Торриоли Е.
Куканья

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Cocagne.
    Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", No 3, 1884.

КУКАНЬЯ. 1

E. ТОРРІОЛИ.

   1 Cocagne -- страна млека и меда. Бокаччіо. Новелла 73. Французы заимствовали у Бокаччіо слово cocagne.
   
   Августо Палестрини извѣстенъ былъ въ своемъ околодкѣ подъ прозваніемъ Куканья, присвоенномъ ему, какъ потому, что фигура у него была сытая, крупная, представительная, такъ и потому, что каждое воскресенье онъ угощался макаронами въ необъятномъ количествѣ. Куканья во время оно имѣлъ сапожную мастерскую въ улицѣ Коронари. жена его промышляла стиркой бѣлья, и поживали они себѣ припѣваючи, тѣмъ болѣе, что за квартиру имъ ни гроша мѣднаго платить не приходилось. Они занавѣсили парусиной грязную впадину полуразрушеннаго дома, въ которой онъ и сидѣлъ цѣлый день, чиня обувь сосѣднимъ рабочимъ и разной домашней прислугѣ. При помощи этой парусины образовалась спальня, и вышла даже кухня.
   Но однажды Нина почувствовала сильный ознобъ, потомъ жаръ; у ней развилась злокачественная горячка и она скорехонько отправилась на тотъ свѣтъ. Мужъ пришелъ въ отчаяніе, богохульствовалъ, потому что жену свою онъ любилъ, не взирая на то, что они съ утра до вечера ругались и нерѣдко заканчивали свои дни баталіями.
   Оставшись одинъ, Куканья словно одурѣлъ: сидитъ надъ рабочимъ столомъ, на которомъ ни лоскутка кожи не оставалось, сидитъ, да потухшую трубку ковыряетъ.
   Потомъ, подчиняясь необходимости, онъ преодолѣлъ естественное отвращеніе, которое внушала ему мысль, что приходится покинуть насиженное мѣсто и околодокъ, въ которомъ родился и прожилъ всю жизнь, и отправился искать что-нибудь подходящее въ новыхъ кварталахъ возрождающагося Рама, заселеннаго буцурями. {Buzuri -- презрительное слово, прежде означавшее пришлыхъ въ Италію швейцарцевъ: нынче римляне такъ зовутъ итальянцевъ Піемонта, Тосканы и пр. наѣхавшихъ въ Римъ. Въ этомъ очеркѣ отлично изображено отношеніе между римлянами и "новыми итальянцами".}
   Благодаря своей величавой наружности, и еще молодымъ, относительно, годамъ -- ему сорока лѣтъ не исполнилось еще -- онъ нашелъ себѣ мѣсто привратника въ улицѣ Гонто; перетащилъ въ отведенную ему стеклянную клѣтку, подъ воротами, свой рабочій столъ, колодки, продалъ все остальное имущество, чтобы выкупить утюги и инструменты, заложенные въ ссудной кассѣ; взялъ билетъ въ лоттерею съ нумерами, соотвѣтствовавшими нумеру дома, въ который переселился, числу мѣсяца, въ которое переѣхалъ, и числу лѣтъ покойной жены; потомъ съ презрительной усмѣшкой нахлобучилъ по самыя уши черную суконную фуражку съ золотымъ галуномъ, которую ему вручилъ хозяинъ дома и вновь принялся за свое безстрастное ремесло сапожника. {Привратники большею частію занимаются въ часы досуга какимъ-либо ремесломъ. Прим. Пер.} Онъ не утруждалъ себя, и не дѣлалъ ни одного лишняго стежка дратвой, ни одного лишняго удара молоткомъ сверхъ того, что было необходимо для добыванія необходимаго, т. е. денегъ на ѣду, на табакъ и на еженедѣльно-покупаемый лоттерейный билетъ. Когда его новые заказчики, лакеи, кухарки, рабочіе, приходили къ нему и, каждый на своемъ нарѣчіи, {Въ Италіи, что городъ, то нарѣчіе. Напримѣръ, генуэзецъ и спциліанецъ, миланецъ и калабріецъ совсѣмъ другъ друга не понимаютъ.} жаловались на не удовлетворительную прочность заплатъ на сапогахъ, онъ не мѣшалъ ихъ изліяніямъ, долго не поднималъ головы, потомъ пожималъ плечами и, покровительственно-флегматичнымъ тономъ давая имъ чувствовать свое подавляющее римское превосходство, объявлялъ, что они могутъ куда хотятъ тащить свои стоптанныя отрепья, потому что онъ не намѣренъ ни для кого надсаживать свои силы и убиваться надъ работой.
   Домина былъ огромный, шестиэтажный, безъ лавокъ, безъ балконовъ, унылый, однообразный, съ прямолинейными однообразными окнами; всего пять-шесть лѣтъ какъ онъ былъ выстроенъ, а со стѣнъ уже обваливалась штукатурка; онъ былъ проходной, имѣлъ двое воротъ, а слѣдовательно, и двухъ привратниковъ.
   Коллега Куканьи, поступившій на мѣсто ранѣе его, былъ родомъ изъ Пьемонта, мужчина лѣтъ тридцати, сухой, блѣдный; волосы у него были выстрижены подъ гребенку и два огромныхъ уха оттопыривались отъ головы. Онъ промышлялъ перепиской бумагъ въ часы досуга, переплеталъ книги, писалъ за нѣсколько копеекъ письма по порученію неграмотныхъ простолюдиновъ. Когда же работы у него не было, онъ занимался чтеніемъ старыхъ газетъ, которыя ему отдавали жильцы, и потомъ продавалъ эти газеты съ вѣсу. Онъ не курилъ, почти что не пилъ вина, и когда не былъ занятъ ни письмомъ, ни чтеніемъ, то бродилъ по квартирамъ, болталъ съ жильцами, съ прислугой; шапку онъ снималъ передъ квартирантами, сообразуясь съ ихъ полезностію, но больше всего смирялся передъ нѣкоторыми мадамами, жившими въ домѣ. Потомъ, въ опредѣленные дни, усердно чистилъ суконкой огромныя мѣдныя кольца, украшавшія ворота и крыльцо; мёлъ съ опилками мраморныя ступени лѣстницы и выложенныя кафелемъ площадки всѣхъ этажей, и обихоживалъ свою привратническую клѣтку, потому что во всемъ любилъ порядокъ и опрятность.
   Какъ только переѣхалъ Палестрини, между этими двумя привратниками тотчасъ же возникла антипатія, глубокое, открытое взаимное отвращеніе, которое они не пытались даже ни скрывать, ни преодолѣвать. Когда, изрѣдка, по необходимости, порождаемой общими обязанностями, имъ приходилось разговаривать, Куканья нахлобучивалъ себѣ на брови галунную шапку и съ необычайнымъ вниманіемъ тачалъ сапогъ или наколачивалъ каблукъ; а его сотоварищъ старался глядѣть въ потолокъ, заложивъ руки за спину. Въ одинъ прекрасный день между ними произошла даже очень рѣзкая стычка: сапожникъ щедро сыпалъ не лестными выраженіями своего свободнаго, широкаго римскаго нарѣчія, а Врици шипѣлъ на своемъ сжатомъ пьемонтскомъ діалектѣ, причемъ его оттопыренныя уши багровѣли отъ злости.
   Однако, время сдѣлало свое дѣло. Какъ между двухъ собакъ, посаженныхъ на одну цѣпь, такъ между ними антипатія перешла постепенно въ дружбу, главнымъ основаніемъ которой послужила та противоположность ихъ нравственныхъ свойствъ, которая сначала порождала взаимное отвращеніе.
   Они подшучивали другъ надъ другомъ. Врици говорилъ о своемъ коллегѣ:
   -- Этотъ бэстіонъ, этотъ руманъ {Глупецъ римлянинъ (по-пьемонтски).} лѣнивѣе вола и важничаетъ пуще министра, а вѣдь сущая необразованность; знаетъ не больше гуся, что на свѣтѣ дѣлается.
   Куканья, въ свою очередь, шутилъ надъ Брици, покуривая трубочку, вытянувъ ноги, заложивъ руки въ карманы и лукаво улыбаясь всѣмъ своимъ полнымъ розовымъ лицомъ.
   Иногда они оба выходили изъ своихъ воротъ на тротуаръ, и переговаривались, пересмѣивались издали; Брици всегда держалъ что-нибудь въ рукахъ: суконку, газету, переплетный ножъ; а Куканья никогда не выпускалъ изо рту своей трубки, и его кожанный фартукъ былъ всегда завороченъ за поясъ, словно онъ вѣчно праздновалъ воскресенье.
   Вдругъ Брици сталъ особенно усердно ухаживать за однимъ изъ почетныхъ жильцовъ, который служилъ начальникомъ отдѣленія въ министерствѣ финансовъ; ждалъ его на лѣстницѣ, вытянувшись въ струнку, и снимая шапку опускалъ ее до самыхъ колѣнъ.
   -- Здравія желаемъ, господинъ командоръ {Командоръ, comendatore -- особа, имѣющая крестъ на шеѣ. Пр. пер.}.
   Вечеромъ, когда начальникъ отдѣленія возвращался домой, привратникъ опять по военному его встрѣчалъ. Потомъ онъ сталъ провожать его по лѣстницѣ на верхъ до самой квартиры, стараясь завести разговоръ, и наконецъ, рѣшился высказать просьбу, уже цѣлый годъ сидѣвшую у него поперекъ горла:
   -- Очень бы я желалъ хоть какое-нибудь писарское мѣстечко получить въ министерствѣ.
   Командоръ сначала только плечами пожималъ; подобныя просьбы и безъ того надоѣли ему пуще горькой рѣдьки; онъ проворчалъ, чтобы привратникъ оставилъ его въ покоѣ. Но изо-дня въ день, выслушивая одну и туже просьбу, зная напередъ, что Брици ему скажетъ, чиновникъ сталъ относиться къ нему снисходительно, и наконецъ, подалъ нѣкоторую надежду.

-----

   Послѣ трехъ или четырехмѣсячнаго трепетнаго ожиданія, Брици получилъ мѣсто сверхштатнаго писаря.
   -- Всякаго тебѣ благополучія, Августъ! сказалъ онъ своему товарищу, подойдя къ его крыльцу, въ то знаменательное утро, когда онъ собирался на всегда покинуть улицу Гонто и своихъ безчисленныхъ знакомыхъ.
   Куканья нѣсколько минутъ пристально глядѣлъ на коллегу; онъ былъ озадаченъ такимъ неожиданнымъ скачкомъ буцуря, скачкомъ, ставившимъ послѣдняго неизмѣримо выше его, кровнаго римлянина. Физіономія Куканьи, однако, осталась невозмутимой; и только тогда, когда онъ пожималъ руку пріятелю, на лицѣ его промелькнула та насмѣшливая улыбка, съ которой онъ относился ко всему, что не было въ достаточной мѣрѣ римскимъ, ко всему, что обитало въ этихъ ненавистныхъ новыхъ кварталахъ (ему самому казалось, что, проживая тутъ, онъ нивѣсть какъ далеко находится отъ своей родины, отъ своего Рима, отъ своей улицы Коронари; здѣсь даже его не называли Куканья, а просто "господинъ Августинъ").
   -- А все-таки мнѣ жалко, что вы отъ насъ уходите, соблаговолилъ онъ сказать, проводивъ Брици довольно далеко по тротуару.
   И дѣйствительно, когда Брици не стало, на Августина напало нѣчто въ родѣ тоски по родинѣ; онъ жаждалъ вернуться въ старые кварталы, по ту сторону Корсо. Хоть съ голоду околѣть, а все-таки лучше туда вернуться. Да и кромѣ того, должность привратника, которую онъ прежде считалъ наипріятнѣйшей и независимѣйшей, должность, которой было присвоено неограниченное господство надъ жильцами дома, начала тяготить его. Онъ разочаровался. Хозяинъ дома, генуэзецъ, время отъ времени требовалъ его къ себѣ и распекалъ: то лѣстница не подметена, то жильцы жаловались на его грубое обращеніе, или на надмѣнные отвѣты, которые получали отъ него, когда обращались съ просьбой оказать какую-нибудь услугу; съ горничными же и кухарками у него шли такія перепалки, что всѣ сосѣди сбѣгались. Всѣ эти пьемонтцы, венеціанцы, флорентинцы покою ему не давали своей рѣзкой, торопливой болтовней. Онъ имъ не уступалъ; сидитъ, даже не взглянетъ на нихъ; по подошвѣ сапога молоткомъ поколачиваетъ, да вдругъ какъ рѣзнетъ ихъ словомъ, своимъ римскимъ словомъ, такъ они всѣ, какъ змѣи на него кинутся.
   Однимъ словомъ, все это не могло долго тянуться; и ему отказали отъ мѣста.
   Нѣсколько дней онъ шатался безъ дѣла, обдумывая какая бы такая должность была для него подходящѣе. Старымъ своимъ ремесломъ онъ заниматься не хотѣлъ: изъ терпѣнія еге выводили всѣ эти пришлецы. Какъ обступятъ они его со своими истрепанными сапожищами, такъ его ярость и разбираетъ!
   Наконецъ, онъ вспомнилъ объ одномъ пріятелѣ, который былъ натурщикомъ. И ему показалось, что это занятіе самое прекрасное, самое удобное, самое независимое. Потомъ, не взирая на невѣжество, въ глубинѣ его души сохранилась странная любовь къ изящнымъ искуствамъ. Недаромъ онъ родился въ Римѣ. Онъ часто говаривалъ, что отцу слѣдовало бы обучить его писать картины, или играть на какомъ-нибудь инструментѣ. Въ улицѣ Коронари были извѣстны его артистическія способности: иногда онъ цѣлую оперу почти высвиститъ, безо всякого инструмента, нотки не пропуститъ; а какъ примется разсказывать о картинахъ и статуяхъ, которыя видѣлъ въ Ватиканѣ, такъ только держись.
   Онъ сходилъ къ этому пріятелю натурщику, и попросилъ сводить его въ какую-нибудь студію. Живописцамъ по вкусу пришлось его лицо, добродушное, и вмѣстѣ лукаво насмѣшливое; скульпторамъ нравился его высокій ростъ, его мускулистые члены. Одинъ рекомендовалъ его другому; онъ позировалъ въ художественномъ клубѣ, и вскорѣ даже въ академіи. Повидимому, положеніе Куканья было обезпечено; онъ началъ иногда по десяти франковъ въ день зарабатывать.
   Вскорѣ онъ покинулъ свое жалкое, старое одѣяніе сапожника и перерядился съ ногъ до головы. Облекся въ узкую, застегнутую по самое горло жакетку, какую носятъ живописцы, и сталъ носить широкополыя шляпы, оттѣнявшія лицо и придававшія ему видъ античнаго цезаря.
   Разъ случайно онъ встрѣтился съ Брици; тотъ тоже былъ одѣтъ гораздо лучше прежняго: черная шляпа на головѣ, сапоги такъ и свѣтятся.
   -- Здорово, Августинъ!
   -- Ну, ладно; каково у васъ тамъ въ правительствѣ дѣла идутъ?
   Брици ему разсказалъ, что ему удалось попасть изъ сверхштатныхъ въ штатные писцы, потому что почеркъ у него превосходнѣйшій, да и по счетоводству онъ лицомъ въ грязь не ударитъ. Когда онъ разсказывалъ о своей новой должности, лицо его сіяло; онъ нѣсколько разъ повторилъ, что надѣется умереть съ орденкомъ въ петличкѣ: до смерти еще много времени оставалось. Куканья съ любопытствомъ его осматривалъ. И, разсказавъ ему о перемѣнѣ происшедшей въ его собственномъ образѣ жизни, сталъ задавать Брици вопросы насчетъ числа и свойствъ его начальствующихъ лицъ. Ему хотѣлось знать, отъ сколькихъ разныхъ лицъ Брицци зависѣлъ, сколько лицъ могли его распекать, наказывать, и даже, не сегодня, завтра, прогнать съ мѣста. Но Брици только плечами пожималъ, и возражалъ, что онъ никого и ничего не боится, потому что дѣлаетъ свое дѣло и знаетъ свои обязанности.
   Пріятель расхохотался и похлопалъ его по плечу своей массивной рукой.
   -- Начальство! обязанности! служба!.. Очень нужно было гранатѣ учиться для того только, чтобы посадить самого себя на цѣпь. Человѣкъ долженъ только самъ отъ себя зависѣть. Да!

-----

   Мало по малу, однако, даже артисты стали тяготиться обращеніемъ бывшаго сапожника. Онъ никогда во-время не являлся въ студію. Когда ему приходилось стоять въ какой нибудь трудной или утомительной позѣ, онъ отдыхалъ по своему собственному произволенію, когда вздумается. Только рукой художнику махнетъ: дескать, усталъ я. Или совѣтовалъ срисовывать себя въ другой позѣ, говорилъ, что лучше будетъ. Онъ спрашивалъ позволенія покурить, уже держа въ зубахъ раскуренную трубку; говорилъ не иначе, какъ покровительственнымъ тономъ. А то еще встанетъ голый передъ статуей или картиной и начнетъ критиковать ее съ свойственной ему грубой откровенностію.
   -- Знаете, соръ {Господинъ.} Пино, эта рука какъ будто похожа на доску изъ боченка.
   Или:
   -- Знаете, соръ Чезаре, мнѣ кажется, эта фигура не того!.. точно ее лихоманка трясетъ.
   Или еще:
   -- А знаете, соръ Джуліо, у васъ складки у платья-то вышли точно кулисы въ театрѣ.
   Потомъ, если ему давали надѣть какой-нибудь костюмъ, онъ начиналъ его вертѣть въ рукахъ, разсматривая на свѣтъ:
   -- Да гдѣ вы эти вѣтошки накупили, на Фіумаре, или на цвѣточномъ рынкѣ?
   Иногда по окончаніи сеанса, когда онъ замѣчалъ, что художникъ долго шаритъ въ своемъ кошелькѣ, собираясь заплатить ему, Августинъ дѣлалъ величавый жестъ, коимъ какъ бы удерживалъ руку своего нанимателя, и съ отеческимъ добродушіемъ, въ которомъ выражалось его истинно доброе сердце, говорилъ:
   -- Да бросьте вы это, соръ Ченчіо! завтра сосчитаемся. Всякій знаетъ, что у художника иной разъ тонко!
   Иногда даже, въ такихъ случаяхъ, натурщикъ Куканья приглашалъ художника отобѣдать на его счетъ.
   Словомъ, онъ не умѣлъ никому угодить, и не замѣчалъ, этого. Его стали звать только тогда, когда по какимъ-либо обстоятельствамъ нельзя было безъ него обойтись; и вообще предпочитали ему другихъ натурщиковъ, болѣе учтивыхъ, болѣе кроткихъ.
   Онъ вдругъ какъ-то почувствовалъ, что почва уходитъ у него изъ подъ ногъ, и рѣшительно не понималъ, отъ чего такъ случилось. И съ тѣхъ поръ опять сталъ тяготиться своей професіей, видя, что и тутъ надо бороться, чтобы устоять на ногахъ.
   -- Воздуху стало не хватать, воздуху! объяснялъ онъ своимъ знакомымъ:-- больно ужь много въ Римъ голоднаго народу наѣхало.
   И опять онъ сталъ шататься безъ дѣла; опять сталъ искать, какъ онъ выражался, какой нибудь норы, въ которой можно бы было спокойно старость прожить.
   И на этотъ разъ опять выручилъ его другой старый пріятель, музыкантъ, игравшій на какомъ-то мѣдномъ инструментѣ.
   Въ театрѣ Аржентина готовились къ зимнему сезону и импрессаріо набиралъ хористовъ.
   -- Ты бы сходилъ туда, посовѣтовалъ ему музыкантъ-пріятель:-- у тебя вишь какой голосища; зажмуря глаза, примутъ.
   -- Да отъ кого тамъ зависѣть-то у нихъ приходится?
   -- Да ни отъ кого особенно... Что тебѣ до этого за дѣло.
   На другой день Августину Палестрини были прочитаны въ директорской театра Аржентино разные уставы, съ безчисленнымъ множествомъ статей, упоминающихъ о штрафахъ; затѣмъ имя его было занесено въ списокъ хористовъ.

-----

   Куканья было пріятно жить въ музыкальномъ мірѣ; объ такомъ существованіи онъ еще въ дѣтствѣ мечталъ. Но прежняго раздолья теперь не было; надо было жить на пять франковъ, получаемыхъ за вечеръ, а не всякій вечеръ было представленіе...
   Впрочемъ, онъ не жаловался, только мало-по малу ограничивалъ свои расходы. Для него вообще завтрашняго дня никогда не существовало; онъ также равнодушно обѣдалъ за франкъ въ какомъ-нибудь кабачкѣ, какъ за десять франковъ въ большомъ ресторанѣ. Онъ сообразовался ежедневно съ состояніемъ своего кошелька, и всегда былъ въ хорошемъ расположеніи духа. Зѣвалъ, когда при немъ разсуждали о политикѣ и поднималъ голосъ только тогда, когда требовалось утверждать, что Римъ есть первѣйшій городъ въ свѣтѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ былъ всегда готовъ снять съ себя сюртукъ, чтобы отдать бѣдняку; готовъ завести ссору съ десятерыми по поводу какого-нибудь вздорнаго недоразумѣнія, вступиться за друга. Въ концѣ каждой недѣли онъ ошаривалъ свои карманы и всѣ завалявшіеся въ нихъ гроши употреблялъ на покупку лотерейнаго билета съ нумерами, которые цѣлые шесть предъидущихъ дней высчитывалъ.
   Разъ утромъ въ воскресенье, онъ шелъ на репетицію, посасывая трубку, заложивъ руки въ карманы, и чѣмъ ближе подходилъ къ театру, тѣмъ медленнѣе шагалъ: назначенный часъ уже прошелъ и все равно надо было штрафъ платить.
   Въ Ново-Банковской улицѣ онъ встрѣтилъ Брици; онъ былъ одѣтъ весь въ черное, и направлялся съ матерью и сестрами, только что пріѣхавшими въ Римъ, показывать имъ соборъ св. Петра.
   -- Здорово, Августинъ!
   -- О, кого я вижу!
   Дамы пошли впереди; а друзья стали разсказывать другъ другу о томъ, какъ они поживаютъ. Такъ всегда бывало, когда они встрѣчались.
   Брици прибавили жалованья; затѣмъ его начальникъ отдѣленія представилъ другому важному сановнику, у котораго, будучи еще мальчишкой, Брици служилъ казачкомъ въ Туринѣ. Онъ выписалъ къ себѣ мать и сестру: въ семьѣ жить веселѣе, да и выгоднѣе; онѣ швейнымъ дѣломъ занимаются, и ихъ заработокъ, сложенный съ его жалованіемъ, позволяетъ всѣмъ существовать прилично.
   Когда Палестрини разсказалъ, что бросилъ ремесло натурщика, Брици на него посмотрѣлъ съ изумленіемъ.
   -- Ну, вечеромъ -- въ театрѣ, а день-то на что же уходитъ?
   -- Что день?
   -- А днемъ вы вѣрно какимъ другимъ ремесломъ занимаетесь?
   -- Но вашему, сколько же надо заразъ дѣловъ человѣку дѣлать? отвѣчалъ изумленный въ свою очередь Куканья.-- Неужто же крещеному надо околѣвать надъ работой, чтобы съ голоду не умереть?
   И удалился отъ него, даже не поклонившись женщинамъ; только шляпу нахлобучилъ на бекрень.

-----

   Въ одну изъ субботъ, когда въ театрѣ Аржентино должна была идти въ первый разъ "Аида", начальникъ хоровъ просилъ, чтобы, по крайней мѣрѣ, ради этого случая никто изъ хористовъ не опаздывалъ. На перекличкѣ одинъ Палестрини не отозвался. Съ быстротою молніи по всей линіи хористовъ, стоявшихъ уже въ костюмахъ, за лампами, пронесся слухъ, что Куканья выигралъ въ лоттерею. Удалось таки ему хоть однажды урвать кусъ у правительства!
   -- Три тысячи пятьсотъ франковъ!
   И въ самомъ дѣлѣ въ то время, когда оркестръ разъигрывалъ увертюру "Аиды", Августъ со всѣми друзьями и пріятелями, которыхъ могъ захватить по дорогѣ, пировалъ въ трактирѣ Сокола въ отдѣльной комнатѣ верхняго этажа. Пожирались необъятныя блюда макаронъ и выпивалось такое несообразное количество романскаго вина, что служители не успѣвали приносить бутылки.
   За весь остатокъ опернаго сезона въ Аржентино онъ появлялся въ театрѣ очень рѣдко и большею частью получалъ головомойку то отъ директора, то отъ импрессаріо. Но въ отвѣтъ онъ только пожималъ плечами и презрительно улыбался, какъ бы желая дать понять, что его появленіе въ театрѣ должно теперь всѣмъ доставлять удовольствіе, не иначе.
   И зажилъ онъ бариномъ, распоряжаясь своими тремя тысячами, словно онѣ представляли его мѣсячный доходъ. Связался съ какой-то хористкой; оба вмѣстѣ съ утра до вечера катались въ каретѣ изъ кафе въ трактиръ, изъ трактира въ кабачокъ, изъ кабачка въ театръ; оба иной разъ при всей публикѣ обнимались.
   Такамъ образомъ выигрышъ съ трехъ тысячъ быстро спустился на двѣ, а тамъ и на тысячу франковъ; оба словно въ запуски швыряли деньги. У подруги были друзья, которые безъ церемоніи брали у Куканья деньги въ долгъ, пользовались его добросердечіемъ, писали ему росписки и обязательства, которыя онъ себѣ запихивалъ въ карманъ съ такимъ пренебреженіемъ, какъ будто обижался этими документами или они обжигали ему пальцы. Больше всего изъ него выцѣдилъ одинъ уличный антикварій, имѣвшій прилавокъ какъ разъ у входа во дворцы Цезарей: онъ у него сразу взялъ триста франковъ.
   Его хористка, знавшая лучше, чѣмъ онъ, счетъ деньгамъ, поняла, что черезъ недѣлю имъ нечего будетъ ѣсть и бросила его.
   Однажды, Куканья вышелъ изъ дома нѣсколько въ дурномъ расположеніи духа, потому что ему опять приходилось заботиться о своихъ дѣлахъ. И сталъ онъ обходить тѣхъ, которые у него занимали деньги. Каждый обѣщалъ возвратить ихъ черезъ день. Одинъ только антикварій -- трехсотъ франковый -- оказался нѣсколько честнѣе другихъ: отдавъ ему всѣ деньги, которыя нашелъ у себя въ карманѣ, онъ предложилъ остальное пополнить предметами древности. Куканья призадумался было; однако, принялъ это предложеніе, потому что у него въ умѣ внезапно блеснула мысль: "займусь, дескать, и я этой коммерціей".
   Ему даже показалось, что онъ, наконецъ, нашелъ свою настоящую линію. Ни отъ кого онъ не зависитъ, работать не приходится, а вздумаетъ отдохнуть, такъ стоитъ только свой товаръ дома оставить, а самому на улицу выйти. Да и, наконецъ, всегда можно разсчитывать выудить какого-нибудь англичанина, который на цѣлый годъ обогатитъ.
   Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ этого рѣшенія, онъ появился подъ сводами Колизея; установилъ свой прилавокъ на огромной капители опрокинутой коринѳской колонны и навалилъ на него разныхъ гробничекъ, лампадъ, ржавыхъ монетъ, слезницъ, шпилекъ, перстней и камней. Онъ позѣвывалъ, заложивъ руки въ карманы; весенній майскій вѣтеръ, шумѣвшій въ деревьяхъ ботаническаго сада, пріятно ласкалъ его лицо. Прошло три дня, а онъ не продалъ ни единой булавки. Начиналось дурное для его коммерціи время года, потому что иностранцы разъѣзжались изъ Рима. Но его лицо, какъ всегда, выражало горделивое самодовольство. Взглядъ его глазъ былъ спокоенъ, ибо онъ зналъ, что и не продавъ ничего, онъ все-таки можетъ пообѣдать: для этого стоитъ только заложить ростовщику свой товаръ. Вдругъ онъ услышалъ, что кто-то съ высоты руинъ окликнулъ его.
   -- Здорово, Августинъ!
   Онъ увидалъ Брици, который, по порученію одного изъ своихъ многочисленныхъ начальниковъ, сопровождалъ двухъ пріѣзжихъ изъ Сѣверной Италіи господъ, и показывалъ имъ примѣчательности древняго Рима.
   Куканья кивнулъ ему головой и пробормоталъ свою любимую фразу:
   -- Не стоитъ съ ними связываться! въ Римъ столько нынче этого голоднаго народу наѣзжаетъ!
   И онъ закурилъ свою трубочку.

"Отечественныя Записки", No 3, 1884

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru