насколько могъ узнать сэръ Томасъ, господинъ этотъ работалъ и желалъ работать. Теперешній его небольшой заработокъ долженъ былъ со временемъ увеличиться. Сэръ Томасъ относился къ Люси весьма доброжелательно, хотя и склонялся къ убѣжденію, что бракъ ея съ Гамелемъ невозможенъ.
   -- Милая моя, сказалъ онъ ей,-- почему ты гуляешь одна?
   Ей не хотѣлось сказать ему, что она гуляетъ одна потому, что ей не съ кѣмъ гулять; потому что у нея нѣтъ такого товарища, какимъ былъ бы Айзедоръ, если бы Айзедору позволили пріѣхать въ Мерль-Паркъ. Она улыбнулась молча и пошла рядомъ съ дядей.
   -- Тебѣ нравится здѣсь такъ же, какъ въ Гленбоджи?-- спросилъ онъ.
   -- О, да.
   -- Можетъ быть, тебѣ бы хотѣлось скорѣе вернуться въ Лондонъ?
   -- О, нѣтъ.
   -- Гдѣ же тебѣ, все-таки, больше нравится?
   -- Вездѣ было бы хорошо, если бы...
   -- Если бы что, Люси?
   "Coelum,non animiim, mutant qui trans mare currunt", могла бы сказать Люси, если бы знала эти строки.
   -- Мнѣ вездѣ бы нравилось одинаково, дядя Томъ, если бы все шло получше.
   -- Это много значитъ,-- сказалъ онъ. Ты хочешь, вѣроятно, сказать, что не ладишь съ теткой?
   -- Боюсь, что она сердится на меня, дядя Томъ.
   -- Зачѣмъ же ты ее сердишь, Люси? Когда она тебѣ говоритъ, что ты должна дѣлать, почему ты не стараешься этого исполнять?
   -- Я не могу дѣлать то, что она говоритъ,-- сказала Люси,-- а такъ какъ я этого не могу, то, мнѣ кажется, мнѣ лучше не быть здѣсь.
   -- А есть ли у тебя куда уйти отсюда?
   На это Люси не отвѣчала и молча продолжала идти съ нимъ рядомъ.
   -- Когда ты говоришь о томъ, что тебѣ бы не слѣдовало быть здѣсь, имѣешь ли ты какое-нибудь представленіе о будущемъ?
   -- Въ, будущемъ... когда нибудь... я выйду замужъ за мистера Гамеля.
   -- Развѣ хорошо, по-твоему, выйти за человѣка, которому не на что жить? Развѣ это сдѣлало бы его счастливымъ, когда средствъ его едва хватаетъ на собственное содержаніе?
   Это были ужасные для нея вопросы, вопросы, на которые она не могла отвѣчать, хотя отвѣчать было бы очень легко. Небольшая помощь отъ дяди, который окружалъ ее всевозможной роскошью, пока она жила у него въ домѣ, сдѣлала бы ее подмогой, вмѣсто обузы, для ея жениха. Но объ этомъ она не могла сказать ни слова.
   -- Положимъ, любовь вещь хорошая,-- продолжалъ сэръ Томасъ самымъ суровымъ тономъ,-- но любовью долженъ руководить здравый смыслъ. Любовь -- преступленіе, когда задумаютъ жениться два нищихъ, которые не располагаютъ жить по-нищенски.
   -- Онъ не нищій,-- сказалъ Люси съ негодованіемъ,-- онъ не проситъ милостыни, и я тоже.
   -- Ну, полно,-- сказалъ сэръ Томасъ,-- я говорилъ въ смыслѣ общаго правила, и не думалъ никого называть нищимъ. Ты напрасно придираешься къ словамъ.
   -- Пожалуйста, извини, дядя Томъ,-- сказала она жалобно.
   -- Ну, хорошо, хорошо, будетъ.
   Но онъ продолжалъ идти рядомъ съ ней и она чувствовала, что ей нельзя его оставить, пока онъ не подастъ ей какого-нибудь знака, что она можетъ уйти. Они продолжали свой путь, пока не обошли кругомъ почти весь обширный садъ; тутъ сэръ Томасъ остановился и заговорилъ снова.
   -- Вѣроятно, ты ему пишешь иногда.
   -- Да,-- сказала Люси смѣло.
   -- Напиши ему сейчасъ же и скажи, чтобы онъ пришелъ ко мнѣ въ Ломбардъ-Стритъ во вторникъ въ два часа. Дай мнѣ письмо, я позабочусь о томъ, чтобы ему его доставили тотчасъ по пріѣздѣ моемъ въ городъ. А теперь лучше ступай домой; становится очень холодно.
   

IX.
Брильянтовое ожерелье.

   Томъ пріѣхалъ въ Лондонъ съ своими брильянтами. По правдѣ сказать, онъ уже купилъ ихъ; вопросъ шелъ только объ уплатѣ наличными деньгами. Теперь онъ внесъ ихъ, послѣ значительной торговли изъ-за нѣсколькихъ лишнихъ фунтовъ, которую привелъ къ благополучному окончанію. Унося съ собою ожерелье, онъ размышлялъ о различныхъ способахъ его подношенія. Лучше всего, по его мнѣнію, было бы написать письмо, если бы онъ владѣлъ въ надлежащей степени языкомъ, которымъ, это письмо должно быть написано. Но онъ очень сильно сомнѣвался въ своихъ писательскихъ способностяхъ. Скромность его въ этомъ отношеніи доходила до того, что онъ не рѣшался даже и попробовать. Онъ зналъ себя достаточно и понималъ, что во многихъ отношеніяхъ былъ невѣждой. Онъ постарался бы передать ожерелье Эйалѣ лично, если бы не чувствовалъ себя не въ состояніи обставить приношеніе романтическими фразами и поэтическими намеками, которые могли бы прійтись по вкусу изящной Эйали. Если бы онъ очутился въ ея присутствіи съ ожерельемъ въ рукахъ, ему пришлось бы почерпать свое краснорѣчіе исключительно изъ собственной головы, тогда какъ въ письмѣ, даже собственноручномъ, можно было заимствовать поэзію и романтизмъ у кого-нибудь другого.
   Случилось между тѣмъ такъ, что Томъ удивительно подружился въ Римѣ съ полковникомъ, Стоббсомъ. Они вмѣстѣ охотились въ Кампаньи, и Томъ имѣлъ случай ссудить полковнику лошадь, когда его собственная получила какое-то поврежденіе. Съ тѣхъ, поръ, они встрѣчались въ Лондонѣ, и Стоббсъ не разъ говорилъ пріятелямъ, что Томъ, несмотря на свои перстни и драгоцѣнные каменья, въ сущности отличный малый. Дружба эта очень льстила Тому, и онъ съ большимъ удовольствіемъ получилъ на-дняхъ приглашеніе въ Альдершотъ, гдѣ долженъ былъ обозрѣвать воинственныя великолѣпія лагеря. Онъ принялъ приглашеніе, и день былъ назначенъ на той же недѣлѣ. Теперь ему вдругъ пришло въ голову, что самый подходящій человѣкъ для сочиненія требуемаго письма былъ его другъ, полковникъ Джонатанъ Стоббсъ. Въ характерѣ полковника, вопреки рыжимъ волосамъ и нѣкоторой, весьма опредѣленной склонности къ комизму, ему чудилась романтическая подкладка, а ужъ относительно языка полковникъ собаку съѣлъ,-- это не подлежало для Тома никакому сомнѣнію. Итакъ, отправляясь въ Альдершотъ, Томъ тщательно спряталъ ожерелье въ жилетный карманъ и рѣшился открыть другу тайну и просить о помощи.
   День его пріѣзда прошелъ въ обыкновенныхъ Альдершотскихъ занятіяхъ, а вечеръ -- въ увеселеніяхъ, которыя затянулись до такого поздняго часа, что до спанья Тому не удалось еще исполнить своего намѣренія. Онъ собирался уѣхать на слѣдующее утро, съ поѣздомъ, выходившимъ въ одиннадцатомъ часу, а къ раннему завтраку въ половинѣ десятаго должны были собраться трое или четверо пріятелей. На осуществленіе плана, повидимому, не было никакой надежды. Но напослѣдокъ Томъ собрался съ духомъ и сдѣлалъ мужественную попытку.
   -- Полковникъ,-- сказалъ онъ, когда они уже расходились на ночь,-- не можете ли вы удѣлить мнѣ полъ-часика передъ завтракомъ по одному очень важному дѣлу?
   Лицо Тома при этихъ словахъ приняло выраженіе чрезвычайно торжественное.
   -- Хоть часъ, если хотите, дружище. Я встаю, обыкновенно, въ началѣ седьмого и выѣзжаю верхомъ, какъ только достаточно разсвѣтетъ -- до утренняго чая.
   -- Въ такомъ случаѣ, я бы очень просилъ васъ разбудить меня въ половинѣ седьмого.
   На другое утро, въ восемь часовъ пріятели заперлись вмѣстѣ, и Томъ, немедленно, вынувъ свертокъ изъ кармана, выставилъ на-показъ свои брильянты.
   -- Прехорошенькая вещичка, прехорошенькая! -- сказалъ полковникъ, взявъ ожерелье въ руки.
   -- Триста гиней!-- проговорилъ Томъ, очень широко открывая при этомъ глаза.
   -- Это и видно.
   -- То-есть было бы триста, кабы я не явился съ наличными. А такъ, выторговалъ 20 процентовъ скидки. Это всегда надо принимать въ соображеніе при покупкѣ драгоцѣнныхъ каменьевъ.
   -- Для чего же предназначается эта хорошенькая вещица? Вѣроятно, для украшенія какой-нибудь прелестной дамы.
   -- Да, конечно.
   -- А зачѣмъ вы привезли ее въ Альдершотъ? Если узнаютъ, что при васъ такая драгоцѣнность, здѣсь найдется много охотниковъ запустить вамъ руку въ карманъ.
   -- Сейчасъ я объясню вамъ, зачѣмъ привезъ его сюда,-- сказалъ Томъ очень серіозно;-- оно предназначается, какъ вы совершенно вѣрно угадали, для молодой лэди. На этой молодой лэди я намѣренъ жениться. Конечно, вы понимаете, что это секретъ.
   -- Онъ будетъ для меня столь же священенъ, какъ папская туфля,-- сказалъ Стоббсъ.
   -- Пожалуйста, не шутите надъ этимъ, полковникъ, прошу васъ. Для меня это вопросъ жизни и смерти.
   -- Сохраню вашу тайну и не буду шутить. Что же я могу для васъ сдѣлать?
   -- Мнѣ надо послать это въ подарокъ при письмѣ. Долженъ, во-первыхъ, объяснить вамъ, что она... ну, отказала мнѣ.
   -- Это, другъ мой, обыкновенно ничего не значитъ на первый разъ.
   -- Она мнѣ отказывала разъ пять или шесть, но все-таки я этого такъ но оставлю. Если она мнѣ откажетъ двадцать пять разъ, я попробую въ двадцать шестой.
   -- Дѣло это, значитъ, очень для васъ серіозное?
   -- Очень. Я знаю, что надъ этимъ, обыкновенно, принято смѣяться, но ужъ все равно, скажу вамъ: я ужасно влюбленъ въ нее. Родитель одобряетъ.
   -- У нея, вѣроятно, есть состояніе?
   -- Ни одного шиллинга; даже не на что купить пары перчатокъ. Но я люблю ее отъ этого ничуть не меньше. Что до денегъ, родитель всегда готовъ съ наличными. А васъ я хочу просить написать письмо.
   -- Такого рода вещи не могутъ дѣлаться третьимъ лицомъ, сказалъ полковникъ послѣ минутнаго раздумья.
   -- Да почему же? Нѣтъ, вы это можете.
   -- Напишите сами, что придетъ въ голову; чѣмъ проще, тѣмъ лучше. Ваши собственныя слова, навѣрное, произведутъ на дѣвушку больше впечатлѣнія, чѣмъ что-либо сказанное другимъ. У другого письмо, навѣрное, выйдетъ неестественно.
   -- Неестественно! Ну, насчетъ естественности я не увѣренъ,-- сказалъ Томъ, сгорая желаніемъ объяснить характеръ дѣвицы, о которой шла рѣчь. Ужъ и не знаю, понравится ли ей письмо, въ которомъ будетъ много естественности. Что-нибудь поэтическое, романтическое было бы лучше всякой естественности.
   -- Кто же эта дѣвица?-- спросилъ полковникъ, несомнѣнно имѣвшій уже нѣкоторое право задать такой вопросъ.
   -- Моя двоюродная сестра, Эйаля Дормеръ.
   -- Кто?
   -- Эйаля Дормеръ, моя двоюродная сестра. Она была въ Римѣ, но не думаю, чтобы вы ее тамъ видѣли.
   -- Я видѣлъ ее позднѣе,-- сказалъ полковникъ.
   -- Видѣли? А я и не зналъ.
   -- Она гостила у моей тетки, маркизы Бальдони.
   -- Боже мой, конечно! Я не сообразилъ. Что же, она вамъ понравилась?
   -- Очень. Милый другъ, я не могу написать вамъ этого письма.
   И онъ положилъ перо, которое взялъ было, какъ будто намѣреваясь исполнить просьбу пріятеля.
   -- Говорю вамъ рѣшительно: не могу.
   -- Нѣтъ?
   -- Невозможно. Никто никогда не долженъ писать такихъ писемъ за другого. Лучше передайте подарокъ лично... то-есть если вы непремѣнно хотите продолжать эту исторію.
   -- Продолжать-то я ее буду, это ужъ навѣрное,-- сказалъ Томъ рѣшительно.
   -- По прошествіи нѣкотораго времени, знаете ли, неоднократно повторяемыя предложенія начинаютъ... какъ бы вамъ сказать... начинаютъ смахивать на преслѣдованіе.
   -- Самая худшая форма преслѣдованія, по-моему, неоднократно повторяемые отказы.
   -- Мнѣ кажется, что Эйалю, то-есть, я хотѣлъ сказать, миссъ Дормеръ -- должно было бы предохранять нѣкоторое... нѣкоторое сознаніе... сознаніе того, что я, пожалуй, могу назвать зависимостью ея положенія. Она совсѣмъ въ особенномъ... въ исключительномъ положеніи.
   -- Если бы она за меня вышла, ея положеніе стало бы гораздо лучше. Я могъ бы доставить ей все, что ей нужно.
   -- Тутъ дѣло не въ деньгахъ, мистеръ Трингль.
   При словѣ "мистеръ" Томъ почувствовалъ, что какимъ-то образомъ обидѣлъ своего собесѣдника, но почувствовалъ также, что тому не было рѣшительно никакой причины обижаться.
   -- Когда человѣкъ предлагаетъ все и взамѣнъ не проситъ ничего,-- сказалъ онъ,-- я не вижу, въ чемъ же тутъ преслѣдованіе.
   -- Съ теченіемъ времени оно становится преслѣдованіемъ. Я увѣренъ, по крайней мѣрѣ, что такъ къ этому относится Эйаля.
   -- Моя двоюродная сестра не можетъ предположить, чтобы я желалъ ей зла,-- сказалъ Томъ, которому "Эйаля" нравилось нисколько не болѣе, чѣмъ "мистеръ".
   -- То-есть я хотѣлъ сказать, миссъ Дормеръ... Больше я ничего не имѣю объ этомъ сказать. Письма написать не могу и считаю совершенно невѣроятнымъ, чтобы на Эйалю... миссъ Дормеръ можно было повліять посредствомъ какого бы то ни было подарка. А теперь, если позволите, я выѣду на полъ-часа; къ завтраку вернусь.
   Затѣмъ Томъ остался одинъ передъ лежавшимъ на столѣ ожерельемъ. Онъ понималъ, что съ полковникомъ что-то неладное, но что именно -- не могъ себѣ представить. Въ началѣ разговора, какъ онъ твердо помнилъ, полковникъ поощрялъ его продолжать свое сватовство, а потомъ вдругъ не только посовѣтовалъ бросить, но объявилъ напрямикъ, что бросить было его обязанностью изъ уваженія къ молодой лэди. Да и тонъ, въ которомъ полковникъ говорилъ о кузинѣ, не понравился ему. Онъ не могъ въ точности опредѣлить своего чувства. Просто ему было непріятно, а почему -- онъ и самъ хорошенько не зналъ. Разъ онъ обратился за помощью къ полковнику, полковникъ не могъ не говорить о молодой лэди, самое свойство сообщенной тайны вынуждало его назвать молодую лэди по фамиліи; ему могло бы придтись даже написать крестное имя молодой лэди. Но ему бы слѣдовало сдѣлать это стѣсняясь, почти съ краской въ лицѣ. А вмѣсто того онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, твердилъ: "Эйаля, Эйаля". Томъ чувствовалъ себя обиженнымъ и самъ не зналъ -- чѣмъ. И потомъ, съ какой было стати называть его "мистеръ Трингль"? Вскорѣ затѣмъ послѣдовавшій завтракъ, въ обществѣ трехъ или четырехъ посѣтителей, былъ съѣденъ безъ удовольствія, и Томъ тотчасъ поспѣшилъ обратно въ Лондонъ, въ Ломбардъ-Стритъ.
   Послѣ такой неудачи онъ чувствовалъ себя уже не въ состояніи просить о помощи еще какого-нибудь пріятеля. Описывать свою любовь полковнику Стоббсу было несносно, а подвергаться такому обращенію, какому подвергся онъ,-- крайне тяжело. Даже если бы у него и былъ еще какой-нибудь пріятель, способный справиться съ предложенной задачей, онъ не могъ бы заставить себя подвергнуться подобному обращенію во второй разъ. Въ собственной неспособности написать требуемое письмо онъ былъ увѣренъ болѣе чѣмъ когда-либо, а когда началъ выдумывать, что скажетъ, отдавая подарокъ лично, то сообразилъ, что прежде всего едва ли удастся добиться даже свиданія съ Эйалей. Тутъ его осѣнила счастливая мысль. Мистрессъ Дозетъ была вполнѣ на его сторонѣ. Всѣ были на его сторонѣ, кромѣ самой Эйали и этого безмозглаго полковника. Отличная была бы вещь -- вручить ожерелье тетушкѣ Дозетъ, съ тѣмъ чтобы она, вооружившись всѣмъ краснорѣчіемъ, на какое была способна, вручила его Эйалѣ. Весьма довольный планомъ, онъ тотчасъ написалъ записку мистрессъ Дозегь.

"Дорогая тетенька,

   Мнѣ надо видѣть васъ по самому важному дѣлу. Если не помѣшаю, буду у васъ завтра въ десять часовъ утра, передъ отправленіемъ на службу.

Преданный вамъ
Т. Трингль, младшій."

   На слѣдующее утро онъ нарядился во всѣ свои перстни. Этотъ добросердечный, благонамѣренный молодой человѣкъ, обладавшій столькими превосходными качествами, все же былъ, вѣроятно, нѣсколько тупъ головою,-- иначе онъ понялъ бы, какое пагубное впечатлѣніе производили эти перстни. Въ настоящемъ случаѣ, онъ надѣлъ ихъ всѣ, обвѣшался цѣпочками, напялилъ пестрый жилетъ и сталъ представлять изъ себя зрѣлище способное внушить отвращеніе всякой благовоспитанной особѣ женскаго пола. Если бы дѣло шло о теткѣ, онъ отнесся бы къ своей наружности равнодушно, но въ душѣ его мелькала слабая надежда на возможность увидѣть Эйалю, какъ непосредственный результатъ ожерелья. А если онъ увидитъ Эйалю, какое несчастіе было бы предстать передъ ея взорами безъ тѣхъ украшеній, которыя, по его твердому убѣжденію, не могли не понравиться ей. Онъ собственными ушами слышалъ, какъ Эйаля говорила, что всѣмъ вещамъ надо быть хорошенькими. И вотъ постарался сдѣлать себя хорошенькимъ. Конечно, это ему не удалось,-- какъ не удается ни одному мужчинѣ, который старается о томъ же,-- но понять причину неудачи было ему совершенно не по силамъ.
   -- Тетя Дозетъ, я къ вамъ съ очень большой просьбой,-- началъ онъ торжественнымъ тономъ.
   -- Ты ѣдешь на балъ, Томъ,-- сказала она.
   -- На балъ! Нѣтъ. Кто же даетъ балы въ Лондонѣ въ это время дня? О, вы это насчетъ того, что я пріодѣлся немножко. Я всегда такъ, куда бы ни ѣхалъ. Мнѣ еще надо заѣхать къ одной дамѣ, знатной дамѣ, вотъ я и перемѣнилъ туалетъ.
   Но это онъ солгалъ.
   -- Чѣмъ же я могу тебѣ служить, Томъ?
   -- Я попрошу васъ взглянуть на одну вещь.
   Онъ досталъ ожерелье, вынулъ его изъ футляра и во всей красѣ разложилъ на столѣ.
   -- Мнѣ кажется, это брильянты,-- сказала мистрессъ Дозетъ.
   -- Да, брильянты. Не таковскій я человѣкъ, чтобы покупать поддѣльныя вещи. Какъ вы думаете, тетенька, что стоила эта бездѣлушка? Оцѣните.
   -- Понятія не имѣю. Фунтовъ шестьдесятъ, чего добраго!
   -- Шестьдесятъ фунтовъ! Суньтесь-ка съ шестидесятью-то фунтами въ ювелирную лавку и посмотрите, много ли вамъ дадутъ брильянтовъ!
   -- Я никогда не хожу по ювелирнымъ лавкамъ, Томъ.
   -- И я не особенно часто. Это такія мѣста, гдѣ можно просадить кучу денегъ. Но я былъ въ одной изъ нихъ вотъ за этимъ. Съ виду ничего особеннаго, э?
   -- Очень хорошенькое.
   -- И мнѣ кажется, хорошенькое. И заплатилъ я за эту бездѣлушку, тетенька, ни мало ни много, три сотни гиней!
   Говоря эти слова, онъ смотрѣлъ въ лицо тетки Дозетъ, отыскивая въ немъ признаки удвоеннаго восторга.
   -- Ты далъ за него триста гиней!
   -- Явился съ наличными и соблазнилъ торговца чекомъ, онъ и уступилъ мнѣ за 250 фунтовъ. Всегда дѣлайте такъ, тетенька, когда будете покупать драгоцѣнности.
   -- Я никогда не покупаю драгоцѣнностей,-- сказала мистрессъ Дозетъ сердито.
   -- То-есть я хотѣлъ сказать, если бы вамъ пришлось. Теперь скажу вамъ, что я намѣренъ сдѣлать. Это предназначается для Эйали.
   -- Для Эйали!
   -- Именно. Не такой я человѣкъ, чтобы останавливаться изъ-за пустяка, когда хочу добиться своей цѣли. Намедни я купилъ его и заплатилъ чистаганомъ, нарочно чтобы подарить Эйалѣ. Когда заговорите о цѣнѣ,-- конечно, вамъ придется о ней упомянуть, передавая подарокъ,-- ужъ все равно, пожалуй, скажите триста гиней. Эта цѣна была выставлена на ярлыкѣ. Видѣлъ своими глазами, такъ что тутъ, знаете, никакой не выйдетъ неправды.
   -- Значитъ, ты хочешь, чтобы передала его я.
   -- Вотъ именно. Со мной она, чуть я скажу слово, такъ и вспыхиваетъ какъ порохъ; чего добраго, швырнула бы мнѣ ожерелье-то въ физіономію.
   -- Ну, надѣюсь, она этого не сдѣлаетъ.
   -- Смотря по обстоятельствамъ. Когда я съ ней говорю, у меня выходитъ такъ, какъ будто все невпопадъ. Ну а если вы отдадите, вы можете прибавить отъ себя всякія прибаутки.
   -- Оно само лучше всего будетъ говорить за себя,-- сказала мистрессъ Дозетъ.
   -- Вотъ и я то же думаю. Всѣ согласны въ томъ, что брильянты дѣйствуютъ на дѣвушекъ сильнѣе всего. Когда я сказалъ родителю, онъ такъ и ухватился за эту идею.
   -- Сэръ Томасъ знаетъ о подаркѣ?
   -- Ну, ужъ конечно. За презрѣннымъ-то металломъ вѣдь пришлось обращаться къ нему. Я не имѣю обыкновенія разгуливать по бѣлу-свѣту съ двумя стами пятьюдесятью гинеями въ карманѣ.
   -- Насколько лучше было бы, если бы онъ прислалъ это Эйалѣ деньгами!-- сказала: бѣдная мистрессъ Дозетъ.
   -- Я совсѣмъ этого не думаю. Виданное ли дѣло, чтобы барышню дарили деньгами! Эйаля романтична, а это было бы самой неромантической штукой въ мірѣ и рѣшительно ни къ чему мнѣ бы не послужило. Просто ушло бы на покупку башмаковъ, юбокъ и тому подобнаго. Парой башмаковъ никогда не заставишь дѣвушку думать о своемъ возлюбленномъ. Ну, а когда она будетъ надѣвать на шею вотъ такое ожерелье,-- пожалуй, что и придетъ въ голову. Не правда ли, тетя Дозетъ?
   -- Не знаю ужъ, и сказать ли тебѣ одну вещь, Томъ.
   -- Что такое, тетенька?
   -- По-моему, у тебя нѣтъ никакихъ шансовъ.
   -- Вы такъ думаете?-- спросилъ онъ горестно.
   -- Думаю.
   -- Думаете, что ожерелье не принесетъ никакой пользы?
   -- Ни малѣйшей. Конечно, я передамъ его ей, если ты хочешь, такъ какъ и дядя и я, мы вполнѣ одобряемъ тебя въ качествѣ мужа для Эйали. Но я обязана сказать тебѣ правду. Не думаю, чтобы ожерелье могло принести тебѣ какую-нибудь пользу.
   Онъ посидѣлъ нѣсколько времени молча, размышляя о своемъ положеніи. Это могло быть неосторожно; рисковать ожерельемъ могло быть дурно относительно отца. Что, если Эйаля возьметъ ожерелье, а самого его все-таки не возьметъ?
   -- Отдать, что ли?-- спросила она.
   -- Да,-- сказалъ онъ рѣшительно, но со вздохомъ. Все равно, отдайте.
   -- Отъ тебя или отъ сэра Томаса?
   -- Отъ меня! Отъ меня, конечно! Если сказать ей, что это отъ родителя, она приметъ и въ томъ и въ другомъ случаѣ. Конечно, я надѣюсь отъ души, что она приметъ,-- прибавилъ онъ, стараясь загладить дурное впечатлѣніе первыхъ словъ.
   -- Можешь быть увѣренъ, что она не приметъ,-- сказала мистрессъ Дозетъ,-- если только не имѣетъ намѣренія выйти за тебя замужъ. Въ этомъ отношеніи я не могу подать тебѣ никакой надежды. Есть одна вещь, Томъ, которую, мнѣ кажется, слѣдуетъ тебѣ сказать, такъ какъ ты въ этомъ дѣлѣ ведешь себя такъ прямо и честно. Другой господинъ тоже сдѣлалъ ей предложеніе.
   -- Она приняла его!-- воскликнулъ Томъ.
   -- Нѣтъ, не приняла. Она ему отказала.
   -- Въ такомъ случаѣ это не составитъ для меня никакой разницы.
   -- Она ему отказала, но мнѣ кажется, что она въ нѣкоторомъ смыслѣ привязана къ нему; и хотя онъ тоже получилъ отказъ, но, мнѣ кажется, у него больше шансовъ, чѣмъ у тебя.
   -- Кто жъ этотъ дьяволъ, чтобъ ею разорвало?-- спросилъ Томъ, въ волненіи вскакивая съ мѣста.
   -- Томъ!-- воскликнула мистрессъ Дозетъ.
   -- Простите, пожалуйста; но это, видите ли, очень важно. Кто этотъ господинъ?
   -- Нѣкій полковникъ Джонатанъ Стоббсъ.
   -- Кто?
   -- Полковникъ Джонатанъ Стоббсъ.
   -- Не можетъ быть! Это не можетъ быть полковникъ Стоббсъ. Я знаю полковника Стоббса.
   -- Увѣряю тебя, что это правда, Томъ. Я получила письмо отъ одной дамы, родственницы полковника Стоббса, гдѣ разсказана вся исторія.
   -- Полковникъ Стоббсъ!-- сказалъ онъ. Это превышаетъ все, что я когда-либо слышалъ. И она ему отказала?
   -- Да, она ему отказала.
   -- И съ тѣхъ поръ не приняла?
   -- Пока не приняла еще, это -- навѣрное.
   -- Ожерелье вы, все равно, можете ей передать,-- сказалъ Томъ, поспѣшно выходя изъ комнаты.
   Чтобы полковникъ Стоббсъ сдѣлалъ Эйалѣ предложеніе, а потомъ, какъ ни въ чемъ не бывало, выслушалъ его, Томово, признаніе!..
   

X.
Отчаяніе Тома.

   Читатель пойметъ, что судьба ожерелья рѣшилась весьма быстро. Эйаля нашла его прелестнымъ. Эйаля имѣла большую склонность къ брильянтамъ и очень гордилась бы обладаніемъ такого ожерелья; но, какъ она говорила теткѣ, она не приняла бы предложенія Тома, даже будь Томъ весь съ головы до ногъ слѣпленъ изъ брильянтовъ. Принять предложеніе Тома, когда она не могла подумать даже и о томъ, чтобы стать женою Джонатана Стоббса! Если ужъ полковникъ Стоббсъ не подходилъ къ ея представленію о лучезарномъ ангелѣ, какъ неизмѣримо далекъ отъ всего ангельскаго былъ Томъ Трингль!
   -- Конечно, оно должно отправиться назадъ,-- сказала она, когда былъ поднятъ вопросъ о будущей судьбѣ ожерелья.
   Вслѣдствіе чего, бѣдный мистеръ Дозетъ принужденъ былъ нарочно предпринять путешествіе въ Сити и передать плотно запечатанный свертокъ въ собственныя руки Тома Трингля.
   -- Ваша двоюродная сестра проситъ передать вамъ свой привѣтъ,-- сказалъ онъ,-- но не можетъ позволить себѣ принять нашъ великолѣпный подарокъ.
   Со времени визита въ Крессентъ Тому было очень не по себѣ. Если бы тетка ограничилась заявленіемъ, что брильянты окажутся безполезными, онъ могъ бы принять это за простое выраженіе ея мнѣнія и продолжать возлагать на нихъ нѣкоторую надежду. Но извѣстіе о другомъ претендентѣ совершенно ошеломило его. И какомъ претендентѣ! О томъ самомъ человѣкѣ, котораго онъ просилъ написать письмо! Почему полковникъ Стоббсъ не сказалъ ему правды, когда случайно узналъ его собственную тайну? Теперь все стало для него ясно -- и "Эйаля", и "мистеръ", и причина, по которой полковникъ не могъ написать письма. Онъ очень разсердился на полковника, обвиняя его въ лжи и предательствѣ. Да и какое право имѣлъ полковникъ соваться къ его кузинѣ?
   И какъ нечестно было не сказать ничего о собственныхъ дѣлахъ, когда соперникъ открылъ ему всю душу! Такимъ путемъ Томъ додумался до необходимости ненавидѣть полковника Стоббса и, если возможно, расправиться съ нимъ собственноручно. Ему было теперь море по колѣни; хоть бы разокъ съѣздить полковника толстой дубиной по головѣ,-- а тамъ все равно, что бы ни досталось за это по закону. Или, можетъ быть, можно вызвать полковника на поединокъ! Дуэли, сдавалось ему, въ настоящее время вышли изъ моды. Тѣмъ не менѣе, въ подобныхъ обстоятельствахъ человѣкъ долженъ драться. А если полковникъ откажется, во всякомъ случаѣ можно будетъ имѣть удовольствіе назвать его трусомъ.
   Въ довершеніе несчастія, мысль о полковникѣ внушала ему трепетъ. Онъ сознавалъ, что съ такимъ соперникомъ шансы его были очень плохи, и старался убѣдить себя въ противномъ. Насколько ему было извѣстно, полковникъ Стоббсъ былъ теперь и долженъ былъ быть впослѣдствіи гораздо менѣе богатъ, чѣмъ онъ самъ. Онъ сильно сомнѣвался, чтобы полковникъ былъ въ состояніи держать въ Лондонѣ карету для жены, тогда какъ ему самому это было заранѣе разрѣшено въ случаѣ женитьбы на Эйалѣ. Быть компаньономъ фирмы Траверса и Тризона -- гораздо почетнѣе, чѣмъ полковникомъ. Во всемъ этомъ онъ увѣрялъ себя неоднократно, и тѣмъ не менѣе трепеталъ. Въ полковникѣ было что-то такое, что болѣе чѣмъ выкупало его рыжіе волосы и некрасивый ротъ, и это что-то такое Томъ чувствовалъ. Тѣмъ не менѣе ему казалось, что размозжить полковнику голову онъ при случаѣ сумѣетъ; не безъ дурныхъ послѣдствій для себя, но все-таки сумѣетъ размозжить ему голову, не взирая ни на какія послѣдствія.
   Таково было его настроеніе, когда онъ покинулъ Крессентъ, и настроеніе это отнюдь не выиграло при полученіи посылки. Онъ не сказалъ почти ни слова, когда дядя отдалъ ему свертокъ, только пробормоталъ что-то несвязное, укладывая брильянты въ конторку. Онъ и до сихъ поръ не убѣдился, что Эйалю слѣдуетъ оставить, хотя это было бы для него несравненно лучше. Но всякая настоящая, живая, основательная надежда уже покинула его. Причиной этому было не столько отвергнутое ожерелье, сколько полковникъ.
   -- Ты послалъ брильянты?-- спросилъ его отецъ по прошествіи нѣсколькихъ дней.
   -- Да, послалъ.
   -- Что изъ съ ними сталось?
   -- Они лежатъ въ моей конторкѣ.
   -- Она отослала ихъ назадъ?
   -- Отослала назадъ. Ихъ принесъ дядя Дозетъ. Мнѣ бы не хотѣлось объ этомъ больше говорить; пожалуйста, не будемъ.
   -- Мнѣ все это очень жаль, Томъ, очень жаль. Ты такъ горячо принимаешь это къ сердцу, что я отъ души желалъ бы, чтобы тебѣ удалось. Но ожерелье не слѣдуетъ тамъ оставлять.
   Томъ въ отчаяніи потрясъ головой.
   -- Лучше, отдай ожерелье мнѣ. Я вовсе не хочу, конечно, отнимать его у тебя, если оно можетъ тебѣ на что-нибудь пригодиться.
   -- Вы его получите, сэръ.
   -- Такъ оно и лучше. По уговору, Томъ.
   Затѣмъ футляръ съ ожерельемъ перешелъ въ нѣкое помѣщеніе, принадлежавшее самому сэру Томасу и запиравшееся, вѣроятно, болѣе надежно, чѣмъ конторка Тома; тамъ онъ и остался, какъ былъ, завернутый во множество бумагъ стараніями мистера Дозетъ.
   Томъ чувствовалъ необходимость перемѣнить образъ жизни, чтобы какъ-нибудь себя утѣшить и поддержать. Онъ говорилъ отцу, что цѣлыя двѣ недѣли посвятилъ шампанскому и театру. Но отецъ принялъ это за шутку. Томъ аккуратно приходилъ въ контору и не выказывалъ никакихъ признаковъ разгульной жизни. Но теперь ему пришло въ голову, что единственное что ему осталось, это -- закутить. Онъ со всѣмъ усердіемъ готовъ былъ приняться за супружество и степенный образъ жизни, но судьба ему не благопріятствовала. А если теперь онъ запьянствуетъ, начнетъ валяться въ постели и лѣнтяйничать,-- вина будетъ не его. Въ головѣ его носилось представленіе, что за это отвѣчать должны Эйаля и полковникъ Стоббсъ. Если бы ему удалось встрѣтиться съ Эйалей, онъ объяснилъ бы ей, что она, своимъ поведеніемъ, причинила его погибель въ нравственномъ отношеніи, а при встрѣчѣ съ полковникомъ Стоббсомъ и ему бы кое-что объяснилъ.
   Въ Лондонѣ въ это время только-что открылся новый клубъ, подъ названіемъ "Горцы"; клубъ этотъ имѣлъ роскошное помѣщеніе въ Пикадилли и почиталъ себя среди другихъ клубовъ учрежденіемъ весьма изряднымъ. Онъ не былъ пока особенно великосвѣтскимъ, такъ какъ насчитывалъ въ своемъ составѣ всего двухъ лордовъ, и то сомнительныхъ. Но это было веселое, привольное мѣсто, гдѣ молодежь могла забавляться въ милу-душеньку, не стѣсняемая строгостью старшихъ. Названіе его оправдывалось исключительно тѣмъ, что всѣ другія названія уже имѣли своихъ представителей среди клубовъ столицы. У "Горцевъ", конечно, не было никакого особеннаго отношенія къ горамъ, но въ Лондонѣ не мало и другихъ клубовъ, названія которыхъ подлежатъ такой же критикѣ. Многіе молодые люди изъ Сити состояли членами "Горцевъ", а потому, вѣроятно, Томъ Трингль считался однимъ изъ руководящихъ тамошнихъ свѣтилъ. Шампанское, о которомъ онъ упоминалъ отцу въ разговорѣ о своей любви, было выпито именно въ этомъ клубѣ. Тамъ же, въ теперешнемъ своемъ несчастіи, Томъ заблагоразсудилъ проводить большую часть своего времени.
   -- Ты здѣсь обѣдаешь, Фаддль?-- спросилъ онъ однажды вечеромъ одного особенно близкаго своего пріятеля, также джентльмена изъ Сити, съ которыми, въ теченіе послѣдней недѣли обѣдали, весьма исправно.
   -- Да, пожалуй,-- сказалъ Фаддль,-- только, знаешь, унсъ не слишкомъ ли мы... того? Въ "Садахъ"-то ужъ стали любопытствовать, куда, къ черту, я запропастился!
   "Сады" были новый рядъ домовъ, только-что окрещенный "Бадминтонскими садами", гдѣ жили мать и отецъ Фаддля.
   -- Я наэто плюнулъ,-- сказалъ Томъ.
   -- Да вѣдь твоихъ нѣтъ въ Лондонѣ.
   -- Все равно, когда и пріѣдутъ, будетъ то же самое. Ничего на свѣтѣ не можетъ быть тошнѣе вечера на лонѣ семьи. Съ этихъ поръ лону придется обходиться безъ меня.
   -- А не взбѣленится родитель-то?
   -- Пускай себѣ на здоровье, если ему угодно! Мнѣ, впрочемъ, кажется, что онъ посмотритъ сквозь пальцы. Такимъ манеромъ я не истрачу и половины тѣхъ денегъ, какія истратилъ бы, если бы зажилъ своимъ домкомъ, съ женою, дѣтьми и, такъ сказать, собственнымъ лономъ.
   Они пообѣдали, потомъ поѣхали въ театръ, играли на бильярдѣ, ужинали и провели ночь въ занятіяхъ, несомнѣнно весьма для нихъ пріятныхъ, но едва ли способныхъ заслужить одобреніе старшихъ.
   Многое въ томъ же родѣ послѣдовало за эпизодомъ съ ожерельемъ, и мы должны съ прискорбіемъ сознаться, что нашъ юный герой совершилъ нѣсколько подвиговъ, которые не дѣлали ему особенной чести. Не разъ случалось добродушнымъ будочникамъ провожать его домой, въ меблированныя комнаты, но, увы, въ ночь подъ Рождество онъ попался въ руки недостаточно добродушнаго хранителя общественной тишины; всю ночь и часть слѣдующаго утра Томъ провелъ распростертымъ въ одной коморкѣ, а другъ его Фаддль въ другой рядомъ, и обоимъ имъ было объявлено, что на второй день Рождества ихъ непремѣнно поведутъ къ судьѣ.
   О Эйаля! Эйаля! Нужно признаться, что во всемъ этомъ до нѣкоторой степени была виновата ты,-- и не только въ плачевномъ положеніи своего воздыхателя, но также и его друга. Дѣло въ томъ, что въ болѣе мягкія свои минуты Томъ все разсказывалъ Фаддлю, а Фаддль объявилъ, что будетъ вѣренъ до гроба другу, претерпѣвавшему столь незаслуженное несчастіе. Можетъ быть, преданность Фаддля имѣла нѣкоторую связь съ тѣмъ фактомъ, что денежныя субсидіи, получаемыя Томомъ, значительно превышали своею щедростью тѣ, которыя получалъ онъ самъ. Всѣ эти несчастія причинила Эйаля. Но въ болѣе бурныя свои минуты, когда трезвое состояніе начинало переходить въ опьянѣніе, Томъ приписывалъ всѣ свои бѣдствія полковнику.
   -- Фаддль,-- говаривалъ онъ тогда,-- конечно, я знаю, что я человѣкъ погибшій. Не сомнѣваюсь, что все это приведетъ меня къ какому-нибудь скверному концу. Доходя до такого безобразія, я вѣдь это все время сознавалъ.
   -- Выправишься со временемъ, дружище, отвѣчалъ обыкновенно Фаддль. Не миновать мнѣ крестить у тебя старшаго мальчика.
   -- Никогда, Фаддль!-- отвѣчалъ Томъ. Всѣмъ этимъ надеждамъ теперь конецъ. Никогда не видать тебѣ у меня ребенка. И я хорошо знаю, гдѣ мнѣ искать своего врага. Стоббсъ проклятый! Вотъ погоди ты у меня, такого задамъ тебѣ Стоббса, что своихъ не узнаешь! Кабы отомстить мнѣ этому предателю, и я умру спокойно. Даже если бы онъ прострѣлилъ мнѣ сердце,-- я умеръ бы спокойно!
   Это происходило нѣсколько ранѣе несчастнаго кануна Рождества. До сихъ поръ сэръ Томасъ хотя и зналъ, что сынъ ведетъ жизнь нѣсколько предосудительную, но ограничивался весьма мягкими замѣчаніями и ничего не говорилъ въ Мерль-Паркѣ, что могло бы испугать лэди Трингль. Теперь, однако, до слуха его дошла рождественская исторія во всемъ своемъ ужасѣ. Полицейскій, котораго Томъ ударилъ кулакомъ подъ ложечку, оказался такимъ невѣждой, что принялъ эту фамильярность вовсе не любезно. Ударъ причинилъ ему сильную боль, и онъ настаивалъ на необходимости сообщить объ этомъ судьѣ. Съ полъ-часа, по его словамъ, висѣлъ онъ на волоскѣ между здѣшнимъ міромъ и будущимъ,-- такова была сила удара и смертоносность его направленія. Судья принадлежалъ къ числу справедливыхъ людей, считающихъ для себя удовольствіемъ и долгомъ оказывать покровительство столичной полиціи. Въ данномъ случаѣ, по его словамъ, штрафъ былъ бы неумѣстенъ. Что могъ значить штрафъ для такого человѣка, какъ Томасъ Трингль младшій! И вотъ Томъ, Томъ Трингль, единственный сынъ сэра Томаса Трингля, старшаго компаньона знаменитой фирмы Траверса и Тризона, былъ съ позоромъ посаженъ въ тюрьму на недѣлю. Фаддля, который никого не побилъ, отпустили на волю, подвергнувъ штрафу и выговору.
   О Эйаля, Эйаля, вотъ что ты надѣлала!
   По объявленіи приговора сэръ Томасъ сдѣлалъ все возможное, чтобы помочь своему несчастному сыну выпутаться изъ бѣды, но напрасно. Томъ подвергся наказанію и, лишенный поддержки шампанскаго, провелъ время, вѣроятно, весьма непріятно. Эйаля, Стоббсъ, полицейскій и судья какъ будто сговорились, чтобы доконать его. Но недѣля прошла кое-какъ, и Томъ очутился съ глазу на глазъ съ отцомъ, въ маленькой Куинсъ-Гетской гостиной.
   -- Томъ,-- сказалъ сэръ Томасъ,-- это очень не хорошо!
   -- Не хорошо, сэръ,-- сказалъ Томъ.
   -- Ты опозорилъ меня, свою мать и себя самого. Ты опозорилъ Траверса и Тризона!
   Бѣдный Томъ покачалъ головой.
   -- Боюсь, что тебѣ придется совсѣмъ покинуть фирму.
   Томъ стоялъ и не говорилъ ни слова.
   -- Молодой человѣкъ, просидѣвшій недѣлю въ тюрьмѣ за побои, нанесенные полицейскому, едва ли можетъ разсчитывать на довѣріе такой фирмы, какъ Траверсъ и Тризонъ. Мы съ твоей бѣдной матерью не можемъ избавиться отъ тебя и позора, который ты навлекъ на насъ. Траверсу и Тризону избавиться отъ тебя очень легко.
   Томъ зналъ прекрасно, что Траверсъ и Тризонъ были, въ сущности,-- его отецъ, но онъ чувствовалъ, что заговорить пока еще не время, что это было бы неумѣстно и неразумно.
   -- Что имѣете вы сказать въ свою защиту, сэръ?-- спросилъ сэръ Томасъ.
   -- Конечно, я очень сожалѣю о случившемся,-- пробормоталъ Томъ.
   -- Сожалѣешь, Томъ! Человѣку въ твоемъ положеніи приходится сожалѣть, что онъ просидѣлъ недѣлю въ тюрьмѣ за оскорбленіе полицейскаго... это изъ рукъ вонъ! Какъ же самому-то тебѣ кажется, что теперь дѣлать?
   -- Онъ приставалъ ко мнѣ на улицѣ.
   -- Ты былъ, навѣрное, пьянъ.
   -- Да, я пилъ. Я вовсе не намѣренъ лгать. Но ему бы не слѣдовало такъ обращаться со мной. Фаддль все это знаетъ и можетъ вамъ разсказать.
   -- Что могло побудить тебя сойтись съ такимъ господиномъ какъ Фаддль? Вотъ это-то и есть самое худшее. Да знаешь ли ты, что Фаддль и Компанія -- биржевые игроки, у которыхъ десять лѣтъ тому назадъ не набралось бы и тысячи фунтовъ капитала! Они были въ сношеніяхъ съ цѣлой дюжиной компаній, которыя всѣ теперь обанкротились и всѣ послужили къ ихъ обогащенію! Ужъ не воображаешь ли ты, что Траверсъ и Тризонъ примутъ молодого человѣка, который водится съ такимъ народомъ?
   -- Я видѣлъ на одномъ проектѣ имя старика Фаддля рядомъ съ вашимъ, сэръ.
   -- Что жъ тутъ общаго?! Ты никогда не видалъ его въ нашей конторѣ. И вотъ какое имя появилось рядомъ съ твоимъ и въ какомъ дѣлѣ! Хорошо, нечего сказать! Ксли бы не это, его бы какъ-нибудь можно было замять. Молодежь всегда будетъ молодежью. Фаддль! Поздравляю. Я думаю, тебѣ придется уѣхать на-время за границу, пока это забудется.
   -- Мнѣ хотѣлось бы, сэръ, остаться пока здѣсь.
   -- Къ чему это?
   -- Все равно, хотѣлось бы остаться, сэръ.
   -- Я думалъ, что если ты проѣдешься въ Соединенные Штаты, оттуда въ Санъ-Франциско и Японію, а потомъ, побывавъ въ нѣсколькихъ китайскихъ городахъ, въ Калькутту и Бомбей, ты могъ бы захватить на обратномъ пути долину Евфрата и Константинополь, взглянуть на Болгарію и сосѣднія страны, и вернуться домой черезъ Вѣну и Парижъ. Желѣзная дорога въ долину Евфрата будетъ къ тому времени окончена, а въ Болгаріи будетъ такъ же спокойно, какъ въ Гердфордширѣ. Ты кое-что посмотрѣлъ бы, а я бы дѣлалъ видъ, что ты путешествуешь по дѣламъ Траверса и Тризона. Къ твоему возвращенію въ Сити успѣли бы забыть полицейскаго, а если бы ты могъ какъ-нибудь написать домой три-четыре письма о нашей торговлѣ съ Японіей и Китаемъ,-- забыли бы и Фаддля.
   -- Но, сэръ...
   -- Развѣ тебѣ не доставило бы удовольствія такое путешествіе?
   -- Доставило бы, сэръ; только...
   -- Только что, Томъ?
   -- Эйаля!-- проговорилъ Томъ, едва сдерживая рыданіе при произнесеніи рокового имени.
   -- Томъ, не будь дуракомъ. Ты не можешь заставить молодую женщину выйти за тебя, разъ она этого не хочетъ. Я сдѣлалъ для тебя все, что могъ, потому что видѣлъ, какъ ты къ этому относился. Былъ у нея самъ и далъ за эту побрякушку двѣсти пятьдесятъ фунтовъ. Чтобы сбыть ее съ рукъ, мнѣ придется, говорятъ, потерять треть цѣны.
   -- Риколей сказалъ мнѣ, что возьметъ его назадъ за двѣсти двадцать,-- сказалъ Томъ, несмотря на свое безпомощное состояніе сохранившій большую чуткость къ экономическимъ соображеніямъ.
   -- Дѣло пока не въ этомъ,-- сказалъ сэръ Томасъ. Помнишь старую пѣсню? "Согласна -- дѣло въ шляпѣ, а нѣтъ -- пиши пропало." Ты долженъ быть мужчиной, не падать духомъ. Неужели ты допустишь, чтобы дѣвчонка до такой степени сбила тебя съ толку?
   Томъ только головой покачалъ и принялъ такой видъ, какъ будто былъ тяжко боленъ. Соединеніе Эйали, тюрьмы и шампанскаго, и въ самомъ дѣлѣ, очень сильно измѣнило его наружность.
   -- Мы сдѣлали все, что могли, и теперь пора съ этимъ покончить. Пожалуйста, скажи мнѣ, что ты съ этимъ покончишь.
   Томъ стоялъ передъ отцомъ и молчалъ.
   -- Только скажи, и все пройдетъ,-- продолжалъ сэръ Томасъ, стараясь ободрить молодого человѣка.
   -- Не могу,-- сказалъ Томъ со вздохомъ.
   -- Вздоръ!
   -- Старался, да не могу.
   -- Такъ неужели же ты хочешь сказать мнѣ, Томъ, что готовъ всего лишиться только изъ-за того, что какая-то ничтожная дѣвчонка воротитъ отъ тебя носъ?
   -- Мнѣ не къ чему уѣзжать, пока все въ такомъ положеніи,-- сказалъ Томъ. Если бы я пріѣхалъ въ Нью-Іоркъ, я вернулся бы со слѣдующимъ пароходомъ. Что до дѣловыхъ писемъ -- я не могъ бы заставить себя думать о подрбныхъ вещахъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, ты не тотъ человѣкъ, за котораго я тебя до сихъ поръ принималъ,-- сказалъ отецъ.
   -- Вы увидали бы, какой я человѣкъ,-- сказалъ Томъ, сжимая кулаки, если бы мнѣ попался въ руки полковникъ Стоббсъ.
   -- Полковникъ -- что?
   -- Стоббсъ! Джонатанъ Стоббсъ! Я знаю, о чемъ говорю. Никуда я не поѣду, ни въ Америку, ни въ Китай и никуда на свѣтѣ, пока не отдѣлаю его въ лоскъ. Хорошо вамъ ругать меня, но вы вѣдь не знаете, что я только вытерпѣлъ! Что до того, какой я человѣкъ,-- это мнѣ трынъ-трава. Чего я хотѣлъ бы -- такъ это имѣть Эйалю съ одной стороны, Стоббса съ другой и всѣмъ намъ троимъ слетѣть внизъ съ верхушки колонны герцога Іоркскаго. О Траверсѣ и Тризонѣ нечего и толковать. Каковъ я теперь, такъ мнѣ плевать на Траверса и Тризона. Если вы устроите такъ, чтобы Эйаля согласилась за меня выйти, я буду ходить въ контору каждое утро въ восемь часовъ и сидѣть до девяти; а что до "Горцевъ" тогда -- ну ихъ къ чорту!
   Онъ выбѣжалъ изъ комнаты и захлопнулъ за собою дверь.
   Покинутый такимъ образомъ, сэръ Томасъ простоялъ нѣкоторое время, засунувъ руки въ карманы и раздумывая о состояніи своего сына. Удивительно, казалось ему, чтобы такая бѣда могла стрястись съ его собственнымъ дѣтищемъ. Когда его поразили юныя прелести Эммелины Дозетъ, онъ тотчасъ обратился къ этой дѣвицѣ съ просьбой раздѣлить его участь, и дѣвица тотчасъ согласилась; затѣмъ онъ женился, вотъ и все, что было ему когда-либо извѣстно о любовныхъ треволненіяхъ.
   Теперь, оглядываясь на все это въ отдаленіе прошлаго, ему казалось, что если бы Эммелина отвергла его, онъ, право, перенесъ бы это съ твердостью и поспѣшилъ бы обратиться къ какой-нибудь другой прелестицѣ. Но Томъ, повидимому, получилъ рану, совершенно необыкновенную. Со временемъ онъ, вѣроятно, оправится, но пока не оправится, успѣетъ окончательно загубить свою жизнь; такъ ужасны были страданія молодого человѣка! А сэръ Томасъ, между тѣмъ, хотя и обратился къ Тому со всею строгостью, на какую былъ способенъ, хотя и ругалъ Фаддля и вступался за оскорбленную честь Траверса и Тризона всѣми силами своего краснорѣчія, хотя и упрекалъ Тома въ малодушномъ отношеніи къ его любви,-- а все же въ эту минуту не было въ цѣломъ мірѣ существа, которое было бы ему дороже Тома. Онъ ни разу, ни одной минуты не думалъ изгнать Тома изъ "Траверса и Тризона", несмотря на полицейскаго и несмотря на Фаддля. Что бы теперь можно было сдѣлать для бѣднаго мальчика? Не было ли какого-нибудь аргумента, какихъ-нибудь способовъ убѣжденія, которыми можно было бы заставить глупую дѣвчонку принять всѣ блага, которыя предоставлялись въ ея распоряженіе? Ужъ не попробовать ли ему самому еще разъ? Могли ли быть у него какія-нибудь надежды на успѣхъ?
   Размышляя такимъ образомъ, онъ простоялъ цѣлый часъ, одинъ, засунувъ руки въ карманы панталонъ.
   

XI.
Айзедоръ Гамель въ Ломбардъ-Стритѣ.

   Наблюдая результаты подношенія Томомъ ожерелья, мы переступили за предѣлы того періода, котораго полагается теперь достигнуть нашему разсказу. Томъ сидѣлъ къ тюрьмѣ на святкахъ, но мы должны вернуться къ обѣщанію, данному Люси дядей Томасомъ за шесть недѣль передъ тѣмъ. Сэръ Томасъ обѣщалъ пока только одно: повидаться съ Айзедоромъ Гамелемъ, если Айзедоръ Гамель явится къ нему въ Ломбардъ-Сгригь въ назначенный день и часъ; но сердце Люси уже переполнилось благодарностью. Еще за нѣсколько минуть передъ тѣмъ она негодовала на дядю, чуть ли не обозвавшаго нищими свою племянницу и ея жениха, но сэръ Томасъ объяснился, принесъ нѣчто въ родѣ извиненія и далъ обѣщаніе, сулившее, какъ казалось Люси, дѣйствительную помощь. Сэръ Томасъ не пожелалъ бы видѣться съ ея возлюбленнымъ, если бы намѣревался отнестись къ нему враждебно. Затрудненію, казавшемуся Люси столь непреодолимымъ, предстояло, наконецъ, какъ-нибудь разрѣшиться, и тогда ей можно будетъ не думать больше о необходимости отказаться отъ жениха или отказаться отъ житья въ домѣ дяди. Мысль эта мучила ее ужасно; она знала, что уйти отъ дяди могла только къ Гамелю, для котораго немедленная женитьба была бы погибелью, и отъ котораго, тѣмъ не менѣе, она не могла отказаться. По всѣмъ этимъ причинамъ обѣщаніе дяди обрадовало ее чрезвычайно, и она простила ему неделикатное упоминаніе о двухъ нищихъ.
   Письмо къ Айзедору было написано въ самомъ радужномъ настроеніи:
   "Не знаю, что именно намѣренъ сдѣлать дядя Томъ, но, навѣрное, что-нибудь хорошее. Конечно, тебѣ надо къ нему пойти, и будь я на твоемъ мѣстѣ -- я бы разсказала ему все обо всемъ. Онъ не такой суровый и безчувственный, какъ тетушка. Она тоже старается быть доброй, но иногда бываетъ ужасно черствая. Теперь я чувствую себя счастливѣе, потому что бремя, которое я на тебя наложила, можетъ быть, облегчится. Мнѣ жаль иногда, что ты пришелъ въ Кенсингтонскій садъ: такой я стала для тебя обузой."
   Далѣе слѣдовало еще многое, въ чемъ, вопреки неоднократнымъ увѣреніямъ Люси, что она -- обуза, выражалось твердое намѣреніе продолжать въ томъ же родѣ.
   Получивъ письмо, Гамель рѣшилъ явиться на свиданіе, хотя не оченьто надѣялся на его благопріятный результатъ. Онъ сердился на лэди Трингль, во-первыхъ, за ея обращеніе съ нимъ въ Гленбоджи, во-вторыхъ -- и гораздо сильнѣе -- за жестокость къ Люси. Да и сэру Томасу не особенно считалъ себя обязаннымъ, хотя тотъ и пригласилъ его завтракать. Трингли, какъ ему было извѣстно, презирали его, и онъ отъ всей души платилъ имъ тѣмъ же. Они, по его мнѣнію, принадлежали къ породѣ людей самой презрѣнной,-- были не только вульгарны и богаты, но еще чванились своими деньгами и задирали носъ. Такимъ людямъ, казалось ему, гордиться совершенно нечѣмъ.
   Конечно, они наживаютъ деньги, наживаютъ ихъ посредствомъ денегъ же, что онъ считалъ занятіемъ самымъ низменнымъ,-- не создавая ничего полезнаго и ничего прекраснаго. Создавать что-нибудь полезное было, въ его глазахъ, очень хорошо. Создавать прекрасное было почти божественно. Но вертѣть милліонами такъ, чтобы наростали другіе милліоны,-- было самымъ низменнымъ приложеніемъ жизненной энергіи. Опасаюсь, что именно такъ смотрѣлъ Гамель на работу, производившуюся въ Ломбардъ-Стритѣ; по молодости и неопытности, онъ о многомъ судилъ превратно.
   Предчувствуя, что ему, навѣрное, предложатъ какой-нибудь планъ для возможнаго ускоренія его женитьбы, онъ предчувствовалъ въ то же время, что, навѣрное, не захочетъ слушаться совѣтовъ сэра Томаса. Сэръ Томасъ будетъ, конечно, грубъ и рѣзокъ и, пожалуй, предложитъ денегъ въ такой формѣ, что отъ нихъ необходимо будетъ отказаться. Много разъ говорилъ онъ себѣ, что, несмотря на всю свою бѣдность, не нуждается въ деньгахъ Тринглей. Деспотическій поступокъ отца отозвался на немъ очень тяжело. Онъ былъ воспитанъ въ роскоши, и ему не легко было лишиться денежной помощи, которую отецъ ставилъ въ зависимость отъ перемѣны избраннаго сыномъ образа жизни. Но разъ отецъ бросилъ его, онъ рѣшилъ жить самостоятельно. Особенно щепетильно и независимо относился онъ ко всему, что касалось его любви. Никто не имѣлъ права вмѣшиваться въ его дѣла, онъ не признавалъ надъ собою ничьей власти и считалъ, что не имѣетъ никакихъ обязанностей ни относительно когобыто ни было, кромѣ Люси, которой былъ обязанъ всѣмъ. Но даже ради Люси нельзя было унизиться до того, чтобы принять деньги отъ сэра Томаса, а вмѣстѣ съ деньгами и совѣты. Въ письмѣ своемъ Люси просила его все разсказать дядѣ. Онъ готовъ былъ сообщить сэру Томасу все, что касалось его денежныхъ средствъ, видовъ на будущее и намѣреній, такъ какъ сэръ Томасъ, въ качествѣ Люсинаго дяди, имѣлъ на то право. Что до совѣтовъ сэра Томаса -- дѣло другое; онъ вовсе не собирался имъ слѣдовать.
   При такомъ настроеніи Гамеля едва ли можно было ожидать большого толка отъ его визита въ Ломбардъ-Стритъ. Люси просто-на-просто думала, что дядя, въ качествѣ милліонера, снабдитъ ихъ надлежащими средствами; Гамель думалъ, что сэръ Томасъ, въ качествѣ нахала, захочетъ все устраивать посвоему; а, въ дѣйствительности, сэру Томасу хотѣлось сдѣлать доброе дѣло и услужить племянницѣ, но не хотѣлось отдавать своихъ денегъ, не удостовѣрившись сначала, что онѣ попадутъ въ хорошія руки.
   -- О, такъ вы Гамель,-- обратился къ нему какой-то молодой человѣкъ черезъ прилавокъ Ломбардъ-Стритской конторы.
   Это былъ Томъ, который, какъ, вѣроятно, помнитъ читатель, еще не попался въ исторію съ полицейскимъ.
   Томъ и Гамель встрѣчались только одинъ разъ, и то на нѣсколько минутъ, въ римскомъ Колизеѣ; художникъ совсѣмъ не помнилъ Тома и не зналъ, кто этотъ юноша, столь фамильярно съ нимъ заговорившій.
   -- Это мое имя, сэръ,-- сказалъ Гамель. Вотъ моя карточка; можетъ быть, вы будете настолько любезны, что передадите ее сэру Томасу Тринглю.
   -- Ладно, дружище, я ужъ это все знаю. Теперь у него сидитъ Покслей изъ Англійскаго банка. Пройдите-ка вотъ сюда. Онъ живо спровадитъ старика Покслея.
   Въ глазахъ Гамеля Томъ ничѣмъ не отличался отъ прочихъ клерковъ, и Гамелю стало немного непріятно; однако онъ перешелъ вслѣдъ за Томомъ въ сосѣднюю комнату и приготовился терпѣливо ожидать, когда великому человѣку удобно будетъ принять его.
   -- Вы съ Люси, стало быть, намѣрены сочетаться бракомъ!-- сказалъ Томъ.
   Для Гамеля это было ужасно. Возможно ли, чтобы всѣ Ломбардъ-Стритскіе клерки говорили о Люси въ такомъ тонѣ, только потому, что она племянница главнаго компаньона фирмы?! Неужели имъ всѣмъ полагалось знать самыя интимныя семейныя дѣла Тринглей?
   -- Я явился сюда согласно инструкціямъ, полученнымъ отъ сэра Томаса,-- сказалъ Гамель, совершенно игнорируя дерзкій вопросъ, заданный ему молодымъ человѣкомъ.
   -- Да, конечно. Вы, можетъ быть, не знаете, кто я такой?
   -- Мнѣ это совершенно неизвѣстно.
   -- Я Томасъ Трингль младшій,-- сказалъ Томъ съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ достоинства.
   -- Извините, я не зналъ,-- сказалъ Гамель.
   -- Мы съ вами должны сойтись душа въ душу,-- продолжалъ Томъ,-- потому что я-то вѣдь подговариваю себѣ Эйалю. Вы, можетъ быть, объ этомъ слышали?
   Гамель объ этомъ слышалъ и отлично зналъ, что Эйаля ужасно тяготилась Томомъ, терпѣть его не могла, множество разъ ему отказывала, но никакими силами не могла отъ него отдѣлаться. А Эйаля, въ глазахъ скульптора, была почти такъ же священна, какъ Люси. И вотъ теперь самъ Томъ говорилъ ему, что "подговариваетъ себѣ Эйалю". Выраженіе это до такой степени оскорбило его чувства, что онъ даже вздрогнулъ, услыхавъ его. Неужели и о немъ кто-нибудь моіъ сказать, что онъ "подговариваетъ себѣ Люси"? Въ эту минуту сэръ Томасъ отворилъ дверь и, схвативъ Гамеля за руку, увелъ его въ свое святилище.
   -- Ну, мистеръ Гамель, какъ поживаете?-- обратился онъ къ нему самымъ радушнымъ тономъ.
   Гамель сообщилъ, что поживаетъ очень хорошо, и выразилъ надежду, что точно такъ же поживаетъ и сэръ Томасъ.
   -- Старѣюсь, мистеръ Гамель. Года уже не тѣ; и возрастъ-то мой потяжелѣе вашего, да и работа тоже. Вотъ въ этомъ-то вся и бѣда. Пока человѣкъ молодъ и крѣпокъ -- у него часто не хватаетъ работы. Вѣроятно, и съ вами это подчасъ случается.
   -- Въ нашей профессіи,-- сказалъ Гамель,-- мы работаемъ всегда, хотя произведенія свои продаемъ не особенно часто.
   -- Это плохо,-- сказалъ сэръ Томасъ.
   -- Это неизбѣжная участь всѣхъ художниковъ, пока они не создадутъ себѣ имя. Участь многихъ до послѣдняго дня трудовой жизни. Всякій артистъ долженъ быть къ этому готовъ, сэръ Томасъ.
   -- Боже мой, это должно быть очень печально. Вы, кажется, скульпторъ?
   -- Да, сэръ Томасъ.
   -- Вещи, которыя вы дѣлаете, должно быть, очень тяжелы и громоздки.
   На это Гамель только улыбнулся.
   -- А какъ вы думаете, если бы, напримѣръ, устроить аукціонъ, вы пожалуй могли бы что-нибудь за нихъ выручить?
   Скульпторъ нахмурился, но не удостоилъ сэра Томаса никакимъ отвѣтомъ.
   -- Если бы вы и съ полъ-дюжины другихъ начинающихъ художниковъ устроили сообща нѣчто въ родѣ галлереи, вещи ваши, пожалуй, могли бы найти сбытъ; вотъ какъ тѣ, напримѣръ, которыми торгуютъ въ Мерилебонъ-Родѣ; ихъ тоже, пожалуй, стали бы покупать, для разстановки въ разныхъ деревенскихъ садахъ и паркахъ. Все лучше, чѣмъ держать ихъ дома и ничего за нихъ не получать.
   Дома, въ мастерской, у Гамеля была аллегорическая фигура, изображавшая Соединенную Италію, и другая, олицетворявшая Ниспровергнутую Римско-Католическую Церковь; въ головѣ его мелькнуло представленіе о томъ, какъ ихъ будутъ "разстанавливать" по садамъ какого-нибудь мѣста, въ родѣ Гленбоджи. Онъ вложилъ въ нихъ всю поэзію своей души, всю силу своихъ убѣжденій. Ему и во снѣ никогда не снилось продавать ихъ. Онъ никогда не мечталъ о томъ, чтобы какой-нибудь любитель искусства поощрилъ воспроизведеніе въ мраморѣ этихъ глиняныхъ созданій его творческаго генія, украшавшихъ теперь его мастерскую. Они такъ были ему дороги, въ нихъ заключалось такъ много его сокровенныхъ мыслей и стремленій, что даже если бы кто-нибудь заказалъ ему выполнить ихъ изъ мрамора и заплатилъ за эти воспроизведенія, онъ ни за что на свѣтѣ не согласился бы разстаться съ оригиналами. А теперь ему совѣтовали продать съ аукціона, вступить въ конкуренцію съ тѣми грубыми торгашами, которые снабжаютъ населеніемъ сады богатыхъ, но безвкусныхъ британцевъ! Въ такомъ видѣ представилась ему эта идея. Онъ улыбнулся молча, но сэръ Томасъ понялъ смыслъ улыбки.
   -- Ну, а какъ же теперь, насчетъ молодой лэди?-- спросилъ онъ уже не съ тѣмъ благодушіемъ, какое обнаруживалъ при началѣ своихъ совѣтовъ. Ей, пожалуй, не очень-то придется сладко, когда вы, окончивъ какую-нибудь работу, не сможете, какъ сами говорите, продать ее.
   -- Мнѣ кажется, вы не вполнѣ понимаете эти вопросы, сэръ Томасъ.
   -- Можетъ быть. Не легко, конечно, понять, какая охота загромождать себя вещами, на которыя нѣтъ никакого спроса. Всякій купецъ отлично знаетъ, что это лучшее средство обанкротиться. Тоже и въ другихъ профессіяхъ.
   Мистеръ Гамель снова улыбнулся, но ничего не сказалъ.
   -- Если вы не можете продавать своихъ издѣлій, какъ же вы можете содержать жену?
   -- Мои издѣлія, какъ вы ихъ называете,-- двухъ сортовъ. Одни хотя и предназначаются для продажи, но продаются рѣдко. Другія дѣлаются по заказу. Весь заработокъ, какой я имѣю, даютъ мнѣ послѣднія.
   -- Головы,-- подсказалъ сэръ Томасъ.
   -- Обыкновенно ихъ называютъ бюстами.
   -- Ну, бюсты. Я называю ихъ головами. Вѣдь это головы. Бюстъ, помоему, это... ну, да все равно.
   Сэръ Томасъ затруднился опредѣленіемъ бюста, какъ онъ его понималъ.
   -- Кому-нибудь понадобится что-нибудь похожее на кого-нибудь, чтобы поставить въ церковь,-- вотъ онъ и платитъ вамъ.
   -- А иногда и въ библіотеку. Впрочемъ, онъ можетъ поставить бюстъ куда ему угодно, разъ заплатилъ за него.
   -- Вотъ именно. Но вамъ, насколько я понимаю, не особенно часто перепадаютъ такія штуки?
   -- Не такъ часто, какъ я бы желалъ.
   -- Что же удается вамъ сколотить въ теченіе года? Вотъ въ чемъ вопросъ.
   Люси совѣтовала ему все разсказать сэру Томасу; онъ пришелъ съ намѣреніемъ разсказать, по крайней мѣрѣ, все то, что касалось его денегъ, и не имѣлъ ни малѣйшаго желанія утаивать отъ сэра Томаса цифру своего заработка. Но вопросы предлагались въ формѣ столь непріятной, что онъ не могъ принудить себя къ откровенности.
   -- Различно; судя по обстоятельствамъ. Но во всякомъ случаѣ очень немного.
   -- Немного? Фунтовъ пятьсотъ въ годъ?
   Это было зло со стороны сэра Томаса; онъ зналъ, что Гамель не зарабатываетъ пятисотъ фунтовъ въ годъ. Но манера молодого человѣка начинала его раздражать.
   -- Что вы, нѣтъ!-- сказалъ Гамель.
   -- Такъ четыреста?
   -- И не четыреста, и даже не триста. Я ни разу не сколотилъ трехсотъ фунтовъ въ годъ, за вычетомъ всѣхъ случайныхъ издержекъ.
   -- Маловато. Очень, по-моему, маловато; особенно для молодого человѣка, который задумалъ жениться. Какъ вы полагаете, не лучше ли вамъ отказаться отъ этой мысли?
   -- Не полагаю ничего подобнаго.
   -- Отецъ помогаетъ вамъ чѣмъ-нибудь?
   -- Рѣшительно ничѣмъ.
   -- Онъ тоже дѣлаетъ головы?
   -- И головы и другое.
   -- И продаетъ ихъ, когда онѣ готовы?
   -- Да, сэръ Томасъ, онъ ихъ продаетъ. Въ былыя времена онъ очень бился, но теперь на него огромный спросъ, и онъ не можетъ принимать и половины заказовъ, которые получаетъ.
   -- И ничего не хочетъ для васъ сдѣлать?
   -- Ничего. Онъ со мною въ ссорѣ.
   -- Плохо. Ну, мистеръ Гамель, теперь вы, можетъ быть, не откажетесь сообщить мнѣ, что же вы сами-то обо всемъ этомъ думаете?
   Задавая вопросъ, сэръ Томасъ все еще имѣлъ въ виду оказать помощь и дать молодымъ людямъ возможность жениться. Но онъ былъ очень твердо убѣжденъ, что, въ качествѣ богатаго и благодѣтельнаго дядюшки, непремѣнно обязанъ что-нибудь сказать о неосторожности и преувеличить затрудненія. Никакой дядюшка, какъ бы онъ ни былъ богатъ, не имѣетъ права давать деньги бѣднымъ родственникамъ, ни мало не ссылаясь на тѣ суровыя правила, къ внушенію которыхъ считаютъ себя призванными всѣ, у кого есть деньги.
   А до сихъ поръ Гамель еще ничего не сдѣлалъ, чтобы заслужить его расположеніе. Сэръ Томасъ начиналъ уже подумывать, что онъ -- дерзкій нахалъ, и что если когда-нибудь свадьба состоится -- молодую чету лучше не слишкомъ-то приглашать въ Гленбоджи и Мерль-Паркъ. Но все-таки, ради Люси, не отступалъ отъ своего намѣренія, а потому и спросилъ скульптора, что онъ самъ обо всемъ этомъ думаетъ.
   -- Я думаю, что женюсь на миссъ Дормеръ и буду содержать ее на тѣ средства, которыя добываю своей профессіей. Думаю, что сдѣлаю это скоро и что это будетъ очень хорошо. Думаю также, что она совершенно неспособна жаловаться на какія бы то ни было неудобства, которымъ могутъ подвергнуть ее мои теперешнія, стѣсненныя обстоятельства. Думаю, что приготовляю себѣ счастливую и независимую жизнь. И еще думаю, и увѣренъ въ этомъ болѣе чѣмъ въ чемъ-либо другомъ, что сдѣлаю для ея счастія все, что отъ меня зависитъ, когда она почтитъ меня своимъ присутствіемъ въ моемъ домѣ.
   Если бы сэръ Томасъ былъ въ лучшемъ расположеніи духа, его бы тронуло благородство этихъ словъ, но обращеніе молодого человѣка до такой степени раздражило его, что онъ не могъ уже относиться къ нему справедливо.
   -- Долженъ ли я заключить изъ всего этого, что вы намѣрены жениться, имѣя нѣсколько менѣе трехсотъ фунтовъ годового дохода?
   Гамель помолчалъ съ минуту.
   -- Какъ мнѣ отвѣчать на этотъ вопросъ,-- сказалъ онъ, наконецъ -- когда знаю, что миссъ Дормеръ въ вашихъ рукахъ и что мои слова ни въ какомъ случаѣ не могутъ повліять на васъ?
   -- Очень могутъ повліять,-- сказалъ сэръ Томасъ.
   -- Если бы былъ живъ ея отецъ, мы, вѣроятно, держали бы съ нимъ совѣтъ и сообща рѣшили бы, что будетъ лучше для счастія Люси.
   -- Ужъ не считаете ли вы, что я равнодушенъ къ ея счастію?-- спросилъ сэръ Томасъ.
   -- Я бы сказалъ ему,-- продолжалъ Гамель, не обративъ вниманія на послѣдній вопросъ,-- что Люси лучше жить у себя дома до тѣхъ поръ, пока я не буду въ состояніи устроить ей обстановку, которая была бы ея достойна. И мы бы рѣшили сообща, что лучше для ея счастія. Съ вами я этого не могу. Если завтра вы скажете ей, что она должна отказаться или отъ меня, или отъ вашего покровительства, она должна будетъ прійти ко мнѣ и довольствоваться тѣмъ немногимъ, что я могу ей доставить.
   -- Кто жъ говоритъ, что я хочу ее выгнать?-- сказалъ сэръ Томасъ сердито, вскакивая съ кресла.
   -- О васъ этого, кажется, никто не говоритъ?
   -- Такъ зачѣмъ же вы мнѣ это преподносите!
   -- Потому что ей угрожала этимъ ваша жена.
   Сэръ Томасъ вышелъ изъ себя.
   -- Никто не угрожалъ ей. Это неправда. Это дерзость и ложь съ вашей стороны.
   Гамель всталъ и взялся за шляпу.
   -- Постойте, молодой человѣкъ, и выслушайте, что я имѣю вамъ сказать. Я не дѣлалъ племянницѣ ничего кромѣ добра.
   -- Тѣмъ не менѣе, это правда, сэръ Томасъ: ваша жена говорила ей, чтобы она или ушла изъ вашего дома, или отказалась отъ меня. Я не виню въ этомъ лэди Трингль. Это могло быть вполнѣ естественное выраженіе разумнаго мнѣнія. Но когда вы спрашиваете меня о моихъ намѣреніяхъ относительно вашей племянницы, я долженъ вамъ сказать, что намѣреваюсь подвергнуть ее несомнѣннымъ неудобствамъ моего бѣднаго жилья, просто потому, что ее грозятъ оставить безъ крова.
   -- Никто не грозитъ ей, сэръ.
   -- Лучше спросите вашу жену, сэръ Томасъ. И если окажется, что то, что я сказалъ вамъ,-- правда, я думаю, вы признаете, что я былъ совершенно правъ въ настоящемъ объясненіи. Такъ какъ вы въ глаза обвинили меня во лжи, то я считаю за лучшее удалиться.
   Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты, не слушая того, что говорилъ, желая воротить его, сэръ Томасъ.
   Нужно признаться, что Гамель поступилъ очень глупо, сославшись на угрозу тетки Эммелины. Кто не знаетъ что очень часто говорятся слова безъ всякаго намѣренія привести ихъ въ исполненіе! Кто не знаетъ, что когда женщина разсердится -- она очень часто прибѣгаетъ къ такимъ словамъ! Тѣмъ не менѣе, тетка Эммелина не разъ говорила Люси, что если она не откажется отъ своего жениха, то не можетъ болѣе оставаться членомъ семьи Тринглей. Фактъ этотъ не подлежалъ сомнѣнію. Люси, въ своихъ честныхъ стараніяхъ объяснить жениху положеніе дѣлъ, разсказала ему объ угрозѣ, и онъ съ этой минуты сталъ держаться наготовѣ тотчасъ принять къ себѣ будущую жену, если угроза приведется въ исполненіе. Сэръ Томасъ зналъ прекрасно, что такія слова могли быть сказаны, но онъ зналъ и свою жену и то, какъ мало значенія они имѣли. Безъ его согласія жена и собаки не могла бы выгнать изъ Мерль-Парка. Угроза, употребленная ею только въ видѣ аргумента, чтобы побудить Люси отказаться отъ своего избранника, теперь преподносилась ему какъ разъ въ ту минуту, когда онъ хотѣлъ обезпечить дѣвушку, въ сущности совершенно ему чужую, съ цѣлью устроить ея бракъ! Онъ очень сердился на молодого нахала, который покинулъ его такъ безцеремонно. Сердился и на жену, которая навлекла на него эту непріятность своей угрозой. Но сердился также и на себя, сознавая, что несправедливо обвинилъ молодого нахала во лжи.
   

XII.
"Я никогда не грозила тебя выгнать."

   Вслѣдъ затѣмъ были написаны слѣдующія письма, посланныя и полученныя ранѣе, чѣмъ сэръ Томасъ поѣхалъ въ Мерль-Паркъ, то-есть ранѣе, чѣмъ онъ увидѣлся съ Люси.

"Милая, дорогая моя Люси.

   "Я былъ, по твоему желанію, въ Ломбардъ-Стритѣ, но боюсь, что моя дипломатическая миссія не увѣнчалась успѣхомъ. Я самый плохой дипломатъ, какого только можно себѣ представить. Дипломатъ долженъ быть мягокъ и уступчивъ, все принимать съ самой лучшей стороны, не легко обижаться и не слишкомъ настаивать на своей самостоятельности. Я вовсе не мягокъ и склоненъ къ подозрительности, особенно если кто-нибудь затронетъ мое искусство. Горжусь своимъ званіемъ артиста, но нерѣдко выражаю эту гордость слишкомъ откровенно, и мнѣ дѣлается стыдно. То же самое и относительно независимости. Я рѣшилъ быть независимымъ всю свою жизнь, но иногда моя независимость начинаетъ выкидывать такія колѣнца, что я самъ становлюсь себѣ противенъ.
   "Изъ всего этого ты поймешь, что я не имѣлъ успѣха въ Ломбардъ-Стритѣ. Я былъ совершенно готовъ отвѣчать твоему дядѣ на всѣ его вопросы относительно денегъ. Да и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ мнѣ нечего отъ него скрывать. Но когда онъ подвергъ меня настоящему допросу и началъ, какъ ему, навѣрное, казалось, припирать меня къ стѣнѣ моею бѣдностью, я не выдержалъ. Менѣе пятисотъ фунтовъ въ годъ! Менѣе четырехъ!! Менѣе трехъ!!! Боже праведный, и вы задумали жениться! Можешь себѣ представить, какъ я корчился и ежился отъ такого тона.
   "За этимъ послѣдовало нѣчто еще худшее,-- нѣтъ, постой, худшее кажется было сначала. Ты была въ моей мастерской и помнишь, можетъ быть, нѣкоторыя изъ моихъ не имѣвшихъ успѣха сокровищъ, этихъ неудачныхъ, но полныхъ настроенія произведеній, которыя такъ мнѣ дороги и не дороги никому другому?
   "Вполнѣ естественно, что никто кромѣ меня ихъ не цѣнитъ, но мнѣ кажется неестественно, жестоко -- говорить мнѣ въ лицо, что они ничего не стоютъ. Твой дядя ихъ, конечно, не видалъ, но знаетъ, что скульпторы бываютъ часто обременены подобными "издѣліями", какъ онъ ихъ называетъ, и посовѣтовалъ мнѣ сбыть ихъ съ аукціона за какую попало цѣну, лишь бы освободить отъ нихъ углы, которые они загромождаютъ. По его мнѣнію, ихъ могли бы пріобрѣсти деревенскіе джентльмены, чтобы разставлять по своимъ огородамъ. Зная мою глупую чувствительность въ этомъ пунктѣ, ты поймешь, какъ хорошо я былъ подготовленъ къ терпѣливому перенесенію допроса.
   "Затѣмъ сэръ Томасъ спросилъ у меня, что собственно я думаю -- не объ искусствѣ, конечно, а о будущихъ средствахъ добывать себѣ пропитаніе. Я отвѣтилъ, насколько могъ, точнѣе. Объяснилъ, что если бы ты могла жить въ какомъ-нибудь домѣ, гдѣ тебѣ было бы хорошо, у отца, напримѣръ, я бы счелъ для тебя за лучшее отложить нашу свадьбу до тѣхъ поръ, пока буду въ состояніи доставить тебѣ жизнь, болѣе обезпеченную; но что въ случаѣ если ты принуждена будешь уйти изъ семьи дяди,-- готовъ сію же минуту отдать тебѣ все, что у меня есть. Потомъ, Люси, отъ твоего имени, я сказалъ еще одну вещь: сказалъ, что ты, по моему твердому убѣжденію, изъ любви ко мнѣ перенесешь безропотно всѣ неудобства такого убогаго житья.
   "Тутъ мы оба вспылили, и я долженъ сказать, что онъ оскорбилъ меня. По его словамъ, я не имѣлъ никакого права утверждать, чтобы тебя хотѣли изгнать изъ его дома. Я отвѣчалъ, что такое намѣреніе было выражено если не имъ самимъ, то лэди Трингль. Въ отвѣтъ на это онъ сталъ обвинять меня во лжи, утверждая, что лэди Трингль никогда не говорила ничего подобнаго.
   "Я просилъ его спросить самое лэди Трингль, но не захотѣлъ долѣе оставаться съ нимъ въ одной комнатѣ, потому что онъ оскорбилъ меня.
   "Видишь теперь, что миссія моя была болѣе чѣмъ безполезна. Я это уже предчувствовалъ, спускаясь въ подземелье Глоучестеръ-Родской станціи. Не думай, что я виню его больше, или даже такъ же, какъ виню себя. Нечего было и ожидать отъ него поведенія джентльмена съ утонченными чувствами. Но отъ меня, пожалуй, можно было ожидать поведенія человѣка со здравымъ смысломъ. Мнѣ слѣдовало принять его совѣтъ объ аукціонѣ какъ будто благосклонно. Не слѣдовало топорщиться, когда онъ поднималъ на смѣхъ мой бѣдный заработокъ, а когда спросилъ, что я думаю дѣлать,-- не слѣдовало упоминать объ угрозѣ твоей тетки. Слѣдовало выказать кротость и смиреніе, и тогда отсутствіе въ немъ деликатности потеряло бы всякое значеніе. Но "что съ воза упало, то пропало", и "снявши голову, по волосамъ не плачутъ". Словомъ, обо всѣхъ благахъ, которыя могла бы намъ доставить щедрость твоего дяди, въ случаѣ если бы я погладилъ его по шерсткѣ,-- теперь не можетъ быть и помину, такъ какъ я погладилъ его въ направленіи обратномъ.
   "Для себя лично я, по правдѣ сказать, не особенно объ этомъ жалѣю. Мнѣ всегда кажется, что деньги могутъ быть пріятны только тогда, когда самъ ихъ заработаешь. Рано или поздно, онѣ у меня будутъ; я достаточно увѣренъ въ себѣ, чтобы нисколько въ этомъ не сомнѣваться. Но, дорогая моя, я самъ себѣ дѣлаюсь противенъ, когда подумаю, что повредилъ твоему благосостоянію въ настоящемъ, а въ будущемъ, можетъ быть, лишилъ тебя части средствъ, которыя были бы скорѣе твоими, чѣмъ моими. Но мы сняли голову и теперь подумаемъ лучше о томъ, что намъ дѣлать безъ волосъ. По-моему, тебѣ можно жить только въ двухъ мѣстахъ: или у сэра Томаса въ качествѣ его племянницы, или у меня въ качествѣ моей жены. Я имѣю самонадѣянность думать, что ты предпочтешь послѣднее, несмотря на его многочисленныя неудобства. Ни дядя, ни тетка не могутъ помѣшать тебѣ выйти замужъ хоть сейчасъ, если ты того захочешь. Тутъ бываетъ какая-то первоначальная церемонія, совершенно не знаю -- въ чемъ состоящая, но предполагаю, что въ мѣсяцъ ее можно окончить. Я бы совѣтовалъ тебѣ прямо спросить тетку, чего она хочетъ: чтобы ты уѣхала, или осталась у нея,-- конечно, объяснивъ при этомъ, что ты вовсе не намѣрена разрывать со мною и готова выйти замужъ хоть сію минуту, если она хочетъ отъ тебя избавиться. Таковъ мой совѣтъ.
   "А теперь, дорогая, поговоримъ о чемъ-нибудь болѣе пріятномъ. Виданное ли дѣло, чтобы письмо къ невѣстѣ почти сплошь состояло изъ однихъ дѣловыхъ соображеній? Что бы мнѣ сказать тебѣ такое, изъ чего ты поняла бы, до какой степени я люблю тебя? Можетъ быть, ты поймешь это, когда я скажу тебѣ слѣдующее: что касается меня лично, я былъ бы очень радъ, если бы тетка Эммелина и дядя Томасъ оказались самыми неумолимыми изъ всѣхъ когда-либо существовавшихъ дядей и тетокъ. Съ радостью услышалъ бы, что они выгнали тебя на улицу: тогда ты пришла бы ко мнѣ, несмотря на то, что у меня нѣтъ даже и трехсотъ фунтовъ годового дохода. Жаль, что ты не видала физіономіи твоего дяди, когда слуха его коснулась эта изумительно-ничтожная цыфра. Я нисколько не боюсь, чтобы намъ пришлось бѣдствовать. Заказы появляются рѣдко, но все-таки немного чаще, чѣмъ прежде. Я никогда ни минуты не сомнѣвался, что въ концѣ концовъ добьюсь успѣха, но если бы ты была со мною -- вѣрилъ бы въ это еще гораздо больше. А все-таки, если тетка попроситъ тебя остаться и если, по-твоему, лучше будетъ на это согласиться,-- я не буду жаловаться.
   "Прощай! Какое счастіе думать, что ты, во всякомъ случаѣ, скоро будешь моей женою.

Твой
Айзедоръ Гамель.

   "Я совершенно готовъ получить головомойку за свое косолапое поведеніе и разочаруюсь, если не получу ея."
   Съ той же почтой, съ которой пришло длинное письмо Гамеля къ Люси, пришло короткое и очень грозное вараксанье сэра Томаса къ женѣ. Никто, кромѣ лэди Трингль, не видалъ этого посланія и никто его не увидитъ. Немногія слова, заключавшіяся въ немъ, были исполнены супружескаго негодованія. Зачѣмъ она угрожала выгнать племянницу изъ дома? Зачѣмъ вынудила его прибѣгнуть ко лжи въ свою защиту? Эти ея племянницы Дормеръ доставляли ему такую кучу тревогъ и непріятностей, совершенно имъ незаслуженныхъ!
   Люси ни слова не слыхала о грозномъ посланіи, тѣмъ не менѣе, почувствовавъ усугубленную суровость въ обращеніи тетки, догадалась, что это не спроста.
   Въ послѣдній день или два тетушка значительно смягчилась. Она знала, что сэръ Томасъ что-то затѣваетъ, чтобы дать возможность Гамелю жениться на Люси, и хотя сама была сильно противъ этого брака, но въ случаѣ согласія и денежнаго содѣйствія сэра Томаса принуждена была бы сдаться. Пусть лучше женятся, Богъ съ ними, лишь бы кончились разъ навсегда всѣ эти Дормеровскія непріятности, насколько онѣ касались Тринглей. Лэди Трингль помирилась съ этой мыслью, какъ только сэръ Томасъ объявилъ о своемъ намѣреніи, а теперь "только изъ огня, да въ полымя!" сказала она про себя и очень нелюбезно приняла утреннія привѣтствія племянницы.
   Но ей не было поручено ничего передавать Люси, и потому она совсѣмъ не коснулась съ нею этого вопроса. Достопочтенной мистрессъ Трафикъ, однако, было сказано ею нѣчто.
   -- Въ концѣ концовъ, Эйаля-то была вдвое лучше Люси.
   -- Ну, мамаша, мнѣ кажется, ты въ этомъ ошибаешься,-- сказала достопочтенная мистрессъ Трафикъ. Въ жизни моей не видывала существа невыносимѣе Эйали. Вспомни только ея поведеніе съ Септимусомъ.
   Лэди Трингль сдѣлала легкую гримасу, которую дочь, впрочемъ, не замѣтила.
   -- И потомъ съ маркизой!
   -- Въ этомъ виновата была маркиза.
   -- А съ Томомъ-то!
   -- Не думаю, чтобы она очень была виновата въ исторіи съ Томомъ. А то почему же бы ей не выйти за него теперь, когда это вполнѣ отъ нея зависитъ. Онъ лѣзетъ на стѣны болѣе чѣмъ когда-либо. Право, я боюсь, что все это, наконецъ, доведетъ его до болѣзни.
   -- Ты еще не все знаешь, мамаша.
   -- Чего же я не знаю?
   -- Эйаля была у Альбюри въ Стальгамѣ.
   -- Слышала.
   -- И проявился еще женихъ. Понять не могу, что они въ ней находятъ!
   -- Еще женихъ! И сдѣлалъ предложеніе? Кто же это?
   -- Былъ тамъ нѣкій полковникъ Стоббсъ. Септимусъ все это слышалъ въ клубѣ отъ молодого Бетсби. Она заставляла этого господина всюду ѣздить съ собою верхомъ, сопровождала его на охоту и возвращалась съ нимъ домой. Этимъ и заставила его сдѣлать, наконецъ, предложеніе. Не думаю, чтобы онъ имѣлъ серіозныя намѣренія, но вотъ почему она воротитъ теперь носъ отъ Тома. Вѣдь не станешь же ты отрицать, что она дѣлала все, что могла, чтобы поймать Тома, сначала въ Гленбоджи, потомъ къ Римѣ. Всѣ это видѣли. Люси, я думаю, едва ли способна на подобныя гадости.
   -- Тутъ совсѣмъ не то, душа моя.
   -- Она происходитъ отъ неблагороднаго отца,-- съ гордостью сказала достопочтенная мистрессъ Трафикъ,-- и потому ничего нѣтъ мудренаго, что привязалась къ неблагородному молодому человѣку. Они, кажется, любятъ другъ друга и чѣмъ скорѣе женятся -- тѣмъ лучше.
   -- Но они не могутъ жениться, потому что у него ничего нѣтъ.
   -- Папаша что-нибудь для нихъ сдѣлаетъ.
   -- Но папаша вовсе не расположенъ ничего дѣлать. Господинъ этотъ былъ у папаши въ Сити, и такая тамъ вышла у нихъ потасовка! Онъ дурно отзывался обо мнѣ, за то что я старалась исполнить свою обязанность относительно этой неблагодарной дѣвушки. Да, буду я теперь знать, что значитъ брать на попеченіе чужихъ дѣтей. Хорошій это мнѣ урокъ. Я-то думала сдѣлать доброе дѣло, и посмотри, что изъ этого вышло. Не вѣрю я въ милосердіе.
   -- Это грѣшно, мамаша. Вѣра, Надежда и Милосердіе! Нужно, во-первыхъ, быть милосердой, а потомъ уже приниматься за остальныя.
   -- А, по-моему, не грѣшно. Гораздо лучше, чтобы всякій жилъ на то, что у него есть своего собственнаго.
   Это показалось Августѣ прямымъ нападеніемъ на нее и на Септимуса.
   -- Конечно, я понимаю, что ты хочешь сказать, мамаша.
   -- Ничего я не хочу сказать.
   -- Ужъ если нельзя, наконецъ, прожить нѣсколько недѣль у родныхъ,-- не знаю, послѣ этого, гдѣ еще можно прожить.
   -- Не недѣль, а мѣсяцевъ, Августа. Что до родныхъ -- лордъ Бордотрэдъ родной мистеру Трафику. Отчего жъ бы ему не поѣхать и не пожить у лорда Бордотрэда?
   Августа встала и величественно вышла изъ комнаты. Непосредственно послѣ всего этого Люси едва ли могла разсчитывать на любезный пріемъ со стороны тетки.
   Тотчасъ, какъ получила свое письмо, она почувствовала, что отвѣчать на него будетъ трудно. Она всею душою желала слушаться совѣтовъ Гамеля; хотя и сознавала, что въ Ломбардъ-Стритѣ Гамель велъ себя необдуманно, тѣмъ не менѣе всею душою желала исполнять его волю; женщинѣ, по ея мнѣнію, непремѣнно нужно кого-нибудь слушаться, а она была обязана повиновеніемъ исключительно только Гамелю. Но для того, чтобы послушаться его, надо было переговорить съ теткой.
   -- Тетя Эммелина,-- сказала она въ то же утро,-- мнѣ надо спросить у тебя одну вещь.
   -- Какую еще?-- сердито спросила тетя Эммелина.
   -- О мистерѣ Гамелѣ.
   -- Я не хочу ничего больше слышать о мистерѣ Гамелѣ. Я ужъ довольно о немъ наслушалась.
   -- Я вѣдь съ нимъ помолвлена, конечно, тетя Эммелина.
   -- Слышу, слышу. Не особенно-то почтительно, съ твоей стороны, приходить и толковать мнѣ о немъ, когда ты знаешь, какъ я къ нему отношусь.
   -- Вотъ о чемъ, собственно, я хочу тебя спросить: оставаться мнѣ здѣсь или уѣхать?
   -- Въ жизни своей не видывала подобной дѣвушки! Куда же ты пойдешь-то? Съ какой стати спрашивать объ этомъ?
   -- Потому что ты говорила, что мнѣ лучше уѣхать, если я не откажусь отъ него.
   -- Ты должна отъ него отказаться.
   -- Не могу, тетушка.
   -- Такъ лучше держи языкъ за зубами и помалкивай объ этомъ. Заработка-то его, я думаю, не хватитъ и на то, чтобы прокормить тебя и доставить тебѣ приличное платье. Что вы станете дѣлать, если каждый годъ пойдутъ дѣти? Если ты въ самомъ дѣлѣ его любишь, удивляюсь, какъ ты рѣшаешься навязать ему такой камень на шею!
   Выносить это было очень тяжело. Какая разница съ его успокоительнымъ, добрымъ, чуднымъ письмомъ! Я совершенно увѣренъ, что мы не будемъ нуждаться. Я никогда ни минуты не сомнѣвался въ своемъ успѣхѣ. Но, въ концѣ концовъ, не вѣрнѣе ли слова тетки, несмотря на всю ихъ жестокость? И на этихъ-то словахъ ей нужно было основывать свой отвѣтъ жениху; вѣдь онъ же самъ велѣлъ ей спросить тетку, что ей дѣлать: оставаться, или немедленно готовиться къ свадьбѣ?
   Въ то же утро она написала. Гамелю слѣдующее:

"Милый Айзедоръ,

   "Я имѣю сказать тебѣ очень многое, но начну съ того, о чемъ ты просишь въ своей припискѣ. Не то, чтобы я собиралась бранить тебя по-настоящему, но все же думаю, что ты могъ бы отнестись нѣсколько добродушнѣе къ бѣдному дядѣ Тому. Говорю это совсѣмъ не потому, чтобы жалѣла о чемъ-нибудь, что онъ могъ бы для насъ сдѣлать. Если ты не нуждаешься въ его помощи, то ужъ я то и подавно. Но, мнѣ кажется, онъ имѣлъ добрыя намѣренія; если его и нельзя назвать, какъ ты говоришь, человѣкомъ съ утонченными чувствами, онъ все же взялъ меня къ себѣ, когда мнѣ некуда было дѣваться, и во многихъ случаяхъ былъ ко мнѣ очень щедръ. Вызывая тебя въ Ломбардъ-Стритъ, онъ, навѣрное, задумалъ помочь намъ. И хотя все это кончилось плохо, все же у него были хорошія намѣренія относительно насъ обоихъ.
   "Вотъ и головомойка, о которой ты говорилъ; но, право, милый, я вовсе не намѣрена тебя бранить. Если я и жалѣю о томъ, какъ все это вышло, то исключительно только изъ-за тебя. Нынче утромъ я, по твоему желанію, ходила къ тетѣ Эммелинѣ, и, надо сказать правду, она была очень не въ духѣ. Конечно, я знаю, что дядя Томасъ держалъ меня здѣсь только потому, что она мнѣ родная тетка, и чувствую, что должна бы быть очень ей благодарна. Но, что бы ты тамъ ни говорилъ и какъ бы ни смѣялся надъ предложеніемъ дяди Тома продать съ аукціона твою лучшую работу, все же онъ гораздо добрѣе тетушки Эммелины. Я совершенно увѣрена, что тетушка никогда меня не любила и не успокоится до тѣхъ поръ, пока я не уѣду, но, когда я спросила ее, что же мнѣ -- ѣхать или оставаться, она приказала мнѣ молчать и никогда больше не упоминать объ этомъ. Конечно, это значитъ, что мнѣ нужно остаться, по крайней мѣрѣ, пока.
   "Милый, дорогой мой, мнѣ кажется, такъ будетъ лучше, хотя нечего и говорить тебѣ, какъ я мечтаю уйти отсюда и быть всегда съ тобой. За себя я не боюсь ни капельки, хотя тетушка говорила разныя страшныя вещи объ одеждѣ, ѣдѣ и тому подобномъ. Но я гораздо больше вѣрю тебѣ, когда ты говоришь мнѣ, что навѣрное добьешься успѣха. А все же не благоразумнѣе ли будетъ немного подождать. Что бы ни пришлось мнѣ выносить, живя здѣсь, я буду думать, что выношу это для тебя, родной мой; и буду счастлива.
   Вѣчно и неизмѣнно твоя, собственная твоя

Люси."

   Письмо это было написано и отослано въ среду, и ни Люси, ни тетка ни слова болѣе не говорили о Гамелѣ, пока въ субботу вечеромъ не пріѣхалъ въ Мерль-Паркъ сэръ Томасъ. По пріѣздѣ своемъ онъ, казалось, расположенъ былъ обращаться любезно со всѣми, не исключая даже мистера Трафика, который принималъ внимательность свекора съ такимъ видомъ, какъ будто между ними всегда царила самая горячая дружба.
   Тетушка Эммелина, видя, что буря, вызванная разоблаченіями мистера Гамеля въ Ломбардъ-Стритѣ, благополучно миновала, повеселѣла въ свою очередь, и вечеръ прошелъ такъ, какъ будто и не было никакихъ причинъ для семейныхъ раздоровъ. Въ томъ же настроеніи всѣ они отправились на слѣдующее утро въ церковь, и умилительно было слышать лестныя вещи, которыя мистеръ Трафикъ говорилъ за завтракомъ о Мерль-Паркѣ и всемъ, что имѣло къ нему отношеніе. Онъ зашелъ такъ далеко, что сдѣлалъ нѣсколько тонкихъ замѣчаній въ похвалу гостепріимства вообще и благороднаго гостепріимства тузовъ лондонскаго торговаго міра въ особенности. Сэръ Томасъ выслушалъ его улыбаясь,-- и, улыбаясь, рѣшилъ, что по окончаніи Рождественскихъ праздниковъ достопочтенный мистеръ Трафикъ будетъ немедленно изгнанъ изъ его дома.
   Послѣ завтрака къ Люси явился казачокъ, состоявшій спеціально при особѣ тетушки, и передалъ порученіе отъ дяди: сэръ Томасъ освѣдомлялся, не угодно ли племянницѣ пройтись съ нимъ по саду?
   -- Душенька,-- сказалъ онъ,-- ты надѣла башмаки на толстыхъ подошвахъ? Ну, такъ поди и надѣнь. Мы пойдемъ до воротъ парка и вернемся черезъ Виндоверъ-Гилль.
   Башмаки были надѣты, и они вмѣстѣ вышли изъ дома.
   -- Я хотѣлъ тебѣ сказать,-- началъ дядя,-- что этотъ твой мистеръ Гамель былъ у меня въ Ломбардъ-Стритѣ.
   -- Знаю, дядя.
   -- Значитъ, онъ тебѣ писалъ и разсказалъ, какъ было дѣло?
   -- Конечно, писалъ; я ужъ даже ему отвѣчала.
   -- Такъ. Ну, Люси, я хотѣлъ помочь твоему мистеру Гамелю, но, какъ ты, вѣроятно, знаешь, не могъ принести въ исполненіе своего намѣренія. Онъ, кажется, очень независимый молодой человѣкъ.
   -- Кажется, да.
   -- Я не вижу въ этомъ ничего дурного. Если человѣкъ можетъ быть независимымъ,-- тѣмъ лучше. Если человѣкъ можетъ все достать себѣ самъ, ни у кого ничего не брать и не занимать,-- тѣмъ лучше для него. Но ты, душенька, должна понять, что нельзя быть съ одной стороны независимымъ, а съ другой въ то же время принимать помощь.
   -- На это-то ужъ онъ, конечно, совершенно не способенъ,-- сказала Люси, стараясь скрыть негодованіе, съ которымъ вступилась за честь друга.
   -- Думаю, что нѣтъ. Слѣдовательно, онъ долженъ сохранять свою самостоятельность, и я ничего не могу для него сдѣлать.
   -- Онъ это знаетъ, дядя Томъ.
   -- Прекрасно. Значитъ, и дѣло съ концомъ. Я хочу только объяснить тебѣ, что желалъ помочь ему, но онъ-то не пожелалъ получать помощи. Отъ этого онъ только выигралъ въ моихъ глазахъ, но все-таки тутъ дѣлать больше нечего.
   -- Я это совершенно понимаю, дядя Томъ.
   -- И потомъ я хотѣлъ сказать тебѣ еще одну вещь. Онъ обвиняетъ меня въ томъ, будто бы я желалъ выгнать тебя изъ дому. Ну, душенька...
   Люси попыталась что-то сказать, сама хорошенько не зная что, но онъ прервалъ ее.
   -- Пожалуйста, выслушай меня до конца, а потомъ не будемъ больше упоминать объ этомъ. Я никогда не угрожалъ тебя выгнать.
   -- Не ты, дядя Томъ,-- сказала она, стараясь сжать въ рукахъ его руку.
   -- Если тетка и сболтнула что-нибудь въ сердцахъ, тебѣ не слѣдовало придавать этому значенія и писать ему.
   -- Я думала, она въ самомъ дѣлѣ хочетъ, чтобы я уѣхала, и не знала, съ кѣмъ еще посовѣтоваться.
   -- Ни я, ни она и никто вообще никогда и не думалъ выгонять тебя изъ дома. Я хотѣлъ добра вамъ обѣимъ, и тебѣ и Эйалѣ; если вышло не хорошо,-- не могу сказать, чтобы виноватъ въ этомъ былъ я. Ну, теперь пока тебѣ, значитъ, лучше остаться у насъ и не говорить больше о свадьбѣ, пока онъ не будетъ въ состояніи принять тебя въ домъ. Это будетъ еще не скоро. Теперь онъ зарабатываетъ только двѣсти фунтовъ въ годъ. А съ такимъ доходомъ, я думаю, ему и одному-то едва удается сводить концы съ концами. Ты должна быть готова къ тому, что тебѣ придется ждать -- вѣроятно, не менѣе нѣсколькихъ лѣтъ. Какъ я уже говорилъ тебѣ, если гонишься за благами независимости, приходится переносить также и ея невзгоды. А теперь, милая моя, пора все это кончить: никогда больше не говори, что я хотѣлъ тебя прогнать.
   

XIII.
Томъ Трингль посылаетъ вызовъ.

   Слѣдующія шесть недѣль прошли въ Мерль-Паркѣ совершенно спокойно; о Гамелѣ не говорилось болѣе ни слова. Серъ Томасъ по возможности избѣгалъ деревни, и его презрѣніе къ зятю выражалось исключительно скупостью на слова и умышленной вѣжливостью обращенія, которую мистеръ Трафикъ понималъ вполнѣ. То была опасная тишина, предвѣщавшая бурю.
   -- Твой отецъ что-то замышляетъ,-- сказалъ онъ Августѣ.
   Августа отвѣчала, что никогда еще не видала отца такимъ обходительнымъ. Кабы онъ только попридержалъ языкъ до открытія парламента,-- продолжалъ членъ онаго, то-то была бы благодать! Но боюсь, что это -- мечта неосуществимая.
   Кромѣ этого, въ Мерль-Паркѣ все обстояло благополучно, хотя нельзя сказать того же о Лондонѣ. Томъ, какъ извѣстно читателю, прискорбно безчинствовалъ въ "Горцахъ". Это былъ, періодъ неограниченнаго шампанскаго и почти полнаго отсутствія изъ Ломбардъ-Стрита. Сэру Томасу рѣдко удавалось изловить сына, а когда удавалось, этотъ юноша съ разбитымъ сердцемъ въ отвѣтъ на доводы отца ограничивался увѣреніемъ, что если отецъ уговоритъ Эйалю выйти за него -- въ Ломбардъ-Стритѣ все пойдетъ прекрасно. Тутъ обрушился окончательный ударъ. Наканунѣ Рождества Тома, само собою разумѣется, ждали домой, въ Мерль-Паркъ, но онъ не явился ни наканунѣ, ни на первый день. Рождество приходилось въ среду, и вся семья должна была прожить въ деревнѣ до понедѣльника. Въ четвергъ сэръ Томасъ поѣхалъ въ городъ, чтобы навести справки объ отсутствующемъ наслѣдникѣ, уже внушавшемъ сильнѣйшее безпокойство лэди Трингль, и узналъ печальную истину. Томъ, находясь въ игривомъ настроеніи, причинилъ большіе изъяны весьма почтенному полицейскому и принужденъ былъ оставаться еще недѣлю въ рукахъ филистимлянъ. Тутъ всѣ Тринглевскія непріятности были на время забыты и поглощены великой непріятностью съ Томомъ. Во все время заключенія лэди Трингль была не въ состояніи выйти изъ своей комнаты. Мастеръ Трафикъ обѣщалъ освободить жертву черезъ непосредственное содѣйствіе государственнаго секретаря, но ему не удалось совершить ничего подобнаго. Барышни были совершенно подавлены ужасомъ происшествія; самое имя Тома произносилось грустнымъ и таинственнымъ шепотомъ. Но изъ всѣхъ пострадавшихъ болѣе всего страдалъ сэръ Томасъ. Онъ чувствовалъ себя опозореннымъ въ конецъ и сознавалъ это каждую минуту своей жизни. Въ "Траверсѣ и Тризонѣ" онъ не могъ попрежнему прямо держать голову и громко выражать свое мнѣніе. Въ "Траверсѣ и Тризонѣ" не было ни одного клерка, который не замѣтилъ бы, что "родитель" сталъ другимъ человѣкомъ съ тѣхъ поръ, какъ съ надеждой фирмы стряслась такая бѣда. О томъ, что произошло по этому поводу между сэромъ Томасомъ и его сыномъ, мы разсказывали въ предыдущей главѣ. Нужно признаться, что сэръ Томасъ велъ себя, въ общемъ, довольно снисходительно; но онъ чувствовалъ тѣмъ не менѣе, что сыну лучше отсутствовать нѣкоторое время въ Ломбардъ-Стритѣ.
   Отецъ совѣтовалъ Тому проѣхаться и посмотрѣть свѣтъ Божій. Онъ предлагалъ ему длинное путешествіе, которое большинству молодыхъ людей показалось бы очень привлекательнымъ. И для Тома оно было бы привлекательно, если бы не Эйаля. Деньгами его снабдили бы въ количествѣ почти неограниченномъ, а рекомендательныя письма обезпечивали ему радушный пріемъ почти во всѣхъ портахъ земного шара. Но какъ только оно было ему предложено, онъ тотчасъ рѣшилъ что не можетъ уѣхать отъ Эйали. На что онъ разсчитывалъ, или хотя бы только надѣялся,-- онъ и самъ не зналъ. Но пока Эйаля въ Лондонѣ и пока Эйаля не замужемъ -- никто не могъ заставить его уѣхать.
   Онъ былъ очень сконфуженъ и вовсе не принадлежалъ къ тѣмъ людямъ, которые могутъ, просидѣвши недѣлю въ тюрьмѣ, не чувствовать себя опозоренными. День или два провелъ онъ взаперти въ своей квартирѣ, ни разу не показываясь въ "Горцы". Фаддль посѣтилъ его, но, помня суровые отзывы отца о Фаддляхъ вообще, онъ сначала принялъ его дурно. Чувство это, впрочемъ, скоро изгладилось, когда пришлось выбирать между Фаддлемъ и одиночествомъ. Тутъ онъ сталъ выползать изъ своей норы во мракѣ ночи и обѣдать съ Фаддлемъ въ какомъ-нибудь трактирѣ, почти всегда уплачивая по счету за обоихъ, а послѣ обѣда сыгравъ съ другомъ пять-шесть партій на бильярдѣ въ какой-нибудь неизвѣстной бильярдной, тихонько крался домой, чувствуя себя человѣкомъ, окончательно погибшимъ.
   Приблизительно въ концѣ первой недѣли января его уговорили, наконецъ, поѣхать въ Мерль-Паркъ, гдѣ все еще продолжали гостить мистеръ и мистрессъ Трафикъ: серіозное горе, постигшее сэра Томаса, отвлекло его отъ исполненія его намѣреній относительно зятя. Въ Мерль-Паркѣ женщины стали ухаживать за Томомъ и баловать его совершенно безразсудно. Не то, чтобы они считали геройствомъ съ его стороны ткнуть въ животъ полицейскаго и просидѣть въ тюрьмѣ въ отмщеніе за поруганные законы государства,-- одного этого было бы, пожалуй, мало; но въ соединеніи съ несчастной любовью Тома такой поступокъ, положительно, имѣлъ въ себѣ нѣчто героическое. Даже Люси относилась къ Тому благосклонно за подобную преданность ея сестрѣ, а восторгъ остальныхъ дамъ измѣрялся степенью ихъ негодованія на глупость дѣвчонки, причинившей столько несчастій. Мать постоянно твердила Тому, что Эйаля не достойна его вниманія; но когда, обезсилѣвъ отъ длиннаго курса шампанскаго, пожалуй, настолько же, насколько отъ любовныхъ страданій, онъ въ порывѣ отчаянія бросался ничкомъ на диванъ, она, въ свою очередь, начинала его обнадеживать, и обѣщала, наконецъ, что сама постарается убѣдить Эйалю отнестись къ дѣлу болѣе благосклонно.
   -- Все бы ничего, кабы не этотъ проклятый Стоббсъ!-- говорилъ Томъ матери. Человѣкъ, котораго я называлъ другомъ! Которому я ссудилъ лошадь, когда онъ не могъ ея достать! Которому я все разсказалъ, даже насчетъ ожерелья! Кабы не Стоббсъ, я бы пальцемъ не тронулъ этого полицейскаго! Когда я съѣздилъ его, я воображалъ себѣ, что это Стоббсъ!
   И мать призывала женскія проклятія на голову нашего бѣднаго полковника; они плакали вмѣстѣ и вмѣстѣ думали о мщеніи.
   Какъ только Томъ услышалъ, что полковникъ Стоббсъ былъ его соперникомъ, онъ тотчасъ сталъ думать о мщеніи. Набрасываясь на полицейскаго, онгъ дѣйствительно, представлялъ себѣ Стоббса. Во все время своего заключенія онъ точилъ зубы на нашего бѣднаго друга Джонатана. Онъ сказалъ отцу, что не можетъ предпринять длиннаго путешествія изъ-за Эйали. Но, въ дѣйствительности, любовь его до такой степени перемѣшалась теперь съ жаждой мщенія, что онъ уже и самъ не зналъ, которая изъ нихъ преобладаетъ. Если бы ему удалось сначала искомшить Стоббса, можетъ быть, онъ и выѣхалъ бы!
   Но какимъ способомъ искомшить Стоббса? Разные способы приходили ему въ голову. Сначала онъ думалъ, было, отправиться въ Альдершотъ съ самой большой нагайкой, какую можно найти въ лавкахъ Пикадилли, но сообразилъ, что въ Альдершотѣ противъ него будетъ вся британская армія, и что британская армія можетъ сдѣлать съ нимъ, пожалуй, что-нибудь еще похуже чѣмъ лондонскій судья. Ужъ лучше дождаться встрѣчи съ полковникомъ въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ. Онъ узналъ, что полковникъ остался въ Стальгамѣ, гдѣ провелъ Рождество, и началъ размышлять о томъ, не напасть ли на полковника въ присутствіи его друзей, Альбюри, увѣряя себя, что по части оскорбленій дѣйствіемъ не побоится рѣшительно ничего. Не бѣда, если полковникъ разобьетъ ему морду, лишь бы ему самому удалось разбить морду полковнику. Если бы только можно имъ было наброситься другъ на друга съ кулаками и съ часокъ, безъ всякой помѣхи, въ милу-душеньку отдѣлывать другъ друга какъ только можно хуже, больше ему ничего не было бы нужно. Но въ Стальгамѣ это едва ли допустятъ. Весь высшій свѣтъ былъ бы противъ Тома, и никто не позаботился бы объ охраненіи его правъ. Лучше встрѣтить полковника гдѣ-нибудь на улицѣ, въ Лондонѣ; если нападешь на него въ Стальгамѣ,-- чего добраго -- очутишься въ мѣстномъ пріютѣ для умалишенныхъ. Что же предпринять для отмщенія? Мстить онъ имѣлъ полное право. По всѣмъ законамъ чести,-- которые понималъ по своему,-- онъ имѣлъ право нанести личное оскорбленіе счастливому, или даже несчастливому, сопернику. Какъ не стыдно было искоренять такое превосходное учрежденіе, какъ дуэль! Размышляя обо всемъ этомъ, онъ бродилъ по лугамъ и садамъ Мерль-Парка и, наконецъ, рѣшился.
   Въ предѣлахъ Великобританіи учрежденіе было искоренено. Это было ему хорошо извѣстно. Но въ другихъ, болѣе благородныхъ странахъ, оно, сдавалось ему, искоренено не было. Онъ замѣтилъ какъ-то, что одинъ весьма восторженный государственный дѣятель во Франціи много разъ дрался на дуэли и не терпѣлъ за это никакихъ особенныхъ преслѣдованій со стороны законовъ своего государства. Сотрудники французскихъ газетъ дрались постоянно, и ихъ никогда не гильотинировали. Мысль о томъ, что его повѣсятъ, пугала его ужасно, до такой степени, что онъ сразу призналъ невозможность дуэли въ Англіи. Но если ему отрубятъ голову -- даже если бы дѣло зашло такъ далеко,-- это уже гораздо легче. А между тѣмъ никто и не думалъ рубить головы всѣмъ многочисленнымъ джентльменамъ, которые дрались на дуэли въ Бельгіи, Италіи, и Германіи. Вдобавокъ, оставались еще Южные штаты Американскаго Союза, гдѣ, по его представленіямъ люди могли драться когда угодно. Онъ готовъ былъ сію же минуту ѣхать хоть въ Новый Орлеанъ, кабы только удалось уговорить полковника Стоббса ѣхать туда же. А если, думалъ онъ, полковникъ обладаетъ хоть на половину тою храбростью, которая приписывается ему британской арміей вообще, онъ навѣрное поѣдетъ и, лишь бы вызвать его надлежащимъ образомъ, будетъ драться гдѣ угодно, въ Новомъ ли Орлеанѣ, или въ какомъ другомъ избранномъ и доступномъ кровопролитію пунктѣ земного шара. Жаждавшій крови Томъ готовъ былъ ѣхать всюду.
   Но вызвать нужно какъ слѣдуетъ. Когда Тому понадобилось написать письмо совсѣмъ другого рода, онъ обратился за помощью къ самому полковнику; и въ настоящемъ случаѣ, если бы врагомъ его былъ кто-нибудь другой, онъ бы пошелъ къ нему же, скорѣе чѣмъ ко всякому другому. Ни въ кого, въ сущности, онъ не вѣрилъ такъ, какъ въ полковника. Но объ этомъ не могло быть и рѣчи. Онъ началъ перебирать въ умѣ пріятелей, которые могли бы замѣнить полковника. Почему бы не обратиться, напримѣръ, къ Гаустону, намѣревавшемуся жениться на его сестрѣ? Но Гаустонъ повидимому исчезъ, и Томъ не зналъ, гдѣ найти его. Или къ зятю, мистеру Трафику... Но Томъ боялся, какъ бы мистеръ Трафикъ не отдалъ его снова въ руки полиціи. Онъ подумалъ было о Гамелѣ, который тоже имѣлъ нѣкоторое отношеніе къ семьѣ, но видѣлъ Гамеля такъ немного, и это немногое такъ ему не понравилось, что и отъ этой надежды пришлось отказаться. Оставался только Фаддль; на него можно было положиться. Фаддль сдѣлаетъ все, что ему скажутъ. Онъ отнесетъ письмо и разрѣшитъ предложить себя въ секунданты. Но Фаддль не можетъ написать письма; Томъ чувствовалъ, что даже самъ онъ напишетъ письмо лучше, чѣмъ Фаддль.
   Онъ отправился въ городъ, пославъ Фаддлю таинственную записку, гдѣ просилъ пріятеля явиться къ нему на квартиру, такъ какъ въ "Горцы", гдѣ навѣрное можно было найти Фаддля, не рѣшался еще показаться. Но Фаддль аккуратно явился на назначенное ему свиданіе.
   -- Ну, въ чемъ же дѣло?-- спросилъ этотъ преданный другъ. Надѣюсь, ты возвращаешься къ "Траверсу и Тризону". Я бы вернулся непремѣнно и вошелъ бы, какъ ни въ чемъ не бывало.
   -- Будь ты на моемъ мѣстѣ, ты бы этого не сдѣлалъ.
   -- Конечно, это не совсѣмъ то.
   -- Прежде чѣмъ переступлю порогъ "Траверса и Тризона", если это когда-нибудь будетъ, я долженъ сдѣлать нѣчто другое.
   -- Что-нибудь особенное?
   -- Совсѣмъ особенное. Фаддль, я считаю тебя вѣрнымъ своимъ другомъ.
   -- Еще бы! Я никогда не покидалъ тебя, хоть ты и не знаешь, что говорятъ объ этомъ дома! Они увѣряютъ, что ты будешь моей погибелью. Родитель уже грозилъ лишить меня участія въ дѣлахъ. Но я такой человѣкъ, что буду вѣренъ другу, что бы ни случилось. Въ послѣднее время ты какъ-будто охладѣлъ ко мнѣ; но даже это ничего для меня не составляетъ.
   -- Охладѣлъ! Если бы ты только зналъ, въ какомъ я состояніи, ты бы не сталъ такъ говорить. Все это до такой степени сбило меня съ панталыку, что я самъ, наконецъ, не понимаю, что дѣлаю.
   -- Принимаю это въ соображеніе.
   -- Ну, теперь я скажу тебѣ, что я намѣренъ сдѣлать.
   Томъ стоялъ неподвижно и смотрѣлъ Фаддлю прямо въ лицо. Фаддль, робѣя, сидѣлъ на своемъ стулѣ и смотрѣлъ на него такъ-же. Онъ чувствовалъ, что наступала рѣшительная минута.
   -- Фаддль, я застрѣлю его какъ собаку.
   -- Да неужто жъ?
   -- Какъ собаку. Если доберусь до него. Умертвить его для меня все равно, что раздавить какого-нибудь червяка. Что жъ, когда онъ высосалъ у меня всю кровь и отнялъ всю сладость жизни!
   -- Неужели же ты... неужели ты собираешься совершить убійство?
   -- Это не будетъ убійство. Конечно, можетъ случиться, что вмѣсто того онъ угодитъ въ меня. Въ концѣ концевъ, это было бы для меня, пожалуй, лучше.
   -- О! Дуэль!-- воскликнулъ Фаддль.
   -- Именно. Совершить убійство! Ну нѣтъ, хотя я ничего не желалъ бы такъ, какъ исколотить его до полусмерти. Но совершить убійство -- нѣтъ. Вотъ мой планъ: я напишу ему и предложу драться со мною, гдѣ хочетъ, въ какомъ угодно пунктѣ земного шара. Полярный кругъ или жаркій поясъ -- для меня все едино. Ты долженъ будешь ѣхать со мною въ качествѣ секунданта.
   Фаддль дрожалъ отъ волненія и страха предстоящихъ событій. Между прочими соображеніями, въ головѣ его мелькнула мысль о трудности вернуться съ полярнаго круга безъ денегъ, если другу его Тому случится быть застрѣленнымъ въ этой мѣстности.
   -- Но, во-первыхъ,-- продолжалъ Томъ,-- тебѣ нужно будетъ отнести письмо.
   -- Къ полковнику?-- догадался Фаддль.
   -- Конечно. Господинъ этотъ гоститъ теперь у своихъ друзей, носящихъ фамилію Альбюри, въ деревнѣ подъ названіемъ Стальгамъ. Насколько мнѣ извѣстно, это страшно надутые аристократы. Сэръ Гарри Альбюри -- завѣдующій сворами, а у лэди Альбюри, когда она въ Лондонѣ, постоянно бываютъ на балахъ члены королевской фамиліи; Стоббсъ ему двоюродный братъ, но ты, все-равно, или прямо и не обращай вниманія, а передай ему письмо въ собственныя руки.
   -- Не можетъ ли оно идти по почтѣ?
   -- Нѣтъ; такого рода письма нельзя посылать по почтѣ. Ты долженъ имѣть возможность поклясться, что отдалъ его въ собственныя руки, и потомъ подождать отвѣта. Даже если ему понадобится на отвѣтъ цѣлый день, ты долженъ ждать.
   -- Гдѣ же я остановлюсь, Томъ?
   -- Н-ну... Впрочемъ, можетъ быть, они и пригласятъ тебя къ себѣ, такъ какъ ты вѣдь явишься не въ качествѣ его врага, хоть и принесешь письмо отъ меня. Если такъ, отнесись къ этому любезно и будь насколько возможно веселѣе. Тебѣ вѣдь, понимаешь, нужно дѣлать видъ, что и ты такой же важный аристократъ, какъ они. Но если не пригласятъ, отправляйся въ ближайшую гостиницу. Я заплачу по счету.
   -- Нынче выѣзжать?-- спросилъ Фаддль.
   -- Мнѣ сначала надо написать письмо. На это потребуется нѣкоторое время, такъ что тебѣ лучше подождать до завтра. Теперь оставь меня, чтобы я могъ его написать, а въ шесть возвращайся, и мы пойдемъ перекусить у Боливіа.
   Это былъ ресторанъ въ окрестностяхъ Лейчестеръ-Сквера, пользовавшійся особеннымъ расположеніемъ пріятелей въ смутный періодъ ихъ существованія.
   -- Почему бы не въ "Горцы", дружище?
   Томъ покачалъ головою, желая выразить, что не способенъ еще къ подобнымъ веселостямъ, послѣ чего Фаддль удалился.
   Томъ тотчасъ досталъ перо и чернила и принялся за письмо. Само собою разумѣется, оно далось ему не сразу и не безъ хлопотъ, но въ концѣ концовъ заключалось въ слѣдующемъ:

"Милостивый Государь,

   "Вы не удивитесь, вѣроятно, получивъ отъ меня письмо далеко не дружелюбнаго характера. Я ѣздилъ къ вамъ въ Альдершотъ какъ къ другу, которому могу повѣрить сокровеннѣйшую тайну моей души, а вы обманули меня. Я говорилъ намъ о своей любви, любви уже давно пылающей въ моемъ сердцѣ, и вы съ улыбкой выслушали мое признаніе, хоть и знали все время, что вы мой соперникъ. Предоставляю вамъ самимъ найти какое-нибудь объясненіе такому гнусному, подлому, отвратительному поступку, поступку столь противному дружбѣ!
   "Впрочемъ, слова тутъ неумѣстны. Вы нанесли мнѣ самое страшное оскорбленіе и причинили самый ужасный вредъ, какой можетъ причинить одинъ человѣкъ другому. Я не приму никакихъ извиненій, если только вамъ не угодно будетъ отказаться разъ навсегда отъ всякихъ притязаній на руку миссъ Эйали Дормеръ. На это я не разсчитываю, а потому прошу васъ дать мнѣ то единственное удовлетвореніе, какое возможно между двумя джентльменами. Послѣ оскорбленія, нанесеннаго мнѣ вами, отказъ съ вашей стороны я считаю вполнѣ невозможнымъ.
   "Мнѣ извѣстно, само собою разумѣется, что въ Англіи нельзя драться на дуэли, по случаю закона. Очень сожалѣю, что законъ въ этомъ отношеніи измѣнился, такъ какъ это даетъ возможность многимъ подлецамъ избѣжать заслуженнаго ими наказанія." (Написавъ эти слова, Томъ очень гордился язвительностью намека). "Я совершенно, впрочемъ, увѣренъ, что человѣкъ, носящій мундиръ британской арміи, не способенъ увертываться подъ такимъ предлогомъ." ("Мундиромъ" онъ также чрезвычайно гордился). Франція, Бельгія, Италія, Соединенные Штаты и вся вселенная открыты передъ нами! Я готовъ встрѣтить васъ всюду, гдѣ вамъ угодно будетъ назначить поединокъ. Думаю, что вы предпочтете пистолеты.
   "Письмо это передаетъ вамъ мой другъ мистеръ Фаддль; онъ готовъ войти въ необходимое соглашеніе съ вами ли, или съ какимъ-нибудь пріятелемъ, котораго вы уполномочите дѣйствовать отъ вашего имени. Онъ же доставитъ мнѣ вашъ отвѣтъ, который, я въ томъ не сомнѣваюсь, будетъ удовлетворителенъ. Вашъ покорнѣйшій слуга,

Томъ Трингль младшій."

   Когда Томъ, нѣсколько разъ переписавъ письмо, прочелъ его въ окончательной редакціи, онъ остался имъ доволенъ; самъ полковникъ, казалось ему, не могъ бы лучше справиться съ такой задачей. Онъ съ большою гордостью прочелъ его пришедшему Фаддлю и отдалъ на попеченіе пріятеля, а затѣмъ они вмѣстѣ отправились къ Боливіа, гдѣ и пообѣдали съ большимъ удовольствіемъ, хотя и съ видомъ глубокой меланхоліи, приличной обстоятельствамъ.
   

XIV.
Томъ Трингль получаетъ отвѣтъ.

   По дорогѣ въ деревню Фаддль рѣшилъ про себя, что законъ, предписывавшій личную доставку подобныхъ писемъ,-- законъ нелѣпый. Почта могла бы справиться съ этимъ ничуть не хуже и безъ всякихъ хлопотъ. Причина столь мрачнаго настроенія заключалась къ увѣренности, что онъ не сумѣетъ вести себя развязно и не будетъ чувствовать себя пріятно къ обществѣ такихъ "страшныхъ аристократовъ", какъ Альбюри. Если бы они его пригласили,-- это было бы, пожалуй, еще хуже. Онъ не имѣлъ никакого довѣрія къ своему фраку, пострадавшему, какъ ему было извѣстно, отъ полуночныхъ пиршествъ. Легко сказать: не обращай вниманія и держись на равной ногѣ, какъ это сдѣлалъ Томъ! Но Фаддль ясно понималъ, какъ трудно слѣдовать подобному совѣту. Онъ робѣлъ при мысли даже о глазахъ, какими посмотритъ на него полковникъ Сгоббсъ по полученіи письма.
   Тѣмъ не менѣе надо было исполнить порученіе по мѣрѣ силъ, и онъ нанялъ телѣжку на ближайшей отъ Альбюри станціи. Мѣшокъ позаботился захватить съ собою, хотя и жилъ надеждою на возможность возвращенія въ Лондонъ въ тотъ же день. Очутившись за воротами Стальгамъ-Парка, онъ съ трудомъ сдерживалъ пробиравшую его дрожь, а, спросивъ лакея у двери -- дома ли полковникъ Стоббсъ, всей душою желалъ услышать, что полковникъ Стоббсъ уѣхалъ наканунѣ въ какое-нибудь, все равно какое, но самое отдаленное мѣсто земного шара. Но полковникъ Стоббсъ не уѣхалъ. Полковникъ Стоббсъ былъ дома.
   Другъ нашъ, полковникъ, послѣ полученнаго имъ отказа, страдалъ менѣе, чѣмъ Томъ, но тѣмъ не менѣе былъ очень удрученъ. Онъ отдалъ свое сердце Эйалѣ ранѣе, чѣмъ сдѣлать ей предложеніе, и не могъ взять его обратно только потому, что она ему отказала. Вернувшись въ Альдершотъ, онъ исполнялъ возложенныя на него обязанности, не думая пока о повтореніи предложенія. Предложеніе, конечно, слѣдовало повторить, но какъ, гдѣ и когда -- онъ еще не рѣшилъ. Тутъ пріѣхалъ въ Альдершотъ Томъ Трингль и сообщилъ ему, что у него есть соперникъ, и что соперникъ этотъ имѣетъ не болѣе успѣха, чѣмъ онъ самъ. Чтобы такая дѣвушка, какъ Эйаля, привязалась къ такому человѣку, какъ ея кузенъ,-- казалось ему невѣроятнымъ; тѣмъ не менѣе имъ овладѣло безпокойство. Тома Трингля онъ считалъ баснословно богатымъ и былъ увѣренъ, что на устройство этого брака будутъ направлены соединенныя усилія всей семьи. Эйаля отказала также и ему, такъ что до настоящей минуты шансы Тома равнялись его собственными..
   Когда Томъ уѣхалъ изъ Альдершота, полковникъ почти забылъ, что Томъ не знаетъ его тайны, тогда какъ сообщилъ ему собственную. Ему и въ голову не приходила возможность ссоры съ Томомъ, хоть онъ замѣтилъ, что бѣдный малый очень недоволенъ его отказомъ написать письмо.
   Поѣхавъ въ Стальгамъ наканунѣ Рождества, полковникъ остался тамъ, бесѣдуя о своей любви съ лэди Альбюри. Изъ всѣхъ жителей Стальгама ей одной было извѣстно настоящее положеніе дѣлъ; сэръ Гарри приписывалъ долгое пребываніе Стоббса въ деревнѣ исключительно охотѣ. Стоббсъ былъ его любимымъ гостемъ, а потому не возбудилъ особеннаго вниманія, зажившись въ Стальгамѣ. Большую часть времени онъ посвящалъ охотѣ, а меньшую -- совмѣстному съ лэди Альбюри обсужденію Эйалиныхъ совершенствъ и Эйалинаго упрямства.
   Лэди Альбюри почти склонялась къ мысли, что Эйалю нужно предать забвенію. Замужнія дамы рѣдко отдаютъ справедливость дѣвушкамъ, даже тѣмъ изъ нихъ, которыя наиболѣе имъ нравятся. Такимъ женщинамъ, какъ лэди Альбюри, всегда кажется возмутительнымъ, чтобы такіе мужчины, какъ полковникъ Стоббсъ, тратили свою энергію на такіе пустяки, какъ Эйаля Дормеръ. Особенность женской прелести ускользаетъ отъ женскаго взгляда, и только тѣ изъ нихъ, которымъ удается вникнуть въ дѣло настолько, чтобы нарядить свои мысли въ мужское платье, понимаютъ, какъ можно до такой степени желать обладанія такимъ ничтожнымъ сокровищемъ. Лэди Альбюри считала, что молодыя дѣвушки хороши въ своемъ родѣ, и что въ этомъ родѣ Эйаля особенно мила. Но если бы полковникъ Стоббсъ женился на Эйалѣ, это было бы для Эйали такимъ незаслуженнымъ благополучіемъ, что лэди Альбюри почти негодовала на полковника.
   -- Дорогой другъ мой,-- сказалъ онъ ей однажды,-- примиритесь съ неизбѣжнымъ. Я буду добиваться своей принцессы со всѣмъ упорствомъ, какого заслуживаетъ принцесса.
   -- Вопросъ въ томъ, принцесса ли она,-- сказала лэди Альбюри.
   -- Позвольте замѣтить вамъ, что въ этомъ отношеніи для меня не можетъ быть никакихъ сомнѣній. Въ моихъ глазахъ она принцесса, а меня въ настоящемъ случаѣ должно считать единственнымъ судьею.
   -- Пусть будетъ хоть богиня, если вамъ угодно.
   -- Принцесса, богиня, звѣзда, жемчужина,-- называйте ее какъ хотите, лишь бы въ этомъ имени выражалось понятіе о совершенствѣ. Можетъ быть, въ дѣйствительности она нисколько не лучше, не красивѣе и не божественнѣе многихъ другихъ дѣвушекъ, которыя въ настоящую минуту задаютъ работу сердцамъ многихъ другихъ джентльменовъ. Вы достаточно знаете свѣтъ, а потому вамъ, вѣроятно, извѣстно, что у всякаго Джека есть своя Джиль. Она -- моя Джиль, и дѣло съ концомъ!
   -- Надѣюсь, въ такомъ случаѣ, что она дѣйствительно будетъ вашей Джиль.
   -- А для того, чтобы она ею сдѣлалась, вы должны опять пригласить ее сюда. Я совсѣмъ растерялся бы, очутившись въ присутствіи тетки Дозетъ въ Кинсгбюри-Крессентѣ.
   Лэди Альбюри стала увѣрять его, что съ большимъ удовольствіемъ снова приметъ Эйалю въ Стальгамѣ, если это возможно будетъ устроить, но напомнила, какихъ трудовъ стоило прошлый разъ сладить съ предубѣжденіями тетки Дозетъ. Въ это время вошелъ слуга и доложилъ полковнику Стоббсу, что его спрашиваетъ какой-то человѣкъ и желаетъ видѣть немедленно по особо-важному дѣлу. Затѣмъ онъ передалъ полковнику визитную карточку нашего пріятеля Фаддля:

"Мистеръ Самуэль Фадль
1. Бадминтонскіе сады"

   -- Точно такъ, сэръ,-- сказалъ слуга. Онъ говорить, что принесъ письмо, которое долженъ передать вамъ въ собственныя руки.
   -- Это что-то похоже на судебнаго пристава,-- со смѣхомъ сказала лэди Альбюри.
   Полковникъ Стоббсъ замѣтилъ, что не имѣетъ никакихъ особенныхъ основаній бояться судебныхъ приставовъ, и вышелъ въ переднюю.
   Въ передней, или, лучше сказать, входной залѣ Стальгамскаго дома, употреблявшейся въ качествѣ бильярдной, онъ нашелъ опиравшагося на бильярдъ несчастнаго Фаддля. Когда какая-нибудь случайность вынуждаетъ насъ обращаться къ незнакомому лицу, да еще такому, съ которымъ, какъ мы сразу видимъ, никогда не захотимъ знакомиться, всѣ мы, обыкновенно, придаемъ не только лицу, но иногда и голосу выраженіе суровости. Тоже случилось и съ полковникомъ при видѣ Фаддля. Въ краткихъ выраженіяхъ, которыя, однако, нельзя было назвать положительно невѣжливыми, онъ спросилъ его, въ чемъ заключается его дѣло, на что Фаддль, выдавая свое волненіе дрожью въ голосѣ, отвѣчалъ, что такъ какъ дѣло въ высшей степени щекотливое, то, можетъ быть, лучше сообщить о немъ въ какомъ-нибудь болѣе уединенномъ мѣстѣ. Стоббсъ провелъ незнакомца въ маленькую комнатку, биткомъ набитую охотничьими принадлежностями, и предложилъ одинъ изъ трехъ стоявшихъ тамъ стульевъ. Волей-неволей Фаддль сѣлъ, хотя полковникъ продолжалъ стоять, и вынулъ изъ кармана роковое посланіе.
   -- Полковникъ Стоббсъ,-- сказалъ онъ, подавая пакетъ,-- я уполномоченъ другомъ моимъ, мистеромъ Томасомъ Тринглемъ младшимъ, передать вамъ вотъ это письмо, въ собственныя руки. Когда вы его прочтете, я готовъ буду переговорить съ вами о его содержаніи.
   Эти немногія слова онъ долбилъ всю дорогу и вытвердилъ ихъ наизусть.
   Полковникъ взялъ письмо, подошелъ къ окну и сталъ читать, обернувшись спиною къ гостю. Онъ прочелъ его дважды съ начала до конца, чтобы дать себѣ время рѣшить, что теперь дѣлать: расхохотаться и надъ Фаддлемъ и надъ Тринглемъ, или попробовать смягчить гнѣвъ бѣднаго Тома, отвѣтивъ ему въ дружелюбныхъ, по меньшей мѣрѣ, выраженіяхъ.
   -- Это отъ моего друга, Тома Трингля,-- сказалъ онъ.
   -- Отъ мистера Томаса Трингля младшаго,-- сказалъ Фаддль гордо.
   -- Вижу. Мнѣ очень грустно, что его постигли такія непріятности. Это одинъ изъ лучшихъ людей, какихъ я знаю, и я отъ всей души сожалѣю, что онъ несчастливъ. Вѣдь это все вздоръ, конечно.
   -- Вовсе не вздоръ, полковникъ Стоббсъ.
   -- Предоставьте судить объ этомъ мнѣ, мистеръ Фаддль. Вздоръ, по крайней мѣрѣ, относительно меня. Онъ хочетъ, чтобъ я куда-то ѣхалъ драться съ нимъ на дуэли, а драться я не стану ни съ кѣмъ, ни при какихъ обстоятельствахъ. Для ссоры между нами нѣтъ рѣшительно никакихъ основаній, что я и постараюсь самъ объяснить моему другу мистеру Тринглю. Я непремѣнно напишу ему тотчасъ, а потому теперь же прощусь съ вами.
   Но это вовсе не входило въ планы бѣднаго Фаддля, послѣ такого длиннаго путешествія.
   -- Я такъ и думалъ, что вы, вѣроятно, будете писать отвѣтъ, полковникъ Стоббсъ, и могу подождать. Если мнѣ неудобно остановиться здѣсь, я подожду въ другомъ мѣстѣ.
   -- Это совсѣмъ не нужно. Почта ходитъ въ Лондонъ два раза въ день.
   -- Вамъ, вѣроятно, извѣстно, полковникъ Стоббсъ, что такого рода письма, обыкновенно, не посылаются по почтѣ.
   -- Письма такого рода, какъ будетъ мое, съ полнымъ удобствомъ могутъ быть отправляемы по почтѣ. Ничто этому не препятствуетъ, такъ какъ въ немъ не будетъ ничего воинственнаго.
   -- Мнѣ кажется, полковникъ, что вы смотрите очень легко на дѣло очень серіозное.
   -- Предоставьте мнѣ, мистеръ Фаддль, распоряжаться своими дѣлами по-своему. Не угодно ли вамъ стаканъ хереса? Если нѣтъ, я не стану задерживать васъ долѣе.
   Онъ вышелъ въ бильярдную и позвонилъ.
   Бѣдный Фаддль былъ вовсе не прочь отъ стакана хереса, но чувствовалъ, что стаканъ хереса не совмѣстимъ съ видомъ оскорбленнаго достоинства, вышелъ изъ дома, не сказавъ больше ни слова и даже не поклонившись, и уѣхалъ въ Лондонъ, совершенно даромъ провозивъ съ собою въ Стальгамъ и обратно дорожный мѣшокъ съ фракомъ.
   Письмо Тома было такъ прелестно, что жаль было бы терять его даромъ, но ни съ кѣмъ, кромѣ лэди Альбюри, полковникъ не могъ подѣлиться этимъ удивительнымъ произведеніемъ. Онъ былъ увѣренъ, что она сохранитъ тайну Тома такъ же, какъ хранила его собственную, и показалъ ей письмо.
   -- Мнѣ жаль его до глубины души,-- сказалъ онъ.
   Лэди Альбюри возразила, что авторъ такого письма былъ слишкомъ нелѣпъ, чтобы возбуждать жалость.
   -- Нисколько. Если бы онъ не любилъ ее дѣйствительно, не сталъ бы и бѣсноваться. Вѣроятно, онъ считаетъ себя обиженнымъ. Онъ вѣдь разсказалъ мнѣ свою исторію, а я ему нѣтъ. Все это мнѣ понятно, хотя я не считалъ его способнымъ на такую дурацкую выходку, какъ приглашеніе меня въ кругосвѣтное путешествіе по причинѣ суровости великобританскихъ законовъ. Тѣмъ не менѣе я напишу ему самое дружелюбное письмо, принимая въ соображеніе, что въ случаѣ успѣха онъ будетъ мнѣ двоюроднымъ братомъ по женѣ.
   Письмо было имъ написано въ тотъ же вечеръ, и читатель ужь заодно можетъ видѣть всю корреспонденцію:

"Любезный Трингль,

   "Если вы хорошенько объ этомъ подумаете, то убѣдитесь, что у насъ съ вами нѣтъ никакихъ основаній ссориться другъ съ другомъ. Если случилось такъ, что мы оба преданы вашей кузинѣ,-- намъ слѣдуетъ покориться ея рѣшенію, будетъ ли оно въ мою или въ вашу пользу, или, какъ я того опасаюсь, одинаково неблагопріятно намъ обоимъ. Вы находите, насколько я понялъ изъ вашего письма, что я поступилъ дурно, не посвятивъ васъ въ собственныя обстоятельства послѣ того, какъ вы разсказали мнѣ свои. Но зачѣмъ мнѣ было это дѣлать? Развѣ то, что вы, изъ своихъ же видовъ, повѣрили мнѣ вашу тайну, обязывало меня повѣрять вамъ свою? Будь я помолвленъ съ вашей кузиной,-- чего, къ сожалѣнію, вовсе нѣтъ,-- я, конечно, сказалъ бы вамъ объ этомъ. Я бы считалъ это дѣло рѣшеннымъ и довелъ бы до вашего свѣдѣнія фактъ, имѣющій къ вамъ отношеніе. Но такъ какъ этого факта нѣтъ, то я вовсе не считалъ себя обязаннымъ сообщать вамъ о положеніи своихъ дѣлъ. Это должно быть для васъ ясно,-- надѣюсь, и будетъ, когда вы прочтете мое письмо.
   "Считаю не лишнимъ прибавить, что ни при какихъ обстоятельствахъ не сталъ бы драться съ вами. Если бы признавалъ себя виновнымъ въ этомъ дѣлѣ, я попросилъ бы у васъ прощенія. Теперь же не могу, несмотря на все желаніе примирить васъ съ собою,-- потому что не сдѣлалъ относительно васъ ничего дурного.
   "Пожалуйста, забудьте вашу вражду, совершенно ни на чемъ, въ сущности, не основанную,-- и будемъ друзьями попрежнему.

Преданный вамъ
Джонатанъ Стоббсъ."

   Фаддль пріѣхалъ въ Лондонъ вечеромъ, наканунѣ письма полковника, и опять пообѣдалъ съ пріятелемъ у Боливіа. Сначала оба они были очень сердиты и подзадоривали другъ друга. Когда Фаддль почувствовалъ себя снова въ Лондонѣ и въ безопасности, ему начало казаться, что провести вечерокъ среди "аристократовъ" было бы очень не дурно. Онъ былъ оскорбленъ негостепріимнымъ пріемомъ: "Тащился такую даль, и хоть бы присѣсть-то попросили!"
   -- Не попросили даже и присѣсть!
   -- Да все равно, что нѣтъ! Такъ, на какой-то соломенный стулишко, въ родѣ какъ въ шкапу. А онъ-то и вовсе не сѣлъ. Ты тамъ что хочешь говори, будто они аристократы, а, по-моему, твой полковникъ Стоббсъ ужасно невоспитанный. Когда я ему сказалъ, что почта для такихъ вещей не годится, онъ только фыркнулъ. Ничего, должно быть, не смыслитъ въ порядочномъ обращеніи!
   -- Ну наврядъ,-- сказалъ Томъ.
   -- Такъ почему жъ онъ такъ ведетъ себя? Повѣришь ли, даже перекусить не предложилъ! А вѣдь это было какъ разъ время завтрака!
   -- Они, должно быть, завтракають-то поздно!
   -- Могли бы пригласить. Я, все равно, не согласился бы... Сказалъ, было, что-то о стаканѣ хереса, да такимъ тономъ, какъ будто вовсе не разсчитывалъ, что я его приму. И потомъ притворялся, что ему смѣшно. Я-то вѣдь видѣлъ, что у него душа ушла въ пятки при одной мысли о дуэли. Въ жаркій поясъ, держи карманъ! Онъ скорѣе всего обратился бы въ полицію, кабы думалъ, что пахнетъ порохомъ! На твоемъ бы мѣстѣ ужъ выбилъ бы я изъ него пыль дубиной!
   Такъ же рѣшилъ поступить и Томъ въ тотъ же вечеръ, но нѣсколько позднѣе; прежде чѣмъ онъ пришелъ къ такому рѣшенію, на столѣ появилась третья бутылка шампанскаго синьора Боливіа. Вечеръ прошелъ не безъ пріятности. По откупореніи этой третьей бутылки, вино было признано уступающимъ предыдущему, и пріятели потребовали самого синьора Боливіа. Появился завѣдывавшій заведеніемъ джентльменъ, по имени Уакеръ, и, расточая улыбки послѣ бокала вышеупомянутаго шампанскаго, которое заставили его выпить, съ хитрымъ подмигиваньемъ и покачиваніемъ головы, объявилъ, что вино дѣйствительно уступаетъ предыдущему. Ему, по собственнымъ увѣреніямъ, стоило большого труда добывать такой товаръ, лучше котораго нельзя было найти во всемъ Лондонѣ; если и можно было найти ему равный, онъ постоянно самъ ѣздилъ разъ въ годъ въ Эперней, чтобы пройтись по виннымъ подваламъ. Но, вопреки всѣмъ его стараніямъ, въ погребъ все-таки проникали бутылки низшаго или, лучше сказать, не столь превосходнаго качества. Не разрѣшить ли ему мистеръ Трингль имѣть честь откупорить четвертую бутылку, чтобы удостовѣриться въ степени различія? Томъ разрѣшилъ; четвертая бутылка была откупорена, и мистеръ Уакеръ, усѣвшись за столъ и распивая шампанское вмѣстѣ со своими посѣтителями, имѣлъ возможность до тонкости опредѣлить свойство и степень различія. Трингль продолжалъ находить разницу большою, но Фаддль въ концѣ концовъ склонялся къ мнѣнію синьора Боливіа. За всѣ четыре бутылки, само собою разумѣется, заплатилъ, или лучше сказать, задолжалъ Томъ, имѣвшій уже маленькій счетецъ въ заведеніи.
   -- Письмо за... завтра по... ка... кажи... сссмотри.
   Такова, или приблизительно такова, была послѣдняя просьба Фаддля пріятелю, когда они разставались на ночь въ Паль-Малѣ. Но Фаддлю не суждено было видѣть отвѣтъ Стоббса. Пока онъ пытался отпереть входную дверь въ Бадминтонскихъ Садахъ, его сцапалъ отецъ въ халатѣ и ночной рубашкѣ; на слѣдующее же утро онъ былъ высланъ изъ Лондона въ Абердинъ, куда отправился моремъ и гдѣ былъ отданъ на попеченіе строгаго дяди. Пріятель нашъ Томъ увидѣлся со своимъ вѣрнымъ другомъ только по прошествіи многихъ лѣтъ.
   Раскупориваніе многочисленныхъ бутылокъ сопряжено съ опасностью даже тогда, когда дѣло идетъ о винѣ синьора Боливіа, а потому утренняя почта, съ которой пришло письмо полковника, застала Тома лежащимъ въ постели съ головной болью. Какъ ни плохо было Тому, но онъ чувствовалъ необходимость прочесть письмо тотчасъ и тотчасъ узналъ, что ни полярный кругъ, ни жаркій поясъ не требуютъ пока его присутствія. Его сильно тошнило, а потому, можетъ быть, храбрость его значительно посбавилась сравнительно съ предыдущими днями. По этой ли причинѣ, или потому, что на него подѣйствовала логика Стоббса, но гнѣвъ его нѣсколько остылъ. Онъ вовсе не отказывался отъ убѣжденія, что если два человѣка любятъ одну и ту же дѣвушку, любятъ такъ страстно, такъ неизмѣнно, такъ безумно, какъ онъ любилъ Эйалю, имъ лучше сцѣпиться, какъ килькеннійскимъ котамъ, чтобы тотъ изъ нихъ, кто уцѣлѣетъ, могъ безъ помѣхи добиваться руки возлюбленной. Онъ все еще думалъ, что хорошо имъ было бы подраться на-смерть, но отрицаніе полковникомъ своего коварства въ этомъ дѣлѣ пролило лучъ свѣта въ его голову. "Пожалуй, нечего было и ожидать, чтобы онъ открылся мнѣ", подумалъ про себя Томъ. "Пожалуй, я и самъ ничего бы не сказалъ на его мѣстѣ. Но что до того, чтобы забыть вражду,-- объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Какъ тутъ забыть вражду, коли двое хотятъ жениться на одной?"
   Онъ одѣлся въ третьемъ часу дня и сѣлъ, поджидая Фаддля. Сильное желаніе Фаддля видѣть письмо полковника было ему извѣстно, Но Фаддль въ это время уже переѣхалъ за Норъ, и къ прочимъ его недугамъ присоединилась морская болѣзнь. Онъ не явился болѣе къ Тому, для котораго скучные послѣполуденные часы въ собственной квартирѣ тянулись такъ томительно, что одиночество, наконецъ, стало казаться ему хуже всѣхъ предыдущихъ несчастій.
   Наконецъ, наступило время идти обѣдать. На "Горцевъ" посягнуть онъ не рѣшался. Что до Боливіа,-- Боливіа съ его пробками, винами и рестораномъ былъ для Тома отвратителенъ. Около восьми часовъ онъ пробрался въ маленькій, скромный трактирчикъ съ сѣверной стороны Оксфордъ-Стрита и спросилъ себѣ двѣ бараньихъ котлеты, хлѣба съ масломъ и чаю. За чаемъ онъ рѣшилъ завтра же утромъ вернуться къ матери въ Мерль-Паркъ и обратиться къ ней за какимъ ни на есть утѣшеніемъ.
   

XV.
Гертруду постигаетъ неудача.

   Была уже половина января, а Гертруда Трингль все еще не получила отъ жениха отвѣта на свои предложенія. Да и никакого письма она отъ него не получала послѣ того, на которое отвѣтила этими предложеніями. Съ тѣхъ поръ прошло уже два мѣсяца, въ теченіе которыхъ гнѣвъ ея на мистера Гаустона успѣлъ разыграться очень сильно. Въ концѣ концовъ, думала она, неизвѣстно еще, стоитъ ли мистеръ Гаустонъ всѣхъ тѣхъ хлопотъ, которыя она, со своими ста тысячами, предпринимала ради него. Отказаться отъ него ей не хотѣлось, потому что это имѣло бы видъ уступки отцу. Разъ у нея завелся собственный возлюбленный, слѣдовало держаться за него, вопреки родителямъ. Но что станешь дѣлать съ возлюбленнымъ, который два мѣсяца не отвѣчаетъ на предложеніе похитить свою милую и увезти ее въ Остенде? Таково было ея настроеніе, когда, совершенно неожиданно, она вдругъ нашла собственное письмо, въ собственномъ конвертѣ, но распечатанное и валявшееся среди бумагъ отца. Письмо, очевидно, вовсе не выходило изъ дому. Кто-нибудь изъ слугъ оказался предателемъ; или, можетъ быть, ея отецъ самъ снизошелъ до обыска почтоваго ящика; или, всего вѣроятнѣе, ее выдала Августа! Сообразивъ, что открыла свой планъ сестрѣ, что сестра ни о чемъ ее не спрашивала съ того времени, какъ письмо было написано, Гертруда убѣдилась въ ея виновности. Тѣмъ не менѣе письмо было на лицо, возлюбленный очевидно не получилъ его, и само собою разумѣется, что въ сердцѣ ея пробудилась вся прежняя страсть та этому несчастному молодому человѣку. Она была совершенно увѣрена, что за нею теперь слѣдятъ. Отецъ знаетъ о ея намѣреніи и, какъ водится у строгихъ родителей, навѣрное сдѣлаетъ все возможное, чтобы помѣшать его исполненію. Сэръ Томасъ между тѣмъ очень мало думалъ обо всемъ этомъ съ тѣхъ поръ, какъ сунулъ письмо въ корзинку. Голова его была до такой степени занята несчастіями Тома и позоромъ, который они навлекли на "Траверса и Тризона" вообще, что онъ весьма мало заботился о Гертрудѣ и ея женихѣ. Но Гертруда нимало не сомнѣвалась, что находится подъ строгимъ надзоромъ, и чувствовала себя вынужденной изобрѣсти какія-нибудь средства перехитрить отца. Бѣжать изъ Куинсъ-Гета, по ея соображеніямъ, было труднѣе и неудобнѣе, чѣмъ исполнить туже операцію въ Мерль-Паркѣ. Вся семья должна была остаться въ деревнѣ, по крайней мѣрѣ, до Пасхи, и Гертруда рѣшила, что успѣетъ еще что-нибудь предпринять до отъѣзда, лишь бы ей удалось избѣгнуть сотни Аргусовыхъ глазъ, которые, ужъ навѣрное, были устремлены на нее со всѣхъ сторонъ,
   Она приготовила еще письмо къ жениху и адресовала его въ лондонскій клубъ, но на этотъ разъ ничего не сказала о прежнемъ планѣ, сообщила только, что письмо, написанное ею въ ноябрѣ, попало въ руки непріятеля, и объяснила затѣмъ, что нужно соблюдать крайнюю осторожность, но если соблюсти ее -- ихъ, навѣрное, ожидаетъ успѣхъ. Гертруда умолчала о своемъ великомъ планѣ, но намекнула на необходимость пріѣхать въ Суссексъ и встрѣтиться съ нею въ нѣкоторомъ назначенномъ ею мѣстѣ, за оградой парка, черезъ полъ-часа послѣ заката солнца. Можетъ случиться, писала она, что свиданіе никакъ нельзя будетъ устроить, но она надѣялась, что ей удастся въ назначенный часъ незамѣтно выбраться изъ дома. Для вящшей безопасности она не поставила никакихъ именъ ни въ началѣ, ни въ концѣ письма и собственноручно опустила его въ деревенскій почтовый ящикъ.
   По полученіи письма Гаустонъ тотчасъ рѣшилъ не быть въ назначенный вечеръ за оградой парка. Онъ сказалъ себѣ, что выросъ изъ тѣхъ лѣтъ, когда кажутся заманчивыми любовныя шашни, и что если бы во время своихъ сумеречныхъ странствій наткнулся на какого-нибудь сторожа съ дубиной -- виновата въ этомъ была бы исключительно его собственная глупость.
   Итакъ, онъ написалъ въ отвѣтъ, что считаетъ ограду парка слишкомъ рискованной, но что въ назначенный день, въ три часа, пройдетъ въ домъ черезъ ворота, и если она встрѣтитъ его по дорогѣ -- приметъ это за новый знакъ ея расположенія. Гертруда послала ему таинственный адресъ: онъ долженъ-былъ писать такъ: Гастингсъ до востребованія, О. П. К., а она должна была нанять деревенскаго мальчика для исполненія роли посланца любви. Но на эти инструкціи Франкъ не обратилъ вниманія и адресовалъ свое письмо по-просту въ Мерль-Паркъ.
   Никто не замѣтилъ, какъ она его получила,-- Аргусу, со всѣми его глазами, на этотъ разъ случилось задремать. Она очень разсердилась на жениха, почти рѣшила совсѣмъ его бросить, почти расположилась уступить жестокимъ родителямъ искать какого-нибудь другого избранника, болѣе для нихъ пріятнаго; тѣмъ не менѣе, когда назначенный день пришелъ, надѣла шляпу и пошла по дорогѣ къ воротамъ.
   По волѣ судьбы,-- судьбы, не благопріятствовавшей опасностямъ, которыхъ жаждала ея душа,-- никто не наблюдалъ и не слѣдилъ за ней, никто не обратилъ на нее никакого вниманія, пока она не встрѣтилась съ Франкомъ Гаустономъ, который прошелъ уже шаговъ сто отъ воротъ парка.
   -- Такъ ты пришелъ, значитъ!-- сказала она.
   -- Конечно, пришелъ. Разъ я обѣщалъ, такъ, ужъ навѣрное, можно было сказать, что приду. Въ этихъ вещахъ нѣтъ человѣка аккуратнѣе меня. Пришелъ бы и раньше, если бы получилъ твое письмо.
   -- О Франкъ!
   -- Ну, душка, ты имѣешь отличный видъ, и я очень радъ тебя видѣть. Какъ поживаютъ домашніе?
   -- Франкъ?
   -- Ну что же?
   -- О Франкъ, что намъ дѣлать?
   -- Родитель, я думаю, уступитъ въ концѣ концовъ.
   -- Никогда; то-есть пока мы будемъ какъ теперь. Если бы мы были обвѣнчаны...
   -- То-то хорошо бы!
   -- Ты въ самомъ дѣлѣ этого желаешь?
   -- Еще бы. Готовъ хоть завтра.
   -- А способенъ ли ты сдѣлать великую вещь?
   -- Великую вещь! То есть ты хочешь сказать относительно зарабатыванія хлѣба насущнаго? Не думаю, чтобы былъ способенъ. Нужно было бы пріобрѣсти эту привычку ранѣе.
   -- Я говорю вовсе не о хлѣбѣ.
   -- Да вѣдь ты сказала: "великую вещь"?
   -- Франкъ, я написала тебѣ письмо, гдѣ все это объяснила. Не знаю, какъ у меня хватило смѣлости; теперь мнѣ кажется, я не въ состояніи опять все это сказать. Желала бы я знать, хватитъ ли у тебя рѣшимости.
   -- Я думаю, да. Не знаю хорошенько, что это за вещь; но въ обыкновенныхъ случаяхъ жизни я, кажется, не изъ робкихъ.
   -- Это случай необыкновенный.
   -- Забраться къ Траверсу и Тризону и взломать замокъ кассы или что-нибудь подобное -- я, конечно, не могу.
   -- Ты долженъ взломать замокъ совсѣмъ иной кассы, Франкъ, похитить сокровище совсѣмъ иного рода. Неужели ты меня не понимаешь?
   -- Понятія не имѣю, о чемъ ты говоришь.
   -- Вонъ Томъ, сказала Гертруда. Онъ теперь постоянно бродитъ по саду какъ привидѣніе. Пойдемъ назадъ къ воротамъ.
   Франкъ повернулъ.
   -- Ты слышалъ, вѣроятно, ужасную исторію съ полицейскимъ?
   -- Говорятъ, вышла какая-то потасовка.
   -- Знаешь ли ты, что наша семья опозорена?
   -- Нисколько. Его заставили уплатить пять шиллинговъ,-- такъ, кажется, за то, что онъ турнулъ полицейскаго?
   -- Томъ былъ заключенъ въ темницу,-- сказала Гертруда торжественно.
   -- Ну, все равно. Теперь никто не придаетъ такимъ вещамъ никакого значенія. Но что же я долженъ, по-твоему, сдѣлать? Намъ лучше какъ можно скорѣе вернуться назадъ, потому что мнѣ нужно передъ уходомъ зайти въ домъ.
   -- Ты зайдешь?
   -- Конечно. Я не дамъ твоему отцу права говорить, будто шныряю вокругъ дома и стыжусь показаться. Ужъ этимъ-то путемъ его, навѣрное, не заставишь отдать тебѣ твои деньги.
   -- Я увѣрена, что онъ бы далъ ихъ, если бы мы были уже обвѣнчаны.
   -- Если бы мы обвѣнчались, не заручившись ими заранѣе, намъ пришлось бы не очень-то сладко въ случаѣ неудачи.
   -- Я спрашивала, хватитъ ли у тебя храбрости.
   -- Физической храбрости у меня довольно; но когда дѣло идетъ о деньгахъ -- я трусъ ужасный. Для себя лично я вовсе не боюсь рубленой баранины и печенаго картофеля, но мнѣ было бы непріятно, душка, если бы я видѣлъ, что ихъ кушаешь ты, послѣ всѣхъ изысканныхъ блюдъ, къ которымъ ты привыкла.
   -- Мнѣ это было бы совершенно все равно.
   -- А ты пробовала? Я никогда не доходилъ до рубленой баранины, но знаю, какъ непріятно не быть въ состояніи заплатить за горячій ростбифъ. Признаюсь откровенно, супружество безъ средствъ къ существованію не имѣетъ для меня никакой привлекательности.
   -- Но если бы на средства можно было разсчитывать навѣрное?
   -- О, въ такомъ случаѣ... да еще съ тобою! Я только-что говорилъ, какъ это было бы хорошо.
   -- Ты былъ когда-нибудь въ Остенде?-- спросила она внезапно.
   -- Въ Остенде? Да. Тамъ я встрѣтился съ однимъ господиномъ, который страшно плутовалъ въ экарте. Онъ какъ-то обыгралъ меня почти на сто фунтовъ въ одинъ вечеръ.
   -- Но тамъ, говорятъ, есть священникъ.
   -- Не думаю, чтобы этотъ господинъ былъ духовнаго званія. Оно, конечно, возможно, впрочемъ. Священники являются въ такихъ разнообразныхъ видахъ! Этотъ называлъ себя графомъ семь лѣтъ тому назадъ.
   -- Я говорю о томъ, что теперь.
   -- Съ тѣхъ поръ я не былъ тамъ.
   -- Не хочешь ли побывать... со мной?
   -- По-моему, это мѣсто не совсѣмъ подходящее для медоваго мѣсяца. Но выбирай сама. Послѣ свадьбы мы поѣдемъ, куда тебѣ будетъ угодно.
   -- Обвѣнчаться бы тамъ!-- воскликнула она.
   -- Обвѣнчаться въ Остенде? Но понравится ли это твоей матери?
   -- Матери! Ахъ Ты Господи Боже мой!
   -- Честное слово, Гертруда, я, наконецъ совершенно не понимаю, куда ты мѣтишь. Если ты хочешь что-нибудь мнѣ сказать, говори прямо. Мнѣ нужно теперь зайти въ домъ.
   Они уже прошлись раза два отъ воротъ до того мѣста на дорогѣ, откуда виднѣлся домъ, и можно было наблюдать за бродившимъ вокругъ него Томомъ, погруженнымъ, вѣроятно, въ размышленія объ Эйалѣ. Тутъ Франкъ остановился, рѣшившись, повидимому, не возвращаться опять къ воротамъ.
   Его непониманіе уже сказаннаго ею до крайности изумляло Гертруду, а, когда онъ заговорилъ о томъ, чтобы мать сопутствовала имъ на свадьбу въ Остенде, она почти-что вышла изъ себя. Женихъ ея былъ человѣкъ свѣтскій и слыхалъ, вѣроятно, о похищеніяхъ. Но теперь ей, очевидно, было необходимо или высказаться напрямикъ, или совсѣмъ отказаться отъ своихъ плановъ.
   -- Франкъ,-- сказала она,-- если бы ты бѣжалъ со мною, мы могли бы обвѣнчаться въ Остенде.
   -- Бѣжать съ тобой!
   -- Такія вещи дѣлались и раньше. Не мы первые, не мы послѣдніе.
   -- Самая обыкновенная вещь въ мірѣ, душа моя, когда у дѣвушки деньги въ рукахъ. По-моему, это было бы лучше всего.
   -- Деньги! Все деньги, да деньги. Ты, кажется, только и думаешь, что о деньгахъ.
   -- Ты не добра ко мнѣ, Гертруда.
   -- А ты добръ? Ничего не хочешь сдѣлать, о чемъ я прошу.
   -- Душка, мнѣ слишкомъ ясно представляется эта рубленая баранина и печеный картофель.
   -- У тебя, кажется, только и есть на умѣ, что твой обѣдъ.
   -- На умѣ у меня, къ сожалѣнію, много и другихъ вещей. Рубленая баранина -- только символъ. Подъ рубленой бараниной я разумѣю скверную квартиру, нелюбезный пріемъ, когда мы добьемся, чтобы кто-нибудь пригласилъ насъ обѣдать, сокращеніе счетовъ прачки, грязныя салфетки, которыя перевертываются цѣлую недѣлю, антимакассары для предохраненія спинокъ креселъ, видѣть тебя штопающей мои носки, пока я читаю газету, взятую за полъ-пенни напрокатъ изъ трактира за угломъ, пинту пива въ оловянной кружкѣ между нами... и, того гляди, двухъ младенцевъ въ одной колыбели, за невозможностью купить вторую...
   -- Перестаньте, милостивый государь.
   -- При такихъ обстоятельствахъ, я долженъ служить тебѣ и своею опытностью и своимъ воображеніемъ.
   -- Опытностью!
   -- Не по отношенію къ колыбелямъ! Это воображеніе. Душка, изъ этого ничего не выйдетъ. Мы съ тобою не такое получили воспитаніе, чтобы быть счастливыми на малые доходы.
   -- Папаша, навѣрное, отдастъ намъ деньги!-- сказала она съ жаромъ.
   -- Въ подобномъ случаѣ, голубчикъ, когда дѣло идетъ о твоемъ счастіи, я не довѣрюсь никому.
   -- О моемъ счастіи!
   -- Да, душка, о твоемъ счастіи! Я готовъ сказать тебѣ откровенно всю правду. Чувствую себя неспособнымъ составить твое счастіе, если меня посадятъ на рубленую баранину, о которой говорилъ тебѣ ранѣе. Подвергаться такому риску я не хочу... ради тебя же.
   -- То-есть ты хочешь сказать: ради себя самого,-- сказала она.
   -- И ради себя самого также, если ты непремѣнно хочешь, чтобы я это прибавилъ.
   Послѣ этого они нѣкоторое время шли къ дому молча.
   -- Такъ что же ты намѣренъ дѣлать?-- спросила она наконецъ.
   -- Я еще разъ поговорю съ твоимъ отцомъ.
   -- Онъ просто-на-просто выгонитъ тебя изъ дому,-- сказала Гертруда.
   Франкъ пожалъ плечами, и они продолжали молча идти ко входной двери.
   Сэра Томаса не было въ Мерль-Паркѣ, и его въ тотъ вечеръ не ждали домой, такъ что Франкъ Гаустонъ могъ спросить только лэди Трингль и увидѣлся только съ нею, да съ мистеромъ и мистрессъ Трафикъ. О любовныхъ дѣлахъ говорить въ ихъ присутствіи было неудобно; просидѣвъ съ полъ-часа, въ теченіе которыхъ съ нимъ обращались не особенно радушно, Франкъ простился и сказалъ, что будетъ имѣть честь посѣтить сэра Томаса въ Сити. Пока онъ сидѣлъ въ гостиной, Гертруда не появлялась. Она удалилась въ свою комнату и рѣшила тамъ, что Франкъ Гаустонъ -- не такой возлюбленный, изъ за котораго бы стоило очень сокрушаться.
   А Франкъ, по дорогѣ въ городъ, приходилъ къ тому же заключенію. Дѣвица желала свершенія чего-нибудь романтическаго, а онъ вовсе не былъ расположенъ свершать что-нибудь романтическое въ угоду ей. Онъ нисколько на мое не сердился, сознавая, что она имѣла такое же право на свою точку зрѣнія, какъ онъ -- на свою. Но Тринглевскій брачный союзъ начиналъ казаться ему совершенно невыполнимымъ. А въ такомъ случаѣ что же дѣлать? Поискать ли еще наслѣдницу или постараться наслаждаться жизнью, насколько позволятъ собственныя, скудныя средства? Ужъ не выступить ли въ новой роли, роли героя, и попросить Аймоджину Досимеръ раздѣлить съ нимъ маленькій коттеджъ, въ самомъ дешевомъ мѣстѣ, какое можно будетъ найти въ цивилизованныхъ странахъ Европы? Если дѣло пойдетъ на рубленую баранину и двойную колыбель, лучше ужъ имѣть при себѣ Аймоджину Досимеръ, чѣмъ Гертруду Трингль.
   Но ему все-таки оставался еще шансъ съ сэромъ Томасомъ, и онъ могъ воспользоваться этимъ шансомъ, испытывая пріятное сознаніе почти полнаго равнодушія къ тому, что можетъ сказать сэръ Томасъ. Когда приступаешь къ затруднительному дѣлу, очень пріятно быть готовымъ и къ тому и къ другому его исходу. По прибытіи въ Ломбардъ-Стритскую контору онъ быстро очутился опять лицомъ къ лицу съ сэромъ Томасомъ.
   -- Ну, мистеръ Гаустонъ, чѣмъ могу служить вамъ сегодня?-- спросилъ дѣловой человѣкъ съ пріятной улыбкой.
   -- Да все тѣмъ же, сэръ Томасъ.
   -- Не кажется ли вамъ, мистеръ Гаустонъ, что такое неоднократное повтореніе одной и той же просьбы обличаетъ,-- какъ бы вамъ это сказать,-- нѣкоторый недостатокъ собственнаго достоинства?
   -- Нѣтъ, сэръ Томасъ, мнѣ это не кажется. Я считаю, что велъ себя все время съ полнымъ сознаніемъ собственнаго достоинства.
   -- Пожалуй, лучше было бы сказать, что оно обличаетъ нѣкоторую слабость. Не хочу быть невѣжливымъ и потому беру назадъ первое выраженіе. Развѣ не слабость -- подвергаться столькимъ отказамъ по одному и тому же поводу?
   -- Я почувствовалъ бы себя весьма сильнымъ, если бы послѣ столькихъ отказовъ все-таки въ концѣ концовъ добился успѣха.
   -- На это нѣтъ рѣшительно никакихъ шансовъ.
   -- Почему же не быть шансамъ, разъ отъ этого зависитъ счастіе вашей дочери?
   -- Рѣшительно никакихъ нѣтъ шансовъ, потому что я не вѣрю, чтобы отъ этого зависѣло счастіе моей дочери. Она глупа и сдѣлала вамъ очень нелѣпое предложеніе.
   -- Какое?-- съ удивленіемъ спросилъ Гаустонъ, ничего не слыхавшій о перехваченномъ письмѣ.
   -- А путешествіе-то въ Остенде, съ цѣлью подыскать тамъ добродушнаго священника! Я думаю, вы не такъ глупы, чтобы на это согласиться.
   -- Нѣтъ, сэръ Томасъ, я бы этого не сдѣлалъ, потому что счелъ бы такой поступокъ дурнымъ.
   Онъ сказалъ это съ большою важностью и не сталъ задавать никакихъ вопросовъ, хотя и недоумѣвалъ, гдѣ могъ сэръ Томасъ почерпнуть свои свѣдѣнія.
   -- Увѣренъ, что вы сочли бы его нелѣпостью; да онъ и былъ бы нелѣпостью. Даю вамъ слово, что сдѣлай вы такую вешь -- вы бы не получили отъ меня ни единаго шиллинга. Я бы не допустилъ свою дочь до голодной смерти, но избавилъ бы ее отъ нужды такимъ путемъ, который лишилъ бы васъ всякой возможности пользоваться доставленными мною средствами.
   -- Объ этомъ нѣтъ и рѣчи,-- сказалъ Франкъ.
   -- Надѣюсь, нѣтъ; но разъ рѣчь была, я счелъ не лишнимъ предупредить васъ о томъ, какъ поступлю, если предложеніе будетъ принято вами.
   -- Оно не будетъ принято мною,-- сказалъ Франкъ съ сердцемъ.
   -- Прекрасно; радъ это слышать. По правдѣ сказать, я никогда и не думалъ, чтобы вы пошли на такой рискъ. Подобные вамъ джентльмены, когда ищутъ жену съ деньгами,-- любятъ, чтобы деньги были непремѣнно на лицо.
   -- Безъ сомнѣнія,-- сказалъ Франкъ, рѣшившійся удержать свою позицію.
   -- А теперь, мистеръ Гаустонъ, позвольте мнѣ прибавить вамъ еще нѣсколько словъ, и затѣмъ разстанемся, надѣюсь -- друзьями. Я не выдамъ свою дочь Гертруду за подобнаго вамъ человѣка, то-есть, я хочу сказать, ни за какого джентльмена безъ всякихъ занятій и безъ всякихъ средствъ. Если она поступитъ въ данномъ случаѣ вопреки моей волѣ, то должна будетъ въ наказаніе дѣлить бѣдность и праздность своего суженаго. Пока я живъ, я не допущу ее до крайней нужды, а послѣ моей смерти она получитъ какой-нибудь пустякъ, который не дастъ ей умереть съ голоду,-- и только. Но даю вамъ честное, благородное слово, что никогда она не будетъ средствомъ для доставленія богатства и роскоши такому мужу, какимъ были бы вы. Я найду лучшее употребленіе для денегъ, которыя добылъ своимъ трудомъ. А теперь прощайте.
   Съ этими словами онъ всталъ съ кресла и протянулъ Франку руку. Франкъ также всталъ, пожала, протянутую ему руку и вышелъ изъ "Траверса и Тризона" въ Ломбардъ-Стритѣ безъ особеннаго желанія отряхнуть прахъ ногъ своихъ. Онъ чувствовалъ, что сэръ Томасъ поступилъ разумно, и чувствовалъ, что купить такою цѣною Гертруду Трингль было бы слишкомъ дорого.
   Дня черезъ два или три онъ отправилъ слѣдующую небольшую записку бѣдной Гертрудѣ въ Мерль-Паркъ:

"Дорогая Гертруда,

   "Я опять видѣлся съ твоимъ отцомъ и убѣдился, что онъ совершенно неумолимъ. Онъ сказалъ мнѣ, что ни за что не выдастъ дочь за такого неимущаго и праздношатающагося малаго, какъ я, и я нисколько не сомнѣваюсь въ искренности его рѣшенія. Кто посмѣлъ бы его оспаривать? Я не посмѣлъ, несмотря на все желаніе заставить твоего отца измѣнить свои намѣренія.
   "Такъ какъ я увѣренъ въ его непреклонности, то считаю себя обязаннымъ честью -- возвратить тебѣ твое слово. Чувствую, что поступилъ бы относительно тебя очень дурно, если бы желалъ связывать тебя помолвкой, которая могла бы привести къ счастливому окончанію во всякомъ случаѣ не ранѣе, какъ по прошествіи многихъ лѣтъ, да и то не навѣрное.
   "Такъ какъ мы разстаемся добрыми друзьями, надѣюсь, ты не откажешься сохранить на память бездѣлушку, которую я далъ тебѣ въ знакъ преданности.

Франкъ Гаустонъ."

   

XVI.
Франкъ Гаустонъ кается.

   -- А теперь "свободенъ онъ любить избранницу другую",-- сказалъ себѣ Франкъ Гаустонъ, садясь на извозчика и приказывая везти себя въ клубъ, гдѣ и написалъ приведенное въ концѣ послѣдней главы прощальное письмо къ Гертрудѣ. Что слѣдовало ему дѣлать -- сокрушаться о своей участи или радоваться ей? Онъ смотрѣлъ прямо въ лицо вопросу насчетъ обзаведенія домашняго очага,-- домашняго очага, устроеннаго на деньги сэра Томаса и раздѣленнаго съ дочерью сэра Томаса, и рѣшился на такое обзаведеніе, хотя перспектива, какъ онъ говорилъ себѣ, была "не ахтительная". Вознамѣрившись жениться на Гертрудѣ,-- подъ тѣмъ условіемъ, чтобы Гертруда принесла съ собою отнюдь не менѣе трехъ тысячъ въ годъ,-- онъ тотчасъ понялъ, что ему придется отказаться отъ всѣхъ своихъ прежнихъ нравовъ и обычаевъ и пожертвовать всѣми своими маленькими удовольствіями. Онъ сдѣлался бы зятемъ Томаса Трингля, обладателемъ удобной квартиры, обильныхъ харчей, а, можетъ быть, и одной или двухъ верховыхъ лошадей. Въ лучшемъ случаѣ удалось бы, можетъ быть, устроиться въ Но или другомъ какомъ-нибудь такомъ же мѣстѣ, насколько возможно дальше отъ Тринглевскихъ вліяній. Но съ маленькими обѣдами въ одномъ клубѣ, маленькими партіями виста въ другомъ, съ вечерами въ оперѣ и улыбками дамъ, которыхъ онъ любилъ всѣхъ вообще,-- предстояло проститься навѣки! Зарабатывать свой хлѣбъ! Да, конечно, ему предстояло зарабатывать свой хлѣбъ, и къ тому же самымъ непріятнымъ способомъ. Онъ готовился обзавестись домашнимъ очагомъ, не потому, чтобы такое обзаведеніе казалось ему сколько-нибудь привлекательнымъ, но потому, что недостатокъ въ деньгахъ вынуждалъ его какъ-нибудь перемѣнить свой настоящій образъ жизни. А между тѣмъ было время, когда женитьба представлялась ему величайшимъ счастіемъ, какое только могло выпасть на его долю. Насколько онъ, по природѣ своей, способенъ былъ любить,-- онъ любилъ Аймоджину Досимеръ. Ему блеснуло когда-то нѣчто лучшее, чѣмъ маленькіе обѣды и маленькія партіи виста. Въ виду имѣлись и денежныя средства, не такія обширныя, какъ тѣ, которыя доставилъ бы сэръ Томасъ, но достаточныя для обзаведенія скромнымъ и уютнымъ домикомъ, гдѣ, но его представленіямъ, для счастія его было бы достаточно пописывать кое-какія картинки, почитывать кое-какія книжки и любить жену и дѣтей. И даже тутъ дѣло не обходилось безъ нѣкоторыхъ сомнѣній. Жаль было прелестей лондонской жизни! Тѣмъ не менѣе онъ рѣшился, и она съ своей стороны, конечно, рѣшилась также. Но тутъ умеръ этотъ безсовѣстный дядя, и оказалось, что деньги, которыя должны были достаться его племяннику, старикъ истратилъ на собственныя нужды. Между Франкомъ и Аймоджиной произошло объясненіе; съ помолвкой своей они рѣшили покончить, водворивъ на ея мѣсто сомнительную и опасную дружбу.
   Таково было положеніе дѣлъ, когда Франкъ въ первый разъ встрѣтился въ Римѣ съ Гертрудой Трингль, чему прошло теперь уже значительно болѣе года. Какъ только Гертруда впервые благосклонно приняла его предложеніе, онъ написалъ Аймоджинѣ письмо въ обычномъ своемъ шутовскомъ тонѣ и сообщили, ей о своемъ намѣреніи или, лучше сказать, не намѣреніи, а злосчастной судьбѣ, его ожидавшей въ случаѣ немилости боговъ. Она отвѣчала ему въ томъ же тонѣ, выражая, относительно его благосостоянія, надежду, что боги окажутся немилостивыми. Но если бы онъ сумѣлъ прочесть между строкъ ея письма, то увидѣлъ бы, что сердце ея затронуто сильнѣе, чѣмъ его собственное. Съ тѣхъ поръ онъ это понялъ изъ одного или двухъ новыхъ ея писемъ и той прогулки по италіанскому склону Тирольскихъ Альпъ. Читатель помнитъ, можетъ быть, какъ Франка спровадили въ дилижансѣ въ Инспрукъ, потому что дальнѣйшее его пребываніе въ одномъ домѣ съ Аймоджиной было найдено опаснымъ. Онъ уѣхалъ и, уѣзжая, все еще старался обратить все дѣло въ шутку. Но даже и тогда оно уже не было для него шуткой. Онъ видѣлъ и любовь и гнѣвъ Аймоджины и чувствовалъ отвращеніе къ бѣдной дѣвушкѣ, на которой намѣревался жениться, отвращеніе, возраставшее по мѣрѣ того, какъ любовь и гнѣвъ Аймоджины становились для него яснѣе.
   Тѣмъ не менѣе Франкъ не отказался отъ своихъ намѣреній, не увѣнчавшихся, какъ мы видѣли, особеннымъ успѣхомъ. Теперь, покинувъ домъ въ Ломбардъ-Стритѣ и написавъ Гертрудѣ письмо, которое считалъ послѣднимъ, онъ по неволѣ снова началъ думать о миссъ Досимеръ. Въ карманѣ у него, пока онъ сидѣлъ въ клубѣ, было, по правдѣ сказать, письмо, незадолго передъ тѣмъ полученное отъ этой дѣвицы и сильно нарушавшее его спокойствіе при послѣднихъ тщетныхъ попыткахъ въ Мерль-Паркѣ и Ломбардъ-Стритѣ. Письмо было слѣдующаго содержанія:

"Милый Франкъ,

   "Еще нѣсколько короткихъ, но дружескихъ словъ, вопреки нашей бурѣ на склонѣ Тирольской горы! Если судьбой вашей будетъ править миссъ Трингль,-- въ такомъ случаѣ пусть все между нами будетъ кончено. Я бы не желала, чтобы ко мнѣ обращались за дружескимъ пріемомъ такой мистрессъ Франкъ Гаустонъ. Но если Трингль père окажется неумолимымъ въ послѣднюю минуту, тогда приходите ко мнѣ.

Ваша А."

   Отправляясь въ Мерль-Паркъ съ этимъ письмомъ въ карманѣ, онъ твердо рѣшился такъ или иначе покончить Тринглевскую исторію. Письмо Аймоджины не должно было отклонить его отъ начертаннаго имъ себѣ пути долга; но если долгъ этотъ окажется неисполнимымъ,-- что же, тогда можно принять къ свѣдѣнію то, что имѣла сообщить ему Аймоджина.
   Досимеры были теперь въ Лондонѣ, гдѣ, обыкновенно, проводили шесть мѣсяцевъ въ году, но Гаустонъ еще не былъ у нихъ съ тѣхъ поръ, какъ разстался съ ними въ Тиролѣ. Съ осени онъ не много времени провелъ въ Лондонѣ, а когда и былъ тамъ, то не особенно желалъ видѣться съ людьми, которые обошлись съ нимъ, по меньшей мѣрѣ, грубовато. Но теперь ему необходимо было отвѣтить на письмо Аймоджины. Какъ отвѣтить на него, онъ еще не рѣшилъ вовсе; да и не могъ рѣшить до принятія весьма убѣдительныхъ увѣреній сэра Томаса Трингля. Какъ бы то ни было, теперь дѣло это было покончено, онъ "свободенъ былъ любить избранницу другую", если нашелъ бы это подходящимъ. Вопросъ, однако, требовалъ весьма тщательнаго обсужденія. Онъ посвятилъ ему десять минутъ напряженнаго вниманія, во время которыхъ выпилъ чашку кофе и выкурилъ папиросу; затѣмъ, бросивъ въ сторону окурокъ, послѣшилъ въ пріемную и написалъ письмо слѣдующаго содержанія:

"Милая Аймоджина,

   "Вамъ не придется прижимать къ сердцу вторую дочь сэра Томаса Трингля, баронета, въ качествѣ моей супруги. Онъ въ самыхъ опредѣленныхъ выраженіяхъ отклонилъ, наконецъ, честь предложеннаго мною союза. Сдѣлайся эта дѣвица "госпожею Франкъ Гаустонъ", я не сомнѣваюсь, что вы исполнили бы свою обязанность относительно собственнаго кузена. Подобная участь, однако, не была мнѣ начертана въ Книгѣ Судебъ. Батюшка упорствуетъ въ своемъ воззрѣніи на меня, какъ на безпутнаго лѣнтяя и проходимца, и хотя онъ былъ настолько добръ., что не разъ намекалъ на возможность съ моей стороны овладѣть молодою дѣвицей, но вполнѣ убѣдительно внушилъ мнѣ, что я такимъ образомъ не овладѣю ничѣмъ, кромѣ ея красоты. Жена и семья, при моихъ настоящихъ, весьма умѣренныхъ, средствахъ, были бы обременительны; а потому я, съ глубокимъ прискорбіемъ, распрощался съ миссъ Трингль.
   "Я не былъ у васъ и не видался ни съ вами, ни съ вашимъ братомъ, ни съ мистрессъ Досимеръ, потому что совершенно не зналъ, будете ли вы, вашъ братъ или мистрессъ Досимеръ рады меня видѣть. Какъ вы и сами говорите, на склонѣ Тирольской горы была буря, и во время этой бури вѣтеръ дулъ съ разныхъ сторонъ. Я никого не обвиняю; можетъ быть, и нужна была буря, чтобы очистить воздухъ. Но я терпѣть не могу бурь. Вовсе не претендую на какую-нибудь высокую добродѣтель, но стараюсь не быть непріятнымъ. Братъ вашъ, если помните, былъ немного суровъ. Впрочемъ, я упоминаю объ этомъ въ сущности только затѣмъ, чтобы объяснить мое кажущееся невѣжество.
   "А, можетъ быть, и съ другою цѣлью; чтобы выиграть немного времени, ранѣе чѣмъ приступить къ суровой необходимости отвѣчать на все, что вы говорите на пяти строкахъ вашего, чрезвычайно содержательнаго, письма.
   На первыя четыре я уже отвѣтилъ. Такой мистрессъ Франкъ Гаустонъ, о которой вы упоминаете,-- не будетъ. Теперь послѣдняя строка. Конечно, я буду у васъ, и очень скоро. Ну, теперь, повидимому, я отвѣтилъ на все ваше письмо.
   "А все-таки не отвѣтилъ. Въ немъ заключается такъ много, что на отвѣтъ не хватило бы и нѣсколькихъ листовъ. Цѣлой непочатой дести почтовой бумаги, исписанной съ обѣихъ сторонъ, не хватило бы на все, что я могъ бы вамъ на него сказать. Я могъ бы исписать столько же стопъ in-folio, сколько нужно ихъ для романа въ три тома. И назвалъ бы свое произведеніе однимъ изъ двухъ именъ: или "Сомнѣнія Франка Гаустона", или "Постоянство Аймоджины Досимеръ", судя по тому, къ какой развязкѣ привелъ бы его. Но въ немъ былъ бы тотъ же недостатокъ, что и въ большинствѣ современныхъ романовъ. Герой былъ бы ужаснымъ шалопаемъ, а героиня -- совершенствомъ, превышающимъ природу человѣческую.
   "Герой сталъ бы постоянно повторять про себя строфу изъ латинскаго поэта, изъ всѣхъ строфъ самую печальную:
   
   "Я знаю, вижу лучшій путь.
   По худшему -- иду."
   
   "Но въ романахъ герои, даже самые посредственные, всегда оканчиваютъ благополучно. Какое-нибудь божество является изъ театральнаго облака и оставляетъ бѣднягѣ десять тысячъ годового дохода, да титулъ въ придачу. Геройство его не очень еще велико, если онъ начинаетъ вости себя хорошо при такихъ побудительныхъ причинахъ, но для развязки этого довольно и все окрашивается розовымъ цвѣтомъ. Я сталъ бы добродѣтельнымъ за цѣну гораздо болѣе дешевую; было бы только достаточно, чтобы прокормиться съ семьею! Что вы считаете самою меньшею цыфрой дохода, при которой осторожный -- не говорю, сумасбродно-восторженный -- герой можетъ отважиться обнаруживать свое геройство?
   "Ну, вотъ я написалъ вамъ длинное письмо и думаю, что далъ нѣкоторое понятіе о настоящемъ состояніи своихъ чувствъ. Что бы ни случилось, я едва ли снова пущусь въ погоню за приданымъ. Если полъ-милліона въ женскомъ обликѣ повѣсятся мнѣ на шею, устою ли я -- это еще неизвѣстно, Но разузнавать о количествѣ предполагаемой въ стѣнахъ города добычи и потомъ располагаться передъ "имъ для правильной осады, я, кажется, больше не стану.
   "Это занятіе очень противное. Не говорю, чтобы я не могъ лгать и чтобы не лгалъ безсовѣстно при послѣдней осадѣ; но мнѣ это претитъ. И потомъ выслушивать отъ отца упреки въ отсутствіи собственнаго достоинства, а отъ дочери -- въ трусости, какъ это случилось со мною,-- это дѣйствуетъ подавляющимъ образомъ. Оба они были правы, хотя я и отрицалъ справедливость ихъ словъ. Съ этимъ можно бы примириться, если бы это была прелюдія удачи, но какъ часть пораженія -- оно нестерпимо. Въ настоящую минуту я соображаю, что можетъ сдѣлать экономія въ примѣненіи къ будущей холостой жизни, и думаю начать съ двухъ бараньихъ котлетъ и полъ-пинты хереса за своимъ нынѣшнимъ обѣдомъ. Навѣрное паду, и спрошу фазана и шампанскаго.
   "Буду у васъ около трехъ въ воскресенье. Если вы можете устроить, чтобы вашъ братъ выѣхалъ съ визитами, а сестра ушла въ церковь къ вечернѣ, было бы очень хорошо.

Преданный вамъ
Ф. Гаустонъ."

   Это было длинное, безсвязное письмо, въ которомъ ни единое слово не заключало основательнаго, ясно выраженнаго смысла; но Аймоджина отлично поняла его значеніе. Она поняла болѣе того, что въ немъ заключалось, такъ какъ увидѣла,-- яснѣе чѣмъ видѣлъ самъ его писавшій,-- насколько онъ снова началъ подчиняться ея вліянію, и насколько она могла снова пріобрѣсти это вліяніе. Но слѣдовало ли ей пріобрѣтать его? Возстановленіе ея вліянія свелось бы просто-на-просго къ возстановленію помолвки. Буря на склонѣ горы произошла, несомнѣнно, вслѣдствіе силы и искренности ея любви. Сердце ея было уязвлено его намѣреніемъ отдаться другой женщинѣ послѣ всего, что произошло между ними. Она была всецѣло предана ему, и тѣмъ не менѣе научилась отъ него видѣть въ своей любви нѣчто такое, что, по самой природѣ своей, возбуждало насмѣшку. Онъ постоянно слегка издѣвался надъ собою, даже въ ея присутствіи, за то, что не устоялъ передъ ея прелестями, и она, заразившись тѣмъ же настроеніемъ, или внѣшнимъ выраженіемъ этого настроенія, ввела его въ заблужденіе: онъ думалъ, что сбросить бремя этой любви будетъ для нея такъ же легко, какъ и для него. Впадая въ эту ошибку, онъ не зналъ кореннаго различія между природою женскаго сердца и природою мужскаго, не зналъ что то, что для мужчины составляетъ, самое большее, часть его жизненныхъ интересовъ, для женщины заключаетъ ихъ всѣ.
   Она пыталась идти по его стопамъ, пока отъ этого, какъ ей казалось, не рисковала ничего потерять. Но когда наступила минута испытанія, она положительно отказалась слѣдовать за нимъ. Попробовала было, и въ этой попыткѣ разрѣшила ему уйти; но когда поняла, что онъ дѣйствительно ушелъ, или сейчасъ уйдетъ,-- совершенно этого не выдержала. Тутъ начались ея пререканія съ братомъ, и разразилась буря на горѣ.
   Затѣмъ она провела нѣсколько мучительныхъ мѣсяцевъ. Обратить въ шутку свою любовь она была не въ состояніи. Она научилась любить его независимо отъ того, хорошъ ли онъ или дуренъ, вѣренъ или вѣтренъ, и теперь любовь эта была на лицо -- въ качествѣ неизмѣнной радости, или, гораздо вѣроятнѣе, въ качествѣ неизмѣннаго проклятія. Въ теченіе этихъ мѣсяцевъ она узнала, хотя и не видалась съ Франкомъ, что намѣренію его жениться на Гертрудѣ Трингль едва ли суждено было осуществиться и написала, наконецъ, свое многозначительное, какъ называлъ его Франкъ, посланіе въ пять строкъ. Оно и должно было быть многозначительнымъ и заключало въ себѣ дѣйствительно гораздо больше того, что могло казаться съ перваго взгляда. "Если вы можете заставить себя вернуться ко мнѣ и претерпѣть тѣ неудобства, которыя можетъ повлечь за собою такое возвращеніе, я заявляю съ своей стороны готовность поступить точно такъ же; заявляю также, что помимо такого соглашенія между нами ничто въ мірѣ не можетъ сдѣлать меня счастливой." Таково было значеніе послѣдней строки, въ которой она просила его придти къ ней, если Трингль père въ послѣднюю минуту окажется неумолимымъ. Всѣ невзгоды бѣдности, вся томительная тягость ожиданія, всѣ, возможныя въ будущемъ, опасенія за его постоянство -- все было лучше крупной потери, которую перенести она не могла.
   Да, очень было бы хорошо, если бы ни брата, ни свояченицы не было дома, когда онъ придетъ къ ней. Ни тому, ни другому она не сказала ни слова о своей перепискѣ, ни слова о своихъ возродившихся надеждахъ.
   До возраженій, которыя они могли бы представить, ей было совершенно все равно, лишь бы уладилось съ Франкомъ. Но пока удача эта была еще сомнѣніемъ, не лишнее было заручиться помощью хотя бы свояченицы. Въ воскресенье утромъ мистеръ Досимеръ, конечно, куда-нибудь выѣдетъ. Онъ имѣлъ обыкновеніе отправляться къ пріятелямъ тотчасъ послѣ завтрака и на отсутствіе его можно было разсчитывать навѣрно. Жена -- дѣло другое. Отослать ее въ церковь, какъ думалъ Франкъ, было немыслимо. Мистрессъ Досимеръ ходила, обыкновенно, по воскресеньямъ къ обѣднѣ и затѣмъ считала свои обязанности на тотъ день исполненными. Да, кромѣ того, Аймоджинѣ не нравилась мысль о свиданіи съ возлюбленнымъ совсѣмъ безъ вѣдома свояченицы.
   -- Мэри,-- сказала она,-- въ воскресенье придетъ Франкъ Гаустонъ.
   -- Франкъ!-- воскликнула мистрессъ Досимеръ. Я думала, что мы окончательно разстались съ этимъ благоденствующимъ юношей.
   -- Не знаю -- почему.
   -- Н-ну... онъ относился къ намъ не очень-то дружелюбно, когда уѣзжалъ отъ насъ въ Тиролѣ, а съ тѣхъ поръ вотъ уже сколько мѣсяцевъ ни разу даже и не заглянулъ. На прошлой недѣлѣ я спрашивала Досимера, не пригласить ли его обѣдать, но онъ сказалъ -- лучше пускай идетъ своей дорогой.
   -- Тѣмъ не менѣе, онъ будетъ здѣсь въ воскресенье.
   -- Онъ къ тебѣ писалъ?
   -- Да, онъ писалъ ко мнѣ -- въ отвѣтъ на записку отъ меня. Я ему сказала, что хочу его видѣть.
   -- Разумно ли это было?
   -- Разумно ли, нѣтъ ли -- я это сдѣлала.
   -- Почему ты можешь желать его видѣть?
   -- Сказать правду или солгать?
   -- Не лги, конечно; я не стану просить тебя сказать правду, если правда тебѣ непріятна.
   -- Да, она непріятна; но, ужъ все равно, я, пожалуй, скажу тебѣ ее. Я писала ему и просила придти, потому что я такъ страстно люблю его.
   -- О Аймоджина!
   -- Это правда.
   -- Ты такъ и сказала ему?
   -- Нѣтъ; я ничего ему не сказала, кромѣ того, что если эта его свадьба съ дочерью сэра Томаса Трингля не состоялась -- онъ можетъ опять придти повидаться со мною. Вотъ и все. Его письмо было гораздо длиннѣе, но въ немъ заключалось немногое. Какъ бы то ни было, онъ придетъ, и я готова возобновить нашу помолвку, если онъ этого захочетъ.
   -- Что скажетъ Мэдбэри?
   -- Мнѣ нѣтъ почти-что никакого дѣла до того, что онъ скажетъ, и я не считаю себя обязанной обращать вниманіе на его слова. Разъ я сама рѣшаюсь связать себя продолжительной помолвкой и мистеръ Гаустонъ ничего противъ этого не имѣетъ,-- по моему, брать не въ правѣ вмѣшиваться. Я могу располагать собою, какъ хочу, и дѣло идетъ о моемъ собственномъ счастіи.
   -- Аймоджина, все это мы уже столько разъ обговаривали!
   -- Конечно; и въ результатѣ переговоровъ Франкъ получилъ возможность, съ моего разрѣшенія, сдѣлать предложеніе этой барышнѣ съ кучей денегъ. Если бы это устроилось, я бы не имѣла никакого права обвинять его, какъ бы тяжело мнѣ ни было. Но все это рухнуло, и я считаю себя въ правѣ возобновить свою помолвку. Будь покойна, я не стану его объ этомъ просить.
   -- Въ сущности оно сводится къ тому же, Аймоджина.
   -- Очень можетъ быть. Женщинамъ часто случается подразумѣвать такія вещи, которыя имъ не пристало произносить вслухъ. Такъ оно въ этомъ случаѣ можетъ быть и со мной. Но все таки рѣшительное слово, если оно будетъ кѣмъ-нибудь произнесено, будетъ произнесено имъ. Что мнѣ теперь нужно отъ тебя, такъ это -- чтобы ты предоставила гостиную въ мое исключительное распоряженіе въ воскресенье въ три часа. Если мы и будемъ говорить о чемъ-нибудь такомъ, то должны говорить безъ свидѣтелей.
   Мистрессъ Досимеръ съ нѣкоторымъ трудомъ согласилась исполнить эту просьбу и обѣщать, что до поры до времени ничего не скажетъ мужу.
   

XVII.
Капитанъ Бетсби.

   Бѣдная Эйаля, между тѣмъ, влачившая меланхолическое существованіе подгь крылышкомъ тетки въ Кингсбюри-Крессентѣ, причиняла новыя бѣдствія и нарушала покой новаго вздыхателя. Въ Стальгамѣ она встрѣтилась съ нѣкимъ капитаномъ Бетсби и тамъ же привлекла его вниманіе. Капитанъ Бетсби вызывался сопутствовать ей на охотѣ, предлагалъ руководить ею и сгоралъ ревностью къ полковнику Стоббсу. Эйаля и Нина въ тотъ день покрыли себя славой, но, къ великому облегченію капитана, совершили это независимо отъ полковника Стоббса. Героемъ дня былъ Ларри Туэптиманъ, давно уже пользовавшійся извѣстностью среди наѣздниковъ Соединенной Уффордской и Руффордской охоты. Чувства капитана Бетсби были такимъ образомъ пощажены, и онъ вообразилъ, что если Эйаля и питала прежде какое-нибудь расположеніе къ полковнику -- оно окончательно прошло. Тогда онъ сталъ искать случая пріобрѣсти ея благосклонность, но до сихъ поръ старанія его не увѣнчались особеннымъ успѣхомъ.
   Для обитателей Стальгама капитанъ Бетсби былъ существомъ несноснымъ, но съ этой несносностью приходилось мириться.
   Онъ приходился единокровнымъ братомъ сэра Гарри, мать котораго вышла замужъ во второй разъ -- за Ланкаширскаго богача мистера Бетсби. Теперь они оба умерли и отъ нихъ ничего не осталось, кромѣ вышеупомянутаго капитана. Онъ былъ простодушенъ, добръ и богатъ, а при устроеніи дѣлъ Эльбюри-сит-Бетсби, послѣдовавшемъ за смертью мистрессъ Бетсби,-- велъ себя пріятно для всѣхъ, кого оно касалось. Сэръ Гарри, не питавшій, впрочемъ, особенной привязанности къ единокровному брату, терпѣлъ его за это; а лэди Альбюри была къ нему не менѣе милостива, потому что помнила мудрое правило, которое повелѣваетъ поддерживать добрыя отношенія съ богатыми родственниками. Какъ знать! можетъ быть, въ концѣ концовъ деньгамъ Бетсби суждено было перейти къ какимъ-нибудь отпрыскамъ фамиліи Альбюри!
   Но капитану чрезвычайно хотѣлось обзавестись женой, которая бы снабдила его собственными отпрысками. Дѣло въ томъ, что онъ ужаснѣйшимъ образомъ влюбился въ Эйалю и совсѣмъ рѣшился сдѣлать ей предложеніе, когда узналъ, что она уже собирается уѣзжать изъ Стальгама. Онъ думалъ вести свои дѣла быстрѣе, но не нашелъ удобнаго случая. Въ послѣдній день охоты полковникъ все продолжалъ мѣшать ему, и обстоятельства всегда оказывались неблагопріятными, когда онъ старался поговорить съ молодою лэди наединѣ. Затѣмъ она уѣхала, и онъ ничего не могъ узнать о ней, кромѣ того, что она жила у своей тетки, мистресъ Дозетъ, въ Кингсбюри-Крессентѣ.
   -- Господи помилуй! Беньяминъ-то, Беньяминъ! Влюбился въ эту дѣвочку!
   Беньяминъ былъ капитанъ Бетсби; эта дѣвочка была, конечно, Эйаля Дормеръ; взывавшій къ милосердію Божію былъ сэръ Гарри Альбюри, а замѣчаніе обращалось къ его женѣ. Происходило это черезъ часъ послѣ отъѣзда Эйали изъ Стальгама.
   -- Беньяминъ влюбленъ въ Эйалю Дормеръ! Какой вздоръ; я этому совершенно не вѣрю,-- сказала лэди Альбюри.
   Не мудрено, что она этому не вѣрила. Ея собственный фаворитъ, несравненный полковникъ Стоббсъ потерялъ голову отъ этой же дѣвочки; Томъ Трингль, наслѣдникъ "Траверса и Тризона", находился, какъ ей было извѣстно, въ томъ же печальномъ положеніи. А, между тѣмъ, сама она не находила въ дѣвочкѣ ничего, что бы оправдывало все это бѣшенство. Въ ея глазахъ, Эйаля была не дурна -- и только. Она сказала бы, что у Эйали нѣтъ ни красоты, ни умѣнія держаться, ни хорошей фигуры. Блестящіе глаза, измѣнчивый цвѣтъ лица, выраженіе нѣкоторой живости въ нижней его части -- вотъ и все, чѣмъ могла похвалиться Эйаля. И что же? Вотъ наслѣдникъ человѣка съ милліонами, вотъ полковникъ, восьмое чудо въ свѣтѣ,-- оба на лицо и оба несомнѣнно сшиблены съ ногъ! А теперь ей говорили еще, что капитанъ Бетсби, всегда увѣрявшій, что онъ крайне разборчивъ по отношенію къ молодымъ дѣвицамъ, находится въ томъ же положеніи.
   -- Неужели онъ самъ тебѣ сказали*?-- спросила она.
   -- Нѣтъ; это было бы совсѣмъ на него не похоже. Онъ, навѣрное, сдѣлаетъ изъ этого великую тайну и, навѣрное, будетъ ее выдавать на каждомъ шагу. Богъ увидишь, правду ли я говорю.
   Въ тотъ же самый день лэди Альбюри пришлось убѣдиться, что мужъ говорилъ правду. Капитанъ Бетсби хотя и очень ревниво охранялъ свою тайну, все же сознавалъ необходимость имѣть хотя бы одного повѣреннаго. Едва ли возможно, думалъ онъ, ухаживать за Эйалей безъ всякаго содѣйствія съ чьей бы то ни было стороны. Онъ ничего не зналъ ни о мистрессъ Дозетъ, ни о Кингсбюри-Крессентѣ, и очень мало о самой Эйалѣ. На лэди Альбюри смотрѣлъ, какъ на своего избраннаго друга, и имѣлъ обыкновеніе сообщать ей всѣ непріятности, которыя съ нимъ приключались. Они состояли преимущественно въ преслѣдованіи со стороны матерей молодыхъ лэди, не имѣвшихъ приданаго. Какъ бы не жениться противъ своей воли -- такова была трудная задача всей его жизни.
   Свояченица уберегала его до сихъ поръ, и потому, въ настоящемъ случаѣ противоположнаго характера онъ обратился за помощью къ ней.
   -- Розалинда,-- сказалъ онъ ей самымъ торжественнымъ тономъ,-- какъ ты думаешь, что я хочу тебѣ сказать?
   Лэди Альбюри знала это, но, конечно, скрыла свое знаніе.
   -- Надѣюсь, мистрессъ Мотерли не написала къ тебѣ опять,-- сказала она.
   Мистрессъ Мотерли была дама, желавшая украсить своею дочерью домашній очагъ капитана Бетсби и письменно справлявшаяся о его намѣреніяхъ.
   -- О Господи, ничего подобнаго. Мнѣ рѣшительно нѣтъ никакого дѣла ни до мистрессъ Мотерли, ни до этой барышни. Я никогда въ жизни не сказалъ ей ни одного слова, къ которому можно было бы прицѣпиться. Но теперь я хочу сказать одну вещь нѣкоторой особѣ.
   -- Какую же это вещь, Бенъ?
   -- Розалинда, охъ!-- простоналъ онъ. Пойми, Розалинда, что никогда въ жизни я ни къ чему не относился такъ серіозно.
   -- Ты всегда ко всему относишься серіозно.
   Онъ вздохнулъ очень глубоко.
   -- Въ этомъ дѣлѣ, Розалинда, я ожидаю помощи отъ тебя.
   -- Я, кажется, всегда тебѣ ее оказывала.
   -- Да, всегда. Но теперь ты должна всячески обо мнѣ постараться. Какъ ты находишь эту дѣвушку, миссъ Дормеръ?
   -- Нахожу ее хорошенькой; мужчины говорили мнѣ, что она славно ѣздитъ верхомъ.
   -- А ты не находишь, чтобы она была божественна?
   -- Милый Бенъ, женщины никогда не находятъ другъ друга божественными. Въ своемъ кругу мы всегда ясно обнаруживаемъ свои человѣческія свойства, а то и похуже. Ты хочешь, можетъ быть, сказать, что влюбленъ въ Эйалю Дормеръ?
   -- Отгадала!-- сказалъ онъ. Ты всегда все отгадаешь
   -- Да, когда молодые люди называютъ дѣвушекъ божественными, я почти всегда отгадываю, что это значитъ. Ты знаешь что-нибудь о миссъ Дормеръ?
   -- Ничего, кромѣ того, что она прелестна, кромѣ того, что она умна, кромѣ того, что она обворожительна! Все это я знаю и ничего не хочу знать кромѣ этого.
   -- Ну, это значитъ, ты влюбленъ не на шутку! Во-первыхъ, у нея нѣтъ ни гроша.
   -- Мнѣ не надо никакихъ грошей,-- сказала, капитанъ съ гордостью.
   -- Во-вторыхъ, я вовсе не увѣрена, что тебѣ понравятся ея родственники. Отца и матери у нея нѣтъ.
   -- Въ такомъ случаѣ они не могутъ мнѣ не понравиться.
   -- Но у нея есть тетки и дяди; боюсь, что все это люди довольно сомнительные. Живетъ она у нѣкоего мистера Дозета, клэрка въ Сомерсетъ-Гаузѣ, человѣка, конечно, почтеннаго, но такого, что ты, можетъ быть, не пожелаешь особенно часто видѣть его въ своемъ домѣ.
   -- Мнѣ совершенно все равно до тетокъ и дядей,-- сказалъ капитана, Бетсби. Отъ тетокъ и дядей всегда гораздо легче избавиться, чѣмъ отъ матерей и отцовъ. Во всякомъ случаѣ, я рѣшилъ добиваться своего и ты должна сообщить мнѣ все, что для этого нужно. Какъ мнѣ найти ее?
   -- Ступай въ No 10, Кингсбюри-Крессентъ, Бейсуатеръ. Спроси мистрессъ Дозетъ и скажи ей, зачѣмъ ты пришелъ. Когда она узнаетъ, что у тебя есть состояніе, то выслушаетъ тебя благосклонно. Какъ поступитъ молодая дѣвица, я совершенно не могу сказать заранѣе. Она съ большими странностями.
   -- Со странностями?-- проговорилъ капитанъ, вздыхая снова.
   Лэди Альбюри дѣйствительно считала Эйалю очень странной, вслѣдствіе ея отказа двумъ такимъ людямъ, какъ Томъ Трингль съ его богатствомъ и полковникъ Стоббсъ съ его положеніемъ. И Эйаля, поступая такимъ образомъ, не имѣла никакихъ видовъ на будущее, не имѣла даже приличнаго крова надъ головой! Не вѣроятно ли, что она откажетъ также и капитану Бетсби, который менѣе богатъ, чѣмъ Трингль, и несомнѣнно менѣе извѣстенъ свѣту, чѣмъ Стоббсъ? Но объ этомъ пока можно было и умолчать. Содѣйствовать полковнику Стоббсу вынуждала ее искренняя привязанность къ этому человѣку; а брату мужа можно было содѣйствовать только для виду.
   -- Если хочешь, я могу написать нѣсколько словъ мистрессъ Дозетъ,-- сказала она,-- или миссъ Дормеръ.
   -- Сдѣлай милость. Лучше напиши теткѣ и скажи ей, что у меня порядочное состояніе. Она сообщитъ Эйалѣ, что я могу ее вполнѣ обезпечить. Такого рода вещи всегда оказываютъ сильное вліяніе на молодыхъ дѣвушекъ.
   -- Должны бы оказывать, по крайней мѣрѣ,-- сказала лэди Альбюри,-- но ужъ на пожилыхъ-то дамъ оказываютъ его несомнѣнно.
   Такимъ образомъ дѣло рѣшилось. Лэди Эльбюри взялась написать къ мистресъ Дозетъ и сообщить ей, что капитанъ Бетсби явится въ Кингсбюри-Кресентъ въ качествѣ искателя руки миссъ Эйали Дормеръ, прибавивъ затѣмъ, что положеніе капитана Бетсби даетъ ему полную возможность обзавестись женою и содержать ее.
   -- Ты вѣдь пригласишь ее сюда, если она приметъ мое предложеніе, Розалинда?
   Обстоятельства были затруднительныя: Эйалю еще ранѣе рѣшено было привезти въ Стальгамъ въ интересахъ полковника. Но лэди Альбюри все-таки могла дать требуемое обѣщаніе, такъ какъ оно уже не могло бы повредить полковнику, въ случаѣ, если бы Эйаля дала слово капитану; лэди Эльбюри считала, впрочемъ, что это весьма мало вѣроятно.
   -- А если она и не приметъ сразу, все таки ты ее пригласи, прибавилъ влюбленный.
   Такой случай, въ высшей степени правдоподобный, представлялъ большія затрудненія. Эйалю надо было, если возможно, снова заманить въ Стальгамъ, но главное -- для полковника; значитъ, это слѣдовало сдѣлать за спиною капитана. Лэди Альбюри видѣла, что наступаетъ смутное время, но тѣмъ не менѣе обѣщала "посмотрѣть". Когда все это было рѣшено, капитанъ Бетсби простился и уѣхалъ въ Лондонъ.
   Письмо лэди Альбюри очень удивило мистрессъ Дозетъ. Она тоже не могла понять, чѣмъ это Эйаля привлекала, одного за другимъ, такое количество поклонниковъ. Когда Люси, поселившись у нея, начала отбиваться отъ рукъ, она утѣшала себя мыслью, что, можетъ быть, когда-нибудь наступитъ конецъ ея невзгодамъ, благодаря замужеству молодой дѣвушки. Люси, по ея мнѣнію, была хороша собой и обладала манерой, которая могла быть привлекательна для мужчинъ, хотя и не включала любезностей съ теткой. Но относительно Эйали тетка не думала ничего подобнаго. Эйаля была такая маленькая, такая егоза!
   -- Она похожа на эльфа,-- говаривала мистрессъ Дозетъ мужу.
   И вотъ, въ теченіе какого-нибудь года, у нея завелось уже трое поклонниковъ, и всѣ вполнѣ удовлетворительные! Мистрессъ Дозетъ оставалось только сообщить объ этомъ мужу, а потомъ Эйалѣ.
   -- Капитанъ Бетсби! Не вѣрю,-- сказала Эйаля, почти со слезами.
   Ужъ если полковника Стоббса нельзя было облечь въ образъ лучезарнаго ангела, что же оставалось думать о капитанѣ Бетсби!
   -- Можешь прочесть письмо лэди Альбюри!
   -- Не хочу я читать письмо лэди Альбюри. Не хочу его видѣть. Мнѣ все равно, что скажетъ дядя. Все равно, что скажутъ всѣ. Да, я его знаю. Очень хорошо его помню. Говорила съ нимъ разъ или два, и онъ мнѣ совсѣмъ не понравился.
   -- Ты вѣдь говорила то же самое и о полковникѣ Стоббсѣ.
   -- Вовсе не то же самое. Онъ тысячу разъ хуже полковника Стоббса.
   -- И о Томѣ ты говорила то же самое.
   -- Онъ все равно, что Томъ: такая же гадость. О немъ и говорить то больше не стоитъ, тетя Маргарита. Все равно, я съ нимъ не увижусь. Если бы меня заперли съ нимъ въ одной комнатѣ, я бы и то не сказала съ нимъ ни слова. Онъ не имѣетъ никакого права приходить.
   -- Всякій джентльменъ, душа моя, имѣетъ право предложить дѣвушкѣ руку и сердце, разъ онъ имѣетъ средства содержать ее.
   -- Ты всегда это говоришь, тетя Маргарита, но я этому не вѣрю. Нужно бы, чтобы было,-- слѣдовало бы... ну, я не знаю что; только я знаю навѣрное, что онъ не имѣетъ права ко мнѣ приходить, и я ни за что не соглашусь его видѣть.
   Эйаля ухватилась за это рѣшеніе, и, видя ея твердость, мистрессъ Дозетъ, послѣ совѣщанія съ мужемъ, уступила ей и согласилась принять капитана Бетсби лично.
   Въ свое время капитанъ Бетсби явился. Эйаля, въ этотъ періодъ, стремглавъ бросалась изъ гостиной въ свою комнату при всякомъ стукѣ въ дверь, а при стукѣ капитана бросилась съ удвоенною поспѣшностью, предчувствуя, что это и былъ именно тотъ самый стукъ. Гостя провели наверхъ, и онъ въ тщательно приготовленной рѣчи сообщилъ мистрессъ Дозетъ о своемъ намѣреніи и выразилъ надежду, что лэди Альбюри, можетъ быть, уже написала что-нибудь по этому поводу. Не разрѣшатъ ли ему видѣться съ молодой лэди?
   -- Боюсь, что это было бы безполезно, капитанъ Бетсби.
   -- Какъ безполезно?
   -- Когда я получила письмо отъ лэди Эльбюри, то, конечно, сочла себя обязанной сообщить племянницѣ о чести, которую вы намѣрены оказать ей своимъ предложеніемъ.
   -- У меня намѣренія совершенно серіозныя, знаете ли,-- сказалъ капитанъ.
   -- Такъ я и думаю, иначе лэди Альбюри не стала бы писать, а вы не пришли бы по такому дѣлу. Но моя племянница также имѣетъ намѣренія весьма серіозныя.
   -- Она выслушаетъ, по крайней мѣрѣ, то, что я имѣю сказать ей.
   -- Предпочла бы не выслушивать,-- сказала мистрессъ Дозета. По ея мнѣнію, это было бы только тяжело для васъ обоихъ. Къ чему это могло бы послужить, разъ она твердо рѣшила, что не можетъ принять честь, которую вы намѣрены оказать ей?
   -- Миссъ Дормеръ дома?-- спросилъ капитанъ внезапно.
   Мистрессъ Дозетъ колебалась съ минуту: ей очень хотѣлось солгать, но было страшно.
   -- Она, вѣроятно, дома,-- продолжалъ настойчивый претендента.
   -- Миссъ Дормеръ находится въ настоящую минуту въ своей комнатѣ.
   -- Въ такомъ случаѣ мнѣ, по-моему, слѣдуетъ съ ней повидаться,-- сказалъ капитанъ. Она еще не можетъ пока знать, сколько я получаю дохода.
   -- Лэди Альбюри сообщила намъ, что вы получаете достаточно.
   -- Но это ничего не значитъ. Вашей племянницѣ не можетъ быть извѣстно, что у меня есть собственное прелестное имѣньице въ Беркшайрѣ.
   -- Не думаю, чтобы это составило какую-нибудь разницу,-- сказала мистрессъ Дозетъ.
   -- Или что я хочу перевести на ея имя третью часть своего дохода. Не много найдется джентльменовъ, которые бы согласились поступить такимъ образомъ относительно дѣвицы, у которой нѣтъ никакого приданаго.
   -- Вы, конечно, очень великодушны.
   -- Да, очень. Я всегда былъ великодушенъ. И у меня нѣтъ никакихъ препятствій, отъ которыхъ бы надо было отдѣлываться; ни тѣни никакихъ затрудненій въ этомъ родѣ. Долгу -- ни единаго шиллинга. Не много найдется молодыхъ людей, вращающихся въ свѣтѣ, которые могли бы это сказать.
   -- Я увѣрена, что ваше положеніе самое благопріятное.
   -- Вотъ именно. Положеніе такое, что лучше нечего и желать. Послѣ свадьбы я бы тотчасъ вышелъ въ отставку.
   Мистрессъ Дозетъ поклонилась, не зная, что еще сказать для поддержанія разговора.
   -- Послѣ всего этого,-- продолжалъ капитанъ,-- неужели вы найдете, что мнѣ не слѣдуетъ разрѣшать свиданія съ молодой лэди?
   -- Я не могу насильно принудить ее сойти внизъ, капитанъ Бетсби.
   -- На вашемъ мѣстѣ, я бы могъ.
   -- Принудить молодую лэди силой!
   -- Нужно же что-нибудь сдѣлать,-- сказалъ онъ, начиная почти-что хныкать. Я пріѣхалъ нарочно, чтобы видѣться съ нею, и готовъ поступить относительно нея благороднѣйшимъ образомъ. Моя свояченица, лэди Альбюри, приглашала ее къ себѣ въ Стальгамъ и очень хочетъ, чтобы она опять пріѣхала. Вы ничего не имѣете противъ меня лично, мистрессъ Дозетъ?
   -- Ахъ, Боже мой, ровно ничего!
   -- И мистеръ Дозетъ также?
   -- Вѣроятно, нѣтъ, мистеръ Бетсби; но въ такомъ дѣлѣ важнѣе всего должно быть воззрѣніе самой молодой лэди. Мы не можемъ принудить ее не только выдти за васъ замужъ, но хотя бы даже говорить съ вами.
   Капитанъ, однако, до такой степени упорствовалъ въ своихъ мольбахъ, что мистрессъ Дозетъ принуждена была склониться на нихъ, пойти наверхъ въ Эйалину комнату и попросить Эйалю сойти внизъ и отвѣчать лично этому третьему претенденту. Но Эйаля была непоколебима. Когда тетка подошла къ ней, она ухватилась за постель, какъ будто боялась, что ее попытаются силой вытащить изъ комнаты. Она снова объявила, что, если ее и заставятъ сойти внизъ,-- ни за что въ мірѣ не заставятъ произнести ни одного слова.
   -- А относительно благодарности,-- сказала она,-- ты, тетя Маргарита, можешь поблагодарить его сама, еслитебѣ угодно. Я ему ни капельки не благодарна; но если тебѣ этого хочется, передай ему что нужно; только вели ему уходить и скажи, чтобы онъ никогда, никогда больше не приходилъ.
   Мистрессъ Дозетъ вернулась въ гостиную и объявила, что посольство ея не увѣнчалось никакимъ успѣхомъ.
   -- Въ жизни своей не слыхивалъ о подобномъ поведеніи!-- сказалъ капитанъ Бетсби, прощаясь.
   Тѣмъ не менѣе онъ рѣшилъ, уходя, что лэди Альбюри должна опять залучить Эйалю въ Стальгамъ. Гнѣвъ его былъ очень силенъ, но любовь не уменьшилась ни капли.
   "Такъ какъ мнѣ не удалось ее видѣть", говорилъ онъ въ письмѣ къ свояченицѣ, "то я, конечно, не могу знать, что бы она сама мнѣ сказала. Мнѣ, вѣроятно, удалось бы заставить ее иначе отнестись къ моимъ словамъ. Всему виною, по-моему, эта мерзкая тетка, у которой, вѣроятно, есть какіе-нибудь собственные планы и которая, вѣроятно, не позволила миссъ Дормеръ выдти ко мнѣ. Если она пріѣдетъ къ тебѣ въ Стальгамъ, дѣло еще можно будетъ уладить."
   Дома въ Кингсбюри-Крессентѣ, когда Эйаля ушла спать, и мистеръ и мистрессъ Дозетъ выражали сильное безпокойство по поводу странности ея природы.
   Мистрессъ Дозетъ высказала убѣжденіе, что обѣщанное наслѣдство сэра Томаса не получится никогда, потому что онъ былъ слишкомъ оскорбленъ отказомъ собственному сыну. Но даже если сэръ Томасъ, и не вычеркнетъ Эйалю изъ своего завѣщанія, гдѣ найдетъ она пристанище, умри мистеръ Дозетъ ранѣе баронета? Это отказыванье женихамъ,-- подходящимъ, обезпеченнымъ, безукоризненнымъ женихамъ,-- было, въ глазахъ мистрессъ Дозетъ, очень дурно, просто даже грѣшно.
   -- Ужъ не воображаетъ ли она, что обезпеченные молодые люди будутъ бѣгать за нею всегда?-- говорила мистрессъ Дозетъ, стараясь подѣйствовать на мужа всѣми силами своего краснорѣчія.
   Мистеръ Дозетъ покачалъ головою и почесалъ въ ней одновременно, что всегда служило у него признакомъ, что онъ вовсе не согласенъ съ приводимыми аргументами, но не желаетъ возбуждать къ себѣ дальнѣйшей вражды, отвѣчая на нихъ.
   -- Съ какой стати ей не соглашаться на свиданіе съ подходящимъ молодымъ человѣкомъ, разъ онъ является съ такими рекомендаціями?
   -- Я думаю, душа моя, что она его считаетъ недостаточно хорошимъ.
   -- Хорошимъ! Вздоръ какой. По-моему, это прямо грѣшно. Будь онъ совсѣмъ дрянной какой-нибудь и вдвое старше, и тутъ ей бы слѣдовало еще подумать,-- въ ея-то положеніи! Вотъ еще бѣдный Томъ, говорятъ, положительно боленъ. Заходила на дняхъ экономка изъ Куинсъ-Гета и говорила, что вся эта исторія съ полицейскимъ -- все отъ любви. А теперь онъ бросилъ дѣла и уѣхалъ въ Мерль-Паркъ; до того извелся бѣдняжка, на свѣтъ не глядитъ.
   -- Не вижу, почему любовь можетъ заставить человѣка отдуть полицейскаго,-- сказалъ мистеръ Дозетъ.
   -- Конечно, это было глупо со стороны Тома; но онъ сталъ бы вести себя прекрасно, если бы она согласилась за него выдти. И сестра твоя, и сэръ Томасъ, и всѣ они, конечно, ужасно взбѣсятся. Какое право имѣетъ она ожидать послѣ этого денегъ?
   -- Томъ оселъ,-- сказалъ мистеръ Дозетъ.
   -- И полковникъ Стоббсъ, должно быть, тоже оселъ. На что она разсчитываетъ, желала бы я знать. Какъ всѣ дѣвушки, она, вѣроятно, думаетъ, когда-нибудь выдти замужъ, но до такой степени начиталась стиховъ, романовъ и всякой дребедени, такъ набила себѣ голову разными, вздоромъ, что ужъ и сама не знаетъ., чего ей хочется. Я бы желала трясти ее до тѣхъ поръ, пока не вытрясла бы изъ нея весь этотъ романтизмъ. Чего я ненавижу, такъ это романтизмъ, когда хлѣбъ, мясо и стирка такъ дороги.
   Съ этими словами мистрессъ Дозетъ удалилась въ спальню, куда и унесла съ собою всѣ свои треволненія.
   Мистеръ Дозетъ просидѣлъ еще нѣсколько времени, устремивъ задумчивый взоръ на потухающіе угли камина. Онъ сознавалъ въ душѣ, что нападки на романтизмъ вообще отчасти направлялись въ частности на него самого. Хотя съ виду онъ не казался романтичнымъ, особенно когда сидѣлъ за конторкой въ Сомерсетъ-Гаузѣ съ большимъ томомъ указателя передъ собою, а все же въ немъ сохранялся оттѣнокъ поэтическаго чувства и пониманія высшихъ побужденій человѣческой природы. Хоть онъ и былъ способенъ желать, чтобы Эйаля нашла возможнымъ принять предложеніе котораго-нибудь изъ трехъ состоятельныхъ жениховъ, такъ добивавшихся ея руки, но не могъ себя заставить не уважать ее, и еще менѣе -- не любить ее за то, что она такъ упорно отказывалась стать женою человѣка, къ которому не чувствовала привязанности. Глядя на угли, онъ спрашивалъ себя: какъ же это должно быть? Единственный даръ, какимъ владѣла эта дѣвушка, заключался въ ея красотѣ. Значительность этой красоты доказывалась тѣмъ фактомъ, что она привлекала такихъ людей, какъ ея поклонники. Благамъ міра сего, хорошей обстановкѣ, обширнымъ средствамъ, полному отсутствію заботъ, доставляемому деньгами, бѣдный мистеръ Дозетъ придавалъ значеніе отнюдь не маловажное. Онъ былъ совершенно увѣренъ, что мужчины имѣютъ полное основаніе добывать всѣ эти хорошія вещи своей энергіей, дѣятельностью и талантами. Но какъ поступать дѣвушкѣ, у которой не было ничего кромѣ красоты,-- да, можетъ быть, еще остроумія,-- вмѣсто энергіи и дѣятельности? Должна ли и она такъ же выносить на рынокъ свои товары и стараться сбыть ихъ подороже?
   Угли почти потухли и мистеру Дозету сдѣлалось такъ холодно, пока онъ рѣшалъ этотъ вопросъ, что онъ принужденъ быть уйти спать, оставивъ его нерѣшеннымъ.
   

XVIII.
Новое предложеніе тетушки Эммелины.

   Черезъ нѣсколько дней послѣ этого, какъ разъ въ то время, когда хлѣбъ и сыръ были поданы къ скромному завтраку въ Кингсбюри-Крессентѣ, неожиданная честь выпала на долю мистрессъ Дозетъ: не болѣе не менѣе какъ посѣщеніе самой лэди Трингль, пріѣхавшей нарочно изъ Мерль-Парка. Было воскресенье; она пріѣхала одна и думала вернуться въ тотъ же день съ мужемъ. Лэди Трингль рѣдко безпокоила себя такимъ образомъ и почти никогда не ѣздила въ Лондонъ во время своего пребыванія въ деревнѣ, а потому, когда съ самаго начала объявила мистрессъ Дозетъ, что предприняла это путешествіе съ единственной цѣлью посѣтить Кингсбюри-Крессентъ, мистрессъ Дозетъ поняла, что ей предстоитъ выслушать что-нибудь очень важное. Мистрессъ Дозетъ и Эйаля сидѣли вмѣстѣ въ столовой, когда появилась лэди Трингль, и привѣтствовала ихъ обѣихъ чрезвычайно нѣжно. Особенно ласкова она была съ Эйалей, которую цѣловала такъ горячо, какъ будто рѣшительно никогда ничто не нарушало самыхъ нѣжныхъ отношеній между нею и племянницей. Съ мистрессъ Дозетъ она обращалась болѣе чѣмъ дружелюбно, почти какъ сестра, хотя видалась съ нею едва ли болѣе раза въ годъ. Тетушкѣ Эммелинѣ, очевидно, нужно было чего-нибудь добиться.
   -- А теперь, душечка,-- обратилась она къ Энадѣ,-- если бы ты могла уйти минутъ на десять, я бы поговорила съ твоей тетей объ одномъ очень важномъ дѣлѣ.
   При этомъ она съ чрезвычайной нѣжностью легонько стиснула Эйалю въ своихъ объятіяхъ и улыбнулась сладчайшей улыбкой.
   Намъ придется немного вернуться назадъ и разсказать о причинѣ этого неожиданнаго визита. Въ Мерль-Паркѣ было много не шуточныхъ непріятностей. Все шло изъ рукъ вонъ плохо. Гертруда, по полученіи прощальнаго письма отъ жениха, объявила, что сердце ея разбито, и выражала свое горе тѣмъ, что половину дня лежала въ постели, воздерживалась отъ пищи за обѣдомъ и завтракомъ и избавляла себя отъ голодной смерти, украдкой посѣщая кладовую. Всѣ думали, что она имѣетъ при этомъ въ виду смягчить жестокосердаго отца, но избранный ею способъ былъ еще однимъ лишнимъ мученіемъ для матери. Потомъ еще и Трафики стали несносны. Январь приходилъ уже къ концу, а они все еще торчали въ Мерль-Паркѣ. Произошла сцена, во время которой сэръ Томасъ велъ себя очень непріятно.
   -- Душа моя,-- сказалъ онъ женѣ,-- я нахожу, что печка въ сѣверной комнатѣ требуетъ поправки. Перваго февраля туда придутъ рабочіе. Смотри, чтобы до ихъ прихода оттуда вынесли всю мебель.
   Сѣверная комната была спальня Трафиковъ, и приказаніе было отдано въ ихъ присутствіи. Никто не повѣрилъ въ починку печки. Таковъ былъ способъ, внезапно изобрѣтенный сэромъ Томасомъ для изгнанія жильцовъ. Мистеръ Трафикъ не сказалъ ни слова, но въ то же утро Августа напала на мать. Это было тоже непріятно. Да и Томово положеніе было крайне плачевно. Все его довѣріе къ шампанскому, все воинственное настроеніе миновало. Онъ бродилъ какъ потерянный, имѣя видъ самаго несчастнаго въ мірѣ существа и цѣлыми часами умоляя мать о помощи. Но Люси, со своей спокойной рѣшимостью и безмолвнымъ упорствомъ въ ожиданіи, была для тетки, пожалуй, несноснѣе даже родныхъ дѣтей. Что Люси была сдѣлана какая бы то ни была поблажка относительно мистера Гамеля,-- было для тетки ножъ острый. Имѣть какое-нибудь отношеніе къ такому человѣку, какъ Гамель, было, по ея мнѣнію, позорно. Она постоянно говорила о его рожденіи, о жизни его отца и римскихъ беззаконіяхъ. Одно время начала было сдаваться, думая, что мужъ намѣренъ дать молодымъ людямъ средства жениться. Въ такомъ случаѣ Люси тотчасъ уѣхала бы изъ дому. Но теперь все это кончилось. Сэръ Томасъ не только не далъ никакихъ денегъ, но даже отказался давать ихъ. Тѣмъ не менѣе онъ относился къ Люси мягко и снисходительно и постоянно бранилъ жену за то, что она была противъ Люсинаго возлюбленнаго.
   Въ такихъ критическихъ обстоятельтвахъ, лэди Трингль уговорила мужа согласиться на планъ, посредствомъ котораго можно было положить конецъ одному изъ ея мученій и, можетъ быть, помочь другому. Нужно обмѣняться вторично: отослать Люси назадъ въ Кингсбюри-Крессентъ и, вернувъ свою милость Эйалѣ, водворить Эйалю въ Мерль-Паркѣ, Куинсъ-Гетѣ и І'ленбоджи. "Твой братъ ни за что на это не пойдетъ",-- сказалъ сэръ Томасъ. Лэди Трингль не боялась брата и думала, что посредствомъ любезныхъ рѣчей можетъ сладить даже съ свояченицей. Она знала, что Эйаля доставила много хлопотъ въ Кингсбюри-Крессентѣ. Причуды Эйали, говорила она, навѣрное несноснѣе Люсинаго упрямства для такой женщины, какъ мистрессъ Дозетъ. Конечно, Эйаля была непослушна и дерзка въ Гленбоджи и въ Римѣ, но непоколебимое упрямство Люси было для тетки Эммелины хуже даже дерзкаго непослушанія Эйали.
   -- Это единственный способъ,-- сказала она сэру Томасу,-- снова поставить Тома на ноги. Если дѣвочка вернется сюда, она, навѣрное, въ концѣ концовъ выйдетъ за него.
   Многое, во всемъ этомъ казалось сэру Томасу нелѣпо и неосновательно. Продолжительное путешествіе въ Санъ-Франциско, Японію и Китай было единственнымъ лѣкарствомъ, въ какое онъ вѣрилъ. Но ему было труднѣе тотчасъ спровадить Тома въ Японію, чѣмъ старику Фаддлю отослать сына въ Абердинъ для ознакомленія съ суровой дѣйствительностью жизни. Онъ очень желалъ, однако, чтобы Томъ женился на Эйалѣ, если возможно его устроить, а потому и далъ свое согласіе.
   Вооруженная такимъ образомъ, лэди Трингль пріѣхала въ Кингсбюри-Крессентъ и приступала теперь къ задачѣ, трудность которой вполнѣ сознавала. Выборъ съ самаго начала былъ предоставленъ ей, и она оказала предпочтеніе одной изъ племянницъ. Потомъ поссорилась съ предпочтенной и обмѣнялась племянницами. На это согласились, чтобы исполнить ея фантазію, а теперь она опять хотѣла мѣняться! Сознавая всю неразумность своей просьбы, она рѣшила облечь ее въ самыя сладчайшія улыбки.
   Когда Эйаля вышла изъ комнаты, мистрессъ Дозетъ сѣла и стала ждать молча. Она отлично знала, что лэди Трингль имѣетъ къ ной какую-нибудь совсѣмъ изъ ряда вонъ выходящую просьбу. Въ обыкновенныхъ случаяхъ, лэди Трингль никогда не улыбалась при посѣщеніяхъ Кингсбюри-Крессента. Нарядъ ея отличался чрезвычайной пышностью и отъ каждаго ея слова какъ будто отскакивали блестки милліоновъ. А теперь даже туалетъ ея былъ смягченъ подъ стать болѣе смиренному обращенію, и въ походкѣ не замѣчалось никакого признака мужниныхъ денегъ.
   -- Маргарита,-- сказала она,-- я имѣю сдѣлать тебѣ очень важное предложеніе.
   Мистрессъ Дозетъ раскрыла глаза шире и продолжала сидѣть молча.
   -- Эта бѣдная дѣвочка, пожалуй... пожалуй... могла бы устроиться и лучше, чѣмъ въ Кингсбюри-Крессентѣ.
   -- Чѣмъ же плохо она здѣсь устроена?-- спросила мистрессъ Дозетъ сердито.
   -- Не думай, пожалуйста, что я въ чемъ-нибудь обвиняю тебя или брата.
   -- Очень была бы несправедлива, если бы обвиняла.
   -- Конечно; но вѣдь я и не обвиняю. Я знаю, какъ вы оба были великодушны. Сэръ Томасъ, конечно, человѣкъ богатый; то, что онъ даетъ одной изъ дѣвочекъ, не составляетъ для него никакого расчета. У васъ дѣло другое. Брату тяжело, что на него накладываютъ такое бремя; и нести это бремя очень хорошо со стороны васъ обоихъ.
   -- Чего же тебѣ теперь отъ насъ нужно, Эммелина?
   -- Да вотъ... я только-что хотѣла это объяснить. По-моему, очень жаль, что Томъ и Эйаля не женятся. Если когда-нибудь молодой человѣкъ любилъ молодую дѣвушку, такъ мнѣ кажется, онъ любитъ ее.
   -- Думаю, что любитъ.
   -- Это ужасно. Никогда не видывала ничего подобнаго. Онъ точь въ точь вотъ какъ тѣ молодые люди въ газетахъ, что дѣлаютъ изъ-за любви всякія ужаснѣйшія вещи: задушиваютъ себя и своихъ молодыхъ женщинъ угаромъ, а то такъ бросаютъ ихъ въ Риджентсъ-Каналъ. Я постоянно боюсь, какъ бы чего не случилось. Опять-таки изъ-за Эйали онъ попался въ эту ужасную исторію съ полиціей, и потомъ мы боялись, какъ бы онъ не запилъ. Но все это онъ теперь бросилъ.
   -- Я очень рада, что онъ бросилъ пить. Это не могло принести ему никакой пользы.
   -- Теперь совсѣмъ измѣнился. Почти ничего, бѣдненькій, не ѣсть и не пьетъ. Сидитъ себѣ цѣлыми днями да покуриваетъ папиросы и потягиваетъ чай. Просто жалко смотрѣть на него. Потомъ придетъ поговорить со мной и все проситъ меня заставить Эйалю за него выдти.
   -- Не думаю, чтобы кто-нибудь могъ заставить Эйалю сдѣлать хоть что-нибудь.
   -- Словами едва ли. Думаю, что нѣтъ. Я и не намѣрена пока говорить съ ней объ этомъ ни единаго слова.
   -- Боюсь, что мы ничего не можемъ сдѣлать,-- сказала мистрессъ Дозетъ.
   -- Я хотѣла предложить одну вещь; но сначала должна сказать нѣсколько словъ о бѣдной Люси.
   Для лэди Трингль въ настоящее время всѣ они были "бѣдные" -- и Эйаля, и Люси, и Томъ, и Гертруда. Даже Августа была бѣдная, потому что у нея хотѣли отнять ея спальню.
   -- Развѣ съ ней что-нибудь неладно?
   -- Ахъ, Боже мой, да. Но, впрочемъ, спохватилась лэди Трингль, испугавшись, какъ бы мистрессъ Дозетъ не вообразила, что ее ждутъ непріятности съ Люси,-- она могла бы, конечно, устроить свои дѣла, не живи она въ нашемъ домѣ. Она вѣдь помолвлена съ мистеромъ Гамелемъ, этимъ скульпторомъ.
   -- Я слышала.
   -- Боюсь, что теперь пока онъ зарабатываетъ немного. Сэръ Томасъ предлагалъ, было помочь, ему, но онъ, знаешь ли, мнитъ о себѣ ужъ очень много. Ну, такъ что это и не состоялось, и они теперь ждутъ вотъ. Я вовсе не хочу въ чемъ-либо обвинять бѣдную Люси. По-моему, это очень жаль; ну да, можетъ быть, оно и вполнѣ естественно. Онъ, по-моему, не подходящій женихъ для племянницы, которая живетъ у меня совершенно какъ родная дочь; но съ этимъ ужъ дѣлать нечего.
   -- Но что же намъ-то дѣлать, Эммелина?
   -- Пускай онѣ опять перемѣнятся мѣстами.
   -- Перемѣнятся мѣстами! Опять Эйалю къ вамъ, а Люси назадъ сюда!
   -- Именно. Если бы Эйаля была у насъ, она, навѣрное, въ концѣ концовъ привыкла бы къ Тому. А Люси могла бы устроить свои дѣла съ мистеромъ Гамелемъ гораздо лучше, если бы жила у васъ.
   -- Почему же она можетъ ихъ устроить лучше, живя у меня?
   Лэди Трингль знала, что это слабый пунктъ ея предпріятія. О той сторонѣ вопроса, которая касалась бѣднаго Тома и бѣдной Эйали, можно было сказать очень многое, если не убѣдительнаго, то, по крайней мѣрѣ, краснорѣчиваго. Но относительно Люси что можно было сказать, что бы не выражало просто-на-просто желаніе отъ нея отдѣлаться? Ну, а мистрессъ Дозетъ тоже хотѣлось отдѣлаться отъ Люси, когда мѣнялись прошлый разъ.
   -- Я хочу сказать, что если бы ея не было на глазахъ, сэръ Томасъ, можетъ быть, скорѣе бы что-нибудь для нея сдѣлалъ.
   Это она выдумала въ одну минуту, подъ давленіемъ необходимости.
   -- А тебѣ не кажется, что дѣвочекъ не слѣдуетъ перебрасывать какъ мячи въ воланѣ?-- спросила мистрессъ Дозетъ.
   -- Для ихъ же блага, Маргарита. Я предлагаю это только для ихъ собственнаго блага. Ты не можешь не согласиться, что выдти замужъ за нашего Тома было бы для Эйали очень хорошо.
   -- Если бы онъ ей нравился.
   -- Почему же бы онъ могъ ей не нравиться? Ты знаешь, что это значитъ. Бѣдная Эйаля молода и немного романтична. Она была бы гораздо счастливѣе, если бы весь этотъ вздоръ можно было выбить у нея изъ головы. Нужно же ей выдти за кого-нибудь, и чѣмъ скорѣе она пристроится, тѣмъ лучше. Сэръ Томасъ сдѣлаетъ для нихъ все на свѣтѣ, заведетъ имъ лошадь и карету и все, что ей только вздумается. Нѣтъ ничего, чего бы сэръ Томасъ не сдѣлалъ, чтобы снова поставить Тома на ноги.
   -- Не думаю, чтобы Эйаля поѣхала.
   -- Она должна будетъ поѣхать, пойми ты это,-- прошептала лэди Трингль,-- если мы обѣ скажемъ ей.
   -- А Люси?
   -- И Люси тоже,-- продолжала шептать лэди Трингль. Если имъ велятъ ѣхать, что же, спрашивается, останется имъ дѣлать? Почему бы Эйалѣ не захотѣть къ намъ?
   -- Прежде бывали ссоры.
   -- Да; изъ-за Августы. Теперь Августа вышла замужъ.
   Леди Трингль не могла по совѣсти сказать, чтобы Августа выбыла изъ дому.
   -- Ты поговоришь съ Эйалей?
   -- Пожалуй, ты лучше сама скажи ей, Маргарита, если ты согласна со мной.
   -- Ужъ и не знаю, право. Захочетъ ли она, нѣтъ ли, я увѣрена, что твой братъ не станетъ принуждать ее ѣхать. Конечно, мы были бы рады, если бы эта свадьба устроилась. Но мы не можемъ выдать ее противъ воли, а отвращеніе ея въ этомъ случаѣ такъ сильно.
   -- Отвращеніе!
   -- Я хочу сказать: отвращеніе къ замужеству вообще. Оно такъ сильно, что она едва ли по собственной полѣ согласится поѣхать куда-либо, гдѣ есть возможность встрѣтиться къ кузеномъ. Можетъ быть, она и дура, объ этомъ я не говорю. Конечно, спрошу ее, и если она захочетъ къ вамъ, нужно будетъ спросить также и Люси. Но все это, конечно, зависитъ отъ того, что скажетъ твой братъ.
   Тутъ леди Трингль собралась ѣхать, не повидавшись болѣе съ Эйалей, и, уѣзжая, объявила о своемъ намѣреніи посѣтить Сомерсетъ-Гаузъ. Оставить Лондонъ, не поговоривъ съ братомъ о такомъ важномъ дѣлѣ, она, по собственнымъ словамъ, сочла бы дурнымъ съ своей стороны. Можетъ быть, удастся уговорить брата, думала она; а жена, чего добраго, можетъ повернуть его въ другую сторону, если предоставить ей первое слово.
   -- Тетя Эммелина уѣхала?-- спросила Эйаля, сойдя внизъ. Я рада, что она уѣхала, потому что всегда не знаю, куда смотрѣть, когда она называетъ меня душенькой. Вѣдь она меня терпѣть не можетъ.
   -- Надѣюсь, нѣтъ, Эйаля.
   -- Навѣрное да, тетя; за то, что я терпѣть не могла Августу. Я и теперь терпѣть не могу Августу, а тетушка -- меня. Единственный, кого я изъ всѣхъ ихъ люблю, это дядя Томъ.
   Затѣмъ послѣдовало предложеніе, и Эйаля сидѣла, раскрывши ротъ, пока ей, одна за другою, сообщались его подробности. Тетка дѣлала это необыкновенно добросовѣстно, воздерживаясь отъ такихъ подробностей, которыя были ясны для Эайли безъ объясненій. Тетушкѣ Эммелинѣ очень хотѣлось, чтобы она вернулась къ нимъ, такъ какъ единственной причиной ея изгнанія была вражда Августы. И дядя Томъ, и тетка, и, по всѣмъ вѣроятіямъ, Гертруда будутъ очень рады ея пріѣзду. О Томѣ не было сказано ни слова. Затѣмъ послѣдовало нѣсколько замѣчаній о матеріальныхъ удобствахъ житья у Тринглей и неизбѣжной бѣдности Кингсбюри-Крессента.
   -- А бѣдность-то, значитъ, достанется Люси?-- спросила Эйаля съ негодованіемъ.
   -- Люси, мой другъ, вѣроятно, скоро будетъ женою мистера Гамеля.
   -- А отъ меня ты хочешь отдѣлаться?-- спросила Эйаля.
   -- Нѣтъ, другъ мой, нѣтъ. Не думай этого ни минуты. Предложеніе это исходитъ вовсе не отъ меня. Я стараюсь исполнить свою обязанность, объяснивъ тебѣ, какими преимуществами ты будешь пользоваться, живя у тетки Эммелины, преимуществами, которыхъ, конечно, не будетъ здѣсь. И еще должна сказать тебѣ, что если ты переселишься къ сэру Томасу, онъ, вѣроятно, обезпечитъ тебя. Ты знаешь, что это значитъ?
   -- Нѣтъ, не знаю,-- сказала Эйаля, смутно предчувствуя, что обезпеченіемъ долженъ былъ оказаться Томъ.
   Она очень хорошо замѣтила, что въ данныхъ до сихъ поръ объясненіяхъ тетка не упомянула имя Тома, и не сомнѣвалась, что такое упущеніе имѣло свою причину.
   -- Подъ обезпеченіемъ я разумѣю, что если ты будешь жить у него въ домѣ, онъ оставитъ тебѣ что-нибудь въ своемъ завѣщаніи, какъ оно и вполнѣ естественно относительно ребенка, находящагося на его попеченіи. Твоему дядѣ Реджинальду,-- продолжала она чрезвычайно тихо и серіозно,-- я боюсь, нечего будетъ тебѣ оставить.
   Затѣмъ нѣсколько минутъ длилось молчаніе, которое мистрессъ Дозетъ прервала слѣдующимъ важнымъ вопросомъ:
   -- Ну, Эйаля, что же ты объ этомъ думаешь?
   -- Мнѣ непремѣнно надо ѣхать?-- спросила Эйаля. Нельзя остаться?
   -- Можно, другъ мой; конечно, можно, если хочешь.
   -- Въ такомъ случаѣ, я остаюсь,-- сказала Эйаля, вскакивая. Ты не захочешь меня выгонять, тетя Маргарита?
   Она стала на колѣни у ногъ тетки и, облокотившись на ея колѣни, заглянула ей въ лицо.
   -- Если ты меня оставишь, я постараюсь быть хорошей.
   -- Ты и такъ хорошая, моя дорогая. Мнѣ не на что жаловаться. Конечно, я оставлю тебя здѣсь. Никому никогда и въ голову не приходило прогонять тебя. Но ты должна понять, что когда тетка сдѣлала такое предложеніе, я обязана была тебѣ его передать.
   Затѣмъ послѣдовало множество поцѣлуевъ и обниманій и Эйаля чувствовала, что спаслась отъ ужасной опасности. Она часто говорила, что никто не можетъ заставить ее выйти за кузена Тома, но теперь ей казалось одну минуту, что если она попадется въ руки Тринглей -- останется только одинъ выходъ -- самоубійство. Съ минуту она жалѣла даже, что не могла заставить себя смотрѣть на Джонатана Стоббса какъ на лучезарнаго ангела.
   Въ Сомерсетъ-Гаузѣ, между тѣмъ, лэди Трингль, передавая свою идею брату, прибѣгла къ еще болѣе цвѣтистымъ обѣщаніямъ всеобщаго счастія, чѣмъ тѣ, которыми она только-что старалась прельстить его жену. Эйаля, конечно, выйдетъ замужъ за Тома въ теченіе слѣдующихъ шести мѣсяцевъ, и въ тотъ же періодъ времени Люси сочетается бракомъ съ этимъ въ высшей степени предпріимчивымъ, но нѣсколько упрямымъ молодымъ человѣкомъ, мистеромъ Гамелемъ. Такимъ образомъ наступитъ конецъ всѣмъ Дормеровскимъ неурядицамъ, "и ты, Реджинальдъ,-- прибавила лэди Трингль, сложишь съ себя бремя, которое никогда бы не слѣдовало на тебя возлагать".
   -- Подумаемъ,-- сказалъ онъ очень серіозно и повторилъ нѣсколько разъ.
   Кромѣ этого "подумаемъ", отъ него нельзя было добиться ни одного слова.
   

XIX.
"Непривлекательная перспектива".

   Франку Гаустону оставалось три дня на размышленіе. Ему предстояло рѣшить, что онъ будетъ говорить и что окончательно предложитъ при свиданіи съ Аймоджиной Досимеръ въ воскресенье. Предстояло рѣшить, отважится ли онъ, послѣ столькихъ рѣшеній въ противоположномъ смыслѣ, все-таки покончить семьею и бѣдностью, приличной бѣдностью, означающей семьсотъ пятьдесятъ фунтовъ въ годъ общаго съ женою дохода. До сихъ поръ онъ имѣлъ на это воззрѣнія самыя опредѣленныя и думалъ, по несчастію, что Аймоджина столь же твердо придерживалась своего мнѣнія. Теорія его, сама по себѣ, была вѣрна. Если двое людей женятся, ихъ, по законамъ природы, навѣрное вскорѣ окажется болѣе чѣмъ двое. Въ теченіе двѣнадцати лѣтъ -- ихъ даже можетъ оказаться гораздо болѣе чѣмъ двое. Средствъ, которыхъ едва хватало, если хватало, на двоихъ, навѣрное будетъ недостаточно на шестерыхъ. Его дохода до сихъ поръ едва хватало на него одного. У Аймоджины денегъ было даже еще меньше. Слѣдовательно, имъ съ Аймоджиной очевидно нельзя было жениться и подвергаться опасности всѣхъ этихъ возможныхъ маленькихъ ртовъ. Логичность такихъ разсужденій казалась ему неопровержимой, и къ нему они были примѣнимѣе чѣмъ ко всякому другому. Человѣкъ, который надѣется заработать деньги, не обязанъ особенно ими стѣсняться. Деньги могутъ у него появляться такъ же быстро, какъ рты. Съ колыбелями появятся и средства на покупку оныхъ. А къ человѣку, у котораго болѣе, чѣмъ нужно для него одного,-- такому человѣку, какимъ онъ думалъ быть, ожидая смерти этого безсовѣстнаго дяди,-- они были и вовсе не примѣнимы. Оправдываясь передъ собою и передъ Аймоджиной, Франкъ очень настаивалъ на этомъ пунктѣ. Если у кого есть состояніе и онъ не хочетъ имъ подѣлиться, онъ дѣйствительно можетъ быть названъ эгоистомъ. Богатые старые холостяки, дѣйствительно, могутъ считаться скрягами. Но можно ли порицать человѣка, можетъ ли порицать его даже та дѣвушка, которой, при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ, онъ предлагалъ руку и сердце,-- за то, что онъ объявляетъ о своемъ нежеланіи умножать страданіе въ мірѣ, способствуя появленію на свѣтъ существъ, которыхъ не въ состояніи содержать? Франкъ чувствовалъ всю неопровержимую логичность этихъ разсужденій, но, къ несчастію, сдѣлалъ ошибку, предположивъ, что Айдможина видитъ ее такъ же ясно.
   Потомъ онъ вздумалъ исправить неудобства своего положенія. Ожидая денегъ отъ дяди, онъ убѣдился, что его собственныхъ не можетъ хватить не только на женитьбу, но и на порядочное холостое житье. Всегда какъ-то выходило такъ, что когда онъ рѣшался на двѣ бараньи котлеты и полъ-пинты хереса, дѣло кончалось фазаномъ и шампанскимъ. Не одарить его способностью къ экономіи было, по его мнѣнію, очень жестоко со стороны Провидѣнія. Итакъ, приходилось искать какого-нибудь средства поправить дѣло; объ Аймоджинѣ не могло быть и рѣчи, а потому онъ счелъ этимъ средствомъ Гертруду Трингль и думалъ, что устроился окончательно,-- не особенно, правда, пріятно, но такъ, что жить было все-таки возможно. Вѣдь отдалъ же сэръ Томасъ одну изъ своихъ дочерей и кучу денегъ такому человѣку, какъ Септимусъ Трафикъ, человѣку еще менѣе состоятельному, чѣмъ самъ онъ, Франкъ, и который казался ему несомнѣнно менѣе джентльменомъ? Мѣсту въ Палатѣ общинъ онъ не придавалъ никакого значенія. Въ Палатѣ общинъ было много людей, съ которыми онъ не сталъ бы и говорить. Быть сыномъ новоиспеченнаго пэра было, по его мнѣнію, не важно. Во всѣхъ отношеніяхъ, онъ считалъ себя партіей, болѣе выгодной, чѣмъ Септимусъ Трафикъ, а потому нимало не сомнѣвался въ успѣхѣ, когда Гертруда съ матерью приняли его предложеніе. Затѣмъ онъ сталъ понемногу знакомиться съ дѣвицей, которой намѣревался посвятить свою жизнь, и чѣмъ больше онъ съ ней знакомился, тѣмъ меньше она ему нравилась. И все-таки Франкъ упорствовалъ, охая про себя при мысли о тяжести, которую намѣревался взвалить себѣ на плечи. Затѣмъ послѣдовало освобожденіе: сэръ Томасъ объяснилъ ему, что денегъ никакихъ не будетъ, а дѣвица сдѣлала дурацкое предложеніе, которое, по его мнѣнію, давало ему полное право считать дѣло конченнымъ.
   Теперь ему оставалось три дня на размышленіе. Для такой цѣли три дня, пожалуй, все равно, что три минуты. Рѣшенія принимаются обыкновенно только тогда, когда откладывать далѣе невозможно. Три дня проводятся большею частью не въ томъ, чтобы придти къ какому-нибудь рѣшенію, а въ томъ, чтобы его отсрочивать. Ни въ какомъ другомъ занятіи отсрочки не представляютъ такихъ соблазновъ, какъ въ размышленіи. Вотъ прошелъ и четвергъ, и пятница, и суббота, а Франкъ Гаустонъ все еще ни до чего не додумался, хотя ему казалось, что онъ думаетъ цѣлые дни. Въ субботу, пока онъ обѣдалъ въ клубѣ, ему подали письмо, написанное знакомымъ ему почеркомъ. Письмо это не много помогло его размышленіямъ.
   Оно было отъ Гертруды Трингль, и намъ не за чѣмъ приводить его полностью. Гертруда сильно упрекала его въ легкомысліи, съ которымъ онъ бросилъ ее при первой невзгодѣ. Далѣе говорилось, что, зная отца гораздо лучше, чѣмъ онъ его зналъ, она нимало не сомнѣвалась въ появленіи денегъ. Послѣдній параграфъ мы, впрочемъ, приведемъ: "Вчера папаша почти сдался. Я была очень больна, (степень болѣзни выражалась силою, съ которою были подчеркнуты эти слова), больна не на шутку, что ты легко поймешь, если когда-нибудь дѣйствительно любилъ меня. Я почти все время лежала въ постели, съ тѣхъ поръ какъ получила твое жестокое письмо. (Постель и жестокое были опять-таки крѣпко подчеркнуты). Папаша очень этимъ огорчился, и хотя самой мнѣ онъ не сказалъ ничего, но мамашѣ сказалъ, что если я такъ принимаю это къ сердцу, онъ что-нибудь для насъ сдѣлаетъ." Письмо было длинно, но остальное было бы для читателя излишнимъ. Слѣдуетъ объяснить, однако, что молодая лэди сильно преувеличила слова матери, а мать сильно преувеличила слова сэра Томаса.
   -- Она просто безмозглая дура,-- сказалъ сэръ Томасъ женѣ. Если будетъ слушаться и вести себя какъ слѣдуетъ, конечно, я впослѣдствіи что-нибудь для нея сдѣлаю.
   Вотъ изъ чего выросло обѣщаніе сдаться, сообщенное Гертрудой своему герою.
   Такова была помощь, которую Франкъ Гаустонъ получилъ за субботнимъ обѣдомъ въ дѣлѣ принятія имъ рѣшенія. Если эта барышня говорила правду, образъ жизни, къ которому онъ себя готовилъ, былъ все еще ему доступенъ; а онъ вѣрилъ, что она говорила правду. Хотя сэръ Томасъ былъ очень настойчивъ въ своихъ отказахъ, опытъ жизни научалъ Франка думать, что суровость отцовъ никогда не можетъ устоять противъ упорства дочерей.
   Если бы сама молодая лэди внушала ему хоть какую-нибудь нѣжность, онъ, конечно, не отказался бы отъ нея такъ легко. Но отказавшись отъ надежды на деньги сэра Томаса, онъ нашелъ въ этомъ и утѣшительную сторону. А теперь что же? Не взяться ли опять за молодую лэди и найти утѣшеніе въ ея деньгахъ? Если бы онъ рѣшился поступить такимъ образомъ, это должно было оказать весьма существенное вліяніе на предстоящій ему на слѣдующій день разговоръ съ Аймоджиной.
   Онъ въ недоумѣніи пошелъ въ курильню, но тамъ размышлять оказалось совсѣмъ невозможно. Обсуждался великій вопросъ, касавшійся клубныхъ законовъ. Одинъ изъ членовъ что-то заявилъ. Онъ сказалъ, что видѣлъ другого за картами съ третьимъ. Тогда четвертый надѣлъ шляпу и весьма нелюбезно замѣтилъ, что заявленіе было невѣрно. Затѣмъ весьма нелюбезно вышелъ изъ комнаты и еще болѣе нелюбезно хлопнулъ дверью. Вопросъ заключался въ томъ, нарушилъ ли нелюбезный джентльменъ правила клуба, а если да,-- что съ нимъ дѣлать? "Невѣрно" равняется "ложно". "Ложно", обращенное къ члену клуба, требуетъ или извиненія, или исключенія. Предосудительное слово было, конечно, употреблено въ защиту отсутствующаго лица, и на него можно, пожалуй, махнуть рукой, если бы говорившій не надѣлъ тотчасъ шляпу, не вышелъ и не хлопнулъ дверью. Нѣкоторые утверждали, что однимъ хлопаньемъ двери можно подчасъ обвинить человѣка во лжи. Однако ни одинъ клубъ не наказываетъ за надѣванье шляпъ, выходъ изъ комнатъ и хлопаніе дверями. Вопросъ былъ затруднительный и, занявъ у Франка все время до двухъ часовъ утра, совершенно отвлекъ его мысли и отъ Гертруды Трингль и отъ Аймоджины Досимеръ.
   Въ воскресенье утромъ онъ всталъ не рано и не пошелъ въ церковь. Нелюбезный джентльменъ приходился ему пріятелемъ и онъ зналъ, что никакими доводами не заставишь его извиниться. Думалъ также, что господина No 3 очень могли дѣйствительно застать за карточной игрою съ No 2, такъ что хлопать дверями не было никакой законной причины. Всѣ эти подлежащіе разсмотрѣнію пункты сильно его занимали, до такой степени, что, садясь на извозчика, чтобы ѣхать къ мистрессъ Досимеръ, она. пришелъ пока только къ одному почти заключенію, а именно тому, которое напрашивалась само собою при сравненіи двухъ молодыхъ лэди. Аймоджина была почти верхъ совершенства, а Гертруда настолько верхъ противоположнаго, насколько возможно имъ быть для дѣвушки, обладавшей надлежащимъ числомъ глазъ на головѣ и носомъ между ними.
   Тонъ ея письма казался ему отвратительнымъ. "Больна не на шутку, что ты вполнѣ поймешь, если когда-нибудь дѣйствительно любилъ меня."
   Слащавая театральность этой выходки была ему необыкновенно противна. Все, что исходило отъ Аймоджины, было всегда искренно и прямодушно, внушалось ли оно гнѣвомъ или любовью. А между тѣмъ какая куча заботъ свалилась бы у него съ плечъ, заручись онъ тремя тысячами годового дохода!
   -- Итакъ, Трингль-pére не оцѣнилъ возможности имѣть такого зятя!-- сказала Аймоджина, обмѣнявшись съ нимъ первыми привѣтствіями.
   Привѣтствія были очень несложны -- легкое пожатіе руки, нѣсколько вѣжливыхъ словъ, легкое наклоненіе головы; затѣмъ молодые люди усѣлись поодаль другъ отъ друга, раздѣленные всѣмъ пространствомъ ковра передъ каминомъ, она -- на диванѣ, онъ -- въ креслѣ.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ Франкъ. Это глупо съ его стороны, такъ какъ въ концѣ концовъ онъ, навѣрное, наткнется на человѣка, который будетъ хуже обращаться съ его дочерью и сдѣлаетъ худшее употребленіе изъ его денегъ.
   -- Вотъ именно. Можно только удивляться его глупости. И надежды больше никакой?
   -- Кое-какая есть.
   -- Да?
   -- Вчера вечеромъ я получилъ письмо отъ дамы моего сердца; она сообщаетъ мнѣ, что очень больна и что болѣзнь ея сокрушаетъ ея отца. Отцы всегда въ концѣ концовъ сокрушаются.
   -- Такъ вы вернетесь, конечно?
   -- А вы что скажете?
   -- Съ своей точки зрѣнія или съ вашей?
   -- Съ точки зрѣнія благоразумнаго совѣтчика, на котораго можно положиться. Вы всегда были для меня такимъ совѣтчикомъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я бы уложила нѣкоторые пожитки, отправилась въ Мерль-Паркъ и объявила, что вопреки всѣмъ запретамъ, когда-либо исходившимъ изъ устъ отцовъ, не могу находиться въ отсутствіи, зная, что моя Гертруда нездорова.
   -- И дали ли бы вамъ возможность прижать къ груди новую кузину?
   -- Если вамъ придется выносить ее всю жизнь, почему бы мнѣ ее не вынести часокъ другой, изрѣдка?
   -- Почему бы, въ самомъ дѣлѣ? Знаете ли что, Аймоджина? Все это выношеніе и невыношеніе,-- даже жизнь или не жизнь -- въ сущности просто дѣло фантазіи. Кто знаетъ, можетъ быть, по прошествіи многихъ лѣтъ она будетъ даже красивѣе васъ.
   -- Конечно.
   -- И у нея будетъ болѣе чего сказать?
   -- Гораздо болѣе такого, что интересно будетъ послушать.
   -- И будетъ вести себя въ качествѣ матери семейства совершенно съ такимъ же достоинствомъ?
   -- Не сомнѣваюсь, что она превзошла бы меня во всѣхъ этихъ отношеніяхъ.
   -- Что она была бы послушнѣе васъ, это ужъ навѣрное.
   -- Или оказалась бы ужъ очень непослушной.
   -- И потомъ, она можетъ доставить мнѣ и моимъ дѣтямъ всѣ удобства жизни.
   -- Что и составляетъ, очевидно, единственное основаніе, на которомъ можно избрать себѣ жену.
   -- Слѣдовательно... сказалъ онъ и остановился.
   -- Слѣдовательно, колебаться нечего.
   -- Хотя я ненавижу ее,-- сказалъ онъ съ яростью сжимая кулаки,-- ненавижу всѣми силами своей души, все-таки вы думаете, что колебаться нечего?
   -- Это, Франкъ, выраженія сильныя и глупыя.
   -- И хотя люблю васъ такъ, что когда вижу ее,-- воспоминаніе о васъ дѣлается для меня пыткой?
   -- Такія выраженія еще болѣе сильны и еще болѣе глупы.
   -- Да нѣтъ же, нѣтъ, разъ я рѣшилъ наконецъ, что никогда, по доброй волѣ, не увижусь болѣе съ миссъ Трингль.
   Тутъ онъ всталъ и, пройдя коверъ, наклонился надъ нею, какъ бы ожидая, что она что-нибудь скажетъ. Но она подняла къ головѣ обѣ руки и, отодвинувъ ими волосы со лба, смотрѣла на него, какъ будто ждала дальнѣйшаго.
   -- Да нѣтъ же, нѣтъ,-- продолжалъ онъ,-- разъ я рѣшилъ, что ничто никогда не заставитъ меня отказаться отъ вашей любви, если на нее есть еще какая-нибудь надежда.
   -- О Франкъ,-- сказала она,-- какъ низко съ моей стороны быть существомъ, послушнымъ свистку такого хозяина, какъ вы.
   -- Но вы послушны?
   -- Вамъ это достаточно извѣстно. У меня не было Гертруды, которая заставила бы меня колебаться, изъ-за любви ли къ себѣ, или изъ-за любви къ своимъ деньгамъ. Каковы бы вы ни были -- благородны или низки, вы единственный человѣкъ, съ которымъ я вынесу жизнь, для котораго вынесла бы и смерть. Конечно, я и не ожидала, чтобы вы любили меня такъ же, какъ я васъ. Развѣ это возможно. Вѣдь вы мужчина, а я только женщина!
   Тутъ онъ попытался, было, сѣсть рядомъ съ нею на диванъ, но она тихонько отстранила его и указала на кресло, въ которомъ онъ сидѣлъ прежде.
   -- Оставайтесь тамъ, Франкъ,-- сказала она,-- чтобы мы могли смотрѣть въ лицо другъ другу и говорить серіозно. Неужели все-таки кончится тѣмъ, что я загублю вашу жизнь?
   -- Никакой въ этомъ не будетъ гибели.
   -- Будетъ, если мы женимся теперь. Хотите, я скажу вамъ, какъ я всего болѣе желала бы теперь устроиться?
   -- Въ какомъ-нибудь маленькомъ городкѣ за границей?
   -- О Боже мой, вовсе нѣтъ. Я бы не привязала васъ ни къ какому мѣсту. Если бы я могла остаться какъ теперь, но знала бы, что вы ни на комъ не собираетесь жениться, была бы увѣрена, что связана съ вами, хотя намъ никогда не суждено стать мужемъ и женою,-- я была бы если не счастлива, то довольна.
   -- Это -- перспектива непривлекательная.
   -- Не привлекательная, но не отвратительная, какъ та другая. Не привлекательная, но не ужасная, какъ было бы постоянное сознаніе, что я обрекла васъ на бѣдность. Я настолько эгоистка, Франкъ, что отказаться отъ вашей любви для меня невыносимо, но не настолько эгоистка, чтобы купить ее цѣною вашего благоденствія. Вы согласны?
   -- Согласенъ на что?-- спросилъ онъ почти съ гнѣвомъ.
   -- Останемся попрежнему. Только обѣщайте, что разъ вы не можете жениться на мнѣ, то не женитесь ни на комъ другомъ. Мнѣ нечего и обѣщать вамъ, что я не выйду за другого.
   Онъ сидѣлъ, глядя на нее хмурымъ взоромъ, а она, обѣими руками отодвигая волосы со лба, съ волненіемъ смотрѣла ему въ лицо.
   -- Если этого будетъ довольно для васъ,-- сказала она,-- будетъ довольно и для меня.
   -- Нѣтъ, чертъ возьми!
   -- Франкъ!
   -- Для меня этого, ужъ конечно, не будетъ довольно! Я не приму никакого участія въ такомъ гнусномъ договорѣ!
   -- Гнусномъ!
   -- Да, гнусномъ. То же самое сказалъ бы и всякій на моемъ мѣстѣ, и всякая женщина, если бы говорила откровенно.
   -- Въ такомъ случаѣ, милостивый государь, будьте такъ добры, сообщите, какъ вы-то предлагаете поступить. Я уже внесла предложеніе съ своей стороны, и худо ли оно, хорошо ли, надѣялась, что вы примете его, по крайней мѣрѣ, вѣжливо.
   Но пока она говорила такимъ образомъ, глаза ея свѣтились радостнымъ оживленіемъ, какого онъ не видалъ въ нихъ, съ тѣхъ поръ какъ впервые произнесъ при ней имя Гертруды.
   -- Да,-- сказалъ онъ,-- вы сдѣлали свое предложеніе, и теперь я, по справедливости, долженъ сдѣлать свое. Да я уже по настоящему и сдѣлалъ его, заговоривъ о маленькомъ мѣстечкѣ за границей. Будь оно за границей или дома, и какого угодно рода, разъ вы будете тамъ и я съ вами -- съ меня этого довольно. Таково мое предложеніе, а если оно не будетъ принято, я вернусь къ миссъ Трингль и великолѣпіямъ Ломбардъ-Стрита.
   -- Франкъ...-- сказала она.
   Затѣмъ, ранѣе, чѣмъ она успѣла что-либо прибавить, онъ уже всталъ, и она очутилась въ его объятіяхъ.
   -- Франки,-- продолжала она, отстраняясь отъ его поцѣлуевъ,-- какъ невозможно для меня не слушаться васъ во всемъ! Я знаю, знаю, что соглашаюсь на то, въ чемъ вы когда-нибудь раскаетесь.
   -- Нѣтъ, клянусь Богомъ!-- сказалъ онъ. Я сталъ совсѣмъ другимъ человѣкомъ.
   -- Нельзя сразу стать другимъ человѣкомъ. Вы находитесь подъ вліяніемъ чувства, но природа ваша все та же. Франкъ, я была бы такъ счастлива въ эту минуту, если бы могла закрыть глаза на эту картину вашей будущности, которая рисуется въ моемъ воображеніи. Ваша любовь, ваши великодушныя слова, выраженіе вашихъ милыхъ глазъ -- все это теперь доставляетъ мнѣ то же наслажденіе, какое доставляло, когда я была ребенкомъ, и вы наполняли мою душу гордостью, говоря, что ваше сердце принадлежитъ мнѣ. Если бы я только могла на свободѣ радоваться возврату вашего чувства.
   -- Это не возвратъ,-- сказалъ онъ. Чувства мои никогда не мѣнялись, ни на одну минуту.
   -- Ну, такъ этимъ невозбраннымъ выраженіямъ вашихъ чувствъ. Если бы я могла закрыть глаза на будущее! Не требуйте назначенія слишкомъ короткаго срока,-- никакой періодъ моей жизни не сравнится для меня съ настоящимъ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Можетъ быть, я вамъ почему-нибудь мѣшаю?-- спросила мистрессъ Досимеръ, отворяя дверь приблизительно черезъ часъ и заставая приведенный выше разговоръ все еще не оконченнымъ.
   -- Что до меня касается,-- нисколько,-- сказалъ Франкъ. Мы толковали кое-о чемъ, и можемъ повторить все это въ вашемъ присутствіи, если Аймоджина помнитъ, о чемъ шла рѣчь.
   -- Помню каждое слово,-- сказала Аймоджина, но едва ли повторю.
   -- Думаю, что все было въ порядкѣ вещей,-- сказала мистрессъ Досимеръ: опять старая исторія, которая происходила между вами уже раза четыре или пять. Принявъ въ соображеніе всѣ обстоятельства, какъ вы думаете, слѣдуетъ ли мнѣ васъ поздравлять?
   -- Я не прошу никакихъ поздравленій,-- сказала Аймоджина.
   -- А меня вы смѣло можете поздравить,-- сказалъ Франкъ.
   Затѣмъ разговоръ пошелъ вяло, и влюбленный счастливецъ вырвался изъ дома на улицу. Очутившись на улицѣ, онъ нашелъ, что подумать было о чемъ. Теперь уже рѣшеніе его несомнѣнно принято, и принято такимъ образомъ, что отступленіе совершенно невозможно. Всѣ его теоріи ниспровергнуты и развѣяны по вѣтру самымъ постыднымъ образомъ.
   "Маленькому городку за границей", или еще гдѣ-нибудь, предстояло осуществиться непремѣнно. Онъ почти побѣдилъ ее. Ему почти удалось отдѣлаться отъ своей и ея любви посредствомъ легкой, игривой насмѣшки и нѣсколькихъ умныхъ съ виду фразъ, на которыя она въ ту минуту не сумѣла отвѣтить; но теперь она одержала надъ нимъ блестящую побѣду посредствомъ полной искренности своей любви.
   

XX.
Еще дуэль.

   Въ это воскресенье послѣ полудня Франкъ Гаустонъ сдѣлался другимъ человѣкомъ. Читатель не долженъ заключать изъ этого, будто я утверждаю, что Франкъ бросилъ всѣ свои слабости и облекся въ блестящую стальную броню, непроницаемую ни для какихъ искушеній, какія могли бы ему встрѣтиться во всей его послѣдующей жизни. Такое вооруженіе нельзя достать въ одну минуту, опасаюсь даже, что для полученія брони, вполнѣ безукоризненной во всѣхъ отношеніяхъ, нужно приняться за ея изготовленіе въ возрастѣ болѣе раннемъ, чѣмъ это сдѣлалъ Франкъ.
   Но все-таки онъ пообѣдалъ въ тотъ день двумя бараньими котлетами и подкрѣпилъ свои силы только полъ-пинтой хереса. То было великое начало. Во весь вечеръ его ни на минуту не могли заставить присоединиться къ одной изъ клубныхъ сходокъ, обсуждавшихъ серіозное затрудненіе съ несговорчивымъ джентльменомъ.
   -- Мнѣ кажется, онъ и въ самомъ дѣлѣ, должно быть, собирается жениться,-- сказалъ одинъ изъ клубныхъ мудрецовъ, когда рѣчь зашла о странномъ поведеніи Гаустона.
   Франкъ былъ дѣйствительно очень благонравенъ, такъ благонравенъ, что оставилъ курильню, молча выкуривъ всего одну сигару, и сейчасъ же ушелъ, чтобы побродить по улицамъ въ уединеніи и задумчивости. Ночь была ясная и морозная, и, застегивая пальто, онъ чувствовалъ, что сухой холодный воздухъ будетъ ему полезенъ и поможетъ ему размышлять. Итакъ, судьба его была рѣшена безповоротно, и ему предстоялъ тотъ самый образъ жизни, который онъ такъ часто называлъ наиболѣе для себя неподходящимъ. И всегда полныя колыбели и почти пустая шкатулка! И все это онъ устроилъ самъ. Она, Аймоджина, предлагала иное рѣшеніе, такое, которое избавило бы его, по крайней мѣрѣ, отъ этого. Но онъ положительно не могъ согласиться, когда Аймоджина сама предложила ему планъ, столь жестокій по отношенію къ ней же. Все это теперь уже скоро нужно будетъ сдѣлать. Она просила отсрочить свадьбу, но даже эта просьба съ ея стороны вынуждала его настаивать на обратномъ. Нѣтъ, лучше думать, что это будетъ завтра или черезъ такое малое количество завтрашнихъ дней, которое все равно но составитъ никакой существенной разницы.
   "Нѣтъ, теперь ужъ возвратъ невозможенъ!" повторялъ онъ себѣ, стараясь изготовить броню для собственнаго употребленія. Пожалуй, лучше всего будетъ По,-- или, можетъ быть, какой-нибудь маленькій городишко въ Бретани. Дрезденъ не годится: въ Дрезденѣ было бы общество, а ему, конечно, придется отказаться отъ всякой мысли объ обществѣ. Онъ охотно поѣхалъ бы въ Римъ; но въ Римѣ слишкомъ дорого, и къ тому же римскимъ жителямъ приходится выѣзжать изъ города мѣсяца на три, на четыре ежегодно. Съ женою и многочисленной семьею,-- въ многочисленной семьѣ онъ не сомнѣвался ни минуты,-- ему нельзя будетъ позволять себѣ подобныхъ развлеченій. Помнилось, онъ слышалъ гдѣ-то, что самыя необходимыя удобства жизни можно добыть очень дешево въ Западной Ирландіи, а то такъ и совсѣмъ нельзя добыть, что сводится къ тому же. Можетъ быть, его дѣтскую удобно было бы помѣстить въ Кастльбарѣ. Въ Кастльбарѣ дѣлать совсѣмъ нечего, не найдется никакихъ развлеченій для такого человѣка, какъ онъ самъ, никакихъ подходящихъ пріятельницъ для Аймоджины. Но о развлеченіяхъ для себя и пріятельницахъ для Аймоджины, конечно, не должно было быть и рѣчи. Можетъ быть, думалъ онъ, можно будетъ заняться немного садоводствомъ,-- полезнымъ садоводствомъ, свеклой, отнюдь не розами, пока Аймоджина будетъ работать въ дѣтской. Приняться развѣ тотчасъ, и прежде всего купить двѣ-три дюжины трубокъ, потому что табакъ вѣдь несравненно дешевле сигаръ; онъ зналъ одну лавку, гдѣ можно было достать самыя изящныя пѣнковыя трубки новѣйшихъ фасоновъ, которыя знатоки признавали прекрасными. Но По или Кастльбаръ, трубки или совсѣмъ никакого табаку въ видахъ экономіи,-- вопросъ былъ для него во всякомъ случаѣ рѣшенъ. Ложась спать, онъ нѣсколько гордился своимъ благородствомъ и думалъ отвѣчать на послѣднее письмо Гертруды весьма кратко и опредѣленно.
   Его ожидало много маленькихъ невзгодъ. Въ понедѣльникъ онъ всталъ рано, думая, что въ качествѣ семейнаго человѣка придется къ этому привыкать. Перебудораживъ весь домъ и почти сведя съ ума собственнаго лакея требованіемъ завтрака совершенно въ неуказанный часъ, онъ увидѣлъ, что дѣлать ему нечего. Была, правда, головка Аймоджины, для которой она позировала только одинъ разъ и надъ которой онъ нѣсколько разъ работалъ по памяти, въ виду ея отказа отъ дальнѣйшихъ сеансовъ; онъ подумалъ было, что теперь самое время заняться ею. Но искусство доставляло ему только лишнія траты. Теперь онъ будетъ уже не въ состояніи покупать себѣ краски, кисти и холстъ, а потому отвернулъ недоконченную головку на мольбертѣ. Затѣмъ вынулъ банковую книжку, кучку счетовъ и нѣсколько исписанныхъ клочковъ разлинованной бумаги и принялся сводить счеты. Такое поведеніе доказывало во всякомъ случаѣ полную добросовѣстность его намѣреній. Но не успѣлъ онъ еще разобраться въ своихъ цифрахъ, какъ былъ прерванъ появленіемъ письма, которое совершенно отвлекло его вниманіе. Письмо было отъ Мэдбэри Досимера и заключалось въ слѣдующемъ:

"Любезный Гаустонъ,

   "Я нахожу, само собою разумѣется, что ты и Аймоджина -- дураки. Она сообщила мнѣ, что произошло вчера, и я сказалъ ей то же, что говорю тебѣ. Помѣшать этому я не могу, но ты знаешь такъ же хорошо, какъ и я, что прожить вдвоемъ на проценты съ тысячи шестисотъ фунтовъ вы не можете. Когда ты расплатишься съ долгами, вѣроятно, не останется даже и этого. Вы вѣдь рѣшили между собою, что все это слѣдуетъ кончить, и если бы я думалъ, что что-нибудь такое можетъ между вами возобновиться, я бы запретилъ пускать тебя въ домъ. Что толку двумъ такимъ людямъ, какъ вы, обрекать себя на вѣчное несчастіе ради удовлетворенія минутной, романтической прихоти? По-моему, это просто гадко. Такъ я сказалъ Аймоджинѣ и такъ говорю тебѣ. Ты такъ часто мѣнялъ свои намѣренія, что можешь перемѣнить ихъ еще разъ. Аймоджина навѣрное этого ожидаетъ. Мнѣ просто не вѣрится, чтобы ты въ самомъ дѣлѣ корчилъ изъ себя какого-то Донъ-Кихота. Во всякомъ случаѣ я исполнилъ свою обязанность. Аймоджина уже въ такомъ возрастѣ, что можетъ сама о себѣ позаботиться, но пока она живетъ у меня въ качествѣ моей сестры, я буду говорить ей, что думаю; и пока она не сдѣлается твоей женой,-- чего, надѣюсь, никогда не будетъ,-- буду говорить то же и тебѣ.

Твой
Мэдбэри Досимеръ."

   -- Всегда былъ сухой и безсердечный малый,-- сказалъ себѣ Франкъ.
   Затѣмъ отложилъ письмо въ кучу другихъ, рѣшивъ, что оно не требуетъ отвѣта.
   Онъ въ тотъ же день отправился къ Досимерамъ, пошелъ къ нимъ и во вторникъ, но ему ни разу не удалось видѣть Аймоджину. Это было ему очень тяжело, такъ какъ общество ея попрежнему доставляло ему наслажденіе, хотя жениться на ней казалось, пожалуй, не совсѣмъ разумнымъ. Въ среду утромъ онъ получилъ записку, въ которой Аймоджина просила его не являться пока, такъ какъ Мэдбэри вздумалось придти въ дурное настроеніе духа. Затѣмъ стояло нѣсколько медовыхъ словъ. "Вы знаете, конечно, что никакія его слова ничего измѣнить не могутъ. Я слишкомъ счастлива, чтобы допустить какую-нибудь перемѣну, не отъ васъ исходящую." Онъ почувствовалъ всю сладость этого меда и рѣшилъ, что дурное настроеніе Мэдбэри Досимера нимало его не касается.
   Но въ среду пришло еще письмо, которое заставитъ насъ снова вернуться въ Мерль-Паркъ. Отъ мистрессъ Дозетъ получился отвѣтъ, совершенно неблагопріятный предполагаемому обмѣну племянницъ. "Такъ какъ Эйаля этого не хочетъ, то, конечно, сдѣлать ничего нельзя",-- въ такой формѣ рѣшеніе сообщалось теткою Дозетъ. Теткѣ Трингль оно показалось нелѣпымъ. Благодѣтельствовать дѣтямъ покойной сестры, мистрессъ Дормеръ, было, положимъ, похвально, но всякій, однако, согласится, что нищимъ не подъ стать привередничать. "Такъ какъ Эйаля этого не хочетъ." Почему бы Эйалѣ этого не хотѣть? Ну не дура ли эта Эйаля, если она не хочетъ? Почему бы не заставить Эйалю слушаться, хочетъ она или не хочетъ? Таковы были негодующіе вопросы, которыми лэди Трингль осыпала мужа. Молодыя лэди вообще начали надоѣдать ему нестерпимо,-- и собственныя дочери и дѣвочки Дормеръ. "Куча безмозглыхъ дураковъ", говорилъ онъ, "и хуже всѣхъ -- Томъ." Съ этими словами онъ полетѣлъ въ Лондонъ искать утѣшенія у милліоновъ.
   Письмо мистрессъ Дозетъ пришло въ Мерль-Паркъ во вторникъ. Гертруда, въ точности высчитавъ, сколько времени ходитъ почта, надѣялась въ тотъ день получить отъ Франка отвѣтъ на свое послѣднее посланіе, которое написала, повидимому, съ постели, гдѣ лежала больная, но которому въ дѣйствительности предшествовало маленькое таинственное посѣщеніе кладовой, послѣ обѣда прислуги, въ воскресенье утромъ. Это было бы возможно и показало бы очаровательное рвеніе со стороны жениха, на которое она, впрочемъ, почти не смѣла и надѣяться. Съ нетерпѣніемъ ожидала она писемъ въ понедѣльникъ утромъ, но ожидала напрасно. Во вторникъ она была настолько увѣрена, что несмотря на болѣзнь смогла собственноручно открыть почтовый мѣшокъ; но писемъ ей не было. Тутъ она отправила посланіе, достигшее до Франка въ среду утромъ; послѣ чего тотчасъ опять залегла въ постель съ такими осложненными недугами, что хромую кобылу тотчасъ послали въ Гастингсъ за докторомъ.
   -- Всего лучше для нея было бы немножко рису,-- сказалъ докторъ.
   -- Но бѣдняжка ничего не кушаетъ, буквально ничего,-- сказала лэди Трингль, боявшаяся за свое дѣтище.
   Тогда докторъ прибавилъ, что не дурно бы еще дать ей арроуруту или саго, но больше ничего не прописалъ. Лэди Трингль пришла въ ужасъ отъ такого невѣжества и подумала, ужъ не послать ли въ Лондонъ за какой-нибудь знаменитостью. Докторъ раскланялся и рѣшилъ въ душѣ, что лэди Трингль -- дура. Но такъ какъ онъ былъ человѣкъ добросовѣстный и мягкосердечный, то, уходя изъ дома, постарался изловить Тома.
   -- Здоровье вашей сестры вообще хорошо?-- спросилъ онъ.
   Томъ отвѣчалъ утвердительно: насколько ему было извѣстно, Гертруда крѣпка какъ лошадь.
   -- Кушаетъ исправно?-- спросилъ докторъ.
   Томъ, видавшій иногда свою семью за завтракомъ, описалъ обычные подвиги сестры.
   -- Это славная, здоровая дѣвушка,-- замѣтилъ докторъ.
   Томъ съ братской готовностью подтвердилъ второй эпитетъ, но на первый не обратилъ вниманія, найдя его излишнимъ.
   -- Теперь я объясню вамъ, въ чемъ дѣло,-- сказалъ докторъ. Конечно, я вовсе не желаю разспрашивать ни о какихъ семейныхъ тайнахъ.
   -- Отецъ, знаете ли,-- сказалъ Томъ,-- не соглашается выдать ее за человѣка, съ которымъ она помолвлена.
   -- Такъ вотъ въ чемъ дѣло! Я такъ и думалъ, что есть какая-нибудь непріятность, но мнѣ не хотѣлось разспрашивать. Ваша матушка пугается напрасно, и я не желалъ ее тревожить. Сестрица ваша очень много кушаетъ?
   -- Она не приходитъ къ столу и ей ничего не приносятъ въ ея комнату.
   -- Какъ-нибудь да кушаетъ. Могу сказать это навѣрное. Пульсъ у нея полный и руки сильныя. Можетъ быть, ходитъ въ кухню? Прикажите приготовлять для нея маленькій подносикъ съ чѣмъ-нибудь получше. Она, навѣрное, его найдетъ, и послѣ двухъ-трехъ разъ пойметъ, что ее накрыли. Если лэди Трингль пошлетъ за лондонскимъ врачемъ, вы, можетъ быть, найдете случай сообщить ему, что я совѣтовалъ. Матушкѣ не за чѣмъ это знать.
   Это происходило во вторникъ, а въ среду утромъ Гертруда узнала, что тайна ея извѣстна, по крайней мѣрѣ, Тому и доктору.
   -- Я тебѣ нарочно приберегъ крылышко,-- сказалъ Томъ,-- за обѣдомъ я самъ ихъ разрѣзывалъ.
   Съ этими словами онъ вышелъ изъ засады въ кухнѣ, куда скрылся около полуночи, и засталъ Гертруду у шкапа съ съѣстными припасами. Она страшно закричала, но къ домѣ, къ счастію, ее никто не услышалъ.
   -- Ты не скажешь мамашѣ, Томъ, не скажешь?
   Томъ обѣщалъ не говорить, подъ тѣмъ условіемъ, что она на слѣдующее утро сойдетъ къ завтраку, и лондонскій докторъ былъ такимъ образомъ избавленъ отъ путешествія.
   А между тѣмъ Гертруда послала второе письмо Франку, а лэди Трингль раздирательное письмо мужу:
   "Бѣдная Гертруда въ очень плохомъ состояніи. Если когда-нибудь существонала дѣвушка, сердце которой дѣйствительно разбито любовью, такъ эта дѣвушка -- она. Я не думала, чтобы она была способна питать къ кому-нибудь такую страшную привязанность. Но-моему, ты могъ бы уступить, разъ дѣло идетъ о жизни и смерти. Противъ мистера Гаустона нѣтъ въ сущности ничего особеннаго."
   Читая это, сэръ Томасъ сталъ нѣсколько колебаться. До сихъ поръ онъ склоненъ былъ раздѣлять мнѣніе Розалинды, что "люди умираютъ отъ времени до времени и черви съѣдаютъ ихъ, но не изъ-за любви". А теперь не зналъ, что и думать. Тутъ этотъ Томъ въ положеніи, несомнѣнно печальномъ, а теперь еще Гертруда дошла до того, опять-таки изъ-за одной только любви, что отказывается правильно завтракать и обѣдать! Неужели свѣтъ дошелъ до того, что отцу приходится или отдавать дочь и большое состояніе первому попавшемуся вертопраху или отвѣчать за ея жизнь? Неужели Августа зачахла и умерла бы, если бы ей не позволили выдти за Трафика? Неужели Люси начнетъ чахнуть и умретъ, если не дать денегъ ея скульптору? Въ концѣ концовъ милліоны доставляли сэру Томасу менѣе хлопотъ, чѣмъ дѣти. По отношенію къ Гертрудѣ онъ начиналъ уже думать, что, пожалуй, лучше будетъ уступить, лишь бы отдѣлаться отъ всѣхъ этихъ непріятностей.
   Нужно признаться, что при полученіи письма отъ молодой лэди Франкъ Гаустонъ оказался менѣе мягкосердеченъ, чѣмъ ея отецъ. Письмо было, или должно было быть, раздирательное.

"Жестокій,

   "Ты, должно быть, получилъ мое послѣднее письмо, и хотя я говорила тебѣ, что больна, почти при смерти, не обратилъ на это вниманія! Прошло уже три почты, а отъ тебя хоть бы слово! Въ своемъ послѣднемъ письмѣ ты былъ такъ малодушенъ, что говорилъ о намѣреніи все это бросить, только потому, что папаша не согласился сразу на все, чего ты желалъ! Знаешь ли ты, что значить овладѣть сердцемъ дѣвушки? Или ты въ самомъ дѣлѣ, какъ говоритъ Августа, думаешь только о деньгахъ? Если да, скажи тотчасъ и дай мнѣ умереть. Я уже и безъ того такъ больна, что не могу проглотить ни одного куска и едва въ силахъ писать это письмо.
   "Но я не могу дѣйствительно вѣрить тому, что говоритъ Августа, хотя, можетъ быть, оно и справедливо относительно мистера Трафика. Можетъ быть, ты не былъ въ своемъ клубѣ и не получилъ моего прошлаго письма. А, можетъ быть, и самъ боленъ. Въ такомъ случаѣ, какъ бы я желала пріѣхать и ходить за тобой, хотя въ сущности и сама такъ больна, что едва могу встать съ постели!
   "Какъ бы то ни было, пожалуйста, напиши тотчасъ; и, пожалуйста, пріѣзжай! Мамаша, повидимому, думаетъ, что папаша согласится, потому что я такъ больна. Если такъ, я сочту свою болѣзнь величайшимъ на свѣтѣ благополучіемъ. Вѣрь, милый Франкъ, въ неизмѣнную преданность любящей тебя

Гертруды."

   Франкъ Гаустонъ былъ менѣе наивенъ, чѣмъ сэръ Томасъ, и не очень-то повѣрилъ въ болѣзнь молодой дѣвицы. Молодая дѣвица, очевидно, была вполнѣ способна надуть отца и мать и несомнѣнно весьма охотно надула бы и его самого, если бы этимъ можно было чего-нибудь добиться. Но будь она здорова или больна, онъ, все равно, не могъ предложить ей никакого утѣшенія. Тѣмъ не менѣе нужно было что-нибудь отвѣтить и съ весьма смущеннымъ сердцемъ онъ написалъ слѣдующее:

"Любезная миссъ Трингль,

   "Я несказанно огорченъ необходимостью снова объяснять вамъ, что не могу долѣе снискивать честь полученія вашей руки, вопреки желанію вашего батюшки и послѣ его неоднократныхъ и рѣшительныхъ отказовъ. Намъ столь очевидно невозможно было жениться противъ его воли, что объ этомъ нечего теперь и говорить. Но, принявъ въ соображеніе всѣ стороны дѣла, долженъ сказать вамъ, что считаю нашу помолвку окончательно болѣе не существующей. Употребивъ въ этомъ случаѣ выраженія сколько-нибудь неопредѣленныя, я считалъ бы, что причиняю вамъ вредъ.
   "Очень сожалѣю, что вы нездоровы, и надѣюсь, что вы скоро поправитесь.

Преданный вамъ
Франкъ Гаустонъ."

   На слѣдующее утро Гертруда, все еще лежа въ постели, гдѣ получила письмо, послала за братомъ. Не можетъ ли Томъ придти къ ней? Томъ явился на зовъ и сѣлъ на постель, когда Гертруда таинственнымъ тономъ сообщила ему, что имѣетъ до него большую просьбу.
   -- Томъ,-- сказала она,-- человѣкъ этотъ поступилъ со мною ужасно коварно и низко.
   -- Какой человѣкъ?
   -- Какой человѣкъ? Конечно, Франкъ Гаустонъ. Никогда не было никакого другого человѣка. Послѣ всего, что тутъ говорилось и дѣлалось, онъ намѣренъ просто-на-просто бросить меня.
   -- Родитель-то, кажется, самъ его бросилъ,-- сказалъ Томъ.
   -- Это ничего не значитъ. Родитель, конечно, сдался бы, а если и нѣтъ, это не его дѣло. Разъ я дала ему слово, онъ долженъ былъ идти до конца. А по-твоему?
   -- Пожалуй, что такъ,-- сказалъ Томъ нерѣшительно.
   -- Конечно, такъ. Что жъ послѣ этого значитъ слово? Ну, такъ вотъ что тебѣ нужно сдѣлать! Ступай въ Лондонъ и отыщи его. Лучше захвати съ собой палку и спроси его, что онъ намѣренъ дѣлать?
   -- А если онъ скажетъ, что не намѣренъ ничего?
   -- Тогда, Томъ, вызови его на дуэль. Это именно такой случай, когда братъ обязанъ дѣлать подобныя вещи для сестры. Когда ты его вызовешь, онъ, вѣроятно, обойдется и все будетъ хорошо.
   Такая перспектива вовсе не нравилась Тому. Онъ имѣлъ уже на рукахъ одну дуэль, въ собственныхъ интересахъ, и вышелъ изъ нея не совсѣмъ побѣдоносно. Бывали минуты, когда онъ чувствовалъ, что будетъ, наконецъ, вынужденъ употребить насиліе по отношенію къ полковнику Стоббсу. Онъ зналъ навѣрное, что это навлечетъ на него огромныя непріятности, но все же ему казалось болѣе чѣмъ вѣроятнымъ, что онъ не устоитъ въ борьбѣ со своими оскорбленными чувствами. Вторая ссора была совершенно излишнею.
   -- Все это вздоръ, Гертруда,-- сказалъ онъ,-- ничего подобнаго я не сдѣлаю.
   -- Не сдѣлаешь?
   -- Конечно, нѣтъ. Это было бы нелѣпо. Спроси хоть Септимуса, и онъ тебѣ скажетъ то же самое.
   -- Септимуса! Очень мнѣ нужно!
   -- Я, во всякомъ случаѣ, отказываюсь. Теперь никто не вызываетъ другъ, друга на дуэль. Я знаю, какъ нужно поступать въ подобныхъ случаяхъ, и такое вмѣшательство было бы совершенно неприлично.
   -- Коли такъ, Томъ,-- сказала Гертруда, приподнимаясь на постели и оглядываясь на него,-- я никогда больше не назову тебя братомъ!
   

XXI.
Еще разъ.

   -- Вамъ, вѣроятно, извѣстно, сэръ, что молодая лэди не находится въ настоящее время на моемъ попеченіи.
   Такъ говорилъ сэръ Томасъ, сидя въ Ломбардъ-Стритской конторѣ и отвѣчая на просьбу капитана Бетсби отдать ему руку Эйали.
   Капитанъ Бетсби очень смѣло вошелъ во внутренніе апартаменты великаго человѣка и сдѣлалъ предложеніе въ краткихъ и дѣловыхъ выраженіяхъ. Онъ сообщилъ, что имѣетъ средства, весьма достаточныя, и готовъ приличнымъ образомъ обезпечить молодую дѣвицу. Если нужно, онъ возьметъ ее безъ всякаго приданаго, но, какъ въ виду ея собственнаго, такъ и его удобства, было бы, конечно, не лишнее получить сколько-нибудь денегъ. Это онъ прибавилъ, наслышавшись о громадномъ богатствѣ дяди и узнавъ, что если въ настоящее время Эйаля и не находилась болѣе на дядиномъ попеченіи, то она находилась на немъ очень недавно.
   Сэръ Томасъ выслушалъ его терпѣливо и далъ ему приведенный выше отвѣтъ.
   -- Конечно, сэръ Томасъ; я объ этомъ слышалъ. Но прежде она была же на вашемъ попеченіи, и вы все же ей дядя.
   -- Да, я ей дядя.
   -- Когда со мной такъ дурно поступили въ Кингсбюри-Крессентѣ, я рѣшилъ обратиться къ вамъ. Джентльмену, который является съ честнымъ предложеніемъ, и предложеніемъ очень щедрымъ, въ чемъ вы сами могли убѣдиться,-- нельзя отказывать въ свиданіи съ молодою дѣвицей. Не годится. Если бы я не былъ съ нею знакомъ,-- дѣло другое. Но я прожилъ десять дней въ одномъ домѣ съ нею. Конечно, мнѣ слѣдовало разрѣшить свиданіе съ нею. Какъ по-вашему, сэръ Томасъ?
   -- Я не имѣю къ ней никакого отношенія,-- сказалъ сэръ Томасъ,-- то-есть что касается власти.
   Тѣмъ не менѣе, прежде чѣмъ капитанъ Бетсби ушелъ отъ него, онъ сдѣлался съ нимъ любезенъ и хотя не давалъ никакихъ прямыхъ обѣщаній, призналъ, что предложеніе разумно.
   Въ сущности, Эйаля начала надоѣдать ему, и онъ былъ бы радъ найти ей подходящаго мужа и отдѣлаться отъ нея по отношенію къ Тому. Онъ очень охотно соглашался на ея бракъ съ Томомъ, если бы такой бракъ былъ возможенъ, но начиналъ убѣждаться въ его невозможности. Онъ снова предлагалъ отворить ей двери своего дома со всею его роскошью, но она не пожелала въ нихъ войти. Жена говорила ему, что если Эйалю взять назадъ на мѣсто Люси, она навѣрно сдастся. Но Эйаля не позволяла взять себя назадъ. А Томъ между тѣмъ былъ плохъ попрежнему. Разъ Эйаля уже была бы замужемъ, Томъ уѣхалъ бы путешествовать и вернулся бы, по всѣмъ вѣроятіямъ, въ здравомъ умѣ. Сэръ Томасъ подумалъ, что слѣдуетъ навести справки объ этомъ капитанѣ и посмотрѣть, нельзя ли устроить свадьбу. Мистрессъ Дозетъ, говорилъ онъ себѣ, женщина черствая и сухая и никогда не выдастъ замужъ Эйалю, если не будетъ допускать въ домъ такихъ жениховъ, какъ капитанъ Бетсби. Онъ навелъ справки, и не прошло еще недѣли, какъ рѣшилъ, что если Эйаля сдѣлается мистрессъ Бетсби, этимъ, вѣроятно, уладится хотя одно изъ его затрудненій.
   Но дорогѣ въ Мерль-Паркъ сэръ Томасъ обдумалъ планъ. Прежде всего надо было сказать Тому, что у Эйали столько же жениховъ, какъ у Пенелопы, что теперь явился такой, который, вѣроятно, будетъ имѣть успѣхъ. Но когда сэръ Томасъ пріѣхалъ домой, Тома тамъ не оказалось. Тому пришла внезапная фантазія съѣздить въ Лондонъ.
   -- Онъ какъ будто совсѣмъ перемѣнился,-- сказала лэди Трингль.
   -- Надѣюсь, что по отношенію къ этой глупой дѣвчонкѣ перемѣнился къ лучшему.
   Лэди Трингль не могла сказать утвердительно, чтобы по отношенію къ дѣвчонкѣ произошла какая-нибудь перемѣна къ лучшему, но какая-то произошла. Томъ, по ея словамъ, совсѣмъ "развострился", объявилъ, что онъ не намѣренъ долѣе выносить такого положенія, уложилъ три-четыре портманто и велѣлъ везти себя на ближайшую станцію къ утреннему поѣзду въ Лондонъ.
   -- А что жъ онъ будетъ дѣлать въ Лондонѣ?-- спросилъ сэръ Томасъ.
   Лэди Трингль не имѣла объ этомъ никакого понятія, но предполагала, что это что-нибудь особенное и имѣвшее отношеніе къ Эйалѣ.
   -- Онъ оселъ,-- сказалъ отецъ.
   -- Ты всегда говоришь, что онъ оселъ,-- сказала мать жалобно.
   -- Конечно, говорю. Что жъ еще можно о немъ сказать?
   Онъ продолжалъ далѣе и развилъ свой планъ. Эйалю надо пригласить на недѣлю въ Мерль-Паркъ -- ровно на недѣлю,-- и сказать ей, что Тома тамъ въ это время навѣрное не будетъ. А между тѣмъ пригласить тоже и капитана Бетсби. Затѣмъ послѣдовало объясненіе, что такое капитанъ Бетсби и какія онъ имѣетъ стремленія. Тому слѣдовало какъ-нибудь помочь и, по словамъ сэра Томаса, это былъ самый лучшій способъ. Лэди Трингль что-то ворчала про-себя, выслушивая приказаніе, и горевала за сына, тѣмъ не менѣе согласилась,-- какъ и всегда соглашалась,-- на предложеніе мужа.
   Теперь мы послѣдуемъ за Томомъ въ Лондонъ. Терпѣливый читатель, можетъ быть, понялъ его душевное состояніе, когда, во время самыхъ острыхъ своихъ страданій, онъ предавался Фаддлю и шампанскому. Такимъ путемъ онъ навлекъ на себя позоръ и непріятности и вполнѣ это сознавалъ. Попалъ въ руки полиціи и все время, не переставая, страдалъ головной болью и тошнотой. Затѣмъ послѣдовалъ нелѣпый вызовъ полковнику Стоббсу, и глупость этого вызова была объяснена ему вполнѣ наглядно тѣмъ самымъ письмомъ, которое написалъ ему соперникъ. У бѣднаго малаго было достаточно здраваго смысла, чтобы понять, что разбирательство въ полиціи, тюрьма, Фаддль и оргіи у Боливіа, вызовъ и полученный на него отвѣтъ,-- все это было для него одинаково позорно. Затѣмъ наступила реакція, и онъ провелъ двѣ несчастнѣйшихъ недѣли въ Мерль-Паркѣ, ничего не дѣлая, ни на что не рѣшаясь, бродя какъ потерянный и въ сотый разъ изливая на лоно матери исторію своихъ несчастій. Эти дни въ Мерль-Паркѣ возвратили ему, по крайней мѣрѣ, здоровье и избавили отъ того невыносимо-гнуснаго состоянія, въ которомъ онъ находился на слѣдующій день послѣ сравненія винъ у Боливіа. Въ этомъ исправленномъ видѣ онъ разсудилъ, что все-таки слѣдуетъ сдѣлать что-нибудь достойное мужчины, и внезапно пришелъ къ самому смѣлому рѣшенію еще разъ напасть на Эйалю.
   Какъ совершить это нападеніе, онъ еще не рѣшилъ, уѣзжая изъ дому, но посвятилъ этому вопросу все послѣдовавшее воскресенье. Онъ получилъ весьма печальное письмо изъ Абердина, отъ своего друга Фаддля, говорившаго, что осужденъ на пребываніе въ этомъ сѣверномъ городѣ до конца своихъ дней. Въ "Горцахъ" Томъ еще не былъ со времени своего несчастія съ полиціей, и ему не хотѣлось пока туда показываться. Онъ очутился, такимъ образомъ, совершенно одинъ, одинъ обошелъ кругомъ всѣхъ парковъ и по дорогѣ рѣшился.
   На слѣдующее утро, около половины одиннадцатаго, когда мистеръ Дозетъ вошелъ въ свою комнату въ Сомерсетъ-Гаузѣ, онъ уже засталъ тамъ племянника Тома, который ожидалъ его. Мистеръ Дозетъ нѣсколько удивился,-- онъ также слышалъ о несчастіяхъ Тома. Какая-то злонамѣренная лѣтопись послѣднихъ Томовыхъ дѣяній распространилась въ кружкахъ Тринглей и Дозетовъ, и дядя Реджинальдъ зналъ, что племянникъ принужденъ былъ покинуть свой стулъ въ Ломбардъ-Стритѣ. Пороки молодежи очень часто преувеличиваются, такъ что количество выпитаго шампанскаго и раненыхъ полицейскихъ, дошедшее до слуха мистера Дозета, значительно превышало дѣйствительныя провинности Тома. Въ Кингсбюри-Крессентѣ явилось представленіе, что Томъ почти сошелъ съ ума и содержится теперь въ Мерль-Паркѣ подъ надзоромъ отца. Вотъ почему при видѣ Тома цвѣтущаго здоровьемъ и болѣе наряднаго, чѣмъ когда-либо, мистеръ Дозетъ хотя и обрадовался, но также и удивился перемѣнѣ.
   -- Боже мой, Томъ!-- воскликнулъ онъ. Очень радъ видѣть тебя въ такомъ отличномъ видѣ. Такъ ты опять въ Лондонѣ?
   -- Да, я въ городѣ на одинъ-два дня,-- сказалъ Томъ.
   -- Что же я могу для тебя сдѣлать?
   -- Ну, дядя Реджинальдъ, если ты захочешь, то можешь сдѣлать для меня очень много. Конечно, ты слышалъ обо всѣхъ моихъ исторіяхъ?
   -- Кое-что слышалъ.
   -- Всѣ объ этомъ слышали,-- сказалъ, Томъ печально. Не думаю, чтобы кого-нибудь такъ много трепали, какъ меня къ эти шесть мѣсяцевъ.
   -- Я очень объ этомъ жалѣю, Томъ.
   -- Увѣренъ, что жалѣешь, потому что ты всегда былъ добрый. Вотъ не знаю только, захочешь ли ты оказать мнѣ большущую услугу.
   -- Надо узнать какую,-- сказалъ дядя Реджинальдъ.
   -- Ты знаешь, я думаю, что я хочу только одного на свѣтѣ.
   Мистеръ Дозетъ счелъ, что на это лучше не отвѣчать ничего, но, повернувъ немного свой стулъ, приготовился слушать очень внимательно, что будетъ говорить ему племянникъ.
   -- И полицейскій и остальное -- все это потому, что я такъ страдаю насчетъ Эйали.
   -- Едва ли можно ожидать, чтобы ты былъ хорошимъ мужемъ, Томъ, разъ ты попался въ такую исторію.
   -- Это значитъ, что никто ничего не понимаетъ,-- сказалъ Томъ. Всему причина то, что я такъ глубоко это чувствую и не могу вынести неудачи. У "Траверса и Тризона" нѣтъ никого, кто бы не зналъ, что если я женюсь на Эйалѣ, то сдѣлаюсь самымъ степеннымъ молодымъ человѣкомъ во всемъ Лондонѣ. Спроси хоть самого родителя. Пока я думалъ, что есть надежда, я сидѣлъ тамъ какъ вкопанный съ половины десятаго. Это всѣ знали. И опять сталъ бы, если бы она обошлась.
   -- Дѣвушку нельзя заставить, что ты называешь, обойтись.
   -- Не заставить, нѣтъ. Дѣвушку не заставишь, нѣтъ. Но убѣжденіемъ можно сдѣлать многое. Почему бы ей не выдти за меня? Что до всѣхъ этихъ безобразій, она должна же во всякомъ случаѣ знать, что все это дѣло рукъ ея. А если она что сдѣлала, то ясно, что можетъ это и раздѣлать, если захочетъ. Ей стоитъ сказать слово, чтобы все уладить между мною и родителемъ, да и между мною и "Траверсомъ и Тризономъ" также. Никто не можетъ любить ее такъ, какъ я.
   -- Я увѣренъ, что никто не можетъ любить ее болѣе,-- сказалъ мистеръ Дозетъ, начинавшій уже таять отъ искренности племянника.
   -- Развѣ это не слѣдуетъ принимать въ расчетъ? Къ тому же, она могла бы имѣть все, чего только пожелаетъ. Могла бы жить вездѣ, гдѣ только вздумается, лишь бы я могъ каждый день ходить въ контору. У нея, знаешь ли, была бы собственная карета.
   -- Не думаю, чтобы это имѣло для Эйали большое значеніе.
   -- Изъ этого слѣдуетъ только то, что по своему положенію я имѣю право просить ея руки,-- сказалъ Томъ. Если бы она могла сладить съ собою хоть настолько, чтобы не ненавидѣть меня!
   -- Между ненавидѣть и не любить, Томъ, есть разница.
   -- Если бы она хоть немножко начала поддаваться, я бы снова могъ надѣяться. Дядя Реджинальдъ, не можешь ли ты сказать ей, по крайней мѣрѣ, что я буду добръ къ ней?
   -- Я думаю, что ты будешь къ ней добръ,-- сказалъ дядя.
   -- Право, буду. Нѣтъ ничего, чего я бы для нея не сдѣлалъ. А теперь не позволишь ли ты мнѣ еще разъ повидаться съ ней и еще разъ попытать счастія.
   Въ этомъ заключалась "большущая просьба" Тома къ дядѣ, и мистеръ Дозетъ былъ настолько тронутъ искренностью племянника, что обѣщалъ исполнить ее, исполнить, по крайней мѣрѣ, въ предѣлахъ, отъ него зависящихъ. Конечно, Эйалю надо было предупредить. Изъ неожиданнаго визита не вышло бы никакого толку. Но онъ придумалъ устроить дѣло такъ, чтобы Томъ, явившись къ нему на слѣдующій день, пошелъ вмѣстѣ съ нимъ въ Крессентъ и остался тамъ обѣдать или ушелъ до обѣда, если захочетъ, тотчасъ послѣ свиданія. Такъ оно и было рѣшено, и Томъ покинулъ Сомерсетъ-Гаузъ въ великой радости по поводу своего успѣха. Ему казалось, что теперь передъ нимъ открылся, наконецъ, новый путь.
   Вернувшись домой, дядя Реджинальдъ отвелъ въ сторону племянницу и сталъ говорить съ ней очень нѣжно и очень мягко.
   -- Нравится ли онъ тебѣ или нѣтъ, другъ мой, онъ такъ тебѣ преданъ, что ты обязана съ нимъ увидѣться, разъ онъ объ этомъ проситъ.
   Сначала она сопротивлялась и рѣшительно повторяла, что не хочетъ его видѣть. Къ чему это, разъ ей лучше броситься въ Темзу, чѣмъ выйти за него! Не говорила ли она ему это самое уже множество разъ, каждый разъ какъ онъ заводилъ объ этомъ рѣчь? Почему бы ему не оставить ее въ покоѣ? Но все это дядя оспаривалъ кротко и настойчиво. Онъ счелъ себя обязаннымъ дать обѣщаніе отъ ея имени, и ради него она должна согласиться. Тутъ она, конечно, уступила. Затѣмъ онъ говорилъ о бѣдномъ Томѣ много хорошаго. Его постоянство -- большая добродѣтель. Изъ человѣка, способнаго така, сильно любить, долженъ выйти хорошій мужъ. Вся семья, вдобавокъ, дала свое согласіе, и всякія денежныя затрудненія кончились бы для Эйали на вѣки вѣковъ. Въ отвѣтъ она только трясла головой, обѣщая, однако, выслушать Тома, когда его приведутъ въ Кресентъ на слѣдующій день.
   Аккуратно въ четыре часа Томъ явился въ Сомерсетъ-Гаузъ и вышелъ вмѣстѣ съ дядей, какъ только всѣ указатели были поставлены по мѣстамъ. Тому очень хотѣлось привезти дядю домой на извозчикѣ, но мистеръ Дозетъ не соглашался терять свою прогулку. Они пошли по набережной, черезъ Черингъ-Кроссъ, въ Сентъ-Джемсъ-Паркъ, потомъ Гринъ-Паркомъ, Гайдъ-Паркомъ и Кенсингтонскими садами до самаго Ноттингъ-Гилля.
   Дядя шелъ не очень скоро, и Тому казалось, что они никогда не придутъ. Мистеръ Дозетъ охотно потолковалъ бы о погодѣ, или о политикѣ, или о тягостяхъ гражданской службы вообще; но Тома нельзя было отвлечь отъ единственнаго занимавшаго его предмета. Будетъ ли Эйаля мила съ нимъ? Мистеръ Дозета рѣшилъ ничего объ этомъ не говорить. Томъ долженъ самъ защищать свое дѣло. Дѣло это, по мнѣнію дяди Реджинальда, было проиграно заранѣе, но онъ ничего не сказалъ, что могло бы смутить Тома. Ничего не сказалъ и такого, что могло бы его обнадежить. Такъ какъ прогулка заняла у нихъ полтора часа, такое умалчиванье было затруднительно.
   Тотчасъ по приходѣ, Тома провели въ гостиную. Тамъ никого не было, такъ какъ, по заранѣе сдѣланному уговору, мистрессъ Дозетъ должна была отсутствовать, пока не кончится свиданіе.
   -- Ну, теперь я схожу за этой дѣвчуркой,-- сказалъ дядя Реджинальдъ самымъ веселымъ своимъ голосомъ, оставивъ Тома одного въ гостиной.
   Оглянувшись кругомъ на стулья и столы, Томъ вспомнилъ, что ни разу въ этой комнатѣ не слышалъ ни одного ласковаго слова, не видѣлъ ни одного ласковаго взгляда, и крупныя капли пота выступили у него на лбу. Всѣ его надежды въ цѣломъ мірѣ зависѣли отъ слѣдующихъ пяти минутъ; вся судьба его, можетъ быть, зависѣла отъ выбора тѣхъ словъ, которыя онъ сейчасъ скажетъ.
   Эйаля вошла и остановилась передъ нимъ.
   -- Эйаля,-- сказалъ онъ, подавая ей руку.
   -- Дядя Реджинальдъ говорилъ, что ты хочешь видѣть меня еще разъ.
   -- Конечно, хочу тебя видѣть... разъ, два раза, всегда. Эйаля, если бы ты только знала! Если бы ты только могла знать!
   Онъ стиснулъ руки высоко подъ горломъ, не такъ, какъ будто призывалъ во свидѣтели свое сердце, а такъ, какъ будто билъ себя въ грудь въ агоніи отчаянія.
   -- Эйаля, я чувствую, что если ты не будешь моею, я умру безъ тебя. Эйаля, ты мнѣ вѣришь?
   -- Можетъ быть, и вѣрю, но какъ я могу этому помочь?
   -- Постарайся помочь! Постарайся постараться помочь! Скажи слово, скажи, что, можетъ быть, поможешь когда-нибудь.
   Она мрачно нахмурилась, не потому, чтобы сердилась, а потому что чувствовала, какъ ужасна возложенная на нее обязанность.
   -- Я знаю, ты считаешь меня пошлымъ.
   -- Я никогда этого не говорила, Томъ, ничего не говорила, кромѣ того, что не люблю тебя.
   -- Но я вѣрный, вѣрный какъ солнце. Развѣ я пришелъ бы опять, послѣ всего, что было, если бы въ силахъ былъ удержаться? Ты слышала, что я... что я дурно себя велъ.
   -- Я совсѣмъ объ этомъ не думала.
   -- Это я дѣлалъ потому, что страдалъ ужасно. Эйаля, ты сдѣлала меня ужасно несчастнымъ. Ты можешь сдѣлать меня самымъ счастливымъ челоловѣкомъ въ Лондонѣ, Эйаля, сейчасъ же. Мнѣ кажется больше ничего не нужно. Что до вина, или клубовъ, или бильярда, мнѣ это все ни къ чему,-- развѣ что когда хочу забыть, что ты... что ты такая недобрая.
   -- Это вовсе не значитъ, что я недобрая, если я не соглашаюсь на то, чего ты просишь.
   -- Если бы ты согласилась,-- вотъ была бы добрая! О Эйаля, неужели ты не можешь быть доброй ко мнѣ?
   Она покачала головой, и продолжала стоять все на томъ же мѣстѣ, которое заняла съ самаго начала.
   -- Можно мнѣ придти опять? Не дашь ли ты мнѣ три мѣсяца сроку и не подумаешь ли? Только скажи это, и я вернусь къ своей работѣ и буду работать безъ перерыва.
   Но она все-таки продолжала качать головой.
   -- Неужели для меня совсѣмъ нѣтъ надежды?
   -- Не на это, Томъ. Какъ же я могу этому помочь?
   -- Не можешь помочь?
   -- Нѣтъ. Какъ же? Нельзя полюбить кого-нибудь потому, что стараешься, и нельзя кого-нибудь не любить потому, что стараешься.
   -- Ты могла бы мало-по-малу полюбить меня... крошечку.
   Она сказала уже все, что умѣла, и опять покачала головой.
   -- Это все проклятый полковникъ,-- воскликнулъ Томъ, забывшись при мысли о соперникѣ.
   -- Онъ вовсе не проклятый,-- сказала Эйаля съ сердцемъ.
   -- Такъ ты его любишь?
   -- Нѣтъ! Но тебѣ не слѣдуетъ объ этомъ спрашивать. Ты не имѣешь никакого права спрашивать. Это неприлично.
   -- Ты не помолвлена съ нимъ?
   -- Нѣтъ; я съ нимъ не помолвлена. Я его не люблю. Такъ какъ ты спрашиваешь, я говорю тебѣ это. Но ты не долженъ спрашивать, и онъ вовсе не проклятый. Онъ лучше тебя,-- хотя я и не люблю его. Тебѣ бы не слѣдовало заставлять меня это говорить. Вѣдь я же ни о чемъ тебя не спрашиваю!
   -- Да ничего и нѣтъ такого, на что я бы тебѣ не отвѣтилъ. Подожди, Эйаля!
   Она уже собиралась выдти изъ комнаты.
   -- Подожди минутку. Знаешь ли ты, что разрываешь мое сердце на части? Почему я такъ ужасно мучаюсь изъ-за тебя? Милая Эйаля... Эйалинька милая... подожди еще минутку.
   -- Мнѣ больше нечего тебѣ сказать, Томъ. Я очень, очень жалѣю, если ты несчастливъ. Знаю, что ты добрый и честный; если хочешь подать мнѣ руку -- вотъ моя. Но я не могу сказать того, что ты хочешь, чтобы я сказала.
   Томъ взялъ ее за руку и старался удержать, но не говорилъ больше ничего. Она тихонько выскользнула отъ него и вышла, ни на минуту не садясь въ его присутствіи.
   Когда дверь затворилась, онъ постоялъ нѣкоторое время и посмотрѣлъ вокругъ, стараясь рѣшить, что теперь дѣлать и что говорить. Онъ все-таки былъ теперь въ одномъ домѣ съ нею и не зналъ, представится ли еще когда-нибудь такой случай.
   Онъ чувствовалъ, что въ груди его таились слова, которыя смягчили бы сердце камня, если бы ему удалось ихъ произнести. Тутъ было все: и несказанная его любовь, и все счастіе жизни, поставленное на карту, и желаніе -- святое его желаніе отдать себя и все, что у него было, на служеніе ея счастію; и все это онъ ясно сознавалъ въ своей душѣ,-- найти бы только слова, которыми бы это выразить такъ, чтобы другіе ему повѣрили! Но теперь къ чему все это? У него былъ случай говорить съ нею свободно, и онъ не сдѣлалъ ничего, не подвинулся ни на волосъ. Она сказала ему какія-нибудь шесть словъ, и два изъ нихъ ясно сохранились въ его памяти. Сказала, что для него никогда не будетъ надежды и что этотъ другой лучше его. Скажи она, что онъ ей дороже, это едва ли доставило бы ему больше страданія.
   Въ немъ снова проснулось старое чувство злобы къ сопернику и старое желаніе сдѣлать что-нибудь отчаянное, чтобы выместить эту злобу.
   Но тѣмъ временемъ онъ продолжалъ стоять одинъ въ гостиной мистрессъ Дозетъ, и необходимо было куда-нибудь дѣваться.
   Обѣдать въ этомъ домѣ, ѣсть и пить въ присутствіи Эйали послѣ такого разговора было для него немыслимо. Онъ напялилъ шляпу на голову, вышелъ изъ комнаты и сбѣжалъ съ лѣстницы къ двери.
   Въ передней его встрѣтилъ дядя, выходившій изъ столовой.
   -- Томъ,-- сказалъ онъ,-- ты вѣдь остаешься у насъ обѣдать?
   -- Ну, нѣтъ,-- сказалъ Томъ сердито.
   -- Тебѣ бы не слѣдовало принимать къ сердцу такіе пустяки,-- сказалъ дядя, стараясь придать дѣлу оборотъ болѣе пріятный.
   -- Пустяки!-- сказалъ Томъ Трингль.
   Пустяки!
   Онъ вышелъ изъ дома и хлопнулъ дверью.
   

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.
Въ Геймарктѣ.

   Было начало февраля. Пока Томъ съ дядей шли изъ Сомерсетъ-Гауза, на улицахъ было сухо и погода стояла хорошая; но, какъ замѣтилъ мистеръ Дозетъ, вѣтеръ началъ мѣнять восточное направленіе и грозило дождемъ. Когда Томъ покинулъ домъ дяди, дождь уже шелъ. Томъ явился въ пальто и съ зонтикомъ, но забылъ и то и другое, Въ гнѣвѣ захлопнувъ за собою дверь; сходя съ крыльца, онъ объ нихъ вспомнилъ, но ему не хотѣлось возвращаться, опять стучать въ дверь и спрашивать ихъ. Онъ былъ въ такомъ настроеніи, которое заставляетъ находить нѣчто въ родѣ облеченія въ физическомъ страданіи. Когда съ человѣкомъ обошлись изъ рукъ вонъ плохо въ какомъ-нибудь важномъ дѣлѣ,-- мысль, что его безъ обѣда выгнали мокнуть на улицѣ, почти утѣшительна для него, даже если выгналъ себя онъ самъ.
   Томъ шелъ пѣшкомъ, весь въ грязи, подъ дождемъ, и, наконецъ, вымокъ до костей. Добравшись до Ланкастеръ-Гета онъ тотчасъ свернулъ въ паркъ, и зашагалъ далѣе при тускломъ свѣтѣ фонарей, по слякоти и лужамъ, почти не глядя, куда идетъ, почти не сознавая настоящаго, подъ гнетомъ своего глубокаго горя. Что ему теперь дѣлать съ собою? Что ему осталось? Онъ все испробовалъ, и все напрасно.
   Въ той оцѣнкѣ, которую онъ старался дать самому себѣ, чтобы рѣшить, достоинъ ли онъ лучшей доли, было очень много смиренія, но какъ онгь негодовалъ въ тоже время! Онъ чувствовалъ себя существомъ, очень ничтожнымъ сравнительно съ Джонатаномъ Стоббсомъ. Хотя онъ не могъ сдѣлаться Стоббсомъ, даже если бы отдалъ за это свое сердце, не могъ перенять ни одной изъ его замашекъ, ни одной изъ его мужественныхъ обворожительныхъ манеръ,-- тѣмъ не менѣе онъ ихъ видѣлъ и сознавалъ и говорилъ себѣ, что для такой дѣвушки, какъ Эйаля, онѣ будутъ неотразимы. Хотя онъ вѣрилъ въ свою привлекательность и въ свои перстни, но зналъ, что эта привлекательность и эти перстни отвратительны сравнительно съ внѣшнимъ видомъ и природной отдѣлкой, какою обладалъ Сгоббсъ, какъ будто по праву, какъ будто родился съ нею. Не въ этихъ именно словахъ, но съ глубокимъ внутреннимъ сознаніемъ ихъ смысла онъ говорилъ себѣ, что Стоббсъ -- джентльменъ, а самъ онъ -- нѣтъ. Какъ могъ онъ надѣяться, что Эйаля согласится быть его женой только потому, что у него былъ собственный хорошій домъ и карета? Думая обо всемъ этомъ, Томъ не зналъ уже, кого больше ненавидитъ,-- себя или Джонатана Сгоббса.
   Онъ пришелъ въ отцовскій домъ въ Куинсъ-Гетѣ, въ ту пору запертый и темный, пришелъ безъ всякаго опредѣленнаго намѣренія, какъ будто нечаянно, такъ, потому что былъ поблизости. Постучалъ въ дверь, которую, послѣ продолжительной возни съ цѣпями, отворила ему старуха, вмѣстѣ съ сыномъ охранявшая домъ въ отсутствіи господъ.
   Сэръ Томасъ въ тѣ времена имѣлъ собственную квартиру въ Ломбардъ-Стритѣ, гдѣ любилъ останавливаться, обѣдалъ въ какомъ-нибудь клубѣ въ Сити и не выѣзжалъ изъ предѣловъ Сити ни разу во всю недѣлю.
   Старуха даннымъ-давно служила Тринглямъ, была старинною слугою, а сынъ ея былъ швейцаромъ въ конторѣ.
   -- Мистеръ Томъ! Это вы? Господи помилуй, да вы мокрѣе воды!
   Онъ дѣйствительно былъ почти что мокрѣе воды и во всякомъ случаѣ гораздо грязнѣе, чѣмъ должна быть вода. Топилось только въ кухнѣ, куда его и провели. Онъ спросилъ какое-нибудь пальто, но ничего подобнаго въ домѣ не оказалось, такъ какъ молодой человѣкъ еще не возвращался. Ни ѣсть, ни пить тоже было нечего. Онъ сидѣлъ скрючившись у огня и смотрѣлъ на паръ, струившійся отъ его мокрыхъ сапоговъ и панталонъ.
   -- Вы, чего добраго, не обѣдали, мистеръ Томъ?-- спросила старуха.
   Томъ только головой покачалъ.
   -- Небось, хотите покушать?
   Бѣдняга опять покачалъ головой.
   -- Это плохо, мистеръ Томъ.
   Она заглянула ему въ лицо.
   -- Я вѣдь знаю, что что-то неладно, мистеръ Томъ. Слышала отъ Джима. Онъ, конечно, слышитъ, что толкуютъ въ Ломбардъ-Стритѣ.
   -- Что же толкуютъ, мистрессъ Трапъ?
   -- Да такъ; вотъ что вы тамъ не бываете, какъ прежде; все идетъ не ладно, и сэръ Томасъ, говорятъ, не очень-то доволенъ. Но, конечно, это дѣло не мое, мистеръ Томъ.
   -- А знаютъ они почему?-- спросилъ онъ.
   -- Да болтаютъ что-то насчетъ молодой лэди.
   -- Да, чертъ возьми -- сказалъ Томъ, вскакивая со стула. О, мистрессъ Трапъ, если бы вы только знали, въ какомъ я состояніи. Насчетъ молодой лэди, да! Чертъ бы его побралъ, проклятаго!
   -- Ну, перестаньте, мистеръ Томъ.
   -- Чертъ бы его побралъ, проклятаго! Э, да что толку стоять тутъ да ругаться! Пойду! Вамъ не за чѣмъ говорить, что я здѣсь былъ, мистрессъ Трапъ.
   -- Да какъ же по дождю-то, мистеръ Томъ?
   -- По дождю? А мнѣ что за дѣло до дождя!
   Онъ вышелъ снова, не внимая ея мольбамъ, и снова пошелъ пѣшкомъ,-- нанять извозчика онъ не могъ, потому что не зналъ куда.
   Да, всѣ все знали, даже швейцары въ конторѣ. Всѣ слышали о его любви къ Эйалѣ; и всѣ слышали, что Эйаля его отвергла. Не было ни одного человѣка, ни мужчины, ни женщины, которая имѣла бы хоть какое-нибудь отношеніе къ конторѣ и не знала бы, что его прогнали съ его мѣста изъ-за Эйали! Все это легко было бы вынести, если бы была какая-нибудь надежда, но теперь онъ не могъ скрыть отъ себя, что надежды не было никакой. Горю его не предвидѣлось конца; выхода не было. Куда ему броситься въ эту минуту отчаянія, гдѣ найти хоть каплю утѣшенія? Пустота его квартиры пугала его; но онъ былъ не въ силахъ искать общества въ клубѣ.
   Около десяти часовъ онъ очутился, какъ-то нечаянно, у заведенія мистера Боливіа, мокрый до костей, измученный, несчастный и ослабѣвшій отъ недостатка пищи. Онъ вошелъ; въ заведеніи было пусто. Тѣ, кто обѣдалъ, уже ушли, а тѣ, кто хотѣлъ ужинать, обыкновенно являлись позднѣе. Два-три газовые рожка, однако, все еще горѣли; Томъ въ безсиліи упалъ на скамейку, поближе къ камину, гдѣ и нашелъ его самъ синьоръ Боливіа, спросившій сострадательнымъ тономъ о причинѣ его появленія въ такомъ печальномъ видѣ.
   -- Я забылъ захватить съ собою пальто и зонтикъ,-- сказалъ Томъ, стараясь хоть немного ободриться, да и обѣдъ въ придачу.
   -- Не обѣдали, мистеръ Трингль! И такъ ужасно промокли! Что прикажете вамъ подать?
   Но Томъ отвѣчалъ, что не хочетъ обѣдать. У него, говорилъ онъ, совсѣмъ не было аппетита. Онъ спросилъ бутылку шампанскаго и сухарь съ перцемъ. Мистеру Уокеру, какъ намъ извѣстно, являвшему себя міру подъ псевдонимомъ синьора Боливіа, стало на минуту жаль его, и жалость пересилила даже естественное желаніе трактирщика содрать съ посѣтителя какъ можно больше.
   -- Лучше спросите баранью котлету и чуточку грогу.
   -- Не могу, Боливіа,-- сказалъ молодой человѣкъ,-- въ горло не пойдетъ. Дайте-ка шампанскаго да сухарь съ перцемъ.
   Тутъ мистеръ Уакеръ,-- такъ какъ Уакеръ-то въ сущности и былъ Боливіа,-- принесъ вино, приказалъ подать сухарь, и бѣдный Томъ былъ снова вынужденъ обратиться къ жалкому лѣкарству, къ которому и прежде прибѣгалъ въ трудныя минуты жизни. Онъ пробылъ у Боливіа около часу и часть этого времени проспалъ, но вино выпилъ все до капли. Когда онъ поднялся на ноги, чтобы уходить, мистеръ Уакеръ отнесся съ особеннымъ вниманіемъ къ его походкѣ и общей манерѣ держать себя, такъ какъ былъ дружески расположенъ къ молодому человѣку и не хотѣлъ, чтобы тотъ снова попался въ руки полиціи. Но Томъ былъ, повидимому, трезвъ какъ судья и мраченъ какъ палачъ. Насколько могъ судить мистеръ Уакеръ, вино не подѣйствовало на него нисколько.
   -- На вашемъ бы мѣстѣ, мистеръ Трингль,-- сказалъ содержатель ресторана,-- я бы прямо пошелъ домой: вы вѣдь совсѣмъ промокли.
   -- Ладно,-- отвѣчалъ Томъ и вышелъ на улицу подъ проливнымъ дождемъ.
   Было уже около одиннадцати, и Томъ, вмѣсто того чтобы воспользоваться дружескимъ совѣтомъ, почти бѣгомъ пустился кругомъ Лейсестеръ-Сквера, и на ходу вино ударило ему въ голову. Онъ не былъ положительно пьянъ, не настолько пьянъ, чтобы безчинствовать явно; по дорогѣ не обошлось безъ остановокъ, но онъ быстро спроваживалъ тѣхъ, кто съ нимъ заговаривалъ. Мысли его все еще сосредоточивались на Эйалѣ. Но теперь жажда мести замѣнила отчаяніе. Вино опять возбудило въ немъ желаніе что-нибудь предпринять. Если бы возможно было однимъ ударомъ покончить и съ собою и съ полковникомъ, какое бы это было хорошее наказаніе Эйалѣ! Но какъ это сдѣлать? Можно броситься съ верхушки колонны герцога Іоркскаго, но это дѣлу не поможетъ, если не заставить полковника сдѣлать прыжокъ вмѣстѣ съ собою. Онъ вызывалъ этого человѣка, и человѣкъ этотъ отказался драться. Теперь, подъ вліяніемъ винныхъ паровъ, Томъ снова сталъ обвинять полковника въ трусости. Развѣ такія встрѣчи не были съ незапамятныхъ временъ единственнымъ исходомъ для джентльменовъ, потерпѣвшихъ такія оскорбленія, какимъ подвергся онъ? Полковникъ не пожелалъ явиться на его зовъ, но нельзя ли ему самому добраться до полковника и ударить его? Если бы можно было причинить ему какой-нибудь существенный вредъ, Томъ не поглядѣлъ бы ни на какія наказанія, какія пришлось бы за это претерпѣть.
   Онъ выбѣжалъ въ Ковентри-Стритъ и далѣе въ Гей-Маркетъ. Квартира его была въ Дюкъ-Стритѣ, на углу Пиккадили, но онъ не могъ идти домой и лечь спать. Онъ страдалъ невыносимо, но все продолжалъ идти впередъ и все продолжалъ думать, что надо что-нибудь сдѣлать, на чемъ-нибудь рѣшить. Теперь уже Томъ былъ несомнѣнно пьянъ, но не настолько, чтобы не стоять на ногахъ. Онъ торжествовалъ, что на дворѣ такая слякоть, и въ душѣ кричалъ самъ себѣ, что на погоду ему плевать. Остановился на минуту и посмотрѣлъ на толпу, выходившую изъ Гей-Маркетскаго театра, а самъ представляла, въ это время зрѣлище весьма печальное. Шляпа его была приплюснута къ головѣ и превратилась въ нѣчто почти безформенное. Насквозь мокрый сюртукъ былъ застегнутъ на одну пуговицу, руки засунуты въ карманы, а бутылка шампанскаго виднѣлась на лицѣ. Съ такимъ человѣкомъ, каковъ онъ былъ съ виду, ни одинъ мулсчина не пожелалъ бы заговорить, и ни одна женщина не согласилась бы до него дотронуться. Въ такомъ видѣ онъ стоялъ въ толпѣ, впереди всѣхъ зѣвакъ, глазѣвшихъ на садившихся въ кареты дамъ.
   -- И она бы могла быть не хуже самыхъ лучшихъ изъ нихъ, и я бы могъ быть здѣсь съ нею и сажать ее въ собственную карету,-- говорилъ онъ себѣ,-- кабы не этотъ мошенникъ!
   Въ эту минуту "мошенникъ" очутился противъ него: онъ велъ подъ руку даму къ каретѣ, у дверецъ которой стоялъ лакей въ ливреѣ. Тотчасъ за ними шла хорошенькая дѣвушка, въ одиночествѣ пробиравшаяся по грязи. Это были лэди Альбюри и Нина, которыхъ полковникъ Стоббсъ сопровождалъ въ театръ.
   -- Такъ вы пріѣдете двадцатаго?-- спросила старшая изъ дамъ.
   -- Навѣрное,-- сказалъ полковникъ.
   -- И, смотрите, непремѣнно съ Эйалей,-- прибавила младшая.
   -- Если лэди Альбюри удастся сладить съ ея теткой, конечно, я заѣду за ней,-- сказалъ полковникъ.
   Затѣмъ дверца кареты затворилась, и полковникъ остался одинъ, отыскивая глазами извозчика. На немъ было пальто и клякъ, но въ остальномъ онъ былъ одѣтъ какъ будто для званаго обѣда. Съ одной стороны ему предложилъ свои услуги служившій при театрѣ мальчикъ, съ другой предлагалъ помочь полицейскій. Полковникъ былъ одними, изъ тѣхъ людей, которые всегда внушаютъ своей внѣшностью уваженіе окружающимъ.
   Пока тутъ были дамы,-- тѣ двѣ минуты, въ теченіе которыхъ онѣ садились въ карету, Тома сдерживало ихъ присутствіе. Его сдерживало ихъ присутствіе, хотя онъ слышалъ имя Эйали и поняли, какое порученіе было дано ненавистному для него человѣку. Если бы полковникъ Стоббсъ, по счастію, сѣлъ съ дамами въ карету, разъяренный Томъ, вѣроятно, ушелъ бы домой и легъ спать. Но теперь врагъ былъ передъ нимъ на разстояніи какой-нибудь сажени. Вотъ случай, отсутствіе котораго казалось ему такимъ невыносимымъ всего за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ! Онъ выступилъ шага на два изъ толпы и ударилъ его кулакомъ въ верхнюю часть груди. Ударъ былъ направленъ въ лицо, но Томъ въ своей горячности промахнулся.
   -- Вотъ вамъ,-- сказалъ онъ,-- вотъ! Вы не хотѣли драться со мною, такъ вотъ же вамъ!
   Стоббсъ покачнулся и упалъ бы, если бы не полицейскій. Хотя Томъ и не былъ героемъ, но былъ сильнымъ молодымъ человѣкомъ и треснулъ, что было мочи. Полковникъ сначала не разсмотрѣлъ, кѣмъ нанесено было оскорбленіе, и тотчасъ обратился къ помощи полицейскаго.
   -- Мы его захватили, сэръ, захватили,-- сказалъ полицейскій.
   -- Вы меня захватили,-- сказалъ Томъ,-- но я все-таки отомстилъ.
   Затѣмъ, хотя его держали двое полицейскихъ и водовозъ, онъ выпрямился во весь ростъ и сверкающими глазами взглянулъ въ лицо своего врага.
   -- Да это тотъ самый парень, что намедни пырнулъ въ брюхо Томсона!-- сказалъ одинъ изъ полицейскихъ, скручивая тѣмъ временемъ руки Тома за его спиной.
   Тутъ полковникъ узналъ, кто его ударилъ.
   -- Я знаю его,-- сказалъ онъ полицейскому,-- все это пустяки.
   -- И мы знаемъ, сэръ. Томасъ Трингль младшій.
   -- Онъ мой другъ,-- сказалъ полковники.. Вы должны отпустить его со мною.
   -- Другъ, вотъ какъ!-- сказалъ одинъ изъ добровольцевъ, вызвавшихся помогать полиціи.
   Полицейскій, помня жестокое обращеніе, которому подвергся его товарищъ, имѣлъ видъ очень серіозный и продолжалъ крѣпко держать Тома за руки.
   -- Ну, это другъ очень плохого сорта,-- продолжалъ доброволецъ.
   Томъ еще болѣе выпрямился и не говорилъ ни слова.
   -- Трингль,-- сказалъ полковникъ,-- это, знаете ли, было очень глупо; нелѣпѣйшая вещь, какую вы только могли сдѣлать. Пойдемте со мной и потолкуемъ.
   -- Теперь пока ему надо идти съ нами въ участокъ,-- сказалъ полицейскій. И вы, сэръ, если возможно, тоже пожалуйте съ нами. До Вайнъ-Стрита не далеко, но, конечно, если вамъ угодно, можно нанять извозчика.
   Дѣло кончилось тѣмъ, что Томъ пошелъ впереди, между двумя полицейскими, а за ними поѣхалъ на извозчикѣ полковникъ, предварительно раздавъ добровольцамъ изрядное количество шиллинговъ.
   Хотя путешествіе заняло не болѣе пяти минутъ, полковникъ успѣлъ въ это время обдумать, какъ ему поступить, очутившись въ присутствіи ночныхъ дежурныхъ въ участкѣ.
   Привести этотъ планъ въ исполненіе оказалось не такъ-то легко. Для дежурныхъ чиновниковъ было совершенно ясно, что Тома слѣдуетъ продержать эту ночь въ тюрьмѣ, а на слѣдующее утро везти къ судьѣ и заставить отвѣтить за нанесенное имъ оскорбленіе.
   Долго возился полковникъ, чтобы увѣрить дежурнаго, что маленькое столкновеніе между нимъ и Тринглемъ имѣло характеръ совершенно частный и что онъ, со своей стороны, вовсе не намѣренъ вести дѣло далѣе.
   -- Конечно, говорилъ онъ,-- я получилъ ударъ въ грудь, но этотъ ударъ не причинилъ мнѣ никакого вреда.
   -- Онъ съѣздилъ джентльмена, что было мочи,-- замѣтилъ полицейскій.
   -- Дѣло это совершенно частное,-- сказалъ Стоббсъ. Меня зовутъ полковникъ Стоббсъ; вотъ моя карточка; сэръ *** -- большой мой пріятель.
   Тутъ онъ назвалъ весьма важное въ полиціи лицо, пользовавшееся глубокимъ уваженіемъ всѣхъ чиновниковъ.
   -- Отпустите со мною этого джентльмена; я принимаю отвѣтственность на себя, если завтра придется еще что-нибудь предпринимать по этому поводу.
   Онъ говорилъ очень настойчиво и самымъ авторитетнымъ тономъ, какой только могъ принять. Томъ, между тѣмъ, стоялъ неподвижно, скрестивъ на груди руки, мокрый насквозь, грязный, все еще пьяный и представлявшій самое жалкое зрѣлище.
   Карточка и имя самого полковника, вмѣстѣ съ именемъ судебнаго свѣтила, возымѣли свое дѣйствіе, и черезъ нѣкоторое время Тома отпустили съ полковникомъ. Все вечернее приключеніе кончилось такъ, какъ было для Тома въ эту минуту всего невыносимѣе.
   Ему было бы легче, если бы его потащили въ тюрьму и предоставили тамъ мучительному одиночеству.
   Но теперь, проходя узкими переулками, которые вели изъ участка на улицу, онъ чувствовалъ, что лишился всякой возможности снова напасть на своего покровителя. Онъ не могъ еще разъ ударить его, что было бы возможно, если бы самъ освободился изъ рукъ полиціи. Собственный его врагъ спасъ его отъ тюрьмы, и онъ не могъ уже болѣе обратиться противъ своего врага.
   -- Ну, скажите, ради Бога, дружище,-- сказалъ полковникъ,-- чего вы думали этимъ достичь? Вы ударили меня, зная, что я этого не ожидалъ,-- слѣдовательно, безоруженъ. Развѣ это благородно?
   Томъ не отвѣчалъ.
   -- Вы, вѣроятно, пили?
   И Сгоббсъ заглянулъ въ лицо спутника.
   -- Вижу, что пили. Какъ нелѣпо вы себя ведете!
   -- Все эта дѣвушка,-- сказалъ Томъ.
   -- Неужели это, по-вашему, умно? Можетъ ли оно принести вамъ какую-нибудь пользу? Развѣ она скорѣе выслушаетъ васъ, если узнаетъ, что вы напились и напали на меня на улицѣ? Развѣ я сдѣлалъ вамъ что-нибудь дурное?
   -- Она говоритъ, что вы лучше меня,-- отвѣчалъ Томъ.
   -- Если и говоритъ, развѣ я въ этомъ виноватъ? Полно, дружище, старайтесь быть мужчиной! Старайтесь видѣть дѣло какъ оно есть. Если вы можете овладѣть дѣвушкой, которую любите, овладѣйте ею, но, если не можете, не будьте такимъ дуракомъ, чтобы воображать, что она никого не должна любить потому только, что не любитъ васъ. Съ такими вещами слѣдуетъ мириться. По отношенію къ миссъ Дормеръ я совершенно въ томъ же положеніи, какъ и вы. Но какъ вы думаете: развѣ я стану набрасываться на васъ на улицѣ, если завтра она начнетъ выказывать вамъ благосклонность?
   -- Кабы только начала. Тогда мнѣ было бы все равно, что бы вы ни сдѣлали.
   -- Я бы, конечно, считалъ васъ человѣкомъ очень счастливымъ, и нѣкоторое время, можетъ быть, избѣгалъ бы васъ, потому что ваше счастіе напоминало бы мнѣ о моей неудачѣ; но я бы не сталъ къ вамъ подкрадываться сзади и бить васъ. Ну, а теперь скажите мнѣ, гдѣ вы живете, и я провожу васъ домой.
   Томъ сказалъ ему, гдѣ онъ живетъ, и черезъ нѣсколько минутъ полковникъ разстался съ нимъ въ его собственной передней.
   

II.
Въ немъ есть что-то ангельское.

   Маленькое происшествіе, описанное въ концѣ прошлой главы, случилось во вторникъ вечеромъ. На слѣдующій день Томъ Трингль, чрезвычайно мрачный попрежнему, вернулся въ Мерль-Паркъ. Ему больше нечего было дѣлать въ Лондонѣ. Онъ въ послѣдній разъ попыталъ счастія у Эйали, и изъ этого послѣдняго раза не вышло рѣшительно никакого толку. Фортуна, милостиво ли, нѣтъ ли, доставила ему случай отомстить полковнику, и онъ воспользовался этимъ случаемъ, но это не принесло ему особеннаго облегченія. Поведеніе соперника заставило его окончательно устыдиться самого себя и во всякомъ случаѣ отняло всякую надежду на дальнѣйшее мщеніе. Итакъ, теперь ему оставалось одно: вернуться въ Мерль-Паркъ. Въ среду онъ ничего не слышалъ о своемъ дѣлѣ. Но въ четвергъ сэръ Томасъ пріѣхалъ изъ Лондона и, показавъ Тому параграфъ въ утреннихъ газетахъ, спросилъ, извѣстно ли ему что-нибудь о фактахъ, на которые ссылалась газета. Параграфъ былъ слѣдующій:
   "Тотъ чрезвычайно воинственный юный рыцарь изъ Сити, что попался на Рождествѣ въ непріятную исторію, чуть ли не до полу-смерти исколотивъ полицейскаго на улицѣ и подвергшись, за такіе подвиги, тюремному заключенію, снова выказалъ свою доблесть во вторникъ вечеромъ: онъ сдѣлалъ нападеніе на полковника ***, одного изъ популярнѣйшихъ офицеровъ всей арміи, подъ портикомъ Гей-Маркетскаго театра. Мы не называемъ имени офицера, которое, однако, намъ извѣстно. Рыцарь изъ Сити снова попалъ въ руки полиціи и былъ отведенъ въ участокъ. Полковникъ ***, нѣсколько знакомый съ его семьею, пошелъ вмѣстѣ съ нимъ и сталъ просить о его освобожденіи. Дежурному чиновнику чрезвычайно не хотѣлось выпускать изъ рукъ виновнаго, но полковникъ употребилъ все свое вліяніе и настоялъ на своемъ. Все это, можетъ быть, прекрасно, что касается великодушнаго полковника и храбраго рыцаря. Но если у молодого человѣка есть друзья, весьма желательно, чтобы они обратили на него вниманіе. Джентльмена, обуреваемаго такою жаждой воинской славы, слѣдуетъ сдерживать, если онъ не въ силахъ бороться со своими склонностями во время прогулокъ по столичнымъ улицамъ."
   -- Да,-- сказалъ Томъ, не желавшій снисходить до лжи ни въ какомъ дѣлѣ, которое имѣло отношеніе къ Эйалѣ. Это былъ я. Я ударилъ полковника Стоббса, и онъ меня высвободилъ изъ рукъ полиціи.
   -- И ты гордишься тѣмъ, что сдѣлалъ?
   -- Нѣтъ, сэръ, не горжусь. Не горжусь ничѣмъ. Что бы я ни сдѣлалъ, что бы ни сказалъ, все это какъ будто обращается противъ меня же.
   -- Онъ-то вѣдь не обратился противъ тебя, какъ ты выражаешься.
   -- Жалѣю объ этомъ отъ всей души. Я не просилъ его хлопотать о моемъ освобожденіи; ударилъ его потому, что ненавидѣлъ; и что бы потомъ ни случилось, все мнѣ было бы легче, чѣмъ теперь.
   -- Тебѣ было бы легче, если бы тебя опять засадили въ тюрьму?
   -- Все что угодно, только не то, что теперь.
   -- Вотъ что я тебѣ скажу, Томъ,-- сказалъ отецъ. Если ты останешься здѣсь дольше, съ этой закорючкой въ головѣ, ты угодишь въ сумасшедшій домъ, и я не въ силахъ буду тебя оттуда выцарапать. Ты долженъ уѣхать за границу.
   На это Томъ отвѣчалъ не сразу. Какъ ни было печально его положеніе, ему все-таки не хотѣлось уѣзжать изъ Лондона, пока тамъ жила Эйаля. Согласись онъ уѣхать на сколько-нибудь продолжительное время, онъ какъ будто отрекся бы этимъ отъ своихъ намѣреній. Онъ зналъ, что надежды не было никакой, но продолжалъ считать себя однимъ изъ претендентовъ на руку Эйали.
   -- Это ничего, по-твоему,-- продолжалъ отецъ,-- что ты остаешься въ Лондонѣ, пока о тебѣ помѣщаютъ въ газетахъ такіе параграфы?
   -- Теперь я не въ Лондонѣ, сэръ,-- сказалъ Томъ.
   -- Теперь ты не въ Лондонѣ, потому что ты въ Мерль-Паркѣ, это само собой разумѣется. Ты даже и не поѣдешь въ Лондонъ безъ моего позволенія. Понимаешь ли ты это?
   Томъ опять замолчалъ.
   -- А если поѣдешь,-- продолжалъ отецъ, то тебя не будутъ больше принимать ни здѣсь, ни въ Куинсъ-Гетѣ и тебѣ ничего не будутъ выдавать по чекамъ въ банкѣ. Короче: если ты не будешь меня слушаться, я отрекусь отъ тебя совершенно. Вся эта дурь съ твоей любовью продолжалась уже достаточно долго.
   Итакъ, въ семьѣ было рѣшено подвергнуть Тома легкому домашнему аресту въ Мерль-Паркѣ, до окончанія всѣхъ приготовленій къ продолжительному кругосвѣтному плаванію, на которое самъ Томъ еще не выразилъ положительнаго согласія; всѣ домашніе думали, однако, что, когда придетъ время, онъ исполнитъ приказаніе отца.
   Вышло такъ, что исторія у входа въ Гей-Маркетъ стала извѣстна всей публикѣ, сколько-нибудь интересовавшейся дѣлами Тринглей или полковника Стоббса. Появились новые параграфы, въ которыхъ герои вечера были обозначены какъ полковникъ Д** С** и T** Т** младшій, изъ фирмы Т** и Т** въ Сити. Эти заглавныя буквы читались всѣми, кому было угодно, и всему свѣту стало, такимъ образомъ, извѣстно, что нашего полковника прибили и что онъ отомстилъ за оскорбленіе, высвободивъ напавшаго на него человѣка изъ рукъ полиціи. Вначалѣ появились кое-какіе намеки на то, что полковникъ въ данномъ случаѣ обнаружилъ менѣе мужества, чѣмъ можно было отъ него ожидать. Разъ его ударили, не слѣдовало ли ему отстегать ударившаго, или ужъ, по крайней мѣрѣ, предоставить полиціи подвергнуть разбойника заслуженному имъ наказанію? Но въ очень скоромъ времени взглядъ на поведеніе полковника измѣнился совершенно; всѣ, и мужчины и женщины, единогласно признали, что онъ поступилъ благородно и смѣло. Дѣло, такимъ образомъ, стало достаточно извѣстно, чтобы дать лэди Альбюри право упомянуть о немъ въ письмѣ къ Эйалѣ слѣдующаго содержанія:

"Стальгамъ, Вторникъ, 11 февраля 18**.

"Дорогая Эйаля,

   "Для всеобщаго нашего благополучія, моего и сэра Гарри въ особенности, совершенно необходимо, чтобы вы пріѣхали двадцатаго. Нина будетъ здѣсь съ прощальнымъ визитомъ, передъ отъѣздомъ къ матери. Конечно, вы слышали, что она и лордъ Джорджъ Байдефордъ пришли къ окончательному соглашенію, такъ что этотъ случай будетъ послѣднимъ, когда ее можно будетъ видѣть до принятія ею мученическаго вѣнца. Публикѣ объявятъ, что лордъ Джорджъ послѣдуетъ за Ниной въ Римъ, гдѣ они будутъ вѣнчаться,-- вѣроятно, самимъ Папой, подъ сводами Св. Петра. Но, по моему твердому убѣжденію, сэръ Джорджъ поѣдетъ вмѣстѣ съ нею; если онъ такой человѣкъ, какимъ я его считаю, онъ это сдѣлаетъ, хоть это и будетъ совершенно неприлично.
   "Тѣмъ не менѣе, вамъ, конечно, слѣдуетъ пріѣхать и наговорить вашей пріятельницѣ всякихъ милыхъ вещей; а такъ какъ вы не можете быть въ Римѣ на свадьбѣ, то должны бросить ей вслѣдъ свой старый башмакъ, когда она будетъ уѣзжать изъ Стальгама. Я уже написала нѣсколько словъ вашей теткѣ, съ просьбой отпустить васъ къ намъ. Вѣроятно, она покажетъ вамъ мое письмо, а вы, если хотите, можете показать взамѣнъ вотъ это.
   "А теперь, голубчикъ, надо объяснить вамъ два-три другихъ пункта; нѣкоего джентльмена у насъ, конечно, не будетъ. Если нѣкій джентльменъ являлся въ Кингсбюри-Крессентъ -- вина не моя. Нѣкій джентльменъ, какъ вамъ извѣстно, большой нашъ другъ и имѣлъ право объясниться, если считалъ это нужнымъ, но предпріятіе его не пользовалось сочувствіемъ Стальгама. Какъ бы то ни было, его теперь въ Стальгамѣ не будетъ. Вотъ и все о нѣкоемъ джентльменѣ.
   "Полковникъ Стоббсъ будетъ здѣсь, и такъ какъ онъ собирается тоже двадцатаго, то очень былъ бы радъ ѣхать вмѣстѣ съ вами, чтобы позаботиться о вашемъ билетѣ и багажѣ и быть на этотъ случай вашимъ покорнѣйшимъ слугою. Если вамъ это удобно, онъ выѣдетъ съ Паддингтонской станціи съ четырехъ-часовымъ поѣздомъ.
   "Всѣ мы находимъ, что онъ поступилъ прекрасно въ этой маленькой исторіи у Гей-Маркетскаго театра. Я бы не стала объ этомъ говорить, но, все равно, всѣ объ этомъ слышали. Всякій, я думаю, на его мѣстѣ ударилъ бы бѣднягу въ свою очередь; но онъ принадлежитъ къ тѣмъ очень немногимъ, которые всегда знаютъ въ ту же минуту, какъ надо поступить, не тратя при этомъ времени на размышленіе.
   "Смотрите же, будьте умницей и пріѣзжайте. Преданный вамъ другъ

Розалина Альбюри."

   Такимъ путемъ Эйаля узнала, что произошло между кузеномъ Томомъ и полковникомъ Стоббсомъ. Она уже и прежде слышала что-то о столкновеніи, которое будто бы между ними произошло, но теперь стала допрашивать тетку и заставила ее, наконецъ, разсказать всю правду. Томъ бросился на другого ея поклонника среди улицы, напалъ на Стоббса по поводу своей оскорбленной любви и велъ себя безобразно, за что и былъ бы подвергнутъ полиціей тюремному заключенію, если бы за него не вступился самъ полковникъ. Такое поведеніе показалось Эйалѣ почти достойнымъ лучезарнаго ангела.
   Затѣмъ она стала обсуждать вопросъ о поѣздкѣ сначала съ теткой, потомъ сама съ собой. Мистрессъ Дозетъ охотно отпускала ее въ Стальгамъ. По мнѣнію мистрессъ Дозетъ, новая поѣздка въ Стальгамъ равнялась помолвкѣ со Стоббсомъ. Прочитавъ письмо лэди Альбюри, она убѣдилась, что таково именно было его значеніе. Капитанъ Бетсби не пользовался сочувствіемъ Стальгама; но сочувствіе это должно было быть употреблено въ пользу полковника Стоббса. Она ровно ничего противъ этого не имѣла.
   Для нея было очевидно, что Эйаля скоро выйдетъ замужъ; нельзя же было предполагать, чтобы мужчины, одинъ за другимъ, влюблялись въ нее до неистовства и чтобы это, въ концѣ концовъ, ни къ чему не повело. Относительно Тома мистрессъ Дозетъ отчаялась совершенно. Съ такою степенью непріязни сладить не было никакой возможности. Что же касалось капитана Бетсби, какіе шансы могъ имѣть человѣкъ, котораго молодая лэди не соглашалась даже видѣть? Но третій женихъ, котораго молодая лэди, по ея словамъ, не любила, котораго никогда не могла полюбить, пользовался высокой милостью. "Очень было, по-моему, благородно съ его стороны -- не ударить Тома тоже", говорила она. Слѣдовательно, разъ полковникъ Стоббсъ имѣлъ порядочное состояніе, не было никакой причины, почему бы Эйалѣ не ѣхать въ Стальгамъ. Такимъ образомъ разсуждала про себя мистрессъ Дозетъ, и таково было рѣшеніе, сообщенное ею Эйалѣ.
   Но тутъ были затрудненія. Скудный запасъ Эйалиныхъ денегъ истощился совершенно. Безъ денегъ ей нельзя было ѣхать въ Стальгамъ, и эти деньги должны были явиться изъ кармана дяди Реджинальда. Путешествіе въ Стальгамъ неизбѣжно требовало нѣкоторыхъ тратъ, которыя, какъ она знала, будутъ для дяди очень тяжелы. Да вдобавокъ еще этотъ ужасный вопросъ о туалетѣ! Когда предполагался новый обмѣнъ племянницами, отъ сэра Томаса пришелъ чекъ. "Если Эйаля вернется къ намъ, ей понадобятся нѣкоторыя вещи", стояло въ запискѣ сэра Томаса къ мистрессъ Дозетъ. Но когда рѣшили, что новаго обмѣна не будетъ, мистеръ Дозетъ предпочелъ отослать чекъ обратно. Чекъ отослали, тѣмъ дѣло и кончилось. Нужно было утреннее платье, еще одна шляпа, да башмаки непремѣнно. Это признавала сама мистрессъ Дозетъ. Какъ ни обертывайся со старыми вещами, а ужъ безъ этого не обойдется.
   -- Мы обѣ примемся за работу,-- сказала мистрессъ Дозетъ,-- и спросимъ дядю, что онъ можетъ для насъ сдѣлать.
   Думаю, что она почувствовала себя нѣсколько вознагражденной, когда Эйаля поцѣловала ее.
   Затѣмъ Эйаля обсудила вопросъ сама съ собою. Ей очень хотѣлось поѣхать опять въ Стальгамъ, "милый Сгальгамъ", какъ она называла его про себя. Думая о немъ, она говорила себѣ, что любитъ его оттого, что лэди Альбюри такъ добра съ ней, да еще изъ-за Нины, и изъ-за охоты, и изъ-за общей привлекательности и роскоши огромнаго, благоустроеннаго дома. Да, вотъ еще что: полковникъ Стоббсъ, надо сказать, тоже имѣла, нѣкоторую привлекательность. Пока онъ не началъ за ней ухаживать, онъ былъ, пожалуй, самымъ пріятнымъ изъ всѣхъ ея новыхъ великосвѣтскихъ друзей. Какимъ весельемъ звучалъ его голосъ! Какъ пріятно было для нея его оживленное, безобразное лицо! Какъ хорошо онъ умѣлъ разговаривать съ нею, заставить и ее разговориться и сдѣлать такъ, чтобы ей было ловко. Какъ хорошо она помнила всѣ его дурачества на томъ первомъ балѣ въ Лондонѣ и всѣ остроты въ театрѣ; и какъ онъ настаивалъ, чтобы она была на охотѣ! Она думала о маленькихъ секретахъ, которые повѣряла ему совершенно такъ, какъ будто онъ былъ ея братомъ. И все это онъ сразу разстроилъ, начавъ за ней ухаживать.
   Будетъ ли онъ продолжать за ней ухаживать; а если да, слѣдуетъ ли ей ѣхать опять въ Стальгамъ, зная, что они тамъ встрѣтятся? Можно ли согласиться совершить это путешествіе вмѣстѣ съ нимъ и подъ его спеціальной охраной? Если она согласится, не вынудитъ ли это ее согласиться и на большее, если онъ повторитъ свою просьбу? Да едва ли она, повторить ее! Какъ странно, чтобы такой человѣкъ могъ сдѣлать ей предложеніе!
   А если онъ повторитъ его? Конечно, онъ не былъ похожъ на лучезарнаго ангела, котораго она никогда не видала, но образъ котораго рисовался въ ея воображеніи такъ же ясно, какъ будто она видѣлась съ нимъ каждый день. Нѣтъ; ни волнистыхъ волосъ, ни этой особенной формы лба, ни этихъ необыкновенныхъ глазъ, ни рта и носа, какъ будто выточенныхъ изъ самаго твердаго мрамора,-- ни одной изъ всѣхъ этихъ отличительныхъ чертъ ангела не было у полковника.
   И это еще ничто въ сравненіи съ остальными свойствами, которыя Эйаля такъ любила въ ангелѣ. Въ немъ была глубокая поэзія, бездонная и ясная, прозрачная какъ озеро въ зеленыхъ берегахъ, и сравнительно съ этой поэзіей все на свѣтѣ казалось такимъ ничтожнымъ! Лучезарный ангелъ жилъ только одной красотою, самой эссенціей всякой красоты безъ всякой примѣси чего-либо земного.
   О, если бы ей встрѣтиться съ подобнымъ существомъ! Нѣтъ, она и не надѣялась на такую возможность. Но разъ она создала себѣ такой образъ ангела, неужели возможно ей довольствоваться чѣмъ-нибудь менѣе божественнымъ, менѣе прекраснымъ, менѣе ангелоподобнымъ?
   Да, въ немъ было что-то ангельское, въ этомъ самомъ полковникѣ Джонатанѣ Стоббсѣ. Но онъ такъ очевидно былъ ангеломъ земнымъ, тогда какъ тотъ, другой, хотя и жилъ бы на землѣ, но имѣлъ бы сродство съ облаками, небомъ, воздухомъ, былъ бы небесный, райскій. Такого она никогда не видала, это ужъ навѣрное. Ей смутно грезилось, что это греза. Но развѣ эта греза не сдѣлала ее непригодной ни для чего другого? О да, онъ былъ, въ самомъ дѣлѣ, хорошій -- рыжій уродливый Стоббсъ. Какъ хорошо онъ поступилъ съ Томомъ! Какъ добръ былъ къ ней самой! Какъ заботился о ней! Если бы рѣчь шла не о положительной любви, не о. томъ, чтобы отдаться ему душою и тѣломъ,-- какъ пріятно было бы жить съ нимъ! Она сознавала, что любитъ нѣкоторыя земныя вещи,-- напримѣръ, прыгать черезъ ручей подъ предводительствомъ Ларри Туэнтимана. Но для другой, настоящей, любви ей нуженъ былъ лучезарный ангелъ. Вѣдь читала же она, что ангелы иногда сходятъ съ небесъ и сочетаются съ земными дѣвами.
   Такъ ужъ ѣхать ли ей, правда, въ Стальгамъ, когда къ этому были два такія препятствія? Пришлось бы взять денегъ у дяди, которому трудно ихъ дать, и кромѣ того не дала ли бы она понять своей поѣздкой, что отказывается отъ возраженій на просьбу полковника?
   Она тоже кое-что понимала изъ всего, что было такъ ясно теткѣ.
   -- Дядя считаетъ, что тебѣ слѣдуетъ ѣхать,-- сказала ей мистрессъ Дозетъ вечеромъ, сидя съ нею въ гостиной;-- мы завтра же примемся за работу и сдѣлаемъ все, что возможно, чтобы принарядить тебя.
   Дядя сидѣлъ тугъ же, и Эйаля почувствовала необходимость подойти къ нему, расцѣловать его и поблагодарить за его доброту.
   -- Мнѣ такъ непріятно, что я ввожу тебя въ такія издержки, сказала она.
   -- Издержки не очень большія, другъ мой,-- отвѣчалъ онъ. Людямъ молодымъ трудно обходиться безъ маленькихъ развлеченій. Надѣюсь, въ Стальгамѣ позаботятся о томъ, чтобы тебѣ было весело.
   -- Въ Стальгамѣ всегда дѣлаютъ такъ, что всѣмъ весело,-- сказала Эйаля энергично.
   -- А теперь, Эйаля,-- сказала тетка, можешь написать отвѣтъ лэди Альбюри завтра утромъ, до того, какъ мы выйдемъ изъ дома. Поклонись ей отъ меня и скажи, что такъ какъ ты пишешь сама, я не хотѣла ее безпокоить.
   Очутившись одна въ своей спальнѣ, Эйаля пришла почти въ ужасъ при мысли, что дѣло такимъ образомъ было рѣшено помимо ея воли. Ей было невозможно отвергнуть великодушное предложеніе дяди, когда онъ его сдѣлалъ. Не хватило храбрости отвѣтить тотчасъ, что она передумала и рѣшила отказаться отъ приглашенія. Не успѣла она подумать, какъ уже согласилась и какъ будто отреклась этимъ самммъ отъ всѣхъ созданій своей мечты. Тѣмъ не менѣе она старалась себя увѣрить, что даже сама лэди Альбюри не можетъ заставить ее выдти за человѣка только потому, что онъ гоститъ въ ея домѣ. Лишь бы избѣжать поѣздки съ полковникомъ Стоббсомъ по желѣзной дорогѣ, думала она, еще можно будетъ отстоять себя! Но если она по собственной волѣ поѣдетъ съ нимъ вмѣстѣ, всѣ, навѣрное, подумаютъ, что она нарочно попадается ему на глаза. Затѣмъ она составила маленькій планъ и попыталась привести его въ исполненіе на слѣдующее утро, когда стала писать къ лэди Альбюри. Каковъ былъ этотъ планъ и какъ она его выполнила, читатель увидитъ изъ ея письма:

"Кингсбюри-Крессентъ, четвергъ.

"Дорогая Лэди Альбюри,

   "Какъ вы добры, что опять меня приглашаете, и какъ я рада опять ѣхать въ Стальгамъ! Мнѣ было бы очень грустно не повидаться съ милой Ниной до ея отъѣзда въ Италію. Конечно, я уже написала ей, что поздравляю ее и считаю самой счастливой дѣвушкой въ мірѣ. Хотя я и не видала лорда Джорджа, но полагаюсь на ея описаніе. Такъ какъ она очень скоро за него выйдетъ, не понимаю, почему бы ему не ѣхать вмѣстѣ съ ней въ Римъ. Что до того, чтобы ихъ вѣнчалъ Папа, не думаю, чтобы онъ когда-нибудь дѣлалъ что-нибудь такое полезное. Онъ, должно быть, цѣлый день сидитъ, и ему цѣлуютъ ногу. Такъ мнѣ говорили въ Римѣ.
   "Очень рада тому, что вы говорите объ одномъ джентльменѣ, потому что если бы онъ былъ въ Стальгамѣ, не думаю, чтобы мнѣ могло быть тамъ пріятно. Я до того удивилась, что просто не вѣрила, чтобы онъ говорилъ серіозно. Мы почти не говорили другъ съ другомъ, пока жили въ одномъ домѣ.
   "Если вамъ это все равно и я вамъ не помѣшаю" (Тугъ началъ развертываться маленькій планъ, составленный ею въ виду обороны), "я пріѣду съ поѣздомъ болѣе раннимъ. Есть поѣздъ въ 2 ч. 15 м.; если я выѣду съ нимъ, то мнѣ не придется все время ѣхать въ темнотѣ. Вамъ не нужно предупреждать объ этомъ полковника Стоббса, потому что я отлично доѣду одна.

Преданная вамъ
Эйаля."

   Таковъ былъ маленькій планъ. Но думать, что лэди Альбюри не пойметъ такой хитрости, было съ ея стороны очень наивно. Лэди Альбюри отвѣчала въ трехъ словахъ,-- что ничего не имѣетъ противъ ранняго поѣзда и вышлетъ карету на станцію. Но лэди Альбюри не упомянула о томъ, что снеслась по этому поводу съ полковникомъ Стоббсомъ и увѣдомила его о необходимости выѣхать изъ Альдершота ранѣе, чѣмъ онъ думалъ, во исполненіе маленькаго каприза Эйали.
   -- Глупый дитенокъ,-- сказала себѣ лэди Альбюри,-- какъ будто это можетъ составить какую-нибудь разницу!
   Для нея было ясно, что Эйаля должна сдаться неизбѣжно, разъ она снова ѣдетъ въ Стальгамъ, зная, что встрѣтитъ тамъ полковника.
   

III.
Эйаля снова ѣдетъ въ Стальгамъ.

   Между лэди Альбюри и полковникомъ Стоббсомъ шла горячая и частая переписка, такъ какъ они были очень большими друзьями. Эйаля недоумѣвала иногда, почему лэди Альбюри такъ добра и ласкова съ нею, и не могла найти этому никакого удовлетворительнаго объясненія. Насколько ей было извѣстно, ее въ первый разъ пригласили въ Стальгамъ потому, что она была дружна съ маркизой Бальдони въ Римѣ. Это, повидимому, послужило основаніемъ необыкновенному расположенію лэди Альбюри, удивлявшему даже самое Эйалю. Но, въ дѣйствительности, маркиза тутъ была почти что ни при чемъ, да и сама Эйаля при немногомъ. Для лэди Альбюри полковникъ Стоббсъ былъ -- какъ она очень часто себѣ повторяла -- "самымъ настоящимъ братомъ". Она вышла замужъ за очень богатаго и очень извѣстнаго человѣка, къ которому чувствовала изрядную привязанность, и при такихъ обстоятельствахъ была совершенно неспособна полюбить другого. Чтобы вѣрнѣе устранить всякую возможность такой опасности, она постоянно убѣждала своего друга, что ему необходимо жениться, если только найдется достаточно хорошая для того дѣвушка. Полковникъ нашелъ Эйалю. Вначалѣ лэди Альбюри склонна была думать, что Эйаля не достаточно хороша. Она судила по слухамъ, затѣмъ по личному впечатлѣнію и не особенно благоволила къ Эйалѣ. Но когда другъ ея началъ настаивать, говорилъ, что отъ этого зависѣло его счастіе, когда лэди Альбюри увидѣла по разнымъ признакамъ, что онъ исполнитъ свое намѣреніе, если не въ Стальгамѣ, то въ другомъ мѣстѣ, она уступила и сдѣлалась первымъ другомъ Эйали. Если Эйалѣ суждено превратиться въ мистрессъ Стоббсъ, тогда, конечно, лэди Альбюри необходимо съ ней подружиться. А сама она имѣла такое довѣріе къ полковнику Стоббсу въ качествѣ сильнаго человѣка, что нисколько не сомнѣвалась въ его успѣхѣ ко всякомъ дѣлѣ, за которое онъ вздумаетъ приняться серіозно. Удивительно было то, что Эйаля не воспользовалась случаемъ, когда онъ ей представился. Дѣвочка была глупа, на нее подѣйствовали его рыжіе волосы и неблагозвучное имя, она видѣла передъ собой брилліантъ чистѣйшей воды и не узнала его. Такъ думала лэди Альбюри и была права только отчасти, такъ какъ не измѣрила вполнѣ глубины и силы Эйалиной мечтательности. Она была, однако, увѣрена, что, очутившись снова въ Стальгамѣ, дѣвочка уступитъ очень скоро, и принялась за дѣло, стараясь изъ всѣхъ силъ сравнять пути любви передъ своимъ другомъ Джонатаномъ. Лэди Альбюри провидѣла своимъ женскимъ умомъ всѣ затрудненія насчетъ туалета и сама послала бы все нужное, да боялась обидѣть и Дозетовъ и Эйалю, а потому приготовила подарокъ, который могла сдѣлать Эйалѣ по пріѣздѣ въ Стальгамъ, не рискуя ее оскорбить. Если этой дѣвушкѣ суждено было превратиться въ мистрессъ Джонатанъ Стоббсъ, ее слѣдовало наряжать и украшать, она должна была блистать красотою среди женщинъ своего класса, какъ и приличествовало женѣ такого героя.
   Обо всемъ, что произошло между нею и Эйалей, лэди Альбюри сообщила въ Альдершотъ.
   "Эта негодная дѣвчонка ужасно васъ спутаетъ, я знаю", писала она, "тѣмъ, что заставитъ выѣхать за два часа до окончанія вашихъ занятій. Но на этотъ разъ предоставьте занятіямъ оканчиваться, какъ знаютъ. Ничто такъ не помогаетъ понимать другъ друга, какъ маленькое совмѣстное путешествіе."
   Маленькое совмѣстное путешествіе должно было состояться во что бы то ни стало,-- это полковникъ рѣшилъ опредѣленно. Какъ бы ни были неотложны его военныя обязанности въ Альдершотѣ, обязанности любви были теперь для полковника еще важнѣе. Хотя бы самъ его высочество долженъ былъ производить въ тотъ день смотръ войскамъ, онъ рѣшилъ все-таки ѣхать съ Эйалей въ Стальгамъ, и рѣшилъ не это одно: кромѣ того, необходимо было устроить предварительное совѣщаніе съ лэди Альбюри ранѣе знаменательнаго двадцатаго числа. Полковникъ достигъ этого, внушивъ пріятельницѣ, что присутствіе ея на нѣсколько часовъ въ Лондонѣ необходимо по разнымъ причинамъ. Она явилась на его зовъ, и онъ встрѣтился съ нею въ ея отелѣ въ Джермайнъ-Стритѣ, но, пріѣхавъ туда, почувствовалъ, что становится совсѣмъ дуракомъ, до такой степени дошло его безпокойство. Тревога по поводу этой дѣвочки довела его почти до такого же сумасшествія, какимъ страдалъ бѣдный Томъ Трингль, потерявшій всякую власть надъ собою, когда она отвергла его любовь.
   "Если мнѣ не удастся ее уговорить, я, наконецъ, кончу тѣмъ, что тоже буду колотить кого-нибудь по головѣ", говорилъ онъ себѣ, сходя съ извозчика у дверей отеля.
   -- Ну, Джонатанъ,-- встрѣтила его лэди Альбюри,-- скажите на милость, какое могло быть у васъ основаніе доставлять мнѣ столько хлопотъ?
   -- Вы сами знаете, что должны были справиться объ этомъ поварѣ.
   -- Знаю, что объяснила этимъ свою поѣздку сэру Гарри; но знаю также, что обошлась бы безъ повара хоть цѣлый годъ, если бы вы меня не вытребовали.
   -- Дѣло въ томъ, видите ли, что я не могъ съѣздить въ Стальгамъ и обратно, не потративъ на это цѣлый день, а потратить его я не могу. А вамъ вѣдь почти что все равно, сколько бы дней вы ни потратили.
   -- И сколько бы ни потратила денегъ, и сколько труда, лишь бы исполнить приказаніе полковника Джонатана Стоббса? Что же, скажите на милость, могу я еще вамъ сказать или сдѣлать?
   -- Есть еще одна или двѣ вещи,-- сказалъ онъ,-- которыя я желалъ бы вамъ объяснить. Во-первыхъ, все это дѣло для меня очень серіозное.
   -- Развѣ я не знаю, что оно серіозное?
   -- Но вы, можетъ быть, не понимаете всю степень его серіозности. Если она окончательно мнѣ откажетъ, я уѣду.
   -- Уѣдете! Куда?
   -- О, я еще объ этомъ не подумалъ. Вѣроятно, въ Индію, такъ какъ тамъ мнѣ, по всей вѣроятности, могутъ дать полкъ. Но это для меня въ сущности безразлично.
   -- Вы разсуждаете очень глупо.
   -- Вѣроятно, такъ какъ во всемъ этомъ дѣлѣ и чувствую и думаю глупо. Если человѣкъ сбивается съ пути изъ-за какого-то неопредѣленнаго чувства къ молодой женщинѣ, тутъ еще ничего нѣтъ особеннаго. Такія вещи случались и прежде; то же будетъ и со мной, если я потерплю неудачу.
   -- И что вы такого нашли въ этой дѣвчуркѣ?-- спросила лэди Альбюри. Тутъ этотъ драгоцѣнный нашъ братецъ хочетъ повѣситься, оттого что она не хочетъ на него смотрѣть. А несчастный вашъ другъ Томъ Трингль, если возможно, еще хуже и Бена Бетсби и васъ.
   -- Если два джентльмена уже находятся въ одинаковомъ положеніи, это дѣлаетъ еще менѣе удивительнымъ, что въ немъ находится и третій. Во всякомъ случаѣ, этотъ третій -- я.
   -- Не станете же вы равнять себя съ ними?
   -- Конечно, стану. По нашему отношенію къ миссъ Дормеръ, я не вижу никакой разницы. Всѣ мы въ нее влюблены, и всѣмъ намъ она отказала. Физическое ли безобразіе, или перстни, или природная глупость была тому причиной, это почти безразлично.
   -- Вы очень скромны, Джонатанъ.
   -- Я всегда былъ скроменъ, только вы никогда этого не замѣчали. Я скроменъ и въ этомъ дѣлѣ, что не помѣшаетъ мнѣ употребить всѣ усилія, чтобы добиться своей цѣли. Я желалъ видѣться съ вами для того, чтобы объяснить вамъ, что вопросъ этотъ для меня -- ну, положимъ, если и не вопросъ жизни и смерти, такъ какъ ея не хватитъ ни на то, чтобы убить меня, ни на то, чтобы оставить въ живыхъ,-- но принадлежитъ къ числу тѣхъ, которые въ судьбѣ человѣка почти равняются но значенію съ жизнью и смертью. Она отказала мнѣ очень рѣшительно.
   -- Дѣвушка всегда на первый разъ отказываетъ рѣшительно. Развѣ она можетъ въ одну минуту собраться съ мыслями настолько, чтобы тутъ же принять предложеніе?
   -- Нѣкоторыя могутъ.
   -- Я думаю, не многія; а тѣмъ, которыя могутъ, едва ли стоитъ его дѣлать,-- сказала лэди Альбюри, съ большою опредѣленностью постановляя законъ въ этомъ вопросѣ. Если дѣвушка принимаетъ предложеніе сразу, когда нисколько его не ожидала, это означаетъ съ ея стороны большую готовность къ матримоніальнымъ проектамъ. Послѣ продолжительнаго періода взаимной влюбленности -- дѣло, конечно, другое. Все, въ сущности, бываетъ уже рѣшено ранѣе, чѣмъ сказано знаменательное слово.
   -- Какой вы знатокъ въ этихъ дѣлахъ!-- сказалъ онъ.
   -- Странно, что вы въ нихъ такой невѣжда! Развѣ вы не понимаете, что она не поѣхала бы въ Стальгамъ, если бы не на шутку рѣшила отказать намъ? Я ничего ей не говорила о васъ какъ о женихѣ, но не преминула сообщить, что вы пріѣдете. Очень ужъ вы спѣшите сваливать себя въ одну кучу съ Беномъ Бетсби и этимъ несчастнымъ негодяемъ! Какъ вы думаете, согласилась бы она пріѣхать, если бы знала, что встрѣтитъ у насъ Бена Бетсби или вашего друга Тома?
   Долго еще продолжался разговоръ все въ томъ же родѣ, но въ результатѣ его лэди Альбюри поняла изъ словъ полковника, что благосклонность Эйали необходима для его счастія. Этого онъ и желалъ.
   -- Конечно, я сдѣлаю все, что могу,-- сказала она на прощанье. Хотя я и не влюблена въ нее, какъ вы, но все-таки сдѣлаю все, что могу.
   Оставшись одна, наводя справки о новомъ поварѣ и возвращаясь въ тотъ же день обратно въ Стальгамъ, лэди Альбюри снова недоумѣвала, какъ можетъ такая дѣвочка какъ Эйаля, такая маленькая, такая, казалось бы, незначительная, такая ребячливая въ обращеніи, такая безсодержательная,-- пріобрѣсти такое громадное значеніе!
   Пришло двадцатое, и въ безъ десяти минутъ два Эйаля была на Паддингтонской станціи. Чтобы избѣжать полковника, она выбрала поѣздъ, отходившій въ 2 ч. 15 м. и дожидалась теперь этого поѣзда въ обществѣ тетки. Мистрессъ Дозетъ сочла своей обязанностью проводить ее на вокзалъ и пріѣхала съ нею въ кэбѣ. При нихъ было два чемодана нагруженные какимъ-ни-наесть платьемъ Эйали. И она и тетка, обѣ поработали надъ нимъ, что было силъ, такъ какъ Эйалѣ, хоть она и говорила себѣ, что на это нѣтъ никакого особеннаго основанія, все же хотѣлось быть насколько возможно привлекательнѣе. Глядя на чемоданы, нагруженные на телѣжку, и поражаясь ихъ убогимъ видомъ сравнительно съ чемоданами другихъ молодыхъ дѣвушекъ, ѣздящихъ въ такія мѣста, какъ Сгальгамъ, Эйаля радовалась, что полковникъ ихъ не увидитъ. Она спрашивала себя: можетъ ли полковникъ узнать то платье, которое уже было на ней разъ въ Стальгамѣ, но теперь должно было появиться совсѣмъ въ другомъ видѣ? Недоумѣвала, знаетъ ли полковникъ дѣйствительную степень ея бѣдности. Размышленія эти были прерваны внезапнымъ появленіемъ самого полковника на платформѣ.
   Эйаля нисколько не сомнѣвалась въ успѣхѣ своей маленькой хитрости. Не сомнѣвалась и тетка, тотчасъ ее разгадавшая, хотя между нею и племянницей не было сказано объ этомъ ни слова. Мистрессъ Дозетъ считала совершенно невозможнымъ, чтобы полковникъ, занятый важными дѣлами въ Альдершотѣ, вдругъ бросилъ ихъ ради такого ребенка, какъ Эйаля, хоть онъ и увѣрялъ, что влюбленъ въ этого ребенка. Она никогда его не видала и не ожидала увидѣть теперь. Но тѣмъ не менѣе, вотъ онъ появился вдруіъ и жметъ руку Эйалѣ.
   -- Моя тетка, мистрессъ Дозетъ,-- шепнула Эйаля.
   И полковникъ началъ говорить со старшею дамой такъ, какъ будто младшая имѣла несравненно меньше значенія. Да, онъ выбрался изъ Альдершота нѣсколько ранѣе, чѣмъ разсчитывалъ. Его ничто особенно не задерживало къ Альдершотѣ. Онъ давно уже имѣлъ намѣреніе ѣхать въ Стальгамъ двадцатаго и радъ былъ случаю, который привелъ туда миссъ Дормеръ какъ разъ въ то же время. Онъ проводилъ въ Стальгамѣ очень много времени, потому что былъ въ очень дружескихъ, чисто братскихъ отношеніяхъ съ сэромъ Гарри, который въ дѣйствительности приходился ему кузеномъ; всегда жилъ въ Стальгамѣ, когда могъ урваться отъ дѣлъ и не былъ въ Лондонѣ. Стальгамъ,-- несомнѣнно, прелестное мѣстечко; одинъ изъ самыхъ благоустроенныхъ домовъ, какіе были ему извѣстны въ Англіи. Полковникъ продолжалъ въ томъ же духѣ, пока и мистрессъ Дозетъ и Эйаля обѣ не начали думать, что его поѣздка въ Стальгамъ не имѣетъ ровно никакого отношенія къ Эйалѣ. Мистрессъ Дозетъ тѣмъ не менѣе знала, что предложеніе было сдѣлано. Эйалѣ начинало казаться, что перешитое платье -- въ сущности вещь вовсе не важная и убогій видъ чемодановъ также. Настоящему лучезарному ангелу было бы совершенно все равно до ея платьевъ и чемодановъ и ужъ, конечно, онъ не былъ бы такъ равнодушенъ какъ... какъ... Тутъ она спохватилась и замѣтила, что становится глупа.
   Ее посадили въ вагонъ перваго класса, такъ какъ мистеръ Дозетъ, по счастію, рѣшилъ противъ второго. Отправляясь въ такое мѣсто, какъ Стальгамъ, Эйаля должна, сказалъ мистеръ Дозетъ, ѣхать такъ, какъ ѣздятъ прочія лэди. Если бы дѣло шло о немъ или о его женѣ, оно было бы другое, но для Эйали, и при такомъ случаѣ, онъ рѣшился быть расточительнымъ. Итакъ, Эйалю посадили въ вагонъ перваго класса, а полковникъ все еще стоялъ на платформѣ, разговаривая съ мистрессъ Дозетъ.
   -- Не думаю, чтобы ее отпустили черезъ недѣлю,-- говорилъ полковникъ. Сэръ Гарри не любитъ, чтобы гости его уѣзжали такъ скоро.
   Эйаля это услышала и вспомнила, что сэръ Гарри относился чрезвычайно равнодушно къ пріѣзду и отъѣзду своихъ гостей.
   -- Въ концѣ марта они уѣзжаютъ въ Лондонъ,-- продолжалъ полковникъ. Если бы миссъ Дормеръ могла вернуться за недѣлю до ихъ возвращенія, это было бы какъ разъ то, что нужно.
   -- О, нѣтъ,-- сказала Эйаля, высовывая голову изъ окошка,-- я и не подумаю пробыть тамъ такъ долго.
   Тутъ сторожъ поднялъ послѣднюю заключительную суматоху; полковникъ вошелъ, дверь затворили и мистрессъ Дозетъ, стоя на платформѣ, въ послѣдній разъ кивнула головой.
   Въ вагонѣ было только четыре пассажира. Въ противоположномъ углу сидѣли двое стариковъ, мужъ и жена, вѣроятно, очень заботившіеся о грѣлкѣ для ногъ и плотно укутанные въ мѣха и шерсть.
   -- Не потрудитесь ли затворить дверь, сэръ,-- сказалъ старый джентльменъ довольно брюзгливо,-- у моей жены боли въ лицѣ.
   Дверь была въ это время плотно затворена, но полковникъ сдѣлалъ видъ, что закрываетъ всѣ щелки. Тогда старая лэди усмотрѣла наверху вентиляторъ.
   -- Потрудитесь закрыть дыру вонъ тамъ, сэръ,-- сказала она,-- мой мужъ сильно страдаетъ невральгіей.
   Полковникъ тотчасъ всталъ, но вентиляторъ оказался закрытымъ наглухо такъ, что въ него не проникало никакого признака воздуха.
   -- Дуетъ отовсюду,-- сказалъ старый джентльменъ. Компанію слѣдовало бы привлечь къ суду.
   -- Чѣмъ больше они уморятъ народу, тѣмъ, я думаю, имъ пріятнѣе,-- замѣтила старая лэди.
   Тутъ полковникъ взглянулъ на Эйалю чрезвычайно серіозно, безъ малѣйшаго признака улыбки, съ такимъ лицомъ, какимъ могли быть довольны даже старая лэди и джентльменъ. Но Эйаля поняла это лицо, не выдержала и засмѣялась немножко. Она смѣялась только глазами, но полковникъ это видѣлъ.
   -- Погода весь день была очень непріятная,-- сказалъ онъ суровымъ тономъ.
   Эйаля возразила, что ей вовсе не показалось холодно.
   -- Въ такомъ случаѣ, миссъ, вы, вѣроятно, каменная,-- сказала старая лэди. Надѣюсь, вы не забываете, что другіе менѣе счастливы.
   Эйаля снова улыбнулась, а полковникъ опять сдѣлалъ видъ, будто старается, чтобы во внутренность вагона не могло проникнуть извнѣ ни малѣйшаго дуновенія.
   Нѣсколько минутъ между ними длилось молчаніе, и Эйаля очень удивилась тону, съ которымъ затѣмъ обратился къ ней ея другъ.
   -- Вы, должно быть, очень злая дѣвушка,-- сказалъ онъ ей,-- если доставили мнѣ такую кучу хлопотъ, и все нарочно.
   -- И не думала,-- сказала Эйаля.
   -- Думали. Почему вы не поѣхали съ четырехъ-часовымъ поѣздомъ, какъ я вамъ говорилъ. Теперь я не успѣлъ кончить своихъ дѣлъ и не удивлюсь, если мнѣ сдѣлаютъ такую исторію въ конногвардейскомъ полку, что и не расхлебаешь. А вы даже нисколько мнѣ не благодарны.
   -- Нѣтъ, я благодарна; но я совсѣмъ и не хотѣла, чтобы вы ѣхали,-- сказала она.
   -- Конечно, я поѣхалъ. Но я не воображалъ, что у васъ такой дурной характеръ.
   -- У меня вовсе не дурной характеръ, полковникъ Стоббсъ.
   -- Когда у молодой дѣвушки дурной характеръ, я нахожу, что ее не слѣдуетъ въ этомъ поощрять,-- замѣтила изъ своего угла старая лэди.
   -- Душа моя, ты тутъ ничего не понимаешь,-- сказалъ старый джентльменъ.
   -- Отлично понимаю,-- сказала старая лэди. Понимаю совершенно. Что бы тамъ ни было, молодой дѣвушкѣ не слѣдуетъ имѣть дурной характеръ. Терпѣть не могу дурные характеры. Эта дыра, навѣрное, открыта, сэръ: такой страшный сквознякъ.
   Полковникъ Стоббсъ опять вскочилъ и сталъ тыкать въ вентиляторъ.
   Эйаля, между тѣмъ, такъ смѣялась, что ей стоило большого труда не расхохотаться вслухъ, что навлекло бы на ея голову еще сильнѣйшій гнѣвъ старой лэди. Притворный выговоръ полковника снова пробудилъ въ ней то чувство внезапной, дружеской съ нимъ близости, которое она испытала въ первый разъ на балѣ, когда онъ къ ней подошелъ и велѣлъ ей танцовать съ собою. Ей снова казалось, что она знала этого человѣка ближе, чѣмъ всѣхъ остальныхъ своихъ знакомыхъ и что это знакомство пріятнѣе всѣхъ остальныхъ. Что бы онъ ни говорилъ теперь, она могла ему отвѣчать, дѣлать видъ, что бранитъ его, и шутить съ нимъ совершенно такъ, какъ будто никогда и не было никакого предложенія. Она способна была теперь разсказать ему всю исторію вывернутаго платья, если бы пришлось къ слову шутить съ нимъ надъ своими старыми чемоданами, повѣдать ему, всякія невзгоды своей бѣдности, обращая ихъ въ шутку, которой ужъ съ нимъ-то, навѣрное, можно свободно подѣлиться. Онъ заговорилъ снова.
   -- Дѣвушка съ дурнымъ характеромъ для меня отвратительна,-- сказалъ онъ.
   Тутъ Эйаля не могла уже выдержать и захохотала громко.
   Старики скоро совсѣмъ разговорились, и поднялся споръ, въ которомъ лэди приняла сторону полковника, а джентльменъ защищалъ Эйалю. Полковникъ говорилъ какъ будто совершенно серіозно и утверждалъ, что современнымъ молодымъ дѣвицамъ даютъ слишкомъ много воли. Имъ никогда не приходится зарабатывать свой хлѣбъ,-- говорилъ онъ,-- и онѣ должны бы стараться быть пріятными для тѣхъ, у кого больше дѣла.
   -- Я совершенно съ вами согласна, сэръ,-- сказала старая лэди. Имъ слѣдуетъ быть на побѣгушкахъ и всегда подъ рукой. Люблю, чтобы дѣвушка суетилась по дому и приносила пользу.
   -- Молодыя дѣвушки должны быть молодыми дѣвушками,-- сказалъ старикъ, на минуту высовывая ротъ изъ-за шарфа.
   -- А развѣ молодая дѣвушка не можетъ быть полезна и въ то же время оставаться молодою дѣвушкой?-- спросилъ полковникъ.
   -- Ея главное назначеніе -- орнаментальность,-- сказалъ старый джентльменъ. Я люблю, чтобы дѣвушка была орнаментальна. По-моему, дѣвушку не слѣдуетъ бранить, даже если она немножко своенравна.
   -- Я совершенно съ вами согласна, сэръ,-- сказала Эйаля.
   Битва продолжалась все въ томъ же родѣ, съ небольшими перерывами и перемѣнами предметовъ обсужденія, до самой Стальгамской станціи. Старый джентльменъ, правда, казалось, совсѣмъ лишился голоса, не доѣхавъ и до половины дороги, но старая лэди упорствовала до конца и такъ сдружилась съ полковникомъ, что непремѣнно пожелала пожать ему руку, когда онъ выходилъ изъ вагона.
   -- Какъ вы могли быть такимъ злымъ, такъ ее обманывать все время?-- спросила Эйаля, выходя на платформу.
   -- Никакого тутъ не было обмана. Я говорилъ совершенно серіозно. Развѣ это не была все сущая правда? Ну, идите и садитесь скорѣе въ карету, иначе вы, пожалуй, будете не лучше самого стараго джентльмена.
   Эйаля поспѣшно вошла въ карету, гдѣ ее ожидала Нина.
   Дѣвочки болтали непрерывно всю дорогу до Стальгама, но черезъ всю эту болтовню Эйаля не могла не думать о томъ, какъ похожъ былъ сегодняшній Джонатанъ Стоббъ на Джонатана Стоббса первыхъ дней ихъ знакомства и какъ непохожъ на влюбленнаго.
   

IV.
Капитанъ Бетсби въ Мерль-Паркѣ.

   Пока Эйаля ѣхала въ Стальгамъ, капитанъ Бетсби ѣхалъ въ Мерль-Паркъ. Лэди Трингль пригласила ихъ обоихъ и, когда писала Эйалѣ, сообщила ей, что Тома навѣрное не будетъ. Трингли еще не знали тогда о послѣднемъ столкновеніи Тома съ полиціей, и необходимость держать его дома въ деревнѣ не сдѣлалась для нихъ очевидной.
   Приглашая капитана Бетсби, имѣлось въ виду дать ему случай объясниться съ Эйалей. Капитанъ пріѣхалъ; но что касается Эйали -- мистрессъ Дозетъ сообщила, что Эйаля была какъ разъ въ это самое время приглашена на нѣсколько дней къ своему другу, лэди Альбюри, въ Стальгамъ.
   Лэди Альбюри не знала, что и дѣлать съ капитаномъ Бетсби. Онъ имѣлъ обыкновеніе пріѣзжать въ Стальгамъ въ теченіе марта и оканчивать тамъ охотничій сезонъ. Можно было надѣяться, что Эйалино дѣло устроится въ началѣ марта и тогда, пріѣдетъ ли капитанъ, нѣтъ ли, это будетъ все равно для Эйали. Но самъ-то капитанъ, пожалуй, ужасно разсердится, узнавъ, какую съ нимъ сыграли штуку. Лэди Альбюри уже просила его не пріѣзжать въ первыхъ числахъ марта и выдумала для этого какой-то предлогъ. Ей было необходимо свободное поле дѣйствій какъ ради полковника, такъ и ради Эйали, но она знала, что ей страшно достанется, когда хитрость ея выйдетъ наружу!
   -- Почему, чертъ возьми, ты не пригласишь обоихъ за разъ; кто сильнѣе, тотъ и побѣдитъ!-- сказалъ сэръ Гарри, для котораго не подлежало сомнѣнію, что сильнѣе окажется полковникъ.
   Тутъ возникло новое затрудненіе. Когда лэди Альбюри попыталась объяснить, что Эйаля не пріѣдетъ, если не обѣщать ей, что полковника не будетъ, сэръ Гарри объявилъ, что это совсѣмъ излишнее баловство.
   -- Что за птица, чертъ возьми, эта маленькая дѣвочка,-- спросилъ онъ,-- чтобы изъ-за нея все ставить вверхъ дномъ?
   Лэди Альбюри сумѣла унять мужа, но боялась, что унять капитана ей не удастся. Навѣрное, призойдетъ семейная ссора; но даже ссору слѣдовало перенести ради полковника.
   Капитана, между тѣмъ, держали въ полномъ невѣдѣніи относительно Эйалиныхъ плановъ, и онъ поѣхалъ въ Мерль-Паркъ, надѣясь встрѣтиться съ нею тамъ. Вѣроятно, онъ былъ влюбленъ очень сильно, такъ какъ Мерль-Паркъ весьма мало годился для охоты. Гончія, по сосѣдству, были, но онъ очень презрительно отвергъ предложеніе сэра Томаса привезти съ собою верховую лошадь. Выѣзжая на охоту, капитанъ Бетсби, обыкновенно, имѣлъ при себѣ не менѣе пяти лошадей и ограничивалъ свои операціи предѣлами шести или семи избранныхъ графствъ. Но Эйаля была для него теперь важнѣе охоты, и потому онъ поѣхалъ въ Мерль-Паркъ, несмотря на то, что наступалъ конецъ февраля.
   -- Это все надѣлалъ сэръ Томасъ.
   Такъ старалась утѣшить себя лэди Трингль, обсуждая вопросъ съ дочерьми. Высокопочтенный Септимусъ Трафикъ уѣхалъ тѣмъ временемъ въ Лондонъ и жилъ тамъ въ одной комнатѣ, по сосѣдству съ Палатой. Августа все еще оставалась въ Мерль-Паркѣ, въ великой досадѣ отца. Ему не хотѣлось прогонять ее; онъ былъ бы даже радъ ея присутствію, если бы не сознавалъ, что его "поддѣли". Но тѣмъ не менѣе она осталась и, обсуждая дѣла капитана съ матерью и Гертрудой, высказывала полное неодобреніе предполагаемому браку Эйали. Эйаля, по ея мнѣнію, не заслуживала ровно никакого мужа. Августа такъ и не уступила въ дѣлѣ Тома; выражала твердую увѣренность, что у полковника Стоббса никогда не было никакихъ серіозныхъ намѣреній; держалась того мнѣнія, что капитану Бетсби будетъ въ Мерль-Паркѣ гораздо пріятнѣе безъ Эйали, чѣмъ было бы съ нею. Когда онъ пріѣхалъ, ему сначала ничего не сказали объ Эйалѣ. Гертруда, выздоровѣвшая отъ тяжелой болѣзни, причиненной дурнымъ поведеніемъ мистера Гаустона, хотя выздоровленіе это думала сдѣлать временнымъ, была чрезвычайно любезна. Капитана Бетсби принимали очень радушно, и онъ прожилъ въ Мерль-Паркѣ уже три дня, прежде чѣмъ надумался справиться объ Эйалѣ.
   Въ теченіе этого времени онъ находилъ общество Гертруды весьма пріятнымъ, но избралъ своей главной повѣренной мистрессъ Трафикъ.
   -- Знаете ли что, капитанъ Бетсби: мы, по правдѣ сказать, не особенно-то любимъ кузину.
   -- Сэръ Томасъ говорилъ мнѣ, что она будетъ здѣсь.
   -- Это намъ извѣстно. Отецъ, кажется, немного ошибается насчетъ Эйали.
   -- Развѣ ее не приглашали?-- спросилъ капитанъ Бетсби, начиная уже подумывать, что съ нимъ поступили нечестно.
   -- О да, приглашали. Приглашали даже очень часто, такъ какъ она мамашина племянница и когда-то жила у насъ,-- правда, недолго. Но она къ намъ не ѣздить. Да, въ сущности, не ѣздитъ никуда, кромѣ какъ...
   -- Кромѣ какъ что?
   -- Вы знакомы съ полковникомъ Стоббсомъ?
   -- Джонатаномъ Стоббсомъ. О Господи, конечно; даже очень. Онъ троюродный братъ моего единокровнаго брата со стороны отца.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? И поэтому вы съ нимъ очень близки?
   -- Нисколько. То-есть вы хотите сказать, нравится ли онъ мнѣ? Я совсѣмъ его не люблю. Онъ всегда всѣмъ командуетъ въ Стальгамѣ.
   -- Мы слышали, что Эйаля бѣгаетъ за нимъ всюду.
   -- Эйаля бѣгаетъ за Джонатаномъ?
   -- Развѣ вы объ этомъ не слыхали?-- спросила мистрессъ Трафикъ. Что вы это! Да она и сію минуту въ Стальгамѣ у Альбюри, и я увѣрена, что полковникъ Стоббсъ тамъ же. Она бы не поѣхала, если бы не была увѣрена, что встрѣтится съ нимъ.
   Это до такой степени разстроило капитана, что онъ часа два-три избѣгалъ общества, не зналъ, что съ собой дѣлать и куда дѣваться. Неужели то, что онъ слышалъ о Джонатанѣ Стоббсѣ, было правда? Бывали минуты въ Стальгамѣ, когда его обуревала страшная ревность, но это прошло, такъ какъ онъ убѣдился въ своей ошибкѣ. Вовсе не Джонатанъ Стоббсъ, а Ларри Туэнтиманъ провелъ дѣвушекъ черезъ ручей, а Стоббсъ только шлепнулся въ него и возбудилъ всеобщее состраданіе. Но теперь опять капитанъ вѣрилъ всему. Такъ вотъ почему его свояченица Розалина желала, чтобы онъ пока не ѣздилъ въ Стальгамъ! Ему было хорошо извѣстно, какъ благоволила лэди Альбюри къ этому предателю Стоббсу; по милости ея благоволенія, полковникъ Стоббсъ, приходившійся сэру Гарри седьмою водой на киселѣ, самовластно распоряжался конюшнями, тогда какъ сэръ Гарри, завѣдующій сворами, ограничивался предѣлами псарни. Сначала онъ рѣшилъ было бросить Мерль-Паркъ и немедленно выѣхать въ Стальгамъ и уже послалъ за своимъ слугою, чтобы велѣть укладывать вещи; но при болѣе зрѣломъ размышленіи сообразилъ, что пріѣздомъ въ Стальгамъ причинитъ большую непріятность не только другими, но и себѣ. Другіе не особенно его безпокоили, но непріятность себѣ была существенна. Никто въ Стальгамѣ не обрадовался бы его пріѣзду. Сэръ Гарри былъ бы смущенъ, а остальныя трое имѣвшихъ къ нему отношеніе лицъ -- лэди Альбюри, Стоббсъ и Эйаля сплотились бы во враждебный ему союзъ. Какіе могли быть у него шансы при подобныхъ обстоятельствахъ? Итакъ, онъ рѣшился остаться въ Мерль-Паркѣ еще нѣкоторое время.
   Да, въ сущности, стоила ли Эйаля всѣхъ хлопотъ, которыя онъ намѣревался, было, принять на себя ради нея? Какъ много онъ предлагалъ ей, какъ презрительно она отвергла его предложеніе, и какъ мало могла дать взамѣнъ! А теперь вотъ ему говорили еще, что она всюду преслѣдуетъ Джонатана Стоббса! Стоило ли гнаться за дѣвушкой, которая все время гоняется за Джонатаномъ Стоббсомъ? Развѣ не было его общественное положеніе несравненно лучше, чѣмъ положеніе Стоббса, такъ какъ онъ ужъ во всякомъ случаѣ, получалъ вдвое больше дохода? Стоббсъ былъ рыжій уродъ и нахалъ, всюду пробивавшій себѣ дорогу исключительно однимъ своимъ мѣднымъ лбомъ. По зрѣломъ размышленіи, онъ рѣшилъ, что гоняться за дѣвушкой, которая унижалась до того, чтобы гоняться за Джонатаномъ Стоббсомъ, совершенно его недостойно, а потому расплывался въ улыбкахъ, сойдя въ тотъ вечеръ къ обѣду, и ничего не спросилъ объ Эйалѣ у только-что вернувшагося изъ Лондона сэра Томаса.
   -- Очень онъ сердитъ?-- спросилъ сэръ Томасъ жену нѣсколько позднѣе.
   -- Сердитъ? На что?
   -- Я опредѣленно сказалъ ему, что онъ встрѣтятся здѣсь съ Эйалей.
   -- Онъ, кажется, чувствуетъ себя очень пріятно и ни слова не говорилъ мнѣ объ Эйалѣ. Мнѣ надоѣла Эйаля. Бѣдный Томъ совсѣмъ разбаливается.
   Сэръ Томасъ нахмурился, но на этотъ разъ не сказалъ больше ничего.
   Томъ былъ, несомнѣнно, въ непріятномъ положеніи и никогда не вставалъ съ постели ранѣе перваго часа. Затѣмъ онъ уныло бродилъ по саду, тосковалъ пуще прежняго, а вечера проводилъ одинъ въ экономкиной комнатѣ, держа во рту трубку, которую у него даже не хватало энергіи зажигать, когда она потухала.
   Въ домѣ было еще трое или четверо гостей, въ томъ числѣ двѣ высокопочтенныя миссъ Трафикъ и пара молодыхъ людей изъ Сити, которыхъ лэди Трингль выписала въ качествѣ противоядій Гаустону и Гамелю. Но Томъ не водился ни съ кѣмъ изъ нихъ. Онъ сблизился отчасти съ однимъ только капитаномъ Бетсби, привлеченный, вѣроятно, общностью интересовъ.
   -- Вы, кажется были знакомы въ Стальгамѣ съ моей кузиной миссъ Дормеръ?-- спросилъ Томъ.
   Они сидѣли въ эту минуту вдвоемъ у камина въ экономкиной комнатѣ; капитанъ Бетсби курилъ сигару, а Томъ сосалъ пустую трубку.
   -- О да,-- сказалъ капитанъ Бетсби, навостривъ уши,-- я видался съ нею постоянно.
   -- Чудное созданіе!-- проговорилъ Томъ.
   -- Дѣйствительно.
   -- По части романтической красоты свѣтъ никогда, по-моему, не производилъ ничего подобнаго! А по-вашему?
   -- Вы тоже принадлежите къ числу поклонниковъ вашей кузины?-- спросилъ капитанъ.
   -- Я-то?-- спросилъ Томъ, удивляясь, какъ могъ найтись человѣкъ, не слыхавшій его трагической исторіи. Принадлежу ли я къ числу ея поклонниковъ? Да что вы! Еще бы! Развѣ вы не слыхали обо мнѣ и Стоббсѣ?
   -- Нѣтъ.
   -- Я думалъ, всѣ объ этомъ слышали. Я, знаете ли, вызвалъ его.
   -- Драться на дуэли?
   -- Да, драться на дуэли. Послалъ своего пріятеля Фаддля съ письмомъ въ Стальгамъ, но это ни къ чему не повело. Какая охота драться на дуэли человѣку, котораго любитъ такая дѣвушка, какъ Эйаля?
   -- Такъ это, значитъ, правда? Это вѣрно?
   -- Боюсь, что да! Боюсь! Да, это слишкомъ вѣрно. Потомъ, знаете ли,-- (Дойдя до этой части разсказа, онъ вскочилъ, свирѣпо нахмурившись),-- потомъ, знаете ли, я встрѣтился съ нимъ подъ портикомъ Геймаркета и ударилъ его.
   -- О, такъ это были вы?
   -- Я самый.
   -- И онъ ничего вамъ не сдѣлалъ?
   -- Онъ велъ себя какъ герой,-- сказалъ Томъ. Сознаю, что онъ велъ себя какъ герой, хотя, конечно я его ненавижу.
   Слова Тома звучали очень горько.
   -- Онъ не допустилъ, чтобы меня посадили въ тюрьму. Хотя, что до этого, мнѣ было бы лучше всего, если бы меня посадили въ тюрьму навѣки, чтобы мнѣ никогда не видать свѣта Божія! Поклонникъ ли я ея, капитанъ Бетсби?! Не думаю, чтобы когда-нибудь былъ въ мірѣ человѣкъ, который любилъ бы дѣвушку такъ, какъ я люблю ее! Говорю вамъ прямо, я потому только продолжаю влачить существованіе,-- т. е. это я насчетъ самоубійства,-- что все еще существуетъ возможность, пока она не стояла у брачнаго алтаря съ другимъ. Я бы съ удовольствіемъ застрѣлилъ Стоббса, хотя знаю, что меня бы за это притянули къ суду и повѣсили! Съ удовольствіемъ; его ли, другого ли.
   Послѣ этого капитанъ Бетсби счелъ болѣе благоразумнымъ ничего не говорить особеннаго о собственной любви.
   И какъ же это было бы глупо, со стороны подобнаго ему человѣка, съ хорошимъ состояніемъ, жениться на дѣвушкѣ, у которой ни гроша за душой! На эту праздную мысль навела капитана чрезвычайная учтивость Мерль-Паркскихъ дамъ. У Люси, которая, какъ ему было извѣстно, приходилась Эйалѣ сестрою, онъ не имѣлъ особеннаго успѣха. До слуха его дошло, что Люси была въ немилости у тетки, и потому онъ держался отъ нея поодаль. Дамы Трингль, однако, были къ нему очень добры,-- такъ добры, что это располагало, его менѣе чѣмъ когда либо думать объ особѣ, которая обошлась съ нимъ такъ нелюбезно, какъ Эйаля. Мистрессъ Трафикъ была, конечно, женщина замужняя, и это ничего не значило; но Гертруда! Всему свѣту было извѣстно, что Септимусъ Трафикъ, не имѣя ни гроша денегъ, сталъ счастливымъ обладателемъ очень большой суммы. Онъ, Бетсби, имѣлъ за собою гораздо болѣе правъ на расположеніе сэра Томаса! Почему бы и ему тоже не стать счастливымъ обладателемъ? Онъ уѣхалъ на недѣльку поохотиться въ Нортамптоншайрѣ, и затѣмъ по просьбѣ лэди Трингль вернулся обратно въ Мерль-Паркъ.
   Здоровье миссъ Трингль, между тѣмъ, поправилось окончательно. Она перестала упоминать о мистерѣ Гаусгонѣ и охотно предала бы прошлое забвенію, если бы ей дали на это возможность. Но замужнія сестры могутъ позволять себѣ многое.
   -- Ты очень счастливо отъ него отдѣлалась, по-моему,-- сказала Августа.
   Гертруда глубоко вздохнула. Ей не хотѣлось признать, что она отъ него отдѣлалась, пока не было еще въ запасѣ ничего другого опредѣленнаго.
   -- Человѣкъ, который ничего не дѣлаетъ, у котораго нѣтъ ни профессіи, ни занятія, ни денегъ, въ концѣ концовъ...
   -- У мистера Трафика тоже не очень-то много собственныхъ денегъ.
   -- У него мѣсто въ Парламентѣ, что гораздо важнѣе всякихъ денегъ, и онъ, навѣрное, будетъ играть важную роль, когда его партія одержитъ верхъ. Къ тому же онъ знатнаго происхожденія. Но за Франка Гаустона нѣтъ положительно ничего.
   -- Знатнаго происхожденія!-- повторила Гертруда, вздернувъ носъ.
   -- Королева, которая сама источникъ всякой чести, даровала его отцу дворянское достоинство; этого довольно для знатнаго происхожденія.
   Замужняя сестра проговорила все это суровымъ и строгимъ тономъ, съ полнымъ довѣріемъ къ конституціоннымъ привилегіямъ своей монархини.
   -- Мнѣ кажется, намъ не за чѣмъ объ этомъ говорить,-- сказала Гертруда.
   -- Совершенно не за чѣмъ. Мистеръ Гаустонъ поступилъ прескверно, и, что касается нашей семьи, ему, по-моему,-- конецъ. Капитанъ Бетсби, кажется, очень пріятный молодой человѣкъ и, вѣроятно, съ состояніемъ. Мужчинѣ необходимо имѣть или состояніе или занятіе.
   -- У него и то и другое,-- сказала Гертруда, не совсѣмъ, однако, вѣрно, такъ какъ капитанъ Бетсби уже вышелъ въ отставку.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Неужели вы такъ скоро забыли мою кузину?-- спросила однажды Гертруда, гуляя по парку со счастливымъ капитаномъ.
   Капитанъ, вѣроятно, говорилъ ей какія-нибудь нѣжности.
   -- Вы тычете мнѣ этимъ глаза, какъ будто это дурно съ моей стороны.
   -- Непостоянство въ мужчинѣ считается, обыкновенно, дурной чертой,-- сказала Гертруда.
   Какой чертой оно считается въ женщинахъ, она не стала пока говорить.
   -- Послѣ всего, что я слышалъ здѣсь о вашей кузинѣ, я бы не думалъ, что оно будетъ считаться таковою и въ настоящемъ случаѣ.
   -- Отъ меня вы ничего не слыхали о ней дурного.
   -- Говорятъ, она очень дурно поступила съ вашимъ братомъ.
   -- Бѣдный Томъ!
   -- И кокетничаетъ съ человѣкомъ, котораго я особенно не люблю.
   -- Да, кажется, она ведетъ себя нѣсколько странно съ этимъ полковникомъ Стоббсомъ.
   -- Подумайте, къ тому же, какъ мало я ее видѣлъ! А вѣдь миленькая!
   -- Нѣкоторымъ она нравилась. Мнѣ -- никогда,-- сказала Гертруда. Мы всѣ находили, что она ужасная ломака. Какъ-то пришлось, знаете ли, просто выгнать ее изъ дому. Она вѣдь прежде жила у насъ, и потомъ уже вмѣсто нея должна была пріѣхать ея сестра. Онѣ не виноваты, бѣдняжки, что у нихъ ничего нѣтъ; бѣдныя дѣвочки! Онѣ мамашины племянницы, и потому папаша постоянно держитъ у себя которую-нибудь изъ нихъ.
   Послѣ этого непостоянство капитана было ему прощено, и Гертруда согласилась принять его услуги въ качествѣ возлюбленнаго. Мистрессъ Трафикъ знала это прекрасно. Лэди Трингль также отчасти знала. Разъ Франка Гаустона можно было считать окончательно упраздненнымъ, дочери ея недурно было запастись кѣмъ-нибудь другимъ. Возня съ дѣвочками ужасно ей надоѣла; а у капитана Бетсби было состояніе, и она считала его подходящимъ зятемъ. Но молодые люди до сихъ поръ не говорили ей ни слова, чувствуя въ душѣ, что все еще могутъ представиться затрудненія. Затрудненія состояли въ сэрѣ Томасѣ. Сэръ Томасъ привезъ капитана Бетсби въ Мерль-Паркъ въ качествѣ жениха для Эйали, и такъ какъ онъ рѣдко бывалъ дома, то совсѣмъ не зналъ о происшедшихъ перемѣнахъ. Гертруда, вдобавокъ, все еще считалась помолвленной съ мистеромъ Гаустономъ, хотя этотъ молодой человѣкъ былъ такъ рѣшительно спроваженъ имъ самимъ. Дамы чувствовали, что такъ какъ сэръ Томасъ -- человѣкъ болѣе суроваго закала, чѣмъ онѣ, то ему будетъ труднѣе примириться съ предполагавшимися измѣненіями въ планахъ семьи. И кто же возьмется ему о нихъ сообщить?
   -- Пусть самъ пойдетъ къ папашѣ и попроситъ его разрѣшенія, какъ это всегда дѣлается,-- сказала мистрессъ Трафикъ.
   -- Я ужъ ему говорила,-- сказала Гертруда,-- но ему, кажется, не хочется пока этого дѣлать.
   -- Неужели онъ такой трусъ?
   -- Не думаю, чтобы онъ былъ трусливѣе другихъ. Помню, какъ Септимусъ просто боялся идти къ папашѣ. Но вѣдь у Бенджемина есть состояніе, а это, конечно, разница.
   -- Это вздоръ, чтобы Септимусъ когда-нибудь боялся папаши. Онъ слишкомъ хорошо понимаетъ свое положеніе члена Парламента. Я думаю, въ сущности, что тутъ какъ-нибудь замѣшалась Эйаля.
   -- Да, насчетъ Эйали оно, дѣйствительно, не совсѣмъ того,-- сказала Гертруда, снова принимая конфиденціальный тонъ. Папашѣ такъ трудно втолковывать подобныя вещи! Право, мнѣ кажется, онъ думаетъ, что мнѣ никогда нельзя даже и поговорить съ другимъ мужчиной изъ-за этого мерзавца Франка Гаустона.
   Все это, дѣйствительно, было оттого странно для сэра Томаса, что онъ окончательно не могъ понять, въ чемъ же теперь дѣло. Зачѣмъ капитанъ Бетсби продолжаетъ гостить въ Мерль-Паркѣ? Онъ не имѣлъ противъ него ничего особеннаго и, когда лэди Трингль сказала ему, что просила капитана погостить подольше, не представилъ никакихъ возраженій. Но съ какой стати было капитану оставаться, когда онъ зналъ навѣрное, что Эйаля ни за что не пріѣдетъ въ Мерль-Паркъ? Наконецъ, въ одинъ прекрасный воскресный вечеръ, онъ освѣдомился объ этомъ предметѣ.
   -- Скажи на милость, къ чему этотъ господинъ торчитъ здѣсь?-- спросилъ онъ жену.
   -- Ему, кажется, нравится у насъ.
   -- Можетъ быть, ему нравится у насъ такъ же, какъ нравилось Септимусу Трафику, и онъ намѣренъ поселиться у насъ навсегда!
   Такіе намеки сэръ Томасъ дѣлалъ постоянно, и жена принимала ихъ съ огорченіемъ и страхомъ.
   -- Когда жъ онъ уберется, наконецъ?-- сурово спросилъ сэръ Томасъ.
   Лэди Трингль чувствовала, что пора сказать что-нибудь о намѣреніяхъ капитана, но ей было страшно.
   Она не рѣшалась ясно объяснить мужу въ чемъ дѣло.
   -- Можетъ быть,-- сказала она,-- онъ начинаетъ чувствовать привязанность къ которой-нибудь изъ молодыхъ лэди.
   -- Молодыхъ лэди! Какихъ такихъ? Ужъ не къ Люси ли?
   -- Ахъ, нѣтъ,-- сказала лэди Трингль.
   -- Такъ о комъ же, чертъ возьми, ты говоришь? Онъ пріѣхалъ изъ-за Эйали, потому что мнѣ хотѣлось кончить всю эту глупость съ Томомъ. Эйали тутъ нѣтъ и, вѣроятно, не будетъ; не понимаю, чего ему торчать здѣсь и бить баклуши! Терпѣть не могу имѣть въ деревнѣ ничего не дѣлающихъ молодыхъ людей. Лучше скажи ему при первомъ удобномъ случаѣ, что онъ уже достаточно здѣсь пожилъ.
   Все это лэди Трингль повторила мистрессъ Трафикъ, а мистрессъ Трафикъ -- Гертрудѣ, и всѣ онѣ почувствовали, что теперь не время капитану Бетсби являться къ сэру Томасу въ качествѣ искателя Гертрудиной руки.
   

V.
Поѣздка въ Остенде.

   -- Конечно, это будетъ очень трудно растолковать папашѣ.
   Такъ говорила Гертруда своему новому милому черезъ нѣсколько дней послѣ того, какъ этого милаго приказано было удалить изъ Мерль-Парка. Приказаніе не было передано капитану во всей своей суровости. Дамы чувствовали,-- особенно Гертруда чувствовала очень сильно,-- что узнай онъ только, что самъ хозяинъ дома требуетъ его отсутствія -- онъ уѣдетъ тотчасъ. Но все-таки что-нибудь нужно же было сказать, и что-нибудь сдѣлать. Капитанъ Бетсби находился въ настоящую минуту въ очень матримоніальномъ настроеніи. Онъ пріѣхалъ въ Мерль-Паркъ за женою и, не найдя одной, былъ склоненъ, въ своемъ теперешнемъ расположеніи духа, взять другую. Но долго ли оно продлится? Ручаться было нельзя. Августа намекала, что "слѣдуетъ что-нибудь сдѣлать, съ папашинаго ли согласія, или безъ онаго". Затѣмъ произошелъ настоящій разговоръ, въ которомъ Гертруда признала, что существуетъ затрудненіе. Къ тому же, папаша, вѣроятно, сразу-то и не согласится.
   -- Ему должно казаться очень страннымъ, что я живу здѣсь,-- сказалъ капитанъ.
   -- Конечно, это странно. Если бы ты могъ пойти къ нему и все ему сказать! Но капитанъ, принявъ въ соображеніе всѣ обстоятельства дѣла, нашелъ, что ему невозможно пойти къ сэру Томасу и все ему сказать. Тутъ она начала тихонько заговаривать о почтенномъ священникѣ въ Остенде. Объяснять подробно, при какихъ обстотельствахъ изучила этотъ предметъ она сочла излишнимъ, но дала понять, капитану Бетсби, что была въ немъ очень свѣдуща. А деньги-то!
   -- Если сэръ Томасъ разсердится не на шутку, послѣдствія будутъ ужасныя!-- сказалъ капитанъ.
   Но Гертруда думала иначе. Отецъ ея былъ, несомнѣнно, человѣкъ очень властный и всегда настаивалъ на своемъ, если изъ этого могла выдти какая-нибудь польза. Но онъ въ то же время былъ человѣкъ, который всегда прощалъ.
   -- Если ты разумѣешь деньги,-- сказала Гертруда,-- это уладится навѣрное.
   Онъ, дѣйствительно, разумѣлъ деньги и, повидимому, нѣсколько встревожился, когда понялъ, въ чемъ заключается предлагаемый ему шагъ. Гертруда никакъ не ожидала, чтобы физіономія его имѣла способность такъ вытягиваться и становиться такой печальной.
   -- Папаша никогда въ жизни никого не обижалъ деньгами,-- сказала Гертруда. Ему было бы невыносимо, если бы кто-нибудь изъ насъ нуждался.
   Въ слѣдующее воскресенье сэръ Томасъ снова пріѣхалъ въ Мерль-Паркъ и увидѣлъ, что гость его все еще не уѣхалъ.
   Мы немного опередили теперь главную нить нашего разсказа, который посвященъ, или долженъ быть посвященъ, Эйалѣ. Но, когда въ дѣло замѣшано столько влюбленныхъ съ ихъ любовными передрягами, почти невозможно раздѣлить повѣствованіе на равныя части. Теперь прошло уже болѣе трехъ недѣль съ тѣхъ поръ, какъ Эйаля поселилась въ Стальгамѣ, и лэди Альбюри написала капитану письмо, въ которомъ призналась отчасти въ своемъ грѣхѣ и просила прощенія. Это она сдѣлала, главное, для того, чтобы капитанъ, чего Боже сохрани, не пріѣхалъ какъ-нибудь. Онъ не отвѣчалъ ей, но въ теперешнемъ своемъ настроеніи вовсе не былъ расположенъ оканчивать охотничій сезонъ въ Стальгамѣ. Сэръ Томасъ пріѣхалъ домой, преисполненный будущимъ путешествіемъ Тома. Онъ все уже устроилъ, кромѣ того, что касалось согласія самого Тома. Написалъ въ Нью-Іоркъ и получилъ отвѣтъ отъ своего корреспондента, увѣрявшаго, что Тома ожидаетъ самый радушный пріемъ. Воинственныя наклонности Тома, вѣроятно, не были еще извѣстны Нью-Іоркскому населенію. Сэръ Томасъ взялъ каюту на одномъ изъ Кунардскихъ пароходовъ и дошелъ до того, что даже пригласилъ капитана погостить денекъ-другой въ Мерль-Паркѣ. Онъ былъ такъ поглощенъ Томомъ, что на капитана Бетсби съ его дѣлами не могъ удѣлить ни времени, ни вниманія. Тѣмъ не менѣе задалъ вопросъ и, повидимому, удовлетворился полученнымъ отвѣтомъ.
   -- Чего онъ тутъ торчитъ, скажи на милость?-- спросилъ онъ жену.
   -- Уѣзжаетъ въ пятницу,-- отвѣчала лэди Трингль нерѣшительно, какъ бы боясь, что такое промедленіе навлечетъ на нее вящшій гнѣвъ.
   Но сэръ Томасъ не сталъ больше объ этомъ говорить и тодчасъ перешелъ къ чему-то, что касалось Томовой экипировки. Лэди Трингль очень охотно перемѣнила разговоръ и обѣщала снабдить Тома всѣмъ, что только можетъ понадобиться какъ въ самыхъ жаркихъ, такъ и въ самыхъ холодныхъ странахъ земного шара.
   -- Пароходъ отходитъ девятнадцатаго апрѣля,-- сообщилъ сэръ Томасъ сыну.
   -- Едва ли я могу выѣхать такъ скоро, сэръ -- сказалъ Томъ жалобно.
   -- Почему же? До тѣхъ поръ осталось еще три недѣли, и мать успѣетъ, тебѣ все приготовить. Что же тебя задерживаетъ, желалъ бы я знать?
   -- Не думаю, чтобы мнѣ можно было уѣхать... По крайней мѣрѣ, не девятнадцатаго апрѣля.
   -- Ну, такъ ты долженъ ѣхать. Я уже занялъ тебѣ мѣсто, и Фиркинъ ждетъ тебя въ Нью-Іоркѣ. Они все для тебя тамъ сдѣлаютъ и ты заживешь совсѣмъ по-новому. Я бы думалъ, что ты будешь очень радъ выдти изъ того несчастнаго положенія, въ которомъ находишься здѣсь.
   -- Оно, дѣйствительно, несчастное,-- сказалъ Томъ,-- но я все-таки не желалъ бы такъ скоро.
   -- Да почему же?
   -- Да вотъ, знаете ли...
   -- Что такое, Томъ? Мнѣ очень тяжело видѣть тебя такимъ дуракомъ.
   -- Я дуракъ! Знаю, что дуракъ.
   -- Такъ начни все сначала. Брось все, бѣги отсюда и начни жизнь сызнова. Ты достаточно молодъ, чтобы все это забыть.
   -- Да я бы такъ и сдѣлалъ, только...
   -- Только что?
   -- Мнѣ кажется, она помолвлена съ этимъ Стоббсомъ. Если бы я зналъ навѣрное, я бы уѣхалъ. Если уѣду раньше, такъ навѣрное вернусь, какъ только доѣду до Нью-Іорка. Если бы они уже женились и все было бы кончено,-- мнѣ кажется, я могъ бы начать сызнова.
   Отецъ объявилъ ему въ отвѣтъ, что онъ долженъ выѣхать девятнадцатаго, все равно, будетъ ли Эйаля помолвлена или свободна, замужемъ или нѣтъ, что всѣ нужныя для путешествія вещи будутъ уже куплены, каюта готова, деньги переведены и все устроено для его наибольшаго удобства во время продолжительнаго путешествія; но что если онъ не выѣдетъ въ этотъ день, отецъ не пуститъ его больше за порогъ своего дома и выгонитъ на улицу безъ копейки денегъ.
   -- Ты увидишь, что я не шучу,-- сказалъ сэръ Томасъ, обернулся спиною и вышелъ.
   Томъ также ушелъ и сталъ размышлять о томъ, какъ славно было бы быть выгнаннымъ на улицу безъ гроша денегъ,-- и все изъ-за любви!
   Въ понедѣльникъ съ раннимъ поѣздомъ сэръ Томасъ вернулся въ Лондонъ, не обративъ почти никакого вниманія на капитана Бетсби во время своего пребыванія въ деревнѣ. Даже въ Мерль-Паркѣ важность рѣшенія, принятаго сэромъ Томасомъ относительно сына, дѣлала присутствіе капитана Бетсби менѣе значительнымъ для лэди Трингль и мистрессъ Трафикъ, чѣмъ оно было бы при другихъ обстоятельствахъ. Лэди Трингль, можетъ быть, что-нибудь и подозрѣвала. У мистрессъ Трафикъ были, вѣроятно, собственные взгляды на положеніе сестры; но ни та, ни другая ничего не говорили и ничего не предпринимали. И въ среду и въ четвергъ лэди Трингль ѣздила въ городъ заказывать нужныя Тому вещи. Въ четвергъ старшая дочь сопровождала ее и вернулась вмѣстѣ съ нею вечеромъ. Онѣ узнали, по пріѣздѣ, что ни капитана Бетсби, ни миссъ Гертруду никто не видалъ съ десяти часовъ, что утромъ, немедленно послѣ отъѣзда лэди Трингль, капитанъ Бетсби велѣлъ отправить всѣ свои вещи въ Гастингсъ, что изъ вещей миссъ Гертруды также многаго не досчитывались. Не подлежало сомнѣнію, что она уложила ихъ вмѣстѣ съ пожитками капитана.
   -- Они уѣхали въ Остенде, мамаша,-- сказала Августа. Я была въ этомъ увѣрена, потому что Гертруда при мнѣ говорила, что въ Остенде всегда можно обвѣнчаться, и что тамъ есть священникъ нарочно для этого.
   Былъ уже восьмой часъ и лэди Трингль была до такой степени ошеломлена сообщеннымъ ей извѣстіемъ, что сначала совершенно не знала какъ поступить. Ей невозможно было поспѣть въ тотъ вечеръ въ Дувръ до отъѣзда ночного парохода въ Остенде, даже если бы это и могло къ чему-нибудь повести. Томъ былъ въ такомъ состояніи, что на него трудно было положиться; рѣшили, наконецъ, тотчасъ телеграфировать сэру Томасу въ Ломбардъ-Стритъ и отправить Тома съ ночнымъ поѣздомъ въ Лондонъ.
   На слѣдующее утро лэди Трингль получила отъ Гертруды письмо, отправленное молодою лэди изъ Дувра, проѣздомъ въ Остенде. Письмо заключалось въ слѣдующемъ:

"Милая мамаша,

   "Ты удивишься, когда вернешься изъ Лондона и увидишь, что насъ нѣтъ. По зрѣломъ размышленіи мы рѣшили, что такъ будетъ лучше, потому что мы не допустимъ, чтобы насъ разлучили. Бенъ очень на этомъ настаивалъ, и я принуждена была уступить. Мы боялись, что если обратимся къ папашѣ сейчасъ же, онъ не согласится. Пожалуйста, передай ему отъ меня самый почтительный и нѣжный привѣтъ и скажи ему, что, по моему твердому убѣжденію, ему никогда не придется стыдиться своего зятя. У капитана Бетсби три тысячи фунтовъ годового дохода; не знаю -- извѣстно ли это папашѣ, но это фактъ. Это совсѣмъ не то, что не имѣть ничего, какъ у негодяя Франка Гаустона или, къ слову сказать, у мистера Трафика. Положеніе Бена давало ему полное право обратиться къ папашѣ, но случились нѣкоторыя вещи, благодаря которымъ мы оба чувствовали, что папашѣ это теперь пока не понравится. Думаемъ обвѣнчаться въ Остенде и вернуться тотчасъ, какъ только вы съ папашей захотите принять насъ. А между тѣмъ, я очень бы просила тебя выслать вслѣдъ за мною кое-что изъ моего платья. Мнѣ, конечно, пришлось захватить съ собою очень мало багажа, потому что я была принуждена уложить свои вещи съ Беновыми. Я не рѣшилась велѣть прислугѣ снести внизъ мои чемоданы. Не можешь ли прислать мнѣ зеленое шелковое платье, въ которомъ я была въ церкви послѣднія два воскресенья, да еще розовое газовое и сѣрое поплиновое? Пришли также, пожалуйста, двѣ или три фланелевыя юбки (мнѣ неудобно было совать ихъ въ его вещи) и сколько влѣзетъ воротничковъ и рукавчиковъ. Ботинки, я думаю, можно достать въ Остенде, но желала бы получить свою шляпку съ маленькимъ коричневымъ перышкомъ. И потомъ еще шелковую кофточку съ мѣховою опушкою очень желала бы также. Мнѣ придется, вѣроятно, обойтись безъ подвѣнечнаго платья, но я увѣрена, что папаша наверстаетъ потомъ недостатокъ моего приданаго. Я давала надѣть Августѣ свою маленькую кружевную косынку; скажи ей, что я бы очень желала получить ее обратно.
   "Поцѣлуй отъ меня папашу, Августу и бѣднаго Тома. Цѣлую тебя.

Любящая тебя дочь
Гертруда."

   "Думаю, что было бы излишнимъ пока прибавлять фамилію."
   Сэръ Томасъ получилъ телеграмму, вернувшись съ обѣда, уже въ одиннадцать часовъ, и въ ту ночь ничего нельзя было предпринять. На слѣдующее утро, вскорѣ послѣ пяти часовъ, его разбудилъ Томъ, пріѣхавшій по тому же дѣлу.
   -- Идіоты!-- воскликнулъ сэръ Томасъ,-- на кой чертъ поѣхали они въ Остенде? И къ чему ты-то сюда пожаловалъ?
   -- Матушка думала, что мнѣ можно бы поѣхать за ними въ Остенде.
   -- Ты ничего съ ними не сдѣлаешь, ничего не сдѣлаешь ни съ кѣмъ, пока не выкинешь изъ головы всю эту дурь. Ѣхать долженъ я. Идіоты! Кто будетъ вѣнчать ихъ въ Остенде? Если они такіе дураки, что желаютъ жениться, почему они не женились въ Англіи?
   -- Они, вѣроятно, думали, что вы не согласитесь.
   -- Конечно, не соглашусь. Да вѣдь не соглашусь же я скорѣе, потому что они поѣхали въ Остенде? Никто въ мірѣ, я думаю, не былъ окруженъ такой кучей дураковъ, какъ я.
   Это было бы жестоко относительно Тома, если бы онъ не потерялъ уже всякую чувствительность къ обидѣ и презрѣнію. Какъ онъ однажды выразился о себѣ, всякая способность чувствовать другія обиды была вымотана изъ его души равнодушіемъ Эйали.
   Сэръ Томасъ выѣхалъ въ Остенде въ тотъ же день и пріѣхалъ туда въ два часа. Капитанъ Бетсби съ Гертрудой пріѣхали ночью наканунѣ, и такъ какъ Гертруда сильно хворала въ дорогѣ, она еще не вставала съ постели. Капитанъ Бетсби всталъ. Капитанъ Бетсби съ ранняго утра былъ занятъ разыскиваніемъ того почтеннаго священника, въ услугахъ котораго нуждался. Къ тому времени какъ пріѣхалъ въ Остенде сэръ Томасъ, капитанъ узналъ, что о такомъ священникѣ въ городѣ что-то не слыхали. Былъ обыкновенный англійскій священникъ, съ величайшимъ удовольствіемъ бравшійся обвѣнчать ихъ -- и получить установленную за это плату -- по надлежащемъ совершеніи нѣкоторыхъ формальностей, предписанныхъ закономъ и практикуемыхъ въ Остенде. Молодая лэди могла, безъ сомнѣнія, обвѣнчаться въ Остенде, по совершеніи этихъ предварительныхъ формальностей,-- и могла бы обвѣнчаться такъ же и въ Англіи. Все это капитанъ сообщилъ Гертрудѣ, все еще весьма нездоровой, черезъ дверь ея спальни. Вела она себя въ это трудное время безукоризненно, а также и капитанъ Бетсби, о чемъ и увѣдомилъ впослѣдствіи ея отца.
   -- Что все это значитъ, скажите на милость, сэръ?-- спросилъ сэръ Томасъ встрѣтившись въ пріемной отеля съ господиномъ, который не былъ ему зятемъ.
   -- Я бѣжалъ съ вашей дочерью, сэръ Томасъ. Вотъ вамъ вся правда.
   -- А мнѣ придется брать на себя ея обратную доставку.
   -- Я велъ себя во всемъ этомъ какъ джентльменъ, сэръ Томасъ,-- сказалъ капитанъ, защищая собственную репутацію и репутацію своей дамы.
   -- Вы вели себя какъ дуракъ. Что я долженъ объ этомъ подумать, милостивый государь, скажите сами? Вы были приглашены ко мнѣ въ домъ, потому что дали мнѣ понять, что собираетесь сдѣлать предложеніе моей племянницѣ, миссъ Дормеръ, а теперь вдругъ убѣжали съ моей дочерью. Развѣ джентльмены такъ поступаютъ?
   -- Вы хотите, чтобы я далъ объясненіе?
   -- Ну, сэръ?
   Капитанъ Бетсби нашелъ объясненіе очень труднымъ; онъ долго мямлилъ и мычалъ что-то несвязное.
   -- Такъ вы хотите сказать, что все, что касалось миссъ Дормеръ, была ложь съ начала до конца?
   Такова свобода выраженій, разрѣшаемая джентльменамъ, когда у нихъ похищаютъ дочерей и поругиваютъ ихъ гостепріимство!
   -- Ахъ, Господи, вовсе нѣтъ! Я говорилъ сущую правду. Таково было мое намѣреніе. Но... но...
   Испарина выступила на лбу несчастнаго, когда онъ созналъ всю неминуемую, ужасную трудность своего положенія.
   -- Тутъ не было никакой лжи, ровно никакой лжи. Прошу васъ вѣрить, сэръ Томасъ, что я не такой человѣкъ, чтобы лгать.
   -- Такъ какъ же это все произошло?
   -- Разъ я увидѣлъ, насколько болѣе достойная особа ваша дочь!..
   -- Еще и мѣсяца не прошло съ тѣхъ поръ, какъ она была помолвлена съ другимъ,-- сказалъ разсерженный отецъ, забывая въ своемъ гнѣвѣ приличія.
   -- Гертруда?-- спросилъ капитанъ Бетсби.
   -- Оба вы дураки. Такъ вы отказались отъ моей племянницы?
   -- О да, совершенно. Вѣдь она, знаете, не пріѣхала въ Мерль-Паркъ. Какъ же я могъ ей что-нибудь сказать, когда у васъ ея тамъ вовсе и не было?
   -- Такъ почему же вы не уѣхали, вмѣсто того чтобы оставаться подъ вымышленнымъ предлогомъ? Почему, по крайней мѣрѣ, не сказать правду?
   -- Что же вы теперь прикажете мнѣ дѣлать?-- спросилъ капитанъ Бетсби.
   -- Ступайте къ черту!-- отвѣчалъ сэръ Томасъ, вышелъ изъ комнаты и отправился къ дочери.
   Гертруда слышала, что пріѣхалъ отецъ, и торопилась кое-какъ одѣться, пока происходило его объясненіе съ капитаномъ. Но она была еще не совсѣмъ готова, когда отецъ ворвался въ комнату.
   -- О, папаша,-- сказала она, становясь на колѣни,-- вѣдь ты думаешь простить насъ?
   -- Не думаю ничего подобнаго. Думаю увезти тебя домой и запереть.
   -- Но вѣдь мы можемъ обвѣнчаться!
   -- Только не съ моего позволенія. Почему вы не пришли ко мнѣ и не спросились, разъ вздумали жениться? Почему вы ничего мнѣ не сказали?
   -- Намъ было стыдно.
   -- Что сталось съ мистеромъ Гаустономъ, котораго ты такъ любила?
   -- Ахъ, папаша.
   -- А капитанъ такъ любилъ Эйалю.
   -- Ахъ, папаша.
   -- Вставай, дура. И почему это дѣти у меня такъ несравненно глупѣе, чѣмъ у другихъ! Я увѣренъ, что ты совершенно равнодушна къ этому господину.
   -- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ. Я люблю его всѣмъ сердцемъ.
   -- А онъ-то, развѣ это возможно, чтобы онъ тебя любилъ, когда онъ только на-дняхъ былъ влюбленъ въ твою кузину!
   -- Ахъ, папаша!
   -- Что ему нужно, такъ это, конечно, мои деньги.
   -- У него много своихъ, папаша.
   -- Его я понимаю, хоть онъ и дуракъ. Могъ что-нибудь получить. Не получитъ, но все-таки могъ воображать, что получитъ. Но ужъ тебя-то, тебя не понимаю окончательно. Чего тебѣ нужно? Не можешь же ты, въ самомъ дѣлѣ, любить этого длинномордаго парня, котораго ты и въ глаза не видала двѣ недѣли тому назадъ.
   -- Этому ужъ больше мѣсяца, папаша.
   -- Франкъ Гаустонъ имѣлъ, по крайней мѣрѣ, мужественную осанку.
   -- Онъ былъ мерзавецъ,-- сказала Гертруда, въ первый разъ вставая на ноги.
   -- Красивый былъ малый, Франкъ Гаустонъ, надо отдать ему справедливость,-- продолжалъ сэръ Томасъ, рѣшившійся окончательно вывести изъ себя дочь. Я ужъ подумывалъ было уступить ему; такой былъ смѣлый, откровенный парень, хоть и безпутный лѣнтяй. Если бы ты бѣжала съ нимъ, я бы это понялъ... А, можетъ быть, и простилъ бы,-- прибавилъ онъ.
   -- Онъ былъ мерзавецъ!-- закричала Гертруда, вспомнивъ свои неудачныя попытки заставить прежняго возлюбленнаго совершить то же самое путешествіе.
   -- А этотъ! Благодарю покорно. Повѣрить не могу, чтобы ты въ самомъ дѣлѣ могла его любить.
   -- У него хорошее состояніе, тогда какъ Гаустонъ былъ немногимъ лучше нищаго.
   -- Очень радъ,-- сказалъ сэръ Томасъ,-- значитъ, у тебя будутъ кое-какія средства къ жизни. Могу навѣрное сказать, что капитанъ Бетсби никогда не получитъ отъ меня ни единаго шиллинга. Ну, а теперь кончай-ка одѣваться да приходи внизъ обѣдать со мною, коли у тебя есть какой-нибудь аппетитъ. Сегодня вечеромъ тебѣ придется ѣхать со мною назадъ въ Дувръ.
   -- Можно Бену обѣдать съ нами?-- спросила Гертруда робко.
   -- Къ черту Бена! Ему лучше не показываться мнѣ на глаза,-- сказалъ сэръ Томасъ.
   Влюбленные улучили, однако, минуту, чтобы обмѣняться нѣсколькими словами, и рѣшили, что такъ какъ молодой лэди, несомнѣнно, надо повиноваться приказаніямъ отца и въ тотъ же вечеръ ѣхать въ Дувръ, то капитану, пожалуй, лучше оставаться пока въ Остенде. Онъ поговаривалъ даже о маленькой поѣздкѣ въ Брюссель, съ цѣлью разсѣять возникшія меланхолическія чувства.
   -- Ты вѣдь вернешься ко мнѣ, Бенъ,-- сказала она. (Лицо его сдѣлалось при этомъ очень серіозно). Вѣдь не думаешь же ты бросить меня, послѣ всего, что было?
   -- Онъ такъ ужасно меня оскорбилъ.
   -- Развѣ это что-нибудь значитъ? Конечно, онъ сердится. Кабы ты только слышалъ, какъ онъ ругалъ меня!
   -- Онъ говоритъ, что ты была влюблена въ кого-то другого мѣсяцъ тому назадъ.
   -- Да вѣдь и ты тоже, Бенъ, если ужъ на то пошло.
   Тѣмъ не менѣе, онъ торжественно обѣщалъ ей на прощанье, что помолвка ихъ останется неприкосновенною, что бы ни говорили отцы и матери.
   Гертруда, уже совершенно оправившаяся отъ послѣдствій морской болѣзни, которая снова предстояла ей въ такомъ скоромъ времени, отлично пообѣдала съ сэромъ Томасомъ. Возникло, однако, еще одно маленькое затрудненіе. Какъ уложить пожитки, которые она привезла съ собою и которые были теперь перепутаны съ платьемъ капитана? Ей удалось, впрочемъ, выпросить у горничной дорожный мѣшокъ, съ которымъ она совершенно благополучно прибыла на слѣдующій день въ Мерль-Паркъ.
   

VI.
Новое платье.

   Пріѣздъ Эйали въ Стальгамъ былъ для нея сплошнымъ блаженствомъ. Ее ожидала Нина, со своими новорожденными надеждами и полной увѣренностью въ превосходствѣ лорда Байдфорда надъ всѣми живыми и мертвыми. Эйаля ничего не имѣла противъ такой увѣренности, такъ какъ ея лучезарный ангелъ не могъ пока считаться ни живымъ, ни мертвымъ. Но она была увѣрена, совершенно увѣрена, что когда лучезарный ангелъ появится,-- онъ будетъ гораздо лучше лорда Джорджа. Первыя изліянія по этимъ вопросамъ произошли въ каретѣ, пока Нина и Эйаля ѣхали со станціи домой, а полковникъ слѣдовалъ за ними въ телѣжкѣ. Было рѣшено заранѣе ничего не говорить Эйалѣ о полковникѣ, и въ каретѣ имя его не упоминалось ни разу. Но когда онѣ очутились въ передней Стальгама и стали раздѣваться, стоя передъ затопленнымъ каминомъ, полковникъ Стоббсъ былъ тутъ же. Тутъ же была и лэди Альбюри, вышедшая на встрѣчу своимъ гостямъ, и сэръ Гарри, уже вернувшійся съ охоты вмѣстѣ съ двумя или тремя другими джентльменами въ красныхъ курткахъ и высокихъ сапогахъ, и маленькая кучка дамъ, остававшихся дома. Лэди Альбюри очень хотѣлось узнать, какъ обернулись дѣла у ея друга съ Эйалей, но въ эту минуту спрашивать было неудобно. Эйаля была до такой степени весела, что она недоумѣвала, увѣнчались ли эти дѣла успѣхомъ Джонатана или, наоборотъ, Эйаля радовалась, потому что ее избавили отъ всякаго упоминанія о любви.
   -- Онъ велъ себя такъ дурно, лэди Альбюри.
   -- Какъ, Стоббсъ?-- спросилъ сэръ Гарри, не совсѣмъ понимавшій всѣ тонкости положенія.
   -- Да, сэръ Гарри. Съ нами ѣхали уморительные старикъ и старушка, и онъ все надъ ними смѣялся.
   -- Я это отрицаю,-- сказалъ полковникъ.
   -- Почему жъ ему и не смѣяться надъ ними, разъ они были уморительные?-- спросила лэди Альбюри.
   -- Онъ зналъ, что доведетъ меня до того, что я расхохочусь громко. Я не могла удержаться, но онъ все время былъ важенъ какъ судья. Наконецъ, по его милости, старушка страшно меня разбранила.
   -- Но старикъ принялъ вашу сторону,-- сказалъ полковникъ.
   -- Да, принялъ. Онъ сказалъ, что я орнаментальна.
   -- Почтенный и правдивый старичокъ,-- замѣтилъ одинъ изъ джентльменовъ въ сапогахъ.
   -- Конечно; но старушка нашла, что у меня дурной характеръ, и полковникъ Стоббсъ сталъ ее поддерживать. Если бы вы были тамъ, лэди Альбюри, вы были бы увѣрены, что онъ говоритъ серіозно.
   -- Да я и въ самомъ дѣлѣ говорилъ серіозно,-- замѣтилъ полковникъ.
   Все это было Эйалѣ очень пріятно. Это было возвращеніе къ прежнему веселью, которое она испытывала, когда впервые узнала удовольствіе имѣть такого друга, какъ полковникъ. Если бы онъ льстилъ ей, дѣлалъ ей комплименты, обращался съ ней мягко и деликатно, какъ влюбленный, на сердцѣ у нея было бы тяжело, а въ головѣ смутно. Но теперь любовь его казалась эпизодомъ, который уже прошелъ, а добрая, старая дружба оставалась. Въ эту минуту, стоя во входной залѣ, она еще не успѣла отдать себѣ отчета въ томъ, была ли такая перемѣна безусловно пріятной. Но, конечно, такъ было удобнѣе. Она могла явиться передъ всѣми своими Стальгамскими друзьями, даже въ присутствіи самого полковника, безъ того стѣсненія, которое испытывала бы, еслибы онъ пріѣхалъ въ качествѣ ея признаннаго поклонника и если бы она это почувствовала при всѣхъ гостяхъ.
   Затѣмъ они посидѣли нѣкоторое время въ гостиной, пили чай и ѣли гренки съ масломъ. На поставку гренокъ съ масломъ въ количествѣ достаточномъ для удовлетворенія трехъ или четырехъ человѣкъ, только-что вернувшихся съ охоты, никогда еще не хватало ресурсовъ никакого хозяйства. Но всего страннѣе то, что гренки никогда не оказываютъ никакого вліянія на слѣдующій за ними, черезъ часъ или два, обѣдъ. Въ этотъ промежутокъ времени разговоръ главнымъ образомъ вертѣлся на охотѣ, самомъ деспотическомъ изъ всѣхъ его предметовъ. Охотнику никогда не придетъ въ голову, что какая-нибудь дама, епископъ или политико-экономъ можетъ быть равнодушенъ къ охотѣ. Въ великомъ вопросѣ о томъ, перемѣнили ли гончія звѣря въ Гоблегузскихъ лѣсахъ, есть нѣчто высшее, чѣмъ туалеты, или интересы церкви, или цѣна на пшеницу. Въ настоящемъ случаѣ сэръ Гарри утверждалъ, что собаки гнали по Гоблегузскимъ лѣсамъ все ту же лису, а капитанъ Гломаксъ, завѣдывавшій сворами ранѣе, чѣмъ онѣ перешли во власть сэра Гарри, былъ совершенно увѣренъ, что онѣ напали на слѣдъ другого звѣря, совершенно благополучно удравшаго изъ Гоблегуза. Онъ даже издѣвался надъ сэромъ Гарри за предположеніе, будто бы звѣрь, пробѣжавшій всю дорогу изъ Стикборо-Горса, могъ съ такою быстротою взбираться по Будлекомбскому холму. На это сэръ Гарри сердито отвѣтилъ, что капитанъ не имѣетъ понятія о томъ, какъ лисьи самцы способны бѣгать въ мартѣ, и разсказалъ нѣкоторые подвиги, совершенные спеціально въ это время года. Гломаксъ объявилъ однако, что онъ знаетъ лисицъ не хуже кого-либо въ цѣлой Англіи и согласится съѣсть и обѣихъ лисицъ, и лѣсъ, и сэра Гарри, и самого себя въ придачу, если звѣрь, бѣжавшій по Будлекомбскому холму, тотъ самый, котораго они загнали изъ Стикбороускаго кустарника въ Гоблегузскій лѣсъ. Вой кипѣлъ очень жаркій, и дамамъ, конечно, было очень интересно, точно такъ же, какъ было бы и епископу и политико-эконому, если бы они тамъ случились.
   Вслѣдъ за тѣмъ Эйалю отвели въ ея комнату и оставили пока одну дожидаться прихода горничной, которую должна была прислать лэди Альбюри.
   -- Милочка,-- сказала лэди Альбюри,-- на постели лежитъ одна вещь, которую, надѣюсь, вы сегодня надѣнете. Я буду въ отчаяніи, если оно вамъ не впору. Платье дарить вамъ сэръ Альбюри, а шарфъ -- я. Пожалуйста, не возражайте. Сэръ Гарри всегда любитъ дѣлать подарки молодымъ лэди.
   И она поспѣшно удалилась, не дождавшись, чтобы Эйаля кончила ее благодарить. Лэди Альбюри сначала думала было заговорить о полковникѣ, сидя съ Эйалей у камина въ ея комнатѣ, но она тотчасъ рѣшила этого не дѣлать, когда увидала, какъ они обращались другъ съ другомъ по пріѣздѣ. Если Эйаля уже сговорилась съ полковникомъ по дорогѣ,-- всякое вмѣшательство было бы излишнимъ. А если нѣтъ,-- лучше было помолчать пока.
   Первымъ побужденіемъ Эйали было взглянуть на приготовленные для нея наряды. На постели лежало свѣтло0сѣрое шелковое платье, почти цвѣта жемчуга, и никогда въ жизни она не видывала ничего такого прелестнаго. Она смѣрила глазами лифъ и тотчасъ увидѣла, что онъ будетъ ей впору; накинула газовый шарфъ на плечи и стала повертываться передъ большимъ зеркаломъ, которое стояло у камина: "Милая лэди Альбюри!" -- восклицала она,-- "милая лэди Альбюри!"
   Она не могла, конечно, понять, что приготовленные подарки доказывали скорѣе расположеніе лэди Альбюри къ Джонатану Стоббсу, чѣмъ къ ней самой.
   Она сняла дорожное платье и башмаки, распустила волосы и сѣла передъ каминомъ, чтобы подумать на просторѣ. Была или не была она рада, рада дѣйствительно, сознательно, рада теперь, когда прошло минутное веселье, такъ облегчившее для нея возвращеніе въ Стальгамъ,-- была ли она рада тому, что полковникъ велъ себя по-старому? Другъ вернулся къ ней, но любовника она потеряла. Ей не нужно было любовника. Это не подлежало для нея сомнѣнію. Она все еще была увѣрена, что если явится человѣкъ, котораго дѣйствительно можно будетъ любить, которому можно будетъ отдаться вполнѣ и покориться какъ своему господину и повелителю,-- человѣкъ этотъ будетъ вовсе не похожъ на полковника Стоббса. Такова была теорія ея жизни уже много мѣсяцевъ, и на эту теорію она рѣшилась опираться изъ всѣхъ силъ, съ тѣхъ поръ какъ онъ заговорилъ съ нею о любви. Неужели ей слѣдовало сдаться, отступиться отъ себя и отъ всѣхъ своихъ мечтаній, только потому, что человѣкъ этотъ былъ симпатиченъ? Она много разъ повторяла себѣ, что этого не будетъ. Или явится лучезарный ангелъ, или она никогда никого не полюбитъ. Въ то самое утро, укладывая свои чемоданы въ Кингсбюри-Крессентѣ, она обдумывала, въ какихъ словахъ дастъ ему понять, что этого никогда не можетъ быть, если онъ заговоритъ съ нею на желѣзной дорогѣ. Онъ, навѣрное, пойметъ ее, если она просто такъ и скажетъ, и прибавитъ маленькую просьбу не возобновлять болѣе разговора о любви. Онъ и не возобновлялъ его. Повидимому, не имѣлъ даже ни малѣйшаго намѣренія возобновлять. Дурачился, былъ забавенъ, относился къ ней дружески, былъ точь-въ-точь прежній милый полковникъ. Пріятность и новизна его дружбы дѣлали его очень милымъ для нея. Онъ вернулся къ прежнимъ отношеніямъ по собственной иниціативѣ, безъ всякой "маленькой просьбы" съ ея стороны. Ну, и была ли она довольна теперь?
   Она разсѣянно смотрѣла на огонь, а вопросъ навязывался вопреки ея желанію, отгоняя все, о чемъ еще хотѣлось подумать.
   Если такъ, зачѣмъ и почему было лэди Альбюри доставать ей это блѣдно-сѣрое, жемчужнаго цвѣта, платье?
   И почему всѣ эти знатные господа въ Стальгамѣ были такъ добры къ ней,-- къ ней, бѣдной маленькой дѣвочкѣ, которая посвящала обыкновенно свою жизнь чинкѣ бѣлья и соблюденію экономіи въ фунтахъ масла и бараньихъ ногахъ? Почему ее вырвали изъ ея сферы и такъ ухаживали за ней въ этомъ новомъ, роскошномъ мірѣ? Нѣкоторое познаніе жизни, которое, можетъ быть, и не вполнѣ можно назвать здравымъ смысломъ, подсказывало ей, что этому должна быть какая-нибудь причина. Она смутно сознавала въ себѣ интеллектуальныя дарованія, пониманіе вещей и словъ, которыя казались ей божественными по своей красотѣ. Везъ какой-нибудь такой способности, она чувствовала, что не могла бы создать себѣ лучезарнаго ангела, но не этой способности была обязана радушнымъ пріемомъ въ Стальгамѣ. Что до красоты, изящества своего лица и фигуры, о нихъ она не думала вовсе или почти вовсе. Она гордилась бы, появившись въ этомъ шелковомъ платьѣ жемчужнаго цвѣта съ газовымъ шарфомъ на плечахъ, гордилась бы тѣмъ, что не выдѣляется среди другихъ дѣвушекъ бѣдностью своего наряда. Можетъ быть, гордилась бы и тѣмъ, что затмеваетъ нѣкоторыхъ своимъ великолѣпіемъ. Но о женской красотѣ, какъ о драгоцѣнномъ дарѣ, выпавшемъ на ея долю, не думала вовсе. Она смотрѣла въ зеркало, любуясь шарфомъ, но не обращала никакого вниманія на сквозившую подъ нимъ шею и плечи. Если бы она могла увидѣть въ какомъ-нибудь зеркалѣ, что выйдетъ изъ всѣхъ ея мечтаній, вотъ куда она заглянула бы съ радостью и страхомъ! Почему лэди Альбюри была такъ добра къ ней? Можетъ быть, лэди Альбюри не знала о перемѣнѣ, происшедшей въ полковникѣ Стоббсѣ? Но она скоро о ней узнаетъ, и тогда, можетъ быть, все перемѣнится. При этой мысли ей захотѣлось отложить пока сѣрое платье, не надѣвать его до поры до времени, отложить и никогда не надѣвать, если такъ сложатся обстоятельства. Нужно было надѣяться, что полковникъ передумалъ и что лэди Альбюри узнаетъ объ этомъ. Тогда она скоро увидитъ, будетъ ли перемѣна. Нельзя ли найти какой-нибудь предлогъ, чтобы не надѣвать платье сегодня? Она сидѣла, смотря на огонь, и по щекѣ ея текла слезинка. О платьѣ ли, котораго не хотѣла надѣть, или о миломъ, котораго не хотѣла любить?
   Вопросъ о платьѣ былъ за нее рѣшенъ очень скоро. Въ комнату вошла горничная лэди Альбюри, не какая-нибудь вертушка, ни о чемъ не думающая кромѣ того, что она двумя степенями выше судомойки, а высокая, дородная, мощная женщина, которая не допускала даже мысли о томъ, чтобы такая молодая лэди, какъ Эйаля, могла въ чемъ-нибудь ей перечить относительно туалета. Когда Эйаля заговорила о томъ, чтобы отложить свѣтло-жемчужное платье до слѣдующаго вечера, мощная женщина осадила ее въ одну минуту. Какъ, послѣ того, какъ сэръ Гарри столько хлопоталъ о томъ, чтобы платье было сшито, самолично о немъ справлялся!
   -- Сегодня же, миссъ, вы должны надѣть его, сегодня же! Не то барыня будутъ гнѣваться!... Барыня не замѣтитъ, что на васъ надѣто? Барыня всегда отлично знаетъ, что на комъ было, и утромъ, и въ полдень, и вечеромъ.
   Маленькій планъ, заключавшійся въ томъ, чтобы отложить жемчужное платье, пока не обнаружится, какъ примутъ Эйалю, когда станетъ извѣстна перемѣна въ полковникѣ, сразу разрушился, такимъ образомъ, подъ руками мощной женщины.
   Когда Эйаля сошла въ гостиную, тамъ собрались уже нѣкоторые изъ гостей, были сэръ Гарри съ лэди Альбюри, а также и полковникъ Стоббсъ. При входѣ Эйали сэръ Гарри стоялъ передъ каминомъ, но на нѣкоторомъ отъ него разстояніи, по сю сторону ковра, почти посреди комнаты. Капитанъ Гломаксъ былъ тутъ же, и споръ о лисицахъ продолжался. Эйалѣ пришло въ голову, что такъ какъ платье подарилъ ей сэръ Гарри -- ей слѣдовало поблагодарить его. Она подошла, остановилась прямо противъ него и сдѣлала маленькій реверансъ.
   -- Хороша ли я, сэръ Гарри?-- спросила она.
   -- Честное слово,-- сказалъ сэръ Гарри,-- никогда въ жизни я не тратилъ десяти фунтовъ съ большимъ успѣхомъ!
   Затѣмъ онъ взялъ ее за руку и сталъ тихонько повертывать, осматривая и ее и платье со всѣхъ сторонъ.
   -- Не знаю, хороша ли я, но вы очень милый,-- сказала она присѣдая снова.
   Всѣ почувствовали, когда она сѣла рядомъ съ позвавшей ее лэди Альбюри, что это былъ маленькій тріумфъ. Усаживаясь, она поймала устремленный на нее взглядъ полковника. Ей показалось, что на глазахъ у него стояли слезы. Онъ отвернулся и сталъ смотрѣть въ огонь.
   -- Вы навсегда завоевали его сердце,-- сказала лэди Альбюри.
   -- Чье?-- спросила Эйаля растерявшись.
   -- Сэра Гарри. О другомъ и говорить нечего, cela va sans dire. Вы должны надѣвать его цѣлую недѣлю подъ рядъ, каждый вечеръ, а то сэръ Гарри начнетъ спрашивать, почему вы его бросили. Эта женщина не могла бы сшить его лучше, даже если бы мѣряла на васъ. Бекеръ -- (Бекеръ была мощная женщина),-- Бекеръ говорила, что оно, навѣрное, будетъ впору. Вы очень мило это сдѣлали съ сэромъ Гарри. Теперь подите спросите полковника Стоббса, какъ онъ его находитъ.
   -- Нѣтъ, зачѣмъ?-- сказала Эйаля.
   Черезъ нѣсколько минутъ послѣ того, глядя, какъ Эйаля шла по направленію къ гостиной подъ руку съ полковникомъ, лэди Альбюри должна была сознаться въ душѣ, что она, наконецъ, поняла его. Полковникъ разглядѣлъ все это, даже помимо платья, и она отдала теперь справедливость его тонкому зрѣнію, тонкому слуху и тонкой критической способности.
   -- Не правда ли, эта дѣвочка прелестна?-- сказала она лорду Руффорду, на руку котораго опиралась.
   -- Болѣе чѣмъ прелестна,-- отвѣчалъ лордъ Руффордъ съ непривычнымъ ему энтузіазмомъ.
   Теперь это было признано всѣми.
   -- Это правда насчетъ полковника Стоббса и миссъ Дормеръ?-- шепнула лэди Руффордъ хозяйкѣ дома въ гостиной.
   -- Право, я никогда не вникаю въ такія вещи,-- сказала лэди Альбюри. Она, кажется, ему нравится. Да она нравится всѣмъ.
   -- О, да,-- сказала лэди Руффордъ. Она, несомнѣнно, очень мила. Кто она, лэди Альбюри?
   Лэди Руффордъ была прежде миссъ Пенджъ, а Пенджи считались прямыми потомками Боадицеи.
   -- Она миссъ Эйаля Дормеръ. Отецъ ея былъ художникъ, а мать очень красивая женщина. Когда дѣвушка такъ прелестна, какъ миссъ Дормеръ, и такъ умна, кто она -- это уже не важно.
   Тутъ дама, происходившая по прямой линіи отъ Боадицеи, удалилась, придерживаясь мнѣнія противоположнаго тому, которое было выражено хозяйкой дома.
   -- Кто эта дѣвушка, что сидѣла рядомъ съ вами?-- спросилъ капитанъ Гломаксъ полковника Стоббса, когда дамы ушли.
   -- Это миссъ Эйаля Дормеръ.
   -- Я, помнится, уже видѣлъ ее съ вами на охотѣ, въ нынѣшнемъ же году.
   -- Вы, дѣйствительно, могли видѣть ее на охотѣ, и я былъ тутъ же, но она была не со мною. Она гостила у лэди Альбюри и пріѣхала на одной изъ здѣшнихъ лошадей.
   -- Давно мнѣ не случалось встрѣчать такого съ головы до ногъ очаровательнаго созданьица,-- сказалъ капитанъ Гломаксъ. Когда она присѣла сэру Гарри въ гостиной, я, право, пожалѣлъ, что не гожусь въ женихи.
   Стоббсъ не продолжалъ разговора; восторгъ капитана былъ ему отчасти непріятенъ.
   -- Прежде мнѣ было не совсѣмъ понятно,-- говорилъ въ тотъ же вечеръ сэръ Гарри женѣ,-- почему Джонатанъ такъ неистовствуетъ изъ-за этой дѣвочки, но теперь понимаю.
   -- Коли перышки пригожи, такъ и птичка хороша,-- сказала со смѣхомъ лэди Альбюри.
   -- Самыя пригожія перышки,-- сказалъ сэръ Гарри,-- не могутъ сдѣлать птичку благовоспитанной.
   -- Правду сказать,-- замѣтила лэди Альбюри,-- всѣмъ намъ придется сознаться, что Джонатанъ-то былъ правъ.
   Это происходило наверху, но ранѣе, въ гостиной, лэди Альбюри шепнула нѣсколько словъ своей молоденькой пріятельницѣ:
   -- Вы доставили намъ кучу хлопотъ, Эйаля.
   -- Хлопотъ? Я? Неужели, лэди Альбюри. Я очень объ этомъ жалѣю.
   -- Вы собственно не виноваты. Но мы положительно не знали, что намъ и дѣлать съ этимъ несчастнымъ человѣкомъ.
   -- Какимъ человѣкомъ?-- спросила Эйаля, забывая въ эту минуту, что есть какіе-нибудь человѣки кромѣ полковника Стоббса.
   -- Глупенькая! Развѣ вы не знаете, что разбили сердце моего деверя?
   -- Капитана Бетсби!-- шепнула Эйаля совершенно упавшимъ голосомъ.
   -- Да, капитана Бетсби. Капитаны въ такихъ случаяхъ заслуживаютъ совершенно такого же вниманія, какъ и полковники.
   Эйаля нахмурилась, но промолчала.
   -- Конечно, чьи бы сердца вы ни разбивали, помѣшать этому я не могу, но бѣдный Бенъ всегда проводилъ это время въ Стальгамѣ, и, чтобы отдѣлаться отъ него, мнѣ пришлось теперь наговорить ему цѣлую кучу небылицъ. Что онъ подумаетъ обо мнѣ, когда все это узнаетъ, скажите на милость?
   -- Я, право, не виновата,-- отвѣчала Эйаля.
   -- Такъ всегда говорятъ молодыя лэди, когда разбиваютъ сердца джентльменовъ.
   Очутившись въ своей комнатѣ и спровадивъ полную особу, которая пришла помочь ей снять новые наряды, Эйаля почувствовала, что этотъ вечеръ былъ для нея тріумфомъ. Она сознавала, что ею восхищались; сознавала, что сэръ Гарри остался доволенъ ея наружностью; была увѣрена, что лэди Альбюри также была довольна, и замѣтила во взглядѣ полковника что-то такое, что заставило ее почувствовать, что и онъ не остался къ ней равнодушенъ.
   Но, разговаривая съ нею за обѣдомъ, онъ не сказалъ ничего, чего не могъ бы сказать всякій другой, если бы кто-нибудь могъ быть такъ же милъ. Они снова перебрали прошлую охоту со всѣми ея происшествіями, великую побѣду у ручья, жену и ребенка Ларри Туэнтимана, толстаго лорда Руффорда, который въ эту минуту сидѣлъ противъ нихъ; поговорили и о лондонскомъ балѣ, и о выкинутой въ окно дамѣ, и о нынѣшнихъ старикѣ со старушкой, дѣлавшихъ столь странныя замѣчанія. Но разговоръ ихъ ограничивался исключительно этими предметами, и возможно ли было предположить, чтобы человѣкъ который бесѣдовалъ такимъ образомъ, могъ имѣть какія-нибудь романическія притязанія. Однако, были вѣдь и другія вещи. А слезы на глазахъ? А "cela va sans dire", сказанное лэди Альбюри въ задорномъ настроеніи? Что все это значило? Когда лэди Альбюри говорила это, она, вѣроятно, не знала о происшедшей въ полковникѣ перемѣнѣ.
   Но, въ сущности, что значитъ платье, даже и самое хорошенькое? Лучезарному ангелу было бы совершенно все равно, что бы она ни надѣла. Если она привлечетъ его своимъ платьемъ, онъ не будетъ тѣмъ лучезарнымъ ангеломъ, о которомъ она мечтала. Того ужъ, конечно, платьемъ не возьмешь. Она радовалась своему маленькому тріумфу, но знала, что не стала бы ему радоваться, если бы сама была лучезарнымъ ангеломъ. Единственный ея шансъ заключался въ томъ, что старинные ангелы вѣдь сходили же съ небесъ въ поискахъ за любовью и благоговѣніемъ земныхъ дѣвъ.
   Ложась спать, она рѣшила, что будетъ и впредь вѣрна своей мечтѣ. Если всѣ восхищались какимъ-то новымъ платьемъ, это еще не причина, чтобы отдать себя человѣку, который былъ только человѣкомъ, существомъ совершенно земнымъ, у котораго были только нѣкоторые атрибуты лучезарнаго ангела.
   

VII.
Воскресенье въ Гобльгузъ-Вудѣ.

   Слѣдующіе два дня не были для Эйали такимъ сплошнымъ тріумфомъ, какъ вечеръ по пріѣздѣ. Дни эти были посвящены охотѣ; въ пятницу всѣ джентльмены уѣхали изъ владѣній сэра Гарри на охоту въ Брэкъ, а Эйаля съ полковникомъ прибыли только въ четвергъ наканунѣ. Эйаля не разсчитывала, чтобы ее снова позвали на охоту, даже и не думала о ней. Въ прошлый разъ тутъ имѣлась въ виду, главное, Нина, а теперь Нинѣ больше нельзя было охотиться: лорду Джорджу это не нравилось, и Нина была съ нимъ совершенно согласна, хотя и поднимала кверху хлыстъ, побѣдоносно махая имъ въ воздухѣ, когда перепрыгнула черезъ Кренбюри-Брукъ. Да и лошади, на которой прежде ѣздила Эйаля, теперь въ Стальгамѣ уже не было.
   -- Я очень объ этомъ жалѣю, милочка,-- сказала лэди Альбюри,-- но, право, боюсь, что вамъ не на чемъ будетъ ѣхать.
   Эйаля стала увѣрять, что вовсе и не думала объ охотѣ. Тѣмъ не менѣе дни тянулись для нея довольно скучно. Лэди Руффордъ обращалась съ ней -- ну, пожалуй, нѣсколько покровительственно, а такое обращеніе приходилось вовсе не по вкусу Эйалѣ.
   -- А лэди Альбюри-то, кажется, и въ самомъ дѣлѣ съ вами подружилась,-- говорила ей лэди Руффордъ.
   Это было совершенно вѣрно. Вѣрно и то, что этимъ подразумѣвалось, а именно, что Эйалѣ очень повезло, если съ ней могла подружиться такая особа, какъ лэди Альбюри. Конечно, это была правда; тѣмъ не менѣе, говорить ее было несовсѣмъ любезно, а слушать -- немного обидно.
   -- Она дѣйствительно подружилась со мной и очень добра ко мнѣ; нѣкоторые люди сходятся только съ тѣми, кто равенъ имъ по положенію.
   -- Мы будемъ очень рады видѣть васъ въ Руффордѣ, если вы останетесь здѣсь надолго,-- сказала вскорѣ затѣмъ лэди Руффордъ, но въ словахъ ея не было и тѣни радушія, которое могло бы побѣдить сердце Эйали.
   -- Совершенно невѣроятно,-- сказала Эйаля,-- чтобы я осталась здѣсь надолго. Я живу у тети и дяди въ Нотингъ-Гиллѣ и очень рѣдко выѣзжаю изъ дома.
   Это привело лэди Руффордъ въ нѣкоторое недоумѣніе: только нынче утромъ ей сообщили по секрету, что Эйаля навѣрное выйдетъ за полковника Стоббса, а въ такомъ случаѣ, почему бы ей не пріѣхать въ Руффордъ?
   Въ пятницу ее повелъ къ обѣду капитанъ Гломаксъ.
   -- Какъ сейчасъ помню,-- говорилъ капитанъ,-- это было въ тотъ самый день, какъ мы перебрались черезъ Кренбюрійскій ручей.
   Эйаля взглянула ему въ лицо; она тоже какъ сейчасъ это помнила.
   -- Мистеръ Туэнтиманъ перебрался надъ ручьемъ,-- сказала она,-- а полковникъ перебрался въ ручей.
   -- Да, да, Стоббсъ тогда выкупался, это дѣйствительно.
   Капитанъ не выкупался, но онъ объѣхалъ ручей кругомъ, по дорогѣ.
   -- Славная была охота!
   -- Да, славная.
   -- Намъ какъ-то не везетъ съ тѣхъ поръ, какъ сворами завѣдуетъ сэръ Гарри. Нѣтъ, знаете, въ нихъ того огонька, что былъ при мнѣ. Передъ сэромъ Гарри вѣдь егермейстеромъ-то, знаете, былъ я.
   Все это говорилось почти шепотомъ.
   -- Вы?-- спросила Эйаля съ удивленіемъ, не совсѣмъ понравившимся капитану.
   -- Да, я; только ужъ очень возня большая, а благодарности мало, такъ что я отказался. Это отнимало у меня по четыре дня въ недѣлю!
   Въ тѣ два года, которые капитанъ завѣдывалъ сворами, ему, дѣйствительно, случалось два-три раза охотиться по четыре дня въ недѣлю.
   Эйаля любила охоту, но ей не очень нравился капитанъ Гломаксъ, раза два видѣвшій ее верхомъ и не располагавшій поэтому говорить съ нею ни о чемъ другомъ. Нѣсколько поодаль, съ противоположной стороны стола, сидѣла Нина, рядомъ съ полковникомъ Стоббсомъ, и Эйаля не только слышала ихъ голоса, но могла почти разобрать, что они говорили. Нина была двоюродною сестрою Джонатана, и то, что имъ было весело другъ съ другомъ, конечно, не могло подать никакихъ поводовъ къ ревности; но Эйаля почтичто завидовала Нинѣ. А вѣдь сама же она надѣялась, что ей не придется въ тотъ вечеръ идти къ обѣду съ полковникомъ! Они цѣлый день почти не говорили другъ съ другомъ. Охотники должны были выѣхать очень рано и почти кончили завтракать, когда Эйаля сошла внизъ. Если кто-нибудь былъ въ этомъ виноватъ, такъ виновата была она; тѣмъ не менѣе она чувствовала, какъ будто между ними произошло нѣчто въ родѣ разрыва. Для нея было такъ очевидно, что онъ совершенно счастливъ, болтая съ Ниной.
   Послѣ обѣда мужчины что-то очень долго не шли въ гостиную, а потомъ опять завели несносный разговоръ объ охотѣ и продолжали его до тѣхъ поръ, пока лэди Руффордъ не предложила пѣть, чтобы какъ-нибудь прекратить его.
   -- Я всегда это дѣлаю,-- сказала она,-- чуть только Руффордъ заикнется о лисицѣ въ гостиной послѣ обѣда.
   Она запѣла, но пѣніе показалось Эйалѣ несноснѣе даже разговора объ охотѣ.
   А полковникъ тѣмъ временемъ сидѣлъ запертый въ уголкѣ гостиной, куда сначала привела его лэди Альбюри и гдѣ его окружила толпа гостей усѣвшихся во время пѣнія лэди Руффордъ. Эйаля почти не рѣшалась даже и взглянуть въ его сторону, тѣмъ не менѣе знала все, что онъ дѣлалъ, и слышала каждое его слово. Онъ говорилъ немного, но, когда говорилъ, голосъ его звучалъ весело. Нина подбѣгала къ нему время отъ времени, а лэди Руффордъ нѣсколько разъ обращалась къ нему съ замѣчаніями о музыкѣ. "Но почему онъ не выйдетъ оттуда и не заговоритъ со мною?" думала Эйаля. Хотя всѣ эти глупости о любви уже кончились, все-таки ему бы не слѣдовало проводить цѣлый день въ Стальгамѣ, не сказавъ съ нею ни слова. Кромѣ Нины, онъ былъ самымъ старымъ ея другомъ въ этомъ домѣ. Хотя она увидала его первый разъ всего девять мѣсяцевъ назадъ, все-таки онъ казался ей старымъ другомъ. Стараясь отвѣчать на вопросы, съ которыми обращался къ ней лордъ Руффордъ, она чувствовала, что Джонатанъ Стоббсъ поступаетъ съ ней дурно.
   Затѣмъ наступила минута, когда, по знаку, данному лэди Альбюри, гости стали расходиться по своимъ комнатамъ.
   -- Вы не скучали безъ охоты?-- спросилъ полковникъ Эйалю.
   -- О, нѣтъ, нисколько; мнѣ пришлось бы скучать очень много, такъ какъ я охотилась всего три дня во всю свою жизнь.
   Она сама сознавала, что въ тонѣ ея звучало нѣчто въ родѣ недовольства, а между тѣмъ ни за что въ мірѣ не показала бы, что недовольна имъ, если бы это отъ нея зависѣло.
   -- Я думалъ, что вамъ, можетъ быть, жаль маленькаго пони,-- сказалъ онъ.
   -- Если какая-нибудь вещь была очень пріятна, это еще не причина, чтобы жалѣть о невозможности имѣть ее всегда.
   -- Для меня нѣкоторыя вещи могутъ сдѣлаться до такой степени пріятны, что невозможность имѣть ихъ всегда можетъ превратить всю мою жизнь въ одно непрерывное сожалѣніе.
   -- Ну, это не совсѣмъ подходитъ къ пони,-- сказала Эйаля улыбаясь и вышла изъ комнаты вслѣдъ за другими дамами.
   На слѣдующее утро сборный пунктъ охотниковъ былъ ближе, и нѣкоторыя изъ дамъ поѣхали туда въ коляскѣ. Поѣхала лэди Руффордъ и мистрессъ Гослингъ, Нина и Эйаля.
   -- Конечно, вамъ будетъ мѣсто,-- сказала ей лэди Альбюри. Если бы мнѣ хотѣлось ѣхать, я бы попросила сэра Гарри послать долгушу; но мнѣ нужно остаться дома и посмотрѣть, чтобы гренки были готовы къ возвращенію джентльменовъ.
   Утро было почти жаркое, такъ что охотники, по свойственному имъ въ подобныхъ случаяхъ обыкновенію, отзывались очень неблагосклонно о фіалкахъ и буквицахъ, а на мѣстѣ сбора дамы вышли изъ коляски и стали прогуливаться среди собакъ, любезно бѣсѣдуя со старымъ Тони.
   -- Нѣтъ, миледи,-- сказалъ Тони,-- я совсѣмъ не люблю такія ясныя, солнечныя утра; собаки не могутъ учуять слѣдъ, а я рыщу взадъ и впередъ по вашимъ большущимъ лѣсамъ, пока, наконецъ, не измокну весь отъ пота, и рубашка на мнѣ просто хоть выжми!
   Послѣ этого лэди Руффордъ отошла и не стала болѣе задавать Тони вопросовъ.
   Эйаля ласкала одну изъ гончихъ, когда къ ней подошелъ полковникъ, поручивъ лошадь груму.
   -- Если и вы не жалѣете о пони,-- сказалъ онъ,-- есть кто-то, кто жалѣетъ о немъ.
   -- Конечно, и я жалѣю отчасти. Онъ доставлялъ мнѣ большое удовольствіе; но когда для меня и такъ дѣлаютъ очень много, мнѣ кажется, не хорошо говорить, что я желала бы еще большаго.
   -- Я понялъ тогда, что вы хотѣли сказать.
   -- Вы, можетъ быть, пойдете сейчасъ и разболтаете это сэру Гарри, а онъ сочтетъ меня очень неблагодарной.
   -- Эйаля,-- сказалъ полковникъ,-- я никогда не скажу ничего такого, изъ чего кто-нибудь могъ бы заключить о васъ что-нибудь дурное. Но между нами, такъ какъ сэра Гарри тутъ нѣтъ, мнѣ можно, я думаю, признаться, что я жалѣю о пони.
   -- Мнѣ тоже хотѣлось бы, чтобы онъ былъ здѣсь,-- прошептала Эйаля.
   -- И мнѣ бы хотѣлось! Какъ бы хотѣлось! Вѣроятно, всѣ они сочли бы меня дуракомъ, если бы знали, какъ мало меня интересуетъ нынѣшняя охота,-- нападемъ ли мы на слѣдъ, выгонимъ ли, убьемъ ли,-- и все потому, что тутъ нѣтъ пони. Если бы пони былъ здѣсь, я бы испытывалъ то предвкушеніе радости, которое испытываютъ дѣвушки, когда наступитъ время какого-нибудь давно-жданнаго бала или давно-желаннаго удовольствія.
   Тутъ Тони пустилъ собакъ, и Джонатанъ, сѣвъ на лошадь, погналъ за ними.
   Эйаля очень хорошо знала, что значитъ пони, о которомъ говорилъ полковникъ. Онъ жалѣлъ о пони потому, что на пони была бы она; хотѣлъ дать ей понять, что ѣхать съ нею было бы давно-жданнымъ баломъ и давно-желаннымъ удовольствіемъ. И онъ опять назвалъ ее Эйалей! Она очень хорошо помнила всѣ разы, когда онъ называлъ ее крестнымъ именемъ. Ихъ было немного. Одинъ разъ, однако, онъ назвалъ ее Эйалей въ самый разгаръ ихъ первой дружбы, когда о любви еще не было и рѣчи. Тогда это показалось ей какъ будто не хорошо, но все-таки очень пріятно. А если бы это могло сдѣлаться хорошимъ, на основаніи какого-нибудь дружескаго, братскаго чувства, какъ бы это было пріятно! Ей хотѣлось теперь, чтобы это повторилось, но, если возможно, не въ знакъ любви, а въ знакъ дружбы. Ей и въ голову не приходило разсердиться на него, какъ она разсердилась бы на другого. Какъ бы она посмотрѣла на капитана Бетсби, если бы онъ осмѣлился назвать ее Эйалей! Но полковникъ Стоббсъ могъ называть ее Эйалей сколько душѣ угодно,-- лишь бы онъ дѣлалъ это только по дружбѣ.
   Дамы покатались еще нѣсколько времени, издали наблюдая за подвигами Тони съ собаками и изрѣдка получая извѣстія о направленіи, принятомъ тою или другою лисицей. Но Эйаля никакъ не могла заинтересоваться лисицами. Она думала только о Джонатанѣ Стоббсѣ, сознавала, что было пріятно, когда онъ заговорилъ съ ней и сказалъ такія милыя, ласковыя вещи. Сознавала, что было непріятно, когда онъ сидѣлъ въ сторонѣ и разговаривалъ съ другими. Но не могла, однако, объяснить себѣ, почему это было пріятно и непріятно. Она боялась, что въ томъ, что онъ говорилъ о пони, заключалось, пожалуй, нѣчто большее, чѣмъ дружба, большее, чѣмъ простая дружба. Пока онъ это говорилъ, голосъ его звучалъ такъ сладко!-- ахъ, какъ сладко звучалъ его голосъ! Что-то подсказывало ей, что люди не говорятъ такимъ голосомъ изъ одной только дружбы. Даже нѣжная дружба между мужчиной и женщиной не придаетъ голосу такой музыкальности! Какъ ни была она молода, какимъ ни была ребенкомъ, она инстинктивно это понимала. Но въ такомъ случаѣ, значитъ, опять неблагополучно? Значитъ, опять должно наступить то положеніе вещей, котораго она и прежде и теперь твердо рѣшилась избѣгать?
   Тѣмъ не менѣе, сидя въ разъѣзжавшей взадъ и впередъ коляскѣ и слушая безпрерывныя восклицанія о томъ, что лисица перебѣжала ту или другую дорогу, Эйаля была горда и счастлива.
   -- Что тебѣ говорилъ полковникъ Стоббсъ?-- спросила Нина уже дома, послѣ завтрака.
   -- Онъ говорилъ о миломъ пони, на которомъ я прежде ѣздила.
   -- И больше ни о чемъ?
   -- Нѣтъ, больше ни о чемъ.
   Эйаля отвѣчала особеннымъ сухимъ и отрывистымъ тономъ, какимъ говорила всегда, когда не хотѣла продолжать разговоръ.
   -- Отчего ты не все говоришь мнѣ, Эйаля? Я тебѣ все сказала сейчасъ же, какъ только это случилось.
   -- Ничего не случилось.
   -- Я знаю, онъ дѣлалъ тебѣ предложеніе,-- сказала Нина.
   -- И я ему отвѣчала.
   -- И тѣмъ все и кончится?
   -- Да, тѣмъ все и кончится,-- сказала Эйаля сухо и отрывисто.
   Это было такъ ясно, что даже Нина не стала продолжать разговора.
   По части охоты въ тотъ день не было сдѣлано ничего. По мнѣнію Гломакса, Тони разлѣнился и съ самаго начала обратилъ день въ праздникъ. Но сэръ Гарри утверждалъ, что настоящаго слѣда не было ни единаго ярда. Гренки съ масломъ тѣмъ не менѣе были съѣдены и разговоръ объ охотѣ продолжался, но Эйаля при немъ не присутствовала. Она сидѣла въ своей комнатѣ и мечтала.
   Къ обѣду повелъ ее сосѣдній священникъ, съ которымъ она старалась быть какъ можно любезнѣе, а по другую сторону сидѣлъ Стоббсъ. Священникъ съ большимъ увлеченіемъ говорилъ о лаунъ-теннисѣ. Если бы хорошая погода простояла до вторника, когда охоты не будетъ, предполагалось устроить общую игру въ лаунъ-теннисъ. Священникъ былъ симпатичный молодой человѣкъ, и Эйаля посвятила себя исключительно ему и общимъ съ нимъ надеждамъ на вторникъ. Стоббсъ ни разу не пытался мѣшать счастію, выпавшему на долю священника. По другую его сторону сидѣла лэди Руффордъ, и то немногое, что онъ говорилъ, онъ говорилъ съ нею.
   Одно время она значительно воодушевилась, почувствовавъ себя призванной предупредить мужа, что у него можетъ сдѣлаться припадокъ подагры и сдѣлается непремѣнно, если онъ не откажется отъ удовольствія отвѣдать нѣкоего блюда, которое въ ту минуту обносили кругомъ стола. Лордъ Руффордъ улыбнулся и отказался, размышляя о томъ, что имѣть другую жену, хотя бы и съ подагрой въ придачу, было бы, пожалуй, лучше. Все это настолько забавляло полковника или давало ему столько пищи для размышленій, что онъ и не подумалъ вмѣшиваться въ дѣла священника. Вечеромъ опять была музыка, въ результатѣ которой сэръ Гарри объявилъ своей женѣ наверху, что жена Руффорда просто нестерпима.
   -- Всѣ мы это замѣтили, милый, какъ только онъ на ней женился.
   -- Зачѣмъ же онъ женился на такой скучищѣ?
   -- Потому что жена ему нужна была не для того, чтобы забавлять пріятелей, а для того, чтобы ухаживать за нимъ самимъ. Удивительно еще, какъ онъ хорошо устроился.
   Ни слова не было сказано, ни слова, съ тѣхъ поръ, какъ это "Эйаля" коснулось ея слуха. Нѣтъ; онъ не былъ красивъ, и звали его Джонатанъ Стоббсъ; но такого чуднаго голоса, ужъ навѣрное, никогда не раздавалось изъ человѣческихъ устъ. Она сидѣла, мечтая до поздней ночи. У него, у лучезарнаго ангела, навѣрное былъ бы голосъ еще нѣжнѣе! Безъ этого атрибута никакой ангелъ не былъ бы похожъ на ангела. Лицо и имя, пожалуй, не существенны. Но у него долженъ быть высокій умъ, стройная, какъ музыка, душа, парящая исключительно въ сферѣ самыхъ великихъ идей! Онъ можетъ быть художникомъ, или, вѣрнѣе, поэтомъ; а можетъ быть и музыкантомъ. Однако, она читала о художникахъ, поэтахъ и музыкантахъ, которые дурно обращались со своими женами, любили деньги, а иногда бывали и пьяницами. У лучезарнаго ангела, конечно, должны быть всѣ ихъ достоинства и никакихъ недостатковъ.
   На слѣдующій день было воскресенье, и всѣ пошли въ церковь, а послѣ завтрака желающіе отправились въ Гоблегузъ-Вудъ, до котораго было всего три мили отъ дома. Мужчинамъ нельзя было охотиться и потому имъ захотѣлось пойти на самое мѣсто дѣйствій, подавшихъ поводъ къ вчерашнимъ спорамъ, и обсудить ихъ тамъ же. Сэръ Гарри и капитанъ пошли пѣшкомъ, съ ними Эйаля и Нина и нѣкоторые другіе. Лордъ Руффордъ не любилъ ходить пѣшкомъ и лэди Руффордъ осталась дома, чтобы ему не было скучно. Эйаля прибѣгала къ разнымъ маленькимъ хитростямъ, чтобы держаться все время какъ можно ближе къ Нинѣ, но хитрости полковника были удачнѣе, да и Нина, вѣроятно, содѣйствовала скорѣе ему, чѣмъ Эйалѣ. Кончилось тѣмъ, что въ Гоблегузскомъ лѣсу Эйаля съ полковникомъ очутились одни. Полковникъ не сталъ терять драгоцѣннаго времени. Онъ ждалъ этого случая и воспользовался имъ немедленно.
   -- Эйаля,-- сказалъ онъ,-- можетъ быть, теперь вы дадите мнѣ другой отвѣтъ?
   -- Какой отвѣтъ?
   -- Кто же, кромѣ васъ, моя радость, мое сокровище,-- о, какъ бы я желалъ, чтобы вы были моимъ сокровищемъ!-- кто, кромѣ васъ, можетъ сказать, какой отвѣтъ? Эйаля, вы знаете, что я люблю васъ.
   -- Я думала, что вы это бросили.
   -- Бросилъ! Никогда, никогда! Развѣ можно отказаться отъ своего счастія, отъ гордости всей своей жизни, отъ единственнаго блаженства, котораго жаждетъ сердце! Нѣтъ, дорогая, я не бросилъ любить васъ. Я не хотѣлъ тревожить васъ, потому что вы не сдались на мою просьбу, когда я въ первый разъ говорилъ съ вами; я думалъ лучше подождать, пока вы не привыкните къ моему виду и къ моему голосу. Я никогда не откажусь отъ васъ, Эйаля. Когда вы вошли, тогда, въ комнату въ своемъ новомъ платьѣ...
   Онъ пріостановился, и, оглянувшись на него, она опять увидала, что на глазахъ у него были слезы.
   -- Когда вы вошли и присѣли сэру Гарри, я едва могъ сладить съ собой, до того вы были прелестны.
   -- Это все новое платье, что онъ мнѣ подарилъ.
   -- Нѣтъ, дорогая, нѣтъ! Вы можете заставить платье казаться лучше, а оно ничего не можетъ вамъ прибавить. Это маленькое ваше движеньице, маленькое словечко, свѣтикъ въ глазахъ! Иногда, когда вы оглянетесь кругомъ, мнѣ кажется, что въ вашемъ взглядѣ блеснетъ что-то и мнѣ, но я не знаю -- мнѣ ли это. Боюсь, что никогда не бываетъ мнѣ.
   -- Это просто такъ,-- сказала Эйаля.
   -- Но этотъ блескъ проникаетъ въ самую глубину моего сердца. Когда за обѣдомъ вы говорили со священникомъ, я видѣлъ каждую искорку. Желалъ бы я знать, думаете ли вы обо мнѣ хоть когда-нибудь такъ, какъ я думаю о васъ непрерывно.
   Она знала, что думала о немъ наяву каждую минуту своей жизни, съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхала въ Стальгамъ, а нѣкоторыя минуты думала и во снѣ.
   -- Эйаля, только скажите одно слово, взгляните на меня, прикоснитесь къ моей рукѣ и я узнаю... узнаю... узнаю, что я самый счастливый человѣкъ въ мірѣ, и буду самымъ гордымъ изъ всѣхъ людей.
   Она упорно шла впередъ, стиснувъ зубы, чтобы какъ-нибудь не сказать чего-нибудь, неподвижно глядя передъ собою, чтобы какъ-нибудь не оглянуться. Обѣ руки ея были въ муфточкѣ, и она держала ихъ тамъ крѣпко, сцѣпивъ пальцы, какъ будто боялась, какъ бы одна изъ нихъ не взбунтовалась, не выскочила и не дотронулась до его рукава.
   -- Эйаля, что же будетъ со мною?
   -- Не могу,-- сказала она сурово.
   Глаза ея продолжали пристально смотрѣть впередъ, а пальцы крѣпко переплетались другъ съ другомъ. Но она его любила. Но она знала, что любитъ его. Она могла бы прильнуть къ его рукѣ, улыбнуться ему въ лицо, нахмуриться, съ однимъ лишь притворнымъ гнѣвомъ, когда онъ прижалъ бы ее къ своей груди,-- да, только мечты ея были для нея такъ осязательны, такъ дороги ей, въ нихъ заключалась до сихъ поръ, такая большая часть ея жизни!
   -- Не могу,-- повторила она снова. Не могу.
   -- И это вашъ окончательный отвѣтъ?
   Она молчала.
   -- Эйаля, это всегда будетъ такъ?
   -- Не могу,-- повторила она, но это послѣднее коротенькое словечко до такой степени заглушалось рыданіями, что его почти нельзя было разобрать.
   -- Я не хочу, чтобы вы страдали изъ-за меня, Эйаля.
   Да, она страдала. Страдала потому, что не могла располагать собою ради собственнаго счастія; потому, что даже въ эту минуту сознавала, что поступила не такъ. Если бы только могла она освободить одну часть себя отъ другой, какъ бы она бросилась въ его объятія и сказала бы ему, что тревожившій ея духъ оставилъ ее! Но духъ былъ гораздо сильнѣе ея и не хотѣлъ ее оставить.
   -- Не пойти ли къ другимъ?-- спросилъ онъ измѣнившимся, но все такъ же сладко звучавшимъ ей голосомъ.
   -- Какъ хотите,-- отвѣчала она.
   -- Пожалуй, это будетъ лучше, Эйаля. Не сердитесь на меня этотъ разъ, я больше никогда не буду такъ называть васъ.
   Сердиться! О нѣтъ, она не сердилась, но ей было очень больно, когда онъ сказалъ, что она больше никогда не услышитъ отъ него этого слова.
   -- Лисица и не думала бѣжать по Будлекомбскому холму, и не думала. Берусь съѣсть всѣхъ лисъ въ Руффордскомъ и Уффордскомъ графствѣ, если мнѣ докажутъ противное!-- слышался громкій и сердитый голосъ капитана Гломакса, когда полковникъ съ Эйалей подошли къ остальнымъ гуляющимъ.
   

VIII.
"Нѣтъ!"

   Вернувшись изъ лѣса, Эйаля проплакала весь остальной день. На обратномъ пути она держалась рядомъ съ сэромъ Гарри, дѣлая видъ, что слушаетъ о лисицѣ, но не говоря ничего. Въ дѣйствительности же она напрягала слухъ, чтобы уловить голосъ полковника, который шелъ впереди, разговаривая съ Ниной. Голосъ этотъ, произносившій время отъ времени нѣсколько словъ поощренія Нининымъ рапсодіямъ по поводу лорда Джорджа и всей его семьи, звучалъ очень весело. Но это ничего не говорило Эйалѣ. Познакомившись съ нимъ ближе, она знала теперь, что онъ умѣетъ владѣть своимъ голосомъ и скрывать свои чувства, какъ бы сильны они ни были. Она уже не сомнѣвалась въ его любви. Не сомнѣвалась, что ему въ эту минуту было очень тяжело, потому что она отвергла ее. Эйаля вѣрила въ него вполнѣ. Тѣмъ не менѣе, онъ говорилъ весело и ласково, какъ бы поощряя Нину.
   Не сомнѣвалась она и въ томъ, что сама любила его. Очутившись въ тотъ день одна въ своей комнатѣ, она, наконецъ, сказала себѣ правду. О да, она любила его. Въ этомъ не было для нея никакого сомнѣнія. И вотъ теперь онъ оставилъ ее! Зачѣмъ была она такъ глупа? И въ эту минуту наступила какъ будто разлука между нею и духомъ, который такъ долго томилъ ее. Она сразу почувствовала, почувствовала въ ту же минуту, что недостойна этого человѣка. Она уже и прежде смутно сознавала это, когда онъ говорилъ съ нею въ лѣсу, сознавала почти ясно. Сознавала бы окончательно, если бы онъ отложилъ объясненіе еще на день или на два. Теперь ей казалось, что если бы онъ подождалъ хоть нѣсколько часовъ, она прозрѣла бы окончательно. Если бы въ лѣсу и по дорогѣ домой онъ поговорилъ съ нею такъ, какъ умѣлъ говорить, прогоняя чарами своихъ словъ владѣвшаго ею духа и потомъ сказалъ бы ей, что сердце его принадлежитъ ей, если она захочетъ взять его, она думала, что взяла бы его. Но онъ обратился къ ней тогда, когда слова, приготовленныя ею подъ наитіемъ духа, еще вертѣлись у нея на языкѣ. "Не могу", говорила она, "не могу." Но не сказала, что не любитъ его.
   "Да я и любила его", призналась она себѣ, почти понимая, что духъ изгнанъ окончательно. Обычное ея настроеніе теперь измѣнилось совершенно. Онъ былъ благороденъ, честенъ, стоялъ очень высоко во мнѣніи свѣта, былъ уменъ, былъ джентльменъ, человѣкъ со вкусомъ и съ удивительнымъ даромъ неисчерпаемаго, тонкаго остроумія, которое имѣло для нея невыразимую прелесть. Даже и въ мысляхъ своихъ она не упоминала больше о лучезарномъ ангелѣ и не утѣшила себя мечтою о его появленіи. Ей встрѣтился человѣкъ, который былъ лучше всѣхъ людей, и когда онъ просилъ ея любви, она отвѣчала одно -- "не могу". Тѣмъ не менѣе, она любила его все время. Какая она была глупая, фальшивая и гадкая!
   Таковы были ея размышленія въ теченіе долгаго дня, который она провела одна въ своей спальнѣ. Когда прислали звать ее внизъ, она попросила позволенія посидѣть у себя до обѣда, такъ какъ очень устала отъ прогулки.
   Онъ больше не придетъ къ ней, О нѣтъ, онъ для этого слишкомъ гордъ, слишкомъ твердъ, слишкомъ мужественъ. Не такой онъ человѣкъ, чтобы гнаться за дѣвчонкой и хныкать, какъ двоюродный братъ Томъ. А не было ли все еще возможно сказать ему, сказать всего одно словечко, въ опроверженіе того, что она такъ часто повторяла въ лѣсу. Шепнуть бы ему только на ухо "теперь могу", да и дѣло съ концомъ! Но она отлично понимала, что на это не было рѣшительно никакой надежды. Какъ бы коротко оно ни было, какъ бы тихо ни прошептать его,-- такое слово было все равно невозможно. Ей представлялся случай и она упустила его изъ-за этихъ безплодныхъ грезъ; но, сознавая ихъ пустоту, она не понимала, что безъ нихъ не была бы той Эйалей, которую полюбилъ ея избранникъ. Теперь ей предстояло вернуться къ дядѣ и теткѣ въ Кингсбюри-Крессентъ съ грустнымъ сознаніемъ новой утраты: міръ грезъ былъ закрытъ для нея навѣки. Когда пришла горничная, она согласилась надѣть то платье, что подарилъ сэръ Гарри, и храбро рѣшилась бороться со своимъ горемъ, пока лэди Альбюри не отправитъ ее домой. Теперь она уже никому болѣе не нужна въ Стальгамѣ, и ее, навѣрное, скоро отошлютъ.
   Пока Эйаля сидѣла въ своей комнатѣ, полковникъ бесѣдовалъ наединѣ съ лэди Альбюри, то-есть провелъ, запершись съ нею, съ полъ-часа времени, въ теченіе которыхъ разсказалъ ей о случившемся.
   -- Долженъ сознаться,-- началъ онъ смѣясь,-- что отъ глубины души уважаю миссъ Дормеръ.
   -- Почему же она превратилась въ миссъ Дормеръ?
   -- Потому, что доказала, что заслуживаетъ моего уваженія.
   -- Что вы хотите этимъ сказать, Джонатанъ?
   -- Она знала, что дѣлаетъ, когда говорила мнѣ съ самаго начала, что не можетъ принять предложеніе, которое я имѣлъ честь ей сдѣлать, и теперь осталась тверда въ своемъ рѣшеніи. По-моему, нельзя не уважать молодую дѣвушку, если она поступаетъ такимъ образомъ.
   -- Она опять отказала вамъ?
   -- Наотрѣзъ.
   -- Въ какой формѣ?
   -- Ну, мнѣ, по правдѣ сказать, не особенно хочется объяснять это даже вамъ. Я вообще человѣкъ, довольно неуязвимый въ подобныхъ вещахъ, но даже мнѣ трудно объ этомъ говорить. Въ какой бы оно ни было формѣ,--содержаніе было ясно въ одномъ отношеніи: она, очевидно, знала, что дѣлаетъ, а это довольно рѣдко случается съ молодыми дѣвушками. Сказала, что не можетъ за меня выдти.
   -- Не вѣрю.
   -- Не вѣрите тому, что она мнѣ это сказала?
   -- Не вѣрю тому, чтобы она знала, что дѣлаетъ. У этой дурочки просто какая-то загвоздка въ головѣ, благодаря которой она совершенно губитъ собственное счастіе и огорчаетъ васъ.
   -- Относительно огорченія -- это вѣрно.
   -- Безтолковая маленькая идіотка!
   -- Чтобы она была идіотка,-- это ужъ ни въ какомъ случаѣ; безтолковости я тоже въ ней что-то не замѣчалъ. Никогда въ жизни не видывалъ существа, болѣе послѣдовательнаго.
   -- Не говорите такъ со мной, Джонатанъ. Я хотѣла только сказать, что она безъ всякаго толку губитъ свое счастіе.
   -- Насчетъ этого не знаю. Думаю, что постарался бы сдѣлать ее счастливой. Мое счастіе она губитъ, это не подлежитъ сомнѣнію.
   -- Что жъ теперь?
   -- То-есть какъ? Въ эту самую минуту? Я уѣзжаю завтра.
   -- Къ чему это? Если кто-нибудь изъ васъ долженъ уѣхать, пускай себѣ ѣдетъ она.
   -- Вотъ этого-то я и не хочу. Зачѣмъ лишать ее маленькаго удовольствія?
   -- Ужъ не воображаете ли вы, что мы можемъ попрежнему баловать ее? Съ какой стати, разъ она гонитъ васъ отсюда?
   Онъ посидѣлъ нѣсколько минуть молча, глядя въ огонь и положивъ обѣ руки на колѣни.
   -- Вы должны признать, Джонатанъ,-- продолжала лэди Альбюри,-- что я очень хорошо относилась къ этой вашей Эйалѣ.
   -- Признаю.
   -- Но когда она сдѣлается просто барышней, которая гоститъ у насъ за свой собственный счетъ, не можемъ же мы принимать ее такъ же, какъ принимали къ качествѣ вашей будущей жены. Мы восхищались тогда всѣми ея замашками и граціозными выходками, потому что думали, что она будетъ намъ своя. А теперь, что намъ за дѣло до ея выходокъ и граціи?
   -- Для меня онѣ все,-- сказалъ полковникъ.
   -- Но вы должны изгладить ихъ изъ своей памяти, если, конечно, не думаете сдѣлать ей предложеніе еще разъ.
   -- Ахъ, вотъ въ этомъ-то и дѣло.
   -- Вы повторите предложеніе?
   -- Не знаю; но мнѣ не хотѣлось бы лишаться этой возможности. Можетъ быть, и повторю. Конечно, повторилъ бы завтра же, если бы думалъ, что есть какая-нибудь надежда. Завтра не было бы никакой, но мнѣ пріятно было бы знать, что я могу найти миссъ Дормеръ въ такихъ дружескихъ рукахъ, какъ ваши, если въ концѣ мѣсяца почувствую себя въ силахъ подвергнуться еще одному отказу. Позволитъ ли ей сэръ Гарри пробыть здѣсь еще мѣсяцъ?
   -- Онъ ничего, вѣроятно, не скажетъ.
   -- Вотъ какой у меня планъ,-- продолжалъ Стоббсъ,-- пусть поживетъ у васъ, скажемъ, недѣли три или мѣсяцъ. Будьте добры къ ней попрежнему, если не ради ея самой, то ради меня. Дайте ей почувствовать, что она вамъ своя, какъ вы говорите.
   -- Это будетъ трудно,-- сказала лоди Альбюри.
   -- Не было трудно, если бы вы думали, что такъ оно и будетъ въ концѣ концовъ. Попробуйте ради меня. Не говорите съ ней обо мнѣ ни слова, но не избѣгайте моего имени. Обращайтесь съ ней такъ, какъ будто я ровно ничего вамъ не говорилъ. А потомъ я пріѣду, если буду въ состояніи. Если любовь будетъ все еще пересиливать во мнѣ чувство собственнаго достоинства, я пріѣду.
   Лэди Альбюри обѣщала все это исполнить и разговоръ прекратился.
   -- Завтра полковникъ Стоббсъ уѣзжаетъ въ Альдершоть,-- сказала лэди Альбюри Эйалѣ послѣ обѣда въ гостиной. Онъ находитъ въ концѣ концовъ, что ему все-таки неудобно отсутствовать.
   Она говорила совершенно непринужденно и смотрѣла такъ, что Эйаля никакъ не могла заподозрѣгь ее въ знаніи эпизода въ лѣсу.
   -- Уѣзжаетъ?-- сказала Эйаля, стараясь, но напрасно, принять такой же равнодушный видъ.
   -- Намъ это очень досадно, но мы ничего тутъ не можемъ сдѣлать; развѣ вы вотъ удержите его.
   -- Я не могу его удержать,-- сказала Эйаля съ выраженіемъ упорной рѣшимости, уже знакомымъ лэди Альбюри.
   Вечеромъ, когда всѣ стали расходиться, полковникъ простился, такъ какъ долженъ былъ выѣхать рано утромъ на слѣдующій день.
   -- У васъ просто семь пятницъ на недѣлѣ,-- сказалъ сэръ Гарри.
   -- Что толку оставаться на охотѣ, когда земля какъ камень, а Тони золъ какъ собака. Если я теперь уѣду, то мнѣ можно будетъ вернуться еще на недѣльку въ концѣ марта, если начнутся дожди.
   Сэръ Гарри нашелъ, повидимому, объясненіе удовлетворительнымъ, но Эйаля отлично знала, что дожди и раздражительность Тони тутъ ни при чемъ.
   -- Прощайте, миссъ Дормеръ,-- сказалъ онъ самымъ веселымъ тономъ и съ самой веселой улыбкой.
   -- Прощайте,-- повторила она.
   Что бы она дала, чтобы говорить и улыбаться такъ же весело! Но это не удалось ей вовсе, и словечко прозвучало чуть слышно, почти заглушенное подступавшимъ рыданіемъ. Какъ невыносимо сурово раздалось изъ устъ его "миссъ Дормеръ"! Развѣ онъ не могъ бы въ послѣдній разъ назвать ее Эйалей, хоть и при всѣхъ, но не все ли это равно? Утромъ ее разбудилъ стукъ колесъ отъѣзжавшаго экипажа. Когда онъ замеръ въ отдаленіи, она почувствовала, что полковникъ уѣхалъ навѣки. Какъ могло это случиться, чтобы она такъ много разъ повторила "не могу", когда все сердце ея было переполнено "могу!"
   Теперь ей оставалось только какъ можно скорѣе уѣхать изъ Стальгама. Эйаля отлично понимала всѣ обстоятельства, о которыхъ лэди Альбюри говорила своему нѣжно-любимому другу. Она не имѣла никакого значенія ни для кого въ Стальгамѣ, въ качествѣ барышни, пріѣхавшей въ гости; совсѣмъ не такъ, какъ это было бы, если бы она была имъ родная или они были бы дружны съ ея отцомъ и матерью. Ее привезли въ Стальгамъ,-- теперь, во второй разъ,-- затѣмъ, чтобы полковникъ Стоббсъ женился на ней. Въ припадкѣ какого-то безумія она отказалась отъ такой доли, и теперь никому больше не была нужна въ Стальгамѣ. Лучше тотчасъ начать укладываться и ѣхать. Холодность, съ которой будутъ къ ней относиться теперь, когда она не согласилась исполнить то, чего отъ нея желали, была бы для нея нестерпима. Но не слѣдовало, однако, показывать, что Стальгамъ сдѣлался ей менѣе дорогъ потому только, что оттуда уѣхалъ полковника, Стоббсъ. Надо было денекъ подождать и тогда уже сказать, съ самымъ непринужденнымъ видомъ, какой удастся принять, что она уѣзжаетъ завтра.
   Послѣ этого жизнь ея превратится въ пустыню. Она знала до сихъ поръ,-- такъ, по крайней мѣрѣ, ей казалось,-- что полковникъ Стоббсъ еще разъ заговоритъ съ нею и дастъ ей возможность измѣнить свое рѣшеніе; теперь возможности этой больше не будетъ.
   Первый пустой день прошелъ, и ей казалось, что она какъ-будто даже не имѣетъ и права ни съ кѣмъ разговаривать. Она была увѣрена, что лэди Руффордъ знаетъ о случившемся, потому что та ни разу болѣе не упоминала о своемъ приглашеніи. Всякій съ радостью принялъ бы мистрессъ Джонатанъ Стоббсъ, но кому какое дѣло до Эйали Дормеръ? Хотя лэди Альбюри и позвала ее прокатиться, но даже это показалось Эйалѣ послѣднимъ усиліемъ, внушеннымъ добротою. Конечно, всѣмъ хотѣлось отъ нея избавиться. Въ этотъ вечеръ почтенная особа не приходила одѣвать ее. Это была случайность. Почтенную особу разрывали на части, она опоздала и пришла, когда Эйали уже не было въ комнатѣ. Эйалѣ было, въ сущности, вовсе и не нужно, чтобы ей помогали одѣваться. Когда прошла первая мучительная минута при видѣ новаго платья, ей было даже пріятнѣе одѣваться одной. Но теперь ей показалось, что величественная женщина бѣжала отъ нея, потому что она, Эйаля, уже не достойна ея услугъ.
   На слѣдующее утро Эйаля обратилась къ лэди Альбюри со своей маленькой рѣчью.
   -- Уѣзжаете завтра?-- спросила лэди Альбюри.
   -- Или послѣ завтра.
   -- Но вѣдь было уже рѣшено, милочка, что вы останетесь у насъ еще три недѣли?
   -- Нѣтъ.
   -- Говорю вамъ, что это было рѣшено. Всѣ такъ думали. И ваша тетушка, навѣрное, также. Если кто-нибудь одинъ уѣзжаетъ, это еще не причина, чтобы всѣмъ разъѣзжаться и разстраивать все общество. И ворамъ законъ уговоръ!
   -- Ворамъ!
   -- Ну, все равно, какъ вы тамъ ни называйте насъ. Мы полагались на своихъ гостей. Да по правдѣ сказать, мнѣ кажется, молодыя дѣвушки не имѣютъ и права вдругъ передумывать и метаться изъ стороны въ сторону, какъ какіе-нибудь мужчины. Молодыя дѣвушки должны быть степеннѣе. Ну, гдѣ, спрашивается, возьму я въ одну минуту молодую дѣвушку, чтобы играть въ лаунъ-теннисъ съ мистеромъ Гриномъ? Успокойтесь, будьте умницей и сидите на мѣстѣ.
   -- Что же скажетъ сэръ Гарри?
   -- Сэръ Гарри, вѣроятно, будетъ продолжать разговоръ о Стильбороуской лисицѣ и спорить съ этимъ противнымъ капитаномъ Гломаксомъ. То-есть это въ томъ случаѣ, если вы останетесь. А если вы вдругъ уѣдете, онъ, пожалуй, намекнетъ, что это...
   -- Что это что, лэди Альбюри?
   -- Ну, все равно. Если вы будете паинькой, онъ ни на что не станетъ намекать.
   О полковникѣ на этотъ разъ не было сказано ничего,-- лэди Альбюри ограничилась только легкимъ иносказательнымъ замѣчаніемъ, приведеннымъ выше. За лаунъ-теннисомъ къ Эйалѣ вернулось отчасти прежнее оживленіе, вслѣдствіе побѣды, которую ей удалось одержать надъ священникомъ и Ниной съ помощью сэра Гарри. Но на слѣдующій день лэди Альбюри заговорила опредѣленнѣе.
   -- Это вы изъ-за полковника Стоббса собрались, было, уѣзжать?
   Эйаля помолчала съ минуту и потомъ отвѣчала рѣшительно:
   -- Да, изъ-за полковника Стоббса.
   -- Почему же?
   Эйаля помолчала опять, и мужество начало быстро покидать ее.
   -- Потому что...
   -- Ну, душа моя?
   -- Мнѣ кажется, меня не надо объ этомъ спрашивать,-- сказала Эйаля.
   -- Хорошо, не буду. Не буду васъ мучить. Но развѣ вы не знаете, что если я что-нибудь спрашиваю, это для вашей же пользы?
   -- О да,-- сказала Эйаля.
   -- И хотя мнѣ нельзя спрашивать, но можно, я думаю, говорить?
   На это Эйаля ничего не сказала, ни въ отрицательномъ, ни въ положительномъ смыслѣ.
   -- Вы знаете, что мы съ полковникомъ Стоббсомъ любимъ другъ друга какъ братъ съ сестрой, даже больше, чѣмъ обыкновенно любятъ друга друга братья и сестры?
   -- Вѣроятно.
   -- И поэтому онъ все говоритъ мнѣ. Онъ разсказалъ мнѣ, что произошло въ лѣсу, и уѣхалъ изъ-за этого.
   -- Вы, конечно, сердитесь на меня за то, что онъ уѣхалъ.
   -- Я очень жалѣю, что онъ уѣхалъ, а еще болѣе жалѣю о причинѣ его отъѣзда. Мнѣ всегда хочется, чтобы у него было все, чего онъ желаетъ; а теперь очень хотѣлось бы именно этого, потому что этого онъ желаетъ больше всего на свѣтѣ.
   "Неужели онъ въ, самомъ дѣлѣ, желаетъ этого больше всего на свѣтѣ?" -- подумала про себя Эйаля. "А если и въ самомъ дѣлѣ, нельзя ли мнѣ сейчасъ же сказать ей, что это можно? Нельзя ли сказать ей, что я хочу этого ничуть не менѣе, чѣмъ онъ?" Мысль эта тотчасъ мелькнула въ ея головѣ, но отвѣтъ явился также быстро. Нѣтъ, нельзя. Ничего такого нельзя было предлагать со своей стороны. Что было сказано ею, того надо было держаться, если, конечно, онъ не вернется къ ней снова.
   -- Но съ какой стати вамъ ѣхать, Эйаля, потому только, что онъ уѣхалъ? Зачѣмъ объявлять всенародно, что вы пріѣхали для того, чтобы выслушать его предложеніе, и уѣзжаете тотчасъ, какъ только рѣшили, что оно, по той или по другой причинѣ, не подходитъ вамъ?
   -- О, лэди Альбюри.
   -- Всѣ бы это подумали. Останьтесь у насъ и посмотрите, не можете ли полюбить насъ настолько, чтобы считать насъ своими.
   -- Милая лэди Альбюри, я очень люблю васъ.
   -- Что онъ будетъ дѣлать, я не берусь сказать. Не знаю, способенъ ли онъ попытаться еще разъ, и не стану васъ спрашивать, нѣтъ ли какой-нибудь возможности, чтобы вы, въ такомъ случаѣ, отвѣтили ему иначе.
   -- Нѣтъ!-- сказала Эйаля во внезапномъ припадкѣ непобѣдимаго упрямства.
   -- Не задаю вамъ никакихъ вопросовъ, но увѣрена, что вамъ лучше остаться здѣсь еще на нѣсколько недѣль. Мы постараемся, чтобы вамъ было хорошо, а вы научитесь спокойно размышлять о случившемся.
   Было, такимъ образомъ, рѣшено, что Эйаля продолжитъ свое пребываніе въ Стальгамѣ до половины марта. Очутившись одна, она опять-таки совершенно не могла понять своего поведенія. Почему она вдругъ сказала"нѣтъ", когда лэди Альбюри заговорила о возможности перемѣны въ ея рѣшеніи? Вѣдь она знала же, что охотно перемѣнила бы его, если бы представился случай, а когда ей стали говорить объ этомъ самомъ, вдругъ отвѣчала полнымъ отрицаніемъ такой возможности. Надежда все-таки была, хоть и слабая. "Не знаю, способенъ ли онъ попытаться еще разъ." Такъ говорила о немъ лэди Альбюри, а изъ того, что говорила лэди Альбюри, Эйаля вѣрила теперь каждому слову. "Способенъ ли онъ?" Конечно, такой человѣкъ не способенъ унизиться до такой степени. Но если бы онъ былъ способенъ,-- одного слова было бы довольно. Ни кому въ мірѣ она не позволила бы хотя на минуту заподозрѣть себя въ желаніи перемѣнить рѣшеніе. Кто бы ни заговорилъ объ этомъ, она всякому скажетъ "нѣтъ". Но если онъ дастъ ей случай, она тотчасъ же скажетъ ему всю правду. "Могу ли я любить тебя? О моя, радость, не любить тебя -- вотъ чего я не могу!" Таковъ будетъ ея отвѣтъ, если онъ еще разъ дастъ ей случай отвѣтить.
   

IX.
"По-моему, это -- безуміе".

   Прошло три недѣли, а Эйаля все еще была въ Стальгамѣ. Полковникъ Стоббсъ не появлялся и о немъ говорили мало. Сэръ Гарри замѣчалъ иногда, что если полковникъ желаетъ попасть на охоту, ему слѣдуетъ поторопиться, но эти замѣчанія обращались не къ Эйалѣ. Она уже рѣшила, что онъ совсѣмъ не пріѣдетъ, и была увѣрена, что виною тому ея присутствіе. Онъ не могъ "заставить себя попытаться еще разъ", какъ выражалась лэди Альбюри. Зачѣмъ ему заставлять себя дѣлать что бы то ни было относительно существа, которое обошлось съ нимъ такъ дурно? Рѣшено было, что она проживетъ въ Стальгамѣ до 25-го марта, то-есть мѣсяцъ послѣ разговора, который имѣла по этому поводу съ лэди Альбюри. Она ни разу не выдала своей тайны ни малѣйшимъ намекомъ. Если ужъ онъ когда-нибудь вернется, пусть возвращается не потому, чтобы она его объ этомъ просила. Она старательно, всѣми силами, скрывала отъ лэди Альбюри всякое сожалѣніе о прошломъ и успѣвала въ этомъ настолько, что лэди Альбюри сочла нужнымъ прибѣгнуть къ посторонней помощи для поддержанія своихъ интересовъ, что и увидитъ читатель изъ письма, полученнаго Эйалей по прошествіи этихъ трехъ недѣль.
   Положеніе капитана Бетсби за это время возбуждало въ Стальгамѣ сначала безпокойство, потомъ удивленіе и, наконецъ, смѣхъ. Когда капитанъ Бетсби впервые узналъ въ Мерль-Паркѣ, что Эйаля и Джонатанъ Стоббсъ оба въ Стальгамѣ, онъ написалъ къ лэди Альбюри очень сердитое письмо. Въ отвѣтъ лэди Альбюри призналась въ своей винѣ, но привела кое-что въ свое оправданіе. Какъ могла она отвѣчать за молодую лэди, которая, повидимому, не намѣревалась отдать сердце ни одному изъ своихъ поклонниковъ? Она признала, однако, что Джонатанъ Стоббсъ пользовался нѣкоторой милостью, такъ какъ желала пріучить молодого человѣка къ мысли, что симпатіи Стальгама были въ данномъ случаѣ на сторонѣ полковника. Послѣ этого писемъ отъ капитана больше не было, но, судя по слухамъ, онъ продолжалъ гостить въ Мерль-Паркѣ. Эйаля постоянно переписывалась съ сестрой, и Люси сообщила нѣсколько открытій, сдѣланныхъ ею относительно капитана.
   Онъ какъ будто совсѣмъ освоился въ Мерль-Паркѣ, говорила Люси, а затѣмъ черезъ нѣсколько времени выразила убѣжденіе, что капитанъ Бетсби и Гертруда начинаютъ очень любить другъ друга. Вся исторія Гертруды съ мистеромъ Гаустономъ была извѣстна Люси, а черезъ Люси и Эйалѣ. Такія внезапныя перемѣны очень забавляли Эйалю, ни мало не желавшую сохранить свою власть надъ капитаномъ и не особенно привязанную къ Гертрудѣ. Она передала извѣстіе лэди Альбюри, и страхъ капитанскаго гнѣва смѣнился недоумѣніемъ и смѣхомъ. Но о предположенной поѣздкѣ въ Остенде въ то время ничего еще не было слышно.
   Затѣмъ Эйаля получила письмо, о которомъ мы уже упоминали, письмо отъ своего стараго друга, маркизы Бальдони, изъ Рима. Повидимому, оно было написано въ отвѣтъ на письмо самой Эйали, но въ сущности имѣло въ виду главнымъ образомъ исполненіе инструкцій, полученныхъ отъ лэди Альбюри. Письмо было слѣдующее:

"Милая Эйаля,

   "Я была очень рада вашему письму о Нинѣ. Она очень счастлива, и лордъ Джорджъ здѣсь. Они, по правдѣ сказать, пріѣхали вмѣстѣ, что было совсѣмъ неприлично, но во вторникъ, 8-го апрѣля, всё сдѣлается приличнымъ. Свадьба, наконецъ, назначена и будетъ въ этотъ день. Очень желала бы, чтобы вы при ней присутствовали въ числѣ подружекъ невѣсты. По словамъ Нины, вы увѣряете, что ее будетъ вѣнчать Папа, но вмѣсто того обрядъ совершитъ дядя лорда Джорджа, Дорчестерскій деканъ, который нарочно для этого пріѣдетъ сюда. Потомъ они отправляются въ нанятую ими на Комо виллу, куда мы тоже поѣдемъ къ нимъ въ концѣ весны. А затѣмъ у нихъ, кажется, нѣтъ никакихъ плановъ -- кромѣ плановъ супружескаго счастія, которому никогда не предвидится конца.
   "Кстати о супружескомъ счастіи. Я очень довольна судьбою Нины, но должна сказать кое-что о счастьи еще одного человѣка. Нина -- моя родная дочь и потому она для меня, конечно, важнѣе всѣхъ. Но нѣкто Джонатанъ Стоббсъ -- мнѣ племянникъ и также очень дорогъ моему сердцу. Судя по слухамъ, онъ тоже сильно стремится къ супружескому счастью. Не слыхали ли вы чего-нибудь объ этомъ?
   "Маленькая птичка шепнула мнѣ, что вы не были добры къ нему. Почему это? Я знаю лучше, чѣмъ кто-либо, что дѣвушка сама должна располагать своимъ сердцемъ, что ее не слѣдуетъ ни принуждать, ни даже уговаривать отдать свою руку вопреки чувству. Если сердце ваше не лежитъ къ бѣднягѣ, объ этомъ, конечно, нечего больше и говорить. Но мнѣ казалось съ самаго начала вашего знакомства съ нимъ, что онъ пользовался вашей особенной симпатіей до такой степени, что я даже боялась одно время, какъ бы вы не придали слишкомъ большого значенія вниманію человѣка, который всегда пользовался особенной симпатіей всѣхъ, кто его зналъ. Но я увидѣла, что ошиблась совершенно. Когда онъ въ тотъ вечеръ пріѣхалъ проститься съ вами въ театрѣ, съ большимъ трудомъ, какъ было извѣстно, отдѣлавшись отъ другихъ приглашеній, я уже, знала, чѣмъ это кончится. Онъ не такой человѣкъ, чтобы одинъ мѣсяцъ любить одну дѣвушку, а на слѣдующій полюбить другую. Разъ онъ допустилъ себя до любви,-- это было кончено безповоротно, къ великому ли его счастію или къ великому горю.
   "Я знала, что будетъ; такъ оно и было. Онъ два раза, не правда ли, два раза съ значительнымъ между ними промежуткомъ, обращался къ вамъ съ формальнымъ предложеніемъ своей руки? Боюсь, хотя опредѣленно не знаю этого, что вы наотрѣзъ отказали ему оба раза. Не знаю навѣрное, потому что никто, кромѣ васъ или его, не могъ бы знать, въ какихъ словахъ вы отвѣтили, когда онъ предлагалъ отдать вамъ жизнь. Мнѣ не трудно представить себѣ, что, несмотря на весь свой умъ, онъ моіъ быть введенъ въ заблужденіе женственной сдержанностью и скромничаньемъ такой дѣвушки, какъ вы. Если такъ, ради Бога, не губите своего и его счастія какими-нибудь нелѣпостями.
   "По-моему, это -- безуміе, не потому, что-бы я возстала противъ женственной сдержанности, даже не потому, чтобы очень нападала на то, что называю скромничаньемъ, а потому, что такъ хорошо знаю его характеръ и предчувствую, что онъ не вынесетъ щелчковъ, на которые многіе другіе мужчины не обратили бы никакого вниманія, и не сможетъ заставить себя обратиться къ вамъ снова, обращаться до седьмого раза, какъ дѣлаютъ другіе. А если его и ваше счастіе могло бы быть упрочено повтореніемъ такихъ многократныхъ просьбъ, не безуміе ли губить это счастіе ребяческимъ нежеланіемъ съ вашей стороны, сказать правду?
   "Но, какъ я уже говорила ранѣе, если у васъ не лежитъ къ нему сердце,-- дѣлать нечего. Вполнѣ понимаю, что такая молодая дѣвушка, какъ вы, можетъ не оцѣнить вполнѣ великія достоинства такого человѣка. Потому я и пишу вамъ: вы, вѣроятно, найдете возможнымъ положиться въ этомъ случаѣ на мои слова и повѣрите, что я говорю о немъ правду.
   "Счастіе жены зависитъ отъ душевнаго строя, характера и наклонностей мужа. Болѣе благородной натуры, болѣе прямой души я никогда не встрѣчала. Это такой человѣкъ, на котораго вамъ ли, мнѣ ли, можно положиться какъ на каменную гору во всѣхъ случаяхъ жизни. Онъ не способенъ колебаться, всегда твердъ въ преслѣдованіи цѣли, относительно исполненія долга, относительно поведенія, требуетъ отъ себя гораздо большаго, чѣмъ отъ окружающихъ. Если есть на свѣтѣ человѣкъ дѣйствительно мужественный, такъ это онъ. Но ни у какой женщины, ни у какого ангела никогда не было такого нѣжнаго сердца. Посмотрите на него съ дѣтьми!
   "Вспомните, какъ онъ говорилъ съ вами самой! Подумайте, какъ высоко ставятъ его тѣ изъ его друзей, которые ближе всего его знаютъ,-- я, напримѣръ, вашъ другъ лэди Альбюри, сэръ Гарри и Нина. Я могла бы назвать и многихъ другихъ, но среди насъ вы видали его чаще всего. Если бы вы могли полюбить такого человѣка, неужели вы думаете, что онъ не сдѣлалъ бы васъ счастливой? А если не можете полюбить его,-- у васъ просто что-нибудь неладно въ сердцѣ, или, можетъ быть, вамъ нравится кто-нибудь другой? Подумайте обо всемъ этомъ, милая Эйаля, и не забывайте любящаго васъ друга

Джулію Бальдони."

   Первое, что почувствовала Эйаля, прочитавъ это письмо, было убѣжденіе въ полной безполезности труда, взятаго на себя ея пріятельницей. Къ чему было говорить ей о добродѣтеляхъ этого человѣка, о томъ, что онъ нѣженъ какъ ангелъ, вѣренъ какъ Богъ, храбръ какъ герой, что онъ обладаетъ всѣми атрибутами, принадлежащими по праву лучезарному ангелу? Все это она знала и не нуждалась въ свидѣтельствѣ дамы изъ Рима, не нуждалась ни въ какомъ свидѣтельствѣ никого на свѣтѣ. Что бы ни говорилъ ей по этому поводу хоть самый правдивѣйшій въ мірѣ человѣкъ,-- что въ этомъ толку? Развѣ могли бы повліять на нее, чьи бы то ни было слова, если бы она уже не дошла до всего этого своимъ умомъ? Но она сама все это узнала, и это было для нея священной истиной. Что онъ нѣженъ и благороденъ, смѣлъ и мужественъ, что онъ самый лучезарный изъ всѣхъ возможныхъ ангеловъ -- было для нея фактомъ, не подлежавшимъ никакому сомнѣнію. Нѣтъ! Въ сердцѣ ея никогда не было склонности ни къ кому другому. Онъ былъ именно тѣмъ, о комъ она мечтала, задолго до первой съ нимъ встрѣчи, то самое воплощеніе всѣхъ совершенствъ, которое должно было придти и взять ее, если когда-нибудь она позволитъ кому-нибудь придти и взять себя. Она отлично знала безъ всякой маркизы Бальдони, что ангелъ дѣйствительно пришелъ и воплотился передъ нею во всей своей славѣ.
   Но она-то оказалась совершенно недостойной ангела. Хотя теперь уже признала его, но не признала во-время; а когда и признала, то, въ своемъ безуміи, прогнала его! Женственная сдержанность и скромность! Безуміе! Да, еще бы! Все это она также отлично знала, и безъ того, чтобы говорили объ этомъ старшіе. Родъ скромности, выказанной въ данномъ случаѣ, былъ верхомъ безсмысленнаго женскаго тупоумія. Должно быть, она, по природѣ своей, совершенно недостойна такой участи, а потому и доконала себя женственной сдержанностью и скромностью! Такъ разсуждала сама съ собою Эйаля.
   "Я такъ хорошо знаю его характеръ и знаю, что онъ не вынесетъ щелчковъ, на которые другіе мужчины не обратили бы даже вниманія". Это, конечно, маркиза говорила вѣрно. Но къ чему, разъ ничего нельзя уже поправить, разъ нельзя изгладить послѣдствій той трусости, которая заставила ее сказать эти роковыя, мерзкія слова: "Не могу, не могу, не могу!" Письмо пришло слишкомъ поздно, судьба ея была уже рѣшена безповоротно. Нужно было отвѣчать что-нибудь другу въ Италіи, но въ этомъ отвѣтѣ не могло быть ничего, что бы оказало ей какую-нибудь помощь. Женская сдержанность и скромность стали ей ненавистны въ томъ видѣ, въ какомъ она ихъ выказала по отношенію къ нему. Но по отношенію къ какой бы то ни было посторонней помощи онѣ сохранялись во всей своей неприкосновенности. Она не могла никого просить, чтобы его опять къ ней послали, не могла просить ничьей помощи въ своемъ горѣ. Если бы онъ пришелъ самъ, по собственной иниціативѣ, побуждаемый исключительно великой нѣжностью своей души, пришелъ бы еще разъ во имя своей истинной, глубокой любви, тогда уже не было бы никакой сдержанности. "Если вы все еще меня любите -- я ваша."
   Однако нужно же было написать письмо. Она написала его такъ, что большая его часть -- по крайней мѣрѣ, самая длинная -- относилась къ Нинѣ и ея свадьбѣ. "Я буду думать о ней 8-го апрѣля", говорила она. "Буду уже дома въ Кингсбюри-Крессенгѣ и мнѣ больше не о чемъ будетъ думать." Въ этомъ заключался ея первый намекъ на отношенія къ Стоббсу. Но на послѣдней страничкѣ нужно было прибавить еще что-нибудь. Обдуманно, внимательно и благодарно отвѣтить на оказанное ей вниманіе, доброту и заботливость и въ то же время ничѣмъ не выдать своей тайны. Задача оказалась столь трудной, что ей пришлось переписать все свое длинное письмо, потому что то, что она написала сначала, ей не понравилось.
   "Я очень благодарна вамъ", говорила она, "за вашу доброту по поводу полковника Стоббса. Онъ, дѣйствительно, удостоилъ меня предложеніемъ своей руки, и я вполнѣ оцѣнила честь, которую онъ мнѣ этимъ оказалъ. Не думайте, что я этого не поняла. Теперь это все кончено, но я не могу объяснить вамъ, почему сочла невозможнымъ принять его предложеніе. Все это кончено, и потому писать объ этомъ безполезно. Я бы желала только, чтобы вы знали навѣрное двѣ вещи: во-первыхъ, что никого нѣтъ другого, и, во-вторыхъ, что я отъ всего сердца люблю васъ за вашу доброту. Скажу вамъ навѣрное и еще третью вещь: что все это совершенно кончено. Надѣюсь, онъ все-таки позволитъ мнѣ быть его другомъ. Какъ друга я всегда очень любила его."
   Такой отвѣтъ на слова маркизы показался ей самой очень смѣлымъ и рѣшительнымъ; но она не могла придумать ничего другого.
   Во вторникъ, 25-го марта, Эйаля собиралась ѣхать домой въ Кингсбюри-Крессентъ. Но кое-какія словечки, говорившіяся въ Стальгамѣ, обнаруживали намѣреніе разстроить ея планы.
   -- Капитанъ ужъ, конечно, теперь не пріѣдетъ,-- замѣтила лэди Альбюри, дѣлая видъ, что отъѣздъ Эйали имѣлъ цѣлью исключительно ея избавленіе отъ непріятнаго поклонника.
   -- Кропочка вернулся,-- сказалъ однажды сэръ Гарри.
   Кропочка былъ тотъ пони, на которомъ Эйаля ѣздила прежде.
   -- Онъ будетъ теперь къ услугамъ миссъ Дормеръ на то короткое время, которое намъ осталось до конца охотничьяго сезона.
   Это было сказано въ послѣднюю субботу передъ ея отъѣздомъ. Какъ же могла она пользоваться услугами Кропочки до конца охотничьяго сезона, когда ей предстояло провести это время въ Кингсбюри-Крессентѣ? Ни въ томъ, ни въ другомъ случаѣ, она не сказала ни слова, но лицо ея приняло то отрицающее выраженіе, которое научились уже понимать ея Стальгамскіе друзья. Затѣмъ, въ воскресенье утромъ, лэди Альбюри получила письмо.
   -- Что онъ пишетъ?-- спросилъ за завтракомъ сэръ Гарри.
   -- Я покажу тебѣ передъ уходомъ въ церковь,-- отвѣчала его жена, и Эйаля поняла, что письмо было отъ Джонатана Стоббса.
   Но она вовсе не разсчитывала, чтобы ей дали его прочесть, что, однако, такъ и вышло въ дѣйствительности. Пока она дожидалась въ библіотекѣ, когда пора будетъ идти въ церковь, вошла лэди Альбюри и черезъ столъ бросила ей письмо.
   -- Это касается васъ,-- сказала она,-- лучше прочтите.
   Въ комнатѣ была еще дама, также собиравшаяся идти паркомъ въ церковь, и, само собою разумѣется, говорить еще что-нибудь было бы неудобно. Эйаля прочла письмо, снова вложила въ конвертъ, подала лэди Альбюри, и до возвращенія изъ церкви онѣ не сказали о немъ ни слова. Письмо, очень короткое, заключалось въ слѣдующемъ:
   "Буду въ Сгальгамѣ въ воскресенье, 30-го, и поспѣю къ обѣду, если вы вышлете за мною телѣжку. Во всю недѣлю не могъ выбраться изъ этого несноснаго мѣста, гдѣ меня разрываютъ на части. Думаю, что Альбюри продлитъ, вѣроятно, лѣсную охоту на недѣлю или дней на десять въ апрѣлѣ, чѣмъ мнѣ и придется удовольствоваться. Судя по слухамъ, прелести Мерль-Парка окончательно приковали къ себѣ Бетсби. Надѣюсь, вы и Альбюри найдете утѣшеніе въ деньгахъ."
   Потомъ былъ прибавленъ post-scriptum: "Если можно опять добыть Кроппи, миссъ Дормеръ снова можетъ представиться случай посмотрѣть, какъ я попаду еще въ какую-нибудь рѣчку."
   Лэди Альбюри, очевидно, не собиралась пока говорить о письмѣ; она положила его въ карманъ, тѣмъ дѣло и кончилось. Опасаемся, однако, что Эйаля въ то утро слѣдила за службой менѣе внимательно, чѣмъ слѣдовало. Въ этомъ коротенькомъ письмѣ было такъ много такого, что требовало всего ея вниманія!
   Не будь приписки -- все письмо было бы совсѣмъ другое. Въ такомъ случаѣ оно не имѣло бы къ ней никакого отношенія или, вѣрнѣе, имѣло бы отношеніе обратное тому, какое заключалось въ припискѣ. Въ такомъ случаѣ для нея было бы ясно, что онъ нарочно отложилъ свой пріѣздъ до того времени, пока ея уже не будетъ въ Сгальгамѣ. То, что онъ говорилъ объ охотѣ, не имѣло бы для нея никакого значенія. Все было бы кончено. Она была бы въ Кингсбюри-Крессентѣ, а онъ въ Стальгамѣ. Но въ припискѣ выражалось намѣреніе найти ее тамъ попрежнему. Ея тамъ не будетъ, говорила она себѣ. Еще одинъ денекъ -- и она уѣдетъ. Краткаго упоминанія о ней и о пони было, однако, достаточно, чтобы сдѣлать письмо чрезвычайно для нея интереснымъ; въ противномъ случаѣ лэди Альбюри и не подумала бы его показывать. И почему лэди Альбюри показала его съ такимъ дружескимъ, спокойно-равнодушнымъ видомъ, какъ будто само собою разумѣлось, что всякое письмо отъ полковника Стоббса въ Стальгамъ надо было дать Эйалѣ?
   За завтракомъ сэръ Гарри тотчасъ заговорилъ о пони.
   -- Миссъ Дормеръ,-- сказалъ онъ,-- завтра пони едва ли будетъ годенъ, а въ остальную недѣлю разстоянія для васъ всѣ слишкомъ велики; лучше подождите понедѣльника на той недѣлѣ, когда тутъ будетъ Стоббсъ, и вы можете пользоваться его услугами.
   -- Но вѣдь во вторникъ я уѣзжаю домой.
   -- Я выписалъ пони нарочно для васъ,-- сказалъ сэръ Гарри.
   -- Вы и не подумаете уѣхать,-- сказала лэди Альбюри. Все это надо устроить иначе. Я напишу мистрессъ Дозетъ.
   -- Не думаю...-- начала Эйаля.
   -- Если вы теперь уѣдете,-- сказалъ сэръ Гарри,-- я приму это очень дурно. Стоббсъ пріѣдетъ нарочно.
   -- Не думаю...-- снова начала Эйаля.
   -- Тутъ думать нечего, милая моя,-- сказала лэди Альбюри. Вы положительно не выѣдете отсюда до начала апрѣля, въ какой день -- это мы рѣшимъ послѣ. Пожалуйста, больше ни слова объ этомъ.
   На сей разъ объ этомъ, дѣйствительно, не было больше ни слова, такъ какъ Эйаля совсѣмъ не могла говорить и молча пыталась завтракать.
   

X.
О томъ, какъ дѣла Люси устроились сами собою.

   Мы опять должны вернуться въ Мерль-Паркъ, гдѣ продолжала жить семья Тринглей, и откуда еще не была разбойнически похищена Гертруда, когда происходили только-что описанныя нами событія въ Стальгамѣ. Записка Джонатана Стоббса къ лэди Альбюри пришла въ воскресенье, 23-го марта, а Гертруда была похищена только 29-го и привезена назадъ въ воскресенье 30-го безъ особеннаго тріумфа.
   Въ домѣ было довольно безпокойно. Сэръ Томасъ очень сердился на свою дочь Августу, такъ какъ ему дали понять, что она принимала участіе въ Гертрудиномъ предпріятіи;-- сердился до такой степени, что поговорилъ съ ней довольно круто, намекая на изгнаніе изъ дома. Тоже и Томъ былъ боленъ, совсѣмъ боленъ -- въ постели, съ докторомъ, и все отъ любви! Онъ объявилъ, что выбросится за бортъ и утопится, пока у него останутся хоть какіе-нибудь шансы на Эйалю. Сама лэди Трингль, среди всего этого, не избѣгла отеческаго гнѣва. Ей было сказано, что она должна, была знать, что происходитъ между Гертрудой и этимъ дурацкимъ капитаномъ, что она поощряетъ житье Трафиковъ въ Мерль-Паркѣ, что она добаловала сына до того, что онъ разболѣлся и раскисъ просто отъ бездѣлья. Люси была единственнымъ въ домѣ существомъ, которое миновалъ гнѣвъ сэра Томаса, и потому на голову Люси всею тяжестью обрушилось мщеніе тетки Эммелины. На презрительныя замѣчанія о капитанѣ Бетсби въ качествѣ мужа, которыя постоянно дѣлалъ сэръ Томасъ, лэди Трингль возражала тотчасъ, какъ только сэръ Томасъ обертывался спиною, замѣчая со своей стороны, что капитанъ изъ арміи ея величества, съ благородной кровью въ жилахъ и солиднымъ состояніемъ, во всякомъ случаѣ лучше какого-нибудь бѣднаго художника, у котораго нѣтъ, можно сказать, совсѣмъ никакой крови и который не можетъ заработать себѣ даже куска хлѣба; а когда смѣялись надъ любовью Тома къ Эйалѣ, она объясняла,-- опять-таки за спиною сэра Томаса,-- что Томъ дѣйствовалъ съ разрѣшенія отца, а Люси вздумала обручиться противъ воли своихъ господъ и повелителей. Затѣмъ послѣдовало самое худшее. Хорошо было говорить, что Августа втирается въ домъ, но были люди, которые втирались еще хуже, не имѣя на то и половины Августиныхъ правъ. Сказавъ это, несчастная, измученная женщина почувствовала свою жестокость и постаралась взять назадъ свои злыя слова, но рана была уже нанесена, и ядъ проникъ такъ глубоко, что Люси не могла долѣе выносить своего житья у Тринглей. "Послѣ этого я не могу здѣсь оставаться", писала она жениху. "Хотя бы пришлось идти въ рабочій домъ, все-таки не останусь."
   -- Я написала къ мистеру Гамелю,-- сказала она теткѣ,-- и сообщила ему, что такъ какъ вамъ не нравится мое пребываніе здѣсь, то я лучше... лучше уйду.
   -- Да куда жъ ты уйдешь-то? Ну, когда я говорила, что мнѣ не нравится твое пребываніе? И чего ты ко мнѣ придираешься?
   -- Я чувствую, что мѣшаю вамъ, тетя, и, по-моему, мнѣ лучше уйти.
   -- Куда жъ пойдешь-то, скажи на милость? Всѣ, кажется, сговорились измучить меня въ конецъ. Конечно, останешься тутъ, пока у него не будетъ, куда принять тебя.
   Но письмо было послано, и на него пришелъ отвѣтъ, въ которомъ Гамель говорилъ Люси, что, въ какомъ бы рабочемъ домѣ она ни поселилась, онъ поселится тамъ вмѣстѣ съ нею.
   Гамель писалъ это съ легкимъ сердцемъ. Онъ рѣшилъ еще ранѣе, что приготовитъ домъ для будущей жены, хотя положеніе его въ то время сильно смущало его своей безвыходностью. Отецъ озлоблялся противъ него все болѣе и болѣе, убѣждаясь, что сынъ ни въ какомъ отношеніи не намѣренъ руководиться его желаніями. Онъ объявилъ вдругъ, что Айзедоръ ему долженъ, и Айзедоръ вспомнилъ, что, дѣйствительно, когда-то занималъ у него деньги. Этихъ-то денегъ отецъ и требовалъ обратно. "Если", писалъ онъ, "ты будешь оказывать мнѣ сыновнее повиновеніе,-- деньги твои и бери еще сколько тебѣ угодно. А если ты будешь держаться отъ меня независимо и не слушать моихъ совѣтовъ, какъ будто ты мнѣ чужой, то и будешь для меня чужимъ."
   Гимель отвѣтилъ отцу, что заплатитъ деньги немедленно. Эта бѣда стряслась надъ нимъ въ трудное время; хотя онъ не получалъ еще послѣднихъ извѣстій о бѣдствіяхъ Люси въ Мерль-Паркѣ, но отчасти предвидѣлъ ихъ.
   Въ письмѣ къ лэди Альбюри нашъ полковникъ называлъ Альдершотъ несноснымъ мѣстомъ, гдѣ его разрывали на части, подразумѣвая подъ этимъ, что служебныя обязанности отнимали у него всякую возможность частыхъ отлучекъ; тѣмъ не менѣе онъ урывалъ иногда минутку, чтобы съѣздить ради отдыха въ Лондонъ. Въ одну изъ такихъ минутокъ онъ очутился сидящимъ въ мастерской скульптора и слушающимъ его разсказы о бѣдствіяхъ Люси въ Мерль-Паркѣ. Гамель ничего не говорилъ о собственныхъ затрудненіяхъ, но объяснялъ съ большой горячностью, какъ необходимо избавить Люси отъ тираніи, которой она подвергалась. Читатель помнитъ, можетъ быть, что въ Шотландіи Гамель сообщилъ другу о своемъ намѣреніи сдѣлать предложеніе Люси Дормеръ и объ успѣшномъ исполненіи этого намѣренія во время поѣздки въ Гленбоджи. Надо принять также въ соображеніе, что если бы полковнику удалось жениться на Эйалѣ, пріятели стали бы мужьями двухъ сестеръ. Оба они очень сочувствовали друга, другу и стали величайшими и самыми близкими друзьями.
   -- Она похожа на сестру?-- спросилъ полковникъ, еще не знакомый съ Люси.
   -- Не очень, хотя между ними и есть фамильное сходство. Люси выше ростомъ; черты лица у нея, пожалуй, правильнѣе, и ужъ во всякомъ случаѣ она держитъ себя несравненно спокойнѣе.
   -- Эйаля также можетъ быть очень спокойна,-- сказалъ влюбленный.
   -- О да, потому что у нея мѣняется настроеніе. Я помню ее почти ребенкомъ: сидитъ, бывало, съ четверть часа не шелохнувшись, а потомъ какъ вскочитъ и ну метаться по всему дому, то тамъ мелькнетъ, то тутъ, совершенно какъ зайчикъ отъ зеркала, которое повертываешь въ рукѣ.
   -- Съ тѣхъ поръ она стала спокойнѣе,-- сказалъ полковникъ.
   -- Не могу себѣ представить, чтобы она была спокойна; все ужъ не такъ, какъ Люси, навѣрное. Люси можетъ просидѣть хоть цѣлый часъ подъ рядъ погруженная въ собственныя мысли.
   -- Которая изъ нихъ больше похожа на отца?
   -- Обѣ онѣ на него похожи своей страстной любовью ко всякой красотѣ и обѣ не похожи тѣмъ, что онъ былъ эгоистъ, а онѣ, какъ женщины, всегда готовы посвятить себя счастію окружающихъ.
   "Ну, положимъ, она вовсе не готова посвятить себя моему счастію", думалъ Джонатанъ Стоббсъ, "но это, можетъ быть, потому, что пошла въ отца и любитъ всякую красоту."
   -- Моя бѣдная Люси,-- продолжалъ Гамель,-- конечно, съ удовольствіемъ посвятила бы себя счастію окружающихъ, если бы они это позволили.
   -- Она, вѣроятно, охотнѣе посвятила бы себя вашему,-- сказалъ полковникъ.
   -- Конечно, если бы это было исполнимо. Разъ я могу предполагать, что она меня любитъ, то могу также предполагать, что она желала бы жить со мною.
   -- Развѣ это неисполнимо?-- спросилъ тотъ.
   -- Надѣюсь, что сдѣлается исполнимымъ, можетъ быть, скоро.
   -- Но это, казалось бы, такъ нужно именно теперь.
   Скульпторъ промолчалъ.
   -- Если,-- продолжалъ Стоббсъ,-- они, по вашимъ словамъ, обращаются съ ней такъ дурно, ее нужно, ужъ во всякомъ случаѣ, избавить отъ такого тяжелаго положенія.
   -- Конечно, нужно. Такъ и будетъ.
   -- Но вѣдь вы говорите, что это неисполнимо?
   -- Я хотѣлъ только сказать, что къ этому есть препятствія; препятствія, которыя нужно преодолѣть. Мнѣ кажется, можно преодолѣть всякія препятствія, если взглянуть на нихъ прямо.
   -- Тутъ, вѣроятно, дѣло идетъ о деньгахъ.
   -- Ну да. Всѣ препятствія, кажется, всегда происходятъ отъ денеіъ. Всякому, кто думаетъ жениться, конечно, хотѣлось бы зарабатывать достаточно, чтобы содержать жену какъ слѣдуетъ. Я бы побился еще и потерпѣлъ бы, да вотъ боюсь, что при настоящихъ обстоятельствахъ ей, пожалуй, тамъ хуже, чѣмъ было бы здѣсь, несмотря на всю мою бѣдность.
   -- Въ концѣ концовъ, Гамель, на что же сводится ваша бѣдность? Каковы, въ дѣйствительности, ваши обстоятельства? Такъ какъ вы уже заговорили объ этомъ, то почему бы вамъ не сказать мнѣ всего?
   Гамель долго сопротивлялся, но, наконецъ, сказалъ. Онъ получалъ немного менѣе трехсотъ фунтовъ въ годъ, а въ слѣдующемъ году надѣялся получить четыреста. Денегъ на обзаведеніе вещами, необходимыми для принятія въ домъ жены, не было вовсе, а былъ долгъ, котораго требовалъ отецъ.
   -- Нужно ли его платить?-- спросилъ полковникъ.
   -- Я скорѣе умеръ бы съ голоду, чѣмъ не заплатилъ бы его,-- сказалъ Гамель,-- если бы дѣло шло обо мнѣ одномъ. Если бы я былъ одинъ, то, конечно, выплатилъ бы его въ теченіе слѣдующихъ шести мѣсяцевъ, хотя бы пришлось умереть съ голоду.
   Тутъ пріятель сказалъ ему, что долгъ будетъ уплаченъ тотчасъ. Онъ немногимъ превышалъ сотню фунтовъ. Затѣмъ разговоръ, конечно, пошелъ далѣе. Когда другъ разспрашиваетъ о денежныхъ затрудненіяхъ друга, онъ, само собою разумѣется, считаетъ себя обязаннымъ устранить ихъ. Стоббсъ предложилъ также и средства для водворенія въ домѣ молодой жены. Гамель отказывался очень энергично и очень долго, но полковникъ настаивалъ,-- на томъ, во-первыхъ, основаніи, что чувствовалъ нѣкоторыя обязательства относительно Эйалиной сестры, и, во-вторыхъ, ни мало не сомнѣвался въ успѣхѣ ожидавшемъ пріятеля на артистическомъ поприщѣ. Итакъ, все было рѣшено къ тотъ же день. Деньги должны были явиться тотчасъ, долгъ уплаченъ, всѣ приготовленія сдѣланы, и къ Люси написано письмо, въ которомъ Гамель долженъ былъ извѣстить ее, что готовъ принять ее тотчасъ, какъ только можно будетъ все устроить для свадьбы въ самомъ непродолжительномъ времени.
   Затѣмъ обнаружилось новое оскорбленіе, жестокія слова тетки о людяхъ, которые втираются въ домъ, и Люси призналась жениху, что нуждается въ избавленіи.
   Новость была, конечно, сообщена семьѣ Тринглей.
   -- Никогда не видывала такой безчувственности,-- сказала тетка Эммелина. Ты, конечно, сказала ему, что это все моя вина.
   Люси не отвѣчала ни слова, и тетка продолжала свои жалобы.
   -- Ты, навѣрное, сказала ему, что я тебя выгнала, а это совершенно неправда.
   -- Я писала ему, что мнѣ лучше уѣхать, такъ какъ тебѣ непріятно, что я здѣсь.
   -- Люси, можетъ быть, просто нетерпѣлось поскорѣе выдти замужъ,-- сказала Августа, которая, вѣроятно, пощадила бы кузину, если бы вспомнила въ эту минуту о нетерпѣніи, выказанномъ собственною сестрою.
   -- Я сочла это за лучшее,-- сказала Люси.
   -- Ужъ и не понимаю, право, какъ все это устроить!-- проворчала тетушка Эммелина. Дядѣ-то скажи ужъ, пожалуйста, сама. Не знаю, какъ это ты выйдешь отсюда замужъ, когда у насъ все такъ неблагополучно.
   -- Мы будемъ тогда уже въ Лондонѣ,-- сказала Гертруда.
   -- И изъ Куинсъ-Гета не понимаю,-- продолжала тетка Эммелина.
   -- Мнѣ кажется, это не важно. Я просто пойду въ церковь.
   -- Какъ горничная?-- спросила Гертруда.
   -- Да, какъ горничная,-- отвѣтила Люси. То-есть это значитъ, я думаю, что горничная просто пошла бы въ церковь и обвѣнчалась; и я сдѣлаю такъ-же.
   -- По-моему, тебѣ лучше поговорить съ дядей,-- сказала тетка Эммелина. Я вовсе и не воображала, чтобы свадьба произошла такимъ образомъ; это ужъ ты сама будешь виновата, и я тутъ ни при чемъ.
   Затѣмъ Люси объявила новость дядѣ.
   -- И ты воображаешь прожить на триста фунтовъ въ годъ!-- воскликнулъ сэръ Томасъ. Сама не знаешь о чемъ говоришь.
   -- Мистеръ Гамель знаетъ, вѣроятно.
   -- Не болѣе чѣмъ младенецъ въ утробѣ матери; то-есть, я хочу сказать, насчетъ такихъ вещей. Какъ дѣлать разныя штуки изъ камня, онъ, конечно, знаетъ не хуже кого другого.
   -- Изъ мрамора, дядя Томъ.
   -- Мраморъ -- камень, по-моему. Или изъ желѣза.
   -- Изъ бронзы, дядя Томъ.
   -- Ну, хорошо, въ бронзѣ, вѣдь, я думаю, есть и желѣзо. Но онъ не знаетъ, что будетъ стоить жена. Купилъ ли онъ какую-нибудь мебель?
   -- Собирается купить... немножко.... самое необходимое.
   -- Почему тебѣ вздумалось доводить его до этого?
   Люси пытливо заглянула ему въ лицо. Онъ лично былъ всегда добръ къ ней, и она почувствовала себя не въ состояніи пожаловаться ему на тетку.
   -- Тебѣ не хорошо у насъ?
   -- Тетя и сестры считаютъ, что мнѣ бы не слѣдовало этого дѣлать, но, помоему, лучше теперь же за него выдти, дядя Томъ.
   -- Чего онъ брыкался-то, когда я хотѣлъ ему помочь?
   Тѣмъ не менѣе дядя сдѣлалъ распоряженія, весьма благопріятныя для Люси. Свадьба ея должна была произойти въ Куинсъ-Гетѣ, при чемъ одною изъ подружекъ невѣсты должна была быть Гертруда, а другою -- конечно, Эйаля. Когда лэди Трингль стала возражать противъ этого, онъ согласился, чтобы свадьба была скромная, но въ остальномъ не уступилъ. Затѣмъ далъ Люси чекъ, превышавшій сумму взятую у Стоббса, и сказалъ при этомъ, что послѣ всего происшедшаго въ Ломбардъ-Стритѣ не рѣшается послать денегъ такому независимому субъекту какъ мистеръ Айзедоръ Гамель, но надѣется, что Люси, можетъ быть, соблаговолитъ принять ихъ. Глаза его смѣялись, пока онъ дѣлалъ это замѣчаніе, которое, при другихъ обстоятельствахъ, пожалуй, показавшееся бы язвительнымъ, но теперь Люси могла безъ всякой задней мысли поцѣловать дядю Тома и принять подарокъ.
   -- Меня, я думаю, и не спроситъ никто, въ какой день назначить свадьбу, сказала тетка Эммелина.
   Тѣмъ не менѣе день свадьбы назначили сообща; она должна была произойти въ началѣ мая. Люси, внѣ себя отъ радости, написала жениху восторженное письмо, при чемъ послала также и чекъ съ большимъ торжествомъ, написавъ на обратной сторонѣ свое имя. Это должно было повлечь за собою нѣкоторыя затрудненія, такъ какъ часть денегъ приходилось получать обратно для покупки приданаго, но все-таки было очень весело. Затѣмъ сэръ Томасъ, несмотря на заботы, еще увеличившіяся послѣ возвращенія Гертруды, сталъ снова чрезвычайно добръ къ ней въ обычной своей грубой формѣ.
   -- Если это не слишкомъ обременительно для его гордости, ты можешь сообщить ему, что я буду выдавать тебѣ въ качествѣ моей племянницы сто фунтовъ ежегодно на твои личныя издержки.
   -- По-моему, онъ вовсе не такой гордый, дядя Томъ.
   -- А мнѣ показалось, что такой. Но если ты ничего ему не скажешь, а просто будешь покупать время отъ времени кое-какія платьишки, онъ, пожалуй, даже ничего и не замѣтитъ, витая въ своихъ заоблачныхъ "задачахъ искусства".
   -- Онъ, навѣрное, будетъ замѣчать, какъ я одѣта,-- сказала Люси.
   Тѣмъ неменѣе, она сообщила жениху о намѣреніяхъ сэра Томаса, и тотъ сейчасъ же написалъ ему очень любезное благодарственное письмо.
   Первымъ послѣдствіемъ всего этого было возвращеніе полковнику взятыхъ у него денегъ, на томъ основаніи, что помощь его оказалась излишней, такъ какъ дѣла устраивались сами собою.
   Но прежде чѣмъ это было сдѣлано, Эйаля уже знала, что сдѣлалъ для ея сестры лучезарный ангелъ. О чувствахъ Эйали по этому поводу намъ, однако, лучше умолчать пока, такъ какъ иначе пришлось бы раньше времени упоминать о душевномъ состояніи, въ которомъ она очутилась, когда ей удалось, наконецъ, выбраться изъ Стальгама.
   -- Папаша,-- сказала Гертруда отцу въ одинъ прекрасный вечеръ,-- а какъ ты думаешь, нельзя ли тебѣ теперь сдѣлать что-нибудь и для меня?
   Къ великому своему огорченію, сэръ Томасъ, въ это время ѣздилъ въ Мерль-Паркъ каждый вечеръ. Теперешніе планы семьи состояли въ слѣдующемъ: пробыть въ деревнѣ до конца Пасхи и затѣмъ уже ѣхать въ городъ, провожать бѣднаго Тома въ его долгое путешествіе кругомъ свѣта. Но бѣдный Томъ лежалъ въ постели, повидимому, больной, и отъѣздъ его въ назначенный день казался весьма сомнительнымъ, хотя каюта была уже занята и всѣ приготовленія сдѣланы. Въ случаѣ выздоровленія, однако, Тому все-таки предстояло ѣхать девятнадцатаго апрѣля, а до этого оставалось всего десять дней.
   -- Какъ ты думаешь, нельзя ли тебѣ теперь сдѣлать что-нибудь и для меня?-- спросила Гертруда.
   -- Конечно, мой другъ; я постараюсь сдѣлать для тебя даже очень многое, если ты будешь вести себя хорошо.
   -- Что ты называешь вести себя хорошо, папаша?
   -- Во-первыхъ, сказать мнѣ, что ты очень сожалѣешь о своемъ дурномъ поведеніи съ этимъ идіотомъ.
   -- Конечно, жалѣю, если огорчила тебя, папаша.
   -- Ну, это все-таки чего-нибудь да стоитъ. Ну, а что жъ насчетъ идіота?
   -- Папаша!-- воскликнула она.
   -- Да развѣ онъ не былъ идіотомъ? Развѣ кто-нибудь кромѣ идіота можетъ удрать такую штуку?
   -- Джентльменамъ и лэди случалось и прежде дѣлать тоже самое.
   -- Сомнѣваюсь, сказалъ онъ. Джентельмены и прежде похищали молодыхъ дѣвицъ, и это было по большей части такъ же дурно съ ихъ стороны. Онъ тоже поступилъ, конечно, очень дурно, явившись въ мой домъ съ моего же разрѣшенія нарочно для того, чтобы выразить свои нѣжныя чувства совсѣмъ другой молодой дѣвушкѣ. Но, по-моему, глупость этого именно похищенія превосходитъ даже его безнравственность. Ну, съ какой стати взбрело ему въ голову, что стоитъ только переѣхать по морю въ Остенде и его тотчасъ обвѣнчаютъ? Мнѣ было бы ужасно стыдно такого зятя,-- главное потому, что онъ показалъ себя такимъ идіотомъ.
   -- Но, папаша, ты все-таки согласишься на него, не правда ли?
   -- Нѣтъ, мой другъ, не соглашусь.
   -- Несмотря на то, что я люблю его?
   -- Если бы я предоставилъ тебѣ выбирать, кого бы ты выбрала,-- его или мистера Гаустона?
   -- Гаустонъ -- мерзавецъ.
   -- Очень можетъ быть, но не идіотъ. Я положительно выбралъ бы мистера Гаустона. Знаешь ли что я сдѣлаю, мой другъ? Я соглашусь принять въ зятья капитана Бетсби, если онъ согласится стать твоимъ мужемъ, не получивъ за тобою ни одного шиллинга.
   -- Значитъ, ты будешь недобрый папаша.
   -- Оградить тебя отъ человѣка, которому, я въ томъ увѣренъ, до тебя все равно что до прошлогодняго снѣга,-- будетъ самымъ добрымъ дѣломъ, какое только возможно. У него, ты говоришь, большое состояніе?
   -- О да, папаша.
   -- Въ такомъ случаѣ онъ можетъ жениться на тебѣ и безъ приданаго. Бѣдный мистеръ Гаустонъ не могъ бы этого сдѣлать, потому что у него ровно ничего нѣтъ. Право, я въ концѣ концовъ, кажется, начинаю питать нѣжность къ мистеру Гаустону. Какъ ты думаешь, не послать ли намъ опятъ за мистеромъ Гаустономъ? Онъ согласится, пожалуй, вернуться, если ты его выпишешь.
   Гертруда залилась слезами, ушла и спряталась.
   

XI.
Послѣдняя попытка Тома.

   Пока Гертруда путешествовала, безуспѣшно отыскивая священника, лэди Трингль затѣвала великое предпріятіе въ интересахъ своего несчастнаго сына. До отхода судна, которое, по желанію отца, должно было увезти Тома на край свѣта, оставалось уже не много болѣе двухъ недѣль, и въ положеніи Тома замѣчался прогрессъ: онъ и самъ уже сознавалъ въ душѣ, что лучше послушаться отца, если надежды дѣйствительно больше нѣтъ никакой. Но теоріи о любви и постоянствѣ все-таки производили сильное смятеніе въ его душѣ. Онъ слыхалъ о людяхъ, которые добивались согласія послѣ двѣнадцати предложеній! Если бы Стоббсъ, ненавистный, но великодушный Стоббсъ дѣйствительно оказался счастливымъ соперникомъ, тогда дѣло было бы кончено; тогда Томъ уѣхалъ бы, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше; тогда какъ онъ повторялъ матери разъ десять въ день, ему все едино, куда бы его ни послали,-- въ Японію ли, въ Скалистыя горы или на Сѣверный полюсъ. Въ такомъ случаѣ, онъ даже радъ былъ ѣхать, хотя бы для того, чтобы уѣхать. Но какъ могъ онъ знать это навѣрное? Да онъ почти навѣрное зналъ противоположное! Если бы Эйаля была дѣйствительно помолвлена со Стоббсомъ, они бы непремѣнно узнали объ этомъ черезъ Люси. Но онъ слышалъ, опять таки черезъ Люси, что Эйаля жила въ Стальгамѣ, а полковника тамъ не было. Онъ уѣхалъ давнымъ давно, а Эйаля жила себѣ да жила безъ него недѣлю за недѣлей. Наконецъ, въ концѣ марта онъ написалъ дядѣ Реджинальду письмо въ очень жалобномъ тонѣ:
   "Дорогой дядя Реджинальдъ",-- говорилось въ письмѣ,-- "не знаю, слышали ли вы объ этомъ, но я былъ очень боленъ и несчастливъ. Теперь лежу въ постели, и никто на знаетъ, что пишу вамъ это письмо. Это все насчетъ Эйали, но я совсѣмъ не такой дуракъ, чтобы воображать, что вы можете что-нибудь для меня сдѣлать. Если бы вы могли, я думаю, сдѣлали бы, но, конечно, не можете. Она должна сама на чемъ-нибудь рѣшить,-- только я бы очень желалъ, чтобы она рѣшила на мнѣ. Никто не могъ бы лучше съ ней обращаться. Но вы можете мнѣ сказать всю правду, какъ и что теперь.
   "Помолвлена ли она съ полковникомъ Стоббсомъ? Я знаю, что она ему отказала, потому что онъ самъ мнѣ говорилъ. Если она не помолвлена съ нимъ, я думаю тяпнуть еще разъ. Вы знаете, что говоритъ пословица: смѣлымъ Богъ владѣетъ. Пожалуйста,-- скажите, помолвлена она или нѣтъ. Я знаю, что она у Альбюри и что полковникъ Стоббсъ -- ихъ другъ. Но они не могутъ заставить ее выдти за полковника Стоббса, точно такъ же, какъ мои друзья не могутъ заставить ее выдти за меня. Хорошо, кабы могли. То-есть, мои друзья, а не его.
   "Если она и взаправду помолвлена, я уѣду и скроюсь въ самомъ дальнемъ углу вселенной. Что Сибирь, что Центральная Африка, это для меня безразлично. Отъ меня нетрудно будетъ избавиться, если я узнаю, что все для меня кончено. Но, я ни за что, ни за что въ мірѣ не тронусь изъ здѣшнихъ мѣстъ, пока не узнаю своей участи.
   "А затѣмъ остаюсь ожидающій вашего отвѣта, любящій васъ племянникъ

Томасъ Трингль младшій."

   Получивъ это письмо, мистеръ Дозетъ сначала, посовѣтовался съ женой, а потомъ отвѣтилъ на него очень кратко:

Милый Томъ,

   "Насколько извѣстно мнѣ и твоей тетѣ, твоя двоюродная сестра Эйаля не помолвлена ни съ кѣмъ. Но я обманулъ бы тебя, если бы не прибавилъ, что, по моему крайнему убѣжденію, она рѣшилась не принимать предложенія, которымъ ты ее удостоилъ.

Любящій тебя дядя
Реджинальдъ Дозетъ."

   Послѣдній параграфъ письма не произвелъ на Тома никакого впечатлѣнія. Развѣ онъ не зналъ этого и прежде?
   Развѣ онъ пытался когда-нибудь скрывать отъ родственниковъ тотъ фактъ, что Эйаля много разъ ему отказывала? Развѣ это не было такъ же извѣстно всему свѣту, какъ обѣщаніе министра уничтожить подоходный налогъ? Но пока что, подоходный налогъ еще не былъ уничтоженъ, и Эйаля не была ни за кѣмъ замужемъ. Эйаля не была даже ни съ кѣмъ помолвлена. Почему бы ей не передумать,-- точно такъ же, какъ и министру? Чтобы онъ уѣхалъ куда-нибудь, на Сѣверный ли полюсъ или въ Нью-Іоркъ, пока у него оставалась надежда на блаженство въ Англіи,-- дудки! Тутъ онъ подозвалъ къ постели мать.
   -- Ѣхать въ Стальгамъ, милый!-- сказала мать.
   -- А почему жъ бы и нѣтъ? Вѣдь не съѣдятъ же они тебя. Лэди Альбюри просто жена баронета, точно такъ же какъ и ты.
   -- Дѣло не въ томъ, чтобы они меня съѣли, Томъ. Но я не буду знать, что съ ними говорить.
   -- Не говори ничего. Просто скажи, что пріѣхала провѣдать племянницу.
   -- Но это было бы такъ странно съ моей стороны. Я никогда не бываю у Эйали, даже въ Лондонѣ.
   -- Что за бѣда, что странно? Ты, по крайней мѣрѣ, могла бы узнать всю правду. Если она не любитъ никого другого, почему бы ей не выдти за меня? Я могъ бы сдѣлать ее женою баронета, то-есть впослѣдствіи, когда родитель....
   -- Перестань, Томъ, ну, перестань, не говори такъ.
   -- Я говорю только насчетъ закона природы. Сыновья вѣдь остаются же послѣ отцовъ, сами знаете. А что до денегъ, родитель-то, я думаю, ничуть не бѣднѣе этихъ Альбюри.
   -- Это едва ли имѣло бы какое-нибудь значеніе.
   -- Имѣетъ, матушка. Эйаля въ этомъ отношеніи, я думаю, такая же, какъ и другія дѣвушки. Понять не могу, почему у нея ко мнѣ такое отвращеніе! Потому, вѣрно, что я кажусь ей не такимъ,-- не такимъ важнымъ бариномъ, какъ нѣкоторые другіе.
   -- Такихъ вещей ничѣмъ не объяснишь, Томъ.
   -- Нѣтъ. Вотъ въ томъ-то и дѣло. А потому она и могла бы вдругъ согласиться, безъ всякихъ объясненій. Ты, во всякомъ случаѣ, могла бы попробовать. Могла бы сказать ей, что она меня губитъ; что мнѣ придется скитаться по бѣлу-свѣту изъ-за того, что она такая безчувственная.
   -- Едва ли я могу это сдѣлать,-- сказала лэди Трингль, подумавъ.
   -- Да почему же? Потому что хлопотливо?
   -- Нѣтъ, милый, никакія хлопоты ничего не значатъ для матери, если она можетъ принести ими пользу своему ребенку. Дѣло не въ хлопотахъ. Я обошла бы пѣшкомъ всю Англію, если бы этимъ можно было добыть тебѣ Эйалю.
   :-- Такъ въ чемъ же дѣло? Ты во всякомъ случаѣ могла бы получить отъ нея отвѣтъ. Она бы сказала тебѣ что-нибудь о своихъ намѣреніяхъ. Матушка, я ни за что не уѣду, пока не узнаю еще чего-нибудь. Родитель говоритъ, что выгонитъ меня. Пусть выгоняетъ. Этимъ не заставишь меня уѣхать.
   -- О, Томъ, онъ это не въ самомъ дѣлѣ.
   -- Такъ онъ говорилъ, по крайней мѣрѣ. Если бы я зналъ, что все уже кончено, что у меня нѣтъ больше никакихъ шансовъ,-- тогда я уѣхалъ бы.
   -- Меня пугаютъ вовсе не Альбюри,-- сказала лэди Трингль.
   -- Такъ что же?
   -- Да твой отецъ, Томъ! Я не могу ѣхать, если онъ меня не пуститъ.
   Тѣмъ не менѣе она тутъ же обѣщала Тому попросить сэра Томаса, когда тотъ пріѣдетъ, чтобы онъ отпустилъ ее въ Стальгамъ. Все это происходило во время странствій сэра Томаса за дочерью. Не трудно представить себѣ, что тотчасъ по возвращеніи онъ былъ вовсе не расположенъ согласиться на подобную просьбу. Ему въ ту минуту было положительно тошно отъ дѣтей, тошно отъ жены, тошно отъ Мерль-Парка, и казалось, что единственное удовольствіе въ жизни -- сидѣть среди милліоновъ въ маленькой задней комнаткѣ Ломбардъ-Стритской конторы.
   Онъ вернулся въ воскресенье и не видалъ въ тотъ день сына. Въ понедѣльникъ пошелъ къ нему въ комнату, и больной только что собрался было просить его о томъ же, о чемъ просилъ мать, когда сэръ Томасъ зажалъ ему ротъ рѣзкими словами:
   -- Томъ,-- сказалъ онъ,-- прошу тебя не забывать, что ты выѣзжаешь девятнадцатаго.
   -- Но, батюшка...
   -- Ты выѣзжаешь девятнадцатаго,-- повторилъ сэръ Томасъ и вышелъ изъ комнаты, затворивъ за собою дверь безъ всѣхъ тѣхъ предосторожностей, которыя соблюдаются обыкновенно въ комнатѣ больного.
   -- Ты не говорила съ нимъ?-- вскорѣ затѣмъ спросилъ Томъ мать.
   -- Нѣтъ еще, милый мой. Онъ такъ разстроенъ этой несчастной исторіей.
   -- А я-то развѣ не разстроенъ? Можешь сказать ему, что я не поѣду, хотя бы онъ двадцать разъ выгналъ меня изъ дому, не поѣду, пока не узнаю чего-нибудь еще.
   Сэръ Томасъ вернулся въ тотъ вечеръ въ очень дурномъ настроеніи и съ нимъ ни о чемъ нельзя было говорить. Онъ сердился рѣшительно на всѣхъ, и лэди Трингль почти не рѣшалась къ нему подойти даже на слѣдующее утро. Но во вторникъ, вечеромъ, онъ пріѣхалъ въ нѣсколько болѣе мягкомъ настроеніи. Милліоны, вѣроятно, вели себя хорошо, хотя дѣти вели себя изъ рукъ вонъ плохо. О младшей дочери или съ нею сэръ Томасъ говорилъ теперь въ насмѣшливомъ тонѣ, къ которому всегда прибѣгалъ впослѣдствіи, когда рѣчь заходила о капитанѣ Бетсби, и который, хотя и былъ непріятенъ, но какъ будто подразумевалъ прощеніе. Сэръ Томасъ пообѣдалъ и выпилъ стаканъ вина, ни разу не упомянувъ о скаредныхъ привычкахъ своего зятя, мистера Трафика. Лэди Трингль приняла все это къ свѣдѣнію и рѣшила, что теперь можно приступить съ просьбой Тома.
   -- Тебѣ, ѣхать въ Стальгамъ!-- воскликнулъ онъ.
   -- Ну, что же, мой другъ, развѣ мнѣ нельзя съ ней повидаться?
   -- Да, что же ты отъ нея узнаешь?
   -- Вѣроятно, не многое. Она всегда была упряма какъ оселъ. Ужъ, конечно, свиданіе съ нею не доставитъ мнѣ никакого удовольствія.
   -- Къ чему жъ это можетъ повести?-- спросилъ сэръ Томасъ.
   -- Да, какъ тебѣ сказать, мой другъ... Вотъ онъ говоритъ, что ни за что не уѣдетъ, пока не узнаетъ чего-нибудь отъ нея самой. Мнѣ-то, ужъ, конечно, вовсе не хочется ѣхать въ Стальгамъ. Это будетъ для меня несноснѣйшая въ мірѣ вещь. Но, можетъ быть, я привезу оттуда какое-нибудь извѣстіе, которое заставитъ его уѣхать.
   -- Какое извѣстіе?
   -- Да такъ что-нибудь; если я, напримѣръ, скажу, что она помолвлена съ полковникомъ Стоббсомъ, онъ поѣдетъ. Онъ говорилъ, что выѣхалъ бы сію же минуту, если бы зналъ, что кузина дѣйствительно съ кѣмъ-нибудь помолвлена.
   -- А если нѣтъ?
   -- Можетъ быть, можно будетъ это какъ-нибудь прикрасить. Какое счастіе было бы какъ-нибудь его спровадить, въ его-то ужасномъ состояніи! Разъ онъ выѣдетъ, то въ дорогѣ навѣрное скоро начнетъ забывать ее.
   -- Конечно, начнетъ,-- сказалъ сэръ Томасъ.
   -- Такъ ужъ я лучше попробую. Ему очень этого хочется, и если онъ будетъ знать, что я исполнила его просьбу, онъ тебя послушается. А насчетъ того, чтобы выгнать его, Томъ, ты вѣдь это не серіозно?
   Сэръ Томасъ не отвѣтилъ ничего. Онъ отлично зналъ, что Тома нельзя выгнать. Выгнать изъ дому сына -- дѣло очень трудное и совсѣмъ не по силамъ сэрамъ Томасамъ. Главное горе его заключалось въ томъ, что въ качествѣ главы фирмы "Траверса и Тризона" онъ лишился сотрудничества и сообщества сына. "Траверсъ иТризонъ" утратили для него всякое значеніе, съ тѣхъ поръ, какъ сынъ его сбился съ пути истиннаго. Онъ сдѣлалъ бы все на свѣтѣ, чтобы воротить его. Если бы Эйалю можно было купить за какое-нибудь разумное, или даже безумное, количество тысячъ, онъ охотно купилъ бы ее, на радость своему мальчику. Что Томъ могъ быть до такой степени разстроенъ любовью -- казалось ему совершенно непостижимымъ, но онъ настолько уважалъ его чувство, что готовъ былъ простить всѣ уже сдѣланныя Томомъ глупости, лишь бы онъ постарался о своемъ излѣченіи. Избіеніе полицейскаго, безобразныя ночи въ "Горцахъ" и у Боливіа, дурацкій вызовъ и еще болѣе дурацкое нападеніе подъ портикомъ Гей-Маркета,-- все это сэръ Томасъ простилъ бы, если бы Томъ согласился подвергнуться маленькому искусу, который снова сдѣлалъ бы его годнымъ для "Траверса и Тризона." Искусу, къ тому же, была бы придана самая пріятная форма, какая только возможна. Томъ долженъ былъ проѣхаться по бѣлу свѣту съ кучею денегъ въ карманѣ, со всевозможной роскошью и всевозможными удобствами. Но только ему непремѣнно надо было уѣхать. Только такимъ путемъ. онъ могъ очиститься настолько, чтобы снова годиться для "Траверса и Тризона". Сэръ Томасъ нимало не вѣрилъ возможности купить Эйалю. Какъ оселъ или нѣтъ, но Эйаля, несомнѣнно, была упряма. Изъ поѣздки въ Стальгамъ, все равно, не могло выдти ничего такого хорошаго, какъ разсчитывалъ Томъ. Но если исполнить его желаніе, думалъ сэръ Томасъ, и разрѣшить поѣздку, можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ оттуда придутъ какія-нибудь извѣстія, вѣрныя или невѣрныя, вслѣдствіе которыхъ Томъ позволитъ посадить себя на пароходъ. Разсудивъ такимъ образомъ., сэръ Томасъ далъ свое согласіе.
   Дѣло, взятое на себя матерью, было въ высшей степени непріятное. Она не могла съѣздить въ одинъ день изъ Стальгама въ Мерль-Паркъ и обратно. Приходилось по дорогѣ провести двѣ ночи въ Лондонѣ. Рѣшили поэтому, что она поѣдетъ съ мужемъ въ Лондонъ въ четвергъ, въ пятницу съѣздитъ въ Сгальгамъ, а въ субботу вернется домой. До отъѣзда Тома изъ Мерль-Парка все еще оставалось бы почти двѣ недѣли. Послѣ долгихъ размышленій рѣшено было послать Эйалѣ записку, чтобы увѣдомить ее о пріѣздѣ тетки.
   "Надѣюсь, лэди Альбюри не слишкомъ удивится моему пріѣзду",-- писала лэди Трингль,-- "но мнѣ такъ нужно повидаться съ тобой на какіе-нибудь полъ-часа, что я рѣшаюсь пріѣхать." Она предпочла бы повидаться съ молодою дѣвушкой безъ предувѣдомленія, но въ такомъ случаѣ молодой дѣвушки могло не оказаться дома. Въ отвѣтъ на записку пришла телеграмма: "Буду дома. Лэди Альбюри будетъ очень рада, если пріѣдешь завтракать. Она говорить, что для тебя будетъ приготовлена комната на случай, если останешься ночевать."
   -- Конечно, не останусь,-- сказала лэди Трингль мистрессъ Трафикъ,-- но все-таки лучше знать, что они намѣрены принять меня любезно.
   -- Они, кажется, очень надутые господа,-- сказала Августа,-- точь-въ-точь маркэза Бальдони, да вѣдь она имъ и родня къ тому же. Что касается любезности, это само собой разумѣется. Они едва ли могли бы быть нелюбезны съ кѣмъ-нибудь, кто находится въ свойствѣ съ лордомъ Бордотрэдомъ.
   Наступилъ и четвергъ, назначенный для начала путешествія. Когда минута отъѣзда стала приближаться, задача, предстоявшая лэди Трингль, начала сильно пугать ее. Она боялась даже собственной племянницы Эйали, принявшей въ ея глазахъ преувеличенные размѣры, съ тѣхъ поръ, какъ отказала, одному за другимъ, сначала Тому, потомъ полковнику Стоббсу и, наконецъ, капитану Бетсби. Къ тому же, вопреки свойству съ лордомъ Бордотрэдомъ, со времени замужества дочери уже нѣсколько потерявшимъ, впрочемъ, свое значеніе въ ея глазахъ, она чувствовала, что Альбюри -- люди важные, и что, сдѣлавшись ихъ гостьей, Эйаля также кое-чего достигла. Превосходство Стальгама надъ Мерль-Паркомь было признано всѣми, а передъ Эйалей тетка Эммелина всегда чувствовала нѣкоторый страхъ, котораго не внушала ей Люси. Просьба Эйали, чтобы Августа сбѣгала наверхъ и принесла ей альбомъ,-- оказала свое дѣйствіе, а также и успѣшное ея восхожденіе на Св. Петра и поѣздка на балъ маркэзы; а тутъ будетъ къ тому же эта лэди Альбюри! Если бы Томъ не былъ въ такомъ волненіи, она бы, кажется, даже въ послѣднюю минуту отказалась отъ предпріятія.
   -- Матушка,-- сказалъ Томъ утромъ передъ отъѣздомъ,-- ты сдѣлаешь для меня все, что возможно.
   -- Конечно, мой милый.
   -- Мнѣ кажется, если бы ты объяснила ей все какъ есть, она бы все-таки, можетъ быть, вышла за меня. Вѣдь она сама не обрадуется, коли человѣкъ умретъ, наконецъ!
   -- Боюсь, что у нея нѣтъ сердца, Томъ.
   -- Не вѣрю я этому, матушка. Я видалъ ее такою, что она бы и мухи не обидѣла. Если бы только можно было втолковать ей, какое это будетъ доброе дѣло.
   -- Боюсь, что ей было бы до этого все равно, если она не сможетъ дѣйствительно полюбить тебя.
   -- Почему бы ей не любить меня?
   -- Голубчикъ ты мой! Какъ же я могу это знать? Можетъ быть, если бы ты самъ не такъ горячо любилъ ее, дѣла повернулись бы иначе. Если бы ты презиралъ ее....
   -- Презирать ее! Ну, этого я бы не могъ. Я и прежде слыхалъ о такихъ вещахъ, да что же тутъ подѣлаешь? Развѣ можно настолько заставить себя презирать кого-нибудь? Когда я вижу ее, она кангется мнѣ такой драгоцѣнностью, что я не могъ бы обойтись съ ней грубо, даже для спасенія своей жизни! Этого не было, когда она только-что пріѣхала. Тогда я могъ даже смѣяться надъ ней. А теперь! Вотъ толкуютъ же о богиняхъ; для меня она и есть самая настоящая богиня.
   -- Если бы ты видѣлъ въ ней только женщину, Томъ, это было бы гораздо лучше.
   Все это теперь было уже слишкомъ поздно. Теорія, которую лэди Трингль проповѣдывала сыну и которую сынъ отвергалъ, проповѣдуется очень часто, но никогда не прикладывается къ дѣлу. Когда человѣкъ знаетъ, что передъ нимъ просто-на-просто женщина, не заслуживающая никакого поклоненія, онъ можетъ, пожалуй, для какихъ-нибудь своихъ цѣлей, солгать ей и внушить, что признаетъ въ ней божество. Но если онъ чувствуетъ себя въ присутствіи богини, онъ не можетъ обращаться съ ней какъ съ простой смертной, которая въ качествѣ женщины стоитъ ниже его по своимъ атрибутамъ. Бѣдный Томъ почувствовалъ дуновеніе чего-то божественнаго и тотчасъ палъ ницъ передъ алтаремъ. Его шансы относительно Эйали ни въ какомъ случаѣ не могли быть велики; но она ужъ, конечно, не сдалась бы лежащему ницъ обожателю.
   -- Матушка!-- снова подозвалъ ее Томъ, когда лэди Трингль уже выходила изъ комнаты.
   -- Что тебѣ, милый? Мнѣ, право, ужъ пора, а то опоздаю къ поѣзду.
   -- Матушка, скажи ей, скажи ей, скажи ей, что я люблю ее.
   Мать подбѣжала къ нему, поцѣловала его въ лобъ и вышла.
   Лэди Трингль провела этотъ вечеръ въ Куинсъ-Гетѣ, гдѣ съ нею остался и сэръ Томасъ. Время проходило томительно, такъ какъ они ничего не могли сказать другъ другу утѣшительнаго. Сэръ Томасъ нимало не вѣрилъ въ поѣздку и считалъ ее только средствомъ спровадить Тома; но жена его такъ расчувствовалась надъ несчастіями сына, что, вопреки здравому смыслу, все-таки надѣялась немножко, что Эйаля, можетъ быть, смилостивится. Сердце ея было полно нѣжности къ сыну, и ей казалось, что если молодая дѣвушка не исполнитъ его просьбы,-- она будетъ достойна всевозможныхъ наказаній. Что она ея не исполнитъ -- лэди Трингль была увѣрена, но, несмотря на увѣренность, все-таки надѣялась.
   На слѣдующее утро она благополучно прибыла на Стальгамскую станцію, но, приближаясь къ цѣли путешествія, ощущала на сердцѣ все большую и большую тяжесть и видѣла ясно, что не сумѣетъ ничѣмъ объяснить лэди Альбюри своего посѣщенія,-- въ случаѣ, если Эйаля не сдастся на ея просьбу. На станціи ее ожидала карета Альбюри, съ кучеромъ и лакеемъ Альбюри въ Альбюрійскихъ ливреяхъ. Карета была закрытая, и лэди Трингль подумала въ первую минуту, что въ ней могла быть Эйаля. Въ такомъ случаѣ, можно было бы исполнить порученіе въ каретѣ, даже и не показываясь въ домѣ. Но Эйали не было. Лэди Трингль подвезли къ дому и провели черезъ входную залу въ маленькую гостиную, гдѣ она съ минуту просидѣла одна. Затѣмъ дверь отворилась, и Эйаля, блистая красотою и изяществомъ самаго лучшаго своего утренняго туалета, мгновенно очутилась въ ея объятіяхъ. Эйаля была ослѣпительна и казалась какъ будто совсѣмъ другою чѣмъ прежде, въ Гленбоджи и Римѣ.
   -- Милая тетя,-- сказала она,-- я такъ ужасно рада, что ты пріѣхала въ Стальгамъ!
   

XII.
"А въ замкѣ жилъ рыцарь."

   Эйалю волей-неволей заставили остаться въ Стальгамѣ. "Едва ли", такъ часто повторяемое ею, не повело рѣшительно ни къ чему. Сэръ Гарри разсердился бы, а лэди Альбюри пришла бы въ негодованіе, если бы она уѣхала,-- и она осталась. До пріѣзда полковника оставалась еще недѣля и Эйаля должна была прожить въ Стальгамѣ не только эту недѣлю, но и еще немножко долѣе, такъ, чтобы поохотиться нѣсколько дней подъ руководствомъ полковника. Прочитавъ письмо, съ припиской, она, конечно, не могла сомнѣваться, что если останется -- счастіе ея вѣрно. Онъ не пріѣхалъ бы снова и не хотѣлъ бы застать ее, если бы изъ этого ничего не должно было выдти. Тѣмъ не менѣе, она, по своему обыкновенію, упорно сражалась за позволеніе вернуться въ Кингсбюри-Крессетъ и уступила наконецъ,-- какъ сама сказала лэди Альбюри,-- только потому, повидимому, что "этого желаетъ сэръ Гарри".
   -- Конечно, желаетъ,-- сказала леди Альбюри. Онъ нарочно выписалъ пони; когда сдѣлаешь что-нибудь такое, развѣ пріятно видѣть, что изъ этого ничего не вышло? Сэръ Гарри совершенно этого не выноситъ.
   Эйаля была въ восторгѣ, но все-таки не выдала своей тайны. Она волновалась, какъ будто безпокоилась о чемъ-то, но пріятельница ея не знала, какъ это понять и что изъ этого заключить. Тайна Эйали продолжала оставаться тайной, которую Эйаля считала нужнымъ охранять, какъ святыню. Вѣдь все-таки было возможно, что Джонатанъ Стоббсъ никогда больше не скажетъ ей ни слова о любви. А если скажетъ,-- ну, тогда пусть хоть весь міръ узнаетъ! Тогда не будетъ больше никакой тайны. Тогда она будетъ хоть всю ночь напролетъ толковать о своей, о его любви съ лэди Альбюри, если лэди Альбюри захочетъ ее слушать. Но теперь пока тайна должна оставаться тайной. Если бы она призналась въ своей любви, а потомъ эта любовь была бы отвергнута, она, кажется, не пережила бы этого!
   Такъ оно и шло всю недѣлю, и лэди Альбюри не знала, что подумать. Она завела какъ-то разговоръ, думая добраться до истины, и все еще не понимая, какъ сильна Эйаля въ дѣлѣ сохраненія своей тайны.
   -- Человѣкъ этотъ,-- сказала она, былъ, во всякомъ случаѣ, очень вѣренъ вамъ.
   Эйаля нахмурилась, тряхнула головой и не сказала ни слова въ отвѣтъ.
   -- Если бы она не думала принять его предложеніе, она навѣрное теперь уѣхала бы,-- сказала лэди Альбюри мужу.
   -- Дѣвочка эта ничего, хорошенькая, замѣтилъ сэръ Гарри,-- но, право, мнѣ кажется, она не стоитъ такихъ хлопотъ.
   -- Конечно, не стоитъ. Какая же дѣвочка ихъ когда-нибудь стоила? Но разъ онъ думаетъ обратное, все-таки надо хлопотать.
   -- Конечно, она за него выйдетъ?
   -- Я въ этомъ вовсе не увѣрена. Ей внушено, что ты хочешь, чтобы она осталась, потому она и осталась. Она совершенно способна опять съ нимъ поохотиться и потомъ преспокойно отказать ему. Отъ нея и это станется!
   Такъ сомнѣвалась лэди Альбюри до самаго воскресенья и все воскресенье, до той минуты, когда къ пріѣзду Стоббса были уже сдѣланы послѣднія приготовленія.
   Поѣздъ приходилъ на Стальгамскую станцію въ семь часовъ вечера, а до станціи было пять миль. По воскресеньямъ въ Стальгамѣ обѣдали обыкновенно въ половинѣ восьмого, а на этотъ разъ, обѣдъ былъ отложенъ до восьми, да и то пришлось бы спѣшить. Гостей въ домѣ почти не было никого, кромѣ мистера и мистрессъ Гослингъ да Эйали. Леди Альбюри много думала о томъ, какъ принять Джонатана, и рѣшила, наконецъ, что Джонатану слѣдовало доставить случай поговорить съ Эйалей, если онъ этого захочетъ, немедленно по пріѣздѣ.
   -- Смотрите, будьте внизу въ половинѣ восьмого,-- сказала она Эйалѣ, входя въ ея спальню.
   -- Да вѣдь обѣдъ, кажется, въ восемь.
   -- Навѣрное неизвѣстно. Сэръ Гарри такъ всегда торопится; я сойду и мнѣ бы хотѣлось, чтобы и вы были со мной.
   Эйаля обѣщала.
   -- Да смотрите, надѣньте его платье.
   -- Вы, наконецъ, заставите меня совсѣмъ износить это платье, прежде чѣмъ его еще кто-нибудь увидитъ,-- сказала Эйаля смѣясь, но обѣщала и это.
   Во всемъ этомъ ей что-то брезжилось, и она начинала понимать намѣренія лэди Альбюри. Но бороться съ такими намѣреніями у нея не было никакой причины. Почему бы и не быть готовой его встрѣтить? Почему бы и не надѣть къ его пріѣзду самое хорошенькое свое платье? Если онъ скажетъ вѣщее слово,-- самое хорошенькое платье будетъ слишкомъ бѣдно, самый жадный слухъ слишкомъ медлителенъ, чтобы привѣтствовать такую великую радость. А если не скажетъ,-- зачѣмъ избѣгать его, оставаясь позади, зачѣмъ бояться встрѣчи съ нимъ? Развѣ нужно одѣваться хуже изъ-за того, что ей, можетъ быть, не за чѣмъ быть привлекательной въ его глазахъ? О нѣтъ!
   -- Я буду внизу въ половинѣ восьмого,-- сказала она. Но поѣздъ, навѣрное, опоздаетъ, и сэру Гарри не дадутъ обѣдать до девяти.
   -- Въ такомъ случаѣ, милочка, хоть полковникъ и очень великій человѣкъ, но все-таки онъ можетъ явиться въ серединѣ обѣда и поѣсть что останется. Сэръ Гарри ни минуты не будетъ ждать послѣ восьми.
   Почтенная особа пришла и одѣла ее. Почтенная особа, вѣроятно, знала, что должно произойти; можетъ быть, понимала настоящее положеніе дѣлъ даже лучше самой лэди Альбюри.
   -- Мы очень его берегли, не правда ли, миссъ?-- сказала она, застегивая платье сзади. До сихъ поръ все равно что новое.
   -- Новое!-- сказала Эйаля. Да ему придется быть у меня новымъ еще года два!
   -- Ну, я за это не поручусь, миссъ. Кому-нибудь, того гляди, придется покупать вамъ еще много новыхъ платьевъ за эти два-то года.
   На это Эйаля не отвѣчала, но она была увѣрена, что почтенная особа имѣла въ виду полковника Стоббса, говоря о "комъ-нибудь", кому прядется покупать ей новыя платья.
   Ровно въ половинѣ восьмого она сошла въ гостиную и пробыла тамъ нѣсколько минутъ одна; попыталась было сѣсть и успокоиться, но совершенно не могла сладить со своимъ волненіемъ. Онъ долженъ былъ пріѣхать почти тотчасъ, и,-- она была въ томъ увѣрена,-- судьба ея рѣшится въ ту же минуту. Она знала, что первая минута его пребыванія въ комнатѣ скажетъ ей все. Если скажетъ то, чего она хотѣла, то это будетъ ею повторено ему также безотлагательно. А если нѣтъ,-- она надѣялась, что у нея хватитъ силъ скрыть свое горе. Если онъ пріѣдетъ просто для того, чтобы поохотиться вмѣстѣ съ нею и доказать ей этимъ, что совершенно забылъ свою неудачу, тогда она сумѣетъ дать ему понять, что относится къ нему попрежнему. Предстоявшая ей задача была такъ тяжела, что при одной мысли Эйаля въ своемъ одиночествѣ почти плакала кровавыми слезами. Но нужно было все-таки сдѣлать все, чтобы никто не заподозрѣлъ присутствіе такого страданія въ ея душѣ. Тайну нельзя довѣрить даже Люси.
   На каминѣ стояли часы, къ которымъ взглядъ ея обращался постоянно. Было уже безъ двадцати восемь, и она знала, что, если поѣздъ не опоздалъ, онъ могъ бы быть уже у дверей.
   Въ эту минуту въ комнату вошла лэди Альбгори.
   -- Вашъ рыцарь пріѣхалъ наконецъ,-- сказала она,-- я слышу стукъ колесъ по аллеѣ.
   -- Онъ вовсе не мой рыцарь,-- сказала Эйаля, особенно, по-своему, нахмурившись.
   -- Чей бы рыцарь онъ ни былъ, вотъ онъ. Рыцарь ли, нѣтъ ли, мнѣ надо все-таки къ нему выдти и поздороваться съ нимъ.
   Лэди Альбюри поспѣшно вышла изъ комнаты, и Эйаля снова очутилась одна. Дверь осталась полуотворенной, такъ что до нея доносились звуки шаговъ и голосовъ въ первой залѣ, или билліардной. Она слышала голоса лакеевъ, которые ему прислуживали, голосъ сэра Гарри, просившаго его идти наверхъ и одѣваться какъ можно скорѣе, чтобы не задерживать весь домъ, и голосъ лэди Альбюри, увѣрявшей, что времени еще довольно, такъ какъ обѣдъ будетъ поданъ не ранѣе, какъ черезъ полъ-часа. Все это она слышала, а затѣмъ услыхала и того, къ кому направлялись всѣ ея мысли: онъ смѣялся, говорилъ, что страшно озябъ, и что ни за что не пойдетъ одѣваться пока не отогрѣетъ пальцевъ. Она стояла очень далеко отъ двери, не двинувшись съ того мѣста, гдѣ ее оставила лэди Альбюри, но ей показалось, что до нея донесся звукъ нѣсколькихъ, шепотомъ произнесенныхъ словъ, и она поняла, что это лэди Альбюри говорила ему, гдѣ найти ее. Потомъ раздались его шаги черезъ билліардную, стукнула ручка отворившейся двери, и онъ очутился въ ея присутствіи!
   Вспоминая обо всемъ этомъ впослѣдствіи, что случалось съ ней множество разъ, она никогда не могла отдать себѣ отчета, какъ все это произошло; въ шутку обвиняла его потомъ, что онъ счелъ дѣло рѣшеннымъ, не получивъ на то никакихъ полномочій, но сама не знала, было ли справедливо такое обвиненіе. Знала одно: не успѣлъ онъ затворить за собой двери, какъ она уже очутилась въ его объятіяхъ и поцѣлуи его обожгли ея щеки. Онъ не спрашивалъ больше -- не отвѣтитъ ли она ему иначе; въ этомъ она была совершенно увѣрена. Если бы поднимались такіе вопросы, она бы на нихъ отвѣтила и помнила бы что-нибудь изъ сказанныхъ ею самою словъ. Но она знала навѣрное, что не отвѣчала ни на какіе вопросы. Смутное воспоминаніе о быстро и безтолково смѣнявшихъ другъ друга сопротивленіи и согласіи, уступкахъ и несогласіи, о попыткахъ бѣжать, когда такъ хотѣлось остаться, о цѣломъ потокѣ нѣжныхъ словъ, звучавшихъ въ ея ушахъ, "его радость, его жена, его дорогая, его Эйаля, его собственная милая Эйаля",-- вотъ и все, что осталось у нея отъ этого короткаго свиданія. Она не сказала ни слова, ужъ это помнила навѣрное. У нея такъ захватило дыханіе, что она и не могла бы говорить. Тѣмъ не менѣе, онъ счелъ дѣло рѣшеннымъ, хотя въ прошлые разы такъ долго, такъ жалобно убѣждалъ ее! Какъ это могло случиться, чтобы онъ взялъ да и узналъ вдругъ всю правду?
   Затѣмъ до сознанія ея дошелъ голосъ лэди Альбюри, старавшейся задержать мистрессъ Гослингъ, но ту сторону двери, въ билліардной, пока не кончатся переговоры въ гостиной. Тутъ уже Эйаля сказала нѣсколько словъ, которыя послѣ запомнила:
   -- Идите; идите! Теперь вамъ надо идти.
   Еще одна слабая попытка къ сопротивленію, еще одна уступка, и онъ ушелъ. Ей осталась ровно минута на то, чтобы сказать себѣ, что лучезарный-то ангелъ явился и взялъ ее.
   Хорошенькая маленькая мистрессъ Гослингъ тихонько прокралась въ комнату, стараясь скрыть свои подозрѣнія, если они у нея и были. За ея спиною лэди Альбюри, не поднимая, протянула руку Эйалѣ ровно настолько, чтобы молодая дѣвушка могла взять ее, если пожелаетъ; Эйаля взяла и тихонько вложила въ нее свои маленькіе пальчики.
   -- Я такъ и думала,-- шепнула лэди Альбюри,-- такъ я и думала.
   -- Чертъ знаетъ что такое! Что вы всѣ тутъ дѣлаете?-- воскликнулъ сэръ Гарри, врываясь въ комнату. Ужъ восемь, а этотъ малый только-что прошелъ въ свою комнату!
   -- Да вѣдь онъ и пріѣхалъ-то всего какія-нибудь пять минутъ тому назадъ!-- сказала лэди Альбюри. Мнѣ кажется, онъ и такъ очень скоро!
   То же казалось и Эйалѣ.
   Вовремя обѣда и послѣ него всѣ были поглощены завтрашней охотой. Эйаля удивлялась, какъ можно заниматься такими пустяками, когда на свѣтѣ есть такая вещь какъ любовь. Развѣ можно думать о чемъ-нибудь постороннемъ, когда сердце такъ переполнено! Но Джонатанъ,-- теперь онъ былъ для нея Джонатаномъ, ея лучезарнымъ ангеломъ,-- Джонатанъ очень интересовался охотой. Оставалась всего недѣля. Кроппи, по его мнѣнію, могъ бы поработать три дня, разъ оставалась всего недѣля. Послѣ этого у Кроппи будетъ такъ много времени на отдыха, и бездѣлье!
   -- Ну, это все-таки накладно,-- сказалъ сэръ Гарри.
   -- Ахъ, пожалуйста, пожалуйста, не надо,-- сказала Эйаля.
   Но лэди Альбюри и Джонатанъ общими силами заставили молчать сэра Гарри, а мистрессъ Гослингъ доказала неосновательность его возраженій разсказомъ объ одномъ пони, на которомъ одна дама ѣздила три дня подъ рядъ.
   -- Ну, я бы не желалъ быть ни на мѣстѣ пони, ни на мѣстѣ его владѣльца, ни на мѣстѣ этой дамы,-- сказалъ сэръ Гарри.
   Но его заставили молчать. Что за важность, хотя бы обрушилось само небо, лишь бы Эйаля была довольна! Развѣ можно сдѣлать достаточно для дѣвушки, которая поступила какъ ангелъ, въ надлежащее время принявъ предложеніе надлежащаго человѣка?
   Въ тотъ вечеръ она только на минуту осталась съ нимъ наединѣ.
   -- Я всегда васъ любила,-- шепнула она, убѣгая.
   Полковникъ не вполнѣ ясно понялъ смыслъ этого заявленія, но былъ имъ доволенъ, покуривая свою сигару въ обществѣ сэра Гарри и мистера Гослинга.
   Но хотя съ женихомъ Эйаля въ тотъ вечеръ сказала всего два слова, съ лэди Альбюри на сонъ грядущій наговорила ихъ очень много.
   -- Итакъ, вы, какъ люди благоразумные, наконецъ, все это порѣшили между собой,-- сказала лэди Альбюри.
   -- Ужъ не знаю, благоразумно ли это съ его стороны.
   -- Положимъ, что такъ. Онъ, во всякомъ случаѣ, былъ очень вамъ вѣренъ.
   -- О да.
   -- А вы... вы все это знали.
   -- Нѣтъ, я ничего не знала. Я не разсчитывала, чтобы онъ опять заговорилъ со мною. Только надѣялась.
   -- Но къ чему же, скажите на милость, вы доставили ему столько хлопотъ?
   -- Этого я немогу вамъ сказать,-- отвѣтила Эйаля, тряхнувъ головой.
   -- То-есть, тутъ все еще есть какая-нибудь тайна?
   -- Никакой. Я ничего не стала бы скрывать отъ васъ, потому что вы были такъ ужасно добры ко мнѣ. Но я просто не могу сказать. Не могу объяснить даже самой себѣ. О, лэди Альбюри, почему вы были такъ добры ко мнѣ?
   -- Не объяснить ли это тѣмъ, что я любила васъ?
   -- Конечно, если это правда.
   -- Но вѣдь это неправда.
   -- О, лэди Альбюри!
   -- Я очень васъ люблю. Теперь всегда буду васъ любить. Надѣюсь, что всегда буду васъ любить, потому что вы будете его женой. Но я не потому была добра къ вамъ, что любила васъ.
   -- Такъ почему же?
   -- Потому что любила его. Развѣ вы этого не понимаете? Потому что мнѣ хотѣлось, чтобы всѣ его желанія исполнялись. Развѣ не нужно было какого-нибудь такого дома, гдѣ вы могли бы встрѣчаться? Какъ вы думаете, пріятно было бы вамъ обоимъ, если бы ему приходилось ухаживать за вами въ гостиной вашей тетушки въ Кингсбюри-Крессентѣ?
   -- Ахъ, нѣтъ,-- сказала Эйаля.
   -- Развѣ онъ могъ бы ѣздить съ вами на охоту, если бы вы не были здѣсь? Развѣ вы могли бы сойтись, если бы я не была добра къ вамъ? Понимаете теперь?
   -- Да,-- сказала Эйаля,-- теперь понимаю. Онъ васъ просилъ?
   -- Н-ну... онъ совѣтовался со мной. Мы много о васъ разсуждали и, наконецъ, рѣшили сообща, что приручить васъ всего легче лаской. Развѣ это неправда?
   -- Это способъ очень пріятный; я такъ люблю, чтобы меня ласкали.
   -- Сэръ Гарри тоже былъ въ секретѣ, и ласка съ его стороны заключалась въ платьѣ. Это, по-моему, тоже было удачно.
   -- А ему понравилось?
   -- Кому "ему"?
   -- Джонатану,-- сказала Эйаля, почти споткнувшись на этомъ словѣ, такъ какъ въ первый разъ произнесла его вслухъ.
   -- Кажется, понравилось. Но сталъ ли бы онъ упорствовать и помимо платья,-- этовы спросите сами. Если онъ вамъ отвѣтитъ, что кабы не платье, никогда больше не сказалъ бы съ вами ни слова, тогда, по-моему, вамъ слѣдуетъ поблагодарить сэра Гарри и поцѣловать его.
   -- Этого-то ужъ онъ, навѣрное, не отвѣтитъ,-- сказала Эйаля съ притворнымъ негодованіемъ.
   -- Ну, а теперь, милочка моя, теперь, когда я вамъ разсказала всѣ свои секреты и объяснила, какъ мы общими силами составили противъ васъ заговоръ, вы, по-моему, должны открыть мнѣ свою тайну. Какъ это вы такъ рѣшительно ему отказывали тогда, въ воскресенье, во время прогулки, а потомъ такъ сразу образумились, когда онъ сегодня пріѣхалъ?
   -- Я не могу этого объяснить,-- сказала Эйаля.
   -- Вѣдь вы же не можете не знать, что онъ вамъ нравился?
   -- Онъ всегда мнѣ нравился.
   -- И, вѣроятно, болѣе, чѣмъ нравился тогда, въ воскресенье-то.
   -- Я его обожала.
   -- Въ такомъ случаѣ я васъ не понимаю.
   -- Лэди Альбюри, мнѣ кажется, я полюбила его, какъ только увидала. Маркиза Бальдони повезла меня въ Лондонъ на балъ, и онъ былъ тамъ.
   -- Онъ тогда сказалъ вамъ что-нибудь?
   -- Нѣтъ; онъ все дурачился, какъ это съ нимъ часто бываетъ. Знаете его манеру? Помню каждое его слово. Онъ подошелъ ко мнѣ непредставленный и велѣлъ мнѣ танцовать съ собою.
   -- И вы танцовали?
   -- О да. Что бы онъ ни велѣлъ, я бы все сдѣлала. Потомъ онъ бранилъ меня за то, что я не достаточно скоро заняла мѣсто. Потомъ еще выдумалъ какую-то исторію о женщинѣ, которая была съ нимъ помолвлена и не согласилась за него выдти, потому что у него рыжіе волосы и зовутъ его Джонатаномъ. Я знала, что это все шутка, но все-таки терпѣть не могла эту женщину.
   -- Это, должно быть, настоящая любовь съ перваго взгляда.
   -- Кансется, да. Съ тѣхъ самыхъ поръ я думала о немъ постоянно.
   -- Однако вы два раза ему отказывали.
   -- Да.
   -- И съ такимъ длиннымъ промежуткомъ.
   Эйаля кивнула собесѣдницѣ.
   -- Такъ почему же?
   -- Ахъ, право, не могу сказать. Ког гда-нибудь попробую объяснить ему, но мнѣ, навѣрное, не удастся. Все это потому... Нѣтъ, лэди Альбюри, не могу. Вамъ случалось когда-нибудь что-нибудь воображать? Видѣть какъ будто сны наяву?
   -- Строить воздушные замки?-- подсказала лэди Альбюри.
   -- Вотъ именно.
   -- Очень часто. Но они никогда не сбываются.
   -- Никогда не сбываются,-- это совершенная правда. У меня былъ тоже воздушный замокъ, а въ замкѣ жилъ рыцарь.
   Ей все еще стыдно было признаться, что обитателемъ замка былъ лучезарный ангелъ.
   -- Мнѣ хотѣлось узнать сначала, онъ ли этотъ рыцарь?
   -- И вы не были въ этомъ увѣрены до нынѣшняго дня?
   -- Давно уже была увѣрена. Но когда мы тогда ходили гулять, въ воскресенье, я была такая идіотка, что не знала, какъ ему это сказать. О, лэди Альбюри, какая я была дура! Что бы я стала дѣлать, кабы онъ не вернулся?
   -- Послали бы за нимъ.
   -- Ни за что! Ни за что! Я бы страдала всю жизнь. А теперь я такъ счастлива!
   -- Онъ и есть тотъ самый рыцарь?
   -- Ахъ да, тотъ самый. Тотъ самый, настоящій, который всегда жилъ въ моемъ замкѣ.
   Повышеніе Эйали получило такую степень достовѣрности, что по уходѣ лэди Альбюри сама почтенная особа пришла помочь ей раздѣться. Съ этихъ поръ такая помощь должна была считаться необходимой.
   -- Сдается мнѣ, миссъ,-- сказала почтенная особа,-- что до конца двухъ-то лѣтъ много еще будетъ новыхъ платьевъ!
   Послѣ этого Эйаля уже не сомнѣвалась, что всѣ въ домѣ знали о происшедшемъ.
   Но только теперь, оставшись одна, она почувствовала всю полноту своего счастія.
   Въ самомъ своемъ разгарѣ, мечты убѣждали ее въ одномъ: только такое существо достойно ея любви и никакое другое. Но она никогда не вѣрила въ возможность его появленія,-- никогда, хотя и говорила себѣ, что ангелы столько разъ сходили съ небесъ и сочетались со смертными дѣвами. Мечты скорѣе преграждали ей любовь, чѣмъ поощряли къ ней. Но теперь тотъ, о комъ она мечтала, предсталъ передъ нею въ дѣйствительности. Она вынула письмо маркизы и прочла описаніе своего возлюбленнаго. Да, все это такъ: онъ смѣлый, прямой и нѣжный,-- настоящій герой. Но онъ еще гораздо болѣе всего этого,-- потому что онъ-то и есть самъ лучезарный ангелъ.
   

XIII.
Опять въ Гобльгузъ-Вудѣ.

   Понедѣльникъ былъ посвященъ охотѣ. Я вовсе не увѣренъ, чтобы скачка по окрестностямъ, со сворою гончихъ, была забавою, совмѣстимою съ гарантированными радостями любви, находившимися теперь въ распоряженіи Эйали и ея ангела. Для начатковъ любви, маленькихъ нѣжныхъ услугъ, нѣжныхъ словечекъ, прошептанныхъ задыхаясь, пока лошади во весь опоръ мчатся рядомъ, для четвертей часа, проведенныхъ вмѣстѣ въ заросли огромнаго лѣса и представляющихъ неоцѣненныя преимущества для частныхъ бесѣдъ,-- для всего этого охота годится вполнѣ. Но когда двое молодыхъ людей уже помолвлены съ общаго согласія всѣхъ своихъ друзей,-- удобный диванъ, пожалуй, лучше. Эйаля знала еще пока очень немного о намѣреніяхъ жениха; ей была знакома только та сторона вопроса, которая обнаружилась въ его просьбѣ выдти за него. Но тутъ нужно было оговорить еще тысячу вещей: какъ, гдѣ и когда? Она знала пока только -- почему, вотъ и все. И ей ничего нельзя было разъяснить, пока она мчалась по громадному лѣсу верхомъ на Кроппочкѣ.
   -- Я очень радъ снова видѣть васъ въ нашихъ краяхъ, миссъ,-- сказала, внезапно появившійся откуда-то Ларри Туэнтиманъ.
   -- О, мистеръ Туэнтиманъ!.. Какъ поживаетъ малютка?
   -- Малютка совершенно здоровъ, миссъ. Его мамаша уже сколько разъ была на охотѣ!
   -- Мнѣ слѣдовало, во-первыхъ, спросить о ней. И малютка гоже былъ на охотѣ?
   -- Ну, нѣтъ, не совсѣмъ. Но когда собаки не далеко, мамаша пріѣзжаетъ на часокъ съ лишнимъ. Удивительный былъ сезонъ, удивительный, Вы, можетъ, слышали о нашей великолѣпной гонкѣ изъ Дильсбороускаго лѣса. Мы нашли его тамъ, совсѣмъ рядомъ съ моимъ домикомъ, знаете, и загнали въ Бракѣ черезъ часъ сорокъ минутъ. И было-то насъ всего пятеро или шестеро. И, навѣрное, вы были бы изъ числа этихъ шести, миссъ, кабы были здѣсь на своемъ пони. Ни разу, представьте, не сбились со слѣда!
   Эйаля благоволила къ Ларри Туэнтиману и знала, что, по охотничьимъ уставамъ и обычаямъ, могла разговаривать съ нимъ совершенно свободно. Но лисы интересовали ее меньше, чѣмъ прежде. Теперь уже ничто ее не интересовало кромѣ Джонатана Стоббса. Онъ цѣлый день ѣздилъ съ нею вмѣстѣ, чтобы быть наготовѣ, если ей что-нибудь понадобится, но не всегда былъ съ ней рядомъ, а этого-то ей и хотѣлось. Онъ достигъ своей цѣли и былъ доволенъ. Она достигла высшаго блаженства, но наслаждалась имъ вполнѣ только тогда, когда слышала звукъ его голоса и могла смотрѣть ему въ глаза, пока онъ говорилъ съ ней. Она не очень заинтересовалась великолѣпной гонкой изъ Дильсборо и не обратила вниманія даже на комплиментъ, которымъ завершился разсказъ мистера Туэнтимана. Они цѣлый день разъѣзжали по лѣсу и убили, правда, лисицу, но гонка была какая-то вялая.
   -- Кроппочка совершенно можетъ, теперь опять выѣхать въ среду,-- сказалъ полковникъ на обратномъ пути.
   Сэръ Гарри согласился.
   -- Что всѣ вы намѣрены сегодня дѣлать?-- спросила лэди Альбюри за завтракомъ на слѣдующее утро.
   -- Что вы предпочтете: ѣхать кататься или идти гулять?-- продолжала она, обращаясь къ Эйалѣ.
   Эйаля, по своему теперешнему положенію, считалась заслуживающею особаго вниманія. Эйаля отвѣчала, что, пожалуй, лучше идти. Вотъ, наконецъ, удобная, минута, чтобы обратится съ своей просьбой къ главному заинтересованному лицу!
   -- Пойдемъ-те со мной въ этотъ лѣсъ съ дурацкимъ названіемъ,-- сказала она.
   -- Гоблегузскій лѣсъ,-- подсказалъ полковникъ.
   И дѣло устроилось по желанію Эйали.
   Прогулка по лѣсу стоитъ, пожалуй, удобнаго дивана въ гостиной и менѣе подвержена вторженіямъ. Они вышли изъ дома и пошли по дорожкѣ, которую Эйаля помнила такъ хорошо: по этой самой дорожкѣ она трусила за сэромъ Гарри, дѣлая видъ, что слушаетъ его споръ съ капитаномъ Гломаксомъ о загнанной лисицѣ, а въ дѣйствительности прислушиваясь къ голосу полковника и недоумѣвая, скажетъ ли онъ ей что-нибудь въ этотъ день или нѣтъ. Затѣмъ въ мысляхъ ея произошло тогда сильное смятеніе, которое она и сама теперь не могла понять. Если онъ заговоритъ, она знала навѣрное, что скажетъ, ему "нѣтъ", а между тѣмъ ей такъ хотѣлось, чтобы это было "да". Какая же она была дура, говорила она себѣ теперь, идучи по дорожкѣ, и какъ мало заслуживала выпавшаго на ея долю счастія!
   Разговоръ по дорогѣ велъ большею частью онъ; многое сообщилъ о томъ -- гдѣ, какъ и когда, и надѣялся; что не придется откладывать. Слѣдующій годъ или два онъ собирался пробыть въ Альдершотѣ и могъ устроить ей тамъ подходящее помѣщеніе, на томъ условіи, чтобы свадьба была тотчасъ. Онъ не сталъ объяснять почему нельзя устроить помѣщеніе, если свадьба будетъ отложена на два-три мѣсяца, но она не задавала никакихъ вопросовъ.
   Конечно, свадьба будетъ въ Лондонѣ, если мистрессъ Дозетъ этого захочетъ, а если нѣтъ,-- можно обвѣнчаться въ Стальгамѣ. По всѣмъ этимъ пунктамъ онъ имѣлъ многое предложить, и Эйаля все принимала какъ Священное писаніе. Разъ лучезарный ангелъ явился, разъ рыцарь, владѣвшій ея замкомъ, предсталъ передъ нею,-- конечно, его надо было слушаться во всемъ. Она согласилась бы рѣшительно на все, что бы ни вздумалось ему предложить.
   Когда они вошли въ лѣсъ, Эйаля тихонько привела его на то самое мѣсто, гдѣ онъ прежде задавалъ ей свои вопросы.
   -- Помните эту тропинку?-- спросила она.
   -- Помню, что мы съ вами шли по ней вмѣстѣ,-- отвѣчалъ онъ.
   -- Да; ну, а вотъ этотъ самый поворотъ? Помните вы вотъ эту вѣтку?
   -- Ну, нѣтъ, вѣтки не помню.
   -- Вы оперлись на нее рукою, когда говорили мнѣ это "никогда, никогда".
   -- Развѣ я говорилъ "никогда, никогда"?
   -- Да, говорили; когда я была такъ неискренна съ вами.
   -- Развѣ вы были неискренни?-- спросилъ онъ.
   -- Вы все перезабыли, Джонатанъ. Все это вылетѣло у васъ изъ головы, какъ будто это былъ разговоръ о лисицѣ съ капитаномъ Гломаксомъ.
   -- Неужели, милая?
   -- Я помню каждое слово. Помню, какъ вы стояли и съ какимъ видомъ, даже какая на васъ была шляпа и какую вы держали въ рукѣ тросточку, когда просили меня сказать хоть одно слово, хоть взглянуть на васъ. Ну, вотъ вамъ, теперь вамъ придется выносить всю мою тяжесть.
   Она облокотилась на него обѣими руками, и заглянувъ ему въ лицо, шевельнула губами, какъ бы говоря это "одно слово".
   -- Помните, я говорила, что думала, будто вы отъ меня отказались?
   -- Это-то я помню очень хорошо.
   -- Развѣ это не было неискренно? Ахъ, Джонатанъ, это такой былъ вздоръ! Если бы я это въ самомъ дѣлѣ думала, я была бы несчастная.
   -- Такъ почему же вы такъ часто клялись мнѣ, что не можете меня любить?
   -- Этого я никогда не говорила,-- сказала Эйаля. Никогда.
   -- Полно, такъ ли?
   -- Никогда не говорила. Никогда я не говорила вамъ такую неправду. Я уже любила васъ тогда почти такъ же, какъ люблю теперь. Ахъ, я ужъ съ какихъ поръ люблю васъ!
   -- Такъ почему же вы мнѣ отказывали?
   -- Да вотъ въ томъ-то и дѣло! Это-то я и хотѣла бы вамъ объяснить на этомъ самомъ мѣстѣ, если бы только могла. Развѣ не странно, чтобы дѣвушкѣ предлагали то, чего она хочетъ больше всего на свѣтѣ, и чтобы она отъ этого отказывалась?
   -- Развѣ вы хотѣли этого больше всего на свѣтѣ?
   -- Конечно. Когда я была въ церкви въ то утро, я думала о томъ, что никогда, никогда не могу быть счастлива, если вы не вернетесь ко мнѣ.
   -- Но когда вернулся, вы меня прогнали.
   -- Любить васъ я умѣла,-- сказала она,-- но сказать вамъ объ этомъ не умѣла. Теперь я умѣю, правда?
   Она взглянула на него снизу вверхъ и улыбнулась.
   -- Да, мнѣ, кажется, никогда не наскучитъ вамъ это повторять. А тогда не могла сказать! А что если бы вы поймали меня на словѣ?
   -- Я вѣдь говорилъ вамъ, что никогда не откажусь отъ васъ.
   -- Только поэтому я и не была окончательно несчастна. Мнѣ, должно быть, совѣстно было сказать правду, послѣ того, какъ я уже разъ отказала вамъ. Я доставила вамъ такъ много совершенно лишнихъ хлопотъ! Кажется, если бы вы сдѣлали мнѣ предложеніе на томъ первомъ балѣ въ Лондонѣ, я бы и тогда уже сказала "да", если бы говорила правду.
   -- Ну, это было бы ужъ очень внезапно. Я вѣдь никогда прежде и не видывалъ васъ.
   -- Все-таки. Вамъ я могу теперь въ этомъ признаться, хотя ни за что, ни за что не призналась бы никому другому. Когда вы пришли къ намъ въ театрѣ, я рѣшила, что лучше васъ нѣтъ никого въ мірѣ. Я, навѣрное, ужъ и тогда васъ любила.
   -- Едва ли, Эйаля.
   -- Любила,-- повторила она. Теперь вы знаете все и если считаете меня гадкой,-- ну, пожалуй, съ этимъ я ужъ ничего не могу сдѣлать.
   -- Гадкой, милочка?
   -- Гадко, я думаю, такъ вдругъ влюбиться въ кого-нибудь, и очень гадко -- затруднять его, заставляя повторять нѣсколько разъ одно и то же. Но теперь я во всемъ вамъ покаялась, и если хотите бранить меня -- пора. Теперь можете, но потомъ, за это,-- никогда.
   Читатель можетъ представить себѣ, какого рода былъ выговоръ, которому она подверглась.
   Возвращаясь затѣмъ домой, она поблагодарила его за все добро, которое онъ сдѣлала, ея близкимъ.
   -- Все это я слышала отъ Люси. Какъ вы были щедры къ Айзедору.
   -- Изъ этого, въ концѣ концовъ, ничего не вышло,-- сказалъ онъ.
   -- Какъ ничего не вышло? Я вѣдь знаю, что вы послали ему денегъ.
   -- Я предлагалъ ему взаймы немножко, даже и послалъ, было, чекъ; но онъ мнѣ его возвратилъ черезъ два дня. Этотъ знаменитый вашъ дядя...
   -- Дядя Томъ?
   -- Да, вашъ дядя Томъ, человѣкъ съ милліонами! Онъ выступилъ впередъ и совершенно меня вытѣснилъ. Не знаю, что произошло въ Суссексѣ, но, узнавъ, что они намѣрены скоро жениться, онъ сунулъ руку въ карманъ, какъ и слѣдовало такому великолѣпному дядѣ-милліонеру.
   -- Я этого не слыхала.
   -- Гамель сейчасъ же прислалъ мои деньги обратно.
   -- А бѣдный Томъ! Вы были такъ добры къ бѣдному Тому.
   -- Томъ мнѣ нравится.
   -- Но онъ велъ себя очень дурно.
   -- Ну, да, пожалуй. Джентльмену никогда не слѣдуетъ бить другого джентльмена, какъ бы онъ ни былъ влюбленъ. Это поступокъ неподходящій и никогда не ведетъ ни къ чему хорошему. Но бѣдняга такъ горячо все это чувствуетъ.
   -- Разъ ему сказали "нѣтъ", ему слѣдовало угомониться.
   -- Но вѣдь и я не угомонился, когда мнѣ сказали "нѣтъ".
   -- Это дѣло другое. Ему слѣдовало угомониться. А если бы угомонились вы,-- вы бы разбили сердце бѣдной дѣвушки и, навѣрное, все время это знали?
   -- Будто бы?
   -- И потомъ вы были слишкомъ добры. Въ этомъ все и дѣло. Не думаю, чтобы вы дѣйствительно меня любили, не такъ, какъ я люблю васъ. О Джонатанъ, ну, какъ вы теперь возьмете да передумаете? Ну, какъ вы мнѣ скажете, что все это была ошибка? Ну, какъ я проснусь и увижу, что лежу въ постели въ Кингсбюри-Крессентѣ!
   -- Надѣюсь, что такого пробужденія не будетъ никогда!
   -- Я сошла бы съ ума, просто помѣшалась бы. Встряхните меня, чтобы я знала, что все это въ самомъ дѣлѣ, наяву, настоящее. Но, Джонатанъ, зачѣмъ вы назвали меня миссъ Дормеръ, когда уѣзжали? Это было хуже всего. Помню, какъ вы въ первый разъ назвали меня Эйалей; это пронизало меня всю насквозь, точно электрическая искра. Но вы ничего не замѣтили, правда?
   Вернувшись въ то утро домой, она написала Люси, чисто по-сестрински сообщивъ ей о своемъ благополучіи:
   "Я увѣрена, что Айзедоръ лучше всѣхъ, но Джонатанъ еще лучше Айзедора. Не требую, чтобы ты съ этимъ соглашалась, но если ты будешь возражать, я все-таки останусь при своемъ. Помнишь, я тебѣ разсказывала, что старушка на желѣзной дорогѣ говорила, что у меня гадкій характеръ. Умная была старушка и все понимала; я, дѣйствительно, была пренесносная. Однако, теперь все уладилось, и Джонатанъ лучше всѣхгь. О, мой милый, мой милый! Какъ хорошо имѣть собственнаго милаго и любить его!"
   Если бы письмо это было написано днемъ раньше,-- какъ оно и было бы, если бы Эйалю не повезли на охоту,-- оно пришло бы въ Мерль-Паркъ въ среду; новость была бы сообщена теткѣ Эммелинѣ, а черезъ нее бѣдному Тому, и непріятная поѣздка изъ Мерль-Парка въ Стальгамъ сдѣлалась бы излишней. Но въ понедѣльникъ писать было некогда. Письмо было отправлено въ стальгамскомъ почтовомъ мѣшкѣ во вторникъ вечеромъ и пришло въ Мерль-Паркъ только въ четвергъ, уже послѣ отъѣзда лэди Трингль. Если бы только знали въ то утро, что Эйаля помолвлена съ полковникомъ Стоббсомъ, этого было бы достаточно для выѣзда Тома, и не понадобилось бы никакихъ спеціальныхъ посольствъ въ Стальгамъ.
   Въ среду опять была охота, и Эйаля, отведя душу бесѣдой съ женихомъ въ Гобльгузскомъ лѣсу, уже могла отнестись къ своимъ занятіямъ болѣе внимательно. Помолвка ея сдѣлалась уже старой исторіей. Сэръ Гарри уже шутилъ надъ нею, и она обсуждалась даже съ мистрессъ Гослингъ. Конечно, это была "радость навѣки", тѣмъ не менѣе Эйаля начала уже слѣзать съ облаковъ и ходить по землѣ, какъ первая попавшаяся королева. А потому, когда собаки были пущены и Ларри сказалъ, что ему извѣстенъ кратчайшій путь изъ лѣса, она собралась съ силами и поскакала "молодчикомъ", какъ замѣтилъ сэръ Гарри, вернувшись въ Стальгамъ. Въ тотъ же день Эйаля получила записку отъ тетки и отвѣчала телеграммой.
   Въ четвергъ она сидѣла дома и писала разныя письма. Первое было къ маркизѣ, потомъ къ Нинѣ, и въ обоихъ много говорилось о "Джонатанѣ". Нинѣ она могла, между прочимъ, повторить свое замѣчаніе о томъ, какъ пріятно имѣть собственнаго милаго и любить его. Затѣмъ слѣдовало письмо къ тетѣ Маргаритѣ, письмо самое необходимое, и еще письмо къ тетѣ Эммелинѣ, полученное ею уже по возвращеніи изъ Сгальгама. Много ломали голову и Эйаля и лэди Альбюри, стараясь догадаться о цѣли завтрашняго посѣщенія. Лэди Альбюри держалась того мнѣнія, что лэди Трингль прослышала о помолвкѣ и ѣхала съ намѣреніемъ ее разстроить въ интересахъ Тома.
   -- Но она вѣдь не можетъ, знаете ли, этого сдѣлать,-- говорила Эйаля съ нѣкоторымъ испугомъ. Теперь она не имѣетъ ко мнѣ никакого отношенія. Она вѣдь меня отдала, вы знаете. Она меня перемѣнила на Люси.
   -- Если бы она и не перемѣнила васъ, все равно, ничего не могла бы сдѣлать,-- сказала лэди Альбюри.
   На слѣдующій день, приблизительно за четверть часа до завтрака, лэди Трингль провели въ маленькую гостиную, о которой мы упоминали въ предыдущей главѣ, и передъ нею, сіяя красотою и счастіемъ, явилась Эйаля. Она, казалось, чувствовала себя въ Стальгамѣ совершенно какъ дома, имѣла видъ, какъ будто была въ немъ родною, и видъ этотъ очень удивилъ лэди Трингль. Въ ней не оставалось больше ни тѣни покорности, той покорности, которая, хотя ея и не было въ характерѣ Эйали, все-таки принадлежала, какъ бы по праву, дѣвушкамъ, занимавшимъ столь зависимое положеніе, какъ она и ея сестра Люси.
   -- Я такъ рада видѣть тебя въ Стальгамѣ,-- сказала Эйаля, обнимая тетку.
   -- Я пріѣхала къ тебѣ,-- сказала лэди Трингль,-- по совершенно особенному дѣлу.
   Она замолчала и приняла видъ необыкновенно торжественный.
   -- Ты получила мое письмо?-- спросила Эйаля.
   -- Получила твою телеграмму и нахожу, что это очень любезно со стороны лэди Альбюри. Но я не могу воспользоваться ея приглашеніемъ. Твой бѣдный двоюродный братъ Томъ въ такомъ положеніи, что я не могу его оставлять долѣе, чѣмъ это необходимо.
   -- Но ты получила мое письмо?
   -- Я не получала отъ тебя никакого письма, Эйаля.
   -- А въ немъ была такая новость, тетя Эммелина! Такая новость!
   -- Какая новость, мой другъ?
   Задавая этотъ вопросъ, тетя Эммелина стала торжественнѣе, чѣмъ когда-либо.
   -- О, тетя Эммелина!.. Я...
   -- Ты -- что, Эйаля?
   -- Я помолвлена съ полковникомъ Джонатаномъ Стоббсомъ.
   -- Помолвлена!
   -- Да, тетя Эммелина, помолвлена. Я писала тебѣ во вторникъ, нарочно чтобы тебѣ это сказать. Надѣюсь, ты и дядя Томъ одобрите. Противъ этого нѣтъ рѣшительно ничего, вотъ развѣ что я ничего не могу дать ему съ своей стороны, то-есть относительно денегъ. Полковника Стоббса, тетя Эммелина, дядя Томъ едва ли назвалъ бы богатымъ человѣкомъ, но здѣсь всѣ говорятъ, что у него совершенно довольно денегъ, чтобы жить хорошо. Если бы у него не было ровно ничего, это для меня было бы все равно. Не могу понять, какъ можно кого-нибудь любить или не любить оттого, что онъ богатъ или бѣденъ.
   -- И ты окончательно помолвлена!-- воскликнула лэди Трингль.
   -- Ахъ, Боже мой, конечно. Можетъ быть, ты хочешь спросить объ этомъ лэди Альбюри. Онъ и прежде, знаешь ли, этого желалъ.
   -- А теперь ты съ нимъ помолвлена?
   Вмѣсто отвѣта Эйаля сочла достаточнымъ кивнуть головой.
   -- Значитъ, все кончено?
   -- Какъ кончено?-- воскликнула Эйаля. Что ты! Все только начинается.
   -- Все кончено для бѣднаго Тома,-- сказала лэди Трингль.
   -- О да. Для него это всегда было кончено, тетя Эммелина. Я столько разъ ему говорила, что этого никогда не можетъ быть. Развѣ ты не знаешь, тетя Эммелина, что я ужъ говорила ему?
   -- Да вѣдь ты то же самое говорила и этому господину.
   -- Тетя Эммелина,-- сказала Эйаля со своей серіозностью и всѣмъ достоинствомъ, на какое только была способна,-- я помолвлена съ полковникомъ Стоббсомъ, и ничто въ мірѣ не можетъ этого измѣнить, кто бы что ни говорилъ. Если ты хочешь все узнать объ этомъ, тебѣ скажетъ лэди Альбюри. Она знаетъ, что ты моя тетка, и потому очень охотно поговоритъ съ тобой. Но только никто не можетъ сказать ничего такого, отчего бы это могло разстроиться.
   -- Бѣдный Томъ!-- проговорила мать.
   -- Очень сожалѣю, если это непріятно двоюродному брату.
   -- Онъ боленъ, страшно боленъ. Ему придется уѣхать и скитаться по бѣлу свѣту; ужъ и не знаю, вернется ли онъ когда-нибудь. Этотъ Стоббсъ, ужъ навѣрное, никогда не будетъ тебя любить такъ, какъ онъ любилъ тебя.
   -- Ахъ, тетя, къ чему все это?
   -- И, вдобавокъ, Томъ будетъ вдвое богаче. Впрочемъ...
   Эйаля стояла молча, видя безполезность всякихъ дальнѣйшихъ увѣреній съ своей стороны.
   -- Я поѣду и скажу ему, душа моя, вотъ и все. Передать ему что-нибудь отъ тебя, Эйаля?
   -- О да, все, что не будетъ противорѣчить моей искренней привязанности къ полковнику Стоббсу. Скажи ему, что я помолвлена съ полковникомъ Стоббсомъ. Вѣдь скажешь, тетя Эммелина?
   -- Конечно; если это ужъ окончательно.
   -- Окончательно,-- сказала Эйаля. Потомъ еще поклонись ему отъ меня и скажи, что мнѣ очень грустно, что я причиняла ему огорченія, и надѣюсь, что онъ скоро выздоровѣетъ и вернется изъ путешествія.
   Тетка Эммелина, тѣмъ временемъ, утопала въ слезахъ.
   -- Вѣдь я въ этомъ не виновата, тетя Эммелина. Ну, развѣ это отъ меня зависѣло?
   Тетка когда-то жестоко оскорбила ее, сказавъ, что она кокетничаетъ съ Томомъ. Эйаля вспомнила въ эту минуту жестокія слова и нанесенную ими рану; тѣмъ не менѣе обращалась съ теткой нѣжно, старалась быть почтительной и покорной.
   -- Я ничѣмъ не могла этому помочь, тетя Эммелина. Ну, развѣ могла?
   -- Вѣроятно, нѣтъ, душа моя.
   Тутъ лэди Трингль объявила, что тотчасъ уѣзжаетъ въ Лондонъ. Нѣтъ, она предпочитала не являться къ завтраку. Ей пріятнѣе тотчасъ вернуться на станцію, если ее могутъ отвезти. Она плакала и не хотѣла, чтобы это видѣли. Итакъ, карета, по просьбѣ Эйали и, вѣроятно, къ большому негодованію кучера, снова подкатила къ подъѣзду, и лэди Трингль поѣхала обратно на станцію, не видавъ никого изъ семьи Альбюри.
   

XIV.
Капитанъ Бетсби въ Ломбардъ-Стритѣ.

   Полковникъ Стоббсъ уже три дня пробылъ въ Стальгамѣ, пригрѣваясь на солнышкѣ Эйалиной любви, когда обитатели Стальгама впервые услышали о великомъ событіи, приключившемся въ жизни третьяго Эйалинаго поклонника. Во время прогулки въ Гобльгузъ-Вудѣ женихъ съ невѣстой говорили кое-что и о капитанѣ Бетсби, преимущественно шутили надъ нимъ. Мысль о печали, внезапно постигшей капитана, была дѣйствительно довольно забавна.
   -- Онъ никогда и не говорилъ со мной!-- сказала Эйаля.
   -- Онъ вообще разговариваетъ мало,-- сказалъ полковникъ,-- но очень много думаетъ о различныхъ предметахъ. У него было пропасть исторій со множествомъ женщинъ, которыя постоянно стараются выйти за него замужъ -- изъ-за его состоянія, вѣроятно. Какъ онъ уцѣлѣлъ до сихъ поръ, одному Богу извѣстно.
   Собственная недавняя помолвка никогда не мѣшаетъ человѣку говорить весьма охотно о томъ, какъ "уцѣлѣли" Другіе, подразумѣвая при этомъ, что хотя всѣ прочія молодыя лэди должны считаться зломъ, котораго слѣдуетъ избѣгать, его собственная -- единственный случай безусловнаго блага. Затѣмъ, дня черезъ два, пришло извѣстіе о поѣздкѣ въ Остенде. Сэръ Гарри получилъ письмо отъ пріятеля, сообщавшаго ему о приключеніи единокровнаго брата.
   -- Какъ бы вы думали, что случилось?-- спросилъ сэръ Гарри за завтракомъ, вскакивая со стула.
   -- Что такое?-- освѣдомилась его жена.
   -- Веніаминъ бѣжалъ съ барышней въ Остенде.
   -- Веніаминъ -- съ барышней!-- воскликнула лэди Альбюри.
   Эйаля и Стоббсъ тоже удивились; они знали, что капитанъ не допускался въ Стальгамъ вслѣдствіе пылкости своей несчастной любви къ Эйалѣ.
   -- Вотъ что вы надѣлали, Эйаля.
   -- Нѣтъ!-- сказала Эйаля. Но я очень рада, если онъ счастливъ.
   -- Кто же эта барышня?-- спросилъ Стоббсъ.
   -- Вотъ это-то и есть самое удивительное!-- сказали сэръ Гарри, поглядывая на Эйалю.
   Онъ слышала, кое-что о семьѣ Тринглей и зналъ, что Эйаля была имъ сродни.
   -- Кто такая, Гарри?-- спросила милэди.
   -- Младшая дочь сэра Томаса Трингля.
   -- Гертруда!-- воскликнула Эйаля, также знавшая о помолвкѣ съ мистеромъ Гаустономъ.
   -- Но хуже всего то,-- продолжала, сэръ Гарри,-- что онъ вовсе несчастливъ. Барышня вернулась назадъ, а что сталось съ Веніаминомъ -- это никому не извѣстно.
   -- Веніаминъ никогда не женится,-- сказала лэди Альбюри.
   Всѣ подробности происшествія узнались такимъ образомъ въ Стальгамѣ, кромѣ настоящаго мѣстопребыванія и обстоятельствъ героя.
   Мы должны сказать кое-что и о томъ, и о другомъ. Когда произошелъ великій взрывъ и сэръ Томасъ разругалъ капитана и поднялъ его на смѣхъ, капитанъ почувствовалъ, что ему нельзя ни оставаться въ Остенде, такъ какъ даже всѣ лакеи знали о происшедшемъ, ни вернуться въ Дувръ съ тѣмъ же пароходомъ, на которомъ ѣхали сэръ Томасъ и Гертруда. А потому онъ съ первымъ же поѣздомъ отправился въ Брюссель.
   Но въ теперешнемъ его настроеніи Брюссель представлялъ для него мало привлекательнаго. У него не нашлось тамъ никакихъ близкихъ знакомыхъ, и дѣлать было какъ-то нечего. Одиночество въ заграничномъ городѣ, гдѣ всѣ развлеченія ограничиваются табльдотомъ и театромъ,-- вещь крайне удручающая. Капитанъ старался занять время размышленіями объ обѣщаніи, которое далъ, напослѣдокъ, Гертрудѣ. Исполнить ли его или нарушить? Сэръ Томасъ Трингль, несомнѣнно, человѣкъ очень богатый; всему свѣту, къ тому же, сдѣлается, навѣрное, извѣстнымъ фактъ капитанова побѣга съ его дочерью. Если бы удалось, въ концѣ концовъ, жениться на этой барышнѣ, все приключеніе приняло бы видъ гораздо менѣе глупый.
   Но, съ другой стороны, если денегъ не будетъ, обладанія Гертрудой едва ли хватить на то, чтобы сдѣлать его счастливымъ человѣкомъ. Обсудивъ дѣло, сэръ Томасъ, вѣроятно, увидитъ, что дочь скомпрометировала себя путешествіемъ и что ей ужъ лучше выдти за своего спутника. Можно было все еще надѣяться, что сэръ Томасъ уступитъ и войдетъ хоть въ какую-нибудь сдѣлку. До слуха капитана донеслась молва о 200.000 фунтахъ, полученныхъ мистеромъ Трафикомъ въ приданое за старшей дочерью. Онъ согласился бы и на половину. Проведя недѣлю среди красотъ Брюсселя, онъ втихомолку вернулся въ Лондонъ, никого не извѣстивъ о своемъ пріѣздѣ, "приползъ назадъ", какъ выразился о немъ одинъ пріятель въ клубѣ, и принялся, по мѣрѣ силъ, исполнять свои предначертанія. Изъ всего этого въ Стальгамѣ было извѣстно только то, что онъ вернулся на лондонскую квартиру.
   Въ пятницу, 11-го апрѣля, когда Эйаля уже двѣ недѣли была объявлена невѣстой и всѣ тетки и дяди знали, что судьба ея рѣшена окончательно, сэръ Томасъ сидѣлъ одинъ въ задней комнаткѣ Ломбардъ-Стрита, и мысли его весьма непріятно отвлекались отъ единственной радости его жизни. Вся семья была уже въ городѣ, и оказалось, въ концѣ концовъ, что Септимусъ Трафикъ съ женою такъ-таки и поселились въ Куинсъ-Гетѣ! Какъ это случилось, сэръ Томасъ и самъ не зналъ. Его заставили что-то такое сказать, изъявить нѣчто въ родѣ согласія, чтобы Августа денекъ-другой провела въ Куинсъ-Гетѣ, пока для нея будутъ готовить надлежащее помѣщеніе. Упоминалось и о томъ, что домъ лорда Бордотрэда будетъ предоставленъ въ распоряженіе супруговъ въ началѣ апрѣля. Событіе, которому подвержены замужнія дамы, вскорѣ ожидало Августу, и сэръ Томасъ считалъ дѣломъ рѣшеннымъ, что событіе это должно непремѣнно произойти подъ кровлей знатнаго дѣда будущаго младенца. Въ разговорѣ были мимоходомъ помянуты "палаты предковъ". Послѣ этого сэръ Томасъ не могъ не согласиться на требуемый дочерью минимумъ гостепріимства въ Лондонѣ, подразумѣвая, само собой разумѣется, что это гостепріимство не будетъ распространяться на дочерняго мужа; а теперь вотъ оба они поселились въ большой запасной спальнѣ, на передней сторонѣ Куинсъ-Гетскаго дома! Это повергало его въ полное недоумѣніе. Къ тому же и Тома привезли изъ деревни еще совсѣмъ больнымъ, и мать стонала и охала надъ нимъ такъ, какъ будто на выздоровленіе не было почти никакой надежды. А между тѣмъ отъѣздъ Тома все-таки былъ назначенъ девятнадцатаго, до котораго оставалось всего восемь дней! Когда мать вернулась изъ Стальгама, Томъ довольно покорно принялъ несомнѣнный фактъ, о которомъ она ему сообщила. Эйаля была помолвлена съ Джонатаномъ Стоббсомъ и въ очень скоромъ времени, вѣроятно, должна была сдѣлаться мистрессъ Джонатанъ Стоббсъ.
   -- Я такъ и зналъ,-- сказалъ онъ,-- я такъ и зналъ! Помѣшать этому могло одно: если бы я прострѣлилъ ему сердце. Онъ говорилъ мнѣ, что она ему отказала; но развѣ могъ бы имѣть такой видъ человѣкъ, которому отказала Эйаля!
   Послѣ этого онъ не выражалъ больше никакихъ надеждъ. По отношенію къ Эйалѣ все было для него кончено. Тѣмъ не менѣе онъ не собирался выздоравливать и дня два даже не соглашался встать съ постели. Онъ далъ понять матери, что если узнаетъ о помолвкѣ навѣрное -- препояшетъ свои, чресла и отправится тотчасъ всюду, куда бы ни вздумали его послать. Отецъ сурово напомнилъ ему обѣщаніе, но вмѣсто отвѣта Томъ только перевернулся на другой бокъ и застоналъ. Теперь его привезли въ Лондонъ, и онъ не лежалъ уже въ постели, но даже и до сихъ поръ не изъявлялъ никакого намѣренія препоясать чресла и отправиться въ путь. Тѣмъ не менѣе приготовленія продолжались и чемоданы укладывались подъ руководствомъ сэра Томаса. Гертруда также разстраивала отца. Она считала, что у нея, изъ жестокой скаредности, отняли, одного за другимъ, двухъ возлюбленныхъ, и, имѣя на душѣ такую тяжесть, отказывалась отъ участія въ разговорахъ семьи. Для Августы было сдѣлано все и для Тома также собирались все сдѣлать. Для нея не сдѣлали ничего и даже ничего не обѣщали, а потому она дулась что было мочи. Подавленный всѣми этими непріятностями, сэръ Томасъ уныло сидѣлъ въ Ломбардъ-Стритѣ въ пятницу, 11-го апрѣля.
   Вошедшій въ комнату клеркъ подалъ ему карточку капитана Бетсби. Онъ посмотрѣлъ на нее нѣсколько секундъ, прежде чѣмъ сдѣлать по ея поводу какія бы то ни было распоряженія, и затѣмъ поручилъ клерку передать молодому человѣку, что не желаетъ его видѣть. Порученіе было исполнено, и капитанъ, сердито нахмурившись, уже готовъ былъ отряхнуть прахъ отъ ногъ своихъ у столь негостепріимнаго порога, когда явился другой посланный и сказалъ, что онъ можетъ войти, если ему угодно, и увидаться съ сэромъ Томасомъ. Тогда капитанъ повернулъ назадъ, и его провели въ маленькую пріемную.
   -- Ну, капитанъ Бетсби,-- началъ сэръ Томасъ,-- чѣмъ могу вамъ служить? Радъ видѣть, что вы благополучно прибыли изъ чужихъ краевъ.
   -- Я явился къ вамъ,-- сказалъ капитанъ,-- чтобы сказать вамъ нѣчто относительно вашей дочери.
   -- Что же такое можете вы еще сказать о ней, смѣю спросить?
   Капитанъ пришелъ въ нѣкоторое недоумѣніе. Конечно, сэръ Томасъ долженъ былъ знать -- что же такое.
   -- Форма, въ которой произошла наша разлука въ Остенде, была чрезвычайно оскорбительна для моихъ чувствъ.
   -- Вѣроятно.
   -- А также, я думаю, и для чувствъ миссъ Трингль.
   -- Очень можетъ быть. Я всегда замѣчалъ, что когда двое людей собираются удрать какую-нибудь невообразимую глупость и имъ въ этомъ помѣшаютъ -- это бываетъ чрезвычайно оскорбительно для ихъ чувствъ. Какъ уже говорилъ ранѣе,-- чѣмъ же могу я вамъ служить?
   -- Я очень желалъ бы завершить союзъ, который имѣлъ честь предложить вамъ.
   -- Вы, кажется, не предлагали ровно ничего. Вы явились въ мой домъ подъ ложнымъ предлогомъ; потомъ уговорили мою дочь, или она уговорила васъ, удрать вмѣстѣ въ Остенде. Вы именно это называете союзомъ?
   -- Это было похищеніе.
   -- Долженъ ли я понять, что вы намѣрены устроить другое похищеніе и пришли просить моего согласія?
   -- Ахъ, Боже мой, нѣтъ.
   -- Такъ что же вы разумѣете подъ завершеніемъ союза?
   -- Я намѣренъ,-- сказалъ капитанъ,-- формально просить у васъ руки молодой дѣвицы. Считаю, что, по положенію своему, имѣю на это право. Я обладаю сердцемъ молодой дѣвицы и средствами, равными тѣмъ, которыя вы, вѣроятно, располагаете дать ей.
   -- Надѣюсь, гораздо большими, капитанъ Бетсби. Иначе не знаю, на что вы съ женою будете жить. Скажу вамъ въ точности, какъ я отношусь къ этому дѣлу. Моя дочь уѣхала съ вами, забывая обязанности ко мнѣ и къ своей матери и нарушая всѣ приличія. Послѣ этого я не препятствую вамъ жениться на ней, если вы оба считаете это нужнымъ. Не сомнѣваюсь въ вашихъ средствахъ и не имѣю никакого основанія предполагать, чтобы вы стали обращаться съ нею жестоко. Вы двое дураковъ, но вѣдь безъ дураковъ не обойдешься. Говорю одно: я не дамъ ни единаго шиллинга на поощреніе вашихъ дурачествъ. А теперь, капитанъ Бетсби, завершайте союзъ или нѣтъ,-- это какъ вамъ будетъ угодно.
   Капитана Бетсби уже назвали дуракомъ въ Остенде, и тамъ, среди тревожныхъ обстоятельствъ, въ которыхъ онъ находился, ему пришлось снести это оскорбительное наименованіе, какъ бы ни было противно обычаямъ, чтобы одинъ джентльменъ позволялъ другому называть себя дуракомъ; но теперь онъ собрался съ мыслями, вспомнили, свое положеніе въ свѣтѣ и сказалъ себѣ, что не слѣдуетъ слишкомъ унижаться передъ господиномъ изъ Сити. Въ Остенде еще куда ни шло; но онъ не позволитъ называть себя дуракомъ въ Лондонѣ, не представивъ на это возраженій.
   -- Сэръ Томасъ,-- сказалъ онъ,-- дуракъ и дурачество это такія выраженія, которыхъ я не могу вамъ позволить относительно себя.
   -- Если вы не будете являться ко мнѣ ни сюда, капитанъ Бетсби, ни въ мой домъ, могу, пожалуй, прибавить, ни въ Остенде,-- я не буду употреблять этихъ выраженій по отношенію къ вамъ.
   -- Вы признаете, вѣроятно, что я имѣю право просить руки вашей дочери.
   -- А вы признаете, вѣроятно, что если кто-нибудь убѣжитъ съ моей дочерью, я имѣю право выражать свое мнѣніе о его поведеніи.
   -- Все это ужъ дѣло прошлое, сэръ Томасъ. То, что я сдѣлалъ, я сдѣлалъ вслѣдствіе любви. Снявши голову по волосамъ не плачутъ. Теперь вопросъ идетъ о будущемъ счастіи молодой лэди.
   -- Вотъ единственная умная вещь, какую я отъ васъ слышалъ, капитанъ Бетсби. По волосами, плакать нечего. Нашего путешествія въ Остенде назадъ не воротишь. Оно было не очень пріятно, но мы его пережили. По-моему, вы поступаете благоразумно, отказываясь отъ намѣренія снова ѣхать туда искать священника. Если хотите жениться,-- ихъ много въ Лондонѣ. Я не мѣшаю вамъ жениться, но не дамъ ни шиллинга. Рѣдко кому представляется такой прекрасный случай доказать безкорыстность своей любви. А затѣмъ прощайте.
   -- Но, сэръ Томасъ...
   -- Капитанъ Бетсби, время мнѣ очень дорого. Я сказалъ вамъ все, что имѣлъ сказать.
   Онъ всталъ, и капитанъ, съ суровымъ видомъ и свирѣпо нахмуренными бровями, молча вышелъ изъ комнаты и удалился изъ Ломбардъ-Стрита.
   -- Ты хочешь выдти за капитана Бетсби?-- спросилъ сэръ Томасъ у дочери, пригласивъ ее потолковать наединѣ послѣ обѣда.
   -- Хочу.
   -- И рѣшилась, въ концѣ концовъ, предпочесть его мистеру Гаустону?
   -- Мистеръ Гаустонъ мерзавецъ. Я бы просила васъ не говорить о немъ, папаша.
   -- Мнѣ лично тотъ нравится несравненно болѣе,-- сказалъ сэръ Томасъ. Но, конечно, это дѣло твое. Гаустону я могъ бы заставить себя что-нибудь дать. Но, къ счастію, однако, у капитана Бетсби есть собственное состояніе.
   -- Есть, папаша.
   -- И ты увѣрена, что хочешь за него выдти?
   -- Да, папаша.
   -- Прекрасно. Онъ сегодня былъ у меня.
   -- Онъ въ Лондонѣ?
   -- Говорю тебѣ, что онъ былъ у меня сегодня въ Ломбардъ-Стритѣ.
   -- Что же онъ говорилъ? Говорилъ что-нибудь обо мнѣ?
   -- Да, душа моя. Онъ приходилъ просить твоей руки.
   -- Ну, папаша?
   -- Я отвѣтила, ему, что не имѣю ничего противъ и предоставляю тебѣ поступить по своему усмотрѣнію, а съ своей стороны ограничился всего однимъ пустячнымъ условіемъ, касающимся лично моихъ желаній. Я сказалъ ему, что, навѣрное, не дамъ ни тебѣ, ни ему ни одного шиллинга. Не думаю, чтобы это имѣло для него значеніе: у него, какъ тебѣ извѣстно, есть собственныя средства.
   Такъ наказалъ сэръ Томасъ свою дочь за дурное поведеніе.
   Капитанъ Бетсби былъ знакомъ съ Трафиками. Членъ Парламента, конечно, слышалъ отъ жены о путешествіи въ Остенде; она же убѣждала его высказаться въ смыслѣ благопріятномъ свадьбѣ молодыхъ людей.
   -- Это вещь очень и очень серіозная,-- говорила Августа мужу,-- четыре часа пробыть вмѣстѣ на морѣ! Да вдобавокъ, знаешь ли!..
   Мистеръ Трафикъ согласился, что это серіозно, а жена напомнила ему, что онъ, въ качествѣ брата, долженъ вступиться за сестру.
   -- Папаша, знаешь ли, ровно ничего не понимаетъ въ этихъ вещахъ. Но ты, съ твоимъ именемъ и положеніемъ члена Парламента, навѣрное, можешь все это устроить.
   Мистеръ Трафикъ зналъ, вѣроятно, насколько помогутъ ему имя и положеніе члена Парламента. Какъ бы то ни было, они доставили ему жену съ большимъ приданымъ, а въ будущемъ обѣщали и еще кое-какія хозяйственныя преимущества. Но Бетсби они едва ли могли оказать какую-нибудь пользу; тѣмъ не менѣе онъ обѣщалъ попробовать.
   Устройствомъ этого дѣла можно-было, пожалуй, расположить въ свою пользу сэра Томаса, а потому онъ счелъ нужнымъ повидаться съ капитаномъ Бетсби и въ воскресенье, послѣ полудня, отправился въ клубъ, котораго оба они были членами.
   -- Такъ вы, значитъ, вернулись изъ своихъ странствій?-- спросилъ членъ Парламента.
   Капитанъ былъ не прочь потолковать о семейныхъ дѣлахъ съ мистеромъ Трафикомъ. Если кто-нибудь могъ повліять на сэра Томаса, такъ это, вѣроятно, мистеръ Трафикъ.
   -- Да, вернулся.
   -- Безъ невѣсты.
   -- Да, безъ невѣсты; въ предпріятіяхъ такого рода всегда подвергаешься многимъ опасностямъ, ранѣе чѣмъ удастся ихъ исполнить.
   -- Вѣроятно. Я самъ никогда не дѣлалъ ничего подобнаго. Вы, конечно, знаете, что я зять молодой лэди.
   -- О да.
   -- А потому разрѣшите мнѣ объ этомъ говорить? Какъ вы думаете, не слѣдуетъ ли вамъ предпринять еще чего-нибудь?
   -- Еще чего-нибудь! Само собою разумѣется, чертъ возьми!-- съ жаромъ воскликнулъ капитанъ. Я думаю предпринять даже очень многое! Неужели вы воображали, что я брошу это дѣло?
   -- Вамъ бы, знаете ли, не слѣдовало бросать его. Когда человѣкъ такимъ образомъ взялъ да и увезъ съ собою дѣвушку, ему необходимо предпринять еще что-нибудь.
   -- Это все онъ виноватъ: зачѣмъ было ѣхать за нами?
   -- Безъ этого никакъ нельзя. Если бы не поѣхалъ, ѣхать долженъ былъ бы я. Я сдѣлался членомъ семьи, знаете ли, и долженъ охранять ея честь.
   На лицѣ благороднаго отпрыска дома Трафиковъ выразилось полное сознаніе обязанностей, наложенныхъ на него обстоятельствами.
   -- Онъ былъ со мной, знаете ли, очень грубъ,-- сказалъ капитанъ.
   -- Легко могу себѣ это представить,
   -- И говорилъ вещи... ну, словомъ, такія вещи, какихъ ему не слѣдовало бы говорить.
   -- Въ такихъ случаяхъ отцы могутъ говорить все, что попадется на языкъ.
   -- Такъ оно и было. Говорилъ что попало, а попали вещи очень грубыя.
   -- Что за бѣда!
   -- Вѣда была бы не велика, если бы теперь онъ поступалъ какъ слѣдуетъ. Такъ какъ вы ей зять, то я разскажу вамъ, какъ обстоятъ дѣла. Я у него былъ и сдѣлалъ формальное предложеніе.
   -- Ужъ послѣ того, какъ вернулись?
   -- Да, третьяго дня. И, какъ бы вы думали, что онъ мнѣ отвѣтилъ?
   -- А что?
   -- Согласился, только...
   -- Только что?
   -- Не хочетъ давать за нею ни шиллинга! Вотъ фантазія! Какъ будто ее нужно наказывать послѣ свадьбы за то, что она бѣгала съ человѣкомъ, за котораго вышла!
   -- Рискните, Бетсби,-- сказалъ членъ Парламента.
   -- Чѣмъ рискнуть?
   -- Рискните деньгами. Я это сдѣлалъ, хотя, конечно, я былъ въ другомъ положеніи. Онъ радъ былъ, что поймалъ меня, а потому деньги были вѣрныя.
   -- У меня, знаете ли, собственный довольно кругленькій капиталецъ,-- сказалъ капитанъ, считавшій, что въ качествѣ зятя былъ гораздо завиднѣе младшаго сына неимущаго лорда.
   -- Рискните,-- продолжала. Трафикъ,-- куда дѣвать деньги такому человѣку, какъ Трингль, если онъ не отдастъ ихъ дѣтямъ? Онъ грубъ, какъ вы говорите, но не безсердеченъ и не упрямъ. Я могу продѣлывать съ нимъ почти все, что мнѣ угодно.
   -- Правда?
   -- Могу; стоитъ только гладить его по шерсткѣ. Рискните, говорю вамъ, и все это мы вамъ устроимъ.
   Капитанъ колебался, тихонько потирая лобъ для уясненія мыслей, возникавшихъ въ его головѣ. Высокопочтенному мистеру Трафику, пожалуй, и дѣйствительно могло удасться устроить дѣло, какъ онъ выражался, въ интересахъ скорѣе старшей, чѣмъ младшей дочери.
   -- Не могу понять, какъ вы можете колебаться, разъ вы уже увозили дѣвушку,-- сказалъ Трафикъ.
   -- Да я, право, не знаю Хотѣлось бы, чтобы разрѣшился этотъ денежный вопросъ.
   -- Ничего бы не разрѣшилось, если бы вы женились на ней въ Остенде.
   -- Да вѣдь я не женился,-- сказалъ капитанъ. Вотъ что, скажу я вамъ, вы могли бы сдѣлать. Вы могли бы уговорить его и образумить немножко.
   -- Въ такомъ случаѣ я былъ бы готовъ хоть завтра. А какая вамъ нужна сумма?
   -- Такая же, какъ у васъ, я думаю.
   -- Ну, объ этомъ не можетъ быть и рѣчи,-- сказалъ мистеръ Трафика., покачавъ головой.
   -- Скажемъ, шестьдесятъ тысячъ фунтовъ.
   Поторговавшись еще нѣсколько времени, они рѣшили, что мистеръ Трафикъ употребитъ свое всемогущее вліяніе, чтобы заставить сэра Томаса дать за дочерью, положимъ, хоть сто тысячъ фунтовъ, если возможно, а если нѣтъ, то ужъ, во всякомъ случаѣ, никакъ не менѣе шестидесяти.
   

XV.
Мистеръ Трафикъ въ Ломбардъ-Стритѣ.

   Мистеръ Трафикъ питалъ великіе замыслы по отношенію къ "Траверсу и Тризону". Почему бы ему не сдѣлаться членомъ фирмы, а затѣмъ и ея главою? Сэръ Томаса, былъ человѣкъ уже не молодой, хотя здоровый и крѣпкій. Томъ до сихъ поръ заявилъ себя совершеннѣйшимъ осломъ. Относительно завѣдыванія дѣлами фирмы, думалъ мистеръ Трафикъ, о Томѣ не могло быть и рѣчи. Онъ могъ погибнуть въ предстоявшихъ ему отдаленныхъ путешествіяхъ. Мистеръ Трафикъ не желалъ подобной катастрофы, но все-таки молодой человѣкъ могъ погибнуть. Открывались широкіе горизонты. Мистеръ Трафикъ, какъ человѣкъ очень дѣльный, не могъ не видѣть, что открывались широкіе горизонты. Кромѣ Тома, было всего двѣ дочери, одна изъ нихъ -- его собственная жена. Супруга его, Августа, казалось ему, была несомнѣнно фавориткой въ настоящую минуту. Сэръ Томасъ, конечно, говорилъ по поводу ея грубыя вещи; но сэръ Томасъ былъ грубъ отъ природы; то, что онъ говаривалъ теперь Гертрудѣ, было еще несравненно грубѣе. Принявъ все это въ соображеніе, мистеръ Трафикъ нашелъ весьма разумнымъ вмѣшаться въ дѣла Гертруды. Гертруда, конечно, рано или поздно, выйдетъ замужъ, и всякій мужъ получитъ за ней больше приданаго, чѣмъ то, какимъ удовлетворится капитанъ.
   Сэръ Томасъ постоянно хвалитъ мистера Гаустона, и мистеръ Гаустонъ будетъ гораздо непріятнѣе капитана Бетсби, гораздо болѣе станетъ вмѣшиваться, сразу запроситъ много денегъ; а потомъ и самъ, чего добраго, выступитъ въ качествѣ партнера. Мистеръ Трафикъ видѣлъ ясно, что надо дѣлать. Необходимо немедленно превратить Гертруду въ мистрессъ Бетсби.
   Но одного онъ не понималъ; одно упустилъ изъ виду съ самаго начала своего знакомства съ семьею Тринглей: онъ упустилъ изъ виду особый характеръ, которымъ отличались недостатки его тестя. Не понималъ ни его слабости, ни его силы, ни его мягкости, ни его жесткости. Самъ мистеръ Трафикъ былъ счастливымъ обладателемъ весьма толстой шкуры; когда онъ чего-нибудь добивался, шкура его оказывалась совершенно непроницаемой рѣшительно ни для чего. Но у сэра Томаса, несмотря на его грубость, кожа была тонкая,-- тонкая кожа и мягкое сердце. Если бы Гаустонъ и Гертруда стояли на своемъ, онъ непремѣнно уступилъ бы. Для Тома, въ его несчастіи, онъ принесъ бы всякую жертву. Хотя онъ и дѣлалъ на это самые ясные намеки, какіе только могъ придумать, но у него никакъ не хватало духу прямо выгнать изъ дома мистера Трафика. Когда отправили Эйалю, онъ не вычеркнулъ ее изъ своего завѣщанія, а вписалъ туда же и Люси, какъ, только Люси была отдана на его попеченіе. Если бы ему удалось хотя немного столковаться съ Гамелемъ,-- если бы ему не пришла несчастная идея посовѣтовать скульптору продать свои великія произведенія съ аукціона, за какую попало цѣну, онъ поставилъ бы на ноги и Гамеля и Люси. Сердце у него было мягкое; но посторонняго вмѣшательства въ свои дѣла онъ не выносилъ совершенно.
   Въ настоящую минуту его чрезвычайно раздражало присутствіе Трафика въ Куинсъ-Готѣ. Пасхальный роспускъ Парламента былъ уже на носу, но приготовленій къ отъѣзду не замѣчалось никакихъ. Августа шепнула матери, что тѣсный домишко въ Мейфэрѣ былъ бы крайне неудобенъ для предстоявшаго событія, и лэди Трингль, хотя и этого даже не посмѣла передать мужу въ опредѣленныхъ выраженіяхъ, пыталась приступить къ дѣлу посредствомъ тонкихъ намековъ, которые сэръ Томасъ отлично понялъ. Совсѣмъ не такой человѣкъ, чтобы выгнать на улицу дочь и будущаго внука, онъ былъ, въ своемъ теперешнемъ настроеніи, совершенно такимъ тестемъ, чтобы ощутить нѣкоторое удовольствіе, узнавъ, что зятю некуда дѣваться, исключая Палаты общинъ. На кой чертъ далъ онъ 120.000 фунтовъ -- равнявшихся, благодаря его заботливыми, попеченіямъ, шести тысячамъ годового дохода,-- человѣку, который не могъ доставить кровъ и пищу собственной женѣ? Въ такомъ настроеніи былъ сэръ Томасъ, когда мистеръ Трафикъ задумалъ убѣдить его дать надлежащее приданое меньшей дочери при ея замужествѣ съ капитаномъ Бетсби.
   Разговоръ, между Трафикомъ и Бетсби произошелъ въ воскресенье. На слѣдующій день капитанъ отправился въ Палату и вытребовалъ члена.
   -- Нѣтъ, я еще не говорилъ съ нимъ.
   -- Я, знаете ли, видѣлся съ ними, въ пятницу,-- сказалъ Бетсби. Мнѣ, кажется, неудобно ѣхать къ дамамъ въ Куинсъ-Гетъ, пока я не узнаю навѣрное, что онъ передумалъ.
   -- Я поѣхалъ бы. Не все ли равно?
   Капитанъ Бетсби снова сдѣлался очень задумчивъ.
   -- Не совсѣмъ все равно, знаете ли. Если я теперь скажу что-нибудь Гертрудѣ, относительно свадьбы или чего-нибудь подобнаго, это будетъ значить, что я намѣренъ продолжать, все равно, дастъ ли онъ что-нибудь, или нѣтъ.
   -- Но вы должны дѣлать видъ, что хотите продолжать,-- сказалъ Трафикъ съ тою авторитетностью, которую самая обстановка Палаты общинъ всегда придаетъ словамъ и походкѣ членовъ.
   -- Но я, такимъ образомъ, могу въ концѣ концовъ попасть въ просакъ.
   -- Любезный Бетсби, вы сами устроили себѣ этотъ просакъ, когда убѣжали съ молодой лэди.
   -- Всё это мы, кажется, уже обговорили.
   -- Не совсѣмъ. Мы рѣшили только, что постараемся насколько возможно поправить дѣло. Конечно, вамъ слѣдуетъ къ нимъ поѣхать. Вы убѣгали съ молодой дѣвицей, и съ тѣхъ поръ отецъ изъявилъ свое согласіе на ваше предложеніе. Теперь вы обязаны поѣхать и повидаться съ нею!
   -- Вы думаете?
   -- Конечно, конечно! Съ Тринглемъ никогда не слѣдуетъ говорить о дѣлахъ на-дому. Урву часочекъ и завтра же отправлюсь къ нему въ Сити. Я такъ заваленъ дѣломъ, что мнѣ очень трудно выбраться изъ Палаты послѣ двѣнадцати; ну, да какъ-нибудь устроюсь. А пока я буду въ Сити, ступайте въ Куинсъ-Гетъ.
   На другой день, въ три часа, капитанъ поѣхалъ въ Куинсъ-Гетъ, мучаясь сомнѣньями и чувствуя, что такой шагъ могъ повести къ женитьбѣ, съ деньгами ли или безъ оныхъ. Конечно, можно было предложить себя въ зятья лэди Трингль, поставивъ это предложеніе въ зависимость отъ щедрости будущаго тестя. Но тесть уже согласился отдать ему руку молодой дѣвицы съ условіемъ, что не датъ ни одного шиллинга въ придачу. Если идти далѣе по пути къ супружеству, на которомъ настоящая поѣздка была значительнымъ шагомъ, въ какую же минуту, спрашивается, можно прервать путешествіе просьбою о деньгахъ? Тѣмъ не менѣе, онъ отправился въ Куинсъ-Гетъ, такъ какъ не въ силахъ былъ противиться Трафику.
   Да, дамы были дома, и капитанъ немедленно очутился въ присутствіи лэди Трингль. Она была одна, и онъ почувствовалъ, что предстояла трудная минута.
   -- Боже мой, капитанъ Бетсби!-- сказала милэди, не видавшая его со времени его отъѣзда съ Гертрудой.
   -- Да, лэди Трингль. Вотъ вернулся изъ-за границы и подумалъ, что можно, пожалуй, навѣдаться къ вамъ. Я видѣлся съ сэромъ Томасомъ въ Сити.
   -- Согласитесь, что сдѣлать такую штуку было съ вашей стороны очень глупо.
   -- Можетъ быть, лэди Трингль. Можетъ быть, лучше было бы установленнымъ порядкомъ просить позволенія обратиться къ вашей дочери. Нашъ поступокъ былъ, пожалуй, отчасти романтиченъ.
   -- Онъ доставилъ множество хлопотъ сэру Томасу.
   -- Ну да; сэръ Томасъ, знаете ли, накрылъ насъ тотчасъ! Вы мнѣ позволите повидаться съ Гертрудой?
   -- Ахъ, ужъ я, право, и не знаю!-- нерѣшительно сказала лэди Трингль.
   -- Я видѣлся въ Сити съ сэромъ Томасомъ.
   -- Но развѣ онъ говорилъ вамъ, чтобы вы сюда ѣхали?
   -- Онъ далъ согласіе на бракъ.
   -- Но насчетъ денегъ, боюсь,-- плохо!-- шепнула лэди Трингль. Если деньги вамъ всё равно, вы, я думаю, можете съ ней повидаться.
   Но прежде чѣмъ капитанъ рѣшилъ, какъ лучше отвѣтить на столь щекотливое предложеніе, дверь отворилась, и въ комнату вошла сама молодая лэди, вмѣстѣ съ сестрою.
   -- Веніаминъ,-- сказала Гертруда,-- ты ли это?
   И она бросилась въ его объятія.
   -- Душа моя,-- замѣтила Августа,-- пожалуйста, сдерживай свои порывы.
   -- Да, и въ самомъ дѣлѣ, Гертруда,-- прибавила мать. Пока дѣла въ такомъ положеніи, тебѣ слѣдуетъ сдерживаться. Никто вѣдь не знаетъ еще, чѣмъ все это кончится.
   -- О Веніаминъ!-- снова воскликнула Гертруда, вырываясь изъ его объятій, бросившись на диванъ и закрывъ лицо руками.
   -- О Веніаминъ! Ты пришелъ, наконецъ!
   -- Боюсь, ужъ не слишкомъ ли рано онъ пришелъ,-- сказала Августа, которая, однако, успѣла получить наставленіе отъ мужа и сообщить часть сообщенныхъ мужемъ извѣстій сестрѣ.
   -- Почему слишкомъ рано?-- воскликнула Гертруда. Онъ никогда не могъ бы придти слишкомъ рано! О мамаша, скажи ему, что прижмешь его къ своей груди въ качествѣ второго зятя!
   -- Не знаю, честное слово, не знаю, душа моя, пока не спрошусь у твоего отца!
   -- Да вѣдь папаша согласился,-- сказала Гертруда.
   -- Но только въ томъ случаѣ...
   -- Ахъ, мамаша,-- прервала мистрессъ Трафикъ,-- не станемъ говорить о дѣлахъ, теперь, при такомъ случаѣ! Все это должны рѣшить между собою мужчины. Разъ онъ здѣсь какъ объявленный женихъ Гертруды и разъ папаша выразилъ на это свое согласіе,-- по-моему, намъ совершенно не за чѣмъ говорить о деньгахъ. Я ненавижу деньги. Онѣ такъ все портятъ!
   -- Въ такихъ вещахъ Веніаминъ -- благороднѣйшій человѣкъ въ мірѣ!-- сказала Гертруда. Онъ пріѣхалъ теперь только потому, что любитъ меня всѣмъ сердцемъ. А то зачѣмъ же ему было возить меня въ Остенде?
   Слушая все это, капитанъ Бетсби чувствовалъ, что надо что-нибудь сказать. Но какъ это могло выйти опасно! Несмотря на свое крайнее смятеніе, онъ видѣлъ ясно, что дамы, въ сущности, стараются заставить его повторить предложеніе и объявить, что дѣлаетъ его независимо ни отъ какихъ денежныхъ расчетовъ. Но онъ никакъ не могъ раздѣлить благородныхъ чувствъ мистрессъ Трафикъ, выражавшей ненависть къ деньгамъ. Женись онъ на дочери милліонера, всѣ пріятели, навѣрное, стали бы отъ души поздравлять его, подъ тѣмъ условіемъ, чтобы изрядный кусокъ милліоновъ попалъ въ его карманъ; но всѣ они, навѣрное, стали бы надъ нимъ смѣяться, если бы онъ удовольствовался молодой лэди и ничѣмъ не сумѣлъ поживиться. А между тѣмъ, согласись онъ только сказать то, чего желали дамы,-- онъ обязался бы взять молодую лэди безъ всякихъ ручательствъ за поживу. И, тѣмъ не менѣе, что же еще оставалось ему дѣлать? Нужно быть человѣкомъ очень мужественнымъ, чтобы явиться къ молодой лэди и объявить ей, что будетъ любить ее вѣчно, подъ тѣмъ условіемъ, чтобы у нея было столько-то тысячъ фунтовъ; но нужно быть еще гораздо мужественнѣе, нужно быть героемъ, чтобы поступить такимъ образомъ въ присутствіи матери молодой лэди и ея замужней сестры въ придачу. Капитанъ Бетсби не былъ героемъ.
   -- Конечно, -- сказалъ онъ наконецъ.
   -- Конечно что?-- спросила Августа.
   -- Да все это, потому что я люблю ее.
   -- Я знала, что онъ меня любитъ,-- прорыдала Гертруда.
   -- И вы здѣсь потому, что хотите сдѣлать ее своей женой предъ лицомъ всѣхъ людей?-- спросила Августа.
   -- Да, конечно.
   -- Ва, такомъ случаѣ, мнѣ кажется, все обойдется благополучно, замѣтила лэди Трингль.
   -- Все обойдется благополучно,-- подтвердила Августа. А теперь, мамаша, намъ лучше, я думаю, оставить ихъ наединѣ.
   На это, однако, лэди Трингль не согласилась. Она не была посвящена во всѣ тайны Трафиковой мудрости и объявила, что не допуститъ никакихъ открытыхъ, опредѣленныхъ проявленій любви до тѣхъ поръ, пока сэръ Томасъ не дастъ формальнаго согласія.
   -- Это все равно, не правда ли, Веніаминъ?-- спросила Августа, уже принимая фамильярный тонъ будущей свояченицы.
   -- Совершенно,-- сказалъ Веніаминъ.
   Но Гертруда, повидимому, думала, что это не совсѣмъ все равно. Ей пришлось, тѣмъ не менѣе, примириться съ нѣкоторыми упущеніями, и по уходѣ капитана сестра торжественно поздравила ее съ возвращеніемъ возлюбленнаго.
   -- По правдѣ сказать,-- прибавила Августа,-- я вѣдь думала, что тебѣ не видать его какъ ушей своихъ. Послѣ того, что папаша сказалъ ему въ Сити, онъ могъ бы удрать, и никто не могъ бы сказать противъ этого ни слова. А теперь попался.
   Капитанъ Бетсби исчезъ съ большою поспѣшностью и пошелъ домой печальнымъ человѣкомъ. Онъ также понималъ, что попался; и, вмѣстѣ съ этой мыслью, въ головѣ его зародилось страшное подозрѣніе, что высокопочтенный мистеръ Трафикъ поступилъ съ нимъ коварно.
   А мистеръ Трафикъ, между тѣмъ, былъ вѣренъ своему слову и отправился въ Сити.
   Въ первое время послѣ женитьбы онъ весьма часто посѣщалъ Ломбардъ-Стритъ. Помѣщеніе денегъ жены и распоряженіе ими чрезвычайно его интересовало, и ему очень отрадно было разсуждать о денежныхъ дѣлахъ съ человѣкомъ, ворочавшимъ милліонами. Такимъ образомъ, онъ близко ознакомился съ тамошними обычаями, хотя въ послѣднее время посѣщенія его не поощрялись.
   -- Мнѣ можно, вѣроятно, пройти къ сэру Томасу,-- сказалъ онъ, кладя руку на доску нршганка, которую имѣлъ обыкновеніе поднимать, чтобы пройти во внутреннія комнаты.
   Но его остановили. Клэркъ доложитъ о немъ и предупредитъ сэра Томаса. А теперь пока его провели въ грязную маленькую пріемную, которую онъ ненавидѣлъ и гдѣ долженъ былъ прождать съ полъ-часа. Это разсердило его, и онъ позвалъ одного изъ клерковъ.
   -- Потрудитесь передать сэру Томасу, что я очень спѣшу въ Палату и что мнѣ необходимо его видѣть по важному дѣлу.
   Трафика продержали еще десять минутъ и впустили, наконецъ къ сэру Томасу.
   -- Очень сожалѣю, Трафикъ,-- сказалъ сэръ Томасъ,-- но я, право, не могъ, даже для васъ, выгнать изъ комнаты двухъ директоровъ Государственнаго банка.
   -- Я хотѣлъ только, чтобы вы знали, что я спѣшу.
   -- Да вѣдь и я тоже спѣшу. Развѣ вы переѣхали сегодня къ отцу, что не могли поговорить со мной въ Куинсъ-Гетѣ?
   Сэръ Томасъ думалъ сказать нѣчто очень суровое, но Трафикъ перенесъ это, какъ одну изъ тѣхъ грубостей, которыя имѣлъ обыкновеніе говорить сэръ Томасъ и которыя, въ сущности, ничего не значили.
   -- Нѣтъ. Отецъ все еще не уѣхалъ, хотя они собираются со дня на день. Я пришелъ къ вамъ по другому дѣлу и не хотѣлъ безпокоить васъ дома.
   -- Послушаемъ.
   -- Я видѣлъ капитана Бетсби.
   -- Да?
   -- Мы давно уже знакомы. Это глупый малый.
   -- Повидимому.
   -- Но джентльменъ.
   -- Объ этомъ судить не берусь. Но глупость его замѣтилъ.
   -- О, да; онъ джентльменъ. За это могу вамъ поручиться. У него есть состояніе.
   -- Это преимущество.
   -- Тогда какъ у того, какъ бишь его, Гаустона нѣтъ ни гроша. И Бетсби имѣетъ серіозныя намѣренія относительно Гертруды.
   -- Если оба они этого хотятъ, пускай женятся, хоть завтра. Она бѣгала съ нимъ какъ безмозглая дура и теперь, пожалуй, ей лучше будетъ за него выдти.
   -- Вогь именно. Совершенно такъ же смотритъ на дѣло и Августа.
   -- Августѣ никогда не представлялось такихъ искушеній. Вы бы не убѣжали.
   -- Не было надобности, сэръ Томасъ, не правда ли? Такъ вотъ что: онъ готовъ теперь обвѣнчаться съ нею хоть завтра. Но, конечно, немножко безпокоится насчетъ денегъ.
   -- Вѣрю.
   -- Я говорилъ съ нимъ и въ заключеніе обѣщалъ поговорить съ вами. Онъ малый вовсе не дурной.
   -- И могъ бы, вы думаете, найти квартиру для своей жены?
   Сэръ Томасъ былъ особенно золъ въ то утро и еще до прихода Трафика рѣшилъ, что зятя надо спровадить. Августа могла оставаться, если ей угодно, въ виду происшествія, но мистеръ Трафикъ долженъ былъ найти себѣ кровъ и пищу гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ.
   -- Онъ исполнилъ бы свои обязанности по отношенію къ ней, какъ подобаетъ мужчинѣ,-- сказалъ Трафикъ, рѣшившійся игнорировать непріятные намеки.
   -- Прекрасно. Она къ его услугамъ.
   -- Но, конечно, ему бы хотѣлось бы узнать что-нибудь насчетъ денегъ.
   -- Хотѣлось бы?
   -- Это вполнѣ естественно.
   -- Такъ было и съ вами, не правда ли? Что толку давать дѣвушкѣ приданое, когда ея мужъ не хочетъ его тратить! Можетъ быть, капитанъ Бетсби думаетъ поселиться въ Куинсъ-Гетѣ или Мерль-Паркѣ.
   Невозможно было терпѣть долѣе и дѣлать видъ, что ничего не замѣчаешь. Тѣмъ не менѣе, мистеръ Трафикъ только нахмурился и покачалъ головой. Теперь стало уже очевидно, что сэръ Томасъ намѣревался быть болѣе чѣмъ грубъ, и мистеру Трафику становилось почти необходимымъ быть грубымъ въ свою очередь.
   -- Я стараюсь исполнить свою обязанность по отношенію къ семьѣ,-- сказалъ онъ.
   -- Неужели?
   -- Гертруда убѣжала съ этимъ господиномъ, и объ этомъ говорятъ вездѣ. Августа очень принимаетъ это къ сердцу.
   -- Да.
   -- И я счелъ нужнымъ спросить его о его намѣреніяхъ.
   -- И онъ васъ не спустилъ съ лѣстницы и ничего въ этомъ родѣ?
   -- Спустилъ съ лѣстницы?
   -- За то, что вы суетесь не въ свои дѣла. Но его на это не хватило; а Гаустонъ вотъ, навѣрное, сдѣлалъ бы это тотчасъ и, по-моему, былъ бы правъ. Если вы имѣете что-нибудь сказать,-- лучше говорите. Когда кончите, я тоже кое-что скажу.
   -- Я говорилъ ему, чтобы онъ не разсчитывалъ получить тоже, что вы дали бы ей, если бъ не этотъ побѣгъ.
   -- Вы ему это говорили?
   -- Да, говорилъ. Пришлось назначить какую-нибудь сумму. Онъ назначилъ сто тысячъ фунтовъ.
   -- Какъ это скромно! Почему же онъ довольствуется меньшимъ, чѣмъ вы, разъ у него есть собственное состояніе?
   -- У него нѣтъ моего положенія, сэръ. Вы сами это прекрасно знаете. Ну, чтобы не тратить лишнихъ словъ, скажу вамъ, что въ концѣ концовъ назначилъ ему шестьдесятъ.
   -- Изъ собственнаго кармана?
   -- Не совсѣмъ.
   -- Значитъ, изъ моего?
   -- Вы ей отецъ и думаете, вѣроятно, обезпечить ее.
   -- И вы явились сюда, чтобы учить меня, чѣмъ я долженъ обезпечить собственную дочь! Такого нахальства я не ожидалъ даже отъ васъ. Но, положимъ, я соглашусь на ваши условія. Какъ вы думаете, согласится ли онъ на оговорку, которую я при этомъ сдѣлаю.
   -- Какую оговорку?
   -- Такую оговорку, которой обяжу его доставить кровъ и пищу женѣ и лишу возможности, взявъ мои деньги, поселиться у меня и жить на мой счетъ.
   -- Сэръ Томасъ,-- сказалъ членъ Парламента,-- ваши выраженія до такой степени неучтивы, что я не могу ихъ перенести даже отъ васъ.
   -- Да развѣ есть такія выраженія, которыхъ вы не могли бы перенести?
   -- Если вамъ угодно, чтобы я оставилъ вашъ домъ,-- скажите.
   -- Боже Праведный! Да развѣ я не говорю этого уже шесть мѣсяцевъ! Говорю почти каждый день, съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ вы женились!
   -- Въ такомъ случаѣ, вамъ слѣдовало говорить яснѣе, потому что я не понималъ васъ.
   -- Милосердый Боже!-- промолвилъ сэръ Томасъ.
   -- Долженъ ли я понять, что вы желаете, чтобы ваша дочь покинула вашъ домъ, въ такую дурную погоду, въ теперешнемъ своемъ деликатномъ положеніи?
   -- А вы тоже въ деликатномъ положеніи?-- спросилъ сэръ Томасъ.
   На это мистера, Трафикъ не удостоилъ ничего отвѣтить.
   -- Потому что, въ противномъ случаѣ, вы, по крайней мѣрѣ, могли бы уѣхать, если погода не покажется вамъ слишкомъ непріятною.
   -- Конечно, я уѣду,-- сказалъ мистеръ Трафикъ. Ни за что въ мірѣ не соглашусь проглотить ни одного куска въ вашемъ домѣ, пока вы не найдете нужнымъ выразить сожалѣніе о томъ, что сказали.
   -- Въ такомъ случаѣ, вамъ придется не глотать въ немъ кусковъ очень долго.
   -- Что же мнѣ передать капитану Бетсби?
   -- Передайте ему отъ меня, сказалъ сэръ Томасъ, что онъ принялся за дѣло самымъ неблагоразумныхъ способомъ, какой-только возможенъ,-- избравъ васъ своимъ посломъ.
   Тутъ мистеръ Трафикъ удалился.
   Считаемъ не лишнимъ прибавить, что мистеръ Трафикъ свято выполнялъ свою угрозу, по крайней мѣрѣ, до конца сессіи. За все это время онъ ни разу не обѣдалъ въ домѣ тестя, хотя и ночевалъ тамъ еще два-три раза, пока не нашелъ подходящей квартиры поблизости отъ Палаты. Ему удалось, впрочемъ, входить и выходить изъ дома не встрѣчаясь съ сэромъ Томасомъ. Супруга же его, находясь въ деликатномъ положеніи и опасаясь ненастной погоды, ожидала происшествія въ Мерль-Паркѣ.
   

XVI.
Треготнанъ.

   Составляя правдивую лѣтопись дѣяній семьи Тринглей, авторъ долженъ признаться, что Гертруда, въ періодъ продолжительнаго отсутствія находившагося въ Брюсселѣ капитана Бетсби, отсутствія, длившагося почти недѣлю, сдѣлала маленькую попытку въ другомъ направленіи. Отецъ ея, со свойственной ему грубостью, высказалъ мнѣніе, что она значительно перемѣнилась къ худшему, перенеся свою привязанность съ мистера Гаустона на капитана Бетсби; онъ пошелъ еще далѣе и прибавилъ, что держись она мистера Гаустона -- денежныя затрудненія могли бы уладиться. Если онъ не желалъ при этомъ снова привлечь мистера Гаустона на лоно семьи Тринглей, то слова эти были слова опрометчивыя, такъ какъ они побудили Гертруду къ новой попыткѣ, сдѣланной ее одною не ранѣе какъ по прошествіи четырехъ дней, во время которыхъ отъ капитана Бетсби не было ни одного письма. Тутъ ей пришло въ голову, что если она имѣетъ къ кому-нибудь склонность, такъ это къ Франку Гаустону. Главной основой ея поведенія въ данномъ случаѣ была несомнѣнно общая желательность брака.
   Очень ли возмутятся британскія дѣвы, если я скажу, что такая основа имѣетъ широкое распространеніе? Ихъ возмущеніе было бы вполнѣ справедливо, если бы я утверждалъ, что многія изъ нихъ способны къ быстрымъ переходамъ, на которые хватало силъ миссъ Трингль; но переходы все-таки бываютъ, и я требую, чтобы за моей молодой лэди было признано болѣе независимости и болѣе рѣшимости, чѣмъ бываетъ у другихъ, обыкновенныхъ молодыхъ лэди. Она думала, что раздѣлалась со старой любовью, когда пустилась въ новую. Но тутъ "новая" уѣхала въ Брюссель или одному Богу извѣстно куда,-- и представился, повидимому, случай возобновить сношенія со "старой".
   Разъ убѣдившись въ желательности брака, она только выказывала твердость въ преслѣдованіи цѣли -- и ничего болѣе.
   Весьма смѣло, но, можетъ быть, отчасти неразумно, написала она слѣдующее:
   "Папаша передумалъ. Онъ отзывается о васъ съ величайшей похвалою и говоритъ, что, если бы вы настаивали, сдался бы относительно денегъ. Попробуйте опять. Когда сердца были въ союзѣ -- расторгать ихъ ужасно."
   Мистеръ Трафикъ былъ совершенно правъ, говоря тестю, что объ этомъ вездѣ говорятъ.
   Говорили о томъ, что Гертруда бѣжала. Дочь баронета и милліонера не можетъ бѣжать съ единокровнымъ братомъ другого баронета, не заплативъ такой повинности. Поѣздка въ Остенде сдѣлалась моднымъ предметомъ разговора, и вѣсть о ней удивила Франка Гаустона тѣмъ болѣе, что его собственная исторія съ молодой дѣвицей кончилась такъ еще недавно. Возобновленное имъ соглашеніе съ Аймоджиной казалось ему дѣломъ вполнѣ естественнымъ и могло, по его мнѣнію, быть вполнѣ оправдано судилищемъ самыхъ добродѣтельныхъ матронъ. Это была старая исторія, и любовь, настоящая, истинная любовь, существовала и прежде. Онъ, во всякомъ случаѣ, избралъ лучшій путь, какъ и признало бы само судилище матронъ. Но Гертрудину новую исторію приходилось начать съ самаго начала, и она привела его въ ужасъ своею внезапностью. "Такъ скоро!" говорилъ онъ себѣ. "Уже бѣжала съ другимъ!" Онъ чувствовалъ себя глубоко уязвленнымъ, сознавалъ желаніе какъ-нибудь повредить счастливому любовнику -- положить ему черный шаръ при выборахъ въ клубѣ, или причинить какое-нибудь другое страшное зло. Получивъ, послѣ всего этого, приведенную выше записку отъ молодой лэди, Франкъ очень удивился. Ужъ не было ли тутъ какой-нибудь мистификаціи? Но почеркъ былъ Гертрудинъ. Ужъ не хотѣли ли заманить его еще разъ въ Ломбардъ-Стритъ, чтобы клерки бросились на него всей толпою и исколотили его? Не завлекали ли въ Куинсъ-Гетъ, чтобы онъ палъ тамъ жертвой соединенныхъ усилій горничныхъ? Не понявъ быстроты молодой лэди, онъ не повѣрилъ запискѣ.
   Онъ получилъ ее уже черезъ два мѣсяца послѣ того, какъ видѣлся съ Аймоджиной и объявилъ ей о своемъ намѣреніи презрѣть затрудненія супружества, какъ только она будетъ готова вмѣстѣ съ нимъ принять участіе въ церемоніи. Читатель помнитъ, можетъ быть, что брать Аймоджины, Мэдбэри Досимеръ, написалъ Франку очень строгое письмо, въ которомъ бранилъ и его и Аймоджину за ихъ нелѣпые планы. Обдумывая про себя эти планы, Франка, также склонялся къ убѣжденію, что они нелѣпы. Бѣдность, люльки и капуста были сами по себѣ зло. Но онъ поддерживалъ себя мыслью, что нелѣпость еще не худшее изъ золъ. Послѣ сцены съ Аймоджиной, когда она предлагала пожертвовать собою всецѣло, считать себя связанной съ нимъ, хотя бы никогда не пришлось за него выдти, съ тѣмъ только условіемъ, чтобы онъ никогда не женился на другой, онъ рѣшилъ, что не допуститъ ее превзойти себя великодушіемъ, безусловно отвергъ ея предложеніе и назвалъ его гнуснымъ договоромъ. Затѣмъ между ними произошла весма пріятная сцена, и они рѣшили мужественно встрѣтить бокъ-о-бокъ и люльки и капусту. Съ тѣхъ поръ онъ ни разу не допускалъ въ себѣ никакихъ колебаній. Если бы къ нему явился самъ сэръ Томасъ съ Гертрудой въ одной рукѣ и желанными сто двадцатью тысячами въ другой, онъ отвергъ бы ихъ всѣхъ вмѣстѣ взятыхъ. Съ суровой рѣшимостью говорилъ онъ себѣ, что окончательно умылъ руки отъ всей этой грязи. Капуста и люльки на вѣки,-- таковъ былъ побѣдный кличъ, которымъ онъ поддерживалъ свою храбрость. Съ большимъ рвеніемъ, хотя безъ особенной послѣдовательности, принялся онъ за радикальныя перемѣны въ своемъ образѣ жизни. Шампанскаго и фазановъ, а также и другихъ соблазновъ, приходившихся по сезону, онъ избѣгалъ. Нѣсколько дней такъ-таки и обѣдалъ въ какомъ-то трактирчикѣ, гдѣ спрашивалъ жареной баранины, и, выходя изъ невзрачныхъ дверей заведенія,чувствовалъ себя героемъ. "Капуста и люльки навѣки!" восклицалъ онъ про себя, отправляясь пить чай къ старой незамужней теткѣ, которую его новая добродѣтель и удивляла и радовала. И вотъ, когда онъ окончательно понялъ, что послѣдняя записочка была написана Гертрудой безъ всякой мысли о мщеніи, а просто изъ желанія привлечь его обратно въ роскошное лоно Ломбардъ-Стрита, онъ положилъ ее въ жилетный карманъ и оставилъ безъ отвѣта.
   Мэдбэри Досимеръ не только написалъ чрезвычайно нелюбезное письмо, которое видѣлъ читатель, но продолжалъ дѣлать все, что отъ него зависѣло, чтобы разстроить грозившій бракъ. "Она ужъ не ребенокъ и можетъ сама о себѣ позаботиться", говорилъ онъ въ письмѣ, какъ будто предоставляя ей впередъ поступать по своему усмотрѣнію. Но не прошло и десяти дней, какъ ему оказалось необходимо ѣхать въ деревню и взять съ собою сестру. Въ качествѣ главы семьи Досимеровъ, онъ владѣлъ маленькой усадьбой почти на краю Корнваллиса; туда они и отправились. Предпріятіе затѣвалось исключительно въ виду Аймоджины и удалось настолько, что Аймоджина принуждена была принять въ немъ участіе. Хорошо ей было говорить о своемъ совершеннолѣтіи и правѣ дѣлать все, что ей угодно. Но правила общежитія требуютъ, чтобы дѣвушка жила съ кѣмъ-нибудь. Ей нельзя нанять отдѣльную квартиру, какъ сдѣлалъ бы ея братъ. А потому, когда Мэдбэри Досимеръ поѣхалъ въ Корнваллисъ, Аймоджина принуждена была ѣхать вмѣстѣ съ нимъ.
   -- Это изгнаніе?-- спросила она его черезъ недѣлю по пріѣздѣ въ деревню.
   -- Почему же изгнаніе? Вѣдь ты всегда любила весну въ деревнѣ.
   Дѣло было въ половинѣ апрѣля.
   -- Да, люблю весну и лѣто люблю. Но ничего не люблю насильно.
   -- Очень жалѣю, что обстоятельства принуждаютъ меня въ настоящее время оставаться здѣсь.
   -- Почему бы не сказать правду, Мэдбэри?
   -- Развѣ я солгалъ?
   -- Почему бы не сказать, что ты привезъ меня сюда, чтобы я была подальше отъ Франка Гаустона?
   -- Потому что я не желалъ произносить въ твоемъ присутствіи имя Франка Гаустона, по крайней мѣрѣ, теперь пока.
   -- А что бы ты сдѣлалъ, если бы онъ явился сюда?-- спросила она.
   -- Сказалъ бы ему тотчасъ, что я его не приглашалъ. Иными словами, я бы не пустилъ его. Считаю весьма невѣроятнымъ, чтобы онъ пріѣхалъ, не получивъ отъ меня прямого приглашенія. А приглашенія онъ не дождется до тѣхъ поръ, пока вы снова не передумаете и я не буду увѣренъ, что это прочно.
   -- Едва ли мы передумаемъ.
   -- Въ такомъ случаѣ онъ сюда не пріѣдетъ; а ты, насколько это будетъ отъ меня зависѣть, не поѣдешь въ Лондонъ.
   -- Значить, это арестъ?
   -- Называй, какъ хочешь,-- сказалъ братъ. Я не властенъ тебя задерживать. Но если имѣю на тебя какое-нибудь вліяніе, считаю долгомъ употребить его. Я совершенно противъ этого брака и смотрю на него какъ на нелѣпѣйшее сумасбродство. Думаю, что и онъ того же мнѣнія.
   -- Нѣтъ!-- воскликнула Аймоджина съ негодованіемъ.
   -- Думаю, что и онъ того же мнѣнія,-- повторилъ Досимеръ, не обративъ никакого вниманія на ея протестъ. Онъ знаетъ такъ же хорошо, какъ и я, что вы оба совершенно неспособны быть счастливыми, живя на нѣсколько сотъ фунтовъ въ годъ. Вы сами это рѣшили еще недавно. Оба вы были совершенно въ этомъ согласны, и я считалъ, что все между вами кончено. Оно было кончено до такой степени, что онъ уже совсѣмъ, было, собрался жениться на другой. Но твои чувства сильнѣе его чувствъ; ты допустила ихъ одолѣть тебя, завлекла его и заставила отступить отъ намѣренія, принятаго вами обоими.
   -- Завлекла!-- сказала она. Ничего подобнаго я не дѣлала.
   -- Развѣ онъ передумалъ бы, если бы ты не завлекла его?
   -- Ничего подобнаго я не дѣлала. Я предлагала остаться попрежнему.
   -- Прекрасно. Конечно, онъ не могъ принять подобнаго предложенія. При моемъ отношеніи къ этому вопросу, я сочту своимъ долгомъ сдѣлать все возможное, чтобы разлучить васъ. Если вы женитесь, несмотря на всѣ мои старанія, несчастіе васъ обоихъ падетъ на ваши же головы. Говорю тебѣ прямо: по-моему, онъ не хочетъ ничего подобнаго.
   -- А я увѣрена, что хочетъ,-- сказала Аймоджина.
   -- Прекрасно. Такъ оставь его въ покоѣ, сиди здѣсь и посмотри, что изъ этого выйдетъ. Я признаю вполнѣ, что подобное изгнаніе, какъ ты его называешь, перспектива не особенно для тебя пріятная. Но такъ ты будешь все-таки счастливѣе, чѣмъ если выйдешь за Франка Гаустона. Брось ты это -- и тогда моясешь вернуться въ Лондонъ и начать жизнь сызнова.
   Начать жизнь сызнова! Она знала, что это значило. Это значило пустить себя въ продажу и ждать, чтобы Провидѣніе послало ей какого-нибудь мужа. Она уже пробовала это и прежде и знала, что какихъ бы мужей ни посылало ей Провидѣніе, всѣ они для нея не годились. Человѣкъ этотъ завладѣлъ ею, и никогда не могло быть другого. Она не понимала своей силы -- а, можетъ быть, и своей слабости,-- согласившись разстаться съ любимымъ человѣкомъ, изъ-за того, что въ ихъ видахъ на матеріальное благосостояніе произошли перемѣны. Боролась съ собою, стараясь увлечься свѣтомъ, говорила себѣ, что явится кто-нибудь, кто прогонитъ образъ этотъ изъ ея головы и сердца. Убѣждала себя покориться ради его счастія. Затѣмъ думала успокоить себя мыслью, что онъ отнюдь не герой, и о немъ не стоитъ такъ много думать. Но все было напрасно. Гертруда Трингль мучила ее ужасно, а Франкъ Гаустонъ, будь онъ героемъ или самымъ обыкновеннымъ человѣкомъ, удовлетворялъ ее вполнѣ, и она это сознавала. Затѣмъ у нея возникла мысль о возобновленіи помолвки. Франкъ былъ съ нею откровененъ и сказалъ ей все. Ему не суждено было получить Тринглевскія деньги. Вовсе не желая завлекать его, она все-таки это сдѣлала. Слово это было ей отвратительно, и она возмутилась, когда братъ употребилъ его по отношенію къ ней, но, оставшись одна, сознала въ душѣ, что братъ сказалъ правду. Она завлекла своего возлюбленнаго, приманила его къ себѣ обратно -- къ великому его несчастію. Да, въ этомъ не было сомнѣнія, она завлекла его. Не было сомнѣнія и въ томъ, что она собиралась принести его въ жертву своей любви. "Ахъ, кабы умереть, и все было бы кончено!" воскликнула она про себя.
   Хотя Франку Гаустону и не было доступа къ Треготнанъ-Галлъ, какъ называлась деревушка Досимеровъ, но почта ходила туда постоянно. Онъ писалъ ей разъ шесть, съ тѣхъ поръ какъ она поселилась въ Корнваллисѣ, и говорилъ о помолвкѣ, какъ о дѣлѣ рѣшенномъ безповоротно. Она также написала ему нѣсколько коротенькихъ писемъ, нѣжныхъ и любящихъ, но носившихъ, попрежнему, отпечатокъ меланхоліи, сдѣлавшейся для нея привычкой.
   "Что касается до назначенія дня", говорила она между прочимъ, "назначимъ, пожалуй, первое января черезъ десять лѣтъ отсюда. Сопротивленіе Мэдбэри потеряетъ свою силу за давностію лѣтъ, а намъ опротивѣютъ въ конецъ лондонскія развлеченія." Но тутъ же она начинала острить и прибавляла нѣсколько словъ, выражавшихъ самую страстную, неизмѣнную, довѣрчивую любовь. "Не вѣрьте мнѣ, если я буду говорить, что, сознавая себя принадлежащей вамъ всецѣло, не чувствую себя счастливой." Затѣмъ слѣдовало А, замѣнявшее подпись, и въ концѣ еще какое-нибудь шутливое замѣчаніе о Церберѣ, какъ она называла брата.
   Но послѣ ужаснаго слова "завлекла" въ Лондонъ пошло письмо совсѣмъ иного содержанія.
   "Я опять передумала" писала она "и вижу ясно, что даже, если бы это стоило мнѣ жизни -- даже если бы это могло стоить жизни намъ обоимъ, все-таки все должно быть между нами кончено. Да, Франкъ, вотъ вамъ! Я возвращаю вамъ ваше слово и прошу возвратить мнѣ мое. Почему бы не умереть, въ концѣ концовъ, почему не повѣситься, если нужно? Отъ женщинъ, по крайней мѣрѣ, требуется только одно: самоотверженіе. Повѣситься или просто лечь и умереть, или влачить свое существованіе, твердя молитвы и штопая чулки, это, помоему, безразлично. Я находила иногда, что Мэдбэри грубъ со мною, но онъ всегда былъ со мною честенъ, и даже, мнѣ, кажется, никогда не ошибался. Онъ все видитъ ясно и узнаетъ, что будетъ. Онъ сказалъ мнѣ, что я васъ завлекла. Я не такъ честна, какъ онъ и возстала противъ этого слова, хотя справедливость его какъ ножомъ рѣзнула мнѣ сердце. Знаю, что поступила эгоистично, безсердечно и неженственно, осудивъ васъ на образъ жизни, который сдѣлалъ бы васъ несчастнымъ. Иногда я гордилась силою своей любви къ вамъ, но теперь ненавижу и презираю себя за то, что не была способна на первый подвигъ, какого требуетъ любовь. Любовь во всякомъ случаѣ должна быть самоотверженна.
   "Онъ говоритъ, что выбудете несчастны и что виновата въ этомъ буду я,-- и я вѣрю ему. Надо все это кончить. Не требую отъ васъ никакихъ обѣщаній. Придетъ, можетъ быть, время, когда Аймоджина Досимеръ, въ качествѣ энергической старой дѣвы, будетъ пользоваться уваженіемъ и наслаждаться миромъ душевнымъ. Въ качествѣ жены, сдѣлавшей несчастье мужа, она не пользовалась бы ни его, ни своимъ уваженіемъ, а о мирѣ душевномъ не могло бы быть и рѣчи. Я была несчастна, вотъ и все; гораздо менѣе несчастна, однако, чѣмъ многія изъ моихъ окружающихъ.
   "Прошу васъ, пожалуйста, пожалуйста, считайте это окончательно рѣшеннымъ и избавьте меня отъ повторенія моихъ терзаній и мукъ.
   "Я никогда никого не буду любить такъ, какъ любила васъ. Ваша въ послѣдній разъ.

Аймоджина Досимеръ."

   Получивъ такое письмо, Гаустону, конечно, оставалось одно -- увѣрить Аймоджину въ его безполезности. Да и сердца у него было достаточно, чтобы слова Аймоджины возбудили въ немъ нѣчто въ родѣ настоящаго чувства. Капуста и люльки поднялись въ цѣнѣ. Домикъ въ По, принимавшій въ нѣкоторыя минуты унынія видъ положительно очень невзрачный, украсился и принарядился до степени маленькаго рая. Самая капуста зацвѣла розами, а малютки въ колыбелькахъ возбудили въ его сердцѣ трепетъ отцовской гордости. Если она была достаточно женщина, чтобы брать на себя такую пытку самоотверженія, развѣ онъ не будетъ достаточно мужчиной, чтобы предложить ей самоотверженіе другого рода? Что до честности Мэдбэри Досимера, Франкъ не вѣрилъ въ нее нимало, но нисколько не сомнѣвался въ его жестокости. Да, она повѣсится, но только ему на шею. Будетъ наслаждаться миромъ душевнымъ, но не въ качествѣ тетки, а въ качествѣ жены и матери.
   А насчетъ завлеченія, развѣ не созналъ онъ тутъ же, въ минуту своей мужественной побѣды, что она завлекла его къ счастію, торжеству и благоденствію? Въ такомъ. настроеніи былъ написанъ имъ слѣдующій отвѣтъ:

"Дорогая,

   "Вамъ нельзя больше передумывать. Сомнѣнія должны имѣть предѣлы, и мы достигли ихъ. Мы рѣшились, и я не соглашусь ни на какія перемѣны. По какому праву Мэдбэри утверждаетъ, будто ему извѣстны мои чувства? На какому праву вы вѣрите его описанію моихъ чувствъ? Говорю вамъ, что все мое счастіе -- въ надеждѣ, что вы будете моей женою. Прошу васъ забыть всѣ безсердечныя теоріи, которыя я разводилъ въ прошлыя времена, выдавая ихъ за свои. Вы имѣете право разстаться со мной только въ томъ случаѣ, если не любите меня больше. Но судя по вашимъ словамъ, это не такъ; а потому беру смѣлость очень учтиво, но съ большимъ негодованіемъ послать Мэдбэри съ его жестокими совѣтами къ черту.
   "Завлекли! Конечно, вы завлекли меня. Думаю, что женщины всегда завлекаютъ мужчинъ, къ счастію для нихъ или къ несчастію. Предоставляю вамъ самимъ рѣшить, что, по вашему мнѣнію, дастъ мнѣ это завлеченіе, если довести его до конца,-- счастіе или несчастіе.
   "Никогда въ жизни не былъ я такъ счастлива, какъ тогда, когда вы завлекли меня и вернули къ упованію прошлыхъ дней. Я вашъ попрежнему.

"Любящій васъ
Франкъ Гаустонъ."

   "Со слѣдующей почтой буду ожидать отъ васъ такихъ же словъ, такъ же усердно подчеркнутыхъ, какъ ваши совершенно излишнія "пожалуйста, пожалуйста".
   Получивъ это письмо, Аймоджина пришла въ большое волненіе, не зная, какъ же теперь исполнить свое великое намѣреніе, не зная, ужъ не отказаться ли отъ него еще разъ. Она рѣшилась, если отъ жениха получится отвѣтъ, на который она разсчитывала,--тотчасъ идти къ брату и объявить ему, что опасность миновала и что онъ можетъ вернуться въ Лондонъ, не опасаясь вторичнаго заболѣванія. Но теперь съ полученнымъ отъ Гаустона отвѣтомъ въ карманѣ этого уже нельзя было сдѣлать. Коли Франкъ писалъ правду, все опять мѣнялось, опять перерѣшалось, опять наступала самая свѣтлая радость. Если онъ дѣйствительно не боялся больше опасностей, которыхъ боялся прежде, если искренно примирился съ положеніемъ вещей, которое называлъ когда-то настоящей нуждою, если въ дѣйствительности основывалъ свое счастіе на ея любви,-- тогда зачѣмъ же ея жертва? Зачѣмъ такъ слѣпо довѣрять непогрѣшимости брата, когда довѣріе было бы гибельно для ея счастія, да и для счастія Франка, если онъ говорилъ правду?
   Франкъ просилгь ее отвѣчать со слѣдующей же почтой. Она должна была взять назадъ свои просьбы и повторить ему дорогія слова, которыхъ никогда больше не думала произносить въ ихъ истинномъ смыслѣ. Таково было его приказаніе. Исполнить его или нѣтъ? Опять измѣнить рѣшеніе или съ непоколебимой суровостью оставить письмо безъ отвѣта? Она признавалась себѣ, что письмо было очень хорошее, заслуживало самаго милостиваго отвѣта, и приписывала возлюбленному, пожалуй, болѣе искренности, чѣмъ у него было ея на самомъ дѣлѣ. Но что значило -- самый милостивый отвѣтъ? Братъ опредѣленно выразилъ убѣжденіе, что высочайшая милость, какую она можетъ оказать жениху,-- это оставить еі'о въ покоѣ. Свояченица выражалась мягче, но Аймоджина имѣла основаніе опасаться, что и она была того же мнѣнія. Не слѣдовало ли согласиться съ нимъ, принявъ во вниманіе всѣ обстоятельства?
   Какъ бы то ни было, она не послушалась его буквально и не отвѣчала дня три-четыре, нося письмо въ карманѣ и обдумывая вопросъ со всѣхъ сторонъ.
   

XVII.
Тетушка Розина.

   Въ этотъ героическій періодъ Гаустону необходимъ былъ какой-нибудь закадычный друга, которому онъ могъ бы повѣрять свои намѣренія. Не могъ же онъ въ самомъ дѣлѣ продолжать питаться ломтиками вареной баранины въ трактирахъ, пить скверное вино изъ крошечныхъ графиновъ величиною съ пузырекъ въ судкѣ, и все это безъ всякаго поощренія! Ученье было тяжелое, и Гаустонъ, принявшійся за него въ первый разъ уже довольно поздно, избалованный и привыкшій къ роскоши, нуждался въ утѣшеніи и сочувствіи. Были у него въ клубѣ Томъ Шатлькокъ и лордъ Джонъ Батльдоръ. Лордъ Джонъ былъ тотъ самый джентльменъ, которому грозило изгнаніе изъ клуба за несговорчивость, но онъ пережилъ какъ эту, такъ и многія другія опасности. Гаустонъ былъ особенно друженъ съ ними обоими и разсказывалъ имъ все, что касалось брачнаго союза съ Тринглями. Самое понятіе о любви казалось Шатлькоку комичнымъ и онъ совѣтовалъ "на все наплевать" въ видахъ обладанія порядочнымъ доходомъ, Батльдоръ напоминалъ ему, что ста двадцати тысячъ на улицѣ не подымешь. Они были друзьями, хоть и не совсѣмъ, правда, приходились ему по вкусу, но совершенно его удовлетворяли во время осады Ломбардъ-Стрита. Это были, однако, совсѣмъ не такіе люди, съ которыми можно было бы распространяться о преимуществахъ капусты въ качествѣ ежедневной пищи и которые могли бы сочувствовать предвкушенію отцовскихъ радостей. По ихъ воззрѣніямъ, женщины могли подчасъ оказываться очень полезными какъ хранительницы возраставшихъ богатствъ государства. Франкъ вполнѣ заслужилъ ихъ дружбу тѣмъ, что "пріударилъ" за весьма плотно нагруженной наслѣдницей изъ Сити и почти "сцапалъ" ее. Но въ настоящую минуту Томъ Шатлькокъ и лордъ Джонъ Батльдоръ были ему непріятны, и онъ былъ бы имъ также непріятенъ. Закадычнымъ другомъ онъ избралъ дѣвствующую тетку.
   Миссъ Гаустонъ была старая лэди,-- старше своего времени, какъ это подчасъ случается, и жила она одна, въ маленькомъ домикѣ въ Гринъ-Стритѣ, всегда съ особеннымъ удареніемъ прибавляя послѣ "Гринъ-Стрита" -- "Гайдъ-Паркъ". Она очень старалась распространить молву, будто никогда не проводитъ тамъ августъ, сентябрь и октябрь, хотя въ дѣйствительности весьма часто отсутствовала не болѣе шести недѣль; всегда старательно занимала самую почетную скамейку въ самой модной церкви и очень любила встрѣчать свое имя въ газетахъ, когда имѣла счастіе получать приглашенія въ такіе дома, гдѣ происходили пріемы, о которыхъ сообщалось въ газетахъ. Множествомъ разныхъ пустяковъ, на тысячи разныхъ ладовъ, которые у меня не хватитъ грубости назвать недостойными, служила она Мамонѣ. Но она служила не одному духу зла. Сидя на своемъ мѣстѣ въ церкви, она совершенно искренно говорила молитвы. Въ Лондонѣ или внѣ его всегда удѣляла бѣднымъ часть своего скуднаго дохода. Хотя и любила видѣть свое имя въ газетахъ, но слишкомъ гордилась имъ, чтобы подлизываться или просить кого-нибудь о какой бы то ни было милости. Миссъ Гаустонъ была чистенькая, опрятная, изящная старушка, понимавшая, что если приходится экономить въ пищѣ и питьѣ, то экономіи эти должны производиться исключительно за ея столомъ и отнюдь не касаться стола прислуживавшихъ ей людей. Таковъ былъ закадычный другъ, которому Франкъ довѣрился при вступленіи на новый путь.
   Нужно объяснить, что тетушка Розина, какъ называли миссъ Гаустонъ, отлично знала о первой помолвкѣ Транка и вполнѣ одобряла Аймоджину въ качествѣ его будущей жены. Затѣмъ произошла неожиданная катастрофа съ дядей, отъ которой тетушка Розина пострадала наравнѣ съ другими членами семьи, и Франкъ, къ великому негодованію тетки, согласился разстаться съ дамою своего сердца вслѣдствіе грозившей ему бѣдности. Она слышала о Гертрудѣ Трингль и всѣхъ ея сокровищахъ, но съ высоты своего аристократическаго происхожденія и высокаго положенія въ свѣтѣ смотрѣла презрительно и на Тринглей и на всѣ ихъ сокровища. Для нея, какъ для старой дѣвы, постоянство въ любви было важнѣе всего на свѣтѣ, а какъ для дамы знатнаго происхожденія важнѣе всего на свѣтѣ была благородная кровь. Вотъ почему, хотя между теткой и Франкомъ не произошло никакой ссоры, но они перестали сочувствовать другъ другу и Франкъ былъ предоставленъ Ватльдоамъ и Шатлькокамъ.
   Старыя симпатіи, однако, возникли теперь снова, и Франкъ находилъ удобнымъ пить у тетки чай, когда не былъ приглашенъ въ какое-нибудь другое мѣсто.
   -- Проклятая манера вмѣшиваться въ чужія дѣла!-- сказалъ онъ теткѣ, показавъ письмо Аймоджины.
   -- Милый Франкъ, къ чему такія дурныя и богохульныя выраженія!-- замѣтила старушка.
   -- "Проклятый" вовсе не дурное и не богохульное выраженіе, тетушка.
   Облегчивъ душу выговоромъ, миссъ Гаустонъ принялась читать письмо.
   -- По-моему, это отвратительно,-- сказалъ Франкъ, разумѣя, конечно, то, что говорилось въ письмѣ о Мэдбэри Досимерѣ.
   -- Письмо прекрасное; совершенно такое, какого я ожидала отъ Аймоджины. Послушай, другъ мой, какъ я предлагаю вамъ поступить. Останьтесь попрежнему еще пять лѣтъ.
   -- Пять лѣтъ! Какой вздоръ!
   -- Пять лѣтъ, мой другъ, промелькнутъ, какъ сонъ. Если оглянуться на пять лѣтъ назадъ, это сущіе пустяки.
   -- Но на эти пять лѣтъ нужно будетъ оглянуться не назадъ, а впередъ. Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи.
   -- Но вѣдь ты говоришь, что тебѣ не на что будетъ жить, если ты женишься.
   -- Жить! Ну, проживемъ какъ-нибудь.
   Онъ впомнилъ о капустѣ и домикѣ въ По.
   -- У насъ будетъ фунтовъ семьсотъ въ годъ, я думаю.
   -- Не могъ ли бы ты чѣмъ-нибудь заняться, Франкъ?
   -- Какъ, зарабатывать деньги? Ну, нѣтъ, не думаю. Если бы я попробовалъ разбивать камни, я не набилъ бы ихъ достаточно, чтобы окупились молотки.
   -- Не можешь ли ты написать книгу?
   -- Это было бы хуже камней. Мнѣ казалось иногда, что я могу написать картину, но если бы и написалъ, все равно, ее никто бы не купилъ. Нѣтъ, на заработокъ нужно махнуть рукой. Ужъ скорѣе же я могу скопить что-нибудь, если брошу, напримѣръ, носить перчатки и привыкну мѣнять рубашку только три раза въ недѣлю.
   -- Это было бы ужасно, Франкъ.
   -- Это было бы ужасно, но, очевидно, нужно же что-нибудь предпринять. Нужно сдѣлать усиліе.
   Слова эти были произнесены тономъ почти героическимъ. Затѣмъ дѣло обсуждалось со всѣхъ сторонъ, и тетушка Розина сильно поощряла героизмъ Франка. Мысль объ отсрочкѣ свадьбы еще на какіе-нибудь ничтожные пять лѣтъ была отброшена окончательно, и, разставаясь въ тотъ вечеръ, рѣшено дѣлать приготовленія къ свадьбѣ въ самомъ непродолжительномъ времени.
   -- Можетъ быть, я могу капельку помочь вамъ,-- чуть слышно прошептала тетушка Розина, когда Франкъ уже выходилъ изъ комнаты.

-----

   Когда Франкъ Гаустонъ показалъ теткѣ письмо Аймодлсины, онъ уже отвѣтилъ на него. Потомъ денька два не особенно терпѣливо прождалъ отвѣта, въ которомъ она должна была взять назадъ всѣ свои слова. Но когда прошло уже четыре или пять дней, а отвѣта все не было, Франкъ, сильно возбужденный ожиданіемъ, объявилъ теткѣ, что предприметъ что-нибудь рѣшительное. Чѣмъ онъ болѣе обнаруживалъ пылкости, тѣмъ болѣе нравился теткѣ. Если бы онъ полетѣлъ къ невѣстѣ, схватилъ ее и женился тотчасъ, совершенно презрѣвъ обычный свадебный пирогъ и многочисленныя церемоніи, всегда практиковавшіяся фамиліей Гаустоновъ,-- она, пожалуй, способна была бы его простить.
   -- Не дѣлай ничего очертя голову, Франкъ,-- говорила она.
   Онъ только плечами пожалъ и объявилъ, уходя, что не позволитъ помыкать собою такому господину, какъ Мэдбэри Досимеръ.
   -- Господи Ты Боже мой! А вѣдь это Франкъ! Вонъ онъ, вошелъ въ калитку!
   Такъ говорила Аймоджина свояченицѣ, прогуливаясь съ нею по дорогѣ отъ Треготнанскаго дома къ воротамъ. Дамы въ эту минуту были заняты обсужденіемъ Аимоджининыхъ дѣлъ. На письмо Франка, казавшееся Аймоджинѣ самымъ очаровательнымъ посланіемъ, когда-либо начертаннымъ рукою вѣрнаго любовника, не было еще послано никакого отвѣта. Каждое слово письма дышало страстью и искренностью, даже то его мѣсто, гдѣ Франкъ употреблялъ нѣсколько сильныя выраженія по поводу безсердечныхъ совѣтовъ ея брата. Тѣмъ не менѣе она еще ничѣмъ не отозвалась на всю эту искренность и не взяла назадъ объявленнаго ею рѣшенія. Мистрессъ Досимеръ находила, что этого совсѣмъ не слѣдовало дѣлать, и старалась внушить Аймоджинѣ, что обстоятельства нимало не перемѣнились съ тѣхъ поръ, какъ рѣшено было разстаться. Какъ разъ въ эту минуту она говорила свои мудрыя рѣчи, и какъ разъ тутъ же обнаружился Франкъ, шедшій отъ воротъ къ нимъ навстрѣчу.
   -- Что скажетъ Мэдбэри!
   Таково было первое восклицаніе мистрессъ Досимеръ. Но Аймоджина, не давъ себѣ времени подумать о способахъ предотвращенія опасности, рванулась впередъ, и -- мы должны въ этомъ признаться -- бросилась въ раскрытыя объятія жениха.
   Тутъ всѣ почувствовали тотчасъ, что рѣшеніе взято назадъ и колебанія возобновились. Разъ она позволила ему обнять себя,-- всякіе доводы становились излишними. Намъ не за чѣмъ приводить здѣсь слова, въ которыхъ Франкъ выразилъ свою привязанность, но они были вполнѣ убѣдительны по мнѣнію обѣихъ дамъ.
   Мэдбэри объявилъ, что не приметъ Гаустона въ качествѣ жениха сестры, и выразилъ предположеніе, что даже у Гаустона не хватитъ дерзости явиться къ нему. Но Гаустонъ явился, и нужно было что-нибудь съ нимъ сдѣлать. Оказалось, что онъ пришелъ пѣшкомъ изъ Пенценса, до котораго было всего двѣ мили, и оставилъ тамъ свое портъ-манто.
   -- Я рѣшилъ ничего не брать съ собою,-- сказалъ онъ. Для Мэдбэри было бы легче выкинуть вонъ мои вещи, чѣмъ меня самого. И если бы пришлось велѣть извозчику тотчасъ везти ихъ назадъ, это имѣло бы такой глупый видъ. Онъ дома?
   -- Тутъ гдѣ-то,-- сказала мистрессъ Досимеръ почти съ дрожью.
   -- Очень онъ бѣсится на меня?
   -- Онъ находитъ, что это все лучше кончить.
   -- Я, какъ видите, нахожу обратное. Я не признаю за нимъ никакого права распоряжаться судьбою Аймоджины.
   -- И я тоже,-- сказала Аймоджина.
   -- Конечно, онъ можетъ меня выгнать.
   -- Въ такомъ случаѣ и я уйду съ вами,-- сказала Аймоджина.
   -- Мы на это рѣшились,-- сказалъ Франкъ,-- и ему лучше предоставить намъ поступать по своему усмотрѣнію. Конечно, онъ можетъ надѣлать намъ много непріятностей, но помѣшать намъ -- не въ его власти.
   Тѣмъ временемъ они дошли до дома, и Франку, конечно, позволили войти. Если бы онъ не вошелъ, то не вошла бы Аймоджина, которая была такъ тронута новыми проявленіями страсти Франка, что рѣшила слушаться его во всемъ. Его объясненіе слова "завлекла" показалось ей до такой степени удовлетворительнымъ, что она уже нисколько не сердилась на себя за то, что завлекла его, и пришла къ тому заключенію, что обязанность всякой молодой женщины -- завлечь молодого человѣка.
   Мистрессъ Досимеръ вскорѣ оставила ихъ однихъ, не по добротѣ сердечной, а потому, что чувствовала необходимость отыскать своего мужа.
   -- О Мэдбэри, какъ ты думаешь, кто пріѣхалъ? Онъ здѣсь!
   -- Гаустонъ!
   -- Да, Франкъ Гаустонъ!
   -- Въ домѣ?
   -- Да, онъ въ домѣ. Но съ нимъ нѣтъ никакого багажа. Онъ не разсчитываетъ у насъ остановиться!
   -- Не все ли это равно? Онъ не останется даже обѣдать.
   -- Если мы его прогонимъ, и она вѣдь уйдетъ вмѣстѣ съ нимъ! Разъ она это сказала, такъ ужъ сдѣлаетъ. Ты вѣдь не можешь удержать ее. Вотъ чѣмъ это кончится, если она будетъ настаивать на томъ, чтобы ѣхать съ нимъ въ Лондонъ.
   -- Какой мерзавецъ!
   -- Нѣтъ, Мэдбэри, не мерзавецъ. Этого нельзя сказать. Въ немъ есть что-то мужественное, развѣ не правда?
   -- Мужество, заключающееся въ томъ, чтобы явиться въ мой домъ, когда я ему это запретилъ?
   -- Но если онъ въ самомъ дѣлѣ ее любитъ!
   -- Вздоръ!
   -- Какъ бы то ни было, они теперь въ столовой, и нужно что-нибудь сдѣлать. Я не могла ему сказать, чтобы онъ не входилъ. Да и она бы не вошла безъ него. Имъ хватитъ на прожитокъ. Какъ ты думаешь, не лучше ли тебѣ...
   Вернувшись въ домъ, Досимеръ объявилъ, что, по его мнѣнію, вовсе не лучше бы. Но онъ сознавалъ въ душѣ, что лучше ли оно или хуже, могъ сдѣлать очень немногое, чтобы этому помѣшать.
   Привѣтствія, которыми обмѣнялись мужчины, не отличались любезностью.
   -- То, что я имѣю сказать, лучше сказать на дворѣ,-- сказалъ Досимеръ.
   -- Конечно,-- согласился Франкъ. Я думаю, мнѣ разрѣшено будетъ вернуться?
   -- Если онъ не вернется,-- сказала Аймоджина, которая, но просьбѣ брата, вышла изъ комнаты, но все еще стояла у отворенной двери,-- если онъ не вернется, я уйду къ нему въ Пенценсъ. Едва ли ты рѣшишься удержать меня силой.
   -- Кто говорилъ, что онъ не вернется? По-моему, вы двое идіотовъ, но я отлично знаю, что не могу помѣшать вамъ обвѣнчаться, если вы оба на это рѣшились.
   Онъ пошелъ въ переднюю, и Франкъ послѣдовалъ за нимъ.
   -- Не понимаю, какъ можно быть такимъ легкомысленнымъ,-- сказалъ онъ, когда они оба вышли на дорожку.
   -- Постояннымъ, хотѣли вы сказать.
   -- Я хотѣлъ сказать то, что сказалъ,-- легкомысленнымъ. По вашей же иниціативѣ, вы съ Аймоджиной рѣшили разойтись.
   -- Конечно. По моей иниціативѣ и съ ея согласія. Но мы, вотъ видите ли, передумали.
   -- И передумаете опять.
   -- Теперь, по крайней мѣрѣ, мы довольно тверды въ своихъ намѣреніяхъ. Вы слышали, что она говорила. Если бы я пріѣхалъ съ тѣмъ, чтобы убѣдить ее измѣнять свое намѣреніе, сдѣлать что-нибудь такое, чего вы не одобряете и она также,-- тогда, можетъ быть, вы и достигли бы чего-нибудь поссорившись со мною. Но къ чему это, разъ мы съ нею заодно? Вы знаете, что вамъ не удастся разубѣдить ее.
   -- Гдѣ же вы думаете жить?
   -- Все это я вамъ скажу въ томъ случаѣ, если вы мнѣ позволите послать въ Пенценсъ за своими пожитками. Не могу вступать съ вами въ объясненія, если вы объявляете меня своимъ врагомъ. Вы говорите, что мы оба идіоты.
   -- Говорю.
   -- Прекрасно. Въ такомъ случаѣ вамъ лучше примириться съ нашимъ идіотизмомъ. Вы не можете излѣчить его и не властны помѣшать намъ его обнаруживать.
   Аргументъ былъ убѣдительный, хотя идіотизмъ и признавался имъ; за пожитками послали, и Франкъ въ тотъ же вечеръ былъ принятъ въ Треготнанѣ какъ нареченный женихъ Аймоджины.
   Ему пришлось разсказать свою исторію и сообщить свой новый планъ. Тетка Розина предлагала жить съ ними на общій счетъ. Домикъ въ Гринъ-Стритѣ маловатъ, конечно, но все-таки тамъ можно будетъ какъ-нибудь размѣститься, по крайней мѣрѣ, до тѣхъ поръ, пока не явится необходимость въ разныхъ кроваткахъ и колыбелькахъ.
   -- Не могу себѣ представить, какъ ты будешь выносить житье съ тетушкой Розиной,-- сказалъ братъ.
   -- Что же, скажи на милость, могу я имѣть противъ житья съ теткой Розиной?-- спросила Аймоджина. Мы съ ней всегда были друзьями.
   Въ теперешнемъ своемъ настроеніи, она ничего не могла имѣть ни противъ какого житья ни съ какою старухой, хоть самой противной.
   -- И мы можемъ еще гдѣ-нибудь нанять котеджъ,-- сказалъ Франкъ. Лондонская квартира будетъ на ея счетъ, а котеджъ на нашъ.
   -- Чѣмъ же вы будете заниматься, скажите на милость?
   -- Думалъ и объ этомъ,-- сказалъ Франкъ. Я серіозно примусь за живопись; вѣроятно, буду писать портреты. Не знаю, почему бы у меня это не пошло точно такъ же, какъ и у другихъ!
   -- Эта ваша головка старой мистрессъ Джонсъ,-- сказала Аймоджина -- была гораздо лучше множества вещей, которыя каждый годъ выставляютъ въ Академіи.
   -- Вздоръ!-- воскликнулъ Досимеръ.
   -- Не знаю, почему бы ему не добиться успѣха, если будетъ работать серіозно,-- сказала мистрессъ Досимеръ.
   -- Вздоръ!
   -- Почему же вздоръ?-- спросилъ Франкъ, задѣтый за живое. Многіе начинали позднѣе и имѣли же успѣхъ. Если я и не буду ничего зарабатывать, у меня все-таки будетъ, по крайней мѣрѣ, занятіе.
   -- А мастерская тоже будетъ помѣщаться въ Гринъ-Стритѣ?-- спросилъ Досимеръ.
   -- Я начну пока съ того, что буду копировать разныя вещи въ Національной Галлереѣ,-- объяснилъ Гаустонъ, не успѣвшій приготовиться къ разрѣшенію затруднительнаго вопроса о мастерской въ крошечномъ домикѣ на Гринъ-Стритѣ.
   Разъ дѣло зашло уже такъ далеко, всякое сопротивленіе замужеству Аймоджины было, очевидно, устранено. Гаустонъ прожилъ дня два въ Треготнанѣ и затѣмъ вернулся въ Лондона.. Черезъ недѣлю за нимъ послѣдовали Досимеры, изъ началѣ слѣдующаго іюня женихъ съ невѣстой, послѣ всѣхъ своихъ тревогъ и многихъ колебаній, были обвѣнчаны, наконецъ, въ церкви св. Георгія, къ великому восхищенію тетушки Розины. Нельзя сказать, однако, чтобы это событіе было столь же восхитительно въ глазахъ всѣхъ прочихъ друзей жениха, что и увидитъ читатель изъ приведеннаго ниже отчета о двухъ разговорахъ, происшедшихъ вскорѣ послѣ свадьбы.
   -- Представь себѣ, Гаустона-то! Въ концѣ концовъ взялъ да и женился на этой Аймоджинѣ Досимеръ! Ни гроша за душой у обоихъ!-- такъ говорилъ лордъ Джонъ Батльдоръ Тому Шатлькоку за, курильнѣ Гаустонова клуба, говорилъ громко, такъ, чтобы многочисленные знакомые Гаустона могли прибавить собственныя замѣчанія по этому интересному предмету и выразить состраданіе къ несчастному.
   -- Въ жизни моей не видывалъ такой дьявольской нелѣпости,-- сказалъ Шатлькокъ. Стоило только руку протянуть за этой барышней Трингль съ двумя стами тысячъ фунтовъ, сестрою жены Трафика, знаете?
   -- Тутъ было что-то неладно,-- замѣтилъ другой. Веніаминъ Бетсби, тотъ глупый парень, что служилъ когда-то въ двадцатомъ, бѣжалъ съ нею какъ разъ въ то время, когда все было уже улажено между Гаустономъ и старикомъ Тринглемъ.
   -- Ничуть,-- сказалъ Батльдоръ. Трингль еще до этого поссорился съ Гаустономъ. Бетсби, правда, удралъ съ ней, но родитель заартачился насчетъ денегъ. Тогда барышню привезли назадъ, и свадьбы никакой не было.
   Затѣмъ присутствующіе съ большимъ жаромъ начали обсуждать положеніе Гертруды по отношенію къ возлюбленнымъ и капиталу, но всѣ они единогласно признали, что Гаустонъ оказался совсѣмъ дуракомъ, чего никто не ожидалъ отъ него.
   -- Чертъ его знаетъ! Вздумалъ писать портреты!-- сказала, лордъ Джоржъ въ крайнемъ негодованіи.
   Въ томъ же духѣ обсуждался вопросъ и Куинсъ-Гетскими дамами. Гертруда въ это время была помолвлена съ капитаномъ Бетсби, если и не съ одобренія отца, то, по крайней мѣрѣ, съ согласія и отца и матери, а потому могла говорить о Франкѣ Гаустонѣ и его женѣ хотя и съ презрѣніемъ, но безъ горечи.
   -- Вотъ оно, въ газетахъ: Франкъ Гаустонъ и Аймоджина Досимеръ,-- сказала мистрессъ Трафикъ.
   -- Таки поймала его въ концѣ концовъ!-- воскликнула Гертруда.
   -- И ловить-то было почти нечего,-- возразила мистрессъ Трафикъ,-- у нихъ у обоихъ-то едва ли наберется какихъ-нибудь пятьсотъ фунтовъ въ годъ!
   -- Какъ это такъ вдругъ!-- сказала лэди Трингль.
   -- Вдругъ! Да это у нихъ тянулось ужъ пять лѣтъ. Конечно, онъ все время старался какъ-нибудь улизнуть. Очень рада, что она, наконецъ, поймала его; подѣломъ ему!
   -- Желала бы я знать, гдѣ же они могутъ теперь поселиться!-- сказала Августа.
   Разговоръ происходилъ въ спальнѣ, которую мистрессъ Трафикъ, сдѣлавшаяся матерью за мѣсяцъ передъ тѣмъ, продолжала занимать въ Куинсъ-Гетѣ.
   Такимъ образомъ, при великодушномъ содѣйствіи тетушки Розины, Франкъ и Аймоджина женились, наконецъ, и лѣтописецъ позволяетъ себѣ надѣяться, что Франкъ увидитъ когда-нибудь собственную картину на стѣнахъ Академіи и доживетъ до того времени, когда никакой младенецъ не испугаетъ его своимъ появленіемъ.
   

XVIII.
Томъ Трингль отправляется въ путь.

   Свадьба Аймоджины Досимеръ и Франка Гаустона завела насъ почти въ половину лѣта, но теперь намъ предстоитъ снова вернуться назадъ и продолжать нить нашего разсказа, прерванную въ апрѣлѣ. Это необходимо, по отношенію къ Тому Тринглю, который, если взглянуть на дѣло правильно, является настоящимъ героемъ нашей маленькой исторіи. Эйаля, наша несомнѣнная героиня, среди многихъ другихъ молодыхъ дѣвицъ, которыя всѣ вели себя болѣе или менѣе героически, не нашла въ немъ, правда, того ангела, о которомъ мечтала и котораго воплощеніе на землѣ было необходимо для ея счастія. Но зато онъ самъ оказался способнымъ съ большою опредѣленностью избрать собственнаго ангела, и хотя попытки увезти этого ангела домой не увѣнчались успѣхомъ, тѣмъ не менѣе Томъ дѣлалъ ихъ очень усердно, пока оставалась какая-нибудь надежда. Онъ выказалъ тупость, вульгарность и невѣжество. Палъ до шампанскаго Боливіа и дружбы Фаддля. Простеръ недальновидность до того, чтобы счесть возможнымъ подкупить Эйалю брильянтами для ея личнаго украшенія и плѣнить болѣе дешевыми ювелирными издѣліями на своей собственной особѣ. Думалъ воспарить очень высоко, вызвавъ соперника на дуэль, и въ пьяномъ задорѣ ударилъ его на улицѣ. Очень вульгарный и глупый молодой человѣкъ! Но молодой человѣкъ, способный на постоянную страсть. Не глупые и не вульгарные молодые люди попадаются, пожалуй, довольно часто, но молодыхъ людей способныхъ на такое постоянство, на такую твердость въ преслѣдованіи цѣли, какую выказалъ Томъ, встрѣтишь не каждый день, прогуливаясь по улицамъ столицы. Джонатанъ Стоббсъ былъ также постояненъ, но вопросъ еще -- отчаявался ли онъ когда-нибудь дѣйствительно. Заслуга въ томъ, чтобы отчаиваться и все-таки упорствовать. Когда у человѣка есть основаніе быть увѣреннымъ, что онъ очень нравится молодой лэди, онъ всегда можетъ надѣяться, что она его полюбитъ, если сердце ея уже не принадлежитъ другому. Многія обстоятельства, къ тому же, были въ пользу полковника: его родство съ маркизой Бальдони, дружба съ лэди Альбюри, прелести Стальгама и, наконецъ,-- вещь также весьма не маловажная -- таланты, доблести Кропочки. Полковникъ, вдобавокъ, не былъ ни глупъ, ни вульгаренъ, ни невѣжественъ. Все сговорилось противъ Тома Трингля,-- все, что могло повліять на Эйалю; тѣмъ не менѣе, онъ боролся до послѣдняго издыханія. А потому прошу читателя смотрѣть на Тома Трингля какъ на героя происшествій, которыхъ онъ былъ свидѣтелемъ, и пожелать ему всякихъ благополучій, когда онъ пустится въ свои дальнія странствія.
   -- Томъ, другъ мой, тебѣ вѣдь, знаешь ли, придется выѣхать черезъ четыре дня,-- сказалъ ему отецъ.
   Въ это время Томъ все еще не далъ положительнаго согласія на свой отъѣздъ; онъ совсѣмъ раскисъ, стоналъ, охалъ и безусловно отрицалъ даже всякую необходимость вести себя какъ подобаетъ мужчинѣ.
   -- Что толку, мать?-- говорилъ онъ матери. Ужъ какое тутъ мужество, когда человѣку хоть утопиться такъ въ ту же пору?
   Онъ ужъ всталъ, правда, съ постели и раза два выползалъ изъ дому. Думая, что такимъ путемъ онъ стряхнетъ обуявшую его меланхолію, сестра убѣдила его пойти въ клубъ. Онъ попытался было, но безуспѣшно; мысль о встрѣчѣ со швейцаромъ такъ испугала его, что онъ прошелъ мимо дверей "Горцевъ". Приготовленія къ отъѣзду, тѣмъ не менѣе, продолжалось. Въ пятницу онъ долженъ былъ выѣхать изъ Лондона въ Ливерпуль, и теперь, во вторникъ вечеромъ, сэръ Томасъ пришелъ къ нему въ комнату съ тѣмъ, чтобы добиться отъ него окончательнаго согласія. Сэръ Томасъ въ то утро весьма откровенно поговорилъ съ зятемъ, мистеромъ Трафикомъ и, вернувшись домой, съ удовольствіемъ увидѣлъ, что слова его не пропали даромъ, по крайней мѣрѣ, что касалось обѣда. Онъ чувствовалъ къ сыну большую нѣжность и склоненъ былъ скорѣе ласкою, чѣмъ угрозой принудить его къ повиновенію.
   -- Я никогда не говорилъ, что поѣду,-- отвѣчалъ Томъ.
   -- Но вѣдь ты, знаешь ли, долженъ ѣхать. Все ужъ уложено, и мнѣ надо съ тобой сговориться насчетъ денегъ. Я занялъ для тебя отдѣльную каюту, и капитанѣ Мэри говоритъ, что путешествіе будетъ отличное. Равноденствіе уже прошло.
   -- Какое мнѣ дѣло до равноденствія,-- сказалъ Томъ. Ужъ если ѣхать, такъ лучше бы въ дурную погоду.
   -- Можетъ быть, захватитъ гдѣ-нибудь и дурная погода.
   -- Если бы пароходъ разбился о какой-нибудь утесъ, вотъ что было бы лучше всего!-- замѣтилъ Томъ.
   -- Ну, это пустяки. Кунардовскіе пароходы никогда не разбиваются ни о какіе утесы. Проведешь денька три въ морѣ, и сдѣлается у тебя аппетитъ какъ у охотника, вотъ помяни мое слово. Ну, Томъ, а теперь насчетъ денегъ.
   -- Мнѣ все равно до денегъ,-- скакалъ Томъ.
   -- Все равно? Ну, въ такомъ случаѣ ты, значитъ, вовсе не похожъ на всѣхъ, кого мнѣ приходилось до сихъ поръ встрѣчать. Думаю, что лучше сдѣлать переводы на Нью-Іоркъ, Санъ-Франциско, Іокогаму, Пекинъ и Калькутту.
   -- Я долженъ ѣхать въ Пекинъ?-- спросилъ Томъ съ еще пущей меланхоліей.
   -- Ну да; я думаю, да. Тебѣ лучше посмотрѣть, что дѣлаютъ разныя фирмы въ Китаѣ. А изъ Калькутты можешь проѣхать дальше, къ сѣверу. Къ тому времени, я думаю, мы уже захватимъ Кабулъ. Съ такимъ правительствомъ, какъ у насъ теперь, русскіе, благодаря Бога, будутъ, навѣрное, почти совсѣмъ изгнаны изъ Азіи на будущій годъ въ это время {Это было паписано въ 1878 г.}.
   -- Такъ я проѣзжу больше года?
   -- Будь я на твоемъ мѣстѣ,-- сказалъ отецъ, съ радостью хватаясь за намекъ на согласіе, подразумѣвавшійся въ вопросѣ,-- будь я на твоемъ мѣстѣ, Томъ, я бы ужь заодно все это продѣлалъ на чистоту. Если бы въ молодости мнѣ удалось видѣть такъ много, я бы лучше теперь умѣлъ вести дѣла.
   -- Мнѣ это все едино,-- сказалъ Томъ. Хоть десять лѣтъ, если вамъ угодно. Хоть двадцать! Я никогда не захочу вернуться. Куда же мнѣ ѣхать изъ Кабула?
   -- Да я вѣдь не говорилъ опредѣленно, чтобы ты ѣхалъ въ Кабулъ. Ты, конечно, будешь писать домой и сообщишь мнѣ съ дороги, что самъ рѣшишь. Мѣсяца два-три, вѣроятно, пробудешь въ Соединенныхъ Штатахъ.
   -- А поѣду я на Ніагару?-- спросилъ Томъ.
   -- Конечно, поѣдешь, если хочешь. Ніагарскій водопадъ, говорятъ, это что-то удивительное!
   -- Коли человѣкъ думаетъ утопиться,-- сказалъ Томъ,-- какъ разъ самое подходящее для него мѣсто.
   -- О, Томъ,-- воскликнулъ отецъ,-- зачѣмъ ты говоришь мнѣ такія вещи, когда я стараюсь изъ всѣхъ силъ помочь тебѣ?
   -- Вы не можете мнѣ помочь,-- сказалъ Томъ.
   -- Тебѣ помогутъ обстоятельства. Поможетъ время. Поможетъ дѣло. Поможетъ сознаніе собственнаго достоинства, когда ты очутишься среди людей, которые ничего не будутъ знать о твоихъ несчастіяхъ. Теперь ты даешь волю своему горю, потому что окружающіе знаютъ о твоей неудачѣ. Все это измѣнится, когда ты очутишься среди чужихъ. Тебѣ бы не слѣдовало говорить отцу, что ты хочешь утопиться!
   -- Да, это я напрасно. Знаю, что напрасно,-- сказалъ Томъ смиренно. Постараюсь этого не дѣлать, но, пожалуй, мнѣ лучше туда не ѣздить. А сколько времени надо мнѣ пробыть въ Іокогамѣ? Вотъ, пожалуй, лучше все это написать мнѣ на бумажкѣ.
   Тутъ сэръ Томасъ попытался объяснить ему, что все, что онъ теперь говорилъ, имѣло значеніе только совѣтовъ, что Томъ могъ, въ сущности, ѣхать всюду, куда бы ему ни вздумалось, и вездѣ оставаться, сколько заблагоразсудится; могъ совершенно свободно располагать собою и тратить количество денегъ, ограниченное лишь весьма неопредѣленнымъ и смутнымъ предѣломъ. Ни одному юношѣ, навѣрное, никогда не случалось собираться въ путь при болѣе заманчивыхъ обстоятельствахъ! Но Тома ничѣмъ не удалось прельстить, и онъ не выразилъ ни малѣйшаго удовольствія.
   Сэръ Томасъ, однако, добился одного: прежде чѣмъ онъ вышелъ изъ Томовой комнаты, поѣздка была рѣшена окончательно; Томъ долженъ былъ выѣхать въ пятницу съ утреннимъ поѣздомъ въ Ливерпуль.
   -- Вотъ что я тебѣ скажу,-- сказалъ сэръ Томасъ,-- поѣду-ка я съ тобою, провожу тебя на пароходъ и представлю капитану Мэри. Очень радъ буду случаю прокатиться въ Ливерпуль.
   Такъ рѣшился вопросъ объ отъѣздѣ Тома.
   Въ среду и четвергъ Томъ, повидимому, нѣсколько интересовался своими чемоданами и портъ-манто и самъ началъ заботиться о средствахъ облегчить тягости путешествія, средствахъ обыкновенно столь дорогихъ сердцамъ юношей. Заинтересовался мѣховою курткой, благоустроеннымъ ящикомъ съ письменными принадлежностями и очень изящнымъ кожанымъ футляромъ, предназначеннымъ для вмѣщенія двухъ бутылокъ водки. Согласился, чтобы ему сообщили о количествѣ его рубашекъ, и даже самъ сказалъ, что можетъ понадобиться еще пара тонкихъ сапоговъ!
   Когда ужъ дѣло дошло до этого, во всемъ Куинсъ-Гетѣ не нашлось бы ни одного женскаго сердца отъ лэди Трингль и до судомойки включительно, которое не затрепетало отъ радости при такихъ признакахъ выздоровленія. Но ни лэди Трингль, ни судомойка, и ни одна изъ женщинъ въ промежуточной между ними стадіи не знала, чѣмъ занялся Томъ, выйдя изъ дома въ четвергъ послѣ завтрака. Онъ прошелъ черезъ паркъ, пришелъ въ Кингсбюри-Крессентъ и оставилъ тамъ записку на имя тетки. Записка была слѣдующая:
   "Уѣзжаю завтра послѣ полудня -- самъ хорошенько не знаю куда. Можетъ быть, на нѣсколько лѣтъ, можетъ быть, навѣки. Желалъ бы передъ отъѣздомъ поговорить съ Эйалей. Согласится ли она повидаться со мною, если я приду завтра ровно въ двѣнадцать? Зайду за отвѣтомъ черезъ полъ-часа.

T. Т. младшій."

   "Конечно, мнѣ извѣстно, что Эйаля выходитъ замужъ за полковника Джонатана Стоббса."
   Черезъ полъ-часа онъ вернулся и получилъ отвѣтъ:
   "Эйаля очень рада будетъ возможности проститься съ тобою завтра утромъ."
   Изъ этого мы видимъ, что Эйаля уже вернулась изъ Стальгама въ Кингсбюри-Крессентъ. Она вернулась съ радостью въ сердцѣ, торжествуя по поводу ангела; весь міръ свѣтло и счастливо улыбался ей въ будущемъ, и ей хотѣлось отработать себѣ всѣ пальцы за чинкой домашняго бѣлья, чтобы какъ-нибудь, чѣмъ-нибудь отплатить кому-нибудь за всю радость, которую давала ей жизнь. Когда ей сказали, что Томъ хочетъ повидаться съ ней въ послѣдній разъ,-- по крайней мѣрѣ, въ послѣдній разъ до ея свадьбы, она согласилась тотчасъ.
   -- По-моему, тебѣ надо съ нимъ повидаться, разъ онъ проситъ,-- сказала тетка.
   -- Бѣдный Томъ! Конечно, я съ нимъ повидаюсь.
   Итакъ, написана была записка, которую черезъ полъ-часа получилъ у дверей Томъ.
   Въ половинѣ двѣнадцатаго онъ выбрался изъ дома, стараясь увернуться отъ матери и сестеръ, которымъ хотѣлось посвятить всѣ остававшіяся минуты его удовольствію и удобству. Долженъ, къ сожалѣнію, признаться, что онъ надѣлъ всѣ свои драгоцѣнности; это не могло принести никакой пользы, что онъ и понялъ, наконецъ, но все-таки ему казалось, что съ драгоцѣнностями онъ понравится ей больше, чѣмъ безъ нихъ. Стоббсъ не носилъ никакихъ украшеній, ни даже кольца, и Эйаля, когда въ комнату вошелъ кузенъ, совершенно убѣдилась въ томъ, что на ангелахъ мужского пола никогда не бываетъ ровно никакихъ ювелирныхъ издѣлій. Она была одна въ гостиной, куда должна была придти мистрессъ Дозетъ, чтобы проститься съ племянникомъ, по истеченіи десяти минутъ, назначенныхъ на прощаніе болѣе частнаго характера.
   -- Эйаля!-- сказалъ Томъ.
   -- Такъ ты уѣзжаешь Томъ и уѣзжаешь въ очень дальнее путешествіе!
   -- Да, Эйаля, въ очень дальнее путешествіе; въ Пекинъ и Кабулъ, если доживу до того, чтобы добраться до этихъ мѣстъ.
   -- Надѣюсь, доживешь, Томъ.
   -- Спасибо, Эйаля, спасибо. Доживу, вѣроятно. Говорятъ, у меня это пройдетъ. Теперь мнѣ что-то не кажется, чтобы оно проходило.
   -- Можетъ быть, ты встрѣтишь въ Пекинѣ какую- нибудь прелестную дѣвушку.
   -- Красота уже никогда больше не будетъ имѣть на меня никакого вліянія, Эйаля. Богъ съ ней, съ красотой. Подумай только, чего я натерпѣлся изъ-за красоты! Я былъ ея жертвой съ первой минуты твоего появленія въ Гленбоджи. Она сгубила, сгубила меня!
   -- Ты, навѣрное, вернешься совсѣмъ здоровымъ,-- сказала Эйаля, не зная хорошенько, какъ отвѣтить на послѣднее заявленіе.
   -- Можетъ быть. Если мнѣ удастся превратить свое сердце въ камень, тогда все у меня пройдетъ, навѣрное. Не знаю, почему я такъ все это чувствую. Другіе не такъ.
   -- А теперь, я думаю, намъ нужно проститься.
   -- О да. Прощай. Мнѣ хотѣлось сказать тебѣ два слова, если ты не торопишься. Конечно, ты теперь за него выйдешь.
   -- Надѣюсь,-- сказала Эйаля.
   -- Я въ этомъ увѣренъ. Само собою разумѣется, я ненавижу его.
   -- О, Томъ, не говори этого.
   -- Такова природа человѣческая! Могу и солгать, если хочешь. Для тебя готовъ на все. Но вотъ что ты можешь ему передать: я очень жалѣю, что ударилъ его.
   -- Онъ это знаетъ, Томъ. Онъ мнѣ это говорилъ.
   -- Онъ поступилъ со мною очень хорошо, очень хорошо, какъ и всегда поступаетъ со всѣми.
   -- Вотъ это хорошо съ твоей стороны, Томъ. Я очень тебя люблю за то, что ты это сказалъ.
   -- Да вѣдь я ненавижу его!
   -- Нѣтъ!
   -- Злые духи всегда ненавидятъ добрыхъ; я чувствую, что во мнѣ сидитъ злой духъ. Изъ-за этого-то ты и не могла полюбить меня. Онъ добрый, и ты его любишь.
   -- Да, люблю,-- сказала Эйаля.
   -- А теперь перемѣнимъ разговоръ. Эйаля, я принесъ тебѣ маленькій подарокъ, и ты должна принять его.
   -- Ахъ, нѣтъ!-- сказала Эйаля, подумавъ о брильянтовомъ ожерельи.
   -- Это пустякъ; я надѣюсь, ты примешь.
   Томъ вынулъ изъ кармана маленькую брошку, которую выбралъ для этого изъ собственнаго запаса драгоцѣнностей.
   -- Ты вѣдь, знаешь ли, моя двоюродная сестра.
   -- Да, двоюродная сестра,-- сказала Эйаля, принимая брошку, но принимая нехотя.
   -- Онъ, должно быть, ужасно важничаетъ, если будетъ противиться такому пустяку.
   -- Онъ вовсе не важничаетъ и ни капельки не будетъ противиться. Въ этомъ я увѣрена, Томъ. Такъ я возьму ее и буду носить иногда, въ память о томъ, что мы разстаемся друзьями, разстаемся такъ, какъ нужно разставаться двоюродному брату съ двоюродной сестрой.
   -- Да, друзьями, сказалъ Томъ.
   Даже это слово звучало ему мягче, чѣмъ двоюродные братья и сестры.
   Онъ взялъ ее за руку и пытливо заглянулъ ей въ лицо, думая о томъ, что можетъ произойти, если онъ въ послѣдній и первый разъ поцѣлуетъ ее. Коли бы онъ сдѣлалъ это, я думаю, она не стала бы сопротивляться и поцѣлуй сошелъ бы благополучно подъ прикрытіемъ родства. Конечно, ей было бы очень непріятно; но Томъ уѣзжалъ такъ далеко и такъ надолго! Въ эту минуту однако въ комнату вошла мистрессъ Дозетъ, и Эйаля была спасена.
   -- Прощай, сказалъ онъ,-- прощай!
   И не взявъ даже руки, которую протянула ему тетка, выбѣжалъ изъ комнаты, изъ дома, назадъ черезъ Кенсингтонскіе сады, домой въ Куинсъ-Гетъ.
   Въ Куинсъ-Гетѣ въ тотъ день обѣдали рано, въ три часа, и сэра Томаса за обѣдомъ не было, такъ какъ онъ долженъ былъ проѣхать на вокзалъ прямо изъ Сити. За столомъ въ этотъ послѣдній разъ оказались такимъ образомъ только мать, двѣ сестры и самъ отъѣзжающій.
   -- О, Томъ,-- сказала лэди Трингль, какъ только лакей вышелъ изъ комнаты,-- я такъ надѣюсь, что ты поправишься!
   -- Конечно, поправится, сказала Августа.
   -- Почему бы ему не поправиться? спросила Гертруда. Тутъ главное, какъ себя настроишь. Стоитъ ему рѣшиться больше не думать о ней, и все какъ рукой сниметъ.
   -- Найдется двадцать другихъ, гораздо лучше Эйали, которыя согласятся хоть завтра же за него выдти,-- сказала мать.
   -- И очень будутъ рады, что поймали его,-- прибавила Гертруда. Онъ вѣдь не то, что нѣкоторые другіе, которымъ не на что прилично содержать жену.
   -- Что до Эйали, сказала Августа,-- она не заслуживала такого счастія. У этого полковника Стоббса, говорятъ, не на что будетъ завести ей хоть какую-нибудь карету. Ну, да Эйаля, впрочемъ, и не привыкла къ каретами,.
   -- О Томъ, не хмурься,-- сказала мать,-- скажи, что постараешься быть счастливымъ.
   -- Въ Нью-Іоркѣ онъ живо обойдется,-- замѣтила Гертруда. Нигдѣ въ мірѣ, говорятъ, барышни не берутъ на себя такъ много и не доставляютъ молодымъ людямъ такого раздолья.
   -- Онъ сейчасъ найдетъ тамъ кого-нибудь гораздо интереснѣе Эйали,-- сказала Августа,-- и гораздо красивѣе.
   -- Надѣюсь, найдетъ кого-нибудь, кто бы любилъ его,-- прибавила мать.
   Томъ молча выслушивалъ всѣ эти утѣшительныя рѣчи, повертываясь лицомъ то къ той, то къ другой изъ говорившихъ. Онѣ продолжали все въ томъ же родѣ, обѣщая въ будущемъ всякія благополучія, увѣряя, что онъ выигралъ тѣмъ, что потерялъ, какъ вдругъ Томъ рѣзко обернулся противъ сестеръ и весьма сильно выразилъ свои чувства.
   -- По-моему,-- сказалъ онъ,-- никто изъ васъ ничего въ этомъ не смыслить.
   -- Ничего не смыслитъ въ чемъ?-- спросила Августа, которая, въ качествѣ дамы, бывшей уже замужемъ почти цѣлый годъ и готовившейся въ скоромъ времени сдѣлаться матерью, была увѣрена, что смыслитъ въ этомъ очень многое.
   -- Почемубы намъ не смыслить точно такъ же, какъ тебѣ?-- спросила Гертруда, также имѣвшая нѣкоторую опытность.
   -- По-моему, вы тутъ ровно ничего не понимаете, вотъ и все,-- сказалъ Томъ.
   -- А вотъ и кэбъ. Прощай, матушка! Прощай, Августа. Надѣюсь, съ тобою все обойдется благополучно.
   "Все" относилось къ младенцу.
   -- Прощай, Гертруда. Надѣюсь, и съ тобой все кончится благополучно.
   А на этотъ разъ -- къ двумъ возлюбленнымъ Гертруды.
   Томъ вышелъ и, садясь въ кэбъ, рѣшилъ, что никто изъ нихъ никогда не понималъ и никогда не пойметъ того рода страданія, которое почти погубило его самого.
   -- Честное слово, Томъ,-- сказалъ отецъ, прогуливаясь съ нимъ по пароходу,-- я бы не прочь самъ проѣхаться съ тобой въ Нью-Іоркъ; какъ все это благоустроено!
   -- Да,-- сказалъ Томъ,-- очень хорошо.
   -- Тебѣ будетъ превесело! У этой мистрессъ Томсонъ двѣ такія хорошенькія дочки -- просто мое почтенье!
   Томъ покачалъ головой.
   -- И ты любишь курить. Ты видѣлъ курильную комнату? На этихъ пароходахъ завели теперь рѣшительно все. Честное слово, я завидую твоему путешествію.
   -- Оно не хуже чего другого, пожалуй,-- сказалъ Томъ. Можетъ быть, даже лучше, чѣмъ оставаться въ Лондонѣ.
   Тутъ отецъ, все время говорившій громко, шепнулъ ему на ухо:
   -- Встряхнись, Томъ; встряхнись, справься съ собою.
   -- Стараюсь,-- сказалъ Томъ.
   -- Любовь -- вещь очень хорошая, Томъ, когда человѣкъ находитъ въ ней радость, и тепло, и защиту отъ эгоизма и очерствѣнія сердца. Но когда она отнимаетъ у него мужество, дѣлаетъ его негоднымъ для работы и заставляетъ безъ толку жаловаться на судьбу,-- въ ней нѣтъ ничего хорошаго. Тогда она не лучше пьянства. Развѣ ты не понимаешь, что я дѣлаю для тебя все, что могу, всячески стараюсь поставить тебя на ноги?
   -- Вѣроятно.
   -- Такъ встряхнись же, говорю я тебѣ. Ты можешь, если постараешься изо всѣхъ силъ. Ну, Богъ съ тобою, мой мальчикъ.
   Сэръ Томасъ сѣлъ въ лодку и предоставилъ сыну продолжать путешествіе и излѣчиваться перемѣной обстановки.
   Я не сомнѣваюсь, что Томъ излѣчился,-- если и не ранѣе, чѣмъ доѣхалъ до Нью-Іорка, то во всякомъ случаѣ ранѣе, чѣмъ покинулъ этотъ интересный городъ,-- и, прибывъ на Ніагару,-- что было свершено имъ въ обществѣ мистрессъ Томсонъ и ея двухъ прелестныхъ дочекъ,-- не имѣла, ни малѣйшаго намѣренія броситься въ водопадъ. Мы не можемъ слѣдовать за нимъ въ его длинномъ путешествіи въ Японію, Китай и оттуда въ Калькутту и Бомбей. Въ Кабулъ онъ, кажется, не поѣхалъ, такъ какъ министерство въ Англіи, къ несчастію перемѣнилось къ тому времени и русскіе не были еще изгнаны изъ Азіи, но нисколько не сомнѣваюсь, что онъ пріобрѣлъ очень много весьма полезныхъ свѣдѣній по части торговли, обзаведется со временемъ доброю женою и многочисленнымъ семействомъ и сдѣлается, въ концѣ концовъ, главнымъ партнеромъ великаго дома "Траверса и Тризона".
   Такъ какъ у насъ съ вами, читатель, сердца добрыя, то пожелаемъ ему всякаго благополучія.
   

XIX.
Какъ онъ любилъ ее.

   Мы видѣли, какимъ образомъ мистеръ Трафикъ былъ окончательно изгнанъ изъ дома тестя, или, лучше сказать, не совсѣмъ окончательно: отыскивая себѣ пристанище, онъ еще два-три раза ночевалъ въ Куинсъ-Гетѣ, послѣ того какъ мы разстались съ нимъ въ послѣдній разъ. Но ему удалось при этомъ ни разу не встрѣтиться съ сэромъ Томасомъ, и сэръ Томасъ дѣлалъ видъ, что вѣритъ въ его отсутствіе; но, наконецъ, послѣдняя пара старыхъ сапоговъ мистера Трафика была, дѣйствительно вывезена изъ дома въ Куинсъ-Гетѣ. Жена мистера Трафика, однако, осталась, поджидая великаго событія, въ роскошной обстановкѣ родительскаго дома, такъ какъ мистеръ Трафикъ вполнѣ справедливо предположилъ, что отецъ не пожелаетъ подвергнуть дочь суровостямъ непогоды въ ея деликатномъ положеніи.
   Но эта весьма естественная заботливость отца и дѣда о нуждахъ родной дочери и внука нимало не смягчила гнѣва, возбужденнаго въ груди члена Парламента его собственнымъ изгнаніемъ. Причиной гнѣва былъ, по его словамъ, не столько фактъ изгнанія, сколько грубость сопровождавшихъ его выраженій.
   -- Рѣшено было, въ сущности, чтобы я прожилъ тамъ до родовъ жены,-- говорилъ онъ пріятелю въ Палатѣ,-- но я не могъ вынести такахъ выраженій.
   Нужно признаться, что выраженія и въ самомъ дѣлѣ были невыносимыя.
   Итакъ, когда, въ день Томова отъѣзда, капитанъ Бетсби пришелъ въ Палату, чтобы повидаться со своимъ совѣтчикомъ, мистеръ Трафикъ былъ преисполненъ болѣе гнѣва, нежели совѣтовъ.
   -- О да,-- говорилъ членъ, прохаживаясь съ Бетсби взадъ и впередъ по одному изъ коридоровъ,-- я говорилъ съ нимъ и высказалъ ему всю правду напрямикъ. Разъ я что обѣщаю, такъ ужъ всегда исполню. Что до Трингля, я знаю его какъ свои пять пальцевъ. Если бояться его -- ничего не выйдетъ. Это подленькая натура.
   -- Что же онъ сказалъ?
   -- Не понравилось! Но правдѣ сказать... Я вѣдь считаю, знаете ли, что могу говорить съ вами вполнѣ откровенно.
   -- О, конечно,-- сказалъ Бетсби.
   -- Онъ находитъ, что меньшую дочь слѣдовало бы пристроить не хуже старшей.
   На это капитанъ Бетсби вытаращилъ глаза, но не сказалъ ничего. Обладая хорошимъ состояніемъ, онъ придавалъ ему большое значеніе, но, не будучи ни младшимъ сыномъ лорда, ни членомъ Парламента, считалъ эти высокія отличія вещью второстепенной. Въ настоящую минуту, впрочемъ, ему не хотѣлось разбирать этого вопроса.
   -- Онъ гордится своимъ родствомъ съ нашей фамиліей и приписываетъ, мѣсту въ Парламентѣ, пожалуй, даже болѣе значенія, чѣмъ слѣдуетъ.
   -- Да я бы и самъ могъ туда пробраться, если бы захотѣлъ,-- сказалъ Бетсби.
   -- Очень можетъ быть. Теперь это труднѣе, чѣмъ когда-либо. Связи, конечно, очень помогаютъ. Я былъ имъ обязанъ очень многимъ, прежде чѣмъ самъ сталъ извѣстенъ.
   -- Да что же сказалъ сэръ Томасъ-то?
   -- Н-ну, онъ, скажу вамъ, былъ изъ рукъ вонъ непріятенъ. Меня-то ругать, конечно, не посмѣлъ, но насчетъ васъ не стѣснялся. Само собою разумѣется, онъ взбѣшенъ побѣгомъ. Мы всѣ были поражены. Августа очень огорчилась. Въ ея болѣзненномъ состояніи, оно могло отозваться очень дурно.
   -- Теперь ужъ этого не вернешь.
   -- Нѣтъ; не вернешь теперь. Все-таки чувствуешь какъ-то, что нельзя обращаться за деньгами точно такъ же, какъ если бы все произошло иначе. Когда я задумалъ жениться, я прямо назначилъ сумму, которую считалъ себя въ правѣ требовать, и получилъ ее. Онъ очень хорошо зналъ, что я не возьму ни шиллинга меньше. Но теперь ему отлично извѣстно, что вы должны жениться на этой дѣвушкѣ, съ деньгами ли или безъ денегъ, и это совершенно мѣняетъ все дѣло.
   -- Да я ничуть не долженъ жениться на этой дѣвицѣ.
   -- Неужели? А мнѣ сдается, что должны, дружище. Когда джентльменъ увозитъ молодую лэди, принято обыкновенно думать, что онъ намѣренъ жениться на ней.
   -- Только не въ томъ случаѣ, если отецъ ее поймаетъ и привезетъ домой.
   -- И когда джентльменъ послѣ этого является въ домъ и повторяетъ предложеніе въ присутствіи матери молодой лэди.
   Въ данномъ случаѣ мистеръ Трафикъ пользовался незаконными преимуществами, которыя доставили ему сообщенія жены.
   -- Конечно, вы должны на ней жениться. Сэръ Томасъ это знаетъ, а разъ онъ это знаетъ, къ чему ему торопиться съ деньгами? Я не позволялъ себѣ сказать ни одного слова, которое можно было оборотить противъ меня, пока вопросъ о деньгахъ не былъ рѣшенъ окончательно.
   -- Такъ что жъ онъ сказалъ-то?
   Бетсби ужасно надоѣли, наконецъ, разсказы совѣтчика о собственной осторожности и успѣхѣ, и онъ задалъ вопросъ сердитымъ тономъ.
   -- Онъ говоритъ, что совершенно отказывается разсуждать о деньгахъ до тѣхъ поръ, пока вы не обвѣнчаетесь Конечно, онъ настаиваетъ на своихъ правахъ. Да почему бы ему и не настаивать на нихъ? Какъ онъ ни грубъ, но не скареденъ, надо отдать ему справедливость. Онъ не скареденъ. Деньги готовы, а дѣвушка это вѣдь родная его дочь. Вамъ придется подождать, пока онъ не надумается; вотъ и все.
   -- А сначала не получишь ни шиша?
   -- Да, пожалуй, что такъ. Что за бѣда, Бетсби? Вы постоянно толкуете о своемъ состояніи.
   -- И не думаю; ужъ гораздо меньше, чѣмъ вы о своемъ мѣстѣ въ Парламентѣ, которое, къ тому же, вы, говорятъ, навѣрное потеряете при слѣдующихъ выборахъ.
   Засимъ, конечно, послѣдовала ссора. Мистеръ Трафикъ унесъ назадъ въ Палату свое оскорбленное достоинство, почти сомнѣваясь въ томъ, не обязанъ ли притянуть капитана Бетсби къ суду за оскорбленіе должностного лица въ присутственномъ мѣстѣ, а капитанъ Бетсби удалился въ сильномъ негодованіи.
   Фактъ тѣмъ не менѣе оставался фактомъ: онъ вторично связалъ свою судьбу съ судьбою молодой лэди; бѣжалъ съ нею, намѣреваясь на ней жениться, и затѣмъ -- по своимъ воззрѣніямъ на подобныя дѣла -- былъ освобожденъ отъ отвѣтственности появленіемъ отца молодой лэди и ея возвращеніемъ на мѣсто жительства. Молодую лэди у него отняли,-- слѣдовательно, имѣвшемуся въ виду браку воспрепятствовали законныя власти. Выѣзжая въ Брюссель, капитанъ былъ свободенъ, и если бы былъ уменъ, то остался бы или тамъ, или въ какомъ-нибудь другомъ пунктѣ, столь же отдаленномъ отъ прелестей владычицы своего сердца. Тогда можно было бы издали обратиться съ просьбою о деньгахъ, и фактъ побѣга, пожалуй, даже послужилъ бы ему на пользу. Но капитанъ вернулся и имѣлъ глупость поддаться убѣжденіямъ и показаться въ Куинсъ-Гетѣ. Онъ послушалъ совѣта Трафика, а теперь Трафикъ просто-на-просго его бросилъ, да еще поссорился съ нимъ. Капитанъ обѣщалъ, къ тому же, въ присутствія матери и сестры молодой лэди, жениться на ней -- съ деньгами ли, или безъ денегъ. Все это онъ чувствовалъ и очень сердился на себя, хотя и старался утѣшить себя мыслью, что деньги сэра Томаса -- деньги вѣрныя, и самъ сэръ Томасъ человѣкъ щедрый. При настоящемъ положеніи дѣлъ, ему казалось лучше воздержаться отъ всякихъ поступковъ и ждать, что сдѣлаютъ для него обстоятельства.
   А обстоятельства начали дѣйствовать очень быстро. Когда онъ вернулся на свою квартиру, разставшись съ мистеромъ Трафикомъ, тамъ уже ожидала его записка изъ Куинсъ-Гета:
   "Милый Бенъ, мамаша проситъ тебя придти завтра завтракать. Папаша уѣхалъ съ бѣднымъ Томомъ въ Ливерпуль и не вернется до обѣда.-- Г."
   Онъ не пошелъ завтракать, сославшись на дѣла. Но преслѣдованіе продолжалось въ такой мѣрѣ, что онъ убѣдился въ безнадежности всякаго сопротивленія; оставалось одно -- пуститься въ такое же дальнее странствованіе, какое предпринялъ его будущій шуринъ. "Приходи завтра въ три часа въ Кенсинітонскіе Сады." Это было написано въ субботу, по полученіи его записки. Что толку продолжать безплодную борьбу? Онъ былъ въ ихъ рукахъ, и чѣмъ любезнѣе сдаться, тѣмъ болѣе можно надѣяться, что отецъ выкажетъ свою щедрость въ непродолнеительномъ времени. Итакъ, онъ встрѣтился съ возлюбленной у ступенекъ Альбертова памятника, куда она отважилась пройти совсѣмъ одна всю дорогу отъ родительскаго дома.
   -- Бенъ,-- сказала она, поздоровавшись съ нимъ,-- почему ты къ намъ не пришелъ въ домъ?
   -- Я думалъ, тебѣ такъ будетъ пріятнѣе?
   -- Почему жъ это можетъ быть мнѣ пріятнѣе? Конечно, мамаша знаетъ, что я пошла. Августа пришла бы со мною, чтобы проводить меня, да только ей нельзя теперь выходить.
   Тутъ онъ заговорилъ о памятникѣ, сталъ восторгаться принцевой спиною, побранилъ восточный вѣтеръ, замѣтилъ, что на нѣкоторыхъ деревьяхъ уже начали распускаться почки и что на широкой дорожкѣ вокругъ пруда, вѣроятно, суше, чѣмъ на узенькихъ тропинкахъ. Все это было неинтересно, что чувствовала и Гертуда; но она вѣдь нисколько и не ожидала, чтобы онъ былъ интересенъ, и сознавала, что интересъ должна была доставить сама.
   -- Бенъ,-- сказала она,-- я была такъ счастлива, когда ты это сказалъ тогда мамашѣ.
   -- Что я сказалъ?
   -- Да какъ же!.. Вотъ что папаша далъ свое согласіе и что помолвка наша будетъ продолжаться все такъ же, какъ если бы...
   -- Какъ если бы что?
   -- Какъ если бы мы нашли священника въ Остенде.
   -- Если бы мы нашли священника, мы были бы уже обвѣнчаны,-- замѣтилъ Бетсби.
   -- Вотъ именно. А теперь мы ужъ почти-что все равно что обвѣнчаны. Не такъ ли?
   -- Да пожалуй что.
   -- Не лучше ли тебѣ пойти опять къ папашѣ и все это кончить?
   -- Онъ ведетъ себя такъ непріятно.
   -- Да это только потому, что ему хочется наказать насъ за то, что мы убѣгали. Это было, должно быть, не хорошо. Но я никогда не буду объ этомъ жалѣть, потому что это доказало мнѣ, какъ ужасно ты меня любишь. Развѣ и тебѣ это не доказало, что я ужасно, ужасно тебя люблю, если ужъ не побоялась такъ довѣриться тебѣ наединѣ?
   -- О да, конечно.
   -- Папаша вѣдь тебя не укуситъ, самъ знаешь. Ступай къ нему и скажи, что надѣешься быть принятымъ въ домѣ какъ мой... ну, однимъ словомъ, какъ мой будущій мужъ.
   -- И больше ничего не говорить?
   -- То-есть ты думаешь насчетъ дня?
   -- Я думаю насчетъ денегъ.
   -- Я бы, пожалуй, не стала. Онъ очень щедръ, но не любитъ, когда его просятъ. Когда Августа сдѣлалась невѣстой, онъ все это устроилъ самъ, уже послѣ помолвки.
   -- Но вѣдь Трафикъ условился насчетъ суммы?-- спросилъ капитанъ съ нѣкоторымъ удивленіемъ, вспоминая, что говорилъ ему Трафикъ о приданомъ Августы.
   -- И не думалъ. Септимусъ такъ-таки и не зналъ до самой помолвки. Онъ и безъ того былъ ужасно радъ папашиному согласію. Ты, знаешь ли, не очень-то вѣрь тому, что разсказываетъ Септимусъ; но одно скажу тебѣ навѣрное -- ты вполнѣ можешь положиться на папашину щедрость.
   Послѣ этого, еще не доведя Гертруду до дверей въ Куинсъ-Гетѣ, капитанъ уже обѣщалъ ей сходить еще разъ въ Ломбардъ-Стритъ, съ тѣмъ чтобы ходатайствовать о разрѣшеніи сэра Томаса на бракъ -- съ деньгами ли или безъ денегъ.
   -- Опять здравствуйте. Какъ поживаете?-- спросилъ сэръ Томасъ, когда капитана въ третій разъ провели въ маленькую пріемную. Не прокатились ли еще за границу, съ тѣхъ поръ какъ мы съ вами видѣлись?
   Сэръ Томасъ былъ въ духѣ. Томъ уѣхалъ; мистеръ Трафикъ положительно переселился, а милліоны улаживались какъ нельзя пріятнѣе.
   -- Нѣтъ, сэръ Томасъ, я не былъ съ тѣхъ поръ за границей. Я не имѣю привычки безпрестанно ѣздить за границу.
   -- А чѣмъ же могу я служить вамъ на этотъ разъ?
   -- Я собственно насчетъ вашей дочери. Прошу васъ позволить намъ считаться женихомъ и невѣстой.
   -- Я уже ранѣе объяснялъ вамъ, что если вы и Гертруда хотите жениться -- я не буду вамъ препятствовать.
   -- Благодарю васъ, сэръ.
   -- Ужъ не знаю, есть ли у васъ основаніе очень-то благодарить меня. Если бы она не поступила какъ дура и не бѣжала съ вами, я бы предпочелъ подождать появленія какого-нибудь болѣе разумнаго кандидата на ея руку. Вы пороху не выдумаете, это ужъ навѣрное.
   -- Я отлично служилъ въ арміи, сэръ.
   -- Жаль, что вы въ ней не остались; можетъ быть, тогда вы и не поѣхали бы въ Остенде съ моей дочерью. Ну, какъ бы то ни было, она ваша. Могла бы устроиться и получше, ну да это ужъ сама виновата. Что посѣяла, то и пожнетъ.
   -- Если мы женимся, я надѣюсь, сэръ Томасъ, что вы перестанете постоянно бранить меня.
   -- Это судя потому, какъ вы будете себя вести. Не могли же вы въ самомъ дѣлѣ думать, что я спущу вамъ такую дурацкую штуку, не сказавъ о ней ни слова! Если женитесь на моей дочери и будете вести себя съ нею хорошо, тогда я...
   Онъ остановился.
   -- Тогда вы что, сэръ Томасъ?
   -- Тогда я буду избѣгать разговора о поѣздкѣ въ Остенде.
   -- А какъ же насчетъ денегъ-то, сэръ Томасъ?
   -- Мнѣ кажется, вы должны довольствоваться тѣмъ, что я обѣщалъ вамъ. Вы не въ такомъ положеніи, капитанъ Бетсби, чтобы спрашивать меня о деньгахъ; и она не въ такомъ. Вы женитесь на ней, не получивъ ни одного шиллинга, или не женитесь вовсе! Что вы предпочитаете? Я долженъ положить всему этому конецъ и но позволю вамъ торчать въ моемъ домѣ, пока не узнаю къ чему это. Помолвлены вы съ нею или нѣтъ?
   -- Полагаю, что да,-- сказалъ Бетсби зловѣщимъ тономъ.
   -- Полагаете!.. Этого мало.
   -- Да,-- сказалъ капитанъ храбро.
   -- Прекрасно. Въ такомъ случаѣ, Остенде съ этой минуты совершенно перестанетъ для насъ существовать, какъ будто такого порта даже и нѣтъ нигдѣ въ цѣлой Европѣ. Я никогда больше не буду упоминать объ этомъ мѣстѣ, развѣ въ томъ случаѣ, если вы слишкомъ надолго ко мнѣ пріѣдете и мнѣ захочется отъ васъ отдѣлаться. А теперь лучше ступайте къ лэди Трингль, переговорите съ нею о днѣ и всемъ прочемъ и скажите, что придете обѣдать завтра или послѣзавтра, или когда вамъ будетъ угодно. Приходите обѣдать сколько хотите, только не застревайте у меня съ женою безъ приглашенія.
   Всего капитанъ Бетсби не понялъ, но, уходя изъ Ломбардъ-Стрита, рѣшилъ, что никогда въ жизни не видывалъ такого страннаго человѣка, какъ его будущій тесть, сэръ Томасъ Трингль.
   -- Этотъ получше Трафика,-- сказалъ себѣ сэръ Томасъ, оставшись одинъ,-- и разъ ужъ онъ довѣрился мнѣ, я его не обижу.
   Капитанъ безъ всякихъ колебаній пошелъ въ Куинсъ-Гетъ. Такъ какъ ему предстояло жениться, то лучше было извлечь какія-нинаесть удовольствія изъ счастливаго состоянія взаимной любви.
   -- Дорогой мой, милый Веніаминъ, я такъ счастлива!-- говорила лэди Трингль, утопая въ слезахъ и обнимая будущаго зятя. Вы будете всегда такъ дороги мнѣ!
   Она была вполнѣ искренна. Мистеръ Трафикъ не былъ ей дорогъ. Сначала она увлекалась положеніемъ и знатностью мистера Трафика, но въ послѣднее время мистеръ Трафикъ сильно надоѣлъ также и ей. Августа, правда, позволяла себѣ слишкомъ много, а мистеръ Трафикъ намозолилъ глаза своимъ долгимъ присутствіемъ. Капитанъ Бетсби былъ гораздо мягче и пріятнѣе въ качествѣ зятя. Даже поѣздка въ Остенде оказала хорошее дѣйствіе, такъ какъ слѣдствіемъ ея явилось нѣкоторое смиреніе.
   -- Дорогой Веніаминъ,-- сказала Августа,-- мы всегда будемъ очень рады принять васъ въ своемъ домѣ, какъ брата. Мистеръ Трафикъ очень васъ уважаетъ и съ самаго начала говорилъ, что, если вы послѣ этого маленькаго путешествія будете вести себя какъ слѣдуетъ, берется все уладить между вами и папашей. Я была увѣрена, что вы поступите, какъ подобаетъ мужчинѣ.
   Но болѣе всѣхъ радовалась, конечно, Гертруда, и привѣтствія ея были, какъ имъ и подобало, горячѣе всѣхъ прочихъ.
   -- Какъ подумаю объ этомъ,-- сказала она,-- не знаю, какъ бы я рѣшилась смотрѣть кому-нибудь въ глаза послѣ того, какъ всѣ наши вещи во время поѣздки были совершенно перемѣшаны между собою!
   -- Теперь я даже радъ, что мы тогда не нашли священника.
   -- Ахъ, конечно,-- сказала Гертруда. Тогда мнѣ никто, пожалуй, ничего бы не подарилъ. А теперь будетъ свадьба какъ слѣдуетъ, и, навѣрное, будутъ подарки.
   -- И хотя ничто не рѣшено, все-таки онъ что-нибудь, вѣрно, сдѣлаетъ.
   -- Да и какъ ужасно было бы выдти замужъ безъ настоящаго приданаго!-- сказала Гертруда. А теперь мамаша сдѣлаетъ мнѣ точь-въ-точь такое, какъ Августѣ. Онъ далъ ей 300 фунтовъ! Подумай только, если бы мы обвѣнчались въ Остенде, не прошло бы мѣсяца, какъ тебѣ пришлось бы покупать для меня разныя вещи. Я захватила съ собой всего шесть паръ чулокъ.
   -- Теперь мы ужъ, кажется, сдѣлали все, ровно такъ, какъ онъ того желалъ,-- прибавилъ капитанъ. Неестественно было бы съ его стороны не дать ровно ничего, когда Августа получила 200.000 фунтовъ.
   -- И не думала. Но ты увидишь, что рано или поздно папаша поступитъ относительно меня не хуже, чѣмъ поступилъ относительно Августы.
   Итакъ, они были счастливы, взаимно утѣшая другъ друга, когда маленькія облачки омрачали на минуту ихъ благополучія, и наслаждаясь всѣми радостями разрѣшенной помолвки.
   День скоро назначили, но въ выборѣ его пришлось сообразоваться не съ одной Гертрудой и ея удобствами. Свадьба Люси также должна была происходить въ Куинсъ-Гетѣ, и день былъ назначенъ еще ранѣе. По приказанію сэра Томаса для Люси все должно было быть сдѣлано такъ, какъ будто она -- его родная дочь, и вѣнчаніе было назначено на послѣдней недѣлѣ мая. Когда сэръ Томасъ услышалъ, что Эйаля и полковникъ Стоббсъ также помолвлены, онъ началъ настаивать, чтобы сестеръ "окрутили за разъ", по его выраженію, и великодушно предложилъ взять на себя издержки этого двойного торжества, говоря, что въ Кингсбюри-Крессентѣ, пожалуй, тѣсновато для свадьбы. Но Эйаля, дѣйствуя, вѣроятно, по внушеніямъ Стальгама, не согласилась на это. Лэди Альбюри была въ Лондонѣ и рѣшила, что свадьба Эйали должна произойти въ ея домѣ; а такъ какъ тетка Маргарита и дядя Реджинальдъ согласились на это -- дѣло было рѣшено окончательно. Но разъ уже сэръ Томасъ задумалъ двойную свадьбу, онъ пожелалъ, чтобы Гертруда и Люси вѣнчались въ одинъ день. Гертруда не сопротивлялась этому, такъ какъ продолжала отчасти страдать въ общественномъ мнѣніи вслѣдствіе путешествія въ Остенде и ей хотѣлось смыть съ себя эти пятна какъ можно скорѣе. Эйаля, конечно, должна была присутствовать на свадьбѣ сестры и, само собою разумѣется, явиться въ качествѣ подружки невѣсты. А теперь ей предстояло быть подружкой также и Гертруды, чего она считалась вполнѣ достойной, благодаря своему положенію невѣсты полковника Стоббса. Но капитанъ Бетсби еще не такъ давно состоялъ въ числѣ претендентовъ на руку Эйали, и это, какъ онъ признался Гертрудѣ, немного стѣсняло его.
   -- Что за важность?-- сказала Гертруда. Если ты самъ съ ней объ этомъ не заговоришь, она, навѣрное, ничего тебѣ не скажетъ.
   Такъ оно и случилось,-- въ день свадьбы Эйаля ни слова не сказала капитану и онъ ей почти такъ же.
   Наканунѣ капитанъ Бетсби, по желанію Томаса, въ четвертый разъ посѣтилъ Ломбардъ-Стритъ.
   -- Ну, другъ мой,-- встрѣтилъ его сэръ Томасъ,-- хотя вы съ Гертрудой и удрали втихомолку въ одно мѣсто, которое не назову, тѣмъ не менѣе получите ее не совсѣмъ съ пустыми руками.
   Затѣмъ онъ объяснилъ нѣкоторыя мѣры, принятыя имъ для снабженія Гертруды приданымъ, которое, при существующихъ обстоятельствахъ, женихъ не могъ не счесть весьма порядочнымъ. Слѣдуетъ прибавить, что, при краткости времени, остававшагося на изготовленіе свадебныхъ подарковъ, количество ихъ вполнѣ удовлетворило Гертруду. Вмѣстѣ съ подарками Люси, выставленными въ то же время, они представляли картину весьма внушительную.
   -- У меня, конечно, было ихъ гораздо больше, чѣмъ у обѣихъ ихъ, вмѣстѣ взятыхъ,-- замѣтила мистрессъ Трафикъ,-- но званіе лорда Бордотрэда, какъ хотите, волей-неволей заставляло дарить!
   

XX.
Эйаля опять въ Лондонѣ.

   Послѣ прогулки въ Гобльгузъ-Вудѣ, безполезнаго путешествія лэди Трингль въ Стальгамъ въ пятницу и послѣдняго дня охоты съ собаками сэра Гарри въ субботу, Эйаля опять начала стремиться домой. Стремленіе это было уже совсѣмъ не въ томъ родѣ, какъ прежде, когда ей хотѣлось уѣхать изъ Стальгама въ назначенный день, чтобы никто не подумалъ, что она дожидается пріѣзда полковника Стоббса.
   -- Нѣтъ, мнѣ совсѣмъ больше не хочется бѣжать ось него,-- сказала она лэди Альбюри. Я бы желала быть съ нимъ всегда и надѣюсь, что и онъ никогда не убѣжитъ отъ меня. Но мнѣ надо побыть въ какомъ-нибудь такомъ мѣстѣ, гдѣ бы можно было обо всемъ подумать немножко.
   -- Развѣ вы не можете подумать здѣсь?
   -- Нѣтъ; никакъ нельзя о чемъ-нибудь думать въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ оно произошло. Мнѣ надо очутиться въ своей комнаткѣ въ Кингсбюри-Крессентѣ и обложить себя шитьемъ тетки Маргариты, чтобы понять, что такое будетъ, но я, само собою разумѣется, буду пропасть работать всегда.
   -- Штопать его чулки?
   -- Да, если онъ носитъ чулки. Я знаю, что нѣтъ. Всегда носитъ носки. Онъ самъ говорилъ. Ну, да что бы тамъ онъ ни носилъ -- я всегда буду ихъ штопать или вязать, если ему понадобится.
   
   "Могу жарить и варить,
   Могу тѣсто замѣсить
   И рубашку починить",
   
   запѣла она и захлопала въ ладоши.
   -- Откуда вы набрались всѣхъ вашихъ стиховъ?
   -- Этимъ онъ научилъ. Мы вѣдь вовсе не будемъ роскошествовать; развѣ что иногда, когда получимъ приглашеніе въ Стальгамъ. Но мнѣ, право, нужно ѣхать въ четвергъ, лэди Альбюри. Я вѣдь пріѣхала только на недѣлю, а пробыла съ половины февраля и до сихъ поръ. Мнѣ кажется, цѣлые года прошли съ тѣхъ поръ, какъ старушка говорила, что у меня дурной характеръ, а Джонатанъ соглашался съ ней.
   -- Подумайте, какъ много вы свершили за это время!
   -- Правда, много. Я почти погубила себя.
   -- Ну, не совсѣмъ "почти".
   -- Да вѣдь думала, что да. Я начала немножко надѣяться только послѣ того, какъ вы показали мнѣ его письмо, въ воскресенье -- помните? Желала бы я знать, о чемъ мистеръ Гринъ проповѣдывалъ въ то утро. Я не слыхала ни слова; все время повторяла про себя, что говорилось въ припискѣ.
   -- Развѣ была приписка?
   -- Еще бы! Развѣ вы не помните?
   -- Представьте себѣ, не помню!
   -- Письмо было бы ничто безъ приписки. Онъ говорилъ тамъ, что Кроппочка долженъ вернуться нарочно для меня, и я знала, что не сказалъ бы этого, если бы не думалъ быть добрымъ ко мнѣ. Но не была увѣрена; а теперь увѣрена. Не правда ли? А все-таки мнѣ надо ѣхать, лэди Альбюри. Мнѣ нужно все разсказать тетѣ Маргаритѣ.
   Вслѣдъ за этимъ рѣшено было, что она уѣдетъ въ четвергъ, и она дѣйствительно уѣхала. Такъ какъ теперь уже считалось для нея очень неудобнымъ путешествовать по желѣзной дорогѣ одной,-- вѣроятно, изъ опасенія, какъ бы старая лэди опять не вздумала сказать ей, что у нея дурной характеръ,-- полковникъ Стоббсъ сопровождалъ ее. Свадьба должна была праздноваться въ Стальгамѣ, и потому Эйалѣ поручили передать мистеру и мистрессъ Дозетъ самыя горячія приглашенія, и увѣренія въ самомъ радушномъ пріемѣ.
   -- Моя милочка Люси въ то время уже уѣдетъ со своимъ Айзедоромъ,-- сказала Эйаля въ отвѣтъ на дальнѣйшія приглашенія лэди Альбюри.
   -- Такъ ты, наконецъ, согласилась выдти за полковника Стоббса,-- сказала ей тетка Маргарита.
   -- Это онъ согласился на мнѣ жениться, а не я согласилась за него выдти.
   -- Да вѣдь ты ему столько разъ отказывала.
   -- Ну да, пожалуй. Мнѣ кажется, я не совсѣмъ ему отказывала.
   -- А я думала -- совсѣмъ.
   -- Тутъ произошла ужасная путаница, тетя Маргарита; но, наконецъ, все уладилось, и мы лучше не будемъ больше говорить о ней.
   -- А я такъ была увѣрена, что онъ тебѣ не нравился.
   -- Не нравился? Онъ всегда мнѣ нравился больше, чѣмъ кто-либо, кого я когда-либо видѣла во всей своей жизни.
   -- Господи Боже мой!
   -- Конечно, я бы этого не сказала, если бы все это не уладилось въ концѣ концовъ. Но теперь я могу говорить рѣшительно все, что вздумается, и объявляю, что всегда его любила. Дѣвушки бываютъ такія дуры, тетя! Я-то ужъ была, это навѣрное. Надѣюсь, ты рада, тетечка?
   -- Конечно, рада. Рада всему, что можетъ сдѣлать тебя счастливой. Такая была жалость, когда столько джентльменовъ огуломъ влюблялись въ тебя, а тебѣ никто не нравился.
   -- Одинъ нравился, тетя Маргарита. И нравился самый лучшій, не правда ли?
   Мистрессъ Дозетъ промолчала на это, такъ какъ всегда питала свойственное теткамъ пристрастіе къ бѣдному Тому, несмотря на всѣ его цѣпи.
   Дядя поздравилъ ее еще горячѣе, чѣмъ тетка.
   -- Милая моя дѣвочка,-- сказалъ онъ,-- я радъ отъ души, что передъ тобой открывается такая счастливая будущность. Я всегда понимала, какъ грустно тебѣ должно быть жить у насъ, въ обществѣ такихъ двухъ простыхъ людей, какъ твоя тетя и я.
   -- Мнѣ всегда было хорошо съ вами,-- сказала Эйаля, нѣсколько отступая отъ истины въ своемъ стремленіи къ деликатности. И я понимаю,-- прибавила она,-- какъ много вы сдѣлали для меня и Люси, съ тѣхъ поръ какъ папа умеръ.
   -- Тѣмъ не менѣе, для такой молодой дѣвушки, какъ ты, житье было скучное. Теперь у тебя будутъ свои обязанности, и если ты постараешься исполнить ихъ добросовѣстно -- жизнь никогда не покажется тебѣ скучной.
   Потомъ заговорили о свадьбѣ.
   -- Мы хотимъ, однако, другъ мой,-- сказалъ дядя,-- сдѣлать все такъ, какъ лучше для тебя. Очень были бы рады, чтобы ты вышла замужъ отсюда, если бы это было тебѣ удобно. Но такъ какъ у твоего жениха такіе знатные друзья, то, можетъ быть, удобнѣе устроить свадьбу у нихъ.
   Эйалѣ неловко показалось объяснять ему, что она согласилась на предложеніе лэди Альбюри только затѣмъ, чтобы избавить его отъ издержекъ, сопряженныхъ со свадьбой.
   Но величайшею ея радостью было свиданіе съ сестрой. Дѣвушки не видались ни разу съ тѣхъ поръ, какъ обѣ были объявлены невѣстами. Зима и весна, проведенныя Люси въ Мерль-Паркѣ, были очень для нея непріятны. Онѣ были тяжелы для всѣхъ обитателей Мерль-Парка, и часть этой тяжести распространялась, несомнѣнно, и на Люси. Когда тетка Эммелина неоднократно выражала желаніе отъ нея отдѣлаться и когда дядя Томъ и Гамель не поладили другъ съ другомъ,-- письма Люси къ сестрѣ не отличались веселостью. Эйаля также писала не въ особенно радостномъ настроеніи, когда узнала, наконецъ, лучезарнаго ангела въ лицѣ Джонатана Стоббса. Но теперь, когда сестры встрѣтились, всѣмъ горестямъ ихъ наступилъ конецъ, и обѣ могли торжествовать.
   Не легко было рѣшить, съ чего именно начать. Для Люси въ настоящую минуту единственнымъ героемъ, расхаживающимъ по поверхности нашего подлуннаго шара, былъ Айзедоръ Гамель, а для Эйали, какъ намъ извѣстно, Джонатанъ Стоббсъ былъ лучезарнымъ ангеломъ,-- слѣдовательно, даже болѣе чѣмъ героемъ. Въ словахъ каждой "онъ" принималъ иное значеніе, такъ что для человѣка, не столь заинтересованнаго разговоромъ, какъ сами молодыя лэди, могло быть не совсѣмъ ясно о какомъ "онѣ" въ данную минуту шла рѣчь.
   -- Не хорошо было,-- сказала Люси,-- когда дядя Томъ посовѣтовалъ ему продать съ аукціона великія произведенія своего творчества.
   -- Мнѣ, конечно, было его жалко,-- сказала, Эйаля.
   -- И потомъ, когда онъ принужденъ былъ сказать, что приметъ меня тотчасъ, безъ всякихъ приготовленій, потому что тетка Эммелина хотѣла, чтобы я уѣхала,-- никто въ мірѣ не могъ бы вести себя прекраснѣе.
   -- Да,-- сказала Эйаля.
   Но она почувствовала, что усиленная степень прилагательнаго, употребленная сестрою,-- неумѣстна и вынуждаетъ перемѣнить разговоръ. Конечно, Гамель велъ себя прекрасно, но она была совершенно не согласна съ тѣмъ, чтобы ничто не могло быть прекраснѣе.
   -- Ахъ, Люси,-- сказала она,-- какая я была несчастная когда онъ уѣхалъ послѣ этой прогулки въ лѣсу. Я вѣдь думала, что онъ никогда больше не вернется, такъ дурно я себя вела. Но онъ вернулся. Ну, развѣ это не было превосходно съ его стороны?
   -- Онъ, вѣроятно, очень любилъ тебя.
   -- Надѣюсь, что любилъ. Надѣюсь, что любитъ. Но что бы я стала дѣлать, кабы онъ не вернулся? Послѣ этого ужъ никто бы ко мнѣ не вернулся. Ты никогда не обижала Айзедора?
   -- Я думаю, что онъ тысячу разъ вернулся бы,-- сказала Люси, только не могу себѣ представить, чтобы я дала ему поводъ вернуться хоть во второй. Но вѣдь я была съ нимъ знакома гораздо дольше.
   -- Дѣло совсѣмъ не въ томъ, что я слишкомъ недавно съ нимъ познакомилась,-- сказала Эйаля. Мнѣ кажется, я все о немъ узнала почти съ перваго раза. Знала уже, какой онъ добрый и великолѣпный задолго до того, какъ уѣхала отъ маркизы изъ Лондона. Я, должно быть, просто одурѣла отъ того, что меня, меня могъ полюбить такой человѣкъ.
   Такъ и продолжалось оно все утро, при чемъ каждая изъ сестеръ чувствовала, что необходимо съ сосредоточеннымъ вниманіемъ выслушивать похвалы чужому "ону", чтобы имѣть потомъ возможность воспѣть своего. Но Люси должна была выдти замужъ цѣлыми двумя мѣсяцами ранѣе Эйали, и потому ея очередь была первая. Эйалѣ, вдобавокъ, предстояло присутствовать на свадьбѣ Люси, а Люси не могла лично участвовать въ свадьбѣ Эйали. Хоть она и находила, что дядя Томъ выказалъ себя чистымъ вандаломъ, посовѣтовавъ ея жениху продавать свои великолѣпныя произведенія, тѣмъ не менѣе очень охотно разсказала о его великодушіи. Онъ по-своему снабдилъ Гамеля деньгами, въ которыхъ тотъ такъ нуждался, и вызвался доставить весьма щедрою рукою все нужное для свадьбы, и даже болѣе того. Люси не только должна была раздѣлить съ Гертрудой почетъ двухъ свадебныхъ пироговъ и ѣхать вѣнчаться изъ роскошныхъ палатъ въ Куинсъ-Гетѣ, но всѣ ея невѣстинскія нужды были удовлетворены почти-что наравнѣ съ нуждами родной дочери.
   -- Пожалуйста, отложи попеченіе о томъ, что она потомъ можетъ и чего не можетъ,-- сказалъ сэръ Томасъ женѣ, попытавшейся слегка возставать противъ излишнихъ великолѣпій, которыя онъ готовилъ женѣ бѣднаго человѣка. Дюжина новыхъ юбчонокъ въ чемоданѣ, конечно, не повредитъ ей, а если она въ нынѣшнемъ году не будетъ сморкаться во столько же носовыхъ платковъ, во сколько Гертруда, все равно, они останутся ей на будущій.
   Послѣ этого тетка Эммелина уже безъ всякихъ колебаній исполняла полученныя ею приказанія.
   Щедрость дяди не ограничилась тою племянницей, которая находилась въ ихъ владѣніи этотъ послѣдній годъ. Люси все еще жила въ Куинсъ-Гетѣ, хотя большую часть времени проводила въ Кингсбюри-Крессентѣ, и въ одно изъ своихъ посѣщеній принесла записку отъ дяди Тома.
   "Милая Эйаля,-- стояло въ запискѣ,-- такъ какъ ты тоже выходишь замужъ, то тебѣ, вѣроятно, понадобятся кое-какіе новые наряды, а потому посылаю чекъ. Напиши свое имя на обратной сторонѣ и отдай дядѣ. Онъ достанетъ тебѣ деньги, когда онѣ тебѣ понадобятся.

Преданный тебѣ
Т. Трингль".

   "Надѣюсь твой полковникъ Стоббсъ придетъ когда-нибудь провѣдать меня."
   -- Тебѣ надо къ нему отправиться,-- сказала Эйаля, когда ея полковника. Стоббсъ пришелъ однажды въ Кингсбюри-Крессентъ. Кабы не онъ, мнѣ просто нечего было бы надѣть, и пришлось бы вѣнчаться въ своемъ старомъ коричневомъ.
   -- Для меня это было бы совершенно все равно,-- сказалъ полковникъ.
   -- Да для меня-то не все равно, сэръ. Коли перышки пригожи, такъ и птичка хороша, а я хочу быть такой же великолѣпной птичкой, какъ большой павлинъ лэди Альбюри. Итакъ, потрудитесь, пожалуйста, побывать въ Куинсъ-Гетѣ, а также и въ Ломбардъ-Стритѣ и покажитесь всѣмъ имъ. О Джонатанъ, я буду такъ гордиться, когда всѣ узнаютъ, какой человѣкъ удостоила, меня своей любви.
   Вскорѣ затѣмъ сестры вмѣстѣ отправились въ мастерскую мистера Гамеля, но экспедиція эта свершилась украдкой. Тетя Маргарита знала о ней, но отъ тети Эммелины ее утаили. Даже теперь, когда бракъ былъ разрѣшенъ и свадьба такъ близко, тетя Эммелина не одобрила бы такой поѣздки. Она продолжала смотрѣть на скульптора, какъ на человѣка предосудительнаго, отчасти благодаря явной предосудительности его отца, отчасти благодаря его сравнительной бѣдности и неопредѣленному общественному положенію. Но тетка Маргарита была терпимѣе и считала, что Эйалѣ можно посѣтить мастерскую, гдѣ долженъ былъ зарабатываться будущій хлѣбъ ея сестры. Ѣхать изъ Кингсбюри-Крессента, онѣ, къ тому же, могли въ кэбѣ, тогда какъ въ Куинсъ-Гетѣ для такого предпріятія, навѣрное, потребовалась бы карета. Поѣздка на извозчикѣ къ холостому молодому человѣку, поѣздка успѣшно скрытая отъ тетки Эммелины, заключала въ себѣ что-то порочное, о чемъ Эйаля съ восторгомъ распространялась полковнику Стоббсу при первомъ же ихъ свиданіи.
   -- А ко мнѣ, небось, не пріѣдете,-- сказалъ полковникъ.
   -- Какъ! Въ Альдершотъ, такую даль? Ну, это, пожалуй, не рѣшусь, хоть и желала бы.
   Визитъ былъ очень удачный. Хотя Гамель ожидалъ его, но оказался въ своемъ художническомъ костюмѣ,-- широкой, полотняной блузѣ, или туникѣ, плотно обхватывавшей горло и подпоясанной кушакомъ. Люси находила, что въ этомъ костюмѣ онъ красивѣе всѣхъ Аполлоновъ въ мірѣ, и потому постаралась подстроить свои маленькіе планы такъ, чтобы показать его во всей красѣ. По ея мнѣнію, полковникъ Стоббсъ былъ некрасивъ. У Гамеля были почти черные волосы, а она всегда предпочитала волосы темные. У Гамеля были правильныя черты, тогда какъ у полковника волосы были рыжіе, а величина его рта и ширина носа признавались всѣми и нимало не скрадывались, хотя нѣсколько вознаграждались блескомъ глазъ.
   "Да,-- говорила себѣ Эйаля, глядя на Гамеля,-- конечно, онъ очень красивъ, но никто не могъ бы принять его за лучезарнаго ангела."
   -- Эйаля пріѣхала посмотрѣть, какъ ты работаешь,-- сказала Люси, входя въ мастерскую.
   -- Очень радъ васъ видѣть. Помните, гдѣ мы встрѣтились послѣдній разъ, миссъ Дормеръ?
   -- Миссъ Дормеръ?-- повторила Эйаля. Ну, нѣтъ, я-то ужъ никакъ не буду называть васъ мистеромъ Гамелемъ! Да, помню: въ одномъ изъ верхнихъ ярусовъ Колизея. Много съ тѣхъ поръ наслучалось со всѣми нами.
   -- Я помню васъ еще въ "Игрушечкѣ".
   -- Еще бы! Я тогда уже знала, что будетъ,-- сказала Эйаля.
   -- Что же вы знали?
   -- Что вы съ Люси влюбитесь другъ въ друга.
   -- Я уже исполнилъ въ то время то, что приходилось на мою долю въ этомъ пророчествѣ,-- сказалъ онъ.
   -- Охъ, Айзедоръ, кажется, не совсѣмъ!-- сказала Люси. А то ты не прошелъ бы мимо въ Кенсингтонскихъ садахъ, не заговоривъ со мною.
   -- Да вѣдь я заговорилъ! Тутъ-то я и узналъ, гдѣ найти тебя.
   -- Это было во второй разъ. Если бы я вела себя какъ слѣдуетъ и не старалась тебя встрѣтить, ты, вѣроятно, никогда бы не нашелъ меня.
   Тутъ Эйалю повели осматривать всѣ великолѣпныя группы и отдѣльныя фигуры, которыя сэръ Томасъ предлагалъ продать съ молотка по стольку-то шиллинговъ за штуку.
   -- Это было жестоко, не правда ли?-- сказала Люси.
   -- Но, подумай, вѣдь онъ же никогда не видалъ ихъ,-- замолвила Эйаля словечко за дядю.
   -- А если бы видѣлъ,-- сказалъ скульпторъ,-- то подумалъ бы, что и на аукціонѣ за нихъ едва ли удалось бы что-нибудь получить. Я много размышлялъ объ этомъ съ тѣхъ поръ, и пришелъ къ тому заключенію, что сэръ Томасъ былъ правъ.
   -- Вовсе нѣтъ,-- сказала Люси. Онъ очень добрый, и я благодарна ему какъ нельзя болѣе. Но никогда не соглашусь, чтобы онъ былъ правъ.
   -- Дядя Томъ ни за что бы этого не сказалъ, если бы видѣлъ ихъ,-- снова вступилась Эйаля.
   -- Каковы онѣ ни на-есть, я никогда не получу за нихъ ничего,-- продолжалъ скульпторъ,-- и, по правдѣ сказать, даже и не думалъ объ этомъ, когда дѣлалъ ихъ. Онѣ исполнили свое назначеніе, и мнѣ иногда хочется разбить ихъ и велѣть свезти въ мусорную кучу.
   -- Айзедоръ!-- воскликнула Люси.
   -- Какое же назначеніе?-- спросила Эйаля.
   -- Я учился на нихъ, и онѣ служили исходомъ для моего воображенія. Кому охота имѣть въ домѣ вотъ хоть этого, напримѣръ, огромнаго Вельзевула?
   -- По-моему, онъ великолѣпенъ,-- сказала Эйаля.
   -- Это Люциферъ, а вовсе не Вельзевулъ,-- вступилась Люси,-- ты называешь его Вельзевуломъ просто затѣмъ, чтобы уменьшить его значеніе, унизить его.
   -- Что довольно трудно, такъ какъ въ немъ почти десять футовъ вышины. И кому нуженъ еще вотъ Вакхъ въ натуральную величину? Но, можетъ быть, эта фигура Вакха поможетъ мнѣ сладить съ бюстомъ мистера Джонса, когда мистеръ Джонсъ придетъ позировать мнѣ, по просьбѣ своихъ ревностныхъ почитателей. Вотъ единственное, на что могъ пригодиться Вакхъ, и разъ онъ это выполнилъ, его теперь, все равно, можно разбить и бросить въ мусорную кучу.
   Обѣ дѣвушки, однако, стали возражать ему очень горячо и объявили, что со временемъ и Вельзевулъ и Вакхъ будутъ, навѣрно, воспроизведены изъ мрамора и займутъ, почетныя мѣста въ залѣ надлежащей величины, выстроенной нарочно для того, чтобы принять ихъ.
   -- Съ меня будетъ совершенно довольно и того,-- сказалъ Гамель,-- если вся фамилія Джонсовъ закажетъ мнѣ свои бюсты въ натуральную величину и разставитъ эти бюсты надъ книжными полками. Время Вельзевуловъ для меня уже прошло.
   Визитъ, въ общемъ, сошелъ очаровательно. Люси была довольна почти болѣе, чѣмъ божественной красотою своего жениха и, возвращаясь на извозчикѣ въ Кингсбюри-Крессентъ, сестры толковали объ искусствѣ въ такомъ тонѣ, что, навѣрное, привели бы въ восторгъ всякаго начинающаго художника.
   Вскорѣ послѣдовала свадьба, нѣкоторыя подробности которой сообщались нами въ концѣ прошлой главы, и двѣ очень непохожія другъ на друга невѣсты сочетались съ двумя очень непохожими другъ на друга женихами. Но капитанъ былъ любезенъ со скульпторомъ, приходившимся ему теперь сродни, и объявилъ, что будетъ всегда смотрѣть на Люси, какъ на вторую сестру своей дорогой Гертруды. Гертруда была также мила и, когда ее хотѣли первую вести къ алтарю, возразила, что не хочетъ опережать милочку Люси. Но размѣры церкви не допускали болѣе одной пары сразу, и Гертруда принуждена была все-таки идти первая. Полковникъ Стоббсъ были, шаферомъ у Гамеля, а лордъ Джонъ Батльдоръ исполнялъ ту же обязанность по отношенію къ капитану Бетсби. Отступничество второго пріятеля почти разбило сердце лорда Джона, когда онъ услышалъ, что барышню, на которой не удалось жениться Франку Гаустону, безо всякаго приданаго сосваталъ себѣ Бетсби.
   -- Все равно, вѣдь, нужно же было кому-нибудь это сдѣлать,-- говорилъ впослѣдствіи лордъ Джонъ, оправдываясь въ клубѣ,-- а мнѣ не хотѣлось обижать его, хоть онъ и дуракъ набитый! А тутъ еще Стоббсъ -- тоже вздумалъ взять эту, другую-то, дѣвушку безъ гроша денегъ! Вотъ теперь и Стоббсу, и Бетсби, и Гаустону всѣмъ карачунъ! Все равно, что взяли да бросились въ прорубь!
   Безуміе рода людского приводило лорда Джона въ ужасъ и въ омерзѣніе. А все-таки не прошло и года, какъ онъ самъ былъ помолвленъ съ очень хорошенькой дѣвушкой, такой же бѣдной, какъ Эйаля.
   

XXI.
Свадьба Эйали.

   Приступая къ послѣдней главѣ нашего романа, мы сомнѣваемся, можетъ ли читатель, не одаренный выдающимися способностями къ статистикѣ, сообразить, сколько народу осчастливили мы бракомъ! Если свадьба -- единственное подходящее для романа окончаніе, единственное, по мнѣнію пишущаго эти строки, гармоническое его заключеніе,-- едва-ли найдется другой романъ, который оканчивался бы болѣе подходящимъ, болѣе гармоническимъ образомъ. Какихъ хлопотъ стоило не только самое устройство браковъ, но и сочетаніе подходящихъ другъ къ другу паръ, чтобы изъ такого сочетанія вышло, если и не полное счастье, то согласное несчастіе! Наши двѣ сестры будутъ, надѣемся, счастливы. Онѣ выбрали мужей по душѣ, и сами были избраны ими такъ же. Изъ другихъ двухъ сестеръ одна, вѣроятно, перейметъ индивидуальныя особенности мужа, а другая заставитъ мужа перенять свои индивидуальныя особенности, безъ всякой опасности мятежа или безпорядковъ ни въ томъ, ни въ другомъ случаѣ. Но за миссъ Досимеръ можно нѣсколько опасаться.
   Вопросъ еще, не была ли она достойна лучшей доли, чѣмъ соединеніе своей участи съ участью Франка Гаустона. Но что до меня касается, я имѣю нѣкоторыя надежды относительно Франка Гаустона. Трудно извлечь человѣка изъ омута праздности и сластолюбія. Если что-нибудь въ силахъ спасти его, такъ это люлька, пополняемая ежегодно. Она еще можетъ, пожалуй, внушить ему, что широкія плечи, несущія тяжелую ношу,-- самый крупный изъ всѣхъ шансовъ на счастіе въ этомъ мірѣ. О видахъ сэра Джона могу сказать немногое, такъ какъ онъ слишкомъ недавно появился на сцену,-- но и онъ, можетъ быть, чему-нибудь научится, когда увидитъ, что дѣтская его наполняется очень быстро.
   Для нашего любимца Тома Трингля жены не нашлось. Стремясь добыть ее,-- стремясь весьма энергично, надо отдать ему справедливость,-- онъ несомнѣнно избралъ подругу совсѣмъ неподходящую. Зрѣніе его было слабѣе, чѣмъ у сестеръ и кузинъ. Онъ влюбился слишкомъ рано, такъ какъ молодые люди имѣютъ обыкновеніе быть гораздо моложе своихъ сверстницъ, и, самъ того не сознавая, уподобился откормленному пѣтуху, который вздумалъ бы ухаживать за какой-нибудь парящей въ облакахъ лѣсною принцессой съ лазоревыми перышками. У принцессы съ лазоревыми перышками также были свои весьма превыспреннія стремленія, но здравый смыслъ помогъ ей различить подходящаго товарища. Откормленный пѣтухъ самъ еще не понималъ, что ему нужно, въ то время какъ мы оставили его на пароходѣ въ Нью-Іоркъ. Но онъ пойметъ это впослѣдствіи. Относительно Франка Гаустона еще могутъ быть сомнѣнія, но относительно Тома -- никакихъ. Онъ найдетъ себѣ подходящую жену и съ годами, когда у него будетъ, вѣроятно, собственный Мерль-Паркъ и Гленбоджи, сознаетъ, что Провидѣніе было къ нему милостиво, сдѣлавъ Эайлю столь суровой къ его мольбамъ.
   Но сама Эйаля, наша любимая героиня Эйаля, еще не вышла замужъ, когда мы писали предыдущую главу, и намъ осталась еще одна или двѣ странички, чтобы распроститься съ нею, пока она стоитъ передъ алтаремъ со своимъ лучезарнымъ ангеломъ. Она пріѣхала въ Стальгамъ недѣли за двѣ до свадьбы, такъ какъ Бекеръ, по мнѣнію лэди Альбюри, непремѣнно должна была посмотрѣть, все ли въ порядкѣ относительно приданаго.
   -- Душа моя,-- сказала лэди Альбюри,-- это, знаете ли, очень важно. Положимъ, вы умѣете жарить и варить, вѣрю вамъ на слово, но вы ровно ничего не смыслите въ туалетахъ.
   Эйаля, успѣвшая за это время сойтись съ пріятельницей очень близко, надула губы и сказала, что если Джонатану не понравится то, что ей самой вздумается надѣть -- это какъ ему угодно. Тѣмъ не менѣе лэди Альбюри настояла на своемъ, заставивъ сэра Гарри еще что-то прибавить къ щедрому приношенію дяди Тома, и пріятная особа исполнила свое дѣло такъ, что если бы полковникъ Стоббсъ остался все-таки не доволенъ -- онъ, дѣйствительно, оказался бы полковникомъ, чрезвычайно взыскательнымъ. Вѣроятно, онъ ничего даже и не узналъ обо всемъ этомъ, кромѣ того, что невѣста его въ подвѣнечномъ нарядѣ была хуже, чѣмъ въ обыкновенныхъ платьяхъ, что, кажется, неизбѣжно случается со всѣми невѣстами; только въ концѣ перваго года ему начала понемногу брезжиться истина относительно гардероба дамы.
   -- Говорила я вамъ, миссъ, что въ эти два года много еще будетъ новыхъ платьевъ,-- сказала пріятная особа, раскладывая по спальнѣ платья, вышитыя юбки, воротнички, шелковые чулки и кружевные платки, чтобы лэди Альбюри, мистрессъ Гослингъ и еще двѣ-три другія пріятельницы могли все это обозрѣть передъ окончательной упаковкой.
   Затѣмъ наступилъ и день, назначенный для пріѣзда полковника въ Стальгамъ; это былъ понедѣльникъ, а свадьба должна была произойти въ среду. Рѣшено было, что приличія позволяютъ полковнику переночевать съ понедѣльника на вторникѣ въ Стальгамѣ, подъ одной кровлей съ невѣстой. Но во вторникъ, согласно требованіямъ этикета, онъ долженъ былъ переселиться въ приходскій домъ, стоявшій рядомъ съ церковью, на полъверстѣ разстоянія отъ усадьбы, за паркомъ. Тамъ жилъ мистеръ Гринъ, неженатый священникъ, замѣнявшій приходскаго, который былъ боленъ и уѣхалъ въ Италію.
   -- Не понимаю, съ какой стати прогонять его послѣ обѣда и заставлять въ темнотѣ идти по парку,-- сказала Эйаля, когда вопросъ этотъ обсуждался передъ пріѣздомъ полковника.
   -- Таковъ законъ, душа моя,-- сказала лэди Альбюри,-- и ему нужно повиноваться, все равно, понимаете вы его или нѣтъ, какъ и всѣмъ другимъ законамъ. Мистеръ Гринъ будетъ съ нимъ, такъ что никто его не украдетъ въ темнотѣ. Онъ можетъ зато пройти потомъ въ церковь, не испачкавъ сапоговъ.
   -- Но мнѣ казалось, что будетъ, по крайней мѣрѣ, шесть каретъ.
   -- А для него все-таки не найдется мѣста ни въ одной изъ нихъ. Онъ будетъ ничто, пока не выйдетъ изъ церкви вашимъ мужемъ. Тогда онъ будетъ все. Такова истинная теорія брака.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- По-моему, мы все это отлично устроили въ концѣ концовъ,-- говорила потомъ лэди Альбюри,-- но вы и представить себѣ не можете, сколько доставили намъ хлопотъ.
   -- Да чѣмъ же?
   -- Тѣмъ, что вы упрямица, какъ говорила старая лэди. Не знаю, можетъ быть, вы были и правы; дѣвушки такъ часто увеличиваютъ себѣ цѣну въ глазахъ мужчинъ, отказывая имъ разъ за разомъ. Но вы совсѣмъ не были на это способны.
   -- Право же, не была. Право, я вовсе не хотѣла никому доставлять никакихъ хлопотъ.
   -- А все-таки доставили. Подумайте только, я нарочно ѣздила къ нему въ Лондонъ, онъ нарочно пріѣзжалъ изъ Альдершота, и все за тѣмъ, чтобы выдумать, какими бы средствами сладить съ упрямствомъ такой юной особы, какъ вы!
   На лицѣ Эйали выразилось почти страданіе.
   -- Но я думаю, это было къ лучшему. Онъ понялъ, благодаря этому, какъ вы необходимы ему.
   -- Да развѣ я ему необходима?
   -- Онъ находитъ, что да.
   -- О, если бы я могла быть ему необходимой всю жизнь! Но поѣздка въ Лондонъ была совершенно лишняя. Я бы и безъ того бросилась въ его объятія.
   -- Ну, это было бы не совсѣмъ въ порядкѣ вещей.
   -- Да вѣдь онъ и самъ не въ порядкѣ вещей,-- сказала Эйаля.
   Пребываніе въ Стальгамѣ эти послѣдніе дни передъ свадьбой едва ли было особенно пріятно полковнику, за исключеніемъ часа или двухъ, когда ему разрѣшили въ послѣдній разъ прогуляться съ Эйалей. Человѣку, о которомъ всѣ окружающіе знаютъ, что онъ, не сегодня-завтра, намѣренъ вступить въ бракъ, никогда не бываетъ особенно пріятно. Мужчины въ такихъ случаяхъ всегда сознаютъ нѣкоторую слабость, чувствуютъ себя какъ будто побѣжденными, укрощенными и посаженными въ клѣтку, для приспособленія къ домашнимъ нуждамъ, прирученными и лишенными прежней свободы въ привольѣ лѣсовъ, а дѣвушки, наоборотъ, чувствуютъ себя торжествующими побѣдительницами, свершившими великое дѣло укрощенія. Поэтому мужчинамъ при такихъ обстоятельствахъ гораздо лучше держаться въ сторонѣ, пока не пробьетъ ихъ часъ и не придется обнаружить себя у церковныхъ дверей.
   Тѣмъ не менѣе, нашъ полковникъ сдѣлалъ очень пріятную прогулку.
   -- О да,-- сказала Эйаля,-- конечно, мы пойдемъ въ старый лѣсъ. Куда жъ еще? Я такъ рада, что эта бѣдная лиса побѣжала въ Гобльгузъ; иначе мы никогда бы туда не попали и, кто знаетъ, можетъ быть, никогда бы не стали опять друзьями.
   -- Если бы не было этого лѣса, вѣроятно, нашелся бы другой.
   -- Ахъ, вотъ въ томъ-то и дѣло. Ты зналъ, что намѣренъ сдѣлать, и, можетъ быть, рѣшился исполнить это намѣреніе.
   -- Пожалуй, что такъ.
   -- Но я вѣдь не могла знать навѣрное. Я не могла исполнить никакого намѣренія, даже если бы оно у меня было. Мнѣ приходилось недоумѣвать, мучиться и ненавидѣть себя за то, что я поступила нелѣпо. По-моему, вамъ, мужчинамъ, въ тысячу разъ легче. Что за прелесть была бы, если бы я могла прямо подойти къ тебѣ и сказать: "Джонатанъ Стоббсъ, люблю тебя больше всего на свѣтѣ. Хочешь быть моимъ мужемъ?"
   -- А представь себѣ, что данный Джонатанъ Стоббсъ отказался бы отъ этой чести. Тогда каково?
   -- Ну, это было бы непріятно,-- сказала Эйаля.
   -- Непріятно и есть, какъ ты заставила меня почувствовать дважды.
   -- О, Джонатанъ, я такъ объ этомъ жалѣю.
   -- Вотъ и выходитъ, что вамъ-то, пожалуй, и легче.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Итакъ, ты никогда больше не пойдешь гулять съ Эйалей Дормеръ?-- спросила она на возвратномъ пути домой.
   -- Никогда,-- отвѣчалъ онъ.
   -- Кабы ты зналъ, какъ я объ этомъ жалѣю! Конечно, я рада, что выхожу за тебя, и вовсе не хочу откладывать. Но имѣть возлюбленнаго такое наслажденіе, а вѣдь ты знаешь, что хотя у меня и будетъ теперь мужъ, но никогда не будетъ возлюбленнаго, и никогда не было, Джонатанъ. И длилось оно такъ недолго! Когда что-нибудь такъ пріятно, грустно терять это навѣки!
   Она оперлась на него обѣими руками и, раскрывъ немного губы, улыбнулась и взглянула на него снизу вверхъ, зная, что именно такъ онъ любилъ, чтобы она опиралась и смотрѣла на него, инстинктивно понявъ его природу и способы, какими всего болѣе могла обворожить его.
   -- О Господи, желала бы я знать, позволишь ли ты мнѣ опираться на тебя лѣтъ, такъ, черезъ двѣнадцать!
   -- Это зависитъ отъ вѣса, котораго ты въ то время достигнешь.
   -- Можетъ быть, я буду толстая старуха. Но все-таки буду опираться на тебя всегда, всегда. На что же еще мнѣ будетъ опираться въ жизни?
   -- Да тебѣ чего же еще нужно?
   -- Ничего, ничего, ничего! Мнѣ ничего больше не нужно. Въ цѣломъ мірѣ, навѣрное, нѣтъ существа, у котораго было бы такъ рѣшительно все, что когда-либо мерещилось ему во снѣ! Но если бы ты могъ остаться моимъ возлюбленнымъ еще немножко...
   Тутъ онъ началъ увѣрять ее, что будетъ точно такъ же ея возлюбленнымъ и тогда, когда они станутъ мужемъ и женой. Увы, нѣтъ! Такого обѣщанія никто не въ силахъ выполнить. Преданность, честность, твердость, въ соединеніи съ самой горячей любовью и вѣрностью, не помогутъ мужу поддерживать сладость того благоуханія, которое опьяняетъ дѣвушку, когда она опирается на руку жениха.
   -- Счастливый вы человѣкъ!-- сказалъ мистеръ Гринъ съ задушевностью, порожденной обстоятельствами, пробираясь съ полковникомъ черезъ паркъ.
   -- Почему же вы сами не женитесь?
   -- Это на сто двадцать-то фунтовъ въ годъ?
   -- Можно бы, если бы у нея было немножко своихъ.
   -- Мнѣ не хотѣлось бы ихъ отыскивать, а если бы и нашелъ -- ничего бы не вышло. Я часто думаю, какъ несправедливо все распредѣлено въ этомъ мірѣ!
   -- Воздастся въ будущемъ.
   -- Только не въ томъ случаѣ, когда желаешь жены ближняго своего или даже его осла,-- замѣтилъ мистеръ Гринъ.
   Когда женихъ съ невѣстой вернулись съ прогулки, они застали дома мистрессъ и мистера Дозетъ, которымъ гораздо пріятнѣе было бы не пріѣзжать, но не хотѣлось лишить племянницу этого доказательства своей любви. Не думаю, чтобы они чувствовали себя очень пріятно, но приняли ихъ со всякими почестями. Сэра Томаса и тетку Эммелину пригласили такъ же, но они отказались подъ какимъ-то предлогомъ. Сэръ Томасъ зналъ отлично, что у него ничего нѣтъ общаго съ сэромъ Гарри Альбюри; а для тетки Эммелины довольно было и одного путешествія въ Стальгамъ, но сэръ Томасъ снова выказалъ свою щедрость и прислалъ, въ качествѣ свадебнаго подарка, то самое ожерелье, которое Эйаля вернула Тому.
   -- Ну, нечего сказать, вашъ дядя великолѣпенъ!-- замѣтила лэди Альбюри, послѣ чего ей была разсказана вся исторія ожерелья.
   Люси съ мужемъ уже уѣхали въ свадебное путешествіе, Гертруда съ капитаномъ Бетсби также. Это было большое благополучіе, такъ какъ присутствіе въ домѣ Бетсби никому не доставило бы удовольствія. Но гостей набралось вполнѣ достаточно, чтобы сдѣлать свадьбу весьма блестящей, если принять во вниманіе, что она происходила въ деревнѣ. Былъ, между прочимъ, и Тони Тапетъ, отлично помнившій переправу черезъ Кренбюрійскій ручей и присутствіе Кроппи, при борзыхъ, которыя загнали лисицу въ Дильбороускій лѣсъ.
   -- Надѣюсь, она еще будетъ съ нами ѣздить, полковникъ,-- сказалъ Тони по окончаніи церемоніи.
   -- Изрѣдка, Тони, въ тѣхъ случаяхъ, когда намъ удастся добыть Кроппочку.
   -- Когда онѣ такія тароватыя, полковникъ, жаль бываетъ терять ихъ только изъ-за того, что имъ нужно ухаживать за мужьями.
   Былъ и лордъ Руффордъ съ женою, которая на этотъ разъ очень настойчиво приглашала къ себѣ Эйалю. До нея дошли слухи, что полковникъ Стоббсъ пойдетъ, вѣроятно, очень далеко по службѣ, а судя, по нѣкоторымъ признакамъ, хорошо ей извѣстнымъ, можно было предполагать, что мистресъ Джонатанъ Стоббсъ сдѣлается въ скоромъ времени царицей общества. Былъ и Ларри Туэнтиманъ, случившійся по близости и, къ великому своему удовольствію, приглашенный завтракать.
   Такимъ путемъ Эйаля, къ полному своему удовольствію, была передана съ рукъ на руки собственному лучезарному ангелу.

КОНЕЦЪ.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru