Тэн Ипполит Адольф
14 июля 1789 года

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отрывок из книги: И.Тэн. Происхождение современной Франции.СПб. 1907. т. II. "Анархия". с.34-39
    Перевод Эмилии Пименовой (1907).

Ипполит Тэн

14 июля 1789 года

   Отрывок из книги: И.Тэн.
Происхождение современной Франции.
СПб. 1907. т. II. "Анархия". с.34-39
Публикуется с небольшими сокращениями.
Примечания опущены.
  
   Со всех сторон раздаются удары набата; оружейные магазины разграблены; городская ратуша занята народом. Объявился новый властелин: уличная, вооруженная толпа. На поверхность не замедлили всплыть подонки общества. В ночь с 12 на 13 июля все городские заставы захвачены и сожжены. Акциза более не существует; город остается без дохода как раз в такое время, когда расходы усилились. Но что за дело до этого черни, заботящейся прежде всего о том, чтобы вино было дешево. Разбойники, вооруженные кольями и дубинами, носятся по городу целыми легионами, грабя имущество тех, кого считают противниками общественного блага. Они ходят из дома в дом, горланя: "оружия и хлеба". В продолжение всей этой ужасной ночи буржуазия сидела запершись у себя дома, дрожа за себя и своих близких. На другой день, 13-го, столица, по-видимому, окончательно отдана во власть черни и разбойникам. Шайка басурманов вырубает топором ворота Лазаритского миссионерского дома, разрушает библиотеку, шкафы, картины, окна, бросается в погреба, опустошает бочки, и напивается до смерти: сутки спустя там нашли тридцать мертвых тел, мужчин и женщин, из которых одна была на девятом месяце беременности. Улица перед домом загромождена обломками и всякой домашней утварью; разбойники заставляют всякого прохожего пить, поминутно подливая вина. Вино стекает в канаву, воздух, наполненный винными парами, ударяет в голову; это какой-то карнавал.
   Другое войско отправляется в крепость освобождать содержавшихся там неоплатных должников; третье пробирается в арсенал грабить оружие и ценные военные доспехи. Шайки черни толпятся у дома Брешейля и у Бурбонского дворца с целью опустошить их и тем наказать их владельцев. Орда преследует Крона, одного из либеральнейших и уважаемых парижан, но который, к сожалению, имел несчастье служить в полиции, ему удается спастись от разъяренной толпы, но дом его разграблен дочиста. В ночь с 13 на 14 чернь грабит булочные и винные погреба. Целое полчище оборванцев, вооруженных ружьями, вилами и кольями, заставляют открывать им двери домов, давать им пить, есть, деньги и оружие. До этого времени никто еще никогда не видывал на улицах таких бродяг, почти догола раздетых, с ужасными физиономиями, вооруженных как дикари. Многие из них чужеземцы, явившиеся неведомо откуда. Говорят, что таких оборванцев набралось до 50 тысяч, и они держали в своих руках главные посты.
   В течение этих двух суток Париж чуть было не весь был разграблен, он спасен от разбойников только благодаря национальной гвардии. Среди бела дня на бойких улицах твари выдергивали серьги из ушей гражданок и снимали с них башмаки, тут же нагло потешаясь над своими жертвами. По счастью, сорганизовалась милиция, в которую не замедлили записаться первые обыватели, дворяне. Набралось 48 тысяч человек; из них составили несколько батальонов и рот. Буржуа покупали у бродяг ружья за три ливра, а шпаги, сабли и пистолеты за 12 су.
   Наконец на площади повесили несколько негодяев, массу других обезоружили, и восстание начинает принимать чисто политический характер. Но какова бы ни была его идея, все-таки она безумна, потому что это восстание народное. Даже панегирист его Дюсо признается, что порою ему казалось, что он присутствует при полном разложении общества. Нет ни главы, ни управления.
   На первый взгляд казалось, как будто депутаты, изображающие собою представителей Парижа, руководят толпою, в сущности же толпа командует ими. Чтобы спасти городскую ратушу, один из них, именно Легран, не нашел ничего лучшего, как выкатить шесть бочек пороха и заявить завладевшим ею, что он прикажет сейчас все взорвать на воздух. Избранный ими командир, де ла Салль, в какие-нибудь четверть часа получает двадцать штыков в грудь и весь комитет не раз подвергается риску быть перерезанным...
   В Бастилии они обстреливали стены, высотою в 40 футов и толщиной в 30, с десяти утра и до пяти вечера, и только по случайности одна из пуль попала в инвалида на башне. С ними обращаются как с детьми, которым стараются сделать как можно меньше вреда: по первому же требованию комендант приказывает убрать пушки из амбразур и заставляет гарнизон поклясться, что он не станет стрелять, если на него не будут нападать; первую депутацию он приглашает завтракать, посланному из городской ратуши он дает разрешение посетить все помещения крепости, несколько залпов подряд он выдерживает, не отвечая тем же, и допускает сожжение первого моста, не сделав ни одного выстрела. Он решается, наконец, стрелять только в последней крайности, при защите второго моста, и то, известив предварительно нападающих, что он открывает огонь. Одним словом, долготерпение его и кротость беспредельны, вполне соответствующие гуманности того века. Народ же совсем обезумел от всего происходящего, от запаха пороха и от шума выстрелов. Какой-то пивовар думает сжечь каменную глыбу Бастилии, поливая ее лавандовым и гвоздичным маслом. Некий молодой плотник, питающий слабость к археологии, предлагает построить катапульту. Кто-то кричит, что захватили дочь коменданта и намереваются сжечь ее, чтобы заставить отца сдаться.
   Бастилия была взята не приступом, она сдалась еще до атаки, заручившись обещанием, что никому не будет сделано никакого зла. У гарнизона, обладавшего всеми средствами защиты, просто не хватило мужества стрелять по живым людям; с другой стороны, он был сильно напуган видом этой огромной толпы. Осаждающих было всего 800-900 человек, но площадь Бастилии и все прилегающие улицы были переполнены любопытными, которые сбежались смотреть на зрелище. Среди них - масса нарядных женщин с веселыми, оживленными лицами, оставившие свои экипажи на некотором расстоянии. С высоты парапета 120-ти человекам крепостного гарнизона казалось, что на них идет весь Париж. Они сами спустили подъемные мосты, по которым вступил неприятель. Все окончательно потеряли голову, как осажденные, так и наступающие, эти последние еще более, потому что победа опьянила их.
   Едва вступив в крепость, они пошли все разрушать, и последние ряды стреляли в первые наугад, каждый стрелял, не обращая внимания, куда и в кого попали заряды. Неожиданная власть делать что угодно и распоряжаться человеческою жизнью - вино слишком сильное для человеческой природы; при наступающем головокружении человек видит все в красном, и неистовство его переходит в дикое зверство. Сущность народного восстания в том и заключается, что, вырвавшись из руководившей ими власти, страсти разнуздываются и геройство смешивается с убийством. Вошедшие в крепость первыми солдаты французской гвардии, знакомые с законами войны, стараются сдержать данное слово, но толпа, наседающая на них сзади, не знает кого бить и бьет наугад. Она щадит швейцарцев, стрелявших в нее, потому что по синим балахонам принимает их за арестантов, и. Вместе с тем. С остервенением набрасывается на инвалидов, открывших ей ворота. Тому человеку, который помешал коменданту взорвать крепость, отсекают саблею кисть руки, затем протыкают его насквозь двумя ударами шпаги и вешают, а руку его, ту самую, что спасла целый квартал Парижа, как трофей носят по городу. За долгие часы обстрела крепости в толпе проснулся инстинкт убийства; жажда крови необоримым стремлением охватила даже тех, кто до этого стоял далеко в стороне. Малейший крик увлекает их, для этого достаточно возгласа "караул!". Стоит посмотреть, что один бьет, как и другие начинают делать то же самое. "У кого не было при себе оружия, - говорит один офицер, - тот бросал в меня каменья, женщины скрежетали зубами и грозили мне кулаками. Позади меня уже были убиты двое из моих солдат... Наконец, под общею угрозою быть повешенным, я добрался до городской ратуши, когда ко мне поднесли насаженную на копье человеческую голову, советуя полюбоваться ею, так как это была голова коменданта Лонея". Несчастный, выходя, получил удар шпаги в правое плечо, когда он проходил по улице, ему рвали волосы и наносили удары. Вокруг него спорили: кто говорил "надо ему перерезать шею", другие хотели повесить его, наконец, третьи предпочитали привязать его к хвосту лошади. В полном отчаянии, желая избавиться от мук, несчастный возопил: "пусть убьют меня!" и, отбиваясь, толкнул ногою в нижнюю часть живота одного из державших его. В ту же минуту его подхватывают на штыки, волочат до канавы, топчут труп ногами с криками: "это чудовище предало нас! Нация требует его головы, чтобы показать народу!" и человеку, получившему пинок ногою, предоставляют привилегию собственноручно отсечь у трупа голову. Этот последний, оказавшийся поваром без места и пришедший в Бастилию просто чтобы поглазеть на происходящее, рассудил, что если, по общему мнению, дело это такое патриотическое, то за отсечение головы "чудовищу" его могут еще наградить медалью. И взяв поданную саблю, он ударяет ею по голой шее, но сабля оказалась тупою, тогда он вынимает из кармана маленький ножик и в качестве повара, умеющего расправляться с мясом, благополучно заканчивает операцию. Затем, вздев голову на вилы, он, в сопровождении более двухсот вооруженных лиц, не считая черни, отправляется в поход. Процессию охватывает веселое настроение, перед статуей Генриха IV голову троекратно нагибают, приговаривая: "кланяйся своему господину". И в палаче сказывается шалун...
  
   Оригинал здесь: http://liberte.newmail.ru/14-07-89.html
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru