СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ В. ТЕККЕРЕЯ
КНИГА СНОБОВЪ
ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ.
ИСТОРІЯ ТИТМАРША И ГОГГАРТОВСКАГО АЛМАЗА
Повѣсть.
ДУХЪ СИНЕЙ БОРОДЫ
РАЗСКАЗЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, No 16.
94--95.
ВДОВЕЦЪ ЛОВЕЛЬ
ПОВѢСТЬ.
Переводъ I. I. Ясинскаго.
ГЛАВА I.
Холостякъ съ Бикъ-стрита.
Кто герой этой повѣсти? Не я, который ее пишетъ. Я изображаю собою только хоръ въ театрѣ. Я дѣлаю замѣчанія о поступкахъ выводимыхъ лицъ: разсказываю ихъ простую исторію. Тутъ есть и любовь, и бракъ, и горе, и разочарованіе; сцена представляетъ гостиную, мѣсто дѣйствія -- около гостиной. Нѣтъ, вѣрнѣе -- гостиную и кухню вмѣстѣ, на томъ основаніи, что обѣ онѣ на одинаковомъ уровнѣ въ данномъ случаѣ. Это не высшій свѣтъ, хотя вы, вѣроятно, называете вдову баронета свѣтской дамой; но нѣкоторыя дамы могутъ быть названы принадлежащими въ высшему обществу, а нѣкоторыя не могутъ. Этимъ я не хочу сказать, что во всемъ произведеніи нѣтъ ничего благороднаго. Правда, на сценѣ подвизается себялюбивая до отвращенія старуха, закоснѣлая воровка, старая блюдолизка, существующая на счетъ благосклонности ближнихъ, старинная жилица Батскихъ и Чельтенгэмскихъ меблированныхъ комнатъ (о чемъ могъ-ли я что-нибудь знать, ни разу въ жизни не побывавъ въ этихъ домахъ?), грабитель лица ремесленнаго люда, мучительница слугъ, гроза бѣдности -- все это можетъ быть принято, разумѣется, послѣ нѣкотораго размышленія, за нѣчто подлое, но сама она считаетъ себя одной изъ добродѣтельнѣйшихъ женщинъ, которыя когда-либо жили на свѣтѣ. Героиня не безъ недостатковъ (ахъ, это должно доставить большое облегченіе нѣкоторымъ людямъ, потому что хорошія женщины многихъ писателей, какъ вамъ извѣстно, чрезвычайно пошлы). Можно подумать, затѣмъ, что главное дѣйствующее лицо ничѣмъ не лучше муфты; но многіе почтенные люди, которые намъ извѣстны, лучше-ли этого предмета? И развѣ муфты знаютъ, что онѣ муфты, а если знаютъ, то развѣ онѣ отъ этого несчастливы? Какая изъ дѣвушекъ не согласится выйти замужъ за муфтоподобнаго человѣка, если онъ богатъ? Кто изъ насъ откажется съ нимъ пообѣдать? Въ послѣднее воскресенье я слушалъ одного такого господина въ церкви, и всѣ женщины вздыхали и плакали; и, Боже мой, какъ онъ прекрасно проповѣдывалъ! А развѣ мы не оказываемъ ему кредита по части мудрости и краснорѣчія въ палатѣ общинъ? Развѣ мы не поручаемъ ему такого важнаго дѣла, какъ командованіе арміей? Если можете, укажите-ка на кого-нибудь, кто могъ бы сдѣлать то же самое? Когда заболѣетъ дитя ваше, развѣ жена ваша не обращается къ одному изъ такихъ господъ? Развѣ вы не читали его очаровательныхъ поэмъ и даже повѣстей? Да, весьма возможно, что онъ пишетъ, и его читаютъ. И это никто иной... Довольно! Quid rides? Не думаете-ли вы, что я рисую портретъ, который каждое утро виситъ передо мною въ зеркалѣ, когда я брѣюсь? Après! Но зачѣмъ предполагать, что я предполагаю, будто у меня нѣтъ слабостей, подобныхъ тѣмъ, которыми обладаютъ мои ближніе? Грѣшенъ-ли я? Всѣмъ друзьямъ моимъ извѣстно, что есть блюдо, отъ котораго я не могу отказаться, даже если бы во время обѣда я ужь два раза помного бралъ его себѣ. А у васъ, дорогой сэръ или madame, имѣется ли какая-нибудь слабость -- какое-нибудь блюдо, которое такъ искушаетъ васъ, что вы не можете удержаться? (Если вы не знаете, спросите у своихъ друзей). Нѣтъ, дорогіе друзья, дѣло въ томъ, что вы и я не принадлежимъ къ высшей интеллигенціи, не обладаемъ громадными состояніями, мы не самаго стариннаго происхожденія, мы не безукоризненно добродѣтельны, мы не славимся совершенствомъ нашего тѣлосложенія и красотою лица. Мы не герои и не ангелы, но мы и не черти, обитающіе невѣдомо гдѣ, не черные убійцы, привычные къ кинжалу и къ яду, мы не коварные Яго, смертоубійство не развлекаетъ насъ, мы не играемъ холоднымъ оружіемъ, не смотримъ на мышьякъ, какъ на нашу повседневную пищу, на ложь, какъ на нашу бесѣду, и когда пишемъ, то не поддѣлываемся ни подъ чью руку. Нѣтъ, мы не чудовища преступленія, но и не ангелы, блуждающіе по землѣ -- по крайней мѣрѣ, я знаю одного изъ насъ, который именно ни то, ни другое, какъ это можно наблюдать ежедневно у него дома, если ножъ его не плохо рѣжетъ и баранина приготовлена по его вкусу.
Кромѣ того, ни вы, ни я не грубы и не жестоки, и многіе похожи на насъ. Наши стихи не такъ хороши, какъ стихи Альфреда Тениссона, но мы въ состояніи набросать куплетъ въ альбомъ миссъ Фани; шутки наши не всегда первоклассны, но Мэри и ея мать улыбаются очень снисходительно, когда папа начинаетъ что-нибудь имъ разсказывать или каламбурить. У насъ много слабостей, но мы не злодѣи.
Тѣмъ болѣе не былъ злодѣемъ мой другъ Ловель. Напротивъ, когда я впервые познакомился съ нимъ, онъ былъ самымъ безобиднымъ и добрымъ малымъ, какихъ я когда-либо зналъ. Теперь положеніе его измѣнилось и онъ, можетъ быть, сталь черезчуръ изященъ. (И, конечно, меня онъ ужь больше не приглашаетъ на свои избранные обѣды, какъ это бывало, когда у него за столомъ смѣло сидѣли мѣщане... Но я предупреждаю событія!) Въ то время, когда начинается мой разсказъ, у Ловеля были свои недостатки -- кто изъ насъ ихъ не имѣетъ? Онъ похоронилъ жену, а передъ тѣмъ, само собой разумѣется, находился у ней подъ башмакомъ. Многіе друзья мои терпятъ такую же лямку. У него было хорошее состояніе -- хотѣлось бы мнѣ имѣть такое же, хотя, позволю себѣ, сказать, что есть люди, которые въ десять разъ богаче. Онъ былъ довольно хорошъ собою, а впрочемъ, я не знаю, лэди, нравятся вамъ блондины или брюнеты. У него былъ домъ въ деревнѣ,-- близъ Петнея. Занимался онъ дѣлами въ Сити, а такъ какъ онъ былъ гостепріимнымъ человѣкомъ, то въ распоряженіе друзей онъ охотно отдавалъ всегда три или четыре запасныя спальни въ Шребландсѣ, въ особенности послѣ смерти мистриссъ Ловель, которая весьма благоволила ко мнѣ въ первый періодъ своего ранняго брака съ моимъ другомъ, но я пересталъ ей нравиться, и потомъ она охладѣла ко мнѣ. Я знаю многихъ, которые не обѣдаютъ дома по цѣлымъ годамъ, цѣпко держатся за это и ни за что не бросятъ своего обычая. Что касается меня, то, когда жена Ловеля дала замѣтить, что ей наскучило мое общество, я постарался стушеваться: ссылался, что приглашенъ въ другое мѣсто, когда Фредъ вяло звалъ меня въ Шребландсъ, но принималъ его кроткія оправданія и предложенія пообѣдать en garèon въ Гринвичѣ, въ клубѣ и т. д., не обнаруживая, что я сержусь на равнодушіе его жены ко мнѣ -- потому что, въ концѣ концовъ, онъ относился ко мнѣ по-дружески во многихъ отношеніяхъ и угощалъ меня любимымъ моимъ виномъ, не думая о его дороговизнѣ. Само собой разумѣется, жена его казалась мнѣ непріятной, мелочной, жеманной, самонадѣянной, заурядной, эгоистической особой. Что же касается до его тещи, тяготѣвшей надъ нимъ, то даже дочь не всегда выносила ее. И всѣ, кто зналъ старую лэди Бекеръ въ Батѣ, Уельтенгэмѣ и Брайтонѣ, знали также, что повсюду ее сопровождали скандальныя исторіи. Она сочиняла грязные слухи; гдѣ только собирались личности съ подозрительной репутаціей и вдовушки съ запятнанными титулами, тамъ была и она. Кто сказалъ хотя бы одно доброе слово объ этой старухѣ? Какое общество не разстраивалось, когда она появлялась? Какой работникъ, съ кѣмъ она имѣла дѣло, не раззорялся? Отъ всей души я хотѣлъ бы, чтобы дѣйствующимъ лицомъ моего разсказа была добрая теща; но вы уже знаете, дорогая лэди, что въ повѣстяхъ всѣ добрыя женщины пошлы. Эта женщина не такая. Она не только дурно воспитана, но и съ дурнымъ вкусомъ. Языкъ ея грязенъ и звонокъ, голова тупая, характеръ скверный, необыкновенная наглость, заносчивость, у ней ужасный сапъ и очень мало денегъ. Можно-ли сказать о женщинѣ больше этого? Ахъ, моя милая лэди Бекеръ! Это я былъ mauvais sujet, неправда-ли? Это я научилъ Фреда курить, пить и разнымъ дурнымъ холостымъ привычкамъ? Это я, его старый другъ, который занималъ у него иногда въ теченіе двадцати лѣтъ деньги, оказался негоднымъ для общества вашего и вашей прелестной дочери? Кстати! Я заплатилъ деньги, которыя бралъ у него, и поступилъ какъ мужчина; но вы-то заплатили-ли ему, хотѣлъ бы я знать? Когда мистриссъ Ловель была объявлена въ первомъ столбцѣ Таймса, тогда Фредъ и я воспользовались этимъ, чтобы ѣздить въ Гринвичъ и въ Блекваль, какъ я ужь говорилъ; тогда его доброе старое сердце открылось для друга; тогда мы могли распить другую бутылку кларета и Бедфордъ не появился съ своимъ кофе, который, во времена мистриссъ Ловель, обыкновенно, посылали намъ, прежде, чѣмъ мы могли приступить ко второй бутылкѣ, хотя лэди Бекеръ и ея дочь выпивали каждая по три бокала изъ первой бутылки. Три полныхъ бокала каждая, даю вамъ слово! Нѣтъ, madame, когда-то вы были моею грозой, теперь пришла моя очередь. Нѣтъ, старая вѣдьма, хотя вы утверждаете, что никогда не читаете повѣстей, нѣкоторые изъ вашихъ гнусныхъ и услужливыхъ пріятелей познакомятъ васъ съ этой повѣстью. Здѣсь-ли вы? слышите-ли вы? Васъ будутъ показывать здѣсь. Точно также будутъ показывать другихъ женщинъ и другихъ мужчинъ, которые оскорбляли меня. Развѣ можно терпѣть насмѣшки и презрѣніе и не отомстить? Легко забываются благодѣянія; но обиды -- кто же изъ уважающихъ себя людей не сохраняетъ ихъ въ своей памяти?
Прежде тѣмъ я приступлю къ повѣствованію, я позволю себѣ предупредить благосклонную публику, что хотя все, что я разскажу, совершенно вѣрно, однако же въ разсказѣ, нѣтъ ни одного слова правды; что хотя Ловель живъ и благоденствуетъ и вы весьма вѣроятно встрѣчали его, однако же я не совѣтовалъ бы вамъ указывать на него; что его жена (потому что Ловель больше не вдовецъ) совсѣмъ не та лэди, которую вы себѣ воображаете (и на чемъ вы настаиваете). О, подъ этимъ лицомъ подразумѣвается мистриссъ Тингеми или оно списано съ лэди такой-то. Нѣтъ, вы въ высшей степени ошибаетесь. Теперь даже рецензенты повсемѣстно покинули эту старинную стратагему анонсовъ: "Тайны высшаго свѣта". Beau monde изумится, узнавъ портреты нѣкоторыхъ своихъ блестящихъ представителей въ имѣющемъ выйти романѣ de Société миссъ Уиджинсъ. Или: мы подозрѣваемъ, что одинъ герцогскій домъ будетъ смущенъ, когда догадается, какъ безжалостный авторъ "Майскихъ тайнъ" ознакомился (и изложилъ ихъ безстрашнымъ перомъ) съ нѣкоторыми семейными секретами, которые, казалось, извѣстны были лишь очень немногимъ членамъ высшаго общества". Нѣтъ, я вамъ скажу, эти глупыя приманки для развлеченія неосмотрительной публики не составляютъ моего ремесла. Если вы сами рѣшились заняться провѣркою и хотите убѣдиться, кому изъ тысячи придется та или другая шляпа, то, вѣроятно, вамъ удастся надѣть ее кому нибудь какъ разъ на голову; но шапочникъ умретъ, а не скажетъ вамъ; развѣ ужь у него имѣется частный поводъ къ мести или особенный зубъ противъ какой-нибудь личности, которая не можетъ отплатить тѣмъ же. Тогда пусть онъ смѣло идетъ впередъ и хватаетъ свою жертву (лучше всего, епископа или даму, у которой нѣтъ драчливыхъ родственниковъ) и надѣнетъ на него или на нее колпакъ съ такими ушами, что весь свѣтъ станетъ смѣяться надъ бѣднымъ созданіемъ, которое будетъ трепетать, краснѣть, какъ свекла, и проливать заслуженныя слезы ярости и отчаянія, сдѣлавшись цѣлью всеобщаго вниманія. Къ тому же, я пока обѣдаю у Ловелей; ихъ общество и кухня считаются въ Лондонѣ одними изъ лучшихъ. Если Ловели заподозрятъ, что я списалъ ихъ, они перестанутъ приглашать меня. Кто же изъ порядочныхъ людей потеряетъ такихъ цѣнныхъ друзей изъ-за какой-нибудь шутки и будетъ такъ легкомысленъ, чтобы вывести ихъ въ повѣсти? Всѣ люди, знающіе приличія свѣта, единогласно осудятъ эту мысль и признаютъ ее не только неосновательной, но и дикой. Я приглашенъ къ Ловелю въ домъ на слѣдующей недѣлѣ: vous concevez, я не могу сказать, на какой именно день, потому что тогда я попался бы и, слѣдовательно, карты его стараго друга были бы открыты. Онъ не таковъ, какъ кажется, а кажется онъ человѣкомъ не очень сильнаго ума. Онъ считаетъ себя самой опредѣленной и рѣшительной особой. Онъ скоро говоритъ, носитъ густую бороду, рѣзко обращается съ своими слугами (которые уподобляютъ его той вышеназванной собольей или горностаевой штучкѣ, въ которую лэди прячутъ зимою руки). И такъ зло распекаетъ свою жену, что я вѣрю, что она вѣритъ, что онъ вѣритъ, что онъ глава дома.
"Элизабета, любовь моя, онъ должно быть подразумѣваетъ А, или В, или Д", кажется, я такъ и слышу, какъ говоритъ Ловель. А она говоритъ: "Да, о, это навѣрно Д, настоящій его портретъ!" -- "Не то Д, не то T", говоритъ Ловель (у котораго ясный умъ).
А "она" можетъ знать, что я разумѣю, изображая ея супруга въ вышеприведенныхъ безпритязательныхъ строкахъ. Но она никогда не подастъ вида, что знаетъ, развѣ только усилитъ немного свою любезность; развѣ только (могу-ли я допустить это пріятное исключеніе?) нѣсколько чаще станетъ меня приглашать; развѣ только посмотритъ на меня своими бездонными глазами (Святая простота! и подумать только, что она такъ долго носила очки и ей приходилось глядѣть поверхъ стеколъ!). Въ ея же глазахъ можно было видѣть такую глубину, глубину, глубину, что, пожалуй, легко было совсѣмъ утонуть въ ихъ таинственной пучинѣ.
Когда я былъ молодымъ человѣкомъ, я жилъ въ улицѣ Бикъ-стритъ, Реджентъ-стритъ (я никогда не жилъ на Бикъ-стритѣ, равно какъ и въ Бельгравъ скверѣ; но я предпочитаю такъ говорить, и не найдется такого дерзкаго джентльмена, который бы сталъ противорѣчить мнѣ). И такъ, я жилъ въ Бикъ-стритъ, Реджентъ-стритъ. Имя владѣтельной лэди или квартирной хозяйки было мистриссъ Прапоръ. Она видѣла лучшіе дни -- у владѣтельныхъ лэди они бываютъ нерѣдко. Ея супругъ -- его не.тьзя было назвать лэндъ-лордомъ, потому что мистриссъ Прайоръ была главнымъ лицомъ въ домѣ, въ счастливыя времена состояла, лейтенантомъ въ милиціи. Въ Дисѣ, въ Норфолькѣ онъ сидѣлъ безъ мѣста; въ Норвичской тюрьмѣ онъ сидѣлъ за долги; служилъ писцомъ въ Лондонѣ на Саутгэмптонской Биржѣ; затѣмъ находился на службѣ въ качествѣ лейтенанта въ войскахъ ея величества королевы португальской; еще перемѣнилъ нѣсколько мѣстъ и т. д. Я воздерживаюсь отъ передачи подробностей существованія, которое законный біографъ прослѣдилъ уже шагъ за шагомъ и которое неоднократно было предметомъ юридическаго изученія со стороны судебныхъ чиновниковъ. Однимъ словомъ, Прайоръ претерпѣлъ множество кораблекрушеній, вскарабкался на самое легкое суденышко, какое только нашлось, и поступилъ клеркомъ къ угольному торговцу по ту сторону рѣки. "Понимаете-ли, сэръ,-- говорилъ онъ,-- что должность моя временная,-- таковъ жребій войны! жребій войны!" Онъ кое-какъ болталъ на иностранныхъ языкахъ. Особа его обильно была пропитана табачнымъ запахомъ. Бородатые субъекты, гранившіе мостовую въ сосѣднемъ Редженгь-стритѣ, заходили иногда по вечерамъ и справлялись о "капитанѣ". Онъ былъ извѣстенъ во многихъ сосѣднихъ билліардныхъ заведеніяхъ и, я думаю, не особенно уважаемъ. Капитанъ Прайоръ производилъ тягостное впечатлѣніе нахальствомъ, съ какимъ онъ постоянно обращался за маленькими денежными подачками и надоѣдалъ жалобами на свою судьбу, которая сложилась, само собой разумѣется, раньше, чѣмъ поднялся занавѣсъ и стала разыгрываться наша драма. Полагаю, что на всемъ свѣтѣ только двѣ души жалѣли его: жена, которая еще помнила его красивымъ молодымъ человѣкомъ, волочившимся за ней; и его дочь Елизабетъ, которую въ послѣдніе мѣсяцы своей жизни, не взирая на роковую лѣность, онъ ежедневно провожалъ до такъ называемой ея "академіи". Вы правы -- Елизабетъ главное дѣйствующее лицо этой исторіи. Когда я зналъ, ее худенькой, веснусчатой дѣвушкой пятнадцати лѣтъ, въ дрянномъ платьицѣ и съ красноватыми волосами, она брала у меня книжки и играла на фортепіано въ первомъ этажѣ. Тамъ жилъ нѣкто Слемлей; онъ былъ издателемъ газеты "Волна", авторомъ многихъ популярныхъ пѣсенокъ и другомъ разныхъ музыкально-торговыхъ домовъ; ради этого мистера Слемлея Елизабетъ была принята воспитанницей въ то заведеніе, которое семья ея называла "академіей".
Капитанъ Прайоръ такимъ образомъ провожалъ свою дѣвочку до академіи, но за то она часто провожала его домой. Прождавъ предварительно два-три, иногда и пять часовъ, пока Елизабетъ возилась съ своими уроками, онъ естественно проникался желаніемъ освободиться отъ холода въ какомъ-нибудь сосѣднемъ трактирномъ заведеніи. Каждую пятницу золотая медаль или, вѣрнѣе, двадцать пять серебряныхъ медалей были вручаемы миссъ Беленденъ и другимъ юнымъ лэди за хорошее поведеніе и прилежаніе въ этой академіи. Миссъ Беленденъ отдавала золотую медаль матери, а себѣ оставляла только пять шиллинговъ, и на это бѣдное дитя покупало перчатки, башмаки и разныя мелкія принадлежности туалета. Раза два капитану удавалось перехватывать золотую вещицу и, позволю себѣ утверждать, что онъ угощалъ тогда своихъ проспиртованныхъ друзей, шумныхъ гранильщиковъ мостовой. Онъ былъ щедрый товарищъ, когда въ карманѣ его звенѣла какая-нибудь монета. Этимъ объясняется недоразумѣніе, которое возникло по отношенію къ отчетности, поссорившей его съ угольнымъ торговцемъ, его самымъ послѣднимъ хозяиномъ. Бесси, оказавъ помощь ему въ его неблагополучныхъ обстоятельствахъ и увидѣвъ, что нельзя вѣрить его торжественному обѣщанію возвратить долгъ, отказала отцу въ фунтѣ, который онъ хотѣлъ у ней еще взять. Но ея пять шиллинговъ -- ея скудныя карманныя деньги, которыми она надѣляла своихъ братишекъ и сестренокъ и на которыя покупала себѣ туалетныя украшенія, т. е. предметы первой необходимости -- эти хорошо заштопанныя перчатки и чулки, эти жалкіе башмаки, которые надо было надѣвать и носить послѣ полуночи, эти ничтожныя побрякушки въ видѣ брошки или браслета, которыми бѣдное дитя украшало себя и свои самодѣльныя платья -- пять шиллинговъ, изъ которыхъ для Мери пріобрѣталась иногда пара ботинокъ, для Томи фланелевая курточка, для малютки Билля колясочка или лошадка -- эта несчастная сумма, эта кроха, которую Бесси распредѣляла между столькими бѣдняками -- эти пять шиллинговъ были конфискуемы иногда ея отцомъ! Я поймалъ дѣвочку на мѣстѣ преступленія и она не отрицала, что это такъ. Я взялъ съ нея самую страшную клятву и сказалъ, что если услышу когда-нибудь, что она даетъ Прайору деньги, то съѣду съ квартиры, и никогда ребятишки не получатъ отъ меня никакой игрушки, ни сикспенса, ни мармелада, ни пряника, ни кукольнаго райка, ни ящика съ красками, ни поношеннаго платья, которое передѣлывалось на маленькаго Томи и на маленькаго Билля и которое мистриссъ Прайоръ, Бесси и ихъ маленькая служанка кроили, пороли, гладили, штопали и перешивали съ величайшимъ остроуміемъ. Правда, что въ виду всего, что происходило между мною и Прайорами, принимая во вниманіе эти денежныя одолженія, это поношенное платье и любовь мою къ дѣтямъ, было болѣе чѣмъ жестоко, что мои банки съ вареньемъ пустѣли и мои бутылки съ виномъ усыхали. А она еще жаловалась брату на неумолимаго кредитора! Ахъ, мистриссъ Прайоръ! Фи, мистриссъ Прайоръ!
Бесси ходила въ школу въ изодранной шали, въ полинялой шляпкѣ и въ скверненькомъ платьицѣ, пронизанномъ пылью и дыханіемъ всѣхъ вѣтровъ, между тѣмъ какъ было не мало молодыхъ лэди, ея товарокъ, которыя на свои золотыя медали могли устраиваться гораздо удобнѣе. Миссъ Делямеръ на восемнадцать шилинговъ въ недѣлю (какъ видите, я пошутилъ, назвавъ ихъ серебряными медалями) пріобрѣла два десятка новыхъ шляпокъ, шелковыхъ и суконныхъ платьевъ на всякій сезонъ, множество перьевъ, муфтъ на гагачьемъ пуху и пелеринокъ, премиленькихъ носовыхъ платковъ и золотыхъ вещицъ, и покупала всякой всячины на полъ-кроны -- желе, бутылку хереса, одѣяло или что-нибудь другое для бѣдной подруги, впавшей въ нужду. Что же касается до миссъ Монтанвиль, которая получала какъ разъ такое же самое жалованье, то есть около пятидесяти фунтовъ въ годъ -- то она наняла маленькій, хорошенькій котеджъ въ Реджентъ-паркѣ и ѣздила въ двумѣстной каретѣ, причемъ лошадь была украшена сбруей изъ бѣлаго металла, а у кучера на шляпѣ красовалась необыкновенная золотая кокарда изъ галуна (впрочемъ, онъ пользовался глубокимъ презрѣніемъ со стороны всего кучерскаго населенія околодка). Ея тетка или мать, я не знаю, кто именно (полагаю, что тетка) была всегда тоже комфортабельно одѣта и присматривала за Монтанвиль. На ней были брошки, браслеты и бархатныя шубки, и все было великолѣпно. Но дѣло въ томъ, что миссъ Монтанвиль умѣла экономничать. Она не знала, что значитъ помочь ближнему въ нуждѣ или дать кружку или даже стаканъ вина усталому брату или сестрѣ. Она посылала десять шиллинговъ въ недѣлю своему отцу, имя котораго было Боскинсонъ и о которомъ говорили, что онъ служитъ клеркомъ въ Педингтонѣ. Но она никогда не видалась съ нимъ, даже когда онъ лежалъ въ госпиталѣ больной и хотя она дала взаймы миссъ Уильдеръ тринадцать фунтовъ, она потребовала, чтобы Уильдеръ арестовали, такъ какъ вексель былъ выданъ на двадцать четыре фунта, и поэтому было продано до послѣдней нитки все имущество Уильдеръ. Вся академія покраснѣла отъ стыда! Но за то съ миссъ Монтанвиль случилось происшествіе, которое могло быть названо печальнымъ даже ея недоброжелателями. Вечеромъ двадцать шестого декабря тысяча восемьсотъ котораго-то года, когда начальство академіи торжественно производило свою годичную святочную встрепку воспитанницамъ -- я хотѣлъ сказать публичный экзаменъ предъ многочисленными друзьями своими -- Монтанвиль, которой удалось фигурировать на этотъ разъ не въ двумѣстной каретѣ, а въ блестящемъ воздушномъ экипажѣ, влекомомъ голубями, упала съ радуги и свалилась на крышу движущагося престола королевы Амаранты и чуть не зашибла Беленденъ, которая занимала престолъ, одѣтая въ свѣтлоголубое съ блестками платье, потрясая жезломъ и произнося идіотскія стихи, сочиненные для нея профессоромъ литературы, состоящимъ при академіи. Что касается до Монтанвиль, то пусть поскорѣе вынутъ ее изъ-подъ трапа, гдѣ она кричитъ, потому что нога ея сломана. Пусть отнесутъ ее домой и она никогда больше не будетъ нашимъ дѣйствующимъ лицомъ. Никогда она не произнесетъ ни слова. Голосъ ея будетъ также сиплъ, какъ у селедочницы. Что если эта необыкновенно мужественная старая смотрительница ложъ въ... такомъ-то театрѣ, которая, прихрамывая, подходитъ къ лэди перваго яруса и предлагаетъ ей страшную скамейку подъ ноги, чтобы всякій спотыкался, и неловко присѣдаетъ и смотритъ въ глаза пытливо и смѣю, какъ бы признавая знакомку въ блестящей лэди, занимающей ложу -- что если эта старая баба была нѣкогда ослѣпительной Эмили Монтанвиль? Мнѣ замѣтятъ, что въ англійскихъ театрахъ женщинамъ не поручаютъ открывать ложи. На это я отвѣчу, что вотъ еще одно доказательство, какъ тщательно и искусно я стараюсь скрыть отъ безпокойнаго любопытства публики оригиналы, съ которыхъ я списываю дѣйствующія лица настоящей повѣсти. Монтанвиль -- не открывательница ложъ. Можетъ быть, подъ другимъ именемъ, она содержитъ кабачекъ подъ Борлингтонскою аркою, и кабачекъ вы знаете, но тайны этой у меня не вырветъ никакая пытка! Жизнь имѣетъ свои подъемы и свои ухабы, и были они и у васъ, старое, хромое созданіе. Монтанвиль! проходите-ка своей дорогой. Вотъ вамъ шиллингъ на чай. (Благодарю васъ, сэръ). Уберите-ка эту противную скамейку и никогда больше не попадайтесь намъ на глаза.
Въ то время прекрасная Амаранта была точно также въ нѣкоторомъ родѣ милой, юной лэди, о которой мы читали въ нашей ранней юности. До двѣнадцати часовъ, одѣтая въ яркое платье, она танцовала съ принцемъ Градини (который былъ извѣстенъ подъ именемъ Гради въ тѣ дни, когда его изгнали на подмостки въ Дублинъ). Къ ужину ее велъ царственный отецъ принца (онъ живъ до сихъ поръ и, случается, иногда царствуетъ, а поэтому мы воздержимся называть его почтенное имя). Она притворялась, что пьетъ изъ раззолоченнаго папье-маше и съѣдаетъ огромные пудинги. Она смѣялась, когда добрый, старый, вспыльчивый монархъ колотилъ перваго министра и поваровъ. Блескъ ея ослѣплялъ и она сверкала тысячами драгоцѣнныхъ камней, въ сравненіи съ которыми ко-и-нуръ показался бы жалкимъ, тусклымъ камешкомъ. Она уѣзжала въ колесницѣ, и самъ лордъ-мэръ никогда не имѣлъ подобной. А въ полночь какая-то бѣдная молодая особа пѣшкомъ трепала домой по грязнымъ улицамъ, въ затасканной шляпкѣ, въ бумажной шали и жалкой накидкѣ, на которой, вмѣсто бахромки, бѣлѣлись хлопья печальной зимы.
Наша Сандрильона вставала рано. У ней было не мало дѣла дома. Она одѣвала сестеръ и братьевъ, она готовила завтракъ отцу. А въ тѣ дни, когда ей не надо было идти на утренніе уроки въ академію, она помогала варить обѣдъ. Небо да услышитъ насъ! Она часто приносила мнѣ мой обѣдъ, когда я бывалъ дома, и разогрѣвала знаменитый бараній супъ. Гости приходили -- приходили профессіональные джентльмены -- повидать Слемлея въ первомъ этажѣ. Приходили отставные португальскіе и испанскіе капитаны, воинственные товарищи ея отца. Удивительно, какъ она усвоила ихъ акцентъ и болтала по-французски и по-итальянски. Она играла въ комнатѣ мистера Слемлея на фортепіано, какъ я уже говорилъ. Но потомъ она стала воздерживаться отъ этого, а равно и не посѣщала его. Подозрѣваю, что у этого человѣка не было принциповъ. Газета его дѣлала жестокія нападки на личныя репутаціи и можно было найти въ "Волнѣ" курьезныя оцѣнки и любопытныя выходки, направленныя противъ театральнаго люда. Мнѣ помнится, что, нѣсколько лѣтъ спустя я встрѣтилъ его у подъѣзда оперы. Онъ былъ чрезвычайно возбужденъ, когда услышалъ, что подаютъ карету одной лэди и закричалъ, употребляя отборныя слова, которыя не нуждаются въ точной передачѣ:
-- Посмотрите на нее! Пристыдите ее! Я устроилъ ее! Семья ея умирала съ голода, и ей былъ сдѣланъ ангажементъ, сэръ! Замѣтили вы ее, сэръ? Она даже не взглянула на меня!
Но въ этотъ моментъ самъ мистеръ Слемлей представлялъ собою весьма пріятный предметъ созерцанія. Я вспомнилъ, что и тогда ужо вышла ссора съ этимъ господиномъ, какъ мы жили вмѣстѣ въ Бикъ-стритѣ. Недоразумѣніе разрѣшилось ambulando. Онъ сошелъ съ квартиры и оставилъ превосходный и дорогой инструментъ въ залогъ за квартирную плату, которую онъ задолжалъ мистриссъ Прайоръ. Но залогъ былъ вскорѣ взятъ обратно его настоящимъ собственникомъ, музыкальнымъ торговцемъ. Впрочемъ, что касается мистера Сломлея и его достойной біографіи, я долженъ выражаться какъ возможно нѣжнѣе. Принято считать оскорбленіемъ всей литературы заявленіе, что есть безчестныя и дрянныя личности среди газетныхъ сотрудниковъ.
Дорогой читатель, ничто не ускользаетъ отъ вашей проницательности. Если въ вашемъ обществѣ кто-нибудь пошутилъ, то вы сейчасъ же отгадываете въ чемъ дѣло, и улыбка ваша предупреждаетъ улыбку шутника. Точно такъ же вы сразу узнали, когда я заговорилъ объ Елизабетъ и ея академіи, что рѣчь идетъ о театрѣ, гдѣ бѣдная дѣвочка танцовала за гинею или за двадцать пять шиллинговъ въ недѣлю. Къ сожалѣнію, у ней, должно быть, не было ни малѣйшей ловкости и искусства добиться прибавки и дойти до двадцати пяти гиней; потому что, помимо всего, она не была хороша собою, въ это время, хороши были только ея темно-рыжіе волосы и большіе глаза. Дофинъ, директоръ, не очень много думалъ о ней, и она проходила передъ нимъ въ полку водяныхъ нимфъ, баядерокъ, фей и польскихъ дѣвъ, съ ихъ гибкими копьями и маленькими красными кокетливыми платочками, и была также мало замѣтна, какъ рядовой Джонсъ, стоящій подъ ружьемъ въ своей ротѣ, когда его королевское высочество, фельдмаршалъ, дѣлаетъ смотръ арміи. У миссъ Беленденъ не было драматическихъ тріумфовъ, букеты не падали къ ея ногамъ, ни одинъ коварный Мефистофель, эмиссаръ какого-нибудь заѣзжаго Фауста, не подкупалъ ея дуэньи и не подносилъ ей футляровъ съ брилліантами. Если бы у Беленденъ были подобные поклонники, Дофинъ не только не былъ бы этимъ недоволенъ, но онъ даже увеличилъ бы ея жалованье. Но хотя онъ былъ, какъ можно опасаться, безнравственной личностью, однако, онъ уважалъ то, что хорошо.
-- Эта Беленденъ хорошая и честная дѣвка,-- сказать онъ автору этихъ строкъ,-- работаетъ и деньги отдаетъ семьѣ. Отецъ ея старая улитка. Очень почтенная семья, сколько я слышалъ!
И затѣмъ онъ перешелъ къ другимъ безчисленнымъ субъектамъ, состоявшимъ у него на службѣ.
А все-таки, почему бѣдная содержательница меблированнаго дома хранила въ такой глубокой тайнѣ то обстоятельство, что ея дочь заработывастъ свою честную гинею танцами въ театрѣ? Почему она такъ упорно называла театръ академіей? Почему мистриссъ Прайоръ говорила это даже мнѣ, между тѣмъ какъ я зналъ истину, и сама Елизабетъ не скрывалась отъ меня?
Есть такія дѣла и житейскіе случаи, на которые скромная бѣдность часто предпочитаетъ набрасывать покрывало, и это представляетъ иногда удобство. Если хорошенько вдуматься, то мы всѣ можемъ сравняться, благодаря этимъ шаткимъ ширмамъ. Часто за ними нѣтъ ничего позорнаго -- только пустыя блюда, жалкія тряпки и другіе отрепанные свидѣтели нужды и холода. А кто согласится показать свои лохмотья публикѣ и закричитъ на улицѣ о томъ, что онъ голоденъ? Въ то время (характеръ ея развивался потомъ не въ такомъ миломъ направленіи) мистриссъ Прайоръ была въ высокой степени достойна уваженія; и однако же, какъ я уже говорилъ, мои запасы лакомствъ истреблялись съ замѣчательной быстротой; бутылки съ виномъ и съ водкой все усыхали, пока я не сталъ держать ихъ подъ секретнымъ замкомъ. Малиновое варенье, до котораго я былъ страстный охотникъ, постоявъ нѣсколько часокъ на столѣ, всегда пожиралось кошкой или этой удивительной маленькой воровкой, которая служила одной прислугой и была дѣятельна, терпѣлива, ласкова, услужлива и необыкновенно грязна. Но служанка-ли поѣдала всѣ мои сласти? Я видѣлъ "Gazza Ladra" и знаю, что бѣдныхъ маленькихъ служанокъ часто несправедливо обвиняютъ. И кромѣ того, въ моемъ частномъ случаѣ я самъ не особенно заботился о томъ, кто именно виноватъ. Къ концу года одинъ человѣкъ не станетъ бѣднѣе оттого, что съ него взимаютъ этотъ домашній налоги. Однажды, въ воскресенье вечеромъ, оставаясь дома по случаю холода и приступая къ бараньему супу, который Елизабетъ дѣлала такъ хорошо и который она принесла мнѣ, я попросилъ ее достать изъ шкафа бутылку водки. Ключъ отъ шкафа хранился у нея. Она посмотрѣла мнѣ въ лицо, а я посмотрѣлъ на нее: это была настоящая агонія. Дѣло въ томъ, что не было никакой водки: она вся испарилась. Въ воскресенье же, да еще вечеромъ, нельзя было купить порядочной водки.
Елизабетъ, конечно, замѣтила, что я опечаленъ. Она поставила бутылку на столъ, вскрикнула, стала оправдываться и откровенно заплакала.
-- Милое, мое милое дитя!-- сказалъ я, схвативъ ея руку.-- Вы не предполагаете, что я думаю на васъ?
-- Нѣтъ, нѣтъ!-- закричала она, закрывая своей большой рукой глаза.-- Нѣтъ, но я видѣла ее, когда въ послѣдній разъ съ мистеромъ Уорингтономъ вы отпили немного. Ахъ, купите патентный замокъ!
-- Патентованный, моя дорогая,-- замѣтилъ я.-- Какъ странно, что вы научились хорошо произносить итальянскія и французскія слова и дѣлаете такія смѣшныя ошибки на своемъ родномъ языкѣ. Мать ваша говорить довольно хорошо.
-- Она по рожденію лэди и не получила воспитанія въ швейной мастерской, какъ я... И ей не приходилось быть въ обществѣ такихъ дѣвицъ... Ужь нечего сказать, мѣсто у меня!-- вскричала Бесси и съ отчаяніемъ сжала руку.
Тутъ начали звонить колокола у св. Вика, приглашая къ вечернѣ, я услышалъ, какъ мистриссъ Прайоръ своимъ рѣзкимъ голосомъ закричала снизу: "Елизабетъ!" Дѣвушка ушла въ церковь; по воскресеньямъ ни она, ни ея мать не пропускали церковной службы. Долженъ сказать, что, все равно, я заснулъ хорошо и безъ водки.
Когда съѣхалъ Слемлей, мистриссъ Прайоръ явилась ко мнѣ однажды посовѣтоваться и узнать, что я имѣю противъ m-me Бентиваліо, оперной пѣвицы, нанимающей первый этажъ? Однако же, это было слишкомъ. Какъ могла идти моя работа, когда подо мною ежедневно воетъ эта женщина! Но, не согласившись на это, я не могъ отдавать Прайорамъ въ нѣкоторомъ денежномъ одолженіи. Прайоръ же продолжалъ напирать на меня и выдали, мнѣ новый прекрасный вексель на сумму вдвое большую, какъ человѣкъ, у котораго никогда не было никакихъ сомнѣній и который давно заложилъ свою честь, въ качествѣ офицера и джентльмена. Позвольте, сколько лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ? Тринадцать, четырнадцать, двадцать? Нужды нѣтъ, сколько. Моя прекрасная Елизабетъ, я думаю, что, если бы вы увидали теперь подпись вашего бѣднаго стараго отца, то заплатили бы. Недавно я нашелъ его росписку въ старинной шкатулкѣ, которую не открывалъ лѣтъ пятнадцать, и тамъ были еще нѣкоторыя письма, писанныя -- не все-ли равно кѣмъ? и старая перчатка, которой я придавалъ когда-то нелѣпое значеніе, и изумрудно-зеленая жилетка, которую подарила мнѣ добрая старая мистриссъ Макменсъ и которую я надѣвалъ на одинъ Дублинскій балъ, въ Ф--никсъ-Паркѣ, у В--це К--ля, когда я танцевалъ съ "нею"! Господи, Господи! Никогда больше не повторится того, что видѣла эта жилетка! Какъ мы переживаемъ наши вещи!
Но хотя я никогда не представлялъ ко взысканію этотъ единственный вексель на сорокъ три фунта (первая порція въ двадцать три фунта была авансирована мною на уплату какого-то настоятельнаго долга), хотя я никогда не ожидалъ возвращенія своихъ денегъ, какъ не разсчитывалъ быть лондонскимъ лордъ-мэромъ, я думаю, что все-таки немножко жестоко было, что мистриссъ Прайоръ написала своему брату (она написала ему уголовное письмо); въ которомъ, умоляя Провидѣніе ниспослать ему благородный доходъ, и обѣщая, что ея молитвы будутъ услышаны, такъ что онъ будетъ долго жить и наслаждаться высокимъ казеннымъ окладомъ, извѣщала его кстати объ одномъ безжалостномъ кредиторѣ, котораго по называетъ (подразумѣвая меня), который держитъ капитана Прайора въ своей власти, (если бы я обладалъ этой грязной тряпкой, я не зналъ бы, что съ ней дѣлать), который взялъ съ мистера Прайора вексель на сорокъ три фунта и четырнадцать шиллинговъ срокомъ по третье іюля (мой срокъ) и который обязательно раззоритъ всю семью, если хоть часть денегъ, не будетъ ему уплачена.
Когда я посѣтилъ мой старый колледжъ и заѣхалъ къ Сэрдженту въ Бонифасъ-Лоджъ, онъ обошелся со мной такъ холодно, какъ будто я былъ еще студентомъ, почти не говорилъ со мной во время товарищескаго обѣда въ общей залѣ и за все время пригласилъ меня только всего разъ на одинъ изъ отвратительнѣйшихъ вечеровъ, во время которыхъ мистриссъ Сарджентъ имѣла обыкновеніе поить гостей чаемъ. А между тѣмъ, благодаря рекомендаціи этого господина, я нанялъ квартиру у Прайоровъ; какъ-то послѣ обѣда онъ долго говорилъ, пыхтя и краснѣя, о разныхъ предметахъ и, наконецъ, навралъ мнѣ съ три короба о своей несчастной сестрѣ, живущей въ Лондонѣ; она роковымъ образомъ рано вышла замужъ, а ея супругъ, капитанъ Прайоръ, кавалеръ Лебедя и двухъ португальскихъ орденовъ, отличнѣйшій офицеръ, но неблагоразумный спекуляторъ. У нихъ прекрасное помѣщеніе въ центрѣ Лондона, тамъ будетъ спокойно, и кстати отъ нихъ недалеко до клубовъ, а если бы я заболѣла, (я постоянно хвораю), то мистриссъ Прайоръ, сестра его, ухаживала бы за мной, какъ родная мать. Благодаря этому, я въ самомъ дѣлѣ попалъ къ Прайорамъ. Дѣти меня плѣнили; Амелія Джени (грязная дѣвочка, о которой я раньше упоминалъ) передвигала колясочку, въ которой болталась пара грязныхъ ребятишекъ. За ними шло еще дитя и несло четвертаго на рукахъ, такого же маленькаго. Этотъ крошечный народъ пробирался черезъ толпу, словно черезъ потокъ, на Реджентъ-стритѣ, и доплылъ до спокойной бухты Бикъ-стритъ какъ разъ въ то время, когда и я тамъ очутился. Дверь, передъ которой остановился этотъ маленькій караванъ, была та самая дверь, которую я искалъ, и ее отворила Елизабетъ, съ своими темнорыжими волосами, падавшими на прекрасные глаза, тогда только что вышедшая изъ дѣтскаго возраста.
Видъ этихъ малютокъ, который многихъ оттолкнулъ бы, очаровалъ меня. Я одинокій человѣкъ. Можетъ быть, когда-нибудь одно изъ такихъ созданій въ состояніи было бы дурно поступить со мной, но этого не случилось. Если бы у меня были собственныя дѣти, мнѣ кажется, я хорошо обращался бы съ ними. О Прайорѣ я подумалъ, что это страшно вульгарный плутъ, объ его женѣ, что она жадная женщина; но дѣти понравились мнѣ, и я нанялъ комнаты, съ удовольствіемъ слушая, какъ надъ моей головой по утрамъ топочутъ ихъ ножонки. Особа, на которую я намекнулъ, имѣетъ уже нѣсколько дѣтей; мужъ ея судьею въ Вестъ-Индіи. Allons! теперь вамъ извѣстно, какъ я поселился у мистриссъ Прайоръ.
Хотя я въ настоящее время упрямый и закоренѣлый старый холостякъ (назову себя мистеромъ Бейлоромъ въ этой повѣсти; и есть нѣкто -- далеко, далеко!-- кому извѣстно, почему я никогда не перестану быть холостякомъ {Игра словъ: The Bachelor -- значитъ бакалавръ, а также холостякъ. Batchelor -- фамилія стараго холостяка произносится какъ bachelor -- бёчлоръ.}), въ молодости я былъ довольно веселымъ малымъ, но не злоупотреблялъ удовольствіями юности. Я выучился кадрили съ тѣмъ, чтобы танцевать съ "нею" во время тѣхъ долгихъ вакацій, когда вмѣстѣ съ моимъ молодымъ другомъ, лордомъ виконтомъ Польдуди, отправлялся читать въ Дуб... Полно! Успокойся, глупое сердце! Можетъ быть, будучи студентомъ, я плохо распоряжался своимъ временемъ. Можетъ быть, я слишкомъ много прочелъ повѣстей, слишкомъ много занимался "изящной словесностью" (это было наше любимое словечко), слишкомъ часто ораторствовалъ въ собраніи, гдѣ пользовался хорошей репутаціей. Но всѣ красивыя фразы не помогли мнѣ получить награды въ колледжѣ. Я запустилъ свои университетскія занятія, затѣмъ попалъ въ маленькую немилость у родныхъ, но пріобрѣлъ маленькую самостоятельность, беря учениковъ и давая уроки. Въ концѣ концовъ умеръ одинъ мой родственникъ и оставилъ мнѣ небольшое наслѣдство, а я оставилъ университетъ и переѣхалъ въ Лондонъ.
Еще въ третій годъ моего пребыванія въ колледжѣ, въ Сенъ-Бонифасъ прибылъ юный джентльменъ, который принадлежалъ къ немногимъ джентльменамъ-пансіонерамъ нашего общества. Его популярность быстро возросла. Милый и простой юноша, онъ нравился бы, смѣю сказать, даже тогда, если бы онъ не былъ богаче насъ; но Лесть, свѣтская угодливость, мамоно-поклоненіе -- пороки эти извѣстны молодымъ мальчикамъ такъ же хорошо, какъ и старымъ; и богатый верзила въ школѣ или колледжѣ имѣетъ своихъ ухаживателей, паразитовъ, подлипалъ и свой штатъ придворныхъ, какъ и пожилой милліонеръ изъ Пельмеля, который пристально посматриваетъ вокругъ себя въ клубѣ и выбираетъ, кого бы взять съ собой обѣдать, между тѣмъ какъ блюдолизы съ тоскою ждутъ его рѣшенія и каждый изъ нихъ думаетъ: "ахъ, не меня-ли онъ пригласитъ на этотъ разъ? или къ нему опять попадетъ эта раболѣпная жаба Генчманъ?" Ну-ну! Старая исторія о паразитахъ и льстецахъ. Мой дорогой добрый сэръ, я вовсе не хочу сказать этимъ, что вы были когда-нибудь паразитомъ, но -- что деньги могли быть серьезнымъ для васъ поводомъ полюбить человѣка. "Я знаю,-- такъ Фредъ Ловель обыкновенно говорилъ,-- я знаю товарищей, которые приходили въ мои комнаты потому, что у меня были большія средства, и у моего бѣднаго стараго гувернера было изобиліе вина, а я давалъ хорошіе обѣды. Я не обольщаю себя; по, въ концѣ концовъ, пріятнѣе было бывать у меня и хорошо ѣсть и пить, чѣмъ у Джека Гансона, который угощалъ жалкимъ чаемъ, или у Неда Рупора, гдѣ подавался отвратительный "оксбридскій портвейнъ". Такимъ образомъ, я допускаю сразу, что сборища у Ловеля были гораздо привлекательнѣе, чѣмъ у другихъ. Можетъ быть, и другіе становились пріятными, когда заботились о томъ., чтобы ихъ гости хорошо ѣли. Обѣдъ въ общей залѣ и оловянныя тарелки -- все это очень хорошо, и я благодарю за нихъ отъ всего сердца; но обѣдъ съ лондонской рыбой, съ дичью и съ двумя или тремя изысканными entrées гораздо лучше -- и во всемъ университетѣ не было лучше кухни, чѣмъ наша въ Сенъ-Бонифасѣ. И то сказать, тогда были не тѣ аппетиты, не тѣ желудки, и хорошіе обѣды казались вдвое вкуснѣе.
Между мною и юнымъ Ловелемъ завязалась дружба, которая, надѣюсь, не уменьшится даже послѣ обнародованія этой исторіи. Непосредственно за полученіемъ степени бакалавра наступаетъ періодъ, когда многіе изъ окончившихъ университетъ попадаютъ въ затруднительное положеніе. Ремесленники тѣснятъ нашего брата своими счетами. Надо платить за перчатки, которыя мы заказали calidi juventa, за запонки и булавки, которыя ювелирамъ непремѣнно хочется вонзить въ нашу безъискусствсиную грудь, за фраки изъ тонкаго сукна, которые мы готовы даже напялить на наши книги. Всѣ эти расходы сопровождаютъ полученіе ученой степени. А такъ какъ отецъ мой, который былъ тогда живъ, отказалъ мнѣ на отрѣзъ въ удовлетвореніи этихъ потребностей, подъ тѣмъ, совершенно справедливымъ, предлогомъ, что я получилъ сполна свое содержаніе и что мои сводныя сестры не могутъ быть лишены ничтожныхъ средствъ, причитающихся на ихъ долю, только потому, что я расточителенъ, то я очутился въ весьма затруднительныхъ обстоятельствахъ, и, пожалуй, меня подвергли бы личному задержанію, если бы не Ловель, который, рискуя исключеніемъ, бросился въ Лондонъ къ своей матери (у которой были тогда спеціальныя причины благоволить къ сыну), получилъ отъ нея денежное пособіе и привезъ мнѣ необходимую сумму въ страшную гостинницу мистера Шекеля, гдѣ я жилъ. Слезы стояли въ его добрыхъ глазахъ, онъ схватилъ мою руку и долго пожималъ ее, сунувъ мнѣ въ карманъ чекъ; а вышеупомянутый туторъ (Сарджентъ былъ тогда только туторомъ), явившійся съ тѣмъ, чтобы препроводить его къ мастеру за нарушеніе дисциплины, тоже уронилъ слезу, когда я краснорѣчиво разсказалъ ему, какъ все это случилось, и спрыснулъ происшествіе особеннымъ старымъ портвейномъ 1811-го года, свободно роспитымъ нами въ этотъ вечеръ въ его комнатахъ. Я имѣлъ счастье постепенно выплатить долгъ Ловелю. Какъ уже сказано, я бралъ учениковъ; сталъ заниматься литературою, завелъ связи съ періодическими изданіями и, мнѣ стыдно признаться, выступалъ передъ публикой въ качествѣ прекраснаго ученаго классика. Я продолжалъ ученыя занятія и тогда, когда послѣ смерти родственника, пріобрѣлъ нѣкоторую независимость положенія и мои "Переводы съ греческаго" и мои "Поэмы", а также статейки мои въ газетѣ, которую я издавалъ въ продолженіе нѣсколькихъ, лѣтъ, пользовались въ свое время кое-какимъ успѣхомъ.
Еще въ Оксбриджѣ я, хотя и не удостоился университетскихъ почестей, обнаруживалъ литературныя наклонности. Однажды въ Бонифасѣ я получилъ награду за сочиненіе; и писаніе философскихъ опытовъ, стиховъ и трагедій причинило мнѣ много хлопотъ. Мои школьные друзья подшучивали надъ моей расточительностью (очень маленькая шутка служить для украшенія портвейно-курительныхъ тумановъ и заставляетъ иногда смѣяться спустя еще долгое время) -- имъ хотѣлось повеселиться на мой счетъ -- по поводу того, что въ Лондонѣ я заработывалъ деньги торговой предпріимчивостью. Мой Дженкинсовъ былъ со мной знакомъ еще въ колледжѣ, и я былъ настолько глупъ, что воображалъ, будто этотъ человѣкъ достоинъ уваженія. У кого былъ гладкій языкъ и вылощенная внѣшность духовной особы. Онъ любилъ ораторствовать и кричалъ, что общественная дѣятельность доходная статья. Онъ и одинъ странный торговецъ виномъ и дисконтеръ, по имени Шеррикъ, какимъ-то образомъ завладѣли тѣмъ маленькимъ литературнымъ журнальчикомъ -- "Музеемъ", который, вѣроятно, вы еще помните. Эту рѣдкую литературную собственность уговорилъ меня пріобрѣсть своимъ льстивымъ языкомъ другъ мой Сладчайшій. Я не злословлю: онъ теперь въ Индіи, гдѣ, вѣроятно, исправно расплачивается съ мясниками и булочниками. Но онъ страшно нуждался въ деньгахъ, когда продавалъ мнѣ "Музей". Онъ началъ протестовать, когда я сказалъ ему спустя нѣкоторое время, что онъ плутъ, и, вынувъ изъ задняго кармана свой носовой платокъ, сталъ слезно увѣрять меня, что современемъ я перемѣню о немъ мнѣніе. Слова мои, однако, произвели совершенно обратное впечатлѣніе на его сообщника Шеррика, который разсмѣялся мнѣ въ лицо и сказалъ: "Да онъ глупѣе васъ!" Шеррикъ былъ правъ. Несомнѣнно, тотъ былъ глупъ, кто имѣлъ съ нимъ какое бы то ни было денежное дѣло, но былъ правъ, совершенно правъ и бѣдный Сладчайшій: я не думаю о немъ такъ дурно, какъ прежде. Если деньги нужны до зарѣза, то какъ устоять противъ искушенія вытянуть ихъ у такого молокососа? Долженъ сказать, что я лично принялся за издательство этого проклятаго "Музея" и намѣревался, воспитавъ вкусъ публики, поднявъ ея нравственный уровень и познакомивъ народъ съ литературой, положить себѣ въ карманъ, взамѣнъ за свои услуги, изрядный гонораръ. Съ этой цѣлью я печаталъ въ "Музеѣ" мои собственные сопеты, трагедіи и обращенія къ "ней" -- къ существу, которое я не называлъ, хотя ея поведеніе и заставляло довѣрчивое сердце мое обливаться кровью. Я писалъ сатирическіе очерки, въ которыхъ обнаруживалъ необычайное остроуміе и блисталъ, какъ критикъ, почерпая свѣдѣнія изъ энциклопедическихъ и біографическихъ словарей, такъ что въ концѣ концовъ мои познанія, дѣйствительно, удивляли меня. Я публично смѣюсь надъ собой. Скажи, другъ мой, ты никогда не дѣлалъ ничего подобнаго? Будь увѣренъ, что кто не дѣлаетъ глупостей, тотъ не способенъ быть и умнымъ человѣкомъ!
Кажется, что мой блестящій confrère изъ перваго этажа (у него были общія денежныя дѣла съ Шеррикомъ и вмѣстѣ они посѣщали два или три раза столичныя тюрьмы ея величества) первый обратилъ мое вниманіе на то, что меня жестоко обманули. Слемлей писалъ въ газетѣ, которая печаталась въ нашей типографіи. Одинъ и тотъ же мальчикъ приносилъ намъ обоимъ корректуры -- крошка съ некрасивымъ лицомъ и свѣтлыми глазами, смотрѣвшій двѣнадцатилѣтнимъ, тогда какъ ему было шестнадцать: мужъ по уму и ребенокъ по сложенію -- дитя бѣдности; многія бѣдныя дѣти таковы.
Маленькій Дикъ Бедфордъ обыкновенно по цѣлымъ часамъ спалъ въ моей передней или у Слемлея, въ то время, какъ мы творили въ нашихъ важныхъ кабинетахъ. Слемлей былъ добродушный негодяй и угощалъ мальчика виномъ и мясомъ. Въ свою очередь, и я оказывалъ помощь маленькому человѣчку, отдавая ему свои завтраки, которые онъ съ наслажденіемъ съѣдалъ. Когда онъ сидѣлъ съ сумкой на колѣняхъ, дремотно склонивъ голову, онъ производилъ трогательное впечатлѣніе. Весь домъ любилъ его. Онъ спускался внизъ, и подвыпившій капитанъ благосклонно кивалъ ему, держа въ рукѣ галстухъ, сюртукъ или жилетъ и занимаясь своимъ туалетомъ въ задней кухнѣ. Дѣти и Дикъ были большими друзьями А Елизабетъ покровительственно относилась къ нему и, проходя мимо, заговаривала съ нимъ. Знаете-ли вы композитора Кленси? а, можетъ быть, онъ болѣе извѣстенъ вамъ подъ фамиліей Фридриха Доннера? Доннеръ обыкновенно писалъ музыку на слова Слемлея, и vice versa, и являлся отъ времени до времени на Бикъ-стритъ, гдѣ онъ и его поэтъ соединяли у фортепіано свои таланты. При звукахъ этой музыки маленькіе глаза Дика умилялись. "О, какъ замѣчательно!" восклицалъ юный энтузіастъ. Я долженъ сказать, что добродушный мошенникъ Слемлей не только давалъ мальчику пенсы, но и билеты въ театры, концерты и проч. У Дика былъ дома занасъ костюмовъ. Его мать выкроила ему изъ моей студенческой мантіи очень изящный костюмъ, и онъ и она, эта скромная женщина, надѣвъ на себя все, что было у нихъ лучшаго, были достаточно респектабельны для любого англійскаго театра.
Мистеръ Дикъ посѣщалъ также и ту академію, гдѣ танцовала миссъ Беленденъ и откуда послѣ полуночи выходила въ своей отрепанной накидкѣ бѣдная Елизабетъ Прайоръ. Однажды капитанъ, отецъ Елизабетъ и ея покровитель, неспособенъ былъ идти пѣшкомъ, рѣчь его была несвязна и криклива. Это обратило на него вниманіе господъ полицейскихъ. Тогда Дикъ подбѣжалъ, посадилъ Елизабетъ и ея отца въ кебъ, заплатилъ извощику изъ собственнаго кармана и торжественно доставилъ отца и дочь домой, самъ возсѣдая на козлахъ. Я какъ разъ возвращался домой (съ элегантнаго чайнаго вечера у мистриссъ Уотерингэмъ въ Дорсэтъ-скверѣ) и стоялъ у двери въ тотъ моментъ, когда прибылъ Дикъ съ своимъ караваномъ.
-- Получи, извощикъ!-- сказалъ Дикъ, вынимая изъ кармана монету и глядя передъ собой своими свѣтлыми глазами. Гораздо пріятнѣе было видѣть это сіяющее маленькое личико, чѣмъ капитана, шатающагося и поддерживаемаго дочерью. Елизабетъ передала мнѣ, что, когда недѣлю спустя она хотѣла заплатить Дику его шиллингъ, онъ воспротивился и -- странный ребенокъ -- объявилъ, что ужь ему заплачено.
Возвращаюсь къ моему другу Ловелю. Я подготовлялъ его въ ученой степени, (а между нами сказать, думалъ, что онъ никогда ея не получитъ), когда вдругъ онъ увѣдомилъ меня изъ Веймута, гдѣ проводилъ каникулы, что онъ намѣренъ бросить университетъ и отправиться путешествовать заграницу. "Такъ случилось, дорогой другъ",-- писалъ онъ,-- "что домъ моей матери сталъ мнѣ противенъ (я отчасти догадался, когда пріѣзжалъ въ городъ по вашему дѣлу, почему она такъ необыкновенно была снисходительна ко мнѣ). Это разорвало бы мое сердце, Чарльзъ (христіанское имя мое Чарльзъ); но раны, нанесенныя ему, нашли утѣшительницу".
Теперь въ этой маленькой главѣ содержатся кое-какія незначительныя тайны, и если бы я не отличался безъискуственностью, я легко могъ бы не разоблачать ихъ цѣлый мѣсяцъ.
1. Почему мистриссъ Прайоръ, содержательница меблированныхъ квартиръ, продолжаетъ называть театръ, въ которомъ танцуетъ ея дочь, академіей?
2. Что это за спеціальныя причины, заставившія мистриссъ Ловель быть ласковой съ сыномъ и вручить ему, по первому требованію, сто пятьдесятъ фунтовъ?
3. Чѣмъ нанесены раны сердцу Фреда Ловеля? И--
4. Кто исцѣлилъ ихъ?
Я отвѣчаю на всѣ эти вопросы сразу, безъ всякихъ проволочекъ и недомолвокъ:
1. Мистриссъ Прайоръ, получавшая иногда деньги отъ своего брата, Джона Эразма Сарджента D. Д., мастера колледжа Сенъ-Бонифасъ, знала въ совершенствѣ, что, если бы мастеръ (которому она уже отравила жизнь) услышалъ, что его племянница подвизается на подмосткахъ, то никогда не далъ бы ни шиллинга.
2. Причина, почему Эмма, вдова покойнаго Адольфа Ловеля изъ Байтъ-Чепель-Родъ, сахаровара, была такъ особенно ласкова съ своимъ сыномъ Адольфомъ Фредерикомъ Ловелемъ, эсквайромъ, изъ колледжа Сенъ-Бонифасъ въ Оксбриджѣ, и главнымъ пайщикомъ торговаго дома вышесказаннаго Ловеля, несовершеннолѣтняго, была та, что Эмма собиралась заключить второй брачный контрактъ съ преподобнымъ Самюелемъ Бонингтономъ.
3. Сердце Фреда Ловеля было потому этимъ изранено, что пріятно имѣть видъ Гамлета, одѣтаго въ черный плащъ, съ длинными волосами, свисающими на глаза, и представлять собою жертву тоски и отчаянія. И, наконецъ,--
4. Луиза (вдова покойнаго сэра Пофсма Бекера изъ Бекерсъ-тоуна въ графствѣ Килькени, баронета) уговорила мистера Ловеля предпринять поѣздку по Рейну съ нею и съ Цециліею, четвертою и единственной незамужнею дочерью вышеупомянутаго усопшаго сэра Пофема Бекера.
Мое мнѣніе о Цециліи уже откровенно высказано на одной изъ предыдущихъ страницъ. Я продолжаю держаться его. Повторять его я не стану. Предметъ этотъ непріятенъ мнѣ, какъ непріятна была и сама дама. Что Фредъ нашелъ въ ней хорошаго, я не могу сказать. Счастье наше, что вкусы наши, какъ у мужчинъ, такъ и у женщинъ разнообразны. Живою вы не увидите ея во всей этой исторіи. Вотъ ея портретъ, нарисованный покойнымъ мистеромъ Гандишемъ. Она стоитъ, пощипывая арфу, ту самую, при помощи которой она доводила меня до сумасшествія, распѣвая "Бѣдную Маріанну". Она такъ угнетала Фреда и такъ мучила его гостей, что онъ, желая сказать: "душа моя, перестань-ка играть!-- говорилъ,-- "нельзя-ли исполнить еще что-нибудь"? Проклятыя струны неспособны были ни къ какой другой музыкѣ, и "Бѣдную Маріанну" я слышалъ, по крайней мѣрѣ, сто разъ. Тогда-то наступилъ періодъ, когда ко мнѣ охладѣли, о чемъ я уже упоминалъ, и, такъ какъ мнѣ это не нравилось, то я пересталъ бывать въ Шребландсѣ.
Это сдѣлала моя лэди Бекеръ, а не моя добрая воля, думаете вы? Нѣтъ, она не была главной причиной, потому что къ ней относились очень холодно и весь домъ ссорился съ нею. Я помню, какъ Фредъ пришелъ ко мнѣ въ хорошемъ расположеніи духа и сталъ описывать мнѣ не безъ нѣкотораго юмора великую битву, происходившую между Цециліей и лэди Бекеръ, причемъ ея сіятельство потерпѣла пораженіе и была обращена въ бѣгство. Она, однако, убѣжала не дальше мѣстечка Петней, гдѣ основалась опять и укрѣпилась въ нанятомъ домѣ. На слѣдующій день она сдѣлала безнадежную и слабую атаку, явившись къ воротамъ Шребландса и усѣвшись передъ ними, словно олицетвореніе печали, такъ что всѣ рѣшительно видѣли, какъ дочь обращается съ своей матерью. Но это было во время усмотрѣно, и садовникъ Барнетъ, увидѣвъ ее, сказалъ: "Такъ какъ вы здѣсь, лэди, то, можетъ быть, вы заплатите мнѣ двадцать четыре шиллинга, которые вы у меня взяли". И онъ до тѣхъ поръ надоѣдалъ ей изъ-за рѣшетки, пока она не убѣжала и не скрылась. Ловель очистилъ забытый ею счетъ. Онъ говорилъ, что это самые лучшіе двадцать четыре шиллинга, которые онъ когда-либо бросилъ на вѣтеръ.
Прошло восемь лѣтъ. Въ послѣдніе четыре года я почти не видѣлъ моего стараго друга и встрѣчался съ нимъ только въ клубахъ и кабачкахъ, гдѣ мы подновляли если не прежнюю нашу веселую безпечность, то во всякомъ случаѣ добрыя отношенія. Однажды зимой онъ отвезъ свое семейство за-границу. Здоровье Цециліи было ненадежно, и Ловель сказалъ, что докторъ посовѣтовалъ ей провести зимніе мѣсяцы на югѣ. Мужъ не остался съ женой: дѣла требовали его присутствія дома. Онъ затѣялъ множество разныхъ дѣлъ, кромѣ наслѣдственнаго сахароваренія, вошелъ въ разныя компаніи, сдѣлался директоромъ соединеннаго банка и долженъ былъ ковать желѣзо пока горячо. Съ дѣтьми оставалась гувернантка, на которую можно было положиться. Вѣрный мужъ и служанка ожидали больную Ловель, обожая свою жену, въ чемъ нельзя было сомнѣваться, однако, переносилъ ея отсутствіе съ великимъ равнодушіемъ.
Весною я не безъ испуга прочелъ слѣдующее извѣстіе въ газетахъ: "Въ Неаполѣ скончалась отъ пятнистаго тифа въ ночь на 25-е число послѣдняго мѣсяца Цецилія, жена Фредерика Лувеля-эсквайра, и дочь покойнаго сэра Пофема Бекера, баронета". Я зналъ, что друга моего это должно было очень опечалить. Онъ поѣхалъ за-границу при первомъ извѣстіи о ея смерти, но не доѣхалъ до Неаполя; умерла Цецилія, и онъ не принялъ ея послѣдняго вздоха.
Спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ катастрофы, я получилъ письмо изъ Шребландса. Ловель писалъ мнѣ въ старомъ дружескомъ тонѣ. Онъ умолялъ своего милаго стараго друга пріѣхать къ нему и утѣшить его въ одиночествѣ: не могу-ли я отобѣдать у него сегодня вечеромъ? Я поспѣшно отправился къ нему и засталъ его въ глубокомъ траурѣ въ гостиной съ дѣтьми. Признаюсь, я былъ очень удивленъ, увидѣвъ еще разъ въ этой комнатѣ мою лэди Бекеръ.
-- Вы, кажется, удивлены, что видите меня здѣсь, мистеръ Вендоръ?-- сказала ея сіятельство съ граціей и свойственной ей привѣтливостью; если она принимала благодѣянія, то старалась оскорблять тѣхъ, отъ кого получала ихъ.
-- Нѣтъ,-- сказалъ я, взглянувъ на Ловеля, который поникъ головой. У него на колѣняхъ сидѣла маленькая Сисси. Надъ нимъ висѣлъ портретъ покойной музыкантши, между тѣмъ какъ ея арфа въ кожаномъ чехлѣ сиротливо стояла въ углу комнаты.
-- Я здѣсь не по своему желанію, а въ силу чувства долга по отношенію къ этому отлетѣвшему ангелу,-- сказала лэди Бекеръ, указавъ на портретъ.
-- А когда мама была здѣсь, вы постоянно ссорились съ нею,-- сказалъ маленькій Пофемъ и нахмурился.
-- Вотъ съ какой точки зрѣнія пріучены смотрѣть на меня эти невинныя малютки!-- вскричала бабушка.
-- Молчать, Попъ!-- сказалъ отецъ.-- Не надо быть грубымъ мальчикомъ!
-- Развѣ, Попъ грубый мальчикъ?-- отозвалась Сисси.
-- Молчать, Попъ!-- продолжалъ отецъ.-- Или я тебя отошлю къ миссъ Прайоръ!
ГЛАВА II,
въ которой миссъ Прайоръ уходитъ изъ дома.
Мы уже знаемъ, кто была эта миссъ Прайоръ изъ Шребландса, которую papa и grand-maman пригласили смотрѣть за невоспитанными дѣтьми. Годы прошли съ тѣхъ поръ, какъ я отряхнулъ въ Бикъ-стритѣ прахъ отъ ногъ. Мѣдная дощечка съ фамиліей: "Прайоръ" была снята съ двери, столь памятной мнѣ, и привинчена -- это я могу сказать -- къ дешевому гробу, куда положенъ былъ капитанъ. Когда я проходилъ мимо, недѣлю тому назадъ, я увидѣлъ надъ дверями цѣлыя изверженія мѣдныхъ грибообразныхъ гвоздей, и вывѣска гласила: "Café des ambassadeurs". За окномъ красовались три пузатыя голубыя чашки, пара кофейниковъ изъ британскаго металла и два засиженныхъ мухами листа дипломатической "Indépendance Belge" были повѣшены на ширмочкахъ. Что это, сами ихъ превосходительства посланники курятъ изъ вишневыхъ чубуковъ, стоя у дверей? Ихъ лица, шляпы и локти въ бѣлыхъ пятнахъ -- слѣды карточныхъ и билліардныхъ мѣлковъ. Если это посланники, то впавшіе въ несчастье. Безъ сомнѣнья, они попали въ немилость при дворѣ ея величества, королевы Фортуны. Люди, такіе же грязные, теперь уже вышли изъ немилости, умыли свои запачканныя лица, перевязали ленты черезъ плечо и въ изящныхъ каретахъ удалились отъ жилищъ, которыя пользовались еще болѣе плохой репутаціей, чѣмъ "Café des ambassadeurs". Если бы я жилъ вблизи Лейчестерскаго сквера и пилъ кофе, я всегда относился бы съ уваженіемъ къ этого рода иностранцамъ. Теперь они служатъ маркерами или же исполняютъ нѣкоторыя темныя полицейскія обязанности. Но почему же потомъ не сдѣлаться имъ генералами и великими государственными дѣятелями? Почему вы знаете, что цирюльникъ, который фабритъ палочкой фиксатуара усы, современемъ не надѣнетъ эполетъ и не возьметъ въ руки маршальскаго жеела? Я замѣтилъ, что на колокольчикѣ второго этажа, тамъ, гдѣ были комнаты, вырѣзано: "Плегуэль". Что за существо Плегуэль, грѣющее теперь ноги у того самаго камина, гдѣ я провелъ столько длинныхъ вечеровъ? Этотъ джентльменъ въ мѣховомъ воротникѣ, съ колючей бородой, съ открытымъ и ласковымъ косымъ взглядомъ, съ нѣсколько сиплымъ голосомъ, взывающій съ порога: "Войдите и вы получите всего за шиллингъ свое совершеннѣйшее подобіе!" -- это опять не посланникъ-ли? Ахъ нѣтъ, это только chargé d'affaires фотографа, который живетъ вверху, и нѣтъ никакого сомнѣнія, тамъ, гдѣ жили малютки. Боже мой! фотографію представлялъ собой ребенокъ, и фотографія была въ дѣтской, когда мы жили на Бикъ-стритъ. Долженъ-ли я былъ, во имя прошлаго, подняться туда и всего за одинъ шиллингъ пріобрѣсть свое совершеннѣйшее подобіе? Могла бы эта вещица доставить удовольствіе одной особѣ? (Я уже сказалъ, кажется, что особа эта отлично вышла замужъ и проживала на далекомъ островѣ). Я бы удивился, если бы ей захотѣлось взглянуть на портретъ человѣка, котораго она знала, въ пору его юности, съ курчавыми темными волосами, а теперь ставшаго настоящимъ джентльменомъ -- съ черепомъ гладкимъ, какъ билліардный шаръ?
Когда я взбирался и спускался по этой темной лѣстницѣ, души дѣтей Прайора глядѣли на меня изъ-за перилъ; маленькія лица улыбались въ сумракѣ. Сердечныя раны раскрылись и стали сочить кровь -- о, какъ это было больно и мучительно! Какъ адски страдалъ я за этой дверью, въ этой комнатѣ, то есть въ той самой, гдѣ теперь Плегуэль. Воображаю, что думали о мнѣ, когда видѣли, какъ я стучалъ кулакомъ въ дверь! Madame, вы, можетъ быть, считали меня сумасшедшимъ? Мнѣ все равно, если вы это думали. А можетъ быть вы думали, когда я говорилъ о душахъ дѣтей Прайора,-- будто онѣ уже умерли? Нѣтъ, онѣ не умерли, я это знаю. Высокій молодой человѣкъ въ синей курткѣ, съ пушистыми бакенбардами не такъ давно бесѣдовалъ со мною басомъ и сказалъ мнѣ, что его зовутъ Гусъ Прайоръ. "А какъ поживаетъ Елизабетъ?" -- прибавилъ онъ, кивнувъ своей круглой головой.-- Елизабетъ? Ахъ, вы вульгарный мальчишка! Елизабетъ... Но, кстати, мы слишкомъ долго заставляемъ ждать ея появленія.
Вы видите, когда я заговариваю о ней, куча воспоминаній подавляетъ меня, и я поневолѣ черезчуръ много болтаю. Вы совершенно правы: только вы можете сдѣлать такое вѣрное наблюденіе, и я напередъ угадываю его: вы хотите сказать, что мнѣ слѣдуетъ нѣсколько сдержать свой языкъ. Елизабетъ это моя повѣсть. Она подружилась со мной въ самый критическій періодъ моей жизни. Съ израненнымъ сердцемъ, истекающимъ кровью (а нанесла ему раны мистриссъ... О'Д.-- нѣтъ, я никогда не назову ея теперешнимъ ея именемъ), полный отчаянія, самымъ несчастнымъ человѣкомъ вернулся я изъ сосѣдней столицы и вновь поселился въ Бикъ-стритѣ. Вотъ тогда-то стала возростать странная близость между мною и молоденькой дочерью моей хозяйки. Я разсказалъ ей свою исторію. Право, мнѣ кажется, я разсказалъ бы ее всякому, кто меня выслушалъ бы. Она, повидимому, отнеслась ко мнѣ съ участіемъ. Она являлась ко мнѣ, приносила мнѣ обѣдъ (я тогда почти ничего не ѣлъ); она привыкла приходить ко мнѣ и привыкла жалѣть меня, и привыкла, чтобы я говорилъ съ ней о всемъ, говорилъ, говорилъ... Ежедневно плакало мое сердце въ той самой комнатѣ второго этажа, съ которой теперь сопряжено имя Плегуэль. Уже послѣ того, какъ я выплакалъ всѣ слезы и изложилъ исторію моей любви и моихъ страданій Елизабетъ, показалъ я ей ту самую жилетку, о которой я вамъ говорилъ, и перчатку (рука Елизабетъ была гораздо больше), и показалъ письма, т. е. двѣ или три безсодержательныя крошечныя записки слѣдующаго содержанія: "Дорогой сэръ! Мама надѣется, что вы пожалуете на чашку чая"... или: "Дорогой мистеръ Бечлоръ! Если будете въ Фениксъ-паркѣ, близъ Лонгъ-Майльстона около двухъ, то моя сестра и я поѣдемъ кататься"... и проч... или: "О, какой вы милый! Билеты (увѣряю васъ, она написала белеты) присланы какъ нельзя болѣе кстати, и букиты -- это очень любезно!" (Кажется, было написано "букеты", но она подчистила перочиннымъ ножемъ; я тогда не находилъ ошибокъ въ ея каракулькахъ); или... Но довольно! Чѣмъ больше я разсказывалъ объ ея капризахъ, кокетствѣ, безсердечности и лукавомъ лицемѣріи (всего этого, разумѣется, требовала отъ нея мать, потому что моего соперника гораздо хуже принимали, чѣмъ меня, пока онъ не получилъ хорошаго мѣста), чѣмъ дольше я рылся въ этихъ дрязгахъ, тѣмъ сильнѣе сочувствовала мнѣ Елизабетъ.
Она привыкла приходить ко мнѣ каждый день, а я привыкъ бесѣдовать съ нею. Она обыкновенно говорила немного. Можетъ быть, она даже не слушала. Но я мало заботился объ этомъ. Безъ конца, безъ конца я болталъ о томъ, какъ я былъ влюбленъ, несчастливъ и какъ велико было мое отчаяніе; неистощимы были мои жалобы, но неистощалось и состраданіе моей маленькой слушательницы. Рѣзкій крикъ мамаши прерывалъ, наконецъ, нашъ разговоръ, она выбѣгала на лѣстницу, ворча: "какъ это надоѣло!" и уходила. Но на слѣдующій день добрая дѣвушка опять являлась ко мнѣ и начиналась новая репетиція нашей трагедіи.
Мнѣ кажется, что вы начинаете предполагать (и это весьма естественно, потому что не надо быть колдуномъ, чтобы сдѣлать догадку), что изъ всѣхъ этихъ возгласовъ и сантиментальныхъ вздоховъ, которые расточалъ мягкосердый старый дуракъ передъ молодой особой, изъ всѣхъ этихъ слезъ и сожалѣній могло выйти нѣчто такое, что сродни сожалѣнію, но не само сожалѣніе. Однако же, моя добрая читательница, вы неправы. Есть люди, у которыхъ бываетъ оспа два раза -- у меня была только разъ. По моему мнѣнію, если сердце разбито, то оно разбито; если цвѣтокъ осыпался, то ужь осыпался. Если я предпочитаю относиться съ улыбкой къ своему горю, то что изъ этого? Почему вы думаете, что я долженъ дѣлать трагедію изъ такого изношеннаго, избитаго, вульгарнаго, устарѣлаго, тривіальнаго, обыденнаго предмета, какъ поведеніе кокетки, которая играетъ сердцемъ мужчины, смѣется надъ нимъ и забываетъ его? А все же трагедія. Ядъ -- прощальное письмо съ черной каймой -- ватерлосскій мостъ -- однимъ несчастнымъ больше и т. д. Нѣтъ, если трагедія идетъ, то пусть идетъ. Но у меня не будетъ никакой трагедіи, думаете вы?
Слѣдуетъ замѣтить, что человѣкъ, страдающій отъ безнадежной любви (кажется, я самъ былъ когда-то такимъ человѣкомъ, и доброй долей этого я былъ обязанъ Глорвинѣ), есть существо себялюбивое; между тѣмъ какъ женщины такъ кротки и такъ несебялюбивы, что могутъ забыться или могутъ скрыть на время свою тоску, когда утѣшаютъ опечаленнаго друга. Я не замѣчалъ, послѣ возвращенія моего изъ проклятаго Дублина, что моя маленькая Елизабетъ была блѣдна и разсѣянна, молчалива и грустна; не замѣчалъ, хотя и видался съ нею ежедневно. Она сидѣла неподвижно, пока я болталъ, положивъ руки на колѣни или закрывъ ладонью глаза. Казалось, она говорила: "Да, да! бѣдный другъ! бѣдный другъ!" и меланхолически соглашалась, что исторія моя печальна.
Но чѣмъ спокойнѣе она была, тѣмъ ниже поникала ея голова; положивъ руку на подбородокъ, она опиралась ногой на каминную рѣшетку.
Однажды я игралъ все на той же струнѣ. Я разсказывалъ Елизабетѣ, какъ послѣ подарковъ, которые были приняты, послѣ писемъ, которыми мы обмѣнялись (если каракульки могли быть названы письмами), послѣ того, какъ рѣшительное слово сорвалось съ нашихъ губъ, я разсказывалъ Елизабетѣ, какъ въ одинъ проклятый день мать Глорвины встрѣтилась со мной въ скверѣ. "Дорогой, дорогой мистеръ Бечлоръ, мы смотримъ на васъ, какъ на своего. Поздравьте меня и поздравьте моего ребенка! Томъ получилъ мѣсто сборщика табачныхъ пошлинъ, и онъ женится на своей кузинѣ Глори".
-- Его кузина? Кто?-- вскричалъ я и засмѣялся, какъ сумасшедшій.
-- Моя бѣдная Глорвина. Дѣти любятъ другъ друга еще съ тѣхъ поръ, какъ едва стали лепетать. Мнѣ извѣстно ваше отзывчивое сердце, и я знаю, что вы первый порадуетесь нашему счастію.
-- И такъ,-- сказалъ я, кончая разсказъ,-- я, воображавшій, что любятъ меня, былъ отвергнутъ даже безъ тѣни сожалѣнія! Я могъ бы привести тысячу причинъ, почему я считалъ, что Глорвина расположена ко мнѣ. И вдругъ мнѣ говорятъ, что на меня смотрятъ, какъ на своего, какъ на дядю! Развѣ такія письма пишутъ племянницы? Виданое-ли дѣло, чтобы дядя бродилъ по Маріонъ-скверу по цѣлымъ часамъ ночью, въ дождливую погоду и глядѣть на окно спальни только потому, что тамъ его "племянница"! Сердце мое было отдано, а мнѣ его швырнули назадъ. Нѣсколько мѣсяцевъ она издѣвалась надо мною, глаза ея останавливались на мнѣ, она благосклонно улыбалась мнѣ, она плѣняла меня, а едва только показался другой, она насмѣялась надо мной и прогнала меня.
При этомъ моя маленькая бѣдная Елизабетъ, сидѣвшая понурившись, вскричала: "У, низкій, низкій!" и такъ вздрогнула, что, можно было подумать, что сердечко ея разорвалось.
-- Нѣтъ,-- сказалъ я,-- моя милая, мистеръ О'Даудъ нисколько не низокъ. Его дядя, сэръ Гекторъ, былъ блестящій старый офицеръ, какихъ теперь уже мало въ арміи. Тетка его была Молой изъ Молойстоуна. И вообще это очень хорошая фамилія, хотя, мнѣ кажется, обремененная долгами. А молодой Томъ...
-- Томъ?-- вскричала Елизабетъ, и взглядъ ея дико засверкалъ.-- Томъ? Его зовутъ не Томъ, дорогой мистеръ Вендоръ; его зовутъ Уи-уи-льямъ!-- и тутъ она заплакала.
Ахъ, дитя мое! дитя мое! Бѣдное созданіе! И ты страдала! И ты проводила безсонныя мучительныя ночи! И ты слыхала, какъ послѣ полночи печально бьютъ часы! И ты встрѣчала невеселый восходъ солнца и глядѣла на него усталыми глазами! И ты просыпалась отъ грезъ! И тебѣ снилось, что тебя любятъ и улыбаются тебѣ и шепчутъ нѣжныя слова! И какъ ты сладко любила во снѣ! Но твое сердце ограблено, сокровищница расхищена и опустошена! Бѣдная дѣвушка!
Какъ это я смотрѣлъ на ея грустное лицо и не замѣчалъ ея тоски? Она могла кротко убаюкивать мое раненое сердце, а я не замѣчалъ, что ея собственное сердце плаваетъ въ крови! Что, моя дѣвочка? Можетъ быть, ты страдала сильнѣе меня? Надѣюсь, что нѣтъ. Но такъ молода, и ужъ цвѣтъ жизни поблекъ для тебя! Чаша безъ сладостнаго напитка; солнце потускнѣло и чуть свѣтитъ надъ твоей головой! Истина сразу открылась мнѣ. Мнѣ было стыдно, что собственная печаль моя ослѣпила меня, и я не замѣчалъ ея горя.
-- Что же это,-- сказалъ я,-- бѣдное дитя мое? Не онъ-ли это?...-- И я указалъ пальцемъ внизъ.
Она кивнула головой.
Я зналъ, что тамъ былъ жилецъ, который нанялъ первый этажъ вскорѣ послѣ отъѣзда Слемлея. Это былъ офицеръ бомбейской арміи; нанималъ онъ квартиру на три мѣсяца и уѣхалъ въ Индію незадолго передъ тѣмъ, какъ я вернулся изъ Дублина.
А Елизабетъ все ждетъ... Не пора-ли войти ей?.. Нѣтъ, не время. Мнѣ надо сказать еще нѣсколько словъ о Прайорахъ.
Вы уже знаете, что миссъ Прайоръ нѣтъ больше на Бикъ-стритѣ и что домъ, въ то время, какъ я пишу, давно уже сданъ другимъ жильцамъ. Капитанъ уже умеръ, и вдова его слезно умоляла меня остаться у ней, что я и сдѣлалъ, такъ какъ никогда не могъ противиться подобнымъ настоятельнымъ приглашеніямъ. Дѣла ея были не въ блестящемъ положеніи. Ведутъ-ли женщины аккуратно свои дѣла? Домовладѣлецъ, справедливо негодуя, очень скоро сдалъ домикъ на Бикъ-стритѣ болѣе исправнымъ арендаторамъ. Убогая утварь бѣдной мистриссъ Прайоръ была описана судебными приставами.-- Описали они, кстати, и мои вещи: мои изящно переплетенныя книги, съ изображеніемъ св. Бонифація, патрона нашего колледжа, и епископа Бюджона, его основателя, описали мои прекрасныя гравюры Рафаэля Моргена, пріобрѣтенныя въ студенческіе дни (что это за сила, которая заставляла насъ, мальчиковъ, покупать, получая какихъ-нибудь пятьдесятъ гиней, оттиски Рафаэля и т. п.?), мою фисгармонію, на которой одна особа аккомпанировала себѣ, распѣвая пѣсни моего сочиненія (я подразумѣваю слова, съ величавшимъ искусствомъ изображавшія мою страсть, мои надежды и мое отчаяніе); мой богатый приборъ бемскаго стекла, купленный во Франкфуртѣ на Майнѣ, портретъ моего отца, покойнаго капитана Бечлора (Гопнера), мой телескопъ, барометръ, миніатюру моей бѣдной матери, писанную Адамомъ Бокомъ тоновой краской, я ужь не говорю о другихъ вещахъ, о моихъ чайникахъ и сливочникахъ и о сотнѣ бездѣлушекъ, служившихъ украшеніемъ комнаты одинокаго человѣка. Всѣ эти предметы домашняго обихода очутились во владѣніи судебныхъ мирмидоновъ, и я долженъ былъ заплатить за Прайоровъ, чтобы получить обратно свою собственность. Мистриссъ Прайоръ могла вознаградить меня только вдовьими слезами и благословеніями (такъ какъ Прайоръ покинулъ этотъ міръ, украшеніемъ котораго онъ уже давно пересталъ считаться). Слезы и благословенія вдова охотно расточала мнѣ, и это было очень хорошо. Но почему же, madame, вы внѣдрялись въ мою чайницу? Зачѣмъ вы погружали палецъ -- палецъ-ли? всю вашу пятерню въ банку съ вареньемъ? И ужасно было, что винныя и спиртныя бутылки также усыхали послѣ смерти Прайора, какъ и при его безславной жизни. Однажды послѣ обѣда, когда вдругъ мнѣ понадобилось вернуться домой, я засталъ мою хозяику-воровку за кражею хереса. Она стала истерически хохотать, а затѣмъ залилась слезами. Она объявила, что, съ тѣхъ поръ, какъ умеръ бѣдный Прайоръ, она сама знаетъ, что ей надо говорить или что дѣлать. Рѣчь ея была несвязна; это такъ, но въ данномъ случаѣ, конечно, она говорила правду.
Я говорю легко и даже поверхностно объ этой старой мистриссъ Прайоръ, съ ея заискивающимъ смѣхомъ, озабоченнымъ лицомъ, безпокойнымъ взглядомъ, рѣзкимъ голосомъ. Но если бы я захотѣлъ, я могъ бы быть обстоятеленъ и серьезенъ, какъ проповѣдникъ. Да, у этой женщины были когда-то розовыя щеки и она была недурна собой. Она тогда мало лгала и не воровала хереса. Въ ея сердцѣ ютилась нѣжная страсть, и я не сомнѣваюсь, что она цѣловала своего больного и добраго отца, служившаго священникомъ, очень нѣжно и съ угрызеніемъ совѣсти въ ту самую ночь, когда покидала его, чтобы пробраться въ садъ и черезъ заднюю калитку убѣжать съ мистеромъ Прайоромъ. У ней были материнскіе инстинкты, потому что она кормила малютку весьма старательно своей худой грудью, и ради дѣтей она стала такой вороватой, жадной и такой грабительницей. По воскресеньямъ она надѣвала изношенное черное шелковое платье и шляпку, разглаживала воротничокъ и торопливо шла въ церковь. К ней имѣлась плохенькая акварель Дорсетширскаго церковнаго дома и силуэты ея отца и матери, которые она непремѣнно вѣшала въ каждой новой квартирѣ. Ей много пришлось перемѣнить квартиръ, но куда ни забрасывала ее судьба, она всегда цѣплялась за рясу приходскаго священника, говорила о своемъ дорогомъ отцѣ, викаріи, и о своемъ счастливомъ и талантливомъ братѣ, мастерѣ колледжа, съ тѣмъ лишь ограниченіемъ, что докторъ Сэрджентъ могъ бы сдѣлать для ея бѣдныхъ сестеръ и ея семейства гораздо больше, если бы хотѣлъ. Она хорохорилась и горячилась (о, эти жалкія полинялыя павлиньи перья!) своей прикосновенностью къ духовенству, въ молодости прочитала очень много основательныхъ, старомодныхъ теологическихъ книгъ и у ней былъ прекрасный почеркъ, который она пріобрѣла переписывая проповѣди отца. Она испытывала по временамъ потребность очистить совѣсть и исполняла въ этомъ отношеніи долгъ передъ преподобнымъ мистеромъ Гриномъ и обращалась къ нему за объясненіемъ тѣхъ или другихъ мѣстъ изъ его удивительныхъ проповѣдей, причемъ обнаруживала такой интересъ къ предмету, что вспоминала и произносила наизусть цитаты изъ Гукера, Бивриджа, Джерими Тейлора. Мнѣ кажется, что у ней былъ подъ рукой какой-нибудь сборникъ съ этими цитатами и она пользовалась имъ очень ловко въ бесѣдахъ. Даже Гринъ заинтересовался ею. Можетъ быть, поэтому хорошенькая и молоденькая мистриссъ Гринъ тайно способствовала охлажденію доктора Брауна, ректора, къ мистриссъ Прайоръ. Между Гриномъ и мистриссъ Прайоръ возникли денежныя отношенія. Мистриссъ Гринъ прекратила свои посѣщенія, узнавъ, что мистриссъ Прайоръ расточительная дама. Я вспоминаю, что Модлржская Сорока въ свое время постоянно бывалъ въ маленькой гостинной мистриссъ Прайоръ съ своими книжечками, гравюрками, образками и проч., и проч.-- вы знаете, его, бѣднаго Джэка, называли іезуитомъ въ Оксбриджѣ. Но однажды въ Римѣ я встрѣтился съ нимъ (у него была маленькая лысина въ полъ-кроны величиною на макушкѣ и шляпа такая широкая, какъ у дона Базиліо). Онъ сказалъ мнѣ: "Дорогой мой Бечлоръ, знаете-ли вы эту особу, у которой вы квартировали? Ловкое созданіе! Она заняла у меня четырнадцать фунтовъ и -- я забылъ, сколько -- кажется, только семь мы получили съ нея въ день Божьяго Тѣла. Я увѣренъ положительно, что она еще сорвала съ Помеля и способна была получать кое-что отъ іезуитовъ. Слыхали-ли вы кардинала? Подите послушайте; безъ этого нельзя. Это самое лучшее, что есть въ Римѣ". Изъ этото разговора вытекало заключеніе, что не только въ одномъ Римѣ обдѣлываютъ свои дѣлишки во время исповѣди.
Разумѣется, madame Прайоръ знала о любовномъ пассажѣ между ея дочерью и обратившимся въ бѣгство бомбейскимъ капитаномъ. Подобно Елизабетъ, она называла капитана Уолькингема низкимъ человѣкомъ довольно часто; но, если я знаю женскую натуру сколько-нибудь (а мнѣ сдается, я знаю), то старая интриганка сама постаралась, чтобы дочь ея возможно чаще попадалась на глаза офицеру, и позволяла бѣдной Бесси получать подарки отъ капитана Уолькингема; она же была и главной виновницей неудачи. Въ этихъ сферахъ, гдѣ ютится низшая жизнь, матери, не имѣющія принциповъ, сами хотятъ ласкать и приручать джентльменовъ, на которыхъ останавливается ихъ выборъ, чтобы устроить своихъ милыхъ дѣвочекъ. Понятно, Прайорша поступала такъ во имя самыхъ лучшихъ побужденій. "Никогда, никогда чудовище не видалось съ Бесси безъ меня или безъ одного или двухъ братьевъ и сестеръ; а Джекъ и Еленочка самыя догадливыя дѣти во всей Англіи", распространялась передо мной негодующая мистриссъ Прайоръ, находившая, что нельзя допускать ни малѣйшаго флирта между молодыми людьми. "Ахъ, если бы хоть одинъ мальчикъ у меня былъ большой, Уолькингемъ не посмѣлъ бы поступить такъ, безнравственный негодяй! И мои бѣдный мужъ наказалъ бы подлеца по заслугамъ, но что онъ могъ сдѣлать при своемъ расшатанномъ здоровьѣ? О, вы мужчины, мужчины, мистеръ Вендоръ! У васъ нѣтъ никакихъ правилъ!"
-- Какъ, добрѣйшая мистриссъ Прайоръ, возразилъ я,-- вѣдь вы же позволяете Елизабетъ довольно часто приходить ко мнѣ?
-- Чтобы разговаривать съ другомъ своего дяди, съ человѣкомъ воспитаннымъ, съ человѣкомъ, который гораздо старше ея! Любезный сэръ, это совсѣмъ другое дѣло. Развѣ есть мать, которая не желаетъ добра своему ребенку? А кто же, какъ не вы, именно тотъ другъ, лучше котораго нѣтъ у меня?-- спрашивала мистриссъ Прайоръ, вытирая глаза носовымъ платкомъ, однажды, когда она стояла передъ моимъ каминомъ съ мѣсячнымъ счетомъ въ рукахъ, написаннымъ ея четкимъ старосвѣтскимъ почеркомъ и составленнымъ съ изумительной щедростью, которая, впрочемъ, всегда была ея добродѣтелью въ отношеніи меня.
-- Пощадите меня!-- вскричала моя кузина, маленькая мистриссъ Скинеръ, явившись провѣдать меня, когда я былъ боленъ, и разсматривая вышеупомянутые документы.-- Пощадите меня, Чарльзъ! Вы выпиваете чая гораздо больше, чѣмъ вся наша семья, хотя насъ семеро, и у васъ выходитъ еще больше сахара и масла. Теперь я не удивляюсь, что у васъ разлилась желчь.
-- Но, моя дорогая кузина, я люблю очень крѣпкій чай,-- отвѣчалъ я,-- а у васъ пьютъ необыкновенно жидкій, я замѣтилъ это на вашихъ вечерахъ.
-- Стыдно, что мужчину такъ обкрадываютъ!-- кричала мистриссъ Сканеръ.
-- Что у васъ за привычка кричать, что всѣ воруютъ, Флора,-- возразилъ я.
-- Это мой долгъ, Чарльзъ!-- воскликнула моя кузина.-- И, кромѣ того, я хотѣла бы знать, что это за дѣвушка встрѣтилась мнѣ здѣсь, этакая большая, неуклюжая, съ какими-то красными волосами?
Ахъ, имя единственной женщины, которая могла бы овладѣть моимъ сердцемъ, не Елизабетъ; хотя я полагаю, что было время, когда моя квартирная хозяйка ничего не имѣла бы противъ того, чтобы я миссъ Прайоръ назвалъ мистиссъ Бечлоръ. Къ тому же не только бѣдныя и нуждающіяся лэди поражены маніей сватовства, но и очень богатыя. Въ самыхъ высшихъ кругахъ, какъ мнѣ передавали авторитетные люди, занимаются сватовствомъ. Ахъ, вы, женщина, женщина! Ахъ, вы, преданная жена! Ахъ, вы чадолюбивая мать! Какая чудовищная страсть непремѣнно принимать еще титулъ тещи! Мнѣ говорили, что, когда вы, наконецъ, добиваетесь этого титула, то часто наступаетъ горе и разочарованіе; такъ, напримѣръ, зять, неблагодарное животное, становится грубъ съ вами! Возможно, что возмущается и дочь, безчувственная змѣя! А все-таки вы сплетаете сѣти и, разочаровавшись въ Луизѣ и ея супругѣ, пытаетесь пристроить Джемиму и Марію и снисходите даже до маленькой Тодльзъ, которая бѣгаетъ по дѣтской въ красныхъ башмачкахъ. Когда вы видите ее вмѣстѣ съ крошечнымъ Томи, сыномъ вашего сосѣда, возсѣдающимъ на деревянной лошадкѣ, то, я не сомнѣваюсь, въ вашемъ любвеобильнымъ и глупомъ сердцѣ уже возникаетъ желаніе: "а что, если черезъ какихъ-нибудь двадцать лѣтъ эти дѣти станутъ мужемъ и женой?" и вы суете Томи большой кусокъ пряника, и дѣлаете ему изящный подарокъ на рождественскую елку. Вы это дѣлаете, хотя знаете, что онъ дрянной шалунъ и уже колотилъ Тодльзъ, отнялъ у ней куклу и заставилъ ее кричать. Я вспоминаю, что, когда я самъ жестоко страдалъ отъ поведенія одной юной особы въ столицѣ, которая отличается тѣмъ, что тамъ имѣется вице-королевскій дворецъ, отъ ея безсердечности, а равно и отъ ея родственницы, которую я считалъ одно время будущей своей тещей, я сказалъ одному другу своему, который передъ этимъ продекламировалъ нѣсколько строкъ изъ Теннисоновскаго "Улисса": "Клянусь святымъ Георгіемъ, Уорнигтонъ, я не сомнѣваюсь, что въ то время, какъ юныя сирены надѣвали свои зеленые чепчики на стараго греческаго капитана и на его команду, скользя передъ нимъ и маня его своими бѣлыми руками и веселыми улыбками и очаровывая его сладостными взглядами, я не сомнѣваюсь, сэръ, что ихъ матери -- старыя сирены -- укрывались за скалами (съ своими мертвыми лицами и размалеванными щеками, такъ какъ краска предохраняетъ отъ воды) и оттуда взывали: "Эй, Гальціона, спой-ка теперь арію изъ "Пиратовъ"! Гляукойисъ, дорогая, посмотри-ка хорошенько на того стараго джентльмена въ шлемѣ! Батикольносъ, милая, вонъ стоитъ у гротъ-марса молодой матросъ, который сейчасъ упадетъ въ твои объятія, какъ только ты поманишь его!" И т. д. Я смѣялся и въ смѣхѣ моемъ звучало дикое отчаяніе, потому что я самъ былъ на опасномъ островѣ и вернулся оттуда, потерявъ разсудокъ, такъ что необходимо было прибѣгать къ смирительной рубашкѣ.
Такимъ образомъ, когда бѣлорукая сирена, называвшаяся Глорвиной, качалась передо мной на морскихъ волнахъ и соблазняла меня пѣніемъ и строила мнѣ глазки, я въ то время всего не видѣлъ, но теперь знаю, что мать руководила искуснымъ ребенкомъ.
О томъ, какъ послѣ смерти капитана судебные пристава описали его имущество, о чемъ я уже упоминалъ, не стану слишкомъ распространяться -- довольно противная тема. Я думаю, что пристава еще при жизни Прайора заглядывали въ домъ, но онъ не зналъ объ ихъ визитѣ. Если я заплатилъ имъ, то невелика важность; а во всякомъ случаѣ слишкомъ смѣло было со стороны мистриссъ Прайоръ изображать меня какимъ-то Шейлокомъ передъ мастеромъ Бонифаса. Ну-ну, допускаю, что есть еще, кромѣ мистера Чарльза Бечлора, джентльмены, которые точно также не поняты въ этой жизни. Сэрдженту и мнѣ пришлось впослѣдствіи побесѣдовать на эту тему, и миссъ Бесси была причиной, почему мы свидѣлись.
-- Даю вамъ слово, мой дорогой Бечлоръ,-- сказалъ онъ мнѣ на Рождество, когда я пріѣхалъ въ старый коледжъ,-- не знаю, какъ выразить... вы такъ много... гм!.. такъ много помогали моимъ родственникамъ! Моя... гм!... племянница, миссъ Прайоръ, разсказала мнѣ о разныхъ проявленіяхъ вашей... гм... вашемъ великодушіи, которое вы обнаружили по отношенію къ моей бѣдной сестрѣ и къ ея еще болѣе злополучному супругу. Второго моего... гм!.. племянника... извините, я забылъ, какъ его зовутъ -- вы опредѣлили въ эту, какъ она называется?.. Голубую школу. Въ разнообразныхъ обстоятельствахъ вы оказывали семейству моей сестры значительныя денежныя услуги. Человѣкъ не нуждается въ полученіи высшей университетской степени, чтобы имѣть доброе... гм!.. сердце, и, даю вамъ слово, Бечлоръ, я и моя... гм!.. жена искренно обязаны вамъ!
-- Позволю себѣ указать вамъ,-- сказалъ я,-- на пунктъ, гдѣ я, дѣйствительно, сдѣлалъ вамъ одолженіе и способствовалъ тому, что въ карманѣ у васъ сохранилось нѣсколько лишнихъ гиней.
-- Признаюсь, я не достаточно понимаю васъ,-- сказалъ мастеръ съ величавымъ видомъ.
-- Я рекомендовалъ вамъ и мистриссъ Сэрджентъ очень хорошую гувернантку для вашихъ дѣтей на самое маленькое жалованье,--сказать я.
-- Вы знаете, какимъ бременемъ лежитъ на мнѣ уже семья моей несчастной сестры?-- спросилъ мастеръ, сдѣлавшись краснымъ, какъ сто ермолка.
-- Они часто говорили объ этомъ,-- возразилъ я.-- Но Бесси служитъ у васъ гувернанткой?
-- Бонной! Она подкупилась латыни и получила много другихъ свѣдѣній, съ тѣхъ поръ, какъ она у меня!-- вскричалъ мастеръ.
-- Гувернантка или бонна на жалованьи горничной!-- продолжалъ я смѣло.
-- Позвольте, моя племянница... гм! гувернантка моихъ дѣтей жаловалась вамъ, что ей плохо живется въ колледжѣ?-- вскричалъ мастеръ.
-- Дорогой мой мастеръ,-- спросилъ я,-- неужели вы можете предполагать, что, выслушавъ ея жалобы, или чьи бы то ни было, я сталъ бы передавать ихъ?
-- А какимъ же образомъ я узналъ бы о нихъ, Бечлоръ?-- спросилъ мастеръ, расхаживая взадъ и впередъ по своему кабинету, закопченному дымомъ и украшенному портретами св. Бонифатія, епископа Бюджона и всѣхъ знаменитыхъ париковъ колледжа.-- Какимъ же образомъ, Бечлоръ?-- сказалъ онъ.
-- А такимъ образомъ, что въ теченіе трехъ лѣтъ, которыя она служитъ у васъ, она себя зарекомендовала съ самой лучшей стороны и, мой дорогой мастеръ, миссъ Прайоръ стоить того, чтобы ей было прибавлено, по крайней мѣрѣ, пятьдесятъ гиней въ годъ. Она ничѣмъ не хуже другихъ дамъ нашего общества. Я бы не сталъ говорить вамъ объ этомъ, если бы она не нашла лучшаго мѣста.
-- Вы намекаете, что она намѣрена уходить?
-- Одинъ мой богатый другъ, который, кстати, былъ членомъ нашего колледжа, нуждается въ хорошей боннѣ; я рекомендовалъ ему миссъ Прайоръ, ему на семьдесятъ гиней въ годъ.
-- Хотѣлъ бы я знать, какой это членъ моего колледжа дастъ моей племянницѣ семьдесятъ гиней?-- свирѣпо спросилъ мастеръ.
-- Помните Ловеля, джентльмена-пансіонера?
-- Сахароварнаго человѣка, того самаго, который вызволилъ васъ изъ...
-- Одно доброе дѣло порождаетъ другое,-- сказалъ я сухо,-- вашему семейству, Сэрджентъ, я сдѣлалъ не меньше, чѣмъ мнѣ Ловель.
Красный мастеръ, который большими шагами ходилъ взадъ и впередъ по кабинету въ своемъ плащѣ съ отворотами, остановился, когда я напалъ на него; онъ посмотрѣлъ на меня и сталъ краснѣе еще, чѣмъ когда-нибудь. Закрывъ рукой глаза, онъ сказалъ:
-- Бечлоръ, прошу у васъ извиненія. Я забылъ -- пусть Небо забудетъ меня -- я забылъ, какъ вы были добры къ моему семейству, къ моему... гм!.. жалкому семейству и какъ долженъ я быть вамъ благодаренъ за покровительство, которое вы ему оказывали.-- Голосъ его совершенно упалъ, когда онъ говорилъ; не осталось у него ни малѣйшаго слѣда гнѣва; онъ былъ обезоруженъ. Мы разстались самыми лучшими друзьями. Онъ не только трясъ мнѣ руку у дверей кабинета, но проводилъ меня до залы и, наконецъ, вышелъ въ переднюю Sub Jove, Геккльзъ, туторъ, (надутый Геккльзъ, какъ мы его называли когда-то)и Ботсъ (профессоръ Чепухи), которые случайно проходили по двору въ это время, остановились въ изумленіи передъ этимъ феноменомъ.
-- Кажется, Бечлоръ,-- спросилъ Геккльзъ,-- вы сдѣлались маркизомъ?
-- Почему маркизомъ, Геккльзъ?--спросилъ я.
-- Потому что Сэрджентъ никого не провожаетъ до передней, кто ниже маркиза, отвѣчалъ Геккльзъ шепотомъ.
-- А можетъ быть,-- сказалъ Ботсъ (который любилъ пошутить) -- вы не превратились-ли, Бечлоръ, par hasard въ хорошенькую, молоденькую лэди?
-- Убирайтесь вы съ своими глупостями, профессоръ Чепухи!-- вскричалъ я. Но обстоятельство это сдѣлалось басней въ тотъ вечеръ въ цѣломъ колледжѣ. А затѣмъ мастеръ сталъ еще больше удивлять. Напримѣръ, въ теченіе цѣлаго семестра онъ ни разу не посадилъ лорда Саквиля (сына лорда Уигмора) въ карцеръ. (Отецъ лорда Уигмора, какъ вамъ извѣстно, Деффъ, былъ булочникомъ въ колледжѣ). Далѣе, во весъ семестръ онъ только два раза грубо обошелся съ Перксомъ, младшимъ туторомъ, да и то грубость была скорѣе похожа на вѣжливость. А болѣе всего было удивительно, что онъ подарилъ своей племянницѣ салопъ, благословеніе и поцѣлуй на дорогу, когда она уѣзжала. Мало того, онъ обѣщалъ опредѣлить въ школу одного изъ ея младшихъ братьевъ, каковое обѣщаніе, я долженъ сказать, онъ свято выполнилъ, потому что у Сэрджента были принципы. Онъ грубъ, онъ дурно воспитанъ, но онъ выше многихъ людей, которыхъ я зналъ. Онъ былъ великодушенъ. Онъ сознался, что неправъ; и, Боже мой, какъ глубоки были его познанія въ греческой литературѣ!
Хотя мой покойный другъ капитанъ никогда, повидимому, не собиралъ денегъ для семьи, а только разбрасывалъ ихъ, его присутствіе, несмотря на его неблаговидную репутацію, все-таки въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ оказывало хорошее вліяніе на домашній бытъ Прайоровъ. "Мой милый супругъ соединялъ нашу семью, -- говорила миссисъ Прайоръ, качая своей худой головой, покрытой вдовьимъ чепцомъ.-- Одному Богу извѣстно, какъ я теперь устрою ягнятъ, которыхъ онъ покинулъ". Въ самомъ дѣлѣ, только послѣ смерти этого ненадежнаго пастыря волны закона добрались до ягнятъ, включая въ томъ числѣ и меня, который давно уже вышелъ изъ нѣжнаго возраста и пересталъ быть ягненкомъ. Полны потопили нашъ маленькій народъ на Бикъ-стритѣ, говорю я, и унесли его. Что мнѣ было дѣлать? Могъ-ли я оставить вдову и дѣтей въ ихъ отчаянномъ положеніи? я зналъ, что такое несчастье, и зналъ, какъ помогать бѣднымъ.
Но думаю, что нѣкоторое возбужденіе, испытанное мною при описи моихъ вещей, и грубость блюстителей закона, съ однимъ изъ которыхъ я чуть не свелъ личнаго счета, и другія происшествія, случившіяся въ распадающейся семьѣ, заставили меня встряхнуться и разсѣять нѣсколько тоску и горе, причиненное мнѣ поведеніемъ... миссъ Молиганъ. Я на свой счетъ водворилъ капитана въ его послѣднемъ жилищѣ. Друзья мои, печатавшіе "Музей", опредѣлили одного изъ мальчиковъ въ банкирскую контору. Голубая куртка и пара желтыхъ чулокъ были сдѣланы для Августа. И видя, что дѣти мастера бродятъ по садамъ Боннфаса съ угрюмой, старой и грубой нянькой, я рѣшилъ предложить ему взять къ себѣ племянницу, миссъ Прайоръ и -- Небо да не забудетъ меня!-- ни однимъ словомъ не упомянулъ о миссъ Беленденъ и объ академіи. Долженъ сказать, что пришлось таки мнѣ покланяться. Я сталъ ухаживать за великимъ знатокомъ грамматики и разливался въ краснорѣчивыхъ жалобахъ на то, что бѣдная мать Елизабетъ принуждена будетъ позволить дочери вращаться въ дурномъ обществѣ, между тѣмъ какъ она могла бы отлично научиться англійскому языку въ домѣ одного изъ самыхъ замѣчательныхъ ученыхъ Европы и одной изъ самыхъ воспитанныхъ дамъ Англіи. Я говорилъ это, честное слово, прямо и серьезно глядя въ лицо полуобразованной мистриссъ Сэрджентъ. Но я вѣрю, что, когда ложь эта будетъ поставлена мнѣ въ вину, ангелъ, стоящій у вѣсовъ, найдетъ, что поводъ не былъ дуренъ, хотя комплиментъ и не совсѣмъ справедливъ. Въ сущности, это не было пустымъ комплиментомъ, потому что мнѣ надо было во что бы то ни стало подѣйствовать на m-me Сэрджентъ. Такимъ образомъ, Бесси пріѣхала къ своей теткѣ, была взнуздана и стала пить изъ чаши униженія, ѣсть горькій хлѣбъ, заботиться о томъ, чтобы исправить своихъ противныхъ маленькихъ кузеновъ, и низко наклоняла голову передъ своимъ надутымъ, дядей и передъ заносчивой теткой. Она самая воспитанная женщина въ Англіи! Эта ничтожная, тщеславная скряга!
Мать Бесси ни за что не хотѣла разставаться съ пятьюдесятью фунтами, которые ежегодно приносила ей дочь изъ академіи. Но надо было покинуть академію. Тамъ вышло уже нѣсколько недоразумѣній, о которыхъ дѣвушка не считала нужнымъ разсказывать. Что-то грубое было предложено миссъ Беленденъ, но миссъ Прайоръ не подчинилась: неужели ей покинуть сцену своей собственной нищеты, забыть индійскаго капитана? Уходи, подруга по страданію, уходи, дитя несчастья, уходи оттуда! Здѣсь старый холостякъ, который поплачетъ вмѣстѣ съ тобою!
Миссъ Прайоръ -- возвращаюсь къ прерванному разсказу -- вошла, наконецъ, въ гостиную. Блѣдное лицо, темные волосы, связанные на затылкѣ и покрытые чернымъ чепчикомъ, синіе очки, туго накрахмаленное утреннее платье, застегнутое вплоть до бѣлаго горла, голова нѣсколько понурена -- такова теперь миссъ Прайоръ. Она пожала протянутую мною руку, сдѣлала скромный реверансъ и отвѣчала на вопросы вѣжливыми односложными отвѣтами. Постоянно она обращалась къ лэди Бекеръ за инструкціями или за одобреніемъ, того, что она говоритъ. Какъ, неужели шесть лѣтъ рабства такъ измѣнили откровенную смѣлую молодую дѣвушку, какбы я помню ее въ Бикъ-стритѣ? Она стала полнѣе и выше; правда, она попрежнему нѣсколько неуклюжа и сутуловата, но положительно она похорошѣла.
-- Гдѣ будутъ пить чай миссъ Сисси и мастеръ Пофемъ -- здѣсь или въ классной?-- спросилъ Бедфордъ, дворецкій, у своего хозяина, а миссъ Прайоръ вопросительно посмотрѣла на лэди Бекеръ.
-- Въ клас...-- начала лэди Бекеръ
-- Здѣсь, здѣсь!-- закричали дѣти,
-- Гораздо лучше внизу! И вы намъ пришлете фруктовъ и пирожныхъ, папа!-- закричала Сисси.
-- Пора одѣваться къ обѣду,-- сказала ея сіятельство.
-- А что, ужь былъ первый звонокъ?-- спросилъ Ловель.
-- Да, былъ первый звонокъ, и grand-maman должна уходить, потому что она всегда очень долго одѣвается передъ обѣдомъ!-- вскричалъ Попъ. Дѣйствительно, взглянувъ на лэди Бекеръ, компетентный наблюдатель могъ замѣтитъ, что ея сіятельство представляетъ собою чрезвычайно сложную личность и что прелести ея требуютъ особенной заботы и ухода. Есть такіе старые, разрушающіеся дома, гдѣ постоянно работаютъ маляры и замазываютъ, трещины шпаклевкой.
-- Пожалуйста, позволите,-- сказала она величественнымъ тономъ, обращаясь къ миссъ Прайоръ, хотя звонокъ былъ гораздо ближе къ лэди Бекеръ. (Я бросился впередъ къ звонку, и моя рука встрѣтилась съ рукой Елизабетъ, которая повиновалась приказанію ея сіятельства и отступила, поблагодаривъ меня поклономъ). На звонокъ вошелъ Бедфордъ, дворецкій (онъ былъ старымъ моимъ другомъ) и юный Ботопсъ, помощникъ дворецкаго. Лэди Бекеръ указала на кучу разныхъ вещей, лежавшимъ на столѣ, и приказала Бедфорду:
-- Пожалуйста, Бедфордъ, скажите моему человѣку, чтобы отдалъ эти вещи Пенкоттъ, моей служанкѣ, и пусть она отнесетъ ко мнѣ.
-- Не могу-ли я этого сдѣлать, дорогая лэди Бекеръ?-- сказала миссъ Прайоръ.
Но Бедфордъ, взглянувъ на подчиненнаго, произнесъ:
-- Томасъ, скажи Болклею, человѣку ея сіятельства, чтобы онъ взялъ вещи ея сіятельства и передать ихъ горничной ея сіятельства.-- Въ голосѣ м-ра Бедфорда чувствовался сарказмъ или даже пародія, но манеры его были необыкновенно серьезны и почтительны.
Дождавшись слуги и, поднявъ суматоху, лэди Бекеръ, изъ вѣжливости или изъ недовѣрчивости, вошла вслѣдъ за человѣкомъ, уносившимъ ея коробки, шали, бумагу, зонтики -- я ужъ не знаю, что еще. Какъ только бабушка ушла, прелестный Пофенъ поспѣшилъ стать на голову.
-- Не будь вульгаренъ!-- закричала маленькая Сисси (Милое дитя старалось быть менторомъ своего брата).
-- Я такъ хочу!-- отвѣчалъ Попъ и сдѣлалъ гримасу сестрѣ.
-- Знаете вы свою комнату, Бечъ?-- спросилъ хозяинъ дома.
-- Старая комната мистера Бечлора -- это голубая комната,-- отвѣчалъ Бедфордъ, благожелательно взглянувъ на меня.
-- Дай-ка намъ,-- приказалъ Ловель,-- бутылку того со...
-- .. терна? Мистеръ Бечлоръ его любилъ. Шато-Икемъ? Сейчасъ,-- отвѣчалъ мистеръ Бедфордъ.-- Не прикажете-ли подать тюрбо съ голландскимъ соусомъ? Не положить-ли въ салатъ омаровъ? Мистеръ Бонингтонъ любитъ салатъ изъ омаровъ,-- продолжалъ говорить Бедфордъ. Попъ шалилъ въ это время за спиной дворецкаго. Очевидно, мистеръ Бедфордъ сталъ привиллегированной личностью въ домѣ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ началъ службу въ этомъ домѣ по моей рекомендаціи, и съ тѣхъ поръ изъ вѣрнаго лакея сдѣлался дворецкимъ и мажордомомъ Ловеля. Онъ и я -- мы всегда встрѣчались, какъ добрые друзья.
-- Кстати, Бедфордъ, почему экипажъ не былъ высланъ за мной къ мосту?-- вскричалъ Ловель.-- Я долженъ былъ идти пѣшкомъ домой, нагруженный игрушками для Попа, корзинкой съ рыбой и картонкой лэди...
-- Хи-хи!
-- Хи-хи!-- осклабился Бедфордъ.
-- "Хи-хи!" Стыдно тебѣ! Что ты скалишь здѣсь зубы? Развѣ у меня нѣтъ кареты? Я спрашиваю!-- оралъ хозяинъ дома.
-- Вамъ извѣстно, сэръ,-- отвѣчалъ Бедфордъ,-- карета была занята ею. И онъ указалъ на дверь, въ которую только что ушла лэди Бекеръ.
-- Ну, а развѣ нѣтъ фаэтона?-- спросилъ баринъ.
-- А фаэтонъ у вашей матушки и у мистера Бонингтона.
-- А почему же нѣтъ у нихъ экипажа, я спрашиваю? Мистеръ Бонингтонъ на покоѣ, а я занятъ весь день дѣлами. Я хотѣлъ бы знать, почему у нихъ нѣтъ фаэтона,-- сказалъ Ловель, обращаясь ко мнѣ. Пока мы сидѣли вмѣстѣ, въ ожиданіи появленія миссъ Прайоръ, лэди Бекеръ сказала Ловелю:
-- Фредерикъ, сегодня, значитъ, будутъ обѣдать у насъ ваша мамаша и мистеръ Бонингтонъ?-- на что Ловель отвѣчалъ угрюмо:
-- Значитъ, будутъ обѣдать.
Теперь я понялъ смыслъ этихъ переговоровъ. Дѣло въ томъ, что обѣ женщины воевали между собою за обладаніе этимъ ребенкомъ. Но гдѣ Соломонъ, и кто скажетъ, которая изъ нихъ побѣдитъ? Примѣчаніе первое. Какъ бы не такъ! Я не кладу весла ни въ чью лодку. Дайте мнѣ спокойно прожить, мои дорогіе друзья, и полегче поджаривайте меня!
-- Вы лучше сдѣлаете, если пойдете и одѣнетесь,-- сказалъ Бедфордъ, угрюмо глядя на барина.-- Первый колокольчикъ пробилъ въ четверть перваго. Угодно-ли вамъ тридцать четвертый номеръ?
Ловель пристально посмотрѣлъ на часы.
-- Я вижу, Бечъ, что вы ужъ готовы. Надѣюсь, вы меня немного подождете,-- сказалъ онъ и ушелъ, чтобы привести себя въ порядокъ и надѣть крахмальное бѣлье.
Я остался поэтому одинъ съ миссъ Прайоръ и съ ея юными питомцами, которые сейчасъ же начали шалить и ссориться.
-- Милая Бесси,-- сказалъ я, взявъ ее за руку,-- я сердечно радъ, что...
-- Ne m'appelez que de mon nom paternel devant tout ce monde, s'il vous plaît, mon cher ami, mon bon protecteur! (Называйте меня, пожалуйста, только по фамиліи при постороннихъ, прошу васъ дорогой мой другъ, мои добрый покровитель!),-- поспѣшно сказала она на чистомъ французскомъ языкѣ, отнимая руку и учтиво присѣдая.
-- Oui, oui, oui! Parlez vous franèais? J'aime, tu aimes, il aime!-- закричалъ нашъ прелестный мистеръ Нофемъ.-- Что это вы тамъ такое говорите? А вотъ фаэтонъ!-- И невинное существо бросилось черезъ открытую стеклянную дверь на заросшій травою дворъ, за нимъ послѣдовала его сестра, и мы увидѣли экипажъ, мягко катившійся но дорогѣ. Въ экипажѣ сидѣли мистеръ и мистриссъ Бонингтонъ.
Бесси подошла во мнѣ и охотно подала мнѣ теперь руку, которую раньше отняла.
-- Я никогда не думалъ, Бесси, что вы откажете мнѣ въ этой ласкѣ,-- сказалъ я.
-- Отказать лучшему моему другу! -- сказала она, сжимая мнѣ руку.-- Ахъ, дорогой мистеръ Бечлоръ, я была бы самой неблагодарной и негодной дѣвушкой!
-- Позвольте-ка мнѣ взглянуть на ваши глаза. Зачѣмъ вы носите очки? Въ Бикъ-стритѣ вы никогда ихъ не носили,-- сказалъ я.
Вы видите, что я былъ очень нѣженъ съ дѣвушкой. Она сама находила тысячи дорогъ къ моему сердцу. Но, поэтически выражаясь, сердце мое представляло собой развалины Персеполиса, сэръ, или руины Тадмора. Но что нужды! Дѣло въ томъ, можетѣли путешественникъ вкусить покой подъ этими обломками колоннъ? Можетъ-ли молодая аравитянка отдыхать здѣсь на утренней зарѣ, пока проходитъ караванъ? Да, сердце мое Пальмира, и когда-то царица жила въ немъ. (О, Зиновія, Зиновія! Ты была взята въ плѣнъ О'Даудомъ!) А теперь я одинокъ, и пустынно мое одиночество. Тѣмъ не менѣе, если бы чужестранецъ зашелъ ко мнѣ, то нашелся бы источникъ для его усталыхъ ногъ и тѣнистое убѣжище для его отдыха. Прислонись на мгновеніе, юная дѣва, своей щекой къ моему мрамору, а потомъ иди своей дорогой и оставь меня!
Я думалъ это или нѣчто въ этомъ родѣ, когда, въ отвѣтъ на мое замѣчаніе: "покажите-ка мнѣ свои глаза", Бесси сняла очки. Я взялъ ихъ и посмотрѣлъ на нее. Почему я не сказалъ тогда: "Моя дорогая, милая Елизабетъ! Гляжу на васъ и вижу, что вы страшно страдаете. Ваши глаза полны непонятной тоски. Мы образовали вдвоемъ Общество Печали, и мы его члены. Оба мы потерпѣли крушеніе на разныхъ корабляхъ, и теперь выброшены на одинъ и тотъ же берега. Пойдемъ рука объ руку, отыщемъ какую-нибудь пещеру и вмѣстѣ найдемъ въ ней защиту отъ непогоды". Я не сказалъ этого ей, а она бы пошла со мной, я чувствую, что пошла бы. Мы могли бы привязаться другъ къ другу. Мы заперли бы на ключъ ту комнату въ сердцѣ, гдѣ находился скелетъ, и ничего бы, не говорили больше о немъ, разломали бы перегородку, отдѣляющую насъ другъ отъ друга, и мирно распивали бы чай въ саду. Я живу теперь на водокачальномъ дворѣ. Это было бы лучше теперешняго грязнаго одиночества и слякоти, оскорбляющей обоняніе. А для Бесси? Да, да, можетъ быть, это было бы лучше и для нея. Вспоминаю, что всѣ эти мысли проносились въ моемъ умѣ въ то время, какъ я держалъ очки. Сколько еще другихъ вещей вспоминается мнѣ! Я помню двухъ канареекъ, которыя звонко заливались въ клѣткѣ, помню голоса ребятишекъ, которые ссорились на лугу, шумъ колесъ экипажа, ѣхавшаго по крупному песку, которымъ была усыпана дорога, и помню, какъ до моего слуха донесся звукъ знакомаго рѣзкаго голоса: "а, мистеръ Бечлоръ, вы здѣсь?" и лукавое лицо глянуло на меня изъ-подъ старой шляпки.
-- Это мама,-- сказала Бесси.
-- А я пріѣхала на чай къ Елизабетъ и къ дорогимъ дѣткамъ. Вы будете обѣдать, дорогой Бечлоръ? Благодарю, благодарю за всѣ благодѣянія! Ахъ, Боже мой, здѣсь мистриссъ Бонингтонъ! Дорогая madame, какъ вы хорошо смотрите. Положительно, вамъ не больше двадцати лѣтъ! Дорогой мистеръ Бонингтонъ! О, сэръ, позвольте мнѣ, позвольте, я должна пожать вашу руку! Что за проповѣдь въ послѣднее воскресенье! Весь Петней плакалъ.
И маленькая женщина своими костлявыми руками схватила жирную руку дороднаго мистера Бонингтона, когда онъ и благосклонная мистриссъ Бонингтонъ вошли въ открытую дверь. Жалкая женщина, казалось, хотѣла взять на себя роль хозяйки дома.
-- Не подниметесь-ли на верхъ и не снимете-ли шляпку? Боже мой, какая прелестная лента! Какъ синее идетъ мистриссъ Бонингтонъ! Я всегда говорила это Елизабетъ!-- кричала она, глядя на маленькій пакетъ, который держала мистриссъ Бонингтонъ.-- Обративъ ко мнѣ нѣсколько дружескихъ словъ и обмѣнявшись со мной поклономъ, лэди ушла, чтобы снять свою прелестную шляпку, сопровождаемая этимъ льстивымъ шакалообразнымъ адъютантомъ своимъ. Дородная духовная особа между тѣмъ съ удовольствіемъ смотрѣла на себя въ большое зеркало.
-- Я снесъ вещи въ вашу старую комнату. Не угодно-ли вамъ войти и не почиститься-ли немного?-- шепнулъ мнѣ Бедфордъ.
Я былъ обязанъ идти, хотя, что касается до меня, то пока Бедфордъ говорилъ, я думалъ, что путешествіе на имперіалѣ петнейскаго омнибуса избавило меня отъ необходимости чиститься, провѣтривъ мое платье и придавъ моимъ щекамъ свѣжесть и пріятный цвѣтъ.
Старая моя комната, какъ называлъ ее Бедфордъ, представляла собою уютный уголокъ, сообщавшійся двойной дверью съ гостиною и изъ нея можно было выходить на лужокъ черезъ стеклянныя французскія окна.
-- Вотъ ваши книги и бумага,-- сказалъ Бедфордъ, вводя меня въ комнату.-- Какъ пріятно видѣть, что вы опять здѣсь, сэръ! Можете теперь курить; Кларенсъ Бекеръ куритъ, когда бываетъ. Скажите, какого вина прикажете подать для васъ къ обѣду?
Глаза добраго малаго преданно остановились на мнѣ и, кивнувъ головой, онъ ушелъ присматривать, какъ накрываютъ столъ. Разумѣется, вы догадались уже, что этотъ Бедфордъ былъ моимъ корректурнымъ мальчикомъ въ оны дни. Что за странный малый: я только ласково обращался съ нимъ, но онъ былъ благодаренъ.
ГЛАВА III,
въ которой я играю роль шпіона.
Комната, куда привелъ меня Бедфордъ, была, по моему мнѣнію, одной изъ самыхъ симпатичныхъ во всемъ Шребландскомъ домѣ. Лежать на комфортабельномъ холодномъ ложѣ холостяка и видѣть птицъ, которыя скачутъ по лужку, смотрѣть изъ французскихъ оконъ на облака рано утромъ, вдыхать свѣжій воздухъ, слѣдить за ростомъ махровыхъ цвѣтовъ въ травѣ, слушать, какъ щебечутъ пташки, ходить въ халатѣ и въ туфляхъ, самому собирать клубнику и срывать абрикосы, если они поспѣли, выкуривать двѣ, три и даже до полудюжины сигаретокъ, слышать, какъ бьютъ часы на почтенной петнейской башнѣ (черезъ три часа послѣ завтрака) и опять растягиваться на постели съ любимой повѣстью или съ журналомъ, если вамъ угодно (вы видите, что я не злой человѣкъ, иначе я могъ бы поставить здѣсь имя одного болтуна, успѣхамъ котораго я завидую), опять растягиваться въ постели, говорю я, съ книгой, которая повергаетъ васъ вторично въ чудесный, сладостный сонъ, отчего ваше здоровье и умъ, и аппетитъ быстро поправляются -- все это, по моему мнѣнію, самыя веселыя и самыя безгрѣшныя удовольствія, и я часто пользовался ими въ Шребландсѣ съ благодарнымъ сердцемъ. У сердца могутъ быть свои горести, но, однако же, оно воспріимчиво къ радости и къ утѣшенію. Грудь можетъ быть истерзана, но отсюда не слѣдуетъ, что съ истерзанной грудью надо избѣгать комфорта. Послѣ извѣстнаго происшествія въ Дублинѣ -- нѣтъ, не сейчасъ, вскорѣ, а три мѣсяца спустя -- я, помню, отмѣтилъ въ своей записной книжкѣ: "благодареніе моей счастливой планетѣ, я пріобрѣлъ, наконецъ, кларетъ No 34". Однажды, живя въ Шребландсѣ, я слышалъ всю ночь шаги надъ своей головой и слабый, но неугомонный плачъ ребенка. Я проснулся, разсердился, повернулся на другой бокъ и опять заснулъ. Адвокатъ Бидлькомбъ занималъ эту верхнюю комнату. На слѣдующее утро я увидѣлъ его съ страшно желтымъ лицомъ и зловѣщими кругами около глазъ; его ребенокъ, у котораго прорѣзывались зубки, заставилъ его прошагать всю ночь, а мистриссъ Бидлькомбъ, какъ мнѣ передавали, кромѣ того, все время дѣлала ему страшныя сцены. Онъ кое-какъ проглотилъ кусочекъ торта и на омнибусѣ поскорѣе отправился въ судъ. Я успѣлъ очистить второе яйцо и мнѣ удалось отвѣдать даже раза по два вкусныхъ вещей, поданныхъ на столъ (противъ страсбургскаго пирога я никогда не могу устоять и я убѣжденъ, что онъ въ высшей стенепи здоровое блюдо). Въ зеркалѣ, висѣвшемъ напротивъ, я могъ видѣть, какое у меня свѣжее лицо; во всякомъ случаѣ, щеки мои были такъ же розовы, какъ поджаренная семга. "Ну-ну,-- думалъ я, когда адвокатъ взобрался на верхъ кареты и исчезъ, у него есть domus и placens uxor -- но placens ли она? Хороша placens, когда тебѣ приходится всю ночь возиться съ ревущимъ младенцемъ. Нечего сказать, сладко ложиться въ постель послѣ цѣлаго дня утомительной работы, когда жена начинаетъ тебя пилить за то, что ее не пригласили на soirée къ лэди канцлершѣ, или за что-нибудь другое въ этомъ родѣ! Предположи, дружокъ, что Глорвина, которую ты любишь, стала твоей.... А вѣдь ея брови способны были хмуриться, и можно было заключить, что она способна капризничать! А вѣдь глаза ея метали иногда злобныя искорки! Вспомни, какъ однажды она шлепнула крошечнаго мальчика за то, что тотъ уронилъ маслянку. Допусти parvuliis aula, что у тебя есть маленькій Бечлоръ, и въ твоей спальнѣ у него всю ночь прорѣзываются зубки!?...
Мысли эти быстро проносились въ моемъ умѣ, пока я удовлетворялъ свой аппетитъ комфортабельнымъ завтракомъ, стоявшимъ передо мной.
-- Я знаю, что вы ужасно много ѣдите!-- вскричалъ невинный мистеръ Лувль.
Это такъ, но женатый, здоровый, благополучный Бидлькомбъ успѣлъ прожевать только жалкую корку сухого торта.
Ага!-- восклицаете вы,-- онъ начинаетъ утѣшаться.-- Грубіянъ вы! Что же, вы завидуете моему утѣшенію?
-- Благодарю васъ, дорогая миссъ Прайоръ.-- Еще чашку, и побольше сливокъ, прошу васъ.
Значитъ, лэди Бекеръ не было за столомъ, когда я сказалъ: "дорогая миссъ Прайоръ" за завтракомъ. Въ присутствіи ея сіятельства я бывалъ нѣмъ, какъ мышь. Елизабетъ нашла случай шепнуть мнѣ въ продолженіе дня: "очень рѣдкое событіе: лэди Бекеръ не позволяетъ мнѣ завтракать вмѣстѣ съ Ловелемъ, но она экстренно заснула, я думаю, такъ какъ вы и мистеръ Бидлькомбъ остались здѣсь".
Теперь надо замѣтить, что одна изъ двойныхъ дверей комнаты, въ которой я жилъ, была случайно открыта и что глаза мистера Бечлора и его уши необыкновенно чувствительны и замѣтили множество вещей, на которыя менѣе наблюдательные люди никогда не обратили бы вниманія и не открыли бы ихъ; изъ этой комнаты, гдѣ я пробылъ нѣсколько дней, я, какъ изъ засады, мало по-малу могъ видѣть все, что дѣлается въ домѣ, и такимъ образомъ глубже заглянулъ въ характеры дѣйствовавшихъ вокругъ меня лицъ. Обѣ бабушки Ловеля владычествовали надъ этимъ податливымъ джентльменомъ, такъ какъ женщины вообще, не только бабушки, но и сестры, жены, тетки, и дочери, разъ только представляется случай, непремѣнно хотятъ господствовать. Ахъ, Глорвина! какой сѣдой чертовкой могли бы вы сдѣлаться, если бы избрали своимъ спутникомъ мистера Бечлора (это я замѣчаю только въ скобкахъ). Оба ребенка каждый взяли сторону одной изъ бабушекъ, и въ въ то время, какъ мистеръ Попъ объявилъ, что его бабушка со стороны матери, Бекеръ, выше всѣхъ, и посмѣивался надъ сахаровареніемъ и промышленностью, маленькая Цецилія была любимицей мистриссъ Бонингтонъ, повторяла гимны Уотса съ скороспѣлымъ прилежаніемъ и говорила, что ей бы хотѣлось выйти замужъ непремѣнно за духовную особу. Она произносила цѣлыя проповѣди своему брату и служанкѣ насчетъ суеты и, по правдѣ сказать, немножко утомила меня глубокимъ самоуваженіемъ, съ которымъ она относилась къ своимъ собственнымъ достоинствамъ. Старыя лэди питали другъ къ другу такого рода любовь, какая могла только возникнуть въ ихъ взаимномъ родственномъ положеніи. Надъ израненными и безпомощными тѣлами -- Ловеля и его достойнаго и благодушнаго вотчима, мистера Бонингтона, онѣ часто открывали враждебныя дѣйствія и обмѣнивались артиллерійскимъ огнемъ. Лэди Бекеръ дѣлала намеки на вторые браки, на вторыя семьи и т. д., на все то, что было больнымъ мѣстомъ мистриссъ Бонингтонъ. Мистриссъ Бонингтонъ не оставалась въ долгу у лэди Бекеръ по поводу ея, всѣмъ извѣстнаго, денежнаго неряшества. Она никогда не стала бы черпать изъ кошелька сына, благодареніе Господу Богу! Ей нечего бояться встрѣчъ съ ремесленниками въ Петнеѣ или въ Лондонѣ. Ея никогда по выгоняли изъ дома при жизни покойной Цециліи. Она всегда могла наслаждаться свѣжимъ воздухомъ на свободѣ. Все это были страшные удары для лэди Бекеръ. Лэди Бекеръ, я, къ сожалѣнію, долженъ сказать, за прекращеніе платежей была заключена въ тюрьму, какъ разъ въ то самое время, когда она страшно поссорилась съ своей покойной дочерью, и только добрый мистеръ Бонингтонъ выручилъ ее изъ затруднительныхъ обстоятельствъ, какъ это мнѣ извѣстно. Бедфордъ, фактотумъ Ловеля, разсказалъ мнѣ объ этомъ, а также о томъ, что обѣ старыя лэди постоянно схватываются, какъ двѣ кошки.
Только въ одномъ пунктѣ сходились обѣ лэди. Пышущій здоровьемъ вдовецъ еще молодой, красивый и ведущій умѣренный образъ жизни, обыкновенно, находитъ, въ концѣ концовъ, милую женщину, которая утѣшаетъ его въ его одиночествѣ и становится второй матерью его дѣтей. Было много семействъ въ сосѣднемъ Гисѣ, въ Уимблидонѣ, Ругснитонѣ, Кэрисѣ, Мортлокѣ, Ричмондѣ, Ишрѣ, Уальтонѣ, Уиндзорѣ, въ Ридинѣ, Батѣ, Экзетерѣ и Пензенсѣ и въ любомъ кварталѣ любого британскаго города, куда только вамъ угодно предпринять путешествіе -- было много семействъ, которыя охотно отпустили бы своихъ прелестныхъ юныхъ дѣвицъ позаботиться о будущемъ счастьѣ этого человѣка; но дѣдовъ томъ, что два дракона зорко слѣдили за всѣми особами прекраснаго пола и не допускали ни одну незамужнюю приличную женщину, съ красивымъ лицомъ, переступить порогъ Шребландса. Если бы явилась таковая, то обѣ матери Ловеля бросились бы на нее и переломали бы ей кости. Разъ или два онъ осмѣлился пообѣдать у сосѣдей, но лэди такъ отравили ему жизнь, что бѣдный человѣкъ нашелъ нужнымъ прекратить свои ухаживанья и уныло объявилъ, что предпочитаетъ сидѣть дома. "Дорогой мой Бечъ,-- говорилъ онъ мнѣ,-- съ какой стати я буду обѣдать у сосѣдей? У кого изъ нихъ кухня лучше моей и кто изъ нихъ пьетъ лучшее вино? Когда я, усталый, пріѣзжаю домой, какъ несносно одѣваться и за семь или за восемь миль отправляться ѣсть холодныя entrées, пить шипучій кларетъ и сладкій портвейнъ. Я не могу выносить этого, сэръ. Мнѣ не слѣдуетъ выносить этого, сэръ! (И онъ топнулъ ногой рѣшительнымъ образомъ). Дайте мнѣ спокойно жить. Дайте мнѣ винный погребъ, которому я довѣряю, моихъ собственныхъ друзей, которые бы сидѣли со мною около моего собственнаго камина! Не выпьемъ-ли мы еще чего-нибудь? Я думаю, что мы можемъ распить еще бутылочку, мистеръ Бонингтонъ?
-- Хорошо,-- отвѣчалъ мистеръ Бонингтонъ, указывая на красный бокалъ.-- Я, конечно, не стану вамъ возражать, Фредерикъ; можно и другую бу...
-- Кофе подано, сэръ,-- объявилъ Бедфордъ, входя.
-- Ну, ну, можетъ быть съ насъ довольно,-- сказалъ достопочтенный Бонингтонъ.
-- Съ насъ довольно; мы очень много пили,-- живо произнесъ Ловель.-- Пойдемъ пить кофе.
Мы перешли въ гостиную. Фредъ, я и обѣ лэди засѣли за вистъ, между тѣмъ какъ миссъ Прайоръ играла пьесу Бетховена подъ легкій свистящій аккомпаниментъ прекраснаго носа мистера Бонингтона, поспѣшившаго заснуть надъ газетой. Пока мы сидѣли за карточнымъ столомъ, Бесси выскользнула, какъ тѣнь, изъ комнаты. Бонингтонъ проснулся, едва только принесли подносъ. Лэди Бекеръ любитъ старый обычай; онъ всегда соблюдался въ замкѣ, и она выпила добрый стаканъ глинтвейна. Мы сдѣлали тоже самое. Разговоръ сталъ веселѣе; Фредъ Ловель выразилъ надежду, что въ эту ночь я лучше буду спать. И вообще, онъ острилъ надъ Бидлькомбомъ и надъ тѣмъ, что тотъ подъ башмакомъ у жены.
Изъ моей холостой комнаты можно было спуститься въ нижній этажъ, изъ моей уединенной кельи перейти въ садъ и оттуда видѣть многое въ домѣ. Я могъ также многое черпать изъ разсказовъ Бедфорда, которые были любопытны и дружески откровенны. Я самъ могъ дѣлать наблюденія, видѣть всѣ подводные камни жизни большинства этихъ людей и, наконецъ, достигнуть того, что тайны Шребландса перестали быть тайнами для меня. Я, какъ второй diable boiteux, снялъ потолки съ комнатъ Шребландса, и отъ меня ничто не могло укрыться.
Напримѣръ, въ первый же день моего пребыванія въ домѣ, въ то время, какъ члены семьи занимались своимъ предобѣденнымъ туалетомъ, мнѣ удалось найти два секретные шкафа въ незапертомъ домѣ и узнать, что тамъ заключается. Пенгорнъ, вертлявая, кокетливая горничная, въ красныхъ лентахъ, принесла мнѣ разныя принадлежности туалета и, уходя, не заперла за собою дверей. Я могъ бы подумать, что эта легкомысленная головка никогда не испытывала никакихъ заботъ. Но, ахъ, черная забота всегда сопровождаетъ всадника, какъ увѣряетъ Горацій, и не только всадника, но и пѣшаго, и не только пѣшаго, а сидитъ иногда за хорошенькими плечами горничной. Такъ было и съ Пенгорнъ. Конечно, вы замѣтили, что слуги въ порядочномъ домѣ обращаются къ вамъ въ тонѣ крайне аффектированномъ и не натуральномъ, а когда они между собою, у нихъ совсѣмъ другіе голоса и жесты, совершенно отличные отъ тѣхъ, которые они употребляютъ въ присутствіи своихъ господъ. Эта маленькая Пенгорнъ, разговаривая съ вашимъ покорнѣйшимъ слугою, какъ-то необыкновенно быстро и, словно птичка, кивала головой, что, безъ сомнѣнія, могло произвести на кого-нибудь очаровательное впечатлѣніе. Что же касается меня, то я былъ застрахованъ отъ какихъ бы то ни было искушеній. Если бы сама Венера принесла ко мнѣ въ спальню свѣчу и кружку горячей воды, я далъ бы ея сикспенсъ и только. Дѣло въ томъ, что я отдалъ все, что у меня было, одной... тише, не будемъ вспоминать объ этой старой исторіи.-- Однимъ словомъ, я долженъ сказать, что это созданіе кокетничало со мной, но я такъ же мало обращалъ на нее вниманія, какъ и на корзинку съ углемъ. Впрочемъ, предположимъ, что она была влюблена, предположимъ, что подъ маской легкомыслія она таила глубокую страсть. Почему же вы этого не хотите допустить? Только потому, что она получаетъ пятнадцать фунтовъ въ годъ на своемъ горячемъ и лжетъ барину и барынѣ, что у ней нѣтъ сердца? Она ушла изъ комнаты, очаровывая меня, и унесла, перевѣсивъ черезъ руку большое стеганое одѣяло; но въ слѣдующей комнатѣ голосъ ея уже совершенно измѣнился, и я слышалъ, какъ измѣнился и другой голосъ -- впрочемъ, не такъ сильно измѣнился -- вопросительно обращавшійся къ ней. Голосъ моего друга Дика Бедфорда въ присутствіи тѣхъ, кого фортуна возвысила надъ нимъ, былъ отчетливъ и отрывистъ; казалось, ему самому хотѣлось отдѣлаться поскорѣе отъ необходимости бесѣдовать съ вами и рѣчь его звучала такимъ намекомъ: "Это мое дѣло и я исполняю то, что мнѣ поручено, но вы отлично знаете, что я не хуже васъ". Въ этомъ отношеніи онъ никогда не измѣнялъ себѣ даже передъ раздражительной и подозрительной лэди Бекеръ, когда она говорила съ нимъ. Этотъ Дикъ казался мнѣ какимъ-то Спартакомъ того времени, когда Спартакъ былъ рабомъ богатаго римскаго джентльмена. И сели Дикъ былъ понятливъ, послушенъ, способенъ и даже не поднималъ знамя возстанія, находясь въ услуженіи у высшихъ, зато воображаю, какъ онъ велъ себя съ низшими и съ равными себѣ. Едва-ли онъ нравился имъ, и, вѣроятно, всѣ ненавидѣли его за его заносчивость, суровую честность и презрѣніе къ нимъ.
Но женщины не проявляютъ ненависти къ человѣку, который ихъ презираетъ и смѣется надъ ними. Женщины не возмущаются грубостью и заносчивостью своихъ естественныхъ владыкъ. Женщины, если вы умѣете обращаться съ ними, сами идутъ по пятамъ своего господина, подчиняются его приказанію и цѣлуютъ ту руку, которая часто ихъ бьетъ. Я не говорю этимъ, что милѣйшій Дикъ Бедфордъ въ самомъ дѣлѣ занесъ руку на эту бѣдную горничную, но его языкъ хлесталъ ее. Его обращеніе съ нею топтало ее, и она кричала и шла къ нему -- стоило ему только поднять палецъ. Тише, не спорьте со мной! Если вы хотите, чтобы у васъ былъ покой въ домѣ, чтобы было довольство и порядокъ и чтобы все было вокругъ васъ комфортабельно, обращайтесь именно такъ съ женщинами.
Бедфордъ находился въ сосѣдней комнатѣ. Это была утренняя комната въ Шребландсѣ, она примыкала къ столовой и въ ней обыкновенно приготовляли дессертъ, прежде чѣмъ подать его на столъ. Бедфордъ приготовлялъ десертъ, когда вошла Пенгорнъ, вернувшись изъ моей комнаты, и онъ началъ съ какимъ-то саркастическимъ ворчаньемъ:
-- Хо! Можетъ быть, вы думаете, что завербовали Бечлора?
-- О, мистеръ Бедфордъ! вы-то знаете очень хорошо, кто мнѣ дорогъ!-- сказала она со вздохомъ.
-- Надоѣло!-- замѣтилъ мистеръ Бедфордъ.
-- Хорошо, Ричардъ, когда такъ.
Тутъ она всхлипнула.
-- Оставьте мою руку, я говорю! (Что означало это восклицаніе?)
-- О, Ричардъ, мнѣ не ваша рука нужна, мнѣ нужно ваше се-серд-це, Ричардъ!
-- Мери Пенгорнъ!-- воскликнулъ онъ,-- что выйдетъ изъ этой игры? Вы знаете, что мы не можемъ быть счастливы вмѣстѣ. Вамъ извѣстно, что я не могу одобрить ваши идеи, Мери! Въ томъ не ваша вина. Я не порицаю васъ за это, моя дорогая. Нѣкоторые рождаются искусными, нѣкоторые высокими. Ростъ у меня невысокій.
-- О, вы достаточно высоки для меня, Ричардъ!
Тутъ Ричарду опять представился случай закричать:
-- Оставьте руку, я говорю! Или вы хотите, чтобы Бекеръ пришла и увидѣла, какъ выдержите этакъ мою руку? Я говорю вамъ, что есть люди, которые родились съ толстыми мозгами, миссъ Пенгорнъ, а нѣкоторые съ толстыми лицами. Посмотрите-ка на этого осла, Белклея, человѣка лэди Бекеръ. Онъ настоящій лейбъ-гвардеецъ, а воспитанъ не лучше и думаетъ точно такъ же мало, какъ быкъ, мясомъ котораго онъ кормится.
-- Ахъ, Ричардъ, на что вы намекаете?
-- Уфъ! Почему же вы знаете, что я намекаю? Разложите книги! Положите томъ къ тому, глупая! Приготовьте бумагу! Столъ приготовьте для дѣтскаго чаю! и не смотрите на меня такими глупыми глазами! Не притворяйтесь дурой, Мери Пенгорнъ!
-- О, у васъ не сердце, а камень! камень! камень!-- закричала Мери и залилась слезами.-- А я хочу, чтобы его повѣсили мнѣ на шею и очутиться на днѣ колодца и... Звонокъ сверху!
Предполагаю, что Мери исчезла по этому сигналу, потому что я слышалъ только ворчанье одного мистера Бедфорда, слышалъ шумъ передвигаемыхъ стульевъ и звонъ стеклянной посуды, а затѣмъ наступило короткое молчаніе, которое продолжалось до тѣхъ поръ, нова не явился помощникъ Дика, Ботойсъ; Ботойсъ поставилъ столъ, за которымъ должны были пить чай дѣти и миссъ Прайоръ.
И такъ, это старая исторія опять! Опять неудовлетворенная любовь и страстное сердечко, которое ранено и несчастливо! Бѣдненькая моя Мери! Такъ какъ я самъ грѣшенъ, то я дамъ тебѣ крону, когда буду уѣзжать, а не пару шиллинговъ, какъ бы слѣдовало. Пять шиллинговъ, конечно, тебя не очень утѣшатъ, но все же утѣшатъ хоть немного. Не станешь же ты воображать, что я подкупаю тебя съ какой-нибудь дурной цѣлью? Вѣдь Ich halte genossen das irdische Glück -- Ich habe -- geliebt!"
Тутъ, кажется, вошла въ комнату мистриссъ Прайоръ, потому что, хотя я не слышалъ ея безшумныхъ шаговъ, но ея скрипучій голосокъ совершенно ясно долетѣлъ до меня.
-- Добраго утра, мистеръ Бедфордъ! Ахъ, Боже мой, какъ много, много лѣтъ мы уже знакомы съ вами! И подумать только, что вы тотъ самый мальчикъ изъ типографіи, который ходилъ къ мистеру Бечлору! Какъ вы выросли и похорошѣли!
Бедфордъ. Во мнѣ только пять футовъ и четыре дюйма.
Мистриссъ Прайоръ. Но вы похорошѣли, Бедфордъ. Вы теперь очень похорошѣли! Да, очень. Какой вы молодецъ! А посмотрите, какая я слабенькая! Вамъ хорошо живется, а я въ горѣ и въ уныніи.
Бедфордъ. Мистриссъ Прайоръ, чай будутъ пить тамъ.
Мистриссъ Прайорь. Дайте мнѣ сначала лучше стаканчикъ воды и влейте туда немного хереса, прошу васъ! Благодарю васъ! Какъ это хорошо! Какъ это согрѣваетъ старую кровь! Какъ вашъ кашель, Бедфордъ? Какъ вашъ кашель? Я привезла вамъ нѣсколько лепешекъ отъ кашля, тѣхъ самыхъ, которыя прописывалъ моему покойному мужу сэръ Гальфордъ.
Бедфордъ (отрывисто). Я и забылъ думать о кашлѣ теперь, мистриссъ Прайоръ.
Мистриссъ Прайоръ. Что это такое здѣсь? Миндаль, изюмъ, макароны, сушеные абрикосы, бисквиты для дессерта? Ахъ, да благословитъ васъ Богъ! Какъ вы меня поразили!
Бедфордъ. Не трогайте, мистриссъ Прайоръ! Прошу и умоляю васъ, не трогайте десерта! Я не могу позволить! Я долженъ буду доложить барину, если это будетъ продолжаться.
Мистриссъ Прайоръ. Ахъ, мистеръ Бедфордъ, я возьму съ собой домой для моей бѣдной маленькой! Докторъ прописалъ абрикосы. Ахъ, дорогой Бечлоръ! кстати, онъ сказалъ, что это помогаетъ противъ дѣтскаго кашля.
Бедфордъ. Умоляю васъ! Вы опять берете хересъ! О, мистриссъ Прайоръ, вы нехорошо поступаете со мной! Неужели же мнѣ идти жаловаться Ловелю? Въ послѣдній разъ я отстегалъ мальчишку за то, что онъ укралъ хересъ, а это ваше было дѣло.
Мистриссъ Прайоръ (съ чувствомъ). Я взяла для больного ребенка, Бедфордъ. Чего по сдѣлаетъ мать для своего больного ребенка!
Бедфордъ. Ваши дѣти всегда больны. Вы всегда берете что-нибудь для нихъ. Говорю вамъ законно, что я не могу и не долженъ этого допускать, мистриссъ Прайоръ!
Мистриссъ Прайоръ (сердито). Идите, говорите вашему барину, Бедфордъ! Жалуйтесь и разсказывайте ему сказки о мнѣ! Сдѣлайте такъ, чтобы мнѣ отказали отъ дома! Сдѣлайте такъ, чтобы отказали отъ дома моей дочери! Пусть ея бѣдная мать лишится всего!
Бедфордъ. Мистриссъ Прайоръ! Мистриссъ Прайоръ, вы таки взяли хересъ! Стакана и то я не могу дать, а вы захватили опять цѣлую бутылку.
Мистриссъ Прайоръ (всхлипывая). Это для Шарлотты, Бедфордъ: дли моего бѣднаго, нѣжнаго ангела! Ей прописалъ докторъ!
Бедфордъ. Къ чему тутъ Шарлотта? Какая тутъ Шарлотта? Я не могу, не долженъ, не имѣю права, мистриссъ Прайоръ.
Шумъ и стукъ каблуковъ прервалъ бесѣду мажордома Ловеля съ матерью гувернантки, и я теперь услышалъ голосъ мастера Попа.
Попъ. Вы пришли пить чай съ нами, мистриссъ Прайоръ?
Мистриссъ Прайоръ. Ваша добрая и дорогая бабушка пригласила меня, дорогой мастеръ Пофемъ.
Попъ. Но, но правда-ли, вамъ пріятнѣе было бы обѣдать съ нами? Я думаю, что у васъ тамечки прескверные обѣды, неправда-ли, мистриссъ Прайоръ?
Сисси. Не надо говорить "тамечки". Ты самъ сочинилъ, слово, Пофемъ; ты шалишь!
Попъ. А я хочу говорить "тамечки". Тамечки-тамъ. А я буду говорить еще худшія слова, если мнѣ захочется. А у тебя ротъ замазанъ! Что намъ дадутъ къ чаю? Мы будемъ ѣсть варенье съ чаемъ? землянику съ чаемъ? тартинки съ чаемъ? Пусть будетъ такъ: земляника и тартинки съ чаемъ. Кромѣ того, мы хотимъ десерта. Это главное. Такъ-ли я говорю, миссъ Прайоръ?
Миссъ Прайоръ. Что вы говорите, Пофемъ?
Попъ. Дадите-ли вы намъ также десерта? Тутъ ужасъ сколько хорошихъ вещей! А вина? Только, когда бабушка начинаетъ разсказывать исторію о моемъ дѣдушкѣ и королѣ Георгѣ -- какъ его тамъ зовутъ.?-- королѣ Георгѣ IV...
Сисси. Взошедшемъ на тронъ въ 1820 году, а умершемъ въ Виндзорѣ въ 1830.
Попъ. Надоѣла съ Виндзоромъ! Такъ когда она начнетъ разсказывать, то я доложу вамъ, что въ этомъ нѣтъ ничего хорошаго и забавнаго.
Сисси. Ахъ, какъ дерзко говорить такъ о вашей бабушкѣ, Попъ!
Попъ. А у васъ ротъ замазанъ, миссъ! А я буду говорить, какъ, мнѣ хочется. А я мужчина, и у меня нѣтъ глупостей въ головѣ; я съ другой начинкой! Мери, дайте мнѣ мармелада!
Сисси. У васъ всего сколько угодно, и мальчики не должны такъ много ѣсть.
Попъ. Мальчики могутъ дѣлать, что хотятъ. Мальчики могутъ ѣсть вдвое больше женщинъ. Я могу гораздо больше. Теперь довольно! Пусть кто-нибудь доѣстъ остатки.
Мистриссъ Прайоръ. Какой вкусный мармеладъ! Я знаю дѣтей, мои дорогіе, которыя...
Миссъ Прайоръ (съ мольбою). Мама, умоляю васъ...
Мистриссъ Прайоръ. Я знаю трехъ малыхъ, дѣтокъ, которыя очень, очень рѣдко кушаютъ такой прекрасный мармеладъ и такіе восхитительные бисквиты...
Попъ. Я знаю, о комъ вы говорите: это Августъ, Фредерикъ и Фани, ваши дѣти? Хорошо, пусть у нихъ будетъ мармеладъ и бисквиты.
Сисси. О, да, передайте имъ все это!
Попъ (который говоритъ, какъ мнѣ кажется, съ полнымъ, ртомъ). Я не могу дать имъ... мм... того... м-того... что мм... у меня, но вонъ другая банка -- пусть они возьмутъ. Вы всегда увозите съ собой цѣлую корзинку. Она съ вами, мистриссъ Прайоръ? Она съ вами была и тогда, когда вы взяли холодную курицу.
Мистриссъ Прайоръ. Для бѣднаго слѣпого негра! О, какъ благодарилъ онъ своихъ дорогихъ маленькихъ благодѣтелей! Онъ человѣкъ, и въ тоже время нашъ братъ, и помочь ему было дѣломъ, великой доброты съ вашей стороны, дорогой мастеръ Пофемъ.
Попъ. Черный нищій мой братъ? Онъ вовсе не мой братъ.
Мистриссъ Прайоръ. Нѣтъ, дорогіе. У васъ цвѣтъ лица самый лучшій въ мірѣ и самый нѣжный...