Аннотация: Mona Maclean, Medical Student.
Текст издания: журнал "Міръ Божій", NoNo 1-8, 1899.
СТУДЕНТКА.
Романъ Грэхэмъ Трэверса.
Переводъ съ англійскаго З. Журавской.
I. Въ саду.
-- Я хотѣла бы умереть!
-- Гм! Оно и видно.
Отвѣтъ послѣдовалъ не сразу. Первая изъ собесѣдницъ осторожно выпутывалась изъ гамака, въ которомъ она лѣниво качалась, подъ тѣнью почернѣвшей отъ дыма липы.
-- Нѣтъ, -- выговорила она, наконецъ, расправляя складки своею хорошенькаго голубого платья,-- льщу себя надеждой, что по мнѣ этого не видно. Я не разъ уже говорила вамъ, милая Мона, что въ дѣлѣ пріобрѣтенія хорошей практики, умѣнье причесываться, по крайней мѣрѣ, не менѣе важно, чѣмъ умѣнье разсѣкать трупы.
Она тряхнула темно-красными локонами и съ вызывающимъ видомъ выпрямилась во весь ростъ; -- злѣйшій критикъ не посмѣлъ бы сказать, что ея внѣшность не соотвѣтствуетъ ея принципамъ. Внезапно она вся точно ослабѣла, опустилась, и лицо ея выразило глубокое отчаяніе, полу-искренное, полу-напускное.
-- А все-таки я желала бы умереть,-- повторила она.
-- Не вижу, зачѣмъ вамъ заставлять меня желать того же? Почему мы бросили читать?
-- Бросила! Это мнѣ нравится! Я и не начинала. За цѣлые полчаса я ни разу не перевернула страницы. Вотъ награда за терпѣніе!.. Который часъ?
-- Четверть перваго.
-- Только-то? А списки выставятъ не раньше двухъ. Мы когда пойдемъ?
-- Около трехъ, я думаю,-- это будетъ благоразумнѣе,-- чтобы избѣжать давки.
-- Благодарю васъ! Я намѣрена быть тамъ ровно въ два. Давки никакой не будетъ. Вѣдь это не матрикулы; притомъ же теперь всѣ разъѣхались. Какъ жаль, что я не могла тоже уѣхать! Дали бы знать что телеграфу,-- и кончено. А тутъ будутъ тебя поджаривать на медленномъ огнѣ. Одинъ просмотръ списковъ чего стоитъ!..
Она вдругъ оборвала свою рѣчь. Мона вернулась къ своей книгѣ, но не прошло и нѣсколькихъ минутъ, какъ зонтикъ подруги заслонилъ ютъ нея страницу.
-- Пріятная перспектива, не правда ли?-- мучиться для того, чтобъ другія студентки узнали, что всѣ перешли, кромѣ тебя!
-- Люси, вы невыносимы. Уложили вы свои вещи?
-- Точно такъ-съ.
-- Вы намѣрены ѣхать всю ночь въ этомъ платьѣ?
-- Не будучи милліонершей, какъ вы,-- не собираюсь. Вы и не подозрѣваете, какую компанію придется выдержать этому платью. Но не захотите же вы, чтобъ я шла въ Бёрлингтонъ-гоузъ въ своемъ старомъ саржевомъ?
-- Почему же нѣтъ? Вы сами говорите, что всѣ разъѣхались.
-- Совершенно вѣрно. Потому-то мы и будемъ en évidence {На виду.}, какъ исключенія. Я вовсе не желаю, чтобъ меня принимали за "передовую-женщину". Тамъ будетъ кой-кто изъ мужчинъ, и я...
Но Мона не слушала. Она поднялась съ подушекъ, на которыхъ лежала, и расхаживала взадъ и впередъ по травѣ.
-- А знаете, что, Мона,-- говорить вы можете, что хотите, а все-таки вы сами волнуетесь, хотя у васъ-то ужъ нѣтъ никакой на это причины.
Мона остановилась и скользнула взглядомъ по своей товаркѣ.
-- Почему это? Вы думаете, что если я разъ прошла черезъ эту пытку, такъ ужъ и привыкла, какъ угорь къ тому, что съ него сдираютъ кожу?
-- Какія глупости! Какъ вы ухитрились провалиться тогда;-- этого я не берусь объяснить, да и никто не возьмется, но что вамъ, при всемъ желаніи, не удастся повторить такой подвигъ,-- это ужъ вѣрно. Вы, конечно, попадете въ списокъ перешедшихъ съ отличіемъ.
Мона пожала плечами.
-- Можетъ быть,-- выговорила она спокойно,-- если только перейду. Но вопросъ въ томъ, перейду ли?
Теперь подруги шли рядомъ.
-- А еслибъ вы даже и не перешли? Это былъ бы позоръ для экзаменаторовъ и жестокая обида для васъ, но, помимо этого, не вижу тутъ ничего ужаснаго. Огорчаться вѣдь некому.
Мона вспыхнула, подняла брови и, изумленно повернувъ голову къ товаркѣ, устремила на нее вопросительный взглядъ.
-- Я хочу сказать,-- торопливо заговорила Люси,-- что вы... не такая, какъ я... ну, словомъ, что вы не дочь деревенскаго пастора. Если я провалюсь, я сдѣлаюсь басней всего прихода. Зеленщикъ будетъ выражать мнѣ черезъ прилавокъ свое соболѣзнованіе; почтальонъ разнесетъ свѣжую новость по всей округѣ, и въ первый же базарный день объ этомъ узнаютъ всѣ сосѣдніе фермеры. Pater'у это будетъ страшно обидно; онъ...
-- Насколько я его знаю, мнѣ кажется, это не помѣшаетъ ему высоко нести голову.
Обѣ разсмѣялись.
-- Кстати, вы мнѣ напомнили...-- Люси вынула письмо изъ кармана;-- онъ страшно безпокоится насчетъ вашего пріѣзда; ему такъ хочется, чтобъ вы погостили у насъ это лѣто. Вы вѣдь его совсѣмъ очаровали. Съ тѣхъ поръ даже я грѣюсь въ лучахъ вашей славы. Онъ рѣшилъ, что изъ меня въ концѣ-концовъ таки можетъ выйти, что-нибудь путное, если у меня хватило смысла оцѣнить васъ.
-- Я сама не понимаю, почему насъ съ вами такъ тянетъ другъ къ другу,-- раздумчиво выговорила Мона.-- Должно быть, я на дѣлѣ менѣе серьезна, чѣмъ кажусь, а вы не такая вѣтреница, какой васъ считаютъ. Мы сходимся, такъ сказать, на общей почвѣ. Я вижу въ васъ ту сторону моей природы, которую я обыкновенно не нахожу возможности проявить; очень возможно, что и я на васъ произвожу такое же впечатлѣніе. Каждая изъ насъ избавляетъ другую отъ необходимости...
-- Полноте, пожалуйста,-- перебила Люси.-- Я никогда не затрудняюсь "проявить" свою природу, да и вы, слава Богу, не всегда такъ мрачны, какъ сегодня. Но вы, конечно, не пріѣдете? Что для васъ пикники и лаунъ теннисъ, когда вы Вѣчный жидъ въ юбкѣ?
-- Это ужасно мило со стороны вашего отца; не умѣю сказать, какъ я цѣню его доброту, но боюсь, что пріѣхать я дѣйствительно не могу.
-- Я такъ и думала. Куда же вы на сей разъ направите свой путь -- къ сѣверному полюсу, или въ пустыни Аравіи?
Мона засмѣялась.
-- Сказать правду, мнѣ нужно сначала свести счеты и провѣрить свои капиталы, прежде чѣмъ двинуться куда-нибудь.
-- Какъ! Вамъ? Этакому-то Крезу?
-- Упрекъ заслуженъ, хоть, можетъ быть, вы и не собирались упрекать меня. Я слишкомъ много истратила. Экстренныя работы въ лабораторіи, извозчики...
-- И неразрѣзанныя книги только-что изъ-подъ пресса.
-- Ну, этихъ не слишкомъ-то много.
-- И благотворительность.
-- Увы! въ моей записной книжкѣ такіе расходы занимаютъ очень мало мѣста.
-- Да билеты въ концерты, да перчатки для неимущихъ подругъ, да кресла въ театръ,-- и каждый разъ по два вмѣсто одного...
-- Вздоръ, Люси! Принимая во вниманіе, какъ мы работали, не могу сказать, чтобъ мы тратили слишкомъ много на развлеченія. Нѣтъ, нѣтъ, на все это денегъ хватило бы. Отецъ оставилъ мнѣ приблизительно четыреста фунтовъ въ годъ.
-- Боже милостивый!
Еслибы Мона прибавила еще ноль, ея подруга не была бы болѣе поражена громадностью суммы.
-- Ну, вотъ! Вы удивляетесь, какъ настоящая школьница...
Дѣйствительно, школьница!
-- Вамъ дается тридцать-сорокъ фунтовъ въ годъ, и вы воображаете, что за эти деньги вы одѣваетесь, путешествуете, развлекаетесь и потихоньку покупаете себѣ лакомства. Вы не замѣчаете, что родители, кромѣ этого, еще массу тратятъ на васъ; это для васъ такъ же естественно, какъ воздухъ, которымъ вы дышите. Вы ходите съ матерью въ шкафы и кладовыя, ѣздите съ отцомъ въ городъ, и каждый разъ при этомъ тратите деньги или получаете вещи, которыя стоятъ денегъ. Кромѣ того, вы дѣлаете долги; когда это открывается, происходитъ семейная сцена, вы немножко поплачете, отецъ запустятъ руку въ карманъ, и въ результатѣ -- долги заплачены, и вамъ перепалъ фунтикъ-другой. Все это я отлично знаю. Ваше жалованье -- чистѣйшая коммерція. Надо все это принять въ расчетъ, прежде чѣмъ судить о моихъ доходахъ.
Люси все время стояла съ потупленными глазами. Теперь она подняла ихъ и медленно выговорила, передразнивая манеру пріятельницы:
-- Не думаю, чтобы я когда-либо въ жизни слышала болѣе одностороннее сужденіе.
Мона засмѣялась.
-- Всѣ революціи и реформаціи -- плоды одностороннихъ сужденій.
-- Я уже просила васъ не изводить меня своей ученостью. Притомъ же, ваше сѣмя падаетъ на каменистую почву. Пожалуста, не вздумайте продѣлывать свои опыты революцій и реформъ надо мной!
-- Другъ мой, если вы намѣрены цитировать древне-еврейскую литературу, пожалуйста, сначала ознакомьтесь съ ней хорошенько. Вы мнѣ напомнили, что я не дочь священника; позвольте мнѣ напомнить вамъ, что сѣмя, упавшее на каменистую почву, взошло.
-- Ну и радуйтесь! Богъ съ нимъ, съ этимъ сѣменемъ! Вы сказали, что получаете четыреста фунтовъ въ годъ?
-- Приблизительно. Иногда больше, иногда меньше. Этотъ годъ выпалъ какъ разъ неудачный, и я сильно подозрѣваю, что теперь я сижу на мели. Если,-- какъ я горячо надѣюсь, -- мои подозрѣнія несправедливы, я съѣзжу недѣльки на двѣ въ Скай. Кромѣ того, я обѣщала провести мѣсяцъ на восточномъ берегу Шотландіи, у кузины моего отца.
-- Мнѣ казалось, что у васъ нѣтъ родныхъ.
-- Да ихъ и нѣтъ, кромѣ этой,-- по крайней мѣрѣ, кузины. И этой я никогда не видала и, вѣроятно, даже не узнала бы о ея существованіи, еслибъ она не написала мнѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, прося одолжить ей двадцать фунтовъ стерлинговъ. Теперь ея дѣла поправились, но она все не можетъ забыть одолженія и разсыпается въ благодарностяхъ. Не думаю, чтобъ она была настоящей леди. Дѣду моему повезло въ жизни больше, чѣмъ всѣмъ его роднымъ; отцу тоже, такъ что это моя вина, если мы съ кузиной Рэчелью не пошли разными путями.
-- Зачѣмъ же вы ѣдете къ ней?
-- Право не знаю. Давно обѣщала,-- она собственно проситъ, чтобъ я совсѣмъ поселилась у нея;-- притомъ же мнѣ хочется взглянуть на "владѣнія предковъ".
-- А другихъ родныхъ у васъ нѣтъ?
Мона засмѣялась.
-- Сестра моей матери недавно вернулась изъ Индіи съ своимъ супругомъ, но мы и теперь такъ же далеки другъ отъ друга, какъ въ то время, когда насъ раздѣлялъ океанъ. Не думаю, чтобъ она и съ матерью были особенно близки. Къ тому же трудно себѣ представить, какъ она смотритъ на женщинъ, изучающихъ медицину.
-- Погодите, -- сказала Люси.-- Когда вы будете знаменитымъ врачомъ...
-- Въ пріемной котораго терпѣливо ждутъ герцогини и т. д. и т. д. Ну да, тогда она пожалѣетъ. Она, конечно, страдаетъ какой-нибудь непонятной внутренней болѣзью, надъ которой напрасно ломали себѣ голову всѣ лондонскіе врачи. Въ концѣ концовъ она рѣшится на послѣднее средство -- обратиться ко мнѣ. Я приду, посмотрю, махну рукой, глядишь, она и здорова. Но, конечно, трудно ожидать, чтобъ она это предвидѣла заранѣе. Для этого требуется умъ выше дюжиннаго; притомъ же это испортило бы все дѣло.
II. Списки.
Сомнѣнія больше не можетъ быть. Списки выставлены.
Еще издали дѣвушки увидали небольшую группу людей, безмолвно я жадно пробѣгавшихъ столбцы именъ. Тѣ, кому удалось занять первыя мѣста, не спѣша дѣлали отмѣтки въ своихъ записныхъ книжкахъ. Стоявшіе позади напрягали зрѣніе, напрягали каждую мышцу въ тѣлѣ, усиливаясь разглядѣть одно имя, удостовѣриться въ единственномъ фактѣ, интересномъ для нихъ.
-- Я говорила, что надо было подождать,-- спокойно сказала Мона, стараясь не выдать своего волненія, хотя дыханіе спиралось у нея въ груди.
-- Можетъ быть, я могу помочь вамъ?-- предложилъ высокій господинъ, стоявшій рядомъ съ ними.-- Скажите мнѣ фамилію особы, интересующей васъ.
-- О, благодарю васъ,-- отозвалась Мона съ любезной улыбкой.-- Мы подождемъ. Мы интересуемся нѣсколькими лицами.
Онъ посторонился, чтобы пропустить ихъ впередъ; скоро очередь дошла до нихъ.
-- По второму разряду!-- воскликнула Люси, дойдя до собственной фамиліи; въ этомъ возгласѣ слышались и облегченіе, и досада. Ну и за то спасибо! Дайте-ка взглянуть, кто со мной. А теперь посмотримъ перешедшихъ съ отличіемъ. Мона Моклинъ... Мона Моклинъ...
Второй списокъ былъ очень коротокъ; нѣсколькихъ секундъ оказалось достаточно, чтобъ убѣдиться...
-- Охъ!-- невольно вырвалось у Люси, когда истина сдѣлалась для нея очевидной.
-- Тссъ!-- тихо и торопливо выговорила Мона.-- Такъ оно и должно быть. Идемте.
Она потащила подругу внизъ по ступенькамъ и мимо почтовой конторы, по Ридженть-стритъ.
-- Вотъ что, голубчикъ, надо вѣдь еще послать эти проклятыя телеграммы...-- начала Люси, словно оправдываясь.
-- Да, да, знаю. Саѣшить некуда. Дайте мнѣ подумать.
Солнце свѣтило ярко, но руки Моны были холодны, какъ свинецъ. Она не вѣрила въ новую неудачу. Тутъ какая-нибудь ошибка. Ея фамилію напечатали неправильно, или, можетъ быть, случайно совсѣмъ пропустили ее. Завтра дѣло разъяснится. Не можетъ быть, чтобы она опять провалилась на экзаменѣ. Да и вправду ли тамъ нѣтъ ея имени? Можетъ быть, она сама проглядѣла его?
-- Люси,-- сказала она,-- вы ничего не имѣете противъ того, чтобы вернуться и еще просмотрѣть списки?
-- Конечно, надо вернуться. Мы, должно быть, ошиблись. Это просто смѣшно.
Но въ глубинѣ души она знала, что онѣ не ошиблись.
Когда онѣ вернулись, возлѣ доски съ именами почти никого уже не было; ничто не мѣшало имъ внимательно и спокойно просмотрѣть списки отъ начала до конца.
-- Это стыдъ и позоръ!-- негодовала Люси.-- Велика радость перейти, если экзаменаторы такъ мало смыслятъ въ своемъ дѣлѣ!
-- Вздоръ! Такъ оно и должно быть. Вѣдь мнѣ попался билетъ, который я хуже всего знала. Идемте.
-- Можетъ быть, вы подождете здѣсь, пока я отправлю телеграммы?
-- Нѣтъ, я пойду вмѣстѣ съ нами.
Онѣ скрылись отъ жары и свѣта въ пыльной полутемной лавчонкѣ. Мона у стола оперлась локтемъ на прилавокъ. Теперь она начинала вѣрить, по осмыслить случившагося еще не могла.-- Какъ я буду мучиться завтра!-- думала она, вздрагивая отъ ужаса.
-- Радость и горе идутъ рядомъ!-- улыбнулась она, прочитавъ телеграммы, написанныя подругой.-- ..."Двѣ мелющія въ жерновахъ: одна возьмется, другая оставится".
-- Да перестаньте же!-- вскричала Люси, слегка топнувъ ножкой. Въ эту минуту она страдала больше, чѣмъ Мона.
Обѣ дошли до Гоуэръ-стритъ, не проронивъ ни слова.
Мона весело кивнула головкой подругѣ, отперла дверь своимъ клюнемъ и вошла въ прохладныя темныя сѣни. Она еле еле дотащилась до своей уютной гостиной, вошла и заперла дверь на задвижку. Она содрогнулась при видѣ старыхъ знакомыхъ -- Казна, Фостера, Митчеля, Брюса, рабочей лампы, ящика съ инструментами, которые она любила величать "игрушками изъ слоновой кости". Взглядъ ея упалъ на ея собственное отраженіе въ задрапированномъ зеркалѣ и она подошла въ плотную къ блѣдному, энергичному, выразительному лицу.
-- Не все ли равно?-- выговорила она, какъ бы бросая кому-то вызовъ. Мы съ тобой отъ этого не заплачемъ. Не все ли равно? Ay de mi! Развѣ есть на свѣтѣ что-нибудь важное? И что такое въ сущности успѣхъ или неуспѣхъ?
Изъ этого монолога вы можете составить себѣ довольно правильное понятіе о возрастѣ моей героини.
III. "Безуміе юности".
На другой день, утромъ Мона говорила себѣ:
-- Неужто начинать опять сначала всю эту муку? Нѣтъ, ужъ лучше бросить все и эмигрировать.
Она полулежала, облокотясь на подушки; волосы ея всѣ спутались отъ безсонной ночи; руки разсѣянно играли шнурками и кружевомъ утренняго капота.
-- Почему это не несутъ кофе?
Она не успѣла докончить, какъ вошла горничная съ подносомъ, соблазнительно уставленнымъ разными яствами.
-- Вы плохо выглядите, барышня. Вамъ нездоровится?-- участливо освѣдомилась она. Мона была изъ тѣхъ жилицъ, которыми дорожатъ.
-- Нѣтъ. Только голова болитъ. Я сегодня не выйду. Черезъ полчаса принесите мнѣ горячей воды.
-- Какъ это люди эмигрируютъ?-- продолжала себя спрашивать Мона, когда горничная ушла.-- Запасаются горшками и кастрюлями,-- это я знаю, но это при отъѣздѣ;-- а потомъ, когда пріѣдутъ? Интересно знать, гожусь ли я въ фермерши. Что тамъ ни говори, а вѣдь въ жилахъ моихъ течетъ немало доброй старой мужицкой крови. Что дѣлаютъ переселенцы? Мужики роются въ землѣ; на долю женщинъ должно быть выпадаетъ стряпня и штопанье. Завидная перспектива!.. Въ мои лѣта, говорятъ, нельзя получить шахъ и матъ, а похоже на то, очень похоже.
Часъ спустя, Мона углубилась въ вычисленія. Передъ ней лежали на столѣ счетныя книги; на отдѣльныхъ листкахъ красовались столбцы цифръ, изъ дѣйствій преобладали сложеніе и вычитаніе. Съ каждой минутой складка между ея бровями врѣзывалась глубже.
-- На мели!-- выговорила она наконецъ, поднявъ голову и скрестивъ руки.-- Это слишкомъ мягкое выраженіе. Нѣтъ, милая моя Люси, это ужъ не мель, а подводные камни.
Она долго сидѣла, молча потомъ взяла пачку писемъ, на которыя она еще не успѣла отвѣтить, вытащила одно, откинулась на спинку кресла и обвела критическимъ взоромъ конвертъ.
-- По виду нельзя сказать, чтобы корреспондентка была интеллигентная. Насмѣшники, пожалуй, назвали бы и самое письмо безграмотнымъ. Чтожъ изъ того?
Мона развернула письмо и тщательно перечла его. Первый разъ она небрежно пробѣжала его и отложила въ сторону;-- письмо пришло въ самый разгаръ экзаменаціонной горячки.-- но теперь, будь это предсказаніе Дельфійскаго оракула, Мона не могла бы штудировать его съ большимъ вниманіемъ.
"Дорогая кузина,-- получила ваше письмо нынче утромъ и, получивши его, очень обрадовалась. Боюсь, что вамъ здѣсь покажется скучновато, послѣ Лондона,-- ну, да ничего; мы будемъ стараться развлекать васъ.
("Гмъ!-- подумала Мона;-- это означаетъ чай съ пирожками и коржиками домашняго приготовленія,-- цвѣточныя выставки, -- можетъ быть, даже изрѣдка soirée въ капеллѣ. Куча развлеченій"!)
"Никто здѣсь не подозрѣваетъ о вашемъ намѣреніи сдѣлаться докторшей, а чего не знаешь, то и не обидно. У насъ такое намѣреніе показалось бы очень страннымъ, признаться, я и сама такъ думаю и не теряю надежды, что вы встрѣтитесь съ какимъ-нибудь красивымъ господчикомъ..."
(Господчикомъ! вздохнула Мона) -- "...который заставить васъ позабыть объ этомъ. Моя племянница, которая жила у меня нѣсколько лѣтъ, теперь уѣхала въ Америку вѣнчаться, вы теперь у меня почти что единственный близкій человѣкъ, и мнѣ бы очень хотѣлось, чтобъ вы надумались жить у меня, пока сами не выйдете замужъ. Да и денежки поберечь не мѣшало бы; мнѣ платы не надобно, довольно и того, что буду не одна, а въ компаніи. Мнѣ все равно надо искать кого-нибудь на мѣсто племянницы, а вѣдь разница большая, свой человѣкъ живетъ или чужой. Кровь то вѣдь не вода сами знаете."
(Вотъ ужъ не знаю,-- подумала Мона.-- Мнѣ кажется, милѣйшая кузина, что возьми вы себѣ помощницу по газетному объявленію, всякая подошла бы вамъ лучше меня. Это все равно, что взять ребенка на воспитаніе).
"Черкните словечко, когда васъ ожидать.
"Любящая васъ кузина, "Рэчель Симпсонъ".
Мона задумчиво свернула письмо и снова вложила его въ конвертъ, затѣмъ встала изъ-за письменнаго стола, бросилась въ кресло качалку и заложила руки за голову.
Не мало трудныхъ задачъ рѣшила она подъ мѣрныя убаюкивающія движенія этой качалки, но сегодня и это не помогало. Мона вскочила съ мѣста и принялись ходить изъ угла въ уголъ. Отъ времени до времени она останавливалась у окна и разсѣянно смотрѣла на домовыя телѣги, нагруженныя багажемъ и направляющіяся къ станціи желѣзной дороги, или обратно.
-- Почему это мнѣ все вдругъ стало противно?-- думала она.-- Еслибъ на земномъ шарѣ нашелся уголокъ, гдѣ мнѣ дѣйствительно хотѣлось бы побывать, я, пожалуй, съумѣла бы добыть денегъ; но у меня нѣтъ желаній. Я даже почти не жалѣю о томъ, что не выдержала экзамена.
Она вернулась къ письменному столу, взяла перо, бумагу и принялось быстро писать. Въ такомъ настроеніи люди не задумываются надъ рѣшеніями, которыя могутъ наладить или исковеркать всю жизнь.
"Милая кузина Рэчель,-- когда я получила ваше письмо, у меня было очень много дѣла и заботъ; вотъ почему я не отвѣтила на него раньше.
"Неудивляюсь, что вы не видите надобности въ женщинахъ-врачахъ; это естественно, когда живешь въ здоровой мѣстности, въ деревнѣ, гдѣ кажется и болѣзней никакихъ не знаютъ, кромѣ дряхлости, лихорадокъ да переломовъ. Можетъ быть, еслибъ, вы побывали здѣсь въ какой-нибудь больницѣ, вы перемѣнили бы мнѣніе, но объ этомъ мы поговоримъ при свиданіи. Гожусь ли я лично для жизни, которую избрала, это вопросъ другой. Относительно этого, само собой, даже и непредупрежденные люди могутъ думать различно. Въ послѣднее время мнѣ не везло, хотя я работала добросовѣстно; вдобавокъ я истратила больше денегъ, чѣмъ бы слѣдовало. По этимъ и еще по другимъ причинамъ, которыя не такъ легко выразить словами, мнѣ страшно хочется уйти на время отъ лондонскаго шума и суеты -- мнѣ хотѣлось бы уѣхать, именно въ деревню, гдѣ можно читать, думать, жить спокойно и, если можно, быть кому-нибудь полезной.
"Съ Вашей стороны было очень мило предложить мнѣ поселиться у васъ на неопредѣленное время. Вы не знаете, какая я нелюбезная и замкнутая; но если вы дѣйствительно готовы купить "поросенка въ мѣшкѣ", я, съ своей стороны, готова пріѣхать къ вамъ на полгода. Къ концу этого времени вы узнаете большую часть моихъ недостатковъ и подыщите себѣ болѣе подходящую помощницу. Я буду платить вамъ за столъ, сколько вы сами назначите, и очень буду рада, если съумѣю быть вамъ чѣмъ-нибудь полезной.
Преданная вамъ Мона Маклинъ".
Завтракъ былъ уже на столѣ, когда Мона кончила писать. Она подняла крышку съ блюда, съ отвращеніемъ поглядѣла на аппетитныя котлетки, положила себѣ на тарелку одну и -- замечталась.
-- Мона, душа моя, это не годится,-- сказала она, съ усиліемъ отрываясь отъ своихъ грезъ.-- Шахъ и матъ, или не шахъ и мать, а увядать, какъ цвѣточку, я тебѣ не позволю, и морить себя голодомъ тоже -- Hörst du wohl {Слышишь?}?
Послѣ геройской, хотя и не совсѣмъ удачной попытки позавтракать Мона перечла только что написанное письмо, стараясь относиться къ нему критически.
Вложивъ въ конвертъ и запечатавъ, она пожала плечами.
-- Безуміе юности! Ну и пусть! Кто не былъ юнъ? А людей не безумныхъ тоже очень немного.
Она надѣла шляпку и сама отнесла письмо на почту. Ей именно хотѣлось собственноручно опустить его въ ящикъ; къ тому же она разсчитывала, что прогулка развлечетъ ее: съ ней рѣдко бывало, чтобъ она не заглядывалась на витрины магазиновъ. Но сегодня ничто ея не радовало, она безцѣльно бродила по улицамъ, не замѣчая выставленныхъ въ окнахъ изящныхъ вещей.-- Если бы я перешла,-- думала она,-- какъ бы я теперь была счастлива!
Усталая, она вернулась домой. Въ передней ее ждала горничная.
-- Безъ васъ пріѣзжали двѣ дамы, барышня,-- въ каретѣ,-- и вотъ эту карточку оставили.
Мона взяла карточку и прошла къ себѣ.
На карточкѣ стояло: "Леди Мунро", и въ уголкѣ адресъ: "Глочестерская площадь, Портманъ-скверъ", а на обратной сторозѣ было написано карандашомъ.
"Страшно жалѣю, что не застала. Вы должны отобѣдать у насъ въ пятницу, въ восемь часовъ, непремѣнно. Отговорокъ не принимаемъ".
Лицо Моны озарилось улыбкой.
-- А вѣдь тетушка-то, пожалуй, испортитъ мнѣ все дѣло. Улыбка исчезла и вмѣсто нея появилась морщинка между бровями.
-- Если только оно уже не испорчено!-- добавила мысленно дѣвушка, вспомнивъ объ отправленномъ письмѣ.
IV. Сэръ Дугласъ.
Наступила пятница. Мона одѣлась особенно тщательно; ей хотѣлось показать себя въ самомъ выгодномъ свѣтѣ.
Посторонній наблюдатель сказалъ бы, что ея настоящія уныніе и апатія только мѣрило страстнаго энтузіазма, съ которымъ она относилась къ избранному ею дѣлу; она и сама это прекрасно знала, но въ данный моментъ могла видѣть въ жизни исключительно ея тѣневую сторону. Прошлое и будущее представлялись ей одинаково мрачными и противными -- "Grau, grau, gleichgültig grau",-- и естественный, горячій протестъ юности противъ такого удѣла принялъ форму рѣшенія насладиться какъ можно полнѣе проблескомъ свѣта и радости. Она забудетъ все, кромѣ настоящей минуты; въ новую сферу она вступитъ новымъ человѣкомъ.
Когда Мона вошла, леди Мунро и дочь ея были однѣ въ гостиной.
Леди Мунро была одна изъ тѣхъ женщинъ, которыя на все окружающее ихъ кладутъ отпечатокъ своей личности. Комната, занимаемая ею, скоро становилась какъ бы частью ея самой; друзья давно знали за ней эту особенность и каждый разъ подчеркивали ея проявленіе.
Шаблонная лондонская гостиная совершенно измѣнила свой видъ подъ восточными коврами и драпировками; по угламъ стояли группы роскошныхъ тропическихъ растеній; изъ индійскихъ бокаловъ граціозно выглядывали чудныя пышныя розы: нѣсколько изящныхъ лампъ обливали комнату матовымъ свѣтомъ.
-- Мона, неужели это ты?
Леди Мунро поднялась съ кушетки и ласково поцѣловала племянницу въ обѣ щеки. Въ первыя минуты Мона не находила словъ. Она всегда была очень чутка къ красивой сторонѣ роскоши, а тутъ самая атмосфера этой гостиной будила въ ней съ неотразимой силой воспоминанія дѣтства. Прикосновеніе губъ этой прелестной женщины, звукъ ея голоса, мягкій шелестъ платья,-- все это доставляло Монѣ утонченное физическое наслажденіе. Строго говоря, лэди Мунро не была красавицей, но безспорно была обаятельной женщиной: въ ней была какая-то неуловимая прелесть; все существо ея, казалось, было пропитано благоуханіемъ. Всѣ знакомые мужчины боготворили ее, но и самый циничный изъ пріятелей ея мужа не посмѣлъ бы отрицать, что она такъ же очаровательна въ обращеніи съ женщинами, какъ и съ мужчинами. Она покоряла сердца не блескомъ остроумія, не живостью характера, а просто тѣмъ, что всегда и вездѣ была самой собой.
-- Это моя дочь, Эвелина,-- сказала она, кладя руку на плечо рослой дѣвушки -- подростка, тихой и кроткой, истой англійской школьницы,-- одной изъ тѣхъ хризалидъ, которыя, послѣ нѣсколькихъ дней пребыванія въ англо-индійскомъ обществѣ, превращаются изъ дѣтей въ законченныхъ свѣтскихъ женщинъ.
-- Я съ минуты на минуту жду мужа. Онъ жаждетъ познакомиться съ вами.
Эвелина медленно подняла свои голубые глаза, спокойно посмотрѣла на мать и снова опустила рѣсницы, ни чуточки не измѣнившись въ лицѣ. Слова леди Мунро были въ сущности любезнымъ искаженіемъ истины. Сэръ Дугласъ Мунро былъ прежде всего свѣтскій человѣкъ. Онъ зналъ толкъ въ винѣ, въ лошадяхъ, и льстилъ себя надеждой, что знаетъ толкъ въ женщинахъ; это послѣднее качество онъ цѣнилъ выше всего. Онъ всю жизнь занимался изученіемъ женщинъ и думалъ, можетъ быть, справедливо, что женская душа для него открытая книга. Одинъ только видъ -- женщина, изучающая мужчину,-- еще не вошелъ въ его коллекцію, но и объ этомъ видѣ онъ уже слыхалъ и въ умѣ отнесъ его къ полезнымъ, но неинтереснымъ разновидностямъ, которыя собственно даже не заслуживаютъ названія "женщины". Поэтому онъ "жаждалъ" знакомства съ Моной Маклинъ лишь въ томъ смыслѣ, въ какомъ не особенно рьяный энтомологъ "жаждетъ" поимки рѣдкаго, но безобразнаго жука, чтобы пополнить свою коллекцію.
При первой встрѣчѣ новый жукъ несомнѣнно поразилъ его.
-- Какъ! Это Мона?-- вскричалъ онъ, когда леди Мунро представила ему племянницу;-- Мона Маклинъ? докторша?
Мона поднялась съ мѣста и, смѣясь, взяла протянутую ей руку.
-- До этого еще далеко. На вакаціяхъ я стараюсь даже забыть, что я готовлю себя въ доктора.
При этомъ мягкомъ освѣщеніи она казалась почти красивой Леди Мунро забыла, что ея племянница -- студентка изучающая медицину, и чувствовала лишь законную гордость владѣльца. Она была увѣрена, что дешевенькая портниха не съумѣла бы уладить такъ изящно эти складки мягкаго сѣраго крепа, а въ томъ, какъ была приколота вѣтка ярко пунцовой герани на плечѣ дѣвушки, сказывалось артистическое чутье.
-- Мона портретъ своей матери,-- сказала она.
-- Д-да,-- протянулъ сэръ Дугласъ, пользуясь правами родства, чтобы безцеремонно разглядывать дѣвушку.-- Она очень напоминаетъ мнѣ тебя въ ея лѣта.
-- Какой вздоръ!-- поспѣшно возразила Мона;-- помните, что я не привыкла къ лести.
-- Не привыкли льстить, или чтобы вамъ льстили?
-- Ни къ тому, ни къ другому.
И она съ нескрываемымъ, полудѣтскимъ восхищеніемъ посмотрѣла на тетку.
Это видимо понравилось сэру Дугласу, хоть самъ онъ давно пересталъ говорить комплименты женѣ
-- Въ вашемъ лицѣ есть много и отцовскаго,-- замѣтилъ онъ,-- напримѣръ, роіъ.-- Ахъ, славный онъ былъ человѣкъ, одинъ изъ тысячи! Я могъ бы много вамъ поразсказать о нашей жизни въ Индіи...
-- Я съ радостью готова слушать,-- горячо откликнулась Мона.
Мона взглянула на смуглое бородатое лицо подъ огромнымъ бѣлымъ тюрбаномъ, но не могла опредѣлить, слышалъ ли Нуббоо эту похвалу: взоръ его былъ непроницаемъ. Носилъ ли онъ въ головѣ своей всю философію Будды, или же думалъ исключительно о своихъ entrées -- сказать было невозможно. Еслибъ вся эта сцена не казалась ей выхваченной изъ "Тысячи и одной ночи", она сочла бы святотатствомъ заставлять человѣка съ такимъ лицомъ прислуживать за столомъ.
-- Когда я смотрю на Нуббоо, я кажусь себѣ опять маленькой дѣвочкой,-- сказала она;-- онъ точно кусочекъ моего міра грезъ.
Чуть замѣтная улыбка скользнула по лицу индѣйца, безшумно переходившаго отъ стула къ стулу.
-- Именно "міра грезъ",-- засмѣялась ея тетка,-- Едва ли ты можешь хорошо помнить свое дѣтство.
-- Я совсѣмъ его не помню,-- вздохнула Мова.
Во все время обѣда леди Мунро и Мона вели разговоръ почти исключительно между собой; Эвелина лишь изрѣдка вставляла нѣсколько словъ, чтобы смягчить какое-нибудь, слишкомъ ужъ мѣткое и характерное замѣчаніе матери, при чемъ скрытый юморъ, звучавшій въ словахъ дѣвушки, ничѣмъ не отражался на ея лицѣ. Сэръ Дугласъ говорилъ ровно столько, сколько этого требовала учтивость, но не больше. Новый жукъ, очевидно, поглощалъ все его вниманіе.
Леди Мунро чувствовала себя какъ-то странно: она гордилась племянницей, готова была полюбить ее, но вмѣстѣ съ тѣмъ питала къ ней отвращеніе и страхъ,-- отвращеніе къ избранной ею профессіи, страхъ передъ ея предполагаемой "ученостью". Леди Мунро презирала ученыхъ женщинъ, но вовсе не хотѣла, чтобъ онѣ презирали ее. Она пустила въ ходъ все свое остроуміе, все свое умѣнье вести разговоръ и все-таки ей было не по себѣ; даже явное восхищеніе Моны не могло вполнѣ разувѣрить ее.
-- Какъ это вышло, Мона, что мы такъ мало видѣлись съ тобой?-- начала она, когда онѣ перешли въ гостиную, оставивъ сэра Дугласа за столомъ.-- Гдѣ ты была, когда мы въ послѣдній разъ пріѣзжали на родину?
-- Въ Германіи, кажется. Я прожила тамъ три года по выходѣ изъ школы.
-- Ты, кажется, изучала музыку?
-- Да, музыку, и немножко живопись.
-- Удивительная дѣвушка! Такъ ты музыкантша?
-- Gott bewahre! {Боже сохрани!} -- невольно вырвалось у Моны.-- Мои друзья-музыканты считаютъ меня Тэрнеромъ, а друзья-художники -- Рубинштейномъ, изъ чего вы можете заключить, что у меня нѣтъ настоящаго таланта ни къ тому, ни къ другому, и это будетъ истинная правда.
-- Это такъ только говорится. Я увѣрена, что ты совмѣщаешь въ себѣ оба таланта!
-- Какъ Джэкъ-всезнайка, который зналъ всѣ ремесла и ни въ одномъ не ушелъ дальше подмастерья? Пожалуй, только это очень печально!
-- И что же, ты никогда не снисходишь съ высоты своего величія, не развлекаешься, какъ другія молоденькія дѣвушки? "Гомеру чуждо все земное".
-- Боюсь, что меня нельзя называть молоденькой дѣвушкой. Вѣдь у васъ, кажется, есть наша фамильная библія,-- тамъ записанъ годъ моего рожденія. Къ сожалѣнію, Гомеръ увлекается "земнымъ" гораздо чаще, чѣмъ это подобаетъ его высокому призванію. Я истый эпикуреецъ въ пустякахъ.
-- Въ чемъ?
-- Простите мнѣ мой школьный жаргонъ. Это значитъ, что я очень увлекаюсь концертами, театромъ, картинными галлереями, не говоря уже объ окнахъ магазиновъ.
-- Неужели ты способна останавливаться передъ витринами?
Леди Мунро еще разъ съ удовольствіемъ остановила взглядъ на изщяпомъ костюмѣ племянницы; а все-таки она немножко боялась: можетъ быть. Мона просто смѣется надъ ней?
-- Почему же нѣтъ? Мало же вы меня знаете!
-- Вѣроятно, тебя привлекаютъ картины, фарфоръ, мебель и т. под.-- допытывалась леди Мунро, осторожно нащупывая почву.
-- Да, все это я люблю, но люблю также и красивыя шляпы, платья, кружева, почтовую бумагу, и всякія бездѣлушки, только красивыя, конечно. На мякину меня не поймаешь.
-- Ты хочешь сказать, что не увлекаешься модой?
Мона глубокомысленно сдвинула брови, очевидно, она хотѣла отвѣтить по совѣсти, потомъ покачала головой и тихонько засмѣялась.
-- Ужъ каяться, такъ каяться. Боюсь, что меня очень привлекаетъ мода, мода сама по себѣ -- pure et simple.
-- Если она не безобразна?-- серьезно спросила Эвелина.
-- Но часто ли она бываетъ безобразной въ рукахъ художницы-портнихи? Судить о модѣ по платью, сшитому простой швеей, такъ же несправедливо, какъ судить объ аріи, сыгранной на шарманкѣ или на грошевой трубѣ.
Леди Мунро засмѣялась.
-- Это я должна сказать мужу.-- Онъ какъ разъ въ эту минуту минуту вошелъ.-- Дугласъ, ты не имѣешь понятія о томъ, какую ересь проповѣдуетъ Мона. Она не меньше насъ интересуется новыми фасонами платьевъ и шляпъ.
Сэръ Дугласъ серьезно смотрѣлъ на Мону. Онъ или не слыхалъ замѣчанія, или старался совмѣстить его мысленно со всѣми чертами ея характера, уже подмѣченными имъ.
Онъ сѣлъ на диванъ рядомъ съ племянницей и повернулся къ ней, какъ бы намѣреваясь завладѣть ею всецѣло.
-- Вы намѣрены серьезно изучать медицину?
-- Начинается!-- подумала Мона.
Она заранѣе была увѣрена, что онъ отъявленный врагъ "движенія" и, хотя въ эту минуту ей не хотѣлось подымать стараго спора, она чувствовала себя обязанной защищать свое знамя.
-- Конечно,-- отвѣтила она спокойно.
-- И намѣрены потомъ практиковать?
-- Безъ сомнѣнія.-- Экзаменъ и вся пережитая мука были забыты. И на послѣднемъ курсѣ Мона не могла бы отвѣтить болѣе увѣреннымъ тономъ.
-- Вы очень интересуетесь своимъ дѣломъ?
-- Чрезвычайно.
-- Мнѣ кажется, объ этомъ не надо и спрашивать,-- съ ласковой улыбкой замѣтила леди Мунро.-- Такими вещами не занимаются pour s'amuser! {Для развлеченія.}.
-- Есть другіе мотивы,-- возразилъ сэръ Дугласъ, строго поглядѣвъ на жену.-- Напримѣръ, честолюбіе...
Это было хорошо сказано, и уваженіе Моны къ своему противнику возрасло. Приступъ кашля прервалъ рѣчь сэра Дугласа. Жена тревожно поглядѣла на него!
-- Ты бы прописала что-нибудь моему мужу,-- сказала она, улыбаясь.
-- Не надо!-- сердито прохрипѣлъ сэръ Дугласъ; кашель все еще не давалъ ему говорить.
Въ эту минуту Нуббоо доложилъ о новомъ посѣтителѣ, родственникѣ сэра Дугласа. Этотъ послѣдній какъ будто обрадовался перерыву, позволившему снова присвоить себѣ Мону.
Онъ пожалъ руку гостя, вернулся къ племянницѣ и нѣсколько времени сидѣлъ молча, какъ бы собираясь съ мыслями.
-- Дѣло въ томъ,-- вырвалось у него наконецъ,-- что я никакъ не могу составить себѣ мнѣнія по этому вопросу, т. е. о женщинахъ-врачахъ, положительно не могу. Я думаю надвое. Съ одной стороны -- необходимость, жестокая необходимость, съ другой -- какая жертва!
Мона не вѣрила своимъ ушамъ. Это было такъ непохоже на прямое, грубое нападеніе, къ которому она готовилась. Инстинктивно она сложила оружіе и сдалась на капитуляцію.
-- Я нахожу, что съ вашей стороны необычайно либерально признать необходимость женщинъ-врачей,-- сказала она, но кроткое, серьезное лицо ея говорило краснорѣчивѣе словъ.
-- Либерально! Кто же можетъ не признавать этого? Я бѣшусь при мысли, что наши женщины позволяютъ осматривать себя мужчинѣ. Какъ онѣ могутъ позволять это! Лѣтъ черезъ пятьдесятъ ни одна женщина не рѣшится сознаться, что; съ ней это было когда-нибудь. А все-таки жертва страшно тяжела. Позволить Эвелинѣ пройти черезъ то, черезъ что прошли вы! Да никогда въ жизни!
Взглядъ его съ любовью остановился наўбѣлокурой головкѣ дочери.
-- Я согласна, что женщинѣ не слѣдуетъ приступать къ изученію медицины ранѣе двадцати трехъ лѣтъ.
-- Двадцати трехъ! дурно и для мужчины, но у нею есть такія добродѣтели, которыхъ это не затрогиваетъ. А женщина теряетъ все, что дѣлаетъ ее прекрасной и привлекательной. Вы должны очерствѣть и ожесточить свое сердце.
Онъ смотрѣлъ на нее, какъ бы требуя отвѣта.
-- Надѣюсь, что этого не будетъ,-- спокойно сказала Мона, глядя ему прямо въ глаза.
-- Вы надѣетесь!-- съ негодованіемъ повторилъ онъ.-- Вы надѣетесь! И это все, что вы можете сказать? Вы даже не увѣрены?
-- Трудно судить о самой себѣ,-- задумчиво сказала Мона, снова спокойно встрѣтивъ его испытующій взоръ,-- и личное мнѣніе о себѣ человѣка немногаго стоитъ. Думаю, что пока я еще не очерствѣла. Увѣрена, что мои друзья сказали бы то же.
Ей казалось, что онъ читаетъ въ тайникахъ ея души самые сокровенные ея помыслы, и въ данный моментъ она была этому рада: никакой другой аргументъ не могъ бы убѣдить его.
Сэръ Дугласъ опустилъ глаза, почти стыдясь своей запальчивости.
-- Вы могли бы и не говорить мнѣ этого,-- забормоталъ онъ скороговоркой;-- я привыкъ угадывать женскіе характеры по лицу. Весь вечеръ я искалъ въ вашемъ лицѣ жесткихъ линій и былъ увѣренъ, что найду ихъ, но въ немъ нѣтъ и слѣда душевной черствости; все мягко и женственно. И этого я не понимаю! По самой природѣ вашего дѣла вы должны упиваться сценами ужаса.
-- Ну, ужъ нѣтъ! Это ужъ совсѣмъ невѣрно!-- горячо вскричала Мона. Она засмѣялась бы, еслибъ оба они менѣе серьезно относились къ спору.-- Неужели вы относите это и къ сестрамъ милосердія, этимъ благороднымъ женщинамъ, которымъ поневолѣ приходится наблюдать ужасныя сцены?
-- Но вы должны ожесточить себя, иначе вы не будете годиться для своего дѣла.
-- Мнѣ кажется, "ожесточиться" -- неподходящее слово. Кто-то сказалъ, что у врача жалость переходитъ изъ эмоціи въ побужденіе,-- и это совершенно справедливо.
Сэръ Дугласъ, казалось, взвѣшивалъ ея слова.
-- Вы уже работали на трупахъ?
-- Да.
-- Одно это чего стоитъ! Вѣдь это та же бойня.
-- Вы, конечно, знаете, что я смотрю иначе.
Тѣмъ не менѣе Мона пришла въ уныніе, когда сообразила, въ какое положеніе она была поставлена. Ей приходилось или молчать, или говорить на языкѣ, невѣдомомъ ея собесѣднику. Какъ объяснить этому человѣку, что дѣло, для котораго онъ не нашелъ другого эпитета, кромѣ грубаго, презрительнаго, полно красоты, полно чудеснаго? Какъ говорить съ нимъ объ этомъ вѣчно-новомъ полѣ наблюденія и открытій, гдѣ столько простора для зоркаго глаза, искусной руки, мыслящаго мозга и зрѣлаго сужденія? Какъ описать ему эти дивные механизмы, эти тончайшія развѣтвленія сосудовъ, эти уклоненія отъ общаго типа, подчиняющіяся въ своемъ развитіи незыблемому закону, но вмѣстѣ съ тѣмъ обнаруживающія такое совершенство приспособленія, какое невозможно допустить а priori? Какъ жестоко неправильно истолковалъ бы онъ ея слова, еслибъ она заговорила съ нимъ о страстномъ увлеченіи открытіемъ, объ энтузіазмѣ, нерѣдко заставлявшемъ ее забывать и время, и все на свѣтѣ! Лицо ея пылало.-- Истинный анатомъ,-- думала она,-- долженъ быть одновременно механикомъ и ученымъ, артистомъ и философомъ. Кто не совмѣщаетъ въ себѣ всего этого, -- навсегда останется простымъ ремесленникомъ.
Сэръ Дугласъ пристально смотрѣлъ на нее. Какъ студентка, изучающая медицину, она была выше его пониманія. Какъ женщина въ данный моментъ она была прекрасна. Такимъ свѣтомъ горятъ глаза лишь у тѣхъ, кто ясно видитъ передъ собой идеалъ.
Однако изслѣдованіе еще не кончено. Надо низвести ее съ облаковъ на землю.