Тикнор Джордж
История испанской литературы. Том третий

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    History of Spanish literature. Volume 3.
    Перевод Н. И. Стороженко (1891).
    Второй періодъ (продолженіе).
    ГЛАВА XXIX. Лирическая поэзія.
    ГЛАВА XXX. Лирическая поэзія (окончаніе)
    ГЛАВА XXXI. Поэзія Сатирическая, Эпистолярная, Элегическая, Пастушеская^ Эпиграмматическая, Дидактическая и Описательная.
    ГЛАВА XXXII. Поэзія романсовъ.
    ГЛАВА XXXIII. Романъ и Прозаическая Пастораль.
    ГЛАВА XXXIV. Романъ (продолженіе). Повѣсти во вкусѣ picaresco.
    ГЛАВА XXXV. Романъ (продолженіе). Романы Серьезные и романы Историческіе.
    ГЛАВА XXXVI. Романъ (Продолженіе). Повѣсти.
    ГЛАВА XXXVII. Краснорѣчіе. Эпистолярная Литература.
    ГЛАВА XXXVIII. Историческія сочиненія.
    ГЛАВА XXXIX. Дидактическая проза.
    ГЛАВА XL. Общія замѣчанія о второмъ періодѣ испанской литературы.
    Третій періодъ. Испанская литература отъ восшествія на престолъ Бурбонской династіи до вторженія Наполеона или отъ начала XVIII в. до начала XIX.
    ГЛАВА I. Царствованіе Филиппа V.
    ГЛАВА II. Царствованіе Филиппа V (окончаніе).
    ГЛАВА III. Царствованіе Филиппа V и Фердинанда VI.
    ГЛАВА IV. Царствованіе Карла III.
    ГЛАВА V. Царствованіе. Карла IV. Саламанская школа и другіе поэты.
    ГЛАВА VI. Испанскій театръ въ XVIII столѣтіи.
    ГЛАВА VII. Царствованіе Карла IV и Фердинанда VII. (окончаніе).
    Приложеніе А. Происхожденіе Испанскаго языка (и др.)
    Приложеніе В. Сборники народныхъ романсовъ.
    Приложеніе С. Фернанъ Гомесъ де Сибдареаль и его Genton Epistolario.
    Приложеніе D. О Бускапіе.
    Приложеніе Е. О различныхъ изданіяхъ, переводахъ и подражаніяхъ Донъ Кихоту.
    Приложеніе F. О раннихъ собраніяхъ старинныхъ испанскихъ пьесъ.
    Приложеніе G. О возникновеніи порчи литературнаго вкуса въ Испаніи, извѣстной подъ именемъ Cultismo.
    Приложеніе Н. Неизданные памятники испанской поэзіи.

ТИКНОРЪ.

ИСТОРІЯ ИСПАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

ПЕРЕВОДЪ СЪ 4-ГО АНГЛІЙСКАГО ИЗДАНІЯ

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
Н. И. Стороженка.

Томъ III.

Изданіе Н. Т. Солдатенкова.

МОСКВА.
Типографія В. Ѳ. Рихтеръ, на Тверской улицѣ, домъ Мартынова.
1891.

   

ИСТОРІЯ ИСПАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

ВТОРОЙ ПЕРІОДЪ.

(Продолженіе).

ГЛАВА XXIX.

Лирическая поэзія.-- Ея состояніе со временъ Боскана и Гарсильясо де ля Веги.-- Кантораль, Фигероа, Эспинель, Монтемайоръ, Барахона де Сото, Руфо, Даміанъ де Вегасъ, Падиллья, Мальдонадо. Луисъ де Леонъ, Фернандо де Эррера и его поэтическій языкъ. Сборникъ Эспинозы, Маноэль Португальскій, Меса, Ледесма и Концептисты.-- Cuitismo и подобные ему проявленія дурнаго вкуса въ другихъ странахъ.-- Гонгора и его послѣдователи: Вилламедіана, Парависино, Рока-и-Серна, Антоніо де Вега, Панталеонъ, Віоланте дель Сіело, Мело, Монкайо, Ла Toppe, Вергара, Розасъ, Уллоа, Саласаръ.-- Преобладаніе школы Гонгоры.-- Усилія Лопе де Веги, Кеведо и другихъ подорвать ея популярность.-- Медрано, Алькасаръ, Аргуихо, Бальвасъ.

   Въ испанской литературѣ съ самаго ея возникновенія замѣтно положительное стремленіе къ лиризму. Лирическимъ настроеніемъ проникнуты испанскіе романсы, и намъ часто попадаются отрывки пѣсенъ, столь же древнихъ, какъ и старинные романсы. И тѣ и другіе принадлежатъ къ той отдаленной и грубой эпохѣ, произведенія которой неизбѣжно должны были носить на себѣ отпечатокъ національнаго характера, потому что Испанія не вступала еще тогда въ сношенія ни съ одной изъ европейскихъ странъ, которыя могли бы привить ей свою культуру и вкусъ къ утонченнымъ наслажденіямъ. Позднѣе мы видѣли, какъ сосѣдній Провансъ давалъ кастильской поэзіи свой размѣръ и направленіе и какимъ образомъ эти два элемента измѣнились въ Испаніи подъ вліяніемъ вкусовъ различныхъ дворовъ полуострова вплоть до царствованія Фердинанда и Изабеллы.
   Но въ послѣдующую эпоху, къ которой относится дѣятельность Боскана и Гарсильясо, новый элементъ былъ введенъ въ испанскую лирическую поэзію. Съ этого времени не только формы, но и духъ болѣе образованной Италіи являются въ ней настолько преобладающими, что нельзя ни минуты сомнѣваться въ сильномъ вліяніи и окончательной побѣдѣ итальянской культуры надъ испанскою. Впрочемъ различіе между характерами обоихъ народовъ было такъ велико, что испанская поэзія рѣшительно не могла подойти къ итальянскимъ образцамъ настолько близко, насколько этого можно было ожидать, судя по первымъ попыткамъ. Поэтому тотчасъ же образовались два теченія. Послѣ первой ихъ встрѣчи, въ которой Кастильехо былъ, если не первымъ, то наиболѣе замѣчательнымъ противникомъ ихъ сліянія, оба потока вплоть до нашихъ дней продолжали течь рядомъ бокъ о бокъ, почти не соприкасаясь другъ съ другомъ.
   Въ концѣ XVI столѣтія еще продолжается вліяніе поэзіи, наполнявшей со временъ Хуана II сборники романсовъ (Cancioneros). Еще читаютъ Биберо, Костана, Эредію, Санчеса де Бадахоса и ихъ современниковъ, но они уже не возбуждаютъ болѣе прежняго восторга. Тѣмъ временемъ переворотъ, угрожавшій низверженіемъ школѣ, къ которой принадлежали эти поэты, быстро приближался; и если онъ оказался не особенно благопріятнымъ для испанской лирической поэзіи, то во всякомъ случаѣ онъ былъ, какъ мы видѣли, неизбѣжнымъ слѣдствіемъ блестящаго успѣха Гарсильясо и обстоятельствъ, породившихъ и сопровождавшихъ этотъ успѣхъ {См. гл. III, гдѣ говорится объ Акуньѣ, Сетинѣ, Сильвестре и др.}.
   Въ числѣ поэтовъ открыто способствовавшихъ этому перевороту былъ Кантораль, издавшій въ 1578 г. томъ стихотвореній. Въ предисловіи къ этому тому онъ прямо заявляетъ, что Гарсильясо -- единственный писатель Испаніи, заслуживающій названіе поэта; поэта, какъ вѣрно добавляетъ онъ, который усвоилъ себѣ итальянскіе образцы и по стопамъ котораго, онъ идетъ самъ, хотя и въ смиренномъ отдаленіи {"Obras Poeticas de Lomas de Cantoral", Madrid, 1578, 12-mo. Онѣ открываются переводомъ изъ Тансилло. Лирическая часть, состоящая изъ трехъ книгъ, написана въ итальянскомъ стилѣ; остальное же скорѣе въ національномъ.}. Другой лирическій поэтъ того же періода, державшійся того же направленія, но съ большимъ успѣхомъ, это Франсиско де Фигероа, дворянинъ и воинъ, небольшое число кастильскихъ поэмъ котораго перепечатывается до сихъ поръ въ лучшихъ сборникахъ стихотвореній испанской поэзіи. Онъ долго жилъ въ Италіи и такъ ревностно изучалъ ея языкъ, что писалъ итальянскіе стихи съ такой же правильностью, какъ и испанскіе {Фигероа (родившійся въ 1540 г. и умершій въ 1620 г.), именуемый часто El Divino, въ теченіе значительнѣйшей части своей жизни пользовался повидимому большею извѣстностью въ Италіи, чѣмъ въ Испаніи, но послѣдніе годы провелъ, окруженный всеобщимъ почетомъ, въ Алкалѣ, своемъ родномъ городѣ, гдѣ и умеръ. Стихотворенія его помѣчены 1572 г. и тогда же распространились во множествѣ списковъ; изданы же они были впервые въ 1626 г. въ Лиссабонѣ, въ маленькомъ томикѣ подъ редакціею португальскаго хроникера Луиса Трибальдо де Толедо. Они вошли также въ двадцатый томъ сборника Фернандеса, (Madrid 1785). Стихъ Фигероа отличается тщательною отдѣлкою, ко муза его лишена энергіи.}.
   Къ двумъ поименованнымъ поэтамъ слѣдуетъ присоединять Висенте Эспинеля, изобрѣтшаго décimas, или вѣрнѣе введшаго ихъ снова въ употребленіе. Въ томѣ стихотвореній, непечатанномъ въ 1591 г., онъ указываетъ на отличіе итальянскихъ формъ отъ кастильскихъ и даетъ предпочтеніе итальянскимъ, но попытки его, облеченныя въ формы національной поэзіи, хотя и немногочисленныя, по временамъ далеко оставляютъ за собой все, что онъ написалъ въ своемъ излюбленномъ итальянскомъ стилѣ {"Di versas Rimas de V. Espinel", Madrid 1591, 18 т. Его строфы (f. 78) на Buscar occasion de celos (Поиски за предлогами ревности) весьма удачны, а его "Quejas de la dicha pasada" (Сожалѣніе о прошедшемъ счастіи) (föl. 128) лучше стиховъ написанныхъ на ту же тему Сильвестре, Obras, 1599,f. 71.}.
   Но стремленіе подражать великимъ поэтамъ Италіи было далеко не такъ обще, какъ можно было бы то заключить изъ примѣра Кантораля, Фигероа и Эспинеля. Что они составляли исключеніе,-- это можно заключить изъ слѣдующаго обстоятельства. Не смотря на то, что Монтемайоръ явно выступаетъ подражателемъ Саннацаро въ своемъ пастушескомъ романѣ Діана, стихотворенія, вставленныя имъ въ это произведеніе, равно какъ и тѣ, которые онъ издалъ впослѣдствіи отдѣльной книгой, представляющей собою можетъ быть лучшее изъ всего имъ написаннаго, положительно должны быть отнесены къ старинной національной школѣ {Монтемайоръ, какъ мы увидимъ впослѣдствіи, написалъ въ 1542 г. въ подражаніе Саннацаро первый въ Испаніи пастушескій романъ въ прозѣ; сборникъ его стихотвореній, озаглавленный Cancionero былъ изданъ въ 1554 г. Въ изданіяхъ находящихся у меня подъ рукою -- Мадритскомъ, 1588 г. и Алкальскомъ, 1563 г., іи 12о,-- третья часть книги написана кастильскимъ размѣромъ и въ кастильскомъ духѣ. Въ концѣ сборника находится слѣдующее заявленіе автора: "Здѣсь начинаются сонеты, канцоны!" другія стихотворенія, написанныя итальянскимъ размѣромъ". Канцона, находящаяся въ первой книгѣ романа, и выражающая жалобы пастушки на отсутствіе ея возлюбленнаго, доведеннаго до отчаянія ея холодностью, дышетъ задушевностью и нѣжностью. Канцона эта превосходно переведена старымъ Юнгомъ въ его переводѣ Діаны (London, 1598. folio, р. 8). Поло, продолжавшій Діану, вставилъ въ свой трудъ и стихотворенія, написанныя въ духѣ манеры Монтемайора; нѣкоторыя изъ нихъ прекрасно переведены Юнгомъ. Стихотворенія Монтемайора на религіозные сюжеты, включенные, какъ я полагаю, въ его Cancionero, попали въ Index запрещенныхъ книгъ 1666 и 1790 г.}.
   Тоже самое можно сказать о другихъ писателяхъ этого періода. Луисъ Барахона де Сото, изъ лирическихъ стихотвореній котораго только не многія дошли до насъ, не принадлежалъ исключительно къ итальянской школѣ, хотя его главное произведеніе, знаменитыя "Lagrinias de Angelica" написаны въ стилѣ Аріосто {Лирическія произведенія Барахоны де Сото находятся въ сборникѣ стихотвореній Сильвестре, изданныя 1599 г. и въ "Flores de poetas Ilustres" Эспинозы, Valladolid, 1605, 4 to.}. Руфо хотя и попытался идти по слѣдамъ Петрарки, но былъ на столько проникнутъ кастильскимъ духомъ, что невольно подъ вліяніемъ этого духа вступилъ обратно на путь старинной національной поэзіи {"Las Seyscientss Apotegmas de JuanRufo, у otras Obras en Verso", Toledo, 1596, 8 vo. "Apotegmas", суть въ сущности анекдоты въ прозѣ. Его сонеты и канцоны не такъ хороши, какъ его "Письмо къ Сыну" и его другія стихотворенія, написанныя въ кастильскомъ духѣ, какъ напримѣръ стихотвореніе, описывающее войну во Фландріи, гдѣ онъ участвовалъ.}.
   Кромѣ того большинство современныхъ лирическихъ поэтовъ, въ. родѣ Даміана де Вегаса {"Libro de Poesia, por Fray Damin de Vegas", Toledo, 1590, 12-mo, болѣе тысячи страницъ. Большинство стихотвореній Вегаса религіознаго содержанія и написано въ старинномъ стилѣ, но почти всѣ они крайне скучны. См. выше, гл. XX.} и Педро де Падилльи {"Pedro de Padilla, Eglogas, Sonetos" ec, Sevilla, 1582, 4 to ff. 246. Въ этомъ сборникѣ множество лирическихъ стихотвореній въ чисто кастильскомъ духѣ, какъ то: glosas villancicos и letrillas; нѣкоторыя изъ нихъ полны оживленія и прелести. Другія его стихотворенія помѣщены въ его "Tliesoro de Varias Poesias", (Madrid, 1557, 12-mo), по большинство ихъ подражаніе итальянскимъ. Онъ издалъ также "Jardin Espiritual", 1584 сборникъ духовныхъ лирическихъ стихотвореніи, -- наименѣе удачное изъ его произведеній, а въ 1587 г. духовную повѣствовательною поэму въ десяти пѣсняхъ написанныхъ октавами, озаглавленную "Grandeza у Excelencias de la Virgen, Nuestra Señora".} писали въ національномъ духѣ; но изъ всѣхъ лирическихъ поэтовъ этого періода національнымъ духомъ наиболѣе проникнутъ Лопесъ Мальдонадо, который, какъ въ стихотвореніяхъ, поражденныхъ веселымъ настроеніемъ, такъ въ грустныхъ и въ меланхолическихъ изліяніяхъ своего сердца остается неизмѣнно вѣрнымъ національнымъ чувствамъ и національнымъ инстинктамъ {Сборникъ лирическихъ произведеній (Cancionero) Мальдонадо былъ изданъ въ Мадридѣ (1586, ff. 189 in 4 to). Лучшія изъ нихъ стихотворенія любовнаго характера; нѣкоторыя изъ нихъ перепечатаны въ третьемъ томѣ "Floreita", Фабера. Къ поэтамъ, писавшимъ стариннымъ размѣромъ, можно присоединить еще Іоахимо Ромеро де Сепеду, произведенія котораго, изданныя въ Севильѣ, въ 1582 г., in-4о, содержатъ въ себѣ значительное количество canciones, motes, glosas и между прочимъ три замѣчательныхъ сонета, поднесенныхъ авторомъ Филиппу II въ 1580 г., при проѣздѣ его черезъ Бадахосъ, гдѣ жилъ Сепеда, для вступленія во владѣніе Португаліей. Въ общемъ книга переполнена игрой словъ и всякаго рода аффектаціей.}.
   Не слѣдуетъ впрочемъ забывать, что въ теченіе того же самого періода жили два величайшіе лирическіе поэта, которыхъ когда либо производила Испанія. Оба они имѣли очень мало вліянія другъ на друга и почти никакого на свое время. Однимъ изъ нихъ былъ Луисъ де Леонъ, умершій въ 1591 г. и мало извѣстный публикѣ, какъ поэтъ. Мы уже говорили о немъ. (См. T. II, гл. XI) другой былъ Фернандо де Эррера, священникъ изъ Севильи {Похвалы, неустанно расточаемыя Эррерою Севильѣ и Гадалквивиру, ясно указываютъ на мѣсто его рожденія. Окѣ попадаются въ его наиболѣе удачныхъ стихотвореніяхъ, какъ то: въ одѣ въ честь св. Фердинанда, отнявшаго Севилью у Мавровъ, и въ элегіи, начинающейся словами "Bien debes asconder sereno cielo".}. Объ немъ мы знаемъ только, что онъ жилъ въ послѣдней половинѣ XVI вѣка и умеръ въ 1597 г. шестидесяти трехъ лѣтъ отъ роду; Сервантесъ написалъ въ честь его сонетъ {Navarrete, Vida de Cervantes 1819, p. 447. Время смерти Эрреры опредѣлено съ точностью на основаніи рукописныхъ замѣтокъ Пачеко, его друга, напечатанныхъ въ Semanario Pintoresco, 1845, p. 299. Замѣтки это извлечены изъ интересной рукописи, бывшей повидимому грубымъ наброскомъ "Imagines" и "Elogia Virorum Illustrium", которую, по словамъ Антоніо (Bib. Nov., Tom. I, р. 456) Пачеко передалъ извѣстному графу-герцогу Оливаресу и по которой былъ составленъ біографическій очеркъ Лопе де Веги, предпосланный первому изданію "Jerusalem Conquistada", 1609 г. См. "Semanario Erudito, 1844, стр. 374 и др. См. также Navarrete, Vida de Cervantes, стр. 536, 537. Пачеко былъ хорошій живописецъ и Сеанъ-Бермудесъ (Diccionario, Tom. IV, р. 3) составилъ его біографію. Онъ былъ также до нѣкоторой степени ученымъ и велъ съ Кеведо споръ на счетъ признанія св. Терезы покровительницей Испаніи на ряду съ св. Іаковомъ, признанія, которому Кеведо противился. Кромѣ того въ 1649 г. Эррера издалъ in-4о въ Севильѣ свое "Arte de sa Pintura, su Antiguedad у Grandezas", рѣдкое сочиненіе, очень восхваляемое Бермудесомъ. Пачеко умеръ въ 1654 г. Седано (Parnaso Español Tom. III, p. 117, Tom. VII, p. 92) приводить двѣ эпиграммы Пачеко, относящіяся къ его спеціальности, и придаетъ имъ большее значеніе, чѣмъ онѣ этого заслуживаютъ. Лучшій біографическій очеркъ Пачеко и разборъ его Трактата о живописи находится "Artists of Spaiu" Старлинга, 1848, II, I, стр. 462--479. Нѣсколько стихотвореній Пачеко, написанныхъ въ подражаніе Эррерѣ, помѣщены въ Riva deueyra's Biblioteca, Tom. XXXII, 1854.} въ 1619 г., другъ его Франсиско Пачеко, живописецъ, напечаталъ его сочиненія съ предисловіемъ Ріохи, писателя родственнаго ему по духу {Къ изданію Пачеко приложенъ прекрасный портретъ автора, сдѣланный съ портрета, нарисованнаго самимъ издателемъ и часто воспроизводимый впослѣдствіи. Хотя Эррера и былъ другомъ Пачеко, но не имѣлъ нималѣйшаго понятія о живописи. Cean Bermudez, Diccion, Tom. III, p. 240.}.
   Несомнѣнно, что Эррера былъ знакомъ съ нѣкоторыми изъ неизданныхъ стихотвореній Луиса де Леона, потому что онъ приводитъ ихъ въ своемъ ученомъ коментаріи къ произведеніямъ Гарсильясо, напечатанномъ въ 1580 г. Изъ того же самого комментарія видно, что онъ ставилъ Гарсильясо де ля Вегу выше Луиса де Леона, такъ какъ онъ не разъ высказываетъ мнѣніе, что Гарсильясо былъ величайшимъ поэтомъ Испаніи {En nuestra España sin com para cion alguna Garsi laèоes el primerо, говоритъ онъ на страницѣ 409-ой и повторяетъ это же мнѣніе и въ другихъ мѣстахъ.}. Мнѣніе это также подтверждается изданной имъ въ 1582 г. книгой собственныхъ стихотвореній, написанныхъ въ итальянскомъ стилѣ, усвоенномъ испанской поэзіи Гарсильясо. Книга эта, если мы присоединимъ къ ней стихотворенія различнаго характера въ изданіяхъ Пачеко 1619 г. и Фернандеса 1808 г., {Изданіе Фернандеса, наиболѣе полное изо всѣхъ и перепечатанное два раза, составляетъ IV и V томъ его "Poesias Castelianas". Болѣе или менѣе обширныя поэмы Эрреры, извѣстныя намъ только по ихъ мало обѣщающему заглавію, суть "El robo de Proserpina", "La batalla de los Gigantes", "El Amadis", "Amores de Lausino у Corona". Достойна сожалѣнія потеря его неизданныхъ эклогъ и Versos Castellanos, написанныхъ вѣроятно стариннымъ кастильскимъ размѣромъ. Въ 1572 г., онъ издалъ описаніе Кипрской войны и сраженія при Лепанто, а въ 1592 г. "Жизнь Сэра Томаса Мора, заимствованную изъ латинской книги, "Жизнь трехъ Томасовъ" англійскаго паписта Стэпльтона. (Wood's, Athenae, ed. Bliss, Tom. I, p. 671.) Исторія Испаніи, оконченная Эррерою, по словамъ Ріохи въ 1590 г., вѣроятно затерялась.} содержитъ все дошедшее до насъ изъ лирическихъ произведеній Эрреры, хотя, конечно, далеко не все, что онъ написалъ {Въ примѣчаніяхъ лиценціата Энрике де Дуарте, приложенныхъ къ изданію, стихотвореній Эрреры, вышедшихъ въ 1619 г., сказано, что нѣсколько дней спустя послѣ смерти Эрреры была уничтожена цѣлая тетрадь его стихотвореній, приготовленная имъ самимъ къ печати, и что вѣроятно и другія его рукописи подверглись бы той же участи, если-бы Пачеко не позаботился собрать ихъ.}.
   Въ книгѣ, изданной имъ самимъ, встрѣчается не мало плохихъ, стихотвореній, къ которымъ относится большинство сонетовъ -- стихотворный родъ, пользовавшійся его исключительнымъ и незаслуженнымъ предпочтеніемъ {Въ своихъ комментаріяхъ къ сочиненіямъ Гарсильясо онъ говоритъ: "Изъ всѣхъ стихотворныхъ формъ, свойственныхъ итальянской и испанской поэзіи, сонетъ есть форма самая прекрасная и требующая наиболѣе искусства и граціи. Сонетъ замѣняетъ эпиграмму, греческую и римскую оду и до нѣкоторой степени соотвѣтствуетъ греческой элегіи. Эта поэтическая форма такъ обширна, такъ способна вмѣстить въ себѣ всякаго рода сюжеты, что она заключаетъ въ себѣ одна все то, что встрѣчается порознь въ другихъ поэтическихъ формахъ".}. Но за то другія его стихотворенія превосходны. Къ нимъ относятся его элегіи, написанныя terza rima. Одна изъ этихъ элегій, обращенная къ любви съ мольбою дать его измученному сердцу спокойствіе, дышетъ страстью, а другая, выражающая благодарность за утѣшеніе, обрѣтаемое въ слезахъ, полна нѣжности, изящества и гармоніи {Женщина, которой Эррера посвящаетъ свои любовныя изліянія въ духѣ чисто платоническомъ, весьма рѣдкомъ въ испанской поэзіи, была говоритъ графиня Жельвъ.}. Но наибольшую славу доставили ему его канцоны. Онъ ихъ написалъ шестнадцать. Наименѣе удачна изъ нихъ по моему мнѣнію та, въ которой онъ старается подражать Пиндару. Сюжетомъ ея послужило возстаніе мавровъ въ Алпухаррѣ, но къ сожалѣнію введеніе греческой миѳологіи предало этому стихотворенію холодность и безжизненность. Лучшія изъ канцонъ написаны -- первая на побѣду при Лепанто, одержанную любимымъ героемъ Эрреры, юнымъ и великодушнымъ Донъ-Хуаномъ Австрійскимъ, и вторая -- на пораженіе Себастіана Португальскаго въ Африкѣ. Вѣроятно обѣ были сочинены во время возбужденія умовъ великими событіями, вдохновившими ихъ, и по счастію обѣ не лишены тѣхъ вѣрноподданническихъ и религіозныхъ чувствъ, которыя повидимому всегда зарождались неразлучно въ сердцахъ испанцевъ и присуши всѣмъ наиболѣе возвышеннымъ созданіямъ ихъ поэтическаго вдохновенія.
   Первая канцона, какъ мы уже сказали, написана по поводу Лепантской битвы, послѣдствіемъ которой было освобожденіе изъ плѣна нѣсколькихъ тысячъ христіанъ и невозможность вторичнаго вторженія турокъ въ западную Европу. Это -- величественный и восторженный побѣдный гимнѣ, гдѣ удивительнымъ образомъ соединяются ликованія, напоминающія намъ псалмы и пророчества по случаю одержанія побѣды евреями надъ ихъ врагами -- язычниками, съ чувствами набожнаго испанца при мысли объ окончательномъ пораженіи стариннаго и заклятаго врага его вѣры и страны. Вторая канцона на смерть Себастіана партугальскаго, написанная напротивъ въ порывѣ отчаянія, также романична и трогательна и можетъ быть даже превосходитъ въ этомъ отношеніи свою соперницу. Этотъ несчастный монархъ, одинъ изъ самыхъ воинственныхъ и великодушныхъ христіанскихъ государей, задумалъ въ 1578 г. воспользоваться великою лепантскою побѣдою и освободить всю сѣверную Африку изъ подъ мусульманскаго ига, подъ которымъ она такъ давно стонала и возвратить на родину массы христіанъ, томившихся тамъ въ самомъ жестокомъ рабствѣ. Онъ палъ жертвою этой великодушной попытки. Изъ его многочисленнаго войска уцѣлѣло не болѣе пятидесяти человѣкъ, которые вернулись на родину, чтобы разсказать о подробностяхъ этой несчастной битвы. Самъ же Себастіанъ погибъ, погребенный подъ кучею неизвѣстныхъ вражескихъ труповъ. Любовь португальцевъ къ Себастіану была такъ глубока и искренни, что болѣе столѣтія спустя народъ все еще вѣрилъ, что онъ вернется на родину и возвратитъ себѣ власть, которая одно время ослѣпляла его подданныхъ и обольщала ихъ сердца несбыточными надеждами {Въ связи съ гибелью Себастіана стоитъ книга, о которой нельзя не упомянуть въ исторіи испанской литературы. Эта исторія мадригальскаго пирожника, который семнадцать лѣтъ послѣ пораженія португальскаго короля въ Африкѣ, выдавалъ себя въ Испаніи за Донъ Себастіана и выманилъ у Анны Австрійской, незаконной дочери Донъ-Хуана Австрійскаго, жившей въ мадригальскомъ монастырѣ, драгоцѣнныя вещи, послужившія къ его изобличенію. Книга эта интересна и хорошо написана; она впервые появилась въ печати въ 1595 г., въ Кадиксѣ, подъ заглавіемъ "Historia de Gabriel de Espinosa el pastelero del Madrigal que se quiso fingir el rey D. Sebastien de Portugal". (Исторія Габріеля Эспинозы, мадригальскаго пирожника, выдававшаго себя за Себастіана португальскаго). Конечно отъ Филиппа II нечего было ждать милосердія по отношенію къ человѣку, заявившему свои права на корону, которую онъ самъ захватилъ, а также и по отношенію къ его приверженцамъ. Какъ пирожникъ, такъ и монахъ, давшій вѣру его словамъ, были повѣшены, послѣ обычныхъ жестокихъ истязаній; а несчастная принцесса была лишена своего сапа и заключена пожизненно въ монастырскую келью. Существуетъ довольно плохая анонимная пьеса, написанная въ царствованіе Филиппа IV и озаглавленная "El Pasterelo de Madrigal" и романъ Patricio de la Escosura -- "Ni Rey ni Roque" изданный въ 1835 г. въ четырехъ маленькихъ томикахъ. Послѣдній всецѣло основанъ на исторіи, напечатанной въ 1595 г., причемъ мѣстами удержаны выраженія подлинника. Замѣчательно, что авторъ романа считаетъ мадригальскаго пирожника не самозванцемъ, но настоящимъ королемъ португальскимъ. Пьеса, какъ предполагаютъ, была написана Херонимо Куэлларомъ. См. Münch Bellinhausen, p. 69.}.
   Эррера весьма искусно сумѣлъ придать главнымъ фактамъ этой печальной катастрофы религіозный оттѣнокъ. Онъ начинаетъ свою оду сожалѣніями о бѣдствіи, постигшимъ Португалію и затѣмъ развиваетъ мысль, что великій походъ, предпринятый противъ общаго врага христіанства, не увѣнчался успѣхомъ, какъ слѣдовало-бы ожидать, вслѣдствіе того, что былъ внушенъ единственно честолюбіемъ и забыты были высшія христіанскія чувства, долженствовавшія одушевлять всякую войну противъ невѣрныхъ. Въ этомъ духѣ онъ восклицаетъ:
   "Горе тѣмъ, которые отправились къ тебѣ, пустынная Ливія, довѣряясь своимъ скакунамъ и надѣясь на громадное количество своихъ колесницъ! Обманутые надеждой на свои силы, они не возложили упованія на твердыню вѣчнаго свѣта; полные гордости, они заранѣе торжествовали побѣду и не воздымая очей своихъ къ небу, съ сердцемъ суетнымъ и гордымъ, только и думали о добычѣ. И Богъ Израилевъ отнялъ у нихъ свою мощную руку, оставилъ ихъ, и пали всѣ они въ бездну и конь, и всадникъ, и колесница" {Ai de los que passaron, contiados
   Eu sus cavallos, y en la muchedumbre
   De sus carros, en ti, Libia desierta!
   Y en su vigor у fuerèas enganados
   No alèarou su esperanèa á aquella cumbre
   D'eterna luz; mas con sobervia cierta
   S'ofrecierou la incierta
   Victoria, y sin bolver á Dios sus ojos,
   Con ierto cuello y coraèouufano,
   Solo atendieron siempre á los despojos!
   Y el ando de Israel abriö sn mano,
   Y los dexo; y cayo en despenadero
   El carro, y el cavallo у cavallero.
   Versos de Fern. Herrera, Sevilla, 1619, 4то, p. 350.}.
   
   Противъ поэзіи Эрреры раздавались жалобы, не лишенныя основанія: его упрекали въ неразборчивости при выборѣ словъ. Кеведо первый указалъ на этотъ недостатокъ при изданіи стихотвореній бакалавра Франсиско де ля Toppe, которыя онъ считалъ образцами правильнаго слога, дѣлая при этомъ оговорку, что обвиненіе его не распространялось на стихотворенія, изданныя самимъ Эррерою, но относилось къ добавленіямъ, сдѣланнымъ къ нимъ по смерти автора его другомъ Пачеко {См. Обращеніе Кеведо къ читателямъ въ "Poesiasdel Bachiller delá Torre". Впрочемъ нѣкоторыя изъ словъ, противъ которыхъ онъ возстаетъ, какъ-то, pensoso, infamia, dudanza и другія были признаны впослѣдствіи вполнѣ кастильскими, какими они были вѣроятно въ то время, когда ихъ употреблялъ Эррера.}. Не останавливаясь на вопросѣ, было ли высказанное обвиненіе вполнѣ вѣрно, мы добавимъ только, что въ то время, когда вкусъ Эрреры формировался и окрѣпъ, кастильскій языкъ находился въ томъ состояніи, въ какомъ онъ былъ въ 1540 году по описанію ученаго автора "Dialogo de las lenguas," т. e. онъ не былъ способенъ выражать возвышенный полетъ утонченной лирической поэзіи. Эррера сознавалъ его недосточность и задался смѣлой мыслью поправить эту бѣду.
   Путь, избранный имъ, достаточно ясно намѣченъ въ остроумныхъ, но педантическихъ примѣчаніяхъ къ его изданію произведеній Гарсильясо {Obras de Garcilasso, 1580, рр. 75, 120, 126, 573 etc.}. Онъ началъ съ того, что заявилъ право на исключеніе изъ высшей поэзіи всѣхъ словъ, придающихъ мысли простонародный, заурядный тонъ. Затѣмъ онъ ввелъ и отстаивалъ перестановку словъ и перемѣну ихъ окончаній примѣнительно къ словоупотребленію древнихъ классическихъ языковъ. Онъ заимствовалъ слова латинскія, греческія и итальянскія и иногда весьма удачно натурализировалъ ихъ. Умѣренное и осторожное употребленіе этихъ средствъ было можетъ быть и желательно въ его время, какъ то пытался уже доказать авторъ "Dialogo de las lenguas". Бѣда въ томъ, что Эррера зашелъ слишкомъ далеко, если не въ теоріи, то въ ея примѣненіи, вслѣдствіе чего поэзія его мѣстами получаетъ натянутый, напыщенный характеръ и представляетъ собою не только слишкомъ близкое подражаніе латинской и итальянской, но какъ бы служитъ началомъ вошедшей вскорѣ въ моду безвкусной аффектаціи Гонгоры. Это въ особенности справедливо относительно его сонетовъ и sestinas, настроеніе которыхъ часто запутано и неуклюже; напротивъ того его торжественныя оды, въ особенности написанныя правильными строфами, каждая въ тринадцать и болѣе стиховъ, отличаются возвышеннымъ лирическимъ движеніемъ, дышутъ старинною кастильскою величавостью, чуждою всякаго подражанія и всякой натянутости.
   Болѣе выгодное понятіе о лирической поэзіи, пользовавшейся высшимъ почетомъ между образованнѣйшими классами испанскаго общества въ концѣ XVI и въ началѣ XVI вѣковъ, можно, и полагаю, составить себѣ по сборнику Педро Эспинозы, озаглавленному "Flores de poetas ilustres de Esparia". (Цвѣты изъ произведеній лучшихъ поэтовъ Испаніи) чѣмъ по какой либо другой книгѣ, или произведеніямъ какого либо одного поэта {Primera Parte de las Flores de Poetas Ilustres de España, ordenada por Pedro Espinosa, Natural de la Ciudad de Anteqnera", Valladolid, 1605, 4-to, IT. 204, было перепечатано Kivadeneyra, Biblioteca, Tom XLII, 1857. Впрочемъ въ этотъ сборникъ не вошло ни одного изъ стихотвореній Эрреры. Антоніо (Bib, Nov. Tom II, p 190) говоритъ, что Эспиноза находился на службѣ у знатной андалузской семьи герцоговъ Медина-Сидоніи Гузмановъ и изъ трехъ или четырехъ принадлежащихъ ему стихотвореній, два били написаны въ честь его патроновъ, а одно издано имъ самимъ въ 1644 г. Большая часть стихотвореній въ "Flores" принадлежитъ андалузскимъ поэтамъ -- обстоятельство вслѣдствіе котораго отсутствіе произведеній Эрреры представляется еще болѣе страннымъ. Другой сборникъ, подобный сборнику Эспинозы, былъ составленъ книгопродавцемъ Хосе Альфаи и изданъ въ Сарагосѣ подъ заглавіемъ "Poesias varias de Grandes Ingenios Españoles" ec. Въ немъ содержатся стихотворенія тридцати пяти поэтовъ, во главѣ которыхъ отведено виднѣйшее мѣсто Кеведо, Гонгорѣ, Лопе де Вегѣ, Франсиско де ла Toppe и Антоніо де Мендозѣ. Преобладающій тонъ сборника грубо комическій. См. испанскій переводъ мой книги, Мадридъ 1854 г., т. III, стр. 505.}. Онъ былъ изданъ въ 1605 г. и содержитъ въ большомъ или меньшемъ количествѣ произведенія шестидесяти поэтовъ этой эпохи, включая и самого Эспинозу: здѣсь помѣщено шестьнадцать его стихотвореній, вполнѣ достойныхъ отведеннаго имъ мѣста. Большую часть сборника составляютъ лирическія произведенія облеченныя въ общеупотребительныя тогда стихотворныя формы, какъ итальянскія, такъ и національныя, преимущественно въ итальянскія. Большинство авторовъ сборника намъ знакомо; между ними встрѣчаются имена Лопе де Веги, Кеведо и другихъ уже упомянутыхъ выше, какъ то: Гонгоры, двухъ Архенсолъ и нѣкоторыхъ изъ ихъ современниковъ.
   Многіе изъ поэтовъ вкладчиковъ и участниковъ этого сборника, нигдѣ болѣе не встрѣчаются, какъ напримѣръ двѣ дамы по имени Нарваэсъ и третья по имени Донья Христовалина, затѣмъ попадаются стихотворенія подписанныя именами неизвѣстныхъ авторовъ, каковы напримѣръ Педро де Линьянъ и Августинъ де Техада Паэсъ, утрата стихотвореній которыхъ, въ виду ихъ значительныхъ достоинствъ, была бы несчастіемъ {Объ одной изъ поэтессъ, стихотворенія которой приводятся въ сборники Эспинозы, Доньѣ Христовалинѣ, упоминаютъ Антоніо (Bib. Nov. Tom. II, p. 349). Лопе "Laurel de Apolo", (Bib. Ribadineyra, Tom. XXXI p. 276) и Галльярдо, Criticon рр. 44--46. О другихъ поэтахъ, за исключеніемъ Педро де Линьяна, мнѣ ничего неизвѣстно, а о послѣднемъ я знаю только, что онъ былъ другомъ Лопе де Веги и фигурируетъ въ толпѣ поэтовъ въ "Laurel de Apolo". Техада, по словамъ Антоніо, умеръ въ 1635 г. шестидесяти семи лѣтъ. Пять стихотвореній, напечатанныя за тридцать лѣтъ до его смерти Эспинозою, это все что осталось отъ его произведеній.}. Имя Фернанда де Эрреры совершенно отсутствуетъ въ этомъ сборникѣ, а большинство остальныхъ его авторовъ представлено либо однимъ, либо двумя небольшими стихотвореніями. Впрочемъ въ этомъ сборникѣ скорѣе можно видѣть показатель литературныхъ вкусовъ, господствовавшихъ въ то время, чѣмъ христоматію дѣйствительно лучшихъ произведеній старинной и новѣйшей испанской лирической поэзіи въ началѣ XVII вѣка. Но, какъ-бы мы ни смотрѣли на этотъ сборникъ, онъ несомнѣнно представляетъ любопытный матеріалъ для исторіи поэзіи, и прежде чѣмъ осуждать Эспинозу за невполнѣ удачный выборъ стихотвореній, мы должны помнить, что во всякомъ случаѣ вкусъ его былъ болѣе изысканъ и разборчивъ, чѣмъ вкусъ его современниковъ, такъ какъ вторая часть его сборника, которую онъ предполагалъ издать, не появилась въ свѣтъ, хотя онъ много лѣтъ спустя продолжалъ пользоваться извѣстностью, какъ писатель.
   Кромѣ Эрреры въ сборникъ Эспинозы не попали и нѣкоторые другіе лирическіе поэты этого періода. Таковы: Рей де Артіэда, сонеты котораго считаются лучшими на испанскомъ языкѣ, Маноэль Португальскій, который въ своихъ многочисленныхъ духовныхъ стихотвореніяхъ держится большею частію національной формы, и Каррило, поэтъ -- воинъ, подававшій большія надежды и умершій въ молодыхъ годахъ: нужно замѣтить, что произведенія послѣдняго, не смотря на нѣкоторую склонность къ аффектаціи, исполнены мѣстами свѣжести и простоты, которыя никогда не утратятъ своей привлекательности.
   Всѣ эти авторы не попали въ сборникъ, не смотря на то, что ихъ произведенія появились въ свѣтъ почти одновременно съ книгой Эспинозы и задолго передъ тѣмъ пользовались извѣстностью не меньшею, чѣмъ произведенія Луиса де Леона и Гонгоры {Andres Rey de Artieda, болѣе извѣстный подъ своимъ академическимъ именемъ Артемидоро, упоминается Сервантесомъ, какъ знаменитый поэтъ, 1584 г., но сочиненія его появились впервые въ печати только въ 1605 (Caragoèa, 4-to). Онъ умеръ въ 1613 г. (Ximeno, Tom. I, p. 262). Маноэль Португальскій былъ однимъ изъ тѣхъ португальцевъ, которые въ царствованіи Филипповъ II и III, писали по испански, чтобы снискать благосклонность угнетателей своей родины. Извѣстность его начинается съ 1577 г., но сборникъ его произведеній, заключавшій въ себѣ до тысячи страницъ (между стихотвореніями его попадаются нѣсколько и за португальскомъ языкѣ) и лишенный всякихъ поэтическимъ достоинствъ, былъ изданъ впервый разъ въ 1605 (Lisboa, 1605, 12-mo) за годъ до его смерти (Barbosa, Tom. III, р. 345). Стихотворенія Луиса Де Каррилло и Сотомайора (Madrid, 1611, 4-to) были изданы послѣ его смерти его братомъ въ 1611 г. и были перепечатаны въ 1613 г.; но они ходили въ рукописи еще со времени его пребыванія въ саламанскомъ университетѣ, гдѣ онъ пробылъ шестъ лѣтъ. Онъ умеръ въ 1610 г. Pellieer, Bib., Tom. II, p. 122.}.
   Нѣсколько позже выступилъ Кристоваль де Меса. Его лирическія стихотворенія были напечатаны въ 1611 г.; болѣе полное ихъ изданіе вышло въ 1618 г. Онъ сначала признавалъ Эрреру своимъ учителемъ или однимъ изъ своихъ учителей, но онъ долго жилъ въ Италіи, гдѣ по его собственному свидѣтельству, онъ измѣнилъ свой стиль и съ этого времени его слѣдуетъ считать строгимъ послѣдователемъ школы Боскана и Гарсильясо {"Rimas de Christoval de Mesa", Madrid, 1611, 12-mo. Къ этому слѣдуетъ присоединить еще до пятидесяти сонетовъ, помѣщенныхъ въ концѣ его перевода эклогъ Виргинія (Madrid, 1618, 12-mo). Подробности объ его жизни встрѣчаются въ его поэтическомъ посланіи къ графу Лемосу, готовившемуся отправиться въ Неаполь въ качествѣ вице-короля (Rimas, f. 155). Изъ этого посланія видно, что онъ очень желалъ быть зачисленнымъ въ штатъ этого поэтическаго двора и былъ сильно огорченъ неудачею.}.
   Франсиско де Оканья и Лопе де Соса напротивъ всецѣло принадлежатъ къ старинной испанской школѣ. Это можетъ быть объясняется тѣмъ, что почти всѣ ихъ стихотворенія религіознаго характера и напоминаютъ собою стихотворенія Сильвестре и Кастильехо въ предшествующемъ столѣтіи; кромѣ того они писали для народа и, желая пріобрѣсти популярность, вращались въ сферѣ чувствъ, давно укоренившимся въ массахъ народныхъ. Небольшіе гимны перваго изъ этихъ поэтовъ на прибытіе въ Виѳлеемъ Богородицы, тщетно отыскивающей тамъ убѣжище, и гимнѣ втораго о любви и печали кающейся души -- лучшіе образцы этого особаго рода испанской поэзіи, отмѣченной нѣкоторою суровостью и переносящей насъ мысленно къ породившимъ ее стариннымъ, живымъ villancicos {Стихотворенія обоихъ поэтовъ были напечатаны въ 1603 г. Но я нигдѣ не могъ найти точныхъ указаній на время, когда они жили и я не увѣренъ, чтобы Лопе де Соса не былъ тотъ самый поэтъ, который часто встрѣчается въ старинныхъ Cancioneros. Къ описываемому роду поэзіи можно причислить еще нѣкоторыя весьма граціозныя стихотворенія, вставленные въ аскетическій трактатъ Малона де Чайде (Malon de Chaide), озаглавленной "La conversion de Magdalena" и состоящій изъ сонетовъ, переложенія псалмовъ и проч. Къ сожалѣнію поэтическія достоинства лучшаго изъ нихъ -- оды на любовь Маріи Магдалины къ Спасителю по его воскресеніи, затеыпѣны грубою чувственностью. Ed. Aleala, 1592, 12-mo, f. 336.}.
   Алонзо де Ледесма изъ Сеговіи, родившійся въ 1552 г. и умершій въ 1623 г., писалъ, или скорѣе, пытался писать въ томъ-же родѣ, но не имѣлъ успѣха. Онъ имѣлъ болѣе удачи въ томъ, что можно считать искаженіемъ этого рода поэзіи. Въ его "Conceptos spirituales" (такъ называется его произведеніе, впервые изданное въ 1600 г. и имѣвшее впослѣдствіи при жизни автора еще шесть изданій), неестественность и преувеличенія убиваютъ собою всѣ поэтическія достоинства. Стихотворенія, изъ которыхъ составлена книга, духовнаго характера и они отчасти обязаны своимъ успѣхомъ сохраненію старинныхъ и общеизвѣстныхъ формъ и тона, но главнымъ образомъ преобладающей въ нихъ крайней утонченности и аффектаціи, введенію которой въ моду они много способствовали. Дѣйствительно въ это время и преимущественно подъ вліяніемъ Ледесмы, образовался литературный кружокъ, хорошо извѣстный въ испанской литературѣ подъ названіемъ "Conceptistas". Кружокъ этотъ состоялъ главнымъ образомъ изъ мистиковъ, которые, какъ на каѳедрѣ, такъ и въ стихахъ, выражались метафорами, играли словами и вліяніе которыхъ было такъ велико, что слѣды его замѣтны у многихъ изъ лучшихъ писателей того времени, включая въ это число Кеведо и Лопе де Вегу. Хотя Кеведо былъ самымъ блестящимъ членомъ школы "Conceptistas". но основателемъ и главою ея былъ Ледесма. Его "Monstruo Imaginado" (Воображаемое Чудовише), впервые напечатанное въ 1615 г., ничто иное какъ рядъ аллегорій, замаскированныхъ безпрестанною игрою словъ; начинается оно романсами и оканчивается небольшими фантастическими разсказами въ прозѣ, отъ которыхъ и получила свое названіе книга. Нѣсколько помѣщенныхъ здѣсь стихотвореній на смерть Филиппа II звучатъ очень странно, вслѣдствіе непочтительности съ какой онъ трактуетъ объ этомъ событіи, важномъ и въ политическомъ и въ религіозномъ отношеніи. Другія стихотворенія на свѣтскіе сюжеты написаны еще въ болѣе легкомысленномъ тонѣ. Немногое изъ произведеній Ледесмы, достойное вниманія, надо искать въ его "Coiicesptos espirituales", гдѣ есть нѣсколько сонетовъ и лирическихъ стихотвореній, которые никогда не будутъ преданы забвенію {Sedano, l'arnaso Español, Tom. V, p. XXXI. Лопе де Вага не разъ и совершенно незаслуженно восхваляетъ Ледесму. Его "Conseptos" въ первомъ изданіи (Madrid, 1690) составлялось небольшой томикъ въ 258 страницъ; послѣдующія изданія полнѣе и объемистѣе. Его "Juegos de la Noche Buena" (Barcelona, 1611; Rivadeneyra, Tom. XXV) строго запрещены въ Index Ex. 1667, p. 64. Онъ написалъ также "Epigramas у Geroglificos á la Vida de Christo", ec., Madrid, 1625, 12-mo. Однимъ изъ первыхъ и, по моему мнѣнію, однимъ изъ лучшихъ подражателей Ледесмы былъ Алонсо Вопиллья, который несмотря на свою аффектацію по словамъ Гайянгоса, писалъ "elegantes у harmoniasos versos". Antonio (Bid. Nov., II, 13) приводитъ заглавіе четырехъ его лирическихъ произведеній, между которыми находится его "Nuevo Jardin de Flores divinas" (Baega, 1617), посвященный преимущественно духовной поэзія и "Nomdres у Atributos de la Virgen", ec. (Baeza, 1624) -- религіозная поэма значительнаго объема и сильно восхваляемая Лопе де Взгою.}.
   Но въ испанской литературѣ существовала еще другая школа, имѣвшая гораздо большее значеніе, чѣмъ школа концептистовъ; она образовалась одновременно съ нею, но господствовала дольше и причинила болѣе вреда. Это была школа "Cultos" (Утонченныхъ), или писателей-пуристовъ, претендовавшихъ на самый изящный и обработанный слогъ и ради оправданія своихъ претензій, впадавшихъ въ самыя смѣшныя преувеличенія, педантизмъ и аффектацію.
   Что подобное безуміе пустило въ Испаніи болѣе глубокіе корни, чѣмъ въ какой нибудь другой странѣ -- это вполнѣ естественно. Широкіе, вѣрные пути, ведущіе къ умственному прогрессу, были закрыты, а потому нѣтъ ничего удивительнаго, что людямъ пришлось блуждать по окольнымъ тропинкамъ и заходить въ темные закоулки. Не имѣя возможности вести честную и открытую борьбу за истину, они тѣшили себя блестящими и совершенно безвредными въ нравственномъ отношеніи литературными чудачествами. Извѣстно, что деспотическія правительства устраивали иногда для развлеченія порабощеннаго народа зрѣлища съ фиглярами и феерверками, и хотя ни министры Филиппа III и Филиппа IV, ни инквизиція по оказывали особаго покровительства искуственной манерѣ писать, господствовавшей въ ихъ время и служившей забавою образованнымъ классамъ общества, но они терпѣли ее и этой терпимости было совершенно достаточно. Искуственный и аффектированный стиль быстро вошелъ въ моду при дворѣ и съ теченіемъ времени пустилъ такіе глубокіе корни въ странѣ, что до сихъ поръ его нельзя считать совершенно уничтоженнымъ {Moro Exposito, Paris, 1834, 8-vo, Tom. I, p. XVII. Въ "Разговорѣ въ царствѣ мертвыхъ", написанномъ съ большимъ смысломъ и вкусомъ, чѣмъ писались подобнаго рода произведенія въ эту эпоху (1786) Луисъ Вивесъ, великій испанскій ученый, замѣчаетъ по поводу упадка литературы въ Римѣ: "Pues quien no vé haber sncedido esto mismo eu nuestra España у haber sido igualmente el deseo de brillar el que corrompio nuestros estudios?" Desengano á malos Traductores por Arnoldo Filonoo, Madrid, 1786, 18-mo, p. 20.}.
   Впрочемъ не въ одной только Испаніи предавались подобнаго рода сумасбродствамъ. Въ половинѣ пятнадцатаго столѣтія, когда знакомство съ великими учителями древности сдѣлалось впервые общимъ достояніемъ ученыхъ запада, были сдѣланы попытки создать и выработать въ литературахъ главныхъ странъ Европы слогъ, достойный древнихъ образцовъ. Нѣкоторыя изъ этихъ разумно направленныхъ попытокъ дали блестящіе результаты и породили рядъ авторовъ, произведенія которыхъ считаются до сихъ поръ классическими произведеніями христіанской культуры, могущими быть поставленными рядомъ съ образцами, которыхъ они болѣе или менѣе близко держались. Другія, сбившіяся съ истиннаго пути, благодаря педантизму и недостатку здраваго смысла, давно уже преданы забвенію. Эпохой, когда эти попытки производились съ наименьшимъ вкусомъ и разборчивостью, была послѣдняя половина XVI вѣка и начало XVII -- эпоха процвѣтанія Плеяды во Франціи, Эвфуизма въ Англіи и Маринистовъ въ Италіи.
   Насколько искуственный стиль, бывшій въ модѣ въ различныхъ странахъ Европы, имѣлъ вліяніе на подобныя-же попытки въ Испаніи, нельзя опредѣлить съ точностью. Литературныя произведенія, бывшія въ модѣ въ Лсидснѣ или Парижѣ, были мало извѣстны въ Мадритѣ и ими тамъ мало интересовались. Но въ царствованія Филиппа II и Филиппа III все что дѣлалось въ Италіи немедленно сообщалось Испанія; мы имѣемъ на этотъ счетъ многочисленныя доказательства {Слѣдуетъ отмѣтить важный и знаменательный фактъ: Лопе де Вега, не смотря на то что былъ въ принципѣ противникомъ новой школы, находился въ перепискѣ съ Марини и былъ его поклонникомъ. Марини, по моему мнѣнію, быль испанскаго происхожденія и даже нѣкоторое время воспитывался въ Испаніи. Лопе де Вега переслалъ ему свой портретъ, посвятилъ ему одну изъ своихъ комедій и въ преувеличенномъ восхваленіи сравнилъ его съ Тассо, говоря что Тассо былъ не болѣе какъ зарей по отношенію къ солнцу Марини. На основаніи этихъ и многихъ другихъ фактовъ, слѣды которыхъ легко отыскались въ сборникахъ "Elogios Italianos", (Итальянскихъ восхваленій), Лопе де Веги, мы ясно можемъ составить себѣ понятіе о томъ, какимъ образомъ Марини могъ вліять на современныхъ ему испанскихъ поэтовъ, См. Лопе "Jardin" (Obras, Tom. I, p. 486) впервые изданный въ 1622 и его посвященіе къ "Virtud, Роbreza y Huger" (Comedias, Tom. XX, Madrid, 1629, f. 206). Но литературные вкусы Лопе были далеко не безупречны. Такъ въ одномъ мѣстѣ. (Посвященіе къ "Verdadero Amante"), онъ ставитъ Ронсара на одну доску съ Петраркой и Гарсильясо де ля Вегсй.
   Наиболѣе ранній примѣръ вліянія классической древности на искаженіе чисто кастильскаго стиля, представляетъ собой Васко Діасъ де Фрехеналь, издавшій свои произведенія въ 1547 г. и жившій долгое время въ Галиціи и въ Португаліи. Онъ повидимому задался цѣлью ввести въ испанскій языкъ латинскія слова и латинское построеніе фразы, подобно тому какъ это дѣлала Плеяда во Франціи одновременно съ нимъ и немного позже. Это можно видѣть изъ его "Veinte Triunfos", посвященнаго главнымъ образомъ поэтическому повѣствованію нѣкоторыхъ событій изъ жизни Карла V, какъ то -- его женитьбы, рожденія его сына Филиппа II, его коронованія въ Болоньѣ и т. д. Вся книга написана стариннымъ размѣромъ и издана безъ означенія мѣста и года, но разумѣется послѣ 1530 г., такъ какъ въ этомъ году произошло коронованіе императора. Въ предисловіи "Prohemio", говоря о посвященіи своего "Veinte triunfos" двадцати испанскимъ герцогамъ, ърехеналь выражается такъ: "Baste que la ferventisima afeccion, y la observantisima veneracion, que á vuestras dignisimas y felieisimas Señoras devo, á la dedicacion de mis veinte triunfos me hau convidado. Сото quiera que mas coronas ducales segun mi noticia en la indomita España uo hay, verdaderanieute el presente es de poco precio, y las obras del de menos estima. Pero su apetitosa observansia, su afeccionada fidelidad, y su optativa servidumbre, por las nobilisimas boudades y prestautisims virtudes ge vuestras Kxcelentes y dignisimas Seùorias en algum precio estimadas ser merecen".
   Онъ менѣе позволяетъ себѣ латинизировать испанскія слова въ слѣдующихъ засимъ стихотвореніяхъ, потому что это труднѣе дѣлать въ стихахъ, а не потому чтобы онъ этого не желалъ, какъ то можно ясно заключить изъ слѣдующихъ строкъ "Triuniflto Nuptial Vaudalico" (f. IX):
   
   Al tiempo que el fulminado
   Apolo muy radial
   Entrava en en el primer grade.
   Do naseió el vello dorado
   En el equinocial;
   Pasado el puerto final
   De la liesperica nacion.
   Su machina mundanal.
   Por el curso occidental
   Equitando en Phelegon.
   
   Попытка эта имѣетъ мало общаго съ попыткою Хуана де Мены за столѣтіе передъ тѣмъ. Этотъ послѣдній мало знакомый съ классической древностью, хотѣлъ только ввести нѣсколько отдѣльныхъ латинскихъ словъ, между тѣмъ какъ Фрехеналь задался, по выраженію Монтеня, цѣлью латинизировать кастильскую поэзію и придать кастильской фразѣ римскій колоритъ, можно сказать, что онъ до нѣкоторой степени былъ предшественникомъ Гонгоры. Антоніо упоминаетъ еще о двухъ или трехъ прозаическихъ сочиненіяхъ Фрехеналя, преимущественно религіозныхъ, которыхъ я не могъ добыть. Но у меня есть его крайне потѣшные стихи, приложенные къ его трактату подъ заглавіемъ "Jardin del Aima Christiana", 1552, 4-to. Вообще Фрехеналь писалъ очень много.}.
   Поэтъ, введшій въ испанскую литературу утонченный стиль, всегда обозначавшійся его именемъ, былъ Луисъ Гонгора, кордовскій дворянинъ, родившійся въ 1561 г. и подучившій образованіе въ Саламанкѣ. Онъ былъ посланъ туда для изученія нрава и приготовленія къ юридической профессіи, въ рядахъ которой отецъ его занималъ почетное мѣсто. Но было слишкомъ поздно. Наклонность юноши къ поэзіи уже развилась и единственнымъ существеннымъ результатомъ пребыванія Гонгоры въ университетѣ было появленіе множества романсовъ и другихъ мелкихъ стихотвореній, написанныхъ всегда просто и живо, и нерѣдко исполненныхъ горькой сатиры.
   Въ 1584 г. Сервантесъ упоминаетъ о немъ, какъ объ извѣстномъ писателѣ {Galatea, ed. 1784, Tom. II, p. 284.}. Ему было тогда всего двадцать три года. Онъ прожилъ въ своемъ родномъ городѣ въ бѣдности и безъ покровителей, еще двадцать лѣтъ; потомъ, чтобы обезпечить себя подъ старость лѣтъ принялъ постриженіе и сдѣлался священникомъ. Около того же времени онъ появился при дворѣ, находившемся тогда въ Валльядолидѣ и жилъ тамъ въ 1605 году, когда Эспиноза издалъ свой сборникъ, въ которомъ Гонгора помѣстилъ многія изъ своихъ стихотвореній {Pellicer, Vida de Cervantes, въ его изданіи Донъ Кихота, Tom. I, p. СXIV.}, но какъ въ Кордовѣ, такъ и при дворѣ счастіе не улыбалось ему: послѣ одиннадцати лѣтъ домогательствъ и ожиданій, онъ, сколько намъ извѣстно, добился лишь титула королевскаго капеллана, лестнаго письма отъ графа Лемоса {Mayans y Siscar, Tom. I, p. 125. Многимъ испанскимъ писателямъ повредила эта погоня за общественными должностями, составлявшая несчастную слабость кастильскаго характера, стоящую въ тѣсной свази съ его вѣрноподданничествомъ. Характеръ образованнаго pretendiente, какъ подобные люди называли себя, чистосердечно очерченъ подробно Фигероа, описывающаго, какъ онъ назойливо вы прашивалъ себѣ мѣста у миланскаго губернатора, великаго коннетабля кастильскаго. Pasagero, 1617, f. 289.}, покровителя искуствъ и наукъ, привѣтливаго пріема отъ герцога Лермы и маркиза Сіете Иглезіа и пріобрѣлъ въ обществѣ репутацію хорошаго поэта и умнаго человѣка. Наконецъ ему удалось обратить на себя вниманіе всемогущаго графа-герцога Оливареса и онъ повидимому былъ уже на пути къ той обезпеченности, которой такъ долго ждалъ. Но въ это время здоровье измѣнило ему. Больной онъ вернулся въ свой родной городъ и вскорѣ мирно опочилъ тамъ шестидесяти шести лѣтъ отъ роду {См. біографію, написанную его другомъ Хозесомъ и предпосланную собранію его произведеній (Madrid, 1654, 4 to), Портретъ Гонгоры, работы Веласкеса, находится въ мадритской королевской гаілереѣ. Stirling's. Artists of Spain, 1848, Vol. II. pp. 587, 588.}.
   Большинство раннихъ стихотвореній Гонгоры написано короткими штрафами и отличается замѣчательной простотой. Одинъ изъ его романсовъ начинается словами: "Первая красавица нашей деревни, вчера только вышедшая замужъ, сегодня уже одинокая вдова {La mas bellte nina
   De nuestro lugar;
   Oy viuda y sola,
   Y ayer por casar.
   Obras de Gongora, 1654, f. 84.}, и содержитъ въ себѣ прекрасное по своей естественности выраженіе скорби новобрачной по случаю внезапнаго призыва ея мужа на войну. Другое стихотвореніе, еще болѣе проникнутое лиризмомъ, начинается такъ: "Свѣжіе зефиры, вы которые весной плетете вѣнки и разсыпаете фіалки и т. д. {Frescos ayrecillos,
   Que á la primauera
   Destexeis guirnaldas,
   Y espareeis violetas.
   Obras de Gongora, 1654, f. 89.}
   Оно также исполнено нѣжности и изящества. Тоже самое можно сказать и о нѣкоторыхъ изъ его религіозныхъ народныхъ стихотвореній, близкихъ по характеру къ стариннымъ villancicos. Оды его, относящіяся къ этому періоду, серьезны, величавы. Одна изъ лучшихъ воспѣваетъ снаряженіе Армады; она написана, конечно, не позже 1588 г., такъ какъ содержитъ полныя самонадѣянности предсказанія побѣды надъ англичанами. Ода, посвященная св. Герменгильду -- принцу, который въ VI столѣтіи отчасти за сопротивленіе Аріанизму, а отчасти по обвиненію въ бунтѣ, былъ казненъ собственнымъ отцемъ и впослѣдствіи, причисленъ католическою церковью къ лику святыхъ,-- исполнена религіознаго пыла въ духѣ католическаго благочестія. Оба эти стихотворенія принадлежатъ къ числу лучшихъ образцовъ испанской оды высокаго стиля.
   Всѣ эти произведенія, принадлежащія къ высшему роду поэзіи, и большею частію написанныя Гонгорою до его отъѣзда ко двору, въ то время, когда онъ жилъ въ Кордовѣ никому невѣдомый, не дали ему тѣхъ почестей, о которыхъ онъ мечталъ. Они даже не дали ему средствъ къ жизни. Побуждаемый, можетъ быть, этимъ мотивомъ, а можетъ быть задѣтый за живое успѣхомъ Ледесмы и его напыщенной школы, Гонгора съ необыкновенною смѣлостью и рѣшительностью усвоилъ себѣ другой стиль, который, по его мнѣнію, могъ скорѣе обратить на него общее вниманіе. Характеричная черта этого стиля та, что онъ почти всецѣло состоитъ изъ метафоръ, до такой степени нагроможденныхъ одна на другую, что иногда бываетъ также трудно понять ихъ смыслъ, какъ разгадать рядъ замысловатыхъ загадокъ. Когда его другъ Луисъ де Бавіа издалъ въ 1603 г. свою "Historia Pontifical" Гонгора послалъ ему въ видѣ предисловія слѣдующій сонетъ; "Поэма, предлагаемая Бавіей міру, не привязана къ числамъ, но хорошо расположена и отлита посредствомъ учености въ извѣстную форму. Это тщательно составленная исторія, посѣдѣлый стиль которой, хотя и лишенный мѣры, но утонченный, спасаетъ отъ забвенія трехъ кормчихъ священнаго корабля. Перо, увѣковѣчивающее такимъ образомъ на своемъ историческомъ престолѣ связку небесныхъ ключей, есть не перо, но ключъ, отворяющій врата въ будущія столѣтія. Оно отворяетъ ихъ именамъ не врата дряхлѣющей памяти, рисующей свои образы на могилахъ, также не прочныхъ, какъ морская пѣна, но врата вѣчности". Смыслъ этихъ стиховъ, разъясненный на десяти страницахъ комментарія однимъ изъ поклонниковъ Гонгоры, слѣдующій: "исторія, которую Бавіа предлагаетъ теперь свѣту, написана хотя и не въ стихотворной формѣ, но исполнена философіи и поэзіи. Дѣлая безсмертными папъ, она даетъ ключъ къ столѣтіямъ, разверзающій ихъ именамъ не врата памяти, часто дающія проходъ славѣ ложной и временной, но врата славы истинной и вѣчной" {A la Тегсега Parte de la Historia Pontifical, que escriuio el Doctor Ravia, ('apellau de la Capilia Real de Granada.
   
   Este que Bavia al muiulo oy ha ol'recido
   Poema, si no a numéros atado,
   De la disposicion antes limado,
   Y de la erudicion despues lamido,
   Historia es culta, cuyo encanecido
   Estilo, sino metrico, peinado,
   Tros ya Pilotos del vagel sagrado
   Hurta al tiempo, y redime del oliudo.
   Pluma, pues, que dauerns celestiales
   Etiernza en los bronces du su historia,
   Llaue es ya de los siglos, y nopluma;
   Ella á sus nombres puertas immortales
   Abre, no de caduco no memoria.
   Que sombras sellar en tumulos de espuma.
   Gongora, Obras, 1654, f. 5.
   
   Комментарій помѣщенъ у Coronel, Obras de Gongora Comentadas, Tom II, Parte I, Madrid, 1645, pp. 148 -- 159. Но слѣдуетъ замѣтить, что смыслъ послѣднихъ строкъ до того неясенъ, что Люзанъ (Poetica Lib. II, с. 15) даетъ имъ значеніе, не сходное съ объясненіемъ перваго комментатора и относитъ фразу "Sellar sombras en tumulos de espinna" къ книгопечатанію, расточающему часто не заслуженныя похвалы людямъ. Сонетъ цѣликомъ и съ восхищеніемъ приводится у Грасіана въ его "Agudeza у Arte de Ingenio", Discurso XXXII; объ этой книгѣ намъ еще придется говорить впослѣдствіи, ибо она представляетъ собою нѣчто въ родѣ піитики школы cult о. Издатели "Diario de los Literates de España" -- люди, обладавшіе лучшимъ вкусомъ, чѣмъ большинство ихъ современниковъ, разбирая его "Poetica". 1738 г., упрекаютъ его въ томъ, что онъ слишкомъ строго отнесся къ этой необычайной чепухѣ. Laniiza, Discurso Apolpgètico de Liizan, Pamplona, 1740, 12-mo, pp. 46--78.}.
   Нелѣпость метафоръ, употребляемыхъ Гонгорою, не менѣе замѣчательна, чѣмъ ихъ неясность и темнота. Такъ напримѣръ, когда въ 1619 г. вслѣдъ за появленіемъ двухъ кометъ одинъ изъ его друзей предложилъ ему сопровождать Филиппа III въ Лисабонъ -- городъ основанный по преданію Улиссомъ -- Гонгора отвѣчалъ ему: "Ты хочешь -- въ годъ, когда двѣ кометы бросили на коровы зловѣщій и печальный свѣтъ -- идти по слѣдамъ хитроумнаго грека?" {Obras, f. 32.}
   Затѣмъ въ первой одѣ посвященной уединенію, говоря о дамѣ, которой онъ былъ поклонникомъ, Гонгора называетъ ее дѣвушкой до того прекрасной, что она могла бы своими двумя солнцами зажечь Норвегію, а своими двумя ручками сдѣлать бѣлой Эфіонію.
   Конечно здѣсь взяты крайности, но нельзя не согласиться, что послѣднія стихотворенія Гонгоры часто не понятны, главнымъ образомъ благодаря нелѣпостямъ, подобнымъ выше приведеннымъ {Во второмъ coro.}.
   Онъ не остановился и на этомъ. Онъ ввелъ въ свои стихи новыя слова, преимущественно заимствованныя изъ древнихъ классическихъ языковъ; онъ употреблялъ старинныя кастильскія слова въ новомъ и форсированномъ смыслѣ, и испестрилъ свой слогъ запутанными и неестественными оборотами рѣчи, несвойственными духу испанскаго языка. Благодаря этому его поэзія, хотя и не лишенная блеска, вскорѣ сдѣлалась непонятной. Подтвержденіемъ могутъ служить одинъ или два сонета и другія стихотворенія, Гонгоры, напечатанныя въ 1605 г. {Время перемѣны, происшедшей въ его стилѣ, по моему мнѣнію, совпадаетъ со временемъ его появленія при дворѣ. Первый изъ его сонетовъ въ "Flores" Успинозы свидѣтельствуетъ о томъ, что перемѣна эта произошла около 1605 г.}, а затѣмъ болѣе объемистыя произведенія его, какъ-то "Las Soledades", "El Polifemo", "Panegirieo al duque de Lerma", его басня "Piramo y Tishe"; всѣ они появились послѣ его смерти {Гонгора не издалъ сборника своихъ произведеній. Трудность ли получить дозволеніе печатать, или боязнь издать книгу, которая могла оказаться оскорбительной для духовной цензуры, или наконецъ не желаніе предстать передъ публикой въ качествѣ писателя-профессіи, считавшейся предосудительной для достоинства caballero, одно изъ этихъ соображеній, а можетъ быть и всѣ вмѣстѣ, помѣшали Гонгорѣ, подобно многимъ другимъ испанцамъ, предстать передъ публикою въ качествѣ поэта. Но въ послѣднюю половину его жизни, стихотворенія его по тогдашнему обычаю, были очень распространены въ рукописи среди набранной публики и при дворѣ, и приводили всѣхъ въ восхищеніе. Однимъ изъ его наиболѣе восторженныхъ поклонниковъ былъ Донъ Хуанъ Лопесъ де Висунья, который въ теченіи послѣднихъ двадцати лѣтъ жизни поэта тщательно собиралъ всѣ его стихотворенія, а въ 1627, не болѣе какъ черезъ годъ послѣ его смерти, издалъ ихъ подъ пышнымъ заглавіемъ "Obras en Verso del Homere Español", (Стихотворныя произведенія испанскаго Гомера) не считая нужнымъ точнѣе обозначить ихъ автора. Стихотворенія эти составили томъ въ 320 стр., in-4о, составляющій такую библіографическую рѣдкость, что за исключеніемъ экземпляра находящагося у меня, я нигдѣ не встрѣчалъ другаго. Изданіе это весьма важно, ибо оно легло въ основаніе всѣхъ послѣдующихъ собраній произведеній Гонгоры. Въ предисловіи Висунья говоритъ, что Гонгора никогда не сохранялъ оригиналовъ своихъ стихотвореній, и что когда ему показывали списки ихъ, бывшіе въ обращеніи, онъ не всегда могъ признать ихъ за свои, до такой степени они были искажены переписчиками. Изданіе Висуньи имѣетъ тѣмъ большее значеніе, что всѣ заключающіяся въ немъ стихотворенія напечатаны съ самыхъ близкихъ къ подлинникамъ спискахъ, доставленныхъ другомъ автора, не говоря уже о томъ, что многія изъ нихъ не встрѣчаются въ позднѣйшихъ, хотя и болѣе обширныхъ собраніяхъ. Изъ такихъ стихотвореній въ особенности интересны два, несомнѣнно имѣющіе автобіографическое значеніе; одно,1 изъ нихъ начинается словами "Si a gastar y pretender" (f. 159) и описываетъ жизнь при дворѣ человѣка, домогающагося мѣста и покровительства, о кого* ромъ Гонгора самъ такъ долго хлопоталъ; а въ другомъ -- "Dulce musa picaril", (f. 157) Гонгора весьма остроумно разъясняетъ злобное настроеніе своей собственной поэзіи.
   Фантастическія заглавія, въ родѣ того, какое Висунья далъ своему изданію, считались, повидимому, подходящими къ произведеніямъ Гонгоры -- и не безъ основанія. Большинство его стихотвореній было издано въ Барселонѣ въ 1640 г. подъ слѣдующимъ заглавіемъ: "Delicias del Parnaso en que se cifran todos los Romances liricos, amorosos, burlescos, glosas y décimas del regosijo (sic) de las Musas, el prodigioso Don Luis de Gongora". Сборникъ содержитъ 761 стр., in-12o; экземпляръ этого изданія, единственный который мнѣ удалось видѣть, находится въ Парижѣ въ Bibliothèque de l'Arsenal.}.
   Вслѣдствіе этого комментаріи къ нимъ были необходимы, даже когда они обращались еще въ рукописи. Первоначальныя объясненія были сдѣланы по просьбѣ самого Гонгоры Пеллисеромъ, издавшимъ ихъ въ 1630 г., подъ заглавіемъ "Lecciones solemnes á las obras de D. Luis de Göugora", и съ указаніемъ, что въ нихъ есть мѣста на столько темныя, что онъ не могъ себѣ выяснить ихъ точный смыслъ. {Jos. Pellicer y Tobar своихъ "Lecciones Solemnes", (Madrid, 1630, 4-to, col. 610--612, 684) объясняетъ свои отношенія къ Гонгорѣ и затруднительность понять значеніе нѣкоторыхъ мѣстъ въ его сочиненіяхъ, подтверждая такимъ образомъ мнѣніе принца Эскилаче о комментаторахъ Гонгоры:
   Un docto comentador Ученый комментаторъ или
   El mas presumido digo считающій себя таковымъ,
   Esel mayor enemigo, злѣйшій врагъ автора.
   Que tenero pudo el au tor.
   El Principe а Libro.
   У Антоніо (Bib. Nov. II, 811--816;
   
   помѣщенъ громадный перечень сочиненій Пеллисера, но тѣ, съ которыми мнѣ удалось познакомиться, отличаются страшнымъ безвкусіемъ. Онъ родился въ 1602 г. и умеръ въ 1679 г.; начавъ писать съ девятнадцати лѣтъ, онъ въ теченіе своей долгой жизни успѣлъ написать массу сочиненій всякаго рода.} За этими комментаріями послѣдовали въ 1636 г. защита и разъясненіе "Piramo y Tisbé" Саласаромъ Мардонесомъ. {"Illustration у Defensa de la Fabula de Piramo у Tishe de Christoval de,Salazar Mardones", Madrid, 1636, 4to.} Между этимъ годомъ и 1646 рядъ такихъ же трудовъ былъ законченъ добросовѣстнымъ комментаріемъ въ 150 страницъ, написаннымъ Гарсіей де Салседо Коронелемъ, который самъ былъ поэтъ. {У Антоніо (Bib. Nov.) есть замѣтка о Коронелѣ. Комментаріи его состоятъ изъ трехъ томовъ (Madrid, 4-to, 1636--1646) отъ шестисотъ до семисотъ страницъ каждый; второй томъ раздѣленъ на двѣ части. Будучи самъ поэтомъ, онъ издалъ въ Мадрлтѣ, 1650, in-4, книгу, которую озаглавилъ "Crystales de Helicona". Это одно изъ самыхъ плохихъ произведеній школы Гонгоры.} Добавленіемъ къ нимъ могутъ служить современныя имъ разсужденія юриста Хуана Франсиско де Амаіи и Мартина Ангуло послѣднія были отвѣтомъ на нападеніе учителя риторики Каскалеса и др., такъ что комментаріи къ произведеніямъ Гонгоры превышаютъ не меньше чѣмъ въ десять разъ самый текстъ, которому они предназначены служить разъясненіемъ. {Антоніо въ статьѣ о Людовикѣ Гонгорѣ упоминаетъ объ этихъ второстепенныхъ комментаторахъ. Нападеніе Каскалеса, сдѣланное въ весьма умѣренномъ тонѣ, находится въ его "Cartas Philologicas". Отвѣтъ Мартина Ангуло Каскалесу озаглавленъ "Epistolas satisfactorias á las objecciones que opuso á los poemas de D. Luis de Gongora el liceneiado Francisco Cascales", Granada, 1635. Въ концѣ онъ дѣлаетъ перечень поэтовъ, принадлежащихъ къ школѣ Гонгоры. Перечень этотъ заимствованъ у него Гаянгосомъ. Въ йенъ заключается до тридцати именъ, большею частью теперь забытыхъ.
   Сочиненіе, озаглавленное "Gongora, an Historical and Critiacal Essay on the Tinies of Philip III and IV of Spain, with translations by Edward Churton". London 1862, 2 vol показываетъ близкое знакомство автора съ нравами и обычаями описываемаго періода, и написано живо и увлекательно. Я не могу впрочемъ раздѣлять восхищенія съ какимъ авторъ относится къ Гонгорѣ, и не нахожу, чтобы переводы изъ Гонгоры, хотя они и сдѣланы весьма хорошо, оправдывали это восхищеніе. Во всякомъ случаѣ не много книгъ посвященныхъ испанской литературѣ, которые читаются съ такимъ удовольствіемъ, какъ это сочиненіе. Слѣдуетъ добавить, что Антоніо былъ еще болѣе ярымъ поклонникомъ Гонгоры, чѣмъ Чертовъ, ибо онъ, вопреки своей обычной манерѣ, (Bib. Nov., Pref., § 26) высказываетъ мнѣніе, что еслибы Гонгора посвятилъ себя эпической поэзіи, Испаніи нечего было бы завидовать Гомеру, Виргинію и Тассо.} Конечно, столь извѣстный писатель не могъ имѣть недостатка въ послѣдователяхъ. Изъ нихъ высшимъ по общественному положенію, а можетъ быть и по поэтическимъ достоинствамъ, былъ графъ Вилламедіана, тотъ самый несчастливецъ, дерзкое и публичное убійство котораго приписывали ревности Филиппа IV. Убійство это въ свое время произвело сенсацію при всѣхъ европейскихъ дворахъ. Вилламедіана былъ человѣкъ умный и свѣтскій, и поэзія входила въ кругъ его занятій, какъ придворнаго кавалера. Произведенія его были изданы только въ 1629 г., семь лѣтъ спустя послѣ его смерти. Въ нѣкоторыхъ изъ нихъ, вѣроятно самыхъ раннихъ, еще не замѣтно аффектаціи, но вообще говоря, какъ въ выборѣ сюжетовъ (напримѣръ сказаніе о фаэтонѣ, Дэфнѣ и Европѣ), такъ и въ обработкѣ ихъ сказывается подражаніе тому, что было худшаго въ произведеніяхъ Гонгоры. Сонеты его, числомъ отъ двухъ до трехсотъ, самого разнообразнаго характера: сатирическіе, религіозные и сентиментальные, а нѣкоторыя изъ его мелкихъ стихотвореній носятъ на себѣ отпечатокъ старинной національной поэзіи. Но рѣдко ученикъ бываетъ понятнѣе своего учителя и ни въ чемъ необнаруживаетъ его таланта. {Разсказываютъ, что когда однажды королева Изабелла, дочь Генриха IV французскаго, проходила по одной изъ галлерей дворца, къ ней кто-то подошелъ; сзади и закрылъ глаза руками. "Que es eso, Conde?" (Что это значитъ, графъ?), вскричала она. Но но несчастію это былъ не графъ, а король. Вскорѣ затѣмъ Вилламедіана получилъ предупрежденіе, что ему слѣдуетъ быть на сторожъ, такъ какъ его жизнь въ опасности. Онъ не обратилъ вниманія на итогъ дружескій совѣтъ и былъ убитъ въ тотъ же вечеръ, 21-го августа 1622 г. Онъ быль явнымъ поклонникомъ королевы; на одномъ изъ турнировъ онъ покрылъ себя перебранными реалами и избралъ двусмысленный девизъ "Mis ainores son reales" (Velasquez, Dieze, Göttingen, 1796, 8vo, p. 255). Изданіе его сочиненій (Madrid, 1634, 4-to) съ посвященіемъ помѣченнымъ въ моемъ экземплярѣ 1642 годомъ, полнѣе сарагоскаго изданія 1629 г., in-4ў, но отъ этого оно нисколько не лучше. Трагическая судьба самонадѣяннаго графа передана нѣсколько иначе въ "Voyage d'Espagne" М-me d'Aulnoy, tom. II, рр. 17--21. и въ трогательныхъ романсахъ герцоіа Риваса "Romances Historiées, Paris, 1841, 8-vo, См., также, Кеведо "Grandes Anales de Quince Dias" и примѣчанія къ нимъ въ "Biblioteca de Rjvadeneyra, tom. XXIII, p. 214. Гаянгось увѣряетъ, что существуетъ хорошо извѣстный любителямъ томъ неизданныхъ стихотвореній Вилламедіаны, преимущественно посвященныхъ осмѣянію событій и лицъ временъ Филлиповъ III и IV. Вообще разсказы относящіяся къ обстоятельствамъ смерти поэта мало достовѣрны. Такимъ же характеромъ сплетни отличаются анекдоты въ "Mémoires de Tellement des Reaux" ed. Bruxelles, 1834, vol. II, pp. 42--46.} Другимъ писателемъ, способствовавшимъ успѣху новой школы, былъ Парависино, умершій въ 1633 г. Занимая въ продолженіе послѣднихъ шестнадцати лѣтъ постъ любимаго придворнаго проповѣдника, онъ имѣлъ возможность ввести "утонченный стиль" въ церковное краснорѣчіе и способствовать распространенію его въ высшихъ классахъ общества. Его поэтическія произведенія были собраны и изданы не ранѣе 1641 г. и появились подъ его неполною фамиліею Феликса Артеаги. Они составляютъ небольшой томъ, наполненный сонетами и содержащій одну драму, неимѣющую впрочемъ никакихъ достоинствъ. Лучшую часть книги составляютъ лирическіе романсы, которые не смотря на проникающій ихъ мистицизмъ и нѣкоторую неясность, не лишены поэзіи. Тоже замѣчаніе примѣнимо къ его историческому романсу "Любовныя похожденія Альфонса VIII и толедской жидовки", въ которомъ авторъ старался приблизиться къ болѣе простому и старинному способу выраженія. {Baena, Ilijos de Madrid, tom. II, p. 389. Полныя его ими и фамилія были Hortensio Felix Paravicino у Arteaga. Почему не всѣ они были выставлены подъ его стихотвореніями, напечатанными только послѣ его смерти, трудно объяснить. Существуютъ изданія ихъ 1641, 1645, 1650 гг.; послѣднее помѣчено Alcala. 12 mo.}
   Таковы были главные поэты, способствовавшіе своими произведеніями распространенію новаго стиля. Его успѣхъ впрочемъ объясняется главнымъ образомъ благосклонностью двора и поддержкой высшаго круга общества, къ которому принадлежало большинство писателей и среди котораго сочиненія ихъ ходили въ рукописи за долго до ихъ появленія въ печати. Подобный способъ распространеній поэтическихъ произведеній испоконъ вѣка практиковался въ Испаніи и былъ результатомъ строгаго надзора за прессою и громадныхъ препятствій, разбросанныхъ по пути всякаго писателя и издатели. Мода была несомнѣнно главной причиной успѣха послѣдователей Гонгоры, и благодаря ей они распространили широко свое вліяніе. Поэты второстепенные, почти всѣ безъ исключенія, безпрекословно подчинились ему. Рока-и-Серна издалъ въ 1623 г. сборникъ стихотвореній подъ заглавіемъ "Luz del al ma", (Свѣтъ души) имѣвшій до конца столѣтія нѣсколько изданій {Ambrosio de la Boca y Serna былъ родомъ валенсіецъ и умеръ въ 1649 г. (Xinieno, Tom. I, р. 359 и Foster, Tom. I, p. 249). Онъ пользовался въ свое время весьма незначительной извѣстностью и то лишь въ качествѣ автора религіозныхъ стихотвореній, но за то его долго цѣнили впослѣдствіи. У меня есть экземпляръ его "Luz del Alma", in 12-vo безъ обозначенія года и мѣста изданія, но по всѣмъ вѣроятіямъ изданный въ 1725 г.}. Антоніо Лопесъ де Вега, не бывшій ни родственникомъ и не землякомъ своего великаго однофамильца, который однако незаслуженно превозноситъ его, издалъ въ 1620 г. "Perfeto Señor". (Идеальный властелинъ) это -- политическая греза, въ которой онъ присоединилъ небольшое собраніе стихотвореній, обладающее такими же незначительными поэтическими достоинствами {"El Perfeto Señor, Poesias Varias", etc., Madrid, 1652, 4-to. Его "Silvas" отличаются еще большей темнотой, чѣмъ Soledades Гонгоры. Его мадригалы и мелкія стихотворенія, хотя и болѣе понятны, но также плохи. Онъ былъ португальцемъ по происхожденію, но жилъ въ Мадритѣ, гдѣ и умеръ послѣ 1652 г. (Barbosa, Tom. I, p. 310). Его сочиненія имѣли два изданія.}. Анастасіо Панталеонъ, юный Caballero, пользовавшійся большимъ почетомъ при дворѣ и по ошибкѣ убитый вмѣсто другаго лица на улицахъ Мадрита, обязанъ заботливости друзей, изданіемъ своихъ стихотвореній, появившихся въ 1634 г., пять лѣтъ спустя послѣ его смерти {Baena, Tom. I, р. 93. Стихотворенія Панталеона представляютъ собою явное подражаніе Гонгорѣ; это можно заключить не только изъ его "Fábula de Proserpina", "Fabula de Alfeo y Aretusa", etc., но главнымъ образомъ изъ его сонетовъ и décimas. Они впервые появились въ печати въ 1634 г., по впослѣдствіи имѣли нѣсколько изданій съ небольшими добавленіями въ каждомъ изданіи. Находящейся у меня экземпляръ помѣченъ Madrid, 1648, in-8о.}. Лисабонскяя монахиня Віоланта дель Сіело, въ 1646 г. {Violante del Cielo (по португальски de Ceo) умерла девяноста двухъ лѣтъ. Она издала на португальскомъ языкѣ нѣсколько томовъ стиховъ и прозы; нѣкоторыя изъ ея вещей весьма фривольнаго содержанія, и даже не вѣрится, чтобы онѣ могли выйти изъ подъ пера монахини. Ея испанскія Rimas были напечатаны въ Руанѣ, въ 1646 г., in-12о. Въ числѣ лучшихъ ея стихотвореній находится ода на смерть Лопе де Веги (р. 44); но лучше всего ея мелкія религіозныя стихотворенія, разбросанныя по всѣмъ томамъ. Даже послѣ окончательнаго отдѣленія Португаліи отъ Испаніи въ 1640 г. многіе португальцы продолжали писать всецѣло или отчасти по испански. Но произведенія ихъ не отличаются такими достоинствами, чтобы стоило упоминать объ нихъ. Что литературы обоихъ государствъ находились въ тѣсной связи между собою и что португальцы часто писали по испански, не смотря на то, что испанцы рѣдко платили имъ тою же любезностью, мы имѣли случай не разъ убѣдиться со временъ Хиля Висенте и Саа де Миранды.} и Мануэль де Мело, въ 1649 г. {Изъ всѣхъ португальскихъ писателей этого времени имѣлъ наибольшей успѣхъ Мело, умершій въ 1666 г. (Barbosa Tom. II, р. 182). Его "Très Musas del Melodino" -- книга, содержащая его испанскія стихотворенія и состоящая преимущественно изъ сонетовъ, романсовъ, одъ и другихъ мелкихъ стихотвореній большею частію въ стилѣ Кеведо, или Гонгоры -- имѣла два изданія въ 1649 (Lisbon, in-40) и въ 1665 г. Но онъ былъ истымъ португальцемъ въ душѣ. Его "Ecco Polytico" (1645), заключающее въ себѣ обвиненіе противъ правительства Филиппа IV, служить тому неоспоримымъ доказательствомъ. См. ниже гл. XXXVIII.} дали такіе образцы гордаго кастильскаго языка, какіе трудно было ожидать и именно въ то время, когда ихъ родина тщетно пыталась сбросить съ себя испанское иго. Образцы эти добились себѣ благосклоннаго пріема, какъ въ Португаліи, такъ и въ Мадритѣ. Въ 1652 г. Монкайо издалъ томъ своихъ собственныхъ сумасбродныхъ стихотвореній {Монкайо извѣстенъ также подъ именемъ маркиза де санъ-Фелисесъ. Его стихотворенія, озаглавленныя "Rimas de Don Juan de Moncayo i Guerrea", (Caragoca. 1652, 4-to) состоятъ изъ сонетовъ, "Fabula de Venus i Adonis", романсовъ и np. Latassa, Bib, Nueva, Tom. III, p. 320.}, и два года спустя уговорилъ своего друга Франсиско де ла Toppe издать подобный же сборникъ, отличающійся такимъ же безвкусіемъ {"Entretenimiento de las Musas en esta Baraxa Nueva de Versos, dividida en Quatre Manjares, ec. por. Fenix de la Torre", Caragoèa, 1654, 4-to. Само заглавіе говоритъ за себя. Его собственное имя было Франсиско и онъ былъ Мурсіецъ, переводчикъ эпиграммъ Оузна и авторъ "Deliciás de Apolo", 1670 г., и другихъ плохихъ стихотвореній.}. Затѣмъ въ 1660 г., выступилъ Вергара съ книжкой стихотвореній подъ вычурнымъ заглавіемъ "Ideas de Apolo" (Идеи Аполлона) {"Ydeas de Apolo у Dignes Tareasdel Ocio Cortesano", Madrid, 1661, 4-to; изобилуетъ сонетами, религіозными романсами и лирическими стихотвореніями въ придворномъ стилѣ. Кромѣ того онъ оставилъ нѣсколько стихотвореній въ повѣствовательномъ родѣ, какъ то романсъ "Historia de Danae" и другой, написанный въ концѣ, ottava rima, на обрѣтеніе образа Балванерской Богородицы.}, а въ 1662 г. Розасъ съ стихотвореніями подъ eine болѣе вычурнымъ заглавіемъ "Разговоры безъ картъ" "Conversacion sin naipes" {"Koches de Inviemo; Conversacion sin Naypes", Madrid, 1662, 4-to. Вторая половина этой книги наполнена шуточными стихотвореніями, отличающихся грубостью тона и непозволительными двусмысленностями.}.
   Уллоа, приготовившій свои стихотворенія къ изданію еще въ 1653 г. и напечатавшій ихъ шесть лѣтъ спустя, только мѣстами писалъ прекрасно, правильно и просто, но въ большинствѣ случаевъ увлекался господствовавшею модою {"Obras de Don Luis de Ulloa. Prosas y Versos". Второе изданіе было выпущено его сыномъ (Madrid, 1674, 4 to). Лучшія стихотворенія въ книгѣ, безспорно, стихотворенія на религіозные сюжеты, написанныя стариннымъ кастильскимъ размѣромъ; самое же лучшее, это историческій романъ "Рахиль", состоящій изъ восьмидесяти осьми строчныхъ стансовъ и повѣствующій о любви Аліфонса VII къ прекрасной толедской жидовкѣ.}. Наконецъ въ 1677 г. появилось "La Cithara de Apolo" Саласара, произведеніе также плохое какъ и предшествовавшее стихотвореніе, во всѣхъ отношеніяхъ вполнѣ достойное закончить эту серію {"Cythara de Apolo", "изданное послѣ смерти его автора Вера Тассисомъ-и-Виллароелемъ, его лучшимъ другомъ", тѣмъ самымъ который собралъ и издалъ комедіи Кальдерона, и въ предисловіи назвалъ себя тѣмъ же хвастливымъ именемъ. Между его сочиненіями попадается "Soledad", явное подражаніе Гонгорѣ и басни или разсказы о Венерѣ и Адонисѣ, Орфеѣ и Эвридикѣ на манеръ Вилламедіаны. Саласаръ родился въ 1642 г. и умеръ въ 1675. Нѣкоторыя изъ его мелкихъ стихотвореній написаны правильнымъ и изящнымъ языкомъ.}.
   Къ этому перечню поэтовъ можно было бы прибавить еще нѣсколькихъ, но они еще менѣе извѣстны, и даже о нѣкоторыхъ упомянутыхъ нами сохранилось лишь воспоминаніе, а произведенія лхъ и совсѣмъ не читаются. Всѣ они взятые въ совокупности имѣютъ значеніе лишь какъ доказательство того, въ какихъ широкихъ размѣрахъ и съ какою быстротою распространилась литературная язва гонгоризма.
   Но для болѣе вѣрной оцѣнки того какъ глубоко пустила свои корни эта школа, слѣдуетъ обратить вниманіе на два факта, на безплодное противодѣйствіе ей лучшихъ умовъ того вѣка и на то, что въ концѣ концовъ они сами, какъ напр., Лопе де Вега, Кеведо и Кальдеронъ, дѣлали уступки господствовавшему вкусу и писали тѣмъ самымъ слогомъ который порицали {О Кеведо и Кальдеронѣ я уже говорилъ и къ нимъ можно присоединить Монтальвана, Сарате, Тирсо де Молинуи многихъ другихъ знаменитыхъ драматурговъ. Сервантесъ, будучи уже въ престарѣлыхъ годахъ, мало обратилъ вниманія на новую школу поэзіи, но и онъ жалуется на неясность стихотворнаго слога въ своей повѣсти "Ilustre Fregona", 1613 г., гдѣ и приводится его обращикъ и снова упоминаетъ объ ней во второй части своего "Донъ Кихота", с. 16.}.
   Наиболѣе выдающимся изъ этихъ крупныхъ писателей, какъ по вліянію, какое онъ имѣлъ на своихъ современниковъ, такъ и потому живому интересу, какой онъ принималъ въ спорѣ, является несомнѣнно, Лопе де Вега. Гонгора былъ съ нимъ лично знакомъ, вѣроятно когда Лопе жилъ въ Авдалузіи въ 1603 г., а можетъ быть и ранѣе, въ эпоху отправленія непобѣдимой Армады. Съ того времени Лопе питалъ искреннее уваженіе къ таланту кордовскаго поэта и отдавалъ полную справедливость достоинствамъ его раи:! нихъ произведеній. Но онъ не пощадилъ экцентричностей позднѣйшаго слога Гонгоры; онъ нападаетъ на него въ своемъ седьмомъ посланіи и въ остроумномъ сонетѣ, гдѣ онъ разсказываетъ какъ Босканъ и Гарсильясо оказались неспособными понять этотъ слогъ; далѣе въ поэтическомъ состязаніи по случаю канонизаціи св. Исидора; въ стихотвореніи предпосланномъ "Orfeo" Монтальвана; я во многихъ другихъ мѣстахъ, главнымъ же образомъ въ длинномъ письмѣ къ одному изъ своихъ друзей, пожелавшему узнать его мнѣніе относительно этого слога {Lope de Vega, Obras Sueltas, Tom. 1 pp. 271, 342; Tom. XII, pp. 231--234; Tom. XIX, p. 49; Tom, IV, pp. 459--482. Въ послѣднемъ изъ приводимыхъ мѣстъ Лопе говоритъ, что образцомъ для него всегда былъ Фернандо де Эррера.}.
   Такимъ образомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія относительно взгляда Лопе на гонгорризмъ. Гонгора отражалъ нападки съ большимъ ожесточеніемъ, и хотя Лопе продолжалъ восхваливать щекотливаго поэта за тѣ изъ его произведеній, которыя заслуживали похвалы, Гонгора никогда не могъ ему простить нападенія на свой утонченный слогъ, и небольшой томъ неизданныхъ стихотвореній служитъ доказательствомъ того, что онъ до конца дней питалъ озлобленіе противъ Лопе {Рукопись національной библіотеки въ Мадритѣ (Estante М. Codex 132, 4-to). По крайней мѣрѣ эта рукопись была тамъ въ 1818 году, и я самъ ее видѣлъ.}. И тѣмъ не мѣнѣе однако самъ Лопе нерѣдко впадалъ въ ту погрѣшность, которую такъ рѣзко и остроумно порицалъ въ другихъ. Доказательствомъ тому служатъ многія изъ его комедій и преимущественно его "Cuerdo en su casa", (Мудрецъ у себя дома) слогъ которой въ особенности несоотвѣтствуетъ сюжету, а также многія изъ его стихотвореній, главнымъ же образомъ "Circe"' и Fiestas de Dénia". Еслибы эти послѣднія не предназначались для чтенія при дворѣ, онъ вѣроятно написалъ бы ихъ столь ему свойственнымъ простымъ и плавнымъ слогомъ.
   На напыщенный слогъ Гонгоры кромѣ Лопе нападали и другіе писатели, какъ-то: риторика Каскалесъ въ "Tablas Poéticas", изданныхъ въ 1616 г., и въ "Letras filolögicas", изданныхъ въ 1634 г.; {"Tobias Poéticas", ed 1779, p. 103. lart Phil. Des. I. lart. 8--10. Другъ Гонгоры Саласаръ Мардонесъ написалъ въ его защиту цѣлую книгу почти въ 400 страницъ подъ заглавіемъ "Ilustracion de la Fabula, ec., de Piramo e Tisbe", 1636 (выше, прим. 43).} поэтъ Хауреги въ Discurso sobre el estilo culto y oscuro" въ 1628 году {Я никогда не видалъ этой книги, но Антоніо въ своей статьѣ о Хауреги приводитъ ея заглавіе, а Flöget (Gesell, der Komischen Literatur, Tom. II, p. 303) обозначаетъ годъ ея изданія. Тѣмъ не менѣе самъ Хаурега въ своемъ переводѣ Фарсалиды Лукана, впадаетъ въ исковерканный слогъ Гонгоры "Declamation contra los Abuses de la Lengua Castellana" 1793, p. 138.} и Саласъ, въ 1633 году, въ "Investigaciones sobre la tragedia" {Tragedia Antiqua, Madrid, 1633, 4-to, pp. 84, 85.}. Но самыя сильныя нападенія, какія только пришлось выдержать этому слогу, были направлены Кеведо, который въ 1631 г. издалъ стихотворенія Бакалавра де ла Toppe и Луиса де Леона, желая этими двумя изданіями показать, какою должна быть испанская лирическая поэзія, если она желаетъ сохранить національный духъ и остаться вѣрной лучшимъ образцамъ древней и новой поэзіи, какъ туземнымъ, такъ и иностраннымъ. Это нападеніе, нанесенное уже въ то время, когда сочиненія Гонгоры и его наиболѣе удачныхъ послѣдователей перестали уже вращаться въ рукописяхъ и впервые появились въ печати, нанесло Гонгорѣ и его школѣ ударъ, отъ котораго она никогда вполнѣ не могла оправиться и вернуть себѣ прежнюю эпоху тріумфа {См. Приложеніе (Ж).}.
   Совершенно въ сторонѣ отъ этихъ споровъ, какъ то можно заключить по его слогу и манерѣ, жилъ Франсиско де Медрано, одинъ изъ наиболѣе непосредственныхъ и вдохновенныхъ испанскихъ лирическихъ поэтовъ. Повидимому ему не стоило малѣйшаго усилія избавиться отъ сумасбродства своего времени. Его немногочисленныя стихотворенія несравненно лучше "sestinjas" Венегаса, которымъ они служатъ въ нѣкоторомъ родѣ прибавленіемъ и съ которыми вмѣстѣ они и были изданы въ 1617 г. Особаго вниманія заслуживаютъ нѣкоторые изъ его религіозныхъ сонетовъ; лучшими же изъ дошедшихъ до насъ его стихотвореній должно считать оды въ гораціевскомъ духѣ, въ особенности одна на суетность человѣческихъ желаній, начинающаяся словами: "Todos, todos Іо erramos" {Отъ Медрано ничего не осталось, кромѣ стихотвореній, изданныхъ въ Палермо въ 1617 г. въ приложеніи скорѣе къ подражанію, чѣмъ къ переводу Овидіеваго RemediumAmoris Венегаса. Стихотворенія эти перепечатаны въ Rivadeneira Biblioteca, Tom. ХXXII, 1854. Что до Педро Венегаса де Сааведры, то онъ былъ севильскій дворянинъ, и Антоніо (Bib. Nov., tom. II, p. 246) полагаетъ, что мѣсто изданія книги его означено не вѣрно.}. Къ тому же классу принадлежитъ другой писатель, жизнь котораго можно прослѣдить до 1584 г. и который умеръ въ 1606 г., это -- Валтасаръ де Алкасаръ, остроумный андалузецъ, оставившій небольшое число мелкихъ лирическихъ стихотвореній, написанныхъ весьма живо и остроумно. Большинство ихъ дышетъ веселостью, а всѣ они вмѣстѣ взятыя отличаются большимъ вкусомъ, сравнительно съ направленіемъ, господствовавшимъ въ испанской поэзіи въ эпоху ихъ появленія {Сервантесъ упоминаетъ о немъ въ "Canto de Caliope" и нѣкоторыя свѣдѣнія объ его жизни встрѣчаются въ замѣткахъ къ испанскому переводу Сисмонди (Tom. I, р. 273). Стихотворенія его помѣщено въ "Flores" Эспинозы и въ XVIII томѣ Фернандеса, у Риваденейры въ томѣ XXXII и XLII и въ "Віblioteca de Libros Raros", 1863, ad verb. Alcazar. Стихотворенія эти заслуживали бы отдѣльнаго изданія.}.
   
   Если не совершенно такихъ, то подобныхъ этимъ похвалъ заслуживаетъ Аргуихо (Arguijo), богатый севильскій дворянинъ, прославившійся своимъ покровительствомъ литературѣ. Лопе де Вега посвятилъ ему три стихотворенія, и Эспиноза вѣроятно съ цѣлью обратить вниманіе на свою книгу, помѣстилъ его стихи во главѣ своего собранія лучшихъ стихотвореній того времени. Онъ былъ извѣстенъ между 1590 и 1622 г. и придерживался, судя по тѣмъ немногимъ произведеніямъ, которыя дошли до насъ, итальянскаго стиля. Это доказываютъ его сонеты, числомъ 61, которые, не смотря на свой нѣсколько странно-античный пошибъ, не лишены истинной поэзіи, одна прекрасная канцона на смерть друга, и другая по случаю религіознаго празднества въ Кадиксѣ, составляющіе большую часть всего имъ написаннаго. Но его мелкія лирическія стихотворенія, напримѣръ стихотворенія къ его гитарѣ, озаглавленныя имъ просто "Silva", стоятъ всего остальнаго. Они написаны въ чисто испанскомъ духѣ и дышутъ нѣжнымъ, подернутымъ грустью чувствомъ, которое невольно трогаетъ сердце {Сонеты Аргуихо были изданы съ прибавленіемъ Colon y Colon въ 1841 г. См. также Valflora, No. III, р. 14; Simondi Lit, Española por Figueroa, tom. I, p. 282; Espinosa, Flores; Fernandez, Collecion, tom. XVIII, pp. 88 -- 124; Biblioteca Rivadeneyra tom. XXXII, 1854. Здѣсь, можетъ быть, кстати будетъ замѣтить, что "Hijos de Sevilla Düstres en Santidad, Letras, Armas, Artes ó Dignidad", изданное въ этомъ городѣ въ 1791, in 8о,-- ничтожная книженка, но въ ней попадаются факты, нигдѣ болѣе не встрѣчающіеся. Вслѣдствіе того, что эта книга выходила отдѣльными выпусками, она стала большою рѣдкостью. На ея заглавномъ листкѣ она приписывается Донъ Фирмину Аранѣ де Варфлорѣ; но Бланко Уайтъ въ "Doblado's Letters", 1822, р. 469, утверждаетъ, что авторомъ ея былъ Вальдеррама.}.
   Антоніо Бальвасъ, умершій въ 1628 г., былъ поэтъ съ болѣе скромными притязаніями, чѣмъ оба предыдущіе, но пожалуй превосходилъ ихъ своимъ пренебреженіемъ къ господствующему вкусу. Уже въ престарѣлыхъ годахъ приготовилъ онъ къ изданію томикъ своихъ стиховъ, которымъ не безъ колебанія далъ заглавіе "El poeta castillane". Лопе де Вега нашелъ его слогъ чистымъ и правильнымъ и весьма характеристичнымъ для той эпохи, когда по его выраженію, "древній кастильскій языкъ казался какимъ-то невѣдомымъ, чуждымъ языкомъ". Однако и въ этой книгѣ, небольшой по объему и непритязательной по замыслу, Бальвасъ осыпаетъ похвалами Гонгору и Ледесму -- доказательство, что и ему необходимо было заручиться расположеніемъ господствовавшей школы {"El poeta Castellano, Antonio Balvas Barona, Natural de la Cindad de Segovia". Valladolid, 1627, 12-mo.}.
   

ГЛАВА XXX.

Лирическая поэзія (продолженіе). Братья Архенсола, Хауреги, Эстебанъ Вильегасъ, Бальбуэна, Барбадильо, Поло, Рохасъ, Ріоха, Эскилаче, Мендоза, Реболльодо, Киросъ, Эвіа, Инесъ де ла Крусъ, Солисъ, Кандамо и другіе. Характеристическія особенности испанской лирической поэзіи: духовной, свѣтской, народной и придворной.

   Въ числѣ лирическихъ поэтовъ прославившихся въ началѣ XVII вѣка и враждебныхъ тому направленію, которое стали тогда называть "гонгоризмомъ", самыми извѣстными и вліятельными были братья Архенсола, аррагонскіе дворяне, принадлежавшіе къ знатной итальянской семьѣ, переселившейся изъ Равенны во времена Фердинанда и Изабеллы. Старшій изъ нихъ Люперсіо Леонардо, родился въ 1563 г., второй, Бартоломей Леонардо, былъ годомъ моложе; Люперсіо готовился къ гражданской службѣ и женился очень молодымъ. Не задолго до 1587 г. онъ написалъ три трагедіи, о которыхъ мы уже упоминали, и два года спустя отличался въ Алкалѣ де Хенаресѣ на одномъ изъ публичныхъ поэтическихъ состязаній, тогда столь обыкновенныхъ въ Испаніи. Въ 1591 г. въ эпоху бѣгства Антоніо Переса въ Арагонію, онъ былъ посланъ въ Сарагоссу въ качествѣ агента правительства Филиппа II и впослѣдствіи занималъ должности королевскаго хроникера и частнаго секретаря императрицы Маріи Австрійской.
   Вѣроятно самымъ счастливымъ временемъ въ жизни Люперсіо было время, которое онъ провелъ въ Неаполѣ, состоя при особѣ графа Лемоса. Назначенный вице-королемъ Неаполя, этотъ образованный вельможа повидимому одинаково любилъ окружать себя и поэтами и государственными людьми. Графъ взялъ въ свою свиту обоихъ братьевъ и не только назначилъ Люперсіо государственнымъ и военнымъ министромъ, но и уполномочилъ его набрать себѣ чиновниковъ изъ среды испанскихъ писателей. Но Люперсіо не долго прожилъ въ Неаполѣ. Въ мартѣ 1613 г., онъ умеръ скоропостижно и былъ погребенъ съ большою торжественностью Академіей Оzіоsі, учрежденію которой онъ самъ способствовалъ и во главѣ которой стояли тогда Мансо, другъ Торквато Тассо и Мильтонъ.
   Бартоломей, носившій подобно своему брату имя Леонардо, готовился къ духовному званію и благодаря покровительству герцога Виллахермозы, получилъ еще въ молодыхъ годахъ приходъ въ Арагоніи,-- назначеніе окончательно опредѣлившее его общественное положеніе. Впрочемъ до 1610 г., т. е. до отъѣзда въ Неаполь, онъ проживалъ большею частію при Саламанскомъ университетѣ, гдѣ занимался литературными работами, между прочимъ работалъ надъ исторіей недавняго завоеванія Молуккскихъ острововъ, которую онъ издалъ въ свѣтъ въ 1609 г. Въ Неаполѣ онъ игралъ значительную роль при поэтическомъ дворѣ, окружавшемъ графа Лемоса, и, подобно другимъ своимъ товарищамъ, выказалъ большія способности въ исполненіи импровизированныхъ драмъ. Въ Римѣ онъ былъ также бласклонно принятъ и нашелъ себѣ многихъ покровителей; передъ возвращеніемъ въ Испанію, въ 1616 г., онъ былъ назначенъ аррагонскимъ хроникеромъ вмѣсто своего покойнаго брата и занималъ эту должность до конца дней своихъ, т. е. до 1631 года.
   Въ жизненной карьерѣ обоихъ братьевъ почти нѣтъ различій, за исключеніемъ неодинаковой продолжительности ихъ жизни и разнаго количества написанныхъ ими сочиненій. Оба брата не только обладали поэтическими талантами и умственными качествами, снискавшими имъ вообще уваженіе, но и достигли высокаго положенія въ обществѣ; пользуясь большимъ вліяніемъ, они были покровителями писателей, изъ которыхъ многіе превосходили ихъ своими дарованіями. Но въ настоящее время какъ о томъ, такъ и о другомъ приходится вспоминать лишь по поводу небольшой книжки стихотвореній, преимущественно лирическихъ, изданныхъ въ 1634 г., послѣ ихъ смерти, сыномъ Люперсіо. Книжка эта заключаетъ, по словамъ издателя, все что только онъ могъ собрать изъ сочиненій отца и дяди, но далеко не все, что ими было написано. Извѣстно, что отецъ издателя предъ смертью уничтожилъ большинство своихъ произведеній, находившихся въ рукописи; что же касается дяди, то онъ хотя и передалъ въ 1605 г. Эспинозѣ двадцать стихотвореній, но очевидно не заботился о сохраненіи ихъ, смотря на нихъ больше, какъ на развлеченіе въ часы досуга, чѣмъ на серьозное занятіе.
   Собраніе стихотвореній братьевъ Архенсола въ томъ видѣ, въ какомъ оно дошло до насъ, обнаруживаетъ въ ихъ талантахъ я вкусахъ сходство, проявлявшееся и въ ихъ жизни. Воспоминаніе объ Италіи, странѣ, изъ которой ихъ семья вела свое происхожденіе, гдѣ они сами жили и съ многими поэтами которой были близко знакомы,-- воспоминаніе это неизмѣнно воскресало въ ихъ памяти въ минуты ихъ торжества. Вліяніе Горація также довольно замѣтно на ихъ произведеніяхъ. Философскій складъ ума римскаго поэта, его изящная и при этомъ богатая версификація, его сдержанный энтузіазмъ, вотъ тѣ достоинства, которыхъ оба Архенсола стремились достичь и въ своихъ торжественныхъ одахъ, и въ небольшомъ числѣ написанныхъ въ національномъ духѣ стихотвореній. Вообще говоря, старшій изъ братьевъ обнаруживаетъ большую способность къ оригинальному творчеству; но за то онъ оставилъ послѣ себя вдвое меньше стихотвореній, чѣмъ младшій. Съ своей стороны произведенія младшаго отличаются большею прелестью и законченностью. Не смотря на свое аррагонское происхожденіе оба брата писали совершенно правильнымъ и чистымъ испанскимъ языкомъ, и Лопе говорилъ даже по этому поводу, что они "пришли изъ Аррагоніи, чтобы научить насъ писать кастильскіе стихи". Изъ всего этого слѣдуетъ, что оба Архенсола заслуживаютъ почетнаго мѣста въ ряду испанскихъ лирическихъ поэтовъ, -- мѣста, которое мы охотно оставляемъ за ними, если вспомнимъ прелестныя стихотворенія старшаго Архенсола къ его невѣстѣ, а также чистоту слога и неизмѣнное благородство чувствъ, которыми отличаются болѣе обширныя произведенія обоихъ братьевъ {Всѣ необходимыя свѣдѣніи о братьяхъ Архенсола и ихъ сочиненіяхъ можно найти въ обстоятельныхъ біографіяхъ ихъ, составленныхъ Пеллисеромь въ "Віblioteca de traductores", 1778, pp. 1--141 и Латассой въ "Biblioteca Nueva de Escritoree Aragoneses", Tom. II p. 143, 461. Кромѣ первоначальнаго изданія ихъ "Rimas" (Zaragoza, 16 34, 4-to существуетъ два изданія въ "Соіееcion" Фернандеса, послѣднее 1804 года. Обыкновенно очень восхищаются сонетомъ Бартоломея Архенсола Ann Sueno (Къ сну), но я считаю лучшимъ изъ всѣхъ его стихотвореній сонетъ къ Провидѣнію (р. 330) и оду въ честь церкви послѣ битвы при Лепанто изд. 1634 г., стр. 372.}.
   Изъ подражателей братьевъ Архенсола первымъ и наиболѣе счастливымъ былъ Хауреги, севильскій дворянинъ, потомокъ стариннаго бискайскаго рода, родившійся около 1570 г. Одинаково одаренный талантами къ поэзіи и къ живописи (это мы знаемъ изъ различныхъ источниковъ и между прочимъ изъ эпиграмматическаго сонета Лопе де Веги) онъ отправился въ Римъ и предался тамъ изученію живописи, которой первоначально хотѣлъ посвятить свою жизнь. Но поэзія отвлекла его отъ избраннаго пути. Въ 1607 г., во время своего пребыванія въ Римѣ, онъ издалъ переводъ "Аминты14 Тассо и съ этого времени былъ зачисленъ въ ряды испанскихъ поэтовъ, цѣнимыхъ какъ на родинѣ, такъ и въ чужихъ краяхъ. По возвращеніи въ Испанію, онъ повидимому направился прежде всего въ Мадритъ, гдѣ, предшествуемый блестящею репутаціей, былъ благосклонно принятъ при дворѣ. Это происходило вѣроятно въ 1613 г., ибо въ этомъ году Сервантесъ упоминаетъ въ Novelas о своемъ портретѣ, сдѣланномъ, какъ онъ говоритъ, "знаменитымъ Хауреги".
   Въ 1618 году мы его снова видимъ въ Севильѣ, гдѣ онъ издалъ собраніе своихъ стихотвореній. Въ 1624 г. появился въ Мадритѣ его "Orfeo" поэма въ пяти короткихъ пѣсняхъ на сюжетъ Орѣея. Она написана далеко не такимъ правильнымъ и чистымъ языкомъ, какого мы имѣли бы право ожидать отъ человѣка, заявившаго себя впослѣдствіи врагомъ эксцентричности Гонгоры. Тѣмъ не менѣе поэма Хаурегуи возбудила такой живой интересъ, что Монтальванъ ке счелъ недостойнымъ себя вступить съ нимъ въ состязаніе и издалъ, не откладывая, поэму на тотъ же сюжетъ;-- въ этой борьбѣ Монтальвана открыто поддерживалъ его великій учитель Лопе де Вега. {Любопытнымъ и характеристичнымъ доказательствомъ той безцеремонности, съ какою въ Испаніи приписывали сочиненія одного писателя другому, можетъ служить Орфей Хауреги, который былъ напечатанъ въ "Cythara de Apolo", собраніи посмертныхъ стихотвореній Августина Саласара (появившихся въ Мадритѣ въ 1694 г., in-4о). Въ этомъ Орфеѣ измѣнена лишь первая станса и заглавіе поэмы, которая вмѣсто того, чтобы носить простое заглавіе Огіее, данное ей ея настоящимъ авторомъ, озаглавлена въ подражаніе гонгорійской школѣ "Fabula de Euridice y Orfèo". Я полагаю, что въ этой ошибкѣ повиненъ другъ Саласара, гонтористъ Вера Тассисъ-и-Вилларуэль, издатель "Cythara de Apolo".} Какъ то, такъ и другое произведеніе имѣло успѣхъ и оба автора продолжали пользоваться благосклонностью мадритской публики до самой смерти; Монтальванъ умеръ въ 1638 г., а Хауреги въ 1649 г. Послѣдній въ 1640 г. закончилъ свой черезчуръ уже вольный переводъ, или скорѣе безцеремонную и лишенную вкуса передѣлку Лукановой Pharsalia.
   Основою извѣстности Хауреги послужилъ томъ стихотвореній, изданный имъ самимъ въ 1618 г. Переводъ Тассовой "Aminta", поставленный во главѣ книги и являющійся здѣсь вторымъ изданіемъ (первоначально онъ былъ изданъ въ Римѣ), тщательно исправленъ, хотя поправки не всегда удачны. Тѣмъ не менѣе въ обоихъ своихъ видахъ переводъ этотъ одинъ изъ самыхъ вѣрныхъ и красивыхъ на испанскомъ языкѣ; стихъ легокъ и плавенъ и кромѣ того переводчикомъ счастливо сохраненъ тотъ лирическій тонъ, который дышетъ такой нѣжностью и гармоніей въ итальянскомъ подлинникѣ.
   Число оригинальныхъ произведеній Хауреги не велико и въ нихъ, какъ и въ его Orféo и Farsalia, замѣтны слѣды вліянія Гонгоры. Но за то лирическія стихотворенія, за исключеніемъ религіозныхъ, который написаны въ итальянскомъ духѣ, почти совершенно свободны отъ этого упрека. Ода на Роскошь отличаются благородствомъ и возвышенностью тона, а Silva "Acaecimiento amoroso", въ которой поэтъ изображаетъ купанье своей возлюбленной, написана болѣе сдержанно и прилично, чѣмъ подобная же сцена у Томсона въ его поэмѣ "Лѣто". Слогъ этой сильвы, поражающей своею замѣчательною картинностью, даетъ высокое понятіе о способностяхъ автора къ живописи, которой онъ нѣкогда хотѣлъ посвятить себя. Сонеты и мелкія стихотворенія Хауреги не такъ удачны. {Sedano, tom. IX, p. XXII. Lope de Vega, Obras Sueltas, tom. I, p. 38. Signorelli, Storia dei Teatri, 1813, tom. VI, p. 13. Cervantes, Novelas, Prologo. Orféo de Juan de Jauregui, Madrid, 1624, 4-to. Fernandez, Coleccion, tom. III, VIII, содержащія "Farsalia"; и Rimas de Juan de Jauregui, Sevilla, 1618, 4-to, перепечатанные Фернандесомъ въ т. VI. Но лучшій текстъ "Aminta" находится у Седано (Parnaso, tom. I): это сводная редакція изъ обоихъ изданій, приготовленныхъ къ печати самимъ Хауреги; первое изъ нихъ представляетъ собою изящную маленькую книжечку всего въ восемьдесятъ семь страницъ, напечатанную въ Римѣ въ 1607 г. съ скромнымъ до робости посвященіемъ. Объ этомъ переводѣ Сервантесъ (Don Quixote, Parte II, с. 62) повгорилъ то, что онъ уже сказалъ по поводу перевода Фигероа "Pastor Fido" Гварино; "читатель находится въ счастливомъ недоумѣніи, какой изъ нихъ переводъ и какой подлинникъ". "Farsalia" Хауреги вышла въ свѣтъ только въ 1684 г. въ Мадритѣ и въ весьма плохомъ изданіи. Впрочемъ лучшаго изданія она и не заслуживала, ибо въ этомъ переводѣ Хауреги почти игнорируетъ самого автора. Другой переводъ, напрашивающійся естественно на сравненіе съ только что упомянутымъ, это современный ему переводъ "Тебаиды" Станія, напечатанный впервые въ 1855 г. въ 36-мъ томѣ Biblioteca de Autores Españoles. Первыя девять книгъ переведены Хуаномъ Архоною, другомъ Лопе де Веги; онъ трудился надъ переводомъ шесть лѣтъ и умеръ, не окончивъ его. Трудъ его закончилъ Грегоріо Морилло или Мурилло. Хотя эти переводы и лучше перевода Хауреги, но ни тотъ, ни другой не заслуживаютъ высокихъ похвалъ, какія имъ расточаетъ издатель.
   Можно сдѣлать большую честь Сильвѣ Хауреги, сравнивъ ее съ сильною болѣе обширной, написанной на тотъ же сюжетъ подъ заглавіемъ "Anaxarete". Она принадлежитъ перу Мануэля де Галльегоса и напечатана въ концѣ его поэмы "Gigantomachia" (Lisboa, 1628, 4-to) десять лѣтъ спустя послѣ выхода въ свѣтъ поэмы Хауреги. Сильва Мануэля не лишена мѣстами изящества, но слишкомъ длинна и слишкомъ отзывается вліяніемъ школы Гонгоры.}
   Другой послѣдователь братьевъ, архенсола похвалявшійся тѣмъ, что онъ шелъ по ихъ слѣдамъ съ юношескихъ лѣтъ, съ того времени какъ увидалъ младшаго Архенсолу на улицахъ Мадрита, -- былъ Эстеванъ Мануэль де Вильегасъ {Намекъ на это обстоятельство встрѣчается въ сатирѣ на поэтическій стиль, извѣстный подъ именемъ cultismo. Сатира эта, не вошедшая въ собраніе его произведеній, впервые напечатана у Седано (Т. IX, 1778, р. 8).}. Онъ родился въ Нахерѣ въ 1596 году и получилъ воспитаніе частью при дворѣ, частью въ Саламанкѣ, гдѣ изучалъ юриспруденцію. Послѣ 1617 и несомнѣнно ранѣе 1626 года, когда онъ женился, Вильегасъ почти совершенно оставилъ литературу и посвятилъ себя своимъ профессіональнымъ и болѣе выгоднымъ занятіямъ, могшимъ доставить его семьѣ средства къ существованію. Тѣмъ не менѣе онъ нашелъ время приготовить къ изданію довольно большое число ученыхъ статей о древнихъ писателяхъ, значительно подвинулъ свои юридическія комментаріи на "Codex Theodosianus"' и издалъ въ 1665 г., какъ бы желая найти себѣ утѣшеніе въ несчастіяхъ, переводъ знаменитаго сочиненія Боэція, который помимо прекрасной передачи поэтическихъ мѣстъ подлинника, принадлежитъ къ числу лучшихъ образцовъ кастильской прозы. Въ теченіе всей своей довольно долгой жизни Вильегасъ оставался бѣднякомъ, не имѣлъ покровителей и умеръ въ 1669 г среди лишеній и бѣдствій {Превосходная біографія Вильегаса, приложенная къ изданію его сочиненій (Madrid, 1774, 2 tom, 8-vo), составлена по мнѣнію Гариноса (Biblioteca de Estritores del Reinado de Carlos III, Madrid. 1785, 8-vo, Tom. V, p. 19) Висенто де лосъ Ріосомъ.}.
   Свѣтлой и поэтической эпохой въ жизни Вильегаса было то время, когда онъ самонадѣянно возвѣщалъ о себѣ, какъ о восходящемъ солнцѣ и нападалъ на Сервантеса, въ разсчетѣ угодить братьямъ Архенсола {При изданіи своихъ стихотвореній, выпущенныхъ имъ самимъ и на свои средства въ 1617, in-4о въ родномъ Нахерѣ, онъ отпечаталъ на заглавномъ листѣ восходящее солнце, окруженное померкнувшими звѣздами, съ двумя эпиграфами, служащими для объясненія рисунка. Первый изъ эпиграфовъ гласить: "Sicut sol matutinus", а второй "Me surgente, quid istae?" Istaе, къ которымъ онъ относится съ такимъ пренебреженіемъ, были никто иные какъ Лопе де Вега, Кеведо и вся блестящая фаланга писателей лучшаго періода испанской литературы. Эта дерзкая, самонадѣянная выходка Вильегаса не понравилась повидимому Лопе де Вегѣ, какъ то можно заключить изъ слѣдующихъ стиховъ, хотя и написанныхъ въ хвалебномъ тонѣ:
   
   Aunque dixo que todos se escondiesen,
   Qnando los rayos de su ingenio viesen.
   Saurel de Apolo, Madrid, 1630, 4-to, Silva 111.
   
   Что касается до суроваго отзыва Вильегаса о Сервантесѣ, то объ этомъ см. Navarrete, Vida, § 128.}.
   Эта свѣтлая пора, начавшаяся такъ рано, была скоро помрачена житейскими заботами и треволненіями. Самъ Вильегасъ говоритъ, что написалъ большую часть своихъ стиховъ, будучи четырнадцатилѣтнимъ юношею, а полное собраніе ихъ онъ, какъ извѣстно, издалъ едва достигши двадцати одного года {Mis dulces cantilenas,
   Mis suaves delicias,
   А los veinte liniadas
   I á los eatorcc escritas.
   Ed. 1677, f. 88.}.
   Не смотря на все это въ испанской литературѣ найдется немного книгъ, болѣе ярко свидѣтельствующихъ о поэтическомъ дарованіи автора. Книга Вильегаса дѣлится на двѣ части. Первая содержитъ переложенія нѣсколькихъ одъ изъ первой книги Горація и переводъ всего Анакреона съ прибавленіемъ подражаній въ анакреонтическомъ духѣ на сюжеты имѣющіе отношеніе къ личной жизни автора. Вторая содержитъ: 1) сатиры и элегіи, которыя правильнѣе назвать посланіями; 2) идилліи, написанныя итальянскими ottava rima;
   3) сонеты на манеръ Петрарки и 4) Latinas, какъ онъ называетъ ихъ, на томъ основаніи, что они написаны латинскимъ стихотворнымъ размѣромъ.
   Всѣ эти вещи проникнуты истинно поэтическимъ духомъ. Переводы хотя и вольные, весьма удачно воспроизводятъ духъ подлинника. Весьма любопытенъ отдѣлъ Latinas: онъ занимаетъ всего нѣсколько страницъ, но, если исключить незначительные образчики античнаго стихосложенія въ хорахъ двухъ трагедій Бермудеса, появившихся за сорокъ лѣтъ передъ тѣмъ, то Latinas Вильегаса явятся первой и замѣчательной попыткою ввести въ кастильскую поэзію формы стихосложенія, которыя не задолго передъ появленіемъ Бермудеса имѣли успѣхъ во Франціи и которыя не много позже, Спенсеръ старался ввести въ англійскую поэзію.
   Если эта попытка Вильегаса и не увѣнчалась полнымъ успѣхомъ, зато онъ весьма удачно подражалъ Анакреону. При чтеніи анакреонтическихъ стихотвореній Вильегаса передъ нами какъ-бы воскресаетъ во всей своей наивности и весельи духъ античной любви и античныхъ пировъ, свободный однако отъ присущаго ему соблазна. Ода къ маленькой птичкѣ, гнѣздо которой разрушено, стихотвореніе къ самому себѣ, "Любовь и Пчела", подражаніе Катулловой "Ut flos in Septis", наконецъ, почти всѣ мелкія стихотворенія, вошедшія въ третью книгу перваго отдѣла, а также и многія стихотворенія первой книги, -- прекрасны, каждое въ своемъ родѣ и даютъ такое вѣрное понятіе объ оригинальной прелести Анакреона, какое трудно встрѣтить въ новѣйшей литературѣ. Вотъ почему мы закрываемъ книгу Вильегаса съ искреннимъ сожалѣніемъ объ авторѣ, который юношей могъ писать прекрасные стихи, глубоко проникнутые и античнымъ духомъ и нѣжностью чувства, свойственною новѣйшимъ временамъ, стихи классически правильные и при томъ полные свѣжести и естественности и который впослѣдствіи, въ теченіе слишкомъ сорока лѣтъ, терзаемый мелочными житейскими заботами и разочарованіями, не нашелъ досуга чтобы вернуться къ занятіямъ, составлявшимъ утѣху его юности и сохранившимъ его имя для потомства, о которомъ онъ едва-ли могъ думать серьезно, когда слагалъ свои первые стихи {Интересная замѣтка о Вильегасѣ и его произведеніяхъ встрѣчается у родственнаго ему по духу Виланда въ Deutsche Merkur, 1774, Band V, s. 237 etc. Если не ошибаюсь это было первое почетное упоминаніе имени Вильегаса черезъ сто лѣтъ послѣ его смерти. Слѣдуетъ замѣтить, что Вильегасъ вообще писалъ съ большою простотою; въ своей элегіи, посвященной Бартоломею Архенсола (Erоticas, 1617, tom. II, fol 28) и въ другихъ сочиненіяхъ онъ порицаетъ туманный и аффектированный слогъ писателей своего времени; тѣмъ не менѣе однако, ему самому случалось впадать иногда въ тотъ же грѣхъ, а свою шестую элегію онъ посвятилъ даже восхваленію нелѣпаго произведенія графа Вилламедіаны "Фаэтонъ".}.
   Мы не будемъ останавливаться ни на Бальбуэнѣ, лучшія лирическія стихотворенія котораго вставлены въ его прозаическій романъ {Въ академическомъ изданіи "Siglo de oro" (Madrid, 1821, 8-vo), находятся и другія его стихотворенія, кромѣ помѣщенныхъ въ самомъ романѣ.} ни на Саласѣ Барбадилльо, стихотворенія котораго разсѣяны но различнымъ его сочиненіямъ, а большинство собрано въ его "Rimas Castelianas" {Почти всѣ сочиненія Саласа Барбадилльо испещрены его стихотвореніями, такъ что еслибы ихъ собрать, то бы число изданныхъ имъ самимъ въ его "Rimas Castellanas" (Madrid, 1618 12-mo) и его друзьями послѣ его смерти въ "Coronas del Parnaso", (Madrid, 1635, 12-mo), навѣрное бы удвоилось. Такъ Rimas болѣе чѣмъ на половину состоитъ изъ сонетовъ и эпиграммъ.}. Оба эти поэта пользовались извѣстностью до 1630 года и подобно Поло {"Obras de Salvador Jacinto Polo" Zaragoèa, 1670, 4-to. Его "Apolo у Dafne", отчасти написано ради осмѣянія слога eulto. Его "Academias del Jardin" напечатаны въ 1630 г. и "Buen Humor de las Musas", содержащее большую часть его стихотвореній, было вѣроятно издано въ томъ же году, хотя принадлежащій мнѣ экземпляръ помѣченъ 1637 годомъ.}, проявившему свой талантъ преимущественно въ мелкихъ стихотвореніяхъ, подобно Мира де Мескуа, прославленнаго за одну оду {См. Cancion "Ufano, alegre, altivo, enamorado" и оду въ духѣ Петрарки, значеніе которой въ ряду испанскихъ одъ Кинтана въ своемъ "Tesoro" (Paris, 1838, p. 403 опредѣляетъ слѣдующими словами "это превосходный и въ своемъ родѣ единственный образчикъ оды".
   По одной изъ странныхъ ошибокъ, столь обыкновенныхъ въ испанской литературѣ, Седано, напечатавшій эту замѣчательную оду (въ Parnaso, T. III р. 222), называетъ ее неизданнымъ произведеніемъ младшаго Архенсола. Ошибки подобнаго рода встрѣчающіяся въ испанской литературѣ чаще, чѣмъ въ какой либо другой объясняются громадной силой инквизиціи, и многими другими причинами, въ силу которыхъ нерѣдко приходилось издателямъ скрывать настоящее имя автора.}, или Рохасу, имѣвшему наибольшій успѣхъ въ пастораляхъ лирическаго характера, {"Desengaiio del Amor en Rimas por Pedro Soto de Rojas", Madrid 1623, 4-to. Онъ былъ уроженецъ Гренады, и, какъ то свидѣтельствуютъ его сонеты, ярый поклонникъ Гонгоры.} они достигли извѣстности въ ту эпоху, когда Лопе де Вега изливалъ потоки стиховъ, которые вполнѣ опредѣляли главное направленіе отечественной литературы, и поглощали въ своихъ шумныхъ волнахъ многочисленные притоки, уступавшіе имъ въ силѣ, но не въ чистотѣ и граціи {Однимъ изъ нихъ и далеко не самымъ талантливымъ былъ Gabriel Восаngel y Unèueta, состоявшій при особѣ воинственнаго кардинала инфанта Фердинанда въ царствованіе Филиппа IV и издавшій въ 1635 г. томъ преимущественно лирическихъ стихотвореній, написанныхъ итальянскими размѣрами, со включеніемъ нѣсколькихъ превосходныхъ романсовъ, озаглавленныхъ "Lira de las Musas". Нѣкоторыя изъ стихотвореній этого тома появились 1627 г. подъ заглавіемъ "Rimas Heroycas", 1627. Впослѣдствіи онъ написалъ еще нѣсколько стихотвореній, вызванныхъ различными поводами и вошедшихъ въ изданія его "Lira" 1637 и 1652 гг., но они не представляютъ собою ничего выдающагося въ поэтическомъ отношеніи. Лопе помѣстилъ его въ свой "Laurel de Apolo", 1630 г. Онъ умеръ въ 1658 г.}.
   Къ послѣднимъ принадлежатъ стихотворенія Франсиско де Ріохи, родившагося въ Севильѣ въ 1600 г. и умершаго въ 1658 или 1659 г. Высокое положеніе, занимаемое имъ въ инквизиціи, навѣрное предохранило бы его отъ всѣхъ случайностей, сопряженныхъ съ правительственными переворотами, еслибы онъ не стоялъ въ тѣсной дружбѣ съ герцогомъ Оливаресомъ, который въ своемъ паденіи увлекъ за собою почти всѣхъ своимъ приверженцевъ и помощниковъ въ интригахъ, а также людей, искавшихъ покровительства подъ сѣнью его могущества. Впрочемъ немилость, въ ка кую впалъ Ріоха, не была продолжительна: послѣдній періодъ жизни, проведенный имъ въ Севильѣ въ литературныхъ занятіяхъ, невидимому прошелъ также покойно и счастливо, какъ и первый.
   Число дошедшихъ до насъ стихотвореній Ріохи не велико, но они высоко цѣнились знатоками и имѣли успѣхъ въ публикѣ. Нѣкоторыя изъ его сонетовъ необыкновенно удачны, какъ и его ода къ "Богатству", и соотвѣтствующая ей ода къ "Бѣдности", изъ которыхъ первая есть подражаніе Горацію, а вторая вполнѣ оригинальна. Его ода на "Новый Годъ", гдѣ въ выраженіяхъ, почти тожественныхъ съ выраженіями Перикла, онъ умоляетъ своего юнаго друга Фонсеку не губить весны своей жизни, дышетъ нѣжнымъ и меланхолическимъ чувствомъ, можетъ быть внушеннымъ сожалѣніемъ объ ошибкахъ собственной молодости и объ увлеченіяхъ честолюбивыми мечтами. Но главнымъ основаніемъ его литературной славы послужила ода, проникнутая какой-то величавой грустью и озаглавленная "На развалинахъ Италики" -- римскаго города, близь Севильи, имѣвшею притязаніе быть родиной императора Траяна. Ріоха воспѣваетъ этотъ городъ съ юношескимъ энтузіазмомъ, навѣянномъ прогулками среди развалинъ амфитеатровъ и дворцовъ. Замѣчательно, честь созданія этой оды, если не всей, то части ея. не разъ отнималась у Ріохи и приписывалась Родриго Каро, извѣстному въ свое время болѣе въ качествѣ археолога, чѣмъ поэта. Дѣйствительно, въ его неизданныхъ сочиненіяхъ былъ найденъ набросокъ плана этой оды, помѣченый 1595 г. Если годъ выставленъ вѣрно, то главная мысль оды или, по крайней мѣрѣ, одного изъ ея лучшихъ стансовъ, конечно возникла раньше появленія на свѣтъ Ріохи {Стихотворенія Ріохи били напечатаны только въ концѣ XVIII вѣка въ сборникахъ Седано и Фернандеса, 1774 и 1797 гг. Двѣ оды Ріохи и Каро помѣщены въ испанскомъ переводѣ "Исторіи испанской литературы" Сисмонди (Sevilla, 1842), въ примѣчаніяхъ къ которой сообщаются обстоятельные свѣдѣнія о Ріохѣ (Tom. II, р. 173). Не слѣдуетъ забывать, что Ріоха былъ другомъ Лопе де Веги, который посвятилъ ему прелестное поэтическое посланіе "Къ Своему Саду," впервые напечатанное въ 1622 г. Свѣдѣнія о жизни и сочиненіяхъ Каро, родившагося въ 1573 г. и умершаго въ 1647 г. можно найти въ "Memorial Historico", издаваемыхъ Испанской Исторической Академіей (Tom. I, 1851, рр. 347, etc.}.
   Въ числѣ противниковъ школы Гонгоры, которые, благодаря своему высокому положенію въ обществѣ, могли бы весьма успѣшно противодѣйствовать гонгоризму, еслибы они сами не обнаруживали по временамъ того-же дурнаго вкуса -- былъ Франсиско де Борха, князь Эскилаче. Титулы князя, представляющіе собой не болѣе какъ искаженіе двухъ громкихъ итальянскихъ княжескихъ фамилій Борджіа и Сквилаче, указываютъ на его происхожденіе и объясняютъ нѣкоторыя изъ его стремленій. По странному случаю, онъ былъ одновременно и правнукомъ папы Александра VI и внукомъ одного изъ начальниковъ ордена Іезуитовъ, и потомкомъ старинной аррагонской королевской семьи, что не мѣшало ему чувствовать себя истымъ испанцемъ.
   Высокое положеніе принца открыло ему доступъ въ высшія сферы общественной дѣятельности. Онъ отличился какъ воинъ и дипломатъ и, занимая въ продолженіи шести лѣтъ постъ вице-короля въ Перу, управлялъ этой страной съ большимъ благоразуміемъ и успѣхомъ. Но подобно многимъ изъ своихъ соотечественниковъ, онъ среди треволненій общественной дѣятельности не покидалъ литературныхъ занятій и нашелъ время написать нѣсколько томовъ стихотвореній. Лучшіе изъ нихъ несомнѣнно лирическіе романсы. Хороши также его сонеты, особенно тѣ, гдѣ преобладаетъ веселое настроеніе; не менѣе удачны мадригалы, которые, какъ напримѣръ мадригалъ къ Соловью, нерѣдко полны нѣжности и граціи. Вообще изъ мелкихъ стихотвореній поэту наиболѣе удаются стихотворенія, написанныя простымъ языкомъ и въ эпиграмматическомъ родѣ. Произведенія этого рода періодически появлялись въ испанской литературѣ и лучшимъ образцомъ ихъ можетъ служить слѣдующее стихотвореніе Борхи:
   "Маленькій ручеекъ, улыбающійся и играющій съ пескомъ, куда ты стремишься? Такъ какъ ты убѣгаешь отъ цвѣтовъ и спѣшишь къ скаламъ, гдѣ ты надѣешься отдохнуть, то къ чему спѣшишь и утомляешь себя" {Fuentecillas, que reis,
   Y con la arena jugais, Donde vais?
   Pues de las flores huis,
   Y los peñascos buscais.
   Si reposais Donde risueiia dormis,
   Porque correis, y os causais?
   Obras en Verso de Borja, Amberes, 1663, 4-to, p. 395.}.
   Борха пользовался большимъ почетомъ при своей жизни и умеръ въ Мадритѣ, своемъ родномъ городѣ, въ 1658 г., семидесяти семи лѣтъ отъ роду. Его стихотворенія на религіозныя темы, изъ которыхъ нѣсколько было напечатано послѣ его смерти, не имѣютъ большихъ достоинствъ {См. Біографію Борхи у Альвареса де Баопы (Tom. II, p. 175). Въ защиту старинной и простой поэтической школы онъ высказывается въ своихъ décimas, предпосланныхъ его "Obras en Verso", существующихъ въ изданіяхъ 1639, 1654 и 1663 гг. Гайянгосъ упоминаетъ о книгѣ стихотвореній принца Эскилаче, (я никогда не видалъ отдѣльнаго изданія этой книги) подъ заглавіемъ "La Pasion de N. S. Jesu Christo" en tercetos (Madrid, 1638 4-to); которая впослѣдствіи вошла въ его "Obras en Verso", 1663, pp. 598 sqq. Изъ его лирическихъ романсовъ въ изданіи Амбереса 1663 г. слѣдуетъ обратить вниманіе на номера 40, 66 и 129. Стихи, приведенные въ текстѣ, стоятъ подъ No 20 въ числѣ стихотвореній, которымъ онъ даетъ названіе Bueltas, это -- нѣчто въ родѣ глоссы съ припѣвомъ; поэтическій талантъ автора проявляется и въ идеѣ стихотвореній и въ формѣ ихъ.
   Сколько мнѣ извѣстно, кромѣ "Napoles Recuperada", Pasion de N. S." и "Obras en Verso" было напечатано только еще одно произведеніе принца Эскилаче. Это -- томъ in-4о "Meditaciones у Oraciones", переведенный имъ въ преклонныхъ годахъ, съ небольшаго латинскаго трактата, приписываемаго Ѳомѣ Кемпійскому. Онъ написанъ правильной и плавной кастильскою прозой и объясняется столь обычнымъ у знатныхъ испанцевъ желаніемъ избѣгнуть подозрѣній церкви и уплативъ ей дань, утвердить за собою незапятнанную репутацію право-вѣрующаго. Переводъ этотъ, изданный гораздо изящнѣе и лучше въ типографскомъ отношеніи, чѣмъ прочія произведенія принца, вышелъ въ Брюсселѣ въ 1661 г., три года спустя послѣ его смерти. Пьеса написанная имъ по случаю торжественнаго принесенія присяги принцу Валтасару, въ 1632 г. и игранная во дворцѣ, не была, повидимому, напечатана. Отчетъ объ этой пьесѣ, а также и о другихъ игранныхъ по этому случаю пьесахъ, изъ которыхъ одна принадлежитъ перу Мендозы, а другая -- перу Энсизо, находится въ оффиціональномъ описаніи всѣхъ празднествъ, составленнымъ Мендозою. (1665, f. 46). Флорентинецъ Лотти завѣдывалъ механической частью празднества, отличавшагося повидимому большою роскошью.}.
   Антоніо де Мендоза, придворный драматургъ, ставшій извѣстнымъ въ 1630--1660 годахъ,-- тоже долженъ быть занесенъ въ число лирическихъ поэтовъ того времени, на ряду съ Кансеромъ-и-Веласко, Кубильо и Сарате, умершими въ послѣдней половинѣ XIII вѣка. Изъ нихъ Мендоза и Кансеръ больше держались стариннаго національнаго метра, а двое итальянскаго. Въ настоящее время всѣ они почти позабыты {"El Fenix Castellano de Ant, de Mendoza, Lisboa, 1690, 4-to; "Obras Poéticas de Geronimo Cancer у Velasco", 1651), (Madrid, 1761, 4-to; Latassa, Bib. Nueva, Tom. III, 224; p. El Enano de las Musas de Alvaro Cubillo de Aragon" Madrid, 1654, 4-to, въ дѣйствительности уроженца Гренады; и Obras Varias de Fr. Lopez de Zarate, Alcala, 1651, 4-to, содержитъ множество плохихъ стихотвореній, написанныхъ частью испанскимъ, частью итальянскимъ метромъ, и заканчивается плохой трагедіей "Hercules Furens y Oeta, cоntоdо el rigor del Arte", (написанной сообразно самымъ строгимъ требованіямъ искусства). Тѣмъ не менѣе однако Сарате пользовался большимъ успѣхомъ въ свое время, и его сонетъ Къ Розѣ былъ общимъ любимцемъ. Гайянгосъ упоминаетъ объ изданіи его Poesias 1619 г. посвященномъ герцогу Мединѣ-Сидоніи, и говоритъ, что въ отвѣтъ на присылку ему авторомъ экземпляра своихъ сочиненій щедрый вельможа этотъ послалъ ему столько золотыхъ монетъ, сколько было въ книгѣ стиховъ.}.
   Нельзя того же сказать о графѣ Бернардино де Реболльедо, дворянинѣ древняго кастильскаго рода. Не будучи великимъ поэтомъ, онъ принадлежитъ однако къ числу тѣхъ писателей, память о которыхъ до сихъ поръ сохраняется среди ихъ соотечественниковъ. Онъ родился въ Леонѣ, въ 1597 г., и четырнадцати лѣтъ отъ роду поступилъ въ военную службу. Первоначально онъ сражался противъ Турокъ и разбойническихъ государствъ Варварійскаго берега Африки, потомъ участвовалъ въ тридцатилѣтней войнѣ дрался въ различныхъ частяхъ Германіи, за что императоръ Фердинандъ и даровалъ ему титулъ графа. По заключеніи мира, въ 1647 г., онъ былъ назначенъ датскимъ посланникомъ и долго жилъ на сѣверѣ, поддерживая, какъ это видно изъ его стиховъ, близкія сношенія, съ датскимъ дворомъ и съ дворомъ Христины, королевы шведской, въ обращеніи которой въ католицизмъ, судя по одному изъ его писемъ, онъ принималъ участіе {Obras, Madrid, 1778, 8-vo, Tom. I, p. 571.}. Съ 1662 г. онъ занималъ въ Мадридѣ постъ государственнаго министра и умеръ тамъ въ 1676 г., осыпанный всевозможными почестями и пользуясь пансіономъ и жалованьемъ, сумма котораго доходила до пятидесяти тысячъ дукатовъ въ годъ.
   Какъ ни странно, что стихотворенія испанца впервые появились въ свѣтъ на сѣверѣ Европы, но такъ именно случилось съ графомъ Реболльедо. Одинъ томъ его сочиненій былъ изданъ въ Кельнѣ въ 1650 г. а другой въ Копенгагенѣ въ 1655 г. Оба содержатъ въ себѣ лирическія стихотворенія, написанныя какъ національнымъ, такъ и итальянскимъ размѣромъ, и хотя между ними нѣтъ особенно выдающихся, но многія отличаются простотой и естественностью тона, а нѣкоторыя изъ нихъ своими достоинствами опередили свое время {Біографическій очеркъ Реболльедо, составленный вѣроятно на основаніи сообщенныхъ имъ самимъ данныхъ, помѣщенъ въ предисловіи къ его "Ocios", изданныхъ въ Антверпенѣ, въ 1650 г.; in-18о. Лучшая его біографія находится въ пятомъ томѣ Седано "Parnaso". Стихотворенія Реболльедо и различныя свѣдѣнія объ его личности можно найти въ полномъ собраній его произведеній (Madrid, 1778, 3 tom, 8-vo); Нѣкоторыя изъ его стихотвореній заражены аффектаціей гонгоризма. Онъ написалъ еще одну пьесу "Arnar despreciando Riesgos", которую онъ называлъ трагикомедіей; она не лишена достоинствъ.}.
   Можно присоединить къ этому списку имена еще нѣсколькихъ писателей, но они не придадутъ ему ни цѣнности, ни блеска. Вотъ эти имена: португалецъ Риберо; знатный севильянецъ Педро Киросъ; другой португалецъ Паулино де ла Эстрелла, сопровождавшій въ Англію жену Карла II и издавшій въ Лондонъ небольшой томъ испанскихъ стихотвореній, преимущественно въ формъ романсовъ; гонимый еврей Барріосъ; арагонецъ Люсіо-и-Эспиноза; уроженецъ Гванквиля въ Перу Эвіа; мексиканская монахиня Инеса де ла Крусъ; историкъ Солисъ; драматургъ Кандамо; драматическій и лирическій поэтъ Марчанте; Монторо и Негрете. Всѣ эти поэты принадлежатъ къ послѣдней половинѣ XVII вѣка, а послѣдній изъ нихъ дожилъ и до начала XVIII вѣка, когда поэтическій духъ ихъ родины повидимому совершенно угасъ {Ant. Luiz Bibero de Barros издалъ въ 1672 въ Мадритѣ in 4-to "Jornada de Madrid", -- плохой сборникъ произведеній въ прозѣ и въ стихахъ; онъ уперъ въ 1683 г. (Barbosa, Bib, tom. I. p. 313) Pauline de la Estrella, "Flores del Desierto cogidas em (sic) el Jardin de la Clausura Minoritica de Londres, offrecidas (sie) a la Majestad de la Serenissima Reyna de la Gran Bretaiia", etc. 1667, 18-mo pp. 161 -- очень любопытная книга, экземпляръ который я нашелъ въ Британскомъ Музеѣ. У Барбосы помѣщенъ біографическій очеркъ автора, умершаго въ 1683 г. (Bib. Tom. III, p. 616). Pedro Quiros, 1670, упоминается въ примѣчаніи Lit. Esp., Sismondi, Sevilla, 1842, tom. II. p. 187 Varl'lora No IV, p. 68; Rivadeneyra Biblioteca, tom. XXXII, 1854; Mignel de Barrios "Flor de Apolo" Bruselas, 1665, 4-to; "Coro de las Musas", Bruselas. 1672, 18-mo; "Ociosidad Ocupada у Ocupacion Ociosa de Felix de Lucio y Espinossa", Roma, 1674, 4-to; (сотня плохихъ сонетовъ). См. Latassa, Bib. Nov., tom. IV, p. 22.-- Jacinto de Evia "Ramillete de Flores Poèticas", Madrid, 1676, 4-to, кромѣ стихотвореній автора тутъ встрѣчаются стихотворенія и другихъ писателей -- Jnez de la Cruz, La Décima, Musa, "Poemas", Zaragoza, І682--1725, 3 tom, 4-to etc. Ant. de Solis. "Poesias", Madrid, 1692, 4-to Candamo, "Obres Liricas", s. а. 18-то -- Joseph Perez de Montoro, "Obras Postumas Lyricas, Humanas у Sagradas", Madrid, 1736, 2 tom, 4-to; стихотворенія эти не были напечатаны раньше выставленнаго года, хотя авторъ ихъ умеръ въ 1694.-- Manuel de Leon Marchante, "Obras Póstumas", Madrid, 1733, 2 tom, 4-to; нѣкоторые изъ villancicos, помѣщенныхъ здѣсь, напоминаютъ своею грубостью и поэтическимъ колоритомъ villancicos Хуана Энсины.-- Наконецъ Joseph Tafalla Negrete, "Ramillete Poético", Zaragosa, 1706. 4-to; къ этому послѣднему слѣдуетъ прибавить Latassa, Bib. Nueva, tom. IV, p. 104.-- Чтобы составить себѣ вѣрное понятіе о томъ низкомъ уровнѣ, до котораго упала поэзія того времени, слѣдуетъ сличить книгу, изданную въ Валенсіи, въ 1680 г., in-4о, и озаглавленную "Varias Hermosas Flores del Parnaso" съ сборникомъ Эспинозы подъ тѣмъ же заглавіемъ. Указанная книга сдержитъ стихотворенія Уршадо де Мендозы, Солиса и дуугихъ совершенно мнѣ неизвѣстныхъ поэтовъ, какъ-то Франсиско де ла Торре-и-Себиль, Родриго Артесъ и-Муньосъ, Мартина Хуана Барсело и Хуана Батисты Агиляра. Всѣ они не заслуживаютъ ни малѣйшаго вниманія. Изъ упомянутыхъ въ этомъ примѣчаніи поэтовъ единственною имѣвшею успѣхъ, немногимъ уступавшій Солису, была поэтесса Инесса де ла Крусъ. Это -- замѣчательная женщина, родившаяся въ Мексикѣ въ 1651 г. и умершая тамъ же въ 1695 г. не обладала большимъ талантомъ, (Semanario Pintoresco, 1845, p. 12), что не мѣшало ей пользоваться одно время большою извѣстностью; современники дали ей прозвище "Мексиканскаго феникса" или "десятой музы". Кромѣ нѣсколькихъ отдѣльно изданныхъ произведеній, я имѣю по экземпляру двухъ изданій полнаго собранія ея стихотвореній въ трехъ томахъ in-4о. Лучшее изданіе мадридское, 1725 г., но я думаю, что кромѣ этихъ двухъ изданій, были и другія.}.
   Но, хотя позднѣйшій періодъ лирической поэзій въ Испаніи довольно тусклъ и даже способенъ навести уныніе -- все-таки въ общемъ, начиная съ царствованія Карла V и кончая восшествіемъ на престолъ Бурбоновъ, на долю лирической поэзіи въ Испаніи выпала болѣе счастливая судьба, чѣмъ въ любомъ европейскомъ государствѣ за исключеніемъ Италіи и Англіи. Каждый изъ родовъ этой поэзіи всегда отмѣченъ оригинальностью, силой и носитъ на себѣ печать національнаго характера.
   Можетъ быть трудность удовлетворить народному чувству въ томъ, что было предметомъ его благоговѣнія, отбросивъ при этомъ старинныя и установленныя формы, было причиною того, что поэзія духовная, такъ называемая "á la divino", была болѣе, чѣмъ всякая другая, замѣчательно проникнута старинными вѣяніями національнаго духа. Поэзія эта вообще говоря отличается картинностью. Таковы напримѣръ гимны Оканьи. (Оса на), воспѣвающіе прибытіе Богородицы въ Виѳлеемъ и бѣгство Ея въ Египетъ. Иногда она сурова, груба и напоминаетъ Villancicos, распѣваемыя пастухами въ первобытныхъ духовныхъ драмахъ. Но почти всегда, даже когда она становится мистической и впадаетъ въ аффектацію, поэзія эта всецѣло проникнута духомъ католической вѣры. Онъ сильнѣе отразился на этой отрасли испанской лирической поэзіи, чѣмъ на какой либо другой отрасли поэзіи новѣйшаго времени {Донъ Паскуаль Гайянгосъ. въ примѣчаніи къ этому мѣсту своего перевода (Т. III, стр. 516 и др.) приводитъ названіе нѣсколько Cancioneros и другихъ сборниковъ содержащихъ въ себѣ памятники духовной лирики даннаго періода. Перечисленіе ихъ далеко не лишнее, если не въ литературномъ отношеніи, то въ библіографическомъ. Вотъ она: 1) Cancionero de Juan de Luzon, Zaragoza, 1508, 4-to 2). Cancionero de diversas obras, ec. por el Padre Fray Ambrosio Montesino, Toledo, 1508, 4-to это таже самая личность, о которой я упоминалъ въ концѣ гл. XXI перваго періода 3). Flor de Virtudes, ec., por Alonso de Zamora, Alcalá, 1525 4). Vergel de Nuestra Señora, переведенная съ валенсійскаго Хуаномъ де Молиной и изданная въ Севильѣ, въ 1542 г. 5). Cancionero Spiritual por el Reverend Padre Las Casas, Mexico, 1546 6). Cancionero espiritual de un Religioso, Valladolid, 1549 7). Vergel de Flores divinas, por el Licenciado Juan Lopez de Ubeda, Alcalá 1588, и болѣе раннія изданія 1586, 1587 гг. 8) Vergel de Plantas divinas, es. por Fr. Arcangel de Alarcon, Barcelona, 1594. Лучшее изъ нихъ и, по моему мнѣнію, единственное, имѣющее значеніе, это Vergel Убеды, изъ котораго Гайянгосъ привелъ нѣсколько выдержекъ. Примѣчаніе было напечатано въ 1854 г. Въ слѣдующемъ году, 1855, появился (въ т..XXXV Biblioteea Rivadeneyra, подъ заглавіемъ "Romancero y Cancionero Sagrados" подъ редакціей Донъ Хусто де Санча) болѣе полный и удовлетворительный сборникъ всего заслуживающаго вниманія въ испанской духовной лирической поэзіи, съ подраздѣленіемъ на соотвѣтствующія рубрики: сонетовъ, романсовъ, villancicos, canciones и пр. Сборникъ не совсѣмъ удачно открывается "Cortes de la Muerte", любопытная, но грубая драма на сюжетъ Пляски Смерти,-- принадлежащая Мигуэлю де Карвахалю и Луису Уртадо; см. о немъ выше, періодъ I, гл. XI и періодъ II, гл. VII, примѣчаніе. О большинствѣ стихотвореній, извлеченныхъ Санчесомъ изъ литературы XVI и XVII вѣковъ, я уже достаточно говорилъ, дѣлая характеристики ихъ авторовъ, какъ то: Луиса де Леона, Лопе де Веги, Грегоріо Сильвестре, Педро де Падильи, Архенсола и другихъ. Интересующихся остальными могутъ обратиться къ названному тому Риваденейровой библіотеки, гдѣ они найдусь всѣ необходимыя для нихъ свѣдѣнія. Здѣсь не мѣсто распространяться объ нихъ.}.
   Свѣтская лирическая поэзія отличается не менѣе рѣзко опредѣленнымъ характеромъ, только ея аттрибуты совершенно иные. Въ своихъ народныхъ формахъ, она отличается свѣжестью, естественностью, но нерѣдко и грубостью. Нѣкоторыя изъ ея короткихъ дышущихъ нѣжностью canciones, chanzonetas, капризно заканчиваются колкою эпиграммой или шуткой. Еще вѣрнѣе воспроизводятъ народный характеръ и полнѣе выражаютъ народныя чувства ея Villancicos, Letras и Letrillas. Сюжетомъ для подобныхъ стихотвореній служитъ либо какое нибудь обыкновенное событіе, либо какая нибудь заурядная идея. Въ нихъ выступаетъ то дѣвушка, у которой, благодаря ея наивности, невольно вырывается признаніе матери въ страсти, которую она инстинктивно старалась скрывать, то болѣе пожившая и много испытавшая женщина, умоляющая спасти ее отъ вліянія страсти, противостоять которой она не въ силахъ; то, наконецъ героиней ихъ является счастливая и радостная невѣста, открыто выражающая восторги своей любви, которую она считаетъ солнцемъ своей жизни. Многіе изъ этихъ мелкихъ лирическихъ отрывковъ принадлежатъ неизвѣстно кому и выражаютъ чувства простаго народа; они выливаются изъ этихъ простыхъ сердецъ также непосредственно, какъ нѣкогда выливались старинные романсы, съ которыми ихъ часто смѣшиваютъ и съ которыми они имѣютъ дѣйствительно много общаго. Форма ихъ старинная и весьма характерная, игривость и задоръ, наполняюшія эти небольшія вещицы, вовсе не исключаютъ изъ нихъ искренней нѣжности и страсти. Такой характеръ этихъ народныхъ произведеній легко объясняется ихъ національнымъ происхожденіемъ и ничего подобнаго имъ мы не находимъ въ поэзіи другихъ народовъ.
   Въ отдѣлѣ свѣтской лирической поэзіи, менѣе популярной и менѣе вѣрной преданіямъ страны, проявляется уже большее разнообразіе сюжетовъ, облекаемыхъ почти всегда въ итальянскія стихотворныя формы. Особенно пользовались всеобщимъ расположеніемъ въ теченіе всего этого періода сонеты; число ихъ было громадно; оно превышало, пожалуй, количество всѣхъ романсовъ на испанскомъ языкѣ. Но между этой строго опредѣленной формой и надменной и торжественной одой, состоящей изъ правильно построенныхъ стансовъ въ 19 и 20 строкъ каждый, существовали всевозможные роды поэтическихъ произведеній то торжественныхъ и величавыхъ, то легкихъ, веселыхъ и граціозныхъ.
   Если взять въ совокупности всѣ роды испанской лирической поэзіи отъ начала царствованія Карла V до конца царствованія послѣдняго изъ его рода, то число испанскихъ лириковъ, произведенія которыхъ сохранились если не вполнѣ, то хоть отчасти, будетъ около ста двадцати {Я имѣлъ подъ руками произведенія болѣе чѣмъ ста двадцати писателей этого періода. Паскуаль Гайянгосъ въ испанскомъ переводѣ моей книги (т. III, стр. 523) прибавляетъ имена еще нѣсколькихъ лирическихъ поэтовъ къ темъ, о которыхъ я уже болѣе или менѣе подробно говорилъ въ этой главѣ. Доказательствомъ небезъуспѣшности моихъ изысканій служитъ тотъ фактъ, что число новыхъ авторовъ, приводимыхъ Гайянгосомъ, весьма не велико. Первый о которомъ онъ упоминаетъ это Bartolomé Cayrasco de Figueroa, родившійся на Канарскихъ островахъ въ 1540 г. и умершій тамъ въ 1610 г. Я имѣлъ уже случай (періодъ I, глава II) говорить объ его "Templo Militante", представляющемъ собой нѣчто въ родѣ стихотворнаго жизнеописанія святыхъ, изданнаго имъ въ Валенсіи въ 1602 г. и появившагося четвертымъ изданіемъ in folio въ Лиссабонѣ въ 1615 г. Слогъ его полонъ аффектаціи, а самыя жизнеописанія написаны скучно и тяжело. За нимъ слѣдуетъ Diego de Vera у Ordonez, произведеніе котораго "Heroydas Belicas у Amorosas" появилось въ 1622 г.; слогъ его сильно искаженъ культизмомъ того времени. Третій Antonio de Paredes, "Rimas", котораго, напечатанные въ Кордовѣ, въ 1623 г., скорѣе относятся къ хорошей школѣ предшествующаго столѣтія. Четвертый Geronimo de Porras, умершій тамъ же, гдѣ онъ и родился, въ Антекуэрѣ, въ 1639 г. Его "Rimas Varias", изданные въ 1639 г. въ общемъ довольно свободны отъ аффектаціи, но во всякомъ случаѣ не свободнѣе, чѣмъ произведенія его друга Монтальвана. Наконецъ, пятый, Pedro Alvarez de Lugo, который подобно Cayrasco, былъ урожденецъ Канарскихъ острововъ, издалъ въ Мадритѣ въ 1664 свой "Vigilias del Sueno". Но литературное и поэтическое значеніе этихъ пяти авторовъ весьма ничтожно.}. Но дѣйствительно талантливыхъ поэтовъ между ними, какъ и вездѣ, весьма мало и невелико количество созданныхъ ими дѣйствительно поэтическихъ произведеній. Нѣсколько стихотвореній братьевъ Архенсола, немножко больше Эрреры, почти всѣ стихотворенія Бакалавра-де-ла-Торре и Луиса де Леона, нѣсколько случайныхъ стихотвореній Лопе де Веги и Кеведо и отдѣльныя оды Фигероа, Хауреги, Аргуихо и Ріохи,-- вотъ все, что было самаго характеристичнаго въ наиболѣе серьезномъ и наименѣе популярномъ отдѣлѣ испанской лирической поэзіи. Присоединивъ къ названнымъ поэтамъ стоящаго совершеннымъ особнякомъ Вилдьегаса, въ произведеніяхъ котораго удачно сливаются духъ древней Греціи съ чисто кастильскимъ геніемъ и присоединивъ свѣжія, граціозныя, народныя пѣсни и рондо, которые въ силу самой своей натуры не отливаются въ строго опредѣленную форму и не подчиняются никакой классификаціи, мы получимъ собраніе поэтическихъ произведеній, конечно не обширное, но, по силѣ національнаго чувства и по гордому достоинству стиля несомнѣнно достойное занять мѣсто въ числѣ наиболѣе совершенныхъ созданій новѣйшей литературы.
   

ГЛАВА XXXI.

Поэзія сатирическая.-- Архенсола, Кеведо и другіе.-- Поэзія элегическая и эпистолярная. Гарсильясо, Эррера и другіе.-- Поэзія пастушеская.-- Саа де Миранда, Бальбуэна, Эскилаче и другіе.-- Эпиграммы: Вилльегасъ, Ребольедо и другіе.-- Дидактическая поэзія.-- Руфо, Куева, Сеспедесъ и другіе.-- Эмблемы: Даза, Коваррубіасъ.-- Поэзія описательная: Дикастильо.

   Хотя сатирическая поэзія, какъ въ формъ правильной сатиры, такъ и въ болѣе непринужденной формъ посланій, никогда не пользовалась большимъ успѣхомъ въ Испаніи, но духъ ея вѣялъ въ испанской литературъ уже со временъ Гитскаго пресвитера и Родриго де Коты, которые повидимому были всецѣло проникнуты имъ {Стихотворныя сатиры или памфлеты ходили по рукамъ, разбрасывались въ церквахъ или даже доставлялись на домъ осмѣяннымъ въ нихъ лицамъ, еще во времена Альфонса X (1252--1284), строго преслѣдовавшаго ихъ своими законами (Partida VII, Tit. IX, Leyes 3, 20). Эти cantigas, или rimas, или dictados malos, какъ ихъ называли по размѣру и формѣ, походили на народные романсы.}. Представители его въ первой половинъ его были Торресъ Нахаро, а во второй Сильвестре и Кастильехо; всѣ они писали сатиры короткими національными стихами, съ той античной свободой и съ тѣмъ злымъ юморомъ, которыми отличается этотъ родъ поэзіи со времени своего появленія на свѣтъ.
   Но когда, въ серединъ того же самаго столѣтія, Мендоза и Босканъ попробовали адресовать другъ другу стихотворныя посланія въ стилъ Горація, хотя и написанныя итальянскими терцинами,-- направленіе сатиры измѣнилось. Широкая и рѣзкая сатира Кастильехо, образчикъ которой онъ представилъ въ своей много разъ изданной и имѣвшей большой успѣхъ сатиръ противъ женщинъ, вышла совершенно изъ моды и была замѣнена другимъ, болѣе утонченнымъ и болѣе философскимъ родомъ сатиры, который лучше гармонировалъ съ общимъ характеромъ царствованія Карла V и Филиппа II. Правда Монтемайоръ, Педро де Падилья и небольшое числи другихъ менѣе извѣстныхъ авторовъ продолжали писать въ обоихъ родахъ, но Кантораль, болѣе его талантливый Грегоріо Морильо и Рей де Артіеда, писавшій простымъ непринужденнымъ слогомъ, такъ рѣшительно стали на сторону новаго направленія, что переворотъ въ области сатиры можно считать уже вполнѣ совершившимся въ началѣ XVII вѣка {Сатиры этихъ авторовъ можно найти въ полномъ собраніи ихъ произведеній, за исключеніемъ впрочемъ сатиры Морильо "А las malas costumbres de su tiempo", помѣщенной въ "Flores" Эспинозы, 1605, f. 119. Шесть "Epistolas" Артіеды, были изданы въ томъ же году подъ псевдонимомъ "Artemidoro". Лучшія изъ нихъ посвящены осмѣянію страсти къ охотѣ, а въ одной авторъ иронически защищаетъ ьсѣ нелѣпыя обычаи современнаго ему общества.}. Барахона де Сото одинъ изъ первыхъ сталъ писать въ этомъ новомъ родѣ, представлявшемъ собой смѣшеніе сатиры римской и итальянской. Мы имѣемъ четыре изъ его сатиръ, написанныя послѣ войны съ потомками Мавровъ, въ которой онъ принималъ участіе. Первая и послѣдняя нападаютъ на плохихъ поэтовъ; въ нихъ мы ясно видимъ школу, къ которой принадлежалъ авторъ, и направленіе, которому онъ предполагалъ слѣдовать. Но его серьезныя, усердныя попытки преобразовать сатиру не были выше самой печальной посредственности {Сатиры Барахоны де Сото были впервые напечатаны въ "Parnaso, Sedano, Tom. IX, 1778. Rimas, 1618, p. 198. Это весьма счастливое сочетаніе итальянской формы стиха съ римскимъ духомъ.}.
   Гораздо выше стоитъ единственная сатира Хауреги, посвященная Лидіи, кахъ бы въ воспоминаніе Лидіи Горація 4). Но стиль и философская манера римскаго поэта удачнѣе всего были воспроизведены въ сатирахъ братьевъ Архенсола. Правда, ихъ разсужденія по временамт страдаютъ сухостью и длиннотою, но за то у нихъ живо описаны современные нравы. Превосходенъ, напримѣръ, эскизъ отчаянной модницы въ одѣ Луперсіо къ Флорѣ; превосходны также подробныя сатирическія описанія придворной жизни въ двухъ другихъ произведеніяхъ Бартоломео. Тѣмъ не менѣе всѣ эти три вещи слишкомъ длинны, а въ послѣдней заключается плохой пересказъ басни о городской и полевой крысахъ, гдѣ видно, какъ и повсюду впрочемъ, стремленіе автора подражать Горацію {Rimas, 1634, рр. 56, 234, 254. Оригинально то, что Бартоломео подражаетъ Горацію, хотя отдаетъ предпочтеніе Ювеналу.
   
   Pero quando á escribir satiras llegues,
   А ningun irritado cartapacio,
   Sino al del cauto Juvenal, te entregues.
   
   (т. е. когда ты вздумаешь писать сатиры, не подражай гнѣвнымъ сатирикамъ, но бери своимъ образцомъ благоразумнаго Ювенала.)
   Впрочемъ современники считали его также подражателемъ Ювеналу; Гевара въ своей "Diablo Cojuelo" Franco IX, называетъ его "Divino Juvenal Aragones". Несмотря на это, всѣ его сочиненія несомнѣнно доказываютъ, что онъ былъ всецѣло проникнутъ духомъ Горація.}.
   Напротивъ того Кеведо открыто пошелъ по слѣдамъ Ювенала, смѣлая и безпощадная сатира котораго болѣе отвѣчала его вкусамъ и ожесточенному настроенію духа, развитому жестокими гоненіями. Но Кеведо не только смѣлъ и рѣзокъ, но часто неприличенъ и грубъ; онъ направляетъ свои обличенія даже противъ добродѣтели, которую сатирикъ долженъ чтить выше всего. Въ оправданіе его можно сказать, что онъ жилъ въ деспотическія времена Филипповъ и что, не смотря на то, что онъ много терпѣлъ отъ деспотизма, онъ все-таки остался самымъ энергичнымъ и независимымъ изъ испанскихъ сатириковъ. Гонгора иногда приближается къ нему, но Гонгора рѣдко затрогиваетъ серьезные вопросы и даетъ исходъ сатирическому направленію своего ума въ шутливыхъ романсахъ и сонетахъ, которыя онъ сочинялъ въ эпоху своей пылкой юности. Но впослѣдствіи, и особенно по переѣздѣ въ столицу, онъ конечно не осмѣлился бы написать такой сатиры, какую Кеведо написалъ на тему объ упадкѣ кастильскаго духа и развращеніи кастильскихъ нравовъ, и которую онъ не задумался послать герцогу Оливаресу, бывшему тогда на вершинѣ своего могущества {Сатира эта есть заключительное стихотвореніе его сборника "Melpomene".}.
   Важнѣйшіе писатели, современные Гонгорѣ и Кеведо, почти не разрабатывали сатиры. Путешествіе на Парнасъ Сервантеса -- слишкомъ шутливое подражаніе Капорали, чтобы его можно было причислить къ сатирѣ, хотя по формѣ оно подходитъ къ этому роду. Лопе де Вега писалъ, положимъ, сонеты и небольшія стихотворенія, полныя остроумія и рѣзкости, -- въ особенности это можно сказать о стихотвореніяхъ, писанныхъ имъ отъ имени вымышленнаго Томе Бургилльоса -- но обстоятельства его жизни и его громадная популярность естественно мѣшали ему искать случая сказать или сдѣлать что-нибудь непріятное. Да сказать правду и состояніе общества въ эту эпоху не было благопріятно ни развитію, ни хотя бы поддержанію сатирическаго рода поэзіи. Въ силу этого, посланія Эспинеля и Аргуихо отличаются серьезнымъ и торжественнымъ тономъ, а посланія Ріохи, Сальседо, Уллоа и Мело не только серьезны, но и совсѣмъ почти лишены поэтическихъ достоинствъ. Исключеніе составляетъ только одно произведеніе, посвященное первымъ изъ упомянутыхъ поэтовъ, нѣкоему Фабіо. Въ немъ нѣтъ ни веселости, ни остроумія, но оно заключаетъ въ себѣ мудро выраженное нравственное порицаніе глупости и безумію людей, возлагающихъ свои надежды на благосклонность короля. У Борхи мы находимъ больше свободы; занимая высокое общественное положеніе, онъ естественно могъ говорить смѣлѣе и независимѣе, но и лучшее изъ его посланій, направленное противъ придворной жизни, не можетъ стать на ряду съ юношескими, написанными на ту-же тему терцинами Гонгоры; въ поэтическихъ же достоинствахъ оно уступаетъ даже шуточному стихотворенію, которое Гонгора предпослалъ собранію своихъ стихотвореній. Реболльедо единственный изъ сколько-нибудь выдающихся послѣдователей Гонгоры, отличается нравственнымъ духомъ, но утомителенъ для чтенія; Солисъ, съ его немногими подражателями, такъ скученъ, что не заслуживаетъ вниманія. Словомъ, еслибы озлобленный въ старости разочарованіями Вилльегасъ не написалъ трехъ сатиръ, которыхъ онъ однако не рискнулъ издать, мы не могли бы, приближаясь къ печальному концу этого долгаго литературнаго періода, найти ничего достойнаго упоминанія въ области сатирической поэзіи {Сатиры всѣхъ перечисленныхъ нами поэтовъ вошли въ собраніи ихъ произведеній, за исключеніемъ сатиръ Вилльегаса, напечатанныхъ съ подлинной рукописи Седано (Tom. IX, рр. 3--18)); если онѣ и не всѣ здѣсь помѣщены, то по крайней мѣрѣ тутъ находятся двѣ изъ нихъ, осмѣивающія плохихъ поэтовъ; третья, кажется, не вошла сюда вслѣдствіе своей непристойности.}.
   Почти всѣ дидактическія сатиры и сатирическія посланія самаго блестящаго вѣка испанской литературы, вдохновлены Гораціемъ и написаны итальянскими tеrza rima. Не смотря на свой философскій характеръ, онѣ отличаются легкимъ, подчасъ льстиво-придворнымъ тономъ; вообще говоря, въ нихъ мало поэтическаго духа и рѣзкаго колорита, свойственнаго сатирическому роду поэзіи, но за то много игривости и граціи -- качества, благодаря которымъ многія изъ нихъ будутъ читаться съ большимъ удовольствіемъ, чѣмъ масса подобныхъ произведеній на иныхъ языкахъ, хотя-бы и написанныхъ съ большимъ остроуміемъ и серьезностью.
   Дѣло въ томъ, что остроуміе и серьезность въ этомъ родѣ поэзіи никогда не могли расчитывать на успѣхъ въ Испаніи. Сама нація всегда настолько отличалась серьезностью и сознаніемъ собственнаго достоинства, что не видѣла нужды или пользы въ сатирѣ, а если въ испанскомъ характерѣ и были смѣшныя стороны, то ихъ слѣдовало касаться инымъ способомъ. Сервантесъ показалъ въ какой формѣ могутъ быть осмѣяны рыцарскіе романы; цѣлые общественные классы дѣлались предметомъ каррикатуры въ такъ называемыхъ плутовскихъ романахъ и въ старинной драмѣ; равнымъ образомъ допускалось осмѣяніе плохихъ стиховъ, какъ хорошими, такъ и дурными поэтами, писавшими не лучшіе стихи; но отдѣль ныя личности, въ особенности личности извѣстныя и высокопоставленныя, въ подобныхъ обстоятельствахъ были ограждены всѣмъ строемъ общественной жизни отъ нападеній сатириковъ.
   Такъ по крайней мѣрѣ было въ Испаніи. Кончилось тѣмъ, что на сатирическую поэзію тамъ стали смотрѣть до того неблагосклонно, что законы хорошаго общества едва-едва дозволяли человѣку, претендующему на изящный вкусъ, заниматься этимъ родомъ литературы {Сервантесъ служитъ тому вѣскимъ примѣромъ. Въ четвертой главѣ своего Vіagе al Parnaso, вслѣдъ за упоминаніемъ о своемъ Донъ-Кихотѣ, онъ утверждаетъ, что не писалъ никогда ничего сатирическаго, и отзывается обо всѣхъ сочиненіяхъ итого рода, какъ о низкихъ и пошлыхъ. Дѣйствительно скоро дошло до того, что самыя слова Sa tir а и Satirico стали употребляться чаще въ дурномъ смыслѣ, чѣмъ въ хорошемъ. Huerta, Sinonimos Castellanos, Valencia, 1807. 2 tom 12-to, ad verb. Pоesias burlescas, т. e. поэзія въ смыслѣ фарса или пародіи, въ большинствѣ случаевъ заняла мѣсто настоящей сатиры и имѣла большой успѣхъ въ Испаніи, если только не попадала въ руки инквизиціи за свою безнравственность или по другимъ менѣе извинительнымъ причинамъ. Къ именамъ писателей, какъ то Кастплльехо, Мендоза, Кеведо, о которыхъ уже я говорилъ, Гайянгосъ въ своемъ переводѣ моей книги (Tom, III. рр. 530, etc) прибавляетъ еще два-три имени, сравнительно съ первыми не имѣющихъ большаго значенія и заслуживающихъ упоминанія потому только, что они посвятили себя пародіи и фарсу. Писатели эти были 1) Jacinto Alonso Malvenda, о произведеніяхъ котораго "Bureo de las Musas" 1631, и Tropezon de la Risa" (sine anno см. у Ximeno, Tom I p. 321 и Faster, Tom I p. 252, Гайянгосъ къ нимъ прибавляетъ "La Cozquilla del Gaste", 1629. 2) Luis Antonio, издавшій въ Сарагоссѣ, въ 1658 году Nuevo Plato de Manjares. Вставленные въ это произведеніе романсы и lettrillas не лишены литературныхъ достоинствъ.}. Если ко всему этому прибавить безпокойную и подозрительную тиранію, долго царившую въ этой странъ и бдительный тайный надзоръ инквизиціи, присутствіе которыхъ замѣтно въ каждой разрѣшенной книгѣ къ печати, то безъ труда поймемъ, почему сатира не могла прочно утвердиться и развиться въ Испаніи и почему въ концѣ XVII вѣка она почти совершенно исчезла, чтобъ возникнуть впослѣдствіи, въ болѣе счастливыя времена.
   Хотя элегія по сюжету своему имѣла мало общаго съ сатирой, но въ испанской поэзіи между этими двумя родами поэзіи все-таки существовала связь, благодаря одинаковости формы и размѣра. И элегіи и сатиры писались итальянскими терцинами; какъ тѣ, такъ и другія часто принимали форму посланій {Подтвержденіемъ этого факта служитъ "Primera Parte del Parnaso Antärtico", Діэго Мехіи, напечатанная въ Севильѣ, въ 1608 году, in-4о, продолженіе которой никогда не появлялось въ свѣтъ. Произведеніе это состоитъ изъ оригинальнаго стихотворнаго посланія одной дамы къ поэту и перевода двадцати одного посланія изъ Овидія и его "Ibis": все написано terza rima и почти безъ исключенія правильнымъ прекраснымъ кастильскимъ языкомъ. Въ изданіи Фернандеса (Tom XIX. 1799) посланіе дамы пропущено, о чемъ нельзя не сожалѣть, такъ какъ оно содержитъ подробности о многихъ поэтахъ южной Америки. Діэго Мехіа былъ уроженцемъ Севильи и занималъ должность Оуdor въ Cindad de los Reyes въ Перу. Оттуда въ 1596 году онъ предпринялъ поѣздку въ Мексику и едва не погибъ во время кораблекрушенія. Въ теченіи тяжелаго трехъ мѣсячнаго путешествія по сушѣ онъ сдѣлалъ большую часть своихъ переводовъ, озаглавивъ ихъ "Las primicias de mi pobre musa". Закончивши свою работу въ Мексикѣ, онъ отослалъ ее на родину, въ Испанію, для напечатанія. Въ предисловіи онъ говоритъ, что употреблялъ terza rima, какъ размѣръ наиболѣе удобный для передачи латинскаго элегическаго стиха -- мнѣніе рѣзко противуположное мнѣнію высказанному Вилльегасомъ. См. выше, гл. IV прим. 22 и примѣчанія Гаяйнгсса.}.
   Гарсильясо былъ вполнѣ одаренъ способностью написать настоящую элегію, но второе стихотвореніе въ его сборникѣ, хотя и названное элегіей, не болѣе какъ дружеское посланіе къ одному пріятелю. Тотъ же характеръ носитъ на себѣ и первая элегія Фигерои, но слѣдующія за ней уже больше походятъ на элегіи. Всѣ эти стихотворенія написаны въ итальянскомъ духѣ итальянскимъ размѣромъ, а двѣ даже на итальянскомъ языкѣ. Одиннадцать стихотвореній, которыя Грегоріо Сильвестре назвалъ Lamentacіоnes, суть элегическія посланія къ дамѣ его сердца; онѣ написавны стариннымъ кастильскимъ размѣромъ и не лишены стариннаго поэтическаго духа. Канторалю элегіи не удавались; не больше удачи имѣли и братья Архенсола и Борха; изъ всѣхъ ихъ разнообразныхъ попытокъ едва-едва наберется нѣсколько вещей, которыя можно назвать элегіями. Эррера былъ неспособенъ къ элегіи въ силу самаго характера своего таланта: въ немъ было слишкомъ много лиризма и паренія; нельзя однако отрицать красоты и нѣжности въ нѣкоторыхъ его элегіяхъ, напримѣръ въ элегіи къ Su amor (Своей любви) и въ той, гдѣ онъ оплакиваетъ страсти, переживающія въ человѣкѣ его молодость.
   Въ противоположность имъ Ріоха былъ повидимому одаренъ настоящимъ элегическимъ настроеніемъ и, повинуясь ему, писалъ настоящія элегіи, хотя онъ и зоветъ ихъ Silvas; а Кеведо, если онъ дѣйствительно авторъ стихотвореній подписанныхъ именемъ бакалавра Франсиско де ла Toppe, принужденъ былъ насиловать свой геній, чтобы написать адоническимъ размѣромъ десять маленькихъ вещицъ; онъ назвалъ ихъ Endechas (Похоронными Пѣснями), но ихъ можно скорѣе назвать подражаніями наиболѣе нѣжнымъ изъ старинныхъ романсовъ. Если ко всему перечисленному прибавимъ еще тринадцать элегій Билльегаса, которыя почти всѣ имѣютъ форму посланій, а одна или двѣ отличаются даже легкостью и игривостью тона, то мы будемъ имѣть все достойное вниманія въ этомъ незначительномъ отдѣлѣ испанской поэзіи XVI и XVII вѣковъ. Изъ всего сказаннаго естественно вывести заключеніе, что испанскій темпераментъ былъ мало склоненъ къ покорному, кроткому и нѣжному настроенію, составляющему главную характеристическую черту элегіи. Выводъ этотъ нисколько не опровергается примѣрами Гарсильясо и Ріохи, у которыхъ лучшія и наиболѣе проникнутыя элегическимъ чувствомъ произведенія даже не назывались элегіями {Едва-ли не лучшее, что имѣется по этому отдѣлу поэзіи на испанскомъ языкѣ находится въ двухъ отдѣленіяхъ первой эклоги Гарсильясо. Элегіи и всякаго рода стихотворенія на грустныя темы часто носятъ на испанскомъ языкѣ названіе Endechas, которымъ Кеведо и озаглавилъ свои печальные эротическіе стихи; но, ни происхожденіе слова Endechas неопредѣлено, ни значеніе его не выяснено вполнѣ. Ванегасъ, въ словарѣ сомнительныхъ словъ въ концѣ своей "Agoniá del Tránsitc de la Muerte" 1574, p. 370, производитъ его отъ inde jаces, въ томъ смыслѣ, будто-бы жалобы, выражаемыя поэтомъ, обращались къ трупу. Подобная догадка нелѣпа. Endechas скорѣе можно произвести отъ греческаго слова Ενδεκα (одиннадцать), такъ какъ послѣдній стихъ каждой строфы стихотворенія, о которомъ говорили, что оно написано endechas reales, состоялъ изъ одиннадцати словъ. См. Covarrubias и академическій словарь, ad verbum. Вольфъ полагаетъ, что оно происходитъ отъ провансальскаго слова Dec, Decha и проч., т. е. отъ словъ озналающихъ "лишеніе", "потеря" и проч. (См. Юліуса, нѣмецкій переводъ этой книги. Tom II, ст. 734, 735). Дицъ въ своемъ превосходномъ сочиненіи "Etymologisches Verterbuch der Romanischen Sprachen" (1858, in verb. Dec, p. 607), держится того-же мнѣнія, которое раздѣляю и я. У Ренуара въ его Lexique Roman, 1840, Tom II p. 20, слово Endechos тоже значитъ "лишеніе" "потеря".}.
   Пастушеская поэзія въ Испаніи связывается съ элегической посредствомъ эклогъ Гарсильясо, соединившихъ въ себѣ характерныя особенности обоихъ поэтическихъ родовъ. Въ этой школѣ, съ прибавленіемъ къ ней Боскана и Мендозы, слѣдуетъ искать первыхъ и самыхъ удачныхъ обращиковъ испанской пастушеской поэзіи, съ ея неизмѣнно сохранившимися отличительными чертами. Происхожденіе ея, разумѣется, должно быть отнесено къ гораздо болѣе раннему времени. Климатъ и условія жизни Пиренейскаго полуострова, съ самыхъ отдаленныхъ временъ представлявшіе столько удобствъ для пастушеской жизни, несомнѣнно способствовали, а можетъ быть и прямо были причиной появленія въ испанской поэзіи пасторальныхъ мотивовъ, отголоски которыхъ слышны уже и въ старинныхъ романсахъ. Но итальянская форма съ самаго начала крѣпко привилась къ испанской пасторали. Фигероа, Кантораль, Монтемайоръ и Саа де Миранда (оба послѣдніе -- португальцы) всѣ жившіе въ Италіи, задались цѣлью писать испанскія эклоги въ итальянскомъ вкусѣ и тѣмъ содѣйствовали реформѣ Гарсильясо и Боскана. Всѣ они имѣли большой успѣхъ, въ особенности Саа де Миранда, родившійся въ 1495 и умершій въ 1558 году. Уступая своему внутреннему влеченію, Саа де Миранда отказался отъ предназначенной ему юридической карьеры и отъ возможности занять высокое положеніе при дворѣ, чтобы всецѣло посвятить себя поэзіи. Онъ былъ первымъ изъ португальцевъ, воспользовавшимся формами, введенными въ употребленіе Босканомъ и Гарсильясо; едва-ли кто-нибудь другой изъ португальскихъ поэтовъ достигалъ такого изящества и силы въ своихъ произведеніяхъ, и ужъ навѣрно ни одинъ изъ нихъ не создавалъ подобныхъ эклогъ. Однако не всѣ пасторали Миранды принадлежатъ къ новому роду; напротивъ, многія изъ нихъ написаны стариннымъ короткимъ стихомъ и, повидимому, принадлежатъ къ той эпохѣ, когда авторъ еще не былъ знакомъ съ только что произведенной реформой въ испанской поэзіи. Но всѣ онѣ запечатлѣны тѣмъ духомъ простоты, естественности, который характеризуетъ указанный нами родъ литературы и который, къ сожалѣнію, такъ рѣдко въ немъ встрѣчается. Это подтверждается его превосходною пасторалью Moud ego, написанною въ стилѣ Гарсильясо и содержащей въ себѣ біографію автора, предназначенную исключительно для короля; подтверждается и седьмой эклогой Миранды, написанной въ стилѣ Хуана дель Энсины и Хиля Висенте, и кажется представленной во время празднествъ, устроенныхъ знатной фамиліей Перейръ, праздновавшихъ благополучное возвращеніе одного изъ своихъ членовъ изъ похода противъ турокъ.
   Любовь къ природѣ, къ сельской жизни и къ сельскимъ занятіямъ наполняетъ собою почти каждое изъ произведеній Саа де Миранды. Даже отношеніе къ животнымъ у него естественнѣе и любовнѣе, чѣмъ у другихъ писателей. Всѣ его стихотворенія дышатъ простотой и теплымъ чувствомъ, ясно показывающимъ, что они вытекли прямо изъ сердца. Почему нашъ поэтъ написалъ такъ много по-испански, теперь трудно объяснить. Можетъ быть, онъ находилъ этотъ языкъ болѣе поэтичнымъ, чѣмъ родной португальскій, а можетъ быть имъ руководили какія нибудь чисто личныя причины. Какъ-бы то ни было, но шесть эклогъ изъ восьми написаны вполнѣ правильнымъ и плавнымъ кастильскимъ нарѣчіемъ. Результатъ ея дѣятельности былъ тотъ, что Саа де Миранда принадлежитъ къ пяти крупнѣйшимъ португальскимъ поэтамъ и что кромѣ того онъ занимаетъ почетное мѣсто среди поэтовъ той гордой націи, которая скоро, хотя и на время, сдѣлалась властительницей его родины. {Существуетъ нѣсколько изданій произведеній Саа де Миранды; ко второму и самому лучшему приложена біографія автора, составленная, какъ увѣряютъ, его друзьями. Въ ней сообщается странный факті, что авторъ былъ влюбленъ въ особу столь некрасивую собою, что семья отказала ему въ согласіи на его бракъ, надѣясь, что онъ одумается; но Миранда настоялъ на своемъ и, женившись на дамѣ своего сердца, такъ сильно привязался къ ней, что умеръ съ горя, потерявши ее. Его достоинства, какъ поэта, превосходно оцѣнены Антоніо дасъ Невесъ де Перейрой въ пятомъ томѣ его "Metnorias de Litt". Portugueza" въ изданіи Королевской Академіи Наукъ (Lisboa, 1793 рр.. 99 etc). Нѣкоторыя изъ его сочиненій попали въ испанскій Index Expurgatorius, 1667. p. 72.}
   Монтемайоръ Хиль Поло и ихъ подражатели въ области прозаической пасторали, обильно разсыпаютъ въ своихъ романахъ всевозможные буколическіе стихи; иногда, хотя и рѣдко, имъ удается этимъ способомъ возвысить интересъ и достоинства своихъ произведеній. Меньше всѣхъ имѣлъ въ этомъ отношеніи успѣха Сервантесъ, больше всѣхъ -- бальбузна. Въ его Sigi о de его (Золотой Вѣкъ) есть нѣсколько эклогъ, которымъ едва-ли найдутся равныя по красотѣ и оригинальности во всей кастильской литературѣ. Написанныя скорѣе въ духѣ свободной и безъискуственной манеры Ѳеокрита, нежели обработаннымъ слогомъ Виргилія, онѣ отъ этого нисколько не потеряли своей прелести {О поэтахъ, эклоги которыхъ вставлены въ ихъ прозаическія пасторали, я буду говорить подробно при разборѣ этого отдѣла испанскихъ романическихъ вымысловъ. Кстати замѣчу, что Монтемайоръ писалъ еще и другія эклоги, вошедшія въ его Cancionero, 1588, ff. III, etc.}.
   Изъ уцѣлѣвшихъ произведеній Луиса Барахоны де Сото лучшее это его эклога {Она помѣщена въ извѣстномъ сборникѣ Эспинозы "Flores, f. 66, гдѣ она впервые и была напечатана.}. Педро де Падилья, другъ Сервантеса и Сильвестре, замѣчательный импровизаторъ и человѣкъ, пользовавшійся всеобщею любовью, оставилъ намъ большое количество пастушескихъ поэмъ, проникнутыхъ въ замѣчательной степени духомъ старины, такъ какъ онѣ большею частью составлены изъ романсовъ и Villancicos {"Eglogas Pastoriles de Pedro de Padilla, Sevilla 1582, to". Ихъ числомъ тринадцать; онѣ написаны всевозможными размѣрами, а послѣдняя отчасти даже прозою. Всѣ необходимыя географическія свѣдѣнія о Падильѣ, бывшемъ въ дружескихъ сношеніяхъ со всѣми современными ему литераторами, можно найти у Наваррете въ "Vida de Cervantes", рр. 396--402, и у Клеменсина въ примѣчаніяхъ къ Донъ-Кихоту. Относительно стихотвореній, помѣщенныхъ въ его "Tesoro de Poesias" (Madrid, 1587, 12-mo), капелланъ въ Донъ-Кихотѣ справедливо замѣчаетъ, что они были бы лучше, еслибы ихъ было меньше; они наполняютъ около девятисотъ страницъ и между ними встрѣчаются стихотворенія, весьма различныя и по роду, и по формѣ и по слогу. Падилья умеръ въ 1599 году. См. выше, періодъ 11, гл. XXIX, прим. 9.}. Педро де Энсинасъ безуспѣшно пытался сочинять религіозные эклоги {Ихъ числомъ шесть, написанныхъ либо терцинами, либо октавами, въ нихъ вставлено нѣсколько лирическихъ стихотвореній, написанныхъ другими размѣрами и болѣе удачныхъ. Изъ нихъ составлена книга подъ заглавіемъ "Versos Espiritnales" Cuenca, 1596, 12-mo. Авторомъ ея былъ монахъ.}. Въ болѣе употребительныхъ и признанныхъ фирмахъ пастушеской поэзіи писали Хуанъ де Мора лесъ и Гомесъ Тапіа, авторы почти совсѣмъ неизвѣстные теперь {Эклога Моралеса помѣщена въ сборникѣ Эспинозы, f. 48, а эклога Тапіи -- тамъ, гдѣ мы никакъ не ожидали и встрѣтить -- въ "Libro de Nonteria, que mandé escribir el Key Don Alfonso IX", изданной Арготе де Молиною въ 1582 г. Въ ней описаны прелести Аранхуэсскихъ лѣсовъ; она появилась по случаю рожденіи дочери Филиппа II. Описанія въ ней длинны и скучны.}, и Висенте Эспинель, который между прочимъ сочинилъ оригинальную, поэтическую эклогу {Rimas, 1591, ff. 50--57.}, гдѣ солдатъ и пастухъ разсуждаютъ объ испанскихъ войнахъ въ Италіи, всѣ эти поэты имѣли успѣхъ.
   Эклоги Лопе де Веги, о которыхъ мы уже говорили, подобно другимъ его популярнымъ произведеніямъ, породили множество подражаній. Но ни Бальвасъ, ни Вилльегасъ, ни Карильо, ни князь Эскилаче ни разу не достигли высоты своего оригинала. Только одинъ Кеведо, если онъ дѣйствительно авторъ стихотвореній, изданныхъ подъ псевдонимомъ Баккалавра де ля Toppe, явился достойнымъ соперникомъ своего великаго учителя. Видное мѣсто мы должны также отвести и Педро де Эспинозѣ. Его на половину элегическое, наполовину пастушеское описаніе рѣки Хениля (Tabula del Genii) является удачнѣйшимъ и оригинальнѣшимъ продуктомъ новаго рода поэзіи, превосходный обращикъ котораго далъ намъ Босканъ въ своей поэмѣ "Геро и Леандръ" {Эспиноза включилъ ее въ свой сборникъ "Flores", f. 107; кромѣ того она была недавно перепечатана въ Biblioteca Rivadencyra, Tom. XXIX, p. 474.}. Педро Сото де Рохасъ, сочинявшій эклоги и небольшія остроумныя лирическія вещины, Лопесъ де Сарате и Уллоа,-- всѣ принадлежатъ къ той же школѣ, которую продолжали до конца столѣтія Техада, Гомесъ де лосъ Рейесъ, еврей Барріосъ и мексиканская монахиня Инеса де ля Крусъ. Но во всѣхъ этихъ формахъ, переходила ли она въ лирическую форму, какъ у Фигероа и въ описательную, какъ у Эспинозы, испанская пасторальная поэзія болѣе чужда тѣхъ недостатковъ, которые свойственны этому роду поэзіи у другихъ народовъ; вмѣстѣ съ тѣмъ она обладаетъ достоинствами, которыя дѣлаютъ ее прелестнымъ идеальнымъ воспроизведеніемъ природы и сельской жизни, какого пожалуй, мы не найдемъ въ другихъ литературахъ новыхъ временъ. Это происходитъ оттого, что въ Испаніи больше чѣмъ гдѣ-либо, былъ развитъ чисто пастушескій характеръ и духъ, составляющій основу пасторальной поэзіи {Раньше, если я не ошибаюсь, я уже говорилъ болѣе подробно обо всѣхъ здѣсь упоминаемыхъ авторахъ, за исключеніемъ Педро Сото де Рохаса. Онъ былъ другомъ Лопе де Веги и издалъ въ Мадритѣ, въ 1623 году, in 4о, свою "Desengano de Amor" -- томъ стихотвореній въ итальянскомъ духѣ, лучшими изъ которыхъ являются мадригалы и эклоги. Гайянгосъ упоминаетъ еще о двухъ другихъ лирическихъ произведеніяхъ Рохаса "Los Rayos del Faeton", 1639, и Parayso cerrado" 1652. Ни то, ни другое не имѣютъ литературныхъ достоинствъ, а послѣднее, заключающее описаніе увеселительнаго сада въ Альбаисинѣ, обезображено нелѣпой аффектаціей cultismo доведенной до крайности, поражающей даже въ половинѣ XVI вѣка.}.
   Не менѣе соотвѣтствуютъ національному характеру испанцевъ небольшія стихотворенія, разнообразныя по формѣ, но всегда отмѣченныя эпиграматическимъ духомъ и появлявшіяся ни свѣтъ во все продолженіе золотаго вѣка испанской литературы. Онѣ дѣлятся на два ряда. Къ первому относятся стихотворенія на любовныя темы, дышущія нѣжностью, даже сентиментальностью; большинство ихъ кромѣ того отмѣчено остроуміемъ. Найти ихъ можно въ старыхъ Cancioneros и Romanceros, въ сочиненіяхъ Мальдонадо, Сильвестре, Вилльегаса, Гонгоры и у другихъ менѣе крупныхъ поэтовъ, до самаго конца столѣтія. По тону и стихосложенію они напоминаютъ народныя баллады. Въ видѣ примѣра можно привести пѣсенку, положенную на музыку и состоящую изъ слѣдующихъ простыхъ словъ:
   "Кому я изолью мою скорбь, кому я изолью мои жалобы, какъ не тебѣ, моя любовь {Aquieii contaré уо mis quejas,
   Ml lindo amor;
   А quien contaré mis qnejas,
   Si á vos no?
   
   Фаберъ отыскалъ эти стихи и нѣсколько другихъ въ трактатѣ Салинаса о Музыкѣ (Tratado de Musica 1577 г.) и включилъ ихъ вмѣстѣ съ множествомъ другихъ подобныхъ мелкихъ стихотвореній въ первый томъ своего сборника, стр. 303, и проч.}.
   Другое стихотвореніе той-же эпохи, къ "Вздоху", сдѣлалось предметомъ многочисленныхъ комментаріевъ и отличается не меньшей простотой и краткостью.
   "О, мой сладкій вздохъ! Я не желалъ-бы другаго счастья, какъ слѣдовать за тобой на небо къ Богу, куда я тебя возсылаю {О dulce suspiro mio!
   No quisiera dicha mas
   Que las veces que á Dios vas
   Hallarme donde te envio
   
   Убедо, по моему мнѣнію, первый перефразировалъ эту эпиграмму въ 15S8 г., но я не въ состояніи сказать, гдѣ онъ отыскалъ ее.}.
   Что до болѣе обширныхъ и обработанныхъ произведеній того же рода, то лучшій ихъ образецъ мы находимъ у португальца Камоэнса, который сообщилъ своимъ стихотвореніямъ, написаннымъ какъ на родномъ, такъ и на испанскомъ языкахъ, столько нѣжности и прелести. Таково, напримѣръ, небольшое стихотвореніе, воспѣвающее тайную и несчастную страсть; первыя два стиха его, по всей вѣроятности, взяты изъ старинной пѣсни, а остальныя составляютъ собственную глоссу поэта:
   "Горе мое внутри; нѣтъ внѣшнихъ признаковъ его. Мой новый и сладостный предметъ жалобъ невидимъ для людей. Одна душа его чувствуетъ; тѣло недостойно выражать. Подобно тому, какъ живая искра огня таится въ огнивѣ, такъ таится мое горе въ глубинѣ моей души" {De deutro tengo mi mal,
   Que de fora no ay seùal.
   Mi nueva y dulce querella
   Es invisible á la gente:
   El alma sola la siente,
   Qn'el euerpo no es dino della:
   Como la viva sentella
   S'eneubre en el pedernal,
   De dentro tengo mi mal,
   Comöes, Rimas, Lisboa, 1598, 4to, f. 179.
   
   Многія, изъ стихотвореній Камоэнса, предшествующихъ этому и слѣдующихъ за нимъ какъ на испанскомъ, такъ и на португальскомъ языкахъ, заслуживаютъ вниманія.}.
   Число этихъ стихотвореній, написанныхъ въ различныхъ формахъ, несомнѣнно велико, но еще больше число произведеній втораго рода, гдѣ преобладаетъ легкій и игривый тонъ. Оба Архенсолы, Вилльегасъ, Лопе де Вега, Кеведо, князь Эскалаче, Ребольедо и не малое число другихъ поэтовъ, написали въ этомъ родѣ множество остроумныхъ и прелестныхъ стихотвореній. По успѣху, впрочемъ, и по плодовитости первое мѣсто въ ряду поэтовъ этой категоріи несомнѣнно принадлежитъ Франсиско де ля Toppe. Правда, онъ принадлежалъ къ школѣ culto, но онъ освобождался отъ вліянія этой школы, когда вспоминалъ, что онъ соотечественникъ Марціала. Въ основу своихъ политическихъ эпиграммъ, Франсиско де ля Toppe положилъ замѣчательныя латинскія эпиграммы Джона Оуэна, англичанина-протестанта, умершаго въ 1622 году. Остроумныя стихотворенія этого писателя часто переводились и издавались какъ въ Англіи, такъ и на континентѣ, вплоть до нашихъ дней. Слѣдуетъ прибавить, что книга эпиграммъ Оузна была признана до того оскорбительной для римской церкви, что вскорѣ послѣ своего выхода въ свѣтъ, попала въ списокъ запрещенныхъ книгъ. Но ля-Торре съумѣлъ ихъ очистить отъ всего, что могло причинить неудовольствіе духовнымъ властямъ; затѣмъ онъ добавилъ свои собственныя эпиграммы, качествомъ не уступавшія переводнымъ, и такимъ образомъ составился двухтомный сборникъ, второй томъ котораго былъ изданъ въ 1682 г., послѣ смерти автора {"Agudezas de Juan Oven, etc, con Adiciones por Francisco de la Torre", Madrid, 1674, 1682, 2 tom. Oven, это -- Owen или Audoenus, упоминаемый Вудомъ въ его "Athenae Oxon.", tom. II, p. 320. Его "Epigrammata", имѣвшія до двѣнадцати изданій между 1606 и 1795-мъ годами, попали въ разрядъ запрещенныхъ книгъ въ 1654 г. Index, Romae, 1786, 8-vo, р. 216. Эпиграммы Мигуэля Морено, появившіеся въ царствованіе Филиппа IV, были изданы лишь въ 1735-мъ году по нихъ слѣдовало-бы упомянуть здѣсь, еслибы онѣ не были лишены всякаго остроумія. Число ихъ доходитъ до 200. Онѣ были перепечатаны Риваденейрой въ его Biblioteca, Tom, XLII. Изъ нихъ едва-ли наберется десять граціозныхъ и остроумныхъ.}. Хотя де ля Toppe написалъ не мало хорошихъ эпиграммъ въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, можетъ быть даже болѣе чѣмъ всякій другой испанецъ, но все-таки ихъ нельзя признать ни лучшими, ни наиболѣе національными. Эта честь, кажется, принадлежитъ небольшому количеству эпиграммъ неизвѣстнаго автора и еще меньшему числу эпиграммъ, принадлежащихъ перу Реболльедо. Образцомъ эпиграмматическаго остроумія послѣдняго можетъ служить слѣдующее четверостишіе:
   "Когда вы берете ваши четки, прекрасная дама, я не сомнѣваюсь, что вы молитесь либо за меня, убитаго вами, либо за убійцу {Pues el rosnrio tomais,
   No dudo que le recels
   Por mi, que muerto me babeis,
   O por vos, que me matais.
   Rebolledo, Obras, 1778. Tom. I, p. 337.
   Камоэнсъ высказывалъ ту-же мысль въ своихъ португальскихъ redоndіllаs (Rimas, 1598, f, 159).}.
   У Реболльедо есть эпиграммы и лучше, но едва ли есть хоть одна болѣе проникнутая національнымъ духомъ. Дидактическая поэзія явилась въ Испаніи довольно рано; формы ея были неопредѣленны и неясны, а содержаніе имѣло то нравственно философскій, то религіозно-поучительный характеръ. Ранніе образцы ея, изложенныя въ формѣ старинныхъ длинно-строчныхъ стансовъ, можно прослѣдить отъ эпохи Берсео и до временъ канцлера де Аналы. Правда, число этихъ образцовъ невелико, но дидактическія цѣли въ нихъ выражены достаточно ясно. Позже число произведеній этого рода увеличивается и форма ихъ по немногу улучшается. Встрѣтить ихъ можно въ сборникахъ старинныхъ романсовъ (Cancioneros); лучшими изъ нихъ являются: Los preceptos de bue на crian za (Правила хорошаго обхожденія) "Quejas de la fortuna" (жалобы на судьбу) Діэго Санъ-Педро, подражаніе Біасу, Copias Донъ-Хуана Мануэля Португальскаго, написанныя на Siè te pecados mortale s; (Семь смертныхъ грѣховъ) -- все это сочиненія авторовъ, пользовавшихся извѣстностью при дворѣ Фердинанда и Изабеллы. Далѣе назовемъ: поэму Боскана на свое собственное обращеніе, поэму Сильвестре на тему Conocimіento de si misinо (Познаніе самого себя) поэму Кастилья "Теогіса у practica de virtudes" (Теорія и практика добродѣтели) и наконецъ "Vida feliz" (Счастливая жизнь) Хуана Мендозы Эти произведенія тянутся вплоть до царствованія Карла V, нисколько впрочемъ не свидѣтельствуя о прогрессѣ въ характерѣ и значеніи даннаго рода поэзіи {Дидактическія стихотворенія Боскана и Сильвестре включены въ собраніе ихъ произведеній, уже разобранныхъ нами; что-же касается до сочиненій какъ въ прозѣ, такъ и въ стихахъ Франсиско де Кастили и Хуана Мендозы, то здѣсь будетъ кстати сказать о нихъ нѣсколько словъ, такъ какъ мы встрѣчаемся съ ними въ первый рать.
   Кастилья, незаконный отпрыскъ изъ рода Петра Жестокаго, принадлежалъ къ дворянству стариннаго національнаго типа. Онъ жилъ во времена Карла V я провелъ свою молодость при особѣ этого великаго монарха. Онъ удалился отъ двора, (такъ онъ объясняетъ въ письмѣ къ своему брату, эпископу Калахоррскому) движимый отвращеніемъ къ нестерпимо пустой и развратной жизни при дворѣ; онъ избралъ затѣмъ семейную жизнь, какъ наиболѣе соотвѣтствовавшую настроенію его души и его общественному положенію. Насколько попытка его была удачна, онъ не говоритъ намъ, но лишившись въ уединеніи удовольствія, доставляемаго общественными сношеніями, къ которымъ онъ привыкъ, "онъ пріобрѣлъ", какъ онъ говоритъ, "на небольшую сумму другихъ болѣе вѣрныхъ и мудрыхъ друзей", совѣты и поученія которыхъ онъ изложилъ стихами, чтобы лучше запечатлѣть ихъ въ своей слабой памяти. Плодомъ этой жизни, чисто созерцательной, была книга, содержащая 1) его "Teórica de Virtudes" или объясненія различныхъ добродѣтелей, написанная стариннымъ короткимъ испанскимъ стихомъ съ приложеніемъ глоссъ въ прозѣ; книга заканчивается разсказомъ о мстительной Немезидѣ 2). "Tratado de la amistad" (Разсужденіе о дружбѣ, изложенное длиннымъ девятистрочными стансами 3); сатиру на человѣческую жизнь и ея суетность 4); аллегорію -- "Felicidad mundana" (Счастье этого міра) 5) рядъ кроткихъ увѣщаній нести жизнь добродѣтельную и святую, переименованныхъ имъ впослѣдствіи въ пословицы 6); небольшое, изложенное десятистопными стихами, разсужденіе о непорочномъ зачатіи Богородицы. Въ концѣ книги, помѣщенъ съ особой нумераціей какъ бы отдѣльный трактатъ, подъ заглавіемъ Pratica de la virtudes de los buenos Reyes de Españа, написанный въ pendant къ Теоріи Добродѣтелей. Это поэма въ двухъ стахъ осьмистопныхъ стансахъ, воспѣвающая добродѣтели испанскихъ королей, начиная съ Алариха готскаго и кончая императоромъ Карломъ V, которому авторъ и посвятилъ свою поэму въ выраженіяхъ, исполненныхъ самой преувеличенной лести. Какъ проза, такъ и стихи во всей этой книгѣ написаны строгимъ стариннымъ кастильскимъ слогомъ, отчасти загроможденнымъ научными терминами, но вообще богатымъ, энергичнымъ и плавнымъ. Слѣдующіе стихи, очевидно написанные когда авторъ ихъ уже пресытился придворною жизнью, но еще не покидалъ ее, могутъ служить образцомъ его манеры писать:
   
   Nunca tnnto el marinero
   Desseo Hegar ul puerto
   Con fortuna;
   Ni en batalla el buen gnerrero
   Ser de su victoria cierto
   Qnando puiia;
   Ni madre al ausente hijo
   Por mar con tanta aflcion
   Le desseo,
   Como Inner un escondrijo
   Sin contienila en un rincon
   Desseo yo
   f. 45, b.
   
   То-есть "не такъ мореплаватель желаетъ счастливо достигнуть гавани; не такъ храбрый воинъ увѣренъ въ походѣ битвѣ; не такъ страстно желаетъ мать возврата находящагося въ морскомъ путешествіи сына, какъ я желаю скрыться отъ мірской суеты въ какомъ-нибудь укромномъ уголкѣ".
   Книга Кастилльи, теперь очень рѣдкая, была вѣроятно издана въ 1536 году, ибо этимъ годомъ помѣчено разрѣшеніе ея къ печати. Я самъ не видалъ этого изданія и нигдѣ не могъ найти его описанія. Одинъ изъ экземпляровъ, находящихся у меня, (in-4о, готическимъ шрифтомъ) былъ напечатанъ въ Сарагоссѣ въ 1552 г., а другіе дна (in-12о) въ Алкалѣ въ 1563 и въ 1564 гг. Эти два послѣдніе принадлежатъ въ сущности къ одному изданію и только на заглавныхъ листахъ выставлены разичные года. Гайянгосъ упоминаетъ еще объ изданіи, вышедшимъ въ Мурсіи, въ 1518 г., и говоритъ, что Кастирльл писалъ свои стихи, будучи правителемъ Базы, Кадикса и другихъ городовъ. Но этой гипотезѣ противорѣчить содержаніе самихъ стиховъ, гдѣ говорится объ удаленіи автора отъ Дѣлъ.
   Стихотворенія Хуана Уртадо де Мендозы, бывшаго правителемъ Мадрида и депутатомъ собранія Кортесовъ въ 1544 г., составляютъ еще большую библіографическую рѣдкость, чѣмъ стихотворенія Кастилья; они представляютъ собой небольшой томъ, напечатанный въ Алкалѣ въ 1550 г., подъ заглавіемъ "Buen placer trovado en treze discantes de quarta rima castellana segun imitacion de trobas francesas". Томъ этотъ содержитъ въ себѣ 13 бесѣдъ о счастливой жизни, ея причинахъ и средствахъ къ ея достиженію, написанныхъ четырехъ строчными стансами. Авторъ называетъ этотъ родъ стихотвореній французскимъ, вѣроятно вслѣдствіе того, что его строки длиннѣе, чѣмъ строки стиховъ стариннаго національнаго размѣра, и риѳма въ нихъ чередуется, при чемъ риѳма послѣдней строки одного станса повторяется въ первой строкѣ слѣдующаго. Въ концѣ тома помѣщено стихотвореніе на текстъ изъ Псалмовъ, озаглавленное авторомъ Canto real и написанное въ томъ же родѣ, какъ прочія;тутъ же помѣщено нѣсколько мелкихъ стихотвореній; одно изъ нихъ написано въ стилѣ старинныхъ духовныхъ стиховъ (Villancicos), а другіе четыре въ формѣ сонетовъ. Общій тонъ стихотвореній дидактическій и въ поэтическомъ отношеніи они ничтожны. Слѣдующія восемь строкъ могутъ служить образцомъ манеры автора:
   
   Errado va quien bnsca sur contente
   En mal placer mortal, que corne liene
   Se seca, y passa came hnmo en viento,
   De vanos trados de ayre muy relleuo,
   Quando las negras velas van en lleno
   Del mal plazer, villano peligroso.
   De been principle y de buen fin ageno
   No halla en esta vida su repose.
   
   T. e. "заблуждается ищущій своего удовлетворенія въ ничтожныхъ преходящихъ удовольствіяхъ, которыя сохнутъ какъ трава и подобно дыму уносится вѣтромъ. Когда мрачныя паруса мірскихъ удовольствій надуваются, человѣкъ находится въ опасности и чуждый добрымъ правиламъ и благой цѣли, не находитъ покоя въ этой жизни".
   Мендоза пользовался въ свое время большимъ почетомъ, по словамъ Кинтаны (Historia de Madrid, Madrid, 1629, folio), который приводитъ одинъ изъ его сонетовъ на страницѣ 27 и даетъ кое-какія біографическія свѣдѣнія о немъ на стр. 245-ой. Въ Cancionero 1554 г., помѣщено нѣсколько стихотвореній Мендозы. См. выше. т. I, стр. 393, пр. 8-ое.}.
   Въ царствованіе Филиппа II то дидактическая поэзія, подобно другимъ отраслямъ литературы, замѣтно подвигается впередъ. Оріnіonés de los sa bios (Мнѣнія мудрыхъ людей) Франсиско де Гусмана и въ особенности его скучная написанная въ подражаніе Петрарки поэма "Triunfos morales", (Нравственно тріумфы) по объему своему являются важнѣйшими изъ всѣхъ дидактическихъ произведеній этого періода {Triunfos morales de Francisco de Gusman (Séville, 1581, in-8o) безспорно подражаніе "Trionfi" Петрарки, но отличаются еще большимъ дидактизмомъ. Подъ рубрикой Тріумфъ мудрости приводятся мнѣнія мудрецовъ древности, а подъ рубрикой Тріумфъ благоразумія сообщаются общія правила разумнаго поведенія въ жизни.}.
   Гораздо характернѣе глубоко-религіозное посланіе Франсиско де Альданы къ Монтано въ 1577 г., а затѣмъ еще болѣе удачное и трогательное письмо Хуана Руфо къ его юному сыну,-- письмо, сочиненное въ ту же эпоху и полное самой нѣжной привязанности и мудрыхъ совѣтовъ.
   Нельзя также пройти молчаніемъ воззваніе, написанное Альданою, но имя военной славы и обращенное къ самому Филиппу II съ цѣлью побудить его къ заступничеству за страдающую церковь. Возваніе это, вполнѣ проникнутое величіемъ своей цѣли, представляетъ прямую противуположность съ меланхолическими, мрачными возваніями къ миру Вируэса, воина по профессіи, и съ прелестными поэтическими восхваленіями Кантораля тишины и спокойствія сельской жизни. Тутъ же можно упомянуть о религіозныхъ стихотвореніяхъ Діего де Мурильо и Педро де Саласа, относящихся къ слѣдующимъ царствованіямъ, а также о нѣсколькихъ философскихъ посланіяхъ братьевъ Архенсола, д'Артіеды и Месы. Но все это -- вещи коротенькія, за исключеніемъ поэмы Мурильо на слова Іисуса на крестѣ, (Palabras de Christo en la Cruz). Эта поэма заключаетъ въ себѣ по сотнѣ стиховъ на каждое слово; хотя она обезображена антитезами и аффектаціями, но все-таки ее можно считать самымъ яркимъ образчикомъ дидактической поэзіи католицизма {Произведенія Франсиско Алданы были собраны его братомъ Козьмою и появились въ нѣсколькихъ изданіяхъ 1589, 1591 и 1593 гг. Въ томъ сочиненій Мурильо, гдѣ находится его поэма "Sobre las très primeras Palabras de las siete que dixo Christo en la Cruz" помѣщено также нѣсколько стихотвореній столь же объемистыхъ, какъ и поэма и значительное число мелкихъ, при чемъ самыя лучшія находятся въ концѣ. Томъ этотъ озаглавленъ "Divina, dulce y provechosa Poesîa compuesta por el Padre Fray Diego Murillo", ec., Caragoèa, 1616, 12-mo, ff 264. Чистота кастильской рѣчи у Мурильо замѣчательна для того времени; не менѣе замѣчательна также грубость религіозныхъ идей, содержащихся въ этой поэмѣ. Въ доказательство ея можно привести начало стихотворенія, посвященнаго св. Терезѣ; выраженныя въ немъ чувства были въ то время весьма обычными и считались даже набожными.
   
   Qnando Dios se enamoró
   Do vos, Teresa gloriosa,
   Y os escogid por repose.
   Lu que en esto pretendid
   Eue una sueesion copiosn.
   f. 205, b.
   
   Столь-же странныя выраженія встрѣчаются и въ поэмѣ "Maddalena".
   Мурильо родился въ 1555 г. и умеръ въ 1616 г. Томъ его стихотвореній былъ напечатанъ послѣ его смерти и представляетъ незначительную цѣнность сравнительно съ проповѣдями и религіозными сочиненіями въ прозѣ. Изъ числа этихъ послѣднихъ, я имѣю "Escala Espiritual", (1598). и Discursos Predicables, (1603). Впрочемъ знакомство съ ними не внушило мнѣ желанія познакомиться съ другими произведеніями автора въ этомъ же родѣ.}.
   Въ эту же самую эпоху, въ ряду названныхъ нами произведеній, мы наконецъ встрѣчаемъ если не истинно дидактическую поэму, то по крайней мѣрѣ серьезную попытку создать такую поэму. Весьма возможно, что появленія ея было отчасти подготовлено изданіемъ въ 1591 г., хорошаго перевода гораціевой Піитики, сдѣланнаго Эспинелемъ {Первая вещь, которую Седано помѣстилъ въ своемъ "Parnaso espanol" была "Arte poética" Эспинеля, подвергшаяся сильнымъ нападкамъ со стороны Иріарте въ 1777 г., при напечатанія имъ своего собственнаго перевода этого самого сочиненія. (Obras de Yriarte, Madrid 1805, in-8, tom IV). Седано возражалъ ему въ девятомъ томѣ своего "Parnaso", 1778 г. Иріарте отвѣчалъ въ сатирическомъ діалогѣ "Donde las dan las toman (Obras, tom VI) и Седано закончилъ полемику "Coloquios de Espina, Malaga, 1585, 2 volumes in-8, подъ псевдонимомъ Juan Maria Chavero y Eslava. Это было остроумное литературное состязаніе чисто въ испанскомъ духѣ.}. Въ 1605 г., Хуанъ де ла Куэва написалъ терцинами три посланія о поэтическомъ искусствѣ и далъ имъ названіе Exemplar poetica. Произведеніе это представляетъ собою первую и наиболѣе оригинальную попытку въ этомъ родѣ на кастильскомъ языкѣ. Разсматриваемыя въ цѣломъ, посланія эти далеко не могутъ быть названы полнымъ руководствомъ къ теоріи поэзіи. Повременамъ они грѣшатъ даже непослѣдовательностью и невѣрностью положеній; тѣмъ не менѣе мы находимъ въ нихъ много остроумныхъ критическихъ замѣчаній, переданныхъ весьма плавнымъ стихомъ, а въ общемъ посланія несомнѣнно проникнуты національнымъ духомъ. Они во всѣхъ отношеніяхъ стоятъ выше нелѣпой дидактической поэмы того же автора, написанной тремя годами позже и озаглавленной: "Los inventores de las cosas" (Изобрѣтатели вещей). Это произведеніе доказываетъ только, въ чемъ впрочемъ сознавался и самъ Хуанъ де ля Куэва, что онъ пробовалъ свои силы въ слишкомъ многихъ отрасляхъ литературы { "Exemplar poetieo" Куэвы билъ напечатанъ впервые въ восьмомъ томѣ "Parnaso espanol" 1774 г. Поэма "Inventores de las cosas", заимствованная въ главныхъ чертахъ изъ Полидора Виргилія и помѣченная 1608 г., было впервые напечатана въ девятомъ томѣ того же сборника 1778 г. Насколько нелѣпо это сочиненіе, можно заключить изъ того факта, что изобрѣтеніе шестистопнаго стиха приписывается Моисею, а способъ приготовленія бумаги Александру Великому.}.
   Пабло де Сеспеде, скульпторъ и художникъ той же эпохи, нынѣ болѣе извѣстный въ качествѣ ученаго и поэта, добился большаго успѣха, нежели Хуанъ де ля Куэва. Родился онъ въ Кордовѣ въ 1539 г., а умеръ въ этомъ же городѣ, семидесяти лѣтъ отъ роду, состоя въ должности младшаго каноника въ великолѣпномъ кордовскомъ соборѣ. Часть своей жизни онъ провелъ въ Италіи и Севильѣ и посвятилъ литературѣ почти всѣ свои досуги. Въ числѣ другихъ произведеній, онъ началъ поэму въ oct а va rima, объ "Arte de la Pintura" (Искусство живописи). Не извѣстно, довелъ ли онъ ее когда-либо до конца; до насъ дошелъ только рядъ отрывковъ, всего 600 или 700 стиховъ, напечатанныхъ другомъ автора Франсиско Пачеко въ его прозаическомъ трактатѣ на ту же тему, появившемся лѣтъ сорокъ спустя послѣ смерти Сеспеды. Достоинство отрывковъ заставляетъ сожалѣть объ ихъ небольшомъ обьемѣ. Стихосложеніе превосходно; поэтическая сила и основательность сужденій нигдѣ не измѣняютъ автору.Едва ли не самымъ красивымъ мѣстомъ является описаніе лошади. Извѣстно, что родина поэта гордится своей породой лошадей; вѣроятно одну изъ представительницъ этой благородной породы и имѣлъ авторъ передъ собой, сочиняя свою поэму. Другіе отрывки также, если еще не болѣе, свидѣтельствуютъ о талантѣ автора; особенно хорошо то мѣсто, гдѣ онъ говоритъ о средствахъ пріобрѣсти навыкъ въ искусствѣ живописи и еще поэтичнѣе разсужденіе о краскахъ {Все уцѣлѣвшее изъ стихотвореній Сеспедеса помѣщено въ восьмомъ томѣ сборника Фернандеса. Обстоятельную біографію его можно найти въ превосходномъ сочиненіи "Diccionario de los profesores de las Bellas Artes, por А. Cean Bermudez, Madrid, 1800, 6 ool. in-8о, tom I, p. 316". Кромѣ того ученый авторъ напечаталъ въ концѣ пятаго тома отрывки изъ "Poema de la pintura" въ болѣе исправномъ видѣ, чѣмъ прежде, прибавивъ къ нимъ интересный и прекрасный по слогу прозаическій трактатъ о древней и новѣйшей живописи и скульптурѣ, написанной Сеспедесомъ въ 1604 г. по выздоровленіи отъ лихорадки и наконецъ -- еще двѣ небольшія вещицы, предпославши всему свое собственное весьма дѣльное предисловіе. Хорошо изучивши греческій языкъ въ молодости, Сеспедесъ, будучи старикомъ, всякій разъ какъ ему случалось открывать Пиндара, находилъ въ немъ, по его словамъ, благородные, богатые и величественные образы, достойные кисти Микель-Анджело. Онъ былъ другомъ Каранцы, великаго архіепископа, напутствовавшаго на смертномъ одрѣ Карла V, бывшаго однимъ изъ главныхъ ораторовъ на Тридентскомъ соборѣ, исповѣдникомъ Маріи Англійской, жены Филиппа II и замученнаго инквизиціей въ 1576 г. (см. выше, гл I, т. II, стр. 9-я). Самъ Сеспедесъ едва не подвергся той-же участи, благодаря своему письму къ Сарани.ѣ, въ 1556 г., гдѣ онъ непочтительно отзывался о великомъ инквизиторѣ и инквизиціонномъ судѣ,-- провинность, за которую въ тѣ времена не давали пощады. Llorente, Hist. Tom. II, p. 440 Прекрасная біографія Сеспедеса помѣщена въ Stirling's, Artists of Spain, 1848, 8o, Vol I. pp. 321--344.}.
   Поэмы Куэвы и Сеспедеса были напечатаны долго спустя послѣ смерти авторовъ,-- значитъ современники не могли увлекаться и вдохновляться ими. Лучшее что создано въ эту эпоху въ области дидактической поэзіи это -- игривая и остроумная зашита собственныхъ прегрѣшеній противъ правилъ искусства, написанная Лопе де Вегою и озаглавленная имъ "Arte Nuevo de hacer Comedias". (Новое искусство писать пьесы), а въ концѣ столѣтія Selvas, (Лѣса) графа Реболльедо, сборникъ стихотвореній написанный неправильными стихами и трактующій о военномъ искусствѣ и о гражданскомъ правленіи. Эти Selvas помѣчены 1632 г., въ сущности они ничто иное какъ риѳмованная проза. За симъ, ограничимся лишь указаніемъ на слишкомъ скучную и длинную поэму Трапезы, въ десяти пѣсняхъ, написанную старинными quintilias. Она издана въ 1612 г. и называется "La Cruz", потому что содержитъ описаніе всѣхъ чудныхъ свойствъ, приписываемыхъ богословами эмблемѣ креста. Впрочемъ она не заслуживаетъ вниманія по своей сухости, хотя бы была еще дидактичнѣе по формѣ {Обь Arte Nuevo Лопе было уже говорено раньше. "Selva militar y politica" Реболльедо были первоначально издана въ Кельнѣ въ 1652 г., in-18о, въ бытность ея автора испанскимъ посланникомъ въ Даніи, генеалогію королей которой авторъ изложилъ въ другой поэмѣ, озаглавленной Selvas Dánicas и снабженной при одномъ изъ ея изданій прекрасно гравированнымъ портретомъ маленькаго Просперо, сына Филиппа IV, которому и была посвящена эта поэма, вышедшая въ Копенгагенѣ, 3-го января 1661 г. "La Cruz, por Albanie Ramirez de la Trapeza, Madrid, 1612 in-8о, p. 368". Въ концѣ помѣщены мелкія стихотворенія на сюжетъ поэмы. Гайянгосъ прибавляетъ къ названнымъ еще двѣ дидактическія поэмы, но онѣ едва-ли заслуживаютъ это названіе. Одна изъ нихъ.,Tropheo del Oro", посвящена прославленію силы золота и принадлежитъ Blasco Pelegrin Cathalan, Zaragoza. 1579; а другая "Elogio a el Retrato de Philippo IV", de Don Pedro Geronimo Galtero, Sevilla 1631.}.
   Намъ слѣдуетъ упомянуть и о другихъ попыткахъ въ этомъ родѣ изъ которыхъ самыя первыя, относящіяся по духу своему къ XVI и XVII вв. европейской литературы, являлись на свѣтъ въ формѣ Emblemas или стихотворныхъ объясненій разныхъ загадочныхъ девизовъ. Какъ кажется, наибольшій успѣхъ въ этомъ родѣ имѣли эмблемы Дазы, напечатанныя въ 1549 г., по образцу гораздо болѣе извѣстныхъ латинскихъ эмблемъ Алсіата; эмблемы Коваррубіаса, сперва напечатанныя ихъ авторомъ по испански, а послѣ переведенныя имъ-же на латинскій языкъ. Два названныхъ сочиненія служатъ любопытнѣйшими образчиками этого рода литературы, и, кажется, не имѣютъ равныхъ себѣ по интересу въ исторіи эмблемъ {"Los Emblemas de Alciato, ec., añadidos de nuevos Emblemas" Lyon, 1549, in-4о въ Index Expurgutorius 1790. Эмблемы Коваррубіаса были напечатаны въ Испаніи въ 1591 г., на испанскойь я латинскомъ, Агригентъ, 1601 in-12о. Послѣднее сочиненіе составляетъ толстый томъ съ даннымъ и ученымъ латлискимъ разсужденіемъ объ эмблемахъ. Этотъ Коваррубіасъ былъ братъ другаго Коваррубіаса составителя словаря. Tesoro, Art. Emblem".}.
   Другая форма дидактической поэзіи приближается уже къ поэзіи описательной. Самымъ выдающимся изъ представителей этого рода литературы въ Испаніи является Дикастило, картезіанскій монахъ, въ Сарагосѣ. Его книга напечатана въ 1637 г., на средства его друга Д. Мануэля де Менкосъ. Это -- длинная поэтическая переписка, цѣль которой доказать суету всего земнаго, на ряду съ прославленіемъ одиночества и покаяніи. Мѣста, относящіяся къ личной жизни автора не рѣдко трогательны, по остальное не ровно и не выдержанно. Лучше всего -- описанія громаднаго, мрачнаго монастыря, гдѣ жилъ авторъ, и повѣствованія о благочестивыхъ занятіяхъ, которымъ была посвящена его жизнь {Aula de Dios, "Cartuxa Heal de Zaragoza. Descrive la Vida de sus Monjes, acusa la Vanidad del Siglo, ec., consagrala á la Utilidad Publica Don Miguel de Meneos", Zaragoza, 1637 in-4о. Онѣ написаны размѣромъ Silvas n насюящее имя автора можно найти въ игрѣ словъ, заключающейся въ похвальныхъ стихахъ, предпосланныхъ книгѣ. Къ третьему изданію 1679 г. сдѣланы Августиномъ Нагоре, другимъ монахомъ того же монастыря, прибавленія, наиболѣе интересную часть которыхъ составляютъ два сонета, нѣсколько осьмистопныхъ стиховъ и романсъ, непосредственно предшествующій предисловію продолжателя. Все это акростихи, въ которыхъ авторъ раскрываетъ гибельныя послѣдствія земной любви. Памятникомъ описательной поэзіи можетъ служить еще слѣдующее сочиненіе: "El Triunplio mas famoso, ec., por Gregorio de San Martin" (Lisboa, 1624, 4 to. ft'. 158). Это описаніе посѣщенія Лисабона Филиппомъ III въ 1619 г., его торжественнаго въѣзда въ городъ и пышнаго пріема, сдѣланнаго ему народомъ, всегда ненавидивишмъ какъ его, такъ и весь его родъ. Поэма раздѣлена на шесть пѣсенъ и заключаетъ въ себѣ до девятисотъ осьмистопныхъ стансовъ. Авторъ ея былъ родственникомъ Лопе де Веги, но далеко не обладалъ силою его таланта. Самая любопытная часть сочиненія, это вставленное въ пятую пѣсню описаніе драматическаго представленія, даннаго царской семьѣ монахами монастыря св. Антонія;-- фактъ служащій вѣскимъ доказательствомъ того до какой степени духовенство XVII в. сочувствовало театральнымъ представленіямъ. См. выше, гл. XXVI, up, 11. Гайянгосъ упоминаетъ о поэмѣ на тотъ-же сюжетъ Кеведо, озаглавленной "Triunfo del Monarca Filippe III" и состоящей изъ шести пѣсенъ написанныхъ ottava rima. Біографія ея автора, занимавшаго видное мѣсто между португальскими поэтами, находится у Барбосы въ Bib., fol. III, 1752, p. 777.}. За исключеніемъ эклоги или идилліи, кастильскій стихъ рѣдко употребляли въ описательной поэзіи, но и здѣсь въ немъ больше блеска и изящества, нежели простоты и силы, естественно внушаемой искреннею любовью ко всему прекрасному и величественному въ природѣ. Замѣчаніе это вполнѣ подтверждается поэмами прославляющими подвиги испанскихъ завоевателей въ Америкѣ. Ни удивительно богатая растительность необозримыхъ тропическихъ равнинъ, гдѣ бродили толпы авантюристовъ, ни покрытые снѣгомъ вулканы, вѣнчавшіе вершины горъ, повидимому, не были въ состояніи воспламенить воображеніе завоевателей или ослабить ихъ мужество {Насколько припомню, въ данномъ случаѣ можетъ служить пріятнымъ, хотя и не особенно важнымъ исключеніемъ, посланіе Лопе де Веги Кристовала де Вируэса къ брату, помѣченное 12-го іюня 1605 г. и содержащее описаніе перехода черезъ гору Сентъ-Готардъ съ отрядомъ войскъ. Оно написано бѣлыми стихами не всегда правильными, но описанія въ немъ чрезвычайно хороши и носятъ отпечатокъ живаго впечатлѣнія произведеннаго на автора мрачнымъ величіемъ природы. Obras, 1609, f. 269.}.
   Кромѣ этихъ отрывковъ дидактической поэзіи, во всемъ XVI в., нечего указать кромѣ того, что указано выше, за исключеніемъ подражаній старинной формѣ посланія и Silvas, которые часто попадаются въ произведеніяхъ Кастильео, Ледесмы, Лопе де Веги, Хауреги, Сарате и ихъ современниковъ. Мы впрочемъ не имѣли и основаній ждать большей жатвы. Ни народный характеръ испанской поэзіи, ни строгій духъ церковнаго и политическаго строя не способствовали развитію этого рода поэзіи; ей вѣроятно не дали-бы ходу, если-бы она занялась болѣе серьезными темами. Вотъ почему дидактическая поэзія этого періода въ Испаніи осталась тѣмъ-же, чѣмъ она была и въ началѣ, слабѣйшею по вліянію и бѣднѣйшею въ поэтическомъ отношеніи отраслью національной литературы {Мелкія стихотворенія въ дидактическомъ родѣ, поименованныя нами, находятся въ Cancіоneros и въ другихъ указанныхъ сборникахъ, а также въ собраніи сочиненій ихъ авторовъ.}.
   

ГЛАВА XXXII.

Поэзія романсовъ.-- Сепульведа, Фуэнтесъ, Тимонеда, Падилья, Куэват Хита, Хидальго, Вальдивіельсо, Лопе де Вега, Арелльяно, Рока-и-Серна, Эскилаче, Мендоза, Кеведо.-- Сборники самыхъ распространенныхъ романсовъ: Двѣнадцать Пэровъ, Сидъ и другіе.-- Громадное число сочинителей романсовъ.

   Собираніе и печатаніе испанскихъ народныхъ романсовъ въ Cancioneros и Romanceros XVI в. обратило на нихъ извѣстную долю вниманія, котораго они не могли добиться въ теченіе долгаго періода, когда они существовали только въ качествъ устныхъ преданій простаго народа. Въ нихъ было столько прекраснаго, столько дорогаго для всѣхъ классовъ общества, столько воспоминаній о блестящей эпохѣ народной славы, что, появившись въ печати, они поразили всѣхъ и вдругъ сдѣлались любимцами самой образованной части общества, какими всегда были дли простыхъ и поэтическихъ сердецъ, которые ихъ произвели. Естественнымъ послѣдствіемъ этого было появленіе множества подражаній имъ, и не только со стороны поэтовъ, которые писали ихъ, между прочимъ, въ числѣ другихъ стихотвореній, но и со стороны людей, которые сдѣлали своей спеціальностью подражаніе романсамъ, которые сочиняли ихъ въ большомъ количествѣ и издавали цѣлыми томами {Просматривая любой изъ этихъ сборниковъ романсовъ, въ особенности тѣхъ, которые появились въ XVII вѣкѣ и имѣя въ виду популярность этого рода поэзіи и легкость его размѣра, нельзя не согласиться съ мѣткимъ выраженіемъ Ренхифо "Arte Poetica", 1592, p. 38). "Нѣтъ ничего легче, какъ написать романсъ я нѣтъ ничего труднѣе, какъ написать его хорошо".}.
   Первымъ изъ такихъ поэтовъ былъ Лоренцо Сепульведа, Романсеро котораго можно отнести къ 1551 г.; за годъ до него въ Сарагоссѣ появился первый сборникъ безъименныхъ народныхъ романсовъ, изданный Нахерой. Сепульведа избралъ правильный путь: онъ почти цѣликомъ заимствовалъ основу своихъ произведеній изъ старинныхъ кастильскихъ хроникъ и прибѣгалъ, подобно стариннымъ лѣтописцамъ, къ помощи народныхъ преданій и народнаго чувства. Въ своемъ предисловіи онъ заявляетъ: "Мои романсы должны быть лучше большинства другихъ, ибо не только заимствованы изъ самыхъ достовѣрныхъ историческихъ разсказовъ, но и написаны на стоящимъ кастильскимъ размѣромъ, на манеръ старинныхъ романсовъ, которые теперь въ модир. По его увѣренію, романсы его буквально заимствованы изъ хроники свѣтлѣйшаго короля Альфонса, который за свои сочиненія, за свои царственные труды и всестороннее образованіе названъ Мудрымъ. Дѣйствительно, три четверти любопытной книги Сепульведы заимствовано изъ Всеобщей Хроники Испаніи. Часто онъ употребляетъ буквальныя выраженія хроники и вездѣ неизмѣнно остается вѣренъ ея духу. Остальная четверть состоитъ изъ романсовъ, въ основу которыхъ положены священная или древняя исторія, миѳологія или наконецъ вымышленныя событія.
   Къ несчастію Сепульведа не былъ истиннымъ поэтомъ. Заимствуя свои сюжеты изъ хорошаго источника и рѣдко ошибаясь въ выборѣ, онъ однако никогда не могъ придать своимъ романсамъ колоритъ болѣе поэтическій, нежели тотъ, который находился въ хроникахъ, служившихъ ему образцами. Тѣмъ не менѣе онъ имѣлъ успѣхъ и сборникъ его романсовъ не только перепечатывался цѣликомъ четыре раза, но нѣкоторые изъ его романсовъ появлялись кромѣ того постоянно въ старинныхъ сборникахъ, выходившихъ другъ за другомъ въ свѣтъ, чтобъ удовлетворить возраставшимъ запросамъ публики {"Romances nuevamente sacados de Historias Antiques de la Cronica de España, compuestos por Lorenèo de Sepulveda", ec., eu Anvers, 1551, 18-mo. Книга эта имѣла нѣсколько дополненныхъ и измѣненныхъ изданій (въ 1563, 1566, 1580 и 1584 гг.), упоминаемыхъ Эбертомъ. Изданіе 1584 с. содержитъ въ себѣ 156 романсовъ, изданіе 1551 г. 149. Многіе изъ романсовъ, находящихся въ этомъ изданіи, вошли въ составъ Romanceros Generales и въ новѣйшіе сборники Деппинга и Дюрана.}.
   Другимъ произведеніемъ, особенно характеристичнымъ для этого періода, является небольшой сборникъ романсовъ, впервые изданный Алонсо де Фуэнтесомъ въ 1564 г. Этотъ сборникъ былъ составленъ однимъ знатнымъ лицомъ, которое отослало его къ Алонсо де Фуэнтесу, съ просьбой сдѣлать къ нимъ необходимыя объясненія въ прозѣ. Объясненія были написаны, но такъ какъ авторъ сборника умеръ ранѣе, чѣмъ успѣла выйти его книжка, то Алонсо посвятилъ ее Ач"ану де Риберѣ, герцогу Алькальскому и въ посвященіи заявилъ, что стихи едва-ли стоили того труда, какой онъ на нихъ употребилъ. Изъ сорока романсовъ, составляющихъ сборникъ, десять заимствованы изъ библейскихъ сказаній, десять изъ римской исторіи, десять изъ древней исторіи другихъ народовъ, а въ основу остальныхъ десяти положены событія пспаиской исторіи до взятія Гренады. Для тѣхъ, кто интересовался изданіемъ этого сборника, главное достоинство его конечно заключалось въ тяжеловѣсныхъ и скучныхъ комментаріяхъ, частью историческаго, частью нравственнопоучительнаго содержанія, сопровождающихъ каждый романсъ.
   Самъ Фуэнтесъ даетъ однако понять, что онъ стоитъ выше исполненной имъ задачи и что у него самаго больше вкуса, чѣмъ у лица, поручившаго ему составить комментарій. Въ своемъ введеніи онъ лично отъ себя даетъ намъ романсъ, если не особенно драматическій, за то несомнѣнно старинный, который онъ приписываетъ Альфонсу Мудрому. Но этотъ романсъ можетъ быть названъ произведеніемъ Альфонса Мудраго развѣ въ томъ смыслѣ, что послѣдніе стансы его заимствованы изъ замѣчательнаго письма, писаннаго знаменитымъ монархомъ въ годину бѣдствій въ 1280 г., когда онъ, вслѣдствіе возмущенія своего сына Санчо и измѣны высшаго духовенства, будучи уже старикомъ, впалъ въ нищету и отчаяніе. Мы уже имѣли случай привести это письмо (Томъ I, стр. 31). Хотя оно написано прозой, но несравненно поэтичнѣе основаннаго на немъ романса:
   "Я оставилъ мою страну, чтобы служить Богу; я потерялъ все, что имѣлъ. Въ два мѣсяца, въ продолженіе апрѣля и мая, я лишился всей Кастиліи вплоть до Гвадалквивира. Я желалъ, чтобы прелаты и епископы примирили меня съ сыномъ, какъ того требовалъ ихъ долгъ. Но они не исполнили своего долга; они вмѣшались въ нашу распрю не тайно, а явно, какъ-бы при трубныхъ звукахъ. Тогда меня покинули и родные и друзья, я лишился ихъ самихъ, ихъ имущества и ихъ рыцарскаго долга. Пусть-же теперь поможетъ мнѣ I. Христосъ и его Мать, Пресвятая Дѣва Марія! Имъ я вручаю себя, имъ я возсылаю молитвы день и ночь. Мнѣ некому сказать слова, некому жаловаться, потому что друзья мои оставили меня и, боясь донъ Санчо, не смѣютъ прійти ко мнѣ на помощь. Да не оставитъ же меня Богъ и да пошлетъ онъ мнѣ помощь! Въ прежнее время я слышалъ разсказъ объ одномъ царѣ, который, оставленный всѣми, рѣшился броситься въ море, чтобы погибнуть тамъ или найти тамъ свое счастье. Тотъ царь звался Аполлоніемъ,-- и я послѣдую его примѣру {"Cantos de Fuentes", съ посвященіемъ, гдѣ находится э готъ романсъ, били перепечатаны три раза въ изданіи, помѣченномъ Alcala, 1587, 12-mo, гдѣ они занимаютъ вмѣстѣ со скучными комментаріями болѣе восьмисотъ страницъ. Зуньига упоминаетъ о Фуэнтесѣ въ своихъ Anales de Sevilla, 1677, p. 585, и называетъ его cavalier о Sevillano, знатнаго происхожденія. Я видѣлъ изданіе Фуэнтеса, помѣченное 1550 г., но это вѣроятно ошибка.}.
   Книгопродавецъ и поэтъ, другъ Лопе де Руэды и, подобно ему, авторъ Фарсовъ, игранныхъ на площадяхъ Валенсіи, Хуанъ Тимонеда, благодаря своему природному вкусу и своей профессіи, съумѣлъ понять направленіе поэтическихъ стремленій и потребности своего времени. Вѣроятно это и побудило его издать въ 1573 г. сборникъ романсовъ, озаглавленный "La Rosa" и состоящій по большей части изъ его собственныхъ стиховъ; туда же впрочемъ вошли произведенія другихъ старинныхъ и современныхъ поэтовъ. Этотъ сборникъ представляетъ собой увѣсистый томъ почти въ семьсотъ страницъ, раздѣленный на четыре части: Rosa de amor (Роза любви), Rosa Española (Испанская роза), Rosa Gentil (Языческая роза), такъ какъ темы находящихся въ этой части стихотвореній заимствованы изъ языческаго міра, и Rosa Real (Королевская роза), въ которой рѣчь идетъ о превратностяхъ судьбы въ жизни государей. За всѣмъ этимъ слѣдуетъ сотня страницъ, посвященныхъ народной поэзіи и занятыхъ разнообразными стихотвореніями, деревенскими пѣснями и довольно странными къ нимъ глоссами.
   Лучшая часть этого обширнаго сборника состоитъ изъ романсовъ, заимствованныхъ изъ народныхъ устъ и по большей части вошедшихъ вскорѣ потомъ въ составъ другихъ романсеро, съ варіантами, вполнѣ естественными при ихъ народномъ происхожденіи. Самыя слабыя мѣста сборника тѣ, гдѣ помѣщены собственныя романсы Тимонеды, такова напр. послѣдняя часть цѣликомъ принадлежащая ему и нисколько не лучшая, чѣмъ подобный же отдѣлъ въ сборникахъ Сепульведы и Фуэнтеса. Но, какъ сборникъ, произведеніе Тимонеды весьма цѣнно: оно показываетъ, какъ вѣренъ былъ испанскій народъ своимъ стариннымъ традиціямъ, съ какою настойчивостью онъ требовалъ, чтобы лучшіе моменты его исторіи облекались въ древнюю, издавна любимую имъ форму. Сборникъ Тимонеды важенъ еще въ томъ отношеніи, что онъ заключаетъ въ себѣ романсы о древнихъ національныхъ герояхъ Испаніи, что одни изъ этихъ романсовъ необходимы для пополненія пробѣловъ въ лучшихъ легендарныхъ традиціяхъ старины, а другіе содержатъ подобные же разсказы о позднѣйшихъ герояхъ вплоть до конца войнъ съ Маврами {Единственный экземпляръ этого сборника находится въ числѣ рѣдкихъ и драгоцѣнныхъ испанскихъ книгъ, принесенныхъ Ренгардтомъ въ даръ Вѣнской Императорской Библіотекѣ. Превосходный разборъ его, озаглавленный "Rosa de Romances", заключаетъ въ себѣ до шестидесяти лучшихъ романсовъ. Онъ изданъ въ Лейпцигѣ, въ 1846 г., in-8о, Вольфомъ, заслуженнымъ ученымъ, оказавшимъ большія услуги любителямъ испанской литературы. "Romancero Historiado" Луки Родригеса (Alcala, 1579) находится также въ Вѣнской Императорской Библіотекѣ, но я никогда не видалъ его. Дюранъ помѣстилъ въ своемъ Romancero, 1849--1851 гг. до шестидесяти романсовъ, заимствованныхъ изъ него и утверждаетъ, что сборникъ Родригеса состоитъ на половину изъ романсовъ, если не вполнѣ народныхъ, то во всякомъ случаѣ ближе подходящихъ къ духу народной поэзіи, чѣмъ большинство романсовъ, появившихся впослѣдствіи.}.
   Въ 1583 г. этотъ отдѣлъ поэзіи обогащается новымъ вкладомъ: Педро де Падилья издаетъ Romancero, содержащій въ себѣ шестьдесятъ три большихъ романса его собственнаго сочиненія; около половины ихъ основано на сомнительныхъ преданіяхъ или басняхъ въ духѣ Аріосто; остальные-же относятся къ извѣстнымъ событіямъ испанской исторіи, преимущественно къ царствованіямъ Карла V-го и Фландрскимъ войнамъ Филиппа ІІ-го. По временамъ авторъ позволяетъ себѣ прибѣгать къ итальянскому стихосложенію, неумѣстность котораго вноситъ только дисгармонію. Остальная часть книги, исключая пятидесяти villaneieos, преисполненныхъ стариннаго народнаго духа -- состоитъ не изъ романсовъ, но изъ стихотвореній въ итальянскомъ жанрѣ, что конечно не придаетъ ей особой цѣнности {"Romancero de Pedro de Padilla", Madrid, 1583, 12-mo. Романсы занимаютъ около 360 страницъ. Первые 22 написаны на сюжеты изъ фландрской войны темы слѣдующихъ девяти заимствованы у Аріосто; въ нѣсколькихъ романсахъ воспроизведены исторія Родриго Нарваэса и другія испанскія преданія.}.
   Хуанъ де ла Куева, видя, что національные мотивы исчерпаны предшественниками, по необходимости обратился за матеріалами къ римской и греческой исторіи. Въ 1587 г. онъ издалъ сборникъ, содержащій въ себѣ около сотни романсовъ и раздѣленный на десять книгъ, изъ которыхъ девять первыхъ онъ посвятилъ девяти музамъ, а десятую Аполлону. Литературное достоинство стихотвореній этого сборника незначительно. Въ лучшихъ сюжетъ заимствованъ изъ старинныхъ кастильскихъ хроникъ, такъ напр. романсъ о печальной судьбѣ доньи Терезы, которая, будучи насильно выдана замужъ за мавританскаго короля въ Толедо, чудомъ спасается отъ ненавистнаго брака въ монастырь. Гораздо интереснѣе два романса, въ которыхъ поэтъ разсказываетъ о себѣ и о своей литературной дѣятельности. Во второмъ изъ нихъ интересна забавная характеристика плохихъ поэтовъ того времени {Куэва, о которомъ намъ уже не разъ приходилось говорить въ различныхъ отдѣлахъ испанской литературы, издалъ свои романсы подъ заглавіемъ "Coro Febeo de Romances Historiales", въ своемъ родномъ городѣ Севильѣ въ 1587 in 12 mo. Въ этомъ сборникѣ, содержащемъ до 700 страницъ, только четыре или пять романсовъ на испанскіе сюжеты. Романсъ, воспѣвающій донью Терезу (f. 215) очевидно заимствованъ изъ "Cronica General" Parte Ш, с. 22, а въ романсѣ, "Al Libro" и находящемся въ концѣ "Melpomene" заключается нѣсколько интересныхъ данныхъ относительно собственной жизни поэта.}.
   Первая часть "Исторіи гражданской войны въ Гренадѣ", изданная Пересомъ Хитою въ 1595 г., содержитъ въ себѣ около 60 романсовъ, изъ которыхъ многіе очень древни и замѣчательны по своимъ поэтическимъ достоинствамъ. Изданіе Хиты значительно усилило толчекъ, данный испанской поэзіи появленіемъ громаднаго количества безъименныхъ народныхъ романсовъ {Я буду говорить о "Guerras Civilas de Granada" въ отдѣлѣ романическихъ вымысловъ.}; фактъ этотъ подтверждается еще болѣе новымъ направленіемъ, которое избрали сочинители романсовъ. Отнынѣ они обработываютъ въ формѣ романсовъ частные сюжеты и имѣютъ при этомъ въ виду отдѣльные классы читателей. Такъ, въ 1609 г. явилась книга романсовъ на воровскомъ діалектѣ, написанная совершенно въ духѣ бродягъ, жизнь которыхъ она изображаетъ, и составленная однимъ изъ нихъ, скрывшимъ себя подъ псевдонимомъ Хуана Хидальго {"Romances de Germania" 1609; перепечатанные, Madrid, 1779, 8-vo. Словомъ Germanіа, Germanо и пр. обозначался языкъ, на которомъ мошенники говорили между собою. Изъ романсовъ, изданныхъ Хидальго, только шесть принадлежатъ ему лично. Въ концѣ своего сборника онъ помѣстилъ словарь воровскаго діалекта, настолько достовѣрный, что Малисъ -- и Сискаръ счелъ полезнымъ перепечатать его въ своихъ "Origenes". Предположеніе Клеменсина, приведенное мною въ текстѣ, что Хуанъ Хидальго, есть псевдонимъ, довольно сомнительно, такъ какъ въ Comedias Escogidas tom. XXXVIII, 1672, помѣщена пьеса, подъ заглавіемъ "Los Mozarabes de Toledo", тоже приписываемая Хуану Хидальго, Борро въ своемъ "Zincali" (London, 1841, 8-vo, tom. II, p. 143) отрицаетъ всякое сходство между языкомъ романсовъ Хидальго и цыганскимъ діалектомъ. Сандоваль (Carlos V, Lib. III § 38) примѣняетъ довольно часто слово Germania въ смыслѣ братства къ мятежнымъ Com minier о s въ Валенсіи, что указываетъ на происхожденіи этого слова отъ Herrn andad, Herrn an о, значущихъ братство и братъ; хотя Коваррубіясъ и не вполнѣ увѣренъ въ этомъ, in verb. Alemania. Вопросъ о происхожденіи слова Germania подробно разсмотрѣнъ въ сочиненіи Адольфа Эберта "Quellenforschungen zu der Geschichte Spanien, Kassel, 8-vo, 1849, преимущественно на стр. 123 и въ примѣчаніи. Весьма интересно вся первая глава "Geschichte der Germania", начинающаяся со страницы 111.}. Въ pendant къ этому модный проповѣдникъ Вальдивіельсо напечаталъ въ 1612 г. "Romancero Es piritual (сборникъ духовныхъ романсовъ); всѣ романсы входящіе въ этотъ сборникъ религіознаго характера и имѣютъ цѣлью развить въ читателяхъ благочестивыя наклонности {Ими Вальдивіельсо встрѣчается часто въ Aprobaciоn (Одобреніе книгъ къ печатанію) XVI вѣка. Его "Romancero Espiritual", Valencia, 1689 12-mo, изданный впервые въ 1612, былъ нѣсколько разъ перепечатанъ и содержитъ до 350 стр. Не всѣ стихотворенія сборника написаны размѣромъ романсовъ, и не во всѣхъ выдержанъ серьезный и благочестивый тонъ.}. Въ 1614 и 1622 гг. Лопе де Вега, всегда любившій этотъ родъ поэзіи, подарилъ благочестивой публикѣ подобный-же сборникъ набожныхъ романсовъ, который потомъ былъ нѣсколько разъ перепечатанъ. {Lope, "Obras Sueltas", tom. XIII и XVII.} Въ 1629 и 1634 гг. онъ заготовилъ матеріалы для двухъ другихъ такихъ-же сборниковъ; первый вышелъ безъ имени автора и озаглавленъ "Ramillete de divinas flores"; (Букетъ духовныхъ цвѣтовъ) другой Луисъ Арельяно издалъ подъ заглавіемъ "Avisos pare la muerte" (Наставленіе умирающимъ) Этотъ послѣдній состоитъ изъ тридцати романсовъ, между которыми многіе принадлежатъ лучшимъ поэтамъ того времени {"Rámillete de Divinas Flores para el Desengano de la Vida Humana" Amberes, 1629, 18-mo, p. 269. "Avisos para la Muerte por L. de Arellano", Zaragoza, 1634, 1648 etc., 18-mo 90 f.}.
   Нѣкоторые поэты, какъ напр. Рока-и-Серна, писали множество романсовъ, но отдѣльно ихъ не издавали {Романсы Рока-и-Серны часто обезображенные гонгоризмомъ, находятся въ "Luz del Alma, Madrid", 1726, 12-mo. Они были впервые напечатаны въ 1634 г. и имѣли затѣмъ нѣсколько изданій.}. Число романсовъ князя Эскилаче, между которыми есть превосходные, доходитъ до трехсотъ. Антоніо Мендоза сочинилъ ихъ до двухъ сотенъ и въ многочисленныхъ произведеніяхъ Кеведо разсѣяно почти столько-же. Вообще всѣ лучшіе писатели половины XVII вѣка пытались, и не безъ успѣха, писать въ духѣ старинныхъ романсовъ, и способствовали развитію этого духа какъ изданіемъ отдѣльныхъ сборниковъ такъ и множествомъ романсовъ, вставленныхъ въ другія ихъ произведенія.
   Но старинный духъ и самъ по себѣ не исчезалъ. Романсеро, извѣстное первоначально подъ названіемъ "Flor de Romances", о раздѣленіи котораго на пять частей мы уже говорили, было напечатано между 1593 и 1597 гг. въ разныхъ мѣстахъ Испаніи, такъ что казалось, будто матеріалы для него собирались по всему полуострову. Эта книга пользовалась такою любовью, что перепечатываясь и пополняясь, она вышла четырьмя различными изданіями, подъ заглавіемъ "El Romancero General". Наконецъ, вошедши въ составъ Романсеро 1550 и 1555 гг., она включила въ себя всѣ старые романсы, сохраненные преданіями, вмѣстѣ со многими романсами Лопе де Веги, Гонгоры и другихъ еще жившихъ авторовъ. Изъ этихъ-то двухъ громадныхъ сокровищницъ и изъ другихъ подобныхъ же сборниковъ были извлечены и изданы менѣе объемистые и болѣе распространенные сборники романсовъ. Одинъ изъ такихъ сборниковъ появился въ Барселонѣ въ 1582 г. и былъ перепечатанъ въ 1602 и 1696 гг. Значительная его часть заимствована изъ сборника 1550 г., но кромѣ того тутъ помѣщено не мало дотолѣ неизвѣстныхъ романсовъ, и въ числѣ ихъ нѣсколько посвященныхъ тройственному союзу и смерти Филиппа II {Сборникъ этотъ носитъ заглавіе "Silva de Varios Romances" и содержитъ извѣстные романсы о графѣ Ирлосѣ, маркизѣ Мантуанскомъ, Гайферосѣ и графѣ Кларосѣ и другіе въ числѣ двадцати трехъ, заимствованные изъ Romancero 1550 г. Романсы, относящіеся къ смерти Филиппа II-го и къ Изабеллѣ де-ла Насъ, естественно, не находятся въ первомъ изданіи "Silva", но помѣщены въ изданіи, помѣченомъ Barcelona, 1602, 18-mo.}.
   Составленная изъ народныхъ романсовъ поэма о "Двѣнадцати Пэрахъ (Los Doce Pares) и объ ихъ чудесныхъ подвигахъ, изданная впервые въ 1608 г., была съ тѣхъ поръ излюбленнымъ чтеніемъ простаго народа {"Floresta de Varios Romances, sacados de las Histories Antiguas de los Heclios Famosos de las Doce Pares de Francia", Madrid, 1728,18-mo, была впервые собрана и издана трудами Даміана Лопеса Тортахады. Популярность ея засвидѣтельствована Sarmiento, § 528. Романсы, помѣщенные въ концѣ книги, не касаются "Двѣнадцати Пэровъ".}. Четыре года спустя появилось Romancero del Cid, изданіе котораго продолжалось выходить вплоть до нашего времени какъ въ Испаніи, такъ и заграницей {"Romancero y Historia del muy Valeroso Cavallero, el Cid Ruy Diaz de Bivar, recopilado por Juan de Escobar", Alcala, 1612, 18-mo. Сборникъ этотъ имѣлъ много изданій; самое полное изъ нихъ, сдѣланное Адальбертомъ Келлеромъ, вышло въ Штутгартѣ въ 1840 г.}. Послѣ того, въ 1623 г. появилось "Primavera de romances" Переса, къ которой Франсиско Сигура прибавилъ въ 1629 г. вторую часть. Въ нее вошло до 300 романсовъ, частью извѣстныхъ, частью неизвѣстныхъ, изъ которыхъ многіе исполнены высокой поэтической прелести {Кромѣ изданій 1623 и 1629 гг. мнѣ извѣстно еще мадридское изданіе 1659 г. 18-mo, въ 2-хъ частяхъ, съ прибавленіемъ сатирическихъ романсовъ, letrіlas и проч. Сегура издалъ еще "Primera Parte del Romancero Historiado" ec., Año 1610, Lisboa, 12-mo, ff. 182. Онъ былъ Испанецъ по происхожденію, но находился долгое время на службѣ въ Португаліи, въ честь королей которой и написалъ свои тридцать восемь романсовъ. Въ общемъ они ничтожны; лучшій изъ нихъ по моему мнѣнію, это -- романсъ на взятіе Лисабона, 13--18. Его "Rosario Sacratissimo", Zaragoèa, 1613, 12-mo, ff. 156, въ пяти пѣсняхъ, ничѣмъ не лучше романсовъ.}; Подобные-же сборники печатались дешевыми изданіями для народа, пока не исчезла старая кастильская цивилизація и не пришелъ въ упадокъ старинный народный характеръ.
   Въ продолженіе полутора вѣка, пока этотъ родъ поэзіи пользовался такой популярностью въ Испаніи, романсы не составляли исключительной принадлежности ни анонимныхъ сборниковъ, ни сборниковъ извѣстныхъ авторовъ, какъ напр. сборники Сепульведы и Куэвы, а также и другихъ поэтовъ, наполнявшихъ ими особые отдѣлы своихъ произведеній, какъ дѣлалъ напр. князь Эскилаче. Отъ 1550 до 1700 г. едва-ли можно найти хоть одного испанскаго поэта, сочиненія котораго не были-бы переполнены народными романсами, такъ что если-бы ихъ собрать, то объемъ ихъ, пожалуй, превысилъ-бы объемъ самихъ романсеро. Нѣкоторые изъ этихъ романсовъ, появлявшіеся и отдѣльно и въ видѣ небольшихъ сборниковъ, хотя и отличаются красотой и поэзіей, но рѣдко въ такой степени, какъ старинные романсы. До конца XVI вѣка ихъ разработывали съ успѣхомъ Сильвестре, Монтемайоръ, Эспинель, Кастильехо и особенно Лопесъ Мальдонадо {Lopez MalDoñado былъ другомъ Сервантеса и его Cancionero (Madrid, 1586, 4 to) находилось въ числѣ книгъ, составлявшихъ библіотеку Донъ-Кихота. На стр. 35 находится его превосходный романсъ, начинающійся словами:
   
   Ojos Uenos de beldad.
   Apartad de vos la ira,
   Y no pagueis con mentira.
   А los que os tratan verdad. (т. e. прекрасные глаза, удалите отъ себя гнѣвъ, и не платите ложью тѣмъ, кто любитъ васъ истинно).
   
   О другихъ авторахъ, упоминаемыхъ въ текстѣ, было уже говорено прежде. Слѣдуетъ еще включить въ число перечисленныхъ сборниковъ романсовъ, сборникъ Тассо де-ля Веги "Mauojuelo de Romances", изданный въ 1587 г. Изъ него какъ и изъ другихъ произведеній Лассо де-ля Веги, Дюранъ много заимствовалъ для своего "Romancero de Romanceros".}. Немного позже появились прелестные романсы Гонгоры. И тѣ изъ нихъ, которые своей простотой напоминаютъ дѣтскія пѣсенки и тѣ, въ которыхъ веселость и проказливый юморъ прикрываютъ собою задушевную нѣжность чувства, стоятъ всего, что можно встрѣтить въ этомъ родѣ, и едва-ли вообще, могутъ быть превзойдены {Прелестны нѣкоторые изъ романсовъ Гонгоры, какъ-то "Angelica y Меdoro", и нѣкоторые изъ его шуточныхъ романсовъ, но лучше всего -- самые незатѣйливые. Превосходенъ также романсъ, имѣющій форму разговора между мальчикомъ и дѣвочкой о томъ, какъ имъ нарядиться и провести праздникъ.}. Но впослѣствіи Гонгора и въ этотъ родъ поэзіи, какъ въ другіе, внесъ свою извѣстную аффектацію и фальшь, а по его слѣдамъ, все болѣе и болѣе вдаваясь въ крайность, пошли Артіага, Панталеонъ, Вилламедіана, Коронель и остальные его подражатели. Ихъ романсы считаются худшимъ изъ всего ими написаннаго, потому что этотъ родъ поэзіи, требующій, по самому существу своему, простоты и искренности, не выноситъ и тѣни аффектаціи.
   Сервантесъ, современникъ Гонгоры, сочинилъ, какъ онъ самъ говоритъ, множество романсовъ, которые въ настоящее время утрачены, о чемъ, судя по собственнымъ отзывамъ автора, жалѣть не стоитъ. На оборотъ, отъ Лопе де Веги, въ противоположность Сервантесу, тщательно сохранявшаго все, что могло способствовать его славѣ, осталось много романсовъ, изъ которыхъ многіе превосходны. По большей части они относятся къ нему самому и къ его любовнымъ похожденіямъ; лучшіе изъ нихъ тѣ, которые были имъ написаны частью въ Валенсіи, частью въ Лиссабонѣ {Сервантесъ упоминаетъ о безчисленномъ количествѣ сочиненныхъ имъ романсовъ въ своемъ "Viage al Parnaso". Романсы Лопе де Веги вошли вскорѣ въ составъ народныхъ Romancero; лучшіе изъ нихъ, по моему мнѣнію, были первоначально написаны для сборника Вильалты "Flor de Romances" Valencia 1593, 18-mo.}. Около этого-же времени или немного позже Кеведо написалъ нѣсколько прекрасныхъ романсовъ на воровскомъ жаргонѣ; кромѣ того слѣдуетъ упомянуть о романсахъ Бернарды де Ферейры, монахини живописно расположеннаго монастыря Бузако въ Португаліи, о романсахъ дипломата Реболльедо и съ нѣкоторымъ колебаніемъ о романсахъ историка Солиса {"Poesias Sagradas у Humanas", 1692, 1732 etc.}. Словомъ, въ какой уголокъ испанской поэзіи этого времени мы ни заглянемъ, всюду мы найдемъ романсы самыхъ разнообразныхъ типовъ и характеровъ. Частью они принадлежатъ поэтамъ, дотолѣ малоизвѣстнымъ, какъ напр. Аларкону, который въ концѣ XVI вѣка сочинялъ прелестные духовные романсы {"Vergel de Plantas Divinas, por Arcangel de Alarcon", 1594.}, или Діего де ля Чикѣ, имя котораго сохранилось въ литературѣ благодаря его единственной сатирѣ, сохраненной Эспинозой въ его Flores, въ началѣ XVII вѣка {Этотъ романсъ о деньгахъ, (Espinosa, Flores, 1605, f. 30), единственное произведеніе Діэго де-ля Чики, извѣстное намъ. Къ упомянутымъ романсамъ можно было-бы прибавить еще нѣсколько романсовъ другихъ авторовъ,-- напечатанныхъ тамъ, гдѣ ихъ всего менѣе ожидаешь встрѣтить, какъ напр. у Руфо въ его "Apotegmas", у Хауреги въ его "Rimas" и прекрасный романсъ Камоенса (Rimas, 1598, f. 187), не уступающій по красотѣ романсамъ Гонгоры и начинающійся такъ:
   
   Jrme quiero, madré,
   A aquella galera,
   Con el maninero
   A er marinera (т. e. я пойду, матушка, на эту галеру, чтобъ быть подругой этого матроса.}. Не мало романсовъ встрѣчается также въ произведеніяхъ знаменитыхъ поэтовъ, которые старались поддѣлаться подъ вкусъ своихъ современниковъ.
   Иначе и быть не могло: ибо въ XVIII вѣка романсы сдѣлались усладой испанскаго народа. Ими утѣшался солдатъ въ походной палаткѣ, погоншикъ муловъ среди своихъ горъ; подъ ихъ мотивы танцевали дѣвушки, а влюбленный вставлялъ ихъ въ свою серенаду; они проникли и въ шумныя оргіи бродягъ и мошенниковъ и въ роскошныя забавы изнѣженной знати, и въ религіозныя церемоніи церкви. Бѣдный слѣпой распѣвалъ ихъ прося милостыню, а комедіантъ кукольнаго театра пѣлъ ихъ речитативомъ, объясняя свое незатѣйливое представленіе. Они составляли существенную часть въ репертуарѣ какъ духовнаго такъ, и свѣтскаго театровъ; благодаря театрамъ, ихъ успѣхъ и вліяніе распространялись повсюду. Ни одинъ родъ новоевропейской поэзіи не распространялся съ такой быстротой по всѣмъ слоямъ общества, ни одинъ не проникъ такъ глубоко въ народный характеръ. Казалось будто романсы взаправду выростали изъ каждаго клочка испанской земли и наполняли собою самый воздухъ, которымъ дышали Испанцы {Нѣтъ необходимости ссылаться на авторитеты, чтобы доказать повсемѣстное распространеніе романсовъ въ XVII вѣкѣ, такъ какъ вся литература этого вѣка служитъ тому нагляднымъ доказательствомъ. Я укажу только на Донъ-Кихота, гдѣ Санчо такъ часто цитируетъ романсы,-- на "Novelas" Сервантеса, въ особенности на "La Gitanilla", которая распѣваетъ свои романсы въ вельможныхъ домахъ и въ церкви Богоматери и на "Rinconete y Cortadillo", гдѣ говорится, что пѣніе романсовъ служило веселымъ препровожденіемъ времени для воровъ Севильи. Кукольной комедіантъ въ Донъ-Кихотѣ, (Parte II, с. 26), говоритъ, что романсы были на устахъ у всѣхъ не исключая уличныхъ мальчишекъ. Слѣдуетъ прибавить, что театры, такъ много обязанные романсамъ, отчасти расплатились съ ними: множество популярныхъ романсовъ, находящихся теперь въ модѣ, передѣланы изъ длинныхъ монологовъ въ пьесахъ XVII вѣка. У меня подъ рукой много подобныхъ романсовъ; Вольфъ называетъ ихъ еще больше въ своемъ сочиненіи "Ueber die Romanzenpoesie der Spanier," Wien. 1847, 8-vo, pp. 68--70.}.
   

ГЛАВА ХХХІІІ.

Романическіе вымыслы.-- Перемѣна въ нравахъ вызываетъ перемѣну и въ нравоописательныхъ вымыслахъ.-- Пастушескіе романы и ихъ происхожденіе.-- Монтемайоръ и его Діана. Продолженіе романа, сдѣланное Пересомъ и Подо.-- Ло Фрассо, Монтальво, Сервантесъ, Энсизо, Бовадилья, Бернардо-де-ля Вега, Лопе-де Вега, Баль6узна, Фигероа, Адорно, Ботельхо, Кинтана, Корраль, Сааведра.-- Общая характеристика пастушескихъ романовъ.

   Какъ рыцарскіе романы, такъ и учрежденія, послужившія для нихъ основой, долгое время влачили свое существованіе въ Испаніи. Серьозные вымыслы этихъ романовъ были подъ стать мрачному виду старинныхъ замковъ, воздвигнутыхъ почти по всему полуострову, ради защиты отъ мавровъ; при этомъ общій тонъ романовъ согласовался не менѣе удачно съ благородствомъ нравовъ, которымъ, благодаря духу рыцарства, отличались высшіе классы общества, всюду отъ Бискайскихъ горъ до береговъ Средиземнаго моря. Немудрено, поэтому что вліяніе рыцарскихъ романовъ было громадно, и естественнымъ послѣдствіемъ ихъ долгаго владычества было то, что другія и лучшія формы прозаическаго романа либо совсѣмъ не привились въ Испаніи, либо появились позднѣе, чѣмъ онѣ могли бы появиться, при иныхъ обстоятельствахъ. На этотъ фактъ уже въ началѣ XVII в. намекаетъ Сервантесъ и жалуется на трудность найти въ Испаніи книгу, написанную въ какомъ либо иномъ, а не рыцарскомъ духѣ {Don Quixote, Parte I, с. 28.}.
   Впрочемъ, явные признаки предстоящей перемѣны можно было подмѣтить еще за пятьдесятъ лѣтъ раньше. Блестящія побѣды Карла У-го породили въ умахъ его современниковъ страсть къ приключеніямъ совсѣмъ инаго рода, нежели приключенія Амадиса Гальскаго и его потомства, но не менѣе отважнымъ и эксцентричнымъ. Постоянныя жестокія войны съ жившими на африканскомъ берегу Маврами и бѣдствія захваченныхъ ими тысячи плѣнныхъ, приводившихъ при возвращеніи изъ Африки въ ужасъ соотчичей трагическими разсказами о собственныхъ страданіяхъ и страданіяхъ, которымъ подвергались ихъ товарищи по несчастію,-- все это дѣлало романъ дѣйствительной жизни печальнѣе всякихъ вымысловъ. Также и строгіе рыцарскіе нравы стариннаго дворянства начали измѣняться благодаря знакомству съ остальнымъ миромъ и особенно съ Италіею, которая въ то время была наиболѣе образованнымъ и наименѣе воинственнымъ изъ всѣхъ христіанскихъ государствъ. Такимъ образомъ, вслѣдствіе крупныхъ перемѣнъ во внѣшнихъ сношеніяхъ и въ общемъ умственномъ развитіи Испаніи романическіе вымыслы,-- отдѣлъ литературы наиболѣе зависящій отъ состоянія общества,-- естественно подверглись видоизмѣненіямъ.
   Въ дальнѣйшемъ изслѣдованіи мы все чаще будемъ находить доказательства существованія описаннаго нами порядка вещей и его вліянія на вызванныя имъ новыя формы романическаго вымысла. Собственно говоря, первою литературной формой, въ которой сказалось богатое послѣдствіями измѣненіе національнаго вкуса, была форма прозаической пасторали. Появленія этой отрасли литературы не предвидѣли, можетъ быть, и самые прозорливые умы, хотя теперь, когда мы можемъ прослѣдить ея исторію, намъ становятся ясными многія изъ породившихъ ее причинъ.
   Уже въ средніе вѣка пастушеская жизнь была болѣе развита въ Испаніи и Португаліи, чѣмъ гдѣ-либо въ Европѣ {"Las Partidas", изданные около 1260 г., проливаютъ яркій свѣтъ на мѣру распространенія и значенія пастушеской жизни въ Испаніи, какъ въ эпоху ихъ изданія, такъ и за долго передъ тѣмъ.}. Вѣроятно вслѣдствіе этого эклоги и буколическія стихотворенія такъ рано появились въ поэзіи обѣихъ странъ, въ связи съ зачатками народной драмы. Съ другой стороны воинственный духъ составлявшій одну изъ отличительныхъ чертъ Испаніи до XVI вѣка, рано или поздно долженъ былъ перестать удовлетворяться монотоннымъ преувеличеніемъ своего характера рыцарскими романами и искать отдыха и покоя въ тихой и простой жизни сказочной Аркадіи. Таковы были по крайней мѣрѣ два существенныя условія тогдашней испанской культуры, которыя благопріятствовали появленію столь странной формы вымысла, какъ прозаическая пастораль, хотя и невозможно теперь опредѣлять, какую степень вліянія имѣло въ этомъ отношеніи то или другое условіе.
   Впрочемъ, относительно одного пункта у насъ не можетъ быть никакихъ сомнѣній. Мы знаемъ кто первый далъ импульсъ испанской пастушеской литературѣ и знаемъ время появленія перваго пастушескаго романа въ Испаніи. Отцомъ новѣйшей пасторали былъ Саннацаро, неаполитанскій дворянинъ, семья котораго вслѣдствіе политическихъ переворотовъ переселилась изъ Испаніи въ Неаполь. Отъ него она прямо перешла въ Испанію, гдѣ въ продолженіи долгаго періода была въ большой модѣ и никогда не утрачивала вполнѣ характера, первоначально даннаго ей Саннацаро. Его "Аркадія" не имѣвшая повидимому никакой связи съ византійской пасторалью Лонга, но повидимому заставляющая предполагать о знакомствѣ ея автора съ "Амето" Боккачьо и съ эклогами Бембо,-- была впервые издана въ Неаполѣ въ 1504 г. {Ginguené, Hist. Litt. d'Italie, Tom. 10, par Salvi, pp. 87, 92.} Это настоящій пастушескій романъ въ прозъ и стихахъ, гдѣ безъ особой послѣдовательности я подъ видомъ любовныхъ интригъ пастуховъ и пастушекъ, описываются приключенія, дѣйствительно бывшія съ самимъ авторомъ я нѣсколькими изъ его друзей. Самого себя онъ выводитъ подъ именемъ Синсеро, главнаго героя романа. Само собою разумѣется, что подобное произведеніе по самой природѣ своей должно было быть нѣсколько фантастичнымъ, но за то написано оно самымъ правильнымъ и изящнымъ итальянскимъ языкомъ. Романъ Саннацаро имѣлъ большой успѣхъ, о которомъ вскорѣ узнала вся Испанія, благодаря, можетъ быть, родственнымъ связямъ автора. Во всякомъ случаѣ Испанія была первой иностранной страной, гдѣ явилось подражаніе "Аркадіи", и единственной, гдѣ подобнаго рода произведенія впослѣдствіи появились въ большомъ числѣ и пользовались продолжительнымъ вліяніемъ.
   Странно однако, что, подобно рыцарскому роману, и пастушескій романъ былъ первоначально введенъ въ Испаніи португальцемъ Монтемайоромъ, уроженцемъ города того-же имени, близь Коимбры. Когда родился Монтемайоръ -- неизвѣстно, но вѣроятно до 1520 г. Въ молодости онъ служилъ въ военной службѣ, а позже, благодаря своимъ музыкальнымъ способностямъ, получилъ мѣсто въ странствующей капеллѣ испанскаго принца, впослѣдствіи Филиппа ІІ-го, и имѣлъ такимъ образомъ случай посѣтить чужіе края и преимущественно Италію и Фландрію. Но научное образованіе его было очень скудно: онъ не зналъ даже латинскаго языка, знаніемъ котораго обладали въ его время люди съ самымъ скромнымъ литературнымъ образованіемъ, такъ что своимъ успѣхомъ онъ былъ обязанъ исключительно собственному таланту и той страсти, которая озарила своимъ свѣтомъ всю его жизнь. По всѣмъ вѣроятіямъ онъ покинулъ Испанію вслѣдствіе любовнаго разочарованія и, какъ кажется, погибъ на дуэли въ Туринѣ, въ 1561 г. Вотъ все. что мы знаемъ о немъ съ большею или меньшею достовѣрностью {Bai-bosa, Bib. Lusitana, Tom. II, p. 809 и предисловіе къ "Diana" Переса изд. 1614 г стр. 362.}.
   "Diana Enomorada" (Влюбленная Діана) главное изъ его произведеній {Мнѣ не случалось встрѣчать указаній на изданіе "Діаны" болѣе раннее, чѣмъ мадридское 1545 г.; но я имѣю изданіе in-4о, въ 112 листовъ, прекрасно напечатанное въ Валенсіи въ 1542 г., безъ имени издателя. Historia de Narvaez, о которой мы будемъ говорить по поводу Антоніо де-Вилльегаса, не включена въ четвертую книгу этого изданія, но она находится въ послѣдующихъ изданіяхъ. Сколько мнѣ извѣстно, она впервые была включена въ изданіе, выпущенное Алонзо де-Уллоа [см. выше, гл. ІІ-я прим. 10.] въ Венеціи въ 1568 г. in-18о; на заглавномъ листѣ Уллоа помѣстилъ слѣдующую фразу: "Hanse anadido en esta ultima impresion los verdaderos amores de Abencerrage y la hermosa Xarifa". Изъ этой фразы я заключаю, что Уллоа, который занимался довольно безцеремонно перепечаткой испанскихъ книгъ, первый включилъ исторію Нарваэса въ романъ Монтемайора, и съ тѣхъ поръ они стали не разлучны. "Діана" Монтемайора была настолько популярна, что въ теченіи восьмидесяти лѣтъ имѣла по крайней мѣрѣ шестьнадцать испанскихъ изданій, шесть переводовъ на французскій языкъ, [такъ по крайней мѣрѣ увѣряетъ Гордонъ де-Персель въ Bib. de l'Usage des Romans. Paris, 1734, 12 mo, Tom. II pp. 23, 24]; два на нѣмецкій (по указанію Эберта) и одинъ на англійскій. Послѣдній переводъ, принадлежащій перу Варѳоломея Іонга [London, 1598, folio] превосходенъ и нѣкоторыя изъ его наиболѣе удачныхъ стихотворныхъ отрывковъ вошли въ "England's Helicon" 1600 и 1614 гг. и перепечатаны въ третьемъ томѣ "Britieh Bibliographer" London 1810. 8-wo. Исторія Протея и Юліи въ "Двухъ Веронцахъ" Шекспира заимствована, какъ предполагаетъ г-жа Леноксъ и Д-ръ Фармеръ изъ исторіи Фелисмены, во второй книгѣ "Діаны" Монтемайора. Вслѣдствіе этого Колльеръ перепечаталъ эту исторію во второмъ томѣ "Shakespeare's Library" [London s. а. 8-wo], хотя и сомнѣвается въ томъ, чтобы Шекспиръ дѣйствительно заимствовалъ изъ нея. Malones Shakespeare, Bosvell's ed, London, 1821, 8-wo, Vol. IV. p. 3, and Brydges, Restituta, London, 1814, 8-wo, Vol. I. p. 498. "Діана" Монтемайора и продолженіе ея сдѣланное Поло, въ плохихъ сокращеніяхъ, были изданы въ Лондонѣ въ 1738 г., in -- 12ў. Филиппъ Сидней перевелъ два или три изъ мелкихъ стихотвореній вставленныхъ въ "Діану". Очень хорошъ переводъ стихотворенія, начинающагося словами "Cabellos quanta mudanza" и помѣщеннаго въ первой книгѣ. Весьма естественно, что авторъ "Аркадіи" долженъ былъ хорошо изучить Монтемайора, тѣмъ болѣе, что онъ жилъ въ эпоху, когда въ Англіи обращали большое вниманіе на испанскую литературу.} была первоначально издана въ Валенсіи въ 1542 г.; она написана прекраснымъ кастильскимъ языкомъ, неуступяющимъ языку его стихотвореній, которыя онъ издалъ отдѣльно; и и въ которыя, какъ и въ "Діану" онъ вставилъ нѣсколько словъ и оборотовъ изъ своего роднаго португальскаго языка {Иногда Монтемайоръ писалъ разомъ на двухъ языкахъ. Подтвержденіемъ этого можетъ служить его cancionero 1588 г. f., 81, гдѣ одинъ изъ сонетовъ написанъ на испанскомъ и португальскомъ языкахъ.}. По его словамъ "Діана" содержитъ въ себѣ описаніе дѣйствительныхъ приключеній {Въ его Argumente къ роману.}. Намъ извѣстно также, что подъ именемъ Серено, героя романа, онъ вывелъ самого себя, а Лопе де Вега прибавляетъ,-- что героиня романа "Діана", была одна дама родомъ изъ Донъ-Хуана въ Валенсіи, лежащаго близь города Леона {Dorotea, Act. II. Sc. 2. Obras Sueltas, Tom. VII p. 84. Лопе говоритъ, что Филида Монтально, Галатея Сервантеса, Камила Гарсильяссо, Віоланте Камоэнса, Сильва Бернальдеса. Филида Фигероа и Леонора Кортереаля, были живыя личности, скрытыя подъ вымышленными именами. См. выше, гл. X прим. 23, гл. XVI, пр. 12.}.
   Монтемайоръ, подобно Саннацаро, имѣлъ въ виду изложить въ формѣ пастушескаго романа нѣкоторыя событія изъ своей собственной жизни и изъ жизни своихъ друзей. Ради этого онъ собираетъ на берегахъ Эзлы, у подошвы Леонскихъ горъ, нѣсколько пастуховъ и пастушекъ, которые поочередно разсказываютъ свои исторіи, занимающія семь книгъ, написанныхъ прозою въ перемежку со стихами. Два главныя дѣйствующія липа Серено и Діана, появляющіяся въ началѣ романа въ качествѣ любовниковъ, разлучаются волшебными чарами и романъ совершенно неожиданно заканчивается бракомъ Діаны съ Деліо, недостойнымъ соперникомъ Серено -- исходъ мало вяжущійся со всѣмъ предшествующимъ. Трудно понять и оцѣнить "Діану" Монтемайора, прочтя ее одинъ разъ. Отдѣльные разсказы, изъ которыхъ она состоитъ, до того перепутаны между собою и такъ неискусно связаны одинъ съ другимъ, что нить главнаго сюжета постоянно обрывается. Трудность усвоенія увеличивается еще смѣшеніемъ реальныхъ фактовъ съ вымысломъ во всемъ, что касается географіи, язычества, магіи и христіанства; къ этому надо прибавить массу противорѣчіи и несообразностей, естественно вытекающихъ изъ попытки помѣстить въ сердцѣ Испаніи и близь одного изъ наиболѣе извѣстныхъ городовъ поэтическую Аркадію, которая никогда и нигдѣ не существовала. "Діана", впрочемъ во всякомъ случаѣ, болѣе заслуживаетъ названія романа, чѣмъ Аркадія Саннацаро, послужившая ей образцомъ. Главный ея сюжетъ задуманъ полнѣе и построенъ художественнѣе, ея эпизоды интереснѣе. Почти весь романъ проникнутъ томной грустью неудовлетворенной любви, подъ вліяніемъ которой несомнѣнно и была написана вся книга. Нѣкоторыя изъ стихотвореній вставленныхъ въ романъ, прекрасны, особенно лирическія, и хотя проза Монтемайора не такъ хороша, какъ проза Саннацаро, но тѣмъ не менѣе она отличается изяществомъ и роскошью красокъ. Словомъ, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, "Діана" не лишена для насъ интереса и теперь, несмотря на тотъ громадный промежутокъ времени, отдѣляющій насъ отъ нее, и на то. что теперь всѣ вымыслы этого рода вышли изъ. моды и почти позабыты. Въ виду этого -- какъ не отдать справедливости хорошему вкусу священника, который спасъ "Діану" при уничтоженіи библіотеки Донъ-Кихота? {Чрезвычайная популярность "Діаны" Монтемайора не только вызвала множество подражаній, о которыхъ будетъ сказано впослѣдствіи, но и подала поводъ къ любопытнымъ передѣлкамъ ея въ религіозномъ духѣ подобнымъ тѣмъ, которымъ въ прежнее время подвергались эклоги Гарсильяссо де ля Веги. (См. Т. II, стр. 411, прим. 43). Вотъ заглавіе одной изъ этихъ передѣлокъ: "Primera Parte de la Diana а lo Divino repartida en siete Libros eompuesto por el muy Beverendo Padre Fray Bartholome Ponce ec." Caragoèa, 1599, 12-mo, 367 ff., но дозволеніе печатать помѣчено 1571 годомъ и существуетъ сарагосское изданіе его 1581 года). Написано оно было въ честь Мадонны. Въ "Посвященіи автора благоразумному читателю" отецъ Варѳоломеи говоритъ, что въ 1599 году, будучи при дворѣ по монастырскому дѣлу, онъ нашелъ всѣхъ за чтеніемъ "Діаны" Монтемайора, -- "которая, добавляетъ онъ, была въ такой модѣ, какъ ни одинъ романъ"; вслѣдствіе этого онъ искалъ знакомства съ авторомъ и подружился съ нимъ. Впослѣдствіи онъ написалъ передѣлку "Діаны" въ томъ же числѣ книгъ, съ тѣми же дѣйствующими липами и съ обѣщаніемъ въ концѣ издать продолженіе, которое никогда впрочемъ не появлялось. Въ одномъ изъ своихъ довольно скучныхъ стихотвореній онъ упоминаетъ о смерти Монтемайора, которую онъ приписываетъ карѣ небесной. Отецъ Варѳоломей умеръ въ 1595 году; нѣкоторыя біографическія свѣдѣнія о немъ можно найти у Latassa, Bib. Nov., Tom. I. p. 569. Единственный, видѣнный мною экземпляръ этой крайне любопытной книги принадлежитъ Виктору Кузену и унаслѣдованъ имъ отъ Форіэля.}
   "Діана", какъ было замѣчено выше, не была окончена авторомъ ея, но въ 1564, три года спустя послѣ его смерти, Алонзо Пересъ, врачъ изъ Саламанки, которому Монтемайоръ, окончательно покидая Испанію, сообщилъ планъ ея окончанія,-- издалъ вторую часть Діаны, начало которой происходитъ въ томъ же волшебномъ дворнѣ Фелисіи, гдѣ оканчивается работа Монтемайора. Вторая часть содержитъ въ себѣ исторію приключеній пастуховъ и пастушекъ, не встрѣчающихся въ первой, и въ тоже время служитъ продолженіемъ главнаго сюжета. Но и второй частью не заканчивается романъ. Она нейдетъ далѣе смерти Деліо, мужа Діаны, а по плану Монтемайора, за этимъ долженъ былъ слѣдовать бракъ Діаны съ Серено, ея первымъ и вѣрнымъ возлюбленнымъ. Романъ обрывается внезапно обѣщаніемъ еще третьей части, которая никогда не появлялась. Вѣроятно на нее и не было серьознаго спроса, такъ какъ вторая часть, растянутая на восемь книгъ и значительно превосходящая объемомъ первую часть, гораздо ниже ея по достоинству. Многія изъ ея исторій лишены нѣжной грусти, навѣянной собственнымъ любовнымъ разочарованіемъ Монтемайора; другой ея недостатокъ, не менѣе важный въ подобнаго рода произведеніяхъ, это тяжелая, монотонная прозаическая дикція, пересыпанная стихами -- еще худшими, чѣмъ проза {Древнѣйшее изданіе Діаны Переса, упоминаемое Антоніо (Bib. Nova, Tom. I. p. 539) относится къ 1564 году, но были и другія напечатанныя вмѣстѣ съ Діаною Монтемайора, (Венеція, І568, 1585, Барселона, 1614 etc.). Впрочемъ она не пользовалась большою популярностью и, какъ кажется, вышла въ свѣтъ всего одинъ разъ отдѣльнымъ изданіемъ въ 1564 году. Изданія ея 1568 и 1614 г г., находящіяся у меня, очень любопытны. Она появилась во французскомъ переводѣ; на англійскій была переведена Варе. Іонгомъ, а на испанскомъ она была издаваема не разъ вмѣстѣ съ Діаной Монтемайора.}.
   Но не одна эта неудачная попытка была вызвана успѣхомъ Монтемайора. Въ одинъ годъ съ изданіемъ книги Переса, появилось въ Валенсіи другое продолженіе "Діаны", авторомъ котораго былъ Гаспаръ Хиль Поло, валенсійскій дворянинъ и профессоръ греческаго языка при валенсійскомъ университетѣ {"Diana Enamorada" Поло была впервые издана въ 1564 г.; въ теченіе полувѣка явилось семь ея изданій на нѣмецкомъ языкѣ, два французскихъ перевода и одинъ латинскій. Относительно послѣдняго см. "иже примѣчаніе 13. Она превосходно переведена Іонгомъ, издавшимъ ее какъ третью часть "Діаны" въ одномъ томѣ съ двумя первыми, но въ сущности это вторая часть.}. "Діана" Поло имѣетъ то достоинство, что она короче обѣихъ своихъ предшественницъ. Она дѣлится на пять книгъ и содержитъ описаніе вѣроломства и смерти Деліо и замужество Діаны съ Серено, съ которымъ она встрѣчается, розыскивая своего мужа, низко бросившаго ее для другой пастушки. Тутъ есть нѣсколько искусно вставленныхъ эпизодовъ и множество всякого рода стихотвореній въ буколическомъ родѣ, но не смотря на то, что первоначальный планъ Монтемайора повидимому былъ выполненъ, книга оканчивается обѣщаніемъ дальнѣйшаго продолженія, которое, по всему видно, не появилась на свѣтъ, хотя авторъ прожилъ послѣ этого еще тридцать лѣтъ {Существуетъ 3-я часть "Діаны", озаглавленная "La Diana de Montemayor, nuevamente compuesta por Hieronymo de Texeda, Castellano Interprète de Lenguas, Risidente en la Villa de Paris etc, А. Paris. А. Costa del Auctor, 1627". Она посвящена принцу Жуанвильскому и состоитъ изъ двухъ томовъ,-- 1-ый въ 365 стр., а второй въ 394 стр., въ находящимся у меня экземплярѣ оба тома переплетены въ одинъ и повидимому имѣли всегда одинъ заглавный листъ. Въ цѣломъ она написана хотя и простымъ, но безжизненнымъ кастильскимъ языкомъ. Что до сюжета, то онъ не представляетъ никакого интереса. Онъ составленъ по образцу старинныхъ и хорошо извѣстныхъ легендъ; 6-ая книга по образцу Сида. 7-ая -- Абенсераговъ, и т. д. Въ концѣ 10-ой и послѣдней книги обѣщается четвертая часть, которая къ счастью никогда не выходила въ свѣтъ.}.
   Не смотря на все это произведеніе Поло имѣло большой успѣхъ. Его проза счеталась всегда образцовою, и такою же славой пользовались нѣкоторыя мѣста изъ его стихотвореній, особенно пѣснь Нереи въ 3-ей книгѣ и многія изъ мелкихъ стихотвореній въ послѣдней {Лучшее изданіе "Діаны" Хиля Поло, мадридское, 1802 года, in-12о, съ приложеніемъ біографіи автора, составленной Сердою. Оно въ особенности цѣнно по примѣчаніямъ къ "Canto de Turia", пѣсни, въ которой, авторъ въ подражаніе Монтемайору воспѣвшему въ своей "Canto de Orfeo" извѣстныхъ красавицъ своего времени, поспѣваетъ знаменитыхъ поэтовъ въ Валенсіи. Относительно біографическихъ свѣденій о Поло см. такъ же "Ximeno, Escritores de Valencia, Tom I. p. 270 и Faster, Bib. Valentina, Tom I. p. 150. Странно, что Поло, Діана котораго имѣла такой большой успѣхъ, ничего больше не написалъ кромѣ одного или двухъ коротенькихъ и ничтожныхъ стихотвореній. Его Діана была переведена по латыни Каспаромъ Бартомъ (См. выше Томъ I гл. XIII прим. 29) подъ заглавіемъ "Erotodidascalus sive Nemoralium. Libri V., Hanoviae, 1625, 12-го, pp. 315". Нѣкоторыя изъ вставленныхъ въ нее стиховъ очень хороши.
   Къ числу раннихъ подражаній Діанѣ Гайянгосъ относитъ изданную въ 1566 въ Сарагоссѣ повѣсть Херонимо Арболангеса подъ заглавіемъ "Lashavidas" названную такъ по имени Авидо, одного изъ, дѣйствующихъ лицъ ея. Содержаніе романа странно и мѣстами отвратительно, но Гайянгосъ находитъ нѣкоторыя изъ стихотвореній, заслуживающими вниманія. Онъ хвалитъ также пастушскій романъ "El Prado de Valencia", прославляющій Филиппа П-го и герцога Лерму, являющихся здѣсь въ костюмѣ пастуховъ. Въ романъ включены два Certаmenes или поэтическихъ состязанія, въ которыхъ принимаютъ участіе Лопесъ Мальдонадо, капитанъ Артіэда, Гилльенъ де Кастро и другіе извѣстные поэты того времени. Онъ былъ изданъ въ Валенсіи въ 1601 году.}.
   "Diez libros de fortuna de amor" "(Десять книгъ о счастіи и любви"). Антоніо де Лафрассо, воина и уроженца Сардиніи, издано въ 1573 году. Это первый испанскій романъ въ томъ же родѣ, какъ и Діана Монтемайора. Онъ не имѣетъ никакихъ достоинствъ и былъ забытъ вскорѣ послѣ своего появленія въ свѣтъ {Эта та самая книга, которую Сервантесъ осмѣиваетъ въ 6-ой главѣ I ч. Донъ-Кихота и въ 3-й главѣ Vіаge al Parnaso; она любопытна по содержащимся въ ней стихотвореніямъ на сардинскимъ діалектѣ. Педро де Пинеда, преподаватель испанскаго языка въ Лондонѣ, принявъ ироническій отзывъ добраго священника въ Донъ-Кихотѣ за искреннюю похвалу роману Лафрассо, выпустилъ его новымъ изданіемъ въ двухъ красивыхъ томахъ (London, 1740 8-оо), съ нелѣпѣйшимъ посвященіемъ и прологомъ, гдѣ въ доказательство великихъ достоинствъ сочиненія онъ ссылается на авторитетъ Сервантеса. Едва ли найдется на испанскомъ языкѣ болѣе нелѣпая прозаическая пастораль, чѣмъ эта, и притомъ содержащая большее количество плохихъ стиховъ, посвященныхъ современнымъ титулованнымъ особамъ. Десятая книга состоитъ почти всецѣло изъ подобныхъ стихотвореній. Я не помню, чтобы Сервантесъ въ своемъ "Путешествіи на Парнассъ", отнесся такъ строго къ какому либо другому поэту, какъ онъ отнесся къ Лафрассо.}.
   Девять лѣтъ спустя въ 1582 году былъ изданъ болѣе интересный романъ "Филида", выдержавшій пять изданій и до сихъ поръ находящій читателей {Лучшее изданіе "Filida" -- шестое (Madrid, 1792 8-vо) съ біографическимъ предисловіемъ Мананса-и-Сискара. Предисловіе это также не удобоваримо, какъ и всѣ подобныя предисловія, принадлежащія перу этого писателя и его брата, но оно имѣетъ цѣнность по содержащимся въ немъ свѣдѣніямъ.}. Авторъ его Луисъ Гальвесъ де Монтальво былъ уроженцемъ города Гвадалахары, близь Алькалы, родины Сер вантеса. Можетъ быть послѣднее обстоятельство способствовало раннему сближенію двухъ авторовъ, такъ какъ между ними существовали долгое время дружескія отношенія и въ своихъ произведеніяхъ они наперерывъ восхваляли другъ друга {Navarrete, Vida de Cervantes, pp. 66, 278, 407.}. Характеры ихъ впрочемъ были далеко не сходны. Вмѣсто того, чтобы подобно Сервантесу вести жизнь полную приключеній Монтальво состоялъ при одной извѣстной семьѣ Инфаптадо, ведшей свой родъ отъ маркиза Сантильяны и жившей близь Алькалы. Здѣсь онъ провелъ большую часть своей жизни въ качествѣ празднаго царедворца и прихлебателя въ герцогскихъ пріемныхъ. Впослѣдствіи онъ посѣтилъ Италію, гдѣ перевелъ и издалъ въ 1587 году поэму Тансилло "Las lagrimas de Sau Pedro", и началъ переводить "Освобожденный Іерусалимъ" Тассо, но, среди трудовъ своихъ, погибъ случайной смертью въ Сициліи около 1591 г. {Lope de Vega, Obras Sueltas, Tom I. p. 77. и Tom XI. XXVT1I. Don Quixote, ed. Clemencin, Tom I. p. 146, and Tom III, p. 14 примѣчанія. На долю Lagrimas Тансилло выпала честь быть переведенными на испанскій языкъ 4 раза.}
   Его "Филида" въ семи частяхъ была написана въ то время, когда онъ состоялъ на службѣ при герцогѣ Инфантадо, такъ какъ на заглавномъ листѣ онъ именуетъ самъ себя caballero у cortesano (придворнымъ кавалеромъ) и въ посвященіи одному изъ членовъ семьи Инфантадо говоритъ, что "вся его забота состоитъ въ томъ чтобы жить въ праздности, довольствѣ и почетѣ, въ качествѣ служителя ихъ семьи". Романъ описываетъ, какъ и всѣ произведенія подобнаго рода, приключенія извѣстныхъ и еще живыхъ тогда людей, между которыми находятся: самъ Монтальво, Сервантесъ и вельможа, которому романъ посвященъ. Но пастушескій характеръ такъ же плохо выдержанъ здѣсь, какъ и въ другихъ наемораляхъ. Въ шестую книгу включенъ совершенно неумѣстный критическій разборъ достоинствъ двухъ стихотворныхъ испанскихъ школъ, оспоривавшихъ въ то время господство другъ у друга а въ седьмой описанъ придворный праздникъ и игра въ кольцо, на которой появляются пастухи верхами и въ полномъ рыцарскимъ вооруженіи. Въ общемъ слогъ романа правиленъ и хорошъ, а въ числѣ стихотвореній, вставленныхъ въ романъ, есть нѣсколько написанныхъ стариннымъ испанскимъ размѣромъ, и почти равняющимся по достоинству съ подобнаго рода стихотвореніями въ Діанѣ Монтемайора.
   Сервантесъ также, какъ было уже сказано выше, скорѣе, вѣроятно по увлеченію общимъ духомъ времени, чѣмъ по собственной склонности, началъ писать въ честь дамы сердца свою "Галатею", которой появились только первыя шесть книгъ, изданныя въ 1584 году {См. выше T. II. стр. 87--89.}. За этимъ романомъ въ 1586 году послѣдовалъ другой "Dеseugauo de celos". (Правда для ревнивыхъ) также въ шести книгахъ и подобно предъидущему оставшійся не конченнымъ. Авторомъ "го былъ нѣкто Варѳоломей Лопе де Энсизо. Отъ него самого мы знаемъ, что онъ написалъ это произведеніе, будучи молодымъ человѣкомъ и имѣлъ намѣреніе издать вторую часть, о которой однако до насъ не дошло никакихъ свѣдѣній. Не приходится сожалѣть о томъ, что онъ не исполнилъ своего обѣщанія. Его романъ въ которомъ главныя роли играютъ нимфы я пастухи съ береговъ Тахо, принадлежитъ къ нелѣпымъ и ничтожнымъ попыткамъ въ пастушескомъ родѣ. Начало его относится къ древнѣйшему періоду греческой миѳологіи, а въ пятой книгѣ геній Испаніи переноситъ пастушковъ, героевъ первой книги, въ великолѣпный храмъ и показываетъ имъ статуи Карла V-го, Филиппа ІІ-го и даже Филиппа III-го, еще не вступавшаго на престолъ, смѣшивая такимъ образомъ отдаленнѣйшія времена классической древности съ не наступавшей еще эпохой конца XVI-го вѣка. За этимъ анахронизмомъ естественно слѣдуетъ множество другихъ, несобразность которыхъ не искупается достоинствами ни прозаической, ни поэтической части романа. Несомнѣнно, во всей испанской литературѣ найдется мало произведеній болѣе напыщенныхъ и скучныхъ, чѣмъ длиннѣйшія, витіеватыя рѣчи, наполняющія собою этотъ усыпительный романъ {"Desengano de Celos, couipuesto por Bartholome Lopez de Enciso, Natural de Tendilla", Madrid, 1586, 12-nto, 321 страница. Намъ положительно ничего не извѣстно объ авторѣ, исключая того, что онъ самъ говоритъ о себѣ въ своемъ романѣ, составляющемъ большую библіографическую рѣдкость. Находящійся у меня акземиляръ нѣкогда принадлежалъ Серда-и-Рико, у котораго Пеллисеръ бралъ его для составленія необходимой для него замѣтки объ Энсино при его изданіи Донъ-Кихота (Parte I, с. 6).}. Другой пастушескій романъ тоже въ шести книгахъ, озаглавленный "Ninfas y pastures de Henares" (Нимфы и пастушки Энареса) и принадлежащій перу Бернардо Гонзалеса де Бовадилльи, былъ изданъ въ 1587 г. Авторъ, уроженецъ Канарскихъ острововъ, сознается, что никогда не видалъ Энареса, на берегахъ котораго разыгрывается его романъ, впрочемъ, какъ самъ онъ, такъ и его произведеніе давно позабыты. Тоже самое можно сказать и о романѣ Бернардо-де-ля-Веги "El Pastor de Iberia" (Иберійскій пастухъ) въ четырехъ книгахъ. Предполагаютъ, что авторъ родился въ Мадритѣ, но достовѣрно извѣстно только то, что онъ былъ каноникомъ въ Тукуманѣ, въ Перу, гдѣ и въ 1591 году и появился въ свѣтъ его плохой романъ. Впрочемъ очевиднымъ доказательствомъ нѣкотораго успѣха названныхъ книгъ и предшествующихъ имъ служитъ тотъ фактъ, что всѣ онѣ попали въ библіотеку Донъ-Кихота, и что три изъ нихъ удостоились высокихъ похвалъ со стороны Сервантеса,-- похвалъ, на столько преувеличенныхъ, что позднѣйшія поколѣнія не подтвердили ихъ {Don Quixote, ed. Pellicer, Parte I. Tom. I. p. 67, n ed. Clemencin, Tom. I. p. 144.}. За симъ, если не считать Аркадіи Лопе де Веги, написанной гораздо раньше, но изданной только въ 1598 году, рядъ пастушескихъ романовъ прерывается на нѣкоторое время до появленія "El Siglo de oro" (Золотой вѣкъ) Бернардо-де-Балбуэны {См. Томъ II. стр. 140--141. Слѣдуетъ также исключить изъ этого числа "Enamorada Elisea" (Влюбленную Элизею) Херонимо де Коваррубіаса Эрреры, изданную въ 1594 году; впрочемъ произведеніе это извѣстно мнѣ лишь изъ описанія его, сдѣланнаго Гайянгосомъ. Несомнѣнному исключенію подлежатъ и также "Tragedias de Amor" (Любовныя трагедіи) Хуана Арсе Солорсано, пастушескій романъ въ прозѣ, изданный въ первый разъ въ 1604 и затѣмъ въ 1607 году. Онъ на столько плохъ, что не стоило бы и упоминать о немъ; принадлежитъ онъ къ юношескимъ произведеніямъ автора, былъ раздѣленъ на 15 эклогъ или книгъ, а впервые изданъ, когда автору его было 28 лѣтъ. Но изъ 15-ти обѣщанныхъ книгъ появилось всего пять съ приложенными къ нимъ, по обычаю того времени, плохими аллегорическими комментаріями.}. Авторъ увидѣвшій свѣтъ среди виноградниковъ Валь-де-Пены, въ 1568 году, ребенкомъ сопровождалъ свою семью въ Мексику, гдѣ получилъ образованіе, и гдѣ, будучи еще 17 лѣтнимъ юношей, составилъ себѣ репутацію поэта. Одинъ разъ, а можетъ быть и больше, посѣтилъ онъ свою родину, но большую часть жизни провелъ, какъ кажется, въ Ямайкѣ, гдѣ онъ, какъ духовное лицо, пользовался бенефиціей, и въ Порто-Рико, гдѣ онъ достигъ званія епископа и гдѣ онъ умеръ въ 1627 году. Въ его произведеніи мы тщетно будемъ искать описанія нравовъ Новаго Свѣта или его величественной природы. Книга издана въ Мадритѣ въ 1608 году и ничего не проиграла бы, если бы авторъ ея никогда не выѣзжалъ оттуда. Но все-таки романъ Бальбуэны не лишенъ достоинствъ. Стихотворенія, которыми онъ переполненъ, въ большинствѣ принадлежатъ къ итальянской школѣ; но они многимъ выше стихотвореній, встрѣчающихся въ подобныхъ сомнительнаго достоинства романахъ. Что касается до прозы, она, не смотря на нѣкоторую аффектацію, отличается мелодичностью, простотою и плавностью. Ни одна изъ 9-ти эклогъ (таково не подходящее названіе частей этой книги) не имѣетъ ни малѣйшей связи ни съ историческими событіями ни съ скандальной хроникой своего времени; этимъ, по всей вѣроятности, и объясняется то обстоятельство, что современники встрѣтили книгу Бальбуэны равнодушнѣе даже, чѣмъ они встрѣчали и худшія произведенія подобнаго рода. Какъ бы то ни было, но романъ Бальбуэны находился долгое время въ пренебреженіи и вышелъ вторымъ изданіемъ только въ 1821 году, когда на его долю выпала рѣдкая честь быть заново изданнымъ испанской Королевскою Аакадеміей {Изданію предпосланы всѣ свѣдѣнія о Бальбуэнѣ, которыми владѣетъ современная наука.}.
   Въ годъ, слѣдовавшій за появленіемъ "Siglo de oro", Христоваль Суаресъ де Фигероа, уроженецъ Валльядолида, юристъ и воинъ, издалъ свою "Constante Amarilis" (Вѣрную Амариллу) въ четырехъ бесѣдахъ, -- романъ, наполненный подобно своимъ предшественникамъ мелкими стихотвореніями и разсказами о совершенно вымышленныхъ событіяхъ {Существуетъ изданіе этого романа 1614 года, съ Французскимъ переводомъ en regard; но лучшее изъ его изданій, мадридское, 1781 года in-8о.}.
   Авторъ провелъ большую часть жизни въ Италіи, гдѣ составилъ себѣ имя превосходнымъ переводомъ Вѣрнаго Пастуха (Pastor Fido) Гварини {Переводъ этотъ былъ изданъ впервые, въ Неаполѣ, въ 1602 году и вышелъ исправленнымъ изданіемъ въ Валенсіи въ 1690 году, in 12о. Привожу начало III-го акта:
   
   О primavera, juventud del ano,
   Nueva madré de flores,
   De nuevas yervezillas y d'amores,
   Tu buelves, mas contigo
   No buelven los serenos
   Y aventnrosos dias de mis gustos;
   Tu buelves, si, tu buelves,
   Mas contigo no torna
   Sino la remembranèa.
   Miserable y doliente
   De mi caro tesoro ya perdido.
   p. 94.
   T. e. "О весна, юность года, мать новыхъ цвѣтовъ, новыхъ побѣговъ и новой любви, ты возвращаешься, но съ тобой не возвращаются веселыя и свѣтлые дни моего счастья. Ты возвращаешься, возвращаешься, но не приносишь съ собой ничего кромѣ горькаго и отравляющаго воспоминанія о потерянномъ сокровищѣ".
   Мѣсто это передано совершенно буквально, такъ что нѣтъ необходимости приводить италіанскій текстъ; оно замѣчательно по своей легкости и плавности.
   Существуетъ переводъ "Pastor Fido" принадлежащій одной испанской еврейкѣ, доньѣ Изабеллѣ де Корреа. Мнѣ извѣстно только третье изданіе этого труда [Antwerp, 1694 12-mo] представляющаго собой одинъ изъ немногихъ поэтическихъ трофеевъ, принадлежащихъ прекрасному полу еврейской расы, но въ сущности говоря онъ не заслуживаетъ большихъ похвалъ. Женгене жалуется на чрезмѣрную длину подлинника, содержащаго 7000 строкъ. Онъ длиненъ несомнѣнно, но переводъ доньи Изабеллы еще длиннѣе: въ немъ, полагаю, болѣе 11000 строкъ. Впрочемъ главный недостатокъ его не столько длина, сколько -- безвкусіе. Въ "Comedias Escogidas", Tom. VIII, 1657, f. 106, помѣщена драма, носящая также заглавіе "El Pastor Fido", Не смотря на то, что ее приписываютъ такимъ тремъ знаменитымъ поэтамъ, какъ Солисъ, Коэлло и Кальдеронъ, она не имѣетъ большихъ достоинствъ.} и издалъ впослѣдствіи нѣсколько собственныхъ произведеній, имѣвшихъ большую извѣстность {Антоніо [Bib. Nova, Tom. I, p. 251] перечисляетъ только девять произведеній Фигероа, о которыхъ будетъ сказано въ своемъ мѣстѣ. Но перечень Антоніо вѣроятно не полонъ, ибо самъ Фигероа въ 1618 году [Pasagero. f. 377] говоритъ, что онъ издалъ уже семь сочиненій, а Антоніо, упоминаетъ до этого года только о шести. Кромѣ того въ предисловіи къ біографіи маркиза Каньете, составленной Фигероа, въ 1613 году одинъ изъ его друзей говоритъ, что въ предшествующія 10 лѣтъ, Фигероа написалъ восемь сочиненій.}.
   Фигероа повидимому былъ человѣкъ не добраго и даже коварнаго характера. Въ любопытномъ очеркѣ собственной жизни, вставленномъ въ его "Раsagero" онъ жестко и не великодушно относится ко многимъ изъ своихъ современниковъ. Самъ Сервантесъ, только что умершій, и втеченіе всей своей жизни великодушно расточавшій похвалы всѣмъ своимъ собратьямъ, не избѣжалъ злобы Фигероа {Navarrete, Vida de Cervantes, pp. 179--181 и въ другихъ мѣстахъ. Весьма любопытныя подробности, приводимыя Фигероа относительно его собственной жизни, и не вошедшія ни въ одну изъ его біографій, находятся въ его "Pasagero" съ 286 листа но 392. Подобно многимъ другимъ мѣстамъ этой странной книги, онѣ преисполнены злобныхъ выходокъ противъ его современниковъ, Лопе де Веги, Вилльегаса, Эспинозы и др.}. Послѣднее сочиненіе этого писателя помѣчено 1621 годомъ и за симъ мы болѣе ничего не знаемъ о немъ. Его Amaryllis, написанная по его словамъ, въ угоду одному высокопоставленному лицу, не удовлетворяла самого автора {Pasagero, f. 96, b.}. Произведеніе это однако написано легкимъ, довольно правильнымъ слогомъ. Не смотря на то, что въ немъ встрѣчается не мало напыщенныхъ, скучныхъ разсужденій, какъ напр. въ первой книгѣ по поводу поэзіи и есть несообразности, въ родѣ видѣнія Венеры и ея двора во второй книгѣ, тѣмъ не менѣе это единственное изъ произведеній Фигероа, которое выдержало много изданій и много читалось втеченіи послѣдняго столѣтія. Послѣ Amaryllis въ Испаніи появилось еще нѣсколько пастушескихъ романовъ, но ни одинъ изъ нихъ не имѣлъ даже такихъ достоинствъ, и не пользовался такимъ значительнымъ успѣхомъ. Эспинель Адорно {El Premio de la Constantia y Pastores de Sierra Bermeja, por Jacinto de Espinel Adorno, "Madrid", 1620, 12-vo 162 листа. Я не нашелъ другаго описанія этой книги, кромѣ небольшаго отзыва о ней у Антоніо, Bib. Nov. Tomi, p. 613. Тѣмъ не менѣе произведеніе это лучше многихъ удостоившихся общихъ похвалъ.}, португалецъ Ботельхо {"El Pastor de Clenarda de Miguel Botelho de Carvalho, "Madrid" 1622, 8-vo. Онъ папистъ еще нѣсколько другихъ сочиненій исключительно на кастильскомъ языкѣ, не говоря уже о своей поэмѣ Filis написанной октавами и содержащей описанія его собственной жизни и приключеній. Barbosa, Bib, Lus, Tom. III. p. 466.}, Кинтана принявшій имя Куэвы {Experiancias de Amor y Fortuna, por el Licenciado Francisco de las Cuevas de Madrid", Barcelona, 1649, 12-mo. Смотри также Baena, Hijos de Madrid. Tom. II. pp. 172 and 189". Франсиско де Кинтана посвятилъ эту пастораль Лопе-де-Вегѣ и получилъ въ отвѣтъ любезное посланіе, гдѣ говорится о Кинтапѣ, какъ о молодомъ человѣкѣ и объ его книгѣ, какъ о первомъ его произведеніи. Есть изданія его 1626-го, 1646-го, 1654 то упомянутое выше барселонское изданіе и одно мадридское 1666-in -- 12о. у Лопе въ Obras Sueltas", рр. 353--400, помѣщена проповѣдь, произнесенная Кинтано на похоронахъ Лопе, въ которой онъ называетъ себя "его близкимъ другомъ".}, Корраль {"La Cintia de Aranjuez, Prosas у Versos, por Don Gabriel de Corral, Natural de Valladolid", Madrid, 1629, 12-mo, 20ó листовъ. Я не знаю другаго изданія. Авторъ жилъ въ Римѣ между 1630 и 1632 годомъ, а можетъ быть и позже (Antonio, Bib, Nova, Tom. 1 p. 505). Подобно Кинтанѣ, онъ по слогу принадлежалъ къ школѣ Гонгоры.} и Саведра {"Los Pastores del Betis, por Gonzalvo de Saavedra", Trani, 1633, 4-to, pp. 280. Сочиненіе это было написано повидимому въ Италіи. Объ авторѣ мы знаемъ только, что онъ былъ однимъ изъ двадцати четырехъ судей въ Кордовѣ. Слогъ его напыщенъ. Къ имѣющемуся у меня экземпляру романа, помѣченнаго на послѣдней страницѣ 1634 г., приложены въ видѣ отдѣльнаго трактата 4 листа религіозныхъ и нравственныхъ совѣтовъ, обращенныхъ къ сыну автора, отправлявшагося въ качествѣ правителя въ одну изъ неаполитанскихъ провинцій. Трактатъ лучше написанъ, чѣмъ самый романъ.} заканчиваютъ собою рядъ сочинителей пастушескихъ романовъ; а послѣднимъ кромѣ того завершается и цѣлое столѣтіе, считая съ момента появленія перваго романа этого рода, въ эпоху Монтемайора. Всѣ произведенія, названныхъ писателей заражены дурнымъ вкусомъ той эпохи. Взятыя въ общемъ, они не оставляютъ ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что пастушескій романъ вытѣснилъ собою рыцарскій и въ значительной степени унаслѣдовалъ его популярность. Большинство изъ упомянутыхъ мною произведеній выдержало по нѣскольку изданій и "Діана" Монтемайора, первое и лучшее изъ нихъ, несомнѣнно читалось въ Испаніи въ XVI вѣкѣ больше всѣхъ другихъ произведеній, за исключеніемъ развѣ "Целестины".
   Все сказанное покажется весьма страннымъ, если мы будемъ имѣть въ виду только нелѣпости и несообразности, неизбѣжно наполняющія собою всѣ пастушескіе романы. Но есть другая сторона дѣла, которую не слѣдуетъ упускать изъ виду. Несомнѣнно, что въ основѣ пастушескаго романа лежитъ одинъ изъ самыхъ естественныхъ и глубочайшихъ элементовъ человѣческой природы,-- любовь къ красотамъ сельской природы, къ сельской тишинѣ, словомъ ко всему тому, изъ чего складывается сельская жизнь, въ отличіе отъ жизни городской, исполненной стѣсненій, искуственность и тяжесть которой не чувствуютъ развѣ только весьма немногіе. Не мудрено поэтому, что пастушеская поэзія пользовалаль такимъ успѣхомъ во всѣхъ государствахъ новѣйшей Европы, какъ-то можно судить въ Италіи -- по успѣху, выпавшаго на долю Саннацаро, во Франціи -- по "Астреѣ" Дюрѣе и въ Англіи по "Аркадіи" сэра Филипа Сиднея. Два послѣднихъ пастушескихъ романа несравненно длиннѣе испанскихъ; англійскій пользовался болѣе столѣтія популярностью, которая можетъ быть не уступала и популярности "Діаны" Монтемайора {Сюда можно присоединить и Португалію. "Мепша è Moèa" Бернардино Рибейро, изданная въ 1557 г. представляетъ собою великолѣпный отрывокъ въ пастушескомъ родѣ. Однимъ изъ лучшихъ и обширнѣйшихъ португальскихъ пастушескихъ романовъ можно считать "Primaveira" (Весна) Франсиско Родригеса де Лобо, въ трехъ частяхъ, выходившихъ между 1601--1614 гг.
   Первая часть была переведена на испанскій языкъ Хуаномъ Моралесомъ въ 1629 г. Оба произведенія пользовались долгое время большимъ успѣхомъ въ Португаліи и продолжаютъ находить читателей до сихъ поръ. См. Barbosa, Bib. Lus. Tom. I, p. 518, Tom. II, p. 242.}.
   Нѣтъ сомнѣнія, что въ Испаніи, какъ и повсюду, недостатки этого рода вымысловъ были скоро замѣчены. Даже тѣ изъ писателей, которые наиболѣе писали въ пастушескомъ родѣ давали понять, что они прекрасно чувствуютъ фальшь, неразрывно связанную съ этого рода произведеніями. Сервантесъ, выразившій передъ смертью сожалѣніе, что оставляетъ свою "Галатею" не оконченной, не разъ въ своемъ "Донъ-Кихотѣ" подсмѣивается надъ всѣми подобными вымыслами, а въ своемъ "Coloquio de los perros" (Разговорѣ собакъ) онъ позволяетъ одной изъ нихъ, бывшей въ услуженіи у пастуха, сатирически относиться къ ложному изображенію жизни въ лучшихъ пастораляхъ его времени, не исключая и своихъ собственныхъ {Don Quixote, Parte 1. c. 6, при разборѣ библіотеки, когда племянница проситъ его, чтобы пастушескіе романы были бы сожжены вмѣстѣ съ рыцарскими книгами; она боится, чтобъ ея дядя, соскучивъ жизнью странствующаго рыцаря, не впалъ бы въ другое безуміе, не вздумалъ бы сдѣлаться пастухомъ См. Parte 11. с. 67 и 73 гдѣ ея опасенія готовы осуществиться.}. Лопе де Вега, издавшій свою "Аркадію" при обстоятельствахъ, доказывающихъ, какъ сильно онъ вѣрилъ въ солидныя достоинства находящихся въ ней прекрасныхъ разсказовъ, не колеблется однако устами пастуха, въ одной изъ комедій заявить, что жизнь среди стадъ въ ненастную погоду не такъ привлекательна, какъ ее описываютъ въ пастораляхъ. "И я желалъ бы -- говоритъ онъ, чтобъ на моемъ мѣстѣ былъ одинъ изъ тѣхъ, которые сочиняютъ пастушескія книги и описываютъ въ нихъ цвѣты, деревья, фонтаны и вѣчную весну" {Comedias, Farte 17, Madrid, 1615, 4-to, f. 102. "El Cuerdo eu su Casa. Act. I". Онъ повторяетъ ту же насмѣшку въ "Dorotea. Act II. Sc. 5.}.
   Тѣмъ не менѣе ни Сервантесъ, ни Лопе, ни другіе писатели того времени вовсе не думали серьозно пренебрегать пастушескими романами. Напротивъ, въ самомъ ихъ стилѣ, бывшемъ вообще подражаніемъ итальянскому, было нѣчто привлекательное для развитаго кастильскаго слуха, особенно въ тѣ времена, когда школа Гарсильяссо достигла высшей точки своей популярности. Кромѣ того описанныя въ пастушескихъ романахъ дѣйствительныя событія и любовныя исторіи высокопоставленныхъ лицъ придавали имъ нѣчто загадочное и замаскированное, а это сильно возбуждало любопытство публики, знавшей ихъ авторовъ или вращавшейся въ кругу ихъ героевъ и героинь {"Діана Монтемайора", говоритъ Лопе де Вега въ одномъ мѣстѣ своей "Doro'ea", уже приведенномъ въ примѣчаніи 8-мъ, "была дама изъ Донъ-Хуана,-- городка близь Леона,-- и Монтемайоръ обезсмертилъ, какъ эту особу, такъ и рѣку Эму. Филида Монтальво, Галатея Сервантеса и Филида Фигероа были также реальными личностями". Сюда, основываясь на свидѣтельствѣ авторовъ, можно прибавить и другихъ, какъ-то: Los Diez Libros de Fortuna y Amor, "La Cintia de Aranjuez" etc," См. прим. Клеменсина къ Don Quxote. Tom. IV p. 440}. Но главнымъ образомъ способствовало популярности пастушескихъ романовъ то, что встрѣчающіеся въ нихъ проблески правды и естественности:-- напримѣръ искренняя и глубокая нѣжность Монтемайора, прелестныя описанія сельской жизни, которыми богатъ Бальбуэна -- несомнѣнно освѣжающимъ образомъ дѣйствовала на чопорную и чинную придворную публику въ царствованіе Филиппа II и III, когда культура общества болѣе чѣмъ гдѣ либо основывалось на военныхъ доблестяхъ и на рыцарскомъ духѣ. Поэтому, пока былъ въ силѣ этотъ порядокъ вещей, пастушескіе вымыслы и фантазіи, исполненные мечтаній о поэтической Аркадіи, пользовались въ Испаніи успѣхомъ, какой нигдѣ больше не выпадалъ на ихъ долю. А какъ только этотъ порядокъ вещей отжилъ свое время, вмѣстѣ съ нимъ исчезли и пастушескіе романы.
   

ГЛАВА XXXIV.

Романы изъ жизни плутовъ и мошенниковъ.-- Нравы ихъ породившіе.-- Лазарильо де Тормесъ Мендозы.-- Гусманъ изъ Альфараче Матео Алемана; его подложное продолженіе, сочиненное Санавед рой, и настоящее, написанное самимъ авторомъ.-- Пересъ.-- Эспинель и его Маркосъ де Обрегонъ.-- Янесъ.-- Кеведо.-- Солорзано.-- Энрике Гомесъ.-- Эстеванилльо Гонзалесъ.

   Слѣдующая за пасторалью форма поэтическаго вымысла была новелла въ такъ называемомъ плутовскомъ родѣ (gusto picaresco) которая въ силу большей правдивости своихъ изображеній пользовалась и болѣе прочнымъ успѣхомъ. Взятые въ цѣломъ разсказы изъ жизни плутовъ представляютъ собою весьма своеобразный родъ сочиненій, проникнутый національнымъ духомъ и оригинальной живописью характеровъ, дающими имъ право на особое мѣсто въ исторіи новой литературы.
   Происхожденіе этого рода произведеній очень просто и легко объясняется особенностями ихъ характера. Онъ былъ естественнымъ продуктомъ внутренняго состоянія извѣстныхъ классовъ испанскаго общества въ эпоху его появленія, состоянія которое съ тѣхъ поръ мало измѣнилось и которое способствовало возникнувшимъ на его почвѣ новелламъ до сихъ поръ сохранять свою популярность. Прежде, чѣмъ перейти къ подробной характеристикѣ плутовскихъ романовъ, мы должны познакомить читателя съ тѣми общественными условіями и съ тѣми нравами, которые ихъ произвели.
   Племенная и религіозная борьба, такъ долго и всецѣло поглощавшая собою все существованіе и мысль Испаніи, почти прекратилась во времена Фердинанда и Изабеллы. Но вмѣстѣ съ ней не исчезъ характеръ и духъ, воспитанный ею въ испанскомъ народѣ. Напротивъ, этотъ духъ укоренился грандіозными предпріятіями Карла V въ Италіи, Франціи и Германіи, до того что испанцы всегда склонные къ беззавѣтному энтузіазму, сочли себя несомнѣнно призванными къ созданію новой имперіи, обнимающей собою весь Новый Свѣтъ и все, что было заманчиваго въ старомъ,-- имперію, которая своей славой и могуществомъ должна была превзойти имперію Цезарей во дни ея величайшаго процвѣтанія.
   Испанцы такъ сильно увѣровали въ эту мечту, что каждому изъ нихъ хотѣлось принять личное участіе въ ея осуществленіи. Поэтому не только для высшаго дворянства, но для всѣхъ рыцарей и вообще людей благороднаго происхожденія, не принадлежавшихъ къ черни или къ составу администраціи и искавшихъ случая отличиться, не было карьеры болѣе привлекательной, какъ военная служба.
   Хлопотливая сутолока обыденной жизни, занятіе ремеслами и торговлею -- ко всему этому стали относиться равнодушно и даже съ презрѣніемъ, тогда какъ ряды арміи были переполнены волонтерами и множество дворянъ и людей образованныхъ, каковы напримѣръ Сервантесъ и Лопе де Вега, охотно служили простыми солдатами.
   Но какъ ни огромны были арміи Карла V и Филиппа II, не всѣ желающіе могли попасть въ ихъ ряды, поэтому много людей благороднаго происхожденія оставалось праздными, потому что для нихъ въ обществѣ не было подходящей дѣятельности. Другіе же наоборотъ, испытавшіе лишевія военной жизни, разочаровывались въ ней и возвращались на родину, неспособные ни къ какому иному дѣлу. Изъ этихъ двухъ категорій составился тотъ праздный классъ людей, который тяготѣлъ надъ остальнымъ обществомъ въ главныхъ городахъ Испаніи, жилъ лестью, низкой интригой, а иногда и преступленіемъ. Такихъ господъ было много; ихъ вездѣ узнавали сразу и изображеніе характеровъ ихъ, вполнѣ вѣрное дѣйствительности, встрѣчается у Мендозы и Кеведо. Это -- голодные, высокомѣрные гидальго, которые ищутъ приключеній на улицахъ или толпятся въ министерскихъ переднихъ и надоѣдаютъ сановникамъ просьбами о самыхъ незначительныхъ должностяхъ {Навахіэро весьма живо очертилъ нѣсколькими штрихами характеръ бѣдныхъ и гордыхъ гидальго видѣнныхъ имъ въ Толедо въ 1525 году. "De cavalieri pochi sono che habbino molta intrata; ma in loco di quelle, suppliscono con superbia, è, come dicon loro, con fantasia, della quale sono si ricchi, che, же fossero eguali le facultá, non bastaria il monde contra loro". Ed 1503, f. 10.}.
   Былъ въ Испаніи и еще одинъ сортъ людей, близкихъ по характеру къ описанному хотя и обязанный своимъ возникновеніемъ другимъ причинамъ; онъ также фигурируетъ и въ литературныхъ произведеніяхъ, о которыхъ теперь идетъ рѣчь. Это -- наиболѣе энергичныя, хитрыя и безнравственныя личности, вышедшія изъ низшихъ слоевъ общества и отлично понявшія, что сила, власть и всѣ выгоды, составлявшіе предметы ихъ стремленій, находятся уже въ рукахъ аристократическаго сословія которое не требуетъ отъ нихъ ничего, кромѣ искренней преданности. И дѣйствительно, втеченіе долгаго періода внутреннихъ неурядицъ и смутъ эти люди служили своимъ повелителямъ преданно и беззавѣтно, не задаваясь вопросами о правѣ и, вѣроятно, нисколько не чувствуя себя униженными. Въ тѣ времена они нуждались только въ покровительствѣ, и получая его, не мечтали ни о чемъ другомъ. Но впослѣдствіи передъ ними открылись другія перспективы. Но мѣрѣ изгнанія Мавровъ въ странѣ водворялся миръ, а мирное время помогло развитію чувства независимости и личнаго достоинства, которое стало выражаться, то соціальными волненіями, то частными смутами въ университетахъ, то наконецъ открытыми возстаніями городскихъ общинъ (Comuneros) за свои права. Съ этими движеніями народныхъ массъ, почти всегда успѣшно подавляемыми правительствомъ, совпали и завоеванія въ Америкѣ, откуда потекли волны золота и серебра въ страну, которая долгое время считалась одной изъ бѣднѣйшихъ и несчастнѣйшихъ странъ Европы. но какъ легко пріобрѣтались, такъ и легко растрачивались эти сокровища, попавшія впервые въ руки военныхъ авантюристовъ и тѣхъ, кто пріобрѣлъ себѣ должности или земли въ Новомъ Свѣтѣ. Наиболѣе смышленныя и испорченныя личности изъ низшихъ классовъ быстро научились ухаживать за новоявленными богачами, вернувшимися въ отечество съ видными капиталами и нашли легкія средства подбирать золотой дождь, который сыпался отовсюду съ такимъ изобиліемъ, что всѣ класіы общества подверглись его развращающему вліянію. Для людей бѣдныхъ и низко стоящихъ на общественной лѣстницѣ самыми легкими средствами были, конечно, плутни всякаго рода и лесть; вотъ почему то и другое развилось въ нихъ до высшей степени. Золото обѣихъ Индій явилось тучнымъ удобреніемъ, на которомъ выросли паразиты, плуты и другіе вредные люди. Поль, сынъ цирюльника и племянникъ палача, Кортадильо. маленькій воришка, отецъ котораго былъ деревенскимъ портнымъ; Лазарильо, которому такъ и не удалось устроить себѣ приличную генеалогію, всѣ они сдѣлались въ испанской литературѣ неизмѣнными представителями своего класса, хорошо извѣстнаго подъ унизительнымъ прозвищемъ Catariberas {Относительно этой низкой сволочи приказныхъ, истыхъ шакаловъ, извѣстныхъ подъ названіемъ Catariberas. См. выше, T. I, стр. 478, 479 и Примѣчаніе. Въ своемъ замѣчательномъ сочиненіи, написанномъ въ тюрьмѣ съ цѣлью убѣдить Филиппа IV стремиться къ всемірной монархіи Камнанелла указываетъ на пагубное вліяніе индѣйскихъ сокровищъ на нравы Испанцевъ, въ особенности средняго и низшаго классовъ "Vere affirmare possumns" говоритъ онъ mundum novum quodammodo perdidisse mundum veterem";-- прибавляя, что люди готовы отдать все за американское золото, "mancipantes seipsos iertilitati pecuniae et divitum domibus". Th. Campanellae de Monarch! Hispanica Discursus, Ed, Elsevir, 1640, cap. 16, pp. 170, 171.}, или подъ болѣе веселой кличкой плутовъ. (Picaros).
   Первое литературное произведеніе, отразившее это состояніе общества была извѣстная намъ повѣсть Мендозы Лазарильо де Тормесъ, изданная впервые въ 1554 г. (См. о ней T. I, стр. 422--423); онъ представляетъ собою смѣлый, недоконченный эскизъ жизни плута, вышедшаго изъ подонковъ общества.
   Черезъ сорокъ шесть лѣтъ послѣ него явился Гусманъ изъ Альфараче Матео Алемана, лучшее и обстоятельнѣйшее изображеніе плутовскихъ нравовъ, какое только существуетъ въ испанской литературѣ {Гусманъ изъ Альрараче, истый рісаго: онъ гордится своимъ общественнымъ положеніемъ, не смотря на всю его низость. Lib. II, с. 2.}. Мы не знаемъ причины побудившей Алемана написать это произведеніе и очень мало знаемъ о самомъ авторѣ. Онъ родился въ Севильѣ, написалъ три или четыре другихъ менѣе интересныхъ книги, служилъ на коронной службѣ въ министерствѣ финансовъ и, благодаря этому, имѣлъ непріятный процессъ. Наконецъ вернувшись по собственной волѣ къ частной жизни, онъ посѣтилъ Мексику въ 1609 г. и посвятилъ остатокъ дней своихъ литературнымъ занятіямъ, проживая то въ Мексикѣ, то въ Испаніи {Antonio. Bib. Nova, статья Matthoeus Aleman; и Salvä, Bepertorio Americano, 1827, Tom. III. p. 65. Относительно его пререканій съ правительствомъ, см. "Vida de Cervantes" Наваррете, 1819, стр. 441. Повидимому онъ въ престарѣлыхъ годахъ отправился въ Мексику. Донъ Адольфо де Кастро въ концѣ "Buscapie". 1848, помѣстилъ письмо Алемана къ Сервантесу, помѣченное Севильей, 20-ое апрѣли, 1607 г. безъ указанія откуда и какимъ путемъ онъ добылъ его. Письмо переполнено всякаго рода пословицами и намеками, темный смыслъ которыхъ, не устоялъ противъ ученой проницательности де Кастро. Письмо наполнено жалобами Алемана на свою судьбу и предсказаніями успѣха Сервантесу; оно оканчивается намѣреніемъ автора отправиться въ Мексику. Я не вѣрю въ подлинность этого письма. Признать его подлинность,-- значило бы по моему мнѣнію нанести смертельный ударъ мнѣнію Клеменсина, который въ своихъ примѣчаніяхъ къ І-му и ІІ-му тому Донъ-Кихота, (Parte I, с. 22, parte И, с. 4.) увѣряетъ, что Сервантесъ отзывался съ пренебреженіемъ о Гусманѣ изъ Альфараче. Мнѣніе Климепсина окончательно падаетъ, если отношенія между Сервантесомъ и Алеманомъ были на столько дружественны, на сколько то можно заключить изъ письма, обнародованнаго де Кастро.}. Весьма возможно, что одно время онъ служилъ и въ военной службѣ. По крайней мѣрѣ одинъ изъ его друзей въ похвальномъ словѣ, предпосланномъ второй части романа, такъ характеризуетъ его автора: "Трудно было встрѣтить воина съ кошелькомъ болѣе тощимъ и сердцемъ болѣе добрымъ, проведшаго болѣе бурную и несчастную жизнь, чѣмъ Алеманъ, и вслѣдствіе того только, что онъ предпочиталъ лучше быть бѣднымъ философомъ, чѣмъ богатымъ льстецомъ".
   Каковы бы не были обстоятельства жизни Матео Алемана и страданія, которыя пришлось ему вынести, его права на память потомства заключаются единственно въ его Гусманѣ изъ Альфараче. Въ томъ видѣ, въ какомъ дошелъ онъ до насъ, этотъ романъ дѣлится на 2 части, изъ которыхъ первая была издана въ Мадритѣ 1599 г. Герой его, сынъ генуэзскаго банкрота -- купца, поселившагося въ Севильѣ и не пользовавшагося хорошей репутаціей. Оставшись еще мальчикомъ послѣ раззоренія и смерти отца, онъ убѣгаетъ отъ матери и бросается въ міръ приключеній. Прямо изъ рукъ правосудія онъ попадаетъ въ Мадритъ. Въ столицѣ онъ подвергается всевозможнымъ злоключеніямъ: сначала служитъ поваренкомъ, потомъ оборванцемъ -- посыльнымъ и исполняетъ порученія всякаго встрѣчнаго, пока, наконецъ, ему не удается завладѣть довѣреной ему значительной суммой денегъ и бѣжать въ Толедо, гдѣ онъ выдаетъ себя за дворянина. Здѣсь онъ въ свою очередь дѣлается жертвой такого-же мошенничества и, потерявши почти всѣ свои деньги, записывается волонтеромъ въ итальянскую войну. Съ этого момента звѣзда его меркнетъ. Въ Барселонѣ онъ снова дѣлается воромъ и мошенникомъ, а въ Генуѣ и Римъ превращается прямо въ уличнаго нищаго. Въ Римъ онъ попадается на глаза одному кардиналу, который беретъ его къ себѣ въ пажи.-- На этомъ мѣстъ онъ могъ бы долго жить безъ нужды, если бы не увлекся снова мошенническими продѣлками. Онъ теряетъ свою должность, проигрываетъ въ карты всѣ свои деньги и влачитъ жалкое существованіе пока не поступаетъ на службу къ французскому посланнику.
   Этимъ кончается первая часть, имѣвшая большой успѣхъ, какъ картина нравовъ и пороковъ того времени, отмѣченнаго сластолюбивымъ царствованіемъ Филиппа III и развращающимъ вліяніемъ его любимца, герцога Лермы; картина вѣрно изображающая тотъ безпорядочный и сумасбродный карнавалъ, который наступилъ вслѣдъ за лицемѣріемъ и сдержанностью послѣднихъ мрачныхъ лѣтъ царствованія Филиппа II-го. Въ годъ своего появленія, романъ Але мана имѣлъ три изданія, и меньше чѣмъ въ шесть лѣтъ онъ выдержалъ ихъ 26, не считая переводовъ на языки французскій и италіанскій {Первыя три изданія, мадригское, барселонское и сарагосское хорошо извѣстны и вышли всѣ въ 1599 году. Доказательствомъ существованія другихъ 23-хъ изданій служитъ письмо, приложенное къ І-му изданію второй части, (Valencia, 1605, 12-mo) и принадлежащее Вальдесу, на авторитетъ котораго въ данномъ случаѣ можно положиться. Онъ категорически утверждаетъ: "количество изданныхъ экземпляровъ перешло за 50,000, а число изданій, насколько мнѣ извѣстно, достигло 26." Если придавать вѣру приведенному въ послѣднемъ примѣчаніи мнѣнію Клименсина, то станетъ яснымъ, что именно съ цѣлью посмѣяться надъ заявленіемъ Вальдеса Сервантесъ вложилъ слѣдующія слова въ уста Донъ-Кихота относительно первой части своего романа: "уже вышло 30,000 томовъ моей біографіи и если будетъ угодно Богу, то но всѣмъ вѣроятіямъ ихъ выйдетъ 30 разъ 30,000." Parte, II, с. XVI.}. Въ 1607 г. вышло подложное продолженіе романа въ видѣ 2-ой части, принадлежавшее по всей вѣроятности перу Хуана Марти, адвоката изъ Валенсіи, скрывшаго свое имя подъ псевдонимомъ Матео-Лухана и-Сайаведры {Продолженіе это, объемомъ своимъ уступающее первой части подлинника, было напечатано въ Мадритѣ въ 1816 году, 8-vo, въ 3-мъ томѣ "Biblioteca" Арибо. До этого оно было почти неизвѣстно въ литературѣ и не обратило на себя вниманія библіографовъ. Эбертъ, отыскавшій слѣды его, приписалъ его самому Алеману и принялъ за настоящую вторую часть "Гусмана"; но онъ ошибался. Какъ самъ Алеманъ, такъ и его другъ Вальдесъ, ясно высказываются по этому предмету въ письмахъ предпосланныхъ первому изданію 2-ой части. Вальдесъ заявляетъ, что авторъ продолженія, о которомъ идетъ рѣчь, "былъ валенсіецъ, назвавшійся Матео-Люханомъ въ подражаніе Матео-Алеману". Самъ же Алеманъ признается, что онъ долженъ былъ переработать всю вторую часть, такъ какъ вслѣдствіе обращенія его рукописи въ публикѣ, у него похитили его мысль и часть матеріаловъ, на основаніи которыхъ она была первоначально составлена. Фустеръ въ своей "Biblioteca" (tom. I, p. 198) приводитъ вѣскія доказательства въ подтвержденіе того, что подложная 2-ая часть была написана Хуаномъ-Марти, валенсійскимъ адвокатомъ. Впрочемъ старанія Фустера становятся совершенно излишни въ виду заявленія самого Алемана. См. книга ІІ-ая, глав. II и IV и также кн. І-ая, глав. 8.}. Эта недостойная поддѣлка, не лишенная, однако, литературныхъ достоинствъ, вызвала справедливые упреки автору со стороны Алемана, заявившаго, что продолженіе Гусмана написано съ помощью выкраденыхъ у него рукописей. Досталось также автору и отъ друга Матео Луиса де Вальдеса, который разоблачилъ всю низость этого литературнаго подлога {Въ изданіи І-ой части, вышедшемъ въ Брюсселѣ, въ 1600 (и вѣроятно также въ первомъ изданіи ея, появившемся въ 1599 г.) Алеманъ говоритъ, что 2-ая часть уже написана и заканчивается, какъ оно и есть на самомъ дѣлѣ, ссылкою Гусмана на галеры. Такъ же кончается и подложная вторая часть, вышедшая только въ 1603 г.-- обстоятельство подтверждающее обвиненіе въ плагіатѣ.}.
   Въ 1605 году появилась подлинная 2-ая часть {Относительно времени появленія обѣихъ вторыхъ частей Гусмана существуетъ нѣкоторое разногласіе, ибо обѣ онѣ составляютъ величайшую библіографическую рѣдкость, но у меня есть и та и другая, вслѣдствіе этого я не имѣю ни малѣйшаго сомнѣнія относительно времени ихъ появленія.
   Подложная вторая часть была издана въ Мадридѣ въ 1603 г. подъ слѣдующемъ заглавіемъ: "Segunda Parte de la Vida del Picaro Guzman de Aliarache, compuesta por Mateo Luxan de Sayavedra, Natural Vezino de Sevilla. Con Licencia, en Madrid en la Imprenta Real", 1603, 12-го. pp. 437. Книга снабжена Aprovacion, помѣченнымъ Валенсія 8-го августа 1602 г. и другимъ Валльядолидъ май 1603 г., при немъ находится также позволеніе печатать помѣченое Валльядолидъ 1-го іюля 1603 г. и Тасса 3 сентября, 1603 г. способное ввести въ заблужденіе; и предисловіе Франсиска Лопеца, издателя и книгопродавца, помѣченное 23 сентября 1603 г.
   Подлинная 2-ая часть была первоначально напечатана въ Валенсіи, въ 1605 году, подъ слѣдующимъ заглавіемъ: "Segunda Parte de la Vida de Guzman de Aliarache, Atalaya de la Vida humana, por Mateo Aleman, su verdadero an tor. Y adviertá el Letor, que la Segunda Parte que salié antes destan о его m i а; solo esta roconozco por tal. Dirigida", ec. Айи 1605, Valencia. Разрѣшеніе печатать помѣчено Валенсія 22-го сентября 1605 л., Aprovacion, подписанное тѣмъ же именемъ, Petrus Joannes de Assensius, какъ и то, которое приложено къ подложной 2-ой части, помѣчено 17 октября 1605 г. Повидимому, Алеманъ преднамѣрено избралъ для напечатанія 2-ой части своего романа городъ, гдѣ жилъ Марти и всячески старался изобличить его подлогъ. Книга посвящена Донъ-Хуану де Мендозѣ; она содержитъ въ себѣ предисловіе, исполненное негодованія на подложную 2-ую часть и даже приведенное выше похвальное слово Вальдеса. Въ ней 585 стр., in 12-го не считая оглавленія, латинской эпиграммы и испанскаго сонета, написаннаго въ честь романа однимъ португальскимъ монахомъ Лопе. Какъ въ подлинной, такъ и въ подложной 2-ой части, обѣщана третья часть, никогда не появлявшаяся въ свѣтъ.}. Начинается она описаніемъ жизни Гузмана у Французскаго посланника въ Римѣ, гдѣ онъ исполнялъ самыя унизительныя обязанности, которыя вельможи той эпохи не стѣснялись возлагать на своихъ наемныхъ служителей. Но, благодаря своимъ сумасбродствамъ и преступленіямъ, онъ лишился мѣста, которое во многихъ отношеніяхъ соотвѣтствовало его личнымъ качествамъ и перебрался въ Сіенну. Здѣсь Матео Алеманъ прерываетъ свой разсказъ, чтобы вставить въ уста своего героя злую выходку противъ Сайаведры, пытавшаго ввести въ заблужденіе публику выпускомъ своей подложной 2-ой части "Гусмана". Онъ сказалъ мнѣ "говоритъ Гусманъ (весь романъ написанъ въ формѣ автобіографіи)", что онъ Андалузецъ, уроженецъ Севильи, моей родины, и принадлежитъ къ одной изъ наиболѣе извѣстныхъ и древнихъ фамилій, Сайаведра. Кто могъ ожидать, чтобы подобная личность, могла быть обманщикомъ? Однако все, что онъ ни сказалъ, было ложью: онъ оказался валенсійцемъ и изъ понятныхъ причинъ умолчалъ о своемъ настоящемъ имени. По искусству, съ которымъ этотъ юноша выражался на кастильскомъ языкѣ, по его непринужденнымъ и изящнымъ манерамъ не было никакой возможности догадаться, что онъ былъ воръ, карманникъ и искусный мошенникъ, что онъ украсилъ себя павлиными перьями, съ единственною цѣлью обманомъ проникнуть въ мой домъ, въ мою комнату, затѣмъ чтобы тамъ украсть все, что попадется подъ руку" {Parte II. Lib. I. с. 8.}.
   Личность, исторія и приключенія этого плута занимаютъ слишкомъ много мѣста во второй части "Гусмана". Разъ попавши его въ руки, Матео Алеманъ не можетъ разстаться съ нимъ, не перестаетъ бичевать его. Сайаведра обманываетъ и обкрадываетъ Гузмана въ началѣ исторіи, и потомъ онъ сопровождаетъ его въ довольно подозрительной роли въ Миланъ, Болонью, Геную и Испанію, гдѣ Алеманъ и завершаетъ свой разсказъ смертью своей жертвы, отчасти для того, чтобы избавиться отъ нея, а можетъ быть, какъ это сдѣлалъ позже и Сервантесъ въ своемъ Донъ-Кихотѣ по отношенію къ Авельянедѣ, также и для того, чтобы разомъ закончить свою исторію и помѣшать врагу продолжать ее.
   Остальная часть книги наполнена весьма разнообразными и до крайности необычайными приключеніями самого Гусмана. Въ Мадритѣ онъ дѣлается негоціантомъ и обманываетъ своихъ кредиторовъ злостнымъ банкротствомъ, а потомъ женится, но жена его вскорѣ умираетъ. Затѣмъ онъ появляется въ роли студента Алкальскаго университета и начинаетъ готовиться къ духовной карьерѣ,-- верхъ безстыдства, успѣху котораго мѣшаетъ только его второй бракъ. Вторая жена бросаетъ его въ Севильѣ, гдѣ онъ повидимому прочно основался, и убѣгаетъ съ любовникомъ въ Италію. Гусманъ снова впадаетъ въ крайнюю нищету и, не будучи въ состояніи жить съ матерью, низкой и безстыдной старухой, дѣлается мажордомомъ у одной очень богатой дамы, обкрадываетъ ее и попадаетъ на галеры. Тамъ ему удается открыть заговоръ, о которомъ онъ и доноситъ; въ награду онъ получаетъ свободу и полное помилованіе.
   На этомъ обрывается вторая часть, заключающаяся обѣщаніемъ издать третью, которая никогда не была напечатана, хотя авторъ въ предисловіи и говоритъ, что она уже готова. Такимъ образомъ романъ Алемана остался недоконченнымъ, что однако не помѣшало ему возбудить большой интересъ и восторгъ публики. Онъ издавался и переводился во всей Европѣ и появился въ переводахъ на французскій, итальянскій, нѣмецкій, португальскій, англійскій, голландскій и даже латинскій языкъ: успѣхъ рѣдкій, который объясняется отчасти временемъ, когда появился Гусманъ, всего болѣе талантомъ и умомъ автора {Библіографы приводятъ списокъ всѣхъ переводовъ Гусмана. Первый переводъ на англійскій языкъ былъ превосходно сдѣланъ Мабби (См. Wood's Athenae ed. Bliss Tom, III. p. 54, и Ret, Review, Tom. V. p. 189). Онъ имѣлъ не мѣнѣе четырехъ изданій: четвертое вышло въ Лондонѣ, въ 1656 г. In folio. Слѣдующій англійскій переводъ, принадлежащій нѣсколькимъ лицамъ, былъ видимо сдѣланъ съ французскаго перевода Лесажа. Переводъ на латинскій языкъ принадлежитъ Гаспару Энсу; я видѣлъ изданія его, помѣченыя годами 1623, 1624 и 1652. Многочисленныя изданія и переводы Гусмана свидѣтельствуютъ, какъ велика была популярность этого произведенія во всей Европѣ.}. Полныя граціи и ума, но скучныя для насъ многочисленныя нравственныя разсужденія этого романа, изложенныя чистѣйшимъ кастильскимъ языкомъ, приводили въ восторгъ ну блику и спасли книгу отъ цензуры, которая по всей вѣроятности, не оставила бы ее въ покоѣ. Сюда несомнѣнно относятся мѣста, вырвавшія у Бэнъ Джонсона такія похвалы:
   "Это испанскій Протей, пишущій на одномъ языкѣ, но вдохновляемый геніемъ всего человѣчества. Написанная имъ прекрасная и полезная книга обладаетъ тѣмъ замѣчательнымъ свойствомъ, что злые не могутъ взглянуть на нее, не почувствовавъ угрызенія совести и бѣгутъ, чтобы не увидать на ея страницахъ, какъ въ зеркалѣ своего отвратительнаго изображенія" {См. стихи, приложенныя къ переводу Мабби и подписанныя Ben Ionson.}.
   Не въ этомъ заключается однако существенное или по крайней мѣрѣ главная характерная черта романа. "Гусманъ" интересенъ и любопытенъ главнымъ образомъ потому, что онъ изображаетъ намъ въ культурной обстановкѣ того времени жизнь хитраго проникнутаго маккіавелизмомъ плута, неистощимаго въ изобрѣтеніи плутней, который смотритъ на себя и говоритъ о себѣ, не иначе какъ объ уважаемомъ и честномъ человѣкѣ; который усердно посѣщаетъ церковь и возсылаетъ теплыя мольбы къ небу, передъ совершеніемъ самого невѣроятнаго мошенничества, какъ бы желая этимъ придать своимъ продѣлкамъ больше рельефности и блеска. Здѣсь нѣтъ и помину о нравственныхъ цѣляхъ; напротивъ "Гусманъ" книга въ высшей степени безнравственная, и Лесажъ, переведшій ее вслѣдующемъ столѣтіи на французскій языкъ, замѣчаетъ въ предисловіи, что онъ "очистилъ свой переводъ отъ всѣхъ нравственныхъ разсужденій, какъ совершенно излишнихъ" {Существуетъ четыре французскихъ перевода Гусмана: первый Шапюи появился въ 1600 г., а послѣдній принадлежащій Лесажу и появившійся въ 1732 былъ нѣсколько разъ перепечатанъ. Третьимъ въ хронологическомъ порядкѣ, былъ переводъ Времена, сдѣланный во время его заключенія въ Голландіи. Будучи раздраженъ судебными порядками, отъ которыхъ ему приходилось страдать, онъ не упускаетъ случая, какъ только дѣло коснется судьи или алгвазила прибавить къ характеристикѣ автора нѣсколько ѣдкихъ эпитетовъ. См. объ этомъ предисловіе Лесажа.}.
   Само собою разумѣется, что подобный романъ долженъ изобиловать вставочными эпизодами. Эпизодъ о Сайаведрѣ, упомянутой уже нами, занимаетъ въ романѣ мѣсто, не соразмѣрное ни съ чѣмъ, кромѣ развѣ злобы автора. Другой, вставленный вначалѣ, содержитъ въ себѣ исторію Осмина и Дораксы,-- прелестный обращикъ полумавританскихъ, полухристіанскихъ вымысловъ столь свойственныхъ испанской литературѣ {Parte I. Lib. I с. 8. Эпизодъ этотъ передается самимъ Гусманомъ и по своему тому и содержанію не соотвѣтствуетъ его молодымъ годамъ. Кстати будетъ замѣтить, что Гусманъ въ романѣ весьма быстро превращается въ зрѣіаго мужа въ періодъ времени между отъѣздомъ изъ Мадрита и прибытіемъ въ Толедо, куда онъ является, спасаясь отъ преслѣдованій.}. Третій эпизодъ, разыгрывающійся въ Испаніи въ эпоху великаго коннетабля Дона Альваро де Люны, въ сущности есть ничто иное какъ пересказъ итальянской повѣсти Масуччіо, которою позднѣе воспользовались Бомонтъ и Флетчеръ въ своей пьесѣ "Маленькій французскій адвокатъ" {Beaumont und Fletcher, ed. Weber, Edinburgh, 1812 8-vo, Vol. V p. 120. Лесажъ выкинулъ его въ своемъ переводѣ на томъ основаніи, что Скарронъ уже воспользовался имъ въ одномъ изъ своихъ разсказовъ. Дѣйствительно имъ не разъ пользовались, какъ и многими другими исторіями въ этомъ родѣ.}.
   Вообще же говоря, вниманіе читателя постоянно сосредоточено на самомъ героѣ или на его длинныхъ размышленіяхъ, въ которыхъ авторъ даетъ намъ яркія, не рѣдко преувеличенныя каррикатурныя описанія всѣхъ слоевъ испанскаго общества, проходящихъ одинъ за другимъ передъ его глазами. Матео Алеманъ сперва хотѣлъ дать своей книгѣ названіе Atalaya de la vida. (Маякъ на жизненномъ пути) заглавіе весьма подходящее и легко объясняемое достоинствами книги, т. е. ея умомъ, знаніемъ жизни и общества и остроуміемъ сужденій о людяхъ и нравахъ -- качества, благодаря которымъ произведеніе это до сихъ поръ не утратила своей популярности.
   Въ 1605 году появилось другое, подобнаго-же рода произведеніе Picara Justina. (Плутовка Хустина) также весьма сомнительной нравственности. Авторъ его былъ доминиканскій монахъ, Андресъ Пересъ де Леонъ, составившій себѣ извѣстность, идо изданія этого романа и послѣ него, сочиненіемъ благочестивыхъ книгъ. Хорошо сознавая несотвѣтствіе содержанія Picara Justin а съ своей духовной профессіей, онъ издалъ книгу подъ псевдонимомъ Франсиско Лопеса де Убеды. Онъ увѣряетъ, что написалъ ее еще будучи студентомъ Алькальскаго университета и, что по выходѣ въ свѣтъ "Гусмана изъ Альфараче", сдѣлалъ къ ней много добавленій. Въ сущности это ничто иное, какъ слабое подражаніе роману Алемана. Первая книга содержитъ въ себѣ скучный и растянутый разсказъ о предкахъ Хустины, цирюльникахъ и содержателяхъ театровъ маріонетокъ. Въ остальныхъ разсказывается ея собственная не богатая приключеніями жизнь до перваго брака, заканчивающаяся заявленіемъ героини, что въ то время, какъ она писала свои мемуары, она успѣла уже два раза быть замужемъ, что теперь она вышла въ третій разъ за Гусмана изъ Альфараче и будетъ продолжать свое жизнеописаніе, если публика заинтересуется имъ.
   Слабость вымысла въ "Хустинѣ" обнаруживается бѣдностью эпизодовъ и слабымъ ихъ интересомъ. Самъ авторъ сознается, что всѣ они, за немногими исключеніями, результаты его собственной опытности. Это обстоятельство въ соединеніи съ тощими "поученіями", какъ онъ ихъ называетъ, т. е. наставленіями противъ сумасбродства и преступленій, совершаемыхъ героиней, заканчивающими каждую главу, вполнѣ оправдываетъ появленіе книги, въ сущности несомнѣнно вредной. Слогъ не лучше содержанія; въ немъ видно постоянное, но рѣдкое удающееся автору, стремленіе блеснуть остроуміемъ. При томъ онъ злоупотребляетъ новыми словами и непривычными оборотами фразъ, не соотвѣтствующими духу языка, что побудило даже одного испанскаго критика выставить Переса, какъ перваго писателя, покинувшаго изъ за какого-то страннаго каприза старинный, серьозный, благородный слогъ и стремившагося замѣнить его новымъ своего собственнаго изобрѣтенія {Первое изданіе Picara Justіna принадлежитъ Мединѣ дель Кампо, 1605 г., in 4-to; съ тѣхъ поръ оно вышло нѣсколькими изданіями. Лучшее изъ нихъ -- мадридское, 1735 in 4-to сдѣланное Майнисомъ-и-Сискаромъ, который въ предисловіи называетъ автора древнѣйшимъ исказителемъ испанской прозы. Въ книгу выставлено не мало плохихъ и напыщенныхъ стихотвореній. Нѣкоторыя изъ нихъ написаны съ сокращеніемъ послѣдняго слога, на манеръ стиховъ, предпосланныхъ Сервантесомъ первой части Донъ-Кихота. Такъ какъ оба сочиненія вышли въ одномъ и томъ же 1605 г., то Пеллисеръ и Клеменслнъ подняли вопросъ кого считать изобрѣтателемъ этого укороченнаго размѣра. Хотя игра въ этомъ случаѣ не стоитъ свѣчъ, но такъ какъ первая часть Донъ-Кихота, вышедшая въ свѣтъ 9-го февраля 1605 г., была отпечатана еще 20-го декабря 1604 г., то и является несомнѣннымъ, что Сервантесъ первый сталъ писать этимъ размѣромъ.}.
   Хотя Picara Iustina и потерпѣла неудачу, но необыкновенная популярность Гусмана изъ Альфараче въ соединеніи съ популярностью Лазарильо доставила этой формѣ романа въ Испаніи такой успѣхъ, что она пробралась и въ драму, и въ небольшіе разсказы, какъ мы имѣли уже случай замѣтить это, говоря о Лопе де Вегѣ и Сервантесѣ и съ чѣмъ намъ придется встрѣтиться впослѣдствіи при разборѣ сочиненій Саласа Борбадильо и Франсиско Сантоса. Къ этому же времени слѣдуетъ отнести появленіе романа Жизнь и приключенія пажа Марка де Обреюна, который по многимъ причинамъ обратилъ на себя общее вниманье и заслуживаетъ занять мѣсто въ испанской литературѣ рядомъ съ Лазарильо и Гусманомъ. Романъ этотъ принадлежитъ перу Висенте Эспинеля, родившагося око 1550 г. въ романическомъ городкѣ Ронда, смѣло возвышающемся на отрогахъ юго-западной цѣпи Гренадскихъ горъ и чрезвычайно живописно описанномъ авторомъ въ одномъ изъ лучшихъ его стихотвореній {См. "Cancion á su Patria", стихотвореніе которое, за исключеніемъ нѣкоторыхъ нелѣпыхъ и бьющихъ на эффектъ мѣстъ, дѣлаетъ честь, какъ личнымъ чувствамъ автора, такъ и его поэтическому таланту. Diverses Rimas de V. Espinel, Madrid, 1591, 12-mo, f. 23. Въ настоящее время объ Эспипелѣ повидимому не сохранилось ни малѣйшаго воспоминанія въ мѣстахъ, гдѣ онъ выросъ и которыя онъ такъ любилъ, такъ что когда одинъ англичанинъ, въ 1849 г. хотѣлъ купить его Марка Обрегона, то явилось недоумѣніе, что ему нужно,-- человѣка ли съ этимъ именемъ, или книгу подъ этимъ заглавіемъ. См. W. G. Clarke, Gazpacho, London, 1850, p. 199.}.
   Эспинель учился въ Саламанкѣ и когда Лопе де Вега выступилъ впервые, какъ поэтъ, Эсппнель былъ уже на столько извѣстенъ, что молодой авторъ повергъ свои стихи на разсмотрѣніе своего болѣе опытнаго друга {См. прологъ Эспинеля, къ его "Marcos de Olregon".}. Лопе въ своемъ Laurel de Apolo отплатилъ ему въ послѣдствіи за эту услугу отзывомъ болѣе теплымъ и искреннимъ, чѣмъ большинство неразборчивыхъ восхваленій, выпавшихъ на долю прочимъ современнымъ поэтамъ въ его поэмѣ Лавръ Аполлона {Конецъ первой Silva въ "Laurel de Apolo", изданномъ въ 1630 г.}.
   Намъ не извѣстны обстоятельства жизни Висенте Эспинеля, но вообще полагаютъ, что большинство происшествій, разсказанныхъ въ его Marcos de Obregon относится къ нему лично. Но хотя это весьма вѣроятно, хотя много эпизодовъ въ романѣ Эспинеля очевидно навѣяно дѣйствительностью, но за то въ немъ есть много и другихъ, несомнѣнно вымышленныхъ, такъ что разсматриваемая въ цѣломъ книга его скорѣе романъ, чѣмъ автобіографія. Намъ извѣстно однако, что жизнь Висенте Эспинеля въ Италіи во многомъ сходна съ жизнью его героя, что онъ былъ солдатомъ во Фландріи, что онъ писалъ латинскіе стихи и издалъ томъ кастильскихъ стихотвореній въ 1591 г.; наконецъ что онъ былъ каноникомъ въ городкѣ Ронда, своей родинѣ, что вслѣдъ за тѣмъ онъ долго жилъ въ Мадритѣ, гдѣ и умеръ. Его считали изобрѣтателемъ стихотворнаго размѣра, извѣстнаго подъ названіемъ "Décimas" и "Espinellas" по имени изобрѣтателя. Ему также приписываютъ прибавку пятой струны къ гитарѣ, нововведеніе, усовершенствованное вскорѣ прибавкой шестой струны, что и создало въ полномъ его видѣ истинно національный инструментъ испанцевъ {Lope de Vega, Dorotea. Acto I. Sc. 8.}.
   По свидѣтельству Николая Антоніо Эсппнель умеръ въ 1634 г., а изъ словъ Лопе де Веги можно заключить, что его уже не было въ живыхъ въ 1630 г. Однако всѣ источники единогласно подтверждаютъ, что онъ дожилъ до глубокой старости {Noventa años viviste
   Nadie te dio favor, poco escribiste,-- (т. e. "Ты жилъ девяносто лѣтъ; никто тебѣ не покровительствовалъ, и писалъ ты мало, говоритъ Лопе въ Laurel. Но это не вѣрно, если только Наваррете вѣрно обозначилъ день его крещенія, 28 декабря, 1551 г. См. Biblioteca de Autores Españoles, Tom. XXXIII., 1854, p. LXXV, note 2.}, а послѣдніе годы жизни провелъ въ бѣдности и состоялъ въ непріязненныхъ отношеніяхъ къ Сервантесу,-- фактъ тѣмъ болѣе любопытный, что оба они получали пенсію отъ одного и того же лица, почтеннаго и великодушнаго толедскаго архіепископа {Salas Barbadillo, Estafeta del Dios Momo. 1627, Dedication. Navarrete, Vida de Cervantes, 1819, 8-vo, pp. 178, 406.}.
   Первое изданіе Марка Обрегона появилось въ 1618 г., т. е. когда авторъ былъ уже въ преклонныхъ годахъ {Оно посвящено патрону Эспинеля, архіепископу толедскому, назначившему Эспинелю ежедневную пенсію, которую Саласъ Барбадилльо вѣрно назвалъ милостынею, limosna. Затѣмъ послѣдовали другія изданія и романъ до сихъ поръ перепечатывается и читается въ Испаніи. Въ 1816 г. въ Лондонѣ появился переводъ его на англійскій языкъ, сдѣланный маіоромъ Алджернономъ Лангтономъ, въ двухъ томахъ, in-8-vo, а въ 1827 г. въ Бреславлѣ былъ изданъ прекрасный, хотя нѣсколько вольный нѣмецкій переводъ Тика, въ двухъ томахъ, in-8-vo, съ весьма цѣннымъ предисловіемъ и съ любопытными примѣчаніями. Романъ Эспинеля попалъ въ Index 1667 г. Первое изданіе его было выпущено Хуаномъ де Куястой въ 1618 го., издавшимъ въ томъ же году вторую часть комедій Лопе де Веги, въ предисловіи къ которой онъ говоритъ, что заплатилъ Эспинелю сто золотыхъ за Марка Обрегона и понесъ большіе убытки при продажѣ какъ его, такъ и Арауканіи и другихъ перечисляемыхъ имъ книгъ, вслѣдствіе перепечатки ихъ книгопродавцами безъ его разрѣшенія.}. Онъ изображаетъ своего героя, перешедшимъ за средній возрастъ человѣческой жизни; это дамскій пажъ или оруженосецъ, "escudero de damas" должность болѣе скромная въ ту эпоху и болѣе степенная, чѣмъ должность оруженосцевъ у прежнихъ рыцарей {Существуетъ громадное различіе между Escudero комедій и новеллъ XVII вѣка и Escudero рыцарскихъ романовъ XVI вѣка. Коваррубіасъ прекрасно характеризуетъ и тотъ и другой родъ Escudero, прибавляя: "Въ наше время однѣ женщины держатъ оруженосцевъ,-- должность не завидная для людей, не нуждающихся въ заработкѣ, такъ какъ она мало оплачивается, а требуетъ большаго труда".}.
   Хотя исторія Марка и начинается сценами изъ второй половины его жизни, тѣмъ не лѣвѣе она скоро переходитъ въ описаніе его молодости и почти вся книга наполнена разсказами объ его приключеніяхъ, передаваемыхъ имъ самимъ одному пустыннику, съ которымъ онъ познакомился будучи солдатомъ во Фландріи въ Италіи и въ хижину котораго онъ попадаетъ случайно, загнанный грозой и дождемъ во время одной экскурсіи изъ Мадрида.
   Во многихъ подробностяхъ исторія Марка очень сходна съ исторіей его предшественника Гусмана де Альфараче. Это описаніе жизни молодого человѣка, покинувшаго отцовскій домъ, чтобы искать по свѣту счастья. Сначала онъ поступаетъ въ университетъ, потомъ добровольно идетъ въ военную службу, посѣщаетъ Италію, попадаетъ въ плѣнъ въ Алжирѣ; путешествуетъ почти по всей Испаніи, подвергается всевозможнымъ опасностямъ, совершаетъ множество ловкихъ продѣлокъ, сумасбродствъ и даже преступленій и, достигши старости, спокойно повѣствуетъ о пережитомъ съ важнымъ и самодовольнымъ видомъ, не сознавая, что большинство его поступковъ весьма предосудительнаго характера. Въ книгѣ встрѣчается довольно много, хотя и скучныхъ, но бойко написанныхъ нравственныхъ разсужденій, цѣль которыхъ сдѣлать посредствомъ контраста еще болѣе пикантнымъ разсказъ о мошенничествахъ, обманахъ и преступленіяхъ. Уступая Гусману де Альфараче и Лазарильо въ красотѣ и живости изложенія, Эскудеро превосходитъ ихъ обоихъ обиліемъ дѣйствія; событія развиваются въ немъ гораздо быстрѣе и развязка отличается большею естественностью {"Marcos de Obregon" подалъ поводъ къ безконечнымъ препирательствамъ, какъ со стороны читавшихъ его, такъ и не читавшихъ, относительно того, насколько Лесажъ воспользовался имъ въ своемъ Жиль Блазѣ. Вольтеръ имѣвшій личные счеты съ Лесажемъ, первый въ Siècle de Louis XIV (1752) выступилъ открыто съ обвиненіемъ въ плагіатѣ, заявляя, что Жиль Блазъ цѣликомъ заимствованъ съ испанскаго романа подъ заглавіемъ: La Vidad de Іо Escudiero Dom Marcos de Obregon, (Oeuvres, édit, Beaumarchais. Paris, 1785, in-8о, tom. XX, p. 155). Это одна изъ тѣхъ рѣзкихъ и неосновательныхъ выходокъ къ которымъ нерѣдко прибѣгалъ Вольтеръ. Нѣтъ сомнѣнія, что Лесажъ не только читалъ "Marcos de Obregon", но и воспользовался имъ для своего Жиль Блаза. Послѣднее видно во первыхъ изъ разсказа, включеннаго въ предисловіе и совершенно сходнаго съ разсказомъ, составляющимъ прологъ испанскаго романа; во вторыхъ, вліяніе Марка Обрегона замѣтно во многихъ эпизодахъ французскаго романа: пребываніе Жиль Блаза въ Саламанкѣ, ловушка, на которую онъ попадается благодаря своему тщеславію, (Lib. I. с. 2), существенно сходны съ промахами Марка, (Relacion I. Desc. 9); равнымъ образомъ поразительно сходны между собою исторіи Камиллы (Gil Blas, liv. I, ch. 16; Marcos, relac. III, desc. 8), и Мерхеллины (Gil Blas, liv. II, ch. 7; Marcos, relac. I, desc. 3) и многіе другіе второстепенные эпизоды. Лесажъ также безцеремонно пользовался сочиненіями Эстевапильо Гонзалеса, Гевары, Рохаса Ан. де Мендозы и др. Онъ я не скрывалъ этого, такъ какъ одно изъ дѣйствующихъ лицъ въ Жиль Блазѣ носитъ имя Марка Обрегона. Тѣмъ не менѣе, предположеніе, что "Жиль Блазъ" есть копія съ Марка Обрегона Эспинеля, или что его сюжетъ главнымъ образомъ заимствованъ изъ него,-- нелѣпо. См. слѣдующій періодъ, гл. IV, прим. объ отцѣ Нелѣ.}.
   Десять лѣтъ спустя появился другой подобный же романъ, написанный Янесомъ-и-Риверой, сеговійскимъ врачемъ, который какъ бы желая доказать разнообразіе своего таланта кромѣ плутовскаго романа издалъ двѣ книги аскетически-набожнаго содержанія, не имѣющаго ничего общаго, съ его медицинской профессіей. Онъ озаглавилъ свою книгу: Alonso, mozo de muchos a mos,-- ("Алонсо, слуга многихъ господъ") заглавіе, вполнѣ отвѣчающее ея содержанію. Дѣйствительно, это разсказъ о приключеніяхъ героя книги Алонсо, состоявшаго въ услуженіи первоначально у Офицера, потомъ у священника, у дворянина, у адвоката, и у многихъ другихъ лицъ, пожелавшихъ пользоваться его услугами. Въ сущности это сатира на различные классы общества, которые Алонсо имѣлъ случай изучить въ домахъ своихъ многочисленныхъ господъ. Книга очевидно написана съ большимъ знаніемъ свѣта и людей и прекраснымъ кастильскимъ языкомъ, но діалогическая форма ея, чрезвычайно напоминающая собою Марка Обрегона, къ несчастью отнимаетъ долю живости у разсказа. Янесъ издалъ первую часть въ 1624 г. и заявилъ въ ней, что онъ уже двадцать шесть лѣтъ занимается медицинской практикой и не будетъ печатать ничего иного кромѣ своихъ медицинскихъ трудовъ. Однако успѣхъ Алонсо былъ слишкомъ соблазнителенъ. Въ 1626 г. онъ издалъ вторую часть романа, гдѣ описываетъ приключенія своего героя у титановъ и въ алжирскомъ плѣну. Янезъ умеръ въ 1632 г. {Имя этого автора одно изъ тѣхъ, которыя часто встрѣчаются въ испанской литературѣ и исторія, такъ что трудно распознать личности, которымъ оно принадлежитъ. Полная фамилія этого автора Géronymo de Alcalá lanez у Rivera; между своими личными знакомыми онъ былъ извѣстенъ подъ прозвищемъ E 1 doctor Gerónymo или Doctor Gerönymo de Alcala. Въ указателѣ къ Bib. Nova Антоніо онъ упоминается подъ словомъ Alcalá, но этимъ словомъ вѣроятно хотѣли только обозначить что онъ воспитывался въ Алкальскомъ университетѣ. Я предпочелъ называть его Янесъ-и-Гиверо, такъ какъ первое есть имя его отца, а второе его матери. Я говорю объ этомъ теперь, чтобы впослѣдствіи избѣжать затрудненій поэтому поводу. Романъ Янеса носитъ названіе Alonso, Moèo de muchos Amos, Первая часть его появилась въ Мадритѣ въ 1624 г., но экземпляръ ея, находящійся у меня, принадлежитъ къ Барселонскому изданію, 1625 г. in-8-vo, изъ чего можно заключить, что книга имѣла въ свое время успѣхъ, такъ какъ вскорѣ вышла вторымъ изданіемъ. Впослѣствіи она имѣла еще нѣсколько изданій. Въ Мадритскомъ, 1804 г. 2 т. in-8-vo и въ другихъ она озаглавлена: El Doña de hablador (Болтливый Послушникъ), такъ какъ отъ этого лица ведется весь разсказъ. Япесъ-и Риверо родился въ 1563 г. и умеръ въ 1632 г.}
   "Gran Tacano"; ("Великій Обманщикъ") Кеведо, о которомъ мы уже говорили, появился въ 1627 г., годъ спустя послѣ того, какъ Янесъ выпустилъ вторую часть своего романа. Произведеніе Кеведо еще болѣе развило любовь публики къ подобнаго рода сочиненіямъ. Кастильо Солорзано, хорошо извѣстный въ эту эпоху авторъ драмъ и народныхъ сказокъ, пытался идти по слѣдамъ Кеведо, но не имѣлъ того же успѣха. Его книга "Мадритскія Гарпіи", содержащая четыре разсказа о четырехъ коварныхъ женщинахъ, обирающихъ довѣрчивыхъ мужчинъ, появилась въ 1631; а "Teresa" или Nina de los embustes" ("Дитя коварства") въ 1632 г. Немедленно за этими двумя книгами послѣдовала третья "Bachiller Trapaza" ("Магистръ плутовства"), продолженіе которой было издано въ 1634 г. подъ страннымъ заглавіемъ "Garduna de Sevilla" или "Anzuelo de lac boisas" ("Севильская куница" или "Удочка для кошельковъ"). Этотъ послѣдній недоконченный разсказъ содержитъ исторію приключеній дочери баккалавра. Не смотря на этотъ недостатокъ, онъ былъ наиболѣе популярнымъ изъ произведеній Солорзано и не только выдержалъ большое число изданій, но вскорѣ послѣ своего появленія на свѣтъ былъ переведенъ на Французскій языкъ и получилъ общеевропейскую извѣстность. Однако всѣ эти четыре романа не носятъ того отличительнаго характера picaresque, какимъ отличались предшествующіе имъ вымыслы того же рода. Правда, и въ нихъ встрѣчается достаточное количество смѣлыхъ и карикатурныхъ изображеній жизни, какъ и въ "Гусманѣ де Альфариче", но независимо отъ этого они изобилуютъ романическими новеллами, балладами, даже Фарсами и отрывками драмъ. Становится очевиднымъ, что къ прежней формѣ романа начинаютъ примѣшиваться иныя, во всякомъ случаѣ болѣе поэтичныя, если не болѣе соотвѣтствующія нравамъ современнаго общества {Alonso de Castillo Solorzano пользовался наибольшей славой въ промежутокъ отъ 1624 до 1649 гг. Онъ состоялъ одно время на службѣ Педро Фахардо, маркиза Велеса, генералъ-губернатора Валенсіи. Я имѣю подъ рукою изданіе "Harpias de Madrid y Coche de Estafas" 1632 г. и "Garduna de Sevilla 1634 г. Все, что мы знаемъ о самомъ авторѣ, ограничивается нѣсколькими отрывочными свѣдѣніями, разсѣянными въ заглавіяхъ и предисловіяхъ его романовъ, и въ похвальномъ отзывѣ о немъ Лопе де Веги. "Laurel de Apolo", Silva VIII, и Antonio, Bib. Nova, Tom. I, p. 15. Въ одномъ мѣстѣ своей Nina de los Embustes онъ подсмѣивается надъ культизмомъ и вслѣдъ за этимъ самъ впадаетъ въ тотъ же тонъ.}.
   Вторымъ доказательствомъ той-же перемѣны служитъ El Siglо pitagórico (Вѣкъ Пиѳагора) Эрике Гомеса, впервые изданный въ 1624 г. Авторъ этого слабаго въ литературномъ отношеніи романа пользуется старымъ ученіемъ о переселеніи душъ, чтобы на основѣ его вывести цѣлый рядъ сатирическихъ сценъ. Собственно разсказу предпослана поэма неправильнаго размѣра, описывающая жизнь души сперва въ тѣлѣ честолюбца, а потомъ переселеніе ея въ тѣло клеветника, шпіона, кокетки, министра, фаворита. Все произведеніе заканчивается рядомъ стихотворныхъ и прозаическихъ характеристикъ рыцаря, интригана и другихъ. Центръ книги составляетъ жизнь Донъ Грегоріо Гваданьи, прямое подражаніе Кеведо и Алеману. Разсказъ этотъ, мѣстами не уступающій произведеніямъ названныхъ авторовъ въ распущенности и грубости она, въ общемъ не оскорбляетъ нравственнаго чувства. Кое-гдѣ, какъ напр. въ сценахъ путешествія и въ описаніи пребыванія въ городѣ Кармонѣ, онъ интересенъ и пикантенъ; видно, что здѣсь авторъ писалъ подъ вліяніемъ лично имъ пережитаго. Какъ и всѣ другія произведенія подобнаго рода, романъ этотъ особенно удаченъ тамъ, гдѣ онъ не покидаетъ реальной почвы; гораздо менѣе удаются автору экскурсіи въ область воображенія и поэзіи {Авторомъ романа El Siglo Pitagórico y la Vida de Don Gregorio Guadaña былъ Антоніо Энрике Гомесъ, португалецъ по рожденію, получившій образованіе въ Кастиліи и долго жившій во Франціи, гдѣ были напечатаны многія изъ его сочиненій; самъ же онъ находился тамъ на службѣ при дворѣ Людовика XIII, Первое изданіе Siglo Pitagórico помѣчено Rouen 1644 г.; я пользовался изданіемъ вышедшимъ въ 1727 г. въ Брюсселѣ in-4-to. Біографическія свѣдѣнія о Гомесѣ можно найти у Барбозы (т. I, стр. 297), а разборъ его сочиненій у Амадора де лосъ Ріоса въ его Judios de España, 1848 рр., 569 etc. Онъ былъ родомъ изъ португальской еврейской семьи и по словамъ Барбозы, родился въ Португаліи, а по мнѣнію Амадора де Лосъ Ріосъ въ Сеговіи. Достовѣрно извѣстно, что онъ отрекся отъ христіанской религіи, принятой его отцемъ, бѣжалъ во Франціи, а затѣмъ въ Голландію и былъ заочно преданъ сожженію инквизиціей въ 1660 г. Его испанское имя было Энрике де Насъ; въ предисловіи къ своей Samson Nazаrenо онъ приводитъ перечень своихъ изданныхъ произведеній.}.
   Но лучше всего мы можемъ познакомиться съ характеромъ среды, породившей эти разсказы, если изучимъ жизнь Эстеванильо Гонзалеса, изданную впервые въ 1646 г. Это автобіографія одного шута, который долго былъ на службѣ у Оттавіо Пикколомини, знаменитаго полководца тридцатилѣтней войны. Въ этой автобіографіи такъ много романическаго матеріала, что Лесажъ шестьдесятъ лѣтъ спустя счелъ возможнымъ передѣлать ее въ настоящій романъ, который съ тѣхъ поръ не однажды издавался подъ его собственнымъ именемъ {Vida y hechos de Estevanillo Gonzalez, hombre de buen humor compuesta por el mismo, не разъ приписываемое Геварѣ, автору Diablo Cojuelo, было издано впервые въ Антверпенѣ въ 1646 г. и въ Мадритѣ въ 1652 г. Я не знаю существуетъ-ли промежуточное изданіе между этими двумя и мадритскимъ изданіемъ 1795 г., 2 т.in-8-vo. Насколько мнѣ извѣстно, передѣлка Лесажа появилась впервые въ 1707 г. Нельзя пройти молчаніемъ еще одно сочиненіе, находящееся въ связи съ состеяніемъ общества, породившемъ Естеванильо и служащее иллюстраціей къ этой странной исторіи. Сочиненіе это озаглавлено "La Vida del False Nuncio de Portugal, Alonso Perez de Saavedra". Имѣющійся у меня экземпляръ его, безъ помѣтки на заглавномъ листѣ, повидимому былъ напечатанъ въ 1739 г., оригинальная же рукопись, принадлежащая къ царствованію Филиппа II, хранится въ Эскуріалѣ. Это -- автобіографія, истинная или подложная, грандіознаго мошенника низкаго происхожденія, попавшаго въ царствованіе Карла V, благодаря сцѣпленію счастливыхъ случайностей, къ португальскому двору въ качествѣ испанскаго нунція, должность, считавшаяся въ то время въ хрістіанскомь государствѣ одной изъ самыхъ почтенныхъ. Задачей его, какъ онъ утверждалъ, было введеніе инквизиціи въ португальскомъ королевствѣ въ 1539 г. Слѣды существованія этого португальскаго авантюриста можно найти въ "Historia Pontifical" Gonzalo de Illescas, который разсказываетъ объ его приключеніяхъ, какъ о достовѣрныхъ фактахъ и прибавляетъ, что впослѣдствіи самъ видѣлъ его на галерахъ, гдѣ онъ провелъ нѣсколько лѣтъ. Разсказъ Гонзало подтверждается свидѣтельствомъ Луиса де Парамо въ 1598 г. Педро де Салазаре, въ 1603 г. такъ что не остается ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что въ царствованіе Карла V и Филиппа II жилъ и дѣйствовалъ необыкновенно тонкій мошенникъ принявшій имя Сааведра. Съ другой стороны Feyjóo въ своемъ "Teatro Critico" (Tom. VI Disc III первоначально напечатанномъ въ 1734 г.), завѣряетъ, что всѣ разсказы, относящіеся къ введенію инквизиціи въ Португаліи -- чистые вымыслы. Я не знаю, была ли эта любопытная автобіографія напечатана первоначально именно въ той самой формѣ, въ какой она дошла до насъ, такъ какъ у меня подъ рукою два экземпляра пьесы, носящей одинаковое съ нею заглавіе "El Falso Nuncio de Portugal", и совершенно тождественной по содержанію; одинъ экземпляръ не помѣченъ годомъ, а на другомъ помѣчено, что онъ изданъ въ 1769 г. Повидимому пьеса имѣла въ началѣ XVIII вѣка большій успѣхъ, чѣмъ разсказъ. въ прозѣ, чѣмъ я объясняется негодующій протестъ со стороны Фейхоо.
   Выше я упоминалъ (См. Гл. XXIX Прлм. 19) о честолюбивымъ пирожникѣ, который также въ царствованіе Филиппа II былъ повѣшенъ за то, что выдавалъ себя за короля Себастіана Португальскаго. Его исторія, какъ и исторія подложнаго нунція, послужили сюжетами для пьесъ. Оба произведенія важны какъ характеризующія нѣкоторыя стороны того общества, которое породило Gusto Picaresco въ романическихъ вымыслахъ и служитъ ему оправданіемъ.}.
   Подлинникъ и французскій переводъ озаглавлены: Vida y hechos de Estevanillo Gonzalez, hombre de bu en humor, Vie et actes d'Estevanillo Gonzalez, homme de bonne humeur. Въ романѣ описываются путешествія Гонзалеса по Европѣ и приключенія его въ должности курьера, повара и лакея у различныхъ знаменитыхъ господъ, которымъ онъ служилъ въ разное время, начиная съ польскаго короля и кончая герцогомъ Д'Оссуной. Ничто не можетъ сравниться съ хладнокровіемъ, съ какимъ онъ съ цѣлью возвысить интересъ разсказа рекомендуетъ себя, отъявленнымъ лжецомъ по профессіи, природнымъ трусомъ и неисправимымъ мошенникомъ. Съ другой стороны, онъ видимо не лишенъ нѣкотораго образованія, пишетъ забавные стишки и рисуетъ намъ, правда, довольно скучно, картины современнаго общества и портреты вельможъ, у которыхъ онъ служилъ. Стоитъ прочесть его жизнь хоть для того только, чтобы сравнить его разсказъ о нордлингенской битвѣ съ описаніемъ, помѣщенномъ Дэфо въ его "Кавалерѣ", а его характеристику Оттавіо Пикколомини съ величественнымъ портретомъ того же полководца въ Шиллеровскомъ "Валлейнштейнѣ". Недостатки испанскаго автора состоятъ въ неумѣстномъ хвастовствѣ начитанностью, въ желаніи писать величавымъ и краснорѣчивымъ слогомъ, что ему вовсе не удается и въ злоупотребленіи не выносимыми двусмысленностями. Автобіографія Эстеванильо несомнѣнно подтверждаетъ уже отмѣченный нами фактъ, что родъ вымысловъ, къ которому она принадлежитъ, обязанъ своимъ существованіемъ нравамъ испанскаго общества современной эпохи. Въ этомъ тайна успѣха подобныхъ произведеній не только въ Испаніи временъ Филиппа III и IV, но и въ чужихъ краяхъ, гдѣ они породили позднѣе Жиль Блазъ Лесажа -- подражаніе, которое далеко оставило за[собой испанскіе подлинники {Клеменсинъ (прим. къ Донъ-Кихоту II, 412 и V 68) упоминаетъ о написанной въ томъ же духѣ автобіографіи Діего де Паредеса, умершаго въ 1533 г. и сопоставляетъ эту автобіографію съ Лазарильо и Гусманомъ, къ разряду которыхъ по своей веселости она несомнѣнно должна быть отнесена, если принять во вниманіе отзывъ Донъ-Кихота о приключеніяхъ Паредеса (Parte I cap. 33), Н. Антоніо (Bib. Nov., I 285) говоритъ, что подобный же отзывъ былъ помѣщенъ при біографіи Гонзальво Кордуанскаго напечатанной въ Алкалѣ въ 1584 гВъ находящемся у меня экземплярѣ этой біографія (Zaragoza 1559) дѣйствительно много говорится о Паредесѣ, занимавшемъ важное мѣсто въ военныхъ приключеніяхъ, въ періодъ славы Гонзальво, но автобіографіи Паредеса, о которой упоминаютъ Клеменсинъ и Антоніо, мнѣ не удалось отыскать. Однако едва ли это произведеніе могло быть чисто вымышленное подобно gran vоlumen названіе, которымъ Донъ-Кихотъ въ своемъ безуміи окрестилъ мнимое произведеніе Gines de Passamonte, или просто novela picaresca, какъ то предлагаетъ Клеменсинъ. Въ сущности интересно было бы знать къ какому роду сочиненій относится оно; если это просто плутовская исторія написанная Паредесомъ, умершимъ въ 1533 г. то оно имѣетъ право на старшинство передъ "Лазарильо", самое раннее изданіе котораго помѣчено 1553 г. Лазарильо же былъ написанъ, какъ предполагаютъ въ Саламанкскомъ университетѣ Мендозою, родившимся въ 1503 г., а объ автобіографіи Паредеса не упоминается ранѣе 1584 года.}.
   

ГЛАВА XXXV.

Романы серьезные и историческіе. Хуанъ де Флоресъ, Рейнозо Лусиндаро, Контрерасъ, Хита и Гренадскія войны, Флехетонте, Нойденсъ, Сеспедесъ, Сервантесъ, Ламарка, Валльядаресъ, Техада, Лозано. Непопулярность этого рода вымысловъ въ Испаніи.

   Серьезный вымыселъ, соотвѣтствующій измѣнившемуся ходу исторической жизни, долженъ былъ неизбѣжно появиться въ Испаніи, также какъ и вымыселъ, основанный на осмѣяніи господствующихъ нравовъ. Но онъ встрѣтилъ препятствія на своемъ пути и замедлилъ появленіемъ. Старинныя хроники, исполненныя романтическаго духа и тѣмъ болѣе интересныя, что въ основѣ ихъ нерѣдко лежатъ самые старинные и любимые романсы; далѣе -- подобные же романсы, еще чаще основанные на хроникахъ; наконецъ рыцарскіе романы, еще не утратившіе популярности, которая въ настоящее время кажется почти невѣроятной -- всѣ эти произведенія, удовлетворяя въ извѣстной степени потребности въ легкомъ и занимательномъ чтеніи, задерживали появленіе и ограничивали успѣхъ серьезнаго и историческаго романа. Но появленіе его было неизбѣжно, даже подъ условіемъ незначительнаго успѣха.
   Мы уже указывали на попытки ввести его, сдѣланныя въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы Діего де Санъ Педро и его подражателемъ, анонимнымъ авторомъ Question de Amor (Вопроса о любви). Имъ нашлись послѣдователи въ царствованіе Карла V. Одной изъ такихъ попытокъ было произведеніе весьма не искусно связывавшее романическій сюжетъ съ спорами между Ореліо и Изабеллою, кто изъ двухъ чаще даетъ поводъ грѣшить, мужчина женщинѣ или женщина мужчинѣ. Это пустое и безсодержательное произведеніе Хуана Флореса относится къ весьма ранней эпохѣ; оно вышло въ 1521 г.; одно время полагали, что его древнѣйшимъ англійскимъ переводомъ воспользовался Шекспиръ въ своей Бурѣ {Мнѣ извѣстно только его антверпенское изданіе, 1556, 12-mo, но существуютъ и многія другія. Lowndes, Bib. Manual, Article Aurelio, и Malone's Shakspeare, by Boswell, Vol. XV.}. Второю попыткой является романъ Нуньеса де Рейпозо Historia de los Amores de Clareo y Flоrisea (Любовная Исторія Кларео и Флорисеи) изданный въ 1552 г. авторомъ, во время его пребыванія въ Венеціи;-- это нѣчто среднее между аллегорическимъ и сентиментальнымъ и рыцарскимъ романомъ, не представляющее никакого интереса по бѣдности своей Фабулы и плохому стилю {"Historia de los Amores de Clareo y Florisea, por Alonso Nuvez de Reinoso", Venecia, 1552, перепечатана въ третьемъ томѣ Biblioteca Aribau 1846. По словамъ Антоніо авторъ билъ уроженцемъ Гвадалахары. На сколько можно судить по его стихотвореніямъ, изданнымъ въ одно время съ романомъ и не имѣющимъ никакихъ достоинствъ, онъ былъ неудачникомъ въ жизни и занимался отчасти адвокатурою, къ которой не чувствовалъ призванія, отчасти военнымъ ремесломъ, въ которомъ не имѣлъ успѣха.}. Третьею грубою попыткой въ этомъ родѣ была Исторія Лусиндаро и Медузины, изданная въ 1553 г. и наполненная волшебствами и всякаго рода аллегоріями, среди которыхъ постоянно слышатся жалобы на любовь; она оканчивается трагическою смертью Лусиндаро {Въ подражаніе фантастическимъ заявленіямъ, встрѣчающимся на заглавныхъ листахъ рыцарскихъ романовъ, авторъ рекомендуетъ себя писателемъ, пишущимъ въ стилѣ греческихъ романовъ (sacado del estilo griego). Существуетъ нѣсколько изданій Луснидара и Медузины; одно изъ нихъ венеціанское 1553, 12-мо, находящееся въ моей библіотекѣ, озаглавлено "Quexa y Aviso de un Саvallero llainado Luzindaro". По вѣрному замѣчанію Гайянгоса эти и предшествовавшія имъ попытки въ родѣ "Темницы Любви" Діего де Санъ Педро и другихъ, упомянутыя въ концѣ главы XXII перваго періода (см. T. 1, стр. 349--351) были занесены изъ Италіи и вскорѣ оказались не въ силахъ соперничать съ рыцарскими романами.}. Всѣ эти попытки имѣютъ значеніе только потому, что онѣ пролагали путь лучшимъ произведеніямъ. Но за исключеніемъ ихъ и двухъ или трехъ бездѣлокъ въ томъ же родѣ, еще менѣе удачныхъ можно сказать, что въ царствованіе Карла V интересъ публики былъ прикованъ не къ историческимъ, по къ рыцарскимъ романамъ {Романы "Historia de la Reyna Sevilla", 1532--1551; "Libro de los Honestos Amores de Peregrino y de Jinebra", 1527, 1548 носящіе на себѣ слѣды переходнаго состоянія -- оба написаны въ духъ рыцарскихъ романовъ. О первомъ изъ нихъ, см. F. Wolf, "Ueber die neuesten Leistungen der Franzosen für die Herausgabe ihrer national Heldengedichte", Wien, 1833, 8-vo pp. 124--159.}.
   Царствованіе Филиппа II, ознаменованное пышнымъ развитіемъ всѣхъ формъ національной литературы, ознаменовалось также и развитіемъ серьезнаго романа, который появляется въ болѣе художественныхъ формахъ, или покрайней мѣрѣ съ высшими задачами и аттрибутами. Мы сразу встрѣчаемъ двѣ попытки въ этомъ новомъ направленіи, имѣвшія значительный успѣхъ.
   Первая, это,-- романъ Херонимо де Контрераса подъ вычурнымъ заглавіемъ Selva des aventuras (Лѣсъ приключеній). Романъ былъ изданъ въ 1573 г. и содержитъ исторію севильскаго дворянина по имени Лузумана, который жилъ съ дѣтства въ тѣсной дружбѣ съ Арболедою, дѣвушкой, равной ему по общественному положенію. Съ годами эта дружба превратилась въ любовь, но молодая дѣвушка отвергла его ухаживанія подъ предлогомъ склонности къ монашеской жизни. Отказъ, сдѣланный ею кротко и нѣжно, приводитъ въ такое отчаяніе юношу, что онъ, огорченный и оскорбленный, тайно покидаетъ свою родину и отправляется въ Италію. Здѣсь онъ испытываетъ всякаго рода приключенія, путешествуетъ по всему полуострову и достигаетъ Неаполя. Утомленный такой жизнью, онъ отплываетъ въ Испанію, но во время переѣзда попадаетъ въ руки морскихъ разбойниковъ, которые увозятъ его въ Алжиръ. Тамъ онъ проводитъ пять лѣтъ въ жестокомъ рабствѣ. Наконецъ господинъ его даруетъ ему свободу и онъ возвращается на родину также тайно, какъ и покинулъ ее. Узнавъ, что Арболеда дѣйствительно постриглась и видя, что общество, къ которому онъ принадлежалъ, позабыло о немъ и вычеркнуло его изъ списка живыхъ, онъ старается не быть узнаннымъ и самъ уходитъ въ пустынную обитель съ твердымъ намѣреніемъ окончить жизнь въ постѣ и молитвѣ {Романъ "Selva de Aventuras" или иначе "Luzman y Arbolea" былъ изданъ въ Саламанкѣ въ 1573, in-12-mo, а можетъ быть и раньше. Кромѣ того онъ имѣлъ нѣсколько изданій, какъ-то Барселонское, Сарагоское и др. (Antonio, Bib. Nova, Tom. I. p. 572). Въ 1667 г. онъ попалъ въ Index Expurgatorius, стр. 529. Филиппъ ІІ въ своей Licencia называетъ Контрераса, своимъ исторіографомъ (nuestro cronista). Selva была переведена на французскій языкъ Шапюи и издана въ 1580. (Bibliothèque de Duverdier, Tom. IV, p. 221). Контрерасъ издалъ еще томъ своихъ произведеній въ прозѣ и стихахъ, (Dechado de Varios Subjetos, Zaragoza, 1572, и Alcalá, 1581, 12-mo). Эта напыщенная и скучная книга, изложенная въ формѣ видѣній.}.
   Въ цѣломъ романъ, торжественно раздѣленный на семь книгъ, скученъ вслѣдствіе отсутствія разнообразія въ эпизодахъ и сухости слога. Но онъ имѣетъ значеніе, какъ первый изъ вымысловъ въ новомъ родѣ, появившихся затѣмъ въ огромномъ количествѣ. Подобныя произведенія разсчитаны были на любопытство, которое возбуждала въ Испаніи Италія, какъ страна, переполненная испанцами, наслаждавшимися тамъ еще неизвѣстной на ихъ родинѣ роскошной жизнью; не менѣе интересовалъ Испанію Алжиръ, гдѣ тысячи другихъ Испанцевъ изнывали въ жестокомъ рабствѣ. Такимъ образомъ главный интересъ сосредоточивался на герояхъ -- искателяхъ приключеній въ Италіи и страдальцахъ, проводившихъ жизнь въ рабствѣ на варварійскихъ берегахъ. Лопе де Вега, Сервантесъ и многіе другіе изъ наиболѣе популярныхъ писателей XVII столѣтія также писали произведенія подобнаго же содержанія. Другою формой серьезнаго вымысла, появившеюся во времена Филиппа II, былъ историческій романъ въ собственномъ смыслѣ этого слова. Первымъ образцомъ его, за исключеніемъ неудачныхъ и ничтожныхъ попытокъ, подобныхъ тѣмъ, о которыхъ было упомянуто выше, могутъ служить Гражданскія Войны въ Гренадѣ Хипеса Переса де Хиты. Авторъ этого замѣчательнаго произведенія провелъ жизнь свою въ Мурсіи и изъ тѣхъ немногихъ свѣдѣній, какія онъ намъ сообщаетъ о себѣ, можно заключить, что онъ не только былъ хорошо знакомъ съ неприступными горами и роскошными долинами сосѣдняго гренадскаго королевства, но и лично зналъ многія изъ старинныхъ маврскихъ фамилій, не покинувшихъ еще пепелища своихъ праотцевъ и сохранившихъ преданія о своей прежней славѣ и кровавомъ ея закатѣ. Весьма возможно, что оба эти обстоятельства повліяли на выборъ авторомъ сюжета для романа и во всякомъ случаѣ доставили ему богатый матеріалъ. Дѣйствительно канвой для его разсказа послужило паденіе Гренады, причины котораго авторъ, вопреки распространенному мнѣнію, видитъ во внутреннихъ распряхъ самихъ мавровъ, а не въ военной силѣ христіанскаго испанскаго населенія, подступившей къ стѣнамъ Гренады.
   Въ началѣ романа Пересъ де Хита дѣлаетъ на основаніи лучшихъ источниковъ очеркъ происхожденія и исторіи гренадскаго королевства. Эта часть его труда отличается оффиціальной сухостью и доказываетъ, что въ его время не имѣли правильнаго понятія о томъ, чѣмъ долженъ быть историческій романъ. Но по мѣрѣ того какъ авторъ подвигается къ намѣченному имъ главному сюжету и овладѣваетъ имъ, тонъ его изложенія измѣняется. Передъ нами проходятъ личности хорошо намъ знакомыя, какъ напримѣръ герой Муза съ одной стороны и великій камандоръ ордена Калатравы съ другой; мы встрѣчаемся съ Боабдилемъ, послѣднимъ отпрыскомъ длинной династіи маврскихъ государей, ведущихъ въ стѣнахъ города жесточайшую войну противъ своего собственнаго отца; встрѣчаемъ Фердинанда съ его рыцарями, опустошающими огнемъ и мечемъ все королевство. Къ этимъ историческимъ личностямъ примѣшиваются въ высшей степени фантастическія изображенія различныхъ Зегрисовъ, Абенсераговъ, Редуака, Абевамара и Газуля, обладающихъ рыцарскими достоинствами наравнѣ съ ихъ противниками христіанами; тутъ же выступаютъ на сцену маврскія героики Аха, Заида и Фатима, прекрасныя и обольстительныя, какъ тѣ дамы, которыхъ Изабелла привезла съ собою въ Санта Фе, чтобы онѣ приняли участіе въ торжествѣ по случаю покоренія Гренады.
   Не смотря на смѣшеніе образовъ собственной фантазіи съ историческими фактами, Хита умѣлъ очень искусно придать всему своему сочиненію колоритъ времени. Онъ изображаетъ намъ роскошное государство, расшатанное въ своихъ основахъ и близкое къ паденію; въ то время какъ на улицахъ столицы раздаются бранные клики и льется кровь, дворъ и дворянство предаются по прежнему своимъ обычнымъ шумнымъ пиршествамъ и буйному разгулу. Свадебныя празднества, полуночные танцы въ Алгамбрѣ, роскошные турниры и игры въ присутствіи двора чередуются съ междоусобіями и поединками между представителями двухъ могущественныхъ фамилій, уготовившихъ гибель государству и единоборствами и схватками съ подходящимъ христіанскимъ войскомъ. Затѣмъ слѣдуютъ жестокое обвиненіе султанши измѣнникомъ Зегрисомъ и защита ея съ оружіемъ въ рукахъ какъ маврами, такъ и христіанами, далѣе звѣрское убійство своей сестры Мораимы Боабдилемъ, внезапно обнаруживающимъ подозрительность и свирѣпость восточнаго деспота, наконецъ печальное и возмущающее душу зрѣлище трехъ королей, борющихся ежедневно за власть на площадяхъ и во дворцахъ города, которому черезъ нѣсколько недѣль предстоитъ попасть въ руки непріятеля, уже подступившаго къ его стѣнамъ.
   Конечно, вымыселъ играетъ здѣсь большую роль и особенно въ подробностяхъ, но онъ не противорѣчитъ духу дѣйствительныхъ событій, на которыхъ основанъ. Такимъ образомъ, приближаясь къ концу романа, мы снова безъ усилія переходимъ на историческую почву, столь же достовѣрную, какъ и та, на которой построено его начало, хотя она въ тоже время также фантастична и романична, какъ и всѣ встрѣчающіяся въ романѣ описанія раздоровъ и пиршествъ. Кратковременное плѣненіе Боабдиля, его малодушная покорность, осада и сдача Алгамы и Малаги и паденіе Гренады являются событіями, подготовленными и стоящими въ связи съ предшествующими. Правда, исторія не заканчивается правильною катастрофою, которая естественно вытекала изъ подобнаго матеріала, тѣмъ не менѣе ея заключительный эпизодъ по тону своему соотвѣтствуетъ всему остальному и напоминаетъ намъ печальную судьбу дона Алонсо де Агиляра. Слѣдуетъ добавить, что книга переполнена прекрасными старинными испанскими романсами, доставляющими обильный матеріалъ для романа, соотвѣтствующими вполнѣ сюжету и придающими описаннымъ событіямъ тотъ колоритъ дѣйствительности, котораго трудно было бы достигнуть какими либо иными средствами.
   Первая часть романа, извѣстная подъ заглавіемъ Гражданскія Войны въ Гренадѣ была написана между 1589 и 1595 годами {"La Cronica de Pedro de Moncayo", изданная въ 1589 г., упоминается въ гл. XII романа, первая часть котораго, какъ извѣстно, вышла первымъ изданіемъ въ Сарагоссѣ въ 1595 г. in 12-mo. Первую часть перепечатывали чаще, чѣмъ вторую. Изданія ея появились въ 1598, 1603, 1604 (въ этомъ году ихъ было три), 1606, 1610, 1613. 1616 и др. Кромѣ того вышло нѣсколько изданій безъ обозначенія гола. Ромеро въ своей Paseos por Granada (1764, 4-to, Tom. I. Paseo XXV), говоритъ, что въ Гренадѣ всякій отецъ считалъ бы себя несчастнымъ, если бы не могъ снабдить своего сына, отправляя еговъ школу, экзепляромъ Guerras Civiles, такъ что испанцы, знакомясь съ книгой Хиты, еще въ дѣтствѣ привыкши считать ее настоящей исторіей -- фактъ о которомъ добрый Ромеро скорбитъ болѣе чѣмъ слѣдуетъ.}. Хита выдаетъ ее за переводъ съ арабскаго оригинала, написаннаго гренадскимъ мавромъ и въ послѣдней главѣ подробно разсказываетъ о томъ, какимъ образомъ онъ добылъ этотъ оригиналъ изъ Африки, куда онъ былъ занесенъ, по его увѣренію, во время бѣгства мавровъ. Хотя и возможно, что Хита во время своихъ скитаній по Гренадѣ могъ отыскать у Арабовъ матерьялы, которыми и воспользовался для своей исторіи, и хотя въ XVIII в. не разъ пытались приписать всему сочиненію арабское происхожденіе {Bertlich, Magazin der Spanischen und Portugiesischen Literatur, Tom. I., 1781, pp. 275--280, съ извлеченіемъ изъ Carter's Travels. Высказанное недавно графомъ Альбертомъ Сиркуромъ (въ его любопытномъ и цѣнномъ сочиненіи Histoire des Arabes d'Espagne),-- предположеніе, будто арабскій оригиналъ Guerras de Granada находится въ Мадритѣ въ рукахъ Гайянгоса лишено всякаго основанія. По словамъ самого Гайянгоса, рукопись, о которой идетъ рѣчь, была имъ вывезена изъ Лондона, гдѣ онъ ее пріобрѣлъ при распродажѣ библіотеки Конде; она просто плохой переводъ или скорѣе извлеченіе изъ романа Хиты, сдѣланное какимъ-нибудь испанскимъ мавромъ, не вполнѣ владѣвшимъ собственнымъ языкомъ. Подобные же догадки относительно арабскаго происхожденія романа Хиты высказаны въ предисловіи къ французскому переводу его сдѣланному Сане, Paris, 1809, 2-tom., 8 мо. На страницѣ XLVII переводчикъ перечисляетъ различныя подражанія этому роману, вышедшія на французскомъ языкѣ, и между прочимъ указываетъ на Guerre Civiles de Grenada, сочиненіе, M-me de la Roche Guillen. Я никогда не видалъ этого послѣдняго, но думаю, что это скорѣе простой переводъ романа Хиты, появившійся въ 1683 году, нежели подражаніе ему.}, тѣмъ не менѣе разсказъ самого Хиты относительно происхожденія своего романа не имѣетъ и тѣни вѣроятія. Кромѣ того Хита постоянно ссылается, на хроники Гарибая и Монкайо, какъ на свои источники и наиболѣе выдающіяся мѣста его произведенія, особенно тѣ, гдѣ описывается обращеніе въ христіанство султанши, написаны въ христіанскомъ духѣ, не оставляющемъ ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что они принадлежатъ перу христіанина. И такъ не смотря на самоотреченіе Хиты, за нимъ остается честь созданія одного изъ самыхъ интересныхъ памятниковъ испанской прозы. Произведеніе его написано правильнымъ и живописнымъ языкомъ во многихъ отношеніяхъ опередившимъ свой вѣкъ, и по всему заслуживаетъ быть помѣшеннымъ въ число наилучшихъ образцовъ самаго блестящаго литературнаго періода Испаніи. Въ 1604 г. Хита издалъ вторую часть романа, находящуюся въ близкой связи съ первой. Семьдесятъ семь лѣтъ спустя по завоеваніи Гренады, мавры, находившіеся въ королевствѣ, не будучи болѣе въ состояніи переносить преслѣдованій, которымъ они подвергались при жестокомъ правленіи Филиппа II, укрылись на неприступныхъ высотахъ Альнухары, на берегу Средиземнаго моря. Здѣсь они избрали себѣ короля и открыто подняли знамя возстанія.
   Почти четыре года держались они въ горныхъ ущельяхъ, и надо было послать одна за другой три арміи, чтобы сломить ихъ окончательно. Одною изъ армій предводительствовалъ самъ Донъ Хуанъ Австрійскій. Хита принималъ личное участіе въ этой войнѣ отъ начала до конца, и вторая часть романа посвящена ея описанію. Многое изъ передаваемаго имъ вѣрно; многаго онъ былъ или самъ очевидцемъ, какъ это видно напримѣръ изъ описанія жестокостей, совершенныхъ въ селеніяхъ Феликсѣ и Хуескарѣ; многое, какъ напримѣръ подробности объ ужасахъ осады Галеры онъ писалъ на основаніи достовѣрныхъ свѣдѣній. Но другія мѣста романа, какъ-то: заточеніе Альбехари, его любовь къ Алманзорѣ, ревность и заговоръ Бенальгасиля, если не всецѣло, то въ главныхъ частяхъ являются плодами его собственной фантазіи. Самый интересный эпизодъ романа, это -- исторія Тузани, передаваемая имъ съ большими подробностями и по его увѣренію написанная со словъ самого Тузави и другихъ, участвовавшихъ въ ней лицъ. Сюжетъ исторіи -- необузданная восточная страсть, послужившая, какъ мы уже видѣли, сюжетомъ для одной изъ лучшихъ и наиболѣе характерныхъ драмъ Кальдерона.
   Если бы остальное содержаніе второй части романа Хиты были также хороши какъ этотъ разсказъ, то она была бы равна по достоинству первой, но этого на самомъ дѣлѣ нѣтъ. Романсы, встрѣчающіеся въ ней и по всей вѣроятности сочиненные самимъ авторомъ, гораздо хуже старинныхъ романсовъ, помѣщенныхъ въ первой части, а изложеніе менѣе одушевленно и блестяще. Было ли то слѣдствіемъ отсутствія старинныхъ маврскихъ преданій, вдохновлявшихъ его въ первой части, или затрудненіе происходило оттого, что событія, составлявшія содержаніе второй части были слишкомъ близки и всѣмъ извѣстны, чтобъ ихъ можно было подвергнуть поэтической обработкѣ,-- сказать трудно, но несомнѣнно одно, что вторая часть слабѣе первой. Какъ историческое сочиненіе она не выдерживаетъ сравненія съ трудомъ Діего де Мендозы, гдѣ излагаются тѣ же событія; какъ романъ, она далеко ниже другихъ произведеній автора въ этомъ родѣ {Вторая часть появилась первоначально въ Алкалѣ въ 1604 г., но съ тѣхъ поръ она такъ рѣдко перепечатывалась, что въ настоящее время сдѣлалась большою рѣдкостью. Существуетъ превосходное изданіе обѣихъ частей [Madrid, 1833, 2 tom, 12-mo], вошедшее въ составъ третьяго тома библіотеки Арибо 1846 г. По словамъ самого Хиты, онъ окончилъ переписку 2-го тома Guerras de Granada 22-го ноября 1597 г.}.
   Хотя путь открытый историческому роману въ двухъ послѣднихъ произведеніяхъ Хиты, куда онъ внесъ старинныя преданія и живописныя бытовыя картины мавританской жизни, кажется намъ очень увлекательнымъ, но не такъ смотрѣли на него современники. Правда романъ Хиты выдержалъ нѣсколько изданій и имѣлъ обширный кругъ читателей, но по самому свойству своего сюжета авторъ былъ принужденъ выставить маврскій характеръ въ благопріятномъ свѣтѣ. Мало того, онъ отнесся съ ужасомъ къ жестокому обращенію своихъ соотечественниковъ съ ненавистнымъ имъ врагомъ и прямо призналъ безчестнымъ нарушать обѣщанія, которыя были даны побѣжденнымъ Фердинандомъ и Изабеллою и Донъ Хуаномъ Австрійскимъ {Parte I. с. 18, Parte II. с. 25.}. Заявленіе подобныхъ симпатій къ невѣрнымъ, такъ долго державшимъ Испанію подъ своимъ игомъ, было противно духу времени. Всего черезъ пять лѣтъ послѣ изданія романа Хиты о возстаніи въ Альпухарѣ остатки Мавровъ, съ которыми онъ самъ сражался, были жестоко изгнаны изъ Испаніи Филиппомъ III среди всеобщихъ ликованій испанскаго народа. Лишь немногія изъ гуманныхъ личностей того времени не смотрѣли на страданія Мавровъ, какъ на справедливую кару оскорбленнаго неба.
   Естественно, что при подобномъ настроеніи умовъ нельзя было ожидать, чтобы книга, выставляющая мавровъ въ романическомъ и привлекательномъ свѣтѣ и основанная на ихъ національныхъ преданіяхъ, пользовалась большой популярностью въ Испаніи. Спустя столѣтіе третья часть "Гренадскихъ войнъ",-- написанная Хитою или кѣмъ-либо другимъ была разрѣшена къ печати, хотя и не вышла въ свѣтъ {Въ экземплярѣ второй части, находящейся у меня и напечатанной въ Мадритѣ, 1731, 12-mo, именно въ Aprobacion, помѣченномъ 10-мъ сентября юго же года, какъ и изданіе, говорится ясно о трехъ частяхъ, при чемъ о второй упоминается, какъ объ одной изъ тѣхъ, которыя были напечатаны въ Алкалѣ въ 1604 г., а о третьей, какъ о находящейся еще въ рукописи. Я не встрѣчалъ другаго указанія на существованіе этой третьей части. Сиркуръ [Histoire des Maures Mudejares et des Moresques] часто ссылается на вторую часть, какъ на историческій источникъ я въ приведенномъ мѣстѣ объясняетъ причины своего довѣрія къ ней.}.
   Вскорѣ во Франціи на тотъ же сюжетъ г-жа Скюдери открыла своимъ Almahide серію романовъ, продолженіемъ который былъ Гонзальвь Кордуанскій Флоріана и Абеисеррагъ Шатобріана, которые по всей вѣроятности не останутся безъ послѣдователей {Вальтеръ Скоттъ, прочитавши уже въ старости Guerras Civiles de Granada, замѣтилъ, какъ увѣряютъ, что если бы онъ раньше былъ знакомъ съ этимъ сочиненіемъ, то избралъ бы Испанію мѣстомъ дѣйствія для нѣкоторыхъ собственныхъ романовъ. Denis, Chroniques Chevalresques, Paris, 1839, 8-vo, Tom. I p. 323. Подобный слухъ основанъ вѣроятно на томъ фактѣ, что около 1786 г. Валтеръ Скоттъ написалъ поэму въ четырехъ книгахъ на завоеваніе Гренады. [Lockhart's, Life of Scott, 2 Edition, Edinburg, 1839, Vol. I p. 183.] Я полагаю, что Кино былъ знакомъ съ романомъ Хиты, когда писалъ свою Généreuse Ingratitude, 1654 г., иначе нельзя объяснить себѣ сходство, существующее между этими двумя произведеніями.}. Но въ Испаніи такой родъ вымысловъ не пустилъ корней и не имѣлъ успѣха.
   Помимо естественнаго Испанцамъ нежеланія, чтобы романическій вымыселъ стремится стать примиряющимъ началомъ между маврами и христіанами, существовали и другія причины, мѣшавшія успѣху этого рода произведеній въ Испаніи. Возможно также, что появленіе первой части Донъ-Кихота, убившей своимъ смѣхомъ единственную популярную тогда форму романа, уронило въ глазахъ публики другіе роды серьезныхъ прозаическихъ сочиненій, тѣмъ болѣе, что въ замѣнъ ихъ Сервантесъ далъ нѣчто гораздо болѣе занимательное. Такъ или иначе, но на всѣ книги подобнаго рода посыпались нападки въ томъ же духѣ. "Хризелія Лидасели", появившаяся въ 1609 г. и подписанная именемъ капитана Флегетонте, тяжеловѣсная сатира въ прозѣ на бывшія тогда въ модѣ академіи, жестоко нападаетъ на всевозможные прозаическіе романы и пастушескіе, и историческіе, и рыцарскіе {"La Cryselia de Lidaceli, Famosa у Verdadera Historia de Varies Acontecimientos de Amor у Fortuna" была впервыя напечатана въ Парижѣ, въ 1609 г., 12-mo, и посвящена принцессѣ Конти. Я имѣлъ въ рукахъ ея третье изданіе, помѣченное, Mardid, 1720. Въ концѣ его помѣщено объявленіе о выходѣ второй части, никогда однако не появившейся. Другое сочиненіе тоже приписанное капитану Флегетонте носитъ заглавіе "La Famosa y Temeraria Corapania de Rompe Columnas". Оно было издано въ томъ же году, какъ и первое; къ нему приложены два діалога о любви. Книга лишена всякихъ достоинствъ. "Cryselia" это -- странная смѣсь пастушескаго стиля съ стилемъ серьезнаго романа, пересыпанная сказками о великанахъ и чародѣяхъ и изрѣдка мелкими стихотвореніями. "El Capitan Flegetonte" конечно псевдонимъ, но не настолько интересный, чтобы стоило узнавать, кто подъ нимъ скрывался.}. Нападки эти, въ сущности безсильныя любопытны лишь какъ отголосокъ общественнаго мнѣнія, возставшаго противъ романическихъ произведеній въ Испаніи. Позже этотъ отголосокъ раздается еще сильнѣе у лучшихъ аскетическихъ писателей XVII вѣка, и въ сочиненіяхъ, подобныхъ сочиненію Нойденса "Нравоучительная исторія бога Момуса", изданному въ 1666, гдѣ авторъ въ прологѣ ясно высказываетъ желаніе изгнать изъ употребленія всѣ романы и исторіи съ любовными сюжетами {Benito Remigio Noydens былъ авторомъ многихъ произведеній, нравственныхъ и аскетическихъ. "Historia Moral del Dios Momo" [4-to, Madrid, 1666 12-mo] содержитъ исторію изгнанія бога Момуса съ небесъ и его пребыванія на землѣ, гдѣ онъ воплощается въ личности, занимающія самыя разнообразныя положенія, и сѣетъ повсюду зло. Каждая изъ глазъ, которыхъ числомъ восемнадцать, заканчивается нравоученіемъ. Такъ напр. [с. 5], возстаніе противъ небесъ, вызванное Момусомъ на землѣ, объясняется ересями, возникшими въ Германіи и Англіи, причемъ порядкомъ достается герцогу Саксонскому и Генриху VIII.}.
   Не смотря на все это, въ теченіе цѣлаго XVII вѣка, въ Испаніи появлялись серьезные романы, весьма разнообразные по формѣ и тону, хотя и не имѣвшіе большаго успѣха. Такъ между прочимъ Гонзало де Сеспедесъ, уроженецъ Мадрида и авторъ многихъ другихъ произведеній, издалъ въ 1615 г. первую часть своего Херардо, а въ 1617 г. вторую. Онъ озаглавилъ ее Poema tragico del espanol Gerardo и раздѣлилъ на рѣчи вмѣсто главъ. На самомъ же дѣлѣ это прозаическій романъ, состоящій изъ ряда слегка связанныхъ одно съ другимъ приключеній героя романа Херардо, и эпизодъ изъ жизни различныхъ личностей, находившихся съ нимъ въ болѣе или менѣе тѣсныхъ сношеніяхъ. Разсказъ окрашенъ сентиментально романическимъ коллоритомъ, но въ немъ встрѣчается так же и трагизмъ, рѣдкій гость въ подобнаго рода испанскихъ романахъ. Gerardo имѣлъ нѣсколько изданій, а въ 1626 г. появился другой романъ того же автора, подъ заглавіемъ: Varia fortuna del soldado Pindar о. (Превратности судьбы въ жизни солдата Пиндара). Онъ очень схожъ съ первымъ, но менѣе интересенъ и, вѣроятно, вслѣдствіе этого онъ не былъ оконченъ согласно первоначальному плану автора. Тѣмъ не менѣе оба эти романа свидѣтельствуютъ о силѣ творческой фантазіи автора, какую едва ли можно найти въ произведеніяхъ того же рода, появившихся въ туже эпоху во Франціи и въ Германіи и объ его стилистическомъ искусствѣ, хотя, вообще говоря, его слогъ лучше въ легкомъ разсказѣ, чѣмъ въ серьезномъ изложеніи {"Poema Tragico del Español Gerardo y Desengano cel Amor Lascivo" -- таково полное заглавіе перваго романа, изданнаго, не считая перваго изданія, въ 1617, 1618, 1623, 1625, 1654 и др. гг. Второй романъ "Varia Fortuna del Soldado Pindaro", герой котораго, не смотря на классическое имя. является уроженцемъ Мадрида, имѣлъ меньше успѣха. Насколько мнѣ извѣстно, онъ вышелъ всего двумя изданіями, въ 1626 и 1661 гг. и послѣднимъ въ 1845 г. (Madrid, ш-8), съ хорошими рисунками. Нѣкоторыя біографическія свѣдѣнія о Сеспедесѣ-и-Менезесѣ можно найти у Баепы въ "Hijos de Madrid", tom. II, p. 362. "Gerardo" болѣе пострадалъ отъ гонгоризма, чѣмъ "Pindaro", но эпизоды послѣдняго болѣе отрывочные и полны всякаго рода несообразностей. Сеспедесъ пытался было писать исторію Филиппа IV, но ея появилась всего одна часть въ Барселонѣ въ 1634 г. Въ ней авторъ на 562 страницахъ успѣлъ описать менѣе 4 лѣтъ царствованія этого монарха. Она плохо написана и, напечатанная въ то время, когда Филиппу било едва 30 лѣтъ, переполнена лестью и гонгоризмомъ. Наиболѣе интересное мѣсто въ ней, это -- разсказъ о Родриго Кальдеронѣ, Маркизѣ де Сіете Инглезіа (Lib. II, cap 27), безнравственномъ любимцѣ Филиппа III, фигурирующемъ также въ Жиль Блазѣ.}.
   Въ 1617 году въ томъ самомъ, въ которомъ появилась "Персилесъ и Сигизмунда" Сервантеса -- Франсиско Лубассенъ де Ламарка бискайецъ родомъ, издалъ свою Historia tragicomica de Don Enrique de Castro. (Трагикомическая исторія Донъ Энрике де Кастро), представляющую собою странное смѣшеніе извѣстныхъ историческихъ фактовъ съ вымышленными приключеніями. Посредствомъ разсказа, вложеннаго въ уста дяди героя, который сдѣлался на старости лѣтъ отшельникомъ, начало романа восходитъ къ испанскимъ войнамъ при Карлѣ VIII и оканчивается завоеваніемъ Чили испанцами, гдѣ дѣйствующимъ лицемъ является самъ герой. Промежутокъ между двумя главными событіями наполненъ собственными измышленіями автора. Какъ историческій романъ, произведеніе это можно назвать вполнѣ неудавшимся {"Historia tragicomica de Don Enrique de Castro" была издана въ Парижѣ въ 1617 г., когда автору ея било двадцать девять лѣтъ. За два года передъ тѣмъ онъ издалъ "Eñganos deste Siglo". (Antonio, Bib. Nov., tom. II, p. 358). На сколько мнѣ извѣстно, авторъ, бившій преподавателемъ испанскаго языка въ Парижѣ, писалъ иногда и по французски.}.
   Тоже самое можно сказать и о другомъ произведеніи, которое въ 1625 г. появилось отчасти въ формѣ воображаемаго путешествія. La historia de los dоsverdaderos amigos. (Исторія двухъ вѣрныхъ друзей). Сюжетомъ этого романа послужили вымышленныя приключенія въ Персіи Француза и испанца, и въ особенности невѣроятные разсказы объ интригахъ этихъ двухъ иностранцевъ съ знатными персіянками. Книга написана большею частью въ формѣ писемъ и заканчивается обѣщаніемъ автора издать продолженіе, которое впрочемъ никогда не появлялось {Я не могъ узнать, кто былъ авторомъ этой сумасбродной фантазіи, которая можетъ быть есть ни что иное, какъ скандалезная придворная хроника. Она была издана въ Руссильонѣ небольшой книжкой in-8-vo.}.
   Многія изъ произведеній этого рода, начатыя въ Испаніи въ теченіе XVIII столѣтія, остались подобно Двумъ Вѣрнымъ Друзьямъ недоконченными, благодаря равнодушію публики, другія же, хотя и доведенныя до конца, совсѣмъ не появлялись въ свѣтъ {Перечень многихъ неизданныхъ рукописей этого рода можно найти въ Biblioteca Антоніо и въ "Ніjоs de Madrid, Баены.}. Одно изъ такихъ, озаглавленное El Caballero venturoso. (Счастливый Кавалеръ) Хуана Валльядареса де Валделомара Кордовскаго, было въ 1617 г. совершенно готово къ печати; сохранилась даже его подлинная рукопись, снабженная необходимыми дозволеніями къ печати и собственноручнымъ Approbation Лопе де Веги. Это историческій романъ, раздѣленный на сорокъ пять авантюръ. Герой его, подобно большинству героевъ этого рода романовъ, былъ солдатомъ Италіи, плѣнникомъ въ Африкѣ, и служилъ сперва подъ начальствомъ Донъ Хуана австрійскаго, а затѣмъ Себастіана португальскаго. Насколько во всемъ этомъ правды, трудно рѣшить. Многія изъ событій помѣчены годами, которыя могутъ быть провѣрены, въ книгѣ много стиховъ и фантастическихъ разсказовъ; многія изъ исторій, какъ напр., любовная исторія самого рыцаря и прекрасной Майоринды несомнѣнно плодъ собственной фантазіи автора. Не смотря на это въ прологѣ авторъ отзывается съ презрѣніемъ о вымыслахъ, какъ будто всѣ произведенія этого рода такъ низко пали въ общественномъ мнѣніи, что, издавая одно изъ нихъ было позорно сознаться въ своемъ намѣреніи. Стиль El Caballero Venturoso не уступаетъ стилю всѣхъ подобныхъ произведеній этого періода что касается до стихотвореній, вставленныхъ въ него и число которыхъ доходитъ до полутораста, то они не отличаются большими достоинствами {Рукопись "El Caballero Venturoso" очевидно автографъ; она принадлежитъ Д. Паскуалю Гайянгосу, профессору арабскаго языка въ мадритскомъ университетѣ. Я имѣлъ ее въ рукахъ: она содержитъ 289 листовъ in-4-to, мелко исписанныхъ. Обѣщаніе автора написать вторую часть никогда не было исполнено.}.
   По всѣмъ вѣроятіямъ пренебреженіе, возбужденное къ длиннымъ романамъ, насмѣшками Сервантеса, или бдительностью духовныхъ властей, или обѣ эти причины вмѣстѣ побудили писателей серьезныхъ романовъ отыскивать въ своихъ произведеніяхъ новые пути и новыя формы. Какъ бы то ни было, но въ XVII в. серьезные романы либо стремятся отойти какъ можно далѣе отъ фактической истины, либо пытаются совсѣмъ приблизиться къ исторіи. Мы укажемъ на два образца подобнаго отступленія отъ торной дороги. Это, можетъ быть, единственные образцы замѣчательные не столько по своимъ литературнымъ достоинствамъ, сколько по своей оригинальности. Первое произведеніе этого рода принадлежитъ Косме Гомесу де Техадѣ и озаглавлено El Leon prodigiosо. (Удивительный Левъ). Оно впервые появилось въ 1636 г. и содержитъ исторію необыкновенныхъ приключеній "великаго Льва Аурикрино" и въ концѣ концовъ его супружества съ Кризорою, дамою его сердца. Книга дѣлится на 55 апологовъ, которые правильнѣе было бы назвать просто главами. Еслибы дѣйствующія лица романа не носили именъ животныхъ, а назывались бы поэтическими именами, бывшими тогда въ ходу у романистовъ,-- то книга Техады, за исключеніемъ тѣхъ мѣстъ ея, которыя содержатъ въ себѣ сатирическія выходки противъ современныхъ пороковъ, ничѣмъ не отличалась бы отъ любовныхъ романовъ: въ ней столько же неестественности и несообразностей какъ и во всѣхъ подобныхъ произведеніяхъ. Въ томъ видѣ, въ какомъ появился, романъ этотъ не удовлетворилъ самого автора. Первая часть романа была написана имъ въ молодости, въ бытность его студентомъ богословіи въ Саламанкѣ. Когда позже онъ снова взялся за работу и довелъ ее до конца, у него уже на половину былъ написанъ другой романъ на тему, еще болѣе серьозную, отвлеченную и далекую отъ дѣйствительности. Это болѣе обдуманное произведеніе озаглавлено: Entend im iento y Verdad, amantes filosofos. (Разумъ и истина -- философскіе любовники); всѣ дѣйствующія лица въ немъ аллегорическія; ихъ мечты и страданія, изображающія мрачную картину человѣческой жизни, наполняютъ весь періодъ времени отъ сотворенія міра до страшнаго суда. Сколько лѣтъ труда потратилъ Техада на эту мертвую, неудачную аллегорію -- неизвѣстно, но появилась она черезъ сорокъ лѣтъ послѣ того, какъ была начата. Ее издалъ какъ посмертное произведеніе его братъ, давшій ей не подходящее заглавіе второй части Удивительнаго Льва. Оба романа совершенно лишены того животрепещущаго интереса, который могъ бы обезпечить имъ продолжительный успѣхъ, но оба написаны болѣе правильнымъ языкомъ, чѣмъ большинство подобныхъ произведеній той эпохи; въ первомъ кромѣ того по временамъ встрѣчаются остроумныя нападки на слабыя стороны современной литературы {"Leon Prodigioso, Apologia Moral, por el Licenciado Cosme Gomez Texada de los Keyes", Madrid, 1670, 4 to;-- "Segunda Parte del Leon Prodigioso, Entendimiento y Verdad, Amantes Filosóficos", Alcala, 1673, 4-to. Дозволеніе печатать первую часть помѣчено 1634 годомъ. Тотъ же авторъ издалъ въ 1650 г. El Filósopho, смѣсь свѣдѣній изъ естественной исторіи и нравственной философіи. Въ Leon Prodigioso попадается множество стиховъ, особливо въ первой части, гдѣ помѣщена чрезвычайно скучная поэма La Nada (Ничто) во второй части находится поэма El Tode, (Все) еще хуже первой. Нападки автора на культизмъ (Parte I рр. 317 391--395) весьма злы и удачны. Онъ написалъ нѣсколько религіозныхъ драмъ, изданныхъ въ 1661 году.}.
   Совершенно инымъ характеромъ отличается произведеніе Кристоваля Лозано Los Reyes nuevosde Toledo. (Новые толедскіе короли), гдѣ дѣйствуютъ историческія личности и содержатся только хорошо извѣстные, слабо окрашенные романтическимъ колоритомъ, историческія событія. Лозано принадлежалъ къ штату каѳедральнаго толедскаго собора и вмѣстѣ съ Кальдерономъ отправлялъ службы въ отдѣльной капеллѣ, служившей мѣстомъ погребенія новыхъ королей, какъ называли кастильскихъ государей со временъ Генриха Транстамарскаго, устроившаго для себя кладбище отдѣльно отъ мѣста погребенія королей, родъ которыхъ окончился со смертью Петра жестокаго. Благочестивый капелланъ, призванный ежедневно возсылать молитвы за души усопшихъ монарховъ дома Транстамарскаго, рѣшился увѣковѣчить память о нихъ романической исторіей. Онъ начинаетъ со старинныхъ національныхъ преданій о происхожденіи Толедо: описываетъ Геркулесовъ гротъ, женитьбу Карла Великаго на обращенной имъ въ христіанство маврской принцессѣ и отказъ христіанской принцессы выйти замужъ за мавра, котораго ей не удалось обратить въ христіанство. Затѣмъ онъ разсказываетъ исторію построенія капеллы и приключенія королей, почивающихъ подъ ея алтарями, вплоть до смерти Генриха III въ 1406 г. По внутреннимъ признакамъ книга Лозано, должна была быть написана въ концѣ царствованія Филиппа IV, когда испанская проза утратила большую долю своей правильности и изящества. Тѣмъ не менѣе слогъ Лозано, хотя и не чуждый изысканности свойственной его эпохѣ, все таки проще слога большинства его современниковъ, а произведеніе его, гдѣ фантазія играетъ весьма незначительную роль, возбудило такой живой интересъ, что менѣе чѣмъ въ столѣтіе, выдержало одинадцать изданій и заняло въ испанской литературѣ мѣсто, которое отчасти удержало за собой и до сихъ поръ {У меня подъ руками два экземпляра этой книги. Одинъ принадлежитъ ко второму изданію, (Madrid, 1674), а другой къ одинадцатому (Madrid, 1734, 4-to). Третья книга была написана въ эпоху восшествія на престолъ Карла II. Вся исторія находится въ связи съ любимымъ догматомъ испанской церкви о безпорочномъ зачатіи, благовѣщеніе описано съ большимъ драматизмомъ въ Lib. I, с. 10. Изъ упоминаемыхъ библіографами изданій самое раннее помѣчено 1667 г.}.
   И такъ серьозные историческіе вымыслы, заслуживающіе по своему объему названіе романа, были первоначально весьма рѣдки въ испанской литературѣ и, за исключеніемъ романа Хиты, имѣли мало успѣха. Начиная съ царствованія Филиппа IV, они въ теченіе цѣлаго столѣтія почти совсѣмъ исчезаютъ и затѣмъ появляются лишь изрѣдка, не возбуждая никакого интереса въ публикѣ {Единственный серьозный романъ этого рода, изъ появившихся послѣ 1650 г., заслуживаетъ, мнѣ кажется, быть упомянутымъ, это -- "La Historia de Lisseno y Fenisa, por Francisco Parraga Martel de la Fuente", (Madrid, 1701, 4 to), плохое подражаніе "Gerardo Español". Можно пожалуй еще указать на неоконченный романъ, "Enganos y Desengaños del profauo Amor", написанный въ Кальяри въ Сардиніи, около 1686 г., Донъ Іосифомъ Цатриллья--и--Вико, графомъ Виллазальто и проч. Въ немъ нѣтъ ни малѣйшихъ достоинствъ, хотя слогъ его довольно правиленъ. Это нѣчто въ родѣ проповѣди противъ разнузданности страстей. Я его знаю только по изданію, помѣченному Barcelona, 1737, 4-to, рр. 391, Первоначально онъ быль, повидимому, изданъ въ двухъ томахъ.}.
   

ГЛАВА XXXVI.

Повѣсти. Вилльегасъ, Тимонеда, Сервантесъ, Хидальго, Фигероа, Барбадильо, Эслава, Агреда, Линьянъ-и-Вердуго, Лопе де Вега, Саласаръ, Луго. Камерино, Тедлесъ, Монтальванъ, Рейесъ, Перальта, Сеспедесъ, Мона, Анана, Маріана де Карвахаль, Донья Марія де Санасъ, Мата, Кастильо, Лозано, Солорзано, Алонзо де Алкала, Виллальнандо, Прадо, Роблесъ, Гевара, Поло, Гарсіа, Сантосъ. Многочисленность повѣстей. Общія замѣчанія о формахъ испанскаго романа о формахъ.

   Во второй половинѣ XVI и въ теченіе всего XVII вѣка имѣли въ Испаніи больше успѣха, чѣмъ всякая другая форма прозаическаго вымысла, небольшіе повѣсти и разсказы, которые появились въ очень большомъ количествѣ. Они повидимому возникли самостоятельно на почвѣ господствующихъ національныхъ вкусовъ и нравовъ, безъ всякой связи съ восточными сказками, введенными двумя столѣтіями ранѣе Донъ Хуаномъ Мануэлемъ и мало отразили на себѣ вліяніе блестящей школы итальянскихъ новелистовъ, главой которой былъ Боккачіо. Заимствуя свои краски изъ болѣе обширныхъ пасторальныхъ, сатирическихъ и историческихъ романовъ той же эпохи, они ярко отражали современное состояніе общества и оставались вѣрны духу той эпохи, къ которой они относятся. Поэтому-то мы и возвращаемся къ нимъ съ особеннымъ, интересомъ.
   Изъ старинныхъ испанскихъ новеллъ XVI вѣка стоитъ упомянуть о двухъ новеллахъ помѣщенныхъ въ маленькомъ томѣ сочиненій Антоніо де Вилльегаса подъ нѣсколько вычурномъ заглавіемъ "El inventario" (Инвентарь) приготовленнымъ къ печати въ 1550 г., но остававшимся неизданнымъ до 1561 года {"El inventario" Вилльегаса былъ изданъ два раза: въ 1565 г. in-4о и въ 1577 г. in-8о, небольшимъ форматомъ содержавшимъ въ себѣ 144 листа. Какъ то, такъ и другое изданіе печаталось въ Medina del Campo -- родинѣ автора по мнѣнію нѣкоторыхъ. Обоимъ изданіямъ предпослана замѣтка, изъ которой видно, что сочиненіе это было разрѣшено къ печати еще въ 1551 году. Кромѣ того есть еще изданіе 1561 года или, быть можетъ, еще раньше; оно помѣщено въ третьемъ томѣ Biblioteca de Autores Españoles 1846 г.}.
   Первая озаглавлена: Ausencia y Soledad. (Отсутствіе и Одиночество); это -- пастораль на половину въ прозѣ, на половину въ стихахъ, столь же исполненная аффектаціи и дурнаго вкуса, какъ и болѣе обширные вымыслы того же рода, къ которому она принадлежитъ. Гораздо лучше вторая, озаглавленная: "Historia de Narvaez". (Исторія Нарваэса); въ основу ея легло испанское преданіе о романическомъ приключеніи дѣйствительно случившимся на гренадской границѣ въ ту эпоху, когда рыцарство было въ апогеѣ своей славы какъ у Мавровъ, такъ и у христіанъ. Вотъ главнѣйшія событія разсказа.
   Родриго Нарваэсъ, комендантъ пограничной испанской крѣпости Алоры, наскучивъ бездѣятельной жизнью, выходитъ однажды ночью въ сопровожденіи нѣсколькихъ товарищей съ единственною цѣлью поискать приключеній. Онъ и не замедлилъ найти то, чего ему такъ хотѣлось. Абиндарразсъ знатный мавръ, принадлежащій къ преслѣдуемой и изгнанной фамиліи Абенсарагговъ ѣдетъ хорошо вооруженный и на добромъ конѣ по той дорогѣ, по которой направились, христіане, и напѣваетъ среди ночнаго безмолвія слѣдующую пѣсню:.
   
   Narcido en Granada,
   Criado en Cartama,
   Enainorado en Coin,
   Frontero de Alora *).
   *) Родился я въ Гренадѣ,
   Воспитанъ я въ Картамѣ,
   Влюбился я въ Каинѣ
   Вблизи границъ Алоры.
   
   Происходитъ стычка и молодой, храбрый мавръ попадаетъ въплѣнъ. Его унылый и подавленный видъ послѣ столь храбраго сопротивленія удивляетъ его побѣдителя. Изъ настойчивыхъ распросовъ оказывается, что плѣнникъ въ эту самую ночь долженъ сочетаться тайнымъ бракомъ съ дамой своего сердца -- дочерью коменданта Койны, крѣпости принадлежащей маврамъ и находящейся неподалеку. Услыхавъ это, испанскій воинъ, какъ истый рыцарь, немедленно освобождаетъ молодаго мавра изъ плѣна, подъ тѣмъ условіемъ, чтобы тотъ добровольно черезъ три дня вернулся и подчинился своей участи. Благородный мавръ сдержалъ данное имъ слово и вернулся, приведя съ собой похищенную имъ супругу. Благодаря ходатайству великодушнаго испанца передъ королемъ Гренады устраивается примиреніе отца съ зятемъ и дочерью и повѣсть оканчивается къ чести и удовольствію всѣхъ ея героевъ.
   Эта новелла обладаетъ эпизодами замѣчательной красоты; таково напр.: первое объясненіе въ любви Абиндарразса, о которомъ онъ самъ разсказываетъ; не менѣе хорошо описаніе горести, наполнившей его душу, на другой день послѣ того, какъ его возлюбленная была увезена отцемъ далеко отъ него и онъ, по его словамъ, "остался одинъ подобно путнику, который, пробираясь по крутымъ, изрѣзаннымъ пропастями, горамъ, видитъ, что озарявшее его путь солнце внезапно исчезаетъ". Очень характерно и мастерски изображено также благородство и мавританская вѣрность рыцари-язычника, когда приближается моментъ его возвращенія въ плѣнъ, и онъ разсказываетъ женѣ о данномъ имъ честномъ словѣ. Въ отвѣтъ на уговоръ жены его, послать за себя богатый выкупъ, Абиндарразсъ говоритъ: "Нѣтъ, я не рѣшусь на такой низкій поступокъ. Прежде, отправляясь къ тебѣ, я обязанъ былъ, ради одного себя, держать свое слово, теперь же, когда я принадлежу тебѣ, обязательство мое удвоилось. Я возвращусь въ Алору, я отдамъ себя въ распоряженіе коменданта, а когда я сдѣлаю то, что долженъ сдѣлать, пусть онъ дѣлаетъ со мной то, что найдетъ справедливымъ".
   Фабула этого разсказа, въ томъ видѣ, въ какомъ ее передаютъ арабскіе писатели, находится въ концѣ "Исторіи господства Мавровъ въ Испаніи", написанной Конде, который добавляетъ, что этотъ сюжетъ часто повторяется у гренадскихъ поэтовъ {Гайангосъ сомнѣвается въ томъ, чтобы Конде могъ найти этотъ разсказъ у какого бы то ни было арабскаго историка и прибавляетъ, что Конде часто обращается къ старымъ испанскимъ хроникамъ, въ особенности въ третьемъ томѣ своего сочиненія.}. Но онъ настолько интересенъ самъ по себѣ и настолько льстилъ рыцарскому характеру народа, что не могъ не занять виднаго мѣста и въ испанской литературѣ. Вѣроятно въ слѣдствіе этого онъ былъ безцеремонно заимствованъ Монтемайоромъ или его венеціанскимъ издателемъ и, потерпѣвъ нѣкоторыя измѣненія въ слогѣ, значительно ему повредившія, помѣщенъ въ его "Влюбленной Діанѣ", хотя содержаніе его совершенно не гармонируетъ съ той пастушеской рамкой, въ которую онъ вставленъ. Падиллья тоже вскорѣ воспользовался этимъ разсказомъ и внесъ его въ серію своихъ романовъ, Лопе де Вега положилъ его въ основу своей комедіи "Средство противъ несчастія", а Сервантесъ включилъ въ своего "Донъ-Кихота". Такимъ образомъ всюду находятся его слѣды, но нигдѣ этотъ разсказъ не отличается такой граціей и прелестью, какъ въ простомъ повѣствованіи Вилльегаса {Объ исторіи Нарваэса упоминаетъ съ восторгомъ Пульгаръ въ своемъ сочиненіи "Claros Varones" XVII. Отъ романическаго Нарваэса ведетъ свое происхожденіе нынѣшній министръ королевы Изабеллы II. Этотъ разсказъ мы находимъ также у Argote de Molina (Nobleza, 1588 г. лист. 296); у Конде (Historia, том. III. стр. 262); у Вилльегаса (Inventario, 1565 г. лист. 94); у Падильи (Bomancero, 1583, лист. 117--127); у Лопе де Веги (Rernedio de la Desdicha; Comedias, том. XIII, 1620 г. и (Dorotea, Актъ II, сц. 5); у Сервантеса въ "Донъ Кихотѣ" (часть I, гл. 5) и. т. д. Если не ошибаюсь, тотъ же разсказъ встрѣчается у Тимонеды подъ заглавіемъ "Historia del enamorado Moro Abindarraez" безъ означенія года), Fuster, Biblioteca Tom. I p. 162). Мы также находимъ его въ сборникѣ романсовъ подъ заглавіемъ Rosa Española", 1573 г. (См. перепечатку его сдѣланную Вольфомъ въ 1846 г. стр. 107). Эта исторіи служитъ также сюжетомъ длинной поэмы Франческо Вальби де Корреджіо, 1593 г. (Depping,."Romancero", Лейпцигъ, 1844 г. in-12-mo, томъ II, стр. 231). Чтобъ убѣдиться въ томъ, что Монтемайоръ заимствовалъ ее у Вилльегаса стоитъ только сравнить оба разсказа между собою, припомнить, что исторія Нарваэса отсутствуетъ въ первомъ изданіи "Діаны", что она совершенно неумѣстна въ подобномъ романѣ и что единственная разница между ними заключается въ томъ, что у Монтемайора въ IV книгѣ Діаны разсказъ, почти дословно взятый у Вилльегаса, растянутъ совершенно излишней болтовней. См. выше гл. XXXIII прим. 2.
   Въ интересной книгѣ, Феранта де Мехіи озаглавленной: "Nobiliario", (Sevilla, 1492 in-fol), написанной въ строгомъ кастильскомъ стилѣ и проникнутой феодальными понятіями того вѣка, глубоко убѣжденнаго, что нравственное благородство всегда прирождено благородной крови, авторъ съ гордостью помѣщаетъ этого Нарваэса въ число своихъ предковъ, и называетъ его братомъ своего дѣда.}.
   Хуанъ де Тимонеда, о которомъ мы уже говорили, какъ объ одномъ изъ основателей народнаго театра въ Испаніи, былъ также однимъ изъ древнѣйшихъ авторовъ новеллъ. Въ качествѣ книгопродавца, старавшагося извлечь пользу изъ всего, что могло понравиться публикѣ, Тимонеда, сочинившій и издавшій съ этой цѣлью нѣсколько книгъ романсовъ, мелкихъ стихотвореній и фарсовъ, долженъ былъ, конечно, попробовать себя въ новомъ родѣ прозаическаго вымысла, который сталъ пользоваться такимъ расположеніемъ публики. Первой попыткой его въ этомъ родѣ былъ сборникъ новеллъ "Patranuelo" или "Разскащикъ повѣстей", первая часть котораго появилась въ 1576 г. но не имѣла продолженія {Rodriguez, Bibl. p. 283. Ximeno, Bibl. Tom. I, 72. Fuster, Bibl. Tom. I, p. 161 и Tom. II, p. 530. "Sobremesa у Alivio de Cominantes" Тимонеды, напечатанное въ 1569 г., а можетъ быть и ранѣе есть ничто иное, какъ простой сборникъ анекдотовъ и шутокъ (числомъ 161), на подобіе изданнымъ Джо Миллеромъ, хотя о немъ не разъ ошибочно упоминали, какъ о сборникѣ повѣстей. Сборнику Тимонеды предпослано двѣнадцать маленькихъ анекдотовъ приписываемыхъ Хуану Арагонесу. Во всѣхъ изданіяхъ "Patranuelo", исключая, кажется, перваго, а также изданія, вошедшаго въ третій томъ Biblioteca Арибо, были напечатаны только двадцать одна новелла; восьмая, заимствованная у Аріосто и весьма вольнаго содержанія была исключена. Обстоятельную статью о Тимонедѣ можно найти у Барреры.}.
   Это -- небольшая книжка заимствуетъ свой матеріалъ изъ самыхъ разнообразныхъ источниковъ. Нѣкоторыя изъ ея повѣстей, какъ напримѣръ извѣстная исторія Аполлонія Тирскаго находятся въ "Gesta Romanorum"; нѣкоторыя заимствованы изъ произведеній великихъ итальянскихъ писателей, напр.: исторія Гризельды у Боккачьо, а одна повѣсть знакомая англійскимъ читателямъ разсказъ по балладѣ "О королѣ Іоаннѣ и Кентерберійскомъ аббатѣ", заимствована Тимонедой по всей вѣроятности у Сакетти {Исторія Аполлонія, легшая въ основу Шекспирова Перикла была какъ мы уже видѣли, (Томъ. I, стр. 20) весьма рано извѣстна въ испанской литературѣ, хотя поэтическая обработка ея была впервые издана только въ 1844 г. Всего вѣроятнѣе, что Тимонеда заимствовалъ ее изъ "Gesta Romanorum", (новелла сто пятьдесятъ третья въ изд. 1488 г.). Новеллу о Гризельдѣ онъ, конечно, заимствовалъ изъ Декамерона, гдѣ она помѣщена въ концѣ, но онъ также могъ почерпнуть ее и изъ другаго источника. (Manni, Historia del Dacamerone, Fir renze, 1742 г., in-4-to, стр. 603). Что до новеллы столь знакомой англичанамъ по сборнику Перси "Reliques of ancient English Poetry," Тимонеда, вѣроятно, заимствовалъ ее изъ четвертой новеллы Сакетти, написанной около 1370 г. Дальнѣйшихъ слѣдовъ этой новеллы пока не разыскано, хотя съ того времени и до передѣлки ея Бюргеромъ, она пользовалась большой извѣстностью. Подобныя разысканія относительно другихъ новеллъ "Patranuelo" привели бы насъ къ подобнымъ же результатамъ. Приведенныхъ нами примѣровъ полагаю совершенно достаточно чтобы доказать, что Тимонеда всюду, гдѣ только могъ, заимствовалъ матеріалы для своего сборника, какъ это дѣлали итальянскіе "Novellieri" и французскіе "труверы", не заботясь объ источникахъ своихъ сюжетовъ. Въ дѣйствительности же, какъ замѣчаетъ Феликсъ Либрехтъ въ примѣчаніи къ своему переводу "Dunlop's History of Fiction, (Berlin 1851 г., стр. 500--501) Тимонеда рѣдко бралъ на себя трудъ искать сюжеты помимо итальянскихъ "Novellieri".}.
   Три или четыре изъ его новеллъ въ томѣ числѣ и та, которой открывается сборникъ, послужили темами для драмъ Алонсо де ля Веги и Лопе де Руэды. Содержаніе ихъ подтверждаетъ доказанный инымъ путемъ фактъ, что подобнаго рода популярныя исторіи давно были предметомъ умственнаго развлеченія тѣхъ классовъ общества, которые были мало знакомы съ книгами. Странствуя впродолженіе столѣтій по различнымъ странамъ Европы, распространяемыя преданіемъ или менестрелями и трубадурами, исторіи эти были около этого времени впервые занесены на бумагу и потомъ стали переходить опять изъ рукъ въ руки, пока наконецъ не получили своей окончательной формы. Такимъ образомъ Тимонеда взялся выполнить въ Испаніи ту задачу, которую за два столѣтія до него выполняли въ Италіи итальянскіе новеллисты. Правда, двадцать двѣ новеллы въ его "Patranuelo" не связаны между собою одной нитью подобно новелламъ Декамерона, но онъ сумѣлъ придать имъ однообразный колоритъ при помощи легкаго, пріятнаго, хотя и не всегда безупречно чистаго слога. Этимъ путемъ отчасти, можетъ быть, безсознательно Тимонеда положилъ своей книгой начало новой отрасли національной литературы -- длинному ряду повѣстей, съ которыми связаны имена знаменитѣйшихъ испанскихъ прозаиковъ. Дѣйствительно, первымъ подражателемъ Тимонеды въ въ этой отрасли былъ никто иной какъ Сервантесъ, который началъ съ того, что помѣстилъ подобныя новеллы въ первую часть своего "Донъ-Кихота", въ 1605 г. и восемь лѣтъ спустя издалъ ихъ отдѣльнымъ сборникомъ. Выше мы уже имѣли случай говорить о повѣстяхъ Сервантеса, теперь достаточно будетъ повторить, что по оригинальности замысла и прелести слога онѣ являются образцовыми произведеніями того рода, къ которому принадлежатъ {См. выше, Томъ II стр. 104--109.}.
   За Novellas Exemplares Сервантеса стали выходить въ свѣтъ другіе сборники, но уже совершенно иного характера. Въ 1605 г. Хидальго издалъ описаніе проказъ допускаемыхъ въ послѣдніе три дня маслянницы, въ которое включено нѣсколько анекдотовъ и небольшихъ разсказовъ въ веселомъ и легкомысленномъ духѣ итальянскихъ новеллъ {Этотъ сборникъ написанъ въ формѣ діалоговъ и носитъ названіе: "Carnestolendas de Castilla, dividido en las très Noches del Domingo, Lunes у Martes de Antruexo, por Gaspar Lucas Hidalgo", Barcelona, 1605, 12-vo листъ 108. Мы имѣемъ еще изданія 1606 и 1608 г. Онъ также перепечатанъ въ Biblioteca de Autores Fspanoles, Tom. XXXVI, 1885 г.}. Въ 1617 г. Суарезъ де Фигэроа, послѣдователь Сервантеса, не бывшій однако съ нимъ въ дружественныхъ отношеніяхъ, напечаталъ нѣсколько разсказовъ болѣе романическихъ по тону въ своемъ "Путешественникѣ" {"El Pasagero" (Madrid, 1617 г. 12-mo, лист. 492), состоитъ изъ десяти діалоговъ между двумя отдыхающими путешественниками, подъ нѣсколько вычурнымъ заглавіемъ "Alivios". (Отдыховъ) У меня находится небольшой томикъ озаглавленный: "Historia de las Siete Sabios de Roma, compuesta por Rafael Figuero", in-12-mo, безъ означенія года, напечатанный по моему мнѣнію въ XVIII столѣтіи; онъ заключалъ въ себѣ обработку Семи Мудрецовъ, одного изъ древнѣйшихъ средневѣковыхъ романовъ; здѣсь императоръ, носящій имя Понсіано называется сыномъ Діоклетіана. Слогъ его нѣсколько лучше, чѣмъ слогъ Donzella Teodor, Лопе де Веги. (См. выше Томъ II, Гл. XVII, стр. 205--207), но, кажется, принадлежитъ къ тому же періоду.}.
   Едва ли кто изъ писателей этого рода въ первой половинѣ XVII в. имѣлъ больше успѣха, чѣмъ Саласъ Барбадильо, родившійся въ Мадритѣ въ 1580 г. и умершій въ 1635 году {Свѣдѣнія о жизни Барбадильо можно найти у Баэны (Hijos de Madrid, Tom. I, p. 42); у Антоніо (Bibl. Nov. Tom I, p. 28) и въ придисловіяхъ къ его "Estaietadel Dios Momo", (Madrid, 1627 г. 12-mo), и въ его "Coronas del Parnaso" (Madrid, 1635 г. 12-mo). Онъ вмѣстѣ съ Сервантесомъ принадлежалъ къ тому же религіозному братству "своимъ авторитетомъ поддержалъ разсказы своего друга при первомъ ихъ изданіи. (Navarrete, Vida, 121, 132). Онъ повидимому, занималъ какую нибудь должность при дворѣ, потому что называетъ себя Créa de de su Magestad. (Слугою его величества).}. За послѣдніе 18 лѣтъ своей жизни онъ издалъ не менѣе двадцати различныхъ сочиненій. Всѣ они, за исключеніемъ трехъ или четырехъ томовъ, наполненныхъ драмами и стихотвореніями во вкусѣ Лопе де Веги, состоятъ изъ народныхъ разсказовъ, не столь коротенькихъ, какъ у Тимонеды, и не столь длинныхъ, чтобы можно было назвать ихъ романами, но написанныхъ въ истинно народномъ духѣ и настоящимъ кастильскимъ слогомъ.
   La Ingeniosa Elena, hija de Celestina. (Остроумная Елена, дочь Целестины), одна изъ его первыхъ и наиболѣе остроумныхъ повѣстей, вышла въ свѣтъ въ 1612 г. и съ тѣхъ поръ часто удостоивалась новыхъ изданій. Это -- исторія куртизанки, приключенія которой, въ силу ея стремленій играть видную роль въ свѣтѣ, принадлежатъ къ числу самыхъ смѣлыхъ и отчаянныхъ. Она зоветъ себя дочерью Целестины, считая себя достойной этого имени и по своимъ талантамъ и по своимъ преступленіямъ. Побуждаемый требованіями справедливости, авторъ заставляетъ ее погибнуть самою ужасною въ Испаніи казнью за то, что она отравила своего возлюбленнаго, вышедшаго изъ поддонковъ общества. Къ главному сюжету повѣсти приплетены весьма неискусно два эпизода, тѣмъ же способомъ вставлено нѣсколько романсовъ, имѣющихъ за собой только ту заслугу, что они бросаютъ нѣкоторый свѣтъ на такъ называемую плутовскую жизнь, процвѣтавшую въ то время въ большихъ городахъ Испаніи. Лучшія мѣста въ книгѣ тѣ, которыя относятся къ самой Еленѣ и ея интригамъ, а лучше всего рисуютъ тогдашнюю жизнь едва-ли не тѣ страницы, въ которыхъ описывается, какъ Елена достигла высоты, благополучія, прослыла за святую и провела такимъ образомъ всю Севилью {La Ingeniosa Helena, Hija de Celestina, вышедшая въ 1612 г. и впослѣдствіи часто перепечатываемая. Имѣющееся у меня мадридское изданіе in 12-vo помѣчено 1737 г. Скарронъ, имѣвшій обыкновеніе пользоваться испанскими романами урѣзывая и искажая ихъ, примѣнилъ тотъ же пріемъ и къ Еленѣ воспользовавшись ею для своихъ Les Hypocrites, Nouvelles Tragicomiques, Paris, 1752, Tom. I. lugeniosa Helena была первоначально издана другомъ Барбадильо, Франциско Сегурой, пріобрѣтшимъ себѣ извѣстность продолженіемъ Primavera de Romances Аріаса Переса.}.
   Въ силу своего сюжета и характера Елена естественно должна была быть сильно проникнута духомъ разсказовъ gusto picaresco. Прямою по цѣли и по характеру противоположностью этой книгъ является El Caballero perfecto. (Образцовый рыцарь), философскій разсказъ, пелишенный нѣкоторыхъ чертъ свойственныхъ рыцарскому роману. Разсказъ посвященъ всей благородной молодежи королевства въ моментъ сознанія кортесовъ и имѣетъ цѣлью представить этой молодежи идеалъ истиннаго рыцаря, съ тѣмъ чтобы она стремилась проявить въ своей жизни рыцарскія доблести. Чтобы достигнуть своей цѣли Барбадильо разсказываетъ исторію одного испанскаго дворянина, который объѣхавши всю Италію въ царствованіе Альфонсэ Арагонскаго, завоевателя Неаполя, удостоивается благосклонности этого государя, поступаетъ къ нему на службу, занимаетъ самыя высокія военныя и гражданскія должности, предводительствуетъ войсками въ Германіи, играетъ роль посредника между воображаемыми королями Англіи и Ирландіи, потомъ поселяется въ окрестностяхъ Баій и проводитъ свою мирную, спокойную старость въ благочестивыхъ занятіяхъ {El Caballero perfeto. Madrid, 1620, 12-mo.}. Слѣдующая повѣсть Барбадильо La Casa del placer lionesto. (Домъ приличныхъ удовольствій), не имѣетъ никакого сходства съ его первыми двумя повѣстями и разнообразіемъ своего содержанія свидѣтельствуетъ о гибкости таланта автора. Тутъ Барбадильо описываетъ проказы четырехъ саламанкскихъ студентовъ, которые, наскучивъ однообразіемъ университетской жизни, перебираются въ Мадритъ, открываютъ тамъ роскошный домъ для гостей, приглашаютъ къ себѣ все изящное и нодвое общество города, разсказываютъ для забавы своихъ гостей различныя исторіи, поютъ романсы, разыгрываютъ комическія пьесы.-- Таково содержаніе книги, центръ тяжести которой составляютъ шесть разсказовъ. Она внезапно обрывается опасной болѣзнью самого энергическаго изъ четверыхъ веселыхъ кампаньоновъ, такъ умѣвшихъ развлекать столичную публику во время поста {Casa del Placer Hоnesto, Madrid, 1620, 12-mo.}.
   Нѣтъ необходимости продолжать, разборъ другихъ болѣе мелкихъ повѣстей Барбадильо. Достаточно сказать что El Caballero Puntual. (Пунктуальный кавалеръ), въ двухъ частяхъ, есть шутка, написанная ради осмѣянія людей мнящихъ себя первыми во всемъ {El Caballero Puntual, Primera Parte, Madrid 1614; Segunda Parte, Madrid, 1619, 12-mo. Въ концѣ второй части помѣщена піеса, Los Prodigies de Amor. Въ 1610 году въ Руанѣ вышла книга Rodomontades Castelianas, имѣющая много общаго съ Caballero Puntual. Напечатана она была на испанскомъ языкѣ, какъ и многія другія книги, появившіяся въ это время во Франціи, вслѣдствіе дружескихъ отношеній между дворами французскимъ и испанскимъ. Содержаніе ея составляютъ невѣроятныя комическія похожденія, нѣсколько напоминающія похожденія барона Мюнхгаузена. Сама по себѣ она не имѣетъ никакихъ литературныхъ достоинствъ, и я упоминаю о ней лишь въ виду того, что она предшествовала разсказу Барбадильо четырьмя годами. Ее не слѣдуетъ смѣшивать съ небольшою книжкою, носящею почти одинаковое съ нею заглавіе Bodomonta das Españolas, вышедшею въ 1675 году въ Венеціи. Это ничто иное какъ сборникъ плохихъ шутокъ и остротъ, на четырехъ языкахъ -- испанскомъ, итальянскомъ, французскомъ и нѣмецкомъ.}.
   El Necio bien afortunado. (Невѣдующій счастливецъ), no содержанію соотвѣтствуетъ вполнѣ своему заглавію {El Necio búm Afortunado, Madrid, 1621, 12-mo, была переложена въ стихи Филиппомъ Айресомъ (Ayres) посредственнымъ кропателемъ стиховъ, и напечатана въ 1670 г.}.
   Don Diego de Noehe. (Діэго ночью); состоитъ изъ любовныхъ похожденій въ теченіи девяти ночей одного дворянина, претерпѣвающаго неудачи во всемъ, за что ни берется {Dоn Diego de Nоche, Madrid 1623 г. 13о. Этимъ именемъ называется всякій мужчина, отправляющійся переодѣтымъ на ночныя похожденія. Это нѣчто въ родѣ прозвища. Всѣ девять неудачныхъ похожденій Дона Діэго происходятъ ночью. Я не понимаю почему эта исторія появилась въ сборникѣ переводовъ изъ Кеведо, (Edinburgh, 1798 г. 3 vols 8-vo), и полагаю что она также должна была быть включена раньше въ переводы изъ Кеведо, сдѣланные Стивенсомъ Есть піеса Рохаса подъ тѣмъ же заглавіемъ, Don Diego de Noche (Tom. VII). Comedias Escogidas, 1654, но, по моему мнѣнію, она не имѣетъ ничего общаго съ повѣстью Барбадильо.
   Слѣдуетъ еще упомянуть о двухъ произведеніяхъ Барбадильо, мало отличающихся по характеру отъ Донъ Діэго и не менѣе остроумныхъ. Одно изъ нихъ озаглавленное El Sag az Estacio Mari de examinadо, Madrid, 1620, 12-mo, ff. 155) драматическая піеса въ трехъ актахъ, основная мысль кокоторой таже, что и у Флетчера въ его Rule a Wife and have a Wіfe;-- Estacio, герой, во время своего ухаживанія за одной богатой дамой, представляется самымъ наивнымъ юношей, а разъ сдѣлавшись ея мужемъ, весьма ловко забираетъ ее въ руки. Сюжетъ другой піесы, озаглавленной Las Fiestas de la Bod a de la Incasable mal Casada, (Madrid, 1622, 12-vo ff. 167) состоитъ въ томъ, что одна богатая, красивая и образованная женщина но нелѣпому тщеславію сознательно выбираетъ въ мужья дурака, чтобы больше выиграть въ глазахъ свѣта отъ сопоставленія съ нимъ. За это толпа насмѣшниковъ студентовъ устронваетъ ей всякаго рода ловушки и разыгрываетъ передъ молодой четой различныя сцены, выставляющія и мужа и жену въ самомъ смѣшномъ видѣ. Піеса заканчивается тѣмъ, что глупый мужъ подвергается открыто со стороны жены полному презрѣнію. Въ обѣихъ пьесахъ стихи перемѣшаны съ прозой и послѣдняя можетъ служить хорошимъ образчикомъ того, какъ писались піесы во времена Филиппа III и IV.}. Взятыя въ цѣломъ, повѣсти Саласа Барбадильо не обличаютъ, правда, въ авторѣ большаго таланта, но свидѣтельствуютъ о необыкновенной гибкости дарованіи, способнаго впрочемъ больше скользить по поверхности общественныхъ нравовъ, чѣмъ проникать въ тайны характеровъ, скрывающихся подъ оболочкой нравовъ. Послѣднее его произведеніе подъ заглавіемъ: "Короны Парнаса и Угощеніе Музъ", состоитъ изъ разсказовъ и драмъ, написанныхъ то прозой, то стихами. Оно было готово къ печати и цензурное дозволеніе была получено въ октябрѣ, 1630 г. {Corona del Parnaso y Platos de las Musas, Madrid, 1635, 12-mo. Основная часть книги почти таже, что въ Convito Данте; но невѣроятно, чтобы Саласъ Барбадильо хотѣлъ подражать философской аллегоріи великаго итальянскаго поэта. О сочиненіи говорится, какъ о посмертномъ, но Tassa помѣчена 9 іюля 1635 г., а авторъ умеръ наслѣдующій день, послѣ тяжкой болѣзни и въ большой крайности. Гайянгосъ упоминаетъ еще о нѣсколькихъ сочиненіяхъ Саласа Барбадильо какъ-то, Correccion de Vicios, 1615; El Cortesano deseortes, 1621 r.; La Sabia Flora Malsabadilla, 1621 г; La Estafeta del Dios Momo, 1627 г. Почти полный списокъ сочиненій Барбадильо можно найти у Баэны въ Hijos de Madrid, loc. cit. Въ Elogio, предпосланномъ изданію Estafeta del Diоs Моmо, появившемся въ 1627 г. Bocangel у Unèueta говоритъ, что Это уже семнадцатое произведеніе Барбадильо. Три появились еще позже. Въ Estafeta среди разныхъ оригинальныхъ вещей встрѣчается между прочимъ (Epistola 8) пародія на первую главу Донъ-Кихота. Изъ сонета, помѣщеннаго въ концѣ книги, мы узнаемъ, что Барбадильо былъ глухъ.}
   Но послѣднимъ сочиненіемъ, изданнымъ при его жизни, хотя и написанномъ ранѣе, былъ рядъ характеровъ -- сатиръ, подъ заглавіемъ El Curioso y Sabio Alexandro. (Любопытный и мудрый Александръ). Цензурное дозволеніе къ печати было выдано въ 1634 г., лишь за нѣсколько мѣсяцевъ до смерти автора.
   Пока Барбадильо былъ въ живыхъ, вѣроятно вслѣдствіе его примѣра и подъ вліяніемъ его успѣховъ, этотъ родъ вымысловъ получилъ широкое развитіе. Сюда должны быть причислены Las Nосhes de invierno. (Зимніе вечера) Антоніо де Эславы, изданныя въ 1609 г.) впрочемъ, судя по времени, можно предполагать, что скорѣе Барбадильо пошелъ по стопамъ Эсклавы, чѣмъ наоборотъ {Primera Partede las Noch es de Invierno por Antonio de Eslava, была напечатана въ Памилонѣ въ 1609 г. и въ Брюсселѣ въ 1610, 12-mo, но, ей какъ и многимъ другимъ юмористическимъ сочиненіямъ, не достаетъ второй части. Согласно постановленію Index 1667, р. 67., книга Эславы подверглась очистительной цензурѣ.}. Но двѣнадцать нравоучительныхъ повѣстей Діего де Агреды, 1620 г., очевидно принадлежатъ уже къ его школѣ {Doce Novelas Morales y Exemplares, por Diego de Agreda y Vargas, Madrid, 1620, 4-to; перепечатаны однимъ изъ его потомковъ въ Мадритѣ въ 1724 г. 12-vo Діего де Агреда, о которомъ упоминаетъ Баепа (Tom. I, р. 331) былъ въ одно и тоже время воиномъ и писателемъ. Въ его разсказѣ озаглавленномъ El Premіо de la Virtud. (Награда за добродѣтель), онъ по всей вѣроятности излагаетъ событіе изъ исторіи своей собственной фамиліи. Прочіе его разсказы заимствованы съ итальянскаго. Такъ напримѣръ Aurelio y Alexandra.-- Это передѣлка новеллы о Ромео и Джулѣетѣ Банделло, которой около того же времени воспользовался и Шекспиръ.}, равно какъ и "Путеводитель и Совѣтникъ для Иностранцевъ при дворѣ" изданный въ томъ же году Линьяномъ-и-Вердуго, и представляющій собою любопытную серію исторій, разсказанныхъ двумя пожилыми господами юношѣ, чтобы предостеречь его противъ опасностей веселой жизни въ Мадритѣ {Guіа y Avisos de For asteros, etc. por el Liceneiado Don Antonio Linan y Verdugo, Madrid, 1620, 4-to. Въ предисловіи къ разсказамъ, (всѣхъ ихъ четырнадцать) сказано, что есть и аругія сочиненія этого автора и что онъ уже пожилой человѣкъ. Единственныя свѣдѣнія о немъ находятся у Антоніо (Bib. Nov., Tom. I, p. 141), который приводитъ только заглавія, изданныхъ имъ разсказовъ причемъ перемѣшиваетъ года ихъ появленія. Слѣдуетъ замѣтить, что нѣкоторыя изъ нихъ отличаются правдивостью и живымъ изображеніемъ современныхъ нравовъ.}. По своему обыкновенію Лопе де Вега не замедлилъ вступить на путь, гдѣ другіе добллись успѣха. Въ 1621 г. онъ присоединилъ къ своей "Филоменѣ" небольшой разсказъ, а не много позже три другихъ разсказа къ своей "Цирцеѣ." Лопе самъ считалъ сомнительнымъ успѣхъ этой попытки; какъ оно и оказалось на дѣлѣ {См. выше. Томъ II, стр. 162--163. Мы уже говорили объ этихъ разсказахъ и о томъ, какимъ образомъ четыре другихъ, не принадлежащихъ ему, были присоединены къ нимъ и попали въ XIII томъ собраніи его сочиненій.}. Тѣмъ не менѣе, другіе писатели, ободряемые очевиднымъ расположеніемъ публики къ этимъ сборникамъ легкихъ и забавныхъ исторій, еще усерднѣе пошли по той же дорогѣ. Такъ Салазаръ издалъ свои "Цвѣты Увеселеній" въ 1622 г. {Clave Ilinas de Recreation, por Ambrosio de Salazar, Ruan, 1622 г. 12-mo. Онъ написалъ и нѣсколько другихъ сочиненій на испанскомъ языкѣ, которыя всѣ были напечатаны во Франціи, гдѣ онъ былъ секретаремъ королевы. Antonio, Bib. Nov. Тога. I, p. 68.} Луго, въ томъ же году, свои Новеллы {Novelas de Francisco de Logo y Avila, Madrid, 1602, 12-mo.}, а черезъ годъ и Камерни освой "Любовныя Новеллы" {Novelas Amoros as pоr Joseph Cаmerino, Madrid, 1623 и 1736, 4-to. (Antonio, Bib. Nova, Tom. II p. 361). Камерино былъ итальянецъ, какъ то видно изъ предпосланнаго его новелламъ сонета Лопе де Веги и его собственнаго предисловія. Языкъ его довольно правиленъ, но, подобно многимъ другимъ кастильскимъ писателямъ этого времени, онъ впадаетъ въ аффектацію. Его Dama Beata, болѣе длинный разсказъ, былъ изданъ въ Мадритѣ въ 1655 г. in 4-to.}. Всѣ эти шесть произведеній явились въ промежутокъ трехъ лѣтъ, всѣ они принадлежатъ къ школѣ Тимонеды, видоизмѣненной вліяніемъ Сервантеса и житейской опытностью Саласа Барбадильо.
   Успѣхъ былъ несомнѣнно всеобщій, но направленіе всѣхъ этихъ произведеній было до такой степени одинаково, что въ результатѣ получалась монотонность. Поэтому не замедлилъ появиться запросъ на разнообразіе, и запросъ этотъ, вызванный модой, вскорѣ получилъ надлежащее удовлетвореніе. Явившаяся такимъ путемъ новая форма не внесла одинако съ собой никакихъ рѣзкихъ перемѣнъ. Опытъ былъ сдѣланъ однимъ хорошо извѣстнымъ драматургомъ, который воспользовался идеей Декамерона, уже отчасти заимствованною Барбадильо (въ его Casa del placer honesto), для связи отдѣльныхъ исторій, но только вмѣсто простого разсказа, употребленнаго Боккачьо и его школой, прибѣгнулъ къ драматической формѣ. Опытъ этотъ, къ счастію, отвѣчалъ общей страсти къ театру, охватившей тогда всю Испанію и успѣхъ былъ наградой догадливому драматургу.
   Новая форма, о которой мы говоримъ, впервые замѣчается въ Cigarrales de Toledo (Толедскія Загородныя Увеселенія), изданныхъ въ 1624 г. монахомъ Гавріиломъ Теллезомъ, который какъ мы уже замѣтили, появляясь передъ публикой въ качествѣ свѣтскаго автора, скрывалъ свое имя подъ псевдонимомъ Тирсо де Молины. Это оригинальное произведеніе заимствовало свое заглавіе отъ одного арабскаго слова, бывшаго въ употребленіи въ Толедо: cigarral значитъ по арабски маленькій загородный домъ, построенный исключительно для увеселеній и то только на лѣтнее время {Гайянгосъ сомнѣвается въ этой этимологіи. Конечно, я не буду препираться съ нимъ относительно знанія арабскаго язика, но замѣчу только, что я заимствовалъ эту этимологію у Covarrubias ad verb, и изъ болѣе обширнаго словаря испанскаго языка, изданнаго испанской академіей. Въ сущности Гайянгосъ допускаетъ его арабское происхожденіе и оспариваетъ лишь его форму,}. Тирсо описываетъ, будто въ одномь изъ такихъ домовъ празднуется свадьба, интересующая собой многихъ. Эти-то гости, желая проводить время по возможности вмѣстѣ, рѣшаются устроить цѣлый рядъ увеселеній на дому у каждаго, для чего и вынимается очередный жребій. Для каждаго праздника выбирается изъ кружка особый распорядитель, который въ теченіе одного дня облекается верховной властью и употребляетъ всѣ старанія чтобы общество веселилось.
   Cigarrales de Toledo и содержатъ въ себѣ описанія этихъ развлеченій; сюда вошли разсказанныя въ кружкѣ новеллы, разыгранныя пьесы, прочитанные стихи -- словомъ все, что было предпринято для общаго увеселенія. Нѣкоторыя мѣста книги отличаются рѣдкими для того времени качествами,-- гармоніей и ясностью слога, но въ общемъ, какъ напр. въ описаніи бѣднаго вымысломъ "Лабиринта" произведеніе Молины обезображено свойственной гонгоризму аффектаціей и всякаго рода нелѣпостями. Тѣмъ неменѣе книга понравилась публикѣ и, ободренный успѣхомъ, Тирсо де Молина сочинилъ въ томъ же родѣ другую подъ заглавіемъ. Delei tar oprovechando. (Соединеніе пріятнаго съ полезнымъ), въ тонѣ болѣе серьозномъ и благочестивомъ, но далеко уступающую первой въ поэтическомъ достоинствѣ. Написанное въ 1632 году, сочиненіе это было напечатано лишь въ 1635. Не смотря на радушный пріемъ сдѣланный имъ публикой, обѣ книги Торсо остались не доконченными; въ концѣ послѣдней обѣщалась вторая часть, а въ первой авторъ описалъ развлеченія только пяти дней, вмѣсто обѣщанныхъ двадцати {Baena, Hijоs de Мadrid Tom. II, p, 267. `I не нашелъ изданія Cigar rales de Toledo болѣе ранняго, чѣмъ изданіе 1631г., но экземпляръ, находящійся у меня, помѣченъ Madrid, 1(325 г. 4-to, и несомнѣнно принадлежитъ къ первому изданію. Covarrubios (подъ словомъ Cigarral) придаетъ слову Cigarral значеніе ему свойственное, прекрасно иллюстрируемое самимъ сочинененіемъ. Deleytar Aprovechndо было перепечатано въ Мадритѣ въ 1677 г. in 4-to. Въ Cigarrales Тирсо обѣщаетъ выпустить двѣнадцать новеллъ, связанныхъ одною общей мыслью и какъ онъ прибавляетъ саркастически, не заимствованныхъ у итальянцевъ; но обѣщаніе это остаюсь неисполненнымъ, о чемъ нельзя не сожалѣть, судя по превосходному разсказу Très Мaridоs burtadоs.
   Бургоннъ (Bourgoing) не совсѣмъ лестно отзывается о Cigarralcs, посѣщенныхъ имъ въ Толедо въ концѣ XVIII столѣтія (Voyage en Espagne, 1789, 8-vo Tom. III, p. 323). Вѣроятно они были не лучше и во времена Тирсо де Молины. Бургоинъ между прочимъ говоритъ, что богатый и образованный классъ въ Испаніи не любитъ деревенской жизни. Les plaisir innoccns et sains de la campagne leur sont а peu prés inconnees..... Il serait facile de compter leurs maisons de campagne etc. (Tom. II, p, 310). Этимъ, конечно, объясняется несовершенство описательной поэзіи и ландшафной живописи въ Испаніи. См. выше, Томъ II, стр. 418, Примѣчаніе.}.
   Подражатели слогу Тирсо не замедлили явиться. Монтальванъ, подобно учителю своему Лопе де Вегѣ, никогда не упускавшій случая угодить вкусамъ публики, издалъ въ 1632 г. свою книгу Рата todos (Для всѣхъ), содержащую въ себѣ воображаемыя забавы кружка любителей литературы, которые собирались въ теченіи цѣлой недѣли для взаимнаго увеселенія и кончили свадьбой т. е. именно тѣмъ, съ чего начались праздники Cigarrales. Многіе изъ разсказовъ Монтальвана полны скучнѣйшей эрудиціи; господствовавшее безвкусіе проглядываетъ во многихъ мѣстахъ, а общій планъ книги гораздо менѣе удаченъ, нежели планъ Тирсо де Молины, и потому не такъ удобно поддается драматической обработкѣ. Въ талантѣ автора нельзя однако сомнѣваться. Иные исторійки разсказаны въ высшей степени забавно, особенно озаглавленная: Alcabo de los años mil. (Въ концѣ тысячнаго года). Въ общемъ Para todos должна была пользоваться популярностью, такъ какъ имѣла въ теченіе 30 лѣтъ девять изданій, не смотря на сильныя нападки Кеведо {Baena, Tom. III. р. 157. У меня подъ рукою девятое изданіе Para Todos. Въ предисловіи къ первому тому своихъ комедій Монтальванъ говоритъ, что въ первые два года по своемъ появленіи Para Todos выдержало шесть изданій, что побудило его обѣщать написать вторую часть, но уже въ слѣдующемъ году Монтальванъ сошелъ съ ума. Кеведо повидимому питалъ личное не расположеніе къ Монтальвану, котораго онъ называетъ "маленькимъ осколкомъ Лопе де Веги", а его Рага Todos сравнивалъ съ почтовой каретой ходившей изъ Алкалы до Мадрида и набитой всякаго рода пассажирами, въ числѣ которыхъ находились люди совсѣмъ негодные. (Obras, T. XI, р. 129). Мы не встрѣчаемъ Кеведо въ числѣ писателей, почтившихъ въ 1639 г. память Монтальвана своими стихотвореніями, хотя число ихъ превышаетъ сто пятьдесятъ и включаетъ почти всѣхъ болѣе или менѣе выдающихся современныхъ писателей Испаніи. См. Lágrimas Panegyricas en la Muer te de Montalvan, 1639 r.}. Естественнымъ слѣдствіемъ ея успѣха было появленіе многочисленныхъ подражаній, въ числѣ которыхъ надо отмѣтить Para aigu nos. (Для немногихъ) Матеаса де лосъ-Рейесъ, 1640 г. {Кромѣ разсказовъ заключающихся въ Para algunos Матіасъ де Лосъ Рейесъ написалъ еще и другіе. Его Curial del Parnaso; (Madrid, 1624, 8-vo), котораго вышла только первая часть, заключаетъ въ себѣ нѣсколько разсказовъ. Онъ писалъ также для сцены. Para Algunos была издана въ Мадритѣ, 1640, ff. 218, in quarto и для того времени написана весьма изрядно. Сюжетъ ея слѣдующій; двое мадридскихъ жителей, вслѣдствіе обѣщанія, даннаго Гваделупской Богоматери, отправляются на богомолье и на пути останавливаются у одного изъ своихъ друзей, гдѣ читаютъ пьесу автора (El Agravio Agradeeido), Между ними завязывается споръ о магіи, подающій поводъ къ двумъ длиннымъ разсказамъ, по окончаніи которыхъ они продолжаютъ свой путь. Книга раздѣлена на Treze Discursos и обработана весьма тщательно. Baena, Ilijos, Tom. IV, p. 97. Въ этомъ же родѣ появилась въ Сарагоссѣ (1651, 4-to, рр. 676 плохенькая книжка Маэстро Амброзіо Бондіи подъ заглавіемъ Cythara de Apolo i Parnaso en Aragon. Въ немъ описываются развлеченія и увеселенія общества дамъ и кавалеровъ, собравшихся, по случаю праздника Пасхи, повеселиться въ окрестностяхъ города. Въ ней перемѣшаны проза, стихи, драматическая форма и проч. Писана же она преимущественно ради прославленія арагонскаго королевства и изобилуетъ гонгоризмами. Я нашелъ экземпляръ ея въ придворной библіотекѣ въ Вѣнѣ. (Относительно автора См. Latassa, Bib. Nueva, III. 132). Въ Пармѣ, въ Bibliotheca Regia, мнѣ попалось еще сочиненіе того же сорта, принадлежащее перу одного изъ соотечествевепниковъ Гондіи, Matias de Aguirre del Pozo у Felices. Оно вышло въ Сарагоссѣ 1654, 4-to рр. 390, подъ заглавіемъ; Navidad de Zaragoza. Это -- описаніе рождественскихъ увеселеній, продолжавшихся четыре вечера и происходившихъ въ нарочно приспособленномъ для этой цѣли дворцѣ, гдѣ исполнялись пьесы, декламировались стихи, разсказывались новеллы, обсуждались различные философскіе вопросы и все это оканчивалось роскошнымъ ужиномъ. Обѣщанная вторая часть книги никогда не появлялась въ свѣтъ.} и нѣсколько позднѣе, Para si. (Для самого себя), Хуана Фернандеса-и-Перальты {Я нашелъ Para Si de Don Juan Fernadez у Peralta (Zaragoza 1661, pp. 279) только въ Вѣнской императорской библіотекѣ. Книга эта дѣлится на одинадцать "Discursos" и содержитъ стихи, аллегорію, драму, любовную новеллу и проч. Она написана въ стилѣ culto и есть въ нѣкоторой степени подражаніе Para Todos, о которой упоминается въ приложенной Carta de Apolo. Къ произведеніямъ этого рода можно присоединить еще два позднѣйшія. Первое -- это El Entretenido Санчеса Тортолеса, дозволенное къ печати въ 1671 г. Единственное изданіе этой книги видѣнное мною напечатано въ Мадритѣ, 1729 г., in-4-to. Въ немъ описываются увеселенія одной Академіи во время Рождественскихъ праздниковъ; тутъ есть между прочимъ комедіи, интермедіи, стихотворенія и разсужденія по различнымъ вопросамъ изъ области естественной исторіи и богословія. Новеллъ совсѣмъ нѣтъ и изъ обѣщанныхъ четырнадцати вечеровъ, описывается только десять. Остальные четыре описанные Іосифомъ Маралехой (Мадритъ, 1714, 4-to) были повидимому наполнены болѣе веселыми предметами. Тутъ между прочимъ попадается и одна новелла. Второе сочиненіе носитъ заглавіе Gustos у Disgustos del Lentiscar de Cartagena, por el Licenciado Gines Campillo de Bayle (Valencia, 1689, in-4о). Оно заимствовало свое названіе отъ одного мѣстечка Lentiscar близъ Картагены, изобилующаго мастиковыми деревьями Lentisco. Въ немъ описаны двадцати дневныя увеселенія въ загородномъ домѣ, устроеныя въ честь одной молодой особы, не рѣшающейся постричься въ монахини, но, которая вслѣдствіе полнѣйшей неудачи всѣхъ задуманныхъ увеселеній, съ радостью возвращается въ монастырь и принимаетъ постриженіе. Обоихъ этихъ сочиненій не стоитъ читать. Не много лучше ихъ Academias Хасинто Поло, написанныя большею частью стихами и заключающія въ себѣ описаніе четырехдневныхъ увеселеній по случаю одной свадьбы (Obras, 1670, p, 1--106; первое изданіе Academias вышло 1630 г.}.
   Независимо отъ этого, послѣдовательное изданіе въ свѣтъ отдѣльныхъ повѣстей дѣятельно продолжалось. Въ 1624 г. Монтальванъ издалъ восемь новеллъ, написанныхъ замѣчательно легко и граціозно. Одна изъ этихъ новеллъ La Desgraciata amistad. (Несчастная дружба), описывающая страданія алжирскаго плѣнника, принадлежитъ къ числу образцовыхъ по слогу, а всѣ онѣ пользовались такимъ успѣхомъ, что въ продолженіе не болѣе какъ тридцати лѣтъ были перепечатаны одинадцать разъ {Въ 1644 г. въ Парижѣ вышелъ переводъ ихъ на французскій языкъ сдѣланный Рампалемъ. (См. Caena и Brunet). Онѣ попали въ Index Expurgatorius 1667 г. р. 735.}.
   За Монтальваномъ выступили: Сеспедесъ-и-Меяесесъ, который издалъ въ 1628 году рядъ повѣстей подъ заглавіемъ "Рѣдкія исторіи" {Gonzalo de Céspedes y Meneses, Histоrias Реregrinas, Zaragoza 1628 г. и 1647, послѣднее въ 12o. Издана только первая часть, весьма любопытная. Она начинается съ перечня преимуществъ Испаніи. Дѣйствіе каждаго изъ заключающихся въ ней шести разсказовъ, происходитъ въ одномъ изъ главнѣйшихъ городовъ Испаніи и каждому разсказу предшествуетъ перечень преимуществъ того города, о которомъ въ немъ говорится. Сеспедесъ, авторъ Gerardo Español, о которомъ мы уже говорили въ I примѣчаніи къ главѣ XXXV, подобно многимъ новеллистамъ того времени, былъ уроженцемъ Мадрита.}, и де Мойя, издавшій около того же времени свой крайне фантастическій разсказъ: "фантазіи, пораждаемыя испугомъ",-- повѣствованіе о всѣхъ тѣхъ невѣроятныхъ случаяхъ, которые приходили ему въ голову въ то время, какъ онъ, по его собственному объясненію катился въ горную пропасть Сіерры Морены {Хуанъ Мартинесъ де Мойя Fantasias de un Sustо. Разсказъ этотъ напоминаетъ намъ теорію Кольриджа о быстротѣ, съ которой событія чередуются въ воображеніи человѣка утопающаго или сильно возбужденнаго, Въ литературномъ отношеніи разсказъ Мони претендующій быть сатирой на современные нравы, весьма незначителенъ и къ тому же испещренъ плохими стихами. Онъ былъ перепечатанъ въ Мадритѣ. 1738 г. 12o.}. Кастро-и-Анайя также издалъ въ 1632 г. шесть новеллъ подъ заглавіемъ "Зори Діаны", названныхъ такъ потому, что они были разсказаны на зарѣ, въ теченіи пяти дней, для развлеченія одной дамы по имени Діаны, которая послѣ продолжительной болѣзни впала въ глубокую меланхолію {Auroras de Diana, por Don Pedro de Castro у Anaya Авторъ былъ уроженецъ Мурсіи и его Auroras выдержали тамъ пять изданій въ 1632, 1637, 1640 и 1654; послѣднее вышло въ Конмбро in-12o.}.
   Прекрасный полъ также выслалъ своихъ представительницъ на арену литературной моды. Донья Марія де Карвахаль, уроженка Гренады, происходившая изъ старинной герцогской фамиліи Санъ Карлосъ-и-Ривасъ, издала въ 1638 г. книгу подъ заглавіемъ Nаvidátes en Madrid. (Рождество въ Мадритѣ) или Nоvellas entretenidas. (Занимательныя повѣсти), содержащую въ себѣ восемь новеллъ очень мило задуманныхъ и просто разсказанныхъ {Mariana de Carbajal у Saavedra, Novelas Entretenidas, Madrid, 1663 г. in-4o. Въ концѣ книги она обѣщаетъ издать вторую часть. Въ изданіе 1728 года дѣйствительно прибавлено два разсказа, помѣченные девятымъ и десятымъ, но, по моему мнѣнію, они не принадлежатъ ея перу.}. Въ 1637 и 1647 г. донья Марія де Сайясъ-и-Сотомайоръ, придворная дама и смѣлая защитница женскихъ правъ, выпустила въ свѣтъ два сборника повѣстей, первый назывался просто Novelas, а второй Sasaоs. (Танцы). Каждый состоитъ изъ десяти новеллъ или исторій, связанныхъ между собой бесѣдой дружеской компаніи, собравшейся на рождественскихъ праздникахъ, а также танцами и различными увеселеніями, устроенными по поводу свадьбы двухъ членовъ кружка {Baena, Hijos Tom. IV, р. 48. Оба сочиненія отпечатаны вмѣстѣ въ изданіи Madrid 1795 г., 4-to; и озаглавлены Novelas и Saraos. Одна изъ исторій помѣщенныхъ въ этой книгѣ подъ заглавіемъ El Prevenido Enganadо не смотря на то, что написана (женщиной, едва ли не самая скандальезная изъ всѣхъ, читанныхъ мною. Скарронъ воспользовался ею для своей Précaution Inutile, нѣсколько смягчивъ ея скабрезный характеръ.}.
   Были также попытки нѣсколько измѣнить характеръ этого рода вымысловъ. Мата, въ двухъ скучныхъ разказахъ, озаглавленныхъ "Уединеніе Авреліи" и изданныхъ въ 1637 г., сдѣлалъ попытку придать новелламъ болѣе религіозный характеръ {Geronimo Fernandez de Mata, Soledades de Aurelia, 1638 r. къ которому въ мадридскомъ изданіи 1737 г. in-12-vo приложенъ плохенькій діалогъ между Кратесомъ и ея женою Гиппархой, направленный противъ чистолюбія и свѣтской суетности; онъ первоначально изданъ въ 1637 г.}. Въ 1641 г. Андре дель Кастильо въ шести другихъ новеллахъ, неточно озаглавленныхъ "Маскарадомъ вкуса", старается достигнуть большей легкости и разнообразія тона {André del Castillo, LaMogiganda del Gusto, Zagaroza 1641 r. Segunda Impresion Madrid 1734 г. Разсказы написаны слогомъ cultos.}. И у того, и у другого нашлись подражатели. Такъ Лозано издалъ подъ заглавіемъ Отшельническая жизнь четыре новеллы, которыя разсказываются отъ лица пустынника, живущаго на вершинѣ Монсеррате. Всѣ онѣ принадлежатъ къ разряду серьезныхъ новеллъ и не смотря на нѣкоторую вычурность слога, удостоились похвалъ Кальдерона и выдержали, не менѣе шести изданій {Christoval Lozano, Soled tides de la Vida, 6 impresion, Barcelona, 1722 r., in 4-to. Въ этомъ изданіи вмѣстѣ съ четырьмя разсказами пустынника, составляющими одно цѣлое, помѣщены отдѣльно шесть другихъ разсказовъ, въ томъ же вкусѣ и тонѣ. Въ первомъ изданіи 1658 г., вмѣстѣ съ Soledades были помѣщены пять драмъ, и книга появилась подъ именемъ Гаспара Лозано Монтезиноса который, должно полагать, былъ родственникомъ Кристовала. Лозано написалъ также Reyes Nueyоs de Toledo, упомянутое уже выше на стр. 127; David Perseguido, и нѣсколько другихъ произведеній въ томъ же родѣ. Всѣ они по моему мнѣнію принадлежатъ одному и тому же лицу, хотя въ Index'ѣ 1790 Soledades приписывается Гаспару Лозано, какъ будто бы онъ былъ не одно и тоже лицо съ Еристовалемъ. Кромѣ того въ Вѣнской Императорской библіотекѣ я сыскалъ еще одно произведеніе Лозано подъ заглавіемъ Las Persecuciones de Lucinda, Dama Valeneiana y tragycos Sucesos de Don Carlos por el Doctor Christoval Lozano, Valencia, 1664 in 12-vo pp. 285. Это плохая повѣсть, раздѣленная вмѣсто глазъ на восемь Persecuciones, въ одну изъ которыхъ даже вставлена комедія.}. Между 1645 и 1649 гг. явилось довольно много новеллъ инаго, болѣе свѣтскаго и свободнаго характера, авторомъ которыхъ былъ Кастильо Солорзано, лучшія изъ нихъ: Los Alivios de Cassandra (Увеселенія Кассандры); la Quinta de Laura (Загородный домъ Лауры), обѣ подражающія Auroras de Diana Кастро {Я уже имѣлъ случай говорить объ Alonso del Castello Solorzano p. 110, какъ объ авторѣ плутовскихъ романовъ. Перечень его сочиненій помѣщенъ у Антоніо, (Bib. Nov., Tom I. p. 15), и между ними находится цѣлая серія подъ заглавіемъ: Jоrnadas Аlegres, 1626;-- Tardes Entretenidas, 1625; и Noches de Placer 1631 г. Ни одно изъ этихъ сочиненій не имѣло большаго успѣха; самая удачная изъ его новеллъ, это la Garduna de Sevilla, о которой мы уже говорили. Его Quinta de Lаura имѣла три изданія; а его Alivios de Cassandra, первоначально появившіяся въ 1640 г., подобно Para Todos Моптельвана, есть сборникъ драмъ, стихотвореній и проч. Alivios de Cassandra, за исключеніемъ шести разсказовъ, были переведены на французскій языкъ и изданы въ Парижѣ въ 1683 и 1685 гг. Его Salade Recreacіоn, (Zuragoza, 1649 г. in 12-vo рр. 352 тоже походитъ на Рага Todos и содержитъ въ себѣ пять разсказовъ и пьесу подъ заглавіемъ la Torre de Florisbella.}.
   Такимъ порядкомъ, появленіе на свѣтъ небольшихъ по объему повѣстей продолжалось безъ перерывовъ, и прекратилось одно временно съ общимъ упадкомъ испанской литературы въ концѣ столѣтія. Въ 1641 г. мы встрѣчаемъ пять повѣстей Алонсо де Алкалы подъ заглавіемъ Различныя послѣдствія любви, особенностью которыхъ служитъ отсутствіе въ каждой изъ нихъ какой-нибудь одной изъ пяти гласныхъ буквъ {Alonso de Alcalá y Herrera, Varios Efetos de Amor, Lisboa, 1641 года in 18o. Португалецъ по происхожденію, онъ былъ родомъ изъ Испаніи b въ одинакой степени хорошо владѣлъ обоими языками. (Barbosa, Bib. Lus., Tom I, p. 26). Клеминсинъ ссылается на слогъ новеллъ Алькалы въ доказательства богатства испанскаго языка. (Ed. Don. Quixote, Tom IV. p. 286). Въ одномъ томѣ съ своимъ Diablo Cojuelo Гевара помѣстилъ разсказъ подъ заглавіемъ Los Très Hermanos (Три брата), въ которомъ отсутствуетъ буква А. Съ опущеніемъ той же буквы издалъ въ 1654 г. Фернандо Хасинто де Сарате, свою скучную любовную исторію подъ заглавіемъ Meritos disроnen Premeоs, (По заслугамъ и честь). Но первенство въ этомъ родѣ осталось за Алкалой, и его пять новеллъ несравненно лучше новеллъ Эрреры или Сарате, хотя я не нахожу повода приводить ихъ въ доказательство богатства испанскаго языка, какъ то дѣлаютъ Клеменсинъ и Испанская Академія въ предисловіи къ своему словарю.}. Въ 1645 г. появилось "Испытаніе Хасинто". Виллальпандо,-- повидимому заимствованное изъ собственной жизни автора, въ числѣ именъ котораго, стояло Хасинто {Jacinto de Villalpando, Escarmientos de Jacinto, Zaragoza, 1645 г. Его фамилія была маркизъ де Осера; въ теченіе десяти лѣтъ, слѣдовавшихъ за появленіемъ Хасинто, онъ издалъ нѣсколько другихъ сочиненій. Одно изъ нихъ появилось подъ псевдонимомъ Fabio Elymentе, См. выше Томъ II стр. 431. Прим.}. Въ 1663 г. вышла въ свѣтъ книга Андреса де Прадо подъ заглавіемъ: "Закуска для ума и пиршество для вкуса" {Meriendas del Ingenio y Entretenimientos del Gusto, Zaragoza, 1663 r. in 8-vo, состоящая изъ шести повѣстей.}, а въ 1666 г. рядъ новеллъ заимствованныхъ Исидоро де Роблесомъ {Varios Efetos de Amor (Madrid, 1666 г. in 4-to.) Онѣ были ue репечатаны въ 1709, 1719 и 1760 гг. вмѣстѣ съ пятью новеллами Алькалы. Сборникъ этотъ вышелъ подъ заглавіемъ Varies Prodigios de Amor и содержалъ одинадцать разсказовъ, съ присоединеніемъ въ концѣ трехъ Sucesos.} у разныхъ авторовъ подъ заглавіемъ "Различныя чудеса любви". Всѣ названныя произведенія, какъ объ этомъ можно судить и по названіямъ ихъ, принадлежатъ къ одной школѣ. Конечно есть между ними не существенныя различія въ топѣ, стоящія въ зависимости отъ индивидуальности ихъ авторовъ; однѣ забавны, другія сентиментальны; дѣйствіе однихъ происходитъ въ Испаніи, другихъ въ Италіи, третьихъ въ Алжирѣ, но ихъ общая и единственная цѣль -- доставить развлеченіе читателямъ, а потому ихъ можно соединить въ одну группу произведеній представляющихъ мало внутренней цѣнности, уменьшающихся въ своихъ литературныхъ достоинствахъ и лишенныхъ ихъ совсѣмъ по мѣрѣ приближенія къ той эпохѣ, когда подобный родъ вымысловъ совсѣмъ исчезаетъ изъ старинной испанской литературы.
   Но въ этой области существуетъ еще одна разновидность, до такой степени непохожая на остальныя, что заслуживаетъ особаго разсмотрѣнія. Ее иногда называли аллегорической и сатирической новеллой, а потомъ она стала называться "Видѣніемъ", вѣроятно по воспоминанію о смѣлыхъ и оригинальныхъ Видѣніяхъ (Visioues) Кеведо. Замѣчательнѣйшимъ образчикомъ этого рода новеллы является Dіablo Cojuelo, (Хромой Бѣсъ), Луиса Велеса де Гевары, изданный въ 1641 г. Сюжетъ этой небольшой повѣсти заключается въ томъ, что одинъ студентъ освобождаетъ храмого бѣса изъ его темницы -- изъ бутылки, куда его засадилъ одинъ волшебникъ -- и что, въ благодарность за эту услугу, бѣсъ уноситъ своего освободителя съ собою, открываетъ передъ нимъ кровли домовъ Мадрита и другихъ городовъ Испаніи и, въ тиши ночной, показываетъ ему всѣ происходящія тамъ домашнія тайны. Всѣ сочиненіе раздѣлено на десять Полетовъ, (Troneos) ибо дьяволъ и его спутникъ перелетаютъ изъ одной мѣстности Испаніи въ другую, собирая матеріалы для своихъ наблюденій. Въ книгѣ преобладаетъ сатирическій тонъ, и есть мѣста вполнѣ удачныя, къ нимъ прежде всего относятся картины свѣтской жизни, даже описаніе жизни и нравовъ бродягъ и мошенниковъ, а также литераторовъ большихъ городовъ Кастиліи и Андалузіи, хотя всѣмъ этимъ картинамъ не мало вредитъ аффектированый искусственный слогъ, которымъ онѣ написаны. Въ общемъ -- книга Гевары, наполовину реальная, наполовину аллегорическая, принадлежитъ къ числу самыхъ смѣлыхъ и остроумныхъ прозаическихъ сатиръ въ новой литературѣ, какъ въ своей оригинальной формѣ, такъ и въ той, какую ей придалъ Лесажъ, передѣлка, котораго, изданная подъ именемъ Le Diable Boiteux сдѣлала ее любимицей всего образованнаго міра {Антоніо (Bib. Nov., Tom. II. p. 68) и Монтальванъ (въ каталогѣ авторомъ приложенномъ къ его Para Todos 1661 г. р. 545) говорятъ о Геварѣ, какъ объ одномъ изъ лучшихъ и наиболѣе популярныхъ драматическихъ писателей своего времени. (См. выше Томъ II, стр.269). Diablо Cojuelo имѣлъ нѣсколько изданій въ Испаніи, начиная съ 1641 г. Лесажъ заимствовалъ своего Хромого Бѣса, появившагося въ 1707 г., главнымъ образомъ у Гевары. Девятнадцать лѣтъ спустя, онъ вставилъ въ свое произведеніе нѣсколько другихъ испанскихъ разсказовъ, заимствованныхъ у Франсиско Сантоса и у другихъ, и нѣсколько скандальныхъ анекдотовъ изъ парижеской жизни. Въ этотъ промежутокъ времени Diablo Cojuelo былъ передѣланъ для сцены, гдѣ имѣлъ, какъ и въ своей первоначальной формѣ, громадный успѣхъ.
   Гайянгосъ упоминаетъ еще о двухъ незначительныхъ писателяхъ новеллъ, принадлежащихъ къ тому же періоду,-- это были 1) Хуанъ Кортесъ де Толоза, издавшій въ 1620 г. продолженіе. Лазарильо (о немъ было уже говорено въ гл. IV' этого періода) и напечатавшій еще раньше въ 1617 свои Des cursos Morales y Nоvelas 2) Франциско де Наваррете -- и -- Рибера, издавшій въ 1644 г. Casa de Juegо (Игорный домъ) гдѣ описалъ современные ему игорные дома и вывелъ на свѣжую воду всѣ плутни ихъ содержателей.
   Можно еще упомянуть объ одномъ писателѣ новеллъ,-- Ведро Альваресѣ де Луго, уроженцѣ Канарійскихъ острововъ, издавшимъ въ 1664 г. незначительную книжонку аллегорическихъ разсказовъ въ прозѣ и въ стихахъ подъ заглавіемъ Primera y Segunda Parte de las Vigilias del Sueno. Содержаніе этой книги не отличается пристойностью. См. выше, стр. 46, Примѣчаніе.}.
   Передъ появленіемъ Diablo Cojuelo Хасинто Поло написалъ свою Больницу для неизлѣчимыхъ -- прямое подражаніе Кеведо; онъ же въ 1647 г. издалъ подъ вымышленнымъ именемъ "Университетъ любви или школа эгоизма" сатиру на браки, заключаемые съ корыстной цѣлью. Автору представляется во снѣ видѣніе Университета Любви, гдѣ прекрасный полъ учится искусству заводить выгодныя интрижки и получаетъ академическія степени, сообразно своимъ успѣхамъ {Unіversidad de Аmоry Escuela del Interes, Verdades Sоñadasé Suenо Verdaderо. Первая часть появилась подъ именемъ Antolmez de Piedra Buena, (автора Carnestо lendas de Zaragoza, 1661 r.), а вторая подъ именемъ Bachiller Gaston Dalisode Orozco. Впослѣдствіи обѣ части вошли въ собраніе сочиненій Хаспито Поло, а въ 1664 г. вышли отдѣльнымъ изданіемъ съ включеніемъ нѣсколькихъ стихотвореній Поло. Латасса однако (Bib. Nueva, Tom III. p. 62) не называетъ имени автора первой части, а вторую приписываетъ Хуану Франциску Андресу де Устарроцу, историку. Антоніо (Bill. Nov. Тога I р. 693) считаетъ авторомъ первой части какого то Бенедикта Руиса. Гайянгосъ не рѣшаетъ этого вопроса, но говорить, что Univer si dad de Amor было уже напечатано въ 1640 г. вмѣстѣ съ другими сочиненіями Поло и но его мнѣнію уступаетъ въ достоинствѣ другому сочиненію Поло почти въ томъ же родѣ, подъ заглавіемъ. Ilos pet al de Incurablesy Viage Deste Мundоvel Otrо, вошедшему въ изданіе сочиненій Поло 1670 r. стр. 220--241, но впервые появившемуся еще въ 1636 г.}. Въ общемъ это -- плохо придуманная аллегорія, полная неудачныхъ каламбуровъ и плохихъ стиховъ, но въ ней есть одно мѣсто, такъ удачно характеризующее испанское остроуміе что его можно считать образцовымъ.
   "Молодое созданіе, которое вы видите тамъ, сказалъ Богъ Любви, сопровождавшій меня, -- это мой главный полководецъ, приведшій наибольшее число плѣнныхъ къ моимъ ногамъ и завербовавшій наибольшее число солдатъ подъ мои знамена. Пожилая особа, ведущая ее за руку -- это ея тетка. Ея тетка спрашиваете вы? Да, ея тетка? повторяю я. Теперь конецъ моей любви къ ней. Слово тетка -- лучшее противоядіе отъ отравы -- вполнѣ излѣчило рану, нанесенную моему сердцу вашей стрѣлой. Потому что какъ бы человѣкъ ни былъ влюбленъ, тетка несомнѣнно излѣчитъ его отъ этого недуіа. Любопытная, подозрительная, завистливая -- она не мыслима безъ одного изъ этихъ качествъ; и если племянница не сдѣлается ея жертвою, то любовникъ непремѣнно, потому что, если она завистлива, она захочетъ привлечь его къ себѣ; если она только подозрительна, она лишитъ васъ всякаго спокойствія и своимъ вмѣшательствомъ въ ваши планы разрушитъ ихъ и отравитъ самое удовольствіе". "Но вы страшно дурного мнѣнія о теткахъ!" вскричалъ Богъ Любви.-- "Конечно" отвѣчалъ я. "Что бы примириться съ невиннымъ состояніемъ, въ которомъ Адамъ и Ева жили въ раю, мнѣ достаточно сознанія, что тамъ не могло быть тетокъ. Право, каждое утро, какъ только я просыпаюсь, я крещусь и шепчу: "Во имя св. Креста избавь насъ, Господи, отъ тетокъ на сегодня! И всякій разъ какъ я произношу Отче нашъ, послѣ словъ "Не введи насъ во искушеніе", я прибавляю и избавь насъ отъ тетокъ".
   По слѣдамъ Кеведо пошелъ Маркосъ Гарсіа, издавшій въ 1657 г. свою новеллу "Флегма Педро Эрнандеса", воображаемой, но весьма популярной личности, у которой руки, по старой испанской поговоркѣ, сами падали, видя лѣнь и безпечность своего владѣльца. Это -- фантастическое видѣніе, гдѣ служанки проводитъ всю жизнь въ смѣлыхъ обманахъ, гдѣ студенты изъ всѣхъ силъ стремятся быть мошенниками и драчунами, гдѣ кутилы -- солдаты и негодяи изъ разныхъ сословій являютъ рѣзкій контрастъ съ личностями, которыя, въ силу своихъ мирныхъ наклонностей, лѣниво отдаются жизненному потоку и, безъ усилій, сами не зная какъ, достигаютъ своихъ цѣлей. Въ общемъ, аллегорія книги бѣдна и плоха, но есть хорошо очерченныя характеристики отдѣльныхъ личностей {Marcos Garcia, La Fuma de Pedro Hernandez, Discursо Moral y Politico, Madrid, 1067 in 12-mo. Авторъ, мадритскій врачъ написалъ кромѣ того книгу Honor de la Мedicіna и брошюру Papelillо, послѣднюю безъ своей подписи, хотя онъ и упоминаетъ свое имя въ предисловіи [Antonio, Bib. Nov. Tom II p. 83]. Въ началѣ Flеma, онъ сознается, что хотѣлъ подражать Кеведо, но его слогъ слишкомъ отзывается культизмомъ. О значеніи слова Flema см. у Коваррубіаса, sub voce. Можно еще упомянуть объ одной бездѣлкѣ, носящей заглавіе; Desengañо del Hombre en el Tribunal de la Fortuna y Casa de Descоntentоs, ideа de por Don Juan Мartinez de Cuellar, 1663 г. Это -- видѣніе, гдѣ авторъ отправляется въ жилище Desangañо -- чисто кастильское выраженіе, которое здѣсь можно перевести словомъ Истина. Затѣмъ онъ посѣщаетъ дворецъ и судилище Фортуны, гдѣ разочаровывается въ своихъ мечтахъ относительно земныхъ благъ. Вымыселъ этой аллегоріи самый незатѣйливый, а написана она слогомъ школы Гонгоры. Но лучшимъ образомъ гонгоризма въ области новеллы можетъ служить разсказъ, озаглавленный Fіrmeza en los Imроsibles i Fineza en los Despreciоs; escrivia lо Don Baltazar Altamiranо y Pоrtоcarrero, (Çaragoza, (1646 г. in 12-nio); сюжетъ его -- безстыдное кокетство героини и непоколебимое постоянство героя, который въ отчаяніи ищетъ себѣ смерти въ морской битвѣ противъ французовъ.}.
   Найбольшимъ успѣхомъ въ области новеллы пользовался во второй половинѣ XVII в. Франсиско Сантосъ, уроженецъ Мадрита, скончавшійся около 1700 г. Съ 1663 по 1697 г. онъ издалъ шестьнадцать томовъ самого разнообразнаго содержанія. Это по большей части небольшіе разсказы, изобилующіе аллегорическими личностями и скучными нравоучительными разсужденіями {Alvarez y Baena, Hijos de Madrid, Tom II p. 216 Существуетъ плохое изданіе произведеній Сантиса въ четырехъ томахъ in 4-to, Madrid. 1723.}. Древнѣйшіе изъ нихъ День и Ночь въ Мадритѣ есть нравоучительная повѣсть, возникшая на почвѣ изученія современныхъ нравовъ и раздѣленная на осьмнадцать главъ, которымъ авторъ далъ названіе Разсужденій (Discursos). Начинается она, подобно большинству испанскихъ новеллъ, съ нѣкоторой торжественностью. Въ первой сценѣ, со всевозможными подробностями, описывается процессія трехсотъ освобожденныхъ плѣнниковъ, которые входятъ въ Мадритъ, возсылая хвалы Богу и радуясь своему избавленію отъ ужасовъ алжирской неволи. Одинъ изъ плѣнныхъ, герой разсказа, немедленно попадаетъ въ руки крайне хитраго, но не особенно честнаго слуги Хуанильо, который начавъ съ нищенства, мало по малу, благодаря своей сметливости, добивается званія брата-прислужника въ монашеской обшинѣ. Хуанильо предложилъ познакомить пришельца съ Мадритомъ, служить ему всюду путеводителемъ и дать ему понятіе обо всемъ наиболѣе характерномъ въ нравахъ и увлеченіяхъ столицы. Многіе изъ этихъ вводныхъ эпизодовъ и описаній исполнены жизненной правды. Таково, напримѣръ, описаніе тюремъ, игорныхъ домовъ, больницъ и особенно разсказъ о томъ, какъ одна куртизанка встрѣчаетъ нѣкоего бѣдняка во время боя быковъ, завлекаетъ его и такъ обираетъ, что онъ въ полночь безъ мароведиса въ карманѣ, возвращается къ женѣ и дѣтямъ, отчаянно голодающимъ съ утра въ ожиданіи, что онъ принесетъ имъ чего нибудь поѣсть. Эта маленькая исторія, многими эпизодами которой воспользовался Лесажъ, кончается разсказомъ плѣнника объ его приключеніяхъ въ Италіи, Испаніи и Алжирѣ; разсказъ проникнутъ истинно національнымъ духомъ и написанъ весьма легко и живо {Dia y Noche en Madrid, Discursos de lo mas Notable queen él passa, Madrid, 1663 in 12-mo; появились позже въ изданіяхъ 1708 и 1734 гг.}.
   Другой сборникъ очерковъ и разсказовъ Сантоса подъ заглавіемъ Перикильо написанъ хуже перваго, за исключеніемъ эпизодовъ чисто повѣствовательнаго характера. Здѣсь разсказывается исторія подкинутаго ребенка, который, послѣ раззоренія и смерти доброй четы, нашедшей его впервые у своихъ дверей въ утро Рождества, начинаетъ самостоятельную жизнь, въ качествѣ поводаря у слѣпого -- нищаго. Изъ этого положенія, которое въ испанскихъ новеллахъ считается самымъ низкимъ, мальчикъ возвышается до положенія слуги у дворянина, который въ сущности ни болѣе ни менѣе, какъ тайный воръ. Перикильо скрывается отъ него, но попадаетъ въ руки еще болѣе грязныхъ личностей. Далѣе онъ попадаетъ въ руки правосудія при обстоятельствахъ сильно напоминающихъ исторію доньи Менсіи въ Жиль-Блязѣ. Впрочемъ нашему герою удается доказать свою невинность и, освободившись изъ когтей правосудія, онъ, проникнутый отвращеніемъ къ свѣту, возвращается въ свое первое обиталище и ведетъ тамъ аскетическую жизнь. Онъ произноситъ длинныя, нравоучительныя рѣчи своимъ землякамъ, которые восхищаются имъ; съ теченіемъ времени онъ становится проповѣдникомъ философіи смиренія, дѣлается все болѣе и болѣе набожнымъ и заключаетъ разсказъ о своей жизни молитвой. Взятая въ цѣломъ, эта новелла занимаетъ особое положеніе въ повѣствовательной литературѣ Испаніи: она очевидно написана отчасти въ подражаніе новелламъ въ плутовскомъ родѣ, отчасти ради противовѣса имъ. Въ самомъ дѣлѣ, Перикильо выбивается изъ своего низкаго положенія не ловкостью и мошенничествомъ, а честностью и вѣрностью; далѣе, вмѣсто того, чтобы занять въ свѣтѣ видное мѣсто, сдѣлаться богатымъ, знатнымъ, онъ смиренно избираетъ пустынническую жизнь, дѣлается деревенскимъ аскетомъ, на подобіе христіанскаго Діогена. Безъ сомнѣнія у него нѣтъ ни остроумія, ни изворотливости Лазарильо, но уже то обстоятельство, что онъ, находясь въ сходномъ изложеніи, идетъ подругой дорогѣ, чѣмъ его предшественникъ дѣлаетъ личность Перикильо весьма интересной {Perequillо, él de las Gallineras, Madrid, 1668 г. in 12o. Имя героя объясняется тѣмъ, что онъ въ дѣтствѣ смотрѣлъ за курами.}.
   Слѣдуетъ упомянуть еще объ одномъ произведеніи Сантоса, объ аллегорической повѣсти, подъ заглавіемъ: Истина въ застѣнкѣ или воскреснувшій Сидъ. Сюжетъ заключается въ томъ, что Истина, изображенная въ видѣ прекрасной женщины, приведена въ застѣнокъ; она окружена Сидомъ и другими лицами, которыя возвышаются надъ землей вокругъ эшафота, гдѣ ее подвергаютъ пыткамъ. Истину заставляютъ описывать вещи, какъ онѣ есть на самомъ дѣлѣ или какъ онѣ были и говорить по поводу множества тѣней, окружающихъ ее и проходящихъ мимо нея по очень длинному мосту. Это сатирическая аллегорія въ формѣ видѣнія, и характеръ ея строго выдержанъ съ начала до конца. Сидъ изображается здѣсь тѣмъ же неизмѣнно смѣлымъ, рѣшительнымъ и праздолюбивымъ героемъ. Онъ не доволенъ всѣмъ тѣмъ, что ему пришлось увидать по возвращеніи на землю, и особенно тѣми преданіями и романсами, въ которыхъ рѣчь идетъ о немъ. Онъ съ удовольствіемъ уходитъ опять въ могилу изъ этого міра, гдѣ, по его словамъ, онъ не согласился бы остаться если бы это было ему дозволено {El Verdad en el Potro y el Cid Resuscitado, Madrid, 1679, 12-vo и снова, 1686 г. Заслуживаетъ вниманія тотъ фактъ, что многіе изъ упомянутыхъ и приводимыхъ здѣсь народныхъ романсовъ, распѣвавшихся на улицахъ въ честь Сида, не встрѣчаются ни въ одномъ Romanceros. Напримѣръ, одинъ изъ трехъ романсовъ, гдѣ дѣло идетъ объ обидѣ, нанесенной отцу Сида, начинается слѣдующимъ образомъ:
   
   Diego Lainez el padre
   De Rodrigo el Castellano,
   Cuidando en la mengua grande
   Hecha á un hombre de su grado, ete.
   p. 9, ed. 1686 r.
   
   Начала этого нѣтъ ни въ одномъ изъ романсовъ о Силѣ, помѣщенныхъ въ Romanceros. Также нужно сказать о романсѣ на смерть гр. Лозано (стр. 33) и о томъ романсѣ, гдѣ говорится объ обидѣ, нанесенной Сидомъ самому Папѣ (стр. 105).
   Услыхавъ послѣдній романсъ распѣваемымъ на улицѣ, Сидъ въ повѣсти приходитъ въ страшный гнѣвъ и восклицаетъ; "Развѣ я могъ бы оказаться когда нибудь виновнымъ въ такой дерзости? Развѣ я, родившійся по милости Божіей въ Кастиліи, могъ такимъ образомъ отнестись къ великому пастырю нашей церкви? Развѣ я могъ поступить такъ безумно? Клянусь св. Петромъ, св. Павломъ и св. Лазаремъ, съ которыми я бесѣдовалъ по землѣ, ты лжешь пошлый балладный пѣвецъ!" Изъ этой книги можно выбрать еще нѣсколько романсовъ и прибавить къ Romancero del Cid, изданію Келлеромъ Stuttgard, 1840 г., самому полному сборнику романсовъ о Сидѣ.}.
   Другія произведенія Сантоса какъ-то: "Освобожденный дьяволъ" и "Живой и Мертвецъ" принадлежатъ къ тому же роду {El Diablo andа Suellо (Madrid, 1677 r.) и El Vivо y el Dufunto (1692) -- обѣ въ высшей степени интересныя повѣсти.}, тогда какъ Taras cas de Madrid {Las Tarasc as de Madrid y Tribunal Españtoso, Madrid, 1664, Valencia, 1694 ect. La Tarascade Partо en et Meson del Infierno y Dias de Fiestas por la Noclie, Madrid, 1671, Valencia 1694 г. въ особенности любопытныя по заключающимся въ нихъ свѣдѣніямъ и анекдотамъ, разъясняющимъ возникновеніе народно-религіознаго театра въ Испаніи.} и Гиганты {Los Gigantо nés de Madrid por defuera, Madrid, 1664, in 12o. Той же тенденціей проникнуто и El no importa de España (Madrid, 1608 in 12-mo, pp. 269). Это -- сонъ, смыслъ котораго состоять въ томъ, что нея кій испанецъ ко всему равнодушенъ, что его никуда не тянетъ. Книга раздѣлена на двѣнадцать часовъ и мораль ея та, что подобное апатическое равнодушіе способно погубить все на свѣтѣ,-- (tien е per dido el mundo).}, навѣянныя чудовищными и смѣшными фигурами, которыя ежегодно носимы были въ процессіяхъ по городу въ день праздника Тѣла Господня вдаются болѣе въ аллегорію. Описывая эти процессіи чудовищъ, Сантосъ даетъ понять читателямъ, что если хорошо пристальнѣе вглядѣться въ кишащую пороками и всякими безумствами жизнь Мадрита, то въ ней можно найти чудовища гораздо болѣе безобразныя, чѣмъ всякія Тараски. Не смотря на успѣхъ сатиръ Сантоса въ первое время ихъ появленія, онѣ давно уже утратили свою популярность можетъ быть потому, что множество заключающихся въ нихъ мѣстныхъ намековъ понятны въ настоящее время только записнымъ антикваріямъ, -- а можетъ быть также и потому, что онѣ рисуютъ такое состояніе общества и нравовъ, отъ котораго едва-едва уцѣлѣли какіе либо слѣды.
   Сантосъ былъ послѣднимъ изъ испанскихъ новеллистовъ второй половины XVII в., заслуживающихъ упоминанія {Испанскія новеллы, появившіяся въ срединѣ и послѣдней половинѣ XVII вѣка, обезображены кулѣтизмомъ болѣе, чѣмъ всякая другая отрасль испанской литературы. Въ концѣ столѣтія не было ни одной книги не зараженной этимъ недостаткомъ. Mad. d'Aulnoy, бывшая въ Испаніи въ 1679--80 гг., хорошій судья въ этомъ дѣлѣ, отзывается однако о новеллахъ съ большою похвалой. "Нужно признаться", говорить она, что испанцы одарены особымъ талантомъ для этого рода произведеній (Voyage, Tom. III, р. 117). Она обѣщаетъ своимъ друзьямъ во Франціи прислать нѣсколько обращиковь этихъ прекрасныхъ разсказовъ. Въ сущности она исполнила это, ибо сообщаемая ею въ четвертомъ письмѣ въ концѣ перваго тома, исторіи Маркиза де лосъ Ріосъ -- ничто иное, какъ новелла въ чисто испанскомъ духѣ; затѣмъ въ 1692 г. она издала въ свѣтъ еще четыре новеллы, подъ заглавіемъ: Histoire nоuvelle de la Cour d'Espagne, очень удачное подражаніе новелламъ Монтальвана, Сантоса и Саласа Барбадильо: единственный ихъ недостатокъ -- длиннота.}. Какъ ни велико число писателей, о которыхъ мы упоминали сравнительно съ продолжительностью періода, къ коему они принадлежатъ, но мы могли бы прибавить къ нимъ еще не мало другихъ. Со времени Монтемайора пастушескіе романы обыкновенно заключали въ себѣ каждый по нѣсколько новеллъ. Голатея Сервантеса и Аркадія Лопе де Веги въ сущности ни что иное, какъ рядъ новеллъ, слегка связанныхъ между собою одной общей романической нитью. Тоже можно до извѣстной степени сказать и о плутовскихъ романахъ въ родѣ Гузмана де Альфараче и Маркоса де Обрегона и о болѣе серьозныхъ романахъ въ родѣ Guerras civiles de Grenada и Gerardo Españоl. Народная драма соприкасается со всѣми произведеній этого рода;-- какъ это мы могли замѣтить у Тимонеды, разсказы котораго, прежде чѣмъ появиться въ формѣ новеллъ, были уже знакомы публикѣ подъ видомъ Фарсовъ и грубыхъ сценъ, разыгранныхъ на городскихъ площадяхъ; Сервантесъ вставилъ часть своей новеллы о "Плѣнномъ" не только въ Донъ-Кихота, но и во вторую часть своей пьесы жизнь въ Алжирѣ, а свою новеллу Щедрый любовникъ онъ почти цѣликомъ заимствовалъ изъ своей первой комедіи, написанной на тотъ же сюжетъ. Безъ преувеличенія можно сказать, что въ описываемый періодъ Испанія была всецѣло проникнута духомъ этого рода вымысловъ. Она не только произвела громадное ихъ количество, положивши на нихъ яркую печать народнаго характера, но внесла ихъ тонъ, въ небывалой въ другихъ странахъ степени, и въ болѣе длинные романы и въ драматическія произведенія {Италія единственная страна, которая въ XVI и XVII вѣкѣ можетъ соперничать съ Испанія относительно количества новеллъ. Но принимая въ соображеніе короткій періодъ (немного болѣе столѣтія), въ продолженіе котораго испанскія новеллы были въ модѣ, въ Испаніи появилось болѣе произведеніи этого рода, чѣмъ сколько ихъ было написано въ Италіи въ болѣе чѣмъ четырехстолѣтній періодъ, въ теченіе котораго онѣ были самымъ моднымъ родомъ литературы. Если къ испанскимъ новелламъ, составляющимъ цѣлые сборники и разбросаннымъ по другимъ произведеніямъ, мы прибавимъ тысячи другихъ, послужившихъ канвою для испанскихъ драмъ,-- явленіе не имѣющее себѣ соотвѣтственнаго въ старинномъ итальянскомъ театрѣ -- не останется ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что въ Испаніи было новеллъ сравнительно большее количество, чѣмъ въ Италіи. Слѣдуетъ однако замѣтить, что мы пришли бы къ совершенію противоположному заключенію, еслибъ стали рѣшать этотъ вопросъ съ одной стороны на основанія тощаго и неполнаго каталога испанскихъ новеллъ въ Bibliotheca Антоніо, а съ другой на основаніи тщательно составленной и полной Bibliografin delle Novelle Italia ne Гамбы. Но говоря объ итальянскихъ новеллахъ, слѣдуетъ не упускать изъ виду, что почти вплоть до послѣдняго времени вся присущая итальянскому народу романическая споссбность, оставивъ театръ и романъ, вылилась въ форму небольшихъ повѣстей или новеллъ.}.
   Какую бы форму романическій вымыселъ не принималъ въ Испаніи, но самой поразительной чертой его исторіи является быстрое его появленіе и столь же быстрый упадокъ. Амадисъ наполнялъ своей славой весь міръ, раньше чѣмъ въ Испаніи было слышно о какомъ либо рыцарскомъ романѣ въ прозѣ; и замѣчательнѣе всего, что Амадисъ, древнѣйшій изъ романовъ подобнаго рода, остался самымъ лучшимъ обращикомъ рыцарскихъ романовъ во всей Европѣ. Съ другой стороны Донъ-Кихотъ, погубившій Амадиса и все его рыцарское потомство, также остался древнѣйшимъ и лучшимъ въ своемъ родѣ произведеніемъ, единственнымъ изъ всѣхъ, которыя до сихъ поръ съ наслажденіемъ читаются тысячами лицъ, ничего не знающихъ о толпѣ уничтоженныхъ имъ фантастическихъ призраковъ, кромѣ тѣхъ свѣдѣній, которыя счелъ нужнымъ сообщить о нихъ самъ великій авторъ. Луканоръ предшествовалъ Декамерону на полстолѣтіе. Diana Монтемайора скоро затмила своей популярностью свой итальянскій образецъ и нѣсколько времени наполняла своимъ блескомъ всю Европу, не имѣя себѣ соперниковъ. Наконецъ плутовскіе романы бывшіе первоначально исключительно испанскимъ продуктомъ и множество новеллъ въ этомъ родѣ слѣдовавшихъ за ними и проникнутыхъ болѣе или менѣе національнымъ характеромъ, никогда не утрачивали своего испанскаго блеска и колорита, даже и въ самыхъ удачныхъ подражаніяхъ иностранцевъ. Взятые въ цѣломъ, вымыслы эти представляютъ такое количество, которое безъ преувеличенія можно назвать громаднымъ. Но замѣчательнѣе самого ихъ количества тотъ фактъ, что они возникли въ ту эпоху, когда остальная Европа, за исключеніемъ развѣ Италіи, и не способна была къ такой дѣятельности фантазіи, т. е. раньше, чѣмъ появились Аркадія Сиднея, Астрея д'Юрфе, Сидъ Корнеля и Жиль-Блазъ Лесажа. Словомъ испанскія новеллы были на верху своей славы въ тотъ моментъ, когда отель Рамбулье считался высшимъ авторитетомъ въ дѣлѣ вкуса, а Гарди, повинуясь желанію публики и примѣру своихъ соперниковъ, счелъ самымъ лучшимъ передѣлать для парижской сцены почти всѣ новеллы Сервантеса и многія изъ новеллъ, принадлежавшихъ его соперникамъ и современникамъ {Puibusquc, Histoire Comparée, Tom. II p. 3.}.
   Но съ этого времени цивилизація и нравы въ Европѣ стали дѣлать быстрые успѣхи, вездѣ за исключеніемъ одной Испаніи. Мадритъ, вмѣсто того, чтобы вліять на Францію, самъ подпалъ подъ вліяніе французской литературы и цивилизаціи. Въ силу этого, творческій духъ пересталъ оживлять собою испанскіе романическіе вымыслы и, какъ мы сейчасъ увидимъ, мѣсто его занялъ духъ подражанія всему французскому {Собраніе испанскихъ исторій и новеллъ различнаго рода, о которыхъ упомянуто въ этой Кинтѣ, можно найти въ XXXIII томѣ Biblioteca Rivadeneyra, 1854 г. съ приложеніемъ хорошаго историческаго очерка этого рода произведеній, принадлежащаго перу Фернандеса Нанарете.}.
   

ГЛАВА XXXVII.

Судебное и церковное краснорѣчіе. Луисъ де Леонъ.-- Луисъ Гренадскій.-- Парависино и порожденная имъ школа дурнаго вкуса.-- Эпистолярная литература.-- Зурита.-- Пересъ.-- Св. Тереза.-- Архенсола.-- Лопе де Вега.-- Кеведо.-- Каскалесъ.-- Антоніо.-- Солисъ.

   Намъ почти нечего сказать объ испанскомъ публичномъ или судебномъ краснорѣчіи: государственный строй Испаніи, политическія и церковныя учрежденія и, пожалуй, самый характеръ народа -- все это мѣшало развитію того растенія, которое произрастаетъ только на почвѣ свободы {Нѣкто, выдающій себя за Донъ Габріеля Гарсіа Кабальеро, издалъ въ Мадритѣ, въ 1770 г. небольшой трактатъ подъ заглавіемъ: Hiscurso sobre la Elоquenetа del Fоrо, гдѣ онъ отвергаетъ старинныя теоріи Цицерона и Квинтиліана и утверждаетъ, что краснорѣчіе можетъ одинаково процвѣтать какъ при деспотической, такъ и республиканской формѣ правленія. Подобный образъ мыслей вполнѣ соотвѣтствовалъ умственному уровню страны, гдѣ онъ проповѣдовался; но краснорѣчіе появилось въ Испаніи только по возстановленіи собранія Кортесовъ, съ прибытіемъ французовъ.}.
   Испанскіе суды XV и XVI вѣка и въ обычномъ отправленіи правосудія и въ мрачныхъ процессахъ инквизиціи испытывали на себѣ вліяніе краснорѣчія въ гораздо меньшей степени, нежели суды другихъ христіанскихъ народовъ новыхъ временъ. Орудіями ихъ были застѣнки и костры, а не сила убѣжденія. Эта сила не пользовалась особымъ почетомъ и въ политическихъ собраніяхъ королевства, хотя она и не была вытѣснена оттуда ужасными орудіями пытки. Въ старинныхъ кортесахъ Кастиліи или скорѣе Арагоніи происходили пренія, живость которыхъ отчасти напоминаетъ намъ нынѣшніе парламентскіе дебаты. Слѣды этихъ преній мы и находимъ въ старинныхъ хроникахъ, особенно на тѣхъ страницахъ, которыя повѣствуютъ намъ о возмущеніяхъ грандовъ и дворянства при Хуанѣ III и Генрихѣ IV. Но свободный и живой обмѣнъ мыслей по поводу великихъ политическихъ принциповъ или дѣйствій людей, стоящихъ во главѣ управленія, -- который по временамъ волновалъ народныя собранія въ древности, а въ новѣйшія времена нерѣдко вліялъ на судьбы христіанскихъ государствъ, -- такой обмѣнъ мыслей былъ вещью положительно неизвѣстной въ Испаніи. Даже вызываемыя текущими дѣлами сухія и дѣловыя пренія были весьма рѣдки и случайны. Никто къ нимъ не готовился; они не могли приводить къ тѣмъ крупнымъ практическимъ результатамъ, которые служатъ достаточнымъ поводомъ къ допущенію ихъ въ вопросы государственнаго устройства. Дѣйствительно, и не могло быть серьезныхъ дебатовъ въ правительственныхъ собраніяхъ первыхъ временъ монархіи, когда языкъ и цивилизація были слишкомъ мало развиты, чтобы представить хорошіе образцы ораторскаго краснорѣчія. Позже, со временъ Фердинанда и Изабеллы и въ эпоху Cоmunidаdes (союзовъ городскихъ общинъ), привилегіи Кортесовъ постепенно съуживались пока наконецъ, дѣло дошло до того, что сами Кортесы сдѣлались не болѣе какъ частью императорскаго правительственнаго церемоніала и ограничивали свою дѣятельность внесеніемъ въ свои статуты законовъ, которые они, собственно говоря, должны были обсуждать. Съ этого времени исчезаетъ всякій предлогъ къ развитію политическаго краснорѣчія въ Испаніи; впрочемъ ни одинъ изъ Филипповъ и не потерпѣлъ бы его, какъ не потерпѣлъ бы развитія въ Испаніи лютеранизма. Тѣже причины, хотя и другимъ способомъ, помѣшали развитію церковнаго краснорѣчія въ Испаніи. Католическая религія вплоть до послѣдняго времени сохранила въИспаніи, болѣе чѣмъ гдѣ либо свой средневѣковый характеръ. Она тамъ осталась вполнѣ религіей мистерій, церемоній и покаянія, словомъ религіей, гдѣ рѣдко и безъ большаго успѣха примѣнялись тѣ средства дѣйствовать на умъ и сердце, которыя получили преобладаніе во Франціи и Англіи, начиная съ половины XVII вѣка.
   Если изъ этого общаго правила и можно сдѣлать исключеніе, такъ развѣ только для Луиса де Леона и Луиса Гренадскаго. О первомъ мы уже говорили. Онъ въ сущности не издавалъ своихъ проповѣдей, но въ другихъ своихъ книгахъ и особенно въ Nombres de Cristo и Perfecta Casada онъ вставилъ длинныя разсужденія, иногда съ текстомъ въ заголовкѣ, раздѣленныя на правильные періоды и имѣющія всѣ внѣшніе и внутренніе признаки проповѣдей. Эти рѣчи, напечатанныя около 1584 г. могутъ считаться первыми образцами испанскаго духовнаго краснорѣчія; непроизнесенныя съ церковной каѳедры, онѣ тѣмъ не менѣе заслуживаютъ вниманія {Самый замѣчательный и едва-ли не самый лучшій обративъ проповѣдей Луиса де Леона, помѣщенъ въ его книгѣ Nombres de Cristo; текстъ написанъ на слова пророка Исаіи, IX, 6. Превѣчный Отецъ, и т. д.}. Ближе касаются вашего предмета проповѣди отца Луиса Гренадскаго, Этотъ замѣчательный человѣкъ былъ генераломъ ордена Доминиканцевъ или Братьевъ Проповѣдниковъ; его профессія и положеніе естественнымъ образомъ побуждали его заниматься духовнымъ краснорѣчіемъ. Но помимо всего этого онъ отдался духовной проповѣди въ силу своего врожденнаго внутренняго призванія. Современники говорятъ, что онъ произнося свои проповѣди безъ приготовленія, вносилъ въ свои импровизаціи неотразимую силу краснорѣчія. 1576 г. онъ издалъ на латинскомъ языкѣ трактатъ о духовномъ краснорѣчіи; 1595 г., послѣ его смерти, друзья напечатали 14 изъ его лучшихъ проповѣдей въ добавленіе къ тѣмъ, которыя издалъ онъ самъ. Эти проповѣди доказываютъ, что онъ не только самъ слѣдовалъ изложеннымъ имъ ораторскимъ правиламъ, но что его самого слѣдуетъ поставить во главѣ той отрасли краснорѣчія, теоріи которой онъ посвятилъ значительную часть своей жизни {Слѣдуетъ замѣтить, что Луисъ Гренадскій былъ одинъ изъ тѣхъ знаменитыхъ испанскихъ писателей, которые своимъ примѣромъ отучили отъ употребленія словъ, заимствованныхъ изъ арабскаго, обращая серьезное вниманіе на изученіе скрывающихся въ латинскомъ языкѣ коренныхъ основъ языка кастильскаго, и надѣясь такимъ образомъ очистить и обогатить родной языкъ. Дѣйствительно вліяніе этихъ писателей было такъ велико въ царствованіе Филиппа II, что они если не вполнѣ переработали родной языкъ, то въ значительной части очистили его относительно количества словъ, происхожденіе которыхъ слѣдовало прежде всего разъяснить, о чемъ мы уже говорили во II томѣ на стр. 22, Прим. и въ другихъ мѣстахъ.}.
   Слогъ Луиса Гренадскаго плавенъ и могучъ, по временамъ подернутъ мистицизмомъ какъ и его собственныя религіозныя убѣжденія, и не рѣдко впадаетъ въ декламацію, не вполнѣ соотвѣтствующую серьозности и возвышенности темы. Но всѣ его проповѣди отличаются замѣчательно чистымъ языкомъ и всецѣло проникнуты религіознымъ духомъ, который былъ такъ сильно развитъ въ эту эпоху въ Испаніи.
   Трудно найти болѣе характерный образчикъ испанскаго церковнаго краснорѣчія, чѣмъ то мѣсто въ одной проповѣди Луиса Гренадскаго, гдѣ онъ описываетъ воскресеніе Христа и Его сошествіе во адъ, чтобы извлечь оттуда души праведниковъ, которыя потому только и мучились, что смерть застигла ихъ прежде, нежели Спаситель совершилъ свою великуи жертву.-- Эта доктрина католической церкви всегда считалась удобной для всякаго рода поэтическихъ украшеній, а со временъ Данта ею часто пользовались для произведенія великолѣпныхъ драматическихъ эффектовъ.
   "Въ этотъ славный день -- восклицаетъ Луисъ Гренадскій въ своей проповѣди въ первый день Воскресенія Христова -- благородный Тріумфаторъ нисходилъ во адъ, окруженный блескомъ и силой, о которыхъ Евсевій выражается такъ: "О прекрасный свѣтъ, возсіявшій съ высоты небесъ и озарившій внезапнымъ свѣтомъ всѣхъ лежащихъ во тьмѣ и сѣни смертной! Едва только Искупитель сошелъ въ адъ, какъ вѣчная ночь мгновенно просіяла, замолкли стоны и рыданія грѣшниковъ, а весь страшный арсеналъ пытокъ задрожалъ при видѣ Его. Смутились Эдомскіе князья, задрожали могучіе богатыри Моавіи и исполнились страха живущіе въ странѣ Ханаанской. Потомъ всѣ эти адскіе палачи стали шептаться въ окружающемъ ихъ мракѣ и говорить: Кто это, столь ужасный, могучій и далеко сіяющій? Никогда подобный человѣкъ не сходилъ подъ свода ада, никогда земля не посылала никого подобнаго въ нашу подземную юдоль! Это непріятель, а не должникъ, это освободитель грѣшниковъ, а не грѣшникъ; онъ имѣетъ видъ судьи, а не виновнаго; онъ пришелъ сражаться, а не страдать. Гдѣ же были наши защитники и наша стража, какъ они могли позволить этому завоевателю сокрушить наши запоры и войти въ наше жилище силою? Кто же этотъ неизвѣстный, обнаружившій столько могущества? Если бы онъ былъ грѣшникъ, у него не хватило бы столько дерзости. Если бы на его душѣ лежала грѣховная тѣнь, онъ не озарилъ бы своимъ свѣтомъ мрачныхъ ущелій ада? Если онъ Богъ, то что Ему нужно отъ ада? Если Онъ смертный, то откуда у него взялось столько смѣлости? Если онъ Богъ, то что Ему дѣлать въ этой могилѣ? О Крестъ! Ты разрушилъ всѣ наши надежды и причинилъ нашу гибель!"
   "Такъ говорили адовы слуги въ день, когда Искупитель сошелъ туда чтобы освободить избранныхъ Имъ плѣнниковъ. Тамъ находились души всѣхъ праведниковъ, отошедшихъ въ вѣчность отъ сотворенія міра и по сей день. Тамъ вы увидѣли бы одного пророка обезглавленнаго, дфугаго побитаго камнями, третьяго убитаго желѣзной полосой и множество другихъ исповѣдниковъ, которые своей мученической смертью прославили Бога. О славная когорта! О благороднѣйшее сокровище, уготованное для небесъ! О богатое наслѣдство Христовой славы! Тамъ были два первые человѣка, родоначальники всего человѣчества, первые въ грѣхѣ и паденіи и первые въ вѣрѣ и надеждѣ. Тамъ находился святой старецъ, построившій великій ковчегъ и сохранившій въ этомъ ковчегѣ всѣхъ тѣхъ, которымъ суждено было вновь населить міръ послѣ потопа. Тамъ былъ отецъ всѣхъ вѣрующихъ, первый удостоившійся получить обѣтованіе божіе. Возлѣ него стоялъ его послушный сынъ Исаакъ, который несъ на своихъ плечахъ дерево для своего собственнаго жертвоприношенія и тѣмъ прообразовалъ искупленіе посредствомъ жертвы всего міра. Тамъ находился святой родоначальникъ двѣнадцати колѣнъ израилевыхъ, который, облекшись въ чужія одежды, получилъ благословеніе отца своего, и тѣмъ прообразовалъ тайну воплощенія божественнаго слова. Тамъ были недавніе пришельцы въ мрачную страну св. Іоаннъ Креститель и тотъ блаженный старецъ, который не хотѣлъ умереть, не увидѣвши своими глазами Искупителя и не воспѣвъ, подобно умирающему лебедю, свою послѣднюю чудную пѣснь. Тамъ находился наконецъ и бѣдный евангельскій Лазарь, удостоившійся за свое терпѣніе въ страданіяхъ, счастья находиться въ обществѣ святыхъ мужей и раздѣлять ихъ надежды. Весь этотъ хоръ блаженныхъ душъ пребывалъ здѣсь, тоскуя и ожидая дня избавленія, а посреди его стоялъ, какъ регентъ хора, святой царь и пророкъ, повторяя свою старинную жалобную пѣсню: "Какъ олень ищетъ воды, такъ моя душа ищетъ тебя, Боже мой! Слезы были моей единственной пищей и днемъ ночью, когда окружающіе вопрошали меня: гдѣ же Богъ твой?" О благословенный Царь! Если это было дѣйствительно причиной твоихъ жалобныхъ пѣсенъ, то прекрати ихъ, ибо твой Богъ и Спаситель передъ тобой. Лучше воспой ту пѣсню, которую мы давно уже пѣлъ въ душѣ своей, когда писалъ слѣдующія слова: "Господь Ты благословилъ землю свою, Ты извлекъ Іакова изъ плѣна! Ты простилъ неправду твоего народа и скрылъ многое множество его прегрѣшеній" {Свѣдѣнія о Луисѣ Гренадскомъ См. у Антоніо и въ предисловіи къ его Gu іа de Pecudores (Путеводитель для грѣшниковъ) Madrid. 1781, 2 tom in 8-vo. Трактатъ Луиса о духовномъ краснорѣчіи, озаглавленный: Rhetoricae Ecclesiasticae, sive de Ratione Concionandi, Libri Sex цѣнился и въ другихъ странахъ, и два столѣтія спустя послужилъ оплотомъ потоку низкаго и вульгарнаго тона проповѣдей, наводнившихъ Испанію во времена отца Излы (Ferrer del Rio, Hist de Carlos III, Tom. IV' p. 377) Кельнское изданіе этого трактата 1611 г. in 12-vo содержитъ въ себѣ 500 страницъ мелкой печати. Замѣчательно, что кромѣ проповѣди на Свѣтлое Христово Воскресенье, изъ которой уже сдѣлано извлеченіе, одно изъ лучшихъ его религіозныхъ размышленій озаглавленное De la Alegria de los Santos Padres, написано на тотъ же сюжетъ. Онъ родился въ 1504, а умеръ въ 1588 г.
   Два другія его сочиненія -- вѣрнѣе два перевода имъ сдѣланные -- также заслуживаютъ вниманія. Первое изъ нихъ трактатъ де Imitatione, приписываемый Ѳомѣ Кемпійскому, былъ изданъ Луисомъ Гренадскимъ въ 1567 г., отчасти переработанный и съ приложеніемъ хотя краткаго, но прекраснаго и трогательнаго предисловія. Другое, появившееся, въ 1568 г., это -- Scala Paradisi Іоанна, греческаго монаха VI в. Жившаго на горѣ Синаѣ и получившаго прозвище: Iоhаnnes Elуmaeus отъ греческаго слова Καίμαζ. Заглавіе книги написано по гречески. Оба эти перевода также отмѣчены характеристическими чертами Луисова генія, какъ и его собственныя произведенія.
   Здѣсь будетъ кстати замѣтить, что сочиненію Scala Paradisi дважды посчастливилось на испанскомъ языкѣ. Въ 1504 г., по приказанію кардинала Хименеса, оно вышло въ Толедо въ анонимномъ переводѣ на хорошемъ кастильскомъ языкѣ и въ роскошномъ изданіи въ 100 листовъ, которое въ 1569 было уже рѣдкостью; экземпляръ находящійся у меня, есть вмѣстѣ съ тѣмъ единственный мнѣ извѣстный. (Paucissimi nune inveniuntur et sui pretium raritate adaugent говоритъ Alvarez Cornez, de Rebus Gestis à Fr, Ximenio, 1569 r. f. 19). Другое отличіе Scala Paradisi заключается въ томъ, что, переведенное Хуаномъ де Эстрадой, оно было первою книгою, напечатанною до 1532 г. въ Мексикѣ и слѣдовательно новомъ свѣтѣ, (N. Ant.,Bib. Nov., Tom, I, p. 686 и Pellicer, Bib, de Trad., Tom II. p. 120) Существованіе стариннаго испанскаго перевода Scala Paradisi долгое время подвергалось сомнѣнію, ибо переводъ, изданный кардиналомъ Хименесомъ, мало кому извѣстенъ. Но Луисъ Гренадскій, вѣроятно зналъ его.}.
   Приведенная выдержка превосходно характеризуетъ тотъ особый родъ духовнаго краснорѣчія, который былъ въ такой модѣ въ Испаніи; но обращиковъ, равныхъ вышеприведенному по ораторскому одушевленію, весьма мало и, вообще говоря, испанская проповѣдь не отличается большими литературными достоинствами. Уже начиная съ XVII вѣка эвфуистическій слогъ Гонгоры и игра словами, свойственная школѣ Ледесмы, проникаютъ на церковную каѳедру въ особенности въ Мадритѣ. И это было вполнѣ естественно: ибо ни чья репутація ни находится въ такой зависимости отъ моды, какъ репутація придворныхъ и столичныхъ проповѣдниковъ; а въ это время, какъ дворъ, такъ и столица были заражены свойственнымъ новой школѣ эвфуизмомъ. Въ эту эпоху во главѣ популярныхъ проповѣдниковъ стоялъ отецъ Гортенсіо Парависино, поэтъ школы Гонгоры, человѣкъ талантливый и близкій ко двору. Начиная съ 1616 года, онъ впродолженіи 20 лѣтъ былъ придворнымъ проповѣдникомъ Филиппа III и IV и пользовался небывалой дотолѣ популярностью {Въ періодъ наибольшаго процвѣтанія школы Парависино появился трактатъ объ ораторскомъ краснорѣчіи преимущественно церковномъ и жестоко порицавшій современный культизмъ, какъ продуктъ, личнаго тщеславія, съ чѣмъ отчасти нельзя не согласиться. См. Sum и las de Documentes de la Predicaciоn Evangelica, pоr el P. Мaestrо Juan Rоdriguez, Presbitero; Sevilla 1640 г. in 4-to, Chap. X. Образчикомъ осуждаемой здѣсь аффектаціи можетъ служить высокопарная рѣчь Нарависино: Jesu Christo Desagraviade, 1663, произнесенная по случаю наказанія нѣсколькихъ Евреевъ, нанесшихъ оскорбленіе кресту. Авторъ называетъ себя въ посвященіи, Decano de la Universidad de Salamanca i de la Capilla de Palacio, и начинаетъ съ подражанія извѣстной тирадѣ Цицерона: Quo usque tandem Catilina etc.}. Какъ и слѣдовало ожидать у Парависино явилось много подражателей и каждый изъ нихъ пытался найти себѣ поклонниковъ въ высшихъ сферахъ тогдашняго общества. Вскорѣ подобныя аудиторіи стали систематически организоваться. Онѣ наполнялись друзьями и почитателями проповѣдника и вообще всѣми тѣми лицами, для которыхъ его успѣхи были важны въ силу ихъ связей съ духовной іерархіей. Собравшаяся въ силу всѣхъ этихъ побужденій избранная публика шумно изъявляла свое одобреніе наиболѣе высокопарнымъ и эвфуистическимъ мѣстамъ въ рѣчахъ своихъ проповѣдниковъ. Съ этихъ поръ испанская церковная каѳедра начинаетъ утрачивать свое достоинство. Все, что было лучшаго въ этомъ родѣ краснорѣчія, вылилось въ двѣ формы: или въ ученыя разсужденія, предназначенныя для религіозныхъ корпорацій и чаще всего излагаемыя на латинскомъ языкѣ, или же въ форму импровизированныхъ увѣщаній, обращенныхъ къ низшимъ классамъ общества. Рѣзкій и грубый тонъ этихъ проповѣдей нерѣдко дѣлалъ ихъ совершенно несоотвѣтствующими величію и важности трактуемаго ими предмета {Относительно Парависино и его школы См. Sedano, (Parnaso Español, Tom. V. p. XLVIII), Baena, (Hijos de Madrid. Tom. II. p. 389) и Antonio, (Bib. Nov., Tom. I. p. 612). Послѣдній говоритъ о Парависино такъ, какъ будто самъ его слышалъ и былъ очевидцемъ впечатлѣнія, которое производило его краснорѣчіе. Саласъ Барбадильо въ своей Estafeta del Dios Momo, 1627 г. осыпаетъ его чрезмѣрными похвалами. Иначе относится Фигероа, который въ своемъ Раsаgerо (1617, Alivio IV), строго осуждаетъ мадритскихъ проповѣдниковъ и ихъ слушателей. Похвальное надгробное слово Парависино на смерть Филиппа III (1625) подверглось сильнымъ нападкамъ со стороны одного анонимнаго писателя, обвинявшаго его въ плагіатѣ и безвкусіи. Напротивъ того оно заслужило одобреніе со стороны Хуана Хауреги, издавшаго въ томъ же году въ защиту его трактатъ, посвященный герцогу Оливаресу. См. испанскій переводъ моей книги, Томъ 111 стр. 552. Достойно во всякомъ случаѣ замѣчанія, что Наамани въ пяти объемистыхъ томахъ, посвященныхъ исторіи испанскаго краснорѣчія, (Teatro Histоrіcо-critіcо de la Eloquencia Española, Madrid, 1786--1794, 5 tom. in 8-vo), не былъ въ состояніи ничего найти ни въ судебномъ, ни въ церковномъ краснорѣчіи XVII в., чтобы онъ могъ внести въ свои страницы и для характеристики испанскаго краснорѣчія былъ вынужденъ прибѣгнуть къ сочиненіямъ по исторіи, философіи, этики и даже къ аскетическимъ трактатамъ. Этотъ фактъ несомнѣнно свидѣтельствуетъ объ упадкѣ кастильскаго краснорѣчія въ томъ смыслѣ, какъ это слово понимается на англійскомъ языкѣ. Тоже замѣчаніе относится и къ его трактату о краснорѣчіи, какъ искусствѣ. Filоsofia de la Eloquencia, in 8-vo Madrid 1776, и London, 1812.
   Капмани, кромѣ своихъ литературныхъ трудовъ, написалъ нѣсколько историческихъ и политическихъ сочиненій. Онъ родился въ Барселонѣ въ 1743 г. и умеръ въ 1813. См. Fallecimiento de D. Antonio Capmany y Montpalau, Madrid, 1815 pp. 28.}.
   Обращаясь къ эпистолярному краснорѣчію въ Испаніи, мы должны напередъ замѣтить, что только развѣ весьма незначительная часть его можетъ быть отнесена къ изящной литературѣ. Нельзя впрочемъ отказать въ задушевной искренности и наивной прелести свойственной первобытной эпохѣ письмамъ, авторами которыхъ считаются Фернанъ Гомесъ де Сибдареаль, а отчасти Фернандо дель Пулыаръ и Діего де Валера. Познѣе донесенія Христофора Колумба, гдѣ онъ сообщаетъ міру о своихъ великихъ открытіяхъ, носятъ на себѣ отпечатокъ одушевленія и энтузіазма, навѣваемаго величіемъ самого предмета; почти столько же оригинальны, полны благородства и искренности немногочисленныя письма королевы, его покровительницы, хотя интересъ, возбуждаемый ими, во всякомъ случаѣ значительно меньше.
   Но лишь только Карлъ V перенесъ съ сѣвера въ Испанію пышный свой дворъ, все измѣнилось. Въ общественныя отношенія проникъ новый формализмъ и новая важность, болѣе напыщенная чѣмъ старинная національная испанская важность и подъ вліяніемъ этихъ придатковъ исказился слогъ самой простой корреспонденціи. Изъ дружеской переписки исчезла граціозная небрежность; привязанности и задушевныя чувства стали въ нихъ выражаться рѣдко, или облекались въ такую форму, что ихъ трудно было распознать. Отсюда произошло, что въ эту эпоху и даже цѣлымъ вѣкомъ позже больше всего въ эпистолярномъ родѣ пользовались извѣстностью лишь Золотыя Письма Гевары, больше похожія на ученыя разсужденія, чѣмъ на письма и письма Авилы, въ сущности замаскированныя проповѣди, которыми онъ увлекалъ сердца своихъ согражданъ, потому онѣ заключали въ себѣ наставленія какъ вести благочестивую жизнь {О каждомъ изъ этихъ писателей уже было говорено раньше, (См. выше, Томъ I, стр. 325--326, и Томъ II, стр. 15 и слѣд) за исключеніемъ королевы Изабеллы, письма которой находятся въ превосходномъ трудѣ К.темеігсина, посвященномъ ея характеру и ея эпохѣ, оставляющемъ шестой томъ Мemоrias de la Academia de la Historia. Письма эти написаны къ ея духовнику Эрнандо де Талавера и рѣшительно свидѣтельствуютъ какъ объ ея мудрости, такъ и ея готовности во всемъ подчиниться вліянію духовенства. (См. рр. 341--383). Нѣсколько писемъ на имя Колумба, больше отмѣченныхъ печатью ея ума, чѣмъ ума ея мужа, хотя они и подписаны ими обоими, помѣщены во второмъ томѣ Viages Наваррете, богатомъ подобнаго рода документами. Въ 1566 г. нѣкто Хуанъ де Ясіаръ, уроженецъ Бискаіи, издалъ родъ письмовника, посвятивъ его хорошо извѣстному принцу Эболи, по порученію котораго онъ и былъ составленъ. Книга эта -- судя по отчету о ней Старлинга,-- весьма любопытна, но къ сожалѣнію я нигдѣ не могъ добыть ее и не думаю, чтобъ она могла имѣть такое же вліяніе на эпистолярный слогъ въ Испаніи, какъ изданные за тридцать лѣтъ до нея Золотыя Письма Гевары (Artists of Spain, 1848 г. Tom. III, p. 134).}.
   Исключеніе изъ этого общаго правила отчасти составляетъ переписка историка Херонимо Зуриты, обнимающая собой тридцать послѣднихъ лѣтъ его жизни и окончившаяся незадолго до его смерти въ 1582 году. Она даетъ намъ какъ бы картину жизни писателя въ его сношеніяхъ съ представителями всѣхъ классовъ общества, начиная съ министровъ и высшихъ духовныхъ лицъ и кончая людьми, которые, подобно ему самому, посвятили свою жизнь литературъ и наукѣ. Число писемъ въ этомъ сборникѣ доходитъ почти до двухсотъ. Большая часть писемъ принадлежитъ перу архіепископа таррагонскаго Донъ Антоніо Агустина, знаменитаго ученаго въ области испанской исторіи и гражданскаго права; но самыя любопытныя письма написаны самимъ Зуритой, его другомъ Амбросіо Моралесомъ, историкомъ Діего де Мендозой, антикваріемъ Арготе де Молиной и такъ называемымъ греческимъ Командоромъ Фернаномъ де Нуньесомъ. Каждая изъ этихъ серій запечатлѣна характеромъ своего автора; въ общемъ онѣ представляютъ собою картину внутренней жизни испанскихъ литераторовъ XVI вѣка, изобилующую такими подробностями, которыя не встрѣчаются нигдѣ больше {Переписка Зуриты и его друзей напечатана въ Progresos de la Historia en el Reyno de Aragon, Діего Дормера, (Zaragoza, 1680, folio). Страницы отъ 362--563, почти исключительно посвящены ей.}.
   Но лучшимъ украшеніемъ испанскаго эпистолярнаго стиля является переписка Антоніо Переса, секретаря Филиппа II и долгое время его любимѣйшаго министра. Отецъ Переса, ученый переводчикъ Одиссеи на кастильскій діалектъ {La Ulyxea de Homerо, etc., par. Gonzalo Perez,Venecia, 1553 in 18) написана бѣлыми стихами. Въ поименованномъ изданіи находятся впрочемъ только первыя тринадцать пѣсней съ посвященіемъ принцу Филиппу, главнымъ секретаремъ котораго былъ тогда Гонзало Пересъ, подобно тому какъ сынъ его Антоніо былъ впослѣдствіи секретаремъ того же самаго Филиппа по его восшествіи на престолъ. По окончаніи своего перевода, Пересъ снова посвятилъ его Филиппу, какъ королю, (Anvers, 1556, in 12o) тщательно исправивъ и дополнивъ первую часть. Лопе де Вега (Dorotea, Acto IV, sc. 3) восхваляетъ переводъ Переса; но, подобно большинству испанскихъ переводовъ XVI вѣка съ древнихъ языковъ, онъ слабо воспроизводитъ духъ подлинника. Прекрасная біографія Гонзало Переса, написанная Эстабаномъ де Артеагой, находится въ трудѣ Salva y Baraiida, Documëtos Ineditos in 8о Tom XIII, 1849 стр. 531--549. Слѣдуетъ добавить, что Антоніо Пересъ былъ единственнымъ и притомъ незаконнымъ сыномъ Гонзало, и что время его рожденія неизвѣстно. Llorente. III. 350.} долго былъ на службѣ у Карла V, такъ что молодой Антоніо до нѣкоторой степени унаслѣдовалъ его вліяніе при дворѣ, -- незамѣнимая выгода въ ту эпоху. Своимъ быстрымъ повышеніемъ онъ былъ главнымъ образомъ обязанъ собственному таланту и своей врожденной способности къ интригамъ и приключеніямъ, составлявшей повидимому характеристическую черту его личности. Наконецъ въ 1578 году, по приказанію своего повелителя, онъ, безъ особыхъ угрызеній совѣсти, устроилъ убійство Хуана де Эсковедо, который пользовался величайшей довѣренностью Донъ Хуана Австрійскаго. Этимъ способомъ разсчитывали уничтожить возраставшее вліяніе Донъ Хуана и преступленіе, бывши плодомъ сообщничества монарха съ своимъ секретаремъ, вознесло Антоніо Переса на высоту величія.
   Но вскорѣ преступный сообщникъ сдѣлался на столько же непріятенъ преступному государю, на сколько была ему непріятна жертва ихъ кроваваго замысла. Въ отношеніяхъ Филиппа II къ секретарю произошла перемѣна, окончившаяся роковымъ разрывомъ, который безсовѣстный король довелъ до конца съ свойственною ему осторожностью. Сначала Филиппъ, устроившій вмѣстѣ съ Пересомъ убійство Монтиньи, дозволилъ родственникамъ убитаго преслѣдовать Переса, а потомъ подъ вымышленнымъ предлогомъ онъ самъ сталъ помогать преслѣдователямъ. Въ продолженіе цѣлыхъ одиннадцати лѣтъ несчастный придворный подвергался въ Мадритѣ обыскамъ, преслѣдованіямъ, заключенію въ тюрьмѣ и однажды былъ подвергнутъ жестокой пыткѣ. Когда наконецъ у него не хватило силъ выносить все это, онъ убѣжалъ въ свою родную Аррагонію, свободныя учрежденія которой гарантировали его отъ тайныхъ преслѣдованій деспотизма. Бѣгство это было большимъ сюрпризомъ для Филиппа и сначала даже какъ будто помѣшало исполненію его мрачныхъ замысловъ. Но онъ не смутился неудачей. Онъ отыскалъ бѣглеца въ Сарагоссѣ и, видя, что правильнымъ судомъ нельзя удовлетворить свою месть, онъ устроилъ такъ, что ушедшая отъ него жертва попала въ руки инквизиціи по нелѣпому обвиненію въ ереси. Мѣра эта, въ той формѣ въ которой она была употреблена Филиппомъ, была нарушеніемъ старинныхъ привиллегій Аррагонскаго королевства; народъ поднялъ открыто знамя возмущенія и освободилъ Переса изъ темницы. Весьма вѣроятно, что Филиппъ заранѣе предвидѣлъ возможность такого исхода и былъ даже доволенъ такимъ оборотомъ дѣла.Онъ не замедлилъ послать въ Аррагонію цѣлое войско, достаточное не только для того, чтобы подавить открытое возстаніе, но и внушить страхъ на случай могущихъ послѣдовать въ будущемъ сопротивленій его волѣ. Результатъ всего этого былъ тотъ, что королевская казна обогатилась конфискаціями имущества инсургентовъ, вожди которыхъ въ количествѣ 68 лицъ были осуждены трибуналомъ инквизиціи на смерть, а Аррагонія окончательно лишилась остатковъ прежнихъ вольностей, составлявшихъ гордость страны.
   Антоніо Пересъ между тѣмъ тайкомъ бѣжалъ изъ Сарагоссы, какъ онъ раньше бѣжалъ изъ Мадрита. Перебравшись черезъ Пиренеи въ одеждѣ пастуха, онъ попробовалъ найти себѣ убѣжище въ Беарнѣ при маленькомъ дворѣ Екатерины Бурбонской, сестры Генриха IV. Въ силу политическихъ соображеній его приняли хорошо и при этомъ дворѣ и во Франціи, гдѣ онъ впослѣдствіи провелъ большую часть своего долгаго изгнанія. Во время войны Елизаветы съ Филиппомъ II, Пересъ переѣхалъ въ Англію. Тамъ ему удалось подружиться съ графомъ Эссексомъ и жить съ Бэкономъ въ такой тѣсной близости, какой вовсе не желала осторожная и благочестивая мать будущаго канцлера, считавшая Переса весьма дурнымъ человѣкомъ {Забавныя и любопытныя подробности объ его пребываніи въ Англіи можно найти въ первомъ томѣ записокъ Берча (Birch) о царствованіи королевы Елизаветы, 1754 (Memoirs of the Reign of Queen Elizabeth); тамъ на стр. 143 помѣщено письмо матери лорда Бэкона къ ея сыну Антоніо. Въ этомъ письмѣ строгая старая леди, повидимому, очень волнуется тѣмъ, что ея сынъ Фрэнсисъ -- будущее величіе котораго она конечно и не предвидѣла -- находился въ дружескихъ сношеніяхъ съ такимъ безнравственнымъ человѣкомъ, какъ Пересъ. Она пишетъ: "Я очень жалѣю твоего брата особенно съ тѣхъ поръ, какъ онъ, не жалѣя самъ себя, подружился съ кровожаднымъ Пересомъ -- до того, что не разстается съ нимъ ни днемъ, ни ночью. Это гордый, нечестивый и расточительный человѣкъ; сближеніе съ нимъ не особенно пріятно Богу и я боюсь, что Всемогущій не благословитъ за это твоего брата ни здоровьемъ, ни успѣхомъ въ жизни. Я нахожусь въ совершенномъ отчаяніи и боюсь разориться, содержа такого бездѣльника, какъ Пересъ, который любитъ вашего брата только изъ собственныхъ выгодъ".}. Филиппъ II не могъ выносить, чтобы подобный сообщникъ его преступленій интриговалъ при дворахъ его смертельныхъ враговъ. Онъ пробовалъ убить Переса сначала въ Парижѣ, потомъ въ Лондонѣ, и если этотъ планъ не удался, то только благодаря случаю, ибо онъ былъ задуманъ съ свойственнымъ Филиппу предусмотрительностью и искусствомъ.
   Наконецъ миръ между Франціей и Англіей съ одной стороны и Испаніей съ другой былъ заключенъ; Пересъ потерялъ свое значеніе въ глазахъ тѣхъ, кто пользовался имъ какъ полезнымъ орудіемъ. Генрихъ IV, впрочемъ по своей природной добротѣ, позволялъ вести ему безумно-расточительный образъ жизни, ибо Пересъ велъ жизнь не изгнанника, а скорѣе принца. Но его требованія были такъ безразсудны, онъ проявлялъ въ нихъ столько дерзости и упорства, что наконецъ онъ надоѣлъ всѣмъ. Не поддерживаемый королемъ, онъ впалъ въ нищету и влачилъ жалкое существованіе забытаго придворнаго до самой смерти своей въ Парижѣ въ 1611 г. Четыре года спустя инквизиція, которая раньше сожгла его in effigie, какъ еретика, неохотно сняла анаѳему съ его памяти и возвратила его дѣтямъ гражданскія права, отнятыя у нихъ такимъ насильственнымъ и безстыднымъ образомъ.
   Со времени своего перваго заключенія въ тюрьму Антоніо Пересъ началъ писать письма, продолжавшіеся почти до его кончины и дошедшія до насъ. Нѣкоторыя изъ нихъ писаны къ женѣ и дѣтямъ, нѣкоторые къ Хилю де Месѣ, его ближайшему другу и агенту и есть наконецъ не мало писемъ, которыя онъ разсылалъ вліятельнымъ особамъ, въ надеждѣ на полученіе какой нибудь милости. Въ его Relaciones, (Донесеніяхъ), какъ онъ ихъ называетъ и въ Memorial de sa causa (Меморандумъ о своемъ собственномъ дѣлѣ) случайно попало также нѣсколько писемъ. Оба эти сочиненія по формѣ своей напоминающія длинныя посланія написаны съ большимъ талантомъ и изворотливостью, чтобы расположить въ свою пользу судей или публику. Большая часть писемъ Переса не дошла по адресу благодаря положенію, въ которомъ онъ находился во время своего изгнанія, но онъ самымъ тщательнымъ образомъ сберегалъ ихъ и издавалъ время отъ времени сообразно съ своими политическими разсчетами; сначала онъ скрывался подъ псевдонимомъ Рафаэля Перегрино, потомъ они выходили въ свѣтъ, подписанныя именемъ издателя и друга его Хиля де Месы, а наконецъ онъ выступилъ и санъ съ полнымъ именемъ, посвятивши одни письма Генриху IV, а другіе папѣ.
   Число этихъ писемъ довольно велико; въ самомъ полномъ изданіи они занимаютъ не меньше тысячи страницъ. Лучшія изъ нихъ тѣ, которыя отличаются интимнымъ характеромъ. Даже въ самой пустяшной перепискѣ, какъ напр. въ письмѣ при посылкѣ перчатокъ леди Ричъ {Это та самая леди Ричъ, которая была причиной столькихъ разочарованій и огорченій въ жизни Филиппа Сиднея. См. также остроумное и граціозное письмо къ герцогу Эпернону при посылкѣ ему моднаго зубного порошка. Пакетъ модныхъ зубочистокъ, привезенныхъ Пересомъ во Францію, сохранился до сихъ поръ; по крайней мѣрѣ такъ увѣряетъ Feuillet de Conches, имѣвшій случай ихъ видѣть.} или новомодной зубочистки герцогу Майенскому, Антоніо Пересъ строго соблюдаетъ характеристическія выраженія свойственныя кастильскому діалекту. Многія изъ его писемъ блещутъ остроуміемъ, не рѣдко неожиданнымъ, хотя не всегда естественнымъ. А вотъ напримѣръ, какъ онъ пишетъ къ своей женѣ, безвинно заточенной въ темницу во время его изгнанія: "Хотя тебѣ запрещено писать ко мнѣ, запрещено наслаждаться тѣмъ, что для отсутствующихъ есть дыханіе жизни, здѣсь (во Франціи) не положено наказаніе за выраженіе естественныхъ чувствъ. Что до меня, то этимъ письмомъ я отвѣчаю на стоны твои и невинныхъ дѣтей нашихъ, доходящіе до меня изъ юдоли мрака, изъ этого подобія смерти, которые я слышу духомъ моимъ. Что я ихъ слышу явственно -- это весьма естественно, ибо стоны идущіе изъ самыхъ нѣдръ земли всегда слышатся явственнѣе" {Obras. Ginevra, 1654 in 12о 1073.}. Въ другомъ письмѣ, говоря о жестокомъ обращеніи судей съ его семьей, онъ восклицаетъ:, но пусть они не заблуждаются на свой счетъ! Обремененные оковами, заключенные имѣютъ за себя двухъ могучихъ заступниковъ -- свою невинность и свои страданія. Никакіе Цицероны и Демосѳены не могли такъ пронзить слухъ людей или взволновать ихъ души, какъ эти два защитника, ибо Богъ далъ имъ право всегда идти рядомъ, быть поочередно другъ у друга свидѣтелями и адвокатами на судѣ Его" {Ibid. p. 96. Многія изъ писемъ Переса свидѣтельствуютъ о распущенности его нравовъ. Одно изъ нихъ начинается словами; "Nunca me miró dama dos veces, que no la siguiese y buscasse."}.
   Письма Антоніо Переса отличаются большимъ разнообразіемъ слога; тутъ есть благоразумныя и энергичныя воззванія къ Филиппу II и любезности по адресу придворныхъ дамъ и нѣжныя сердечныя рѣчи, обращенныя къ его маленькимъ дѣтямъ. Языкъ писемъ чисто кастильскій и они интересны особенно потому, что въ каждомъ изъ нихъ строго соблюдаются условныя формы обращенія, необходимыя въ силу соціальнаго положенія самого автора и тѣхъ особъ, къ которымъ онъ обращался {Первое изданій Relaciones содержится въ рѣдкой книгѣ подъ заглавіемъ: Pedaèos de Historia, ec, Impreso en Leon, состоящей илъ 389 страницъ in 4о, не считая предисловія и приложеній. Книга посвящена Эссексу и, судя по печати и бумагѣ, была издана въ Англіи, гдѣ тогда жилъ Пересъ, и по всей вѣроятности издана на средства королевы Елизаветы, покровительствовавшей ему, которую въ посвященіи онъ чрезмѣрно восхваляетъ. Книга эта должна была появиться до 1594 г., такъ какъ Минье (р. 343, примѣчаніе) упоминаетъ о переводѣ ея на голландскій языкъ, вышедшемъ въ 1594 г. въ Нидерландахъ, такъ долго не хотѣвшихъ покориться Испаніи. Я думаю, что отдѣлъ Relaciones о томъ, что произошло въ Сарагоссѣ 24 мая и 24 сентября 1591 г. должно было появиться раньше, чтобы возбудить неудовольствіе противъ Филиппа въ самой Испаніи. Во всякомъ случаѣ, Relaciones какъ ихъ обыкновенно называютъ, были перепечатаны въ 1598 г. въ Парижѣ на 316 стр. in 4о съ многочисленными измѣненіями и добавленіями, не считая предисловія и дополненій, въ числѣ которыхъ находятся между прочимъ письма Переса и проч. Будучи во время изданія этой книги въ Парижѣ, онъ посвятилъ ее Генриху IV; но въ моемъ экземплярѣ вмѣсто посвященія Генриху IV, находится посвященіе Папѣ и коллегіи кардиналовъ. Это вѣроятно одинъ изъ тѣхъ экземпляровъ, который предназначался для отправки въ Римъ. По видимому Пересъ дѣлалъ въ своихъ сочиненіяхъ измѣненія, смотря по времени и мѣсту, гдѣ онѣ печатались. Самое полное изданіе его сочиненій вышло въ 1654 г. въ Женевѣ in 8о, стр. 1126. Біографія Переса прекрасно разсказана Минье въ его извѣстномъ трудѣ: Antonio Perez et Philippe II (2 de edit., Paris, 1846). Сочиненіе Сальватора Бермудеса де Кастро озаглавленное: Antonio Perez, Estudios Historiées, Madrid, 1841, in 8о, весьма занимательно и легко написанное, совершенно затмѣвается трудомъ Маркиза Пидали Historia de los Alteraciones de Aragon en en el Reynado de Philipe II, Madrid 3 том. 1862,1863. Жизнеописаніе Переса у Баены (Tom. I 1789, р. 121) и Латассы (Bib. Nov., Tom. II, 1799, p. 108) служитъ доказательствомъ въ какой степени литераторы, даже въ концѣ XVIII вѣка боялись касаться какихъ бы то ни было предметовъ, имѣющихъ отношеніе къ королевской власти. Сочиненія Переса строго запрещаетъ инквизиціонный Index Expurgatorius даже въ годахъ 1790 и 1805. Письма Переса къ графу Эссзксу написаны довольно хорошимъ латинскимъ языкомъ. Изъ его испанскихъ произведеній раньше были составлены два или три сборника. Благодаря мѣткости заключающихся въ нихъ афоризмовъ они выдержали нѣсколько изданій. Минье ссылается на множество неизданныхъ писемъ Переса хранящихся въ библіотекѣ въ Гагѣ и въ др. Въ Парижской Національной Библіотекѣ находится замѣчательный политическій трактатъ, носящій имя Переса. Впрочемъ Очоа колеблется признать этотъ трактатъ за произведеніе Переса, не смотря на то, что онъ обладаетъ отличительными достоинствами его слога -- остроуміемъ и блескомъ. По моему мнѣнію, трактатъ этотъ принадлежитъ Пересу. Можетъ быть это та самая рукопись, которую Пересъ въ длинномъ письмѣ, помѣченномъ 24 іюня, 1594 г. и адресованномъ А un gran Privadо, начинаетъ слѣдующими словами: "Embiо à V -- el Advertimiento que me ha pedido sobre соmo se debe dovernar, un Privadо." По крайней мѣрѣ содержаніе ихъ весьма сходно. (См. Ochoa, Manuscrites Españoles рр. 158--166 и Semanario Erudito, Tom VIII, pp 245 и 250). Свѣдѣнія о Пересѣ можно кромѣ того найти у Llorente, Tom III, рр. 316--375.}.
   Совершенно другимъ характеромъ отличаются письма Св. Терезы, современницы секретаря Филиппа II, умершей въ 1582 году. Въ то время какъ письма Антоніо Переса полны практичности и свѣтскаго духа, письма набожной монахини проникнуты религіознымъ духомъ. Считая себя вдохновленной свыше, она писала въ тонѣ торжественномъ, не допускающемъ возраженій и слогъ ея помимо смѣлости и отсутствія всякихъ стѣсненій, нерѣдко отличается изяществомъ и легкостью. Св. Тереза была одарена разнообразными талантами и между прочимъ отличалась тонкой проницательностью ума. Каждому изъ своихъ многочисленныхъ корреспондентовъ она всегда умѣетъ сказать что нибудь прямо относящееся къ дѣлу, по которому у ней спрашивали совѣта, а это не легкая задача для монахини, которая 47 лѣтъ жила въ отдаленіи отъ суеты мірской и въ тоже время должна была давать совѣты епископамъ и архіепископамъ, умнымъ и ученымъ государственнымъ людямъ, какъ напр. Донъ Діего Уртадо де Мендоза, талантливымъ проповѣдникамъ, въ родѣ Луиса Гренадскаго, многимъ лицамъ, которыя въ частной жизни испытывали глубокія горести или подвергались большимъ опасностямъ и наконецъ женщинамъ въ самыхъ заурядныхъ обстоятельствахъ ихъ повседневной жизни. Письма эти занимаютъ четыре тома; въ общемъ они ничто иное какъ облеченныя въ форму писемъ горячія проповѣди и духовныя наставленія; но чистота, изящество и женственная прелесть ихъ слога даютъ имъ полное право на важное мѣсто въ эпистолярной литературѣ Испаніи {Cartas de Santa Teresa de Jesus, Madrid, in-4o, большею частью написаны въ послѣдній періодъ ея жизни.
   Семь писемъ Хуана де ла Саль, епископа бонскаго, къ герцогу Мединѣ Сидоніи въ 1616 г. напечатаны въ Biblioteca de Autores Españoles (Tom. XXXVI, 1855) и заслуживаютъ вниманія. Въ нихъ описываются претензіи и фантазіи свѣтскаго elerigо по имени Франсиско Мендезъ, предсказавшаго день своей смерти и умершаго нѣсколько мѣсяцевъ спустя, какъ предполагали тогда отъ огорченія, что предсказаніе его не оправдалось. Восемь лѣтъ спустя инквизиція сожгла его заочно, какъ обманщика. Всего вѣроятнѣе, какъ это предполагаетъ Донъ Хуанъ де Саль, онъ былъ просто сумасшедшій, говорившій всякаго рода безсмыслицы и обратившій на себя незаслуженное вниманіе своими претензіями на предвидѣніе будущаго. Письма эти написаны ясно и просто, не безъ нѣкотораго юмора и съ большимъ здравымъ смысломъ; другихъ достоинствъ они не имѣютъ. Медрано посвятилъ ихъ автору граціозный сонетъ.}.
   До насъ дошли также отрывки корреспонденціи Бартоломео Леонардо де Архенсолы, около 1625 года, Лопе де Веги передъ 1630 годомъ и нѣсколько позднѣе Кеведо, но все это большой цѣнности не имѣетъ. Сохранилось гораздо больше писемъ гуманиста Каскалеса. Въ 1634 году онъ издалъ три Decadas писемъ, но они почти исключительно посвящены вопросамъ, интересовавшимъ однихъ ученыхъ; тѣ же изъ нихъ, которыя относятся къ другимъ сюжетамъ, отличаются сухостью и педантизмомъ. Не многія дошедшія до насъ письма Николая Антоніо, историка литературы умершаго въ 1684 году, отличаются простотой и дѣловитостью, но сухость слога мѣшаетъ имъ быть обще-интересными. Гораздо выше стоятъ письма Антоніо де Солиса, заключающія собою разсматриваемый періодъ литературы. Въ нихъ ярко отражается жизнь старца, принужденнаго послѣдніе годы своей долгой жизни вести борьбу съ бѣдностью и несчастіемъ; въ нихъ выражаются чувства, свойственныя положенію покинутаго всѣми человѣка, противоставившаго обрушившимся на него несчастіямъ спокойствіе философа и христіанскую покорность судьбѣ {Письма Архенсолы помѣщены въ Cartas de Varios Auto res Españoles, изданіе Mayans у Siscar, (Valencia, 1773 г., 5 tom. in-12). Это сочиненіе само по себѣ служитъ доказательствомъ бѣдности испанской литературы въ той отрасли, изъ памятниковъ которой ученые пытаются составлять сборники. Наибольшую часть сборника Майянса-и-Сискара составляютъ старинныя посвященія, оффиціальныя одобренія въ формѣ писемъ, предпосылавшіяся книгамъ при первомъ ихъ появленіи, автобіографіи авторовъ, изложенныя въ видѣ предисловій къ ихъ сочиненіямъ и проч. Многое написано самимъ Майлисомъ или по вызову, такъ что большая часть его пятитомнаго сборника посвящена прославленію его самого, въ то время какъ онъ вѣроятно изъ политическихъ причинъ не приводитъ ни одной строчки изъ переписки Переса.
   Письма Кеведо и Лопе главнымъ образомъ касаются литературныхъ вопросовъ и разсѣяны по ихъ сочиненіямъ. Письма Антоніо и Солиса собраны въ небольшой книгѣ, изданной Майянсомъ въ Ліонѣ въ 1733 г. Сюда же можно присоединить письма, которыя находятся въ концѣ сочиненія Антоніо Censura de Historia и Fabulosas, Madrid, 1742, fol. Cartas Philologicas Каскалеса (изящное изданіе Sanchez, Madrid, 1779 in-8o) были для Испаніи въ эпоху ихъ появленія тѣмъ, чѣмъ были для Англіи любопытныя письма, изданныя Мельмотомъ подъ псевдонимомъ Fitzosborne, въ царствованіе Георга III, т. е. попыткой соединить разработку научныхъ вопросовъ, доступныхъ пониманію большинства, съ обсужденіемъ вопросовъ общественной нравственности. Къ разряду этихъ послѣднихъ можно присоединить изданіе, преслѣдовавшее туже цѣлъ, но съ меньшею увѣренностью -- Epistolas Varias Феликса де Лусіо Эспинозы или Эспиноссы (in-4, 1675). Мы говорили уже объ этомъ авторѣ по поводу его плохихъ сонетовъ. (См. выше, томъ III стр. 9, прим. 23). Что же касается до его писемъ, больше похожихъ на ученые трактаты чѣмъ на письма, то они лучше чѣмъ можно было бы ожидать отъ времени, въ которое они появились. Письма эти адрессованы Николаю Антоніо, Пеллиссеру, Дормеру и другимъ ученымъ того времени; нѣкоторыя изъ нихъ любопытны по своимъ кропотливымъ изысканіямъ, какъ напр. письмо двѣнадцатое: объ употребленіи искуственно охлажденныхъ напитковъ. Немногія письма Гонзало Айоры временъ Фердинанда Католическаго и Франциско Ортиса временъ Карла V, хотя и включены въ Epistolario Español, составляющій XIII т. Rivadeneyra's Biblioteca, 1850 г., не могутъ быть отнесены къ эпистолярной литературѣ Испаніи и подобно изданію Майянса доказываютъ, какъ мало въ этой области заслуживаетъ изданія.}.
   Но въ исторіи испанской эпистолярной литературы нѣтъ ни одного писателя, который могъ бы сравниться съ Антоніо Пересомъ по блеску и изяществу слога, а по краснорѣчію и граціи со Св. Терезой.
   

ГЛАВА ХXXVIII.

Историческія сочикевія.-- Зурита, Моралесъ, Риваденейра, Сигуэнза, Маріана, Сандоваль, Эррера, Архенсола, Инка Гарсильясо, Мендоза, Монкада, Колома, Мело, Сааведра, Солисъ.-- Общія замѣчанія объ испанскихъ историкахъ.

   Отцами испанской исторіи являются Херонимо Зурита и Амброзіо Моралесъ, совершенно не похожіе на древнихъ хроникеровъ. Воспитанные оба въ царствованіе Карла V, они видимо не остались нечувствительны къ вліяніямъ этой великой эпохи на лѣтописи ихъ родины; и какъ только она окончилась, они приготовили и одновременно издали свои сочиненія при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ.
   Зурита родился въ Сарагоссѣ въ 1512 году и умеръ тамъ же въ 1580 г. Онъ имѣлъ счастье жить въ ту эпоху, когда политическія привиллегіи его родины почти не были тронуты, а умеръ незадолго до полнаго ихъ уничтоженія. Отецъ его былъ любимымъ врачемъ Фердинанда Католика и сопровождалъ этого государя въ Неаполь въ 1506 году. Сынъ выказывалъ въ самомъ раннимъ дѣтствѣ большія способности къ наукѣ, получилъ образованіе въ Алькальскомъ университетѣ, главнымъ образомъ подъ руководствомъ профессора Фернана Нуньеса, носившаго прозвище еl Commendatоr griegо, греческаго командора. Прозвище это Нуньесъ получилъ благодаря тому обстоятельству, что будучи членомъ знатнаго рода Гузмановъ и командоромъ ордена Сантъ-Яго, онъ въ тоже время по своимъ познаніямъ считался въ ту эпоху первымъ эллинистомъ въ Испаніи.
   Въ то время, какъ старикъ Зурита продолжалъ пользоваться благосклонностью Карла V, сынъ его завязывалъ сношенія съ многими высокопоставленными особами, заохотившими будущаго историка сперва вступить въ государственную службу. Но уже въ 1548 г., онъ получилъ весьма лестное и почетное званіе исторіографа Арагонскаго королевства. Зурита былъ единогласно избранъ кортесами на эту должность, только что созданную ими, хотя въ числѣ его соперниковъ были весьма вліятельные и ученые люди. Успѣхъ этотъ повидимому совершенно удовлетворилъ его честолюбіе и далъ новое направленіе его дѣятельности. Онъ немедленно добылъ себѣ королевское разрѣшеніе пользоваться всѣми необходимыми ему документами, какіе только могли найтись въ различныхъ мѣстностяхъ имперіи. Снабженный такимъ полномочіемъ, онъ объѣздилъ большую часть Испаніи, изучилъ знаменитый архивъ въ Симанкѣ, {Любопытныя свѣдѣнія объ этой замѣчательной коллекціи документовъ, которая съ 1561 года т. е. со времени своего учрежденія находилась въ завѣдываніи одной и той же фамиліи, помѣщены въ Revista Literaria del Español, 28 іюля 1845. Кардиналъ Хименесъ первый подалъ мысль объ устройствѣ этого національнаго архива.} и посѣтилъ Сицилію и Неаполь, гдѣ въ монастыряхъ и архивахъ нашелъ массу драгоцѣнныхъ матеріаловъ.
   Результатомъ его изысканій было изданіе въ 1562--80 годахъ Арагонскихъ Лѣтописей Anales deAragon въ шести томахъ in folio, начиная съ вторженія арабовъ и кончая 1516 годомъ. Послѣдняя треть этого труда цѣликомъ посвящена царствованію Фердинанда Католика; весьма вѣроятно, что воспоминанія Зуриты-отца, долгое время жившаго при дворѣ этого государя, доставили нашему исторіографу много любопытныхъ матеріаловъ. Въ общемъ это сочиненіе для исторіи Испаніи важнѣе всѣхъ трудовъ ему предшествовавшихъ. Въ немъ нѣтъ и слѣда монашескаго легковѣрія, свойственнаго стариннымъ хроникамъ, ибо Зурита былъ человѣкъ свѣтскій и притомъ близко знакомый съ самыми живыми интересами своего времени. Еще въ юности онъ принималъ дѣятельное участіе во внутреннемъ управленіи одного изъ главнѣйшихъ городовъ королевства, потомъ нѣкоторое время завѣдывалъ всей перепиской инквизиціи и наконецъ попалъ въ число секретарей Филиппа II, который долго удерживалъ его при дворѣ и возлѣ своей королевской особы. Сочиненіе Зуриты дышетъ любовію къ стариннымъ привиллегіямъ Арагоніи и выказываетъ въ немъ горячаго защитника свободы политическихъ мнѣній,-- качество, замѣчательное въ человѣкѣ, отлично знавшемъ, что все имъ написанное не только пройдетъ черезъ предварительную цензуру его завистливыхъ соперниковъ, но и будетъ прочитано подозрительнымъ и строгимъ монархомъ, отъ котораго зависѣла судьба самого историка {См. Gayangos, переводъ моей книги, Tom. III, p. 554.}. Главныя его недостатки заключаются въ растянутости изложенія и въ небрежности слога; впрочемъ и то и другое едва-ли считалось грѣхомъ въ ту эпоху {Прекрасную замѣтку о Зуритѣ можно найдти у Прескотта въ его Ferdinand and Isabella, въ концѣ I главы второй части;а самыя обстоятельныя свѣдѣнія о немъ у Дормера въ его Progresos de la Historia en Aragon (Zaragoza, 1680, folio), ръ сущности это біографія Зуриты, изданная кортесами его родины, чтобы почтить его память. Существуетъ нѣсколько изданій его Anales; Латасса (Bib.Nueva, Tom. I pp. 358--373) приводитъ болѣе сорока заглавій его сочиненій, большая часть которыхъ не издана и не имѣетъ, повидимому, большой цѣнности, исключая его исторіи, для которой все остальное служило вспомогательнымъ матерьяломъ. При Филиппѣ II онъ занималъ нѣсколько почетныхъ должностей. У Дормера (стр. 109) помѣщено письмо короля къ Зуритѣ, несомнѣнно свидѣтельствующее о глубокомъ уваженіи къ нему короля, что, однако, какъ было уже замѣчено и подтвержденіе чему можно найти у Дормера, (Lib. II, с. 2, 3, 4), не спасло его отъ придирокъ цензуры. Первое изданіе Anales de la Corona de Aragon печаталось въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ въ Сарагоссѣ, между 1562 и 1580 гг. Въ 1604 году къ нему былъ прибавленъ указатель, такъ что полное изданіе состояло изъ семи томовъ. Третье изданіе, (Zaragoza, 1610--1621, 7 tom. folio) считается лучшимъ.
   Бартоломей Архенсола прибавилъ къ лѣтописямъ Зуриты еще томъ, (Zagaroza, 1630 folio), гдѣ довелъ изложеніе событій до 1520 г.; прибавленіе это отличается чрезмѣрною растянутостью. Авторъ посвящаетъ тысячу сто страницъ описанію событій, случившихся въ теченіе четырехъ лѣтъ, съ 1516 до 1520; притомъ же онъ менѣе талантливъ и безпристрастенъ, чѣмъ Зурита, хотя слогъ его лучше Anales de Aragon Архенсолы были продолжаемы Фран. Діего де Сайясомъ (folio 1667), отличавшимися почти такимъ же многословіемъ какъ и Архенсола:-- у него описаніе слѣдующихъ четырехъ лѣтъ (отъ 1520--1525) растянуто болѣе чѣмъ на восемьсотъ страницъ. Сайясъ, умершій въ 1680 г. написалъ не мало другихъ сочиненій, но ни одно, по моему мнѣнію, не заслуживаетъ вниманія (Latassa, Bib. Nov., Tom. III, p. 551). Дормеръ, вообще много сдѣлавшій для Зуриты, издалъ въ 1697 г. добавочный томъ in folio къ главному произведенію Зуриты, подъ заглавіемъ: Anales de Aragon, (1625--1640) рр. 700; по подобно многимъ другимъ его историческимъ трудамъ -- это ничто иное, какъ собраніе въ хронологическомъ порядкѣ голыхъ документовъ, безъ малѣйшей попытки подвергнуть ихъ критической и литературной обработкѣ. Дормеръ умеръ въ 1705 году.
   Я сказалъ, что Зурита исполнялъ по временамъ должность секретаря при Филиппѣ II; такъ на самомъ дѣлѣ и было. Съ этою должностью не было связано никакихъ прерогативъ, кромѣ права получать изъ государственной казны весьма скромное жалованье;-- я счелъ нужнымъ упомянуть объ этомъ обстоятельствѣ, такъ какъ часто приходится говорить объ авторахъ, бывшихъ королевскими секретарями или писцами, со времени еврея Баены при Хуанѣ II и до прекращенія Австрійскаго дома. Такъ королевскими секретарями были Гонзальво Пересъ и его сынъ Антоніо, а также оба Кеведо и многіе другіе. Въ 1605 г. у Филиппа III было такихъ секретарей двадцать девять. (Clemencin. Примѣчанія къ Донъ-Кихоту, Parte II, с. 47). Ранке, (Znr Kritik neuerer Geschichtschreiber, 1824, p. 122) по поводу трудовъ Зуриты замѣчаетъ, что "онъ изъ его Anales почерпнулъ болѣе знанія, чѣмъ изъ какой либо другой книги по новой исторіи" -- весьма лестная похвала отъ такого авторитета, какъ Ранке.}.
   Моралесъ великій почитатель Зуриты, защищавшій его отъ одного изъ критиковъ въ статья, приложенной къ послѣднему тому Арагонскихъ Лѣтописей, родился въ 1513 г. т. е. годомъ позже своего друга и умеръ въ 1591 г., переживши его на 11 лѣтъ. Образованіе свое онъ получилъ въ Саламанкѣ. Начавши свою карьеру въ духовномъ званіи и прошедши цѣлый рядъ церковныхъ должностей, онъ впослѣдствіи пріобрѣлъ извѣстность въ качествѣ профессора Алкальскаго университета. Назначенный въ 1570 г. исторіографомъ Кастиліи, онъ всецѣло посвятилъ себя продолженію общей испанской исторіи, задуманной въ широкихъ размѣрахъ Флоріаномъ де Окампо. Повидимому Моралесъ взялъ на себя эту задачу главнымъ образомъ изъ уваженія къ на^ти автора.
   Во всякомъ случаѣ онъ принялся за дѣло слишкомъ поздно. Ему было уже 67 лѣтъ и, проживъ еще одинадцать лѣтъ, онъ могъ довести свою исторію только до возсоединенія коронъ Кастиліи и Леона въ 1037 г. Съ этого момента продолжалъ его трудъ Сандоваль, доведшій его до смерти Альфонса VII въ 1097 году, на которомъ это сочиненіе окончательно обрывается. Какъ ни слабъ въ историческомъ отношеніи отдѣлъ Аррагонской исторіи, написанной Моралесомъ уже въ старости, какъ ни проигрываетъ онъ въ сравненіи съ глубоко-задуманной и мудрой исторіей Зуриты, мы все таки должны сказать, что у Моралеса гораздо больше таланта и образованія, чѣмъ у Окампо, продолжателемъ котораго онъ явился. Слогъ его къ сожалѣнію грѣшитъ неправильностями. Это тѣмъ болѣе удивительно, что Моралесъ очень претендовалъ на чистоту своего кастильскаго языка, будучи сыномъ вельможи и племянникомъ и воспитанникомъ Фернана Переса де Оливы, сочиненія котораго онъ издалъ именно потому, что они содѣйствовали развитію кастильской прозы {Исторія Амброзіо де Моралеса была первоначально издана въ трехъ большихъ томахъ in folio, Alcalá, 1574--1577. Лучшее изданіе ея Мадритское, 1791 г. въ шести томахъ in 4о, къ которымъ обыкновенно прибавляютъ изданные въ 1792 г. два тома объ испанскихъ древностяхъ и три тома, помѣченные 1793 г. подъ заглавіемъ Opusculos. Исторіи Моралеса обыкновенно предпосылается двухтомный трудъ Окампо и продолженіе его, сдѣланное Сандовалемъ въ одномъ томѣ. Трудъ Сандоваля, первоначально вышедшій въ Пампелунѣ въ 1615 in folio, по своимъ внутреннимъ., достоинствамъ нисколько не ниже труда Моралеса. Произведенія всѣхъ этихъ трехъ писателей составляютъ одно двѣнадцатитомное цѣлое, которому даютъ совершенно не подходящее заглавіе: Corónіcа General de España. Чтобы гарантировать себя отъ соблазновъ чувственными удовольствіями Моралесъ еще въ юности жестоко изувѣчилъ себя и едва не умеръ отъ послѣдствій этой операціи. Здѣсь кстати будетъ упомянуть о небольшой книжкѣ Луиса Авилы Цуньиги Comentarіо de la Guerra de Alemañа (Anvers, 1550, in 12о) первоначально изданной въ 1548 г. и переведенной впослѣдствіи на латинскій, итальянскій и французскій языки, и имѣвшей нѣсколько изданій, какъ на этихъ языкахъ, такъ и на испанскомъ. Это краткое описаніе войнъ Карла V въ Германіи въ 1546 и 1547 гг., составленное по всей вѣроятности на основаніи матеріаловъ доставленныхъ самимъ императоромъ, (Nаvarra, Diálоgоs, 1567, f. 13) и написанное хотя и правильнымъ, но далеко не изящнымъ кастильскимъ языкомъ. Нѣкоторыя отдѣлы этой книги очевидно были написаны по горячимъ слѣдамъ событій; а въ цѣломъ видно, что авторъ ея принадлежалъ къ числу немногихъ личныхъ друзей Карла V, личность котораго выставлена съ весьма неблаговидной стороны въ письмахъ Гильома Ванъ Маля, напечатанныхъ въ 1843 г. Обществомъ бельгійскихъ библіографовъ (bibliophiles belges.) См. выше т. I, стр. 460, примѣчаніе.
   Неллисеръ де Товаръ въ своемъ сочиненіи Gloria de España, (in 4о, 1650 r. p. 16), говоритъ о Cоmentariо, какъ о трудѣ самого Карла V; того же мнѣнія держится и Кабрера въ своемъ трактатѣ De Historia para entenderla y escrivirla, (1611 f. 7 b.), но предположеніе Наварры мнѣ кажется болѣе вѣроятнымъ. Достовѣрно, что Карлъ V составлялъ записки о своемъ царствованіи, уничтоженныя Филиппомъ II; несомнѣнно, что записки Карла, составленныя съ помощью Ванъ Маля, не имѣютъ ничего общаго съ комментаріями Авилы, хотя новѣйшіе ученые нерѣдко смѣшиваютъ эти два произведенія (Gachard, Retraite et Mort de Charles V, Томъ II., 1855 г. стр. CXLVI. Ванъ Маль и Авила оба почти неотлучно находились при Карлѣ V, который повидимому до конца жизни питалъ къ нимъ привязанность. Авила имѣлъ помѣстье въ Плаценсіи близъ монастыря Юста и жилъ тамъ въ то время, когда императоръ добровольно заключилъ себя въ монастырь. Онъ часто посѣщалъ своего стараго господина и былъ въ числѣ немногихъ знатныхъ лицъ, окружавшихъ смертный одръ императора и оплакивавшихъ его кончину. Разсказываютъ, что однажды послѣ скромнаго обѣда, состоявшаго изъ одного каплуна, императоръ сказалъ своему прислужнику: "Убери остатки этого каплуна для Донъ Луиса, а то намъ нечѣмъ будетъ угостить его". Относительно Comentario онъ выразился такъ "Александръ совершилъ болѣе подвиговъ чѣмъ я, но за то у него не было такого историка, какъ у меня". Анекдотъ этотъ встрѣчается въ книгѣ Веры-и-Фигероа Vida y Hechos de Carlos V. (Madrid 1654, in 4о, ff. 125, 129, 130), заключающей въ себѣ много интересныхъ анекдотовъ, но проникнутой свойственнымъ той эпохѣ духомъ нетерпимости и вѣрно и одданничества.
   Существуетъ на нѣмецкомъ языкѣ тщательно сдѣланое извлеченіе изъ Cоmentario, подъ заглавіемъ: Geschichte des Schmal kaldischen Krieges nach Don Luis de Avila у Zuniga, (Berlin, 1853). Для своей исторіи Карла V Робертсонъ пользовался изданнымъ въ 1550 латинскимъ переводомъ записокъ Ванъ Маля. При большей любознательности, онъ отыскалъ бы англійскій переводъ, напечатанный въ 1555 г., экземпляръ котораго находится въ драгоцѣнной колекціи Старлинга. Переводъ этотъ, сколько мнѣ извѣстно, былъ сдѣланъ Джономъ Уйлькинсономъ и описанъ въ Dibdine's Ames, 1819, Vol. IV p. 427. Оригиналъ перепечатанъ въ Biblioteca de Autores Españoles Tom. XXI., 1852 г. У меня есть итальянскій переводъ Со men tari о, напечатанный въ Венеціи въ 1548 г., въ самый годъ его появленія въ Испаніи и годъ или два спустя послѣ описанныхъ въ немъ событій. Здѣсь кстати замѣтить, что въ интересной книжкѣ Стерлинга, изданной для Philobiblon Sosiety, London, 1856 и озаглавленной: Notices of Emperor Charles V in 1555 и 1556 гг. встрѣчается нѣсколько любопытныхъ свѣдѣній объ Авилѣ. Съ тѣхъ поръ какъ была напечатана предыдущая часть этого примѣчанія, найдены были новыя и вѣскія данныя, подтверждающія предположеніе, что Карлъ V велъ свои записки отдѣльно отъ Comentario Авилы. Записки эти были найдены въ Парижской Императорской Библіотекѣ барономъ Кервипомъ де Леттенговъ, который издалъ ихъ въ Парижѣ и Брюсселѣ въ 1862 г. Онѣ обнимаютъ періодъ отъ 1516 г. до 1548, и были первоначально написаны по французски или самимъ Карломъ V, или Ванъ Малемъ подъ его диктовку; но отысканы онѣ въ португальскомъ переводѣ, сдѣланномъ въ Мадритѣ въ 1620 г., когда Португалія входила въ составъ испанской монархіи. Теперь онѣ существуютъ во французскомъ переводѣ, сдѣланномъ съ португальскаго; и въ подлинности ихъ никто не сомнѣвается. Приложенное къ рукописи письмо Карла V на испанскомъ языкѣ, помѣченное 1552 г. и адресованное на имя его сына Филиппа, впослѣдствіи Филиппа II, не оставляетъ никакого повода къ сомнѣнію. Въ историческомъ отношеніи записки эти не имѣютъ большой цѣны и повидимому были писаны ради скуки во время путешествія по Рейну до Аусбурга въ 1550 г., а окончены по прибытіи въ этотъ городъ.}.
   Современникомъ Зуриты и Моралеса, далеко впрочемъ превосходившимъ ихъ обоихъ историческимъ талантомъ былъ старый политическій дѣятель Діэго Уртадо де Мендоза, оставившій послѣ себя сильный и живописный разсказъ о возмущеніи мавровъ въ 1568 г. Выше мы уже имѣли случай говорить объ этомъ произведеніи. (Томъ I, стр. 430--431), причемъ отнесли его къ концу XVI в., когда оно было написано, а не къ началу XVII вѣка, когда оно было впервые издано и когда Сигуэнза, Риваденейра, Маріана, Сандоваль и Эррера окончательно опредѣлили направленіе и характеръ этой отрасли испанской литературы.
   Едва ли ни крупнѣйшими изъ названныхъ нами писателей были два первые, посвятившіе себя церковной исторіи и принимавшіе участіе во всѣхъ религіозныхъ спорахъ того времени. Ривадинейра, одинъ изъ первыхъ и наиболѣе дѣятельныхъ членовъ іезуитскаго ордена, сдѣлался извѣстенъ своей Исторіей Раскола въ Англійской церкви въ эпоху Генриха VII (Historia del cismа de Inglaterra), и своимъ Flos Sanctorum или жизнеописаніями Святыхъ. Сигуенза монахъ ордена Св. Іеронима, отличался не меньшею преданностью ордену, который пріютилъ его и осыпалъ почестями, что достаточно доказывается его біографіей основателя ордена и его исторіей Іеронимистовъ. Оба поименованные нами историка обладали незаурядными талантами и отличались благороднымъ, мужественнымъ краснорѣчіемъ:, у перваго мы встрѣчаемъ больше пыла и роскоши въ слогѣ, у втораго больше простоты и достоинства, но оба въ одинаковой степени одушевлены той серьезностью и глубиной вѣры, которыя составляютъ характеристическую особенность ихъ религіознаго міросозерцанія {Педро де Риваденейра, умершій въ 1611 году 84 лѣтъ, смерть котораго Маріана почтилъ превосходной эпитафіей, написалъ нѣсколько трактатовъ объ аскетической жизни. Кромѣ того ему принадлежатъ: Cisnia de Inglaterra, (Barcelona, 1588) и Flоs Sanctorum, Madrid, 1599--1601, 2 tom. folio.Первое изъ этихъ сочиненій написано крайне пристрастно, что неудивительно, ибо сюжетъ представлялъ слишкомъ много соблазна для испанскаго католика, писавшаго въ моментъ сооруженія Армады. Впрочемъ рѣзкія выходки противъ протестантизма оправдываются преслѣдованіями Елизаветы. Популярность книги указываетъ на то, что она появилась какъ разъ во время: въ одномъ 1588 г. она имѣла три изданія. Его Trat ado de la Religion, посвященное Филиппу II въ 1595 г. и предназначенное служить отвѣтомъ на Principe Макіавеля, содержитъ краснорѣчивыя страницы, но страдаетъ отсутствіемъ силы и проницательноети, необходимой для успѣшной борьбы съ такимъ мощнымъ противникомъ.
   Хосе де Сигуэнза, родившійся въ 1545 г. и умершій въ 1606 г. настоятелемъ Ускоріала, сооруженіе котораго, имъ описанное, совершилось на его глазахъ, издалъ свою Vida de San Geronimo въ Мадритѣ, 1595 г. in-4о и свою Historia de la Orden de San Heronimo, (Madrid, 1600--1605 гг., 2 tom in folio. Продолженіе же, написанное Francisco de los Santos, вышло 1680, folio). Онъ подвергался преслѣдованіямъ инквизиціи. Ыоrente, Hist de l'inquisition, Tom II 1817 г. p. 474.
   Не трудно было бы присоединить къ этимъ двумъ писателямъ по исторіи церкви еще нѣсколькихъ. Въ XVI и въ XVII въ Испаніи не было ни одного сколько нибудь извѣстнаго монастыря или святаго, который бы не имѣлъ спеціально ему посвященной книги; каждый религіозный орденъ и большой соборъ имѣлъ по меньшей мѣрѣ одного историка, и большинство изъ нихъ и по нѣсколько. Указатель книгъ, относящихся къ исторіи церкви въ Испаніи, помѣщенный въ концѣ втораго тома Bibliotheca Nova Антоніо безъ преувеличенія можетъ быть названъ громаднымъ. Многія изъ упомянутыхъ въ немъ книгъ какъ-то: "Исторія ордена св. Бенедикта", написанная Епесомъ и большинство исторій орденовъ духовныхъ рыцарскихъ имѣютъ большое значеніе по громадному количеству фактовъ и документовъ, въ нихъ помѣщенныхъ. Но почти всѣ онѣ написаны тяжелымъ языкомъ монастырскихъ лѣтописей и ни одна не обладаетъ литературными достоинствами, способными привлечь къ нимъ вниманіе читателя. Въ Diccionario bibliograficо-historico de los antiguos Reinos, Provincias, Ciudades, Villas, Iglisias y Santuarios de Españа pоr D. Tоmas Мunоz y Rоmerо, любопытной книгѣ, изданной въ 1858 г. въ Мадритѣ, можно насчитать болѣе тысячи шестисотъ испанскихъ историковъ духовныхъ и свѣтскихъ.}.
   Однако уже по самому характеру своихъ сюжетовъ, ни одинъ изъ названныхъ нами соперниковъ не можетъ быть названъ историкомъ Испаніи. Честь эта принадлежитъ Хуану де Маріанѣ, родившемуся въ Талаверѣ въ 1526 году. Необычайныя способности юноши привлекли вниманіе іезуитовъ, орденъ которыхъ въ это время быстро подвигался на пути къ религіозному могуществу {Маріана упоминаетъ о мѣстѣ своего рожденія въ началѣ своего трактата De Rege, 1599.}. Окончивъ курсъ наукъ въ Алькальскомъ университетѣ, Маріана двадцати четырехъ лѣтъ отъ роду получилъ важное мѣсто начальника большой іезуитской коллегіи, только что учрежденной тогда въ Римѣ, которую іезуиты считали однимъ изъ главнѣйшихъ средствъ упрочить и расширить свое вліяніе. Черезъ пять лѣтъ въ той же должности былъ перемѣщенъ въ Сицилію, а вскорѣ его послали въ Парижъ, гдѣ онъ былъ принятъ съ большимъ почетомъ. Тамъ онъ преподавалъ въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ и главнымъ образомъ объяснялъ своимъ многочисленнымъ слушателямъ труды и воззрѣнія Св. Ѳомы Аквинскаго. Но Французскій климатъ былъ вреденъ ему и въ 1574 году, проведя заграницей 13 лѣтъ, посвященныхъ публичному обученію юношества, онъ вернулся въ Испанію, поселился въ одномъ изъ домовъ своего ордена въ Толедо и почти не покидалъ его въ остальные 49 лѣтъ своей жизни.
   Весь этотъ долгій періодъ времени онъ посвятилъ литературнымъ трудамъ. Его выдающіяся способности не помогли ему однако устроить себѣ достаточно спокойную жизнь. Поводомъ къ воздвигнутымъ на него гоненіямъ была изданная въ 1569--1572 гг. Аріасомъ Монтано въ Антверпенѣ Biblia Polyglota. Первоначально встрѣченная съ большимъ одобреніемъ, она впослѣдствіи, благодаря интригамъ іезуитовъ, была заподозрѣна инквизиціей. Изъ за нея поднялся такой ожесточенный споръ, что признано было необходимымъ подвергнуть текстъ ея тщательному изслѣдованію. Ловкіе іезуиты устроили такъ, что главнымъ цензоромъ и судьей былъ назначенъ Маріана; разсчитывая на его ученость и вліяніе, іезуиты заранѣе были увѣрены въ своей побѣдѣ. Но Маріана, будучи искреннимъ послѣдователемъ Лойолы, не оказался однако послушнымъ орудіемъ ордена. Онъ смѣло возвысилъ голосъ въ пользу Аріаса, и этотъ поступокъ въ связи съ тѣмъ обстоятельствомъ, что онъ кромѣ того остался глухъ къ разнымъ внушеніямъ, нашептываемымъ ему въ то время, какъ онъ занимался редакціей запретительнаго Индекса 1584 года, навлекли на него неудовольствіе главнаго начальства, бывшее для него источникомъ большихъ тревогъ и непріятностей {Llorente, Tom. I, p. 479, Tom. II, p. 457, Tom. III pp. 75--82. Карвахаль, авторъ Elojio Historico Монтано помѣщенной въ седьмомъ томѣ Записокъ Испанской Исторической Академіи, (Madrid, 1832, in-4о, р. 84) не считаетъ поведеніе Маріаны во время этого слѣдствія вполнѣ безупречнымъ. Можетъ быть это и справедливо, но не менѣе справедливо и то, что въ концѣ концовъ онъ пришелъ къ правильному взгляду на вопросъ и имѣлъ настолько смѣлости и честности, чтобъ высказать его.}.
   Въ 1599 году Маріана издалъ, на латинскомъ языкѣ, трактатъ о Царской Власти (De Rege) и посвятилъ его Филиппу III. Книга написана въ весьма либеральномъ духѣ; въ ней есть даже намеки, что въ извѣстныхъ случаяхъ позволительно умерщвлять государей; но съ другой стороны авторъ отстаиваетъ съ большимъ искусствомъ власть церкви и стремится къ возстановленію теократіи. Книга Маріаны не возбудила большаго шума въ Ивпаніи. Она была одобрена цензурою и, какъ говорятъ, авторъ ея пользовался даже расположеніемъ правительства Филиппа II, которое само посылало убійцъ, чтобы избавить Испанію отъ Елизаветы Англійской и принца Оранскаго. Но во Франціи, гдѣ немного ранѣе былъ убитъ Генрихъ III, а нѣсколько лѣтъ спустя подвергся той же участи Генрихъ IV, трактатъ Маріаны произвелъ сильное впечатлѣніе, ибо въ шестой главѣ первой книги подробно разбирается этотъ щекотливый вопросъ и, даже косвеннымъ образомъ, оправдывается убійство перваго изъ названныхъ монарховъ. Вотъ почему, хотя и не основательно, сочиненіе Маріаны считалось одной изъ причинъ, побудившихъ Равальяка на убійство; вотъ почему во Франціи эта книга подверглась сильнымъ нападкамъ, вызвавшимъ энергическую защиту, до тѣхъ пока она по распоряженію парижскаго парламента не была созжена рукою палача {Приказъ о созженіи ея приложенъ къ любопытной книгѣ, озаглавленной L'Antimariana, (Paris, 1610, in-8о, рр. 284). Онъ помѣченъ 10 іюня, 1610 года, стало быть меньше чѣмъ черезъ мѣсяцъ послѣ убійства Генриха IV. Авторомъ книги было нѣкто Руссель (Barbier, No 938).}. Но еще непріятнѣе было для автора то обстоятельство, что поднятая по поводу его книги полемика возбудила ненависть народа къ іезуитамъ, на которыхъ публика свалила отвѣтственность за сочиненіе, написанное однимъ изъ членовъ ордена и вышедшее въ свѣтъ съ одобренія іезуитскаго начальства. Благодаря всему этому Маріана сдѣлался больше чѣмъ когда нибудь ненавистнымъ своимъ собратьямъ по ордену {Бэйль, въ примѣчаніяхъ къ своей статьѣ Mariana, помѣстилъ подробный разборъ книги и вызванной его полемики, но къ сожалѣнію въ разборѣ этомъ слишкомъ сильно проглядываетъ ненависть автора къ іезуитамъ. Къ первому изданію ея приложено два дозволенія: одно подписанное королемъ, другое главнымъ цензоромъ іезуитскаго ордена. Мѣсто, гдѣ Маріана старается извинить поступокъ Жака Клемана, убійцы Генриха III, находится въ Lib. I. с. 6. Убійство здѣсь названо: monimentum nobile, а убійца aeternum Gallicae decus p. 69. См. также Сисмонди (Histoires des Franèais, Tom XXII, 1839, p. 191); но Сисмонди ошибается, относя появленіе трактата Маріаны къ 1602 г. У меня есть экземпляръ его, помѣченный, Toleti, in 4о 1599 г. Изъ дошедшихъ до насъ любопытныхъ писемъ Лоисы, духовника Карла V, впослѣдствіи архіепископа севильскаго и великаго инквизитора, самъ великій императоръ проявлялъ столь же мало брезгливости къ политическимъ убійствамъ, какъ и его сынъ. Этимъ послѣднимъ соображеніемъ, а также чрезмѣрными похвалами Маріаны. Лояссѣ объясняется приведенное въ трактатѣ мѣсто; хотя во всякомъ случаѣ оправдать его нѣтъ никакой возможности. См. Briefe an Kaiser Karl V. etc., von D. G. Heine, Berlin, 1848, in 8 v. p. 130 и примѣч. Мысль, что трактатъ Маріаны повліялъ на рѣшеніе Равальяка убить Генриха IV высказана Богэномъ въ его любопытной и весьма рѣдкой книгѣ: Golden Fleece, 1626. (Part I. Chaps I и II). Но Бэйль, далеко нерасположенный къ іезуитамъ,-- совершенно опровергаетъ это предположеніе. (Art. Mariana, и К.) Притомъ же Равальякъ былъ не на столько ученъ чтобы знать о трактатѣ Маріаны.}.
   Наконецъ представился удобный случай напасть на Маріану, не выставляя истинныхъ причинъ для нападенія. Въ 1609 году Маріана издалъ не въ Испаніи, а въ Кельнѣ, семь латинскихъ трактатовъ о различныхъ богословскихъ и литературныхъ вопросахъ, между прочимъ о состояніи испанскаго театра, о тогдашнемъ арабскомъ лѣтосчисленіи и о годѣ и днѣ рожденія Христа. Большинство этихъ трактатовъ не могло подать никакого повода къ недоразумѣніямъ и спорамъ, но одинъ изъ нихъ, О смерти и безсмертіи, вызвалъ порицаніе богословской цензуры, а другой, Объ измѣненіи денежныхъ знаковъ (De Mutatiane Monetae) подвергся нападкамъ властей, потому что въ немъ были выведены на свѣтъ Божій нелѣпыя и позорныя мѣры королевскаго фаворита герцога Лермы, приведшія къ порчѣ монеты и упадку денежнаго курса. Инквизиція съ радостью схватилась за эти два трактата и авторъ ихъ, семидесяти трехлѣтній старикъ, сначала подвергся тюремному заключенію, а потомъ былъ присужденъ искупить строгимъ покаяніемъ причиненныя имъ оскорбленія церкви и государству. Оба трактата его были немедленно занесены въ Индексъ, а Филиппъ III велѣлъ собрать и уничтожить какъ можно больше экземпляровъ сборника, въ которомъ они были напечатаны. По этому поводу Лопе де Вега имѣлъ полное право сказать, "что родина не могла простить такому великому ученому какъ Маріана его ошибокъ".
   Наказали его въ данномъ случаѣ особенно строго безъ сомнѣнія, потому что въ его бумагахъ нашли разсужденіе Объ ошибкахъ управленія ордена іезуитовъ, которое было издано только послѣ смерти автора, и конечно не съ дружелюбными для ордена цѣлями {Jоh. Мariana, e Soc. Jesu, Traetatus VII, nunc prіmum in Lucem editi, Colon. Agrip., 1609, folio. Находящійся у меня экземпляръ этого сборника страшно искаженъ цензурой, вѣроятно, благодаря строгимъ предписаніямъ Index Purgatorius, 1667 г. стр. 719, а трактатъ De Mutatione Monetae, совсѣмъ вырѣзанъ съ цѣлью скрыть самые слѣды его. Но онъ дошелъ до насъ въ переводѣ самого Маріаны, подъ заглавіемъ Sobre la Moneda de Vellon и помѣщенъ въ концѣ XXXI тома Biblioteca de Autores Españoles 1854. (Santander, Catalogue 1792, 8 v., Tom IV pp. 152,153, въ статьѣ Procesodel Padre Mariana, MS.-- Lope de Vega, Obras Sueltas, Tom I p. 295). Трактатъ, Discurso de las Enfermedades de la compania, написанный прекраснымъ плавнымъ слогомъ Маріаны, былъ и первоначально изданъ въ Бордо и впослѣдствіи, изданіе было повторено, когда Карлъ III уничтожилъ этотъ орденъ (1625 8-vo.) Въ Индексѣ (1667, р. 735), безусловно запрещающемъ трактатъ Маріаны, о немъ съ умысломъ говорится какъ о сочиненіи находящемся въ рукописи и принадлежащемъ перу неизвѣстнаго автора. Анонимность сочиненій была такъ усердно внушаема властями, что при изданіи 1768 г. понадобилось формальное удостовѣреніе въ томъ, что авторомъ его былъ Маріана, въ чемъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Въ Индексѣ 1790 г. Discurso подвергся еще разъ весьма строгой цензурѣ. Значительное количество неизданныхъ рукописей Маріаны, по слухамъ, долго хранилось въ іезуитской библіотекѣ въ Толедо.}. Но твердость духа не покидала Маріану во время преслѣдованій. Онъ не переставалъ работать до послѣднихъ дней своей жизни и умеръ въ 1623 г. вслѣдствіе обычныхъ недуговъ старости, 87 лѣтъ отъ роду.
   Главнымъ занятіемъ тридцати или сорока послѣднихъ лѣтъ его жизни была обширная исторія его родины. Въ чужихъ странахъ, гдѣ ему по долгу приходилось жить, древняя исторія Испаніи была очень мало извѣстна даже его друзьямъ -- ученымъ. Какъ испанецъ и патріотъ, Маріана былъ до глубины души оскорбленъ такимъ невѣжествомъ, которое казалось ему обиднымъ для его родины {Въ одномъ изъ многочисленнымъ полемическихъ памфлетовъ, вызванныхъ сочиненіями отца Фейхоо (Feyjóo), слѣдующею фразой нѣсколько странной, но вполнѣ кастильской по духу, выражено чувство благодарности, питаемое испанцами къ Маріанѣ, за ту славу, которую доставила имъ его исторія за границей. "До тѣхъ поръ пока ученый іезуитъ не написалъ по латыни своей исторіи иностранцы считали насъ народомъ безъ предковъ, (gente sin abuelos)". Estrado Critico, s. I. 1727, 4-to, p. 26.}. По этому то онъ и задался цѣлью показать міру, какъ мужественно вошла Испанія въ обширные политическіе интересы Европы, и надѣялся изложеніемъ ея исторіи доказать, что Испанія вполнѣ заслуживала того значенія, которымъ она всюду пользовалась со временъ Карла V. Желая чтобъ весь христіанскій міръ прочелъ исторію его родины, Маріана написалъ ее по латыни и въ 1592 г. издалъ на этомъ языкѣ двадцать изъ тридцати книгъ, составляющихъ все сочиненіе.--
   Еще до выхода въ свѣтъ остальныхъ десяти книгъ, напечатанныхъ въ 1609 г. Маріана, подобно кардиналу Бембо, получилъ пріятное приглашеніе быть своимъ собственнымъ переводчикомъ и дать соотечественникамъ свою исторію на чистомъ кастильскомъ нарѣчіи. Въ исполненіи этой работы нашему историку была предоставлена свобода, которой тщетно добивались бы другіе. Онъ имѣлъ право не только измѣнять фразеологію и расположеніе матеріаловъ, но даже собственныя мнѣнія, когда находилъ это нужнымъ. Вслѣдствіе этого, его Исторія Испаніи, первая часть которой вышла 1601 году представляетъ собою не переводъ, а оригинальный трудъ. Въ дальнѣйшихъ изданіяхъ просмотрѣнныхъ имъ, а особенно въ четвертомъ, появившемся въ самый годъ его смерти, сочиненіе Маріаны постоянно пополнялось, обогащалось новыми данными, словомъ улучшалось во всѣхъ отношеніяхъ, пока не сдѣлалось самымъ величественнымъ памятникомъ исторіи его родины, какимъ и осталось до сихъ поръ {Лучшее въ типографскомъ отношеніи и наиболѣе тщательное изданіе Исторіи Маріаны, четырнадцатое, напечатанное въ Мадритѣ Ибаррою (2 vols, tolio, 1780,) подъ редакціей библіотекаря королевской библіотеки. Техническая сторона изданія сдѣлала бы честь любой типографіи въ Европѣ. Достойно замѣчанія, что Маріана просматривалъ и пополнялъ каждое новое изданіе своей Исторіи, выходившее при его жизни, такъ что изъ добавленій, вставленныхъ въ текстъ отъ 1608--до 1623, по мнѣнію издателей составился бы порядочный томъ. Исторія Маріаны и четыре его трактата перепечатаны въ Biblioteca Rivadeneyra, Tom XXX. и XXXI., 1854; къ послѣднему тому присоединенъ трактатъ D е Rege, въ переводѣ спеціально сдѣланномъ для этого, и два менѣе значительные Escritos Sueltos равно какъ и перечень всѣхъ трудовъ Маріаны.}. Исторія Маріаны начинается легендой о мнимомъ заселеніи страны Тубаломъ, сыномъ Іафета и доходитъ до смерти Фердинанда Католика и восшествія на престолъ Карла V. Къ этому Маріана самъ впослѣдствіи присовокупилъ краткое обозрѣніе событій вплоть до восшествія Филиппа IV на тронъ въ 1621 году. Попытка была смѣлая и въ нѣкоторый отношеніяхъ носившая на себѣ особый отпечатокъ свойственный духу той эпохи. Напримѣръ, въ оцѣнкѣ источниковъ, которыми онъ пользовался, Маріана не всегда былъ остороженъ, какъ того требовала высокая обязанность историка. Онъ слѣдуетъ современнымъ ему писателямъ Окампо и въ особенности Гарибаю, легковѣрнымъ собирателямъ старинныхъ басенъ и откровенно сознается, что, по его мнѣнію, вѣрнѣе пользоваться общераспространенными народными преданіями, если только нѣтъ очевидныхъ причинъ не довѣрять имъ. За свою манеру изложенія онъ въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ заслуживаетъ упрека. Въ прекрасномъ посвященіи испанскаго перевода своей исторіи Филиппу Ш онъ заявляетъ, что въ его слогѣ много устарѣвшихъ словъ и что эти архаизмы объясняются его прилежнымъ изученіемъ старинныхъ писателей, а Сааведра, которому доставляло не малое удовольствіе упрекнуть въ чемъ-либо Маріану, замѣчаетъ, что подобно старикамъ, которые подкрашиваютъ себѣ бороду, желая казаться моложе, Маріана красилъ свою, чтобы казаться старымъ {Mariana, Hist. Lib. I, с. 13. Saavedra, Republica Literaria, Madrid, 1759, 4-to, p. 44. Маріана сознается самъ, что въ нѣкоторыхъ своихъ частяхъ его Исторія грѣшитъ отсутствіемъ критики и по этому поводу въ письмѣ къ Луперсіо Архенсолѣ, указывавшему ему ошибку его относительно Пруденція, котораго онъ назвалъ уроженцемъ Калахорры, замѣчаетъ: "Я тогда не имѣлъ претензіи написать такую исторію Испаніи, въ которой каждый фактъ былъ-бы критически провѣренъ; еслибы я преслѣдовалъ эту цѣль, то никогда не кончилъ бы моего труда. Моей задачей было изложить хорошимъ латинскимъ слогомъ всѣ собранные другими учеными матеріалы для зданія, которое я рѣшился воздвигнуть. Провѣрять каждый фактъ, сопоставляя между собой его источники, значило оставить Испанію еще на нѣсколько лѣтъ безъ латинской исторіи, которая должна разсказать судьбу моей родины другимъ народамъ". (J. А Pellicer, Lnsayo de una Bibliotéca de Traductores, p. 59).}.
   Но на это можно взглянуть и съ другой точки зрѣнія. Твердая вѣра вашего историка въ старинныя хроники, естественно умѣряемая его громадной эрудиціей, придаетъ его повѣствованію искренній и правдивый тонъ, а сообщаемымъ имъ деталямъ крайне привлекательную живость. На ряду съ этимъ кстати употребленные старинные обороты и фразы придаютъ его языку такое идіоматическое богатство, какимъ не обладаетъ языкъ ни одного изъ испанскихъ прозаиковъ. Повѣствованія, составляющія важнѣйшую часть подобнаго историческаго труда, у Маріаны замѣчательно красивы, плавны и образны. Войны Аннибала во второй книгѣ, вторженіе Норманновъ въ началѣ пятой, договоръ Іоанна Просиды въ четырнадцатой; послѣднія сцены бурной и мятежной жизни Петра жестокаго въ семнадцатой и большая часть пересказа главныхъ событій царствованія Фердинанда и Изабеллы, въ особенности паденіе Гренады, въ концѣ двадцать шестой книги -- все это полно жизни и движенія, все несомнѣнно свидѣтельствуетъ о необычайномъ историческомъ талантѣ автора.
   Сравнительно менѣе удачны вставленныя въ повѣствованіе рѣчи, въ которыхъ онъ подражалъ Титу Ливію. Имъ въ большей части случаевъ не достаетъ индивидуализма и оригинальности. Тѣмъ не менѣе рѣчь, вставленная въ уста коннетабля Рюи Лопе Давалоса, въ шестой книгѣ, въ которой онъ предлагаетъ корону Кастиліи инфанту Донъ Фердинанду, замѣчательна по мужественной независимости, съ которой въ ней трактуется объ основахъ всякаго политическаго порядка. Здѣсь прямо говорится, что права королей имѣютъ своимъ источникомъ согласіе подданныхъ. Тотъ же духъ свободы и нравственной независимости, составляющій основную черту характера Маріаны, вѣетъ и въ другихъ частяхъ его исторіи, а особенно въ его книгѣ De Rege.
   Описаніе наружности историческихъ дѣятелей почти всегда кратки у Маріаны; это -- наброски, но наброски, сдѣланные рукою мастера. Таковы портреты Альваро де Луны, Альфонса Мудраго и несчастнаго принца Віаны. Трудно въ немногихъ словахъ сказать такъ много. Взятое въ цѣломъ, произведеніе Маріаны отличается благородствомъ тона и серьезностью настроенія, нѣсколько напоминающаго собою не лишенную своебразнаго достоинства старинную кастильскую грубость. Если ко всѣмъ этимъ качествамъ вы прибавите своеобразный слогъ, въ одно и тоже время плавный, но не растянутый, чистый и роскошный, то признаете сочиненіе Маріаны, если не величайшимъ образцомъ исторической достовѣрности, то, по крайней мѣрѣ, замѣчательнымъ типомъ исторіи, въ которомъ сочетались, какъ ни въ одномъ историческомъ трудѣ древнихъ и новыхъ временъ, живописность хроники и трезвость исторіи {Одно время возникла оригинальная полемика относительно достовѣрности исторіи Маріаны, но она продолжалась недолго. Педро Мантуано, молодой испанецъ, секретарь Веласко, великаго конетабля Кастиліи и ученаго человѣка, бывшаго въ то время правителемъ Милана, напечаталъ въ декабрѣ 1607 года шесть листовъ Advertencias или замѣчаній на Исторію Маріаны и послалъ ихъ къ автору, который вернулъ ему книгу въ сентябрѣ и вмѣсто отвѣта сдѣлалъ замѣтки на поляхъ ея. Мантуано, вѣроятно, оскорбленный такимъ невниманіемъ, издалъ сначала свою Advertencias въ Миланѣ въ 1611 году, съ значительными добавленіями, а затѣмъ съ новыми измѣненіями въ Мадритѣ въ 1613 г. Тамайо де Варгасъ, впослѣдствіи весьма плодовитый писатель, а тогда только-что выступившій на литературное поприще, написалъ въ опроверженіе Мантуано книгу подъ заглавіемъ: Historia de Mariana defendida, Toledo, 1616 г. Маріана весьма благоразумно отказался вступить въ эту полемику. Правда, обѣ книги не имѣютъ большаго значенія; это можно заключить изъ того факта, что Мантуано хвалился, что, когда онъ писалъ свои Advertencias, ему было только двадцать шесть лѣтъ, на что Тамайо-де-Варгасъ съ своей стороны отвѣчалъ хвастливымъ заявленіемъ, что онъ употребилъ двѣ недѣли на отвѣтъ ему. О сущности спора можно составить себѣ понятіе по краткому изложенію его, приложенному Варгасомъ къ его "Защитѣ" (Defensa), содержащей въ себѣ обстоятельный, хотя нѣсколько ѣдкій, отвѣтъ на неосновательныя нападки Мантуано. Тамайо умеръ въ 1641 г., а Монтано въ 1656. Маркизъ Мондехаръ, пользовавшійся не малымъ авторитетомъ въ наукѣ, возобновилъ полемику; его Advertencias появились (Valencia, 1746, folio) съ предисловіемъ Майянса де-Сискара, значительно смягчившимъ силу его нападокъ. Но ни эти нападки, ни другіе за ними послѣдовавшіе, не могли поколебать, во мнѣніи испанцевъ, правъ Маріаны на имя великаго историка ихъ страны.}.
   Сандоваль, носившій званіе королевскаго исторіографа, и въ этомъ качествѣ написавшій продолженіе труда Моралеса, о которомъ мы уже говорили, имѣлъ твердое намѣреніе сдѣлаться преемникомъ Маріаны и продолжать всеобщую исторію Испаніи съ того момента, на которомъ остановился краснорѣчивый іезуитъ. Съ этой цѣлью онъ написалъ обстоятельную исторію жизни Карла V, но она вышла ужъ черезъ чуръ длинна и по своему объему не уступала Исторіи Испаніи Маріаны. Въ слогѣ ея, простомъ до сухости, мало привлекательнаго; притомъ же предразсудки Сандоваля слишкомъ бьютъ въ глаза. Въ авторѣ постоянно сказывается не только монахъ-бенедиктинецъ, жившій послѣдовательно доходами съ двухъ богатыхъ анархій, но еще и придворный Филиппа III. Всю вину за осаду и взятіе Рима онъ сваливаетъ на коннетабля Бурбона и возводя происхожденіе австрійскаго дома прямо къ Адаму, онъ ухитряется связать генеалогію этой династіи съ генеалогіей Геркулеса и Дардана. Тѣмъ не менѣе исторія Сандоваля, благодаря массѣ вошедшихъ въ нее документовъ, считается весьма авторитетной и ею не мало пользовался Робертсонъ; но обилію же и точности подробностей она должна быть во всякомъ случаѣ признана самой обстоятельной исторіей царствованія Карла V. Книга Сандоваля издана впервые въ 1604--6 гг.; умеръ же онъ 12 марта 1620 г. {Antonio, Bib. Nov., Tom. II. p. 255. La Mothe le Yayer въ статьѣ посвященной кардиналу Мазарини, (Œuvres, Paris, 1662, folio, Tom. I, pp. 225 etc.) страшно нападаетъ на Сандоваля за его легковѣріе, лесть и проч., не щадя при этомъ его очень неровнаго слога. Нападки его можно разсматривать какъ одно изъ проявленій непріязненныхъ дѣйствій Франціи, находившихся тогда въ войнѣ съ Испаніей. Лучшій разборъ Сандоваля находится у Ферера дель Ріо, Decadencia de España, 8-vo. 1850 рр. XIX, XX и 365--368. Можно прибавить, что Леонардо до Архенсола въ своихъ Anales de Aragon, 1630 мимоходомъ указываетъ на оплошности и ошибки Сандоваля. Сандовалева Cronica de Alonso VII, уже упомянутая выше, была напечатана въ 1600, а его другіе труды -- всѣ безъ исключенія историческіе, но неимѣющіе большой цѣнности, появились между 1601 и 1615 гг.}.
   Послѣ Сандоваля, въ теченіе цѣлаго періода времени, не появлялось ни одного сколько-нибудь цѣльнаго и значительнаго труда по исторіи Испаніи, который могъ бы претендовать на мѣсто въ литературѣ {Въ теченіе этого періода, обнимающаго большую часть XVII вѣка, въ Испаніи велись двѣ замѣчательныя полемики, которыя содѣйствовали развитію критическаго духа въ историческихъ сочиненіяхъ и оказали вліяніе какъ на самого Маріану, такъ и на уменьшеніе числа его послѣдователей, подчинивъ исторію во всѣхъ ея видахъ болѣе строгимъ требованіямъ. Поводомъ къ полемикѣ послужили два удивительные подлога, которые производили одно время страшную сенсацію во всей странѣ и ввели въ обманъ многихъ образованныхъ людей и добросовѣстныхъ ученыхъ. Первый подлогъ состоялъ въ томъ, что металлическія доски, извѣстныя подъ названіемъ: Libres de plоmо, изготовленныя съ задуманною цѣлью и зарытыя въ землю въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ, были вырыты близъ Гренады между 1588 и 1595 гг. Начертанныя на этихъ доскахъ слова служили подтвержденіемъ любимому ученію испанской церкви о Непорочномъ Зачатіи и о посѣщеніи Испаніи апостоломъ Іаковомъ, патрономъ страны. Этотъ грубый подлогъ считался достовѣрнымъ фактомъ при Филиппахъ II, III и IV, которые подтвердили это на государственномъ совѣтѣ, составленномъ изъ важнѣйшихъ лицъ королевства; одно время даже полагали, что Libres de plomo будутъ признаны каноническими наравнѣ съ Св. Писаніемъ. Дѣло это дошло до Рима, но высшій трибуналъ католической церкви къ счастью во время призналъ ихъ подложными, съ чѣмъ не замедлила согласиться и вся Испанія.
   Другой подлогъ, стоявшій въ связи съ первымъ и предназначавшійся служить ему подтвержденіемъ, былъ задуманъ еще шире и смѣлѣе. Онъ состоялъ изъ цѣлаго ряда отрывковъ изъ различныхъ древнихъ хроникъ, которыя сначала распространились во многихъ спискахъ, а потомъ были изданы въ 1610 году. Утверждаютъ, что эти отрывки были найдены въ 1594 г. въ монастырѣ Фульда близъ Вормса и переслана отцу Хвгуэрѣ, толедскому іезуиту, лично извѣстному Маріанѣ. Въ заголовкѣ были выставлены имена ихъ авторовъ, каковы напримѣръ; Flavius Lucius Dexter, Marcus Maximus, Heleca и другіе первобытные христіане; онѣ содержали важныя и дотолѣ неизвѣстныя данныя относительно первобытной гражданской и церковной исторіи Испаніи. Несомнѣнно что это было подражаніе Витербо, поддѣлавшему за сто лѣтъ передъ тѣмъ хроники Бероза и Манеѳона.
   Но испанская поддѣлка была исполнена съ большею ученостью остроуміемъ. Тутъ льстивые вымыслы были ловко перемѣшаны съ историческими фактами, и возведены къ однимъ и тѣмъ же источникамъ; церкви, не имѣвшія спеціальныхъ святыхъ, были снабжены ими; для благородныхъ семей, которыя не могли похвалиться своими предками, отыскалась блестящая геніалогія; христіанамъ приписывалось множество геройскихъ подвиговъ и завоеваній, льстившихъ народной гордости тѣмъ болѣе, что до этого времени они были совершенно неизвѣстны. Немногіе рѣшились усомниться въ томъ, во что такъ пріятно было вѣрить. Сандеваль, Тамайо де Варгасъ, Лоренцо Рамиресъ де Прадо и одно время даже Николай Антоніо, всѣ ученые люди -- были убѣждены, что эти отрывки изъ хроникъ, или какъ ихъ называли тогда chronicones были подлинными. Правда, издатель Biblia Polyglotte Аріасъ Монтано, историкъ Маріана и осторожный, одаренный критическимъ умомъ, другъ Зуриты, Антоніо Агустинъ держались противоположнаго мнѣнія, но они не находили нужнымъ открыто заявить объ этомъ. Общественное мнѣніе было сильно расположено въ пользу поддѣлки и chronicones продолжали считаться подлинными до 1650 года или немного позже; т. е. долго спустя послѣ смерти ихъ дѣйствительнаго изобрѣтателя отца Хигуэры умершаго въ 1624 году. Даже много лѣтъ спустя именно въ 1667--1675 нѣкто Грегоріо де Аргаисъ издалъ въ защиту ихъ шесть большихъ томовъ in folio, одинъ изъ которыхъ есть у меня.
   О находкѣ Libros de Plomo, между мартомъ и маемъ 1595 года было торжественно возвѣщено мѣстнымъ епископомъ въ особыхъ объявленіяхъ in folio, отпечатанныхъ въ Гренадѣ и наполненныхъ самыми грубыми нелѣпостями. У меня есть экземпляръ этого объявленія съ снимкомъ письменъ, производящихъ комическое впечатлѣніе. Но, какъ я уже говорилъ, испанцевъ, разъ увѣровавшихъ въ ихъ подлинность, трудно было разубѣдить. Chronicones пользовались довѣріемъ еще дольше, чѣмъ Libros de Plomo. Я нашелъ слѣды этой вѣры даже въ концѣ XVIII вѣка: на подложнаго Флавія Декстера ссылается, какъ на источникъ, авторъ книги, предназначенной для народнаго обученія, подъ заглавіемъ: Cоnversacion es del R. Р. Capuchinо Fr. Francisco de los Arcos, 1764, Granada, 4 to. См. Carta por. D. Vicente, (Tomas de Yriarte) al R. P. Fr. des los Arcos, Madrid, 1786 p. 17 etc. Тѣмъ не менѣе полемика, вызванная этими подлогами и продолжавшаяся въ теченіе всего XVII вѣка, была не безполезна. Сомнѣнія росли; невѣріе въ подлинность находки, выраженное самому Хигуэрѣ въ 1595 г. скромнымъ ученымъ Хуаномъ Батистосъ Пересомъ, епископомъ Сегорбы, постепенно распространялось; надоумленные этимъ подлогомъ, историческіе писатели стали осторожнѣе и наконецъ въ 1652 г. Николай Антоніо началъ писать свои Historias Fabulosas, огромный трудъ, который онъ оставилъ недоконченнымъ послѣ своей смерти и который долго оставался неизданнымъ. Въ этомъ трудѣ ученый авторъ съ свойственной ему ясностью ума и опираясь на множество фактовъ окончательно разоблачилъ подлогъ о. Хигуэры, и тѣмъ далъ хорошій урокъ всѣмъ будущимъ испанскимъ историкамъ -- урокъ, которымъ они повидимому и воспользовались. См. хронику Декстера, въ концѣ Billiothеса Vetus Антоніо и Ніstorias Fabulosas, того же автора, съ біографіей его, написанной Майянсомъ-и-Сискаромъ (Madrid, 1742, folio). Чтобы убѣдиться въ какой степени безгранично ученые люди вѣрили въ этотъ подлогъ, достаточно взглянуть Chronica Universal принадлежащую перу Алонсо Мальдонадо (Madrid, 1624, folio). По моему мнѣнію, человѣкъ выказавшій наиболѣе проницательности и здраваго смысла относительно Lib r os de Plomo и Chronicones, и державшій себя смѣло и увѣренно съ самаго начала спора, былъ епископъ Сегорбы, о которомъ упоминаетъ Виллануэва въ своемъ Viage Literаrіо á las iglesiasde España, (Madrid, 1804, 8-vo. Tom. III, p. 166), тутъ же помѣщенъ документъ дотолѣ неизданный (рр. 259--278) въ которомъ епископъ раскрываетъ подлогъ. Съ другой стороны, никто безъ сомнѣнія не потратилъ болѣе нелѣпой учености въ защиту подлинности Libres de Plomo, какъ Gregorio Lopez de Madera, который, въ 1603 г. издалъ томъ in folio подъ заглавіемъ, Ccrtidumbrede las Reliquiae descubiertas en Granada desde el ano 1588 hasta 1598. Геддсъ въ своихъ Tracts 1730, vol. I, разсказывая, что будто нѣкоторыя изъ Lib ros de Plomo были найдены на горѣ Вальпараисо близъ Гренады, приводитъ по этому поводу весьма подходящее выраженіе "Parturiunt montes, nascetur ridiculus mus".}. Правда изрѣдка показывались въ свѣтъ отрывки и небольшіе разсказы объ открытіяхъ и завоеваніяхъ испанцевъ въ Старомъ и Новомъ Свѣтѣ, но офиціальные исторіографы Кастиліи и Арагоніи не считали своей обязанностью продолжать труды своихъ предшественниковъ, а клонившаяся къ упадку монархія не считала возможнымъ требовать этого отъ ихъ преемниковъ. Не мѣшаетъ однако познакомиться съ нѣкоторыми историками этого времени, описывавшими какъ передовые посты раскинувшейся по всему земному шару имперіи, такъ и нѣкоторыя отдѣльныя событія, происходившія въ самой Испаніи.
   Наиболѣе обширнымъ и оригинальнымъ произведеніемъ въ этомъ родѣ является Всеобщая Исторія Индіи Антонія де Эрреры. Трудъ его обнимаетъ время отъ перваго открытія Америки и до 1554 г. Будучи произведеніемъ ума практическаго, имѣвшаго въ качествѣ оффиціальнаго исторіографа Индіи, доступъ ко всевозможнымъ источникамъ, исторія Эрреры, изданная въ 1601 г., обладаетъ большею цѣнностью. Но Эррера былъ также авторомъ и другихъ историческихъ сочиненій, менѣе удовлетворительныхъ въ научномъ отношеніи и болѣе зараженныхъ всякаго рода предразсудками и пристрастіями. Таковы его: Общая исторія человѣчества въ царствованіе Филиппа II и Исторія событій въ Англіи и Шотландіи въ царствованіе злополучной Маріи Стюартъ; Исторія французской лиги и Исторія Арагоніи въ эпоху Антоніо Переса, съ описаніемъ послѣдовавшихъ затѣмъ междоусобій. Всѣ эти сочиненія, написанныя подъ вліяніемъ бушевавшихъ тогда страстей, были изданы въ 1589--1612 годахъ, т. е. раньше, чѣмъ эти страсти утихли.
   Для характеристики названныхъ сочиненій достаточно сказать что въ дѣлѣ Антоніо Переса Эррера умалчиваетъ почти обо всемъ что могло бы сколько нибудь послужить къ оправданію этой замѣчательной личности; что съ цѣлью эффектнѣе заключить свою всеобщую исторію, авторъ разсказываетъ, что само небо чудеснымъ образомъ укрѣпляло на смертномъ одрѣ Филиппа II, чтобъ этотъ монархъ могъ закончить свою долгую и святую жизнь подвигомъ вѣры и молитвы. Репутація Эрреры, какъ историка, основывается преимущественно на небольшомъ сочиненіи Открытіе и Завоеваніе Америки. Тутъ слогъ его, хотя и лишенъ богатства и силы, все-таки гораздо лучше и энергичнѣе слога всѣхъ остальныхъ его историческихъ трудовъ. Эррера умеръ въ 1625 г. 77 лѣтъ отъ роду, окруженный такимъ же почетомъ со стороны Филиппа IV, какимъ онъ пользовался со стороны отца и дѣда этого государя {Historia General de los Hechos de los Caste llanos en las Islas y Tierra Firme del Mar Océano, Madrid, 1601--1615, 4 vols, fol.-- Historia General del Mundo delTiempo del SeñorRey Don Felipe II, desde 1559, hasta su Muerte, Madrid, 1601--1612, 3 vols, fol.-- Пять томовъ H іstoria de Portugal у conquista de los ilаs Terceras Madrid, 1591 in 4о, Historia de los sucesos de Francia, Madrid, 1598, in 4о. Historia del levantamiento de Aragon, 1612, in 4о, послѣднее не болѣе какъ брошюра въ 140 страницъ. Hechos de los espanoles en Italia desde 1281 hasta 1559, Madrid, 1624. Я никогда не видалъ этой книги. Historia General del Mundo попала въ Индексъ 1667 г.}.
   Извѣстно, что въ эту эпоху и востокъ и западъ были открыты предпріимчивости испанскихъ авантюристовъ. Благодаря завоеванію Португаліи, восточныя пріобрѣтенія этого королевства подпали подъ власть кастильской короны. Графъ Демосъ, большой въ свое время покровитель литературы, сдѣлавшись предсѣдателемъ совѣта Индіи весьма кстати обратилъ свое особенное вниманіе на эти страны и предложилъ Архенсолѣ -- Младшему заняться описаніемъ Молукскихъ острововъ. Поэтъ взялся за это дѣло и въ 1609 г. издалъ свою работу, посвятивъ ее Филиппу III. Это одно изъ удачнѣйшихъ сочиненій, посвященныхъ историческому описанію отдѣльныхъ частей Испаніи; въ немъ собрано множество преданій, слышанныхъ португальцами отъ туземныхъ жителей и разсказано много диковинныхъ приключеній, сопровождавшихъ завоеваніе острововъ Португальцами. Разумѣется разсказъ не производитъ иллюзіи въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ авторъ заставляетъ нецивилизованныхъ островитянъ произносить краснорѣчивыя, можно сказать даже, ораторскія рѣчи; равнымъ образомъ любовныя приключенія, можетъ быть въ основѣ истинныя, окрашиваются авторомъ такимъ романическимъ колоритомъ, что невольно заподозрѣваешь ихъ реальность. Вообще говоря, книга написана хорошимъ, поэтическимъ слогомъ, вполнѣ подходящимъ къ описанію таинственныхъ острововъ.
   Тернаты и Тидоры, откуда привозили дорогія пряности.
   Долго испанцы уберегали эти острова отъ соперничества другихъ народовъ, скрывая исторію и богатства угнетенныхъ туземцевъ, работавшихъ для обогащенія жадныхъ завоевателей {Conquista de las Islas Malucas, Madrid, 1609, folio. Pellicer, Bib. de Trad, Tom. I p. 87. Любовная исторія прапорщика Дураяте въ третьей книгѣ Conquistа интересна и правдоподобна; но разсказъ о Патагонскихъ великанахъ въ той же, книгѣ настолько же вѣроятенъ, насколько вѣроятны баснословныя разсказу Марко Поло и Мендеса Пинто.}.
   Не болѣе правдоподобны и нестоль изящно написаны историческія произведенія Гарсильясо де-ла-Веги, отличавшагося скорѣе довѣрчивостью и добродушіемъ, чѣмъ благоразуміемъ и осторожностью. Онъ гордился чиномъ капитана королевской арміи и, будучи сыномъ одного изъ наименѣе совѣстливыхъ завоевателей Перу, находился въ родствѣ съ знатной фамиліей Инфантадо. Въ немъ однако постоянно сказывалась болѣе слабая натура матери, въ жилахъ которой текла королевская кровь Инковъ; благодаря этому, онъ никогда не могъ забыть сполна ни прежнюю славу индійской расы, ни жестокія обиды, нанесенныя ей испанскими завоевателями. Гарсильясо де-ла-Вега родился въ королевской резиденціи Куско Атабалита, въ Перу въ 1540 году; тамъ онъ и выросъ посреди смутъ сопровождавшихъ завоеваніе его родины. Двадцати лѣтъ его отправили въ Испанію, гдѣ, въ самыхъ трудныхъ и тяжелыхъ обстоятельствахъ жизни, онъ съумѣлъ сохранить незапятнанной свою репутацію и пользовался уваженіемъ до самой своей смерти; умеръ же онъ 77-ми лѣтъ отъ роду {Существуетъ любопытная рукопись, Genealogia de Garci Perez de Vargas (упомянутая выше См. Періодъ I, глава VI, прим.) написанная Инкой, который выдаетъ себя за потомка этого знаменитаго рыцаря. См. испанскій переводъ этой книги, T. III, р. 535.}.
   Военная его служба подъ начальствомъ Донъ Хуана Австрійскаго, въ борьбѣ съ гренадскими маврами не имѣетъ особеннаго крупнаго значенія, хотя онъ самъ, повидимому, очень гордился ею. Гораздо интереснѣе и богаче послѣдствіями была его дѣятельность посвященная литературѣ. Началъ онъ въ 1590 г. переводомъ Діалоговъ о Любви платоника еврея Абарбанеля. Семья Абарбанеля была изгнана изъ Испаніи во время преслѣдованій евреевъ при Фердинандѣ и Изабеллѣ. Переселившись въ Испанію, Абарбанель издалъ эту странную книгу, подъ именемъ еврейскаго медика Льва. Переводъ ея сдѣланный Гарсильясо едва ли не былъ излишнимъ, ибо Діалоги о Любви были давно уже извѣстны въ Испаніи, чего онъ, очевидно, не зналъ. Хотя, судя по собственному признанію Гарсильясо, переводъ его былъ благосклонно принятъ Филиппомъ II, но Діалоги о Любви до такой степени проникнуты іудействомъ и античнымъ свободомысліемъ, что должны были показаться подозрительными духовнымъ властямъ королевства. Благодаря этому первый литературный трудъ Гарсильясо попалъ въ инквизиціонный Индексъ и о немъ съ тѣхъ поръ упоминается рѣдко.
   Второй его литературный опытъ былъ написанъ на тему весьма близко лежавшую къ его сердцу. Это была изданная въ 1605 г. Исторія Флориды или вѣрнѣе разсказъ объ открытіи этой страны. Двадцатью годами раньше, собираясь заняться этимъ сочиненіемъ, авторъ далъ ему болѣе подходящее заглавіе Экспедиція Фернандо де Сото, ибо приключенія этого необыкновеннаго человѣка и его странная судьба представляютъ собою не только самую блестящую и привлекательную часть книги, но и почти все ея содержаніе. На этотъ разъ Гарсильясо былъ счастливѣе, чѣмъ въ своемъ переводѣ Діалоговъ о Любви и его исторія Флориды, какъ ее продолжаютъ называть до сихъ поръ, выдержала много изданій.
   Онъ былъ въ лѣтахъ почтенныхъ, когда сердце его снова стало все больше и больше отзываться на то, что волновало его въ юности. Тогда-то, собравши самъ кое-какіе матеріалы изъ устъ своихъ родныхъ, жившихъ на берегахъ Тихаго Океана, изъ испанскихъ архивовъ своихъ собственныхъ воспоминаній, онъ издалъ въ 1609 г. въ Лиссабонѣ первую часть своихъ Записокъ о Перу. Вторая часть этого труда, разрѣшенная къ печати въ 1613 г., была издана лишь въ 1617 г., черезъ годъ послѣ смерти автора. Это сборникъ анекдотовъ и сплетенъ, написанный растянутымъ слогомъ и имѣющій близкое отношеніе къ личной жизни автора. По словамъ Гарсильясо изъ самого оглавленія книги можно заключить какимъ противоположнымъ требованіямъ она призвана была удовлетворить. По его словамъ первая половина ея посвящена первымъ восемнадцати Инкамъ, извѣстнымъ въ исторіи Перу; она содержитъ въ себѣ разсказы о преданіяхъ страны, ея нравахъ, учрежденіяхъ, обычаяхъ и общемъ характерѣ,-- всѣ эти подробности авторъ предподноситъ какъ должную дань потомкамъ сыновъ солнца. Вторую часть, содержащую кромѣ множества эпизодовъ и неидущихъ къ дѣлу, но по временамъ весьма дѣльныхъ разсужденій, исторію испанскаго завоеванія и распрей между побѣдителями, бывшихъ его послѣдствіями, авторъ посвящаетъ той знатной испанской фамиліи, къ которой онъ самъ принадлежалъ и которая считала въ числѣ своихъ членовъ много блестящихъ именъ въ кастильской исторіи. Обѣ части записокъ представляютъ собой интересную и замѣчательную книгу, гдѣ вѣетъ духъ старинныхъ хроникъ, съ свойственною ему впрочемъ наивностью и легковѣріемъ, доходящими иногда до крайнихъ размѣровъ. Склонный по самому характеру своему вѣрить всякимъ лестнымъ для его родины баснямъ, авторъ кромѣ того сгораетъ постояннымъ желаніемъ во что бы то ни стало выказать себя, не смотря ни на что, истымъ католикомъ, вѣра котораго и слишкомъ велика, чтобъ онъ могъ думать критически отнестись къ самымъ невѣроятнымъ церковнымъ легендамъ и слишкомъ чиста, чтобъ онъ дошелъ до обожанія своихъ царственныхъ предковъ, хотя онъ не иначе взираетъ на нихъ, какъ съ почтеніемъ и восторгомъ {"Dialoghi di Amore composti per Leone Medico Hebreo" -- таково заглавіе итальянскаго оригинала въ прекрасномъ изданіи Альдипской типографіи, 1552, Гарсильясо озаглавилъ свой переводъ, "La Traduccion del Indio de los Très Diálogos de Amor, de Leon Hebreo, echado de Italiano de Espagnol, por Garcilasso Inga de la Vega", Madrid, 1590, in 4o. Я видѣлъ другой испанскій переводъ, этого сочиненія, напечатанный въ Венеціи, въ 1568 г. и, какъ кажется, былъ еще третій изданный въ Сарагосѣ 1584, о которомъ не зналъ Гарсильясо, что весьма странно. (Barbosa, Bib. Lusitana Tom. II. p. 920. Castro, Bib. Tom. I. p. 371. Nicol. Antonio, Bib. Nov, Tom. I. p. 232. Всѣ переводы изъ Leone Hebreo попали въ Index Expurgatorius, 1667, p. 759. Письмо Гарсильясо къ Филиппу II съ добавочными примѣчаніями автора, содержащими интересныя данныя объ его собственной жизни, приложено къ первому изданію второй части Записокъ о Перу. "La Florida" была напечатана въ Лиссабонѣ въ 1606 въ 4о; первая часть Записокъ о Перу въ томъ же городѣ. 1609, folio, а вторая въ Кордовѣ, въ 1617 году, folio. Существовали и другія изданія обоихъ этихъ историческихъ сочиненій, удостоивавшіеся кромѣ того перевода почти на всѣ европейскіе языки.
   Можно привести два примѣра поразительнаго легковѣрія Гарсильясо, сильно повредившіе его Запискамъ о Перу. Онъ серьезно вѣрилъ, что покореніе Перу испанцами было предсказано послѣднимъ изъ Инковъ, царствовавшимъ до ихъ прибытія (Parte I. Lib IX с. 15 и Parte II. Lib VIIIс. 18) и что всѣ воины, участвовавшіе въ завоеваніи Перу и позволившіе себѣ богохульства, погибли отъ ранъ, нанесенныхъ имъ въ ротъ. (Parte II. Lib IV. с. 21).}.
   Изданная въ 1610 г., "Гренадская Война" Мендозы имѣла, благодаря интересу сюжета и прелести изложенія, значительное вліяніе на историческую литературу Испаніи. Въ теченіе столѣтія она вызвала подражанія, болѣе интересныя, чѣмъ всѣ прозведенія этого рода, изданныя послѣ великаго труда Маріаны.
   Первое изъ такихъ подражаній принадлежитъ Дону Франсиско де Монкадѣ, знатному дворянину южной Испаніи, состоявшему въ родствѣ съ главнѣйшими фамиліями Каталоніи и Валенсіи. Отецъ его былъ вице-королемъ сначала въ Сардиніи, потомъ въ Араговіи, а самъ Монкада занималъ должность правителя Нидерландовъ и былъ главнокомандующимъ расположенной въ этой странѣ арміи. И тотъ и другой, въ свое время, исполняли важнѣйшія дипломатическія порученія испанскаго правительства. Но служебныя занятія молодаго Моякады мало соотвѣтствовали его природнымъ наклонностямъ. Въ 1623 г. онъ издалъ свой "Походъ Каталонцевъ противъ Турокъ и Грековъ", и умеръ въ 1635 г., одержавъ побѣду надъ двумя непріятельскими арміями и оставивъ послѣ себя еще нѣсколько сочиненій меньшаго достоинства^ а одно или два изъ нихъ были изданы впослѣдствіи. Впрочемъ извѣстность, перешедшую и въ потомство, онъ пріобрѣлъ своимъ первымъ трудомъ, содержащимъ въ себѣ описаніе приключеній и романическихъ подвиговъ шайки кондотьеровъ, которые, подъ предводительствомъ Рожера де-Флоръ, бывшаго поочередно пиратомъ, великимъ адмираломъ и даже Цезаремъ Восточной имперіи, отразили турецкое нашествіе на Босфоръ, въ началѣ XIV вѣка. Нагнавши на союзниковъ своихъ такой же страхъ, какъ и на враговъ, шайка эта осѣлась затѣмъ въ Аѳинахъ, гдѣ оставляетъ ее историкъ.
   Строго говоря, это повѣствованіе объ одной изъ самыхъ необычайныхъ экспедицій относится скорѣе къ средневѣковой исторіи, чѣмъ къ исторіи испанскаго полуострова. Не смотря на свой романическій характеръ, оно все таки не лишено достовѣрности, ибо основа его взята изъ капитальнаго труда Зуриты. Съ другой стороны разсказъ Монкады нелишенъ и живописности, такъ какъ многія подробности заимствованы авторомъ у Рамона Мунтанера, стараго каталонца, который самъ участвовалъ въ этомъ опасномъ походѣ и описалъ его съ свойственными ему живостью и энергіей въ своей хроникѣ. Книга изобилуетъ эпизодами по истинѣ поразительными и изложенными съ поразительнымъ искусствомъ. Такова, въ особенности, исторія Рожера де Флоръ, какъ онъ добился высочайшаго положенія въ греческой имперіи, и какъ его умертвили въ присутствіи и по приказу императора, его возвысившаго, причемъ кровь убитаго обагрила пиршественный столъ, за который онъ былъ приглашенъ предательскою любезностью императора. Слогъ всего сочиненія отличается больше энергіей, нежели правильностью и отдѣлкой; краски его -- вполнѣ гармонируютъ съ мрачнымъ фономъ картины. Произведеніе Монкады съ перваго взгляда кажется подражаніемъ, гренадской войнѣ Мендозы; потому оно слабѣе, но за то въ немъ больше плавности и естественности {"Expedicion de los Catalanes contra Griegos y Turcos por Francisco de Moncada, Conde de Osona", Barcelona 1623 Madrid, 1772 и 1805 гг., in 12o. Есть еще и другое изданіе сдѣланное въ 1842, въ Барселонѣ подъ редакціей Донъ Хайме По. Въ концѣ приложена поэма. Calisto Fernande Camporedondo, написанная на одинъ сюжетъ съ исторіей; поэма эта въ 1841 была удостоена преміи на Барселонскихъ празднествахъ, напоминающихъ старинныя leux Floraux и времена Донъ Энрике де Виллены. Лучшее изданіе Монкады находится въ "Biblioteca de Autores Españoles", Tom. XXI, 1852.}.
   Другой образчикъ военной исторіи, написанной дворяниномъ, служившимъ своему отечеству и въ войскахъ и по дипломатической части, представляютъ собою одинадцать реляцій о Фландрскихъ походахъ, изданныхъ въ 1625 г. и составленныхъ дономъ Карлосомъ Коломой, маркизомъ де Эспинаръ. Сдѣланный этимъ маркизомъ переводъ "лѣтописей" Тацита считается лучшимъ на кастильскомъ языкѣ, но въ собственномъ своемъ произведеніи онъ не обнаруживаетъ ни малѣйшаго стремленія подражать древнимъ. Напротивъ оно, такъ сказать, проникнуто свѣжими воспоминаніями о славныхъ походахъ автора и ярко отражаетъ на себѣ чувства воина, описывающаго солдатскую жизнь въ походахъ, на поляхъ битвъ и на зимнихъ квартирахъ; по временамъ къ главному сюжету примѣшиваются подробности о начатыхъ тогда переговорахъ съ Нидерландами, объ испанскихъ дѣлахъ и объ интригахъ царедворцевъ, окружавшихъ смертное ложе Филиппа II. Слогъ Коломы не всегда одинаково выдержанъ; авторъ описываетъ большею частью то, что онъ самъ видѣлъ, а заимствованное изъ другихъ источниковъ онъ подвергаетъ самой строгой критикѣ. Благодаря такому осторожному пріему онъ получаетъ возможность говорить не только съ увѣренностью, но и съ той естественной живостью, которая бываетъ результатомъ близости къ событіямъ, сообщающимъ разсказу свой животрепещущій колоритъ {"Las Guerras delosEstados Baxos, desde Maio, 1588, hasta el Ano 1599", Amberes, 1625--1635, in 4-to и Barcelona, 1627, Ximeno, Tom. I, p. 338. Онъ былъ посланникомъ при дворѣ англійскаго короля: Іакова I, вице-королемъ Майорки и проч., и умеръ въ 1637 г. шестидесяти четырехъ лѣтъ. Онъ былъ сынъ Хуана де Коломы, о которомъ упоминалось выше, См. Томъ II, стр. 409 и прим. 5. Донъ Бернардино де Мендоза отчасти предупредилъ Колому, описавъ десятилѣтнюю фландрскую войну въ своемъ "Comentarios de la Guerra de Іо sucedido en las Paises Baxos, 1566--1577", изданномъ въ Мадритѣ въ 1592 г. и не перепечатанномъ, сколько мнѣ извѣстно, ни разу до его появленія въ XXIII томѣ Biblioteca de Autores Españoles, Madrkl, 1853. Это сочиненіе не заслуживало подобнаго забвенія, хотя въ немъ очевидно слишкомъ много мѣста стратегіи, игравшей не малую роль въ долгой и опустошительной нидерландской войнѣ; къ тому-же оно написано замѣчательно чистымъ и правильнымъ языкомъ. Другое сочиненіе Мендозы, предшествовавшее первому и исключительно посвященное военному искусству озаглавлено: Theorica y Practica de la Guerra"; оно было впервые напечатано въ 1577 г. и имѣло два -- три изданія, не считая перевода на итальянскій языкъ. Мендоза умеръ слѣпымъ въ глубокой старости, въ кельѣ одного мадритскаго монастыря, носившаго его имя -- Св. Бернара.}.
   Къ тому же классу произведеній относится живая и драматическая исторія одного изъ періодовъ каталонскаго возмущенія въ царствованіе Филиппа IV. Она написана Д. Франсиско Мануэлемъ Мело, португальскимъ дворяниномъ, находившимся на испанской службѣ до 1640--41 годовъ т. е. до эпохи, когда онъ вернулся подъ знамена Браганцскаго дома и сталъ сражаться за независимость собственнаго отечества. Жизнь его была (1611--1667) полна самыхъ разнообразныхъ приключеній. Онъ выдержалъ ужасную бурю 1627 года, когда весь португальскій флотъ потерпѣлъ крушеніе; ему выпало на долю предать могилѣ около двухъ тысячь жертвъ, выброшенныхъ на берегъ волнами, отъ ярости которыхъ и самъ онъ едва спасся. Онъ участвовалъ въ Фландрскихъ и каталонскихъ войнахъ. Двѣнадцать лѣтъ онъ провелъ на родинѣ въ темницѣ по обвиненію въ убійствѣ, неосновательность котораго ему по счастью удалось доказать; наконецъ онъ прожилъ шесть лѣтъ изгнанникомъ въ Бразиліи. Среди всѣхъ этихъ неудачъ и опасностей онъ искалъ и съумѣлъ найти себѣ утѣшеніе въ литературѣ. Онъ издавалъ сочиненія въ прозѣ и въ стихахъ на испанскомъ и португальскомъ языкѣ; число ихъ переходитъ за сто (о нѣкоторыхъ мы уже говорили); число это значительно увеличится, если мы присоединимъ сюда его неизданныя творенія. Замѣчатель, вѣе всего то, что Д. Франсиско снискалъ на томъ и на другомъ языкахъ репутацію классическаго писателя.
   Его Исторія каталонской войны, обнимающая краткій періодъ его личнаго участія въ ней, была написана въ тюрьмѣ и издана впервые въ 1645 г. Въ силу политическихъ соображеній, онъ не далъ книгѣ своего имени, и когда одинъ изъ друзей письменно заявилъ ему свое удивленіе поэтому поводу, Мело отвѣчалъ слѣдующей характерной фразой: "Книга ничего не потеряетъ, если на ней не будетъ стоять моего имени, и я ничего не потеряю, если не буду считаться ея авторомъ". При всемъ томъ книга Мело имѣла успѣхъ. Разсказы о первыхъ волненіяхъ въ Барселонѣ на праздникѣ Тѣла Христова, когда городъ наполнился смѣлыми крестьянами окружныхъ селеній; послѣдовавшія затѣмъ свалки раздраженныхъ партій; пренія въ каталонской юнтѣ и въ королевскомъ совѣтѣ подъ предсѣдательствомъ графа-герцога Оливареса и, какъ заключительный актъ драмы, неудавшійся штурмъ королевскими войсками сильной крѣпости Монхуйча и, вызванное этой неудачей, безпорядочное отступленіе, -- все это описано съ той свѣжестью и силой, какихъ можно ожидать только отъ человѣка, принимавшаго горячо къ сердцу и бывшаго очевидцемъ событій, о которыхъ онъ такъ живо разсказываетъ. Въ силу этого и слогъ его вполнѣ гармонируетъ съ разнообразіемъ сюжета: то онъ дышетъ свѣжестью и силой, то отличается роскошью красокъ и оригинальностью выраженій, то наконецъ поражаетъ мрачнымъ воззрѣніемъ и смѣлыми оборотами, напоминающими Тацита. Книга Мело невелика по объему, не больше книги Мендозы -- своего образца; она обнимаетъ собою всего около полугода, -- конецъ 1640 и начало 1641 годовъ.
   Имѣлъ-ли намѣреніе авторъ продолжать свой разсказъ,-- рѣшить трудно. Любопытны его заключительныя слова: "Послѣдующія событія, болѣе важныя, чѣмъ описанныя мною, предназначено можетъ быть описать болѣе талантливому историку". Отсюда повидимому слѣдуетъ заключить, что нашъ историкъ имѣлъ намѣреніе описывать только тѣ событія, которыхъ онъ самъ былъ очевидцевъ. Но съ другой стороны въ своемъ предисловіи, имѣюшемъ форму обращенія къ читателю, намекая на скрытіе своего авторскаго имени, Мело говоритъ: "Если я въ чемъ угодилъ тебѣ, взамѣнъ прошу не стараться узнать обо мнѣ болѣе, чѣмъ я самъ найду нужнымъ сообщить. Я излагаю тебѣ мое искреннее мнѣніе о событіяхъ, какъ оно само вырабатывалось во мнѣ. Если я ничего не говорю о себѣ, такъ это потому, что знакомство съ моей личностью не нужно для составленія того или другаго сужденія о моей книгѣ. Если моя книга не нравится тебѣ -- брось ее въ сторону; если нравится -- я тебя избавляю отъ благодарности. Я высказываю свое мнѣніе безъ страха и пустаго тщеславія. Сцена дѣйствія, лежащая передъ нами, обширна; драма протянется долго, и потому намъ еще придется встрѣтиться. Ты меня узнаешь по моему голосу, я тебя узнаю по твоему сужденію". Впрочемъ каковы бы ни были первоначальныя намѣренія Мело -- фактъ тотъ, что онъ прожилъ больше двадцати лѣтъ послѣ выхода своей интересной книги, не сдѣлавши никакихъ попытокъ продолжать ее и не прибавивши ничего къ написанному {"Historia de los Movimientos, Separacion, y Guerra de Catalufia, por Francisco Manuel de Melo," Lisboa 1645 и многія другія изданія. Между прочимъ одно изъ нихъ подъ редакціей Санчеса вышло въ Мадритѣ въ 1808, а другое Парижское въ 1830 г. Относительно продолжительности страданій, выпавшихъ на долю Мело и упомянутыхъ въ текстѣ, существуетъ разногласіе. По общепринятому мнѣнію, его заключеніе и изгнаніе продолжались 18 лѣтъ; Барбоза же увѣряетъ, что только 15; по тщательномъ сопоставленіи лѣтъ, я могу съ увѣренностью утверждать, что заключеніе Мело длилось съ 1644 г. по 1648, а изгнаніе тоже не болѣе четырехъ лѣтъ. Но и этого для него было слишкомъ достаточно. Его испанскія стихотворенія были упомянуты выше. Свѣдѣнія объ его жизни и многочисленныхъ произведеніяхъ можно найти у Діего Барбозы Мачадо въ его "Biblioteca Lusitana" (Lisboa 1741--1759, 4 tom., folio) на которую я часто ссылаюсь, какъ на весьма авторитетный трудъ во всемъ, что касается фактической стороны исторіи португальской литературы. Не смотря на слабость критической стороны, это одно изъ самыхъ полныхъ и цѣнныхъ біографическихъ и библіографическихъ сочиненій, но, къ несчастью, въ тоже время и одно изъ самыхъ рѣдкихъ. Первые три тома почти всецѣло погибли при пожарѣ, сопровождавшемъ землетрясеніе въ Лиссабонѣ въ 1755 году. Діего Барбоза, сообщившій о себѣ нѣкоторыя свѣдѣнія въ своемъ почтенномъ трудѣ, родился въ 1682 г., а умеръ, какъ кажется, въ 1770.
   Здѣсь кстати будетъ упомянуть о другомъ историческомъ сочиненіи, сходномъ по характеру съ сочиненіемъ Мело и относящемся къ той же эпохѣ, хотя и не имѣющемъ большаго значенія. Я разумѣю "Tumultos de la Ciudad y Reyno de Napoles en el Ano 1647 por Don Pablo Antonio de Tarsia", (Leon de Francia, 1670, folio). Это любопытная книга, гдѣ описаны съ испанской точки зрѣнія, волненія дикой уличной толпы въ Неаполѣ подъ предводительствомъ Мазаньелло.}.
   Начиная съ этой эпохи, прозаическая литература, уже давно испытывавшая на себѣ вредное вліяніе господствующаго литературнаго вкуса все болѣе и болѣе клонится къ упадку. Представителемъ лучшихъ литературныхъ преданій былъ въ это время Д. Діего Сааведра Фахардо, дипломатъ, прожившій сорокъ лѣтъ въ Испаніи, и воспитывавшій свой талантъ на болѣе достойныхъ образцахъ, чѣмъ какіе можно было найти въ то время у его соотечественниковъ. Сочиненіе его Исторія Готовъ въ Испаніи (Corona Gotica), изданное имъ въ 1646 г. въ Мюнстерѣ, когда онъ былъ членомъ конгресса, обсуждавшаго Вестфальскій миръ, представляетъ собой трудъ несовсѣмъ обработанный и неоконченный, который и оставался таковымъ до самой смерти автора, послѣдовавшей черезъ два года, въ Мадритѣ {Сочиненіе Сааведры было продолжаемо -- впрочемъ весьма неудовлетворительно -- Нуньесомъ де Кастро, доведшемъ его до царствованія Генриха II. Труды обоихъ авторовъ въ Мадритскомъ изданіи 1789--1790 г., составляютъ семь томовъ; только два первые, въ которыхъ описываются событія до 716 г., принадлежатъ Сааведрѣ.}. Въ заключеніе вамъ слѣдуетъ познакомиться еще съ однимъ замѣчательнымъ историкомъ этого періода -- съ Д. Антоніо де Солисомъ.
   Выше о немъ было уже говорено, какъ о лирическомъ и драматическомъ поэтѣ, добровольно оставившемъ свѣтъ въ 1667 г. и всецѣло посвятившемъ себя религіи. Въ качествѣ оффиціальнаго исторіографа обѣихъ Индій, онъ считалъ своимъ долгомъ сдѣлать что-нибудь по этой, плохо оплачиваемой, должности. Сюжетомъ своего труда онъ избралъ завоеваніе Мексики. Начавъ съ описанія Испаніи въ тотъ моментъ, когда было рѣшено завоеваніе Мексики и Кортесъ былъ главнокомандующимъ экспедиціоннаго отряда, Солисъ доводитъ свой разсказъ до взятія Мексики и плѣненія императора Гватимозина. Взятый авторомъ періодъ весьма кратокъ, меньше трехъ лѣтъ -- но эти три года полны такихъ блестящихъ подвиговъ и такихъ ужасныхъ преступленій, что трудно найти во всемірной исторіи эпоху, представляющую столь живой интересъ для читателя. Вслѣдствіе этого самый сюжетъ избранъ весьма удачно. Антоніо де Солисъ, смотрѣвшій на свою задачу не только съ исторической, но и съ художественной точки зрѣнія, съумѣлъ дать намъ произведеніе, всецѣло запечатлѣнное характеромъ исторической эпопеи; онъ удивительно искусно расположилъ всѣ части и эпизоды такъ, что все сливается въ гармоническое цѣлое, развязкой и катастрофой котораго является паденіе великой мексиканской имперіи.
   Слогъ Солиса замѣчательно своеобразенъ. Нѣтъ сомнѣнія, конечно, что онъ имѣлъ въ виду римскихъ историковъ и главнѣйшимъ образомъ Ливія; это замѣтно по общему тону книги и по постройкѣ отдѣльныхъ сентенцій и фразъ, но въ то же время у рѣдкаго прозаика можно встрѣтить такой безукоризненно-чистый кастильскій тонъ. Если его языку по временамъ не достаетъ простоты, то за то онъ отличается богатствомъ и красотой оборотовъ, вполнѣ соотвѣтствующихъ романическому сюжету, избранному авторомъ для своего труда и ярко отмѣченному его поэтическимъ духомъ. Солису не достаетъ мужества Мендозы и величаваго достоинства Маріаны, но онъ смѣло можетъ быть поставленъ рядомъ съ этимъ писателемъ по плавности и краснорѣчію своего разсказа. Что его книга не уступаетъ въ интересѣ ихъ произведеніямъ, доказывается ея популярностью, начинающуюся съ момента изданія и продолжающуюся до нашихъ дней.
   "Завоеваніе Мексики" было написано Солисомъ въ старости; на немъ мрачнымъ облакомъ лежитъ то настроеніе, которое оторвало автора отъ суеты мірской и земныхъ интересовъ. Вотъ почему онъ не иначе смотритъ на описанную имъ удивительную и кровавую борьбу, какъ съ высоты ступеней алтаря, гдѣ онъ былъ посвященъ въ санъ священника. Въ его глазахъ, испанцы только христіане, а мексиканцы -- только язычники. Описываемыя имъ битвы -- это прежде всего битвы могучихъ силъ свѣта съ легіонами преисподней. Вотъ почему несчастные индѣйцы,-- на которыхъ Испанцы имѣли точно такое же право, нападать для искорененія среди ихъ язычества, какъ Генрихъ VIII или Елисавета, нападать на Испанію для искорененія въ ней инквизиціи, ведя отчаянную героическую борьбу за все, что для нихъ дорого въ жизни и подвергаясь страшнымъ мученіямъ, не привлекаютъ къ себѣ ни малѣйшей симпатіи со стороны нашего историка.
   Книга Солиса, написанная очень красиво и весьма лестная для національнаго самолюбія испанцевъ, имѣла при самомъ появленіи въ свѣтъ большой успѣхъ. Но успѣхъ въ то время далеко не сопровождался тѣми послѣдствіями, которыми сопровождается литературный успѣхъ въ наше время или даже въ эпоху Лопе де Веги. Изданіе ея, появившееся, какъ полагаютъ въ 1684 г. на средства одного изъ друзей Солиса, застало автора бѣднякомъ, и такимъ же его и оставило. Поэтому поводу въ перепискѣ Солиса встрѣчаются горькія жалобы въ родѣ слѣдующихъ: "У меня столько кредиторовъ, что они остановили бы меня на улицѣ, если бъ увидали на мнѣ новые башмаки". Въ другомъ мѣстѣ онъ проситъ пріятеля снабдить его теплой одеждой на время зимней стужи. Тѣмъ не менѣе онъ радуется успѣху своей книги, хотя до конца года ея было продано всего двѣсти экземпляровъ. Умеръ онъ два года спустя, оставляя, по техническому выраженію той эпохи, свою душу единственной наслѣдницей своего тѣла -- другими словами, оставляя послѣдніе гроши свои на заупокойныя обѣдни {Mad. d'Aulnoy (Voyage ed. 1693, Tom. II. pp. 17, 18), объясняетъ этотъ обычай и показываетъ до какого комизма и нелѣпости онъ былъ доведенъ во времена Солиса. Къ приведеннымъ ею примѣрамъ можно прибавить еще одинъ, который можно назвать превосходнымъ. По смерти Филиппа IV, умершаго въ 1665 году, сдѣлалось извѣстнымъ, что онъ въ качествѣ частнаго лица оставилъ тысячу дублоновъ для уплаты за тридцать пять тысячъ обѣденъ за упокой его души тотчасъ по его смерти, не считая ста тысячъ оставленныхъ на этотъ предметъ по завѣщанію. (Pedro Rodriguez de Monforte, Description de las Honras de Phelippe IV., Madrid, 1666, 4-to, f. 29.}. Діего де Тебаръ, напутствовавшій Кеведо и Николая Антоніо, присутствовалъ также у изголовья этого умирающаго и утѣшалъ Солиса въ послѣднія минуты его жизни, какъ онъ утѣшалъ и обоихъ названныхъ писателей {Существуютъ нѣсколько изданіи "Conquista de México". Первое изданіе мадритское 1684 г. in folio, и лучшее тоже мадридское 1783 г. въ двухъ томахъ in 4o. Старлингъ называетъ послѣднее изданіе: "торжествомъ типографскаго искусства". Къ нему приложенъ гравированный портретъ автора, сдѣланный Кано и вполнѣ соотвѣтствующій представленію объ Антоніо Солисѣ. Существуетъ еще другой его портретъ, сдѣланный Томасомъ д'Агиаромъ (Aguiar), о которомъ самъ Солисъ отзывается съ похвалой въ одномъ изъ своихъ сонетовъ. (Sterling's, Artists of Spain, 1848 pp. 1234, 803,1377.) Авторъ біографическаго очерка, предпосланнаго собранію стихотвореній Солиса, говоритъ, что "Солисъ оставилъ матеріалы для продолженія исторіи Мексики, но неизвѣстно, гдѣ. они находятся". Нѣсколько писемъ, съ біографическимъ очеркомъ его, написаннымъ Маянсомъ-и-Сискаромъ, были изданы, какъ было упомянуто выше, въ 1733 г. Затѣмъ онѣ появились тщательно исправленныя въ "Cartas Morales", etc. 1773.}.
   Антоніо де Солисъ былъ послѣднимъ достойнымъ представителемъ старо-испанской исторической школы, которая даже въ лучшіе свои дни насчитывала весьма не много именъ, а теперь, въ эпоху общаго упадка національной литературы, раздѣлила общую судьбу. Иначе впрочемъ и быть не могло. Правительственная тиранія, соединившись тѣснѣе чѣмъ когда либо съ религіозной тираніей инквизиціи, относилась особенно враждебно къ духу смѣлаго и свободнаго историческаго изслѣдованія. Подъ этимъ двойнымъ давленіемъ благородное чувство національной независимости и нравственной правды, ярко отмѣтившее собою старинныя хроники, вдругъ было остановлено на срединѣ пути, не успѣвши и на половину развить свою энергію и свое могущество {На сколько плохо понимались въ Испаніи, даже въ лучшую ея эпоху, истинный характеръ историческаго изслѣдованія и качества необходимыя для историка, можно видѣть изъ трактата Луи де Кабрера, историка Филиппа II, озаглавленнаго "De Historia para entenderla y para escrivirla". (Madrid, 1611, 4-to). Онъ исполненъ педантизма и претензій, недостойныхъ человѣка, которому поручено было написать исторію царствованія, игравшаго такую главную роль въ дѣлахъ современной Европы. Кабрера едва упоминаетъ о предшествовавшихъ ему испанскихъ историкахъ, а о Маріанѣ (fol. 33) упоминаетъ только для того, чтобъ уколоть его; съ другой стороны онъ относится съ почтеніемъ къ хроникамъ Бероза, Манееона и другимъ плохимъ подлогамъ Витербо, (Disc. 16). Самъ же онъ преисполненъ легковѣрія и предразудковъ (Disc. 17).}.
   Тѣмъ не менѣе, какъ мы уже и видѣли, даже подъ сѣнью Австрійскаго дома развилось нѣсколько историковъ, дѣлающихъ честь національному характеру испанцевъ. Съ одной стороны проявляетъ мужественную твердость Маріана, Солисъ отличается пыломъ, Зурита обнаруживаетъ большое прилежаніе и добросовѣстность; а съ другой стороны Мендоза, Монкада, Колома и Мело, посвятившіе себя изображенію небольшихъ историческихъ періодовъ, даютъ намъ весьма яркіе очерки, какіе рѣдко можно найти въ исторической литературѣ какой бы то ни было страны. Взятыя въ цѣломъ, всѣ эти сочиненія отличаются роскошью и достоинствомъ стиля и преобладаніемъ чувства надъ философіей; тонъ не столько носитъ на себѣ отпечатокъ личнаго таланта ихъ авторовъ, сколько страны. породившей ихъ. Если эти сочиненія нельзя назвать классическими, за то они всецѣло испанскія по духу, и недостатокъ законченности и прелести съ избыткомъ замѣняется въ нихъ живописностью и оригинальностью {Въ царствованіе Карла V и Филиппа II, когда въ Арагоніи и Кастиліи было множество хроникеровъ и они составляли какъ бы часть придворнаго штата, другія области, вошедшія въ составъ испанской монархіи, также пожелали имѣть своихъ историковъ. Такъ напр. Валенсія имѣла трехъ историковъ: Бейтера, Эсколано и Діаго. Кромѣ того многіе города поручали составленіе своихъ исторій если не присяжнымъ историкамъ, то писателямъ. Нѣкоторые изъ этихъ трудовъ весьма цѣнны, какъ напр. исторія Сеговіи Кольменареса и Севильи Ортиса де Зуньиги. Хотя въ половинѣ XVI вѣка и въ концѣ XVII въ Испаніи появилось большее количество мѣстныхъ исторій, чѣмъ въ какомъ либо другомъ европейскомъ государствѣ, но ни одна изъ нихъ, насколько мнѣ извѣстно, не имѣла выдающихся достоинствъ и не достойна занять мѣста въ исторіи испанской литературы. Во всякомъ случаѣ замѣчателенъ духъ, породившій эти произведенія въ такомъ количествѣ, особенно въ царствованіе Филиппа II, когда было потрачено столько труда и средствъ, чтобы собрать громадныя коллекціи документовъ, сохраняющихся до сихъ поръ въ архивѣ въ Симанской цитадели и въ Эскуріальскомъ монастырѣ.}.
   

ГЛАВА XXXIX.

Пословицы: Сантильяна, Гарай, Нуньесъ, Маль Лара, Пальмирено, Удинъ, Сорапанъ, Сехудо, Иріарте. Дидактическая проза: Торкемада, Акоста, Луисъ Гренадскій, Хуанъ де ля Крусъ, Св. Тереза, Милонъ де Чаиде, Рохасъ, Фигероа, Маркесъ, Вера и-Зуньига, Наварете, Сааведра, Кеведо, Антоніо де Вега, Нирембергъ, Гусманъ, Дантиско, Андрада, Вилльялобосъ, Патонъ, Алеманъ, Фаріа-и-Суса, Франсиско Португалецъ. Гонгоризмъ въ прозаическихъ произведеніяхъ: Грасіанъ, Сабалета, Лозано, Эредіа, Рамиресъ. Упадокъ дидактической прозы.

   Дидактическая проза была послѣднею литературною отраслью, которую можно разсматривать со стороны стиля; отрасль эта такъ далека отъ поэзіи, что отъ нея никоимъ образомъ нельзя требовать внѣшнихъ украшеній, которые если и попадаются въ дидактическихъ сочиненіяхъ, то совершенно случайно. Въ новѣйшія времена Франція повидимому больше всѣхъ другихъ странъ, не исключая даже Италіи, стремилась придавать дидактическимъ сочиненіямъ изящную и граціозную форму, но подобнаго же рода попытки въ Испаніи были до крайности неудачны.
   Есть однако одинъ родъ дидактической литературы, въ которомъ Испанія опередила всѣ другія нація. Я говорю о Refranes или пословицахъ, которыя Сервантесъ мѣтко называетъ: краткими сентенціями, извлеченными изъ долгаго опыта {Don Quixote, Parte I стр. 39. Лопе говоритъ, почти то же самое въ своей "Dorotea", гдѣ Херарда -- грубое и неудачное подражаніе Целестинѣ -- услащаетъ свою рѣчь пословицами: "Hijo, estos son todos los libras del mundo en quinta essencia. Compñsolos el uso у conflrmölos la experiencia. Acto V, sc. I.}. Происхожденіе испанскихъ пословицъ относится къ отдаленнѣйшимъ временамъ. Одна изъ наиболѣе извѣстныхъ: "Законы повинуются волѣ королей" -- связана съ очень важнымъ событіемъ царствованія Альфонса VI, умершаго въ началѣ XII столѣтія, когда кастильскій діалектъ только что отлился въ свою самостоятельную форму {Во время ожесточеннаго спора по поводу литургій Римской и Готской,-- спора долгое время волновавшаго испанскую церковь -- Альфонсъ VI велѣлъ бросить по экземпляру того и другаго требника въ огонь, нарочно для этого разведенный и освященный и отдать преимущество тому изъ требниковъ, который уцѣлѣетъ въ огнѣ. Готская рукопись восторжествовала; но король нарушилъ свое слово и бросилъ ее обратно въ пламя, откуда и сложилась пословица: "Alla van leyes adonde quieren reges" -- т. e. законы повинуются волѣ королей (Sarmiento § 411). Подобное же историческое происхожденіе приписываютъ пословицѣ: "Ni quite rey, ni pongo rey", т. e. никакого короля я не имѣю права признавать или избирать. Эта пословица относится къ личной ссорѣ Петра жестокаго съ своимъ братомъ и наслѣдникомъ Ловъ Энрикомъ. Clemencin, ed. Don Quixote, Tom. VI, 1839 p. 225. Въ "C'astigos" короля Санчо гл. 38, (см. выше, Hep. I, гл. IV, прим. 14), написанныхъ около 1293 г. встрѣчается слѣдующее мѣсто ("por eso dix la parabla del proberbio antiguo, Fa bien, Et non cates a quien", судя по этому, пословицы уже въ XIII вѣкѣ считались старою вещью. Cuarto Palnoetazos bien plantados, Cadix, 1830, 4-to p. 12 и Прим. 5, Другая весьма старинная и полная мудрости пословица гласитъ:-- "Hijo eres y padre seras; quai ficieres, tal habras, т. е." ты -- сынъ и будешь отцомъ:-- что посѣешь, то и пожнешь.}.
   Другая пословица связана съ весьма распространеннымъ обычаемъ эпохи инфантовъ Лары и, по всей вѣроятности, возникла развѣ немного позже {Dissertation О Кортесахъ въ Mayans y Siscar, Origenes, Tom. II. p. 211.}. Кромѣ не мало пословицъ найдется въ Cronica General, одномъ изъ древнѣйшихъ памятниковъ испанской прозы; въ числѣ ихъ находится и та, въ которой мѣтко охарактеризованы обманутыя надежды и которую не разъ вспоминаетъ Донъ-Кихотъ: "Пошелъ за шерстью и возвратился самъ остриженный {Chrónica general, 1604, Parte III. f. 61, и Don Quixote, Parte I, c. 7.}. Много пословицъ встрѣчается также въ Conde Lucanor, Донъ-Хуана Мануэля {Напримѣръ пословица, встрѣчающаяся въ концѣ сборника: "Ayudad vos, у Dios ayudarvos ha", -- "на Бога надѣйся, а самъ не плошай",-- и въ первомъ разсказѣ: "El Bien nunca muere",-- "Добрыя дѣла не пропадаютъ".}, и въ стихотворныхъ произведеніяхъ гитскаго пресвитера {"Quien en l'arenal sembra, non trilla pegujares". "Кто сѣющій на песчаномъ берегу пожинаетъ". Stanza 160. Pegujares,-- странное слово, встрѣчающееся однажды и въ Донъ-Кихотѣ (Tom. IV р. 34) и по мнѣнію Клеменсина происходящее отъ peculio. См. также Partida IV, Tit. XXI. Ley 3 и Partida IV. Tit. XVII, Ley 7.}; оба эти автора жили въ эпоху Альфонса XI.
   Впрочемъ отъ этихъ далекихъ временъ до насъ дошли только отдѣльныя изреченія, видимо созданныя древними обитателями Испа ніи и весьма употребительныя въ разговорномъ обиходѣ. Въ царствованіе Д. Хуана II, и по его желанію, маркизъ де Сантилльяна собралъ сотню этихъ риѳмованныхъ пословицъ, о чемъ мы упоминали уже. и кромѣ того, еще около шестисотъ изреченій, которыя по его словамъ употребляютъ старушки, сидя у огонька. Такимъ образомъ съ этой эпохи, или вѣрнѣе съ 1508 г., когда вышелъ сборникъ Сантилльяны, старинныя и мудрыя пословицы испанскаго народа заняли уже почетное мѣсто въ дидактической литературѣ Испаніи {Сборникъ Сантилльяны перепечатанъ Майянсомъ въ его Origenes, Tom. II, рр. 179--210. См. также пословицы извлеченныя изъ сочиненій Сенеки Перо Діазомъ и упомянутыя выше въ прим. 34. Томъ I, глава XIX.}. Въ скоромъ времени количество пословицъ не только употреблявшихся въ обыденномъ разговорѣ, но и напечатанныхъ въ сборникахъ, сдѣлалось такъ велико, что писатели рѣшились ими воспользоваться. Бласко де Гарай, служившій при толедскомъ кафедральномъ соборъ и слѣдовательно вращавшійся въ самомъ центрѣ чисто кастильскихъ вѣяній, написалъ длинное посланіе, въ которомъ каждая мысль была облечена въ форму народной поговорки. Къ этому посланію онъ прибавилъ еще два, найденныя имъ по его увѣренію, случайно, и тѣмъ же способомъ составленныя изъ пословицъ. Въ серединѣ этого вѣка испанскимъ стариннымъ поговоркамъ выпала еще большая честь. Педро де Валлесъ, авторъ біографіи великаго полководца маркиза де Пескары, издалъ въ 1549 г. въ алфавитномъ порядкѣ 4300 пословицъ {Мнѣ не пришлось имѣть въ своихъ рукахъ изданіе пословицъ Педро Валлеса 1549 г., но въ библіотекѣ Маянса-и-Сискара сохранился экземпляръ этой книги, описанной въ "Specimen Bibliothecae Hispano-Majansianae, etc., ex Musaeo Davis Clementis", Hannoverae, 1753 r., 4-to, p. 67. "Cartas de Blaso de Caray" часто перепечатывались, на самое старинное и полное изданіе, ихъ я видѣлъ въ Венеціи, 1553.12-го; вѣроятно, оно все таки не первое. Второе посланіе Гарая написано не пословицами и въ поименованномъ изданіи къ нему приложена благочестивая молитва. Цѣль книги, говоритъ авторъ, не столько заинтересовать благоразумныхъ людей, сколько тѣхъ которые читаютъ Целестину и тому подобныя книги. Proverbios Франсиско де Кастилльи, приложенныя къ "Theórica de Virtudes", (1552 г. ff 64--69) собственно не пословицы, а стихотворныя увѣщанія вести снятую и добродѣтельную жизнь.}; а извѣстный знатокъ греческаго языка Эрнанъ Нуньсъ де Гусманъ, высокообразованный дворянинъ, бывшій поочередно профессоромъ въ Алкалѣ и въ Саламанкѣ, занялся въ старости собираніемъ второй коллекціи пословицъ, число которыхъ онъ довелъ до шести тысячъ. Къ однимъ изъ нихъ онъ присоединилъ свои объясненія; на ряду съ другими онъ написалъ соотвѣтствующія поговорки изъ другихъ языковъ. Чувствуя упадокъ силъ, Гусманъ поручилъ окончаніе затѣяннаго имъ труда одному своему другу, тоже саламанскому профессору, который и издалъ его сборникъ въ 1555 г., т. е. черезъ два года по смерти Гусмана. Сдѣлалъ онъ это, по его словамъ, скорѣе изъ желанія почтить волю покойнаго друга, чѣмъ изъ расположенія къ такому занятію, какъ собираніе пословицъ {"Refranes, ec. que coligió y glosd, el Comendador, Hernan Nunez, Profesor de Retoricaen la Universidad de Salamanca", Madrid, 1619, 4-to. Изъ предисловія, написаннаго Лео де Кастро, видно, что книга была напечатана при жизни Нуньеса, умершаго въ 1553 г.; но я не встрѣчалъ изданія древнѣе 1555 г. См. примѣчаніе Пеллисера къ Донъ-Кихоту, часть II., гл. 34, Херонимо де Серрано въ своей біографической замѣткѣ въ,Laude de Mugeres", Миланъ, 1580 г., говоритъ, что авторъ этой книги Joan de Spinoza, имѣлъ "mas de seis mil proverbios vulgares que ha recogido у parte dellos compuesto". Если число этихъ пословицъ дѣйствительно превышаетъ собою 6000 собранныхъ Нуньесомъ, то было бы весьма интересно взглянуть на этотъ сборникъ.}.
   Кромѣ названныхъ сборниковъ, другой пріятель Эрнана Нуньса, севильянецъ Маль Лара составилъ еще одинъ сборникъ лучшихъ пословицъ, снабдилъ каждую изъ нихъ комментаріями и въ 1568 г. издалъ его подъ весьма подходящимъ заглавіемъ: философія простаго народа. Эту книгу при всей ея тяжеловѣсной учености можно читать съ удовольствіемъ; она написана хорошемъ слогомъ и изобилуетъ множествомъ любопытныхъ историческихъ анекдотовъ. Слѣдующій сборникъ, изданный валенсійцемъ Лоренсо Пальмирено въ 1689 г., заключаетъ въ себѣ около двухсотъ пословицъ исключительно застольнаго характера,-- обстоятельство заставляющее предполагать огромное богатство народныхъ афоризмовъ въ испанскомъ языкѣ. Сезаръ Удинъ издалъ въ Парижѣ въ 1608 году еще одинъ сборникъ пословицъ, собственно для иностранцевъ; и это изданіе служитъ не менѣе яснымъ доказательствомъ, что испанскій языкъ былъ тогда въ Европѣ въ большомъ ходу. Въ 1616 и 1617 годахъ вышли въ свѣтъ два сборника пословицъ, составленные гренадскимъ докторомъ Сорапанъ де Ріеросомъ, въ которыхъ онъпопытался собрать все, что выработано умомъ и опытомъ народа по части медицины, какъ раньше Маль-Лара сдѣлалъ это по отношенію къ житейской философіи. Наконецъ, въ 1675 году. Сехудо, школьный учитель въ Валь-де-Пеньясѣ, выпустилъ въ свѣтъ сборникъ пословицъ, числомъ до шести тысячъ, сопоставивъ ихъ гдѣ можно было, съ соотвѣтственными латинскими поговорками, и кромѣ того снабдилъ свою книгу примѣчаніями болѣе цѣнными, чѣмъ примѣчанія его предшественниковъ {"La Filosofia Vulgar de Juan de Mal Lara, Vezino de Sevilla" (Sevilla, 1558, Madrid, 1618, 4-to, etc). Маль Лара былъ лицо весьма извѣстное въ свое время; выше мы упоминали его имя въ числѣ драматическихъ писателей. Онъ умеръ въ 1571 г., сорока четырехъ лѣтъ. (Seman. Pintoreseo, 1845 г., р. 34). Сборникъ Лоренцо Пальмирено перепечатанъ въ четвертомъ томѣ Нуньеса, (ed. Madrid, 1804, 12-mo). Сборникъ Удино былъ перепечатанъ въ Брюсселѣ въ 1611, 12-vo и въ Парижѣ въ 1659. Сборникъ Хуанъ Соропана де Ріеросъ подъ заглавіемъ, "Medicina Española en Proverbios Vulgares de Nuestra Lengua", былъ впервые изданъ въ Гренадѣ 1616--17, 4-to въ двухъ частяхъ. "Refranes Castellanos con Latinos, ec., por el Licenciado Geronimo Martin Curo y Cejudo", вышли въ Мадритѣ въ 1675, 4-to; перепечатаны въ 1792. Я не упоминалъ еще ни о "Apotegmas" Хуана Руфо, ни о "Floresta de Apotegmas de Santa Cruz", (первыя были напечатаны въ 1574 и имѣли еще нѣсколько изданій; между прочимъ брюссельское, 1629, и мадритское, 1665). Послѣдній изъ этихъ сборниковъ весьма интересенъ; Лопе де Вега хвалитъ его въ своемъ первомъ разсказѣ; любопытный разборъ помѣщенъ у Вольфа въ его сочиненіи о Хроникѣ Франсиса де Зуньиги рр. 2, 3. Обѣ книги скорѣе могутъ быть названы сборниками остротъ, и шутокъ, чѣмъ пословицъ. "Proverbios Morales" Christ. Peres de Herrera (Madrid, 1618, 4-to) написаны стихами, это -- ученое подражаніе Варросу (Varros) и не заслужинаетъ вниманія.
   "Proverbios de Alonso de Varros concordados por el Maestro Bartolomé Ximenez Paton" (Baeèa, 4-to, 1605, ff. 78) состоятъ изъ тысячи ста греческихъ и латинскихъ пословицъ, переведенныхъ изящными кастильскими стихами и иногда выраженныхъ соотвѣтствующими народными пословицами. Книга эта была въ свое время очень популярна; первое ея изданіе вышло въ 1567 г. и она имѣла, по крайней мѣрѣ, еще пять изданій. У меня есть итальянскій переводъ ея (Венеція, 1622). Всѣ пословицы Варроса, за исключеніемъ пяти первыхъ начинаются со слова "Ni",-- изысканность весьма плохаго свойства. Гайянгосъ упоминаетъ еще о другихъ сборникахъ, а именно: Alonso de Fuentes, 1548; Juan Ruiz de Bustamente, 1551; и Francisco Thamara, 1552. (См. Испанскій переводъ моей книги, Tom III, p. 556). Болѣе семи сотъ народныхъ пословицъ, взятыхъ изъ Академическаго Словаря и сопровождаемыхъ объясненіями находятся въ "Refranes de la Lengua Castellaua" (Barcelona, 1815, 2 vols., 12-mo).}.
   Хотя такимъ образомъ и были изданы цѣлыя тысячи пословицъ, но почти такое же ихъ число осталось неизданнымъ и было извѣстно только тѣмъ низшимъ классамъ общества, которымъ пословицы обязаны своимъ происхожденіемъ. Донъ Хуанъ де Иріарте, извѣстный ученый, завѣдовавшій почти сорокъ лѣтъ королевской библіотекой въ Мадритѣ, около середины XVIII вѣка собралъ еще до 24 тысячъ такихъ поговорокъ. Тѣмт не менѣе можно съ нѣкоторою увѣренностью утверждать, что одинъ человѣкъ, при всей своей энергіи, живя въ Мадритѣ не могъ совершенно исчерпать источникъ старой народной мудрости; ибо пословицы принадлежатъ скорѣе провинціямъ, чѣмъ столицамъ и распространяются въ простомъ народѣ по всѣмъ нарѣчіямъ простаго народнаго языка {Vargas y Ponce, Declamacion, Madrid, 1793, 4-to, App. p. 93. Одинъ анонимный писатель, говори о собирателяхъ пословицъ и между прочимъ объ Иріарте, утверждаетъ, что самая полная коллекція пословицъ сдѣлана Д. Гонзало Корреа. "Defensa de D. Fern. Perez, Autor de la Carta, de Paracuellos", Madrid, 1790, p. 30. Очень хорошая біографія Иріарте помѣщена въ Vol. II. "Espagne Littéraire", 1774, плохомъ повременномъ изданіи Nicolas Bricaire de Dixmérie, невыдержавшаго и года существованія. Впрочемъ въ 1810 въ Парижѣ вышло нѣчто въ родѣ обработки этого изданія.}.
   Весьма трудно объяснить почему испанцы богаче пословицами, чѣмъ всѣ остальныя христіанскія народности. Возможно, что обильный афоризмами арабскій языкъ далъ въ этомъ случаѣ обильный матеріалъ испанцамъ, но возможно также, что испанскія пословицы возникли на оригинальной народной почвѣ, среди самыхъ необразованныхъ классовъ общества. Такъ или иначе, но онѣ часто являются однимъ изъ самыхъ лучшихъ и самыхъ характерныхъ украшеній національной литературы. Кто поближе узнаетъ ихъ, тотъ невольно согласится съ ученымъ авторомъ Dialogo de las lenguas, который неоднократно замѣчаетъ, что именно въ старыхъ національныхъ пословицахъ нужно искать образцовъ чистѣйшаго кастильскаго нарѣчія {Mayans y Siscar, Origenes, Tom. I, op. 188--191 и Dialogo de las Lenguas p. 12, гдѣ авторъ говоритъ: "Въ нашихъ пословицахъ вы найдете чистый кастильскій языкъ"; и на страницѣ 170, "чистѣйшій кастильскій языкъ находится въ нашихъ пословицахъ".-- Стоитъ только заглянуть въ Донъ-Кихота, чтобъ убѣдиться на сколько испанская литература изобилуетъ ими; но въ Celestina пословицъ находится больше, чѣмъ въ Донъ-Кихотѣ, не говоря уже о томъ, что нравственное воздѣйствіе ихъ здѣсь гораздо сильнѣе.}.
   Переходя затѣмъ къ собственно-дидактической прозѣ и оставляя въ сторонѣ завѣдомыя подражанія итальянскимъ философскимъ разсужденіямъ XVI вѣка, мы на первомъ же шагу встрѣчаемся здѣсь съ памятникомъ весьма близкимъ къ роману. Это Jardin de Flores Curiosas. (Садъ рѣдкихъ цвѣтовъ) Антоніо Торкемады, впервые изданный въ 1670 г. Разбирая библіотеку Донъ-Кихота, священникъ говоритъ объ этомъ произведеніи, что онъ не могъ опредѣлить -- больше-ли въ немъ правды или, точнѣе сказать, меньше лжи, чѣмъ въ Don Olivante de Laura -- рыцарскомъ романѣ того же автора, присужденномъ за находящіяся въ немъ нелѣпости къ немедленному сожженію на кострѣ, устроенномъ на заднемъ дворѣ замка Донъ-Кихота. Не смотря на все это, Jardin de Flores,-- книга весьма любопытная. Онъ состоитъ изъ шести разговоровъ между друзьями, которые, отъ скуки, бесѣдуютъ между собой о такихъ предметахъ, какъ чудеса и уродства, встрѣчаемыя въ природѣ, земной рай, привидѣнія, колдовство, вліяніе на судьбу человѣка небесныхъ свѣтилъ, исторія и характеръ странъ, лежащихъ у сѣвернаго полюса. Въ сущности, это -- составленный начитаннымъ человѣкомъ сборникъ невѣроятныхъ и курьезныхъ разсказовъ, заимствованныхъ у Аристотеля, Плинія, Солинуса, Олая Великаго, Альберта Великаго, а также разсказовъ наиболѣе суевѣрныхъ современниковъ составителя. Всѣ эти исторіи, изложенныя популярно и занимательно, имѣли большой успѣхъ. Книга выдержала нѣсколько изданій, удостоилась переводовъ на итальянскій, на Французскій языки и была хорошо извѣстна знатокамъ англійской литературы елисаветинскихъ временъ, подъ часто злоупотребляемымъ заглавіемъ: Испанскій Мандевилль. Къ этому можно прибавить, что многіе изъ разсказовъ Торкемады о духахъ и привидѣніяхъ читаются и теперь съ интересомъ. Сервантесъ очень небрежно отзывается о Jardin de Flores въ своемъ Донъ Кихотѣ, но позже онъ самъ обращался къ этой книгѣ, и заимствовалъ оттуда не мало фантастическихъ приключеній въ Фрисландіи и Исландіи, наполняющихъ первую часть его романа Персилесъ и Сигизмунда {"Jardin de Flores Cnriosas, ec. por. Ant de Tosquemada", 1570, 1573, 1587, 1589. Антверпенское изданіе 1575, 18-mo, состоитъ изъ 536 стр. "The Spanish Mandeville of miracles", или "Садъ рѣдкихъ цвѣтовъ", (London, 1600, 4-to). Уто -- переводъ испанскаго сборника на хорошій старо-англійскій язикъ, сдѣланный Льюсомъ Льюкеноромъ, какъ-то видно изъ втораго посвященія во второмъ изданіи 1618 г., хотя его обыкновенно приписываютъ Фердинанду Уокеру (Walker), который первоначально издалъ его. У меня есть и итальянскій переводъ Челіо Малеспины, изданный въ Венеціи 1612 г. съ посвященіемъ, помѣченнымъ 1590 г. Оригиналъ строго воспрещенъ въ Индексѣ 1667 г., стр. 68. "Coloquios Satiricos" того же автора я никогда не видѣлъ.}.
   Кристоваль де Акоста, португальскій медикъ и ботаникъ, самъ прозвавшій себя "африканцемъ", потому что родился въ одной изъ португальскихъ колоній въ Африкѣ, много путешествовалъ по Востоку. Вернувшись изъ путешествія, онъ издалъ въ 1578 г. книгу о восточныхъ растеніяхъ и лѣкарствахъ, присоединивъ къ ней трактатъ о естественной исторіи слона. Книга эта обратила на себя вниманіе почти всей Европы, но хотя авторъ ея провелъ свою молодость очень бурно, былъ и воиномъ и искателемъ приключеній, и плѣнникомъ у пиратовъ, но это не помѣшало ему провести вторую половину своей жизни въ добровольномъ монастырскомъ уединеніи, гдѣ онъ между прочимъ, написалъ разсужденіе на тему о прелестяхъ уединенной жизни и трактатъ въ похвалу женщинъ (Loor de mageres). Послѣдній трудъ изданъ въ 1592 г.; свидѣтельствуя о громадной начитанности автора, онъ представляетъ собою, если и не особенно занимательную, то во всякомъ случая интересную книгу {"Tractado de las Drogas y Medicinas de las Indias Orientales, par Christoval Acosta". Книга издана въ 1578 г. in. 4-to въ Бургосѣ, гдѣ авторъ былъ медикомъ; но есть и другія изданія (1582 и 1592), и переводы на итальянскій и французскій языки "Tractado en Loor de las Mugeres, por Christoval Acosta Affrieano", былъ напечатанъ въ Венеціи въ 1592 г., 4-to, другаго изданія я не знаю. Барбоза въ своей біографіи Акосты, называетъ его Da Costa. Полное собраніе сочиненіи Акосты было издано въ Венеціи Джіакомо Корнетти, 1592, 4-to. Сочиненіе сходное по содержанію съ "Loor de las Mugeres" было издано въ Миланѣ, въ 1580 г., послѣ смерти его автора Хуана де Спинозы, подъ заглавіемъ: "Dialogo en Laude la las Mugeres", съ посвященіемъ Марія, императрицѣ Австрійской и дочери Карла V. Спиноза отличился въ битвѣ при Равеннѣ и на дипломатическомъ поприщѣ; но любимымъ его занятіемъ была литература. Онъ писалъ сильнымъ правильнымъ языкомъ временъ Филиппа II, хотя и съ нѣкоторою претензіей на ученость. Онъ утверждаетъ, (ff. 45, etc.) что женщина по своей организаціи совершеннѣе мужчины. Другаго его сочиненія, о которомъ онъ упоминаетъ -- Mieracanthos -- я никогда не видалъ, и не знаю было ли оно когда либо напечатано.}.
   Но въ царствованіе Филиппа II и его ближайшихъ наслѣдниковъ, наибольшій успѣхъ выпалъ не на долю философовъ-моралистовъ, какъ Пересъ де Олива и Гевара или популяризаторовъ въ области естественныхъ наукъ въ родѣ Торкемады или Акосты, но на долю писателей, увлеченныхъ идеями мистицизма и аскетизма, которые были естественными продуктами испанской почвы и, почти безъ исключеній, вѣрными выразителями стариннаго кастильскаго духа.
   Къ числу важнѣйшихъ писателей въ этомъ родѣ нужно отнести Луиса Гренадскаго, весьма популярнаго проповѣдника и еще болѣе извѣстнаго въ качествѣ краснорѣчиваго мистика. Его Meditaciones para los siete dias de la Semana, (Размышленія о семи дняхъ недѣли) его Trac tad о de Іи. oracion у consideration, (Трактатъ о молитвѣ) Simbolо de la fe, (Символъ Вѣры) и Memorial de la vida cristiana, (Записки о христіанской жизни) немедленно по выходѣ въ свѣтъ были переведены на латинскій, итальянскій и французскій языки, кромѣ того одинъ изъ нихъ -- на турецкій, а другой -- даже на японскій. Всѣ эти трактаты, наравнѣ съ остальными испанскими произведеніями автора, до сихъ поръ выходятъ новыми изданіями и читаются съ увлеченіемъ даже и теперь. Самый замѣчательный изъ его трудовъ, это -- Guiade Реcadоres, (Путеводитель для грѣшниковъ) изданный впервые въ 1556 г. Онъ состоитъ изъ двухъ томовъ обыкновеннаго размѣра; нѣкоторыя мѣста въ этомъ произведеніи страдаютъ водянистой декламаціей, представляющей, можетъ быть, подражаніе Хуану де Авилѣ, апостолу Андалузіи,-- не даромъ же о. Луисъ Гренадскій не разъ съ гордостью называетъ себя его ученикомъ и другомъ. Въ цѣломъ, впрочемъ, сочиненіи это отличается увлекательнымъ краснорѣчіемъ, благодаря которому оно съ самого своего появленія сдѣлалась настольной книгой набожныхъ людей въ Испаніи, быстро пріобрѣло всеобщую извѣстность и удостоилось перевода почти на всѣ европейскіе языки, въ томъ числѣ даже на греческій и польскій; а въ духовной литературѣ заняла мѣсто рядомъ съ знаменитой аскетической книгой, носящей имя Ѳомы Кемпійскаго. Первоначально впрочемъ на своей родинѣ, "Путеводитель для грѣшниковъ" встрѣтилъ довольно сильное противодѣйствіе. Черезъ годъ по напечатаніи онъ уже попалъ въ списокъ запрещенныхъ книгъ и, за исключеніемъ перваго, мы не встрѣчаемъ другихъ его изданій вплоть до 1568 года, когда онъ снова появился на свѣтъ въ Саламанкѣ. Скоро впрочемъ осудившій его "Индексъ" въ свою очередь подвергся осужденію и, по отношенію къ "Путеводителю", церковныя власти пошли такъ далеко въ противоположномъ направленіи, что пообѣщали отпущеніе грѣховъ тѣмъ, кто прочитаетъ или выслушаетъ главу изъ той самой книги, которая не задолго передъ тѣмъ вызвала такіе громы инквизиціонной цензуры. {Въ предисловіи къ "Cervantes Vindieado", Хуана Кальдерона, Madrid (London?) 1854, p. 9. говорится, что "Guia de Pecadores" былъ до того искаженъ духовными властями въ изданіяхъ, вышедшихъ вслѣдъ за первымъ, что казался совершенно другимъ сочиненіемъ.}
   Вторую половину своей жизни Луисъ Гренадскій провелъ въ Лиссабонѣ,-- отчасти потому, можетъ быть, что въ Испаніи его слишкомъ безпокоила инквизиція, а отчасти и потому вѣроятно, что въ Португаліи его удерживали служебныя обязанности. Такъ или иначе, но онъ несомнѣнно пользовался въ Португаліи большимъ расположеніемъ церковныхъ властей, чѣмъ въ Италіи. Умеръ онъ въ 1588 г., 84 лѣтъ отъ роду, имѣя право сказать, что онъ отклонилъ предложенія самыхъ высшихъ мѣстъ въ іерархіи португальской церкви и смиренно посвятилъ всю свою долгую жизнь преобразованію и усовершенствованію ордена Проповѣдниковъ, дѣятельнымъ и уважаемымъ начальникомъ котораго онъ состоялъ лучшіе годы своей жизни {Предисловіе къ Obras de Luis de Granada, Madrid, 1657, Folio и предисловіе къ Guia de Pecadores, Madrid, 1781 8-vo. Antonio, Bil. Nov. Tom. II p. 38 Llorente, Hist., Tom III. p. 123. Biblioteca de Autores Hsp., Tom VI, VII, XI. Произведенія Луиса весьма многозначительны и удостоились особенной чести быть изданными Олантой на счетъ герцога Альбы,-- министра и полководца Филиппа II. Насколько французскій переводъ "Guia de Pecadores" былъ популяренъ во Франціи въ 1660 г. можно видѣть даже изъ комедій Мольера. Въ "Cocu Imaginaire" (SC. I) отецъ, желая дать своей дочери должное понятіе о жизни, рекомендуетъ ей вмѣсто моднаго романа, "Clélie, нѣсколько книгъ и между прочимъ "Guia de Pecadores", о которой отзывается какъ о хорошей книгѣ: La Guide de Pécheurs est encore un bon livre.}.
   Донъ Хуанъ де ля Крусъ, до извѣстной степени подражатель Луиса Гренадскаго, родился въ 1542 году и посвятилъ большую часть своей жизни на преобразованіе дисциплины въ кармелитскихъ монастыряхъ. Умеръ онъ въ 1591 г., а причтенъ къ лику праведныхъ въ 1674 г. Его произведенія, въ общемъ отмѣченныя созерцательнымъ характеромъ, и усвоившія за нимъ прозвище восторженнаго учителя, проникнуты глубокимъ религіознымъ рвеніемъ. Первымъ въ ряду ихъ нужно поставить его аллегоріи Subida al monte Carmelо (Восхожденіе на гору Кармелъ) и Nосhe oscura del alma (Мрачная ночь души). Ими онъ пріобрѣлъ громадную извѣстность, какъ мистическій ораторъ, краснорѣчіе котораго достигаетъ по временамъ неизмѣримыхъ высотъ, но за то по временамъ становится совершенно непонятнымъ. Его немногочисленныя стихотворенія, помѣшенныя въ нѣкоторыхъ изданіяхъ вслѣдъ за прозой, вообще отличаются тѣмъ же мистическимъ характеромъ, но въ нихъ замѣчается и больше отдѣлки и больше счастливаго разнообразія въ слогѣ {Obras de San Juan de la Cruz, Sevilla, 1703, folio, двѣнадцатое изданіе. Существуетъ очень интересная біографія этого автора, написанная въ 1623 г. и озаглавленная: "Suma de la Vida y Milagros del Venerable Padre, Fray Juan de Ja Cruz". Экземпляръ, находящіяся у меня, принадлежитъ къ антверпенскому изданію 1625 г., 4-to. Эта книга пользовалась большею извѣстностью и была написана съ цѣлью приготовить умы къ канонизаціи автора и этой цѣли она вполнѣ достигаетъ. Оцѣнку личности Хуана де ля Круса можно найти въ двадцать седьмомъ томѣ Biblioteca de Autores Espaüoles; она написана въ прославленіе его и заслуживаетъ быть прочитанной. Его прозаическія сочиненія помѣщены въ томъ же томѣ; а стихотворенія были изданы отдѣльнымъ изящнымъ томикомъ, (Munster, 1854) подъ редакціей Шторка, который прекрасно перевелъ ихъ на нѣмецкій языкъ и издалъ ихъ также изящно, въ томъ же году и въ томъ же городѣ.}.
   Св. Тереза, сотрудница Св. Хуана въ дѣлѣ преобразованія кармелитскаго ордена или вѣрнѣе пригласившая его въ сотрудники, ибо душой реформы была она, умерла въ 1582 г., шестидесяти семи лѣтъ отъ роду. Изъ ея дидактическихъ сочиненій болѣе другихъ замѣчательны "El caminо de la perfeccion" (Путь къ совершенству) и El Castillo interior (Внутренняя крѣпость); они меньше страдаютъ темнотой, чѣмъ произведенія ея сотрудника, но за то въ нихъ больше декламаторства. Все написанное Терезой, въ томъ числѣ ея автобіографія и разсужденія о религіозномъ долгѣ, исполненію котораго она себя посвятила, написано ею неохотно, только вслѣдствіе предписанія духовнаго начальства. Она искренно вѣрила, что находится въ непосредственномъ общеніи съ Богомъ, и такъ какъ всѣ окружающіе раздѣляли съ ней это убѣжденіе, то они неустанно просили ее разсказать всему міру откровенія божественной воли, которыхъ она удостоилась быть органомъ. Въ одномъ мѣстѣ она восклицаетъ: "Глубоко внутри моей души явился мнѣ Спаситель, какъ онъ обыкновенно являлся въ видѣніи. Онъ далъ мнѣ свою правую руку и сказалъ: смотри на моей рукѣ слѣдъ отъ гвоздя; это знакъ, что съ этого дня ты моя супруга. До этого момента ты не была достойна быть ею; съ этихъ же поръ ты должна видѣть въ моей чести не только честь свойственную Создателю, Царю, Богу, но и честь твоего супруга, ибо съ этихъ поръ моя честь -- твоя и твоя -- моя".
   Глубоко убѣжденная въ истинѣ ниспосылаемыхъ ей видѣній и откровеній, Св. Тереза писала быстро и никогда не исправляла написаннаго. Благодаря этому, слогъ ея неровенъ и не выдерживаетъ той чисто литературной критики, которая въ Испаніи смѣло предъявляетъ свои требованія всякому писателю. Но каковы бы ни были литературные недостатки произведеній Св. Терезы все, что она написала, проникнуто глубокимъ убѣжденіемъ, дышетъ искренностью и любовью къ людямъ; вотъ почему произведенія ея всегда находили читателей, связанныхъ съ авторомъ и національностью и вѣрой. Инквизиція преслѣдовала Св. Терезу при жизни, но послѣ смерти ея рукописи были бережно собраны и изданы въ 1588 г. Луисомъ Леонскимъ, который убѣждалъ всѣхъ идти по проложенной Св. Терезою дорогѣ, прибавляя, что она созерцавшая въ продолженіе своей жизни Бога, въ своихъ произведеніяхъ даетъ намъ возможность созерцать Его {Obras de Santa Teresa, (Madrid, 1793, 2 tom. 4-to) Tom. I. p. 393. Объ ея письмахъ я уже говорилъ въ концѣ XXXVII главы итого періода. Въ Christian Examiner No 152 (Boston, March, 1849) мы находимъ превосходную характеристику какъ самой святой, такъ и той мистической школы, къ которой она принадлежала. Изданіе ея сочиненій сопровождается обѣщаніемъ индульгенціи за прочтеніе одной главы или письма, а равно и за присутствіе при ихъ чтеніи. Относительно преслѣдованій, которымъ она подвергалась со стороны инквизиціи, см. Llorente, Tom. III, p. 114 Св. Тереза была причтена къ лику святыхъ въ 1622 году. Кромѣ этого въ 1617 и въ 1626 г. Кортесы признали ее патронессой и заступницей Испаніи наравнѣ съ Св. Іаковомъ -- честь, въ которой однако ей долго отказывали. И только благодаря завѣщанію Карла II съ одной стороны и постановленію Кортесовъ (1812 г. 28 іюня) съ другой, за ней былъ окончательно утвержденъ этотъ почетный титулъ. См. Southey's, Peninsular War, London, 1832 4-to, Tom. III. p. 539. Кеведо отстаивалъ исключительное право Св. Іакова на патронатъ Испаніи въ своемъ "Patronato de St Jago" трактатѣ, за который онъ былъ на нѣсколько мѣсяцевъ заключенъ въ тюрьму и подвергся изгнанію: таково было настроеніе умовъ въ 1628 г.
   Сочиненія Св. Терезы пріобрѣли себѣ извѣстность въ Соединенныхъ Штатахъ, гдѣ ея "Автобіографія" и "Путь къ совершенству" включены въ число благочестивыхъ книгъ издаваемыхъ католической церковью для назиданія вѣрующихъ.}.
   Школа спиритуалистовъ, къ которой принадлежатъ уже названные нами Хуанъ де Авилы и Луисъ Леонскій, имѣла несомнѣнно большое вліяніе на испанскую дидактическую прозу. Она подняла тонъ дидактики и вернула ее къ стариннымъ основамъ, намѣченнымъ хроникерами и первыми національными писателями, въ родѣ Люсены; словомъ спиритуалисты довершили то, къ чему литература тщетно стремилась въ теченіе почти двухъ вѣковъ. Благодаря ихъ усиліямъ, кастильскій слогъ, если и не получилъ особаго изящества или чистоты, пріобрѣлъ точность и достоинство, такъ что къ концу царствованія Филиппа II, репутація писателя въ большей степени зависѣла отъ его умѣнья излагать въ прозаической формѣ серьезные вопросы, чѣмъ это было прежде, не говоря уже о томъ, что самое изложеніе въ виду появившихся образцовъ сдѣлалось гораздо легче. Движеніе впередъ было несомнѣнно и не замедлило принести хорошіе плоды. Съ другой стороны однако, не слѣдуетъ забывать, что благодаря всему этому въ дидактической испанской литературѣ сильно вкоренилось стремленіе къ широковѣщательной декламаціи, старинному недостатку испанской дидактики, отъ котораго кастильская проза, выросшая на подобныхъ образцахъ, никогда не могла отдѣлаться вполнѣ.
   Яркое доказательство этому мы находимъ въ Conversion de la Magdalena (Обращеніе Магдалины). Малона де Чаиде, изданномъ впервые въ 1592 году, уже послѣ смерти автора. Это -- религіозно-нравственная книга, состоящая изъ четырехъ частей. Первая представляетъ собою введеніе, а въ трехъ остальныхъ разсказывается исторія Магдалины въ трехъ періодахъ ея жизни, какъ грѣшницы, какъ кающейся и наконецъ, какъ святой. Книга написана, въ историческомъ стилѣ и по содержанію очень похожа на романъ: такъ много авторъ даетъ воли своему воображенію, возсоздавая характеръ и разговоры святой. Нѣкоторые изъ мнѣній святой, напримѣръ о модныхъ одеждахъ и о церковной живописи весьма оригинальны; а ея благочестивыя поученія,-- напр. совѣтъ раскаяться прежде, чѣмъ наступитъ старость, производятъ сильное и трогательное впечатлѣніе. Общій тонъ книги -- строго нравственный. Глубоко проникнутый монастырскимъ духомъ, авторъ чрезвычайно рѣзко высказывается противъ рыцарскихъ романовъ. Онъ порицаетъ чтеніе не только древнихъ классиковъ, но даже испанскихъ поэтовъ въ родѣ Гарсильясо де ля Веги, ибо, по его мнѣнію, любовь къ этимъ писателямъ не совмѣстна съ достоинствомъ истиннаго христіанина. По временамъ онъ ударяется въ мистицизмъ и хотя тогда его слогъ дѣлается болѣе легкимъ и обильнымъ, но мысль не выигрываетъ въ ясности. Въ общемъ, какъ проповѣдь благочестія, книга Чаиде отличается такимъ богатствомъ языка, а подчасъ и такимъ увлекательнымъ краснорѣчіемъ, что благодаря этимъ качествамъ, не только послѣ своего выхода въ свѣтъ, но и въ новѣйшія времена она не переставала находить многочисленныхъ издателей и почитателей {Малонъ де Чаиде былъ августинскій монахъ и профессоръ Саламанскаго университета. Его "Magdalena", имѣвшая много изданіи, Alcala 1592, 1596, 1598, 1603, 1794 и т. д. in 8-о вошла наконецъ въ Biblioteca de Autores Españoles, Tom XXVIII, 1853. Ей предшествовала другая книга въ томъ же родѣ "Исторія царицы Савской и ея бесѣдъ съ царемъ Соломономъ въіерусалимѣ". (Salamanca, 1568). Авторомъ ея былъ тоже августинскій монахъ по имени Алонзо де Хороско. Это ничто иное какъ сборникъ проповѣдей, въ большинствѣ которыхъ имени королевы Савской даже не упоминается: на него слѣдуетъ смотрѣть, какъ на любезное приношеніе Изабеллѣ, женѣ Филиппа II, у которой Хороско былъ придворнымъ капелланомъ. По мнѣнію Гайянгоса лучшее сочиненіе Хороско -- "Epistolario Christiano", (Христіанскій Письмовникъ) (1567, 12-mo. ff 301) Онъ состоитъ изъ двѣнадцати длинныхъ посланій очень похожихъ на проповѣди и адресованныхъ лицамъ различныхъ общественныхъ положеній, какъ то -- епископу, священнику, Донъ Карлосу, которому посвящена самая книга и др. Хороско писалъ много и умеръ въ 1591 году. Къ тому же роду сочиненій относится болѣе близкій къ Магдалинѣ чѣмъ трудъ Хороско трактатъ О любви къ Богу (Amor de Dios) принадлежащій перу Кристовала де Фонсеки -- тоже августинскаго монаха,-- умершаго семидесяти съ чѣмъ-то лѣтъ, около 1614 г. Трактатъ этотъ былъ по моему мнѣнію впервые изданъ еще въ 1594 т. и затѣмъ выдержалъ нѣсколько изданій, благодаря вѣроятно тому, что проникнутъ духомъ кротости и написанъ правильнымъ кастильскимъ языкомъ, достойнымъ сосѣдства съ Толедо, гдѣ авторъ увидѣлъ свѣтъ и гдѣ онъ постоянно жилъ.
   Слѣдуетъ еще упомянуть о "Discursos de la Paciencia Christiana", (Разсужденіе о христіанскомъ терпѣніи) единственномъ сочиненіи монаха Фернандо де Сарате. Оно было издано впервые въ 1593 г., затѣмъ въ 1597, а въ послѣднее время перепечатано въ Biblioteca Rivadeneyra, Tom XXVIII, (1853 года). По внутреннимъ достоинствамъ оно не можетъ стоять наравнѣ съ произведеніями главныхъ мистическихъ и аскетическихъ писателей, о которыхъ мы уже говорили; нѣкоторыя мѣста его элементарны до пошлости, но въ цѣломъ книга написана яснымъ и не рѣдко энергичнымъ слогомъ.
   Гораздо важнѣе двухъ послѣднихъ произведеній "Meditaciones Espirituales" (Духовныя Размышленія):-- лучшее изъ многочисленныхъ сочинені(^Луи де Пуаите, извѣстнаго іезуита, умершаго въ Валльядолидѣ, своемъ родномъ городѣ, въ 1624 г., семидесяти лѣтъ отъ роду. Его размышленія о таинствахъ христіанской вѣры, объ умственной молитвѣ и о множествѣ другихъ подобныхъ предметахъ наполняютъ собой три тома и написаны возвышеннымъ, ученымъ и правильнымъ стилемъ XVI вѣка. Разсужденія эти первоначально были изданы въ 1605 г., и затѣмъ имѣли безконечное множество изданіи; кромѣ того, они два или три раза были переведены на латинскій языкъ, два раза на французскій и покрайней мѣрѣ по разу на итальянскій, англійскій и голландскій языки.
   Другое сочиненіе, весьма сходное съ послѣднимъ, по объему и внутреннему характеру и хотя уступающее въ талантѣ и популярности, но также заслуживающее вниманія, было напечатано въ Севильѣ въ 1614 году восьмидесяти восьмилѣтнимъ іезуитомъ Альфонсо Родригесомъ, родившимся въ Валльядолидѣ, но жившимъ большею частью въ Севильѣ, гдѣ онъ и умеръ 21 февраля 1616, въ день своей девятидесятой годовщины. Трудъ Родригеса -- плодъ престарѣлыхъ лѣтъ, бывшій повидимому единственнымъ произведеніемъ автора, озаглавленъ "Exercicio de Perfeccion"; это -- результатъ его долгой подвижнической жизни. Подобно "Meditaciones" ли Пуенте, онъ написанъ правильнымъ языкомъ, соотвѣтствующимъ его характеру и цѣли и обнимаетъ почти всѣ предметы, которые наводятъ христіанина на разсужденія и размышленія. Подобно первому произведенію онъ былъ переведенъ и читался во всей западной Европѣ.}.
   Совсѣмъ инымъ характеромъ отличается Viage Entretenido (Занимательное Путешествіе) Агустина де Рохаса -- книга въ строгомъ смыслѣ слова выходящая изъ границъ дидактики, но всегда бывшая весьма популярной въ Испаніи. Авторъ ея былъ актеромъ и его книга представляетъ собой пересказъ его наблюденій и приключеній. Она написана въ формѣ разговоровъ между авторомъ и его тремя товарищами -- актерами, которые вмѣстѣ съ нимъ посѣтили главные города Испаніи я устраивали въ нихъ спектакли. Бродячая труппа совершаетъ свои путешествія пѣшкомъ и разговоры ея членовъ, свободные отъ всякихъ стѣсненій представляютъ въ общемъ очень занимательное чтеніе.
   Кое-гдѣ къ описаніямъ городовъ, посѣщаемыхъ труппой, присоединяются свѣдѣнія объ ихъ исторіи. Мѣстами Рохасъ манерой разсказа, напоминающій Жильблаза, разсказываетъ намъ приключенія своей собственной прошлой жизни, свою службу въ арміи, свой плѣнъ во Франціи и артистическія странствованія по Италіи. Мѣстами въ книгѣ попадались романическіе разсказы:, такъ, между прочимъ, мы встрѣчаемъ здѣсь ту новеллу, которой воспользовался Шекспиръ для введенія къ Укрощенію Строптивой и исторіи Кристофера Сляя. Въ общемъ книга Рохаса скорѣе всего можетъ быть названа разсказомъ о современномъ автору состояніи испанской сцены и приключеніяхъ четверыхъ веселыхъ компаніоновъ въ Севильѣ, Толедо, Сеговіи, Вальядолидѣ, Гренадѣ и на дорогахъ между этими городами; кромѣ того въ ней помѣшено отъ сорока до пятидесяти loas, которыя Рохасъ сочинялъ и исполнялъ съ несомнѣннымъ успѣхомъ и которыми онъ видимо гордится. Вотъ почему книга Рохаса, не смотря на отсутствіе плана и небрежность, имѣетъ весьма важное значеніе для исторіи стариннаго испанскаго театра; не говоря уже о томъ, что она написана съ талантомъ, обратившимъ на нее вниманіе Скаррона, который позаимствовалъ отсюда идею своего Комическаго Романа. По внутреннимъ основаніямъ Viage Entretenido нужно отнести къ 1602 г.; авторъ кончая свой трудъ, обѣщалъ дать его продолженіе, но это обѣщаніе не было исполнено, какъ и многія другія обѣщанія этого рода въ испанской литературѣ {Nicolas Antonio (Bib. Nov., Tom, I, p. 178) ошибочно упоминаетъ объ изданіи 1583 г.; его не могло быть. См. Viage, Madrid, 1640, 12-mo. f. 66, а. Первое изданіе вышло въ Мадритѣ въ 1603 г. и попало въ Индексъ 1667 г., гдѣ подверглось большимъ урѣзкамъ; впослѣдствіи оно имѣло нѣсколько изданіи. Клеменсинъ, (Don Quixote, Tom. III, p. 395) говоря объ испанскихъ актерахъ, справедливо называетъ книгу Рохаса "libro magistral en la materia". Другое сочиненіе Рохаса, озаглавленное "El Buen Repdblico". 1611 г. было всецѣло воспрещено, какъ касающееся государственныхъ вопросовъ. Судя потому, что Рохасъ, въ бытность свою въ Малагѣ въ 1599 г. называетъ себя двадцати-двухлѣтнимъ юношей, онъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, родился въ 1577 г.; время его смерти неизвѣстно. Повидимому, онъ велъ веселую жизнь, что и отразилось на его книгѣ. Будучи актеромъ, онъ находился одно время въ труппѣ извѣстнаго Ріоса, о которомъ говорено было выше.}.
   Весьма возможно, что изъ книги Агустина де Рохаса Суаресъ де Фигероа заимствовалъ планъ своего Путешественника (Pasagero). Такъ или иначе, но хорошо извѣстный авторъ "Амарилисъ" издалъ въ 1617 г. подъ упомянутымъ заглавіемъ сочиненіе, на половину описательное, на половину дидактическое, содержащее въ себѣ десять пространныхъ разсужденій на самыя разнообразныя темы. Разговаривающими лицами здѣсь является четверо путешественниковъ, прибывшихъ изъ Мадрита въ Барселону, чтобы потомъ отправиться моремъ въ Италію. Разсужденія эти носятъ названіе Alivios или дорожныхъ досуговъ. Нить разговора находится въ рукахъ у Фигероа, главнаго дѣйствующаго лица его собственнаго произведенія; благодаря этому обстоятельству, сужденіе Pasagero о современныхъ писателяхъ не отличается сдержанностью. Занимающая собой шестой, седьмой и восьмой діалоги, переполненная романическими подробностями автобіографія Фигероа весьма интересна; тоже можно сказать о девятомъ и десятомъ діалогахъ, гдѣ авторъ излагаетъ свой взглядъ на современное состояніе Испаніи и на то, какимъ образомъ можно вести честную, порядочную жизнь. Но самые любопытные матеріалы находятся въ третьемъ діалогѣ, посвященномъ театру и въ четвертомъ, гдѣ авторъ высказывалъ свое мнѣніе о качествахъ, которымъ долженъ обладать придворный и народный проповѣдникъ. Въ общемъ стиль книги растянутъ и водянистъ, но все-таки въ немъ меньше декламаторства, чѣмъ въ большинствѣ памятниковъ дидактической прозы той эпохи {"El Pasagero, Advertencies utilissimas á la Vida Humana, por el Doctor Christ. Suarez de Figueroa", Madrid, 1617, 12-mo, ff. 492. Фигероа кромѣ того издалъ (Madrid, 1621, 4-to, одинъ томъ въ пятьсотъ страницъ, подъ заглавіемъ "Varias Noticias importantes á la Humana Comunicacion", раздѣленный на двадцать отдѣломъ или статей, озаглавленныхъ: "Variedades". Это сочиненіе хуже написано, чѣмъ "Pasagero": на немъ больше отразились недостатки стилистической манеры того времени. Впрочемъ семнадцатый трактатъ, посвященный домашней жизни, изобилующій иллюстраціями изъ исторіи Испаніи очень интересенъ. Его трудъ "Plaza Universal de las Ciencias", первоначально изданный въ Мадритѣ въ 1615, 4-to и перепечатанный въ 1737 in folio съ большими измѣненіями и добавленіями, представляетъ собою попытку составить въ подражаніе итальянцу Томасо Гарцони энциклопедію человѣческаго знанія. Въ особенности любопытно первое изданіе этого труда, какъ картина состоянія знаній и мнѣній въ Испаніи въ ту эпоху; но второе изданіе менѣе замѣчательно, такъ какъ въ немъ выпущено много мѣстъ въ настоящее время весьма цѣнныхъ. Видно, что издатели старались приспособить его къ требованіямъ публики XVIII в. и съ этой цѣлью передѣлывали его съ искусствомъ, по всей вѣроятности заимствованнымъ у іезуитовъ.-- Здѣсь кстати будетъ упомянуть о болѣе серьезной книгѣ "Viage del Mundo", Педро Ордоньеса де Севалльоса, изданной первоначально въ Мадритѣ въ 1614 г., 4-to. Это хорошо написанная, мѣстами даже увлекательная автобіографія самого автора, начинающаяся съ его рожденія въ Хаенѣ (Jaen), воспитанія въ Севилльѣ и заключающая описаніе его путешествій въ теченіе 39 лѣтъ, по всему свѣту, включая Китай, Америку, многія мѣста Африки и сѣверныя государства Европы. Сочиненіе это проникнуто чисто національнымъ духомъ и написано простымъ, правильнымъ кастильскимъ языкомъ.
   Путешествіе Севалльоса послужило отчасти матеріаломъ для забавнаго французскаго романа въ стилѣ picaresco, озаглавленнаго "Les Aventures de Don Juan de Vargas racontées par lui-même. Traduites de l'Espagnol sur le manucsrit inédit". (Paris, 1853, 18-mo). Сочиненіе это до того испанское по колориту и манерѣ, что нѣкоторые критики были введены въ заблужденіе, принявъ его за переводъ съ испанскаго, тогда какъ на самомъ дѣлѣ оно принадлежитъ перу Анри Терно-Компана (Compans) извѣстнаго знатока испанской жизни и литературы.
   Существуетъ еще одно небольшое сочиненіе Севалльоса озаглавленое "Relaciones verdaderas de los Reynos de la China Cochin China, Champaa", cc., (Jaen, 1660, 4-to), полное курьезныхъ разсказовъ о приключеніяхъ автора и объ успѣхахъ христіанства въ Китаѣ.}.
   Лучшія произведенія испанской дидактической литературы XVІI вѣка посвящены отчасти или всецѣло политическимъ вопросамъ. Хуанъ Маркезъ, писавшій хорошимъ стариннымъ слогомъ временъ Филиппа II издалъ въ 1612 г. книгу подъ заглавіемъ Gobernador cristianо (Христіанскій Правитель). Сочиненіе это написано по заказу герцога Феріи, тогдашняго вице короля Сициліи и должно было служить отвѣтомъ на Il Principe Маккіавелли {"El Governador Christiano, deducido de los Vidas de Moyses y Josua, por Juan Marquez". Существуютъ изданія 1612, 1619, 1634, 1651, etc. и кромѣ того переводы на французскій и итальянскій языки. Ему же принадлежатъ "Dos Estrades de la Espiritual Jerusalem", 1603. Онъ родился въ 1564 г., а умеръ въ 1621. Каgмани (Eloquencia, Tom IV рр. 103, etc.) отдаетъ справедливость его достоинствамъ, хотя и не особенно восхищается имъ.}. Вера-и-Зуньига графъ де ла'Рока, авторъ странной эпической поэмы на завоеваніе Севильи и пользовавшійся большей извѣстностью какъ министръ Филиппа III, чѣмъ какъ поэтъ, издалъ въ 1620 г. сочиненіе объ обязанностяхъ посланника. Книга эта, раздѣленная на четыре главы, полна эрудиціи; мѣстами въ ней встрѣчаются анекдоты, заимствованные изъ испанской исторіи и служащіе для выясненія цѣлей автора; но къ сожалѣнію авторъ не разборчивъ въ выборѣ источниковъ и одинаково ссылается какъ на авторитетные источники, такъ и на такіе, которые не заслуживаютъ никакого довѣрія; такъ между прочимъ онъ поперемѣнно подкрѣпляетъ свои мнѣнія по дипломатическимъ вопросамъ стихами Овидія и афоризмами Филиппа де Комина {El Embaxador, por Don Juan Antonio de Vera у Zuniga", Sevilla, 1620, 4-to. 280 листовъ. Я говорилъ о немъ, какъ объ эпическомъ поэтѣ во II томѣ.}. Пердо Фернандесъ Наварете, секретарь того же Филиппа II, задался сюжетомъ болѣе возвышеннымъ. Въ 1625 г. прикрывшись псевдонимомъ, онъ, въ посланіи къ никогда несуществующему первому министру Польши, изложилъ свои идеи относительно качествъ, необходимыхъ для всякаго королевскаго любимца. Несомнѣнно, что сочиняя свой небольшой трактатъ, обремененный всякаго рода ненужной ученостью и безвкусной игрой словъ, онъ имѣлъ въ виду не Польшу, а Испанію. Книга Наварете быстро канула въ рѣку забвенія {"El Perfecto Privado, Carta de Lelio Peregrino á Estanislao Borbio, Privado, del Rey de Polonia". Это посланіе, помѣченное 30 мая 1612 г., приложено въ "Conservacio de Monarquias", folio Madrid, 1626, и въ "Varies Eloquen tes Libres recogidos en uno", (Madrid, 1726, 4-to), находится въ сборникѣ, содержащемъ кромѣ того "Retrato Politico del Rey Alfonso VIII", Гаспара Mepкадера-и-Сервелльона. (См. Ximeno, Tom II, p. 99), "Govierno Moral" Поло съ разсужденіями по поводу его и "Lagrimas de Heraclite defendidas",-- трактатъ Антоніо де Вьеры, читанный въ Римѣ въ присутствіи Христины королевы Шведской, на тему, что вселенная скорѣе заслуживаетъ слёзъ, чѣмъ смѣха. Не смотря на претензіи на житейскую мудрость и остроуміе, всѣ эти трак таты написаны въ дурномъ вкусѣ того времени.
   Слѣдуетъ прибавить, что "Conservation de Monarquias" Наварете, смѣлая книга, въ которой высказано много здравыхъ истинъ по адресу Филиппа IV. Она была впервые издана въ 1621, въ царствованіе Филиппа III. подъ заглавіемъ "Discursos Politicos", и въ этомъ видѣ она гораздо короче, но также смѣла и откровенна. Оба послѣднія сочиненія и Carta de Lelio, вошли въ составъ XXV тома Biblioteca de Autores Españoles. Наварете энергично высказывается относительно причинъ упадка Испаніи, къ которымъ онъ относитъ изгнаніе евреевъ и мавровъ, обиліе монастырей презрѣніе къ труду, учрежденіе майоратовъ (mayorasgos) иноземныя войны и проч.}.
   Нельзя того же сказать о Христіанскомъ Монархѣ Діего де Сааведры Фахардо, который умеръ въ Мадритѣ въ 1648 г., много послуживши испанской монархіи въ качествѣ дипломата. Избранный имъ для обсужденія вопросъ гораздо важнѣе вопросовъ, легшихъ въ основу сочиненій Наварете и Фигероа, не говоря уже о томъ что онъ обработанъ съ большимъ талантомъ и рѣдкой для того времени широтою взгляда. Подъ видомъ ста остроумныхъ эмблемъ, снабженныхъ соотвѣтственными девизами, авторъ даетъ намъ сто маленькихъ трактатовъ о воспитаніи принца, его отношеніяхъ къ министрамъ и подданнымъ, его государственныхъ обязанностяхъ по дѣламъ внутреннимъ и внѣшнимъ, объ его обязанностяхъ къ самому себѣ въ старости и наконецъ о томъ, какъ онъ долженъ приготовляться къ смерти. Книга нта, посвященная Донъ Бальтазару, сыну Филиппа IV, заключаетъ въ себѣ цѣлый планъ воспитанія принца, умершаго слишкомъ рано, чтобы воспользоваться совѣтами мудраго автора. Она написана въ строгомъ и сжатомъ стилѣ; въ ней разсѣяно не мало любопытныхъ историческихъ свѣдѣній, показывающихъ, что авторъ несомнѣнно обладалъ громадной, хотя не всегда основательной, эрудиціей. Во многомъ его сочиненіе напоминаетъ Cabinet Council сэра Уальтера Рэллея (Raleigh) и Resolves Оузна Фельсема (Feltham), а это похвала, которой заслуживаетъ лишь небольшое число прозаическихъ сочиненій на испанскомъ языкѣ. Успѣхъ книги Фахардо былъ весьма значителенъ и она не забыта даже до сихъ поръ. Первое изданіе ея, вышедшее въ Мюнстерѣ, помѣчено 1640 годомъ. За нимъ послѣдовало много другихъ въ томъ же столѣтіи. Переведенная почти на всѣ европейскіе языки, она и теперь, по крайней мѣрѣ въ Испаніи перепечатывается и цѣнится {"Empresas Politicas, Idea de un Principe Christiano, por Diego Saavedra Faxardo". Число изданіи этой книги весьма значительно -- ихъ болѣе двадцати; тоже можно сказать и относительно переводовъ. На англійскій языкъ она переведена два раза и одинъ изъ нихъ принадлежитъ сэру Эстри (Astry) London 1700, 2 vols 8-vo. Латинскій переводъ, вышедшій въ Брюсселѣ въ 1640 г., въ годъ появленія испанскаго оригинала въ Мюнстерѣ, имѣлъ также два изданія.}. Весьма возможно, что Христіанскій Государь былъ навѣянъ Божественной Политикой (Politica de Dios) Дона Франсиско де Кеведо, одна часть которой была издана прежде, а другая послѣ книги Сааведры Фахардо, но онъ обработалъ свой сюжетъ по своему. Можетъ быть также, что великій сатирикъ до извѣстной степени повліялъ на рѣшеніе португальца Антоніо де Веги издать своего Perfeto Señor въ 1626 году {"El Perfeto Señor, сс. de Antonio Lopez de Vega", 1626, 1652, послѣднее въ Мадритѣ, 4-to. Онъ издалъ также (Madrid, 1641, 4-to) рядъ поучительнихъ діалоговъ подъ заглавіемъ "Heraclite y Demócrito da nuestro Siglo". Бесѣда ведется о разнообразныхъ предметахъ, касающихся общественнаго положенія, богатства, литературы и о каждомъ предметѣ высказываются противоположные взгляды, соотвѣтствующіе именамъ собесѣдниковъ. Это очерки нравовъ и мнѣній той эпохи, когда книга появилась, -- очерки часто забавные и изложенные хорошимъ и простымъ слогомъ. О стихотвореніяхъ де Веги было уже говорено выше на стр. 21.}; и онъ же навелъ и іезуита Хуана Евсевіо Ниренберга на мысль написать свое появившееся въ 1626 году Руководство для вельможъ и государей {"Obras y Dias, Manuel de Señores у Principes, por Juan Eusebio Nieremberg", Madrid, 1629, 4-to ff. 220. Родители автора были нѣмцы, прибывшіе въ Испанію вмѣстѣ съ австрійской императрицей Маріей. Самъ же онъ родился въ Мадритѣ въ 1595 г. и умеръ тамъ же въ 1658. Antonio (Bib. Nov., Tom I, p. 686). Baena (Tom III, p. 190) приводятъ длинный рядъ его сочиненій, преимущественно на латинскомъ языкѣ. "Contemplations on the State of Man", изданныя въ 1684 г. семнадцать лѣтъ спустя послѣ смерти Джереми Тэйлора и ему приписанныя, оказываются почти буквальнымъ воспроизведеніемъ трактата Ниренберга, изданнаго въ 1654 и перепечатаннаго въ 1765 гг. подъ заглавіемъ "Diferencia de lo Temporal y Eterno". Впрочемъ "Contemplations" скорѣе передѣлка англійскаго перевода книги Ниренберга сдѣланнаго сэромъ Вивіанъ Мюллинб, изданнаго въ 1672 г. (См. интересную брошюру "Letter to Joshua Watson, Esq., etc., by Edw. Churton, М. А., Archdeacon of Cleveland", London, 1848, 8-vo). Почему плагіатъ не былъ открытъ раньше, не смотря на то, что Реберъ и друне замѣтили разницу въ слогѣ между Contemplations и прочими сочиненіями епископа Тэйлора -- трудно сказать Трактатъ Ниренберга пользовался большою извѣстностью въ Испаніи, и вскорѣ послѣ своего появленія былъ переведенъ на языки: латинскій, итальянскій, французскій, англійскій и арабскій. Переводъ на арабскій былъ изданъ въ 1733--34 гг. въ монастырѣ св. Іоанна въ Друзскихъ горахъ. См. Brunet.
   Сочиненія Ниренберга, хотя и пользовавшіеся извѣстностью въ свое время, не имѣютъ большаго значенія. Самое замѣчательное изъ нихъ "Curiosa Filosofia y Tesoro de Maravillas de la Naturaleza", 1630,-- трактатъ, претендующій на философское обсужденіе различныхъ вопросовъ изъ области естественныхъ наукъ, но, исполненный такого легковѣрія, которое можетъ быть плодомъ невѣжества и суевѣрія. Ни одна книга не давала такъ чувствовать необходимость въ "Teatro Critico" отца Фейхо, который появился столѣтіемъ раньше.} и Бевавенте издать въ 1646 году свои Наставленіе для королей, князей и посланниковъ {"Advertincias para Reyes, Principes у Embaxadores, por Don Christoval de Benavente y Benavides", Madrid, 1643, 4-to, pp. 700. Это сочиненіе имѣетъ много общаго съ "Embaxador" Веры-и-Цуньиги. Подобно Зуньигѣ, Беневанте былъ испанскимъ посланникомъ при иностранныхъ дворахъ и писалъ о предметахъ входившихъ въ кругъ его дѣятельности съ знаніемъ дѣла и замѣчательной эрудиціей.}. Ни одно изъ этихъ произведеній и даже ни одна изъ книгъ дидактической прозы, появившихся въ XVII вѣкѣ, не можетъ сравняться съ сочиненіемъ Сааведры", исключеніе можно сдѣлать только для другаго его сочиненія, которое онъ назвалъ Республика Ученыхъ: въ этой книжкѣ Сааведра разбираетъ нѣсколько въ сатирическомъ тонѣ сравнительныя достоинства главнѣйшихъ писателей, старыхъ и новыхъ, національныхъ и чужеземныхъ. Впрочемъ "Республика Ученыхъ" была издана уже послѣ смерти автора и никогда не пользовалась такимъ успѣхомъ, какой имѣло его первое и болѣе обширное сочиненіе, оставившее далеко за собой всѣ произведенія въ томъ же эмблематическомъ родѣ, долго изощрявшемъ своими трудностями остроуміе высшихъ классовъ европейскаго общества {"Rеpublica Litéraria", легкое и остроумное произведеніе въ духѣ Лукіана, написано вполнѣ правильнымъ языкомъ и было издано впервые въ 1670 г. Нѣкоторое время оспаривалась принадлежность его Фахардо но посвященіе его, напечатанное въ Biblioteca Rivadeneyra (Tom XXV, p. 389) по моему мнѣнію, не оставляетъ на этотъ счетъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Изъ этого же посвященія видно, что "Republica" была первымъ произведеніемъ автора,-- обстоятельство объяснявшее веселый и нѣсколько даже легкомысленный топъ, который между прочимъ и подалъ поводъ усомниться въ имени ея автора. Остроумный діалогъ между Меркуріемъ и Лукіаномъ О безумствахъ Европы, ("Las locuras de Europa)", гдѣ Сааведра защищаетъ австрійскій домъ отъ нападокъ остальнаго свѣта, оставался въ рукописи до появленія его въ 1787 г., въ шестомъ томѣ "Semanario Erudite". На ряду съ другими сочиненіями Сааведры онъ вошелъ въ Biblioteca de Autores Españoles, Tom XXV, Madrid 1853.}.
   Къ названнымъ писателямъ конца XVI вѣка и первой половины XVII вѣка мы можемъ прибавить еще нѣсколько именъ уже не столь важныхъ. Хуанъ де Гузманъ издалъ въ 1589 г. обстоятельный трактатъ о риторикѣ въ разговорной формѣ; въ седьмомъ діалогѣ онъ очень искусно примѣняетъ правила извлеченныя изъ произведеній греческихъ и латинскихъ писателей къ цѣлямъ современной ему церковной проповѣди въ Испаніи {"Primera Parte de la Rhetórica ec., por Juan de Guzman", Alcalá, 1590, 12-mo, ff. 291. Книга эта раздѣлена съ нѣкоторою натяжкой на четырнадцать "Combites" или приглашеній на празднества. Авторъ одно время былъ ученикомъ знаменитаго Санкціуса по прозванію "El Brocense".}. Грассіанъ Дантиско, одинъ изъ секретарей Филиппа II издалъ въ 1599 году небольшое разсужденіе о правилахъ житейской морали; это разсужденіе онъ озаглавилъ Galateo въ подражаніе Джіованни де ла Каза, классическій итальянскій трактатъ котораго, носящій такое же названіе, уже былъ переведенъ на испанскій языкъ Доминго Бесеррой {"Galateo" имѣлъ нѣсколько изданій. Это небольшая книга, содержащая въ мадридскомъ изданіи 1664 г., всего 126 листовъ in 18о (Antonio, Bib. Nova., Tom. II. p. 17). Дантиско былъ также живописцемъ любителемъ, свѣтскимъ человѣкомъ и пользовался большой любовью при дворѣ. См. Sterling's, Artists of Spain. 1848. Vol. I. p. 416.}. Въ томъ же году появилось любопытное сочиненіе Педро де Андраде О верховой ѣздѣ въ Испаніи -- книга ученая, прекрасно написанная и снабженная весьма забавными анекдотами о лошадяхъ. Позднѣе въ 1605 году явился подобный же трактатъ Симона Виллалобоса; проникнутый воинственнымъ азартомъ и преувеличеннымъ взглядомъ на важность своего сюжета, трактатъ этотъ могъ бы по всѣмъ правамъ занимать мѣсто въ библіотекѣ Донъ-Кихота {"Libro de la Gineta de España, por Fernandez de Andrada", Sevilla. 1599, 4-to, 182 листа.-- "Modo de Pelear á la Gineta, por Simon de Villalobos", Valladolid, 1605, 18-mo, 70 листовъ.}. Оба названныя сочиненія носятъ на себѣ отпечатокъ тѣхъ общественныхъ условій, на почвѣ которыхъ они возникли.
   Хименесъ Патонъ, авторъ нѣсколькихъ неимѣющихъ большаго значенія сочиненій, издалъ въ 1604 г. свой довольно неуклюжій трактатъ Объ ораторскомъ искусствѣ въ Испаніи, построенный на основаніи правилъ, извлеченныхъ изъ древнихъ писателей {"Eloquencia Española en Arte, por el Maestro Bartolomé Ximenez Paton", Toledo, 1604, 12-mo. Въ этомъ трактатѣ достойны вниманія извлеченія изъ произведеній старинной испанской литературы и свѣдѣнія объ ихъ авторахъ. Относительно же пригодности приводимыхъ въ немъ правилъ можно составить себѣ понятіе изъ того, что ораторамъ, желающимъ укрѣпить свою память, рекомендуется помадить голову мазью изъ медвѣжьяго сала смѣшаннаго съ бѣлымъ воскомъ. О другихъ, менѣе значительныхъ произведеніяхъ Патона. См. Испанскій переводъ моей книги Tom III, p. 561 и выше прим. десятое къ этой главѣ. Патонъ родивнішся въ 1569 г. и умершій въ 1640, обѣщалъ собрать свои сочиненія и издать ихъ въ восьми томахъ, но онъ не исполнилъ своего обѣщанія. Другъ его, которому онъ далъ это обѣщаніе -- Фернандо де Баллестеросъ-и-Сааведра -- говоритъ, что онъ двадцати лѣтъ писалъ уже пьесы, autos и другого рода стихотворныя произведенія. См. "Elogio" предпосланное Proverbios, 1615.}. Матео Алеманъ, жившій въ Мексикѣ, напечаталъ въ 1609 г. трактатъ объ Испанской орѳографіи. Въ немъ кромѣ разсужденій, прямо относящихся къ сюжету, есть изслѣдованія по языку, въ которомъ Матео показалъ себя такимъ мастеромъ въ своей повѣсти "Гузманъ изъ Альфараче" {"Ortografia Casteliana, por Mateo Aleman", Mexico, 1609, 4-to. 83 листа.}. Фаріа-и-Суза написалъ рядъ діалоговъ на различные сюжеты и подѣлилъ ихъ на семь Ночей; онъ хотѣлъ назвать свою книгу просто Dialog os morales, но издатель, безъ его вѣдома, выпустилъ ее въ свѣтъ въ 1624 году подъ заглавіемъ Noches claras (Свѣтлыя ночи). Отъ этой книги вѣетъ той же сухостью и тѣмъ же педантизмомъ, какъ отъ и другихъ произведеній ученаго португальца; вслѣдствіе чего вторая часть ея никогда не была издана {"Noches Claras, Primera Parte, por Manoel de Faria y Sonsa", Madrid, 1624, 12-mo, объемистый томъ. Barbosa Tom. III. p. 527.}. Наконецъ другой португалецъ Франсиско де Португаль, умершій въ 1632 г., написалъ пикантный трактатъ "Искусство бытъ любезнымъ съ дамами" {Франсиско де Португаль, графъ Виміозо, оставилъ послѣ себя сына, который и издалъ стихотворенія отца, предпославъ имъ его біографію; я не встрѣчалъ изданія "Arte de la galanteria", etc. древнѣе Лиссабонскаго, 1670, 4-to.} наполнивъ его анекдотами, ярко отражающими въ себѣ нравы высшаго общества той эпохи или, вѣрнѣе, нравы двора. Книга эта была издана впрочемъ долго спустя послѣ смерти автора {Прежде чѣмъ приступимъ къ изслѣдованію эпохи, въ которую дурной вкусъ наложилъ на все свой отпечатокъ, мы, не вдаваясь въ подробности, упомянемъ о нѣкоторыхъ писателяхъ, которые не подпали подъ его вліяніе, но вмѣстѣ съ тѣмъ не были настолько значительными, чтобы о нихъ говорить въ текстѣ.
   Первымъ изъ нихъ былъ нѣкто Діэго де Эстелла, родившійся въ 1524 и умершій въ 1578 г. Онъ былъ другомъ великаго дипломата кардинала Гранвеллы, и издалъ нѣсколько сочиненій на латинскомъ и испанскомъ языкахъ, лучшія изъ которыхъ по содержанію и изложенію это "Loores de San juan (1554) (Похвалы св. Іоанну) Vanidad del Mundo". (Мірская Суэта) 1574 и "Meditaciones del Amor de Dios". (Размышленіе о божественной любви) (1578); послѣднее написано въ душеспасительномъ тонѣ.
   Нѣсколько трактатовъ въ біографической формѣ, но дидактико-аскетическаго характера, появившихся немного позже, отличаются довольно правильнымъ, сильнымъ языкомъ; такова напримѣръ "Vida de san Ріо V" (1595) Антоніо Фуэнмейора, умершаго тридцати лѣтъ; "Sancto Inocente" (1583); "Sancta Florentina" (1584); и "Sancta Teresa", (1599) Діэго де Эпеса, одного изъ ея корреспондентовъ и духовника Филиппа II въ послѣдніе, мрачные годы его царствованія. Таковы біографіи; двухъ замѣчательныхъ по своей святости женщинъ доньи Карильо и доньи Анны Понсъ де.Теонъ (Vida de Doña Sancha Carillo и Vida de Doña Ana Ponea se leon), составленныя Мартиномъ де Poa, іезуитомъ, бывшимъ долгое нремя представителемъ своего ордена при Римскомъ дворѣ. Роа, умершій въ 1637 г., написалъ много сочиненій на латинскомъ языкѣ и нѣсколько на испанскомъ; изъ послѣднихъ наиболѣе замѣчательныя были: "Estado de los Bienaventurados en el Cielo, de los Ninos en el Limbo", ec. (1630); "Almas en Purgatorio" (1631); "Benedicios del Santo Angel de nuestra Guardia" (16341. Каждое изъ этихъ сочиненій имѣло по нѣскольку изданій; изъ нихъ нѣкоторыя помѣчены гораздо болѣе ранней датой, чѣмъ та, которая приведена нами.
   Къ названнымъ произведеніямъ слѣдуетъ присоединить еще три совершенно инаго характера.
   Самое замѣчательное изъ нихъ "Examen de Ingenios", Хуана Хуарте де Санъ Хуана, написанное около 1557 г., но по мнѣнію Н. Антоніо, вышедшее въ свѣтъ впервые въ 1575 г. Здѣсь обсуждается вопросъ о соотвѣтствіи воспитанія съ внѣшнимъ видомъ и физическимъ свойствомъ ребенка. Examen de Ingenios было единственнымъ произведеніемъ автора и долгое время пользовалось громадною славой; мнѣ извѣстно четырнадцать изданій его на испанскомъ языкѣ, изъ которыхъ мнѣ принадлежатъ два 1603 и 1640 гг. Оно было переведено на языки: латинскій, итальянскій, французскій и англійскій, и на всѣхъ этихъ языкахъ было перепечатано до двадцати семи разъ. Позднѣйшій по времени переводъ былъ сдѣланъ никѣмъ другимъ, какъ знаменитымъ Лессингомъ и озаглавленъ "Prüfund der Köpfe". Вторымъ изданіемъ онъ вышелъ въ Виттембергѣ въ 1785 г., снабженный многочисленными учеными примѣчаніями переводчика На англійскій языкъ его перевелъ въ 1594 г. Ричардъ Керью (Carew) съ итальянскаго, а въ 1698 г. Е. Беллами съ испанскаго. Книга Хуана Хуарте полна оригинальныхъ, но нерѣдко странныхъ физіологическихъ разсужденій, изложенныхъ правильнымъ и сильнымъ слогомъ. Лессингъ мѣтко сравниваетъ автора ея съ горячимъ конемъ, скачущимъ по камнямъ, изъ подъ копытъ котораго сильнѣе сыплются искры, когда онъ спотыкается. Сэръ Генрихъ Уоттонъ, (Reliquiæ, 1672 г. стр. 87) отзывается объ этомъ сочиненіи съ похвалою; Лафатеръ, (См. англійскій переводъ, London, in folio, 1792--1798; Vol. II. p. 428, Vol. III. pp. 42--48) пользуется имъ и рекомендуетъ его; тоже дѣлаетъ Форперъ и другіе образованные испанцы нашего времени. Тѣмъ не менѣе онъ попалъ въ Индексъ (1667, р. 734) и инквизиціонная цензура отнеслась къ нему съ такой строгостью, что не смотря на его одинадцатое изданіе въ Испаніи, ученый Фейхо проситъ своего друга достать ему экземляръ его хотя на латинскомъ, итальянскомъ или французскомъ языкѣ, такъ какъ по его словамъ, онъ не надѣется найти его на испанскомъ,-- "que en el idioma Español y en España será dificil hallarle". Въ словарѣ Вейля есть интересная статья о Хуарте, знаменитомъ докторѣ временъ Филиппа II; а у меня есть ученый и нелишенный остроумія отвѣтъ на его "Examen", изданный въ 1631 г. въ Парижѣ, то же врачемъ по профессіи Журданомъ Гибеле, подъ заглавіемъ "Examen de ГЕхаmen des Esprits", онъ объемистѣе подлинника, но далеко не такъ хорошо написанъ. Заглавіе "Examen de Maridos",-- бойко написанной пьесы. Аларкона (см. выше, II. 291). и "Examen de Ingenios",-- игривой сатиры въ прозѣ Кансера, (Obras, 1761 р. 105). были объясняемы современниками какъ подражанія заглавію книги Хуана Хуарте, тогда весьма популярной въ Испаніи.
   Сочиненіе, имѣющее нѣкоторое сходство съ "Examen de Ingenios" и отчасти навѣянное имъ, появилось въ Гарселонѣ (1437, 4-to.) подъ заглавіемъ "El Sol Solo", ec. и Anatomia de Ingenios", сюжетъ въ обоихъ одинъ и тотъ же; но только во второмъ сочиненіи обращено болѣе вниманія на физіогномику и попадаются также, какъ бы намеки на позднѣйшую френологію, слѣды которой есть и въ "Examen". "Sol Solo" принадлежащее перу Эставана Нухасоля, арагонца по происхожденію, замѣчательно по своей манерѣ обсуждать предметъ на половину научно-аналогически и на половину отвлеченно-мистически. Благодаря этой чертѣ сочиненіе Эставана, представляетъ нѣкоторый интересъ для нашего времени.
   Второе сочиненіе, навѣянное Examen de Ingenios, принадлежитъ перу Санчеса изъ Толедо и носитъ заглавіе "Historia Moral y Philosöfica". (Toledo 1590 folio) Авторъ состоялъ на службѣ при Толедскомъ Соборѣ и сочиненіе, написанное имъ въ преклонныхъ лѣтахъ, содержитъ въ себѣ жизнеописаніе знаменитыхъ людей древности -- Платона, Александра В., Цицерона и др. и оканчивается трактатомъ о смерти. За каждымъ жизнеописаніемъ слѣдуютъ поучительныя въ христіанскомъ духѣ размышленія, мѣстами написанныя плавнымъ оживленнымъ слогомъ, но рѣдко соотвѣтствующія сюжету и мало оригинальныя по мысли.-- Въ заключеніе слѣдуетъ еще упомянуть о Винесенцію Кардуччо, флоречтинскомъ живописцѣ, который, въ 1585 г. еще ребенкомъ былъ привезенъ своимъ братомъ Бартоломеемъ въ Испанію, гдѣ онъ въ 1638 г. и умеръ, заявивъ себя превосходнымъ художникомъ. Въ 1634 г. онъ издалъ въ Мадритѣ свои "Diólogos de la Pintura, su Defensa, Origen", ec. (4-to, 229 листовъ); но "licencias" помѣчены 1632 и 1633 гг. Сочиненіе это написано плавнымъ языкомъ, но не отличается особымъ стилистическимъ достоинствомъ. Сеанъ Бермудесъ, (Diccionario, Tom I p. 251) отзывается о Кардуччо какъ объ авторѣ лучшей книги о живописи на испанскомъ языкѣ. Въ концѣ тома, въ приложеніи помѣщены протесты Лопе де Веги, Хуана де Хауреги и др. противъ налога, взымавшагося съ картинъ,-- налога, который, по словамъ Бермудеса, былъ уничтоженъ, благодаря старанію Кардуччо и его друзей. Интересная и достойная вниманія біографія Кардуччо помѣщена у Стерлинга въ его сочиненіи. "Artists of Spain, 1848, Vol. I. p. 417--428.}. Въ періодъ, къ которому относятся упомянутыя нами сочиненія, дурной вкусъ сталъ овладѣвать испанской прозой. Это былъ тотъ самый гонгоризмъ, который получилъ печальную извѣстность въ испанской поэзіи и который его поклонники величали именемъ изящнаго или обработаннаго слога, estilo culto. Слѣды его мы видѣли въ XVI вѣкѣ даже у лучшихъ испанскихъ писателей, но неизвѣстно, гдѣ искать его происхожденіе, если только не въ томъ фактѣ, что строгій литературный вкусъ никогда не получалъ преобладанія въ Испаніи, что пышный расцвѣтъ изящной словесности къ концу царствованія Филиппа II и проистекавшая отсюда трудность сдѣлаться выдающимся т. е. моднымъ писателемъ, помогла аффектаціи проникнуть въ слогъ даже такихъ знаменитыхъ авторовъ, какими были Сервантесъ и Маріана.
   Въ эпоху, о которой идетъ рѣчь, увлеченіе Гонгорой заставило писателей ввести въ прозаическія сочиненія тѣ-же грѣхи, противъ которыхъ такъ трудно было устоять въ поэзіи. Вотъ почему писатели, больше всего гнавшіеся за успѣхомъ, начали играть словами, гнаться за неожиданными метафорами и контрастами, мало свойственными старинной кастильской важности и кончили тѣмъ, что принесли въ жертву старинную строго-величавую рѣчь пышнымъ декламаціямъ Луиса Леонскаго и Луиса Гренадскаго. Ихъ чрезмѣрное стремленіе къ аффектаціи, къ блеску фразы, въ концѣ концовъ сдѣлало ихъ писанія запутанными, темными и не всегда понятными публикѣ. Примѣры такой аффектаціи мы находимъ у Сааведры и Франсиско Португальскаго, хотя новая мода родилась на свѣтъ гораздо раньше ихъ произведеній. Первые признаки ея мы замѣчаемъ у Андрея Переса и въ особенности у Парависино, который, не довольствуясь подражаніемъ поэтическому стилю Гонгоры, о чемъ мы уже говорили, сталъ прибѣгать къ тѣмъ-же форсированнымъ метафорамъ и той же аффектаціи въ своей ораторской и дидактической прозѣ, претендуя (по его собственному весьма характерному выраженію) на честь быть Колумбомъ въ этомъ новомъ литературномъ родѣ. Около 1620 года, онъ уже сдѣлался предметомъ сатирическихъ выходокъ Линьяна въ его Путеводителѣ для иностранцевъ въ Мадритѣ, а позже -- Матео Веласкеса въ его произведеніи: Деревенскій философъ, такъ что съ этой эпохи мы имѣемъ полное право считать культизмъ также овладѣвшимъ испанской прозой, какъ онъ раньше владѣлъ поэзіей {См. Declamacion, ec. de Vargas у Ponce, 1793, App., § 17, Marina, Ensayo, въ Memorias de la Acad, de Hist., Tom. IV, 1804. Lilian у Verdugo въ Avisos de Forasteros, 1620, упомянутомъ выше въ главѣ о романическихъ вымыслахъ, утверждаетъ, что "культизмъ" былъ и тогда извѣстенъ. (См. изданіе 1753, стр. 155, и др.). Къ нему критически относится Пеньялоса въ своихъ "Сшсо Excellencias del Español" (1629, f. 87, а) и Бальтасаръ Веласкесъ въ "El Filosofo del Aldea, у sus Conversaciones Familiares, Zaragoza, por Diego Dormer, 12-mo, 106 лист. Эта послѣдняя книга весьма странная -- дидактическая по сюжету, но иллюстрирующая свои поученія массой анекдотовъ. Я нигдѣ не нашелъ упоминанія о ней, хотя авторъ и намекаетъ въ своемъ посвященіи, что это не первый печатный трудъ его. Повидимому, это произведеніе было написано Веласкесомъ вскорѣ послѣ смерти Филиппа III, въ 1621 г., а его послѣдній діалогъ направленъ противъ "культизма", о введеніи котораго въ испанскую прозу я упоминалъ, говоря о "Picara Justina" Андреаса Переса, 1605, см. выше, стр. 94.}.
   Писателемъ, который въ своихъ произведеніяхъ придалъ культизму свой отпечатокъ и даже сообщилъ ему философское оправданіе былъ нѣкто Бальтасаръ Грасіанъ, арагонскій іезуитъ, жившій между 1601 и 1658 годами, т. е. именно въ эпоху, когда культизмъ овладѣлъ испанской прозой и достигъ высшей ступени своего развитія. Грасіанъ дебютировалъ на литературномъ поприщѣ въ 1630 г. изданіемъ трактата подъ заглавіемъ Герой. Тутъ нѣтъ характеристики героя, но въ замѣнъ ея предлагается рецептъ для его изготовленія, изложенный въ формѣ краткихъ и сжатыхъ сентенцій, написанныхъ новомоднымъ слогомъ. Книга эта имѣла большой успѣхъ и вслѣдъ за ней Грасіанъ написалъ пять или шесть произведеній въ томъ же родѣ. Потомъ, какъ бы для того, чтобы выяснить полнѣе и оправдать свою литературную манеру, онъ издалъ въ 1648 г. трактатъ подъ заглавіемъ Остроуміе и искусство изобрѣтенія (Agudeza y Arte de ingenіо) нѣчто въ родѣ руководства къ стихосложенію или скорѣе учебникъ риторики, приспособленный къ цѣлямъ гонгоризма. Остроуміе автора обнаруживается въ томъ искусствѣ, съ которою онъ пользуется для своихъ цѣлей старинными поэтами, каковы Діего де Мендоза, Луисъ Леонскій съ бакалавромъ Франсиско де ля Toppe.
   Но самымъ замѣчательнымъ изъ произведеній Грасіана считается El Criticon, изданный въ трехъ частяхъ, за 1650--53 гг. Эта аллегорія человѣческой жизни, иллюстрируемая приключеніями Критила, благороднаго испанца, потерпѣвшаго крушеніе у пустыннаго острова Св. Елены. На этомъ островѣ онъ находитъ совершенно одичавшаго пустынника, который ничего не можетъ разсказать о себѣ, кромѣ того только, что его снабжаетъ пищей какой-то хищный звѣрь. Послѣ долгихъ объясненій жестами, они наконецъ ухитряются разговаривать поиспански. Они вмѣстѣ покидаютъ островъ, путешествуютъ вокругъ свѣта, ведутъ разговоры о современныхъ выдающихся дѣятеляхъ въ Испаніи, но вступаютъ въ бесѣды больше съ аллегорическими фигурами, чѣмъ другъ съ другомъ. Разсказъ объ ихъ приключеніяхъ очень длиненъ; три части книги изображаютъ собою три періода человѣческой жизни; первая называется Весна Дѣтства (Primavera de la Nimez), вторая -- Осень зрѣлаго возраста (Otomo de la edad viril) и третья -- Зима Старости (Invierno de la vejez). По временамъ авторъ проявляетъ недюжинный талантъ; въ книгѣ его встрѣчается не мало краснорѣчивыхъ разсужденій о нравственныхъ вопросахъ, много блестящихъ описаній разныхъ событій и картинъ природы, и все это въ весьма малой дозѣ заражено культизмомъ. Въ нѣкоторомъ отношеніи книга Грасіана напоминаетъ намъ Pilgrim's Progress Боньяна; таково, напримѣръ, описаніе "всемірнаго торжища". Можно сказать, что Criticon также важенъ для характеристики католицизма и испанской жизни въ царствованіе Филиппа IV какъ книга Боньяна для англійскаго пуританизма и изученія англійскаго народнаго характера въ эпоху Кромвеля. Но туманнымъ и фантастическимъ личностямъ Грасіана не достаетъ жизни; у него нѣтъ ни одного лица, которое такъ привлекало бы наши симпатіи, какъ мастерски-очерченныя Боньяномъ личности Христіанина и Грэтхарта и если испанскій авторъ тѣмъ не менѣе производитъ на насъ впечатлѣніе, то развѣ своимъ остроуміемъ и краснорѣчіемъ.
   Остальныя сочиненія Бальтасара Грасіана менѣе важны и болѣе заражены дурнымъ вкусомъ,-- особенно его Фердинандъ, какъ политикъ (El Politico Ferdinandо), представляющее собой черезъ чуръ восторженный павигирикъ Фердинанду Католику, и El Discrete -- собраніе прозаическихъ отрывковъ разнообразнаго содержанія, въ числѣ которыхъ попадаются и письма автора. Нельзя не отмѣтить одну странность. Считая званіе литератора несовмѣстнымъ съ своимъ духовнымъ саномъ, Грасіанъ нашелъ болѣе удобнымъ издавать свои сочиненія за подписью своего брата Лорензо, жившаго въ Севильѣ. Еще страннѣе того онъ, не желая даже быть издателемъ своихъ сочиненій, поручилъ ихъ изданіе своему другу Ластаньозѣ, -- дворянину, жившему въ арагонскомъ городѣ Гузскѣ, собирателю древностей и большому любителю литературы. Не смотря однако на всѣ эти предосторожности, книги Грасіана проложили себѣ дорогу къ сердцу читателей, пользовались большимъ успѣхомъ и надѣлали много шума. Его Герой выдержалъ шесть изданій къ ряду, а сборникъ прозаическихъ трактатовъ часто перепечатывался и въ Испаніи и заграницей, не говоря уже о томъ, что большинство его сочиненій было переведено на французскій и италіаяскій, а нѣкоторые на англійскій и латинскій языки {}.
   
   Сочиненія Грасіана имѣли нѣсколько изданій, которыя появились въ 1664, 1667, 1725, 1748, 1757, 1773, и т. д. Я пользовался барселонскимъ изданіемъ 1748 г., 2 тома in 4о. Біографія его находится у Латассы, Bib. Nueva, Tom. III, pp. 267, etc.; интересныя подробности о немъ и объ его другѣ Ластаньозѣ можно найти у Aarsens, Voyage d'Espagne 1667, p. 294 и въ посвященіи Ластаньозѣ, предпосланному первому изданію "Fortuna con Seso" Кенедо, 1650 г. Поэма Грасіана "Четыре времени года", обыкновенно печатаемая въ концѣ его сочиненій, по моему мнѣнію, худшее изъ всего имъ написаннаго. Трудно встрѣтить на какомъ бы то ни было языкѣ, что нибудь болѣе нелѣпое и исполненное аффектаціи. Существуетъ множество переводовъ сочиненій Грасіана на языки французскій и итальянскій и весьма мало на англійскій. У меня есть его "Courtier Manual Oracle", (London, 1684) -- вольный переводъ его афористическаго трактата Oraculo Manual y Arte de Prudencia). Мѣстами впрочемъ переводчикъ передаетъ мысль автора весьма удачно. У меня есть также англійскій переводъ Грасіанова Героя, сдѣланный съ французскаго перевода Кубервилля, снабженный хорошими примѣчаніями и изданный одновременно въ Лондонѣ и Дублинѣ въ 1726 г. Мнѣ извѣстны только эти два перевода.
   Здѣсь кстати будетъ упомянуть еще о двухъ сочиненіяхъ. Первое, это -- "Invectiva Poetica contra cinco Vicios, Soberbia, Invidia, Ambicion, Murmuracion, у Ira, ect., por el Licenciado Luis Sanchez de Melo" Malaga, 1641, 4-to). Авторъ этой книги, уроженецъ Лиссабона, былъ адвокатомъ въ Малагѣ, и написалъ "Invectiva", какъ онъ самъ сознается, въ двадцать дней, среди занятій своей профессіей. Я охотно вѣрю ему. Книга его, не смотря на то, что проза въ ней перемѣшана съ стихами, есть ничто иное какъ рядъ плохихъ проповѣдей, написанныхъ самымъ напыщеннымъ языкомъ. Вторая -- "Aciertos celebrados de la Antiquedad, su autor Don Josef de la Torre" сборникъ характеристическихъ фактовъ и анекдотовъ, заимствованныхъ изъ классическихъ писателей и очень плохо объясненныхъ. Авторъ впослѣдствіи поступилъ въ монахи и умеръ въ 1674 г. въ Мадритѣ.
   Можно сказать, что съ этой эпохи уже исчезаетъ въ испанской литературѣ старинная роскошно-величавая прозаическая дикція Луиса Леонскаго и его современниковъ. Лопе де Вега и Кеведо, нѣкоторое время пробовавшіе бороться съ нововведеніями культизма, принуждены были подъ конецъ уступить. Кальдеронъ же одновременно то нападаетъ на искаженный вкусъ своей публики, то въ угоду ему, впадаетъ въ такія же крайности, которыя самъ только что осмѣивалъ. Присущія испанской поэзіи XVI в. искусственность и аффектація вторгаются со всѣхъ сторонъ въ прозу и отнимаютъ у нея достоинство и энергію, которыя даже въ исполненныхъ декламаціи тирадахъ составляли ея главную прелесть. Слогъ сдѣлался фантастичнымъ и мысли, которыя хотѣлъ выразить авторъ, такъ густо окутывались покрываломъ аффектаціи, что становились непонятными для читателей. По выраженію Санчо, людямъ хотѣлось, чтобы пшеничный хлѣбъ выходилъ лучше того, который обыкновенно получается изъ пшеницы и стремленіе достигнуть этого дѣлало писателей смѣшными. Разнородные тропы и фигуры, употребляемыя кстати и не кстати, сдѣлались обычными формулами рѣчи, такъ что читатель по началу фразы могъ угадать, чѣмъ она должна кончиться. Какъ въ прозѣ, такъ и въ поэзіи все свидѣтельствовало о той порчѣ вкуса, которая предшествуетъ и ускоряетъ паденіе литературы. Это паденіе въ Испаніи, во второй половинѣ XVII вѣка, сопровождалось общимъ упадкомъ искусствъ и постепеннымъ уничиженіемъ самого государства.
   Къ числу лучшихъ, хотя все-таки зараженныхъ дурнымъ вкусомъ писателей, нужно отнести Завалету. Вполнѣ заслуживаютъ вниманія его Нравственныя Проблеммы (Problemas morales), его Знаменитыя Заблужденія (Errores celebrados), и особенно его Праздничные дни въ Мадритѣ (Dia de fiesta, en Madrid), гдѣ онъ даетъ намъ живую сатирически-освѣщенную картину столичныхъ нравовъ въ тѣ моменты, когда праздный народъ ищетъ развлеченій ни улицахъ и площадяхъ. Завалета жилъ въ царствованіе Филиппа IV, также какъ и Лозано, различныя аскетическія сочиненія котораго О характерѣ царя Давида если не могутъ равняться литературными достоинствами съ его историческимъ романомъ Новые короли въ Толедо, но тѣмъ не менѣе стоятъ выше всѣхъ другихъ подобныхъ произведеній той же эпохи. Послѣ нихъ уже не на чемъ остановиться. Эпоха Карла II не даетъ даже и такихъ остатковъ прежнихъ лучшихъ временъ. Подвиги Геркулеса Эредіи 1682 г. и Нравоописательный этюдъ о Боэціи Рамиреса, 1698 года годны развѣ для того, чтобы отмѣтить собою послѣднія границы культизма и напыщенности. Не будь уже извѣстнаго намъ Завоеванія Мексики Антоніо де Солиса, мы напрасно искали бы хоть одного достойнаго вниманія памятника испанской прозы, возникшаго при послѣднемъ выродившемся представителѣ австрійскаго дома на испанскомъ престолѣ {Хуанъ де Забалета подвизался на литературномъ поприщѣ съ 1653 по 1667 г.; его сочиненія скоро удостоились полнаго собранія и выдержали нѣсколько изданій въ 1667, Madrid, 1728, 4-to, 1754, и пр. гг. (Baena, Tom. III, р. 227) Кристовалъ Лозано (упомянутый выше стр. 113) началъ свою литературную дѣятельность съ 1656 г., выпустивъ въ свѣтъ "David Arrepentido", къ которому онъ скоро присоединилъ своего "David Perseguedo" въ трехъ частяхъ и еще другое произведеніе, въ которомъ онъ изображаетъ Давида, осѣненнаго свѣтомъ христіанства. Всѣ эти три сочиненія не имѣютъ большаго значенія, хотя они и написаны замѣчательно правильнымъ для того времени слогомъ, но ихъ фантастичность не гармонируетъ съ важностью сюжета. Хуанъ Франсиско Фернандесъ де Эредія написалъ "Trabajos y Afanes de Hercules", Madrid, 1682, 4-to. Эта книга эмблемъ и притомъ одна изъ самыхъ напыщенныхъ. См. Латасса (Bib. Nov. Tom. IV. p. 3).
   Изъ сочиненій Антоніо Переса Рамиреса мнѣ извѣстно только "Armas contra lа Fortuna", Madrid, 1698 г., 4-to, которое есть ничто иное, какъ переводъ изъ Боэція, снабженный комментаріями, написанными въ самомъ дурномъ вкусѣ. На ряду съ Лозано можно поставить Іосифа де ля Вегу, издавшаго (Амстердамъ, 1688, 12-mo) три діалога, озаглавленные "Confusion de Confusiones", имѣвшіе цѣлью осмѣять страсть къ игрѣ на биржѣ, введенную въ моду голландцами Восточно-индійской компаніи въ 1602 и успѣвшую принять безумные размѣры. Книга написана съ большой претензіей на ученость, въ ней встрѣчаются не мало интересныхъ анекдотовъ, заимствованныхъ у древнихъ и новыхъ писателей и разсказанныхъ весьма хорошо. Авторъ былъ богатый антверпенскій еврей, бѣжавшій туда изъ Испаніи и издавшій между 1683 и 1693 нѣсколько сочиненій, не имѣющихъ, по моему мнѣнію, большаго значенія. См. Амадора де лесъ Ріосъ, Judios Españoles, p. 633.}.
   Въ этомъ упадкѣ нѣтъ ничего удивительнаго. Напротивъ, слѣдуетъ скорѣе удивляться тому, что дидактическая проза въ Испаніи XVI и XVII в. еще успѣла сохранить кое-какія достоинства, ибо ея задача не поэтическая, но философская; дидактика должна не увеселять, а просвѣщать и исправлять. Едва ли нужно много распространяться объ опасностяхъ, угрожавшихъ въ Испаніи того времени всякому учителю или проповѣднику нравственности, еслибы онъ вздумалъ потребовать для себя свободы мнѣнія, безъ которой всякая проповѣдь становится безплодной и мертвой. Въ этой несчастной странѣ учителямъ нравственности жилось хуже, чѣмъ кому-либо; и горе было имъ если они свертывали съ торныхъ и дозволенныхъ путей!
   Да наконецъ подобнымъ мыслителямъ при всей искренности и серьезномъ ихъ стремленіи, при всей ихъ преданности религіи и королю трудно было упастись отъ козней завистливыхъ соперниковъ, тщательно слѣдившихъ за каждымъ ихъ шагомъ. Вспомнимъ, что почти всѣ выдающіеся дидактики этого періода -- Хуанъ д'Авила, Луисъ Леонскій, Луисъ Гренадскій, Кеведо, Св. Іоаннъ братства Креста, Св. Тереза всѣ были преслѣдуемы либо инквизиціей либо правительствомъ, а произведенія ихъ подвергались пересмотру или вовсе запрещались.
   При такомъ давленіи свыше трудно было ожидать въ Испаніи появленія свободномыслящихъ и краснорѣчивыхъ писателей, призванныхъ вести впередъ современное имъ поколѣніе. Небольшое число людей, рѣшившихся выйти на опасную дорогу, были вынуждены отдѣлываться, по возможности, общими мѣстами или ударялись въ мистицизмъ, какъ Св. Іоавнъ, или наконецъ впадали въ напыщенность и декламаторство, какъ бр. Луисъ Гренадскій. Почти всѣ они, лишенные права давать полный просторъ своему уму и проповѣдывать гуманныя и либеральныя мысли, становились педантами и при всякомъ удобномъ случаѣ старались спрятаться за авторитеты. Кончилось тѣмъ, что и Луисъ Леонскій и самый заурядный дидактическій писатель, сообщавшій въ предисловіи лестное мнѣніе о своей книгѣ собственныхъ друзей, считали непремѣннымъ долгомъ подкрѣплять свои слова множествомъ цитатъ изъ св. Писанія, отцовъ церкви древнихъ и средневѣковыхъ философовъ. Благодаря всему этому испанская дидактика, повидимому предназначенная въ силу своихъ природныхъ задатковъ и стремленій, сдѣлаться представительницей краснорѣчиваго и возвышеннаго стиля, постепенно впадала въ формализмъ грубость, педантизмъ такъ что можно сказать за немногими исключеніями она въ продолженіе долгаго литературнаго періода влачила жалкое и безплодное существованіе; тогда какъ другія отрасли литературы, менѣе возбуждавшія подозрѣнія и потому менѣе угнетаемыя, какъ напр. драма или лирика достигла апогея своего развитія и своей славы.
   

ГЛАВА XL.

Общія замѣчанія и второмъ періодъ.-- Вырожденіе національнаго характера.-- Уменьшеніе количества писателей.-- Уменьшеніе въ публика интереса къ литературнымъ произведеніямъ. Упадокъ Испаніи, начавшійся въ царствованіе Филиппа ІІ-го и продолжавшійся при Филиппѣ III и IV и Карлъ II.-- Вліяніе такого положенія дѣлъ на развитіе литературы. Пагубное вліяніе религіи.-- Пагубное вліяніе принципа вѣрноподданничества.

   Внимательно изучая Испанскую литературу XVII вѣка, нельзя отрѣшиться отъ мысли, что передъ нами -- общій упадокъ національнаго характера. По мѣрѣ того какъ мы подвигаемся впередъ, мы видимъ, что съ каждымъ шагомъ рѣдѣетъ число окружавшихъ насъ писателей. Какъ много ихъ было въ царствованія Филипповъ II и III -- это доказывается и длинными списками поэтовъ въ Галатеѣ Сервантеса и въ его Путешествіи на Парнасъ, изъ Лавръ Аполлона Лопе де Веги. Но при Филиппѣ IV, не смотря на условленное случайными обстоятельствами процвѣтаніе театра, всѣ другія отрасли литературы проявляютъ уже признаки упадка. При Карлѣ II, всюду, куда бы мы ни обратились, число авторовъ сильно уменьшается и становится очевиднымъ, что или долженъ произойти крупный литературный переворотъ, или же изящной литературѣ Испаніи предстоитъ скорая гибель.
   Публика уже перестаетъ интересоваться небольшимъ числомъ оставшихся писателей; въ Испаніи мало по малу угасаетъ общій раціональный интересъ къ литературѣ, единственно способный поддержать жизнь, которую онъ вдохнулъ въ литературу страны. Къ концу XVII вѣка поэты и литераторы полуострова могли разсчитывать развѣ только на благорасположеніе двора и измѣнчивой моды того времени. А дворъ и мода оказывали покровительство только вычурному слогу учениковъ Гонгоры, дурной вкусъ которыхъ развивался тѣмъ больше, чѣмъ рѣже появлялись таланты между ними.
   По всему было видно, что крѣпкія основы національнаго характера расшатывались со всѣхъ сторонъ, и что упадокъ литературы полуострова былъ только однимъ изъ фазисовъ, однимъ изъ признаковъ предстоящаго паденія учрежденій страны. Упадокъ этотъ, столь замѣтный теперь на поверхности вещей, давно уже въ продолженіе всего періода національно безопасности и необычайной славы невидимо подрывалъ ихъ основы. Съ одной стороны затѣянная Карломъ V война противъ городскихъ союзовъ (Comuneros) уничтожила почти всѣ слѣды политической свободы, оставленной кардиналомъ Хименесомъ въ старинныхъ учрежденіяхъ Кастиліи, а съ другой стороны тотъ же Карлъ V своими блестящими завоеваніями въ чужихъ странахъ далъ ложное направленіе характеру испанскаго народа. Эти два противоположныя теченія способствовали уменьшенію той энергіи и того чувства независимости, которыя были воспитавы въ сердцѣ народа войнами противъ Мавровъ и которыя такъ долго были главной и дѣйствительной опорой испанской націи. Шедшему по слѣдамъ Хименеса Филиппу II меньше чѣмъ отцу его удалось установить прочное благоденствіе монархіи. Онъ успѣлъ однако присоединить Португалію и Филиппинскіе острова къ своей имперіи, въ которой насчитывалось до ста милліоновъ подданныхъ и которая грозила повидимому безопасности всей остальной Европы. Противовѣсомъ этихъ сомнительныхъ выгодъ явились: религіозное возстаніе въ Индерландахъ, роковой источникъ безконечныхъ нестроеній; разорительныя войны съ Едизаветой Англійской и Генрихомъ IV Французскимъ; презрѣніе къ труду, бывшее результатомъ необычайнаго развитія духа военной авантюры, убившей испанскую промышленность; быстрое увеличеніе монастырей и церковныхъ учрежденій, размножившихъ цѣлыя массы оплачиваемыхъ государствомъ тунеядцевъ и наконецъ необузданная роскошь, появившаяся вмѣстѣ съ американскимъ золотомъ, которое какъ будто развращало все, къ чему оно только прикасалось. Результатъ былъ тотъ, что когда этотъ мудрый государь умеръ, то оставилъ свой народъ значительно обѣднѣвшимъ, съ энергіей, надорванной его деспотизмомъ и съ характеромъ извращеннымъ его суевѣріемъ и его безграничнымъ ханжествомъ {Въ шестомъ томѣ "Semanario Erudito" помѣщена замѣчательная статья о причинахъ вызвавшихъ паденіе Испаніи; статья эта въ особенности замѣчательна тѣмъ, что она написана въ царствованіе Филиппа IV Хуаномъ Мендозой, важнымъ духовнымъ лицомъ, котораго впослѣдствіи Карлъ III хотѣлъ канонизировать; не смотря на все это въ ней причины тогдашняго упадка Испаніи приписываются главнымъ образомъ войнѣ съ Нидерландами. Война эта, продолжавшаяся съ 1567 г. по 1612, по вычисленіямъ историковъ стоила Испаніи болѣе двухсотъ милліоновъ долларовъ (Havemann р. 269, Примѣчаніе), а государственный долгъ Испаніи въ царствованіе Филиппа II возросъ съ тридцати пяти милліоновъ дукатовъ до ста сорока. Ibid, р. 272.
   Но непреодолимыя затрудненія, созданныя презрѣніемъ къ труду, дали себя почувствовать гораздо раньше. Въ любопытномъ діалогѣ Меркурія съ Харономъ, приписываемомъ Хуану Вальдесу и изданному около 1530 года, добродушный монахъ -- одно изъ дѣйствующихъ лицъ діалога -- говоритъ, что онъ поступилъ въ монастырь "por poder honestamente trabajar" (чтобъ имѣть возможность честно трудиться) и приводить причину, почему именно онъ долженъ былъ такъ поступить "porque ni mé linaje ni iné estados me consentira trabajar, si no mudaba el habito". (Ed. Wiffen, p. 306) т. e. что царствованіе Карла V для человѣка благороднаго происхожденія не было другой возможности добывать честнымъ образомъ средства къ жизни, какъ сдѣлаться монахомъ или солдатомъ. Прошло много времени прежде чѣмъ взглядъ на этотъ предметъ измѣнился въ Испаніи, ибо слѣды его сохранились даже до сихъ поръ. Уже 18 марта 1783 г., Карлъ III нашелъ необходимымъ издать строгій законъ, объявляющій, что механическія занятія -- "honestos y honrados", и что тѣмъ, которые занимаются ими, и"" возбраняется занимать и общественныя должности. (Ferrer del Rio, Hist. de Carlos III, 1856 года, Tom. IV p. 70). Законъ этотъ принесъ впрочемъ въ свое время мало пользы.
   Къ 1552 г., Кортесы подали Карлу V свое пятьдесятъ пятое "прошеніе", въ которомъ въ рѣзко-опредѣленныхъ выраженіяхъ жаловались на громадное скопленіе богатствъ въ рукахъ духовенства: "Ytem, por experiencia se vee que las haciendas estan todas en poder de Iglesias, Colegios, Hospitales et Monasteries de que viene notable daño a vustras rentas reales et a vuestros subditos et naturales; et sino se remedia todas las haziendas vernan a poder dellos. Suplicamos a vuestra Magestad seaservito de mandar que de aqui adelante, ninguna yglesia, ni monasterio compre bienes rayzes",etc. Leyes, etc. Valladolid, folio, 1558, f. XIII.
   Въ царствованіе Филиппа II подобнымъ жалобамъ не дано было бы хода; но тотчасъ же по его смерти, даже въ одной изъ надгробныхъ рѣчей былъ сдѣланъ намекъ на нихъ. (Sermones Funerales del Rey D. Felipe II, Madrid, 1601, f, 179; авторомъ этой рѣчи былъ августинскій монахъ Салюцій. Въ царствованіе Филиппа III (1620) Херонимо де Кавамьосъ издалъ свой "Discurso de las Razones", гдѣ доказываетъ, что чрезмѣрное увеличеніе духовныхъ учрежденій ведетъ къ всеобщему раззоренію и въ томъ же году докторъ Гутьерре, маркизъ де Карреага выступилъ съ отвѣтомъ ему (Respuesta al Discurso" ec), въ которомъ опровергалъ обвиненія, взводимыя на духовныя корпораціи и утверждалъ, что государство быстро пришло бы въ упадокъ безъ ихъ молитвъ, постовъ и милостыней. Но ни одинъ изъ этихъ писателей не съумѣлъ взойти на высоту обсуждаемаго имъ вопроса; между тѣмъ зло,-- находившееся, какъ это всѣми сознавалось, внѣ предѣловъ законодательства, -- было сдѣлано въ царствованіе Филиппа II и раньше. Чтобы помочь горю и ободрить населеніе, Филиппъ III придумалъ въ 1623 довольно странную мѣру: посредствомъ торжественной рremаtica онъ даровалъ на четыре года привилегіи дворянства каждому вступающему въ бракъ и пожизненно всѣмъ имѣющимъ шестерыхъ сыновей.}.
   Его слабоумный и суевѣрный преемникъ не способенъ былъ исправить подобный ошибки, тѣмъ болѣе и бороться съ возраставишими трудостями правленія. Могущество духовенства, достигшее уже громадныхъ размѣровъ вслѣдствіе благорасположенія къ нему Филиппа II и прочнаго вліянія іезуитовъ, естественнымъ образомъ продолжало усиливаться; благодаря вліянію этого могущественнаго класса общества, около шести сотъ тысячъ потомковъ мавровъ, исполнявшихъ, какъ это дѣлали и отцы ихъ въ теченіе столѣтій, внѣшніе обряды христіанства, были заподозрѣны въ тайной привязанности къ магометанской вѣрѣ и изгнаны изъ страны, гдѣ они родились. Это государственное преступленіе нанесло громадный вредъ земледѣлію, промышленности юга Испаніи и народному благосостоянію всего полуострова, отъ гибельныхъ послѣдствій котораго никогда не могла вполнѣ оправиться Испанія {Существуетъ громадное разногласіе относительно числа Морисковъ, изгнанныхъ изъ Испаніи въ 1609--11 гг.; одни насчитываютъ милліонъ, а другіе ограничиваютъ это число только 160,000. Но каково бы ни было число изгнанныхъ, всѣ свидѣтельства согласны между собой въ томъ, что потеря такого громаднаго количества людей, изъ которыхъ большая часть была искусными ремесленниками и земледѣльцами, имѣла пагубныя послѣдствія для начинавшаго приходить въ упадокъ народонаселенія. Печальнымъ доказательствомъ этихъ пагубныхъ послѣдствій могутъ служить существующіе до сихъ поръ пустыри (despoblados), означенныя на новѣйшихъ картахъ Испаніи (Клеменсинъ, примѣч. къ Донъ-Кихоту, часть II, с. 54). Опредѣливъ число изгнанныхъ въ 600,000, я основывался на данныхъ, собранныхъ съ большой тщательностью Сиркуромъ (Tom. III, p, 103). Эти несчастные изгнанники обладали большимъ запасомъ кастильской культуры, слѣды которой сохранились въ (рукописяхъ, которыя, какъ напримѣръ старинныя поэмы объ Іосифѣ (См. періодъ I, глава 5) были сочинены въ Испаніи и на испанскомъ языкѣ, но только написаны арабскими буквами. Благодаря любезности Дона Паскуаля де Гаянгоса, у меня есть копіи отрывковъ двухъ подобныхъ рукописей. Одна изъ нихъ поэма, написанная въ 1603 г. подъ заглавіемъ "Discurso sobre la luz y descendencia y alcurnia de nuestro jefe bendito profeta Mahoma, compuesto y compilado por su siervo, uecessitado de perdon, Mahomad Robadan, natural de Rueda, sobre el rio Xalon" (Извѣстіе о родѣ и происхожденіи нашего главнаго и благословеннаго пророка Магомета, составлено его слугой Магометомъ Рабаданомъ, родомъ изъ Руэды, ма рѣкѣ Халонѣ, болѣе всѣхъ нуждающемся въ его прощеніи). Дѣлится она на восемь исторій, изъ которыхъ у меня находится подъ рукой четвертая, озаглавленная "Исторія Хекима",-- одного изъ предковъ пророка. Въ ней болѣе двухъ тысячъ строфъ, написанныхъ короткими стихами народныхъ кастильскихъ романсовъ; все произведеніе проникнуто магометанскимъ духомъ; встрѣчаются, впрочемъ, случайныя ссылки на греческую миѳологію. Поэма не лишена поэтическихъ достоинствъ. Вотъ, напримѣръ, одна строфа въ началѣ второй пѣсни, въ которой описывается прекрасное утро въ день свадьбы Хекима:
   
   Al tiempo que el alba bella,
   Ensefia su rostro alegre,
   Y, rompiendo las tinieblas,
   En clara luz resplandece,
   Dando las nuevas que el dia,
   En su seguimiento viene,
   Y el roxo Apolo tras ella.
   Dejando los campos verdes;
   Quando las aves nocturnes
   Se recogen en su albergue,
   Y las que la luz gobiernan,
   El delgado viento hienden;
   Quando los hombres despiertan,
   Y el pesado sueno vencen,
   Para dar á su Hacedor,
   El débite que le debeu;--
   En este tiempo la compania,
   Del hijo de Abdulmunef,
   Se levantan y apereiben,
   Al casamiento solemne.
   
   Въ предисловіи къ поэмѣ авторъ говоритъ, что только одинъ Аллахъ знаетъ сколькихъ трудовъ стоило ему собрать весь матеріалъ, необходимый для его труда, такъ какъ,-- прибавляетъ онъ,-- "этотъ матеріалъ изъ страха передъ инквизиціей былъ разсѣянъ по всей Испаніи, затерянъ и скрытъ". Свѣдѣнія объ этой рукописи, списки съ которой хранятся въ Парижской Національной Библіотекѣ и въ Британскомъ Музеѣ можно найти въ "Catalogo Razonado de Manuscrites Españoles", ec. por E. de Ochoa, 4-to, Paris, 1844; это любопытный и цѣнный трудъ есть вмѣстѣ съ тѣмъ одна изъ многочисленныхъ услугъ, которыя Ochoa оказалъ литературѣ своей родины. Къ описанію рукописи приложено письмо Гайянгоса съ описаніемъ другихъ подобныхъ испанско-арабскихъ рукописей jamiаdоs, сохранившихся въ другихъ библіотекахъ, но мнѣнію Гайянгоса, рукопись, находящаяся въ Англіи, была привезена туда въ 1715 г. Іосифомъ Морганомъ, британскимъ консуломъ въ Тунисѣ, который впослѣдствіи сдѣлалъ вольный и плохой переводъ одной части ея, и издалъ его въ Лондонѣ въ 1723--25 годахъ подъ заглавіемъ: "Магометанкамъ вполнѣ разъясненный". Вторая рукопись почти всплошь написана прозою и безъ имени автора. Авторъ ея увѣряетъ, что онъ былъ изгнанъ въ 1618 г. изъ Испаніи и высадился въ Тунисѣ съ тремя тысячами своихъ несчастныхъ соотечественниковъ, которые, вслѣдствіе долгаго пребыванія въ христіанской странѣ и вслѣдствіе жестокихъ преслѣдованій инквизиціи, до такой степени утратили память о церковныхъ уставахъ и обрядахъ своей религіи, что ихъ пришлось обучать магометанству какъ дѣтей и притомъ на кастильскомъ языкѣ, такъ какъ они совершенно позабыли арабскій. Узнавъ объ этомъ, тунисскій бей послалъ за авторомъ и поручилъ ему написать книгу на кастильскомъ языкѣ для обученія этихъ странныхъ неофитовъ; онъ исполнилъ порученіе и написалъ настоящую книгу подъ заглавіемъ "Mumin" или вѣрующій въ Аллаха. Словомъ "Mumin" авторъ называетъ многолюдный и укрѣпленный городъ, осаждаемый пороками и защищаемый добродѣтелями магометанской религіи. Одинъ изъ жителей этого города разсказываетъ свою собственную жизнь полную приключеній и страданій, чтобы съ помощью приводимыхъ въ ней правилъ и примѣровъ научить новоприбывшихъ морисковъ ихъ религіознымъ обязанностямъ. Вслѣдствіе этого сочиненіе вышло отчасти аллегорическимъ, отчасти романическимъ. Въ немъ часто сказывается арабскій духъ и мѣстами даже арабскій стиль; но нѣкоторыя изъ сценъ между любовниками происходятъ у рѣшетчатыхъ оконъ, словно дѣйствіе разыгрывается въ одномъ изъ городовъ Кастиліи. Проза чередуется стихотвореніями Монтемайора, Гонгоры, братьевъ Архенсола и можетъ быть отчасти -- самого автора, который былъ человѣкомъ образованнымъ и мягкаго нрава. Изъ этой рукописи у меня находится восемьдесятъ страницъ,-- почти пятая часть всего произведенія.
   Дальнѣйшія свѣдѣнія объ арабско-испанской литературѣ можно почерпнуть изъ разбора, сдіыаннаго извѣстнымъ оріенталистомъ Сильвестромъ-де-Саси двухъ рукописей, находящихся во Франціи и схожихъ съ только-что описанными (Ochoa, Manuscritos Españoles, 1844, рр. 6--21). Но самыя полныя и обстоятельныя свѣдѣнія помѣщены въ ученой статьѣ British and Foreign Review, January, 1839. Слѣдуетъ напомнить, что испанцы стали называть мавровъ Морисками вскорѣ по низверженіи маврскаго владычества въ Испаніи; что это прозвище было выраженіемъ презрѣнія, которое христіане испанцы не переставали питать къ своимъ прежнимъ завоевателямъ и ненавистнымъ врагамъ со времени паденія Гренады и до нашихъ дней.
   Ободренный изгнаніемъ евреевъ въ 1492 г. и мавровъ въ 1609--11 гг. Донъ Санчо де Монкада, профессоръ Толедскаго университета, обратился къ Филиппу III съ запиской, напечатанной въ 1619 г., въ которой настоятельно просилъ этого монарха изгнать изъ Испаніи и цыганъ, но не добился желаемаго. Его записка помѣщена у Hidalgo "Romances de Germania" (Madrid, 1779, 8-vo) и переведена у Борроу (Borrow) въ его замѣчательномъ сочиненіи о цыганахъ. (London, 1841, 8-vo, Vol. I, chap. XI). Силацаръ де Мендоза въ концѣ своей книги "Dignidades de Castilla", изданной въ 1618, говоритъ, что и онъ изготовилъ записку съ тою-же цѣлью и, какъ чистый кастилецъ, прибавляетъ при этомъ, "что постыдно терпѣть у себя такую вредную и развращенную расу, какъ цыгане".
   Достойны вниманія замѣтки о причинахъ упадка Испаніи въ царствованіе Филиппа III, помѣщенныя въ "Discurso sobre la Educacion Popular", Компоманеса, мудраго министра при дворѣ Карла III. Madrid, 1775, Introd, и рр. 412, 399). Правда, университеты и школы были въ тѣ времена многочисленны и переполнены учащимися, но они служили разсадникомъ пустой, никуда негодной учености. Фернандесъ де Наваррете говоритъ, что въ царствованіе Филиппа III существовало тридцать университетовъ и четыре тысячи Еstudios de Gramatica, или школъ, гдѣ преподавался латинскій языкъ. При этомъ онъ прибавляетъ, что онѣ, въ большинствѣ случаевъ, выпускали толпы праздношатающихся, которые, какъ хищныя птицы, накидывались на общество. "Conservation de Monarquias", 1626, folio, Discurso XLVI, p. 299, Сочиненіе это было впервые напечатано въ 1621 году.}.
   Легкомысленный, веселый и эгоистичный характеръ Филиппа IV и цинически-откровенная распущенность его министровъ, дали замѣчательно сильный толчекъ причинамъ, ускорившимъ паденіе страны. Въ Каталоніи вспыхнулъ бунтъ; Ямайка была отнята Англіей, а Руссильонъ уступленъ Франціи; Португалія, никогда искренно не присоединявшаяся къ испанской монархіи, освободилась и заняла свое прежнее мѣсто въ ряду независимыхъ государствъ,-- словомъ, внѣшнее могущество Испаніи было поколеблено. Внутреннее состояніе страны было не лучше. Не смотря на мудрые совѣты отца Маріаны, качество монеты портилось вслѣдствіе подмѣси; налоги были безсовѣстно увеличены, а плата процентовъ по постоянно возрастающему государственному долгу безсовѣстно уменьшена. Въ виду такихъ печальныхъ знаменій времени, населеніе стало волноваться. Люди робкіе обрекали себя на холостую жизнь или искали спасенія въ лонѣ церкви; болѣе рѣшительные стали выселяться. Всеобщій гнетъ и необезпеченность не замедлили отразиться на количествѣ населенія. Севилья, древняя столица монархіи, потеряла три четверти своихъ обитателей; Толедо -- одну треть; Сеговія, Медина дель Кампо и другіе большіе города потеряли еще больше, не только въ числѣ жителей и въ богатствѣ, но и во всемъ, что дѣлало эти города центромъ цивилизаціи. Въ сущности вся страна обѣднѣла и клонилась къ безвременному упадку {Хуанъ Антоніо де Роблесъ, одинъ изъ царедворцевъ Екатерины австрійской, написалъ нелѣпую, но забавную книгу о Филиппѣ IV озаглавленную "Illustration del Renombre de Grande", (Madrid, 1638). Цѣлью автора было доказать, что Филиппъ IV былъ столько же достоинъ титула Великаго, какъ и всѣ прочіе государи, носившіе его, начиная съ Льва Великаго. Лучшая вещь въ книгѣ, по моему мнѣнію, это снимокъ съ пояснаго портрета графа -- герцога Оливареса, работы Веласкеса.}.
   Неизбѣжные результаты такого печальнаго положенія вещей стали всего замѣтнѣе въ слѣдующемъ несчастномъ царствованіи Карла II, которое началось смутами, вызванными долгимъ малолѣтствомъ государя, а кончилось прекращеніемъ мужской линіи наслѣдниковъ и спорами изъ за престола. Печальна была эта эпоха, носившая на себѣ повсемѣстные слѣды разрушенія и упадка. Начиная съ южной французской границы и идя по морскому берегу вплоть до Кадикса, ни одна изъ большихъ крѣпостей, этихъ ключей королевства, не была способна выдержать нападеніе сравнительно небольшой арміи. Находившіеся на берегахъ Атлантическаго океана старые арсеналы, изъ которыхъ вышла нѣкогда непобѣдимая армада, опустѣли, а оставленное въ пренебреженіи искусство кораблестроенія начало забываться и даже совсѣмъ исчезать {Comentario de la Guerra de España por el Marques de San Phelipe, Genova, s. а., 4 to, Tom. I Lib. II., ano 1701. Buckle (History of Civilization, 1862), Vol. II, 40, 41, 72--77.}. Подати и налоги были забраны впередъ и до того истощены, что ихъ не хватало уже на обыденныя нужды правительства и двора; иногда не хватало даже средствъ для приличнаго королевскаго обѣда, и австрійскій посланникъ изъявлялъ сожалѣніе, что ему пришлось занимать свой постъ при такомъ дворѣ, гдѣ ему приходилось быть свидѣтелемъ столь неприличной бѣдности {Tapia, Hist. de la Civilizacion Española, Madrid, 1840, 12 mo, Tom. III, p. 167. Тотъ же самый фактъ засвидѣтельствованъ Стэнгопомъ, англійскимъ посланникомъ при мадридскомъ дворѣ, въ любопытной и интересной перепискѣ, изданной лордомъ Магономъ подъ заглавіемъ "Spain under Charles II." (2 edit London, 1844, 8-vo.). Въ письмѣ къ государственному секретарю, помѣченномъ 26 мая 1698 г. (стр. 131), генералъ Стэпгонъ пишетъ: "Завѣдующій государственными доходами графъ Андеро заявлялъ мнѣ, что онъ не въ состояніи найти денегъ для содержанія его величества".
   Мы уже указывали (Пер. II, Гл. XXIV, прим. 31) на ту незаслуженную лесть, которую Солисъ и Кальдеронъ расточали жалкому королю. Но все сказанное ими ничто въ сравненіи съ постыдной лестью, которой послѣ смерти почила его Академія "Desconfiados" въ Барселонѣ. См. "Nenias Reales", (Barcelona, 1701, 4-to) гдѣ его называютъ "El Mayor Monarca del Orbe",-- "Un Monarca en qnien la Naturaleza, el Cielo у su Virtud heroiea avian recopilado quanto se célébra de grande en todos los que el Orbe célébra", и т. п. Кромѣ того тутъ же говорится, что царствованіе его было необыкновенно счастливо для страны.}.
   Эти превратности въ судьбѣ Испанской монархіи были для міра новымъ и далеко не безполезнымъ урокомъ. Ни одинъ христіанскій народъ не падалъ съ такой высоты могущества на которой стояла Испанія при Карлѣ V въ такую страшную бездну униженія въ которую впала она въ тотъ моментъ, когда послѣдній потомокъ великой австрійской династіи приближался къ могилѣ, считая себя жертвой колдовства и искалъ спасенія въ заклинаніяхъ, отъ которыхъ отвернулосъ бы даже легковѣріе среднихъ вѣковъ. И это въ ту эпоху, когда Франція восторженно привѣтствовала побѣдамъ Конде, а въ Англіи нарождался вѣкъ Мольбору {Подробности этого отвратительнаго поступка приводятся у Моратина въ примѣчаніяхъ къ его изданію "Auto ne Fé de Logrono, del Ano 1610", впервые напечатанному для общаго поученія лицемъ, принимавшимъ участіе въ самомъ auto и подтвержденныя свидѣтельствомъ другихъ. Моратинъ, комическій поитъ, перепечаталъ эту книгу (Cadix, 1812, 12-mo) съ цѣлью показать невѣжество и звѣрство всѣхъ, принимавшихъ участіе въ auto. Сарате въ 1837 взялъ его сюжетомъ для своей драмы "Carlos II el héehizado", но онъ не всегда соблюдалъ историческую истину.
   Стангопъ въ перепискѣ, упомянутой въ предшествующемъ примѣчаніи, говоритъ, (стр. 181), что въ Мадридѣ было распространено мнѣніе, что король палъ жертвой колдовства. Sismondi (Histoire de Franèais, Tom. XXV., 1841, p. 85, Tom. XXVI, p. p. 207--208) рисуетъ возмутительную картину королевскаго слабоумія. Превосходныя, но крайне мрачныя подробности объ унизительномъ состояніи испанской монархіи въ царствованіе Карла III, находятся у графа Кабарруса, мудраго министра короля, въ шестомъ примѣчаніи къ его "Elogio del Conde de Gausa" 1786, 4-to.}.
   Во всякой странѣ подобный упадокъ національнаго характера и государственнаго могущества сопровождался бы соотвѣтственнымъ хотя можетъ быть и менѣе значительнымъ упадкомъ литературы. Въ Испаніи же оба эти элемента были связаны такъ тѣсно и основы ихъ были такъ однородны, что здравомыслящіе и сколько нибудь дальновидные люди не могли не предусмотрѣть быстраго и губительнаго упадка духа интеллигенціи и изящества въ литературѣ. Факты не замедлили подтвердить ихъ предположенія. Древняя религіозность страны, бывшая несомнѣнно самой яркой чертой національнаго характера и производившая чудеса въ дни борьбы испанцевъ съ маврами, такъ измѣнилась, благодаря страшному развитію нетерпимости, возведенной чуть не въ добродѣтель, что сдѣлалась такимъ средствомъ угнетенія, какого Европа еще никогда не видала. Въ теченіе всего пройденнаго нами періода XVI и XVII вѣковъ, отъ паденія Гренады и до прекращенія австрійской династіи, инквизиція, этотъ великій символъ могущества религіи въ Испаніи, сохраняла свой авторитетъ не только безъ перерывовъ, но постоянно все теснѣе и тѣснѣе скрѣпляя свои связи съ государствомъ. Съ каждымъ днемъ становясь щедрѣе въ раздачѣ каръ всему, что было въ оппозиціи правительству, она наконецъ уничтожила послѣдніе остатки прежней умственной независимости и мужественной свободы. Все это не дѣлалось, да и не могло дѣлаться иначе какъ съ одобренія народныхъ массъ и съ дѣятельнымъ участіемъ правительства и высшихъ классовъ, которые привели къ униженію и гибели все, къ чему только привился ихъ духъ.
   Къ сожалѣнію этотъ духъ, ошибочно принимаемый за религію, которая поддерживала испанцевъ въ ихъ долгой борьбѣ съ невѣрными, былъ въ этотъ періодъ весьма распространенъ въ Испаніи. Первый и послѣдній представители австрійскаго дома, Карлъ V и ничтожнѣйшій изъ его потомковъ, если въ чемъ сходились другъ съ другомъ, то развѣ въ усердіи, съ которымъ они поддерживали святое судилище при своей жизни, а въ своихъ завѣщаніяхъ поручали попеченію и усердію своихъ преемниковъ {Tapia, Hist. de la Civilizacion, Tom. III. p. 77 и p. 168. Sandoval Hist., Tom. II. p. 657.}. Короли, царствовавшіе въ промежутокъ между вышеупомянутыми, съ неменьшимъ уваженіемъ относились къ авторитету инквизиціи. Первымъ дѣломъ Филиппа II, когда онъ прибылъ изъ Нидерланды чтобъ возложить на себя корону Испаніи, было устройство auto-da-fé, въ Вальядолидѣ {Llorente, Hist., Tom. II., 1817, p. 239.}. Когда молодая граціозная дочь Генриха II Французскаго пріѣхала въ Толедо въ 156(5 году, то въ числѣ свадебныхъ увеселеній приготовленныхъ ей отъ города было и ауто-да-фе. Тоже самое повторилось въ Мадритѣ, въ 1623 году, когда другая французская принцесса произвела на свѣтъ наслѣдника престола {Llorente, Hist., Tom. II. p. 385, Tom. IV p. 3. Я полагаю, что у Llorente 1632 годъ поставленъ по ошибкѣ вмѣсто 1623, потому что въ 1632 Изабелла Бурбонская не имѣла ребенка, а инфанта Донья Маргарита Марія Каталина родилась 25 ноября 1623. (Florez, Reynas, Catolicas, 1770, Tom. II, p. 940).}. Эти факты служатъ печальнымъ доказательствомъ того, что въ Испаніи духъ религіозной нетерпимости и суевѣрія заглушилъ и голосъ просвѣщеннаго разума я обычныя человѣческія чувства.
   Какъ бы то ни было, во народъ и правившіе имъ приходили въ восторгъ отъ подобныхъ зрѣлищъ. Когда одинъ дворянинъ, шедшій на смерть за свою преданность протестанству, проходилъ мимо балкона, гдѣ сидѣлъ Филиппъ II, во всемъ блескѣ своего величія, онъ бросилъ въ лице королю горькій укоръ, за то что онъ наслаждается созерцаніемъ мукъ своихъ невинныхъ подданныхъ, но монархъ ему отвѣчалъ, что если понадобится, онъ съ удовольствіемъ понесетъ дрова для костра собственнаго сына. И въ эту эпоху и даже позднѣе этотъ отвѣтъ признавался отвѣтомъ, достойнымъ властителя величайшей въ мірѣ имперіи {Tapia Hist., Tom. III. p. 88. Porreño (Dichos y Hechos de Phelipe II, написанная 1626, Глав. XIV) и Кабрера (Phelipe II, Lib. V. cap. III, написанная раньше и изданная въ 1619 г.) приводятъ слѣдующія слова короля Филиппа II Дону Карлосу de Сесе, несчастному дворянину, проходившему мимо него на казнь: "Мо traere la leña para quemar a mi hijo, si fuere tan malo como vos". Августинъ Давила произнесъ 8 ноября 1598 г. надгробную рѣчь надъ Филиппомъ II въ Валльядолидѣ -- въ томъ самомъ городѣ, гдѣ Карлосъ de Сесе былъ сожженъ живымъ,-- съ энтузіазмомъ приводитъ эти позорныя слова, называя ихъ "iamosa sentencia". (Sermones Funerales en las Honras de Felipe II, Madrid, 1601, 4-to. f. 78). Можно привесть другой не менѣе замѣчательный фактъ. Развратный и веселый Филиппъ IV выразилъ тѣже чувства и почти въ тѣхъ же самыхъ выраженіяхъ, которыя послѣ его смерти были также поставлены ему въ честь. Однажды ради формы у него спросили позволенія предать одного изъ его министровъ въ руки инквизиціи. Онъ не только далъ разрѣшеніе, но, въ подтвержденіе своей готовности, еще прибавилъ, что если бы его собственный сынъ былъ виновенъ, онъ передалъ бы его инквизиціи также охотно (Monforte, Honras de Felipe IV, Madrid, 1666 in 4-to). Сынъ же его Бальтазаръ былъ тогда въ живыхъ, и онъ страстно любилъ этого ребенка. Но всюду, гдѣ только инквизиція простирала свое пагубное вліяніе, сказывался тотъ же духъ. Здѣсь будетъ кстати привести курьезный фактъ, что Мексика ставила въ заслугу Филиппу II введеніе тамъ инквизиціи въ 1754 г. и сожженіе живыми въ 1596 г. по обвиненію въ исповѣдываніи еврейской религіи восьми человѣкъ, изъ которыхъ пять были женщины. Exequias de Philippe II., Mexico, 1600, 4-to ff 133, sqq.}. Позже, въ 1680 году, когда Карлъ II выразилъ желаніе полюбоваться вмѣстѣ съ своей молодой супругой зрѣлищемъ auto-da-fé, мадритскіе рабочіе вызвались построить для этой цѣли громадный амфитеатръ, и работали съ такимъ энтузіазмомъ, что кончили свое сооруженіе въ невѣроятно короткое время; они поддерживали энергію другъ друга благочестивыми увѣщаніями и между прочимъ заявили, что если выданныхъ матеріаловъ имъ не хватитъ, они разнесутъ по бревнамъ собственные дома и употребятъ ихъ на успѣшное окончаніе столь святаго дѣла {}.
   
   
   Одна изъ самыхъ замѣчательныхъ книгъ, изъ которой можно составить понятіе о характерѣ и чувствахъ всѣхъ классовъ общества въ Испаніи въ концѣ XVII вѣка, это -- Relacion etc. de este Auto General, 1680 г. изданная немедленно за событіемъ Іосифомъ дель Ольмо, однимъ изъ дѣятельныхъ участниковъ въ устройствѣ торжества. Книга эта содержитъ въ себѣ 308 страницъ in quarto; будто описывая великолѣпное театральное представленіе, авторъ вдается въ мельчайшія подробности церемоніи, которая началась въ семь часовъ утра 30 іюня и окончилась въ девять часовъ слѣдующаго утра. Король и королева любовались зрѣлищемъ въ теченіе четырнадцати часовъ изъ своей ложи или балкона. Чтобы придать этому возмутительному дѣлу большую торжественность восемьдесятъ пять грандовъ предложили свои услуги инквизиціонному суду въ качествѣ familiares или служителей, а король собственными руками положилъ первую вязанку хворосту на проклятый костеръ. Число жертвъ доходило до ста двадцати, изъ которыхъ двадцать одна жертва были сожжены живыми. Повидимому царская чета не присутствовала на послѣднемъ звѣрскомъ зрѣлищѣ. Общее впечатлѣніе производимое этимъ разсказомъ несомнѣнно то, что набожные испанцы смотрѣли вообще съ удовольствіемъ на подобныя казни, а многіе даже съ благоговѣніемъ. Мадамъ д'Онуа (Voyage, Tom. III. р. 154) описываетъ приготовленія къ церемоніи auto-da-fé на основаніи свѣдѣній, доставленныхъ ей однимъ изъ судей инквизиціи, полагавшимъ, что подобныя трржества служатъ къ чести испанской монархіи. Повидимому путешественница покинула Мадритъ до совершенія казней. Страннѣе и замѣчательнѣе всего то, что не смотря на свое высокое положеніе, жена французскаго посланника Мадамъ де Вилларъ, вынуждена была присутствовать на нѣкоторыхъ церемоніяхъ этого auto. Въ письмѣ къ мадамъ не Куланжъ, помѣченномъ 25 іюля 1680 года, она пишетъ: "Je n'ai pas eu le courage d'assister á cette horrible exécution des Juifs. Ce fut un affreux spectacle, celon ce que j'ai entendu dire; mais pour la semaine de jugement, il fallut bien y être, á moins de bonnes attestations des médecins d'être á l'extremité, car eutrement on eut passé pour hérétique. Ontrouva même fort mauvais, que je ne parusse pas me divertir tout á fait de ce qui s'у passoit. Mais ce qu'on а vu exercer de cruauté á la mort de ces miserables c'e t ce qu'on ne peut vous écrire". Lettres, ed. Francfort, 1760 p. p. 127, 128.
   Не менѣе извратился и принесъ вреда принципъ вѣрноподданничества, составлявшій всегда на ряду съ принципомъ религіознымъ выдающуюся особенность испанскаго народнаго характера. Въ силу его испанцы одинаково искренно чтили холоднаго и строгаго Филиппа II, суевѣрнаго и слабаго Филиппа III и расточительнаго эгоиста Филиппа IV и ничтожнаго во всѣхъ отношеніяхъ Карла II. Мотовство и распущенность королевскихъ фаворитовъ, подобныхъ герцогу Лермѣ {Корради въ "Revis ta Literaria del Español", 1845 г., помѣстилъ рядъ статей о мотовствѣ этого любимца и временщика по милости короля. Его ежегодный доходъ,-- не считая случайныхъ подачекъ -- доходилъ одно время до четырехъ сотъ восьмидесяти восьми тысячъ дукатовъ.} и графу-герцогу Оливаресу, приведшихъ страну къ разоренію и позору нисколько не поколебало въ народѣ любви къ особѣ монарха и не ослабляло въ немъ убѣжденія, что къ земному властителю слѣдуетъ обращаться съ тѣми же выраженіями и чувствами, съ которыми обращаются къ Владыкѣ небесному {См. замѣчательныя письма Добладо объ Испаніи, гдѣ, въ первомъ изъ нихъ, онъ пишетъ: "Здѣсь проповѣдуютъ съ церковной кафедры объ обязанности подданныхъ обоихъ величествъ (т.е. Бога и короля) и иностранца не мало удивляетъ не разъ высказываемое испанцами убѣжденіе, что его величество можетъ даровать имъ на нѣсколько лѣтъ жизнь и здоровье. Испанскій Академическій словарь 1736 года поясняетъ еще подробнѣе значеніе слова Magestad. Но лучшимъ доказательствомъ народнаго употребленія его, можетъ служить трактатъ, озаглавленный "Epitome Historia), ec. de los onze Martyres Franciscanode Gorcomio, que escrivio Fray Alonso Lope Magdalena", (Madrid 1676). Авторъ, говоря о бунтѣ въ городѣ Горкумъ въ Голландіи, выражается такъ: Невѣрные взялись за оружіе противъ вѣрноподданныхъ."двухъ величествъ" под: разумѣвая Бога и короля Филиппа П. Слово Magestad примѣняется также къ дароносицѣ, какъ содержащей Св. Дары. Въ описаніи пышнаго празднества въ церкви Sta Crux въ Мадритѣ мая 1628 г., по случаю перенесенія Святыхъ Даровъ въ новый предѣлъ, мы встрѣчаемъ слѣдующія странныя выраженія: "Todos mieve dias ostuvo su Magestad patente";-- "Un Bufete donde estuvo su Magestad", ec.-- "Breve Compendio del Aparato y Fiesto", Madrid, 4-to, 1628.
   Въ связи съ этимъ описаніемъ можно сопоставить другое -- не менѣе кощунственное и смѣшное, находящееся Въ "Dos Tratados" Кипріано Валеры, 1588, (перепечатано въ 1851, р. р. 491--494) относительно того, какъ было поступлено со святыми Дарами въ первомъ случаѣ, когда ими вырвало одного священника, и въ другомъ -- когда ихъ украла и съѣла сорока.
   Я упоминаю объ этихъ описаніяхъ не для того только, чтобъ привести примѣры страннаго употребленія слова Magestad, но, чтобы выяснить одно чувство, постоянно встрѣчающееся въ испанской литературѣ и заключающее въ себѣ смѣшеніе религіозныхъ понятій съ вѣрноподданническими чувствами, которое было такъ пагубно для національнаго характера.}. Король единственно въ силу своего королевскаго сана всегда былъ для испанцевъ тѣмъ, чѣмъ онъ является во времена св. Фердинанда и въ Partidas Альфонса Мудраго, гдѣ онъ величается прямымъ намѣстникомъ бога на землѣ и личнымъ собственникомъ всѣхъ тѣхъ странъ земнаго шара, которыя перешли къ нему по наслѣдству вмѣстѣ съ короной {Partida Segunda, Tit. XIII.}. Вотъ почему герцогъ Вандомскій выказалъ глубокое знаніе испанскаго характера въ войнѣ за наслѣдство когда, зная что Мадритъ уже былъ во власти непріятеля и все казалось погибшимъ, смѣло заявилъ, что онъ ручается за успѣхъ, если только особы короли, королевы и принца останутся въ безопасности {Tapia, Hist., Tom. IV. p. 19.}. На самомъ дѣлѣ, старинный принципъ вѣрноподданничества мало по малу превратился добровольно въ покорность, въ нелишенное нѣкоторой поэзіи,-- абсолютное преклоненіе передъ авторитетомъ королевской власти. Эта покорность сдѣлалась единственной существенной связью между подданными и престоломъ и главнымъ средствомъ поддержанія соціальнаго порядка. Народъ отказывался отъ своихъ, самыхъ дорогихъ, правъ, если они приходили въ столкновеніе съ королевской прерогативой. Вотъ почему сопротивленіе Аррагоніи въ дѣлѣ Антоніо Переса и противодѣйствіе Каталоніи административному гнету графа -- герцога Оливареса были такъ легко побѣждены усиліями настоящихъ потомковъ кастильскихъ Comuneros.
   Извращеніе религіознаго и вѣрноподданническаго чувства, внесшее порчу въ разные элементы національнаго характера, нанесло по нашему мнѣнію рѣшительный ударъ всей культурѣ Испаніи въ XVII вѣкѣ. Извращеніе это появляется то на поверхности, то укрывается подъ мрачнымъ гигантскимъ покровомъ деспотизма и суевѣрія, скрывающаго его сущность даже отъ тѣхъ, кто были, его жертвами. Печальнѣе всего то, что вся испанская литература конца этого періода питалась именно этими чувствами вѣрности и благочестія, которыя еще поддерживали монархію, влачившую паралитическое, болѣзненное, окруженное атмосферой смерти, существованіе. Наконецъ, по мѣрѣ того, какъ мы приближаемся къ исходу этого столѣтія инквизиція и деспотизмъ завладѣваютъ повидимому всѣми сферами жизни, заражаютъ все своимъ ядовитымъ дыханіемъ. Всѣ писатели испытываютъ на себѣ ихъ вліяніе, но ни на комъ оно не ощущалось такъ сильно, какъ на Кальдеронѣ и де Солисѣ, имена которыхъ заканчиваютъ собою данный періодъ, оставляя мало надеждъ на лучшее будущее. Въ самомъ дѣлѣ Autos Кальдерона и Historia. Солиса, въ глазахъ и самихъ авторовъ, и публики, были произведеніями несомнѣнно религіозными, а уваженіе, даже благоговѣйное, которое оба великіе писателя питали къ несчастному и ничтожному Карлу II относились современниками на счетъ ихъ благочестія, вѣрноподданничества и патріотизма. Въ настоящее же время едва ли можетъ быть сомнѣніе въ томъ, что литература, развивающаяся главнымъ образомъ на этихъ основахъ, близка къ своему паденію {См. конецъ "El segundo Scipion", и "El Segundo Blason de Austria", Кальдерона и посвященіе "Historia de Mejico á Charles II" Антоніо Солиса, гдѣ этотъ послѣдній, съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ аффектаціи свойственной кулѣтизму, отъ котораго онъ никогда не могъ вполнѣ отдѣлаться, обращается съ такими словами къ королю: "Я нахожу въ тѣни вашего величества весь блескъ, котораго не достаетъ моимъ произведеніямъ".Въ томъ же духѣ Луперсіо де Архенсола описалъ канонизацію св. Діего, на которую онъ смотритъ какъ на предвѣстницу канонизаціи Филиппа II. Поэма сама по себѣ не лишена литературныхъ достоинствъ, но она оскорбляетъ религіозныя чувства, напоминая собой апоѳеозъ римскихъ императоровъ.}.
   

ТРЕТІЙ ПЕРІОДЪ.

ГЛАВА I.

Война за испанское наслѣдство.-- Бурбоны.-- Филиппъ V.-- Академія испанскаго языка.-- Ея словарь, правописаніе, грамматика и другіе труды.-- Барселонская Академія.-- Королевская историческая Академія.-- Состояніе словесности.-- Поэзія: Мораэсъ, Барнуево, Рейноза, Севалльосъ, Лобо, Бевегаси, Питильясъ.

   1 ноября 1700 г. Карлъ II отошелъ къ своимъ предкамъ. Мы уже видѣли въ какомъ печальномъ состояніи оставлялъ онъ интеллектуальную жизнь своей страны и какъ совершилось при немъ полное паденіе старой національной литературы. Прежде чѣмъ могла запасть въ умы серьезная мысль о возрожденіи, послѣ такого печальнаго положенія вещей, монархію Карла V охватила гражданская война, которой суждено было опустошить всю страну и истощить всѣ ея средства. Заранѣе можно было угадать, что Австрія и Франція заявятъ свои притязанія на испанскій тронъ, какъ скоро онъ останется свободнымъ за прекращеніемъ царствующей династіи. Сторонники каждой изъ этихъ двухъ великихъ державъ были многочисленны и увѣрены въ успѣхѣ, не только въ Испаніи, но и во всей Европѣ. Въ такой моментъ, стоя на краю могилы и сознавая близость кончины, послѣдній злосчастный потомокъ австрійскаго дома, съ явнымъ отвращеніемъ и предчувствіемъ будущихъ невзгодъ, рѣшился наконецъ на выборъ. Тайнымъ политическимъ завѣщаніемъ онъ назначилъ герцога Анжуйскаго, втораго сына дофина и внука Лудовика XIV Французскаго, единственнымъ наслѣдникомъ своего трона и своихъ владѣній.
   Такое рѣшеніе не было неожиданностью и, пожалуй, оно было именно такимъ рѣшеніемъ, какое принялъ бы и мудрѣйшій государь въ подобныхъ обстоятельствахъ. Но съ другой стороны было не совсѣмъ вѣроятнымъ, чтобы это рѣшеніе было встрѣчено безъ протеста. Какъ только была обнародована послѣдняя воля покойнаго монарха, Австрія первая объявила войну новой династіи. Къ Австріи присоединились Англія и Голландія, возмущенныя коварствомъ Лудовика XIV, который, всего два года тому назадъ, заключилъ съ ними совершенно иной уговоръ относительно испанскаго вопроса.
   Война, извѣстная подъ названіемъ войны за наслѣдство, стала такимъ образомъ всеобщей. Союзники нахлынули въ Испанію; на почвѣ этой несчастной страны шла продолжительная борьба за ея тронъ, отчасти между чужеземными войсками, а отчасти и между различными партіями въ самомъ народѣ; кончилась она въ 1713 году Утрехтскимъ договоромъ, подтвердившимъ права Бурбоновъ и даровавшимъ миръ Европѣ, утомленной столь кровопролитной войной.
   По отношенію къ Испаніи результаты этой войны имѣли величайшую важность. Съ одной стороны, она лишилась почти половины своихъ европейскихъ владѣній и хотя и не въ полномъ соотвѣтствіи съ потерями, но весьма значительно понизилась въ ряду другихъ государствъ. Съ другой стороны, такъ какъ богатыя средства ея американскихъ колоній остались еще нетронутыми, то народъ испанскій нашелъ въ себѣ новую поддержку для защиты своихъ очаговъ, а его старинная вѣрность къ королю со всей своей силой сосредоточилась на молодомъ и предпріимчивомъ принцѣ, который, не смотря на свое иностранное происхожденіе, смѣло сталъ во главѣ Испаніи, чтобы защитить ее отъ чужеземнаго нашествія. Изъ сказаннаго ясно, что жизненныя силы Испаніи были еще весьма велики и остатки прежняго національнаго характера могли еще послужить фундаментомъ для новой культуры {Превосходное сочиненіе лорда Магона (лорда Стэнтона; "History of the War of the succession in Spain" (London, 1882, 8-vo) производитъ тоже общее впечатлѣніе на читателя, какъ и современныя реляціи, относительно вліянія этой войны на испанскій характеръ. Ясное доказательство, что нарисованная имъ картина вѣрна дѣйствительности.}.
   Весьма естественно, что Филиппъ V пожелалъ возстановить интеллектуальное достоинство страны которая такъ великодушно отдалась ему. Но пока продолжалась война, всѣ заботы правительства были отданы ей, а когда она кончилась и когда король порѣшилъ взяться за свою задачу, изъ его вкусовъ и симпатій стало очевиднымъ, что такая задача ему не по силамъ {Въ современной полуоффиціальной реляціи о вступленіи его на территорію своего королевства упоминается, что онъ не умѣлъ говорить по испански, хотя прилежно учился этому языку (Éntrada del Rey nuestro Señor en Bayona, ec., y en Iran, primer pueblo de España, Madrid, 27 de Enero, 1701, 4-to, pp. 7). Кстати припомнить, что Карлъ, первый государь изъ австрійскаго дома, прибылъ въ Испанію, тоже ни слова не зная по испански, и что оба они были семнадцатилѣтними юношами, способными научиться новому языку, но неспособными управлять большимъ государствомъ. Впрочемъ во время заключенія Утрехтскаго мира Филиппу V было уже 30 лѣтъ.}.
   Не смотря на его искреннія попытки сжиться съ управляемымъ народомъ, онъ все таки оставался чужеземцемъ, мало знакомымъ съ условіями національной жизни и неспособнымъ симпатизировать своеобразному складу испанскаго характера. Филиппъ V былъ воспитанъ при дворѣ Людовика XIV, самомъ блестящемъ европейскомъ дворѣ, при которомъ больше, чѣмъ гдѣ либо, на литературу смотрѣли, какъ на одно изъ украшеній страны. Сильнымъ, выработаннымъ характеромъ государь не обладалъ; никогда онъ не проявилъ рѣшительнаго влеченія къ какой либо опредѣленной формѣ умственной жизни, хотя у него всегда находилось достаточно вкуса, чтобы цѣяитьизящество, съ которымъ онъ свыкся ни родинѣ и которое составляло важный элементъ въ его собственномъ воспитаніи. Онъ былъ истымъ французомъ и, слѣдуя неблагоразумному завѣту своего дѣда, никогда не могъ этого забыть. Вотъ почему, когда онъ задумалъ покровительствовать литературѣ, онъ естественно долженъ былъ прибѣгнуть къ тѣмъ средствамъ, которыми во Франціи болѣе чѣмъ въ какой нибудь странѣ поощряли литературу, процвѣтавшую при благосклонномъ королевскомъ покровительствѣ. Если съ одной стороны его положеніе и представляло меньше удобствъ для такого покровительства, за то и съ другой стороны оно обладало однимъ условіемъ, крайне благопріятнымъ для достиженія цѣли, ибо старинная испанская литература почти совершенно исчезла и могла стало быть оказать лишь слабое сопротивленіе попыткамъ введенія новыхъ формъ или обновленію ея новымъ содержаніемъ.
   Въ то время въ большомъ ходу была идея поощрять литературу и контролировать ея дѣятельность посредствомъ академій, основанныхъ правительствомъ и составленныхъ изъ виднѣйшихъ современныхъ писателей. Французская академія, созданная кардиналомъ Ришелье и неизмѣнно остававшаяся образцомъ для подобнаго рода учрежденій, была тогда въ апогеѣ славы и вліянія. Поэтому, учрежденіе испанской академіи, которая, при тѣхъ же задачахъ достигла бы тѣхъ же результатовъ, естественно было великимъ литературнымъ замысломъ въ царствованіе Филиппа V {Королевская Библіотека, въ настоящее время Національная Библіотека, въ Мадритѣ, бывшая положительно первымъ по времени литературнымъ предпріятіемъ въ царствованіе Филиппа V, была основана въ 1711 г., но въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ это учрежденіе не имѣло большаго значенія. (El Bibliotecario y el Trovador, Madrid, 1841, folio, p. 3). Уставы Академіи (Constituaiones) были подписаны Января 2 дня, 1716 г. Весьма характеристиченъ первый пунктъ, требовавшій, чтобы отвѣтственнымъ директоромъ учрежденія на всѣ послѣдующія времена былъ королевскій духовникъ. (Fimdacion y Estatutos de la Libreria publica, Madrid, 1716, 4-to). Естественно, что при такомъ взглядѣ библіотека долгое время была учрежденіемъ религіознымъ и что составъ ея книгъ былъ строго-католическій.}. Король самъ, вѣроятно, задумалъ этотъ проектъ, но формально онъ былъ представленъ на его разсмотрѣніе только въ 1713 году, маркизомъ де Вилленой, благороднымъ и знаменитымъ испанцемъ, который, среди заботъ по должности вице-короля, находилъ возможнымъ посвящать часть своего времени не только словесности, но и труднѣйшимъ отраслямъ математическихъ и физическихъ наукъ. Первоначальный планъ его состоялъ въ томъ, чтобы создать академію, область вѣдѣнія которой простиралась бы до послѣднихъ границъ человѣческаго знанія и отдѣленія которой были бы устроены по системѣ Бэкона. Но этотъ планъ, какъ слишкомъ обширный, былъ скоро оставленъ, и рѣшено было ограничить дѣятельность Академіи болѣе скромной задачей "изученія и охраненія чистоты кастильскаго языка". Съ этой цѣлью, королевскимъ декретомъ, помѣченнымъ 3 ноября 1714 года, была учреждена Испанская Академія {"Historia de la Academia", въ предисловіи къ "Diccionario de la Lengua Castellana, por la Real Academia Española", Madrid, Tom. I, 1726, folio. Sempere у Guarinos, Biblioteca, 1785, Discurso Preliminar, и Tom. 1, p. 55. Fundacion у Estatutos de la Real Academia Española, Madrid, 1715, 4-to. Первое засѣданіе Академіи состоялось іюня 6-го дня 1613 года и на немъ присутствовало восемь человѣкъ. Маркизъ Виллена, ея дѣйствительный основатель и первый директоръ, болѣе извѣстный въ англійской исторіи подъ именемъ герцога Эскалона, оказалъ своему отечеству услуги и на военномъ и на гражданскомъ поприщѣ; во время войны за наслѣдство онъ попалъ въ плѣнъ и былъ обмѣненъ на генерала Стэнгопа. Онъ умеръ въ 1738 г. пятидесяти девяти лѣтъ. Сынъ его наслѣдовалъ ему въ качествѣ втораго директора Академіи и умеръ въ 1751 г., тридцати восьми лѣтъ. Обоимъ Виллена Академія устроила блестящія похороны. См. "Relacion de las Exequias que la Real Academia Española celebró por el Excmo. Señor Mercurio Antonio Lopes Pacheco, Marques de Villena, su Director" ec., Madrid, 1738, 4-to; and "Elogio Historico, ec. del Marques de Uillena su Segundo Director, por D. Francisco Antonio de Angulo", Madrid, 1751. Большую половину перваго сочиненія занимаетъ похвальное слово Бласа де Назарре, издателя комедій Сервантеса, а послѣднее принадлежитъ секретарю Академіи. См. также Pelisson, Histoire de l'Académie Franèaise, Amsterdam, 12-mo, 1717, p. 53.}.
   Такъ какъ учрежденіе это было почти точной копіей съ Французской академіи, то первой задачей ея членовъ было составленіе словаря. Это было дѣло весьма полезное. Со временъ Фернандо Эрреры въ языкѣ произошли перемѣны, если не особенно обширныя, то довольно цѣнныя. Мендоза и Колома ввели въ него извѣстное количество военныхъ терминовъ, которые потомъ вошли въ общее употребленіе. Оба эти писателя, а также Эрсилья, Урреа и многіе другіе, до того освоились съ итальянскимъ языкомъ, что стали пользоваться его богатствами, какъ своей собственностью. Сервантесъ сдѣлалъ въ этомъ отношеніи можетъ быть больше, чѣмъ кто либо другой. Что Сервантесъ отлично сознавалъ опасность слишкомъ щедраго введенія иностранныхъ словъ въ языкъ и тѣ принципы, которыхъ нужно въ этихъ случаяхъ держаться -- это доказывается разговорами Донъ-Кихота съ типографщиками въ Барселонѣ и съ Санчо, въ замкѣ герцога. Но онъ сознаетъ права своей геніальности и пользуется ими въ этомъ случаѣ какъ и во многихъ другихъ со своей обычной смѣлостью. Новыя, составленныя имъ слова, его латинизмы, забытыя старыя выраженія, возрожденныя имъ, его случайныя заимствованія изъ итальянскаго языка -- все это выходитъ у него до того удачно, что почти всѣ его новшества вошли теперь въ словарь общепринятыхъ словъ кастильскаго языка. Другіе писатели шли въ томъ же направленіи, хотя и съ меньшимъ успѣхомъ; изъ словаря приложеннаго къ стихотвореніямъ Бласко, 1584 г., и Лопеса Пинсіано, 1605 г., видно что слова, нуждавшіяся тогда въ объясненіяхъ, скоро сдѣлались общеизвѣстными, и что запасъ словъ стараго кастильскаго языка при Филиппахъ II и III, получилъ многочисленныя приращенія, которыя мы, въ извѣстномъ отношеніи, должны считать весьма серьезнымъ вкладомъ въ сокровищницу испанскаго языка {Garses, Uigor y Elegancia de la Lengua Castellana, Madrid, 1791, 2 tom. 800. Каждый томъ снабженъ предисловіемъ. Мендоза не охотно употреблялъ такія слова, какъ centinela, а Колола, жившій долго въ Фландріи, ввелъ въ употребленіе di que и др. Наварете (Vida de Cervantes рр. 163--169) Гарсесъ (loi. cit.) подтверждаютъ значеніе того, что сдѣлалъ Сервантесъ, а Клементинъ (Донъ-Кихотъ, т. V стр. 39, 292 и 357) даетъ перечень латинскихъ, итальянскихъ и другихъ словъ введенныхъ Сервантесомъ, многія изъ которыхъ не привились къ испанскому языку и къ которымъ онъ въ различныхъ примѣчаніяхъ, разсѣянныхъ въ другихъ сочиненіяхъ, относится менѣе благосклонно, чѣмъ Гарсесъ. Не менѣе интересенъ перечень словъ, который Бласко (Universal Redencion, 1584) и Лопесъ Пинсіано (El Pelayo, 1605), нашли нужнымъ включить въ словарь, помѣщенный въ концѣ ихъ стихотвореніи съ опредѣленіемъ значенія каждаго слова. Между прочимъ туда вошли слова: fatal, natal, fugas, gruta, abandonar, adular, anhelo, apiausо, arrоjarse, assedio и др., сдѣлавшіеся теперь общеупотребительными.}.
   Въ противоположность этимъ пріобрѣтеніямъ старинный испанскій языкъ въ XVII в. подвергся сильнымъ искаженіямъ. Со времени появленія Гонгоры, большинство популярнѣйшихъ испанскихъ авторовъ, перестали заботиться о сохраненіи чистоты языка и его оригинальнаго характера. Latiniparla, какъ называлъ Кеведо тогдашнее стремленіе къ аффектаціи слога, ввело въ языкъ латинскія слова и чуждые обороты, совершенно несвойственные духу испанской рѣчи, а эти обороты и слова были тогда въ большомъ ходу. Правда, Лопе де Вега, Кальдеронъ и другіе выдающіеся умы прямо указывали на ихъ вычурность и отказали имъ въ своей поддержкѣ,-- тѣмъ не менѣе сами они невольно уступали духу времени, чтобы имѣть у публики вѣрный успѣхъ {Нельзя развернуть сочиненія графа Вилламедіаны и другихъ послѣдователей Гонгоры, чтобы не натолкнуться на убѣдительные доказательства ихъ желанія измѣнить литературный языкъ, въ "Declamacion contra los Abusos de la Langua Castellana", Vargas y Ponce p. 150 даетъ ясное понятіе о преслѣдуемыхъ ими цѣляхъ, хотя приведенный у него списокъ словъ и выраженій, которые эти новаторы пытались ввести въ литературу далеко не полонъ.}.
   Словарь, составленный авторитетными людьми и нуженъ былъ для того, во первыхъ, чтобы узаконить слова, несомнѣнно усвоенныя языкомъ; и во вторыхъ для того, чтобы отмѣтить слова, негодныя къ употребленію и отъ которыхъ нужно отказаться. Ничего подобнаго въ Испаніи еще не предпринималось. За все предшествующее столѣтіе появился всего только одинъ словарь, заслуживающій вниманіе и принятый въ соображеніе академіей. Это -- Tesoro Коваррубіаса, впервые изданный въ 1611 году,-- книга любопытная, полная эрудиціи и весьма цѣнная съ этимологической стороны, но часто грѣшащая аффектаціей и неотличающаяся философскою точностью въ опредѣленіяхъ {Существуетъ изданіе Tesoro, сдѣланное Бенито Нойденсомъ (Madrid, 1674, folio); оно лучше и полнѣе перваго изданія. Съ тѣхъ воръ для испанской этимологіи было сдѣлано очень мало. Послѣднимъ сочиненіемъ, имѣвшимъ претензію пополнить этотъ пробѣлъ, былъ "Diccionario de Etimologias", Донъ Романа Кабреры умершаго въ 1833 года семидесяти девяти лѣтъ лѣтъ и оставившаго свой трудъ необработаннымъ; въ этомъ видѣ онъ и былъ изданъ его другомъ Донъ Хуаномъ Педро Анеги, въ Мадритѣ, 1837 г., 2 т. in-8-о.}. Такимъ образомъ новой академіи пришлось взять очень немногое изъ работъ своихъ предшественниковъ. Чтобъ позаимствоваться чѣмъ нибудь полезнымъ, ей приходилось возвратиться назадъ къ Лебрихѣ и его издателямъ. Но академики взялись за дѣло серьезно, работали усердно и, за время съ 1726 по 1739 годъ, издали свой обширный трудъ въ шести томахъ in-folio, -- работа, дѣлающая имъ, вообще говоря, большую честь. Конечно мѣстами замѣчается недостатокъ зрѣлости сужденія и правильности взглядовъ; пропущено много словъ, которыя слѣдовало помѣстить и помѣщены такія, которыя потомъ были выброшены; есть много выраженій, неподкрѣпленныхъ достаточными авторитетами, но въ общемъ ихъ опредѣленія довольно удачны, производство словъ, которому составители очевидно не придавали большаго значенія, отличается правильностью; примѣры подобраны прекрасно. Словомъ все, сдѣланное для языка прежними словарями далеко не даетъ результатовъ, достигнутыхъ этимъ произведеніемъ.
   Академики однако скоро повяли, что словарь такого объема можетъ имѣть лишь весьма слабое вліяніе на народъ. Немедленно они принялись за сокращеніе, предназначенное для болѣе широкаго круга читателей. Первое изданіе сокращеннаго словаря появилось въ 1780 году. Мысль была хороша, а исполненіе весьма удовлетворительно. Составители отбросили всѣ разсужденія, цитаты и этимологическія производства, необходимыя въ большомъ изданіи; алфавитный указатель былъ исправленъ, опредѣленіямъ придано больше ясности. Съ самого момента своего появленія этотъ словарь пріобрѣлъ силу авторитета и, благодаря неослабнымъ трудамъ академиковъ, онъ во всѣхъ своихъ послѣдующихъ изданіяхъ оставался чистымъ и вѣрнымъ типомъ испанскаго языка. Съ конца XVIII труды эти сдѣлались особенно утомительными и подчасъ даже непріятными, благодаря тому обстоятельству, что даже лучшіе писатели, каковы Мелендесъ и его школа, были заражены страстью къ галлицизмамъ, которые вошли тогда въ моду, вслѣдствіе частыхъ сношеній съ Франціей {У меня есть трактатъ in-4-to, 1713 г., подъ заглавіемъ "Planta y Metodo que deven observai'los Acadeinicos en la Composicion del nuevo Diccionario";-- и два менѣе обширные, безъ обозначенія года, подъ заглавіемъ Réglas para la Coreccion y Aumento del Diccionario". Они значительно отличаются одинъ отъ другаго, но всѣ три содержатъ здравыя правила, соотвѣтственныя послѣдовательнымъ видоизмѣненіямъ въ составленіи словаря. Всѣ три были изданы по распоряженію академіи въ руководство ея членамъ занимавшихся составленіемъ словаря.}.
   Но вскорѣ академіи представилась другая задача, не менѣе трудная, чѣмъ составленіе словаря; это -- вопросъ о правописаніи, принятомъ академіей. Въ силу ли разнообразія составныхъ элементовъ, или отчасти вслѣдствіе народнаго характера литературы, орфографія кастильскаго языка по сравненію съ другими новыми языками всегда отличались неопредѣленностью. Лебриха, великій ученый временъ Фердинанда и Изабеллы, первый сдѣлалъ попытку придать этой неопредѣленности нѣкоторый порядокъ. Простота изданной имъ въ 1514 году, системы правописанія подала надежду, что она легко будетъ принята всѣми, {Она была перепечатана Маянсомъ -- и Сискаромъ съ экземпляра, неимѣвшаго заглавнаго листа и единственнаго, который онъ могъ отыскать въ Мадритѣ и Саламанкѣ въ 1735 г., съ предисловіями и Reflecciones. Какъ тѣ, такъ и другія почти излишни и мало объясняютъ дѣло. Трактатъ Лебрихи очень не обширенъ. Онъ занимаетъ всего 50 страницъ in-8-о.} но изданные затѣмъ въ разное время тридцать трактатовъ, (за исключеніемъ блещущаго остроуміемъ труда Матео Алемана, изданнаго въ эпоху его пребыванія въ Мексикѣ въ 1607 году), больше способствовали къ путаницѣ и затемнѣнію дѣла, чѣмъ установленію какихъ либо опредѣленныхъ правилъ {Къ числу попытокъ исправить и установить испанскую орфографію относился трактатъ, появившійся какъ разъ въ то время, когда академія была занята своимъ почтеннымъ трудомъ. По заглавію этого трактата можно судить объ его нелѣпости: "Alfabeto о nueva qoleqazion de las letras qenozidas en nuestro idioma Qastellano, ec., par Don José Ipolito Baliente, Profesor de Artes en los Estudios de la Ziudad de Plasenzia i de Leyes en la Ünibersidad de Salamanqa", 4-to, 1731. Опроверженіе его вышло подъ заглавіемъ "Hypolito contra Ipolito, el Español vindicado, ec., por D. Gabriel de Atarbe y Anguita", Madrid, 1732, 4-to. Этотъ послѣдній трактатъ поддерживалъ utepossidetis языка не вполнѣ хорошо, конечно, но достаточно сильно для того, чтобы разбить столь нелѣпаго противника. "Ortografia de la Lengua Castellana" (Mexico. 1609, 4-to, ff 83) Алемана прекрасный и серьезный трактатъ, который но заявленію автора, былъ начатъ въ Кастиліи и оконченъ въ Мексикѣ. Авторъ предлагаетъ опрокинуть букву е для выраженія мягкаго звука ch, и писать muso вмѣсто muchо; писать союзъ y всегда черезъ і, какъ на томъ настаиваетъ теперь Сальва, утверждаетъ что j, ll и ñ самостоятельныя буквы, что давно уже принято. Что касается до употребленія і вмѣсто союза y, то предложеніе Алемана можетъ еще быть принято, такъ какъ многіе его поддерживаютъ. Прежде всего оно встрѣчается у Вируэса въ "Obras Liricas" 1609 г.; типографщикъ впрочемъ не могъ удержаться чтобъ не вставить слѣдующаго caveat: "La Ortografia que lleva este libro se puso a persuasion del Autor у no commo en la imprentase usa".Гаже замѣна сдѣлана Эстебаномъ де Вилльегасомъ въ его "Eroticas, 1614; но и здѣсь также нововведеніе встрѣтило протестъ со стороны типографщика. Алеманъ быль современникомъ обоихъ поэтовъ и вѣроятно не оставался безучастнымъ къ принятымъ ими нововведеніямъ.
   Говоря объ Алеманѣ, я вспомнилъ объ его "San Antonio de Padua" -- книгѣ, написанной въ силу даннаго имъ религіознаго обѣта. См. предисловіе къ Guztam de Alfarache, Segunda Parte, 1605), и изданной въ Севильѣ in-12-о, въ 1604 г., и имѣвшей впослѣдствіи еще два изданія. Она принадлежитъ къ одному разряду книгъ съ "San Patricio" Монтальвана (См. выше, т. II, стр. 272, но сюжетъ тщательнѣе обработанъ и проникнутъ болѣе религіознымъ духомъ. Въ этой книгѣ также описывается множество чудесъ различныхъ святыхъ. Я не ручаюсь за то, чтобы нѣкоторыя изъ нихъ не были собственнымъ измышленіемъ Алемана, но описаніе большинства этихъ чудесъ напоминаетъ "novelas" и нѣкоторыя изъ исторій въ "Guzman". Вся книга написана Чистымъ, правильнымъ кастильскимъ язикомъ. Ей предпослана caution. написанная въ похвалу автору Лопе де Вегой. Это одна изъ самыхъ увлекательныхъ книгъ этого рода. Она гораздо лучше книги Монтальвана и другой неизвѣстнаго автора, подъ заглавіемъ "Libro de la Historia у Milagros hechos а invocacion pe nuestra Señora de Monserrat". (Barcelona, 1556, 12 mo, ff. 269). Послѣдняя представляетъ собой любопытный памятникъ испанскаго религіознаго суевѣрія. Въ ней описано 325 чудесъ, изъ которыхъ послѣднія четыре совершились въ годъ выхода книги.}.
   Нечего поэтому удивляться, что первая въ этомъ родѣ попытка изложенвая въ формѣ небольшаго разсужденія, предложеннаго большему академическому словарю, оказала мало вліянія. Вышедшее въ 1742 году отдѣльное изданіе его имѣло уже больше успѣха. Публика заинтересовалась и понадобились новыя изданія, но этимъ путемъ выяснилось только, что вопросъ все еще остается весьма спорнымъ. Наконецъ въ 1815 году академія въ восьмомъ пересмотрѣнномъ изданіи своего трактата о правописаніи и 1817 г. въ пятомъ изданіи своего сокращеннаго словаря, предприняла цѣлый рядъ важныхъ измѣненій, большею частью признанныхъ съ тѣхъ поръ вліятельнѣйшими писателями страны. Такимъ образомъ, она установила, повидимому, орѳографію кастильскаго языка, оставивши въ тоже время свободное поле измѣненіямъ и какъ бы сама призывая ихъ {Трудности кастильскаго правописанія выяснены въ "Diálogo de las Lenguas" (Mayans y Siscar, Origenes, Tom. II, pp. 47--65). Остроумный авторъ этого трактата черезчуръ строго относится къ Лебрихѣ. Гораздо справедливѣе его въ этомъ отношеніи анонимный авторъ одного превосходнаго трактата, посвященнаго тому же вопросу и помѣщеннаго въ первомъ томѣ Repertorio Americano (Tom, I, p. 27). Насколько испанская орѳографія еще не установилась на практикѣ, можно видѣть изъ "Manual del Cajista, por lose Maria Palacios", Madrid, 1845, гдѣ помѣщенъ (стр. 134--154) "Prontuario de las Voces de dndosa Ortografia",-- содержащій болѣе 1800 словъ.
   Я не знаю страны, гдѣ правописаніе находилось бы въ большемъ пренебреженіи, чѣмъ въ Испаніи. Очевиднымъ доказательствомъ этого служатъ вывѣски на лавкахъ и на магазинахъ во всѣхъ испанскихъ городахъ. орѳографія этихъ вывѣсокъ осмѣяна въ памфлетѣ, подъ заглавіемъ "Bello Gusto Satirico de Inscripciones" (Madrid 1785, 18-mo), гдѣ предлагается, по примѣру одного изъ "Fácheux" Мольера имѣть спеціальнаго инспектора для орѳографій вывѣсокъ, должность, которая существовала одно время въ Парижѣ. Мадриду слѣдовало-бы послѣдовать этому примѣру. орѳографія Академіи подверглась нападкамъ въ 1806 году, со стороны анонимнаго писателя, который между прочимъ предлагалъ выкинуть изъ азбуки буквы h, q, u, х и y и въ примѣръ приводилъ правописаніе своего трактата, гдѣ примѣнялъ на практикѣ свою теорію (Reflexiones sobre la Ortografia de la Lengua Castellana, ect., Madrid, 1806, 18-mo, pp. 47). Попытка эта была слишкомъ нелѣпа, чтобы имѣть успѣхъ.}.
   Кромѣ словаря, въ программу занятій академіи входила и грамматика. Но въ числѣ первыхъ академиковъ было очень немного людей, обладавшихъ солидной ученостью и авторитетомъ, а большинство выказало явное несочувствіе къ дѣлу, въ особенности когда выяснилось, что трудъ подобнаго рода сопряженъ съ громадными затрудненіями. Вотъ почему академія занялась грамматикой не ранѣе 1740 года, но и тутъ труды академиковъ подвигались впередъ такъ медленно и вяло, что результатъ ихъ появился въ свѣтъ только въ 1771 году. Впрочемъ вину за эту медленность нельзя всецѣло возложить на академиковъ, ибо имъ не на что было опереться, за исключеніемъ оригинальной, но давно съ тѣхъ поръ забытой попытки Антоніо Лебрихи и двухъ конкурировавшихъ между собою грамматикъ Гайозо и Санъ-Педро, появившихся въ то время, когда академія приготовляла къ печати свою грамматику. Но все таки послѣ столь долгой приготовительной работы отъ академиковъ можно было ожидать чего нибудь болѣе ихъ достойнаго, а между тѣмъ ихъ грамматика оказалась лишенной философскаго духа и совершенно непрактичной. Правда, впослѣдствіи она подвергалась частымъ пересмотрамъ, но тѣмъ не менѣе осталась простымъ наброскомъ и стоитъ далеко ниже грамматики Сальва {Я уже говорилъ о грамматикѣ Лебрихи (T. II, стр. 21) и воспоминаніе о ней было такъ живо въ то время, что появилось подложное изданіе въ 1775 г., небольшое in folio. Насколько можно судить по наружному виду тутъ не было намѣренія ввести въ обманъ, хотя по словамъ Мендеса подобныя продѣлки были нерѣдки въ тѣ времена. Онъ полагаетъ, что упомянутое изданіе было напечатано лѣтъ за двадцать до появленія его собственнаго труда въ 1796 г. (См. Typog., р. 242). Въ настоящее время эта грамматика стала такого рѣдкостью, что я съ трудомъ отыскалъ экземпляръ ея.
   Грамматика Гайозо была первоначально издана въ Мадритѣ въ 1745 г., а грамматика Санъ-Педро въ Валенсіи въ 1769 г. Гайозо, скрывая свое имя подъ анаграммой, издалъ разборъ, грамматики Санъ-Педро подъ заглавіемъ "Conversaciones Criticas, por Don Antonio Gobeyos" (Madrid, 1780, 12-mo), гдѣ онъ доказываетъ, что Санъ-Педро далеко не такъ оригиналенъ, какъ можно было бы ожидать и вообще черезчуръ строго относится къ его грамматикѣ. "Gramática de la Lengua Castellana como ahora se halla" Сальна была впервые издана въ 1831 г. и вышла шестымъ изданіемъ въ Мадритѣ въ 1844 г.-- ясное доказательство необходимости подобной книги.}.
   Исторія языка и теорія поэзіи по уставу относились къ прямымъ задачамъ академіи, но никакихъ сочиненій по этимъ вопросамъ академіей издано не было. За то академія по временамъ выполняла такія работы, которыя вовсе не входили въ кругъ ея прямыхъ обязанностей. Она выпустила въ свѣтъ нѣсколько тщательныхъ изданій первоклассныхъ писателей и въ томъ числѣ великолѣпное изданіе "Донъ-Кихота" въ 1780--84 гг. Начиная съ 1771 г. испанская академія время отъ времени устроивала конкурсы для поэтическихъ произведеній но, какъ это обыкновенно и бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, добилась далеко не такихъ крупныхъ результатовъ, на какіе она разсчитывала. Иногда она издавала на правительственныя средства книги, вполнѣ заслуживающія такого отличія; такъ, между прочимъ, въ 1791 году былъ изданъ его превосходный трактатъ Гарсеса, подъ заглавіемъ Fundamento del vieror y elegancіа de la lengua castellana {Сочиненіе Гарсеса было издано въ Мадритѣ, въ 1791 г., 2 т. in-8o. Авторъ принадлежалъ къ ордену іезуитовъ и написалъ свой замѣчательный трудъ во время своего изгнанія въ Феррарѣ, гдѣ прожилъ около тридцати лѣтъ. На родину онъ вернулся въ 1798 г. по отмѣнѣ Карломъ IV указа своего отца объ изгнаніи ордена іезуитовъ изъ Испаніи, въ 1767 году.}. И такъ въ теченіе всего этого столѣтія испанская академія занималась различными работами и продолжала быть полезнымъ учрежденіемъ, всячески избѣгая претензіи контролировать вкусъ публики, чѣмъ такъ увлекалась послужившая для нея образцомъ академія французская. Не всегда равномѣрно дѣятельная и усердная, она, тѣмъ не менѣе, не заслужила упрека въ небрежномъ отношеніи къ поставленнымъ ей задачамъ.
   Однимъ изъ важныхъ результатовъ основанія королевской испанской академіи было учрежденіе новыхъ академій, преслѣдовавшихъ сходныя цѣли. Ихъ никоимъ образомъ не слѣдуетъ смѣшивать съ носившими тоже названіе дружескими кружками, основанными на манеръ итальянскихъ академій; кружки эти стали появляться въ Испаніи въ эпоху Карла V и однимъ изъ первыхъ былъ кружокъ, собиравшійся въ домѣ Фернана Кортеса, завоевателя Мексики {См. ныше, часть II, г. 5.}. Кружки подобнаго рода легли въ основу позднѣйшихъ академій. Таково было, по крайней мѣрѣ, происхожденіе барселонской академіи, существовавшей продолжительное время подъ именемъ кружка Недовѣрчивыхъ (Desconfiados), которая съ 1751 г. оказала литературѣ столько добрыхъ услугъ. Но единственной академіей, имѣвшей значительное вліяніе на испанскую литературу, была академія, основанная при Филиппѣ V, въ 1738 году, подъ названіемъ Real Academia de la Historia. Характеръ и важность работъ этого учрежденія, какъ изданныхъ, такъ и неизданныхъ, дѣлаютъ большую честь ея членамъ {}.
   Подобныя общества, въ своей съерѣ весьма полезныя и важныя, не могли однако нигдѣ и никогда создать для страны новую литературу или возродить пришедшую въ упадокъ старую. Испанскія академіи не были исключеніемъ изъ этого правила. Передъ восшествіемъ на престолъ Бурбоновъ, почти исчезли всякіе признаки художественной культуры въ Испаніи; наиболѣе образованные классы общества стали относиться къ ней съ такимъ равнодушіемъ, что воскрешенія ея очевидно приходилось ждать отъ времени и почвѣ слѣдовало отдыхать долгіе годы прежде, чѣмъ появится на ней новая жатва. Несомнѣнные признаки столь печальнаго положенія вещей мы встрѣчаемъ во всемъ періодѣ царствованія Филиппа V, а это царствованіе, считая и шесть мѣсяцевъ номинальнаго отреченія короля въ пользу сына, продолжалось цѣлыхъ сорокъ шесть лѣтъ. За этотъ промежутокъ времени встрѣчается очень мало писателей, достойныхъ этого имени и еще меньше такихъ, произведенія которыхъ заслуживали бы тщательнаго изученія.
   Но поэтическія произведенія или скорѣе то, что носило названіе поэзіи, все таки продолжали появляться въ свѣтъ. Издано было не мало сочиненій, не могшихъ похвалиться даже посредственнымъ успѣхомъ. Ботельо Мораэсъ, знатный португальскій дворянинъ, жившій съ юныхъ лѣтъ въ Испаніи, написалъ на испанскомъ языкѣ двѣ героическихъ поэмы. Первая, подъ заглавіемъ Новый Свѣтъ, была издана въ 1701 г., а вторая, имѣвшая своимъ сюжетомъ основаніе португальскаго королевства, вышла въ свѣтъ въ 1712 г. Обѣ первоначально появились въ незаконченномъ видѣ, благодаря нетерпѣливому стремленію автора къ славѣ, а первая такъ и осталась неоконченной. Обѣ онѣ давно забыты. Первая, наполненная самыми диковинными аллегоріями, скоро подверглась той участи, на которую самъ авторъ считалъ себя въ правѣ разсчитывать не суждено было болѣе солиднаго успѣха и второй, составленной по всѣмъ правиламъ искусства и выдержавшей даже нѣсколько изданій.
   Лучшее изъ произведеній Мораэса -- это сатира въ прозѣ, напечатанная въ 1734 г. подъ заглавіемъ Las Cuevas de Salamencа (Саламанкскія Пещеры). Здѣсь, на берегахъ рѣки Тормеса, въ пещерахъ, измышленныхъ народнымъ преданіемъ и запертыхъ волшебными печатями, авторъ встрѣчаетъ Амадиса Гальскаго, Оріану, Селестину; онъ разговариваетъ съ ними и съ другими фантастическими лицами о разныхъ интересующихъ его предметахъ. Тутъ не мало нелѣпостей, но встрѣчается также не мало остроумныхъ и занимательныхъ страницъ, въ которыхъ авторъ разсуждаетъ объ испанскомъ языкѣ, объ академіяхъ и о "Телемакѣ" Фенелона. бывшаго тогда въ апогеѣ своего успѣха Въ цѣломъ сатира носитъ на себѣ очень мало слѣдовъ тѣхъ искаженій слога, которыя портили и унижали всю испанскую литературу того времени. Осмѣянный въ Las Cuevas de Salamanca недостатокъ этотъ нерѣдко встрѣчается и въ другихъ произведеніяхъ того же автора {Существуетъ изданіе "Nuevo Mundo", напечатанное въ Барселонѣ въ 1701 г., in-4-to, гдѣ встрѣчается много пробѣловъ, которые Мораасъ обѣщаетъ пополнить. "Alfonso, ó la Fundacion del Reyno de Portugal" было издано нѣсколько разъ въ 1712, 1716, 1731 и 1737. У Барбосы (Tom. II, р. 119) помѣщена біографія автора, которому полное имя было Francisco Botelho Moraes e Vasconcellos, а.къ изданію "Alfonso" (Salamanca, 1731, 4-to) приложена защита нѣкоторыхъ особенностей орѳографіи Мораэса "Las Cuevas de Salamanca" (s. 1. 1734) представляютъ собой небольшой томикъ, раздѣленный на семь книгъ, написанныхъ, вѣроятно, въ самой Саламанкѣ, которую Мораасъ любилъ и куда онъ подъ старость удалился. Кромѣ вышеупомянутыхъ трудовъ, Мораасъ издалъ одно или два сочиненія на испанскомъ языкѣ и два или три по латыни, но ни одно изъ нихъ не имѣетъ большаго значенія. Гайянгосъ упоминаетъ о небольшомъ стихотвореніи Мораэса на испанскомъ языкѣ, написанномъ еще въ 1696 г. Это -- панегирикъ въ честь знаменитой фамиліи Суза, состоящій изъ восьмидесяти восьми стансовъ.}.
   Въ Лимѣ въ 1732 году появилась длинная историческая поэма въ двухъ частяхъ, написанная въ честь завоеванія Перу Пизаррами. Главною основою для нея послужила прозаическая исторія Инки Гарсильяссо, но поэма далеко не столь интересна, какъ ея источникъ. Авторъ ея, Педро де Барнуэво, бывшій испанскимъ чиновникомъ въ южной Америкѣ, сообщаетъ намъ въ предисловіи длинный перечень своихъ печатныхъ и рукописныхъ трудовъ. Это былъ человѣкъ несомнѣнно образованный, начитанный, но совершенно лишенный поэтической жилки. Слѣдуя примѣру Мораэса, онъ придалъ своей исторіи мистическій характеръ; чистыми аллегоріями являются тѣ мѣста, гдѣ Америка приходитъ къ Богу и умоляетъ завоевать ее, чтобы тѣмъ дать ей возможность обратиться въ христіанство. На каждомъ шагу замѣтно, что авторъ все приноситъ въ жертву натянутой и искусственной тенденціи. Вообще говоря, поэма тяжела и безвкусна, а октавы, которыми она написана, обнаруживаютъ въ авторѣ малое умѣнье владѣть стихомъ {"Lima Fundada, Poem Heroico de Don Pedro de Peralta Barnuevo", Lima. 1732, 4-to, около 700 страницъ.}.
   Къ тому же періоду относится нѣсколько поэмъ религіознаго содержанія. Одна изъ нихъ, написанная Педро де Рейнозою и изданная въ 1738 году, разсказываетъ о св. Касильдѣ, обратившейся въ христіанство дочери короля мавровъ въ Толедо, о которомъ упоминается въ испанской исторіи IX вѣка. Другая подъ заглавіемъ Eloquencia del Silencіо написана Мигуэлемъ де Севальосъ въ 1738 г. въ честь св. Іоанна Непомука, который былъ брошенъ въ темницу въ Молдавіи въ XIV вѣкѣ, по приказанію богемскаго короля, за то, что не хотѣлъ открыть ревнивцу-королю того, что королева разсказала ему, какъ духовнику, на исповѣди. Обѣ поэмы написаны октавами, -- обычнымъ размѣромъ для произведеній этого рода -- и обѣ носятъ на себѣ стилистическіе недостатки своей эпохи. Въ видѣ пародій на нихъ явились двѣ шуточныя поэмы, но онѣ нисколько не лучше своихъ образцовъ {"Santa Casilda, Poema en Octavas Reales, por el R. P. Fr. Pedro de Reynosa", Madrid, 1727, 4-to. Поэма состоитъ изъ семи пѣсенъ; при каждой пѣснѣ находится приложеніе, которое авторъ крайне вычурно называетъ Contrapuntо. La Eloquencia del Silencio, Poema Heróico, por Miguel de la Reyna Sevallos", Madrid, 1738, 4-to. Изъ шуточно-героическихъ поэмъ, упомянутыхъ въ текстѣ, одна озаглавленная "La Proserpina, Poema Heroico, por de Pedro Silvestre" (Madrid, 1721, 4-to) -- состоитъ изъ двѣнадцати убійственныхъ пѣсенъ. Другая "La Burromaquia", нѣсколько лучше первой, но также скучна. Она осталась недоконченной и помѣщена въ "Obras Póstumas de Gabriel Alvarez de Toledo". Раздѣленія въ ней носятъ названія не "Cantos", а "Brаyings" (Вопли). У меня есть также поэма "Іоаннъ Креститель" Антоніо де Фріаса, 1717 г.; поэма "Св. Іеронимъ", о. Франциско де Лары, 1726 г.; въ стихахъ "Исторія Вселенной", Бернабе де Палафоксъ, маркиза де Лазана 1734 г.; и "св. Рафаилъ, или разсказъ одного кордовскаго монаха XVI вѣка о бывшемъ ему видѣніи,-- сочиненіе о. Бонавентуры Террина 1736 г.-- все это полнѣйшее ничтожество. Мнѣ попалось какъ то подъ руку крайне смѣшное извлеченіе изъ поэмы о. Біотрона "Св. Тереза", но самой поэмы я никогда не могъ достать; повидимому она также плоха, какъ и всѣ поэмы подобнаго же рода. Гайянгосъ говоритъ, что она была напечатана въ 1722 г.}.
   О лирическихъ и другихъ смѣшанныхъ родахъ поэзіи этого періода мы вынуждены дать тотъ же неблагопріятный отзывъ, какъ и о поэзіи повѣствовательной {Война за испанское наслѣдство вызвала множество стихотвореній въ народномъ духѣ: Villancicos, діалоги, романсы и пр. Значительная коллекція этихъ произведеній принадлежитъ мнѣ. Въ общемъ всѣ они самого зауряднаго характера и нѣкоторые изъ нихъ носятъ отпечатокъ крайней вульгарности.}. Лучшія изъ лирическихъ стихотвореній или по крайней мѣрѣ тѣ, которыя считались тогда лучшими, находится въ сборникѣ стихотвореній Дона Евгеніо Лобо, напечатанномъ впервые въ 1738 г. Авторъ служилъ въ военной службѣ и въ часы досуга писалъ стихи только для себя. Но друзья, восхищавшіеся ими больше, чѣмъ бы слѣдовало, время отъ времени печатали ихъ отдѣльно, такъ что авторъ счелъ наконецъ болѣе удобнымъ разрѣшить одной религіозной конгрегаціи издать ихъ отдѣльной книгой. Форма его стиховъ очень разнообразна,-- начиная съ отрывковъ двухъ эпическихъ поэмъ и кончая сонетами; характеръ тоже мѣняется, переходя отъ духовныхъ стиховъ Villancicos до самой смѣлой сатиры. Но всѣ произведенія Лобо заражены дурнымъ вкусомъ и только весьма рѣдко встрѣчаются у него истинно поэтическіе мотивы. Въ 1743 г. Бенегаси и-Луханъ издалъ книжку шуточныхъ стихотвореній, вполнѣ соотвѣтствую щихъ веселымъ нравамъ того общества, въ которомъ онъ вращался. Хотя въ его слогѣ больше простоты, чѣмъ у Лобо, но въ поэтическомъ отношеніи стихотворенія его нисколько не выше стихотвореній Лобо. За исключеніемъ этихъ двухъ поэтовъ и небольшаго кружка ихъ подражателей, каковы напр. Альваресъ Толедскій и Антоніо Муньозъ, въ царствованіе перваго изъ Бурбоновъ мы не встрѣчаемъ ничего достойнаго вниманія въ двухъ разсмотрѣнныхъ нами областяхъ поэтическаго творчества {"Obras Poéticas Lyricas, pos el Coronel D. Eugenio Gerardo Lobo",(Мадритъ, 1738 и 1769, 2 т.). Находящіяся при этихъ изданіяхъ прибавленія нисколько не увеличиваютъ собою ихъ цѣнности.-- "PoesiasLyricas, у loco -- sérias su Autor D. loseph Joachim Benegasi у Luxan", Madrid, 1743, 4-to.-- Antonio Munoz, "Adventuras en Verzo y en Prossa", (sic), годъ появленія книги не обозначенъ, а разрѣшеніе помѣчено 1739 годомъ; "Могіг viviendo en la Aldea у vivir muriendo en la Corte" (Madrid, 1737, in 12о) -- плохая повѣсть, осмѣивающая провинціальныхъ дворянъ, получившихъ порядочное образованіе и живущихъ простолюдинами. Къ данному перечню писателей можно прибавить одно женское имя -- доньи Терезы Герры де Кадиксъ, которая въ 1725 г. издала томикъ весьма плохихъ стихотвореній.
   Всѣ упомянутыя здѣсь стихотворенія не имѣютъ никакого значенія и едва-ли не считались плохими въ эпоху своего появленія. Донъ Франциско де ла Руа, написавшій памфлетъ подъ заглавіемъ "Destierro de Pobres, La Pœssia muerta", (Madrid, 1734) и имѣвшій безтактность хвалить писателей подобныхъ Лобо и Инесѣ де ля Крусъ, относительно національной поэзіи своего времени, выражается, что онъ совершенно отчаивается въ ней, потому что "трудно оживить тѣло, умершее такъ много лѣтъ тому назадъ". Онъ совѣтуетъ поэтому сосредоточить всѣ мысли народа на полезномъ, и повидимому это было самое благоразумное, что можно было сдѣлать.}.
   Едва-ли не болѣе характернымъ явленіемъ были два сборника стихотвореній, написанныхъ лучшими поэтами того времени въ честь короля и королевы, которые, встрѣтивши священника шедшаго съ св. дарами къ умирающему, уступили ему собственную карету и, по обычаю того времени съ благоговѣніемъ шли за нимъ пѣшкомъ. Въ первомъ сборникѣ мы встрѣчаемъ имена Антоніо де Заморы, драматурга, Діего де Торреса, хорошо извѣстнаго своими заслугами въ наукѣ и литературнымъ талантомъ и еще нѣсколькихъ другихъ поэтовъ, имена которыхъ вспоминаются даже въ настоящее время. Въ общемъ же малоизвѣстность авторовъ, сотрудничавшихъ въ обоихъ сборникахъ, такова, что она избавляетъ насъ отъ чтенія ихъ стиховъ, и въ то же время оба сборника свидѣтельствуютъ, какъ низко пала тогда интеллигентная культура, если и подобныя изданія считались цѣнными {"Sagradas Flores del Parnaso, Consonancias Metricas de la bien templada Lyra de Apolo, que á la reverente Católica Accion de haver ido accompanando bus Magestades el Ssmo. Sacramento que iba á darse por viatico a una Enferma el Dia 28 de Novembre, 1722, cantaron los mejores Cisnes de España", in-4о. Я привожу цѣликомъ заглавіе перваго сборника, какъ доказательство нелѣпости его содержанія. Въ обоихъ сборникахъ, занимающихъ около 200 страницъ, помѣщены стихотворенія болѣе пятидесяти авторовъ. Большинство этихъ стихотвореній написано плохимъ, крайне напыщеннымъ слогомъ, самымъ худшимъ какой когда либо былъ порожденъ гонгоризмомъ. Книга озаглавленная "Sacra y Humana Lyra, Pœmas de Don Gabriel de Leon", (Madrid, 1734), достойна стать на ряду съ "Sagradas Flores" и имѣетъ съ нею много общаго. Въ ней пространно повѣствуется о св. Причастіи и о другихъ подобныхъ предметахъ. Не лучше ея книга, вышедшая въ слѣдующемъ за нею году подъ заглавіемъ "Pœsias liricas que escrivia D. Manuel montañes y Monte-alegre". Ничтожная по содержанію, она отличается нелѣпыми фокусами въ стихосложеніи.
   Однимъ изъ явныхъ доказательствъ упадка и пренебреженія въ какомъ находилась литература въ царствованіе Филиппа V, служитъ небольшое количество экземпляровъ, въ какомъ печатались книги, предназначавшіяся для большой публики. Такъ напр. въ посланіи типографщика къ читателю, предпосланному третьему изданію "Cryselia de Lidaceli", 1720 читаемъ: "эта книга была отпечатана въ числѣ двухъ сотъ пятидесяти экземпляровъ, а другіе еще въ меньшемъ количествѣ, такъ что далеко не всѣмъ удавалось прочесть ихъ".Но если такъ ограничено было число покупателей и читателей книгъ занимательныхъ и популярныхъ, то что же побуждало писать ихъ? На самомъ дѣлѣ онѣ почти не писались.}.
   Есть только одна свѣтлая точка въ исторіи поэзіи этого періода кажущаяся особенно блестящей вслѣдствіе окружающей ее тьмы. Это сатира приписываемая нѣкоему Гербасу, писателю въ сущности неизвѣстному, который прикрывшись псевдонимомъ Хорге Питильяса, напечаталъ свое произведеніе въ одномъ журналѣ {Satira contra los Malos Escritores de Tiempo" обыкновенно приписывается перу losé Gerardo de Herbas'а. Ho Tapia (Civilisacion, Tom IV, p. 266) утверждаетъ, что авторомъ ея былъ losé Cobo de la Torre. Впослѣдствіи она приписывалась іезуиту Франциско Ислѣ и вошла въ сборникъ его сочиненій, изданныхъ въ 1790 въ Мадритѣ подъ заглавіемъ "Rebusco de las Obras Literarias de I. F. de Isla", какъ безспорное его сочиненіе. Сатира эта первоначально появилась во второмъ изданіи шестаго тома "Diario de los Literates" -- первомъ періодическомъ изданіи съ новымъ направленіемъ, которое на столько опередило свой вѣкъ, что не просуществовало и двухъ лѣтъ. Начатое въ 1737 г., оно выходило годъ и девять мѣсяцевъ и выпустило семь томовъ. Тщетно король и высшія придворныя лица пытались поддержать его. Оно было слишкомъ широко задумано, слишкомъ строго въ своихъ критическихъ отзывахъ, не говоря уже о томъ, что отъ него вѣяло новымъ духомъ, чего такъ боялись испанцы. Писатели того времени ополчались на него грозною ратью и заставили его замолчать. Однимъ изъ самыхъ ярыхъ противниковъ "Diario" былъ Маянсъ-и Сискаръ, жестоко оскорбленный отзывомъ объ его '"Origenes de la Lengua Española". Въ отвѣтъ онъ написалъ книгу подъ заглавіемъ "('onversacion sobre el Diario de los Literates de España; la publicó D. Placido Veranio", (Madrid, 1737), характеръ и тонъ которой далеко не соотвѣтствуютъ избранному авторомъ псевдониму. Другой противникъ "Diario" былъ D. Vicente de la Ventura у Valdés, нападавшій на него въ своей "Triumvirate de Roma, (Madrid, 1738). Aprobaciones, приложенныя къ этому сочиненію, очень пространны и также ядовиты, какъ сама книга. Третьимъ противникомъ быль Anorbe у Corregel, плохой драматургъ, нелѣпая религіозная драма котораго въ трехъ частяхъ "La Tutora de la Iglesia" подвергалась строгому разбору въ "Diario" (Tom IV, p. 358). Anorbe у Corregel отвѣчалъ на нападки въ предисловіи къ своей пьесѣ "Юпитеръ и Даная" такой же нелѣпой, какъ и первая, гдѣ онъ заявлялъ претензію на равенство съ Допе-де-Вегою и Кальдерономъ, съ которыми онъ могъ равняться лишь въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ онъ подражалъ ихъ сумасбродствамъ и дурачествамъ. Не только всѣ литературные шавки лаяли на "Diario", но и ихъ издатели не отставали отъ стаи. Вслѣдствіе всего этого "Diario", какъ я уже сказалъ, не имѣлъ успѣха.
   Почти въ одно время съ "Diario" выходила и другіе періодическіе журналы, какъ то "Mercurio" Маньера "Diario Curioso" Nifo и др., но и они не встрѣтили поддержки въ обществѣ.
   Къ одному періоду съ сатирой Петильяса и "Diario de los Literates" относится поэма Девкаліонъ, принадлежащая перу Алонсо Вердуго де Кастилья, графа Торрепалма. Это подражаніе Овидію, заключающее въ себѣ около шестидесяти восьмистопныхъ стансовъ, замѣчательныхъ по отдѣлкѣ стиха. Въ болѣе блестящую эпоху литературы эта поэма не заслуживала бы упоминанія.}. Сатира при своемъ появленіи имѣла громадный успѣхъ, но замѣчательно, что этотъ успѣхъ не вызвалъ подражаній, да и самъ авторъ не рѣшился еще разъ выступить передъ публикой. А между тѣмъ сюжетъ сатиры -- характеристика плохихъ сочинителей -- выбранъ очень удачно. Сатира энергична и смѣла:, иногда авторъ называетъ прямо по именамъ тѣхъ, кого онъ осмѣиваетъ, а иногда дѣлаетъ такія указанія, благодаря которымъ нельзя не узнать о комъ идетъ рѣчь. Ея главныя достоинства: легкость и простота слога, злость и мѣткость насмѣшки и удачныя подражанія мастерамъ древности, особенно Персію и Ювеналу, на которыхъ онъ всего болѣе походитъ по краткости эпиграммы и точности своего языка.
   

ГЛАВА II.

Маркизъ де Санъ-Филипе.-- Вліяніе Франціи на испанскую литературу.-- Люзанъ.-- Его предшественники и его доктрины.-- Печальное положеніе умственной культуры въ Испаніи.-- Фейхоо.

   Царствованію Филиппа V всецѣло принадлежитъ одно довольно важное историческое произведеніе, это -- Комментаріи къ войнѣ за Наслѣдство и Исторія Испаніи отъ 1701 по 1725 гг., маркиза Санъ-Филипе; авторъ, происходившій изъ испанской дворянской семьи, родился въ Сардиніи въ концѣ XVII вѣка и занималъ многія важныя должности при испанскомъ правительствѣ. Когда островъ, гдѣ онъ родился, былъ завоеванъ Австріей, онъ остался вѣренъ французской династіи, которой служилъ дотолѣ и переѣхалъ въ Мадритъ. Филиппъ V принялъ его съ величайшей благосклонностью и сдѣлалъ его маркизомъ де Санъ-Филипе, титулъ избранный сардинскимъ дворяниномъ, чтобы доставить удовольствіе королю. Во время войны государь нерѣдко давалъ ему военныя порученія, а по наступленіи мирнаго времени онъ былъ отправленъ посланникомъ сперва въ Женеву, потомъ въ Гагу, гдѣ и скончался 1-го іюля 1724 г.
   Въ молодости маркизъ де Санъ-Филипе получилъ хорошее воспитаніе и благодаря этому въ дѣятельную пору своей жизни онъ всегда находилъ пріятный отдыхъ въ умственныхъ занятіяхъ. Онъ написалъ октавами поэму на сюжетъ исторіи Товія Libro de Tobias, которая была напечатана въ 1709 г.; составилъ исторію еврейской монархіи, Historia de la monarquia hebraïca, заимствованную главнымъ образомъ изъ Библіи и у Іосифа Флавія, которая впрочемъ вышла въ свѣтъ лишь въ 1727 г., т. е. черезъ годъ послѣ его смерти. Но капитальное его сочиненіе, это -- Исторія войны за Испанское Наслѣдство. Написать эту книгу его побудило живое сочувствіе къ дѣлу Бурбоновъ, а его тогдашное служебное положеніе дало ему обильные матеріалы, недоступные для другихъ писателей, непоставленныхъ въ такія благопріятныя условія. Произведеніе свое онъ озаглавилъ: Комментаріи объ Испанской войнѣ и Исторія испанскаго короля Филиппа Храбраго отъ начала его царствованія до 1725. Хотя и заглавіе и вся книга проникнуты духомъ искренняго вѣрноподданни233 ческаго чувства, тѣмъ не менѣе выходъ ея въ свѣтъ не обошелся безъ затрудненій. Первый томъ, напечатанный въ Мадритѣ, in folio, скоро былъ запрещенъ королевскимъ повелѣніемъ, очевидно въ интересѣ сохраненія репутаціи нѣкоторыхъ испанскихъ фамилій, которыя выставили себя въ мало благопріятномъ свѣтѣ въ смутныя времена, описанныя авторомъ; первое полное изданіе появилось въ Женевѣ безъ обозначенія года, но вѣроятно въ 1729 г.
   Это -- трудъ, написанный съ большимъ одушевленіемъ и съ жаромъ отстаивающій интересы Кастиліи въ борьбѣ съ Каталоніей. Независимо отъ своей партійной односторонности произведеніе Санъ-Фелипе представляетъ собой весьма цѣнный разсказъ о событіяхъ того времени, напоминающій по живости изложенія бывшіе тогда въ большой модѣ Французскіе мемуары. Книга маркиза носитъ на себѣ яркій отпечатокъ старинныхъ испанскихъ чувствъ благочестія и вѣрности королю,-- доказательство, что чувства эти пережили и общій упадокъ національности характера въ XVII, и смуты, волновавшія Испанію въ началѣ XVIII столѣтія. Слогъ Санъ-Фелипе не отличается безукоризненной чистотою. Въ выборѣ словъ можно, пожалуй, замѣтить слѣды сардинскаго воспитанія; остроты автора, его эпиграммы и сентенціи очень часто свидѣтельствуютъ, что онъ слѣдовалъ правиламъ риторики Граціана, послушнымъ ученикомъ котораго онъ дѣйствительно и былъ, какъ это и видно изъ его описательной поэмы. Но, не смотря на все это, Комментаріи -- книга интересная и богатая подробностями, сообщенными впрочемъ въ скромномъ размѣрѣ въ тѣхъ случаяхъ, когда онѣ относятся лично къ автору; изложеніе отличается живостью и драматизмомъ, указывающимъ на то, что авторъ самъ былъ дѣйствующимъ лицомъ въ сценахъ имъ описываемыхъ {"Los dos Tobias, su Vida escrita eu octavas, por D. Vicente Bacallar y Sanna, Marques de San Phelipe", etc., 4-to, pp. 178. Годъ изданія ne обозначенъ, а разрѣшеніе на право печатать помѣчено 1709 г.-- "Monarchia Hebrea", Madrid, 1727, 2 tom. 4-to, En Haya, 1745, 4 tom. 12-vo. Рѣдко можно встрѣтить книгу болѣе скучную,-- "Comentarios de la Guerra de España hasta el ano 1725", Genoa, 2 tom. 4-to безъ означенія года. Существуетъ плохое продолженіе этой книги, заканчивающее исторію 1742 годомъ и вышедшее подъ заглавіемъ "Continuacion á los Comentarios, ec., por Don Joseph del Campo Raso", Madrid, 1756--1763, 2 tom. 4-to.
   Замѣчательный трудъ во исторіи испанской живописи появился въ 1715--1725 г.; о немъ слѣдовало бы поговорить здѣсь подробно, еслибы онъ не былъ такъ дурно написанъ, но даже въ настоящемъ видѣ, его нельзя совершенно пройти молчаніемъ. Авторомъ его былъ художникъ Aciscolo Antonio Palomino y Velasco, извѣстный подъ громкимъ прозвищемъ "испанскаго Вазари", родившійся въ 1653 г. и умершій въ 1726 г. Трудъ его состоитъ изъ двухъ томовъ iu folio; послѣдній томъ раздѣленъ на двѣ части и носитъ фантастическое заглавіе El muscо Pictorico y Escala Optica. Въ началѣ авторъ говоритъ о живописи, какъ объ одномъ изъ изящныхъ искусствъ, и заканчиваетъ біографіями испанскихъ живописцевъ. Болѣе подробныя свѣдѣнія объ авторѣ и его трудѣ можно найти у (Jean Bermudez'а (Diccionario, 1800, Tom. IV рр. 29--41), а самыя вѣрныя у Sterling'a (Artists of Spain, 1848, Vol. III, pp. 1120--1134). Сеанъ въ своемъ предисловіи, принимая во вниманіе усердіе Паломино, относится весьма снисходительно къ отсутствію въ немъ художественнаго вкуса. Старлингъ считаетъ себя многимъ обязаннымъ ему.}.
   Говоря объ испанской литературѣ въ царствованіе Филиппа V, мы ни на минуту не должны упускать изъ виду, что умственная культура Испаніи постепенно подпала подъ вліяніе Французской. Правда, масса народная не имѣла понятія о происходившемъ переворотѣ или не подчинилась ему; новое правительство старательно избѣгало всего, что могло клониться къ оскорбленію или подавленію стариннаго кастильскаго духа. Но Парижъ былъ и тогда уже самой блестящей столицей Европы. Дворы Лудовиковъ XIV и XV, по необходимости бывшіе въ тѣсныхъ сношеніяхъ съ дворомъ Филиппа V, не могли не занести въ Мадридъ тонъ и манеры, которыя распространялись уже по всей Германіи и даже въ отдаленныхъ уголкахъ сѣвера.
   И дѣйствительно, французскій языкъ скоро получилъ право гражданства въ элегантномъ обществѣ столицы и двора -- явленіе дотолѣ небывалое въ Испаніи -- хотя французскія принцессы и не разъ всходили на испанскій тронъ. Теперь говорить по французски значило дѣлать любезность государю и придворные одинъ передъ другимъ старались отличиться знаніемъ французскаго языка. Питильясъ, подъ предлогомъ насмѣшки надъ самимъ собою за увлеченіе этой модой, осмѣиваетъ всѣхъ увлекшихся ею: "Я болтаю по французски, и этого совершенно достаточно, чтобы я никого не понималъ и меня не понимали".
   О. Исла довольно остроумно подшучиваетъ надъ человѣкомъ, который воображаетъ, что женится на андалузянкѣ или кастильянкѣ, и которая оказывается, не больше и не меньше какъ француженкой {Pitillas, Sátira.-- Isla, A los que, degenerando del Caräeter Español, afectan ser Estrangeros. Rebusco, p. 178. Мода эта господствовала въ большей или меньшей степени во весь этотъ періодъ. Въ 1789 году, молодому человѣку, возымѣвшему желаніе вступить въ тернистый путь писателя, даютъ слѣдующій саркастическій совѣтъ: "Новѣйшая мода всегда лучшая. Пишите поэтому новымъ слогомъ, т. е. по французски". Carta de Paracuellos, Madrid, 1789, p. 30.}. Результатомъ такого увлеченія Франціей явилась масса переводовъ съ Французскаго и подъ конецъ была сдѣлана серьезная попытка перенести въ Испанію теорію поэзіи, основанную на доктринахъ, господствовавшихъ тогда во Франціи. Организаторомъ этой попытки былъ Д. Игнасіо де Люзанъ, арагонскій дворянинъ, родившійся въ 1702 году. Будучи еще ребенкомъ, онъ попалъ въ Италію и получилъ классическое воспитаніе въ школахъ Милана, Палермо и Неаполя. Осьмнадцать лѣтъ провелъ онъ тамъ, въ обществѣ лучшихъ итальянскихъ поэтовъ того времени, въ числѣ которыхъ мы встрѣчаемъ Маффеи и Метастазіо. Въ 1733 г. онъ вернулся въ Испанію съ громадной эрудиціей, весь проникнутый идеями школы, господствовавшей тогда въ Италіи, и одаренный рѣдкою способностью бѣгло говорить и писать на итальянскомъ и французскомъ языкахъ.
   Отчасти по своимъ личнымъ дѣламъ, отчасти вслѣдствіе природной скромности онъ нѣкоторое время велъ уединенную жизнь въ своемъ помѣстья, въ Арагоніи. При тогдашнемъ состояніи испанской литературы такой человѣкъ не могъ не пріобрѣсти замѣтнаго вліянія, каково бы ни было его общественное положеніе. Вліяніе Люзана и не замедлило сказаться, потому что онъ любилъ писать и писалъ много. Въ Италіи и Сициліи онъ издавалъ свои стихотворенія не только на итальянскомъ, но и на Французскомъ языкахъ. Вернувшись на родину, къ родному языку, онъ естественно пошелъ еще дальше. Онъ сталъ переводить Анакреона, Сафо, Музея: онъ передѣлалъ для испанской сцены драмы Маффеи, Лашоссе и Метастазіо; наконецъ онъ написалъ много стихотвореній и оригинальную комедію, подъ заглавіемъ "La Vertud honrada"; эта комедія была поставлена на сцену въ Сарагоссѣ, въ частномъ домѣ.
   Все выходившее изъ-подъ его пера благосклонно принималось читателями, но напечаталъ онъ при жизни немногое, да немного было издано и впослѣдствіи. Его Оды на завоеваніе Орана были встрѣчены съ восторгомъ его друзьями; не смотря на нѣкоторую холодность, онѣ и теперь еще читаются съ удовольствіемъ. Литературные труды Люзана, сдѣлавшіеся извѣстными правительству, доставила ему въ 1747 г. мѣсто секретаря испанскаго посольства въ Парижѣ. Люзанъ прожилъ тамъ три года и, благодаря отсутствію посланника, онъ большую часть этого времени былъ единственнымъ представителемъ Испаніи при французскомъ дворѣ. По возвращеніи на родину онъ продолжалъ пользоваться довѣріемъ короля и уже былъ наканунѣ возведенія въ должность высшую всѣхъ тѣхъ, какія онъ занималъ раньше, если бы этому не помѣшала его внезапная смерть въ 1754 {Latassa, Bib. Nueva, Tom. V, p. 12, и предисловіе къ "Poética" Люзана, написанное его сыномъ въ 1789 г. Его стихотворенія,-- число которыхъ было весьма ограничено, -- никогда не были собраны а изданы отдѣльно, но многія изъ нихъ напечатаны въ сборникахъ Седано, Кинтаны и пр. Стихи, читанные имъ при открытіи Академіи Изящныхъ Искусствъ, въ 1752 г. и изданные на стр. 21 "Abertura Solemne", и пр., (Madrid, folio), и другія стихотворенія, читанныя имъ при раздачѣ преміи той же Академіею, въ 1754 г., и помѣщенныя въ ея "Relacciori" и пр. (Madrid, folio, рр. 51--61) свидѣтельствуютъ больше о томъ высокомъ положеніи, которое онъ занималъ, чѣмъ объ поэтическомъ талантѣ. Latassa сообщаетъ длинный перечень его неизданныхъ произведеній.}.
   Особыя условія, въ которыхъ находилась въ то время Испанская литература, а также условія воспитанія, общественнаго положенія и наконецъ литературные вкусы Люзана содѣйствовали успѣху его, какъ критика. Все находилось въ такомъ упадкѣ и было такъ подавлено, что его теоріямъ не откуда было получить серьезнаго отпора. Въ то время Испанія лишилась политическаго значенія въ средѣ другихъ европейскихъ государствъ, нравственное достоинство страны было скомпрометировано, ея поэтическая школа исчезла. Австрійская династія унесла съ собой развившуюся подъ ея вліяніемъ старинную культуру, и не было сдѣлано ни одной сколько-нибудь серьезной попытки опредѣлить, каковъ же долженъ быть характеръ грядущей культуры. При такихъ обстоятельствахъ достаточно было и небольшаго усилія, чтобы произвести цѣлую литературную реформу, а по своимъ литературнымъ и критическимъ вкусамъ Люзанъ конечно больше, чѣмъ кто-либо, былъ способенъ на это дѣло. Онъ былъ воспитанъ въ принципахъ французскаго классицизма, и обладалъ всѣми свѣдѣніями, необходимыми для пропаганды и защиты своихъ теорій. Уже въ 1728 г., будучи членомъ палермской академіи, онъ представилъ ей шесть написанныхъ по итальянски критическихъ разсужденій о поэзіи. По возвращеніи въ Испанію ему стоило только обработать эти статьи въ цѣльный трактатъ, принаровивъ къ настоятельнѣйшимъ, по его мнѣнію, потребностямъ родной литературы. Онъ такъ и сдѣлалъ. Результатомъ его труда была Поэтика, первое изданіе которой вышло въ 1737 году.
   Въ попыткѣ этой не было ничего особенно новаго. Риторическія доктрины древнихъ пропагандировались въ Испаніи гораздо раньше. Самъ Хуанъ дель 'Энсина, первый взглянувшій на кастильскую поэзію, какъ на искусство, былъ очень хорошо знакомъ съ теоріями Квинтиліана и Цицерона, хотя въ своемъ небольшомъ трактатѣ, онъ обнаруживаетъ больше вкуса и здраваго смысла, чѣмъ можно было ожидать отъ эпохи, въ которой онъ жилъ. По своимъ воззрѣніямъ онъ близко подходилъ къ маркизу де Вилленѣ и провансальцамъ и подобно имъ разсматривалъ поэзію главнымъ образомъ съ ея формальной, механической стороны. {Трактатъ Энсины приложенъ къ изданію его "Cancionero" въ 1496 г. in folio и вѣроятно ко всѣмъ другимъ изданіямъ. Оно распадается на девять небольшихъ главъ.} Ренгифо, преподаватель грамматики и риторики въ Саламанкѣ, котораго Arte de poésia castellana (Кастильская Поэтика) помѣчена 1592 годомъ, ограничивается исключительно вопросомъ о фактурѣ стиха и о поэтическихъ формахъ, свойственныхъ какъ первобытной кастильской поэзіи, такъ и введенному Босканомъ итальянскому стилю. Въ своемъ любопытномъ трудѣ авторъ авторъ не упускалъ изъ виду взглядовъ древнихъ теоретиковъ, но главная его заслуга состоитъ въ изслѣдованіи того, что относится къ національной школѣ и свойственному ей стихотворному размѣру {"Arte Poética Española, su Autor Inan Diaz Rengifo". Salamanca, 1592, 4-to, Послѣднія изданія 1700, 1737, можно назначь увеличенными, но неисправленными или улучшенными. Къ изданію 1737, сдѣланному Висенсомъ, приложенъ словарь рифмь, который по мнѣнію Моратина-Младшаго (Derrota de los Pedantes, 1789, p. 42) былъ важнымъ пособіемъ для современныхъ ему поэтовъ.}.
   Алонзо Лопесъ, прозвищемъ EL Pinciano, авторъ неудобоваримой эпической поэмы о Пелайо пошелъ дальше и издалъ въ 1596 г. свою философію поэзіи у древнихъ, гдѣ въ формѣ переписки между двумя друзьями, онъ съ большой эрудиціей и остроуміемъ разбираетъ мнѣнія древнихъ теоретиковъ о различныхъ формахъ поэтическаго творчества {"Philosophin Antiqua Poética del Doctor Alonzo Lopez Pinciano, Médico Cesareo", Madrid 1596, 4 to.}. Его примѣру послѣдовалъ Каскалесъ, издавшій въ 1616 г. рядъ діалоговъ, написанныхъ болѣе живо, чѣмъ письма Лопеса. Каскалесъ болѣе придерживается Горація, посланіе къ Пизонамъ котораго онъ выпустилъ нѣсколько позже въ свѣтъ, съ комментаріемъ, написаннымъ на превосходномъ латинскомъ языкѣ {"Tablas Poéticas del Licenciado Francisco Cascales", 1616. Въ Мадридскомъ изданіи, 1779, 8-vo помѣщена біографія автора, составленная Майянсомъ-и-Сискаромъ. У Каскалеса хватило смѣлости исправлять Гораціеву "Ars Poética", расположеніе частей которой онъ находитъ не вполнѣ удовлетворительнымъ.}. Напротивъ, Саласъ въ своемъ сочиненіи Новый взглядъ на древнюю трагедію, появившемся въ 1663 г., слѣдуетъ главнымъ образомъ Аристотелю; иллюстрируя свои положенія ссылками на свой переводъ Троянокъ Сенеки и рѣчью, съ которою театръ всѣхъ вѣковъ обращается къ своимъ слушателямъ. Трактатъ Каскалеса лучшее на испанскомъ языкѣ сочиненіе въ защиту античной теоріи драмы {"Nueva Idea de la Tragedia Antiqua, ó Illustracion Ultima al libro Singular de Poética de Aristoteles, por Don lusepe Ant. Gonèalez de Salas" Madrid, 1633, 4-to. Кеведо былъ горячимъ поклонникомъ Саласа и зналъ его переводъ Троянокъ наизусть. Саласъ съ своей стороны не остался въ долгу; онъ подражалъ смѣло Кеведо и послѣ его смерти собралъ его сочиненія, первую часть которыхъ издалъ въ 1648 г. Саласъ родился въ 1588 и умеръ въ 1651 г.}. Всѣ эти сочиненія и еще три или четыре менѣе важныхъ строили свою философію искусства на Аристотелѣ и произведеніяхъ римскихъ риторовъ {Я уже имѣлъ случай говорить о трактатѣ Арготе де Молины, предпосланномъ его изданію "Conde Lucanor", 1575, и о поэмѣ Куэвы. Къ нимъ можно еще присоединить небольшой трактатъ кодъ заглавіемъ "Libro de Erudicion Poética", вошедшей въ собраніе сочиненій Луиса Каррильо, въ 1611, и нѣсколько писемъ Кристоваля де Месы въ 1618 г. Оба послѣдніе не имѣютъ значенія, а трактатъ Каррильо кромѣ того обнаруживаетъ въ авторѣ дурной вкусъ.}. Это была крупная ошибка, ибо древняя теорія искусства, непремѣнимая во всей своей строгости ни къ какой поэзіи новаго времени, менѣе всего приложима къ поэзіи испанской. Вотъ почему школа Лопе де Веги смыла всѣ эти попытки, какъ бурный, неодолимый потокъ, едва оставляющій послѣ себя слѣды тѣхъ плотинъ, которыми мечтали оста новнь его. Но Люзанъ пошелъ инымъ путемъ. Его ближайшими предшественниками были: Грасіанъ, защитникъ юнюризма предъидущей эпохи, и Артига, который въ обширномъ трактатѣ объ испанскомъ краснорѣчіи, написанномъ размѣромъ романсовъ, повидимому старался оправдать и поддержать дурной вкусъ, господствовавшій въ началѣ XVIII вѣка {Я уже говорилъ о Грасіанѣ въ этомъ томѣ. "Epitome de la Eloquencia Española por D. Francisco Joseph Artiega, olim Artieda", было разрѣшено къ печати 1725 году; въ немъ болѣе тринадцати тысячъ стиховъ. Не смотря на свою нелѣпость книга Артіеги имѣетъ значеніе, какъ типическая представительница дурнаго вкуса того времени, преимущественно въ области духовнаго краснорѣчія. Въ 1758 г. появился менѣе объемистый, но еще болѣе смѣшной трактатъ о логикѣ и философіи природы (Tratado Philosophi -- Poético in 18, p 128). изложенный въ формѣ народныхъ, чтобы не сказать, вульгарныхъ seguidillas. Авторомъ его была женщина донья Марія де Кампоредондо.}.
   Оставивъ въ сторонѣ обоихъ авторовъ. Люзанъ принялъ себѣ въ руководство поэтическую систему Буало и Лебоссю, не забывая и великихъ учителей древности, но подобно своему предшественнику Муратори, постоянно примиряя ихъ доктрины съ требованіями новѣйшей поэзіи и подкрѣпляя свою теорію образцами французской драмы, пользовавшейся тогда въ Европѣ громаднымъ авторитетомъ {Blanco White (Life by Thom, 1845, 8-vo, Vol. I. p. 21) говорить, что Люзанъ такъ много заимствовалъ изъ "Della Perfetta Poesia", Муратори, что съ помощью испанскаго трактата онъ (Mr. White) могъ понимать итальянскій. Въ дѣйствительности же Люзанъ далеко не такъ безцеремонно отнесся къ Муратори, какъ въ томъ его обвиняетъ Уайтъ. Онъ только усвоилъ себѣ общую систему Муратори, въ чемъ открыто признается и постоянно ссылается на нее.}. Цѣлью его, какъ онъ позже объяснилъ, было под вести испанскую поэзію подъ тѣ правила, которыя наблюдаются въ поэтическихъ произведеніяхъ болѣе образованныхъ народовъ, и его сочиненіе написано именно въ такомъ духѣ. Въ первой книгѣ говорится о происхожденіи и сущности поэзіи, во второй -- объ удовольствіи и пользѣ, приносимой поэтическими произведеніями. Книги эти составляютъ первую половину всего сочиненія. Сказавши въ нихъ все, что по его мнѣнію слѣдовало сказать, о менѣе важныхъ родахъ поэзіи, каковы лирика, сатира и пастораль, авторъ цѣликомъ посвящаетъ остальныя двѣ книги разсужденію о драмѣ и эпической поэзіи, -- отрасляхъ, въ которыхъ испанскій геній болѣе прославился, чѣмъ во всѣхъ остальныхъ. Строгій методъ царствуетъ во всей книгѣ; слогъ, хотя не столь богатый какъ у старыхъ прозаиковъ и не столь соотвѣтствующій духу языка, тѣмъ не менѣе отличается ясностью, силой и простотой. Излагая и защищая свои теоріи, авторъ обнаруживаетъ здравый и исполненный философской терпимости взглядъ на вещи; а приводимыя имъ обильныя иллюстраціи, заимствованныя не только изъ испанской, но изъ французской, греческой, латинской, даже итальянской и португальской поэзіи, избраны съ большимъ вкусомъ и очень искусно примѣнены къ основнымъ тезисамъ автора. Въ этомъ отношеніи мы едва ли найдемъ другой, болѣе удачный трактатъ. Впечатлѣніе произведенное имъ было быстрое и рѣшительное. Казалось, будто Люзанъ нашелъ лѣкарство противъ испорченнаго вкуса, сопровождавшаго и не мало ускорившаго паденіе національной литературы со временъ Гонгоры. За книгу его схватились съ жадностью, какъ за вещь, въ которой чувствовалась настоятельная потребность и если мы при этомъ вспомнимъ, что литература эпохи Лудовика XIV, поставленная авторомъ въ образецъ другимъ европейскимъ литературамъ, возбуждала во всей Европѣ сильный энтузіазмъ, то поймемъ почему Поэтика Люзана съ самаго своего появленія пользовалась такимъ авторитетомъ при испанскомъ дворѣ и во мнѣніи небольшаго числа выдающихся писателей Пиринейскаго полуострова {Первое изданіе "Poética" Люзана вышло in folio въ Сарагоссѣ, въ 1737 г. съ пространными и весьма лестными рекомендаціями отъ двухъ друзей автора, Наварро и Галлинеро. Второе изданіе исправленное и снабженное добавленіями, заимствованіями изъ посмертныхъ рукописей Люзана, вышло въ Мадритѣ, въ двухъ томахъ 8-vo, въ 1789 г. Тотчасъ по выходѣ перваго изданія въ "Diario de los Literates" (Tom. VII, 1738), былъ помѣщенъ весьма теплый отзывъ о немъ, въ концѣ котораго авторъ статьи Хуанъ де Иріарте, одинъ изъ редакторовъ журнала, указалъ на нѣсколько встрѣчающихся въ книгѣ погрѣшностей и недосмотровъ. Люзанъ, черезъ чуръ уже обидчивый, написалъ въ опроверженіе небольшой желчный памфлетъ, подъ которымъ подписался псевдонимомъ Inigo de Lanuza, Pamplona (1741), 12-mo, pp. 144. Колменаресъ, которому этотъ памфлетъ былъ посвященъ, снабдилъ его учеными и тяжеловѣсными примѣчаніями.}.
   Чтобы положить прочныя основы будущему прогрессу изящной литературы въ Испаніи мало было одной реформы вкуса. Самыя простыя и обыденныя требованія правды были такъ давно изгнаны изъ страны, что духъ человѣческій захирѣлъ и измельчалъ отъ недостатка свойственной ему пищи. Всѣ важнѣйшія науки, физическія и нравственныя, сдѣлавшія повсюду въ Европѣ громадные шаги впередъ, не могли пробиться сквозь заставу Пиринейскихъ проходовъ, ревниво охраняемую представителями свѣтскаго и духовнаго деспотизма въ Испаніи. Со временъ Comuneros и реформы Лютера, когда религіозныя секты начали разсуждать о власти государей и о правахъ народа, преслѣдованіе за свободную мысль сдѣлалось постоянной политикой испанскаго правительства; съ этихъ поръ всякое неодобренное церковью ученіе считалось опаснымъ и неблагонадежнымъ. Въ университетахъ, съ самаго своего основанія бывшихъ чисто церковными учрежденіями, всегда стремившимися поддержать вліяніе духовенства, совсѣмъ не занимались изящной словесностью; ее только терпѣли, какъ средство формировать изъ молодыхъ людей вѣрныхъ католиковъ и искусныхъ въ схоластикѣ священниковъ. Науки математическія и естественныя были изгнаны и строжайше запрещены, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда изученіе ихъ основывалось на авторитетѣ Аристотеля. По этому поводу Ховелльяносъ въ запискѣ поданной Карлу IV, выражается довольно смѣло, говоря, "что той же участи подверглись бы и медицина и юриспруденція, если бы инстинктъ самосохраненія позволилъ человѣку забыть о средствахъ, необходимыхъ для сохраненія его жизни и собственности {Cean Berimudez, Memorias de Jovellanos, Madrid, 1814, 12-mo, cap. X p. 221.}. Въ самомъ дѣлѣ, испанскіе университеты все еще пробавлялись тѣми же руководствами и методами обученія, какъ и во времена кардинала Хименеса. На схоластическую философію все еще продолжали смотрѣть, какъ на самую высокую форму чистаго умозрѣнія. Сдѣлавшійся позднѣе извѣстнымъ своими трудами въ области естественныхъ наукъ, Донъ Діего де Торресъ, родившійся и воспитанный въ Саламанкѣ въ первой половинѣ XVIII вѣка, утверждаетъ, что пробывши пять лѣтъ въ Саламанкскомъ университетѣ, онъ только случайно узналъ о существованіи математическихъ наукъ {Vida, Ascendencia, etc., del Doctor Diego de Torres Villaroel, Madrid, 1780,4-to,-- автобіографія, написанная въ духѣ худшей литературной манеры того времени, около 1743 г. Разбирая трактатъ о сферахъ отца Клавіо, онъ говоритъ: "Сгео que fue la primera noticia que habia llegado á mis oidos de que habia ciencias matemáticas en el mundo", (p. 34). Въ 1768 г. три лица, близко стоявшіе къ саламанкскому университетскому персоналу въ запискѣ, поданной Кампоманесу, знаменитому министру при Карлѣ III, заявляютъ что у нихъ очень мало кандидатовъ на ученый степени, которые имѣютъ понятіе о математикѣ. (Ferrer del Rio, Hist. de Carlos III, 1856, Tom. IV. p. 481). Факты подобнаго рода кажутся совсѣмъ невѣроятными, если припомнимъ, какого развитія достигли математическія пауки въ Европѣ, въ періодъ между Ньютономъ и Эйлеромъ и какія открытія были сдѣланы въ этой области Лагранжомъ и Леландомъ. Но темъ не менѣе они совершенно вѣрны. Ученый Байеръ, принимавшій живое участіе въ задуманной тогда реформѣ университетовъ, приготовилъ длинную записку королю, подъ заглавіемъ:,Por la Libertad de la Literatura Española", гдѣ жаловался на низкій уровень преподаванія въ главныхъ испанскихъ университетахъ. Это было въ 1769 году. Въ 1771 были предприняты нѣкоторыя реформы, а въ 1778 г., не смотря на упорное сопротивленіе самихъ коллегій, были сдѣланы нѣкоторыя преобразованія, которыя однако долгое время оставались безъ результатовъ. См. испанскій переводъ этой книги, Tom. IV. р. 399.}. Полвѣка спустя Бланко Уайтъ заявляетъ, что онъ, подобно большинству своихъ соотечественниковъ, окончилъ бы курсъ теологіи въ Севильѣ, не имѣя никакого понятія объ изящной литературѣ, если бы ему не пришлось познакомиться съ человѣкомъ, который калъ ему кое-какія свѣдѣнія объ испанской поэзіи {Doblado's Letters, 1822, p. 113.}.
   И такъ, съ одной стороны старый порядокъ вещей торжествовалъ и обычные факторы научнаго прогресса были весьма старательно изгоняемы изъ полуострова, а съ другой стороны ошибки, заблужденія и нелѣпости распространялись повсюду въ изобиліи по мѣрѣ того, какъ тьма замѣняла собою свѣтъ. Въ началѣ XVIII вѣка весьма немногіе испанцы были на столько образованы, чтобы не вѣрить астрологіи и еще меньше было такихъ, которые сомнѣвались бы въ пагубномъ вліяніи кометъ и затменій {Въ 1666 г., въ оффиціальную реляцію о церемоніяхъ при погребеніи Филиппа IV вставлено подробное описаніе, появившейся въ 1664 г., кометы, предвозвѣстившей народу смерть короля; и рядомъ съ этимъ описаніемъ помѣщенъ подробный отчетъ о болѣзни короля, продолжавшейся съ 1656--1666. См. Monforte, Honras a Felipe IV, Madrid, 4-to, 1666, ff. 19--22.}. Систему Коперника не только не признавали, но было даже прямо запрещено знакомить съ ней учащихся, ибо она противорѣчила Св. Писанію. Философія Бэкона со всѣми ея выводами оставались совершенно неизвѣстной. Если можно такъ выразиться, зиждительная влага знанія вернулась къ своему источнику, но не было могучаго генія, который привелъ бы ее въ движеніе и она застоялась, ибо въ ней не хватало жизненной силы и она сама не годилась болѣе для жизни. Казалось, что способность мыслить, въ лучшемъ значеніи этого слова, была окончательно утрачена въ Испаніи или сохранилась лишь въ небольшомъ числѣ отдѣльныхъ личностей, угнетаемыхъ свѣтской и духовной тиранніей, мѣшавшей имъ распространять и тотъ неполный свѣтъ, которымъ они сами обладали.
   Но подобное положеніе вещей не могло продолжаться. Умъ человѣческій не можетъ вѣчно оставаться въ постоянномъ плѣну, и очевиднымъ доказательствомъ этого утѣшительнаго факта служитъ то, что умственное освобожденіе Испаніи было начато человѣкомъ неимѣвшимъ никакихъ чрезвычайныхъ даровъ духа и необладавшимъ по своему общественному положенію никакими особенными выгодами и удобствами для проведенія въ общество идеи, которой онъ посвятилъ свою жизнь. Человѣкъ этотъ былъ смиренный монахъ, братъ Бенито Херонимо Фейхоо. Родился онъ въ 1676 году, на сѣверо-востокѣ Испаніи, и былъ первенцемъ у своихъ почтенныхъ родителей, которые, вопреки общепринятому мнѣнію, вовсе не думали, что первенецъ долженъ поддержать честь ихъ рода и для этого унаслѣдовать все ихъ состояніе {Фейхоо въ своей книгѣ "Teatro Critico", (Tom. IV. Disc. XIV. § 85, cd. 1759, pp. 412, 413) заплатилъ дань признательности памяти своего отца, какъ человѣка, обладавшаго высокими христіанскими добродѣтелями и вышнимъ умственнымъ развитіемъ.}. Когда ему минуло 14 лѣтъ, рѣшено было, что онъ поступитъ въ духовное званіе. А между тѣмъ Фейхоо до страсти любилъ учиться; онъ занимался не только теологіей, но и естественными науками и медициной, на сколько это было возможно при тогдашнемъ низкомъ уровнѣ умственной культуры въ Испаніи. Около 1717 г. онъ поступилъ въ монастырь Овіедскихъ бенедиктинцевъ; тамъ онъ прожилъ сорокъ семь лѣтъ въ полнѣйшемъ уединеніи, продаваясь своимъ занятіямъ и печатая свои труды, въ которыхъ видѣлъ источникъ пользы и просвѣщенія соотечественниковъ.
   Его личный характеръ и знанія дѣлали его въ извѣстныхъ отношеніяхъ весьма пригоднымъ для предпринятой имъ великой задачи. Будучи искреннимъ католикомъ, онъ не чувствовалъ ни малѣйшаго желанія нападать на злоупотребленія, прикрытыя авторитетомъ церкви; не будь этого обстоятельства, его навѣрное остановили бы въ самомъ началѣ его карьеры. Это былъ умъ серьезный и терпѣливый въ работѣ; если съ одной стороны кругъ его изслѣдованій былъ ограниченъ и стѣсненъ неудобствами его церковнаго положенія, за то съ другой онъ пользовался выгодами, которыя въ то время выпадали на долю весьма немногимъ испанцамъ, т. е. имѣлъ средства узнать большую часть того, что сдѣлано было въ области наукъ въ прошломъ столѣтіи въ Италіи, Франціи и даже Англіи. А болѣе всего ему помогали добросовѣстность и преданность своему дѣлу. По мѣрѣ того, какъ скромный монахъ подвигался впередъ, онъ приходилъ въ отчаяніе при видѣ той страшной бездны, которая отдѣляла его родину отъ остальной Европы. Онъ убѣждался, что въ обсужденіи самыхъ серьезныхъ вопросовъ истина была съ такимъ усердіемъ изгнана изъ Испаніи, что самое существованіе ея едва можно было подозрѣвать; что если Сервантесъ, Лопе де Вега, Кальдеронъ и Кеведо могли свободно парить въ сферѣ воображенія, за то могучій міръ правды, міръ истины нравственной и физической былъ вполнѣ защищенъ отъ всякихъ дерзкихъ вторженій пытливаго ума, какъ будто Испанія не была частью цивилизованной Европы.
   По временамъ на Фейхоо находило сомнѣніе относительно результата своихъ трудовъ, но, вообще говоря, мужество не измѣняло ему. И при всемъ томъ онъ вовсе не былъ геніальнымъ человѣкомъ или человѣкомъ, способнымъ изобрѣсти новыя системы въ области метафизики или философіи. Это былъ ученый съ умомъ проницательнымъ, нѣсколько затемненный, но не совсѣмъ ослѣпленный религіозными предразсудками, отъ которыхъ онъ впрочемъ и не думалъ совершенно освободиться. Это былъ человѣкъ, понимавшій настоящую цѣнность трудовъ Галилея, Бэкона, Ньютона, Лейбница, Паскаля и Гассенди, и. что самое главное, онъ былъ убѣжденъ, что его соотечественники не могли дольше оставаться въ невѣдѣніи относительно научнаго прогресса, охватившаго весь христіанскій міръ, подъ вліяніемъ передовыхъ умовъ, въ родѣ тѣхъ, которые были сейчасъ упомянуты нами.
   Война за наслѣдство способствовала цѣлямъ Фейхоо въ томъ отношеніи, что она пробудила національный характеръ отъ летаргіи и побуждала испанцевъ заняться всѣмъ тѣмъ, что дѣлалось по другую сторону Пиринеевъ. Въ остальномъ, какъ мы уже видѣли, она не оказала ни малѣйшаго вліянія на умственную культуру націи. Тѣмъ не менѣе, когда въ 1726 г. Фейхоо издалъ книгу очерковъ, явно приспособленныхъ къ его цѣлямъ, книга эта обратила на себя вниманіе публики, и ободренный авторъ понялъ, что онъ можетъ идти дальше. Произведеніе свое онъ назвалъ "Критическій Театръ", въ различныхъ главахъ этой книги, напоминающихъ собою статьи англійскаго Зрителя, онъ смѣло нападаетъ на тогдашнюю діалектику и метафизику Испаніи, защищаетъ индуктивную философію Бэкона въ примѣненіи ея къ естественнымъ наукамъ, осмѣиваетъ господствующій взглядъ на кометы и затменія, на магію и гаданья; установляетъ правила исторической критики, подрывающія вѣру въ большинство древнихъ преданій страны; предаетъ позору пытку и злоупотребленія духовенства, съ величайшимъ уваженіемъ относится къ женщинѣ и требуетъ для нея въ обществѣ мѣста выше того, какое ей было дано въ силу вліянія испанской церкви; наконецъ, совѣтуетъ своимъ соотечественникамъ стремиться къ истинѣ, образованію и улучшенію соціальнаго быта. Восемь томовъ этого замѣчательнаго сочиненія были изданы до 1739 года, въ которомъ Фейхоо и пріостановилъ свой трудъ безъ всякой видимой на то причины. Въ 1742 г. онъ снова началъ серію подобныхъ же разсужденій, подъ заглавіемъ "Научныя Письма". Серія эта закончилась въ 1760 году пятымъ томомъ, завершившимъ собою длинный рядъ философскихъ и филантропическихъ трудовъ Фейхоо. Не обошлось и безъ нападеній на него. Сначала явилась книга подъ заглавіемъ Antiteatro critico, а за нею вскорѣ другая почти съ такимъ же названіемъ и затѣмъ не малое число брошюръ и разной величины книгъ, направленныхъ противъ нѣкоторыхъ положеній Фейхоо. Но авторъ съумѣлъ постоять за себя. Онъ писалъ ясно и изящно въ тотъ вѣкъ, когда господствовалъ темный и напыщенный слогъ; и если вслѣдствіе пристальнаго изученія Французскихъ писателей, на которыхъ онъ главнымъ образомъ опирался, онъ нерѣдко допускалъ въ свой слогъ галлицизмы, то это былъ съ его стороны грѣхъ не особенно важный, тѣмъ болѣе, что въ общемъ онъ является передъ нами въ довольно почтенномъ и привлекательномъ кастильскомъ нарядѣ. Онъ не былъ лишенъ остроумія и пользовался имъ съ благоразумной умѣренностью; онъ обладалъ той энергіей, которая всегда бываетъ спутницей здраваго смысла и практическаго ума,-- соединеніе качествъ, рѣдкое вездѣ, но въ особенности въ стѣнахъ монастыря, гдѣ Фейхоо провелъ свою долгую жизнь.
   Нападки на него имѣли тотъ результатъ, что обратили на его труды желанное вниманіе публики и въ концѣ концовъ лишь помогли его дѣлу. Сама инквизиція, которой не однажды доносили на него, {Llorente, Hist. de l'Inq., Tom. II. p. 446. Кстати будетъ замѣтить здѣсь, что знаменитый англійскій романистъ Оливеръ Гольдсмитъ отдавалъ справедливость заслугамъ Фейхоо. Онъ между прочимъ сообщаетъ объ испанскомъ просвѣтителѣ слѣдующій анекдотъ: разъ проходя по селенію, Фейхоо замѣтилъ толпу народа, взволнованную зрѣлищемъ непонятнаго для нея чуда. Фейхоо остановился и объяснилъ толпѣ, что то, что она считала чудомъ есть вполнѣ естественное слѣдствіе отраженія свѣта, за что и получилъ выговоръ отъ инквизиціи. ["The Bee", N-o. III. October 20, 1759, Miscellaneous Works, London, 1811, 8-vo, Vol. IV. p. 193]. Послѣ смерти Фейхоо, инквизиціонная цензура разсматривала его "Teatro Critico" и сдѣлала въ немъ весьма незначительныя сокращенія. Впрочемъ "Teatro Critico" былъ съ самаго своего появленія въ свѣтъ принятъ съ такимъ интересомъ, что трудно было запретить его. Маканасъ -- смѣлый государственный человѣкъ, по иниціативѣ котораго было произведено много реформъ въ XVIII вѣкѣ, и который въ теченіе всего своего долгаго изгнанія переписывался съ Карломъ III и направилъ его мѣропріятія на благо своего отечества -- прочелъ съ чувствомъ удивленія и восхищенія весь первый томъ "Teatro Critico" въ одну ночь. Ferrer dei Rio, Carlos III, 1856, Tom. I. p. 177. Книга эта тѣмъ не менѣе была исключена и изъ университетскихъ и изъ монастырскихъ библіотекъ.} тщетно вызывала его передъ свое судилище. Вѣра его не могла подвергаться ни малѣйшему сомнѣнію, а цѣль имъ преслѣдуемая была сильнѣе инквизиціи. Въ теченіе полувѣка вышло въ свѣтъ пятнадцать изданій его главныхъ весьма объемистыхъ трудовъ. Возбужденный ими интересъ постоянно возросталъ до самой смерти автора. Умирая въ 1764 г., восьмидесяти восьми лѣтъ отъ роду, онъ могъ съ гордостью бросить взглядъ назадъ и замѣтить, что движеніе, сообщенное имъ умамъ его соотечественниковъ, не остановилось. Дѣйствительно, если ему и не удалось поднять испанскую философію на одинъ уровень съ философіей Франціи и Англіи, тѣмъ не менѣе онъ далъ ей вѣрное направленіе и содѣйствовалъ развитію интеллектуальной жизни своего отечества болѣе чѣмъ кто либо изъ его предшественниковъ за цѣлое столѣтіе {"Teatro Critico" и "Cartas Erudites y Ouriosas" съ полемическими статьями ими вызванными, занимаютъ пятнадцать, а въ нѣкоторыхъ изданіяхъ и шестнадцать томовъ. При изданіи 1778 г. приложена біографія Фейхоо, составленная Кампоманесомъ, первымъ министромъ при дворѣ Карла III, тѣмъ самымъ, который по предложенію Франклина былъ избранъ членомъ Филадельфійскаго Общества Естественныхъ наукъ и написалъ замѣчательно-умную брошюру; "Discurso sobre la Education popular de los Artesanos y su Fomento", 1775. Клеменсинъ справедливо замѣчаетъ о Фейхоо; "что его просвѣщенному уму должно быть приписано искорененіе многихъ народныхъ предразсудковъ и сильное вліяніе на движеніе испанской цивилизаціи въ теченіе XVIII в. (См. Примѣчанія къ Донъ-Кихоту, Tom. V, 1836, р. 35'. Въ похвальномъ словѣ, произнесенномъ вскорѣ послѣ его смерти, сказано, что онъ былъ не только живаго, но даже веселаго характера, что онъ отказался отъ всякихъ должностей и повышеній въ духовной іерархіи и даже отклонилъ личную просьбу Фердинанда VI переѣхать жить въ Мадритъ, думая весьма справедливо, что въ своемъ монастырѣ въ Овіедо ему удобнѣе было посвятить себя великой своей задачѣ -- просвѣщенію своихъ соотечественниковъ. Oracion en la Universidad de Oviedo 27 de Noviembre, 1764, а la immortal Memoria del Ilustrissimo у Reverendissimo S. D. F, Benito Geronimo Feyjoo, por el S. Doct. Alonso Francisco Arango, ec, Oviedo, 4-to, 1765.}.
   

ГЛАВА III.

Нетерпимость. Суевѣріе. Ханжество.-- Царствованіе Фердинанда VI.-- Признаки улучшенія.-- Литература.-- Салдуенья.-- Моралеха.-- Академія изящнаго вкуса.-- Веласкесъ.-- Майянсъ.-- Насарре.

   Едва-ли можно утверждать, что нетерпимость такъ долго душившая Испанію, ослабѣла въ 46 лѣтнее царствованіе Филиппа V. Правда, возраставшій въ тишинѣ научный прогрессъ мало по малу накоплялъ средства для борьбы съ этимъ зломъ, но могущество нетерпимости не было сломлено и дѣятельность ея была также ужасна, какъ и въ прежнее время. Лудовикъ XIV, превратившійся подъ старость изъ сластолюбиваго эгоиста въ ханжу, совѣтовалъ внуку поддерживать инквизицію, какъ одно изъ средствъ обезпечить спокойствіе правительства страны. Этотъ совѣтъ, обнаруживавшій во французскомъ монархѣ не дюжинное пониманіе испанскаго характера, былъ принятъ къ исполненію, если не съ полнымъ довѣріемъ, за то съ полнымъ успѣхомъ.
   Вначалѣ король повидимому колебался въ личныхъ своихъ воззрѣніяхъ на эту могучую государственную машину. Когда Филиппу V предложили включить костры auto-da-fé въ программу торжества вступленія на престолъ, молодой монархъ, воспитанный въ изящныхъ традиціяхъ версальскаго двора, отказался санкціонировать своимъ присутствіемъ варварское зрѣлище. Позднѣе онъ даже побуждалъ Маканаса, занимавшаго важный государственный постъ, издать сочиненіе въ защиту прерогативъ короны отъ чрезмѣрныхъ притязаній церкви, а одно время онъ даже подумывалъ пріостановить на время дѣятельность инквизиціи или совсѣмъ уничтожить ее {Llorente, Hist. de 1'Inquisition, Tom. IV., 1818, pp. 29, 43. "Памфлетъ" Маканаса попалъ въ индексъ инквизиціи, 1790 г. Маканасъ, умершій въ 1760 г., девяноста лѣтъ отъ роду, былъ однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ людей въ Испаніи и мнѣ уже не разъ приходилось говорить о немъ. Нѣкоторыя изъ его сочиненій можно найти въ Seminario Erudito, Vols. V и XIII. Ferrer del Rio часто упоминаетъ о немъ въ Historia de Carlos Ш, 1856. При тогдашнемъ порядкѣ пещей ему вѣроятно не легко было бороться со слабостью Филиппа V и Фердинанда VI, но не смотря на это онъ съумѣлъ сдѣлать много полезнаго для своей страны, и сдѣлалъ бы гораздо болѣе, еслибы то было въ его власти.}.
   Но его намѣренія не имѣли подъ собой твердой почвы. Испанское духовенство скоро съумѣло воздѣйствовать на умъ короля. Во время войны за наслѣдство, когда положеніе его было довольно критическое, онъ издалъ, чтобы болѣе привлечь къ себѣ сердца народа, указъ, подтверждающій ученіе о безпорочномъ зачатіи Богородицы, которому Испанцы придавали всегда громадное значеніе", въ другой разъ, когда добросовѣстный историкъ Испаніи Феррерасъ позволилъ себѣ усомниться въ достовѣрности чуда, придававшаго въ глазахъ народа особую святость церкви во имя Дѣвы Маріи въ Сарагоссѣ, король заставилъ его уничтожить это мѣсто и пославъ свой указъ тамошнему духовенству просилъ видѣть въ немъ искупленіе за обиду нанесенную церкви. Смерть королевы въ 1814 г. погрузившая Филиппа V въ глубокую меланхолію, еще болѣе способствовала усиленію вліянія окружавшаго его духовенства. Черезъ годъ инквизиція бодро начала борьбу съ Маканасомъ и защищаемыми имъ королевскими прерогативами; король уступилъ и Маканасъ долженъ былъ искать убѣжища во Франціи. Наконецъ въ 1724 г., когда послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ отреченія, Филиппъ снова взялъ въ свои руки власть, отъ которой ему совсѣмъ бы не слѣдовало отказываться, усиленная энергія, которую онъ проявилъ въ исполненіи своихъ высокихъ обязанностей, несомнѣнно развилась въ немъ подъ вліяніемъ церкви. Съ приближеніемъ старости, по мѣрѣ того, какъ въ немъ все сильнѣе и сильнѣе обнаруживалась жизненная усталость, онъ становился все набожнѣе. Въ послѣдніе годы жизни, когда могущество его еще болѣе возрасло, благодаря уничтоженію немногихъ уцѣлѣвшихъ вольностей Аррагоніи и Каталоніи, когда онъ сдѣлался едва-ли не самымъ неограниченнымъ изъ испанскихъ государей, онъ, подобно многимъ изъ своихъ предшественниковъ, радовался что можетъ воспользоваться всѣми своими прерогативами для того, чтобы увеличить могущество церкви {"Lugubres Obsequies de la Universidad de Alcalá, ec., á Don Phelipe V.", Madrid, 1747, 4-to, p. 23. Благочестивый ораторъ, произнесшій эту надгробную рѣчь монахъ Франциско Фрейле приписываетъ рѣшительную побѣду, одержанную Филиппомъ V при Алмансѣ въ 1707 г., указу, изданному имъ за годъ передъ тѣмъ, въ подтвержденіе догмата безпорочнаго зачатія. Заключеніе это весьма характеристично. Съ 1617 г. догматъ этотъ, полагавшій, что зачатіе Дѣвы Маріи совершилось въ силу божественной благодати, безъ клейма первороднаго грѣха, по утвержденіи его папской буллою сталъ преобладающимъ догматомъ испанской церкви, въ нѣдрахъ которой онъ первоначально возникъ. Всякій, желавшій получить ученую степень, предварительно долженъ былъ торжественно заявить что признаетъ этотъ догматъ; тоже самое требовалось отъ поступающаго въ Академію живописи, основанную Мурильо въ Севильѣ. (Ford's, Handbook, 1845, Vol. I. pp. 265--267. Cean Bermudez, Carta sobre la Escuela Sevillana, 18-mo. Cadiz, 18u6, p. 141). Догматъ этотъ былъ самымъ популярнымъ въ народѣ. Я помню, что во время пребыванія моего въ Испаніи, крестьяне при встрѣчѣ другъ съ другомъ обмѣнивались слѣдующими фразами: "Ave Maria purissima, говорилъ вмѣсто привѣтствія одинъ; "Sin pecado concebida" отвѣчалъ ему другой. Карлъ III ходатайствовалъ въ Римѣ о томъ, чтобы догматъ безпорочнаго зачатія былъ включенъ въ католическое вѣроученіе, и хотя въ то время старанія его остались безъ успѣха, но слѣды итого догмата встрѣчаются повсюду въ испанской литературѣ, и несомнѣнно, что Филиппъ V поступилъ чрезвычайно разумно, избравъ его орудіемъ для пріобрѣтенія популярности.
   Что касается до нѣкоторыхъ щекотливыхъ мѣстъ у Феррераса Tom. I и II, то они вызвали цѣлую полемику, которую Филиппъ какъ Deusex machina заключилъ своимъ королевскимъ указомъ къ великому удовольствію церкви. См.,Anti-Defensa de Luis de Salazar y Continuacion de la Crisis Ferrerica", Zaragoza, 1720, 4-to, pp. 4, sqq., and Southey's, Peninsular War, 4-to, Vol I. p. 402, примѣчаніе.
   Несомнѣнно, что Филиппъ V, разъ рѣшившись принять испанскую корону, со вступленіемъ на испанскую почву старался принаровиться къ нравамъ и обычаямъ Испанцевъ. Изъ Байонны послано было спеціальное донесеніе въ Мадритъ о томъ, что король не смотря на дурную погоду былъ у обѣдни и вечерни и съ своей небольшою свитою присутствовалъ на боѣ быковъ Relacion de la Entrada de Rey N. S. en Bayona, ec., Madrid, 4 to, 27. de Enero, 1701.
   См. также Tapia, Hist. Tom. IV p. 32. San Phelipe, Comentarios, Lib. XIV.}.
   Такимъ образомъ отъ начала и до конца его царствованія нетерпимость церкви въ сущности не прерывалась. Костры инквизиціи пылали, какъ будто бы на испанскомъ престолѣ все еще сидѣлъ Филиппъ II. Торжественныя auto-dafé совершались ежегодно въ каждомъ изъ семнадцати инквизиціонныхъ трибуналовъ полуострова, такъ что общее число этихъ ужасныхъ народныхъ зрѣлищъ въ царствованіе Филиппа V превысило цифру 780. Число заживо сожженныхъ жертвъ неизвѣстно съ точностью, но оно вѣроятно переходило за тысячу, а цифру эту надо увеличить по крайней мѣрѣ въ двѣнадцать разъ, чтобы опредѣлить количество лицъ, подвергнутыхъ подъ разными предлогами публичнымъ наказаніямъ и позору. Іудейство, снова проникнувшее въ Испанію со времени завоеванія Португаліи, считалось великимъ преступленіемъ, которое преслѣдовалось тогда съ величайшею энергіей и ухищреніемъ. Всѣ остатки еврейской религіи или народности теперь были вторично искореняемы, по крайней мѣрѣ на столько, на сколько можно искоренить то, что скрывается въ глубинѣ совѣсти. Нѣкоторые жители подверглись различнымъ карамъ даже безъ обычныхъ обвиненій въ ереси или невѣріи. Такъ напр. случилось съ Беландо, авторомъ исторіи одного изъ періодовъ царствованія Филиппа V, посвященной самому государю и снабженной всевозможными одобреніями цензуры {Исторія Nicolas Iesus de Belando была напечатана въ.трехъ томахъ, in-folio, между 1740 и 1744 гг. Я думаю, что былъ уничтоженъ только послѣдній томъ ея, обнимавшій событія съ 1713 но 1733 г., который и теперь почти невозможно найти. Онъ былъ изданъ 20-го іюня, 1744 г., а запрещенъ 6-го сентября того же года. Беландо былъ первоначально францисканскимъ монахомъ.}. Еще больше было такихъ лицъ, которыя вдругъ исчезали съ лица земли; если ихъ, какъ напр. Маканаса, подозрѣвали въ политическихъ заблужденіяхъ, враждебныхъ церкви или государству, хотя, помимо этихъ подозрѣній, ихъ ни въ чемъ нельзя было обвинить. Вообще до самой кончины Филиппа V стародавняя, освященная народнымъ согласіемъ, связь между государствомъ и церковью, оставалась непоколебимой и была совершенно достаточна, чтобъ уничтожить всякую свободу мнѣній и положить предѣлы всякой умственной дѣятельности, казавшейся опасной церкви или государству {Llorente, Hist., Tom. II. рр. 420, 424, Tom. IV. p. 31. Хотя цифры приводимыя у Ллоренте не всегда точны, какъ этого можно было бы ожидать, но если онѣ даже хотя сколько-нибудь близки къ истинѣ, значеніе ихъ по истинѣ ужасно. Въ брошюрѣ, напечатанной въ 1817 г., (какъ онъ заявляетъ объ этомъ въ своей Автобіографіи, стр. 170) авторъ утверждаетъ, что между 1680 и 1808 г. въ Испаніи на кострахъ инквизиціи погибло тысячу пятьсотъ семьдесятъ восемь человѣкъ, и одинадцать тысячъ девятьсотъ восемь человѣкъ были подвергнуты самымъ унизительнымъ наказаніямъ, что составляетъ въ итогѣ четырнадцать тысячъ триста шестьдесятъ четыре жертвы. Изъ этого числа 1578 человѣкъ, сожженныхъ живыми, должны были всѣ погибнуть между 1680 и 1781 г., въ которомъ, какъ мы увидимъ въ слѣдующей главѣ, былъ воздвигнутъ послѣдній костеръ. Г меня есть оффиціальная реляція объ Autos, устроенныхъ въ Гренадѣ, 21-го декабря, 1720 г., и 30-го ноября, 1721 г.; изъ девяносто восьми виновныхъ девяносто шесть были іудеи или обвинялись въ іудействѣ; нѣкоторые изъ нихъ были сожжены живыми, кости другихъ были выкопаны и сожжены, а остальные приговорены къ вѣчному заключенію и различнымъ менѣе жестокимъ наказаніямъ. Всѣ эти ужасы перечислены здѣсь такимъ юридически-холоднымъ и авторитетнымъ тономъ, какъ будто бы производившіе ихъ инквизиторы руководились въ своихъ дѣйствіяхъ мудростью и милосердіемъ.
   Въ книгѣ, озаглавленной "History of the Jews of Spain and Portugal", by E. H. Lindo, (London, 1848, 8-vo, p. 276), встрѣчается слѣдующее заявленіе, которое я не могу опровергнуть, хотя оно кажется мнѣ чрезвычайно страннымъ. "Въ кровавыхъ лѣтописяхъ инквизиціи не занесено ни одного примѣра непочтеніи еврейскаго народа къ католическому богослуженію". Если это справедливо, то евреи вели себя лучше или по крайней мѣрѣ сдержаннѣе протестантовъ. Однако, основываясь на свидѣтельствѣ Парависино, можно утверждать нѣчто совершенно противуіюложное. См. выше, Пep. II, Гл. XXXVII, Прим. 5.}.
   Въ царствованіе Фердинанда VI, продолжавшееся до 1759 года, всего 13 лѣтъ, положеніе вещей видимо улучшается. Сѣмена, брошенныя въ общественное сознаніе въ правленіе его отца, хотя и лишенныя заботливаго ухода, все же начинаютъ показываться наружу изъ подъ холодной и сухой почвы, на которой они были посѣяны. Благодаря сношеніямъ съ другими странами и особенно съ Франціей, на полуостровъ стали проникать новыя идеи. Феррерасъ, прилежный, но скучноватый изслѣдователь отечественной исторіи, Хуанъ де Иріарте, дѣятельный директоръ королевской библіотеки, Байеръ, его ученый преемникъ, Майянсъ, страстный собиратель и издатель книгъ, и въ особенности, ученый и скромный о. Фейхоо -- всѣ они потрудились не даромъ и еще при жизни видѣли результаты своихъ усилій {Хуанъ Феррерасъ, единственный изъ этихъ писателей, на котораго мы еще недостаточно обратили вниманіе, родился въ 1652 и умеръ въ 1735 году. Его "Historia de España" была впервые издана въ 1700 и 1726 гг., въ 16 т. in-4о. Это -- скучная книга, подвергшаяся въ свое время многочисленнымъ нападкамъ, но честная и достойная довѣрія. Феррерасъ былъ ревностнымъ защитникомъ притязаній Филиппа V на престолъ испанскій и написалъ въ защиту ихъ два небольшіе трактата, изъ которыхъ одинъ озаглавленъ "Desengano Catolico", а другой "Desengano politico". Но за исключеніемъ двухъ этихъ трактатовъ и нѣсколькихъ лишенныхъ значенія религіозныхъ и политическихъ брошюръ, онъ издалъ въ свѣтъ только свою исторію. Elogio de Juan de Ferreras, Decano de la Real Academia, ec., hecho de la Comision de la rnisma, por D. Bias Antonio Nasarre y Ferriz, Madrid, 1735, 4-to.}.
   Сама церковь, правда медленно начинала понимать неодолимую мощь нароставшаго умственнаго прогресса, даже сама инквизиція почувствовала его вліяніе, хотя и не хотѣла сознаться въ этомъ. При Фердинандѣ VI сожгли не болѣе десяти человѣкъ, да и тѣ были мало кому извѣстные отставшіе отъ христіанства -- евреи. Хотя погибшіе не выдавались ни образованіемъ, ни общественнымъ положеніемъ, тѣмъ не менѣе казнь ихъ все-таки падаетъ тяжелымъ упрекомъ на инквизицію. Смерть ихъ впрочемъ не внушила того ужаса, съ какимъ встрѣчались казни протестантовъ и аррагонскихъ патріотовъ. Преслѣдованія святаго судилища сдѣлались не только менѣе часты и жестоки, но и больше прежняго стали подчиняться чисто политическимъ соображеніямъ: съ этого времени начинается преслѣдованіе инквизиціей Франкмасоновъ, появившихся тогда впервые въ Испаніи и причинявшихъ много безпокойства правительству. Правительственная система при Фердинандѣ VI была вообще кроткаго и примирительнаго характера. Въ царствованіе этого государя удалось собрать много матеріаловъ для отечественной исторіи съ древнѣйшихъ временъ, Испанцы на казенный счетъ посылались учиться за границей; посредствомъ различныхъ льготъ правительство привлекало иностранцевъ поселяться въ Испаніи и приносить ей пользу свѣдѣніями, пріобрѣтенными ими въ своихъ болѣе образованныхъ странахъ. Словомъ во всемъ замѣчается если не рѣшительный прогрессъ, то несомнѣнныя признаки улучшенія {Noticia del Viage de España hacha de Orden del Rey, por L. Y. Velazquez, Madrid, 1765, 4-to, passim. Llorente, Tom. IV. p. 51. Tapia, Tom. IV. p. 73.}.
   Направленіе національной литературы оставалось такимъ же, какимъ оно было въ началѣ столѣтія. Все еще продолжались слабыя, небогатыя послѣдствіями попытки сохранить вѣрность формамъ стараго времени. Плодомъ этихъ попытокъ можно считать длинную, повѣствовательную поэму графа де Сальдуэньи о Пелайо и два довольно жалкія подражанія Монтальвановскому "Para Тоdos", изъ которыхъ одно принадлежитъ Моралехѣ, другое -- Ортису. Но сумма всего сдѣланнаго въ этомъ направленіи была весьма незначительна и вслѣдствіе этого самый импульсъ становился все слабѣе и слабѣе. Напротивъ того Французская школа вполнѣ завладѣла симпатіями выпадающими на долю изящной словесности {"El Pelayo, Poema de D. Alonso de Solis Folch de CarDoña Rodriguez de las Varilias, Conde de Saldueña", ec. (Madrid, 1754, 4-to). Поэма состоитъ изъ двадцати пѣсенъ, написанныхъ восьмистрочными стансами и самымъ вычурнымъ слогомъ. "El Entretenido Моралехи, Segunda Parte", (Madrid, 1741, 4-to) представляетъ собою продолженіе "Entretenido" Санчеса Тортолеса. Здѣсь описывается времяпрепровожденіе нѣсколькихъ друзей въ продолженіи четырехъ дней -- это странная и нелѣпая смѣсь, интерлюдій, разсказовъ, отрывковъ стихотвореній, астрономическихъ вычисленій и проч. Баэна (Hijos de Madrid, Tom. III. p. 81) сообщаетъ біографію автора "Noches Alegres", Isidro Fr. Ortiz Gallardo de Villaroel, (Salamanca, 1758, 4-to), небольшая книжка, почти всплошь написанная стихами. Оба произведенія вполнѣ ничтожны.}.
   Въ этомъ смыслѣ большимъ вліяніемъ пользовалось одно модное тогда общество, носившее названіе Академіи Изящнаго вкуса, (Academia del Buen Gusto), и имѣвшее между прочимъ связи съ мадритскимъ даромъ. Время основанія этого общества -- 1749 годъ; создалось оно, по всей вѣроятности, въ подражаніе тѣмъ Французскимъ coteries, которыя начались при Лудовикѣ XIII въ отелѣ Рамбулье и играли такую важную роль и въ литературной и въ политической исторіи Франціи. Основательницей Академіи была графиня Лемосъ, во дворцѣ у которой происходили засѣданія. Мало по малу въ академію вошли представители наиболѣе образованнаго дворянства и большинство выдающихся писателей и ученыхъ, каковы наприм., Люзанъ, Монтіано, Бласъ Насарре и Веласкесъ, которые раньше или позже пріобрѣли извѣстность своими сочиненіями {Luzan, Arte Poética, ed. 1789. Tom. I. pp. ХІХ, etc.}.
   Помимо Люзана, о которомъ мы уже говорили, самымъ виднымъ изъ нихъ былъ Д. Луизъ Хосе Веласкесъ, потомокъ одной изъ древнихъ и благородныхъ фамилій Андалузіи. Тамъ онъ и родился въ 1722 г., но по своему общественному положенію большую часть жизни онъ провелъ при дворѣ. При Карлѣ III онъ былъ замѣшанъ въ политическихъ смутахъ и поплатился за это продолжительнымъ и тяжелымъ тюремнымъ заключеніемъ, продолжавшимся съ 1766 по 1772 г. Умеръ онъ отъ апоплексическаго удара въ самый годъ своего освобожденія. Веласкесъ не былъ геніальнымъ, но способнымъ и трудолюбивымъ человѣкомъ. Онъ состоялъ членомъ главныхъ испанскихъ академій и Французской академіи надписей. Изъ подъ его пера вышло нѣсколько ученыхъ сочиненій по
   У меня есть множество афишъ и летучихъ листковъ, могущихъ служить иллюстраціей народныхъ вкусовъ и нравовъ между годами 1700 и 1760; между прочимъ около двадцати, выпущенныхъ въ свѣтъ по случаю восшествія на престолѣ Фердинанда VI въ 1746 г. Трудно найти что-нибудь худшее въ этомъ родѣ. Всѣ эти произведенія подверглись совершенно справедливому осужденію Мелендеса Вальдеса, который въ рѣчи, произнесенной имъ въ качествѣ государственнаго прокурора, предлагалъ воспретить закономъ подобнаго рода изданія и воскресить на мѣсто ихъ при посредствѣ Академіи и другихъ учрежденій духъ старинной романической поэзіи, создавшій романсы XVI и XVII вѣковъ. Цѣль, конечно, похвальная, но предложенныя Вальдесомъ средства болѣе отзываются утопіей, чѣмъ практичностью. Народъ всегда будетъ имѣть литературу, соотвѣтствующую его нравамъ и умственному развитію. Такъ въ Испаніи и въ половинѣ XIX в. печатались и расходились въ народѣ jacaras (танцы съ пѣніемъ), romances vulgares (простонародные романсы), противъ которыхъ такъ возставалъ Вальдесъ еще въ прошломъ столѣтіи. Ни на какую литоратурную школу нельзя возлагать отвѣтственность за пошлость и нелѣпость подобныхъ произведеній. См. Discursos Forenses, de Melendez Valdéz, 1821, pp. 167, sqq. Мелендесъ, возставая противъ этихъ произведеній, имѣлъ, какъ я полагаю, въ виду указъ Карла III, отъ 21-го іюля, 1767 г., запрещавшій издавать "Romanses de Ciegos, Copias de Ajusticiados" и т. и, дрянь. (Ferrer del Rio, III, 213). Но старанія правительства, не смотря на всѣ находящіяся въ его распоряженіи карательныя мѣры, остались безполезны; пошлые и подчасъ скабрезные романсы никогда не переставали печататься и пѣться во всей Испаніи наравнѣ съ хорошими и даже предпочтительно передъ ними. Тѣмъ не менѣе достойно похвалы мужество Мелендеса, включавшаго "Cueva de San Patricio" въ число ничтожныхъ произведеній, подлежащихъ уничтоженію, литературѣ и древностямъ полуострова. Изъ нихъ только одно сохранило нѣкоторую цѣнность и до нашего времени; это, изданныя въ 1754 г. Начатки испанской поэзіи (Origines de іа Poésia castellana),-- книга, которая въ сущности содержитъ исторію испанской поэзіи почти до временъ автора. Не смотря на поверхностность, краткость и отсутствіе системы, трудъ Веласкеса имѣетъ несомнѣнныя достоинства: онъ написанъ прекраснымъ слогомъ, а находящіеся въ немъ критическіе разборы отдѣльныхъ писателей отличаются мѣткостью и остроуміемъ. Главный недостатокъ автора -- слишкомъ рабское преклоненіе предъ французской школою, и самая книга его есть ничто иное, какъ попытка съ помощью историческаго изслѣдованія развить доктрины, изложенныя за двадцать лѣтъ до него Люзаномъ въ его Поэтикѣ {Luis Joseph Velazques, "Origenes de la Poesia Castellana", Málaga. 1754, 4-to, pp. 175. f. Бывшій геттингенскій профессоръ Дизе (умеръ въ 1785 г.), издалъ въ 1769 въ Геттингенѣ нѣмецкій переводъ этой книги, въ 1769 г., съ подробными и цѣнными примѣчаніями, которыя болѣе чѣмъ удвоиваютъ не только величину книги, но и ея цѣнность. Біографія Веласкеса, носившаго титулъ маркиза Вальдефлореса, титулъ, которымъ онъ избѣгалъ подписывать подъ своими сочиненіями, находится у Sempere y Guarinos, Bib. Tom. VI. p. 139.}.
   Той же дорогой пошелъ въ своей Риторикѣ и Майянсъ, ученый валенсійскій дворянинъ и одинъ изъ писателей, имѣвшихъ значительное вліяніе на испанскую литературу этой эпохи. Книга его вышла въ 1737 году. Въ основу ея положены скорѣе философскія мнѣнія римскихъ теоретиковъ, чѣмъ передѣлка этихъ мнѣній сдѣланная Буало и его послѣдователями. Этотъ длинный и тяжеловѣсный трактатъ, менѣе приспособленный къ нуждамъ времени, чѣмъ книга Люзана, и еще болѣе противоположный старому кастильскому духу, всегда скрѣпя сердце склонявшемуся подъ иго какихъ бы то ни было правилъ. Риторика Майннса богата извлеченіями изъ авторовъ лучшей поры испанской литературы, избранными съ большимъ вкусомъ, хотя всегда соотвѣтствующими цѣлямъ автора {Gregorio Mayans y Siscar, авторъ множества сочиненій на латинскомъ и испанскомъ языкахъ, родился 1699 и умеръ въ 1782 г. Его біографія и перечень его можно найти у Химено, т. II, стр. 324, и у Фюстера, т. II, стр. 98. Онъ поступилъ весьма разумно, помѣстивъ въ свою "Retorica" избранные отрывки изъ древнихъ сборниковъ романсовъ (Cancioneros Generales).}.
   Къ сочиненіямъ Майянса, Веласкеса, Люзана можно еще прибавить предисловіе Насарре къ изданнымъ имъ въ 1749 г. комедіямъ Сервантеса. Въ этомъ предисловіи авторъ, опираясь на великое имя Сервантеса, старается объяснить господствовавшую въ его время драматическую школу и доказать, что неудачныя попытки автора Донъ Кихота въ драматическомъ родѣ не болѣе какъ карикатуры, имѣвшія цѣлью осмѣять Лопе де Вегу, а не драматическія произведенія, расчитанныя на серьезный успѣхъ въ той области, которую неистощимый геній Лопе де Веги открылъ своимъ современникамъ. Но попытка Насарре потерпѣла полнѣйшую неудачу и явилась лишь звеномъ въ длинной цѣпи попытокъ уронить въ обществъ старый театръ, о которыхъ намъ еще придется говорить впослѣдствіи {Предисловіе Бласа де Насарре вызвало рѣзкій отвѣтъ Дона Іосифа Каррильо, подъ заглавіемъ "Sin Rason impugnada", 4-to, 1750, pp. 25. Затѣмъ оно подверглось нападкамъ Дона Т. Забалеты, въ его "Discurso Critico", etc. (4-to, 1750, pp. 258), который есть ничто иное какъ обстоятельная защита Лопе и его школы. Какъ-то, такъ и другое были излишни. Теорія Насарре была слишкомъ нелѣпа, чтобы найти себѣ послѣдователей.}.
   

ГЛАВА IV.

Медленный прогрессъ умственной культуры.-- Карлъ III и его политика.-- Отецъ Исла.-- Его "Братъ Герундіо".-- Его "Цицеронъ", и "Жиль-Блазъ".-- Усилія воскресить старую поэтическую школу.-- Уэрта.-- Седано.-- Санчесъ.-- Сарміенто.-- Старанія водворить школу французскую.-- Моратинъ -- Отецъ и его кружокъ.-- Кадахальсо, Иріарте, Саманіего, Аррональ, Монтенгонъ, Саласъ, Мерасъ, Воронья.

   Царствованіе Фердинанда VI, отмѣченное недостаткомъ политической энергіи, печально закончилось смертью этого монарха, умершаго отъ горя по своей супругѣ. Тѣмъ не менѣе оно не осталось безъ благодѣтельныхъ результатовъ для страны. Впервые со времени открытія Америки въ управленіе страной введена была разумная экономія; чрезмѣрная власть церкви была нѣсколько обуздана конкордатомъ заключеннымъ съ папой; сумма знаній видимо возрасла; отецъ Фейхоо, престарѣлый, но еще бодрый дѣятель, добился если не существенной помощи, то по крайней мѣрѣ свободы продолжать свое великое предпріятіе и создать школу, основанную на широкихъ философскихъ принципахъ, выработанныхъ Франціей и Англіей. Не будемъ однако ослѣпляться этой общей характеристикой. Не смотря на полувѣковое движеніе впередъ, Испанія все еще, къ сожалѣнію, далеко отставала отъ другихъ странъ западной Европы въ области умственной культуры, безъ которой въ новыя времена ни одна нація не можетъ быть ни благоденствующей, ни сильной, ни уважаемой. "У насъ во всемъ государствѣ нѣтъ, писалъ первый министръ Маркизъ де Энсеньяда, въ своей докладной запискѣ королю, ни одной каѳедры государственнаго права, опытныхъ наукъ, анатоміи и ботаники... Нѣтъ точныхъ географическихъ картъ королевства и его провинцій, и нѣтъ человѣка, который съумѣлъ бы начертить ихъ, такъ что мы поневолѣ должны пользоваться плохими картами, которыя получаемъ изъ Франціи и Голландіи. Благодаря этому мы обнаруживаемъ постыдное незнаніе истиннаго положенія нашихъ городовъ и разстояній между ними" {Tapia, Historia, Tom. IV, с. 15. Маркизу Эпсеньядѣ Испанія обязана изданіемъ путешествій Хуана и Уллои и приглашеніемъ въ страну множества искуссныхъ механиковъ и преподавателей. См.Cabarrus, Elogio del Conde de Gausa,1786, Nota XI.
   Наиболѣе вѣрныя свѣдѣнія по исторіи цивилизаціи въ Испаніи при Карлѣ III можно почерпнуть изъ "Biblioteca de los Mejores Escritores del Reynada de Carlos III, por Juan Sempere y Guarison". Madrid, 1785--1789, 6 tom, 8-vo. Автору было 35 лѣтъ, когда онъ издалъ это сочиненіе; родился онъ въ 1754 г. Впослѣдствіи онъ пріобрѣлъ болѣе громкую извѣстность въ качествѣ политическаго писателя, издававши свои "Observaciones sobre las Cortes" (1810), "Historia de las Cortes", (1815) и другія сочиненія того же рода. Первымъ его трудомъ былъ вольный переводъ трактата Муратори Объ Изящномъ Вкусѣ ("Sobre el Buen Gusto)", къ которому онъ прибавилъ собственное разсужденіе "Sobre el Buen Gusto actual de los Españoles en la Literature", напечатанное позже съ нѣкоторыми измѣненіями въ его Biblioteca. Этотъ трудолюбивый и полезный писатель умеръ, сколько извѣстно, въ 1824 г.; его біографія, составленная вѣроятно на основаніи сообщенныхъ имъ самимъ свѣдѣній, издана въ Мадритѣ Амаритою in 8о въ 1821 г.}.
   При подобныхъ условіяхъ восшествіе на тронъ такого государя, какъ Карлъ III было необыкновенно благопріятно для страны. Человѣкъ энергичный и проницательный, истый испанецъ по рожденію и характеру, политическими обстоятельствами Карлъ III былъ сначала призванъ на неополитанскій тронъ, гдѣ въ теченіе 24 лѣтъ царствованія онъ много сдѣлалъ для возстановленія достоинства павшей монархія и хорошо изучилъ положеніе дѣлъ въ Европѣ по ту сторону Пиринеевъ. Когда же смерть его своднаго брата Фердинанда открыла ему путь къ испанскому престолу, онъ прибылъ сюда съ такимъ запасомъ знаній и опытности, который давалъ ему возможность вполнѣ успѣшно управлять одной изъ самыхъ крупныхъ и самыхъ несчастныхъ странъ, направляя судьбы ея къ лучшему въ теченіе цѣлой четверти вѣка. Къ счастью Карлъ III, повидимому, сразу понялъ свою задачу,--понялъ, что онъ призванъ къ великому дѣлу реформы и возрожденія, существеннѣйшимъ пунктомъ котораго была борьба противъ церковныхъ злоупотребленій.
   Можно сказать, что въ извѣстномъ отношеніи дѣятельность его была успѣшна. Его министры Рода, Флорида Бланка, Аранда и въ особенности Кампоманесъ были замѣчательно способными людьми. Опираясь на ихъ содѣйствіе, онъ до такой степени ограничилъ папскую власть, что ни одинъ римскій эдиктъ не могъ имѣть силы въ Испаніи безъ особаго утвержденія короны. Онъ ограничилъ юрисдикцію инквизиціи случаями ереси или упорнаго отступничества отъ христіанской вѣры; онъ воспретилъ предавать осужденію книгу прежде, чѣмъ авторъ или вообще лицо заинтересованное въ ней представить свои объясненія. Наконецъ, полагая, что іезуиты были самыми ярыми противниками вводимыхъ имъ реформъ, онъ въ одинъ день изгналъ всѣ іезуитскіе ордена изъ своего королевства, закрылъ ихъ школы и конфисковалъ ихъ громадныя имущества {Llorente Hist. de l'Inquisition, Tom. IV Doblado's Letters 1822, Appendix to Letters III и VII.}. Въ тоже время онъ старался улучшить систему обученія; народной школѣ онъ далъ организацію, неизвѣстную до него въ Испаніи; повысилъ уровень образованія и улучшилъ методъ преподаванія въ небольшомъ числѣ тѣхъ высшихъ учебныхъ заведеній, которыя онъ могъ по заказу контролировать.
   Но было не мало злоупотребленій, находившихся внѣ его власти. Когда онъ обратился къ университетамъ съ настоятельнымъ совѣтомъ отбросить старую рутину и ввести преподаваніе физики и точныхъ наукъ, Саламанкскій университетъ отвѣтилъ ему въ 1771 г.: "Ньютонъ не сдѣлалъ ничего для образованія хорошихъ логиковъ и метафизиковъ; Гассенди и Декартъ менѣе приближаются къ истинамъ Откровенія, чѣмъ Аристотель". И другіе университеты не отличались болѣе прогрессивнымъ духомъ {Какъ низко стояли тогда главные университеты Испаніи, въ какія злоупотребленія были погружены и до какой степени они противились всякимъ реформамъ, объ этомъ между прочимъ можно читать у Феррера дель Ріо (Hist. de Carlos III, 1856, Lib. IV, cap. 5). Пересъ Байеръ энергически настаивалъ на необходимости реформъ, и мы, вѣроятно, узнаемъ все то, что предпринято въ этомъ отношеніи, если когда нибудь будетъ издано обширное собраніе его рукописей, хранящихся въ мадритской королевской библіотекѣ. "прочемъ Сашpomanes, сдѣлавшій такъ много для образованія, живо интересовался реформой университетовъ и могъ въ этомъ смыслѣ дѣйствовать успѣшнѣе Байера, такъ какъ былъ облеченъ большею властью. По его словамъ университеты съ самаго своего основанія держались одного и того же метода преподаванія. "Uno de los motivos mas eonocidos de la decadencia de las Universidades es la antiguedad de su fundaeion, porque no habiendose reformado desde entoures el método de los estudios establecidos desde el principio, es preciso que padezean las heces de equellos antiguos siglos". Если Карлъ III и не успѣлъ совершить большихъ преобразованій въ университетахъ, за то онъ много помогъ тѣмъ педагогамъ, которые учредили въ пустыхъ залахъ іезуитскихъ коллегій въ Мадритѣ такъ называемыя "Reales Estudios de San Isidro", гдѣ съ 1771 г. были значительно расширены предѣлы преподаванія и улучшенъ его методъ. Хотя это было далеко не все что нужно, но большаго нельзя было достичь. Церковь прямо противилась всякимъ существеннымъ преобразованіямъ въ педагогической сферѣ, а публика мало сознавала ихъ необходимость и мало интересовалась ими.}.
   По отношенію къ инквизиціи успѣхъ короля далеко нельзя назвать полнымъ. Она противодѣйствовала власти монарха, сколько могла, но время брало свое и умственный прогрессъ дѣлалъ религіозный фанатизмъ все менѣе и менѣе дѣятельнымъ и опаснымъ. Къ чести царствованія Карла III или, напротивъ, къ его стыду, слѣдуетъ напомнить, что послѣдней жертвой религіознаго фанатизма погибшей на кострѣ Испаніи, была одна несчастная женщина, сожженная въ Севильѣ за колдовство въ 1781 г. Это была beata (монахиня), ведшая жизнь самую разгульную, и выдававшая себя за посланницу небесъ, но въ сущности просто сумасшедшая {Sempere y Guarinos, Bibliot., Tom. IV, Art. Planes de Estudios. Tapia, Tom. IV, c. 16. Llorente, Tom. IV, p. 270. Маркизъ де Лангль въ свомъ "Vogage d'Espagne", (s. I, 1785, 12-ma p. 45) говоритъ, что несчастная, сожженная въ Севильѣ, была молода и красива. Но это не вѣрно. Она была слѣпа и уродлива. Судъ надъ нею и казнь ея описаны съ отвратительными подробностями въ "Juderia de Sevilla", (рр. 182--203, Sevilla, 1849, 12-mo). Описаніе это, судя по одному мѣсту, приведенному въ книгѣ Латура "Espagne Religieuse et Littéraire", (Paris, pp. 272--303), было заимствовано оттуда же, откуда Латуръ заимствовалъ свое, а именно изъ письма, писаннаго въ самый день страшнаго auto, адресованнаго однимъ духовнымъ лицемъ Севильи на имя достойнѣйшаго Гаспара до Ховельяноса. Я основываясь на томъ, что въ обѣихъ книгахъ описанія совершенно тождественны. Оно очевидно достовѣрно и своими ужасными подробностями напоминаетъ всѣ подобныя описанія, относящіяся къ самому мрачному періоду инквизиціи. Повидимому, это была только четвертая жертва въ долгое царствованіе Карла III -- громадная разница съ царствованіемъ его отца Филиппа V и предшествовавшими.}.
   Подъ вліяніемъ такого ума, каковъ былъ умъ Карла III, въ теченіе его 29лѣтняго царствованія сдѣлано было много для народнаго благосостоянія, много того, что дѣлаетъ наше земное существованіе желаннымъ и счастливымъ. Страна могла представить доказательства соціальнаго прогресса на каждомъ шагу. Бѣжавшее, вымиравшее населеніе снова возраждалось на мѣстахъ, превращенныхъ прежними угнетеніями въ пустыню. Народъ, немного поправившійся еще при первомъ изъ Бурбоновъ, теперь при третьемъ, еще больше поправился; цифра населенія быстро приближалась къ тѣмъ цифрамъ, которыя существовали въ старину, но быстро понизились во времена господства австрійскаго дома, благодаря войнамъ Испаніи со всѣмъ свѣтомъ, эмиграціямъ, преслѣдованію евреевъ и изгнанію мавритянъ, -- наконецъ, благодаря дурнымъ законамъ и жестокому духу религіозной нетерпимости. Доходы утроились безъ всякаго отягощенія народа новыми налогами; изъ полнаго банкротства Испанія вступала въ періодъ относительнаго довольства и благоденствія. Несомнѣнно, что Испанія уже не находилась въ томъ состояніи раззоренія, до котораго она дошла въ царствованіе Карла II {Tapia, Tom IV рр. 124. etc. Когда Карлъ V Уступилъ на престолъ, въ Испаніи насчитывалось 10 1/2 милліоновъ жителей. Въ эпоху утрехтскаго договора, ихъ было уже не больше 7 1/2 милліоновъ,-- уменьшеніе страшное, если разсматривать его сравнительно съ приростомъ населенія въ остальной Европѣ за тотъ же промежутокъ времени.}.
   Движеніе умственной культуры всегда отличается медленностью, а реформы въ этой области происходятъ еще медленнѣе. Жизнь и здоровье, снова притекая къ физическому организму народа, обновляли и крѣпили его силы, столь долго подавленныя и одно время, повидимому, близкія къ полному упадку. Тѣмъ не менѣе до очевидности ясно было, что пройдетъ еще много времени прежде, чѣмъ благодѣтельные соки проникнутъ во всѣ отрасли національной культуры, и еще дольше придется ждать того момента, когда снова возродится къ жизни роскошный и нѣжный цвѣтокъ всякой истинной цивилизаціи. Но все-таки приливъ жизни уже чувствовали повсюду, свѣтало, хотя день еще не наступалъ.
   Первымъ крупнымъ результатомъ движенія, совершившагося въ царствованія Фердинанда VI и Карла III. былъ фактъ, вполнѣ гармонирующій съ направленіемъ духа народнаго, возставшаго противъ долгаго гнета церковныхъ злоупотрелленій. Явился протестъ противъ слога народныхъ проповѣдей. Слогъ этотъ, испорченный впервые Парависино, однимъ изъ знаменитѣйшихъ послѣдователей Гонгоры, постоянно спускался все ниже и ниже и, повидимому, достигъ наконецъ крайней степени упадка и вульгарности. Органомъ протеста былъ іезуитъ о. Исла, родившійся въ 1703 и умершій въ 1781 г., въ Болоньѣ, куда онъ удалился послѣ изгнанія его ордена изъ испанскихъ владѣній {Vida de Y. F. de Isla, par Y. de Salas, Madrid 1803, 12-mo; біографія его. написанная Monlau, предпослана къ сборнику его избранныхъ сочиненій, вошедшему въ XV томъ Biblioteca de Autores Espagnoles, Madrid 1850.}.
   Первое изданное имъ сочиненіе носитъ названіе"Тріумфъ Юности"; оно напечатано въ 1727 г. и содержитъ въ себѣ описаніе торжественныхъ празднествъ, происходившихъ въ этомъ году въ Саламанкѣ въ теченіе 11 дней въ честь двухъ юныхъ святыхъ іезуитскаго ордена, только что канонизованныхъ папой Бонифаціемъ XIII. Книга составлена весьма занимательно: тутъ есть и стихотворенія, и Фарсы, и описанія маскарадовъ и происходившаго во время праздниковъ боя быковъ; тонъ книги очень близко подходитъ къ сатирѣ, но авторъ чрезвычайно искусно маскируетъ ее {Iuventud Triunfante, Salamanca 1727, 4-to. Вторымъ авторомъ книги былъ о. Лосада, но судя по письму о. Ислы къ сестрѣ (отъ 21 октября 1781) надо полагать, что всѣ шутки и сатирическія выходки принадлежатъ ему.}.
   Позже о. Исла въ другой, подобной же книгѣ, пошелъ еще дальше по этому пути: я разумѣю сдѣланное имъ описаніе "провозглашенія" состоявшагося въ Пампелунѣ, въ 1746 г., по случаю восшествія на престолъ Фердинанда VI. Автору поручено было описать это провозглашеніе для народа, но торжество сопровождалось на столько несообразными и смѣшными церемоніями, что въ описаніи о. Исла не въ силахъ былъ воздержаться отъ свойственнаго ему духа насмѣшки. Во всякомъ случаѣ онъ написалъ свою сатиру такъ тонко и ловко, что даже задѣтыя ею лица сначала не могли разобрать истиннаго смысла книги. Напротивъ депутація отъ городскаго совѣта гордой столицы Наварры благодарила автора за честь, оказанную имъ городу, епископъ и архіепископъ поздравляли его съ удачнымъ исполненіемъ возложеннаго на него порученія, а нѣкоторыя изъ лицъ, упомянутыхъ въ книгѣ, даже прислали ему подарки. Когда же явилось подозрѣніе въ ироніи, какъ это было въ Англіи съ брошюркой Даніэля де Фо Shortest Way with the Dissenters (Кратчайшій способъ покончить съ диссентерами) начались споры, нужно ли принимать похвалы автора серьезно или въ насмѣшку? О. Исла все время защищался съ замѣчательнымъ тактомъ и ловкостью, какъ будто онъ въ самомъ дѣлѣ считалъ себя лично обиженнымъ сомнѣніями въ его искренности. Дѣло кончилось однако его отъѣздомъ или скорѣе изгнаніемъ изъ Пампелуны {Dia Grande de Navarra, 2 а. ed., Madrid, 1746, 4 to. Semanario Pintoresco, 1840, p. 130. Въ письмѣ къ своему другу Murr, написанномъ изъ Болоньи въ октябрѣ 1781 г., онъ настаиваетъ на томъ, что Dia Grande не сатира, хотя сознается, что она была причиной его высылки изъ Наварры начальникомъ ордена. Biblioteca de Rivadeneyra, Tom. XV. p. 615.}.
   Въ эту эпоху своей жизни нашъ авторъ исполнялъ болѣе важныя обязанности, дававшія болѣе высокую цѣль для его остроумія. Съ 24-лѣтняго возраста онъ успѣшно занимался проповѣдничествомъ и дѣлалъ это вплоть до жестокаго изгнанія, удалившаго его отъ родины. Онъ успѣлъ подмѣтить, какъ мало достоинства заключаетъ въ себѣ слогъ, господствовавшій на испанской духовной каѳедрѣ и какъ мало онъ соотвѣтствуетъ высокимъ сюжетамъ проповѣди.-- Отъ него не ускользнуло, что современное ему проповѣдное слово страдаетъ вычурностью, искусственностью плана, стремленіемъ къ игрѣ словъ, даже къ пошлому шутовству, которое допускали въ своей проповѣди малообразованные монахи, посланные проповѣдывать въ церквахъ, на улицахъ, на площадяхъ, -- съ цѣлью удостоиться одобренія неразвитой народной толпы и этимъ средствомъ увеличить свои сборы. Говорятъ, что сначала самъ о. Исла былъ увлеченъ общимъ неудержимымъ потокомъ дурнаго вкуса и до нѣкоторой степени писалъ также, какъ и другіе. Но онъ скоро созналъ свою ошибку, и многочисленныя проповѣди его, сочиненныя между 1729--1754 годами, всѣ отличаются давно забытой чистотой и правильностью слога. Правда, имъ не достаетъ яркости красокъ и горячности убѣжденія свойственнаго проповѣдямъ Луиса Леонскаго и Луиса Гренадскаго, но все же онѣ настолько хороши, что не уронили бы репутацію испанской церковной каѳедры даже и въ эпоху процвѣтанія этихъ знаменитыхъ ораторовъ {Vida de Isla, § 3. Sennones, Madrid, 1792--93, 6 tom. 800. Уличныя проповѣди были вещью обыденной въ 1680 году, въ эпоху, когда г-жа д'Онуа находилась въ Испаніи. См. Voyage, ed. 1693, Tom. II. p. 168.}.
   О. Исла не ограничился тѣмъ, что своими проповѣдями подалъ добрый примѣръ другимъ; онъ рѣшился прямо выступить противъ господствующаго зла. Съ этой цѣлью онъ сочинилъ свою "Исторію знаменитаго проповѣдника брата Герундіо" -- сатирическій романъ, въ которомъ онъ описываетъ намъ жизнь одного изъ народныхъ проповѣдниковъ, отъ рожденія его въ неизвѣстной деревушкѣ до воспитанія въ какомъ-то модномъ монастырѣ -- далѣе слѣдуютъ приключенія героя, путешествующаго въ качествѣ миссіонера по всей Испаніи. Разсказъ обрывается на приготовленіяхъ его къ цѣлому ряду проповѣдей въ городѣ, подъ которымъ нужно, по всей вѣроятности, понимать Мадритъ. Вся книга написана чрезвычайно живо, остроумно; на каждомъ шагу попадаются живо схваченные національные нравы и характеръ, а въ отдѣльныхъ эпизодахъ и описаніяхъ о. Исла рисуетъ намъ монастырскую и религіозную жизнь того времени съ реальностью, не оставляющей никакого сомнѣнія въ томъ, что авторъ черпаетъ полной горстью изъ своего собственнаго жизненнаго опыта. Планъ его книги нѣсколько похожъ на планъ "Донъ Кихота", но самое выполненіе съ своими пространными разсужденіями и отступленіями чаще напоминаетъ намъ Раблэ. Только у испанскаго автора нѣтъ грубости Раблэ; онъ важенъ и серьезенъ, какъ подобаетъ испанцу, но подъ этой серьезностью кроется саркастическій духъ, который въ другихъ странахъ показался бы несовмѣстимымъ съ достоинствомъ, но въ Испаніи счастливо соединялся съ нимъ и въ слѣдствіе этого союза производитъ болѣе сильное впечатлѣніе.
   Лучшія мѣста въ романѣ о. Ислы, это характеристика проповѣдниковъ и приводимые имъ образчики тогдашней модной проповѣди, представляющіе собой веселыя иллюстраціи къ литературной исторіи XVIII вѣка. Вотъ мастерски начерченный портретъ того проповѣдника, котораго братъ Герундіо взялъ себѣ за образецъ. "Онъ былъ въ цвѣтѣ силъ, не болѣе какъ тридцати трехъ лѣтъ отъ роду: высокъ, крѣпокъ и дороденъ; сложенъ онъ правильно, пропорціонально. Походка у него твердая, прямая, животъ немножко выдается, голову онъ держитъ высоко, кругъ волосъ окаймляющихъ тонзуру, причесанъ весьма тщательно; ряса его безукоризненно чиста и облекаетъ его фигуру правильными и мягкими складками. башмаки какъ разъ по ногѣ,-- но верхъ совершенства его расшитая фантастическими узорами шелковая шапочка, съ причудливой кисточкой, работа набожныхъ красавицъ, тающихъ отъ восторга при видѣ своего отца-проповѣдника. Въ общемъ это -- молодецъ хоть куда. Прибавьте къ этому, чистый, звучный голосъ съ примѣсью моднаго пришепетыванья особое искусство граціозно разсказать побасенку; несомнѣнный мимическій талантъ, умѣнье держать себя, привлекательныя манеры, полный самоувѣренности торжественный слогъ, постоянно кстати уснащенный остротами, шутками, пословицами и наконецъ сентенціями, нанизанными одна на другую съ большимъ изяществомъ. Этими качествами онъ не только увлекалъ за собой сердца слушателей, но даже эстраду, съ которой его слушали" {"Historia del Famoso Predicator, Fray Geundio de Campazas, Madrid, 1813, 4 tom. 12-mo, Tom I. p. 307. Въ первомъ изданіи и въ нѣкоторыхъ другихъ говорится, что книга сочинена Франсиско Лобовомъ де Саласаромъ,-- имя, которое считали псевдонимомъ, но которое въ дѣйствительности принадлежало другу Ислѣ, священнику въ Виллагарсіи, гдѣ о. Исла, по его собственному признанію въ письмахъ, писалъ своего Fray Gerundio.}.
   Слогъ и краснорѣчіе этого Фатоватаго и вульгарнаго проповѣдника не менѣе правдиво и характерно описываются въ слѣдующемъ затѣмъ отрывкѣ, который о. Исла, по обыкновенію своему, основалъ на примѣрѣ, заимствованномъ изъ дѣйствительно произнесенной рѣчи {Cartas Familiares, 1790, Tom. VI. p. 313.}.
   "Всѣ отлично знали, что онъ имѣлъ привычку начинать свои проповѣди какой-нибудь поговоркой, или остротой, или высокопарной фразой, или такимъ обломкомъ фразы, который съ перваго взгляда казался кощунствомъ, нечестіемъ, дерзостью; потомъ, продержавши слушателей нѣкоторое время въ недоумѣніи, онъ кончалъ фразу или распутывалъ ее объясненіемъ, сводившимъ все прежде сказанное на ничто. Однажды онъ проповѣдывалъ о тайнѣ Св. Троицы; рѣчь свою онъ началъ такими словами: "Я отрицаю единство Бога въ существъ и троичность Его въ лицахъ"... и пріостановился. Само собою разумѣется, что слушатели начали переглядываться, въ недоумѣніи и ожиданіи, спрашивая себя, чѣмъ кончится это достойное еретика богохульство. Убѣдившись, что вниманіе слушателей возбуждено въ высшей степени, нашъ проповѣдникъ продолжалъ.... "такъ говоритъ Эвіонистъ, Мархіонистъ, Аріянинъ, Манихеецъ, Социніанецъ, но я, я опровергаю ихъ на основаніи Писанія, соборовъ и отцевъ церкви..."
   Другую рѣчь на тему о Воплощеніи онъ началъ восклицаніемъ: "за ваше здоровье, господа!" Слова эти онъ произнесъ такимъ тономъ, что вся аудиторія засмѣялась, ноонъ продолжалъ: "смѣяться не слѣдуетъ. Вѣдь ради вашего спасенія, ради моего, ради спасенія всѣхъ, Іисусъ Христосъ сошелъ съ небесъ и воплотился въ лонѣ Маріи {Чтобы понять игру словъ, подавшую поводъ къ смѣху, нужно припомнить, что по испански слово Salud означаетъ и здоровье и спасеніе. Прим. Переводчика.}. Это доказывается писаніемъ: "propter nos, homines, et nostram salutein descendit de eoelo et incarnatus est".
   Этотъ неожиданный оборотъ и привелъ въ восторгъ слушателей; ропотъ удивленія пробѣжалъ по всей церкви и публика едва-едва не разразилась аплодисментами {Fray Gerundo, Tom. I. p. 309.}.
   Первый томъ брата Герундіо напечатанъ въ 1758 году безъ вѣдома автора и въ 24 часа его было продано болѣе 800 экземпляровъ {Cartas Tamilares, Tom. II. p. 170.}. Такая необычайная популярность далеко не принесла автору выгодъ. Духовенство и особенно братья проповѣдники набросились со всѣхъ сторонъ на книгу, наносившую страшные, неслыханные въ Испаніи, удары ихъ манерѣ и уловкамъ. По ихъ стараніямъ, не смотря на то. что король и дворъ съ удовольствіемъ читали сатиру, дальнѣйшія изданія были воспрещены, авторъ былъ призванъ къ инквизиціонному судилищу, гдѣ ему было выражено порицаніе, а въ 1760 г. книга осуждена. Но о. Ислу такъ сильно поддерживало общественное мнѣніе и уваженіе, которымъ онъ пользовался у іезуитовъ, что его не рѣшились подвергнуть личной отвѣтственности, а книга его такъ широко распространилась по Испаніи, что самое запрещеніе ея было не болѣе какъ номинальнымъ {Vida de Isla, p. 63. Llorente, Hist., Tom. II. p. 450. Cartas Familiares de Jsla, Tom. II. pp. 168, etc., n Tom. III. p. 213. Можно найти нѣсколько очень забавныхъ писемъ по поводу Fray Gerundio во второмъ томѣ Cartas familiares, а въ четвертомъ томѣ того же сочиненія, изданнаго въ 1813 г., помѣщена полемика по поводу втораго тома. Инквизиція въ своемъ индексѣ 1790 года запретила не только это сочиненіе, но и все, что могло быть написано за или противъ него. Такъ великъ былъ страхъ, что книга будетъ запрещена, что цѣна на экземпляръ перваго тома въ моментъ его появленія изъ печати поднялась до громадныхъ размѣровъ. Одинъ экземпляръ былъ проданъ за 25 луидоровъ, а за другой не взяли даже этой суммы. Espagne Littéraire, (by Nicolas Bricaire), 1774, Tom. III. p. 315.}.
   На долю втораго тома не выпало такого блестящаго успѣха. Послѣ осужденія перваго онъ уже не могъ быть дозволенъ и долго оставался въ рукописи. Впервые онъ появился въ Англіи въ 1772 г. въ англійскомъ переводѣ изданномъ итальянцемъ Баретти, которому оригиналъ посланъ былъ послѣ изгнаніи автора въ Италію. Вскорѣ въ Байонѣ появилось первое полное изданіе всего сочиненія повторенное въ нѣкоторыхъ другихъ городахъ Испаніи. Хотя книга о. Ислы была разрѣшена въ Испаніи только въ 1813 г. съ тѣмъ, чтобы снова быть запрещенной въ слѣдующемъ году по возвращеніи Фердинанда VII, тѣмъ не менѣе немного найдется въ Испаніи книгъ, которыя лучше были бы извѣстны образованнымъ классамъ общества, чѣмъ братъ Герундіо, съ самаго его появленія въ свѣтѣ и вплоть до настоящаго времени. Важнѣе всего тотъ фактъ, что автору удалось попасть прямо въ цѣль. Прозвище "братъ Герундіо" немедленно стали давать проповѣдникамъ вульгарнаго сорта, которыхъ и желалъ заклеймить авторъ; какъ только проповѣдникъ былъ заклейменъ этой кличкой, онъ уже былъ не въ силахъ отъ нея избавиться и у него не было другой аудиторіи, кромѣ сборищъ черни на площадяхъ {Watt, Bibliotheca, art. Isla. Wieland, Teutsche Merkur, 1773, Tom. III. p. 196. Предисловіе Баретти къ переводу Fray Gerundio, Лондонъ, 1772, 2 tom. 8-vo. Г меня есть экземпляръ втораго тома, озаглавленный "En Сатраzas, A costa de los herederos de Fray Gerundio, Ano de 1770". Онъ изданъ безъ необходимаго разрѣшенія и не вполнѣ соотвѣтствуетъ первому тому 1758 г. Въ письмѣ къ Murr (приведенномъ выше, прим. 7), Исла объявляетъ, что онъ не знаетъ, гдѣ былъ напечатанъ второй томъ Fray Gerundio, но предлагаетъ, что не въ Испаніи. Въ тоже время Исла увѣряетъ, что онъ не думалъ отдавать свое произведеніе секретарю испанскаго посольства въ Англіи, въ чемъ его тогда обвиняли; но онъ не отвергаетъ, что послалъ его въ Англію, и что онъ былъ тамъ напечатанъ. У меня подъ рукою оба тома перваго изданія, и судя по печати и по бумагѣ, второй томъ былъ напечатанъ въ Англіи..Надпись на заглавномъ листѣ -- "En Campazas",-- конечно шутка.}.
   Тревоги и огорченія, бывшія послѣдствіемъ внезапнаго и жестокаго изгнанія іезуитовъ изъ Испаніи 1763 году, сильно потрясли о. Ислу: по дорогѣ въ Корунну его поразилъ параличный ударъ, разстроившій ему здоровье на 14 послѣднихъ лѣтъ его жизни, проведенной имъ частью въ Корсикѣ, частью въ Болоньѣ и ея окрестностяхъ среди бѣдности и преслѣдованій всякаго рода. Послѣ его смерти оказалось, что и въ эти несчастные года когда онъ существовалъ на средства сострадательныхъ друзей, онъ не оставался празднымъ. Въ его бумагахъ нашли поэму изъ 16 пѣсенъ, состоящую по крайней мѣрѣ изъ 12 тысячъ стиховъ, написанныхъ октавами. Она носитъ заглавіе "Цицеронъ" и на первый взглядъ кажется не болѣе какъ стихотворной біографіей великаго римскаго оратора, но въ сущности это -- сатира на современные авторы пороки и безобразія. О. Исла началъ ее въ Испаніи, а большую часть написалъ во время своего пребыванія въ Италіи. Поэма содержитъ въ себѣ между прочимъ нѣсколько незначительныхъ въ художественномъ отношеніи эпизодовъ изъ воображаемой жизни матери Цицерона; что до самого Цицерона, то поэма оставляетъ его еще въ колыбели, на полуторагодовомъ возрастѣ. Одна изъ цѣлей сатиры -- осмѣять повѣствовательныя испанскія поэмы вообще, въ особенности же поэмы изъ жизни святыхъ, которыя онъ пародируетъ. Но главная задача автора,-- осмѣяніе образа жизни, модныхъ и изящныхъ "леди" того времени а господствовавшей тогда системы дѣтскаго воспитанія. Все это кстати и не кстати перемѣшивается разсужденіями объ Италіи, о поэзіи, о деревенской жизни и столь же неумѣстными сатирическими выходками на музыкантовъ, на театры и на поэтовъ, восхваляющихъ другъ друга,-- словомъ, рѣчь идетъ обо всемъ, что только приходило о. Ислѣ въ голову при его тогдашнемъ мрачномъ настроеніи. Изъ содержанія поэмы очевидно, что онъ читалъ ее, по мѣрѣ того какъ сочинятъ, кружку друзей,-- вѣроятно многочисленному кружку изгнанниковъ, которые подобно ему жили въ Болоньѣ и существовали кое-какъ на маленькую субсидію, обѣщанную, но не всегда аккуратно выплачиваемую испанскимъ правительствомъ. Дѣйствительно, поэма пригодна для такого чтенія, благодаря ясности и плавности слога и встрѣчающихся въ ней сатирическихъ выходокъ. Но ея объемъ и безконечныя отступленія, нерѣдко ничтожныя и по содержанію и но формѣ, дѣлаютъ ее совершенно непригодной для печати. Тѣмъ не менѣе она была представлена въ цензуру, но цензоръ не пропустилъ ее по такимъ пустымъ причинамъ, которыя повидимому показываютъ ясно, что дѣло было не въ поэмѣ, а въ авторѣ {Собственноручный экземпляръ "El Cicéron", 219 страницъ въ листъ, въ два столбца, съ поправками автора и цензора, хранится въ бостонскомъ Атенеѣ. Рукопись кромѣ того содержитъ въ себѣ три письма о. Ислы, мнѣніе цензора о неудобности сочиненія для печати и отвѣтъ на это мнѣніе, принадлежащія перу какого-то апонима. Эти любопытныя и драгоцѣнныя рукописи были пріобрѣтены въ 1844 г. въ Мадритъ, Гэстономъ и принесены имъ въ даръ библіотекѣ Атенея.}.
   Болѣе посчастливилось другимъ произведеніямъ о. Ислы. Было издано шесть томовъ его проповѣдей и шесть томовъ писемъ, адресованныхъ главнымъ образомъ его сестрѣ и ея мужу; письма эти написаны просто, очень живо и съ большой сердечностью. Сюда надобно еще присоединить относящіяся къ различнымъ періодамъ его жизни мелкія произведенія легкаго содержанія и одно или два разсужденія на религіозныя темы {Вотъ сочиненія о которыхъ идетъ рѣчь.-- "El Mercurio General" (Madrid, 1784, 18-mo); это -- отрывки статей, написанныхъ, какъ полагаютъ, о. Ислою для журнала Меркурій въ 1758 г., по поводу событій въ Европѣ за этотъ годъ, но можно сказать, съ достовѣрностью, что онѣ ему не принадлежатъ;-- "Cartas de Juan de la Enzina", (Madrid, 1784, 18-mo) -- сатира на испанскую медицину. "Cartas familiares", написанныя въ 1744 и 1781 г., а изданныя въ 1781--86 гг., и потомъ вторично въ Мадритѣ, 1790, 6 tom. 12-mo, "Coleccion de Papeles Critico Apologéticos", (1788, 2 tom. 12-mo),-- въ защиту Фейхоо:-- "Sermones", Madrid, 1892, 6 tom. 8-vo; -- "Rebusco" и т. д., (Madrid, 1790, 18-mo), сборникъ мелкихъ произведеній, въ которомъ большая часть по всей вѣроятности не принадлежитъ о. Ислѣ: -- "Los Aldeanos Criticos" -- разныя замѣтки въ "Seminario Erudito", Tom. XVI, XX и XXIV и въ дополнительномъ томѣ къ "Fray Gerundio";поэма подъ названіемъ "Sueno Politico", (Madrid, 1785, 12-mo), написанная по поводу восшествія на престолъ Карла Ш, и несправедливо приписываемая о. Ислѣ. Тоже нужно сказать и о "Cartas atrasadas del Parnaso",-- сатирической поэмѣ въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ напоминающей "Цицерона".
   На находимъ нужнымъ останавливаться на его переводахъ, за исключеніемъ "Жиль Блаза", о которомъ будемъ говорить дальше. Достаточно упомянуть, что о. Исла перевелъ въ 1731 г. "Thèodose le Grand Флешье" и немного позже "Краткую исторію Испаніи" о. Дюшена. И тотъ и другой переводы долгое время оставались въ рукописи. Послѣдній кромѣ того былъ много лѣтъ любимымъ руководствомъ въ первоначальныхъ школахъ Испаніи, не столько въ силу несомнѣнныхъ достоинствъ французскаго подлинника, сколько благодаря дѣльнымъ примѣчаніямъ переводчика и его стихотворнымъ оглавленіямъ, предпосланнымъ всѣмъ періодамъ исторіи, которыя дѣти легко заучивали наизусть.}.
   Но чѣмъ о. Исла удивилъ всѣхъ, такъ это -- своимъ переводомъ "Жиль Блаза" напечатаннымъ въ 1787 г. Онъ заявлялъ при этомъ, на самомъ заглавномъ листѣ, что романъ, на которомъ главнымъ образомъ основывается слава Лесажа, похищенъ у Испаніи и теперь возвращается родинѣ ревнивымъ испанцемъ, который не можетъ вынести, чтобы такъ подшучивали надъ его націей {Переводъ о. Ислы носитъ слѣдующее заглавіе "Aventuras de Gil Blas de Santillana, robadas á España, adoptadas en Francia par Mons. Le Sage, restituidas á su Patria y á su Lengua nativa, par un Español zeloso, que no sufre que se burlen de su Nacion1, Madrid, 1787, 6 tom. 8-vo. Съ тѣхъ поръ онъ выдержалъ много изданій. Хотя самъ о. Исла былъ въ то время крайне бѣденъ и жилъ въ изгнаніи, тѣмъ не менѣе онъ, не колеблясь, назначилъ всю выручку со своей книги одному бѣдному испанскому дворянину, такому же несчастному, какъ онъ самъ.
   Донъ Антоніа Пюигбланчъ, причудливый, по ученый каталонецъ, приготовилъ переводъ Жиль-Блаза съ предисловіемъ, гдѣ доказывалъ, что авторъ его Лесажъ. При этомъ онъ заявляетъ, что переводъ его совершенно готовъ къ печати, но сколько мнѣ извѣстно, онъ никогда не былъ изданъ. См. его странное сочиненіе "Opusculos Gramatieo -- Satiricos", Londres, s. a. Tom. II. pp. 372, 373.}.
   Поводы для этого необычайнаго обвиненія довольно слабы. Первое указаніе сдѣлано въ 1752 г. Вольтеромъ, который въ своемъ Вѣкѣ Людовика XIV заявляетъ, что "Жиль-Блазъ" заимствованъ цѣликомъ изъ Марка де Обрегона, Эспинеля. Мы уже видѣли, какъ мало правды въ этомъ обвиненіи есть основаніе думать, что они просто результатъ личнаго раздраженія Вольтера, который самъ былъ задѣтъ въ жилъ Блазѣ, и до котораго такъ или иначе дошелъ слухъ, что Лесажъ въ своемъ романѣ многое заимствовалъ у испанскаго писателя Эспинеля. Впослѣдствіи, подобныя же обвиненія появились еще въ двухъ или трехъ мало-авторитетныхъ книгахъ, и особенно въ біографическомъ словарѣ, напечатанномъ въ Амстердамѣ, въ 1771 году. Вотъ и все.
   Ободренный подобными утвержденіями, о. Исла и занялся переводомъ Жиль-Блаза, опуская одно, измѣняя другое, прибавивши отъ себя длинное, мало удачное продолженіе {Продолженіе это, собственно говоря, принадлежитъ перу болонскаго каноника Джуліо Монти, и вышло въ 1735 г. Умеръ Монти въ 1747 году въ Венеціи. Другое, менѣе удачное продолженіе "Жиль Блаза", издано въ Мадритѣ (1792, tom. 8-vo.), подъ заглавіемъ: "Genealogin de Gil Blas. Continuation de la Vida de este famoso sujeto, por su Hijo don Alfonso Blas de Liria". Авторъ -- Донъ Бернардо Марія де Кальсада, до того много занимавшійся переводами съ французскаго. (Sempere, Biblioteca, Tom. VI, p. 231). Произведеніе это, по словамъ автора, также переводъ съ французскаго, и, подобно о. Ислѣ, авторъ добавляетъ въ заглавіи; "что онъ возвратилъ Жиль Блаза его родному языку". Но этимъ все я оканчивается, ибо все остальное не болѣе какъ жалкая выдумка. Впрочемъ попытка дать Жиль Біазу благородное родство съ материнской стороны -- вполнѣ испанская фантазія (См. кн. III и IV). Исторія Жиль Блаза и здѣсь осталась неоконченной.} и безцеремонно и бездоказательно заявивши, что Жиль-Блазъ сочиненъ однимъ андалузскимъ адвокатомъ, который отдалъ свою рукопись Лесажу, когда послѣдній посѣтилъ Испанію, въ качествѣ секретаря французскаго посольства, или въ качествѣ пріятеля французскаго посланника. По нашему мнѣнію, всѣ эти завѣренія ни на чемъ не основаны, ибо до сихъ поръ никому не удалось найти испанскій подлинникъ Жиль-Блаза,) никто не знаетъ имени испанскаго адвоката, да и самъ Лесажъ никогда небывалъ въ Испаніи. Тѣмъ не менѣе испанцы все еще не хотятъ отказаться отъ своихъ мнимыхъ правъ; напротивъ Ллоренте съ большой горячностью вступается за нихъ въ двухъ сочиненіяхъ, полныхъ учености и остроумія и напечатанныхъ въ 1822 г. одно на французскомъ, другое на испанскомъ языкѣ. Онъ основываетъ свои доводы на внутренней очевидности и утверждаетъ, что Жиль-Блазъ -- несомнѣнно испанскаго происхожденія, но что авторомъ его былъ не андалузскій адвокатъ о. Ислы, а историкъ Антоніо де Солисъ. Послѣднее доказывается однимъ соображеніемъ: невозможностью, чтобы кто-либо другой изъ писателей той эпохи могъ сочинить подобный романъ {Voltaire, Oeuvres, ed Beaumarchais, Tom. XX, p. 155. Le Sage, Oeuvres, Paris, 1810, 8-vo, Tom. I, p. XXXIX, (предисловіе) гдѣ говорится, что Вольтеръ подвергся нападкамъ Лесажа, въ одной изъ его драмъ. Предполагаютъ также, что Лесажъ осмѣялъ Вольтера, подъ именемъ Тріакеро, въ "Жиль-Блазѣ", Lib. X, с. 5. Остроумная и любопытная полемика относительно подлинности "Жиль-Блаза" происходила въ 1818--22 гг., между "Франсуа де-Невшато и Антоніо де Ллоренте, авторомъ Исторіи Инквизиціи, Началась она запиской, читанной первымъ во французской академіи, въ 1818 г., и изданіемъ "жильБлаза", (Paris, 1820, 3 tom., 8-vo); въ томъ и другомъ Невшато утверждалъ, что Лесажъ -- истинный авторъ итого романа. Ллоренте отвѣчалъ сначала запиской представленной въ Академію, гдѣ проводился діаметрально противоположный взглядъ, затѣмъ своими "Observations sur Gil Blas" (Paris, 1822, 8-vo;, и "Observations sobre Gil Blas" (Madrid, 1822, 12-mo). Во всѣхъ этихъ сочиненіяхъ имъ доказывалъ, что "Жиль-Блазъ" -- испанскаго происхожденія и вѣроятно принадлежитъ Солису, историку, который, по догадкамъ Ллоренте, сочинилъ на испанскомъ языкѣ романъ..El Bachiller de Salamanca". Рукопись этого романа, но мнѣнію Ллоренте, и попала въ руки Лесажа, который сперва извлекъ изъ нея матеріалы для своего "Жиль-Блаза", изданнаго въ 1715 -- 35 гг., а потомъ и для "Bachelier de Salamanque", въ І738 г. Теорія Ллоренте была мастерски и талантливо изложена извѣстнымъ, американскимъ литераторомъ М. А. Г. Эвереттомъ, въ "North American Review", октябрь, 1827 г., въ бытность его посланникомъ Соединенныхъ Штатовъ въ Испаніи, и позднѣе перепечатана въ его прекрасныхъ "Critical and Miscellaneous Essays" Boston, 1845, 12-mo.}.
   Не трудно возражать на всѣ эти основанныя исключительно на однѣхъ догадкахъ соображенія. Лесажъ, какъ романистъ, дѣйствовалъ тѣми же способами, какихъ онъ придерживался и въ своихъ драматическихъ произведеніяхъ и результаты, достигнутые имъ въ томъ и другомъ отношенія, замѣчательно схожи. Въ драмъ онъ началъ переводами и подражаніями испанскимъ писателямъ; свой Point d'honneur онъ заимствовалъ у Рохаса, а Don Cesar Ursino у Кальдерона. Но впослѣдствіи, лучше понявши свой собственный талантъ и почерпнувши въ успѣхѣ увѣренность, онъ выпустилъ Turеaret, совершенно оригинальную комедію, которая оставила за собой всѣ его прежніе опыты и показала, какъ дурно распоряжалси онъ своими силами, тратя ихъ на заимствованія. Тѣмъ же путемъ шелъ Лесажъ и въ своихъ романахъ. На чалъ онъ переводомъ Донъ Кихота Авелльянеды, потомъ передѣлалъ и пополнилъ Diablo Cojuelo Гевары. Что касается Жиль-Блаза -- крупнѣйшаго изъ его прозаическихъ произведеній, то оно уже было результатомъ окрѣпшаго сознанія собственной силы; всѣ характерныя особенности и достоинства Жиль-Блаза принадлежатъ исключительно самому Лесажу, какъ и достоинства и особенности Turcaret.
   Въ этомъ отношеніи внутренняя очевидность имѣетъ не менѣе рѣшающее значеніе, чѣмъ внѣшняя. Частыя историческія и географическія ошибки, находимыя въ замѣчательномъ романѣ Лесажа, свидѣтельствуютъ, что трудно считать его автора испанцемъ, тѣмъ болѣе такимъ образованнымъ испанцемъ, каковъ былъ Антоніо де Солисъ. Съ другой стороны, анекдоты изъ жизни парижскаго общества временъ Лудовиковъ XIV и XV служатъ прямымъ доказательствомъ, что авторъ Жиль-Блаза былъ французъ и въ тоже время, чуть не на каждой страницѣ, мы встрѣчаемъ заимствованія у Испаніи; то въ видѣ сказки, взятой изъ Марко Обрегона, то въ видѣ интриги или анекдота, заимствованныхъ изъ комедій Рохаса, Мендозы, Фигэроа; все это находится въ тѣсной связи съ прежней манерой Лесажа, который весьма искусно умѣлъ пользоваться всѣмъ, что только казалось ему пригоднымъ. Работая такимъ способомъ, Лесажъ силою своего генія создалъ въ высшей степени замѣчательное произведеніе. Благодаря близкому знакомству автора съ испанской литературой, и безцеремоннымъ заимствованіямъ изъ нея, произведеніе его носитъ на себѣ вполнѣ національный характеръ, и всякій Испанецъ, читая Жиль-Блаза, особенно въ превосходной передачѣ его о. Ислою, развѣ только съ большимъ трудомъ повѣритъ, что авторъ сочиненія -- не землякъ его {"Le point d'honneur" заимствована изъ "No hay Amigo para Amigo", одной изъ первыхъ комедій Рохаса, 1680, а..Don Cesar de Ursino" изъ "Peor esta que estaba" Кальдерона, "Comédias", 1763, tom. III. Попадающіяся въ "Жиль-Блазѣ" ошибки по географіи и исторіи Испаніи Ллоренте объясняетъ небрежностью Лесажа въ переводѣ съ оригиналовъ, напротивъ того отстаивающій оригинальность Лесажа Фр. Невшато обращаетъ вниманіе на множество находящихся въ Жиль-Біазѣ намековъ на жизнь современнаго автору французскаго общества. Относительно свободы, съ которой Лесажъ пользуется испанскими сюжетами, нисколько не скрывая итого, -- доказательствъ масса. Говоря объ Эснинелѣ, мы уже отмѣтили все, что Лесажъ позаимствовалъ изъ его "Marcos de Obregon"; добавимъ, что приключенія Д. Рафаэля съ синьоромъ де Мойядасъ въ "Жиль-Блазѣ", (Lib. V с. I), заимствованы изъ "Los Empenos del Mentir" Мендозы, (Fenix Castellano, 1690, p. 254). Исторія мести въ "Жиль-Блазѣ", (Lib. IV. с. IV), взята изъ комедіи Рохаса "Casarse por Vengarse"; исторія Авроры де Гузманъ. (Lib. IV. с. 5 и 6), изъ "Todo es enredos Amor" Дона Діего де Кордовы-и-Фигэроа, и т. д. См. предисловіе Тика къ его переводу "Marcos de Obregon" 1827 г., книгу любопытную Адольфо де Кастро "Poesias de Calderon у Plagies de le Sage" (Cadiz, 1845, 18-mo) и четвертую книгу біографіи герцога Оливареса, того же автора (Cadiz, 1846, 8-vo). Въ своемъ "Bachelier de Salamanque" Лесажъ идетъ дальше; на заглавномъ листѣ этого романа, вышедшаго въ свѣтъ черезъ три года послѣ изданія четвертаго тома Жиль-Блаза, Лесажъ прямо заявляетъ, что онъ переведенъ съ испанской рукописи. Между тѣмъ извѣстно, что исторія доньи Цинтіи де ля Каррера, (въ глазахъ LIV и LV), заимствована изъ комедіи Морето "Desden cou el Desden",-- пьесы, хорошо извѣстной въ испанской литературѣ. Какъ видно Лесажъ пользовался чужимъ матеріаломъ, нисколько не стѣсняясь.}.
   Талантъ о. Ислы былъ сатирическаго пошиба и великая услуга, оказанная родинѣ этимъ писателемъ, состоитъ въ томъ, что онъ изгналъ изъ испанской проповѣди тотъ низменный и вульгарный тонъ, которымъ она была заражена такъ долго. Подвигъ этотъ былъ выполненъ братомъ Герундіо почти съ такимъ же успѣхомъ, съ какимъ Донъ-Кихотъ уничтожилъ господствовавшую въ XVII в. безумную страсть къ рыцарскимъ романамъ.
   Одновременно съ этимъ производились въ различныхъ направленіяхъ новыя попытки къ оживленію національной литературы. Одни старались возродить вкусъ къ старой испанской поэзіи, другіе пытались подводить все подъ французскія доктрины эпохи Лудовика XIV; третьи наконецъ, увлекаясь смутнымъ, нерѣдко даже безсознательнымъ, стремленіемъ, объединить оба эти направленія, пытались создать школу, самостоятельную и превосходящую ихъ своими художественными достоинствами.
   Попытки возрожденія старинной народной поэзіи, принесли мало плодовъ, но въ другихъ направленіяхъ успѣхъ сказался замѣтнѣе. Уэрта, горячій, хотя непослѣдовательный противникъ французскихъ теорій, издалъ 1778 г. томъ стихотвореній, написанныхъ почти исключительно въ старомъ стилѣ. Но на книжкѣ его до того отразился дурной вкусъ, господствовавшій въ прошломъ столѣтіи, что она не имѣла даже временнаго успѣха, и авторъ, не могъ увлечь за собой сколько-нибудь видныхъ послѣдователей на тотъ путь, тропа къ которому заростала все гуще и гуще {"Poesias de Don Vicente Garcia de la Huerta", Madrid, 1778,12-vo и второе изданіе 1786 г. Въ началѣ книги помѣщена небольшая героическая поэма "Endymion", первоначально напечатанная въ 1755 г. отдѣльно,-- слабая и банальная вещь. "La Perroinachia", комико-героическая поэма о ссорахъ и любовныхъ приключеніяхъ нѣсколькихъ собакъ Франсиско Ніето Молины, (Madrid, 1765, 12-mo), слишкомъ слаба и не заслуживаетъ знакомства съ нею. Тѣмъ не менѣе, это -- попытка воскресить старинную національную форму стиха, извѣстную подъ именемъ "redondillas".}.
   Съ другой стороны, болѣе плодотворныхъ результатовъ достигли попытки воскресить память старинныхъ первоклассныхъ писателей. Между 1768--78 г. Лопесъ де Седано, издалъ свой "Испанскій Парнасъ" въ 9 томахъ,-- произведеніе неудобоваримое и невсегда свидѣтельствующее объ изящномъ вкусѣ и критическомъ чутьѣ составителя, но богатое памятниками національной поэзіи въ ея лучшіе дни и содержащее въ себѣ важные матеріалы для исторіи испанской литературы со временъ Боскана и Гарсильяссо {J. J. Lopez de Sedano's "Parnaso Español" (Madrid, Sancha, 1768--1778, 9 tom. 12-mo) съ момента своего появленія вызвалъ много рецензій. Литературный кружокъ Моратлна -- Отца не замедлилъ высказать свое неудовольствіе (Obras Póstnmas de N. F. Moratin, Londres, 1825, 12-mo, p. XXV). Иріарте выступилъ противъ него, въ 1778 году, съ рѣзкимъ діалогомъ, подъ заглавіемъ "Donde las dan las toman" (Obras, 1805. Tom. VI). Въ 1785 г. Седано, подъ псевдонимомъ Juan Maria Chavero y Eslava de Ronda, отвѣтилъ четырьмя томами, in 12-mo, изданными въ Малагѣ, подъ заглавіемъ "Coloquios de Espina".}. Санчесъ взялъ періодъ еще болѣе ранній; въ 1779 г. онъ впервые далъ своимъ соотечественникамъ драгоцѣнный сборникъ поэтическихъ произведеній героическихъ вѣковъ, начиная съ благородной старинной поэмы о Силѣ. Къ несчастію, онъ не довелъ до конца трудъ, къ которому онъ былъ такъ пригоденъ не столько по своей критической проницательности, сколько по начитанности и трудолюбію {T. А. Sanchez, (родившійся въ 1732 г. и умершій въ 1798 г.), назвалъ свой трудъ "Poesias Anteriores al Siglo XV" въ Мадритѣ, (4 tom., 8-vo, 177--1790 гг.); изъ другихъ его сочиненій издано очень мало.}. Наконецъ Сарміенто, другъ Фейхоо и одинъ изъ самыхъ искусныхъ защитниковъ его передъ публикой, началъ писать подробную исторію испанской поэзіи. Произведеніе это содержитъ въ себѣ весьма солидную разработку памятниковъ той эпохи, которою занимался Санчесъ; но оно было прервано смертью почтеннаго автора въ 1770 г. и оставалось неизданнымъ еще въ теченіе трехъ лѣтъ {Martin Sarmiento, "Memoriae para la Historia de la Poesia у Poetas Españoles", Madrid, 1775, 4-to. Годъ его рожденія -- 1692: писалъ онъ много, но печаталъ мало. Его защита Фейхоо (1732), обыкновенно печатается вмѣстѣ вмѣстѣ съ "Teatro critico" послѣдняго; нѣкоторыя изъ его статей помѣщены въ "Semanario Erudito", Tom. V, VI, XIX и XX. Его "Historia de la Poesia", представляющая собой первый томъ полнаго собранія его сочиненій, неимѣвшаго продолженія, весьма замѣчательна, ибо Сарміенто, идя инымъ путемъ, чѣмъ Солись, часто приходитъ къ тѣмъ же результатамъ.}. Упомянутыя три работы, первоначально обратившія на себя слишкомъ мало вниманія, имѣютъ большое значеніе, ибо положили прочныя основы будущимъ успѣхамъ испанской литературы. Доктрины французской школы, нѣсколько видоизмѣненныя стараніями воскресить старую испанскую литературу, но въ сущности оставшіяся неизмѣнными, нашли себѣ болѣе многочисленныхъ и болѣе дѣятельныхъ послѣдователей. Въ царствованіе Карла III, Моратинъ-Отецъ, потомокъ старинной бискайской фамиліи, родившійся въ 1737 и умершій въ 1780 году, усвоилъ себѣ идеи Люзана и посвятилъ себя пересозданію вкуса своихъ соотечественниковъ. На характеръ произведеній молодаго поэта, вѣроятно, повліялъ его другъ Монтіано, старавшійся ввести классическую трагедію на испанскую сцену. Подобное направленіе кромѣ того нашло себѣ по обыкновенію сильную поддержку при дворѣ. Къ Моратину отнеслись съ лестнымъ вниманіемъ и герцогъ Медина Сидонія, родоначальникъ знаменитой семьи Гузмановъ и герцогъ д'Оссуна, долго бывшій посланникомъ в" Франціи, и графъ Аранда, ученый министръ, и поборникъ умственной культуры страны и наконецъ инфантъ Донъ Габріэль Бурбонъ, извѣстнымъ своимъ превосходнымъ переводомъ Саллюстія. Всѣ эти особы, дѣйствуя черезъ Моратина, пріобрѣтали возможность вліять на ходъ литературы въ Испаніи {Нельзя утверждать положительно, чтобы инфантъ Донъ Габріэль былъ авторомъ примѣчаній къ переводу Саллюстія, роскошію изданному Ибаррою, in folio въ 1772 г. Въ это время Инфанту было всего двадцать лѣтъ; учителемъ его былъ ученый Perez Bayer. Инфантъ обладалъ многими талантами и положительною склонностью къ литературѣ, такъ что его смерть, въ 1788 г., была несчастіемъ для Испаніи, которая глубоко сознавала всю тяжесть его потери въ теченіе всего царствованія его брата, вступившаго на престолъ въ годъ его смерти.}.
   Первой сколько-нибудь значительной работой Моратина, помимо его драмъ, о которыхъ будетъ сказано ниже, былъ его Поэтъ (Poeta), вышедшій въ свѣтъ въ 1764 г. Это -- сборникъ цѣликомъ составленный изъ собственныхъ мелкихъ стихотвореній Моратина. Судьба этого сборника можетъ служить однимъ изъ подтвержденій того факта, что въ описываемое время интересъ къ литературѣ былъ очень невеликъ, ибо хотя книжка Моратина заключаетъ въ себѣ всего 160 страницъ; ее нужно было издать въ десяти отдѣльныхъ выпускахъ, чтобы облегчить ея распространеніе въ публикѣ {Существовало большое количество стихотворныхъ брошюръ, in 8о, изданныхъ въ Мадритѣ въ царствованіе Карла III; онѣ почти всѣ безъ исключенія лишены всякихъ поэтическихъ достоинствъ. У меня подъ рукой находится около сорока или пятидесяти подобныхъ брошюръ, заключающихъ въ себѣ большое количество стихотвореній Моратина Старшаго, Грегоріо Саласа и др. Одна изъ брошюръ "El Barto de los Montes", принадлежащая перу женщины доньи Маріи де Сеспедесъ (1786, рр. 14),-- есть сатира на всѣ остальныя; здѣсь выводится Аполлонъ, посылающій крысъ-потомковъ ridiculus mus Горація, чтобы пзгрысть всѣ эти стихотворенія. Моратинъ Младшій, въ своей "Derrota de los Pedantes", (1789, pp. 45--50), насмѣхается подъ этими поэмками (poemitas), какъ онъ ихъ называетъ, соотвѣтствовавшими тому роду произведеній, который у насъ называется стихотвореніями на извѣстные случаи. Столѣтіемъ раньше всѣ эти бездѣлки были бы напечатаны in 4-to, но въ то время размѣры всей литературной производительности страшно уменьшились. Въ первой половинѣ XVIII столѣтія даже эти плохенькія тощія брошюры были рѣдкостью, между тѣмъ какъ въ царствованіе Карла IV онѣ постепенно разрослись до небольшихъ томиковъ duodecimo или octavo.
   Почти все, что было напечатано въ эту эпоху, изъ рукъ вонъ плохо. Вѣскимъ доказательствомъ этому служить сочиненіе въ двухъ томахъ in octavo, напечатанное въ Мадритѣ. Іосифомъ Манюэлемъ Мартиномъ, въ 1782 г., подъ заглавіемъ "Tertulia de la Aldea". Сочиненіе это состоитъ главнымъ образомъ изъ искаженныхъ отрывковъ старинныхъ писателей, иногда съ указаніемъ откуда они заимствованы, а иногда и нѣтъ; это нѣчто лишенное всякаго смысла и вкуса. Значительная часть Донъ Кихота приведена, какъ вещь мало извѣстная, не смотря на то, что за два года передъ этимъ академія выпустила прекрасное изданіе Донъ Кихота. Всѣ двадцать четыре "Pasatiempos" могутъ служить доказательствомъ окончательнаго упадка того рода произведеній, къ которому принадлежали "Para Todos" Монтальвана и "Cigarrales" Теллеса.}. За Poeta черезъ годъ послѣдовала Diana, маленькая дидактическая поэма объ охотѣ въ 6 книгахъ) а въ 1785 году -- описательная поэма, на тему о сожженіи Кортесомъ высадившимся въ Мексико, своихъ собственныхъ кораблей. Если къ этому прибавить томъ, изданный въ 1821 г. почтительнымъ сыномъ Моратина и содержащій въ себѣ прекрасную біографію поэта и рядъ его неизданныхъ стихотвореній, то мы будемъ нее, что теперь можетъ интересовать насъ изъ поэтическихъ произведеній Моратина-Отца.
   Хотя художественное достоинство ихъ не особенно велико, но все-таки въ нихъ встрѣчаются мѣста, которыя не заслуживали бы черезчуръ скораго забвенія. Эпическая пѣснь (какъ назвалъ ее самъ авторъ) о смѣломъ подвигѣ Кортеса, сжегшаго свои корабли, является наиболѣе возвышеннымъ изъ всѣхъ произведеній этого рода, появившихся въ Испаніи въ XVIII вѣкѣ, и безъ всякаго сомнѣнія доставитъ читателю больше удовольствія, чѣмъ любая изъ историческихъ эпопей, ей предшествовавшихъ {Изданіе поэмы "Naves de Cortés", выпущенное младшимъ Моратиномъ въ 1785 г. (18-го, рр. 67), вскорѣ послѣ смерти отца, предпочтительнѣе изданія, выпущеннаго имъ же въ Барселонѣ; въ 1821 г.; въ послѣднемъ онъ позволилъ себѣ измѣненія, ни чуть не увеличивающія достоинствъ поэмы и ничѣмъ не вызванныя. Поэма Моратина была написана ни. конкурсъ предложенный Испанской Академіей въ 1777 г.,-- это было первое поэтическое состязаніе устроенное Академіей. Fran. Gregorio de Salas написалъ поэму для той же пѣли и на тотъ же сюжетъ, но не послалъ ее на конкурсъ. (Poesias, 1797, Tom. I. рр. 288, 298, etc.). Награда была присуждена Дону Іосифу Маріа Вака de Гузманъ, поэма котораго, состоящая изъ шестидесяти восьми стопныхъ стансовъ, была издана подъ заглавіемъ "Las Naves de Cortes destruidas, canto Premiado (Madrid, in 4-to, безъ означенія времени изданія). Но ни эта поэма, ни поэма Саласа не могутъ выдержать никакого сравненія съ поэмою Моратина, которая была издана его сыномъ съ цѣлью показать, насколько она была достойна чести, въ которой ей отказали.}. Поэтическій талантъ виденъ и въ другихъ, меньшихъ по объему произведеніяхъ Моратина, какъ наприм., въ его Маврскихъ романсахъ (Rоmances Moriscos) и одѣ къ побѣдителю на бой быковъ; Моратинъ часто посѣщалъ эту чисто національную потѣху и далъ бойкое историческое ея описаніе. Всѣ произведеніи нашего автора отмѣчены чистотой и правильностью языка и гармоніей стихосложенія. Одаренный необыкновенной способностью къ импровизаціи, Моратинъ тѣмъ не менѣе работалъ старательно и съ большимъ терпѣніемъ отдѣлывалъ свои стихи. Но наибольшей славы достигъ Моратинъ чтеніемъ лекцій въ императорской коллегіи въ Мадритѣ. Занявши мѣсто друга своего Айялы, онъ работалъ неутомимо, стараясь исправить испорченный литературный вкусъ эпохи силою своего собственнаго скромнаго примѣра {}.
   
   
   Помимо стихотвореній, поименованныхъ въ текстѣ, у меня имѣются принадлежащія Моратину-Отцу: ода на одинъ случай королевскаго милосердія Карла Ш, въ 1772 г. "Egloga á Velasco у Gonzales", написанная послучаю выставки ихъ портретовъ въ Академіи, въ 1770 г., оба эти произведенія не имѣютъ большихъ достоинствъ и, если не ошибаюсь, совершенно неизвѣстны. Его "Obras Pòstumas" изданы въ Барселонѣ, въ 1821 г.. 4-to, и перепечатаны въ Лондонѣ, въ 1825 г., 12-mo. "Carta Sobre La Fiestas de Töros", (Madrid, 1777, 12-mo),-- небольшой прозаическій трудъ, въ которомъ авторъ пытается исторически выяснить происхожденіе и чисто испанскій характеръ боя быковъ, относительно котораго не можетъ быть никакого сомнѣнія для всякаго, кто читалъ хроники Мунтанера и Сида. Большая часть сочиненій Моратина Старшаго вошла во второй томъ. Biblioteca de Autores Españoles, 1846.
   Моратинъ былъ человѣкъ любезнаго характера и обладалъ способностью собрать вокругъ себя кружокъ мадритскихъ литераторовъ. Мѣстомъ собранія кружка было одно изъ лучшихъ мадритскихъ кафе, Fonda de San Sébaslian, гдѣ для нихъ было отведено постоянное особое помѣщеніе. Айяла, трагическій поэтъ; Серда, ученый археологъ; Ріосъ, авторъ анализа Донъ Кихота предпосланнаго превосходному изданію испанской академіи; Ортега, ботаникъ и ученый; Пиззи, профессоръ арабской литературы; Кадахальсо, поэтъ и сатирикъ; Мувьозъ, историкъ Новаго Свѣта; Иріарте, баснописецъ; Конти, переводчикъ на итальянскій языкъ сборника испанскихъ стихотвореній {Трудъ Giovanbattista Conti состоитъ изъ четырехъ томовъ, напечатанныхъ въ Мадритѣ, въ 1782--1790 г. Это собраніе испанскихъ стихотвореній, въ итальянскомъ духѣ, начиная съ Гарсильяссо и кончая Архенсолою. Книгѣ предпослана въ видѣ введенія статья о старинной испанской поэзіи, а каждое стихотвореніе снабжено комментаріями. При итальянскомъ переводѣ напечатанъ en regard испанскій текстъ. Въ настоящее время книга эта не имѣетъ почти никакого значенія.}, Синьорелли, авторъ всеобщей исторіи театра и другіе писатели были членами этого симпатичнаго кружка и постоянно посѣщали его собранія.
   Насколько эти собранія были вѣрны національному характеру испанцевъ видно изъ того, что въ нихъ постоянно господствовало одно правило -- не говорить ни о чемъ, кромѣ театра, боя быковъ, любви и поэзіи. Но каковъ ни былъ предметъ рѣчей и обсужденій въ собраніяхъ, члены ихъ относились къ вопросу всегда серьезно, читали другъ другу свои произведенія и подвергали ихъ дружескому разбору. Разсуждали свободно обо всемъ, что писалось въ ихъ время, -- обо всемъ, что по ихъ мнѣнію, способно было поднять духъ и національную литературу. Кромѣ того они читали и разбирали литературныя произведенія другихъ народовъ и если въ своихъ сужденіяхъ они больше склонялись на сторону Буало и великихъ писателей Италіи, чѣмъ этого можно бы ждать отъ національнаго духа, оживлявшаго ихъ кружокъ, все же не нужно забывать, что двое изъ самыхъ дѣятельныхъ его членовъ были итальянскими писателями, что дворъ недавно возвратился изъ Неаполя, и что тогдашняя эпоха была очень расположена ко всему французскому, а особенно къ французскому театру {N. F. Moratin, Obras Póstumas, 1821, рр. XXIV--XXXI.}.
   Въ числѣ интересныхъ членовъ этого симпатичнаго кружка былъ Д. Хосе де Кадахальсо, потомокъ одной изъ древнѣйшихъ фамилій сѣверной Испаніи. Хоть онъ и родился въ Кадиксѣ, въ 1741 г., но учиться, еще ребенкомъ, онъ началъ въ Парижѣ. Не достигши двадцатилѣтняго возраста, онъ успѣлъ посѣтить Италію, Германію, Англію и Португалію; языки и литературу этихъ странъ, а особенно Англіи, онъ изучилъ на столько, что могъ освободиться отъ многихъ національныхъ предразсудковъ и тѣмъ самымъ оказалъ не малую услугу испанской литературѣ.
   Возвратившись на родину, онъ поступилъ въ военную службу, быстро шелъ впередъ и дослужился до полковничьяго чина. Въ мѣстахъ, гдѣ ему приходилось быть либо по собственному желанію. либо по обязанностямъ службы, въ Сарагоссѣ, Мадритѣ, Аллалѣ де Хенаресъ, Саламанкѣ -- всюду онъ преслѣдовалъ свои первоначальныя цѣли и съумѣлъ близко сойтись съ выдающимися людьми своего времени, Моратиномъ, Иглесіасомъ, Иріарте, съ ученымъ Ховелльяносомъ и съ молодымъ многообѣщавшимъ Мелендесомъ Вальдесомъ. Къ сожалѣнію каррьера его, хоть и очень блестящая, была кратковременна. 27 февраля 1782 г.-- онъ погибъ при осадѣ Гибралтара, пораженный осколкомъ бомбы. Губернаторъ осажденной крѣпости, въ знакъ своего сочувствія къ общей печали, присутствовалъ на похоронахъ уважаемаго врага, одинаково прославившагося какъ въ литературѣ, такъ и на полѣ битвы {Sempere, Biblioteca, Tom. II. p. 21. Puibnsque, Tom. II. p. 493. Первоначально, я полагаю, онъ назывался Кадалсо. Это слово обозначающее также и эшафотъ, въ послѣднихъ мадритскихъ изданіяхъ было измѣнено на Кадахалсо, т. е. дача. Такъ какъ въ первомъ изданіи словаря испанской Академіи оба "ти слова считаются за одно, то большаго выигрыша въ подобной замѣнѣ не было.}.
   Въ 1772 г. Кадахальсо издалъ свою книгу подъ заглавіемъ Ученые по модѣ. Ободренный успѣхомъ ея, онъ въ томъ же написалъ прибавленіе къ ней. Книга Кадахальсо -- злая сатира на поверхностную ученость того времени, написана она въ формѣ руководствъ ко всѣмъ наукамъ, подѣленнымъ на чтенія, соотвѣтствующія семи днямъ недѣли. Прибавленіе содержитъ въ себѣ новыя подробности относительно результатовъ, къ которымъ приходятъ несчастные ученики, жертвы этой методы обученія. Эта книга, затѣмъ изданный въ слѣдующемъ году томъ довольно близкихъ стихотворныхъ переводовъ изъ древнихъ классиковъ, нѣсколько сатирическихъ вещицъ, написанныхъ въ духѣ манеры Кеведо и изрядное количество анакреонтическихъ стиховъ n разсказовъ напоминающихъ по своей манерѣ Вилльегаса,-- вотъ все, что было издано Кадахальсо при его жизни.
   Послѣ смерти въ его бумагахъ нашли рядъ писемъ, сочиненныхъ будто бы отъ лица одного изъ членовъ маррокскаго посольства и адресованныхъ къ друзьямъ на родину. Всѣ письма принадлежатъ къ тому роду литературныхъ произведеній, которымъ впервые воспользовался Марана, въ своемъ Турецкомъ Шпіонѣ. Ихъ обыкновенно считаютъ подражаніемъ Персидскимъ Письмамъ Монтескье, тогда какъ въ сущности они стоятъ ближе къ Гражданамъ Міра (Citizen of the World, Гольдсмита. Но въ письмахъ Кадахальсо встрѣчается гораздо больше литературныхъ разсужденій и сатирическихъ стрѣлъ, направленныхъ въ современное общество, чѣмъ во всѣхъ упомянутыхъ выше произведеніяхъ. Вотъ почему, не смотря на свое остроуміе, на чистоту и красоту своего слога, письма эти имѣли сравнительно меньшій успѣхъ въ публикѣ. При всемъ томъ однако Маврскія Письма, подобно остальнымъ посмертнымъ сочиненіямъ Кадахальсо, (нѣсколько сатиръ въ прозѣ и небольшое число стихотвореній, изъ которыхъ лучшія написаны короткимъ размѣромъ, неизмѣнно популярнымъ въ Испаніи), часто выходили въ свѣтъ новыми изданіями и, по всей вѣроятности, никогда не будутъ совершенно забыты {Его "Eruditos d la Violeta" и стихотворенія "Ocios de mi Juventud" напечатаны въ Мадритѣ, въ 1772 и 1773 гг., 4-to, подъ псевдонимомъ Іосифа Васкеза. Собраніе его сочиненій съ превосходной біографіей, написанной Наваррете, появилось въ Мадритѣ, 1818, 3 tom, 12-mo, и выдержало нѣсколько изданій. Относительно взглядовъ современниковъ на поэтическую дѣятельность Кадахальсо см. Sempere, loc. cit. Заглавіе "Eruditos á la Violeta" было загадкой для иныхъ иностранцевъ по его значеніе очень ясно: "Los Petimetres de la Literatura у los Eruditos а la Violeta, dos nombres quasi sinonimos", говоритъ одинъ сатирическій трактатъ, озаглавленный "Mis Vagatelas, о las Ferias de Madrid", 1781, 17-mo, p. 32. Книга "Eruditos á la Violeta" Кадахальсо имѣла громадный успѣхъ; первое изданіе было все распродано, прежде чѣмъ появилось объявленіе о немъ. Вѣсть о выходѣ ея распространили посѣтители Ter tu lias, гдѣ авторъ читалъ ее.}.
   Вторымъ изъ наиболѣе выдающихся членовъ кружка, основаннаго Моратиномъ, былъ Д. Томасъ де Иріарте, родившійся на островѣ Тенерифѣ, въ 1750 г., но получившій окончательное образованіе, давшее направленіе его дѣятельности, въ Мадритѣ подъ покровительствомъ дяди своего, Д. Хуана де Иріарте, ученаго директора королевской библіотеки. Уже съ 18 лѣтняго возраста Иріарте пріобрѣлъ себѣ извѣстность, какъ драматургъ и переводчикъ французскихъ комедій для королевскаго театра. На 22 году своей жизни, онъ издалъ прекрасное латинское стихотвореніе по случаю рожденія инфанта, впослѣдствіи Карла IV, и славился при дворѣ своимъ превосходнымъ знаніемъ древней и новой литературы. Вслѣдъ за этимъ онъ получилъ казенное мѣсто; хотя его занятія то въ министерствѣ иностранныхъ дѣлъ, то въ военномъ департаментѣ, отличались чисто умственнымъ характеромъ, тѣмъ не менѣе поглощали почти все его время и ему все рѣже случалось отдаваться своимъ поэтическимъ наклонностямъ. Кромѣ того у него были раздоры и непріятности съ Седано, Мелендесомъ, Форнеромъ и другими современными писателями; въ 1786 г. его привлекли къ суду инквизиціи, какъ человѣка зараженнаго идеями новой французской философіи. Результатомъ всѣхъ этихъ непріятностей было то, что, когда послѣ его смерти, въ 1791 г., вздумали издать полное собраніе его сочиненій, оказалось, что четыре тома изъ восьми заключали въ себѣ переводы и полемическія статьи покойнаго. Переводы сдѣланы хорошо, статьи написаны живо и остроумно, но ни тѣ, ни другія не имѣютъ на столько серьезнаго значенія, чтобы объ нихъ стоило говорить въ настоящее время.
   Гораздо выше стоятъ его оригинальныя стихотворенія. Они больше отличаются благозвучіемъ стиха, чистотою, и изяществомъ слога, чѣмъ силой мысли или возвышенностью лирическаго полета. Лучшія изъ нихъ нужно признать одинадцать посланій, одно изъ которыхъ адресовано авторомъ его другу Кадахальсо, при посвященіи ему перевода De Arte Poética Горація. Но есть двѣ поэтическія отрасли, къ которымъ, по природному своему вкусу, Иріарте видимо склонялся; для нихъ онъ усерднѣе и потрудился и имѣлъ въ нихъ больше успѣха.
   Первая изъ этихъ отраслей -- поэзія дидактическая. Въ 1780 г. появилась его Поэма о Музыкѣ, -- сюжетъ, который онъ выбралъ въ силу глубокаго своего знакомства съ этимъ искусствомъ. Поэма была благосклонно встрѣчена публикой, не только въ Испаніи, но и въ Италіи и во Франціи. Она состоитъ изъ 5 книгъ, въ которыхъ авторъ съ философскою точностью разбираетъ элементы музыки, музыкальныя выраженія въ разныхъ отрасляхъ, по преимуществу въ музыкѣ военной и религіозной, затѣмъ изучаетъ музыку театральную, музыку гостиныхъ и музыку для человѣка въ одиночествѣ. Поэма написана своеобразнымъ національнымъ размѣромъ Silva: строфы неправильны, но звучны и плавны, и въ расположеніи ихъ видно не малое искусство.
   Разсматриваемая въ цѣломъ, поэма лишена той силы, той роскоши красокъ, которыя придаютъ жизнь холоднымъ формамъ дидактической поэзіи, цѣли которой въ данномъ случаѣ строго преслѣдовалъ Иріарте {Въ pendant поэмѣ Иріарте О Музыкѣ, была издана немного спустя Д. Діего Антоніо Рехономъ де Сильвою посредственная поэма о живописи: "La Pintura, Poema Didactico en Très Cantos", (Segovia, 1786, 8-vo). Въ первой пѣснѣ ея говорится о рисункѣ, во второй -- о композиціи, въ третьей -- о колоритѣ; все это сопровождается примѣчаніями и статьей въ защиту испанскихъ художниковъ. Авторъ былъ дворянинъ изъ Мурсіи и страстно увлекался поэзіей и живописью, по главнымъ его занятіемъ была служба по министерству иностранныхъ дѣлъ. Умеръ онъ около 1796 года. Sempere y Guarinos (Biblioteca, Tom. V. рр. 1--6) сообщаютъ нѣсколько подробностей объ его второстепенныхъ сочиненіяхъ; а Сеанъ Бермудесъ (Diccionario, Tom. IV. p. 164) сообщаетъ его краткую біографію; лучшая же біографія находится у Стэрлинга, Artists of Spain, Vol. III. pp. 1172--1174.}.
   Басня -- другая поэтическая отрасль, въ которой вашъ поэтъ достигъ наибольшихъ успѣховъ. Можно сказать, что въ этой отрасли онъ до извѣстной степени, проложилъ даже новую дорогу, ибо онъ не только изобрѣталъ свои собственные сюжеты, чего не дѣлалъ ни одинъ изъ баснописцевъ новыхъ временъ, но ограничилъ область своихъ нравственныхъ уроковъ исключительно исправленіемъ ошибокъ и нелѣпостей свойственныхъ ученымъ людямъ, чего тоже не пытался дѣлать раньше ни одинъ баснописецъ.
   Число его басень, включая сюда и нѣсколько найденныхъ послѣ смерти въ его бумагахъ, доходитъ до 80; изъ нихъ около 60-ти появились въ печати въ 1782 году. Написаны онѣ въ высшей степени старательно, не менѣе какъ сорока различными размѣрами, и весьма ярко свидѣтельствуютъ объ умѣньи Иріарте пользоваться инстинктами и свойствами животныхъ для поученія, если не всего человѣчества -- какъ это постоянно дѣлали до него,-- то немногочисленнаго общественнаго класса, у представителей котораго нелегко найти сходство съ животными. Несомнѣнно, что эта задача была изъ самыхъ трудныхъ. Можетъ быть, вслѣдствіе этого басни Иріарте слишкомъ эпичны по своему складу и имъ по временамъ не достаетъ естественной живости свойственной баснямъ Эзопа и Лафонтена, двухъ величайшихъ мастеровъ въ области басни и аполога. Появленіе ихъ въ эпоху довершенія порчи литературнаго вкуса было какъ нельзя болѣе кстати; но помимо тенденціи, стихосложеніе ихъ отличалось такой граціей, что онѣ сразу завоевали себѣ величайшій успѣхъ, котораго съ тѣхъ поръ никогда не лишались. Можно сказать, что почти ими одними была создана литературная репутація Иріарте {Obras de Thomas de Yriarte, Madrid, 1805, 8 tom. 12-mo. Villanueva, Memorias, Londres, 1825, 8-vo, Tom. I p. 27. Sempere, Biblioteca, Tom. VI. p. 190. Llorente, Histoire, Tom. II. 449. Флоріанъ перевелъ или перефразировалъ значительное количество басень Иріарте и включилъ ихъ въ сборникъ своихъ басень, изданный въ 1792 г. Въ предисловіи онъ такъ выражается объ Геріарте: "Un Espagnol nommé Yriarté, poète dont je fais grand cas et qui m'a fourni mes apologues les plus heureux". Существуетъ также англійскій довольно плохой переводъ ихъ сдѣланный Бельфуромъ. London 1804.
   Не мѣшаетъ, кажется, здѣсь замѣтить, что со временъ Гитскаго пресвитера, басни не пользовались большимъ успѣхомъ въ Испаніи. Правда, апологи Видная были переведены на испанскій языкъ еще въ XV в. и напечатаны въ 1498 и 1547, (Sarmiento, рр. 333--340; Pellicier, Trad., Tom. II. рр. 156--169), басни Эзопа переведены и изданы въ 1575 и 1647 гг. (Clemens, Specimen, 1753, p. 113), но помимо ихъ нѣсколько хорошихъ басень мы найдемъ развѣ только въ сочиненіяхъ братьевъ Архенсола и въ "Fabulario" Себастіана Мей (Valencia, 1614); родственника знаменитаго издателя. Почти всѣ свои басни Мей заимствовалъ у Федра. Ximeno, Tom. I. p. 264.}. Иріарте имѣлъ однако соперника, который дѣлилъ съ нимъ эту славу и даже нѣсколько опередилъ его. Это былъ Саманьего, баскскій дворянинъ, человѣкъ со средствами и съ высокимъ положеніемъ въ свѣтѣ. Родился онъ въ 1745 и умеръ въ 1801 г., безкорыстнѣйшимъ образомъ посвятивши всю свою жизнь благу родной провинціи. Въ 1765 г. или нѣсколько позже Саманьего былъ од нимъ изъ первыхъ и самыхъ дѣятельныхъ членовъ перваго изъ тѣхъ обществъ, которыя стали извѣстны то подъ именемъ Друзей страны (Amigos del pais), то подъ именемъ Общества народнаго прогресса. Первоначально возникшія по иниціативѣ Масанаса и подпавшія около 1775 г. подъ вліяніе Кампоманеса, эти общества или кружки быстро распространились по всей Испаніи, оказали значительное вліяніе на систему воспитанія и народное благосостояніе страны, стараясь поднять полезныя для жизни искусства изъ того упадка, въ которомъ они находились въ послѣднее время владычества австрійскаго дома.
   Баскское общество посвятило себя главнымъ образомъ дѣлу народнаго образованія. Для достиженія этой великой цѣли Саманіего задумалъ написать рядъ басень, пригодныхъ для дѣтей, получавшихъ образованіе въ семинаріи общества. Неизвѣстно, съ какого времени онъ началъ писать ихъ, но въ первой части, изданной въ 1781 г. слѣдовательно за годъ до появленія басень Иріарте, Саманьего уже говоритъ объ этомъ авторѣ, какъ о своемъ образцѣ, съ баснями котораго онъ безъ всякаго сомнѣнія, имѣлъ случай познакомиться. Вторая часть сборника Саманьего появилась въ свѣтъ въ 1784 г., когда публика уже увлекалась произведеніями его соперника, что повело сначала къ охлажденію отношеній двумя авторами, а потомъ и къ памфлетной борьбѣ, дѣлающей мало чести и тому и другому. Въ двухъ книгахъ Саманьего заключается всего 157 басень; изъ нихъ только 19 послѣднихъ и еще нѣсколько другихъ могутъ быть названы оригинальными; всѣ же остальныя заимствованы то у Эзопа, то у Федра, то у восточныхъ баснописцевъ, а главнымъ образомъ у Лафонтена и Гея. Успѣхъ не заставилъ себя ждать. Дѣти заучивали басни Саманьего наизусть; учителя находили въ нихъ много матеріала для класснаго чтенія и поучительныхъ разъясненій. Безъ всякаго сомнѣнія, онѣ отдѣланы далеко не такъ тщательно какъ басни Иріарте; въ нихъ меньше оригинальности. и онѣ меньше приспособлены къ дидактическимъ цѣлямъ, но онѣ проще, естественнѣе и пригоднѣе для болѣе обширнаго круга читателей; словомъ, въ нихъ больше поэтическаго таланта. Въ силу всего этого, онѣ во всякомъ случаѣ были больше популярны чѣмъ басни Иріарте {Felix Maria de Samaniego, "Fabulas en Verso Castellano para el Uso del Real Seminario Vascongado", Nueva York, 1826, 18-mo. Четвертый томъ Coleecion Кинтаны заключаетъ въ себѣ біографію автора, написанную Наваррете. Отвѣтъ Иріарте на нападки Саманьего можно найти въ шестомъ томѣ собраній его сочиненій. О патріотическихъ обществахъ. См.Зетреге, Biblioteca, Tom. V. p. 135 и Tom. VI. p. I.}.
   Лучшія изъ басенъ Саманьего отличаются краткостью и простотой, какъ напр. басня подъ заглавіемъ: "Совѣстливые коты". Она вполнѣ гармонируетъ съ эпохой своего появленія и развѣ съ большимъ трудомъ нашла бы свое примѣненіе въ иныя времена.
   "Два кота Мизисуфъ и Заниронъ съѣли однажды каплуна, уже посаженнаго на вертелъ. Съѣвши его, они стали разсуждать, не будетъ ли благоразумно съѣсть также и вертелъ. И что же, съѣли? Нѣтъ, синьоръ, совѣсть запретила имъ сдѣлать это" {Parte II. Lib. II. Fab. 9. Авторъ дать впослѣдствіи болѣе подробную версію той же басни, но короткая лучше.}.
   Кромѣ Саманьего были и другіе писатели, непринадлежавшіе къ обществу Моратина и его друзей, но работавшіе за одно съ ними, въ смыслѣ возвышенія уровня національной литературы. Въ числѣ лицъ трудившихся въ этомъ направленіи, хотя и съ меньшимъ успѣхомъ, надо назвать поэта Арройяля, издавшаго въ 1784 г. сборникъ стихотвореній, названныхъ имъ Одами, по которыя на на самомъ дѣлѣ болѣе походятъ на эпиграммы. За нимъ слѣдуетъ Монтенгонъ, іезуитъ, написавшій въ 1786 г. послѣ изгнанія своего ордена, педагогическій трактатъ подъ заглавіемъ Eusebio, въ которой онъ старается подражать Телемаку. Вслѣдъ за этимъ онъ издалъ эпическую поэму въ прозѣ, подъ названіемъ Rodrigo, и кромѣ того книгу одъ и другихъ произведеній, обнаруживающихъ мало таланта и доказывающихъ, что долгое изгнаніе изъ Испаніи притупило у автора чуткость къ красотамъ роднаго языка, сдѣлавшагося для него какъ бы чужимъ. Къ упомянутымъ писателямъ примыкаетъ Грегоріо де Саласъ, смиренный священникъ, сочинявшій оды, басни и разныя поэтическія бездѣлки, изданныя нѣсколько разъ послѣ 1790 года; Игнасіо де Мерасъ, придворный самой печальной эпохи царствованія Карла IV; его плохія драмы и разныя стихотворенія изданы въ 1792 году; графъ де Норонья, воинъ и дипломатъ, который, кромѣ скучной эпической поэмы объ отпаденіи арабской имперіи Испаніи отъ восточнаго калифата издалъ въ 1799 и 1800 годахъ два тома мелкихъ стихотвореній столь игриваго содержанія, что они снискали ему прозвище испанскаго Дора {Вотъ нѣсколько замѣчаній относительно каждаго изъ названныхъ въ текстѣ пяти авторовъ:
   1) "Las Odas de Leon de Arroyal", Madrid, 1786--87, 4-tom. 8-vo. Къ книгѣ приложено нѣсколько довольно плохихъ анакреонтическихъ стихотвореній, принадлежащихъ дамѣ, имя которой осталось неизвѣстнымъ; начинается книга чисто испанскимъ опредѣленіемъ лирики, какъ "поэзіи произведенія которой можно играть, пѣть или танцовать".
   2) Pedro de Montengon, "Eusebio", Madrid, 1786--87, 4-tom. 8-vo. Первые два тома произвели большой скандалъ тѣмъ, что Законъ Божій совершенно исключенъ авторомъ изъ программы воспитанія. Хотя въ двухъ послѣднихъ книгахъ этотъ недостатокъ исправленъ, но все же есть основаніе думать, что вначалѣ Монтенгонъ намѣренъ былъ слѣдовать педагогической системѣ Эмиля Руссо. "El Antenor", [Madrid, 1788, 2-tom. 8-vo],-- прозаическая поэма, въ основѣ которой лежитъ основанніе Падуи Троянцами. "El Rodrigo", [Madrid, 1793, 8-vo], другая эпическая поэма въ прозѣ, въ двѣнадцати книгахъ, о послѣднемъ королѣ Готовъ. "Eudoxia", [Madrid, 1793, 8-vo],-- книга о воспитаніи, на этотъ разъ спеціально женскомъ. "Odas", [Madrid, 1794, 8-vo], Монтенгона совсѣмъ плохи. Авторъ, главнѣйшія произведенія котораго исчислены много, родился въ Аликанте, въ 1745 г., и былъ еще живъ въ 1815 году. Еще въ ранней молодости, онъ вступилъ въ духовное званіе; жилъ онъ главнымъ образомъ въ Неаполѣ, гдѣ онъ сбросилъ съ себя рясу священника и предался исключительно мірскимъ занятіямъ.
   3) Francisco Gregorio de Salas, "Collection de Epigramos", и т. д., 1792, 4-ое изданіе. Madrid, 1797, 2 tom. 12-mo. Его "Observatorio Rustico" [1770, 10-ое изданіе, 1830],-- длинная и прозаическая эклога, раздѣленная на шесть частей, весьма мало заслуживала той популярности, которой она пользовалась. L. F. Moratin, [Obras, 1830, Tom. IV. рр. 287 и 351,] написавшій эпитафію Саласу, оставилъ интересную его біографію, въ которой личный характеръ этого почтеннаго священнослужителя возбуждаетъ больше симпатій, нежели его поэтическіе труды. Sempere, [Biblioteca, Tom. V. рр. 69, etc.], напечаталъ списокъ его сочиненій, которыя, какъ я полагаю, вошли въ полное собраніе, изданное въ Мадритѣ, въ 1797 г. Небольшой томъ подъ заглавіемъ "Parabolas Morales" и т. д., Madrid, 1803, 12-mo], заключаетъ въ себѣ прозаическіе апологи, превышающіе своимъ литературнымъ достоинствомъ все, что Саласъ писалъ раньше. Это -- одно изъ послѣднихъ и вѣроятно даже самое послѣднее изъ его произведеній.
   4) Ignacio de Meras, "Obras Poéticas", [Madrid, 1797, 2-tom. 12-mo], Они содержатъ въ себѣ: трагедію "Teonea", написанную бѣлыми стихами, съ соблюденіемъ всѣхъ правилъ ложноклассической теоріи, но безъ малѣйшихъ поэтическихъ достоинствъ, прозаическую комедію "Мадритскій Опекунъ" въ старомъ жанрѣ фигуроновъ, но скучную и шутовскую; эпическую пѣснь на завоеваніе Минорки, въ 1782 г.,-- подражаніе "Novas de Cortés" Моратина; поэму на смерть Барбароссы, 1618 г., наконецъ сонеты и оды, одна часть которыхъ могла бы назваться романсами, а другая сатирами, -- но все это обладаетъ очень небольшими достоинствами.
   5) Gaspar de Noroña, родомъ изъ Португаліи. Служилъ въ военной службѣ и присутствовалъ при осадѣ Гибралтара, гдѣ и написалъ элегію на смерть Кадохальсо, "Poésias de Noroña", [Madrid, 1799--1800, 2 tom. 12-tno, Tom II. p. 190]. Онъ дослужился до чина генералъ-лейтенанта и уже послѣ этого издалъ въ свѣтъ свою "Оду на заключеніе мира съ Франціей" въ 1795 г., tom I. р. 172, чѣмъ и заявилъ себя впервые поэтомъ. Это -- лучшее изъ его произведеній, за исключеніемъ, можетъ быть, небольшаго числа небольшихъ, игривыхъ стихотвореній. Нѣсколько позже, онъ исправлялъ должность испанскаго посланника въ Россіи, но вернулся защищать свое отечество отъ вторженія Французовъ и былъ назначенъ губернаторомъ Кадикса. Умеръ онъ въ 1815 г. [Fuster, Biblioteca, Tom. II. p. 381]; въ 1816 г. была издана его эпическая поэма "Ommiada" (Madrid, 2 tom. 12-mo), заключающая въ себѣ около пятнадцати тысячъ стиховъ. Повидимому, это столь же неудобоваримая поэма, какъ и другія произведенія въ подобномъ родѣ, весьма многочисленныя въ испанской литературѣ, но она во всякомъ случаѣ меньше оскорбляетъ изящный вкусъ. Въ 1833 г. появились въ Мадритѣ его "Poesias asiaticas puestas en verso castellano" -- переводы съ арабскаго, персидскаго и турецкаго языковъ, предназначенные, какъ онъ самъ говоритъ, въ предисловіи, служить поэтическимъ матеріаломъ для его эпической поэмы. Его "Quicaida" -- герои -- комическая поэма въ восьми пѣсняхъ, изобилующая пародіями, по всей справедливости можетъ быть названа скучной. Она вошла въ его "Poesias" и издана въ 1800 году.
   Къ названнымъ пяти авторамъ можно еще прибавить монахиню, Ana de San Geronimo, принадлежавшую къ кастильской семьѣ Вердуго, и умершую въ Гренадѣ въ 1771 г. Сочиненія ея были изданы подъ заглавіемъ: "Obras Poeticas de la Madré Sor Ana de San Geronimo" (Cordoba, 1773, 4-to). Это ничто иное, какъ слабое подражаніе религіознымъ стихотвореніямъ предшествовавшаго вѣка.}.
   Во всѣ эти писатели проявили только постоянно возрастающее желаніе усвоить себѣ тонъ и манеру слабой и холодной французской школы XVIII вѣка. Ни у кого изъ нихъ не было таланта, равного таланту одного изъ кружка писателей собиравшихся въ Фонда де Санъ Себастіанъ, и ни одинъ изъ нихъ не имѣлъ на современную поэзію вліянія, равнаго вліянію Моратина и его друзей.
   

ГЛАВА V.

Саламанкская школа.-- Мелендесъ Вальдесъ.-- Гонзалесъ.-- Форнеръ.-- Иглесіасъ.-- Сіенфуэгосъ.-- Ховелльяносъ,-- Муньйосъ.-- Эскоикизъ.-- Моратинъ-Младшій.-- Кинтана.

   Два направленія, подѣлившія между собой испанскую литературу въ концѣ XVIII вѣка, погрѣшили тѣмъ, что довели свои мнѣнія до противоположныхъ крайностей, мало состоятельныхъ вездѣ и совершенно несостоятельныхъ въ дѣлѣ вкуса. Моратинъ былъ не правъ, относясь съ пренебреженіемъ къ такимъ прекраснымъ поэтическимъ созданіямъ какъ старинный романсъ о Калайносѣ; равнымъ образомъ ошибался и Уэрта, утверждая, будто трагедія Расина Athalie пригодна только для представленія на сценѣ женскихъ институтовъ {N. F. Moratin, Desengano, p. 34.-- Huerta, Teatro Hespanol Pròlogo, p. 1 XXIX.}. Естественнымъ послѣдствіемъ такихъ увлеченій было появленіе новой партіи или новой литературной школы, которая старалась избѣжать крайностей двухъ предъидущихъ и соединить въ себѣ ихъ достоинства. Эта новая школа не оставалась равнодушной къ силѣ и великолѣпію слога старыхъ писателей временъ Филипповъ, но въ то же время оберегала себя отъ ихъ эксцентричностей, ихъ дурнаго вкуса и до нѣкоторой степени приспособлялась къ строгимъ законамъ литературной критики господствовавшей тогда на континентѣ Европы. Школа эта появилась въ Саламанкѣ въ концѣ царствованія Карла III и въ началѣ царствованія Карла IV. Настоящимъ ея основателемъ былъ Мелендесъ. Вальдесъ, родившійся въ Эстремадурѣ въ 1754 г., и восемнадцати лѣтъ отъ роду отправившійся учиться въ Саламанку. Если Вальдёсъ и не оставался въ Саламанкѣ много лѣтъ, все-же онъ провелъ тамъ самые счастливые, самые лучшіе годы своей жизни {Предподаваніе въ садаманкскомъ университетѣ было значительно улучшенокъ тому времени, когда явился туда Мелендесъ. Но въ общемъ все еще господствовалъ сильный застой и требовалось еще искоренить много печальныхъ злоупотребленій.}. Писать стихи онъ началъ рано и въ духѣ гонгоризма. Сперва онъ подражалъ Лобо,-- писателю, котораго въ то время еще высоко цѣнили. Но вскорѣ онъ подпалъ подъ вліяніе Моратина и его мадритскихъ друзей, всячески возстававшихъ противъ современной имъ порчи литературнаго вкуса. По счастливой случайности, Кадахальсо, только что покинувшій собранія Фонды Св. Себастіана, пріѣхалъ въ Саламанку. Съ свойственной ему проницательностью онъ не замедлилъ открыть въ юношѣ талантъ еще остававшійся тайной для самого обладателя. Онъ поселилъ Мелендеса у себя въ домѣ, разъяснилъ ему достоинства и цѣну старинной испанской литературы и литературъ двухъ странъ Европы, и съ такимъ жаромъ, съ такой любовью посвятилъ себя развитію таланта своего молодаго друга, что впослѣдствіи часто, и не безъ основанія, говорили, что изъ всѣхъ произведеній Кадахальсо лучшимъ былъ Мелендёсъ. Около этого времени Мелендёсъ сблизился съ Иглесіасомъ и Гонзалесомъ, а черезъ послѣдняго сдружился и съ Ховелльяносомъ -- могучій умъ котораго не замедлилъ оказать на него съ первыхъ дней знакомства сильное и спасительное вліяніе.
   Первый литературный успѣхъ Вальдеса относится къ 1780 году, когда онъ былъ удостоенъ преміи, назначенной испанской Академіей за лучшую эклогу. Самымъ опаснымъ соперникомъ его былъ Иріарте, старшій его нѣсколькими годами и уже пользовавшійся извѣстностью при дворѣ и въ Мадритѣ. Читая стихотвореніе Иріарте въ похвалу сельской жизни, сразу видишь, что оно написано человѣкомъ, которому видимо надоѣла жизнь городская и который выражаетъ свои чувства въ холодномъ декламаторскомъ стилѣ старинныхъ испанскихъ пасторалей. Наоборотъ стихотвореніе Мелендеса дышетъ свѣжестью полей и какъ выразился одинъ изъ присуждавшихъ премію -- отъ него отдаетъ ароматомъ полеваго тмина. Если не по оригинальности и силѣ, то по нѣжности и граціи это было возвращеніе къ тону Гарсильясо,-- тону, который не былъ слышенъ въ Испаніи уже около столѣтія. На основаніи всего этого первая премія была присуждена Вальдесу. Недовольный такимъ результатомъ конкурса, Иріарте выразилъ свое недовольство несправедливыми нападками на эклогу своего соперника. Публика впрочемъ высказалась за Академію, рѣшеніе которой съ тѣхъ поръ ни разу и не вызывало протеста {"Olia toda a tomilla" -- было точное выраженіе Донъ Антоніо де Тавиры объ эклогѣ Вальдеса. Уклога соперника Вальдеса,-- Иріарте, озаглавленная "La Felicidad de la Vida del Campo", была напечатана Академіей въ томъ же форматѣ и въ той же типографіи Ибарро, какъ и эклога Вальдеса, но подъ псевдонимомъ Francisco Agustin de Cisneros. Единственный упрекъ, которому подверглась эклога Мелендеса, состоялъ въ томъ, что она была написана не на деревенскую жизнь, -- "vida del campo",-- какъ того требовала академическая тема, а на пастушескую. какъ будто послѣдняя не заключается въ первой. Pnigblanch, Opnsculas, Tom. II, p. 465.}.
   Черезъ годъ Мелендесъ отправился въ Мадритъ. Онъ самымъ радушнымъ образомъ былъ принятъ Ховелльяносомъ и его друзьями, и удостоился новыхъ почестей отъ Академіи Св. Фердинанда за свою оду Во славу изящныхъ искусствъ (A la gloria en las Artes), культивировать которыя составляло главную задачу Академіи. Не смотря на всѣ эти почести Мелендеса по прежнему тянуло къ своему старому, поэтическому убѣжищу на берегахъ Тормеса. Получивши каѳедру классической филологіи въ Саламанкѣ, онъ съ радостью вернулся туда и посвятилъ себя исполненію своихъ скромныхъ обязанностей преподавателя.
   Въ 1784 году, по приглашенію Ховелльяноса, онъ пріѣхалъ въ Мадритъ, чтобы принять участіе въ состязаніи на премію, назначенную этимъ городомъ за лучшую комедію, и написалъ свою Свадьбу Камачо. Но въ его талантѣ не было ничего драматическаго, и хотя судьи подали голоса за него, но къ великому огорченію его покровителя публика, присутствовавшая при исполненіи пьесы на сценѣ, не подтвердила этого примѣра своимъ сочувствіемъ.
   Спустя годъ онъ поправилъ эту неудачу, издавши небольшой томъ стихотвореній, по преимуществу лирическаго пастушескаго содержанія. Почти всѣ они написаны чисто національными короткими стихами,-- и проникнуты нѣжностью и глубокимъ поэтическимъ чувствомъ. Заключающіяся въ этомъ числѣ анакреонтическія стихотворенія Вальдеса манерой своей напоминаютъ Вилльегаса, но въ нихъ больше философскэго духа и нѣжности. Что касается романсовъ,-- родъ поэзіи, не менѣе соотвѣтствовавшій его таланту, -- то если въ нихъ не хватаетъ энергіи, свойственной стариннымъ испанскимъ романсамъ, но за то они отличаются граціей, игривостью и отдѣлкой формы, свойственнымъ позднѣйшимъ эпохамъ національной поэзіи, когда народная лира перестала издавать звуки свѣжіе и оригинальные. Въ маленькомъ томѣ, о которомъ идетъ рѣчь, всюду замѣтны слѣды живаго воображенія и мѣткой наблюдательности^ это доказывается роскошными и вѣрными описаніями картинъ природы и живо схваченными чертами сердца человѣческаго въ самыхъ нѣжныхъ и самыхъ правдивыхъ его проявленіяхъ. Въ самомъ дѣлѣ эта книжка была однимъ изъ лучшихъ проявленій поэтическаго генія Испаніи, съ тѣхъ поръ какъ погасли великіе свѣточи испанской литературы XVI и XVII вѣковъ. Не мудрено поэтому, что она была встрѣчена всеобщимъ энтузіазмомъ, не только въ силу своихъ собственныхъ достоинствъ, но и потому еще, что она являлась давно желанной зарей болѣе яркаго дня.
   Мелендесъ не умѣлъ, какъ слѣдуетъ, воспользоваться своимъ успѣхомъ. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ онъ привыкъ проводить свои каникулы въ столицѣ, гдѣ многія высокопоставленныя лица удостоивали его своего расположенія. Достигнувши такимъ образомъ значительно извѣстности и почета, онъ обратился къ своимъ вліятельнымъ друзьямъ съ просьбой добыть ему мѣсто на государственной службѣ. Это была старая, исконная слабость кастильскаго характера, мѣшавшая ему и другимъ зараженнымъ ею разсмотрѣть, насколько подобная служба вредитъ нравственной самостоятельности человѣка. Къ несчастію желаніе Мелендеса исполнилось. Въ 1789 г. онъ получилъ мѣсто судьи въ одномъ изъ судовъ Сарагоссы, а въ 1791 г. занялъ высокую и почетную должность въ городскомъ управленіи Вальядолида. Такимъ образомъ онъ болѣе или менѣе связалъ себя съ правительствомъ, въ которомъ, во времена владычества принца Мира, каждый чиновникъ былъ въ извѣстныхъ отношеніяхъ его орудіемъ {Въ предисловіи, написанномъ Мелендесомъ къ своимъ сочиненіямъ за восемнадцать мѣсяцевъ до смерти, сказываются несомнѣнно скорбь и страданія: "Yo, desde el dia que dexé la quietud de mi Catedra y mi universidad, no he hallado por de quiera sino cuestas, precipicios y abismos en que me he visto ciego у despeñado", p. IX.}.
   Мелендесъ не пренебрегалъ однако своими любимыми занятіями. Онъ старательно и умѣло исполнялъ служебныя обязанности, но поэзія все-таки оставалась его первой любовью и онъ ежедневно посвящалъ ей по нѣскольку часовъ тайнаго и глубоко-преданнаго служенія. Въ 1797 г. онъ выпустилъ въ свѣтъ новое изданіе своихъ сочиненій, вдвое обширнѣе перваго, посвятивъ его временщику, раздавателю всѣхъ благъ въ странѣ, управляемой имъ такъ плохо. Изданіе имѣло успѣхъ. Вошедшія туда новыя вещи Мелендеса отличались болѣе серьезнымъ характеромъ, имѣли болѣе философскую окраску, чѣмъ его первые лирическіе или пасторальные опыты и носили на себѣ слѣды несомнѣннаго вліянія литературъ англійской и нѣмецкой. Не смотря на это, они все-таки не были шагомъ впередъ. Безъ сомнѣнія Мелендесъ пришелъ къ мысли, что въ эпоху страшныхъ, государственныхъ переворотовъ, гибели царствъ и соціальныхъ потрясеній, и поэзія, оставивъ обычныя поэтическія темы, должна принять болѣе возвышенный и торжественный тонъ. Съ своей стороны онъ сдѣлалъ попытку достигнуть этой высокой цѣли. Раза два онъ смиренно сознается, что не считаетъ себя на высотѣ та кого призванія. Тѣмъ не менѣе, его ода: къ Зимѣ, какъ времени года, располагающаго къ размышленіямъ,-- доказываетъ, что онъ усердно читалъ Томпсона,-- а его оды къ Истинѣ и На присутствіе Бога въ Его дѣлахъ вполнѣ достойны своихъ возвышенныхъ темъ. Хороши также нѣкоторыя изъ его философскихъ посланій, особенно посланіе къ Ховелльяносу и принцу Мира. Въ своихъ Canciones онъ старается подражать Петраркѣ. Менѣе удалась ему эпическая поэма Паденіе Люцифера, явно навѣянная Мильтономъ {Не знаю, была ли Caidade Luzbel написана на премію, назначенную испанской академіей въ 1785 г. за лучшую изъ поэмъ на этотъ сюжетъ, и притомъ въ объемѣ не болѣе сотни осьмистрочныхъ стансовъ: но у меня есть другое, весьма слабое произведеніе, съ тѣмъ же заглавіемъ, авторомъ котораго былъ Мануэль Пересъ Вальдеррабано (Palencia, 1786, 12-mo). Это послѣднее писано на премію и, подобно одѣ Мелендеса, удовлетворяетъ всѣмъ условіямъ конкурса. Слѣдуетъ замѣтить, что француженка, М-elle de Bouvillé, издавшая въ Мадритѣ, въ 1786 г. курьезную брошюру объ испанской литературѣ, горько жалуется на то, что премія никому не была присуждена. Criticas Reflexioues, ec., 4-to, pp. 29.}. Въ итогѣ, -- попытки Мелендеса придать испанской поэзіи новый характеръ, -- характеръ нравоучительный и, до нѣкоторой степени, даже философскій, къ чему и побуждалъ Мелендеса Ховелльяносъ, если ничего и не прибавили къ солидной и прочной репутаціи вашего автора, то ни въ какомъ случаѣ не уменьшили ее. Энергическая сжатость и философская точность, необходимыя для подобнаго рода произведеній, совершенно чужды порывистому духу стараго кастильскаго стихотворства и съ трудомъ совмѣщаются съ покорной, религіозной вѣрой, представляющей собою одинъ изъ важнѣйшихъ элементовъ національнаго характера испанцевъ. Въ этомъ отношеніи у Мелендеса было немного послѣдователей.
   Выше было замѣчено, что новое изданіе его сочиненій имѣло успѣхъ. Принцъ Мира былъ польщенъ тѣмъ, что говорилось о немъ, и выхлопоталъ Мелендесу видную должность при дворѣ. Это обстоятельство заставило поэта переѣхать въ Мадритъ, гдѣ его другъ Ховелльяносъ былъ уже первымъ министромъ. При подобныхъ условіяхъ положеніе Мелендеса могло считаться однимъ изъ самыхъ пріятныхъ и счастливыхъ, и будущее, казалось, открывало передъ нимъ длинную перспективу почестей и славы. Но уже въ слѣдующемъ году благородный и мудрый государственный дѣятель, на котораго и помимо Мелендеса было возложено такъ много надеждъ, палъ съ высоты своей власти и, по старому обычаю практиковавшемуся въ испанской монархіи, паденіе его увлекло за собой и его политическихъ друзей. Сначала Мелендесъ былъ сосланъ въ Медину дель Кампо, а потомъ въ Замору. Въ 1802 году впрочемъ строгость его преслѣдователей смягчилась; ему позволено было вернуться въ Саламанку, -- мѣсто его первыхъ удачъ, счастія и славы.
   Но вернулся онъ печальный и упавшій духомъ,-- безъ расположенія къ поэтическимъ трудамъ, безъ спокойствія душевнаго, необходимаго для успѣшныхъ занятій поэзіей. Прошло шесть унылыхъ лѣтъ. Въ Аранхуэсѣ вспыхнула революція и Мелендесъ снова получилъ свободу. Онъ поспѣшилъ возвратиться въ Мадритъ. но было слишкомъ поздно. Король находился уже въ Байоннѣ, а столица находилась въ рукахъ французовъ. Къ несчастію, онъ примкнулъ къ новому правительству Жозефа Бонапарта и долженъ былъ раздѣлить его судьбу. Однажды онъ едва не былъ разстрѣлянъ возставшимъ населеніемъ Овіедо, куда онъ былъ посланъ съ какимъ-то порученіемъ. Въ другой разъ въ Саламанкѣ, его домъ былъ разграбленъ и драгоцѣнная библіотека уничтожена приверженцами той самой французской партіи, интересамъ которой онъ служилъ. Наконецъ, когда все было потеряно, онъ рѣшился бѣжать. Переходя границу, онъ преклонилъ колѣни, поцѣловалъ послѣдній клочекъ земли, который еще могъ назваться Испаніей, и когда почва Бидассоа принимала его слезы, онъ воскликнулъ полный отчаянія: "Никогда больше нога моя не ступитъ на землю дорогой родины!" -- печальное, но сбывшееся пророчество. Въ самомъ дѣлѣ, проживши четыре года изгнанникомъ на югѣ Франціи, Мелендесъ умеръ въ Монпелье, 24 мая, 1817 г., въ нищетѣ и страданіяхъ {По мнѣнію врача, лѣчившаго Мелендеза, смерть его была причинена исключительнымъ употребленіямъ растительной пищи, ибо у него не хватало средствъ купить себѣ что нибудь болѣе питательное. Та же бѣдность была причиной заброшенности и неизвѣстности его могилы. Лишь съ большимъ трудомъ герцогу де Фріасу и поэту Д. Хуану Никасіо Галлего удалось въ 1828 г. отыскать бренные остатки Мелендеса и дать имъ болѣе достойный пріютъ на одномъ изъ главныхъ кладбищъ Монпелье, гдѣ они и воздвигли ему достойный памятникъ. (Semanario Pintoresco, 1839, рр. 331--333);-- по истинѣ печальная и горькая судьба! Этотъ запоздалый памятникъ хоть отчасти загладилъ горькій упрекъ, брошенный своей родинѣ Гомесомъ де Ортега, ботаникомъ, написавшимъ эпиграму въ греческомъ смыслѣ на Мелендеса, оканчивающуюся словами:
   
   -- Interea, lieu! Patriam pudet monumenta doloris
   Communis, tali nulla sacrasse viro.
   Carmina, Matriti, 1817, p. 112.}.
   Существенной утѣхой тяжелыхъ дней изгнанія было для Мелендеса приготовленіе окончательнаго изданія всего имъ написаннаго съ измѣненіями и добавленіями. Изданіе это вышло въ свѣтъ въ 1820 году и легло въ основу всѣхъ послѣдующихъ изданій. Какъ въ прежнихъ изданіяхъ своихъ произведеній, такъ и въ послѣднемъ собраніи ихъ, Мелендесъ не является ни первокласснымъ поэтическимъ геніемъ, ни даже особенно гибкимъ и разнообразнымъ талантомъ, но это во всякомъ случаѣ талантъ въ высшей степени симпатичный и отзывчивый: Смотря по требованіямъ сюжета онъ можетъ быть то нѣженъ и граціозенъ, то величавъ и могучъ. Лучшія изъ его произведеній далеко оставляютъ за собой поэтическія созданія Монтіано и даже Моратина -- Отца. Въ нихъ больше кастильскаго духа и больше живаго чувства. Равнымъ образомъ и стиль его болѣе своеобразенъ и несомнѣнно способствовалъ установленію поэтической манеры, съ тѣхъ поръ господствующей въ Испаніи. По временамъ слогъ его пестрятъ галлицизмы,-- большая часть которыхъ впрочемъ получила въ настоящее время право гражданства въ испанской поэзіи, но чаще Мелендесъ вызываетъ къ жизни забытые обороты и старинныя слова, которыми онъ увеличилъ богатства испанскаго языка. Въ общемъ нужно замѣтить, что стихъ Мелендеса не только плавенъ и гибокъ, но и чрезвычайно соотвѣтствуетъ избраннымъ имъ сюжетамъ. При разсмотрѣніи всего имъ написаннаго и вліянія его на другихъ, -- приходишь къ несомнѣнному выводу, что онъ былъ способенъ больше чѣмъ кто либо изъ испанскихъ писателей за цѣлыхъ сто лѣтъ образовать новую школу и дать новое направленіе испанской поэзіи. Въ особенности это приходитъ въ голову, когда читаешь небольшую книжку стихотвореній, написанныхъ имъ въ юности, когда онъ былъ неизвѣстенъ при дворѣ и не предчувствовалъ переворотовъ, долженствовавшихъ впослѣдствіи разбить его жизнь {Juan Melendez Valdés, "Poesias", Madrid, 1785, 12-mo; 1797, 3 tom. 18-mo;. 1820, 4 torn, 18-mo; послѣднее изъ этихъ изданій заключаетъ въ себѣ біографію автора, написанную Кинтаной, (Puybusque, Tom. II. р. 496). Кинтана говоритъ, что одновременно съ первымъ изданіемъ маленькаго тома стихотвореній, вышедшимъ въ свѣтъ въ 1785 г., появилось сразу три контрафакціи -- такъ велика была популярность Мелендеса въ самомъ началѣ его поэтическаго творчества. Первый томъ сочиненій Эрмосильи "luicio Critico de los Principales Poetas Españoles de la Ultima Era", Paris, 1840, 2 tom. 12-mo, содержитъ въ себѣ столь строгую критику стихотвореній Мелендеса, что я даже затрудняюсь уяснить себѣ ея мотивы. Отзывъ Мартинеса де ла Розы, въ примѣчаніяхъ къ его "Poética", гораздо справедливѣе и основательнѣе. Мелендесъ тщательно отдѣлывалъ и исправлялъ свои стихотворенія; иногда онъ даже былъ слишкомъ строгъ къ себѣ въ этомъ отношеніи. Чтобы убѣдиться въ этомъ, достаточно сравнить нѣкоторыя изъ его стихотвореній въ изданіи 1785 года и въ изданіи 1820 года.
   Немного спустя послѣ смерти Мелендеса, издано было нѣсколько его рѣчей и разсужденій, въ "Continnacion del Almacen de frutos literarios", (Madrid, 1818, 4-to. Tom. I. Позже, въ 1821 г., они были вновь изданы небольшой книжкой, подъ заглавіемъ "Discursos foreuses". Половина изъ нихъ (ихъ всего десять) обвинительныя рѣчи, произнесенныя имъ по крупнымъ уголовнымъ дѣламъ въ то время, когда онъ былъ Fiscal de Corte. Остальныя пять -- разсужденія или рѣчи, произнесенныя въ литературныхъ собраніяхъ. Объ однихъ можно сказать, что они дышатъ истиннымъ краснорѣчіемъ; о другихъ, что они проникнуты благородствомъ, возвышенностью стремленій, достойныхъ ученика Ховелльяноса. Недостатокъ у нихъ одинъ -- французскій складъ рѣчи, довольно замѣтный въ его стихотвореніяхъ и еще больше -- въ его прозѣ. Проза Мелендеса при нѣкоторой несомнѣнной изысканности все таки граціозна и увлекательна.}.
   Старшій Мелендеса годами, отчасти испытавшій на себѣ вліяніе его и Кадахальсо, изъ которыхъ послѣдній въ свою очередь оказалъ вліяніе на ихъ обоихъ, былъ о. Діего Гонзалесъ. Скромный августинскій монахъ, онъ часть жизни провелъ въ исполненіи своихъ религіозныхъ обязанностей въ Саламанкѣ, гдѣ и сошелся очень близко съ поэтами новой школы; потомъ жилъ въ Севильѣ, гдѣ подружился съ Ховелльяносомъ, и наконецъ въ Мадритѣ, гдѣ и умеръ въ 1794 году, около 60 лѣтъ отъ роду, искренне оплаканный всѣми благородными сердцами того времени. Какъ поэтъ, Діего Гонзалесъ былъ тѣснѣе Мелендеса связанъ съ старой кастильской школой. Онъ выбралъ себѣ образцомъ лучшаго поэта этой школы Луиса де Леона и подражалъ послѣднему такъ усердно, что въ его одахъ и переложеніяхъ псалмовъ намъ будто слышатся торжественные и мощные звуки лиры его великаго учителя. Впрочемъ наиболѣе популярными произведеніями Гонзалеса считаются его легкія игривыя, каковы El murciléago a le voso, выдержавшій много изданій, его стихотвореніе Къ одной дамѣ обжегшей свой пальчикъ и тому подобныя бездѣлки, доказывающія, что онъ въ совершенствѣ владѣлъ своеобразными красотами старокастильскаго языка. Кромѣ того онъ началъ дидактическую поэму О четырехъ возрастахъ человѣка, съ остроумнѣйшимъ посвященіемъ Ховелльяносу, которая такъ и осталась недоконченной. О своихъ стихотвореніяхъ, весьма распространенныхъ и ходившихъ при его жизни во множествѣ списковъ онъ до того мало заботился что, послѣ его смерти, они не безъ труда были собраны и изданы его близкимъ другомъ, Д. Хуаномъ Фернандесомъ {"Poesias de М. T. Diego de Gonzalez", Madrid, 1812, 12-mo. Гонзалесъ былъ родомъ изъ Сыодадъ-Родриго и родился въ 1733 г. Еслибы онъ не отличался такой скромностью и не находился бы въ такихъ близкихъ сношеніяхъ съ Ховелльяносомъ и Мелендесомъ, мы, можетъ быть, имѣли бы теперь наряду съ новой Саламанкской школой, новую Севильскую.}.
   Остальные поэты, къ которымъ нужно причислить Форнера, Иглесіаса и СіеяФуэгоса, гораздо болѣе Гонзалеса подпали подъ вліяніе Саламанкской школы. Подобно Мелендесу, Форнеръ родился въ Эстремадурѣ; молодые люди подружились въ Саламанкѣ, гдѣ оба окончили университетскій курсъ. Въ своихъ критическихъ взглядахъ Форнеръ замѣтно склоняется къ болѣе строгой французской школѣ, какъ это видно отчасти изъ его сатиры О недостаткахъ Кастильской поэзіи, получившей академическую премію въ 1782 году,-- отчасти изъ его полемики съ Уэртою относительно состоянія испанскаго театра. Но въ своихъ поэтическихъ произведеніяхъ Форверъ нерѣдко выступаетъ изъ рамокъ своей теоріи. Въ послѣдніе же годы своей жизни когда онъ былъ судьей въ Севильѣ, и изучалъ Эрреру, Ріоху и другихъ старыхъ писателей, уроженцевъ Андалузіи, онъ смѣлѣе примкнулъ къ національной школѣ и ближе приблизился къ спокойной и нѣсколько суровой манерѣ Гонзалеса. Къ несчастію, его обремененная заботами жизнь была слишкомъ коротка. Форнеръ умеръ въ 1797 году, едва достигши сорока одного года. Если не считать его прозаическихъ сочиненій,-- изъ которыхъ лучшее его мастерская защита литературной репутаціи Испаніи противъ обидныхъ инсинуацій иностранцевъ -- то онъ оставилъ міру мало доказательствъ тѣхъ способностей, которыми былъ такъ щедро одаренъ отъ природы и того несомнѣннаго вліянія, которымъ онъ пользовался {Juan Pablo Forner, "Oracion Apologética por la España y su Mérito Lit." 1786, 12-mo. Къ книгѣ приложена посвященная тому же вопросу очень хорошая рѣчь на французскомъ языкѣ аббата Денина, произнесенная имъ передъ берлинское академіей, отчасти по внушенію Фридриха II. Полемическія и критическія статьи Форнера появлялись въ свѣтъ подъ псевдонимами Tomé Сесіаі, Varas, Bartolo и др. стихотворенія его вошли въ "Biblioteca de Mendivil y Silvela", (Burdeos, 1819, 4 tom., 8-vo), и въ четвертый томъ сборника Кинтаны "Poesias Selectas". Въ 1843 г. Д. Луисъ Виллануэва началъ было выпускать въ свѣтъ полное собраніе его сочиненій, которое остановилось на первомъ томѣ. (Madrid, 1843, 8-vo). Въ перечнѣ его сочиненій, приводимыхъ въ этомъ томѣ (стр. 33) и сдѣланномъ самимъ Форнеромъ, не упомянута принадлежащая ему "La Escuela de la Amistad, 6 el Filosofo Enamorado", (Madrid, 1796), въ трехъ актахъ, написанная стариннымъ короткимъ стихомъ съ ассонансами, (L. F. Moratin, Obras, Tom. IV, p. Іхххи). По свидѣтельству "Biographie Universelle" пьеса выдержала восемнадцать представленій. Не смотря на это, она очень безцвѣтна и скучна. Его "Огасіоп" подвергалась нападкамъ со стороны неизвѣстнаго критика, скрывшаго себя подъ псевдонимомъ Хосе Кончудо въ "Carta al Autoi' de la Огасіои Apologética", (Madrid, 1787,18-mo), а въ защиту ея была помѣщена статья въ "Antisofiema", подписанная иниціалами E. С. V, (Madrid, 1787, 18-mo). Обѣ статьи не важны и представляли интересъ развѣ для своихъ авторовъ.}.
   Иглесіасъ жилъ на свѣтѣ еще меньше, но, въ нѣкоторомъ отношеніи, былъ счастливѣе Форнера. Родился онъ въ Саламанкѣ и тамъ же получилъ образованіе при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ. Приведенный въ негодованіе упадкомъ нравственности въ родномъ городѣ, онъ прежде всего попробовалъ свои силы въ сатирѣ; потомъ писалъ романсы, апологи, эпиграммы и особенно полунаивныя и полунасмѣшливыя letrillas (посланія), въ которыхъ онъ достигъ блестящаго успѣха. Но, сдѣлавшись приходскимъ священникомъ, онъ пришелъ къ мысли, что подобнаго рода легкія произведенія не могутъ быть хорошимъ назиданіемъ для его паствы. Тогда онъ посвятилъ себя болѣе серьезнымъ трудамъ и сталъ писать романсы, эклоги и сильвы въ стилѣ Мелендеса. Издалъ онъ также и дидактическую поэму религіознаго содержанія. Не смотря на то, что эти сочиненія были результатомъ стремленія автора къ самымъ похвальнымъ цѣлямъ, что они написаны тѣмъ правильнымъ, чистымъ слогомъ, который составлялъ одно изъ главныхъ достоинствъ его, какъ писателя, ни одно изъ нихъ не было продуктомъ инстинктивныхъ порывовъ его духа, ни одно не увеличило его славы. Это выяснилось тотчасъ же послѣ смерти Иглесіаса (онъ умеръ въ 1791 году, на тридцать восьмомъ году жизни). Сочиненія его были собраны и изданы въ двухъ томахъ: въ одномъ -- болѣе серьезныя стихотворенія, въ другомъ -- сатиры. Рѣшеніе публики сказалось тотчасъ же. Его легкія и даже слишкомъ игривыя стихотворенія были признаны подражаніями Кеведо и сдѣлались любимцами публики; тогда какъ серьезныя стихотворенія показались страшно скучными и скоро перестали находить читателей {"Poesias de Don Josef Iglesias de la, Casa", Salamanca, 1798, 2 tom. 18-mo, второе изданіе, запрещенное инквизиціей, см. Index Expurg, 1805, p. 27. Лучшія изданія -- барселонское, 1820 г., и парижское, 1821 г. Есть и еще нѣсколько изданій, въ томъ числѣ -- 1840 года, въ четырехъ маленькихъ томикахъ, изъ которыхъ послѣдній заключаетъ въ себѣ много стихотвореній, дотолѣ не изданныхъ и, можетъ быть, даже подложныхъ.}.
   Сіенфуэгосъ, бывшій десятью годами моложе Мелендеса, оказался болѣе послушнымъ ученикомъ его, чѣмъ два упомянутыхъ нами сейчасъ поэта. Но ему довелось жить въ тяжелыя для его родины времена и карьера его, обѣщавшая сдѣлаться блестящей, была прервана событіями, сократившими его жизнь. Въ 1798 г. онъ выпустилъ въ свѣтъ собраніе своихъ стихотвореній; смѣшанный ихъ отдѣлъ состоитъ изъ анакреонтическихъ стихотвореній, одъ, романсовъ, посланій и элегій, свидѣтельствующихъ о несомнѣнномъ талантѣ автора и его страстной натурѣ; если чѣмъ они грѣшатъ, то развѣ избыткомъ сантиментальности и желаніемъ подражать метафизическому и философскому роду поэзіи, который будто бы требовался духомъ времени,-- два недостатка, въ которые Сіенфуэгосъ впалъ отчасти по примѣру своего друга и учителя Мелендеса, долго бывшаго для него образцомъ въ стѣнахъ Саламанки, отъ которыхъ онъ въ силу своего рѣшительнаго и мужественнаго характера вѣроятно со временемъ съумѣлъ бы себя избавить.
   Успѣхъ, встрѣтившій его книгу, помогъ ему сдѣлаться редакторомъ правительственной газеты (Gaceta de Мadrid), и когда французскія войска въ 1808 г. наводнили столицу, онъ мужественно остался на своемъ посту, рѣшившись выполнить до конца свои обязанности по отношенію къ родинѣ. Мюратъ, командовавшій французскими войсками, занявшими Мадритъ, сначала пробовалъ привлечь Сіенфуэгоса на свою сторону или хоть запугать его, но ни то, ни другое ему не удалось и онъ присудилъ поэта къ смерти. Приговоръ этотъ былъ бы непремѣнно приведенъ въ исполненіе, такъ какъ Сіенфуэгосъ не соглашался ни на малѣйшую уступку французамъ, но его друзья вмѣшались въ дѣло и добились замѣны казни высылкой во Францію. Смягченіе это не было впрочемъ большой милостью для поэта-патріота. Страданія на пути, въ качествѣ военноплѣннаго, скорбная необходимость оставить своихъ друзей въ рукахъ тѣхъ, кто едва не отнялъ жизни у него самого; перспектива долгаго изгнанія, среди враговъ, въ чуждой странѣ -- всего этого было слишкомъ много для его благороднаго патріотическаго сердца. Онъ умеръ въ іюлѣ 1809 года, сорока пяти лѣтъ, черезъ нѣсколько дней по прибытіи въ назначенное ему мѣсто изгнанія {"Obras Poétieas de Nicasio Alvarez de Cienfuegos", Madrid, 1816, 2 tom. 12-mo. Нельзя не пожалѣть о неологизмахъ и архаизмахъ его слога. Въ послѣднихъ, безъ достаточнаго основанія, обвиняли его учителя Мелендеса.}.
   Теперь намъ слѣдуетъ остановиться подробнѣе на личности писателя, о которомъ мы уже упоминали съ похвалами. Хотя онъ жизнь свою посвятилъ государственной службѣ, но въ то же время съ успѣхомъ занимался поэзіей и имѣлъ на саламанкскую школу вліяніе, которое нельзя пройти молчаніемъ въ исторіи литературы. Писатель этотъ никто иной, какъ Ховелльяносъ, умный администраторъ и министръ Карла IV, жертва постыдной слабости своего государя и еще болѣе постыдной мести одного изъ фаворитовъ -- временщиковъ. Родился онъ въ Тихонѣ, въ Астуріи, въ 1744 г. Съ самыхъ юныхъ лѣтъ въ Ховелльяносѣ сказалась та любовь къ умственной культурѣ и то нравственное величіе характера, которыми онъ отличался и въ другіе, болѣе зрѣлые возрасты жизни.
   Семья его на столько обладала средствами, что могла дать ему самое лучшее образованіе, какое только было возможно дать въ то время въ Испаніи. Первоначально его готовили къ высокимъ должностямъ въ церкви, его отправляли изучать философію, каноническое и гражданское право въ Овіедо, Авилу, Алкалу де Генаресъ и наконецъ Мадритъ. Но въ тотъ самый моментъ, когда онъ готовился сдѣлать безвозвратный шагъ, который навсегда оставилъ бы его въ лонѣ церкви,-- друзья его и главнымъ образомъ Хуанъ Аріасъ де Сааведра, видный государственый дѣятель, бывшій для Ховелльяноса вторымъ отцомъ, своимъ вліяніемъ измѣнили судьбу его. Слѣдуя ихъ совѣтамъ, молодой человѣкъ отправился въ Севилью, въ 1767 г., на должность судьи. Тамъ онъ пріобрѣлъ общую любовь и уваженіе своей гуманностью, безкорыстіемъ и горячимъ усердіемъ, съ которымъ онъ исполнялъ обязанности трудной и подчасъ непріятной службы. Въ то же время изученіе политической экономіи и основъ всякого законодательства расчищали ему путь къ высшимъ государственнымъ должностямъ, гдѣ онъ впослѣдствіи пріобрѣлъ такую почетную извѣстность. По природѣ своей Ховелльяносъ былъ расположенъ ко всему благородному и возвышенному. Въ Севильѣ онъ первый оцѣнилъ по достоинству Діего Гонзалеса и черезъ него вступилъ въ переписку съ Мелендесомъ, результатомъ которой было поэтическое посланіе Ховелльяноса къ его саламавкскимъ друзьямъ, гдѣ онъ побуждаетъ ихъ стремиться къ наиболѣе высокимъ задачамъ поэзіи. Другимъ результатомъ было сближеніе съ Мелендесомъ,-- весьма важное для молодой саламанкской школы, побудившее Ховелльяноса посвятить большую часть своихъ досуговъ горячо любимой имъ изящной литературѣ, отъ которой на нѣкоторое время отдалили его серьезныя государственныя занятія.
   По поводу одного случайнаго разговора, онъ написалъ въ Севильѣ комедію въ прозѣ El Delincuente Honrado (Достойный уваженія преступникъ), имѣвшую замѣчательный успѣхъ. Въ 1769 г. онъ окончилъ стихотворную трагедію Пелайо, напечатанную однако нѣсколькими годами позже. Затѣмъ результатомъ его отдыха отъ очень серьезныхъ занятій былъ рядъ менѣе обширныхъ поэтическихъ произведеній, то серьезныхъ, то шутливыхъ; черезъ 10 лѣтъ онъ покинулъ блестящую столицу Андалузіи, и его поэтическое посланіе къ севильскимъ друзьямъ доказываетъ, какъ глубоко онъ понималъ, что оставляетъ за собою самую счастливую эпоху своей жизни.
   Въ 1778 г. онъ былъ переведенъ въ Мадритъ на важную административную и придворную должность; здѣсь ему снова пришлось служить по уголовной юстиціи, отъ которой онъ былъ избавленъ во время своего пребыванія въ Севильѣ, Хотя обязанности этого рода вовсе не подходили къ его характеру, но онъ выполнялъ ихъ съ величайшей аккуратностью, находя облегченіе и утѣшеніе въ знакомствѣ съ такими людьми, какъ Кампоманесъ и Кабаррусъ. подобно ему посвятившими себя великому дѣлу возрожденія отечества Для поэзіи у Ховелльяноса оставалось теперь мало времени. Случайно ему пришлось заняться важными дѣлами Пауларскаго монастыря; нашъ поэтъ былъ пораженъ великолѣпіемъ окружающей обстановки и спокойной жизнью братіи и выразилъ свое поэтическое настроеніе въ посланіи къ Маріано Колумбу, потомку знаменитаго мореплавателя, открывшаго Америку.-- Это прекрасное стихотвореніе проникнуто величавою суровостью, навѣянной мѣстоположеніемъ монастыря и жаждой покоя, по которомъ давно томилась душа автора.
   Въ 1780 г. Ховелльяносъ получилъ повышеніе по службѣ; онъ былъ сдѣланъ членомъ Совѣта Орденовъ. Имѣя больше досуга, онъ могъ посвятить его болѣе важнымъ вопросамъ. О результатахъ его дѣятельности можно судить по его докладной запискѣ правительству относительно рыцарскихъ орденовъ, какъ военныхъ, такъ и духовныхъ, по составленному имъ для императорской коллегіи въ Калатравѣ плану преподаванія; по его трактату объ изученіи исторіи, которую онъ считалъ необходимой для науки нрава и тому подобныхъ работахъ, свидѣтельствующихъ, что онъ былъ превосходнымъ прозаическимъ писателемъ и первымъ въ королевствѣ государственнымъ дѣятелемъ, обладавшимъ дѣйствительно философскимъ складомъ ума.
   Въ то же время онъ охотно занимался изящной литературой и съ удовольствіемъ собиралъ вокругъ себя любимыхъ имъ поэтовъ и писателей {Любовь его къ живописи доказывается тѣмъ участіемъ, которое онъ принималъ въ работахъ Сеана Бермудеса и Понса и рѣчью имъ произнесенною передъ Академіей С. Фернандо въ Мадритѣ, въ 1784 г. См. Stirling's. Artists of Spain, 1848, Vol. III, p. 1387.}. Въ 1785 г. онъ написалъ нѣсколько шуточныхъ романсовъ по поводу театральной полемики между Уэртой, Иріарте и Форнеромъ; въ слѣдующемъ году онъ издалъ двѣ сатиры въ духѣ Ювенала, написанныя бѣлыми стихами, въ которыхъ онъ громилъ испорченные нравы того времени. Всѣ эти произведенія имѣли успѣхъ, въ особенности романсы, появившіеся въ печати гораздо позже, но давно ходившіе въ рукописи и вслѣдствіе этого возбудившіе еще большій интересъ. Общественные дѣятели подобнаго закала могли еще держаться при дворѣ Карла III, но пользоваться какимъ-либо расположеніемъ Карла IV они не могли. Въ 1790 году черезъ два года по восшествіи этого государя на престолъ, графъ де Кабаррусъ не только лишился власти, но и былъ брошенъ въ тюрьму. Ховелльяносъ же, не побоявшійся его защищать, былъ отправленъ въ Астурію, въ почетную ссылку, продолжавшуюся цѣлыхъ восемь лѣтъ. Но и въ опалѣ онъ также продолжалъ работать на пользу другихъ, какъ и во дни своей власти. Тотчасъ по прибытіи въ родной городъ, онъ съ свойственнымъ ему безкорыстнымъ усердіемъ занялся вопросами общественнаго благоустройства, тщательно сталъ изучать все, относящееся къ разработкѣ копей, къ путямъ сообщенія и въ особенности народному образованію. За этотъ періодъ своего вынужденнаго удаленія отъ дѣлъ, онъ подалъ правительству много записокъ по вопросамъ общаго благосостоянія. Онъ написалъ превосходный трактатъ объ общественныхъ увеселеніяхъ, изданный позже королевской Исторической Академіей, и составилъ также обстоятельное сочиненіе О законодательствѣ по отношенію ко земледѣлію,-- трудъ доставившій автору европейскую извѣстность и послужившій основой всему, что съ тѣхъ поръ было сдѣлано въ Испаніи по этому трудному вопросу.
   Въ 1797 г. графъ Кабаррусъ снова вошелъ въ милость герцога Годоя, прозваннаго Принцемъ Мира при дворѣ. Ховелльяносъ былъ возвращенъ изъ ссылки и сдѣланъ министромъ юстиціи. Но торжество его было очень непродолжительно. Годой по прежнему ненавидѣлъ возвышенныя стремленія человѣка, которому онъ неохотно удѣлилъ частицу своей власти. Въ 1798 г. Ховелльяносъ подъ благовиднымъ предлогомъ возвращенія къ прежнимъ обязанностямъ, былъ снова сосланъ въ горы Астуріи, которыя онъ подобно многимъ людямъ, тамъ родившимся, любилъ преувеличенною любовью, нисколько не стараясь скрывать ее.
   Но нерасположеніе завистливаго фаворита не удовольствовалось изгнаніемъ. Въ 1801 году, отчасти вслѣдствіе происковъ инквизиціи, главнымъ же образомъ изъ политическихъ причинъ, Ховелльяносъ былъ взятъ ночью въ своей постели; на зло всѣмъ законамъ и приличіямъ, его, какъ самаго зауряднаго преступника, провезли черезъ все королевство и изъ Барселоны отправили на Майорку. Тамъ его заключили сперва въ монастырѣ, потомъ въ крѣпости и содержали съ такой строгостью, что ему были воспрещены всякія сношенія съ друзьями и со всѣмъ внѣшнимъ міромъ. Онъ оставался въ заточеніи семь долгихъ лѣтъ, подвергаясь лишеніямъ и страданіямъ, которыя подточили его здоровье и разрушили его организмъ. Наконецъ пробилъ часъ отреченія и паденія его слабаго и неблагодарнаго государя; тогда по словамъ Соути въ его History of the Peninsular War, настало то, чего такъ давно желали Испанцы -- наказаніе Годоя и освобожденіе Ховелльяноса. Возвращенный изъ ссылки Ховелльяносъ былъ всюду встрѣченъ съ восторгомъ и уваженіемъ, соотвѣтственнымъ его громаднымъ заслугамъ и его незаслуженнымъ страданіямъ.
   Но болѣзни удручали его; въ силу этого онъ отказался служить даже въ рядахъ друзей, отдавшихся національному дѣлу. Съ негодованіемъ отвергъ онъ предложеніе вторгнувшихся въ Испанію Французовъ сдѣлаться однимъ изъ главныхъ министровъ при томъ новомъ порядкѣ вещей, который они надѣялись установить; удрученный скорбью, отправился онъ искать въ родныхъ горахъ желаннаго, покоя. Но не долго пришлось ему наслаждаться этимъ покоемъ, ибо лишь только въ Севильѣ организовалась народное правительство (Junta Central), какъ Астурія отправила его туда своимъ представителемъ; въ эти столь мрачные и отнимающіе бодрость духа моменты великой борьбы за самостоятельность отчизны, Ховелльяносъ проявилъ высокія качества своего ума и былъ руководителемъ собранія: когда же юнта была распущена, чего живѣйшимъ образомъ и желалъ Ховелльяносъ, онъ вернулся въ свою провинцію, сгибаясь подъ тяжестью лѣтъ, трудовъ и страданій, въ надеждѣ, что теперь ему можно будетъ опочить на родинѣ своей въ мирѣ.
   Но люди съ такимъ вліяніемъ, не могли въ то время быть оставленными въ покоѣ. Подобно другимъ дѣятелямъ этой смутной революціонной эпохи онъ былъ осыпанъ злостными нападками своихъ политическихъ противниковъ. Въ 1811 г. онъ побѣдоносно отвѣтилъ своимъ обвинителямъ я блистательно защитилъ свое управленіе Испаніей въ продолженіе двухъ послѣднихъ лѣтъ. Защита эта написана съ чистотой слога, изяществомъ и серьезностью, свойственными лучшей порѣ его авторской дѣятельности и съ такимъ проникнутымъ нравственнымъ энтузіазмомъ краснорѣчіемъ, до котораго онъ никогда прежде не возвышался. Подходя къ концу своего оправданія, равно замѣчательнаго и по скромности и по энергіи, онъ съ глубокой и вовсе нескрываемой горестью восклицаетъ:
   "И теперь, когда я уже готовъ отложить перо въ сторону, мною овладѣваетъ тайная грусть, которая кажется не разстанется со мной до конца дней моихъ; защищая себя, я не могъ не задѣть другихъ, и я боюсь, что теперь впервые въ моей жизни я наживу враговъ по моей собственной винѣ. Но, задѣтый за самую живую, чувствительную струну,-- струпу чести -- и не надѣясь, чтобы какая нибудь власть вступилась бы за нее, я поневолѣ принужденъ защищаться единственнымъ оружіемъ, находящимся въ моемъ распоряженіи -- моимъ перомъ. Трудно обращаться съ нимъ бережно, когда пишешь подъ вліяніемъ такой жгучей боли. Другой, болѣе опытный въ этомъ дѣлѣ, проявилъ бы болѣе искусства, нанесъ бы больше ранъ противникамъ и съумѣлъ бы лучше укрыть себя отъ ударовъ; я же, подвергшійся жестокому нападенію, вышелъ на борьбу одинъ, лишенный опыта, съ грудью, открытой вражескимъ ударамъ; желая защититься отъ настоящей опасности, я нисколько не позаботился обезопасить себя на будущее время отъ новыхъ нападеній. Въ пылу битвы я упустилъ изъ виду всѣ соображенія, которыя въ другое время считалъ бы для себя весьма существенными: уваженіе къ общественному мнѣнію, почтительное отношеніе къ высокопоставленнымъ лицамъ, личныя чувства дружбы, знакомства и привязанности -- все это уступило въ моей душѣ мѣсто любви къ справедливости и желанію видѣть торжество истины и невинности надъ завистью и клеветой. Простятъ ли мнѣ это и преслѣдователи мои, и люди отказавшіе мнѣ въ своей защитѣ? До этого мнѣ теперь мало дѣла; для меня наступило время равнодушія ко всякому осужденію, кромѣ осужденія со стороны людей честныхъ, любящихъ правду. Стоя на порогѣ могилы, одинокій, покинутый всѣми, не зная гдѣ приклонить голову, я могу думать только о славѣ и свободѣ моей родины и о томъ, чтобы сохранить репутацію человѣка, пріобрѣтенную во время служенія ей {"D. Gaspar de Jovellanos á sus compatriotas", (Coruna, 1811, 4-to), Тош I, pp. 154, 155.}.
   Въ то время, какъ краснорѣчивая самозащита Ховелльяноса выходила въ свѣтъ, французы внезапно вторглись въ Испанію и заняли его родной городъ, такъ что поэтъ вынужденъ былъ для безопасности поспѣшно сѣсть на первое попавшее ненадежное судно, хорошенько не зная даже, куда оно пойдетъ. Цѣлую недѣлю выносилъ онъ жестокую и непрерывную качку въ Бискайскомъ заливѣ пока его изнеможеннаго не высадили на берегъ въ маленькой гавани Веги. Но силы старика были истощены и по прошествіи двухъ дней онъ скончался 27-го ноября, 68 лѣтъ отъ роду.
   Во всѣхъ странахъ міра мало найдется людей такой высокой души и еще меньше,-- съ такимъ чистымъ и безупречнымъ нравственнымъ характеромъ. Все, что онъ ни дѣлалъ,-- дѣлалось имъ ради Испаніи, ради соотечественниковъ, служенію которыхъ онъ отдавалъ всего себя какъ во дни счастія такъ и во дни невзгодъ и страданій: это сказалось и въ его руководствѣ поэтической саламанкской школой, когда онъ убѣждалъ поэтовъ поднять тонъ ихъ творчества, и въ воинственномъ кликѣ его одъ, вдохновлявшихъ согражданъ къ борьбѣ за національную независимость, и въ его педагогическихъ совѣтахъ, посылаемыхъ имъ съ астурійскаго изгнанія и майоркскаго заключенія и наконецъ въ его служебной дѣятельности. Въ качествѣ министра при Карлѣ IV и главы временнаго правительства въ Севильѣ, ему пришлось жить въ эпоху великихъ потрясеній, но его нравственныя достоинства всегда стояли въ уровень съ выпадавшими на его долю испытаніями и когда онъ одиноко угасалъ въ бѣдной и грязноватой гостинницѣ, онъ имѣлъ право утѣшаться мыслью, что Испанія выйдетъ побѣдительницей изъ борьбы, имъ направляемой и считать себя въ глубинѣ сердца тѣмъ, чѣмъ впослѣдствіи кортесы торжественно объявили его передъ всѣмъ міромъ, то есть человѣкомъ оказавшимъ великія услуги родинѣ {"Coleccion de las Obras de Don Gaspar Melchior de Jovellanos", Madrid, 1830--1832, 7 tom. 8-vo. Ховелльяносу приписываютъ еще написанную высокопарнымъ слогомъ сатиру въ прозѣ на состояніе Испаніи при Карлѣ IV,-- которая была въ 1726 г. публично читана съ подмостковъ мадритскаго амфитеатра. Озаглавлена она въ подражаніе старинному крику римской черни "Panera et Circenses": Хлѣба и боя быковъ (Pan у Toros). Запрещенная при своемъ появленіи въ свѣтъ, она впослѣдствіи часто перепечатывалась. Произведеніе это замѣчательно еще тѣмъ, что было переведено на англійскій языкъ и напечано privatim на англійскомъ военномъ кораблѣ, стоявшемъ въ Средиземномъ морѣ. Но хотя оно всегда являлось въ свѣтъ съ именемъ Ховелльяноса, на самомъ дѣлѣ оно не принадлежитъ ему. Ховелльяносъ былъ очень хорошо знакомъ съ англійской литературой. Онъ перевелъ, не совсѣмъ впрочемъ безукоризненно, первую книгу "Потеряннаго рая". См. о немъ "Memorias de Jovellanos", Д. Агустина Сеана Бермудеса, (Madrid, 1814, 12-vo); біографію его помѣщенную въ концѣ полнаго его собранія сочиненій, "Vida de Lope de Véga", лорда Голланда, 1817, Tom. II, въ которой почтенный племянникъ Фокса отдаетъ должную дань справедливости Ховелльяносу; и наконецъ Llorente, Tom. II, р. 540 и Tom. IV р. 122, гдѣ вспоминаются позорныя преслѣдованія, которыхъ онъ былъ жертвой.
   Сочиненія Ховелльяноса, изданныя D. Condido Nocedal, вошли въ Biblioteca Hivadenevra; первые два тома ихъ появились въ 1858 и 1859 гг.}.
   Здѣсь кстати будетъ упомянуть объ одномъ историческомъ сочиненіи временъ Карла IV. Эта исторія испанскихъ открытій и завоеваній въ Америкѣ, написанная Хуаномъ Батистомъ Муньосомъ по послѣдовавшему въ 1779 г. спеціальному заказу Карла III. Но Муньосъ встрѣтилъ множество препятствій. Члены исторической королевской Академіи отнеслись недоброжелательно къ труду, по своей задачѣ прямо относившемуся къ области ихъ спеціальныхъ занятій. Когда первая часть труда Муньоса была окончена, академики, съ королевскаго дозволенія, подвергли ее своей критикѣ, медленность которой еще болѣе, чѣмъ ея строгость, могла помѣшать выходу его въ свѣтъ. Предѣлъ этимъ проволочкамъ былъ положенъ только благодаря рѣшительнымъ распоряженіямъ короля; въ силу его приказа первый томъ содержащій въ себѣ исторію открытій по 1500 годъ, вышелъ въ 1793 году. Но этотъ первый томъ былъ вмѣстѣ съ тѣмъ и послѣднимъ; ибо по смерти Муньоса, въ 1799 г., на пятьдесятъ четвертомъ году его жизни, не было ни одной попытки продолжать начатое имъ дѣло. Сочиненіе Муньоса дошло до насъ въ томъ видѣ, въ какомъ авторъ оставилъ его; это -- отрывокъ, написанный въ философскомъ духѣ,-- простымъ языкомъ, но не представляющій большаго значенія, потому что заключаетъ въ себѣ лишь незначительную часть всего назначеннаго къ обработки сюжета {"Historia del Nuevo Mundo, por Don juan Bautista Muiioz". Madrid, 1793, небольшое in-folio. См. Fuster, Bib. Tom. Up. 191, "Memoriae de la Academia de la Historia", tom. I p. 65; Похвальное слово Лебрихѣ ("El Elogio de Lebrija"), помѣщенное въ третьемъ томѣ "Записокъ Исторической Академіи"; защита своей "Historia" и два или три латинскихъ трактата -- вотъ все, что осталось намъ отъ Муньоса, за исключеніемъ его Исторіи. Муньосъ подвергся яростнымъ нападкамъ со стороны Don Francisco Iturri въ его критической статьѣ, напечатанной въ Мадритѣ, въ 1798 г., но помѣченной Римъ, 20-го августа, 1797 г. Главный упрекъ Муньосу состоялъ въ томъ, что мнѣнія его совпадаютъ съ мнѣніями, и и сказанными Роберстономъ, въ его "History of America" и De Pauw въ его "Recherches philosophiques". Хотя статья и хорошо написана, но автору ея рѣдко удается сбить Муньоса съ позиціи и самъ онъ въ большинствѣ случаевъ принужденъ отступать, не нанесши своему противнику большаго вреда.
   Нельзя также пройти молчаніемъ трудовъ Антоніо Рафаэля Менгса, изданныхъ на испанскомъ языкѣ его просвѣщеннымъ другомъ, Nicolas de Azára, посланникомъ Карла III при римскомъ дворѣ, при которомъ Менгсъ долго состоялъ въ качествѣ главнаго живописца. Труды эти хорошо написаны, хотя и носятъ отчасти на себѣ, какъ и слѣдовало ожидать, отпечатокъ германскаго духа. Они содержатъ въ себѣ дѣльныя разсужденія, какъ теоретическаго, такъ и практическаго характера объ искусствѣ, которому этотъ другъ Винкельманна посвятилъ себя съ такою настойчивостью и въ которомъ онъ достигъ такой почетной извѣстности. Онъ родился въ Ауссигѣ, въ Богеміи, въ 1728 г., и умеръ въ 1779 г. въ Римѣ. Онъ похороненъ въ изящномъ Пантеонѣ рядомъ съ Рафаэлемъ, которому при жизни онъ поклонялся и подражалъ. Его труды, изданные по приказанію испанскаго короля въ 1780 и 1797, in-4-to, были переведены на итальянскій, нѣмецкій, англійскій, французскій языки, и на этотъ послѣдній, повидимому, не разъ.}.
   Еще меньше значенія имѣетъ относящійся къ этой эпохѣ эпическій опытъ именно: героическая поэма Завоеванная Мексика, въ въ 26-ти книгахъ, заключающая въ себѣ около двадцати пяти тысячъ стиховъ. Начинается она требованіемъ Кортеса въ Тласкалѣ личной аудіенціи у Монтезумы, а кончается взятіемъ Мехики и плѣномъ Гуатимозина. Авторъ ея. Д. Хуанъ Эскоикисъ, былъ воспитателемъ принца астурійскаго Фердинанда и его совѣтникомъ во время смутъ въ Эскуріалѣ, Аранхуэзѣ и Байоннѣ; онъ отличался высокимъ благородствомъ характера,-- качество, которое возбудило противъ него мстительность Принца Мира, Карла IV, Бонапарта и наконецъ самого Фердинанда.
   Литературныя занятія Эскоикиса начались задолго до того печальнаго времени, когда прямота и возвышенность его характера сдѣлали его жертвой политическихъ преслѣдованій. Въ 1797 году онъ издалъ переводъ Ночныхъ Размышленій Юнга, а въ эпоху своего Французскаго плѣна, съ 1808 по 1814 г., онъ приготовилъ къ изданію испанскій переводъ Мильтонова "Потеряннаго Рая"", послѣдняя работа доказываетъ, что Эскоикисъ съ удовольствіемъ отдавался литературѣ и находилъ въ ней утѣху среди невзгодъ и лишеній. Его поэма о Мексикѣ издана впервые въ 1798 году. Онъ легче справляется съ эпической формой, чѣмъ всѣ героическіе поэты, которыми была столь изобильна эпоха Филипповъ, и вѣрнѣе выдерживаетъ эпическій тонъ благодаря обильному введенію сверхъестественнаго христіанскаго элемента, который съ успѣхомъ былъ впервые употребленъ Тассо. Впрочемъ, подобно имъ, и онъ не уберегся, чтобы не наполнить свою поэму холодными аллегоріями, слишкомъ сильно вліяющими на ходъ дѣйствія поэмы. Съ другой стороны, ни историческая вѣрность, ни единство плана, ни стройность частей не выкупаютъ небрежности автора по отношенію къ стихотворной формѣ, ни проникающей его поэму лѣтописной скуки. Исторія Антонія де Солиса гораздо интереснѣе и поэтичнѣе этой утомительной эпической поэмы, главнѣйшіе факты которой заимствованы именно у Солиса {"Mexico Conquistada, Poema Heroico, por Don Juan de Escoiquiz", Madrid, 1798, 3 tom. 8-vo. На сорокъ лѣтъ опередилъ попытку Эскопкиза другой, еще менѣе удачный, опытъ эпической поэмы на ту же тему, принадлежащій перу Франциско Руиса де Леона и озаглавленный "La Hernandia, Triunfos de la Fé" (Madrid, 1755, 4-to); въ этой поэмѣ около четырехъ сотъ страницъ и около тысячи шести сотъ осьмистрочныхъ стансовъ.
   Существуетъ критическій разборъ "Mexico Conquistada" Эскоикиса, (Critical Review, vol. XXXII, 1801, p. 513), который я склоненъ по внутреннимъ основаніямъ приписать Соути; въ немъ прекрасно разсказано содержаніе поэмы и весьма красиво переведена нѣкоторыя мѣста бѣлыми стихами. Въ сужденіи о поэмѣ авторъ взялъ довольно вѣрный тонъ, хотя вообще говоря онъ и высказываетъ больше симпатіи къ страданіямъ Индѣйцевъ чѣмъ уваженія къ "завоевателямъ". Три года спустя обстоятельство это вызвало отвѣтъ, подъ заглавіемъ "Exortacion Amistosa dirigida а ciertos Analistas Ingleses, por Don Inocencio Redondo", (1804, 12-mo, pp. 100),-- сочиненіе слабое, гдѣ претензіи Испанцевъ горячо защищаются, а завоеваніе Мексики оправдывается тѣмъ, что Мексиканцы были язычники. Самое странное то, что отвѣтъ на критическую статью Соути появился въ Толедо, гдѣ вѣроятно никто ее не читалъ, и въ то время, когда въ самой Англіи забыли о ней.}.
   Леандро Моратинъ, сынъ поэта, прославившагося въ царствованіе Карла Ш еще больнѣе страдалъ отъ современныхъ политическихъ неурядицъ, хотя это не помѣшало ему оказать большія услуги литературѣ. Наибольшаго успѣха онъ достигъ въ драмѣ и впослѣдствіи мы поговоримъ объ этомъ подробнѣе. Теперь же только замѣтимъ, что въ своихъ мелкихъ лирическихъ произведеніяхъ, онъ шелъ сначала по пути своего отца, но впослѣдствіи подпавъ подъ вліяніе Конти, итальянскаго писателя, долго жившаго въ Мадритѣ, онъ до того измѣнилъ свою поэтическую манеру, что его краткія лирическія стихотворенія, вполнѣ кастильскія по своему духу я содержанію отличаются совершенно итальянскою правильностію и изяществомъ, придающимъ ихъ формѣ извѣстную законченность.
   Это замѣчаніе особенно вѣрно по отношенію къ его одамъ и сонетамъ и поразительному хору душъ ветхозавѣтныхъ патріарховъ, ожидающихъ появленія Спасителя -- возвышенное произведеніе, проникнутое пламеннымъ энтузіазмомъ Луиса Гренадскаго, Съ другой стороны тщательно обработанные романсы Леандро Моратина, болѣе проникнуты національнымъ духомъ, чѣмъ всѣ остальныя произведенія этого автора. Но лучшее изъ всего имъ написаннаго -- это посланіе къ Ховелльяносу и ода на смерть историка Конде, въ которыхъ отражаются его личный характеръ и способная любить натура.
   Наиболѣе благопріятный свѣтъ бросаютъ на личность Моратина его отношенія къ Принцу Мира, представлявшія для него весьма нелегкую задачу. Этому дурному правителю онъ обязанъ былъ не только своей драматической карьерой, но и своимъ общественнымъ положеніемъ. Когда насталъ день возмездія и его покровитель подвергся заслуженной участи, Моратинъ, не смотря на преслѣдованія со стороны враговъ принца, не присоединилъ своего голоса къ нападкамъ на низвергнутаго временщика. Искренно и съ достоинствомъ говорилъ онъ: "я ему -- ни другъ, ни совѣтникъ, ни слуга, но всѣмъ, чего я достигъ -- я обязанъ ему, и хотя въ наше время въ модѣ извѣстнаго сорта практическая философія, научающая пользоваться благодѣяніями и не благодарить за нихъ, а при поворотѣ судьбы даже платить оскорбленіями за оказанныя милости, но я слишкомъ уважаю себя, чтобы дѣйствовать столь постыднымъ образомъ". Человѣку, проводившему въ своей жизни такія благородныя убѣжденія, нельзя было разсчитывать на карьеру въ царствованіе Фердинанда VII, и потому нечего удивляться, что почти весь послѣдній періодъ своей жизни Моратинъ волею или невольно провелъ въ чужихъ странахъ и умеръ въ бѣдности, въ изгнаніи {"Obras de L. F. Moratin", Madrid, 1830--31, четыре тома in-8о, въ шести частяхъ -- изданіе, приготовленное имъ самимъ и изданное послѣ его смерти Исторической Академіей. Жизнеописаніе Моратина помѣщено въ первомъ томѣ, а его смѣшанныя произведенія -- въ послѣднемъ. Здѣсь на стр. 335 находятся "Observaciones sobre el Principe de la Paz", а замѣтка объ отношеніяхъ его къ Конти -- на стр. 342. Хермосилья, въ первомъ томѣ своего "luicio critico" и т. д., осыпаетъ произведенія Моратина преувеличенными похвалами. Собраніе сочиненій Моратина занимаетъ второй томъ "Biblioteca de Autores Españoles, 1846; сюда между прочимъ вошли сочиненія, которыхъ нѣтъ въ академическомъ изданіи, но всѣ они ничтожны.}.
   Послѣднимъ изъ писателей эпохи Карла IV,-- изъ заслуживающимъ упоминанія былъ Кпитана. Подобно Ховелльяносу, Моратину и Эскоикису, онъ тоже много пострадалъ отъ пережитыхъ имъ революцій, но онъ пережилъ всѣхъ названныхъ авторовъ и окончилъ свой вѣкъ спокойно, въ глубокой старости, окруженный всеобщимъ почетомъ. Онъ былъ родомъ изъ Мадрита, родился въ 1772 году, но свое литературное образованіе получилъ въ Саламанкѣ, подъ руководствомъ Мелендеса и Сіенфуэгоса. Сначала онъ занимался юриспруденціей и началъ свою дѣловую карьеру въ столицѣ, благодаря дружбѣ и содѣйствію Ховелльяноса. Но сердце его не лежало къ юридическимъ занятіямъ; онъ сталъ увлекаться литературой; по вечерамъ у него постоянно собирался кружокъ интеллигентныхъ друзей, и скоро увлеченіе Кинтаны перешло въ настоящую страсть. Въ 1801 г. онъ рѣшился напечатать свою трагедію Герцогъ Визео, написанную въ подраженіе Тhe Castle Spectre (Привидѣніе Замка) Льюиса, а въ 1805 г. поставилъ на сцену своего Пелайо, съ цѣлью возбудить соотечественниковъ при помощи разительнаго примѣра, почерпнутаго изъ родной исторіи, къ возстанію противъ чужестраннаго гнета. Первое изъ этихъ произведеній не имѣло большаго успѣха, но второе, хотя и написанное въ духѣ строгой французской школы, затронуло струну, на которую съ восторгомъ откликнулись сердца зрителей.
   Въ промежуткѣ между этими двумя драматическими опытами, въ 1802 г., Кинтана издалъ маленькую книгу стихотвореній, почти исключительно лирическихъ. Въ нихъ господствуетъ тотъ же благородный, патріотическій тонъ какъ и въ его знаменитой трагедіи; они проникнуты болѣе глубокимъ и страстнымъ одушевленіемъ, чѣмъ произведенія всѣхъ остальныхъ поэтовъ саламанкской школы, къ которой Кпитапа отнынѣ присоединился всѣмъ сердцемъ, что несомнѣннымъ образомъ доказываетъ его Посланіе къ Мелендесу. Работая въ томъ же духѣ, онъ издалъ въ 1807 г. отдѣльный томъ, заключающій въ себѣ пять біографій знаменитыхъ испанскихъ дѣятелей, которые, какъ напр. Сидъ и Гонзальво Кордуанскій, счастливо побѣждали какъ внѣшнихъ, такъ и внутреннихъ враговъ отечества. Почти одновременно приготовилъ оно три тома отрывковъ, выбранныхъ изъ лучшихъ испанскихъ поэтовъ съ критическими примѣчаніями, которыя хотя не отличаются ни глубиной, какъ можно было бы ждать отъ писателя, подобно Кинтанѣ, ни желательной щедростью въ похвалахъ, но за то проникнуты чисто -- національнымъ духомъ и даже обработаны лучше, чѣмъ всѣ остальные испанскіе сборники этого рода. Оба послѣднія произведенія свидѣтельствуютъ о слишкомъ откровенномъ подражаніи французской школѣ и мѣстами не свободны отъ галлицизмовъ, но оба написаны ясной, хорошей прозой, оба имѣли заслуженный успѣхъ-и оба были впослѣдствіи дополнены почтеннымъ авторомъ: первое -- біографіями еще четырехъ испанскихъ дѣятелей, второе -- избранными мѣстами изъ поэтовъ послѣдняго періода и лучшими эпическими поэмами старинныхъ авторовъ. Хотя Кинтана чувствовалъ сильную склонность къ французской литературѣ, но въ глубинѣ сердца онъ оставался искреннѣйшимъ испанцемъ. Еще до вторженія французовъ онъ такъ старательно избѣгалъ вліянія и покровительства Принца Мира, что, живя въ Мадритѣ и принадлежа въ сущности къ той же поэтической школѣ, какъ Моратинъ, совершенно не зналъ его; въ дѣйствительности же, они были вождями двухъ различныхъ литературныхъ кружковъ, отношенія которыхъ между собою были менѣе дружелюбны, чѣмъ бы слѣдовало. Когда вспыхнула революція 1808 года, Кинтана занялъ мѣсто, къ которому чувствовалъ себя естественно призваннымъ. Сначала онъ издалъ свою оду къ освобожденной Испаніи; въ журналахъ онъ печаталъ всевозможныя возванія къ борьбѣ съ притѣснителями родины; онъ сдѣлался секретаремъ кортесовъ и регенства, и написалъ множество тѣхъ энергическихъ прокламацій, манифестовъ и адресовъ, которыя дѣлаютъ большую честь различнымъ вѣдомствамъ, считавшимъ его въ своей средѣ. Словомъ, весь свой талантъ и всѣ свои силы онъ отдалъ на служеніе родинѣ, переживавшей эпоху самыхъ тяжкихъ для нея испытаній. За всѣ эти труды онъ былъ плохо вознагражденъ. Большая часть того, что было сдѣлано представителями народа испанскаго отъ имени Фердинанда VII, во время пребыванія его въ плѣну во Франціи, не понравилась этому близорукому государю. Едва вернувшись въ Мадритъ въ 1814 г., онъ немедленно началъ преслѣдованіе тѣхъ, кого онъ считалъ главными виновниками столь неугодныхъ ему мѣропріятій. Въ числѣ первыхъ жертвъ былъ конечно Кинтана, котораго заключили въ Пампелунскую крѣпость. Тамъ онъ провелъ шесть томительныхъ лѣтъ, лишенный всякой возможности писать или сноситься съ друзьями. Неожиданный переворотъ 1820 г. возвратилъ ему свободу и на время поставилъ его даже выше, чѣмъ онъ стоялъ прежде. Но черезъ три года новая политическая революція отняла у него и должности и вліяніе. Кинтана удалился въ Эстрамадуру и тамъ посвятилъ себя литературѣ, пока новыя событія и смерть короля снова не вернули его къ прежнимъ государственнымъ должностямъ, которыя онъ занималъ такимъ достойнымъ образомъ; къ прежнимъ его отличіямъ прибавилось еще лестный титулъ испанскаго гранда. Но съ того времени, какъ онъ обратилъ на себя вниманіе публики своими благородными одами къ Океану и своимъ человѣколюбивымъ проэктомъ привитія коровьей оспы въ Америкѣ, литература неизмѣнно оставалась его любимѣйшимъ занятіемъ. Она была его гордостью, когда онъ побуждалъ своихъ соотечественниковъ возстать противъ ига чужеземцевъ, была его утѣхой въ темницѣ и въ изгнаніи и почетнымъ украшеніемъ его досточтимой старости {"Poesias de М. I. Quintana", Madrid, 1821, 2 tom. 8-vo. Лирическія его стихотворенія часто перепечатывались, начиная съ 1802 года,-- когда въ Мадритѣ появилось первое ихъ собраніе, составляющее небольшую красивую книжечку, всего 170 страницъ, in 12-mo.
   Еще въ 1788 году, онъ издалъ небольшой томъ, содержащій въ себѣ 10 или 12 его произведеній подъ слѣдующимъ заглавіемъ: "Poesias de D. Manuel Joset Quintana", (Madrid, 18-mo, pp. 71). Посвящая книжку графу де Флорида Бланка, государственному министру, авторъ говоритъ о своихъ стихахъ, какъ о первыхъ опытахъ, которымъ онъ отдавался душою и раньше:
   "Гnas primicias
   Que mi ingenio ha formado en otro tiempo"; о себѣ же самомъ онъ говоритъ, что покинулъ убѣжище музъ для того, чтобы отдаться изученію юриспруденціи. Его произведенія вошли въ Biblioteca Ribadaneyra, Tom. XIX, 1852; къ сожалѣнію въ этомъ изданіи нѣтъ ни одного изъ его стихотвореній.}.
   Послѣдняя почесть была ему оказана 25 марта 1855 года въ присутствіи высшаго и избраннаго общества: самъ король увѣнчалъ его поэтическимъ вѣнкомъ. Два года спустя, марта 11-го 1857 г., онъ умеръ и то же избранное общество отдало ему послѣднюю дань уваженія, сопровождая его останки до мѣста его послѣдняго успокоенія. Онъ умеръ безъ малаго восьмидесяти пяти лѣтъ и былъ извѣстенъ какъ поэтъ въ продолженіе шестидесяти девяти лѣтъ.
   

ГЛАВА VI.

Театръ въ XVIII вѣкѣ.-- Переводы съ французскаго.-- Оригинальныя пьесы.-- Оперы.-- Народная сцена.-- Кастро.-- Аньорее.-- Подражанія французскому театру.-- Мовтіано,-- Моратинъ-Отецъ,-- Кадахальсо.-- Себастіанъ-иЛатре.-- Тригуэросъ.-- Иріарте.-- Айяла.-- Уэрта.-- Ховелльяносъ.-- Запрещеніе Autos Sacramentales.-- Общественные театры и ихъ репертуаръ.-- Рамонъ де ля Крусъ.-- Седано, Кортесъ, Сіенфуэгосъ и другіе.-- Сборникъ старинныхъ комедій, предпринятый Уэртою и возбужденные имъ споры.-- Валльядаресъ.-- Савала.-- Комелла.-- Моратинъ-младшій. Состояніе драмы въ началѣ XIX вѣка.

   Въ XVIII вѣкѣ самымъ крупнымъ литературнымъ фактомъ въ Испаніи, лучше всего опредѣляющимъ характеръ поэзіи этого періода, была попытка подчинить испанскій театръ правиламъ, господствовавшимъ на французской сценѣ. Зачатки этого стремленія замѣчаются еще въ царствованіе Филиппа V, тотчасъ по окончаніи войны за наслѣдство. Первымъ дѣятелемъ въ этомъ направленіи является въ 1713 г. маркизъ де Санъ-Хуанъ съ своимъ переводомъ Цинны Корнеля; это была первая правильная Французская трагедія въ испанской оболочкѣ; выборъ переводчика палъ на нее по всей вѣроятности потому, что содержаніе ея какъ нельзя лучше подходило къ положенію страны, имѣвшей столько причинъ умолять государя о милосердіи по отношенію ко многимъ знатнымъ личностямъ, возстававшимъ во время гражданскихъ междоусобій противъ его власти {Montiano, y Luyando, Discurso sobre las Tragedias Españolas, Madrid, 1750, P. 66.} Трагедія эта впрочемъ не была представлена на сценѣ и, хотя разъ была перепечатана, но скоро впала въ забвеніе. Каньисаресъ, послѣдній представитель той школы драматурговъ, въ произведеніяхъ которой еще сохранились слѣды стараго испанскаго духа, не разъ дѣлалъ уступки стремленіямъ покой школы и выдавалъ за подражаніе французамъ свое Sacrificio de Ifigénia,-- нелѣпое произведеніе, не имѣющее ничего общаго съ Ифигеніей Расина {Въ концѣ своей пьесы авторъ заявляетъ, что его цѣлью было показать, какъ нужно писать пьесы во французскомъ духѣ. По временамъ появлялись также на сценѣ комедіи, заимствованныя изъ современной жизни и по формѣ своей и характеру сходныя съ драмами предшествующаго столѣтія, по онѣ имѣли мало успѣха и скоро были забыты; изъ нихъ стоитъ упомянуть только о двухъ. Первая, неизвѣстнаго автора, носитъ, подобно одной пьесѣ Лопе де Веги, заглавіе: "Sueüos hay que son Verdades". Начинается она сномъ португальскаго короля и кончается исполненіемъ этого сна, т. е. взятіемъ Монсанто войсками Филиппа V въ 1704 году. Вторая принадлежитъ Родриго Педро де Уррутіа и носитъ названіе "Rey decretado en Cielo". Дѣйствіе ея обнимаетъ болѣе шести лѣтъ и начинается сообщеніемъ Лудовикомъ XIV герцогу анжуйскому завѣщанія Карла II, въ силу котораго онъ дѣлается испанскимъ королемъ; кончается -- побѣдой при Альмансѣ въ 1707 году, играющей здѣсь роль катастрофы. Обѣ пьесы лишены всякихъ драматическихъ достоинствъ и, на мой взглядъ, служатъ доказательствомъ невысокаго уровня немногихъ историческихъ драмъ, появившихся въ Испаніи въ началѣ XVIII вѣка.}. Но ни эти пьесы, ни другія, отличающіяся неправильностью постройки и вульгарнымъ пошибомъ (напр. пьесы профессора физики Діего де Торреса, офицера Лобо и портнаго Сальво) не имѣли успѣха и не могли послужить основаніемъ возрожденія національной драмы. Единственное, что въ этомъ отношеніи заслуживаетъ вниманія, это -- произведенія старинныхъ драматурговъ и пьесы ихъ скромныхъ подражателей, Каньисареса и Заморы {См. подробности относительно испанскаго театра въ періодъ этого такъ сказать междуцарствія, съ 1700 во 1790 годъ, у Синьорелли, (Storia critica dei Teatri, Napoli, 1813, 8-vo, Tom. IX. pp. 56--236); у Моратина (Obras, 1830, Tom. II. Parte I., Prologe), и въ четырехъ статьяхъ Бланко Уайта, (въ X и XI томахъ New Morithly Slagazine, London, 1824). Фактическія и критическія замѣчанія Синьорелли имѣютъ важное значеніе въ виду того что онъ жилъ въ Мадритѣ съ 1765 по 1783 г., (Storia, Tom. IX. p. 189), и былъ однимъ изъ членовъ клуба во имя св. Себастіана, состоявшаго преимущественно изъ драматическихъ писателей, разсуждавшихъ на своихъ засѣданіяхъ почти исключительно о театрѣ. Obras Postumes de N. F, Moratin, Londres, 1825, p. XXIV.}.
   Испанскій театръ упалъ тогда весьма низко и всецѣло очутился во власти черни, вкусами которой всегда опредѣлялся въ значительной степени его характеръ и въ средѣ которой во дни своихъ неудачъ и злополучій онъ находилъ искреннюю и дружескую поддержку. Въ данную эпоху впрочемъ онъ едва-ли могъ питать надежду на болѣе высокое покровительство. И теперь, какъ и въ XVII в., всѣ народныя драмы, увеселявшія мадритскую публику, продолжали разыгрываться въ открытыхъ помѣщеніяхъ, окруженныхъ галлереями или корридорами; правда, на случай дождя помѣщенія эти покрывались холстомъ, но подобная крыша была на столько неудовлетворительна, что если дождь продолжалъ идти, а число зрителей было слишкомъ велико, чтобы они могли укрыться подъ навѣсомъ галлерей, то спектакль отмѣнялся и публика расходилась по домамъ. Сценическая обстановка была самая первобытная; представленія давались всегда днемъ; цѣна за мѣста, уплачиваемая публикой при входѣ, не превышала нѣсколькихъ мараведисовъ съ персоны {Въ предисловіи къ "La Babilonia de Europa у primer Rey de Romanos" -- нелѣпой пьесѣ въ старинномъ вкусѣ, написанной Фернандо де Барсена-и-Оранго и напечатанной въ Мадритѣ, въ 1731 г.,-- говорится, что автору платили за пьесу "si es buena", двадцать пять дублоновъ. Я нахожу эту цѣну крайне высокой. См. выше. Періодъ II, Гл. XVIII, Прим.}.
   Вторая жена Филиппа V, королева Елизавета Фарнезе, знакомая съ лучшими сценами Италіи, не могла, конечно, удовлетворяться такими порядками. Отыскавши одинъ плохой театръ, на которомъ да вала представленія какъ-то итальянская труппа, она сдѣлала въ немъ всѣ необходимыя приспособленія и съ 1737 г. приказала давать на этомъ театрѣ правильныя оперы. Шагъ этотъ имѣлъ важныя послѣдствія.. Два народные театра забили тревогу. Сперва одинъ, а потомъ и другой воздвигли новыя, болѣе удобныя зданія для драматическихъ представленій. Соперничая другъ съ другомъ цѣлыхъ полтора столѣтія столько же въ небрежномъ веденіи дѣла, сколько и въ желаніи пріобрѣсть любовь публики, они теперь стали соперничать по части сценическихъ улучшеній. Этому соперничеству обязаны своимъ возникновеніемъ театры: Cruz, оконченный въ 1745 г., и Principe, построенный въ 1745 году.
   Нельзя сказать впрочемъ, чтобы предпринятыя реформы были очень существенны. Вѣрные своимъ стариннымъ традиціямъ, новые театры по прежнему звались corrales, т. е. задніе дворы; ложи назывались aposentos; большая ложа противъ сцены, такъ называемая cazuela, была по прежнему предназначена для дамъ, которыя сидѣли подъ капишономъ, какъ монахини, но вели себя далеко не по-монашески. По прежнему появлялся на авансценѣ Алькальдъ, или городской судья (Alcalde de Corte) съ двумя алгвазилами по бокамъ, чтобы возстановлять тишину и спокойствіе или внести въ протоколъ нарушеніе ихъ. Семирамида появлялась въ юпкѣ съ обручами и въ башмакахъ съ высокими каблуками. Убитый Юлій Цезарь былъ одѣтъ въ бархатный камзолъ, носилъ завитой парикъ, а подъ мышкой испанскую шляпу съ перьями. Очевидно, что не смотря на внѣшнія усовершенствованія старый духъ все еще продолжалъ господствовать на испанской сценѣ.
   Одной изъ причинъ улучшенія сценической постановки была любовь къ оперѣ двухъ королевъ-итальянокъ и новыя политическія связи Испаніи съ Италіей. Театръ Буэпъ-Ретиро, поприще тріумфовъ Кальдерона былъ украшенъ съ неслыханнымъ великолѣпіемъ Фаринелли, первымъ пѣвцомъ того времени, котораго вызвали къ испанскому двору, чтобы разсѣять меланхолію Филиппа V и который и послѣ того долго оставался въ Испаніи, пользуясь особымъ благорасположеніемъ Фердинанда VI. Для открытія спектаклей въ новой великолѣпной залѣ этого театра, Люзанъ перевелъ въ 1747 году Титова Милосердіе Метастазіо. И въ это время и долго спустя,-- все, что дворъ могъ тратить на поэзію и музыку, на блескъ и обстановку, все это приносилось въ жертву чужестранному растенію, которое при всемъ томъ не могло пустить глубокихъ корней на испанской почвѣ {L. F. Moratin, Pròlogo, ut Sup.; и Pellicer, Origen del Teatro, 1802, Tom. I. р. 264. Въ тотъ же періодъ било сдѣлано впослѣдствіи нѣсколько попытокъ въ томъ же направленіи: одна въ царствованіе Карла III, опиравшаяся на сдѣланный графомъ Альгаротти переводъ трактата объ оперѣ, на заглавномъ листкѣ котораго значится "para instruction de los que quieran asistir al nuevo Teatro que se ha establecido en esta Corte", Madrid, 1787, 18-mo. Варгасъ-и-Понсе однако нападаетъ на плохіе переводы оперъ и утверждаетъ, что они оказывали дурное вліяніе на другія драматическія произведенія того времени. "Declamacion", р. 51.}.
   Тѣмъ временемъ судьбы національнаго театра, оставленнаго безъ вниманія дворомъ и высшими классами общества, попали въ руки такихъ людей, какъ напримѣръ Франсиско де Кастро, увлекавшій низшіе слои публики своими вульгарными фарсами, {"Alegria Cömica", (Zaragoza, Tom I., 1700, Tom. II., 1702) и Cömico Festejo", (Madrid, 1742) -- таковы названія трехъ небольшихъ книжекъ Entreraeses, сочиненныхъ Франсискомъ де Кастро. Послѣдняя книжка была издана уже послѣ смерти автора. Разсматриваемыя какъ карикатуры, произведенія эти не лишены остроумія, но они крайне вульгарны и въ художественномъ отношеніи совершенно ничтожны. Подобнаго же рода фарсы, перемѣшанные съ плохими лирическими стихотвореніями, можно найти и въ книгѣ подъ заглавіемъ "La mejor Guirnalda de Apolo, ec., su Autor Don Angel Peregrino", Tom. L, 1749; второй томъ этого сборника повидимому никогда не появлялся въ свѣтъ.} или Томасъ де Аньорбе, капелланъ женскаго монастыря Воплощенія въ Мадритѣ, чья пьеса Раоlinо, анонсированная какъ драма во Французскомъ духѣ и чуть-ли не претендовавшая на соперничество съ Цинной Корнеля, вызвала справедливыя насмѣшки Люзана {Tomas de Anorbe y Corregel издалъ свою "Virtud vence al destino", въ Мадритѣ, въ 1735 г., и своего "Paolino" въ 1740 г. На заглавномъ листкѣ первой пьесы онъ называетъ себя "Capellan del Real Monasterio de la Incarnation"; между дѣйствіями ея онъ вставилъ два нелѣпыхъ eutremeses, также собственнаго сочиненія. Въ моемъ собраніи находится отъ четырнадцати до пятнадцати его пьесъ,-- частью свѣтскаго, частью духовнаго содержанія -- но всѣ онѣ одинаково ничтожны. Нѣкоторыя изъ нихъ, покороче, предназначались для частныхъ театровъ; нѣкоторыя были перепечатаны въ послѣдней половинѣ XVIII столѣтія -- доказательство того, что даже успѣхъ пьесъ Моратина не затмилъ вполнѣ ихъ популярности. Tomas Añorbe умеръ въ 1741 г. Alvarez у Baena, Tom. IV. р. 357. Его "Virtud vence al destino" нисколько не лучше другихъ его пьесъ; главное ея достоинство состоитъ въ томъ, что она осмѣиваетъ астрологію и вѣру во вліяніе звѣздъ и планетъ на судьбу человѣка.}. Успѣхъ подобныхъ нелѣпостей долженъ былъ приводить въ отчаяніе людей ученыхъ и одаренныхъ изящнымъ вкусомъ. Противъ нихъ выступилъ наконецъ Монтіано, баскскій дворянинъ, занимавшій видное мѣсто при дворѣ и членъ Академіи Изящнаго Вкуса, засѣданія которой происходили въ домѣ графини де Лемосъ. Въ 1750 г. онъ началъ борьбу трагедіей Виргинія, на сюжетъ изъ римской жизни, эту пьесу онъ выставилъ какъ образецъ для всѣхъ серьезныхъ драматическихъ произведеній. Онъ предпослалъ ей длинное и прекрасно написанное разсужденіе, въ которомъ указывалъ, что Бермудесъ, Куэва, Вируэсъ и другіе старинные писатели охотно слѣдовали бы провозглашеннымъ имъ драматическимъ теоріямъ.
   Относительно самой трагедіи Монтіано, долженствовавшей служить иллюстраціей и подтвержденіемъ его взглядовъ, слѣдуетъ замѣтить, что она есть сколокъ съ французскихъ и особенно съ трагедій Расина. Въ ней строго соблюдены всѣ правила французской ложно-классической драмы, въ томъ числѣ правило, гласящее, что въ продолженіе цѣлаго акта сцена ни на минуту не должна оставаться пустою. При всемъ томъ Виргинія столько же холодна, сколько и правильна; она напоминаетъ собою воды, ниспадающія съ вершинъ Альпъ: самая чистота ихъ объясняется тѣмъ, что онѣ берутъ свое начало изъ ледниковъ. Въ нериѳмованныхъ ямбахъ Монтіано нѣтъ и слѣда той свободы и того огня, которымъ отличается народное стихосложеніе старинной драмы. Дѣйствіе пьесы идетъ вяло и самая катастрофа перестаетъ быть катастрофой, благодаря боязни автора испугать зрителей кровавой развязкой на сценѣ. По всему слѣдуетъ думать, что трагедію эту и не покушались ставить на сценѣ какъ литературное произведеніе; она при выходѣ своемъ въ свѣтъ не оказала никакого вліянія на измѣненіе вкусовъ публики.
   Впрочемъ Монтіано не унывалъ. Въ 1753 г. онъ издалъ новое критическое разсужденіе и новую драму съ тѣми же достоинствами и съ тѣми же недостатками. Сюжетъ для нея онъ нашелъ въ разсказѣ старинныхъ хроникъ о царствованіи и кончинѣ готскаго короля Атаульфа. Пьеса эта, подобно предъидущей, никогда не была представлена на сценѣ, а въ настоящее время обѣ онѣ читаются развѣ записными любителями литературы {"Discurso sobre las Comedias Españolas de Don Agustin de Montiano y Luyando". Madrid, 1750, 12-mo; Discurso Segundo, Madrid, 1753, 12-mo. Оба neреведени на французскій г. Эрмильи. О нихъ и объ ихъ авторѣ упоминаетъ Лессингъ, См. Werke (Berlin, 1794, 18-mo. Band. 23 p. 95). Болѣе обстоятельныя свѣдѣнія о жизни и литературной дѣятельности Монтіано можно найти въ "Огасіои Funebre, por el М, R. P. Mro. Fray Alonzo Cano". (Madrid, 1765, 4-to, pp. 29). Отсюда мы узнаемъ, что Монтіано родился въ 1697 году, провелъ свое дѣтство на островѣ Майоркѣ у дяди, занимавшаго тамъ вгдное административное мѣсто. Двадцати лѣтъ отъ роду онъ сочинилъ свою "Robo de Dina", поэму въ ста двадцати стансахъ, написанную болѣе чистымъ и обработаннымъ слогомъ, чѣмъ какой былъ тогда въ ходу, но лишенную поэтическаго интереса, котораго въ сущности и не могъ дать неудачно избранный сюжетъ. (Кн. Бытія, гл. 24). Поэма эта впервые была издана безъ согласія автора однимъ изъ его друзей, потомъ онъ самъ ее издалъ въ Барселонѣ, s. а. 18-mo, стр. 40. Монтіано провелъ лучшіе года своей жизни въ министерствѣ иностранныхъ дѣлъ, а не задолго до своей смерти въ 1765 г., онъ былъ директоромъ королевской Исторической Академіи и именно въ этомъ учрежденіи Алонзо Кано прочелъ ту надгробную рѣчь, о которой мы упомянули выше. Онъ былъ цѣнимъ при жизни и оплаканъ послѣ смерти всѣми литераторами того времени, которымъ онъ не разъ великодушно оказывалъ помощь. Сюжетъ его Athaulpho взятъ изъ Cronica General, Parte II. с. 22. "Virginia" по вѣрности изображенія римскихъ нравенъ и силѣ поэтическаго вдохновенія никоимъ образомъ не можетъ выдержать сравненія съ трагедіей Альфіери на томъ же сюжетъ. Монтіано былъ такимъ слѣпымъ поклонникомъ французской школы, такъ рабски подражалъ ея стилю, что утратилъ способность понимать и чувствовать красоту и силу своего собственнаго кастильскаго языка. Въ "Aprobacion", предпосланномъ имъ Донъ Кихоту Авельянеды (1732 г.), сравнивая вторую часть этого произведенія со второй частью Донъ Кихота Сервантеса, онъ говоритъ слѣдующее; "Я думаю, что ни одинъ человѣкъ, со вкусомъ сравнивши между собой оба эти произведенія, не отдастъ преимущество Сервантесу".}.
   Первой на испанскомъ языкѣ комедіей, написанной по французскимъ правиламъ, былъ сдѣланный Люзаномъ и изданный въ 1751 году переводъ Моднаго Предразсудка (Préjugé á la mode) Лашоссе {"La Razon contra la Moda", (Madrid, 12-mo, 1751), появилась безъ имени переводчика, который въ посвященіи маркизѣ де Сарріа выступаетъ защитникомъ правилъ французской ложно-классической драмы. Онъ настаиваетъ на ихъ полезности и энергически, хотя и косвеннымъ образомъ, нападаетъ на безнравственность старинной народной драмы.}. Люзанъ строго придержался asonantes или неполныхъ риѳмъ, которыя такъ нравились испанской публикѣ. Его примѣру послѣдовалъ Льягуно-и-Амирола, секретарь королевской Академіи историческихъ наукъ, который съ большимъ искусствомъ перевелъ въ 1754 г., такими же плавными asonantes, Аталію Расина. Но первой оригинальной испанской комедіей, написанной въ духѣ Французскихъ образцовъ, была комедія Моратива-Отца подъ заглавіемъ Petimetra. Комедія эта издана въ 1762 г. съ предисловіемъ, въ которомъ не отдается полной справедливости Лопе и Кальдерону и ихъ школѣ, а недостатки ихъ обоихъ выставлены очень ярко, такъ что въ общемъ характеристика этихъ двухъ старинныхъ драматурговъ выходитъ крайне неблагопріятною. Напротивъ того, въ самой комедіи замѣтно стремленіе угодить предразсудкамъ и вкусамъ народа, искренне привязаннаго къ старой драматической школѣ. Комедія состоитъ изъ трехъ jornadas,-- дѣленіе, къ которому привыкла публика,-- и написана въ національномъ стилѣ, то съ полными риѳмами, то съ одними только созвучіями. Но этимъ компромиссъ не достигъ своей цѣли, не былъ оцѣненъ публикой. Главный характеръ комедіи, Донья Херонима, очерченъ слабо; и хотя пьеса написана плавными, нерѣдко прекрасными стихами, но, въ общемъ, попытка согласить прихотливое развитіе старинной комедіи съ тѣмъ, что Моратинъ называетъ въ заглавіи "строгими требованіями искусства", вышла весьма неудачной. Въ слѣдующемъ году Моратинъ сдѣлалъ еще одинъ опытъ въ томъ же родѣ. Онъ написалъ трагедію на сюжетъ Лукреціи, въ которой выступилъ еще болѣе явнымъ сторонникомъ условныхъ правилъ французскаго театра. Результатъ былъ тотъ же. Ни одна изъ этихъ, двухъ пьесъ не удостоилась постановки на сцену {"Los Criticos de Madrid", нѣчто въ родѣ Saynete (Madrid, 1768, 18-mo, pp. 20), гдѣ осмѣивается литературная война, происходившая по поводу театра. Произведенія Кальдерона и.Іопе де Веги объявляются контрабандой и осуждаются на сожженіе, между тѣмъ какъ относительно модныхъ пьесъ говорится, что въ нихъ корабли поютъ, деревья падаютъ безъ чувствъ, а башни пускаются въ плясъ.
   En ella canta un Novio
   Se desmaya un Tronco, y bayla
   Contradanzas un Castillo.
   Варгасъ-и-Понсе не былъ особенно строгъ въ своемъ приговорѣ, говоря, что въ его время музы его родины возлюбили самыхъ плохихъ актеровъ и авторовъ (Declamacion, р. 51).}.
   Чести публичнаго представленія Моратинъ добился впервые, хотя и съ большимъ трудомъ, въ 1770 г., когда на одномъ изъ испанскихъ театровъ была представлена его Хормесинда, первая испанская пьеса, написанная въ духѣ Корпеля и Расина. Сюжетъ ея заимствованъ изъ эпохи арабскаго нашествія и подвиговъ Пелайо; написана она, подобно Лукреціи, тѣмъ неправильнымъ, не всегда риѳмованнымъ размѣромъ, который носитъ въ испанской поэзіи названіе Silva и больше другихъ размѣровъ стремится приблизиться къ импровизаціи {"Hormesinda" и особенно предисловіе къ ней, написанное другомъ Моратина, Бернасконе, подверглись нападкамъ въ трактатѣ Хуана Пелазса, озаглавленномъ "Reparos sobrela Tragedia intitulada Hormesinda" (Madrid, 1770. 18-mo). Пелазсъ былъ поклонникъ старинной школы Лопе и Кальдерона; впрочемъ трактатъ, написанный имъ въ защиту своихъ любимцевъ, не отличается ни остроуміемъ, ни критическимъ тактомъ.}.
   Не смотря на свой невѣроятный сюжетъ драма Моратина все-таки имѣла нѣкоторый успѣхъ, вполнѣ ею заслуженный; что побудило автора издать въ 1777 г. третью свою трагедію Гусманъ Вѣрный (Guzman el Bueno), посвященную покровителю его, герцогу Мединѣ Сидоніи. Герцогъ былъ потомкомъ знаменитаго Гусмана и самъ, за нѣсколько лѣтъ до этого, перевелъ на испанскій языкъ Ифигенію Расина. Хотя хорошо извѣстный характеръ героя, который предпочелъ скорѣе пожертвовать своимъ сыномъ, нежели сдать Маврамъ Тарифскую крѣпость, и не обрисованъ въ драмѣ съ такой силой, какъ въ старинныхъ кастильскихъ хроникахъ или въ драмѣ Гевары, тѣмъ не менѣе онъ производитъ цѣльное и сильное впечатлѣніе и даетъ болѣе правильное понятіе о размѣрахъ поэтическаго дарованія автора, чѣмъ всѣ его остальныя драмы. Это впрочемъ единственное достоинство послѣдней трагедіи Моратина, которая не имѣла большаго успѣха, чѣмъ первая и, правду сказать, большаго и не заслуживала.
   Выше было говорено о Кадахальсо, другѣ Моратина, подпавшемъ подъ его вліяніе. Онъ сдѣлалъ еще одинъ шагъ впередъ въ подражаніяхъ Французскимъ авторамъ. Его Донъ Санчо Гарсіа, слабая, но написанная съ соблюденіемъ всѣхъ условныхъ правилъ трагедія, издана въ 1771 году, а на сцену поставлена позже. Она написана пятистопными риѳмованными двустишіями, -- нововведеніе, которое не могло не показаться монотоннымъ на сценѣ, гдѣ главною прелестью издавна было необычайное разнообразіе ритма. Не больше успѣха имѣла и попытка Себастіана и-Латре приспособить къ современнымъ теоріямъ двѣ старинныя пьесы, одну -- Рохаса, другую -- Морето, которыя продолжали держаться на сценѣ. Себастіанъ хотѣлъ соблюсти въ нихъ три единства, но эта попытка не имѣла успѣха, не смотря на то, что всѣ издержки постановки одной изъ этихъ пьесъ принялъ на себя министръ, графъ д'Аранда, Полную неудачу потерпѣли также и позднѣйшія попытки Тригуэроса обработать во французскомъ духѣ нѣкоторыя комедіи Лопе де Веги. Внутреннее различіе между двумя школами было такъ велико и стремленіе слить ихъ воедино было такимъ насиліемъ, что въ передѣлкахъ исчезала вся прелесть оригиналовъ и зрители выходили изъ театра неудовлетворенными {Пьесы Моратина-Отца, извѣстныя мнѣ въ отдѣльныхъ изданіяхъ, теперь собраны и помѣщены во второмъ томѣ "Biblioteca de Autores Españoles" издаваемой Риваденейрой. Должно надѣяться, что это первое, самое полное, отлично изданное собраніе произведеній испанскихъ авторовъ окажетъ не малую услугу испанской литературѣ и дѣлу ея распространенія въ другихъ странахъ. "Don Sancho" Кадахальсо впервые изданъ въ 1771 г. подъ псевдонимомъ Хуана дель Валле, потомъ въ 1804 г. подъ собственнымъ именемъ автора съ присоединеніемъ слабаго прозаическаго подражанія Юнговымъ "Night Thoughts" и еще нѣсколькихъ произведеній, помѣщенныхъ въ третьемъ томѣ сочиненій Кадахальсо. изданія 1818 года. Передѣлки Латре изданы довольно роскошно и, по всей вѣроятности, на средства графа д'Аранды, подъ заглавіемъ "Ensayo sobre el teatro español", Madrid, 1773, небольшое in folio. Латаса, (Bib. Nueva, Tom. V. p. 513), упоминаетъ объ этомъ авторѣ, умершемъ въ 1792 году. "Anzuelo de Fenisa" и "Estrella de Sevilla", приспособленныя къ теоріи трехъ единствъ Тригуэросомъ, издавались въ Мадритѣ и въ Лондонѣ. Этотъ послѣдній авторъ пользовался кратковременною извѣстностью въ концѣ XVIII столѣтія. Его главное произведеніе "La Riada", поэма изъ четырехъ пѣсенъ, воспѣвающая опустошительное наводненіе, бывшее въ то время въ Севильѣ (Sevilla, 1784, 8-vo), подверглось уничтожающимъ нападкамъ въ письмѣ Варгаса и въ сатирическомъ разсужденіи, изданномъ Форнеромъ подъ псевдонимомъ Антоніо Вараса. Годъ его смерти мнѣ неизвѣстенъ, но списокъ его сочиненій и нѣкоторыя свѣдѣнія объ его жизни можно найти въ "Biblioteca" Семпере-и-Гариноса, т. VI, подъ рубрикою "Trigueros". Въ анонимномъ сатирическомъ трактатѣ, озаглавленномъ "Suplemento al articule Trigueros en la Biblioteca de Sempere у Guarinos". (Madrid), 1790, p. 57), Форнеръ увѣряетъ, что статья эта написана самимъ Тригуэросомъ съ цѣлью прославить самого себя.}.
   Иріарте, болѣе извѣстному въ качествѣ дидактическаго поэта и баснописца, принадлежитъ честь считаться авторомъ первой правильной оригинальной комедіи, представленной публично въ Испаніи. Еще въ ранней юности онъ написалъ комедію, которую впослѣдствіи не считалъ достойною помѣщенія въ собраніе своихъ произведеній. Независимо отъ переводовъ изъ Вольтера и Детуша, а также трехъ или четырехъ не имѣющихъ большаго значенія попытокъ, онъ написалъ двѣ большія оригинальныя комедіи,-- лучшія изъ всѣхъ, какія были дотолѣ написаны въ духѣ французской школы. Одна изъ нихъ подъ заглавіемъ El Señorito Mimade, (Избалованый Юноша) вышла въ 1778 г., другая -- La Señoritamal criad а (Дурно воспитанная дѣвушка)десять лѣтъ спустя. Героемъ первой является сынъ, испорченный глупымъ баловствомъ матери, въ другой -- дочь одного богача, также испорченная благодаря небрежности и отсутствія присмотра со стороны отца. Обѣ пьесы состоятъ изъ трехъ дѣйствій и написаны неполными риѳмами и короткимъ размѣромъ столь пріятнымъ для кастильскаго уха; характеры въ обѣихъ комедіяхъ очерчены мастерски, слогъ легкій, плавный и не лишенный остроумія. За исключеніемъ комедій Иріарте и Моратина и еще одной, менѣе удачной пьесы Мелендеса Вальдеса 1784 года, драматизировавшаго свадьбу Камачо изъ Донъ-Кихота и въ которой мѣстами попадаются прелестныя, нѣжныя пасторали, плохо гармонирующія съ грубыми шутками Санчо,-- ничего заслуживающаго вниманія въ области комедіи, за послѣдній періодъ царствованія Карла III, сдѣлано не было {Въ "Obras de Yriarte", (.Madrid, 1805, 8-tom. 12-mo), вошли всѣ его комедіи за исключеніемъ первой, которую онъ написалъ не имѣя восемнадцати лѣтъ отъ роду, и которая носитъ заглавіе "Hacerque hacemos" или: Много шуму, мало шерсти. Главное дѣйствующее лицо пьесы, это -- нелѣпая карикатура на человѣка, который вѣчно суетится и никогда ничего не дѣлаетъ;-- "Multa agendo nihil agens". Пьеса эта была издана въ 1770 г. и подписана "Tirso Ymareta", анаграммой имени автора. "Las bodas de Camacho", Мелендеса Вальдеса, помѣщена во-второмъ томѣ его сочиненіи, изданія 1797 года.}.
   Съ трагедіей дѣло стояло еще хуже. Numancia destruіda (Разрушенная Нуманціи), написанная Айялой, человѣкомъ ученымъ и театральнымъ цензоромъ въ Мадритѣ, была представлена въ 1775 году. Сюжетъ ея тотъ же, что я Нуманціи Сервантеса, но авторъ не умѣетъ, подобно Сервантесу, поставить въ связь ужасы осады съ симпатическимъ отношеніемъ къ страданіямъ отдѣльныхъ лицъ; оттого его пьеса производитъ меньше впечатлѣнія на сценѣ. Разсматриваемая со стороны сценической, пьеса Айялы впрочемъ не безъ достоинствъ. Стихотворный размѣръ ея является новой попыткой поддѣлаться подъ вкусъ публики: созвучія чередуются, но помѣщаются въ концѣ длинныхъ стиховъ, свойственныхъ французскимъ пьесамъ; нововведеніе это не имѣло ни малѣйшаго успѣха. Языкъ трагедіи богатъ и энергиченъ, тонъ ея возвышенный, постановкѣ ея на сцену столько же способствовали пламенный патріотизмъ и страстная ненависть къ чужеземному гнету, сколько и ея внутреннія поэтическія достоинства.
   Рахиль Уэрты, изданная въ 1778 году черезъ три года послѣ Нуманціи, во всякомъ случаѣ сдѣлала меньше чести своему автору и произвела менѣе сильное впечатлѣніе на публику. Содержаніе пьесы-исторія прекрасной еврейки изъ Толедо, въ которую влюбился престарѣлый испанскій король -- не разъ обработанное испанскими поэтами, заимствовано авторомъ изъ пьесы Діаманта. Хотя Уэрта лучше расположилъ свой матеріалъ и съумѣлъ облечь свое содержаніе въ одежду сильнаго и звучнаго стиха, но добровольно стѣснивъ себя строгими правилами ложно классической теоріи, онъ тѣмъ самымъ ослабилъ ходъ и естественность дѣйствія и лишилъ свою пьесу всякаго интереса, такъ что она, не смотря на значительную извѣстность вначалѣ, была скоро забыта {Трагедія д'Айялы выдержала много изданій. Въ 1782 г. онъ издалъ "Historia de Gibraltar", которую онъ доводятъ до осады города, начавшейся въ самый годъ выхода книги. "Raquel" Уэрты пемѣщена въ первомъ томѣ его сочиненій, 1786 года, гдѣ находятся также его переводы "Электры" Софокла и "Заиры" Вольтера. На первомъ изданіи "Raquel" нѣтъ ни имени автора, ни мѣста и года печатанія. Существуетъ итальянскій переводъ "Raquel" in versi sciloti, (Bologna, 1782), цринадлежащій Педро, брату Уэрты, іезуиту, изгнанному изъ Испаніи. Переводу предпослано нѣжное посвященіе автору, въ которомъ отсутствіе поэзіи искупается избыткомъ чувства.}.
   Первое произведеніе на испанской сценѣ въ французскомъ стилѣ, имѣвшее дѣйствительный успѣхъ, хотя и не очень слѣдовавшее строгимъ предписаніямъ Расина и Буало, принадлежитъ Ховелльяносу. Еще въ ранней юности онъ попробовалъ написать трагедію Пелайо на сюжетъ сходный съ Xormesinda Моратина-Отца и тѣмъ же размѣромъ, какимъ написана Яуманція Айялы. Но этотъ философъ и государственный человѣкъ, умѣвшій писать весьма недурныя лирическія стихотворенія, не имѣлъ никакого драматическаго таланта. Но онъ имѣлъ больше этого. Онъ обладалъ благороднымъ любящимъ сердцемъ, продиктовавшимъ ему его пьесу Deliqurnte honradо, (Достойный уваженія преступникъ, 1773), направленную противъ тогдашнихъ варварскихъ, законовъ о дуэли, бывшихъ въ силѣ съ 1757 г. Это -- пьеса сентиментальная, во вкусѣ Fils naturel Дидро. Ей принадлежитъ честь быть первымъ опытомъ произведеній этого рода на испанской сценѣ и, вдобавокъ къ тому, ей больше посчастливилось, чѣмъ всѣмъ послѣдующимъ пьесамъ въ духѣ Дидро. Сюжетомъ для нея послужила исторія одного дворянина, который нѣсколько разъ отказывается принять вызовъ на дуэль и наконецъ, въ поединкѣ безъ свидѣтелей, убиваетъ безчестнаго мужа женщины, на которой впослѣдствіи и женится. Вынужденный сознаться въ своемъ преступленіи, чтобы спасти друга, арестованнаго по подозрѣнію вмѣсто него, онъ осуждается на смерть неумолимымъ судьей, оказывающимся по неожиданному стеченію обстоятельствъ его собственнымъ отцомъ. Только королевское милосердіе спасетъ его отъ смерти, но все-таки, какъ нарушитель закона, онъ подвергается строгому наказанію.
   Съ перваго раза видно, какъ много потрясающихъ и трогательныхъ положеній заключаетъ въ себѣ такой сюжетъ при представленіи его на сценѣ. Ховелльяносъ съумѣлъ воспользоваться имъ съ большимъ искусствомъ, правильнѣе съ большой простотой и естественностью, причемъ чистота языка является однимъ изъ немалыхъ достоинствъ пьесы. Въ силу всего этого, El delincuente honrado сразу пріобрѣлъ симпатіи публики; при всей слабости своей въ поэтическомъ отношеніи, пьеса эта въ хорошемъ исполненіи до сихъ поръ вызываетъ слезы изъ глазъ зрителей. Впервые она была представлена безъ вѣдома автора на одномъ изъ королевскихъ театровъ. Сдѣлавшись за тѣмъ извѣстной во всей Испаніи, она исполнялась тамъ одновременно на французскомъ и испанскомъ языкахъ, и въ концѣ концовъ вошла въ репертуаръ французскихъ и нѣмецкихъ театровъ: успѣхъ чрезвычайный, давно ужъ не выпадавшій на долю испанскимъ пьесамъ {Я пользовался восьмымъ изданіемъ Delincuente honradо, напечатаннымъ въ 1803, все еще безъ имени автора. Пьеса эта достигла такой популярности, что ее нѣсколько разъ издавали тайкомъ съ списковъ, сдѣланныхъ агентами книгопродавцевъ во время самого представленія и конечно весьма плохими стихами; эти воровскія изданія лишь тогда прекратились, когда Ховелльяносъ разрѣшилъ печатать въ своей собственной рукописи. (См. Vol. VII. его сочиненій, въ изданіи Каньедо), Замѣчательно, что въ то самое время, когда "Delincuente honrado" появился въ Испаніи, Фенулье издалъ и во Франціи пьесу подъ тѣмъ же названіемъ, "L'Honnète criminel", хотя, помимо одинаковости названій въ этихъ пьесахъ нѣтъ ни малѣйшаго сходства. См. "Théátre du Second Ordre", etc.}.
   Со времени первыхъ попытокъ ввести на испанскую сцену правильныя комедіи и во французскомъ стилѣ началась сильная борьба между приверженцами старой и новой школы и хотя первоначально побѣда склонялась на сторону новаторовъ, исходъ борьбы нельзя было предвидѣть. Въ 1762 г. Моратинъ-Отецъ -- издалъ книгу подъ заглавіемъ Правда объ испанскомъ театрѣ, состоящую изъ трехъ остроумныхъ памфлетовъ, направленныхъ противъ старинной драмы вообще и въ особенности противъ Autos Sacramentales. Онъ не отрицалъ поэтическихъ достоинствъ Autоs Кальдерона, но заявлялъ, что образованный, религіозный народъ не можетъ терпѣть у себя представленій, въ которыхъ такъ много дикости, грубости и богохульства. По отношенію къ Autos жалобы Моратина не остались безъ послѣдствій: представленія ихъ были воспрещены королевскимъ повелѣніемъ отъ 17 іюня 1765 года; если и нельзя утверждать, что въ XIX вѣкѣ они окончательно исчезли изъ деревень, гдѣ доставляли массѣ народа много наслажденій со временъ, предшествовавшихъ Альфонсу Мудрому, за то несомнѣнно, что въ Мадритѣ и другихъ большихъ городахъ Испаніи не было попытки воскресить ихъ съ того дня, какъ они были впервые запрещены {"Desengano al Teatro Español", s. 1. 12-vo p. 80. Huerta, Escena Española Defendida, Madrid, 1786, 12-mo, p. XLIII. Чтобы вполнѣ понять, какую любовью пользовались Autos въ Испаніи, и какъ долго они ее сохраняли, достаточно просмотрѣть списокъ запрещенныхъ книгъ 1667 года, стр. 84,-- самый объемистый изъ всѣхъ. Изъ него видно, что ихъ запрещали очень мало, да и тѣ, которыя подверглись запрещенію были, по моему мнѣнію, португальскаго происхожденія.
   Въ послѣдніе годы ихъ существованія они были переполнены всякаго рода фарсами, наводнившими собою свѣтскую сцену. У меня есть небольшая брошюра, озаглавленная "Letras de las Tonadillas que se cantaran en los Saynètes del Auto Sacramental Lоque va del hombre а Dios que representará la Compania de Juan Angel, el dia 29 de Mayo, 1761". Въ ней содержатся четыре, такъ называемыхъ "Tonadillas" или діалога и проч., положенныхъ на музыку и перемѣшанныхъ съ Entremeses и Saynètes; кромѣ того, брошюра содержитъ въ себѣ отдѣльные Bayles или балеты предназначенные изображать торжество Бахуса и Пиѳійскія игры, -- нѣсколько Seguidillas -- танецъ карликовъ и проч., -- все это, какъ видно, далеко не соотвѣтствуетъ первоначальному понятію объ Auto Sacramental и крайне искажаетъ его характеръ. Во время процессій носили также въ громадномъ количествѣ совершенно неподходящія, чудовищныя изображенія орловъ, львовъ и др. См. Voyage dEspagne faite en 1755 (par le Père Kaimo), traduit de l'Italien par Livoy, Paris, 1772, Tom. I pp. 37--40, о которомъ можно найти любопытныя подробности въ Espagne Littéraire, 1774, Tom I.-- pp. 120--136.
   Еще въ 1840 г. нѣчто болѣе похожее на старинную мистерію, чѣмъ на Аиt о, давалось въ Валенсіи во время праздника Тѣла Христова. (Lamarca, Teatro de Valencia, 1840, p. 11). По моему мнѣнію, это то самое драматическое представленіе, очевидцемъ котораго былъ Юліусъ фонъ Минутоли на праздникѣ св. Таинствъ въ Валенсіи, въ 1853 г. Представленіе это онъ не только описалъ, но и издалъ цѣликомъ на мѣстномъ діалектѣ, въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ онъ его видѣлъ. См. его Altes und Neues aus Spanien, Berlin, 1854.}.
   Вотъ и все, чего смогъ добиться Моратинъ. На свѣтской сценѣ его поэзія и его талантъ остались безъ всякаго вліянія. Тутъ вплоть до 1770 года представленію классически правильныхъ драмъ ожесточенно сопротивлялись двѣ буйныя партіи, сторонницы двухъ враждующихъ между собою сценъ, члены которыхъ различались между собою лентами на шляпахъ и находились подъ руководствомъ грубыхъ монаховъ и простыхъ ремесленниковъ, возмѣщавшихъ остроуміемъ недостатокъ приличія и тѣсно связанныхъ общею цѣлью -- открытой вражды противъ всякихъ дальнѣйшихъ нововведеній. Онѣ только отчасти терпѣли на сценѣ старинныхъ писателей, въ родѣ Кальдерона, Морето и драматурговъ послѣдняго періода XVII вѣка. Любимыми ихъ авторами были Ибаньесъ, Лоберэ, Висенте Герреро, актеръ Юліанъ де Кастро, сочинявшій романсы для нищихъ и умершій въ госпиталѣ,-- и нѣкоторые другіе писатели того же пошиба, столь же грубые, вульгарные, какъ и ихъ публика {У меня есть стихотворный трактатъ Юліана де Кастро, озаглавленный "La Comédia Triunfante, Poema Lirico", (Madrid, 18-mo, pp. 22, годъ не обозначенъ), но несомнѣнно вышедшій въ свѣтъ послѣ 1760 года. Это не лирическое произведеніе, какимъ его считаетъ невѣжественный авторъ, а дидактическая поэма, въ которой авторъ задумалъ дать нѣчто въ родѣ исторіи испанскаго театра.
   Какъ исторія, это произведеніе не отличается достовѣрностью, а какъ поэма оно не имѣетъ никакихъ литературныхъ достоинствъ. Въ концѣ ея приложенъ списокъ другихъ сочиненій Кастро; число ихъ доходить до двѣнадцати, включая сюда и произведенія не драматическія. Онъ умеръ въ 1762 г., тридцати девяти лѣтъ отъ роду. Въ 1802 г. его "Poema Lirico" была напечатана другимъ несчастнымъ театральнымъ поденщикомъ, Хугальде-и-Парра, въ его "Origen Ероcas, y Progresses del Teatro Español", на столько плохой, на сколько можетъ быть плоха книга, написанная на такую прекрасную тему.}.
   Когда графъ д'Аранда покинулъ въ 1773 г. министерскій постъ, положеніе вещей нѣсколько измѣнилось, впрочемъ безъ существенныхъ улучшеній. Подъ его управленіемъ столичные театры стали ставить комедіи и трагедіи переводы французскихъ пьесъ начали даваться на придворной сценѣ съ соотвѣтствующей ихъ содержанію обстановкой; не оставилъ онъ безъ вниманія и два народныхъ театра въ столицѣ: благодаря ему сценическая обстановка ихъ улучшилась, а съ 1768 г. они стали давать спектакли по вечерамъ {Ramon ре la Crouze у Cano, Teatro, Madrid, 1786,-- 1791, tom. 12-mo, Tom. IX. p. 3. Вечернія представленія имѣли впрочемъ свои неудобства въ особенности для дамъ. Окружавшія театръ улицы переполнялись народомъ и толпы простолюдиновъ, собравшіяся съ двухъ часовъ по полудни, чтобы занять мѣсто въ patio, вели себя менѣе сдержанно, чѣмъ днемъ, шумѣіи, позволяли себѣ грубыя выходки. Ant. Munoz, "Morir viviendo en la Aldea", 1784, 18-mo, pp. 54, etc. "Carta censoria sobre la Reforma de los Teatros Españoles, dirigi. dá a la turba de Criticos dramaticos por el Abate Agamemnon", Madrid, 1793, p. 19.}.
   Не смотря на это, театръ все еще оставался въ довольно жалкомъ положеніи. Драматургъ, желавшій поставить свою пьесу на одномъ изъ народныхъ театровъ, долженъ былъ обращаться за совѣтомъ къ какому-то кузнецу, который считался главнымъ критикомъ обоихъ театровъ. Правильныя пьесы, съ успѣхомъ игранныя при дворѣ, переводныя драмы, трагедіи и комедіи уже извѣстныхъ поэтовъ, -- страннымъ образомъ чередовались съ произведеніями старинныхъ писателей, иногда попадавшими еще на сцену, и съ сочиненіями любимцевъ толпы, которые занимали первое мѣсто я въ театральномъ репертуарѣ и во мнѣніи публики. Но какія бы пьесы ни давались на народныхъ сценахъ, все-таки антракты и промежутки передъ главной пьесой или послѣ нея наполнялись Tonadillas, Segnidillas {Тутъ попадались между прочимъ и tonadas, стихотворенія въ духѣ народныхъ романсовъ, особенно преслѣдовавшіяся цензурой. Я самъ не имѣю о нихъ точнаго понятія, но вотъ какъ ихъ описываетъ человѣкъ, не разъ слышавшій ихъ, "las letrillas indécentes y tai vez execrables con nombre de Tonadas". El Belianis Literario, Madrid, 1765, 4-to, p. 13.}, романсами всякаго рода, Entremeses, Saynetes, танцами, и т. д., частью существовавшими въ предшествующемъ столѣтіи, частью вновь придуманными. Иногда одноактную серьезную и поэтическую пьесу произвольно дѣлили на два акта и въ промежутокъ вставляли какую нибудь интермедію, чтобы угодить публикѣ, которая все менѣе и менѣе охотно слушала вещи, написанныя не въ духѣ ея любимыхъ фарсовъ {L. F. Moratin, Obras, Tom. II. Parte I., Prdlogo. Иногда, хотя и рѣдко, эти вставки всякаго рода предавались печати, какъ это видно изъ трактата, озаглавленнаго "Bayles que en la proxima Comedia, La Perla de Inglaterra, baylará en el Coliseo del Principe, Gaudencio Barry, Milanés (18-mo, 1760). Здѣсь помѣщены двѣ Bayles и двѣ Тоnadillas, которые были прибавлены къ обыкновеннымъ Entremesesn Saynètes, что въ совокупности составляетъ не менѣе семи пьесъ, не считая самой "Comedia". Очевидно было, что все это дѣлалось для удовлетворенія грубыхъ вкусовъ толпы.-- Кромѣ того, въ народномъ театрѣ замѣчалось стремленіе изгонять со сцены все, имѣющее трагическій характеръ. Въ одномъ трактатѣ, написанномъ на половину прозою, на половину стихами, говорится, что трагизмъ не способенъ забавить "бѣднаго ремесленника или несчастнаго поденщика, работающихъ въ потѣ лица всю недѣлю и разсчитывающихъ на воскресныя представленія, чтобы освѣжиться и отдохнуть отъ трудовъ". Люди, раздѣлявшіе этотъ образъ мыслей, стояли во главѣ театра и, какъ сказано въ томъ же самомъ трактатѣ:
   Es la Comedia un plato cuyo guiso
   Es para el Pueblo: al Poeta le es preciso
   Que consulte á que gusto es inclinado
   Y quai aprecia mas: si no, va errado.
   Carto Censoria por el Abate Agamemnon, 1793, 18-mo, pp. 4, 19. Это впрочемъ не болѣе какъ примѣненіе стариннаго мнѣнія о народномъ театрѣ Лопе