Л. Н. Трефолев
Переводы и переложения
----------------------------------------------------------------------------
Суриков И. З., Трефолев Л. Н. Стихотворения. - Ярославль, Верхне-Волжское
книжное издательство, 1983.
----------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
Украинская поэзия
Южнорусская песня
Руснацкая песня
Белорусская поэзия
Пан Данило (Белорусская песня)
Сербская поэзия
Скутарская крепость (Сербская легенда)
Немецкая поэзия
Старое и молодое (Из Г. Герверга)
Французская поэзия
Песня рабочих (Из П. Дюпона)
Украинская поэзия
ЮЖНОРУССКАЯ ПЕСНЯ
Ох ты, радость-счастье, ты куда же скрылось?
Или в быстрой речке счастье утопилось?
Иль в костре чумацком, посредине поля,
Угольком сгорела доля, моя доля?
Выплыви же, счастье, выплыви из речки,
Я тебя согрею на моем сердечке.
Если ж ты сгорело, так и мне, невесте,
Заодно с тобою, догореть бы вместе...
Приезжали сваты, и меня из дому
Отдала родная парню молодому.
Молод-то он молод, да другую любит
И своей гульбою жизнь мою загубит.
Матушка сказала: "Ты послушай, дочка,
Не кажись мне ровно целых три годочка".
Год протосковавши, я не утерпела,
Сделалась кукушкой да и полетела,
У родимой хаты села на калину
И закуковала про мою кручину.
Стало жаль калине, что я так грустила,
И она на землю листья опустила;
А родная матка встала у порога,
Отгадала дочку и сказала строго:
"Если ты мне дочка, так пожалуй в хату,
Покажу я гостью дорогому свату.
Он мне поправляет ночью изголовье...
Я живу без мужа, - дело мое вдовье.
Если ты кукушка, так лети обратно,
Жалобные песни слушать неприятно".
Я легко спорхнула, с матушкой не споря,
Полетела к мужу, умереть от горя.
Вижу, муж-изменник вышел на охоту,
Распевая песни, ходит по болоту;
В дерево он метит, в самую верхушку,
И на ней подстрелит серую кукушку.
1867
РУСНАЦКАЯ ПЕСНЯ
Трели соловьиные,
Песни лебединые
Ночью притаившися,
Слышу у калины я.
Ох, моя калинушка,
Гордая, зеленая,
Как ты пышно выросла,
Солнцем не спаленная.
Нежно ты румянишься
Под ночною зорькою;
Но зачем ты славишься
Над осиной горькою?
Не гордись, не важничай,
Барыня-калинушка, -
Ведай, что здоровое
Деревцо-осинушка...
Листья на осинушке
Трепетно колышатся.
В этом робком трепете
Голоса мне слышатся:
"Да, мы листья горькие,
Но зато здоровые;
Вынесем безропотно
Наши дни суровые.
Вырастем, сравняемся
Мы с калиной свежею;
Как она, не будем мы
Деревцем-невежею".
Белорусская поэзия
ПАН ДАНИЛО
(Белорусская песня)
Поехал пан Данило на страшную войну,
Оставил мать-старуху да верную жену.
Ему старуха пишет: "Сынок родимый мой,
У нас в семье неладно, вернись скорей домой.
Жена твоя гуляет все ночи напролет
И выпила до капли из бочек сладкий мед.
Все сукна износила, замучила коней,
И денег ни полушки не водится у ней".
Данило воротился и смотрит палачом,
Жена его встречает, невинная ни в чем,
Сынка в объятьях держит... Суровый человек,
Данило, саблю вынув, ей голову отсек;
Внимательно и зорко он осмотрел подвал:
Никто из бочек меду ни капли не пивал;
Сундук тяжелый отпер: целехонько сукно,
Убитою женою не тронуто оно.
Отправился в конюшню обманутый злодей;
Овса и сена вдоволь у бодрых лошадей.
Он бросился в светлицу: там золото лежит,
А мать его, старуха, над золотом дрожит.
"Здорово, мать, здорово... Жена моя в избе,
Ее убил я саблей, но грех весь на тебе;
Твой первый грех, что рано Данило овдовел,
А грех второй, что сын мой теперь осиротел,
А третий грех... покайся, родная, пред концом..."
Данило речь не кончил, он досказал свинцом.
1868
Сербская поэзия
СКУТАРСКАЯ КРЕПОСТЬ
(Сербская легенда)
1
Печально, задумчиво царь Вукашин
По берегу озера ходит;
Он тяжко вздыхает и с горных вершин
Очей соколиных не сводит.
Хотел он твердыню построить вдали,
Опору для сербской прекрасной земли,
Но злая нечистая сила
По камню ее разносила.
Никто Вукашину не может помочь:
Работают все без измены,
Что сделают днем, то развалится в ночь
-
Фундамент, и башни, и стены.
И зодчие, в страхе молитвы творя,
Толпами бегут за чужие моря:
Царь выстроить крепость торопит,
И головы рубит, и топит.
Скутарское озеро плещет волной
О берег со злобою дикой,
И вот выплывает сам царь водяной
И речь начинает с владыкой:
"Здорово, приятель, земной властелин!
К тебе выхожу из подводных долин,
Услугой платя за услугу
Любезному брату и другу.
Сердечно за то я тебя полюбил,
За то, Вукашин, ты мне дорог,
Что в озере много людей утопил:
По верному счету - сто сорок.
Тяжёлым трудом разгоняя тоску,
Они мне построят дворец из песку,
И царство подводное наше
Блистательней будет и краше.
Запомни же ныне советы мои!
Несчастие можно исправить,
Лишь женщину стоит из царской семьи
Живую в стене замуравить, -
И будет твердыня во веки сильна...
А есть у тебя молодая жена,
И братья твои ведь женаты...
Решайся, не бойся утраты!"
И царь возвратился домой: на крыльцо
Идет он, как прежде, угрюмый.
Но вдруг у него просияло лицо
Зловещею, тайною думой:
"Спасая от смерти царицу-жену,
Из братьев моих одного обману,
И крепость себе над горою,
Сноху замуравив, построю.
Брат средний Угдеша разумен, толков,
Не хуже меня лицемерит;
Но младший брат Гойко совсем не таков,
Он царскому слову поварит.
По силе - он витязь, младенец - душой,
И, нужно сознаться, хитрец небольшой;
Его обману я, слукавлю,
Княгиню его замуравлю".
2
За царскими братьями едут гонцы:
Они потешались охотой.
Сваливши медведя, пришли молодцы,
Смущённые тайной заботой:
Зачем их призвали? Быть может, теперь
И царь Вукашин разъярился, как зверь,
Недавно убитый с размаху?
Быть может, готовит им плаху?
Но царь очень весел, сидит за столом,
Не морщит суровые брови,
Не учит придворных бичом и жезлом,
Не требует крови да крови.
И братья смиренно к нему подошли,
Ударили оба челом до земли
И оба промолвили разом:
"Явились к тебе за приказом".
"Приказ мой, о братья, храните от жен,
Храните до самого гроба!
Вы знаете, братья, чем я раздражен,
Какая свирепая злоба
Терзает мне душу, сосет как змея:
Не строится горная крепость моя.
Казну золотую я трачу,
А вижу одну неудачу.
Известно мне средство исправить беду.
Но стоит великой утраты.
От вас послушания рабского жду, -
Нас трое, и все мы женаты,
И наши подруги цветут красотой:
Царица моя - словно месяц златой,
Княгини - как звезды... Но вскоре
Постигнет их лютое горе.
Из них кто пойдет на Баяну-реку,
Домой во дворец не вернется,
Ее на ужасную смерть обреку:
Живая в стене закладется.
И будет твердыня грозна и сильна.
Врагов в нашу землю не пустит она.
Нам дороги жены... Но, боже,
Прости нас! - отчизна дороже.
Ни слова об этой! Решит все судьба:
Кто завтра придет на Баяну,
Хотя бы царица, - она мне люба,
По ней сокрушаясь, завяну, -
Но первый, клянуся, возьму молоток
И буду безжалостен, буду жесток:
Царицу в стене замуравлю
И крепость над нею поставлю!"
Все трое клянутся молчанье хранить,
Целуют святое распятье:
"Да будет над тем, кто дерзнет изменить,
Во веки господне проклятье!"
И братья поспешно ушли из дворца;
У них трепетали от страха сердца,
А царь Вукашин усмехался,
И ночью царице признался:
"Жена, не ходи на Баяну-реку,
Домой во дворец не вернешься,
Тебя на ужасную смерть обреку:
Живая в стене закладешься!"
И хитрый Углеша поведал жене,
Кто будет на утро заложен в стене.
Лишь Гойко, поклявшись святыней,
Молчал пред своею княгиней.
3
Вот утро настало. Царица к жене
Углеши пришла и сказала:
"Невестушка, сильно неможется мне!"
И - пальчик больной показала.
"Сходи за меня на Баяну-реку,
Обед отнеси моему муженьку".
- "Охотно пошла бы, родная,
Да ноги не ходят: больна я".
И младшей невестке такие слова
Сказала лукаво царица:
"Сегодня болит у меня голова,
Сходи за меня, Гойковица,
Сходи поскорей на Баяну-реку,
Обед отнеси моему муженьку".
- "Царица, дитя не обмыто,
И платье мое не дошито".
- "Пустой отговоркой меня не серди,
Племянника-князя умою
И платье дошью я... Поди же, поди
К Баяне дорогой прямою!"
Смеясь Гойковица на жертву идет,
Дорогой веселые песни поет.
И Гойко воскликнул рыдая:
"Пропала жена молодая!"
"О чем же ты плачешь, скажи, не таясь?! -
Спросила княгиня. Рукою
Махнувши, ответил задумчиво князь:
"Сегодня я шел над рекою
И перстень алмазный в нее уронил,
А как этот перстень был дорог и мил!"
Смеется княгиня: "Так что же?
Мы купим другой, подороже".
Ни слова в ответ. Опустивши глаза,
Стоял он пред ней как убитый.
А к ним приближалась в то время гроза:
Царь ехал с вельможною свитой.
С коня соскочивши, бежит он вперед.
Княгиню за белые руки берет,
Приветствует грозно, сурово:
"Сноха молодая, здорово!
Работники, плотники! Живо, сюда!
Где зодчий придворный мой Рада?
Тащите княгиню... Не много труда,
А знатная будет награда:
По-царски я вас серебром награжу,
Когда молодицу в стене заложу..."
И царь молотком потрясает,
И гневные взоры бросает.
Княгине смешно показалось. Она
Бежит легконогою серной...
И думает: много хмельного вина
Хватил Вукашин благоверный!
Забавно княгиня играет, шалит,
Себя на закладку поставить велит, -
И вскрикнула весело, бойко:
"Простись же со мною, князь Гойко!"
4
И князь обнимает жену горячо,
Целует у бедной голубки,
Целует стократно, еще и еще,
И щечки, и глазки, и губки.
"Прощай навсегда, дорогая жена!"
- "Прощай, мой хороший!" - смеется она,
Не зная предсмертной печали...
Но вдруг молотки застучали.
И вот до колен заложили ее,
А все Гойковица смеется,
И верить не хочет в несчастье свое,
Стоит, как овечка, не бьется.
До пояса плотники бревна кладут,
Тяжелые камни княгиню гнетут.
Тогда поняла Гойковица,
Что сделала с нею царица.
Не стонет кукушка средь горных вершин,
Не крик раздается орлиный,
То плачет княгиня: "Спаси, Вукашин,
Мой царь, повелитель единый!
Здесь душно, здесь страшно в холодной стене...
Князь Гойко! Скорее на помощь к жене!"
Стена подымается выше,
А вопли все тише и тише.
И зодчему Раде она говорит:
"Оставь небольшое оконце,
Чтоб видеть могла я, как в небе горит
Прекрасное сербское солнце.
Я буду смотреть на поля и луга
И землю родную стеречь от врага,
Увижу, хотя на минутку,
И милого сына-малютку".
И слезно она умоляет людей:
- "Прошу вас, жестокие люди,
Оставить оконце для белых грудей
И вынуть две белые груди:
Пусть будет питаться от дяди тайком,
Сынок мой Иова родным молоком!"
И Рада, придя в умиленье,
Исполнил ее повеленье.
Неделю в стене Гойковица жила
И грудью младенца питала;
В восьмые же сутки она умерла
И грустно пред смертью шептала:
"Сынок мой Иова! Навеки прости,
За мать Вукашину-убийце не мсти!
Как сладко мне быть, умирая,
Защитницей сербского края!"
5 мая 1876
Немецкая поэзия
СТАРОЕ И МОЛОДОЕ
(Из Г. Гервега)
- Ты слишком, молод. Рассуждать
Тебе еще нельзя.
Умей, как мы, дней светлых ждать
Спокойно, не грозя.
Да поклонись пониже нам
И пыл в своей груди,
Подобный бешеным волнам,
Смири и остуди!
Ты слишком молод. Все дела
Твои ничтожны, верь!
Мы слышим: речь твоя смела,
И ты рычишь, как зверь.
Но, в тесной клетке разъярясь,
Не мучь страны родной
И прежде череп свой укрась
Священной сединой.
Учись почтительно к седым
Склоняться волосам.
Пусть _пламя_ обратится в _дым_!
Пусть закуешьея сам
В вериги _опыта_! Потом,
Разбив свои _мечты_,
Бог даст, в отечестве святом
Полезен будешь ты.
- Вы правы, деды в отцы,
Не смеем вас винить.
Но вам седые мудрецы,
Грешно и нас казнить.
Вы - стражи _прошлого_; оно ж
Содержит вас в плену.
Мы не поднимем меч и нож
На вашу седину.
Но вслушайтесь и в нашу речь,
Жрецы отживших каст:
Кто может _будущность_ сберечь,
И кто ее создаст?
Поверьте, люди древних лет,
Без нас наступит тьма!
Вы шли... И мы проложим след
Под знаменем ума.
Умом, наукой и трудом
Мы сбережем скорей,
Чем вы, наш милый старый дом
И наших матерей.
А ваши дочери... Без нас
Кто будет их любить?
За что же нас в тяжелый час
Вы вздумали губить?
Но старцы слушать не хотят,
Что любим мы добро.
Седины их во тьме блестят,
Блестят, _как _серебро.
А мы _вперед_ пойдем бодрей,
Не внемля их речам,
И _золотистый_ шелк кудрей
Раскинем по плечам.
О, не казните молодежь
За гордый, вольный крик!
В нем правду, может быть, найдешь
И ты, седой старик?
Мы ценим славу и добро
Твоих минувших дней;
Мы уважаем _серебро_,
Но _золото_... ценней!
Французская поэзия
ПЕСНЯ РАБОЧИХ
(Из П. Дюпона)
Мы все встаем поутру с петухами,
Когда, дымясь, мерцают ночники;
Мы, бедняки, питаемся крохами,
И свет дневной нас гонит в рудники.
Работают там плечи, ноги, руки,
С природою в убийственной борьбе;
Но, ничего за тяжкий труд и муки
Под старость мы не сбережем себе.
Дружно, братья, станем в ряд,
Выпьем все из братской кружка!
Пусть палят во весь заряд
Истребительницы-пушки,
Посылая смерть народу!
Мы встаем,
Дружно пьем:
"За всемирную свободу!"
В глуби морской мы перлы собираем,
Из недр земли сокровища берем.
Мы сделали родную землю раем,
Но под землей, в аду своем, умрем.
За вечный труд какая, нам награда?
Останемся мы сами ни при чем...
Ведь не для нас сок сладкий винограда,
Ведь не себя мы в бархат облечем.
Дружно, братья, станем в ряд,
Выпьем все из братской кружки!
Пусть палят во весь заряд
Истребительницы-пушки,
Посылая смерть народу!
Мы встаем,
Дружно пьем:
"За всемирную свободу!"
Безвременно, согнув в труде жестоком
Наш тощий стан, мы гибнем ни за грош.
Зачем наш пот бежит с чела потоком,
И нас зовут "машинами" за что ж?
Обязана земля нам чудесами;
Построили мы новый Вавилон.
Но пчеловод, насытившись сотами,
Рабочих пчел из ульев гонит вон.
Дружно, братья, станем в ряд,
Выпьем все из братской кружки!
Пусть палят во весь заряд
Истребительницы-пушки,
Посылая смерть народу!
Мы встаем,
Дружно пьем: -
"За всемирную свободу!"
Презренного ребенка-чужестранца
Питает грудь несчастных наших жен,
А он потом - дитя штыка и ранца -
Стоит, в крови кормилиц погружен,
Он мучит их, тиранит, угнетает,
Нет для него святого ничего!
Себе за честь и славу он считает
Разрушить грудь, кормившую его.
Дружно, братья, станем в ряд,
Выпьем все из братской кружки!
Пусть палят во весь заряд
Истребительницы-пушки,
Посылая смерть народу!
Мы встаем,
Дружно пьем:
"За всемирную свободу!"
И в рубищах, в подвалах наших бедных
Скрывался, под гнетом торгашей,
Мы жизнь влачим из-за копеек медных
В сообществе нетопырей-мышей.
Они, как мы, друзья угрюмой ночи,
Они, как мы, не насладятся днем,
Хоть и у нас горят, как звезды, очи,
И кровь кипит живительным огнем.
Дружно, братья, станем в ряд,
Выпьем всё из братской кружки!
Пусть палят во весь заряд
Истребительницы-пушки,
Посылая смерть народу!
Мы встаем,
Дружно пьем:
"За всемирную свободу!"
И каждый раз, когда из нас струится
Кровь честная и обагряет мир,
Свободой мы не можем насладиться
И создаем из деспота кумир.
Побережем свои поля для хлеба,
А не для битв: _Любовь сильней войны_!
Мы будем ждать, когда повеет с неба
На всех рабов дыхание весны.
Дружно, братья, станем в ряд,
Выпьем все из братской кружки!
Пусть палят во весь заряд
Истребительницы-пушки,
Посылая смерть народу!
Мы встаем,
Дружно пьем:
"За всемирную свободу!"
28 октября 1873