Аннотация: Rachel Ray.
Текст издания: журнал "Современникъ", NoNo 1-6, 1864.
РЭЧЕЛЬ РЭЙ.
РОМАНЪ АНТ. ТРОЛЛОПА.
ГЛАВА I. СЕМЕЙСТВО РЭЙ.
Есть женщины, которыя не могутъ рости однѣ, какъ иныя деревья на открытомъ мѣстѣ, для которыхъ опора и теплота какой нибудь стѣны, поливка и тычинка становятся безусловною необходимостью, которыя, во время роста своего, непремѣнно будутъ гнуться и искать подпоры для своей жизни, разстилаться вѣтками своими по землѣ, когда достигнутъ ея, и когда обстоятельства жизни недоставятъ имъ желанной поддержки въ близкомъ и удобномъ для нихъ разстояніи. О большей части женщинъ можно сказать, что они превосходно дѣлаютъ, что выходятъ замужъ, какъ можно тоже сказать и о большей части мужчинъ, когда мы видимъ, что мужъ и жена сообщаютъ силу другъ другу, не теряя ее ни тотъ, ни другая; для женщинъ же, о которыхъ я говорю теперь, брачный союзъ становится совершенно необходимымъ, и онѣ всегда почти вступаютъ въ него, хотя союзъ этотъ часто бываетъ неестественнымъ. Женщина, нуждающаяся въ стѣнкѣ, къ которой могла бы прислониться, будетъ клясться въ повиновеніи иногда своему повару, иногда своему внуку, иногда своему адвокату. Она будетъ совершенно довольна всякимъ уголкомъ, всякимъ столбикомъ, всякимъ пнемъ, который въ состояніи выдержать ея тяжесть; она отъискиваетъ этотъ уголокъ, столбикъ или пень, привязывается къ нему и за тѣмъ выходитъ замужъ.
Такою женщиною была и наша мистриссъ Рэй. Ужь одно имя ея {Ray -- лучь, блескъ.} наводитъ на мысль, что она вышла замужъ при торжественной обстановкѣ, пользующейся особенною популярностью между дамами. Она была похожа на молодое персиковое деревцо, которое, въ ранніе дни его, тщательно пріучали рости, прислонясь къ благотворной стѣнкѣ, обращенной на солнышко. Наконецъ для нея отъискали естественную подпору, и все пошло своимъ чередомъ. Но небо заволоклось черными, грозными тучами, дунулъ свѣжій вѣтеръ, и теплое уютное убѣжище, теплая стѣнка, къ которой она прислонилась и чувствовала себя совершенно безопасною, вдругъ оторвалась отъ ея вѣтокъ, въ то самое время когда онѣ, въ полнотѣ своей жизни, начинали разстилаться дальше и дальше. Она вышла замужъ девятнадцати лѣтъ, и потомъ, послѣ десяти лѣтъ супружескаго счастія, сдѣлалась вдовою.
Мужъ ея, нѣсколькими годами старше ея, былъ степенный, трезвый, трудолюбивый и усердный человѣкъ, какъ нельзя болѣе способный для того, чтобы служить защитой отъ житейскихъ невзгодъ для женщины, которую онъ выбралъ себѣ въ подруги. Оба они жили въ графствѣ Экстеръ, хотя тотъ и другой по мѣсту своего рожденія принадлежали къ Девонширу. Мистеръ Рэй, не будучи священникомъ, занимался, однакоже, духовными дѣлами. Онъ былъ адвокатъ, но адвокатъ того рода профессіи, которая имѣетъ близкое сходство съ профессіей священнической, которая дѣлала его духовнымъ и почти священникомъ. Онъ управлялъ дѣлами цѣлаго епископства, зналъ, въ чемъ состояли права и какихъ правъ не предоставлено пребендаріямъ и каноникамъ, регентамъ пѣвчихъ и даже самимъ пѣвчимъ. Впрочемъ, онъ уже много лѣтъ покоился въ могилѣ до начала нашего разсказа, и если мы упомянули о немъ, то собственно для поясненія, при какихъ обстоятельствахъ мистриссъ Рэй получила первый оттѣнокъ того колорита, который церковныя дѣла сообщили ея жизни.
И такъ, послѣ десяти лѣтъ супружеской жизни, мистеръ Рэй скончался, оставивъ мистриссъ Рэй съ двумя дочерями, самою старшею и самою младшею изъ всѣхъ дѣтей, которыхъ она имѣла. Старшей, Доротеѣ, было тогда больше девяти лѣтъ; и такъ какъ она имѣла чрезвычайное сходство съ покойнымъ отцомъ, была степенна, серьезна и даже сурова, то мистриссъ Рэй не замедлила опереться на свою старшую дочь. Доротея сдѣлалась для ней подпорой, при которой она росла до настоящаго времени. Опираясь на нее, мистриссъ Рэй продолжала рости и росла все время, за исключеніемъ одного быстро пролетѣвшаго года. Въ этомъ году Доротея взяла себѣ мужа и потеряла его; такъ что въ одномъ и томъ же домѣ были двѣ вдовы. Она, подобно матери, вышла замужъ рано, соединивъ свою судьбу съ судьбой молодаго священника близь Бэзельхорста; но онъ прожилъ только нѣсколько мѣсяцевъ, и старшая дочь мистриссъ Рэй возвратилась въ коттэджъ своей матери, мрачная, жесткая, суровая, въ траурѣ, подъ именемъ мистриссъ Прэймъ. Мрачною, жесткою, суровою и въ траурѣ она оставалась съ тѣхъ поръ въ теченіе девяти послѣдовавшихъ лѣтъ; конецъ этихъ девяти лѣтъ приводитъ насъ къ началу нашего разсказа.
Относительно самой мистриссъ Рэй, мнѣ кажется, что бѣдный мистеръ Прэймъ переселился въ вѣчность къ лучшему. Это обстоятельство упрочивало за ней подпору, въ которой она такъ сильно нуждалась. Надо, однакоже, признаться, что мистриссъ Прэймъ оказалась болѣе суровымъ властелиномъ, чѣмъ была Доротея Рэй, и что мать испытывала бы болѣе мягкое обхожденіе, если бы дочь ея не выходила замужъ. Я полагаю, что причиною такой суровости былъ трауръ, который она носила. Казалось, какъ будто мистриссъ Прэймъ въ выборѣ для себя крепа, бомбазина и фасона чепца рѣшилась подавить всякую идею о женской мягкости, какъ будто она дала себѣ клятву, неизмѣнную клятву, что мужчины больше никогда уже не посмотрятъ на нее съ удовольствіемъ. Матеріи, въ которыя она одѣвалась, придавали другимъ вдовушкамъ пріятный интересный видъ, особенную въ своемъ родѣ привлекательность, хотя и наводившую грустныя думы. Въ мистриссъ Прэймъ ничего этого не бывало. Когда она возвратилась въ коттеджъ своей матери, близь Бэзельхорста, ей не было еще двадцати лѣтъ, но трауръ сообщалъ чертамъ ея лица грубое, суровое, далеко не располагающее къ себѣ выраженіе. Ея шляпки и чепцы имѣли какой-то неуклюжій, тяжелый, плачевный фасонъ, отличавшійся щепетильностью, какой только могло бы потребовать приличіе; въ ней не замѣтно было той милой небрежности, въ которой обнаруживается вкусъ молоденькой женщины. Самая матерія, изъ которой онѣ были сдѣланы, имѣла какой-то бурый оттѣнокъ; платье на ней постоянно одно и то же, грубое, черное, льнувшее къ тѣлу, непріятное для глазъ по своему фасону, какимъ бываетъ фасонъ платья, которое носится изо дня въ день, безъ всякой перемѣны. Отъ природы и по воспитанію мистриссъ Прэймъ была чопорная и опрятная женщина, но казалось, что ея особенныя понятія о долгѣ заставляли ее ратовать противъ природы и воспитанія, по крайней мѣрѣ, въ наружности. Вотъ какова была ея судьба, прежде чѣмъ она достигла двадцатаго года!
Доротея Рэи не лишена была женской привлекательности. Не смотря на бурые оттѣнки въ шляпкѣ и на простой фасонъ въ платьѣ, она имѣла правильныя черты лица и свѣтлые глаза. Даже теперь, съ приближеніемъ къ тридцатому году, она могла бы быть такою же миловидною, какою была въ молодости, если бы только пожелала принять на себя прежній свой видъ. Но въ томъ-то и дѣло, что она вовсе этого не желала. Напротивъ, она желала быть безобразной, отвратительной, непривлекательной, отталкивающей,-- такъ, чтобы прослыть вдовою, въ строгомъ смыслѣ этого слова.-- Здѣсь я нисколько не преувеличиваю, и не хочу, чтобы слова мои толковали въ другую сторону. Мистриссъ Прэймъ не лицемѣрила -- нисколько; она не дѣлала ни малѣйшей попытки показывать передъ мужчинами, что ее тяготила скорбь тяжелѣе той, которую она дѣйствительно переносила; лицемѣріени въ какомъ случаѣ не было ея недостаткомъ. Недостатокъ ея заключался въ томъ, что она пріучила себя къ убѣжденію, что веселость есть смертный грѣхъ, и что чѣмъ болѣе будетъ она становиться суровѣе, тѣмъ скорѣе приблизится къ осуществленію тѣхъ надеждъ на счастіе въ будущемъ, которыя наполняли ея сердце. Во всѣхъ своихъ словахъ и помышленіяхъ она была неподдѣльна, но за то, въ какомъ множествѣ словъ и мыслей своихъ она уклонялась отъ истины! Это была стѣнка, на которую мистриссъ Рэй позволяла себѣ опираться въ теченіе многихъ прошедшихъ годовъ, и хотя опора была прочная, но не должно допускать, чтобы она во всякое время была пріятна.
Мистриссъ Рэй сдѣлалась вдовой, когда ей не было еще тридцати; она горевала о своемъ мужѣ, выражала свою горесть сначала потоками слезъ, а впослѣдствіи только грустила, проводя долгіе часы въ напрасныхъ сожалѣніяхъ. Но въ своемъ вдовствѣ она не казалась грубою или жесткою. Быть мягкою -- всегдашнее ея свойство. Она была женщина во всѣхъ отношеніяхъ, и имѣла такъ много женской привлекательности, что вовсе не хотѣла отказываться отъ нея даже въ то время, когда носила самыя широкія плерезы. Искать расположенія къ себѣ мужчинъ никогда не было въ ея помышленіи, съ тѣхъ поръ какъ она пріобрѣла расположеніе того, кто былъ ея господиномъ; но все же она не хотѣла лишать себя женскихъ прелестей, того полутомнаго, полуумоляющаго взгляда, который плѣнилъ духовнаго адвоката. Она постепенно сбрасывала съ себя глубокій трауръ, и потомъ, не обращая на него никакого вниманія, одѣлась такъ, какъ одѣваются сорока и сорока-пятилѣтнія женщины,-- хотя дочь принуждала ее однако надѣвать при извѣстныхъ случаяхъ темные цвѣта, которые ни подъ какимъ видомъ, впрочемъ, не соперничали съ темными платьями дочери, и которыхъ никогда бы она не надѣла, еслибы дѣйствовала по своей собственной волѣ. Она была мягкаго нрава, доброй души, любящая, робкая женщина, всегда внемлющая, вѣрующая и поучающаяся,-- съ нѣкоторою наклонностью къ легкой веселости въ сердцѣ, которую, однако, постоянно подавляли и сдерживали обстоятельства ея жизни. Она могла бы поговорить за чашкой чаю, скушать съ наслажденіемъ поджаренный тостъ или горячій пирожокъ, если бы никто не шепталъ ей на ухо, что всякое удовольствіе подобнаго рода -- тяжелый грѣхъ. Не смотря на горе, которое она переносила, она пріучила бы себя вѣровать, что этотъ міръ былъ бы пріятнымъ мѣстомъ, еслибы ей не такъ часто представлялось, что міръ есть юдоль плача, гдѣ никакое удовольствіе существовать не можетъ. Надо сказать, что религія доставляла мистриссъ Рэй утѣшеніе, но въ то же время и сильно тревожила ее. Она доставляла ей утѣшеніе, и если мнѣ позволено будетъ высказать свое мнѣніе, то мнѣ кажется, утѣшеніе ея являлось при размышленіяхъ о будущей жизни. Но въ этомъ мірѣ она мучила ее, увлекала ее то въ одну, то въ другую сторону, и оставляла въ душѣ ея тяжелыя сомнѣнія, не относительно истинъ, которыя заключала въ себѣ религія, но относительно поведенія, которое она внушала, а также образа вѣрованія въ нее. Когда пасторъ говорилъ ей въ своей проповѣди, что она должна жить просто и готовиться къ будущей жизни, что всякія помышленія о здѣшнемъ мірѣ -- помышленія нечестивыя, и что все принадлежащее этому міру полно скорби и страданій, она приходила домой съ глазами, полными слезъ, задумывалась о томъ, до какой степени она сдѣлалась грѣшницею изъ-за этого чаю, изъ-за какого нибудь пирожка и невинной болтовни, въ которой проведены были часы субботняго вечера. Она давала себѣ обѣщаніе никогда больше не смѣяться, и жить дѣйствительно въ юдоли слезъ. Но потомъ, когда свѣтлый лучь солнца падалъ на нее, когда вокругъ нея запѣвали птички, когда существо, которое она любила, льнуло къ ней и цаловало ее, она снова становилась счастливою, на перекоръ самой себѣ, и снова смѣялась музыкальнымъ плѣнительнымъ смѣхомъ, забывая, что подобный смѣхъ -- грѣховенъ.
И опять, тотъ же самый пасторъ мучилъ ее,-- тотъ самый, который въ воскресенье говорилъ ей съ каѳедры, какъ безпредѣльно тщетны всѣ наши попытки, всѣ стремленія къ земному счастію. Съ радушнымъ, веселымъ, немного красноватымъ лицомъ, онъ приходилъ къ ней въ понедѣльникъ и распрашивалъ ее о всѣхъ ея маленькихъ прихотяхъ,-- онъ зналъ ея исторію и средства ея къ жизни,-- шутилъ съ ней, спокойно разсказывалъ о своихъ взрослыхъ сыновьяхъ и дочеряхъ, которые дѣлали успѣхи въ свѣтѣ; и выражалъ нѣжную заботливость объ устройствѣ ихъ благополучія. Два, три раза въ годъ мистриссъ Рэй являлась въ пасторскій домъ и, само собою разумѣется, проведенные тамъ вечера не были вечерами горькихъ сѣтованій. Чай и жареные тосты при этихъ случаяхъ пользовались особеннымъ вниманіемъ. Мистриссъ Рэй никогда не сомнѣвалась въ безукоризненности жизни пастора, и никогда не пріучала себя къ тому, чтобы усматривать разницу между его ученіемъ и поведеніемъ. Она вѣрила и въ то и другое, и безсознательно тревожилась, что ея вѣрованіе такъ измѣнялось. Она никогда не размышляла объ этомъ, никогда не замѣчала, что ея другъ позволялъ себѣ увлекаться въ своихъ проповѣдяхъ подъ вліяніемъ усердія, и что онъ осуждалъ этотъ міръ во всѣхъ отношеніяхъ, надѣясь этимъ путемъ научить своихъ слушателей осуждать его хотя въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ. Мистриссъ Рэй не дозволяла себѣ права приходить къ подобнаго рода заключеніямъ. Она во всемъ видѣла несомнѣнныя истины. Слова пастора въ церкви, и пасторъ внѣ церкви были для ея мягкой, чистой, довѣрчивой души одинаково важны, но эти-то различныя слова и тревожили ее, и мучили ее.
Объ этомъ особенномъ пасторѣ я могу сказать, что это былъ высокопочтеннѣйшій Чарльзъ Комфортъ, ректоръ Костона, одного прихода въ Девонширѣ, миляхъ въ двухъ отъ Бэзельхорста. Мистеръ Прэймъ года два былъ его викаріемъ, и во время своего викаріата женился на Доротеѣ Рэй. Послѣ женитьбы онъ умеръ, и вдова его возвратилась изъ дома, который мужъ ея занималъ близь церкви, въ коттеджъ своей матери. Мистеръ Прэймъ имѣлъ небольшое состояньице и по смерти своей оставилъ женѣ двѣсти фунтовъ безспорнаго годоваго дохода. А какъ всѣмъ извѣстно было, что доходъ мистриссъ Рэй былъ значительно меньше этого, то жители Бэзельхорста и Костона положительно говорили, что такое приращеніе семейнаго богатства послужитъ для мистриссъ Рэй большимъ утѣшеніемъ. Но мистриссъ Рэй не сдѣлалась богаче. Мистриссъ Прэймъ, безъ всякаго сомнѣнія, платила свою долю на содержаніе коттеджа въ Брагзъ-Эндѣ,-- такъ называлось мѣсто, гдѣ жила мистриссъ Рэй. Мистриссъ Прэймъ платила извѣстную долю и не больше. Она учредила въ Бэзельхорстѣ благотворительное общество, сдѣлавшись въ немъ президентомъ, и тратила деньги на пользу этого учрежденія какъ ей хотѣлось. Мнѣ кажется, что мистриссъ Прэймъ хотѣлось имѣть болѣе вліянія на этихъ благотворительныхъ митингахъ, чѣмъ ея сотрудницы въ томъ же виноградникѣ, и что это вліяніе или пожалуй власть она пріобрѣтала съ помощію своихъ денегъ. Конечно, я ни подъ какимъ видомъ не ставлю ей этого въ тяжелое обвиненіе. Въ подобныхъ учрежденіяхъ вообще ощущается надобность въ сильномъ, энергическомъ, руководящемъ умѣ. Если никто не приметъ на себя власти, то не будетъ и проявленія ея тамъ, гдѣ всего болѣе оказывается въ ней надобность. Такія женщины, какъ мистриссъ Прэймъ, часто бываютъ необходимы. Впрочемъ, у насъ у всѣхъ есть свои слабости, свои искушенія, и, мнѣ кажется, что искушеніемъ мистриссъ Прэймъ было властолюбіе.
Надобно замѣтить, что Бэзельхорстъ -- городъ, и городъ съ рынкомъ, гостинницами, большой пивоварней, скверомъ и главной улицей,-- между тѣмъ какъ Костонъ -- деревня, или вѣрнѣе, сельскій приходъ, въ трехъ миляхъ къ сѣверу отъ Бэзельхорста, на рѣкѣ Авонѣ. Брагзъ-Эндъ, хотя и расположенъ въ чертѣ Костонскаго прихода, но находится отъ церкви и деревни мили на полторы по дорогѣ къ городу, представляя собою до нѣкоторой степени предмѣстье города Бэзельхорста и сельскую простоту Костонскаго прихода. Никто не зналъ, какимъ образомъ очутилось тутъ это мѣстечко, и почему оно имѣло связь съ именемъ Брагга. Этотъ уголокъ состоялъ изъ зеленаго поля, небольшаго деревяннаго мостика, перекинутаго черезъ ручей, весело струившійся въ рѣку Авонъ. Здѣсь сгруппировалось съ полдюжины коттеджей, съ пивной и сидровой лавочкой. На одной сторонѣ поля находился домъ со всѣми службами и принадлежностями фермера Сторта, а подлѣ него на самомъ полѣ съ садовой рѣшеткой, тянувшейся до самаго моста, находился и хорошенькій коттеджъ мистриссъ Рэй. Мистеръ Комфортъ зналъ мужа мистриссъ Рэй и пріискалъ для нея это спокойное, уютное мѣстечко. Коттеджъ, дѣйствительно, былъ премиленькій, съ одной небольшой комнатой, выходившей окнами въ садикъ, и другой, нѣсколько побольше -- на дорогу и поле. Въ лицевой комнатѣ жила мистриссъ Рэй, любуясь изъ окна внѣшнимъ міромъ, который ограничивался зеленымъ полемъ Брагзъ-Энда. Другая комната, оставалась, повидимому, въ тщетномъ ожиданіи, что вотъ сейчасъ явится въ нее жилецъ, который, однакожъ, не являлся. Здѣсь хранились въ отличномъ порядкѣ лучшія вещи и наряды вдовы; другой подумалъ бы, впрочемъ, что ихъ совсѣмъ бросили, если бы они не доставляли удовольствія владѣтельницѣ дома сметаніемъ съ нихъ пыли. Здѣсь на небольшомъ кругломъ столикѣ симметрически лежало нѣсколько книгъ, съ красивыхъ переплетахъ съ золотымъ обрѣзомъ. Тутъ же находился маленькій коврикъ удивительнаго блеска, сдѣланный изъ бѣлаго стекляруса и блестокъ. Много убито было и заботъ и времени на это рукодѣлье, хотя въ сущности онъ не служилъ ни для домашняго употребленія, ни для украшенія комнаты. На каминной полкѣ красовались морскія раковины и двѣ-три китайскія фигурки. Въ окнѣ висѣла птичья клѣтка, но безъ птицы. Все было весьма чисто, но самая комната съ перваго взгляда на нее сообщала преобладающую идею о ея совершенной безполезности и тщеславіи. Она не въ состояніи была соотвѣтствовать никакой цѣли, съ которою мужчины и женщины употребляютъ комнаты, но если бы кто сказалъ это мистриссъ Рэй, тотъ въ ея понятіяхъ остался бы жестокимъ, безсердечнымъ человѣкомъ.
Комната, выходившая окнами въ поле, была довольно уютная и совершенно достаточная для удовлетворенія всѣхъ потребностей вдовы. Тутъ былъ небольшой, заставленный книгами книжный шкэфъ. Тутъ былъ семейный обѣденный столъ, за которымъ раздѣлялась трапеза, и другой небольшой столикъ у окна, за которымъ мистриссъ Рэй занималась рукодѣльемъ. У одной стѣны стоялъ старый диванъ, подлѣ него -- старое кресло, а подъ ними старый коверъ, такой старый, что бѣдная женщина съ грустью начинала сознавать, что ей скоро должно или вовсе не имѣть ковра, или завести новый. По этому предмету между ней и мистриссъ Прэймъ уже сказано было нѣсколько словъ, но сказанныя слова оставались безъ послѣдствій. Наконецъ, надъ каминомъ висѣло старинное круглое зеркало. Сказавъ все это, мнѣ кажется, больше нѣтъ надобности пускаться въ дальнѣйшее описаніе мебели и другихъ принадлежностей лицевой комнаты въ Брагзъ-Эндѣ.
Но не все еще описалъ я семейство мистриссъ Рэй. Остановись я на этомъ, и тогда жизнь ея дѣйствительно нельзя было бы не считать горькою и печальною; она была женщина, которая особенно нуждалась въ обществѣ. До сихъ поръ я говорилъ только объ одной дочери, тогда какъ намъ уже извѣстно, что при мистриссъ Рэй, послѣ смерти ея мужа, оставалось ихъ двѣ. Одна дочь, которой мистриссъ Рэй боялась и повиновалась, зная, что для нея это была необходимость; другую она любила и лелѣяла; -- имѣть предметъ, на которомъ бы можно было сосредоточивать свою нѣжность, также составляло для нея другую необходимость. Она не могла бы жить, если бы ей некому было сказать нѣсколько словъ, выражающихъ чувства матери и ея любовь. Этой младшей дочери, Рэчель, было два года, когда умеръ отецъ, а во время этого разсказа, возрастъ ея приближался къ двадцати. Сестра ея была только семью годами старше, но по всѣмъ своимъ дѣйствіямъ, по образу мыслей, казалась старше по крайней мѣрѣ полстолѣтіемъ. Иногда Рэчель чувствовала себя по лѣтамъ гораздо ближе къ матери. Съ матерью она могла смѣяться, бесѣдовать, мало того, тайкомъ составлять причудливые планы на счетъ препровожденія тѣхъ часовъ, которые мистриссъ Прэймъ посвящала благотворительному обществу въ Бэзельхорстѣ,-- планы, на окончательное исполненіе которыхъ у старшей вдовы часто недоставало присутствія духа.
Рэчель Рэй была бѣлокурая, статная, миловидная дѣвушка, имѣвшая весьма близкое сходство съ матерью во всемъ, кромѣ того только, что если въ глазахъ матери всегда выражалась нѣкоторая слабость, то глаза дочери оттѣнялись силою характера. На ея лицѣ была написана наклонность стремиться къ предпоставленной цѣли, чего недоставало мистриссъ Рэй. Она была воспитана подъ наблюденіемъ и руководствомъ мистриссъ Прэймъ, но не смотря на то, не научилась возставать противъ другихъ. Всякаго рода господствованіе было для нея совершенно чуждо. Отъ времени до времени маленькое своеволіе, обнаруживавшееся въ вовсе ненужной прогулкѣ лѣтнимъ вечеромъ въ Бэзельхорстъ, маленькое упрямство, выражавшееся въ отказѣ объяснить, гдѣ она была и съ кѣмъ видѣлась, неумѣстное зѣванье въ церкви, или жалоба на длинноту второй воскресной проповѣди,-- вотъ всѣ ея недостатки, всѣ ея грѣхи; и когда сестра начинала упрекать ее, дѣлать замѣчанія, Рэчель въ послѣднее время вздергивала свою головку, бросала лукавый взглядъ на мать и не обнаруживала ни малѣйшаго раскаянія. Послѣ этого мистриссъ Прэймъ становилась мрачною и гнѣвною, предсказывала сестрѣ своей страшныя вещи, доказывала ей, что она добровольно стремится къ безднѣ мірскаго нечестія. При такихъ случаяхъ мистриссъ Рэй чувствовала себя совершенно несчастною: она вѣрила сначала въ одно дитя, а потомъ въ другое. Она старалась защищать Рэчель, пока слабая защита ея не разсыпалась въ дребезги, и ей не давали вымолвить слова. Принужденная наконецъ сознаться, что Рэчель находится на пути къ погибели, мистриссъ Рэй цаловала ее, плакала надъ ней и упрашивала слушать проповѣди со вниманіемъ. До этой поры Рэчель никогда не возставала. Она никогда не утверждала, что для нея прогулка въ Бэзельхорстъ лучше всякой проповѣди. Никогда не выражала смѣло, что ей нравился свѣтъ и его нечестіе. Но наблюдатель выраженій человѣческаго лица, если бы такой наблюдатель случился тутъ, непремѣнно бы увидѣлъ, что дни возстанія наступили.
Рэчель была бѣлокурая дѣвушка, съ волосами, не льнянаго, но свѣтло каштановаго оттѣнка, густыми, волнистыми и глянцевитыми волосами, такъ что прелесть ихъ невозможно было скрыть, что бы тамъ ни дѣлала для этого мистриссъ Прэймъ. Она была прекрасно сложена, высока и стройна, со всѣми признаками здоровья и силы. Она любила ходить, какъ будто движеніе было пріятно для нея, ходить свободно, какъ будто самое дѣйствіе ходьбы доставляло для нея удовольствіе. Она была весела, развязна и умна въ ихъ маленькомъ коттеджѣ, прилежно сидѣла за иглой, приводя въ порядокъ наряды, и не щадила силъ своихъ, помогая въ хозяйствѣ. Мистриссъ Рэй нанимала маленькую дѣвочку и садовника, которые разъ въ недѣлю приходили на полдня, но я не думаю, чтобы дѣвочка въ домѣ, а садовникъ внѣ дома, исполняли больше тяжелой работы, чѣмъ Рэчель.
О, сколько трудовъ положено было на этотъ коверъ, на его зашиванье, подшиванье, на штопанье и наложеніе заплатъ! Даже Доротея не могла обвинить ее въ праздности. Доротея укоряла ее только въ безполезномъ трудѣ, потому что Рэчель не такъ часто посѣщала митинги благотворительнаго общества, носившаго названіе Доркасъ.
-- Да какъ же, Долли, когда же я успѣю сшить свое собственное платье и присмотрѣть за платьемъ мама? Прежде всего нужно подумать о себѣ, а потомъ ужь о другихъ.
Доротея опускала на полъ огромную корзину доркасскаго общества, и на эту тему начинала читать сестрѣ довольно длинную проповѣдь.
-- Все-таки надо, чтобы платья наши были одинаковы, говорила Рэчель, когда проповѣдница кончала свои назиданія.-- Я думаю, ты сама не захочешь, чтобы мама пришла въ церковь въ какомъ нибудь платьишкѣ.
При этомъ Доротея сердито брала огромную корзинку и скорымъ шагомъ отправлялась въ Бэзельхорстъ,-- весьма скорымъ шагомъ, если принять въ соображеніе зной лѣтней поры. По дорогѣ несчастныя мысли западали ей въ душу. Она своими глазами видѣла цвѣтное платье, принадлежащее сестрѣ ея Рэчель, и своими ушами слышала извѣстія о... о молодомъ человѣкѣ! Такія извѣстія для ея слуха были извѣстіями, въ которыхъ заключались и нечестіе, и суета, и ужасный грѣхъ; извѣстія, разсуждать о которыхъ едва ли допускало приличіе, даже говорить о нихъ слѣдовало бы не иначе, какъ въ полголоса, шопотомъ. Молодой человѣкъ! Возможно ли, чтобы такой позоръ обрушился на ея сестру! Она еще ни слова не говорила объ этомъ сестрѣ, но сдѣлала мрачный намекъ опечаленной матери.
-- Нѣтъ, сама я не видѣла, но слышала это отъ миссъ Поккеръ.
-- Это отъ той, которая должна была выдти за мужъ за сына булочника Вильяма Вайткота, который уѣхалъ въ Торки, подхвативъ себѣ другую. Говорятъ, онъ сдѣлалъ это потому, что она страшно коситъ глазами.
-- Мать! и Доротея говорила весьма суровымъ голосомъ: -- какое намъ дѣло до Вильяма Вайткота, или до того, что миссъ Поккеръ коситъ глазами? Она все-таки женщина, ревнующая о добрѣ.
-- Вѣдь это послѣ того, какъ онъ оставилъ Бэзельхорстъ, моя милая.
-- Мать! относится ли это до Рэчель? Спасетъ ли это ее, если она будетъ въ опасности? Я вамъ говорю, что миссъ Поккеръ видѣла, какъ она прогуливалась съ молодымъ человѣкомъ съ пивовареннаго завода.
Хотя мистриссъ Рэй имѣла сильное расположеніе излить все свое неудовольствіе на миссъ Поккеръ, хотя въ душѣ, и особливо въ настоящую минуту, она ненавидѣла миссъ Поккеръ за сплетни на ея милую любимую дочь, но она не могла не сознаться даже самой себѣ, что дѣло дошло до ужаснаго положенія, если только дѣйствительно правда, что Рэчель видѣли гулявшею съ молодымъ человѣкомъ. Она не огорчалась этимъ, какъ огорчены были мистриссъ Прэймъ и миссъ Поккеръ, но она всегда полна была безпредѣльнаго ужаса относительно молодыхъ людей вообще. Она всѣхъ ихъ считала за волковъ,-- за волковъ въ овечьей шкурѣ и безъ шкуры. Сомнѣваюсь я, дозволяла ли она себѣ когда нибудь имѣть убѣжденіе, что люди пожилые, степенные, пользующіеся уваженіемъ, были въ свое время людьми молодыми. Когда ей приходилось слышать о какой нибудь свадьбѣ, когда узнавала, что какой нибудь борющійся съ искушеніями свѣта сынъ Адама бралъ себѣ жену, становился семьяниномъ и принимался за трудъ на пользу общественную, она радовалась безпредѣльно, представляя себѣ, что этотъ сынъ Адама, женившись, совершилъ великій, благородный подвигъ. Но когда ей прошепчутъ на ухо, что такой-то молодой человѣкъ присматриваетъ себѣ молоденькую дѣвушку, что онъ принимаетъ единственную мѣру, съ помощію которой могъ бы надѣяться найти себѣ жену, она содрогалась при мысли о нечестіи свѣта, и молилась въ душѣ, да спасена будетъ эта дѣвушка, какъ отъ пожарища. Молодой человѣкъ, въ ея понятіяхъ, былъ все равно что дикій лютый звѣрь, ищущій молоденькихъ женщинъ, чтобы пожрать ихъ, какъ кошка ищетъ мышей. Эта идея была въ ней господствующая, идея, которой она крѣпко держалась до тѣхъ поръ, пока не западала ей въ голову другая, по какому нибудь особенному случаю. Когда молодой Ботлеръ Корнбюри, старшій сынъ сосѣдняго сквайра, пріѣхалъ въ Костонъ за хорошенькой Патти Комфортъ,-- Патти Комфортъ считалась первой красавицей во всемъ Девонширѣ,-- и когда Патти Комфортъ дозволялось ѣздить въ Торки на балы, собственно съ тою цѣлію, чтобы встрѣчаться съ нимъ, мистриссъ Рэй представляла себѣ, что этому такъ и должно быть, потому что самъ ректоръ доказывалъ ей, что иначе это и быть не могло. Ботлеръ Корнбюри женится на Патти Комфортъ -- такъ этому и слѣдовало быть. Но если бы она услышала о танцахъ Патти безъ присовокупленія нѣсколькихъ поясненій со стороны самаго мистера Комфорта, умъ ея сталъ бы работать совсѣмъ иначе.
Конечно, она желала, чтобы дочь ея Рэчель нашла себѣ мужа, тѣмъ болѣе, что Рэчель была уже старше тѣхъ лѣтъ, въ которые она сама и мистриссъ Прэймъ выходили замужъ, по при всемъ томъ для нея было что-то ужасное въ самой мысли о молодомъ человѣкѣ; и теперь, хоть она и старалась защитить свою любимую дочь, но не знала, какимъ образомъ сдѣлать это, развѣ только однимъ расположеніемъ не вѣрить словамъ миссъ Поккеръ.
-- Вѣдь ты знаешь, она всегда была такая недоброжелательная, рѣшилась сказать мистриссъ Рэй.
-- Мать! сказала мистриссъ Прэймъ своимъ особенно суровымъ голосомъ: -- нѣтъ никакого основанія думать, что миссъ Поккеръ хочетъ злословить ребенка. Я убѣждена, что Рэчель будетъ въ Бэзельхорстѣ сегодня вечеромъ. А если такъ, то вѣроятно намѣрена снова съ нимъ встрѣтиться.
-- Послѣ чаю, я знаю, она отправится туда, сказала мистриссъ Рэй: -- потому что дала обѣщаніе прогуляться съ дѣвицами Таппитъ. Такъ она сказала мнѣ.
Дѣйствительно, три миссъ Таппитъ были дочери Бонголла и Таппита, старинныхъ пивоваровъ въ Бэзельхорстѣ. Онѣ были законныя дѣти мистера Таппита, единственнаго оставшагося въ живыхъ партнера въ пивоварномъ заводѣ. Имя Бонголла въ теченіе многихъ лѣтъ употреблялось собственно для того, чтобы сообщить фамиліи Таппитъ прочность и самостоятельность. Миссъ Таппитъ выходили для прогулки изъ пивовареннаго завода, оттуда же вышелъ и молодой человѣкъ, какъ говорила миссъ Поккеръ. Тутъ былъ поводъ къ сильному подозрѣнію, и мистриссъ Рэй встревожилась. Разговоръ этотъ между двумя вдовами происходилъ въ субботу, въ коттеджѣ, до обѣда, а послѣ обѣда старшая сестра старалась убѣдить младшую быть ея спутницей въ рукодѣльную общества Доркасъ, но старалась напрасно.
ГЛАВА II. МОЛОДОЙ ЧЕЛОВѢКЪ СЪ ПИВОВАРЕННАГО ЗАВОДА.
Въ теченіе лѣтнихъ мѣсяцевъ общество Доркасъ въ Бэзельхорстѣ, имѣло по четыре послѣобѣденныхъ митинга въ недѣлю, и на всѣхъ ихъ мистриссъ Прэймъ была предсѣдательницей. По обыкновенію, она отправлялась туда вскорѣ послѣ обѣда, такъ чтобы прибыть въ рукодѣльную къ тремъ часамъ и оставалась тамъ до девяти, или до тѣхъ поръ пока начинало смеркаться. Митинги собирались въ гостиной, принадлежавшей миссъ Поккеръ, за что учрежденіе выдавало ей умѣренную плату. Всѣ дамы, жившія въ Бэзельхорстѣ, въ серединѣ своихъ занятій расходились по домамъ пить чай, а мистриссъ Прэймъ, какъ лишенная этой возможности, по отдаленности коттэджа, пила чай у миссъ Поккеръ, платя за это, что слѣдовало. Такимъ образомъ между мистриссъ Прэймъ и миссъ Поккеръ образовалась тѣсная дружба, или вѣрнѣе, быть можетъ, этимъ путемъ мистриссъ Прэймъ пріобрѣла себѣ самую покорную слугу.
Было нѣсколько случаевъ, что Рэчель ходила съ сестрой своей на доркасскіе митинги и раза два оставалась въ домѣ миссъ Поккеръ пить чай. Но это ей чрезвычайно не понравилось. Она знала, что въ этихъ случаяхъ сестра платила за нее, и ей казалось, что Доротея обнаруживала своими поступками и обращеніемъ, что она была госпожей этого скромнаго угощенія. Кромѣ того Рэчель чрезвычайно не понравилась миссъ Поккеръ. Ей не нравились косые глаза этой лэди, не нравился тонъ ея голоса, не нравилась доходившая до униженія ея услужливость передъ мистриссъ Прэймъ, а главнѣе всего не нравилось ея сильное предубѣжденіе противъ молодыхъ людей. Когда Рэчель оставила въ послѣдній разъ комнату миссъ Поккеръ, она рѣшила, что больше никогда не будетъ пить чай у нея. Она не сказала себѣ положительно, что никогда больше не будетъ принимать участія въ доркасскихъ митингахъ, но при лѣтнемъ распредѣленіи ихъ, рѣшеніе ея относительно чаю заключало въ себѣ равносильный приговоръ и относительно митинговъ.
Только по этому случаю, увѣряю васъ, а отнюдь не ради молодаго человѣка съ пивовареннаго завода Рэчель рѣшилась въ эту субботу отказаться отъ приглашенія сестры. Отказъ былъ сдѣланъ необыкновенно смѣло собственно потому, что самое приглашеніе сестры отличалось необыкновенной настойчивостью.
-- Рэчель, я особенно этого желаю и думаю, что ты должна идти, говорила Доротея.
-- Нѣтъ, Долли, лучше я не пойду.
-- Это значитъ, продолжала мистриссъ Прэймъ:-- что ты предпочитаешь удовольствія долгу; ты смѣло заявляешь свою рѣшимость пренебрегать тѣмъ, что, какъ тебѣ извѣстно, ты должна дѣлать.
-- Ничего такого я не знаю, сказала Рэчель.
-- Если подумаешь объ этомъ, то узнаешь, сказала мистриссъ Прэймъ.
-- Во всякомъ случаѣ, сегодня я рѣшительно не намѣрена идти къ миссъ Поккеръ.
И Рэчель вышла изъ комнаты.
Вскорѣ послѣ этого-то разговора мистриссъ Прэймъ и сообщила мистриссъ Рэй страшное извѣстіе о молодомъ человѣкѣ, и въ то же время сдѣлала намекъ, которымъ старалась внушить своей матери, что Рэчель слѣдуетъ держать въ покорности, т. е., что Рэчель не должна имѣть права разсуждать, что если она захочетъ, такъ пойдетъ, а не захочетъ, не пойдетъ на доркасскіе митинги. Во всѣхъ дѣлахъ подобнаго рода, согласно съ взглядомъ Доротеи на этотъ предметъ, Рэчель должна дѣлать, что ей приказываютъ. Но какимъ образомъ заставить Рэчель дѣлать, что ей приказываютъ? Какимъ образомъ сестра принудитъ ее присутствовать при митингахъ? Повиновеніе въ этомъ мірѣ часто зависитъ сколько отъ слабости того, кѣмъ управляютъ, столько же и отъ силы того, кто управляетъ. Человѣку, который идетъ налѣво, вы вдругъ приказываете повелительнымъ, голосомъ идти направо. Если онъ колеблется, вы усиливаете повелительность въ своемъ голосѣ, усиливаете повелительность въ глазахъ, и онъ повинуется. Мистриссъ Прэймъ попробовала было это, но Рэчель не повернула на право. Когда мистриссъ Прэймъ обратилась за помощью къ матери, это былъ признакъ, что собственная ея сила повелѣвать покинула ее. Послѣ обѣда старшая сестра сдѣлала еще одну небольшую безплодную попытку, и потомъ, снова испытавъ неудачу, уплелась съ своей огромной корзинкой.
Мистриссъ Рэй и Рэчель остались однѣ у открытаго окна, любуясь резедой. Былъ іюль мѣсяцъ, когла солнце отличается своимъ зноемъ, а въ южныхъ частяхъ Девоншира іюльское солнце бываетъ чрезвычайно знойно: во всей Англіи нѣтъ другой подобной части. Сельскія дороги низки и узки, ни малѣйшаго вѣтерка не пробѣгаетъ по нимъ. Со всѣхъ сторонъ возвышаются холмы, такъ что каждое мѣсто представляло собою закрытый уголокъ. Тучная красноватая земля поглощаетъ зной и держитъ его: съ онѣмѣлаго моря не тянетъ ни струйки прохладнаго воздуха. Изъ всѣхъ графствъ въ Англіи, Девонширъ самое очаровательное для глазъ; но, зная, каковъ онъ бываетъ въ своемъ лѣтнемъ блескѣ, я долженъ признаться, что эти южныя страны не годятся для прогулокъ среди лѣтняго дня.
-- Боюсь, что ей будетъ очень жарко съ этой огромной корзинкой, сказала мистриссъ Рэй, послѣ непродолжительной паузы. Не слѣдуетъ полагать, что мистрисъ Рэй и Рэчель, оставшись дома, были праздны. Обѣ онѣ держали въ рукахъ по иголкѣ; Рэчель занималась шитьемъ не своего цвѣтистаго платья, которое возбудило подозрѣніе въ сестрѣ, но праздничнаго платья матери, которое нуждалось въ ея помощи.
-- Она могла бы оставить ее въ Бэзельхорстѣ, еслибъ захотѣла, сказала Рэчель:-- или я бы донесла ее до мосту; зачѣмъ же она, уходя, разсердилась на меня?
-- Не думаю, Рэчель, что она дѣйствительно разсердилась.
-- О, нѣтъ, мама, разсердилась, очень разсердилась.-- Я знаю это по тому, какъ она вылетѣла изъ дверей.
-- Мнѣ кажется, она только обидѣлась, что ты не пошла вмѣстѣ съ ней.
-- Но, мама, мнѣ ужасно не нравится ходить туда. Мнѣ не нравится эта миссъ Поккеръ. Мнѣ нельзя ходить туда безъ того, чтобы не пить чай у нея, а этого чаю, право, я терпѣть не могу. Наступила небольшая пауза.-- Вѣдь вы не хотите принудить меня, не правда ли, мама? И опять, кто же займется домашними дѣлами? Вы тоже вѣдь не любите пить чай однѣ.
-- Нѣтъ, вовсе не люблю, сказала мистриссъ Рэй.
Но едва ли она думала о томъ, что говорила. Мысли ея были далеко отъ этого предмета; онѣ сосредоточивались на молодомъ человѣкѣ. Она чувствовала, что по долгу своему обязана была сказать что нибудь Рэчель, и между тѣмъ не знала, что сказать. Неужели же ей привести слова самой миссъ Поккеръ? Ей тяжело было бы нарушить спокойствіе и отраду настоящихъ счастливыхъ минутъ какимъ нибудь непріятнымъ намекомъ. Кромѣ часовъ, въ которые Рэчель ухаживала за ней и утѣшала ее, міръ не далъ ей ничего лучшаго. Ни слова не было сказано о предметѣ, столь нечестивомъ и полномъ суеты, а между тѣмъ мистриссъ Рэй знала, что въ половинѣ шестаго ей подадутъ ея вечерній чай въ видѣ маленькаго пиршества, котораго бы она не увидѣла, если бы мистриссъ Прэймъ оставалась дома. Въ пять часовъ Рэчель вышмыгнетъ изъ комнаты, приготовитъ горячій тостъ, перебѣжитъ черезъ поляну къ женѣ фермера Сторта, за густыми сливками, прджаритъ пирожокъ и такимъ образомъ устроитъ маленькій банкетъ. Рэчель превосходно умѣла приготовлять подобные банкеты; она знала, какъ придать чайнику веселый видъ, и располагать каждую вещь такъ, что во всемъ ощущался комфортъ; ухаживая за матерью, очаровательно порхая около нея, она заставляла бѣдную вдову чувствовать на нѣкоторое время, что и въ юдоль плачевную проникаетъ иногда свѣтлый лучь солнца. Ничего бы подобнаго не было, если бы она заговорила о миссъ Поккеръ и молодомъ человѣкѣ. Да повторилось ли бы еще это наслажденіе въ теченіе многихъ предстоявшихъ вечеровъ? Если между ней и Рэчель поселится недовѣріе, то на что будетъ похожа ея жизнь?
А между тѣмъ, тутъ былъ ея долгъ! Въ то время, какъ она сидѣла у открытаго окна и глядѣла изъ него, ее тяготили неясныя идеи объ обязанностяхъ матери къ своей дочери, идеи очень неясныя, но тѣмъ не менѣе сильныя въ своемъ дѣйствіи. Она знала, что для благополучія своей дочери ей слѣдовало принести въ жертву все, но не знала, въ чемъ именно должна состоять ея жертва въ настоящую минуту. Хорошо ли будетъ, если она оставитъ все это дѣло въ рукахъ мистриссъ Прэймъ, и такимъ образомъ совершенно отречется отъ своей власти? Мистриссъ Прэймъ повела бы его съ большимъ искусствомъ и съ большою силою рѣчи, чего сама она не въ состояніи была бы сдѣлать. Но хорошо ли это будетъ для Рэчель, и будетъ ли Рэчель повиноваться сестрѣ? Другое дѣло она сама: Рэчель исполнитъ всякое ея приказаніе, если бы только она вздумала отдать его. Она рѣшилась наконецъ выдти изъ тягостнаго положенія и исполнить свой долгъ.
-- Ну что, моя милая, пойдешь сегодня въ Бэзельхорстъ? сказала она.
-- Да, мама, я прогуляюсь послѣ чаю; конечно, въ такомъ случаѣ, если я вамъ не понадоблюсь. Я обѣщала миссъ Таппитъ встрѣтиться съ ними.
-- Нѣтъ, ты мнѣ не будешь нужна. Но, Рэчель...
-- Что, мама?
Мистриссъ Рэй рѣшительно не знала, съ чего начать. Дѣло это со всѣхъ сторонъ окружено было множествомъ затрудненій. Какъ бы ей начать, чтобы ввести въ разговоръ молодаго человѣка, не оскорбивъ дочери и не обнаруживъ ни малѣйшаго недовѣрія, котораго, впрочемъ, она вовсе не испытывала?
-- Тебѣ нравятся эти миссъ Таппитъ? сказала мать.
-- Да, въ нѣкоторомъ родѣ. Онѣ очень милыя дѣвушки; надо же съ кѣмъ нибудь познакомиться. Мнѣ кажется, онѣ гораздо лучше миссъ Поккеръ.
-- О, да; мнѣ самой никогда не нравилась миссъ Поккеръ. Но, Рэчель...
-- Что же, мама? Я знаю, вы что-то хотите сказать, но вамъ какъ будто это непріятно. Долли вѣрно наябедничала на меня, и вы хотите сдѣлать мнѣ выговоръ, только у васъ не достаетъ духу. Правда, мама? Сказавъ это, Рэчель оставила работу, подошла къ матери, стала на колѣни и посмотрѣла ей въ лицо.-- Вы хотите побранить меня и не можете собраться съ духомъ?
-- Милая моя, сказала мать, погладивъ мягкіе волосы дочери.-- Я не хочу и никогда не хотѣла бранить тебя. У меня и привычки нѣтъ браниться. Я ненавижу всякую брань.
-- Но меня, мама, вы хотѣли бы побранить, я это знаю.
-- Мнѣ сказали одну вещь, которая ужаснула меня.
-- Вамъ сказали! что же вамъ сказали, и кто?
-- Твоя сестра, а ей сообщила миссъ Поккеръ.
-- О, миссъ Поккеръ! Какое миссъ Поккеръ дѣло до меня? Если она станетъ между нами, все наше счастіе рушится.
Рэчель встала съ колѣнъ и приняла сердитый видъ, который еще болѣе напугалъ бѣдную мать.
-- Скажите же, мама, въ чемъ дѣло?.. Я увѣрена, что тутъ есть что нибудь страшное.
Мистриссъ Рэй бросила на дочь умоляющій взглядъ, какъ будто выпрашивая прощенія за то, что ввела въ разговоръ такой непріятный предметъ.
-- Доротея говоритъ, что въ среду вечеромъ ты прогуливалась подъ вязами кладбища съ... съ молодымъ человѣкомъ съ пивовареннаго завода.
Въ этихъ нѣсколькихъ словахъ было высказано все. Обширность преступленія, въ которомъ обвиняли Рэчель, сдѣлалась очевидною для нея въ этихъ простыхъ выраженіяхъ. Мистриссъ Рэй, сказавъ эти ужасныя слова, сначала поблѣднѣла, потомъ покраснѣла -- поблѣднѣла отъ ужаса, покраснѣла отъ стыда. Она сожалѣла, что высказала ихъ. Ея нерасположеніе къ миссъ Поккеръ простиралось почти до ненависти. Боязливо взглянула она въ лицо Рэчель и по складкамъ, которыя образовались на лбу и надъ глазами, прочитала истинное значеніе высказанныхъ словъ.
-- Хорошо, мама; что же дальше? спросила Рэчель.
-- Доротея думаетъ, что можетъ статься, ты и сегодня идешь, въ Бэзельхорстъ, чтобы встрѣтиться съ нимъ снова.
-- А если это и правда!
Судя по тону голоса, какимъ сдѣланъ этотъ вопросъ, для мистриссъ Рэй было ясно, что отъ нея ожидается отвѣтъ. Но что ей отвѣчать? Никода еще не приходило ей въ голову, что дочь ея рѣшится защищать такое поведеніе, какое ей приписывали, никогда еще не думала она, что ей предложатъ вопросъ о приличіи или неприличіи подобнаго поведенія. Она вовсе не приготовилась доказывать, почему это такъ страшно и преступно. Она считала это за грѣхъ, въ томъ смыслѣ, какъ слово грѣхъ обыкновенно употребляется,-- какъ воровство, какъ обманъ.
-- Положимъ, что я иду снова встрѣтиться съ нимъ,-- что же изъ этого слѣдуетъ?
-- Ахъ, Рэчель;-- кто онъ такой? Я даже не знаю его имени. Когда Доротея говорила мнѣ, я не вѣрила этому; а когда она разсказала, я подумала, что мнѣ слѣдуетъ спросить тебя. О Боже, Боже! надѣюсь, что тутъ нѣтъ ничего дурнаго. Ты всегда была такая добрая,-- я не могу подумать что нибудь дурное о тебѣ.
-- И прекрасно, мама. Не думайте ничего дурнаго обо мнѣ.
-- Никогда и не думала, моя милочка.
-- Я иду въ Бэзельхорстъ вовсе не для того, чтобы прогуливаться съ мистеромъ Роуанъ;-- тутъ, кажется, объ немъ идетъ рѣчь.
-- Не знаю, мой другъ; -- я никогда не слышала имени молодаго человѣка.
-- Да; это мистеръ Роуанъ. Я дѣйствительно прогуливалась съ нимъ подъ ильмами кладбища, когда эта женщина своими зоркими, косыми глазами увидѣла меня.-- Мистеръ Роуанъ принадлежитъ къ пивоваренному заводу. Онъ въ какомъ-то родствѣ съ Таппитами; онъ былъ родной племянникъ старушки мистриссъ Бонголъ. Онъ служитъ на заводѣ клеркомъ, и со временемъ долженъ сдѣлаться партнеромъ,-- только не думаю, что это будетъ, потому что постоянно ссорится съ мистеромъ Таппиттомъ.
-- О Боже, Боже! сказала мистриссъ Рэй.
-- Теперь, мама, вы знаете о немъ не меньше моего; впрочемъ вотъ еще,-- сегодня поутру онъ уѣхалъ въ Экстеръ и не вбротится до понедѣльника, слѣдовательно мнѣ никакой нѣтъ возможности встрѣтиться съ нимъ сегодня вечеромъ;-- не хорошо со стороны Долли говорить подобныя вещи,-- весьма не хорошо.
Рэчель не могла перенести этой обиды и горько заплакала.
Мистриссъ Рэй, безъ всякаго сомнѣнія, казалось, что Рэчель знала довольно много о мистерѣ Роуанъ. Она знала его родственныя связи, знала его виды на будущее, и чѣмъ эти виды могли омрачиться, знала также о его занятіяхъ и намѣреніяхъ. Изъ этихъ данныхъ мистриссъ Рэй не вывела логическаго заключенія, но все-таки увѣрилась, что между мистеромъ Роуанъ и ея дочерью существовала довольно короткая дружба. И какъ это случилось безъ всякаго вѣдома съ ея стороны?-- Миссъ Поккеръ могла быть непріятна, даже отвратительна,-- мистриссъ Рэй расположена была думать, что эта лэди дѣйствительно непріятна и даже отвратительна,-- но тѣмъ не менѣе не должно ли было допустить, что ея маленькая исторія о молодомъ человѣкѣ оказывалась совершенно справедливою!
-- Никогда больше не пойду на эти гадкіе тряпичные митинги.
-- Рэчель,-- какъ тебѣ не стыдно говорить подобныя вещи?
-- Не хочу, мама. Моя нога не будетъ въ домѣ этой женщины. У нихъ только и разговора тамъ, что однѣ сплетни на счетъ бѣдныхъ молоденькихъ дѣвушекъ. Если вы ничего не говорите противъ моего знакомства съ мистеромъ Роуанъ, то имъ какое дѣло?
Это уже черезчуръ много сказано. Мистриссъ Рэй вовсе не думала о томъ, что не препятствуетъ знакомству свой дочери съ мистеромъ Роуаномъ.
-- Но я ровно ничего не знаю о немъ. Я первый разъ слышу его имя.
-- Да, мама, вы никогда не слышали. Я очень мало знаю его,-- такъ мало, что нечего сказать о немъ,-- почти что нечего. Я не хочу имѣть секретовъ отъ васъ, мама.
-- Но, Рэчель, онъ... онъ... Я хочу сказать, не было ли чего особеннаго между нимъ и тобой? какимъ это образомъ ты гуляла съ нимъ одна?
-- Я не гуляла съ нимъ одна,-- онъ только провожалъ меня немного. Онъ вышелъ съ завода съ кузинами и мы всѣ были вмѣстѣ; а когда кузины ушли на заводъ, то само собою разумѣется, я принуждена была воротиться домой. Я не могла отказать ему въ желаніи пройтись со мной по тропинкѣ вдоль кладбища. И что же изъ этого слѣдуетъ, мама? Вѣдь онъ не могъ укусить меня?
-- Но, моя милая...
-- Ахъ! мама, ради Бога, не бойтесь за меня! Тутъ Рэчель перешла черезъ комнату и снова стала на колѣни у ногъ свой матери.-- Если вы будете ко мнѣ довѣрчивы, я разскажу вамъ все.
Услышавъ это увѣреніе, мистриссъ Рэй, разумѣется, обѣщала Рэчель быть довѣрчивой, и въ замѣнъ этого надѣялась услышать отъ нея все въ ту же минуту. Но она замѣтила, что ея дочь не намѣрена была разсказывать всего въ это же время. Получивъ обѣщаніе матери, Рэчель крѣпко обняла ее, поласкала ее, по обыкновенію, погладила, и потомъ спустя не много, снова принялась за работу. Мистриссъ Рэй была въ восхищеніи, что худшая часть объясненія кончилась, но все таки чувствовала, что разговоръ кончился не такъ, какъ бы слѣдовало.
Вскорѣ послѣ того наступилъ часъ маленькаго банкета, и Рэчель занялась, приготовленіемъ его такъ охотно и такъ весело, какъ будто не было, сказано и слова о молодомъ человѣкѣ. Она отправилась черезъ поле за сливками, поболтала нѣсколько минутъ съ мистриссъ Стортъ, потомъ захлопотала на кухнѣ, дѣлая чай и поджаривая хлѣбъ. Никогда еще она не занималась такъ охотно хозяйствомъ для доставленія удовольствія матери, никогда не заботилась съ такою горячностью о томъ, чтобы приготовленія ея понравились;-- не смотря на то, мистриссъ Рэй видѣла, что все идетъ не въ обыкновенномъ порядкѣ вещей: въ голосѣ Рэчель было что-то особенное, обнаруживавшее ея внутреннее безпокойство, въ быстротѣ ея движеній что-то несвойственное ея натурѣ. Мистриссъ Рэй чувствовала, что это было такъ дѣйствительно, и потому не могла быть совершенно спокойною. Она показывала видъ, что все ее радуетъ, все доставляетъ наслажденіе; но Рэчель знала, что ея радость была не настоящая. Ничего, однакоже не было сказано больше, ни относительно вечерней прогулки въ Бэзельхорстъ, ни о той прогулкѣ, изъ которой миссъ Поккеръ вывела исторію. Мистриссъ Рэй, на сколько позволяла ей бодростъ, удерживалась отъ попытки возобновить при этомъ случаѣ прежній разговоръ.
Когда кончился чай и опрятно прибраны были чайныя чашки и ложки, Рэчель начала приготовляться къ прогулкѣ. Она всѣми силами старалась не торопиться, не показать ни малѣйшаго виду съ своей стороны, что хочетъ оставить мать какъ можно скорѣе. Даже когда все было сдѣлано, она не хотѣла уйти, не увѣрясь въ добромъ расположеніи матери.
-- Если вы хотите, мама, чтобы я осталась, такъ скажите,-- вѣдь я нисколько не забочусь объ этой прогулкѣ.
-- Нѣтъ, душа моя,-- я вовсе не хочу, чтобы ты оставалась.
-- Ваше платье окончено.
-- Благодарю тебя, мой другъ; ты очень добра.
-- Я вовсе не была добра,-- но буду, если вы будете увѣрены во мнѣ.
-- Я буду увѣрена.
-- Во всякомъ случаѣ, за сегоднишній вечеръ, вамъ нечего бояться, потому что я иду прогуляться по церковнымъ лугамъ только съ тремя тѣми дѣвушками. Онѣ очень любезны, и мнѣ, право, не хотѣлось бы разлучаться съ ними.
-- Я и не желаю, чтобы ты разлучалась съ ними.
-- Вѣдь одурь возьметъ, не имѣя знакомства; не правда ли?
-- Правда, правда, сказала мистриссъ Рэй.
Рэчель завязала шляпку и ушла.
Болѣе двухъ часовъ послѣ того вдова сидѣла одна, думая о своихъ дѣтяхъ. Относительно мистриссъ Прэймъ не было ни малѣйшаго повода къ углубленію въ неопредѣленныя, наводящія боязнь размышленія. Мистриссъ Прэймъ была совершенно безопасна отъ мірскихъ приманокъ и соблазновъ. Она основалась какъ крѣпкая скала, и служила, при своемъ постоянствѣ и твердости характера, посохомъ, на который слабая мать могла опереться безопасно. Но, съ другой стороны, она была такъ сурова, и самая твердость ея была такъ отяготительна! Рэчель была слабѣе, болѣе предана свѣту и тѣмъ тщетнымъ желаніямъ и помышленіямъ, которыя можно назвать порочными; но съ другой стороны, жить вмѣстѣ съ ней -- такъ отрадно для души! Рэчель, хотя и слабая и преданная свѣту и почти порочная, но въ то же время она такъ добра, такъ внимательна, такъ плѣнительна! Во время этихъ размышленій мистриссъ Рэй начинала впадать въ сомнѣніе: неужели, думала она, міръ человѣческій такое дурное мѣсто; и неужели чай, тосты и другія маленькія прихоти могутъ вводить людей въ прегрѣшенія?
-- Желала бы я знать, что это за молодой человѣкъ, сказала она про себя.
Возвращеніе мистриссъ Прэймъ всегда было аккуратно, какъ часы. Въ этомъ періодѣ года она неизмѣнно приходила домой ровно въ половинѣ десятаго. Мистриссъ Рэй сильно надѣялась, что Рэчель воротится прежде, такъ чтобы въ этотъ вечеръ не было и разговора о ея прогулкѣ. Выраженіемъ какого нибудь требованія при этомъ случаѣ ей не хотѣлось обнаружить недовѣрія, и потому, при уходѣ Рэчель, она не сказала ни слова по этому предмету; но теперь она безпрестанно смотрѣла на часы и чѣмъ ближе подходило время къ появленію мистриссъ Прэймъ, тѣмъ она становилась безпокойнѣе. Ровно въ девять съ половиною мистриссъ Прэймъ вошла въ домъ, принеся съ собой тяжелую корзинку съ работой, а вмѣстѣ съ тѣмъ и лицо, полное глубочайшаго неудовольствія. Усталая, она опустилась на стулъ у стѣны, не сказавъ ни слова;-- ея движенія, ея пріемы были таковы, что для матери не возможно было не замѣтить взволнованнаго состоянія дочери.
-- Не случилось ли чего нибудь худаго, Доротея? спросила она.
-- Рэчель, конечно, еще не воротилась? сказала мистриссъ Прэймъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ еще. Она съ дѣвицами Тапитъ.
-- Нѣтъ, мать,-- она не съ дѣвицами Таппитъ, и голосъ ея, когда она сказала эти слова, былъ ужасенъ для матери.
-- Въ самомъ дѣлѣ? Я думала, что она съ ними. А ты знаешь, гдѣ она?
-- Кто же можетъ сказать, гдѣ она теперь! Полчаса тому назадъ я видѣла ее вдвоемъ съ...
-- Съ кѣмъ же? Навѣрное не съ молодымъ человѣкомъ съ пивовареннаго завода,-- потому что онъ въ Экстерѣ.
-- Мать, онъ здѣсь,-- въ Бэзельхорстѣ! Полчаса тому назадъ онъ и Рэчель стояли вдвоемъ подъ вязами на кладбищѣ. Я видѣла ихъ своими глазами.
ГЛАВА III. РУКА ВЪ ОБЛАКАХЪ.
Прежде чѣмъ Рэчель отворила дверь коттеджа и прервала разговоръ между мистриссъ Рэй и мистриссъ Прэймъ, прошло довольно времени для подробныхъ вопросовъ и не менѣе подробныхъ отвѣтовъ. Было уже около половины одиннадцатаго. Рэчель никогда до этого раза не возвращалась такъ поздно. На восточной части горизонта потухла послѣдняя полоска солнечнаго отраженія и наступила темнота ночи. Находиться въ это время за дверями дома было поздно для всякой такой дѣвушки, какъ Рэчель Рэй.
Между матерью и старшей дочерью произошелъ длинный разговоръ; -- сердце мистриссъ Рэй, безусловно повѣрившей сообщенному извѣстію, переполнилось опасеніями за ея дитя. Рэчель добровольно пренебрегала приличіемъ; поведеніе ея было слишкомъ страшно, чтобы его описывать. Прошло два-три часа съ тѣхъ поръ, какъ мистриссъ Рэй съ любовію матери дала обѣщаніе довѣряться во всемъ младшей своей дочери, и позволила ей идти одной, гордясь ея хорошенькой наружностью. Тогда ей приходило даже на мысль, что если молодой человѣкъ степенныхъ правилъ, то подобное знакомство, быть можетъ, не имѣло въ себѣ ничего порочнаго. Но теперь все перемѣнилось. Все счастіе ея, основанное на довѣріи, покинуло ее. Всѣ плѣнительныя надежды -- рушились. Сердце ея было полно боязни, лицо ея было блѣдно отъ печали.
-- И почему она знаетъ, гдѣ онъ долженъ быть? спросила Доротея.-- Только онъ вовсе не въ Экстерѣ; онъ здѣсь, и она была вмѣстѣ съ нимъ.
Послѣ этого мать и дочь молча и съ угрюмыми лицами сидѣли до возвращенія Рэчель. Она вошла въ комнату съ принужденной улыбкой.
-- Я запоздала, не правда ли? сказала Рэчель.
-- Ахъ, Рэчель! очень запоздала, замѣтила мать.
-- Половина одиннадцатаго,-- сказала мистриссъ Прэймъ.
-- Пожалуйста, Долли, не говори такимъ страшнымъ голосомъ,-- какъ будто ты ждешь свѣтопреставленія, возразила Рэчель съ свирѣпымъ взглядомъ на сестру, показывая этимъ, что она рѣшилась вступить въ бой.
Здѣсь, прежде чѣмъ мы приступимъ къ описанію дальнѣйшей исторіи этого вечера, необходимо сказать нѣсколько словъ о фирмѣ Бонгола и Таппита, о семействѣ Таппита вообще и о мистерѣ Роуанѣ въ особенности.
Къ чему было заводить пивоваренный заводъ въ Бэзельхорстѣ, когда всѣ въ той части свѣта пьютъ сидръ, и какимъ образомъ, при подобныхъ обстоятельствахъ, гг. Бонголъ и Таппитъ извлекали пользу изъ своихъ произведеній,-- я рѣшительно не могу сказать. Бэзельхорстъ находится въ сердцѣ Девоншира,-- въ странѣ по преимуществу сидра. Со всѣхъ сторонъ окруженъ онъ садами, и фермеры говорятъ тамъ о своихъ яблокахъ, какъ въ Честерѣ говорятъ они о сырѣ, въ Эссексѣ о пшеницѣ и въ Линкольнширѣ объ овцахъ; мужчины пьютъ тамъ сидръ галлонами -- галлонами ежедневно; сидровые прессы можно найти въ домѣ всякаго сквайра, всякаго пастора и всякаго фермера. Ремесло пивовара въ Бэзельхорстѣ должно бы быть по видимому также неприбыльно, какъ и ремесло панталоннаго портнаго въ горной Шотландіи, или башмачника въ Коннотѣ; не смотря на то, Бонголъ и Таппитъ были пивоварами въ Бэзельхорстѣ въ теченіе пятидесяти лѣтъ и жили на доходы съ пивовареннаго завода.
Не должно полагать, что они были великими людьми, подобно такимъ знаменитостямъ въ мірѣ пивоваровъ, какъ Барклэй и Перкинсъ, или Рейдъ и К°. Не были они новыми, съ розовыми лицами, благоденствующими пивоварами, поступающими въ парламентъ, когда вздумается, въ качествѣ депутатовъ отъ того или другаго мѣстечка, подобно новѣйшимъ героямъ бочки съ горькимъ напиткомъ. Когда одного студента Оксфордскаго университета спросили, кто изъ людей больше всего оказалъ пользы человѣчеству, и когда онъ отвѣтилъ "Бассъ",-- мнѣ кажется, онъ нисколько не ошибся. Отвѣтъ былъ вполнѣ удовлетворительный. Но ни одинъ студентъ университета не могъ бы сказать этого за Бонгола или Таппита, не заслуживъ насмѣшекъ и даже выговора со стороны взбѣшеннаго профессора. Изъ чановъ ихъ текла какая-то кислая и мутная струя, напитокъ -- непріятный для вкуса, холодный, непитательный для желудка. Кто его пилъ, я никакъ не могъ узнать. Ему не позволяли являться на столѣ порядочнаго джентльмена. фермеры вовсе ничего о немъ не знали. Работники, по привычкѣ, утоляли свою жажду сидромъ. Не смотря на то, пивоваренный заводъ гг. Бонгола и Таппита дѣйствовалъ, и въ большомъ, неуклюжемъ, квадратномъ кирпичномъ домѣ, въ которомъ жило семейство Таппитъ, было тепло и комфортабельно. Одно уже слово: пиво -- сообщаетъ идею о получаемыхъ отъ него выгодахъ.
Старожилы Бэзельхорста помнили еще старика Бонгола, того самаго, который основалъ фирму; онѣ умеръ за двадцать лѣтъ до періода моей исторіи. Это былъ приземистый, жирный старикъ, ростомъ не выше пяти футъ, весьма молчаливый, весьма тяжелый и весьма необразованный. Впрочемъ, онъ понималъ свое дѣло и учредилъ фирму на очень прочномъ основаніи. Подъ конецъ жизни, онъ принялъ въ товарищи племянника своего Таппита и до самой смерти былъ самымъ строгимъ его учителемъ. Фирма усвоила настоящее свое названіе только со смертію Бонгола. Во время жизни его пивоваренный заводъ носилъ названіе завода Бонгола,-- а когда кончились дни траура,-- и только тогда,-- мистеръ Таппитъ выставилъ вывѣску съ соединенными именами Бонгола и Таппита, фирмы, подъ которою заводъ извѣстенъ и по настоящее время.
Въ Бэзельхорстѣ существовало общее мнѣніе, что мистеръ Бойголъ не завѣщалъ племяннику отдѣльно своей доли въ этомъ предпріятіи. Нѣкоторые заходили даже такъ далеко, что говорили, что изъ состоянія своего, которое могъ бы онъ оставить, ничего не было отказано мистеру Таппиту. Истину въ этомъ отношеніи можно разъяснить сейчасъ же. Вдова мистера Бонгола владѣла третью дохода со всего предпріятія, вмѣсто права на полную половину. Эту треть и эти права она завѣщала своему племяннику, или вѣрнѣе, двоюродному племеннику, Лукѣ Роуану. Не во власти, однакоже, было этого молодаго человѣка явиться въ заводъ и тамъ потребовать себѣ мѣсто партнера. Не могъ онъ сдѣлать этого, даже если бы и пожелалъ. Когда старушка мистриссъ Бонголъ умерла въ Долишѣ, въ весьма преклонныхъ лѣтахъ, и именно девяносто семи лѣтъ, между мистеромъ Таппитъ и дальнимъ его родственникомъ Лукою Роуаномъ возникъ, что впрочемъ весьма естественно, маленькій споръ. Мистеръ Таппитъ говорилъ, что Роуанъ долженъ взять тысячу фунтовъ стерлинговъ и отказаться отъ всѣхъ притязаній на солодъ и хмѣль. Адвокатъ Роуана требовалъ десять тысячъ фунтовъ. Въ это время Лука Роуанъ приготовлялся въ Лондонѣ къ вступленію на адвокатское поприще, а такъ какъ мрачный видъ камеръ въ Линкольнъ-Инскихъ поляхъ казался ему менѣе привлекательнымъ, чѣмъ прекрасныя рѣчки въ Девонширѣ, то онъ и задумалъ отправиться на пивоваренный заводъ въ качествѣ партнера. Послѣ предварительныхъ совѣщаній, наконецъ, было рѣшено, что онъ займетъ тамъ мѣсто писца на двѣнадцать мѣсяцевъ, съ правомъ пользоваться умѣренною частью дохода со всего предпріятія, и что если къ концу этого срока, онъ окажется способнымъ и почувствуетъ расположеніе дѣйствовать въ качествѣ партнера, то фирма приметъ названіе Таппита и Роуана, и тогда Роуанъ долженъ будетъ приписаться къ Бэзельхорсту пивоваромъ. Сверхъ этого читателю были уже сообщены нѣкоторыя свѣдѣнія о видахъ молодаго человѣка на будущее. "Не думаю, что онъ когда нибудь сдѣлается партнеромъ, говорила Рэчель своей матери: потому собственно, что ссорится съ мистеромъ Таппитомъ". Такое заявленіе со стороны Рэчель было совершенно основательно. Послѣ трехъ-мѣсячнаго пребыванія на заводѣ, мистеръ Роуанъ нашелъ, что обхожденіе родственника ни подъ какимъ видомъ нельзя назвать пріятнымъ. Мистеръ Таппитъ хотѣлъ обходиться съ нимъ какъ съ писцомъ, а онъ хотѣлъ, чтобы съ нимъ обходились какъ съ партнеромъ. Само собою разумѣется, что и мистеръ Таппитъ тоже ничего не находилъ пріятнаго въ обращеніи молодаго человѣка. Молодой Роуанъ не былъ лѣнивъ и не былъ лишенъ образованія; въ немъ оказывалось гораздо больше энергіи и смѣтливости, чѣмъ, по мнѣнію Таппита, требовалось для занятія мѣста пивовара въ Бэзельхорстѣ, но онъ ни подъ какимъ видомъ не хотѣлъ приложить къ дѣлу свои дарованія, по указаніямъ единственнаго владѣльца завода. Мистеръ Таппитъ желалъ, чтобы Роуанъ научился пивоваренному искусству сидя на стулѣ, и чтобы уроки въ этомъ искусствѣ были чисто ариѳметическіе. Лукѣ Роуану показывали, какъ нужно вести скучныя, грязныя, непріятныя счетныя книги, ему постоянно твердили, что въ нихъ-то и заключается естественный трудъ пивовара. Лука же Роуанъ желалъ изучить химическое дѣйствіе солода и хмѣля другъ на друга, и не пробывъ еще двухъ недѣль на заводѣ, сталъ совѣтовать мистеру Таппиту употребить полезный процессъ, чрезъ который влага могла бы быть менѣе мутною. "Будемъ варить хорошее пиво", говорилъ онъ; но Таппитъ не считалъ за нужное принимать посторонніе совѣты.-- Да, сказалъ Таппитъ: и продавать по два пенса кружку, которая самимъ обойдется въ три пенса! "Это еще надо испытать,-- сказалъ Роуанъ. Я увѣренъ, что это можетъ быть сдѣлано съ пользою, только надо научиться, какъ это дѣлать".-- Я всю свою жизнь варилъ пиво, сказалъ Таппитъ. "Да, мистеръ Таппитъ; но люди только теперь начинаютъ оцѣнивать все то, что можетъ сдѣлать для нихъ химія. Если вы позволите, я сдѣлаю опытъ въ небольшомъ размѣрѣ". Послѣ этого мистеръ Таппитъ выразительно объявилъ своей женѣ, что Лука Роуанъ никогда не будетъ его партнеромъ.-- Своими фантазіями онъ разоритъ всякаго заводчика въ мірѣ, говорилъ Таппитъ. Правда, Роуанъ фантазировалъ и, можетъ статься, правда тоже, что онъ разорилъ бы всякій пивоваренный заводъ, если бы ему позволили дѣйствовать по своему.
Мистриссъ Таппитъ не имѣла къ Роуану такого отвращенія, какое питалъ ея мужъ. Роуанъ былъ рослый, красивый молодой человѣкъ, которому родственники оставили хорошее состояніе, а у мистриссъ Таппитъ были три взрослыя дочери. Ея понятія о молодыхъ людяхъ вообще далеко не согласовались съ понятіями по этому предмету мистриссъ Рэй. Она знала, какъ часто случалось, что молодой партнеръ женился на дочери старшины фирмы, и ей казалось, что въ этомъ случаѣ уже сдѣланы были необходимыя распоряженія. Молодой Роуанъ жилъ въ ея домѣ и весьма естественно долженъ былъ сблизиться съ ея дочерями. Зоркій глазъ ея подмѣтилъ, что Роуанъ имѣлъ воспріимчивый характеръ, любилъ дамское общество и вообще былъ наклоненъ къ тѣмъ пріятнымъ предбрачнымъ разговорамъ, отъ дѣйствія которыхъ для неопытнаго молодаго человѣка такъ трудно оторваться. Мистриссъ Таппитъ намѣревалась посвятить ему Огюсту, вторую изъ ея стада, впрочемъ намѣреніе это не имѣло въ себѣ ничего положительнаго. Если бы Лука вздумалъ отдать предпочтеніе Мартѣ -- старшей, или Черри -- младшей дочери, мистриссъ Таппитъ не стала бы препятствовать; но во всякомъ случаѣ, она надѣялась, что молодой человѣкъ исполнитъ свой долгъ, взявъ за себя одну изъ ея дочерей.-- Ради Бога, Т., не будь такъ глупъ, сказала она мужу, когда послѣдній принесъ свою жалобу. Она всегда называла мужа своего одной буквой Т., и только торжество какого нибудь особеннаго случая оправдывало ее въ обращеніи къ нему съ словами мистеръ Таппитъ. Называть его Томомъ или Томасомъ, она считала слишкомъ вульгарнымъ.-- Не будь такъ глупъ. Неужели тебѣ никогда не случалось имѣть дѣло съ молодыми людьми? Всѣ его затѣи уничтожатся, лишь только, онъ поставитъ себя въ упряжь, подъ словомъ "затѣи" подразумѣвалось безразсудное, желаніе Роуана варить хорошее пиво, но онѣ были такого гибельнаго свойства, что Таппитъ рѣшился ни подъ какимъ видомъ не принимать ихъ. Лука Роуанъ никогда не долженъ быть его партнеромъ, никогда, хотя бы у Таппита было двадцать дочерей, ожидающихъ замужства!
Рэчель познакомилась съ Таппитами до пріѣзда молодаго Роуана въ Бэзельхорстъ, и была отрекомендована ему всѣми ими совокупно. Если бы они раздѣляли благоразуміе матери, то по всей вѣроятности не поступили бы такъ опрометчиво. Рэчель была миловиднѣе каждой изъ нихъ, хотя этотъ фактъ, можетъ статься, не былъ имъ извѣстенъ. Въ оправданіе ихъ я только и могу сказать, что у нихъ дѣйствительно недоставало благоразумія матери. Они были добрыя, вѣчно смѣющіяся, обыкновенныя дѣвушки, очень похожія другъ на друга, съ длинными каштановыми локонами, съ свѣжимъ цвѣтомъ лица, съ большими ртами и толстыми носами. Огюста была выше другихъ, и потому, въ глазахъ матери, считалась красавицей. Сами же дѣвушки, когда явился между ними отдаленный кузенъ, вовсе не думали о томъ, чтобы прибрать его къ своимъ рукамъ. Напротивъ, послѣ перваго дня, въ который успѣла уже образоваться между ними нѣкоторая дружба, они обѣщали познакомить его съ мѣстными красавицами, и Черри заявила при этомъ свое убѣжденіе, что Роуанъ влюбится въ Рэчель, лишь только ее увидитъ.-- Она такая стройная, высокая, сказала она: -- несравненно выше насъ.-- Поэтому я увѣренъ, что она мнѣ не понравится, сказалъ Лука.-- О, нѣтъ; вы должны полюбить ее, потому что она наша подруга, возразила Черри: для меня нисколько не будетъ удивительно, если вы страшно въ нее влюбитесь. Мистриссъ Таппитъ ничего этого не слышала, но, не смотря на то, начала питать къ Рэчель враждебное расположеніе. Не должно полагать, что она позволяла своей дочери Огюстѣ принимать какое либо участіе въ ея планахъ. Мистриссъ Таппитъ могла сама строить планы для своей дочери, но не могла учить свою дочь строить такіе же планы. Относительно дѣвушки все должно было совершаться въ естественномъ, пріятномъ, обыденномъ порядкѣ подобнаго рода вещей; но мистриссъ Таппитъ полагала, что ея собственныя преимущества такъ велики, что она могла заставить порядокъ вещей совершаться по ея желанію. Когда ей сообщили, спустя двѣ недѣли послѣ пріѣзда Роуана въ Бэзельхорстъ, что Рэчель Рэй прогуливалась съ ея дочерями и молодымъ человѣкомъ, она не могла удержаться, чтобы не сказать двухъ, трехъ недоброжелательныхъ словъ.
-- Рэчель Рэй весьма хорошая дѣвушка, сказала она: -- но она не принадлежитъ къ числу тѣхъ лицъ, которыхъ вы должны представлять чужому человѣку, какъ свою особенную подругу.
-- Почему же, мама? спросила Черри.
-- Почему, моя милая! На это есть много причинъ. Мистриссъ Рэй весьма почтенная женщина, но...
-- Мужѣ ея былъ джентльменъ, сказала Марта:-- и большой другъ мистера Комфорта.
-- Душа моя, я ничего не имѣю сказать противъ нея, продолжала мать: -- развѣ только одно, что она не водится съ людьми, которыхъ мы знаемъ. Тутъ еще есть мистриссъ Прэймъ, другая дочь, а у нея задушевная подруга миссъ Поккеръ. Не думаю, чтобы вы захотѣли подружиться съ миссъ Поккеръ.
Жена пивовара занимала въ Бэзельхорстѣ довольно почетное положеніе, и желала, чтобы дочери поддержали его.
Теперь будетъ понятно, какимъ образомъ Рэчель образовала свое знакомство съ Лукой Роуаномъ, и, мнѣ кажется, можно положительно допустить, что она не была виновна въ несоблюденіи приличія; развѣ только въ томъ можно обвинить ее, что она ничего не сказала своей матери объ этомъ знакомствѣ. До принесенныхъ домой злобныхъ извѣстій о первой ея встрѣчѣ на кладбищѣ, Рэчель видѣлась съ нимъ только два раза. При первомъ случаѣ она очень мало думала объ этомъ, мало думала о самомъ Лукѣ Роуанѣ, или о ея знакомствѣ съ нимъ. Говоря по истинѣ, это обстоятельство совершенно вышло изъ ея памяти, и потому она ничего объ немъ не говорила. Когда они встрѣтились второй разъ, Лука прошелъ съ ней большую часть дороги къ коттеджу, съ ней одной, присоединясь къ ней въ то время, когда Таппиты вошли въ заводъ, какъ впослѣдствіи и объясняла Рэчель своей матери. Во всемъ, что было сказано ею, заключалась совершенная истина; но нельзя привести въ ея защиту, что послѣ второй встрѣчи съ мистеромъ Роуаномъ, она ничего не сказала о немъ, потому собственно, что ничего не думала: она думала много и считала за лучшее сберечь свои думы для себя.
Дѣвицы Таппитъ ни за что не хотѣли отказаться отъ своей подруги на томъ лишь основаніи, что миссъ Поккеръ не нравилась ихъ матери, и когда Рэчель встрѣтилась съ ними въ извѣстную намъ субботу, эту роковую субботу, онѣ были очень съ ней любезны. Пивоваренный заводъ стоялъ на краю города, въ узкомъ переулкѣ, который велъ отъ церкви на большую улицу. Переулокъ этотъ, Пивоваренный, какъ онъ назывался, не былъ главной дорогой къ церкви; онъ упирался въ рѣшетчатую, окружавшую кладбище, ограду съ воротами, которые по воскресеньямъ отворялись, и чрезъ которые народъ той части города входилъ въ церковь. Отъ противуположной стороны кладбища шла дорога къ началу большой улицы, а отъ улицы за городъ, къ мосту, отдѣлявшему городъ отъ Костонскаго прихода. По одной сторонѣ этой дороги находился двойной рядъ тополей и вязовъ, образовавшихъ подъ собой аллею для пѣшеходовъ. Эта старая аллея начиналась внутри кладбища, тянулась черезъ нижній конецъ его и продолжалась ярдовъ на двѣсти за его ограду. Весьма естественно, что Рэчель, оставивъ дѣвицъ Таппитъ у дверей ихъ дома, избрала эту аллею за самую кратчайшую дорогу къ коттеджу; но та же аллея далеко не была кратчайшимъ путемъ для мистриссъ Прэймъ, послѣ ея выхода изъ квартиры миссъ Поккеръ на большой улицѣ, такъ какъ большая улица вела прямехонько къ Костонскому мосту.
Необходимо надобно сказать и то, что съ кладбища тянулась еще третья дорожка, которая не выводила ни на какую проѣзжую дорогу, а прямо шла черезъ поля. Церковь стояла на возвышеніи, такъ что земля опускалась косогоромъ къ западу, и видъ отъ церкви былъ восхитительный. Дорожка, о которой мы сказали, вела чрезъ небольшое поле, съ высокими живыми изгородями, и мимо огородовъ, къ двумъ маленькимъ деревушкамъ, принадлежащимъ Бэзельхорсту; это было мѣстомъ любимой прогулки жителей города. Здѣсь-то Рэчель и гуляла съ дѣвицами Таппитъ въ тотъ вечеръ, когда Лука Роуанъ впервые проводилъ ее до Костонскаго моста, и здѣсь они условились снова прогуляться въ ту субботу, когда Роуану слѣдовало быть, какъ полагали, въ Экстерѣ. Рэчель должна была придти подъ вязы и тамъ встрѣтиться съ подругами, или на кладбищѣ, или наконецъ зайти за ними на заводъ.
Она нашла трехъ сестеръ прислонившимися къ рѣшеткѣ церковной ограды.
-- Мы давнымъ давно дожидаемся тебя, сказала Черри, болѣе другихъ сестеръ расположенная къ Рэчель.
-- Но вѣдь я сказала, чтобы вы меня не ждали, отвѣчала Рэчель;-- я никогда не бываю увѣрена, что могу придти.
-- Мы знали, что ты придешь, сказала Огюста: -- потому что...
-- Почему же? спросила Рэчель.
-- Ни почему, сказала Черри; -- она шутитъ.
Рэчель ничего больше не сказала, не понявъ значенія этой шутки. А шутка заключалась въ томъ, что Роуанъ воротился изъ Экстера, и что Рэчель, какъ предполагалось, услышала о его возвращеніи, и потому приходъ ея на прогулку считался несомнѣннымъ. Огюста, впрочемъ, не имѣла злаго умысла, и вовсе не подумала о томъ, что хотѣла сказать.
-- Дѣло въ томъ, сказала Марта: -- мистеръ Роуанъ воротился домой; только я не думаю, что мы его увидимъ сегодня, потому что онъ занимается съ папа.
Рэчель въ теченіе нѣсколькихъ минутъ оставалась безмолвною и задумчивою. Она не успѣла еще успокоиться, не успѣла освободиться отъ дѣйствія недавняго разговора съ матерью и во все время одинокой прогулки своей въ городѣ думала объ этомъ молодомъ человѣкѣ. Впрочемъ, она думала о немъ, какъ иногда мы думаемъ о дѣлахъ, которыя не должны поставить насъ въ затруднительное положеніе. Онъ былъ въ Экстерѣ и слѣдовательно до возвращенія его ей представлялось довольно времени, чтобы рѣшить, слѣдуетъ ли ей или не слѣдуетъ принять предложеніе его дружбы.-- Я надѣюсь, что мы будемъ друзьями, говорилъ онъ, протянувъ ей руку, когда они прощались на Костонскомъ мосту. Потомъ онъ что-то еще прибавилъ, очень невнятно, но Рэчель поняла изъ его невнятныхъ словъ, что съ тѣхъ поръ, какъ онъ увидѣлъ ее, Бэзельхорстъ сдѣлался для него совершенно другимъ мѣстомъ. При этомъ разѣ Рэчель поспѣшила домой съ чувствомъ полупріятнымъ, полутяжелымъ, какъ будто съ ней случилось что-то особенное, выходившее изъ обыкновеннаго порядка вещей. Но все это ни къ чему не вело. Было ли тутъ что нибудь такое, что она могла бы разсказать своей матери? Для разсказа ничего особеннаго не было, а между тѣмъ, она не могла говорить о молодомъ Роуанѣ, какъ бы стала говорить о случайномъ знакомствѣ. Развѣ она не чувствовала крѣпкаго пожатія руки, когда онъ прощался съ ней?
Рэчель сама испытывала ту неопредѣленную боязнь молодыхъ людей, которая такъ сильно овладѣла душой ея матери, и которая, относительно ея сестры, совершенно перестала быть неопредѣленною. Рэчель знала, что они были естественными врагами лицъ ея пола и возраста, и что ей дозволительна была дружба всякаго рода, кромѣ дружбы съ кѣмъ либо изъ нихъ. А такъ какъ Рэчель была добрая дѣвушка, любящая свою мать, заботящаяся о томъ, чтобы поступать во всемъ хорошо, руководилась чистыми, непорочными мыслями, то она чувствовала, что мистера Роуана должно избѣгать. Если бы онъ не сказалъ ей самъ, что долженъ отправиться въ Экстеръ, она не явилась бы въ тотъ вечеръ для прогулки съ дѣвицами съ пивовареннаго завода. Что слѣдовало бы ей дѣлать послѣ этого, и могли ли устроиться сами собою эти дѣла, она никакимъ образомъ не могла предвидѣть; въ этотъ вечеръ она считала себя совершенію безопасною, и потому пришла на условленную прогулку.
-- Какъ ты думаешь? сказала Черри: -- вѣдь у насъ, на будущей недѣлѣ будетъ вечеръ.
-- Вѣроятно раньше, возразила Огюста.
-- Во всякомъ случаѣ, у насъ будетъ вечеръ, и ты должна придти къ намъ. Ты получишь приглашеніе, когда ихъ будутъ разсылать. Къ намъ собираются на нѣсколько дней мать и сестра мистера Роуана, и по этому случаю мы намѣрены немножко щегольнуть.
-- Я никогда не бывала на званыхъ вечерахъ и ничего о нихъ не знаю. У васъ вѣрно будутъ танцы?
-- Разумѣется, безъ этого нельзя, сказала Марта.
-- И разумѣется, ты придешь и будешь танцовать съ Роуаномъ, сказала Черри.
Ничто не могло быть безразсуднѣе Черри Таппитъ, и Огюста начинала понимать это, хотя ей и не позволено было принимать участія въ планахъ и предначертаніяхъ матери. Послѣ этого много говорено было о предстоявшемъ вечерѣ, но разговоръ о немъ главнѣе всего поддерживался дѣвицами Таппитъ. Рэчель заранѣе была почти увѣрена, что ея матери не понравится приглашеніе на танцы, и вполнѣ увѣрена, что сестра ея всѣми силами вооружится противъ такого нечестія. Она, однако же, выслушала списокъ всѣхъ ожидаемыхъ гостей и сдѣлала нѣсколько вопросовъ относительно мистриссъ Роуанъ и ея дочери. Вдругъ на одномъ крутомъ поворотѣ дорожки, ведущей въ городъ по другому направленію, онѣ встрѣтились съ самимъ Лукой Роуаномъ.
Онъ былъ кузенъ Таппитовъ, и потому, хотя родство было не близкое, присвоилъ себѣ право называть кузинъ просто по одному имени; Марта, тридцати лѣтъ отъ роду и четырьмя годами старше кузена, пріучилась уже называть его Лукой; для другихъ онъ былъ еще пока мистеромъ Роуаномъ. Встрѣча, само собою разумѣется, была самая дружеская, и Роуанъ пошелъ вмѣстѣ съ ними по другой дорожкѣ. Передъ Рэчель онъ приподнялъ шляпу и подалъ ей руку. Рэчель сконфузилась, увидѣвъ его, такъ сконфузилась, что не могла съ обыкновеннымъ спокойствіемъ спросить его о здоровьѣ. Она сильно разсердилась на себя и отъ души желала сидѣть въ это время съ женщинами общества Доркасъ въ домѣ миссъ Поккеръ. Всякое другое положеніе было бы гораздо лучше этого, гораздо лучше положенія, въ которомъ она стыдилась самой себя и обнаружила, что не могла держать себя спокойно въ присутствіи этого молодаго человѣка, какъ будто онъ былъ болѣе чѣмъ обыкновенный знакомый. Она вспомнила и крѣпкое пожатіе руки, и невнятно высказанныя .слова, и предостереженіе матери. Когда Роуанъ замѣтилъ ей, что воротился раньше, чѣмъ предполагалъ, Рэчель не могла понять его словъ, какъ будто они ничего не означали. Неожиданное его возвращеніе было знаменательнымъ для нея фактомъ, приводившимъ въ безпорядокъ ея обыкновенный спокойный образъ мыслей. Она говорила мало или, вѣрнѣе, ничего не говорила. Роуанъ не замѣчалъ ея смущенія; но Рэчель до такой степени сознавала это чувство, что ей казалось, какъ будто всѣ должны были видѣть его.
Такимъ образомъ шли они шагъ за шагомъ по полю, обратно къ окраинамъ города, и потомъ въ Пивоваренный переулокъ, по дорожкѣ, противоположной той, которая шла съ кладбища. Всю дорогу они больше ни о чемъ не говорили, какъ только о предстоявшемъ вечерѣ. Любила ли миссъ Роуанъ танцы? Потомъ постепенно дѣвицы Таппитъ стали называть ее просто Мэри, доказывая право на это тѣмъ, что она имъ кузина. Роуанъ сказалъ, что на этомъ основаніи имъ слѣдовало бы и его называть просто по имени; двѣ младшія сестрицы соглашались воспользоваться этой привилегіей, но не прежде какъ получатъ разрѣшеніе мама; словомъ, прогулка проведена была въ самой дружеской болтовнѣ. Рэчель говорила мало, даже не болѣе того, что нужно было сказать, когда кто нибудь обращался къ ней, но она чувствовала, что ее не исключали изъ дружескаго кружка. Отъ времени до времени Роуанъ обращался къ ней съ тѣмъ или другимъ вопросомъ, при чемъ голосъ его такъ пріятно звучалъ въ ея ушахъ. Онъ не разъ дѣлалъ усиліе идти рядомъ съ ней,-- попытка слишкомъ легкая, чтобы назвать ее усиліемъ,-- но Рэчель почти безсознательно уничтожала эту попытку, занимая мѣсто такъ, что Огюста всегда ихъ раздѣляла. Огюста была не совсѣмъ въ хорошемъ расположеніи духа; нѣсколько сказанныхъ словъ обнаруживали даже наклонность къ угрюмости,-- по веселое настроеніе Черри болѣе, чѣмъ сглаживало это.
Достигнувъ пивовареннаго завода, всѣ они выразили крайнее изумленіе, узнавъ, что уже половина десятаго. Удивленіе Рэчель было неподдѣльное.
-- Я сію же минуту должна идти домой, сказала она: -- не знаю, что мама подумаетъ обо мнѣ.
И затѣмъ, пожелавъ всѣмъ спокойной ночи, поспѣшила безъ дальнѣйшаго промедленія на кладбище.
-- Я провожу васъ мимо привидѣній, сказалъ Роуанъ.
-- Не безпокойтесь; я не боюсь здѣшнихъ привидѣній, отвѣчала Рэчель на ходу. Но Роуанъ все таки пошелъ за ней.
-- Я зайду въ городъ за вашимъ отцомъ, сказалъ онъ, обращаясь къ кузинамъ:-- и вмѣстѣ съ нимъ приду домой.
Огюста съ нѣкоторой досадой увидѣла, что Роуанъ догналъ Рэчель прежде, чѣмъ послѣдняя достигла мостковъ, перекинутыхъ черезъ ограду; она остановилась въ дверяхъ дома, чтобы посмотрѣть, кто перейдетъ мостки первымъ.
-- Что ни говори, а эта дѣвушка -- кокетка, сказала она сестрѣ своей Мартѣ.
Роуанъ перешелъ мостки первымъ и потомъ повернулся, чтобы помочь миссъ Рэй. Въ такомъ положеніи, Рэчель не могла отказать ему въ рукѣ; она бы и должна была это сдѣлать, но у нея недостало присутствія духа, необходимаго для подобнаго отказа.
-- Вы позволите мнѣ проводить васъ домой, сказалъ Роуанъ.
-- Ни подъ какимъ видомъ не позволю. Вы вѣдь сказали Огюстѣ, что зайдете въ городъ за ея папа.
-- Я и зайду; но прежде провожу васъ хоть до мосту; вы не можете отказать мнѣ въ этомъ.
-- Извините, могу и даже хочу. Прошу васъ, оставьте меня. Я увѣрена, вы не захотите огорчить меня.
-- Посмотрите, сказалъ Роуанъ, указывая на западъ: -- видали вы когда нибудь такой закатъ солнца? Видали ли вы когда нибудь такое кровавое освѣщеніе?
Освѣщеніе, въ самомъ дѣлѣ, было удивительное; солнце только что скрылось и вся западная часть неба покрылась яркимъ розовымъ блескомъ. Въ нѣсколько секундъ, проведенныхъ ими на одномъ мѣстѣ, блескъ этотъ такъ быстро измѣнялся, что, казалось, должно совершиться страшное чудо: такъ силенъ и мраченъ и въ то же время такъ ярокъ, былъ колоритъ горизонта. Казалось, что лежавшія внизу между холмами поля и кустарники купались въ крови. Вязы и тополи закрывали собою даль, такъ что на нее можно было смотрѣть только между ихъ стволами.
-- Подойдемте къ оградѣ, сказалъ Роуанъ: -- если вы проживете тысячу лѣтъ, вамъ ни разу не придется увидѣть такого заката. Вы никогда не простите себѣ, упустивъ подобный случай, тѣмъ болѣе, что на это понадобится не больше трехъ минутъ.
Рэчель подошла съ нимъ къ оградѣ; впрочемъ, она сдѣлала это не вслѣдствіе его просьбы. Въ то время, какъ Роуанъ говорилъ о великолѣпіи солнечнаго заката, острый слухъ Рэчель уловилъ звуки женскихъ голосовъ подлѣ самой ограды, черезъ которую она перешла, и зная, что ей нельзя сейчасъ же оторваться отъ Роуана, отошла въ сторону отъ главной дорожки на кладбищѣ, чтобы проходившій или проходившая не увидѣли ее разговаривающею съ молодымъ человѣкомъ. Рэчель поэтому послѣдовала за нимъ до ряда тополей и вязовъ, и тамъ они остановились освѣщенные заревомъ вечерней зари. Если слухъ Рэчель былъ очень остръ, то не менѣе остры были глаза новаго пришельца. Въ то время, какъ она остановилась съ Роуаномъ подъ вязами, сестра ея тоже остановилась на дорожкѣ и узнала фигуры ихъ обоихъ.
-- Рэчель, сказалъ молодой человѣкъ послѣ минутнаго молчанія: -- сколько бы вы ни прожили, но никогда на Божьей землѣ не увидите вы такого поразительно-великолѣпнаго явленія. Посмотрите! вонъ это,-- какъ будто рука человѣка; густое пурпуровое облако, точно огромная рука протянулась изъ другаго міра, чтобы взять васъ. Вы видите?
Голосъ Роуана звучалъ какъ-то особенно пріятно. Его слова для молодаго ея слуха были полны поэзіи и чарующей таинственной романтичности. Онъ говорилъ съ ней, какъ никто еще не говорилъ,-- ни мужчина, ни женщина. Рэчель испытывала чувство, тяжелое и вмѣстѣ съ тѣмъ отрадное; въ словахъ молодаго человѣка отзывалась та очаровательность, которая была извѣстна ей только въ однихъ грезахъ. Онъ сдѣлалъ ей вопросъ и повторилъ его, такъ что она принуждена была отвѣтить; при этомъ Рэчель убѣдилась въ фактѣ, что онъ назвалъ ее просто по имени, и что за это ему слѣдовало бы сдѣлать замѣчаніе. Но въ состояніи ли она была замѣтить человѣку, который просилъ ее посмотрѣть на творчество Божіе и просилъ такимъ языкомъ, какого она никогда не слыхала?
-- Да, вижу; это очень величественно, но...
-- Тутъ были и пальцы, но вы видите, какъ они исчезаютъ. Рука все еще тутъ, но кисти ея уже нѣтъ. Вы и я можемъ представить ее себѣ, потому что видѣли ее, когда она была ясна, но мы не можемъ теперь показать ее другимъ. Не знаю, видѣлъ ли кто нибудь еще эту руку, или только удалось увидѣть ее вамъ и мнѣ. Пріятно было бы думать, что она показана намъ, и только намъ однимъ.
Теперь уже невозможно было дѣлать замѣчанія по поводу употребленнаго въ разговорѣ имени Рэчель. Она должна была оставить это безъ послѣдствій, какъ будто не слышала.
-- Весь свѣтъ могъ увидѣть это явленіе, если бы смотрѣлъ на него, сказала Рэчель.
-- Не можетъ быть. Неужели вы думаете, что всѣ глаза могутъ видѣть одинаково?
-- Какъ же иначе? непремѣнно. Я такъ полагаю.
-- Всѣ глаза будутъ видѣть одинаково кусокъ хлѣба, или ограду кладбища,-- но не всѣ глаза одинаково будутъ видѣть облака.-- Не случалось ли вамъ открывать иногда цѣлые міры между облаками? Мнѣ случалось.
-- Цѣлые міры! сказала Рэчель, приходя въ восторгъ отъ его энергіи, и потомъ подумала, что Роуанъ былъ правъ. Она никогда бы не увидѣла руки, если бы его не было тутъ, чтобы показать ее. Поэтому она всматривалась въ измѣнявшіеся цвѣта горизонта и совсѣмъ забыла, что ей не слѣдовало медлить ни минуты.
Въ то же время она чувствовала, что тонетъ, тонетъ и тонетъ въ порочности. Ей не слѣдовало оставаться тутъ ни на минуту, ей вовсе не слѣдовало быть вмѣстѣ съ нимъ,-- а между тѣмъ она медлила. Она рѣшительно не знала теперь, какъ ей удалиться.
-- Да; цѣлые міры въ облакахъ, продолжалъ Роуанъ, послѣ паузы, продолжавшейся минуты двѣ.-- Неужели вамъ никогда не случалось чувствовать, что вы заглядываете въ другіе міры за предѣлами нашего, въ которомъ вы кушаете, пьете, и спите? Неужели у васъ нѣтъ другихъ міровъ въ грезахъ вашего сна?
Да; подобныя грезы знакомы были Рэчель, и теперь она припоминала, что ей случалось видѣть въ облакахъ странныя фигуры. Она знала, что съ этой поры будетъ наблюдать за облаками и въ формахъ ихъ отыскивать частицы другихъ міровъ. Она смотрѣла на притокъ краснаго разстилавшагося внизу отъ нея свѣта, съ полнымъ сознаніемъ, что онъ близокъ отъ нея, касался ея; съ полнымъ сознаніемъ, что съ каждой проведенной подъ тополями минутой, она впадала въ новый проступокъ; съ полнымъ сознаніемъ, что красота изчезающихъ цвѣтовъ, которыми она любовалась въ его присутствіи, имѣла какую-то особенную чарующую прелесть, приводила ее въ восторгъ и умиленіе, которыхъ прежде она никогда не ощущала. Наконецъ Рэчель тяжело вздохнула.
-- О чемъ вы вздыхаете? спросилъ Роуанъ.
-- О, я должна идти; я такъ дурно сдѣлала, что остановилась здѣсь. Прощайте; пожалуйста, я васъ прошу, не идите со мной.
-- Но на прощанье, вы дадите мнѣ вашу ручку? И онъ взялъ протянутую руку.-- Что же тутъ дурнаго, если вы остановились полюбоваться закатомъ солнца? Ужь не представляюсь ли я вамъ какимъ нибудь чудовищемъ? Кажется, я ничего не сдѣлалъ, чтобы вы должны были бояться меня?
-- Не удерживайте меня, мистеръ Роуанъ, я никогда не думала, что вы остановите меня.-- Въ это время наступили вечерніе сумерки, и хотя прошло нѣсколько минутъ послѣ того, какъ мистриссъ Прэймъ прошла по кладбищу, но теперь она не узнала бы ихъ.-- Посмотрите, темнѣетъ; я должна идти сію минуту.
-- Позвольте мнѣ проводить васъ, по крайней мѣрѣ до моста.
-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ. Прошу васъ, не сердите меня...
-- Извольте. Вы пойдете однѣ. Но остановитесь еще на минуту и дайте мнѣ сказать одно слово.-- Почему вы боитесь меня?
-- Я васъ не боюсь... только... но вы знаете, что я хочу сказать.
-- Мнѣ кажется... да, мнѣ кажется, я вамъ не нравлюсь.
-- Мнѣ всѣ нравятся. Доброй ночи!
Роуанъ снова взялъ протянутую руку.
-- Я говорю это потому, что вы мнѣ нравитесь, очень нравитесь! Почему бы не быть намъ друзьями? Хорошо, хорошо. Больше я не буду васъ удерживать. Я не тронусь съ этого мѣста, пока вы нескроетесь изъ виду, но смотрите же, не забудьте: я непремѣнно хочу понравиться вамъ.
Когда Роуанъ произносилъ послѣднія слова. Рэчель почти бѣгомъ удалялась отъ него, и хотя слова эти были сказаны тихо, но она разслышала въ нихъ и запомнила каждую букву. Что онъ подразумѣвалъ подъ словами, что непремѣнно хочетъ понравиться ей? Понравиться ей! Да возможная ли вещь, чтобы онъ ей не понравился? Только не должно ли ей принять какія нибудь мѣры, чтобы больше съ нимъ не видѣться? Понравиться ей! Какой смыслъ заключался въ этихъ словахъ? Ужь не намѣренъ ли онъ просить ее полюбить его? И если такъ, то что она должна отвѣтить?
Какъ прекрасны были облака! Лишь только Рэчель вышла за ограду и снова могла видѣть западную часть неба, какъ стала смотрѣть на нее во всѣ глаза, въ надеждѣ, не увидитъ ли остатка таинственной руки. Нѣтъ; рука приняла чудовищную форму, неопредѣленную и мрачную, сливавшуюся съ темнотою ночи. Вся прелесть видѣнія изчезла. Однако Роуанъ совѣтовалъ ей отыскивать въ облакахъ новые міры, и казалось, что въ словахъ его она находила тайное значеніе. Въ то время, какъ Рэчель смотрѣла на опускавшуюся темноту, она чувствовала себя окруженною какою-то таинственностью, кто-то говорилъ ей о чемъ-то чудесномъ, за предѣлами здѣшняго міра, тамъ далеко, далеко... о чемъ-то до такой степени полномъ тайны, что она рѣшительно не знала, думала ли она о закрытой, недосягаемой дали горизонта, или о своемъ собственномъ будущемъ, еще болѣе отдаленномъ и болѣе закрытомъ. Она вся дрожала, тяжелые вздохи вылетали изъ ея груди, ей хотѣлось плакать, и она ускоряла шаги, и снова почти бѣжала. Роуанъ совершенно подчинилъ ее своему вліянію, сообщилъ ей магнетизмъ своего собственнаго бытія. До ея слабости, свойственной женщинѣ, до особенной воспріимчивости ея натуры, еще никто и никогда не касался. Рэчель услышала теперь первое слово романа, никогда еще не достигавшее ея слуха, и это слово обрушилось на нее съ такою громадною силою, что она чувствовала себя подавленною.
Слова романа! Нѣтъ: -- слова духа тьмы! такъ назвала бы ихъ мистриссъ Прэймъ. И сказавъ это, она высказала бы свое вѣрованіе во множество добрыхъ женщинъ и добрыхъ мужчинъ. Она сама была добрая женщина, женщина тяжело боровшаяся съ исполненіемъ своего долга, въ который она вѣровала такъ, какъ учили ее. Когда мистриссъ Прэймъ проходила кладбище, избравъ дорогу мимо пивовареннаго завода подъ вліяніемъ какого-то убѣжденія, что можетъ статься, встрѣтитъ тамъ сестру, она была поражена ужасомъ, увидѣвъ, что Рэчель стоитъ съ извѣстнымъ намъ молодымъ человѣкомъ. Что ей было дѣлать? Она остановилась на минуту, чтобы спросить себя: не должно ли воротиться къ ней? по потомъ вспомнила, что сестра ея упряма, что изъ этого можетъ выйти сцена, что она ничего не сдѣлаетъ хорошаго, и потому прошла мимо. Хороши слова романа! Не исходятъ ли всѣ такія слова отъ отца лжи, такъ какъ въ нихъ заключается ложь и обманъ? Вотъ мысли, которыя гнѣздились въ головѣ мистриссъ Прэймъ въ то время, какъ она возвращалась домой, думая о порочности своей сестры,-- сестры, которую должно было снасти отъ романа, какъ съ пожарища, но спасеніе это не иначе могло состояться, какъ съ помощію самой строгой дисциплины. Часы митинговъ доркасскаго общества слѣдовало увеличить, и Рэчель должна находиться тамъ постоянно.
Между тѣмъ Рэчель спѣшила домой въ сильномъ смущеніи. О встрѣчѣ съ матерью и сестрой она не думала много до самыхъ дверей коттэджа. Она думала только о немъ,-- думала о томъ, какъ онъ былъ хорошъ, какъ величественъ, и -- какъ опасенъ; о немъ и его словахъ, какъ хороши были эти слова, какъ торжественны, и какъ страшно опасны. Она знала, что было очень поздно, и все болѣе и болѣе ускоряла шаги. Она знала, что передъ матерью ей должно покориться, противъ сестры возстать,-- но ни матери, ни сестрѣ не повѣрять глубины своихъ думъ. Она все еще думала о немъ и о рукѣ въ облакахъ, когда отворяла дверь коттэджа въ Брагзъ-Эндѣ.
ГЛАВА IV. ЧТО ДѢЛАТЬ?
Рэчель все еще думала о Роуанѣ и рукѣ въ облакахъ, когда отворила дверь коттэджа, но лицо сестры и тонъ голоса сестры скоро привели ее къ полному сознанію своего настоящаго положенія.-- Ради Бога, Долли, не говори такимъ страшнымъ голосомъ: какъ будто сейчасъ будетъ свѣтопреставленіе,-- сказала она на первый упрекъ; но послѣдовавшіе упреки были такъ страшны и такъ жестоки, что Рэчель увидѣла себя совершенно неспособною остановить ихъ шуточнымъ тономъ.
Мистриссъ Прэймъ желала, чтобы мать произнесла только тѣ слова порицанія, которыя слѣдовало произнесть. Она предпочитала оставаться безмолвною, зная, что и въ молчаніи своемъ могла быть такою же суровою, какъ и во время разговора, если только мать воспользуется этимъ случаемъ какъ слѣдуетъ. Мистриссъ Рэй была доведена до убѣжденія, до какой степени необходимо было прибѣгнуть къ жесткости, но когда наступила минута говорить, и когда ея милое прекрасное дитя остановилось передъ ней, она не могла произнести тѣхъ словъ, которыя ей продиктовали.
-- О Рэчель, Рэчель! сказала она: -- Доротея говорила мнѣ, и потомъ она остановилась.
-- Что же вамъ говорила Доротея? спросила Рэчель.
-- Я говорила ей, сказала Доротея:-- что съ часъ тому назадъ видѣла тебя стоявшую одну съ молодымъ человѣкомъ, на кладбищѣ. А между тѣмъ ты сказала, что онъ уѣхалъ въ Экстеръ.
Щеки Рэчель и вообще все ея лицо покрылось яркимъ румянцемъ. Въ увѣренности своей читать по лицу ближняго сокровенныя его думы, мы привыкли думать, что выступившій на лицо румянецъ обнаруживалъ скрываемый обманъ. Большею частію мы знаемъ лучше теперь, и научились разбирать съ большею аккуратностію внѣшніе признаки, передаваемые движеніями сердца. Незаслуженное обвиненіе въ неправдѣ всегда вызоветъ румянецъ на лицо молодаго и невиннаго созданія. Мистриссъ Рэй принадлежала въ этомъ отношеніи къ числу несвѣдущихъ, и внутренно простонала, увидѣвъ смущеніе дочери.
-- Рэчель, неужели это правда? спросила она.
-- Въ чемъ правда, мама?-- Пожалуй, впрочемъ, правда, что мистеръ Роуанъ говорилъ со мной на кладбищѣ, въ то время, когда я вовсе не знала, что Доротея дѣйствовала въ качествѣ лазутчицы.
-- Рэчель, Рэчель! сказала мать.
-- Весьма необходимо, чтобы кто нибудь въ качествѣ лазутчицы смотрѣлъ за тобой, сказала сестра.-- Лазутчица! Ты думаешь разсердить меня, употребивъ подобное слово; но будь увѣрена, меня не разсердятъ никакія слова. Я нарочно пошла посмотрѣть за тобой, опасаясь, что къ этому былъ поводъ,-- замѣть, опасаясь, но не думая объ этомъ,-- теперь мы узнали, что поводъ былъ основательный.
-- Никакого тутъ не было повода, сказала Рэчель, посмотрѣвъ въ лицо сестры глазами, развивающаяся сила которыхъ становилась очевидною.-- Никакого тугъ не было повода. Мама, вѣдь вы не думаете, что былъ какой нибудь поводъ къ тому, чтооы слѣдить за мной?
-- Зачѣмъ ты сказала, что молодой человѣкъ уѣхалъ въ Экстеръ? спросила мистриссъ Прэймъ.
-- За тѣмъ, что онъ самъ мнѣ сказалъ, что будетъ тамъ; -- онъ сказалъ это намъ всѣмъ, когда мы вмѣстѣ гуляли. Вмѣсто того, чтобы пріѣхать завтра, онъ пріѣхалъ сегодня. Что бы ты сказала, если бы я точно также спросила тебя о твоихъ друзьяхъ?
Когда послѣднія слова сорвались съ языка Рэчель, она вспомнила, что ей не должно было бы называть мистера Роуана своимъ другомъ. Мечтая о немъ про себя, она никогда не называла его другомъ. Она никогда не допускала, что обращаетъ на это вниманіе. Она признавалась себѣ, что было бы опасно заключить дружбу съ такимъ человѣкомъ, какъ онъ.
-- Такъ онъ тебѣ другъ, Рэчель! сказала мистриссъ Прэймъ.-- Если ты будешь искать такой дружбы, какъ эта, то кто можетъ сказать, что съ тобой станется?
-- Я не искала ея. Я ничего не искала. Люди знакомятся и сближаются другъ съ другомъ безъ всякихъ заискиваній; они и рады бы не сближаться, да не могутъ.
Въ это время мистриссъ Прэймъ сняла шляпку и шаль; Рэчель тоже положила свою шляпку и легкую лѣтнюю мантилью; но не должно думать, что во время этихъ операцій война была прекращена. Мистриссъ Прэймъ знала очень хорошо, что надо высказать гораздо больше, и съ нетерпѣніемъ ждала, что это многое выскажетъ ея мать. Рэчель тоже знала, что высказано будетъ многое, и тоже съ нетерпѣніемъ ждала, когда все это кончится, и кончилось бы скоро, еслибъ ей удалось склонить мать на свою сторону.
-- Если мать считаетъ приличнымъ, воскликнула мистриссъ Прэймъ: -- позволить тебѣ оставаться наединѣ съ молодымъ человѣкомъ, въ сумерки, на кладбищѣ, тогда мое дѣло кончено. Въ этомъ случаѣ я не скажу больше ни слова. Но я должна сказать ей, должна тоже сказать и тебѣ, что если это продолжится, то я не могу оставаться въ коттэджѣ.
-- О, Доротея! сказала мистриссъ Рэй.
-- Не могу, рѣшительно не могу. Если Рэчель не откажется отъ этихъ встрѣчь съ помощію собственнаго понятія о своемъ долгѣ, то ее должно принудить отказаться съ помощію власти тѣхъ, которые старше ея.
-- Отказаться... отъ чего отказаться? сказала Рэчель, чувствуя, что къ глазамъ ея приступаютъ слезы, и стараясь ихъ удержать.-- Мама,-- я ничего дурнаго не сдѣлала. Мама, вы вѣрите мнѣ,-- вѣрите?
Миссъ Рэй не знала, что сказать. Она старалась повѣрить имъ обѣимъ, хотя слова одной такъ прямо противорѣчили словамъ другой.
-- Не думаешь ли ты выпросить себѣ права, сказала мистриссъ Прэймъ:-- права стоять тамъ одной во всякій часъ ночи, со всякимъ молодымъ человѣкомъ, который тебѣ понравится? Если такъ, то ты не можешь быть моей сестрой.
-- И не хочу быть сестрой твоей, когда ты думаешь обо мнѣ такъ жестоко,-- сказала Рэчель, не въ состояніи болѣе удерживать слезы. Honni soit qui mal y pense. Въ этотъ моментъ она не вспомнила этихъ словъ, чтобы высказать ихъ; но они вполнѣ выражали ея мысль. И теперь, сознавая свое безсиліе, черезъ эти слезы, которыя брали надъ ней рѣшительный верхъ, Рэчель рѣшилась ничего не говорить, пока не представится возможности оправдаться передъ одной матерью. И въ самомъ дѣлѣ, какимъ бы образомъ могла она въ присутствіи своей сестры, объяснить обстоятельства, сопровождавшія это свиданіе у кладбищенской ограды? Дѣло другое безъ нея: она стала бы на колѣни у ногъ матери и разсказала бы ей все,-- по крайней мѣрѣ, она думала, что матери могла бы разсказать все. Рэчель, обыкновенно, занимала съ сестрой одну спальню; но при нѣкоторыхъ случаяхъ,-- когда заболѣвала мать и т. п.,-- она спала въ одной комнатѣ съ матерью.
-- Мама, сказала она:-- вы позвольте мнѣ спать сегодня съ вами. Я теперь же отправлюсь, а когда вы придете, я разскажу вамъ все. Спокойной ночи, Долли!
-- Спокойной ночи, Рэчель!-- и голосъ мистриссъ Прэймъ, когда она произнесла сестрѣ своей вечернее прощанье, раздался какъ голосъ коршуна. Двѣ вдовы въ теченіе нѣсколькихъ минутъ сидѣли молча, въ ожиданіи, кто изъ нихъ начнётъ разговоръ. Наконецъ мистриссъ Прэймъ встала, бережно сложила свою шаль и не менѣе бережно положила на нее шляпку и перчатки. Она вообще очень бережно обходилась съ своимъ платьемъ, но въ порывахъ гнѣва часто швыряла его на маленькій диванъ.
-- Не хочешь ли чего закусить, Доротея? спросила мистриссъ Рэй.
-- Не хочу ничего, благодарю, сказала мистриссъ Прэймъ, и голосъ ея снова прозвучалъ, какъ зловѣщее карканье ворона.
Послѣ этого мистриссъ Рэй начинала считать возможнымъ удалиться къ Рэчель безъ дальнѣйшихъ словъ.
-- Я очень устала, сказала она:-- и думаю уйти, Доротея.
-- Мать, сказала мистриссъ Прэймъ:-- надобно же что нибудь сдѣлать.
-- Да, моя милая; она разскажетъ мнѣ сегодня,-- все разскажетъ.
-- Но скажетъ ли она вамъ правду?
-- Рэчель никогда еще не говорила мнѣ лжи. Я увѣрена, она не знала, что молодой человѣкъ будетъ здѣсь. Согласись сама, что если онъ воротился изъ Экстера раньше, чѣмъ предполагалъ, то чѣмъ же она виновата!
-- Вы, пожалуй, скажете, что она не виновата и въ томъ, что была съ нимъ на кладбищѣ... наединѣ? Желала бы я знать, что бы вы подумали о всякой другой дѣвушкѣ, услыхавъ о ней подобную вещь?
Мистриссъ Рэй содрогнулась; неясная мысль,-- легкая тѣнь воспоминанія, промелькнула въ ея головѣ, и по видимому послужила поводомъ къ смягченію виновности ея дочери.