Lib.ru/Классика: Торриани Мария-Антуанетта. Без любви

БЕЗЪ ЛЮБВИ.

Повѣсть маркизы Коломби.

I.

-- Къ намъ въ школу поступилъ сегодня мальчикъ, который зовется, какъ и я!-- воскликнулъ одиннадцатилѣтній, одѣтый въ ряску мальчикъ, торопливо вбѣгая съ ранцемъ за спиною въ кухню господина Дольяни.

-- Неужели!

-- Право, да!

-- Вотъ такъ славно! отвѣтили по-очередно три дѣвочки, его сестры, которымъ онъ сообщилъ новость. Но они отвѣтили довольно разсѣянно: все ихъ вниманіе было обращено на кухарку, занятую выдѣлываніемъ пирожковъ.

-- И имя и фамилія одинаковы! продолжалъ маленькій ученикъ, подходя къ столу. Онъ посмотрѣлъ на дѣвочекъ, въ ожиданіи позабавиться ихъ удивленіемъ.

-- Имя и фамилія! Винченцо Дольяни!

Но дѣвочки были заняты другимъ и разсѣянно его слушали. Лаура подавала начинку, семилѣтняя Марія собирала обрѣзки тѣста и передавала ихъ старшей сестрѣ, десятилѣтней Еленѣ, которая дѣлала изъ нихъ булочку и раскатывала скалкой.

Подождавъ минуту и видя, что никто не обращаетъ на него вниманія, Винченцо, подъ тѣмъ предлогомъ, что у него больше силы раскатывать тѣсто, взялъ скалку у Елены и разсердилъ этимъ сестру. Онъ хотѣлъ затѣмъ помочь Лаурѣ, но его разбранила кухарка за то, что онъ трогаетъ начинку грязными руками. Наконецъ, онъ взялъ совокъ съ мукою, чтобы посыпать ею желѣзный листъ, какъ говорилъ онъ, но при этомъ сталъ такъ пылить на руки кухарки и головы дѣвочекъ, что кухарка вышла изъ терпѣнія и прогнала всѣхъ дѣтей изъ кухни.

Смѣясь и потрясая головкой въ мукѣ, первой выбѣжала Елена; за нею, держась другъ за друга, выскочили остальные. Въ такомъ порядкѣ, точно вихрь, они ворвались въ столовую, гдѣ у полупотухшаго камина г. Дольяни читалъ газету, а прачка гладила на складномъ столѣ, на которомъ позднѣе будутъ подавать обѣдъ, но который теперь былъ весь покрытъ бѣльемъ.

Въ домѣ Дольяни все скромно. Тутъ нѣтъ ни парадныхъ комнатъ, ни классной; столовая служитъ для всего. Это большая свѣтлая комната, изъ которой двѣ стеклянныя двери ведутъ въ садъ. Возлѣ одной изъ этихъ дверей, никогда не открывающейся, стоитъ рабочій столикъ, за которымъ Катерина, единственная прислуга въ домѣ, чинитъ по вечерамъ бѣлье, приготовляя его для прачки, которую нанимаютъ каждую недѣлю. У противоположной стѣны стоитъ старый буфетъ, а возлѣ него находится дверь. У третьей стѣны помѣщается каминъ съ ящикомъ для дровъ, а у четвертой -- письменный столъ, за которымъ дѣти приготовляютъ уроки, если господинъ Дольяни не сидитъ за нимъ со своими большими счетными книгами.

Господину Дольяни пятьдесятъ лѣтъ. Это молчаливый, мрачный и непривѣтливый человѣкъ. Онъ очень любитъ дѣтей, но не можетъ или не хочетъ выказывать этого; никогда онъ не ласкаетъ ихъ, никогда не разговариваетъ и не шутитъ, и поэтому дѣти боятся отца. Притомъ онъ часто уходитъ изъ дома осматривать принадлежащую ему землю, а дѣти бываютъ въ школѣ. Семья встрѣчается только за обѣдомъ.

Вбѣжавъ съ такимъ шумомъ въ столовую, дѣти, увидя возвратившагося отца, присмирѣли. Они поздоровались съ нимъ и затѣмъ обступили прачку, которая тотчасъ должна была замѣтить:-- Лаура, не облокачивайся на салфетку; я не могу ее сложить. Марія, прими руки, ты обожжешься!

Винченцо счелъ теперь удобнымъ временемъ привлечь вниманіе дѣвочекъ на великую новость, принесенную имъ изъ школы и вызвавшую такъ мало удивленія въ кухнѣ.

-- Послушайте,-- началъ онъ вполголоса.-- Сегодня поступилъ въ школу мальчикъ, имя и фамилія котораго совершенно сходны съ моею...

На этотъ разъ результатъ былъ самый неожиданный. Только что дѣвочка собиралась отвѣтить, какъ прачка толкнула Винченцо ногою подъ столомъ и, приложивъ палецъ къ губамъ, указала дѣтямъ на отца.

-- Что же тутъ дурнаго?-- началъ снова Винченцо, на этотъ разъ умышленно громко. Ему казалось, что новость эта должна заинтересовать и отца, и онъ пожелаетъ узнать подробности.

Но отецъ не промолвилъ ни слова, а прачка толкнула Винченцо еще сильнѣе и дѣлала ему таинственные знаки, чтобы онъ замолчалъ. Затѣмъ она сказала:-- Винченцо, спроси пожалуйста Катерину, горячи ли утюги?

Это была добрая, давно работавшая въ домѣ женщина, не церемонившаяся съ дѣтьми. Винченцо послушался ея и торопливо ушелъ въ кухню. Но онъ не могъ понять, почему нельзя было при отцѣ говорить объ этомъ удивительномъ товарищѣ: Такъ пріятно сообщить что-нибудь необыкновенное! Услышавъ такое поразительное сочетаніе названій, онъ едва дождался времени ухода домой, чтобы тутъ поговорить объ этомъ съ сестрами и Катериной. И вотъ ему запрещаютъ это! Почему?

-- Почему? спрашивали задумчиво дѣвочки, вышедшія за братомъ по пятамъ. Дѣти, точно стая воробьевъ, всегда держались вмѣстѣ.

-- Тише, дѣти! сказала прачка, вышедшая въ кухню подъ предлогомъ перемѣнить утюгъ.-- Не говорите при отцѣ объ этомъ новомъ ученикѣ.

-- Но почему же, Роза? Скажи почему? воскликнули дѣти хоромъ, и ихъ любопытные, широко раскрытые глазки уставились на ея лицо, точно восемь вопросительныхъ знаковъ. А таинственная Роза сказала загадочно:-- Потому, что это ему не понравится. Пустите меня...

-- Нѣтъ, нѣтъ! Говори всю правду. Почему это ему не понравится?

-- Мало того, онъ еще разсердится.

-- Но почему же? Почему?

-- Я вамъ скажу это послѣ, а теперь пустите меня, а то онъ догадается, что я ушла, чтобы говорить съ вами объ этомъ.-- И она старалась освободиться, но дѣти обступили ее.-- Скажи теперь, Роза! Почему?

-- Потому, что тотъ мальчикъ сынъ его брата. А теперь пустите; вечеромъ я вамъ скажу все подробно. И, пользуясь замѣшательствомъ дѣтей при этомъ сообщеніи, Роза освободилась отъ шести маленькихъ рукъ и вернулась къ своей работѣ.

Удивленіе дѣтей было велико. У отца есть братъ, а у этого брата -- сынъ! И такъ, у нихъ есть двоюродный братъ! Дѣти не могли опомниться отъ изумленія. Вмѣсто того, чтобы бѣжать за прачкой, какъ они сдѣлали бы это непремѣнно при другихъ обстоятельствахъ, они стояли возлѣ кухни и говорили всѣ вмѣстѣ, пока кухарка не позвала ихъ накрывать столъ. При этомъ Марія, спрашивавшая у всѣхъ, нужно ли считать родственника, котораго никогда не видѣли, все же родственникомъ, такъ и не добилась отвѣта.

За обѣдомъ отецъ разспрашивалъ обыкновенно:

-- Что новаго въ школѣ?

Дѣти начинали разсказывать, оживлялись, смѣялись, спорили и, хотя Дольяни молчалъ и думалъ о постороннихъ вещахъ, за обѣдомъ не царствовало того убійственнаго молчанія, которое отнимаетъ аппетитъ и портитъ кровь. Но въ этотъ день Дольяни не задалъ вопроса, который развязывалъ дѣтскіе языки. Нѣтъ сомнѣнія, что онъ слышалъ великую новость Винченцо и не хотѣлъ, чтобы объ ней еще говорили.

Обѣдъ съѣли скоро и въ молчаніи, и Дольяни тотчасъ ушелъ.

Можно себѣ представить, какъ дѣти устремились въ кухню къ Розѣ, которая доканчивала обѣдъ, и закидали ее вопросами о дядѣ и двоюродномъ братѣ.

II.

-- Да, у вашего отца былъ братъ,-- сказала Роза.-- Они росли вмѣстѣ, какъ и вы, и не разлучались взрослыми. У нихъ былъ этотъ домъ въ Сантіи и немного земли, но этого не хватало для ихъ содержанія. Другой братъ, Теодоро, нанималъ луга и рисовыя поля, а отецъ вашъ распоряжался работами, велъ счеты, наблюдалъ за жатвой и продажей. Счастье благопріятствовало общей работѣ братьевъ. Но когда оба они женились, и почти одновременно, они принуждены были разстаться. За вашимъ отцомъ остался домъ, на долю господина Теодоро пришлась небольшая земля, и каждый сталъ нанимать теперь земли для себя и работать за свой счетъ. Отецъ вашъ человѣкъ осмотрительный; онъ долго обдумывалъ прежде, чѣмъ рѣшиться на какое-нибудь дѣло, а ваша добрая мать, прекрасная хозяйка, работала, не покладая рукъ. Другой братъ, напротивъ, былъ человѣкъ веселый, безпечный и такая же была у него жена. "Можно ли дать за наемъ этой земли десять тысячъ лиръ?" спрашивалъ онъ. "За нее можно дать и пятнадцать тысячъ", совѣтовала жена. И вотъ, заключивъ контрактъ, они думали только объ извлеченіи доходовъ, но не помышляли объ уплатѣ аренды, а въ концѣ года доходы бывали прожиты, и денегъ не было. Приходилось прибѣгать къ крайнимъ средствамъ. Доставшаяся въ наслѣдство отцовская земля обременялась ипотеками и наконецъ продавалась. И, какъ только дѣла ихъ немного поправлялись, они снова принимались за прежнюю веселую жизнь. Къ нимъ постоянно пріѣзжали гости изъ Верчелли, а угощенія и путешествія унесли изъ дома послѣдній грошъ.

Въ испугѣ слушали дѣти разсказъ, казавшійся имъ сказкой, и обмѣнивались между собою взглядами, въ которыхъ выражалось непомѣрное удивленіе богатому веселому дядѣ. Прачка продолжала:-- Нужно вамъ сказать, что вы появились на свѣтъ Божій одинъ за другимъ, и у вашей матери, благослови Господи ея душу, не было времени для развлеченій. Тамъ, напротивъ, былъ только одинъ болѣзненный мальчикъ, сидѣвшій въ колясочкѣ и не безпокоившій никого.

-- Это мальчикъ, поступившій въ школу? спросилъ Винченцо, который не могъ себѣ представить, чтобы этотъ большой ученикъ былъ тѣмъ болѣзненнымъ ребенкомъ.

-- Да, отвѣтила Роза.-- Они назвали его Винченцо, какъ и тебя, по имени вашего дѣдушки. И вотъ, въ одинъ прекрасный день, господинъ Теодоро и его жена, которые никогда здѣсь не бывали прежде, являются къ вашему отцу, запираются съ нимъ въ столовой и дѣлаютъ такую сцену, что крики и плачъ я слышала даже сквозь запертыя двери. Дѣло вотъ въ чемъ: г. Теодоро, который любилъ дѣлать все величественно и рисковать большими суммами, пустился въ спекуляцію съ однимъ купцомъ изъ Верчелли и взялъ деньги подъ вексель. Когда наступило время платежа, денегъ не оказалось. И вотъ оставалось объявить себя несостоятельнымъ.

-- Что такое несостоятельный? спросили дѣти.

-- Это очень запутанное дѣло, которое я не могу объяснить. Притомъ вы и не поймете. Однимъ словомъ, это вещь очень нехорошая. Отецъ вашъ сердился и говорилъ громко, что этого не слѣдовало допускать, что нельзя позорить имя честнаго человѣка. Но когда тотъ высказался яснѣе и просилъ отца одолжить ему двадцать тысячъ лиръ, онъ посовѣтовался со своей женой, этой доброй душою, и отвѣтилъ:

-- Послушай, эти двадцать тысячъ лиръ я съ женою скопилъ для дѣтей, благодаря неустанной работѣ и бережливости. Кто знаетъ, будемъ ли мы въ состояніи собрать когда-либо подобную сумму. Поэтому взвѣсь хорошенько: если эти деньги спасутъ тебя отъ банкротства, мы дадимъ тебѣ ихъ во имя Божіе. Но если ты во всякомъ случаѣ долженъ объявить себя несостоятельнымъ, не отнимай этихъ денегъ отъ нашихъ дѣтей, которыя чрезъ тебя не только будутъ опозорены, но и станутъ нищими.

Но тотъ клялся всѣми святыми, что деньги эти не только поправятъ его дѣла, но что онъ начнетъ еще и то и другое, заработаетъ вдвое больше и вернетъ все съ процентами. По своему обыкновенію онъ обѣщалъ золотыя горы. Конечно, отецъ вашъ не вѣрилъ всѣмъ этимъ обѣщаніямъ, зная своего брата хорошо, но онъ сказалъ женѣ: это спасетъ его отъ банкротства; тутъ затронута наша честь. Какъ ты думаешь?

И она отвѣтила: конечно, если это необходимо, дай ему. Богъ поможетъ намъ.

И они отдали двадцать тысячъ лиръ, чтобы спасти свое имя отъ позора. Но они ничего не спасли. Получивъ деньги, господинъ Теодоро задумалъ большія спекуляціи въ Америкѣ и убѣжалъ, не заплативъ своихъ долговъ. Въ Сантіи только объ этомъ и говорили, а здѣсь въ домѣ плакали и убивались со стыда. Съ тѣхъ поръ, отецъ вашъ, который всегда былъ мало разговорчивъ, сдѣлался еще молчаливѣе и непривѣтливѣе. Ему все казалось, что гдѣ бы онъ ни появился, люди станутъ показывать на него пальцами и говорить: "вотъ братъ банкрота" Господи, какъ онъ страдалъ! А ваша мать -- всю эту исторію я слышала отъ нея; она любила меня и разсказала, чтобы облегчить себя -- совершенно перемѣнилась. Это несчастье, вмѣстѣ съ горемъ при видѣ страданій своего мужа, было причиною ея болѣзни. Бѣдная женщина! Упокой, Господи, ея душу! Года два тому назадъ г. Теодоро вернулся изъ Америки со своимъ сыномъ, здоровье котораго поправилось. Жена его умерла среди дикарей. Со времени возвращенія онъ жилъ то въ Верчелли, то въ Чивассо, то въ Туринѣ, гдѣ потратилъ остальныя деньги. Теперь онъ пріѣхалъ въ Сантію и хотѣлъ бы, чтобы отецъ вашъ велъ съ нимъ снова дѣла. Это онъ передавалъ ему черезъ нѣсколькихъ лицъ, но отецъ отвѣтилъ, что у него нѣтъ брата, такъ какъ тотъ, котораго онъ имѣлъ, не достоинъ этого имени. Онъ опозорилъ семью, разорилъ дѣтей, и онъ не хочетъ о немъ слышать. А теперь, Винченцо, берегись говорить объ ученикѣ, который зовется твоимъ именемъ, это огорчитъ отца. Онъ слышалъ тебя сегодня утромъ; я видѣла, какъ у него въ рукѣ задрожала газета.

Винченцо и обѣ старшія сестры слушали прачку внимательно, между тѣмъ какъ маленькая Марія мирно спала, положивъ головку на скрещенныя на столѣ руки.

III.

Съ этого дня новый Винченцо Дольяни, о которомъ нельзя было говорить громко и у котораго была своя исторія, превратился въ воображеніи своего кузена и кузинъ въ героя романа. Онѣ называли его Виченцино въ отличіе отъ брата Винченцо,. и едва этотъ послѣдній возвращался изъ школы, какъ сестренки, въ ожиданіи услышать что-либо новое о своемъ маленькомъ родственникѣ, спрашивали:

-- Что же Виченцино?

Винченцо, съ своей стороны, всегда съ готовностью отвѣчалъ на вопросы:

-- Онъ лучше всѣхъ рѣшилъ задачу. Изъ географіи онъ получилъ девять. Въ слѣдующемъ мѣсяцѣ онъ получитъ медаль...

Но дѣвочки предпочитали другія свѣдѣнія, не касавшіяся школы. Онѣ хотѣли знать, красивъ ли онъ, какого роста, гдѣ онъ живетъ, провожаетъ ли его отецъ въ школу, и ежедневно повторяли одинъ вопросъ:-- Говорилъ ли ты съ нимъ?

Къ сожалѣнію, прошло много времени, прежде чѣмъ Винченцо могъ отвѣтить утвердительно. Виченцино не сближался съ братомъ и избѣгалъ его умышленно. Онъ зналъ подробно семейныя отношенія, а также причины, вызвавшія отчужденіе.

Ему было съ небольшимъ двѣнадцать лѣтъ, но онъ во все вникалъ.. Умъ его быстро развивался, благодаря жизни, полной приключеній. Маленькимъ ребенкомъ онъ помнилъ веселую жизнь родителей, потомъ ихъ горе и отчаянье отъ недостатка денегъ. Когда ему было пять лѣтъ, его посадили на корабль и во время длиннаго пути онъ слышалъ, какъ отецъ хвалилъ великодушный поступокъ своего брата, слышалъ его разговоры о разныхъ спекуляціяхъ, его надежды поправить свои дѣла этими деньгами, которыя должны принести ему счастье.

Затѣмъ въ Америкѣ снова наступили черные дни, снова появились долги и стали раздаваться сѣтованія. Къ брату въ Сантіи посылались письма и отъ него ждали новой помощи. Но, не получая отвѣта и помощи, г. Теодоро забылъ оказанное ему благодѣяніе и сталъ обвинять брата въ скупости и безсердечіи. Виченцино, напротивъ, запомнилъ все, что слышалъ прежде, не забылъ жертвы, принесенной дядей для нихъ, и понялъ, кто изъ двухъ братьевъ былъ правъ. Въ Америкѣ родители его завели тотчасъ знакомство съ европейцами, дѣлали у себя пріемы и разыгрывали знатныхъ господъ. Г. Теодоро говорилъ, что такая жизнь доставляетъ кредитъ. Такимъ образомъ двадцать тысячъ лиръ скоро исчезли, а съ ними испарились и новые друзья. И вотъ, когда Виченцино увидѣлъ снова нужду въ домѣ, когда его мать, не бывшая уже красивой и изящной женщиной, заболѣла и никто не пришелъ имъ на помощь, ему снова вспомнились родственники въ Сантіи, которыхъ онъ не зналъ, но которые, безъ сомнѣнія, были добрые люди, такъ какъ въ дни несчастья отца отдали ему все свое состояніе. И вотъ онъ сталъ думать, почему онъ не знаетъ этихъ родственниковъ, почему отецъ и мать не посѣщали ихъ въ дни своего счастья и почему прибѣгли къ нимъ въ несчастьи, когда всѣ ихъ покинули? Вѣроятно, они знали, что родные ихъ лучше, чѣмъ всѣ остальные; они знали, что тѣ простятъ имъ и равнодушіе и невниманіе, и помогутъ въ нуждѣ. Все это передумалъ маленькій Виченцино, и его дѣтское сердечко билось нѣжною любовью къ дядѣ и его семьѣ, оказавшей отцу помощь.

Насколько онъ помнилъ, отецъ игралъ въ его жизни большую роль. Прежде чѣмъ его рано развившійся умъ позналъ слабыя стороны этого человѣка, сердце его было имъ очаровано. Мать никогда не была съ нимъ особенно нѣжной. Видъ болѣзненнаго мальчика, который не могъ ходить до пяти лѣтъ, непріятно дѣйствовалъ на самолюбіе красивой женщины, а когда мальчикъ окрѣпъ, сталъ рости и такъ похорошѣлъ, что красота его возбуждала удивленіе, мать его была уже настолько слаба, что не могла интересоваться этимъ.

Другое дѣло отецъ. Какъ только его сынъ началъ развиваться, какъ только его блѣдное личико съ голубыми глазами и тонкими чертами лица утратило страдальческое выраженіе, онъ сталъ гордиться красотою своего ребенка, называлъ его своимъ свѣтловолосымъ архангеломъ и хвастался имъ всюду, какъ прежде хвастался женою, которою восхищалось общество. Г. Теодоро былъ тщеславенъ, и у него была потребность всегда чѣмъ-нибудь гордиться. Прежде онъ гордился роскошью, широкою жизнью, которую велъ, деньгами, которыя тратилъ. Теперь денегъ у него не было, но остались величественные замыслы, которымъ онъ въ простотѣ души вѣрилъ. Онъ придумывалъ всевозможныя спекуляціи, наемъ большихъ земель, которыя послѣ первой жатвы съ избыткомъ покроютъ затраты, и говорилъ:-- Дайте мнѣ заключить только этотъ контрактъ, тогда вы увидите, какъ скоро я разбогатѣю. Я плачу столько-то, собираю на столько, чистой прибыли остается столько-то, а на слѣдующій годъ съ этими деньгами я получу столько-то...

Это была извѣстная басня о крестьянкѣ и кувшинѣ молока.

И такъ какъ онъ и жена его уже не были молоды, то всѣ будущія богатства онъ предназначалъ для сына, котораго ожидаетъ блестящая карьера.

-- Я отдамъ тебя въ первую школу Америки; оттуда ты выйдешь съ княжескимъ образованіемъ, и когда я привезу тебя въ Италію, тебѣ будутъ открыты всѣ пути. Тамъ изберутъ тебя въ депутаты, въ сенаторы, въ министры...

Эти чудныя, несбыточныя мысли возбуждали его; онъ гордо поднималъ голову, глаза его сверкали, онъ бывалъ тогда дѣйствительно счастливъ, точно мечта его уже сбылась и точно онъ былъ счастливымъ отцомъ перваго дипломата въ Италіи.

Добывъ случайно небольшія деньги, онъ не платилъ долговъ и не покупалъ необходимаго, но приносилъ Виченцино или новое платье или новую шляпу.

-- Ты долженъ производить хорошее впечатлѣніе, говорилъ онъ, любуясь сыномъ.-- Предъ тобою великая будущность, но, чтобы достигнуть ея, нужно заботиться о внѣшности. Свѣтъ пустъ и придаетъ этому большое значеніе. Уже теперь тобою должны восхищаться; эти американцы должны понять, что ты мальчикъ недюжинный.

Виченцино трогало вниманіе отца и, изъ боязни оскорбить его, онъ не рѣшался отказаться отъ подарковъ. "Бѣдный отецъ!" думалъ онъ, "онъ такъ меня любитъ, что для меня дѣлаетъ глупости!" И онъ боготворилъ этого отца, который казался ему большимъ добродушнымъ ребенкомъ, нуждающимся въ снисхожденіи. Послѣ смерти матери вся его нѣжность сосредоточилась на этомъ единственномъ близкомъ ему человѣкѣ.

И мальчикъ готовъ былъ относиться къ своему кумиру съ почтеніемъ, равнымъ любви, но онъ не могъ забыть исторіи съ двадцатью тысячами лиръ.

По возвращеніи въ Италію, мысль объ этомъ не давала ему покоя. Ему казалось, что всѣ знаютъ неблагодарность и вѣроломство отца и презираютъ его, и это сильно огорчало его. На улицѣ онъ говорилъ съ отцомъ съ большимъ почтеніемъ и даже цѣловалъ у него руку, точно хотѣлъ сказать людямъ: -- Посмотрите, какъ я уважаю его, а я знаю его лучше всѣхъ. Такимъ образомъ онъ старался смягчить мнѣніе людей объ отцѣ, которое однако и самъ раздѣлялъ.

Болѣе всего онъ робѣлъ предъ, своими незнакомыми родственниками. Домъ, откуда были взяты незабвенныя двадцать тысячъ лиръ, казался ему храмомъ всѣхъ добродѣтелей, а дядя, великій и страшный, какъ оскорбленный Богъ, заставлялъ его дрожать.

Отецъ его, которому при его безграничномъ тщеславіи нечѣмъ было похвастаться болѣе, превозносилъ уважаемаго, богатаго брата. Онъ приписывалъ ему мнимое богатство и говорилъ окружающимъ:-- Вы знакомы съ г. Ансельмо Дольяни, этимъ богатымъ человѣкомъ?... Онъ не любитъ выказывать это, онъ скроменъ, но у него много денегъ, я знаю это, вѣдь я его братъ!

Рабочіе, жившіе въ скромномъ домѣ, въ которомъ онъ поселился, ничего не знали. Для нихъ всякій, кто не ходилъ на работу, былъ бариномъ, и они охотно удивлялись хвастливому жильцу и его роднѣ. Это было развлеченіемъ во время ихъ досуговъ.

А тотъ, польщенный, разсказывалъ дальше, какъ братъ его, не затрудняясь, далъ ему двадцать тысячъ лиръ (иногда онъ говорилъ тридцать, а. иногда пятьдесятъ тысячъ) и прибавлялъ самодовольно:-- Всѣ эти деньги и еще больше прошли чрезъ мои руки. Онъ хвасталъ этимъ и не чувствовалъ ни благодарности, ни стыда. Онъ былъ счастливъ, первенствуя среди этихъ бѣдняковъ.

Наканунѣ отправленія Виченцино въ школу, отецъ сказалъ ему при сосѣдяхъ:-- Завтра ты увидишь въ школѣ своего двоюроднаго брата, сына моего брата Ансельмо. Онъ зовется Виченцо Дольяни, какъ и ты. Это имя нашего отца...

Виченцино покраснѣлъ. Какъ онъ ни былъ малъ, онъ не хвастался этою роднею: его огорчало поведеніе отца, и при встрѣчѣ съ родственникомъ онъ заплакалъ отъ стыда.

Въ школѣ онъ старался угадать, который изъ учениковъ его братъ, но не смѣлъ никого объ этомъ спросить.

Затѣмъ онъ увидѣлъ его въ священническомъ платьѣ, и это усилило его робость. Это необыкновенное одѣяніе составляло гордость Винченцо и возбуждало удивленіе товарищей. Юные обитатели Сантіи смотрѣли на предназначеннаго въ духовный санъ, какъ на мальчика, котораго ожидаютъ большія почести. Они знали, что дѣдъ его былъ архіепископомъ, отъ котораго семья наслѣдовала приходъ, и думали о золотомъ облаченіи и митрѣ Верчельскаго архіепископа, пріѣзжавшаго въ прошломъ году въ Сантію для обряда миропомазанія. Они уже видѣли Винченцо одѣтымъ точно такъ же, видѣли, какъ онъ, окруженный дымомъ кадилъ, медленно выступалъ подъ балдахиномъ среди священниковъ, шепталъ латинскія слова и двумя пальцами ударялъ дѣтей по покраснѣвшимъ щечкамъ. Понятно, мальчикъ, предназначенный для такихъ великихъ почестей, не могъ быть обыкновеннымъ мальчикомъ, и товарищи относились къ нему съ извѣстнымъ почтеніемъ.

И Виченцино тотчасъ почувствовалъ силу этого будущаго духовнаго авторитета. Ему казалось, что Винченцо для того только станетъ священникомъ, чтобы засвидѣтельствовать предъ Богомъ несправедливость, причиненную его отцу. Поэтому онъ забивался въ уголъ, предоставленный ему, какъ послѣднему изъ поступившихъ въ классъ, старался быть незамѣченнымъ, не глядѣлъ на своего родственника и избѣгалъ его, какъ оглашенный алтаря. Онъ ожидалъ каждую минуту, что тотъ подойдетъ къ нему и назоветъ его. "сыномъ оглашеннаго". Оба брата Дольяни казались ему Каиномъ и Авелемъ, и онъ содрогался отъ стыда и страха.

Винченцо, восхищавшійся незнакомымъ родственникомъ, потому что въ жизни того было такъ много замѣчательнаго: нищета и величіе, странствованіе по далекимъ краямъ, -- въ свою очередь чувствовалъ робость и не рѣшался подойти къ нему. Виченцино, объяснявшій это по-своему, думалъ: "Вотъ онъ избѣгаетъ меня, отецъ запретилъ ему говорить со мною". И ни разу у него не явилось дерзкой мысли нарушить это справедливое запрещеніе. Онъ продолжалъ сторониться отъ всѣхъ и не говорилъ и не игралъ ни съ кѣмъ.

Занимался онъ прилежно; во-первыхъ, изъ любви къ ученью и затѣмъ, чтобы быть великимъ человѣкомъ, какъ говорилъ его отецъ. Его идеалъ былъ серьезный и безцвѣтный, совершенно не похожій на фантастическіе идеалы дѣтей; это былъ прозаическій идеалъ матеріалиста и звался: "заработать двадцать тысячъ лиръ".

IV.

Винченцо неохотно учился по-латыни; мертвые языки не давались ему. Выйдя изъ класса, онъ чувствовалъ потребность бѣгать, кричать, однимъ словомъ вознаградить себя за томительный покой въ школѣ. Мысль о задачахъ была ему противна, и онъ до послѣдней минуты откладывалъ непріятную работу; когда же, наконецъ, принуждалъ себя къ этому,-- оставалось уже такъ немного времени, что его не хватало на латинскій урокъ, самый трудный и большой.

Учителя не разъ уже жаловались Дольяни на лѣность его сына по латинскому языку, безъ котораго духовная карьера была немыслима. Отецъ сдѣлалъ серьезное внушеніе Винченцо и вообще обращался съ нимъ строго, что не мѣшало ему просиживать ночи надъ больнымъ сыномъ, когда тотъ простудился во время игры въ снѣжки съ товарищами.

Всю зиму Винченцо говорилъ себѣ: "Весною я займусь хорошенько; тогда дни длиннѣе". Но весною было такъ хорошо на дворѣ и такъ хотѣлось погулять. Для ученья довольно и послѣднихъ мѣсяцевъ...

Однажды Дольяни сказалъ ему: -- Если въ этомъ году ты не выдержишь экзамена, тебѣ придется снять рясу, и мы лишимся прихода, составляющаго теперь единственное наше достояніе. Вотъ какъ ты меня радуешь.

Въ этихъ словахъ было столько отчаянія, что Винченцо былъ совершенно уничтоженъ ими. А онъ еще думалъ стать поддержкой семьи. Онъ готовъ былъ многимъ пожертвовать, чтобы вернуть этотъ годъ и имѣть возможность учиться каждый день понемногу.

Наступилъ конецъ учебнаго года. Прочіе экзамены Винченцо сдалъ сносно. Но когда дошла очередь до латинскаго перевода, онъ счелъ себя погибшимъ. Онъ видѣлъ, какъ исчезала его священническая одежда; со стыдомъ видѣлъ себя обыкновеннымъ мальчикомъ въ курткѣ и панталонахъ безъ надежды на золотое облаченіе и митру.

А отецъ, который такъ горевалъ о потерянномъ приходѣ! Конечно, этотъ приходъ былъ ихъ единственнымъ богатствомъ! Винченцо не имѣлъ понятія о томъ, что приносилъ онъ, но онъ представлялся ему чѣмъ-то въ родѣ двадцати тысячъ лиръ, увезенныхъ дядей въ Америку. Съ того дня, какъ онъ себя помнитъ, онъ постоянно слышитъ разговоры о приходѣ. Сколько разъ слышалъ онъ эту фразу, наполнявшую его восторгомъ и гордостью:-- Если дѣвочки не выйдутъ замужъ, не имѣя приданаго, все же у нихъ будетъ братъ священникомъ, и онѣ не будутъ нуждаться. И не разъ онъ воображалъ себя уже въ красивомъ приходскомъ домѣ полновластнымъ хозяиномъ, покровителемъ своихъ сестеръ. "Не безпокойтесь; я позабочусь о всѣхъ", говорилъ онъ мысленно. И вотъ вмѣсто этого, теперь въ экзаменаціонной залѣ ему приходится убѣдиться, что онъ никогда не будетъ священникомъ, потому что не можетъ поступить въ семинарію, что онъ никогда не будетъ въ состояніи помочь отцу и сестрамъ, и всегда останется нулемъ, какимъ и былъ всегда.

Между тѣмъ какъ мысли эти медленно и печально, точно похоронное шествіе, проносились въ умѣ Винченцо, истекало время, назначенное для латинской задачи, и на бѣлой страницѣ виднѣлось только нѣсколько расплывшихся слезинокъ. Одинъ за другимъ ученики складывали свои тетради, передавали воспитателю и уходили. Винченцо становился все печальнѣе, точно всѣ его духовные знаки достоинства уходили одинъ за другимъ вслѣдъ за мальчиками.

-- Когда уйдутъ всѣ и я останусь одинъ въ классѣ, мнѣ придется сказать, что я не могу сдѣлать задачи, и тогда прощай приходъ. И вотъ съ какой новостью я вернусь домой.

Классъ уже значительно опустѣлъ. Оставалось только шесть или семь учениковъ, далеко сидящихъ другъ отъ друга. Теперь, когда вниманіе воспитателя начало уже ослабѣвать, когда его легче было обмануть, Винченцо не могъ просить никого о помощи, потому что сидѣлъ одинъ на скамейкѣ.

Онъ облокотился лѣвою рукою на скамью и поддерживалъ голову, а правую держалъ на бумагѣ, дѣлая видъ, что пишетъ. Но онъ не писалъ, а глядѣлъ на полъ между скамьею и сидѣньемъ и тихонько плакалъ.

Вдругъ онъ увидѣлъ, какъ изъ-подъ сидѣнья протянулась рука со сложенной бумажкой и положила ее ему на колѣни. Винченцо прекрасно зналъ всѣ школьныя уловки и тотчасъ понялъ, въ чемъ дѣло. Этотъ листочекъ былъ латинскій переводъ, его спасеніе, его священническое платье, семинарія, приходъ, богатство его семьи. Имъ овладѣла радость, онъ задрожалъ отъ волненія, и краска выступила на лицѣ. Но онъ не произнесъ ни слова; онъ съумѣлъ овладѣть собою. Онъ взялъ листокъ правою рукою, осторожно развернулъ его, не снимая локтя со скамейки, не поднимая головы. Затѣмъ, взявъ перо, не мѣняя положенія, началъ списывать переводъ, который упалъ ему точно съ неба. Онъ работалъ съ лихорадочною поспѣшностью, стараясь окончить работу до истеченія назначеннаго времени.

Едва онъ написалъ нѣсколько словъ, какъ услышалъ позади себя, въ концѣ класса, голосъ воспитателя:-- Что ты дѣлаешь подъ скамейкой, Винченцо Дольяни?

-- Поднимаю листъ; онъ у меня упалъ, отвѣтилъ Виченцино неувѣреннымъ голосомъ. И, отдавъ свою работу воспитателю, онъ вышелъ изъ класса весь красный, даже не взглянувъ на брата! Онъ зналъ теперь, кто подалъ ему переводъ.

V.

Виченцино бѣжалъ домой по улицамъ. При его радостномъ возбужденіи онъ не могъ идти медленно. И хотя онъ не вполнѣ приблизился къ своему идеалу, къ которому такъ стремилось его сердце, но все же видѣлъ возможность достигнуть этого.

Съ тѣхъ поръ, какъ онъ узналъ Винченцо, семейная распря, унижавшая его въ глазахъ родственника, причиняла ему безконечныя мученія. О, еслибы онъ могъ исправить прошлое, еслибы могъ надѣяться пожать своему брату руку, бывать у него въ домѣ; стать другомъ Винченцо!

Весь годъ мысли его были постоянно заняты этимъ, и желаніе сблизиться съ своимъ родственникомъ было тѣмъ сильнѣе, что проходило время и желаніе это не осуществлялось. Онъ придумывалъ сцены, то драматическія, въ которыхъ съ геройскимъ самопожертвованіемъ спасалъ жизнь Винченцо, то нѣжныя, трогавшія его до слезъ. Или то были веселыя картины, которыми онъ успокоивалъ свою фантазію. Онъ мысленно ходилъ подъ окнами Винченцо и пѣлъ ему серенаду, которую слышалъ въ театрѣ.

Изъ попадавшихъ ему въ руки книгъ онъ выписывалъ цѣлыя страницы о дружбѣ, собиралъ это въ одно и посвящалъ Винченцо.

Наконецъ экзамены дали ему средство выказать любовь своему родственнику. Конечно, это не было драматическое средство, но пользу его Винченцо очень оцѣнилъ.

Послѣдній не залеталъ въ облака, какъ сантиментальный Виченцино. Какъ только латинскій переводъ былъ оконченъ, онъ устремился изъ класса, сгорая нетерпѣніемъ броситься на шею своему родственнику и поблагодарить его. Но Виченцино не ждалъ его; онъ не надѣялся на благодарность. Въ сравненіи съ геройскими подвигами, которые онъ мечталъ выполнить для Винченцо, его поступокъ казался ему слишкомъ незначительнымъ. Но онъ былъ счастливъ завязать отношенія съ братомъ и убѣжалъ за городъ, чтобы на свободѣ предаться восторгу и вызвать уже не фантастическіе образы, но дѣйствительные: слезы Винченцо, капавшія на чистую страницу, его собственныя усилія приблизиться незамѣтно отъ воспитателя, его страхъ при этомъ дѣйствіи, которое обыкновенно продѣлывается въ школахъ.

Въ домѣ Дольяни много и долго говорили о прекрасномъ поступкѣ Виченцино, которому необыкновенно удивлялись кузенъ и кузины.

За обѣдомъ отецъ строго спросилъ Винченцо:-- Ну, что же латинскій экзаменъ? и безнадежно покивалъ головою.

-- Я хорошо выдержалъ! закричалъ Винченцо.-- Цѣлая страница безъ ошибокъ... И при этомъ онъ размахивалъ руками и принималъ важный видъ, точно дѣйствительно самъ сдѣлалъ переводъ.

-- Вотъ какъ! воскликнулъ отецъ.-- Благослови тебя Богъ, дитя мое! Онъ вздохнулъ съ облегченіемъ, повеселѣлъ и протянулъ Винченцо руку черезъ столъ.-- Дай мнѣ руку, какъ добрый другъ, сказалъ онъ, -- я дурно думалъ о тебѣ, но теперь вижу, что ты не хочешь огорчать меня. Благодарю тебя за эту хорошую новость.

Винченцо протянулъ руку отцу и расплакался. Въ немъ пробудилась совѣсть при этомъ нѣжномъ обращеніи отца. Но спустя нѣсколько минутъ онъ больше не думалъ объ этомъ, и счастливый тѣмъ, что обрадовалъ отца, съ высоты своей славы, гордо поглядывалъ на сестренокъ.

Послѣ обѣда онъ ушелъ отыскивать Виченцино, но страннаго мальчика нигдѣ не было, и Винченцо напрасно обѣгалъ всѣ улицы. Онъ встрѣтилъ его только спустя нѣсколько дней.

Винченцо разговаривалъ съ товарищами на улицѣ. Они условливались о прогулкѣ на слѣдующее утро, и мимо ихъ прошелъ Виченцино. При видѣ своего брата, онъ покраснѣлъ и поспѣшно продолжалъ путь, точно не замѣтилъ его.

-- Виченцино! закричалъ Винченцо во все горло, подобралъ рясу, кинулъ свою широкополую священническую шляпу и пустился догонять родственника, схватилъ его за плечи, такъ что тотъ повернулся, и сказалъ взволнованно:

-- И ты долженъ идти съ нами завтра утромъ на ловлю губокъ. Это такъ хорошо и такъ весело...

И, обращаясь къ своимъ товарищамъ, послѣдовавшимъ за нимъ, воскликнулъ:-- Онъ долженъ идти съ нами! Я такъ хочу, потому что онъ мой братъ и потому... потому...

Онъ не докончилъ. Онъ подумалъ, что его поднимутъ на смѣхъ, что онъ придаетъ такое значеніе обыкновенной школьной продѣлкѣ. Онъ снова обратился къ Виченцино и прибавилъ:-- Мы знаемъ почему. И, взявъ его за плечи, онъ сталъ съ нимъ кружиться, выражая этимъ свою нѣжность, и, убѣгая, крикнулъ ему издали:-- Помни, Виченцино! Завтра утромъ, въ шесть часовъ на этомъ мѣстѣ!

Виченцино оказался точнымъ, какъ влюбленный, и съ этого дня дѣти были неразлучны. Винченцо придумывалъ всевозможныя развлеченія для оставшихся ему свободными послѣднихъ мѣсяцевъ. Онъ буквально пьянѣлъ отъ веселья, шума и игры; бѣгалъ, пока не задыхался, дѣлалъ головоломные прыжки, кричалъ что было мочи и былъ счастливъ.

Виченцино слѣдовалъ за нимъ повсюду, наслаждаясь обществомъ своего божества. Онъ желалъ бы видѣть Виченцо болѣе спокойнымъ. Толпа товарищей, окружавшихъ его, слишкомъ его развлекала; онъ ли на чемъ не могъ остановиться мыслью, а постоянныя развлеченія и игры притупляли его воображеніе и сердце. Съ нимъ нельзя было ни откровенно поговорить, ни обмѣняться чувствами. Онъ слишкомъ любилъ удовольствія. Но онъ постоянно бывалъ съ Виченцино, то бросался ему на шею, то толкалъ его и вообще старался выразить ему всю свою любовь.

Оба подумывали иногда объ семинаріи, которая ихъ разлучитъ. Винченцо съ гордостью говорилъ объ этомъ. Семинарія была первымъ шагомъ къ будущему величію.

-- Когда я буду служить первую обѣдню, говорилъ онъ,-- будетъ большое празднество. Отецъ задастъ великолѣпный обѣдъ, такъ какъ приходъ будетъ принадлежать мнѣ. Ты напишешь въ честь мою подходящій сонетъ, а городскія власти устроятъ фейерверкъ.

Виченцино слушалъ его со вниманіемъ и кротко спрашивалъ:-- Ты будешь мнѣ писать изъ семинаріи. И онъ утѣшалъ себя мыслью, что въ письмахъ ему легче будетъ высказать свою нѣжность и легче будетъ потребовать взаимной дружбы, которою было проникнуто все его существо и къ которой такъ легко относился Винченцо.

Все это случилось осенью 1859 года. Перваго ноября, едва-едва достигши тринадцати лѣтъ, Винченцо уѣхалъ изъ Сантіи въ Новарскую семинарію.

Завѣщанный дядей, архіепископомъ Верчельскимъ, приходъ не былъ богатъ. Онъ оцѣнивался въ тридцать тысячъ лиръ и состоялъ изъ небольшаго дома, въ которомъ жилъ Ансельмо Дольяни, и клочка земли, которую онъ старательно обработывалъ для полученія возможно большаго дохода.

Въ маленькихъ городахъ жизнь дешева; этотъ кусокъ земли, а также другой такой же величины, нанимаемый г. Дольяни, доставляли ему скромныя средства для содержанія дѣтей.

Онъ умышленно не отдавалъ Винченцо въ семинарію до окончанія имъ трехъ классовъ мѣстной гимназіи, чтобы по возможности отдалить необходимость платы за сына.

Нелюбовь Винченцо къ латинскому языку сильно и постоянно тревожила г. Ансельмо. Если сынъ его не выдержитъ экзамена и будетъ признанъ неспособнымъ къ изученію этого языка, ему придется отказаться отъ духовной карьеры, приходъ будетъ потерянъ для семьи, у которой не останется никакихъ средствъ къ жизни, кромѣ работы отца, человѣка уже пожилаго, могущаго скоро умереть и оставитъ дѣтей въ нищетѣ.

Поэтому исходъ экзаменовъ имѣлъ важное значеніе, и поэтому отецъ такъ обрадовался успѣху мальчика, котораго считалъ опорой семьи.

Въ тиши семинаріи Винченцо сталъ заниматься прилежно, чтобы не обмануть ожиданій отца, возлагавшаго на него всѣ надежды. Отъ природы мальчикъ былъ умный, и, пользуясь теперь меньшей свободой, онъ былъ менѣе разсѣянъ. Находясь среди привыкшихъ къ дисциплинѣ товарищей, мало игравшихъ и занимавшихся серьезно, онъ бралъ съ нихъ примѣръ и старался превозмочь трудности ученія. Онъ не шелъ въ числѣ первыхъ учениковъ, но все же ежегодно сдавалъ экзамены и, наконецъ, получилъ предварительное посвященіе и поступилъ на первый курсъ богословія.

Въ первые мѣсяцы разлуки Виченцино часто писалъ ему. Письма эти, разнообразившія его монотонную и спокойную жизнь, пробудили его фантазію. Съ готовностью отвѣчалъ онъ на геройскую дружбу своего брата и вложилъ въ эту новую страсть весь тотъ пылъ, который прежде растрачивалъ на игры. Они обмѣнялись клятвами въ вѣчной любви, довѣрія и самопожертвованіи.

Виченцино тоже почти неожиданно покинулъ Сантію. Отецъ его получилъ мѣсто управляющаго большимъ имѣніемъ вблизи Верчелли, куда сынъ сталъ ходить въ школу. Послѣ окончанія гимназіи, отецъ предполагалъ помѣстить его въ Туринскій университетъ. Задавшись этой честолюбивой мыслью, онъ нашелъ достаточно характера пріискать себѣ мѣсто, что съ его стороны было немалой жертвой. Но онъ утѣшалъ себя тѣмъ, что можетъ неограниченно распоряжаться крестьянами. Между тѣмъ, развитой и прилежный мальчикъ дѣлалъ поразительные успѣхи.

Время шло, и оба мальчики достигли одинъ восемнадцати, а другой девятнадцати лѣтъ и ни разу не видѣлись. Зимою 1864 г. въ числѣ книгъ семинарской библіотеки Винченцо нашелъ сочиненіе Джіоберти "Гражданскіе и нравственные успѣхи Италіи". Онъ сталъ читать кнпгу въ началѣ съ трудомъ, затѣмъ все съ большимъ интересомъ. Въ немъ пробудились дремавшія до этихъ поръ патріотическія чувства. Не находя болѣе подобныхъ книгъ въ библіотекѣ, онъ обратился къ одному изъ товарищей, который тайно получалъ книги отъ своего брата, навѣщавшаго его по воскресеньямъ. Такимъ образомъ онъ прочелъ "Надежды Италіи" Бальбо. И эти старыя, въ большинствѣ осуществившіяся надежды привели его въ восторгъ. Ему вспомнилось шествіе французскихъ солдатъ въ 1859 году. Его отецъ съ трехцвѣтнымъ бантомъ на шляпѣ взялъ его въ Верчелли, и тамъ, стоя на столикѣ, онъ цѣлый часъ смотрѣлъ на штыки проходившихъ солдатъ, которые кричали: "Да здравствуетъ Италія!" Онъ также кричалъ это своимъ дѣтскимъ голоскомъ, и солдаты смѣясь говорили: Le petit prêtre.

Онъ немного понималъ въ то время; но теперь, въ восемнадцать лѣтъ, всѣ тѣ сцены живо возстали въ его памяти, и одна мысль о тѣхъ ликующихъ массахъ, объ оружіи и крикѣ народа приводила его въ величайшее волненіе. Послѣ "Надеждъ Италіи" онъ прочелъ сборникъ патріотическихъ стихотвореній Берке, Фосколо, Манцони. Онъ выучилъ наизусть хоровыя пѣсни графа де-Карманьоля и повторялъ ихъ вечеромъ въ тиши дортуара и засыпалъ, нашептывая эти воинственныя пѣсни. Онѣ были его молитвой.

Голова его начала воспламеняться, молодая кровь быстрѣе задвигалась по жиламъ, стѣны семинаріи показались ему тюрьмою, и черная ряса стала тяжела. Онъ проводилъ дни въ самомъ мучительномъ безпокойствѣ, въ борьбѣ со страстнымъ желаніемъ поѣхать къ отцу, отказаться отъ духовнаго званія и сказать ему:-- Я итальянецъ, я принадлежу отечеству и не хочу быть священникомъ. Но его останавливала боязнь причинить старику такимъ рѣшеніемъ ужасное горе. Винченцо не могъ болѣе учиться, избѣгалъ товарищей, бѣсновался, рвалъ на себѣ волосы, плакалъ съ отчаянія и даже не писалъ Виченцино. Онъ былъ близокъ къ помѣшательству. Въ часы отдыха, когда маленькіе семинаристы играли, а большіе громко разговаривали, онъ пользовался происходившимъ при этомъ шумомъ и пѣлъ старыя пѣсни 1848 г., которыя можно слышать иногда въ деревняхъ Пьемонта. Когда онъ распѣвалъ однажды: "Прочь изъ Италіи, пришельцы, прочь!" его услышалъ надзиратель и въ наказаніе посадилъ въ карцеръ. Съ этого времени онъ причислилъ надзирателя къ тиранамъ отечества и, думая объ освобожденіи Италіи, думалъ въ то же время избавиться отъ австрійцевъ и отъ него.

Около этого времени письма Виченцино сдѣлались менѣе длинны и менѣе сентиментальны. У него заболѣлъ отецъ. Онъ пересталъ мечтать и описывалъ страданія больнаго, его кашель, безсонныя ночи и мнѣніе докторовъ.

Винченцо любилъ своего дядю, не зная его: быть можетъ, его привлекало извѣстное сходство ихъ характеровъ. Болѣзнь дяди разсѣяла обуревавшія его безпокойныя мысли. Онъ со страхомъ ожидалъ извѣстій о ходѣ болѣзни и сталъ писать другу сочувственныя письма, желая утѣшить его. Вдругъ онъ получаетъ коротенькое письмецо: "Отецъ умеръ неожиданно, уже начавъ поправляться. Теперь я совершенно одинокъ".

Приближалось Рождество. Винченцо попросилъ разрѣшенія провести праздники дома и быстро собрался въ дорогу. Но ранѣе, чѣмъ отправиться въ Сантію, онъ поѣхалъ въ Верчелли и разыскалъ своего друга въ имѣніи, гдѣ онъ проводилъ послѣдніе годы съ отцомъ. Юноши очень измѣнились, но они тотчасъ узнали другъ друга. Оба выросли. Винченцо былъ коренастый, полный и краснощекій, а густая, черная, совершенно сбритая борода окрашивала часть его лица въ синеватый цвѣтъ. Виченцино, напротивъ, былъ гораздо выше, блѣдный и худощавый. Кроткіе голубые глаза его покраснѣли отъ слезъ и безсонницы, а прекрасные свѣтлые волосы, падавшіе въ безпорядкѣ на лобъ, придавали ему видъ архангела.

Благодаря постоянной перепискѣ, они прекрасно знали другъ друга и, какъ только встрѣтились, горячо обнялись. Виченцино тихо плакалъ, и Виченцо не пытался утѣшать его. Онъ крѣпко обнималъ его, точно хотѣлъ дать ему почувствовать, что, послѣ утраты великой любви, у него остается еще дружба. И Виченцино созналъ перемѣну, происшедшую въ его другѣ за эти четыре года. И хотя послѣдній былъ еще очень пылокъ, но участливъ и серьезенъ, и это благотворно подѣйствовало на Виченцино. О такомъ именно другѣ мечталъ онъ.

Когда первый порывъ горя прошелъ, Винченцо сказалъ:-- Ѣдемъ со мною. И съ той повелительностью, которая подчиняла ему прежде товарищей, онъ подалъ ему шляпу и плащъ, и увелъ на Верчельскій вокзалъ, откуда они отправились въ Сантію.

По прибытіи туда, они пошли къ дому Дольяни. Было около пяти часовъ вечера и почти темно; шелъ снѣгъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ двери они увидѣли Ансельмо Дольяни, подходящаго къ дому съ противуположной стороны.

-- Отецъ! воскликнулъ Винченцо, и голосъ его раздался въ тихой, пустынной улицѣ. Г-нъ Дольяни остановился, поднялъ голову, которую спряталъ отъ холода въ приподнятый воротникъ, и, увидя длинную, черную фигуру священника, воскликнулъ удивленно:-- Это ты, Винченцо?

-- Да, отвѣтилъ тотъ.-- Я привелъ къ тебѣ еще одного сына. При этомъ онъ толкнулъ Виченцино впередъ и прибавилъ печально:-- Его отецъ умеръ.

Г-нъ Дольяни задрожалъ точно въ лихорадкѣ и ничего не отвѣтилъ. Опечаленный этимъ молчаніемъ, Виченцино, считавшій это отказомъ принять его, хотѣлъ уйти. Но Винченцо схватилъ его за руку, подошелъ ближе къ отцу и сказалъ:-- Мы подружились уже давно, и онъ оказалъ мнѣ много услугъ...

Г-нъ Дольяни прервалъ его и проговорилъ съ волненіемъ, которое объясняло его долгое молчаніе:-- Это сынъ моего брата, и этого довольно. Затѣмъ, указавъ на дверь рукою, которая дрожала, какъ листъ, сказалъ Виченцино:-- Войди.

Въ столовой дѣвочки ожидали возвращенія отца. Еленѣ было теперь четырнадцать лѣтъ, и она казалась уже взрослой. Обѣ другія также выросли; у нихъ были короткія платья и длинныя ноги.

Увидя неожиданно двухъ юношей, онѣ радостно закричали и бросились имъ на встрѣчу. Но блѣдное лицо г. Дольяни, появившагося вслѣдъ за сыномъ, заставило ихъ умолкнуть. Но тотъ положилъ руку на плечо Виченцино и сказалъ, обращаясь къ дѣвочкамъ:-- Вотъ вашъ новый двоюродный братъ; знаете вы его?

-- Да, отвѣтили двѣ старшія дѣвочки. И это "да" не удивило отца. Онъ давно угадывалъ, что дочери его дружелюбно относятся къ этому родственнику. Онъ представилъ ихъ одну за другою:-- Елена, самая старшая; Лаура наша хозяюшка, и Марія, капризы которой ты скоро узнаешь, такъ какъ мы всѣ немного избаловали ее.

Послѣ этого краткаго и простаго представленія, всѣ сѣли за столъ, и Лаура стала разливать супъ.

VII.

Винченцо разрѣшили остаться въ Сантіи полторы недѣли, чтобы встрѣтить Новый годъ въ семьѣ. Но въ домѣ было тихо и уныло, несмотря на присутствіе двухъ молодыхъ людей. Сердце Виченцино было переполнено благодарностью, но онъ не говорилъ объ этомъ изъ боязни расчувствоваться. Глядя на Винченцо, глаза его наполнялись слезами. Его трогала даже видимая бѣдность въ домѣ, гдѣ ему оказали пріютъ. Данныя его отцу двадцать тысячъ лиръ получили большую цѣну съ тѣхъ поръ, какъ онъ узналъ, что г. Дольяни живетъ съ большими лишеніями, и его постоянно возраставшее удивленіе къ дядѣ увеличивало его печаль при воспоминаніи о прошломъ.

Къ великому изумленію сестеръ, Винченцо также говорилъ теперь меньше и часто задумывался. Когда онѣ начинали съ нимъ прежнія шутки и называли его "епископомъ", что раньше льстило ему, онъ не радовался этому, а поворачивался къ нимъ спиною и говорилъ:-- глупости!

Замѣтивъ эту перемѣну, Лаура сказала Еленѣ:-- Винченцо исправляется; онъ уже не такъ тщеславенъ. Но Елена, которая не занималась хозяйствомъ и имѣла болѣе свободнаго времени наблюдать за братомъ, отвѣтила въ раздумьи: -- Богъ знаетъ, что такое съ бѣднымъ Винченцо!

Въ одно морозное утро юноши вышли прогуляться за городъ и встрѣтили на пути толпу крестьянокъ, несшихъ въ Сантію птицъ на продажу. Красивая, рослая тридцатилѣтняя женщина, шедшая впереди, смѣло посмотрѣла въ лицо Винченцо и съ улыбкой, открывшей ея прекрасные зубы, проговорила довольно громко:-- Какой красивый священникъ!

Спутницы ея громко засмѣялись.

Винченцо покраснѣлъ, и глаза его вспыхнули гнѣвомъ. Онъ сдѣлалъ шагъ впередъ, точно хотѣлъ затѣять ссору, но овладѣлъ собою и проговорилъ сердито:-- Глупыя, глупыя!

Виченцино, стыдливо опустившій глаза, удивился его гнѣву и сказалъ:-- Онѣ не сказали же ничего дурнаго...

-- Глупыя, повторилъ Винченцо съ раздраженіемъ.-- Онѣ не могутъ видѣть человѣка въ черномъ, чтобы не назвать его священникомъ.

-- Онѣ оказываютъ тебѣ преждевременную честь, сказалъ Виченцино, стараясь успокоить друга; -- ты еще не священникъ, но будешь имъ.

Винченцо помолчалъ минуту, посмотрѣлъ въ землю и сказалъ дрожащимъ голосомъ:-- Да, я буду имъ.

Виченцино стоялъ точно окаменѣлый и смотрѣлъ въ лицо брата. Этотъ, весь красный, смотрѣлъ въ землю и съ выраженіемъ отчаянія кусалъ губы. Виченцино взялъ его за руки и спросилъ нѣжно, но настоятельно, какъ человѣкъ, имѣющій право знать тайну друга:-- Что съ тобою?

Винченцо не отвѣчалъ и тряхнулъ головою, точно хотѣлъ сказать:-- Къ чему тебѣ знать? Все напрасно. И двѣ крупныя слезы задрожали на его рѣсницахъ, и скатились на сплетенныя руки друзей.

-- Ты не хочешь быть священникомъ? спросилъ снова Виченцино.

-- А ты хочешь имъ быть? спросилъ тотъ, въ свою очередь, удерживая рыданіе.

-- Я не чувствую къ тому призванія.

-- А я чувствую призваніе? Мнѣ завѣщанъ приходъ; на мнѣ лежитъ долгъ сохранить его для отца, который старъ, для сестеръ, у которыхъ нѣтъ приданаго... Вотъ мое призваніе! Я долженъ пожертвовать собою для другихъ, жертвовать собою всю жизнь.

-- Но раньше ты былъ доволенъ своимъ положеніемъ...

-- Раньше я былъ ребенкомъ. Я даже не думалъ о томъ, что у меня есть отечество. Я полагалъ, что войны ведутся только въ книжкахъ. И, не видя здѣсь ни одного нѣмца, мнѣ и въ голову не приходило, что въ Италіи есть провинціи, управляемыя непріятелемъ.

И вотъ онъ разсказалъ другу о своемъ чтеніи, о патріотическомъ воодушевленіи и тайно пролитыхъ слезахъ. Онъ говорилъ въ сильномъ возбужденіи, плача и дрожа, и воскликнулъ съ отчаяніемъ:

-- И я останусь безъ дѣла, какъ трусъ! Да, какъ трусъ!

Виченцино уже сообщилъ другу свои планы о будущемъ: онъ будетъ учиться цѣлый годъ дома, чтобы избавить дядю отъ платы за него въ Верчелли; затѣмъ, по полученіи диплома, будетъ учителемъ и доцентомъ гимназіи въ Сантіи до времени своего призыва. Но онъ также былъ преисполненъ патріотическихъ чувствъ и предполагалъ поступить вольноопредѣляющимся, если въ теченіе этихъ трехъ лѣтъ Викторъ Эммануилъ что-либо предприметъ.

Поэтому онъ понялъ страданія Винченцо и его ужасную борьбу между долгомъ сыновнимъ и гражданина. Не находя, однако, никакихъ средствъ помочь ему, онъ сказалъ:-- Кто же помѣшаетъ священнику сражаться, когда отечество въ опасности.

-- Никто не помѣшаетъ ему въ этомъ во время политическаго кризиса, въ пылу сраженія, но затѣмъ онъ долженъ снова оставаться чуждымъ всему, что сдѣлано для края. Онъ всегда останется только священникомъ, а я чувствую, что рожденъ солдатомъ. О, еслибы у меня не было этого прихода, который меня связываетъ...

-- А если ты будешь полковымъ священникомъ... въ моемъ, напримѣръ, полку... сказалъ Виченцино.

Въ своемъ отчаяніи Винченцо ухватился за эту мысль. Это давало ему возможность дѣйствовать, жить въ казармѣ, сражаться, отыскивать раненыхъ и помогать имъ, сохранить для своихъ родныхъ приходъ, которымъ они жили; быть въ одно и то же время священникомъ и солдатомъ. Они долго говорили объ этомъ, и Винченцо вполнѣ проникся своею миссіею полковаго священника и былъ послѣдніе дни каникулъ веселымъ и бодрымъ. Онъ заставилъ Виченцино поклясться увѣдомлять его о всѣхъ приготовленіяхъ для освобожденія Венеціи и призвать его при первомъ признакѣ близкой войны. Онъ уѣхалъ съ возбужденнымъ воображеніемъ.

VIII.

Прежде, чѣмъ вернуться въ свою келью, Винченцо запасся книгами. Онъ купилъ романы Гверацци, Массино д'Ацельо, Томмасо Гросси и перечитывалъ ихъ со страстью, какъ наслаждающійся запрещеннымъ плодомъ.

Но возлѣ каждаго изъ героевъ онъ встрѣчалъ нѣжный образъ женщины, имя которой неразрывно связывалось влюбленнымъ воиномъ съ мыслью объ отечествѣ. И съ теченіемъ времени бѣднаго семинариста уже не утѣшала мысль быть только полковымъ священникомъ, и снова онъ началъ возставать противъ своей судьбы. За воинственными сценами, овладѣвшими его воображеніемъ, слѣдовали теперь романическія сцены, приводившія его еще въ большее смущеніе. Одного взгляда на тонсуру своихъ товарищей было достаточно, чтобы въ немъ поднялось неудовольствіе. Онъ невыносимо страдалъ, идя съ семинаристами попарно по улицамъ. Ему казалось, что встрѣчавшіеся мужчины смѣются надъ нимъ, и женщины при взглядѣ на него не краснѣютъ, какъ обыкновенно при встрѣчѣ съ молодыми людьми его лѣтъ. Онъ часто вспоминалъ краснощекую крестьянку, сказавшую ему по пути въ Сантію: -- Какой красивый священникъ! И онъ сжималъ кулаки, и плакалъ съ досады. Ему не суждено быть ничѣмъ инымъ, какъ только красивымъ священникомъ!

Два года съ 1864 по 1866 были для него годами мученья. Его черное платье стало ему ненавистно. Онъ не рѣшался довѣрить свое ужасное горе даже Виченцино. Судьба была неумолима. Ему оставалось или быть дурнымъ священникомъ, или жестокимъ сыномъ. У него не было силъ, чтобы принести себя въ жертву, и онъ былъ слишкомъ добръ, чтобы пожертвовать для своей свободы другими.

Между тѣмъ жизнь Виченцино была прекраснымъ раемъ, полнымъ мечтаній о любви. Живя въ одномъ домѣ съ Еленой, которой минуло пятнадцать лѣтъ, дѣвушкой чувствительной, какъ и онъ, доброй и великодушной, онъ постепенно сдружился съ нею.

Лаура была природная хозяйка. Цѣлый день она бѣгала по дому, смотрѣла за кухней, заготовляла припасы на зиму, распоряжалась и сводила счеты. Марія ходила еще въ школу и, возвратившись оттуда, не отставала отъ занятой сестры. Елена, напротивъ, любила болѣе тонкія вещи. Руки ея были бѣлы и выхолены; свои скромныя платья она носила очень кокетливо и всегда украшала свою головку розой или бантомъ. Она занималась только самою чистою работою и взялась чинить бѣлье. Рабочій столикъ, за которымъ прежде занималась Катерина, перешелъ къ Еленѣ. Она отдѣлала подушечку вышивкой и поставила рядомъ изящную корзинку, въ которую складывала бѣлье. Въ ящикѣ стола всегда у нея была книжка, и по временамъ она оставляла работу и читала.

Виченцино учился въ той же комнатѣ за письменнымъ столомъ и, окончивъ занятіе, ему стоило только повернуть стулъ, чтобы очутиться противъ Елены за ея столикомъ. Онъ начиналъ говорить съ нею о книгѣ, которую она читала, о письмахъ Винченцо, о печальномъ, проведенномъ въ болѣзни, дѣтствѣ, объ Америкѣ; онъ повѣрялъ ей свои будущія предположенія.

-- Я привыкъ заниматься безъ учителя. Солдатомъ я тоже буду продолжать учиться, а по возвращеніи постараюсь получить лицейскій дипломъ, что дастъ мнѣ возможность занять хорошее мѣсто.

Дальше онъ не говорилъ. Елена была еще слишкомъ молода, чтобы говорить ей о любви. Но онъ думалъ, что въ теченіе двухъ лѣтъ, оставшихся ему до призыва, ребенокъ этотъ станетъ взрослой дѣвушкой и полюбитъ его. И, прежде своего отъѣзда въ полкъ, онъ откроетъ ей тайну и во время шумной казарменной жизни, утомительныхъ походовъ, скучныхъ маневровъ и возбужденія войны, съ нимъ будетъ сладкое сознаніе, что онъ любимъ, что по возвращеніи кроткая, свѣтловолосая дѣвушка встрѣтитъ его и, протягивая ему руку, скажетъ:-- Я твоя. И мѣстомъ, котораго онъ добьется послѣ столькихъ трудовъ и ученья, онъ будетъ пользоваться съ нею, своею женою, и вся его будущность казалась ему долгими годами любви и покоя.

IX.

Но еще до призыва Виченцино, движеніе въ пользу освобожденія Венеціи въ 1866 г. развлекло обоихъ молодыхъ людей. Едва Виченцино написалъ тайно своему другу, что Гарибальди собираетъ добровольцевъ, бѣдный семинаристъ забылъ всѣ свои страданія и, воодушевленный патріотизмомъ, думалъ только о томъ, какъ бы получить разрѣшеніе отъ отца покинуть на время свою тюрьму и пойти сражаться. Г-нъ Дольяни не противился этому.

Въ концѣ мая оба друга отправились въ Миланъ. Возбужденные новизною путешествія, незнакомыми мѣстами, войною, они на каждой станціи покупали газеты и прокламаціи, и дружились съ юношами ихъ лѣтъ, которые, мечтая о побѣдѣ, стремились къ одной съ ними цѣли.

Но вскорѣ они были разлучены. Виченцино былъ раненъ въ первой стычкѣ при Понте-Каффаро и перевезенъ въ госпиталь въ Сало. Винченцо одинъ направился къ Монте-Суэлло и Безекка, воодушевляемый войною и въ то же время страдая за своего друга. Онъ поспѣшилъ къ нему, едва толпы добровольцевъ были распущены.

Виченцино былъ внѣ опасности и настолько поправился, что его можно было перевезти домой. Но все же онъ былъ еще очень слабъ, а путь длиненъ, и жара томительная. Приходилось подвигаться осторожно и провести одну ночь въ Миланѣ и другую въ Новарѣ. Винченцо окружалъ его самыми нѣжными попеченіями; выбиралъ ранніе поѣзды, чтобы избавить его отъ жары, подавалъ питье и поддерживалъ, если тому приходилось сдѣлать нѣсколько шаговъ. На Виченцино, который не могъ даже говорить отъ слабости, заботы эти дѣйствовали очень благотворно. Онъ думалъ о другой нѣжной заботливости и, несмотря на утомительность дороги, чувствовалъ себя счастливымъ.

Какъ только прошло возбужденіе войны, Винченцо, напротивъ, съ ужасомъ сталъ думать о семинаріи, гдѣ въ концѣ августа, всего черезъ нѣсколько дней, ему предстояло принять священническій санъ и отказаться навсегда отъ чарующихъ мечтаній молодости. И онъ сталъ замкнутъ, молчаливъ и печаленъ. По временамъ кровь волною приливала ему къ лицу, и глубокое отчаяніе выжимало слезы.

По прибытіи въ Сантію, когда оба друга вошли подъ руку въ домъ, выбѣжавшія къ нимъ на встрѣчу дѣвушки, на радостяхъ, обняли ихъ обоихъ, какъ братьевъ. Винченцо, въ душѣ котораго бушевала буря, остался равнодушнымъ. Это не былъ уже тотъ восторженный юноша, какъ два мѣсяца тому назадъ. Тѣнь глубокаго горя легла на его лицо. Но неожиданный и печальный конецъ похода далъ ему возможность скрыть свои настоящія чувства. На заботливые вопросы Елены и отца онъ отвѣчалъ:-- Я не думалъ, что все окончится такъ печально.

Одинъ Виченцино не замѣчалъ ничего. Едва Елена прикоснулась губами къ его щекѣ, какъ онъ задрожалъ и разразился нервными рыданіями. Онъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы спокойно отнестись къ такой пріятной неожиданности.

-- Это отъ утомленія, говорили всѣ,-- это нервный припадокъ. И Винченцо, который едва могъ дождаться минуты, чтобы уйти отъ взоровъ отца и сестеръ, снесъ на своихъ сильныхъ рукахъ брата въ свою комнату и уложилъ его въ постель. Виченцино чувствовалъ полный упадокъ силъ, онъ почти лишился сознанія, но блаженно улыбался. Спустя нѣсколько минутъ Винченцо спросилъ его:-- Ну, какъ ты себя чувствуешь?

-- Я счастливъ, прошепталъ больной.

Винченцо отошелъ отъ кровати и, закрывъ глаза рукою и дрожа, какъ въ лихорадкѣ, подошелъ къ открытому окну. Долго стоялъ онъ тамъ, какъ будто всматриваясь въ чудный солнечный закатъ, золотившій вершины дальнихъ Альпъ и залившій пурпуромъ западъ. Но бѣдный юноша не видѣлъ ничего; онъ отвернулся только, чтобы скрыть свои слезы. Предосторожность эта была излишняя. Виченцино смотрѣлъ задумчиво предъ собою; онъ не замѣчалъ отчаянія друга и позвалъ слабымъ голосомъ:-- Винченцо!

Избытокъ счастья тяготилъ его. Онъ чувствовалъ, что долженъ подѣлиться имъ съ другомъ. Оно пришло въ его домѣ, чрезъ него и онъ не могъ дѣлать изъ этого тайны. Въ своемъ болѣзненномъ воображеніи, скрытность въ этомъ случаѣ онъ считалъ измѣной, преступленіемъ. Винченцо подошелъ грустный, ничего не говоря, и больной сказалъ ему: -- Мнѣ нужно повѣрить тебѣ тайну.

Тотъ не отвѣчалъ. Виченцино счелъ это ожиданіемъ узнать тайну и продолжалъ:-- Теперь я еще очень слабъ. Я напишу тебѣ. И затѣмъ прошепталъ:-- Я такъ счастливъ!

Вниценцо обнялъ его порывисто, такъ порывисто, что тому сдѣлалось больно, и рыдая вышелъ изъ комнаты.

Еще нѣсколько дней онъ оставался въ семьѣ, продолжая ухаживать за больнымъ, который видимо сталъ поправляться. Но время отъѣзда приближалось. Былъ вторникъ, а въ воскресеніе назначено его посвященіе. Г-нъ Дольяни безпокоился, опасаясь, что Винченцо не успѣетъ приготовиться къ торжеству, и напоминалъ сыну о возвращеніи въ семинарію. Въ среду утромъ Винченцо необыкновенно нѣжно простился со своими, обнялъ со слезами отца и уѣхалъ. Но передъ входомъ въ вагонъ, онъ сказалъ Виченцино, который съ отцомъ провожалъ его въ экипажѣ на станцію:-- Не можешь ли ты проводить меня до Санъ-Жермано? Тутъ нѣсколько минутъ ѣзды; и ты, отецъ, проводи меня немного.

-- Боюсь, что это утомитъ Виченцино, отвѣтилъ г. Дольяни,-- и тогда онъ не будетъ въ состояніи пріѣхать въ воскресенье въ Новару на торжество. Мы хотимъ всѣ быть тамъ; воскресенье великій для насъ день.

Винченцо не настаивалъ болѣе. Онъ молча пожалъ имъ руки и сѣлъ въ вагонъ.

Виченцино быстро поправлялся. Со времени возвращенія его такимъ больнымъ, Елена выказывала ему много теплаго вниманія, и это восторгало его. Въ избыткѣ своего счастія, выздоравливающій юноша принужденъ былъ насиловать себя, чтобы не обнаружить своей страсти. Первому онъ хотѣлъ довѣриться Винченцо; онъ предполагалъ поговорить съ нимъ нѣсколько минутъ наединѣ послѣ воскресной церемоніи и сообщить ему свою тайну.

-- Я буду его первымъ исповѣдникомъ, думалъ онъ,-- и это еще болѣе скрѣпитъ нашу дружбу.

Въ пятницу онъ сидѣлъ возлѣ Елены за ея столикомъ, вызывавшимъ столько пріятныхъ воспоминаній. Въ комнатѣ никого не было. Они говорили о Винченцо, о днѣ посвященія, но Виченцино былъ разсѣянъ. Чрезъ открытое окно свѣтъ падалъ на головку Елены, и легкій вѣтерокъ шевелилъ ея локончики на лбу и на шеѣ. Блѣдный, со внутренней дрожью, почти не владѣя собою, смотрѣлъ онъ на дѣвушку и вспоминалъ о ея поцѣлуѣ въ день своего возвращенія.

-- Ты не замѣтилъ этого? спросила Елена, говорившая предъ тѣмъ о непонятной грусти Винченцо.

-- Чего? спросилъ Виченцино, охваченный любовнымъ экстазомъ и не слышавшій ея словъ. Елена съ удивленіемъ посмотрѣла на него своими большими, ясными сѣрыми глазами. Встрѣтивъ этотъ взглядъ, Виченцино покраснѣлъ и, сознавая, что онъ не въ состояніи больше молчать, всталъ и вышелъ въ садъ. Взволнованный и счастливый, онъ шелъ впередъ. Ему показалось, что въ этихъ глазахъ для него блеснула надежда. Еще одинъ день ожиданія, и онъ можетъ тогда говорить о своей любви. Это разрѣшитъ ему Винченцо. Онъ переносился мыслью къ этому мгновенію и повторялъ: О, Елена, люблю тебя безконечно!

Въ эту минуту маленькая Марія вошла въ садъ съ письмомъ въ рукѣ. Подходя къ Виченцино, она разсматривала почеркъ и разговаривала сама съ собою:-- Кажется, почеркъ Винченцо; но этого не можетъ быть, письмо не изъ Новары; притомъ оно пришло не по почтѣ, его принесъ крестьянинъ.

Но письмо было отъ Винченцо. И Виченцино, вскрывая его, думалъ:-- Почему оно не изъ Новары? Но едва онъ прочелъ нѣсколько строкъ, какъ воскликнулъ громко: О, Господи! Что за несчастье!

И, оттолкнувъ стоявшую предъ нимъ съ любопытствомъ дѣвушку, онъ побѣжалъ, какъ сумасшедшій, безъ шляпы.

Въ письмѣ заключалось обыкновенное прощаніе самоубійцы, и оно начиналось извѣстной фразой: "Когда ты получишь это письмо, я перестану уже существовать". Затѣмъ слѣдовало изложеніе причинъ. "Я не могу быть священникомъ, не ставши преступникомъ; съ другой стороны, я не могу отказаться отъ духовнаго сана, потому что это лишитъ средствъ моего отца, который уже старъ и слабъ. Я понимаю, что смерть моя ничего не исправитъ, но у меня не хватаетъ мужества продолжать жизнь. Я не могу возвратиться въ семинарію. Въ теченіе моихъ каникулъ я чувствовалъ себя какъ осужденный; я искалъ разрѣшенія страшной задачи моей жизни, но напрасно. Я не могу, я не въ состояніи ничего заработать. Разоривъ отца подъ старость, мнѣ отъ него же пришлось бы пользоваться содержаніемъ. А ты знаешь, что это невозможно; это было бы стыдомъ, преступленіемъ. Лучше умереть..."

Виченцино останавливалъ всѣхъ встрѣчныхъ крестьянъ, и запыхавшись, и дрожа отъ волненія, спрашивалъ ихъ: -- Ты принесъ это письмо въ домъ Дольяни?

Всѣ отвѣчали отрицательно, и онъ метался повсюду, держа письмо высоко въ рукѣ, и спрашивалъ каждаго:-- Кто принесъ его? Гдѣ мнѣ отыскать того? Гдѣ?

Вдругъ онъ увидѣлъ г-на Дольяни, идущаго къ нему на встрѣчу съ крестьяниномъ, и сказавшаго растерянно:-- Я встрѣтилъ этого человѣка, онъ говоритъ, что принесъ письмо отъ Винченцо, который находится въ Санъ-Жермано въ гостиницѣ Лебедя.

-- А, въ Санъ-Жермано! Шесть километровъ! воскликнулъ Виченцино и кинулся бѣжать.

-- Бѣги за нимъ, бѣги за нимъ! Развѣ ты не видишь, что онъ помѣшанный! закричалъ г. Дольяни, бросаясь вслѣдъ за убѣгавшимъ. Крестьянинъ между тѣмъ догналъ Виченцино и выхватилъ у него изъ руки письмо, которымъ онъ.размахивалъ, не сознавая, что дѣлаетъ. Но остановить его онъ не могъ.

Взявъ письмо отъ крестьянина, г. Дольяни хотѣлъ его прочесть, но было уже довольно темно, и онъ приблизился къ фонарю магазина, говоря про себя:-- Что съ нимъ? Что случилось?

Но едва начавъ читать, онъ зашатался, какъ пьяный, и не отрывая глазъ отъ письма, продолжалъ читать. Онъ не кричалъ, ничего не говорилъ, но молча все продолжалъ смотрѣть на листокъ.

Нѣсколько крестьянъ, обезпокоенныхъ волненіемъ Виченцино, собрались возлѣ старика и поддерживали его, когда онъ пошатнулся. Они видѣли, что глаза его утратили осмысленное выраженіе и онъ смотрѣлъ на письмо, но ничего не видѣлъ.

XI.

Между тѣмъ Виченцино все продолжалъ бѣжать, опасаясь, что онъ не поспѣетъ во-время. Ему попался на пути экипажъ, и, несмотря на опасеніе быть сбитымъ лошадьми, онъ кинулся на встрѣчу и закричалъ сдавленнымъ голосомъ: -- Бога ради, позвольте мнѣ сѣсть; черезъ четверть часа я долженъ быть въ Санъ-Жермано.

Это былъ экипажъ графскаго семейства, живущаго въ Сантіи. Кучеръ зналъ маленькаго Дольяни "американца" и пріостановилъ лошадей, сказавъ: -- почему не ѣхать по желѣзной дорогѣ, когда такъ торопишься?

Услыша это, Виченцино ударилъ себя по головѣ и отчаянно закричалъ.

Братъ его умретъ, благодаря его безразсудству. Почему не подумалъ онъ о желѣзной дорогѣ. Онъ дѣйствительно помѣшанъ.

И онъ хотѣлъ выпрыгнуть изъ экипажа и направиться на желѣзную дорогу. Горе и страхъ почти лишили его разсудка. Но кучеръ удерживалъ его силой и старался вразумить, что поѣздъ отошелъ уже полчаса тому назадъ, слѣдовательно раньше, чѣмъ онъ получилъ письмо Винченцо. Кучеръ былъ тронутъ такимъ отчаяніемъ и немилосердно погонялъ лошадей.

Едва показалась колокольня Санъ-Жермано, какъ Виченцино, мучаясь бездѣйствіемъ и сгорая нетерпѣніемъ быть поскорѣе въ гостиницѣ, пытался снова выскочить, но кучеръ снова удержалъ его и поклялся, что они тотчасъ будутъ на мѣстѣ. Дѣйствительно, минуты черезъ двѣ они подъѣзжали къ гостиницѣ, и Виченцино выскочилъ изъ экипажа прежде, чѣмъ тотъ остановился, и взбѣжалъ на лѣстницу.

Хозяинъ торопливо вышелъ изъ кухни и закричалъ ему вслѣдъ:-- Куда, сударь? Куда? И тотъ, не останавливаясь, отвѣтилъ:-- Тутъ мой братъ молодой человѣкъ, который заперся въ комнатѣ, чтобы лишить себя жизни, если раньше не бросился въ воду... Скорѣе, Бога ради, скорѣе!

Все заволновалось. Хозяинъ, хозяйка, вся семья, всѣ сосѣди кинулись по лѣстницѣ къ комнатѣ единственнаго гостя въ трактирѣ.

-- Онъ сказалъ, что рано ляжетъ спать, что ему нездоровится, проговорилъ трактирщикъ въ ужасѣ.-- Кто бы могъ это подумать?

Дверь не была заперта. Винченцо отлично зналъ, что въ этомъ скромномъ сельскомъ трактирѣ его не потревожитъ никакой лакей. Бѣдный юноша лежалъ на кровати со вскрытыми жилами, блѣдный, холодный, мертвый. Правая рука свѣсилась съ постели, и кровь капала еще на полъ. Лѣвая лежала въ лужѣ крови, пропитавшей одѣяло и простыни. Но запекшаяся на ранѣ кровь остановила дальнѣйшее изліяніе.

-- О, Господи! Еслибы у него осталось еще столько крови, чтобы его можно было оживить! воскликнулъ Виченцино, перевязывая ему другую руку.-- Бѣгите за докторомъ, за аптекаремъ. Кто можетъ помочь ему!

Хозяинъ толкнулъ мальчишку, сказалъ ему: бѣги! Но при этомъ сомнительно пожалъ плечами, а остальные покачали головами. Юноша былъ мертвъ.

Слухъ о печальномъ происшествіи въ гостиницѣ Лебедя распространился по всей деревнѣ, и докторъ, проводившій вечеръ въ аптекѣ, торопливо направлялся къ мѣсту несчастія и былъ уже на лѣстницѣ, когда послали за нимъ мальчика. Онъ толкнулъ его, желая поскорѣе быть на мѣстѣ, и вошелъ въ комнату съ вопросомъ:-- Что случилось?

Всѣ разступились, давая ему дорогу, но, увидя лежащаго на кровати, онъ воскликнулъ:-- Слишкомъ поздно! Онъ умеръ.

-- Нѣтъ, нѣтъ! закричалъ Виченцино.-- Онъ не можетъ умереть. Смотрите, вотъ запеклась кровь.

Врачъ сталъ изслѣдовать лежащаго безъ признаковъ жизни и почти минуту держалъ ухо на его груди. Когда онъ поднялъ голову, лицо его не предвѣщало ничего хорошаго. Онъ сжалъ бока паціента, встряхнулъ его нѣсколько разъ и сталъ снова слушать. Въ комнатѣ было торжественно тихо. Всѣ глаза устремились на доктора. Виченцино внимательно слѣдилъ за нимъ и радостно вскрикнулъ. Дѣйствительно, докторъ сказалъ:-- Легкое неправильное біеніе, но все же біеніе. И, быстро схвативъ умирающаго за плечи, онъ привлекъ его на край кровати и опустилъ его голову почти до земли, затѣмъ сталъ сильно растирать тѣло. Спустя нѣсколько минутъ кожа покраснѣла, и пульсъ сталъ сильнѣе. Но больной лишился столько крови, что не могъ придти въ сознаніе. Не помогали ничего ни ромъ, ни эѳиръ, ни другія укрѣпительныя средства.

-- Бѣдняга, сказалъ докторъ,-- онъ не лишилъ себя жизни только для вида, чтобы растрогать людей. Онъ серьезно хотѣлъ умереть!

-- Но онъ не умретъ! умолялъ Виченцино.-- Это невозможно, онъ не долженъ умереть.

Благодаря дальнѣйшей помощи врача, Винченцо, чрезъ полчаса, открылъ глаза и, когда взглядъ его упалъ на Виченцино, онъ, казалось, узналъ его.

Однако, мнѣніе врача не было утѣшительно.

-- Онъ слишкомъ много потерялъ крови; онъ не придетъ въ сознаніе. Ему можетъ помочь только переливка крови.

Виченцино кинулся къ врачу.-- О, моя кровь, возьмите всю мою кровь для него.

Но жертва эта была излишня.

У трактирщика былъ ягненокъ, и врачъ предпочелъ воспользоваться кровью этого животнаго, нежели человѣка, у котораго ея, повидимому, было немного. Операція была произведена немедленно, и успѣхъ ея обнаружился почти тотчасъ.

Больной вздохнулъ нѣсколько разъ, посмотрѣлъ вокругъ, проглотилъ нѣсколько ложечекъ вина и впалъ въ глубокій, но спокойный сонъ. Докторъ сказалъ, что нужно дѣлать ночью, подалъ надежду на выздоровленіе и ушелъ, обѣщавъ придти утромъ.

Виченцино остался одинъ съ обожаемымъ другомъ, тѣнью того сильнаго, счастливаго юноши, который отыскалъ его въ одиночествѣ и ввелъ его въ свой домъ и семью.

XII.

Виченцино стоялъ у кровати и смотрѣлъ на красивое, блѣдное, какъ мраморъ, лицо, съ глубоко впавшими глазами. Онъ нагнулся, чтобы прислушаться къ дыханію больнаго. О, какъ онъ былъ счастливъ, возвративъ ему это дыханіе! Съ тѣхъ поръ, какъ онъ помогъ возвратить Винценцо къ жизни, онъ казался ему какъ бы собственностью. Онъ испытывалъ чувство тяжелой отвѣтственности, точно ему приходилось отдавать всему міру отчетъ въ счастьи этого существа, которое онъ всѣми силами старался вырвать у смерти. Его дружба возрастала до нѣжности покровителя, отца. Ему сильно захотѣлось обнять это существо, которое, съ помощью его, вернулось къ жизни, услышать его голосъ. И, чтобы не поддаться искушенію, онъ долженъ былъ отойти.

Тихо, на цыпочкахъ приблизился онъ къ открытому окну и усѣлся тутъ. Изъ непроглядной тьмы жаркой августовской ночи, изъ тишины спавшей деревни, его поэтическая фантазія вызвала домъ въ Сантіи со сверкавшими на солнцѣ окнами и открытой дверью, на порогѣ которой красивый старикъ съ сѣдыми волосами и улыбавшіяся дѣвушки протягивали руки къ нему, -- вѣстнику радостной новости. Съ волненіемъ припомнилъ онъ поцѣлуй Елены послѣ возвращенія его съ похода. Онъ также возвращается теперь съ битвы. Онъ сражался со смертью и возвращалъ отцу сына,

Вдругъ у него блеснула страшная мысль. Какая будущность ожидаетъ Винченцо? Онъ хотѣлъ лишить себя жизни, чтобы не быть священникомъ. Для того ли онъ спасъ его, чтобы снова толкнуть на ненавистное поприще? Спасеніе отъ смерти не было болѣе благодѣяніемъ, если онъ не могъ избавить его отъ ужасной судьбы, если не могъ сдѣлать его счастливымъ. При этихъ размышленіяхъ чувство отвѣтственности явилось какою-то угрозой въ глазахъ честнаго Виченцино.

Въ теченіе трехъ мѣсяцевъ походной жизни, Виченцо отростилъ себѣ бороду, которая, обрамляя его мертвенно-блѣдное, страдальческое лицо, придавала ему сходство съ ликомъ Спасителя. И возбужденное воображеніе Виченцино рисовало, какъ другъ его скитался послѣдніе дни и мучительно молился подобно Христу: "Да минуетъ меня чаша сія". И, не имѣя силъ выпить чашу до дна, онъ рѣшился умереть въ двадцать одинъ годъ, въ полномъ расцвѣтѣ молодости и здоровья. И вотъ онъ, его вѣрный другъ, обязанный ему такою благодарностью, родственникъ, спасаетъ его отъ смерти, чтобы сказать: "Встань, бѣдный, изнемогшій въ борьбѣ, духъ, борись снова; бѣдное, ослабѣвшее отъ потери крови тѣло, согнись снова подъ твоимъ крестомъ". Нѣтъ, этого не должно быть, это было бы слишкомъ жестоко. Придя въ сознаніе, Винченцо, во что бы то ни стало, долженъ радоваться возвращенію къ жизни, но не проклинать ее.

Но какъ достигнуть этого? Убѣдить г. Дольяни отказаться отъ прихода? Это не трудно, онъ слишкомъ любитъ сына. Но чѣмъ тогда будетъ существовать бѣдный старикъ? Виченцино сказалъ: онъ долженъ пожертвовать собою, иначе отецъ его останется нищимъ; ему предстояло быть или плохимъ священникомъ, или неблагодарнымъ сыномъ.

Виченцино передумалъ о всемъ прошломъ, о великодушіи дяди къ его родителямъ, объ ихъ неблагодарности и -- онъ долженъ былъ сознаться -- ихъ вѣроломствѣ. Онъ вспомнилъ, какъ чувство благодарности и искреннее желаніе высказать ее, озабочивали его въ теченіе дѣтства, и какъ онъ готовъ былъ на всякія жертвы, чтобы доказать этимъ родственникамъ свою признательность. Онъ готовъ былъ даже пожертвовать жизнью!

И.-- вотъ наступило время доказать свою благодарность, заплатить жертвой за жертву.-- Наступилъ часъ выказать себя героемъ. Но тутъ не приходилось подставить грудь подъ выстрѣлъ, или кинуться въ По, или совершить одинъ изъ тѣхъ поступковъ, на который люди рѣшаются въ пылу возбужденія и совершаютъ ихъ въ одно мгновеніе. Въ своемъ великодушіи онъ размышлялъ пожертвовать своей свободой, своими стремленіями, своими надеждами, чувствовать всю послѣдующую жизнь тяжесть своей жертвы. На его долю приходилась чаша, которую не хотѣлъ выпить Винченцо, ему нужно было взять крестъ, подъ которымъ изнемогъ тотъ. Ему предстояла жизнь безъ любви. Онъ долженъ стать священникомъ.

По волѣ завѣщателя приходъ могъ перейти къ сыну младшаго брата, при условіи, если тотъ станетъ священникомъ и если сынъ старшаго брата откажется отъ этого сана. И только въ томъ случаѣ, если и въ младшей линіи не найдется желающаго вступить въ духовное званіе, наслѣдство завѣщалось благотворительному учрежденію. И вотъ ему суждено судьбою вывести семью изъ ужаснаго положенія, толкнувшаго пылкаго Винченцо на такой отчаянный шагъ.

Но и благородная душа Виченцино противилась такой непомѣрной жертвѣ. Его пугали его двадцать лѣтъ, и мысль объ Еленѣ заставляла плакать.

И онъ рыдалъ долго и неутѣшно. Онъ постоянно вызывалъ въ памяти тотъ день, когда Винченцо пришелъ къ нему осиротѣлому и несчастному, и привелъ его къ своему отцу, который, открывая передъ нимъ двери своего дома, сказалъ: -- Войди!

Онъ чувствовалъ, что обязанъ отплатить за это великодушное гостепріимство, и все же онъ колебался и содрогался предъ своимъ рѣшеніемъ.

Раннимъ утромъ онъ услышалъ торопливые шаги въ деревянныхъ башмакахъ. Крестьянскій мальчикъ принесъ ему печальное письмо отъ Елены.

Г-на Дольяни принесли вечеромъ домой безъ сознанія, и вскорѣ съ нимъ сдѣлался ударъ. Только поздно ночью онъ очнулся и сталъ говорить, но правая его сторона осталась поражена. Докторъ сказалъ, что онъ можетъ поправиться, но не будетъ владѣть рукою и ногою. Пока онъ еще очень слабъ, всѣ дочери ухаживаютъ за нимъ и не могутъ его покинуть, чтобы навѣстить другаго, не менѣе дорогаго для нихъ больнаго въ Санъ-Жермано.

Всѣ онѣ очень безпокоятся о Винченцо. Онѣ знаютъ отъ кучера, что онъ еще живъ. Бѣдный отецъ приходилъ въ отчаяніе при мысли о потерѣ сына и предстоящей нищетѣ дочерей.

Письмо это укрѣпило Виченцино въ его рѣшеніи. Съ глубокимъ вздохомъ прошепталъ онъ:-- Такъ должно быть. И съ этимъ же мальчикомъ онъ послалъ записку Еленѣ: "Виченцо внѣ опасности; онъ останется въ живыхъ и будетъ счастливъ. Успокой Отца; васъ не ждетъ нищета. Приходъ, который теряетъ Винченцо, наслѣдую я; онъ останется въ семьѣ. Твой отецъ считаетъ меня сыномъ. Я буду вашимъ духовнымъ братомъ".

Это было первое письмо, посланное имъ Еленѣ, и въ немъ онъ называлъ себя "духовнымъ братомъ!" Слезы заволокли его глаза, и крупныя капли скатились на бумагу. Однако, онъ считалъ свой поступокъ совершенно естественнымъ и думалъ: всякій на моемъ мѣстѣ поступилъ бы также.

XIII.

Спустя часъ проснулся Винченцо и улыбнулся Виченцино. Послѣдній былъ чрезвычайно блѣденъ, но онъ успѣлъ уже успокоиться и не плакалъ. Винченцо съ жадностью набросился на бульонъ и вино, поданное ему другомъ, но постепенно улыбка его исчезла, и лицо приняло испуганное выраженіе. Къ нему возвращалась память и съ нею страхъ жизни. Онъ глубоко вздохнулъ, глаза его наполнились слезами, и онъ прошепталъ:-- Къ чему ты не далъ мнѣ умереть?

Это былъ вопросъ, котораго ожидалъ Виченцино и на который онъ приготовился отвѣтить жертвой цѣлой своей будущности. Но рѣшеніе его было твердо. Онъ отвѣтилъ ему растроганнымъ голосомъ и улыбаясь съ трудомъ:-- Ты слишкомъ трагически смотришь на вещи, другъ мой. Если ты не чувствовалъ призванія быть священникомъ, нужно было сказать это. Ты знаешь, что на все есть средство, за исключеніемъ смерти.

-- Не на все. Подумай только о приходѣ, который пришлось бы потерять отцу. И чѣмъ бы онъ жилъ на старости? Ты знаешь, что теперь я не въ состояніи заработать что-либо, и долго мнѣ не придется еще быть помощью семьи. Ты самъ скоро будешь солдатомъ и тоже не можешь помогать.

-- Но если ты отказываешься отъ прихода, то онъ переходитъ ко мнѣ. Я не буду тогда солдатомъ, и твои отецъ будетъ продолжать ту же жизнь, что и теперь...

-- Но ты не хочешь быть священникомъ, воскликнулъ Винченцо;-- ты самъ сказалъ мнѣ это.

-- Раньше я дѣйствительно не хотѣлъ, отвѣтилъ Виченцино. И, склонивъ голову на руки друга, чтобы скрыть свое волненіе, продолжалъ:-- Но съ тѣхъ поръ, какъ я побывалъ въ свѣтѣ, я понялъ, что перемѣны, волненія и сильныя страсти не для меня...

Сердце билось у него такъ, что казалось готово разорваться, въ горлѣ у него пересохло, и губы дрожали. Онъ поцѣловалъ руку Винченцо, чтобы не смотрѣть на него.

Винченцо, который при настоящей своей слабости былъ точно ослѣпленъ открытіемъ и не могъ серьезно это обдумать, проговорилъ съ трудомъ, поглаживая голову друга:-- И ты хочешь быть священникомъ?

-- Да, прошепталъ Виченцино сдавленнымъ голосомъ.-- Я займу твое мѣсто въ семинаріи. Ты знаешь, что я умѣю по-латыни и всему немного учился. Наука -- мое призваніе. Черезъ годъ меня могутъ посвятить...

Онъ чувствовалъ, что рыданія сдавливаютъ ему горло, и замолчалъ. Винченцо сдѣлалъ усиліе, чтобы приподняться въ постели. Онъ взялъ обѣими руками голову Виченцино, заглянулъ ему въ глаза и сказалъ:-- Но подумалъ ли ты о томъ, что тебѣ только двадцать лѣтъ и что жизнь длинна? Что ты умрешь для всѣхъ радостей, что у тебя не будетъ семьи?

Испуганный взглядомъ друга, Виченцино необыкновеннымъ усиліемъ воли подавилъ свое волненіе. И съ кроткой улыбкой, такъ уподоблявшей его архангелу, отвѣтилъ:-- Твою семью я считаю своею. Я постараюсь получить мѣсто по близости, а вы будете меня немножко любить.

-- Я боготворю тебя, и всѣ мы будемъ боготворить тебя, воскликнулъ Винченцо,-- но для молодаго человѣка этого мало...

Виченцино не далъ ему докончить своей мысли, которая его пугала и разрывала ему на части сердце, и отвѣтилъ:-- Я не знаю любви. Затѣмъ онъ всталъ и подошелъ къ окну. Голосъ не повиновался ему, а глаза наполнились слезами.

XIV.

Нѣсколько разъ въ теченіе болѣзни Винченцо возвращался къ этому разговору, который такъ терзалъ его товарища. Но въ сердцѣ больнаго было столько радости, столько пылкихъ юношескихъ надеждъ, что при видѣ счастья, которое Виченцино даровалъ товарищу, онъ до нѣкоторой степени утѣшался въ потерѣ своего собственнаго. Ежедневно молодые люди получали извѣстія отъ г. Дольяни, который благословлялъ своего племянника, какъ спасителя семьи. Письма писала Елена, которая также тепло благодарила брата. Она была тронута, въ письмахъ были слѣды слезъ, и Виченцино думалъ, что жертва его понята и что другое сердце страдаетъ вмѣстѣ съ нимъ. И эта мысль придавала ему бодрости.

Какъ только больной поправился, оба молодыхъ человѣка возвратились въ Сантію, и Виченцино на всѣхъ лицахъ нашелъ отпечатокъ своего великодушнаго поступка. Несмотря на то, что болѣзнь отца вызвала многія ограниченія, въ домѣ радовались возвращенію брата живымъ и счастливымъ, и серьезное лицо старика было спокойно. Онъ не боялся за участь своихъ дѣтей. Онъ протянулъ племяннику здоровую руку и сказалъ со слезами:-- Благослови тебя Господь, сынъ мой!

Но дѣвочки не бросились ему на шею и не поцѣловали его, какъ послѣ возвращенія съ похода. Онѣ привѣтствовали его съ любовью и почтительною благодарностью, и онъ чувствовалъ, что онѣ видятъ въ немъ уже священника.

Онъ остался еще нѣсколько дней въ семьѣ и затѣмъ, больной сердцемъ, но сильный духомъ отправился въ семинарію, между тѣмъ какъ Винченцо, удовлетворяя потребности своего характера, поступилъ въ полкъ, но уже въ регулярное войско.

Цѣлый годъ Виченцино занимался прилежно и искалъ успокоенія своихъ страданій въ дисциплинѣ, богословіи и догматикѣ. Но эта замкнутая жизнь, совмѣстное пребываніе съ толпою выросшихъ въ монастырѣ юношей, обладавшихъ всѣми наивностями свѣтскихъ учениковъ, находившихъ удовольствіе въ дѣтскихъ играхъ и пустыхъ разговорахъ, были невыносимы для двадцатилѣтняго съ возвышенными наклонностями юноши и раздражали его. Пустой смѣхъ и глупые разговоры оскорбляли его чувство самоотреченія, а слѣпая вѣра и окружавшая его религіозность не находили въ немъ отзвука, Онъ сознавалъ, что никто не понимаетъ его.

Ночью, когда товарищи его спали въ поставленныхъ рядами кроватяхъ, которыя имѣли видъ гробовъ, и онъ одинъ при слабомъ свѣтѣ лампады молился предъ Распятіемъ, ему казалось, что онъ погребенъ заживо, что онъ не принадлежитъ этому міру. А между тѣмъ міръ этотъ очаровывалъ его фантазію, и бѣдный юноша долженъ былъ сильно бороться, чтобы устоять противъ искушеній, повергавшихъ его въ ужасъ. Съ удвоеннымъ рвеніемъ принимался онъ за науку, желая поскорѣе принять священство и положить конецъ своимъ сомнѣніямъ и колебаніямъ.

Едва ему исполнилось двадцать одинъ годъ, онъ былъ посвященъ въ субдіаконы и безповоротно сталъ священникомъ.

Теперь, не опасаясь болѣе своей слабости, онъ чувствовалъ себя спокойнѣе. Мысль о великомъ долгѣ дѣйствовала на него благотворно, и онъ вполнѣ предался наукамъ. Въ двадцать два года онъ получилъ санъ пресвитера, и спустя нѣсколько мѣсяцевъ ему посчастливилось занять мѣсто викарія въ приходѣ семейства Дольяни, гдѣ престарѣлый священникъ нуждался въ помощникѣ.

И вотъ для Виченцино началась печальная жизнь безъ любви. Единственная дозволенная ему страсть -- была дѣлать добро, и онъ съ полной готовностью являлся на зовъ къ умирающимъ, бѣднымъ и угнетеннымъ. Но у него были либеральныя идеи, и это въ глазахъ начальства уменьшало его заслуги. Онъ однако утѣшался тѣмъ, что выручка отъ его первыхъ работъ и доходъ прихода служатъ средствами жизни для его пріемной семьи. Но и это небольшое утѣшеніе было вскорѣ омрачено. Изданный въ концѣ 1870 года новый законъ о духовныхъ владѣніяхъ чуть не лишилъ его прихода и только послѣ долгаго и разорительнаго процесса онъ получилъ его обратно, но уменьшеннымъ на одну треть.

Ему пришлось прибѣгнуть къ урокамъ, и онъ сталъ репетиторомъ нѣсколькихъ студентовъ въ лицеѣ. Каждый свободный затѣмъ часъ онъ употреблялъ на науку и, чтобы просидѣть у постели больнаго, лишалъ себя даже сна.

Всѣ эти занятія истощали его юношескія силы; онъ жилъ сравнительно спокойно и не имѣлъ времени помышлять о другихъ волненіяхъ. Только присутствіе Елены безпокоило его иногда. Довольно было одного взгляда, ласковаго слова, чтобы напомнить ему прежніе золотые сны и заставить сердце его горестно забиться. Но онъ былъ слишкомъ честенъ, чтобы предаваться этимъ заманчивымъ фантазіямъ, и утѣшалъ себя мыслью, что эта красивая дѣвушка любила его нѣкогда втайнѣ. И это дорогое и невинное воспоминаніе составляло единственную отраду его жизни.

Когда Лаурѣ было двадцать лѣтъ, ей сдѣлалъ предложеніе молодой неаполитанецъ. Цѣлыхъ два мѣсяца въ домѣ всѣ волновались. Изготовленіе приданаго, свадебные подарки и горечь разлуки съ сестрою -- женихъ послѣ свадьбы уѣзжалъ на службу въ Миланъ -- всецѣло занимали дѣвочекъ. Виченцино принялъ на себя роль стараго родственника; онъ заботился обо всемъ, присутствовалъ при посѣщеніяхъ жениха, заказывалъ пригласительные билеты, устраивалъ дѣло съ властями. Но всѣ эти дни онъ былъ грустенъ и молчаливъ, и его не могла даже утѣшить его высокая христіанская миссія.

Наканунѣ свадьбы влюбленные сидѣли рядомъ и весело разговаривали. Марія, которая, несмотря на свои 18 лѣтъ, была необдуманна, какъ ребенокъ, спросила Елену:-- Почему Лаура выходитъ замужъ раньше тебя; она вѣдь младшая?

-- Я не думаю выходить замужъ, отвѣтила Елена. И въ этихъ простыхъ словахъ слышалось столько грусти, что Виченцино былъ сильно растроганъ. Она любила его, поняла его жертву и сама пожертвовала собою. Молодой священникъ ушелъ, чтобы остаться наединѣ со своими мыслями, и въ тишинѣ темной ночи воздѣлъ на улицѣ руки къ небу и благодарилъ Бога за ниспосланную ему радость.

Къ свадьбѣ ожидали Винченцо. Онъ пріѣхалъ ночью и, встрѣтившись по утру съ другомъ, нашелъ его такимъ спокойнымъ и такимъ веселымъ, что, обнимая его, не могъ не сказать:-- Мой прекрасный архангелъ, ты дѣйствительно родился священникомъ.

Въ слѣдующемъ году вышла замужъ Марія и также уѣхала. Домъ опустѣлъ и сталъ слишкомъ великъ для больнаго старика и одной дѣвушки. Виченцино навѣщалъ ихъ каждый вечеръ; старикъ, сидя въ креслѣ, или читалъ, или дремалъ, Елена работала за своимъ столикомъ, и двоюродный братъ, какъ и прежде, сидѣлъ возлѣ ея. Они разговаривали о здоровьѣ отца, объ уѣхавшихъ сестрахъ, о Винченцо, котораго скоро произведутъ въ офицеры. У нихъ были общіе интересы. Виченцино разсказывалъ о своихъ бѣдныхъ и больныхъ, въ которыхъ Елена принимала живое участіе, Такая жизнь, скрашенная дружбой и братскими отношеніями, была пріятна для молодаго священника. Испытанія его оканчивались, бури прекращались. Пройдетъ еще годъ или два, и Виченцино получитъ мѣсто приходскаго священника, который предполагалъ удалиться на покой. Тогда оба родственника переберутся къ нему въ приходскій домъ, и они втроемъ составятъ одну семью. И если г. Дольяни умретъ, что конечно будетъ нескоро, двоюродные братъ и сестра будутъ уже такъ не молоды, что никто не найдетъ предосудительнымъ ихъ дальнѣйшую совмѣстную жизнь. И кто знаетъ, быть можетъ къ тому времени Винченцо наскучитъ военная жизнь, и, слѣдуя призыву своего друга, онъ поселится у него съ женой и дѣтьми, веселый смѣхъ которыхъ оживитъ его тихій домъ. И Виченцино видѣлъ уже свѣтлыя головки дѣтей за своимъ столомъ, слышалъ голосъ Винченцо: "Тебѣ я обязанъ счастьемъ быть мужемъ и отцомъ". Виченцино уступилъ это счастье другу, но онъ не раскаивался. Его вполнѣ утѣшала мысль, что часть его жертвы приняла на себя Елена, отказавшаяся отъ счастья быть женою и матерью потому только, что хотѣла остаться вѣрной своей первой любви.

XV.

Такъ прошло два года. Елена достигла двадцати трехъ лѣтъ и стала спокойной и серьезной дѣвушкой. Она видимо примирилась со своей участью и вполнѣ довольствовалась привязанностью отца и двоюроднаго брата, и не помышляла о другой жизни. Въ Сантію пріѣзжалъ иногда Винченцо, и тогда домъ наполнялся громкимъ звономъ его сабли и его веселымъ голосомъ. Это былъ красивый, изящный, живой и веселый офицеръ, и съ каждымъ его пріѣздомъ Виченцино ждалъ извѣстія объ его обрученіи. Теперь ему незачѣмъ медлить. Онъ не захотѣлъ быть священникомъ, потому что желалъ имѣть свою семью, и жаждавшее любви сердце Виченцино хотѣло скорѣе порадоваться счастью своего друга.

Между тѣмъ старый священникъ готовился удалиться на покой, и его мѣсто переходило къ Виченцино послѣ Пасхи. Пройдетъ мѣсяцъ, и осуществится давняя мечта Виченцино. Дядя и сестра переберутся къ нему въ домъ, и они мирно заживутъ одной семьею. Виченцино съ любовью началъ заниматься необходимыми исправленіями въ домѣ. Все устраивалось скромно, только въ комнатѣ, предназначенной для больнаго дяди, полъ устланъ былъ ковромъ и стояло удобное кресло. Но бѣдность обстановки скрашивалась прекрасными растеніями на окнахъ и цвѣтами въ саду, а также великолѣпнымъ видомъ на горы. При своихъ скромныхъ привычкахъ и потребностяхъ, Виченцино и Елена будутъ тутъ счастливы.

Мартъ былъ въ половинѣ. Дни стали длиннѣе, и прекрасная погода предшествовала наступленію полной весны. Виченцино долго пробылъ у больнаго и очень поздно подходилъ къ дому Дольяни. Вопреки обыкновенію чувствительнаго къ холоду больнаго старика, стеклянная дверь, выходящая въ садъ, была открыта и ярко освѣщена. Виченцино, вошедшій черезъ садъ, чтобы сократить дорогу, сталъ припоминать, какой праздникъ приходится завтра. Обыкновенно Елена справляла праздникъ наканунѣ и приготовляла Виченцино небольшіе сюрпризы, чтобы вознаградить его за увеличенные труды въ церкви при каждомъ торжествѣ. Она разучивала для него какую-нибудь красивую духовную пьесу, или заготовляла цвѣты для украшенія церкви, или дарила вышивки и кружева для алтаря. Но завтра только четвертое воскресенье поста. Что случилось въ домѣ?

Несмотря на сильное утомленіе, Виченцино вошелъ улыбаясь, въ надеждѣ услышать пріятное извѣстіе. Онъ не нашелъ однако ничего новаго. Только на каминѣ горѣли обѣ большія лампы, а на буфетѣ стояли бутылки, тарелки и вазы съ фруктами.

-- Что за новости сегодня? спросилъ Виченцино Елену, встрѣтившую его у дверей.

-- О, великія новости, отвѣтила дѣвушка необычнымъ тономъ. Онъ вопросительно посмотрѣлъ на нее и увидѣлъ, что личико ея пылало, глаза блестѣли, и въ волосахъ была роза.

-- Что такое случилось? Не пріѣхалъ ли Винченцо? спросилъ онъ снова.

-- Нѣтъ, еще не пріѣхалъ. Тебѣ разскажетъ отецъ,-- и она поставила для Виченцино стулъ рядомъ съ кресломъ г. Дольяни. Затѣмъ подошла къ фортепьяно и заиграла менуэтъ.

Виченцино, удивленный этой неподходящей для поста музыкой, опросилъ дядю:-- Нельзя ли узнать, что тутъ за радость и какой тутъ праздникъ?

-- Праздникъ, но не для насъ съ тобою, дорогой Виченцино, вздохнулъ старикъ.-- Мы останемся одни, и въ твоемъ красивомъ приходскомъ домѣ поселится только бѣдный, больной старикъ.

Винечцино поблѣднѣлъ. Онъ не могъ выговорить ни слова. Больной продолжалъ:-- Елена покидаетъ насъ.

-- Развѣ нашелся женихъ? спросилъ Виченцино, вздрагивая.

-- Онъ существуетъ давно. Она ждетъ его уже семь лѣтъ. Онъ былъ въ Индіи. Виченцино всталъ, какъ будто желая поздравить кузину, но въ сущности, чтобы скрыть свою дрожь.

Онъ сдѣлалъ два шага, остановился, заглянулъ въ садъ и заперъ дверь, проговоривъ, что воздухъ слишкомъ свѣжъ для дяди, наконецъ блѣдный, но уже поборовъ волненіе, сѣлъ возлѣ Елены и сказалъ:

-- И такъ у тебя тоже была тайна?

-- Да, отвѣтила Елена, взглядывая на него своими ясными глазами.-- Но ты не долженъ жаловаться; вы всѣ отъ этого выиграли. Это была тайна моей веселости и того спокойствія, съ какимъ я встрѣчала замужество моихъ сестеръ. Я была увѣрена, что онъ возвратится.

-- Всѣ эти семь лѣтъ? проговорилъ съ трудомъ Виченцино.

-- Да, съ тѣхъ поръ, какъ ты жилъ съ отцомъ въ Верчелли. Въ тотъ годъ онъ пріѣзжалъ сюда въ отпускъ, потому что заболѣлъ во время своей первой поѣздки въ Японію.

-- Онъ служитъ во флотѣ?

-- Да; въ коммерческомъ флотѣ.

-- Вотъ почему ты такъ охотно читала путешествія и такъ любила морскіе виды и далекіе горизонты.

-- Я знала, что мнѣ придется жить на морѣ.

-- Но неужели ты всегда была увѣрена въ его любви и его возвращеніи?

-- Я такъ же была увѣрена въ его сердцѣ, какъ и въ твоемъ, отвѣтила Елена не колеблясь. Она не подозрѣвала, что этимъ сравненіемъ затронула едва зажившую рану бѣднаго священника.

-- И ты не усумнилась ни разу въ эти семь лѣтъ? спросилъ еще разъ Виченцино, хватаясь за послѣднюю надежду, что. это юное сердце билось для него хотя въ минуты сомнѣнія.

-- Ни разу, сказала Елена убѣжденно.-- Если бы я сомнѣвалась, я бы умерла.

Виченцино чувствовалъ, какъ послѣдній лучъ радости исче залъ изъ его сердца. Она никогда не любила его, никогда не понимала и осталась въ дѣвушкахъ не для него. Все его прошедшее, всѣ милыя воспоминанія утратили теперь цѣну. Имъ овладѣло такое отчаянье, подъ которымъ изнемогаютъ самыя сильныя души. Онъ открылъ дверь въ садъ и вышелъ съ непокрытою головою. Елена думала, что онъ хочетъ немного прогуляться и разспросить ее подробнѣе, и, подчиняясь охотно его авторитету, какъ духовнаго брата, встала также, чтобы идти за нимъ. Но онъ ускорилъ шаги и исчезъ въ темнотѣ.

-- Кажется, Виченцино не доволенъ моимъ замужествомъ, сказала Елена, подходя къ отцу и поворачивая его кресло, чтобы подкатить къ кровати.

Старикъ покачалъ головою и вздохнулъ.-- Жизнь будетъ для насъ невесела. Я старъ и уже обтерпѣлся, но ему только двадцать шесть лѣтъ.

XVI.

На слѣдующій день Виченцино успокоилъ Елену. Вчера онъ усталъ и былъ грустно настроенъ послѣ посѣщенія умирающаго. Но онъ радуется, очень радуется ея счастью. Его блѣдность и провалившіеся глаза ясно доказывали его усталость. Елена успокоилась и въ тотъ же вечеръ представила ему своего жениха.

Виченцино хлопоталъ для нея такъ же, какъ и для другихъ двоюродныхъ сестеръ. Но только въ виду близкой Пасхи и приведенія въ порядокъ дома, онъ рѣдко могъ проводить вечера съ женихомъ и невѣстой. И въ-то время, какъ они сожалѣли объ его отсутствіи, онъ сидѣлъ у себя и принуждалъ себя читать. Но это ему не удавалось. Глаза его безъ мысли смотрѣли въ книгу, на которую скатывались крупныя слезы.

Винченцо, пріѣхавшій за нѣсколько дней до свадьбы, нашелъ своего друга очень измѣнившимся. Но прибытіе его такъ обрадовало Виченцино, что вскорѣ исчезли слѣды его утомленія. Онъ былъ только взволнованъ въ день свадьбы и, совершая обрядъ, не могъ произнести обычной рѣчи и извинился нервнымъ разстройствомъ, говоря, что при всякомъ чувствительномъ словѣ и чтеніи онъ не можетъ не плакать.

-- Я останусь съ тобою до конца отпуска, и ты у меня поздоровѣешь, сказалъ Винченцо, весело его обнимая.-- Я не говорю чувствительныхъ словъ.

И дѣйствительно, только веселость Винченцо оживляла пустынный домъ послѣ отъѣзда Елены. Они перебрались въ приходскій домъ, но нѣсколько комнатъ оставались запертыми. Виченцино приготовилъ ихъ для Елены. Во время пребыванія Винченцо въ Сантіи сердце молодаго священника согрѣлось снова дружбой, наполнявшей всю его юность. И снова въ немъ воскресли надежды, что онъ увидитъ дѣтей своего друга, поможетъ воспитывать и учить ихъ, и что эти малютки съ любовью отнесутся къ нему. Винченцо никогда не говорилъ объ этомъ. Быть можетъ, и у него была тайна, какъ и у Елены. Быть можетъ, онъ глубоко хранилъ ее въ душѣ до того дня, когда, какъ и она, онъ готовъ скорѣе умереть, чѣмъ жить безъ любви. Но Виченцино ждалъ этого утѣшенія и, наканунѣ отъѣзда друга, сказалъ ему: -- когда ты снова пріѣдешь?

-- Не знаю! отвѣтилъ Винченцо.-- Изъ Неаполя сюда далеко. Когда получу продолжительный отпускъ.

-- И... ты пріѣдешь одинъ? спросилъ Виченцино нерѣшительно.

-- Какъ одинъ? повторилъ тотъ. И, угадавъ по улыбкѣ Виченцино его мысль, воскликнулъ, громко смѣясь: -- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Избави Богъ! Я хочу пользоваться свободой. Только священники готовы жениться, потому что не могутъ!

Ужасъ напалъ на Виченцино. И вотъ для чего онъ пожертвовалъ собою!

* * *

Медленно и однообразно тянулись годы въ приходскомъ домѣ. Старикъ все ослабѣвалъ, утрачивалъ одно чувство за другимъ, и наконецъ молодой священникъ закрылъ ему глаза. Въ тридцать лѣтъ онъ остался совершенно одинокимъ. Его замкнутый характеръ не привлекалъ къ нему сердца. Всѣ почитали его, но друзей не было. Онъ былъ всегда худой и блѣдный; теперь же высокая и нѣжная его фигура немного сгорбилась, и свѣтлые волосы стали сѣдѣть. Всѣ говорили, что онъ изнуряетъ себя постомъ и бичеваніемъ. Его считали святымъ. Никто не зналъ, что онъ мученикъ! Кто-то замѣтилъ, что онъ принадлежитъ къ тѣмъ энтузіастамъ, изъ которыхъ выходятъ миссіонеры; другіе стали разсказывать, что онъ поступаетъ въ миссіонеры, и наконецъ распространился слухъ, что онъ собирается миссіонеромъ въ Индію.

Виченцино зналъ объ этихъ слухахъ, но не чувствовалъ въ себѣ ни призванія, ни энергіи для такого предпріятія и продолжалъ свою однообразную отшельническую жизнь.

Спустя пять лѣтъ онъ получилъ отчаянное письмо отъ Елены. Ея мужъ умеръ отъ желтой лихорадки на кораблѣ, на которомъ они возвращались въ Италію. Она высадилась съ сыномъ въ Генуѣ. Ее пугалъ шумъ города и общество людей, и она просила его принять ее къ себѣ. "Я буду хозяйкой въ твоемъ домѣ, а ты поможешь мнѣ воспитать моего Виченцино и простишь мнѣ мое горе. Я не буду для тебя веселой подругой, какъ прежде, но заплачу тебѣ за твою великую доброту привязанностью, а ты своею глубокою вѣрою научишь меня покорности"...

Наступилъ послѣдній взрывъ страсти наболѣвшей и испытанной души Виченцино, послѣднія слезы, послѣдняя борьба въ его жизни. Онъ отвѣтилъ Еленѣ:-- "Ты развѣ не знаешь, что я дѣлаюсь миссіонеромъ? Объ этомъ давно здѣсь говорятъ. Я не могу предложить тебѣ поселиться у меня. Съ первымъ обществомъ миссіонеровъ я уѣзжаю въ Индію. Передай отъ меня поклонъ Винченцо и посовѣтуй ему завести свою семью. Грустно остаться на старости одному".

"Русскій Вѣстникъ", No 9, 1894

Оставить комментарий Торриани Мария-Антуанетта (перевод: Без указанию переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1883 Обновлено: 06/09/2022. 108k. Статистика. Повесть: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Senz'amore. Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", No 9, 1894.

Торриани Мария-Антуанетта Без любви