Теккерей Уильям Мейкпис
Ньюкомы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Записки весьма почтенного семейства.
    (The Newcomes).
    Перевод С. М. Майковой.
    Текст издания: "Библиотека для чтения", 1855.

НЬЮКОМЫ,
ЗАПИСКИ
ВЕСЬМА ПОЧТЕННАГО СЕМЕЙСТВА.

СОЧИНЕНІЕ
М. В. Теккерея.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1855.

"Библіотека для Чтенія" 1855 года.

Пер. [С. М. Майковой]

Часть Первая.

I.
Увертюра, послѣ которой занавѣсъ поднимается и открываетъ хоръ съ кубками.

   Ворона, улетѣвшая изъ окна молочной съ кусочкомъ сыру, усѣлась на деревѣ, поглядывая оттуда внизъ на большую, толстую лягушку, сидѣвшую въ лужѣ. Огромные глаза лягушки отвратительно выкатились, что казалось до крайности смѣшно старой, черномазой вѣщуньѣ, наблюдавшей за склизкой, кривоногой тварью съ тѣмъ особенно-пасмурнымъ видомъ, который такъ свойственъ воронамъ. Не подалеку отъ лягушки, пасся тучный волъ, между тѣмъ -- какъ нѣсколько ягнятъ прыгали по лугу, или щипали траву и ранункулы.
   На окраинѣ луга показался... но кому же тамъ показаться, какъ не волку? Онъ такъ искусно прикрывался овечьей шкурой, что даже ягнята не узнали сѣраго пройдохи; мало того, одинъ изъ нихъ (котораго родительницу волкъ только-что изволилъ скушать, послѣ чего надѣлъ ея шкуру на свои плечи), побѣжалъ съ невинностью на встрѣчу прожорливому чудовищу, принимая его за свою маменьку.
   "Хе -- хе"! сказала лисица, ползая вокругъ плетня, надъ которымъ свѣшивалось дерево, гдѣ сидѣла ворона, поглядывая внизъ на лягушку, выпучившую глаза, готовые лопнуть отъ зависти, и бранчино -- квакавшую на вола. "Какіе не смышленые эти ягнята! вонъ, маленькій, глупенькій бяшка не узнаётъ стараго волка въ овечьей шубѣ. Это тотъ самый старый плутъ, который съѣлъ бабушку Красной Шапочки за завтракомъ, а маленькую Красную Шапочку проглотилъ за ужиномъ. Tirez la bobinetle et la chévillete cherra. Хе -- хе"!
   Сова, забившаяся въ древеспое дупло, проснулась.
   -- "О-го, кумушка", сказала она, "видѣть тебя я не вижу, а чуять-чую!... Кто любитъ ягнятъ, а кто гусей", прибавила сова.
   "А ваша милость жалуете мышей"? сказала лисица.
   "Китайцы ѣдятъ ихъ", сказала сова. "Я читала, что они большіе охотники до собакъ" продолжала почтенная лэди.
   -- "Я бы желала, чтобъ они стерли ихъ совершенно съ лица земли, всѣхъ, до послѣдней дворняжки", сказала лисица.
   -- "Я также читала въ какомъ-то путешествіи, что Французы ѣдятъ лягушекъ", продолжала сова. "Ага, голубушка! Да ты здѣсь? Славный концертъ мы съ тобой задали прошлую ночь"!
   -- "Если Французы пожираютъ моихъ собратій, зато Англичане ѣдятъ говядину", проквакала лягушка: "большихъ, толстыхъ, грубыхъ, мычащихъ быковъ!"
   -- "Го--гу--у! сказала сова. Я слышала, что Англичане -- ѣдятъ также и жабъ"! {Въ подлинникѣ непереводимый калумбуръ: слово toad-eater значить и жабо-ѣдъ, и мошенникъ. Пр. ред.}
   -- "Но, скажите, сударыня, слыхалъ ли кто, чтобъ они ѣли совъ или лисицъ? "вмѣшивается лиса. "Или, чтобъ они подавали на столъ ощипаную ворону"? прибавляетъ учтивая плутовка съ поклономъ старой воронѣ, которая сидѣла съ кусочкомъ сыру во рту. Мы всѣ -- привиллегированныя животныя; по-крайней-мѣрѣ, мы никогда не служимъ съѣстнымъ припасомъ для отвратительныхъ оргій человѣка.
   -- "Я птица мудрости" сказала сова; "я была спутницей Паллады-Минервы: меня часто изображаютъ на египетскихъ памятникахъ".
   -- "Я видала ваше изображеніе на дверяхъ британскихъ житницъ" сказала лисица, оскаливъ зубы. "У васъ бездна учености, почтенная госпожа сова! Я и сама кое-что знаю; но, признаюсь, я не изъ ученыхъ -- самый простой человѣкъ:-- такъ-себѣ, живу на умокъ -- простая деревенщина.
   -- "Вы насмѣхаетесь надъ ученостью", продолжала сова, придавая насмѣшливое выраженіе своему почтенному лицу. "А я читаю чуть не всю ночь".
   -- "Въ то время, какъ я занимаюсь разборомъ пѣтуховъ и куръ на насѣсти", сказала лиса.
   -- "Какая жалость, что вы не можете читать, а то бы дощечка, прибитая надъ моей головой, сообщила вамъ нѣкоторыя свѣдѣнія".
   -- "А что такое на ней написано"?
   -- "Я не могу разбирать при дневномъ свѣтѣ", отвѣчала сова,-- зѣвнула и отправилась спать до вечера въ свое дупло.
   -- Велика мнѣ нужда до ея гіероглифовъ! сказала лисица, глядя вверхъ на сидящую на деревѣ ворону.-- Какую важность напускаетъ на себя наша сонливая сосѣдка! Воображаетъ, что въ ней-то вся премудрость. Тогда какъ вы, достопочтенныя вороны, одарены гораздо высшими способностями, чѣмъ эти старыя полуночницы совы: сидятъ въ огромныхъ парикахъ, моргаютъ въ темнотѣ и гуканье свое называютъ пѣньемъ. Между тѣмъ, какое благородное занятіе слушать хоръ воронъ! Вотъ напримѣръ, двадцать четыре подруги изъ Коркинской общины выстроили себѣ жилье не подалеку отъ лѣса, который я посѣщаю: какое у нихъ тамъ пѣніе, какіе чудные звуки!... А все таки я утверждаю, что пѣніе ихъ милостей сравнительно съ вашимъ -- ничто! Вы такъ усладительно поете порознь: осчастливьте меня, изъ любви къ гармоніи, какимъ-нибудь соло!
   Въ продолженіе этого разговора, волъ щипалъ траву; лягушка глядѣла на его огромные размѣры съ такимъ бѣшенствомъ, что обрызгала бы его ядомъ, еслибъ могла, и лопнула бы -- но это уже рѣшительно невозможно -- отъ одной зависти; маленькій ягненокъ лежалъ, ничего не подозрѣвая, около волка въ овечьей шкурѣ, который еще до сихъ поръ не безпокоилъ его, потому что былъ насыщенъ его маменькой-овцей.
   Но вдругъ глаза его начали сверкать, я онъ оскалилъ бѣлые острые зубы, и -- подошелъ съ рычаньемъ, и началъ подумывать, что не худо бы ему было поужинать ягненкомъ:
   "Зачѣмъ у васъ такіе большіе глаза"? проблеялъ ягненокъ, бросивъ на него робкій взглядъ.
   "Чтобъ лучше тебя видѣть, мой милый"!
   "Зачѣмъ у васъ такіе большіе зубы"?
   "Чтобъ лучше тебя...".
   Въ это мгновеніе поле огласилось такимъ страшнымъ ревомъ, что всѣ присутствовавшіе вздрогнули отъ ужаса. Весь этотъ страхъ навелъ на нихъ оселъ, промыслившій себѣ гдѣ-то львиную кожу и бѣжавшій къ плетню, спасаясь отъ преслѣдованія нѣсколькихъ человѣкъ и мальчишекъ съ палками и ружьями.
   Волкъ въ овечьей шкурѣ, услыхавъ ревъ осла въ львиной кожѣ, и думая, что приближается повелитель лѣсовъ, пустился бѣжать такъ скоро, какъ только позволялъ ему заемный нарядъ. Когда волъ услыхалъ шумъ, онъ обѣжалъ луговую канаву и однимъ ударомъ копыта раздавилъ лягушку, которая надъ нимъ наругалась. Когда ворона увидала приближающихся людей съ ружьями, она мгновенно выронила изо рта сыръ и улетѣла. Когда лисица увидала, что сыръ упалъ, она тотчасъ подскочила къ нему (потому-что очень хорошо знала ослиный голосъ и то, что этотъ дурацкій крикъ нисколько не походитъ на рыканіе льва), но, захвативши сыръ, попалась въ капканъ, гдѣ и оставила свой хвостъ. Вынужденная являться безъ него въ свѣтъ, она увѣряла, что -- кромѣ шутокъ -- хвостовъ больше не носятъ и что лисицы гораздо красивѣй безъ нихъ.
   Между тѣмъ прибѣжалъ мальчикъ съ палкой и началъ колотить бѣднаго осла такъ, что тотъ заревѣлъ пуще прежняго. Волкъ, съ овечьей шкурой, мотавшейся вокругъ его ногъ, не могъ скоро бѣжать, былъ пойманъ и застрѣленъ однимъ изъ людей. Слѣпая старуха сова, изумленная тревогой, вылетѣла-было изъ дупла, но шлёпнулась прямо въ лицо молодаго пахаря, который и пришибъ ее вилами. Пришолъ мясникъ и преспокойно увелъ вола и ягненка, а фермеръ, нашедши лисью трубу въ капканѣ, повѣсилъ ее у себя надъ очагомъ и всегда хвастался, что былъ виновникомъ смерти лисицы.
   "Что это за смѣсь старыхъ басенъ! Что за переодѣванье въ старыя платья"! говоритъ критикъ (Мнѣ кажется, я вижу такого -- это Соломонъ, произносящій приговоръ надъ нами, авторами, и разсѣкающій нашихъ дѣтей). "Какъ не подлежитъ сомнѣнію то, что я справедливъ и мудръ, скроменъ, ученъ и религіозенъ, такъ вѣрно и то, что я еще прежде читалъ что-то очень похожее на эту дрянь и глупые разсказы объ ослахъ и лисицахъ. Этотъ волкъ въ овечьей шкурѣ?-- Развѣ я съ нимъ не знакомъ? Эта лисица разговаривающая съ вороной?-- Развѣ я прежде не слыхивалъ этого? Да, именно, все это есть въ Лафонтеновыхъ басняхъ: возьмемъ Лексиконъ, Басни и Всемірную біографію, откроемъ статью Лафонтенъ, и уличимъ обманщика".
   "И потомъ" можетъ сказать Соломонъ, продолжая дѣлать замѣчанія, "что за презрѣніе у этого автора, когда онъ говоритъ о человѣческой природѣ! Едва-ли найдется хоть одинъ изъ представляемыхъ имъ характеровъ, который бы не олицетворялъ подлости.
   Лисица -- льстецъ; лягушка -- эмблема безсилія и зависти; волкъ въ овечьей шкурѣ -- кровожадный лицемѣръ въ одеждѣ невинности; оселъ въ львиной кожѣ -- хвастунъ, который пытаетъ -- не испугаетъ-ли кого, если приметъ на себя видъ царя лѣсовъ (Чего добраго! авторъ, за тѣ муки, которыя онъ испытываетъ при заслуженномъ наказаніи, не намекаетъ ли на критиковъ, выводя этотъ характеръ? Подобныя сравненія возбуждаютъ въ насъ смѣхъ). Волъ -- пошлый дюжинный человѣкъ; единственное невинное существо въ (похищенномъ) апологѣ автора -- это глупенькій ягненокъ, не умѣющій узнавать своей матери"! И потомъ критикъ, какъ бы увлеченеый чувствомъ добродѣтели, можетъ написать очень хорошее разсужденіе о прелести материнской любви.
   Почему-жь и нѣтъ! Если авторы смѣются, критики обязаны смѣяться надъ ними за ихъ насмѣшки. Они должны показать, что стоятъ выше авторовъ, иначе, кто же повѣритъ ихъ суду? Критикъ существуетъ за тѣмъ, чтобъ подмѣчать ошибки. Къ тому же онъ иногда бываетъ правъ: дѣйствительно и исторіи, которыя онъ читаетъ, и характеры, изображенные въ нихъ,-- все это довольно старо. Какія исторіи новы? Всѣ типы всѣхъ возможныхъ характеровъ вы найдете во всѣхъ басняхъ: трусы и хвастуны; простаки и плуты; лопоухіе ослы, напускающіе на себя львиную важность; Тартюфы, драпирующіеся въ одежду добродѣтели; влюбленные съ ихъ горестями, ослѣпленіемъ, безуміемъ и постоянствомъ.
   Не съ самой ли первой страницы человѣческой жизни начинается столкновеніе любви съ обманомъ? Такимъ образомъ басни опередили Эзопа нѣсколькими вѣками: и ослы подъ львиными гривами ревѣли по-еврейски, и хитрыя лисицы льстили по-этрусски, и волки въ овечьей шкурѣ навѣрное скрежетали зубами по-санскритски.
   Солнце свѣтитъ сегодня точно также, какъ оно свѣтило въ первый разъ; и птицы на верхушкѣ дерева, пока я пишу, поютъ одну и туже пѣсню съ тѣхъ поръ, какъ онѣ -- зяблики.
   Мало того: одинъ изъ пріятелей автора, вымоливъ у своихъ добрыхъ друзей согласіе выслушивать его разсказы однажды въ мѣсяцъ, увѣрялъ, что (безперыя) птицы Новаго свѣта совершенно похожи на своихъ европейскихъ собратій. Ничего не можетъ быть новаго подъ солнцемъ и въ самомъ солнцѣ; но каждое утро оно озаряетъ насъ свѣжими лучами, и мы пробуждаемся вмѣстѣ съ нимъ для новаго труда, новыхъ надеждъ, предпріятій, смѣху, борьбы, любви, страданій, до тѣхъ поръ, пока не придетъ успокоительная ночь. А за тѣмъ придетъ и завтра, раскроются и глаза, которымъ суждено увидѣть это завтра; и такъ da capo.
   И такъ, съ вашего позволенія, это будетъ исторія, въ которой вороны появятся въ павлиныхъ перьяхъ и возбудятъ заслуженныя насмѣшки павлиновъ; въ которой, хотя и будетъ отдана справедливость самимъ павлинамъ, блеску ихъ перьевъ, ослѣпительному великолѣпію ихъ шеи, пышности ихъ хвостовъ, но -- тѣмъ не менѣе -- поставится также на видъ и нелѣпость болѣзненной ихъ походки, и нестройность назойливаго ихъ крика; исторія, въ которой влюбленные львы позволятъ хитрымъ дѣвамъ обрѣзать имъ когти; въ которой по временамъ восторжествуютъ и плуты, но вмѣстѣ съ тѣмъ и честный народъ -- позвольте намъ надѣяться -- получитъ заслуженную награду; въ которой будутъ и крепъ чернымъ и газъ бѣлымъ; въ которой вѣнки изъ померанцовыхъ цвѣтовъ окропятся слезами, а погребальныя кареты огласятся веселыми шутками; въ которой скудныя трапезы изъ овощей будутъ и не будутъ сопровождаться довольствомъ, а пышные обѣды изъ откормленныхъ быковъ вызовутъ во время пира вниманіе и вражду... но также и благосклонность, и дружбу. Изъ этого еще не слѣдуетъ, что всѣ люди честны только потому, что они бѣдны: нѣтъ, я зналъ такихъ, которые были дружелюбны и великодушны, не смотря на то, что у нихъ была куча денегъ. Есть и богатые владѣльцы, которые не притѣсняютъ своихъ фермеровъ; есть дѣйствительно почтенные люди, которыхъ нельзя упрекнуть въ лицемѣріи; есть либералы даже между вигами, -- да и сами радикалы не всѣ-ли аристократы въ душѣ. Однако слыхалъ ли кто, чтобы нравоученіе предшествовало баснѣ? Одни дѣти могутъ выслушивать его, да и то, если понравится басня. Мы, съ своей стороны, позаботимся, чтобы наши читатели не пропустили ни того, ни другаго. И такъ, познакомимъ ихъ скорѣй съ нашими волками и ягнятами, съ нашими лисицами и львами, съ нашими ревущими ослами, съ нашими милующимися голубками, съ нашими чадолюбивыми насѣдками и каркающими пѣвицами.
   Было время, когда солнце сіяло ярче, чѣмъ оно сіяетъ теперь, во второй половинѣ девятнадцатаго вѣка; когда жизнь кипѣла сильнѣе; когда вина въ харчевняхъ казались восхитительными, а харчевенные обѣды казались торжествомъ поварскаго искуства; когда романы служили источникомъ безмѣрнаго наслажденія и день, въ который ежемѣсячно появлялись новые журналы, былъ встрѣчаемъ, какъ праздникъ; когда познакомиться съ Томсономъ, написавшимъ журнальную статью, казалось исключительной честью, а увидать Брауна, автора вновь отпечатаннаго романа, увидать его прогуливающимся въ паркѣ съ зонтикомъ и съ мистриссъ Браунъ -- было такимъ замѣчательнымъ происшествіемъ, о которомъ помнили до конца жизни; когда обитательницы міра сего были въ тысячу разъ лучше нынѣшнихъ женщинъ,-- а гуріи театровъ были до того очаровательны, что одинъ видъ ихъ приводилъ сердце въ трепетъ, между-тѣмъ, какъ желаніе полюбоваться ими вторично влекло за собою получасовую предварительную борьбу у дверей партера; когда портные являлись къ вамъ на-домъ блеснуть образчиками модныхъ жилетовъ; когда казалось необходимымъ пріобрѣсти большую шкатулку съ тоалетнымъ серебрянымъ приборомъ, иногда въ чаяніи не пробившейся еще бороды (точно такъ молодыя супруги готовятъ кружевные чепчики и шьютъ дорогое приданое для будущаго первенца); когда нанять за 10 шиллинговъ лошадь и проѣхать верхомъ по парку считалось образцомъ фешенебельнаго развлеченія, а промчаться въ извощичьемь кабріолетѣ по улицѣ Регента и закидать грязью бывшаго вашего наставника въ коллегіи -- признавалось торжествомъ сатиры; когда высшая степень удовольствія заключалось въ томъ, чтобы встрѣтиться въ Бофордѣ съ Джонсомъ изъ "Тринити", отобѣдать въ "Пьяцца" съ нимъ, или съ Кингомъ изъ "Корпуса" (квартировавшимъ у Колоннады) или съ О'Дэртиномъ изъ "Тринити-Голль" (жившимъ съ семьею на Блумсберскомъ скверѣ) -- потомъ сходить въ театръ и послушать Браама въ "Фра-дьяволо" и кончить разгульный вечеръ ужиномъ и пѣснями въ "Вертепѣ Гармоніи". Тогда-то, въ дни моей юности, я столкнулся съ однимъ или двумя изъ тѣхъ лицъ, которые выступятъ на сцену въ этой исторіи и которыхъ, съ позволенія читателей, я буду сопровождать нѣкоторое время, пока, ознакомившись съ публикой, они не проложатъ сами себѣ дороги. Когда я припоминаю эти лица, для меня снова разцвѣтаютъ розы "и соловьи поютъ надъ тихимъ Бендемиромъ".
   Посидѣвъ, по требованію моды тѣхъ счастливыхъ дней, въ театральномъ партерѣ, съ восторгомъ усладивъ свой слухъ одною изъ самыхъ веселыхъ и блестящихъ оперъ, насмѣявшись до слезъ надъ фарсомъ, мы, то есть, я и нѣсколько молодыхъ моихъ сверстниковъ, къ полуночи естественно начинали чувствовать голодъ, а мысль о поджаренныхъ тартинкахъ съ сыромъ и о веселой пѣснѣ доброй старины увлекала насъ въ Вертепъ Гармоніи. Вертепъ содержалъ тогда знаменитый Оскинсъ и мы съ гордостью помѣщали себя въ число его друзей.
   Мы были почтены такой короткостью мистера Оскинса, что онъ бывало никогда не преминетъ кивнуть намъ съ особенной благосклонностью; а слуга Джонъ постоянно очищалъ намъ мѣстечко возлѣ президента веселаго собранія. Мы были знакомы съ тремя удивительными пѣвцами, и они частенько продовольствовались грогомъ на нашъ счетъ. Одинъ изъ насъ сдѣлалъ у Оскинса званый обѣдъ, и какъ весело мы провели тамъ время! Гдѣ ты, о Оскинсъ, птица ночи! Гдѣ-то теперь раздаются твои пѣсни и гремятъ твои хоры, на берегахъ ли Ахерона или на берегахъ угрюмаго Аверна?
   Пиво, "Галка и Ворона", поджареный хлѣбъ съ сыромъ, "Рыцарь краснаго креста", горячій грогъ (чѣмъ цвѣтнѣй, тѣмъ лучше!) Цвѣтокъ на ржи (какъ будто одинъ цвѣтокъ на-ржи)! словомъ, -- пѣсни и стаканы весело смѣнялись. Могу засвидѣтельствовать, что гости то и дѣло требовали повторенія и этихъ пѣсенъ, и полныхъ стакановъ. Случилось такъ, что въ одинъ вечеръ посѣтителей въ тавернѣ было мало, и всѣ мы были какъ-то общительнѣй и дружелюбнѣй, потому-что общество было избранное. Выборъ пѣсенъ отличался сентиментальностью: сентиментальный родъ былъ въ большой модѣ въ то время, о которомъ я говорю.
   Вдругъ входитъ въ таверну какой-то господинъ, съ исхудалымъ, смуглымъ лицомъ и съ длинными черными усами, одѣтый въ широкое платье, по видимому никогда не посѣщавшій "Вертепа", или, по-крайней-мѣрѣ, давно отъ него отставшій. Онъ указалъ на кое-какія перемѣны въ "Вертепѣ" вошедшему съ нимъ юношѣ и, потребовавъ хересу и воды, сталъ прислушиваться къ музыкѣ и крутить усы съ большимъ одушевленіемъ.
   Только-что юноша увидалъ меня, сейчасъ же выскочилъ изъ-за стола, однимъ прыжкомъ очутился на другомъ концѣ комнаты и, подбѣжавъ ко мнѣ съ отверзтыми объятіями, проговорилъ краснѣя: "вы не узнали меня"?
   Это былъ маленькій Ньюкомъ, мой школьный товарищъ, котораго я не видалъ лѣтъ шесть. Теперь онъ сдѣлался высокимъ, красивымъ молодымъ человѣкомъ, съ тѣми же ясными голубыми глазами, какіе были у него, какъ я припоминаю, когда онъ былъ еще совсѣмъ ребенкомъ.
   "Какой пострѣлъ принесъ васъ сюда"? сказалъ я. Онъ засмѣялся съ плутовскимъ видомъ. "Отецъ -- это мой отецъ -- привелъ меня. Онъ только что возвратился изъ Индіи. Онъ говорить, что сюда имѣли обыкновеніе ходить всѣ знаменитые остряки,-- господинъ Шериданъ, капитанъ Моррисъ, полковникъ Хэнгеръ, профессоръ Пирсонъ. Я сказалъ ему ваше имя и то, что вы была очень ко мнѣ добры, въ то время, какъ я поступилъ въ Смидфильдъ. Я оставилъ школу; у меня теперь будетъ приватный наставникъ. Какая у меня славная лошадка! Забавы лучше ученья".
   Тутъ усатый господинъ, отецъ Ньюкома, дѣлая знакъ слугѣ нести за нимъ хересъ и воду, сдѣлалъ по комнатѣ нѣсколько шаговъ, продолжая крутить усы, и подошелъ къ столу, за которымъ мы сидѣли. Онъ приподнялъ шляпу и поклонился такъ величественно и учтиво, что даже самъ Оскинсъ принужденъ былъ кланяться; пѣвцы проворчали что-то между собой (въ то время какъ они переглядывались, прихлебывая изъ стакановъ), а этотъ злостный шалунъ маленькій Нэдэбъ, импровизаторъ (который только-что вошелъ), принялся подсмѣиваться изъ подъ-тишка надъ усачомъ, крутя воображаемые усы, подобно незнакомцу, и махая носовымъ платкомъ самымъ уморительнымъ образомъ. Оскинсъ старался удержать это шутовство, бросая на маленькаго Нэдэба грозные взгляды, и въ то-же время, предложивъ обществу отдать необходимыя приказанія находившемуся тутъ слугѣ, попросилъ мистера Бэлью спѣть что-нибудь.
   Отецъ Ньюкома подошелъ ко мнѣ и протянулъ руку. Признаюсь, я покраснѣлъ, потому-что находилъ въ немъ сходство съ несравненнымъ Гарлеемъ въ "Критикѣ", и уже далъ ему прозвище дона Фероло-Усача.
   Онъ говорилъ самымъ мягкимъ и пріятнымъ голосомъ и съ такимъ безъискусственнымъ радушіемъ, что я былъ пристыженъ и укротилъ свой смѣхъ, мѣсто котораго заступило чувство болѣе дружелюбное и почтительное. Видите-ли, въ молодости очень цѣнится доброе обхожденіе. Разумѣется, человѣкъ свѣтскій можетъ, по усмотрѣнію, быть или не быть благодарнымъ за это радушіе.
   -- Я слышалъ, сэръ, сказалъ онъ мнѣ, какъ вы были добры къ моему мальчику. А кто добръ къ нему, значить -- добръ и ко мнѣ. Вы позволите мнѣ подсѣсть къ вамъ? Могу я просить васъ попробовать мои сигары? Мы сдѣлались друзьями въ одну минуту -- молодой Ньюкомъ, жался ко мнѣ съ одного боку, съ другаго помѣстился его отецъ, которому я, послѣ двухъ трехъ словъ, представилъ своихъ трехъ друзей по коллегіи.
   -- Вы сюда пришли, господа, для того, чтобъ видѣть умныхъ людей", сказалъ полковникъ. "Скажите, есть ли здѣсь кто-нибудь изъ знаменитостей? Я двадцать пять лѣтъ не былъ на родинѣ, и чувствую потребность видѣть все достопримѣчательное.
   Кингъ изъ Корпуса (неисправимый шалунъ) готовъ былъ, отвѣсивъ страшно-низкій поклонъ, указать на полдюжину посѣтителей; на гг., Г. Р. Л. и пр. какъ на самыхъ знаменитыхъ остряковъ настоящаго времени, но я толкнулъ Кинга подъ столомъ въ колѣно и заставилъ его прикусить языкъ.
   "Maxima debetur pueris" проговорилъ Джонсъ (юноша съ нѣжными чувствами, поступившій въ послѣдствіи въ духовное званіе) и, написавъ на карточкѣ Оскинсу, вразумилъ его, что въ комнатѣ находится молодой человѣкъ и джентельменъ, оба совершенные новички и что поэтому слѣдуетъ осмотрительно выбирать пѣсни.
   Такъ ихъ и выбрали. Цѣлый женскій пансіонъ могъ войдти къ намъ въ комнату и ничто, происходившее въ ней, не смутило бы его, за исключеніемъ развѣ запаха отъ сигаръ и отъ грога. И почему бы всегда не соблюдать такого благочинія? Если теперь существуютъ какіе-нибудь "вертепы гармоніи", я могу поручиться господамъ содержателямъ, что ихъ выгоды будутъ гораздо значительнѣе при стараніи удержать пѣвцовъ въ извѣстныхъ границахъ. Самые отъявленные негодяи любятъ хорошія пѣсни и умиляются ими точно также, какъ и честные люди. Стоило заплатить гинею, чтобы взглянуть на простодушнаго полковника и понять -- какое наслажденіе приноситъ ему музыка. Восхищаясь круговыми пѣснями, онъ окончательно забылъ о замѣчательныхъ острякахъ, съ которыми думалъ познакомиться.
   -- Я говорю, Клэйвъ: это очаровательно! Гораздо лучше, чѣмъ концертъ тетушки со всѣми ея итальянскими крикунами, не правда ли? Хозяинъ, могу ли я предложить вопросъ этимъ джентльменамъ -- не угодно ли имъ принять отъ меня какое-нибудь угощеніе? Какъ ихъ зовутъ? (одному изъ сосѣдей): едвали мнѣ когда-либо удавалось дослушать до конца пѣніе и не выйдти вонъ; правда это случилось разъ при одной ораторіи, и тогда я заснулъ: но это, клянусь Георгомъ, также хорошо, какъ пѣніе самого Инкледона". Онъ еще усерднѣе занялся своимъ хересомъ съ водой -- ("Мнѣ очень жаль, джентельмены, что вы пьете грогъ, сказалъ онъ. "У насъ въ Индіи онъ напускаетъ бѣсовскій туманъ въ глаза молодыхъ людей"). Онъ подпѣвалъ во всѣхъ хорахъ самымъ пріятнымъ голосомъ. Онъ такъ смѣялся надъ Дербійскимъ Барономъ, что весело было его слушать, а когда Оскинсъ пропѣлъ (чрезвычайно удачно) Стараго Англійскаго джентльмена и изобразилъ въ музыкальномъ размѣрѣ смерть этого престарѣлаго аристократа, слезы брызнули изъ глазъ честнаго воина, и онъ протянулъ руку Оскинсу, проговоривъ: "Благодарю васъ, сэръ, за эту пѣсню; она дѣлаетъ честь человѣку", при чемъ Оскинсъ началъ также плакать.
   Тогда молодой Нэдэбъ, сдѣлавшійся осторожнымъ, приступилъ къ одному изъ тѣхъ удивительныхъ подвиговъ импровизаціи, которыми всегда плѣнялъ собраніе. Онъ никого изъ насъ не оставилъ въ покоѣ и прибралъ очень удачные стихи на всѣхъ главныхъ лицъ, бывшихъ въ комнатѣ. Онъ воспѣлъ Китовы булавки (которыми тотъ любилъ пощеголять), Мартина красивый жилетъ, и пр. Полковникъ приходилъ въ восторгъ отъ каждаго сказанія и съ умиленіемъ припѣвалъ вмѣстѣ съ хоромъ -- ритордероль-ритордероль ритордероль-дерэй (bis). А когда, подойдя къ самому полковнику, Нэдэбъ излилъ свои чувства въ стихахъ, которые можно передать такъ:
   "Я вижу воинственнаго джентльмена -- и пока разсматриваю его черты, -- думаю -- вы всѣ согласитесь со мной, что онъ изъ Индостана. Возлѣ него, смѣясь отъ всей души, сидитъ юноша съ кудрявой головой -- я думаю вы всѣ согласитесь со мной, что лучше бы ему быть теперь въ постелѣ. Ритордероль", и т. д.
   Полковникъ разразился страшнымъ хохотомъ при этой шуткѣ и, ударивъ своего сына, молодаго Клэйва по плечу, сказалъ: "Слышите, что онъ говоритъ про васъ, сэръ? А, Клэйвъ? говоритъ, что тебѣ бы лучше теперь быть въ постелѣ, дружокъ -- хо, хо!-- Нѣтъ, нѣтъ. Мы сами съ ними сыграемъ шутку; но наша будетъ стоить двухъ такихъ. Мы не уйдемъ домой до утра, пока совсѣмъ не разсвѣтетъ. Зачѣмъ намъ уходить? Почему бы моему сынку не позволить себѣ невинныхъ удовольствій. Мнѣ ничего не позволяли, когда я былъ молодъ, и эта строгость чуть-чуть не сгубила меня. Мнѣ надо пойдти поговорить съ этимъ молодымъ человѣкомъ -- меня отроду никто такъ не удивлялъ. Какъ его имя? мистеръ Нэдэбъ?-- Мистеръ Нэдэбъ, сэръ, вы доставили мнѣ истинное наслажденіе. Могу ли я осмѣлиться просить васъ отобѣдать со мной завтра въ шесть часовъ? Полковникъ Ньюкомъ, съ вашего позволенія, въ гостиницѣ Нэрота, въ Клиффордской улицѣ. Я горжусь знакомствомъ съ геніальными людьми, а вы одинъ изъ нихъ -- или я не Ньюкомъ!"
   -- Сэръ, вы дѣлаете мнѣ много чести" говоритъ мистеръ Нэдэбъ, обдергивая воротнички, "можетъ быть, придетъ время, когда свѣтъ отдастъ мнѣ справедливость.... могу я разсчитывать на ваше благородное имя при подпискѣ на книжку моихъ стихотвореній?"
   "Разумѣется, мой любезный сэръ! сказалъ восторженный полковникъ: я ихъ всѣ пошлю въ Индію. Отложите для меня шесть экземпляровъ и принесите ихъ, сдѣлайте одолженіе, завтра, съ собой, когда придете обѣдать".
   Въ это время мистеръ Оскинсъ спросилъ: не желаетъ ли кто изъ джентельменовъ спѣть? Каково же было наше удивленье, когда простодушный полковникъ предложилъ къ нашимъ услугамъ самого себя, на что всѣ присутствующіе отвѣтили неистовыми рукоплесканіями, а бѣдный Клэйвъ Ньюкомъ, какъ я замѣтилъ, потупился и покраснѣлъ, какъ піонъ. Я вполнѣ сочувствовалъ молодому человѣку, и подумалъ, что бы я долженъ былъ перечувствовать, еслибъ мой родной дядя, маіоръ Пенденисъ, вдругъ предложилъ пустить въ ходъ свои лирическія дарованія?
   Выборъ полковника палъ на пѣсню "Старая лѣстница" (это такая нѣжная и трогательная баллада, что безъ сомнѣнія всякой англійскій поэтъ могъ бы справедливо гордиться такимъ произведеніемъ), и онъ спѣлъ эту милую, плѣнительную, старую пѣсню, чрезвычайно пріятнымъ голосомъ, съ прелюдіями и фіоритурами по старой Инкледоновой методѣ, которая теперь со всѣмъ вышла изъ употребленія. Пѣвецъ излилъ всю душу и сердце въ этой простой балладѣ, и передалъ благородное оправданіе Молли такъ патетично, что даже знатоки прошептали одобреніе и искреннюю похвалу, а тѣ повѣсы, которые совсѣмъ было собрались насмѣхаться при началѣ исполненія, звенѣли стаканами и стучали палками съ почтительнымъ восторгомъ. Когда пѣсня кончилась, Клэйвъ поднялъ голову; послѣ впечатлѣнія, произведеннаго первымъ куплетомъ, онъ окинулъ всѣхъ глазами съ удивленіемъ и радостью, а мы, разумѣется, поддержали нашего друга, и были въ полномъ восторгѣ, видя, что онъ вышелъ изъ затрудненія съ такимъ торжествомъ. Полковникъ кланялся и очень мило и добродушно улыбался на наши похвалы. Онъ напоминалъ доктора Примроза, проповѣдывавшаго въ темницѣ. Было что-то трогательное въ простосердечіи и радушіи этого смиреннаго и простаго джентльмена.
   Великій Оскинсъ, стоя на возвышеніи посреди стройнаго хора, былъ очень радъ выразить также одобреніе и предложилъ тостъ за здоровье гостя съ свойственной ему важностью.
   -- Я вамъ очень благодаренъ, сэръ, сказалъ мистеръ Оскинсъ; вся зала должна быть вамъ очень благодарна: пью за ваше здоровье и за ваши пѣсни, сэръ! и онъ учтиво кивнулъ полковнику головой, надъ своимъ стаканомъ, изъ котораго немного отпилъ въ честь посѣтителя.
   -- Я не слыхалъ, чтобы эту пѣсню, сказалъ онъ благосклонно, кто-нибудь выполнилъ лучше васъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ со пѣлъ мистеръ Инкледонъ. Онъ былъ великій пѣвецъ, сэръ, и я могу сказать вмѣстѣ съ нашимъ безсмертнымъ Шекспиромъ: "съ какой стороны ни возьми его, подобнаго ему мы уже не увидимъ."
   Полковникъ покраснѣлъ въ свою очередь и, повернувшись къ сыну, сказалъ съ лукавой улыбкой: я выучилъ ее у Инкледона. Я бывало украдкой отлучался изъ Капуцинской Школы, чтобъ его послушать -- пошли мнѣ Богъ здоровья, этому ужь сорокъ лѣтъ -- за отлучку я обыкновенно бывалъ сѣченъ, но и розги пошли мнѣ въ прокъ. Господи! Господи! какъ время идетъ! Онъ выпилъ свой хересъ съ водой и опрокинулся на спинку стула; видно было, что онъ задумался о своей молодости -- объ этомъ золотомъ времени -- счастливомъ, свѣтломъ, незабвенномъ. Мнѣ самому было тогда около двадцати двухъ лѣтъ, а я чувствовалъ себя такимъ же старымъ, пожалуй даже старше полковника.
   Пока онъ пѣлъ свою балладу, въ комнату вошелъ или лучше сказать вшатнулся джентльменъ, въ форменномъ фракѣ и парусинныхъ шароварахъ сомнительнаго цвѣта, съ именемъ и личностью котораго, можетъ быть, нѣкоторые изъ моихъ читателей уже знакомы. Въ сущности это былъ мой пріятель капитанъ Костигенъ, въ такомъ видѣ, въ которомъ онъ обыкновенно являлся въ этомъ часу ночи.
   Цѣпляясь за столы, капитанъ не сдѣлавъ однако вреда ни себѣ, ни кружкамъ и стаканамъ, встрѣчавшимся ему по пути, добрелъ до стола, за которымъ мы содѣли и помѣстился рядомъ съ авторомъ этой исторіи, старымъ его знакомымъ. Онъ сталъ-было не дурно и потихоньку вторить припѣву пѣсни, но подъ конецъ въ самомъ патетическомъ мѣстѣ не могъ удержаться отъ икоты и разразился потокомъ слезъ. "Bedad! это чудесная пѣсня", сказалъ онъ, "я слыхалъ ее много разъ отъ бѣднаго Гарри Инкледона."
   -- Это великій характеръ, шепнулъ несчастный Кингъ изъ Корпуса своему сосѣду полковнику; онъ былъ въ арміи капитаномъ. Капитанъ Костигэнъ, хотите что-нибудь выпить?
   -- Bedad! хочу! сказалъ капитанъ, да еще спою вамъ пѣсню.
   И взявъ у проходившаго мимо слуги стаканъ грогу, несчастный старикъ отвратительно осклабился и, подмигнувъ, какъ онъ это всегда дѣлалъ приступая къ такъ-называемой имъ первой пѣсенкѣ, началъ пѣть.
   Презрѣнный негодяй, врядъ ли сознавая, что дѣлаетъ и говоритъ, выбралъ одну изъ самыхъ оскорбительныхъ піэсъ своего репертоара, испустилъ вмѣсто увертюры пьяный ревъ и запѣлъ. При концѣ втораго стиха полковникъ вскочилъ, надвинулъ шляпу и схватилъ палку, съ такимъ свирѣпымъ видомъ, какъ будто шелъ на битву съ Пиндари. "Замолчи!" проревѣлъ онъ.
   -- Слушайте, слушайте! закричало нѣсколько повѣсъ, сидѣвшихъ за дальнимъ столомъ. "Дальше, Костигэнъ!" подхватили другіе.
   "Дальше!" крикнулъ полковникъ своимъ громовымъ голосомъ, задрожавъ отъ гнѣва. "Скажетъ ли какой-нибудь джентльменъ: дальше?-- попроситъ ли продолжать подобное сквернословіе хоть одинъ человѣкъ, у котораго есть жена, сестры или дѣти? Смѣете ли вы, сэръ, называть себя джентльменомъ, увѣрять, что вы были въ королевской службѣ, сидѣть между христіанами и честными людьми и оскорблять слухъ молодыхъ мальчиковъ такимъ вздоромъ?"
   -- А зачѣмъ ты водишь сюда молодыхъ мальчиковъ, старый мальчишка? послышался голосъ недовольныхъ.
   -- Зачѣмъ? Затѣмъ, что я думалъ найдтись въ обществѣ джентльменовъ, крикнулъ полковникъ. Затѣмъ, что я бы никогда не повѣрилъ, что Англичане могутъ въ своихъ собраніяхъ допустить человѣка, да еще старика, до такого крайняго униженія. Стыдитесь, старый негодяй! Ступай спать домой, сѣдой грѣшникъ! А я, я не жалѣю, что мой сынъ увидалъ разъ въ жизни, до какого срама, уничиженія и безчестья, вино и пьянство могутъ довести человѣка. Ненужно сдачи, сэръ!-- Будь проклята эта сдача! сказалъ полковникъ, глядя на испуганнаго слугу. Оставь ее у себя, пока не увидишь меня здѣсь опять, чего никогда не случится -- клянусь Георгомъ, никогда! И стукнувши палкой, и погрозясь на все общество оробѣвшихъ гулякъ, оскорбленный джентльменъ вышелъ изъ комнаты; сынъ его послѣдовалъ за и имъ.
   Клайву было стыдно, судя по выраженію его лица; но къ сожалѣнію лица остальныхъ собесѣдниковъ показались мнѣ еще глупѣй.
   "Aussi, que diable venait-il faire dans cette galère?" сказалъ Кингъ изъ "Корпуса" Джону изъ "Тринити"; при чемъ Джонъ пожалъ плечами, въ которыхъ чувствовалъ, можетъ быть, боль, потому-что поднятая палка полковника въ нѣкоторомъ родѣ отозвалась на спинѣ каждаго изъ присутствовавшихъ.
   

II.
Разгулъ полковника Ньюкома.

   Такъ-какъ юный джентльменъ, только-что отправившійся почивать, будетъ героемъ слѣдующихъ страницъ, мы признали за благо начать нашъ отчета, о немъ исторіей его семейства, къ счастію не очень длинной.
   Когда косы росли еще на затылкахъ британскихъ дворянъ, а жены этихъ дворянъ носили еще на головѣ подушки, надъ которыми заплетали собственные волосы, тщательно прикрывая ихъ пудрою и поммадой; когда министры ѣздили еще въ парламентъ въ звѣздахъ и орденахъ, а витіи оппозиціонной партіи нападали каждую ночь на благороднаго лорда, украшеннаго синею лентою; когда м--ръ Вашингтонъ стоялъ на челѣ возмутившихся Американцевъ съ такимъ мужествомъ, которое -- надобно сознаться -- было достойно лучшаго дѣла,-- тогда-то прибылъ въ Лондонъ, изъ какого-то сѣвернаго графства, Томасъ Ньюкомъ, затѣмъ мистеръ Томасъ Ньюкомъ, эсквайръ и лондонскій шерифъ, а затѣмъ и мистеръ альдерманъ Ньюкомъ, родоначальникъ той Фамиліи, которой имя послужило заглавіемъ для этой исторіи. Не прежде, какъ въ царствованіе Георга III, мистеръ Ньюкомъ появился первый разъ въ Чипсайдѣ, въѣхавъ въ Лондонъ на телѣгѣ, которая высадила его со всѣмъ его. состояніемъ, заключавшимся въ нѣсколькихъ узелкахъ съ платьемъ, въ улицѣ Епископскихъ воротъ. Несмотря на это, если-бы можно было доказать, что Норманны носили косы при Вильгельмѣ Завоевателѣ, а мистеръ Вашингтонъ сражался съ Англичанами при королѣ Ричардѣ въ Палестинѣ, я увѣренъ, что нѣкоторые изъ нынѣшнихъ Ньюкомовъ внесли-бы за это доказательство значительную сумму въ бюро герольдіи, такъ-какъ они живутъ въ самой средѣ туземной знати и ведутъ знакомство только съ высшей аристократіей -- съ избранными моднаго и дипломатическаго свѣта, о чемъ вы можете прочесть ежедневно въ газетахъ.
   Дѣло въ томъ, что, хотя эти Ньюкомы и получили изъ коллегіи родословную, напечатанную въ "Великобританской аристократіи" Бюджа, хотя эта родословная и доказываетъ, что Ньюкомъ Кромвеллевскаго войска и Ньюкомъ, повѣшенный королевою Маріею въ числѣ послѣднихъ шести представителей протестантизма, были предками дома Ньюкомовъ, -- хотя и доказываетъ она, что одинъ изъ членовъ этого дома отличился на Босфортскомъ полѣ, а родоначальникъ, убитый при Гастингсѣ, возлѣ самого короля Гарольда, былъ хирургомъ и брадобреемъ короля Эдуарда Исповѣдника; го -- между нами будь сказано -- я думаю, что сэръ Брэнанъ Ньюкомъ изъ Ньюкома не вѣритъ ни одному слову изъ этой исторіи, т. е. нисколько не больше другихъ,-- несмотря на то, что многимъ его дѣтямъ даны имена прямо изъ саксонскаго календаря.
   Точно-ли Томасъ Ньюкомъ былъ найденышемъ, питомцемъ изъ воспитательнаго пріюта той деревни, которая обратилась теперь въ большой промышленый городъ и носитъ имя Ньюкома? По-крайней-мѣрѣ, такой слухъ разнесся на послѣднихъ выборахъ, когда сэръ Брэнанъ, въ консервативныхъ видахъ, вступилъ въ состязаніе съ кандидатами на представителя города и когда мистеръ Япъ, отчаянный либералъ и также кандидатъ, развѣсилъ по городскимъ улицамъ изображеніе стараго воспитательнаго пріюта, какъ мѣсторожденія Ньюкомовъ, иронически приглашая горожанъ подавать голоса за Ньюкома и общественную благотворительность, за Ньюкома и приходскіе интересы, и проч. Впрочемъ кто-же станетъ обращать вниманіе на это мѣстное злословіе? Тѣмъ, которые осчастливлены приглашеніемъ на вечера лэди Анны Ньюкомъ, очень мало нужды до того -- доведутъ-ли ея прекрасныя дочери свою родословную не далѣе ихъ дѣда альдермана, или, черезъ посредство миѳическаго предка, брадобрея и хирурга, доберутся до подбородка Эдуарда Исповѣдника?
   Томасъ Ньюкомъ, бывшій въ своей деревнѣ ткачемъ, привезъ съ собою въ Лондонъ одинъ изъ самыхъ лучшихъ характеровъ: онъ былъ честенъ, бережливъ, скроменъ и простодушенъ. Въ Лондонѣ онъ поступилъ въ торговый домъ, подъ фирмою "Братьевъ Гобсоновъ", суконныхъ фабрикантовъ. Въ послѣдствіи фирма измѣнилась въ "Гобсонъ и Ньюкомъ". Этотъ фактъ достаточенъ для опредѣленія всей исторіи Томаса Ньюкома. Подобно Виттингтону и многимъ другимъ лондонскимъ прикащикамъ, онъ началъ свое поприще бѣднымъ человѣкомъ, а кончилъ женитьбою на хозяйской дочери и полученіемъ титуловъ шерифа и альдермана лондонскаго Сити.
   Однако онъ женился уже "en secondes noces" на богатой и достопочтенной (послѣднее слово въ то время всегда придавали ревностнымъ исполнителямъ христіанскихъ обязанностей) Софіи-Алетэѣ Гобсонъ -- женщинѣ значительно старшей мистера Ньюкома, но пережившей его многими годами. Ея замокъ въ Клэпгэмѣ служилъ долгое время пріютомъ для избранниковъ изъ среды ревнителей благочестія. Самые краснорѣчивые проповѣдники, самые даровитые миссіонеры, самые занимательные новообращенцы съ отдаленныхъ острововъ всегда находилось за ея столомъ, отягченнымъ произведеніями роскошныхъ ея садовъ. И дѣйствительно, по замѣчанію многихъ весьма уважаемыхъ джентльменовъ, само небо благословило эти сады изобиліемъ плодовъ земныхъ: въ цѣлой Англіи не было лучше винограда, персиковъ и ананасовъ. Ее крестилъ самъ мистеръ Витфильдъ, и какъ ея друзья, такъ и вообще по всему Сити, говорили, что два имени, данныя миссъ Гобсонъ ври крещеніи, Софія и Алетэя, взяты съ двухъ греческихъ словъ и въ переводѣ значатъ: мудрость и истина. Теперь уже нѣтъ ни г-жи Ньюкомъ, ни ея виллы, ни ея садовъ; но терраса Софіи, верхняя и нижняя дороги Алетэи, постройки Гобсона, Сивэръ и т. п., свидѣтельствуютъ, каждый срочный день трехмѣсячнаго платежа, что земля, посвященная ей, приноситъ еще доселѣ обильные плоды потомкамъ этой достопочтенной женщины.
   Но мы забѣгаемъ впередъ. Пробывъ нѣсколько времени въ Лондонѣ, Томасъ Ньюкомъ оставилъ домъ Гобсона и нашелъ занятіе, хотя и въ меньшихъ размѣрахъ, собственно для себя. Какъ скоро его дѣла пошли на ладъ, онъ поступилъ, какъ подобаетъ честному человѣку, -- отправился на сѣверъ къ оставленной имъ тамъ хорошенькой дѣвушкѣ, на которой обѣщалъ жениться. Бракъ, повидимому неблагоразумный (у его жены не было ничего, кромѣ блѣднаго лица, которое стало старше и еще блѣднѣе во время долгаго ожиданія) принесъ большое счастіе Ньюкому. Всѣ его земляки торжествовали при мысли, что богатый лондонскій торговецъ вернулся на родину, чтобы исполнить обѣщаніе неимущей дѣвочкѣ, которую любилъ въ дни бѣдности; извѣстные суконные фабриканты, знавшіе его благоразуміе и честность, поручили ему множество дѣлъ, когда онъ возвращался въ Лондонъ. Сусанна Ньюкомъ непремѣнно дожила бы до богатства, если бы судьба не прекратила ея жизненнаго поприща: послѣ годоваго замужства, Сусанна умерла, родивъ сына.
   Ньюкомъ взялъ для ребенка кормилицу и нанялъ коттэджъ, какъ-разъ подлѣ Гобсоновскаго дома. По воскресеньямъ онъ гулялъ въ саду Гобсоновъ и его часто приглашали на рюмку вина.
   Съ тѣхъ поръ, какъ Ньюкомъ оставилъ ихъ службу, торговый домъ Гобсоновъ, благодаря дѣятельной помощи квакеровъ и ихъ религіознымъ связямъ, значительно увеличилъ кругъ своей дѣятельности банковыми оборотами. Ньюкомъ принялъ въ нихъ участіе и, постепенно усиливая свои дѣла, пользовался большимъ уваженіемъ прежнихъ хозяевъ, которые иногда звали его откушать чаю въ ихъ уединенномъ жилищѣ. Сказать правду, сначала онъ (какъ истый гражданинъ Сити), не очень любилъ эти приглашенія: большую часть дня онъ былъ утомленъ своими дѣлами, такъ-что вечеромъ просто засыпалъ подъ поученія, которыми постоянные посѣтители гобсоновскаго уединенія, даровитые проповѣдники, миссіонеры и т. д. занимали слушателей вплоть до ужина. До ужиновъ Ньюкомъ былъ также небольшой охотникъ; (иначе бесѣды у Гобсоновъ могли бы показаться ему гораздо завлекательнѣе, потому-что въ самомъ Египтѣ не бывало такихъ вкусныхъ яствъ, какъ въ Клэпгэмѣ). Желчный темпераментъ принуждалъ его быть воздержнымъ въ пищѣ; да кромѣ того дѣла обыкновенно призывали его въ городъ рано поутру, и ему всегда приходилось цѣлый часъ идти пѣшкомъ до первой почтовой кареты.
   Но когда его бѣдная Сусанна умерла, а миссъ Гобсонъ, сдѣлавшись по завѣщанію покойнаго отца участницей въ оборотахъ торговаго дома, осталась вмѣстѣ съ тѣмъ наслѣдницей набожнаго и бездѣтнаго своего дяди Захаріи Гобсона, мистеръ Ньюкомъ, прогуливаясь однажды съ своимъ мальчикомъ, встрѣтилъ ее на дорогѣ, въ то время какъ она возвращалась съ воскреснаго митинга. Ребенокъ былъ прехорошенькій (впрочемъ и самъ мистеръ Ньюкомъ былъ представительный мужчина, съ свѣжимъ цвѣтомъ лица; онъ до конца своихъ дней пудрился, а въ послѣднее время, когда его сдѣлали шерифомъ, носилъ сапоги съ отворотами и мѣдныя пуговицы, просто -- могъ служить образцомъ лондонскаго купца). Миссъ Гобсонъ пригласила его и маленькаго Томми подъ лиственныя сѣни своего эрмитажа; она не сдѣлала выговора ребенку даже и тогда, когда онъ сталъ играть на луговомъ сѣнѣ, безпрепятственно грѣвшемся на солнцѣ въ день общаго отдохновенія, и къ концу посѣщенія дала ему большой кусокъ пирожнаго, множество превосходнаго тепличнаго винограда и дѣтскую книжечку изъ односложныхъ словъ. Томми на другой день сдѣлался нездоровъ, но на слѣдующее воскресенье отецъ его былъ на митингѣ.
   Вскорѣ послѣ этого происшествія, Ньюкомъ какъ-будто пробудился. Началась болтовня, начались сплетни, пересуды и насмѣшки, все о Клэпгэмѣ; началась толки на биржѣ. Тамошніе остряки подсмѣивались изъ-подъ-тишка: "Поздравляемъ, Ньюкомъ! говорятъ, ты вступаешь въ компанію съ Гобсонами! Ньюкомъ! отнеси эту газету Гобсонамъ: они пойдутъ на это дѣло, я увѣренъ!" и т. п. Начались стоны и воздыханія почтенныхъ отцовъ Гедеона Баульса и Аѳанасія О'Грэди, безпрестанно ссорившихся и враждовавшихъ другъ съ другомъ, но питавшихъ одинаковое чувство любви къ миссъ Гобсонъ и одинаковое чувство ужаса и ненависти къ мірянину Ньюкому. Но -- знаете ли -- мы лучше пропустимъ всѣ эти ссоры, шутки и пересуды. Какъ честно женился Ньюкомъ на бѣдной женщинѣ, какъ честно одолѣлъ онъ бѣдность и составилъ себѣ независимое положеніе, точно также храбро пошелъ онъ къ своей цѣли и получилъ одинъ изъ первыхъ призовъ Сити, съ состояніемъ въ четверть милліона. Каждый изъ его старыхъ пріятелей, каждый истинно-честный въ душѣ человѣкъ, радовавшійся успѣху, доставляемому соображеніемъ, честностью и мужествомъ, порадовался счастію Ньюкома и сказалъ: "Ньюкомъ, голубчикъ! (а если они были давнишними и закадычными друзьями по Сити -- Ньюкомъ, плутяга!) поздравляю тебя!"
   Разумѣется, мистеръ Ньюкомъ могъ-бы засѣдать въ парламентѣ, разумѣется, къ концу своей жизни могъ-бы получить титулъ баронета, но онъ избѣгалъ почестей, и сенаторскихъ и судейскихъ. "Это не годится", говорилъ онъ разсудительно. "Это не понравится квакерской общинѣ". Его жена вовсе не заботилась о титулѣ лэди. Управлять домомъ "Братьевъ Гобсоновъ и Ньюкома"; вникать въ интересы поверженныхъ въ рабство негровъ; пробуждать въ блуждающихъ во мракѣ Готтентотахъ сознаніе истины, обращать къ вѣрѣ Евреевъ, Турокъ, язычниковъ и проч.; вразумлять какого-нибудь равнодушнаго и моряка; наставлять на правый путь какую-нибудь прачку; стоять на челѣ квакерскихъ благотворительныхъ учрежденій и дѣлать тысячи тайныхъ, никому неизвѣстныхъ благодѣяній; отписываться на миріады писемъ; выдавать безчисленнымъ пасторамъ пенсіи, а ихъ супругамъ запасы дѣтскаго бѣлья; слушать ежедневно по цѣлымъ часамъ поучительные возгласы пропоповѣдинковъ, и слушать ихъ безъ устали, стоя на колѣняхъ, послѣ продолжительнаго дневнаго труда -- всѣ эти занятія составляли ея прямую обязанность, и около восьмидесяти лѣтъ выдерживала она этотъ искусъ съ неистощимымъ женскимъ терпѣніемъ. Властолюбивая, но заслуживавшая власти надъ другими, суровая, но покорная своему долгу, строгая, но благотворительная, неистощимая столько-же въ великодушіи, сколько и въ трудѣ, она была неумолима единственно въ отношеніи къ старшему сыну своего мужа, Томасу Ньюкому, къ тому мальчику, который игралъ на сѣнѣ и котораго она полюбила-было сначала строгой, по вмѣстѣ съ тѣмъ нѣжной любовью.
   Мистеръ Томасъ Ньюкомъ, отецъ двухъ сыновей -- близнецовъ своей жены, младшій компаньонъ дома подъ Фирмою "Братьевъ Гобсоновъ и К°", прожилъ еще много лѣтъ послѣ полученія завиднаго приза, съ которымъ поздравляли его друзья. Но все-таки онъ былъ не болѣе, какъ младшій компаньонъ торговаго дома. Его жена распоряжалась и въ Триднилльской улицѣ и дома уже давно, въ то время, когда набожные джентльмены, умоляя небо за эту благочестивую женщину еще и недумали молить о ниспосланіи благодати на ея мужа. Садовники снимали передъ нимъ шапки, банковые писцы приносили ему книги, но приказанія получали отъ нея, а не отъ него. Я думаю, что ему было очень скучно на митингахъ, что при мысли о страданіяхъ негровъ его одолѣвала зѣвота, а перекрестовъ -- Евреевъ онъ готовъ былъ снова послать подъ Іерихонъ. Около того времени, какъ Французскій императоръ возвращался изъ Россіи, мистеръ Ньюкомъ умеръ; его мавзолей возвышается на Клэпгэмскомъ кладбищѣ, возлѣ скромной могилы, въ которой погребена первая его жена.
   Послѣ вторичной женитьбы отца, мистеръ Томасъ Ньюкомъ-младшій и его няня Сара были переведены изъ коттэджа, гдѣ они жили въ полномъ комфортѣ, въ угрюмый домъ, окруженный лужайками и садами, ананасными и виноградными теплицами, птичниками, словомъ всевозможной роскошью. Этотъ эльдорадо былъ отдѣленъ отъ внѣшняго мира густой оградой высокихъ деревьевъ и увитыми плющемъ воротами, сквозь которые лондонскіе путешественники, съ имперіала Клэпгэмскаго дилижанса, могли уловить одинъ мимолетный лучъ блестящаго благосостоянія Ньюкомовъ. Дѣйствительно это былъ эльдорадо....
   Входя въ ворота, вы чувствовали, какъ вами овладѣваетъ какая-то особенная степенность; въ высшей степени благопристойный видъ замка оковывалъ всѣ ваши члены, какъ будто на васъ надѣвали накрахмаленное платье. Прикащикъ мясника, скакавшій очертя голову въ телѣгѣ по смежнымъ проселкамъ и выгону, насвистывавшій дикія мелодіи, пріобрѣтенныя на вышкахъ дешевыхъ театровъ и шутившій съ сотней кухарокъ, подъѣзжалъ къ замку такъ тихо, какъ будто везъ дроги съ покойникомъ, и молча отдавалъ у людскаго подъѣзда части говядины и куски сладкаго мяса. Грачи, гнѣздившіеся въ вязахъ, каркали денно и нощно; павлины важно разгуливали по террасамъ; цесарки болѣе походили на галокъ, чѣмъ обыкновенно походятъ на нихъ эти вкусныя птицы.
   Привратникъ казался очень степеннымъ; онъ отправлялъ должность клирика въ сосѣдней капеллѣ. Пастыри, входившіе въ ворота, привѣтствовали его жену и дѣтей и продовольствовали ягнятъ своей паствы книжками. Главный садовникъ ходилъ только за дынями и ананасами, и то на время.
   Въ воскресенье (это доброе, старое саксонское слово, едвали было извѣстно въ эрмитажѣ), все семейство отправлялось отдѣльными парами или группами, чтобы посѣтить по-крайней-мѣрѣ полдюжину разныхъ богоугодныхъ заведеній, всѣ съ намѣреніемъ послушать своего любимаго проповѣдника.
   Единственный человѣкъ, отправлявшійся въ церковь, былъ Томасъ Ньюкомъ, со своимъ маленькимъ сыномъ Томми и Сарой, его нянькой; она же была, какъ мнѣ кажется, его тетка, или по-крайней-мѣрѣ двоюродная сестра его матери. Вскорѣ послѣ того, какъ Томми началъ говорить, его выучили повторять гимны, примѣненные къ его нѣжному возрасту, указывая ему на неизбѣжную кару, уготованную злымъ дѣтямъ. Онъ пересказывалъ эти гимны своей мачихѣ послѣ обѣда, передъ большимъ, отполированнымъ, краснаго дерева столомъ, уставленнымъ виноградомъ, ананасами, пирожнымъ, портъ-вейномъ и мадерой; вокругъ него сидѣли дородные люди, въ черныхъ одеждахъ, которые, поставивъ маленькаго человѣчка между своихъ колѣнъ, предлагали ему разные вопросы. Они гладили его по головѣ своими жирными руками, если онъ отвѣчалъ хорошо, и порицали его, если онъ, что съ нимъ часто случалось, упрямился.
   Няня Сара или тетя Сара непремѣнно бы умерла, еслибъ осталась еще нѣсколько лѣтъ въ этомъ удушливомъ мѣстѣ. Она не перенесла бы разлуки съ ребенкомъ, котораго ей ввѣрила ея госпожа и родственница (обѣ женщины работали въ Ньюкомѣ въ одной комнатѣ и всегда любили одна другую, съ тѣхъ поръ, когда Сусанна сдѣлалась женой негоціанта, а Сара ея служанкой). Въ новомъ семействѣ она была не больше, какъ нянька маленькаго Томми. Честная душа никогда не упоминала о своемъ родствѣ съ матерью ребенка, да и самъ мистеръ Ньюкомъ не счелъ за нужное сообщить своему новому семейству этого обстоятельства. Управляющій называлъ ее эрастіанкой, горничная очень степеннаго вида, ходившая за самой мистриссъ Ньюкомъ, донесла на Сару, что она разсказываетъ Томми исторіи о ланкашэйрскихъ колдуньяхъ и сама этому вѣритъ. Негръ, лакей мистрисъ Ньюкомъ, приставалъ къ Сарѣ съ своими объясненіями, къ чему даже поощряла его госпожа. Не мало любви, вѣрности и постоянства показала и доказала честная Сара въ нѣсколько лѣтъ, проведенныхъ ею въ эрмитажѣ, до тѣхъ поръ, пока Томми не поступилъ въ школу. Господинъ ея, съ различными просьбами и увѣщаніями, въ которыхъ заклиналъ памятью и любовью покойной жены, умолялъ съ глазу на глазъ своего друга остаться съ нимъ, и Томми, съ своей привязанностью, съ чистосердечными ласками; бѣды, въ которыя очень часто попадалъ, и вопли, испускаемые имъ надъ гимнами, которые ему велѣно было учить (почтеннымъ Т. Клокомъ, изъ Гайборійской коллегіи, ежедневнымъ его учителемъ, которому было поручено не жалѣть розогъ, если это нужно, чтобъ ребенокъ не испортился), всѣ эти причины, побудили Сару остаться при своемъ молодомъ господинѣ до тѣхъ поръ, пока его не отошлютъ въ школу.
   Тѣмъ временемъ чрезвычайное происшествіе, диво, благословеніе и радость приключилась въ эрмитажѣ. Года два спустя послѣ замужества мистриссъ Ньюкомъ (въ то время этой лэди было сорокъ три года), ни больше ни меньше какъ два херувимчика появились въ Клэпгэймскомъ эльдорадо -- Гонсонъ Ньюкомъ и Брэнанъ Ньюкомъ, названные въ честь ихъ дяди и покойнаго дѣда, послѣ котораго они долженствовали принять имя и званіе. Теперь не было никакой причины, почему бы молодому Ньюкому не поступить въ школу. Старый мистеръ Гобсонъ и братъ это воспитывались у капуциновъ: къ этимъ-то капуцинамъ и былъ помѣщенъ, съ общаго согласія, Томасъ Ньюкомъ, мѣняя -- о боги! съ какимъ наслажденіемъ -- пышность Клэпгэма на грубую, и обильную пищу училища, гдѣ онъ чистилъ съ полной готовностью сапоги своего наставника, пока самъ не выросъ и пока не пришло время, когда онъ въ свою очередь не началъ распоряжаться слабыми и получать за то наказанія; гдѣ выходилъ на бой съ школьнымъ товарищемъ, разбивалъ ему носъ, въ замѣнъ подбитаго глаза, а на другой день пожималъ ему руку; гдѣ или игралъ въ крикетъ, или въ мячикъ, или бѣгалъ въ запуски, судя по времени года, и объѣдался съ пріятелями тортами, когда были деньги (а въ нихъ у него не было недостатка). Я видѣлъ его имя, вырѣзанное на аркѣ училищнаго луга; но онъ былъ тамъ несравненно раньше моего; сынъ его показывалъ мнѣ это имя, когда мы оба были ребятами, въ которомъ-то году царствованія Георга-Четвертаго.
   Удовольствія школьной жизни были таковы для Томми Ньюкома, что онъ и не заботился отправляться по праздникамъ домой. И въ самомъ дѣлѣ, его неповиновеніе, шумныя шалости, битье стеколъ, мародерскіе набѣги къ садовнику за персиками и къ ключницѣ за вареньемъ, его рѣзвость, дошедшая до того, что онъ подшибалъ ходульки подъ своими двумя маленькими братьями (слѣды этого необдуманнаго поступка остались до сего дня на носу нынѣшняго баронета) его дремота во время поученій и легкомысленное обращеніе съ достопочтенными особами навлекли на него заслуженный гнѣвъ мачихи, а вмѣстѣ съ нимъ и наказанія. Понятно, что отецъ, по наущенію мистрисъ Ньюкомъ, тотчасъ же высѣкъ Томми за то, что онъ подшибалъ ходули своихъ маленькихъ братьевъ; но когда его понуждали повторить это наказаніе по поводу новыхъ проступковъ Томми, мистеръ Ньюкомъ отказался на чистую, при чемъ выразился, такъ грубо и такъ по-мірски, что всякая степенная лэди должна была оскорбиться. И точно: онъ сказалъ, что пусть его нелегкая поберетъ, если онъ еще разъ накажетъ мальчика, котораго довольно сѣкутъ и въ школѣ; съ этимъ мнѣніемъ Томми вполнѣ былъ согласенъ.
   Неукротимая женщина, его мачиха, и не подумала отказываться отъ своихъ намѣреній относительно преобразованія пасынка, въ слѣдствіе одного грубаго и неприличнаго выраженія. Итакъ, когда мистеръ Ньюкомъ отлучился въ Сити по своимъ дѣламъ, а Томми оказался по своему обыкновенію непокорнымъ, она позвала разсудительнаго дворецкаго и чернаго лакея, къ собратіямъ котораго чувствовала (за испытываемыя ими сѣченіи розгами) непритворную жалость и поручила имъ произвести вмѣстѣ наказаніе юному преступнику. Но онъ съ такимъ бѣшенствомъ ударилъ подъ ноги дворецкаго, что чуть не разбилъ въ кровь его представительной особы, и заставилъ этого важнаго и чопорнаго служителя хромать и претерпѣвать боль нѣсколько дней сряду; потомъ, схвативъ графинъ, побожился, что разобьетъ имъ гадкую рожу негра; мало того, грозился опорожнить этотъ графинъ на голову самой мистрисъ Ньюкомъ, прежде чѣмъ допуститъ ея агентовъ совершить надъ нимъ желаемое ею наказаніе.
   Крупныя слова посыпались между мистеромъ и мистрисъ Ньюкомъ въ тотъ вечеръ, по возвращеніи джентльмена изъ Сити, когда онъ узналъ объ утреннемъ происшествіи. Боюсь, не сказалъ ли онъ опять чего-нибудь лишняго, и считаю неумѣстнымъ повторять здѣсь его запальчивыя выраженія. Какъ бы то ни было, онъ показалъ въ этомъ случаѣ много энергіи и благородства, поступилъ, какъ слѣдуетъ хозяину дома, обѣщая слугамъ, если они когда-нибудь осмѣлятся поднять руку на его ребенка, сперва отколотить ихъ, а потомъ прогнать, и должно признаться, отозвался съ горечью и сожалѣніемъ, что женился на женщинѣ, которая не повинуется своему мужу, и что зашелъ въ такой домъ, гдѣ не хотятъ признавать его господиномъ. Созвали друзей -- вмѣшательство и увѣщанія клэпгэмскаго духовенства, нѣкоторые члены котораго постоянно обѣдали въ эрмитажѣ, успѣли утишить эту семейную ссору, и нѣтъ сомнѣнія, что здравый смыслъ мистрисъ Ньюкомъ, которая была не зла, хотя и властолюбива и которую, какъ ни была она непогрѣшительна, все-таки можно было довести до сознанія своихъ ошибокъ,-- этотъ здравый смыслъ побудилъ се показать, хотя на время, нѣкоторую покорность человѣку, котораго она поставила въ главѣ своего семейства и котораго, надо признаться, клялась любить и уважать. Когда Томми занемогъ скарлатиной (это горестное событіе случилось вскорѣ послѣ описанной размолвки) -- собственная его няня Сара не могла быть нѣжнѣй, внимательнѣе и сердечнѣй того, какой показала себя въ этомъ случаѣ его мачиха. Она за нимъ ходила во все время болѣзни: никого кромѣ себя не допускала подавать ему кушанье и лекарство, просиживала возлѣ мальчика цѣлыя ночи, и ни разу не упрекнула мужа (который вмѣстѣ съ ней не отходилъ отъ больнаго), когда близнецы занемогли той же болѣзнью (считаемъ почти не нужнымъ говорить, что ouи очень счастливо излечились). Маленькій Томми, въ своемъ временномъ безпамятствѣ, принималъ ее за няню Сару, называлъ ее своей милой, толстой Салли -- хотя ни одинъ позорный столбъ, къ которому мистрисъ Ньюкомъ хотѣлось иногда привязать его, не могъ сравниться съ нею тониной, -- и въ томъ же лихорадочномъ бреду, какъ бы сознательно бранилъ ее въ лицо -- называлъ ее старой кошкой, и вскакивалъ на своей маленькой постелѣ, и забывая минутный бредъ, объявлялъ, что онъ одѣнется и убѣжитъ къ Салли. Салли жила въ это время на своей сторонѣ пансіономъ, который давалъ ей щедрой рукой мистеръ Ньюкомъ и который его сынъ и потомъ сынъ его сына, при всей своей нуждѣ и тѣсныхъ обстоятельствахъ, всегда находили возможность выплачивать.
   То, что мальчикъ грозился сдѣлать въ бреду, безъ сомнѣнія не разъ приходило ему въ голову въ грустные и одинокіе его праздники. Черезъ годъ онъ дѣйствительно убѣжалъ, не изъ школы, но изъ родительскаго дома, и явился въ одно утро, худой и голодный, въ коттэджѣ Сары, за двѣсти миль отъ Клэпгэма. Сара укрыла несчастнаго заблудшагося, заколола для него своего тельца, умыла его обильными слезами и съ поцѣлуями уложила его спать. Этотъ сонъ былъ прерванъ появленіемъ его отца, которому внутреннее чувство, поддержанное быстрымъ соображеніемъ мистрисъ Ньюкомъ, тотчасъ подсказало, куда скрылся молодой бѣглецъ. Несчастный отецъ вошелъ съ бичемъ въ рукѣ -- другаго средства или закона онъ не зналъ, чтобъ поддержать родительскую власть:-- много, много разъ, отецъ его старый ткачъ, котораго память огіъ любилъ и почиталъ, самого его стегалъ ремнемъ. Увидя это орудіе въ родительскихъ рукахъ, пока мистеръ Ньюкомъ выталкивалъ изъ комнаты рыдавшую, и дрожавшую Сару и затворялъ за ней дверь, Томми пробудился отъ сладкаго сна и мнимой игры въ очаровательный крикетъ и догадался о своей участи: онъ всталъ съ постели и получилъ наказаніе, не произнеся ни одного слова. Очень можетъ быть, что отецъ страдалъ больше ребенка, ибо, послѣ наказанія, маленькій человѣчекъ, все еще дрожа и страдая отъ боли, протянулъ свою окровавленную ручонку и сказалъ: "Я могу,-- я могу перенести это отъ васъ, сэръ". Говоря это, онъ покраснѣлъ, и на глазахъ его проступили слезы, при чемъ отецъ залился горькими слезами, обнялъ сына и поцѣловалъ его, прося и умоляя больше не упрямиться,-- отбросилъ отъ себя бичъ и поклялся, чтобы ни случилось, никогда его больше не наказывать. Ссора эта подала поводъ къ ненарушимому и счастливому примиренію. Всѣ трое обѣдали вмѣстѣ въ коттэджѣ Сары. Можетъ быть, отецъ охотно бы обошелъ въ этотъ вечеръ тропинки и поля, гдѣ онъ бродилъ въ дни своей юности, гдѣ онъ сказалъ первое слово любви, гдѣ въ первый разъ поцѣловалъ любимую имъ дѣвушку...
   Бѣдная, она ждала его такъ постоянно и нѣжно, столько времени провела въ нуждѣ и безропотномъ ожиданіи и награждена была такимъ короткимъ счастьемъ, что не успѣла имъ воспользоваться.
   Мистрисъ Ньюкомъ, по возвращеніи Тома, даже и не намекнула на его побѣгъ, напротивъ -- была очень кротка и благосклонна, а на ночь прочла притчу о блудномъ сынѣ совершенно тихимъ и спокойнымъ голосомъ.
   Но вслѣдъ за временнымъ перемиріемъ вспыхнула новая война между пылкимъ юношей и его строгой, властолюбивой мачихой. Не то -- чтобы онъ былъ очень дуренъ, не то -- чтобы и она была суровѣе другихъ, подобныхъ ей лэди; но просто -- они не могли сойдтись. Томми постоянно казался надутымъ и жалкимъ; сталъ пить съ грумами по конюшнямъ. Я думаю, что онъ даже отправился на эпсомскую скачку; но послѣ такого возмутительнаго поступка -- попался. Возвращаясь съ самаго занимательнаго завтрака въ Рогэмптонѣ (за завтракомъ говорилъ рѣчь очаровательный перекрестъ изъ Евреевъ, и какъ усладительно говорилъ!) мистрисъ Ньюкомъ, въ своемъ великолѣпномъ экипажѣ, запряженномъ гнѣдыми конями, встрѣтила Тома, своего пасынка, въ наемной телѣгѣ, навеселѣ, и въ сообществѣ всевозможныхъ друзей мужескаго и женскаго пола. Джону, черному слугѣ, было приказано сойдти съ экипажа и привести Тома. Томъ подошелъ; голосъ его огрубѣлъ отъ вина. Онъ дико смѣялся и напалъ разсказывать про какую-то драку, которой былъ свидѣтелемъ. Было невозможно оставлять долѣе такого негодяя въ домѣ, гдѣ два маленькіе херувимчика мистрисъ Ньюкомъ возрастали въ прелестной невинности.
   У юноши было неодолимое стремленіе къ Индіи, и самою любимою его книгою изо всей отцовской библіотеки была исторія Орма, описывающая подвиги Клэйва и Лоренса. Желая заниматься словесными науками, онъ отвергалъ съ негодованіемъ всякую мысль о гражданскихъ должностяхъ и могъ удовлетвориться только военнымъ мундиромъ. Томаса Ньюкома зачислили юнкеромъ въ кавалерію; а когда каррьера юноши была такимъ образомъ направлена и неохотное соизволеніе мачихи испрошено, мистеръ Ньюкомъ почелъ самымъ приличнымъ поручить своего сына наставнику, способному дать ему военное образованіе. Онъ взялъ сына изъ лондонской школы, въ которой -- сказать правду -- Томми сдѣлалъ очень небольшіе успѣхи въ наукахъ. Юноша былъ помѣщенъ къ профессору, занимавшемуся приготовленіемъ молодыхъ людей къ военной службѣ, и получилъ соотвѣтственное своему званію воспитаніе, гораздо высшее того, которое выпадало на долю тогдашнимъ молодымъ воинамъ. Онъ занимался математикой и фортификаціей съ большимъ усердіемъ, чѣмъ нѣкогда латинскимъ и греческимъ языками, а главное сдѣлалъ такіе успѣхи во французскомъ языкѣ, которые казались чѣмъ-то необыкновеннымъ въ средѣ современной Томми британской молодежи.
   Молодой Ньюкомъ проводилъ большую часть своего времени въ изученіи этого языка; но къ сожалѣнію нѣкоторымъ изъ его учителей пришлось навлечь на бѣднаго юношу новыя семейныя неудовольствія и смуты. Его наставникъ, человѣкъ съ достаткомъ, жилъ въ Блэкттѣ, а не подалеку отъ него, по дорогѣ въ Вульвичъ, обиталъ кавалеръ де-Блоа, и въ его-то домѣ юноша бралъ уроки французскаго языка гораздо охотнѣе, чѣмъ подъ кровлей своего профессора.
   Такое предпочтеніе будетъ понятно, если мы скажемъ, что у кавалера де-Блоа были двѣ хорошенькія и молоденькія дочери, съ которыми онъ бѣжалъ изъ родины, во время революціи, подобно тысячамъ Французскихъ эмигрантовъ. Онъ былъ представителемъ младшей линіи одной изъ древнѣйшихъ Французскихъ фамилій; старшій его братъ, маркизъ, также покинувшій Францію, находился въ это время или въ арміи принцевъ на Рейнѣ, или съ изгнанникомъ-королемъ въ Миттавѣ. Де-Блоа былъ участникомъ въ войнахъ Фридриха-Великаго: на что лучше было наставника молодому Ньюкому и во Французскомъ языкѣ, и въ военномъ искусствѣ?
   Надо было удивляться, съ какимъ рвеніемъ занимался Томми своими уроками! Дѣвица Леонора де-Блоа, дочь кавалера, постоянно и очень спокойно работала въ той-же комнатѣ, гдѣ ея отецъ занимался съ своимъ ученикомъ. Она рисовала узоры, и вышивала; она была готова употребить и свое маленькое соображеніе, и свои маленькіе пальчики на всякую работу, которая могла-бы прибавить нѣсколько шиллинговъ къ скуднымъ средствамъ содержанія изгнаннаго семейства, въ годину бѣдствія. Впрочемъ, я полагаю, что кавалеръ не очень безпокоился объ ея участи, потому что далъ слово -- отдать ея руку графу де-Флораку, также эмигранту, такому-же отличному офицеру, какъ и самъ кавалеръ, только годомъ по-старше, и въ то время занимавшемуся въ Лондонѣ частными уроками на скрипкѣ. Иногда, по воскресеньямъ, де-Флоракъ отъявлялся съ этимъ инструментомъ въ Блэкгитъ, ухаживалъ за своей молодой невѣстой и говорилъ со своимъ старымъ однослуживцемъ о пролетѣвшихъ счастливыхъ дняхъ. По воскресеньямъ Томъ Ньюкомъ не бралъ Французскихъ уроковъ. Обыкновенно онъ проводилъ этотъ день въ Клэпгэмѣ гдѣ -- странное дѣло!-- никогда не говорилъ ни слова о дѣвицѣ де-Блоа.
   Что бываетъ, когда двое молодыхъ людей, лѣтъ по воссмьнадцати, красивые и страстные, великодушные и пылкіе, одинокіе въ мірѣ, не стѣсненные никакимъ обязательнымъ чувствомъ, -- что бываетъ, когда они встрѣчаются ежедневно за французскими словарями, за пяльцами, за какимъ-бы то ни было занятіемъ? Нѣтъ сомнѣнія, что Леонора была воспитана превосходно и, какъ всякая благовоспитанная Француженка, готова была вступить въ бракъ по выбору своихъ родителей.... но, въ то время, какъ старенькй мистеръ де-Флоракъ поигрывалъ на скрипкѣ въ Лондонѣ, молодой и красивый Томъ Ньюкомъ находился безотлучно въ Блэкгитѣ.
   Не затягивая дѣла, скажемъ, что Томъ признался въ любви и готовъ былъ жениться на Леонорѣ въ ту-же минуту, какъ только она согласится отправиться съ нимъ въ маленькую католическую часовню въ Вульвичѣ.... И зачѣмъ бы не уѣхать имъ тогда вмѣстѣ въ Индію, на вѣчную радость и счастіе?
   Невинная любовь продолжалась нѣсколько мѣсяцевъ, пока не была открыта мистрисъ Ньюкомъ, отъ проницательныхъ очковъ которой ничего не укрывалось. Однажды она поѣхала въ Блэкгитъ, къ наставнику Тома. Юноши не было дома: онъ отправился брать у г. де-Блоа урокъ Французскаго языка и рисованія.
   Мачиха Тома отправилась по его слѣдамъ, и ужь, конечно, нашла его съ учителемъ, за книгами и фортификаціонными планами. Мадмоазель и ея пяльцы находилось въ той же комнатѣ; но пяльцы не помогли ей скрыть румянца смущенія, вызваннаго пронзительными взглядами мистриссъ Ньюкомъ. Въ одно мгновеніе жена банкира поняла -- въ чемъ дѣло: поняла тайну, которой бѣдный м. де-Блоа, въ точеніе нѣсколькихъ мѣсяцевъ но могъ разгадать у себя подъ посомъ; мало того -- онъ не имѣлъ даже малѣйшаго понятія объ истинѣ.
   Мистрисъ Ньюкомъ объявила, что семейныя дѣла призываютъ ея сына домой, и -- пока они ѣхали въ эрмитажъ,-- между нами произошла порядочная баталія. Мачиха обвиняла пасынка въ томъ, что онъ -- негодяй и чудовище; пасынокъ отвѣчалъ заносчиво,-- отклоняя отъ себя обидныя прозвища и объявивъ свое намѣреніе -- безотлагательно жениться на самой добродѣтельной, самой прелестной представительницѣ женскаго пола. Жениться на паписткѣ!... Это была послѣдняя капля, переполнившая кубокъ горечи, назначенный бѣдному Тому. Позвали мистера Ньюкома, и оба старика провели большую часть ночи въ нападкахъ на юношу: онъ уже слишкомъ выросъ для какого-нибудь осязательнаго доказательства, но мистрисъ Ньюкомъ нѣсколько часовъ сряду бичевала его своими гнѣвными рѣчами, которыя были для него хуже ударовъ.
   Ему было приказано, чтобы нога его не была въ домѣ де-Блоа: на это приказаніе неустрашимый юноша только щелкнулъ пальцами и свирѣпо захохоталъ. Онъ поклялся, что кромѣ смерти, ничто не можетъ разлучить его съ молодой дѣвушкой. На другой день отецъ одинъ отправился его усовѣщевать, но Томъ оставался но прежнему упорнымъ: онъ рѣшился жениться на ней и никто не помѣшаетъ ему жениться. Томъ заломилъ на бекрень свою шляпу и вышелъ изъ воротъ замка, въ то время, какъ его отецъ, совершенно побѣжденный упрямствомъ юноши, съ угрюмымъ лицомъ и со слезами на глазахъ, пошелъ въ городъ своей дорогой. Онъ не очень сердился на сына: во время ночнаго разговора, юноша оправдывался съ мужествомъ и съ честью, и Ньюкомъ вспомнилъ, какъ самъ онъ, въ былые годы, ухаживалъ за молодой дѣвицей и полюбилъ ее Но онъ боялся мистрисъ Ньюкомъ. Кто будетъ въ силахъ изобразить ея ярость при одной мысли, что юноша изъ ея дома собирается жениться на католичкѣ?
   И такъ, молодой Ньюкомъ шелъ въ Блэкгитъ, въ намѣреніи прямо упасть на колѣни передъ Леонорой и получить благословеніе ея отца. Старый лондонскій скрипачъ не могъ казаться ему препятствіемъ: было-бы чудовищно предполагать, что участь такой молодой дѣвицы будетъ связана съ участью человѣка, который старше ея отца. Томъ не зналъ, какъ свято соблюдались тогдашними Французскими дворянами законы чести и какъ крѣпко были связаны этими законами дочери Французскихъ дворянъ.
   Но мистрисъ Ньюкомъ упредила Тома и пріѣхала къ кавалеру де-Блоа чуть не съ первыми пѣтухами. Она назойливо обвинила его въ томъ, что онъ потакаетъ привязанности молодыхъ людей,-- попрекнула его въ нищенствѣ, бѣдности и Французскомъ искательствѣ приключеній. Ея супругу пришлось въ послѣдствіи имѣть затруднительное объясненіе по поводу тѣхъ выражній, которыя она сочла приличными въ этомъ разговорѣ.
   -- "Вы мнѣ запрещаете, говорилъ кавалеръ", вы запрещаете мадмоазель де-Блоа, выходить замужъ за вашего сына, мистера Томаса! Нѣтъ, сударыня! моя дочь происходитъ отъ такого рода, который не привыкъ соединяться узами брака съ лицами вашего класса: она обручена Французскому дворянипу, котораго предки были герцогами и пэрами прежде -- чѣмъ господа Ньюкомы стали чистить сапоги!" Вмѣсто того, чтобы, по прибытіи въ Вульвичъ, встрѣтить свою хорошенькую и застѣнчивую дѣвушку, бѣдный Томъ встрѣтилъ своего Французскаго учителя, посинѣвшаго отъ ярости и дрожавшаго подъ своей прической -- "ailes de pigeon". Мы пропустимъ послѣдовавшія сцены, пропустимъ страстныя убѣжденія, изступленіе и отчаяніе молодаго человѣка. Для своей чести въ глазахъ свѣта, м. де-Блоа рѣшился немедленно выдать дочь за графа. Бѣдная дѣвочка повиновалась безпрекословно, и одновременно съ этимъ бракомъ, молодой Ньюкомъ, едва не помѣшавшійся отъ гнѣва и отчаянія, отправился въ Индію и оставилъ своихъ родителей, которыхъ и не видалъ уже болѣе.
   Имя Тома никогда не упоминалось въ Клэпгэмѣ. Письма его къ отцу обыкновенно были адресованы въ Сити; они были отрадны для родительскаго сердца. Отецъ посылалъ Тому въ Индію щедрыя пособія, до тѣхъ поръ, пока юноша письменно не отказался отъ нихъ. Мистеръ Ньюкомъ располагалъ -- отказать Тому все свое состояніе, -- такъ-какъ близнецы были вполнѣ обезпечены,-- но не рѣшился этого сдѣлать изъ страха къ своей супругѣ, Софіи-Алетэѣ.... И онъ умеръ, и бѣдный Томъ получилъ только.... тайное прощеніе.
   

III.
Шкатулка съ письмами Полковика Ньюкома.

1.

   Съ сердечнымъ удовольствіемъ, беру перо, любезный маІоръ, чтобъ объявить вамъ о счастливомъ прибытіи "Рэмчондера" и на немъ самаго маленькаго и хорошенькаго мальчика, который когда либо пріѣзжалъ изъ Индіи. Маленькій Клэй въ совершенно здоровъ. Онъ говоритъ по-англійски удивительно хорошо. Онъ плакалъ при прощаніи съ мистеромъ Сипломъ, главнымъ судовымъ прикащикомъ, который былъ такъ добръ, что привезъ его изъ Соутэмптона въ почтовой каретѣ; но эти слезы у дѣтей такъ не продолжительны! Путешествіе, сказывалъ мистеръ Снидъ было самое благополучное, и продолжалось только четыре мѣсяца и одиннадцать дней. Какая разница съ тѣмъ долгимъ и опаснымъ восьмимѣсячнымъ плаваньемъ, когда милая моя сестра Эмма, почти все время страдая морской болѣзнью, ѣхала въ Бенгалъ, чтобы сдѣлаться женой лучшаго изъ мужей и матерью прелестнѣйшаго мальчика, и чтобъ воспользоваться этимъ несравненнымъ блаженствомъ на такое краткое время! Она оставила этотъ злобный и коварный свѣтъ, чтобъ перейти въ другой, гдѣ все покоится въ мирѣ! Бѣдность и дурное обращеніе, которое она претерпѣвала отъ капитана Кэзи, своего отвратительнаго перваго мужа, были, я увѣрена, съ излишкомъ награждены, любезный маіоръ, вашей любовью. Если великолѣпные наряды, которые только можетъ доставить Лондонъ и самый Парижъ, если драгоцѣнныя вещи, превосходныя кружева и все лучшее и модное въ состояніи удовлетворить женщину, все это -- я увѣрена, имѣла бѣдная Эмма въ послѣдніе четыре года своей жизни. Но къ чему все это служитъ, когда закрывается сцена тщеславія?
   Мистеръ Снидъ объявилъ, что переѣздъ былъ самый благополучный. Они простояли недѣлю у Мыса-Доброй-Надежды и три дня у острова Св. Елены, гдѣ посѣтили могилу Бонапарта (вотъ еще одинъ примѣръ тщеты здѣшняго величія!). Путешествіе ихъ оживилось на островѣ Вознесенія, гдѣ они поймали нѣсколько превосходныхъ черепахъ!
   Вы можете быть увѣрены, что черезъ-чуръ достаточная сумма, которую вы перевели на мое имя въ домъ м-въ Гобсонъ и К° будетъ добросовѣстно истрачена на милое дитя, ввѣренное моему попеченію. Я думаю, мистрисъ Ньюкомъ едва ли можетъ называться его бабушкой; да и врядъ-ли эта достопочтенная методистка захочетъ видѣть дочерей и внука священника англиканской церкви! Братъ мой Чарльзъ бралъ отпускъ для того, чтобъ посѣтить ее, въ то время какъ предъявлялъ въ банкъ вашъ послѣдній щедрый билетъ. Она приняла его чрезвычайно грубо и сказала, что глупому сыну не въ помощь богатство; а когда Чарльзъ сказалъ: "Сударыня, я брать покойной супруги маіора Ньюкома." -- "Сэръ, отвѣтила она, я никого не сужу; но, по всѣмъ свѣдѣніямъ, вы были братомъ самой тщеславной, лѣнивой, безсмысленной и сумасшедшей женщины; а Томасъ Ньюкомъ былъ также глупъ въ отношеніи къ своей женѣ, какъ и къ своимъ деньгамъ." Слѣдовательно, пока мистрисъ Ньюкомъ не пригласитъ письменно милаго Клайва, я неподумаю посылать его въ Клэпгэмъ.
   Погода стоитъ такая жаркая, что я теперь не могу носить чудной шали, которую вы мнѣ прислали, и сберегу ее въ лавендѣ до слѣдующей зимы! Братъ мой, который благодаритъ васъ за продолженіе вашихъ милостей, будетъ къ намъ писать въ будущемъ мѣсяцѣ и отдастъ вамъ отчетъ въ успѣхахъ своего милаго воспитанника. Клэйвъ хочетъ приписать postscriptnm отъ себя, а я остаюсь, любезный маіоръ, тысячу разъ благодаря васъ за ваше благорасположеніе,

Признательная и любящая васъ
Марта Гонимэнъ.

   Круглымъ почеркомъ и по линейкамъ, проведеннымъ карандашемъ было написано:
   "Милый папа я здоровъ я надѣюсь что и Вы Здоровы. Мистеръ Снидъ привезъ меня въ почтовой каретѣ я очень люблю мистера Снида, я люблю тетю Марту я люблю Анну. Здѣсь нѣтъ кораблей остаюсь любящій васъ сынъ Клэйвъ Ньюкомъ.
   

2

Улица Св. Доминика. Ст. Жерменское предмѣстье.
Парижъ, ноября 15, 1820 г.

   "Давно разставшись съ страной, гдѣ провела свою молодость, я сохранила о ней нѣжное воспоминаніе и всегда чувствовала къ ней живѣйшую признательность. Небо поставило меня въ совершенно иное положеніе, чѣмъ когда я знала васъ; я сдѣлалась матерью многихъ дѣтей. Мужу моему возвращена нѣкоторая часть имущества, вырваннаго у насъ революціей, и Франція возратившись къ своему законному государю, опять приняла дворянство, сопровождавшее въ изгнаніе августѣйшее семейство. Мы однако были счастливѣе своихъ товарищей и прибыли во Францію до пріѣзда его величества. Почитая дальнѣйшее сопротивленіе безполезнымъ; ослѣпленный можетъ быть блескомъ того генія, который возстановилъ порядокъ, покорилъ Европу и управлялъ Франціей, м. де Флоракъ, въ первые же дни, примирился съ героемъ Маренго и Аустерлица и принялъ должность при императорскомъ дворѣ. Эта покорность, приписанная сначала измѣнѣ, была впослѣдствіи прощена моему мужу. Страданія его въ продолженіе Ста дней, заслужили ему прощенье за присоединеніе къ тому, кто былъ императоромъ. Мужъ мой теперь старъ. Онъ участвовалъ въ бѣдственной московской компаніи въ качествѣ одного изъ каммергеровъ Наполеона. Удалившись отъ свѣта, онъ теперь посвятилъ себя только заботамъ о своемъ слабомъ здоровьѣ, своему семейству -- и небу.
   Я не забыла того времени, которое предшествовало дню, когда по обѣщанію, данному моимъ отцомъ, я сдѣлалась женой г., де Флорака. До меня доходили слухи о вашихъ дѣйствіяхъ. Одинъ изъ моихъ родственниковъ, М. де Ф., отправившійся на службу въ Англійскую Индію, писалъ мнѣ о васъ; онъ увѣдомлялъ меня, какъ вы, бывши еще очень молодымъ человѣкомъ, стяжали лавры при Аргомѣ и Бгартпурѣ, какъ вы спаслись отъ смерти при Ласкари. Я слѣдила за этими мѣстами, сэръ, на картѣ. Я принимала участіе въ вашихъ побѣдахъ и въ вашей славѣ. Ахъ, я не такъ холодна, и сердце мое трепетало при опасностяхъ, которымъ вы подвергались... Я еще не очень стара, и помню того юношу, который поучался отъ питомца Фридриха начальнымъ правиламъ военнаго искусства. Ваше благородное сердце, ваша любовь къ истинѣ, ваша храбрость, были вамъ врожденны. Никто бы не внушилъ вамъ этихъ качествъ, еслибъ милосердый Богъ не наградилъ васъ ими. Добрый отецъ мой умеръ уже нѣсколько лѣтъ. Ему также суждено было увидать Францію прежде смерти.
   Я прочла въ англійскихъ журналахъ не только о вашей женитьбѣ, но и о томъ, что у васъ родился сынъ. Позвольтеже мнѣ удостовѣрить вашу супругу и вашего ребенка въ чувствахъ нашей старинной дружбы. Я также узнала изъ газетъ, что мистрисъ Ньюкомъ овдовѣла, и не жалѣю объ этомъ обстоятельствѣ. Я надѣюсь, другъ мой, что между вами и вашей супругой нѣтъ такой разницы лѣтъ, которую мнѣ случалось замѣчать въ нѣкоторыхъ бракахъ. Прошу Бога, чтобъ онъ благословилъ ваше супружество. Я всегда васъ помнила и помню. По мѣрѣ того, какъ я пишу, прошлое воскресаетъ въ моей памяти. Я вижу благороднаго юношу съ пріятнымъ голосомъ и черными глазами. Я вижу Темзу и смѣющіяся равнины Блэкгита. Я слушаю и молюсь у дверей своей комнаты, пока отецъ мой говоритъ съ вами въ нашемъ маленькомъ учебномъ кабинетѣ. Я смотрю въ свое окно и вижу вашъ отъѣздъ.
   Сыновья мои уже большіе: одинъ изъ нихъ пошелъ въ военную службу, а другой поступилъ въ духовное званіе; моя дочь -- сама уже мать. Я вспомнила, что сегодня ваше рожденье, -- и сама себѣ приготовила маленькій праздникъ въ ознаменованіе этого дня, послѣ столькихъ лѣтъ отсутствія и молчанія!

Графиня де Флоракъ
(урожденная Л. де Блоа.)

3.

   "Любезный Томасъ, -- мистеръ Снидъ, уроженецъ Остъ-Индіи и главный судовой прикащикъ на "Рэмчондерѣ" вручилъ намъ вчера твое письмо, и сегодня я купилъ акцій на 3,323 фунта 6 гиней и 8 пенсовъ, по три процента, на наше общее имя (Г. и Б. Ньюкомъ) съ переводомъ на твоего сына. Мистеръ С. очень хорошо отзывается о мальчикѣ, котораго онъ оставилъ два дня тому совершенно здоровымъ, въ домѣ его тетки, миссъ Гонимэнъ. Мы сдѣлали по твоему желанію переводъ въ 200 ф. на имя этой лэди.
   Лэди Анна въ восхищеньѣ отъ полученнаго ею вчера подарка, и говоритъ, что бѣлая шаль даже слишкомъ хороша. Мать моя также чрезвычайно довольна своею шалью, и отправила сегодня черезъ почтовую карету, ѣхавшую въ Брэйтонъ посылку съ книгами, брошюрками, и т. п., приличными нѣжному возрасту, для твоего малютки. Она недавно о тебѣ слышала отъ почтеннаго отца Т. Соутсигэма, по возвращеніи его изъ Индіи. Онъ много говорилъ о твоей благотворительности, о гостепріимствѣ, какое онъ нашелъ въ твоемъ домѣ, и вечеромъ очень ловко навелъ на тебя рѣчь во время благодарственныхъ молитвъ. Мнѣ кажется, матушка хочетъ пригласить твоего мальчика въ эрмитажъ, а когда мы будемъ жить въ своемъ домѣ, мы съ Анной будемъ безъ сомнѣнія очень счастливы видѣть его у себя.

Преданный тебѣ
Б. Ньюкомъ.

   "Майору Ньюкому."
   

4.

   "Любезный полковникъ, -- еслибъ я не зналъ доброты нашего сердца и тѣхъ обильныхъ средствъ, которыя Небу угодно было отдать вамъ въ распоряженіе, какъ бы въ награду за ваши благородныя стремленія, еслибъ я не былъ увѣренъ, что небольшая сумма, въ которой имѣю потребность, доставитъ мнѣ прочное средство оградиться отъ нужды и будетъ уплачена прежде истеченія шестимѣсячнаго срока, повѣрьте, я никогда не рѣшился бы сдѣлать того смѣлаго шага, на который наша дружба (продолженная перепиской), наши родственныя отношенія и превосходныя ваши наклонности побудили меня отважиться.
   Та изящная и спокойная капелла, извѣстная подъ именемъ капеллы Лэди Уитльси, въ улицѣ Деномэрнъ, кварт. Мэй-Фэръ, поступила въ продажу и я рѣшился, рискуя всѣмъ своимъ достояніемъ пріобрѣсти ее и положить основаніе, какъ я надѣюсь, будущему довольству для себя и для моей превосходной сестры. Гостиница въ Брэйтонѣ не есть ли самое невѣрное средство къ существованію? Рыбакъ въ открытомъ морѣ передъ Брайтонскими скалами не больше можетъ быть увѣренъ въ вѣтрахъ и волнахъ или въ рыбѣ, попавшей въ его сѣти, чѣмъ Брайтонская домовладѣлица (выросшая -- можетъ быть -- въ изобиліи и привыкшая къ неизмѣнному довольству) можетъ быть увѣрена въ поддержкѣ своего дома случайными посѣтителями города. Иной разъ, правда, они наѣзжаютъ толпами, но гдѣ же они на другой день? Нѣсколько мѣсяцевъ сряду, лучшія комнаты бѣдной сестры моей стояли пустыми, до тѣхъ поръ, пока ихъ не занялъ вашъ благородный малютка, мой племянникъ и воспитанникъ. Клайвъ имѣетъ все, чего любовь отца, дяди (который любитъ его, какъ отецъ), священника и наставника можетъ пожелать. Онъ не изъ тѣхъ рано созрѣвающихъ геніевъ, которыхъ слишкомъ расхваленныя дѣтскія дарованія исчезаютъ съ приближеніемъ къ юношеству; чистосердечно сознаюсь и въ томъ, что онъ въ своихъ классическихъ и математическихъ познаніяхъ не ушелъ отъ дѣтей, даже моложе его лѣтами, но за то онъ пріобрѣлъ драгоцѣнные задатки здоровья и запасся съ раннихъ лѣтъ честностью и хорошимъ расположеніемъ духа, которые, вѣроятно, пригодятся ему въ жизни едва ли не больше познанія многихъ ученыхъ предметовъ и изученія языковъ, больше чѣмъ asin praesenti или pons asinorum.
   Но я забываю, занявшись моимъ маленькимъ другомъ и питомцемъ, о предметѣ этого письма -- именно, о пріобрѣтеніи капеллы, о которой я говорилъ, и о своихъ надеждахъ, -- мало того -- о своей увѣренности, если есть на свѣтѣ что-нибудь вѣрное, обогатиться черезъ это пріобрѣтеніе. Что такое викарство, какъ не синонимъ крайней бѣдности? Если мы осуждаемъ древнихъ путешественниковъ за то, что они тратили жизнь въ дикихъ, безплодныхъ странахъ, что же мы должны сказать многимъ протестантскимъ пустынникамъ, которые, въ такъ-называемое просвѣщенное время, скрываются въ йоркшайрскихъ пустыняхъ и зарываютъ свои, вѣроятно, превосходные таланты въ какомъ нибудь линкольшайрскомъ болотѣ? Есть ли у меня геній? Одаренъ ли я такой силой краснорѣчія, чтобъ могъ поражать и укрощать, чтобъ я могъ пробудить лѣнивца и заставить содрогнуться грѣшника, чтобъ могъ ободрить и убѣдить робкаго, водить слѣпца, ходящаго ощупью во мракѣ, и повергать въ прахъ дерзкаго скептика? Собственное мое сознаніе, кромѣ сотни свидѣтельствъ отъ популярныхъ, отъ самыхъ популярныхъ мѣстъ служенія, отъ уважаемыхъ прелатовъ и избраннаго духовенства, удостовѣряютъ меня, что я одаренъ этой силой. Внутренній голосъ громко говоритъ мнѣ: "впередъ, Чарльзъ Гонименъ! сражайся во имя добродѣтели,-- отирай слезы кающагося грѣшника; воспѣвай надежду умирающему преступнику; поддерживай твердость у смертнаго одра терзаемаго отчаяніемъ собрата и поражай невѣрующаго копьемъ очевидности и щитомъ разсудка!"
   Въ денежномъ отношеніи мои вычисленія также непреложны, какъ алгебраическое уравненіе, и я увѣренъ, что, пріобрѣтя капеллу лэди Уиттльси, я буду получать сумму не менѣе тысячи фунтовъ "per-annum". Эта сумма, при экономіи (а безъ экономіи какая сумма достаточна?) поможетъ мнѣ вполнѣ удовлетворить мои нужды, разсчитаться съ вами, съ сестрою и съ нѣкоторыми заимодавцами, увы, далеко-далеко не похожими на васъ; затѣмъ помѣстить миссъ Гонимэнъ въ домѣ, который былъ-бы гораздо ея достойнѣе, чѣмъ тотъ, который она занимаетъ теперь и который должна очищать по первому знаку проѣзжающаго.
   Моя сестра не прочь отъ этого плана; но я не передавалъ еще ей всѣхъ подробностей, дожидаясь вашего рѣшенія. Съ доходовъ отъ часовни я предполагаю выдавать миссъ Гонимэнъ ежегодную сумму въ двѣсти фунтовъ стерлинговъ, платимую каждые три мѣсяца. Эти деньги, вмѣстѣ съ ея частною собственностью, которую она съумѣла уберечь лучше, нежели ея несчастный братъ свою (потому что всякой разъ, какъ у меня была гинея, разсказъ о несчастіи ближняго -- превращалъ ее въ пол-соверена {Гинея -- золотая монета въ 21 шиллингъ; полсоверена -- также золотая монета въ 10 шиллинговъ.}. Эти деньги помогутъ миссъ Гонимэнъ прожить, какъ прилично дочери моего отца.
   Обезпечивъ такимъ образомъ мою сестру, я буду хлопотать объ устраненіи отъ ея женскаго управленія нашего милаго малютки Клэйва и объ отдачѣ его на попеченіе любящаго дяди и наставника. Настоящее жалованье Клэйва, подъ моей кровлей, будетъ слишкомъ достаточно для всѣхъ его издержекъ, для стола, для помѣщенія, и для воспитанія; притомъ-же я буду имѣть возможность оказывать отеческое и пасторское вліяніе на его занятія, поведеніе и полное благосостояніе, чего въ Брэйтонѣ я не могу дѣлать, какъ слѣдуетъ, потому что здѣсь я на жалованьѣ у миссъ Гонимэнъ и долженъ повиноваться въ такихъ случаяхъ, въ которыхъ, по моимъ убѣжденіямъ, для благополучія милаго Клэйва, главнымъ лицомъ долженъ быть я, а не сестра.
   И такъ, я выдалъ одному моему пріятелю, почтенному отцу Маркусу Флаттеру, вексель въ двѣсти пятьдесятъ фун. стерлинговъ отъ вашего имени, съ переводомъ на вашего калькутскаго агента, которая сумма или покроетъ издержки на содержаніе милаго Клэйва въ первый годъ пребыванія его у меня, или честное слово джентльмена и пастора -- будетъ выплачена черезъ три мѣсяца по предъявленіи векселя, если-бы вамъ вздумалось перевести его на мое имя. Такъ-какъ я ни коимъ образомъ, если бы мнѣ пришлось отдать даже послѣдній пенни, не обезчещу вашего векселя, я умоляю васъ, любезный полковникъ, не отказать мнѣ.-- Мой кредитъ въ здѣшнемъ городѣ, а кредитъ здѣсь -- все, моя будущность, такъ мало обдуманная, мое обязательство въ отношеніи къ Маркусу Флаттеру, мои собственные планы въ жизни, успокоеніе моей милой и престарелой сестры, все, все зависитъ отъ этой смѣлой, въ высшей степени важной мѣры. Моя погибель и мое земное благополучіе -- совершенно въ вашихъ рукахъ. Могу-ли я сомнѣваться въ томъ, къ чему васъ склонитъ ваше доброе сердце, и въ томъ, что вы поможете душевно-любящему васъ зятю

Чарльзу Гонимэну".

   "Нашъ маленькій Клэй въ былъ въ Лондонѣ у своего дяди и ѣздилъ въ клэпгэмскій эрмитажъ на поклонъ къ своей бабушкѣ, богатой мистрисъ Ньюкомъ. Я пропускаю ея унизительный отзывъ о моей особѣ, переданный мнѣ въ безъискусственной болтовнѣ ребенка. Къ нему бабушка была очень милостива, подарила ему билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ, экземпляръ стихотвореній Кирка Уайта, относящееся къ Индіи сочиненіе подъ заглавіемъ: "Маленькій Гейнрихъ и его носильщикъ" и превосходный катехизисъ. У Клэйва очень много юмора: посылаю вамъ его лоскутокъ съ грубымъ изображеніемъ клэпгэмской настоятельницы, какъ ее называютъ; вторая фигура на рисункѣ -- также грубый, но очень забавный очеркъ какой-то другой смѣшной особы.
   
   (Полковнику Ньюкому и пр.)
   

5.

   "Любезный полковникъ! Я только-что получила отъ почтеннаго отца Маркуса Флаттера письмо, которое меня поразило и привело въ смущеніе. Онъ пишетъ, что мой братъ Чарльзъ перевелъ ему вексель въ двѣсти пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, написанный отъ вашего имени, между-тѣмъ какъ вашей доброй душѣ извѣстно, что не вы намъ, а мы вамъ должны много и много сотенъ фунтовъ стерлинговъ. Чарльзъ объяснилъ, что передалъ вексель по вашему желанію, что вы писали ему о всегдашней вашей готовности быть ему полезнымъ, чѣмъ можете, и что эти деньги понадобились ему для окончательнаго устройства нашихъ дѣлъ. Но мнѣ все по вѣрится: Чарльзъ постоянно заботится объ устройствѣ дѣлъ и до сихъ поръ еще не устроилъ ихъ. Та школа, которую онъ купилъ, и за которую мы съ вами заплатили деньги, не повела ни къ чему; къ концу перваго полугодія въ ней оставались только два курчавые мальчика-мулата, которыхъ отецъ сидѣлъ въ Китской тюрьмѣ и которыхъ я держала въ задней комнатѣ втораго этажа, пока законники разбирали дѣло, а Чарльзъ находился во Франціи, и пока не пріѣхалъ ко мнѣ на житье мой милый малютка Клэйвъ.
   "Для школы онъ былъ еще малъ и я подумала, что Клэйву всего лучше оставаться у старухи-тетки и имѣть наставникомъ своего дядю Чарльза, который -- одинъ изъ лучшихъ учителей на свѣтѣ. Желала-бы я, что бы вы послушали его на каѳедрѣ. Ни одно духовное лицо въ Англіи не обладаетъ такою величавою и впечатлительною рѣчью. Его проповѣди, на которыя вы подписались и книжка его стихотвореній признаны совершенными. Когда онъ воротился изъ Кале и эти ужасные законники перестали его мучить, я разсудила, что разстроенное здоровье по позволитъ ему примять викарства, и что лучше всего ему сдѣлаться наставникомъ Клэйва, а потому согласилась платить Чарльзу, изъ двухсотъ пятидесяти фунтовъ стерлинговъ, присланныхъ вами для Клэйва, по сту фунтовъ каждый годъ, полагая въ этомъ числѣ столъ для нихъ обоихъ и одежду для Клэйва. Полагаю, вы сама видите, что Мартѣ Гонимэнъ остается не много прибыли.
   "Чарльзъ говоритъ мнѣ о своей новой церкви въ Лондонѣ и о выдачѣ мнѣ значительной пенсіи. Бѣдный молодой человѣкъ! онъ меня очень любитъ, но вѣчно строитъ какіе-то воздушные замки. Что касается до житья съ нимъ въ Лондонѣ Клэйва,-- теперь я объ этомъ и слышать не хочу. Чарльзъ слишкомъ добродушенъ, чтобы быть воспитателемъ, а мистеръ Клэйвъ и теперь уже подсмѣивается надъ нимъ. Не успѣлъ онъ побывать у бабушки, о чемъ я писала вамъ въ Буррампутеръ 23-го числа прошлаго мѣсяца, какъ, на другой же день послѣ этого посѣщенія, я нашла портреты мистрисъ Ньюкомъ и Чарльза -- оба въ очкахъ и оба чрезвычайно похожи. Я-было спрятала рисунокъ, да должно-быть какой-то плутъ унесъ. Клэйвъ снялъ портретъ съ меня и съ Анны. Художникъ, мистеръ Спекъ очень забавлялся этимъ рисункомъ и взялъ къ себѣ домой: по его словамъ, Клэйвъ -- маленькое чудо въ отношеніи къ живописи.
   "И такъ, вмѣсто того, чтобы отпустить Клэйва съ Чарльзомъ въ Лондонъ, куда брату необходимо ѣхать въ слѣдующемъ мѣсяцѣ, я пошлю Клэйва въ школу д-ра Тимпани "Морской Парадъ", о которой я слышала прекрасные отзывы; но надѣюсь, что вы скоро подумаете о помѣщеніи его въ пансіонъ. Покойный мой отецъ всегда говаривалъ, что пансіонъ -- лучшее мѣсто воспитанія для мальчиковъ, и мнѣ кажется, что мои братъ только потому вышелъ избалованнымъ ребенкомъ, что бѣдная наша матушка берегла зачѣмъ-то розги.
   Остаюсь, любезный полковникъ, преданною вамъ слугою

Марта Гонимэнъ.

   (Полковнику Ньюкому).
   

6.

   "Любезный братъ, -- спѣшу увѣдомить тебя о постигшемъ насъ несчастіи, хотя ему слѣдуетъ покориться, какъ естественному закону природы; тѣмъ не менѣе оно повергло въ глубокую горесть не только наше семейство, но и весь городъ. Сегодня утромъ, въ четыре съ половиной часа, наша любимая и уважаемая родительница, Софія Алетэя Ньюкомъ скончалась въ глубокой старости, на восемьдесятъ четвертомъ году жизни. Въ ночь со вторника на среду, съ 12-го на 13-е, занимаясь чтеніемъ и письмомъ въ своей библіотекѣ до поздняго часу и отпустивши служителей, которымъ она никогда не дозволяла себя дожидаться, также какъ моего брата и его жену, имѣющихъ привычку рано удаляться къ себѣ, мистрисъ Ньюкомъ потушила лампы, и возвращаясь съ ночнымъ подсвѣчникомъ въ свою комнату, вѣроятно, упала на площадкѣ, гдѣ найдена была своими горничными сидящею, прислоня голову къ балюстраду и стараясь зажать на лбу рану, изъ которой текла сильно кровь и которую она нанесла себѣ, ударившись головой о каменную ступеньку лѣстницы.
   Когда нашли мистрисъ Ньюкомъ, она не въ состояніи была говорить, но еще дышала; ее отнесли на постель, пославши предварительно за медицинскими пособіями. Мистеръ Ньюкомъ и лэди Анна оба бросились въ ея комнату; она ихъ узнала и взяла-было ихъ за руки, но ее, вѣроятно, поразилъ параличъ въ слѣдствіе паденія. Они уже не слыхали ея голоса, кромѣ едва внятнаго стона, съ предшествовавшаго вечера, когда она ихъ благословила и пожелала имъ о покойной ночи. Такъ окончила свои дни эта превосходная женщина, истинная христіанка, другъ и благодѣтельница бѣдныхъ и неимущихъ, глава огромнаго торговаго дома и нѣжнѣйшая изъ матерей.
   Содержаніе ея завѣщанія давно намъ извѣстно; на этомъ документѣ было выставлено число, мѣсяцомъ позднѣе кончины оплакиваемаго нами отца. Имѣніе мистера Томаса Ньюкома раздѣляется на три равныя части между его сыновьями; собственность его второй жены, разумѣется, слѣдуетъ ея собственномъ дѣтямъ, брату моему Брэнану и мнѣ. Она отказала большія суммы служителямъ, благотворительнымъ и богоугоднымъ заведеніямъ, куда и при жизни дѣлала значительные вклады. Жалѣю, любезный братъ, что тебѣ ничего не оставила на память покойная матушка, потому-что она часто послѣднее время говорила о тебѣ съ любовью, и въ самый тотъ день, когда скончалась, начала письмо къ твоему малюткѣ, которое оставлено было неконченнымъ въ библіотекѣ на столѣ. Братъ говорилъ, что въ тотъ день за завтракомъ она указала на сочиненіе Орма объ Индостанѣ: "вотъ книга, сказала она, которая заставила бѣднаго Тома помѣшаться на путешествіи въ Индію". Я знаю, ты будешь радъ слышать объ этихъ доказательствахъ возвращенія любви и расположенія той особы, которая послѣднее время часто говорила о своей привязанности къ тебѣ, когда ты былъ еще ребенкомъ. Я такъ обремененъ дѣлами по случаю настоящаго печальнаго событія, что едва имѣю время увѣрить тебя, любезный братъ, въ искренной преданности

Твоего
Г. Ньюкома.

   Полковнику Ньюкому и пр.
   

IV.
Въ которой авторъ и герой разсказа продолжаютъ знакомство.

   Еслибы мы вздумали разсказывать исторію юности не только нашего героя, но и отца нашего героя, мы никогда не кончили-бы съ дѣтскими біографіями. Пусть восхищается бабушка любаго джентльмена, съ нѣжностью исчисляя всѣ дѣтскія шалости и признаки ранняго развитія геніальныхъ способностей своего любимца-внука: -- мы считаемъ себя не въ правѣ докучать читателямъ дѣтскимъ лепетомъ и задерживать почтенную британскую публику по поводу какой-нибудь старухи. Воспоминанія ранняго дѣтства каждаго человѣка занимательны только для двухъ или трехъ особъ въ цѣломъ мірѣ: матери, которая его кормила, преданной супругѣ и, можетъ быть, въ послѣдствіи ребенку, который его полюбитъ,-- но самому человѣку въ высочайшей степени интересны они всегда: въ какомъ бы онъ ни находился благосостояніи или какъ бы ни была горька его настоящая доля, какія бы ни были его лѣта, болѣзни, затрудненія, какъ бы ни былъ онъ знаменитъ или, обманутъ жизнью, утро дней его всегда представляется ему въ яркомъ свѣтѣ; его дѣтскія страданія, радости и привязанности навсегда остаются ему дороги и милы. Я попрошу позволенія сказать о дѣтской біографіи мистера Клэйва Ньюкома, въ качествѣ его историка, только то, что будетъ необходимо для знакомства съ нѣкоторыми особенностями его характера и что будетъ имѣть связь съ дальнѣйшими его похожденіями въ свѣтѣ.
   Хотя мы и были школьными товарищами, но знакомство мое съ молодымъ Ньюкомомъ, сдѣланное на школьной скамьѣ, гдѣ мы впервые встрѣтились, было случайно и непродолжительно. Онъ имѣлъ то преимущество, что былъ шестью годами моложе своего настоящаго біографа, и такая разница лѣтъ между юношами въ общественномъ заведеніи не допускаетъ и мысли о короткости: скорѣе можно допустить короткія отношенія между простымъ юнкеромъ и главнымъ командиромъ конно-гвардіи, между начинающимъ адвокатомъ и милордомъ главнымъ судьей въ присутствіи, или между ребенкомъ, только-что надѣвшимъ панталончики и курточку и взрослымъ юношей въ модномъ фракѣ. Такъ какъ мы "знались домами", выражаясь по школьному, и наши семьи были между собой нѣсколько знакомы, дядя Ньюкома со стороны матери, почтенный отецъ Чарльзъ Гонимэнъ (одаренный высшей силой краснорѣчія проповѣдникъ и владѣтель капеллы лэди Уитльси, въ улицѣ Дэнмэркъ, въ Мэйферскомъ кварталѣ), привезя ребенка послѣ рождественскихъ вакацій въ 182-- въ школу капуциновъ, поручалъ его, въ цѣломудренной, привѣтственной рѣчи, моему надзору и покровительству. Дядя мой, майоръ Пенденнисъ посѣщалъ нѣкоторое время капеллу этого извѣстнаго своимъ краснорѣчіемъ проповѣдника и проникнутъ былъ удивленіемъ къ нему, подобно многимъ фэшенэбельнымъ особамъ. Удивленіе это раздѣлялъ и я въ ранней молодости, но оно значительно измѣнилось при болѣе зрѣломъ обсужденіи.
   Мистеръ Гонимэнъ сказалъ мнѣ съ видомъ глубокаго уваженія, что отецъ его юнаго племянника, полковникъ Томасъ Ньюкомъ, К. Б.-- самый доблестный и отличный офицеръ въ бенгальскомъ округѣ досточтимой Остъ-Индской компаніи; что его дяди сводные братья полковника -- знаменитые банкиры, находящіеся на челѣ торговаго дома подъ фирмою "Братья Гобсоны и Ньюкомъ -- Гобсонъ Ньюкомъ, Эсквайръ, Брэйэнстонъ Сквэръ и Марбль-Гэтъ, Соссексъ, и сэръ Брэйанъ Ньюкомъ изъ Ньюкома и Пэркъ-Лэна. "Назвать ихъ по имени", говорилъ мистеръ Гонимэнъ, и въ словахъ его дышало тоже текучее краснорѣчіе, которымъ онъ украшалъ самыя обыкновенныя обстоятельства жизни, "назвать ихъ по имени -- значитъ указать на двухъ главныхъ торговцевъ богатѣйшаго города во всемъ мірѣ, и на одного, если не на двухъ представителей той аристократіи, которая окружаетъ престолъ самаго великолѣпнаго, самаго утонченнаго въ своихъ вкусахъ европейскаго государя. Я обѣщалъ мистеру Гонимэну сдѣлать для мальчика все, что могу, и онъ проступилъ въ моемъ присутствіи къ прощанью съ своимъ маленькимъ племянникомъ, въ не менѣе краснорѣчивыхъ выраженіяхъ, и вытащивъ длинный, но весьма тощій зеленый кошелекъ, извлекъ изъ него два шиллинга и шесть пенсовъ, и подарилъ ихъ ребенку, у котораго при этомъ какъ-то странно сверкнули голубые глаза.
   По окончаніи классовъ, я встрѣтилъ своего маленькаго protégé не вдалекѣ отъ лавки пирожника: онъ угощался пирожками съ малиновымъ вареньемъ. "Вы не должны сэръ, сказалъ я (склонный можетъ быть, еще съ юныхъ лѣтъ къ легкой сатирѣ), тратить всѣхъ денегъ, которыя далъ вамъ дядюшка, на пирожки и на инбирное пиво".
   Мальчикъ вытеръ перепачканый въ малиновомъ сиропѣ ротъ и сказалъ". "Ничего, сэръ, у меня еще куча денегъ".
   -- А сколько именно? говоритъ великій инквизиторъ.
   Допросные пункты, употреблявшіеся въ школѣ при поступленіи новичка были слѣдующіе:
   Какъ ваше имя? Кто вашъ отецъ? и много ли у насъ денегъ?
   Маленькая особа вынула изъ кармана такую пригоршню совереновъ, при видѣ которой самый большой изъ учениковъ могъ бы почувствовать тоскливую зависть. "Дядя Гобсонъ", сказалъ онъ "даль мнѣ два ф.; тётя Гобсонъ дала мнѣ тридцать шил.; дядя Ньюкомъ далъ мнѣ три ф.; тётя Анна дала мнѣ одинъ ф. пять шил.; а тётя Гонимэнъ прислала мнѣ десять шиллинговъ въ письмѣ. Да еще Этель хотѣла мнѣ дать одинъ фунтъ, только я, знаете ли, не хотѣлъ его взять, потому что Этель моложе меня, а у меня и такъ много денегъ".
   -- А кто это Этель? спрашиваетъ старшій воспитанникъ, улыбаясь на безъискуственное признаніе мальчика.
   -- Этель моя кузина, отвѣчаетъ маленькой Ньюкомъ, дочь тёти Анны. У нихъ Этель и Алиса, а тётя Анна хотѣла, чтобъ ее звали Боадицея, только дядя не захотѣлъ; тамъ есть тоже Бэрнсъ и Эгбертъ и маленькій Альфредъ; только его на чего считать: онъ совсѣмъ еще, знаете ли, маленькое дитя. Эгбертъ былъ со мной въ тимпанійской школѣ; онъ ѣдетъ въ Итонъ въ будущемъ полугодіи. Онъ старше меня, только я съ немъ слажу.
   -- Который-же годъ Эгберту? спрашиваетъ старшій ученикъ съ улыбкой.
   -- Эгберту десять, а мнѣ девять, а Этели семь, отвѣчаетъ толстощекій герой, глубоко засовывая руки въ карманы своихъ брюкъ и побрякивая тамъ всѣми своими соверенами. Я посовѣтовалъ ему выбрать меня своимъ банкиромъ -- и, оставивъ у себя одну изъ монетъ, онъ передалъ мнѣ остальныя, щедро выгружая ихъ изъ кармана, пока не истощилась вся казна.
   Въ это время школьныя занятія старшихъ и младшихъ учениконъ были распредѣлены въ разные часы и маленькіе наши товарищи выходили изъ зала получасомъ раньше пятаго и шестаго класса. Нѣсколько разъ я находилъ маленькую синюю курточку на часахъ, и догадывался, что мой бѣлокурый мальчикъ, съ пухленькимъ откровеннымъ личикомъ, съ большими голубыми глазами, пришелъ вынуть нѣкоторую сумму изъ своего банка. Въ скоромъ времени, на мѣстѣ одного изъ хорошенькихъ голубыхъ глазокъ красовался синякъ. Оказалось, что малютка вступилъ въ кулачный бой съ гигантомъ своего класса и одержалъ надъ нимъ побѣду. "Досталось-же ему отъ меня!" говорилъ онъ въ упоеніи торжества; а когда я спросилъ его о причинѣ ссоры, онъ очень бойко разсказалъ мнѣ, что "Вольфъ Мэйноръ, его противникъ, вздумалъ обойдтись грубо съ маленькимъ мальчикомъ, а что онъ (гигантъ-Ньюкомъ) не могъ этого снести".
   Выходя изъ школы, я простился съ маленькимъ храбрецомъ, который долженъ былъ остаться у капуциновъ и только еще начиналъ свое тревожное поприще. Такъ мы съ нимъ и не видались до тѣхъ поръ, пока я -- уже совершенный молодой человѣкъ, нанимавшій квартиру въ Темплѣ -- не встрѣтилъ его описаннымъ выше образомъ.
   Неистовое поведеніе бѣднаго Костигэна было виною того, что моя встрѣча со старымъ школьнымъ товарищемъ кончилось такъ неожиданно и такъ непріятно. Я потерялъ уже всякую надежду снова встрѣтиться съ Клэйвомъ, а тѣмъ менѣе возобновить знакомство съ вознегодовавшимъ индійскимъ воиномъ, который покинулъ наше общество въ такой ярости. Однако-же на слѣдующее утро, едва успѣли унести завтракъ изъ моей комнаты, раздался стукъ въ дверь и мой писарь доложилъ: "Полковникъ Ньюкомъ и мистеръ Ньюкомъ"!
   Очень можетъ быть, что жилецъ (половинный) квартиры на темпльскомъ "Подворьѣ ягненка" почувствовалъ нѣкоторое угрызеніе совѣсти, услыхавъ имена своихъ посѣтителей: сказать правду -- я былъ гораздо веселѣе, чѣмъ въ прошлую ночь, и курилъ сигару, почитывая листокъ "Times". А сколько юношей въ Темплѣ курятъ послѣ завтрака сигары за листкомъ "Times"? Мой другъ и спутникъ тѣхъ дней, да и всѣхъ моихъ дней, мистеръ Джорджъ Уаррингтонъ, пробавлялся своей коротенькой трубочкой и нисколько не смутился появленіемъ посѣтителей: впрочемъ онъ нисколько не смутился-бы даже и тогда, еслибы къ намъ вдругъ вошелъ архіепископъ кэнтерберійскій.
   Маленькій Клэйвъ съ любопытствомъ осматривалъ наши странныя владѣнія, въ то время, какъ полковникъ дружески пожималъ мнѣ руку. Вчерашній гнѣвъ не оставилъ но себѣ и слѣдовъ, и открытое, смуглое лицо полковника, освѣтилось благосклонной улыбкой, когда онъ также сталъ оглядывать нашу старую комнату съ ея потемнѣвшими занавѣсками, гравюрами, книжными шкафами, со всѣмъ хламомъ корректурныхъ листковъ, перемаранныхъ рукописей, книжекъ для рецензій, пустыхъ бутылокъ содовой воды, сигарныхъ ящиковъ -- и т. п.
   -- Вчера вечеромъ я очень вспылилъ, сказалъ полковникъ, а сегодня утромъ простылъ и подумалъ, что первый мой долгъ -- отправиться къ мистеру Пенденнису и извиниться въ моемъ запальчивомъ поступкѣ. Поведеніе этого пьянаго капитана -- какъ его имя?-- было до такой степени гнусно, что я немогъ допустить Клэйва оставаться съ нимъ долѣе въ одной комнатѣ, и вышелъ, не простясь со стариннымъ пріятелемъ моего сына, не пожелавъ ему доброй ночи. Я долженъ вамъ пожать руку за вчерашній вечеръ, мистеръ Пенденнисъ"! И, проговоривъ эти слова, онъ ласково подалъ мнѣ руку во второй разъ.
   -- Такъ здѣсь жилище музъ, неправда-ли сэръ? продолжалъ нашъ гость. Я знаю ваши произведенія очень хорошо. Вотъ Клэйвъ постоянно каждый мѣсяцъ высылалъ мнѣ газету "Pall Mall".
   -- Мы постоянно брали ее въ Смиффлѣ, сказалъ Клэйвъ. Я всегда готовъ покровительствовать "Капуцинамъ". Смиффль -- надо объяснить это слово -- есть уменьшительное отъ "Смитфилѣда" {Одипъ изъ лондонскихъ кварталовъ.}, въ которомъ находится большой мясной рынокъ, а не подалеку отъ него наша школа, и старые ея воспитанники придаютъ иногда, въ шутку, мѣсту своего воспитанія названіе сосѣдняго рьшка.
   -- Клэйвъ каждый мѣсяцъ высылалъ мнѣ газету, и я читалъ вашъ романъ "Вальтеръ Лорренъ", во время моего плаванія -- внизъ по рѣкѣ въ Калькутту.
   -- Неужели безсмертныя произденія Пена дошли до Бенгала и ихъ листочки носятся вдоль желтыхъ береговъ Джумпы? спрашиваетъ Уаррингтонъ, этотъ скептикъ, нимало не уважающій твореній современныхъ геніевъ.
   -- Я подарилъ вашу книгу мистриссъ Тимминсъ, въ Калькуттѣ, говоритъ простодушно полковникъ. Надѣюсь, вы слышали о ней... Великолѣпнѣйшая женщина въ цѣлой Индіи.... Она была очарована вашимъ сочиненіемъ, а я вамъ скажу -- не всякое сочиненіе займетъ и мистриссъ Тимминсъ, прибавилъ онъ съ лукавымъ видомъ.
   -- Капитальная вещь! перебилъ Клэйвъ. Я говорю про ту часть, вы знаете, гдѣ Вальтеръ убѣгаетъ съ Неэрой, а генералъ не въ состояніи ихъ преслѣдовать, хотя почтовая карета и стоитъ у его крыльца, потому-что Тимъ О'Туль спряталъ его деревянную ногу! Клянусь Юпитеромъ, капитальная вещь! Очень забавно!.. Я не люблю чувствительныхъ сценъ, самоубійствъ и т. д., а что касается поэзіи, я питаю къ ней ненависть.
   -- Пену еще далеко до перваго куска, замѣчаетъ Уарингтонъ. Я считаю своей обязанностью, полковникъ, осаживать изрѣдка молодыхъ людей: иначе они сдѣлаются такими высокомѣрными, что съ ними и сладу не будетъ
   -- Я говорю.... вмѣшивается Клэйвъ.
   -- Что вамъ угодно было замѣтить? спрашиваетъ, повидимому съ большимъ вниманіемъ, мистеръ Уарингтонъ.
   -- Я говорю, Пенденисъ, продолжалъ безхитростный юноша, что вы мнѣ всегда представлялись свѣтскимъ щеголемъ. Когда мы читали въ газетѣ "Pall-Mall" о большихъ общественныхъ собраніяхъ, при описаніи каждаго изъ нихъ мы всегда встрѣчали ваше имя. Такъ, видите-ли, я и думалъ, что вы живете въ Альбани, что у васъ множество верховыхъ лошадей, слуга, грумъ, а покрайней ужь мѣрѣ -- наемный кабріолетъ.
   -- Сэръ, говоритъ полковникъ, я надѣюсь, что вы не привыкли подводить благородныхъ людей подъ такую жалкую мѣрку. Призваніе писателя -- самое благородное. Я желалъ бы лучше быть авторомъ геніальнаго произведенія, чѣмъ генералъ-губернаторомъ Индіи. Я удивляюсь генію. Я покланяюсь ему всюду, гдѣ-бы ни встрѣтилъ. Я больше всего на свѣтѣ люблю мое званіе, но это потому, что я къ нему привыкъ. Я не могу написать четырехъ стиховъ, нѣтъ, никакъ могу, хоть разстрѣляйте меня. Человѣкъ не можетъ пользоваться всѣми преимуществами жизни. Кто не захотѣлъ-бы сносить бѣдность, еслибы онъ былъ увѣренъ, что на его долю выпадетъ геній, слава и безсмертіе, сэръ? Вспомните о докторѣ Джонсонѣ: что -- это былъ за геній, а гдѣ жилъ? Въ комнатахъ, смѣю сказать, нелучше этихъ.... только эти, я увѣренъ, гораздо веселѣе и пріятнѣе.... прибавилъ полковникъ, полагая, что насъ обидѣлъ.-- Одно изъ величайшихъ удовольствій и наслажденій, которымъ я думалъ развлечься на родинѣ, была надежда имѣть честь познакомиться съ учеными и геніальными людьми, съ остроумными писателями, поэтами и историками, а еслибы мнѣ въ самомъ дѣлѣ посчастливилось познакомиться съ ними -- извлечь себѣ пользу изъ ихъ бесѣды. Я оставилъ Англію слишкомъ молодымъ человѣкомъ, чтобы воспользоваться этимъ преимуществомъ. Въ домѣ моего отца, кажется, цѣнили болѣе деньги, нежели разумъ: ни я, ни мой отецъ не имѣли такихъ случаевъ, которые я желалъ-бы доставить тебѣ, Клэйвъ, и я изумляюсь, какъ ты могъ подумать о бѣдности мистера Пендениса или почувствовать что-либо другое, кромѣ уваженія и удивленія, при входѣ въ комнаты поэта и литератора? Прежде я никогда не бывалъ въ комнатахъ литератора, продолжалъ полковникъ, отвернувшись отъ сына и обратившись къ намъ.-- Извините меня, пожалуйста, эта.... эта бумага точно корректурные листки?" Мы передали ему эту рѣдкость, улыбаясь восторгу честнаго джентельмена, удивлявшагося тому, что намъ также пріѣлось, какъ пироги пирожнику.
   Находясь въ сообществѣ литераторовъ, полковникъ почелъ приличнымъ говорить только о литературѣ, и во все продолженіе моего дальнѣйшаго и болѣе близкаго знакомства съ нимъ, хотя мнѣ положительно было извѣстно, что онъ отличился въ двадцати сраженіяхъ, мнѣ все таки никогда не удавалось навести его на разговоръ о его военныхъ подвигахъ и воспользоваться его опытностью: полковникъ всегда преходилъ молчаніемъ этотъ предметъ, какъ совершенно не заслуживающій упоминовенія.
   Я открылъ, что онъ считалъ доктора Джонсона величайшимъ человѣкомъ: слова доктора не сходили съ устъ его; при этомъ онъ никуда ни ѣздилъ безъ "Жизни Босвеля". Кромѣ этихъ сочиненій, онъ читалъ "Цезаря и Тацита", съ переводомъ, сэръ, съ переводомъ -- я очень радъ, что унесъ отъ капуциновъ кое-какую латынь". И онъ принимался приводить цитаты изъ латинской грамматики, примѣнимыя къ сотнѣ случаевъ повседневной жизни -- и все это съ совершеннымъ простодушіемъ. Часть его походной библіотеки, вмѣстѣ съ поименованными книгами составляли: "Спектэторъ", "Донъ-Кихотъ" и "Сэръ Чарльзъ Грандисонъ".-- "Я читаю эти книги, сэръ, говорилъ онъ обыкновенно, потому-что любію быть въ обществѣ джентльменовъ, а сэръ Роджеръ де Коверлей и сэръ Чарльзъ Грандисонъ и сэръ Донъ-Кихотъ -- самые превосходные джентльмены въ мірѣ". Когда мы спросили его мнѣніе о Фильдингѣ: --
   -- "Томъ Джонсъ, сэръ, Джозефъ Эндрюсъ, сэръ"! крикнулъ онъ, закрутивъ усы. "Я читалъ ихъ мальчикомъ, когда бывалъ знакомъ и съ другими дурными людьми, когда я былъ виновенъ въ такихъ унизительныхъ поступкахъ, которыхъ стыжусь теперь. Сэръ, эти книги мнѣ попались въ библіотекѣ моего отца, и я прочелъ ихъ потихоньку, также, какъ потихоньку пилъ пиво, уходилъ на пѣтушьи бои и курилъ трубку съ грумами Джэкомъ и Томомъ въ конюшнѣ. Припоминаю, что мистрисъ Ньюкомъ застала меня за одной изъ этихъ книгъ, и, судя по скромному виду книги, приняла ее за сочиненіе Анны Моръ или за-что-нибудь подобное. Хотя-бы я и не рѣшился солгать даже въ бездѣлицѣ -- я никогда не лгалъ, сэръ, клянусь небомъ, что я солгалъ не болѣе трехъ разъ въ жизни -- однако тогда не сказалъ ни слова. Такъ -- вотъ, однажды вечеромъ, она взяла эту книгу и начала ее читать съ обычной своей важностью -- веселую шутку она также понимала, какъ я еврейскій языкъ -- читала-читала до тѣхъ поръ, пока не дошла до лэди Б. и до Эндрюса; тутъ она закрыла книгу, сэръ, и желалъ-бы я, чтобы вы видѣли -- какой она на меня бросила взглядъ!-- Признаюсь, я чуть не лопнулъ со смѣху, потому-что былъ дикимъ и непокорнымъ юношей, сэръ! Но она была права, сэръ, а я былъ кругомъ виноватъ. Книга, сэръ, разсказывающая исторіи про шайку лакеевъ и служанокъ, пьянствующихъ въ полпивныхъ. Неужели вы полагаете, что мнѣ нужно знать, чѣмъ занимаются мои китмотгары и койсомаги! Я менѣе гордъ, чѣмъ кто-нибудь; но между людьми должнаже существовать разница, сэръ, и такъ-какъ мнѣ и Клэйву суждено было родиться джентльменами, я не хочу сидѣть въ кухнѣ и въ людской. А этотъ Томъ Джонсъ, этотъ человѣкъ, который продаетъ самого себя, -- клянусь вамъ, вся кровь во мнѣ кипитъ при одной мысли о немъ! Я не захотѣлъ бы остаться въ одной комнатѣ съ такимъ человѣкомъ, сэръ. Еслибы онъ вошелъ въ эту дверь, я сказалъ-бы ему: "Какъ ты осмѣливаешься, продажный разбойникъ, осквернять своимъ присутствіемъ ту комнату, гдѣ я бесѣдую съ моимъ молодымъ другомъ? Гдѣ два джентльмена, говорю я, пьютъ вино послѣ обѣда? какъ ты осмѣливаешься, презрѣнный негодяй?...-- Это я не вамъ говорю, сэръ! Я.... я.... прошу васъ извинить меня".
   Полковникъ, въ своей бѣлой одеждѣ, шагалъ по комнатѣ, то неистово дымя свою сигару, то размахивая своимъ желтымъ банданна, и его рѣчь къ Тому Джонсу была прервана приходомъ моего писца Ларкинса. Ларкинсъ постарался скрыть свое изумленіе; онъ былъ пріученъ не удивляться ничему, чтобы не видалъ и ни слыхалъ въ нашей квартирѣ.
   -- "Что нужно, Ларкинсъ"? спросилъ я. Другой господинъ, Ларкинса не за долго передъ тѣмъ долженъ былъ уйдти изъ дому по одному дѣлу и оставилъ меня съ благороднымъ полковникомъ, который былъ совершенно доволенъ бесѣдой и сигарой.
   -- Это отъ Бреттсъ, сказалъ Ларкписъ.
   Я приказалъ, чтобы посланный отъ Бреттсъ пришелъ въ другой разъ. Въ тоже мгновеніе юный Ларкинсъ воротился опять и доложилъ:
   -- Съ вашего позволенія, сэръ, онъ говоритъ, что не уйдетъ безъ денегъ.
   -- Выпроводите его! крикнулъ я. Скажите, что у меня дома нѣтъ денегъ. Пусть прійдстъ завтра.
   Пока я говорилъ, Клэйвъ посматривалъ на меня съ изумленіемъ, а лицо полковника выразило чувство болѣзненнаго сочувствія. Однако же онъ сдѣлалъ надъ собой усиліе и снова заговорилъ о Томѣ Джонсѣ:
   -- Нѣтъ, сэръ, у меня недостаетъ словъ, чтобы выразить мое негодованіе на такого презрѣннаго человѣка, какъ Томъ Джонсъ. Но я забываю, что мнѣ нечего и говорить объ этомъ: добрый и великій докторъ Джонсонъ уже рѣшилъ этотъ вопросъ. Вы помните, что онъ сказалъ мистеру Босвелю о Фильдингѣ?
   -- Тѣмъ не менѣе, полковникъ, Гиббонъ его хвалитъ, замѣтилъ собесѣдникъ полковника, а это чего-нибудь да стоитъ. Онъ говоритъ, что мистеръ Фильдингѣ происходитъ изъ фамиліи, которая ведетъ свое начало отъ графовъ Габсбургскихъ, но что....
   -- Гиббопъ! Гиббонъ былъ человѣкъ достодолжный, и я не дамъ окурка сигары за мнѣніе такого человѣка. Если мистеръ Фильдингъ былъ благороднаго происхожденія, онъ долженъ-бы доказать это своими трудами -- и тѣмъ хуже для него, если этого не сдѣлалъ. Но я отнимаю у васъ своей болтовней драгоцѣнное время.... Курить не стану больше, -- благодарю васъ. Мнѣ еще нужно побывать въ Сити, но я не могъ проѣхать мимо Темпля, не заглянувъ къ вамъ и не изъявивъ полной признательности старинному покровителю моего сына. Вы обяжете насъ и придете къ намъ обѣдать завтра, послѣ-завтра, когда вамъ угодно? Пріятеля вашего, кажется, нѣтъ въ городѣ? Надѣюсь имѣть удовольствіе познакомиться съ нимъ короче, когда онъ возвратится. Идемъ, Клэйвъ!
   Клэйвъ, углубленный въ разсматриваніе гоггартовскихъ гравюръ все время спора или -- лучше сказать -- все время монолога своего отца, тотчасъ отошелъ отъ книги и простился со мной, приглашая меня ирійдти поскорѣе и взглянуть на его пони. И такъ, пожавъ еще разъ другъ-другу руки, мы разстались.
   Не успѣлъ я снова развернуть газеты, какъ у нашей двери раздался стукъ и полковникъ опять появился въ комнатѣ, очень взволнованный и смущенный.
   -- Прошу извинить меня... кажется, я забылъ мой... мою...
   Ларкинсъ вышелъ изъ комнаты и полковникъ прямо приступилъ къ дѣлу. "Дорогой мой другъ, говоритъ онъ, тысячу разъ прошу у васъ прощенія... Но я позволю себѣ говорить съ вами, какъ съ другомъ Клэппа.... Я оставилъ малаго на дворѣ. Я знаю участь писателей и людей геніальныхъ.... Покамѣстъ мы съ вами говорили, къ вамъ приходили съ какимъ-то требованіемъ -- вы не могли удовлетворить его въ настоящую минуту. Поэтому позвольте -- извините мою смѣлость -- позвольте мнѣ быть вашимъ банкиромъ. Вы говорили мнѣ, что принялись за новый трудъ: я увѣренъ, что это будетъ мастерское произведеніе, если оно похоже на послѣднее ваше произведеніе. Позвольте мнѣ подписаться на двадцать экземпляровъ и заплатить вамъ деньги впередъ. Вы знаете -- мнѣ надо ѣхать отсюда. Я -- перелетная птица, старый, безпокойный солдатъ.
   -- Любезный полковникъ, сказалъ я, вполнѣ тронутый и утѣшенный этимъ безмѣрнымъ великодушіемъ, мой назойливый заимодавецъ -- ни-кто другой, какъ мальчикъ моей прачки и, если не ошибаюсь, мистрисъ Бреттсъ сама должна мнѣ. Притомъ-же у меня уже есть банкиръ въ вашемъ семействѣ.
   -- Въ моемъ семействѣ, сэръ?
   -- Господа Ньюкомы, въ Триднилльской улицѣ, такъ благосклонны, что берегутъ за меня мои деньги, когда они есть, и мнѣ очень пріятно сказать вамъ, что и теперь въ ихъ рукахъ находится кое какая, принадлежащая мнѣ сумма. Мнѣ очень жаль, что я лишенъ удовольствія прибѣгнуть къ вашей обязательной дружбѣ. И мы четвертый разъ въ это утро пожали другъ другу руки, и благородный джентльменъ, простившись со мной, отправился къ своему сыну.
   

V.
Дяди Клэйва.

   Обѣдъ, предложенный гостепріимнымъ полковникомъ, съ радостью былъ принятъ; за нимъ послѣдовали еще разныя другія угощенія на счетъ нашего радушнаго пріятеля. Онъ жилъ въ это время съ однимъ изъ своихъ индійскихъ товарищей въ гостинницѣ Нерота, въ Клиффордской улицѣ; тамъ готовили очень хорошій столъ, который мистеру Клэйву былъ гораздо больше по вкусу, чѣмъ простая, хотя и обильная пища у капуциновъ, отъ которой, разумѣется, каждый изъ насъ отворачивалъ носъ когда былъ мальчикомъ, хотя иной бѣднякъ, вынужденный впослѣдствіи бороться съ жизнью, можетъ быть не разъ оглянулся назадъ и пожалѣлъ объ этомъ хорошо накрытомъ юношескомъ столѣ. И такъ, моя дружба съ отцомъ и сыномъ возрастала значительно, и нравилась мнѣ гораздо больше, чѣмъ отношенія мои къ дядямъ Клэйва изъ Сити, о которыхъ я упоминалъ въ предъидущей главѣ и которыя были, по справедливости, чрезвычайно отдаленны и почтительны.
   Еслибы всѣ частные вклады, сохраняемые этими достойными банкирами равнялись моимъ, я право не знаю, куда бы дѣвались Ньюкомъ Голь, Пэркъ-Лэнъ, Марбль-Гэтъ и Брайэнстонъ Сквэрь. Я постоянно съ строгимъ самоотверженіемъ оставлялъ не тронутыми въ банкѣ двѣ или три гинеи, поддерживая на нихъ балансъ, такъ-что мой разсчетъ былъ всегда ясенъ: представляю себѣ, какъ клерки и кассиры скалили зубы, когда я приходилъ брать деньги. Чтобъ не встрѣчаться лицомъ къ лицу съ этими ужасными счетчиками, я посылалъ туда клерка Лэркинса или мистрисъ Флэнэгэнъ, прачку. Не говорю уже о той особой боковой гостиной, гдѣ я видѣлъ, черезъ стеклянную перегородку, плѣшивыя головы братьевъ Ньюкомовъ, бесѣдовавшихъ съ другими капиталистами или углубленныхъ въ чтеніе газетъ. Скорѣй бы я согласился прогуляться въ собственной библіотекѣ доктора, въ школѣ капуциновъ или сѣсть въ кресло въ студіи зубнаго врача и позволить себѣ выдернуть зубъ, чѣмъ переступить за этотъ страшный предѣлъ. Напротивъ мой добрый дядя, покойный маіоръ Пенденнисъ, который, разумѣется, имѣлъ самые маленькіе разсчеты съ домомъ Гобсоновъ, входилъ въ гостиную и кланялся двумъ магнатамъ, распоряжавшимся тамъ съ непринужденной важностью Ротшильда. "Другъ мой, говорилъ добрый старый джентльменъ, своему племяннику и питомцу. "Il faut se faire valoir. Говорю вамъ, сэръ, что ваши банкиры любятъ сохранять разсчеты каждаго джентльмена. Это большая ошибка предполагать, что они вѣжливы только со своими богатыми кліэнтами. Посмотрите-ка на меня: я всегда, какъ только бываю въ Сити, захожу къ нимъ и разговариваю съ ними. Я слышу отъ нихъ о перемѣнахъ биржеваго курса и сообщаю эту новость въ наши концы города. Хорошее дѣло, сэръ, быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ своимъ банкиромъ; и въ нашихъ концахъ Лондона, я можетъ быть, сдѣлаю хорошій оборотъ для Ньюкомовъ".
   Вѣрно то, что въ своемъ собственномъ кругу, въ кварталѣ Мэйфэрѣ въ Ст-Джемской улицѣ, мой почтенный дядюшка былъ покрайнѣй мѣрѣ равенъ банкиру. Когда я пріѣхалъ въ Лондонъ, онъ былъ такъ добръ, что доставилъ мнѣ приглашеніе на вечера лэди Анны Ньюкомъ въ Паркъ-Лэнъ а также и на праздники мистрисъ Ньюкомъ въ Брэйанстонъ-Сквэрѣ хотя, признаюсь, послѣдними, черезъ нѣкоторое время, я сталъ пренебрегать и посѣщалъ ихъ весьма небрежно. "Между нами сказать, мой добрый другъ", говорилъ старый лукавый менторъ того времени", общество, собирающееся у мистрисъ Ньюкомъ не совсѣмъ избранное, и нельзя сказать, чтобъ они была отлично воспитанная женщина; но хорошо, когда человѣка видятъ въ домѣ у его банкира. Я совѣтую тебѣ, хоть на нѣсколько минутъ, появляться тамъ, всякой разъ, какъ тебя будутъ приглашать". Я иногда такъ и поступалъ, какъ онъ совѣтовалъ, хотя мнѣ всегда представлялось, не знаю справедливо или нѣтъ, судя по обращенію со мной мистриссъ Ньюкомъ, будто она знаетъ, что въ банкѣ лежитъ у меня только тридцать шиллинговъ. Когда нибудь, въ теченіе двухъ трехъ лѣтъ, мистеръ Гобсонъ Ньюкомъ, встрѣтясь со мной, приглашалъ меня занять пустое мѣсто въ тотъ день, или въ слѣдующій вечеръ за его столомъ; а приглашеніе это я могъ принять или нѣтъ. Обѣды эти постоянно приправлялись солью злословія. Въ такого рода лондонской гостепріимности ничего нѣтъ священнаго. Бѣлый жилетъ гостя закрываетъ пробѣлъ за хозяйскимъ столомъ, а къ вечеру исчезаетъ. "И то сказать, говаривалъ обыкновенно мнѣ почтенный маіоръ, если-бы мы свободно не могли говорить о тѣхъ, съ которыми обѣдаемъ, какъ-бы онѣмѣлъ нашъ Лондонъ! Самые пріятные вечера, когда либо проведенные мною, были тѣ, когда мы засѣдали послѣ сытнаго обѣда en petit comité и пересуживали отсутствующихъ. Придетъ и твоя очередь, mon cher, да почему же и нѣтъ? не думаешь ли ты, что я ласкаю себя надеждой, будто мои друзья не подмѣтили моихъ маленькихъ ошибокъ и погрѣшностей? Все дѣло въ томъ, что я не могу имъ помѣшать -- и потому отдаю себя на казнь de bonne grace. Entre nous: братъ Гобсонъ Ньюкомъ добрый малый, но человѣкъ не благовоспитанный, а его жена -- его жена совершенно ему по плечу".
   Разъ въ годъ лэди Анна Ньюкомъ (мой менторъ былъ съ ней очень остороженъ, потому-что, какъ я уже замѣтилъ когда-то, чѣмъ положеніе людей было выше, тѣмъ уважительнѣй и осторожнѣй отзывался о нихъ маіоръ Пенденисъ) -- разъ или два раза въ годъ, я эли Анна Ньюкомъ открывала свои салоны для концерта и для бала; по-случаю того и другаго, вся улица загромождалась каретами и появлялся весь большой свѣтъ и кое-кто изъ средняго круга. Мистрисъ Ньюкомъ также дѣлала балъ и давала концертъ англійской музыки для контраста съ итальянскими пѣвцами своей невѣстки. Отечественная музыка, говорила мистрисъ Ньюкомъ, достаточно хороша для нея.
   Мы должны сказать правду, между этими лэди не было никакой любви. Брэйанстонъ Скверъ не могъ простить Паркъ-Лэну превосходства въ знатности, и списокъ знаменитыхъ особъ, посѣщавшихъ вечера дорогой Анны, наполнялъ завистью сердце дорогой Маріи. Бываютъ люди, на которыхъ званіе и свѣтскія блага производятъ такое впечатлѣніе, что они невольно колѣно-преклоняются передъ счастливцами; бываютъ люди и другаго свойства, для которыхъ чужое благоденствіе -- личное оскорбленіе и которые не могутъ видѣть колесницы богатства безъ того, чтобы не осыпать ее бранью и укорами. Мистрисъ Ньюкомъ, на сколько позволяетъ мнѣ судить моя скромная опытность, не только завистлива, но даже гордо выставляетъ свою зависть напоказъ. Впрочемъ она ошибается въ этомъ чувствѣ и принимаетъ его за ненавистную честность. Она не преклонится передъ высокомѣрными людьми и не облобызаетъ у нихъ руки.
   Она жена купца и дочь стряпчаго. Въ ней нѣтъ ни капли гордости. Вольно было ея свояку, этому бѣдному Брэнену -- (если принять въ соображеніе, что всякой знаетъ все, что дѣлается въ Лондонѣ, видалъ ли кто подобное заблужденіе?) вольно ему было, въ свободные часы отъ занятій въ банкѣ, забывать своихъ собственныхъ друзей для знатныхъ родственниковъ своей жены и ухаживать за лордами и лэди въ Мэй-Фэрѣ. Вотъ ужь у нея нѣтъ такого безумнаго тщеславія; нѣтъ. Она сообщала свои сужденія очень свободно всѣмъ своимъ знакомымъ почти въ каждомъ своемъ разговорѣ. Ясно, что этимъ двумъ лэди порознь бы то гораздо лучше. Мистрисъ Ньюкомъ, я увѣренъ, никогда не думала, чтобъ у нея были предразсудки или чтобъ она могла назваться чѣмъ-либо другимъ, кромѣ честной, независимой высоко мысля щей женщиной. Обѣ лэди держали своихъ мужей подъ башмакомъ; эти господа были кроткаго нрава, легко поддающагося вліянію женщины, какъ и всѣ, но правдѣ сказать, мужчины въ этомъ семействѣ. Въ слѣдствіе этого, когда сэръ Брэйанъ Ньюкомъ подавалъ голосъ за кандидата изъ партіи тори въ Сити, мистеръ Гобсонъ Ньюкомъ надрывался отъ крику въ пользу "преобразователей". Въ то время какъ Брэйанъ засѣдалъ въ Нижней-Палатѣ между кроткихъ консерваторовъ, Гобсонъ уличалъ измѣнниковъ и гремѣлъ противъ испорченности нравовъ въ высшемъ слоѣ, такъ-что вся Мэрилэбонская община дрожала отъ восторга. Когда лэди Анна, ея мужъ и куча ихъ дѣтей провозглашали себя ревнителями правилъ католической церкви, мистрисъ Гобсонъ волновалась отъ ужаса, касательно распространенія католицизма.
   Бѣдный Гонимэнъ, и ты впалъ въ заблужденіе!
   Многихъ хорошихъ обѣдовъ лишился Чарльзъ Гонимэнъ. Очень было занимательно впослѣдствіи видѣть мученическій видъ, который онъ придавалъ себѣ. Еслибъ онъ готовился быть растерзаннымъ на части дикими звѣрями, и тогда едва ли бы онъ могъ имѣть болѣе покорный видъ и отдаться съ болѣе христіанскимъ смиреніемъ въ руки своихъ гонителей. Но я забѣгаю впередъ.
   Опасаясь, чтобъ меня не обвинили въ предубѣжденіи, когда я описываю мистрисъ Ньюкомъ и ея семейство, и не желая подать повода читателю воображать, что презрѣніе, оказанное автору богатой и добродѣтельной банкиршей, составляетъ тайную причину этого не совсѣмъ лестнаго очерка ея характера, я прошу позволенія передать съ величайшей точностью, какъ только я могу припомнить, слова ея собственнаго родственника, -- Джиэльза, эсквайра, котораго я имѣлъ честь встрѣтить за ея столомъ, и который, когда мы вмѣстѣ шли изъ Брэйанстонъ-Сквэра, былъ довольно благосклоненъ, чтобъ говорить при мнѣ очень непринужденно о родственникахъ, отъ которыхъ только что вышелъ.
   "Обѣдъ былъ очень хорошъ, сэръ, сказалъ мистеръ Джиэйльзъ, закуривая предложенную мною сигару и показывая расположеніе къ разговорчивости и общежительности, -- столъ Добсона Ньюкома едва ли не лучше всѣхъ тѣхъ, подъ которыми когда либо находились мои ноги. А вы не спросили себѣ въ другой разъ черепаховаго супу, сэръ? я это замѣтилъ, а я вездѣ и всегда такъ дѣлаю, а въ особенности въ этомъ домѣ, потому-что знаю-- гдѣ Ньюкомъ достаетъ черепахъ. Мы съ Ньюкомомъ стоимъ подъ однимъ и тѣмъ же знаменемъ, -- принадлежимъ къ обществу "любителей устрицъ", и требуемъ, чтобъ черепахи намъ доставлялись хорошія, скажу вамъ -- и чтобъ ихъ было въ волю,-- хе, хе, это не дурно! Я полагаю, что вы -- или молодой адвокатъ, или стряпчій -- молокососъ, или что-нибудь въ этомъ родѣ. Я дѣлаю это заключеніе потому, что вы сидѣли на концѣ стола и никто не обращалъ на васъ вниманія. Это и мое мѣсто, не смотря на то, что я родственникъ; Ньюкомъ приглашаетъ меня, когда у него есть лишнее мѣсто за столомъ. Сегодня встрѣтилъ онъ меня въ Сити и говоритъ; "Томъ, говоритъ, сегодня, въ семь часовъ съ половиной, обѣдъ въ Сквэрѣ: приходи и приводи Луизу; мы съ ней такъ давно не видались".-- Луиза -- моя жена, сэръ, сестра Маріи; -- Ньюкомъ взялъ эту дѣвочку изъ моего дома -- Нѣтъ, нѣтъ, Гобсонъ, отвѣчалъ я: Луиза кормитъ своего восьмаго ребенка -- у насъ восемь человѣкъ дѣтей, сэръ,-- и, сказать правду, моя миссисъ ни за какія блага въ мірѣ не пойдетъ туда. Она не можетъ выносить этого дома. Жена мистера Ньюкома принимаетъ на себя такой покровительственный видъ, который хоть кого озадачитъ.-- Изволь, любезный Добсонъ сказалъ я; хорошій обѣдъ -- всегда хорошій обѣдъ, я буду, но Луиза не будетъ... то есть, не можетъ быть.
   Въ то время, какъ мистеръ Джэйльзъ, достаточно разогрѣтый бордосскимъ виномъ, изъяснялся съ такимъ чистосердечіемъ, его товарищъ раздумывалъ о томъ, какъ онъ, Артюръ Пенденнисъ столкнулся около полудня съ мистеромъ Ньюкомомъ на ступенькахъ клуба Мегатеріумъ и не могъ отказаться отъ приглашенія на этотъ обѣдъ, отъ котораго такъ робко отклонилась мистрисъ Джэйльзъ. Ея мужъ продолжалъ разглагольствовать:-- Я старый воробей! терпѣть не могу женскихъ дрязгъ. По моему, и лэди Ньюкомъ и мистрисъ Ньюкомъ обѣ ни куда негодятся. Я знаю, Марія постоянно, такъ или иначе, задѣваетъ лэди Ньюкомъ: называетъ ее гордой и Богъ знаетъ чѣмъ еще; а между тѣмъ моя жена говоритъ, что Марія только прикидывается радикалкой, и не приглашаетъ насъ къ себѣ потому, что боится -- какъ бы мы не встрѣтились съ баронетомъ и его женой. Да и за чѣмъ ей приглашать насъ, милая Лу? говорю я. Мнѣ и самому не хочется встрѣчаться ни съ лэди Ньюкомъ, ни съ лордомъ Кью, ни съ кѣмъ изъ нихъ. Лордъ Кью, не правда ли, какая странная фамилія? Отчаянный франтъ этотъ молодой лордъ Кью! Ужасный господинъ, дикой какой то!
   Въ молодые годы я былъ писцомъ въ этомъ домѣ, сэръ, былъ въ немъ во времена старухи и мистера Ньюкома, отца этихъ молодыхъ людей, самаго добраго человѣка, какой когда-либо бывалъ на биржѣ. Тутъ мистеръ Джэйльзъ, разгорячившись представившимся предметомъ разговора, началъ въ подробности развивать исторію торговаго дома. "Видите ли, сэръ, сказалъ онъ, банкирскій домъ братьевъ Гобсоновъ или братьевъ Ньюкомовъ, также компаньоновъ этой фирмы, не можетъ быть признанъ одною изъ первенствующихъ фирмъ, но все-таки это весьма почтенный старинный домъ, занимающійся весьма уважительными дѣлами, особенно же по своимъ связямъ съ диссидентами." Далѣе мистеръ Джэйльзъ объяснилъ, какъ дѣла торговаго дома перешли къ братьямъ Ньюкомамъ, Гобсона Ньюкома, эсквайра, и сэра Брэйана Ньюкома, баронета, и какъ эти дѣла значительно увеличились сношеніями съ Вестъ-Индіею, благодаря аристократическимъ друзьямъ и связямъ вышеозначеннаго баронета.
   Однако же, по мнѣнію мистера Джэйльза, самою дѣловитою особою въ домѣ братьевъ Гобсоновъ, дѣльнѣе отца и дяди, дѣльнѣе своего мужа, сэра Т. Ньюкома, дѣльнѣе своихъ вышеупомянутыхъ сыновей и наслѣдниковъ, -- была знаменитая Софія -- Алетэя Гобсонъ, въ послѣдствіи Ньюкомъ, о которой можно было бы сказать тоже, что Фридрихъ Великій сказалъ о своей сестрѣ: sexu foemina, vir ingenio -- тѣломъ женщина, духомъ мужчина. И это правда, замѣтилъ разскащикъ: въ ней было дѣйствительно что-то мужское. Голосъ у нея былъ глухой и грубый, а въ старости у нея выросла борода, которой могъ бы позавидовать любой юноша. Когда она входила въ банкъ, пріѣхавъ въ своей каретѣ изъ Клэпгэма, когда показывалась ея темнозеленая шуба съ мѣховой опушкой, ея сѣрая пуховая шляпа, пуховыя перчатки и большіе золотые очки,-- не одинъ писецъ торговаго дома дрожалъ заранѣе: не даромъ говорили, что ей недостаетъ только трубки для полнаго сходства съ покойнымъ фельдмаршаломъ Блюхеромъ,
   Ея похороны въ Клэпгэмѣ представляли величественное зрѣлище. Народу сошлось, какъ на Дербійскую ярмарку. Кареты извѣстнѣйшихъ фамилій Сити и кареты богатѣйшихъ изъ диссидентовъ, нѣсколько экипажей, наполненныхъ пасторами, неисключая и пасторовъ первенствующей церкви, экипажъ графа Кью и экипажъ его дочери, леди Анны Ньюкомъ, сопровождали тѣло покойной въ ея послѣднюю обитель. Ей было ужь очень много лѣтъ, когда она упала съ лѣстницы, проходя изъ библіотеки въ спальню, въ то время, какъ всѣ въ домѣ уже заснули, и когда горничныя нашли ее поутру безъ языка, но еще живую. Голова у ней была страшно пробита ночнымъ подсвѣчникомъ, съ которымъ она шла въ свою комнату.... Но, продолжалъ мистеръ Джэйльзъ съ большою энергіею, кромѣ пустыхъ экипажей, кромѣ духовника въ траурѣ, при балдахинѣ съ перьями и проч., сотни людей, не одѣтыхъ въ трауръ и не бывшихъ на похоронахъ, оплакивали свою благодѣтельницу, могу васъ увѣрить! У ней были свои недостатки и даже значительные; но за то она дѣлала благодѣянія безъ числа, -- да, сэръ, безъ числа! и ея добрыя дѣла перевѣсятъ дурныя склонности.
   У старой лэди была замѣчательная сила воли, продолжалъ мой спутникъ. Она знала, какъ свои пять пальцевъ -- кто что дѣлалъ въ свободное отъ занятія время, въ какую церковь ходили молодые писцы и постоянно ли они туда ходили; съ сыновьями своими, не смотря на то, что они давно уже сдѣлались взрослыми, обращалась, какъ съ школьниками -- и что-же изъ этого вышло? у ней вышла ссора съ сыномъ сэра Тома Ньюкома, сумасброднымъ малымъ, который убѣжалъ изъ дому и былъ спроваженъ въ Индію. А между нами будь сказано, мистеръ Гобсонъ, да и мистеръ Брэйанъ, теперешній баронетъ, хотя дома были нѣмы, но за то убѣгали тайкомъ изъ дому въ театръ, сэръ! Гуляли, какъ и всѣ молодые люди, сэръ! Однажды, будь я не я, если мнѣ не попался въ Гэймарке мистеръ Гобсонъ, прямо изъ оперы, въ штиблетахъ и складной шляпѣ сэръ, въ то время, какъ его ма воображала, что онъ здраво и не вредимо почиваетъ въ Сити. Я ручаюсь, что на немъ не было складной шляпы, когда онъ на слѣдующее же утро съ ея милостью отправлялся въ капеллу,-- именно на слѣдующіе утро: это вѣрно, какъ-то, что мое имя -- Джонъ Джэйльзъ.
   По смерти старой лэди, мистеру Гобсону не зачѣмъ было скрывать своихъ проказъ и онъ, не стѣсняясь, предался увеселеніямъ. Со старшимъ братомъ у нихъ была всегда большая дружба; но когда мистеръ Брэйанъ женился и на его столикѣ появились визитныя карточки только одной знати, мистеръ Гобсонъ не могъ этого вынести. "Это мнѣ не къ масти," говорилъ онъ, и нѣсколько времени увѣрялъ, что вовсе не расположенъ къ женитьбѣ. А вышло не такъ. Вы знаете, никому изъ насъ не уйдти отъ своей судьбы. Пришло и ему время, какъ пришло мнѣ самому. Вы знаете; мы женаты на двухъ родныхъ сестрахъ. Всѣ думали, что Полли Смитъ, выйдя замужъ за богаче Ньюкома, сдѣлала отличную партію; но я съ своей стороны думаю, что моей старухѣ -- женѣ чуть-ли не лучше на бѣломъ свѣтѣ; и если вы когда пройдете по Бернардской улицѣ, въ воскресенье, часовъ около шести, и захотите скушать кусокъ ростбифу и выпить стаканъ портеру,-- заходите ко мнѣ и посмотрите сами".
   Однако не будемъ гнѣваться черезчуръ на весьма почтенныхъ братьевъ полковника Ньюкома за то, что они нѣсколько лѣтъ пренебрегали своимъ индійскимъ родственникомъ или, по-крайней-мѣрѣ, не оказывали ему должнаго уваженія. Ихъ мать никакъ не могла ему простить прошедшаго, и во всякомъ случаѣ ни однимъ словомъ не показала, что возвращаетъ ему свое благорасположеніе. Въ теченіе многихъ лѣтъ, какъ только они могли запомнить, бѣдный Томъ былъ признаваемъ за нераскаяннаго блуднаго сына, погрязшаго въ дурномъ обществѣ и не достойнаго сочувствія почтенныхъ людей. Отецъ ихъ никогда не имѣлъ на столько твердости, чтобы представить имъ исторію Тома въ истинномъ ея свѣтѣ -- со стороны снисходительности и состраданія. Поэтому Томъ всегда считался въ домѣ заблудшейся овцою; бракъ его съ бѣдною лэди никакъ не могъ поднять его въ глазахъ клэпгэмскихъ родственниковъ; и только тогда, когда въ газетахъ нѣсколько разъ было упомянуто о его воинскикъ подвигахъ, когда о немъ стали хорошо отзываться въ Лиденгольской улицѣ, гдѣ представители торговаго дома "Братьевъ Гобсоновъ" увивались около остъ-индскихъ владѣльцевъ, и когда наконецъ онъ перевелъ значительныя суммы въ Англію, -- только тогда его братья-банкиры начали съ нимъ примиряться.
   Я говорю не будемъ къ ними слишкомъ строги....

------

   Малютка Клэйвъ былъ первымъ невиннымъ и счастливымъ существомъ, на которомъ стала отражаться усиливающаяся любовь Ньюкомовъ къ ихъ индійскому брату. Когда болѣзненный ребенокъ, по прибытіи на родину, былъ ввѣренъ своей теткѣ, съ материнской стороны, добродушной, старой и безбрачной лэди, проживавшей въ Брэйтонѣ, братья Гобсоны нисколько ни позаботились о малюткѣ и оставили его на исключительномъ попеченіи ближайшихъ родственниковъ. Но какъ только отъ его отца была получена значительная сумма денегъ, малютка получилъ отъ своего дяди Ньюкома приглашеніе на святки. Затѣмъ имя его отца появилось въ военныхъ приказахъ объ отличившихся -- и дядя Гобсонъ взялъ малютку Клэйва къ себѣ на вакацію. Затѣмъ лордъ Г., послѣдній генералъ-губернаторъ Остъ-Индіи, возвратясь на родину и встрѣтивъ братьевъ-банкировъ на обѣдѣ, данномъ директоріею Компаніи въ честь его, въ Альбіонѣ, говорилъ имъ о ихъ родственникѣ, какъ о самомъ отличномъ офицерѣ, -- и мистриссъ Гобсонъ тотчасъ-же поѣхала къ тетушкѣ Клэйва, подарила мальчику соверенъ изъ собственнаго своего кошелька и настоятельно совѣтовала послать его въ школу Тимпани, въ которий находился ея сынъ. Затѣмъ Клэйвъ началъ странствовать изъ дому одного дяди въ домъ другаго дяди -- и оба его любили, а самъ онъ любилъ ѣздить на пони и отправляться съ дворецкимъ на охоту за кроликами. Съ деньгами въ карманѣ (изъ суммъ, присланныхъ подполковникомъ Ньюкомомъ), и въ платьѣ отъ лондонскаго портнаго, онъ возвращался домой на пріятныя бесѣды съ доброй, старой теткой Гонименъ въ Брэйтонѣ. Дядямъ Клэйва нельзя было отказать въ добродушіи и они любили другъ друга; жены ихъ ненавидѣли одна другую, но, когда узнали Клэйва, почувствовали одинакую привязанность къ нему и одинакое стремленіе баловать своевольнаго, но хорошенькаго мальчика. Впрочемъ, всѣ они избрали ту мірскую стезю, которая ведетъ единственно къ земнымъ благамъ и обѣгаетъ, какъ зачумленное мѣсто, всякое страданіе и горе.
   Дяди Клэйва, джентльмены, занимавшіеся дѣлами цѣлые дни, а вечера и праздники посвящавшіе обществу и семейству, обращались съ молодымъ своимъ родственникомъ, сыномъ индійскаго полковника, точно также, какъ остальные британскіе дяди обращаются съ племянниками. Они довольно ласково принимали его у себя во время вакаціи. Они приглашали его опять къ себѣ, когда онъ отправлялся въ школу. Когда онъ занемогъ коклюшемъ, посылали домашняго секретаря навѣдываться о его здоровьѣ, въ Капуцинскій сквэръ; когда ему доктора посовѣтовали пользоваться морскимъ воздухомъ, мистриссъ Ньюкомъ предпочла Соссексъ и сама отвезла Клэйва къ его тетушкѣ въ Брэйтонъ. Но тѣмъ дѣло и кончилось. Какъ скоро дверь ея дома затворялась за Клэйвомъ, замкнулось и сердце мистрисъ Ньюкомъ въ тѣсной оградѣ сосенъ, лавровъ и палисада, ограничивавшей ея владѣнія. И въ самомъ дѣлѣ! Развѣ у нея не было собственныхъ своихъ дѣтей и дѣлъ? Развѣ у нея не было своего птичнаго двора, своей воскресной школы, своихъ дынныхъ парниковъ, своихъ цвѣтниковъ съ розами и т. д. Мистеръ Ньюкомъ, возвратившись вечеромъ въ субботу домой и услыхавъ, что маленькій Клэйвъ уѣхалъ, сказалъ, "О-о!" и началъ допрашивать -- проведена-ли вдоль утеса новая щебенная дорожка и отъѣдается-ли на новомъ корму китайская свинья?
   Клэйвъ въ роскошномъ кабріолетѣ мчится по полямъ въ Брэйтонъ, къ своей тетушкѣ съ материнской стороны, а тамъ, у тетушки -- онъ король. У него лучшая спальня, уступленная ему дядею Гонимэвъ. Сладкое мясо за обѣдомъ; безконечные сиропы за завтракомъ; тетушкина служанка укладываетъ его въ постель; тетушка съ улыбкою входитъ по утрамъ въ его комнату, какъ онъ только зазвонитъ въ колокольчикъ. Его уважаютъ выше всего на свѣтѣ, ему льстятъ, его носятъ на рукахъ и нѣжатъ, какъ будто онъ маленькій герцогъ. Впрочемъ онъ и представляется маленькимъ герцогомъ миссъ Гонимэнъ. Иначе и быть не можетъ: онъ сынъ полковника Ньюкома, К. Б. {С. В. сокращеніе словъ англійскихъ буквъ: Cavalier и Bath, означающее кавалера ордена Бани.}, который посылаетъ ей шали, выточеные изъ слоновой кости шахматы, рабочіе ящики изъ сандальнаго дерева и прозрачные шарфы, у котораго въ Индіи, какъ она постоянно разсказываетъ своей горничной дѣвушкѣ Мартѣ, пятьдесятъ человѣкъ прислуги, по каковому поводу Марта постоянно восклицаетъ: Господи, мэмъ! да что онъ съ ними дѣлаетъ, мэмъ?-- сынъ того самаго полковника, который, когда различныя несчастія вынудили ее купить въ Брэйтонѣ домъ и половину отдавать въ наймы, прислалъ ей на издержки сто фунтовъ стерлинговъ; -- который, во время бѣдственнаго положенія ея брата, мистера Гонимэна, помогъ ему еще болѣе значительною суммою денегъ. Что же такое; благодарность-ли за прошлыя милости, желаніе-ли новыхъ, еще большихъ милостей, суетное ли тщеслаславіе, или любовь къ покойной сестрѣ и нѣжность къ ея ребенку заставляли мистрисъ Марту Гонимэнъ питать такую страсть къ своему племяннику? Этого я никогда не могъ разрѣшить. Никогда не могъ разрѣшить я -- какія именно причины порождали извѣстныя дѣйствія въ жизни извѣстнаго лица и даже ошибался въ этомъ отношеніи на свой собственный счетъ: иногда я горжусь какимъ-нибудь поступкомъ и приписываю ею разнымъ высокимъ, великодушнымъ и добродѣтельнымъ побужденіямъ,-- какъ вдругъ, является какой-то дерзкій и насмѣшливый внутренній увѣщатель и обрываетъ пустыя мечты, которыя я голубилъ и лелѣялъ -- павлиній хвостъ, подъ которымъ скрывалось мое нелѣпое тщеславіе -- и говоритъ: "отбрось хвастовство! Отбрось хвастовство! я настоящая побудительная причина твоей добродѣтели, товарищъ. Ты радъ, что воздержался вчера за обѣдомъ отъ кипучаго шампанскаго; имя мое Свѣтская Осторожность, но не Самоотверженность: это я понудила тебя воздержаться. Ты доволенъ, что далъ гинею какому-то бродягѣ; меня зовутъ Безпечность, но не Великодушіе,-- я-то и внушила тебѣ этотъ поступокъ. Ты не налюбуешься на себя, когда тебѣ случится устоять противъ иныхъ искушеній? Трусъ! ты сдѣлалъ это только потому, что у тебя не достало смѣлости отважиться на худое дѣло! Прочь съ твоими павлиньими перьями! носи тѣ перья, которыми надѣлила тебя природа и благодари Небо, если они не совсѣмъ черны!" Словомъ -- тетка Гонимэнъ была добрая душа; но таковъ былъ блескъ, окружавшій отца Клэйва, таковы были его щедрость, великодушіе, военныя заслуги и участіе, которое онъ принималъ во многихъ сраженіяхъ, что ребенокъ въ самомъ дѣлѣ показался ей маленькимъ герцогомъ. Вѣдь и мистрисъ Ньюкомъ была не зла; и -- еслибъ Клэйвъ былъ дѣйствительно маленькій герцогъ, я увѣренъ, что ему бы отвели для спальни лучшій покой въ Марбль-Гиллѣ, а не отдаленную комнату въ дѣтскомъ флигелѣ; я увѣренъ, что ему бы давали тогда желе и дорогія пирожныя, вмѣсто хлѣба, цыплятъ и пуддинга изъ тѣста, которые теперь выпали ему на долю; а когда бы онъ уѣзжалъ (въ каретѣ, понимаете-ли, не то, что къ кабріолетѣ только съ одномъ грумомъ), я увѣренъ, что мистрисъ Ньюкомъ написала бы въ тотъ же вечеръ письмо къ ея свѣтлости вдовствующей герцогинѣ, его маменькѣ, наполненное похвалами ея милому ребенку, его привлекательности, красотѣ и уму, и объявила бы, что будетъ любить его отнынѣ и до вѣка какъ своего роднаго сына.
   Вы съ презрѣніемъ кидаете книгу и говорите:-- "это не правда! Человѣческая природа совсѣмъ не такъ дурна, какъ хочетъ ее представить этотъ циникъ. Вы бы не сдѣлали разницы между бѣднымъ и богатымъ". Пусть будетъ такъ. Вы бы не сдѣлали. Но признайтесь, что сосѣдъ, живущій съ вами объ дверь сдѣлалъ бы. Это также и не къ вамъ относится, милостивая государыня: нѣтъ, нѣтъ, мы совсѣмъ не такъ грубы, чтобъ говорить объ васъ, вамъ же въ глаза; но, еслибъ мы не могли даже посудить о дамѣ, только-что вышедшей изъ комнаты, чтоже бы тогда сталось съ разговоромъ и съ обществомъ?
   Удерживаемся отъ описанія встрѣчи полковника съ его сыномъ -- тѣмъ самымъ хорошенькимъ мальчикомъ, съ которымъ онъ разстался уже болѣе семи лѣтъ назадъ съ такимъ душевнымъ страданіемъ и о которомъ съ тѣхъ поръ постоянно думалъ съ тоскливой любовью. Спустя полчаса послѣ того, какъ отецъ оставилъ мальчика и плылъ назадъ къ берегу, печальный и одинокій, Клэйвъ игралъ съ дюжиною другихъ дѣтей на освѣщенной солнцемъ палубѣ корабля. Когда два удара звонка позвали ихъ къ обѣду, они всѣ бросились къ кухонному столу и занялись ѣдой.
   Но какой грустный обѣдъ былъ въ тотъ день у ихъ родителей! Какъ сердца ихъ рвались вслѣдъ за беззаботными юными членами ихъ семейства по великому океану! Ихъ напутствуютъ молитвы матерей. Отцы, стоя одиноко на колѣняхъ, съ полными слезъ глазами прерывистымъ голосомъ возносятъ къ Небу молитвы за этихъ малютокъ, которые лепетали возлѣ нихъ за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ. Долго, послѣ того какъ они уѣхали, безпечные и счастливые, сладостны воспоминанія прошлаго пробуждаются и прельщаютъ оставшихся: цвѣты, которые они посадили въ своемъ садикѣ, игрушки, которыми они забавлялись, пустыя кроватки, въ которыхъ они спали, между-тѣмъ какъ глаза отца останавливались на нихъ съ благословеніемъ. Большая часть изъ насъ, прожившихъ лѣтъ сорокъ на свѣтѣ, когда-нибудь умилялись при взглядѣ на подобные предметы. И тѣ, съ которыми это случалось, вѣрно не осудятъ моего полковника за его нѣжное и благородное сердце.
   Съ неизмѣннымъ постоянствомъ, свойственнымъ ему по природѣ, этотъ прекрасный человѣкъ, безпрестанно думалъ о своемъ отсутствующемъ ребенкѣ и тосковалъ по немъ. Онъ ни когда не оставлялъ туземныхъ служителей и нянекъ, приставленныхъ когда-то къ ребенку, но напротивъ надѣлялъ ихъ достаточной суммой (и въ самомъ дѣлѣ, много ли нужно было людямъ этого неприхотливаго племени), чтобъ обезпечить ихъ на всю жизнь. Ни одинъ пріятель не уѣзжалъ въ Европу, ни одинъ корабль не отправлялся туда безъ того, чтобъ Ньюкомъ не послалъ подарковъ мальчику и цѣнныхъ памятниковъ его любви и благодарности тѣмъ, кто былъ добръ къ его сыну. Что за странный паѳосъ сопровождаетъ, какъ мнѣ кажется, всю нашу индійскую исторію! Кромѣ тѣхъ оффиціальныхъ извѣстій, наполняющихъ журналы, и вышитыхъ знаменъ съ названіями побѣдъ, которыя даютъ поводъ моралистамъ и непріятелямъ упрекать Англію за грабежъ и позволяютъ патріотамъ хвастать непобѣдимымъ британскимъ мужествомъ -- кромѣ богатства и славы, увѣнчаннаго честолюбія, избѣгнутой опасности, значительныхъ добычъ и множества пролитой крови, чтобъ все это достать -- не должны ли мы вспомнить также и слезы? Кромѣ потери жизни множества британскихъ воиновъ, сражающихся на сотняхъ полей и орошающихъ ихъ cruore nostro отъ Плэсси до Мини, подумайте о женщинахъ, и о той дани, которую ихъ заставляютъ насильно платить этимъ побѣдителямъ. Едва ли воинъ, отправляющійся къ тѣмъ отдаленнымъ берегамъ, не на всегда оставляетъ за собой горюющую семью. Начальники покоренныхъ провинцій находятъ себѣ тамъ женъ; но дѣти ихъ не могутъ жить въ томъ климатѣ. Родители привозятъ своихъ дѣтей на берегъ и разстаются съ ними. Семейство должно разорваться -- продержите этотъ нѣжный цвѣтокъ у себя дома, долѣе опредѣленнаго срока, слабая распуколка завянетъ и погибнетъ. Въ Америкѣ отрываютъ ребенка отъ груди несчастной невольницы -- въ Индіи отъ жены и изъ дворца блистательнаго проконсула.
   Горькій опытъ подобнаго несчастія былъ причиною, что по природѣ доброе сердце Ньюкома сдѣлалось еще болѣе доступнымъ нѣжности, перешедшей въ слабость, къ дѣтямъ вообще, за что онъ сдѣлался посмѣшищемъ старыхъ дѣвъ, старыхъ холостяковъ и чувствительныхъ особъ, и любимцемъ всѣхъ маленькихъ обитателей дѣтскихъ, которыхъ онъ любилъ всѣхъ безъ различія -- были-ли то дѣти сборщика податей, кочующіе въ своихъ паланкинахъ, или дѣти сержанта, прыгающіе вокругъ военныхъ поселеній или темно-цвѣтные загарыши въ хижинахъ его прислуги около дома.
   Извѣстно, что ни въ одной странѣ на земномъ шарѣ нѣтъ такихъ восхитительныхъ женщинъ, какъ въ англійской Индіи. Можетъ быть, солнечный жаръ неумолимо воспламеняетъ въ Индіи сердца, которыя подъ небомъ родины, вѣроятно, бились-бы совершенно спокойно: только такъ и можно объяснить -- почему какая-нибудь миссъ Броунъ сдѣлалась невѣстой черезъ десять дней по прибытіи въ Калькутту, а какая-нибудь миссъ Смитъ получила съ полдюжину предложеній, не успѣвъ прожить и недѣли на станціи. И не однихъ только холостяковъ счастливятъ своей любовью тамошнія молодыя женщины: -- онѣ готовы очаровать и вдовца. Поэтому будьте увѣрены, что такой человѣкъ, какъ маіоръ Ньюкомъ, такъ любимый всѣми, съ такимъ состояніемъ, съ такимъ прекраснымъ характеромъ, такой смѣлый, великодушный и красивый, словомъ такой во всѣхъ отношеніяхъ вавидный женихъ могъ-бы очень легко найдти себѣ жену, еслибы имѣлъ желаніе замѣнить кѣмъ-нибудь покойную мистрисъ Кэзи.
   Мы уже упомянули, что у полковника былъ индійскій товарищъ и спутникъ, съ которымъ онъ раздѣлялъ свою квартиру. По многимъ шутливымъ намекамъ послѣдняго джентльмена (любившаго веселую шутку и позволявшаго ее себѣ частенько), я могъ заключить, что почтенный вдовецъ, полковникъ Ньюкомъ былъ нерѣдко искушаемъ къ перемѣнѣ своего положенія, и что индійскія лэди вели безчисленныя атаки на его сиротствующее сердце и составляли безконечные планы для овладѣнія этимъ сердцемъ, или посредствомъ приступа, или посредствомъ измѣны, или какимъ-бы то ни было способомъ. Мистриссъ Кэзи (покойная его жена) покорила сострадательное сердце полковника единственно своимъ безпомощнымъ положеніемъ. Онъ нашелъ ее такой одинокою, что не могъ не удѣлить ей свободнаго мѣстечка въ своемъ серцѣ и пріютилъ ее тамъ, какъ пріютилъ бы путника въ своемъ бонгало. Онъ раздѣлилъ съ нею свою трапезу и принялъ ее такъ ласково, какъ умѣлъ.
   "Я полагаю, говорилъ насмѣшливый мистеръ Бинни, что Томъ Ньюкомъ женился на ней только для того, чтобы имѣть позволеніе уплачивать по счетамъ ея модистки." Въ послѣднемъ отношеніи полковнику милостиво была представлена полная свобода до самаго дня ея смерти. Плохенькій миніатюръ покойной лэди, съ желтоватыми волосами и съ гитарой въ рукахъ, висѣлъ надъ каминомъ въ спальнѣ полковника, гдѣ я и видалъ это произведеніе искусства довольно часто. Въ послѣдствіи, когда полковникъ и мистеръ Бинни наняли себѣ домъ, въ отдѣльной спальнѣ былъ повѣшенъ дружка миніатюра, портретъ предмѣстника полковника, Джэка Кэзи, имѣвшаго при жизни привычку бросать тарелками въ голову своей Эммы и погубившаго себя несчастной привязанностью къ бутылкѣ. Мнѣ кажется, что потеря супруги не слишкомъ огорчила полковника, и что они были довольно равнодушны другъ къ другу. Клэйвъ не разъ говорилъ мнѣ простодушно, что его отецъ почти не упоминаетъ имени матери; и по всѣмъ видимостямъ союзъ ихъ не былъ изъ числа счастливыхъ, хотя Ньюкомъ не переставалъ почтительно признавать этого союза,-- долгое время послѣ того, какъ смерть положила ему конецъ, -- постоянными благодѣяніями и вниманіемъ къ родственникамъ покойной лэди.
   Тѣ вдовицы и дѣвы, которыя усиливались занять мѣсто Эммы, нашли дверь къ сердцу Ньюкома крѣпко-запертою, и тщетно пытались отворить ее. Миссъ Биллингъ сидѣла за своимъ фортепьяно и -- такъ-какъ полковникъ игралъ на флейтѣ -- надѣялась составить съ нимъ гармоничный дуэтъ на всю жизнь; но она разъигрывала свои блестящія сонаты и варіаціи по-напрасну, и какъ всякому извѣстно -- въ послѣдствіи перенесла свое великолѣпное фортепьяно въ домъ лейтенанта и адъютанта Годжкинса, котораго имя теперь носитъ. Прелестная вдова Вилькинсъ, съ двумя восхитительными малютками, остановилась въ домѣ гостепріимнаго Ньюкома, проѣздомъ въ Калькутту, и всѣ уже думали, что она никогда не выѣдетъ изъ этого дома; радушный хозяинъ, по своему обыкновенію, закармливалъ и задаривалъ ея дѣтей, утѣшалъ и забавлялъ самое прелестную вдову; но однажды утромъ, когда уже прошло три мѣсяца съ тѣхъ поръ, какъ она задержалась на этой станціи, появились паланкины и носильщики полковника, и Эльвира Вилькинсъ пустилась снова въ путь, обливаясь слезами, какъ и слѣдуетъ вдовѣ. Однако, зачѣмъ же она бранила потомъ полковника въ Калькуттѣ, Батѣ, Чельтенэмѣ, вездѣ, гдѣ только была, зачѣмъ называла его себялюбивымъ, надутымъ, Донъ-Кихотомъ и дикаремъ? Я могъ бы привести еще полдюжину именъ, принадлежащихъ лэди изъ самыхъ почтенныхъ фамилій, связанныхъ съ Лиденголльской улицей,-- и всѣ эти лэди, если вѣрить товарищу полковника Ньюкома, этому насмѣшнику мистеру Бинни, болѣе или менѣе участвовали въ заговорѣ -- даровать Клэйву Ньюкому мачиху.
   Но полковникъ уже зналъ, по собственному несчастному опыту, что такое мачиха, и подумалъ: "Нѣтъ, мачихи Клэйву не нужно. Небо лишило его матери, -- и моя обязанность -- замѣнить ему и отца и мать." Онъ держалъ у себя ребенка такъ долго, какъ позволилъ климатъ, а потомъ отправилъ на родину. Тогда первою его цѣлью сдѣлалось наживать деньги для Клэйва. По своей природѣ, онъ былъ такъ неразсчетливо -- щедръ, что издерживалъ пять рупіи тамъ, гдѣ другой на его мѣстѣ сберегъ бы ихъ, да еще и выставилъ свою бережливость на показъ; но не щедрость и не гостепріимство разоряетъ человѣка. Мотъ тратитъ деньги болѣе всего на самого себя, Ньюкомъ не былъ расточителенъ лично на себя; потребности его были слишкомъ не велики и онъ жилъ также почти умѣренно и воздержно, какъ какой-нибудь индусъ: лошадей держалъ не для скачекъ, а для ѣзды на нихъ; носилъ старое платье и мундиры до тѣхъ поръ, пока они не становились посмѣшищемъ полка; о пышности вовсе незаботился, а расточительной жены у него уже небыло. Онъ съумѣлъ такъ распорядиться, что могъ сберегать большую часть своего очень значительнаго жалованья, и каждый годъ богатѣлъ съ своимъ Клэйвомъ болѣе и болѣе.
   "Когда Клэйвъ проведетъ въ школѣ пять -- шесть лѣтъ" -- разсчитывалъ Полковникъ "изъ него можетъ выйдти прекрасный ученикъ,-- а во всякомъ случаѣ онъ получитъ такое классическое образованіе, какое необходимо въ свѣтѣ всякому джентльмену. Тогда я поѣду въ Англію; мы проживемъ вмѣстѣ три -- четыре года, и въ это время онъ привыкнетъ быть со мною откровеннымъ и,-- надѣюсь, полюбитъ меня. Я буду у него учиться по-латыни и по-гречески и попытаюсь наверстать потерянное время. Я убѣжденъ, что хорошее воспитаніе дается человѣку только изученіемъ классиковъ.-- Ingenuas didicisse fideliter artes emollunt mores, nec sinuisse feros." Я буду въ состояніи помогать ему моимъ знаніемъ свѣта и устранять ею отъ повѣсъ и отъ шайки плутовъ, которые обыкновенно нападаютъ на молодежь. Я самъ буду его товарищемъ и нисколько не стану притязать на превосходство... Тѣмъ болѣе -- что не стоитъ-ли онъ выше меня? Конечно выше; у него много преимуществъ надо мною. Онъ не былъ такимъ лѣнивымь шалуномъ, какъ я. Мы поѣдемъ путешествовать, сначала по Англіи, Шотландіи и Ирландіи -- потому-что всякой человѣкъ обязанъ знать свое отечество -- а потомъ отправимся въ большое путешествіе. Тѣмъ временемъ Клэйву исполнится восемьнадцать лѣтъ и онъ будетъ въ состояніи избрать себѣ извѣстное поприще. Можетъ поступить въ военную службу и пойдти по стопамъ знаменитаго человѣка, въ честь котораго я далъ ему имя; если же онъ предпочтетъ духовное званіе или званіе адвоката -- оба поприща для него открыты. Когда онъ поступитъ въ университетъ, я, вѣроятно, буду уже генералъ-маіоромъ, снова отправлюсь на нѣсколько лѣтъ въ Индію, и возвращусь, когда у Клэйва будетъ и жена, и уголъ для старика-отца. Если же я умру, покрайней мѣрѣ я сдѣлалъ для него все, что могъ, и мой сынъ получитъ превосходное образованіе, довольно -- сносное состояніе и благословеніе стараго отца.
   Вотъ какіе планы составилъ нашъ добрый полковникъ. Съ какою любовью вдумывался онъ въ нихъ! какъ заботливо описывалъ ихъ своему сыну! какъ усердно читалъ разныя путешествія и разсматривалъ карты Европы, и говорилъ: "Римъ сэръ, славный Римъ! Не много остается времени, маіоръ, до тѣхъ поръ, когда мой сынъ и я увидимъ Колизей и поцѣлуемъ туфлю папы. Мы спустимся по Рейну въ Швейцарію и переѣдемъ Симплонъ, этотъ памятникъ, оставленный Наполеономъ. Подумайте, сэръ, мы увидимъ Вѣну, передъ которой Собесскій смелъ съ лица земли восемьдесятъ тысячъ турокъ! Какое наслажденіе доставятъ моему сыну тамошнія галлереи и гравюры принца Евгенія! Вы знаете, я думаю, что принцъ Евгеній, одинъ изъ величайшихъ полководцевъ въ мірѣ, былъ въ тоже время однимъ изъ величайшихъ поклонниковъ изящныхъ искусствъ. Irujenua didicisse.... А, докторъ? Вы знаете конецъ изрѣченія -- emmollunt mores пес...
   -- Emollunt mores, полковникъ! соглашается докторъ Мэкъ-Тэггартъ, который на столько догадливъ, чтобы не поправлять латыни своего полковаго командира.-- Но развѣ вы не знаете, что принцъ Евгеній былъ такой дикарь, что хуже Турка?-- Вы никогда не читали мемоаровъ принца де-Линя?
   -- Нужды нѣтъ, отвѣчаетъ полковникъ, принцъ былъ великій кавалеристъ и оставилъ большое собраніе гравюръ -- это вы знаете. Какъ будетъ восхищаться ими Клэйвъ! У него талантъ къ рисованію, сэръ, удивительный талантъ. Онъ срисовалъ нашу старую школу и прислалъ мнѣ рисунокъ -- живьемъ перенесъ на бумагу, сэръі Ученики, школьная зала, аудиторъ съ розгами и самъ докторъ -- просто можно умереть со смѣху!
   Онъ угощалъ полковыхъ дамъ письмами Клэйва и тѣми письмами миссъ Гонимэнъ, въ которыхъ заключалось какое-либо извѣстіе о мальчикѣ. Онъ даже нѣкоторымъ изъ своихъ слугъ прожужжалъ всѣ уши разсказами о Клэйвѣ. Молодые люди подшучивали надъ полковникомъ и бились между собою объ закладъ, что онъ непременно упомянетъ имя Клэйва одинъ разъ въ продолженіе пяти минутъ, три раза въ продолженіе десяти, двадцать пять разъ за обѣдомъ и т. д. Но всѣ тѣ, которые подшучивали надъ полковникомъ, подшучивали отъ добраго сердца: всякой, кто его зналъ, любилъ его,-- то есть, всякой, кто уважалъ скромность, великодушіе и честь.
   Наконецъ пришло счастливое время, котораго нѣжный отецъ ждалъ съ большимъ трепетомъ, нежели узникъ ожидаетъ свободы или школьникъ праздника. Полковникъ Ньюкомъ взялъ отпускъ и сдалъ команду маіору Томкинсону. Онъ пріѣхалъ въ Калькутту, и главнокомандующій далъ знать въ приказахъ, что, увольняя полковника бенгальской кавалеріи Томаса Ньюкома К. Б. въ отпускъ, первый разъ послѣ тридцати-пяти лѣтняго отсутствія изъ родины, "онъ (сэръ Джорджъ Гослеръ) поставляетъ себѣ въ обязанность выразить свою признательность къ достохвальнымъ заслугамъ этого отличнѣйшаго офицера, оставившаго полкъ въ строгой дисциплинѣ и исправности".
   И вотъ корабль понесся; переѣздъ конченъ;-- и, послѣ столькихъ лѣтъ отсутствія, честный воинъ еще разъ ступилъ на родимый берегъ.
   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

VI.
Братья Ньюкома.

   У этого добраго полковника, кромѣ страстно-любимаго имъ сына, было еще, по-крайней мѣрѣ, десятка два усыновленныхъ дѣтей, которымъ онъ рѣшился заступить мѣсто отца. Онъ то и дѣло разъѣзжалъ въ почтовыхъ каретахъ изъ одной школы въ другую, чтобъ видѣть сыновей Джэка Броуна кавалериста, или дочерей мистриссъ Смитъ, жены гражданскаго чиновника, или сироту бѣднаго Тома Гикса, за которымъ некому было присматривать, съ-тѣхъ-поръ, какъ холера унесла Тома и жену его. На бортѣ корабля, на которомъ онъ возвратился изъ Калькутты, находилась цѣлая дюжина маленькихъ дѣтей обоего пола; нѣкоторыхъ онъ тотчасъ отвезъ къ ихъ друзьямъ, прежде-чѣмъ ѣхать къ своимъ, несмотря на то, что сердце его нетерпѣливо рвалось къ сыну, въ школу Капуциновъ. Повидавшись съ дѣтьми и осыпавъ ихъ щедротами, (огромные карманы его бѣлыхъ шароваръ, всегда были набиты золотыми и серебряными деньгами, которыми онъ звенѣлъ, если не крутилъ усовъ -- и всякой, глядя на его обращеніе съ ребятишками, невольно самъ становился ребенкомъ); посѣтивши заведеніе миссъ Пинкертонъ, или заведеніе доктора и члена Академіи Рэмшорна въ Чисвикѣ, и увидавши маленькаго Тома Дэвиса или маленькую Фанни Гольмсъ, честный воинъ возвращался домой и тотчасъ принимался писать длинное письмо къ родителямъ Тома или Фанни, въ далекій край -- Индію; онъ наполнялъ счастьемъ сердца родителей, извѣщая объ ихъ дѣтяхъ и восхищалъ самихъ дѣтей своей лаской и щедростью. Всѣ торговки яблоками и апельсинами (въ особенности тѣ, у которыхъ были маленькія дѣти за лотками), всѣ метельщики улицъ по дорогѣ между Псротскимъ и Восточнымъ кварталами, знали его и были его пансіонерами. Братья его въ Триднидльской улицѣ глядѣли на него во ней глаза, когда онъ вынималъ у нихъ банковые билеты.
   Одно изъ маленькихъ созданій, которыхъ добрый Ньюкомъ взялъ на свое попеченіе, по счастью жило близь Портсмута; а когда вѣрный своему слову полковникъ доставилъ миссъ Фиписъ ея бабушкѣ, супругѣ адмирала Фиписа въ Саутэмитонъ, миссъ Фиписъ уцѣпилась за своего хранителя съ воплями и слезами, такъ-что ее надо было оторвать отъ него. Пока дѣвицы ея тетки не утѣшили ее клубникой, которой она еще никогда не отвѣдывала, маленькая Индіанка не могла успокоиться послѣ разставанья съ милымъ полковникомъ. Маленькій Коксъ, сынъ Тома Кокса изъ туземной инфантеріи, былъ перенесенъ въ эту ночь спящимъ съ Георга въ почтовую контору. Малютка Коксъ проснулся на зарѣ и былъ очень удивленъ, когда увидалъ, что карета катилась мимо прелестной зелени но Бромлейской дорогѣ. Добрый джентльменъ вручилъ маленькаго весельчака его дядѣ доктору Коксу, въ Блумсберійскомъ сквэрѣ, прежде чѣмъ ѣхать на свою квартиру, и тогда только отправился туда, куда влекло его любящее сердце.
   Онъ писалъ изъ Портсмута къ своимъ братьямъ, чтобъ объявить имъ о своемъ пріѣздѣ и нѣсколько словъ Клэйву, сообщавшимъ ему то же извѣстіе. Письмо было подано мальчику въ одно время съ чашкой чаю и булкой съ масломъ, какія раздавали осьмидесяти остальнымъ мальчикамъ, пансіонерамъ того же дома, гдѣ находился нашъ маленькій пріятель. Какъ лицо юноши должно было зарумяниться и какъ должны-были сіять глаза его, когда онъ прочелъ эту новость. Когда начальникъ дома, достопочтенный мистеръ Попкинсонъ вошелъ въ большую залу, съ добродушнымъ лицомъ, и сказалъ: "Ньюкомъ, васъ спрашиваютъ", Клэйвъ зналъ кто пріѣхалъ. Онъ не обращаетъ вниманія на извѣстнаго кулачнаго бойца, стараго Годжа, который проревѣлъ: "проклятый Ньюкомъ! я тебѣ задамъ, за то, что ты пролилъ чай на мои новые шаровары". Онъ бѣжитъ въ ту комнату, гдѣ ожидаетъ его незнакомецъ. Мы затворимъ дверь, если позволите, чтобы не видать этой сцены.
   Еслибъ Клэйвъ и не былъ такимъ милымъ и красивымъ человѣкомъ, какъ немногіе въ этой школѣ и даже во всемъ околоткѣ, и тогда нѣтъ сомнѣнія, что страстно-любящій отецъ былъ бы имъ совершенно доволенъ и одарилъ бы его сотней воображаемыхъ достоинствъ; но, по справедливости, въ глазахъ и движеніяхъ юноши, было все, чего только можетъ пожелать отецъ; и я надѣюсь, что художникъ, который будетъ иллюстрировать его сочиненіе, постарается отдать справедливость портрету Клэйва. Мистеръ Клэйвъ и самъ, этотъ живописецъ можетъ быть вполнѣ увѣренъ, не очень-то будетъ доволенъ, если не будетъ обращено должнаго вниманія на его лицо и на всю его особу. Онъ еще не обладаетъ такими пышными усами и бакенбардами, съ которыми впослѣдствіи изобразилъ себя, но онъ олицетвореніе здоровья, силы, дѣятельности и веселости. У него широкій лобъ, оттѣненный множествомъ волнистыхъ свѣтлыхъ волосъ; гибкости его стана могла бы позавидовать любая женщина; выраженіе его рта доказываетъ, что смѣхъ ему привыченъ; и притомъ у него пара голубыхъ глазъ, блистающихъ умомъ и добродушной откровенностью. Нечему удивляться, что восхищенный отецъ не можетъ на него наглядѣться. Однимъ словомъ, этотъ юноша имѣетъ полное право быть героемъ повѣсти.
   Когда колоколъ прозвонилъ призывъ ко вторымъ классамъ, мистеръ Попкинсъ, облеченный въ шапку и мантію, вошелъ въ комнату, чтобъ пожать руку полковника Ньюкома и объявить, что онъ позволяетъ Клэйву считать этотъ день праздникомъ. Онъ мы слова не упомянулъ о томъ, сколько наканунѣ Клэйвъ надѣлалъ бѣдъ, а именно -- о страшной суматохѣ въ спальняхъ, гдѣ юноша былъ найденъ съ тремя другими за ужиномъ: пирогомъ со свининой и двумя бутылками лучшаго стараго портвейна, изъ гостинницы подъ вывѣскою "Красной коровы" въ Капуцинскомъ переулкѣ.
   Когда колоколъ пересталъ звонить, и всѣ заботливыя пчелки толпами влетѣли въ свой улей, оставленное ими мѣсто опустѣло. Полковникъ и его сынъ стали вдвоемъ ходить по рекреаціонному двору, этой плоскости, усыпанной пескомъ и отрѣшенной отъ всякой растительности, подобно Аравійский пустынѣ; но, не смотря на то, носящей мѣстное названіе "луга". Они гуляютъ по лугу, медленнымъ шагомъ вступаютъ въ переходы и Клэппъ показываетъ отцу его собственное имя "Томасъ Ньюкомъ", вырѣзанное на одномъ изъ сводовъ сорокъ лѣтъ назадъ. Пока они разговариваютъ, мальчикъ искоса поглядываетъ на своею новаго друга и удивляется его просторнымъ шароварамъ, длиннымъ усамъ и желтому лицу. У него странный видъ, думаетъ Клэйвъ, очень странный, но очень добрый, и все въ немъ показываетъ джентльмена, до самыхъ малостей: не такъ какъ отецъ Мэртина, который пріѣзжалъ навѣщать сына въ дорогомъ нижнемъ платьѣ и поразительно-гнусной шляпѣ и вдругъ принялся бросать въ мальчиковъ мѣдныя деньги, чтобъ они ихъ ловили. Онъ разразился хохотомъ при невѣроятно-смѣшной мысли о томъ, чтобъ подобный ему джентльменъ сталъ драться за мѣдныя деньги.
   Потомъ, приказавши мальчику быть готовымъ къ его возвращенію (и вы можете быть увѣрены, что мистеръ Клэйвъ просмотрѣлъ всѣ глаза, прежде чѣмъ появился его отецъ), полковникъ быстро покатилъ въ своемъ кабріолетѣ въ Сиги, чтобъ пожать руки своимъ братьямъ, которыхъ не видалъ съ-тѣхъ-поръ, какъ они были скромные маленькіе люди, въ синихъ курточкахъ и подъ надзоромъ глубокомысленнаго наставника.
   Онъ быстро пробѣжалъ мимо писцовъ черезъ банкирскій домъ и ворвался въ гостиную, гдѣ сидѣли хозяева. Онъ очень удивилъ этихъ спокойныхъ джентльменовъ горячностью своихъ привѣтствій, крѣпкими пожиманьемъ рукъ и громкими высокими тонами голоса, который отдавался въ стеклянныхъ стѣнахъ гостиной и дѣйствительно могъ быть слышенъ писцами въ той залѣ, гдѣ они занимались. Онъ тотчасъ отличилъ Брэйана отъ Гобсона -- несчастное маленькое приключеніе съ ходулями, навсегда оставило знакъ на носу сэра Брэйана Ньюкома, старшаго изъ близнецовъ. У сэра Брэнана была плѣшивая голова и свѣтлые волосы, короткія бакенбарды, свѣтложелтый жилетъ, очень чистые сапоги и руки. Онъ походилъ на портретъ одного джентльмена, бывшій на выставкѣ: съ важной осанкой, съ кроткой улыбкой государственнаго человѣка, сидитъ этотъ джентльменъ за столомъ и разпечатываетъ письма; подъ руками у него портфель и серебреная чернильница; позади колонна съ приподнятымъ краснымъ занавѣсомъ, а въ отдаленіи паркъ и громовая туча, темнѣющая на небѣ. И въ самомъ-дѣлѣ, точно такой портретъ виситъ до-сихъ-поръ въ Ньюкомѣ надъ большимъ буфетомъ и надъ тремя большими серебряными блюдами, поднесенными отъ такого же числа благородныхъ компаній ихъ достоуважаемому директору и предсѣдателю.
   Лицомъ Гобсонъ Ньюкомъ эксквайръ похожъ былъ на старшаго брата, но собой былъ дороднѣй его. Онъ позволялъ своимъ рыжимъ бакенбардамъ рости тамъ, гдѣ ихъ природа у него посѣяла, на щекахъ и подъ подбородкомъ. Онъ носилъ толстые башмаки съ гвоздями или сапоги съ круглыми носками и узкіе шаровары объ одной штрипкѣ. Онъ подражалъ въ своихъ пріемахъ деревенскому джентльмену. Шляпу онъ носилъ съ широкими полями, а пространные карманы его урѣзаннаго фрака вѣчно были набиты произведеніями сельской промышленности: образчиками бобовъ или ржи, которое онъ обыкновенно раскусывалъ и жевалъ, даже на биржѣ, или хвостиками плетей или пилюлями для лошадей; словомъ, онъ былъ добрый, старый деревеискій джентльменъ. Если на Триднидльской улицѣ бывало ясно, онъ говорилъ: "славная погода для покоса"; если шелъ дождь, говорилъ: "для деревни это необходимо"; если морозило: "а сегодня нѣтъ охоты, любезный Томкинсъ" и такъ далѣе. Когда онъ ѣхалъ изъ Крайэнтонь-сквэра въ Сити, вы бы его приняли -- и онъ былъ радъ, когда это случалось -- за веселаго деревенскаго сквайра. Онъ былъ дѣльнѣе своего степеннаго и величественнаго брата, надъ которымъ подсмѣивался и шутилъ по-своему; онъ справедливо говорилъ, что, желающій застать его утромъ дома, долженъ встать очень рано.
   Полковникъ ворвался въ самое святилище этихъ достойныхъ джентльменовъ, и каждый принялъ его соотвѣтственно синему характеру. Сэръ Брэйанъ пожалѣлъ, что лэди Анны не было въ Лондонѣ; она находилась въ Брэйтонѣ съ дѣтьми, которые были всѣ въ кори. Гобсонъ сказалъ: "Марія не можетъ угостить тебя такимъ же хорошимъ обществомъ, какое можетъ тебѣ доставить милэди; но скажи, который день ты хочешь выбрать, чтобъ у насъ отобѣдать? Посмотримъ, сегодня вторникъ; завтра у насъ собирается общество. Нѣтъ, завтра мы приглашены". Онъ подразумѣвалъ, что столъ его былъ полонъ, и что онъ ни сколько не хлопочетъ о тѣснотѣ; но сообщить это обстоятельство полковнику было совершенно безполезно.
   -- Въ пятницу мы обѣдаемъ у судьи Боджа -- странное имя: Боджъ -- не правда ли? въ субботу я поѣду въ Марбль-Гэдъ, чтобъ присмотрѣть за сѣнокосомъ. Приходи въ понедѣльникъ, Томъ, и я представлю тебя миссамъ и молодымъ людямъ.
   -- Я приведу Клэйва, сказалъ полковникъ Ньюкомъ, нѣсколько смущенный такимъ пріемомъ. Послѣ его болѣзни невѣстка была очень добра къ нему.
   -- Нѣтъ не надо, не води мальчиковъ; въ мальчикахъ нѣтъ толку; они остаются разговаривать внизу и вовсе не нужны дамамъ въ гостиной. Пришли его обѣдать съ дѣтьми въ воскресенье, если хочешь, а самъ поѣзжай со мной въ Марбль-Гэдъ; я покажу тебѣ такой обильный покосъ, что ты ротъ разинетъ. Ты любишь хозяйство?
   -- Я не видалъ своего сына нѣсколько лѣтъ, сказалъ полковникъ: я бы лучше провелъ субботу и воскресенье съ нимъ, если позволишь, а въ другой разъ мы поѣдемъ въ Марбль-Гэдъ вмѣстѣ съ тобой.
   -- Ну, хорошо! Приглашеніе остается приглашеніемъ. Я съ своей стороны не знаю ничего пріятнѣе, какъ выбраться изъ этого проклятаго Сити и нюхать свѣжее сѣно, да любоваться посѣвами, да провѣсти воскресенье спокойно. Честный джентльменъ, соображаясь съ собственной наклонностью къ земледѣлію, полагалъ, что всякой человѣкъ долженъ находить удовольствіе въ подобномъ препровожденіи времени.
   -- Я надѣюсь видѣть тебя зимою въ Ньюкомѣ, говоритъ старшій братъ съ ласковой улыбкой. Не могу тебя позабавить тигриной охотой, но фазановъ найдешь ты въ нашихъ джонгляхъ множество. И онъ очень мило засмѣялся при этой скромной выходкѣ.
   Полковникъ взглянулъ на него съ изумленіемъ.-- Я буду въ Ньюкомѣ прежде зимы; я буду тамъ, если Богу угодно, черезъ нѣсколько дней.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! проговорилъ баронетъ съ величайшимь изумленіемъ. Ты хочешь поглядѣть на колыбель нашего рода? Я полагаю, Ньюкомы жили тамъ еще до Вильгельма-Завоевателя. Во времена нашего дѣда это было только селеніе -- теперь это огромный цвѣтущій городъ, для котораго я надѣюсь... я полагаю, выхлопотать хартію.
   -- Вотъ какъ! сказалъ полковникъ. А я такъ отправляюсь въ Ньюкомъ повидаться съ родней.
   -- Съ родней! Какіе-же у насъ тамъ родные? Мои дѣти, за исключеніемъ Бэрнса... Бэрнсъ, это твой дядя, полковникъ Томасъ Ньюкомъ. Мнѣ очень пріятно, братъ, познакомить тебя съ моимъ старшимъ сыномъ.
   Молодой человѣкъ съ красивыми волосами: томный, блѣдный, одѣтый по законамъ высшаго фэшенъ вошелъ при послѣднихъ словахъ въ комнату и съ улыбкой отвѣчалъ на поклонъ полковника.-- Очень радъ васъ видѣть, повѣрьте, проговорилъ мололой человѣкъ. Нашли вы большія перемѣны въ Лондонѣ, съ-тѣхъ-поръ, какъ его оставили? Теперь самое лучшее время для пріѣзжающихъ: сэзонъ въ самой серединѣ.
   Бѣдный Томасъ Ньюкомъ былъ совершенно смущенъ такимъ страннымъ пріемомъ. Онъ жаждалъ пріязни, а тутъ одинъ родственникъ приглашалъ его обѣдать въ слѣдующій понедѣльникъ, а другой -- стрѣлять фазановъ на святкахъ. Мало того, безбородый юноша оказалх ему покровительство и удостоилъ вопроса о томъ -- нашелъ ли онъ перемѣну въ Лондонѣ.
   -- Не знаю, перемѣнился ли Лондонъ, сказалъ полковникъ, кусая ногти: знаю только одно, что не такимъ я ожидалъ найдти его.
   -- Право, мнѣ кажется, что сегодня также жарко, какъ въ Индіи, замѣтилъ молодой Бэрнсъ Ньюкомъ.
   -- Жарко! сказалъ полковникъ съ усмѣшкой. А мнѣ кажется, всѣмъ вамъ должно быть здѣсь очень холодно.
   -- То же самое говорилъ сэръ Томасъ де Бутсъ, сэръ, замѣчаетъ Барнсъ, повернувшись къ своему отцу. Помните, когда онъ пріѣхалъ изъ Ботбэя? И припоминаю его слова лэди Федерстонъ, въ одну, какъ намъ казалось, очень жаркую ночь: онъ говорилъ, что ему до крайности холодно. Знали вы его въ въ Индіи, полковникъ Ньюкомъ? Его очень любятъ въ конной гвардіи, за то терпѣть не могутъ въ полку.
   Полковникъ Ньюкомъ прошепталъ при этомъ такое желаніе относительно послѣднихъ минутъ жизни сэра Томаса де Бутса, которое -- надѣемся никогда не будетъ исполнено этомъ достойнымъ кавалерійскимъ офицеромъ.
   -- Братъ собирается ѣхать въ Ньюкомъ на будущей недѣли, Бэрнсъ, сказалъ баронетъ, желая сдѣлать разговоръ болѣе занимательнымъ для новоприбывшаго полковника.-- Когда ты вошелъ, онъ только-что говорилъ о своемъ намѣреніи, а я спрашивало., что его туда тянетъ?
   -- Слыхали вы когда нибудь о Сарѣ Масонъ? спросилъ полковникъ.
   -- Я никогда не слыхало, отвѣчалъ баронетъ.
   -- Сара Масонъ? Нѣтъ, клянусь честью, не думаю, чтобы и я когда слышалъ, прибавилъ молодой человѣкъ.
   -- Очень жаль, сказало, полковникъ съ усмѣшкой. Она вамъ приходится сродни: она мнѣ тетка или двоюродная сестра. Я обыкновенно звалъ ее теткой -- она, мой отецъ и мать работали вмѣстѣ на мельницѣ въ Ньюкомѣ.
   -- Припоминаю, припоминаю теперь, вскрикиваетъ баронетъ.-- Мы платимъ ей по сорока фунтовъ въ годъ изъ твоихъ денегъ.... помнишь, брать? Взгляни въ счеты полковника Hьюкома. Я очень хорошо помню это имя. Но я думалъ, что она была твоей нянькой и -- и старой служанкой моего отца.
   -- Да, она была моей нянькой и старой служанкой отца, отвѣчалъ полковникъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ она была двоюродной сестрой моей матери: какъ была счастлива моя мать, имѣя такую служанку, или -- правильнѣе сказать -- какъ была она счастлива, имѣя служанку вообще! Въ цѣломъ свѣтѣ нѣтъ женщины лучше и вѣрнѣе.-- Мистеръ Гобсонъ всегда радовался смущенію своего брата и оставался очень доволенъ, если кто нибудь сбивалъ баронета съ его любимаго конька. "Я увѣренъ", шепнулъ онъ учтиво сэру Брэйану, "что память о бѣдныхъ друзьяхъ и родственникахъ доставитъ вамъ большой кредитъ."
   -- Мнѣ кажется, братъ, ты также могъ бы о ней вспомнить, проворчалъ полковникъ. Лицо его пылало; онъ очень сердился и досадовалъ на черствость сердца сэра Брэйана.
   -- Извини меня, я не вижу въ этомъ нужды, сказалъ сэръ Брэйанъ.-- Я не состою въ родствѣ съ мистриссъ Масонъ, и не помню -- видалъ ли я ее когда-нибудь... Не могу ли я быть чѣмъ-нибудь тебѣ полезенъ, братъ? сдѣлай милость, приказывай и мнѣ, и Бэрнсу: послѣ утреннихъ часовъ въ Сити, онъ всегда къ твоимъ услугамъ. Я пригвожденъ къ этой конторѣ цѣлое утро, а къ Нижнему парламенту цѣлый вечеръ...-- Сію минуту, мистеръ Квильтеръ. Прощай, любезный полковникъ. Какъ тебѣ Индія въ прокъ пошла! какъ ты моложавъ! Вѣрно горячіе вѣтры ничто, сравнительно съ бурями въ парламентѣ.-- (Вполголоса): Гобсонъ, ты справишься объ этомъ -- мм,-- объ этомъ стряпчемъ -- м-мм-м-мм потребуешь сюда въ 12 часовъ насчетъ этого-мм... Очень жаль, что я долженъ проститься -- это такъ тяжело, когда встрѣтишься послѣ столькихъ лѣтъ.
   -- Очень, сказалъ полковникъ. Вспомни и пришли за мной, если когда-нибудь будешь имѣть во мнѣ нужду!
   -- О, разумѣется, сказалъ старшій братъ, и подумалъ, что, врядъ-ли это когда-нибудь случится!
   -- Лэди Анна будетъ также въ восхищеньѣ, когда узнаетъ о твоемъ пріѣздѣ. Поклонись отъ меня Клэйву -- замѣчательно хорошенькій мальчикъ -- прощай! И баронетъ ушелъ, и плѣшивая голова его теперь виднѣлась рядомъ, съ довѣреннымъ, сѣдымъ затылкомъ мистера Квильгера; оба лица ихъ были обращены къ главной книгѣ, огромнаго формата.
   Мистеръ Гобсонъ проводилъ полковника до дверей и дружески пожалъ ему руку, когда тотъ садился въ свой наемный кабріолетъ. Извощикъ спросилъ куда его везти? но бѣдный Ньюкомъ едва ли самъ зналъ -- гдѣ онъ былъ и куда поѣдетъ. "Куда везти! а!-- о!-- ахъ!-- ну, вези меня куда-нибудь прочь отъ этого мѣста"!-- было все, что онъ могъ, сказать, и, вѣроятно, извощикъ подумалъ, что везетъ какого-нибудь обманутаго въ своихъ ожиданіяхъ должника, который тщетно просилъ возобновить свой вексель. Въ сущности, Томасъ Ньюкомъ лишнее трасировалъ въ своихъ маленькихъ счетахъ. Въ банкѣ его братьевъ не было такого баланса расположенія, какое простодушное созданіе ожидало тамъ найдти.
   Когда онъ ушелъ, сэръ Брэйанъ возвратился въ гостиную, гдѣ сидѣлъ молодой Бэрнсъ, прочитывая бумаги.-- Кажется, почтенный дядюшка привезъ изъ Индіи порядочный запасъ кайэнскаго перцу, сэръ? сказалъ онъ своему отцу.
   -- Онъ очень чистосердечный и простой человѣкъ, отвѣчалъ баронетъ; немножко эксцентрикъ, но вѣдь онъ былъ болѣе тридцати лѣтъ въ отлучкъ. Разумѣется, ты зайдешь къ нему завтра поутру. Позаботься, какъ можешь, объ его устройствѣ. Кого пригласить намъ на обѣдъ? Я думаю нѣсколькихъ членовъ дирекціи Ост-индской компаніи. Попроси его, Бэрнсъ, въ пятницу или въ субботу -- нѣтъ: въ субботу я обѣдаю у Спинеровъ. Во всякомъ случаѣ постарайся быть къ нему внимательнѣе.
   -- Не намѣренъ-ли онъ перевезти свою родню въ городъ, сэръ? Я вовсе не желаю встрѣчаться съ мистриссъ Масонъ: какая-нибудь прачка или содержательница харчевни, продолжалъ молодой Бэрнсъ, съ пошлой улыбкой.
   -- Перестань, Бэрнсъ! ты насмѣхаешься надо всѣмъ -- всѣ вы, молодые люди, таковы. Привязанность полковника Ньюкома къ его старой нянькѣ дѣлаетъ ему величайшую честь, замѣтилъ баронетъ, который на этотъ разъ дѣйствительно думалъ то, что говорилъ.
   -- Надѣюсь, маменька не позволитъ этой женщинѣ долѣе оставаться въ Ньюкомѣ. Я увѣренъ, что она была прачкой и въ былые годы катала бѣлье моему дядюшкѣ. Его костюмъ преисполнилъ меня почтительнымъ удивленіемъ. Онъ пренебрегаетъ употребленіемъ штрипокъ и видимо не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о существованіи перчатокъ. Желаю знать -- сожгла-ли бы себя на кострѣ покойная тетушка, если бы онъ умеръ въ Индіи?-- Мистеръ Квильтеръ, вошедшій съ кипою банковыхъ билетовъ, положилъ конецъ этомъ саркастическимъ замѣчаніямъ, и молодой Ньюкомъ, занявшись своимъ дѣломъ (котораго былъ знатокъ), позабылъ о дядѣ, до тѣхъ самыхъ поръ, когда, кончивъ занятія въ Сити, отправился въ клубъ Байса сообщить нѣсколькимъ молодымъ джентльменамъ извѣстіе о ново-прибывшемъ родственникѣ.
   Каждое утро можно было встрѣтить молодаго Бэрнса около Сити, куда онъ отправлялся постоянно, хотя-бы провелъ наканунѣ всю ночь на балѣ или на пріятельской пирушкѣ: обыкновенно онъ шелъ скорымъ и рѣшительнымъ шагомъ, съ щегольскимъ зонтикомъ въ рукѣ. На возвратномъ пути, при переходѣ Чэррингъ-Кросса, маленькіе сапоги Бэрнса медленнѣе скользили по мостовой, голова томно опускалась внизъ, а зонтикъ волочился за своимъ владѣльцемъ по троттоару. (Бэрнсъ наклонялъ голову еще ниже и на лицѣ его появлялась приторно-разочарованная улыбка, когда онъ слегка приподнималъ шляпу и раскланивался съ кѣмъ-нибудь изъ проѣзжавшихъ въ каретахъ). Въ этомъ случаѣ ни одинъ дэнди пэлль-мэлльскаго троттоара не могъ сравняться съ Бэрнсомъ.
   Гевисайдъ -- высокій, молодой офицеръ, старый сэръ Томасъ-де-Бутсъ и извѣстный всему міру Орасъ Фоджи стоятъ у одного изъ клубскихъ оконъ и зѣвая раскрываютъ рты не уже окна. По Сент-джемской улицѣ конюхи въ красныхъ курткахъ ироваживаютъ лошадей. Каретные извощики у биржи угощаются пивомъ. Джентльмены, съ грумами позади, ѣдутъ въ паркъ. Проносятся экипажи знатныхъ дамъ, съ коронами надъ гербами и съ кучерами въ серебристыхъ парикахъ. Провинціалы пристально глядятъ въ клубскія окна. Иностранцы болтаютъ и смѣются, и посматриваютъ на дамъ въ каретахъ, и курятъ, и съ какимъ-то наслажденіемъ плюютъ по сторонамъ. Полицейскій сержантъ идетъ, потупивъ голову, по троттоару. Пять часовъ -- пэлль-мэлльскій полдень.
   -- Вотъ маленькій Ньюкомъ, говоритъ мистеръ Орасъ Фоджи. Онъ и полицейскій всегда появляются въ публикѣ вмѣстѣ.
   -- Чортъ побери этого маленькаго мошенника! говоритъ сэръ Томасъ-де-Бутсъ. Зачѣмъ его, чортъ возьми, пускаютъ въ клубъ? Если-бы я не быль въ Индіи, ужь прокатили бы его на чернякахъ, чортъ возьми! Только сэръ Томасъ употребилъ выраженіе гораздо сильнѣе чортъ возьми: вообще почтенный кавалеристъ выражался очень энергично.
   -- Онъ забавляетъ меня, говоритъ добродушный Чарли Гевисайдъ: онъ такой злобный дьяволенокъ.
   -- Важное дѣло забавлять васъ, замѣчаетъ Фоджи.
   -- Вы не можете, Фоджи, отвѣчаетъ Чарли. Всѣ ваши анекдоты старше моей бабушки. Какъ поживаете, Бэрни? (Входитъ Бэрнсъ Ньюкомъ). Каково идутъ ваши дѣлишки, по три процента, маленькій нищенка? Я бы желалъ, чтобы вы немножко со мной подѣлились: кстати, скажите вашему отцу, что я подамъ за него голосъ, если онъ позволитъ мнѣ трасировать лишки съ моего капитала, -- повѣсьте меня, если не подамъ!
   Бэрнсъ приказываетъ подать себѣ рюмку абсэнту и пьетъ, а Гевисайдъ заключаетъ свои граціозные шутки слѣдующими фразами: послушайте, Бэрни, ваше имя Бэрни и вы -- банкиръ. Вы вѣрно изъ жидовъ, а? хоросо! сколько-зе вы позалуете мнѣ за мою пилюльку?
   -- Ослите въ Нижней палатѣ, Гевисайдъ! говоритъ молодой человѣкъ съ утомленнымъ видомъ (Капитанъ Чарльзъ Гевисайдъ -- членъ законодательнаго правленія и заслужилъ громкую извѣстность во всей палатѣ своими подражаніями ослиному реву, которыя проводятъ его партію въ восторгъ, а противную въ смущеніе). Не ревите здѣсь. Я ненавижу лавочныхъ разговоровъ внѣ лавки.
   -- Чортъ побери эту куклу, ворчитъ сэръ де-Бутсъ, подтягивая свой запряжникъ.
   -- Что говорятъ въ Сити о Русскихъ? спрашиваетъ Орасъ Фоджи, служившій по дипломатической части.-- Отошелъ флотъ отъ Кронштадта, или нѣтъ?
   -- Почемъ я знаю, отвѣчаетъ Бэрнсъ. Развѣ объ этомъ ни чего не сказано въ вечернихъ газетахъ?
   -- Изъ Индіи очень неблагопріятныя вѣсти, генералъ, продолжаетъ Фоджи... вотъ карета лэди Доддингтовь -- какъ она мила!-- Это движеніе Рэнджитъ Синга на Пешэворъ, этотъ флотъ на Ирравади -- все это очень плохо, а Пенгвинъ не способенъ быть генералъ-губернаторомъ Индіи въ трудныя времена.
   -- А Гостлеръ не способенъ быть главнокомандующимъ: такого стараго дурака на свѣтѣ не бывало, -- просто-ханжа и старая баба! замѣчаетъ сэръ Томасъ, который самъ искалъ должности сэра Гостлера.
   -- Вотъ мы никогда не распѣвали псалмовъ сэръ Томасъ! говоритъ мистеръ Бэрнсъ,-- напротивъ! Дѣйствительно сэръ де Бутсъ пѣвалъ въ своей молодости съ герцогомъ Іоркскимь и даже соперничалъ съ Костигэномъ, но былъ побѣжденъ этимъ артистомъ вакханалій.
   Сэръ Томасъ глядитъ на Бэрнса такъ, какъ будто хочетъ спросить: а тебѣ, щенокъ, что за дѣло? Но сэру Томасу необходимо ѣхать въ Индію и, зная силу Ньюкомовъ въ Лиденголльской улицѣ, онъ считаетъ нужнымъ бытъ повѣжливѣе со щенкомъ и еще разъ вымещаетъ досаду на запряжникѣ.
   -- А у меня дядя пріѣхалъ изъ Индіи, право пріѣхалъ, говоритъ Бэрнсъ Ньюкомъ. Оттого-то я такъ и утомленъ сегодня. Отправляюсь покупать ему пару перчатокъ, четырнадцатый номеръ, и отыскивать портнаго, только, разумѣется не такого, который шьетъ на молодыхъ людей. Скорѣй портнаго Фоджи. Я бы взялъ портнаго моего отца, да отецъ шьетъ себѣ платье въ провинціи, въ своемъ городѣ: вы знаете -- онъ хлопочетъ о популярности.
   -- Вашъ дядюшка -- не полковникъ-ли Ньюкомъ, въ Бенгальской кавалеріи? спрашивасть сэръ Томасъ де Бутсъ.
   -- Да. Угодно вамъ повидаться съ нимъ у насъ на обѣдѣ, въ слѣдующую пятницу? И вы, Фоджи, приходите. Вѣдь вы не прочь отъ хорошаго обѣда, пеправда-ли? Не знаете-ли вы чего-нибудь о моемъ дядюшкъ, сэръ Томасъ? Нѣтъ-ли у меня двоюродныхъ братьевъ и сестрицъ между браминами? Можетъ-быть намъ придется краснѣть за него?
   -- Знаете ли что, молодой человѣкъ? Вамъ бы нисколько не повредило, еслибы вы были на него похожи. Конечно онъ человѣкъ странный; его зовутъ Донъ-Кихотомъ въ Индіи... Полагаю, вы читали Донъ-Кихота?
   -- И не слыхивалъ никогда, честное слово! А зачѣмъ вамъ угодно, чтобы я былъ похожъ на него? Покорно васъ благодарю: я вовсе не желаю на него быть похожимъ.
   -- Зачѣмъ? Затѣмъ, что онъ, храбрѣйшій офицеръ на свѣтѣ, проревѣлъ старый солдатъ.-- Затѣмъ, что онъ вовсе не чванится, хотя имѣетъ полное право гордиться собою. Вотъ зачѣмъ, мистеръ Ньюкомъ!
   -- Это вамъ загвоздка, милѣйшій мой Бэрни, замѣчаетъ Чарльзъ Гевисайдъ, въ то время, какъ негодующій генералъ отходитъ прочь, покраснѣвъ отъ гнѣва и ворча себѣ подъ носъ. Бэрни преспокойно допиваетъ остатокъ абсэнта.
   -- Не знаю чего отъ меня хочетъ это старое чучело? говоритъ онъ съ невиннымъ видомъ, уничтоживъ окончательно свой горькій напитокъ. Вѣчно на меня напускается, старый индѣйскій пѣтухъ. За вистомъ заводитъ со мной споръ, а самъ столько же смыслитъ въ игрѣ, какъ старая кукла. Воображаетъ что можетъ давать мнѣ уроки на бильярдѣ, а я на двадцать очковъ дамъ ему пятнадцать впередъ и буду держать пари на его старую голову. Зачѣмъ пускаютъ въ клубъ такихъ господъ? Хотите сыграть въ пикетъ до обѣда, Гевисайдъ?... Эге! посмотрите, вотъ идетъ мой дядюшка съ сыномъ, вотъ этотъ господинъ съ длинными усами и въ короткихъ шароварахъ. Навѣрное отправляются обѣдать въ Ковентъ-Гарденъ, а оттуда въ театръ... Мое почтеніе, Нанкинецъ!
   И достойная пара отправилась въ игорную комнату и засѣла за пикетъ до-тѣхъ-поръ, пока не сѣло солнце и не наступило время обѣда.
   

VII.
Школьные дни мистера Клэйва на исходѣ.

   По счастью нашему доброму полковнику предстояла болѣе радостная встрѣча съ сыномъ, чѣмъ недавнее несчастное свиданіе съ другими ближайшими его родственниками.
   Онъ отпустилъ свой кабріолетъ у Людгэтъ Гиля и пошелъ пѣшкомъ черезъ грустную область Ньюгэта, по грязной мостовой Смитфильда, обратно въ свою старую школу, гдѣ теперь былъ его сынъ; много разъ пробѣгалъ онъ эту дорогу въ лѣта своей юности. Вотъ Систеріанская улица и Красная-корова, та же самая, что въ его молодости; вотъ милый, старый капуцинскій скверъ, съ темнѣющими деревьями и садами, окруженный старинными домами архитектуры прошедшаго столѣтія и дремавшими теперь, подобно инвалидамъ на солнцѣ.
   Проходя черезъ большія сѣни больницы, онъ могъ видѣть это старое готическое зданіе, и какого-нибудь больнаго или двухъ одѣтыхъ въ черное платье и передвигавшихъ ноги по мирному сквэру или проходившихъ отъ одного темнаго свода къ другому. Дома, гдѣ жили пансіонеры школы, находились въ самомъ сквэрѣ, вблизи отъ древнѣйшихъ зданій больницы. Шумныя восклицанія, крики, стукъ скамейками и шкапами, звонкіе голоса или басовые звуки, вылетавшіе изъ ученическихъ оконъ, жизнь, суматоха и веселье составляли странную противоположность съ этими тихими стариками, бродившими взадъ и впередъ подъ древними сводами; борьба ихъ съ жизнью кончилась, ихъ надежды, тревоги и волненія -- все потонуло въ безцвѣтномъ спокойствіи. И вотъ Томасъ Ньюкомъ, достигшій до половины жизни, стоялъ здѣсь между шумливыми мальчиками и дряхлыми старцами и готовъ былъ предаться нравоучительнымъ размышленіямъ, по поводу тѣхъ и другихъ, еслибы сынъ его Клэйвъ, караулившій его отъ мистера Гопкинсона или, скажемъ короче -- изъ дома Гопкея, не сбѣжалъ внизъ по лѣстницѣ, чтобъ поздороваться съ отцомъ. Клэйвъ былъ одѣтъ въ лучшее свое платье; ни одинъ изъ тѣхъ четырехъ-сотъ джентльменовъ не могъ съ нимъ равняться красотой наружности, ни у кого не было лучше портнаго, ни у кого не было чище сапоговъ. Школьные его товарищи, скаля зубы сквозь рѣшетку, завидовали ему, когда онъ уходилъ изъ школы; старшіе ученики дѣлали замѣчанія насчетъ широкаго костюма полковника Ньюкома, на счетъ его длинныхъ усовъ, загорѣлыхъ рукъ, невычищенной шляпы. Полковникъ, уходя, закурилъ сигару, и гигантъ Смитъ, первый молодецъ школы, случайно стоявшій у окна, съ величественнымъ видомъ, не могъ не замѣтить, что полковникъ очень видный мужчина.
   -- Разскажи мнѣ что-нибудь о дядяхъ, Клэйвъ, сказалъ полковникъ, когда они уходили съ Клэйвомъ рука-объ-руку.
   -- Что мнѣ разсказывать, сэръ? спросилъ юноша. Многаго я не знаю объ нихъ.
   -- Ты бывалъ у нихъ, писалъ мнѣ объ нихъ. Ласковы ли они были съ тобою?
   -- О, да! мнѣ кажется, они очень были ласковы. Они всегда трепали меня по щекѣ... Только, знаете-ли, я рѣдко ихъ видаю, когда бываю у нихъ. Мистеръ Ньюкомъ чаще посылаетъ за мной, каждые три мѣсяца раза по два, по три, когда бываетъ въ городѣ, и каждый разъ даетъ мнѣ по соверэну.
   -- А! тебѣ необходимо личное свиданіе, чтобы получить соверэнъ, сказалъ отецъ Клэйва, засмѣявшись.
   Мальчикъ покраснѣлъ.
   -- Да. Передъ отъѣздомъ въ Смитфильдъ, въ субботу вечеромъ я прихожу прощаться съ нимъ въ столовую и онъ даетъ мнѣ деньги. Но говоритъ онъ со мною мало, и меня, знаетѣ-ли, не очень тянетъ въ Брэйанстонъ-сквэръ, развѣ только для того, что ласкаютъ. Разумѣется, это очень важно... меня сажаютъ обѣдать съ дѣтьми... дѣти еще совсѣмъ маленькіе; гувернантка у нихъ такая высокая, такая сердитая -- вѣчно найдетъ за что кричать и браниться. По субботамъ у дядюшки или бываютъ обѣды, или его нѣтъ дома; тогда тетушка даетъ мнѣ десять шиллинговъ и посылаетъ въ театръ, а театръ гораздо веселѣе обѣдовъ. При этомъ мальчикъ опять покраснѣлъ. Когда я былъ помоложе, сказалъ онъ, я обыкновенно стаивалъ на лѣстницѣ и хваталъ съ блюдъ куски послѣ обѣда: теперь отвыкъ. Марія (это моя кузина) обыкновенно отдавала лакомства своей гувернанткѣ. Послушайте, какія прихоти! Она прятала въ карманъ кусочки сахару и грызла ихъ въ классной комнатѣ. Дядя Гобсонъ живетъ не въ такомъ хорошемъ обществѣ, какъ дядя Нмокомъ. Видите-ли, тетушка Гобсонъ -- она очень ласкова и все такое, только я не думаю, чтобы она была, какъ вы говорите, comme il faut.
   -- Почему ты это заключаешь? спрашиваетъ отецъ, котораго очень занимала простодушная болтовня мальчика.-- Въ чемъ же, по твоему, разница?
   -- Я не знаю, какъ и почему, отвѣчалъ мальчикъ, только есть что-то такое, есть какая-то разница. Это не то-что званіе или что-нибудь въ этомъ родѣ, только одни люди -- джентльмены, а другіе -- нѣтъ, однѣ женщины -- лэди, а другія нѣтъ. Вотъ, напримѣръ, Джонсъ, учитель пятаго класса -- всякой видитъ, что онъ джентльменъ, хотя на немъ всегда престарое платье; а вотъ мистеръ Броунъ -- помадитъ себѣ волосы, носитъ перчатки и такое чистое бѣлье, что въ глаза кидается, а все-таки мы его называемъ красивымъ снобомъ! Такъ и тетушка Марія -- она очень красива, очень нарядно одѣта, а ей все чего-то недостаетъ -- на ней, видите-ли, нѣтъ пломбы.
   -- O! на ней пломбы нѣтъ? спрашиваетъ полковникъ, очень развлеченный разсказомъ Клэйва.
   -- Ну, да... я думаю... впрочемъ такъ и быть, продолжалъ мальчикъ:-- я вамъ скажу, что я думаю. Я не хотѣлъ бы насмѣхаться надъ ней, потому-что все-таки она ко мнѣ ласкова; но тетушка Анна, видите-ли, совсѣмъ другое дѣло: все, что она говоритъ -- какъ-то естественнѣй; у нея есть свои смѣшныя стороны, но она какъ-то важнѣй.-- При этомъ мальчикъ снова засмѣялся.-- Знаете-ли, я иногда думаю, что въ сущности старая тетушка Гонимэнъ изъ Брэйтона такая же лэди, какъ тетушка Анна. Право такъ: она не горда, не тщеславна, никогда не говоритъ дурно объ отсутсгвующихъ, дѣлаетъ множество добра бѣднымъ, и, знаете, не кичится надъ ними, не стыдится отдавать домъ въ наймы, не краснѣетъ своей бѣдности, какъ кое-кто изъ нашего семейства.
   -- Мнѣ кажется, мы не хотѣли отзываться о нихъ съ дурной стороны, замѣтилъ полковникъ съ улыбкой.
   -- Конечно! Это сказалось невзначай, продолжалъ Клэйвъ со смѣхомъ. Но когда они заведутъ рѣчь о родѣ Ньюкомовъ и когда этотъ длинный оселъ Бэрнсъ Ньюкомъ начнетъ важничать, я просто готовъ умереть со смѣху. Я какъ-то былъ въ Ньюкомѣ и навѣстилъ старую тетю Сару: она разсказала мнѣ обо всемъ и показала комнату, гдѣ дѣдушка.... вы знаете? И знаете-ли -- я сначала былъ немножко смущенъ, потому-что до-тѣхь-поръ считалъ насъ знатными людьми. И когда я воротился въ школу, гдѣ -- можетъ-быть -- прежде самъ важничалъ и хвалился Ньюкомомъ, я подумалъ, знаете-ли, что меѣ слѣдуетъ разсказать товарищамъ всю правду.
   -- Вотъ это человѣкъ! проговорилъ съ восторгомъ полковникъ: хотя правильнѣй было бы сказать: "вотъ это мальчикъ"! И въ-самомъ-дѣлѣ, сколько мы знаемъ такихъ людей, которые нисколько не заботятся узнать о томъ, кто были ихъ отцы? А сколько еще такихъ, которые умышленно умалчиваютъ передъ нами объ этомъ предметѣ?-- Вотъ это человѣкъ! крикнулъ полковникъ: ты никогда не будешь стыдиться своего отца, Клэйвъ!
   -- Стыдиться моего отца! говорилъ Клэйвъ, поглядывая на полковника и прохаживаясь горделиво, какъ павлинъ.-- Я хотѣлъ сказать.... заговорилъ онъ немного, помолчавъ.
   -- Скажи, что хотѣлъ, подхватилъ отецъ.
   -- Правда-ли это все, что они говорятъ о пэрствѣ, о баронетствѣ, о дядѣ Ньюкомѣ и Ньюкомѣ, котораго сожгли въ Смитфильдѣ, о другомъ Ньюкомѣ, который былъ въ Босвортскомъ сраженіи, и объ этомъ старомъ -- старомъ-Ньюкомѣ, который былъ цирюль.... то-есть, брадобреемъ-хирургомъ Эдуарда-Исповѣдника и убитъ при Гастингсѣ? Боюсь, что это выдумка, а хотѣлось бы мнѣ, чтобъ это была правда.
   -- Мнѣ кажется, всякому человѣку лучше бы было происходить отъ стариннаго и почетнаго рода, замѣтилъ прямодушный полковникъ.-- Если тебѣ пріятно, что твой отецъ -- человѣкъ уважаемый, почему-же не желать тебѣ того-же уваженія къ твоему дѣду и къ твоимъ предкамъ вообще? Но, если мы не могли наслѣдовать знатнаго имени, совершенно отъ насъ зависитъ, дитя мое, оставить по себѣ доброе имя, и, съ Божьей помощью, мы оба достигнемъ этой честолюбивой цѣли.
   Такимъ простымъ разговоромъ старый и молодой джентльмены сократили свой путь до Западнаго квартала города, гдѣ находилось жилище младшаго компаніона фирмы "Братьевъ Ньюкомовъ" -- красивый и просторный домъ на Брэйанстонскомъ сквэрѣ. Полковникъ Ньюкомъ имѣлъ намѣреніе сдѣлать визитъ своей невѣсткѣ. Позвонивъ у двери, гдѣ ему и Клэйву пришлось дожидаться нѣсколько времени, онъ замѣтилъ въ открытыя окна, что въ столовой накрытъ большой столъ и дѣлаются приготовленія къ званому обѣду.
   -- Братъ мнѣ говорилъ, что сегодня онѣ отозванъ къ кому-то на обѣдъ, сказалъ полковникъ.-- Развѣ мистриссъ Ньюкомъ дастъ обѣды, когда его нѣтъ дома?
   -- Она обыкновенно приглашаетъ гостей, отвѣчалъ Клэйвъ. Дядя никого не зоветъ безъ ея согласія.
   Полковникъ смутился. "У него большой обѣдъ, а онъ не приглашаетъ брата, подумалъ Ньюкомъ. Еслибы онъ пріѣхалъ въ Индію со всей своей семьей, онъ могъ бы прожить у меня цѣлый годъ, и я обидѣлся бы, еслибы онъ вздумалъ остановиться гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ".
   Расторопный слуга, въ красномъ камзолѣ, отперъ дверь и, не дожидаясь предварительныхъ вопросовъ, объявилъ: "нѣтъ дома".
   -- Это мой отецъ, Джонъ, сказалъ Клэйвъ: тетушкѣ вѣрно угодно будетъ принять полковника Ньюкома.
   -- Миссисъ нѣтъ дома, повторилъ слуга.-- Миссисъ уѣхала кататься... Не въ эту дверь! обнеси, любезный, съ площадки! закричалъ Джонъ. Послѣднія слова относились къ мальчику изъ кондитерской, съ огромнымъ сахарнымъ храмомъ и съ множествомъ коническихъ свертковъ, заключавшихъ въ себѣ различныя дсссертныя сласти.-- Подумайте, что здѣсь по временамъ бываетъ жарко: какъ бы не сдѣлался ударъ съ вашимъ гувернеромъ.
   И Джонъ заперъ дверь передъ изумленнымъ полковникомъ.
   -- Клянусь честью, они захлопнули дверь подъ самымъ нашимъ носомъ, проговорилъ бѣдный джентльменъ.
   -- Слуга очень занятъ, сэръ. У нихъ большой обѣдъ. Я увѣренъ, что тетушка не отказала бы вамъ, возражалъ Клэйвъ. Она очень добра. Мнѣ кажется, что здѣсь не то, что въ Индіи... А! въ сквэрѣ гуляютъ дѣти: въ голубомъ -- это сестры, а это -- француженка-гувернантка, вотъ эта съ усами и съ желтымъ зонтикомъ. Здравствуйте, Мэри! здравствуйте, Фанни! Вотъ мой отецъ -- вашъ дядюшка.
   -- Mesdemoiselles! Je vous défends de parler à qui que ce soit bots du squar! закричала лэди съ усами и двинулась впередъ, чтобы отозвать своихъ питомицъ.
   Полковникъ обратился къ ней на очень хорошемъ французскомъ языкѣ: -- Я надѣюсь, что вы позволите мнѣ, сказалъ онъ, познакомиться съ моими племянницами и съ ихъ воспитательницею, о которой я такъ много лестнаго слышалъ отъ моего сына.
   -- Гм! сказала mademoiselle Lebrun, припоминая послѣднюю битву съ Клэйвомъ за портретъ, снятый маленькимъ негодяемъ съ ея особы (портретъ былъ съ огромными усами).-- Monsieur, вы очень добры. Но право никогда не рано внушать молодымъ дѣвочкамъ, правила пристойности и retenue, въ такой странъ, гдѣ дѣвицы постоянно забываютъ свое благородное происхожденіе. Я должна присматривать рысьими глазами за этими молодыми особами, иначе -- Богъ знаетъ что съ ними будетъ. Не далѣе какъ вчера, не успѣла я отвернуться и заглянуть въ кногу -- у меня остается очень мало времени для занятія литературой, которую я обожаю -- не успѣла я заглянуть въ книгу, какъ вдругъ слышу крикъ. Оборачиваюсь и что же вижу? mesdemoiselles ваши племянницы изволятъ играть въ криккетъ съ messieurs Смисами, сыновьями доктора Смиса -- de vrais galopins, monsieur!
   Вся эта рѣчь была произнесена съ необычайной быстротою и съ различными движеніями рукъ и зонтика сквозь ограду сквэра, къ немалому удовольствію полковника, на когораю маленькія дѣвочки поглядывали изъ-за рѣшетки.
   -- Хорошо, мои милыя, я приду играть съ вами въ криккетъ, говоритъ добрый джентльменъ, протягивая дѣвочкамъ загорѣлыя руки.
   -- Вы, monsieur, c'est différent -- человѣкъ вашихъ лѣтъ! Кланяйтесь вашему дядюшкѣ, mesdemoiselles! Вы понимаете, monsieur, что я сама должна быть осторожна, разговаривая съ такимъ почтеннымъ человѣкомъ на сквэрѣ. И она опустила свои большіе глаза и сокрыла эти лучезарныя свѣтила отъ полковника.
   Въ это время полковникъ Ньюкомъ, нисколько не заботясь о томъ, какое направленіе приняли глаза миссъ Lebrun, т. е. устремились-ли на его шляпу, или на сапоги, глядѣлъ на своихъ маленькихъ племянницъ съ тѣмъ нѣжнымъ выраженіемъ, которое его лицо всегда принимало, когда онъ обращался къ дѣтямъ.
   -- Слыхали ли вы о вашемъ дядѣ въ Индіи? спросилъ онъ ихъ.
   -- Нѣтъ, говорить Марія.
   -- Да, говоритъ Фанни.-- Ты помнишь, mademoiselle говорила (mademoiselle въ это время дѣлана ручкой по направленію къ раскидной каретѣ, которая приближалась вдоль сквэра) -- ты помнишь, mademoiselle говорила, что если мы будемъ méchantes, насъ пошлютъ къ дядюшкѣ въ Индію. Мнѣ кажется, я бы съ радостью поѣхала туда.
   -- Ахъ ты глупенькая дѣвочка! крикнула Марія.
   -- Да, поѣхала бы, если бы Клэйвъ отправился вмѣстѣ со мною, подтвердила маленькая Фанни.
   -- Посмотрите, madame возвращается съ прогулки! вскрикнула миссъ Lebrun. Полковникъ Ньюкомъ повернулся а въ первый разъ въ жизни былъ осчастливенъ лицезрѣніемъ своей невѣстки.
   Высокая лэди, съ красивыми волосами, въ щегольской шляпкѣ и шубѣ (кто знаетъ -- какія шляпки и шубы носили въ 183... году?) полу-лежала въ раскидной каретѣ; красныя плюшевыя ливреи ея лакеевъ сіяли спереди и сзади экипажа. Маленькая ножка лэди покоилась на передней подушкѣ; на шляпкѣ развѣвались перья; на колѣняхъ лежала книга; на полной груди красовался овальный портретъ какого-то джентльмена. Въ одинъ изъ ея браслетовъ было вправлено изображеніе двухъ дѣтскихъ головокъ съ пунцовыми щечками и золотистыми волосами; кромѣ-того, на ней было множество другихъ браслетовъ, разныхъ цѣпочекъ, подвѣсокъ и бездѣлушекъ. Блестящая ея наружность помрачалась единственно парою грязныхъ перчатокъ; задокъ экипажа былъ заваленъ кучею книгъ, взятыхъ изъ библіотеки и свидѣтельствовавшихъ о литературныхъ вкусахъ лэли. Молодой лакей, въ красныхъ панталонахъ, спрыгнулъ съ запятокъ и разразился громовыми ударами въ дверь дома мистриссъ Ньюкомъ, для возвѣщенія всему сквэру, что его госпожа изволила возвратиться домой. Съ-тѣхъ-поръ, какъ съ форта *** салютовали въ честь генералъ-губернатора, полковникъ Ньюкомъ никогда не слыхалъ подобной канонады.
   Клэйвъ, съ лукавымъ выраженіемъ въ глазахъ, подбѣжалъ къ своей тетушкѣ. Она медленно наклонилась къ нему изъ экипажа. Она любила его.-- Что съ тобой, Клэйвъ! спросила она. Какъ это вы, сэръ, отлучились изъ школы въ пятницу?
   -- Сего дня праздникъ, отвѣчалъ онъ,-- Мой отецъ пріѣхалъ и желаетъ васъ видѣть. Она кивнула головой съ выраженіемъ благосклоннаго изумленія и величаваго удовольствія.-- "Неужели, Клэйвъ"! удостоила она воскликнуть съ такимъ видомъ, который, кажется, говорилъ: "Пусть же онъ подойдетъ и представится мнѣ". Честный джентльменъ выступилъ впередъ, снялъ шляпу, поклонился и остался съ непокрытой головой. Она нѣжно взглянула на него и протянула ему одну изъ пухленькихъ ручекъ въ одной изъ грязныхъ перчатокъ. Можете вы вообразить себѣ неважную баронессу временъ короля Франциска, оказывающею покровительство Баярду? Можете вы представить себѣ горничную горничной королевы Жиневры, удостоившую благосклоннымъ вниманіемъ сира Ланселота?.. Я утверждаю торжественно, что въ мірѣ нѣтъ ничего равнаго добродѣтели Англичанокъ.
   -- Вы только сегодня пріѣхали и захотѣли меня видѣть? Вы очень добры. N'est се pas tjue c'etait bong de Mouseer le Collonel, Madamaseile? Madamaseile Lebrun, le Collonel Newcome, niong frère. (Шопотомъ: "гувернантка моихъ дѣтей и моя пріятельница, женщина въ высшей степени замѣчательная") -- Не правда ли со стороны полковника Ньюкома было очень любезно навѣстить меня? Каково было ваше путешествіе? Проѣзжали вы мимо острова Св. Елены? О, какъ я вамъ завидую: вы видѣли гробницу этого великаго человѣка! Nous parlong de Napolïeong, Madamaseile, dong voter père а été le général favvory.
   -- O Dieul que n'ai je pu le voir, вмѣшивается Mademoiselle. Lui dont parle l'univers, dont mon père m'а si souvent parlé? Но это замѣчаніе проходитъ совершенно незамѣченнымъ ея пріятельницею, которая продолжаетъ:
   -- Клэйвъ, donnez moi voter bras. Это -- мои дочери. Мальчики мои въ школѣ. Я буду такъ рада представить ихъ дядюшкѣ. Этотъ шалунъ никогда бы васъ не увидалъ, еслибъ мы не взяли его съ собой въ Марбльгэдъ, послѣ скарлатины и не вылечили бы его, не такъ ли, Клэйвъ? Мы всѣ его такъ любимъ; а вы не должны ревновать его за привязанность къ теткѣ. Мы чувствуемъ, что знаемъ васъ хорошо по немъ, знаемъ, что и вы насъ знаете, и надѣемся, что вы насъ полюбите, Какъ ты думаешь, Клэйвъ, полюбитъ насъ твой лапа? Или, можетъ быть, вамъ лучше понравится лэди Анна? Да; вы были у нея прежде, разумѣется? Не были? О! это потому, что ея нѣтъ въ городѣ". Опираясь съ нѣжностью на руку Клэйва, въ то время какъ Mademoiselle съ дѣтьми составляли подлѣ нея группу, а Джонъ стоялъ безъ шляпы у растворенной двери, мистриссъ Ньюкомъ лѣниво высказывала выше приведенныя и многознаменательныя замѣчанія полковнику, на порогѣ своего дома, который переступить она его не просила.
   -- Если вы пріѣдете къ намъ нынѣшній вечеръ около десяти часовъ, сказала она потомъ, вы найдете у насъ нѣкоторыхъ людей, не безъ значенія, которые хотятъ почтятъ меня своимъ вечеромъ. Можетъ-быть, они будутъ для васъ интересны, полковникъ Ньюкомь, такъ какъ вы недавно пріѣхали въ Европу. Не то, чтобъ они были люди съ свѣтскимъ значеніемъ, понимается, хотя нѣкоторые изъ нихъ стоятъ въ средѣ знатнѣйшихъ людей Европы; но мое правило таково, что геній есть самое высокое значеніе, а личныя достоинства лучше всякой родословной. Вы слыхали о профессорѣ Боджерсѣ? Графѣ Поскомъ? О. докторѣ Мэк-Гоффотѣ? О мистерѣ Шалу, великомъ ирландскомъ патріотѣ? Наши газеты говорили вамъ о немъ. Всѣ она и нѣкоторые другіе были такъ добры, что обѣщали посѣтить меня вечеромъ. Для иностранца, пріѣзжающаго въ Лондонъ, едва ли можетъ представиться болѣе удобный случай видѣть нѣкоторыхъ изъ нашихъ великихъ знаменитостей ученыхъ и литературныхъ. И кромѣ того вы встрѣтите наше собственное семейство -- не семейство сэра Брэйана, которое -- у котораго есть другое общество и другія забавы -- но мое. Я надѣюсь, что ни мистеръ Ньюкомъ, ни я никогда ихъ не забудемъ. У насъ обѣдаютъ кое-кто изъ друзей и я теперь должна пойдти посовѣтоваться съ мистеромъ Гоббардомъ, моимъ дворецкимъ. Прощайте, пока. Помните, не позже десяти часовъ, потому что мистеръ Ньюкомъ долженъ вставать чѣмъ свѣтъ утромъ и наши собранія рано кончаются. Когда Клэйвъ будетъ немного постарше, я надѣюсь, что мы и его тоже увидимъ. Прощайте! И полковникъ еще разъ награжденъ былъ пожатіемъ перчатки, и лэди съ своей свитой поднялась вверхъ во лѣстницѣ и вошла въ дверь.
   Ей и въ голову не приходило, чтобъ гостепріимство, которое она оказывала своему родственнику, не было самымъ дружескимъ и радушнымъ. Она мечтала, что всѣ ея поступки совершенно справедливы и очень милы. Она приглашала писцовъ своего мужа приходить въ дождь, въ десять часовъ вечера изъ Кентингъ-Тоуна; просила художниковъ приносить свои альбомы съ эскизами изъ Кензингтона, или несчастныхъ піанистовъ тащиться съ нотами изъ Бромптона. Она ихъ награждала улыбкой и чашкой чаю, и воображала, что они совершенно счастливы ея снисходительностью. Если, послѣ двухъ-трехъ такихъ восхитительныхъ вечеровъ, они переставали являться на ея приглашенія, она качала своей бѣлокурой какъ ленъ головкой и печально намекала, что мистеръ А. впадаетъ въ дурной образъ жизни, или опасалась, что мистеръ Б. находитъ исключительно -- умственныя собранія слишкомъ скучными для себя. Иному удивлялась, какъ молодой человѣкъ съ такимъ разсудкомъ можетъ отказываться отъ такого просвѣщеннаго удовольствія?
   

VIII.
Мистрисъ Ньюкомъ дома (маленькое раннее собраніе).

   Чтобы пробиться сквозь эту толпу, всякой человѣкъ -- мужчина или женщина -- долженъ не щадить своихъ плечъ. Посмотрите, съ какимъ рвеніемъ стараются они захватить какъ можно больше мороженаго, шампанскаго, зельцерской воды, холодныхъ пироговъ, или другихъ любимыхъ кусковъ за ужиномъ, съ котораго многіе отправятся съ пустыми желудками.

-----

   Доказательства справедливости сдѣланныхъ выше замѣчаній я покажу въ различныхъ членахъ семейства Ньюкомовъ. Вотъ, напримѣръ, самая ничтожная маленькая женщина, неумная и не красивая въ особенности: встрѣтивши случайно мистера Ньюкома, она приказала ему на себѣ жениться, и онъ повиновался, такъ, точно какъ повиновался ей во всемъ въ жизни, чтобы ей ни вздумалось приказать ему. Повстрѣчавшись съ мистеромъ Ньюкомомъ на порогѣ своего дома, она ему приказываетъ пріѣхать къ ней на вечеръ -- и, хотя онъ тридцать пять лѣтъ не бывалъ на вечерахъ, хотя не спалъ передъ тѣмъ всю ночь, хотя у него нѣтъ выѣзднаго платья, кромѣ того, которое ему выслалъ въ Индію Штульцъ въ 1821 году -- ему ни разу не пришло въ голову ослушаться приказаній мистриссъ Ньюкомъ. Напротивъ: въ пять минутъ одинадцатаго онъ уже у ея дверей; онъ уже успѣлъ принарядиться, къ крайнему изумленію Клэйва, и оставилъ мальчика съ своимъ пріятелемъ и товарищемъ путешествія, мистеромъ Бинни, который только-что пріѣхалъ изъ Портсмута, обѣдалъ съ нимъ и, по предварительному распоряженію, занялъ комнату въ той же гостиницѣ.
   Это штульцовское платье, состояло изъ синяго кафтана съ свѣтлыми пуговицами, обличавшими теперь первородную мѣдь, съ высокимъ бархатнымъ воротникомъ, въ уровень съ капитанскими ушами, съ высокой таліей, обозначенной двумя клапанами и парой высокопосаженныхъ на спинѣ пуговицъ, изъ бѣлаго жилета и краснаго поджилетника; непромокаемые безъ подтяжекъ шаровары довершали костюмъ Томаса Ньюкома, вмѣстѣ съ бѣлой шляпой, въ которой мы видѣли его поутру, и которая была одна изъ двухъ дюжинъ, купленныхъ имъ за нѣсколько лѣтъ съ публичнаго торга въ Борромтоллѣ. Мы нарочно назвали его капитаномъ, когда говорили объ его платьѣ, потомучто онъ былъ въ чинѣ капитана, когда это одѣянье было ему доставлено; привыкнувъ смотрѣть на него какъ на пышный нарядъ, даже спустя двѣнадцать лѣтъ, онъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о томъ, что можно было измѣнить это мнѣніе.
   Докторъ Мэк-Гоффогъ, профессоръ Болжеръ, графъ Поскій, и всѣ львы, бывшіе въ тотъ вечеръ, на réunion у мистриссъ Ньюкомъ, были совершенно помрачены полковникомъ Ньюкомомъ. Честный воинъ, нисколько не заботившійся объ украшеніи своей особы, имѣлъ превосходную брилліантовую булавку, подаренную ему въ 1801 году бѣднымъ Джекомъ Котлеромъ, который былъ убитъ возлѣ него при Ареомѣ; эту драгоцѣнность, хранившуюся нѣсколько тысячъ дней и ночей въ его конторкѣ, полковникъ заткнулъ въ свое жабо, отправляясь на такой, какъ ему казалось, парадный вечеръ къ мистриссъ Ньюкомъ. Блескъ этого камня и сіяющія пуговицы заставили всѣхъ присутствующихъ обратить на полковника свои взоры. Тутъ было нѣсколько паръ усовъ; но одни усы профессора Шнурра, здоровеннаго малаго, только-что бѣжавшаго изъ Шнандау, да усы Максимиліана Траншара, французскаго изгнанника, могли красоваться рядомъ съ усами полковника Ньюкома. Польскіе кафтаны были въ это время такъ обыкновенны въ Лондонѣ, что никто не обращалъ на нихъ вниманіе (за исключеніемъ одного благороднаго члена Мэрильбонской общины и -- однажды въ годъ -- Лорда-Маіора). Общее мнѣніе признавало незнакомца за валлахскаго бояра, котораго прибытіе было только-что возвѣщено въ газетѣ "Morning Post". Мистриссъ Мэйльзъ, которой очаровательныя и постоянныя середы, на Монтэгю-Сквэрѣ, по отзыву нѣкоторыхъ, соперничали съ перемѣнными четвертками мистриссъ Ньюкомъ Брайэнстонъ Сквэра, ущипнула свою дочь Миру, завязавшую многоязычный разговоръ съ г. Шпурромъ, синьоромъ Карабосси, гитаристомъ, и м. Пинье, знаменитымъ французскимъ шахматнымъ игрокомъ, чтобы обратить ея вниманіе на бояра. Мора Мэйльзъ очень бы желала знать немножко по-молдавски, не для того, чтобы вести на этомъ языкѣ разговоръ, но для показанія, что она говорить на немъ. Мистриссъ Мэйльзъ, лишенная тѣхъ превосходствъ, которыми воспитаніе надѣлило ея дочь, глупо улыбнулась и проговорила "Madame Newcome pasici -- votre excellence nouvellement arrivé -- avez vous fait ung bong voyage? Je reèois chez moi mercredi prochaing; Iounurc de vous voir -- Madamaselle Miles ma fille. Тутъ ее смѣнила Мира и излилась быстрымъ потокомъ французской рѣчи, къ нѣкоторому изумленію полковника, который началъ думать, что вѣроятно французскій языкъ сдѣлался обычнымъ языкомъ того образованнаго общества, въ которое онъ дѣлалъ теперь свой первый entrée.
   Мистриссъ Ньюкомъ встала съ своего мѣста у дверей гостиной, чтобы пройдтись по комнатамъ съ Роммономъ-Лоллемъ, зпаменитымъ индѣйскимъ торговцемъ, иначе -- съ его превосходительствомъ Роммономъ-Лоллемъ, иначе -- съ его свѣтлостью Роммономъ-Лоллемъ, главнымъ владѣтелемъ алмазныхъ копей въ Голкондѣ, помѣстившемъ три милліопа съ половиною въ Ост-индскую компанію. Онъ имѣлъ обыкновеніе курить послѣ обѣда свою гуку, когда дамы удалялись изъ-за стола, и въ честь его многіе англійскіе джентльмены занемогли, стараясь соревновать ему въ томъ же занятіи (Его слуги постоянно носили за нимъ двѣ-три гуки.) Самъ мистеръ Ньюкомъ принужденъ былъ слечь въ постель отъ неунимавшейся тошноты, произведенной chillumom, а докторъ Мэк-Гоффогъ, въ надеждѣ наставить его свѣтлость на путь истинной вѣры, курилъ гуку до-тѣхъ-поръ, пока не почернѣлъ не хуже интереснаго индѣйца. И вотъ, повиснувъ на его рукѣ, все также въ грязныхъ перчаткахъ, обмахивая себя вѣеромъ, пока его превосходительство изволилъ кушать бетель изъ серебряной коробочки, показавъ по всѣмъ комнатамъ его самаго, его тюрбанъ, его шаль, его шубу, его налакированные усы, рѣзкія черты его бронзоваго лица и опаловые бѣлки глазъ, -- хозяйка возвратилась на свой постъ, у дверей гостиной.
   Едва его превосходительство замѣтилъ полковника Ньюкома, котораго очень хорошо зналъ, какъ на его свѣтлѣйшемъ лицѣ появилось выраженіе глубочайшаго самоуничиженія. Онъ наклонилъ голову, приставилъ обѣ руки къ глазамъ и почти подползъ къ полковнику съ покорнымъ видомъ, что немало изумило мсстриссъ Мэйльзъ. Но ея изумленіе достигло высшей степени, когда молдавскій магнатъ крикнулъ на чистомъ англійскомъ языкѣ: "Какъ, Роммонъ, и вы здѣсь"?
   Роммонъ, все еще изгибаясь и держа руки передъ глазами, поспѣшно пробормоталъ нѣсколько индусскихъ фразъ, которыя полковникъ Ньюкомъ выслушалъ, крутя усы съ не обыкновенно важнымъ видомъ. Затѣмъ полковникъ быстро отвернулся отъ него и заговорилъ съ мистриссъ Ньюкомъ, которая улыбалась и благодарила его за посѣщеніе-въ первый же день пріѣзда.
   Полковникъ отвѣчалъ:-- "Въ чей же домъ могъ онъ прежде всего пріѣхать, ежели не въ братній?" О, какъ бы желала мистриссъ Ньюкомъ, чтобы ему нашлось мѣсто за обѣдомъ! А мѣсто было: мистеръ Ніэлуни былъ задержанъ въ парламентѣ. Какой бы завязался занимательный разговоръ: индѣйскій принцъ такъ уменъ!
   -- Индѣйскій... что? спрашиваетъ полковникъ. Загорѣлый джентльменъ отошелъ и усѣлся рядомъ съ одной изъ самыхъ хорошенькихъ посѣтительницъ; ея миловидное личико было обращено къ нему; ея бѣлокурые локоны касались его плеча; она слушала его также страстно, какъ Дездемона слушала Отелло.
   Замѣтивъ поведеніе индуса, полковникъ запылалъ гнѣвомъ и закрутилъ усы чуть не до самыхъ глазъ. "Вы, вѣроятно, не скажете, что этотъ человѣкъ самъ себя называетъ принцемъ? Этотъ господинъ не позволитъ себѣ сѣсть въ присутствіи офицера: онъ...
   -- Здравствуйте, мистеръ Гонимэнъ!-- Eh, bong soir, Monsieur, какой вы поздній гость, м. Прессли!-- какъ, Бэресъ! Moжетъ-ли это быть, что вы мнѣ сдѣлали честь и прошли всю дорогу отъ Мэй-Фэра до Мэрильбона? я думала, что свѣтская молодежь никогда не заглядываетъ въ Оксфордскую улицу.-- Полковникъ Ньюкомъ, это вашъ племянникъ.
   -- Какъ вы поживаете, сэръ? спрашиваетъ Бэрнсъ, осматривая костюмъ полковника съ скрытымъ, рѣшительно ничѣмъ не обнаруженнымъ изумленіемъ.-- Вы, вѣроятно, обѣдали здѣсь съ чернымъ принцемъ? Я пришелъ, чтобы пригласить его и дядюшку отобѣдать у насъ, вмѣстѣ съ вами въ середу. Гдѣ же дядюшка, Ma'am?
   -- Вашъ дядя нездоровъ. Онъ выкурилъ одну изъ принцевыхъ гукъ, ему сдѣлалось очень дурно. Какъ здоровье лэди Анны? Лордъ Кью въ Лондонѣ? помогаетъ-ли вашей сестрѣ брайтонскій воздухъ? Я слышала, вашъ двоюродный братъ назначенъ секретаремъ посольства. Здорова ли ваша тетушка, лэди Фанни?
   -- Лэди Фанни чувствуетъ себя такъ хорошо, какъ только можно было ожидать; ребенокъ также совсѣмъ поправился, благодарю васъ, сказалъ Бэрнсъ сухо, и его тетка, всегда упорно любезничавшая съ нимъ, пошла на встрѣчу покой кометѣ.
   -- Не-правда-ли, сэръ, сказалъ Бэрнсъ, обращаясь къ полковнику, очень пріятно видѣть такое семейное согласіе? Тетушка, всякой разъ, какъ я къ ней прихожу, распрашиваетъ меня обо всѣхъ родныхъ, а я каждое утро посылаю человѣка справляться объ ихъ здоровьѣ. Такъ дядя Гобсонъ слегъ въ постель отъ гуки! Я знаю, что въ Марбельгедѣ поднялся чертовскій шумъ, когда я вздумалъ было курить. Вы пожалуете къ намъ въ середу? Не хотите ли встрѣтиться съ кѣмъ-нибудь у насъ? Только не съ нашимъ другомъ Роммономъ, не правда-ли? Какъ дѣвицы толпятся около него! Право, въ Лондонѣ богатый человѣкъ подберетъ ключъ ко всякому замку -- вы понимаете, я говорю не про здѣшній домъ, а про общество, прибавилъ Бэрнсъ довѣрчиво.-- Я видалъ, какъ самыя знатныя старухи толпились около этого господина, и какъ самыя знатныя дѣвицы заглядывались на его разбойничье лицо. Всѣмъ извѣстно, что у него въ Индіи двѣ жены, но, клянусь, я полагаю многія рѣшатся выйдти за него за мужъ для того, чтобы устроить свою судьбу. Все-таки я говорю про дѣвицъ, принадлежащихъ къ обществу.
   -- А развѣ здѣсь не общество? спросилъ полковникъ.
   -- О, разумѣется. Здѣсь очень хорошее общество... но не то... вы понимаете? Честное слово, въ здѣшней гостиной, за исключеніемъ Роммона, не найдется трехъ особъ, которыхъ вы привыкли встрѣчать въ порядочномъ кругу. А что такое Роммонъ въ Индіи, сэръ? Я знаю, что онъ такой же принцъ, какъ я.
   -- Полагаю, что теперь онъ богатъ, сказалъ полковникъ. Начиналъ онъ не совсѣмъ чисто, и о началѣ его богатства ходятъ странные слухи.
   -- Это такъ и должно быть, сказалъ молодой человѣкъ. Разумѣется намъ, какъ дѣловымъ людямъ, нѣтъ до этого никакаго дѣла. Но точно ли онъ такъ разбогатѣлъ? У насъ съ нимъ очень большіе счеты, и, кажется, будутъ еще больше. Мы должны обратиться къ вамъ, какъ къ члену семейства, и просить васъ сообщить намъ все, что вы о немъ знаете. Мой отецъ пригласилъ его въ Ньюкомъ и мы вошли съ нимъ въ дѣла, только не знаю, хорошо-ли сдѣлала? По моему мнѣнію, не хорошо. Но я еще очень молодъ и главный надзоръ за дѣлами лежитъ на обязанности старшихъ.-- Дѣловой юноша пересталъ прикидываться утомленнымъ, пересталъ растягивать слова и говорилъ очень естественно и добродушно, хотя и не безъ легкаго оттѣнка себялюбія. Если бы вы вздумали толковать ему цѣлую недѣлю, онъ все-таки не понялъ бы, -- съ какимъ негодованіемъ и досадой глядѣлъ на него полковникъ. Передъ полковникомъ сидѣлъ юноша -- разсчетливый, какъ самый старый скряга,-- мальчишка, у котораго едва пробилась борода, и который уже погруженъ въ дѣла, какъ Шэйлокъ. "Если онъ такой въ двадцать лѣтъ, каковъ же будетъ въ пятьдесятъ"? проворчалъ полковникъ. "По моему, пусть лучше Клэйвъ умретъ, чѣмъ сдѣлается такимъ бездушнымъ свѣтскимъ человѣкомъ." А между-тѣмъ въ молодомъ человѣкѣ не было недостатка ни въ великодушіи, ни въ правдивости, ни въ услужливости. По его мнѣнію, онъ жилъ добропорядочно, по-крайней-мѣрѣ также добропорядочно, какъ и всѣ окружавшіе его. Вы не полагаете, конечно, что его тревожили какія-либо предчувствія, за исключеніемъ тѣхъ, которыя призывали его въ Сити рано по утру; или -- чтобы ему плохо спалось, если только онъ не черезъ-чуръ захватывалъ ночи въ удовольствіяхъ; или -- чтобы онъ чувствовалъ угрызенія совѣсти въ томъ, что ведетъ разсѣянную жизнь? Напротивъ, онъ былъ убѣжденъ, что ведетъ счастливую и заслуживающую уваженіе жизнь. Онъ имѣлъ свою долю въ дѣлахъ и надѣялся увеличить ее. Со временемъ онъ долженъ жениться на хорошей женщинѣ, съ хорошимъ приданымъ; а пока можетъ наслаждаться пристойно и проводить молодость, какъ ее проводятъ многіе Лондонцы -- не разбрасывая, какъ ни попало, зеренъ наслажденія, подобно многимъ, безразсуднымъ и беззаботнымъ свѣтскимъ юношамъ, а сѣя ихъ красиво и опрятно, въ какомъ-нибудь затишьѣ, гдѣ посѣвъ взойдетъ и можетъ быть сжатъ непримѣтно, безъ суматохи и соблазна. Бэрнсъ Ньюкомъ постоянно ходилъ въ церковь и постоянно переодѣвался къ обѣду. Онъ никогда не заставлялъ дѣловаго человѣка дожидаться денегъ. Онъ никогда не пилъ слишкомъ много, развѣ только съ пріятелями, и то въ хорошей компаніи. Онъ никогда не опаздывалъ къ своей должности, никогда не пренебрегалъ тоалетомъ, какъ бы мало ни спалъ, и какъ-бы ни болѣла у него голова. Словомъ, онъ былъ обѣленъ во всѣхъ отношеніяхъ также тщательно, какъ надгробный памятникъ.
   Въ то время какъ молодой Бэрнсъ и его дядя вели между собой разговоръ, стройный джентльменъ, добродушнаго видя, съ высокимъ лбомъ, или -- употребляя выраженіе его почитательницъ -- "съ благороднымъ челомъ", въ бѣломъ, чистомъ галстухѣ, вглядывался въ полковника Ньюкома сквозь блестящіе очки и выжидалъ удобнаго случая заговорить съ нимъ. Полковникъ замѣтилъ, что на него очень пристально смотрятъ и спросилъ, у Бэрнса, кто этотъ господинъ? Мистеръ Бэрнсъ направилъ свой лорнетъ на очки и сказалъ, "что въ этомъ случаѣ онъ безотвѣтенъ, какъ мертвецъ, и не можетъ назвать по имени двухъ человѣкъ въ комнатѣ." Очки однакожь поклонились лорнету; но лорнетъ этого не замѣтилъ. Очки стали приближаться; мистеръ Ньюкомъ откинулся назадъ съ брюзгливымъ восклицаніемъ: "этотъ никакъ господинъ хочетъ заговорить со мной." Бэрнсъ вовсе не жаловалъ, чтобы всякой народъ и во всякомъ домѣ вступалъ къ нимъ въ разговоръ.
   Но господинъ въ очкахъ, съ выраженіемъ умиленія въ блѣдно-голубыхъ глазахъ и съ улыбкой, отъ которой образовались у него на щекахъ ямочки, подвигался впередъ съ распростертыми руками, однакоже его улыбка и дружественный поклонъ относились къ полковнику. "Такъ ли я слышалъ отъ мистриссъ Мэйльзъ, сэръ? сказалъ онъ.-- Я имѣю честь говорить съ полковникомъ Ньюкомомъ"?
   -- Точно такъ, сэръ, отвѣтилъ полковникъ; причемъ незнакомецъ, сдернувъ съ руки перчатку травянаго цвѣта, проговорилъ -- "Чарльзъ Гонимэнь", и схватилъ своего зятя за руку.-- Мужъ моей бѣдной сестры, благодѣтель мой, отецъ Клэйва! Какъ странны бываютъ встрѣчи на свѣтѣ! Въ какомъ я восторгѣ, что наконецъ увидалъ васъ и познакомился съ вами!
   -- Вы Чарльзъ, вы Чарльзъ? вскрикиваетъ полковникъ. Поистинѣ, я очень радъ пожать вамъ руку, Гонимэнъ! Мы съ Клэйвомъ непремѣнно толкнулись-бы сегодня къ вамъ на квартиру, да были заняты вплоть до самаго обѣда.-- Вы напоминаете мнѣ мою бѣдную Эмму, прибавилъ полковникъ печально. Эмма не была ему хорошей женой: она была женщина легкомысленная, вѣтреная женщина, которая при жизни заставляла полковника проводить много мучительныхъ ночей и безпокойныхъ дней.
   -- Бѣдная, бѣдная Эмма! воскликнулъ ея братъ проводя по глазамъ кембриковый носовой платокъ.-- Въ самыя веселыя минуты, "въ вихрѣ свѣтской толпы", сказалъ онъ, нами овладѣваютъ мысли о прошломъ и образы покинувшихъ земную юдоль возстаютъ передъ нами. Впрочемъ не такими рѣчами слѣдуетъ встрѣчать друзей, только-что ступившихъ на наши берега. Какъ меня радуетъ, что я васъ вижу въ старой Англіні Какъ вы должны были обрадоваться при свиданіи съ Клэйвомъ!
   Гонимэнъ улыбнулся и кивнулъ Бэрнсу головой.
   -- Вы не узнаете меня, сэръ? Я имѣлъ честь видѣть васъ за общественными занятіями въ Сити, явившись въ банкъ, какъ предъявитель отъ лица моего зятя, великодушнаго....
   -- Перестаньте, Гонимэнъ! крикнулъ полковникъ.
   -- Не перестану, любезный полковникъ! отвѣчаетъ мистеръ Гонимэнъ. Я былъ бы очень дурнымъ человѣкомъ и очень неблагодарнымъ братомъ, если бы когда-нибудь забылъ о вашей добротѣ.
   -- Ради Бога, оставьте мою доброту въ покоѣ.
   -- Онъ до-тѣхъ-поръ не оставитъ ее въ покоѣ, пока будетъ возможность ею пользоваться, пробормоталъ сквозь зубы Бэрнсъ, и, повернувшись къ дядѣ: "Прикажете доставить васъ домой, сэръ? Мой кабріолетъ у подъѣзда, и мнѣ будетъ очень пріятно подвезти васъ". Но полковникъ отозвался, что ему нужно еще поговорить съ шуриномъ, и мистеръ Бэрнсъ, очень учтиво поклонившись полковнику, скользнулъ въ двери, мимо какой-то вдовствующей лэди, и молча спустился съ лѣстницы.
   Полковникъ рѣшительно накинулся на Гонимэна, и тотъ долженъ былъ поименовывать ему всѣхъ особъ, бывшихъ на вечерѣ. Сама мистриссъ Ньюкомъ осталась бы совершенно довольна отзывами Гонимэна о ея гостяхъ и о ней самой. Чарльзъ Гонимэнъ такъ отзывался о большей части этихъ господъ, какъ-будто они стояли у него за спиной. Такое собраніе ученыхъ, геніевъ и добродѣтелей должно было привести полковника въ изумленіе и въ умиленіе. "Эта лэди въ красномъ тюрбанѣ, съ прелестными дочерьми, -- вдова знаменитаго судьи Бюджа -- всѣ удивлялись, что онъ не былъ сдѣланъ министромъ юстиціи и пэромъ -- единственнымъ препятствіемъ (какъ я слышалъ по-секрету) было нежеланіе короля сдѣлать пэромъ какого-то Бюджа. Лэди происходитъ изъ скромнаго, даже, можно сказать, простаго званія, но въ настоящее время сдѣлалась знатною, принимаетъ съ необыкновеннымъ радушіемъ въ своемъ изящномъ домѣ на Коннофтъ-Террасъ, и служитъ образцомъ жены и матери. Этотъ юноша, который говоритъ съ ея дочерью, -- молодой адвокатъ, начинающій уже быть извѣстнымъ въ-слѣдствіе его сотрудничества въ главныхъ нашихъ обозрѣніяхъ".
   -- Кто этотъ кавалерійскій офицеръ въ бѣломъ камзолѣ, вотъ этотъ, что говоритъ съ бородатымъ жидкомъ? спросилъ полковникъ.
   -- Хе -- хе! Этотъ кавалерійскій офицеръ -- тоже литературная знаменитость; по профессіи онъ стряпчій. Но онъ оставилъ законъ для музъ, и мнѣ кажется, что за девятью сестрами преимущественно ухаживаютъ господа въ усахъ.
   -- Никогда во всю жизнь не написалъ ни одного стиха, сказалъ полковникъ, засмѣявшись и закрутивъ усы.
   -- Я говорю это потому, что многіе литераторы любятъ это украшеніе. Бородатый еврей, какъ вы его называете, это герръ Лунгенъ, извѣстный игрокъ на гобоѣ. Вотъ эти трое джентльменовъ, одинъ -- мистеръ Сми, членъ королевской академіи (видите тотъ, что безъ бороды), другіе двое, съ длинными бородами -- мистеръ Моизъ и мистеръ Кроперъ. За фортепьяно поетъ, подъ аккомпаниментъ mademoiselle Lebrun, синьоръ Меццокальдо, баритонъ изъ Рима. Профессоръ Кварцъ и баронъ Гаммерштейнъ, извѣстные германскіе геологи, говорятъ въ дверяхъ съ знаменитымъ своимъ собратомъ, сэромъ Робертомъ Кранстономъ. Видите ли вы этого высокаго джентльмена, у котораго манишка засыпана нюхательнымъ табакомъ? Это краснорѣчивый докторъ Мэк-Гоффогъ изъ Эдинбурга; онъ говоритъ съ докторомъ Этторе, который недавно бѣжалъ отъ римской инквизиціи, переодѣвшись прачкой; однако его все таки пытали нѣсколько разъ клещами и желѣзными когтями. Разсказываютъ, что на слѣдующій день его хотѣли сжечь на Большой площади, но, между нами будь сказано, любезный полковникъ, я не очень вѣрю въ эти исторіи о добровольныхъ мученикахъ, перемѣняющихъ вѣроисповѣданіе. Видали ли вы человѣка болѣе веселаго на видъ, какъ профессоръ Шнурръ, который былъ заключенъ въ Шпильбергѣ и ушелъ сначала въ печную трубу, а потомъ въ окно. Если бы онъ промѣшкалъ нѣсколько мѣсяцевъ, не много бы сыскалось оконъ, въ которыя онъ могъ бы уйдти. Этотъ великолѣпный мужчина въ красной фескѣ -- Курбашъ-Паша, -- еще ренегатъ, долженъ я замѣтить съ прискорбіемъ, -- парикмахеръ изъ Марселля, который отправился въ Египетъ и оставилъ щипцы для чалмы. Онъ разговариваетъ съ Пальмеромъ, одномъ изъ даровитѣйшихъ нашихъ молодыхъ поэтовъ. Позвольте мнѣ шепнуть вамъ, что ваша родственница ищетъ -- что называется -- извѣстностей, Недавно я слышалъ объ одной изъ нихъ,-- о человѣкѣ, котораго знавалъ въ былые, лучшіе дни, который быль другомъ моей юности и украшеніемъ оксфордскаго университета, -- о бѣдномъ Онджѣ Бразнозѣ, попавшемъ въ Ньюгэтъ на тринадцатомъ году моей жизни... Это мистеръ Гофоръ, политико-экономъ; а это мистеръ Мэкдоффъ, членъ Гленливэтскаго ученаго общества. Вотъ Коронеръ, изъ Миддльсскса, и знаменитый хирургъ -- сэръ Котлеръ Шарпъ, а эта хорошенькая маленькая дѣвочка, которая смѣется и разговариваетъ съ ними, никто иная, какъ прославленная миссъ Пенниферъ; ея романъ -- "Ральфъ-гробокопатель" надѣлалъ столько шуму, послѣ того, какъ его разбранили въ одномъ "Обозрѣніи".-- Конечно въ этомъ романѣ встрѣчаются превратныя описанія, не вполнѣ безукоризненныя понятія о супружествѣ, но... бѣдная дѣвочка писала свое сочиненіе чуть не въ дѣтской, и вся Англія шумѣла о немъ гораздо прежде, чѣмъ докторъ Пенниферъ, отецъ сочинительницы, узналъ -- кто авторъ этой книги. Самъ докторъ -- вотъ онъ -- дремлетъ въ уголку подлѣ мисъ Роджъ, американской писательницы... Кажется, она объясняетъ ему разницу между правленіемъ метрополіи и колоніи.
   -- Мистриссъ Ньюкомъ, я набрасываю моему зятю легкій очеркъ знаменитостей, столпившихся въ вашемъ салонѣ. Какимъ очаровательнымъ вечеромъ подарили вы насъ сегодня!
   -- Я стараюсь сдѣлать все, что могу, полковникъ! сказала хозяйка. Надѣюсь, что мы видимъ васъ не послѣдній вечеръ, также и Клэива, когда его лѣта -- какъ я говорила сегодня утромъ -- позволятъ ему оцѣнить этотъ родъ удовольствія. За модой я не гонюсь. Вы можете встрѣтить поклоненіе модѣ въ другихъ отрасляхъ нашей фамиліи. Я поклоняюсь только генію и дарованію. И если мнѣ удастся быть орудіемъ -- самымъ скромнымъ орудіемъ -- для встрѣчи даровитыхъ людей между собою, для столкновенія ума съ другимъ умомъ, для слитія разнохарактерныхъ народностей въ дружескій унисонъ, -- мнѣ кажется, что я проживу не совсѣмъ даромъ. Насъ, свѣтскихъ женщинъ, называютъ легкомысленными, полковникъ! Можетъ-быть, нѣкоторыя дѣйствительно таковы; я не говорю, чтобъ даже въ нашемъ собственномъ семействѣ не нашлось такихъ особъ, которыя уважаютъ одно только свѣтское значеніе, и больше ни о чемъ не думаютъ, кромѣ моды и удовольствій; но къ этому, надѣюсь, никогда не будемъ стремиться въ жизни ни я, ни мои дѣти. Мы купцы; мы не ищемъ быть ни чѣмъ больше. Если я могу, поглядѣвъ вокругъ себя, увидать (она махаетъ кругомъ вѣеромъ и указываетъ имъ на свѣтила, сверкающія во всѣхъ концахъ комнаты,) -- увидать, какъ теперь вижу, какого-нибудь Этторе, промѣнявшаго пытку на наше свободное отечество -- какого-нибудь Гаммерштейна и Кварца, миссъ Роджъ, нашу транс-атлантическую сестру (которая, надѣюсь, не упомянетъ объ этомъ салонѣ въ будущихъ своихъ статьяхъ о Европѣ) и миссъ Цемниферъ, въ которой я признаю геніальность, хотя и оплакиваю ея сужденія; если я могу соединить вмѣстѣ путешественниковъ, поэтовъ, живописцевъ, принцевъ, храбрыхъ воиновъ Востока и прочихъ лицъ, замѣчательныхъ по своему краснорѣчію,-- моя смиренная цѣль достигнута, и Марія Ньюкомъ не совсѣмъ безполезно пройдетъ для своего потомства. Не хотите ли вы чего-нибудь покушать? Позвольте вашей сестрѣ сойдти въ столовую, опираясь на вашу доблестную руку". Она окинула взоромъ восхищенное собраніе, въ которомъ Гонимэнъ былъ отодвинуть на второй планъ,-- и, обмахивая себя вѣеромъ, и откинувъ головку, олицетворенная добродѣтель пошла внизъ подъ руку съ полковникомъ.
   Угощенье было нѣсколько скудное. Иностранные артисты гурьбою кинулись внизъ по лѣстницѣ и истребили все мороженое, всѣ кремы и т. д. Тѣмъ, которые пришли позже, достались цыплячьи кисточки, скатерти, облитыя растаявшимъ мороженымъ, рюмки, окрашенныя хересомъ, и разломанные ломтики хлѣба. Полковникъ сказалъ, что онъ никогда не ужинаетъ и отправился вмѣстѣ съ Гонимэномъ домой, -- одинъ, т. е. полковникъ, прямо въ постель, а другой -- хотя мнѣ и прискорбно это сказать -- въ свой клубъ: онъ былъ большой гастрономъ, любилъ морскихъ раковъ, любилъ потолковать за-полночь и закончить день рюмкой чего-нибудь изысканнаго.
   Онъ согласился прійдти завтракать съ полковникомъ, который назначилъ для этого время отъ восьми до девяти часовъ утра. Мистеръ Гонимэнъ согласился прійдти въ девять часовъ.
   Однимъ изъ индійскихъ пріятелей и спутниковъ полковника былъ Джэмсъ Биныи, юный холостякъ, лѣтъ сорока двухъ -- трехъ, который, проведя половину протекшей жизни въ Бенгалѣ, намѣревался провести остальную жизнь въ Европѣ, или въ Британіи, если пребываніе на родинѣ доставитъ ему удовольствіе.
   Набобы, описываемые въ книгахъ и преданіяхъ, не существуютъ больше въ дѣйствительности. Они и не такъ богаты, и не такъ злы, какъ тѣ желчныя чудовища, встрѣчающіяся въ романахъ и комедіяхъ, которые скупаютъ имѣнія разорившихся англійскихъ джентльменовъ, на рупіи, высосанныя съ кровью у раджей, которые курятъ гуку въ публикѣ, а дома остаются съ виновной совѣстью, съ безцѣнными брилліантами и съ больной печенью; у которыхъ -- простолюдинки жены, со свитой черныхъ невольницъ, терпящихъ отъ нихъ горькую участь, и за тѣмъ очень милый сынъ или очень милая дочь, съ добрыми побужденіями, но съ неоконченнымъ воспитаніемъ, сгарающіе желаніемъ исправить жизнь своихъ родителей и свою собственную и вполнѣ стыдящіеся заблужденій старины. Если вы теперь войдете въ домъ индійскаго джентльмена, онъ ужь не скажетъ, "принесите побольше носилокъ", какъ знаменитый набобъ Станстэдскаго парка. Онъ отправляется въ Лиденгольскую улицу въ омнибусѣ и возвращается изъ Сити пѣшкомъ, для моціона. Я знавалъ такихъ, которымъ прислуживала за столомъ горничныя. Я встрѣчался съ индійцами, которые также здоровы и румяны на видъ, какъ любой англійскій сквайръ, никогда не покидавшій родимыхъ полей и быковъ. Лѣтомъ они болѣе не носятъ нанковыхъ куртокъ. Печени у нихъ въ порядкѣ, а что касается до гукъ, я могу поклясться, что изъ нихъ едва ли уцѣлѣли двѣ на всю индійскую братью, и что проживающіе въ Европѣ индійцы столько же заботятся о куреніи изъ этихъ гукъ, сколько ихъ вдовы о сожженіи себя на похоронныхъ кострахъ своихъ супруговъ въ оградѣ Кенсальгринскаго кладбища, около Тибурнскаго квартала, современнаго мѣстопребыванія индійскаго племени. Прежде индійскіе магнаты процвѣтали въ Бэкеръ и Гарлей-стритѣ, еще прежде на Нортлэндской площади, а въ самыя отдаленныя времена на Бедфорскомъ сквэрѣ: теперь всѣ эти мѣста пали съ высоты своего величія, точно также, какъ Агра, Бенаресъ, Лукновъ и столица султана Типпоо.
   Послѣ двадцати-двухъ лѣтняго отсутствія, мистеръ Бинни возвратился въ Лондонъ, на имперіалѣ госпортской почтовой кареты, съ маленькимъ чемоданомъ и шляпнымъ футляромъ, съ розовыми, гладко выбритыми щеками, съ превосходнымъ аппетитомъ, съ запасомъ такого платья, какое носитъ весь свѣтъ, и безъ малѣйшаго призрака чернаго невольника. Онъ взялъ кабріолетъ и отправился въ Клиффордскую улицу, въ гостиницу Нэрота; извощику заплатилъ восемь пенсовъ, и, когда тотъ сталъ ворчать, растолковалъ ему, что Клиффордская улица отстоитъ отъ Бондстрита не болѣе -- какъ на двѣсти ярдовъ, и что -- стало быть -- ему заплатили по пяти шиллинговъ и четыре пенса за милю, полагая таковую только въ шестьсотъ ярдовъ. Онъ спросилъ слугу -- въ которомъ часу обѣдаетъ полковникъ Ньюкомъ, и, найдя, что у него еще цѣлый часъ впереди, отправился высматривать по сосѣдству квартиру, въ которой могъ бы помѣститься спокойнѣе, чѣмъ въ гостиницѣ. Мистеръ Бинни былъ уроженецъ Эдинбурга. Пользуясь маленькимъ пенсіономъ отъ Ост-индской компаніи, Бинни сберегъ кромѣ того половину своего жалованья за всѣ года, которые пробылъ въ Индіи, занимая одну изъ гражданскихъ должностей. Онъ былъ человѣкъ очень начитанный, съ достаточнымъ образованіемъ, очень ловкій, очень здравомыслящій и веселый. Люди тщеславные называли его скрягой, но это была неправда: -- онъ тратилъ достаточно денегъ, какъ выученикъ Давида Юма (которому онъ удивлялся болѣе, нежели кому-либо изъ смертныхъ); люди степенные называли его человѣкомъ опасныхъ правилъ, хотя многіе изъ этихъ степенныхъ людей были гораздо опаснѣе Джемса Бипни.
   Возвратившись въ гостиницу, полковникъ Ньюкомъ нашелъ этого достойнаго джентльмена въ своей комнатѣ; Бинни преспокойно спалъ въ креслахъ; вечерняя газета прилично прикрывала его грубую куртку, а маленькія его ножки покоились на противоположномъ креслѣ. При входѣ полковника, мистеръ Бинни тотчасъ же пробудился.-- Это вы, гуляка! крикнулъ онъ,-- ну, какъ принялъ лондонскій большой свѣтъ индійскаго Адониса? Произвели-ли вы сенсацію, Ньюкомъ, гуляка Томъ? Я помню васъ, волокита изъ волокитъ, когда это платье прибыло въ Калькутту... Это было... Это было въ то время, когда еще лордъ Гастингсъ сатрапствовалъ въ Индіи.
   -- У всякого должно быть порядочное платье, отвѣчалъ полковникъ; я вовсе не щеголь, но заказываю платье у хорошаго портнаго, для того, чтобы уже не заботиться объ этомъ предметѣ. Онъ все еще былъ убѣжденъ, что его одѣяніе очень красиво и прилично.
   -- Бросьте его! впрочемъ я думаю, что вы его никогда не бросите, крикнулъ Бинни.
   -- Старое платье -- старый другъ, старый Бинни! Я не желаю избавляться ни отъ того ни отъ другаго. Долго вы просидѣли съ моимъ сыномъ -- не правда ли, славный малый, Бинни? Надѣюсь, вы удѣлили ему хорошее мѣстечко въ вашемъ сердцѣ.
   -- Видите ли, что значитъ имѣть вѣрнаго друга, полковникъ? Я сидѣлъ вмѣсто васъ или -- правильнѣе сказать -- дожидался васъ: я зналъ, что мнѣ придется говорить съ вами о вашемъ плутягѣ. Если бы я легъ въ постель, вы пришли бы ко мнѣ въ двадцать шестой номеръ и разбудили бы меня посреди самыхъ золотыхъ сновъ. Ну, хорошо, признавайтесь мнѣ безъ утайки. Не влюбились ли вы въ какую-нибудь красавицу при первомъ входѣ въ салонъ вашей сестры и не выбрали ли вы наконецъ мачихи вашему Клэйву?
   -- Не правда ли, славный малый, Джемсъ? спрашиваетъ полковникъ закуривая сигару и садясь къ столу. Лицо его освѣтилось радостью, или -- можетъ-быть -- его освѣтило пламя свѣчи, на которой онъ закурилъ сигару.
   -- Я былъ занятъ, сэръ, снятіемъ нравственной мѣрки съ вашего сына и выкачалъ изъ него все, какъ изъ плутовъ, которые мнѣ попадались на допросъ вовремя моего судейства. Качества его я опредѣляю такъ. Жажда одобренія -- шестнадцать балловъ. Благосклонность -- четырнадцать. Задоръ -- четырнадцать Привязчивость -- два. Любовность еще не совсѣмъ развита, но, полагаю, достигнетъ громадныхъ размѣровъ. Органы воображенія и впечатлительности очень велики; органъ разсчетливости очень слабъ. Изъ него можетъ выйдти или поэтъ, или живописецъ; пожалуй, вы можете записать его въ военную службу; но купецъ изъ него выйдетъ плохой, законникъ нерадивый, а математикъ отвратительный. У него есть и остроуміе, и добросовѣстность... По моему мнѣнію, полковникъ, вашъ плутяга доставитъ вамъ много хлопотъ, или -- лучше сказать -- доставилъ бы, но вы имъ очень гордитесь и думаете, что все, что онъ ни сдѣлаетъ -- совершенство. Онъ растратитъ ваши деньги за васъ, и сдѣлаетъ это очень скоро Онъ кинется въ омутъ очертя голову. Онъ такой же простякъ, какъ его отецъ, а это значитъ, что его оплететъ всякой плутъ. При томъ, мнѣ кажется, что онъ наслѣдовалъ отъ васъ, полковникъ, упорную привычку говорить правду, а это должно помѣшать его успѣхамъ въ свѣтѣ, но съ другой стороны должно предохранить отъ многаго худаго. Словомъ, за него слѣдуетъ крѣпко опасаться, но съ этимъ опасеніемъ связана нѣкоторая надежда и утѣшеніе.
   -- Что вы думаете объ его успѣхахъ въ латинскомъ и греческомъ языкѣ? спрашиваетъ полковникъ. Передъ отъѣздомъ на родину, Ньюкомъ и Бинни составили глубокій планъ и положили, что послѣдній долженъ сдѣлать испытаніе юношѣ въ пріобрѣтенныхъ имъ познаніяхъ,
   -- Хорошо! говоритъ Шотландецъ.-- Я нахожу, что малый столько же знаетъ по-латынѣ и по-гречески, сколько зналъ я самъ, когда мнѣ было восемьнадцать лѣтъ отъ роду.
   -- Любезный Бинни, можетъ ли это быть? Вы самый ученый человѣкъ во всей Индіи.
   -- Послѣднее ровно ничего не доказываетъ. При удивительной системѣ преподаванія въ публичныхъ школахъ, Клэйвъ пріобрѣлъ въ пять лѣтъ столько познанія въ древнихъ языкахъ, сколько, при усердномъ занятіи дома, можно пріобрѣсти въ три мѣсяца. Замѣтьте, я не говорю, чтобы онъ сталь усердно заниматься: вѣрнѣе предположить противное. Но... за сколько?... за двѣсти фунтовъ ежегодной платы, въ теченіе пяти лѣтъ, онъ пріобрѣлъ на двадцать пять гиней знакомства съ классическою литературою, -- стало быть -- весьма достаточно для того, чтобы всю жизнь почтительно дѣлать ссылки на Горація. И чего же вы хотите отъ юноши съ такими предрасположеніями? Я записалъ бы его въ военную службу: для него это будетъ всего лучше, да и платье очень красивое. Ассе segnum! прибавляетъ маленькій шутникъ, деликатно поймавъ своего друга за полу.
   -- У васъ право никто не узнаетъ -- шутили вы, или говорили правду, Бинни? замѣтилъ смущенный полковникъ.
   -- Какъ же вамъ знать, когда я самъ не знаю! отвѣчалъ Шотландецъ. Говоря не шутя, Томъ Ньюкомъ, я думаю, что вашъ сынъ такой прекрасный малый, какихъ я мало встрѣчалъ. Кажется, у него и ума достаточно, и характеръ хорошъ. Лучшей рекомендаціей ему служитъ его наружность: съ его скромностью и съ деньгами, видите ли, которыя онъ наслѣдуетъ отъ отца, онъ долженъ проложить себѣ дорогу, развѣ только чортъ вмѣшается въ это дѣло. Во сколько часовъ у васъ завтракъ? Какое было благополучіе не слыхать сегодня утромъ звона на палубѣ! Намъ бы лучше нанять квартиру, а не выбрасывать деньги за окно этой гостинницы. Надо намъ, какъ-нибудь утромъ, заставить нашего мальчика показать городъ, Томъ. Двадцать пять лѣтъ тому, у меня было не болѣе трехъ дней свободнаго времени для этого осмотра, и я намѣренъ возобновить свои наблюденія завтра, послѣ завтрака.
   Затѣмъ оба друга отправились спать.
   Полковникъ и его пріятель вставали очень рано, подобно многимъ, пріѣзжающимъ изъ той страны, гдѣ оба друга провели столько времени: поэтому они проснулись и одѣлись гораздо раньше, чѣмъ лондонскіе слуги подумали вставать. Единственное существо, зашевелившееся въ домѣ, была служанка гостинницы: она уже мыла полъ и маленькій мистеръ Бинни долженъ былъ перешагнуть черезъ ея ведро. Но какъ ни рано всталъ Бинни, его спутникъ опередилъ его. Бинни нашелъ полковника въ пріемной комнатѣ, убраннаго, какъ говорятъ въ Шотландіи, на парадную ногу и уже курящаго сигару, которую, сказать правду, онъ рѣдко выпускалъ изо рта во всякое время дня.
   Къ пріемной примыкали двѣ спальни, и когда Бинни, веселый и розовый, началъ расшаркиваться,-- Тсъ, сказалъ полковникъ, приложивъ длинный палецъ къ губамъ и подойдя къ нему такъ тихо, какъ привидѣніе.
   -- Это что значитъ, спросилъ маленькій Шотландецъ, отчего вы не надѣли сапогъ?
   -- Клэйвъ спитъ, сказалъ полковникъ съ самымъ безпокойнымъ видомъ.
   -- Очаровательный юноша почиваетъ... точно ли онъ почиваетъ? спросилъ спутникъ. Не могу ли я войдти и полюбоваться на его миловидное личико во время сна, полковникъ.
   -- Можете, если снимите эти проклятые сапоги со скрипомъ отвѣчалъ полковникъ очень важно. Бинни отвернулся, чтобъ скрыть улыбку, пробѣжавшую по его веселому лицу.
   -- Прочитали вы молитву, чтобы Богъ послалъ розовыя сновидѣнія вашему ребенку, Томъ? спросилъ Бинни.
   -- А если бы и такъ, Джемсъ Бинни? сказалъ полковникъ съ тою же важностью. Его желтоватыя щеки покрылись легкимъ румянцомъ.-- А если бы и такъ, я думаю, что этимъ я не причинилъ никому вреда. Девять лѣтъ прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ я видѣлъ Клэйва спящимъ въ его маленькой кровати, а теперь, сэръ, когда вижу его снова взрослымъ и красивымъ и такимъ, какимъ нѣжный отецъ долженъ желать видѣть своего сына, я былъ бы неблагодарнымъ негодяемъ, Джемсъ, если бы не... не сдѣлалъ того, о чемъ вы говорили, и не поблагодарилъ всемогущаго Бora за то, что онъ возвратилъ мнѣ мое дитя.
   Бинни уже не смѣялся болѣе.-- Клянусь Георгомъ, Томъ Ньюкомъ, сказалъ онъ, вы одинъ изъ самыхъ чудныхъ людей. Еслибы всѣ люди были похожи на васъ, давно бы пришелъ конецъ вашей, и моей службѣ: ни плутовъ, ни тѣхъ кто обязанъ ихъ преслѣдовать, не было бы на землѣ. Полковникъ очень удивился увлеченію своего друга, который вообще былъ скупъ на похвалы. И дѣйствительно, для него очень обыкновеннымъ дѣломъ была молитва, о которой говорилъ ему пріятель. Призывать благословеніе Божіе на своего сына было для него также естественно, какъ вставать вмѣстѣ съ солнцемъ и ложиться спать по прошествіи дня. Всѣ его мысли принадлежали ребенку.
   Оба джентльмена провели въ разговорахъ достаточно времени для того, чтобы Клэйвъ успѣлъ одѣться; дядя его прибылъ къ самому завтраку. Полковникъ благословилъ эту трапезу отъ глубины души: для него теперь начиналась жизнь, о которой онъ тосковалъ, о которой молился, и его сынъ, котораго онъ столько лѣтъ лелѣялъ мысленно, улыбался теперь передъ его глазами.
   

IX.
Миссъ Гонимэнъ.

   Въ Брэйтонѣ, Стейнь-Гарденскія гостинницы болѣе всѣхъ привлекаютъ къ себѣ посѣтителей этого "города гостинницъ по преимуществу." Съ фасада у этихъ домовъ прорѣзаны окна со сводами, надъ которыми сдѣланы выступы съ очень оригинальными крытыми галлереями. Съ этихъ галлерей вы можете обозрѣть приливъ и отливъ толпы, когда она взадъ и впередъ стремится по Стейну, и этотъ синій океанъ, по которому, какъ говорятъ, катится Британія, широко раскидываясь на востокъ и на западъ. Цѣпь каменныхъ утесовъ, какъ всякой знаетъ, смѣло сбѣгаеть въ море, которое иногда, въ хорошую погоду, омываетъ ихъ стопы ласковыми струйками, а иногда, во время бури, съ ревомъ и пѣной скачетъ имъ на хребты. Здѣсь, за два пенса, вы можете выйдти къ морю и вымѣрять всю эту обширную площадь, не садясь въ лодку. Вы можете подстеречь солнце, когда оно во всемъ своемъ величіи закатывается за Вортингъ, или освѣщаетъ своими ранними лучами холмы и долины Роттингдина. Вы видите семейство горожанъ, катающееся въ шлюпкахъ съ торговыхъ судовъ. Вы видите сотни морскихъ ваннъ, и ваше игривое воображеніе рисуетъ вамъ красавицъ, плещущихся подъ ихъ бѣлыми наметами. Въ сыпучихъ пескахъ (позвольте, сыпучіе ли это пески, или просто морской берегъ, покрытый булыжникомъ), мальчишки ищутъ морскихъ раковъ, этотъ драгоцѣнный припасъ для вашего завтрака. Завтракъ -- почти неизвѣстная трапеза въ Лондонѣ -- съ жадностью поглощается въ Брэйтонѣ! Вотъ на этихъ судахъ, которые теперь приближаются къ берегу, безсонный морякъ пускался въ открытое море для ловли вкусныхъ мерлановъ, жадныхъ и глупыхъ макрелей и незатѣйливыхъ камбалъ. Слышите звукъ рожка? Это ранняя почтовая карета, отправляющаяся въ Лондонъ. Ваши глаза слѣдятъ за ней и останавливаются на башняхъ, выстроенныхъ возлюбленнымъ Георгомъ. Взгляните на истомленнаго лондонскаго roué, шагающаго по пристани, вдыхающаго въ себя морской воздухъ, и бросающаго украдкой взгляды подъ шляпки хорошенькихъ дѣвушекъ, которыя прохаживаются по берегу передъ уроками! Взгляните на этого желчнаго адвоката, который вырвался на денекъ подышать свѣжимъ морскимъ воздухомъ, передъ тѣмъ, чтобы отправиться завтракать и засѣсть за цѣлый мѣшокъ съ письмами въ Альбіонъ! Взгляните на эту красивую вереницу болтливыхъ пансіонерокъ отъ толстощекой, бѣлокурой дѣвочки, переваливающейся съ ноги на ногу около младшей надзирательницы, до пятнадцати-лѣтней старшей дѣвицы, которая, въ полномъ сознаніи своей красоты, смѣется въ отвѣтъ на строгій выговоръ суровой начальницы миссъ Гриффинъ! Взгляните на Томкинса въ морской курткѣ, съ телескопомъ въ рукахъ; на молодаго Наѳана и молодаго Авраама, которые успѣли изукрасить себя драгоцѣнными каменьями и спорятъ съ солнцемъ въ восточномъ блескѣ; на этого бѣднаго инвалида, котораго провозятъ въ креслахъ; на эту веселую, дородную лэди, выбирающую брайтонскіе кремни, (я въ самомъ дѣлѣ видѣлъ разъ какъ одна лэди купила себѣ кремень), взгляните и на ея дѣтей, дивящихся на гипсовыя статуэтки съ позолоченными волосами, позолоченными палками, въ сапогахъ съ чудовищно-высокими каблуками -- дива искусства, стоющія отъ шести до семи пенсовъ каждое! Брэйтонъ одолженъ своимъ происхожденіемъ Георгу IV, и какъ должны быть благодарны за это покойному королю миріады лондонскихъ обывателей! Одинъ изъ лучшихъ докторовъ нашего города -- добрый, ласковый, веселый докторъ Брэйтонъ. Привѣтъ тебѣ, снабдитель морскими раками и честный предписыватель Соут-даунской баранины! Нѣтъ баранины вкуснѣй брэйтонской; нѣтъ мухъ пріятнѣй брэйтонскихъ; нѣтъ утеса пріятнѣе для прогулки; нѣтъ лавокъ приманчивѣй на взглядъ брэйтонскихъ лавокъ съ разнымъ старьемъ, или овощныхъ лавокъ на брэйтонскомъ рынкѣ. Я воображаю, что живу въ Стейнъ-Гарденской гостинницѣ мистриссъ Гонимэнъ и наслаждаюсь всѣмъ вышепоименованнымъ.
   Если благосклонные читатели понесли когда-нибудь денежныя потери, конечно не такія, которыя оставляютъ человѣка въ голой нуждѣ или подвергаютъ пыткѣ всевозможныхъ физическихъ лишеній,-- они конечно сознаются, что подобное несчастье вовсе не такъ велико, какъ его рисуетъ боязливое воображеніе. Положимъ, что вы помѣстили свои деньги на проценты въ какую-нибудь несчастную спекуляцію;-- вы платите балансъ по вашимъ векселямъ банкиру; созываете вашу семью и говорите ей трогательную рѣчь; вашъ великолѣпный домъ въ Гарлейской улицѣ долженъ быть оставленъ и вы съѣзжаете куда-нибудь въ гостинницу. Какая разница съ тѣми палатами, за которыя вы платили подати, и въ которыхъ столько лѣтъ отличались щегольскимъ гостепріимствомъ!
   Вы съѣзжаете въ гостинницу, говорю я, и находите довольно сносное удобство въ помѣщеніи. Я неувѣренъ въ томъ, чтобы теперь ваша жена не была счастливѣе въ глубинѣ души своей, чѣмъ тогда, въ тѣ счастливые дни, какъ она ихъ называетъ. Здѣсь она будетъ чѣмъ-нибудь -- въ Гарлейской улицѣ она была ничѣмъ, т. е. всякой, записанный въ ея визитную книгу,-- берите всѣ имена сподрядъ,-- всякой былъ точно также порядоченъ, какъ и она. У всѣхъ у нихъ были одинаковые éntrées, накладное серебро, прислуга и т. п., во всѣхъ домахъ цѣлой улицы. У васъ могли быть красивѣе канделябры (и дѣйствительно они производили большой эффектъ за обѣденнымъ столомъ), но за то у мастера Джонса серебряная (или осеребрееая гальваническимъ способомъ) посуда была лучше вашей. Въ одинъ изъ очаровательныхъ вашихъ вечеровъ у вашего подъѣзда было гораздо больше каретъ, чѣмъ у мистриссъ Браунъ (на мои вкусъ нѣтъ изящнѣе выраженія какъ то, когда говорятъ про кого-нибудь: "эти господа видятъ у себя большое каретное общество"); но за то мистриссъ Браунъ, по случаю того, что причитается племянницей какого-то баронета, имѣла первенство надъ вашей дражайшей супругой на многихь обѣдахъ. Вотъ откуда очаровательное негодованіе вашей супруги на британское баронетство и постоянныя ея насмѣшки надъ этимъ званіемъ. Словомъ, и на высотѣ вашего общественнаго благополучія всегда проглядывало скрытое неудовольствіе, и какая-то горечь отравляла источникъ наслажденій, изъ котораго вамъ дозволено было пить.
   Ничего нѣтъ хорошаго (развѣ только у васъ такой вкусъ) ничего нѣтъ хорошаго жить въ такомъ обществѣ, гдѣ вы равны со всѣми и не болѣе. Многіе прилагають стараніе посѣщать среду, гдѣ всѣ выше ихъ и гдѣ -- что бы вы ни дѣлали -- вамъ всегда придется испытывать уничиженія -- (напримѣръ когда маркиза N позабудетъ васъ, и вы не можете воздержаться отъ мысли, что она это сдѣлала нарочно; или когда герцогиня Z пройдетъ мимо васъ въ своихъ брилліантахъ и т. д.) Истинное удовольствіе жизни проводить жизнь между низшими. Будьте первымъ въ вашемъ обществѣ, будьте королевой въ вашемъ кругу. За исключеніемъ очень великихъ людей, остальные люди, особенно утѣшенные судьбою -- тѣ, которые видали, что называется, лучшіе дни, -- тѣ которые понесли потерю. Я похожъ на Цезаря и характеръ у меня преблагородный: ежели я не могу быть первымъ въ Пиккадилѣ, позвольте мнѣ попытаться, не могу ли я задать тону въ Гаттонъ Гарденѣ. Если я не могу первенствовать въ клубѣ Уайта или Трамеллера, позвольте мнѣ предсѣдательствовать въ какомъ-нибудь другомъ собраніи и класть черные шары всякому, кто не окажетъ мнѣ уваженія. Если моя милая дочь Бесси не можетъ выйдти изъ гостиной, пока племянница баронета (ха, ха! племянница баронета, въ самомъ дѣлѣ!) не выйдетъ прежде нея, позвольте намъ посѣщать такое общество, въ которомъ мы можемъ быть первыми, а какъ мы можемъ быть первыми, ежели не изберемъ сообщниковъ ниже насъ. Этого рода удовольствіе можетъ доставить себѣ почти всякой и притомъ же почти даромъ. Дешевенькимъ чаемъ и сухариками можно купить столько же лести и уваженія, сколько иные покупаютъ цѣною тысячи фунтовъ стерлинговъ, растраченныхъ на посуду и обильные припасы, на наемъ слугъ, ставящихъ весь домъ верхъ дномъ, и на ужины отъ Гонтера. Лесть!-- но ваши посѣтители дѣлаютъ для васъ такіе же вечера. Уваженіе!-- но эти же оффиціанты, которые служатъ у васъ за ужиномъ, служили вчера у герцога и, пожалуй, могутъ оказать вамъ еще покровительство. О, безумные расточители! можете купить лесть за два пенса -- и тратите столько денегъ, на угощеніе себѣ равныхъ или высшихъ, и никто не удивляется вамъ!
   Такъ-вотъ, тетушка Гонимэнъ обладала тысячею добродѣтелей; веселая, воздержная, честная, трудолюбивая, благотворительная, добронравная, правдивая, преданная роднымъ, готовая на всякую жертву для тѣхъ, кого любила, она, понеся денежную потерю, тотчасъ же была вознаграждена Фортуною, вознаграждена такими щедротами, которыхъ не можетъ доставить никакое состояніе. Добрая, старая лэди благоговѣла только передъ однимъ словомъ изо всего англійскаго словаря: это слово было "благородная женщина", и старушка умѣла доказать всѣмъ, что званіе благородной женщины было ея званіемъ. Ея дѣдъ съ материнской стороны былъ капитаномъ морской службы; ея отецъ держалъ у себя воспитанниковъ, имѣлъ хорошее мѣсто, сына послалъ въ коллегію, обѣдывалъ у сквайра, издалъ томъ своихъ сочиненій, былъ любимъ въ околоткѣ -- хозяйствомъ у него занималась миссъ Гонимэнъ -- былъ уважаемъ за доброту и славился своимъ гостепріимствомъ. Такъ онъ и умеръ, оставивъ до двухъ тысячъ фунтовъ годоваго дохода двумъ своимъ дѣтямъ, а матери Клэйва ничего, потому-что она огорчила его первымъ своимъ бракомъ (она бѣжала съ прапорщикомъ Кэзи) и дальнѣйшимъ своимъ легкомысленнымъ поведеніемъ. Чарльзъ Гонимэнъ растратилъ свои деньги очень изящно на пріятельскія попойки въ Оксфордѣ и на поѣздку за-границу; кромѣ своихъ, онъ истратилъ еще столько денегъ миссъ Гонимэнъ, сколько добрая сестра разсудила ему дать.
   Она была женщина умная и рѣшительная. Полагая, что въ Брэйтонѣ еще свѣжа память о ея дѣдѣ -- капитанѣ Нокей, и о его храбромъ участіи вмѣстѣ съ графомъ де Грассомъ въ дѣлѣ подъ Лордъ-Роднеемъ, она перевезла свои пожитки въ Брэйтонъ, наняла домъ и пустила верхніе этажи въ наймы.
   Бодрая маленькая старушка привезла съ собою служанку, дочь бывшаго клерка ея отца, которая выучилась грамотѣ и шитью подъ личнымъ надзоромъ миссъ Гонимэнъ, и всю жизнь питала къ ней страстную преданность. Ни у одного индѣйскаго бегума, зарытаго въ золото, ни у одной графини, владѣтельницы замковъ и городскихъ домовъ, не было такой вѣрной наперсницы, какою Анна Гиксъ была для своей госпожи. Подъ командою Анны состояла юная лэди, взятая изъ дома общественнаго призрѣнія: она называла Анну "Мистриссъ Гиксъ, мэмъ!" и преклонялась передъ ней съ такимъ-же благоговѣніемъ, какъ сама Анна передъ миссъ Гонимэнъ. Въ пять часовъ утра лѣтомъ, въ семь зимою (мистриссъ Гонимэнъ, женщина разсчетливая, берегла свѣчи) Анна будила маленькую Салли, и всѣ три вставали. Предоставляю вамъ вообразить, какой шумъ поднимался въ домѣ, если Салли появлялась въ шляпкѣ съ цвѣтами, обнаруживала признаки неповиновенія и легкомыслія, долго ходила за пивомъ, или была уличена въ кокетствѣ съ какимъ-нибудь парнемъ, работникомъ булочника или лавочника. Салли частенько перемѣнялись: миссъ Гонимэнъ называла всѣхъ своихъ молодыхъ служанокъ -- Салли, и въ ея домѣ перевелось значительное число этихъ Салли. Качества временной Салли составляли постоянный и усладительный предметъ разговора между Анною и ея госпожою.
   У немногихъ пріятельницъ, посѣщавшихъ миссъ Гонимэнъ въ ея маленькой гостиной, были свои Салли, и добрыя лэди пріятно проводили цѣлые часы за чаемъ, разбирая отличительныя способности своихъ служанокъ.
   Многія лица, отдававшія въ наемъ брэйтонскія квартиры, были сами нѣкогда служителями -- это были отставные домоправители, мелкіе торговцы, и т. п. Съ подобными людьми Анна держала себя на равной ногѣ и сообщала о нихъ своей госпожѣ всевозможныя новости.
   Она обильно собирала разные анекдоты и разсказы, не очень споспѣшествовавшіе доброй славѣ сосѣдей, и передавала ихъ миссъ Гонимэнъ за чаемъ или за ужиномъ, когда миссъ съ удовольствіемъ садилась за трапезу послѣ дневныхъ трудовъ. Домъ содержала Анна въ примѣрной чистотѣ. Каждая комната была до нельзя выметена, вспрыснута, и осмотрѣна проницательными глазами, отъ которыхъ ничто не укрывалось; занавѣски снимались, тюфяки выбивались и каждая доска постели разбиралась и мылась тотчасъ по выѣздѣ жильца. Что касается похищенія какой-либо пищи или сахару, Салли могла утаивать кусокъ-другой, или упрятать въ ротъ телячью котлетку, снося блюда но лѣстницѣ.-- Это точно могло сдѣлать какія-нибудь Салли -- безразсудныя существа, рожденныя въ домѣ общественнаго призрѣнія, но Аннѣ вы могли довѣрить несчитанное золото и раскупоренную бутылку съ водкой: миссъ Гонимэнъ была увѣрена, что Анна скорѣе отрѣжетъ у себя и проглотитъ кусочекъ носа, чѣмъ утаитъ кусокъ баранины, назначенный жильцу.
   Лучшій бараній супъ во всемъ Брэйтонѣ, лучшія телячьи котлетки, лучшій бараній загривокъ и турецкіе бобы, лучшая свѣжая рыба и самая откормленная птица -- все это было у миссъ Гонимэнъ, а любимцевъ своихъ она угощала лучшимъ рисомъ, который ей присылалъ прямо изъ Индіи одинъ почтенный родственникъ, офицеръ бенгальской арміи. Впрочемъ весьма не многіе удостоивались этихъ знаковъ расположенія миссъ Гонимэнъ. Ежели ея жильцы бывали на митингахъ диссидентовъ, она рѣшительно имѣла о нихъ самое жалкое мнѣніе. Она не желала видѣть іезуитовъ въ своихъ владѣніяхъ. Такимъ образомъ проживала миссъ Гонименъ, уважаемая всѣми друзьями и всѣми торговцами, чувствуя и сама нѣкоторое уваженіе къ своей особѣ, и съ забавнымъ спокойствіемъ духа разсказывая о минувшихъ "несчастьяхъ"; слушая ее, можно было подумать, что приходскій домъ ея отца былъ великолѣпнымъ чертогомъ, а одноконная колясочка (съ фонарями по вечерамъ) -- самымъ роскошнымъ экипажемъ въ свѣтѣ.-- "Но я знаю, что все къ лучшему, Клэйнъ", говорила она племяннику, описывая ему былую роскошь, "и, благодаря Небо, повинуюсь тому жребію, который Господу угодно было послать мнѣ на долю".
   Добрая лэди получила отъ окрестныхъ торговцевъ прозваніе герцогини (Не знаю -- чтобы было съ ней, если бы кто-нибудь назвалъ се торговкой!). Ея мясники, булочники и рыночные продавцы питали къ ней самое глубокое уваженіе. Она сознавала все превосходство своего положенія, но была очень ласкова съ этими низшими существами. Она подружески разговаривала съ ними; она оказывала покровительство мистеру Роджеру, у котораго былъ капиталъ во сто, даже въ двѣсти фунтовъ (не-знаю только -- стерлинговъ-ли?), и который говорилъ: "Помогай Богъ этой старой герцогинѣ! Она изъ фунта телячьихъ котлетъ умѣетъ приготовить столько-же, сколько другой изъ двадцати кусковъ говядины. Но, видите-ли, она -- природная лэди и скорѣе умретъ, нежели задолжаетъ Фардингъ. О, она видала лучшіе дни". Она навѣстила жену торговца колоніальными товарами, когда та была въ интересномъ положеніи, и покорила сердце всей семьи, отвѣдавъ семейной похлебки. Ея рыбакъ (было весело слушать, когда она говорила "мой рыбакъ"), ея рыбакъ продавалъ ей какого-нибудь мерлана съ такимъ почтеніемъ, какъ будто она спрашивала дюжину палтусовъ или морскихъ раковъ. Между всѣмъ этимъ добрымъ народомъ поселилось убѣжденіе, что ея отецъ былъ по-крайней-мѣрѣ епископомъ, а лучше дни, которые она видала, почитались какимъ то неземнымъ благополучіемъ.-- "Я всегда думала, Анна", говорила простодушная женщина, "что люди занимаютъ мѣста въ свѣтѣ по достоинству; а если и теряютъ ихъ случайно, очень, очень легко могутъ занять ихъ снова; ежели благородная женщина не забудетъ своего происхожденія, люди, стоящіе ниже ея, никогда не забудутъ, что она женщина благородная".-- "Никогда, мэмъ, я увѣрена, что они этого не сдѣлаютъ, мэмъ", говоритъ Анна, принимая со стола чайникъ для собственнаго своего употребленія (затѣмъ чайникъ долженъ поступить во владѣніе Салли), а ея госпожа перетираетъ въ это время свою чайную чашку и блюдечко, точно также, какъ перетирала ихъ ея мать нѣсколко десятковъ лѣтъ тому.
   Ежели, въ чемъ я не сомнѣваюсь, нѣкоторые изъ окрестныхъ домовладѣльцевъ и не долюбливали маленькой герцогини за то, что она, по ихъ удостовѣренію, напускала на себя важность, за то имъ приходилось постоянно завидовать ея благосостоянію: на ея окнахъ рѣдко появлялись билетики, тогда-какъ въ сосѣднихъ домахъ они не сходили съ оконъ но цѣлымъ мѣсяцамъ, оставленные на произволъ мухамъ, непогодѣ и пренебрежительнымъ взглядамъ прохожихъ. У миссъ Гонимэнъ были обычные посѣтители, или -- правильнѣе сказать-постоянные друзья. Глухой и старый мистеръ Криклэдъ пріѣзжалъ каждую зиму, въ теченіе четырнадцати лѣтъ, и оставался до-тѣхъ-поръ, пока не кончалась охота -- человѣкъ неоцѣненный, за которымъ хлопотъ было немного: цѣлые дни онъ проводилъ на конѣ, а цѣлыя ночи за вистомъ, въ клубѣ. Миссисъ Бэркгэмъ-Бэркгэмбори-Тонбриджъ-Уэлльсъ, которой отецъ былъ товарищемъ по коллегіи съ мистеромъ Гонимэномъ, пріѣзжала ежегодно въ іюнѣ, для пользованія морскимъ воздухомъ, и проводила у миссъ Гонимэнъ цѣлое лѣто. Кромѣ-того, въ продолженіе многихъ лѣтъ, какъ мы видѣли, проживалъ у миссъ ея племянникъ, и наконецъ къ ней посылали постояльцевъ то брэйтонское духовенство, то старинный ея пріятель, знаменитый лондонскій врачъ Гуднофъ, бывшій воспитаникомъ ея отца, то товарищъ Гуднофа, докторъ Г., который никогда не хотѣлъ принять отъ миссъ Гонимэнъ никакаго вознагражденія, за исключеніемъ коробочки съ рисовымъ порошкомъ, окорока, выкопченнаго, какъ только она одна умѣла коптить, да чашки чая, разъ въ годъ. "Есть-ли человѣкъ счастливѣе этой проклятой старой герцогини", говоритъ мистеръ Гоулеръ, торговецъ углемъ и содержатель сосѣдней гостинницы. "Валило-ли кому-нибудь такое дьявольское счастье, мистриссъ Гоулеръ? Недѣлю тому, я читалъ въ "Соссекскомъ листкѣ" о смерти миссъ Бэркгэмъ-Бэркгэмбори-Тонбриджъ-Уэлльсъ, и подумалъ: "ну, это спица изъ вашего колеса вонъ, старая, маленькая герцогиня! приклеивайте теперь билетики и прикидывайтесь ягненкомъ, безстыжая женщина! И что же? Не продержались у ней билетики три дня, какъ -- поглядите -- вонъ ѣдутъ два экипажа... двѣ дѣвушки, трое дѣтей -- одинъ ребенокъ завернутъ въ шаль -- человѣкъ въ теплой ливреѣ, должно быть -- иностранный уголь -- леди въ атласной шубѣ, и все это къ герцогинѣ... повѣсьте меня, если не къ ней! Разумѣется, ужь наше счастье такое, ужь лучше нашего счастья не придумаешь! Будь я не я, если не приставлю себѣ пистолета ко лбу и не покончу со всѣмъ этимъ, мистриссъ Гоулеръ! Вотъ они къ ней входятъ: трое, четверо, шестеро, восемеро... и человѣкъ. Вѣрно драгоцѣнное здоровье этого ребенка причиной, что его уложили въ корзинку. Поглядите на поѣздъ, я вамъ говорю! На первомъ экипажѣ гербъ должно-быть, экипажъ баронета, не правда-ли?-- надѣюсь, ваша милость находитесь въ совершенномъ здравіи; надѣюсь, сэръ Джонъ скоро самъ пожалуетъ и присоединится къ своему семейству?" Мистеръ Гоулеръ, во время этой рѣчи, отвѣшиваетъ насмѣшливые поклоны изъ окна, на которомъ приклеены билетики. Маленькіе Гоулеры бросаются въ крытую галлерею гостиной для осмотра новопріѣзжихъ.
   "Здѣсь живетъ мистриссъ Гонимэнъ? спрашиваетъ джентльменъ, котораго мистеръ Гоулеръ назвалъ "иностраннымъ углемъ", и подаетъ карточку, на которой, рукою знаменитаго врача Гуднофа, начертаны слова: Мистрисъ Гонимэнъ, 440, Стейнъ-Гарденъ" Намъ нужно пять спаленъ, шесть кроватей и двѣ-три гостиныя. Есть у васъ?"
   -- Угодно вамъ переговорить съ моей госпожей? отвѣчаетъ Анна.
   И если въ самомъ дѣлѣ миссъ Гонимэнъ случайно нашлась въ лицевой гостиной и глядитъ на экипажи, спрашивается -- какой можетъ произойдти отъ этого вредъ? Развѣ не глядитъ Гоулеръ, развѣ не стоитъ народъ у дверей? Развѣ не столпилось на улицѣ съ полдюжины ребятишекъ (они словно выскочили изъ угольной кладовой); развѣ изъ чахлаго садика не глазѣютъ няньки сквозь рѣшетку сквэра?
   -- Не угодно-ли вамъ переговорить съ моей госпожей? спрашиваетъ Анна, отворяетъ дверь въ гостиную, присѣдаетъ и говоритъ:-- Джентльменъ на счетъ комнатъ, мэмъ!
   -- Пять спаленъ, говоритъ джентльменъ, входя, шесть постелей, двѣ-три гостиныя? мы отъ доктора Гуднофа.
   -- Комнаты для васъ, сэръ? спрашиваетъ маленькая герцогиня, поглядывая на высокаго джентльмена.
   -- Для моей лэди, отвѣчаетъ джентльменъ.
   -- Вы бы сняли шляпу! замѣчаетъ герцогиня, указывая одной изъ своихъ ручекъ въ миттэни на пуховую шляпу, которую "иностранный уголь" не позаботился снять.
   Джентльменъ оскаливаетъ зубы и снимаетъ шляпу.
   "Брошу прошенія, ма-амъ, говоритъ онъ.-- Есть у васъ пять спаленъ? и т. д. Докторъ Гуднофъ вылечилъ этого нѣмецкаго слугу отъ какой-то болѣзни, также какъ и его господина, и очень рекомендовалъ мистеру Куну миссъ Гонимэнъ.
   -- У меня такое множество комнатъ... Моя служанка покажетъ вамъ. И герцогиня величаво направляется къ окну, садится въ кресло и продолжаетъ заниматься своей работой.
   Мистеръ Кунъ докладываетъ обо всемъ своей госпожѣ, которая вышла изъ экипажа и пошла осматривать комнаты въ сопровожденіи Анны. Комнаты оказались необыкновенно чистыми и совершенно удобными для семейства лэди. Больной ребенокъ, закутанный въ шаль, былъ внесенъ по лѣстницѣ заботливымъ мистеромъ Куномъ такъ ловко, какъ будто мистеръ Кунъ всю жизнь няньчилъ дѣтей. Улыбающаяся Салли (теперешняя Салли была очень свѣженькая, очень полнощекая и хорошенькая Салли), вынырнула изъ кухни и ввела молодыхъ дѣвицъ, гувернантку и горничныхъ въ назначенныя имъ горницы; старшая изъ дѣвицъ, стройная брюнетка лѣтъ тринадцати, обѣжала всѣ комнаты, осмотрѣла всѣ картины, промчалась взадъ и впередъ по галлереѣ, подошла къ фортепьяно и засмѣялась при его хрипломъ звукѣ (фортепьяно принадлежало бѣдной Эммѣ и было куплено въ семьнадцатый день ея рожденія, за три недѣли до ея побѣга съ прапорщикомъ; ея ноты еще остались на пюпитрѣ; Чарльзъ разыгрывалъ на этомъ фортепьяно разныя мелодіи и миссъ Гонимэнъ считала его прекраснымъ инструментомъ). Потомъ дѣвочка начала цѣловать своего маленькаго больнаго брата, положеннаго на софу, и рѣзвиться, какъ подобало ея возрасту.
   -- О, какое фортепьяно! Отчего оно такое разбитое, какъ голосъ миссъ Квигли?
   -- Милая! замѣчаетъ мама. Больной мальчикъ разражается веселымъ хохотомъ.
   -- Какія смѣшныя картины, мама! Подвиги графа де-Грасса, смерть генерала Вольфа, портретъ какого-то офицера, стараго офицера въ синемъ мундирѣ, какъ дѣдушка, Оксфордская коллегія Мѣднаго лба, какое смѣшное названіе.
   При мысли о Коллегіи Мѣднаго лба {Въ подлинникѣ мѣдный носъ; мы замѣнили его лбомъ, чтобы передать игру словъ. Прим. перев.}, больной мальчикъ снова смѣется.-- Я думаю у нихъ у всѣхъ -- мѣдные лбы, говорить онъ, и самъ хохочетъ надъ своей остротой. Его смѣхъ кончается кашлемъ, и мама достаетъ дорожную корзинку со всякой всячиной, изъ которой вынимаетъ бутылку сиропа съ надписью на сигнатуркѣ: "Мастеру А. Ньюкому. Принимать по чайной ложкѣ при усиленіи кашля".
   -- "О, очаровательное море! синее, свѣжее, вѣчно-свободное"! напѣваетъ дѣвочка, дѣлая при концѣ трель (Полагаю, что морская пѣсня, изъ которой она пропѣла отрывокъ была сочинена именно въ это время).-- Здѣсь пріятнѣе чѣмъ дома: тамъ только видишь несносныя факторіи и трубы! Какъ я люблю доктора Гуднофа за то, что онъ послалъ насъ сюда! Какой пріятный домъ! Въ немъ всѣ счастливы, даже миссъ Квигли счастлива, мама! Какія веселенькія комнаты! Какой хорошенькій ситецъ! какая -- о, какая покойная софа"! И она упала на софу, которая дѣйствительно была роскошна и подарена Чарльзу Гонимэну, при выходѣ его изъ оксфордскаго унцверситета Сибберомъ Рейтомъ Кристъ-Чорчемъ.-- Хозяйка совсѣмъ не похожа на то, какъ ее описывалъ докторъ Гуднофъ, замѣчаетъ мама.-- Онъ говорилъ, что помнить ее хорошенькой маленькой женщиной, въ то время какъ учился у ея отца.
   -- Она съ-тѣхъ-поръ очень выросла! говоритъ дѣвочка. На софѣ раздается смѣхъ: маленькій джентльменъ готовъ смѣяться при первой насмѣшкѣ, даже при намекѣ на насмѣшку, произносимыхъ имъ самимъ, или его семейными и пріятелями. Что касается до доктора Гуднофа, онъ увѣряетъ, что смѣхъ спасаетъ мальчику жизнь.
   -- Она просто горничная, продолжаетъ лэди. Руки у нея прегрубыя; называетъ меня мэмъ... Я совершенно въ ней разочаровалась. И лэди Анна занялась чтеніемъ одного изъ романовъ, которыми, такъ же какъ и другими книжками, рабочими ящиками, удивительными чернильницами, скляночками съ духами, портфелями, стѣнными календарями, футлярами для ножницъ, золотыми станочками для портретовъ и безчисленными дорожными бездѣлюшками, проворный Кунъ завалилъ столы въ одно мгновеніе ока.
   Особа, которую лэди Анна принимала за хозяйку, вошла при послѣднихъ словахъ въ комнату и лэди Анна встала, чтобы принять ее. Маленькій шалунъ на софѣ обнялъ рукою шею сестры и шепнулъ: "Послушай, Этъ, неправда-ли, хорошенькая дѣвочка? Я напишу доктору Гуднофу, какъ она выросла". За этой выходкой послѣдовалъ судорожный смѣхъ, къ крайнему удивленію Анны, которая сказала: "Милый малютка! въ которомъ часу онъ обѣдаетъ, мэмъ"?
   -- Благодарю васъ, мистрисъ Гонимэнъ, въ два часа, говоритъ лэди, кивнувъ головой.-- Въ Лондонѣ у васъ есть однофамилецъ, пасторъ: не родня-ли онъ вамъ?-- При этомъ лэди должна была удивиться въ свою очередь, потому-что стоявшая передъ ней высокая особа вдругъ оскалила зубы, и сказала: "Позвольте, мэмъ, вы говорите о мистерѣ Чарльзѣ? Онъ въ Лондонѣ".
   -- Въ самомъ дѣлѣ!-- о мистерѣ Чарльзѣ?
   -- И вы меня принимаете за миссисъ, мэмъ? Прошу васъ извинить меня, мэмъ! вскрикиваетъ Анна. Больной мальчикъ толкаетъ свою сестру подъ бокъ маленькимъ кулакомъ. Ежели смѣхъ можетъ приносить пользу, -- Salva est res -- паціентъ доктора Гуднофа спасенъ.-- "Мистеръ Чарльзъ -- братъ миссисъ, мэмъ! У меня не было брата, мэмъ, никогда не было брата. Только и есть, что одинъ сынъ -- служитъ въ полиціи, мэмъ -- благодарю васъ! Ахъ, Господи, совсѣмъ было забыла! Съ вашего позволенія, мэмъ, миссисъ приказала вамъ сказать, что, если вы совершенно отдохнули, она придетъ засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе.
   -- О, въ самомъ дѣлѣ? очень сухо проговорила лэди, и Анна удалилась, принявъ эти слова за согласіе на посѣщеніе ея госпожи.
   -- Эта миссъ Гонимэнъ, по-видимому, очень важная особа, продолжаетъ лэди.-- Содержитъ гостиницу, и напускаетъ на себя такую важность.
   -- Мы никогда не видали monsieur de Boigne въ Булони, мама, замѣчаетъ дѣвочка.
   -- Monsieur de Boigne, милая Этель! Monsieur de Boigne очень порядочный человѣкъ. Но... При этихъ словахъ, растворяется дверь, и -- въ чепчикѣ, ощетинившемся лентами, въ своемъ лучшемъ, каштановомъ головномъ уборѣ, въ своемъ лучшемъ, черномъ шелковомъ платьѣ, на которомъ ослѣпительно блестятъ золотые часы, появляется маленькая миссъ Гонимэнъ и съ достоинствомъ присѣдаетъ передъ своей постоялицей.
   Лэди удостоиваетъ ее легкимъ наклоненіемъ головы, которое повторяетъ еще разъ, когда миссъ Гонимэнъ обращается къ ней съ слѣдующими словами:-- "Я очень рада, что вамъ понравились комнаты".
   -- Да, комнаты не дурны, благодарю васъ, говоритъ лэди съ важностью.
   -- Изъ нихъ прекрасный видъ на море! вскрикиваетъ Этель.
   -- Какъ-будто не изо всѣхъ домовъ видъ на море, Этель! Я думаю о цѣнѣ условились? Моимъ слугамъ нужна порядочная столовая... отдѣльная, мадамъ, если вы будете такъ добры. Меньшія мои дѣти обѣдаютъ съ гувернанткой. Старшая моя дочь обѣдаетъ со мною; а для маленькаго обѣдъ долженъ быть готовъ ровно въ два часа. Кажется, до двухъ часовъ не далеко?
   -- Такъ-ли я васъ поняла? замѣтила миссъ Гонимэнъ.
   -- О, я не сомнѣваюсь, что мы поймемъ другъ-друга, ма'амъ! вскрикиваетъ лэди Анна Ньюкомъ (Проницательный читатель безъ сомнѣнія уже угадалъ и привѣтствовалъ присутствіе благородной лэди). Докторъ Гуднофъ сообщилъ о васъ самыя удовлетворительныя свѣдѣнія, даже болѣе удовлетворительныя, нежели... нежели вы предполагаете". Вѣроятно сентенція лэди Анны кончилась-бы не вполнѣ удовлетворительно для миссъ Гонимэнъ, но, остановленная рѣшительнымъ взглядомъ маленькой герцогини, недавняя постоялица удержалась отъ обиднаго заключенія. "Мнѣ очень пріятно, что наконецъ я вижу васъ, и могу объясниться съ вами такъ, чтобы мы поняли другъ-друга, какъ вы говорите. Завтракъ и чай потрудитесь подавать также, какъ обѣдъ. Кромѣ-того, распорядитесь, чтобы каждое утро моему маленькому приносили свѣжаго молока -- ослинаго молока -- докторъ Гуднофъ предписалъ сслиное молоко. Если мнѣ понадобится еще что-нибудь, я передамъ вамъ черезъ этого человѣка, который съ вами говорилъ -- Кунъ, мистеръ Кунъ -- онъ все сдѣлаетъ.
   Въ это мгновеніе полилъ сильный дождь, и маленькая миссъ Гонимэнъ, поглядѣвъ на свою постоялицу, которая преспокойно усѣлась и взяла книгу, -- сказала: "Ваши слуги вынесли всѣ сундуки изъ экипажей, милэди"?
   -- Къ чему этотъ вопросъ, ма'амъ?
   -- Я боюсь, что вамъ прійдется ихъ потревожить и заставить снова укладываться. Я не въ состояніи собирать на столъ... трижды-пять-пятьнадцать... пятьнадцать разъ для семи особъ, не считая моей семьи. Если ваши слуги не въ состояніи ѣсть съ моими, или на моей кухнѣ, они могутъ отправляться, вмѣстѣ со своей госпожой, въ другое мѣсто.-- И чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, ма'амъ, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше! прибавляетъ миссъ Гонимэнъ, дрожа отъ негодованія, садясь въ кресло и оправляя свое шелковое платье.
   -- Знаете вы, кто я? спрашиваетъ лэди Анна, приподнимаясь.
   -- Очень хорошо знаю, ма'амъ!-- А если бы знала прежде, ваша нога не была-бы у меня въ домѣ -- вотъ и все!
   -- Милостивая государыня! вскрикиваетъ лэди. Ея больной ребенокъ, пугливый, нервозный и голодный, начинаетъ также кричать на софѣ.
   -- Было-бы жаль потревожить этого милаго малютку. Милое дитя, я часто о немъ слыхала, и о васъ, миссъ, говоритъ маленькая хозяйка, вставая.-- Я пришлю вамъ чего-нибудь пообѣдать, мой милый, въ память Клэйва. А вы, милэди, будьте такъ добры, поищите другой квартиры: на моемъ огнѣ не будетъ приготовлено ни однаго куска для кого-бы то ни было изъ вашей компаніи. И съ этими словами маленькая, негодующая хозяйка выплыла изъ комнаты.
   -- Боже милосердый! Кто эта женщина? вскрикиваетъ лэди Анна. И никогда въ жизни не была такъ оскорблена.
   -- О, мама, вы сами начали! откровенно замѣчаетъ Этель.-- Замолчи, милый Альфредъ! замолчи, голубчикъ!
   -- О, мама, сама начала! А я такъ голоденъ! Я такъ голоденъ! завывалъ мальчикъ на софѣ, или правильнѣе подъ софой, потому-что онъ уже спустился на полъ и старался сдернуть съ себя ногами шаль, въ которую былъ закутанъ.
   -- Что съ тобой, дитя мое? Что съ тобой, моя душенька? У тебя будетъ обѣдъ. Этель, отдай ей все! Вотъ ключи отъ моего бюро, -- вотъ мои часы, вотъ мои перстни. Отдай ей все! Чудовище! Oua хочетъ уморить моего ребенка. Я не могу уѣхать изъ ея дома въ такой ливень! Дай мнѣ салопъ, зонтикъ -- что нибудь -- я пойду искать квартиры, пойду просить подъ окнами хлѣба, если эта злая женщина мнѣ откажетъ. Кушай бисквиты, мой милый! Выпей немножко сиропу, милый Альфредъ! Онъ очень вкусенъ! поди къ своей старой матери, своей бѣдной, старой матери.
   Альфредъ продолжалъ ревѣть: "Нѣ-ѣтъ, это не вку-усно, это га-а-адко! Не хочу сиропа! Хочу обѣдать"! Мать, которую онъ отталкивалъ ноженками, какъ сумасшедшая бросилась къ сонеткамъ, дернула за всѣ четыре, и побѣжала съ лѣстницы въ гостиную, куда вышла миссъ Гонимэнъ.
   Добрая лэди сначала не знала -- кто были ея постояльцы, но готова была принять ихъ, но рекомендаціи доктора Гуднофа. Только тогда, когда одна изъ нянекъ, обязанная заботиться объ обѣдѣ мистера Альфреда, сообщила миссъ Гонимэнъ имена ея гостей, только тогда узнала миссъ, что пріютила подъ своимъ кровомъ лэди Анну Ньюкомъ, и что хорошенькая дѣвочка была Этель, а больной мальчикъ -- маленькій Альфредъ, котораго Клэйвъ рисовалъ во всевозможныхъ видахъ -- немножко грубовато -- какъ вообще онъ рисовалъ всѣхъ. Тогда она велѣла Салли сбѣгать за цыпленкомъ и посадить его на вертелъ, приготовила хлѣбенный соусъ и сдѣлала такой пуддингъ, какой только она одна умѣла дѣлать. Потомъ одѣлась въ свое лучшее платье, какъ мы уже видѣли, или лучше сказать -- слышали (законы приличія не позволяютъ намъ присутствовать при тоалетѣ миссъ Гонимэнъ и проникать въ его цѣломудренныя тайны); потомъ пошла представляться лэди Аннѣ и не мало была озадачена страннымъ ея пріемомъ; потомъ, какъ было показано выше, вылетѣла изъ гостиной и, найдя, что цыпленокъ уже изжаренъ, а скатерть и подносъ уже приготовлены руками чистоплотной Анны, понесла обѣдъ больному малюткѣ и была встрѣчена на лѣстницѣ полу-умной матерью.
   -- Это... это для моего ребенка? крикнула лэди Анна.
   -- Да, это для вашего ребенка, сказала мистриссъ Гонимэнъ, качая головой.-- Но болѣе никому ничего не достанется изъ моего дома.
   -- Да благословитъ васъ Богъ, да благословитъ васъ Богъ! бла-го-словеніе матери да будетъ надъ вами! проговорила, задыхаясь отъ рыданій, лэди Анна, которая -- надо сознаться -- не отличалась твердостью характера.
   Пріятно было видѣть, какъ мальчикъ управлялся съ кушаньемъ. Этель, которая ничего не рѣзала, кромѣ своихъ пальчиковъ, когда ей попадался въ руки перочинный ножикъ брата или гувернантки, попросила миссъ Гонимэнъ рознятъ цыпленка. Лэди Анна смотрѣла на эту очаровательную сцену, сложивъ руки и проливая токи слезъ.
   -- Отчего вы не сказали намъ, что вы тетушка Клэйва? спросила Этель, протягивая руку. Старая лэди ласково пожала эту ручку и отвѣчала:-- "Оттого, что вы не дали мнѣ времени. А любите вы Клэйва, моя милая?"
   Примиреніе между миссъ Гонимэнъ и ея постоялицей -- было полное. Лэди Анна въ тотъ-же день извела цѣлую десть почтовой бумаги на письмо къ сэру Брэйану; но по обыкновенію опоздала на почту. Вечеромъ мистеръ Кунъ рѣшительно очаровалъ миссъ Гонимэнъ смѣшными разсказами, шутками, нѣмецкомъ выговоромъ и похвалами мистеру Глэйву, какъ онъ его называлъ. Онъ оживилъ весь домъ; дѣлалъ все и за всѣхъ; всегда находился на лицо, когда въ немъ нуждались, и никогда не показывался безъ нужды на глаза. Въ скоромъ времени миссъ Гонимэнъ вынула бутылку знаменитой мадеры, присланной полковникомъ изъ Индіи, и угостила мистера Куна рюмочкой въ собственной своей комнатѣ. Кунъ облизалъ губы и протянулъ рюмку во второй разъ. Плутоватый нѣмецъ зналъ толкъ въ хорошемъ винѣ.
   

X.
Этель и ея родственники.

   Лэди Анна была двадцать четыре часа сряду въ полномъ восторгѣ отъ своего новаго помѣщенія, и отъ всѣхъ и отъ всего, что тамъ находилось. Пріемныя комнаты были прибраны съ величайшимъ вкусомъ; обѣдъ былъ превосходный. Можно ли было найдти гдѣ-нибудь еще такія безподобныя телячьи котлеты, такіе зеленые бобы? "Къ чему намъ имѣть этихъ ненавистныхъ французскихъ поваровъ, милая, съ ихъ возмутительными правилами -- правила всѣхъ французовъ возмутительны -- страшными счетами, которые они намъ представляютъ, съ ихъ самонадеяннымъ видомъ и граціозностью? Я рѣшилась разстаться съ Бринволемъ. Я писала сегодня къ твоему отцу, чтобъ онъ отказалъ Бринволю. Когда онъ намъ даетъ телячьи котлеты? А что можетъ быть лучше ихъ?"
   -- Въ самомъ дѣлѣ котлеты были очень хороши, сказала миссъ Этель, которая кушала баранину пять разъ въ недѣлю во второмъ часу. Я такъ рада, что вы полюбили этотъ домъ, и Клэйва и мистриссъ Гонимэнъ.
   -- Полюбила ее! миленькая старушка. Я чувствую, что она была какъ-будто другомъ всей моей жизни! Я чувствую къ ней неотразимое влеченіе. Какое странное стеченіе обстоятельствъ; надо же было, чтобъ д--ъ Гуднофъ адресовалъ насъ именно въ этотъ домъ! Я писала объ этомъ твоему отцу. Когда подумаешь, что я писала Клэйву въ этотъ самый домъ, и совершенно позабыла имя мистриссъ Гонимэнъ, да еще такое странное имя. Я забываю все, все! Ты знаешь, я забыла, какъ зовутъ мужа тетки твоей Луизы; а когда я крестила у нея ребенка и священникъ спросилъ, "какое ребенку дано имя"?-- я сказала: "право я позабыла". И дѣйствительно это такъ было. Это былъ лондонскій священникъ, только я позабыла какой церкви. Положимъ, что онъ былъ этотъ самый мистеръ Гонимэнъ! Вѣдь это могло быть, ты знаешь: и тогда все это столкновеніе было бы еще смѣшнѣй. Эта высокая, почтенная старушка, съ такой пріятной наружностью, домоправительница -- какъ ея имя?-- кажется неоцѣненная женщина. Я думаю пригласить ее къ намъ жить. Я увѣрена, что она сберегла бы мнѣ Богъ знаетъ сколько денегъ каждую недѣлю; а мистриссъ Троттеръ, я убѣждена, составляетъ у насъ себѣ состояніе. Я напишу къ твоему папа и попрошу у него позволенія пригласить эту особу". Мать Этели постоянно восхищалась своими новыми знакомыми, ихъ слугами и служанками, ихъ лошадьми и ихъ посѣтителями. Она приглашала въ Ньюкомъ гостей, цѣловала ихъ и обнимала въ воскресенье; ничего ужь съ ними не говорила въ понедѣльникъ, и такъ дурно поступала съ ними во вторникъ, что они уѣзжали, не дождавшись середы. У дочери ея было такое множество гувернантокъ -- всѣ любимицы въ первую недѣлю и чудовища впослѣдствіи -- такое множество, что бѣдное дитя не имѣло многихъ познаній, свойственныхъ ея лѣтамъ. Она не умѣла играть на фортепіано; не умѣла говорить по-французски; не умѣла сказать вамъ, когда былъ изобрѣтенъ порохъ, не имѣла ни малѣйшаго понятія о времени норманскаго завоеванія, или о томъ, вертится-ли земля вокругъ солнца или vice versà. Она не знала, сколько графствъ въ Англіи, Шотландіи и Валисѣ, не говоря уже объ Ирландіи; она не знала разницы между географической широтой и долготой. У ней было множество гувернантокъ (различныхъ цѣнъ и достоинствъ); бѣдную Этель сбили съ толку безконечные учителя, и она вообразила себя чудовищной невѣждой. Ей дали разъ книжку въ воскресной школѣ и восьмилѣтнія дѣвочки отвѣчали по ней на такіе вопросы, о которыхъ она ничего не знала. У ней потемнѣло въ глазахъ. Она не могла даже видѣть солнца, игравшаго на бѣлокурыхъ головкахъ и хорошенькихъ личикахъ дѣтей. Розовыя малютки, усердно поднимая рученки, съ крикомъ отвѣчали на эти вопросы, и это показалось ей насмѣшкой. Ей казалось, что она читаетъ въ книжкѣ: "О, Этель, невѣжда, невѣжда, невѣжда!" Она ѣхала домой молча въ своей каретѣ и бросилась на постель, заливаясь слезами. Надмѣнной по природѣ дѣвочкѣ, съ живымъ, смѣлымъ и повелительнымъ характеромъ, это посѣщеніе приходской школы дало урокъ, гораздо полезнѣе всѣхъ возможныхъ уроковъ ариѳметики и географія. Клэйвъ разсказывалъ мнѣ о случившейся съ ней въ ранней молодости исторіи, которая, пожалуй, можетъ примѣниться и къ нѣкоторымъ другимъ юнымъ аристократкамъ. Она имѣла обыкновеніе гулять съ другими избранными дѣвицами и молодыми людьми, съ ихъ нянюшками и гувернантками, въ одномъ исключительномъ участкѣ земли, отгороженномъ отъ Гайдъ-парка рѣшеткой, отъ которой нѣкоторыя красавицы, обитающія въ сосѣдствѣ Ансли-гауза, имѣютъ ключъ. Въ этомъ-то саду, когда ей было лѣтъ девять или около того, Этель подружилась съ лордомъ Геркулесомъ О'Ріаномъ -- сыномъ маркиза Беллишенонскаго. Лордъ Геркулесъ былъ годомъ моложе миссъ Эгели Ньюкомъ, что можетъ служить порукой въ страсти, возникшей между молодыми людьми.
   Однажды сэръ Брэйанъ Ньюкомъ объявилъ свое намѣреніе ѣхать въ то же утро въ Ньюкомъ и взять съ собой все семейство, въ томъ числѣ, разумѣется, и Этель. Она была неутѣшна. "Что будетъ дѣлать лордъ Геркулесъ, когда увидитъ, что я уѣхала?" спросила она няню. Няня, желая ее утѣшить, говоритъ: "можетъ-быть, его милость не узнаетъ этого".-- "Узнаетъ" говорить миссъ Этель,-- "онъ прочтетъ объ этомъ въ газетахъ". Милордъ Геркулесъ, должно -- быть, задушилъ эту дѣтскую страсть въ колыбели; онъ давно уже женатъ на Изабеллѣ, единственной дочери -- Грэнса, Эск., изъ Дрэйтонъ Виндзора, одного изъ поклонниковъ большой пивоварни Фокера и К°.
   Когда Этели было тринадцать лѣтъ, она такъ была высока ростомъ, что превышала своихъ подругъ цѣлой головой, если не больше, и на столько же, можетъ-быть, въ нравственномъ отношеніи чувствовала себя высокой для ихъ общества. "Не могу себѣ вообразить", думала она, "что я одѣваю куклу, какъ Лило Путлэндъ, или хожу въ фартучкѣ, какъ Люси Токеръ"! Она не могла съ ними гулять: ей казалось, что всѣ ея пугаются; ни танцовать съ ними въ академіи, ни слушать Goars de Littérature universelle et de science compréhensive, у моднаго профессора -- самыя маленькія дѣвочки опережали ее въ классѣ. Она запуталась во множествѣ предметовъ, которые ей задавали учить. На дѣтскихъ вечерахъ для особъ ея пола, когда, подъ надзоромъ почтенныхъ наставницъ, дѣвочки собирались къ шести-часовому чаю, танцовать, играть въ шарады и т. д. Этель не присоединялась ни къ дѣтямъ своихъ лѣтъ, ни къ учителямъ, сидѣвшимъ особо въ этихъ собраніяхъ, сообщая другъ-другу свои маленькія неудовольствія; но Этель возилась съ маленькими дѣтьми -- съ розовыми попрыгунчиками -- и сажала ихъ къ себѣ на колѣни и разсказывала имъ тысячи исторій. Дѣти ее обожали и любили, какъ мать, потому-что такою показывала себя добродушная дѣвочка въ отношеніи къ нимъ; но дома она была свирѣпа и невыносима, вела съ гувернантками войну и одолѣвала ихъ всѣхъ одну за другой. Я долженъ нарушить свое обѣщаніе и описать дѣтство многихъ лицъ, которыя примутъ участіе въ этой исторіи. Не всегда знаетъ писатель, куда божественная муза увлечетъ его. Но вы можете быть увѣрены только въ томъ, что она непреклонна какъ истина. Мы должны разсказывать свою повѣсть такъ, какъ она намъ сообщаетъ ее, и идти впередъ, или повернуть въ сторону, какъ она велитъ.
   Здѣсь она приказываетъ, чтобъ мы говорили о другихъ членахъ этого семейства, исторію котораго мы заносимъ въ лѣтопись, и мы должны сказать слово относительно графа Кью, главы того благороднаго дома, изъ котораго сэръ Брэйанъ Ньюкомъ взялъ себѣ жену.
   Когда мы читаемъ въ волшебныхъ сказкахъ, какъ жили-были король съ королевой, построила себѣ желѣзный дворецъ, защищенный рвами и безчисленными часовыми, въ который они помѣстили свое любимое, единственное дитя, королевича или королевну, которыхъ рожденье несказанно обрадовало ихъ послѣ многихъ лѣтъ супружества, и которыхъ крестины были прерваны брюзгливымъ нравомъ всѣмъ извѣстной старой волшебницы, которая всегда является, не смотря на то, что ее никто не зоветъ на церемонію; когда королевичъ Миловидъ заключенъ въ желѣзной башнѣ, его снабжаютъ самой здоровой пищей, самыми назидательными для воспитанія сочиненіями, и самымъ почтеннымъ старичкомъ -- наставникомъ, который его учитъ и воспитываетъ, мы знаемъ, по порядку вещей, что стальные засовы и мѣдные запоры сдѣлаются безполезными, старичокъ-наставникъ погрузится въ глубокій сонъ, а черезъ рвы и подъемные мосты перейдутъ заклятые враги королевича, или самъ молодой повѣса перепорхнетъ черезъ нихъ, рѣшившись перехитрить блюстителей и увидать злобный свѣтъ. Старый король съ королевой всегда приходятъ и находятъ, что комнаты пусты, недостойный наслѣдникъ -- очевидно скрылся, привратники и часовые пьяны, старикъ-наставникъ спитъ; они рвутъ на себѣ въ отчаяніи почтенные парики свои, они спихиваютъ дворецкаго съ лѣстницы, выталкиваютъ за двери дуэнью, этого стараго, беззубаго дракона. Ничто не устоитъ противъ опредѣленія. Королевна убѣжитъ въ окно по веревочной лѣстницѣ; королевичъ уйдетъ отыскивать удовольствій и вести разгульную жизнь въ назначенный срокъ. Сколько нашихъ англійскихъ юношей, взлелѣянныхъ дома своими нѣжными папеньками и маменьками, закладываются камнями въ неприступныхъ замкахъ, съ наставникомъ и библіотекой, охраняются кордонами и часовыми, проповѣдниками, старыми тетушками, старухами, живущими внъ свѣта, и не смотря на то, увертываются отъ всѣхъ этихъ охранителей и удивляютъ свѣтъ сооею расточительностью и проказами. Что за дикой человѣкъ былъ этотъ принцъ Гарри, сынъ суроваго властителя, лишившаго Ричарда II короны, -- юноша, который отнималъ кошельки въ Гадсгиллѣ, посѣщалъ таверны съ полковникомъ Фальстафомъ, и еще съ худшимъ обществомъ, и оскорблялъ слухъ судей. Но общество не смотрѣло слишкомъ немилостиво на эти шалости. Молодой дворянинъ, полный жизни и духа, расточительный на деньги, веселаго характера, готовый всегда обнажить шпагу, красивый, щедрый, храбрый, всегда найдетъ помилованье. Молодой негодяй отличается на скачкѣ съ препятствіями, или бьетъ перевозчика, толпа ему рукоплещетъ. Мудрецы и старшины качаютъ головой, и смотрятъ на него не безъ снисходительности; даже старыя моралистки бываютъ обезоружены при видѣ молодости, щеголеватости и красоты.
   Двадцать пять лѣтъ назадъ, молодой графъ Кью появился въ столицѣ, которая быстро прозвонила о дѣяніяхъ его милости. Онъ началъ жить довольно рано, чтобъ воспользоваться нѣкоторыми удовольствіями, которыхъ наша молодая аристократія настоящаго времени, кажется, увы! лишена. Чѣмъ мы дѣлаемся спокойнѣй и образованнѣй, тѣмъ строже здравый смыслъ общества, которому наконецъ джентльмены самаго высшаго тона должны покориться, налагаетъ запрещеніе на обычаи и удовольствія, сродные нашимъ отцамъ. Въ то время воскресныя газеты заключали въ себѣ много возбудительныхъ отчетовъ о кулачныхъ бояхъ, которые считались прекраснымъ, молодецкимъ, старымъ англійскимъ обычаемъ. Мальчики въ публичныхъ школахъ съ наслажденіемъ прочитывали исторіи благороднаго искусства. Молодые люди нетерпѣливо стремились въ Мольси -- посмотрѣть, какъ боецъ наноситъ кулакомъ ударъ въ голову другому, или какъ негръ превратитъ въ студень носъ жида. Островъ оглашался звономъ зубчатыхъ рожковъ и бренчащихъ упряжей почтовыхъ каретъ... пріятный видъ представляли въ эти дни дороги веселой Англіи, пока не возникли паровозы и не опрокинули прежнихъ гостиницъ и не убили рыцарскаго духа. Путешествовать въ каретахъ, ѣздить въ каретахъ, знать куперовъ и сторожей, освоиться со всѣми трактирами по дорогѣ, полюбезничать съ хорошенькой хозяйкой за прилавкомъ, потрепать по подбородку смазливую служанку -- вотъ въ чемъ заключались наслажденія людей, которые такъ еще недавно были молоды. Дорога была общественнымъ учрежденіемъ, почтовый рожокъ былъ также учрежденіемъ. Люди собирались къ нимъ и не безъ нѣкотораго консерватизма распространялись о благодѣяніяхъ, которыми они надѣлили страну, и о развитіи тѣхъ золъ, которыя-бы произошли безъ ихъ содѣйствія, а именно: объ упадкѣ англійскаго духа, объ упадкѣ мужества, объ упадкѣ лошадиныхь породъ и такъ далѣе, и такъ далѣе. Насадить или получить синякъ -- было дѣломъ очень обыкновеннымъ и не считалось нисколько унизительнымъ для джентльмена; править почтовой каретой было наслажденіемъ благородныхъ юношей, и занятіе это вызывало соревнованіе. Найдется-ли въ настоящее время какой-нибудь молодой человѣкъ, который бы пожелалъ занять мѣсто кочегара? Случайно вы можете увидать въ Гайдъ-паркѣ угрюмый старый шарабанъ съ одинокимъ сѣдокомъ. Гдѣ вы возницы? Гдѣ вы -- о, гремучая Ртуть, о быстрый Вызовъ? Васъ обогнали бѣгуны, которые сильнѣе и быстрѣе васъ. Ваши лампы погасли и звуки вашихъ роговъ замолкли на вѣки.
   Именно при самомъ исходѣ этого добраго, стараго времени, началась жизнь лерда Кью. Теперешній добродушный, среднихъ лѣтъ джентльменъ, котораго знаетъ весь околотокъ; теперешній образцовый владѣлецъ и другъ всѣхъ окрестныхъ арендаторовъ; теперешній строитель храмовъ и неутомимый посѣтитель школъ -- человѣкъ разсудительный и снисходительный, ведущій переписку съ фермерами своего графства, получающій призы на земледѣльческихъ выставкахъ и даже читающій лекціи въ учебныхь заведеніяхъ своего города, такъ скромно и такъ занимательно,-- четверть вѣка тому, былъ дикимъ, молодымъ лордомъ Кью: держалъ скаковыхъ лошадей, покровительствовалъ кулачнымъ бойцамъ, дрался на дуэли, прибилъ гвардейца, велъ страшную игру въ Крокфордскомъ клубѣ и Богъ знаетъ чего еще не дѣлалъ.
   Его мать, набожная лэди, во время малолѣтства своего сына, заботливо охраняла и его самого, и его имѣніе, заботливо держала его и меньшихъ его братьевъ на глазахъ самыхъ внимательныхъ пасторовъ и учителей. Она училась вмѣстѣ съ мальчиками по-латынѣ, и сама учила ихъ за фортепіано: бабушка ея дѣтей, старая лэди Кью приходила въ бѣшенство и пророчила, что ея невѣстка сдѣлаетъ изъ своихъ сыновей трусовъ, и не хотѣла съ ней мириться до-тѣхъ-поръ, пока милордъ не поступилъ въ Кростчорчъ и не началъ отличаться послѣ перваго курса. Онъ правилъ парными одноколками, запряженными гусемъ, держалъ охоту, давалъ обѣды, завинчивалъ дверь своего воспитателя, и мучилъ мать своими необузданными поступками. Онъ вышелъ изъ университета послѣ весьма краткаго пребыванія въ этой обители наукъ. Можетъ быть, оксфордскія власти попросили милорда удалиться. Но оставимъ прошлое въ покоѣ! Его юный сынъ, теперешній лордъ Уальгэмъ, находится въ Кростчорчѣ и занимается съ великимъ усердіемъ. Не будемъ однако же очень пристрастны, описывая далеко неназидательныя шалости его отца, совершенныя четверть вѣка тому.
   Старая лэди Кью, устроившая вмѣстѣ съ мистриссъ Ньюкомъ бракъ Брэйана Ньюкома и своей дочери, постоянно презирала зятя: она была женщина прямая и откровенная, и вовсе не заботилась скрывать своего мнѣнія о немъ, или о комъ-бы то ни было. "Сэръ Брэйанъ Ньюкомъ", говаривала она, "одинъ изъ самыхъ глупыхъ, но самыхъ почтенныхъ людей; Анна хороша собой, но у нея на грошъ нѣтъ здраваго смысла. Они славная пара. Съ ея легкомысліемъ, она разорила бы бѣднаго человѣка, равнаго съ ней по происхожденію; поэтому я нашла ей мужа совершенно по ней. Онъ тратитъ деньги, не видитъ какъ она проста, смотритъ за порядкомъ въ домѣ и прикрываетъ ея глупость своей особой. Она хотѣла-было выйдти замужъ за своего кузена Тома Пойнца, когда они еще были молоды, и думала, что у нея сердце разорвется на части, когда я устроила ея бракъ съ мистеромъ Ньюкомомъ. Она разорила бы Тома Пойнца въ одинъ годъ: она имѣетъ такое же понятіе о цѣнѣ какой-нибудь бараньей ноги, какъ я объ алгебрѣ".
   Графиня Кью любила Брэйтонъ и предпочитала пребываніе въ немъ жительству въ Лондонѣ. "Лондонъ послѣ Истера" говорила старая лэди, "просто невыносимъ. Удовольствіе обращается сначала въ обязанность, а потомъ въ такую тягость, которая разстроиваеть всякое порядочное общество. Половина мужчинъ заболѣваетъ отъ пирушекъ, которыя имъ приходится справлять каждый день. Женщины обязаны думать о полдюжинѣ вечеровъ, на которыхъ имъ слѣдуетъ перебывать въ одну ночь. Молодыя дѣвушки только и думаютъ о танцорахъ и о тоалетахъ. Съ другой стороны, толпа этихъ bourgeois не успѣла еще наводнить Брэйтонъ. Гулянья не загромождены еще каретами, набитыми женами и дѣтьми маклеровь, и вы можете пользоваться морскимъ воздухомъ, не задыхаясь отъ сигаръ лондонскихъ сидѣльцевъ. Поэтому имя лэди Кью обыкновенно возвѣщаемо было брэйтонскими газетами въ числѣ самыхъ раннихъ посѣтителей города.
   Съ графоней проживала незамужняя ея дочь, лэди Джулія. Бѣдная лэди Джулія страдала раннимъ раздраженіемъ спиннаго мозга, которое продержало ее много лѣтъ въ постели. Оставаясь всегда дома, на глазахъ матери, она была постоянною жертвою старой лэди -- нѣчто въ родѣ подушки для булавокъ, въ которую лэди Кью вонзала ежедневно сотню маленькихъ сарказмовъ. Точно такъ, какъ иногда требуютъ въ судъ маленькихъ дѣтей для осмотра ихъ спинокъ и плечъ, покрытыхъ ранами и рубцами, знаками грубаго обхожденія ихъ родителей, точно такъ, смѣю сказать, еслибъ былъ какой-нибудь трибуналъ, передъ которымъ можно было бы обнажить бѣдное сердце этой терпѣливой лэди, -- сердце ея предстало бы покрытымъ зажившими ранами и кровавыми рубцами недавняго бичеванія. Языкъ старой Кью былъ страшнымъ бичомъ, отъ котораго многіе приходили въ трепетъ. Она не была жестокой, по сознавала, что ловко умѣетъ наносить раны, и любила-таки это упражненіе. Бѣдная лэди Джулія всегда была подъ рукой, тогда ея матери приходило въ голову провѣрить на дѣлѣ свое искусство.
   Лэди Кью только-что успѣла устроиться въ Брэйтонѣ, какъ болѣзнь маленькаго Альфреда заставила лэди Анну Hьюкомъ перебраться со всѣмъ семействомъ на морской берегъ. У лэди Кью никогда не было кори. "Зачѣмъ Анна не повезла своего сына въ какое-нибудь другое мѣсто?" говорила старуха.-- Джулія, ты ни подъ какимъ видомъ не должна входить въ сообщеніе съ этимъ зараженнымъ роемъ Ньюкомовъ, если не желаешь сжить меня со свѣта. Кажется, впрочемъ, что ты этого желаешь: сама знаю, что я для тебя хуже чумы, и моя смерть только развяжетъ тебѣ руки.
   -- Вы принимаете доктора Г*, а онъ посѣщаетъ дѣтей ежедневно, замѣчаетъ бѣдная Джулія. Вы стало быть, не боитесь его посѣщеній?
   -- Докторъ Г...*? докторъ Г. пріѣзжаетъ лечить меня, или разсказывать мнѣ новости, или польстить мнѣ, или пощупать пульсъ, и будто прописать что-то, или получить свою гинею. Разумѣется, докторъ Г. обязанъ посѣщать разный народъ и въ разныхъ болѣзняхъ. Ты, конечно, не считаешь меня такой скотиной, которая въ состояніи посовѣтовать ему -- не пользовать моего роднаго внука? Тебѣ я запрещаю ходить въ домъ Анны. Ты можешь посылать каждый день человѣка -- спрашивать о ихъ здоровьѣ. Посылай грума -- да, именно Чарльза -- онъ не войдетъ въ домъ. Позвонитъ въ колокольчикъ и подождетъ отвѣта на улицѣ; а еще было бы лучше, если бы онъ звонилъ съ задняго подъѣзда -- полагаю, что тамъ есть задній подъѣздъ -- разговаривалъ бы съ слугами сквозь рѣшетку и приносилъ намъ извѣстіе объ Альфредѣ." Бѣдная Джулія была какъ на иголкахъ: во время одной изъ своихъ прогулокъ, она встрѣтила дѣтей, цѣловала больнаго мальчика и держала Этель за руку. Но сознаться въ этомъ не было никакой возможности. И развѣ она одна -- добрая женщина, изъ которой домашняя тиранія сдѣлала лицемѣрку.
   Чарльзъ, грумъ, приноситъ въ этотъ день совершенно удовлетворительныя извѣстія о здоровьѣ мистера Альфреда; докторъ Г* подтверждаетъ его слова. Ребенокъ поправляется быстро, изволитъ кушать, какъ маленькій людоѣдъ. Его двоюродный братъ, лордъ Кью, пріѣзжалъ навѣстить его. Лордъ Кью добрѣйшій изъ людей: онъ привезъ мальчику "Тома и Джерри", съ картинками; мальчикъ пришелъ отъ картинокъ въ умиленіе.
   -- Отчего Кью не былъ у меня? Когда онъ пріѣхалъ? Напиши ему записку, Джулія, и пошли тотчасъ же. Развѣ ты не знала, что онъ здѣсь?
   Джулія отвѣчаетъ, что она только теперь прочла въ брэйтонскихъ газетахъ о прибытіи графа Кью и благороднаго Дж. Бельсэйза въ Альбіонъ. "Я увѣрена, что они пріѣхали для какой-нибудь продѣлки", вскрикиваетъ въ восторгѣ старая лэди, "когда нашъ Джорджъ и Дженъ Бельсэйзъ вмѣстѣ, у нихъ навѣрно недоброе на умѣ. Вы что слышали, докторъ. Вижу по глазамъ, вы что-то знаете! Разскажите мнѣ, пожалуйста, чтобы я могла написать къ его матери, этой отвратительной ханжѣ".
   Дѣйствительно, по лицу доктора Г. замѣтно, что онъ кое-что знйетъ. Онъ глупо улыбается и говоритъ: "Я сегодня утромъ видѣлъ лорда Кью два раза; первый разъ онъ проѣхалъ съ благороднымъ мистеромъ Бельсэйзомъ, а потомъ..." При этихъ словахъ докторъ взглядываетъ на лэди Джулію, какъ бы говоря: передъ незамужней лэди я не смѣю вамъ сказать, съ кѣмъ проѣхалъ лордъ Кью, послѣ того, какъ оставилъ благороднаго мистера Бельсэйза."
   -- Вы боитесь говорить при Джуліи? вскрикиваетъ старуха. Помилуйте, ей сорокъ лѣтъ: она слыхала все, что можно слышать. Сейчасъ же разскажите мнѣ о Кью, докторъ Г.
   Докторъ съ кротостью объясняетъ, что лордъ Кью, въ два часа по полудни, проѣхалъ въ своемъ фаэтонѣ, передъ глазами всѣхъ брэйтонскихъ обывателей съ госпожею Поццопрофондо, первымъ контральто италіянской оперы.
   -- Это правда, докторъ, вмѣшивается лэди Джулія, покраснѣвъ; но синьоръ Поццопрофондо былъ также въ экипажѣ и сидѣлъ на... на запяткахъ, вмѣстѣ съ грумомъ. Въ самомъ дѣлѣ онъ ѣхалъ вмѣстѣ съ ними, мама!
   -- Джулія, vous ri êtes qu'une ganache, говоритъ лэди Кью, пожавъ плечами и взглянувъ на дочь изъ-подъ густыхъ черныхъ бровей. Ея милость, сестра покойнаго и всѣми оплакиваемаго маркиза Стэйна, владѣла не малой долей остроумія и пониманія; черты ея лица значительно напоминали особу этого знаменитаго джентльмена.
   Лэди Кью приказываетъ дочери взять перо и писать: "Monsieur le mauvais sujet! Джентльменамъ, желающимъ пользоваться морскимъ воздухомъ въ тихомолку и избѣгать родныхъ, лучше было бы избирать другое мѣсто, а не Брэйтонъ, гдѣ ихъ фамиліи печатаются въ газетахъ. Ежели вы не втянулись въ pozzo..."
   -- Мама, замѣчаетъ секретарь.
   -- "...въ pozzo-profondo, соблаговолите отобѣдать съ двумя старухами въ половинѣ осьмаго. Вы можете привезти мистера Бельсэйза, и должны разсказать цѣлую сотню забавныхъ исторій.

Ваша и т. д.
Л. Кью".

   Джулія написала все точно такъ, какъ диктовала ея мать, только пропустила одну фразу; письмо было запечатано и отправлено къ милорду Кью, который пріѣхалъ къ обѣду съ Джэкомъ Бельсэйзомъ. Джэкъ Бельсэйзъ любилъ обѣдать съ лэди Кью. Онъ говорилъ, что она была "милое старое существо и самая злая старуха во всей Англіи"; любилъ обѣдать также и съ лэди Джуліей, которая была "милое, бѣдное, страдальческое существо, но и самая добрая женщина во всей Англіи". Джэкъ Бельсэйзъ любилъ каждаго человѣка, и каждый человѣкъ любилъ Джэка.
   Два вечера спустя, молодые люди вторично посѣтили лэди Кью, и на этотъ разъ лордъ Кью распространился въ похвалахъ своимъ кузенамъ Ньюкомамъ.
   -- Конечно вы говорите не о старшемъ, т. е. не о Бэрнсѣ, мой милый? вскрикиваетъ лэди Кью.
   -- Нѣтъ, ужь извините, не о Бэрнсѣ.
   -- Нѣтъ, побери его чер... не о Бэрнсѣ. Извините меня, лэди Джуліи, вмѣшивается Джекъ Бельсэйзъ.-- Я могу сходиться со многими людьми, но этотъ маленькій Бэрнсъ -- отвратительный снобъ.
   -- Маленькій -- что, мистеръ Бельсэйзъ?
   -- Маленькій снобъ, ма'амъ. Хотя онъ вамъ и внукъ, но я ее могу назвать его иначе. Я никогда не слыхалъ, чтобъ онъ сказалъ о комъ-либо доброе слово, или сдѣлалъ доброе дѣло.
   -- Благодарю васъ, мистеръ Бельсэйзъ, сказала лэди.
   -- Но остальные превосходны. Этотъ маленькій весельчакъ, у котораго была корь, это презабавное созданье. А миссъ Этель...
   -- Этель -- козырь дѣвушка, ма'амъ, говоритъ лордъ Кью, ударяя себя рукой по колѣну.
   -- Этель -- забавное созданье, Альфредъ козырь, такъ, кажется, говорите вы? замѣчаетъ лэди Кью, одобрительно кивая головой, а Бэрнсъ -- снобъ. Меѣ это очень утѣшительно слышать.
   -- Мы встрѣтили дѣтей сегодня, кричитъ восторженный Кью, когда я прокатывалъ Джэка въ фаэтонѣ: я выходилъ изъ экипажа и говорилъ съ ними.
   -- Гувернантка -- пренепріятная женщина, и старенька ужь... Извините, лэди Джулія, кричитъ несносный Джэкъ Бельсэйзъ, я всегда попадаюсь въ просакъ.
   -- Въ какой просакъ? продолжайте, Кью!
   -- Хорошо. Вотъ мы встрѣтили всю толпу дѣтей; мальчику захотѣлось прокатиться: я сказалъ, что провезу его и Этель, если угодно. Честное слово, это такая хорошенькая дѣвочка, что рѣдко такую встрѣтишь. Ну, разумѣется, гувернантка сказала -- нельзя. Но я сказалъ, что я ей дядя, а Джэкъ отпустилъ ей такой тонкій комплиментъ, что она совсѣмъ растаяла. Дѣти сѣли рядомъ со мною, а Джэкъ позади.
   -- Гдѣ сидитъ господинъ Поццопрофондо, bon!
   -- Мы поѣхали по дюнамъ, и чуть было не попали въ бѣду. Лошади у меня молодыя, и чуть попадутъ на траву, просто начинаютъ бѣситься. Плохо приходилось намъ, право плохо.
   -- Дьявольски скоро скакали, снова вмѣшивается Джэкъ, чуть было не сломали всѣмъ намъ шеи.
   -- И мой братъ Франкъ чуть было не сдѣлался графомъ Кью, продолжалъ графъ съ спокойной улыбкой. Бѣдный мальчикъ, должно быть, потерялъ во время лихорадки все свое мужество и началъ кричать; но эта дѣвочка, несмотря на то, что побѣлѣла какъ полотно, ни разу не крикнула и сидѣла на мѣстѣ, какъ взрослый мужчина. По счастью намъ ничего не попалось на встрѣчу; я прогналъ лошадей милю-другую и привезъ дѣтей въ Брэйтонъ также спокойно, какъ будто правилъ похоронными дрогами. Что же, думаете вы, сказала эта маленькая Этель? Она сказала: "я нисколько не испугалась; но не говорите мама". Кажется, тетушка была въ ужасномъ волненіи -- мнѣ слѣдовало объ этомъ подумать.
   -- Лэди Анна премилое и пресмѣшное старое существо, вмѣшивается еще разъ Джэкъ. Прошу васъ извинить меня, лэди Кью!
   -- У нихъ остановился братъ сэра Брэйана Ньюкома, продолжаетъ лордъ Кью, ост-индскій полковникъ; очень красивый пожилой мужчина.
   -- Куритъ страшно, спросите объ этомъ въ гостинницѣ. Продолжайте Кью, прошу вашего...
   -- Этотъ джентльменъ, кажется, искалъ насъ, потому-что едва мы показались, тотчасъ отрядилъ какого-то малаго и тотъ побѣжалъ также скоро, какъ фонарщикъ, объявить моей тетушкѣ, что все благополучно. Джентльменъ вынулъ Альфреда изъ экипажа, помогъ выйдти Этели и сказалъ: "Милая моя, вы слишкомъ хороши, для того чтобы получать выговоръ, но напугали же вы насъ." Потомъ онъ низко поклонился мнѣ и Джэку и вошелъ въ гостинницу.
   -- По моему мнѣнію вы оба заслуживаете розогъ, говоритъ лэди Кью.
   -- Мы пошли тоже, помирились съ тетушкой и были представлены по формѣ полковнику и его юному сыну.
   -- Такой прекрасный господинъ, какого я никогда не видалъ и такой прекрасный мальчикъ, какого я никогда не видалъ, кричитъ Джэкъ Бельсэйзъ. У молодаго весельчака большая способность къ рисованію -- лучшіе рисунки, какіе я видѣлъ въ жизни. Онъ рисовалъ для маленькихъ... какъ вы ихъ называете? И миссъ Ньюкомъ присматривала за нимъ. А лэди Анна указала мнѣ на эту группу и замѣтила, что группа очень красива. Вы знаете, лэди Анна необыкновенно сентиментальна.
   -- Моя дочь Анна -- величайшая дура во всѣхъ трехъ королевствахъ, крикнула лэди Бью, злобно поглядывая черезъ очки. Джуліи было приказано написать въ ту же ночь къ сестрѣ, и изъявить желаніе, чтобы Этель была прислана повидаться съ бабушкой -- Этель, которая всегда возмущалась противъ своей бабушки и переходила на сторону Джуліи, когда эта слабая женщина была угнетаема старою и могущественной лэди.
   

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

XI.
У мистриссъ Ридлей.

   Св. Петръ Алькантарскій, какъ я читалъ въ житіи Св. Терезы, разсказывать ей, что онъ въ продолженіе сорока лѣтъ спалъ только полтора часа въ сутки; въ кельѣ его было четыре съ половиной фута въ длину, такъ, что онъ никогда не ложился: подушкой ему служила деревяная балка въ каменной стѣнѣ; ѣлъ онъ въ три дни одинъ разъ; находясь уже три года въ монастырѣ своего ордена, онъ зналъ братію только по голосу, потому-что ни разу въ продолженіе этого времени не поднялъ ни на кого глазъ; онъ всегда ходилъ босый и когда умеръ, былъ кости да кожа. Принятіе пищи одинъ разъ въ три дня не невозможное дѣло, говорилъ онъ своей сестрѣ о Христѣ, если начать привыкать къ этому съ дѣтства. Побѣдить сонъ, было для него самымъ труднымъ испытаніемъ: -- я воображаю, святаго мужа, проводящаго день за днемъ, ночь за ночью, стоящаго на колѣнахъ въ благоговѣйныхъ размышленіяхъ; воображаю, какъ онъ ходитъ съ непокрытой головой, босыми ногами, по скаламъ, терніямъ, по грязи, по острымъ кремнямъ (избирая самыя худыя мѣста), подъ жестокимъ снѣгомъ, или подъ сильнымъ дождемъ, или подъ жгучимъ солнцемъ -- я воображаю Си Петра Алькантарскаго и дѣлаю сравненіе между нимъ и намѣстникомъ капеллы Уитльси Мэй-Фора.
   Эрмитажъ его находится въ Вальпольской улицѣ, во второмъ этажѣ покойнаго дома, отдаваемаго въ наймы господскимъ управляющимъ, котораго жена наблюдаетъ за помѣщеніями. Его келья заключается въ трапезѣ, спальнѣ и примыкающей къ ней молельнѣ. Исправлять свои обязанности босикомъ могло быть прилично временамъ древнимъ, по не идетъ къ Мэй-Фору и XIX столѣтію. У Чарльза Гонимэна очень хороша нога. Я не сомнѣваюсь, что она также нѣжна, полна и съ такимъ же розовымъ оттѣнкомъ, какъ его бѣлая рука съ двумя перстнями, которой онъ проводитъ въ минуты увлеченія по своимъ рѣдкимъ, бѣлокурымъ волосамъ.
   Возлѣ его постели стоятъ туфли на голубой шелковой нодкладкѣ. Онѣ доставляются къ нему въ безъименныхъ пакетахъ, онѣ доставляются къ нему въ серебряныхъ бумажкахъ: какіе-то мальчики оставляютъ ихъ у дверей на имя почтеннаго Ч. Гонимэна и молча ускользаютъ. Ему посылаются кошельки, перочистки, портфели съ гербомъ Гонимэна -- мало того, извѣстно, что ему доставляемы были и цвѣты, и виноградъ, и желе, когда онъ бывалъ боленъ, и шерстяные галстухи. Въ одномъ изъ его ящиковъ находится богатая шелковая ряса, поднесенная ему его общиной въ Лидергэдѣ, когда молодой священникъ оставилъ этотъ приходъ для своихъ лондонскихъ обязанностей, а на томъ столѣ, гдѣ онъ завтракаетъ, стоитъ серебряный чайникъ, когда то наполненный соверенами и подаренный ему тѣми же набожными особами.
   Какая разница между этою жизнью и жизнью Алькантарскаго пустынника, который ѣлъ въ три дня одинъ разъ! Зеркало надъ каминомъ Гонимэна набито приглашеніями, не только церемонными карточками (которыхъ тамъ множество), но и записками отъ нѣжныхъ друзей его общины. Онъ обладаетъ всѣми совершенствами для домашней жизни: играетъ на віолончели, вторитъ очаровательно не только въ духовной, но и въ свѣтской музыкѣ. Онъ знаетъ тысячи анекдотовъ, смѣшныхъ загадокъ, уморительныхъ исторій,-- въ высочайшей степени позволительныхъ, вы понимаете, -- которыми забавляетъ всѣхъ женщинъ разныхъ возрастовъ, приноравливая свои разговоры къ величавымъ матронамъ, къ непреклоннымъ старымъ вдовицамъ, (которыя слушаютъ его голосъ съ большимъ удовольствіемъ, чѣмъ громкій ревъ своихъ зятьевъ),-- къ зрѣлымъ дѣтямъ, къ юнымъ красавицамъ, танцующимъ всю зиму, даже къ розовымъ малюткамъ, прибѣгающимъ изъ дѣтской и толпящимся у возлюбленныхъ его ногъ. Общества ссорятся за него изъ-за своихъ благотворительныхъ проповѣдей. Вы читаете въ газетахъ: "Больница для раненныхъ матросовъ. Воскресенье 23-го, проповѣди будутъ говориться въ пользу этой богадѣльни, лордомъ Епископомъ Тобагскимъ утромъ, а по полудни Поч. Ч. Гонимэномъ, А. М., настоятелемъ и т. д." "Учрежденіе для престарелыхъ вдовъ духовнаго званія. Проповѣди въ помощь этому удивительному учрежденію будутъ говориться въ воскресенье, 4-го мая, В. Поч. Деканомъ Нимблинскимъ и Поч. Ч. Гонимэномъ, А. М." Когда Деканъ Пимблинсій бываетъ боленъ, многіе думаютъ, что Гонимэнъ получитъ деканство; что онъ заслуживаетъ его,-- такъ обѣщаетъ и объявляетъ сотня женскихъ голосовъ, хотя и говорятъ, что голова одной правдивой духовной особы въ главномъ правленіи сомнительно покачивается, когда дѣло идетъ о назначеніи Гонимэна. Слава его имени простирается далеко, и не только однѣ женщины, мужчины также его слушаютъ. Члены парламента, даже кабинетъ-министры: лордъ Дозлей, разумѣется, сидитъ впереди, на загороженной лавкѣ. Гдѣ же бывало публичное собраніе безъ лорда Дозлея? Мужчины возвращаются съ проповѣдей Гонимэна и говорятъ: "было очень хорошо, но не понимаю, что за нелегкая побуждаетъ всѣхъ васъ, женщинъ, тѣсниться, чтобъ услыхать его".-- "О Чарльзъ! если бъ ты только могъ почаще ходить туда!" говоритъ со вздохомъ лэди Анна Марія. Не можешь ли ты поговорить духовному секретарю? Не можешь ли ты чего-нибудь для него сдѣлать?" -- "Мы можемъ пригласить его обѣдать будущую среду, если ты хочешь", говорить Чарльзъ. А впрочемъ, нѣтъ никакой надобности, что-нибудь для него дѣлать, продолжаетъ Чарльзъ. "Онъ не можетъ получить меньше тысячи въ годъ, посредствомъ своей капеллы, а больше этого ему никто не дастъ. Тысячу ф. въ годъ, кромѣ дохода отъ подваловъ, принадлежащихъ церкви."
   -- Перестань, Чарльзъ! говоритъ его жена, съ торжественнымъ взглядомъ.
   -- Помилуй! Подъ церковью есть подвалы! отвѣчаетъ напрямикъ Чарльзъ. Я видѣлъ имя Шеррика и К°. Я удивляюсь, если это тотъ самый Шеррикъ, съ которымъ Кью и Джэкъ Бельсэйзъ имѣли такія гнусныя дрязги?
   -- Какія гнусныя дрязги?-- не говори гнусныя дрязги. Не надо пріучать дѣтей слушать такія слова. Идите, мои милые. Что за споръ былъ у лорда Кью и мистера Бельсэйза съ этимъ мистеромъ Шеррикомъ?
   -- Это все было за картины, да за лошадей, да за деньги, да еще за одинъ предметъ, который входитъ во всякія дрязги, о какихъ только до-сихъ поръ мнѣ случалось слышать.
   -- А что это такое, милый? спрашиваетъ невинная лэди, вѣшаясь на руку своего мужа.-- А что это такое, что входитъ во всякія дрязги, какъ ты ихъ называешь, Чарльзъ?
   -- Женщина, душа моя, отвѣчаетъ джентльменъ, за которымъ мы мысленно слѣдуемъ изъ церкви Чарльза Гонимэна въ одно іюньское воскресенье, когда вся улица пестрѣетъ отъ искусственныхъ цвѣтовъ и свѣжихъ шляпокъ, когда все вокругъ шепчется и болтаетъ по поводу проповѣди, когда отъѣзжаютъ кареты, когда вдовствующія лэди уходятъ домой, когда молитвенники и палки пѣшеходовъ блестятъ на солнцѣ, когда мальчики съ печеной бараниной и картофелемъ выходятъ съ дворовъ, когда дѣти выползаютъ изъ трактировъ съ кружками вина, когда достопочтенный Чарльзъ Гонимэнъ, который исторгалъ слезы во время проповѣди и видѣлъ не безъ радостнаго трепета одного государственнаго секретаря, подъ собой, на загороженной лавкѣ, переодѣвается изъ своей богатой шелковой рясы въ домашнее платье, прежде чѣмъ отправится въ свой не подалеку находящійся эрмитажъ -- гдѣ бишь мы его помѣстили?-- въ Вальпольской улицѣ.
   Остъ-индскій джентльменъ и сынъ его ждутъ, чтобы церковь опустѣла, и на досугѣ разсматриваютъ монументъ лэди Уиттльси и громадныя плиты, воздмигнутыя въ память усопшихъ посѣтителей капеллы. Чье тамъ лицо показалось такимъ знакомымъ полковнику Ньюкому -- лицо вотъ этого плотнаго человѣка, сошедшаго съ органной галлереи? Неужели это Броффъ, басистъ, исполнившій съ такимъ успѣхомъ Рыцаря краснаго креста въ Вертепѣ Гармоніи, неужели онъ пѣлъ и въ этомъ мѣстѣ?
   Авторъ этихъ справедливыхъ страницъ прохаживался однажды по великолѣпному англійскому дворцу, окруженному парками и садами, такому великолѣпному, какихъ не видывали со временъ Аладина, съ однимъ печальнымъ другомъ, которому всѣ предметы представлялись въ мрачномъ видѣ. Домоправительница, идя передъ нами изъ комнаты въ комнату, распространялась о великолѣпіи такой-то картины, о красотѣ такой-то статуи, объ удивительномъ богатствѣ занавѣсовъ и ковровъ, о чудномъ сходствѣ покойнаго маркиза съ его портретомъ, писаннымъ сэромъ Томасомъ, объ его отцѣ, пятомъ графѣ, работы сэра Джосія, и т. д., когда вдругъ, въ самой пышной комнатѣ изо всего замка, Гиксъ -- это имя моего грустнаго пріятеля -- останавливаетъ чичероне въ ея указаніяхъ и говоритъ глухимъ голосомъ: "а теперь, сударыня, покажите намъ комнату, гдѣ находится скелетъ!" Оторопѣлая проводница останавливается на самой срединѣ своей рѣчи: эта статья не входила въ каталогъ, который она ежедневно проговаривала за полкроны передъ посѣтителями. Вопросъ Гикса нагналъ сумракъ на залу, гдѣ мы находились. Той комнаты мы не видали, но я увѣренъ, что такая комната существуетъ; и даже теперь, когда я думаю о величественномъ замкѣ, возвышающемся среди тѣнистыхъ деревьевъ, подъ которыми пасутся пестрые олени, о террасахъ, украшенныхъ статуями и сотнею тысячъ цвѣтовъ, когда думаю о мостикахъ и чудныхъ фонтанахъ, объ источникахъ, въ которыхъ окна замка отражаютъ свой праздничный блескъ, когда залы полны счастливыми гостями и надъ темнымъ лѣсомъ раздаются звуки музыки, -- всегда, говорю я, когда мнѣ приходитъ на память замокъ Синей бороды, -- первая моя мысль о той темной комнаткѣ, которая, я знаю, тамъ находится и которую властелинъ замка отпираетъ дрожащей рукой -- въ полночь -- когда онъ не можетъ спать и долженъ пойдти отпереть ее, когда все въ замкѣ стихло, когда красавицы беззаботно спятъ и пирующіе предаются отдохновенію. О, госпожа домоправительница! у тебя въ рукахъ всѣ ключи; но этого ключа у тебя нѣтъ!
   Нѣтъ ли у насъ у всѣхъ, веселые друзья мои, такой потаенной комнатки, какъ у маркиза Карабаса? Ночью, когда спитъ весь домъ кромѣ васъ, не встаете ли вы и не заглядываете ли въ свою комнатку? Когда вы въ свою очередь засыпаете, встаетъ возлѣ васъ мистриссъ Броунъ, тихо сходитъ съ лѣстницы, какъ Амина, отпираетъ таинственную дверь и смотритъ въ свое темное хранилище. Говорила ли она вамъ объ одномъ маленькомъ происшествіи съ Смитомъ, случившемся гораздо прежде, чѣмъ она васъ узнала? Кчему! кто можеть знать человѣка, исключая его самого? Кто, показывая свой домъ самымъ близкимъ и милымъ людямъ, не спрячетъ ключа отъ одной или двухъ комнатъ? Я воображаю которую-нибудь изъ своихъ милыхъ читательницъ, откладывающую въ сторону книгу на этой страницѣ и смотрящую на своего мужа, который не подозрѣвая ничего, заснулъ, можетъ быть, послѣ обѣда. Да, сударыня, у него также есть такая комнатка, а вы, хотя и до всего допытываетесь, но ключа отъ нея никогда не будете имѣть. Воображаю какого-нибудь честнаго Отелло, ѣдущаго по желѣзной дорогѣ и прерывающаго свое чтеніе на этомъ самомъ замѣчаніи. Онъ украдкой взглядываетъ на сидящую противъ него Дездемону, невинно приготовляющую сандвичи ихъ маленькому сыну... Я стараюсь обратить все сказанное въ шутку, вы видите, я чувствую, что это принимаетъ слишкомъ ужасные, слишкомъ нешуточные размѣры.
   Но постойте, мы вамъ сперва дадимъ маленькое понятіе о гостинницѣ и о тѣхъ, кто тамъ живетъ.
   Первый этажъ, м-ъ Бэгшотъ, членъ какого-то норфолькскаго города. Плотный, красивый джентльменъ; обѣдаетъ въ Карльтонъ-клубѣ; совершенно преданъ Гринвичу и Ричмонду; бьется объ закладъ очень умѣренно; совсѣмъ не бываетъ въ обществѣ, развѣ только изрѣдка посѣтитъ старшинъ своей партіи, когда они даютъ большіе вечера, и разъ или два въ годъ богатыхъ владѣльцевъ, сосѣдей но деревнѣ. Онъ не изъ знатной семьи; онъ -- просто аптекарскій сынъ; женился на женщинѣ съ состояніемъ, гораздо старше себя; она не любитъ Лондона, и живетъ у себя дома въ Гоммингэмѣ, чему Бэгшотъ отчасти радъ; онъ угощаетъ изрѣдка маленькими скромными обѣдами, которые мистриссъ Ридлсй удивительно хорошо готовитъ, глупыхъ, старыхъ парламентскихъ весельчаковъ, молчаливо и съ удовольствіемъ поглащающихъ огромное количество вина. Онъ пишетъ письма каждый день, и каждое утро имѣетъ свѣдѣніе о мистриссъ Бэгшотъ, но не всегда читаетъ ея письма; прежде двѣнадцатаго часа не встаетъ по воскресеньямъ и читаетъ въ постелѣ Джона Буля и біографію Белля; ѣздитъ на малорослой лошадкѣ изъ своего графства и расплачивается, какъ англійскій банкъ.
   Эта гостинница -- настоящій норфолькскій домъ. Мистриссъ Ридлей была ключницей у славнаго сквайра Бэйгэма, который владѣлъ помѣстьями, принадлежавшими его роду со временъ Вильгельма-Завоевателя, и дошелъ до крайней бѣдности въ 1825 г.-- въ годъ общей невзгоды. Бэйгэмъ все еще принадлежитъ этой фамиліи, но въ какомъ онъ жалкомъ положеніи,-- это могутъ сказать тѣ, которые знали его въ цвѣтущіе дни! Полторы тысячи акровъ лучшей земли цѣлой Англіи были распроданы и весь строевой лѣсъ срубленъ такъ гладко, какъ бильярдное сукно. Мистеръ Бэйгэмъ теперь занимаетъ маленькій уголокъ въ своемъ домѣ, гдѣ, бывало, собиралось лучшее европейское общество. Бэйгэмы были свидѣтелями возвышенія и уничтоженія почти всего англійскаго дворянства, они были джентльменами, тогда, когда отцы многихъ теперешнихъ знатныхъ лордовъ мели полъ въ конторѣ какого-нибудь торговаго дома.
   Въ домѣ этомъ представительныхъ помѣщеній было не болѣе, какъ для двухъ жильцовъ; но въ лѣтнее время улаживалось еще мѣстечко для миссъ Каннъ, жившей когда-то у Бэйгэмовъ, въ качествѣ гувернантки при молодой дѣвицѣ, которая умерла. Теперь миссъ достаетъ деньги тѣмъ, что ходитъ каждый день давать уроки. Миссъ Каннъ обѣдаетъ вмѣстѣ съ мистриссъ Ридлей въ маленькой столовой, смежной съ ея комнатой. Самъ Ридлей только изрѣдка улучаетъ свободное время, чтобы сѣсть за семейный обѣдъ: его обязанности по дому и при особѣ милорда Тодмордена безпрестанно удерживаютъ его при этомъ нобльмэнѣ. Какъ эта маленькая миссъ Каннъ можетъ поддерживать свое существованіе какой-то крошкой, которую кушаетъ за завтракомъ, и остаточкомъ какого-нибудь блюда за обѣдомъ -- вотъ чего мистриссъ Ридлей не можетъ понять, никакъ не можетъ! Она объявляетъ, что двѣ канарейки, висящія на ея окнѣ,-- откуда открывается такой веселый видъ на флигель капеллы лэди Уитльси,-- кушаютъ гораздо больше, чѣмъ миссъ Каннъ. Двѣ эти птички затѣваютъ оглушительное пѣніе въ запуски, каждый разъ, какъ миссъ Каннъ, выждавши ухода жильца перваго этажа изъ дому, принимается твердить свои музыкальныя піэсы. Какія трели, рулады и фіоритуры переходятъ отъ птичекъ къ жилицѣ и на оборотъ! Надо удивляться, какъ могутъ иные пальцы бѣгать по звонкимъ косточкамъ съ такой быстротой, какъ пальцы миссъ Каннъ. Такая женщина какъ она -- чудо: удивительно добродѣтельна, воздержна, жива, честна, такого веселаго характера... Только мнѣ бы не понравилось жить въ домѣ, гдѣ какая-нибудь дама слишкомъ усердно разъигрываетъ варіаціи. Точно также это не нравилось и Гонимэну. По субботамъ, когда онъ очень бываетъ занятъ своими обязанностями, онъ проситъ, умоляетъ со слезами на глазахъ, чтобы миссъ Каннъ перестала играть. Я бы посовѣтовалъ маленькой Каннъ написать проповѣдь противъ него, за то, что онъ слыветъ популярнымъ проповѣдникомъ.
   Фортепіано старо и разбито, голосъ пѣвицы слабъ и дребезжитъ, а удивительное дѣло, что за милые концерты ей случается давать въ субботніе вечера для мистриссъ Ридлей, которая большею частью дремлетъ, и для юноши, который слушаетъ всей душой, у котораго по временамъ навертываются на большихъ глазахъ слезы, у котораго въ головѣ толпятся фантастическіе образы, и заставляютъ сердце сильно биться, въ то время какъ артистка извлекаетъ звуки изъ плохаго инструмента. Она играетъ Гэнделя и Гайдна, и маленькая комната какъ будто превращается въ каѳедральную церковь, и слушающему кажется, что онъ видитъ высокія готическія окна, блистающія лучами заходящаго солнца, которые пробиваются сквозь колоннъ со сводами и полумракъ мраморныхъ галлерей... Но вотъ перемѣна... Тихо, еще тише! городъ умолкаетъ. Башни большаго собора виднѣются вдали, шпицъ ихъ блеститъ при полномъ мѣсяцѣ. Статуи на площади, освѣщенной луннымъ сіяніемъ, бросаютъ длинныя тѣни поперекъ мостовой; но фонтанъ горитъ между ними всѣмъ блескомъ Сандрильоны въ ея ночномъ нарядѣ, и поетъ и сверкаетъ брилліантовымъ гребнемъ. Эта большая, мрачная улица, вся въ тѣни, не знаменитое ли Толедо?-- Или, можетъ быть, Корсо? Или это большая улица въ Мадритѣ, та самая, которая ведетъ къ Эскуріалу, гдѣ хранятся безсмертныя произведенія Рубенсовъ и Веласкесовъ. Нѣтъ, это улица Мечты -- улица Поэзіи -- улица Воображенія -- улица, гдѣ красавицы смотрятъ съ балконовъ, гдѣ кавалеры играютъ на мандолинахъ, обнажаютъ шпаги и вызываютъ на поединокъ, гдѣ суровый воинъ важно проходитъ по площади съ значкомъ и алебардой, но при звукахъ музыки начинаетъ танцовать, обхвативъ стройныя таліи дѣвушекъ, и требуетъ, чтобы пифферари игралъ во время ихъ пляски. Веселые крики, звуки волынки, цѣлая буря гармоніи! Затѣмъ слышатся трубы, литавры, офиклеиды, скрипки и фаготы! Огонь, выстрѣлы! Звонъ, набатъ! Возгласы, народъ! Но громче, пронзительнѣй и сладостнѣй всѣхъ поетъ восхитительная героиня! Глядите, вотъ Мазаньелло красуется на свѣтлокаракономъ конѣ, и Фра-Діаволо прыгаетъ съ балкона съ карабиномъ въ рукѣ; вотъ сиръ Гуонъ Бордосскій подплываетъ къ пристани съ дочерью Вавилонскаго султана. Всѣми этими прелестными призраками, радостями, торжествомъ, трепетомъ сочувствія и какой-то неизвѣданной тоской, всѣми очаровательными видѣніями наслаждается болѣзненный восемьнадцатилѣтній юноша въ тускло освѣщенной комнаткѣ, гдѣ стоитъ постель въ видѣ шкафа и маленькая старушка играетъ при свѣтѣ газоваго рожка на разбитыхъ клавишахъ стараго фортепіано.
   Давно уже мистеръ Самуилъ Ридлей, управитель и довѣренный слуга высокопочтеннаго Джона Джэмса барона Тодмордена находился въ состояніи полнаго отчаянія и печали на счетъ единственнаго своего сына, маленькаго Джона Джэмса, -- болѣзненнаго и почти уродливаго ребенка "съ которымъ нечего было дѣлать", по словамъ мистера Ридлея. Тѣлосложеніе мальчика не дозволяло ему занять отцовской должности и служить британской знати, которая естественно требуетъ высокихъ и красивыхъ молодцовъ, умѣющихъ ловко вскакивать за ихъ кареты и подавать тарелки за обѣдомъ. Когда Джону Джэмсу было шесть лѣтъ, отецъ замѣтилъ со слезами на глазахъ, что онъ ростомъ невыше корзинки съ посудой. Уличные мальчишки издѣвались надъ нимъ -- нѣкоторые дразнили его, не смотря на его жалкій ростъ. Онъ былъ всегда хилый и грязный и запуганный, вѣчно -- плакалъ и визжалъ на кухнѣ въ отсутствіе своей матери, которая хотя и любила его, но привыкла смотрѣть на его способности съ точки зрѣнія мистера Ридлея и считала его не многимъ чѣмъ поумнѣй идіота, до тѣхъ поръ, пока маленькая миссъ Каннъ не взялась за него. Тогда онъ сталъ подавать нѣкоторыя надежды.
   "Онъ полоумный! сами вы -- глупецъ долговязый", говоритъ миссъ Каннъ, обладавшая тонкимъ пониманіемъ предметовъ. "Этотъ мальчикъ полоумный! У него ума въ одномъ мизинцѣ больше чѣмъ у васъ во всей вашей толстой особѣ! Вы -- хорошій человѣкъ, Ридлей, у васъ добрая душа, безъ сомнѣнія, вы терпѣливо переносите докучливость брюзгливой старухи, но вы не изъ самыхъ умныхъ людей. Молчите, молчите: что вы мнѣ будете говорить? Вѣдь вы сами знаете, что до-сихъ-поръ по складамъ читаете газеты, и на что были бы похожи ваши счеты, если бъ я не писала ихъ своимъ красивымъ тонкимъ почеркомъ? Я вамъ говорю, что этотъ мальчикъ -- геній. Я вамъ предсказываю, что когда-нибудь свѣтъ услышитъ о немъ. У него сердце, какъ чистое золото. Вы воображаете, что умъ -- принадлежность большаго роста. Посмотрите на меня, великорослый человѣкъ! Ну, не во сто-ли разъ я васъ умнѣе? Да, а Джонъ Джэмсъ стоитъ тысячи такихъ ничтожныхъ маленькихъ твореній какъ я; а онъ также не великъ ростомъ какъ и я, сэръ. Слышите-ли? Я убѣждена, что когда-нибудь онъ будетъ обѣдать за столомъ лорда Тодмордена, и получитъ призъ въ королевской академіи и будетъ знаменитость, сэръ,-- знаменитость!
   -- Хорошо, миссъ Каннъ, я желаю, чтобъ все это было такъ; вотъ все, что я могу сказать, отвѣчаетъ мистеръ Ридлей. Бѣдняжка, ничего худаго не дѣлаетъ, сколько мнѣ извѣстно; но и хорошаго я до-сихъ-поръ ничего еще отъ него не видалъ. Желательно, чтобы онъ принялся за что нибудь порядочное; я бы желалъ, чтобы онъ началъ теперь же. И честный джентльменъ снова погружался въ чтеніе газеты.
   Всѣ восхитительные звуки и мысли, которые миссъ Каннъ извлекала для Джона Джонса изъ своего очарованнаго фортепіано, юный артистъ тотчасъ же облекалъ въ формы. Рыцарей въ полномъ вооруженіи, съ перьями, щитами и сѣкирами; блестящіе молодые дворяне съ распущенными локонами, съ пышными султанами изъ перьевъ, съ рапирами и рыжеватыми сапогами; неистовые бандиты въ туго стянутыхъ алыхъ камзолахъ, щедро украшенныхъ большими мѣдными пуговицами, и съ тяжелыми палашами, любимымъ, какъ извѣстно, оружіемъ, этихъ усатыхъ разбойниковъ; крестьянскія дѣвушки, съ тонкими какъ у осъ таліями, и молодыя графини съ такими огромными глазами и алыми какъ вишни губами!-- Всѣ эти пышные образы войны и красоты толпятся подъ карандашомъ молотаго художника и безъ конца покрываютъ пробѣлы писемъ и тетрадей. Если рукѣ его случалось начертить какое-нибудь особенно миловидное личико, которое самому ему было по вкусу, какое-нибудь свѣтлое видѣніе, промелькнувшее въ его воображеніи, балетную гурію, или блестящую модную красавицу въ оперной ложѣ, которую онъ видѣлъ или воображалъ, что видѣлъ (потому-что юноша близорукъ, хотя едвали до-сихъ-поръ сознавалъ это несчастье) -- если ему случалось сдѣлать попытку необыкновенно удачную, нашъ молодой Пигмаліонъ пряталъ свое мастерское произведеніе и разрисовывалъ красавицу со всевозможнымъ искусствомъ; губы покрывалъ яркимъ карминомъ, глаза темнымъ кобальтомъ, щеки ослѣпительнымъ вермильономъ, кудри золотистымъ гуммигутомъ; онъ поклонялся втайнѣ красавицѣ собственнаго издѣлія и придумывалъ для нея цѣлую исторію: неприступный замокъ, злодѣй похититель заключаетъ ее въ немъ и молодой принцъ, съ черными кудрями, въ мантіи, усѣянной блестками, взбирается на башню замка, умерщвляетъ изверга и потомъ граціозно преклоняетъ колѣна, говоря: "красавица, хочешь ли быть моею?"
   По сосѣдству проживаетъ одна добрая женщина, которая занимается шитьемъ платьевъ для горничныхъ изъ ближайшихъ домовъ и торгуетъ куклами, театральными картинками и пряниками для мальчишекъ; она живетъ возлѣ самаго трактира Скорохода, гдѣ отецъ Ридлей и другіе важные слуги джентльменовъ имѣютъ свой клубъ. Добрая женщина продаетъ также воскресныя газеты лакеямъ сосѣдняго дворянства, и кромѣ того имѣетъ запасъ романовъ для горничныхъ высшихъ слоевъ. Послѣ миссъ Каннъ, лучшій другъ и покровительница Джона Джэмса есть эта самая миссъ Флиндерсъ. Она его замѣтила, когда еще онъ былъ очень малъ и носилъ обыкновенно по воскресеньямъ отцу пиво. По ея романамъ, онъ самъ выучился читать, въ школѣ же бывалъ очень тупъ и всегда стоялъ послѣднимъ въ классѣ. То были счастливые часы, тѣ часы, которые онъ проводилъ, прятавшись за ея конторкой или неся въ охапкѣ подъ передникомъ ея книги, когда ему дозволялось брать ихъ домой. Вся библіотека прошла черезъ его руки, его длинныя, тонкія, дрожащія руки, вся поглощена была жадными его взорами. Онъ сдѣлалъ иллюстраціи ко всѣмъ этимъ книгамъ и самъ ужаснулся своихъ произведеній, изображавшихъ Манфрони, или Абеллино -- страшнаго венеціанскаго убійцу или Ринальдо-Ринальдино, предводителя разбойниковъ. Горючими слезами обливался онъ надъ Ѳаддеемъ Варшавскимъ и нарисовалъ его въ національномъ костюмѣ. Съ какимъ благородствомъ изобразилъ онъ Уильяма Валэса, героя Шотландіи! Съ какими усами и съ какимъ изобиліемъ строусовыхъ перьевъ!-- въ короткой шотландской юбкѣ, съ боевой сѣкирой въ рукѣ онъ идетъ по тѣламъ пораженныхъ воиновъ короля Эдуарда! Въ это время мистеръ Гонимэнъ переѣхалъ въ Вальпольскую улицу и привезъ съ собою кипу романовъ Вальтеръ-Скотта, на которые подписался, когда еще былъ въ Оксфордѣ. Молодой Джонъ Джэмсъ, который сначала ходилъ за нимъ и исполнялъ различныя маленькія порученія достойнаго джентльмена, наткнулся на эти книги и прочелъ ихъ съ такимъ наслажденіемъ, съ такимъ горячимъ восторгомъ, съ какимъ всѣ наслажденія, ожидающія его впереди, едва ли когда могутъ сравниться. Точно ли онъ дуракъ?-- или пустой лѣнтяй, изъ котораго никогда не выйдетъ ничего путнаго, по словамъ его отца? Было время, когда, отчаявшись въ лучшей будущности своего сына, родители вознамѣрились отдать его въ ученье къ портному, и Джонъ Джэмсъ пробужденъ былъ отъ всѣхъ своихъ грезъ о Ревеккѣ извѣстіемъ о замышляемой противъ него жестокости. Я удерживаюсь отъ описанія слезъ, ужаса и неистоваго отчаянія бѣднаго мальчика. Маленькая миссъ Каннъ избавила его отъ этого страшнаго пристройства, Гонимэнъ также въ свою очередь вступился за него, а мистеръ Бэгшотъ обѣщалъ, что, какъ только пріѣдутъ члены его общества, онъ попроситъ министра дать Джону Джэмсу мѣсто таможеннаго смотрителя, потому-что всѣ любили молчаливаго, добраго и услужливаго мальчика, и каждый зналъ его столько же, сколько его чванливаго, глупаго и почтеннаго родителя.
   Миссъ Каннъ очень изящно рисовала цвѣты и бумажныя ширмочки, и съ большимъ тщаніемъ отдѣлывала карандашомъ рисунки для своихъ ученицъ. Она такъ умѣла копировать литографіи, что издали вы съ трудомъ отличили бы копію, сдѣланную растушовкой, отъ плохаго эстампа чернымъ манеромъ. У ней даже былъ старый ящичекъ съ красками, и она вынимала изъ комода и показывала одинъ или два миньятюра на кости. Она передала Джону Джэмсу тѣ маленькія познанія въ живописи, какія имѣла сама, и вручила ему свой неоцѣненный рецептъ для составленія водяныхъ красокъ -- "для деревьевъ на переднемъ планѣ -- жженую сіенскую глину и индиго" -- "для самой темной зелени -- жженую слоновую кость съ гуммигутомъ" -- "для цвѣта тѣла" и пр. и пр. Джонъ Джэмсъ прошелъ весь ея ограниченный курсъ живописи, но не съ такимъ блестящимъ успѣхомъ, какъ она ожидала. Она принуждена была сознаться, что нѣкоторыя "вещи" ея ученицъ были выполнены несравненно искуснѣе рисунковъ Джона Ридлея. Гонимэнъ смотрѣлъ отъ времени до времени на рисованье мальчика и говорилъ: "Гм! а!-- очень умно -- много воображенія, право." Но Гонимэнъ въ этомъ предметѣ столько же смыслилъ, сколько глухо-нѣмой въ музыкѣ. Онъ могъ говорить объ искусствѣ довольно свободно и имѣлъ нѣсколько снимковъ съ главнѣйшихъ произведеній Рафаэля; но на искусство смотрѣлъ не тѣми глазами, какими небо одарило смиреннаго мальчика, управительскаго сына, которому открывалось въ природѣ величіе, не примѣтное для пошлаго взгляда, и красота проявлялась въ образахъ, краскахъ и въ оттѣнкахъ обыкновенныхъ предметовъ, тамъ, гдѣ большая половина свѣта видѣла только то, что было глупо, грубо и слишкомъ знакомо. Мы читаемъ въ волшебныхъ сказкахъ о талисманѣ или цвѣткѣ, которымъ награждаетъ чародѣй и съ помощью котораго обладатель можетъ созерцать волшебный міръ. О, чудный даръ природы, открывающій своему обладателю окружающія его тайныя прелести красоты, Прелести, которыя самые даровитые и геніальные маэстро выражаютъ въ живописи и звукахъ. Другимъ суждено видѣть только легкій проблескъ этого художественнаго міра; искушаемый честолюбіемъ, или побуждаемые малодушіемъ, или движимые нуждой, они отвращаются отъ него и снова вступаютъ въ пошлую колею жизни, освѣщаемую свѣтомъ будничнаго дня.
   Читатель, проходившій по Вальпольской улицѣ нѣсколько десятковъ разъ, знаетъ печальную архитектуру всѣхъ ея зданій, кромѣ большихъ домовъ, построенныхъ во времена королевы Анны и Георга IV. Въ то время, какъ нѣкоторыя сосѣднія улицы, то есть Грэтъ, Крэгсъ, Болинброкъ и другія, имѣютъ дома, красиво крытые камнемъ, съ маленькими обелисками передъ дверьми и огромными гасильницами, гдѣ тушились факелы дворянскихъ скороходовъ сто тридцать или сорокъ лѣтъ назадъ, -- дома, которые остаются мѣстопребываніемъ знати и передъ которыми увидите сотни каретъ, стекающихся на праздничный вечеръ,-- Вальпольская улица набита гостинницами, гарнирами, докторскими домами, и т. п. Нельзя сказать и того, чтобы No 23 (домъ Ридлей) былъ лучшимъ домомъ въ этой улицѣ. Меблированная гостиная отдается въ наймы миссъ Каннъ, какъ было описано выше; первый этажъ, занимаетъ Бэгшотъ эсквайръ, членъ парламента; второй этажъ -- Гонимэнъ; что же остается, кромѣ чердаковъ, широкой лѣстницы и кухонь? и когда всѣ семейства улягутся спать, можно ли вообразить себѣ, чтобы тамъ было мѣсто еще для какихъ-нибудь обитателей?
   А между-тѣмъ тамъ есть еще одинъ жилецъ, да еще такой, который подобно всѣмъ упомянутымъ до селѣ лицамъ, -- и нѣкоторымъ такимъ, о которыхъ я и самъ не имѣю еще понятія, -- будетъ играть опредѣленную роль въ текущей исторіи. Ночью, когда Гонимэнъ возвращается домой, онъ находятъ на столѣ въ передней три восковыя спальныя свѣчки -- свою, Бэгшота и еще чью-то. Что касается миссъ Каннъ, она давно заперлась въ своей комнатѣ и легла въ постель, а заслуженныя, маленькія галоши ея стоятъ на коврикѣ у ея двери. Часовъ въ 12 дня, иногда даже въ 1, мало того въ 2 и въ 3 -- много времени спустя послѣ того, какъ Бэгшотъ уйдетъ въ комитетъ, а маленькая Каннъ къ своимъ ученицамъ,-- чей-то голосъ раздается съ самаго верхняго этажа, изъ такой комнаты, куда не проведено колокольчика, громовый голосъ зовущій: "Слэви! Джулія! Джулія, душа моя! мистриссъ Ридлей"! Когда на эти возгласы никто по отзывается, нерѣдко случается, что пара панталонъ, заключающая въ себѣ пару сапогъ съ желѣзными шпорами, названныхъ по имени одного знаменитаго генерала, подоспѣвшаго къ Ватерлоо на помощь другому генералу, также давшему прозвище сапогамъ, летятъ съ самаго верхняго жилья на мраморный полъ, и звукъ ихъ паденія отдается въ пріемной залѣ. Тогда мальчикъ Томасъ, иначе называвшійся Слэви, говоритъ: "вотъ онъ опять!" или услыхавъ торжественный звонъ колокольчика въ собственной комнатѣ мистриссъ Ридлей, кухарка Джулія восклицаетъ: "Господи, это мистеръ Фредерикъ".
   Если панталоны и сапоги не поняты, владѣтель ихъ появляется самъ въ страшномъ гнѣвѣ, и принимается бѣгать по верхнему этажу; потомъ сбѣгаетъ въ самый низъ, завернувшись въ свой изодранный и волнующійся халатъ. Въ такомъ положеніи и въ той же одеждѣ онъ бѣжитъ въ комнату Гонимэна, подбѣгаетъ прямо къ камину, размахивая полами своего халата, загребаетъ кочергой жаръ и грѣется; бѣжитъ къ шкафу, гдѣ у Гонимэна хранится хересъ, и наливаетъ себѣ рюмку.
   -- Salve, говоритъ онъ, за твое здоровье, пріятель! Я знаю изъ какой это бочки, Это Марсала изъ погреба Шеррика, разлитая въ бутылки три мѣсяца назадъ; она продается по двѣсти сорока шести шиллинговъ за дюжину.
   -- Право, право нѣтъ, Фредъ, увѣряю тебя, отвѣчаетъ тотъ со вздохомъ. Ты преувеличиваешь, повѣрь. Это вино совсѣмъ не такъ дорого, и ни подъ какимъ видомъ такъ разорительно, какъ ты говоришь.
   -- А по чемъ обойдется рюмка, какъ ты думаешь? говоритъ Фредъ, наливая снова полную рюмку. Полъ-кроны, Гонимэнъ? по твоему оно не стоитъ и пробки! Онъ произноситъ эти слова совершенно такъ, какъ знаменитый современный трагикъ. Онъ умѣетъ подражать какому угодно актеру,-- трагику или комику, звуку пилы, креку пѣтуха, откупориванію пробки изъ бутылки, и вслѣдъ затѣмъ льющемуся въ стаканы вину, жужжанію пчелы, маленькому трубочисту, и пр. Онъ такъ удачно передразниваетъ пассажировъ, страдающихъ морской болѣзнью на палубѣ парохода, что моритъ васъ со смѣху: дядя его епископъ, не могъ устоять противъ этихъ комическихъ представленій и подарилъ Фреду билетъ на довольно значительную сумму.
   -- Сколько можетъ стоить тебѣ рюмка этого нектара, Чарльзъ? снова начинаетъ Фредъ, послѣ этого отступленія. Ты говоришь, что оно не дорого. Чарльзъ Гонимэнъ, ты сдѣлалъ еще съ дѣтства скверную привычку. Я очень хорошо помню, сэръ, что въ дни нашей свѣжей юности, когда я былъ утѣшеніемъ цѣлой школы вашего родителя, вы имѣли обыкновеніе лгать передъ этимъ почтеннымъ человѣкомъ. Ты лгалъ, Чарльзъ. Изиини откровенность стариннаго пріятеля, я убѣжденъ, что ты и теперь скорѣй солжешь, чѣмъ скажешь правду. Гм -- Фредъ разсматриваетъ карточки на зеркальной полкѣ: -- приглашеніе на обѣдъ, предложеніе кушать чай. Говорю тебѣ, Чарли, отчего ты не выберешь себѣ хорошенькую дѣвушку въ жены? Такую, у которой были бы помѣстья и доходы, замѣчаешь? У меня нѣтъ денегъ, это правда, но за то я не такъ много долженъ, какъ ты. Я гораздо красивѣй тебя. Гляди, какая грудь (онъ ударяетъ себя въ грудь), какое сложеніе; глядите, сэръ, какой мужественный видъ.
   -- Ради Бога, Бэйгэмъ, вскрикиваетъ Гонимэнъ, блѣднѣя отъ ужаса; что, если кто ни будь войдетъ...
   -- Что жь я такое сейчасъ сказалъ, сэръ? что у меня мужественный видъ, да, мужественный. Пусть придетъ какой-нибудь разбойникъ, кромѣ однако полицейскаго, пусть придетъ и встрѣтитъ храбрую руку Фредерика Бэйгэма.
   -- О, Господи, Господи, кто-то идетъ сюда! вскрикиваетъ Чарльзъ, откидываясь на спинку дивана, въ то время какъ отворяется дверь.
   -- А! ты идешь съ злодѣйскимъ умысломъ? и Фредъ выходитъ впередъ, принявши наступательное положеніе "Подлецъ, иди, иди!" но тутъ Фредъ возвращается назадъ, заливаясь трагическимъ смѣхомъ и крича: ха, ха, ха, это Слэви.
   Слэви несъ мистеру Фредерику горячую воду и бутылку содовой воды на одномъ и томъ же подносѣ. Ему было приказано тотчасъ нести содовую воду, какъ только онъ услышитъ слово -- Слэви, произнесенное на верху. Бутылка дѣлаетъ взрывъ и Фредерикъ пьетъ, и кипитъ послѣ питья, такъ, какъ-будто онъ весь превратился въ кипятокъ.
   -- Который теперь часъ, Слэви -- половина четвертаго? Покажи, я завтракалъ ровно десять часовъ назадъ, при розовомъ свѣтѣ утра, скромной чашкой кефе на Ковнатъ-Гарденскомъ рынкѣ. Кофе стоилъ одинъ пенни, хлѣбъ просто полпенни. Что будетъ сегодня у мистрисъ Ридлей къ обѣду?
   -- Жареный поросенокъ, сэръ.
   -- Спроси мнѣ кусокъ. Принеси ко мнѣ въ комнату, или -- можетъ быть -- ты непремѣнно желаешь, чтобъ мнѣ принесли его сюда, Гонимэнъ, добрая душа!
   Въ эту минуту раздался сильный ударъ въ дверь и Фредъ сказалъ:
   -- Ну, Чарльзъ, можетъ-быть, это идетъ какой-нибудь пріятель или какая-нибудь лэди къ тебѣ на совѣтъ, я исчезаю; тебѣ жаль, что ухожу, я это знаю. Томъ, принеси на верхъ всѣ мои вещи, вычисти ихъ, какъ можно лучше, да не сотри ворса, бездѣльникъ. Принеси также на верхъ жаренаго поросенка, и по больше яблочнаго соусу; скажи объ этомъ мистриссъ Ридлей, и поклонись ей отъ меня; принеси еще одну изъ сорочекъ мистера Гонимэна и одну изъ его бритвъ. Прощай, Чарльзъ! Исправляйся! помни обо мнѣ." И онъ испаряется въ верхнія комнаты.
   

XII.
Въ которой всѣ приглашаются на обѣдъ.

   Джонъ Джэмсъ отворилъ дверь, спѣша привѣтствовать своего друга и покровителя, появленіе котораго всегда радовало взоры юноши: это былъ никто иной, какъ Клэйвъ Ньюкомъ -- по мнѣнію Ридлея самый богатый, счастливый, красивый, благородный и могущественный юноша изо всего острова Великобританіи. Какой же мальчикъ съ благородными порывами не имѣетъ къ кому-нибудь особеннаго влеченія въ дѣтствѣ? Пока не явится порабощающій образъ женщины, у каждаго юноши есть другъ изъ друзей, товарищъ изъ товарищей, которому онъ пишетъ длинныя письма во время вакаціи и любитъ его всею нѣжностью своего сердца; чью сестру онъ предлагаетъ взять за себя въ послѣдствіи замужъ; съ кѣмъ онъ дѣлится своими деньгами; за кого онъ готовъ, если нужно, въ огонь и въ воду, словомъ, кого онъ избираетъ своимъ героемъ.
   Клэйвъ быть божествомъ юности Джона Джэмса: когда ему нужно было написать Ѳаддея Варшавскаго, какого побудь принца, Айвэнго, или кого-нибудь особенно величественнаго, онъ всегда бралъ Клэйва своей моделью. Сердце Ридлея радостно билось, когда онъ видѣлъ молодаго человѣка. Онъ бы съ радостью сходилъ въ школу капуциновъ, съ письмомъ или порученіемъ къ Клэйву, въ надеждѣ увидать его, услыхать отъ него ласковое слово, или пожать его руку. Отставной дворецкій лорда Тодмордена жилъ на хлѣбахъ въ больницѣ капуциновъ -- мы уже говорили, что въ этомъ старинномъ заведеніи есть отдѣленія для стариковъ, также какъ и для мальчиковъ,-- этотъ старикъ ходилъ иногда по воскресеньямъ обѣдать къ своему преемнику, и ворчалъ отъ самаго обѣда до девяти часовъ вечера, т. е. до-тѣхъ-поръ, какъ онъ долженъ былъ возвращаться къ капуцинамъ, чтобъ быть тамъ у воротъ прежде десяти; онъ ворчалъ на обѣдъ, ворчалъ на пиво, ворчалъ на множество часовенъ, за которыми долженъ быть смотрѣть, на платье, которое носилъ, на дурное обращеніе начальника, на недостатокъ изюма въ пуддингѣ, какъ обыкновенно ворчатъ старики и школьники. Надо было удивляться, что за вкусъ получилъ Джонъ Джэмсъ къ этому нестерпимому, сварливому, непріятному, глупому, перепачканному нюхательнымъ табакомъ старику, и какіе онъ находилъ предлоги, чтобъ ходить къ нему въ старую больницу, гдѣ онъ жили. Въ самомъ-то дѣлѣ онъ предпринималъ это путешествіе для того, чтобы имѣть возможность увидать Клэйва. Онъ посылалъ Клэйву ноты, пакеты съ рисунками; благодарилъ его за одолженныя ему книги, просилъ совѣта на счетъ будущаго чтенія -- что бы то ни было, только чтобъ взглянуть на того, кто былъ его гордостью, покровителемъ и образцомъ.
   Боюсь -- не употреблялъ ли его Клэйвъ Ньюкомъ на посылки за ромомъ съ апельсиннымъ сокомъ и сахаромъ, и за сигарами, назначая мѣстомъ свиданія какой-нибудь опредѣленный пунктъ въ школьныхъ владѣніяхъ, куда и являлся для полученія запретныхъ покупокъ. Бѣдный юноша извѣстенъ былъ всѣмъ мальчикамъ и прозывался полишинелемъ Ньюкома. Онъ былъ все, что угодно, только не горбунъ; у него были длинныя и сухощавыя руки, желтоблѣдный цвѣтъ лица, большой лобъ, волнистые, черные волосы, и большіе задумчивые глаза.
   -- Какъ? это ты, Джонъ Джэмсъ? закричалъ весело Клэйвъ, когда его смиренный другъ появился у двери. Папа, это мой пріятель Ридлей, тотъ самый, который умѣетъ рисовать.
   -- Я знаю кой-кого, который въ рисованьи всякого такого молодаго человѣка за поясъ заткнетъ, говоритъ полковникъ посмотрѣвъ на Клэйва съ нѣжностью. Онъ думалъ, что подобнаго генія не было во всемъ свѣтѣ, и уже помышлялъ о томъ, чтобы мистеръ Линъ изъ Гэй-Маркета издалъ рисунки Клэйва.
   -- Это мой отецъ, только что пріѣхавшій изъ Индіи, -- и мистеръ Пенденнисъ, старый воспитанникъ капуциновъ. Дома дядюшка? Оба джентльмена наградили нѣсколько покровительственнымъ склоненіемъ головы юношу, представленнаго имъ подъ именемъ Джона Джэмса. Наружность у него была невзрачная. А полковникъ Ньюкомъ, не смотря на то, что совсѣмъ не высокомѣрный человѣкъ, имѣетъ однако свои военныя понятія, и говоритъ съ управительскимъ сыномъ какъ съ рядовымъ солдатомъ, благосклонно, но безъ короткости.
   -- Мистеръ Гонимэнъ у себя, господа! говоритъ смиренно юноша. Прикажете провести васъ въ его комнату? И мы отправились на верхъ за своимъ провожатымъ. Мы нашли мистера Гонимэна на софѣ, углубившагося въ занятія; передъ нимъ лежалъ огромный фоліантъ. Романъ спрятанъ былъ подъ подушку. Клэйвъ нашелъ его тамъ, не много погодя, когда дядя его удалился на нѣкоторое время въ свою уборную. Онъ согласился прервать свои богословскія занятія, и пойдти обѣдать съ шуриномъ.
   Когда Клэйвъ и друзья его были у дверей комнаты Гонимэна, въ то самое время, когда мы входили къ богослову и увидали его сидящимъ въ парадѣ передъ своимъ in-folio, Клэйвъ шепнулъ Джону Джэмсу: "пойдемъ, мой другъ, покажи намъ свои рисунки. Что ты теперь дѣлаешь?"
   -- Я рисовалъ Арабскія ночи, говоритъ Джонъ Джэмсъ, у себя на верху. Услыхалъ, что кто-то звонитъ, подумалъ, что это вы и сошелъ внизъ.
   -- Покажи намъ свои картинки. Поведи насъ къ себѣ въ комнату, вскрикиваетъ Клэйвъ.
   -- Какъ? вы хотите ко мнѣ идти? говоритъ тотъ. Вѣдь это такой крошечный уголокъ.
   -- Нужды нѣтъ, пойдемъ, говоритъ Клэйвъ; и оба юноши исчезаютъ вмѣстѣ, оставивъ трехъ взрослыхъ джентльменовъ разговаривающими, или скорѣе, насъ двоихъ,-- слушающими Гонимэна, который распространяется о прекрасной погодѣ, о трудностяхъ духовнаго званія, о чести, которую ему сдѣлалъ полковникъ Ньюкомъ своимъ посѣщеніемъ, и пр. съ свойственнымъ ему краснорѣчіемъ.
   Спустя нѣсколько времени, Клэйвъ возвращается съ верху безъ Джона Джэмса. Онъ очень взволнованъ.
   -- О, сэръ, говоритъ онъ своему отцу, вотъ вы говорите о моихъ рисункахъ -- еслибъ вы видѣли рисунки Джона Джэмса! Клянусь Юпитеромъ, этотъ мальчикъ геній. Какая прелесть, сэръ. Вамъ кажется, что вы читаете Арабскія ночи, знаете ли, только глядя на эти картинки. Тутъ Шехерезада разсказываетъ сказки и -- какъ ее называютъ?-- Динарзада и султанъ сидятъ въ постелѣ и слушаютъ. Какой страшный старикъ! Это видно, что онъ многимъ своимъ женамъ отрѣзалъ головы. Не могу понять откуда этотъ человѣкъ беретъ свои идеи. Я могу превзойдти его въ изображеніи лошадей -- я это знаю -- и собакъ; но я могу нарисовать только то, что вижу. Тогда -- какъ онъ, кажется, видитъ то, чего мы не видимъ, понимаете? О, я рѣшился быть художникомъ, скорѣй всего другаго.-- И онъ принялся рисовать лошадей и собакъ на дядиномъ столѣ, вокругъ котораго сидѣли старшіе.
   -- Я устроился тамъ на верху съ Джономъ Джэмсомъ, говоритъ Клэйвъ, работая перомъ. У насъ будетъ общая мастерская; можетъ-быть, мы поѣдемъ вмѣстѣ въ чужіе край; не правда ли, папа, это будетъ очень весело?
   -- Любезный Клэйвъ, замѣчаетъ мистеръ Гонимэнъ съ видомъ ласковаго достоинства, есть степени въ обществѣ, которыя мы должны уважать. Вы конечно не думаете сдѣлаться художникомъ по ремеслу. Этотъ промыселъ очень хорошъ для вашего юнаго protégé; но для васъ....
   -- Что же для меня? возражаетъ Клэйвъ. Мы совсѣмъ не такіе важные люди какъ иные, которыхъ я знаю; а если бъ это и было, по-моему, живописецъ ничѣмъ не хуже законника, или лекаря, или даже воина. Въ жизнеописаніи доктора Джонсона, которое отецъ мой постоянно читаетъ -- я больше всего люблю читать о сэръ Джосіѣ Рейнольдсѣ: я думаю, что это лучшій джентльменъ изъ всей книги. А я! развѣ я не желалъ бы написать такую картину какъ лордъ Гэтфильдъ въ національной галлереѣ! Развѣ это не была бы побѣда? Я думаю, что я охотнѣй остался бы побѣдителемъ на этомъ поприщѣ, чѣмъ при Гибралтарѣ. А эти три граціи -- о, какъ онѣ прелестны! А этотъ кардиналъ Бофоръ въ Дольвичѣ!-- какъ онъ пугаетъ меня: я не смѣю глядѣть на него. Развѣ Рейнольдсъ не былъ обрѣаывалмцикъ денегъ, вотъ и все! и развѣ Рубенсъ не былъ кирпичникъ? А впослѣдствіи онъ былъ посланникомъ и кавалеромъ ордена Бани; тѣмъ же былъ и Вандикъ. А Тиціанъ, а Рафаэль, а Веласкезъ?-- Я бы попросилъ васъ побезпокоиться и указать мнѣ на джентльменовъ лучше этихъ, дядюшка Чарльзъ.
   -- Я далекъ отъ мысли, что призваніе къ живописи не уважительно, говоритъ дядюшка Чарльзъ; но, по свѣтскимъ понятіямъ, бываютъ званія несравненно почетнѣй, и мнѣ кажется, что сынъ полковника Ньюкома...
   -- Будемъ слѣдовать своей склонности, сказалъ полковникъ; пока призваніе человѣка благородно, оно прилично джентльмену. И еслибъ ему пришла охота играть на скрипкѣ -- дѣйствительно на скрипкѣ -- я бы этому не противился.
   -- Что за чудакъ былъ на верху! снова начинаетъ Клэйвъ, поднявъ голову отъ своего маранья. Онъ ходилъ взадъ и впередъ по площадкѣ въ шлафрокѣ, почти безо всякаго другаго платья, держа въ одной рукѣ тарелку, а въ другой свиную котлету, которую чавкалъ. Въ родѣ этого (и Клэйвъ начертилъ какую то фигуру). Какъ бы вы думали, сэръ? Онъ говоритъ, что былъ въ Вертепѣ Гармоніи въ ту ночь, когда вы такъ разгорячились по поводу капитана Костигэна. Онъ тотчасъ узналъ меня и сказалъ: "сэръ, вашъ отецъ поступилъ, какъ истинный джентльменъ, какъ христіанинъ, какъ честный человѣкъ. Maxima debelur puer о reverentia. Засвидѣтельствуйте ему мое почтеніе. Я не знаю его высоко-уважаемаго имени. Его высоко-уважаемаго имени, говоритъ Клэйвъ, помирая со-смѣху -- это были его собственныя слова. И объясните ему, что я самъ сирота -- въ тѣсныхъ обстоятельствахъ.-- Онъ говорилъ, что -- въ стѣсненыхъ обстоятельствахъ; и я бы сердечно желалъ, чтобъ онъ усыновилъ меня."
   Юноша надулъ лицо и старался говорить самымъ громкимъ и густымъ басомъ; изъ его подражанія и изъ нарисованной имъ картинки я тотчасъ догадался, что онъ дразнилъ Фреда Бэйгэма.
   -- А развѣ Красный Разбойникъ живетъ здѣсь, вскрикиваетъ мистеръ Пенденнисъ, и мы наконецъ отрыли его?
   -- Онъ иногда приходитъ сюда, говоритъ мистеръ Гонимэнъ съ беззаботнымъ видомъ. Хозяинъ и хозяйка мои были у правителями въ домѣ его отца, Бэйгэма изъ Бэйгэма, члена одной изъ первыхъ фамилій въ Европѣ. А мистеръ Фредерикъ Бэйгэмъ, этотъ эксцентрическій человѣкъ по преимуществу, о которомъ вы говорите, былъ приватнымъ воспитанникомъ любезнаго моего родителя, въ счастливые наши дни въ Боргэмбэри.
   Не успѣлъ онъ проговорить, какъ у двери послышался стукъ, и прежде чѣмъ хозяинъ сказалъ "войдите!" появился мистеръ Фредерикъ Бэйсамъ, облеченный въ любимый свой костюмъ особеннаго свойства. Въ то время мы носили чрезвычайно высокіе галстухи; только очень немногія поэтическія и эксцентрическія особы позволяли себѣ байроновскіе ворота; но Фредъ Бэйгэнъ повязывалъ шею простой лентой, которая не мѣшала его огромнымъ рыжимъ бакенбардамъ свободно виться по обширнымъ щекамъ его. Онъ носилъ черный балахонъ и шляпу съ широкими полями, что дѣлало его нѣсколько похожимъ на проповѣдника -- диссидента. Въ другія времена вы могли увидать его въ зеленомъ кафтанѣ, съ голубой косынкой на шеѣ, такъ какъ-будто онъ цѣлый вѣкъ возился съ торфомъ на желѣзныхъ дорогахъ.
   -- Я слышалъ отъ молодаго человѣка здѣшняго дома -- кто вы такой, полковникъ Ньюкомъ, сказалъ онъ съ большой важностью, и случайно присутствовалъ тамъ въ ту ночь; потому-что я усталъ отъ многотрудныхъ литературныхъ занятій и чувствовалъ необходимость немного освѣжиться. Я случайно присутствовалъ, сэръ, при такой сценѣ, которая дѣлаетъ вамъ величайшую честь, о которой я говорилъ, не зная васъ, вашему сыну съ чѣмъ-то похожимъ на легкомысліе. Онъ самый ingenui vullus puer ingenuique pudoris. Пенденнисъ, здоровы ли вы? И я хотѣлъ, сэръ, сойдти внизъ, и предложить вамъ выслушать нѣсколько словъ въ мою защиту, если то, что я сказалъ, отзывается обидой джентльмену, который былъ совершенно правъ, какъ я сказалъ всей залѣ, когда вы изъ нея вышли, что мистеръ Пенденнисъ вѣроятно помнитъ.
   Лицо мистера Пенденниса выражало удивленіе и -- можетъ быть -- отрицаніе.
   -- Вы забыли Пенденнисъ? Тѣ, которые выходятъ изъ этой залы, сэръ, часто забываютъ, что происходило тамъ во время ночной попойки. Вы хорошо сдѣлали, что отказались возвратиться къ этой сценѣ. Другое дѣло -- мы, общественные люди: мы часто принуждены искать развлеченія въ такой часъ, когда прочіе счастливцы погружены въ сладкій сонъ.
   -- А въ какомъ родѣ ваши замѣчанія, мистеръ Бэйгэмъ? спрашиваетъ полковникъ, нѣсколько мрачно, потому-что ему показалось, будто Бэйгэмъ принимаетъ тонъ какого-то persiflage, который былъ вовсе не по вкусу индѣйскому джентльмену.
   Не говоря людямъ ничего, кромѣ словъ вѣжливости, онъ былъ какъ на горячихъ угольяхъ при одномъ намекѣ, что кто-нибудь позволить себѣ съ нимъ какую-нибудь вольность.
   -- Адвокатъ, сэръ, только безъ дѣла,-- литераторъ, которому рѣдко удается найти случай продать твореніе своего ума,-- джентльменъ, сэръ, претерпѣвающій пренебреженіе, можетъ быть заслуженное, а можетъ быть и нѣтъ, отъ своего семейства. Я достаю хлѣбъ, какъ умѣю. Въ тотъ вечеръ я читалъ лекцію о духѣ нѣкоторыхъ нашихъ комическихъ писателей въ Пароѳнопеонѣ. Аудіенція моя была не многочисленна, можетъ быть, соразмѣрная моимъ заслугамъ. Возвращаясь домой пѣшкомъ, я зашелъ съѣсть яйцо и выпить стаканъ пива, послѣ двѣнадцати часовъ ночи, и былъ свидѣтелемъ сцены, сдѣлавшей вамъ столько чести. Что это? Мнѣ кажется это смѣшное изображеніе самого меня.-- Онъ взялъ со стола эскизъ, набросанный Клэйвомъ.-- Я люблю шутку даже на свой собственный счетъ; я самъ готовъ помогать общему смѣху надъ шуткой, которая порождена веселымъ добродушіемъ.
   Эта рѣчь совершенно примирила съ Фредомъ честнаго полковника.
   -- Нѣтъ сомнѣнія, что тотъ кто нарисовалъ это, мистеръ Бэйгэмъ, ни на васъ и ни на кого зла не имѣетъ, что еще что! Плутъ нарисовалъ меня, сэръ, своего собственнаго отца; я послалъ этотъ рисунокъ маіору Гоббсу, который командуетъ моимъ полкомъ. Самъ Чиннери, сэръ, не могъ бы схватить лучше сходства; онъ рисовалъ меня коннымъ, онъ рисовалъ меня пѣшимъ, онъ рисовалъ мистера Бинни, моего друга, который живетъ со мной. У насъ десятки его рисунковъ въ моей квартирѣ, и, если мы сдѣлаете намъ одолженіе отобѣдать сегодня съ нами и съ этими джентльменами, вы увидите, что не на однихъ васъ Клэйвъ дѣлаетъ каррикатуры.
   -- Я только-что немножко пообѣдалъ на верху, сэръ. Я человѣкъ умѣренный, и могу жить, если это нужно, какъ Спартанецъ; но, чтобъ не отстать отъ такого хорошаго общества, готовъ снова приняться за ножикъ и вилку. Вы извините мой дорожный костюмъ? Я имѣю здѣсь комнату на случай, а постоянно живу въ деревнѣ.
   Когда Гонимэнъ былъ готовъ, полковникъ, который чувствовалъ величайшее уваженіе къ духовенству, ни подъ какимъ видомъ не хотѣлъ выходить изъ комнаты, прежде пастора, и взялъ его подъ руку, чтобъ идти вмѣстѣ. Тогда Бэйгэмъ достался на долю мистера Пенденниса, и они также пошли вдвоемъ. Черезъ Гилль-Стритъ и Бэрклей-Сквэръ они шли довольно прямо; по отъ Гэй-Гилля мистеръ Бэйгэмъ сдѣлалъ внезапный гальсъ на бакбортъ, путаясь въ лабиринтѣ конюшенъ и давая огромный крюкъ отъ улицы КлиффОрдъ, куда йгы шли. Онъ намекнулъ на кабріолетъ, но Пендсннисъ отказался ѣхать, по правдѣ сказать, тревожась и не доунѣвая куда направляется его эксцентрическій спутникъ. Есть причины, проворчалъ Бэйгэмъ, которыхъ нѣтъ нужды объенять такому опытному человѣку, какъ вы, почему должны избѣгать Бондъ-Стрита нѣкоторѣте люди, находящіеся въ исключительномъ положеніи. Мнѣ otb запаха Труфйтской помады дѣлается дурно. Скажите мнѣ, Пендеописъ, что этотъ индѣйскій воинъ очень богатый раджа? Какъ вы думаете, не можетъ ли онъ мнѣ доставить мѣсто въ Ост-индской компаніи. Я бы съ радостью взялъ какую-нибудь честную должность, гдѣ вѣрность могла бы принести пользу, гдѣ бы оцѣнили геній и наградили бы храбрость. Вотъ мы и пришли. Отель кажется помѣстительный. Я до-сихъ-поръ еще въ немъ не былъ.
   Войдя въ столовую полковника въ Неротской улицѣ, мы увидали, что слуга раздвигаетъ столъ. "Насъ будетъ больше обѣщать, чѣмъ я ожидалъ", сказалъ нашъ хозяинъ. "Я встрѣтилъ своего брата Брэйана верхомъ, отдающаго карточки у дверей этого большаго дома въ улицѣ... какъ ее?
   -- Это домъ русскаго посольства, говоритъ мистеръ Гонимэнъ, знавшій городъ въ совершенствѣ.
   -- Брэйанъ сказалъ, что приглашеніе отказано, и что онъ будетъ обѣдать съ нами, продолжаетъ полковникъ.
   -- Такъ ли я понялъ, полковникъ Ньюкомъ? говоритъ мистеръ Фредерикъ Бэйгэмъ. Вы родня этому знаменитому банкиру, сэру Брэйану Ньюкому, который даетъ такіе необычайно пышные обѣды въ Паркъ-Лэнѣ.
   -- Что такое пышный обѣдъ? спрашиваетъ смѣясь полковникъ. Я обѣдалъ у брата прошлую среду, и конечно это былъ весьма большой обѣдъ. Самъ генералъ-губернаторъ не могъ бы сдѣлать болѣе великолѣпнаго угощенія. Но знаете ли, что мнѣ почти ничего не досталось? Я не ѣмъ краевъ посуды; а что касается до рост-бифа старой Англіи, ну, блюдо было поставлено на столъ, и мгновенно очищено какъ угощеніе въ честь посвященія Санхо въ Баратаріи. Обѣдъ нашъ не продолжался даже и до девяти часовъ. Я люблю выпить маленькую рюмку бордосскаго вина, и поболтать послѣ обѣда; но такъ и быть -- (нѣтъ сомнѣнія, достойный джентльменъ упрекалъ себя, что зашелъ слишкомъ далеко и раскаялся въ самую пору).-- Нашъ обѣдъ будетъ, надѣюсь, совсѣмъ не таковъ. Джэкъ Бинни позаботился объ этомъ. Онъ -- веселый товарищъ и славный разскащикъ. Вы встрѣтите еще одного или двухъ человѣкъ за нашимъ обѣдомъ: сэра Томаса де-Бутса; онъ также не послѣдній весельчакъ за стаканомъ вина, товарища мистера Пенденниса, мистера Уаррингтона и племянника моего, Бэрнса Ньюкома -- сухой человѣкъ съ перваго раза, но я ручаюсь за то, что въ немъ есть много хорошаго, когда его узнаешь; почти въ каждомъ это есть, сказалъ добродушный мудрецъ.-- Клэйвъ, шалунъ, смотри, будь остороженъ съ шампанскимъ!
   -- Шампанское для женщинъ, говоритъ Клэйвъ. Я придерживаюсь бордосскаго.
   -- Говорю вамъ, Пенденнисъ, замѣтилъ при этомъ Бэйгэмъ, я рѣшительно думаю, что Фредъ Бэйгэмъ вошелъ въ хорошее дѣло.
   Мистеръ Пенденнисъ, видя, что собирается большое общество пошелъ переодѣться въ свою комнату. "Гм! говоритъ мистеръ Бэйгэмъ, не вижу надобности. Какой же здравомыслящій человѣкъ обращаетъ вниманіе на наружность своего сосѣда? Онъ глядитъ сюда, сэръ, и разсматриваетъ тутъ, и Бэйгэмъ ударилъ себя въ лобъ, который былъ очень широкъ и потомъ въ сердце, которое, по его мнѣнію, было съ правой стороны.
   -- Что такое я слышу объ одѣваньѣ? спрашиваетъ нашъ хозяинъ. Обѣдайте въ томъ платьѣ, которое на васъ, мой добрый другъ! къ намъ все равно добро пожаловать, если ваше выѣздное платье и въ деревнѣ.
   -- Оно теперь въ деревнѣ моего дяди, отвѣчаетъ мистеръ Бэйгэмъ съ большой важностью, и я принимаю ваше гостепріимство такъ, какъ вы мнѣ предлагаете его, полковникъ Ньюкомъ, откровенно и радушно.
   Честный мистеръ Бинни появился не за долго до назначенію часу для принятія гостей, одѣтый въ пару узкихъ панталонъ, бѣлые шелковые чулки и бальные башмаки; плѣшивая голова его сіяла какъ бильярдный шаръ; веселыя щеки покрывались румянцемъ добродушія. Онъ былъ склоненъ къ удовольствію.-- Гей, друзья! говоритъ онъ; да мы просидимъ эдакъ до ночи. Мы не сидѣли до ночи съ прощальнаго обѣда въ Плимутѣ.
   -- И какая была веселая ночь, Джэмсъ! восклицаетъ полковникъ.
   -- Ей Богу, веселая! что за пѣсню спѣлъ этотъ Томъ Моррисъ.
   -- А твой Джокъ Гэзельдинъ просится на театръ, Джэкъ.
   -- А я думаю, что ты всѣхъ за поясъ заткнешь въ Томѣ Баулингѣ, самъ Томъ! вскрикиваетъ восхищенный сожитель полковника. Мистеръ Пенденнисъ вытаращилъ глаза отъ изумленія при мысли о возможности возобновить подобныя увеселенія, но заградилъ себѣ уста осторожностью. Теперь кареты начинаютъ подъѣзжать и гости полковника собираются.
   

XIII.
Въ которой Томасъ Ньюкомъ поетъ свою послѣднюю пѣсню.

   Гости, пріѣхавшіе раньше всѣхъ, были старшій помощникъ капитана и медикъ корабля, на которомъ оба джентльмена прибыли въ Англію. Помощникъ былъ Шотландецъ, докторъ былъ Шотландецъ; между джентльменами Восточнаго клуба, трое были Шотландцы.
   Англичане, за исключеніемъ одного, пріѣхали послѣдніе, и мы нѣсколько времени смотрѣли въ окно, дожидаясь ихъ прибытія. Старшій помощникъ вынулъ перочинный ножикъ и началъ поправлять свои ногти. Докторъ и мистеръ Бинни разсуждали объ успѣхахъ медицины. Бинни ходилъ по эдинбургскимъ госпиталямъ, пока не получилъ своего гражданскаго назначенія въ Индіи. Тремъ джентльменамъ изъ Ганноверъ-Сквэра и полковнику приходилось многое разсказать о Томѣ Смитѣ, служащемъ по кавалеріи и о Гарри-Голлѣ изъ инженеровъ: о томъ какъ Топгэмъ женился на вдовѣ бѣднаго, маленькаго Боба Уаллиса, о томъ, много ли бокану привезъ Барберъ домой, и тому подобное. Высокій сѣдой Англичанинъ, который былъ также на Востокѣ, въ королевской службѣ, присоединился-было не надолго къ этому разговору, но теперь оставилъ его и подошелъ къ Клэйву.
   -- Я зналъ вашего отца въ Индіи, сказалъ джентльменъ молодому человѣку; тамъ не было въ службѣ ни одного офицера, котораго бы такъ любили и уважали, какъ его. У меня также есть мальчикъ, мой пасынокъ, который только-что поступилъ въ военную службу; онъ старше васъ -- онъ родился въ концѣ ватерлооскаго года; отецъ его былъ большимъ пріятелемъ мнѣ и вашему отцу, а онъ, сэръ Роудонъ Кроулей, воспитывался у васъ въ школѣ.
   -- Да, я знаю, что онъ былъ тамъ, говоритъ юноша; онъ наслѣдовалъ состояніе и титулъ послѣ своего дяди Питша, четвертаго баронета. Не знаю какъ его мать -- та, которая писала гимны, знаете, и ходила въ капеллу мистера Гонимэна -- сдѣлалась Ревеккою, лэди Кроулей. Отецъ его, полковникъ Раудонъ Кроулей, умеръ на островѣ Ковентри, въ августѣ, 182--, а дядя его, не далѣе какъ въ сентябрѣ, умеръ здѣсь. Я помню, что мы часто говорили объ этомъ въ школѣ капуциновъ, когда я еще былъ совсѣмъ маленькій; и тамъ бывали пари, о томъ, имѣетъ-ли Кроулей, т. е. маленькій Кроулей, титулъ баронета, или не имѣетъ.
   -- Когда я приплылъ въ Риджи, полковникъ, говорилъ старшій помощникъ -- никакія склады, никакое сочетаніе словъ не могли бы передать произношенія этого джентльмена, когда онъ пускался въ краснорѣчіе -- мнѣ помнится, что намъ передъ обѣдомъ всегда подавали рюмку водки, А такъ-какъ ваши друзья задерживаютъ обѣдъ и такъ-какъ мнѣ нынѣшнюю ночь не нужно быть въ караулѣ, я поступлю также, какъ мы поступали въ Риджи. Джэмсъ, любезный другъ, похлопочи, пожалуйста, объ рюмкѣ водки. Пробовали-ли вы пить залпомъ водку, полковникъ? Когда мы плыли на высотѣ Ньюйорка, мы обыкновенно держали пари передъ обѣдомъ и -- благодарю Джэмсъ -- и онъ проглотилъ рюмку водки.
   Тутъ слуга провозгласилъ очень громко: "сэръ Томасъ де-Бутсъ", и генералъ вошелъ, обведя, по своему обыкновенію комнату грознымъ взглядомъ, краснолицый, перетянутый, въ великолѣпно, но очень туго повязанномъ бѣломъ галстухѣ, въ широкомъ жилетѣ и со звѣздой.
   -- Вотъ тебѣ на! звѣзды и подвязки! вскрикиваетъ мистеръ Фредерикъ Бэйгэмъ. Послушайте, Пенденнисъ, что это, герцогъ, что-ли? Я бы не пришелъ въ этихъ блюхеровскихъ, если бы зналъ. Будь они прокляты! нѣтъ -- самъ Гоби, собственный мой сапожникъ, не допустилъ бы бѣднаго Фреда Бэйгэма появиться въ блюхеровскихъ, еслибъ зналъ, что я встрѣчусь съ герцогомъ. Бѣлье-то у меня въ порядкѣ, да еще какъ; и Фредъ Бэйгэмъ внутренно благодарилъ за это Гонимэна. И въ самомъ дѣлѣ, кто бы, кромѣ самыхъ любопытныхъ, могъ сказать, что Ф. Б. а не Ч. Г.-- Чарльзъ Гонимэнъ -- было намѣчено на этомъ безукоризненномъ бѣльѣ. Полковникъ Ньюкомъ представилъ сэра Томаса всѣмъ находившимся въ комнатѣ, также какъ онъ предварительно представилъ насъ всѣхъ другъ-другу, и когда сэръ Томасъ поглядѣлъ на одного за другимъ, на лицѣ его казалось можно было прочесть милостивое выраженіе: -- "чортъ васъ знаетъ кто вы такой, сэръ"? такъ же ясно, какъ будто генералъ произносилъ эти слова. Джентльменъ разговаривавшій у окна съ Клэйвомъ, казалось, былъ ему немного знакомъ, и онъ сказалъ ему довольно ласково: "Здравствуйте Доббинъ."
   Въ это время подъѣхала карета сэра Брэйана Ньюкома и изъ нея вышелъ баронетъ, величественно опираясь на руку красиваго лакея въ плисѣ и пудрѣ, который захлопнулъ дверцы кареты и сѣлъ рядомъ съ кучеромъ въ галунахъ и въ парикѣ. Епископская скамья уже уничтожила свои парики; отчего бы и парламентской ложѣ не сдѣлать также уступки въ этихъ безумныхъ украшеніяхъ? Неужели для нашего комфорта необходимо, чтобъ люди, состоящіе въ должности нашихъ конюховъ или домашней прислуги, были одѣты какъ Веселый -- Андрей? Входитъ сэръ Брэйань Ньюкомъ, кротко улыбаясь: онъ здоровается съ братомъ привѣтливо, съ сэромъ Томасомъ весело; киваетъ и улыбается Клэйву и граціозно позволяетъ мистеру Пенденнису пожать два пальца своей протянутой правой руки. Этотъ джентльменъ въ восхищеньѣ, разумѣется, отъ такой снисходительности. И кто же изъ смертныхъ не былъ бы счастливъ, прикоснувшись къ этимъ двумъ драгоцѣннымъ пальцамъ? Когда меня какой-нибудь джентльменъ удостоиваетъ такимъ вниманіемъ, я всегда спрашиваю себя мысленно, къ чему онъ бралъ на себя этотъ трудъ, и жалѣю, что у меня не достало присутствія духа, сунуть ему одинъ палецъ вмѣсто его двухъ. Если бы капиталъ мой доходилъ до десяти тысячъ ежегоднаго доходу, (я не могу воздержаться отъ этого внутренняго размышленія), и еслибъ я велъ огромные счеты съ Триднилльской улицей, не могу воздержаться отъ мысли, что я былъ бы тогда осчастливленъ цѣлой ладонью.
   Прибытіе этихъ двухъ важныхъ особъ отчасти бросило какую то тѣнь торжественности на общество. Начался разговоръ о погодѣ: она была блестящая, но не породила слиткомъ блестящихъ замѣчаній между гостями полковника Ньюкома. Сэръ Брэйанъ, кромѣ шутокъ, думаетъ, что должно быть также жарко, какъ въ Индіи. Сэръ Томасъ де-Бутсъ, задыхаясь въ своемъ бѣломъ жилетѣ и засунувъ подъ мышки свои большіе пальцы, презрительно улыбается, и желаетъ сэру Брэйану когда нибудь испытать, что такое въ самомъ дѣлѣ жаркій день во время горячихъ вѣтровъ въ Индіи. Сэръ Брэйанъ дѣлаетъ невѣроятное предположеніе, что въ Лондонѣ также жарко, какъ въ Калькуттѣ. Мистеръ Кинни посматриваетъ на свои часы и на полковника. "Мы ждемъ только твоего племянника, Томъ, говоритъ онъ; я думаю, мы можемъ осмѣлиться приказать, чтобъ подавали обѣдъ" -- предложеніе, которое отъ души подтвердилъ мистеръ Фредерикъ Бэшэмъ. Дымящійся горячій обѣдъ явился, несомый не менѣе горячими служителями. Знать занимаетъ свои мѣста, по обѣ стороны полковника. Онъ проситъ мистера Гонимэна прочесть молитву и стоить благоговѣйно во все время этой краткой церемоніи, между тѣмъ какъ де-Бутсъ какъ-то странно смотритъ на него изъ за своей салфетки. Всѣ молодые люди занимаютъ свои мѣста на другомъ концѣ стола, около мистера Бинни. Только къ концу втораго блюда появляется мистеръ Бэрнсъ Ньюкомъ.
   Мистеръ Бэрнсъ не проявляетъ ни малѣйшаго смущенія, но смотря на то, что смутилъ все общество. Ему принесли супу, рыбы и мяса; онъ ѣстъ не торопясь, между-тѣмъ какъ его дожидаются двѣнадцать другихъ джентльменовъ. Мы замѣтили, какъ сверкали глаза мистера Бинни, останавливаясь на молодомъ человѣкѣ.-- "Э, казалось, говорилъ онъ, да это такой свободный и развязный господчикъ, какихъ я и не видывалъ". И въ самомъ дѣлѣ мистеръ Бэрнсъ былъ прехладнокровный молодой человѣкъ. Это блюдо такъ хорошо, что право ему надо взять еще. Онъ осмотрительно разбираетъ второе дополненіе, и повертываясь съ глупой улыбкой къ своему сосѣду, говоритъ: "вѣдь я надѣюсь, что никого не заставляю себя дожидаться."
   -- Гм! хрюкаетъ сосѣдъ, мистеръ Бэйгэмъ, дѣло не важное, мы почти ужь отобѣдали.
   Бэрнсъ замѣчаетъ одежду мистера Бэйгэма -- его длиннополый балахонъ, ленту, повязанную на шеѣ, и оглядываетъ его съ изумительнымъ безстыдствомъ.-- "Что это за народъ, думаетъ онъ, собралъ дядюшка? Онъ граціозно наклоняется передъ честнымъ полковникомъ, когда тотъ предлагаетъ ему вина. Онъ такъ нестерпимо уклончивъ, что просто хочется поколотить его.
   Во все время обѣда хозяинъ угощалъ каждаго виномъ по своему чистому, старинному обыкновенію: мистеръ Бинни помогалъ главному угостителю. Таковъ былъ обычай въ Англіи и Шотландіи, когда они были еще молодыми. А когда Бинни, прося сэра Брэйана, получилъ въ отвѣтъ отъ баронета -- "Благодарю насъ. Нѣтъ, любезный сэръ. Я и такъ ужь переступилъ границы, положительно переступилъ", бѣдный, разстроенный джентльменъ совсѣмъ не зналъ, куда ему дѣваться; но къ счастью Томъ Норрисъ, старшій помощникъ, пришелъ къ нему на помощь и закричалъ: "Мистеръ Бинни, мнѣ еще не довольно, и я выпью съ вами рюмку чего вы хотите. Въ сущности, мистеру Норрису было довольно. Онъ выпилъ по полному стакану за здоровье каждаго изъ присутствующихъ, и рюмка его наполнялась десятки разъ внимательными слугами. Такимъ-образомъ и мистеръ Бэйгэмъ истребилъ огромное количество напитковъ; но это не произвело особенно замѣтнаго вліянія на такого опытнаго питуха. Такимъ-образомъ и молодой Клэйвъ выпилъ больше, чѣмъ ему слѣдовало. Щеки его раскраснѣлись и горятъ; онъ болтаетъ и хохочетъ громкимъ голосомъ на своемъ концѣ стола. Мистеръ Уаррингтонъ глядитъ на юношу съ нѣкоторымъ любопытствомъ; потомъ бросаетъ на мистера Бэрнса презрительный взглядъ, который не опаляетъ этого привѣтливаго молодаго человѣка.
   Я долженъ признаться, что помощникъ Индійца, при самомъ началѣ десерта, и когда никто не просилъ его объявлять своего мнѣнія, настоятельно всталъ и предложилъ здоровье полковника Ньюкома, котораго добродѣтели восхвалялъ неистово и котораго объявилъ однимъ изъ лучшихъ людей въ мірѣ. Сэръ Брэйанъ очень встрѣвожился было при началѣ этого спича, проговореннаго помощникомъ съ ужаснымъ вскрикиваньемъ и размахиваньемъ рукъ; но баронетъ оправился въ продолженіе этой рѣчи, въ которой ораторъ дѣлалъ безпрестанныя отступленія и при окончаніи ея очень мило постучалъ но столу однимъ изъ двухъ покровительственныхъ пальцевъ, и поднимая вверхъ рюмку, въ которой былъ налитъ по крайней-мѣрѣ полный наперстокъ клэрета, сказалъ: "любезный братъ, я пью за твое здоровье отъ всего сердца, будь увѣренъ". Юноша Бэрнсъ проговорилъ въ продолженіе рѣчи нѣсколько разъ "слушайте, слушайте"! съ насмѣшкой, которую съ каждой новой рюмкой вина все менѣе и менѣе заботился скрывать. И хотя Бэрнсъ пріѣхалъ поздно, но выпилъ значительно. наверстывая потерянное время.
   Эти насмѣшливыя восклицанія, и вообще все поведеніе двоюроднаго брата Клэйва во время обѣда, поразили молодаго человѣка и онъ начиналъ очень сердиться. Онъ проворчалъ нѣсколько замѣчаній вовсе не любезныхъ на счетъ Бэрнса. Глаза его, когда онъ смотрѣлъ на своего родственника, бросали взгляды, въ которыхъ мы, наблюдавшіе за нимъ, ясно видѣли воинственное значеніе. Уаррингтонъ взглянулъ боязливо на Бэйгема и Пенденниса. Мы видѣли, что опасность не минуема, развѣ только одинъ изъ молодыхъ людей воздержится отъ дерзости, а другой отъ хмѣля.
   Полковникъ Ньюкомъ сказалъ очень не много словъ въ отвѣть своему пріятелю, старшему помощнику: тѣмъ бы и дѣло и кончилось; но къ сожалѣнію я долженъ сказать, что мистеръ Бинни въ свою очередь почелъ нужнымъ встать и отпустить нѣсколько фразъ относительно королевской службы и приплести къ этому имя генералъ-майора сэра Томаса де-Бутса, коммандора ордена Бани, и пр.-- за что храбрый воинъ долженъ былъ изъявить свою признательность посреди шуму, доходившаго до апоплексіи. Рюмки зазвенѣли по гостепріимному столу; вообще вечеръ былъ направленъ на публичныя рѣчи. Поощренный послѣдней своей попыткой, мистеръ Бинни предлагаетъ здоровье сэра Брэйана Ньюкома; баронетъ всталъ и произнесъ длиннѣйшую рѣчь, и вылилъ изъ рюмки вино себѣ на грудь.
   Вслѣдъ за тѣмъ этотъ печальный шалунъ Бэйгэмъ вздумалъ встать и испрашивать усердно о почтительно молчанія и сердечнаго сочувствія предсѣдателя къ тѣмъ немногимъ замѣчаніямъ, которыя онъ намѣренъ предложить. "За здоровье нашего войска было пито съ достодолжнымъ восторгомъ;-- люди, которыхъ онъ видитъ вокругъ себя, заслуживаютъ похвалы всѣхъ благородныхъ сердецъ и достойны тѣхъ восклицаній, съ которыми были приняты ихъ имена (Слушайте, слушайте! говоритъ Бэрнсъ Ньюкомъ насмѣшливо. Слушайте, слушайте, слушайте! запальчиво произноситъ Клэйвъ). Но въ то время какъ мы рукоплещемъ нашимъ воинамъ въ правѣ ли мы позабыть заслуги другихъ. (Рукоплесканіе.) Джентльмены, Чарльзъ Гонимэнъ былъ другомъ моего дѣтства, отецъ его наставникомъ моихъ юныхъ дней. Если въ послѣдствіи жизнь Фредерика Бэйгэма была испещрена несчастьями, это можетъ потому, что я забылъ наставленія, которыя почтенный родитель Чарльза Гонимэна переливалъ въ невнимательное ухо. Онъ и самъ ребенкомъ былъ причастенъ нѣкоторымъ ошибкамъ; юношей, какъ я слышалъ, былъ не совсѣмъ свободенъ отъ юношескихъ безразсудствъ. Полковникъ Ньюкомъ и мистеръ Бинни! Я пью за здоровье почтеннаго Чарльза Гонимэна, магистра наукъ. Да услышимъ мы побольше его проповѣдей, также какъ удивительныхъ рѣчей, подобно той, которой, я увѣренъ, онъ готовится теперь воспламенить насъ." Онъ умолкъ; бѣдный Гонимэнъ долженъ былъ подняться на ноги, и съ трудомъ проговорить нѣсколько незначащихъ замѣчаній въ отвѣтъ. Когда передъ нимъ не лежало книги, настоятель капеллы Лэди Уитльси, былъ плохой проповѣдникъ и, по правдѣ сказать, малые сдѣлалъ успѣхи въ краснорѣчіи.
   При окончаніи всего этого, онъ, сэръ Брэйань, полковникъ Доббинъ и одинъ изъ индійскихъ джентльменовъ оставили комнату, не смотря на громкіе крики нашего великодушнаго хозяина, который настаивалъ, чтобы общество не разстроивалось.-- "Сомкнитесь, господа, крикнулъ честный Ньюкомъ, мы еще не разстанемся. Дайте мнѣ наполнить вашу рюмку, генералъ. Вы бывало никогда не отказывались отъ рюмки вина". И онъ налилъ полную рюмку своему другу, которую старый воинъ всосалъ съ невыразимымъ наслажденіемъ.-- "Кто подаритъ насъ пѣсней? Бинни, спой намъ Кокпенскаго лэрда".-- "Это славно, любезный генералъ. Славно", шепвулъ полковникъ своему сосѣду.
   Мистеръ Бинни пропѣлъ "Кокпенскаго лэрда", и я обязанъ сказать, безъ малѣйшаго сопротивленія. Онъ подпѣвалъ обращаясь къ одному, подмигивалъ другому, вскидывалъ свою рюмку и передавалъ всѣ пункты своей пѣсни такимъ-образомъ, который дѣлалъ честь его простотѣ и добродушію. Вы, высокомѣрные Англичане, мало знаете какъ веселый шотландскій джентльменъ можетъ desifere in loco, и какъ онъ забавляется надъ своей цѣломудренной чашей. Я не знаю надъ чѣмъ мы больше смѣялись, надъ пѣсней, или надъ мистеромъ Бинни. Это было хорошее обыкновеніе, какъ говоритъ Кристофъ Слэй; нельзя сказать также, чтобы мы очень огорчились, когда она кончилась.
   За нимъ послѣдовалъ старшій помощникъ; послѣ него началъ свою пѣсню грозный Фредерикъ Бэйгэмъ, и онъ ее пропѣлъ такимъ бассомъ, которому бы позавидовалъ Лаблашъ, и припѣвъ ея неистово повторялся всѣмъ обществомъ. Тогда всѣ стали просить пѣть полковника; на что Бэрнсъ Ньюкомъ, который уже много выпилъ, вдругъ всталъ и вскрикнулъ съ какимъ-то проклятіемъ, "о, я не могу этого вывести."
   -- Такъ уйдите, чортъ васъ побери! сказалъ молодой Клэйвъ, съ бѣшенствомъ. Если наше общество для васъ не хорошо, за чѣмъ вы въ него ходите?
   -- Что такое? спрашиваетъ Бэрнсъ, на котораго вино видимо подѣйствовало. Бэйгэмъ проревѣлъ "молчать"! и Бэрнсъ Ньюкомъ, поглядѣвъ вокругъ себя пьяными глазами и откинувъ назадъ голову, окончательно усѣлся.
   Полковникъ пѣлъ, какъ мы сказали, очень высокимъ голосомъ, свободно употребляя фальцетъ, по методѣ пѣвшихъ теноромъ въ его время. Онъ выбралъ одну изъ своихъ морскихъ пѣсенъ и очень хорошо спустилъ первый куплетъ; Бэрнсъ качалъ головой во время хоровъ и приговаривалъ "браво"! такъ оскорбительно, что Фредъ Бэйгэмъ, его сосѣдъ, схватилъ за руку молодаго человѣка и сказалъ ему, чтобъ онъ удержалъ свой проклятый языкъ.
   Полковникъ началъ второй куплетъ, и тутъ, какъ это часто случается съ пѣвцами-аматерами, фальцетъ его порвался. Онъ ни мало этимъ не обезпокоился: я даже видѣлъ, что онъ очень добродушно улыбнулся и хотѣлъ съизнова попробовать куплетъ, какъ вдругъ этотъ несчастный Бэрнсъ сперва передразнилъ полковника какимъ-то карканьемъ, а потомъ залился громкимъ хохотомъ. Въ ту же минуту Клэйвъ бросилъ ему въ лицо и рюмку и вино, которое тамъ было; и никто изъ наблюдавшихъ за поведеніемъ молодаго человѣка не былъ недоволенъ этой дерзостью.
   Я никогда не видалъ, чтобъ добродушное лицо выражало такой ужасъ, какъ лицо полковника Ньюкома. Онъ отскочилъ назадъ, точно какъ будто самъ получилъ роковой ударъ отъ свосю сына. "Милосердый Боже"! вскрикнулъ онъ. "Мой сынъ наносить оскорбленіе джентльмену на моимъ столомъ"!
   -- Я бы съ удовольствіемъ повторилъ его, говоритъ Клэйвъ, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ гнѣва.
   -- Вы гіьяны, сэръ, восклицаетъ его отецъ.
   -- Мальчикъ обошелся съ молодымъ человѣкомъ справедливо, сэръ, заревѣлъ Фредъ Бэйгэмъ своимъ самымъ низкимъ голосомъ.-- "Идите, молодой человѣкъ. Вставайте тотчасъ, и держите впередъ учтивый языкъ за зубами, понимаете, когда вы обѣдаете съ джентльменами". Не трудно замѣтить, говоритъ Фредъ, посмотрѣвъ вокругъ съ видомъ знатока, что этотъ молодой человѣкъ не знаетъ принятыхъ въ обществѣ обычаевъ -- онъ къ нимъ не привыкъ": и онъ выпроводилъ юношу.
   Между-тѣмъ другіе объяснили полковнику, въ чемъ дѣло -- въ числѣ ихъ и сэръ Томасъ-де Бутсъ, который былъ въ высочайшей степени порадованъ горячностью Клэйва; нѣкоторые просили продолжать пѣсню, но полковникъ закуривая свою сигару, сказалъ: -- "Нѣтъ. Моя свирѣль замолкла. Я никогда больше не буду пѣть". Такимъ-образомъ эта исторія больше не будетъ упоминать о музыкальныхъ исполненіяхъ Томаса Ньюкома.
   

XIV.
Паркъ-лэнъ.

   Клэйвъ проснулся на слѣдующее утро съ мучительной головной болью; сквозь тусклый свѣтъ своихъ дрожащихъ глазъ увидалъ отца: онъ стоялъ съ торжественнымъ лицомъ у постели въ ногахъ Клэйва, -- какъ порицающая совѣсть, привѣтствующая его пробужденіе.
   -- Вы пили слишкомь много вина прошлую ночь и обезчестили себя, сэръ, сказалъ старый воинъ. Ты долженъ встать и нести повинную голову ныньче же утромъ, дружокъ.
   -- Повинную? что, папа? спросилъ юноша, съ трудомъ понимая слова отца и то, что передъ нимъ происходило. О, какая у меня головная боль!
   -- Поправляйтесь, сэръ. Другой молодой человѣкъ долженъ идти на парадъ утромъ съ головной болью, нажитой съ вечера. Выпей воды. Ну, теперь вскакивай. Облей себѣ хорошенько водой голову. Такъ, хорошо! Одѣвайся скорѣй и пойдемъ со двора: надо найдти кузена Бэрнса прежде, чѣмъ онъ уйдетъ изъ дому.
   Клэйвъ повиновался приказаніямъ отца, одѣлся поскорѣй, и, сойдя внизъ, нашелъ отца курящимъ свою утреннюю сигару въ той комнатѣ, гдѣ они наканунѣ обѣдали и гдѣ до сихъ поръ столы были покрыты остатками вчерашняго празднества -- пустыми бутылками, потухшими лампами, разбросаннымъ пепломъ, плодами и пр.
   Кто не знаетъ, какое зрѣлище представляетъ истекшій праздникъ?
   -- Поле дѣйствія покрыто трупами, мой милый, говоритъ отецъ Клэйва. Посмотри вотъ рюмка, до-сихъ-поръ не поднятая съ полу, и огромное пятно бордосскаго на коврѣ.
   -- О, отецъ! говоритъ Клэйвъ, опустивъ голову, я знаю, что мнѣ бы не слѣдовало такъ поступать. Но Бэрнсъ Ньюкомъ вывелъ бы изъ терпѣнья Іова; и я не могъ снести обиды, нанесенной моему отцу.
   -- Я довольно великъ, чтобъ самому вступиться за себя, мой милый, говоритъ добродушно полковникъ, положивъ руку на сырую голову мальчика. Какъ у тебя бьются жилы въ головѣ! Если Бэрнсъ смѣялся надъ моимъ пѣніемъ, оно этого стоило, сэръ, это было дѣйствительно нѣсколько смѣшно, и онъ смѣялся отъ того, что не могъ воздержаться. Если онъ поступилъ худо, мы не должны были дѣлать того же, да еще съ человѣкомъ, который ѣлъ нашу хлѣбъ-соль, и въ которомъ течетъ наша кровь.
   -- Онъ стыдится нашей крови, папа, вскрикнулъ Клэйвъ все еще въ негодованіи.
   -- Мы должны стыдиться дѣлать дурное. Мы должны пойдти и попросить у него прощенія. Когда я былъ молодымъ человѣкомъ въ Индіи, продолжалъ отецъ, очень важно, нѣсколько горячихъ словъ было сказано за столомъ -- не такая обида, какъ прошлою ночью; я не думаю, чтобъ я могъ спокойно снести ее -- находили, что я дурно сдѣлалъ, что простилъ младшему обидныя выраженія, произнесенныя имъ въ пьяномъ видѣ. Нѣкоторые знакомые насмѣхались надъ моей храбростью, а это испытаніе трудно перенести молодому человѣку съ сердцемъ. Но по счастью, видишь ли, было военное время и очень скоро послѣ того мнѣ посчастливилось доказать, что я далеко не poule mouillee, какъ говорятъ французы; и человѣкъ, который меня оскорбилъ, и которому я простилъ, сдѣлался моимъ вѣрнымъ другомъ и умеръ возлѣ меня -- это былъ бѣдный Джэкъ Котлеръ -- при Аргумѣ. Мы должны пойдти попросить прощенья у Бэрнса Ньюкома, сэръ, и прощать ошибки другихъ, мой другъ, если надѣемся, что намъ простятъ наши." Голосъ его понизился при этихъ словахъ и онъ наклонилъ съ благоговѣніемъ свою почтенную голову. Я слышалъ, какъ его сынъ разсказывалъ эту простую исторію, много лѣтъ спустя, со слезами на глазахъ.
   Пикадилли едва пробуждался на слѣдующее утро, и блестящая роса и бѣдные бездомные бродяги снова завладѣли полями Гайдъ-парка, когда отецъ и сынъ подходили къ дому сэра Брэйана Ньюкома, гдѣ только что отворяли ставни, чтобъ пропустить дневной свѣтъ. Горничная, вытиравшая порогъ дома и мывшая его нарядное подножіе съ такимъ тщаніемъ, какое подобало утреннему тоалету такого знатнаго дома, узнала молодаго господина Клэйва и улыбнулась ему изъ-подъ своихъ папильотокъ, приглашая обоихъ джентльменовъ въ столовую сэра Брэйана, гдѣ они намѣрены были подождать появленія мистера Бэрнса. Тамъ они просидѣли около часу, разсматривая портретъ лэди Анны, опирающейся на арфу и одѣтой въ бѣлую кисѣю, писанный Лауренсомъ, и работы Гарлоу портретъ мистриссъ Ньюкомъ, съ ея двумя сыновьями, глупо улыбающимися у ея ногъ, писанный въ то время, когда братья Ньюкомы были еще не такими плѣшивыми, съ рыжими бакенбардами, британскими купцами, съ какими познакомился читатель, но толстощекими дѣтьми съ волосами, падающими по спинѣ, въ красивыхъ курточкахъ, съ фалдочками, и въ нанковыхъ панталончикахъ. Великолѣпный портретъ покойнаго графа Кью, въ одеждѣ пера, висѣлъ противъ его дочери и ея арфы. Мы описываемъ царствованіе Георга IV; могу засвидѣтельствовать, что въ комнатѣ находился въ хорошенькой рамкѣ литографированный портретъ этого великаго государя. Люстра заключена въ парусинный мѣшокъ; на обширномъ буфетѣ сооружены открытыя рамы для храненія богатыхъ серебряныхъ подносовъ сэра Брэйана Ньюкома, которые въ обѣденные дни блестятъ на его праздничномъ столѣ, по теперь эти рамы стонутъ подъ тяжестью голубыхъ книгъ сэра Брэйана. Громадная ваза для вина, имѣющая форму римскаго саркофага, прячется подъ буфетъ. Два человѣка, сидящіе за этимъ огромнымъ обѣденнымъ столомъ, должны говорить очень громко, чтобы слышать одинъ другаго черезъ широкія доски краснаго дерева, накрытыя камчатной скатертью. Дворецкій и оффиціанты, служащіе за столомъ, употребляютъ множество времени, чтобъ ходить вокругъ него. Я представляю себѣ двухъ человѣкъ обыкновеннаго росту, сидящихъ въ этой огромной комнатѣ, за этимъ огромнымъ столомъ, на далекомъ другъ-отъ-друга разстояніи, въ нарядномъ вечернемъ костюмѣ, прихлебывающихъ по немногу хересъ, молчаливыхъ, вѣжливыхъ и нахмуренныхъ, и думаю, что знатнымъ и богатымъ не всегда можно позавидовать, и что гораздо больше можетъ быть удобства и счастья въ уютной комнаткѣ, гдѣ вамъ прислуживаетъ проворная дѣвочка, чѣмъ въ большой, темной, страшной столовой залѣ, гдѣ съ погребальнымъ видомъ дворецкій и пара таинственныхъ слугъ подаютъ вамъ бараньи котлеты. Они теперь входятъ и раскладываютъ скатерть, такую широкую, какъ главный шкотъ адмиральскаго корабля. Куча газетъ и писемъ къ хозяину дома, Newcome Sentinel -- старая деревенская газета, посредственно-консервативная, въ которой восхваляется нашъ достойный горожанинъ и членъ парламента, въ которой разсказывается о его благодѣяніяхъ и вполнѣ передаются его рѣчи; Newcome independent, въ которой нашъ драгоцѣнный членъ парламента выставляется простякомъ и извѣщается постоянно каждый четверкъ по утру, что онъ надутый аристократъ, въ то время какъ онъ ждетъ свой на-сухоподжаренный хлѣбъ съ масломъ. Груда писемъ, провинціальныя газеты, Times и Morning Herald для сэра Брэйана Ньюкома; куча записочекъ (по большей части приглашенія на обѣды и soirée), и Morning Post для мистера Бэрнса. Ровно въ восемь часовъ молодой человѣкъ приходитъ завтракать; отецъ его полежитъ еще часокъ времени; обширныя занятія баронета въ нижнемъ парламентѣ часто не позволяютъ ему ложиться до восхода солнца.
   Когда Бэрнсъ вошелъ въ комнату, Клэйвъ очень покраснѣлъ и можетъ быть легкій румянецъ показался также и на блѣдной особѣ Бэрнса. Онъ вошелъ съ носовымъ платкомъ въ одной рукѣ, съ брошюрой въ другой, и такъ какъ обѣ руки были заняты, помогъ ни одной предложить своимъ родственникамъ.
   -- Вы пришли завтракать, надѣюсь, онъ сказалъ -- произнося слова самымъ слабымъ и протяжнымъ голосомъ -- или можетъ быть вы желаете видѣть моего отца? Онъ никогда не выходитъ изъ комнаты прежде половины десятаго. Гарнеръ, когда сэръ Брэйанъ возвратился прошлую ночь домой, прежде или послѣ меня? Гарнеръ, дворецкій, думаетъ, что сэръ Брэйанъ возвратился послѣ мистера Бэрнса.
   Когда должностная особа вышла изъ комнаты, Бэрнсъ перевернулся къ дядѣ съ невиннымъ и улыбающимся видомъ и сказалъ: "Дѣло въ томъ, сэръ, что я и самъ не знаю хорошенько, когда я возвратился домой, и потому никакъ не могу вамъ сказать о моемъ отцѣ. Обыкновенно, знаете ли, оставляютъ двѣ свѣчки въ залѣ, знаете; и если ихъ тамъ двѣ, знаете, я знаю по этому, что отецъ мой еще въ палатѣ. Но въ прошедшую ночь, послѣ этой славной пѣсни, которую вы пѣли, повѣсьте меня, если я помню, что со мной случилось. Извините меня, сэръ, мнѣ очень прискорбно, что я былъ застигнутъ въ расплохъ. Такія гнусности не случаются со мною и одного раза въ десять лѣтъ. Я полагаю, что не сдѣлалъ никому никакой грубости, потому-что считаю нѣкоторыхъ изъ вашихъ друзей самыми веселыми товарищами, какихъ я когда-либо встрѣчалъ; что же касается бордосскаго, -- мнѣ какъ будто его было мало послѣ обѣда: я его принесъ множество домой на своемъ бѣльѣ и на платьѣ!"
   -- Простите меня, Бэрнсъ, сказалъ Клэйвъ, сильно краснѣя, я право очень жалѣю о томъ, что случилось: это я бросилъ въ васъ рюмкой.
   Полковникъ, слушавшій Бэрнса съ страннымъ выраженіемъ удивленія и сомнѣнія на своемъ лицѣ, вмѣшался въ разговоръ. "Это Клэйвъ... пролилъ на васъ вино, прошлую ночь, сказалъ Томасъ Ньюкомъ; молодой негодяй выпилъ слишкомъ много вина и лишился употребленія головы и рукъ; сегодня утромъ я прочелъ ему наставленіе, и онъ пришелъ просить у васъ прощенья за свою грубость: если вы позабыли свою долю въ ночномъ происшествіи, я надѣюсь, что вы забудете и то, что онъ сдѣлалъ, и примете его руку и оправданіе."
   -- Оправданіе! что за оправданія, крикнулъ Бэрнсъ, высовывая пару пальцевъ своей руки, но глядя на полковника,-- я знаю о томъ, что случилось, никакъ не больше мертваго. Развѣ у насъ была ссора? Развѣ были разбитыя рюмки? Самое лучшее въ такомъ случаѣ ихъ вымести. Починить ихъ нельзя.
   Полковникъ сказалъ важно, что онъ очень благодаренъ за то, что вчерашняя тревога не имѣла худшихъ послѣдствій. Онъ дернулъ Клэйва за конецъ платья, когда этотъ несчастный, безтолковый юноша готовъ былъ потревожить своего двоюроднаго брата нескромными вопросами и объясненіями, и удержалъ его рѣчь. "Помнишь, ты видѣлъ пьянаго старика, сынъ мой, сказалъ онъ, видѣлъ до какого униженія довелъ себя старый негодяй. Вино дало и тебѣ предостереженіе, которое, надѣюсь, ты будешь помнить во всю жизнь; никто не видалъ, чтобъ я сдѣлался хуже отъ вина въ продолженіе сорока лѣтъ, и я надѣюсь, что вы оба молодые люди примете совѣтъ отъ стараго солдата, который проповѣдуетъ совершенно то, что самъ исполняетъ, и умоляетъ васъ остерегаться бутылки."
   Оставивъ своего родственника, добрый полковникъ еще долѣе хотѣлъ воспользоваться этимъ случаемъ для своею сына, и разсказалъ ему изъ собственнаго опыта множество исторій о ссорахъ, дуэляхъ и винѣ, именно какъ вино бывало причиной ссоръ, а глупыя слова, сказанныя ночью -- кровавыхъ утреннихъ встрѣчъ; какъ онъ зналъ вдовъ и сиротъ, которыя стали такими отъ горячихъ словъ, произнесенныхъ въ праздныхъ оргіяхь; какъ настоящее благородство состоитъ въ мужественномъ сознаніи своихъ ошибокъ, а лучшая храбрость та, которая удаляетъ отъ себя искушенія. Смиренно-мыслившій разскащикъ, котораго совѣты заключали въ себѣ величайшую изъ всѣхъ мудростей, именно ту, которая истекаетъ изъ благороднаго и почтительнаго ума и изъ чистаго и великодушнаго сердца, въ то время не думалъ объ эффектѣ, который онъ могъ произвести, а произносилъ свою простую рѣчь сообразно съ истиной, которая въ ней заключалась. Въ самомъ дѣлѣ онъ говорилъ отъ души, хорошо и смѣло о тѣхъ предметахъ, которые его трогали или занимали; а Клэйвъ. сынъ его, и честный его сожитель, мистеръ Бинни, у котораго было гораздо болѣе начитанности и гораздо болѣе колкости въ умѣ, чѣмъ у полковника, часто смущались его наивными сужденіями о людяхъ, о книгахъ или о нравственности. Мистеръ Клэйвъ обладалъ весьма тонкимъ природнымъ юморомъ, который безпрестанно развѣвался вокругъ простой философіи его отца въ добродушныхъ и смѣшныхъ коментаріяхъ. Между этой парой друзей преимущество остроумія было, даже съ самыхъ раннихъ лѣтъ, на сторонѣ молодаго человѣка; но съ другой стороны, Клэйвъ чувствовалъ нѣжное удивленіе къ добротѣ своего отца, съ любовнымъ наслажденіемъ видѣлъ его благородный характеръ, которому полковнику ни разу не измѣнилъ и который въ испытаніяхъ ихъ послѣдующей жизни невыразимо ободрялъ и утѣшалъ ихъ обоихъ. Beati illi! О свѣтскіе люди, которыхъ утомленные глаза, можетъ-быть, взлянутъ на эту страницу, еслибъ ваши дѣти могли смотрѣть на васъ такимъ-образомъ! О, великодушный юноша, читающій эти строки, еслибы у тебя былъ другъ, къ которому бы ты чувствовалъ довѣріе и любовь молодости, и о которомъ бы впослѣдствіи вспоминалъ съ гордостью и тоской!
   Недѣли четыре или пять спустя послѣ quasi примиренія между Клэйвомъ и его родственникомъ, главные члены семейства сэра Брэйана Ньюкома собрались къ завтраку и кушали вмѣстѣ, довольно рано, часовъ въ восемь, (не смотря на то, что сенаторъ былъ задержанъ очень поздно вечеромъ въ нижнемъ парламентѣ). Лэди Анна и ея дѣти уже возвратились опять въ Лоидонъ, такъ-какъ маленькій Альфрндъ совершенно поправился отъ Брэйтонскаго воздуха, которымъ дышалъ цѣлый мѣсяцъ. Это было по утру въ четверкъ, въ тотъ день недѣли, когда, какъ уже было сказано, Newcome Independent и Newcome Sentinel оба появлялись на столѣ баронета. Домашніе сверху и снизу, горничныя и лакеи изъ нижняго жилья, няньки, дѣти и гувернантки съ верхнихъ ярусовъ, всѣ хлынули въ комнату при звукѣ извѣстнаго звонка.
   Я вовсе не насмѣхаюсь надъ предлогомъ, для котораго, при восьми часовомъ трезвонѣ колокола вся семья собирается вмѣстѣ. Вазы съ горячей водой кипятъ, серебряная посуда блеститъ; отецъ семейства стоя читаетъ изъ позолоченной книги въ продолженіе трехъ или четырехъ минутъ. Члены семейства стоятъ вокругъ стола, сохраняя приличный видъ почтенія, младшія дѣти шепчутъ отвѣты у колѣнъ своей матери; гувернантка молится немного поодаль; горничныя и лакеи стоятъ толпой передъ своими стульями; старшіе служители съ другой стороны буфета; кормилица няньчить и качаетъ безсмысленнаго новорожденнаго. Съ той самой минуты какъ голосъ умолкаетъ и книга закрывается, свѣтскія заботы снова овладѣваютъ всѣми и во всѣ слѣдующіе двадцать три часа и пятьдесятъ семь минутъ, вся эта семья предастся этимъ заботамъ. Прислуга этой семьи встаетъ и отправляется въ свое нижнее жилье, откуда, если случится торжественный день, эти джентльмены въ настоящее время одѣтые какъ ни попало, выйдутъ съ приклеенной на головѣ мукой, въ желтыхъ камзолахъ, въ розовыхъ штанахъ, въ небесно-голубыхъ жилетахъ, серебряныхъ галунахъ, съ пряжками на башмакахъ, съ черными шелковыми мѣшками на спинахъ, и не знаю еще съ какими безтолковыми украшеніями. Самый ихъ способъ обращенія къ господину или госпожѣ будетъ чудовищнымъ маскерадомъ. Вы знаете объ этомъ племени, обитающемъ въ нижнихъ ярусахъ не болѣе, какъ объ людяхъ и братьяхъ, живущихъ въ Томбукту, къ которымъ посылаютъ миссіонеровъ. Если вы встрѣтите кого-нибудь изъ вашихъ слугъ на улицѣ, вы не узнаете ихъ въ лицо. Вы можете спать подъ одной съ ними кровлей полстолѣтія и не знать объ нихъ ровно ничего. Если они больны, вы ихъ не навѣстите, хотя и пошлете къ нимъ лекаря и прикажете, чтобъ имъ ни въ чемъ не было недостатка. Вы не злы, вы не хуже своихъ сосѣдей. Мало того, можетъ-быть, еслибъ вы пошли на кухню или сѣли бы пить чай въ людской комнатъ, вы бы надѣлали мало добра, и только бы надоѣли собравшемуся тамъ народу. Но это такъ. Они приходятъ -- и вы не знаете откуда; они думаютъ и говорятъ и вы не знаете о чемъ; они умираютъ и вы объ этомъ не заботитесь, или -- vice versa. Ровно три минуты въ день вы всѣ преклоняете колѣна вмѣстѣ на одномъ коврѣ -- и, когда желанія и просьбы служителей и господъ высказаны, обрядъ, называемый семейной молитвой, конченъ.
   Слуги уходятъ, кромѣ тѣхъ двухъ, которые прибираютъ газеты, прислуживаютъ дѣтямъ и убираютъ чай. Сэръ Брэйанъ читаетъ письма и жуетъ свой сухой поджареный хлѣбъ. Этель говоритъ по-тихоньку матери, что ей кажется -- Илэйза очень нездорова. Леди Анна спрашиваетъ, которая Илэйза? Это та самая женщина, которая была больна передъ ихъ отъѣздомъ изъ города? Если она больна, напрасно мистриссъ Троттеръ не отправитъ ее. Мистриссъ Троттеръ черезъ-чуръ добродушна. Она всегда держитъ больныхъ людей. Потомъ милэди принимается читать Morning Post, и просматриваетъ имена особъ, бывшихъ на балѣ баронессы Боско, и на soirée dansante у мистриссъ Тоддль Топкинсъ въ Бэльгравъ-Сквэрѣ.
   -- Всѣ были тамъ, говоритъ Бэрнсъ, глядя черезъ свою газету.
   -- Да кто такая мистриссъ Тоддль Топкинсъ? спрашиваетъ мама. Слыхалъ ли кто о какой то мистриссъ Тоддль Топкинсъ? Что люди хотятъ показать, посѣщая такую особу?
   -- Лэди Понинджой извѣщала всѣхъ, говоритъ Бэрнсъ очень важно; все это было право очень хорошо. У этой женщины былъ испуганный видъ; но она не дурна и говорятъ за дочерью даетъ много денегъ въ приданое.
   -- Хороша она, и танцовалъ ты съ ней? спросила Этель.
   -- Танцовать, мнѣ! сказалъ Бэрнсъ.
   Мы говоримъ о такомъ времени, когда еще "казино" не существовали, и когда британское юношество отнюдь не было такъ дѣятельно въ танцовальныхъ упражненіяхъ какъ въ настоящее время. Бэрнсъ снова принялся за чтеніе провинціальной газеты, но вдругъ опустилъ ее съ проклятіемъ, такимъ рѣзкимъ и громкимъ, что мать его слегка вскрикнула, и даже отецъ оторвалъ глаза отъ своихъ писемъ и взглянулъ на него, какъ бы спрашивая: что значитъ это проклятіе, до такой степени неожиданное и неприличное.
   -- Мой дядюшка, полковникъ ципаевъ, и его милый сынокъ посѣтили Ньюкомъ -- вотъ новость, которую я имѣю удовольствіе сообщить вамъ, говоритъ Бэрнсъ.
   -- Ты всегда насмѣхаешься надъ нашимъ дядей, прерываетъ его Этель раздраженнымъ голосомъ и говоришь недобрыя вещи о Клэйвѣ. Нашъ дядя -- милый, добрый, ласковый человѣкъ и я люблю его. Онъ пріѣзжалъ въ Брэйтонъ, чтобъ съ нами видѣться, и каждый день казался по нѣскольку часовъ съ Альфредомъ; а Клэйвъ рисовалъ для него картинки. И онъ также добръ, привѣтливъ, и великодушенъ, и честенъ, какъ его отецъ. А Бэрнсъ всегда про него говоритъ худо за-глаза.
   -- И тетка его отдаетъ въ наймы такія хорошія квартиры, и вообще знакомство съ ней очень пріятно, говоритъ мистеръ Бэрнсъ. Какой стыдъ, что мы до-сихъ-поръ оставляли въ пренебреженіи эту отрасль нашей фамиліи!
   -- Любезный другъ, крикнулъ сэръ Брэйанъ, я не сомнѣваюсь, что миссъ Гонимэнъ весьма почтенная особа. Ничто не можетъ быть менѣе великодушно, какъ пренебрегать какимъ-нибудь джентльменомъ, или какой-нибудь лэди, за ихъ бѣдность; а я согласенъ съ Этелью, когда она думаетъ, что ты говоришь о своемъ дядѣ и его сынѣ, въ такихъ выраженіяхъ, которыя могутъ назваться, по-крайней мѣрѣ, неуважительными.
   -- Миссъ Гонимэнъ премилая старушка, вмѣшивается Этель. Развѣ она не была внимательна къ Альфреду, мама, и развѣ не дѣлала ему отличныхъ желе? А докторъ богословіи -- вы знаете дѣдъ Клэйва былъ докторъ богословія, мама, тамъ есть его портретъ въ парикѣ -- ничѣмъ не хуже банкира, вы знаете это, ничѣмъ не хуже.
   -- Ты не привезла съ собой отъ мистриссъ Гонимэнъ нѣсколько билетиковъ объ отдачѣ квартиръ въ наемъ, Этель? говоритъ ея братъ, и не повѣсить-ли намъ одинъ или два изъ нихъ въ Ломбардской улицѣ; отъ нея и отъ другой нашей родсвенницы, мистриссъ Масонъ?
   -- Милый мой другъ, кто это мистриссъ Масонъ? спрашиваетъ лэди Анна.
   -- Другой членъ нашего семейства, ма-амъ. Она была двоюродная сестра.
   -- Она ничѣмъ такимъ не была, сэръ, проворчалъ сэръ Брэйанъ.
   -- Она была родственницей и горничной моего дѣда во время его перваго супружества. Она была, если я не ошибаюсь, въ должности кормилицы благороднаго полковника ципаевъ, моего дядюшки. Она удалилась въ уединеніе въ свой родимый городъ Ньюкомъ, и употребила свои послѣдніе дни для завѣдыванія прачечной. Полковникъ и молодой пьянчуга отправлялись туда, чтобъ провести нѣсколько дней съ своей пожилой родственницей. Это все здѣсь есть въ газетѣ, клянусь Юпитеромъ. Мистеръ Бэрнсъ сжалъ свой кулакъ, и ударилъ по газетѣ съ большой энергіей.
   -- Такъ они и должны были поступить, такъ и долженъ полковникъ любить свою кормилицу и не забывать своихъ родныхъ, если они стары и бѣдны, вскрикнула Этель, съ краской на лицѣ и со слезами, проступившими на глазахъ.
   -- Послушайте, что говоритъ объ этомъ Ньюкомская газета, вскрикиваетъ пронзительно Бэрнсъ; голосъ его дрожалъ и маленькіе глаза сверкали презрѣніемъ. Это перепечатано въ обѣихъ газетахъ, я вамъ говорю. Это будетъ завтра въ Times. Клянусь -- это восхитительно. Наша газета упоминаетъ только объ одномъ удовлетворительномъ обстоятельствѣ; вотъ этотъ параграфъ:
   "Подполковникъ Ньюкомъ, кавалеръ ордена Бани, отличный индійскій офицеръ и младшій братъ нашего почтеннаго горожанина и представителя сэра Брэйана Ньюкома, баронета, останавливался на прошедшей недѣлѣ въ гостиницѣ "Королевскій-Гербъ", въ нашемъ городѣ. Его посѣтили важнѣйшіе жители и главные джентльмены Ньюкома. Онъ пріѣхалъ къ намъ, какъ мы полагаемъ, съ намѣреніемъ провести нѣсколько дней съ пожилой родственницей, проживающей уже много лѣтъ въ большомъ уединеніи въ нашихъ мѣстахъ."
   -- Ну, что-жь, я не вижу большаго вреда въ этомъ параграфѣ, говоритъ сэръ Брэйанъ. Я бы только желалъ, чтобы братъ остановился въ Ребокѣ, а не въ Королевскомъ-Гербѣ, такъ-какъ Ребокъ наша гостиница; но отъ него нельзя было ожидать большихъ познаній относительно Ньюкомскихъ гостиницъ, такъ-какъ онъ самъ вновь пріѣзжій {Тутъ острота: вновь пріѣзжій, по-англійски -- Newcomer, т. е., уроженецъ Ньюкома. Прим. ред.}. И я думаю, что тѣ, которые зашли къ нему, очень хорошо сдѣлали.
   -- Теперь послушайте, что говоритъ Independent, и посмотрите, понравится ли вамъ это, сэръ? крикнулъ Бэрнсъ, свирѣпо оскаливъ зубы; и онъ началъ читать, что слѣдуетъ:
   "Мистеръ Independent -- я родился и воспитывался Скрьюкомцемъ, и естественно горжусь всѣми и всѣмъ, что носитъ уважаемое имя Скрьюкома. Я Британецъ, хотя и не имѣю голоса въ парламентѣ отъ моего роднаго города; если бъ я имѣлъ его, будьте увѣрены, я бы подалъ за нашего удивительнаго и даровитаго представителя, Дона Помпозо Ликениттля, Гриндпаупера, Нуръ-Гоуза, Эджинкура, Скрьюкома, котораго предки сражались съ Юліемъ-Цезаремъ противъ Вильгельма Завоевателя, и котораго отецъ, нѣтъ сомнѣнія, управлялъ суконной торговлей въ Лондонѣ, назадъ тому менѣе пятидесяти лѣтъ. Донъ Помпозо, какъ вы знаете, рѣдко удостоиваетъ городъ Скрьюомъ своимъ посѣщеніемъ. Наше дворянство не довольно древняго рода, чтобы быть допущеннымъ къ какой нибудь лэди Скрьюкомъ. Наши фабриканты пріобрѣтаютъ деньги торговлей. О, фи! какъ можно предполагать, чтобъ такіе простолюдины могли быть приняты между аристократическимъ обществомъ Скрьюкомскаго Дома? Два бала въ зиму и десять дюжинъ крыжовника -- для нихъ достаточны.
   -- Неужели это написалъ бездѣльникъ Пэрротъ, высказывается сэръ Брэйанъ, за то, что я не хочу больше брать у него вина?-- Нѣтъ, это Видлеръ, аптекарь. О, Господи! Лэди Анна, я говорилъ вамъ, что это такъ будетъ. Зачѣмъ вы не пригласили миссъ Видлеръ на вашъ балъ?
   -- Они были на листѣ, кричитъ лэди Анна,-- трое изъ нихъ; я все сдѣлала, что могла, я совѣтовалась съ мистеромъ Видлеромъ на счетъ бѣднаго Альфреда, и онъ дѣйствительно остановился и видѣлъ, какъ милый ребенокъ принималъ лекарство. Отчего не были они приглашены на балъ? кричитъ милэди, растерявшись; я торжественно объявляю, что я этого не знаю.
   -- Бэрнсъ вычеркнулъ ихъ имена изъ листа, мама, вскрикиваетъ Этель. Ты знаешь, что ты вычеркнулъ, Бэрнсъ? ты сказалъ, что у тебя и такъ много аптекарскихъ банокъ.
   -- Я не думаю, чтобъ это похоже было на сочиненіе Видлера, сказалъ мистеръ Бэрнсъ, чтобъ отвратить разговоръ. Я думаю, что это долженъ быть негодный Диффъ -- хлѣбникъ, который сочинилъ на насъ пѣсню, во время послѣднихъ выборовъ; но послушайте остальную часть параграфа,-- и онъ снова началъ читать:
   "Скрьюкомцы въ сію минуту удостоены посѣщеніемъ одного джентльмена изъ сѣмейства Скрьюкомовъ, который провелъ всю свою жизнь въ чужихъ краяхъ и нѣсколько другаго свойства, чѣмъ его родственники, которыхъ мы всѣ такъ любимъ и уважаемъ! Этотъ отличный джентльменъ, этотъ доблестный воинъ, пріѣхалъ къ намъ, не для того единственно, чтобъ осмотрѣть наши мануфактуры, въ которыхъ Скрьюкомъ можетъ соперничать съ любимымъ сѣвернымъ городомъ, но также, чтобы видѣться съ старой служанкой и родственницей ихъ фамиліи, которую онъ не гнушается признавать, которая няньчила его въ дѣтствѣ, которая жила на своей родной сторонѣ многіе годы, поддерживаемая великодушной щедростью полковника Н.-- Храбрый воинъ, въ сопровожденіи своего сына, красиваго юноши, нѣсколько разъ объѣзжалъ наши прелестныя окрестности въ одномъ изъ открытыхъ дреговъ, съ пріятелемъ Тэплоу (изъ гостинницы Королевскаго-Герба) и въ сообществѣ мисстриссъ М., въ настоящее время старой лэди, которая говоривъ со слезами на глазахъ о добротѣ и признательности своего милаго воина!
   "Однажды, на прошлой недѣлѣ, они ѣздили въ Скрьюкомскую гостиницу. Кто повѣритъ, что,-- хотя гостиница находится только въ четырехъ миляхъ отъ нашего города, хотя семейство дона Помпозо жило тутъ въ продолженіе двѣнадцати лѣтъ, четыре или пять мѣсяцевъ въ году, -- мистриссъ М. увидала домъ своего двоюроднаго брата въ первый разъ. Она въ глаза не видала этой знати, кромѣ какъ въ публичныхъ мѣстахъ, съ того самаго дня, какъ они сдѣлали честь провинціи покупкой имѣнія, которымъ владѣютъ?
   "Я не имѣю, повторяю, голоса отъ города; но еслибъ я имѣлъ его, о, какъ бы я показалъ свою почтительную признательность и шумѣлъ за Помпозо! И буду имѣть его въ виду, и остаюсь, мистеръ Independent.

"Вашъ постоянный читатель,
"Пипингъ Томъ".

   -- "Духъ радикализма распространяется въ этой странѣ, сказалъ сэръ Брэйанъ Ньюкомъ, давя съ отчаяніемъ яичную скорлупу: страшно, право страшно. Мы положительно на краю волкана." Яичная ложечка падаетъ въ его кратеръ. "Самыя худыя чувства повсюду публично защищаются; своевольство печати достигло такой высоты, что угрожаетъ намъ гибелью; нѣтъ такого закона, который бы уважали эти безстыдныя газеты; нѣтъ людей, которые бы были безопасны отъ ихъ нападеній".-- Когда я былъ въ Шпильбургѣ, замѣчаетъ ласково Бэрнсъ Ньюкомъ я видѣлъ трехъ длиннобородыхъ наглецовъ, съ лицомъ какъ стекольная замазка, ходящихъ мѣрно туда и сюда по маленькому дворцовому двору, и графъ Каписигсимеръ сказалъ мнѣ, что это три проклятыхъ издателя миланскихъ газетъ, которые только-что выдержали семилѣтнее тюремное заключеніе. Въ прошломъ году, когда Каписигсимеръ пріѣхалъ въ Ньюкомъ стрѣлять, я показалъ ему этого стараго вора, стараго Бэттерса, издателя газеты Independent, и Поплиса, его адскаго союзника, ѣдущихъ въ телѣгѣ и сказалъ ему: Канненгеймеръ, я желаю, чтобъ у насъ было такое мѣстечко, куда-бы могли запрятать нѣкоторыхъ изъ нашихъ радикаловъ печати, и чтобъ вы могли увезти этихъ двухъ плутовъ въ Шпильбургъ; и когда мы проходили, этотъ злодѣй Поттсъ захохоталъ мнѣ въ лицо, и стегнулъ одного изъ моихъ пойнтеровъ по головѣ своимъ хлыстомъ. Мы должны что-нибудь сдѣлать съ этимъ Independent, сэръ.
   -- Мы должны, говоритъ отецъ торжественно, мы должны его отставить.
   -- Я думаю, сказалъ Бэрнсъ, что намъ лучше бы дать ему объявленія о желѣзной дорогѣ.
   -- Но это такъ сердитъ того, что издаетъ Sentinel, говоритъ старшій преслѣдователь печати.
   -- Ну -- такъ оборвемъ какъ-нибудь Тома Ноплиса во что-бы то ни стало; разбойникъ все стрѣляетъ дичь на нашей землѣ. Надо написать къ Спирсу, сэрь, чтобъ онъ имѣлъ надзоръ за Бэттерсомъ и за этимъ бездѣльникомъ, его сообщникомъ, и чтобъ онъ былъ съ ними учтивъ, и все такое; и, чортъ возьми, напасть на нихъ, какъ-только увидитъ возможность.
   Во все время заговора о подкупѣ или уничтоженіи независимости одного изъ сильныхъ органовъ британскаго общественнаго мнѣнія, миссъ Этель Ньюкомъ молчала; но когда ея папа закончилъ разговоръ торжественнымъ объявленіемъ, что онъ снесется съ Спирсомъ, Этель, обратясь къ матери, сказала, "Мама, правда это, что у дѣдушки была родственница, живущая въ Ньюкомѣ, и что она стара и бѣдна?"
   -- Милое дитя мое, какъ я могу его знать? говоритъ лэди Анна. Я думаю у мистера Ньюкома множество бѣдныхъ родныхъ.
   -- Я увѣренъ, что нѣкоторые съ вашей стороны, Анна, были такъ добры, что посѣтили меня въ банкѣ, сказалъ сэръ Брэйанъ, который думалъ что женины слова ничто иное, какъ охужденіе его семейства, вмѣсто того, это было представленіе простаго факта изъ натуральной исторіи.-- Эта особа совсѣмъ не была родней моему отцу. Она была въ отдаленныхъ соотношеніяхъ съ его первой женой, какъ мнѣ кажется. Она находилась у него въ услуженіи, и была самымъ щедрымъ образомъ награждена полковникомъ.
   -- Который къ ней съѣздилъ... какъ это похоже на милаго добраго, честнаго дядю! крикнула Этель. Въ первый же день, какъ буду въ Ньюкомѣ, я пойду съ ней повидаться. Она уловила взглядъ отрицанія въ глазахъ своего отца. Я пойду -- т. е. если папа мнѣ позволить, говоритъ миссъ Этель.
   -- Клянусь Богомъ, сэръ, говоритъ Бэрнсъ, я думаю, это самое лучше, что только она можетъ сдѣлать; и лучше всего поступить такъ, чтобъ ей отправиться съ однимъ изъ мальчиковъ и захватить для мистриссъ.... какъ-ее-звать? платье, или книжку, или что-нибудь въ этомъ родѣ, и зажать этому проклятому Independent'у -- ротъ.
   -- Еслибъ мы это сдѣлали раньше, сказала миссъ Этель, "не было бы всего этого поруганія на насъ въ газетѣ". Такъ какъ съ этимъ положеньемъ дѣлъ по не волѣ согласились ея свѣтскій отецъ и братъ, мы можемъ поздравить добрую старушку мистриссъ Масонъ съ новымъ и пріятнымъ знакомствомъ, которое со вскорѣ ожидаетъ.
   

XV.
Старыя лэди.

   Вышеприведенное письмо и разговоръ показываютъ, каковы были поступки и исторія нашего дѣятельнаго полковника, съ послѣдней главы, въ которой они были записаны. Онъ и Клэйвъ отправились на ливерпульскую почту, и ѣхали отъ Ливерпуля до Ньюкома въ почтовой каретѣ, на парѣ лошадей, которая доставила ихъ къ Королевскому Гербу. Полковникъ наслаждался ѣздой въ почтовой каретѣ -- быстрый переѣздъ по окрестностямъ радовалъ и восторгалъ его духъ. Кромѣ того, развѣ у него не было на этотъ случай нарѣченія Д--а Джонсона, что быстрое путешествіе въ почтовой каретѣ одно изъ самыхъ высшихъ наслажденій въ жизни; а пребываніе въ удобной гостиницѣ -- одно изъ ея главныхъ удовольствій. Въ дорогѣ онъ былъ счастливъ и шумливъ, какъ мальчикъ. Онъ разговаривалъ съ служанками и дружился съ трактирщиками; получалъ всѣ свѣденія, какія только могъ собрать, относительно городовъ, въ которые пріѣзжалъ, и переѣзжалъ отъ одного вида къ другому, или отъ рѣдкости къ рѣдкости съ неутомимымъ веселымъ расположеніемъ духа и внимательностію. Для Клэйва было полезно посмотрѣть людей и города; посѣтить мельницы, мануфактуры, загородные дома, каѳедральныя церкви. Онъ предлагалъ тысячу вопросовъ обо всемъ, что его окружало; а если кто-нибудь заботился узнать -- кто такой Томасъ Ньюкомъ и какой его чинъ и занятія, этотъ кто-нибудь безъ труда получалъ отвѣты на свои вопросы отъ снисходительнаго путешественника.
   Трактирщикъ Королевскаго Герба, мистеръ Гэплоу, о которомъ уже было упомянуто, черезъ пять минутъ зналъ, кто его гость и зачѣмъ пріѣхалъ. Развѣ не было имени полковника Ньюкома на всѣхъ его сундукахъ и ящикахъ? Развѣ его слуга не былъ готовъ отвѣчать на всѣ вопросы, касающіеся полковника и его сына? Ньюкомъ представилъ Клэйва хозяину, когда тотъ принесъ гостю бутылку вина. Полковникъ съ стариннымъ радушіемъ предлагалъ хозяину выпить рюмку своего напитка и рѣдко забывалъ говорить ему: "Это мой сынъ, сэръ. Мы вмѣстѣ путешествуемъ, для того, чтобы осмотрѣть страну. Каждый англійскій джентльменъ долженъ видѣть свое отечество прежде, чѣмъ отправиться въ чужіе краи -- какъ мы и имѣемъ намѣреніе сдѣлать въ послѣдствіи -- объѣхать Европу. И я вамъ буду благодаренъ, если вы мнѣ укажете, что есть замѣчательнаго въ вашемъ городѣ, и что мы должны осмотрѣть -- древности, мануфактуры, замки, находящіеся въ окружности. Мы желаемъ все видѣть, сэръ -- все". Обработанный дневникъ этихъ внутреннихъ поѣздокъ еще существуетъ въ юношеской лѣтописи Клэйва, а въ великолѣпной рукописи полковника -- чопорная роспись посѣщеннымъ мѣстамъ и приводящіе въ ужасъ отчеты заплаченныхъ трактирныхъ счетовъ.
   И такъ, мистеръ Тэплоу узналъ въ пять минутъ, что его гость былъ братъ сэра Брэйана, члена ихъ общества, и видѣлъ записку, посланную черезъ дворника на имя мистриссъ Сары Масонъ, съ извѣстіемъ, что полковникъ пріѣхалъ и будетъ у нея послѣ своего обѣда. Мистеръ Тэплоу не нашелъ удобнымъ сказать своему гостю, что привычная гостиница сэра Брэйана -- Синій-домъ -- Ребокъ, а не Королевскій Гербъ. Можетъ быть, политика полковника была совершенно иная? О томъ не вѣдало вино мистера Тэплоу.
   Нѣсколько самыхъ веселыхъ товарищей изо всего Ньюкома имѣютъ обыкновеніе сходиться въ Королевскій Гербъ, какъ въ свой клубъ, и проводятъ тамъ безсчетное множество веселыхъ вечеровъ и говорятъ безчисленное множество шутокъ.
   Диффъ, хлѣбникъ; старый мистеръ Видлеръ, когда можетъ урваться отъ своихъ медицинскихъ трудовъ (рука у него теперь очень дрожитъ, надо признаться, и носъ очень красенъ); Нарротъ, аукціонистъ; и эта забавная собака, Томъ Поттсъ -- даровитый фельетонистъ Independent'а -- были довольно частыми посѣтителями Королевскаго Герба. Обѣдъ полковника еще не кончился, какъ уже нѣкоторые изъ этихъ джентльменовъ знали, какія у него были блюда, знали, что онъ спросилъ бутылку хересу и бутылку бордосскаго, какъ истинный джентльменъ; знали, сколько онъ заплатилъ ямщикамъ; знали, что онъ путешествовалъ съ лакеемъ; что онъ пріѣхалъ повидаться съ старой няней и родственницей своего семейства. Каждый изъ этихъ веселыхъ Британцевъ хорошо думалъ о полковникѣ за его привѣтливость и щедрость, и сравнивали ихъ съ поведеніемъ торія баронета -- ихъ представителя.
   Пріѣздъ его произвелъ ощущеніе въ городѣ. Синій клубъ въ Ребокѣ разбиралъ его также, какъ и несговорчивые либералы Королевскаго Герба. Мистеръ Спирсъ, агентъ сэра Брэйана, не зналъ, какъ поступить, и просилъ совѣта сэра Брэйана по слѣдующей ночной почтѣ. Почтенный д-ъ Больдерсъ, ректоръ, оставилъ свою карточку.
   Между-тѣмъ не корысть и не обязанность, но любовь и благодарность привлекли Томаса Ньюкома на родину его отца. Только что кончился обѣдъ, полковникъ съ Клэйвомъ отправились, въ сопровожденіи дворника, который былъ передъ тѣмъ ихъ посланнымъ, въ скромный домикъ, гдѣ жила подруга дѣтства Томаса Ньюкома. Добрая старуха положила свои очки въ Библію и кинулась въ объятія своего мальчика,-- мальчика, которому было болѣе пятидесяти лѣтъ. Она обнимала Клэйва еще горячѣе и чаще, чѣмъ его отца. Она не узнала своего полковника съ усами. Клэйвъ былъ настоящій портретъ милаго мальчика, какъ тотъ оставилъ ее почти сорокъ лѣтъ назадъ. и такъ же страстно, какъ она прильнула къ мальчику, память ее всегда лѣпилась вокругъ того минувшаго времени, когда они были вмѣстѣ. Добрая душа разсказывала безконечныя исторіи о дѣтствѣ ея любимца, о его рѣзвостяхъ и красотѣ. Настоящее было для нея туманно, но прошедшее было все еще блестяще и свѣтло. Когда они болтали, сидя за большимъ чайнымъ столомъ, и имъ прислуживала красивая дѣвочка, услуги которой щедрость полковника упрочила для своей старой кормилицы, доброе старое созданіе настаивало, чтобы Клэйвъ сѣлъ рядомъ съ ней. Все больше и больше она убѣждалась, что онъ дѣйствительно ея мальчикъ, забывая въ этой сладостной и святой мечтѣ, что бронзовое лицо, рѣдѣющіе волосы и задумчивые глаза ветерана, сидѣвшаго передъ ней, принадлежали ея питомцу прежнихъ дней. Такимъ-образомъ почти половину времени, опредѣленнаго для человѣческой жизни, которую онъ провелъ розно съ нею, день и ночь, гдѣ бы онъ ни былъ, въ болѣзни или въ здоровомъ состояніи, въ горѣ или въ опасности, непорочная любовь ея и молитвы напутствовала отсутствующаго любимца.
   Такъ-какъ у нашего полковника не было ровно никакого дѣла, разумѣется, движенія его были чрезвычайно быстры и онъ могъ только самое короткое время проводить въ одномъ и томъ же мѣстѣ, какъ этотъ вечеръ, субботу, такъ и слѣдующій день, воскресенье, въ которое онъ намѣревался быть вѣрнымъ спутникомъ своей милой, старой кормилицы въ церковь. И какъ будетъ торжественъ для нея этотъ день, когда ея полковникъ и прекрасный блестящій сынъ его, войдутъ съ ней вмѣстѣ, и мистеръ Таксъ, викарій, будетъ на него смотрѣть, и самъ почтенный д-ъ Больдерсъ поглядитъ на него съ каѳедры, и всѣ сосѣди будутъ тревожиться и перешептываться, разумѣется, кто бы такой былъ этотъ красивый военный джентльменъ и великолѣпный молодой человѣкъ, сидящіе рядомъ съ старой мистриссъ Масонъ и такъ дружелюбно провожающіе ее изъ церкви? Эту субботу и воскресенье полковникъ проведетъ вмѣстѣ съ доброй, старой Масонъ, но въ понедѣльникъ онъ долженъ уѣхать; во вторникъ ему надо быть въ Лондонѣ, у него въ Лондонѣ есть важное дѣло -- а именно: Томъ Гамильтонъ, его полка, будетъ выбираться въ этотъ день въ члены Восточнаго клуба, и можетъ ли Томасъ Ньюкомъ быть въ отсутствіи при такомъ обстоятельствѣ? Онъ уѣзжаетъ изъ Королевскаго Герба сквозь рядъ ухмыляющихся служанокъ, улыбающихся лакеевъ и благодарящихъ дворниковъ, провожаемый до почтовой кареты, дверцы которой затворяетъ услужливый Тэплоу, а клубъ рѣшаетъ въ тотъ же вечеръ, что онъ -- козырь, и всѣ въ заботливомъ городкѣ, прежде окончанія слѣдующаго дня, уже слышали объ его пріѣздѣ и отъѣздѣ, хвалили его привѣтливость и щедрость, и нѣтъ сомнѣнія противополагали все это -- поведенію баронета, его брата, который съ нѣкоторыхъ поръ получилъ позорное прозвище Скрьюкома, въ окружности замка своихъ предковъ.
   Добрая, старая няня Масонъ должна будетъ принять и отдать десятка два визитовъ, и при каждомъ, можете быть увѣрены, торжественный пріѣздъ полковника будетъ предметомъ разсужденій и похвалъ. Мистриссъ Масонъ покажетъ свою чудесную индійскую шаль и свою великолѣпную Библію, съ крупной печатію и съ благосклонно надписью -- отъ Томаса Ньюкома его милому старому другу; ея маленькая служанка выставить на показъ свое новое платье; викарій увидитъ Библію, а мистриссъ Бодлерсъ придетъ въ восторгъ отъ шали; и старые друзья и смиренные собесѣдники доброй старой лэди, проходя въ воскресенье мимо великолѣпныхъ воротъ Ньюкомскаго парка, на-верху которыхъ красуется вновь выдуманный гербъ баронета, раззолоченный, рѣзной и выпуклый, также будутъ разсказывать исторію о милосердомъ полковникѣ и о его жестокомъ братѣ. Когда это было, чтобъ сэръ Брэйанъ посѣтилъ коттэджъ старой женщины, или чтобъ его приставъ освободилъ ее отъ подати? Какое доброе дѣло, кромѣ не многихъ тонкихъ одѣялъ, нищенскаго угля и билетовъ на полученіе супу, сдѣлалъ когда-либо Ньюкомскій паркъ для бѣднаго? А что касается богатства полковника, Господи помилуй, онъ былъ въ Индіи всѣ эти тридцать пять лѣтъ; состояніе баронета, капля въ морѣ сравнительно съ нимъ. Полковникъ -- добрѣйшій, лучшій и богатѣйшій изъ смертныхъ. Эти факты и сужденія вдохновили краснорѣчивое перо "Пининга Тома", когда онъ сочинилъ саркастическое посланіе къ Newcome Independent, которое мы прочли изъ-за плеча сэра Брэйана Ньюкома въ послѣдней главѣ.
   И вы можете быть увѣрены, что Томасъ Ньюкомъ не много провелъ недѣль въ Англіи, прежде чѣмъ добрая маленькая миссъ Гонимэнъ, въ Брэйтонѣ, была обрадована посѣщеніемъ ея дорогаго полковника. Завистливый Гоулеръ, хмурясь изъ своего окна со сводомъ, гдѣ запачканые мухами билетики все еще объявляли, что его квартиры не заняты, былъ уязвленъ видомъ желтой почтовой кареты, которая подъѣхала къ двери миссъ Гонимэнъ, и, выгрузивъ двухъ джентльменовъ, поѣхала прочь съ лакеемъ и вещами въ какую-то другую гостинницу, но не къ Гоулеру. Пока этотъ негодяй проклиналъ свою злую судьбу и ненавидѣлъ еще глубже лучшую долю миссъ Гонимэнъ, достойная маленькая лэди угощала своего полковника сестринскими объятіями и торжественнымъ пріемомъ. Ганна, счастливая ключница, была представлена и получила пожатіе руки. Полковникъ зналъ все, что касалось Ганны: не прошло недѣли съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ пріѣхалъ въ Англію, а корзина съ банками варенья ея трудовъ и съ языкомъ ея соленья прибыла на имя полковника. Въ тотъ самый вечеръ, какъ лакей помѣстилъ вещи полковника Ньюкома въ сосѣдней гостинницѣ, Ганна завладѣла сорочкой полковника: они съ своей госпожой заранѣе сговорились сдѣлать дюжину этого платья семейному благодѣтелю.
   Всѣ подарки, которые Ньюкомъ когда-либо присылалъ свояченицѣ изъ Индіи, были вынуты изъ ваты и лавенды, гдѣ честное существо держало ихъ. Былъ жаркій іюньскій день, а между-тѣмъ миссъ Гонимэнъ все-таки надѣла свою яркую красную кашмировую шаль; ея большая брошка, изображающая Хеджа Агры красовалась на ея воротничкѣ; и ея браслеты (она обыкновенно говорила, "мнѣ дали понять, милая, что они называются у туземцевъ Бэнгли"), украшали рукава облекавшіе ея сухощавыя, старыя руки, задрожавшія отъ удовольствія, когда ихъ сжалъ ея добрый полковникъ изъ полковниковъ. Какъ трудились эти руки въ то утро! Какую онѣ сбили молочную яичницу!-- Какое торжество пастетной корки окончили! Не прошло десяти минутъ пребыванія полковника въ домѣ, какъ появились пресловутыя телячьи котлеты. Какъ же былъ прибранъ цѣлый домъ въ ожиданіи его пріѣзда! Мистеръ Кунъ, этотъ обязательный иностранный джентльменъ изготовилъ французское блюдо. Бэтти была на сторожѣ, ей было приказано ставить котлеты на огонь въ ту минуту, какъ карета полковника подъѣдетъ къ двери ея госпожи. Глаза доброй женщины сверкнули, старая рука и голосъ дрогнули, когда, поднявши свѣтлую рюмку мадеры, миссъ Гонимэнъ пила за здоровье полковника. "Ручаюсь вамъ, любезный полковникъ", сказала она, покачивая головой, украшенной высокой надстройкой изъ кружевъ и лентъ, "ручаюсь вамъ, что я пью ваше здоровье хорошимъ виномъ!" Вино было прислано имъ же самимъ; также, какъ и китайская заслонка, и рабочій ящикъ сандальнаго дерева, и слоновой кости футляръ для визитныхъ карточекъ, и эти великолѣпные розовые и бѣлые шахматы, выточенные изъ слоновой кости и представляющіе маленькихъ ципаевъ и мандариновъ съ башенками на спинахъ слоновъ, Георгъ III и его королева изъ розовой слоновой кости, противъ китайскаго императора и ферези изъ бѣлой -- наслажденіе дѣтства Клэйва, главное украшеніе гостиной старой дѣвицы.
   Маленькое угощеніе миссъ Гонимэнъ провозгласили верхомъ кухоннаго искусства. Когда собрали со стола, послышался топотъ маленькихъ ногъ у дверей гостиной, онѣ отворились и появились -- во-первыхъ толстая кормилица съ прыгающимъ младенцемъ; во-вторыхъ и въ-третьихъ, двѣ маленькія дѣвочки въ маленькихъ платьицахъ, въ маленькихъ панталончикахъ, съ длинными локонами, съ голубыми глазами, и съ голубыми подъ-стать лентами; въ четвертыхъ, маленькій Альфредъ, теперь совершенно оправившійся отъ болѣзни и державшій за руку пятую особу, миссъ Этель Ньюкомъ, зарумянившуюся, какъ роза.
   Ганна, скаля зубы, исправляла должность церемоніймейстера, называя по именамъ "миссъ Ньюкомы, маленькіе мистеры Ньюкомы, повидаться съ полковникомъ, если позволите, ма-амъ", причемъ она присѣла и лукаво кивнула головой молодому Клэйву, разглаживая свой новый шелковый фартукъ. Ганна, въ честь полковника, была также въ новомъ платьѣ, раздувающемся и шелестящемъ. Миссъ Этель не переставала краснѣть, приближаясь къ своему дядѣ; честный воинъ вскочилъ и также покраснѣлъ. Мистеръ Клэйвъ также всталъ, когда маленькій Альфредъ, которому онъ былъ большимъ другомъ, подбѣжалъ къ нему. Клэйвъ всталъ, засмѣялся, кивнулъ Этели и продолжалъ въ тоже время кушать пряничные орѣхи. Что же касается полковника Томаса Ньюкома и его племянницы, они влюбились другъ въ друга мгновенно, какъ принцъ Камаральзаманъ и китайская принцесса.
   Я отказалъ одному художнику: несчастное созданіе оказалось крайне неспособнымъ изобразить высокія, прелестныя и трогательныя личности и происшествія, которыми безъ сомнѣнія будетъ изобиловать это повѣствованіе; я сомнѣваюсь даже, можетъ-ли живописецъ, приглашенный на его мѣсто, сдѣлать такъ портретъ миссъ Этели Ньюкомъ, чтобы онъ удовлетворилъ ея друзей и собственное ея чувство справедливости. Ея румянца, о которомъ мы упоминали, онъ не можетъ передать. Какъ вы его представите пунктиромъ и типографическими чернилами? Эта доброта, которая свѣтится въ глазахъ полковника, придаетъ выраженіе самимъ морщинамъ около нихъ, окружаетъ его лицо какъ-бы сіяніемъ... какой художникъ можетъ написать это? Такъ-какъ художникъ не въ состояніи выполнить этой работы, пусть читатель предоставитъ своему воображенію написать для себя взглядъ вѣжливости къ женщинѣ, удивленія къ юной красавицѣ, покровительства къ невинному ребенку: все это выражается на добромъ лицѣ полковника, когда глаза его останавливаются на Этели Ньюкомъ.
   "Мама прислала насъ поздравить васъ съ пріѣздомъ въ Англію, дядюшка", сказала миссъ Этель, приближаясь и не думая ни на минуту сбросить съ себя этой милой краски, которую она внесла въ комнату, и которая для нея служитъ очаровательнымъ символомъ юности, скромности и красоты.
   Полковникъ взялъ маленькую, бѣленькую ручку и положилъ ее на свою загорѣлую ладонь, гдѣ она казалась еще бѣлѣй: онъ отстранилъ отъ губъ свои сѣдые усы, и наклонясь поцѣловалъ маленькую, бѣленькую ручку съ большой граціей и достоинствомъ. Собственно говоря, не было ни капли сходства, а между-тѣмъ во взглядѣ, голосѣ и движеніяхъ дѣвочки было что-то такое отчего забилось сердце полковника и какой-то образъ прошлаго всталъ и поклонился ему. Глаза, которые освѣщали его молодость (и которые онъ видѣлъ во снѣ и въ мысляхъ неизмѣнно, въ продолженіе многихъ лѣтъ, какъ-будто бы они смотрѣли на него съ неба), казалось, просіяли надъ нимъ послѣ тридцати пяти лѣтъ. Онъ вспомнилъ такой же прекрасный сгибъ шеи и густые волосы, такую же легкую ножку и воздушный станъ, такую же тоненькую ручку, лежавшую когда-то на его рукѣ -- и теперь разлученную съ ней въ теченіе десяти тысячъ долгихъ дней. Давно уже сказано, что мы ничего не забываемъ: также, какъ горячечные вдругъ начинаютъ говорить языкомъ своего дѣтства, мы бываемъ иногда поражены воспоминаніями, и люди, которыхъ мы прежде любили, снова появляются передъ нами также полными жизни, какъ и въ то время, когда были предметомъ нашихъ ежедневныхъ разговоровъ, когда ихъ присутствіе радовало наши взоры, когда звуки ихъ голоса раздавались въ нашихъ ушахъ, когда съ страстною печалью и слезами мы послѣдній разъ бросались въ ихъ объятія. Разлука есть смерть, по-крайней-мѣрѣ въ здѣшнемъ мірѣ. Всякая страсть приходитъ къ концу, она заключается въ гробъ, уносится въ почтовой каретѣ, исчезаетъ изъ жизни тѣмъ или другимъ путемъ, засыпается глыбой земли и скрывается отъ нашихъ очей. Но она была частицей нашей души и поэтому вѣчна. Развѣ мать не любитъ своего умершаго ребенка? Развѣ человѣкъ не любитъ своей прежней любовницы? Даже тогда, когда около него сидитъ веселая, нѣжная жена съ дюжиной дѣтей, играющихъ у ея ногъ? Нѣтъ сомнѣнія, что, когда старый воинъ держалъ въ своихъ рукахъ ручку дѣвочки, этотъ маленькій талисманъ перенесъ его снова въ Гэдсъ, и онъ увидалъ свою Леонору....
   -- Здравствуйте, дядюшка,-- говорятъ дѣвочки No 2 и 3 милымъ дѣтскимъ хоромъ. Онъ роняетъ талисманъ, онъ снова возвратился къ дѣйствительной жизни -- прыгающій ребенокъ на рукахъ качающей кормилицы лепечетъ привѣтствіе. Альфредъ смотритъ нѣсколько времени на дядю въ бѣлыхъ шароварахъ, потомъ неотступно проситъ Клэйва нарисовать ему картинку; и черезъ минуту сидитъ у него на колѣнахъ. Онъ всегда карабкается на кого-нибудь или на что-нибудь, или вертится на стульяхъ, или свѣшивается черезъ перила, или становится на чью-нибудь голову или на свою собственную -- по мѣрѣ того какъ подвигается его выздоравливаніе, шалости его становятся ужасны. Миссъ Гонимэнъ и Ганна будутъ разсказывать о его опустошеніяхъ нѣсколько дѣть сряду, послѣ того какъ маленькій человѣчекъ ихъ оставитъ. Когда онъ будетъ веселымъ, молодымъ гвардейцемъ и пріѣдетъ повидаться съ ними въ Брэйтонъ, онѣ покажутъ ему голубой китайскій кувшинъ, въ видѣ дракона, на который ему вздумалось сѣсть, и который онъ такъ горько оплакивалъ, когда разбилъ.
   Когда это маленькое общество, улыбаясь вышло и отправилось гулять на морской берегъ, полковникъ сѣлъ и снова принялся за прерванный десертъ. Миссъ Гонимэнъ разсказываетъ о дѣтяхъ и ихъ матери, о достоинствахъ мистера Куна, и о красотѣ миссъ Этели, многозначительно поглядывая на Клэйва, которому больше не хочется ни пряничныхъ орѣховъ, ни десерту, ни вина, и юношескій носъ котораго обращенъ теперь къ окну. Какая добросердая женщина, будь она молода или стара, не любитъ устроивать свадебъ? Полковникъ, не отводя отъ стола глазъ говорить: "она напоминаетъ мнѣ о -- объ одной особѣ, которую я зналъ когда-то."
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ! восклицаетъ миссъ Гонимэнъ, и думаетъ про себя, что Эмма должна была очень перемѣниться послѣ своей поѣздки въ Индію, потому-что у нея были свѣтлые волосы и бѣлыя рѣсницы, и ужь вовсе не красивая нога;-- но, милая моя, добрая лэди, полковникъ и не думаетъ о покойной мистриссъ Кэзи.
   Онъ выпилъ достаточное количество мадеры: безъискусственный, ласковый пріемъ всѣхъ въ этомъ мѣстѣ, молодыхъ и старыхъ расплавилъ его сердце и онъ пошелъ на верхъ сдѣлать визитъ своей невѣсткѣ, къ которой подошелъ съ самымъ вѣжливымъ поклономъ, какой слѣдовалъ лэди ея званія. Гдѣ онъ научился этимъ утонченнымъ пріемамъ, которымъ каждый изъ насъ, знавшихъ его, удивлялся? У него была естественная простота, навыкъ къ благосклонности и благороднымъ мыслямъ; чистая душа, и потому -- выше лицемѣрія и притворства -- можетъ-быть, французы съ которыми онъ былъ такъ друженъ въ своей ранней молодости, удѣлили ему нѣкоторую прелесть обращенія ихъ vielle cour -- ужь конечно его сводные братья ничего подобнаго не заимствовали. "Что это значитъ, почему Бэрнсъ писалъ о своемъ дядѣ, будто онъ смѣшонъ?" говорила леди Анна своей дочери тотъ же вечеръ. "Твой дядя восхитителенъ. Я никогда не видала болѣе совершеннаго grand seigneur. Онъ напоминаетъ мнѣ моего дѣда, хотя въ дѣдушкиныхъ важныхъ пріемахъ было болѣе искусственности и голосъ его былъ испорченъ нюхательнымъ табакомъ. Посмотри на полковника. Онъ куритъ то и дѣло, но какъ онъ пристроенъ! И это человѣкъ, котораго дядя Гобсонъ, и твой бѣдняжка папа, представили намъ чѣмъ-то въ родѣ медвѣдя! Мистеръ Ньюкомъ, у котораго у самого лакейскій тонъ! Полковникъ -- совершенство. Что хочетъ доказать Бэрнсъ, осмѣивая его? Я бы желала, чтобъ у Бэрнса былъ такой облагороженный видъ; но увы, онъ похожъ на своего бѣдняжку -- папа. Que voulez vous, моя милая? Ньюкомы -- люди почтенные; Ньюкомы -- люди богатые; но чтобъ они были люди изящные -- нѣтъ. Я ни и не обманывала себя этой мыслью, когда выходила за твоего бѣдняжку -- папа. Однимъ словомъ я объявляю, что полковникъ Ньюкомъ такой человѣкъ, котораго мы обязаны отличать всячески. Когда мы возвратимся въ Лондонъ, я представлю его всему нашему семейству: бѣдный полковникъ! Пусть онъ увидитъ, что въ его семействѣ есть нѣкоторые представительные родные, кромѣ тѣхъ, которыхъ онъ встрѣтитъ у мистриссъ Ньюкомъ, въ Брэйанстонъ-Сквэрѣ. Тебѣ надо поѣхать въ Брэйанстонъ-Сквэръ тотчасъ, какъ мы возвратимся въ Лондонъ, ты должна пригласить своихъ кузинъ и ихъ гувернантку, и мы сдѣлаемъ для нихъ маленькій вечеръ. Мистриссъ Ньюкомъ невыносима, но мы никогда не должны покидать своихъ родныхъ, Этель. Когда ты начнешь выѣзжать, ты должна тамъ обѣдать и поѣхать къ ней на балъ. Каждая молодая дѣвушка, стоящая въ твоемъ положеніи въ свѣтѣ, должна дѣлать жертвы и исполнять обязанности относительно своихъ родныхъ. Посмотри на меня. Зачѣмъ я вышла за твоего бѣднаго, добраго папа? Изъ обязанности. Развѣ тетка твоя, Фанни, убѣжавшая съ капитаномъ Кэнонбэри, была счастлива? У нихъ одиннадцать человѣкъ дѣтей и они въ Болоньѣ умираютъ съ голоду. Подумай: три сына Фанни ходятъ въ школу въ желтыхъ чулкахъ. Твой папа помогаетъ имъ. Я увѣрена, что мой папа съ-ума бы сошелъ, еслибъ дожилъ до этого дня! Она пріѣзжала съ однимъ изъ этилъ несчастныхъ въ Паркъ-Лэнъ; но я не могла ихъ видѣть. Моя чувствительность не допустила меня до этого. Когда моя горничная... у меня тогда была горничная француженка -- Луиза ты помнишь -- поведеніе ея было abominable -- такое же было и у Prérille -- когда она пришла и сказала мнѣ, что милэди Фанни внизу съ маленькимъ джентльменомъ, qui parlait des bas jaunes, я не могла видѣть ребенка. Я просила ее на верхъ въ мою комнату, и совершенно для того, чтобъ ее не обидѣть, легла въ постель. Эта негодная Луиза встрѣтила ее въ Болоньѣ и разсказала ей объ этомъ. Прощай, не надо намъ больше оставаться болтать здѣсь. Да благословитъ тебя небо, моя душенька! Вонъ окна полковника! Гляди, онъ куритъ на своемъ балконѣ -- это должна быть комната Клэйва. Клэйвъ славный, добрый мальчикъ. Это было очень мило съ его стороны -- нарисовать столько картинокъ для Альфреда. Убери рисунки, Этель. Мистеръ Сми видѣлъ нѣкоторые изъ нихъ въ Паркъ-Лэнѣ, и говорилъ что въ нихъ видѣнъ замѣчательный талантъ. Какой былъ талантъ у твоей тетки Эмили къ рисованію; только она рисовала цвѣты! У меня не было ни какого таланта въ особенности, такъ всегда говорила мама -- а докторъ Бельперъ говорилъ: "Любезная лэди Уэльгэмъ" (это было до смерти дѣдушки), "есть у миссъ Анны талантъ пришивать пуговицы и дѣлать gудины?" -- пудины онъ выговаривалъ. Прощай, мое сокровище. Да сохранитъ тебя Господь, моя Этель!"
   Полковникъ видѣлъ съ своего балкона стройную фигуру удаляющейся дѣвушки, и съ любовью посмотрѣлъ ей въ слѣдъ: дымъ отъ его сигары вился въ воздухѣ, и онъ составилъ изъ него замокъ, въ которомъ Клэйвъ былъ лордомъ, а эта хорошенькая Этель лэди.-- Какое это откровенное, благородное, свѣтлое юное существо!" думалъ онъ.-- Какъ она радостна и весела; какъ она добра къ миссъ Гонимэнъ; она обошлась съ ней такъ почтительно, какъ этого заслуживаетъ старая лэди -- какъ она ласкова съ своими братьями и сестрами. Какой у нея нѣжный голосъ! Какая хорошенькая, бѣленькая ручка! Когда она мнѣ подала ее, у меня на рукѣ лежала какъ-будто бѣленькая птичка. Мнѣ надо носить перчатки, право, и платье мое въ-самомъ-дѣлѣ старомодное, какъ говоритъ Бинни; какая была бы славная парочка -- это дитя съ Клэйвомъ! Она напоминаетъ мнѣ пару глазъ, которыхъ я не видалъ уже тридцать лѣтъ. Я бы желалъ, чтобы Клэйвъ на ней женился; желалъ бы видѣть его внѣ бѣдъ и опасностей, въ которыя попадаются молодые люди, и невредимымъ съ такой милой дѣвушкой какъ она. Еслибъ такъ угодно было Богу, я могъ бы быть счастливъ самъ и устроить счастье женщины. Но судьба всегда была противъ меня. Я желалъ бы видѣть Клэйва счастливымъ, и потомъ сказать Nuno dimittis.-- Мнѣ нынѣшній вечеръ ничего больше не будетъ нужно, Кинъ, ты можешь идти спать.
   -- Благодарю, полковникъ, отвѣчаетъ Кинъ, который вошелъ-было приготовить носгель своему господину, и хотѣлъ уйдти, какъ вдругъ полковникъ вернулъ его.
   -- Скажи пожалуйста, Кинъ, это мое голубое платье очень старо?
   -- Необыкновенно побѣлѣло по швамъ, полковникъ, отвѣчаетъ тотъ.
   -- Старше оно, чѣмъ платье другихъ особъ?-- Кинъ долженъ сознаться, съ важнымъ видомъ, что платье полковника очень плохо.
   -- Ну, такъ купи мнѣ другое платье -- смотри чтобы я ничего такого не дѣлалъ и не носилъ, что не принято. Я такъ давно уѣхалъ изъ Европы, что не знаю здѣшнихъ обычаевъ и не прочь учиться.
   Кинь уходитъ, рѣша, что господинъ его -- старый козырь; это мнѣніе онъ тотчасъ же сообщилъ мистеру Куну, человѣку лэди Ганнъ, но время длинной попойки между этими двумя джентльменами. И такъ-какъ каждый изъ насъ, такъ или иначе подвергается этой домашней критикѣ, избѣжать которой не могутъ люди самые великіе, я говорю, счастливъ тотъ, о которомъ слуги его говорятъ хорошо.
   

XVI.
Въ которой мистеръ Шеррикъ отдаетъ въ наймы свой домъ въ Фицрой-Сквэрѣ.

   Не смотря на насмѣшки газеты Newcome Independent и на несчастную поѣздку полковника на родину его кормилицы, онъ все-таки оставался въ большой милости въ Паркъ-Лэнѣ, куда достойный джентльменъ дѣлалъ ежедневныя посѣщенія, и бывалъ всегда принятъ съ радушіемъ и почти съ любовью, по-крайней-мѣрѣ дамами и дѣтьми. Кто бралъ съ собой дѣтей въ Астлей, какъ не дядя Ньюкомъ? И видалъ его тамъ посреди купы этого маленькаго народа, посреди всѣхъ дѣтей вмѣстѣ. Онъ былъ въ восхищеньѣ и смѣялся штукамъ фигляра съ кольцомъ. Онъ смотрѣлъ "Битву при Ватерлоо" со вниманіемъ, не переводя духу, и былъ пораженъ, пораженъ, клянусь Юпитеромъ, сэръ -- изумительнымъ сходствомъ главнаго дѣйствующаго лица съ императоромъ Наполеономъ, котораго могилу онъ посѣтилъ, возвращаясь изъ Индіи, о чемъ и заблагоразсудилъ разсказать своему маленькому обществу, сидѣвшему въ кучѣ вокругъ него: маленькія дѣвочки, дочери сэра Брэйана, каждая держали по одному пальцу доблестной его руки; молодые мистеры Альфредъ и Эдуардъ хлопали и кричали "ура", возлѣ него, въ то время, какъ мистеръ Клэйвъ и миссъ Этель сидѣли въ глубинѣ ложи, наслаждаясь сценой, но сохраняя decorum, приличный ихъ высшему возрасту и благоразумію. Что касается Клэйва, онъ былъ гораздо старше по этимъ предметамъ, чѣмъ убѣленный сѣдинами воинъ, отецъ его. Весело было слышать откровенный смѣхъ полковника при шуткахъ паяца и видѣть его нѣжность и простоту, съ которыми онъ наблюдалъ за счастливымъ юнымъ племенемъ. Какъ расточительно снабжалъ онъ ихъ сластями въ антрактахъ! Тогда онъ садился посреди ихъ и самъ ѣлъ апельсинъ съ большимъ удовольствіемъ. Я бы желалъ знать, какую сумму денегъ взялъ бы мистеръ Бэрнсъ Ньюкомъ за то, чтобъ просидѣть пять часовъ сряду съ своими маленькими братьями и сестрами въ общественной ложѣ и ѣсть апельсинъ передъ лицомъ всего собранія? Когда маленькій Альфредъ поступилъ въ Гарроу, вы можете быть увѣрены, что полковникъ Ньюкомъ и Клэйвъ мчались туда чтобъ навѣстить маленькаго человѣка и дарили его по-королевски. Какія деньги отданы лучше тѣхъ, которыя идутъ на школьные гостинцы? Какъ ласка помнится реципіентами въ послѣдствіи! Благо тому, кто даетъ и кто принимаетъ. Вспомните, какъ счастливы бывали вы такими благодѣяніями въ собственныя ваши раннія лѣта, и ступайте въ первый хорошій день, и понесите гостинецъ своему племяннику въ школу!
   Органъ благосклонности былъ такъ развитъ у полковника, что ему бы хотѣлось излить свои щедроты и на молодое поколѣніе, своихъ племянниковъ и племянницъ въ Брэйнистонъ-Сквэрѣ, точно также какъ на ихъ двоюродныхъ въ Паркъ-Лэнѣ; но мистриссъ Ньюкомъ была слишкомъ добродѣтельна, чтобы допустить подобное баловство дѣтямъ. Она сдѣлала бѣдному джентльмену выговоръ за посягательство на ея сыновей, когда эти юноши возвратились домой на праздники, и очень ихъ огорчила, заставивъ отдать назадъ блестящіе золотые соверены, на которые дядя думалъ ихъ угостить.
   -- Я не охуждаю другихъ семействъ, говоритъ она; я не намекаю на другія семейства, давая знать, безъ сомнѣнія, что она не намекаетъ на Паркъ-Лэнъ. Тамъ могутъ быть дѣти, которымъ дозволено принимать деньги отъ взрослыхъ друзей ихъ отцовъ. Тамъ могутъ быть дѣти, которые протягиваютъ руки для подарковъ, и такимъ-образомъ становятся корыстолюбивыми съ раннихъ лѣтъ. Я не дѣлаю никакихъ заключеній относительно семьи другихъ. Я только смотрю, думаю и молюсь за счастье моей собственной, обожаемой семьи. Мои дѣти ни въ чемъ не нуждаются. Небо съ изобиліемъ снабдило ихъ всякого рода комфортомъ, изысканностью и роскошью. Къ чему намъ обязываться другимъ, когда у насъ у самихъ всего много? Я бы считала это неблагодарностью, полковникъ Ньюкомъ, недостаткомъ врожденнаго чувства приличія, еслибъ позволила моимъ сыновьямъ принимать деньги. Помните, что я не дѣлаю никакихъ намековъ. Когда они отправляются въ школу, всегда получаютъ по соверену отъ своего отца, и по шиллингу въ недѣлю, что очень достаточно для карманныхъ денегъ. Когда они дома, я желаю, чтобъ они имѣли умственныя удовольствія: я ихъ посылаю въ политехническую школу съ профессоромъ Гийономъ, который такъ добръ, что объясняетъ имъ нѣкоторыя чудеса науки и удивительные законы механики. Я посылала ихъ съ картинную галлерею Британскаго музея. Я ѣзжу cъ ними сама на восхитительныя лекціи въ заведеніе улицы Альбермэрль. Я не желаю, чтобъ они посѣщали театральныя представленія. Я не охуждаю тѣхъ, которые ѣздятъ въ театръ; напротивъ! Что я такое, чтобъ могла позволять себѣ судить поведеніе другихъ? Когда вы писали изъ Индіи, изъявляя желаніе, чтобъ нашъ сынъ познакомился съ твореніями Шекспира, я уступила свое Мнѣніе съ-разу. Могу ли я вступиться посредникомъ между ребенкомъ и его отцомъ? Я одобрила мальчика идти въ театръ и послала его въ партеръ съ однимъ изъ нашихъ лакеевъ.
   -- И вы были такъ добры, что посылали ему гостинцевъ также, милая Марія, говоритъ добродушный полковникъ, прерывая ея проповѣдь; но "добродѣтель" была не изъ такихъ, которыхъ легко сбыть съ рукъ.
   -- А почему, полковникъ Ньюкомъ, воскликнула добродѣтель, прижимая пухленькую ручку къ своему сердцу, почему и такъ угощала Клэйва? Потому-что я стояла къ нему in loco parentis: потому-что онъ былъ мнѣ -- какъ сынъ, а я ему -- какъ мать. Я ему снисходила больше чѣмъ своимъ собственнымъ дѣтямъ. Тогда онъ считалъ себя счастливымъ бывать у насъ въ домѣ: тогда, можетъ-быть, Паркъ-Лэнъ не такъ часто бывалъ для него открытъ какъ Брэйанстонъ-Сквэръ; но я не дѣлаю никакихъ намековъ. Тогда онъ не ходилъ въ другой домъ шесть разъ, а въ мой одинъ. Онъ былъ простой, довѣрчивый, благородный мальчикъ. Онъ не былъ ослѣпленъ свѣтскимъ званіемъ, или титуломъ, или пышностью. Этого онъ не могъ найдти въ Брэйанстонъ-Сквэрѣ. Купеческая жена, дочь деревенскаго стряпчаго -- нельзя было ожидать, чтобъ мой смиренный столь окружала именитая аристократія; я бы этого не пожелала, еслибъ и могла. Я слишкомъ люблю свое собственное семейство; я слишкомъ честна, слишкомъ проста, позвольте мнѣ сознаться съ-разу, полковникъ Ньюкомь, слишкомъ горда! А теперь, теперь отецъ его возвратился въ Англію и я уступила его; а онъ, не встрѣчаясь съ знаменитой аристократіей въ моемъ домѣ, больше сюда не ходитъ.
   Слезы катились изъ ея маленькихъ глазъ, пока она говорила, и она закрыла свое круглое лицо носовымъ платкомъ.
   Еслибъ полковникъ читалъ въ это утро газету, онъ бы могъ видѣть между тѣмъ отдѣломъ, который называется "Свѣтскими объявленіями", причину, можетъ-быть того, что невѣстка его выказала столько злобы и добродѣтели. Morning Post объявлялъ, что вчерашній день сэръ Брэйанъ и лэди Ньюкомъ угощали обѣдомъ Его высокомочіе персидскаго посланника и Букшихъ-Бея; достопочтеннаго Кэнонъ Роу, президента контрольнаго совѣта, и леди Луизу Роу, графа И--, графиню Кью, графа Кью, сэра Кюррея Бофтоня, генералъ-маіора Гуккера и его супругу, полковника Ньюкома и мистера Ораса Фоджи. За тѣмъ у ея милости было собраніе, на которомъ присутствовали такіе-то и такіе-то.
   Этотъ каталогъ извѣстныхъ именъ былъ прочитанъ мистриссъ Ньюкомъ ея супругу за завтракомъ, и прочитанъ съ обычными комментаріями.
   -- Президентъ контрольнаго совѣта, предсѣдатель приказа остъ-индской директоріи, бывшій генералъ-губернаторъ Индіи и цѣлый полкъ Кью. "Не правда-ли, Марія, полковникъ былъ въ хорошей компаніи", вскрикиваетъ мистеръ Ньюкомъ со смѣхомъ. "Вотъ бы какой обѣдъ тебѣ дать ему. Надо было пригласить такихъ господъ, которые могли бы потолковать объ Индіи. Когда полковникъ обѣдалъ у насъ, его посадили между старой леди Уармелли и профессоромъ Рутсомъ. Неудивительно, что тотчасъ послѣ обѣда онъ отправился спать. Я самъ засыпалъ раза два или три во время этого проклятаго и длиннаго спора между профессоромъ Рутсомъ и д--ъ Уиндусомъ. Этотъ Уиндусъ чертовскій спорщикъ.
   -- Докторъ Уиндусъ человѣкъ ученый, имя его имѣетъ европейскую извѣстность, говоритъ торжественно Марія. Всякой умный человѣкъ предпочтетъ такую компанію титулованнымъ, но пустымъ членамъ того семейства, изъ котораго братъ твой взялъ себѣ жену.
   -- Ты опять начинаешь, Полли! У тебя всегда какой-нибудь крючокъ противъ леди Анны и ея родственниковъ, добродѣтельно замѣчаетъ мистеръ Ньюкомъ.
   -- Какой крючекъ? Какъ вы можете употреблять такія простонародныя выраженія? Что мнѣ за дѣло до титулованныхъ родственниковъ сэра Брэнана? Я не обращаю вниманія на знатное происхожденіе. Я предпочитаю людей науки, людей разума всякому свѣтскому званію.
   -- Ну, и оставайся при своемъ, говоритъ Гобсонъ своей супругѣ. У тебя свое общество, у леди Анны свое. Ты идешь своей дорогой, леди Анна своей. Ты женщина съ высшими взглядами, милая Полли: всякой это знаетъ. Я просто сельскій фермеръ и останусь сельскимъ фермеромъ. Какъ скоро ты счастлива, счастливъ и я. Мнѣ нѣтъ дѣла о чемъ говорятъ за обѣдомъ наши гости: о греческомъ языкѣ или объ алгебрѣ. Право, моя милая, я увѣренъ, что ты въ состояніи управляться съ самымъ ученымъ изъ нихъ.
   -- Я старалась наверстать потерянное время и недоконченное воспитаніе прилежаніемъ, говоритъ мистриссъ Ньюкомъ. Ты женился на дочери бѣднаго стряпчаго. Вы не искали себѣ жены между дочерями пэровъ, мистеръ Ньюкомъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Я не такой дуракъ, вскрикиваетъ мистеръ Ньюкомъ, съ удивленіемъ поглядывая на свою дородную супругу, сидѣвшую за серебрянымъ чайникомъ.
   -- Мое воспитаніе было не кончено, и я уразумѣла его недостатки, и, кажется, успѣла развить скромныя дарованія, которыми небо надѣлило меня, мистеръ Ньюкомъ.
   -- Скромныя! восклицаетъ супругъ. Нѣтъ, ты черезъ-чуръ уже скромна, Полли! Ты сама очень хорошо знаешь, что ты женщина съ высшими взглядами. У меня нѣтъ высшихъ взглядовъ, я знаю это: довольно и одной особы въ семействѣ. Читать я предоставляю тебѣ, моя милая. Кажется, мнѣ подали лошадей. Послушай, я бы очень желалъ, чтобы ты когда-нибудь позвала лэди Анну. Поѣзжай къ ней, она хорошая женщина. Я знаю, она вѣтрена и все такое, да и Брэйанъ слишкомъ задираетъ носъ, но право и онъ не дурной человѣкъ. Мнѣ очень хочется, чтобы вы поближе сошлись съ его женой.
   Отправляясь въ Сити, мистеръ Ньюкомъ зашелъ взглянуть на новый домъ, No 120, на Фицройскомъ сквэрѣ, нанятой его братомъ полковникомъ, вмѣстѣ съ его другомъ, мистеромъ Бинни. Хитрая штука мистеръ Бинни: привезъ съ собой изъ Индіи порядочный запасъ денегъ, и теперь придумываетъ, какъ-бы ихъ помѣстить въ вѣрныя руки за проценты. Онъ былъ представленъ братьямъ Ньюкомамъ. Мистеръ Ньюкомъ очень хорошаго мнѣнія о другѣ полковника.
   Домъ великъ, по надо сознаться -- нѣсколько мраченъ. Незадолго передъ тѣмъ, въ пемъ помѣщался женскій пансіонъ, котораго дѣла были не въ цвѣтущемъ состояніи. До сихъ поръ еще виденъ слѣдъ мѣдной дощечки -- мадамъ Латуръ, оставленой на огромной, темной двери: сѣни украшены во вкусѣ конца прошедшаго столѣтія, съ погребальной урной передъ входомъ, съ гирляндами и бараньими головами по угламъ. Мадамъ Латуръ, которая держала когда-то желтую карету и возила въ ней гулять своихъ воспитанницъ въ паркъ Регента, -- была изгнанницей (родилась она въ Ислингтонѣ; имя ея отца было Григсонъ), подобно Самуилу Шеррику, тому мистеру Шеррику, котораго винные погреба подкапываются подъ капеллу лэди Уиттльси, гдѣ проповѣдуетъ краснорѣчивый мистеръ Гонимэнъ. Домъ принадлежитъ мистеру Шеррику. Кой-кто увѣряетъ, что настоящее его имя -- Шедракъ, что его знавали еще мальчикомъ, когда онъ торговалъ апельсинами, что потомъ онъ былъ театральнымъ хористомъ, а потомъ секретаремъ у какого-то великаго трагика. Я съ своей стороны ничего не знаю объ этихъ исторіяхъ. Былъ онъ или не былъ соучастникомъ мистера Кэмпіона въ гостиницѣ "Пастуха"; но теперь у него прекрасная дача, въ Аббейродѣ; теперь онъ ведетъ хорошее, даже громкое знакомство, преимущественно съ представителями спорта; ѣздитъ верхомъ и въ экипажахъ на превосходныхъ лошадяхъ; имѣетъ ложу въ оперѣ и свободный доступъ за кулисы. Онъ красивъ собой, съ большими черными глазами, сіяетъ драгоцѣнными каменьями, носитъ испанскую бородку, и послѣ обѣда очень нѣжно поетъ сентиментальныя пѣсни. Кому какое дѣло, что за религію исповѣдывали предки мистера Шеррика, и чѣмъ онъ занимался въ молодости? Мистеръ Гонимэнъ, человѣкъ безспорно почтенный, представилъ мистера Шеррика полковнику и Бинни. Мистеръ Шеррикъ снабдилъ ихъ погребъ нѣкоторымъ количествомъ того самаго вина, о которомъ Гонимэнъ говорилъ такія милыя рѣчи. Вино было недорого; оно бывало даже недурно, если вы входили съ Шеррикомъ въ дѣла единственно на счетъ вина. Входя въ его магазинъ съ готовыми деньгами въ рукѣ, какъ всегда поступали наши простодушные друзья, вы заранѣе могли быть увѣрены, что мистеръ Шеррикъ приметъ васъ превосходно.
   Никакого нѣтъ сомнѣнія, что, нанявъ домъ, полковникъ, мистеръ Бинни и Клэйвъ находили большое удовольствіе въ осмотрѣ комнатъ, въ посѣщеніи мебельныхъ лавокъ и въ закупкахъ различныхъ украшеній для своей новой обители. Домъ ихъ нисколько не походилъ на другіе дома; въ немъ было трое господъ и четверо -- пятеро слугъ. Кинъ прислуживалъ полковнику и его сыну; какой-то болѣзненный мальчишка въ сапогахъ мистеру Бинни; мистриссъ Кинъ завѣдывала кухней и содержала въ чистотѣ комнаты при помощи двухъ служанокъ. Самъ полковникъ отличался необыкновеннымъ искусствомъ приготовлять рубленную баранину, pot-au-feu и пилавъ. Сколько же и трубокъ выкуривалъ онъ, въ столовой, въ гостиной, повсюду! Сколько пріятныхъ вечеровъ провели мы въ этомъ домѣ слушая шуточки мистера Бинни! Тогда-то именно и давались тѣ званые обѣды, на которыхъ сочинителю этой біографіи всегда былъ отведенъ уголокъ.
   У Клэйва былъ наставникъ,-- Грейндли изъ Корпуса,-- котораго мы ему рекомендовали и съ которымъ юный джентльменъ не слишкомъ ломалъ голову надъ умственными занятіями; но forte Клэйва заключалось въ рисованіи -- онъ дѣлалъ эскизы лошадей и собакъ, эскизы всѣхъ служителей, начиная съ больноглазаго мальчишки и кончая племянницей мистриссъ Кинъ, краснощекой дѣвушкой, которую добродѣтельная домоправительница то и дѣло сзывала внизъ. Онъ нарисовалъ своего отца во всѣхъ позахъ -- спящимъ, гуляющимъ, верхомъ на конѣ; рисовалъ веселаго малютку, мистера Бинни, то на креслѣ съ протянутыми пухленькими ноженками, то на маленькой лошадкѣ, на которой Бинни очень живо подпрыгивалъ. Молодой Ридлей былъ неразлучнымъ другомъ Клэйва. Сбывъ съ рукъ по-утру Грейндли, съ его классиками и математическими уроками, и отъѣздивъ съ отцомъ, Клэйвъ отправлялся въ художественную академію Гэндиша, гдѣ Ридлей конечно успѣвалъ провести нѣсколько часовъ за работой, прежде чѣмъ его молодой другъ и патронъ покидалъ книги для кисти.
   -- "О," скажетъ Клэйвъ, если вы теперь заговорите съ нимъ о тѣхъ минувшихъ дняхъ, -- "веселое было время! Не думаю, чтобы тогда въ цѣломъ Лондонѣ нашелся молодой человѣкъ счастливѣе меня."
   И вотъ, въ мастерской Клэйва, до-сихъ-поръ виситъ портретъ, написанный въ одинъ присѣстъ: портретъ мужчины, съ маленькой лысиной, съ волосами, тронутыми сѣдиной, съ длинными усами, съ легкой, ласковой улыбкой на губахъ и съ задумчивыми глазами. И Клэйвъ показываетъ своимъ дѣтямъ портретъ ихъ дѣда, и говоритъ имъ, что въ цѣломъ свѣтѣ никогда не бывало джентльмена благороднѣе.
   

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

XVII.
Художественная школа.

   Британскіе художники, кажется, ищутъ пищи своему вдохновенію въ грусти, и любятъ основывать свое мѣстопребываніе въ мѣстахъ уединенныхъ; а, можетъ быть, и то, что скудно снабженные кошельки принуждаютъ ихъ удовлетворяться такими удобствами, которыя отвергаются болѣе процвѣтающими сословіями. Нѣкоторые изъ самыхъ мрачныхъ кварталовъ города населены учениками и профессорами живописи. Проходя по улицамъ, быть-можетъ, нѣкогда веселымъ и благоустроеннымъ, гдѣ дамскіе носильщики повергали другъ друга копьями на мостовую и факельщики со свѣточами провожали черезъ грязь щеголей, кто бы не замѣтилъ художественнаго нашествія на эту страну когда-то посвященную модѣ и забавамъ? Среднія окна мастерскихъ расширены такъ, что достигаютъ размѣровъ спаленъ -- тѣхъ спаленъ, гдѣ лэди Бетти пудрила волосы и гдѣ теперь станокъ художника завладѣлъ мѣстомъ, которое за сто лѣтъ занималъ ея тоалетный столъ. Есть степени въ упадкѣ: послѣ того какъ представителямъ моды вздумается переселиться и удалиться изъ Сохо или Блумсбэри, положимъ, въ Кавендишъ-Сквэръ, оставленные ими дома займутся докторами, и все еще сохранятъ приличный видъ; окна всегда чисты, ручки звонковъ и дощечки блестятъ и докторская карета катится вокругъ сквэра почти также щеголевато, какъ карета графини, умчавшая ее въ иныя страны. Случается, что меблированныя квартиры со столомъ заступаютъ мѣсто доктора, который послѣдовалъ за своими больными въ новое мѣсто; и потомъ уже Дикъ Тинто приходитъ туда съ своей тусклой дощечкой, проламываетъ сѣверное окно и воздвигаетъ тутъ свою мастерскую. Мнѣ нравятся его красивые усы и яркій бархатный жилетъ; его странное лицо, странное тщеславіе и доброе сердце. И почему бы ему не позволить своимъ рыжеватымъ локонамъ упадать на воротнички рубашки? Для чего ему отказывать себѣ въ бархатномъ жилетѣ? Вѣдь это не больше какъ бумазея, которая ему стоила по восемнадцати пенсовъ за аршинъ. Онъ представляется такимъ, каковъ онъ на самомъ дѣлѣ, и обнаруживается въ своихъ костюмахъ также самопроизвольно, какъ птица поетъ или какъ луковица родитъ тюльпанъ. И такъ-какъ ужасный видъ Дика -- съ его развѣвающимся плащемъ, всклокоченной бородой и таинственнымъ сомбреро -- скрываетъ доброе, простодушное созданье, воспитанное по дешевымъ цѣнамъ, то и жизнь его соотвѣтствуетъ его костюму; онъ принимаетъ на себя видъ ночнаго убійцы и облекается въ романическія одежды: сорвавши ихъ, вы найдете не только не злодѣя, но кроткую, нѣжную душу; не озлобленнаго поэта, избѣгающаго сообщества людей для болѣе достойной бесѣды съ своими собственными великими мыслями, но веселаго товарища, который имѣетъ дарованіе воспроизводить на полотнѣ дорогія платья, рукоятки оружіи (съ различными изображеніями), или деревья и лошадей, или гондолы и зданія, и мало ли что еще; у него сильная склонность ко всему живописному, проявляющаяся въ его произведеніяхъ и во внѣшней его особѣ; а впрочемъ -- это добродушное созданье, любящее своихъ друзей, вино, обѣды, веселыя собранія и все хорошее. Я находилъ предобрый народъ между этими сумрачными усачами. Они открываютъ устрицы своими ятаганами, жарятъ пирожки на рапирахъ и наполняютъ свои венеціанскіе стаканы виномъ съ водою, половина на половину. Если у нихъ есть деньги въ тощихъ кошелькахъ, будьте увѣрены, что есть и пріятель, съ которымъ они истратятъ эти деньги. Какой невинной веселостью, какой оживленной бесѣдой за ужиномъ на продранной скатерти, и удивительными пѣснями послѣ ужина, какимъ паѳосомъ, остроуміемъ, юморомъ наслаждается человѣкъ, посѣщающій ихъ общество! Мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ, который давно уже брѣетъ бороду, который сдѣлался семейнымъ человѣкомъ и видѣлъ свѣтъ съ тысячи различныхъ сторонъ, увѣряетъ, что жизнь его, какъ студента -- художника, и въ отечествѣ, и за границей, была самымъ пріятнымъ временемъ изо всего его существованія. Разсказъ объ этой жизни такъ же будетъ незанимателенъ, какъ описаніе обѣда или въ точности переданный разговоръ двухъ любовниковъ; но біографъ, доведшій своего героя до этого періода его жизни, обязанъ разсказать о немъ, прежде чѣмъ перейдетъ къ другимъ случайностямъ, о которыхъ будетъ повѣствовать своимъ чередомъ.
   Мы можемъ быть увѣрены, что молодой человѣкъ имѣлъ много разговоровъ съ нѣжно любившимъ его отцомъ по поводу занятій, которыя ему слѣдовало избрать. Въ отношеніи математическаго и классическаго образованія, старшій Ньюкомъ долженъ былъ сознаться, что изо ста мальчиковъ -- пятьдесятъ были также свѣдущи, какъ его сынъ, и, по-крайней-мѣрѣ, пятьдесятъ гораздо трудолюбивѣй; военная служба въ мирное время казалась полковнику Ньюкому дурной дорогой для молодаго человѣка, такъ любившаго удобства жизни и удовольствія, какъ его сынъ. Страсть же его къ живописи была очевидна для всѣхъ. Не были ли его учебныя книги наполнены каррикатурами учителей? Даже когда его наставникъ Гриндлей читалъ ему наставленія, онъ инстинктивно нарисовалъ Гриндлея подъ самымъ его носомъ. Художникомъ рѣшился быть Клэйвъ и ничѣмъ другимъ; и Клэйвъ, имѣвшій тогда лѣтъ шестнадцать отъ роду, началъ изучать живопись, en règle, подъ руководствомъ знаменитаго мистера Гэндиша изъ Сохо.
   Извѣстный портретистъ, Альфредъ Сми, эсквайръ, изъ королевской академіи, рекомендовалъ Гэндиша полковнику Ньюкому однажды, когда оба джентльмена встрѣтились на обѣдѣ у Анны Ньюкомъ. Мистеру Сми случилось какъ-то разсмотрѣть нѣкоторые изъ рисунковъ Клэйва, которые молодой человѣкъ подарилъ своимъ кузенамъ. Для Клэйва самымъ большимъ удовольствіемъ было рисовать для нихъ картинки, и онъ съ радостью готовъ былъ проводить всѣ вечера за этимъ занятіемъ. Онъ сдѣлалъ тысячу очерковъ съ Этели меньше чѣмъ въ годъ, въ тотъ самый годъ, въ который каждый день, казалось, возвышалъ красоту этого свѣтлаго созданья, развивалъ нимфоподобныя формы Этели и придавалъ ея лицу новыя прелести. Клэйвъ, разумѣется, рисовалъ также и Алфреда и всю дѣтскую вообще, тетку Анну и бленгеймскихъ испанскихъ собакъ, и мистера Куна и его серьги, величественнаго Джона, несущаго ящикъ съ каменнымъ углемъ, и всѣхъ и все въ этомъ коротко знакомомъ ему домѣ.
   -- Какой талантъ у этого мальчика, увѣрялъ щедрый на похвалы мистеръ Сми. Какая сила и самобытность во всѣхъ его рисункахъ! Посмотрите на его лошадей! Славно, клянусь Юпитеромъ, славно! А Альфредъ на своемъ пони, а миссъ Этель въ испанской шляпѣ, съ развѣвающимися по вѣтру волосами! Мнѣ надо взять съ собой этотъ эскизъ -- рѣшительно я беру его, теперь же, и покажу его Ландсиру.
   Вѣжливый художникъ бережно завернулъ рисунокъ въ листъ бумаги, положилъ его въ шляпу, и потомъ утверждалъ неоднократно, что великій живописецъ былъ въ восхищеньѣ отъ произведеній молодаго человѣка. Сми плѣняло въ Клэйвѣ не одно артистическое дарованіе, онъ находилъ также, что голова его могла бы служить превосходнымъ образцомъ для художника. Какой удивительный цвѣтъ лица, какое чудное расположеніе волосъ! Какіе глаза! Настоящіе голубые глаза такая рѣдкость въ наше время! Да и полковникъ: если полковникъ только подаритъ ему нѣсколько сеансовъ, сѣрый мундиръ бенгальской кавалеріи, серебряное шитье, узенькая полоска красной орденской ленточки, чтобы немножко согрѣть тонъ картины!... Мистеръ Сми объявилъ, что рѣдко случается художнику встрѣтить такое удачное сочетаніе красокъ. Съ нашими красными мундирами нѣтъ никакой возможности сдѣлать что-нибудь порядочное: самъ Рубенсъ едва могъ совладѣть съ краснымъ цвѣтомъ. Взгляните на знаменитаго "Всадника" Кюина въ Луврѣ: красный цвѣтъ на всадникѣ представляется рѣшительно пятномъ на картинѣ. Лучше всего сѣрый цвѣтъ и серебряное шитье.
   Однако-же всѣ эти доводы нисколько не помѣшали мистеру Сми написать сэра Брэйана въ яркомъ вице депутатскомъ мундирѣ и упрашивать военныхъ, съ которыхъ онъ писалъ портреты, надѣвать для сеансовъ непремѣнно красный мундиръ. Портретъ Клэйва Ньюкома очень удался академику, разумѣется, потому, что ему нравился субъектъ, къ которому онъ питалъ большую дружбу; тѣмъ не менѣе, онъ никакъ не могъ отказаться отъ банковаго билета, посланнаго ему полковникомъ за портретъ и за рамку. Но никакія льстивыя убѣжденія не могли склонить стараго воина, чтобы онъ дозволилъ снять съ себя портретъ какому бы то ни было артисту, кромѣ одного. Онъ увѣрялъ, что ему будетъ стыдно заплатить пятьдесятъ гиней за изображеніе своего незамысловатого лица; при этомъ онъ предложилъ въ шутку Джэмсу Бинни перенести свою голову на полотно, и мистеръ Сми съ жаромъ ухватился за эту идею; но честный Джэмсъ прищурилъ свои лукавые глаза и сказалъ, что его красота нисколько не нуждается въ изображеніи; а когда мистеръ Сми распрощался послѣ обѣда въ Фицъ-Ройскомъ сквэрѣ, гдѣ происходилъ этотъ разговоръ, Джэмсъ Бинни намекнулъ, что академикъ -- не болѣе какъ старый хвастунъ, и это предположеніе было не совсѣмъ неправильно. Нѣкоторые молодые люди, посѣщавшіе домъ добродушнаго полковника, были отчасти того же мнѣнія и забавлялись безконечными шутками на счетъ живописца. Сми имѣлъ обыкновеніе осыпать лестью всѣхъ тѣхъ, съ кого писалъ портреты, также методически, какъ покрывалъ красками полотно. Онъ раскидывалъ джентльменамъ сѣти за обѣдомъ; заманивалъ лестью ничего не подозрѣвающихъ людей въ свою мастерскую и снималъ съ нихъ голову -- прежде, чѣмъ они успѣвали опомниться. Однажды, пробираясь изъ Темпля по Гоуландъ-Строту къ дому полковника, мы увидали генералъ-маіора сэра Томаса де-Бутса, выбѣжавшаго, въ полномъ мундирѣ, изъ дверей мистера Сми и бросившагося въ свой экипажъ. Кучера не было -- онъ пошелъ прохлаждаться въ сосѣднюю харчевню: уличные мальчишки совсѣмъ засмѣяли сэра Томаса и привѣтствовали его крикомъ "ура", когда онъ, возсѣдалъ въ свою колесницу. Замѣтивъ насъ, сэръ Томасъ покраснѣлъ, какъ сукно. Ни одинъ художникъ не рѣшился бы передать этого багроваго тона: сэръ Томасъ сдѣлался одною изъ многочисленныхъ жертвъ мистера Сми.
   И такъ, въ одинъ день, день, который слѣдуетъ отмѣтить крестикомъ, полковникъ Ньюкомъ, съ сыномъ и съ мистеромъ Сми, Ч. К. А., вышли изъ дому и направились къ дому Гэндаша, бывшему не вдалекѣ. Юный Клэйвъ,-- предосходный мимикъ, описывалъ друзьямъ свое свиданіе съ профессоромъ и, по обыкновенію, сопровождалъ свой разсказъ разными чертежами на воздухѣ. "Право, ступайте взглянуть на Гэндиша, па! вскрикиваетъ Клэйвъ.-- Гэндишъ этого рѣшительно стоитъ. Ступайте къ нему и поступайте въ художники. Тамъ вы найдете такой веселый народъ!
   Гэндишъ называетъ ихъ гартистами и говоритъ: "Hars est celare Hartem"! Право, онъ такъ говорить. Угощалъ онъ насъ пирогомъ и бутылкой вина, знаете; а кстати угостилъ немножко и латынью. Родитель былъ великолѣпенъ, сэръ! Надѣлъ перчатки -- вы знаете онъ надѣваетъ ихъ только въ торжественные дни -- и разрядился въ пухъ и прахъ. Ему непремѣнно слѣдуетъ быть генераломъ. Онъ долженъ быть генераломъ. Онъ смотритъ фельдмаршаломъ -- не правда-ли? Еслибъ вы видѣли какъ онъ поклонился мистрисъ Гэндишъ и миссамъ Гэндишъ, разряженнымъ до нельзя и сидѣвшимъ вокругъ стола съ пирогомъ! Онъ беретъ свою рюмку съ виномъ и обводитъ ею кругомъ съ поклономъ. "Я надѣюсь, говоритъ онъ, обращаясь къ молодымъ дѣвицамъ, что вы не часто посѣщаете студіи. А то молодые люди перестанутъ смотрѣть на статуи, если вы войдете туда". Это такъ бы и было: потому-что врядъ ли кому случалось видѣть подобное безобразіе; но старый добрякъ воображалъ въ каждой женщинѣ -- красавицу.
   -- Мистеръ Сми, вы смотрите на мою Боадишію? сказалъ Гэндишъ. Ужь не хотите ли вы завладѣть этой картиной, чтобъ увеличить ею свою грай-фрайсрскую коллекцію?
   -- Да-да, говоритъ мистеръ Сми, защищая рукою глаза и стоя передъ картиной съ такимъ видомъ, какъ будто онъ всматривается, гдѣ ему тронуть кистью Боадишію.
   -- Она была написана, когда вы еще были молодымъ человѣкомъ, Сми, за четыре года до того, какъ вы сдѣлались членомъ академіи. Въ свое время она имѣла успѣхъ; были хорошіе отзывы объ этой картинѣ, продолжаетъ Гэндишъ. Но я никогда не могъ получить за нее своей цѣны; вотъ она и виситъ теперь у меня. Высшія искусства не имѣютъ хода въ этой странѣ, полковникъ,-- это грустный фактъ.
   -- Высшее искусство! Мнѣ кажется, что это въ самомъ дѣлѣ высшее искусство! говоритъ про себя старый Сми; четырнадцать футовъ въ вышину, по-крайней-мѣрѣ! Потомъ громко: картина эта точно имѣетъ несомнѣнныя достоинства, какъ вы говорите, Гэндишъ. Раккурсъ этой руки -- превосходенъ! Эта красная драпировка, брошенная съ правой стороны картины, сдѣлана очень искусно!
   -- Это не то, что портретная живопись, Сми, это высшее искусство, говоритъ Гэндишъ. Модели древнихъ Британцевъ для этой картины стоили мнѣ тридцать фунтовъ -- тогда я боролся еще съ нуждой и только что женился на моей Бетси. Вы узнаете Боадишію, полковникъ, въ римскомъ шлемѣ, латахъ и съ копьемъ тогдашняго времени -- все изучено, сэръ, по антикамъ, все -- древность, знаменитая древность.
   -- Все кромѣ Боадицеи, говоритъ отецъ. Она останется всегда юною. И онъ принялся читать наизусть стихи изъ Коупера, и прочелъ -- махая тростью, какъ древнею трубою -- дѣйствительно славные стихи, крикнулъ юноша:
   
   When the British warrior queen,
   Bleeding from tie Roman rods,-- *.
   * Когда британская воинственная королева, въ крови отъ ударовъ Римлянъ.
   
   -- Славные стихи! За то я и перевелъ ихъ альцейскимъ размѣромъ, говоритъ Клэйвъ, весело смѣясь и продолжаетъ свой разсказъ.
   -- О! я должна имѣть эти стихи въ моемъ альбомѣ, восклицаетъ одна изъ дѣвицъ. Это вы сочинили ихъ, полковникъ Ньюкомъ?
   Но Гэндишъ, видите-ли, никогда не думаетъ ни о чьихъ произведеніяхъ, кромѣ своихъ, и потому продолжаетъ:
   -- Этюдъ моей старшей дочери, выставленный въ 1816 г.
   -- Нѣтъ, не въ 16, кричитъ миссъ Гэндишъ. Она не смотритъ цыпленкомъ, это достовѣрно.
   -- Ему очень удивлялись, продолжаетъ Гэидишъ, не внимая своей дочери, -- я могу показать вамъ, что говорили о немъ газеты въ то время -- Morning Chronicle и Examiner -- отзывались о немъ съ большой похвалой. Сынъ мой, представленный младенцемъ Геркулесомъ, задушающимъ змѣю -- надъ фортепіано. А это первообразъ моей картины: Non Hangli Said Hangeli.
   -- Для которой ангелы были списаны понятно съ кого, сказалъ отецъ.
   Честное слово, этотъ старый полковникъ, черезъ чуръ строгъ! Но мистеръ Гэндишъ слушаетъ его также мало, какъ и мистера Сми и продолжаетъ все свое, умащая себя съ ногъ до головы лестью, какъ Готтентоты жиромъ.
   -- Это я самъ, въ тридцать три года! говоритъ онъ, указывая на портретъ джентльмена въ лосинныхъ панталонахъ и въ сапогахъ, сдѣланныхъ какъ-будто изъ краснаго дерева. Я могъ бы быть и портретистомъ, мистеръ Сми.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, какое счастье для нѣкоторыхъ изъ насъ, что вы посвятили себя высшему искусству, Гэндишъ, говоритъ мистеръ Сми, онъ прихлебываетъ вино, и морщась ставитъ рюмку опять на столь. Вино, изволите видѣть, было не изъ лучшихъ.
   -- Двѣ дѣвушки, продолжаетъ неукротимый мистеръ Гэндишъ.-- Идея "Дѣтей въ лѣсу".-- Видъ Песта, снятый мною съ натуры, когда мы путешествовали съ покойнымъ графомъ Кью.-- Красота, храбрость, торговля и свобода, соболѣзнующія вмѣстѣ съ Британіей о смерти адмирала, виконта Бельсона,-- аллегорическая пьэса, написанная въ ранніе мои годы, послѣ взятія Трафальгара. Мистеръ Фузели видѣлъ эту картину, сэръ, когда я былъ студентомъ академіи и сказалъ мнѣ: "Молодой человѣкъ, придерживайтесь антиковъ. Ничто не можетъ съ ними равняться". Таковы были его собственныя слова. Если вы будете такъ добры и пройдете въ мой атріумъ, вы увидите тамъ мою большую картину, также изъ исторіи Англіи. Англійскій историческій живописецъ, сэръ, въ особенности долженъ брать сюжеты изъ англійской исторіи. Ботъ этого именно я и желаю. Почему нѣтъ у насъ храмовъ, гдѣ бы народъ могъ изучать свою исторію наглядно, не умѣя даже читать? Почему мой Альфредъ виситъ здѣсь въ залѣ? Потому-что нѣтъ покровительства человѣку, посвящающему себя высшему искусству. Знаете ли вы этотъ анекдотъ, полковникъ? Король Альфредъ, убѣгая отъ Датчанъ, укрылся въ хижинѣ пастуха. Жена этого селянина велѣла незнакомцу испечь пирогъ, и изгнанный король принялся за унизительное для него занятіе. Озабоченный государственными дѣлами, онъ забылъ о немъ, пирогъ подгорѣлъ, за что хозяйка прибила своего гостя. Я избралъ тотъ моментъ, когда она поднимаетъ руку, чтобы навести ему ударъ. Король принимаетъ его съ величіемъ, смѣшаннымъ съ кротостью. На заднемъ планѣ растворенная дверь хижины, въ которую входятъ королевскіе офицеры съ извѣстіемъ о пораженіи Датчанъ, Дневной свѣтъ озаряетъ отверзтіе, означая зарю надежды. Это происшествіе, сэръ, которое я нашелъ въ своихъ историческихъ изысканіяхъ, сдѣлалось съ-тѣхъ поръ до того популярнымъ, сэръ, что сотни художниковъ изображали его въ своихъ картинахъ -- сотни! А я, отыскавшій легенду, -- остался при своей картинѣ!
   -- Теперь, полковникъ, говоритъ показчикъ, позвольте мнѣ провести васъ по галереѣ статуй. Аполлонъ, видите Венера Анадіомена, знаменитая Венера, находящаяся въ Луврѣ, которую я видѣлъ въ 1814 г. во всей ея славѣ.-- Лаокоонъ.-- Нимфа друга моего Динбсона; это единственная вещь, какъ вы видите, которую я допустилъ между антиками. Теперь по этой лѣстницѣ взойдемте въ студію, гдѣ, я надѣюсь, мой юный другъ мистеръ Ньюкомъ, будетъ прилежно работать. Ars longa est, мистеръ Ньюкомъ, Vita brevis.
   -- Я боялся, сказалъ Клэйвъ, чтобы мой отецъ не привелъ также любимой своей цитаты, начинающейся такъ: ingenuas didicisse -- но онъ удержался, и мы пошли въ комнату, гдѣ собралось десятка два учениковъ, которые всѣ подняли глаза съ рисовальныхъ досокъ на насъ, когда мы вошли.
   -- Вотъ ваше будущее мѣсто, мистеръ Ньюкомъ, сказалъ профессоръ; а это мѣсто вашего молодаго пріятеля -- какъ вы мнѣ называли его?
   -- Я ему сказалъ, что его называютъ Ридлей, потому-что добрый мой старикъ отецъ обѣщалъ также платить и за Д. Д., какъ вы знаете.
   -- Мистеръ Чиверсъ, старшій ученикъ и блюститель этой залы, въ отсутствіе моего сына. Мистеръ Чиверсъ, это мистеръ Ньюкомъ; джентльмены! Мистеръ Ньюкомъ, новый ученикъ. Сынъ мой, Чарльзъ Гэндишъ, мистеръ Ньюкомъ. Стараніе, джентльмены, стараніе. Ars longa, Vita brevis, et linea recta brevissima est. Сюда полковникъ, по этой лѣстницѣ, черезъ дворъ, въ собственую мою студію. Здѣсь, -- джентльмены,-- и отдернувъ занавѣсъ, Гэндишъ сказалъ -- глядите!
   -- Что за торжество искусства скрывалось за ней? спросили мы у Клэйва, насмѣявшись вдоволь надъ его представленіемъ.
   -- Шляну долой, Джонъ Джэмсъ! кричитъ Клэйвъ. "Теперь, милэди и джентльмены, платите деньги. Милости просимъ, представленіе начинается"! Только плутъ никогда не хотѣлъ намъ сказать, что представляла завѣшенная картина Гэндиша.
   Гэндишъ былъ плохой живописецъ, но отличный учитель, и въ отношеніи ко всѣмъ художникамъ, исключая, можетъ быть, одного, хорошій критикъ.
   Вскорѣ послѣ того, Клэйвъ и другъ его Джонъ Джэмсъ начали свои занятія подъ его руководствомъ. Изъ двухъ юношей, сѣвшихъ за рисовальныя доски, одинъ былъ жалкій, въ изношенномъ платьѣ, съ потупленной головой, чуть-чуть не уродъ. Другой блестящій здоровьемъ, ловкостью и платьемъ отъ лучшаго портнаго. Его сопровождали въ студію отецъ и мистеръ Сми, въ видѣ адъютантовъ; о приходѣ его заранѣе было объявлено, въ краснорѣчивыхъ выраженіяхъ, почтеннымъ мистеромъ Гэндишемъ.
   -- Пари держу, что ему здѣсь будутъ и пироги и вино, сказалъ одинъ ученикъ съ эпикурейскимъ и сатирическимъ направленіемъ. Пари держу, что -- стоитъ ему захотѣть -- и то и другое будетъ ему даваться ежедневно.
   Въ сущности Гэндишъ предлагалъ ему угощенія только въ видѣ похвалъ и лестныхъ поощреній. У Клэйва рукава сюртука были на шелковой подкладкѣ; у него на рубашкѣ были запонки. Какая разница была въ покроѣ и цвѣтѣ этого платья съ тѣмъ, которое снималъ съ себя Бобъ Грэймсъ, когда облекался въ свою рабочую куртку. За Клэйвомъ пріѣзжалъ обыкновенно экипажъ къ дверямъ Гэндиша (находившимся въ одной изъ аристократическихъ улицъ Сохо). Миссы Гэндишъ улыбались ему изъ окна гостиной, когда онъ садился въ экипажъ и съ пышностью уѣзжалъ; а другія красавицы, жившія напротивъ, миссы Левисонъ, дочери профессора танцевъ, рѣдко пропускали случай поклониться молодому джентльмену, съ восторженнымъ взглядомъ своихъ большихъ черныхъ глазъ. Всѣ рѣшили, что Клэйвъ "славный малый, но пальца въ ротъ ему не клади"; и эта похвала была утверждена почти всѣми членами гэндатской академіи. Кромѣ того, рисовалъ онъ прекрасно. Это не подлежало никакому сомнѣнію. Каррикатуры студентовъ, разумѣется, появлялись то и дѣло; а въ отмщеніе за одну такую, сдѣланную однимъ изъ учениковъ, рыжимъ Шотландцемъ, мистеромъ Сэнди Мак-Колловомъ на Джона Джэмса, Клэйвъ нарисовалъ каррикатуру на Сэнди, возбудившую въ мастерской громкій и не притворный смѣхъ. А когда каледонскій гигантъ сталъ дѣлать сатирическія замѣчанія на счетъ столпившихся учениковъ, называя ихъ шайкой подлецовъ и лизоблюдовъ, и еще болѣе невѣжливыми именами, Клэйвъ въ одну минуту снялъ съ себя щегольское, на шелковой подкладкѣ верхнее платье, пригласилъ мистера Мак-Коллона на задній дворъ, далъ ему урокъ въ наукѣ, пріобрѣтенной имъ въ капуцинской школѣ и наказалъ его такими двумя синяками подъ глазами, что молодой художникъ нѣсколько дней послѣ того не въ состояніи былъ видѣть головы Лаокоона, которую срисовывалъ. Преимущество роста и лѣтъ Шотландца могли бы окончить бой иначе, еслибъ онъ могъ еще продолжаться послѣ начальныхъ блистательныхъ ударовъ Клэйва съ права и съ лѣва. Но профессоръ Гэндишъ, услыхавъ шумъ поединка, вышелъ изъ своей мастерской и съ трудомъ повѣрилъ своимъ глазамъ, когда замѣтилъ, что глаза бѣднаго Мак-Коллона въ такомъ печальномъ видѣ. Надо отдать справедливость Шотландцу, онъ не питалъ послѣ того злобы на Клэйва. Они сдѣлались друзьями въ школѣ и остались ими въ Римѣ, куда впослѣдствіи отправились для дальнѣйшаго ученія. Слава мистера Мак-Коллона, какъ артиста, съ-тѣхъ-поръ давно установилась. Его Лордъ Ловатъ въ темницѣ и Гогартъ, пишущій съ него портретъ; Взрывъ церкви въ полѣ; Пытка Кавенантеровъ; Убійство Регента; Убійство Рицціо, и другія историческія пьэсы, разумѣется, всѣ изъ исторіи Шотландіи, составили ему извѣстность на югѣ и на сѣверѣ Британіи. Никому въ голову не приходитъ, глядя на мрачный характеръ картинъ Мак-Коллона, что онъ такой веселый малый, какихъ свѣтъ не производилъ. Мѣсяцевъ шесть спустя послѣ той маленькой размолвки, они съ Клэйвомъ сдѣлались искренними друзьями и, по внушенію послѣдняго, мистеръ Джэмсъ Бинни сдѣлалъ Сэнди первый заказъ. Художникъ избралъ для этой картины превеселый сюжетъ: молодаго герцога Ротсейскаго, умирающаго съ голоду въ темницѣ.
   Въ этотъ періодъ времени, мистеръ Клэйвъ облекся въ toga virilis {Т. е. достигъ возмужалости.} и увидалъ съ неописанной радостью первое появленіе тѣхъ усовъ, которые впослѣдствіи придали его лицу такое значительное выраженіе. Бывая у Гэндиша и такъ близко отъ танцовальной академіи, удивительно-ли, что онъ также бралъ уроки и въ искусствѣ Терпсихоры,-- пріобрѣтая такую же популярность между танцующимъ народомъ, какъ и между рисующимъ, и сдѣлавшись вездѣ любимымъ членомъ общества? Онъ дѣлалъ угощенія своимъ товарищамъ въ верхнихъ комнатахъ Фицрой-Сквэра, назначенныхъ для него, и приглашалъ иногда отца и мистера Бинни принять участіе въ этихъ увеселеніяхъ. Много было пропѣто пѣсенъ, много выкурено трубокъ и много съѣдено хорошихъ ужиновъ. Недостатка ни въ чемъ не было, но не было и излишества. Никто не видалъ, чтобы кто-нибудь изъ молодыхъ людей выходилъ оттуда, что называется, не въ своемъ видѣ. Самъ епископъ, дядя Фрэда Бэйгэма, не могъ быть приличнѣе Фрэда Бэйгэма, когда онъ выходилъ изъ дома полковника, потому-что однимъ изъ условій полковника для пріемовъ его сына было то, чтобы не было ничего похожаго на пьянство. Добрый джентльменъ не входилъ туда въ то время, какъ собирались слишкомъ молодые юноши. Онъ видѣлъ, что они бывали молчаливы въ его присутствіе и оставлялъ ихъ на свободѣ, довѣряя слову Клэйва,-- а самъ уходилъ въ клубъ съиграть свой обычный роберъ виста. И много разъ онъ слыхалъ шумъ шаговъ удалявшейся молодежи, проходившей мимо дверей его спальни, гдѣ онъ лежалъ въ раздумьи, счастливый мыслью, что сынъ его счастливъ.
   

XVIII.
Новые товарищи.

   Клэйвъ очень смѣшно разсказывалъ о молодыхъ ученикахъ школы Гэндиша, которые, всѣ были различныхъ возрастовъ и сословій, и между которыми молодой человѣкъ занялъ свое мѣсто съ добродушіемъ и веселостью, рѣдко покидавшими его въ жизни и доставлявшими ему удобства вездѣ, куда бы судьба его ни забросила. Онъ, правду сказать, вездѣ какъ дома -- и въ блестящей гостиной, и въ трактирной залѣ; и также можетъ любезно разговаривать съ хозяйкой дома высшаго общества, какъ и съ веселой трактирщицей, продающей вино за прилавкомъ. Не было ни одного Гэндишита, который бы въ короткое время не расположился къ молодому человѣку -- отъ мистера Чиверса, старшаго ученика, до пострѣлёнка Гарри Гукера, который въ двѣнадцать лѣтъ видѣлъ столько же горя и рисовалъ также хорошо, какъ многіе ученики въ двадцать пять, и Боба Троттера, маленькаго мученика цѣлой студіи, который былъ постоянно на посылкахъ у молодыхъ людей и носилъ имъ яблоки, апельсины и грецкіе орѣхи. Клэйвъ посмотрѣлъ во всѣ глаза съ удивленіемъ, когда впервые увидалъ эти простыя угощенія и то удовольствіе, которое они доставляли нѣкоторымъ изъ молодыхъ людей. Они были въ восхищеніи отъ сосисокъ; не скрывали своей любви къ пирожкамъ съ ягодами; держали пари на инбирное пиво, и брали и давали верхи этою пѣнистою жидкостью. Между учениками былъ одинъ молодой Еврей, надъ которымъ его собратіи студенты обыкновенно подшучивали, предлагая ему сандвичи съ ветчиной, свиныя колбасы, и т. п. Этотъ молодой человѣкъ (сдѣлавшійся впослѣдствіи страшнымъ богачемъ и обанкротившійся только три мѣсяца тому) въ то время покупалъ кокосовые орѣхи и продавалъ ихъ съ барышомъ товарищамъ. Никогда не бывало, чтобы карманы его не были набиты рейсфедерами, французскими карандашами, гранатовыми булавками, которыми онъ постоянно торговалъ. Онъ обращался очень грубо съ Гендишемъ, который, казалось, боялся его. Поговаривали, что дѣла профессора не совсѣмъ-то въ хорошемъ положеніи, и что старикъ Моссъ имѣетъ на него тайное вліяніе. Гонимэнъ и Бэйгэмъ, прійдя однажды въ студію, чтобы видѣться съ Клэйвомъ, казалось, оба смутились, увидавъ сидящаго тамъ молодаго Мосса (копирующаго Марса).
   -- Па знаетъ обоихъ этихъ господъ, объявилъ онъ потомъ Клэйву, злобно подмигнувъ своими восточными глазами. Зайдите къ намъ, мистеръ Ньюкомъ, когда вамъ случится проходить черезъ Уардоръ, и взгляните -- не понадобится ли вамъ что-нибудь изъ нашего товара. (Слова эти онъ произносилъ посвоему -- съ сильнымъ акцентомъ.)
   Этотъ молодой человѣкъ могъ доставать билеты почти во всѣ театры; онъ ихъ дарилъ или продавалъ, и дѣлалъ въ школѣ Гэндиша великолѣпныя описанія блестящихъ маскерадовъ. Клэйву было очень забавно увидать на одномъ изъ этихъ праздниковъ мистера Мосса, въ пунцовомъ кафтанѣ и въ сапогахъ съ высокими каблуками. "Іоиксъ! Смотри впередъ! кричалъ онъ съ безпокойствомъ другому сыну Востока, своему младшему брату, одѣтому мичманомъ.
   Однажды Клэйвъ купилъ у мистера Мосса полдюжины театральныхъ билетовъ и роздалъ ихъ младшимъ товарищамъ студіи. Но когда ловкій молодой человѣкъ на другой день снова попытался соблазнить его, "мистеръ Моссъ," -- сказалъ Клэйвъ съ большимъ достоинствомъ,-- "я вамъ очень благодаренъ на ваше предложеніе, только, когда мнѣ вздумается идти въ театръ, я лучше заплачу за билетъ при входѣ".
   Мистеръ Чиверсъ сидѣлъ обыкновенно въ углу комнаты, трудясь надъ литографскимъ камнемъ. Онъ былъ суровый и брюзгливый молодой человѣкъ; находилъ всегда какую-нибудь вину въ младшихъ ученикахъ, для которыхъ служилъ предметомъ насмѣшекъ;-- за нимъ старше всѣхъ по знаніямъ и лѣтамъ былъ выше-помянутый Макъ-Коллонъ: оба они сначала были болѣе обыкновеннаго грубы и придирчивы съ Клэйвомъ; ихъ оскорбляло его богатство, а свѣтскость, свободное обращеніе и видимое вліяніе на младшихъ учениковъ возбуждало ихъ подозрительность. Сначала Клэйвъ не уступалъ мистеру Чиверсу и платилъ обидой за обиду; но когда онъ узналъ, что Чиверсъ -- сынъ безпомощной вдовы, что онъ содержитъ ее тѣмъ, что получаетъ отъ музыкальныхъ продавцовъ за свои литографическія виньетки, и скуднымъ вознагражденіемъ за свои уроки въ Гэйгэтѣ; -- когда Клэйвъ замѣтилъ, или ему показалось, что старшій ученикъ въ классѣ смотритъ голодными глазами, какъ наслаждаются, завтракая хлѣбомъ съ сыромъ и разными сластями, другіе его товарищи,-- отвѣчаю вамъ, что вражда мистера Клэйва къ Чиверсу мгновенно перешла въ состраданіе и расположеніе; онъ искалъ и безъ сомнѣнія нашелъ средство помочь Чиверсу, не оскорбляя его гордости.
   Не по-далеку отъ школы Гэндиша было, а -- можетъ-быть -- есть и теперь, другое заведеніе для обученія живописи -- школа Баркера, въ которой, сверхъ того, писали съ натуры и костюмовъ; ее посѣщали студенты, далеко обогнавшіе въ живописи учениковъ Гэвдиша. Между этими послѣдними и Баркеритами было постоянное соперничество и соревнованіе, и въ школъ, и внѣ ея. Гэндишъ послалъ болѣе учениковъ въ королевскую академію; Гэндишъ сформировалъ трехъ медалиствовъ; и послѣдній студентъ королевской академіи, посланный въ Римъ, былъ Гэндишитъ. Баркеръ, напротивъ, презиралъ и ненавидѣлъ королевскую академію, и смѣялся надъ тамошними произведеніями. Баркеръ выставлялъ свои картины въ Пэль-Мэлѣ и въ Соффольской улицѣ: онъ осыпалъ насмѣшками стараго Гзидиша и его картины, сдѣлалъ окрошку изъ его "Àngli", и изрубилъ въ куски "Короля Альфреда". Молодые люди обѣихъ школъ обыкновенно встрѣчались въ кофейной Лёнди; играли тамъ на бильярдѣ, курили и дрались. Пока Клэйвъ и пріятель его Джонъ Джэмсъ не поступили къ Гэншшу, выигрышъ постоянно оставался на сторонѣ Баркеритовъ. Фредъ Бэйгэмъ, который зналъ всѣ кофейни въ городѣ и котораго заглавныя буквы были вырѣзаны на дверяхъ тысячи тавернъ, одно время постоянно посѣщалъ Лёнди, игралъ пульку съ молодыми людьми и брезгалъ мочить свою бороду въ ихъ кружкахъ съ пивомъ, когда они его угощали. И самъ усердно ихъ угощалъ, когда случались деньги. Вообще онъ былъ почетнымъ членомъ академіи Баркера. Мало того, когда долго не приходилъ гвардеецъ, служившій натурщикомъ для одной изъ героическихъ картинъ Баркера -- Бэйгэмъ обнажалъ свои руки и атлетическія плечи и становился въ позу Франца Эдуарда передъ Филиппою, высасывающей изъ раны ядъ. Онъ приводилъ своихъ друзей къ этой картинѣ на выставкѣ и съ гордостью на нее указывалъ.
   -- Посмотрите на этотъ двойной мускулъ, сэръ; а. теперь на этотъ -- это торжество Баркера, сэръ; а это мускулъ Фреда Бэйгэма, сэръ.
   Фрэдъ Бэйгэмъ нигдѣ не бывалъ такъ великъ, какъ въ обществѣ художниковъ, и очень часто посѣщалъ ихъ дымныя жилища и веселыя бесѣды. Клэйвъ отъ него и узналъ о бѣдности и трудолюбіи Чиверса. Много добрыхъ совѣтовъ могъ подать въ случаѣ нужды Фрэдъ Бэйгэмъ, и много, какъ слышно, добрыхъ дѣлъ и благородныхъ услугъ и благотвореній было сдѣлано этимъ веселымъ чудакомъ, или другими, по его ходатайству. Его предостереженія какъ нельзя больше были полезны Клэйву, въ то время, какъ нашъ молодой человѣкъ начиналъ свое житейское поприще, и онъ признавался, что Фрэдъ удержалъ его своими мудрыми совѣтами отъ многихъ промаховъ.
   Спустя немного времени по вступленіи Клэйва и Джона Джэмса въ школу Гэндиша, она начала съ успѣхомъ подвизаться въ борьбѣ съ своей соперницей. Молчаливый юноша признанъ былъ геніемъ. Копіи его были превосходны по нѣжности и оконченности. Рисунки дышали граціей и богатствомъ фантазіи. Мистеръ Гэндишъ относилъ къ себѣ геній Джона Джэмса; Клэйвъ всегда съ любовью признавался, что онъ, какъ живописецъ, многимъ обязанъ своему другу, его вкусу, восторженному увлеченію и добросовѣстному изученію искусства. Что до Клэйва, то, успѣвая въ академіи, въ свѣтѣ онъ успѣвалъ вдвое больше. Онъ былъ очень красивъ, отваженъ; веселость и откровенность его восхищали всѣхъ и покоряли ему сердца. Денегъ у него всегда было вдоволь и онъ сыпалъ ими, какъ юный лордъ. Онъ могъ легко побивать на бильярдѣ весь клубъ Лёнди и давать впередъ даже непобѣдимому Фрэду Бэйгэму. Онъ пѣлъ славныя пѣсни за ихъ веселыми ужинами, и для Джона Джэмса не было большаго наслажденія, какъ слушать его свѣжій голосъ и слѣдить глазами за молодымъ побѣдителемъ по бильярду, гдѣ шары, казалось, были у него въ полномъ повиновеніи.
   Нельзя сказать, чтобы Клэйвъ былъ однимъ изъ самыхъ лучшихъ учениковъ мистера Гэндиша. Нѣкоторые изъ молодыхъ студентовъ утверждали, что -- не пріѣзжай Клэйвъ въ классъ на лошади -- профессоръ Гэндишъ измѣнилъ бы своему обыкновенію и не выставлялъ бы Клэйва достохвальнымъ примѣромъ. Надобно сознаться, что юныя лэди прочли въ "Книгѣ Баронетовъ" исторію дяди Клэйва и что молодой Гэндишъ, вѣроятно ради пользы искусства, начертилъ тэму для картины, въ которой, на основаніи этой достовѣрной книги, одинъ изъ Ньюкомовъ былъ представленъ весело-подходящимъ къ Смитфильдскому костру, среди злокозненныхъ Доминиканцевъ; убѣжденія ихъ не производили ни малѣйшаго вліянія на мученика изъ рода Ньюкомовъ. Сэнди М. Коллонъ отвѣтилъ на этотъ эскизъ контръ-эскизомъ, на которомъ брадобрей короля Эдуарда Исповѣдника изображенъ въ хлопотахъ около бороды своего монарха. На этотъ сатирическій рисунокъ Клэйвъ не преминулъ отвѣтить рисункомъ, представлявшимъ Соунея Бина М. Коллона, вождя тезоименнаго клана: вождь сходитъ со своихъ горъ въ Эдинбургѣ и останавливается въ изумленіи, увидавъ въ первый разъ пару штановъ. Подобныя каррикатуры вращались безпрестанно между студентами академіи Гэндиша. Между ними не было ни одного, который бы не пострадалъ отъ каррикатуръ такъ или иначе. Тотъ, у кого глаза разбѣгались нѣсколько врознь, былъ надѣляемъ самымъ плачевнымъ косоглазіемъ. Юноша, награжденный отъ природы нѣкоторою длиннотою носа, былъ изображаемъ каррикатуристами съ чудовищнымъ хоботомъ. Маленькій Бобби Моссъ, жидокъ -- артистъ изъ Уардоръ-Стрита, былъ представляемъ въ трехъ шляпахъ, одна на другой, и съ мѣшкомъ стараго платья за плечами. Не были пощажены и сутуловатыя плеча Джона Джэмса, хотя Клэйвъ съ негодованіемъ возставалъ на это уродливое изображеніе его друга горбуномъ и утверждалъ, что грѣшно смѣяться надъ природнымъ безобразіемъ.
   Нашъ пріятель, если уже необходимо говорить о немъ полную правду, не смотря на то, что могъ быть поставленъ на ряду съ самыми откровенными, великодушными и мягкосердыми людьми, былъ, по своей природѣ, немножко высокомѣренъ, и повелителенъ; очень можетъ быть, что образъ его жизни и окружавшее его общество способствовали развитію нѣкоторыхъ недостатковъ его характера и усилили въ немъ ту самовлюбленность, въ которой упрекали его враги и -- нельзя сказать -- чтобы несправедливо. Извѣстно, что онъ и теперь еще съ большимъ прискорбіемъ жалуется на свое раннее освобожденіе изъ школы и сознается, что лишніе два года подъ Ферулой его тирана Ольдъ-Годжа, принесли бы ему не мало пользы. Жалуется онъ и на то, что его не отдали въ коллегію, гдѣ молодой человѣкъ, если не пріобрѣтетъ дальнѣйшихъ познаній, по-крайней-мѣрѣ, научится встрѣчаться въ обществѣ съ равными себѣ и безъ сомнѣнія признавать лучшихъ, между тѣмъ, какъ въ художественномъ классѣ бѣднаго мистера Гэвдиша, юный джентльменъ не встрѣчалъ ни одного товарища, который, такъ или иначе, не былъ бы его льстецомъ -- подчиненнымъ или поклонникомъ. Вліяніе его богатой и знатной родни производило большее или меньшее впечатлѣніе на весь этотъ бѣдный народъ, который былъ на посылкахъ у Клэйва и старался наперерывъ снискать расположеніе молодаго набоба. Добросердечіе заставляло его принимать эти льстивыя послуги, а врожденныя снисходительность и веселость вовлекали въ такое общество, отъ котораго ему лучше бы было быть подальше. Можно предположить навѣрное, что ловкій юноша Моссъ, котораго родители торговали картинами, мебелью, разной ветошью и галантерейнымъ товаромъ, приносилъ Клэйва въ жертву своимъ расчетамъ, снабжая его перстнями, цѣпочками, запонками, ярко сіяющими булавками и тому подобными бездѣлушками: плутоватый Клэйвъ обыкновенно хранилъ ихъ въ своей конторкѣ и надѣвалъ только за глазами родителя и мистера Бинни, не спускавшаго съ юноши сторожкихъ глазъ.
   Мистеръ Клэйвъ обыкновенно выходилъ изъ дому около полудня, то-есть, именно въ то время, когда думали, что онъ отправляется въ студію Гендиша. Но всегда ли юный джентльменъ сидѣлъ въ это время на школьной лавкѣ и благоговѣйно копировалъ антики, какъ предполагалъ его отецъ? Мнѣ кажется, что его мѣсто часто бывало пусто. Пріятель его Джонъ Джэмсъ работалъ каждый день и цѣлый день. Нѣсколько разъ степенный молодой студентъ замѣчалъ отсутствіе своего патрона и, безъ сомнѣній преслѣдывалъ его кроткими увѣщаніями; но когда Клэйвъ принимался за дѣло, оно кипѣло въ его рукахъ и Ридлей слишкомъ его любилъ, чтобы намекнуть дома объ отлучкахъ молодаго повѣсы. Поэтому отецъ Клэйва ни мало не сомнѣвался, что всѣ поступки его сына были совершенно правильны и что онъ былъ лучшимъ изъ лучшихъ юношей.
   "Если этотъ юноша будетъ продолжать такъ же очаровательно, какъ онъ началъ",-- отзывался Бэрнсъ Ньюкомъ о своемъ родственникѣ,-- "онъ скоро сдѣлается образцомъ. Вчера вечеромъ я видѣлъ его въ вокзалѣ, въ сообществѣ молодаго Мосса, котораго отецъ пускаетъ деньги въ ростъ и торгуетъ разной рухлядью въ Уардоръ-Стритѣ. Двое трое молодыхъ людей, вѣроятно -- старьевщики, покончившіе съ дневными трудами, сопровождали мистера Ньюкома и его пріятеля: распивали аракъ въ бесѣдкѣ. Мой двоюродный братецъ Клэйвъ -- отличный юноша: я увѣренъ, что онъ принесетъ честь нашему семейству."
   

XIX.
Полковникъ дома.

   Домъ нашего добраго полковника получилъ новую раскраску, очень похожую на румяна "г-жи Latour", которыя ея печальному лицу придавали еще болѣе пасмурный видъ. Кухня была претемная. Конюшни были также очень темны. Большіе, мрачные корридоры; растрескавшіяся оранжереи; полуразрушенная ванна съ печально журчащею водою цистерны; широкая, слабоосвѣщенная лѣстница -- все это представляло очень унылое зрѣлище; но полковникъ находилъ свой домъ чрезвычайно пріятнымъ и веселымъ, и набивалъ его биткомъ, чѣмъ ни попало. Сегодня, напримѣръ, являлся цѣлый козъ стульевъ; на другой день вагонъ съ каминными рѣшетками, щипцами, зеркалами, глиняною посудой, множествомъ разныхъ припасовъ; словомъ -- полковникъ излилъ на свою обитель всѣ щедроты.
   Въ боковой гостиной были желтыя занавѣски, а въ лицевыхъ комнатахъ зеленыя. Коверъ былъ капитальнымъ пріобрѣтеніемъ, по очень дешевой цѣнѣ, сэръ, съ аукціону въ Эйстонъ-Сквэрѣ. Полковникъ былъ противъ покупки ковра на лѣстницу. Что въ немъ толку? Какая прибыль людямъ отъ ковра на лѣстницѣ? Собственное отдѣленіе полковника представляло собою удивительный подборъ разнаго хлама. Полки, которыя онъ прибивалъ собственноручно, индійскія платья, ящики камфарнаго дерева. Да и на что ему были нужны разныя бездѣлушки? для стараго солдата все хорошо. Но парадная спальня изобиловала различными предметами великолѣпія: въ ней стояла кровать, такая большая, какъ генеральская палатка, большое зеркало -- полковникъ обыкновенно смотрѣлся въ маленькое, разбитое, стоившее ему не дороже панталонъ короля Стефана -- и прекрасный новый коверъ; но стѣны спальни были такъ обнажены, такъ обнажены, какъ плечи старой миссъ Скрэггъ; а имъ было бы лучше быть чѣмъ-нибудь прикрытыми. Спальня мистера Бинни отличалась чистотой, уютностью и удобствомъ. У Клэйва была мастерская и спальня на верху; ему было предоставлено убрать эти комнаты по собственному вкусу. Какъ же онъ и потѣшился съ Ридлеемъ въ Уардоръ-Стритѣ! Какихъ очаровательныхъ картинокъ не накупили они -- и охоты и скачки, и красавицъ-лэди -- и все обдѣлали своими руками, вырѣзали и наклеили на ширмы, на рамы, на стекла, развѣсили по стѣнамъ. Когда комнаты были готовы, они сдѣлали вечеръ и пригласили полковника, мистера Бинни, двухъ джентльменовъ изъ "подворья Ягненка", мистера Гонимэна и Фрэда Бэйгэма. Безъ Фрэда Бэйгэма дѣло не могло обойдтись. Фрэдъ Бэйгэмъ спросилъ откровенно: "Будетъ-ли мистеръ Шеррикъ, съ которымъ вы такъ сошлись въ послѣднее время, -- замѣтьте, я ничего не говорю, но только совѣтую новопріѣзжимъ въ Лондонъ быть осторожными въ выборѣ друзей -- будетъ-ли у васъ, мои юные друзья, мистеръ Шеррикъ? Если будетъ, Фрэдъ Бэйгэмъ долженъ почтительно уклониться отъ приглашенія."
   Мистера Шеррика не приглашали, и -- стало-быть -- Фрэдъ Бэйгэмъ явился. Но Шеррикъ бывалъ приглашаемъ въ другіе дни, -- и странное общество собиралъ нашъ честный полковникъ въ этомъ странномъ домѣ, такомъ темномъ, печальномъ, такомъ неудобномъ, но за то такомъ пріятномъ. Полковникъ одинъ изъ самыхъ гостепріимныхъ людей, какіе только жили на свѣтѣ, любилъ собирать около себя друзей; и надобно сознаться, что на этихъ вечерахъ въ Фитцрой-Сквэрѣ сталкивались самые разнородные люди. Точные остиндскіе джентльмены съ Ганноверскаго сквэра; художники, пріятели Клэйва,-- джентльмены всѣхъ возрастовъ, со всевозможными бородами и во всевозможныхъ нарядахъ. По временамъ забѣглый старый товарищъ изъ школы Капуценовъ, присматривавшійся сколько могъ, къ обществу, въ которомъ очутился. По временамъ нѣсколько лэди. Неистощимая вѣжливость добраго хозяина заставляла нѣкоторыхъ изъ посѣтительницъ забывать странный составъ общества.
   Онѣ никогда не видывали такихъ странныхъ волосатыхъ господъ, какъ юные художники, и такихъ въ изумленіе приводившихъ женщинъ, какія собирались у полковника Ньюкома. Онъ былъ очень добръ ко всѣмъ старымъ дѣвамъ и бѣднымъ вдовамъ. Отставные капитаны, съ цѣлою фалангою дочерей, находили въ немъ лучшаго друга. Онъ посылалъ за ними экипажи и развозилъ ихъ обратно по городскимъ предмѣстьямъ, въ которыхъ они обитали. Гэндишъ, мистриссъ Гэндишъ и четыре миссы Гэндишъ, въ пурпурныхъ платьяхъ, были постоянными посѣтителями soirées полковника. "Я не нахожу похвалъ, сэръ, для гостепріимства моего именитаго товарища по оружію", говорилъ мистеръ Гэндишъ. "Я всегда питалъ особенную страсть къ арміи. Я самъ три года служилъ въ сохскихъ волонтерахъ, до конца войны, сэръ, до конца войны."
   Великолѣпное зрѣлище представлялъ собою мистеръ Фредерикъ Бэйгэмъ пускаясь въ вальсъ или становясь въ кадриль съ одною изъ старѣйшихъ гурій полковничьихъ вечеровъ. Фредерикъ Бэйгэмъ, всегда выбиралъ самыхъ жалкихъ дамъ и обращался къ нимъ съ почтительными комплиментами и высокопарнымъ разговоромъ. Полковникъ точно также танцовалъ кадриль съ невозмутимой важностью. Вальсъ быль изобрѣтенъ позднѣе времени его юности; но въ кадриляхъ началь онъ упражняться съ-тѣхъ поръ, какъ онѣ появились первый разъ въ Калькуттѣ, около 1817; стоило посмотрѣть, какъ онъ велъ какую-нибудь невзрачную старую дѣву, какъ онъ кланялся ей по окончаніи танца, съ какой величественной простотою выдѣлывалъ соло: право, это было незабвенное зрѣлище. Еслибы Клэйвъ Ньюкомъ не былъ надѣленъ такимъ тонкимъ тактомъ юмора, простодушіе его отца навѣрное заставило бы его покраснѣть.
   Но искренняя доброта и дѣтская довѣрчивость полковника дѣлали его только милѣе въ глазахъ сына. "Поглядите на старика, Пенденнисъ", говорилъ Клэйвъ: "поглядите, какъ онъ ведетъ къ фортепьяно старую миссъ Тидзвелль. Неправда ли, онъ смотритъ настоящимъ старымъ герцогомъ. Бьюсь объ закладъ, что она надѣется сдѣлаться моей мачихой. Всѣ женщины, старыя и молодыя, кокетничаютъ съ моимъ родителемъ. Долженъ ли онъ порицать ихъ? Вотъ она пошла! Я увѣренъ, что онъ съумѣетъ заставить пѣть ее также сладко, какъ соловей. О, старая малиновка! посмотрите, какъ старое сердце родителя колотится въ труди!..."
   -- Здравствуйте, дядюшка Чарльзъ! послушайте, м. Коллонъ, какъ подвигается вашъ герцогъ... какъ-бишь его... умирающій съ голоду въ замкѣ? Гэндишъ говоритъ, что картина очень хороша.
   Юноша отходитъ къ группѣ художниковъ.
   Мистеръ Гонимэнъ приближается съ натянутой улыбкой, играющей на его лицѣ, какъ лунный свѣтъ на фасадѣ капеллы лэди Уиттльси.
   -- Эти вечера самые странные, какіе я только видѣлъ, шепчетъ Гонимэнъ. Найдясь въ подобномъ собраніи, невольно поражаешься неизмѣримостью Лондона о сознаніемъ собственнаго ничтожества. Не измѣняя моему духовному характеру и даже настоящему моему занятію, какъ временный владѣлецъ лондонской капеллы, я видалъ много народу; а здѣсь, безъ сомнѣнія, общество составлено изъ весьма почтенныхъ особъ, и между-тѣмъ я не знаю никого, на комъ ни останавливалъ своихъ глазъ. Откуда появились къ моему доброму брату такія личности?
   -- Вотъ, это,-- говоритъ собесѣдникъ мистера Гонимэна: знаменитый, хотя и не взысканный публикою художникъ, профессоръ Гэндишъ; одна только низкая зависть воспрепятствовала ему быть избраннымъ въ члены королевской академіи... Вѣроятно, вы слыхали о великомъ Гэндишѣ?
   -- Повѣрьте, мнѣ очень совѣстно сознаться въ моемъ невѣжествѣ, но званіе духовнаго лица и сопряженныя съ нимъ обязанности мало, очень мало позволяютъ ознакомиться съ изящнымъ.
   -- Гэндишъ, сэръ, одинъ изъ величайшихъ геніевъ, которыхъ когда-либо попирала ногами неблагодарная отчизна. Онъ выставилъ свою первую картину "Альфредъ въ хижинѣ Нитерда" въ 180... году (онъ говоритъ, что первый написалъ на этотъ сюжетъ); но смерть лорда Нельсона и Трафальгарская побѣда были причиною того, что эта картина прошла незамѣченною. Въ 1816 году, онъ написалъ свою знаменитую "Боадицею". Вы видите ее передъ вами: вотъ она, эта лэди съ яснымъ челомъ и въ тюрбанѣ. Въ томъ же году Боадицея сдѣлалась мистриссъ Гэндишъ. Не позднѣе 27-го года, онъ показалъ свѣту свое произведеніе "Не Англичане -- Ангелы": два дѣйствующія лица этой картины, какъ видите, одѣты въ платья цвѣта морской воды -- это миссы Гэндишъ. Юноша въ берлинскихъ перчаткахъ служилъ моделью для маленькаго генія картины.
   -- Какъ удалось вамъ, постороннему, узнать всѣ эти подробности? опрашиваетъ мистеръ Гонимэнъ.
   -- Очень просто: Гэндишъ самъ разсказывалъ мнѣ разъ двадцать. Онъ дѣлится этой исторіей со всякимъ, кого не увидитъ. Разсказывалъ ее и сегодня за обѣдомъ. Боадицея и Ангелы появились послѣ.
   -- Сатира! сатира, мистеръ Пенденнисъ! восклицаетъ проповѣдникъ, грозя пальцемъ, обтянутымъ лавендовой перчаткой. О, какъ надобно остерегаться злаго остроумія! Но когда ужь у человѣка такое направленіе, удержаться трудно, -- я это знаю.
   -- Добрый вечеръ, любезный полковникъ! Сегодня у васъ большое собраніе. У этого джентльмена очень пріятный басъ: мистеръ Пенденнисъ и я все время слушали съ величайшимъ наслажденіемъ. Пѣсня "Волкъ" какъ разъ подходитъ къ его голосу.
   Автобіографія мистера Гэндиша заняла все послѣ-обѣденное время, когда дамы встали изъ за стола полковника Ньюкома. Мистеръ Гобсонъ Ньюкомъ заснулъ во время разсказа; сэръ Корри Боутонъ и двое-трое ученыхъ и воинственныхъ гостей полковника молчали въ замѣшательствѣ. Честный мистеръ Бинни, съ добродушной улыбкой на лукавомъ лицѣ, попивалъ по обыкновенію клэретъ и по временамъ смѣшилъ замысловатой шуткой джентльменовъ на своемъ концѣ стола. Мистриссъ Ньюкомъ сидѣла подлѣ него съ чувствомъ оскорбленнаго достоинства... не потому ли, что брилліанты леди Баутонъ кидались ей въ глаза? Ея милость и ея дочери были одѣты великолѣпно, потому-что вечеромъ были приглашены на придворный балъ. Можетъ-быть, мистриссъ Ньюкомъ было непріятно, что ее не пригласили на королевское увеселеніе. Такъ-какъ эти празднества начинались довольно рано, приглашенныя на нихъ лэди должны были оставить домъ полковника до начала вечера, который, по собственному признанію лэди Анны, до того утомилъ мистриссъ Ньюкомъ, что она была вынуждена отправиться домой.
   Лэди Анна Ньюкомъ оказалась въ этомъ случаѣ настолько же любезной, на сколько ея сноха была въ дурномъ расположеніи духа. Лэди Анна восхищалась всѣмъ въ домѣ полковника. Ей никогда и въ голову не приходило, чтобы въ этомъ кварталѣ были такіе прекрасные дома. Обѣдъ, по ея мнѣнью, былъ такой изысканный, мистеръ Бинни -- такой добрый и веселый джентльменъ. А этотъ высокій джентльменъ съ воротничками, отложенными, какъ у лорда Байрона, необыкновенно красивъ и преисполненъ познаній. Что онъ, очень знаменитый художникъ? (Конечно мистеръ Сми былъ довольно опредѣленнаго мнѣнія на свой счетъ, но остерегался высказываться). Да и всѣ эти художники такъ своеобразны, занимательны и красивы. Передъ обѣдомъ лэди Анна настоятельно требовала, чтобъ ей показали Клэйвову обитель, съ ея рисунками, слѣпками и трубками. "Ахъ, негодный шалунъ, ты также ужь началъ курить?" спрашиваетъ она, оглядывая съ восхищеніемъ комнату. Она восхищается рѣшительно всѣмъ. Ничто не ускользаетъ отъ ея восторга.
   Добрыя родственницы поцѣловались при встрѣчѣ съ той искренностью, которую такъ пріятно засвидѣтельствовать про встрѣчѣ родственницъ, живущихъ въ единодушіи.
   Съ одной стороны было сказано: "Моя милая Марія, мы не видались съ вами цѣлые вѣки!" -- "Моя милая Анна, у насъ столько прибавилось занятія, наши круги такъ различны..." томно отвѣтили съ другой стороны. "Сэръ Брэйанъ вѣроятно не пріѣхалъ?... Ну вотъ, полковникъ!..." Она игриво повертывается къ полковнику и ударяетъ его вѣеромъ.... "Не говорила-ли я вамъ, что сэръ Брэйтонъ не пріѣдетъ?"
   -- Его задерживаютъ въ нижней палатѣ, моя милая! Эти ужасные комитеты. Ему такъ непріятно, что онъ не можетъ пріѣхать.
   -- Знаю, знаю, милая Анна!... У членовъ парламента всегда есть отговорки... Я принимала кое-кого изъ членовъ... Мистеръ Шалоо и мистеръ М'Шели, предводители нашей партіи, часто приводятъ меня въ рѣшительное отчаяніе... Я знала, что Брэйанъ не пріѣдетъ. Мой мужъ явился на приглашеніе изъ Марбль-Гэда. Никакое обстоятельство не могло-бы насъ заставить отказаться отъ братнина вечера.
   -- Конечно. Я пріѣхалъ сегодня изъ Марбль-Гэда и передъ отъѣздомъ провелъ четыре часа на сѣнокосѣ; потомъ до пяти часовъ пробылъ въ Сити; потомъ ѣзлилъ смотрѣть лошадь въ Таттерсамѣ, проголодался, какъ охотникъ, и усталъ, какъ поденщикъ, говоритъ мистеръ Ньюкомъ, заложивъ руки въ карманы... Какъ вы поживаете, мистеръ Пенденнисъ? Марія, ты помнишь мистера Пенденниса, не правда-ли?
   -- Очень помню, отвѣчаетъ томная Марія.
   Затѣмъ докладываютъ о пріѣздѣ мистриссъ Гэндишъ, полковника Топгэма и маіора М. Краккена; а затѣмъ, въ перьяхъ, брилліантахъ и во всемъ великолѣпіи, являются лэди Боутонъ и миссъ Боутонъ, снарядившіяся на балъ королевы, и -- слѣдомъ сэръ Корри Боутонъ, еще не такъ спокойный въ своемъ депутатскомъ мундирѣ, какъ теперь, но очень застѣнчивый, въ синихъ брюкахъ съ серебряными лампасами. Клэйвъ съ изумленіемъ и восторгомъ поглядываетъ на этихъ очаровательныхъ лэди, шелестящихъ свѣжею парчею, перьями, брилліантами и прочими великолѣпными уборами. У самой тетушки Анны нѣтъ такого придворнаго костюма; а тетушка Марія краснѣетъ отъ стыда, при видѣ новыхъ гостей и при мысли, что, ради квакерской простоты, сочла излишнимъ явиться на обѣдъ въ платьѣ съ высокимъ лифомъ и въ перчаткахъ, болѣе грязныхъ, чѣмъ обыкновенно. Правда, что у нея прекрасная ножка и что она безпрестанно выставляетъ ее изъ-подъ платья; но что значитъ нога мистриссъ Ньюкомъ въ сравненіи съ очаровательнымъ маленькимъ башмачкомъ, который показываетъ и вновь скрываетъ миссъ Боугонъ. Этотъ блестящій, бѣлый атласный башмачекъ, этотъ розовый чулокъ, выглядывающій по временамъ изъ-подъ шелестящихъ складокъ платья и скромно прячущійся подъ свою сѣнь -- вся эта стройная ножка, не смотря на свою легкость, тяжело давитъ мистриссъ Ньюкомъ.
   Не удивительно, что она въ дурномъ расположеніи духа. Есть такіе зловредные люди, которые съ удовольствіемъ готовы засвидѣтельствовать подобное пораженіе. Въ этотъ день всѣ льстивыя рѣчи мистера Сми не могли укротить мистриссъ Ньюкомъ. Она была точно въ такомъ-же положеніи, въ какомъ бывали иногда его полотна, когда онъ не могъ на нихъ писать.
   Что случилось съ ней въ гостиной, когда лэди, приглашенныя на обѣдъ, уѣхали, а созванныя на вечеръ стали съѣзжаться, что случилось съ ней и съ ними -- объ этомъ я не люблю думать. Первыя пріѣхали Гэндиши. Боадицея и ангелы. Мы могли догадаться объ этомъ фактѣ потому, что юный мистеръ Гэндишъ, весь раскраснѣвшійся, явился во время дессерта. Молодыя и старыя, хорошенькія и съ обыкновенными лицами -- всѣ были одѣты въ лучшія платья и въ недоумѣніи посматривали на мистриссъ Ньюкомъ, упорствовавшую въ простотѣ наряда. Когда мы послѣ обѣда поднялись въ верхній этажъ, она сидѣла въ полномъ одиночествѣ и постукивала вѣеромъ по камину. Около нея, въ почтительномъ отдаленіи, собрались робкія группы дамъ, поджидавшихъ вторженія джентльменовъ и начала веселья. Слышали, какъ мистеръ Ньюкомъ, зѣвая, взошелъ на лѣстницу и сказалъ своей супругѣ: "Отправляйся-ка поскорѣе!" И оба, сойдя внизъ, стали дожидаться своего экипажа, а потомъ покинули Фитцрой-Сквэръ.
   Но вотъ входитъ мистеръ Бэрнсъ Ньюкомъ, чрезвычайно развязный и веселый, съ цвѣткомъ въ петличкѣ фрака и подъ-руку съ однимъ изъ своихъ пріятелей. "Какъ поживаете, Пенденнисъ?" спрашиваетъ онъ съ видомъ чистаго дэнди. "Вы здѣсь обѣдали? По-видимому, здѣсь! (а Бэрнсъ, по-видимому, обѣдалъ конечно въ другомъ мѣстѣ). Меня пригласили холодно, только на soirée. Кто обѣдалъ? Мама, Боутоны, дядюшка съ тетушкой... Этихъ я видѣлъ внизу въ библіотекѣ: поджидаютъ экипажа, онъ заснулъ, а она -- мрачнѣе гроба.
   -- Отчего мистриссъ Ньюкомъ сказала, что я не встрѣчу здѣсь на верху ни одного знакомаго лица? спрашиваетъ товарищъ Бэрнса. Напротивъ, у меня здѣсь цѣлая куча знакомыхъ. Вотъ Фредъ Бэйгэмъ отплясываетъ, какъ арлекинъ.-- Вотъ мой учитель рисованія, старикъ Гэндишъ. Вотъ мои брэйтонскіе друзья -- вашъ дядюшка и вашъ двоюродный братъ, Бэрнсъ. Какъ они мнѣ приходятся? Должны быть въ какомъ-нибудь родствѣ. Славный малый вашъ двоюродный братъ!
   -- Онъ-то, пробормоталъ Бэрнсъ -- отличный малый, -- нисколько не задорный,-- терпѣть не можетъ лести и прихвостниковъ, -- и выпить также не любитъ,-- очаровательный юноша!... Взгляните, вонъ тамъ молодой человѣкъ говоритъ съ лучшимъ другомъ Клэйва, горбатымъ малымъ, съ длинными волосами. Знаете, кто этотъ другъ? Сынъ дворецкаго стараго Тоднортона. Клянусь жизнью, что это правда.
   -- Такъ что-же -- мнѣ то что за дѣло! вскрикиваетъ лордъ Кью. Я не знаю особы почтеннѣе дворецкаго. Каждый человѣкъ долженъ быть чьимъ-нибудь сыномъ. Вотъ я теперь въ среднихъ лѣтахъ о питаю скромную надежду, что и самъ похожъ на дворецкаго. Положимъ, что вы посадили десятокъ буфетчиковъ въ палату лордовъ: неужели вы думаете, что они не будутъ также представительны на видъ, какъ любой десятокъ пэровъ? Посмотрите на лорда Уэсткота -- онъ рѣшительно похожъ на дворецкаго: оттого Англія и почтила его довѣріемъ. Я никогда съ нимъ не обѣдаю, но воображаю, что настоящее его мѣсто должно быть за буфетомъ... Къ вамъ подходитъ этотъ невыносимый старикашка Сми... Какъ вы поживаете, мистеръ Сми?
   Мистеръ Сми улыбается сладчайшей улыбкой. Въ кольцахъ, съ брилліантовой запонкой, въ краономъ бархатномъ жилетѣ, Альфредъ Сми можетъ стоять на ряду съ самыми щеголеватыми и любезными старыми холостяками. "Здравствуйте, дорогой милордъ!" говоритъ онъ приторно-льстиво. "Кто бы могъ подумать, что вашу милость можно встрѣтить здѣсь?"
   -- Отчего-же нѣтъ, мистеръ Сми? спрашиваетъ отрывисто лордъ Кью.-- Развѣ быть здѣсь не пристойно? Я и пяти минутъ не успѣлъ пробыть въ этомъ домѣ, а ужь мнѣ трое сказали одно и то же: мистриссъ Ньюкомъ, которая сидитъ внизу и съ бѣшенствомъ дожидается своего экипажа, снисходительный Бэрнсъ и, наконецъ, вы. Но зачѣмъ-же вы приходите сюда, Сми?.. Какъ ваше здоровье, мистеръ Гэндишъ? Какъ процвѣтаютъ ваши искусства?
   -- Вашъ милостивый вопросъ заставляетъ ихъ процвѣтать, милордъ, отвѣчаетъ Гэндишъ. Ваша благородная фамилія всегда имъ покровительствовала. Я горжусь, что вы, милордъ, узнали меня въ этомъ домѣ, гдѣ именитый отецъ одного изъ моихъ учениковъ дѣлаетъ для насъ вечеръ. Молодой мистеръ Клэйвъ очень много обѣщаетъ: -- у него, на знатока, истинно-замѣчательное дарованіе.
   -- Превосходный талантъ, честное слово, превосходный! вскрикиваетъ мистеръ Сми. Я самъ не пишу животныхъ и вообще не придаю большаго значенія этой отрасли живописи; но, мнѣ кажется, что молодой человѣкъ пишетъ лошадей удивительно-удачно. Надѣюсь, лэди Уольгэмъ совершенно здорова и довольна портретомъ своего сына? Стокгольмъ, смѣю думать, что портретъ вашего брата похожъ на него, какъ днѣ кайли воды... Мнѣ бы очень хотѣлось испросить позволеніе написать старшаго брата, также какъ и меньшаго, милордъ!
   -- Я -- живописецъ историческій, но, если лорду Кью вздумается снимать съ себя портретъ, надѣюсь, милордъ вспомнитъ о старомъ слугѣ его семейства, Чарльзѣ Гэндишѣ, восклицаетъ профессоръ.
   -- Я -- точно Сусанна между двумя старцами, говоритъ лордъ Кью.-- Оставьте въ покоѣ мою неввиность, Сми! Мистеръ Гэндишь, не преслѣдуйте моей скромности вашими предложеніями. Мнѣ не зачѣмъ рисоваться. Я не гожусь для историческаго живописца, мистеръ Гэндишъ.
   -- Алкивіадъ служилъ образцомъ для статуй Праксителя; а Периклъ для статуй Фидія, замѣчаетъ Гэндишъ.
   -- Обстоятельства не совсѣмъ одинаковы, говоритъ томно лордъ Кью.-- Вы, безъ сомнѣнія, равны съ Праксителемъ; но я не вижу въ себѣ сходства съ его образцемъ. Мнѣ не пристало быть героемъ и даже Сми не удастся написать меня красивымъ.
   -- Я-бы попытался, любезный милордъ! восклицаетъ Сми.
   -- Вѣрю, любезный другъ, отвѣчалъ лордъ Кью, глядя на живописца съ выраженіемъ лѣниваго гнѣва во взорѣ.-- Гдѣ полковникъ Ньюкомъ, мистеръ Гэндишъ?-- Мистеръ Гэндишъ отвѣчалъ, что нашъ радушный хозяинъ танцуетъ кадриль въ сосѣдней комнатѣ, и молодой джентльменъ отправился засвидѣтельствовать свое почтеніе виновнику вечерняго увеселенія.
   Обращеніе полковника съ молодымъ пэромъ было церемонно, но нисколько не униженно. Онъ преклонялся передъ саномъ, но не передъ лицомъ, точно также, какъ отдавалъ честь генералу. Онъ никогда не могъ измѣнить своего холоднаго и важнаго обращенія съ Джономъ Джэмсомъ и не безъ труда согласился приглашать его къ себѣ на вечера, когда молодой Ридлей и Клэйвъ стали товарищами по художественному классу Гэндиша. "Художникъ стоитъ на ряду съ каждымъ человѣкомъ", сказалъ онъ. "Въ этомъ случаѣ у меня нѣтъ предразсудковъ, и я думаю, что сэръ Рейнольдсъ и докторъ Джонсонъ были достойны сообщества самыхъ знатныхъ людей. Но молодой человѣкъ, котораго отцу случится, можетъ быть, стоять у меня за стуломъ во время обѣда, не долженъ быть приглашаемъ въ мое общество." Клэйвъ положилъ конецъ спору шуткою: "Прежде всего, сказалъ онъ, я подожду приглашенія на обѣдъ; а потомъ -- даю вамъ слово,-- что не пойду обѣдать къ лорду Тодмортону."
   

XX.
Заключаетъ въ себѣ болѣе подробностей о полковникѣ и его братьяхъ.

   Если забавы, ученье или занятія Клэйва, каковы бы они ни были, наполняли его день, какъ нельзя больше удовлетворительно, и способствовали тому, что время молодаго джентльмена текло быстро и весело, надо признаться, что отецъ его не имѣлъ такихъ развлеченій, и лѣность сильно тяготила добраго полковника. Онъ однако подчинился охотно этому наказанію, также, какъ подчинился бы всякому другому для пользы Клэйва; и, не смотря на то, что ему хотѣлось возвратиться снова въ свой полкъ и продолжать занятія, въ которыхъ протекла вся жизнь его -- онъ не поддавался этимъ желаніямъ, находя ихъ эгоистическими и предосудительными, и съ рѣшимостью жертвовалъ ими для блага своего сына. Молодой человѣкъ, сказать по правдѣ, цѣнилъ долгое самоотверженіе своего родителя не болѣе многихъ другихъ дѣтей. Всѣ мы принимаемъ подобныя пожертвованія за должное. Старый французскій сатирикъ увѣряетъ, что въ дѣлѣ любви, обыкновенно одинъ любитъ, а другой -- se laisse aimer; только потомъ, можетъ-быть, когда сокровища любви истощатся и охладѣетъ щедрая рука, расточавшая ихъ,-- мы вспомнимъ, какъ она была нѣжна, какъ кротко успокоивала, какъ ревностно защищала, какъ готова была поддержать и приласкать. Уши, которыя приняли бы наши изъявленія благодарности съ такимъ наслажденіемъ, не услышатъ ихъ болѣе. Будемъ надѣяться, что выраженія нашей любви, хотя и позднія, все-таки не будутъ излишни; и, не смотря на то, что мы принесемъ дань уваженія и благодарности, можетъ быть, надгробному камню, и тамъ будетъ принята жертва любящаго сердца, искренняго раскаянія, сокрушенія и слезъ. Я думаю теперь о любви полковника Ньюкома къ Клэйву (и, можетъ-быть, молодой читатель о любви вашего и моего отца къ намъ самимъ); старикъ не спалъ и обдумывалъ новыя благодѣянія своему сыну и все отдавалъ за любовь его; а молодой человѣкъ бралъ, и тратилъ, и спалъ, и веселился. Вѣдь мы сказали въ началѣ нашей повѣсти, что всѣ исторіи стары! Беззаботные расточители и попечительные родители существовали съпоконъ вѣка;-- также можетъ любовь и раскаяніе и прощеніе продлиться до конца.
   Душный туманъ, скользкая грязь, мрачное, печальное ноябрьское утро, Реджентъ-Паркъ, куда полковникъ отправлялся для своихъ раннихъ прогулокъ, паркъ, погруженный въ желтую мглу -- все это было жалкой замѣной великолѣпія солнечнаго воздуха на Востокѣ и здоровой ѣзды въ галопъ раннимъ утромъ, къ которой Томасъ Ньюкомъ пріучилъ себя въ продолженіе столькихъ лѣтъ. Упорная привычка -- рано вставать сопутствовала его и въ Англію и повергала въ отчаяніе его лондонскихъ слугъ, которые, не вставай ихъ господинъ такъ страшно рано, не находили въ немъ никакихъ недостатковъ, потому-что рѣдко можно было встрѣтить джентльмена, который бы меньше утруждалъ слугъ своихъ, который бы такъ рѣдко звонилъ для собственныхъ требованій, самъ чистилъ свое платье, даже самъ кипятилъ для бритья воду на камфоркѣ, сохранявшейся въ его уборной, платилъ такъ аккуратно, и никогда не просматривалъ счетовъ два раза.
   Такой человѣкъ стоилъ того, чтобъ его любили домашніе; я долженъ сказать, что они дѣлали сравненія между имъ и его сыномъ, который то и дѣло звонилъ, бранился, если сапоги не чисты, и чванился, какъ молодой лордъ. Впрочсмъ Клэйвъ, не смотря на повелительный характеръ, былъ очень щедръ и добродушенъ, и ему служили ни сколько не хуже, за то, что онъ непремѣнно хотѣлъ выказать свою юношескую власть. Чтоже до Бинни, -- у него были сотни предпріятій, которыя помогали ему проводить время очень пріятно. Онъ посѣщалъ всѣ лекціи Британскаго института, онъ посѣщалъ географическое общество и клубъ политической экономіи; и хотя собирался каждый годъ поѣхать въ Шотландію, навѣстить своихъ родныхъ, проходили мѣсяцы и годы, а ноги его все били лондонскую мостовую.
   Не смотря на холодный пріемъ своихъ братьевъ, обязанность была обязанностью, и полковникъ Ньюкомъ все-таки предполагалъ, или надѣялся, быть въ дружбѣ съ женской половиной семейства Ньюкомовъ: имѣя, какъ мы сказали, множество свободнаго времени, и живя не въ дальнемъ разстояніи отъ городскихъ домовъ своихъ братьевъ, когда жены ихъ бывали въ городѣ, старшій Ньюкомъ очень часто посѣщалъ ихъ. Но послѣ того, какъ добрый джентльменъ побывалъ два или три раза у своей невѣстки, въ Брэйанстонъ-Сквэрѣ и привезъ по своему обыкновенію подарокъ для одной племянницы и книжку для другой, мистриссъ Ньюкомъ, съ своей обычной добродѣтелью, дала ему понять, что занятія англійской матроны, у которой кромѣ многосложныхъ семейныхъ обязанностей, еще есть заботы о развитіи собственнаго ума, не позволяютъ ей проводить утра въ праздныхъ разговорахъ: разумѣется, она очень гордилась такимъ отвѣтомъ.
   -- Я не считаю ничтожнымъ для себя образованіе, какого бы ни было возраста, говоритъ она, благодаря небо (или скорѣе поздравляя Провидѣніе, создавшее столь добродѣтельное и смиренное существо). Когда приходитъ профессоръ Шроффъ, я сижу съ моими дѣтьми, беру уроки нѣмецкаго языка,-- и спрягаю глаголы съ Маріей и Томми въ одномъ и томъ же классѣ!
   Да, принужденною вѣжливостью и великолѣпными разсужденіями, она затворила брату дверь своего дома; честный джентльменъ оставилъ ее съ кротостью, но не безъ удивленія, вспоминая о гостепріимствѣ, къ которому онъ привыкъ на Востокѣ, гдѣ дома его пріятелей были для него всегда открыты и гдѣ сосѣди его съ особенною заботливостью торопились привѣтствовать Томаса Ньюкома.
   Когда сыновья Гобсона Ньюкома приходили домой на праздники, доброй ихъ дядя собрался-было показать имъ лучшіе виды города, но и тутъ добродѣтель возстала и наложила запрещеніе на это удовольствіе.
   -- Очень вамъ благодарна, любезный полковникъ, сказала добродѣтель:-- вы безъ сомнѣнія самое доброе, ласковое и самоотверженное существо въ цѣломъ мірѣ; вы такъ снисходительны къ дѣтямъ, но мои сыновья и вашъ воспитаны совсѣмъ иначе. Извините меня, если откровенно вамъ скажу, что, по моему мнѣнію, имъ не слѣдуетъ такъ часто видаться. Общество Клэйва для нихъ не годится.
   -- Великій Боже, Марія!-- крикнулъ полковникъ, вскакивая съ мѣста, неужели вы предполагаете, что общество моего сына не довольно хорошо для какого бы то ни было мальчика въ мірѣ?
   Марія покраснѣла: она сказала не больше того, что думала, но больше чѣмъ желала.
   -- Любезный полковникъ, какъ мы съ вами горячи! Какъ вы, индійскіе джентльмены, способны разсердиться на насъ, бѣдныхъ женщинъ! Вашъ мальчикъ гораздо старше моихъ. Онъ проводитъ жизнь съ артистами и разнаго рода эксцентрическими людьми. Дѣти наши воспитываются совершенно иначе. Гобсонъ займетъ мѣсто своего отца въ банкѣ; а мой Самуилъ, надѣюсь, поступитъ въ духовное званіе. Я говорила уже вамъ, что у меня въ виду для мальчиковъ; но съ вашей стороны все-таки было очень любезно вспомнить о нихъ -- чрезвычайно любезно и великодушно.
   -- Нашъ набобъ большой чудакъ, замѣтилъ Гобсонъ Ньюкомъ своему племяннику Бэрнсу. Онъ гордъ, какъ Люциферъ, и становится на дыбки изъ за всего на свѣтѣ. Въ тотъ разъ вечеромъ, онъ ушелъ отъ насъ въ страшномъ негодованіи, за то, что твоя тетка не соглашалась отпустить съ нимъ дѣтей въ театръ. Она не хочетъ, чтобъ они ходили въ театръ. Моя мать также этого не хотѣла. Я скажу тебѣ, что тетка необыкновенно умная женщина.
   -- Я всегда зналъ, сэръ, что тетушка чрезвычайно предусмотрительна, сказалъ Бэрнсъ съ поклономъ.
   -- Вдругъ полковникъ бѣжитъ къ своему сыну и объявляетъ ему, что жена моя его обидѣла. Я привыкъ любить Клэйва. Пока отецъ его не пріѣзжалъ, онъ былъ препорядочный мальчикъ -- славный такой, веселый.
   -- Признаюсь вамъ, я не зналъ мистера Клэйва въ этотъ интересный періодъ его жизни, замѣтилъ Бэрнсъ.
   -- Но съ-тѣхъ-поръ, какъ въ его голову запала мысль сдѣлаться живописцемъ, продолжаетъ дядя, нѣтъ возможности понять его. Видалъ-ли ты когда-нибудь подобный сбросъ, какой быль прошлый разъ на вечерѣ у полковника? Какіе-то грязные люди въ бархатныхъ камзолахъ и съ бородами! Точно шарлатаны какіе... И этотъ молодой Клэйвъ вздумалъ быть живописцемъ!
   -- Что-жь,-- это очень выгодно для его родныхъ. Онъ сдѣлаетъ наши портреты даромъ. Я всегда говорилъ, что онъ умный мальчикъ, сказалъ насмѣшливо Бэрнсъ.
   -- Милый оселъ! пробормоталъ дядя. Чортъ возьми совсѣмъ, почему бы моему брату не пріискать для сына какого нибудь болѣе уважительнаго занятія? Я не гордъ. Я не женился на дочери какого-нибудь графа. Не въ обиду тебѣ, будь сказано, Бэрнсъ.
   -- Ничего, сэръ. Не моя вина, что дѣдъ мой былъ джентльменъ, отвѣтилъ Бэрнсъ.
   Дядя засмѣялся.
   -- Моя мысль та, что мнѣ все равно,-- какого званія человѣкъ, только бы онъ былъ хорошій человѣкъ. Но живописецъ! Будь они прокляты -- что въ нихъ!-- я не имѣю никакого желаніи видѣть кого-нибудь изъ своей семьи -- рисующимъ картины на продажу.
   -- Тише! Сюда идетъ его другъ, извѣстный мистеръ Пенденнисъ, шепчетъ Бэрнсъ; а дядя проворчавъ про себя: "Чортъ побери всѣхъ литераторовъ -- всѣхъ артистовъ всю эту, шайку!" отворачивается.
   Бэрнсъ лѣниво протягиваетъ Пенденнису три пальца въ знакъ привѣтствія; а когда дядя и племянникъ удаляются изъ газетной комнаты клуба, маленькій Томъ Ивсъ является о пересказываетъ ихъ разговоръ отъ слова до слова. Вскорѣ послѣ того мистриссъ Ньюкомъ объявила, что индійскій братъ ихъ нашелъ общество Брэйанстонъ-Сквэра не по своему вкусу, да и не мудрено: онъ очень добрый, смирный человѣкъ, но весьма мало развитый умственно. Съ этимъ нечего дѣлать. Она употребляла всевозможныя старанія, чтобъ доставить ему удовольствіе, и очень огорчается, что все это было напрасно. Они слышала, что онъ гораздо короче знакомъ въ Паркъ-Лэнѣ. Очень можетъ быть, что знатное родство лэди Анны плѣняетъ полковника Ньюкома, который засыпаетъ въ ея кругу. Сынъ его, какъ ей кажется, ведетъ самую безпорядочную жизнь. Онъ отращиваетъ себѣ усы и водится съ какими-то дикими пріятелями. Она не осуждаетъ -- что она такое, чтобъ осуждать кого-бы то ни было? Но она была вынуждена настоять, чтобъ дѣти ея не сталкивались съ нимъ слишкомъ близко. И такъ, между однимъ братомъ, не замышлявшимъ никакого зла, и другимъ, олицетворявшимъ собою любовь и добродушіе, эта неукротимая женщина поселила раздоръ, ссору, неудовольствіе, которые впослѣдствіи могутъ повести къ окончательному разрыву.
   Злые, безъ сомнѣнія злы, они сбиваются съ пути, погибаютъ и получаютъ заслуженное наказаніе: но кто можетъ объяснить, почему иногда дѣлаютъ вредъ самые добродѣтельные люди?
   Общество полковника было гораздо пріятнѣе невѣсткѣ его лэди Аннѣ. Добродушный джентльменъ никогда не уставалъ оказывать ласки множеству дѣтей своего брата, и такъ-какъ занятія мистера Клэйва, разлучали его побольшей части съ отцомъ, то полковникъ (вздыхая, можетъ быть, о томъ, что судьба лишаетъ его общества, которое онъ любилъ больше всего на свѣтѣ), утѣшался но возможности своими племянниками и племянницами, въ особенности Этелью, къ которой его belle passion, родившаяся при первомъ на нее взглядѣ, никогда не уменьшилась. "Еслибъ у дяди Ньюкома была сотня дѣтей, говорила Этель, нѣсколько ревнивая по своей природѣ, онъ бы и тѣхъ избаловалъ." Онъ находилъ особенное наслажденіе выѣзживать для нея хорошенькую лошадку, которую ей подарили. Во всемъ Паркѣ не было такой красивой лошадки и ужь конечно не было наѣздницы прелестнѣе Этели Ньюкомъ, въ шляпѣ съ высокими полями и алой лентой, съ ея густыми черными локонами, вьющимися вокругъ свѣтлаго лица, когда она галопировала на своемъ Бёртнорѣ. Случалось и Клэйву участвовать въ ихъ поѣздкахъ; тогда полковникъ осаживалъ свою лошадь и съ нѣжностью любовался молодыми людьми, ѣдущими рядомъ, короткимъ галопомъ по лугу; но по обдуманному договору положено было двоюроднымъ брату и сестрѣ быть какъ можно рѣже вмѣстѣ. Полковникъ могъ быть всегдашнимъ спутникомъ своей племянницы и никто бы не могъ согласиться на это съ большею радостью, но когда мистеръ Клэйвъ являлся въ Паркъ Лэнъ, нѣкоторая gène проглядывала въ миссъ Этели, которая никогда не хотѣла сѣсть на лошадь иначе, какъ съ помощью полковника, и которая, въ особенности съ-тѣхъ-поръ какъ появились у мистера Клэйва знаменитые усы, подсмѣивалась надъ нимъ и спорила съ нимъ по поводу этого украшенія и болѣе удаляла его, и вела себя съ нимъ съ большимъ достоинствомъ. Она спрашивала его -- не намѣренъ ли онъ отправиться въ армію? Она не могла себѣ- представить, чтобы кто-нибудь, исключая военныхъ, могъ носить усы; потомъ она нѣжно и лукаво взглядывала на дядю и говорила, что она не любитъ никакихъ усовъ, кромѣ сѣдыхъ.
   Клэйвъ рѣшилъ про себя, что она гордая, избалованная аристократка. Будь онъ въ нее влюбленъ, нѣтъ сомнѣнія, онъ пожертвовалъ бы даже новорожденными и нѣжно любимыми усами, чтобъ сдѣлать ей удовольствіе не смотря на то, что пріобрѣлъ въ кредитъ у молодаго Мосса щегольскую шкатулку со всѣми необходимыми принадлежностями прихотливаго туалета. Но онъ не былъ въ нее влюбленъ; иначе онъ нашелъ бы тысячу случаевъ ѣздить съ ней, гулять съ ней, встрѣчаться съ ней, не смотря ни на какія тайныя или явныя запрещенія, на всѣхъ гувернантокъ, сберегателей, преувеличенную строгость маменьки и нѣжныя предостереженія со стороны друзей. Одно время мистеру Клэйву казалось, что онъ влюбленъ въ свою кузину, потому что нигдѣ нельзя было встрѣтить молодой дѣвушки прекраснѣй ее, ни въ паркѣ, ни на балѣ, ни въ гостиной; и онъ списывалъ съ нея портреты сотнями, и разсказывалъ о красотѣ ея Джону Джемсу, который влюбился въ нее по-наслышкѣ. Но въ это время mademoiselle Saltarelli танцовала на Дрюри-Ленскомъ театрѣ и, кажется, навѣрно можно сказать, что первая любовь Клэйва была отдана этой красавицѣ: онъ воспроизвелъ ее, разумѣется, во многихъ рисункахъ въ любимыхъ ея роляхъ, и страсть его къ ней продолжалась до самаго конца сезона, когда объявленъ былъ ея бенефнсъ. Билеты можно было получать въ театрѣ или у самой mademoiselle Saltarelli, въ Боккингэмской улицѣ, въ Страндѣ. Тогда съ сердечнымъ трепетомъ и пяти фунтовымъ билетомъ отправился Клэйвъ, чтобъ взять билеты на бенефисъ гуріи и встрѣтилъ madame Rogomme.-- мать госпожи Сальтарелли, которая разговаривала съ нимъ по-французски въ темной пріемной, гдѣ былъ сильный запахъ луку. И, о ужасъ! Этотъ запахъ проходилъ къ нимъ изъ смежной столовой (гдѣ представлялось ему грязное зрѣлище: обѣдъ за оловянной посудѣ и на нечистой скатерти); можетъ ли быть, чтобъ это сухощавое, желтое, старое, съ выпуклымъ лбомъ существо, закричавшее "Où es tu donc, maman?" такимъ рѣзкимъ, гнусливымъ голосомъ -- можетъ ли быть, чтобъ эта старая вѣдьма была цвѣтущая и восхитительная Сальтарелли? Клэйвъ нарисовалъ ея портретъ въ настоящемъ ея видѣ и нѣчто въ родѣ madame Rogomme -- ея маменьки.
   Юноша Моисеева племени, изукрашенный драгоцѣнными каменьями и пропитанный запахомъ табаку и о-до-колона занималъ мѣсто Клэйва въ бенефисѣ mademoiselle Saltarelli: это былъ молодой мистеръ Моссъ, изъ школы Гэндфиша, которому Ньюкомъ уступилъ свое, мѣста и который очень смѣялся, какъ обыкновенно дѣлалъ при всякой шуткѣ Клэйва, когда этотъ послѣдній разсказалъ исторію своего свиданія съ танцовщицей. "Заплатить пять фунтовъ, чтобы видѣть эту женщину! Да я бы могъ провести васъ за кулисы, сказалъ мистеръ Моссъ, и показать вамъ ее даромъ." Провелъ ли онъ Клэйва за кулисы? Но это время жизни молодаго джентльмена не вмѣнимъ ему нисколько въ преступленіе -- потому что, и многіе другіе бывали за кулисами; и можетъ ли быть зрѣлище печальнѣй того, которое представляютъ эти набѣленныя и нарумяненныя старыя женщины, дрожащія за кулисами? На эту сцену изъ жизни Клэйва Ньюкома мы лучше опустимъ занавѣсъ.
   Гораздо пріятнѣй посмотрѣть на доброе старое лицо отца Клэйва, на эту хорошенькую раскраснѣвшуюся дѣвушку возлѣ него, когда они возвращаются верхами домой при солнечномъ закатѣ. Сзади груммы, спокойно толкующіе о лошадяхъ, какъ люди, никогда не устающіе толковать о лошадяхъ. Этель хочетъ знать о сраженіяхъ, о лампадахъ любовниковъ, о которыхъ она читала въ поэмѣ "Лалла Рукъ",-- "Видали вы ихъ, дядюшка, плывя ночью внизъ по Гангесу?" Про индійскихъ вдовъ:-- "Видали вы въ дѣйствительности хотя одну изъ нихъ, горящую на кострѣ и слышали ли, удаляясь, ея крики?" Она хочетъ знать хоть что-нибудь о матери Клэйва: какъ она должна была любить дядю Ньюкома! Этель не можетъ однако переносить равнодушно мысли, что ее звали мистриссъ Кэзи,-- можетъ быть онъ былъ очень влюбленъ въ нее? Однако онъ почти никогда не произноситъ ея имени. Сама Этель нисколько не похожа на добрую, веселую старушку миссъ Гонимэнъ изъ Брэйтона. Кто-бы могла быть эта особа?-- та, которую дядя ея зналъ такъ давно -- француженка, на которую Этель, по словамъ дяди, бываетъ часто похожа? Вотъ почему онъ такъ хорошо говоритъ по-французски! Онъ читаетъ наизустъ по цѣлымъ страницамъ изъ Расина. Можетъ быть, его выучила этому французская лэдв. Онъ не очень былъ счастливъ въ Эрмитажѣ (хотя дѣдушка былъ очень добрый); онъ подшибъ папа подъ ходульки, былъ дикъ, попалъ въ немилость и отправленъ былъ въ Индію? Онъ не могъ быть очень дуренъ, думаетъ Этель, глядя на него своими правдивыми глазами. На прошлой недѣлѣ онъ ѣздилъ во дворецъ и папа представлялъ его. Его сѣрый съ серебромъ мундиръ очень старъ, однако онъ имѣлъ видъ гораздо величественнѣе сэра Брэйана въ его новомъ депутатскомъ костюмѣ. Будущій годъ, когда я поѣду представляться, вы также должны ѣхать, сэръ, сказала Этель. Я настоятельно требую, чтобъ вы также ѣхали!
   -- Я закажу новый мундиръ, Этель, сказалъ ея дядя.
   Дѣвочка засмѣялась.
   -- Когда маленькій Эгбертъ взялъ въ руки вашу шпагу, дядюшка, и спросилъ много-ли вы убили народа, вы знаете, что мнѣ приходилъ въ голову тотъ-же вопросъ, и я думала, когда вы поѣхали ко двору, что, можетъ быть, король пожалуетъ васъ кавалеромъ. А вмѣсто того онъ пожаловалъ маменькинаго аптекаря, сэра Дэнби Джилькса, этого гадкаго, маленькаго человѣчка: ужь послѣ этого я не хотѣла, чтобъ васъ дѣлали кавалеромъ.
   -- Я надѣюсь, что Эгбертъ не спроситъ сэра Дэнби Джилькса сколько онъ убилъ народа, сказалъ, смѣясь, полковникъ; но подумавъ, что эта шутка слишкомъ жестока для сэра Дэнби и для всего сословія, онъ постарался смягчить ее разсказами различныхъ анекдотовъ, говорившихъ въ пользу медиковъ. Какъ, во время смертельной лихорадки на кораблѣ, отправлявшемся въ Индію, ихъ хирургъ пожертвовалъ собой для спасенія экипажа и умеръ, оставя посмертное наставленіе лечить больныхъ. Какое мужество показали доктора во время холеры въ Индіи, и какъ неустрашимо дѣйствовали многіе изъ нихъ въ его глазахъ во время сраженія: перевязывая раненыхъ подъ самымъ сильнымъ огнемъ и подвергая себя опасности съ такою же готовностью, какъ храбрѣйшіе воины.
   Этель замѣчаетъ, что дядя ея всегда разсказываетъ о храбрости другихъ и никогда не скажетъ ни слова о себѣ.
   -- Единственная причина, говоритъ она, почему люблю этого несноснаго краснолицаго сэра Томаса-де-Бутса, который такъ громко смѣется и отпускаетъ всѣмъ дамамъ такіе ужасные комплименты -- это то, что онъ отзывался объ васъ, дядюшка, съ похвалой въ Ньюкомѣ, въ прошломъ году, когда они съ Бэрнсомъ пріѣзжали къ намъ на святкахъ. Отчего вы не пріѣхали? Мы съ мама ѣздили къ вашей старой кормилицѣ и нашли, что она такая славная старушка!
   Такимъ образомъ они добродушно разговаривали вдвоемъ, возвращаясь домой въ пріятные лѣтніе сумерки.
   -- Мама поѣхала на обѣдъ; у нея лежатъ еще три приглашенія. О, какъ бы я желала, сказала миссъ Этель, чтобы поскорѣе наступилъ будущій годъ!
   Многими великолѣпными соображеніями и многими блестящими годами воспользуется это пылкое, надѣющееся, молодое созданіе; но среди своего величія и торжества, среди толпы льстецовъ, побѣжденныхъ соперницъ, колѣнопреклоненныхъ обожателей, нѣтъ сомнѣнія, она иногда вспомнитъ объ этомъ мирномъ сезонѣ передъ вступленіемъ своимъ въ свѣтъ, и о добромъ старомъ другѣ, на чью руку она опиралась, когда была еще молоденькой дѣвочкой.
   Полковникъ приходитъ въ Паркъ Стритъ рано, въ полуденное время, когда хозяйка дома, окруженная своими маленькими, заказываетъ для нихъ обѣдъ. Онъ обращается съ вѣжливымъ привѣтствіемъ къ миссъ Квиглей, гувернанткѣ, пьетъ съ ней рюмку вина и низко кланяется во время этой церемоніи. Мисъ Квиглей не можетъ устоять противъ изящныхъ поклоновъ полковника. Ей приходитъ въ голову, что его величество, покойный король, долженъ былъ такъ кланяться: она поспѣшила сообщить это замѣчаніе горничной леди Анны, а та своей госпожѣ, а та миссъ Этели, которая подстерегаетъ полковника въ первый разъ, какъ онъ пьетъ вино съ миссъ Квиглей, и всѣ смѣются, и тогда Этель разсказываетъ обо всемъ полковнику. Съ тѣхъпоръ и джентльменъ и гувернантка всегда краснѣютъ, когда вмѣстѣ пьютъ вино. Когда она прогуливается съ своими воспитанниками въ паркѣ или въ томъ, доступномъ только избраннымъ, садикѣ, близь Эпсли-Гауза, томная привѣтливость изображается на ея блѣдномъ лицѣ. Она узнаетъ милаго полковника между тысячью всадниками. Когда Этель работаетъ для дяди кошельки, футляры для цѣпочекъ, антимакассары и другіе изящные и полезные предметы, миссъ Квиглей, какъ мнѣ кажется, дѣлаетъ четыре пятыхъ въ этихъ работахъ, сидя одна въ классной комнатѣ, высоко, высоко, въ этомъ безмолвномъ домѣ, когда малютки уже давно заснули; передъ ней стоитъ миленькій чайный подносъ печальнаго вида и маленькая конторка, гдѣ хранятся письма ея матери и другія семейныя воспоминанія.
   Въ Паркъ-Лэнѣ бываютъ, разумѣется, безпрестанно великолѣпные вечера, на которыхъ полковнику всегда очень рады -- онъ это хорошо знаетъ. Но, если собирается общество слишкомъ многолюдное, онъ всегда отъ нихъ уклоняется. "Я лучше поѣду въ клубъ," -- говоритъ имъ лэди Аннѣ. Мы тамъ говоримъ, также какъ вы здѣсь, о томъ, что Джэкъ женится или о томъ, что Томъ умираетъ, и пр. Но только мы знали Тома и Джэка всю нашу жизнь и потому намъ занимательно поговорить о нихъ, также какъ и вамъ занимателенъ разговоръ о вашихъ друзьяхъ и людяхъ вашего круга. Я встрѣчалъ имена нѣкоторыхъ изъ нихъ въ газетахъ, но никогда не думалъ съ ними встрѣтиться, пока не попалъ къ вамъ домъ. Что можетъ старый солдатъ, какъ я, сказать вашимъ дэнди или вдовствующимъ старымъ лэди?"
   -- Мама очень странна, а иногда даже очень щекотлива, любезный полковникъ, говоритъ лэди Анна, краснѣя,-- она такъ страшно страдаетъ тикомъ, что мы всѣ считаемъ обязанностью снисходить къ ней.
   По правдѣ сказать, старая леди Кью была въ особенности немилостива къ полковнику Ньюкому и къ Клэйву. Рожденіе Этели бываетъ весной; по случаю этого дня, для нея сдѣланъ былъ дѣтскій вечеръ, на который преимущественно были приглашены дѣвицы, равныя ей по лѣтамъ и званію; онѣ пріѣхали въ сопровожденіи немногихъ гувернантокъ, играли, пѣли свои маленькіе дуэты или хоры, и наслаждались изысканнымъ угощеніемъ, состоявшимъ изъ воздушныхъ пирожковъ, желе, чая и т. л. Полковникъ былъ также приглашенъ на этотъ маленькій праздникъ и послалъ хорошенькій подарокъ своей любимицѣ -- Этели; а Клэйвъ и другъ его Джонъ Джэмсъ сдѣлали множество рисунковъ, изображавшихъ жизнь молодой дѣвушки, какъ они ее воображали, начиная развитіе ея отъ самой колыбели,-- сперва занятую куклой, потомъ уроками танцмейстера; то ходящею въ зеленомъ корсетѣ для исправленія таліи, то плачущею надъ нѣмецкими уроками, наконецъ одѣтою въ бальное платье и подающую руку дэнди неимовѣрно-отвратительной наружности, который падаетъ передъ ней на колѣна въ избыткѣ счастія. Эта картина составляла восторгъ смѣющихся и радостныхъ дѣвочекъ, исключая можетъ быть маленькихъ кузинъ изъ Брэйанстонъ-Сквэра, также приглашенныхъ на вечеръ Этели: онѣ были такъ изукрашены удивительнымъ новымъ нарядомъ, который придумала ихъ маменька, что не могли ничѣмъ восхищаться, кромѣ своихъ шумящихъ розовыхъ платьевъ, чудовищныхъ поясовъ и ненаглядныхъ новыхъ шелковыхъ чулковъ.
   Лэди Кью, пріѣхавъ въ Лондонъ, присутствовала также на этомъ вечерѣ и подарила своей внучкѣ подушечку для булавокъ въ шесть пенсовъ. Полковникъ прислалъ Этели прекрасные маленькіе золотые часы и цѣпочку. Тетушка наградила ее назидательнымъ сочиненіемъ Алисона; "Исторія Европы", въ богатомъ переплетѣ.-- Подушечка лэди Кью представляла жалкій видъ между другими подарками, что вѣроятно и было причиною дурнаго расположенія духа милэди.
   Бабушка Этели сдѣлалась чрезвычайно брюзглива, когда, при появленіи полковника, Этель побѣжала къ нему на встрѣчу, чтобъ поблагодарить его за прекрасные часы, въ замѣнъ которыхъ она подарила его поцѣлуемъ, который, могу васъ увѣрить, вполнѣ вознаградилъ полковника Ньюкома. А вслѣдъ за нимъ пріѣхалъ мостеръ Клэйвъ; онъ былъ удивительно красивъ, съ своей маленькой, щегольской бородой и усами, которыми природа недавно одарила его. Когда онъ вошелъ, всѣ дѣвочки, восхищавшіяся его рисунками, принялись ему анилодировать. Мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ покраснѣлъ и нисколько не показался хуже отъ этого доказательства своей скромности.
   Лэди Кью встрѣчала полковника Ньюкома съ поддюжину разъ въ домѣ своей дочери: но на этотъ разъ совершенно забыла его, и когда полковникъ ей поклонился, милэди посмотрѣла на него очень пристально и, подозвавши къ себѣ дочь, спросила; "Кто этотъ джентльменѣ, который сейчасъ поцѣловалъ Этель?" Дрожа передъ матерью, по своему обыкновенію, лэди Анна объяснила ей -- кто такой полковникъ. Лэди Кью сказала на это: "О"!-- и заставила покраснѣть полковника, который былъ при ней нѣсколько embarrassé de sa personne.
   Графиня осталась не болѣе довольна и апплодисментомъ, встрѣтившимъ появленіе Клэіва.-- Не будучи предупрежденъ о ея гнѣвномъ расположеніи, молодой человѣкъ, который также былъ ей уже представленъ, подошелъ къ ней для изъявленія своего почтенія.
   -- Скажите, пожалуйста, кто вы такой?-- сказала она глядя ему прямо въ глаза.
   Онъ сказалъ ей свое имя.
   -- Гм... сказала леди Кью -- я слышала объ васъ и слышала очень мало хорошаго.
   -- Не угодно-ли вамъ, милэди назвать мнѣ того, кто вамъ сообщилъ эти свѣдѣнія? крикнулъ полковникъ Ньюкомъ.
   Бэрнсъ Ньюкомъ, удостоившій своимъ присутствіемъ маленькій fête своей сестры и лѣниво смотрѣвшій на рѣзвости молодежи, казался очень встревоженнымъ....
   

XXI.
Преисполнена чувствительности, но коротка.

   Безо всякаго желанія унизить чужеземную молодежь, я долженъ высказать свое мнѣніе, что молодой благорожденный Англичанинъ имѣетъ надъ нею то преимущество, что поведеніе его скромнѣе. Онъ не облекается съ раннихъ поръ во фракъ и не усвоиваетъ себѣ пріемовъ возмужалаго возраста; онъ умѣетъ помолчать и выслушать старшихъ; его душа покрыта такимъ же румянцемъ стыдливости, какъ и его щеки; онъ не отвѣшиваетъ поклоновъ и не говоритъ комплиментовъ, какъ юный французъ, не противорѣчитъ старшимъ, какъ американскій юноша. Молодые люди, не выучивая ничего въ нашихъ публичныхъ школахъ, выучиваются, по-крайней-мѣрѣ; благородству пріемовъ, или тому, что мы называемъ благородными пріемами, и -- что касается описываемаго вами юноши,-- всѣ его знакомые, за исключеніемъ, можетъ быть, любезнаго двоюроднаго братца Бэрнса Ньюкома, безъ сомнѣнія признавали его откровеннымъ, скромнымъ, пріятнымъ и достойнымъ молодымъ человѣкомъ. Мой пріятель Уоррингтонъ находилъ страшное удовольствіе въ его сообществѣ: открытое лицо Клэйва, его забавный юморъ и добродушный смѣхъ всегда встрѣчали радушный пріемъ въ нашихъ кельяхъ. Честный Фрэдъ Байгэмъ былъ очарованъ Клэйвомъ и восторженно признавался, что и самъ могъ бы сложиться въ подобнаго юношу, если бы нѣжный отецъ оберегалъ, а добрые друзья руководили молодыя его лѣта. И въ самомъ-дѣлѣ, изо всѣхъ холостыхъ друзей Клэйва, Фрэдъ былъ самымъ назидательнымъ и преслѣдовалъ молодаго человѣка безконечными совѣтами, поученіями, предостереженіями и примѣрами дурныхъ послѣдствій преждевременной праздности и расточительности. Джентльмены высшаго полета принимали также участіе въ юношѣ. Капитанъ Джэкъ Бэльсайзъ съ удовольствіемъ приглашалъ его въ общества на обѣды гвардейскихъ офицеровъ въ Сентъ-Джемсѣ. Милордъ Кью зазывалъ его въ свой наслѣдственный замокъ Кьюбори въ Оксфордскомъ графствѣ, гдѣ Клэйвъ наслаждался охотою, стрѣльбою и дружескою бесѣдой. Мистриссъ Ньюкомъ роптала въ душѣ на подобныя продѣлки и неоднократно выражала боязнь, что несчастный юноша долженъ погибнуть; а Бэрнсъ Ньюкомъ, со свойственною ему доброжелательностью, распускалъ слухи въ своемъ семействѣ, что Клэйвъ погрузился въ омутъ разврата: каждую ночь напивается пьянымъ, когда бываетъ трезвъ, занимается игрою въ кости, держаніемъ закладовъ на скачкахъ, или предается другимъ еще менѣе позволительнымъ удовольствіямъ, а сообщество Кью и Бельсэйза до того вскружило голову этому юному бездѣльнику, что его гордость и назойливость становятся рѣшительно не выносимы. Этель сначала съ негодованіемъ отвергала эти обвиненія, потомъ кое-чему повѣрила, встрѣчала Клэйва грустными взорами, когда онъ посѣщалъ свою тетку, и, безъ сомнѣнія, умоляла небеса -- направить его на путь истинный. Сказать правду, юноша наслаждался жизнью такъ, какъ и слѣдовало ожидать отъ всякого въ его лѣта и съ его складомъ ума; но очень дурныхъ поступковъ за нимъ не водилось, дурныхъ намѣреній -- и того менѣе, и вообще онъ рѣшительно не подозрѣвалъ -- какой репутаціей надѣлили его нѣжные друзья.
   Давно уже было положено, что Клэйвъ и его отецъ поѣдутъ на святки въ Ньюкомъ, и вѣроятно Этель задумала исправить "блуднаго сына", если только Клэйвъ былъ блуднымъ сыномъ, потому-что съ удовольствіемъ принялась за приготовленіе комнатъ, въ которыхъ должны были остановиться ея дядя и двоюродный братъ на время пребыванія ихъ въ Ньюкомѣ. Она съ наслажденіемъ обдумывала свой планъ и отложила всѣ поѣздки по сосѣдству и прогулки по живописнымъ окрестностямъ до прибытія дяди и до-тѣхъ-поръ, пока они будутъ наслаждаться всѣмъ этимъ вмѣстѣ. А до пріѣзда родственниковъ, Этель, съ однимъ изъ меньшихъ братьевъ, отправилась навѣстить мистриссъ Масонъ, представилась ей, какъ племянница полковника Ньюкома, и воротилась домой совершенно очарованная старой лэди, и съ большей готовностью нежели когда-нибудь защищать Клэйва (при нападкахъ Бэрнса на поведеніе молотаго человѣка); но это очень понятно: развѣ она не видала нѣжнѣйшаго посьма, написаннаго Клэйвомъ старой мистриссъ Масонъ, и красиваго рисунка, изображавшаго его отца верхомъ, въ мундирѣ, съ обнаженнымъ палашомъ передъ фронтомъ одного изъ неустрашимыхъ полковъ бенгальской кавалеріи, -- тогь самаго рисунка, который быль посланъ юнымъ живописцемъ доброй старой женщинѣ? Тотъ не можетъ быть дурнымъ человѣкомъ, думала Этель, кто такъ нѣженъ и такъ заботится о бѣдныхъ. Отъ такого отца не можетъ быть сына негодяя. Вотъ почему, когда мистриссъ Масонъ, видя доброту и красоту Этели, и подумавъ въ душѣ, что для Клэйва нѣтъ нечего на свѣтѣ слишкомъ добраго и красиваго, ласково кивнула головою на миссъ Этель и сказала, что была бы рада найдти ей жениха,-- вотъ почему миссъ Этель покраснѣла и стала еще красивѣе; а дома, разсказывая объ этомъ свиданіи, никогда не упоминала объ этой части разговора съ мистриссъ Масонъ.
   Но упомянулъ о ней маленькій Альфредъ, этотъ enfant terrible, объявивъ за дессертомъ всей компаніи, что Этель неравнодушна къ Клэйву, что Клэйвъ пріѣдетъ на ней жениться и что мистриссъ Масонъ, старушка изъ Ньюкома, разсказала ему все.
   -- Бьюсь объ закладъ, что она распустила эти слухи по всему Ньюкому, крикнулъ мистеръ Бэрнсъ.-- Бьюсь объ закладъ, что на слѣдующей недѣлѣ эта исторія будетъ напечатана въ Independents. Клянусь Богомъ, славнымъ родствомъ и отличнымъ знакомствомъ наградилъ насъ дядюшка!-- Въ слѣдствіе этихъ словъ возникъ горячій споръ: Бэрнсъ былъ злѣй и насмѣшливѣй обыкновеннаго; Этель сначала высокомѣрно возражала, потомъ вышла изъ себя, не выдержала, залилась слезами и осыпала Бэрнса упреками въ низости и злости за всегдашнее неблаговоленіе къ двоюродному брату и за постоянное злословіе, которымъ онъ оскорбляетъ лучшаго изъ людей. Она встала изъ-за стола въ большомъ волненіи, ушла въ свою комнату и написала окропленное слезами письмо, въ которомъ просила дядю не пріѣзжать въ Ньюкомъ. Вѣроятно, она отправилась осмотрѣть комнаты, которыя убирала и готовила къ его пріему. За него-то она и разсердилась всего болѣе: до встрѣчи съ нимъ она не знавала никого великодушнѣе, благороднѣе, честнѣе и не себялюбивѣе.
   Лэди Анна очень хорошо знала женское сердце, и когда вечеромъ Этель, все еще въ большомъ негодованіи и гнѣвѣ на Бэрнса, объявила, что написала къ дядѣ письмо и просила не пріѣзжать на святки, лэди Анна утѣшила оскорбленную дѣвушку кроткимъ и нѣжнымъ обхожденіемъ; а вмѣстѣ съ тѣмъ вразумила мистера Бэрнса, что, если ему угодно укоренить въ сердцѣ Этеди ту самую привязанность, которая его такъ раздражаетъ, ему стоитъ только не измѣнять употребленныхъ уже имъ средствъ, т. е. постоянно обвинять и оскорблять бѣднаго Клэйва и поддерживать своимъ сопротивленіемъ расположеніе Этели. Грустное письмецо Этели было вынуто изъ почтоваго ящика и принесено въ ея комнату не распечатаннымъ: молодая дѣвушка сожгла письмо, вполнѣ убѣжденная спокойными доводами лэди Анны, что лучше избѣжать всякихъ намековъ на случившійся досадный споръ и пригласить на святки Клэйва и его отца, если таково было ихъ намѣреніе. Но когда они прибыли, Этель уже не было въ Ньююкомѣ: она отправилась посѣтить свою больную тетку, лэди Джулію. Полковникъ Ньюкомъ провелъ праздники скучно безъ своей молодой любимицы, а Клэйвъ забавлялся стрѣльбою фазановъ съ надсмотрщиками сэра Брэйана и еще болѣе усилилъ нерасположеніе своего двоюроднаго брата Бэрнса, посадивъ на ноги его любимую лошадь. Скучно провели праздничное время отецъ и сынъ, и были рады возвратиться въ свою скромную лондонскую обитель.
   Томасъ Ньюкомъ уже три года наслаждался блаженствомъ, котораго алкала душа его, и, если бы кто-нибудь изъ друзей спросилъ его -- счастливъ-ли онъ, полковникъ безъ сомнѣнья отвѣтилъ-бы утвердительно и отозвался бы, что пользуется рѣшительно всѣмъ, чего можетъ пожелать разсудительный человѣкъ. А все-таки, не смотря на полное благополучіе, честное лицо полковника становилось печальнѣе и печальнѣе; широкая одежда сидѣла еще шире на исхудавшихъ членахъ; обѣдалъ онъ безъ охоты; ночи его были безпокойны, и онъ по нѣскольку часовъ просиживалъ молча въ своемъ семейномъ кругу. Мистеръ Бинни сначала отпускалъ шуточки на счетъ того, что полковникъ влюбленъ; потомъ не шутя сталъ думать, что его здоровье требуетъ докторской помощи, и наконецъ рѣшилъ, что для полковника всего вреднѣе праздность и что ему не достаетъ военныхъ упражненій, къ которымъ онъ сдѣлалъ такую многолѣтнюю привычку.
   Полковникъ стоялъ на своемъ и увѣрялъ, что онъ совершенно счастливъ и доволенъ. Чего ему еще не доставало -- сообщество съ сыномъ въ настоящемъ и невозмутимый миръ подъ старость? Бинни утверждалъ, что его другу еще рано думать о старости, что воздержный пятидесятилѣтній человѣкъ долженъ пользоваться совершеннымъ здоровьемъ, но что Ньюкомъ въ три года, проведенные въ Европѣ, постарѣлъ болѣе, чѣмъ въ четверть вѣка на Востокѣ -- всѣ эти положенія были справедливы, хотя полковникъ упорствовалъ въ ихъ опроверженіи.
   Онъ не могъ оставаться спокойно на мѣстѣ. У него были вѣчныя дѣла въ отдаленныхъ частяхъ Англіи. То ему слѣдовало навѣстить Тома Бэркера, жившаго въ Девоншейрѣ, то Гарри Джонсона, проживавшаго, послѣ отставки, въ Валлисѣ. Онъ изумлялъ мистриссъ Гонименъ своими частыми пріѣздами въ Брэйтонъ и всегда уѣзжалъ оттуда, укрѣпивъ здоровье морскимъ воздухомъ и постоянной охотой съ борзыми. Онъ появлялся и въ Батѣ, и Чельтенгэмѣ, гдѣ, какъ мы знаемъ, много старыхъ пріѣзжихъ изъ Индіи. Мистеръ Бонни съ удовольствіемъ готовъ былъ сопровождать полковника, "только съ условіемъ", говорилъ онъ, "чтобы вы оставили въ покоѣ юнаго надеждодавца: ему безъ насъ гораздо лучше, а мы старые, темные люди будемъ наслаждаться вдвоемъ -- какъ съумѣемъ."
   Клэйвъ не очень печалился тѣмъ, что его оставляли въ одиночествѣ. Отецъ зналъ это очень хорошо. У молодаго человѣка было свои занятія, идеи и товарищи, не представлявшіе ничего занимательнаго для старика. Изъ своей одинокой, пасмурной спальни, старый Ньюкомъ могъ слышать надъ своей головой, какъ его сынъ разговаривалъ, пѣлъ и веселился съ друзьями. Нѣкоторыя слова были произносимы знакомымъ голосомъ Клэйва и тотчасъ же покрывались громкимъ хохотомъ юнаго общества. У нихъ были свои шутки, свои поговорки, свои проказы, которыхъ отецъ не могъ понимать ни остроты, ни загадочнаго смысла. Онъ жаждалъ принять участіе въ ихъ бесѣдѣ, но, при его входѣ, общество стихало -- и онъ отправлялся назадъ съ печалью въ сердцѣ, при мысли, что его присутствіе было знàкoмъ для общаго молчанія и что сынъ не могъ веселиться въ его сообществѣ.
   Но, не осудимъ Клэйва и его пріятелей за то, что они ее могли шутить и быть свободными въ присутствіи достойнаго джентльмена. Когда они стихали при его входѣ, Томасъ Ньюкомъ съ грустнымъ выраженіемъ лица глядѣлъ кругомъ, то на одного, то на другаго, и будто спрашивалъ: "что же вы перестали смѣяться?"
   Общество стариковъ-друзей веселится и хохочетъ, но -- войдетъ кто-нибудь помоложе -- и веселый разговоръ прекратятся: почему-же, ежели пожилые люди чувствують нѣкоторое стѣсненіе при молодыхъ, почему-же молодежи не имѣть права быть молчаливой при старшихъ? Мальчики всегда становятся нѣмыми въ присутствіи наставника. Всякой родитель и всякая родительница, въ какихъ-бы вѣрныхъ и дружественныхъ отношеніяхъ они ни были со своими дѣтьми, должны по временамъ чувствовать, что въ головахъ ихъ дѣтей проходятъ мысли, не сродныя ни ему, ни ей, что у дѣтей есть желанія и тайны, рѣшительно не подлежащія родительскому контролю. Когда мать (по обычаю всѣхъ нѣжныхъ матерей) ручается мнѣ, что она знаетъ всякую задушевную мысль своей дочери, я полагаю -- не беретъ ли она на себя слишкомъ многаго?...
   Нашъ добрый полковникъ принадлежалъ не къ числу властолюбивыхъ, но къ числу любящихъ отцовъ; полюбивъ всѣмъ сердцемъ милаго юношу, своего сына, онъ былъ наказанъ и, по моему мнѣнію, именно такъ, какъ и слѣдуетъ быть наказаннымъ за мірскую, самоугодливую любовь -- цѣлой сотней маленькихъ огорченій, обманутыхъ ожиданій и тайныхъ ранъ, которыя заставляютъ жестоко страдать, хотя страдающіе о нихъ не упоминаютъ. Иногда онъ находился въ обществѣ съ такими джентльменами, какъ Messrs Уаррингтонъ, Гонимэнъ и Пенденнисъ, когда послѣ обѣда случался разговоръ о литературѣ и достоинства современныхъ поэтовъ и писателей подвергались критическому разбору за стаканомъ клерета. Гонимэнъ обладалъ достаточными свѣдѣніями въ свѣтской литераторѣ, особенно въ легкой и, безъ сомнѣнія, могъ выдержать удовлетворительное испытаніе въ произведеніяхъ Бальзака, Дюма и самого Поль-де-Кока, въ произведеніяхъ, относительно которыхъ, добрый полковникъ находился въ совершенномъ невѣденіи, точно также, какъ относительно книгъ болѣе степенныхъ и книгъ, написанныхъ на-скорую руку, и вообще относительно книгъ: исключеніемъ изъ этого были, какъ мы сказали, немногія сочиненія, составлявшія его походную библіотеку. Ему приходилось слышать сужденія, которыя пугали его и повергали въ изумленіе. Онъ услыхалъ, что Байронъ не былъ великимъ поэтомъ, не смотря на все свое искусство. Онъ услыхалъ, что на память и на славу мистера Попе было воздвигнуто несправедливое гоненіе, но что пришла пора возстановить и ту и другую; что его любимецъ, докторъ Джонсонъ говорилъ удивительно, но писалъ не по-англійски; что молодой Китсъ былъ геній и въ грядущемъ станетъ на ряду съ молодымъ Рафаэлемъ; что юный джентльменъ изъ кэмбриджскаго университета, недавно издавшій два тома стихотвореній, можетъ занять почетное мѣсто между величайшими поэтами. Докторъ Джонсонъ писалъ не по-англійски! Лордъ Байронъ -- не одинъ изъ первыхъ поэтовъ міра! Сэръ Вальтеръ-Скоттъ поэтъ второклассный! Мистеръ Попе подвергался обвиненіямъ въ посредственности и недостаткѣ воображенія; мистеръ Китсъ и этотъ молодой мистеръ Теннисонъ изъ Кэмбриджа -- на челѣ современной поэзіи! Что это за неслыханные приговоры, произносимые мистеромъ Уаррингтономъ изъ облаковъ табачнаго дыма, приговоры, безпрекословно подтверждаемые мистеромъ Гонимэномъ и съ удовольствіемъ выслушиваемые Клэйвомъ? Подобныя сужденія не допускались въ юное время полковника. Удивленіе къ литературѣ прошлаго столѣтія обратилось у полковника Ньюкома въ какое-то религіозное поклоненіе, и сомнѣнія молодежи казались ему богохульствомъ. "Вы, наконецъ, начнете насмѣхаться надъ Шекспиромъ", сказалъ онъ. Молодые гости сначала не отвѣчали ему; а потомъ рѣшительно смутили замѣчаніемъ, что надъ Шекспиромъ издѣвался и докторъ Гольдсмитъ, что докторъ Джонсонъ не понималъ его, и что Конгрэвъ, какъ при жизни, такъ и въ-послѣдствіи, считался въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, выше Шекспира. "Какъ вы оцѣните этого критика, сэръ -- вскричалъ мистеръ Уаррингтонъ -- критика, который приводитъ слѣдующіе стихи мистера Конгрэва объ одной церкви:
   
   How reverend is the face of yon tall pile,
   Whose ancient pillars rear their marble heads,
   To bear aloft its vast and ponderous roof,
   By its own weight made stedfast and immovable;
   Looking tranquility. It strikes an awe
   And terror on my aching sigt -- et caetera *.
   * Сколько почтенія внушаетъ видъ этого громаднаго зданія! Маститые его столпы вздымаются мраморными главами и взносятъ горе пространную, тяжеловѣсную кровлю: собственною своею тяжестію она крѣпка и неподвижна. Отъ храма вѣетъ спокойствіемъ.. Благоговѣйный трепетъ проникаетъ въ мои болѣзненные очи... и т. д.
   
   "Что вы подумаете о критикѣ, который говоритъ, что эти стихи выше всего, написаннаго Шекспиромъ?" Темное предчувствіе опасности для Клэйва, боязнь, что его сынъ нашелся въ обществѣ какихъ-то невѣрующихъ, овладѣло душой полковника, но вскорѣ обычная скромность взяла верхъ и боязнь смѣнилась благороднымъ смиреніемъ. Вѣроятно онъ заблуждается, а молодежь права. И кто такой онъ, чтобы выходитъ съ своимъ приговоромъ противъ мнѣнія литераторовъ, воспитанныхъ въ коллегіи. Для Клэйва гораздо лучше слѣдовать ихъ убѣжденіямъ, а не убѣжденіямъ человѣка, учившагося недолго и кое-какъ, и во всякомъ случаѣ не имѣющаго своеобразной даровитости блестящихъ друзей его сына. Мы подробно слѣдимъ за этими разговорами и за случайными маленькими огорченіями, которыя приходилось выносить лучшему изъ людей,-- не потому, чтобъ эти разговоры были достойны упоминовенія, но потому, что они оказали впослѣдствіи значительное вліяніе на исторію полковника и его сына.
   Посреди художниковъ бѣдный полковникъ находился также въ темнотѣ, порождаемой ихъ разговорами. Они преслѣдовали своими нападками то одного, то другаго; смѣялись надъ мистеромъ Гэйдономъ, издѣвались надъ мистеромъ Истлэкомъ, или -- на одномъ концѣ стола -- боготворили мистера Тёрнера, а на другомъ -- пренебрегали имъ, какъ сумасшедшимъ: ни слова не понималъ полковникъ изъ ихъ темнаго языка. Какой-нибудь смыслъ долженъ же быть въ ихъ разговорахъ: Клэйвъ принимаетъ въ нихъ горячее участіе о пристаетъ то къ той, то къ другой сторонѣ? Но кчему весь этотъ восторгъ отъ этой темной, закоптѣлой картины Тиціана, кчему приходить въ такое восхищеніе отъ трехъ увѣсистыхъ нимфъ Рубенса и т. д.? А прославленный антикъ и эльджинскіе мраморы -- очень, можетъ-быть, что этотъ избитый торсъ былъ когда-то чудомъ, а эти бюсты, съ отбитымъ носомъ, были образцами красоты. Полковникъ выбивался изъ силъ, чтобъ убѣдиться собственными глазами въ сказанной красотѣ. Онъ уходилъ тайкомъ изъ дому и бродилъ по Національной галлереѣ съ каталогомъ въ рукахъ, проводилъ цѣлые часы въ музеумѣ передъ древними статуями, отчаянно усиливаясь понять ихъ совершенства, и ломалъ надъ ними голову, точно такъ, какъ въ ребяческіе годы ломалъ ее надъ греческими упражненіями, когда выкрикивалъ въ школѣ ὁ και ἠ άληδης και το ἁληδης. А между-тѣмъ, когда Клэйвъ останавливался передъ тѣми же художественными произведеніями, его глаза загорались удовольствіемъ, а на щекахъ разливался румянецъ восторга. Казалось, онъ упивался игрою цвѣта, какъ струею парнаго вина. Останавливаясь передъ статуями, онъ водилъ пальцемъ по воздуху, слѣдя за граціозными ихъ линіями, и не могъ удерживаться отъ восклицаній восторга и удивленія.
   "Отчего я не могу любить того, что онъ любитъ", думалъ полковникъ: "отчего я слѣпъ передъ красотами, которымъ онъ такъ удивляется? или я уже не способенъ понимать того, что такъ доступно его молодому пониманію"?
   И вотъ, когда полковникъ припоминалъ всѣ суетныя и себялюбивыя надежды, взлелѣянныя въ далекой Индіи, когда онъ припоминалъ, какъ въ составленныхъ имъ планахъ счастливаго грядущаго -- Клэйвъ никогда не отходилъ отъ него, какъ они вмѣстѣ читали, работали, думали, веселились,-- болѣзненное и уничижительное сознаніе дѣйствительности сдавливало ему сердце: какая грустная разница между этой дѣйствительностью и былыми нѣжными грезами. Теперь -- онъ вмѣстѣ съ сыномъ, но все-таки одинокъ. Его мысли -- не мысли сына; на всю полноту его чувства, молодой человѣкъ отвѣчаетъ не всѣмъ сердцемъ. Очень легко можетъ быть, что и другіе влюбленные испытывали такое же страданіе. Многіе мужчины и женщины, которымъ кадили, которымъ поклонялись, какъ идоламъ, остались безчувственными, какъ идолы. Молодой человѣкъ росъ, и его отцу казалось, что каждый новый день раздѣляетъ ихъ болѣе и болѣе. И онъ самъ становился печальнѣе и молчаливѣе. Его другъ -- законовѣдъ замѣтилъ эту грусть и объяснилъ ее обычными шутками. Иногда онъ объявлялъ въ клубѣ, что Томъ Ньюкомъ влюбленъ; иногда доказывалъ, что у Тома поражено не сердце, а печень, и совѣтывалъ ему принимать пилюли. О, безумецъ! кто ты, чтобы знать другое сердце кромѣ твоего? Для чего сотворены крылья и растутъ перья, какъ не для того, чтобы птицы могли летать? Инстинктъ, заставляющій тебя любить родимое гнѣздо, заставляетъ и птенцовъ отыскивать свое дерево, свою подругу. Какъ-будто Томасъ Ньюкомъ,-- какъ-бы ни пристально вглядывался онъ въ поэмы и картины,-- можетъ глядѣть на нихъ глазами Клэйва! Какъ-будто сидя въ молчаньи за стаканомъ вина и поджидая, пока юноша возвратится домой съ карманнымъ ключемъ отъ квартиры (при чемъ полковникъ прокрадывается въ чулкахъ къ своей спальнѣ), какъ-будто неисчерпаемой щедростью, затаенной любовью, всевозможными планами и мольбами -- полковникъ могъ купить себѣ право на первое мѣсто въ сыновнемъ сердцѣ! Однажды онъ вошелъ въ мастерскую Клэйва: юноша былъ такъ занятъ, что не слыхалъ шаговъ отца. Томасъ Ньюкомъ засталъ сына, съ карандашомъ въ рукѣ, надъ листкомъ бумаги, которую онъ, едва увидалъ посѣтителя, поспѣшно спряталъ въ боковой карманъ и при этомъ весь вспыхнулъ. Отецъ очень оскорбился и огорчился. "Я., я сожалѣю, что у тебя есть отъ меня тайны, Клэйвъ," съ трудомъ проговорилъ онъ напослѣдокъ.
   Лицо юноши просвѣтлѣло веселымъ смѣхомъ. "Вотъ моя тайна, папа, поглядите!" и онъ вытащилъ изъ кармана листокъ, на которомъ было начертано очень цвѣтистое посланіе въ стихахъ къ одной молодой лэди, занявшей въ сердцѣ Клэйва (послѣ Богъ-знаетъ сколькихъ предшественницъ) мѣсто prima donna assoluta. Будьте благосклонны, милэди, не произносите слишкомъ строгаго приговора и не воображайте, чтобы мистеръ Клэйвъ или его лѣтописецъ имѣли въ мысляхъ что-либо дурное. Позвольте мнѣ предположить, что вамъ самимъ случалось быть раза два неравнодушной до вашего замужства: что тотъ капитанъ, или тотъ викарій, или тотъ занимательный молодой иностранецъ, съ которымъ вы танцовали, были причиною того, что ваше сердце билось еще прежде, чѣмъ вы пожаловали это сокровище мистеру Кэндору. Клэйвъ поступалъ такъ, какъ будетъ поступать собственный вашъ сынъ, когда ему исполнится восемьнадцать-девятнадцать лѣтъ, -- разумѣется, если изъ него выйдетъ юноша съ сердцемъ и достойный сынъ такой восхитительной лэди, какъ вы сами.
   

XXII.
Гдѣ описывается пребываніе въ Парижѣ, съ разными приключеніями въ Лондонѣ.

   Мастеръ Клэйвъ, какъ мы сказали, началъ обзаводиться знакомствомъ, и надкаминное зеркало въ его кабинетѣ было украшено такимъ множествомъ пригласительныхъ записочекъ, что бывшій его товарищъ, ученикъ Гэндиша, молодой Моссъ, остолбенѣлъ отъ почтительнаго изумленія, когда попалъ въ это святилище. "Лэди Мэри Роу проситъ пожаловать", читалъ юный Еврей; лэди Баутонъ просить пожаловать на танцовальный вечеръ! Чортъ возьми, да какимъ ты становишься тузомъ, Ньюкомъ! Воображаю: тутъ не то, что у стараго Левисона, гдѣ ты впервые учился танцовать польку, и гдѣ мы, бывало, платили по шиллингу за стаканъ глинтвейну!
   -- Ужь и мы платили! Да платилъ ли ты когда, Моссъ? возразилъ со смѣхомъ Клэйвъ; и правда: глинтвейнъ, поглащаемый мистромъ Моссомъ, не стоилъ этому расчетливому малому ни одной пенни.
   -- Ну, хорошо, хорошо! Я думаю, что на этихъ великосвѣтскихъ вечерахъ,-- шампанскаго сколько душѣ угодно, продолжаетъ Моссъ. "Лэди Кикксльбёри проситъ пожаловать на вечеръ". Да это значитъ, что ты знакомъ со всѣми лордами! Знаешь ли что? Если кому изъ этихъ щеголей и щеголихъ понадобится подъ случай кружевъ, брилліантовъ,-- не забудь замолвить объ насъ; доставь намъ хорошихъ покупщиковъ.
   -- Дай-ка мнѣ нѣсколько штукъ твоихъ карточекъ, говоритъ Клэйвъ; на балахъ я могу раздать ихъ кой-кому. Но, послушай: ты долженъ съ моими знакомыми поступать почестнѣе, чѣмъ со мной. Вотъ эти сигары, что ты мнѣ прислалъ, изъ рукъ вонъ гадки, Моссъ; ихъ не захочетъ курить конюхъ на конюшнѣ.
   -- Что за франтъ сталъ этотъ Ньюкомъ! говоритъ мистеръ Моссъ старинному товарищу, другому молодому человѣку, также соученику Клэйва: я видѣлъ его въ паркѣ, какъ онъ ѣхалъ верхомъ на лихомъ конѣ съ графомъ Кью и капитаномъ Бельсайзомъ, съ цѣлою ватагой знати -- я всѣхъ ихъ знаю -- и едва-едва кивнулъ мнѣ головой. Въ будущее воскресенье достану верховую лошадь и посмотрю: какъ-то онъ со мной обойдется. Чортъ его побери съ великосвѣтскими манерами! Какой бы онъ графъ ни былъ, я знаю, у него тетка отдаетъ каморки въ наемъ въ Брэйтонѣ, а дядя будетъ проповѣдывать въ Бэнчѣ, если не уплатитъ кое-какихъ обязательствъ въ судѣ.
   -- Ньюкомъ вовсе не графъ, отвѣчаетъ съ негодованіемъ знакомый Мосса. Будь его товарищъ богатъ или бѣденъ, ему все равно; онъ заходитъ ко мнѣ, въ мою каморку, также охотно, какъ зашелъ бы въ отель къ герцогу, и всегда готовъ на услугу своему пріятелю. Правда, онъ держитъ себя лордомъ; на видъ гордъ, но въ душѣ вовсе не таковъ и я не встрѣчалъ товарища добрѣе его.
   -- Онъ не заходитъ къ намъ, вотъ, ужь полтора года, говоритъ Моссъ: ужь этого довольно.
   -- А это потому, что какъ онъ ни придетъ, бывало, ты все навязываешься къ нему съ предложеніями купить то или другое, вскрикиваетъ неустрашимый Гипсъ, собесѣдникъ Мосса въ эту минуту.-- Онъ говоритъ, что ему нельзя знаться съ тобой; что ты никогда не выпустишь его отъ себя, не всучивъ ему какой нибудь булавки, или ящика съ о-де-колонемъ, или пачки сигаръ. А если ты промѣнялъ искусство на торгашество,-- какъ же Ньюкому вести съ тобой знакомство, желалъ бы я знать?
   -- Я знаю одного изъ его родни, который бываетъ у насъ каждые три мѣсяца, для возобновленія небольшаго счетца, говоритъ Моссъ, съ злой усмѣшкой: я знаю вотъ что: пойду къ графу Кью въ Албэни или къ высокоблагородному капитану Бельсайзу, въ Найтсъ бриджскихъ барракахъ, они меня сей-часъ принимаютъ. Мнѣ сказывали, что у отца его большихъ денегъ нѣтъ.
   -- А мнѣ почему знать? Да и для чего? вскрикиваетъ молодой художникъ, притопнувъ каблукомъ по мостовой. Когда я лежалъ больной въ этой проклятой Клипстонской улицѣ, полковникъ и Ньюкомь изо дня въ день навѣщали меня; а какъ сталъ поправляться, -- присылали мнѣ вина и другихъ лакомствъ. Желалъ бы я знать, сколько разъ ты навѣстилъ меня, Моссъ, и что добраго ты сдѣлалъ для товарища?
   -- Я -- дѣло другое: мое присутствіе было бы тебѣ непріятно, потому-что напомнило бы о должкѣ, въ два фунта стерлинговъ, который есть за тобой, Гиксъ; вотъ отчего я и не показывался тебѣ на глаза, говоритъ мистеръ Моссъ, тоже, можно сказать, малый съ доброй душой. Когда молодой Моссъ, вечеромъ, появился въ билльлрдной, видно было, что Гиксъ всѣмъ уже разсказалъ исторію: молодаго человѣка изъ Уардорской улицы привѣтствовали громогласные вопросы: "А что долженъ за Гиксомъ въ 2 фунта стерлинговъ по 3 процента"?
   Откровенная бесѣда обоихъ молодыхъ людей даетъ намъ возможность понять, какъ текла жизнь нашего героя. Въ связяхъ съ людьми всѣхъ состояній, ему и въ голову не приходило стыдиться избраннаго имъ поприща. Большой свѣтъ ни мало не заботился на счетъ его и не думалъ развѣдывать, живописью ли занимается мистеръ Клэйвъ Ньюкомь, или чѣмъ другимъ. Клэйвъ встрѣчался въ свѣтѣ со многими изъ своихъ школьныхъ товарищей: одни поступили въ военную службу, другіе толковали съ наслажденіемъ о коллегіумѣ, о забавахъ и заботахъ школьной жизни; но, разъ убѣдившись, что искусство было его призваніемъ, онъ не хотѣлъ мѣнять музы ни на какую другую любовницу, и усердно работалъ за мольбертомъ. Онъ прошелъ весь курсъ, предписанный мистромъ Гендишемъ, и перерисовалъ всѣ слѣпки и статуи въ мастерской этого джентльмена. Когда Грэйндли, преподаватель его, поступилъ въ викаріи, Клэйвъ не сталъ пріискивать на его мѣсто другаго, а занялся изученіемъ новѣйшихъ языковъ, и изучилъ ихъ съ замѣчательнымъ успѣхомъ. Потомъ, чувствуя себя довольно сильнымъ, чтобъ рисовать безъ учителя, и находя, что въ домѣ за Фицройской площади не довольно свѣту, мистеръ Клэйвъ рѣшился обзавестись мастерскою, гдѣ бы могъ исполнять свои планы безъ чужаго руководства.
   Если эта временная разлука сколько-нибудь огорчила добраго отца Клэйва, за то онъ быль вознагражденъ и обрадованъ внимательностью со стороны молодаго человѣка. Настоящему жизнеописателю его довелось быть свидѣтелемъ этой внимательности: отправясь съ полковникомъ осмотрѣть новую мастерскую, съ ея высокимъ, полукруглымъ окнамъ, занавѣсами, рѣзными шкафами, фарфоровыми вазами, разнаго рода оружіемъ и другими принадлежностями мастерской художника, молодой человѣкъ, съ свѣтлою улыбкой невинности и любви на добродушномъ лицѣ, взялъ одинъ изъ двухъ ключей своей квартиры и подавая его отцу, сказалъ: Этотъ ключь принадлежитъ вамъ, батюшка; и я прошу васъ подарить мнѣ нѣсколько сеансовъ: хотя я и историческій живописецъ, но, такъ и быть, согласенъ написать нѣсколько портретовъ.-- Полковникъ взялъ сына за руку и пожалъ ее; а Клэйвъ съ нѣжностью положилъ другую на плечо къ отцу. Затѣмъ, полковникъ Ньюкомъ выходилъ минуты на двѣ въ ближайшую комнату и воротился, утирая себѣ усы носовымъ платкомъ, и продолжалъ держать въ другой рукѣ ключъ. По возвращеніи, онъ говорилъ о разныхъ пустякахъ, но голосъ его совершенно дрожалъ и лицо его, какъ мнѣ казалось, горѣло любовью и удовольствіемъ. Никогда Клэйвъ не рисовалъ ничего лучше, какъ эту голову, которую онъ исполнилъ въ два сеанса и, къ счастью, оставилъ, не подвергая ее шансамъ дальнѣйшей отдѣлки.
   Съ тѣхъ-поръ, какъ молодой человѣкъ обзавелся своей собстиснной квартирой, онъ работалъ несомнѣнно лучше. Дома, время за столомъ стало проходить веселѣе; прогулки съ отцомъ на конѣ сдѣлались чаще и пріятнѣе. Полковникъ воспользовался ключемъ разъ или два, заставалъ Клэйва, съ другомъ его Ридлеемъ, за рисованіемъ какого-нибудь гвардейца, или мускулистаго Негра, или Малайца съ сосѣдняго перекрестка, который изображалъ Отелло, въ бесѣдѣ съ какою-нибудь клипстонскою нимфой, которая готова была представить Десдемону, Діану, королеву Элеонору (высасывающую ядъ изъ руки Плантагенста) -- или какой другой образецъ дѣвичьихъ или женскихъ добродѣтелей.
   Какъ водится, молодой человѣкъ началъ свое поприще съ исторической живописи, считая ее высшею отраслью искусства, и, за исключеніемъ предварительной подготовки, не хотѣлъ работать иначе, какъ только на саженномъ полотнѣ. Онъ писалъ огромнѣйшую батальную картину, Асссйское сраженіе, гдѣ генералъ Уэльсли, съ 19-мъ драгунскимъ полкомъ, аттаковавъ артиллерію Магратовъ, рубитъ ихъ у пушекъ. Для необходимыхъ соображеній при компановкѣ этой громадной картины, притащили на задній дворъ пушку и привели всю конюшню полковника. На переднемъ планѣ, главною фигурой, Фрэдъ Бэйгэмъ (сходство было поразительное), страшно израненный, но неукротимый, рубился въ толпѣ кривляющихся Малайцевъ, сидя верхомъ на палой извощичьей лошади, которую Клэйвъ копировалъ, пока хозяйка дома и прочіе жильцы не подняли шуму и живодеры, ради общественнаго здоровья, не свезли со двора убитаго коня. Такъ велика была эта картина, что ее могли протащить только черезъ большое окно и то съ трудомъ. Перенесеніе ея сопровождалось торжественными криками всѣхъ мальчишекъ Чарлотской улицы. Повѣритъ-ли кто, что королевская академія не приняла батальной картины Клэйва? Образцовое произведеніе было такъ огромно, что его не могла вмѣстить Фицройская квартира, и полковникъ задумалъ было поднести Се Восточному клубу; но Клэйвъ, предпринявшій съ отцомъ поѣздку въ Парижъ, для отдыха послѣ трудовъ (подъятыхъ на великую картину), взглянувъ на нее послѣ мѣсячнаго отсутствія, объявилъ, что картина -- дрянь, и предалъ истребленію и Британцевъ, и Малайцевъ, и драгуновъ, и артиллерію, и все.

Отель Террасы. Улица Риволи.
Апрѣля 21 -- мая 1, 183 --

   Любезный Пенденнисъ, вы говорили, чтобъ я писалъ вамъ изъ Парижа: если найдете въ моей перепискѣ что-нибудь годное для газеты пэлль-мэлль, пользуйтесь моими замѣтками, сколько душѣ угодно. Очутясь въ Парижѣ, я дивлюсь, что не бывалъ здѣсь прежде; дивлюсь, что тысячу разъ смотрѣлъ на діэппскій пакетботъ въ брэйтонской гавани, и мнѣ ни разу не приходило въ голову -- сѣсть на пакетботъ и пуститься въ море. Мы достигли Булони при вѣтрѣ довольно сильномъ, который застигъ насъ при самомъ выходѣ изъ гавани. Выстрѣлила первая пушка, и одну здоровую, пожилую барыню пришлось снести въ каюту; въ слѣдъ за нею сдѣлалось дурно еще полдюжинѣ барынь, и матросы засуетились кругомъ съ тазами для заболѣвшихъ. Полковникъ, видя, какъ барыни падаютъ въ обморокъ, улыбался.-- "Я -- старый морякъ, говоритъ онъ одному изъ спутниковъ. Когда я возвращался во-свояси, сэръ, насъ застигла на пути сильнѣйшая буря: мнѣ было это ни почемъ. Дѣло другое, вотъ мой сынокъ, который сопровождалъ меня тогда: этому минуло въ маѣ двѣнадцать лѣтъ: онъ свалился съ ногъ, а я,-- сэръ"... Тутъ насъ троихъ обдала волна, и повѣрите ли? моему дорогому старому родителю сдѣлалось дурно не меньше прочихъ пассажировъ. Когда вошли въ гавань, мы еле живые, побрели къ таможнѣ и толпы зѣвакъ провожали насъ со всѣхъ сторонъ насмѣшками. Потомъ крикунъ коммисіонеръ отвелъ насъ въ гостиницу, гдѣ полковникъ, который какъ вамъ извѣстно, прекрасно говоритъ по-французски, заказалъ слугѣ подать petit déjeuner soigné; на что намъ малый, чистымъ англійскимъ выговоромъ, сказалъ съ усмѣшкой: есть отличная жареная камбала, сэръ, котлетка превосходной баранины.-- Черезъ минуту онъ подалъ намъ гарвейскаго соусу съ котлеткой и, для развлеченія послѣ завтрака, послѣдній нумеръ Bell's Life. Я дивился, ужели всѣ французы читаютъ Bell's Life, и не-ужто во всѣхъ гостиницахъ такъ же пахнетъ грогомъ.
   Мы пошли посмотрѣть городъ: вы его знаете и мнѣ описывать его нечего; видѣли нѣсколькихъ босоногихъ рыбачекъ и замѣтили, что солдаты коренасты и страхъ какъ малы ростомъ. Мы обрадовались, когда пришло время садиться въ дилижансъ, и взявъ для себя особое отдѣленіе, совершили путь въ Парижъ очень комфортабельно. Отрадно было слышать, какъ почтальоны покрикиваютъ на лошадей, какъ побрякиваютъ бубенчики: чувствуешь, что находишься дѣйствительно во Франціи. Въ Аббевилѣ и Амьенѣ мы останавливались перекусить, и благополучно прибыли сюда послѣ двадцати шести часовой ѣзды въ дилижансѣ, Могъ-ли я проспать утро и не побывать въ Тюильри? Каштаны были всѣ въ цвѣту; статуи блистали; всѣ окна дворца горѣли солнцемъ. Какое величественное зданіе! Мнѣ нравится это дикое великолѣпіе архитектуры, и эти громадные орнаменты, которыми зданіе такъ щедро облѣплено. По дорожкамъ бѣгали и рѣзвились безчисленныя толпы малютокъ, въ платьецахъ такихъ же яркихъ и съ щечками такими же румяными, какъ цвѣты и розы въ партерахъ. Окна наши смотрятъ на обелискъ, гдѣ стояла гильотина. Полковникъ не любитъ Карлейля; говоритъ, что письма мистриссъ Грэмъ изъ Парижа превосходны. Мы купили "Поѣздку въ Парижъ", Скотта, его же, "Вторичную поѣздку", и читали ихъ въ дилижансѣ. Есть что почитать; но Палэ-Ройяль во многомъ измѣнился со времени Скотта; нѣтъ конца прекраснымъ магазинамъ; я отправился туда въ тотъ самый вечеръ, какъ мы пріѣхали, лишь только полковникъ легъ спать. Но тѣхъ развлеченій, которыя описываетъ Скоттъ, тамъ ужь не обрѣтается.
   На слѣдующее утро, послѣ завтрака, полковнику нужно было отправить письма, и онъ оставилъ меня у воротъ Лувра. Мнѣ кажется, я сюда опять пріѣду и останусь здѣсь жить. Мнѣ не хотѣлось бы даже и уѣзжать. Не пробылъ я десяти минутъ во дворцѣ, какъ успѣлъ уже влюбиться въ восхитительнѣйшее созданіе, которое когда-либо видѣлъ свѣтъ. Она стояла, безмолвная и величественная, въ центрѣ одной изъ залъ Скульптурной галлереи, и, при первомъ взглядѣ на нее, я обомлѣлъ отъ ея дивной красоты. Не разсмотрѣлъ я хорошенько цвѣту ея глазъ и волосъ, но, кажется, волосы свѣтлые, а глаза сѣрые. Лицо у ней словно мраморное, съ легкимъ румянцемъ. По всему видно что она -- женщина не бойкая; говоритъ мало; смѣяться -- почти не смѣется; она кажется лѣнива, и едва-едва улыбается. Въ ней только и есть, что красота. Это неземное созданіе лишено руки, которая отрѣзана у самаго плеча; но это несчастье придаетъ ей еще болѣе прелести. На видъ она лѣтъ тридцати-двухъ, а родилась около двухъ тысячъ лѣтъ назадъ. Имя ея -- Венера Милосская. О, Victrix! О, счастливый Paris! (Я разумѣю не нынѣшнюю Лютецію, а Пріамова сына). Какъ могъ онъ отдать яблоко другой, кромѣ этой очаровательницы, этой радости боговъ и человѣковъ, въ чьемъ присутствіи цвѣты распускаются, улыбающійся океанъ сверкаетъ, и кроткое небо сіяетъ лучезарнымъ свѣтомъ, Я желалъ бы, чтобъ у насъ водилась еще жертвоприношенія.-- Я принесъ бы безпорочнаго козленка, снѣжно-руннаго, и пару голубей, и кружку меду -- да, меду отъ Мореля въ Пиккадилли, благоухающаго ѳиміамомъ, нарбонскаго, и при возліяніи восхвалили бы мы Царицу красоты, божественную Афродиту. Видалъ-ли ты когда мою прекрасную, молоденькую кузину, миссъ Ньюкомъ, дочь сэра Брэйана? У ней много сходства съ Діаной -- Звѣроловицей. На мои глаза, это черезъ-чуръ горделиво, черезъ-чуръ холодно. Звукъ этихъ роговъ слишкомъ пронзителенъ, а быстрая погоня сквозь рощи и кустарники слишкомъ ужь отважна. О, дивная Венера! ты, прекрасна, добротой дышащая тишина! Позволь мнѣ колѣнопреклониться у нѣжныхъ стопъ твоихъ, на подушки тирскаго пурпура. Пожалуйста, не показывайте этого Уаррингтону: при началѣ, я никакъ не воображалъ, чтобы Пегасъ занесъ меня такъ далеко.
   Жаль, что я мало читалъ по-гречески въ училищѣ; въ мои лѣта это ужь поздно; мнѣ скоро стукнетъ девятнадцать, и на рукахъ у меня есть другое дѣло; однакожь, по возвращеніи, попытаюсь приняться за греческихъ классиковъ съ Крибсомъ. Къ чему я потратилъ полгода надъ размалевкою Сипаевъ и драгунъ, рѣжущихъ другъ-другу глотки? Искусство не должно быть горячкой. Оно должно быть тишина, спокойствіе; не бѣшеный бычачій бой или драка гладіаторовъ, а храмъ для мирнаго созерцанія, для вдохновеннаго поклоненія, для торжественной ритмической церемоніи, для музыки величественной и нѣжной. Пріѣду домой, брошу Снайдеровъ и Рубенсовъ, и сдѣлаюсь квіетистомъ. Вспомнить стыдно, что я проводилъ недѣли, малюя великорослыхъ гвардейцевъ и расписывая грязныхъ нищихъ съ перекрестка!
   Изумляешься, какъ подумаешь, что въ этомъ Луврѣ цѣлыхъ полмили картинъ! Не то, чтобъ подъ старыми перечницами Трафальгарской площади не нашлось дюжины картинъ, разныхъ по достоинству съ лучшими изъ луврскихъ. Я не столько дорожу любымъ Рафаэлевымъ произведеніемъ здѣсь, какъ нашею собственною картиною св. Екатерины. Выше этого быть ничего не можетъ. Египетскія пирамиды или колоссъ родосскій не выше нашего Себастьяна; а Вакхъ и Аріадна не уступятъ ничему на свѣтѣ. Но если у насъ есть алмазы, то здѣсь цѣлыя ожерелья: здѣсь цари и вокругъ нихъ ихъ блистательный дворъ. Мнѣ и Дж. Дж. слѣдовало бы переселиться сюда на цѣлую жизнь. Что за портреты у этого Тиціана! Что за щеголи у этого Вандэйка! Я увѣренъ, что онъ былъ такой же великосвѣтскій человѣкъ, какихъ онъ живописалъ! Какой стыдъ, что здѣсь нѣтъ ни одной картины сэра Джошюа. На празднествѣ живописцовъ онъ имѣетъ право на мѣсто на верхнемъ концѣ стола. Помните Тома Роджерса, у Гэндиша? Онъ часто заходилъ ко мнѣ, на старую квартиру на площади. Томъ теперь здѣсь: отростилъ рыжую бородку и носитъ бархатный жакетъ, съ прорѣзными рукавами, чтобъ показать, что на немъ есть рубашка. Должно сказать, что въ прошлое воскресенье рубашка на немъ была бѣла, какъ снѣгъ. Онъ еще не выучился французскому языку, а притворяется, что англійскій успѣлъ забыть. Онъ обѣщалъ представить меня десятку французскихъ художниковъ, которыхъ выдаетъ за своихъ товарищей. У этихъ малыхъ, кажется, ощущается недостатокъ въ мылѣ; а я такъ собираюсь сбрить усы; Уаррингтону не останется ничего, надъ чѣмъ бы потрунить, когда я возвращусь.
   Полковникъ и я обѣдали въ Café de Paris и потомъ отправились въ Оперу. Если будете здѣсь обѣдать, спросите huitres de Maronne. Въ Café мы встрѣтились съ отчаяннымъ франтомъ, виконтомъ де-Флоракъ, officier d'ordonnance при одномъ изъ принцевъ, сыномъ знакомаго моего отца. Они происхожденія знатнаго, но бѣдны до-крайности. Молодой графъ будетъ герцогомъ, когда умретъ его кузенъ, герцогъ иврійскій. Отецъ его очень старъ. Виконтъ родился въ Англіи. Въ оперѣ онъ указывалъ вамъ сотни важныхъ лицъ: не многихъ изъ Сенъ-жерменскаго предмѣстья, больше изъ новаго поколѣнія: Тьера, графа Молэ, Жоржъ Занда, Виктора Гюго, Жюль Жанена: половины именъ не упомню. Вчера мы сдѣлали визитъ его матери, госпожѣ де-Флоракъ. Полагаю, что это старинная страсть полковника, потому что встрѣча была необыкновенно церемонная и нѣжная. Точь въ точь пожилой сэръ Чарльзъ Грандисонъ, раскланивающійся съ миссъ Байронъ, среднихъ лѣтъ. И вообрази! Полковникъ былъ здѣсь по возвращеніи въ Англію! Должно быть прошлаго года, когда онъ уѣзжалъ на десять дней, а я малевалъ Чернаго принца и короля Іоанна. Госпожа до-Флоракъ -- важная барыня и навѣрно была въ свое время красавица. Въ гостиной у нея два портрета работы Жерара: одинъ -- ея, а другой м. де-Флорака. Мосье де-Флоракъ старый щеголь, въ пудрѣ, съ густыми бровями, носъ крючкомъ; звѣздамъ, лентамъ, золотому шитью -- конца нѣтъ. Мадамъ одѣта по модѣ временъ Имперіи: черное бархатное платье, лицо задумчивое, прекрасное, нѣсколько похожее на лицо моей кузины. Вчера на ней была небольшая, старомодная брошка.-- "Voilà, la reconnaissez vous? сказала она. Прошедшаго года, когда вы пріѣзжали сюда, эта брошка оставалась въ нашемъ загородномъ домѣ. При этихъ словахъ госпожа де-Флоракъ улыбнулась полковнику, и добрый старичекъ вздохнулъ и опустилъ голову на руку. Понимаю, что это значитъ. Мы сами то же испытали. Я берегъ цѣлыхъ полгода глупую ленточку этой бѣдовой кокетки Фанни Фримэнъ. Помните ли, какъ я сердился, когда, бывало, вы бранили ее?
   -- Вашъ батюшка и я знакомы, мой другъ, съ самаго дѣтства, сказала мнѣ графиня, пріятнѣйшимъ французскимъ выговоромъ. Онъ смотрѣлъ въ эту минуту въ садъ дома, гдѣ жили Флораки, въ улицѣ св. Доминика. Навѣщайте меня почаще; вы напоминаете мнѣ объ немъ, продолжала она, и потомъ, съ любезною улыбкой, прибавила: Что вамъ пріятнѣе: воображать что онъ былъ красивѣе васъ, или что вы лучше его?-- Я отвѣчалъ: что желалъ бы походить на него.-- Но кто на него похожъ? Правда, есть красавцы, но гдѣ найдти такого добраго, какъ онъ? Любопытно бы знать, страстно ли онъ былъ влюбленъ въ госпожу де-Флоракъ? На лицѣ старика графа ничего не прочтешь. Онъ совсѣмъ дряхлъ и носитъ косичку. Мы любовались, какъ эта косичка болталась на спинкѣ его садоваго кресла. Верхній этажъ дома графъ отдаетъ въ наемъ; тамъ живетъ генералъ-маіоръ, высокоблагородный Зено Покей, Цинциннати. Мы видѣли на дворѣ карету мистриссъ Покей и лакеевъ ея, съ сигарами въ зубахъ; старикъ, еле держащійся на ногахъ, дряхлый какъ и старый графъ де-Флоракъ, составляетъ, кажется, всю прислугу фамиліи, живущей въ нижнемъ этажѣ.
   Госпожа де-Флоракъ и мой отецъ разговаривали о моей профессіи. Графиня сказала, что я выбралъ прекрасную каррьеру. Полковникъ прибавилъ, что эта каррьера лучше военной службы.-- Ah, oui, monsieur,-- возразила графиня, съ горестью. Полковникъ примолвилъ, что теперь онъ можетъ отпустить меня въ Парижъ продолжать ученіе, зная, что въ Парижѣ есть добрый другъ, который можетъ позаботиться объ его сынѣ.
   -- Но для него вы сами можете пріѣхать сюда, mon ami? сказала графиня.
   Отецъ покачалъ головой.-- Мнѣ вѣроятно прійдется возвратиться въ Индію, сказалъ онъ: срокъ моему отпуску кончился, теперь я прошу послѣднюю отсрочку. Если получу повышеніе, поѣздка въ Индію не нужна. Безъ этого я не имѣю возможности жить въ Европѣ. Впрочемъ, мое отсутствіе, по всей вѣроятности, будетъ непродолжительно, прибавилъ онъ: а Клэйвъ въ такомъ возрастѣ, что можетъ ѣхать и безъ меня.
   Не это ли причиной, что отецъ мой былъ такъ грустенъ въ послѣдніе мѣсяцы? Я думалъ, что его тревожатъ мои шалости, и вы знаете, что я у истребляю всѣ усилія чтобъ исправиться; въ этомъ году счетъ портнаго вдвое меньше чѣмъ въ прошломъ. Долженъ я бездѣлицу. Съ Моссомъ расплатился до послѣдней пенни за его проклятые перстни и разную ветошь. Возвращаясь отъ графини, я разспрашивалъ отца о причинѣ его грусти.
   Онъ вовсе не такъ богатъ, какъ мы полагали. По его словамъ, съ пріѣзда на родину, онъ истратилъ гораздо больше, чѣмъ получилъ, и почти негодуетъ на себя за расточительность. Сначала онъ думалъ, что можетъ совсѣмъ оставить службу; но, пробывъ дома три года, убѣждается, что доходомъ жить нельзя. Если произведутъ его въ полные полковники, онъ будетъ получать по тысячѣ фунтовъ стерлинговъ въ годъ; этотъ окладъ, да тотъ, что заслужилъ въ Индіи, съ прибавкою своего, будутъ достаточны для насъ обоихъ. По видимому, онъ вовсе не думаетъ, чтобъ я могъ добывать деньги своей профессіей. А положимъ, что я продамъ батальную картину за пять сотъ фунтовъ?-- этого хватитъ для меня на порядочное время и я не буду имѣть необходимости прибѣгать къ кошельку добраго старика отца.
   Виконтъ де-Флоракъ вызвался обѣдать съ нами. Полковникъ сказалъ, что не намѣренъ выходить со двора: и такъ виконтъ и я отправились вдвоемъ. Въ ресторанѣ Trois frères provenèaux онъ заказалъ обѣдъ, а расплатился,-- само собою разумѣется -- я. Потомъ мы пошли въ бульварный театръ, и виконтъ повелъ меня за сцену -- что за покойное мѣсто! Мы вошли въ ложу М-lle Finette, которая играла роль "маленькаго барабанщика", гдѣ она поетъ знаменитую пѣсню съ барабаномъ. Виконтъ пригласилъ ее и нѣсколькихъ литераторовъ поужинать въ café Anglais. Я воротился домой очень поздно, проигравъ двадцать наполеондоровъ въ бульоттъ. Это составляло весь остатокъ отъ двадцати фунтовой ассигнаціи, которую далъ мнѣ передъ нашимъ отъѣздомъ добрый старикъ Бинни, съ извѣстною вамъ присказкою изъ Гораціи: Nequc tu choreas sperne puer. Бѣдный я! Возвращаясь домой, къ отелю террасы, въ такой поздній часъ, я укорялъ себя какъ бы за преступленіе, и тихохонько прокрался въ свою комнату. Но полковникъ спалъ глубокимъ сномъ. Его сапоги стояли на часахъ у дверей его спальни, и я улегся въ постель такъ неслышно, какъ только могъ.
   P. S. Среда. Остался всего одинъ лоскутокъ бумаги. Я получилъ письмо отъ Д. Д. Онъ ходилъ въ академію (значитъ картина его тамъ), а битва ассейская не принята. Смитъ сказывалъ ему, что слишкомъ велика. По-моему, никуда не годится. Радуюсь, что я не дома и избавленъ изъ соболѣзнованія товарищей.
   Пожалуйста, навѣстите мистера Бинни. Съ нимъ случилось несчастье. Онъ ѣхалъ на лошади полковника, упалъ на мостовою и повредилъ себѣ ногу: боюсь за сѣраго. Пожалуйста, осмотрите ему ноги; мы не можемъ понять, что пишетъ намъ объ этомъ Джонъ. Онъ, я разумѣю Бинни, ѣхалъ въ Шотландію, для свиданія съ родными, когда постигло его это горе. Вы знаете, онъ часто ѣздитъ въ Шотландію для свиданія съ родными. Бинни пишетъ, что опасности нѣтъ и увѣряетъ полковника, что торопиться къ нему не зачѣмъ. А я въ настоящую минуту вовсе не намѣренъ возвратился домой, потому-что очень не желаю видѣть ни учениковъ Гэндиша, ни академію, ни насмѣшекъ ихъ надъ моей неудачей.
   Полковникъ навѣрно послалъ бы вамъ поклонъ, но его нѣтъ дома, и я остаюсь вѣчно любящимъ васъ,

Клэйвъ Ньюкомъ.

   P. S. Онъ самъ далъ мнѣ денегъ утромъ; не правда ли, добрый старичекъ?
   Артуръ Пенденнисъ, Эскв. къ Клэйву Ньюкому, Эскв.
   "Газета Пэль-Мэль, журналъ политики, литературы и моды.

225. Улица Екатерининская, набережная.

   "Любезный Клэйвъ -- крайне сокрушаюсь за Фрэда Бенгэма (принявшаго въ послѣднее время обязанность отвѣтственнаго критика изящныхъ искусствъ по редакціи Пэль-Мэльской газеты), что ваша большая картина ассейскаго сраженія не нашла себѣ мѣста на выставкѣ въ королевский академіи. Фрэдъ Бейгэмъ теряетъ, по-крайней мѣрѣ пятьнадцать шиллинговъ по случаю непринятія этой картины, потому-что онъ приготовилъ блистательную похвальную статейку о вашемъ произведеніи: въ слѣдствіе упомянутаго бѣдствія, статейка теперь -- пропащая бумага. Впрочемъ, не унывайте, крѣпитесь духомъ, сынъ мой. Герцогъ Вэллингтонъ былъ отбитъ у Серингапатама, прежде чѣмъ одержалъ побѣду у Ассеи. Надѣюсь, вы не откажетесь вступить въ новыя битвы, и счастье будетъ къ вамъ благосклоннѣе. Въ городѣ не очень говорятъ о вашей неудачѣ. Видите: парламентскія пренія въ настоящую минуту весьма интересны и общественному вниманію теперь не до ассейскаго сраженія.
   Я былъ на Фицройской площади, осмотрѣлъ и конюшню и домъ. Ноги Гойнма цѣлы: конь упалъ за бокъ, а не на колѣни, и не ушибся. Дѣло другое -- мистеръ Бинни: онъ больно зашибь лодыжку, отчего сдѣлалось воспаленіе. Ему прійдется не вставать съ дивана нѣсколько дней, а -- можетъ-быть -- и недѣль, но вы знаете: онъ -- философъ не пасмурный, и переноситъ житейское горе очень равнодушно. Къ нему пріѣхаіа сестра. Не знаю, какъ бы вамъ сказать: считать ли это облегченіемъ его горю или отягощеніемъ, Вы знаете ею привычку говорить сарказмами, и мнѣ трудно было понять изъ его рѣчей, пріятны ему или докучливы родственныя объятія. Она была ребенкомъ, когда Бинни видѣлъ ее въ послѣдній разъ, при отъѣздѣ въ Индію. Говоря съ достодолжнымъ уваженіемъ, надо сказать, что теперь она -- довольно свѣжая, дородная, миленькая вдовушка, и, какъ замѣтно, исцѣлилась отъ горести, причиненной смертію мужа, капитана Мэккензи, въ Весть-Индіи. Мистеръ Бинни только-что собрался посѣтить своихъ родныхь въ Мюссельбургѣ, близъ Эдинбурга, какъ случалось съ нимъ несчастье, воспрепятствовавшее его поѣздкѣ къ роднымъ берегамъ. Его повѣствованіе о постигшей его бѣдѣ и одиночествѣ было такъ трогательно, что мистриссъ Маккензи, съ дочерью, безъ отлагательства, сѣли на эдинбургскій пароходъ и поспѣшили къ одру болѣзни безпомощнаго страдальца. Онѣ занимаютъ вашу спальню и гостиную: послѣдняя комната, по словамъ мистриссъ Мэккензи, перестала вонять табачнымъ дымомъ, какъ было при вступленіи ея во владѣніе комнатой. Если вы оставили въ квартирѣ какія-нибудь бумаги, счеты, любовныя записочки, можете быть увѣреннымъ, что эта лэди прочла ихъ до единой. Дочь -- премиленькая, голубоглазая блондинка, съ нѣжнымъ голоскомъ, которымъ она, безъ помощи инструментальной музыки, сидя на креслѣ посреди комнаты, напѣваетъ безъискусственныя баллады своей родины. Два вечера назадъ, я имѣлъ удовольствіе слышать съ ея розовыхъ губокъ пѣсни о Бонни Донли и о Джэкѣ газельдинскомъ: правда, я и прежде слыхалъ ихъ, но не отъ такой миленькой пѣвицы. Хотя обѣ лэди говорятъ на нашемъ нарѣчіи съ акцентомъ, свойственнымъ жителю сѣверной части Британіи, однакожь выговоръ у нихъ необыкновенно пріятенъ, не то, что суровая рѣчь мистера Бинни. Надо сказать, что капитанъ Мэккензи былъ Англичанинъ и супруга постаралась для него исправить родное мюссельбургское произношеніе. Она разсказываетъ много интересныхъ анекдотовъ о покойникѣ, о Вестъ-Иидіи и отличномъ пѣхотномъ полкѣ, гдѣ служилъ капитанъ. Миссъ Роза -- любимица дяди. Счастье послало мнѣ возможность доставлять имъ, въ пребываніе ихъ въ метрополіи, нѣкоторое развлеченіе; я доставалъ для нихъ отъ редакціи Пэль-мэльской газеты, билеты въ театры, панорамы, и проч. До картинъ онѣ, какъ кажется, не большія охотницы; въ національной галлереѣ соскучились, а въ королевской академіи полюбовались одной только картиной: портретомъ М'Коллопа, работы нашего друга того же имени; но самою интересною коллекціей въ Лондонѣ показалась имъ галлерея восковыхъ фигуръ мадамъ Тюссо; здѣсь я имѣлъ счастье познакомить ихъ съ другомъ нашимъ, мистеромъ Фредерикомъ Бейгэмомъ, который потомъ распрашивалъ въ подробности объ ихъ денежныхъ средствахъ, и тотчасъ же бы изъявилъ готовность отдать свою руку матери или дочери, если бы старикъ мистеръ Бинни назначилъ достаточное приданое. Я досталъ для дамъ ложу въ оперѣ, куда онѣ и отправились въ сопровожденіи капитана Гоби, сослуживца капитана Мэккензи и крестнаго отца молодой миссъ. Я имѣлъ честь сдѣлать имъ визитъ въ ложѣ. Въ фойе я видѣлъ вашу прекрасную кузину миссъ Ньюкомъ съ бабкой ея лэди Кью. Мистеръ Бейгэмъ, съ большимъ краснорѣчіемъ, разсказывалъ шотландскимъ лэди о разныхъ извѣстныхъ лицахъ, бывшихъ въ театрѣ. Опера имъ понравилась, но балетъ совершенно озадачилъ ихъ, такъ что матушка и дочь ретировались, при бѣгломъ огнѣ шутокъ капитана Гоби. Воображаю, каковъ долженъ быть этотъ офицеръ въ дружеской компаніи, и какъ остроумны должны быть его анекдоты, когда общество дамъ не удерживаетъ живаго потока его веселости.
   Вотъ идетъ мистеръ Бэкеръ съ корректурой. На случай, если бы вамъ не попалась Пэль-мэльская газета у Галиньяни, посылаю вамъ извлеченіе изъ статьи Бейгэма о королевской академіи. Здѣсь вы найдете его мнѣніе о произведеніяхъ нѣкоторыхъ изъ нашихъ знакомыхъ:
   617. Мозисъ несетъ домой двѣнадцать дюжинъ зеленыхъ очковъ. Смитъ, К. А.-- Прекрасное маленькое твореніе бѣднаго Гольдсмита можетъ быть никогда не находило столькихъ почитателей, какъ въ нашъ вѣкъ. Здѣсь, въ произведеніи одного изъ первоклассныхъ нашихъ художниковъ, воздается почесть генію того, который "украшалъ все, до чего ни прикасался". Мистеръ Смитъ удачно выбралъ сюжетъ, и исполнилъ его превосходно. Свѣтотѣнь удивительна; impasto -- верхъ совершенства. Можетъ быть, слишкомъ придирчивый критикъ нашелъ бы, что лѣвая нога у Мозиса нѣсколько укорочена; но гдѣ такъ много есть заслуживающаго похвалы, тамъ Пэль-мэльская газета воздерживается отъ порицанія.
   420. Нашъ любимецъ, и любимецъ публики Броунъ, К. А., даритъ насъ сюжетомъ, взятымъ изъ лучшаго изо всѣхъ романовъ; романа, который "высмѣялъ испанское рыцарство", словомъ изъ вѣчно-новаго Донъ-Кихота. Онъ выбралъ сцену, гдѣ Донъ устремляется на стадо овецъ; овцы написаны такъ, какъ умѣетъ писать одинъ Броунъ, со всею свойственною ему легкостью и brio. Другъ и соперникъ мистера Броуна, Гопкинсъ избралъ на этотъ годъ Жиль Блаза и Пещера Разбойниковъ -- вышла однимъ изъ мастерскихъ произведеній художника.
   Большія залы. 33. Портретъ кардинала Коспетто, О'Гогстей, К. А., и окрестности Корподибакко -- Вечеръ -- Контадина и Трастсверино, пляшущіе у дверей Аоканды, подъ музыку пиффераро. Съ поѣздки въ Италію, мистеръ О'Гогстей, кажется, отказался отъ сценъ ирландской жизни, которыми онъ обыкновенно услаждалъ насъ, и романъ, поэзія, религія "Италіи прекрасной" составляютъ сюжеты его кисти. Сцена близъ Корподибакко (мы хорошо знаемъ мѣстность, и провели много счастливыхъ мѣсяцевъ въ романтическихъ ея горахъ) въ высшей степени характерна.
   49. 210. 311. Сми, К. А.-- Портреты, которыми могъ бы похваляться самъ Рейнольдсъ; отъ нихъ не отреісся бы Вандэйкъ или Клодъ.-- Сэръ Брэйанъ Ньюкомъ, въ костюмѣ вице-депутата, генералъ-маіоръ сэръ Томасъ де Бутсъ, командиръ ордена бани, написанный для 50 драгунскаго полка -- безспорно -- торжество этого благороднаго художника.
   1906. М'Коллопъ М'Коллопа.-- Нравственно-высокое произведеніе молодаго художника, который, изображая доблестнаго предводителя мужественнаго шотландскаго клана, изобразилъ вмѣстѣ съ тѣмъ романтическій ландшафтъ горной Шотландіи, гдѣ, середи родной степи, стоить величественная фигура знаменитаго человѣка. Мы будемъ имѣть въ виду мистера М'Коллопа.
   1367. Оберонъ и Титанія, Ридлея. Эта сладостная и фантастическая, небольшая картина привлекаетъ толпы любопытныхъ и составляетъ одно изъ прелестнѣйшихъ произведеній нынѣшней выставки. Мы вторимъ общему мнѣнью, утверждая, что эта картина не только подаетъ большія надежды, но сама по себѣ составляетъ прекраснѣйшее, изящнѣйшее произведеніе. Графъ Кью, какъ мы слышали, купилъ ее еще до выставки, и отъ души поздравляемъ молодаго художника съ успѣшнымъ дебютомъ. Сколько намъ извѣстно, онъ ученикъ мистера Гэндиша. Гдѣ скрывается этотъ дивный живописецъ? Насъ сокрушаетъ отсутствіе его смѣлыхъ произведеній по исторической живописи.
   Я долженъ поправить нѣкоторыя, впрочемъ весьма не многія, неточности въ статьѣ нашего пріятеля Фредерика Бейгэма, которая, какъ самъ онъ говоритъ, написана въ духѣ самой снизходительной критики. Два дня назадъ, онъ доставилъ-было статью совершенно въ другомъ духѣ, но, по собственному великодушію, взялъ ее назадъ и сохранилъ изъ нея только два послѣдніе параграфа. Надо признаться, что онъ столько же смыслитъ въ живописи, сколько иные критики въ литературѣ.
   Прощайте, дорогой Клэйвъ! Посылаю усерднѣйшій поклонъ вашему батюшкѣ и думаю, что лучше бы было, еслибъ вы порѣже видѣлися съ знакомымъ вамъ французомъ, что играетъ въ бульоттъ, и съ его пріятелями. Знаю, вы послѣдуете этому совѣту, какъ всегда слѣдуютъ молодые люди совѣтамъ старшихъ себя и желающихъ имъ добра. Я обѣдаю сегодня на Фицройскомъ сквэрѣ, съ милою вдовушкой и ея дочерью, и остаюсь на всегда вашъ.

А. П.

   

XXIII.
Гдѣ услышимъ сопрано и контральто.

   Гостепріимнѣйшій, вѣжливѣйшій изъ полковниковъ и слышать не хотѣлъ, чтобы мистриссъ Мэккензи и ея дочь выѣхали изъ его дому, когда онъ возвратился на родину, послѣ шестинедѣльнаго пріятнаго пребыванія въ Парижѣ; да и прекрасная гостья не обнаруживала ни малѣйшаго желанія или намѣренія удалиться. Мистриссъ Мэккензи была нраву превеселаго. Какъ жена стараго служаки, говорила вдовушка, она очень хорошо умѣла цѣнить удобства квартиры; а мнѣ кажется, что, начиная съ медоваго мѣсяца, когда капитанъ повезъ ее на почтовыхъ въ Гаррогэтъ и Чельтенгэмъ, изрѣдка останавливаясь въ гостиницахъ, ей никогда не доводилось жить такъ комфортабельно, какъ въ просторномъ домѣ близъ Тоттенгэмской дороги. О домѣ матери ея въ Мюссельбургѣ она дала отчетъ довольно забавный, но жалкій. "Ахъ, Джэмсъ, говорила она: если бъ ты пріѣхалъ къ матушкѣ, то не долго бы погостилъ у ней. Скука смертельная. Моя малютка Джоси привыкла къ такой жизни и я оставила ее, бѣдняжку, дома. Не ловко же было пріѣхать намъ троимъ и совсѣмъ завладѣть твоимъ домомъ, дорогой Джэмсъ, но бѣдняжка Роза совсѣмъ-было зачахла. Милому ребенку полезно посмотрѣть немножко на свѣтъ и на добраго дядюшку, который пересталъ пугаться насъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ насъ увидѣлъ, не правда ли?" Добрый дядюшка Джэмсъ вовсе не пугался маленькой Розы. Ея личико, кротость, сладкія пѣсни и голубые глазки утѣшали и веселили стараго холостяка. Не менѣе пріятна и забавна была и матушка Розы. Она вышла замужъ за капитана въ ранней молодости и надо замѣтить: по любви и противъ желанія родителей, которые прочили ее въ третьи супруги старику, доктору М. Мёллю. Много перетерпѣла она горя, включая бѣдность, арестъ мужа за долги, и наконецъ, его смерть; но сохранила веселость и бодрость духа. Ей было тридцать три года, а на взглядъ дали бы ей не больше двадцати пяти. Она была жива, бойка, весела и такъ хороша собой, что удивительно, какъ не нашла преемника капитлну Мэккензи. Джэмсъ Бинни предостерегалъ друга своего, полковника, отъ прелестей сирены, и съ улыбкой спрашивалъ Клойва, желалъ-ли бы онъ назвать мистриссъ Маккензи матушкой?
   Полковникъ Ньюкомъ былъ весьма доволенъ видами на будущее. Онъ радовался, что другъ его Джэмсъ, примирился съ своими родными, и намекалъ Клэйву, что покойный капитанъ Маккензи самъ былъ виною размолвки съ зятемъ, который не разъ выкупалъ расточительнаго капитана изъ бѣды, и, не смотря на семейныя несогласія, никогда не переставалъ поступать великодушно въ отношеніи сестры и ея семейства. "Но, мистеръ Клэйвъ,-- говорилъ онъ, -- какъ миссъ Роза очень милая барышня, а у тебя въ мастерской есть свободная комната, то, мнѣ кажется, ты лучше бы сдѣлалъ, еслибъ перебрался въ Чарлоттскую улицу, на время, пока дамы будутъ гостить у насъ". Клэйвъ былъ не прочь отъ того, чтобъ жить отдѣльно и независимо, но явилъ себя добрымъ, привязаннымъ къ своему дому, юношей. Онъ каждое утро приходилъ домой завтракать, нерѣдко обѣдалъ и проводилъ вечера въ семействѣ. Дѣйствительно: въ домѣ стало гораздо веселѣе, благодаря присутствію двухъ милыхъ дамъ. Смотрѣть было любо, какъ матушка, обхвативъ прекрасной ручкой прекрасную талію Розы, ходитъ съ нею легкими шагами по комнатамъ. Матушка безпрестанно толковала о Розѣ, которая была всегда счастлива. Она пробуждалась съ улыбкой на лицѣ; видѣть ее было отрадой. Даже дядя Джэмсъ осмѣлился сказать, что Роза премиленькая дѣвица.-- "Убирайся, старый проказникъ, доброй дядюшка Джэмсъ!-- вскрикнула матушка Розы. Вы, старые холостяки -- бѣдовые люди!" Дядюшка Джэмсъ за частую цѣловалъ Розу очень нѣжно. Она такъ была скромна и мила, такъ старалась угождать полковнику Ньюкому, какъ рѣдкая дѣвочка. Бывало заглядѣнье, какъ она идетъ по комнатѣ съ чашкою кофе для него или послѣ обѣда лупитъ для него каштаны своими бѣленькими, пухленькими пальчиками.
   Мистриссъ Эйронъ, ключница, по естественному порядку вещей, ненавидѣла мистриссъ Мэккензи и завидовала ей, хотя послѣдняя дѣлала все, чтобъ умилостивить управительницу хозяйства обоихъ джентльменовъ: хвалила приготовленные ею обѣды, восхищалась ея пуддингами, умоляла мистриссъ Эйронъ показать, какъ эти чудесные пуддинги приготовляются, и написать ихъ рецептъ, чтобъ мистриссъ Мэккензи могла наслаждаться ими дома. Мистриссъ Эйронъ питала убѣжденіе, что мистриссъ Мэккензи вовсе не намѣрена отправляться домой. Она не могла допустить мысли, чтобы барыни приходили къ ней на кухню. Служанки утверждали, что сами были свидѣтельницами, какъ миссъ Роза въ спальнѣ плачетъ, а матушка ворчитъ на бѣдняжку безъ пошады; а еще говорятъ, что матушка такая добрая дама! Кто разбилъ кружку, кто изломалъ стулъ въ тотъ день, какъ на верху былъ такой страшный шумъ?
   Мистриссъ Мэккензи играла превосходно, хоть и по старинному, танцы, хороводы, шотландскія и ирландскія пѣсни, изъ которыхъ первыя наполняли душу Джэмса Бинни наслажденіемъ. Добрая матушка очень желала, чтобы дочь ея, пока онѣ въ Лондонѣ, взяла нѣсколько уроковъ на фортепьяно у хорошаго учителя. Роза вѣчно бренчала на инструментѣ, который нарочно для нея былъ перенесенъ на верхъ, и полковникъ, всегда готовый на услуги друзьямъ, вспомнилъ о миссъ Канъ, гувернанткѣ въ домѣ Ридлея, и сталъ рекомендовать ее въ учительницы. "Кого бы вы ни рекомендовали, любезный полковникъ, мы всякимъ будемъ довольны,-- сказала мистриссъ Меккензи, поблѣднѣвъ отъ злости, потому-что ей вѣроятно хотѣлігъ бы имѣть какого-нибудь мосье Катрмэнъ или синьора Твайксидилло. Гувернантка явилась къ своей ученицѣ. Мистриссъ Мэккензи приняла ее чрезвычайно сухо, даже грубо; но, услыхавъ игру миссъ Канъ, вдовушка умилостивилась, даже пришла въ восхищеніе. Мосье Катрмэнъ потребовалъ бы гинею за четверть часа, тогда какъ миссъ Какъ съ благодарностью взяла пять шиллинговъ за полтора, и разность отъ двадцати уроковъ, за которые платилъ добрый дядюшка Джэмсъ, перешла въ карманъ мистриссъ Маккензи, а оттуда вѣроятно на ея хорошенькія плеча и голову, въ видѣ прекраснаго шелковаго платья и изящной французской шляпки, въ которыхъ, какъ божился капитанъ Гоби, она казалась двадцатилѣтнею.
   Гувернантка, возвращаясь послѣ урока домой, часто заглядывала въ мастерскую Клэйва, въ Чарлоттской улицѣ, гдѣ работали два ея сынка, какъ называла она Клэйва и Д. Д. Когда мы подсмѣивались на счетъ вдовушки съ дочерью, Клэйвъ, обыкновенно принимался хохотать и разсказывалъ, что говоритъ о нихъ миссъ Канъ. Мистриссъ Мэккензи, какъ видно, была не совсѣмъ агнецъ. Если Роза брала фальшивую нотку, матушка подбѣгала къ ней съ запальчивостью и, порой, била ее по спинѣ; она заставляла Розу носить узкія ботинки и больно наступала на ея ножки, когда онѣ отказывались входить въ ботинки. Я краснѣю за нескромность миссъ Канъ; но она только-что сегодня разсказывала Д. Д., что матушкѣ непремѣнно хотѣлось заснуровать Розу такъ туго, что бѣдная дѣвочка чуть не задохлась. Роза никогда не споритъ, всегда уступаетъ, и лишь только брань унялась и слезы осохли, бѣжитъ внизъ, рука объ руку съ матушкой, и всѣхъ привѣтствуетъ своей добродушной, счастливой улыбкой. Кромѣ шотландскихъ пѣсенъ безъ музыки, она очень мило пѣла баллады съ аккомпанементомъ фортепьяно. Матушка обыкновенно плакала, слушая эти пѣсни.-- "Голосъ ребенка извлекаетъ у меня слезы изъ глазъ мистеръ Ньюкомъ,-- приговаривала она. Роза не испытала еще никакой горести. Дай Господи, чтобъ она была всегда счастлива! Но что будетъ со мной, когда я лишусь ея?"
   -- Что жь, моя милая, лишишься Розы, такъ Джоси тебя утѣшитъ, говоритъ съ дивана мистеръ Бинни, вѣроятно смекавшій маневръ вдовушки.
   Вдовушка хохочетъ непритворно и отъ души; зажимаетъ себѣ ротъ платкомъ, устремляетъ на брата пару плутовскихъ глазъ и говоритъ: "Ахъ, дорогой Джэмсъ, ты не знаешь, что такое чувства матери."
   -- Я немножко понимаю ихъ, говоритъ Джемсъ. Роза, спой мнѣ эту французскую пѣсенку.
   Внимательность мистриссъ Мэккензи къ Клэйву была умилительна. Если кто изъ его друзей зайдетъ въ домъ, она отзываетъ его въ сторону и начинаетъ хвалить ему Клэйва. Полковника она обожала. Она никогда не встрѣчала такого человѣка, никогда не видала подобнаго обращенія. Правда, прекрасны были манеры у епископа Тобаго, и руки у него были бѣлы и нѣжны до чрезвычайности, но все не то, что у полковника Ньюкома.-- Посмотрите, что у него за нога?-- и она выставляла свою ножку, необыкновенно прелестную и въ ту же минуту прятала ее, съ лукавой улыбкой, замѣнявшей стыдливое смущеніе: моя ботинка ему впору.-- Когда мы были на островѣ Ковентрѣ, сэръ Перегринъ, наслѣдовавшій бѣдному сэру Раудону Кроулею -- я читала на прошлой недѣлѣ въ газетахъ, что сынъ его произведенъ въ подполковники гвардіи -- сэръ Перегринъ, одинъ изъ самыхъ короткихъ друзей принца Валлійскаго, слылъ первымъ изъ современныхъ вельможъ по манерамъ и представительности, и, нечего сказать, осанка его была самая благородная и величественная, однакожь не думаю, чтобъ онъ могъ равняться полковнику Ньюкому; рѣшительно не думаю. Какъ вы полагаете, мистеръ Гонимэнъ? Какую прекрасную рѣчь произнесли вы въ прошлое воскресенье! Я знаю, что двѣ пары глазъ въ киркѣ заливались слезами; другихъ я не могла видѣть отъ слезъ. Что, если бъ вы были въ Мюссельбургѣ! Я воспитана въ пресвитеріанской вѣрѣ; но, объѣхавъ цѣлый свѣтъ съ моимъ незабвеннымъ мужемъ, я наконецъ полюбила его церковь. Дома, мы слушаемъ доктора М'Крау, но онъ страшно какъ утомителенъ. Четыре часа битыхъ каждое воскресенье, утромъ и пополудни! Это просто убиваетъ мою Розу. Слышали вы ея голосъ въ вашей киркѣ? Милая дѣвочка страсть любитъ церковное пѣніе. Роза, не правда-ли, что ты была въ восхищеніи отъ церковнаго пѣнія?
   Если Роза восхищается церковнымъ пѣніемъ, за то Гонимэнъ въ восхищеніи отъ пѣвицы и ея матушки. Онъ откидываетъ со лба волосы; садится за фортепьяно, но и играетъ одинъ или два духовныхъ гимна, чуть слышно аккомпанируя ихъ голосомъ и какъ бы готовясь воспарить со стула подъ потолокъ.
   -- О, это просто пѣніе серафима! говоритъ вдовушка, это дыханіе кадила и громъ органа Монреальскаго собора. Роза не помнитъ Монреаля, она была еще въ пеленкахъ. Она родилась въ дорогѣ оттуда и крещена на морѣ. Помните, Гоби?
   -- Какъ же не помнить; я еще обѣщался учить ее катихизису, и не сдержалъ слова, говоритъ капитанъ Гоби. Мы стояли три года между Монреалемъ и Квебекомъ съ сотымъ и сто двадцатымъ полками Горцевъ; нѣсколько времени съ тридцать-третьимъ гвардейскимъ драгунскимъ; командовалъ ими Финлей. И славное было житье; совсѣмъ ее то, что въ Вестъ-Индіи, гдѣ, чортъ побери, нашему желудку питаться нечѣмъ. Мэккензи былъ удалая голова, шепчетъ капитанъ Гоби своему сосѣду -- настоящему біографу -- а супруга его -- чудо-женщина, какую рѣдко встрѣтишь.-- Капитанъ Гоби, говоря это, подмигиваетъ и глядитъ прелукаво.-- Нашъ полкъ стоялъ не на вашей сторонѣ Индіи, полковникъ.
   Въ обмѣнѣ такихъ пріятныхъ замѣтокъ, среди пѣнія и музыки, проходитъ вечеръ.-- Съ-тѣхъ-поръ, какъ этотъ домъ украсился милымъ присутствіемъ мистриссъ Мэккензи и ея дочери, сказалъ Гонимэнъ, всегда изящный въ обращеніи и извѣстный выраженіями, насъ будто весна посѣтила. Гостепріимство хозяина облеклось новою прелестью; всегда пріятные, маленькіе вечера стали вдвое пріятнѣе. Но къ чему пріѣхали сюда эти милыя дамы, если онѣ должны опять уѣхать? Какъ -- чѣмъ мистеръ Бинни утѣшитъ себя -- не говоря ужь о другихъ -- когда онѣ оставятъ его въ одиночествѣ?
   -- Мы вовсе не желаемъ оставлять брата Джэмса въ одиночествѣ, вскрикиваетъ мистриссъ Мэккензи, съ добродушнымъ смѣхомъ. Лондонъ нравится намъ больше, чѣмъ Мюссельбургъ.
   -- Ахъ, это правда! восклицаетъ Роза, краснѣя.
   -- И мы останемся до-тѣхъ-поръ, пока угодно братцу, продолжаетъ вдовушка.
   -- Дядюшка Джэмсъ такъ добръ и любезенъ, говоритъ Роза: надѣюсь, что онъ не прогонитъ ни меня, ни мамаши.
   -- Онъ былъ бы звѣрь, дикарь, если бъ это сдѣлалъ! кричитъ Бинни, бросая восторженные взгляды на два милыя лица. Всѣ ихъ любили. Бинни принималъ ихъ ласки необыкновенно радушно. Полковнику нравилась каждая женщина подъ солнцемъ. Клэйвъ смѣялся, шутилъ и вальсировалъ то съ Розой, то съ ея мамашей. Послѣдняя была самая бойкая танцорка изъ нихъ двухъ. Не подозрѣвающая ни въ чемъ худаго, простодушная вдовушка нерѣдко оставляла свою дочь въ мастерской, а сама отправлялась по магазинамъ; но въ мастерской обыкновенно работалъ Д. Д., занятый второю картиной: его почти одного изъ всѣхъ знакомыхъ Клэйва не любила вдовушка и рѣшила, что этотъ скромный художникъ -- созданіе дерзкое, навязчивое, и неблаговоспитанное.
   Словомъ, мистриссъ Мэккензи такъ открыто вела аттаку на Клэйва, что каждый изъ насъ видѣлъ ея замыслы, но эти безхитростные маневры столько же забавляли Клэйва, сколько и другихъ. Что за забавная была эта женщина! Мы угощали ее и ея миленькую дочь завтракомъ въ подворьѣ Ягненка, въ Темплѣ,-- у Сибрейта: завтракъ брали изъ кофейни Дика, а мороженое и дессертъ у Партингтона. Миссъ Роза, мистеръ Сибрейтъ, нашъ сосѣдъ по подворью, и достопочтенный Чарльзъ Гонимэнъ очаровательно пѣли послѣ завтрака; на дворѣ стояли и слушали наше пѣніе толпы привратниковъ, прачекъ и ребятишекъ; шумъ, который мы производили, бѣсилъ мистера Палея: однимъ словомъ, наша partie de plaisir была вполнѣ удачна. Мы всѣ любили вдовушку, и, если она сняла съ себя ленточку и наколола ее на Клэйва, то что-жь тутъ худаго? Въ прошлое воскресенье, когда мистриссъ Мэккензи съ дочерью вошли въ темпельскую кирку, то даже черствые старики-адвокаты отъ удовольствія заморгали глазами, увидя этихъ необыкновенно-милыхъ, нарядныхъ дамъ. Лэди, ходите почаще, въ темпельскую кирку: тамъ встрѣтите гораздо больше вниманія и почтенія, чѣмъ гдѣ-нибудь, развѣ только исключить Оксфортъ и Кембриджъ. Ходите въ темпельскую кирку -- разумѣется, не ради удивленія, которое вы непремѣнно возбудите, безо всякой съ вашей стороны вины, а ради того, что тамъ произносятъ прекрасныя проповѣди, что хоральное пѣніе тамъ превосходно, да и самая кирка чрезвычайно. интересна, какъ памятникъ XIII столѣтія и какъ мѣсто успокоенія незабвенныхъ рыцарей храма!
   Мистриссъ Мэккензи умѣла бытъ степенной или веселой, смотря по компаніи, и едва-ли бы другая женщина могла поспорить съ ней въ благоприличіи, когда случайно пріѣзжалъ къ ней какой-нибудь знакомый Шотландецъ съ письмомъ отъ миссъ Джоси, или съ рекомендательной запиской отъ Джосиной бабушки. Миссъ Канъ бывало улыбается и лукаво подмигиваетъ, приговаривая: Не владѣть вамъ больше, мистеръ Клэйвъ, нашей спальней. Попомните мое слово -- мѣсяца черезъ два, черезъ три, сюда пожалуетъ и миссъ Джоси, а можетъ статься и сама старуха мистриссъ Бинни; только нѣтъ сомнѣнія, что она не поладить съ дочерью. Но ужъ вдовушка-то совсѣмъ прибрала къ рукамъ дядюшку Джэмса, и, если не ошибаюсь, приберетъ къ рукамъ и кой-кого другого". Чего бы вы лучше желали, мистеръ Клэйвъ: мачеху или жену?
   Пытала ли прекрасная вдовушка силу своихъ козней надъ полковникомъ Ньюкомомъ, настоящій бытописатель не имѣетъ достаточныхъ къ убѣжденію въ этомъ данныхъ; но, кажется мнѣ, другой образъ занималъ душу полковника, и эта чародѣйка искушала его не больше, чѣмъ дюжина другихъ чародѣекъ, испытывавшихъ надъ нимъ свои чары. Если она и дѣлала подобныя попытки, то навѣрное безъ успѣха. Она была женщина себѣ на умѣ, откровенная на словахъ тогда только., когда откровенность вела ее къ цѣли. Разъ она сказала мнѣ: Полковникъ Ньюкомъ, я убѣждена,-- былъ на своемъ вѣку влюбленъ страстно, и сердце его отдано безвозвратно. Счастлива женщина. которая обладала этимъ сердцемъ; но, думаю, или она не умѣла цѣнить его, или смерть не дала ей насладиться имъ, или -- или что нибудь другое". Еоть лица, на которыхъ читаешь цѣлыя трагедіи. Я помню, когда мы жили на островѣ Ковентри, тамъ былъ капелланъ, мистеръ Белль, человѣкъ предоброй души. Жена его, премилая дама, умерла. Съ перваго взгляда на него, я сказала: этотъ человѣкъ понесъ великое горе въ жизни. Я увѣрена, что онъ оставилъ свое сердце въ Англіи.-- Вы, господа сочинители, мистеръ Пенденнисъ, которые пишите книги и останавливаетесь на третьемъ томѣ, очень хорошо знаете, что настоящая-то исторія начинается позже. Мой третій томъ кончился, когда я была шестьнадцати лѣтъ и вышла за-мужъ за своего незабвеннаго. Неужели вы думаете, что тутъ и кончились всѣ наши похожденія, и что мы потомъ жили безъ горя и печали? Теперь я живу для дочерей. Мое единственное желаніе -- видѣть ихъ счастливыми. Ничто не можетъ сравниться съ великодушіемъ моего любезнаго брата Джэмса. Вы знаете: я ему не родная, а сводная сестра, и была еще ребенкомъ, когда онъ уѣхалъ отъ насъ. Онъ имѣлъ неудовольствія съ капитаномъ Мэккензи, человѣкомъ упрямымъ и взбалмошнымъ, и сознаюсь, что вина была на сторонѣ моего бѣднаго мужа. Джэмсъ не могъ ужиться съ моей матушкой, да и я сама, сознаюсь вамъ, нерѣдко замышляла переселиться къ брату и завѣдывать его хозяйствомъ. Его домъ, общество людей даровитыхъ, какъ Уаррингтонъ и -- но къ чему перебирать имена или говорить комплименты человѣку, который такъ хорошо знаетъ человѣческую натуру, какъ авторъ Вальтера Лоррэня: этотъ домъ, повторяю, въ тысячу разъ пріятнѣе, чѣмъ Мюссельбургъ, -- пріятнѣе для меня и для моей дорогой Розы, которой нѣжная натура блекла и чахла въ обществѣ матушки. Она только и была счастлива, что у меня въ комнатѣ, бѣдный ребенокъ! Она вся -- любовь и смиреніе. Она только не показываетъ этого, а въ изумительной степени умѣетъ цѣнить умъ, геній и дарованія всякого рода. Она вѣчно скрываетъ свои чувствованія отъ всѣхъ, кромѣ нѣжнолюбящей ее старухи матери. Вчера я вошла къ ней въ комнату и застала ее въ слезахъ. И не могу видѣть у нея заплаканныхъ глазъ, не могу переносить мысли, что она страдаетъ. Я спросила -- что съ ней и поцѣловала ее. Она такое нѣжное растеніе, мистеръ Пенденнисъ! Одному Богу извѣстно, съ какою заботливостью я растила ее!-- Она взглянула на меня съ улыбкой. Какъ она была мила въ эту минуту!-- Мамаша,-- сказала она, не могу удержаться: я плачу надъ Вальтеромъ Лоррэнемъ!-- Тутъ входитъ Роза.-- Роза, дружочекъ мой! Я только что разсказывала мистеру Пенденнису, какой ты была вчера упрямой -- преупрямой ребенокъ, и какъ ты читала книгу, которую я запрещала тебѣ читать: это предурная книга; правда, въ ней много мыслей, но за то черезъ-чуръ много и мизантропическаго: то ли слово я употребила? Вѣдь я жена стараго служаки, не ученая, вы знаете -- черезъ-чуръ много горести. Пускай хвалятъ ее журналы и люди ученые, а мы, простые провинціалы, мы не можемъ восхищаться ею. Спой-ка, душечка, ту пѣсенку -- на Розу сыплется градъ поцѣлуевъ -- ту хорошенькую пѣсенку, что такъ любитъ мистеръ Пенденнисъ.
   -- Я готова пѣть все, что нравится мистеру Пенденнису, говоритъ Роза, скромно потупивъ свѣтленькіе глазки, и, усѣвшись за фортепьяно, щебечетъ свѣженькимъ и нѣжнымъ голоскомъ: Batti, Batti.
   Слѣдуютъ новыя лобзанья. Мамаша въ восторгѣ. Какъ онѣ милы, эти матушка и дочь, эти двѣ сплетенныя вмѣстѣ лиліи. Необходимость угощенія въ Темплѣ -- завтракъ отъ Дикка, какъ и прежде было упомянуто, дессертъ отъ Партингтона, ложки отъ Сибрейта, мальчикъ въ помощь нашимъ отъ него же, да ужь за одно и самъ Сибрейтъ и его комнаты, которыя гораздо роскошнѣе нашихъ, въ которыхъ есть и фортепьяно и гитара -- всѣ эти мысли въ быстромъ и блистательномъ сочетаніи несутся въ головѣ мистера Пенденниса. Въ какомъ дамы восторгѣ отъ этого предложенія! Мистриссъ Мэккензи хлопаетъ прелестными ручками и снова цѣлуетъ Розу. Если лобызанье -- знакъ любви, то мистриссъ Мэккензи -- лучшая изъ матерей. Безъ приторной скромности скажу, что наша partie de plaisir удалась, какъ нельзя больше. Шампанское было заморожено въ самую пору. лэди и не замѣтили, что наша прачка Флэнаганъ напилась до обѣда. Перси Сибрейтъ пѣлъ удивительно и съ величайшимъ воодушевленьемъ разныя аріи на нѣсколькихъ языкахъ. Я увѣренъ, что миссъ Роза сочла его за одного изъ обворожительнѣйшихъ молодыхъ людей во всемъ городѣ и -- не ошибается. Подъ аккомпаниментъ мамаши, Роза пропѣла свои любимыя пѣсни:-- запасъ небольшой -- всего, думаю пять. Потомъ отодвинули въ уголъ столъ, на которомъ дрожащія формы желе казалось, били тактъ подъ музыку. Перси сѣлъ за фортепьяно и двѣ пары вальсёровъ закружились по маленькой комнатѣ. Что жъ удивительнаго, что дворъ былъ набить любопытными, что чтецъ Палей бѣсился, а мистриссъ Флэнаганъ не понимала себя отъ восхищенія. О, прекрасные дни, о, счастливыя, темныя, старинныя комнатки, озарявшіяся солнцемъ юности, веселыя пѣсни и милыя лица -- объ васъ и вспоминать отрадно! Многія изъ тѣхъ ясныхъ очей ужь не блестятъ; многія изъ тѣхъ улыбавшихся губокъ ужь безмолвны. Многія и теперь еще не меньше любезны, но ужь грустны и печальны, не то-что въ бѣлые дни, о которыхъ воспоминанья посѣщаютъ насъ на мгновенье, и снова утопаютъ въ сѣдомъ прошедшемъ, Добрый старикъ полковникъ въ восхищеніи билъ тактъ подъ пѣсни; вдовушка собственными ручками зажигала для него сигару. Только ему и позволено было курить: самъ Джорджъ Уаррингтонъ не смѣлъ запалить своей трубки, хотя веселая вдовушка говорила, что она привыкла въ Вестъ-Индіи къ табачному дыму, и говорила, я думаю, правду. Нашъ пиръ продолжался до самыхъ сумерекъ: мальчикомъ мистера Бинни нанятъ былъ хорошенькій кэбъ и мы, какъ водится, проводили дамъ до экипажа: не одинъ юноша, возвращавшійся въ этотъ вечеръ домой изъ скучнаго клуба, могъ бы позавидовать намъ, имѣвшимъ удовольствіе провести день съ такими двумя красавицами.
   Баккалавръ богословія не могъ уступить господамъ адвокатамъ, и, за угощеніемъ въ Темплѣ, послѣдовало угощеніе въ квартирѣ Гонимэна, которое, надо сознаться, далеко превзошло наше, потому-что Гонимэнъ заказывалъ завтракъ у Гентера, и еслибъ даже Гонимэнъ былъ матерью миссъ Розы и давалъ столъ на ея свадьбѣ, то и тогда бы нельзя было придумать что нибудь лучше и элегантнѣе. У насъ было всего два букета: у него на столѣ стояло четыре, да еще огромный ананасъ, который навѣрно стоилъ ему трехъ или четырехъ гиней. Его тщательно разрѣзалъ Перси Сибрейтъ, Роза нашла ананасъ удивительно-вкуснымъ.
   -- Дружочекъ не помнитъ ананасовъ въ Вестъ-Индіи! восклицаетъ мистриссъ Мэккензи, и разсказываетъ намъ цѣлыя исторіи о завтракахъ, обѣдахъ и ужинахъ, на которыхъ ей довелось быть у губернаторовъ колоній. Послѣ завтрака хозяинъ выразилъ надежду, что гости займутся немножко пѣньемъ. Танцовъ, разумѣется, нельзя было допустить.-- Это, говоритъ тоненькимъ голоскомъ Гонимэнъ,-- развлеченіе слишкомъ свѣтское; притомъ же, вѣдь вы въ эрмитажѣ и должны -- тутъ онъ окинулъ взоромъ столъ -- довольствоваться трапезой отшельника.-- Трапеза, какъ я сказалъ, была отличная, но вино плохое, въ чемъ согласились и Джорджъ, и я, и Сибрейтъ: въ этомъ отношеніи мы льстили себя, что нашъ пиръ далеко превосходилъ столъ пастора. Особенно шампанское было такая дрянь, что Уаррингтонъ не удержался и замѣтилъ это своему сосѣду, смуглому джентльмену, съ пучкомъ волосъ на подбородкѣ, въ великолѣпныхъ кольцахъ и цѣпочкахъ.
   Жена и дочь смуглаго джентльмена были другія дамы, приглашенныя нашимъ амфитріономъ. Старшая одѣта была до крайности пышно. Поношенный костюмъ мистриссъ Маккензи, хотя она умѣла и тряпку лицомъ показать и бронзовымъ браслетомъ блеснутъ лучше, чѣмъ другая золотымъ съ изумрудами, былъ ничто въ сравненіи съ шелкомъ и брилліантами этой дамы. Пальцы у ней горѣли безчисленными кольцами. Головка ея флакона была величиной съ золотую табакерку мужа и изъ того же матеріала. Наши дамы, надо сознаться, пріѣхали въ скромномъ кэбѣ съ Фицройскаго сквера; а эти въ щегольской коляскѣ, запряженной бѣлыми пони. Мистриссъ Маккензи, которая стояла у окна, обхвативъ талью Розы, смотрѣла на всѣхъ пріѣхавшихъ гостей, можетъ-быть съ завистью. Милый мистеръ Гонимэнъ, вскрикиваетъ Роза, съ восторгомъ: скажите, чьи это такія прекрасныя лошади?
   Пасторъ отвѣчаетъ съ легкой краской на лицѣ: Это -- ахъ!-- это мистриссъ и миссъ Шеррикъ, которыя сдѣлали мнѣ честь пожаловать на завтракъ.
   -- А, винный торговецъ! думаетъ про себя мистриссъ Мэккензи, которая видѣла мѣдную дощечку Шеррика на дверяхъ погреба въ часовнѣ лэди Уиттльси; и вотъ, можетъ-быть, почему она говорила въ этотъ разъ напыщеннѣе обыкновеннаго и угощала насъ исторіями о губернаторахъ колоній и ихъ супругахъ, не упоминая ни одного имени, при которомъ, какъ говорится, не было бы подвѣски.
   Хотя Шеррикъ самъ поставилъ шампанское, которое разбранилъ ему конфиденціально Уаррингтонъ, однакожъ винный торговецъ не обидѣлся; напротивъ, онъ захохоталъ во все горло при этомъ замѣчаніи, и многіе изъ насъ, понявъ въ чемъ дѣло, также не могли удержаться отъ улыбки. Что касается Джорджа Уаррингтона, онъ едва-ли зналъ кого въ городѣ, и кромѣ дамъ, которыя сидѣли противъ него, и, простодушныя болѣе самого Джорджа, находили шампанское очень хорошимъ. Мистриссъ Шеррикъ, во все продолженіе завтрака, хранила молчаніе, безпрестанно поглядывая, словно запуганная, на своего супруга, который бросалъ на нее какіе-то дикіе взгляды: изъ этого я заключилъ, что дома онъ держитъ жену въ ежевыхъ рукавицахъ. Миссъ Шеррикъ была чрезвычайно мила, когда глаза ея, постоянно потупленные и осѣненные длинными рѣсницами, поднимались и устремлялись на Клэйва, который былъ весьма внимателенъ къ ней -- проказникъ до-сихъ-поръ продолжаетъ прежнія продѣлки, лишь только встрѣчаетъ красивую женщину -- когда она взглядывала и улыбалась, нельзя было довольно налюбоваться этимъ прелестнымъ юнымъ созданіемъ, съ бѣлымъ, какъ мраморъ, лбомъ, густыми бровями дугой, кругленькими щечками и полными губками, слегка оттѣненными,-- какъ бы лучше сказать?-- слегла оттушеванными какъ-бы въ родѣ губокъ гувернантки француженки, m-lle Леноаръ.
   Перси Сибрейтъ занималъ миссъ Мэккензи съ обыкновенною ему любезностью. Мистриссъ Мэккензи употребляла все стараніе, чтобы казаться привлекательною; но по всему было видно, что общество не въ ея вкусѣ. Бѣдный Перси, о средствахъ и видахъ котораго она, какъ очень натурально, освѣдомилась отъ меня, не могъ считаться слишкомъ завиднымъ поклонникомъ милой Розы. Она не знала, что для Перси -- любезничать съ дамами, то же, что солнцу свѣтить. Лишь только Роза доѣла свой кусочекъ ананаса, простодушно сознаваясь,-- въ слѣдствіе распросовъ Перси Сибрейта, что предпочитаетъ этотъ плодъ малинѣ и крыжовнику въ бабушкиномъ саду: -- Ну, душечка Роза, вскрикнула мистриссъ Мэккензи, спой-ка намъ что-нибудь. Гонимэнъ, въ одно мгновеніе ока, открываетъ фортепьяно. Вдовушка снимаетъ чищенныя перчатки -- у мистриссъ Шеррикъ перчатки были съ иголочки и самой лучшей нарниской работы -- и Роза поетъ No 1, потомъ No 2, при громкомъ одобреніи. Матушка и дочь, удаляясь отъ фортепьяно, сплетаются руками.
   -- Браво, браво! восклицаетъ Перси Сибрейтъ. Неужель мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ не промолвитъ ни слова? Онъ стоитъ спиной къ фортепьяно и смотритъ изо всей силы въ глазки миссъ Шеррикъ.
   Перси поетъ испанскую сегидилью, или нѣмецкую пѣсенку, или французскій романсъ, или неаполитанскую капцоннету и возбуждаетъ, надо сознаться, очень мало вниманія. Въ этихъ обстоятельствахъ, мистриссъ Ридлей присылаетъ кофе, отъ котораго мистриссъ Шеррикъ не отказывается, точно также, какъ прежде не отказывалась ни отъ цыпленка, ни отъ яичницы, ни отъ морскихъ раковъ, ни отъ зелени, ни отъ желе, ни отъ кремовъ, ни отъ винограду, ни отъ другого прочаго. Подходитъ мистеръ Гонимэнъ и съ глубочайшимъ почтеніемъ спрашиваетъ -- не соизволятъ ли мистриссъ и миссъ Шеррикъ что-нибудь спѣть? Мистриссъ Шеррикъ встаетъ, снимаетъ въ свою очередь французскія перчатки, выказываетъ бѣлыя ручищи съ кольцами, и, подозвавъ дочь Эмилію, идетъ съ нею къ фортепьяно.
   -- Можетъ-ли она пѣть? шепчетъ мистриссъ Маккензи: можетъ ли пѣть, когда она столько ѣла? Можетъ ли пѣть? Вотъ хорошо! Ахъ, мистриссъ Мэккензи, да вы рѣшительно ничего не знаете. Когда вы жили въ Вестъ-Индіи, уже ли вы не читали англійскихъ газетъ, а если читали, такъ какъ же не знать о миссъ Фольторпъ? Мистриссъ Шеррикъ не кто иная, какъ эта знаменитая артистка, которая послѣ трехлѣтнихъ блистательныхъ тріумфовъ на сценахъ Скала, Пергола, Санъ-Карло, въ оперныхъ театрахъ Англіи, отказалась отъ своей профессіи, отказала сотнѣ жениховъ, и вышла замужъ за Шеррика, который былъ адвокатомъ у Кокса, который, какъ всякому извѣстно, обанкрутился, управляя Дрюри-Ленскимъ театромъ.
   Шеррикъ, какъ человѣкъ умный, не позволилъ бы женѣ пѣть въ публикѣ; но въ домашнемъ собраніи, отчего же нѣтъ. И вотъ вмѣстѣ съ дочерью, которая обладаетъ благороднымъ контральтовымъ голосомъ, она съ торжествомъ садится за фортепьяно, и обѣ поютъ такъ дивно, что всѣ присутствующіе, за единственнымъ исключеніемъ, восхищены, изумлены: сама миссъ Каннъ ползетъ на-верхъ и, остановясь у двери, съ мистриссъ Ридлей, слушаетъ музыку. Миссъ Шеррикъ вдвое прекраснѣе, когда поетъ. Клэйвъ Ньюкомъ въ восторгѣ; тоже самое съ добродушной Розой; сердце у ней бьется отъ удовольствія и она, безъ малѣйшаго притворства, съ выраженіемъ благодарности въ голубыхъ глазахъ говорить миссъ Шеррикъ: Зачѣмъ же вы просили меня пѣть когда сами поете такъ прекрасно, такъ удивительно? Не отходите отъ фортепьяно; сдѣлайте одолженіе, спойте еще что-нибудь.-- И Роза протягиваетъ свою нѣжную ручку къ превосходной артисткѣ и, краснѣя, приводитъ се опять къ инструменту.-- Извольте, я и моя Эмилія готовы пѣть для васъ, сколько угодно, моя милая, говоритъ мистриссъ Шеррикъ, добродушно кивая Розѣ головой. Мистриссъ Мэккензи, которая все время кусала себѣ губы и била по столу тактъ, перестаетъ наконецъ досадовать на то, что она побѣждена, и сама начинаетъ удивляться побѣдительницамъ.-- Не безчеловѣчно ли было съ вашей стороны, мистеръ Гонимэнъ, говоритъ она, не предварить насъ о сюрпризѣ, который вы намъ готовили? Я никакъ не воображала, что встрѣчу записныхъ артистовъ; пѣніе мистриссъ Шеррикъ, въ самомъ дѣлѣ, восхитительно.
   -- Если вы заѣдете къ намъ, въ Реджентъ-Паркъ, мистеръ Ньюкомъ, говоритъ мистеръ Шеррикъ, жена моя и Эмилія будутъ для васъ пѣть, сколько угодно. Какъ вамъ нравится домъ на Фицройскомъ сквэрѣ? Я добрый хозяинъ для добраго жильца. Я не жалѣю тратить деньги на свои дома. Иногда бросаю ихъ даромъ. Назначьте день, когда пріѣдете къ намъ, и я приглашу добрыхъ людей для компаніи вамъ. Вашъ батюшка и мистеръ Бинни разъ были у меня. Вы были еще тогда чуть не ребенкомъ. Вечеръ, могу сказать, они провели не дурно. Да вотъ приходите: сами и увидите: я вамъ дамъ стаканъ добраго вина; похвалите -- и винный торговецъ улыбается, можетъ-быть вспоминая о шампанскомъ, которое опорочилъ мистеръ Уаррингтонъ. Я велѣлъ за женой пріѣхать вечеромъ крытому экипажу, продолжаетъ онъ, выглядывая въ окно на щегольскую карету, которая только-что въѣзжала во дворъ.-- Какъ вамъ кажется эта парочка? Любите вы лошадей? Знаю, что охотникъ. Я видаю васъ въ паркѣ, когда вы проѣзжаете мимо нашего дома. Полковникъ сидитъ на конѣ необыкновенно искусно; вы тоже, мистеръ Ньюкомъ. Я часто говорю: что бы имъ сойдти съ коней, да сказать: Шеррикъ, мы къ тебѣ, закусить да выпить по рюмкѣ хересу? Назначьте же день, сэръ. Мистеръ Перси, хотите и вы сдѣлать компанію?
   Клэйвъ назначилъ день и вечеромъ пересказалъ объ этомъ отцу. Полковникъ задумался.-- Въ Шеррикѣ что-то есть, что мнѣ не слишкомъ нравится, сказалъ этотъ проницательный наблюдатель человѣческой натуры: сейчасъ видно, что Шеррикъ не настоящій джентльменъ. Чѣмъ ни торгуй, мнѣ все равно. Дѣло не въ томъ. Вѣдь мы не такіе знатные люди, чтобъ могли чваниться передъ другими, разбирать ихъ родословныя. Но если я уѣду, Клэйвъ, и съ тобой не останется никого, кто бы зналъ людей такъ, какъ я ихъ знаю, ты можешь попасться въ руки злонамѣренныхъ негодяевъ, которые, пожалуй, втянутъ тебя въ бѣду: держи же ухо востро, Клэйвъ, да смотри въ оба глаза. Вотъ мистеръ Пенденнисъ знаетъ, что есть такіе злонамѣренные люди -- и добрый старикъ многозначительно подмигиваетъ при этихъ словахъ.-- Когда я уѣду, поберегите мальчика, Пенденнисъ.-- Между-тѣмъ мистеръ Шеррикъ до-сихъ-поръ былъ хозяинъ добрый и обязательный; а человѣкъ, который торгуетъ виномъ, можетъ и пріятелю предложить бутылочку. Я радъ, что вы, друзья мои, провели вечеръ пріятно. Лэди! надѣюсь, что и вамъ было но скучно. Миссъ Роза, вы пришли дѣлать чай для насъ стариковъ? Джэмсъ начинаетъ ходить, какъ слѣдуетъ. Онъ побывалъ на Ганноверъ сквэрѣ, мистриссъ Мэккензи, не почувствовавъ ни малѣйшей боли въ ногѣ.
   -- Мнѣ почти досадно, что онъ поправляется, говоритъ простодушно мистриссъ Мэккензи: мы будемъ ему ее нужны, когда онъ совсѣмъ выздоровѣетъ.
   -- Что вы, моя красавица! восклицаетъ полковникъ, цѣлуя ея маленькую ручку: вы ему будете всегда нужны. Джэмсъ столько же знаетъ свѣтъ, сколько миссъ Роза; и еслибъ миссъ здѣсь не было, онъ совсѣмъ бы пропалъ. Когда я уѣду въ Индію, кому-нибудь да надо съ нимъ остаться; а моему сыну -- сыну моему нуженъ уголокъ, гдѣ бы пріютиться, говоритъ добрый служака, дрожащимъ голосомъ: я надѣялся, что родные его будутъ къ нему внимательнѣе... Богъ съ ними! вскрикнулъ онъ нѣсколько веселѣе: можетъ-быть я не останусь тамъ и году; можетъ статься, и совсѣмъ туда не поѣду. Я второй по линіи. Стоитъ двумъ старикамъ генераламъ выбыть изъ списковъ, я получу полкъ, ворочусь домой и заживу на славу; а до того, моя милая лэди, вы ужъ поберегите Джемса; да не забудьте и моего сынка.
   -- Можете на меня положиться! сказала вдовушка, просіявшая отъ удовольствія. Она взяла руку Клэйва, пожала ее съ минуту, и на его добромъ лицѣ можно было прочесть благословеніе, которое въ глазахъ моихъ всегда дѣлало его однимъ изъ прекраснѣйшихъ лицъ человѣческихъ.
   

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

XIV.
Въ которой братья Ньюкомы еще разъ сближаются.

   Эта лѣтопись, какъ благоразумный читатель самъ безъ сомнѣнія догадывается, писана обдуманно, исподволь, и тогда ужь, когда странствованіе, здѣсь описываемое, кончилось, со всѣми его приключеніями и опасностями -- противными и благопріятными вѣтрами, бурями, подводными камнями, кораблекрушеніями, островами, и тому подобнымъ,-- которыя встрѣтилъ Клэйвъ Ньюкомъ на раннемъ пути своей жизни. Въ подобной лѣтописи, событія слѣдуетъ одно за другимъ, безъ необходимой взаимной связи: одинъ корабль попадается другому; капитанъ одного посѣщаетъ капитана другого и затѣмъ каждый продолжаетъ свой рейсъ. Клэйвъ Ньюкомъ встрѣчаетъ корабль, съ котораго подаютъ сигналъ, что экипажъ безъ хлѣба и воды, и, снабдивъ бѣдствующихъ всѣмъ нужнымъ, нашъ капитанъ оставляетъ ихъ, чтобъ больше съ ними не видаться. Одинъ или два изъ кораблей, съ которыми мы начали путешествіе вмѣстѣ, относятся бурей и гибнутъ въ волнахъ; другіе, страшно поврежденные бурей, входятъ въ гавань или выбрасываются на дивные острова, гдѣ всякаго рода неожиданное благополучіе ожидаетъ счастливыхъ плавателей. Послѣ этого, нѣтъ сомнѣнья, что авторъ этой книги, которому довѣренъ путеводный лохъ Клэйва Ньюкома и на котораго возложена обязанность написать два тома исторіи друга, ведетъ разсказъ по-своему, высказываетъ свои замѣчанія вмѣсто Ньюкома, дѣлаетъ вымышленныя описанія обстоятельствъ и лицъ, съ которыми вовсе не могъ быть знакомъ лично, и такимъ образомъ -- впадаетъ въ погрѣшности, которыя откроетъ какой-нибудь зоркій критикъ. Большая часть описаній въ "Путешествіяхъ Кука," напримѣръ, выдумана, какъ уже доказано, самимъ сочинителемъ книги, докторомъ Гауксъуортомъ: тоже найдете и въ этихъ томахъ, гдѣ передаются разговоры, которыхъ бытописецъ не имѣлъ никакой возможности слышать, гдѣ раскрываются побудительныя причины, которыхъ люди, управлявшіеся ими въ своихъ дѣйствіяхъ, навѣрно никогда не довѣряли автору; слѣдовательно: публика, однажды на всегда, должна быть предупреждена, что въ настоящемъ разсказѣ значительную роль играетъ личная фантазія бытописателя и что онъ слагаетъ свою лѣтопись, какъ умѣетъ, изъ разрозненныхъ бумагъ, изъ дошедшихъ до него разговоровъ, при помощи вѣрнаго или ошибочнаго знанія характеровъ лицъ, участвующихъ въ исторіи. И, по методѣ самыхъ достовѣрныхъ историковъ, собственныя догадки и соображенія сочинителя здѣсь напечатаны тѣмъ же точно шрифтомъ, какъ и самые неоспоримые факты. Я, съ своей стороны, полагаю, что рѣчи, приписываемыя Клэйву, полковнику и прочимъ лицамъ, также неподложны, какъ рѣчи у Саллюстія или Ливія, и только умоляю правдолюбивую публику повѣрить, что событія, здѣсь повѣствуемыя и совершившіяся вѣроятно безъ свидѣтелей, были мнѣ переданы въ послѣдствіи, какъ составителю этой біографіи, или что событія эти такого рода, что должны были совершиться, судя по тому, что, какъ намъ извѣстно, совершилось потомъ. Напримѣръ: когда вы на обломкѣ римскаго камня читаете такія слова: QVE ROMANVS, ваша глубокая антикварная ученость даетъ вамъ право утверждать, что тамъ же были въ то или другое время начертаны слова: SENATYS POPVLVS. Вы берете изувѣченную статую Марса, Вакха, Аполлона или Virorum, и придѣлываете къ ней недостающую руку, отсутствующую ногу или носъ, похищенные временемъ или варварами. Вы разсказываете свою повѣсть, какъ можете, или устанавливаете факты такъ, какъ, по вашему понятію, они долженствовали быть. Такимъ путемъ слѣдовали мистеръ Джэмсъ, жизнеописатель ея величества, Титъ Ливій, профессоръ Алисонъ, Робинсонъ Крузое и всѣ историки. Въ лучшихъ изъ этихъ бытописаній по необходимости должны быть погрѣшности, такъ какъ творцы ихъ больше дѣеписали, чѣмъ могли знать или за достовѣрность чего могли поручиться.
   Возвратимся къ собственнымъ дѣламъ и къ предлежащему намъ предмету. Здѣсь я вынужденъ изложить нѣсколько пунктовъ исторіи по однимъ соображеніямъ и догадкамъ, такъ-какъ не знаю ихъ ни по опыту, ни но наслышкѣ. Позвольте намъ сказать, что Клэйвъ -- Romanus, и мы по необходимости должны будемъ прибавить къ его надписи: Senatus Populusque. Послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ пребыванія мистриссъ Маккензи и ея милой дочери въ Лондонѣ, откуда онѣ не думали уѣзжать, несмотря на то, что зашибленная нога мистера Бинни совершенно поправилась и отправляла свою должность какъ нельзя лучше, между полковникомъ и его Паркъ-Лэнской родней совершилось возстановленіе родственной пріязни и любви. Какимъ бы образомъ могли мы знать, что между ними существовала ссора или хоть нѣкоторая холодность? Томасъ Ньюкомъ былъ не такой человѣкъ, чтобъ сталъ разглагольствовать о подобныхъ вещахъ; хотя два-три слова, случайно сорвавшіяся въ разговорѣ съ языка простодушнаго джентльмена, могли дать людямъ, интересующимся его семейными дѣлами, поводъ -- составить о нихъ свое собственное мнѣніе. Послѣ поѣздки полковника и его сына въ Ньюкомъ, Этель была постоянно въ отсутствіи съ своей бабкой. Полковникъ отправился въ Брэйтонъ, чтобъ повидаться съ любимой племянницей, и разъ, два, три, дверь лэди Кью осталась для него запертою. Молотокъ этой двери не могъ быть суровѣе виду старой лэди, когда Ньюкомъ встрѣтилъ ее, въ экипажѣ, при въѣздѣ на крутояръ. Однажды, полковникъ повстрѣчалъ, подъ предводительствомъ берейтора, мистера Уискана, рой прелестныхъ амазонокъ, въ которомъ Этель, по красотѣ, была звѣздой первой величины: правда, она поклонилась ему очень привѣтливо; въ глазахъ ея просвѣчивалась доброта души и любовь; но, когда полковникъ къ ней подъѣхалъ, она приняла такой принужденный видъ, когда заговорилъ о Клэйвѣ -- она такъ смутилась; когда разстался съ нею -- она стала такою грустною, что полковнику оставалось чувствовать горесть и состраданіе. Онъ воротился въ Лондонъ, успѣвъ въ цѣлую недѣлю только разъ повидаться съ своей любимицей.
   Это событіе совершилось въ то время, когда Клэйвъ писалъ вышеупомянутое "Ассейское сраженіе", ни мало не помышляя, среди художническаго искуса, ни о миссъ Этель, ни объ отцѣ своемъ, ни о чемъ другомъ, кромѣ великой картины. Пока "Ассейское сраженіе" подвигалось впередъ, Томасъ Ньюкомъ успѣлъ объясниться съ невѣсткой, лэди Анной. Онъ откровенно высказалъ ей свои надежды на счетъ Клэйва, а она съ такою же откровенностью высказала полковнику, что родственники Этели имѣютъ для этой молодой дѣвицы иные виды, вовсе не схожіе съ видами простодушнаго полковника. Благородная, ранняя страсть, думалъ полковникъ, -- лучшая охрана молодаго человѣка. Любить благородную дѣвушку, выжидать, трудиться и, при помощи счастья, достигать успѣха на избранномъ поприщѣ, чтобъ сдѣлаться достойнымъ руки любимаго предмета,-- вотъ, на что, по его мнѣнью, сынъ его долженъ былъ устремить всѣ свои мысли. Что за бѣда, что молодые люди, такъ любящіе другъ-друга, вступятъ въ бракъ при средствахъ хоть нѣсколько и ограниченныхъ? Скромный уголокъ, гдѣ живутъ счастливые, лучше богатѣйшаго дома въ Мэй-Фэрѣ; благородный молодой человѣкъ, канонъ, слава Богу, сынъ его, -- джентльменъ тѣломъ и душой -- навѣрно можетъ помышлять о рукѣ своей родственницы, безъ обиды для нея; притомъ-же собственная его привязанность къ Этели была тамъ велика, Этель отвѣчала ему такою нѣжностью... Добрый отецъ воображалъ, что само небо покровительствуетъ его родительскимъ предначертаніямъ и только молилъ Бога объ исполненіи ихъ. Онъ уже тѣшилъ себя мыслію: вотъ, кончатся походы; мечъ онъ повѣситъ на стѣну, возлюбленная дочь будетъ увеселять его старость. Онъ думалъ: съ такой женой для сына, съ такой дочерью для него, счастье послѣднихъ дней искупитъ ему годы безпріютнаго дѣтства, одинокой возмужалости, грустнаго заточенія; и онъ передалъ свой простодушный планъ матери Этели, лэди Аннѣ, которую, безъ сомнѣнья, слова его растрогали, потому-что она всегда питала къ нему уваженіе, и среди несогласій, возникшихъ потомъ въ семействѣ, и среди ссоръ, раздѣлившихъ братьевъ, оставалась вѣрною доброму полковнику.
   Но Бэрнсъ Ньюкомъ, эсквайръ, былъ главою дома, управителемъ дѣлѣ отцовскихъ и сэра Брэйана; а Бэрнсъ Ньюкомъ, эсквайръ, ненавидѣлъ своего двоюроднаго брата Клэйва и отзывался о немъ, какъ о нищемъ-живописцѣ, безстыдномъ снобѣ, глупомъ щеголѣ и тому подобномъ; и Бэрнсъ, съ обычною вольностью выраженій, сообщалъ свои мнѣнія дядѣ своему Годсону въ банкѣ, а дядя Годсонъ переносилъ ихъ домой къ мистриссъ Ньюкомъ на Брэйанстонскомъ сквэрѣ; а мистриссъ Ньюкомъ, при первомъ удобномъ случаѣ, высказывала свое мнѣніе объ этомъ полковнику, съ прибавкой душевнаго соболѣзнованія о людяхъ, которые стараются попасть въ аристократію; а полковникъ по неволѣ приходилъ къ убѣжденію, что Бэрнсъ -- врагъ его сыну, и между ними вѣроятно былъ крупный разговоръ, потому-что Томасъ Ньюкомъ взялъ въ это время новаго банкира и, какъ извѣстилъ меня Клэйвъ, страшно разозлился, когда братья Годсонъ написали ему, что онъ трасировалъ лишнее противъ кредита.-- Я увѣренъ, замѣчалъ мнѣ остроумный юноша, что между полковникомъ и Паркъ-Лэнцами -- разладица: онъ сталъ бывать у нихъ очень рѣдко и, обѣщавшись явиться ко Двору, когда представлялась Этель, не поѣхалъ.
   Спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ пріѣзда племянницы и сестры мистера Бинни на Фицройскій скверъ, братняя вражда между Ньюкомами, должно полагать, уладилась -- по крайней мѣрѣ -- на время, и за нею послѣдовало нѣсколько лицемѣрное примиреніе. Невинною и безсознательной причиной этой благопріятной перемѣны въ мысляхъ трехъ братьевъ была хорошенькая Роза Маккензи, какъ я узналъ изъ разговора съ мистриссъ Ньюкомъ, сдѣлавшей мнѣ честь приглашеніемъ къ столу, и такъ-какъ она не оказывала мнѣ такого гостепріимства болѣе двухъ лѣтъ и при встрѣчѣ чуть не задушила меня своею любезностью; такъ-какъ приглашеніе отъ нея я получилъ въ самомъ концѣ сезона, когда почти всѣ разъѣхались уже изъ города и приглашеніе на обѣдъ уже не могло считаться любезностью,-- я сначала хотѣлъ-было отклонить это приглашеніе и говорилъ о немъ съ величайшимъ пренебреженіемъ, когда мистеръ Ньюкомъ изустно передалъ мнѣ его въ Бейскомъ клубѣ.
   -- Чего хотятъ, сказалъ я, обратясь къ пожилому свѣтскому человѣку, который въ эту минуту находился въ комнатѣ: чего хотятъ эти люди, приглашая человѣка къ обѣду въ августѣ и вспоминая о немъ послѣ двухлѣтняго забвенія?
   -- Любезный другъ, возразилъ мнѣ мой пріятель -- то былъ никто иной, какъ добрый дядюшка маіоръ Пенденнисъ -- я довольно потерся въ большомъ свѣтѣ и ужь не предлагаю себѣ подобнаго рода вопросовъ. Люди забываютъ васъ и опять вспоминаютъ каждодневно. Вы видали лэди Чеддаръ? Я былъ знакомъ съ ея мужемъ сорокъ лѣтъ; жилъ у нихъ на дачахѣ по цѣлымъ недѣлямъ. Она знаетъ меня также хорошо, какъ памятникъ короля Чарльса, что стоитъ у Чарингскаго перекрестка, или еще лучше; а между-тѣмъ забываетъ обо мнѣ на цѣлый сезонъ, и проходитъ мимо, какъ бы меня и на свѣтѣ не было. Что-жъ я дѣлаю, сэръ? Никогда не вижу ея. Даю вамъ слово, что и не вспоминаю о ея существованіи, и если встрѣчаюсь съ ней гдѣ-нибудь за обѣдомъ, замѣчаю ее столько же, сколько актеры на сценѣ замѣчаютъ тѣнь Банко. Чѣмъ же это кончается? Она заѣзжаетъ ко мнѣ -- не дальше какъ въ четвергъ заѣзжала, и сказала, что лордъ Чеддаръ желаетъ ѣхать со мной въ Уильтширъ. Я спросилъ о семействѣ: вы знаете, что Генри Чорнингемъ помолвленъ съ мисъ Реннетъ?-- для Чеддаровъ партія славная. Мы пожали руки другъ-другу, и стали друзьями по прежнему. Я не жду, чтобъ она стала плакать, когда я умру, это разумѣется, промолвилъ почтенный старикъ съ усмѣшкой. Да и я не надѣну слишкомъ глубокаго траура, если съ нею случится что-нибудь въ этомъ родѣ. Вы дѣльно сказали Ньюкому, что не знаете, свободны или нѣтъ, обѣщавъ дать ему отвѣтъ по возвращеніи домой Эти люди не имѣютъ права чваниться передъ нами; а между-тѣмъ чванятся, сэръ, и будутъ чваниться. Нѣкоторые изъ этихъ банкировъ не уступятъ древнѣйшимъ фамиліямъ. Они женятся на дочеряхъ нобельмэновъ и ничего не считаютъ для себя слишкомъ высокимъ. Но я на вашемъ мѣстѣ, Артуръ, пошелъ бы. Я обѣдалъ у нихъ мѣсяца два назадъ; банкирша вспоминала о васъ; говорила, что вы часто бываете съ ея племянникомъ, что оба вы мальчики безпутные; кажется такъ она говорила, или что-то въ этомъ родѣ.-- Да, Боже мой, мадамъ, сказалъ я: мальчики, такъ мальчики и есть.-- А пора ужъ быть людьми, возразила она, покачавъ головой. Странная женщина, чертовски надутая. Обѣдъ адски длинный, глупый, ученый.
   Старикъ на этотъ разъ былъ словоохотенъ и откровененъ и я передаю здѣсь еще нѣсколько замѣтокъ его, касающихся моихъ друзей и знакомыхъ.-- Вашъ индійскій полковникъ, говоритъ онъ: человѣкъ, по-видимому, почтенный.
   Маіоръ совсѣмъ забылъ, что онъ самъ жилъ въ Индіи, и тогда только вспоминалъ объ этомъ, когда заходила рѣчь о какомъ-нибудь знатномъ человѣкѣ, съ которымъ онъ бывалъ тамъ знакомъ. "Онъ, кажется, мало знаетъ большой свѣтъ, и мы съ нимъ не слишкомъ въ короткихъ отношеніяхъ. Куда къ чорту ѣхать обѣдать на Фицройскій скверъ, да притомъ, будь между нами сказано: обѣдъ плохой, а общество и того хуже. Вамъ кстати бывать въ обществахъ всякого сорту: вы литераторъ, а я дѣло другое: Ньюкомъ и я какъ-то не сходимся. Говорятъ, что онъ хотѣлъ женить вашего друга на дочери лэди Анны: славная дѣвочка -- одна изъ самыхъ хорошенькихъ въ нынѣшній сезонъ. Такъ, по-крайней-мѣрѣ, отзываются молодые люди. Ужь это одно показываетъ, какъ чудовищно-мало полковникъ Ньюкомъ знаетъ свѣтъ. Сыну его столько же нелѣпо добиваться такой невѣсты, какъ искать руки какой-нибудь принцессы. Попомни мое слово: они прочатъ миссъ Ньюкомъ за лорда Кью. Эти банкиры безъ ума гоняются за знатными женихами. Дай только молодому Кью остепениться, они какъ разъ выдадутъ дочь за него, а не за него, такъ за кого нибудь другого изъ знати. Отецъ его, Уольгэмъ, былъ слабый молодой человѣкъ; но бабка, лэди Кью -- преумная старуха, престрогая съ дѣтьми, изъ которыхъ одна дочь бѣжала и вышла замужъ за какого-то нищаго. Да, ничто такъ не показываетъ незнанія свѣта, какъ предположеніе бѣднаго Ньюкома, что сынъ его можетъ сдѣлать такую партію. Неужто правда, что онъ готовитъ сына въ художники? Послѣ этого я ужъ не знаю, до чего дошелъ свѣтъ. Въ художники! Въ мое время, ей Богу, это было бы то же, если бъ кому вздумалось готовить сына въ парикмахеры, кондитеры... право такъ!-- И почтенный маіоръ протягиваетъ своему племяннику два пальца и отправляется въ ближайшій клубъ въ Сентъ-Джэмской улицѣ, гдѣ онъ членомъ.
   Добродѣтельная хозяйка дома Брэйанстонскаго сквэра приняла мистера Пенденниса очень вѣжливо и радушно. Не мало было мое изумленіе, когда я нашелъ тамъ цѣлое общество отъ святаго Панкратія; тутъ были: мистеръ Бинни, полковникъ съ сыномъ, мистриссъ Маккензи, необыкновенно хорошенькая въ этотъ день и одѣтая, какъ нельзя лучше; миссъ Роза, въ розовомъ крепѣ, съ жемчужными плечиками, румяными щечками и въ прекрасныхъ свѣтлыхъ локонахъ: свѣжѣе, милѣе трудно было-что нибудь вообразить. Только что мы успѣли раскланяться, пожать другъ другу руку и передать наши замѣчанія о хорошей погодѣ, какъ вдругъ, глядь! смотримъ въ окно гостиной на веселый Брэйанстонскій скверъ: подъѣзжаетъ большая фамильная карета съ фамильнымъ кучеромъ, въ фамильномъ парикѣ -- узнаемъ экипажъ лэди Анны Ньюкомъ и видимъ, какъ изъ него выходятъ: лэди, ея мать, ея дочь и ея супругъ -- сэръ Брэйанъ.-- Да это просто цѣлое семейное собраніе, шепчетъ счастливая мистриссъ Ньюкомъ счастливому бытописателю, разговаривавшему съ ней въ оконной нишѣ: зная вашу дружбу съ братомъ нашимъ, полковникомъ Ньюкомомъ, мы думали сдѣлать ему пріятное -- встрѣчею съ вами. Будьте добры, ведите миссъ Ньюкомъ къ столу.
   Всѣ на перерывъ другъ передъ другомъ старались быть веселыми и любезными.-- Дорогой братецъ, какъ ваше здоровье? говорилъ мистеръ Брэйанъ.-- Любезный полковникъ, какъ я рада васъ видѣть! Какой у васъ свѣжій видъ! говорила лэди Анна. Миссъ Ньюкомъ подбѣжала къ нему съ распростертыми объятіями и такъ приблизила свое прелестное личико къ его лицу, что я, честное слово, думалъ, не поцѣлуетъ ли она его. А лэди Кью, развязно подойдя къ нему съ улыбкой, страшно игравшей вокругъ морщинъ ея лица и крючковатаго носу и измѣннически обличавшей рядъ зубовъ, только что вставленныхъ и вставленныхъ чрезвычайно хорошо подала руку полковнику Ньюкому и отрывисто сказала: полковникъ, мы цѣлый вѣкъ не видались. Потомъ она обращается къ Клэйву, съ такою же любезностью и веселостью, и говоритъ: мистеръ Клэйвъ, позвольте пожать вамъ руку; я такъ много слышала объ васъ хорошаго; слышала, что вы пишете отличныя картины; что вы скоро сдѣлаетесь не только извѣстнымъ, но знаменитымъ.-- Ничто не можетъ превзойдти любезности лэди Анны Ньюкомъ къ мистриссъ Мэккензи: милая вдовушка краснѣетъ отъ удовольствія при такомъ пріемѣ. И вотъ, лэди Анна проситъ представить ее прелестной дочери мистриссъ Мэккензи и шепчетъ на ухо восхищенной матушкѣ: какъ она мила!-- Роза подходитъ, закраснѣвшись и дѣлаетъ книксенъ съ стыдливою граціей,
   Этель была такъ обрадована свиданіемъ съ дорогимъ дядюшкой, что не замѣчала вокругъ себя ничего и никого, пока не подошелъ къ ней Клэйвъ; при видѣ его, глаза ея еще ярче заблистали отъ изумленія и удовольствія. Находясь теперь съ его семействомъ въ Италіи и не ожидая увидѣть эту біографію ранѣе полугода, я долженъ объяснить здѣсь, что мистеръ Клэйвъ гораздо красивѣе, чѣмъ изобразилъ его нашъ рисовальщикъ, и если этотъ злой артистъ вознамѣрится выбрать настоящую сцену для воспроизведенія въ лицахъ,-- его покорнѣйше попросятъ имѣть въ виду слѣдующее: герою этой исторіи угодно, чтобъ его особѣ воздана была полная справедливость. У мистера Ньюкома хранится прелестный, сдѣланный карандашемъ, портретъ Клэйва въ эти годы: портретъ этотъ разъ сопровождалъ полковника Ньюкома туда, куда онъ отправится опять черезъ нѣсколько страницъ, и возвратился съ нимъ на родину. Къ однимъ лицамъ идетъ цвѣтистый костюмъ, къ другимъ -- простой. Клэйвъ, въ молодые годы, принадлежалъ къ орнаментальному классу человѣчества: доставлялъ отличную практику портному, носилъ дорогія кольца, брилліантовыя пуговки, усы, длинные волосы и тому подобное; сама природа назначала ему быть живописнымъ, блистательнымъ и великолѣпнымъ. Онъ всегда восхищался тѣмъ Шотландцемъ въ вальтеръ-скоттовомъ Квэнтинѣ Дорвардѣ, который, чтобъ угостить пріятеля и заплатить за бутылку вина, отламываетъ по нѣскольку звѣньевъ отъ своей золотой цѣпочки. При безденежьѣ, Клэйвъ готовъ былъ отдать товарищу кольцо, брилліантовую булавку. Серебряные несессеры, парчевью шлафроки были для него необходимою принадлежностью въ эту пору его молодости. Людямъ холоднаго темперамента было любо грѣться на солнцѣ его яснаго лицо и беззаботнаго характера. Его смѣхъ веселилъ каждаго, словно вино. Не скажу, чтобъ Клэйвъ былъ слишкомъ остроуменъ; но знаю, что всегда былъ пріятенъ. На его лицѣ часто вспыхивалъ румянецъ, разсказъ о какой-нибудь чертѣ великодушія мгновенно извлекалъ у него слезы изъ глазъ. Онъ инстинктивно любилъ дѣтей; а прекрасный полъ любилъ весь -- отъ годовалой до восьмидесяти-лѣтней. Разъ, на возвратномъ пути изъ Дерби, нашу веселую компанію на эпсомской дорогѣ затерли экипажи; пока мы отцѣплялись, ѣхавшіе впереди начали привѣтствовать насъ поносительными эпитетами и схватили нашихъ лошадей подъ уздцы; Клэйвъ въ одно мгновеніе ока, выскочилъ изъ экипажа и черезъ минуту мы увидали его въ схваткѣ съ полдюжиной враговъ: шляпа съ него слетѣла; волосы развѣвалясь но лицу; голубые глаза метали пламя, губы и ноздри дрожали отъ гнѣва, правая и лѣвая рука работали, такъ, что любо было смотрѣть. Отецъ его сидѣлъ въ экипажѣ, радовался, дивился: и было чему. Полицейскіе розняли бойцевъ. Клэйвъ возвратился въ экипажъ, со страшной раной на сюртукѣ, который былъ располосованъ отъ плеча до пояса. Едва ли видалъ я когда-нибудь полковника Ньюкома въ большемъ торжествѣ. Почтари, пораженные его щедрою дачею на водку, готовы были везти его милость на край свѣта.
   Пока мы набрасываемъ этотъ очеркъ, Этель все стоитъ и смотритъ на Клэйва; застѣнчивый юноша потупляетъ глаза передъ ея взорами. На лицѣ ея играетъ лукавая улыбка. Она проводитъ ручкой по своимъ миленькимъ губкамъ и потомъ по подбородку, съ одной изъ прелестнѣйшихъ ямочекъ, выражая тѣмъ свое удивленіе усамъ и имперіялкѣ мистера Клэйва, Они каштановаго цвѣту, съ золотистымъ отливомъ и не знали еще бритвы. На Клэйвѣ -- узкій галстухъ; передъ рубашки тончайшаго полотна, съ рубиновыми пуговками. Свѣтлые волосы падаютъ до плечъ "мужественно широкихъ".-- Честное слово, любезный полковникъ, говоритъ лэди Кью, посмотрѣвъ на Клэйва и многозначительно покачивая головой: мнѣ кажется, мы были правы.
   -- Ваша милость всегда правы во всѣхъ вашихъ дѣйствіяхъ; но позвольте спросить, въ чемъ именно на этотъ разъ? возразилъ полковникъ.
   -- Въ томъ, что удаляли его отъ себя. Рука Этели отдана вотъ ужь десять лѣтъ. Неужто Анна не говорила вамъ? Какъ она вѣтрена! Но каждой матери пріятно, чтобъ молодые люди ухаживали за ихъ дочерями и умирали отъ любви. Вашъ сынъ рѣшительно прекраснѣйшій юноша во всемъ Лондонѣ. Кто этотъ надутый господинъ у окна? Мистеръ Пен... какъ бишь его? А это правда, что вашъ сынъ много надѣлалъ шалостей? мнѣ сказывали, что онъ отчаянный mauvais sujet.
   -- Я никогда этого за нимъ не замѣчалъ, и не думаю, чтобъ онъ когда-нибудь рѣшился на ложь, на низость, говоритъ полковникъ. Если кто оклеветалъ вамъ моего сына -- да я и догадываюсь кто его клеветникъ -- я....
   -- Эта молодая дѣвица очень мила, замѣчаетъ лэди Кью, останавливая дальнѣйшій порывъ полковника.-- Какъ моложава ея мать! Этель, душечка! полковникъ Ньюкомъ представитъ насъ мистриссъ и миссъ Меккензи;-- и Этель, кивнувъ Клэйву, съ которымъ она говорила двѣ-три минуты, подаетъ руку дядюшкѣ и идетъ къ мистриссъ Мэккензи и ея дочери.
   Если художникъ успѣлъ схватить сходство въ портретѣ Клэйва, пусть онъ возьметъ теперь новый карандашъ и нарисуетъ намъ подобіе Этели. Ей семьнадцать лѣтъ; ростъ выше средняго; лицо ея, нѣсколько важное и гордое, порою блеститъ веселостью или сіяетъ нѣжностью и любовью. Скорая на изобличеніе аффектаціи или притворства въ другихъ, преслѣдовательница пошлости и напыщенности, она теперь гораздо злѣе на языкъ, чѣмъ въ послѣдствіи, спустя нѣсколько лѣтъ страданій, смягчившихъ ея характеръ. Изъ ясныхъ глазъ ея выглядываетъ правда; встаетъ во всеоружіи и мечетъ, можетъ-быть слишкомъ поспѣшно, презрѣніе или отрицаніе, при встрѣчѣ съ лестью, низостью или ложью. При первомъ появленіи въ большой свѣтъ, эта молодая лэди, надо признаться, не была любима многими мужчинами и большинствомъ женщинъ. Простодушные танцующіе юноши, которые тѣснились вокругъ нея, привлеченные ея красотой, скоро приходили въ испугъ и каялись, что ангажировали ее. Одному казалось, что она презираетъ его, другому -- что его пошлая болтовня -- наслажденіе для столькихъ благовоспитанныхъ дѣвицъ -- возбуждаетъ только смѣхъ миссъ Ньюкомъ. Молодой лордъ Крезусъ, за которымъ гонялись всѣ дѣвы и матроны, былъ ошеломленъ, когда увидалъ, что она не обращаетъ на него ни малѣйшаго вниманія, отказываетъ ему два или три раза въ одинъ вечеръ, и танцуетъ десять разъ съ бѣднымъ Томомъ Спрингомъ, девятымъ-сыномъ у отца, пріѣхавшимъ домой на время и только выжидающимъ, какъ бы попасть на корабль, да пуститься въ море. Молодыя дамы боялись ея сарказмовъ. Казалось, она знаетъ, какія пошлости лепечутъ эти дамы своимъ кавалерамъ, въ промежуткахъ вальса, и Фанни, которая манила къ себѣ голубыми глазками лорда Крезуса, какъ преступница, потупила ихъ въ землю, когда глаза Этели устремились на нее; и Цецилія чаще стала брать фальшивыя нотки; и Клара, которая приковывала къ себѣ блестящимъ разговоромъ и остроумной злостью Фредди, и Чарли, и Томми, онѣмѣла и смутилась, когда Этель прошла мимо ея съ своимъ холоднымъ лицомъ; и старая лэди Гукгэмъ, которая навязывалась съ своею Минни то къ молодому гвардейцу Джэку Горджету, то къ пылкому и простодушному Бобу Бетсону изъ Кольдстрима, потихоньку убиралась прочь, когда на сцену выходила Этель, которой присутствіе равно пугало и рыбку и ловца. Что же удивительнаго послѣ этого, если прочія мэйфэрскія нимфы страшились этой суровой Діаны, чей взглядъ былъ такъ холоденъ, чьи стрѣлы были такъ остры?
   Но всѣ тѣ, кому не было причины опасаться стрѣлъ или холодности Діаны, любовались ея красотою; даже знаменитый парижскій мраморъ, въ которомъ Клэйвъ находилъ сходство съ нею, не могъ быть совершеннѣе ея по формамъ. Волосы и брови у ней были черные, какъ смоль:-- послѣднія, по мнѣнію нѣкоторыхъ физіономовъ, были слишкомъ густы, что придавало, будто-бы, суровое выраженіе ея глазамъ и въ слѣдствіе того приводило въ трепетъ преступниковъ и преступницъ, попадавшихъ подъ ея бичъ.-- Между-тѣмъ, цвѣтъ кожи былъ ослѣпительной бѣлизны и щечки также алы, какъ у миссъ Розы, которая имѣла право на эти прелести, какъ блондинка. По чернымъ волосамъ миссъ Этели пробѣгала легкая, натуральная рябь, какою вѣтерокъ подергиваетъ поверхность воды,-- рябь, которой римскія матроны девятнадцать вѣковъ назадъ, и наши красавицы въ недавнее время, пытались подражать съ помощью искусства, папильотокъ и, сколько мнѣ извѣстно, даже желѣзныхъ щипцовъ. Глаза у ней были сѣрые; ротъ довольно большой; зубы такіе же правильные и свѣтящіеся, какъ у самой лэди Кью; голосъ тихій и пріятный; улыбка, когда она озаряла ея лицо и глаза, была сладостна, какъ весеннее солнце; глаза эти часто могли сверкать и бросать молніи, и порою, хоть изрѣдко, дождить. А ея станъ, этотъ высокій, гибкій станъ, скрывается въ простомъ бѣломъ кисейномъ платьѣ, въ которомъ закутаны ея прекрасныя плечи, и которое удерживается вокругъ ея тонкой таліи голубой лентой и низпадаетъ до ногъ (такой нарядъ, если не ошибаюсь, называется demitoilette)... отдадимъ почтительный поклонъ этому изящному образу юности, здоровья и скромности, и будемъ представлять себѣ его сокровенныя прелести такими, какими намъ вздумается. Миссъ Этель поклонилась мистриссъ Мэккензи величественно и холодно окинула ее взоромъ, такъ что вдовушка подняла глаза и смутилась; но Розѣ радушно подала руку и улыбнулась. На эту улыбку миссъ Мэккензи отвѣчала такою же улыбкою и покраснѣла, что въ это время дѣлалось съ нею очень часто и шло къ ней, какъ нельзя болѣе. Что касается мистриссъ Мэккензи, если живописецъ намѣренъ перенести на полотно самую рѣзкую черту, которая была бы не каррикатурой, а дѣйствительностью, искажающею лицо женщины, если онъ хочетъ схватить улыбку широкую и неподвижную, улыбку, на которую смотрѣть смѣшно,-- онъ можетъ срисовать ее съ лица вдовушки, въ томъ видѣ, какъ она была въ продолженіе всего этого лѣтняго вечера, начиная съ дообѣденнаго часу (а въ это время лица обыкновенно бываютъ серьозны), когда она была представлена обществу, когда ее познакомили съ нашими маленькими пріятельницами -- Джуліей и Маріей, такъ похожими на папашу и мамашу, когда сэръ Брэйанъ Ньюкомъ взялъ ее подъ-руку и повелъ въ столовую, когда кто-нибудь говорилъ съ ней, когда Джонъ подавалъ ей блюдо, или джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ предлагалъ ей вина, когда она принимала предложеніе или отказывалась отъ него; когда мистеръ Ньюкомъ разсказывалъ ей преглупѣйшую исторію, когда веселый полковникъ кричалъ ей съ другаго конца стола: милая мистриссъ Маккензи, да вы совсѣмъ не кушаете вина сегодня: могу ли имѣть честь выпить съ вами бокалъ шампанскаго?-- когда новый слуга изъ провинціи опрокидывалъ соусникъ ей на плечо; когда мистриссъ Ньюкомъ подала сигналъ вставать изъ-за стола. Тотъ же складъ на лицѣ мистриссъ Мэккензи оставался, я думаю, и въ гостиной, куда послѣ обѣда удалились дамы.-- Мистриссъ Мэккензи совсѣмъ помѣшалась съ обѣда на Брэйанстонскомъ сквэкрѣ, разсказывалъ мнѣ въ послѣдствіи Клэйвъ: лэди Кью и лэди Анна не сходятъ у ней съ языка; она сшила себѣ и дочери бѣлыя кисейныя платья, точь-въ-точь какъ у Этели. Купила гербовникъ и выучила наизустъ родословную всей фамиліи Кью. Не выѣзжаетъ со двора безъ лакея; и на блюдѣ для визитныхъ карточекъ, поставленномъ въ гостиной, карточки лэди Кью всегда всплываютъ на самый верхъ, хоть я спроваживаю ихъ внизъ всякой разъ, какъ вхожу въ комнату. А бѣдняжка лэди Тротпиръ, сентъ-китская губернаторша, и епископъ Тобагскій преданы совершенному забвенію: о нихъ ужь и помину нѣтъ.
   За обѣдомъ, молодая лэди, сидѣвшая подлѣ меня, часто поглядывала на мистриссъ Мэккензи и, кажется, не съ особеннымъ удовольствіемъ. Миссъ Этель сдѣлала мнѣ нѣсколько вопросовъ о Клэйвѣ, а также и о миссъ Мэккензи. Тонъ этихъ вопросовъ, безцеремонный и повелительный, не всякому могъ нравиться:-- Правда ли, что я другъ и школьный товарищъ Клэйва?-- Вѣроятно, я много насмотрѣлся на него? Хорошо его знаю -- и даже очень хорошо? Правда ли, что онъ очень легкомысленъ, вѣтренъ? Кто говорилъ ей объ этомъ? Не въ томъ вопросъ (прибавила она, краснѣя). Вѣдь это неправда, и я долженъ знать все? Нравственность его не испорчена? Онъ добръ, великодушенъ, говоритъ правду? очень любитъ свое искусство? Дарованье у него большое? Она этому очень рада. Отчего люди смѣются надъ его профессіей? Избранное имъ поприще ничѣмъ не хуже поприща ея отца и брата. Не всегда ли художники бываютъ вѣтрены и расточительны? Кажется не чаще, даже рѣже, чѣмъ другіе молодые люди. А что мистеръ Бинни богатъ и намѣренъ оставить все свое имѣніе племянницѣ? Давно ли я ихъ знаю? Такъ ли миссъ Мэккензи добра, какъ кажется? Вѣроятно, не слишкомъ умна и образована? Мистриссъ Мэккензи съ виду очень -- но довольно, благодарю васъ. Бабушка (она очень глуха и ничего же слышитъ) пожурила меня за чтеніе вашей книги и отняла ее; но я ее опять достала и прочла всю. Мнѣ кажется, въ ней нѣтъ ничего худаго. Зачѣмъ вы придаете женщинамъ такіе дурные характеры? Неужто вы не знаете и добрыхъ? Да, двухъ добрыхъ, какихъ мало на свѣтѣ. Онѣ ни мало не себялюбивы, набожны, всегда готовы ни доброе дѣло, живутъ въ провинціи. Зачѣмъ вы ихъ не ввели въ ваше сочиненіе? Зачѣмъ не ввели вы въ свое сочиненіе моего дядюшку? Онъ такъ добръ, что нельзя довольно отплатить ему добромъ. Когда я еще не выѣзжала, я слышала одну изъ вашихъ пѣсенъ: ее пѣла одна молодая лэди, миссъ Амори, дочь лэди Клевринъ. Мнѣ никогда еще не случалось говорить съ сочинителемъ. Я видѣла мистера Лэйона у лэди Попинджой, и слышала его разговоръ. Онъ говорилъ, что очень жарко, и по лицу его было видно, что это правда. Кто теперь знаменитѣйшій писатель? Вы мнѣ разскажете объ этомъ послѣ обѣда... И молодыя лэди удаляются вслѣдъ за матронами, которыя встаютъ изъ-за стола и идутъ вверхъ, въ гостиную. Миссъ Ньюкомъ внимательно наблюдала за поведеніемъ автора, подлѣ котораго она сидѣла, любопытствуя знать, какія могутъ быть привычки у человѣка подобнаго сорту? такъ ли онъ говоритъ и поступаетъ, какъ другіе? и въ какомъ отношеніи авторы отличаются отъ людей, принадлежащихъ къ обществу?
   Достаточно насладившись бордоскимъ и политикой въ нижнемъ этажѣ, джентльмены отправились на верхъ, въ гостиную, чтобъ воспользоваться кофе и усладительной бесѣдой дамъ. Мы предварительно слышали уже на верху бренчанье на фортепіано и знакомые нотки двухъ нумеровъ изъ пяти-нумернаго репертоара миссъ Розы. Когда мужчины вошли въ гостиную, двѣ молодыя лэди сидѣли у стола и разсматривали альбомъ. Фоліантъ содержалъ множество рисунковъ Клэйва, сдѣланныхъ имъ еще въ раннихъ лѣтахъ, для забавы маленькимъ кузинамъ. Миссъ Этели, по-видимому, нравились эти произведенія, которыя и миссъ Мэккензи разсматривала съ большимъ удовольствіемъ. Ей доставляли такое же удовольствіе виды Рима, Неаполя, Марбель-Гилля, въ графствѣ Суссекскомъ и проч., той же коллекціи; съ такимъ же удовольствіемъ разсматривала она какаду и эспаньолку на берлинскомъ узорѣ, съ котораго, въ минуты бездѣлья, мистриссъ Ньюкомъ вышивала подушки и коврики; то же чувствовала она, перелистывая Книгу Красавицъ, Цвѣты прелести, и тому подобное. Для нея гравюры были прекрасны и восхитительны; для нея стихи были восхитительны и прекрасны. Но что ей больше нравилось: стихи ли къ букету фіалокъ, мистера Пимини, или стансы къ вѣнку изъ розъ, миссъ Пимини? Миссъ Мэккензи рѣшительно была не въ состояніи отвѣчать, которому изъ этихъ двухъ образцовыхъ произведеній отдать преимущество. Въ подобныхъ случаяхъ она обыкновенно обращалась къ мамашѣ.-- Душечка, гдѣ-же мнѣ знать? говоритъ мамаша. Я жена стараго служаки и только и знала, что скитаться по свѣту. Я не пользовалась тѣми средствами, какія предоставлены тебѣ. У меня не было учителей рисованія, и учителей музыки, какъ у тебя. Это окончательно ставитъ въ тупикъ бѣдную Розу, которая желала бы лучше, чтобъ мнѣнія доставлялись ей готовыя, точно такъ, какъ подаютъ ей платья, шляпки, носовые платки, башмаки и перчатки, съ приличнымъ наставленіемъ; точно также, какъ выдѣляется ей сахаръ къ чаю, въ извѣстномъ числѣ кусковъ; малиновое варенье къ завтраку, въ опредѣленной мѣрѣ; однимъ словомъ: во всѣхъ нуждахъ тѣлесныхъ и духовныхъ она полагается на маменьку. Розѣ нравится все, что ни есть въ природѣ. Любитъ ли она музыку?-- О, какъ же! Беллини и Донидзетти? О, какъ же! А танцы? У бабушки не бываетъ танцевъ, но она -- Роза -- обожаетъ танцы, а мистеръ Клэйвъ прекрасно танцуетъ.-- При этой оговоркѣ, миссъ Этель улыбается.-- А какъ ей нравится провинція? О, она блаженствуетъ въ провинціи. А Лондонъ? Лондонъ -- прелесть; морской берегъ -- тоже. Она просто не знаетъ, что ей больше нравится: Лондонъ или провинція; а мамаша, которая бы могла рѣшить, слушаетъ объясненіе сэра Брэйана о законахъ и смѣется, смѣется изо всей силы, такъ что шутникъ мистеръ Ньюкомъ, говоритъ Пенденнису: эта женщина ухмыляется словно чешэйрскій котъ. Любопытно было бы знать, кто изъ естествоиспытателей первый открылъ эту особенность въ чешэйрскихъ котахъ?
   И такъ, о мнѣніяхъ миссъ Мэккензи трудно сказать, чтобъ они были вѣрны, или глубоки, или оригинальны; но не подлежитъ никакому сомнѣнію, что у нея добрая душа и счастливый, всѣмъ довольный характеръ. И улыбка, играющая на ея миломъ личикѣ, къ немалой выгодѣ для красоты, выказываетъ двѣ ямочки на розовыхъ щечкахъ. Зубы у ней ровные и бѣлые, волосы прекраснаго цвѣту; а круглая шейка и полненькія плечи бѣлѣе снѣга. Она очень весело и мило лепечетъ съ Джуліей и Маріей (любимицами мистриссъ Годсонъ), пока не сбиваютъ ея съ толку замѣтки этихъ двухъ лэди объ астрономія, ботаникѣ и химіи, которымъ онѣ учатся, -- Mes chères, я ничего не знаю объ этихъ непонятныхъ вещахъ, хоть и желала бы имъ учиться, говоритъ Роза. Этель Ньюкомъ хохочетъ. И она невѣжда въ этихъ предметахъ.-- Радуюсь, что я здѣсь не одна невѣжда, наивно возражаетъ Роза. И дѣти, съ торжествующимъ видомъ говорятъ, что будутъ просить у мамаши позволенія учить ее. Такимъ образомъ, большіе и малые, желаютъ дѣлать ей добро, и кроткое, простодушное созданіе привлекаетъ къ себѣ благорасположеніе людей, которыхъ обольщаетъ ея кротость и миловидность. Служанки на Фицройскомъ-сквэрѣ прислуживаютъ ей съ большей охотой, чѣмъ ея матушкѣ, вѣчно улыбающейся и волнующейся. Дядюшка Джэмсъ особенно любитъ свою Розу. Присутствіе ея въ его кабинетѣ никогда не безпокоитъ его; тогда какъ сестра утомляетъ его избыткомъ благодарности и угодливости. Когда я уходилъ, мнѣ послышалось, будто сэръ Брэйанъ Ньюкомъ сказалъ: Это -- что разумѣлъ онъ подъ словомъ: это, догадаться трудно -- это будетъ очень хорошо. Ея мать, кажется -- женщина очень умная.
   

XXV.
Дѣйствіе происходитъ въ трактирѣ.

   Въ этотъ вечеръ я уже не имѣлъ стучая говорить съ миссъ Ньюкомъ, которая забыла прежнее любопытство на счетъ образа жизни художниковъ и ихъ обычаевъ. Кончивъ болтовню съ миссъ Мэккензи, она посѣтила остальные часы вечера дядюшкѣ Ньюкому и заключила словами: И такъ, дядюшка, вы будете у насъ завтра и поѣдете со мной кататься верхомъ, не правда ли? Полковникъ обѣщалъ въ точности исполнить. Потомъ миссъ Ньюкомъ дружески пожала руку Клэйву, подала руку и Розѣ также пріязненно, но нѣсколько съ покровительственнымъ видомъ; очень важно раскланялась съ мистриссъ Мэккензи и отправилась съ отцомъ и матерью. Лэди Кью уѣхала раньше. Мистриссъ Мэккензи въ послѣдствіи увѣряла насъ, что графиня отправилась заснуть послѣ обѣда. Если виною тому была исторія вдовушки о балѣ у тобагосскаго губернатора и о спорѣ за первенство между супругой господина епископа, мистриссъ Ротчетъ и женой главнаго судьи, лэди Баруэйзъ, это не изумило бы насъ ни мало.
   Красивая карета увезла барынь Фицройскаго сквэра и обоихъ индійскихъ джентльменовъ съ компаніей; Клэйвъ и я поплелись домой пѣшкомъ, какъ водится, съ сигарою во рту. Клэйвъ замѣтилъ, что между отцомъ его и банкирами вѣроятно существовала разладица, потому-что они столько мѣсяцевъ не бывали другъ у друга, и полковникъ призадумывался, когда напоминали ему о братьяхъ.-- Мнѣ кажется, говоритъ проницательный юноша, что они вообразили, будто я влюбленъ въ Этель -- полковникъ дѣйствительно спитъ и видитъ, чтобъ я женился на ней -- и это-то причина всей суматохи. Теперь, они полагаютъ, какъ замѣтно, что я влюбленъ въ Розу. Что они такъ торопятся женить меня?
   Спутникъ Клэйва замѣтилъ, что женитьба -- похвальное дѣло, и что благородная страсть предохраняетъ молодаго человѣка отъ пороковъ; Клэйвъ отвѣчалъ: зачѣмъ же вы сами не женитесь?
   Это еще не доказательство, -- справедливо было ему возражено, а просто личный намекъ, вовсе неидущій къ вопросу, о томъ, что женитьба -- похвальное дѣло, и проч.
   Мистеръ Клэйвъ расхохотался.-- Роза -- чудное созданіе, сказалъ онъ. Она всегда весела и незлобна, не смотря на суровое обращеніе мистриссъ Маккензи. Не думаю, чтобъ она была слишкомъ умна; но она необыкновенно мила и красота ея очаровываетъ всякаго. Что касается Этели, послѣ великанши француженки, я не видывалъ женщинъ выше и величавѣе. Выѣзды ко двору и каждый вечеръ въ собранія, гдѣ вокругъ нея увивается толпа молодыхъ безумцевъ, совершенно избаловали ее. А между тѣмъ, какъ она хороша собой! Какъ она держитъ головку, какъ смотритъ изъ подъ черныхъ бровей! Если бъ я писалъ ея волосы, я сдѣлалъ бы ихъ со всѣмъ синими и потомъ навелъ бы еще баканомъ. Да, волосы у ней съ синимъ отливомъ. А какъ изящно головка соединена у нея съ плечами!-- Тутъ Клэйвъ проводитъ въ воздухѣ своей сигарой воображаемую линію.-- Вотъ бы модель для Юдиѳи! Или какъ бы величественна она была въ образѣ Иродіадиной дочери: она сходитъ съ лѣстницы, въ Поль-Веронезовомъ золотистомъ нарядѣ; въ бѣлыхъ рукахъ держитъ блюдо; мускулы рукъ напряжены какъ у парижской Діаны; на лицѣ играетъ дикая улыбка; на блюдѣ, въ крови, лежитъ блѣдная голова: я вижу эту картину, вижу ее, сэръ. И Клэйвъ принимается крутить свои усы, ни дать ни взять, какъ его добрый батюшка.
   Замѣтивъ это сходство, я не могъ удержаться отъ смѣху и сказалъ объ этомъ Клвйву. Клэйвъ, по обычаю, пустился въ похвалы своему отцу, говорилъ, что желалъ бы походить на него; пришелъ въ какое-то восторженное состояніе и въ этомъ состояніи сознался, что, еслибы отецъ велѣлъ ему жениться, онъ женился бы ту же минуту. Отчего жъ не взять Розы? Она такое миленькое созданіе. Или отчего бы не выбрать миссъ Шеррикъ? Что за головка! Точно Тиціанова! Въ день завтрака у дядюшки Гонимэна я наблюдалъ разность въ колоритѣ той и другой. Тѣни на лицѣ Розы наведены жемчужной краской. Портретъ ея пишите молокомъ, сэръ! восклицаетъ восторженный юноша. Замѣчали ли вы у нея тѣнь около глазъ и пурпурный румянецъ на щекахъ? Одинъ Рубенсъ могъ бы подобрать краски; но я не смѣю и вообразить ее вмѣстѣ съ этимъ сластолюбцемъ. Я смотрю на нее, какъ на дикій цвѣтокъ въ полѣ, какъ на играющаго ребенка. Это -- милый, нѣжный младенецъ. Когда я вижу ее на улицѣ, мнѣ бы хотѣлось, чтобъ какой-нибудь уродъ задѣлъ ее, для того только, чтобъ я могъ имѣть удовольствіе приколотить его. Она похожа на пѣвчую птичку, трепещущую, порхающую конопляночку, которую хотѣлось бы взять въ руки, pavidam quaeretem matrem; погладить ей перушки, посадить на палецъ и заставить пѣть. Меррикъ возбуждаетъ совершенно другое чувство -- Шеррикъ блистательна, величествена, сонна...
   -- Глупа, намекаетъ спутникъ Клэйва.
   -- Глупа? Что жь за бѣда! Инымъ женщинамъ это очень идетъ. Что на ваши глаза глупость, я называю спокойствіемъ. Дайте мнѣ спокойную, тихую женщину, женщину бездѣйственную, величественную. Покажите мнѣ прелестную дѣву, съ лиліей въ рукѣ, а не рѣзвую прыгунью -- хохотунью. Живая женщина для меня -- смерть. Взгляните, на мистриссъ Маккензи; посмотрите, какъ она вѣчно киваетъ головой, подмигиваетъ, усмѣхается, подаетъ сигналы, на которые не успѣваешь и затрудняешься отвѣчать. Дня три она мнѣ нравилась; я чуть не влюбился въ нее, то есть, какъ только могъ влюбиться послѣ того -- но что прошло, то прошло: я чувствую, что ужь больше не влюблюсь. Почему же этой Шеррикъ не быть глуповатой, спрашиваю? Вокругъ великой красоты всегда должно царствовать безмолвіе. Когда вы смотрите на звѣзды, на безпредѣльный океанъ, на любую изъ великихъ картинъ природы, вы молчите. Вы смѣетесь въ пантомимѣ, но вы молчите въ храмѣ. Любуясь великой Луврской Венерой, я думалъ: еслибъ ты ожила, богиня, твои милыя уста не раскрылись бы иначе, какъ только для рѣчи медленной и тихой; ты не сошла бы съ своего подножія иначе, какъ для того, чтобы величественно шествовать къ близкому ложу и принять новую позу прекраснаго спокойствія. Выть прекрасной -- этого уже довольно. Если у женщины есть красота, кто можетъ требовать отъ нея больше? Вѣдь вы не требуете отъ Розы, чтобы она пѣла. Я думаю: гдѣ великая красота, тамъ умъ не къ мѣсту. Послушайте, Пенденнисъ, перебилъ самъ себя восторженный юноша: есть у васъ еще сигара? Не пойдти-ли къ Финчу и несыгратъ-ли партію на билліардѣ? Только одну -- вѣдь еще рано. Или пойдемъ въ "Притонъ"? Сегодня середа; тамъ найдемъ всѣхъ нашихъ.-- Мы стучимся въ дверь въ одной старинной, престаринной улицы Coro; старая служанка съ добрымъ, комическимъ лицемъ, отворяетъ дверь, привѣтливо киваетъ намъ и говоритъ: какъ васъ Богъ милуетъ, сэръ; цѣлый вѣкъ васъ не видать, какъ поживаете, мистеръ Ньюкомъ.-- Кто есть у васъ?-- Многое множество.-- Мы проходимъ мимо уютной конторы, за которой сидитъ нарядная пожилая дама, подлѣ большаго огня; на огнѣ кипитъ огромный котелъ; два джентльмена усердно трудятся надъ кускомъ холодной баранины съ вестъ-индскимъ консервомъ; рядомѣсъ мистриссъ Поксъ, хозяйкой, мы узнаемъ Гиксона, скульптора, и Моргана, неустрашимаго прландскаго вождя, сотрудника газеты Morning Press. Проходимъ черезъ корридоръ въ заднюю комнату, и насъ встрѣчаетъ, громкимъ привѣтствіемъ, толпа людей, невидимыхъ изъ-за дыму.
   -- Какъ и радъ, что тебя вижу, мой милый! кричитъ веселый голосъ (который уже больше не будетъ запѣвать въ хорѣ).-- Мы только что говорили о твоемъ несчастіи, добрый юноша, и о неудачномъ нападеніи твоихъ ассейскихъ воиновъ на академію. Видно, ты испугалъ мирную школу варварскими лицами твоего кроваваго побоища. Пенденнисъ, что ни говори, тебя мучитъ жажда. Блистательный щеголь! развяжи-ка бѣлый галстухъ, онъ тебя душитъ. Вотъ, я подамъ тебѣ стаканъ грогу, или, пожалуй, хоть ты вели подать стаканъ себѣ, да и мнѣ, и поразскажи намъ, что знаешь о большомъ свѣтѣ.-- Такъ говорилъ Томъ Сэрджентъ, также одинъ изъ старыхъ товарищей, и также сотрудникъ по газетѣ Morning Press, малый добрый, у котораго была славная библіотека и который, лѣтъ сорокъ назадъ, частенько сидѣлъ у камина въ этомъ старинномъ собраніи, гдѣ обыкновенно сходились живописцы, скульпторы, литераторы, актеры, и проводили пріятные часы въ бесѣдѣ на распашку: не рѣдко, утреннее солнце уже озаряло румяную улицу, а они еще не расходились, и Бетси, потушивъ безполезную лампу, долго еще не запирала дверей собранія.
   Время, кажется, не давнее, а какъ все перемѣнилось! Какъ подумаешь объ этомъ времени, возникаютъ знакомыя лица и слышишь веселые голоса и пѣсни. Здѣсь собирались они, добрые, задушевные товарищи. Въ тѣ дни когда собраніе было собраніемъ, казино не были еще изобрѣтены; клубы были рѣдкою роскошью. Юный Смитъ и Броунъ, изъ Темпля, не ходилъ обѣдать въ Поліантусъ или Мегатеріумъ, не спрашивалъ супу à la Bisque, палтусины au gralin, котлетокъ какъ-ихъ-зовутъ и бутылки С. Эмильонъ, а заказывалъ по-просту бифстексъ да бутылку портвейну: не гнушался въ театрѣ райкомъ и скромной закуской въ трактирѣ. Даже теперь сладко читать у Чарльза Лэма о тогдашнихъ ужинахъ: карты, пуншъ, свѣчи, съ которыхъ приходилось снимать, не прихотливыя блюда! Кто нынче снимаетъ со свѣчи? У кого нынче бываетъ домашній ужинъ, когда обѣдъ въ восемь часовъ? Эти скромныя вечеринки, сохраняющіяся еще въ памяти многихъ изъ насъ, давнымъ-давно исчезли въ прошедшемъ. Двадцать пять лѣтъ -- теперь цѣлое столѣтіе: измѣнилась наша общественная жизнь въ эти пять люстровъ. Самъ Джомсъ Босвель, если бъ ему пришлось побывать въ Лондонѣ, едва ли бы рѣшился войдти въ трактиръ, и едва-ли бы нашелся ему почтенный товарищъ. Это учрежденіе пропало вмѣстѣ съ фіакрами. Не одному взрослому, читающему эту историческую страницу, не пришлось видѣть подобную повозку и развѣ по наслышкѣ извѣстно о пуншѣ, какъ о напиткѣ, услаждавшемъ его предковъ.
   Весельчакъ Томъ Сарджентъ окруженъ въ собраніи дюжиной добрыхъ товарищей. День они трудятся на поприщѣ искусствъ, литературѣ, юриспруденціи, а вечеромъ собираются сюда, для отдохновенія и бѣсѣды. Толкуютъ о литературѣ, политикѣ, картинахъ, театральныхѣ пьесахъ; трунятъ другъ надъ другомъ за стаканами дешеваго напитка; порою, когда особенно веселы, поютъ удалыя старинныя пѣсни; слезныя баллады во славу любви и вина; морскія пѣсни въ честь старой Англіи. Мнѣ кажется будто я теперь слышу, какъ мужествейный голосъ Джэка Брента гремитъ грустный припѣвъ изъ дезертира: "По этой причинѣ, пока еще время, пируйте друзья"; или какъ Мэйкель Перей звонкимъ теноромъ подтягиваетъ ирландскую пѣсню, или Маркъ Уальдоръ реветъ застольную. Этимъ пѣснямъ съ любовью внимали добрые старинные посѣтители собранія. Благоприличіе въ пѣсни соблюдалось свято. Спѣть что-нибудѣ пѣвца просили почтительно; пѣсню его слушали тѣмъ съ большимъ удовольствіемъ, чѣмъ она старѣе. Доброй Томъ Сэрджентъ! какъ времена перемѣнились съ-тѣхъ-поръ, какъ мы съ тобой не видались! Вѣроятно нынѣшній главный сотрудникъ какой-нибудь газеты (Томъ когда-то исправлялъ эту должность) ѣздитъ въ парламентъ въ каретѣ и обѣдаетъ за однимъ столомъ съ министрами.
   Вокругъ Тома сидятѣ важные академики королевской академіи; веселые юноши, только-что избранные въ члены академіи; сотрудники другихъ журналовъ, кромѣ Пелльмэльской газеты; какой-нибудь котораго имя можетъ быть, со временемъ, сдѣлается знаменитымъ; какой-нибудь будущій ваятель; медикъ, котораго патенты еще не родились; и одинъ или двое изъ свѣтскихъ людей, которымъ это цыганское общество нравится больше великолѣпныхъ собраній. Здѣсь бывалъ капитанъ Шандонъ, и остроты его до-сихъ-поръ сохраняются въ преданіи. Оулетъ, философъ, разъ попробовалъ-было читать здѣсь лекцію, но метафизика его должна была умолкнуть передъ громомъ насмѣшекъ. Слаттеръ, который поднималъ носъ, потому что писалъ статейки для "Обозрѣнія", вздумалъ-было пускать пыль въ глаза и въ собраніи, но ему зажали ротъ дымомъ и всеобщими свистками. Дикъ Океръ, который тайно возмущалъ противъ господства Сарджента, разъ захотѣлъ-было придать себѣ важности, приведя съ собой юнаго лорда, но Томъ такъ безпощадно его отдѣлалъ, что даже юный лордъ сталъ смѣяться надъ нимъ. Его милость изволилъ потомъ разсказывать, что его затащили въ какой-то шинокъ, набитый какимъ-то сбродомъ, но что, впрочемъ, онъ вышелъ оттуда восхищенный любезностью Тома. Въ другой разъ онъ ужъ не заходилъ въ Собраніе: вѣроятно, не могъ найдти и мѣста, гдѣ оно было. Вы днемъ пройдете мимо Собранія и не узнаете его.-- Я думаю, говорилъ Чарли Ормондъ, тогда членъ королевской академіи, я думаю, что днемъ вовсе нѣтъ подобнаго мѣста, и когда Бетси тушитъ лампу у дверей послѣ нашего уходу, то и дверь, и домъ, и шинокъ, и Собраніе, и Бетси, и мальчишка, который подаетъ пиво, и мистриссъ Поксъ, и все исчезаетъ.-- Все это исчезло; ужь этого нигдѣ не найдешь ни ночью, ни днемъ, и развѣ только тѣни добрыхъ товарищей еще посѣщаютъ былое Собраніе.
   Шумитъ веселый говоръ и звенятъ стаканы: Клэйвъ и его другъ успѣли отвѣчать на разные распросы добряка Тома Сэрджента, всѣми признаннаго предсѣдателя собранія и сахема этого достопочтеннаго вигвама; дверь отворяется, показывается изъ-за дыму новая фигура; присутствующіе, узнавъ ее, привѣтствуютъ ее громкими восклицаніями.-- Да здравствуетъ Бэйгемъ, говоритъ Томъ:-- Фредерикъ, я душевно радъ, что тебя вижу.
   Бейгэмъ говоритъ, что онъ крайне смущенъ духомъ, и спрашиваетъ бутылку пива, для подкрѣпленія силъ.
   -- Далеко ли ты по свѣту летала,
   Неугомонная, ночная птица?
   Спрашиваетъ отецъ Томъ, у котораго страсть говорить бѣлыми стихами.
   -- Я пришелъ съ Корситорской улицы, говоритъ тихимъ басомъ Бейгэмъ: навѣщалъ одного бѣдняжку арестанта. Это вы, Пенденнисъ? вы его знаете: Чарльзъ Гонимэнъ.
   -- Что съ нимъ? вскрикиваетъ въ изумленіи Клэйвъ.
   -- О, прорицатель, мой дядюшка! баситъ Бейгэмъ. Я не видалъ юноши, но онъ навѣрное тамъ.
   Читатель догадывается, что прошло три года съ того времени, къ которому относятся предъидущія страницы этой лѣтописи, и пока у Томаса Ньюкома истекалъ срокъ отпуска, а у Клэйва отростали усы, судьба другихъ лицъ, прикосновенныхъ къ нашей исторіи, шла своимъ чередомъ, и Фортуна проводила ихъ по ступенямъ естественнаго развитія, цвѣтенія и увяданія. Нашъ разсказъ, въ томъ видѣ, какъ онъ подвигался до-сихъ-поръ, имѣлъ предметомъ веселье, легкія сцены, къ которымъ форма настоящаго времени прилажена насильственно: здѣсь авторъ исполняетъ обязанность хора въ драмѣ, и при случаѣ объясняетъ намеками или положительными указаніями, что случилось въ промежуткахъ актовъ, и отчего дѣйствующія лица въ данную минуту находятся въ такомъ или другомъ положеніи. Въ новѣйшемъ театрѣ, какъ извѣстно, пояснительная роль бываетъ третьестепенною. Эту роль исполняютъ или два прогуливающіеся пріятеля сэра Гарри Кортли, которые разговариваютъ о пріѣздѣ молодаго баронета въ Лондонъ, о скряжничествѣ старика Набоба, дяди молодаго Гарри и о безумной страсти Гарри къ лэди Аннабель, первой любовницѣ. Или исполняетъ ее плутъ Томъ, слуга, болѣе или менѣе нахальный и хитрый, въ сапогахъ съ отворотами, въ ливреѣ съ красными обшлагами и воротникомъ, котораго сэръ Гарри держитъ у себя въ услуженіи, трактуетъ съ непристойною фамильярностью и постоянно заставляетъ ждать жалованья по нѣскольку мѣсяцевъ; или горничная лэди Аннабель, Люцетта, которая, переноситъ любовныя записочки и сама въ нихъ заглядываетъ, знаетъ всѣ семейныя дѣла и поетъ комическія пѣсни между сценами. Наше дѣло теперь войдти въ домашній бытъ Чарлза Гонимэна, заглянуть въ тайны этого достопочтеннаго господина и разсказать, что съ нимъ сталось въ продолженіе послѣднихъ мѣсяцевъ, когда онъ, хотя урывками, но всегда къ удовольствію другихъ, являлся на нашей сценѣ.
   Пока у племянника пробивались усы, а зять тратилъ деньги и время отпуска, надежды мистера Гонимэна мало-по-малу увядали, рѣчи его съ каѳедры блѣднѣли, цвѣтущая когда-то популярность его блекла и разлеталась въ прахъ. Многія причины содѣйствовали къ приведенію его въ настоящее грустное положеніе. Ступайте въ часовню лэди Уильси, вы тамъ не найдете большой толпы. На скамейкахъ -- много пустыхъ мѣстъ; нѣтъ ни малѣйшаго затрудненія достать уютное мѣсто даже у каѳедры, съ которой не видать ужъ лорда Дозли: его милость давно перебрался въ другое мѣсто; многіе изъ замѣчательнѣйшихъ лицъ не являются. Видныя мѣста заняты сосѣдними торговцами, съ ихъ домочадцами; Ридлей съ женою сидитъ у самой каѳедры. Правда, Ридлей -- настоящій нобельмэнъ у Джона Джэмса прекрасная голова, но ужь мистриссъ Ридлей! Кухарка и ключница написаны у ней на кругломъ лицѣ. И пѣніе ужь не то, какъ было прежде. Басъ Белью отсталъ, а съ нимъ и четверо лучшихъ пѣвчихъ, Гонимэнъ въ полномъ правѣ сравнивать себя съ отшельникомъ, въ томъ отношеніи, что гласъ его вопіетъ въ пустынѣ. Теперь мало удостоиваютъ его своимъ присутствіемъ.
   Въ продолженіе этихъ трехъ лѣтъ появились соперники вокругъ Гонимэна, и увели его паству на свои луга. Мы знаемъ, какъ эти простодушныя овцы легко увлекаются въ слѣдъ за другими. Можетъ-статься, по близости, въ киркѣ св. Іакова загремѣлъ новый пасторъ, смѣлый, рѣшительный, свѣтлый, краснорѣчивый, ученый и не педантъ: его мужественный голосъ поражаетъ слушателей; онъ говоритъ о жизни и поведеніи, о добрыхъ дѣлахъ и вѣрѣ; и толпы людей образованнѣйшихъ и умнѣйшихъ, прекраснѣйшимъ образомъ одѣтыхъ и самыхъ себялюбивыхъ на свѣтѣ, приходитъ и слушаетъ его по-крайней-мѣрѣ по два раза каждый. А на свѣтѣ есть столько образованнѣйшихъ и прекраснѣйшимъ образомъ одѣтыхъ людей, что въ киркѣ св. Іакова круглый годъ толпа народу. Между тѣмъ, тихіе старинные храмы кругомъ продолжаютъ звонить въ колоколъ по прежнему; попрежнему растворяютъ свои двери въ воскресные дни, принимаютъ въ себя скромныхъ прихожанъ и смиреннаго пастыря, который цѣлую недѣлю провелъ въ трудахъ, то въ школѣ, то у одра болѣзни, кротко наставляя одного, христіански утѣшая другого.
   Хотя мы рѣдко видались съ Гонимэномъ, потому что бесѣда съ нимъ была не слишкомъ занимательна, а его жеманство скоро становилось невыносимымъ, однакожъ Фредерикъ Бейгэмъ, съ чердака мистриссъ Ридлей, постоянно слѣдилъ за пасторомъ и, по временамъ, сообщалъ намъ о его житьѣ-бытьѣ. Когда мы услышали впервые грустную вѣсть о пасторѣ, вѣсть эта заглушила веселость Клэйва и его товарища; и Фредъ Бэйгэмъ, который всѣ житейскія дѣла велъ съ большою важностью, сказалъ Тому Сэрдженту, что имѣетъ сообщить намъ конфиденціально важную новость. Томъ, еще съ большею серійностью, отвѣчалъ: Ступайте, дѣти, о важномъ лучше переговорить вамъ въ особой комнатѣ, вдали отъ шуму веселой компаніи, и, позвонивъ въ колокольчикъ, приказалъ Бетси принести еще по стакану грогу дли него и для мистера Десбороу.
   И такъ мы перебрались въ другую комнату, гдѣ для насъ зажгли газъ, и Фредерикъ Бэйгемъ за кружкой пива разсказалъ мнѣ о несчастій Гонимэна.-- При всемъ уваженіи къ вамъ, Клэйвъ, началъ Бэйгемъ, при всемъ уваженіи къ чувствамъ вашего юнаго сердца, я долженъ сказать, что вашъ дядя Чарльзъ Гонимэнъ -- дрянной человѣкъ. Я знаю его двадцать лѣтъ, съ-тѣхъ-поръ, надъ былъ въ пансіонѣ его отца. Старая миссъ Гонимэнъ -- женщина порядочная, старикъ Гонимэнъ то же былъ порядочный человѣкъ; но ужъ Чарльзъ и, сестра его просто......
   Я наступилъ подъ столомъ на ногу Фредерику Бэйгему. Онъ какъ будто забылъ, что говоритъ о матери Клэйва.
   -- Гм! о вашей матушкѣ, я -- гм...-- я могу сказать только, что видѣлъ ее. Знать ее я не зналъ. Она выпада замужъ очень въ молодыхъ лѣтахъ, въ какихъ я былъ, когда она оставила Боргембери. Но Чарльзъ рано выказалъ свой характеръ, и надо сказать, характеръ, очень не похвальный, вовсе не образцовый въ отношеніи добродѣтели. У него всегда было великое дарованіе входить въ долги. Онъ занималъ у каждаго изъ воспитанниковъ -- куда онъ тратилъ деньги, не знаю; -- даже у конюха стараго Носача -- извините, такъ мы звали въ шутку вашего дѣда, -- ребятишки, ребятишки и есть -- вы знаете; -- даже у докторскаго конюха занялъ разъ, и я до-сихъ-поръ помню, какъ досталось Чарльзу Гонимэну за этотъ неблаговидный поступокъ.
   "Въ коллегіумѣ, безъ всякой видимой расточительности, онъ всегда былъ въ долгахъ и стѣсненномъ положеніи. Любезный юноша, да послужатъ вамъ наукой онъ и я, если хотите. Взгляните на меня: я, Фредерикъ Бэйгемъ, потомокъ древнихъ витязей, обладавшихъ Тосканою, я стараюсь улизнуть, когда завижу своего сапожника, и мое колоссальное тѣло дрожитъ, когда кто неожиданно дотронется до меня, какъ сдѣлали вы, Пенденнисъ, -- помните -- въ Страндѣ: соломинка могла бы тогда свалить меня съ ногъ! На своемъ вѣку, я много грѣшилъ, Клэйвъ, и знаю свои заблужденія. Спрошу, однакоже, еще бутылку пива, съ вашего позволенія. Бетси, нѣтъ ли у мистриссъ Ноксъ холоднаго мяса, да, знаешь, съ пикулями? Кланяйся ей отъ меня, да скажи, что Фредерикъ Бэйгемъ голоденъ. Возвращаюсь къ разсказу. У Фредерика Бэйгема много недостатковъ и онъ знаетъ ихъ. И Бэйгемъ любитъ иногда прихвастнуть, но все не такъ, какъ Гонимэнъ.
   Клэйвъ не зналъ, какъ понимать это описаніе его родственника; товарищъ Клэйва разразился хохотомъ, и Фредерикъ Бэйгемъ, важно покачавъ головой, снова принялся за свой разсказъ:
   "Не знаю, сколько получилъ онъ отъ вашего отца, но могу сказать, что съ половиной того, что онъ имѣлъ, Фредерикъ былъ бы счастливѣйшимъ изъ смертныхъ. Не знаю также, сколько онъ вытянулъ у бѣдной сестры въ Брэйтонѣ. Онъ все заложилъ Шеррику, какъ вамъ вѣроятно извѣстно; Шеррикъ теперь -- хозяинъ въ его домѣ и можетъ выпроводить его, когда вздумается. Я не считаю Шеррика дурнымъ человѣкомъ. По мнѣ онъ добрый малый; я знаю, что онъ не разъ помогалъ въ бѣдѣ ближнему. Онъ любитъ быть въ обществѣ: что жь тутъ удивительнаго? Вотъ, почему онъ просилъ васъ обѣдать у него. Надѣюсь, что обѣдъ былъ не дуренъ. Хотѣлось бы мнѣ, чтобъ онъ пригласилъ и меня.
   "Моссъ скупилъ его векселя, а зять Мосса, что въ Курситорской улицѣ, завладѣлъ его достопочтенной особой. Вотъ и прекрасно: одинъ прибралъ къ рукамъ все его имущество, другой прибралъ и пастора. Не правда-ли, что странно?
   "Доходы ныньче плохи. Я позабавился на этотъ счетъ съ Шеррикомъ: люблю этого жида. Онъ бѣсится, когда Фредерикъ Бэйгэмъ обращается къ нему съ вопросомъ: а что есть еще незанятыя мѣста на скамейкахъ? Я помню время, когда спекуляціи удавались, когда всѣ ложи, то-есть мѣста на скамейкахъ бывали разобраны на цѣлый сезонъ, и какъ рано не прійди, не найдешь, гдѣ пріютиться. Это избаловало Гонимэна, и онъ сталъ неглижировать. Народъ сталъ скучать. Тутъ мы взялись за пѣніе, Фредерикъ Бэйгемъ первый выступилъ на поприще и сдѣлалъ важное дѣло. Белью только для меня согласился пѣть, и чуть не два года я удерживалъ его. Но Гонимэнъ не сталъ платить ему, и басъ удалился. Шеррикъ вздумалъ поправить дѣло и навязалъ Гонимэну достопочтеннаго Симеона Раукинса, красноволосаго толстяка, который заикался и гнусилъ по-ланкашэйрски! По милости этого Раукинса, третья часть посѣтителей отстала отъ насъ. Правда. Раукинсъ былъ человѣкъ добрый и даже способный, но ужь вовсе не на своемъ мѣстѣ (Фредерикъ Бэйгемъ говорилъ это съ назидательною важностью): я объ этомъ высказалъ Шеррику въ первый же день, какъ услышалъ Раукинса. Посовѣтуйся онъ со мной объ этомъ предметѣ, и сберегъ бы ему порядочную сумму, въ тысячу разъ больше того, изъ-за чего у насъ произошла съ нимъ въ это время размолвка -- размолвка изъ-за бездѣлицы -- изъ того, что и не платилъ три мѣсяца за квартиру. Что касается Гонимена, онъ просто плакалъ. Вашъ дядя мастеръ на слезы, Клэйвъ Ньюкомъ. Онъ часто ходилъ къ Шеррику и со слезами наглазахъ умолялъ его -- прогнать Раукинса, и напрасно. Слѣдовательно, надо сказать въ пользу Чарльза, что дѣла его пришли въ упадокъ не отъ одной его вины; Шеррикъ -- главный затѣйщикъ.
   И такъ, сэръ, бѣдный Чарльзъ задумалъ поправить дѣла женитьбой на мистриссъ Кромби: она любила его отъ души и дѣло сладилось бы, не смотря на изступленіе ея сыновей. Но у Чарльза, сэръ, такая страсть къ хвастовству и лжи, что онъ будетъ вамъ лгать, хоть бы это лжи не было ни капли пользы. Онъ хвасталъ, что отъ должности получаетъ тысячу двѣсти фунтовъ стерлинговъ, да своего имѣетъ столько же; а какъ пошло дѣло на чистоту, такъ и оказалось, что онъ солгалъ и вдовушка съ-тѣхъ-поръ не захотѣла смотрѣть на него. Женщина она была добрая, знала хозяйство и завѣдывала шляпнымъ магазиномъ цѣлыя десять лѣтъ. Славный былъ магазинъ. Я познакомилъ Чарльза съ хозяйкой. Дядя мой, епископъ, всегда закупалъ у ней, и издѣлія этого магазина долгое время покрывали эту смиренную голову, говорилъ Фредерикъ Бэйгемъ, ударяя себѣ въ широкій лобъ: я увѣренъ, прибавилъ онъ со вздохомъ, что Чарльзъ непремѣнно женился бы на Кромби, если бъ только не вздумалъ лгать. Она не нуждалась въ деньгахъ и желала только имѣть порядочнаго мужа, съ которымъ бы можно было показаться въ общество.
   "Но какъ Гонимэнъ поступилъ съ бѣднякомъ Ридлеемъ и его женой, этого ужь я никакъ не могу ему простить. Вы знаете, я свелъ его съ Ридлеями и присовѣтовалъ ему нанять у нихъ квартиру. Я думалъ, что для ихъ же пользы, и удружилъ имъ; нечего сказать! Чарльзъ всегда говорилъ мнѣ, что счеты съ Ридлеями у него чисты, а между тѣмъ не только но платилъ имъ за квартиру, но у нихъ же еще занималъ деньги; давалъ обѣды и заставлялъ Ридлеевъ платитъ за вино; повыгонялъ всѣхъ жильцовъ-плательщиковъ изъ дому. Все это онъ разсказывалъ мнѣ со слезами на глазахъ, когда и, по его приглашенію, пришелъ сегодня къ нему въ Львиный вертепъ и засталъ его въ бѣдствіи. Не знаю, сколько именно онъ долженъ, потому что на его слова полагаться нельзя; никогда не скажетъ правды. Но вообразите, что за добряки эти Ридлеи вѣдь и не заикнулись никогда Фредерику Бейгему о долгѣ!-- Мы бѣдны, говорятъ они, но съ голоду не умремъ; а мистеръ Гонимэнъ намъ вѣрно заплатитъ, сказала мнѣ сегодня же мистриссъ Ридлей. Эти слова, сэръ, затронули мое сердце; я обнялъ и поцѣловалъ старушку. Въ эту минуту вошли молодой Джонъ Джэмсъ, съ картиной подъ мышкой, и миссъ Каннъ, и оба удивились. Но старушка возразила, что цѣловала мистера Фредерика тогда ужь, когда Джона Джемса не было еще на свѣтѣ. И правду сказала эта добрая женщина. Значитъ, я поступилъ благородно и великодушно, когда, увлекшись чувствованіями, обнялъ и поцѣловалъ ее.
   Тутъ вошла Бетси и доложила, что ужинъ ждетъ мистера Бэйгема. Становилось уже поздно; мы оставили Фредерика ужинать и, распростившись съ мистриссъ Ноксъ, Клэйвъ и я отправились каждый восвояси.
   

XXVI.
Въ которой продаются лошади полковника Ньюкома.

   Я не изумился, увидя у себя рано утромъ слѣдующаго дня полковника Ньюкома, которому Клэйвъ успѣлъ уже сообщить важную вѣсть, слышанную наканунѣ отъ Бэйгема. Всякой, кто сколько-нибудь зналъ полковника, догадался бы, что цѣль его -- выкупить своего шурина. Не знакомый ни съ юристами, ни съ судьями, ни съ ихъ обрядами, онъ рѣшился обратиться за совѣтами въ Подворье Ягненка, и въ этомъ случаѣ показалъ нѣкоторое благоразуміе, потому что я зналъ свѣтъ и его обычаи больше, чѣмъ мой простодушный кліентъ. Я могъ выговорить для несчастнаго арестанта или, лучше, для полковника Ньюкома, гораздо выгоднѣйшія условія противъ тѣхъ, какія предложили бы, безъ моего посредства, кредиторы Гонимэна.
   Считая благоразумнѣйшимъ не допускать свиданія между нашимъ добрымъ Самаритяниномъ и мнимою жертвою бездѣльниковъ, которую онъ намѣревался спасти, я оставилъ его бесѣдовать съ Уаррингтономъ въ Подворьѣ, а самъ поспѣшилъ въ арестантскую, гдѣ заключенъ былъ баловень Мэйфэра. Когда я вошелъ къ нему, онъ взглянулъ на меня -- и болѣзненная улыбка заиграла у него на лицѣ. Достопочтенный пасторъ былъ не бритъ и только-что позавтракалъ. На грязномъ подносѣ, на которомъ принесенъ былъ завтракъ, стояла опорожненная рюмка водки; засаленный романъ изъ чэнсри-лэнской библіотеки лежалъ на столѣ; но Гонимэнъ занятъ былъ не чтеніемъ романа, а сочиненіемъ одного или нѣсколькихъ длинныхъ-предлинныхъ писемъ, тѣхъ выработанныхъ, цвѣтистыхъ, краснорѣчивыхъ обозрѣній, тѣхъ щедро подчеркнутыхъ документовъ, въ которыхъ четкимъ курзивомъ обнажаются происки мошенниковъ непростительная, -- чтобъ не употребить фразы болѣе суровой,-- холодность друзей, на которыхъ можно было возлагать надежду; оскорбительные поступки Соломоновъ; непостижимое уклоненіе отъ уплаты денегъ Смита, на котораго онъ расчитывалъ, какъ на англійскій банкъ; наконецъ, непреложная достовѣрность -- возвратить съ усерднѣйшею, нечего и говорить, благодарности, ссуду извѣстнаго числа фунтовъ стерлинговъ никакъ не далѣе субботы слѣдующей недѣли. Все то, что не одному изъ читателей, въ продолженіе житейскаго опыта, вѣроятно случалось читать во многимъ рукописямъ, было, какъ слѣдуетъ, изложено бѣднымъ Гонимэномъ. На столѣ, въ стаканѣ, лежала облатка, а внизу, въ передней, безъ сомнѣнія стоялъ гонецъ, для препровожденія письма по принадлежности. Этого рода письма всегда отправляются съ нарочнымъ, который упоминается въ постскриптѣ. Когда вы получаете письмо, онъ всегда сидитъ въ прихожей, гдѣ этотъ "молодой человѣкъ ждетъ отвѣта, какой вамъ угодно будетъ дать".
   Разумѣется, Гонимэнъ не вполнѣ объяснилъ положеніе своихъ дѣлъ посреднику, которому поручалось похлопотать по этимъ дѣламъ. Ни одинъ должникъ не сознается во всѣхъ долгахъ вдругъ, а постепенно открываетъ ихъ своему дѣльцу или благодѣтелю, переводя его такимъ образомъ отъ сюрприза къ сюрпризу и, послѣ счета съ портнымъ, знакомя его со счетомъ сапожника. Я былъ убѣжденъ, что балансъ Гонимэна не совсѣмъ точенъ. Долги, за которые онъ арестованъ, составляли, по его словамъ, бездѣлицу.-- Моссу изъ Унрдоръ-Стрита сто двадцать -- да я ему переплатилъ, помнится, тысячу по этому самому дѣлу, восклицаетъ Гонимэнъ. Бездушный Вестъ-индскій торговецъ услыхалъ о моемъ несчастьѣ, и вотъ весь этотъ народъ будто скликнулся и бросается, словно коршунъ на свою добычу! Уаддилонъ, портной, предъявляетъ претензію на девяносто восемь фунтовъ стерлинговъ -- а сколько практики доставилъ я ему своими рекомендаціями? Сапожникъ Тоббинсъ, его сосѣдъ въ Джерминъ-Стритѣ, требуетъ сорокъ одинъ фунтъ; вотъ и все тутъ; даю вамъ честное слово, что все. Мѣсяца черезъ два, подучивъ доходъ съ прихода, я покончилъ бы весь расчетъ съ этими живодерами; иначе меня ожидаютъ совершенное и безвозвратное разореніе, стыдъ, уничиженіе и безвыходная тюрьма. Я это знаю; я это перенесу: я былъ непростительно малодушенъ, Пенденнисъ; я могу сказать mea culpa, mea maxima culpa, и могу -- перенести наказаніе. Въ лучшія минуты жизни рѣчь его не бывала трогательнѣе. Онъ отвернулъ голову и закрылся носовымъ платкомъ, далеко не такъ бѣлымъ, какимъ бывало прикрывалъ волненіе своихъ чувствованій въ часовнѣ лэди Уиттьльси.
   Въ какой постепенности кающійся грѣшникъ исповѣдалъ намъ прочіе грѣхи; какъ получили мы нѣкоторое понятіе о счетахъ съ мистриссъ Ридлей, о сдѣлкахъ его съ мистеромъ Шеррикомъ -- было бы излишне здѣсь разсказывать.-- Посланникъ полковника Ньюкома пришелъ къ тому заключенію, что помогать подобному человѣку совершенно напрасно, и что Морская тюрьма была бы самымъ благодѣтельнымъ убѣжищемъ для этого беззаботнаго мота. Въ тотъ же самый день мистеры Уаддилошъ и Тоббинсъ переговорили съ своимъ с. джемскимъ сосѣдомъ, мистеромъ Брэсомъ, и отъ этого лавочника тогда же подано было взысканіе за перчатки, шейные и носовые платки, въ такомъ количествѣ, какого не посовѣстился бы самый отчаянный щеголь-гвардеецъ. Мистеръ Уаррингтонъ былъ на сторонѣ мастера Пенденниса и настаивалъ, чтобы дѣло шло законнымъ порядкомъ.-- Къ чѣму помогатъ человѣку, говорилъ онъ, когда онъ не хочетъ самъ себя беречь? Пускай заколъ высосетъ изъ него долги; а когда молодецъ выйдетъ изъ тюрьмы, такъ дайте ему двадцать фунтовъ стерлинговъ, да доставите ему мѣсто капеллана на островѣ Мэнѣ.
   По сумрачному лицу полковника я догадывался, что эти предположенія были ему не по душѣ. Во всякомъ случаѣ, сказали мы: обѣщайтесь намъ, что вы сами не заплатите за него ни пенни; что вы не будете имѣть дѣла съ кредиторами Гонимэна, и, предоставите имъ поступить, какъ имъ вздумается: вѣдь они знаютъ людей лучше вашего.-- Лучше моего, молодой человѣкъ! вскрикнулъ Ньюкомъ: ужь если я въ мои лѣта не знаю людей, такъ когда же и знать ихъ?-- А по нашему мнѣнью, проживи человѣкъ Іоиловы вѣки, и тогда мальчишка проведетъ его, какъ нельзя лучше.
   -- Не стану скрывать отъ насъ, сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія, сопровождавшагося табачнымъ дымомъ трехъ-членнаго совѣта, не стану скрывать, что у меня есть въ запасѣ капиталецъ, отложенный,-- даю вамъ честное слово -- не на случай нужды, а такъ, на прихоти: часть этого запаса я считаю обязанностью посвятить на облегченіе положенія бѣднаго Гонимэна. Капиталъ не великъ и предназначенъ былъ на -- но все равно: деньги есть. Хорошо было бы, если бъ Пенденнисъ побывалъ у этихъ торгашей, да уговорилъ ихъ сдѣлать кой-какую уступку. Вѣдь счеты ихъ, навѣрно, преувеличены. Что касается мистриссъ Ридлей и мистера Шеррика, они люди добрые; мы съ ними повидаемся, и такимъ образомъ, съ Божьей помощью, опять поставимъ на ноги этого несчастнаго Чарльза. Въ Священномъ Писаніи читали же мы о блудномъ сынѣ: его не казнили, а встрѣтили человѣколюбиво. И за вами есть долги, объ оставленіи которыхъ придется молиться.
   Въ расчеты мистера Шеррика мы не имѣли нужды входить. Этотъ джентльменъ велъ дѣла съ Гонимэномъ на чистоту. Онъ съ усмѣшкой сказалъ намъ: Вы не воображаете, чтобъ я далъ въ долгъ этому молодцу хоть шиллингъ безъ достаточнаго обезпеченія? Дамъ пятьдесятъ, сто шунтовъ стерлинговъ. Вотъ одна изъ его росписокъ, съ ручательствомъ застольнаго пріятеля -- какъ его зовутъ?-- Бэйгема. Не правда ли? Не получить мнѣ этихъ денегъ! Я далъ взаймы подъ залогъ всего, что онъ имѣетъ, продолжаетъ Шеррикъ, и далъ потому, что считалъ это выгоднымъ. Такъ и было сначала. Всѣ любили Гонимэна. Вся знать съѣзжалась къ нему. Подъ конецъ вышло, что спекуляція плохая. Когда я ангажировалъ на свой театръ мадмоазель Бравуру, въ первыя три недѣли не было ни одного мѣста пустаго. На слѣдующій годъ, она едва доставляла мнѣ двадцать фунтовъ сбора въ цѣлую недѣлю. То же случилось съ Поттелемъ и драмой; сначала все обстояло благополучно, а потомъ разсыпалось. Все это спекуляція. Я на своемъ вѣку дѣлалъ спекуляціи на всемъ: и на театрахъ и на подрядахъ, и на векселяхъ, и на газѣ, и на страховыхъ акціяхъ, и пр. Бѣдняжка Гонимэнъ! я не хотѣлъ дѣлать ему зла, а между тѣмъ, кажется, поступилъ дурно, навязавъ ему этого красноволосаго Раукинса. Думаю, что Раукинсъ въ конецъ испортилъ дѣло. Но и не могу же знать всего, господа. Я не такъ воспитанъ, чтобъ знать людей на сквозь. Послушавъ Раукинса въ Гампстэдѣ, я думалъ, что это кладъ. Я, знаете, бродилъ туда и сюда, какъ бывало ѣздилъ по провинціямъ, когда завѣдывалъ театромъ, и искалъ годныхъ мнѣ людей. Выпьемъ-ка по рюмкѣ хересу за здоровье Гонимэна. Ну, ужь вашъ полковникъ! Золотой человѣкъ! Мнѣ вѣчно приходилось имѣть дѣло съ продувными людьми: въ городѣ и въ провинціи, между лордами и простолюдьемъ; и встрѣтивъ такого человѣка, я какъ бы освѣжился. Для него я готовъ сдѣлать все. Ваша пелль-мэлльская газета идетъ славно. Я пробовалъ было издавать газеты, да все не удачно; не знаю отчего. Пробовалъ и въ духѣ тори, и въ духѣ умѣренныхъ, и въ духѣ неумѣренныхъ, и все шло. Теперь вотъ у Гонимэна всѣ мои деньги пропали: надо бы подумать, какъ бы ихъ выручить? Надо бы заставить Гонимэна писать.
   Наслушавшись назидательной бесѣды Шеррика, я разстался съ нимъ, много успокоенный на счетъ судьбы бѣднаго Гонимэна. Портной и сапожникъ его легко умилостивились, а Моссъ, убѣдясь, что пасторъ не имѣетъ никакого состоянія и долженъ быть обращенъ къ банкротскому суду, если только Моссъ не согласится на полюбовную сдѣлку, и видя, что мы уполномочены на это, склонился на наши предложенія и возвратилъ намъ гербовый листъ съ подписью Гонимэна. Наши переговоры чуть-было не кончились ничѣмъ, благодаря преждевременной вспышкѣ Клэйва, который, при одномъ изъ условій, пришелъ въ негодованіе и погрозился выбросить юнаго Мосса въ окно; но отъ этого неблагоприличнаго,-- по выраженію Мосса,-- и не свойственнаго благородному человѣку обращенія со стороны Ньюкома, не произошло ничего, кромѣ этого замѣчанія, да замедленія въ переговорахъ, и въ слѣдующее же воскресенье Гонимэнъ былъ опять въ часовнѣ Уиттльси.
   По счету мистриссъ Ридлей, и, надо сказать, предлинному, было уплачено сполна и безъ всякихъ возраженій; но полковнику стало тошно отъ выраженій восторженной благодарности Гонимэна, и онъ очень холодно принялъ увѣренія пастора въ раскаяніи.-- Вотъ, сынокъ, сказалъ Клэйву отецъ: видишь, до чего доводятъ человѣка долги: онъ начинаетъ торговать истиной, обирать бѣднаго. Подумай, какой позоръ -- бѣгать отъ своей прачки, унижаться передъ портнымъ, ѣсть хлѣбъ бѣдняка, Клэйвъ, мнѣ кажется, покраснѣлъ, и пришелъ въ смущеніе.
   -- Батюшка, сказалъ онъ: я -- я долженъ со страхомъ сознаться, что и на мнѣ есть долги -- правда, не большіе; однако жъ фунтовъ сорокъ: двадцать-два за сигары и пятнадцать Пенденнису, и... и -- это ужасно какъ сокрушаетъ меня.
   -- Глупый мальчикъ, возразилъ отецъ: я зналъ о долгѣ за сигары, и заплатилъ его на прошедшей недѣлѣ. Все, что мое -- твое; ты это знаешь. Пока есть у меня гинея, половина принадлежитъ тебѣ. Смотри же, чтобъ до послѣдняго шиллинга было заплачено не дальше -- не дальше какъ черезъ недѣлю. Сходи-ка, спроси Бинни не могу ли я видѣться съ нимъ въ кабинетѣ. Мнѣ нужно съ нимъ переговорить. Когда Клэйвъ вышелъ, полковникъ сказалъ мнѣ умоляющимъ голосомъ: Ради Христа прошу васъ, Артуръ, воздерживайте моего сына отъ долговъ, когда я уѣду. Мнѣ должно отправиться на дняхъ въ Индію.
   -- На дняхъ, полковникъ? Вѣдь вамъ дана отсрочка на годъ, сказалъ я.
   -- Такъ; но безъ жалованья;, а дѣло Гонимэна повытянуло у меня небольшія деньжонки, которыя я припасъ на издержки въ Европѣ, издержки вышли значительнѣе, чѣмъ я предполагалъ. Я перебралъ у брата все, даже слишкомъ, и присужденъ былъ обратиться къ моимъ агентамъ въ Калькуттѣ. Годомъ раньше или позже -- если только не умрутъ старшіе меня и я не получу повышенія, съ окладомъ полнаго полковника и съ назначеніемъ сюда -- годомъ раньше или годомъ позже, какая разница? Клэйвъ въ мое отсутствіе отправится на континентъ, для усовершенствованія себя въ художествѣ; будетъ посѣщать знаменитѣйшія школы живописи. Когда-то я думалъ: какъ бы пріятно было поѣхать мнѣ вмѣстѣ съ нимъ. Но, Пенденнисъ, человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ. Теперь я воображаю, что ребенокъ не станетъ лучше отъ того только, что будетъ постоянно привязанъ къ отцовскому поясу. Вы, молодые люди, умнѣе меня, я не учился вашимъ идеямъ, не читалъ вашихъ книгъ. Часто мнѣ кажется, что я лишній въ вашемъ обществѣ. Я возвращаюсь туда, гдѣ есть у меня друзья, гдѣ я еще что-нибудь да значу. Въ нашемъ полку есть доброе лицо или два, которые просіяютъ, когда опять увидятъ Томаса Ньюкома. Да благословитъ васъ Богъ, Артуръ. Вы, молодые люди, здѣсь такіе холодные на взглядъ, что съ перваго разу старикъ и не понимаетъ, какъ сойдтись съ вами. На первыхъ порахъ, когда я воротился домой, Джэмсъ Бинни часто толковалъ со мною о васъ, и говорилъ, что навѣрно вы смѣетесь надъ нами. Но нѣтъ, вы не смѣялись, я знаю. Благослови васъ Всемогущій, пошли вамъ добрую жену, и сдѣлай изъ васъ добраго человѣка. Я купилъ часы, и хотѣлъ бы, чтобъ вы носили ихъ на память обо мнѣ и моемъ сынѣ, съ которымъ вы были такъ дружны, когда оба вы были мальчиками и учились у Капуциновъ. Я взялъ его за руку и пробормоталъ нѣсколько несвязныхъ словъ любви и уваженія. Не заслуживалъ ли Томасъ Ньюкомъ этихъ чувствованій отъ всякого, кто его зналъ?
   Рѣшившись на отъѣздъ, нашъ добрый полковникъ безъ шуму, но дѣятельно принялся сбираться въ дорогу. Въ послѣдніе дни своего пребыванія у насъ, онъ оказывалъ мнѣ еще болѣе расположенія, чѣмъ прежде, говорилъ даже, что считаетъ меня какъ бы за роднаго сына и надѣется, что буду поступать, какъ старшій братъ и попечитель Клэйва. Ахъ, но кто же будетъ опекуномъ надъ самимъ попечителемъ? У младшаго брата было гораздо больше благоразумныхъ качествъ, чѣмъ у старшаго. Свѣтъ еще не очерствилъ Клэйва, не успѣлъ даже избаловать его. Однакожь я замѣчаю, что уклоняюсь отъ его исторіи къ исторіи другаго, и потому возвращусь къ настоящему предмету этой книги.
   Полковникъ Ньюкомъ особенно былъ доволенъ и тронутъ поведеніемъ своего друга Бинни, съ-тѣхъ-поръ, какъ полковникъ рѣшился на отъѣздъ.-- Джэмсъ одинъ изъ благороднѣйшихъ людей, любезный Пенденнисъ, и я за честь себѣ считаю быть ему обязаннымъ и сознаваться въ этомъ. Какъ тебѣ извѣстно, я нанялъ этотъ домъ у нашего пріятели -- аффериста Шеррика, и отвѣчаю за уплату денегъ до окончанія срока найма. Джемсъ принялъ на себя эту обязанность. Помѣщеніе слишкомъ велико для него, но онъ говоритъ, что квартира ему понравилась и онъ оставляетъ ее за собой, съ тѣмъ, что у него будутъ жить сестра и племянница. Добрый Джэмсъ говоритъ, что Клэйвъ -- тутъ голосъ говорящаго замѣтно дребезжитъ -- Клэйвъ по прежнему будетъ членомъ семейства, и Богъ да благословитъ добраго. Джэмсъ нѣсколько богаче, чѣмъ я воображалъ почти на лэкъ рупій -- и вотъ вамъ замѣтка мистеръ Артуръ: Бинни признался мнѣ, что если племянница его, миссъ Роза выберетъ себѣ жениха, который и ему понравится, онъ оставитъ ей значительную часть своего имѣнія.
   Тутъ настоящій наперсникъ полковника сказалъ, что онъ распорядился своими сердечными дѣлами иначе, на что полковникъ многозначительно замѣтилъ: Я такъ и думалъ. Одна птичка прошептала мнѣ на ухо имя какой-то миссъ А. Я зналъ ея дѣда, сговорчиваго и почтеннаго старичка, у котораго мнѣ случалось занимать деньги, когда я былъ субалтернъ-офицеромъ въ Калькуттѣ. Скажу вамъ за тайну, любезнѣйшій мой другъ: мнѣ было-бы очень желательно, чтобъ извѣстный вамъ молодой человѣкъ замѣтилъ добрыя, прекрасныя качества души миссъ Мэккензи, и чтобъ она взаимно полюбила его. Если бъ вы, молодые люди, по раньше разставались съ холостой жизнью, да выбирали себѣ добродѣтельныхъ женъ, какова -- и увѣренъ -- миссъ Амори, -- грѣхи молодости убыли бы по счету. Мы не были бы развратны, какъ большая часть молодежи, не были бы холодны и себялюбивы,-- что также очень дурно. И я молюсь объ одномъ, чтобы Клэйвъ могъ стать на якорь прежде, чѣмъ соблазнъ успѣетъ вовлечь его въ житейскія бури, и чтобъ онъ нашелъ жену такую добрую, какъ племянница Бинни. Въ первое время по пріѣздѣ домой, я строилъ для него другіе планы, но плановъ этихъ не удалось привести къ желанному концу. Зная горячій характеръ сына и постоянно слѣдя за поведеніемъ шалуна, я боюсь, чтобъ женщина не навлекла ему горя, и потому желалъ бы по скорѣе увидать его внѣ опасности.
   Такимъ образомъ любимою мыслью двухъ стариковъ было -- чтобъ молодые люди женились и блаженствовали, какъ принцъ и принцесса въ волшебной сказкѣ, и милая мистриссъ Мэккензи -- не говорилъ я, что въ первое время по пріѣздѣ къ брату, она не скрывала любви своей къ полковнику?-- милая мистриссъ Мэккензи готова была отказаться отъ собственныхъ видовъ для счастья душечки Розы. Мы, бывало, смѣялись и говорили, что лишь только отецъ Клэйва за двери, къ Розѣ пріѣдетъ младшая сестра, Джоси. Но Джоси, подъ руководствомъ бабки, повела себя гораздо благоразумнѣе: писала письма, въ которыхъ распрашивала объ операхъ, о лондонской Башнѣ, галереяхъ восковыхъ фигуръ, и, не прошло году, вышла за мужъ за Боджи, старосту при церкви мистера М'Крау.
   На дняхъ напечатано въ Morning Post объявленіе о продажѣ, по случаю отъѣзда одного офицера въ Индію, трехъ его лошадей. Въ объявленіи подробно описаны ростъ ихъ, масть, родословная, и въ концѣ прибавлено: спросить конюха, на конюшнѣ, No 150, Фицройскій сквэръ.
   Комитетъ Директоровъ пригласилъ подполковника Ньюкома къ обѣду, который давался генералъ-маіору сэру Ральфу Сперьеру, кавалеру ордена Бани, назначенному главноначальствующимъ въ Мандрасъ. Клэйвъ также получилъ приглашеніе.-- Пили и за здоровье моего отца, говорилъ Клэйвъ, и въ благодарность, дорогой старичекъ произнесъ превосходнѣйшій спичъ.
   Онъ, Клэйвъ и и совершили странствованіе къ Капуцинамъ. День былъ праздничный; школьниковъ не было и мы имѣли свободу гулять, гдѣ хотѣли. Одинъ изъ Капуциновъ, котораго мы всѣ узнали, сопровождалъ насъ въ прогулкѣ. Нѣсколько времени мы просидѣли въ комнаткѣ капитана Скарсдели, служившаго когда-то въ Индіи, подъ старость вышедшаго въ отставку и удалившагося въ это мирное убѣжище. Мы бесѣдовали, какъ бесѣдуютъ школьные товарищи и влюбленные, о предметахъ интересныхъ только для школьныхъ товарищей и влюбленныхъ.
   Полковникъ простился со своими знакомыми, старыми и молодыми; побѣжалъ къ Ньюкому, благословилъ мистриссъ Мэккензи и провелъ день съ Джэкомъ Броуномъ; перебывалъ во всѣхъ школахъ, гдѣ воспитывались его маленькіе protégés, чтобы представить самыя свѣжія и достовѣрныя извѣстія о юныхъ питомцахъ родителямъ ихъ и родственникамъ въ Индіи; прожилъ недѣлю въ Марбель-Гиллѣ, и стрѣлялъ куропатокъ, безъ чего, какъ говорилъ Клэйвъ, можно было съ тоски умереть; отсюда отправился въ Брэйтонъ, чтобъ провести нѣсколько времени съ миссъ Гонимэнъ. Что касается Брэйановъ, то съ роспускомъ парламента, изъ нихъ ни одинъ не оставался въ городѣ: Бэрнсъ, по обыкновенію, поѣхалъ на болота въ Шотландію, куда за нимъ не послѣдовали ни дядя, ни кузенъ. Прочіе отправились за границу. Сэру Брэйану нужно было пользоваться Ахенскими водами; братья разстались друзьями; лэди Анна и вся молодежь пожелали ему счастливаго пути. Мнѣ помнится, что сэръ Брэйанъ проводилъ полковника изъ гостиной въ Паркъ-Лэнѣ до самаго подъѣзда, и смотрѣлъ, какъ братъ садился въ кэбъ, точно такъ, какъ онъ провожаетъ старую лэди Бэджсъ, когда она пріѣзжаетъ въ банкъ, для повѣрки своихъ счетовъ. Но Этель не захотѣла ограничиться такимъ прощаньемъ, и слѣдующимъ утромъ на Фицройскій сквэръ подкатилъ экипажъ; изъ экипажа вышла дама подъ воалемъ и пробыла минутъ пять у полковника. Когда полковникъ провожалъ ее къ экипажу, на глазахъ у него были слезы.
   Мистриссъ Мэккензи, видѣвшая всю эту сцену изъ окна столовой, шутила надъ полковникомъ и спрашивала, кто его зазнобушка? Ньюкомъ очень серіозно отвѣчалъ, что никому не позволитъ говорить легкомысленно объ этой молодой лэди, которую онъ любитъ, какъ родную дочь. Розѣ, по видимому, похвалы эти не нравились. Это было за день до нашего отъѣзда въ Брэйтонъ. Квартира миссъ Гонимэнъ отведена была мистеру Бинни и его дамамъ. Клэйву и ея любезнѣйшему полковнику назначены были комнаты дверь въ дверь. Чарльзъ Гонимэнъ сошелъ въ часовню и произнесъ одну изъ удачнѣйшихъ своихъ рѣчей. Тутъ же былъ и Фредъ Бэйгемъ: наружность его въ эти минуты была особенно благородна и величественна. Я готовъ думать, что онъ имѣлъ нѣкоторыя объясненія съ Томасомъ Ньюкомомъ и, благодаря его содѣйствію, поставленъ былъ, хотя на время, въ обстоятельства довольно сносныя: кто изъ знавшихъ полковника не пользовался его благодѣяніями? кто изъ видѣвшихъ его, не благословлялъ его? Фредъ Бэйгемъ былъ глубоко растроганъ рѣчью Чарльза въ которой мы легко понимали всѣ намеки. Слезы ручьемъ текли по щекамъ мягкосердаго Фреда, какъ у кающагося грѣшника. Роза и ея матушка рыдали вслухъ, къ великому изумленію дебелой миссъ Гонимэнъ, которая не имѣла ни малѣйшаго понятія о подобныхъ слезныхъ изліяніяхъ, и къ не малому смущенію бѣдняжки Ньюкома, которому досадно было слышать похвалы, воздаваемыя ему въ этомъ священномъ зданіи. Добрый Джэмсъ Бинни также заходилъ въ часовню, и какъ ни различно выражались или сдерживались чувствованія присутствующихъ, между ними навѣрно не было ни одного, который бы не принесъ въ храмъ смиренной молитвы и кроткаго сердца. Для нашего любезнаго друга звонъ праздничнаго колокола на родинѣ былъ послѣднимъ на долгое время. Когда мы вышли на берегъ, океанъ, окрашенный лазурью неба, шумно билъ въ прибрежье, и гребни безчисленныхъ волнъ золотились отъ солнца. Я, какъ сейчасъ, вижу на этомъ берегу добраго старика и сына, прильнувшаго къ нему.
   Полковникъ былъ очень обрадованъ посѣщеніемъ мистера Ридлея и привезеннымъ имъ извѣстіемъ (лордъ Тодморденъ владѣть домомъ и паркомъ въ Суссексѣ, откуда мистеръ Ридлей пріѣхалъ проститься съ полковникомъ Ньюкомомъ). Ридлей говорилъ, что никогда не забудетѣ благосклоннаго расположенія къ нему полковника; что его милость изволила призрѣть его съ самыхъ юныхъ лѣтъ, сдѣлалъ его своимъ управляющимъ и во всѣхъ отношеніяхъ былъ къ нему всегда щедръ и милостивъ.-- Я и мистриссъ Ридлей, прибавилъ старикъ, осмѣливаемся рекомендовать вамъ, сэръ, сына нашего, мистера Джона Джемса Ридлея молодаго человѣка добраго и благонадежнаго. Смѣю доложить, что, если мистеръ Клэйвъ поѣдетъ за границу, мы были бы счастливы, если бъ Джэнъ Джемсъ поѣхалъ съ нимъ. А деньги, которыя вы изволили заплатить намъ такъ аккуратно, мы отдадимъ ему на дорогу: эту превосходную мысль подала намъ мистриссъ Каннъ. А милордъ изволили заказать Джону Джэмсу картину, щедро заплатилъ ему за трудъ, и пригласилъ моего сына обѣдать за однимъ столомъ, съ его особой, которой и вѣрою и правдою служилъ тридцать пять лѣтъ.-- Голосъ измѣнилъ Ридлею на этомъ мѣстѣ спича, явно подготовленнаго, и старикъ не могъ произнесть болѣе ни слова. Полковникъ дружески пожалъ ему руку; а Клэйвъ вскочилъ, забилъ въ ладоши и сказалъ, что онъ ничего такъ не желалъ, какъ ѣхать во Францію и Италію вмѣстѣ съ Джономъ Джэмсомъ.-- Но мнѣ не хотѣлось разорять моего милаго отца, и такъ ужь разтратившагося, говорилъ Клэйвъ: и притомъ, я полагалъ, что Джонъ Джэмсъ, при независимости его характера, не согласится быть моимъ спутникомъ.
   Полковникѣ взялъ мѣсто заблаговременно. Теперь онъ ѣдетъ сухимъ путемъ; а тамъ, до Александріи, отправится на одномъ изъ преданныхъ кораблей Индійской и Восточной компаніи. Багажъ у него скромный, и безъ особеннаго убѣжденій Клэйва, онъ не взялъ бы съ собою ничего, кромѣ стараго мундира, который служилъ ему нѣсколько лѣтъ. Клэйвъ и отецъ его поѣхали въ Соутэмптонъ сами по себѣ. Фредъ Бэйгемъ и я сѣли въ дилижансъ. Мы выпросили позволеніе дождаться отъѣзда полковника, чтобъ пожелать ему счастья на дорогу. Вотъ наступилъ день для отхода корабля. Мы осмотрѣли каюту, полюбовались шумомъ и суетой, какіе обыкновенно бываютъ на кораблѣ, въ день отплытія. Но наши мысли сосредоточивались на одномъ человѣкѣ, что, безъ сомнѣнія, было и со многими въ этотъ день. Кружки знакомыхъ собирались на палубѣ, озаренной солнцемъ, и напутствовали отъѣзжавшихъ благословеніями. Они не замѣчаютъ вокругъ себя корабельной суетни, шума, производимаго экипажемъ и офицерами, занятыми каждый своею обязанностью; шаговъ и пѣсенъ людей у вымбовки, наконецъ звонка, возвѣщающаго, что минута отплытія все ближе и ближе. Мать и сынъ, отецъ и дочь, мужъ и жена, торопятся воспользоваться не многими остающимися мгновеніями и жмутъ другъ другу руку. Мы видѣли, какъ Клэйвъ и отецъ стояли у колеса и разговаривали между собой. Когда они сошли внизъ, одинъ пассажиръ попросилъ меня взять подъ руку жену его, чуть не упавшую въ обморокъ, и отвести на берегъ. За нами послѣдовалъ Бэйгемъ, неся на рукамъ двухъ дѣтей дамы, а мужъ ея остался на кораблѣ. Раздался послѣдній звонокъ, и крикъ: Господа, на берегъ! Корабль давно уже началъ дрожать, колеса его -- ударяли по водѣ и труба выбрасывала свои черные сигналы къ отплытію. Мы все еще стояли на докѣ, и видѣли, какъ Клэйвъ, блѣдный, поднялся на палубу. Когда онъ ступилъ на землю, за нимъ отняли доску, по которой онъ прошелъ послѣдній.
   Потомъ, при трехъ громкихъ возгласахъ толпы съ дока, матросовъ на такелажѣ и пассажировъ на палубѣ, гордый корабль заноситъ первый взмахъ опредѣленнаго ему бѣга, и устремляется къ океану. Вонъ онъ, вонъ онъ, кричитъ Фредъ Бэйгемъ, махая шляпой. Счастливый ему путь, счастливый путь! Я едва разглядѣлъ у борта корабля нашего добраго друга, посылавшаго намъ прощальный поклонъ, какъ вдругъ дама, которую мужъ поручилъ мнѣ свести съ коробля на берегъ, лишилась чувствъ у меня на рукахъ. Бѣдняжечка! И ее не пощадила судьба. О, муки разрозненныхъ сердецъ, скорбныя сожалѣнія, жестокія разставанья! Не придетъ ли вамъ конецъ послѣ немногихъ лѣтъ, когда глаза осохнутъ отъ слезъ, и чужды будутъ намъ и печаль и воздыханія?
   

XXVII.
Юность и Счастіе.

   Хотя Томасъ Ньюкомъ возвращался въ Индію изъ денежныхъ расчетовъ, находя, что для жизни на родинѣ доходовъ его мало, однакожь онъ могъ считаться человѣкомъ достаточнымъ и при отъѣздѣ изъ Европы имѣлъ два лака рупій въ разныхъ индійскихъ торговыхъ домахъ.-- Еще хоть тысячку въ годъ, въ добавокъ къ процентамъ съ двухъ лаковъ, думалъ онъ,-- и мы будемъ въ состояніи жить на родинѣ, ни въ чемъ не нуждаясь. Клэйву, когда женится, дамъ десять тысячъ фунтовъ капитала, да буду выдавать ему на прожитокъ фунтовъ по пяти сотъ въ годъ изъ своего содержанія. Если онъ еще за женой получитъ порядочное приданое,-- живи цѣлый вѣкъ припѣваючи и пиши себѣ картины, сколько душѣ угодно.-- Ньюкомъ нешутя не вѣрилъ, чтобы сынъ его могъ добывать деньги живописью, и смотрѣлъ на страсть Клэйва, какъ на прихоть какого-нибудь человѣка, который рисуетъ отъ нечего дѣлать. Муза живописи изъ тѣхъ женщинъ, которыхъ положеніе въ обществѣ хорошенько еще неопредѣлено. Образованный свѣтъ позволяетъ молодому человѣку забавляться ею, но привязаться къ ней душой и тѣломъ, отказаться для нея отъ всякихъ другихъ шансовъ, заклеймить себя ея именемъ -- это -- въ глазахъ многихъ почтенныхъ особъ -- показалось бы столько же неприличнымъ, какъ женитьба сына какого-нибудь джентльмена на танцовщицѣ.
   Ньюкомъ оставилъ въ Англіи сто фунтовъ годоваго доходу, съ тѣмъ чтобы капиталъ поступилъ къ сыну, по достиженіи имъ совершеннолѣтія. Кромѣ того, онъ предоставилъ Клэйву значительную ежегодную сумму, которую обязаны были уплачивать его лондонскіе банкиры: а если и этого будетъ мало, -- говорилъ добрый полковникъ, можешь трассировать на мистровъ Франкъ и Мерриуэтзеръ, въ Калькуттѣ: подпись твою они уважутъ также точно, какъ мою.-- До отъѣзда, полковникъ представилъ Клэйва лондонскимъ корреспондентамъ этого банкирскаго дома, Джолли и Бэнсъ, въ Фогъ-Кортѣ, близъ Лиденголи: мистеръ Джолли, миѳъ сказанной фирмы, женатый на лэди Джуліи Джолли, имѣетъ паркъ въ Кентѣ, привязанъ къ евангелическимъ интересамъ, пользуется уваженіемъ въ собраніяхъ Экзитеръ-Голля, зналъ бабку Клэйва, то есть, мистриссъ Ньюкомъ, и всегда былъ о ней высокаго понятія. Бэнсъ представляетъ торговый домъ въ Редженѣ-паркѣ, съ эмигративнымъ тяготѣніемъ къ Бельгравік; дочери -- музыкантши; герръ Мошелесъ, Бенедктъ, Элла, Осборнъ постоянно у нихъ обѣдаютъ; миссъ Евфиміи Бэнсъ посвящена ея покорнѣйшимъ и много обязаннымъ слугой, Фердинандомъ Блицемъ, написанная имъ соната; Бэнсъ надѣется, что молодой его другъ, Клэйвъ Ньюкомъ не откажется бывать у нихъ по-чаще, на Іоркской Террасѣ; увѣряетъ его, что молодыя дѣвушки всегда будутъ ему рады и разсказываетъ домашнимъ о странной причудѣ полковника Ньюкома, который, имѣя состояніе, чтобы давать сыну до полуторы-тысячи въ годъ на содержаніе, хочетъ сдѣлать его художникомъ. Евфимія и Флора обожаютъ артистовъ и совершенно заинтересованы молодымъ человѣкомъ.-- Пока я говорила съ его отцомъ въ гостиной, говоритъ мистриссъ Бэнсъ, онъ все писалъ каррикатуры и нарисовалъ банковскую торговку апельсинами, которая попалась на глаза Клэйву и перешла на оберточную бумагу въ Фогъ Кортѣ.-- Напрасно онъ рисуетъ, сказалъ добродушный мистеръ Бэнсъ: мнѣ кажется всѣ его картины не доставятъ ему ни пенни.
   -- А любитъ онъ музыку, папаша? спрашиваетъ миссъ. Какая жалость, что онъ не былъ у насъ, на послѣднемъ вечерѣ; а теперь сезонъ ужъ прошелъ!
   -- И мистеръ Ньюкомъ уѣзжаетъ изъ города. Онъ сегодня заходилъ ко мнѣ за векселями; говоритъ, что ѣдетъ черезъ Швейцарію и въ Италію; живетъ въ Чарлоттъ Стритѣ на Фицройскомъ сквэрѣ. Нашелъ же гдѣ поселиться. Запиши-ка его имя въ свою книжку, да проси его обѣдать въ будущій сезонъ.
   Клэйвъ, до отъѣзда, запасся мольбертами, кистями, ящиками съ красками, выбравъ все лучшее, что только можно найдти у мистровъ Сонъ и Исаакъ. У Джона Дмэмса глаза запрыгали, когда онъ увидалъ эти изящныя снадобья художества; эти глянцовыя папки, эти палитры -- загляденье; эти лоснящіеся ряды цилиндриковъ съ красками, которые чуть не говорили: Возьми, пожми меня. Да, еслибъ ящики съ красками могли сдѣлать живописца, если бъ палитры могли дать умѣнье рисовать, я, не теряя минуты, побѣжалъ бы къ мистрамъ Сонъ и Исааку! Но, увы! эти изящныя снадобья также мало дѣлаютъ художника, какъ клобукъ -- монаха.
   Доказательствомъ тому, что Клэйвъ предполагалъ не-шутя заниматься своей профессіей и даже жить ею, служитъ слѣддующій случай. Онъ приготовилъ четыре эскиза, со сценами охоты, и продалъ ихъ въ эстаминомъ магазинѣ, въ Геймаркетѣ, по семи шиллинговъ и шести пенни за штуку. Восторгъ его, при полученіи отъ мистера Джонса полутора соверена, былъ безпредѣльной.-- Я легко сдѣлаю полдюжины такихъ эскизовъ въ одно утро, говорилъ онъ: двѣ гинеи въ день составитъ двѣнадцать, положимъ хоть десять гиней въ недѣлю: вѣдь, въ воскресенье я не стану работать, да среди недѣли дамъ себѣ отдыхъ. Десять гиней въ недѣлю -- пятьсотъ фунтовъ въ годъ. Да этого мнѣ за-глаза довольно, и я не буду имѣть нужды въ пособіи добраго старика-отца. Онъ написалъ отцу пламенное письмо, исполненное счастья и любви, и отецъ долженъ былъ получить его черезъ мѣсяцъ по пріѣздѣ въ Индію и навѣрно прочелъ его своимъ калькуттскимъ и барракпорскимъ друзьямъ, Клэйвъ пригласилъ многихъ изъ собратій по художеству на большой пиръ въ честь тридцати шиллинговъ. Мѣстомъ пирушки избрана была гостиница Кингсъ Армсъ, въ Кенсингтонѣ -- любимый пріютъ не одного поколѣнія артистовъ. Тутъ были Гэндишъ, и Гэндишиты, и десятокъ избранныхъ умовъ академіи Клинстонской улицы; а Джонъ Джэмсъ исправлялъ должность вицепрезидента, съ Фредомъ Бэйгемомъ, въ качествѣ помощника, для говоренія спичей и разрѣзываньи баранины. Нечего сказать: много было пропѣто пѣсенъ и много выпито бокаловъ за здоровье гостей, и едва ли во всемъ Лондонѣ было въ этотъ день собраніе веселѣе нашего. Люди высшаго круга давно уже оставили Лондонъ, паркъ былъ пустъ, когда мы прбѣзжали черезъ него, и листья кенсянгтонскихъ садовъ начинали уже опадать, истомленные лондонскимъ сезономъ. Во всю дорогу домой черезъ Найтъ-бриджъ и паркъ, мы пѣли пѣсни и ковентгарденскіе извощики останавливались у шинка и дивились нашему хору. Теперь шинка уже нѣтъ; нѣтъ и веселыхъ хоровъ въ полночь.
   Потомъ Клэйвъ и Джонъ Джэмсъ отправились на пароходѣ въ Антверпенъ. Кто любитъ картины, можетъ себѣ представить, въ какомъ восхищеніи были молодые люди, когда очутились въ одномъ изъ живописнѣйшихъ городовъ свѣта. Здѣсь воображеніе перенесло ихъ прямо въ шестнадцатое столѣтіе; гостиница, въ которой они остановились (несравненный Грандъ Лабуреръ, твои старинныя стѣны сравнялись съ землей, твои пріютные утолки уже не существуютъ!) показалась имъ отелемъ, гдѣ Квентинъ Дорвердъ впервые увидалъ свою возлюбленную; здѣсь, въ каждомъ окнѣ домовъ съ высокими шпицами и на опрятныхъ крыльцахъ мерещились имъ рыцари Веласкеца или бургомистры Рубенса; имъ виднѣлась биржа, биржа шестнадцатаго вѣка; для полноты картины не доставало только лицъ съ бородами и брыжжами, рапиръ и штановъ по колѣно. Здѣсь проснуться отъ звона колоколовъ значило пробудиться къ сладостному ощущенію жизни и счастья; здѣсь монахини, настоящія монахини, ходили по улицамъ и каждая фигура на площади де Мейръ, и каждая молельщица въ киркѣ, стоящая на колѣняхъ и одѣтая въ черное, или входящая въ исповѣдную (настоящую исповѣдную!) служила милымъ сюжетомъ для альбома. Еслибъ Клэйвъ вездѣ рисовалъ такъ много, какъ въ Антверпенѣ, мистры Сонъ и Исаакъ имѣли бы порядочный доходъ отъ снабженія его однѣми красками.
   Послѣ Антверпена, корреспондентъ Клэйва получаетъ письмо изъ брюссельскаго Hotel de Suede, съ краснорѣчивымъ панегирикомъ повару и удобствамъ этой гостиницы, гдѣ, по мнѣнію сочинителя письма, вино не находитъ себѣ равнаго во всей Европѣ. Все это сопровождается описаніемъ Ватерлоо и очеркомъ Гоугоумонта, гдѣ Джонъ Джэмсъ представленъ въ образѣ французскаго гренадера, бѣгущаго отъ Клэйва, который, въ лейбъ-гвардейскомъ мундирѣ, преслѣдуетъ его на сокрушительномъ конѣ.
   Затѣмъ слѣдуетъ письмо изъ Бонна. Затѣмъ стихи о Драхенфельзѣ, не слишкомъ высокаго достоинства; отчетъ о бывшемъ ученикѣ капуциновъ, Крэйчтонѣ, поступившемъ въ боннскій университетъ; о коммерціи, о попойкахъ; о дуэли тамошнихъ студентовъ.-- И кого же я встрѣтилъ здѣсь?-- говоритъ мистеръ Клэйвъ: тетушку Анну, Этель, миссъ Квигли и малютокъ -- цѣлый отрядъ, подъ предводительствомъ Куна. Дядя Брэйанъ остановился въ Ахенѣ. Онъ поправился отъ болѣзни. Моя кузина, ей Богу, становится со дня на день прекраснѣе.
   -- Когда они не въ Лондонѣ, продолжаетъ писать Клэйвъ: или когда Бэрнсъ или лэди Кью не караулятъ ихъ, они дѣлаются совсѣмъ другими. Помнишь какими холодными казались они намъ въ послѣднее время, и какъ мой добрый отецъ оскорблялся ихъ обращеніемъ. Теперь совсѣмъ другое: они такъ милы со мной, какъ нельзя больше. Вотъ, что случилось на холмѣ въ Годесбергѣ: Джонъ Джэмсъ и я взбирались на развалины, сопутствуемые нищими, которые обираютъ тебя кругомъ и занимаютъ теперь мѣсто разбойниковъ, обитавшихъ здѣсь въ старое время; вдругъ появляется цѣлая вереница ословъ и раздается голосокъ: Ба, это Клэйвъ! ура, Клэйвъ! По склону холма спускается оселъ; на спинѣ его виднѣются бѣлые панталончики, и глядь: передъ нами появляется и хохочетъ во все горло маленькій Альфредъ!
   Онъ поворотилъ осла и готовъ былъ снова подниматься на холмъ, вѣроятно, чтобъ извѣстить родныхъ; но оселъ заупрямился, забрыкалъ, и Альфредъ полетѣлъ на камни. Въ ту самую минуту, какъ мы поднимали его, къ намъ приблизилась вся компанія. Миссъ Квигли хмурилась на старомъ пони, бѣлой масти; тетушка сидѣла на ворономъ конѣ, который посѣдѣлъ отъ старости. Потомъ подоспѣли -- два осла, нагруженные дѣтьми, подъ преводительствомъ Куна; за ними появилась Этель, тоже на ослѣ, съ пучкомъ полевыхъ цвѣтовъ въ рукѣ, въ большой соломенной шляпѣ съ малиновыми лентами, въ бѣлой муслиновой кофточкѣ, опоясанной малиновой же лентой. Ноги закутаны были шалью, которую поправлялъ Кунъ. Когда Этель остановилась, оселъ наклонился и сталъ щипать листья на изгородѣ. Вѣтви набросили тѣнь на ея бѣлую одежду и лицо. Глаза ея, волосы и лобъ также подернуты были тѣнью, но свѣтъ озарялъ ея правую щеку, плечо и руку, ослѣпительной бѣлизны, пучекъ голубаго, желтаго и краснаго маку, который она держала, и такъ далѣе.
   -- Джонъ Джэмсъ говоритъ: мнѣ кажется, птицы запѣли громче, когда она приблизилась. Оба мы согласились, что въ Англіи нѣтъ женщины красивѣе ея, не столько по формамъ, которыя все еще слишкомъ тонки и нѣсколько угловаты, сколько по колориту. Безъ колорита я не уважаю ни женщины, ни картины. А румянецъ и бѣлизна! Lilia nusta rosis! А какіе черные волосы и величественныя брови! Мнѣ кажется, будто розы снова разцвѣли послѣ того, какъ мы видѣли ихъ въ послѣдній разъ въ Лондонѣ, когда онѣ увядали отъ ночнаго воздуха, отъ свѣчей и душныхъ бальныхъ залъ.
   -- Я очутился середи стада ословъ, несущихъ на себѣ цѣлую толпу родственниковъ; Джонъ Джэмсъ скромно стоялъ на заднемъ планѣ; нищіе дополняли группу; а Кунъ управлялъ всѣми голосомъ, жестами, проклятіями и хлыстомъ. Нарисуйте Рейнъ, сверкающій въ дали у Семи Горъ, и поставьте Этель главною фигурой: если вы уловите ея подобіе, всѣ другія свѣтила покажутся второстепенными. Вы можете обрисовать ея форму, но никогда не передадите ея колорита; колоритъ недоступенъ для кисти. Вы проведете черту какъ хотите, но не совладѣете съ окружающимъ воздухомъ. Никакая желтая краска не замѣнитъ солнечнаго сіянія; никакой голубецъ не можетъ спорить съ лазурью неба. То же самое въ живописи: мнѣ кажется, живописецъ употребляетъ краски только какъ условные знаки извѣстнаго колорита. Вотъ кирпичный порошокъ, который мы согласились принять за представителя румянца; приглядитесь хорошенько: можете ли вы сказать, чтобъ этотъ порошокъ сколько-нибудь походилъ на румянецъ, переливающійся на оживленной щечкѣ, какъ солнечный лучъ играетъ на цвѣтистомъ лугу? Вглядитесь въ этотъ румянецъ, въ эту игру луча, и посмотрите, какое тутъ разнообразіе нѣжныхъ красокъ, какое множество цвѣтовъ, сливающихся въ одинъ оттѣнокъ! Да, намъ слѣдовало бы разбить всѣ наши красочныя стклянки и ограничиться одними только чертами: черты ощутимы; мы можемъ схватить ихъ; но краски, краски дли насъ невозможны; онѣ неуловимы.
   Я передаю здѣсь эти мысли Клэйва не по причинѣ внутренняго ихъ достоинства -- въ послѣдующихъ письмахъ Клэйва мнѣ случалось встрѣчать и противорѣчіе имъ и подтвержденіе, -- но потому, что онѣ показываютъ пламенную, увлекающуюся душу молодаго человѣка, который всѣ красоты искусства и природы, одушевленныя и неодушевленныя, въ особенности первыя, встрѣчалъ съ восторженностью, незнакомой натурамъ болѣе холоднымъ. При видѣ прекраснаго ландшафта, прекрасной картины, красивой женщины, этотъ простодушный юный сенсуалистъ пьянѣлъ отъ удовольствія. Казалось, онъ втягивалъ въ себя веселость и хмѣль, по мѣрѣ того, какъ глазъ его упивался зрѣлищемъ, и хотя у него было правиломъ, что всякой обѣдъ хорошъ и онъ могъ съ прекраснѣйшимъ настроеніемъ духа ѣсть хлѣбъ и сыръ, и пить простое пиво, однако же, я убѣжденъ, что въ бутылкѣ хорошаго портвейну онъ находилъ нѣкоторое удовольствіе, какого не могутъ ощущать другіе.
   Весна молодости есть пора писанія писемъ. Юноша, въ цвѣтѣ силъ и здоровья, съ кипяткомъ въ крови, которому улыбаются и свѣтъ, и жизнь, и природа, по-неволѣ оглядывается кругомъ, и ищетъ друга, съ которымъ бы онъ могъ подѣлиться своими сладостными ощущеніями, потому-что безъ друга, раздѣляющаго ихъ, они были бы не полны. Я болѣе всякого другого былъ пригоденъ въ этомъ отношеніи для юноши -- мечтателя; онъ охотно надѣлялъ меня титуломъ друга въ обществѣ и повѣреннаго на-единѣ; одарялъ этого повѣреннаго несчетнымъ множествомъ добродѣтелей и дарованій, которыя существовали, вѣроятно, въ одномъ воображеніи мечтателя; сѣтовалъ, что у повѣреннаго нѣтъ сестры, на которой бы онъ, Клэйвъ, могъ жениться, и расточалъ мнѣ тысячи простодушныхъ увѣреній въ дружбѣ и преданности, которыя здѣсь упоминаются, какъ признаки характера молодаго человѣка, а не какъ доказательства моихъ добрыхъ качествъ. Книги, подаренныя настоящему жизноописателю преданнѣйшимъ его другомъ, Клэйвомъ Ньюкомомъ, до-сихъ-поръ носятъ на заглавныхъ листахъ слѣды ребяческой руки и юной восторженности. Въ своей библіотекѣ Клэйвъ хранилъ экземпляръ Вальтера Лоррена, переплетенный и позолоченный съ такою роскошью, что авторъ краснѣлъ за свое произведеніе, которое въ послѣдствіи случалось ему видѣть на полкахъ книжныхъ лавокъ, въ изданіяхъ, доступныхъ самому скромному карману. Клэйвъ вспылилъ противъ газетнаго критика, который осмѣлился тиснуть невыгодный отзывъ объ этомъ сочиненіи, и чуть не вызвалъ его на дуэль, встрѣтясь съ нимъ разъ вечеромъ въ собраніи. По закону природы, дружба Клэйва пережила этотъ восторженный періодъ; но чувствованія обоихъ друзей не охладѣли, не смотря на то, что миновала пора мечтательности и роскошныхъ переплетовъ, съ золотымъ обрѣзомъ. Слѣдующая часть исторіи преданнаго юноши почерпнута изъ множества писемъ его къ возлюбленному другу. Свѣдѣнія, здѣсь собранныя, могутъ служить напоминаніемъ о былыхъ дняхъ тѣмъ изъ старшихъ его читателей, которые случайно перелистываютъ страницы романа, а, въ повѣсти о его заблужденіяхъ, страстяхъ и дѣйствіяхъ, читатели молодые могутъ найдти напоминаніе о своихъ собственныхъ.
   Въ отсутствіи графини, а можетъ-быть и Бэрнса, барьеръ между Клэйвомъ и этимъ семействомъ, казалось, былъ уничтоженъ. Молодые люди, любившіе его, могли видѣться съ нимъ такъ часто, какъ только выдумывалось ему бывать у нихъ. Они сбирались въ Баденъ: хочетъ ли ѣхать туда и онъ? Баденъ на пути въ Швейцарію; Клэйвъ могъ ѣхать въ Страсбургъ, Базель и такъ далѣе. Ему пріятно было отправиться съ кузинами, и путешествовать въ орбитѣ такой милой дѣвушки, какъ Этель Ньюкомъ. При Клэйвѣ, Джонъ Джэмсъ игралъ всегда роль второстепенную, и такимъ образомъ всѣ они проѣхали вмѣстѣ черезъ Кобленцъ, Майнцъ и Франкфуртъ, совершая путь каждому извѣстный, рисуя горы и замки, которые каждый изъ насъ рисовалъ на своемъ вѣку. Красота Этели привлекала взоры всѣхъ пассажировъ на всѣхъ пароходахъ; Клэйвъ гордился тѣмъ, что находился въ обществѣ такой милой особы. Далѣе семейство путешествовало въ двухъ изъ тѣхъ экипажей, какіе, бывало, стучали по континентальнымъ дорогамъ лѣтъ, двѣнадцать назадъ, и высаживали у гостиницъ дюжины Англичанъ и Англичанокъ.
   Путешествіе, съ начала до конца было исполнено, удовольствія и новизны; векселя, которыми мистеръ Бенсъ въ Фогъ-Кортѣ снабдилъ Клэйва Ньюкома, эсквайра, доставляли молодому джентльмену возможность пользоваться въ дорогѣ всѣми удобствами комфорта. Правда, онъ не рѣшался нанять камердинера, такъ какъ по общему его съ Джономъ Джэмсомъ приговору, два странствующіе артиста не имѣли права на такую аристократическую принадлежность; однакожь, они позволилъ себѣ купить въ Франкфуртѣ уютную, маленькую бричку (юноша имѣлъ вкусы человѣка comme il faut, былъ уже знающимъ въ винѣ, и въ гостиницахъ приказывалъ подавать лучшаго), и бричка путешествуетъ въ компаніи съ караваномъ лэди Анны, то нѣсколько позади, чтобъ избавиться отъ пыли, то впереди громадной колесницы, въ которой сидятъ дѣти и пасмурная гувернантка лэди Анны Ньюкомъ, охраняемые огромнымъ лондонскимъ лакеемъ, который смотритъ на Рейнъ и Неккеръ, на горы и долы, на села и развалины, съ одинаковымъ равнодушіемъ, маленькій Альфредъ и маленькій Эгбертъ никогда не прочь отъ того, чтобы выбраться изъ колесницы и изъ-подъ надзора миссъ Квигли, и станцію-двѣ, ѣдутъ въ бричкѣ Клэйва. Дѣвочки не рѣдко плачутъ и просятъ позволенія воспользоваться тою же привиллегіею. Надо признаться, что вѣроятно и Этель охотно бы отказалась отъ своего мѣста въ караванѣ, гдѣ ее окружаютъ мамашины собаки, книги, чемоданы, картонки съ шляпами, и прочій багажъ, безъ котораго нѣкоторыя англичанки высшаго круга не могутъ путешествовать; но миссъ Этель уже взрослая дѣвушка, она выѣзжаетъ въ свѣтъ, она представлена ко двору, и потому ей уже не прилично ронять свое достоинство и сидѣть не въ великолѣпномъ экипажѣ. Я, съ своей стороны, съ; удовольствіемъ воображаю молодаго человѣка, какъ онъ ищетъ удовольствій, наслаждается своимъ праздникомъ, и едва-ли что пріятнѣе, какъ смотрѣть на счастливаго юношу, вольнаго какъ птичка, и великодушнаго, съ довольствомъ и веселостью на лицѣ, живаго, дѣятельнаго, признательнаго за услуги и благородно пользующагося привилегіей юности -- быть счастливымъ и наслаждаться. Пой, рѣзвая птичка, пока длится весна; цвѣти, милый цвѣтокъ юности, пока сіяетъ солнце! Завтра не будетъ хуже отъ того, что ты былъ счастливъ сегодня, если настоящій день не опозоренъ поступкомъ, за которой придется тебѣ краснѣть въ наступающій. Джонъ Джэмсъ также имѣлъ свою долю въ наслажденіи; очаровательныя сцены вокругъ него не ускользали отъ зоркаго его глаза; онъ глоталъ удовольствіе молча; просыпался всегда съ зарею, и работалъ если не руками, такъ глазами и сердцемъ. Отрадно созерцать, и подобную, дѣйствительно-чистую, душу, кроткое,-- благоговѣйное созданіе, надѣленное сладостными дарами, смиренное и робкое, но въ дѣлѣ правды и справедливости непреклонное, благодарное Богу и человѣку, нѣжное, полное терпѣнія и, вѣрности. Клэйвъ,-- по прежнему былъ его героемъ, покровителемъ, пышнымъ принцемъ и вождемъ. Кто такъ твердъ духомъ, прекрасенъ, великодушенъ, уменъ, какъ Клэйвъ? Слышать пѣніе Клэйва, когда онъ сидитъ съ нимъ, за работой, совершать съ нимъ пріятный путь, среди прекрасныхъ, ландшафтовъ, озаренныхъ солнцемъ, все это доставляло Джону Джэмсу живѣйшее наслажденіе: онъ не обладалъ быстрымъ умомъ, однакожъ улыбался глазами на остроты Клэйва, иногда призадумывался надъ ними и разражался хохотомъ спустя нѣсколько минутъ, представляя такимъ образомъ новый источникъ для забавы веселыхъ путниковъ; маленькій Альфредъ хохоталъ отъ хохота Джона Джэмса. Такъ начинался и, оканчивался день веселаго странствованія, при неумолчныхъ шуткахъ, возвышавшихъ удовольствія пути и при вѣчно измѣняющихся, вѣчно очаровательныхъ улыбкахъ природы, сопровождавшихъ странствователей.
   Такимъ образомъ, по знакомой дорогъ, они доѣхали до города, прекраснѣйшаго изъ всѣхъ, гдѣ удовольствіе раскидываетъ свой шатеръ; куда люди веселые и грустные, дѣловые и безъ дѣла, степенные и вѣтреные, пріѣзжаютъ для забавы, дѣла, или отдыха куда лондонскія красавицы, протанцовавъ и прококетничавъ цѣлый сезонъ, собираются, чтобъ опять потанцовать и пококетничать; куда стекаются хорошо одѣтые плуты изо всѣхъ частей свѣта; гдѣ я видалъ, какъ суровые лондонскіе законники забываютъ парики и Темпль, и пытаютъ свое счастье противъ Фортуны и мосье Беназэ; гдѣ упрямые прожектеры стакиваются, глубокомысленно обдумываютъ вѣрную карту, ставятъ ее за-банкъ, проигрываются и занимаютъ сто франковъ для возвратнаго пути восвояси; гдѣ даже добродѣтельныя дамы рискуютъ мелкими кушами и подбираютъ выигрышь дрожащею рукой, рядомъ съ дамами, которыя вовсе не добродѣтельны и даже не носятъ имени добродѣтельныхъ; гдѣ молодые моты иногда срываютъ банкъ, и производятъ опустошеніе, какого не могъ бы произвесть самъ Геркулесъ; гдѣ вы встрѣчаете загадочныхъ графинь и княгинь, которыхъ мужья почти всегда находятся въ отсутствіи, въ своихъ обширныхъ помѣстьяхъ -- въ Италіи, Испаніи, Піемонтѣ -- и Богъ вѣсть гдѣ еще лежатъ ихъ владѣнія, между тѣмъ какъ стаи любезниковъ увиваются около этихъ странствующихъ Пенелопъ, ихъ благородныхъ супругъ; испанскіе гранды ордена Золотаго руна, французскіе графы, польскіе князья, итальянскіе принцы, которымъ числа нѣтъ, наполняютъ позолоченныя залы табачнымъ дымомъ, и бранятся на всѣхъ языкахъ, проклиная тотъ двойку, тотъ пятерку. Въ этомъ Вавилонѣ вы навѣрно услышите знаменитое англійское односложное слово, которымъ вещи, люди, счастье, даже глаза, обрекаются власти адскихъ божествъ. Да, гдѣ же его не слыхать? D -- the luck, говоритъ лордъ Кью, когда проигрываетъ кучи червонцевъ. D -- the luck, говоритъ Броунъ, который держалъ пять франковъ противъ его милости. Согро di Bacco! говоритъ графъ Феличе, котораго всѣ мы помнимъ курьеромъ. Ah, corbleu, кричитъ виконтъ де-Флоракъ, когда съ нимъ разстается послѣдній луидоръ. Однимъ словомъ, каждый проклинаетъ неудачу на своемъ родномъ языкѣ. Вотъ усладительный хоръ...
   Что лордъ Кью въ Баденѣ, тутъ нѣтъ ничего удивительнаго. Но изумляйтесь, если бъ вы услыхали о немъ на балѣ въ Бэкингэмскомъ дворцѣ, или въ караульнѣ, или у третьяго нильскаго водопада, или на ньюмаркетскомъ митингѣ. Онъ вездѣ бываетъ; дѣлаетъ все, что угодно; знаетъ всякого. На прошедшей недѣлѣ онъ выигралъ Богъ вѣсть сколько тысячъ луидоровъ въ банкѣ: по-видимому, Броунъ выбралъ одинъ изъ несчастнѣйшихъ дней для понтировки противъ его милости. Онъ ужинаетъ съ одинаковымъ аппетитомъ и весёлостью, какъ послѣ великой побѣды, такъ и послѣ отчаяннаго пораженія; а намъ извѣстно что выигрывать съ великодушіемъ, требуетъ гораздо больше твердости духа, чѣмъ проигрывать. Сонъ его не возмущается ни тѣмъ событіемъ, ни другимъ. Онъ готовъ играть въ кегли цѣлое утро, рѣзвиться съ дѣтьми послѣ двѣнадцати часовъ (онъ въ дружбѣ съ половиною дѣтей въ Баденѣ); онъ охотно оставитъ зеленое сукно и откажется отъ риска и его потрясеній, чтобъ съиграть партію въ копѣечный вистъ съ генераломъ Фоджи или протанцовать контрдансъ съ миссъ Фоджи въ танцовальномъ залѣ. Отъ принца такого-то, знаменитѣйшаго гостя въ Баденѣ, до Броуна, маркера, который впрочемъ считаетъ себя не изъ послѣднихъ, лордъ Кью -- любезный товарищъ каждому; для каждаго у него есть ласковое слово, отъ каждаго -- ему ласковый привѣтъ.
   

XXVIIІ.
Гдѣ Клэйвъ начинаетъ видѣть свѣтъ.

   Въ обществѣ, собравшемся въ Баденѣ, Клэйвъ нашелъ двухъ-трехъ старыхъ знакомыхъ; между прочими и парижскаго своего друга, мосье де-Флорака, хотя въ положеніи не такъ блистательномъ, въ какомъ видѣлъ его въ послѣдній разъ на Бульварѣ. Флоракъ сознавался, что Фортуна была очень не благосклонна къ нему въ Баденѣ. И дѣйствительно: она не только опорожнила его кошелекъ, но опустошила чемоданъ и шкатулку съ брилліантами и сундукъ съ бѣльемъ: все это пошло на карту противъ мелкихъ кушей мосье Беназэ. Эта кампанія была для меня Москвою, mon cher, говорилъ Клэйву Флоракъ. Я разбитъ на голову проклятымъ Беназэ; я не выигралъ ни одного сраженія. Я проигралъ деньги, багажъ, мои военные снаряды, все, кромѣ чести, которую, впрочемъ, мосье Беназэ не принимаетъ за ставку: согласись онъ на это, сотни изъ здѣшнихъ гостей пустили бы ее на карту. Иногда мнѣ приходило въ голову отправиться домой; матушка, ангелъ милосердія; она приняла бы своего блуднаго сына и заколола бы для меня самаго жирнаго теленка. Но что прикажете дѣлать? Не терплю телятины. Притомъ же мой почтенный братецъ страшный Жидъ въ извѣстныхъ отношеніяхъ; сущій Беназэ: Правда, я не разъ скорбѣлъ душой -- но о томъ только, что выпадалъ нечетъ, или на оборотъ. Проклятое авось преслѣдовало меня какъ угрызеніе совѣсти, и когда выпадала черная, я желалъ самому превратиться въ красную. Въ другомъ отношеніи у меня вовсе нѣтъ раскаянія; и игрокъ; такимъ сотворила меня природа, какъ она же создала моего братца святошей. Архіепископъ страсбургскій намъ родственникъ; я видѣлъ его, когда былъ въ Страсбургѣ, въ послѣднее странствованіе въ Mont de Piété. Я сознался ему, что готовъ унесть у него золотую табакерку съ брилліантами", и отдать въ закладъ, чтобъ достать денегъ на карты: добрый прелатъ, улыбнулся и велѣлъ своему слугѣ припрятать табакерку. Не хотите ли обѣдать со мной? Содержатель гостинницы, гдѣ я живу, былъ управителемъ у нашего кузена, герцога иврійскаго, и готовъ мнѣ вѣрить въ долгъ сколько угодно. Впрочемъ, я не употребляю во зло его благородной довѣренности. Любезнѣйшій! у меня на столѣ каждый день бываетъ столько серебряныхъ кувертовъ, что послушайся я, внушеній сатаны, -- завтра же я могъ бы поправить свое состояніе; но я говорю сатанѣ: vade retro. Такъ пойдемте же, пообѣдаемъ: у Дюлюка кухня отличная.
   Эти простодушныя признанія произносилъ джентльменъ, лѣтъ сорока отъ роду, который въ Парижѣ и большомъ европейскомъ свѣтѣ разъигрывалъ роль молодаго человѣка такъ долго, что ужь не умѣлъ, или не хотѣлъ браться за другую. У него не было недостатка въ ловкости; характера онъ былъ прекраснѣйшаго; воспитанъ превосходно; сохранялъ веселость даже послѣ своей московской кампаніи. Всѣмъ извѣстно было, что онъ не трусъ; а дурная репутація, вѣроятно, преувеличивала его склонность къ фанфаронству и подобнаго рода качествамъ. Если бы мать его не была еще въ живыхъ, онъ можетъ-быть не вѣрилъ бы въ добродѣтель ни единой женщины. Но эту женщину онъ боготворилъ, и говорилъ съ нѣжностью и восторгомъ объ ея неизмѣнной любви, терпѣніи и добротѣ.-- Взгляните на этотъ медаліонъ, сказалъ онъ: это ея портретъ; я съ нимъ никогда не разлучаюсь, никогда! Разъ онъ спасъ мнѣ жизнь въ одномъ дѣлѣ за -- за женщину, нестоившей пороху, который я сжегъ для нея съ бѣднымъ Жюлемъ. Пуля его попала вотъ сюда, въ жилетъ, перебила ребро и уложила въ постель, съ которой я бы и не всталъ, если бъ не этотъ медаліонъ. Да, моя матушка -- настоящій ангелъ. Я увѣренъ, что небо не откажетъ ни въ чемъ этой святой душѣ, и слезы ея омоютъ мои грѣхи.
   Клэйвъ улыбнулся.-- Я думаю, что госпожѣ де-Флоракъ приходится довольно плакать, сказалъ онъ.
   -- Enormément, мой другъ! я каюсь! каюсь чистосердечно; но демоны осаждаютъ меня -- здѣшнее аффенталерское вино имѣетъ вкусъ очень пріятный -- страсти разрываютъ меня, юный другъ, мой! Игра гибельна, но не такъ гибельна, какъ женщина. Подвиньте ко мнѣ эти раки: они такъ жирны и сочны.-- Пусть мой примѣръ будетъ вамъ наукой; избѣгайте того и другаго. Я видѣлъ, какъ вы увивались вокругъ зеленыхъ столовъ, и глаза ваши сверкали при видѣ грудъ золота; я замѣтилъ, какъ вы заглядывались на нашихъ баденскихъ красавицъ. Берегитесь этихъ сиренъ, молодой человѣкъ! Возьмите меня себѣ въ менторы, избѣгая того, что я дѣлалъ -- само-собою разумѣется. Вы еще не пробовали играть? И не пробуйте; а стали играть, такъ примите за правило: не отъигрываться. Игра должна быть дѣломъ не расчета, а вдохновенія. Мой расчетъ былъ непреложенъ, и что вышло? Кошелекъ -- пустъ; комоды -- пусты; нессесеръ отправился въ Страсбургъ. Гдѣ моя шуба, Фредерикъ?
   -- "Parbleu! rous le savez bien, monsieur le vicomte! отвѣчалъ Фредерикъ, прислуживавшій за столомъ Клэйву и его другу.
   -- Отличнѣйшая соболья шуба, цѣною въ три тысячи франковъ, которую я выигралъ въ билльярдъ. Эта шуба теперь въ Страсбургѣ въ Mont de Piété, гдѣ ее точутъ презрѣнные черви. Двѣсти франковъ и этотъ ярлыкъ, вотъ все, что остается теперь представителемъ шубы. А сколько у меня рубашекъ, Фредерикъ?
   -- Eh, parbfeu, monsieur le vicomte sait bien que nous avons toujours vingt quatre chemises, говоритъ сквозь зубы Фредерикъ.
   Monsieur le vicomte вскакиваетъ изъ-за обѣденнаго стола.-- Двадцать четыре рубашки, кричитъ онъ, а я сижу цѣлую недѣлю безъ луидора въ карманѣ! Belitre! Nigaud!" -- Виконтъ выдвигаетъ ящикъ за ящикомъ, но слѣдовъ излишества въ бѣльѣ, о которомъ говорилъ слуга, не оказывается ни въ одномъ: пасмурная рожа Фредерика скривляется пасмурной улыбкой.
   -- О, вѣрный мой Фредерикъ, прощаю тебя! Мосье Ньюкомъ пойметъ мою невинную плутню. Фредерикъ служилъ въ одной ротѣ со мной и съ-тѣхъ-поръ остается при мнѣ. Онъ -- Калебъ Бальдерстонъ, а я -- Равенсвудъ. Да, я Эдгардъ. Подай-ка намъ кофе да сигаръ, мой Бальдерстонъ.
   -- Plait il, monsieur le vicomte? говоритъ французскій Калебъ.
   -- Ты не понимаешь по-англійски; не читаешь Вальтеръ-Скотта! восклицаетъ его господинъ. Я разсказывалъ мосье Ньюкому твою исторію и мои бѣдствія. Поди, достань-ка намъ кофе, Nigaud!
   За чашкой развеселяющаго напитка, старшій изъ собесѣдниковъ добродушно сознается своему гостю, почему онъ предпочитаетъ пить кофе лучше въ отелѣ, чѣмъ въ большомъ Café de la Rédonte, и заключаетъ цитатой: duris urgens in reluis ogeslass, произнося ее настоящимъ французскимъ выговоромъ.
   Клэйва чрезвычайно забавляла веселость виконта послѣ всѣхъ его неудачъ и московской кампаніи. Ему пришло на мысль, что онъ не дурно употребилъ бы одинъ изъ векселей мистера Бена, оказавъ пособіе этому герою. Можетъ-статься, къ этому-то концу и стремились всѣ признанія Флорака, хотя неисправимый сорокалѣтній юноша -- надо отдать ему справедливость -- готовъ былъ довѣрять свои похожденія каждому встрѣчному, который бы только хотѣлъ слушать: и точное положеніе его гардероба, и исторію его заложенной шубы, несесера, перстней и часовъ были извѣстны всему Бадену.
   -- Вы совѣтуете мнѣ жениться и устроиться, сказалъ Клэйвъ, выслушавъ длинный панегирикъ виконта прелестямъ молодой англичанкѣ, съ которою онъ видѣлъ Клэйва прогуливающимся въ саду: отчего-же вы не женитесь и не устроитесь?
   -- Э, mon cher, да я уже женатъ. Вы этого не знаете? Я женатъ съ іюльской революціи. Да. Тогда мы были бѣдны; такими же остаемся и теперь. Мои кузены, сыновья герцога иврійскаго и его внукъ были еще живы. Не видя никакого спасенія, преслѣдуемый жидами-кредиторами, я женился на виконтессѣ де-Флоракъ. Понимаете, я далъ ей громкое имя, въ замѣнъ пошлаго миссъ Гигъ: извѣстна ли вамъ эта манчестерская фамилія? Она была тогда зрѣлыхъ лѣтъ. Виконтессѣ теперь -- но довольно того, что я женатъ на ней пятнадцать лѣтъ, а она не думаетъ еще умирать. Союзъ нашъ былъ несчастливъ, другъ мой; мадамъ Поль-де-Флоракъ -- реформатка -- не англиканской церкви, а диссидентка, не знаю какого сорту. Нѣсколько времени послѣ женитьбы, на которую я рѣшился чисто по расчету, мы жили въ отелѣ Флораковъ. Гостиная виконтессы всегда была полна стариковъ, несносныхъ до смерти. Виконтесса нападала на моего бѣднаго отца, когда онъ, сидя въ инвалидныхъ креслахъ, не могъ избавиться отъ нея; матушку мою, эту святую женщину, безпрестанно попрекала за то, что единственными предметами ея заботъ были для нея одни дѣти. Насъ, католиковъ, сохраняющихъ обычаи обряды отцовъ, звала Римлянами, обижала мою родительницу, загромождала спальню аббата книгами. Ахъ, другъ мой, какой добрый король быль Карлъ IX, и какая мудрая государыня была его мать! Мы жили нѣсколько времени въ разводѣ; богатство ея было черезъ-чуръ преувеличено. Кромѣ уплаты моихъ долговъ, я не обязанъ ей ничѣмъ. Желательно бы было, чтобъ я могъ сказать то же о другихъ. Не прогуляться ли? Mauvais sujet! Я вижу, что васъ такъ и тянетъ къ зеленому сукну.
   Клэйва вовсе не тянуло къ зеленому сукну; но собесѣднику его не сидѣлось ни у сукна, ни вдали отъ него. Послѣ выигрыша, говорилъ мосье де-Флоракъ, лучше всего проигрышъ, а послѣ проигрыша всего лучше смотрѣть на игру. И такъ, онъ и Клэйвъ отправились въ Редутъ, гдѣ лордъ Кью игралъ съ толпой озадаченныхъ аматеровъ и бездыханныхъ понтеровъ, дивившихся его смѣлости и счастью. Клэйвъ, сказавъ, что вовсе не понимаетъ игры, вынулъ пять наполеондоровъ изъ кошелька, и умолялъ Флорака пустить ихъ выгоднѣйшимъ образомъ въ рулетку. Флоракъ сталъ-было возражать; однако жь золото скоро пошло на столъ, гдѣ росло и множилось изумительно, такъ-что черезъ четверть часа Флоракъ подалъ Клэйву цѣлую горсть золотыхъ монетъ. Тутъ Клэйвъ, краснѣя, предложилъ Флораку половину выигрыша, предоставляя ему заплатить долгъ, когда вздумается. Въ этотъ вечеръ Фортуна необычайно благосклонствовала супругу миссъ Гиггъ: черезъ часъ онъ насильно заставилъ Клэйва принять обратно ссуду, а два дня спустя, явился уже съ запонками, разумѣется, и съ рубашками, освобожденными изъ плѣненія, часами, перстнями и цѣпочками; а при отъѣздѣ въ бричкѣ изъ Страсбурга, видѣли его въ пресловутой собольей шубѣ.-- Что касается меня, -- писалъ Клэйвъ, я положилъ обратно въ кошелекъ пять наполеондоровъ, съ которыхъ началъ игру; а выигрышъ высыпалъ на столъ, гдѣ онъ сначала удвоился, потомъ учетверился и наконецъ исчезъ со стола, къ величайшему моему успокоенію. Послѣ этого лордъ Кью пригласилъ меня ужинать и мы провели пріятный вечеръ.
   Это было первымъ и послѣднимъ появленіемъ мистера Клэйва въ роли игрока. Джонъ Джэмсъ нахмурился, когда услыхалъ объ этихъ продѣлкахъ молодаго человѣка. Парижскій пріятель Клэйва вовсе не нравился англійскому его спутнику; не нравились ему и друзья парижскаго пріятеля, Испанцы, Италіянцы, съ громкими титулами, съ блестящими орденами, и дамы, принадлежавшія къ ихъ обществу. Случайно онъ встрѣтилъ въ этой компаніи Этель, въ сопровожденіи кузена ея, лорда Кью. Тутъ не было ни одной женщины, которая не была бы героиней какой-нибудь скандалезной исторіи. Тутъ была графиня Калипсо, за которой ухаживалъ герцогъ Улиссъ; тутъ была маркиза Аріадна, съ которой принцъ Тезей поступилъ такъ безчестно, и которая обратилась къ Бахусу за утѣшеніемъ въ скорби. Тутъ была мадамъ Медея, которая рѣшительно убила старика-отца поведеніемъ своимъ съ Язономъ: она дѣлала все для Язона -- достала ему золотое руно отъ матери, и теперь встрѣчаетъ его каждый день прогуливающагося подъ ручку съ блондинкой невѣстой. Джонъ Джэмсъ сравнивалъ Этель, кружившуюся среди этого сбора, съ дамой среди раута у Комуса, Тутъ были Фавны и Сатиры; тутъ были беззаботные язычники, пьющіе и танцующіе, играющіе и охотящіеся; хохочущіе на шутки, которыхъ не слѣдовало бы произносить; издѣвающіеся надъ честными, простыми людьми, которые проходятъ подъ окнами ихъ палаццо -- нарушители порядка и спокойствія. Ахъ, если бъ мистриссъ Броунъ, которая уложила дѣтей спать въ отелѣ, знала исторію того достопочтеннаго по наружности человѣка, который сидитъ теперь съ нею рядомъ, и черезъ терпѣливую спину котораго она отважно протягиваетъ руку, чтобъ взять обратно свою двухфранковую монету, между-тѣмъ, какъ колонны собственныхъ его луидоровъ смѣло идутъ въ бой съ Фортуной -- какъ бы она отскочила отъ плеча, къ которому прикасается! Этотъ человѣкъ, такой почтенный и благовоспитанный, такъ хорошо одѣтый, съ такими бѣлыми руками, много погубилъ довѣрчивыхъ сердецъ, разорвалъ многія узы, написалъ много ложныхъ обѣщаній, далъ множество ложныхъ клятвъ; отвергъ безжалостно множество слезныхъ моленій и бросилъ ихъ въ огонь; тысячи разъ передергивалъ карты, поддѣлывалъ игральныя кости, не разъ развѣдывался пистолетомъ или кинжаломъ съ такимъ же хладнокровіемъ и ловкостью, съ какою теперь строитъ батальоны своихъ червонцевъ.
   Ридлей убѣгалъ подобныхъ негодяевъ по внушенію своей робкой и кроткой натуры; но Клэйвъ, надо сознаться, былъ не такъ щекотливъ. Во-первыхъ, онъ не зналъ тайны ихъ темныхъ дѣлъ, и его ясная душа, незатѣненная еще заботами, помрачившими ее въ послѣдствіи, сіяла на всѣхъ одинаково. Свѣтъ былъ для него гостепріимнымъ домомъ; каждый день -- удовольствіемъ; вся природа -- веселымъ праздникомъ; онъ не встрѣчалъ характера, въ которомъ бы видѣлъ несогласіе съ собственнымъ; претензіи возбуждали въ немъ только смѣхъ, а лицемѣрія онъ не могъ бы понять, хотя бы дожилъ до столѣтней старости; ночь приносила ему долгій сонъ, а утро -- радостное пробужденіе. Съ этими завидными привиллегіями юности, какія сравнятся наслажденія старости? какіе сны честолюбія? какіе дары Фортуны и славы? Счастливый, радушный характеръ Клэйва сіялъ у него на лицѣ, и всякой, кто его видѣлъ, чувствовалъ къ нему благорасположеніе. Подобно непорочнымъ дѣвамъ сказки и баллады, съ улыбкою странствующимъ въ мрачныхъ лѣсахъ и силою своихъ прелестей покоряющимъ драконовъ и львовъ, юноша до-сихъ-поръ беззаботно и безбѣдно странствовалъ по свѣту; еще ни одинъ великанъ не сбилъ его съ пути; ни одинъ людоѣдъ не прикоснулся къ нему жадными зубами, и -- величайшее счастье для человѣка съ пламенной душой -- ни одна коварная чародѣйка или хитрая сирена не завела его въ свою пещеру, не заманила въ свои волны -- куда такъ часто увлекаются молодые простячки, и гдѣ они гибнутъ тѣломъ и душой.
   Клэйвъ пробылъ въ Баденѣ не долго, потому-что, какъ мы уже сказали, скоро наступала зима, а цѣлью молодыхъ художниковъ былъ Римъ; однакожь онъ провелъ въ этихъ очаровательныхъ мѣстахъ много дней, о которыхъ въ послѣдствіи онъ и другая еще особа, вѣроятно, вспоминали не разъ, какъ объ одномъ изъ счастливѣйшихъ періодовъ своей жизни. Въ бумагахъ полковника Ньюкома, къ которымъ имѣлъ доступъ фамильный біографъ, находится два письма Клэйва, писанныя въ это время изъ Бадена, и исполненныя радостныхъ чувствованій и любви. Письмо No 1 гласитъ: "Здѣсь Этель самая милая дѣвица. На балахъ, всѣ принцы, графы, герцоги, Парѳяне, Мидяне и Эламиты только и думаютъ какъ бы потанцовать съ нею. Она посылаетъ дядюшкѣ увѣренія въ искренней любви". Противъ словъ: "милая дѣвица" написано бойкой женской рукой односложное слово: "дрянь"; а противъ словъ "искренней" любви поставлена той же рукой звѣздочка, и внизу страницы примѣчаніе: Да, посылаю, Э. Н.
   Въ письмѣ No 2, двѣ первыя страницы плотно исписаны рукою Клэйва и содержатъ отчетъ о его занятіяхъ, и интересныя подробности о жизни въ Баденѣ, о тамошнемъ обществѣ, о встрѣчѣ съ парижскимъ знакомцемъ, мосье де-Флоракомъ и о пріѣздѣ кузины Флорака, герцогини иврійской, которой титулъ наслѣдуетъ виконтъ. Въ письмѣ и помину нѣтъ о страсти Флорака къ игрѣ; но Клэйвъ добродушно сознается, что поставилъ на карту пять наполеондоровъ, удвоилъ ихъ, учетверилъ, потомъ спустилъ весь выигрышъ и отошелъ отъ стола съ прежними пятью фунтами стерлинговъ и съ обѣщаніемъ никогда больше не играть, Этель, заключаетъ онъ: поглядываетъ на меня изъ-за плеча. Она находитъ меня такимъ восхитительнымъ созданіемъ, что не можетъ быть спокойна безъ меня. Она поручаетъ мнѣ сказать, что я лучшій изъ сыновей и кузеновъ, что я, однимъ словомъ, душ...-- Окончаніе этого важнаго слова не дописано, и вмѣсто его поставлены женской рукой какія-то каракульки. Въ полинялыхъ чернилахъ, на желтой бумагѣ, которая можетъ-быть странствовала взадъ и впередъ по океанамъ, которая десятки лѣтъ, можетъ-быть, лежала запертая въ ящикахъ, между-тѣмъ какъ друзья ваши отходили одинъ за другимъ въ вѣчность и голова ваша покрывалась сѣдиной,-- кто не отрывалъ подобныхъ этому воспоминаній, съ которыхъ прошедшее улыбается вамъ такъ грустно, на мгновеніе всплывая изъ Гадеса, чтобъ потомъ снова потонуть въ холодныхъ тѣняхъ, можетъ быть съ слабымъ, чуть-чуть внятнымъ звукомъ знакомаго когда-то голоса, эхомъ знакомаго когда-то смѣху? Недавно я взглянулъ на стѣну неаполитанскаго музея, гдѣ геркуланскій мальчишка, восемьнадцать столѣтій назадъ, начертилъ гвоздемъ фигуру воина. Я воображалъ ребенка передъ собой: видѣлъ какъ онъ, окончивъ свои гравюры, оборачивается и смотритъ на меня съ улыбкой. Кто изъ насъ, тридцатилѣтнихъ, не имѣлъ своей Помпеи? Глубоко подъ пепломъ лежитъ жизнь юноши -- беззаботность, удовольствіе, страсть, и милая радость. Вы открываете старинную шкатулку съ письмами; разглядываете свои дѣтскія каракульки или письма отъ матери къ вамъ, когда вы были въ школѣ, и сердце ваше надрывается. О, скоро ли наступитъ день, когда грады и веси обнажатся, и кровли раскроются, и каждая щелка сдѣлается явною передъ свѣтомъ горнимъ, отъ форума до лупанара!
   Этель беретъ перо.-- Любезный дядюшка, говоритъ она, пока Клэйвъ, призадумавшись, смотритъ въ окно, позвольте мнѣ приписать вамъ двѣ, три строки на его письмѣ, хоть мнѣ извѣстно, что вы никого не слушаете съ такимъ удовольствіемъ, какъ его. Желала бы я обрисовать его вамъ такъ, какъ онъ стоитъ теперь у окна, будто живая картина здоровья, веселости и доброты. Всѣ его любятъ: онъ всегда простъ, всегда веселъ, всегда всѣмъ доволенъ. Онъ рисуетъ съ каждымъ днемъ лучше, и дружба его къ мистеру Ридлею, прекрасному молодому человѣку и отличному художнику, превосходящему самого Клайва, въ высшей степени пламенна и дѣлаетъ величайшую честь вашему сыну. Вы велите Клэйву не продавать своихъ картинъ, не правда ли? Я знаю, что въ этомъ нѣтъ худаго, но вашъ сынъ можетъ имѣть притязаніе на положеніе выше художника. Для Ридлея это -- возвышеніе, для него же это -- паденіе. Артистъ, органистъ, піанистъ, все это люди прекрасные, слова нѣтъ; но вы знаете, они не нашего круга, а Клэйвъ долженъ принадлежать къ нашему.
   Мы встрѣтили его въ Боннѣ на пути сюда, гдѣ мы собираемся на баденскій, что я называю, конгрессъ. Глава дома Кью здѣсь, и все время, которое остается ему отъ кегель, отъ куренья сигаръ, отъ картъ по вечерамъ, отъ герцогини иврійской, отъ мадамъ де-Крюшкассэ и разнохарактерной толпы здѣшнихъ гостей, онъ любезно посвящаетъ мнѣ. Лордъ и лэди Доркингъ здѣсь, съ миленькой дочерью, Кларой Пуллейнъ; сюда же ѣдетъ Бэрнсъ. Дядя Гобсонъ возвратился въ Ломбардскую улицу на смѣну. Я думаю, вы скоро услышите о леди Кларѣ Ньюкомъ. Бабушка, которая должна была предсѣдательствовать на баденскомъ съѣздѣ и до-сихъ-поръ господствуетъ надъ домомъ Кью, задержана въ Киссингенѣ припадкомъ ревматизма: мнѣ жаль бѣдной тетушки Джуліи, которой нельзя оставить больную. Вотъ всѣ наши новости. Я вижу, что исписала цѣлую страницу; мужчины пишутъ плотнѣе насъ. Я ношу дорогую брошку, которую вы мнѣ дали; часто и безпрестанно думаю объ васъ дорогой, добрый дядюшка. Любящая васъ Этель".
   Кромѣ рулетки и картъ, въ Баденѣ занимаются многими другими интересными играми, которыя разъигрываются не на зеленомъ столѣ. Эти невинныя развлеченія и jeux de société могутъ происходить вездѣ: въ аллеѣ парка, на пикникѣ въ старинномъ замкѣ, или въ красивенькой охотничьей хижинѣ, на балѣ въ редутѣ, въ игорныхъ залахъ, за спиною игроковъ, которыхъ зрѣніе поглощено одними только кучами червонцевъ и картами, или въ саду передъ конверсаціонными комнатами, гдѣ тысячи народу пьютъ и болтаютъ, ротозѣйничаютъ и курятъ, между-тѣмъ какъ австрійскій оркестръ, въ маленькомъ музыкальномъ павильонѣ, разъигрываетъ восхитительнѣйшіе мазурки и вальсы. Здѣсь вдовушка выставляетъ на показъ трауръ и стрѣляетъ свѣтлыми глазками въ богатаго холостяка, пожилаго или юношу -- все равно. Тамъ ухищренная многолѣтнимъ опытомъ барыня ловитъ въ свои сѣти молодаго простачка, у котораго больше денегъ, чѣмъ ума, и мы, зная его слабость и ея искусство, можемъ навѣрное держать пари, что птичка попадется. Тутъ мама, можетъ-быть небогатая деньгами, но обильная другимъ, болѣе привлекательнымъ металломъ, ставитъ свою дѣву-дочь на-банкъ противъ лѣсовъ и луговъ графа Федекера; или лордъ Леклэндъ на банковые билеты миссъ Багъ рискуетъ своей дворянской короной, изъ которой всѣ брилліанты давно вынуты и заложены. Такимъ образомъ, среди нашихъ непосредственныхъ знакомцевъ, разъигрывались двѣ-три забавныя игорки, въ сторонѣ отъ пошлаго зеленаго сукна, за которымъ ратовалъ разный сбродъ: до него намъ нѣтъ и дѣла. Намекъ обо всемъ этомъ представленъ читателю въ предидущемъ извлеченіи изъ письма миссъ Этели Ньюкомъ: кромѣ того, тутъ играли и страсти, о которыхъ скромная молодая дѣвушка-Англичанка не могла и догадываться. Впрочемъ, не будемъ слишкомъ поспѣшны и одумаемся прежде, чѣмъ станемъ гордиться нашею добродѣтелью. Тарифъ британской добродѣтели составленъ удивительно. Спасибо обществу, которое начертало эти законы! Комары изгнаны изо всѣхъ портовъ, или допускаются въ нихъ, не иначе, какъ послѣ внимательнѣйшаго осмотра, и то съ неохотой, а верблюдамъ входъ открытъ вездѣ. Законъ не допускаетъ извѣстныхъ статей багажа, а между тѣмъ они открыто провозятся передъ глазами потворствующихъ стражей, и носятся всѣми, каждый день, безъ зазрѣнія совѣсти и стыда. Стыдъ? Да, что такое стыдъ? По законамъ англійскаго общественнаго устройства, добродѣтель часто считается постыдною, а стыдъ -- почетнымъ. Ваша правда, если она разнствуетъ съ правдою сосѣда, производитъ охлажденіе друзей, вызываетъ слезы матери -- возбуждаетъ гоненіе свѣта. Любовь позволяется только при извѣстныхъ ограниченіяхъ, которыя убиваютъ ея сладостную свободу. Проступокъ въ мужчинѣ такъ легокъ, что облагается грошевою пеней, тогда какъ въ женщинѣ онъ такъ тяжелъ, что никакое раскаяніе не смываетъ его. Развѣ вы никогда не слыхали о бѣдномъ, впавшемъ въ руки разбойниковъ, странникѣ, которому не хочетъ помочь ни одинъ фарисей?-- О бѣдной женщинѣ, постигнутой еще большимъ бѣдствіемъ, кающейся и плачущей, которую толпа готова побить каменьями? Я часто хожу въ этомъ баденскомъ саду, когда заходящее солнце золотитъ окрестные холмы, когда оркестръ гремитъ веселыми звуками, когда счастливыя дѣти хохочутъ и бѣгаютъ въ аллеяхъ, когда игорныя зала блестятъ лампами, когда толпы искателей удовольствія бродятъ, курятъ, волочатся и жужжатъ; хожу и спрашиваю себя: тотъ ли виновнѣе, кто болѣе другаго провинился? Кто виновнѣе -- этотъ ли мотъ, что сидитъ въ дурномъ обществѣ, играетъ въ кости и упивается шампанскимъ, или тотъ скупецъ, что завидуетъ ему? Эта ли поникшая головой вдовушка, что украдкой бѣжитъ съ своимъ бѣднымъ малюткой, или та злая, старая, безукоризненная лэди, что косится на нее, идя подъ-ручку съ лордомъ?
   Въ прошедшемъ маѣ, когда всѣ стекались на художественную выставку, Этель Ньюкомъ приглашена была посмотрѣть картины старухой бабкой, суровою лэди Кью, которая все еще намѣревалась владычествовать надъ всѣмъ семействомъ. Дѣвушка была не въ духѣ, и вѣроятно между нею и бабкой произошелъ крупный разговоръ,-- я разумѣю такой, какой можетъ происходитъ въ образованномъ семействѣ. Обѣ онѣ подошли къ картинѣ Гонта, представляющей одну изъ тѣхъ фигуръ, которыя онъ умѣетъ изображать съ такою мастерской истиной и поразительностью -- безпомощную, вѣроятно безпріютную молодую дѣвушку. Необыкновенная вѣрность деталей и внушающая жалость красота выраженія ребенка, привлекли вниманіе старой лэди Кью, которая была отличнымъ судьей въ произведеніяхъ искусства, и она нѣсколько минутъ стояла передъ картиной, рядомъ съ Этелью. Дѣйствительно: едва ли можно было вообразить что-нибудь проще и трогательнѣе; вдругъ Этель захохотала, и бабка, приподнявъ голову отъ костыля, на который упиралась, увидала саркастическое выраженіе въ глазахъ дѣвушки.
   -- У тебя нѣтъ вкусу къ картинамъ; есть, мнѣ кажется, только къ живописцамъ, сказала лэди Кью.
   -- Я смотрѣла не на картину, возразила съ прежней улыбкой Этель, а на этотъ зеленый билетъ въ углу.
   -- Продана, сказала лэди Кью. Разумѣется, что продана; всѣ картины Гонта сейчасъ раскупаются. "Здѣсь нѣтъ ни одной изъ нихъ, на которой-бы не было зеленаго билета. Онъ -- удивительный художникъ. Не знаю, въ какомъ родѣ онъ превосходнѣе: въ комическомъ или трагическомъ.
   -- Я думаю, бабушка, вотъ объ чемъ, сказала Этель: когда насъ, молодыхъ дѣвушекъ, вывозятъ и выводятъ на показъ, не мѣшало бы наклеивать намъ на спину такіе же зеленые билеты съ надписью: Продана. Это предупредило бы много хлопотъ и торговъ. Подъ конецъ сезона пріѣхалъ бы хозяинъ и повезъ бы насъ домой.
   Бабушка сказала только:-- Этель, ты помѣшалась! и прихрамывая, поплелась къ картинѣ Каттермоля.-- "Какой великолѣпный колоритъ! Какой романтическій сумракъ! какая легкая кисть и искусная рука!" Лэди Кью умѣла цѣнить картины, понимала поэзію и плакала надъ хорошимъ романомъ. Въ этотъ день, молодой Даукинсъ, совершенствующійся художникъ, который ежедневно приходилъ въ галлерею и по цѣлымъ часамъ любовался собственнымъ своимъ произвеніемъ, испугался, замѣтивъ, что на углу его картины нѣтъ зеленаго билета, и указалъ этотъ недостатокъ хранителю картинъ. Пэйзажъ Даукипса дѣйствительно былъ проданъ, деньги получены, и потому большой бѣды тутъ не было. Въ тотъ же самый вечеръ, когда фамилія Ньюкомовъ собралась къ обѣду въ Паркъ-лэнѣ, Этель появилась съ яркимъ зеленымъ билетомъ, наколотымъ на бѣломъ муслиновомъ платьѣ, и на вопросъ, что значитъ эта странная Фантазія, сдѣлала реверансъ лэди Кью, посмотрѣла ей прямо въ лицо и потомъ поворотясь къ отцу, сказала: Я -- живая картина, папа. Я -- 46 нумеръ съ художественной выставки.
   -- Душечка, что ты подъ этимъ разумѣешь? спрашиваетъ мамаша, а лэди Кью, съ необыкновеннымъ проворствомъ подскочивъ съ помощью коротковатаго костыля къ миссъ Этели, сорвала съ ея груди билетъ, и навѣрно ударила бы ее по уху, если бы не было тутъ ея родителей, и если бы не пожаловалъ въ эту минуту лордъ Кью.
   Этель цѣлый вечеръ толковала о картинахъ и не хотѣла слышать ни о чемъ другомъ; бабушка ушла разсерженная. Она обо всемъ пересказала Бэрнсу, и когда всѣ разъѣхались, то-то поднялась въ домѣ суматоха, съ лукавой улыбкой говорила мадамъ Этель, разсказывая эту исторію: Бэрнсъ готовъ бы былъ убить и съѣсть меня, но я не боялась Бэрнса".-- Изъ этого небольшаго анекдота, пересказаннаго жизнеописателю, спустя нѣсколько лѣтъ послѣ событія, особою, которой онъ называть не намѣренъ, жизнеописатель заключаетъ, что въ домѣ сэра Брэйана Ньюкома бывали жаркіе споры, жестокія гостиныя битвы, которымъ, можетъ-статься, служили поводомъ извѣстныя картины извѣстнаго живописца, и въ которыхъ противъ миссъ Ньюкомъ дѣйствовали соединенныя силы всего семейства. Что подобныя побоища совершаются и въ другихъ семействахъ, кто станетъ утверждать или оспаривать? Кто изъ пріѣхавшихъ къ обѣду, встрѣченный любезнымъ хозяиномъ съ радушнымъ рукоплесканіемъ, и милою хозяйкой съ очаровательной улыбкой, смѣетъ подумать, что мистеръ Джонсонъ, полчаса назадъ, на верху, бранился изъ своего кабинета съ мистриссъ Джонсонъ, зато, что она заказала палтусину вмѣсто лососка; кто смѣетъ подумать, что мистриссъ Джонсонъ, такъ умильно бесѣдующая въ эту минуту съ лэди Джонсъ о своихъ и ея милыхъ дѣтяхъ, кричала такъ, что чуть не лопнули у нея глаза, когда горничная зашпиливала на ней платье, и экипажи съ гостями въѣхали во дворъ? Слуги знаютъ всѣ эти исторіи; а намъ, въ гостиныхъ, онѣ неизвѣстны. Послушайте, съ какимъ почтеніемъ Джонсонъ проситъ присутствующаго пастора благословить трапезу!
   Каковы бы ни были эти семейныя ссоры, что прошло, то прошло, и останемся при слѣдующемъ убѣжденіи: хорошо или дурно, только миссъ Этель Ньюкомъ выбрала себѣ цѣль, и имѣла духу настоять на своемъ. Она рѣшилась сдѣлаться графиней Кью, потому-что ей хотѣлось быть графиней Кью; задумай она выйдти за-мужъ за Куна, она и тутъ настояла-бы на своемъ, сдѣлалась-бы мистриссъ Кунъ, заставила-бы родителей признать его зятемъ, стала-бы звать его милымъ Фрицомъ, какъ наименованъ Кунъ при крещеніи. Клэйвъ былъ для нея только фантазіей, если даже и это правда, а не страстью: она предпочитала его палитрѣ графскій титулъ.
   И такъ, діатриба, которую мы позволили себѣ на-счетъ дѣвъ, ни въ какомъ отношеніи не примѣняется къ лэди Аннѣ Ньюкомъ, которая, недавно, подписала адрессъ къ мистриссъ Стоу, вмѣстѣ съ тысячьми другихъ добродѣтельнѣйшихъ матронъ Британіи; но еслибы читатель случайно спросилъ: -- Не на счетъ-ли Танкреда Пудлейна, графа Доркингскаго, и Сигизмунды, супруги его, разсказалъ ты свою сказку, о, поэтъ?-- сконфуженный нравоописатель нашелся бы вынужденнымъ сознаться, что колпакъ въ-пору этимъ благороднымъ особамъ, съ которыми, впрочемъ, вамъ не прійдется часто встрѣчаться.
   И хоть я очень желалъ бы отправиться въ Индію, зайдти въ домъ брамина, полюбоваться пупками, и пурдами и таттьями, и милыми смуглыми дѣвами, съ большими глазами, съ большими кольцами въ носу, съ раскрашенными лбами, тонкими таліями, въ кашмировыхъ шаляхъ, въ кникобскихъ шарфахъ, въ туфелькахъ съ загнутыми носками, въ парчевыхъ шальварахъ, съ драгоцѣнными пряжками; хоть бы я хотѣлъ повѣдать тайны восточной жизни -- и кому бы этого не хотѣлось изъ читавшихъ въ юности арабскія ночи?-- но я нахожу неудобнымъ для подобнаго предпріятія такое время, когда браминъ дома умеръ, жены его ревутъ, жрецы убѣждаютъ его вдову то грозными рѣчами, то ударами, и наконецъ влекутъ ее, остолбенѣлую, но послушную, на могильный костеръ мужа и предаютъ въ объятія трупа. Такъ точно, хоть я люблю, даже мысленно, бродить по великолѣпнымъ заламъ графскаго дома, гдѣ можно найдти все: и пиршества, и рѣдкія картины, и красавицъ, и безконечныя полки съ книгами, и хорошее общество; однакожь бываютъ времена, когда визитъ не пріятенъ. Къ такимъ временамъ принадлежитъ случай, когда въ этихъ великолѣпныхъ палатахъ родители готовятъ дочь свою на продажу; унимаютъ ея слезы угрозами, убиваютъ въ ней горесть усыпительными средствами, просятъ и умоляютъ ее, пока не приведутъ ее наконецъ въ такое состояніе, въ которомъ бѣдное юное существо дѣлается годнымъ для смертнаго одра, приготовленнаго ими. Когда его и ея милость заняты такимъ дѣломъ, я боюсь заходить въ ихъ палаты, и скорѣе готовъ пообѣдать овощами, чѣмъ откормленнымъ воломъ, котораго поваръ ихъ жаритъ цѣликомъ. Впрочемъ, есть люди менѣе щекотливые: родственники, какъ само-собой разумѣется, не откажутся пожаловать; не будетъ недостатка ни въ цвѣтахъ, ни въ освѣщеніи, ни въ бѣлыхъ бантахъ; потянутся ряды экипажей; потомъ будетъ завтракъ; на улицѣ загремитъ музыка, ребятишки прокричатъ пойдутъ безконечные спичи; польются, безъ-сомнѣнія, такія же слезы, и прочтется приличная обстоятельству рѣчь, и молодая удалится украдкой, сниметъ съ себя покрывало, вѣнки, померанцовые цвѣты, ожерелья, и надѣнетъ простое, болѣе соотвѣтственное случаю платье, дверь отворится на-стежь; появится Сутти; у входа остановится громада на четырехъ колесахъ, запряженная четверней, толпа крикнетъ ура и дѣло совершилось,
   Этотъ обрядъ у Англичанъ такъ безсмысленъ, что напрасно было бы описывать его подробности, и если женщины для того, чтобы, какъ вы называете, пристроиться, каждый день продаютъ себя при одобреніяхъ собственнаго чувства, родителей и свѣта, къ чему мнѣ гоняться за оригинальностью и пускаться въ сѣтованія объ нихъ? Подобные, холодные факелы Гименея не бываютъ ли часто удовлетворительнѣе самыхъ яркихъ, самыхъ пламенныхъ свѣтильниковъ любви? Совершенно такъ! Не станемъ же плакать, когда всѣ смѣются; будемъ скорбѣть о несчастной герцогинѣ, когда дочь ея, лэди Атланта, бѣжитъ съ докторомъ: тутъ есть о чемъ плакать; будемъ скорбѣть объ отцѣ лэди Ифигеніи, когда этотъ достопочтенный глава семейства вынужденъ принести въ жертву свою возлюбленную дочь; но на судьбу самой жертвы живописецъ, понимающій свѣтскія приличія, долженъ набросить покрывало. Жертва совершена, и такъ-чѣмъ меньше объ ней станемъ говорить, тѣмъ лучше.
   Такими обстоятельствами сопровождалось дѣло, о которомъ, въ должной послѣдовательности напечатаны были, не много спустя, извѣстія въ газетахъ подъ заманчивой рубрикой: "Бракъ въ большомъ свѣтѣ"; оно же послужило настоящимъ поводомъ къ маленькому семейному съѣзду въ Баденѣ, о которомъ мы теперь повѣствуемъ. Всѣмъ намъ, по-крайней-мѣрѣ, каждому, кто хоть сколько-нибудь знакомъ съ адрессъ-калеидаремъ, извѣстно, что въ началѣ своей жизни, лордъ Кью, виконтъ Рустерскій, старшій сынъ графа Доркингскаго, и достопочтенный Чарльзъ Бельсайзъ, по-просту Джэкъ Бельсайзъ, были офицерами въ одномъ изъ гвардейскихъ кирасирскихъ полковъ его величества. Они проводили безсонныя ночи, какъ другіе молодые люди; веселились, какъ веселятся всѣ умные джентельмены; шалили, какъ нельзя больше, и не было конца ихъ ребяческимъ шалостямъ. Лорда Кью счастье надѣлило большимъ запасомъ шалостей, чѣмъ сколько выпало на долю благородныхъ его товарищей. Домъ графа Доркингскаго съ давнихъ лѣтъ находился въ незавидномъ положеніи; человѣкъ свѣдущій въ этомъ дѣлѣ, маіоръ Пенденнисъ, разсказывалъ мнѣ много назидательнаго о подвигахъ дѣда виконта Рустерскаго на охотѣ, за бутылкой, за картами. Разъ онъ просидѣлъ два дня и двѣ ночи сряду съ Чарльзомъ Фоксомъ за игорнымъ столомъ, и сколько они оба проиграли, страшно сказать; за-частую игралъ съ лордомъ Стейномъ, и сошелъ съ поля этихъ полуночныхъ побоищъ настоящимъ страдальцемъ, какъ всѣ подобные ему. Потомки понесли наказаніе за безразсудства предка, и Чантиклеръ, одинъ изъ лучшихъ замковъ по всей Англіи, бывалъ блистателенъ не больше одного мѣсяца въ году. "Все имѣніе заложено до самыхъ оконъ замка. Доркингъ не смѣетъ вырѣзать хлыста, ни убить воробья въ своемъ собственномъ паркѣ, говорилъ, бывало, трагическимъ тономъ старый маіоръ: онъ живетъ одной капустой, виноградомъ, ананасами и сборомъ съ желающихъ осмотрѣть замокъ и сады, которые до-сихъ-поръ считаются великолѣпнѣйшими не только въ графствѣ, но даже во всей Великобританіи. Когда Доркингъ пріѣзжаетъ въ Чантиклеръ, Баллардъ, женатый на его сестрѣ, ссужаетъ ему сервизъ и посылаетъ къ нему свою прислугу. Четыре повара, четыре служанки и шесть лакеевъ, съ дворникомъ, тянутся изъ Лондона и остаются здѣсь мѣсяцъ. Съ отъѣздомъ послѣдняго барскаго экипажа, слуги усаживаются въ повозку и отправляются назадъ въ городъ. Жалко смотрѣть, сэръ, жалко смотрѣть."
   Въ молодости лорда Кью, имена его и двухъ благородныхъ его друзей появлялись на безчисленныхъ экземплярахъ гербовой бумаги, съ ручательствомъ денежныхъ уплатъ на счетъ будущихъ благъ: изъ этихъ обязательствъ лордъ Кью исполнилъ свои самымъ честнымъ образомъ; но изъ обоихъ товарищей его по военной службѣ ни одинъ не былъ въ состояніи сдѣлать того же. Говорили, что дядя Рустера, Баллардъ, давалъ ему пенсіонъ. Что касается до Джэка Бельсайза, то чѣмъ онъ жилъ, какъ онъ толстѣлъ и смѣялся, на что онъ могъ такъ хорошо одѣваться, откуда у него брался шиллингъ на кэбъ или сигару,-- было для всѣхъ загадкой. Молодые люди выдавали себя за родственниковъ, но такія притязанія могъ опровергнуть всякой, кто сколько-нибудь зналъ гербовникъ.
   Когда графъ Доркингъ выдавалъ старшую дочь за достопочтеннаго Денниса Галлоугласса, архидіакона Бюллнитюбберскаго (нынче виконтъ Галлоугласскій и Килльброгскій, епископъ Баллишенонскій), въ чантиклерсконъ замкѣ происходили большія празднества, на которыя были приглашены родственники жениха и невѣсты. Въ числѣ ихъ пріѣхалъ и бѣдный Джэкъ Бельсайзъ, и вотъ причина слезъ, проливавшихся въ Баденѣ въ этотъ періодъ нашей исторіи. Клара Пуллейнъ была тогда миленькою шестнадцати-лѣтней дѣвочкой, а Джэкъ -- красивымъ гвардейцемъ лѣтъ двадцати шести. Какъ молодую дѣвушку всегда и въ особенности предостерегали отъ Джэка, выдавая его за самого отчаяннаго негодяя, какъ ей никогда не позволяли садиться за столъ рядомъ съ нимъ, или прогуливаться съ нимъ, или играть съ нимъ на билліардѣ, или вальсировать съ нимъ, какъ надъ ней подсмѣивались, когда Джэкъ промолвитъ ей слово, или подниметъ ея перчатку, или коснется ея руки въ котильонѣ, или она словитъ его, играя въ жмурки; какъ ни у того ни у другой не было ни шиллинга, и оба были хороши собой,-- то не удивительно, что Клара всегда ловила Джэка, играя въ жмурки, постоянно сталкивалась съ нимъ въ кустахъ и корридорахъ, и проч. и проч. и проч. Она не первая влюбилась въ широкую грудь и тонкую талію Джэка; и находила, что усы у него -- очаровательнѣйшіе во всей кирасирской бригадѣ его величества -- что дѣйствительно и было.
   Не знаемъ, сколько было пролито слезъ въ обширныхъ и безмолвныхъ залахъ Чантиклера, когда все общество разъѣхалось, а четыре повара, четыре дѣвушки, шесть лакеевъ, и временной дворецкій отправились въ Лондонъ, отстоящій едва на сорокъ миль отъ великолѣпнаго замка. Да и какъ знать? Гостей нѣтъ; двери заперты; всюду таинственность, только пара восковыхъ свѣчей разсѣваетъ мракъ въ уединенной комнатѣ, -- и то неохотно; прочее составляютъ закоптѣлые полотняные чахлы на мебели и люстрахъ, свернутые турецкіе ковры, сухощавые предки на стѣнахъ, хмурящіеся въ полумракѣ. Воображенію -- полная свобода рисовать его милость, сидящаго съ одной свѣчей за старыми, безконечными грудами бумагъ; ея милость, съ другой свѣчей, за старымъ, престарымъ романомъ, гдѣ, можетъ статься, мистриссъ Редклифъ описываетъ такой же скучный замокъ; и наконецъ бѣдную Клару, которая вздыхаетъ и плачетъ середи этого погребальнаго великолѣпія, одинокая и скорбящая, какъ Оріана запертая въ теремѣ: -- бѣдная малютка Клара!
   Шарабанъ лорда Кью повезъ молодыхъ людей въ Лондонъ; его милость правилъ, а слуги сидѣли внутри. Джэкъ занималъ мѣсто позади, съ двумя грумами, и преунывно трубилъ на рожкѣ. Въ дорогѣ, онъ не бралъ ни куска въ ротъ. Молчаливость его въ клубахъ обратила на него общее вниманіе; но скоро сигары, бильярдъ, служебныя обязанности, и то и другое, нѣсколько разшевелили его, и Джэкъ сталъ прежнимъ Джэкомъ. Начался сезонъ, первый лондонскій сезонъ лэди Клары Пуллейнъ, и Джэкъ ожилъ, какъ нельзя лучше. Онъ не пропускалъ ни одного бала, ни одной оперы. Когда онъ появлялся въ комнату, туже минуту можно было узнать, здѣсь или нѣтъ та особа, которую онъ желалъ встрѣтить: кто зналъ тайну, тому не трудно было подмѣтить въ парѣ чужихъ глазъ огненные сигналы, отвѣчавшіе на пламенные взгляды Джэка. Ахъ, какъ онъ былъ хорошъ на своемъ конѣ, весь въ красномъ, облитый золотомъ и сталью! О, Джэкъ! вырви ее вонъ изъ той коляски, гдѣ она сидитъ рядомъ съ этой надутой, разрумяненой вдовой; посади ее позади себя на воронаго коня -- и лети съ нею! Коляска катится по С-тъ-Джэмскому парку; Джэкъ сидитъ одинъ, съ опущенною саблей, развѣ только одна alra cura на крестцѣ позади его; а портной Оттъ, въ толпѣ, думаетъ, что, испугавшись его, бѣдный Джэкъ поникъ головой. Лэди Клара Пуллейнъ дѣлаетъ визиты съ матерью, графиней Доркингъ, а Джэкъ въ этотъ вечеръ арестованъ за то, что ушелъ съ дежурства, чтобы встрѣтить ее въ оперѣ.
   Подвиги Джэка извѣстны въ судѣ несостоятельныхъ должниковъ, куда онъ часто являлся подъ настоящимъ именемъ Чарльза Бельсайза, продѣлки котораго язвительно оглашались негодующими моралистами современныхъ газетъ. "Плеть" бичевала его преусердно. "Хлыстъ", достопочтенный редакторъ котораго самъ сидѣлъ въ долговой тюрьмѣ, являлъ себя въ отношеніи къ Джэку, самымъ строгимъ блюстителемъ добродѣтели; а "Грошовый голосъ" муштровалъ его безъ всякой жалости. Я здѣсь не для того, чтобъ бичевать виновныхъ; я не измѣняю своей партіи; мое смиренное перо нападаетъ на противную сторону; мы имѣемъ дѣло съ добродѣтельными и достопочтенными людьми: вѣдь бѣднымъ больно достается каждый день и безъ насъ. Одно существо оставалось вѣрнымъ Джэку, не смотря на всѣ его шалости, заблужденія и безразсудства, и это существо была милая молодая дѣвушка чантиклерскаго замка; вокругъ ея-то юной любви вились его роскошные усы. Пусть свѣтъ вопіетъ на лорда Кью за то, что онъ посылаетъ въ тюрьму свой экипажъ и даетъ у Гриньона большой обѣдъ Джэку въ день его освобожденія: я ни за что не стану ссориться съ ею милостью. Онъ и многіе другіе провели веселый вечеръ. Говорятъ, что Кью произнесъ превосходную рѣчь, и Джэкъ Бельсайзъ заливался слезами, слушая ее. Бэрнсъ Ньюкомъ искренно желалъ, чтобъ господинъ судья продлилъ Джэку срокъ ареста еще года на два, и, выходилъ изъ себя, неистовствовалъ и бранился, когда заходила рѣчь объ освобожденіи его.
   Чтобъ этотъ несчастный блудный сынъ женился на Кларѣ Пуллейнъ и вмѣсто вѣнка повергъ къ ея стопамъ свои заемныя письма, объ этомъ нельзя было и думать. Благородный отецъ его, лордъ Гэйгэтъ бѣсился на него; старшій его братъ не хотѣлъ его видѣть; онъ давно уже отказался отъ такой надежды на его благосклонность, и вотъ, однажды, пришелъ къ нему большой пакетъ, за чантиклерскою печатью, съ письмомъ отъ К. П. и сотнею записочекъ, писанныхъ неуклюжимъ почеркомъ самого Джэка, переданныхъ по принадлежности не вѣсть гдѣ и когда, за контрдансомъ, на балахъ, въ букетахъ, и повѣствовавшихъ о любви, страсти и пламени Джэка. Сколько разъ онъ справлялся въ полковой библіотекѣ съ лексикономъ, чтобъ узнать, какъ пишется вѣчный, съ ѣ или е, а обожаю,-- съ а или о. И вотъ они, эти нескладныя изліянія его добраго, тоскующаго сердца; вотъ онѣ двѣ убійственныя строки, подписанныя литерой К. и содержащія просьбу, чтобъ Джэкъ съ своей стороны возвратилъ или сжегъ записочки К. Отдадимъ ему справедливость, и скажемъ, что онъ добросовѣстно сжегъ до единой, вмѣстѣ съ своей напрасно потраченной бумагой. Онъ не сохранилъ ни одной бездѣлицы, которую она дала или позволила ему взять на память о себѣ. Роза, перчатка, носовой платочекъ, которые она бросила ему когда-то,-- сколько слезъ пролилъ онъ надъ ними! Колечко золотистыхъ волосъ -- все было сожжено имъ, кромѣ одного: маленькой -- премаленькой пряди волосъ, которые по цвѣту, могли принадлежать его сестрѣ. Кью видѣлъ, какъ все это совершалось и, можетъ быть бѣжалъ прочь, когда Джэкъ дошелъ до самой послѣдней части жертвы и бросилъ волосы въ огонь, куда онъ желалъ бы бросить и сердце свое и жизнь.
   Такимъ образомъ, Клара стала свободною, и въ тотъ годъ, когда Джэкъ вышелъ изъ тюрьмы и уѣхалъ за границу, танцовала въ Лондонѣ цѣлый сезонъ, изъ вечера въ вечеръ, и всякой радовался, что она развязалась съ этимъ негодяемъ Джэкомъ Бельсайзомъ. Тутъ-то Бэрнсъ Ньюкомъ, эсквайръ, соучастникъ богатой банкирской фирмы братья Гобсонъ и Ньюкомъ, сынъ и наслѣдникъ сэра Брэйана Ньюкома, ньюкомскаго баронета, и члена парламента, прямой потомокъ Брэйана Ньюкома, убитаго при Гастингсѣ, и лейбъ-брадобрея при Эдуардѣ-Исповѣдникѣ, и проч. обратилъ взоры свои на лэди Клару Пуллейнъ, дѣвицу, правда, блѣдную, болѣзненную, но съ голубыми глазами, нѣжнымъ цвѣтомъ лица и очень миленькую собой: зная предъидущую ея исторію также хорошо, какъ и вы, только что прочитавшіе ее, онъ удостоилъ ея милость брачными на нее видами.
   Ни одинъ изъ членовъ этихъ достопочтеннѣйшихъ семействъ не возражалъ противъ затѣвавшейся торговой сдѣлки, исключая, можетъ-быть, бѣдной Клары, этой безгласной рыбки, которая должна была дѣлать что ей прикажутъ и могла спрашивать развѣ только о томъ, à quelle sauce elle seraiI mangée. У лэди Доркингъ была цѣлая насѣсть цыплятъ, готовыхъ занять мѣсто Клары. Генни, шестнадцати лѣтъ, Бидди -- четырнадцати, Аделаида... всѣхъ не перечесть. Какъ же могла она отказать молодому человѣку, не слишкомъ пріятному -- это правда, не слишкомъ любезному, не слишкомъ знатнаго происхожденія, по-крайней-віѣрѣ по отцу; но впрочемъ жениху очень выгодному и наслѣднику огромнаго богатства? Ньюкомы, съ своей стороны, очень рады этому браку. Бэрнсъ, надо сознаться, становится эгоистомъ, и набирается привычекъ холостой жизни, которыя жена исправитъ. Лэди Кью крѣпко стоитъ за предполагаемую партію. При родственномъ содѣйствіи лорда Стейна и лорда Кью, племянниковъ ея, и лорда Доркинга, тестя Бэрнса, засѣдающихъ въ палатѣ лордовъ, отчего не попасть туда же Ньюкомамъ, и не занять прежняго мѣста, которое, какъ всѣмъ извѣстно, принадлежало имъ во времена Ричарда III? Бэрнсъ и отецъ его сами себя убѣдили въ существованіи Ньюкома, убитаго при Босвортѣ, вмѣстѣ съ королемъ Ричардомъ. Такимъ-образомъ, всѣ партіи были довольны. Леди Анна сочинила премиленькіе стихи на вшествіе бѣлой лани въ рощи ньюкомскія, и удостоилась похвальнаго отзыва отъ лэди Кью.
   Проведя годъ за границей, Джэкъ Бельсайзъ возвратился въ Лондонъ на сезонъ. Лэди Клары не случилось въ Лондонѣ; здоровье ея было слабо, и нѣжные родители увезли ее въ южную Европу; такимъ-образомъ, дѣла шли покойно и все обстояло благополучно.
   Такъ, но когда дѣла шли такъ покойно, и все обстояло такъ благополучно, когда барыни обѣихъ фамилій встрѣтились на баденскомъ съѣздѣ и между ними возникли такія пріязненныя отношенія, когда Бэрнсъ и папа его, баронетъ, оправившійся отъ болѣзни, были на пути изъ Ахена, а лэди Кью передвигалась изъ Киссингена къ Бадену, изъ какихъ благъ, Джэкъ Бельсайзъ, блѣдный, встревоженный, бросилъ свое счастье въ Гамбургѣ, которое, говорятъ, доставляло ему картами большія деньги, и какъ безумный скакалъ въ Баденъ? Съ густой и длинной бородой, въ шляпѣ съ широками полями, Онъ походилъ ни больше ни меньше, какъ на живописца или италіянскаго разбойника. Ничего не подозрѣвавшій Клэйвъ, сохранявшій въ памяти веселый обѣдъ, которымъ Джэкъ угостилъ его когда-то въ С. Джэмсѣ, за столомъ гвардейцевъ, простодушный Клэйвъ, встрѣтивъ Джэка при въѣздѣ въ городъ, радушно привѣтствовалъ его и пригласилъ къ обиду. Джэкъ не отказался, и Клэйвъ сообщилъ ему всѣ мѣстныя новости; разсказалъ, какъ поживаютъ въ Баденѣ Кью, и лэди Анна Ньюкомъ, и Этель; не забылъ сказать и объ ожидаемомъ пріѣздѣ Бэрнса.-- Онъ и мнѣ не слишкомъ нравится, сказалъ, съ улыбкой, Клэйвъ, когда Бельсайзъ помянулъ его имя. И такъ, Бэрнсъ ѣдетъ жениться на этой миленькой лэди Кларѣ Пуллейнъ. Хитрый юноша, этотъ Клэйвъ: я смѣю думать, что онъ тщеславился своимъ знаніемъ большаго свѣта, и радовался мысли, что Джэкъ Бельсайзъ признаетъ его за человѣка принятаго въ лучшемъ обществѣ.
   Джэкъ выпилъ пропасть шампанскаго, и послѣ обѣда, когда въ открытыя окна квартиры Клэйва, въ уютномъ, чистенькомъ Hôtel de France послышалась музыка, Джэкъ предложилъ ему прогуляться. Флоракъ былъ тутъ же. Онъ чрезвычайно развеселился, когда упомянули имя лорда Кью, и оказалъ: Ce petit Kioul М. le Duc d4vry, mon oncle, l'honore d'une amitié toute particulière. Эти три господина отправились на прогулку; садъ былъ набитъ народомъ; музыка премило играла: "Родина, милая родина", и первые, которыхъ они встрѣтили, были лорды Кью и Доркингъ; подъ ручку съ достопочтеннымъ перомъ шла дочь его -- леди Клара.
   Джэкъ Бельсайзъ, въ бархатномъ кафтанѣ, въ широкой шляпѣ, надвинутой на лобъ, съ бородой по поясъ, былъ, безъ сомнѣнія, не узнанъ съ перваго разу благороднымъ лордомъ Доркингскимъ, и лордъ, съ обычною ему вѣжливостью и любезностью, раскланялся только съ прочими двумя господами, какъ вдругъ, лэди Клара, взглянувъ, вскрикнула и упала на песчаную дорожку безъ памяти. Тутъ старый графъ узналъ Бельсайза, и Клэйвъ слышалъ, какъ графъ сказалъ:-- Негодяй, какъ ты смѣлъ пріѣхать сюда?
   Бельсайзъ, какъ сумасшедшій бросился поднимать Клару, называя ей по имени, а старый Доркингъ подбѣжалъ и схватилъ его.
   -- Не трогайте, милордъ, сказалъ тотъ, отталкивая старика.-- Чортъ тебя возьми, Джэкъ, держи языкъ, реветъ Кью. Клэйвъ бѣжитъ за стуломъ, и является цѣлая дюжина. Флоракъ подскакиваетъ ее стаканомъ воды. Бельсайзъ бѣжитъ къ очнувшейся дѣвушкѣ, а отецъ, забывая на минуту терпѣніе и не владѣя собой, дрожа всѣмъ тѣломъ, поднимаетъ палку, и говоритъ -- Опять! оставь ее, бездѣльникъ.-- Лэди Кларѣ опять дурно, говоритъ капитанъ Бельсайзъ.-- Я живу въ Hotel de France. Если ты тронешь меня, старикъ -- прибавляетъ шопотомъ Джэкъ, я убью тебя. Желаю вамъ добраго утра, и съ этими словами, прямо и пристально посмотрѣвъ на безчувственную дѣвушку, онъ приподнялъ шляпу и пошелъ прочь. Лордъ Доркингъ машинально снимаетъ съ себя шляпу и безсмысленно смотритъ въ слѣдъ Джону. Онъ далъ знакъ Клэйву слѣдовать за нимъ, и толпа гуляющихъ тѣснится вокругъ молодой лэди.
   Вотъ забавный эпизодъ баденскаго съѣзда!
   

XXIX.
Въ которой Бэрнсъ пріѣзжаетъ свататься.

   Этель давно уже знала, что праздновать ей не долго, и что съ пріѣздомъ ея папа и Бэрнса, кончатся для нея и смѣхъ, и шутки, и рисованье, и прогулки съ Клэйвомъ; и такъ она старалась пользоваться временемъ, пока свѣтитъ солнце, рѣшившись съ твердымъ духомъ выдержать непогоду.
   Сэръ Брэйанъ Ньюкомъ и старшій сынъ его пріѣхали въ Баденъ въ тотъ самый вечеръ, когда Джэкъ Бельсайзъ совершилъ недавно разсказанный подвигъ. Разумѣется, что необходимо было сообщить жениху объ этомъ происшествіи. Его знакомые, которые имѣли случай изучить его характеръ и прислушаться къ его рѣчи, могутъ себѣ представить вспышку перваго и невоздержность послѣдней: онъ просто разразился фейерверкомъ самой разнообразной брани. Мистеръ Ньюкомъ бросалъ эти ракеты проклятій, тогда только, когда бывалъ разсерженъ; а сердился онъ довольно часто.
   Что касается обморока лэди Клары, Бэрнсъ смотрѣлъ на это очень снисходительно.-- Бѣдная, милая Клара, говорилъ онъ, имѣетъ наклонность къ обмороку, и нѣтъ ничего удивительнаго, что она была взволнована при видѣ этого негодяя, послѣ адскаго его поступка съ нею. Если бъ я тутъ былъ -- эти слова сопровождаются цѣлою строкой брани -- я раздавилъ бы бездѣльника.
   -- Умилосердись, Бэрнсъ, вопіетъ лэди Анна.
   -- Къ счастью, что Бэрнса не было, говоритъ Этель: не то, между нимъ и капитаномъ Бельсайзомъ произошла бы схватка ужасная.
   -- Я не боюсь никого, Этель, сердито говоритъ Бэрнсъ, съ прибранкой.
   -- Ищи соперника по себѣ, Бэрнсъ, говоритъ миссъ Этель, которая набралась школьныхъ фразъ у маленькихъ братьевъ и часто употребляла ихъ очень кстати: капитанъ Бельсайзъ тебѣ не чета.
   Какъ Джэкъ Бельсайзъ по росту и силѣ годился быть не только офицеромъ, но фланговымъ солдатомъ въ отборномъ полку, въ которомъ онъ прежде служилъ, а братецъ Бэрнсъ былъ самымъ щедушнымъ молодымъ джентельменомъ, то самая мысль о рукопашной схваткѣ между ними казалась смѣшною. Подобнаго роду мысль, вѣроятно, мелькнула и въ головѣ сэра Брэйана, потому-что баронетъ нашелъ нужнымъ сказать съ обычною ему торжественностью:-- Важность случая, Этель, важность случая придаетъ силу; въ такомъ обстоятельствѣ, въ какомъ былъ бы Бэрнсъ, когда требуется оградить прекрасное юное созданіе отъ негодяя, всякой человѣкъ найдетъ силу, всякой найдетъ силу.-- Съ послѣдняго припадка, часто говоривалъ Бэрнсъ, бѣдняжка мой старый родитель больно расклеился и голова у него будто не своя.-- Дѣйствительно такъ и было. Бэрнсъ уже хозяйничалъ въ Ньюкомѣ и въ банкѣ, и съ невозмутимымъ хладнокровіемъ ждалъ событія, которое должно было перевести красную руку ньюкомскаго баронскаго герба на собственный его фаэтонъ.
   Когда онъ окинулъ взглядомъ комнату, глазамъ его представилась груда рисунковъ, произхожденіе знакомой, ненавистной ему руки. Тутъ было съ поддюжины видовъ Бадена. Опять Этель на конѣ. Опять дѣти и собака.-- Чортъ возьми, да развѣ онъ здѣсь? вскрикиваетъ Бэрнсъ: развѣ здѣсь этотъ трактирный негодяй? Значитъ, Кью не сложилъ еще ему головы. Клэйвъ Ньюкомъ здѣсь, кричитъ онъ своему отцу: сынъ полковника. Не сомнѣваюсь, что они встрѣчались у --
   -- У кого, гдѣ, Бэрнсъ? спрашиваетъ Этель.
   -- Клэйвъ здѣсь, онъ здѣсь? говоритъ баронетъ: по прежнему, все пишетъ каррикатуры? а вы не упоминали объ немъ въ своихъ письмахъ, лэди Анна.
   По всему было видно, что сэръ Брэйанъ придавалъ большую важность послѣднему обстоятельству.
   Этель покраснѣла: дѣйствительно любопытно было, отчего ни она, ни мамаша ея не упоминали о Клэйвѣ въ письмахъ своихъ къ сэру Брэйану.
   -- Мой милый, мы встрѣтились съ нимъ совершенно случайно въ Боннѣ; онъ ѣхалъ съ однимъ изъ своихъ друзей; Клэйвъ говоритъ не много по-нѣмецки, и былъ намъ очень полезенъ въ дорогѣ: одинъ изъ мальчиковъ во все путешествіе сидѣлъ въ его бричкѣ.
   -- Мальчики всегда несносны въ экипажѣ, говоритъ сэръ Брэйанъ: отсидятъ вамъ ноги, шалятъ. Я помню, когда мы были малютками и возвращались изъ Клэпгэма въ экипажѣ, я всегда ушибалъ ноги брату Тому. Бѣдняжка Томъ, онъ былъ тогда прерѣзвый мальчикъ, вспоминаете вы Тома, лэди Анна?
   Дальнѣйшимъ анекдотамъ сэра Брэйана полагаетъ конецъ пріѣздъ лорда Кью.-- Какъ поживаете, Кью, кричитъ Бэрнсъ, что Клара? и лордъ Кью, подходя съ глубочайшими почтеніями къ сэру Брэйану, чтобъ пожать ему руку, говоритъ: я радъ, что вижу васъ въ добромъ здоровьѣ, сэръ,-- и едва замѣчаетъ Бэрнса. Что мистеръ Бэрнсъ Ньюкомъ не пользовался всеобщимъ благорасположеніемъ, это такой историческій фактъ, въ которомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія.
   -- Любезнѣйшій, вы ничего не сказали мнѣ о Кларѣ, продолжаетъ Бэрнсъ: я все слышалъ о встрѣчѣ ея съ этимъ негодяемъ, Джэкомъ Бельсайзомъ.
   -- Не произносите именъ, любезнѣйшій, говоритъ лордъ Кью: мнѣ кажется, вы не довольно знаете Бельсайза, чтобы называть его поносительными кличками или другими именами. Лэди Кляра Пуллейнъ очень не здорова.
   -- Чортъ возьми! Какъ онъ смѣлъ пріѣхать сюда? кричитъ Бэрнсъ, озадаченный замѣчаніемъ.
   -- Смѣть -- опять неприличное выраженіе. Я посовѣтовалъ бы вамъ не употреблять и этого слова.
   -- Что вы хотите этимъ сказать? спрашиваетъ Бэрнсъ, принявъ серьезный видъ.
   -- Потише, любезнѣйшій другъ. Не кричите такъ громко. Милая Этель, я полагаю, что бѣдный Джэкъ -- видите ли, Бэрнсъ, я его очень хорошо знаю, и потому могу называть его, какъ хочу -- Джэкъ обѣдалъ сегодня у кузена Клэйва, съ мосье де-Флоракомъ; оба они пошли съ Джэкомъ прогуляться, вовсе не зная ни о сердечныхъ дѣлахъ мистера Джэка Бельсайза, ни о скандалѣ, который произойдетъ.
   -- Ей-ей, онъ долженъ отвѣчать за это, громко возражаетъ Бэрнсъ.
   -- Смѣю васъ увѣритъ, что онъ готовъ дать вамъ отвѣтѣ, если потребуете, говоритъ Кью, сухо: только не при дамахъ. Онъ побоится испугать ихъ. Бѣдный Джэкъ всегда былъ кротокъ въ присутствіи женщинъ, какъ ягненокъ. Я только-что говорилъ съ французомъ, продолжалъ веселымъ тономъ лордъ Кью, какъ бы желая дать разговору другое направленіе: милордъ Кью, говоритъ онъ, мы заставили вашего друга Жака образумиться. Онъ не множко fou, вашъ другъ Жакъ. Онъ пилъ за обѣдомъ шампанское какъ ogre. Какъ чувствуетъ себя charmante мисъ Клара? Видите, Бэрнсъ, Флоракъ называетъ ее миссъ Клара; свѣтъ зоветъ ее лэди Клара. Вы ее зовете просто Кларой. Экой счастливецъ!
   -- Не понимаю, зачѣмъ этотъ щенокъ Клэйвъ всегда мѣшается въ наши дѣла, кричитъ Бэрнсъ, который отъ бѣшенства болѣе и болѣе возвышалъ голосъ. Зачѣмъ онъ былъ подлѣ этого дома? Зачѣмъ онъ здѣсь?
   -- Для васъ же лучше, Бэрнсъ, что онъ здѣсь случился, отвѣтилъ лордъ Кью. Молодой человѣкъ обнаружилъ большой характеръ и много разсудительности. Суматоха была порядочная, но не пугайтесь, все кончено. Все кончено, и вы можете лечь и спать спокойно. Бэрнсу не къ чему вставать рано, въ намѣреніи проломить голову Джэку Бельсайзу. Жаль мнѣ, что у васъ отнятъ случай похрабриться. Ступайте и какъ слѣдуетъ жениху, понавѣдайтесь о charmante миссъ Кларѣ.
   -- Когда мы вышли изъ дому, разсказывалъ Клэйву лордъ Кью, я сказалъ Бэрнсу, что всѣ слова, которыя я произнесъ на-верху на счетъ примиренія, была чистая ложь; что Джэкъ Бельсайзъ непремѣнно хочетъ его поколотить, и подъ липами, мимо которыхъ намъ должно было идти, бродитъ съ огромной дубиной. Посмотрѣли бы вы, сэръ, въ какомъ состояніи былъ этотъ Бэрнсъ. Милый юноша попятился, пожелтѣлъ какъ шафранъ, и подъ предлогомъ, что забылъ носовой платокъ, воротился въ свою комнату, чтобъ взять пистолетъ; въ этомъ я убѣдился изъ того, что онъ, идя со мной къ квартирѣ лорда Доркинга, отнималъ свою руку отъ моей и опускалъ въ карманъ всякой разъ, какъ я говорилъ ему:-- "Вонъ онъ, Джэкъ".
   Много было суеты въ продолженіе двухъ часовъ послѣ несчастья съ лэди Кларой. Клэйвъ и Бельсайзъ возвратились въ квартиру перваго, гдѣ добрый Джонъ Джэмсъ торопился воспользоваться послѣдними лучами солнца, чтобъ разкрасить рисунокъ, сдѣланный въ теченіе утра. Онъ убѣжалъ въ свою комнату при появленіи озлобленнаго незнакомца, котораго сверкающіе глаза, блѣдное лицо, всклоченная борода, стиснутыя руки, безпрерывные вздохи, невнятныя, отрывистыя слова и бѣганье взадъ и впередъ могли испугать человѣка смирнаго и робкаго. Легко вообразить, какъ страшенъ былъ Джэкъ, когда онъ въ сумеркахъ тяжелыми шагами ходилъ по комнатѣ, останавливаясь иногда, чтобъ выпить еще стаканъ шампанскаго, стоналъ отъ неизъяснимаго гнѣва, и потомъ, припавъ на постель Клэйва, шепталъ прерывистымъ голосомъ: Бѣдное существо, жалкое созданіе!
   -- Если старикъ пришлетъ мнѣ вызовъ на дуэль, вы будете моимъ секундантомъ, Ньюкомъ? Къ свое время, онъ былъ отчаянный дуэлистъ, и я видѣлъ самъ въ Чантиклерѣ, какъ онъ мѣтко стрѣляетъ. Я думаю, вы знаете всю исторію?
   -- Я ничего не слыхалъ до этого вечера; но теперь, кажется, понимаю, сказалъ Клэйвъ серьезно.
   -- Я не могу просить Кью: онъ членъ семейства, онъ скоро женится на миссъ Ньюкомъ. Напрасно было бы просить его.
   У Клэйва вся кровь хлынула къ сердцу, при мысли, что у миссъ Ньюкомъ есть женихъ. Онъ узналъ объ этомъ давно -- двѣ недѣли назадъ -- и для него это не новость -- онъ былъ очень радъ, что въ темнотѣ не видно было его лица.
   -- Я принадлежу къ тому же семейству, сказалъ Клэйвъ: Бэрнсъ Ньюкомъ и я происходимъ отъ одного дѣда.
   Оба умолкаютъ; сквозь полумракъ, въ углу, гдѣ стоитъ кровать Клэйва, свѣтится сигара Джэка: Клэйвъ выгоняетъ табачный дымъ въ окно, у котораго сидитъ, и смотритъ на окна лэди Анны Ньюкомъ, вправо, за мостомъ, черезъ шумящую рѣчку, въ Голландскомъ отелѣ. Въ баракахъ за прекрасными липовыми аллеями мелькаютъ огни. Слышится жужжанье далекихъ голосовъ; игорный домъ весь блеститъ; сегодня собраніе; изъ дверей конверсаціонныхъ залъ, когда ихъ отворяютъ и затворяютъ, вырываются потоки гармоніи. Позади, на пригоркѣ, неподвижно стоитъ чернѣющійся лѣсъ; вѣтви елей рѣзко рисуются на небѣ, озаренномъ рогомъ луны и летучими свѣточами звѣздной рати. Клэйвъ не видитъ одѣтыхъ соснами холмовъ и сіяющихъ звѣздъ; не думаетъ объ удовольствіяхъ въ томъ блестящемъ домѣ, ни о страданіяхъ, совершающихся на собственной его постели, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, гдѣ стонетъ бѣдный Бельсайзъ. Глаза его прикованы къ окну, въ которомъ проглядываетъ красный свѣтъ лампы и мелькаютъ порою тѣни. Такъ, каждый огонекъ въ каждомъ изъ тѣхъ бараковъ имѣетъ свое назначеніе; каждая звѣздочка на небѣ блеститъ по своему; сердце каждаго изъ насъ сіяетъ собственными своими надеждами, горитъ собственными своими желаніями, и трепещетъ отъ собственныхъ своихъ страданій.
   Грезы перерываются слугой, который докладываетъ о виконтѣ Флоракѣ, и третья сигара прибавляется къ прежнимъ двумъ дымнымъ свѣточамъ. Бельсайзъ радъ видѣть Флорака, котораго онъ встрѣчалъ тысячу разъ въ разныхъ собраніяхъ.-- Онъ сдѣлаетъ мнѣ услугу. Онъ бывалъ на дуэли десять разъ, думаетъ Джэкъ. Этому малому будетъ легче, если ему выпустятъ нѣсколько чашекъ кипящей крови. Онъ объясняетъ дѣло Флораку, и ждетъ вызова отъ лорда Доркинга.
   -- Comment donc? восклицаетъ Флоракъ; значитъ, что-нибудь да было! Бѣдняжечка миссъ! Вы хотите убить отца, покинувъ дочь? Ищите другихъ свидѣтелей, мосье. Виконтъ де-Флоракъ не бываетъ соучастникомъ въ подобныхъ низостяхъ.
   -- Клянусь! говоритъ Джэкъ, садясь на постели и сверкая глазами: мнѣ хочется сломить вамъ шею и выбросить васъ изъ окна. Уже ли весь міръ противъ меня? Я съ-ума схожу. Желалъ бы я сейчасъ же видѣть того, кто смѣетъ думать что-нибудь худое объ этомъ ангелѣ, или вообразить, что она не столько же чиста, добра, невинна, какъ ангелъ; если кто думаетъ, что и такой бездѣльникъ, чтобъ могъ ее обидѣть. Да, сударь, покажите мнѣ его. Велите слугѣ вести его сюда. Обидѣть ее! Ее обидѣть! О, и сумасшедшій, совсѣмъ сумасшедшій! Это кто?
   -- Это Кью, говоритъ въ потемкахъ голосъ изъ-за сигары No 4, и Клэйвъ, видя у себя цѣлую компанію, шаркаетъ спичкой и зажигаетъ свѣчи.
   -- Я слышалъ твои послѣднія слова, Джэкъ, рѣзко говоритъ лордъ Кью: справедливѣе этого ты не говорилъ во всю жизнь. Зачѣмъ ты пріѣхалъ сюда? Кто далъ тебѣ право опять мучить это бѣдное сердце, и пугать леди Клару своей проклятой бородищей? Ты мнѣ обѣщалъ никогда не встрѣчаться съ нею. Далъ мнѣ въ этомъ честное слово, когда я далъ тебѣ денегъ на заграничную поѣздку. Деньги -- чортъ ихъ возьми. Я объ нихъ не думаю; я полагался на твое слово, и потомъ надѣялся, что ты не станешь преслѣдовать ее. Доркинги оставили Лондонъ до твоего пріѣзда туда; что ты посѣялъ, то и пожалъ. Они поступили съ этой бѣдной дѣвушкой довольно благородно и нѣжно. Можно ли было отдать ее эа такого мота и нищаго, какъ ты? Твой поступокъ постыденъ, Чарли Бельсайзъ. Скажу тебѣ: поступокъ твой свойственъ человѣку бездущному и трусу.
   -- Ба, говоритъ Флоракъ: вотъ и второй нумеръ: le mot est lâché.
   -- Не грызись на меня, не выставляй кулаковъ, продолжалъ Кью: знаю, ты можешь поколотить меня, если захочешь, на это способны многіе. Но повторяю тебѣ: ты сдѣлалъ гадкое дѣло; ты нарушилъ свое честное слово; ты нанесъ сегодня Кларѣ Пуллейнъ ударъ такой жестокій, какого не нанесла бы даже рука твоя.
   При этихъ укорахъ, при этомъ горючемъ нападеніи Кью, Бельсайзъ пришелъ въ совершенное недоумѣніе. Великанъ всплеснулъ ручищами, и опустилъ ихъ по швамъ, какъ гладіаторъ, сдается, и проситъ пощады. Онъ опять упалъ на желѣзную постель.
   -- Не знаю, говоритъ онъ, безсознательно ворочая и переворачивая въ одной изъ ручищъ одну изъ мѣдныхъ шишекъ кровати, на которой онъ сидѣлъ. Не знаю, Франкъ, говоритъ онъ: что дѣлается съ людьми, или что дѣлается со мною; вотъ ужь второй разъ въ этотъ вечеръ вы называете меня трусомъ и Богъ знаетъ чѣмъ. Прошу у васъ извиненія, Флоракъ. Не знаю, можно ли назвать и того храбрымъ, кто бьетъ падшаго врага; бейте,-- у меня нѣтъ друзей. Сознаюсь,-- я поступилъ низко; нарушилъ свое обѣщаніе; вы въ-правѣ порицатъ меня, но я не думалъ, чтобы встрѣча со мной могла быть для ней ударомъ, говоритъ онъ рыдающим голосомъ. Я далъ бы десять лѣтъ жизни, чтобъ только взглянутъ на нее. Я терялъ разсудокъ въ разлукѣ съ нею. Я перепробовалъ всѣ мѣста, все: ѣздилъ въ Эмсъ, Висбаденъ, Гамбургъ, проигрывалъ цѣлыя ночи. Сначала это развлекадло меня, но потомъ все наскучило. Я выигралъ пропасть денегъ, то, есть, пропасть для нищаго какъ я; но это не помогало; я, не могу житъ безъ нея, и, еслибъ она была у сѣвернаго полюса, я послѣдовала бы за нею и туда.
   -- И такъ, чтобъ взглянуть на нее, чтобъ доставить своимъ глупымъ глазамъ двѣ минуты удовольствія, ты, ребенокъ, рѣшился причинить все это горе, говоритъ сквозь слезы добродушный Кью, который самъ терзался при видъ страданій Джэка.
   -- Дайте мнѣ посмотрѣть на нее пять минутъ, вопіетъ Джэкъ хватая Кью за руку: только пять минутъ.
   -- Стыдись, возражаетъ сквозь слезы лордъ Кью, отдергивая руку: будь мужчиной, не ребячься. Вѣдь только ребенку простительно требовать игрушку и плакать, когда не даютъ. Избавь бѣдную дѣвушку отъ новаго горя, сжалься надъ нею; откажи себѣ въ прихоти и не терзай ее.
   Бельсайзъ вскочилъ; блуждающіе глаза его не предвѣщали ничего добраго.-- Довольно: въ полчаса времени я наслушался отъ васъ и порицаній и брани. Я буду дѣйствовать, какъ мнѣ заблагоразсудится; выберу себѣ дорогу, и предупреждаю: горе тому, кто вздумаетъ загородитъ мнѣ путь.-- И Джэкъ сталъ крутить свои черные усы, и принялъ воинственный видъ, какъ бы на полѣ сраженія.
   -- Принимаю вызовъ сказалъ лордъ Кью: и если узнаю, по какой дорогѣ ты пойдешь -- а дорогу эту я ужь угадываю -- употреблю всѣ усилія, чтобъ остановить тебя, безумецъ! Уже ли ты рѣшишься слѣдовать за нею до двери ея дома и явиться передъ своей возлюбленной -- убійцей ея отца, какъ Родригъ во французской трагедіи? Если бъ Рустеръ былъ здѣсь, его бы дѣло защитить сестру; за отсутствіемъ его, я принимаю эту обязанность на себя, и говорю тебѣ, Джэкъ Бельсайзъ, въ присутствіи вотъ этихъ господъ, что всякой, кто обижаетъ эту молодую лэди, кто мучитъ ее своимъ присутствіемъ, зная, что это присутствіе можетъ принести ей одно только горе, кто упрямо преслѣдуетъ ее, давши на передъ честное слово избѣгать ея -- тотъ просто --
   -- Что жь дальше, лордъ Кью? кричитъ Бельсайзъ, и грудь его колышется.
   -- Самъ знаешь, что, отвѣчаетъ другой. Ты знаешь, какъ зовутъ человѣка, который обижаетъ бѣдную женщину и нарушаетъ честное слово. Считай слово это сказаннымъ и дѣйствуй, какъ заблагоразсудишь.
   -- Я тебѣ долженъ четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ, Кью, говоритъ Бельсайзъ.
   -- Ты оскорбляешь меня больше и больше, вскрикиваетъ Кью, взбѣшенный намекомъ о деньгахъ. Если ты хочешь убраться отсюда завтра утромъ, хорошо; если-жь нѣтъ, не угодно ли тебѣ раздѣлаться со мной. Мистеръ Ньюкомъ, сдѣлаете ли вы мнѣ одолженіе быть моимъ секундантомъ? Мы сродни, вы знаете, а этотъ господинъ позволяетъ себѣ оскорблять дѣвицу, которая скоро будетъ принадлежать къ нашей фамиліи.
   -- Прекрасно, милордъ! Вотъ-что называется поступать какъ слѣдуетъ жантильому, говоритъ восхищенный Флоракъ. Вотъ вамъ моя рука, mon petit Kiou. Tu as du coeur. Годдэмъ! Да, вы молодецъ, настоящій молодецъ! и виконтъ дружески протянулъ руку лорду Кью.
   Виды его были, по всей вѣроятности, миролюбивые. Отъ Кью онъ обратился къ великорослому гвардейцу, и, взявъ его за кафтанъ, началъ читать ему рѣчь: А вы что, mon gros? Развѣ нѣтъ средства успокоить эту кипучую кровь безъ кровопусканья? Есть ли у васъ за душой хоть шиллингъ? Ужели вы, мой Родригъ, хотите увезти свою Химену и жить потомъ грабежами на большой дорогѣ? Предположимъ, что вы убьете отца, убьете Кью, убьете Рустера: славный медовый мѣсяцъ приготовите вы своей Хименѣ.
   -- Что значатъ всѣ ваши разглагольствованія о Хименѣ и Родригѣ? Что вы хотите сказать, виконтъ? говоритъ Бельсайзъ, прислонивъ руку къ глазамъ: Кью довелъ меня до бѣшенства. Я не французъ, но нѣсколько понимаю, о чемъ вы говорите; признаюсь вамъ, что это правда, и что Франкъ Кью -- молодецъ. Не это ли вы разумѣли? Дайте же намъ вашу руку, Франкъ. Благослови тебя Богъ, добрый товарищъ; не будь ко мнѣ жестокосердъ; ты знаешь я несчастливъ, чертовски несчастливъ. Ба, это что?-- Въ это мгновеніе, трогательная рѣчь Джэка умолкла: виконтъ Флоракъ, въ восторгѣ, бросился къ нему въ объятія, и прискакивая, принялся цѣловать его. Когда Джэкъ высвободился изъ объятій виконта, взрывъ хохота освѣжилъ атмосферу и положилъ конецъ ссорѣ.
   Всѣ присоединились къ этому хору, не исключая и француза, который примолвилъ, что готовъ смѣяться, même -- не зная о чемъ. И вотъ наступила минута вечера, когда Клэйвъ, по словамъ лорда Кью, поступилъ такъ благородно и предостерегъ Бэрнса отъ опасности. По правдѣ сказать, мистеръ Клэйвъ не сдѣлалъ рѣшительно ничего; но сколько сохранилось въ памяти у каждаго изъ насъ такихъ минутъ въ жизни, когда было бы гораздо умнѣе и благоразумнѣе, не говорить и не дѣлать ничего.
   Флоракъ, питухъ плохой, какъ большая часть его соотечественниковъ, надѣленъ былъ отличнымъ аппетитомъ, который, по его словамъ, возобновлялся, по-крайней-мѣрѣ, три раза въ день. Онъ предложилъ ужинъ; бѣдный Джэкъ не прочь отъ ужина, особенно же отъ шампанскаго и зельцерской воды: подать шампанскаго и зельцерской воды: нѣтъ ничего лучше. Клэйвъ не могъ возражать противъ этого угощенія, которое тотчасъ же было подано, и четверо молодыхъ людей сѣли за столъ.
   Флоракъ, кушая свое любимое блюдо, раки, и доставляя не только небу, но и рукамъ, бородѣ, усамъ и щекамъ полное наслажденіе соусомъ, который ему очень понравился, не опускалъ случая возвращаться къ недавнимъ событіямъ, которыя лучше было бы предать совершенному забвенію, и весело шутилъ надъ Бельсайзомъ за его воинственный характеръ, -- Если-бы женишокъ былъ здѣсь, что бы вы съ нимъ сдѣлали, Жакъ? Вы сглодали бы его вотъ какъ этого рака, не такъ ли? Вы изжевали бы его кости, гм?
   Джэкъ, забывавшій подливать зельцерской воды въ шампанское, разсвирѣпѣлъ при имени Бэрнса Ньюкома, и клялся, что, попадись ему Бэрнсъ на глаза, онъ задушитъ негодяя.
   Не случись тутъ Клэйва, Джэкъ увидѣлъ бы передъ собой своего врага. Молодой Клэйвъ, послѣ ужина, подошелъ къ окну съ своей вѣчной сигарой, и по обыкновенію сталъ глядѣть на то окно. Вдругъ подъѣхалъ экипажъ; сошли два лакея, потомъ вышли два господина, и Клэйвъ услыхалъ знакомый голосъ, бранившій курьеровъ. Къ чести Клэйва скажемъ, что онъ удержалъ восклицаніе, которое готово было сорваться у него съ языка, и, возвратясь къ столу, не объявилъ ни лорду Кью, ни его сосѣду съ правой руки, Бельсайзу, о пріѣздѣ, дяди и Бэрнса. Бельсайзъ, между-тѣмъ, успѣлъ напиться до-пьяна. Когда виконтъ ушелъ, голова бѣднаго Джэка не держалась на плечахъ; онъ спалъ послѣ Богъ-знаетъ сколькихъ безсонныхъ ночей, и не замѣтилъ ухода француза.
   Лордъ Кью оставался. Онъ непримѣтно хотѣлъ взять Джэка на гулянье, переговорить съ нимъ обстоятельнѣе, и войдти съ нимъ въ большія, чѣмъ тотъ можетъ-быть желалъ, подробности о семейной ссорѣ, въ присутствіи двухъ другихъ особъ. Клэйвъ выбралъ минуту, чтобъ шепнуть лорду Кью:-- Мой дядя и Бэрнсъ пріѣхали; не давайте Бельсайзу выходить изъ дому; ради Бога, уложите его въ постель.
   И чтобы бѣднягѣ не пришло въ голову фантазіи -- посѣтить свою возлюбленную при лунномъ свѣтѣ, лордъ Кью тихонько повернулъ ключъ въ двери мистера Джэка.
   

XXX.
Отступленіе.

   Между-тѣмъ, какъ Клэйвъ лежалъ безъ сна, припоминая событія прошлаго дня и размышляя о трагедіи, въ которой онъ неожиданно призванъ былъ играть извѣстную роль, вѣрное предчувствіе говорило ему, что собственный его, счастливый праздникъ приходилъ къ концу, что тучи и гроза, которыя онъ предугадывалъ давно, готовы разразиться и затемнить этотъ короткій милый періодъ солнечнаго сіянія. Онъ всталъ рано утромъ, отворилъ окна, посмотрѣлъ, вѣроятно, въ окна сосѣдняго отеля, и ему показалось, что въ одномъ изъ нихъ шевелится занавѣсъ, отдергиваемый рукой, которую съ часу на часъ болѣе и болѣе желалъ онъ сжать. Онъ отошелъ отъ окна съ какимъ-то стономъ, и оглянулъ остатки вчерашняго ужина, не убранные еще со стола. Тутъ стояли бутылки шампанскаго, опорожненныя бѣднымъ Джэкомъ Бельсайзолъ, высокій кувшинъ зельцерской воды, изъ которой газы улетѣли и смѣшались съ разгоряченной атмосферой прошлой шумной бесѣды, стаканы съ опивками, пепелъ и черные окурки сигаръ, разбросанные по столу; трупы, осколки вчерашней битвы. Какъ ни рано было, сосѣдъ Клэйва. Джонъ Джэмсъ, всталъ раньше его. Онъ пѣлъ, какъ пѣлъ всегда, когда кисть ходила удачно, и краски улегались хорошо на мирномъ и счастливомъ его трудѣ.
   Клэйвъ также подвинулъ мольбертъ къ окну, вынулъ папку и ящикъ съ красками, налилъ большой стаканъ зельцерской воды, отвѣдавъ выдохшагося напитка, и обмакнулъ въ него кисти, которыми началъ-было рисовать. Работа шла дурно. Не пѣлось ему за работой; онъ бросилъ папку и кисти, отперъ коммодъ, вытащилъ чемоданъ изъ-подъ кровати и машинально началъ укладывать свои вещи. Джонъ Джэмсъ услыхалъ шумъ изъ сосѣдней комнаты и вошелъ туда, улыбаясь, съ большою кистью во рту.
   -- Расплачивайся по счетамъ, Джонъ Джэмсъ, говоритъ Клэйвъ: знакомымъ оставь свои карточки; скажи прощай этой миленькой деревенской дѣвочкѣ, съ которой ты дѣлаешь портретъ; наводи его сегодня же лакомъ, и осуши слезы бѣдняжки. Вчера вечеромъ я прочелъ въ звѣздахъ свой гороскопъ; ко мнѣ явился въ видѣніи мой демонъ и сказалъ. Клэйвъ, сынъ Томовъ, обуй странническіе сапоги твои.
   Чтобы какой-нибудь преждевременный моралистъ не принялся кричать фи противъ добраго, благонамѣреннаго Джона Джэмса, я упомяну здѣсь, что его сельская красавица, съ которой онъ написалъ прелестный портретъ, купленный въ слѣдующемъ году на выставкѣ, была всего семи лѣтъ отъ роду.
   -- Развѣ ты ужь уѣзжаешь? восклицаетъ Джонъ Джэмсъ, вынимая кисть изо рта. А я думалъ, чти ты распорядился своими вечерами здѣсь на цѣлую недѣлю, и что принцессы и герцогини положительно воспретили вашей милости отъѣздъ отсюда!
   -- Мы и такъ довольно долго нѣжились въ Капуѣ, говоритъ Клэйвъ, а легіонамъ путь лежитъ въ Римъ. Такъ угодно Аннибалу, сыну Асдрубалову.
   -- Сынъ Асдрубаловъ совершенно правъ, отвѣчалъ товарищъ: чѣмъ скорѣе выступимъ, тѣмъ лучше: я это всегда говорилъ. Я сведу счеты. Аннибалъ жилъ словно сластолюбивый вождь карѳагенскій. Разъ, двѣ, три бутылка шампанскаго. Придется поплатиться много.
   -- Да, придется поплатиться, говоритъ Клэйвъ со вздохомъ, котораго зловѣщее значеніе понятно Джону Джемсу, потому-что молодые люди не имѣли тайнъ другъ-отъ-друга. Клэйвъ, по всегдашней привычкѣ, обнажалъ свою душу каждому, кто сближался съ нимъ; да если бъ даже самъ онъ не высказалъ своихъ чувствованій, и тогда бы каждый замѣтилъ возрастающую привязанность его къ кузинѣ. Тысячу разъ, пламенеющимъ языкомъ юности, съ пылкимъ чувствомъ, съ огнемъ своихъ двадцати лѣтъ, съ восторженностью живописца, онъ говорилъ объ ней и описывалъ ее. Ея великодушная простота, ея твердость духа и возвышенная гордость, ея любовь къ малюткамъ братьямъ и сестрамъ, ея формы, чудное сочетаніе роскошнаго румянца съ ослѣпительной бѣлизной, ея величественная грація въ покоѣ и движеніи, постоянно составляли предметъ самыхъ жаркихъ похвалъ этого молодаго джентльмена. Когда онъ разсматривалъ знаменитую картину или изваяніе: Венеру Милосскую, спокойную и глубокую, неизмѣримо-прекрасную какъ море, изъ котораго она возникла; или полетъ Авроры, въ Роспильони, -- сердце его поклонялось этимъ образцовымъ произведеніямъ искусства; онъ дивился красотѣ Этели.
   Джонъ Джемсъ понималъ эти чудеса искусства съ такимъ же артистическимъ чувствомъ, но по своему, и съ восхищеніемъ внималъ восторженнымъ цвѣтистымъ гимнамъ добродушнаго Клэйва; но пѣснь Рюдлея, была нѣжнѣе; онъ пѣлъ свои гимны на заунывный ладъ. Этель -- воплощенный свѣтъ и красота, но -- но она помолвлена за лорда Кью. Лукавый, добрый наперсникъ безпрерывно напоминалъ эту истину нашему восторженному герою. Это зналъ и самъ герой. Сидя за мольбертомъ, онъ не рѣдко разражался вдругъ хохотомъ, въ которомъ отзывалось, болѣзненное чувство, и изо-всей силы здоровыхъ, молодыхъ легкихъ, гремѣлъ:
   
   "But her heart it is another's, she never-can-be-mine!" *
   * "До сердце ей отдано другому, она никогда не можетъ бытъ моею."
   
   Тутъ герой и его наперсникъ снова заливались хохотомъ, каждый у своего мольберта. Миссъ Этель слыла у обоихъ молодыхъ людей подъ именемъ Алисы Грей.
   Вѣроятно, ночь, этотъ сѣдой менторъ, принесла Клэйву Ньюкому пользу своимъ горькимъ совѣтомъ. Страданіе Бельсайза и несчастное положеніе молодой дѣвицы, раздѣлявшей съ нимъ безнадежную страсть, заставили молодаго человѣка призадуматься; а чистосердечіе, бодрость духа и честность лорда Кью, которымъ Клэйвъ былъ свидѣтелемъ въ продолженіе вечера, внушили ему великодушное удивленіе и укрѣпили его на испытаніе, которое представлялось ему слишкомъ жестокимъ. Онъ вспомнилъ о добромъ старикѣ-отцѣ, переплывавшемъ моря на пути къ своему долгу, и рѣшился, съ Божьей помощью, исполнитъ свой долгъ. Три недѣли назадъ, когда онъ, безпечно бродя по улицамъ Бонна, встрѣтилъ Этель и веселую группу маленькихъ кузеновъ и кузинъ, онъ былъ такой же ребенокъ, какъ они, думалъ объ одномъ только, какъ бы попользоваться каждымъ днемъ, каждымъ лучемъ солнца; не зналъ никакихъ заботъ, какъ эти дѣти. И вотъ, въ одну или двѣ недѣли, въ немъ пробудились мысли и страсти, надѣлили его опытностью, какая едва пріобрѣтается годами, и другъ нашъ успѣлъ доказать, что онъ не только умѣетъ чувствовать любовъ въ сердцѣ, но что въ немъ есть и мужество, и самоотверженность и честь.
   -- Помнишь ли, Джонъ Джемсъ, говоритъ онъ, отправляя сапоги и другія вещи въ чемоданъ, и съ необыкновенною энергіею таская одну вещь на другую: помнишь ли (пинокъ въ снѣжно-бѣлую манишку батистовой рубашки) разсказъ моего отца, какъ онъ, разъ въ жизни (страшный ударъ въ отвороты жилета), бѣжалъ съ поля сраженія у Ассиръ-Гура?
   -- Ассиръ -- чего? говоритъ Джонъ Джэмсъ, раскрывъ ротъ.
   -- То было при осадѣ Ассиръ-Гура! говоритъ Клэйвъ: въ достопамятномъ 1803 году; поручикъ Ньюкомъ, щеголявшій красивыми ножками, что перешло въ наслѣдство и къ его потомкамъ, надѣлъ новыя лосины: онъ любилъ быть въ дѣлѣ хорошо одѣтымъ. Лошадь подъ нимъ была убита; непріятель -- на носу, и доброму моему родителю пришлось выбирать смерть или бѣгство. Я слыхалъ отъ его сослуживцевъ, что онъ былъ человѣкъ необыкновенно храбрый и вмѣстѣ съ тѣмъ хладнокровный. Какъ ты думаешь, что оставалось дѣлать полковнику Ньюкому при такихъ обстоятельствахъ? Оставаться на мѣстѣ, вдали отъ своего отряда, окруженнаго непріятелемъ, и пасть подъ саблями маграттскихъ всадниковъ -- погибнуть -- или бѣжать?
   -- Понятно, что бы я сдѣлалъ на его мѣстѣ, говоритъ Ридлей.
   -- Именно. Поручикъ Ньюкомъ такъ и сдѣлалъ. Его новыя лосины были чрезвычайно узки, и много мѣшали быстротѣ понятнаго движенія; однако онъ бѣжалъ, и въ послѣдствіи родилъ твоего покорнѣйшаго слугу. Вотъ тебѣ исторія ассиръ-гурскаго сраженія.
   -- Какую же выводить изъ этого мораль? говоритъ Джонъ Джэмсъ, которому разсказъ казался довольно забавнымъ.
   -- Экой ты безтолковый, Джонъ Джэмсъ! Видишь, и я теперь подъ Ассиръ-Гуромъ. Бѣгу. Поройся въ кошелькѣ; расплатись съ кѣмъ слѣдуетъ; не скупись, но и не слишкомъ будь тороватъ. Наша служанка дурна, но все таки дай ей крону на утѣшеніе въ разлукѣ съ нами. Слуги были проворны и услужливы; вознагради ихъ за труды. Не забудь и скромнаго чистильщика сапогъ: онъ благословитъ насъ при отъѣздѣ. Вѣдь артисты тѣ же джентльмены, хотя Этель и не раздѣляетъ этого мнѣнія. Ч...-- нѣтъ -- Богъ съ нею, Богъ съ нею, вздыхаетъ Клэйвъ, тиская себѣ въ глаза кулаки. Если Ридлей прежде уважалъ Клэйва, -- уваженіе его не уменьшилось и теперь. И если какой-нибудь великодушный юноша прочтетъ эту повѣсть, которая можетъ какимъ-нибудь образомъ относиться и къ нему, пусть онъ приметъ совѣтъ старшаго и припомнитъ, что въ нашей житейской битвѣ есть такія опасности, отъ которыхъ и самому храброму благоразумнѣе бѣжать прочь.
   Какъ ни рано было, а къ Клэйву явился уже гость; дверь отворилась, и въ ней показалось доброе лице лорда Кью. Ридлей ретировался въ свою нору: появленіе графовъ пугало скромнаго живописца, хотя онъ и гордился и восхищался, что у Клэйва такое блистательное знакомство. Лордъ Кью занималъ богатое отдѣленіе во второмъ этажѣ отеля, тогда-какъ Клэйвъ со своимъ другомъ жилъ въ двухъ комнаткахъ третьяго этажа.-- Вы -- ранняя птичка, говоритъ Кью: я всталъ въ паническомъ страхѣ чуть не до разсвѣта: Джэкъ производилъ въ своей комнатѣ адскій шумъ и ломалъ двери. Я уговаривалъ его цѣлый часъ. Жаль, что мы не вздумали дать ему вечеромъ пріемъ опіума; если бъ опіумъ уложилъ на вѣки бѣдняжку, и тутъ не было бы большой бѣды.-- Послѣ этого Кью, по-поламъ со смѣхомъ, разсказалъ Клэйву о вчерашнемъ свиданіи его съ Бэрнсомъ.-- И вы, видно, сбираетесь въ дорогу, говоритъ лордъ Кью, окинувъ взглядомъ своихъ быстрыхъ глазъ комнату Клэйва. Погода здѣсь начинаетъ портиться, и, если вы намѣрены, какъ говорили мнѣ Ньюкомы, ѣхать черезъ С. Готардъ, -- чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Въ горахъ, въ октябрѣ, бываетъ страшный холодъ.
   -- Страшный холодъ, говоритъ Клэйвъ, кусая ногти.
   -- На перекладныхъ, или съ попутчикомъ? спрашиваетъ графъ.
   -- Я купилъ экипажъ въ Франкфуртѣ, говоритъ равнодушно Клэйвъ.
   -- Вотъ какъ! восклицаетъ лордъ Кью, который, при всей добротѣ, простодушіи и любезности, при всей ровности въ обращеніи съ каждымъ, съ тою только разностью, что съ низшими онъ былъ вѣжливѣе, чѣмъ съ равными, -- крайнѣ былъ удивленъ комфортомъ Клэйва: ему легче было представить себя выѣзжающимъ изъ Бадена на крылатомъ змѣѣ, чѣмъ Клэйва въ собственномъ экипажѣ.
   -- Я заплатилъ за него всего двадцать фунтовъ стерлинговъ; онъ не великъ; насъ двое, мы, вмѣстѣ съ пожитками, можемъ ѣхать на парѣ лошадей, и останавливаться, гдѣ вздумаемъ. Я живу не работой, прибавилъ Клэйвъ, краснѣя, только разъ я досталъ три гинеи, и вотъ все, что я получилъ во всю жизнь за мои труды.
   -- Любезнѣйшій другъ, да развѣ я не былъ въ домѣ у вашего батюшки? Помните на балѣ? Еще было такое отборное общество. Мы съ вами -- люди comme il faut. Я это очень хорошо знаю. Мы занимаемся живописью изъ удовольствія.
   -- Мы -- художники, и намѣрены писать картины за деньги, милордъ, говоритъ Клэйвъ. Не изволите-ли, ваша милость, дать мнѣ какой нибудь заказъ?
   -- Моя милость теперь очень кстати, сказалъ лордъ Кью: я думаю. Ньюкомъ, что вы, уѣзжая, можете сдѣлать кой-кому изъ здѣшнихъ доброе дѣло, хотя услуга скорѣй непріятна. Джэка Бельсайза нельзя оставить здѣсь одного. Я не могу ѣхать отсюда по уважительнымъ причинамъ. Будьте добры, возьмите его съ собой. Поставьте Альпы между нимъ и этимъ проклятымъ дѣломъ, и -- доставьте только случай -- я всегда готовъ служить вамъ, въ чемъ угодно. Джэкъ не предчувствуетъ, что милый Бэрнсъ ужь здѣсь. Я знаю, какъ вы его любите. Я слышалъ цѣлую исторію -- стаканъ съ портвейномъ и прочее. Мы всѣ одинаково любимъ Бэрнса. Какъ могла бѣдная лэди Клара принять его предложеніе -- одинъ Богъ знаетъ. Мы страшно, дивно сотворены, въ особенности же женщины.
   -- Боже милосердый, вскрикнулъ Клэйвъ: возможно-ли, чтобъ юное созданіе безжалостно предано было въ руки такого себялюбиваго фата, какъ этотъ несносный Бэрнсъ Ньюкомъ? Вы очень хорошо знаете, лордъ Кью, что за жизнь онъ ведетъ. Еще мальчишкой, онъ увезъ съ ньюкомской фабрики бѣдную дѣвушку, которую бросилъ и потомъ безъ гроша выгналъ изъ дому. Эта дѣвушка приходила въ Паркъ-Лэнъ, сидѣла на лѣстницѣ, и горко заливалась слезами. Всякой разъ, какъ я встрѣчаю его, мнѣ хотѣлось бы выбросить его въ окно. И этотъ человѣкъ женится на благородной молодой дѣвицѣ, зато только, что онъ соучастникъ банкирскаго дома и наслѣдникъ семи или восьми тысячъ фунтовъ годового дохода. О, позоръ, позоръ! Мнѣ больно, когда подумаю объ участи, которая ожидаетъ бѣдную дѣвушку.
   -- Пренепріятная исторія, сказалъ лордъ Кью, свертывая папироску; Бэрнсъ -- человѣкъ не добрый. Въ этомъ и съ вами согласенъ. Не случалось вамъ слышать объ этомъ въ семействѣ, не случалось?
   -- Сохрани Боже! навѣрное вы не полагаете, чтобъ я сталъ говорить Этели или миссъ Ньюкомъ о такой низости? восклицаетъ Кдэйвъ. Я никогда не поминалъ объ этомъ даже моему отцу. Онъ выгналъ бы Бэрнса изъ своего дому, если бъ зналъ о его поступкѣ.
   -- Весь городъ объ этомъ говорилъ, сухо сказалъ Кью. Въ этихъ проклятыхъ клубахъ все разглашается, и вамъ сказалъ, что отступаюсь отъ Бэрнса, и также мало люблю его, какъ вы. Можетъ-статься, онъ дурно поступилъ съ женщиной: характеръ у него далеко не ангельскій; но въ этомъ случаѣ онъ былъ не такой еще злодѣй, какъ кажется. Первый шагъ, безспорно, заслуживаетъ порицанія: эти фабричные города -- эти фабричныя женщины -- ну, да объ этомъ умолчу -- начало дѣла было дурное. Но Бэрнсъ не единственный негодяй въ Лондонѣ. Когда начались толки, и онъ сбирался на выборы, обобранный кругомъ, онъ объявилъ мнѣ, на честное слово, что расходы ея съ мистрисъ Деласи -- такъ величала себя эта дѣвушка. Бэрнсъ душевно желалъ разорвать связь, и сознавался, что она камнемъ виситъ у него на шеѣ, причиняетъ ему угрызенія совѣсти. Онъ просто терзался. Онъ боленъ душою; въ этомъ можете быть увѣрены. Желалъ вести жизнь порядочную. И вотъ: моя бабка устроила это дѣло съ Доркингами. Лэди Кью все еще правитъ нашимъ семействомъ и не уступаетъ своего мѣста. Старики все знаютъ. Онъ малый бойкій, умница въ своемъ родѣ. Если захочетъ, онъ можетъ быть любезнымъ съ извѣстными людьми, и понравиться имъ. Тутъ не было никакого принужденія. Вы навѣрное не предполагаете, чтобъ у насъ запирали молодыхъ дѣвицъ и подвергали пыткамъ? Но въ Чантиклерѣ -- огромная семья Пуллейновъ, и старый Доркингъ не можетъ обезпечить ихъ ничѣмъ. Дочь его приняла предложеніе Бэрнса по собственной доброй волѣ, и ему совершенно извѣстно о прежней страсти ея къ Джэку. Бѣдняга вчера появляется здѣсь на гуляньѣ, и дѣвушка падаетъ въ обморокъ. Она можетъ видѣться съ Бельсайзомъ сегодня же, если онъ хочетъ. Сегодня утромъ, въ пять часовъ, я отдалъ ему записку отъ лэди Доркингъ. Если онъ воображаетъ, что леди Клара сколько-нибудь дѣйствуетъ по принужденію, -- она сама, собственными устами, скажетъ ему, что дѣйствія ея ни мало не стѣснены. Она выходигъ за-мужъ за того, кого добровольно избрала и будетъ ему вѣрною женой. Какъ молодой человѣкъ не опытный, вы кипите и мерзнете отъ негодованія, при мысли, что дѣвушка, не успѣвъ забыть прежнюю любовь, воспламеняется новою.
   -- Я негодую на нее, говоритъ Клэйвъ, не за то, что она покидаетъ Бельсайза, а за то, что выходитъ за-мужъ за Бэрнса.
   -- Вы нападаете на него, потому-что онъ вамъ врагъ. Правду сказать, и онъ васъ не слишкомъ жалуетъ: выдаетъ васъ за негодяя, и вѣроятно, самъ представляетъ васъ такимъ же. Все зависитъ отъ колорита, въ какомъ рисуешь другого. Насъ рисуютъ и друзья и враги и, мнѣ кажется, портреты выходятъ не рѣдко очень схожи, продолжалъ свѣтскій философъ. Вы ненавидите Бэрнса, и не можете замѣчать въ немъ ничего добраго. Онъ не замѣчаетъ ничего добраго и въ васъ. Въ Паркъ-Лэнѣ бывали, при случаѣ, страшные толки о вашей милости и о дѣльцѣ, которое я пройду молчаніемъ, сказалъ лордъ Кью, съ нѣкоторою важностью -- и какія же послѣдствія всего этого недоброжелательства? Я васъ люблю, люблю вашего отца; считаю его благороднѣйшимъ человѣкомъ; а есть люди, которые отзываются о немъ, какъ о самомъ гадкомъ интригантѣ. Не отказывайте же Бэрнсу хоть въ частичкѣ общаго благорасположенія, и, если сами не терпите его, не мѣшайте любить его другимъ.
   -- А что касается романической любви, продолжалъ молодой лордъ, съ возрастающимъ жаромъ, забывая дребедень, которою мы приправляемъ нашъ разговоръ, что касается до романической любви, эти Дженни и Джессами, влюбляющіеся съ перваго взгляду, цѣлующіеся и воркующіе въ бесѣдкѣ, и потомъ удаляющіеся въ хижину, чтобъ опять ворковать и цѣловаться -- представляются мнѣ чистою глупостью. Это годится для романа и для тѣхъ миссъ, которыя будутъ вздыхать надъ нимъ; но человѣкъ, странствующій по свѣту съ открытыми глазами, знаетъ, какъ безсмысленна вся эта пустошь. Я не говорю, чтобы молодой человѣкъ не могъ встрѣтиться съ женщиной; чтобы они не могли влюбиться другъ-въ-друга ту же минуту, потомъ жениться черезъ годъ, и сохранить взаимную любовь до столѣтней старости; это завидный, великій жребій; но этотъ жребій боги даруютъ Бавкидѣ и Филемону, да рѣдкимъ, рѣдкимъ счастливцамъ; всѣ же другіе должны довольствоваться чѣмъ Богъ пошлетъ, стараясь ужиться по возможности въ ладу, и дѣлиться хорошимъ и худымъ. Переберите всѣхъ вашихъ знакомыхъ, пересчитайте по пальцамъ влюбленныя четы, и посмотрите, чѣмъ онѣ кончили! Завидно ли блаженство Дженни и Джессами? Любовь въ хижинѣ! Кто жь будетъ платить хозяину за квартиру? Кто заплатитъ за чай и сливки для Дженни, за бараньи котлетки для Джессами? Если котлетка простыла, онъ начнетъ ссориться съ Дженни. Если буфетъ пустъ славный будетъ обѣдъ! Вы вопіете противъ тѣхъ, которые женятся и выходитъ за мужъ изъ денежныхъ разсчетонъ. Да лорды и баронеты вступаютъ въ браки на тѣхъ же основаніяхъ. Мой мясникъ скопилъ мѣшокъ денегъ, и выдаетъ свою дочь за молодаго торговца скотомъ. Мистеръ и мистрисъ Эльсмены благоденствуютъ и женятъ сына на дочери альдермана. Мой стряпчій ищетъ между своими кліентами выгоднаго жениха для миссъ Дидсъ, опредѣляетъ своего сына адвокатомъ, втираетъ въ парламентъ, гдѣ онъ разъигрываетъ роль, дѣлается генералъ-адвокатомъ, наживаетъ состояніе, обзаводится домомъ на Бельгрэвскомъ-скверѣ, и миссъ Дидсъ втораго поколѣнія выдаетъ ужъ за пэра. Не порицайте же насъ больше, чѣмъ сосѣдей. Мы поступаемъ точно такъ, какъ поступаютъ всѣ, и дѣвушка нашего круга избираетъ выгоднѣйшую изъ представляющихся партіей, точно такъ, какъ мисъ Чомми, получивъ предложеніе отъ двухъ молодыхъ джентльменовъ изъ сословія зеленьщиковъ, склоняется на сторону того, которыйивозитъ свой товаръ ни рынокъ на клячѣ, отдавая ему предпочтеніе передъ тѣмъ джентльменомъ, который продаетъ свои овощи на лоткѣ.
   Эта тирада, пр.оизнесенлая его милостью съ значительнымъ жаромъ, безъ сомнѣнія была предназначена въ назиданіе самому Клэйву. Отдадимъ справедливость молодому человѣку: онъ легко понялъ урокъ. Главное нравоученіе состояло вотъ въ чемъ:-- молодой человѣкъ, если люди съ вѣсомъ удостоиваютъ васъ ласковымъ, пріемомъ, а всѣ ваши преимущества ограничиваются пріятною наружностью, хорошими манерами и тремя или четырьмя стами фунтовъ годоваго доходу, -- не разсчитывайте слишкомъ на доброту вашихъ знакомыхъ и не предавайтесь извѣстнымъ честолюбивымъ замысламъ, въ которые можетъ вовлечь васъ собственная ваша суетность. Плывите внизъ по рѣкѣ съ котлами, господинъ горшокъ, но берегитесь подходить къ нимъ слишкомъ близко! Вы -- прекрасный молодой человѣкъ, слова нѣтъ; но есть призы, которые для васъ слишкомъ хороши, и назначены для того, кто по-лучше васъ. Вы столько же можете просить перваго министра о назначеніи васъ на первую вакансію кавалера ордена Подвязки, сколько надѣяться носить на своей груди такую звѣзду, какова Этель Ньюкомъ.
   Прежде чѣмъ Клэйвъ сдѣлалъ обычный визитъ своимъ знакомымъ въ противоположномъ отелѣ, пріѣхала послѣдняя великомощная особа, которая должна принять участіе въ баденскомъ фамильномъ съѣздѣ. Вмѣсто алыхъ щечекъ и свѣтлыхъ глазъ Этели, Клэйвъ, при входѣ въ гостиную люди Анны Ньюкомъ, встрѣтилъ пергаментное лицо и давно знакомый крючковатый клювъ старой графини Кью. Не легкое было дѣло выдержать взгляды изъ-подъ густыхъ черныхъ бровей по обѣ стороны этого мыса. Вся семья жалась передъ глазами и подъ носомъ лэди Кью, и повиновалась ей. Одну только Этель не могли укротить и испугать эти страшныя черты.
   Кромѣ лэди Кью, Клэйвъ имѣлъ удовольствіе встрѣтить здѣсь его милость, внука ея, лэди Анну, дѣтей разныхъ возрастовъ, мистера Бэрнса: въ числѣ этихъ особъ не было ни одной, которую Клэйвъ желалъ бы видѣть.
   Многозначительный взглядъ Кью, направленный на Клэйва, который и самъ былъ не лишенъ смѣтливости, убѣдилъ его, что ровно передъ его приходомъ, въ разговорѣ произносилось собственное его имя. Бэрнсъ, чернившій Клэйва, всякой разъ какъ упоминалось объ его кузенѣ, воспользовался случаемъ поклеветать на него и теперь, при появленіи молодаго человѣка, опустилъ голову. Рука Клэйва отворяла уже дверь въ гостиную, а Бэрнсъ называлъ его негодяемъ и бездѣльникомъ. Послѣ этого не удивительно, что Бэрнсъ поджалъ хвостъ. Что касается лэди Кью, ветхое лицо ея не обнаружило ни малѣйшаго замѣшательства, ни малѣйшаго смущенія. Ея густыя брови были боромъ таинственности, ея непроницаемые глаза -- бездною тьмы.
   Она удостоила Клэйва минутной ссудой двухъ костлявыхъ пальцевъ, которые ему предоставлено было на волю удержать или опустить. Потомъ онъ отправился насладиться счастьемъ пожатія руки мистеру Бэрнсу, который, замѣтивъ съ удовольствіемъ смущеніе его отъ пріема лэди Кью, рѣшился встрѣтить Клэйва такимъ же образомъ. Въ то же время Бэрнсъ произнесъ надменное:-- Какъ поживаете? которое Клэйву хотѣлось бы воротить въ глотку гордеца. Постоянное желаніе -- схватить Бэрнса за воротъ, щелкнуть ему по носу, выбросить его изъ окна -- вотъ чувствованія, которыя внушалъ этотъ необычайный молодой человѣкъ многимъ изъ сталкивавшихся съ нимъ. Жизнеописатель долженъ быть безпристрастенъ; однакожь сознаюсь, что и я, въ нѣкоторой, хотя слабѣйшей степени, раздѣлялъ тѣ же чувствованія. На лицо онъ казался моложе своихъ лѣтъ, и наружности былъ не повелительной; но разъигрывалъ такую несносно-покровительственную роль въ отношеніи равныхъ себѣ, нѣтъ, скажемъ откровенно -- въ отношеніи людей, лучшихъ его, что желаніе объ униженіи его существовало у многихъ и весьма многихъ.
   Объ этомъ маловажномъ случаѣ разсказывалъ мнѣ самъ Клэйвъ, и я къ прискорбію долженъ упомянуть здѣсь о слѣдующемъ неблаговидномъ поступкѣ съ его стороны. Мы стояли по-одаль отъ дамъ, говорилъ Клэйвъ, когда между Бэрнсомъ и мною произошла размолвка изъ-за рукожатія. Онъ и прежде имѣлъ дерзость подавать мнѣ два пальца, и я давно предупреждалъ его, чтобъ онъ давалъ мнѣ руку, или оставался въ покоѣ. Вы знаете, какъ этотъ наглецъ обыкновенно стоитъ, раздвинувъ свои ножки. Я наступилъ ему каблукомъ на лакированный сапожекъ, и такъ притиснулъ, что Бэрнсъ вскрикнулъ и разразился самымъ громкимъ проклятіемъ.
   -- Чортъ побери этого увальня! завопилъ Бэрнсъ.
   Клэйвъ возразилъ въ полголоса:-- я думалъ, что вы бранитесь только съ женщинами Бэрнсъ.
   -- Это вы только позволяете себѣ подобныя слова при женщинахъ, кричитъ взбѣшенный кузенъ.
   Клэйвъ потерялъ всякое терпѣніе. Бэрнсъ, въ какомъ обществѣ желали бы вы, чтобъ я назвалъ васъ снобомъ? Не на плацъ-парадѣ ли? Такъ пойдемте, я вамъ скажу во-всеуслышаніе.
   -- Бэрнсу нельзя идти на плацъ-парадъ, кричитъ Кью, разражаясь хохотомъ: тамъ поджидаетъ его другой джентльменъ. И двое изъ трехъ молодыхъ людей вдоволь посмѣялись тутъ этой шутки. Сомнительно, показалась ли она забавною и Бэрнсу Ньюкому, эсквайру ньюкомскому.
   -- Что вы тамъ трое хохочете? вскрикиваетъ лэди Анна, будто ничего не подозрѣвая: вѣрно, какая-нибудь злая шутка; готова поручиться, что не доброе. Подите-ка сюда, Клэйвъ.-- Здѣсь надо упомянуть, что лишь только Клэйвъ удостоился пожатія двухъ пальцевъ лэди Кью, ему данъ былъ намекъ, что свиданіе его съ этою милой дамой кончено: она подозвала къ себѣ дочь, и принялась съ нею перешептываться; тутъ-то Клэйвъ, ретировался отъ руки лэди Кью и наткнулся на руку Бэрнса.
   -- Клэйвъ наступилъ Бэрнсу на ногу, восклицаетъ веселый лордъ Кью, и зашибъ ему любимую мозоль, такъ-что онъ не въ состояніи выходить и долженъ сидѣть въ комнатѣ. Вотъ о чемъ мы смѣялись.
   -- Гм! проворчала лэди Кью. Она поняла на что намекаетъ внучекъ. Лордъ Кью изобразилъ семейному совѣту Джэка Бельсайза и его геркулесовскую палицу самыми страшными красками, шутка была такъ удачна, что пригодилась и въ другой разъ.
   Вѣроятно, лэди Анна, въ разговорѣ на ухо съ старой графиней, умилостивила гнѣвъ ея на бѣднаго Клэйва: когда онъ подошелъ къ обѣимъ дамамъ, младшая взяла его руку съ большою любезностью и сказала: милый Клэйвъ, намъ очень грустно, что вы уѣзжаете. Вы оказали намъ много услугъ въ дорогѣ, и были обязательны какъ нельзя больше. Мы всѣ не разъ вспомнимъ объ насъ.-- Эта любезность тронула благодушнаго молодаго человѣка, и чувство благодарности за сострадательное участіе лэди Анны въ его жалкомъ положеніи, вызвало краску на его щеки и чуть не слезы на глаза.-- Благодарю васъ, дорогая тетушка, сказалъ онъ, за вашу доброту и ласки. Разлука съ вами будетъ особенно тяжела для меня, но -- но мнѣ давно пора ѣхать, чтобы приняться за дѣло.
   -- Давно пора! повторила суровая обладательница орлинаго клюва: Баденъ -- дурное мѣсто для молодаго человѣка. Вы здѣсь заводите знакомства, отъ которыхъ не можетъ-быть пути; посѣщаете игорные дома, и живете съ французскими виконтами самой дурной репутаціи. Намъ довелось слышать и о вашихъ подвигахъ, сэръ. Очень жаль, что полковникъ Ньюкомъ не взялъ васъ съ собою въ Индію.
   -- Милая мамаша, восклицаетъ лэди Анна, я считаю Клэйва за молодаго человѣка, очень порядочнаго и благонравнаго.
   Замѣчанія старой барыни остановили патетическій порывъ Клэйва, и онъ съ бодростью возразилъ: милая лэди Анна, вы всегда были такъ добры, что любезность ваша меня ужь не удивляетъ; но совѣтъ отъ лэди Кью, котораго и не осмѣлился бы проситъ, кажется мнѣ неожиданнымъ подаркомъ; мой батюшка знаетъ весь итогъ моихъ игорныхъ подвиговъ, на которые угодно было лэди сдѣлать намекъ, и самъ представилъ меня джентльмену, съ которымъ знакомство вы находите неодобрительнымъ.
   -- Добрый молодой человѣкъ, мнѣ кажется, что вамъ пора отправляться, сказала лэди Кью на этотъ разъ съ большою веселостью; она любила Клэйва за умъ, и, пока онъ не мѣшалъ ея планамъ, готова была оказывать ему благорасположеніе.-- Поѣзжайте въ Римъ, поѣзжайте во Флоренцію, поѣзжайте, куда хотите, учитесь прилежно, пишите прекрасныя картины, и потомъ возвращайтесь: мы всѣ будемъ рады васъ увидѣть. У васъ большія дарованія: ваши рисунки рѣшительно замѣчательны.
   -- Не правда ли, мамаша, что онъ очень способной молодой человѣкъ? сказала съ чувствомъ добрая лэди Анна. Клэйвъ опять пришелъ въ патетическое настроеніе, и почувствовалъ неодолимое желаніе схватитъ лэди Анну въ объятія и расцѣловать ее. Какъ мы бываемъ благодарны -- какъ легко воспламеняется доброе, нѣжное сердце за одно ласковое слово, обращенное къ намъ въ минуту горести! Пожатіе нѣжной руки укрѣпляетъ человѣка на операцію и услаждаетъ его въ присутствіи страшнаго хирурга.
   Этотъ холодный, старый операторъ, который принялся за врачеванье Клэйва, теперь вынулъ свой блестящій ножъ и сдѣлалъ первый надрѣзъ съ совершенною точностью и отчетливостью.-- Мы собрались здѣсь, какъ вамъ, вѣроятно, извѣстно, мистеръ Ньюкомъ, по семейнымъ дѣламъ, и я скажу откровенно, что вамъ, для собственной пользы, было бы гораздо лучше удалиться. Я написала дочери строгій выговоръ за то, что вы здѣсь.
   -- Но это была просто случайность, мамаша, право, случайность, восклицаетъ лэди Анна.
   -- Разумѣется, что одна случайность, да я и узнала объ этомъ совершенно случайно. Птичка прилетала ко мнѣ въ Киссингенъ и разсказала все. У васъ, Анна, столько же разсудка, какъ у труднаго ребенка. Я вамъ толковала объ этомъ сотни разъ. Лэди Анна просила насъ остаться, а я, мой добрый молодой другъ, прошу васъ удалиться.
   -- Тутъ просьбы не нужно, сказалъ Клэйвъ: мой отъѣздъ, лэди Кью, есть дѣло собственной моей воли. Я сбирался въ дорогу, не прося никого указывать мнѣ дверь.
   -- Нѣтъ сомнѣнія, что сбирались, и мой пріѣздъ служитъ мистеру Ньюкому сигналомъ къ "прощайте". Вѣдь я колдунья и всѣхъ пугаю. Изъ сцены, которой вы были вчера свидѣтелемъ, мой добрый молодой другъ, и изо всего этого скандалу на гуляньѣ, вы можете заключать, какъ нелѣпо, какъ опасно, какъ безчеловѣчно, да, безчеловѣчно, со стороны родителей, допускать между молодыми людьми знакомства, которыя могутъ вести только къ безславію и несчастью. Лэди Доркингъ -- другой такой же ребенокъ. Вчера, не прошло десять минутъ съ пріѣзда моего въ Баденъ, какъ моя горничная вбѣгаетъ ко мнѣ и разсказываетъ, что случилось на гуляньѣ. Не смотря на всю усталость послѣ дороги, я ту же минуту отправилась къ лэди Доркингъ и провела весь вечеръ съ нею и съ этой бѣдной дѣвушкой, съ которой капитанъ Бельсайзъ поступилъ такъ жестоко. Она объ немъ и не думаетъ, ни мало не думаетъ. Ея ребяческая страсть прошла въ эти два года, пока мистеръ Джэкъ Бельсайзъ совершалъ свои подвиги въ тюрьмѣ; и, если этотъ негодяй льститъ себя надеждою, что дѣвушка взволнована была вчера какимъ-нибудь нѣжнымъ чувствомъ къ нему, онъ совершенно ошибается: скажите ему это отъ имени лэди Кью. Она подвержена обморокамъ. Докторъ Финкъ продолжаетъ пользовать ее съ самаго ея пріѣзда сюда. Въ прошедшій вторникъ ей сдѣлалось дурно при видѣ мыши, пробѣжавшей по комнатѣ -- у этихъ Доркинговъ страшная квартира -- и нѣтъ ничего удивительнаго, что она испугалась при встрѣчѣ съ этимъ пьянымъ великаномъ! Она помолвлена, какъ вамъ извѣстно, за вашего родственника и моего внука, Бэрнса: партія во всѣхъ отношеніяхъ прекрасная. Положеніе въ свѣтѣ жениха и невѣсты одинаково, и они составятъ премилую чету. Она -- добрая молодая дѣвушка, а Бэрнсъ испыталъ отъ женщинъ другаго разряда столько непріятностей, что оцѣнитъ счастье семейной, добродѣтельной жизни. Давнымъ бы давно пора ему остепениться. Все это я говорю вамъ съ полною откровенностью.
   -- Ступайте назадъ, милочки, играйте въ саду (это относилось къ малюткамъ, которые, рѣзвясь, возвращались съ луга передъ окнами); кто васъ послалъ сюда? Бэрнсъ? Ступайте къ миссъ Квигли. Нѣтъ, постойте. Сходите на верхъ къ Этели, и скажите, чтобъ она пришла сюда; приведите ее сами. Понимаете?
   Невинныя малютки бѣгутъ къ сестрѣ, переваливаясь со ступени на ступень, и лэди Кью кротко говоритъ: помолвка Этели за моего внука, лорда Кью, давно ужь была улажена въ нашемъ семействѣ, но объ этихъ вещахъ лучше всего не разглашать, пока дѣло не будетъ рѣшено окончательно, вы знаете, мой милый мистеръ Ньюкомъ. Когда мы видѣли васъ и вашего батюшку въ Лондонѣ, мы слышали, что вы сдѣлали предложеніе молодой лэди изъ вашего круга, миссъ -- какъ бишь ее?-- миссъ Мак-Ферсонъ, миссъ Мэккензи. Ваша тетка, мистриссъ Гобсонъ-Ньюкомъ, эта всесвѣтная болтунья, разславила объ этой исторіи. Мнѣ кажется, во всемъ этомъ нѣтъ ни капли правды. Не изумляйтесь, что я знаю кой-что о вашихъ дѣлахъ. Я старая колдунья, и знаю много-премного.
   И, въ самомъ дѣлѣ, какимъ образомъ лэди Кью могла узнать объ этомъ обстоятельствѣ: горничная ли ея вела переписку съ горничной лэди Анны, или у ея милости были другіе, явные или тайные способы къ разузнанію,-- настоящему біографу не удалось удостовѣриться. Вѣроятнѣе всего, что Этель, развѣдавшая объ этомъ интересномъ дѣлѣ въ послѣднія три недѣли, передала свои догадки лэди Кью, въ слѣдствіе ея безконечныхъ допросовъ, и, можетъ статься, между внучкой и бабкой происходила война, о которой фамильный лѣтописецъ Ньюкомовъ не имѣетъ точныхъ свѣденій: ему извѣстно только, что случались схватки, стычки и осады. Когда мы слышимъ пальбу и видимъ раненыхъ, непремѣнно предполагаемъ сраженіе. Кто жъ знаетъ, не было ли и тутъ дано генеральной баталіи и не перевязывала ли миссъ Ньюкомъ свои раны на верху въ уборной?--
   -- Ты вѣроятно желала бы проститься съ своимъ кузеномъ, моя милая Этель, продолжала лэди Кью, съ невозмутимымъ спокойствіемъ: вотъ и мистеръ Ньюкомъ; онъ пришелъ проститься съ нами.-- Это сказано было въ ту самую минуту, когда въ комнату вбѣжали малютки, держась за платье старшей сестры. Она была блѣдня, но выраженіе лица было гордо, даже злобно.
   При входѣ ея, Клэйвъ всталъ съ софы, гдѣ онъ сидѣлъ подлѣ старой Кью, занимая мѣсто, указанное ему графиней передъ операціей, Онъ всталъ, откинулъ назадъ волосы, и сказалъ очень хладнокровно: -- Да, я пришелъ проститься, Мои праздники кончились, и я съ Ридлеемъ ѣду въ Римъ; прощайте, Этель, да сохранитъ васъ Богъ!
   Она подала ему руку и сказала: прощайте, Клэйвъ; но эта рука не отвѣчала на его пожатіе и опустилась, когда Клэйвъ пересталъ ее сжимать.
   Услышавъ слово: -- "прощайте", малютка Алиса расплакалась, а маленькая Модъ топнула своими красными башмачками и сказала:-- Не нузно просцайте. Клэйвъ останьтесь здѣсь.-- Алиса, съ воплемъ держала Клэйва за полу. Онъ взялъ обѣихъ малютокъ на руки, какъ бывало прежде, и приподнялъ ихъ до плечъ, зная, что онѣ любятъ дергать его русые усы. Онъ перецѣловалъ маленькія ручки и личики, и спустя минуту ушелъ.
   -- Что съ вами, говоритъ Флоракъ, встрѣтивъ его на мосту, когда онъ возвращался домой: Что съ вами, mon petit Клэйвъ? Ужь не зубъ ли вамъ выдернули?
   -- C'est èa, отвѣчаетъ Клэйвъ, и идетъ въ Hotel de France. Ура! Джонъ Джэмсъ! Ридлей! кричитъ онъ: поднимай якорь и маршъ!-- А я думалъ, что мы не уѣдемъ до. завтра, говоритъ Джонъ Джэмсъ, предполагая, можетъ статься, что случилась какая-нибудь катастрофа. Дѣйствительно, мистеръ Клэйвъ уѣзжалъ днемъ раньше, чѣмъ разсчитывалъ. На слѣдующее утро, онъ проснулся уже въ Фрибургѣ, и увидалъ передъ собой величественный, древній соборъ,-- не Баденъ, окруженный сосновыми рощами, не баденскіе прелестные сады и липовыя аллеи; не Баденъ,-- этотъ очаровательный баракъ ярмарки житейской суеты. Толпы и музыка, игорные столы и отчаянные игроки, и звонкія кучи золота -- были далеко: ихъ ни глазъ не видѣлъ, ни ухо не слышало. Только одно окно Голландскаго отеля мерещилось Клэйву: онъ мечталъ, какъ милая рука отворяетъ это окно раннимъ утромъ, какъ кисейные занавѣсы колеблются отъ утренняго вѣтерка. Чего бы онъ не далъ, чтобъ увидать все это еще разъ! Вечеромъ, бродя въ Фрибургѣ, далеко отъ своихъ спутниковъ, онъ думалъ-было потребовать лошадей, скакать въ Баденъ, опять явиться подъ тѣмъ окномъ и вскрикнуть:-- Этель, Этель! Но Клэйвъ воротился въ свою комнату, къ безмятежному Джону Джэмсу, и къ бѣдному Джэку Бельсайзу, у котораго также вырвали зубъ.
   Мы чуть не забыли Джэка, занявшаго заднее мѣсто въ экипажѣ Клэйва, какъ подобаетъ второстепенному лицу въ этой исторіи; да и самъ Клэйвъ вовсе позабылъ объ немъ. Но Джэкъ, занятый собственными своими заботами и дѣлами, уложивъ вещи въ свой дорожный мѣшокъ, молча стащилъ его внизъ, и Клэйвъ засталъ своего товарища въ облакахъ дыму, когда сошелъ садиться въ бричку. Любопытно знать, смотрѣлъ ли кто изъ окна Голландскаго отеля, когда онъ уѣзжалъ? Есть занавѣсы, за которые никакому историку не позволяется заглянуть, какъ бы усердно онъ не просилъ.
   -- Tiens, I petit pail, говоритъ вѣчный фланеръ Флоракъ, съ сигарой въ зубахъ.
   -- Да, ѣдемъ, отвѣчаетъ Клэйвъ. Есть четвертое мѣсто, виконтъ: не хотите ли?
   -- Хотѣлъ бы, возражаетъ Флоракъ, да я здѣсь на часахъ. Мой кузенъ и сеньоръ, герцогъ Иврійскій ѣдетъ сюда изъ Баньеръ де Бигорръ. Онъ говоритъ, что разсчитываетъ на меня: важныя дѣла, mon cher, важныя.
   -- Какъ будетъ рада, герцогини! Осторожнѣе съ этимъ мѣшкомъ! кричитъ Клэйвъ. Какъ будетъ рада княгиня.-- Правду сказать, онъ самъ едва ли понималъ, что говорилъ.
   -- Вы думаете, вы такъ думаете? возражаетъ Флоракъ. А знаете, кого бы вамъ посадить на четвертое мѣсто?
   -- Кого же? спрашиваетъ молодой путешественникъ.
   Въ эту минуту выходили изъ Голландскаго отеля лордъ Кью и Бэрнсъ, эсквайръ ньюкомскій. Бэрнсъ, завидя косматое лицо Джэка Бельсайза убрался назадъ. Кью побѣжалъ черезъ мостъ. Прощайте, Клэйвъ. Прощайте, Джэкъ!-- Прощайте, Кью! Затѣмъ послѣдовало, жаркое рукопожатіе, почтальонъ понукаетъ коней, трубитъ въ рогъ, и юный Аннибалъ оставляетъ Капую далеко за собой.
   

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

XXXI.
Madame la Duchesse.

   Въ одномъ письмѣ изъ Бадена, Клэйвъ Ньюкомъ описывалъ мнѣ, съ значительнымъ юморомъ и многочисленными подробностями, одну знатную барыню, которой онъ былъ представленъ на водахъ другомъ своимъ -- лордомъ Кью. Лордъ Кью путешествовалъ на Востокѣ съ monsieur le Duc и madame le Duchesse d'Ivry, изъ которыхъ первый находился въ давней дружбѣ съ домомъ лорда. Онъ значится подъ буквою К. въ путешествіи герцогини Иврійской: "Слѣды Газелей", соч. Дочери Крестоносцевъ" гдѣ она такъ усердно молится объ обращеніи лорда Кью на путь истины. Онъ тотъ самый К., который избавилъ герцогиню отъ рукъ Арабовъ и совершилъ множество подвиговъ, такъ живо описанныхъ на ея огненныхъ страницахъ. Онъ утверждаетъ, что никогда не избавлялъ ея сіятельства отъ рукъ Арабовъ; помнитъ только, что разъ прогналъ палкой одного нищаго, который приставалъ къ ней съ просьбою о милостынѣ. Они ходили на поклоненіе ко всѣмъ Святымъ мѣстамъ, надобно было видѣть, -- говоритъ лордъ Кью, какъ старый герцогъ, въ Свѣтлое Воскресенье, въ Іерусалимѣ, съ крестнымъ ходомъ, путешествовалъ босой, со свѣчею въ рукѣ. Тутъ лордъ Кью отдѣлился отъ общества его сіятельства, и имя его ужь не встрѣчается во второй части "Слѣдовъ Газелей", наполненныхъ, правду сказать, странными рапсодіями, мистическими разглагольствованіями и приключеніями, которыхъ не видалъ ни кто, кромѣ ея сіятельства. Подобно прочимъ поэтамъ ея родины, она не запинается ни передъ чѣмъ: не обладая глубокою ученостью, она выдумываетъ, гдѣ не хватаетъ знаній; мѣшаетъ религію съ оперой, и выдѣлываетъ парижскіе pas-de-ballet у воротъ монастырскихъ и у келій отшельниковъ. Она описываетъ, какъ очевидица событія, переходъ Чермнаго моря и несчастную любовь страшнаго сына фараона къ прекрасной Еврейкѣ. Въ Каирѣ, по поводу житницъ Іосифа, она пускается въ неистовые возгласы противъ Пентефрія, представляя его старымъ дикаремъ, подозрительнымъ и мстительнымъ тираномъ. Въ баденской библіотекѣ для чтенія всегда имѣется экземпляръ Слѣдовъ Газелей, такъ-какъ ея сіятельство постоянно посѣщаетъ тамошнія воды. Его сіятельство былъ не совсѣмъ доволенъ этою книгою, изданною вовсе безъ его участія, и считалъ ее одной изъ десяти тысячъ глупостей, совершенныхъ ея сіятельствомъ.
   Этотъ почтенный герцогъ былъ сорока-пятью годами старше герцогини. Франція страна, гдѣ особенно въ ходу такъ-называемые браки по приличію, надъ устройствомъ которыхъ трудятся многіе изъ членовъ фамилій, здѣсь описываемыхъ. Тамъ газеты ежедневно извѣщаютъ, что такой-то мосье де Фоа имѣетъ контору -- bureau de confiance, гдѣ родители могутъ, въ полной увѣренности, находить партіи для своихъ сынковъ и дочерей. Тутъ съ той и другой стороны вопросъ только о деньгахъ. У мадмоазель такой-то столько-то франковъ приданаго; у мосье такого-то такіе-то и такіе доходы, или такія-то помѣстья, или маклерская контора, или лавка, съ многочисленными покупателями, приносящая такой-то доходъ, который можетъ-быть удвоенъ при благоразумныхъ распоряженіяхъ, если прибавить столько-то капитала; такимъ-образомъ, брачная сдѣлка, съ уплатою агенту слѣдующихъ по условію процентовъ, улаживается или разстроивается, и никто не въ потерѣ, и свѣтъ ни на каплю не становится умнѣе. Не стану утверждать, чтобъ я лично зналъ послѣдствія этой системы; но, если легкая литература извѣстной страны служитъ отблескомъ ея нравовъ и если французскія повѣсти представляютъ картину французской жизни, славное должно быть общество, въ среду котораго лондонскій читатель можетъ перенестись не далѣе, какъ черезъ двѣнадцать часовъ по прочтеніи настоящей страницы, и отъ котораго насъ отдѣляютъ всего-на-все двадцать миль моря.
   Когда старый герцогъ Д'Иври, потомокъ древняго-предревняго французскаго дворянства, эмигрантъ съ Артоа, воинъ при Кондэ, изгнанникъ въ царствованіе корсиканскаго похитителя престола, знатный вельможа въ-послѣдствіи, не смотря на утрату девятнадцати двадцатыхъ всего богатства во время революціи, -- когда герцогъ Д'Иври лишился двоихъ сыновей и внука, какъ-будто судьба опредѣлила пресѣчь прямую линію этого знатнаго дома, доставившаго столько королевъ Европѣ и столькихъ знаменитыхъ вождей крестоносцамъ,-- герцогъ, какъ человѣкъ духа непоколебимаго, вовсе не намѣренъ былъ уступать своему страшному врагу, не смотря на всѣ его жестокіе удары, и на седьмомъ десяткѣ, за три мѣсяца до іюльской революціи, вступилъ съ большимъ блескомъ въ новый бракъ съ молодою лэди, порядочнаго происхожденія, дѣвушкой шестнадцати лѣтъ, только-что вышедшей изъ парижскаго пансіона Sacré Coeur. Подъ брачнымъ договоромъ подписались славнѣйшія имена Франціи. Дофинъ и герцогиня Беррійская почтили юную невѣсту своею королевскою милостью. Въ слѣдующемъ же году, на выставкѣ, красовался писанный Дюбюфомъ, портретъ прелестной молодой герцогини, черноглазой, черноволосой, съ перлами на шеѣ и брилліантами на головѣ: точь-въ-точь принцесса изъ волшебныхъ сказокъ. Герцогъ Д'Иври, не смотря на давно-минувшую бурную молодость, сохранился какъ нельзя лучше. Непоколебимый предъ ударами судьбы, всегда враждовавшей съ нимъ (подумаешь, что судьба -- аристократка; съ такимъ удовольствіемъ ведетъ она борьбу съ княжескими родами: атридами, ивридами; о Броунахъ, Джонахъ, она и не помышляетъ), герцогъ, по видимому, былъ твердо намѣренъ не только обезпечить продолженіе своего рода. но даже идти на-перекоръ годамъ. Въ шестьдесятъ лѣтъ онъ былъ еще молодъ, или казался молодымъ. Волосы у него были черны, какъ у самой герцогини; зубы также бѣлы, какъ у нея. Еслибъ вамъ случилось встрѣтить его на Гайдскомъ-бульварѣ, въ кругу молодыхъ щеголей, или въ Булонскомъ лѣсу, на конѣ, на которомъ онъ держался съ ловкостью Франкони, вы приняли бы его за одного изъ этихъ молодыхъ людей: до самаго брака, онъ сохранялъ вѣтреныя привычки этихъ юношей, хотя во всѣхъ поступкахъ его проявлялось достоинство, пріобрѣтенное въ старые дни Версаля и Тріанона, которое недостижимо для современной молодежи. Онъ былъ такимъ же усерднымъ посѣтителемъ оперы, какъ любой журналистъ или двадцати лѣтній дэнди. Онъ остепенился не-задолго до сватьбы, какъ всякій другой молодой холостякъ; распростился съ закулисными Фринами и Аспазіями, и съ-тѣхъ-поръ рѣшился посвятить себя исключительно своей прелестной молодой супругѣ.
   Насталъ страшный іюльскій переворотъ. Герцогъ Д'Иври, потерявшій мѣсто при дворѣ, содержаніе, служившее не малой подмогой его доходамъ, и званіе пэра, ни за-что не соглашался признать нейлійскаго похитителя, точно также, какъ не признавалъ выходца съ Эльбы. Отставной пэръ удалился въ свои помѣстья, и заперъ баррикадами свой парижскій отель отъ всѣхъ приверженцевъ короля-буржуа, не исключая даже мосье Флорака, который съ своей стороны охотно принялъ присягу на вѣрность новому властителю и съ удовольствіемъ занялъ мѣсто въ палатѣ пэровъ Людовика Филиппа: въ послѣдніе двадцать-пять лѣтъ онъ привыкъ присягать на вѣрность всѣмъ династіямъ.
   Въ урочное время, герцогиня Д'Иври разрѣшилась отъ бремени дочерью, которую благородный родитель встрѣтилъ не съ большимъ восторгомъ. Герцогъ желалъ имѣть наслѣдника своему имени, князя Монтконтурскаго, который бы занялъ мѣсто сыновей и внуковъ, отшедшихъ до него въ могилу къ праотцамъ. Другихъ дѣтей не посылала судьба старому герцогу.
   Живя одиноко въ своихъ старинныхъ замкахъ или въ скучномъ отелѣ С. Жерменскаго предмѣстья, герцогъ и герцогиня, вѣроятно, надоѣли другъ-другу, какъ случается иногда между супругами, не только тѣми, которые вступаютъ въ бракъ по приличію и разсчету, но и тѣми, которые женятся по страстной любви, сопровождаемой похищеніемъ невѣсты. У женщины двадцати одного года и господина въ шестьдесятъ шесть лѣтъ, въ уединеніи обширнаго замка, не рѣдко гоститъ гостья, которая является безъ приглашенія и которой они не могутъ не впустить въ домъ, какъ бы крѣпко ни была заперта дверь. Эта гостья -- скука, и много часовъ, много длинныхъ, безконечныхъ ночей приходится этимъ людямъ проводить въ сообществѣ непрошеной гостьи: она сидитъ съ ними за столомъ; ея не отгонишь отъ камина; она усердно сопутствуетъ вамъ на прогулкѣ; не засыпаетъ ночью и безъ умолка шепчетъ вамъ въ уши, когда вы ляжете въ постель.
   Сначала герцогъ Д'Иври, этотъ хорошо сохранившійся господинъ, никогда не допускавшій мысли, что онъ не молодъ, не обнаруживалъ сомнѣнія въ своей молодости ничѣмъ другимъ, кромѣ чрезвычайной ревности и удаленія отъ всѣхъ молодыхъ людей. По всей вѣроятности, герцогиня воображала, что всѣ мужчины красятъ волосы, носятъ корсетъ и страдаютъ ревматизмомъ. Изъ пансіона прямо подъ вѣнецъ, могла ли невинная молодая дѣвушка знать что-нибудь? Видите ли: въ бракахъ по приличію, хотя княжеская корона и идетъ къ прекрасному юному созданію, а прекрасное юное созданіе удовлетворяетъ всѣмъ требованіямъ стараго холостяка, однако-жь есть такія статьи, которыя не уладитъ никакая сваха: характеры, надъ которыми ни мосье де Фоа, ни ему подобные, не имѣютъ власти; вкусы, которыхъ нельзя подвести ни подъ какія брачныя условія. И такъ герцогъ и герцогиня составляли пренесчастную чету и ссорились другъ-съ-другомъ не лучше самыхъ неблаговоспитанныхъ супруговъ, которые когда-либо дрались за столомъ.
   При такомъ неблагопріятномъ положеніи домашнихъ дѣлъ, герцогиня принялась за литературу, а супругъ пустился въ политику. Герцогиня открыла, что она -- душа великая, неузнанная, а если женщина находитъ въ груди себя такое сокровище, то обыкновенно назначаетъ этому товару цѣну по собственному благоусмотрѣнію. Попадались ли вамъ когда первыя стихотворенія герцогини Иврійской: "Вопли души?" Она имѣла привычку читать ихъ ближайшимъ своимъ знакомымъ, одѣтая въ бѣломъ платьѣ, съ распущенными по плечамъ волосами. Стихотворенія пользовались нѣкоторымъ успѣхомъ. Дюбюфъ изобразилъ ее герцогиней; Шефферъ представилъ ее музой. Едва минуло два года послѣ свадьбы, какъ она возмутилась противъ герцога, супруга своего,-- настояла, чтобы гостиная ея была открыта искусству и литературѣ и, по-прежнему набожная, вознамѣрилась соединить геній и религію. Съ нею бесѣдовали поэты; музыканты брянчали ей гимны на гитарахъ. Супругъ, при входѣ къ ней въ комнату, натыкался на саблю и шпоры какого-нибудь бульварнаго графа Альмавивы, или на какого-нибудь Дона Базиліо, съ огромной шляпой и въ башмакахъ съ пряжками. Старый герцогъ задыхался и терялъ разсудокъ, слѣдя за супругой черезъ длинный рядъ ея причудъ. Онъ принадлежалъ къ старинной Франціи,-- она къ новой. Какое ему было дѣло до романтической школы, до этихъ молодыхъ людей съ ихъ Маріями Тюдоръ и Нэльскими Башнями; съ ихъ кровавыми исторіями о женщинахъ зашивавшихъ своихъ любовниковъ въ мѣшки; объ императорахъ, назначавшихъ свиданія разбойничьимъ атаманамъ въ гробницѣ Карла Великаго; о Бюриданахъ, Тернами и ихъ братіи? Мосье де виконтъ де Шатобріанъ, какъ писатель, былъ человѣкъ геніальный и безспорно безсмертный; и мосье де Лартинъ -- молодой человѣкъ съ головой; но, ma foi, если вы хотите заставить герцога посмѣяться, такъ дайте ему Кребильона-сына, или хорошій фарсъ мосье Вадэ; а если дѣло идетъ о возвышенныхъ чувствованіяхъ, объ изящномъ слогѣ, такъ подайте ему мосье де Лорміана (нужды нѣтъ, что бонапартистъ), или аббата Делиля. А что до новой школы, то что толку въ этихъ мелкотравчатыхъ Дюма, Гюго и Мюссэ?-- Да, милостивый государь,-- сказалъ бы герцогъ: мосье де Ларміанъ останется безсмертнымъ, когда всѣ эти мотыльки будутъ давно забыты. Послѣ женитьбы, онъ ужь не посѣщалъ оперныхъ кулиссъ; но продолжалъ постоянно ѣздить въ Théâtre Franèais, гдѣ вы можете слышать его храпѣнье за образцовыми произведеніями французской трагедіи.
   Нѣсколько времени послѣ 1830 года, герцогини была такою отъявленной карлисткой, какъ только могъ желать ея супругъ; и оба они строили разные комплоты довольно удачно. Герцогинѣ, какъ женщинѣ страстной до приключеній и потрясеній всякого рода, ничего такъ не хотѣлось, какъ послѣдовать за царственной изгнанницей въ Вандею, перерядившись мальчикомъ: послѣднее обольщало ее больше всего. Однакожъ ее убѣдили остаться дома и способствовать благому дѣлу въ Парижѣ; между-тѣмъ какъ герцогъ отправился въ Бретань, чтобъ предложить свой мечъ матери короля. Но царственную изгнанницу открыли въ Реннѣ, а вслѣдъ за тѣмъ открылось многое другое Говорили, что наша вѣтреная парижская герцогиня сама была причиной этого открытія: къ ней приставлены были шпіоны и она выболтала имъ государственныя тайны. Герцогъ, при годичномъ визитѣ высокимъ изгнанникамъ въ Горицѣ, встрѣтилъ очень не ласковый пріемъ и дофина прочла ему проповѣдь. Возвратясь въ Парижъ, онъ страшно поссорился съ своей супругой и вызвалъ графа Тьерслена,-- красавца Тьерслена,-- адъютанта при герцогѣ Орлеанскомъ, на дуэль, по поводу чашки кофе въ одной гостиной,-- и безъ шутокъ, ранилъ красавца Тьерслена, ранилъ шестидесяти-пятилѣтній старикъ! Племянникъ его, мосье де Фюракъ, не могъ нахвалиться храбростью своего многоуважаемаго родственника.
   Красота герцогини Д'Иври, до-сихъ-поръ такая обольстительная на портретѣ Дюбюфа, сохранялась, надо сознаться, только на полотнѣ. Я предпочитаю ее на оливковомъ маслѣ, говорилъ о своей кузинѣ виконтъ де Флоракъ. Ей бы слѣдовало всегда брать румянецъ у мосье Дюбюфа: краски нынѣшнихъ ея поставщиковъ не такъ натуральны. Герцогиня иногда являлась съ этимъ поддѣльнымъ румянцемъ, въ другое время была блѣдна какъ смерть. Иногда она казалась дородною, иногда страшно худою. Когда же бываетъ въ припадкѣ набожности, то отказывается отъ румянъ, отъ мясной пмщи, отъ кринолина, и предается совершенному постничеству. На зло своему супругу, она сблизилась съ виконтомъ Флоракомъ, и, въ угожденіе себѣ, удалила его; взяла аббата Флорака въ духовники, а потомъ отказала ему.-- Мой братъ, этотъ святой человѣкъ, говорилъ виконтъ почти и не поминаетъ о герцогинѣ: должно-быть, что она покаялась ему въ страшныхъ грѣхахъ -- престрашныхъ, вотъ вамъ честное слово!
   Какъ герцогъ Д'Иври былъ архи-ройялистомъ, то герцогиня должна была сдѣлаться ультра-филипписткой.-- На свѣтѣ нѣтъ болѣе жаркой партизанки принцессы Аделаиды! кричалъ Флоракъ. Она бредитъ регентомъ; постилась въ годовщину казни Филиппа-Равенство. Я говорю, постилась, потому-что, желая взбѣсить супруга и завлечь брата моего, аббата, рѣшилась обратиться къ пастору Григу, и слушать его проповѣди въ киркѣ. Когда эта овца совратила пастыря, тогда и дала ему отставку. Потомъ аббатъ снова наскучилъ ей, и братъ мой ушелъ отъ нея, покачавъ головой. Навѣрно она наговорила ему такихъ вещей, что озадачила добраго аббата! Вы знаете, что онъ послѣ того пошелъ въ доминиканцы? Вотъ вамъ честное слово! Я увѣренъ, что страхъ герцогини загналъ его въ монастырь. Вы увидите его въ Римѣ, любезный Клэйвъ, сообщите ему что знаете, о старшемъ его братѣ, и скажите ему, что этотъ блудный сынъ готовъ раскаяться и обратиться на путь истины. Честное слово! Я жду только смерти виконтессы Флоракъ, чтобъ жениться и остепениться.
   Перебывавъ ройялисткой, филипписткой, католичкой, гугеноткой, герцогиня Д'Иври должна перейдти къ пантеизму, къ бородатымъ философамъ, которые не вѣрятъ ни во что, ни въ чистое бѣлье, ни въ эклектизмъ. Всѣ совершавшіяся съ нею перемѣны отмѣчены въ ея сочиненіяхъ. Демоны -- католическая поэма; герой ея -- Карлъ IX, а демоны большею частью гибнутъ въ Варѳоломеевскую ночь. Моя добрая матушка, при всей приверженности къ католичеству, была изумлена смѣлостью этого ученія. Потомъ вышло въ свѣтъ другое сочиненіе герцогини Д'Иври: "Une dragonnade", совершенно въ вашемъ духѣ -- протестантскомъ: оно принадлежало къ эпохѣ пастора Грига. Послѣднее сочиненіе, изданное подъ именемъ г-р-н. И-ской, была поэма "Падшіе боги", въ двадцати пѣсняхъ. Сохрани васъ Богъ отъ этой музы! Если вы приглянетесь ей, она не дастъ вамъ покою. Если вы станете часто видаться съ нею, она вообразитъ, что вы влюблены, и перескажетъ мужу. Она всегда извѣщаетъ о подобныхъ вещахъ моего почтеннаго дядюшку, разумѣется тогда ужь, когда она съ вами поссорилась и когда вы ей наскучили. Разъ, въ бытность въ Лондонѣ, ей пришла мысль сдѣлаться квакершей; наряжалась въ квакерскій костюмъ, слушала квакерскаго пастора, и, наконецъ, поссорилась съ нимъ, какъ водится.
   Потомъ пришла очередь химикамъ, естествоиспытателямъ и тому подобное. Герцогиня превратила гостиную въ лабораторію; изучала яды, по примѣру госпожи де-Бренвилье, и проводила время въ Jагdin dos Plantes. Съ-тѣхъ-поръ, какъ герцогиня страшно похудѣла и носитъ robes montantes, она пуще прежняго привязалась къ мысли, что похожа на шотландскую королеву Марію. Носитъ брыжжи и маленькій чепчикъ; говоритъ, что всякой, кто любитъ ее, кончаетъ несчастьемъ. Она называетъ спой отель Лохлевеномъ. Жаль мнѣ хозяина этого Лохлевена! Толстаго Блакбаля, котораго вы знаете, этого трактирнаго героя, этого князя дурнаго тона, она зоветъ своимъ Босвелемъ; маленькаго Мижо, бѣднаго піаниста, она проименовала своимъ Рицціо; молодаго лорда Грингорна, который былъ здѣсь съ своимъ гувернеромъ, какимъ-то оксфордскимъ мудрецомъ, она перекрестила въ своего Дарнлея, а англиканскаго пастора въ Джона Кокса! Бѣдняжка приходилъ отъ этого въ восторгъ! Берегитесь же, любезный Клэйвъ, этой сумасбродной сирены! Не довѣряйте ея опасной пѣсни! Пещера ея усѣяна костьми ея жертвъ. Не попадите сами въ ихъ число!
   Эти предостереженія, не только не заставили бы Клэйва избѣгать герцогини, но, по всей вѣроятности, внушили бы ему живѣйшее желаніе познакомиться съ нею по ближе, если-бы болѣе благородная привязанность не увлекала его въ другую сторону. Сначала, когда его ввели въ гостиную герцогини Д'Иври, эта честь привела его въ восхищеніе, и онъ провелъ время у герцогини довольно пріятно и весело, Клэйвъ не напрасно изучалъ Гораса Вернэ: онъ написалъ прекрасную картину, на которой изобразилъ Кью, освобождающаго герцогиню изъ рукъ Арабовъ, съ множествомъ сабель, пистолетовъ, бурнусовъ и верблюдовъ; сдѣлалъ премиленькій портретъ малютки Антоанеты, и удивительно какъ схватилъ сходство миссъ О'Грэди -- гувернантки маленькой герцогини и компаньонки ея мамаши. Надо замѣтить, что миссъ О'Грэди, отличавшаяся самымъ отчаяннымъ ирландскимъ выговоромъ, должна была учить Антоанетту чистѣйшему англійскому произношенію. Но большіе глаза и росписныя улыбки француженки не могли выдержать сравненія съ неподдѣльною свѣжестью и красотою Этели. Клэйвъ, получившій званіе придворнаго живописца шотландской королевы, сталъ неглижировать своими обязанностями и перешелъ въ станъ англійской партіи; такимъ же образомъ измѣнили еще двое или трое изъ партизановъ королевы, къ немалому прискорбію герцогини.
   Много было ссоръ между герцогомъ Д'Иври и ближайшимъ его родственникомъ: причиной тому служили политическія разномыслія, частныя разномыслія; разсказывать все это -- долгая исторія. Герцогъ, самъ не изъ послѣднихъ вѣтрениковъ, не могъ простить виконту де-Флораку его вертопрашества. Старанія примирить ихъ оставались безуспѣшными. Виконтъ попалъ-было въ число короткихъ друзей главы его фамиліи, но скоро получилъ отставку за излишнюю короткость. Основательно или нѣтъ, только герцогъ ревновалъ всѣхъ молодыхъ людей, сближавшихся съ герцогиней.-- Онъ подозрителенъ, говорила съ негодованіемъ госпожа Флоракъ, потому что помнитъ свои собственные грѣхи и думаетъ, что другіе похожи на него. Виконтъ, съ своей стороны, выслушавъ приговоръ, пожалъ плечами, и отправился въ изгнаніе, примолвивъ:-- кузенъ сдѣлалъ мнѣ комплиментъ, ревнуя меня къ своей супругѣ.
   Во время эмиграціи, старый лордъ Кью оказывалъ особенное расположеніе къ эмигрантамъ, въ томъ числѣ и къ герцогу Д'Иври, и когда семейство лорда Кью пріѣхало во Францію, герцогъ старался отплатить имъ за гостепріимство, которымъ самъ пользовался въ Англіи. Онъ еще помнилъ или хоть говорилъ, что помнитъ, красоту лэди Кью. Сколько есть на свѣтѣ дамъ, страшныхъ теперь на видъ, о которыхъ ходитъ въ народѣ таже пріятная легенда? Легенда должна быть достовѣрна: не сознаются ли сами онѣ въ истинѣ ея? Я знаю мало предметовъ болѣе достопримѣчательныхъ или способныхъ вызывать къ философскому созерцанію, какъ эти физическія перемѣны.
   Когда старый герцогъ и старая графиня встрѣчались вмѣстѣ и пускались въ конфиденціальную бесѣду, рѣчь ихъ переходила въ такой жаргонъ, что, бывало, слушаешь и дивишься. Тутъ пробуждались старинные скандалы; старинныя шалости, вставали изъ могилъ, вертѣлись хороводомъ, усмѣхались, и лепетали, подобно тѣмъ грѣшнницамъ, которыхъ вызываютъ изъ гробовъ Бертрамъ и Робертъ-Дьяволъ, при адскомъ заклятіи бассовъ. Брэйтонскій павильонъ снова населялся; Ренла и Пантеонъ кишилъ танцующими и масками; снова являлась на сцену Пердита и исполняла менуетъ съ принцомъ Валлійскимъ.... Мистриссъ Кларкъ и герцогъ Іоркскій танцовали вмѣстѣ чудный танецъ. Старый герцогъ носилъ жабо и atііs-de-pigeon; старая графиня надѣвала фижмы и навязывала на голову подушку. Если случайно подходили молодые люди, старики умѣряли свои воспоминанія, и лэди Кью, чтобъ увернуться, вызывала на сцену простодушнаго короля Георга и добрую некрасивую старушку, королеву Шарлотту. Лэди была сестра маркиза Стейна, и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ походила на этого достойнаго слезъ джентельмена. Ихъ фамилія имѣла связи во Франціи; у лэди Кью всегда былъ въ Парижѣ пріютъ, лавочка скандалу, гдѣ собирались здравомыслящіе и разсказывали политическія небылицы. Эта самая лэди представила Кью, когда онъ былъ еще мальчикомъ, герцогу и герцогинѣ Д'Иври, и такимъ образомъ ввела его въ вихрь парижскаго общества. Герцогъ смотрѣлъ на него, какъ на сына семейства, тѣмъ больше, что одно изъ христіанскихъ именъ герцога носилъ и Францискъ Джоржъ Ксавье, графъ Кью, виконтъ Вальгэнскій. Если лэди Кью ненавидѣла кого -- а она способна была сильно ненавидѣть -- такъ это именно свою невѣстку, вдову Вальгема, и окружавшихъ ее методистовъ. Молодому Кью оставаться въ обществѣ старухъ -- и святошь! Fi donc! И вотъ лэди Кью взяла Франка на свое попеченіе, рѣшилась образовать его, женить, оставитъ ему свое имѣніе, если онъ женится согласно съ ея желаніемъ, и показать ему жизнь. И дѣйствительно, она показала ему эту жизнь, какъ нельзя лучше.
   Водили вы когда-нибудь вашихъ дѣтей въ Національную галлерею въ Лондонѣ и показывали имъ бракъ à la mode? Переступилъ ли художникъ за предѣлъ своего призванія, изобразивъ катастрофу, середи которой страдаютъ всѣ эти преступные люди? Если эта притча фальшива, если многіе и многіе изъ вашихъ молодыхъ людей, гоняющихся за удовольствіями, не бывали въ ней дѣйствующими лицами и не примѣняли къ себѣ ея нравоученія, я готовъ вырвать эту страницу. Вы знаете, что въ дѣтскихъ сказкахъ обыкновенно бываютъ двѣ феи: одна добрая, которая даетъ благіе совѣты молодому принцу, другая -- злая, которая старается совращать его съ пути. Можетъ статься, вы чувствуете, что въ собственной нашей жизни есть доброе начало, призывающее васъ къ нему на лоно, и есть начало злое, страсть, которая манитъ васъ въ свои объятія. Не сокрушайтесь, не унывайте, добрые люди! Бросимъ всякія нечаянности и театральные эфекты, и скажемъ этимъ добрымъ людямъ, принимающимъ участіе въ нашемъ молодомъ лордѣ Кью, что геній-хранитель идетъ спасти его отъ зла.
   Окруженная своимъ дворомъ, герцогиня любила сидѣть за игорнымъ столомъ, гдѣ счастье порою благопріятствовало, порою не благоволило ей. Появленіе ея обыкновенно производило не малое ощущеніе въ залѣ рулетки, игры, которую она особенно жаловала, какъ болѣе обильную потрясеніями, чѣмъ вялый Trente et Quarante. Она грезила нумерами и числами; у ней были любимые заговоры, для заклинанія ихъ; она замѣчала фигуру, какую составляли персики, груши, сложенныя въ кучу; нумера домовъ; нумера извощичьихъ каретъ, однимъ-словомъ, была суевѣрна, какъ всѣ поэтическія головы. Когда играла, она обыкновенно имѣла при себѣ прекрасную агатовую бонбоньерку, наполненную золотыми монетами. Любопытно было видѣть ея гримасы, подмѣчать ея движенія, ея нзынанія къ небу, ея радость и отчаяніе. Баронесса Крюшкассэ играла по одну сторону ея, графиня Шлангенбадъ -- по другую. Проигравъ всѣ деньги, она соизволяла и занимать, только не у сосѣднихъ дамъ: зная привычку, ея онѣ никогда не имѣли денегъ: всегда проигрывали; выигрышъ поспѣшно прибирали въ карманъ и никогда не оставляли большихъ денегъ на столѣ, или удалялись отъ стола. Чины ея двора были графъ Пунтеръ, Ганноверецъ; кавалеръ Спада; Блэкбэлль, капитанъ какого-то таинственнаго англійскаго полка, который, можетъ статься, былъ однимъ изъ ста-двадцати, значущихси въ военномъ календарѣ; наконецъ, множество другихъ господъ и джентльменовъ, Грековъ, Нѣмцевъ и Испанцевъ. Мистеръ и мистриссъ Джонсъ, которые познакомились съ герцогиней въ Баньерѣ (гдѣ супругъ ея оставался и до-сихъ-поръ, страдая отъ подагры) и упорно преслѣдовали ее до самаго Бадена, были ослѣплены блескомъ общества, въ которомъ они очутились. Миссъ Джонсъ писала такія письма своей милой подругѣ, миссъ Томпсонъ, на Кэмбриджскомъ скверѣ, въ Лондонѣ, что молодая дѣвушка чуть не лопнула отъ зависти. Бобъ Джонсъ, отростившій усы съ выѣзда изъ отечества, началъ презрительно отзываться о бѣдненькой Фанни Томпсонъ, когда попалъ въ "лучшее континентальное общество". Не могъ ли онъ надѣяться, въ углу герба Джонсовъ на каретѣ прибавить щитъ графини или, что еще щеголеватѣе, разрисовать два щита, съ короной на верху?-- Знаете ли, что принцесса называетъ себя шотландской королевой, а меня Жюльеномъ Авенелемъ? говорилъ восхищенный Джонсъ Клэйву, который писалъ мнѣ о сумасбродствѣ нашего школьнаго товарища, сына какого-то мелкаго стряпчаго, -- знаете ли, Ньюкомъ, принцесса намѣрена учредить орденъ.-- Надо замѣтить, что у каждаго изъ адъютантовъ ея, исключая, разумѣется, бѣдняжки Джонса, было по связкѣ орденовъ въ петлицѣ.
   Когда миссъ Ньюкомъ появилась въ Баденѣ, мосье де-Флоракъ, подобно всѣмъ, видѣвшимъ ее, былъ очарованъ ея красотой.-- Я безпрестанно твержу объ ней при герцогинѣ. Я знаю, что ей это нравится, говорилъ виконтъ: посмотрѣли бы вы, какую она сдѣлала мину, когда вашъ знакомый, мосье Джонсъ, вздумалъ хвалить миссъ Ньюкомъ! Она заскрежетала зубами отъ злости. Какой плутишка этотъ Кью! Онъ всегда говорилъ, что женится на ней за одно богатство; что она просто мѣшокъ съ деньгами. Да уже ли у всѣхъ англійскихъ банкировъ дочери такіе перлы? Если-бъ виконтесса Флоракъ покинула землю, которой она служитъ украшеніемъ,-- я тотчасъ представился бы прелестной миссъ и рискнулъ бы посостязаться съ этимъ Кью.-- Виконтъ ни какъ ни сомнѣвался, что онъ остался бы побѣдителемъ.
   Когда лэди Анна Ньюкомъ въ первый разъ появилась въ танцовальномъ залѣ въ Баденѣ, герцогиня Д'Иври попросила графа Кью (notre filleul звала его она) представить ее тетушкѣ и ея прелестной дочери.-- Мой filleul не приготовилъ меня встрѣтить такую милую дѣвицу, сказала она, бросивъ на лорда Кью взглядъ, отъ котораго тотъ пришелъ въ замѣтное замѣшательство. Внимательность ея и любезность были чрезвычайны. Ласки и комплименты не прекращались во весь вечеръ. Она увѣряла мать и дочь, что ей не случалось видѣть дѣвицы очаровательнѣе Этели. При всякой встрѣчѣ съ дѣтьми лэди Анны, она подбѣгала къ нимъ и душила ихъ поцѣлуями, такъ что капитанъ Клэкбэдль и графъ Пунтеръ приходили въ изумленіе отъ ея нѣжности.-- Что за розы, что за лиліи! Что за милыя малютки! Вотъ подруги для Антоанетты.-- Это ваша гувернантка, миссъ Квигли? Мадмоазель, какъ хотите, позвольте мнѣ представить васъ миссъ О'Грэди, вашей соотечественницѣ. Я надѣюсь, что ваши малютки будутъ всегда въ дружбѣ съ моею дочерью.-- Ирландская протестантка покосилась на ирландскую католичку: религіозныя мнѣнья поселяли между ними непримѣримую вражду.
   Малютка Антоанетта, скучавшая въ одиночествѣ, обрадовалась, что нашла подругъ.-- Мама цѣлуетъ меня, когда мы гуляемъ, говорила простодушная малютка; а дома не цѣлуетъ никогда. Однажды, когда лордъ Кью съ Флоракомъ и Клэйвомъ играли съ дѣтьми, Антоанетта сказала: отчего вы больше не ходите къ намъ, мосье де Кью? и отчего мама называетъ насъ низкимъ человѣкомъ? Такъ она сказала вчера вотъ этимъ мосье. И отчего мама говоритъ, что ты негодяй, мой кузенъ? Ты всегда такъ добръ ко мнѣ. Я тебя люблю больше, чѣмъ всѣхъ этихъ месье. Тетушка Флоракъ также была добра ко мнѣ въ Парижѣ. Ахъ, какая она добренькая!
   -- Потому,-- видишь ли -- что ангелы любятъ херувимчиковъ, а моя матушка -- ангелъ, говоритъ сквозь слезы Флоракъ, цѣлуя малютку.
   -- Твоя матушка не умерла, сказала Антоанетта: такъ зачѣмъ же ты плачешь, мой кузенъ? И всѣ три зрителя были до глубины души тронуты этой сценой и рѣчью.
   Лэди Анна Ньюкомъ приняла ласки и комплименты съ холодностью, тѣмъ больше замѣтною, что лэди Анна обыкновенно была очень добра. Этель инстинктивно чувствовала, что въ герцогинѣ есть что-то дурное, и удалялась отъ нея съ какою-то боязнью и гордостью. Обращеніе молодой дѣвушки не могло слишкомъ нравиться французской дамѣ, однако жь она не переставала улыбаться, оказывать ей ласки, говорить комплименты на счетъ ея красоты. Она присутствовала при обморокѣ Клары Пуллейнъ и, щедрая на утѣшенія и мелкія услуги, на шали и флаконы съ о-де-колономъ. проводила несчастную дѣвушку до дому. Послѣ того, она постоянно освѣдомлялась о здоровьѣ бѣдной миссъ Клары. О, какъ же досталось отъ нея этимъ Англичанкамъ и ихъ скромничанью! Можете ли себѣ представить ее, за чайнымъ столомъ, при вечернемъ полусвѣтѣ, въ кругу царедворцевъ: баронессы Крюшкассэ, графини Шлангенбадъ и ихъ бородатыхъ кавалеровъ: барона Пунтера, графа Спады, маркиза Яго, принца Іакимо и достопочтеннаго капитана Блэкбэлля. Можете ли представить себѣ волковъ, пирующихъ надъ свѣжимъ трупомъ репутаціи? Слышите ли вы шутки и сарказмы, смѣхъ и скрежетъ зубовъ? Какъ жадно раздираютъ они лакомые члены, съ какимъ наслажденіемъ вкушаютъ они каждую частичку?
   -- Здѣшній климатъ не годится для васъ, повѣрьте мнѣ, мой милый Кью; онъ для васъ ядъ. Скажите, что у васъ нужныя дѣла въ Англіи, что у васъ сгорѣлъ замокъ, или управляющій бѣжалъ, и преслѣдуйте его. Поѣзжайте, мой милый Кью; поѣзжайте, или -- будетъ худо.
   Такъ совѣтовала лорду Кью особа, расположенная къ молодому джентльмену.
   

XXXII.
Гдѣ Бэрнсъ ухаживаетъ за невѣстой.

   Этель дѣлала разныя попытки, чтобы сблизиться съ будущею невѣсткой; ходила, выѣзжала, говорила съ лэди Кларой до пріѣзда Бэрнса. Изъ всѣхъ этихъ попытокъ она вынесла понятіе не слишкомъ выгодное объ умственныхъ способностяхъ лэди Клары. Мы имѣли случай замѣтить, что миссъ Этель скорѣе склонна была находить въ женщинахъ недостатки, чѣмъ открывать въ нихъ хорошую сторону, и была немножко строга въ отношеніи къ знакомымъ ей великосвѣтскимъ молодымъ особамъ ея пола. Въ позднѣйшіе годы жизни, забота и мысль укротили ея гордость, и она научилась смотрѣть на общество благосклоннѣе; но въ это время, и въ продолженіе еще нѣсколькихъ лѣтъ, она не терпѣла посредственностей и не любила скрывать своего презрѣнія. Лэди Клара боялась ея, какъ нельзя больше. Эти робкія полу мысли, которыя, словно птички, выскакивали изъ гнѣзда, прыгали и щебетали милыми, но пустыми шуточками, довѣрчиво летѣли на звукъ веселаго голоса Джэка Бельсайза, и клевали съ его руки крошки,-- убѣгали при появленіи Этели, этой суровой, свѣтлоокой нимфы, и скрывались въ чащѣ и тѣни. Кому не случалось подслушать разговоръ двухъ наивныхъ дѣвушекъ или даже любовниковъ, когда они высказываютъ другъ-другу свои задушевныя мысли, хохочутъ надъ собственными шуточками, безъ умолку болтаютъ? Вдругъ появляется мамаша съ суровой, дидактической миной, или гувернантка съ сухими нравоученіями, и разговоръ мгновенно прекращается, смѣхъ прерванъ и щебетанье невинныхъ птичекъ умолкло. Лэди Клара, отъ природы робкая, боялась Этели не меньше отца и матери; тогда какъ меньшая ея сестра, семнадцати-лѣтняя дѣвушка, принадлежавшая къ разряду рѣзвушекъ, ни мало не пугалась миссъ Ньюкомъ, и была съ нею въ большей дружбѣ, чѣмъ смиренница, старшая ея сестра.
   Безъ сомнѣнья, молодымъ дѣвицамъ случалось встрѣчать неудачи и препятствія въ любви; многимъ приходилось страдать; у многихъ бывали минуты неистовой скорби и слезъ; многія проводили беззонныя, тревожныя ночи, и тому подобное; но въ однихъ только сентиментальныхъ романахъ, люди постоянно бываютъ заняты этою страстью, и то, что называютъ разбитымъ, сокрушеннымъ сердцемъ, кажется мнѣ, принадлежитъ къ числу весьма рѣдкихъ товаровъ. Тому наклеили носъ; нѣсколько времени онъ находится въ отчаянномъ положеніи; надоѣдаетъ всѣмъ своимъ знакомымъ мужскаго полу стенаньями и неистовствомъ; потомъ приходитъ въ себя, обѣдаетъ съ апетитомъ, начинаетъ интересоваться предстоящими скачками; не прошло недѣли, онъ ужь въ Ньюмаркетѣ: по обыкновенію, держитъ пари, проигрываетъ и выигрываетъ. У молодой миссъ, послѣ пароксизма, состояніе духа измѣняется къ лучшему: вновь привезенныя изъ Парижа мадамъ Кринолиной моды начинаютъ интересовать молодую дѣвушку; она ужь готова разбирать, что ей больше къ лицу: розовый цвѣтъ или голубой; она ужь замышляетъ съ своей горничной о томъ, какъ бы весенніе утренніе наряды приноровить къ осени; она принимается за книги, фортепіано, и поетъ извѣстные романсы, которые прежде любила пѣть; вальсируетъ съ капитаномъ; на щекахъ у ней появляется румянецъ; она вальсируетъ дольше, лучше и въ десять разъ быстрѣе Люси, которая танцуетъ съ маіоромъ; съ оживленіемъ отвѣчаетъ на пріятныя замѣтки капитана; слегка ужинаетъ и глядитъ на него съ нѣжностью, прежде чѣмъ опуститъ стекло въ дверцахъ кареты.
   Клвйвъ могъ не любить своего кузена, Бэрнса Ньюкома; съ нимъ могли раздѣлять антипатію и многіе другіе мужчины; но не всѣ женщины держатся его мнѣнья. Доказано, что Бэрнсъ, когда захочетъ, можетъ быть очень пріятнымъ молодымъ человѣкомъ. Онъ страшно насмѣшливъ, это извѣстно; но многимъ нравятся эти страшные, злоязычные молодые люди: насмѣшки надъ нашими сосѣдями, даже надъ нѣкоторыми изъ нашихъ друзей, не всегда возбуждаютъ въ насъ негодованіе. Бэрнсъ одинъ изъ лучшихъ танцоровъ: это -- всѣми признанная истина; тогда какъ нѣкто другой -- тяжелъ и неповоротливъ; его ножища всегда задѣваетъ васъ и онъ поминутно проситъ у васъ извиненія. Бэрнсъ вихремъ кружитъ свою даму, такъ что она млѣетъ отъ круженья. И какъ остритъ онъ надъ другими, когда остановится! Онъ не красивъ собою, но въ лицѣ у него есть что-то особенное, что-то отличительное. Никто не станетъ спорить, что маленькія ноги и руки у него прекрасны.
   Онъ каждый день пріѣзжаетъ изъ Сити, входитъ въ комнату безъ шуму, пьетъ чай въ пять часовъ; всегда приноситъ цѣлый запасъ самыхъ забавныхъ анекдотовъ, смѣшитъ мамашу, смѣшитъ Клару; Генріетта, которая продолжаетъ уроки, помираетъ со смѣху. Папаша имѣетъ самое высокое понятіе о мистерѣ Ньюкомѣ, какъ дѣловомъ человѣкѣ: если бъ у него былъ такой товарищъ въ молодые годы, дѣла его были бы не то, что теперь: бѣдняжечка папаша! Вздумаютъ ли куда-нибудь поѣхать, или пойдти, мистеръ Ньюкомъ всегда съ ними. Не онъ ли досталъ для нихъ комнату, чтобъ показать имъ торжественное шествіе лорда мэра? Не онъ ли морилъ со смѣху Клару своими шутками надъ горожанами на балѣ у того же мэра? Онъ -- неизмѣнный участникъ во всѣхъ ихъ удовольствіяхъ; онъ никогда не бываетъ ни утомленъ, ни скученъ, хоть встаетъ очень рано; онъ не танцуетъ ни съ кѣмъ, кромѣ лэди Клары; садится ль она въ экипажъ, онъ всегда тутъ, чтобъ пособить ей взойдти на ступеньку; разъ онъ надѣлъ мундиръ ньюкомскихъ гусаровъ, зеленаго бутылочнаго цвѣту, съ серебрянымъ позументомъ: въ этой формѣ онъ былъ красавцемъ; послѣ обѣда онъ такъ мило бесѣдуетъ съ папашей и гостями о политикѣ; онъ придерживается здравомыслящей консервативной партіи; онъ исполненъ практическаго ума и свѣдѣній; не гоняется за опасными новомодными идеями, подобно другимъ молодымъ людямъ. Когда здоровье дорогаго сэра Брэйана Ньюкома разстроится въ конецъ, мистеръ Ньюкомъ вступитъ въ парламентъ и займетъ старинную баронію, которая остается въ ихъ родѣ праздною съ царствованія Ричарда Третьяго. Этотъ славный родъ упалъ, страшно упалъ. Дѣдъ мистера Ньюкома пришелъ въ Лондонъ съ котомкой за плечомъ, такъ точно какъ Уиттингтонъ. Не правда-ли, что это похоже больше на романъ, чѣмъ на быль?
   Такъ шли дѣла въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ. Не въ одни сутки могла бѣдная лэди Клара забыть прошедшее и оставить сѣтованіе. Изо дня въ день ей жужжали въ уши о неопровержимыхъ проступкахъ и грѣшкахъ извѣстной особы. Окружавшіе молодую лэди, можетъ быть, желали щадить ея чувствованія, но не могли имѣть никакого интереса, чтобъ ограждать бѣднаго Джэка отъ заслуженнаго порицанія. Безпутный мотъ, позоръ своего сословія, сынъ стариннаго дворянина, ведетъ такую жизнь, дѣлаетъ такой скандалъ! Лордъ Доркингъ убѣжденъ, что мистеръ Бельсайзъ -- просто исчадье ада въ человѣческомъ образѣ; почтенный лордъ собираетъ и разсказываетъ всякія исторіи, какія только тогда разглашались во вредъ молодому человѣку (а такихъ исторій о Бельсайзѣ безчисленное множество) и отзывается объ немъ съ негодованіемъ, доходящимъ до изступленія. Къ концу періода неутомимаго угодничества, предложенія мистера Бэрнса Ньюкома удостоены принятія, и лэди Клара ждетъ его въ Баденѣ и не дождется отъ нетерпѣнія; какъ вдругъ, на прогулкѣ съ отцомъ, встаетъ передъ нею призракъ умершей любви, и молодая лэди падаетъ въ обморокъ.
   Бэрнсъ Ньюкомъ, когда захочетъ, можетъ быть деликатенъ и незлопамятенъ. Все, что онъ говорилъ объ этомъ жалкомъ событіи, было выражено съ величайшимъ благоприличіемъ. Онъ не допускалъ мысли, чтобы волненіе лэди Клары могло произойди отъ какого-нибудь нѣжнаго сочувствія къ мистеру Бельсайзу въ настоящую минуту; напротивъ, онъ думалъ, что лэди Клара встревожена была, очень естественно, воспоминаніемъ прошедшаго и неожиданнымъ появленіемъ того, что напомнило ей объ этомъ прошедшемъ.-- Если бъ только я не слѣдовалъ правилу, что имя дамы не должно никогда составлять предмета ссоры между мужчинами, говорилъ Ньюкомъ лорду Доркингу, съ большимъ достоинствомъ, и если бъ капитанъ Бельсайзъ во-время не убрался отсюда, я навѣрно проучилъ бы его примѣрно. Онъ и еще другой пройдоха, отъ котораго я долженъ былъ предостерегать моихъ родныхъ, оставили Баденъ сегодня. Я очень радъ отъѣзду обоихъ, особенно капитана Бельсайза; потому-что я, милордъ, нрава горячаго и не умѣю воздержаться.
   Узнавъ отъ графа Доркинга объ этомъ дивномъ спичѣ Бэрнса Ньюкома, характеру котораго, благоразумію и благородству графъ произнесъ самый восторженный панегирикъ, лордъ Кью многозначительно покачавъ головой, сказалъ:-- Да, Бэрнсъ отчаянный малый,-- и не разразился хохотомъ, пока не разстался съ графомъ. Послѣ, какъ водится, онъ нахохотался въ доволь, разсказалъ обо всемъ Этели, и сдѣлалъ Бэрнсу комплиментъ на счетъ его геройскаго самоотверженія: исторія о громоносной палицѣ Бельсайза -- ничто въ сравненіи съ этой шуткой. Бэрнсъ Ньюкомъ также похохоталъ: онъ былъ въ веселомъ расположеніи духа.-- Мнѣ кажется, вы могли бы приколотить Джэка, когда онъ шелъ отъ Доркинговъ, говорилъ Кью: бѣдняга былъ такъ смущенъ и такъ слабъ, что съ нимъ совладалъ бы Альфредъ. Въ другое время это было бы для васъ нѣсколько труднѣе, любезнѣйшій мой Бэрнсъ. Тутъ мистръ Бэрнсъ Ньюкомъ принялъ важный видъ и сказалъ, что шутка-шуткой, а все-таки довольно и одной: смѣемъ поручиться, что это настояніе выражено было Бэрнсомъ очень серьозно.
   Встрѣча и разставанье прежнихъ любовниковъ совершились съ большимъ спокойствіемъ и благоприличіемъ съ обѣихъ сторонъ. Родители молодой миссъ, какъ само собой разумѣется, были тутъ, когда Джэкъ, по ихъ приглашенью, сдѣлалъ имъ и дочери ихъ визитъ. Лордъ Доркингъ сказалъ -- бѣдный Джэкъ, въ сокрушеніи сердца, сообщилъ въ послѣдствіи всю эту исторію Клэйву Ньюкому -- лордъ Доркингъ сказалъ: мистеръ Бельсайзъ, я долженъ просить у васъ извиненія за тѣ слова, которыя я позволилъ себѣ вчера съ-горяча; я очень сожалѣю, да навѣрно сожалѣете и вы, что подали поводъ къ такой непріятной сценѣ.
   Мистеръ Бельсайзъ, потупивъ глаза, сказалъ, что очень сожалѣетъ.
   Тутъ лэди Доркингъ замѣтила, что какъ капитанъ Бельсайзъ находится въ Баденѣ, то, можетъ-статься, ему желательно услышать отъ самой лэди Клары Пуллейнъ, что партія, которую она выбрала, выбрана ею по доброй волѣ, разумѣется съ согласія и но совѣту родителей.-- Не такъ-ли, моя милая?
   -- Такъ, мамаша, отвѣчала лэди Клара, съ низкимъ реверансомъ.
   -- Теперь, позвольте пожелать вамъ счастья, Чарльсъ Бельсайзъ, сказалъ лордъ Доркингъ, съ нѣкоторымъ чувствомъ. Какъ родственникъ вашъ и какъ другъ вашего отца, я желаю вамъ всего лучшаго. Надѣюсь, что впередъ вы будете вести себя благоразумнѣе, чѣмъ въ прошлый годъ. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы мы разстались друзьями. Прощайте, Чарльсъ. Клара, дай руку капитану Бельсайзу на прощанье. Лэди Доркингъ сдѣлайте вы тоже. Вы знали его еще ребенкомъ, и -- какъ грустно, что мы такъ разстаемся. Такимъ образомъ, у мистера Джэка Бельсайза окончательно выдернули зубъ, и на этотъ разъ, мы пожелаемъ ему и его собрату по страданью счастливаго пути.
   Маленькій, рысьеглазый докторъ фонъ-Финкъ, который пользуетъ все лучшее баденское общество, рыскалъ въ этотъ день повсюду, объясняя настоящее значеніе катастрофы обморока, о которой непосвященные въ тайну злоязычники разглашали самыя нелѣпыя подробности. Лэди Клара влюблена въ капитана Бельсайза? Вотъ сказки! Обстоятельства капитана извѣстны всякому: могъ-ли онъ помышлять о рукѣ лэди Клары? Лэди Клара упала въ обморокъ оттого, что увидала его? Да она уже прежде чувствовала себя дурно; она склонна къ обморокамъ; на прошедшей недѣлѣ, сколько ему извѣстно, съ нею три раза случались эти припадки. Лордъ Доркингъ страдаетъ нервическимъ разстройствомъ въ правой рукѣ: вотъ отчего онъ часто взмахиваетъ палкой. Онъ сказалъ не villain {Негодяй.}, а William; такъ зовутъ капитана Бельсайза. Но такъ-ли его имя по дворянскому списку? Не Джэкъ-ли онъ по списку? Да списки всегда врутъ. Эти простодушныя истолкованія имѣли свое дѣйствіе. Злые языки мгновенно умолкли. Всѣ были совершенно довольны: людей удовлетворить легко. На слѣдующій же вечеръ, въ собраніи, лэди Клара танцовала съ лордомъ Кью и мистеромъ Бэрнсомъ Ньюкомомъ. Общество было мило и весело, какъ нельзя больше; объ обморокѣ не было и помину. Но баронесса Крюшкассэ и графиня ІІІлангенбадъ, и тѣ страшныя особы, съ которыми мужчины говорятъ и женщины обмѣниваются холодными реверансами, продолжали утверждать, что нѣтъ женщины болѣе жеманной, какъ Англичанка, и на всѣ объясненія, увѣренія и клятвы доктора Финка отвѣчали, пожимая отважными плечами: Taisez-vous, docteur, vous n'otes qu'une vieille béte.
   Лэди Кью была необыкновенно любезна. Миссъ Этель провальсировала нѣсколько туровъ съ лордомъ Кью, но юная нимфа казалась въ этотъ вечеръ суровѣе обыкновеннаго. Бобъ Джонсъ, который не могъ налюбоваться ею, ангажировалъ ее на вальсъ и занималъ ее школьными воспоминаніями о Клэйвѣ Ньюкомѣ. Онъ вспомнилъ о поединкѣ Клэйва и пересказалъ объ этомъ событіи дѣвицѣ Ньюкомъ, которая по-видимому слушала его со вниманіемъ. Джонсъ выразилъ сожалѣніе, что Клэйву вздумалось быть художникомъ, и обрадовался, когда миссъ Ньюкомъ посовѣтовала ему сдѣлать съ себя портретъ, такъ какъ наружность его, по ея словамъ, была очень живописна. Бобъ готовъ былъ болтать безъ умолку, но Этель, сдѣлавъ ему реверансъ, вдругъ отошла прочь и сѣла подлѣ лэди Кью.-- На другой день, сэръ, говорилъ Бобъ, съ которымъ настоящій бытописатель имѣлъ счастіе обѣдать въ Верхнемъ Темплѣ: я встрѣтился съ нею въ саду, и что же? Прошла, будто не знаетъ меня. Да, эти свѣтскія особы просто выводятъ изъ терпѣнія своими пріемами.
   Миссъ Этель, дѣйствительно, была горда, надмѣнна и тяжелаго нраву. Она не щадила никого изъ окружавшихъ ее, кромѣ нѣжной своей родительницы, съ которой всегда была кротка, и отца, за которымъ, въ болѣзни его, ухаживала съ заботливостью и любовью. Но она безпрестанно воевала съ лэди Кью, изъ-за тетушки Джуліи, надъ которою матушка, по обыкновенію, управляла свои способности къ мученію другихъ. Бэрнса она терзала стрѣлами презрѣнія; не щадила и лорда Кью, котораго не защищало отъ ея негодованія и самое добродушіе его. Старая лэди также боялась ея не мало; она даже переставала бить Джулію, когда появлялась Этель, и вознаграждала себя за то въ отсутствіе молодой дѣвушки, стараясь при ней обходиться съ Джуліей кротко и нѣжно. Злоба молодой миссъ на лорда Кью была въ высшей степени несправедлива и тѣмъ болѣе безчеловѣчна, что добрый молодой человѣкъ ни объ одной живой душѣ не говорилъ никогда худаго, и какъ безоружный, могъ ожидать, что и на него не нападетъ никто. Но самое добродушіе его разжигало еще болѣе злость юной его непріятельницы; она стрѣляла, потому что грудь, его была обнажена, и эта грудь истекала кровью отъ ея стрѣлъ. Родные смотрѣли съ недоумѣніемъ на жестокость Этели; даже у самаго молодаго человѣка -- самолюбіе и лучшія чувствованія оскорблялись причудливой злостью кузины.
   Лэди Кью вообразила, что понимаетъ причину этихъ причудъ, и рѣшилась объясниться съ миссъ Этелью. Не написать-ли въ Люцернъ, чтобъ воротился Дикъ Тинто? сказала лэди Кью. Уже-ли ты такъ безразсудна, Этель, что можешь тосковать объ этомъ молодомъ негодяѣ и его рыжей бородѣ? Онъ рисуетъ очень мило; можетъ достать уроками сотню, двѣ фунтовъ стерлинговъ въ годъ; такъ отчего же не отказать Кью и не приманить назадъ учителя рисованья?
   Этель схватила груду рисунковъ Клэйва, засвѣтила свѣчу, положила рисунки въ каминъ и зажгла ихъ.-- Вотъ это хорошо, говоритъ лэди Кью: это достаточно доказываетъ, что ты вовсе не думаешь о молодомъ Клэйвѣ. А въ какомъ положеніи наша переписка?-- Вѣдь мы кузены и по родству можемъ писать другъ-къ-другу письма.-- Мѣсяцъ назадъ, старая лэди не ограничилась бы этимъ сарказмомъ, но теперь она была нѣсколько напугана и не смѣла прибѣгнуть къ оружію болѣе дѣйствительному.-- О, вскрикнула внѣ себя Этель: что за жизнь у насъ, и какъ вы покупаете и продаете, какъ вы торгуете вашими дѣтьми! Не о бѣдномъ Клэйвѣ я думаю. Наши жизненные пути идутъ розно. Я не могу отдѣлиться отъ моихъ родныхъ и очень хорошо знаю, какъ бы вы приняли его въ ваше семейство. Будь онъ богатъ -- дѣло другое. Вы встрѣтили бы его съ разверзтыми объятіями; но онъ болѣе ничего, какъ бѣдный живописецъ, а мы важные банкиры; его принимаютъ у насъ изъ милосердія, какъ тѣхъ пѣвцовъ, съ которыми мамаша обращается такъ вѣжливо и которыхъ кормятъ ужиномъ въ людской. А чѣмъ они хуже насъ?
   -- М. de С., моя милая, изъ хорошей фамиліи, перебила лэди Кью: когда онъ броситъ пѣніе и поправитъ свое состояніе, онъ по-прежнему будетъ принятъ въ хорошее общество.
   -- Поправитъ состояніе? продолжала Этель: у всѣхъ одно на языкѣ! Отъ начала міра не бывало людей болѣе безстыдно-низкихъ! Мы сознаемся въ этомъ и гордимся. Мы ежедневно вымѣниваемъ званіе на деньги, и деньги на званіе. Настанетъ-ли же день, когда служеніе этому идолу уничтожится у насъ?
   -- Ни мнѣ, ни тебѣ этого не дождаться, Этель, сказала лэди Кью, не совсѣмъ сурово: можетъ-статься, она вспомнила о днѣ, давно минувшемъ, когда она была еще молода.
   -- Насъ продаютъ, продолжала молодая дѣвушка, продаютъ точно также, какъ турецкихъ женъ, съ тою только разницею, что наши мужья могутъ имѣть только по одной Черкешенкѣ. Нѣтъ, для меня не существуетъ свободы. Я ношу зеленый билетъ и жду когда придетъ покупатель. Каждый день думаю я объ этомъ невольничествѣ, и каждый день вооружаюсь противъ него болѣе и болѣе. Эта бѣдняжка, эта несчастная дѣвушка, которую выдаютъ за моего брата, зачѣмъ она не возмущается я не бѣжитъ? Если бъ я полюбила кого, я любила бъ его больше міра, больше богатства, больше званія, больше титуловъ, и отказалась бы отъ всего, чтобъ послѣдовать за нимъ. Но какъ это мнѣ дѣлать съ моимъ именемъ и съ моими родителями? Я принадлежу свѣту,.какъ и прочіе изъ нашего семейства. Вы воспитали насъ; вы за насъ отвѣчаете. Зачѣмъ нѣтъ монастырей, гдѣ бъ мы могли скрываться отъ свѣта? Вы устроиваете для меня прекрасную партію; вы доставляете мнѣ супруга -- добраго, не слишкомъ мудраго, но до крайности нѣжнаго; вы дѣлаете меня, что у васъ называется -- счастливой, а я скорѣй хотѣла бы пахать землю, какъ здѣшнія женщины.
   -- Нѣтъ, Этель, не захотѣла бы, сухо возражаетъ грандмаманъ. Это фразы школьницы. Дождь и вѣтеръ испортилъ бы тебѣ цвѣтъ лица; ты не вытерпѣла бы часу и пришла бы домой напиться чаю; ты не феноменъ, моя милая, и не лучше другихъ: миловидна, спору нѣтъ, да ты и сама это знаешь; но нраву не примѣрнаго. Къ счастью, что Кью человѣкъ кроткій и тихій. Умѣрь свою вспыльчивость, хоть до сватьбы; не каждый день находится для миловидной дѣвочки такая партія. Ты его прогнала своею жестокостью, и если онъ не играетъ въ рулетку или на бильярдѣ, навѣрное разсуждаетъ самъ съ собой, какая ты сварливая дѣвушка и не лучше-ли развязаться съ тобой, пока время не прошло. До сватьбы, твой дѣдъ и не зналъ, что у меня есть какой-нибудь характеръ; о томъ, что было послѣ, я не говорю; но испытаніе полезно для каждаго изъ насъ, и онъ выдерживалъ свое, какъ ангелъ.
   Лэди Кью, по-крайней-мѣрѣ, въ этомъ случаѣ, была удивительно какъ благодушна. Когда нужно, и она умѣла сдерживать свой характеръ, и теперь, желая достичь своей цѣли, рѣшилась убѣждать свою внуку не страхомъ и бранью, а ласками и нѣжностью.
   -- Отчего вы такъ желаете этого брака, грандмаманъ, спросила дѣвушка. Мой кузенъ не слишкомъ влюбленъ, по-крайней-мѣрѣ, такъ мнѣ кажется, прибавила она, краснѣя. Я увѣрена, что лордъ Кью ни мало не торопится, и если бъ вы велѣли ему подождать лѣтъ пять, онъ согласился бы со всей охотой. Зачѣмъ же вы такъ хлопочете?
   -- Зачѣмъ? А вотъ зачѣмъ, моя милая: молодыя лэди, которыя ходятъ работать въ полѣ, должны косить сѣно, когда свѣтитъ солнце; а, по моему мнѣнью, теперь самая пора молодому Кью устроиться; я увѣрена, что онъ будетъ прекраснѣйшимъ мужемъ, а Этель прекраснѣйшей графиней во всей Англіи.
   Тутъ старая лэди, рѣдко обнаруживавшая особенную любовь, посмотрѣла на свою внуку очень нѣжно. Отъ нея Этель перевела взоры на зеркало, которое, на блестящей своей поверхности, съ точностью, повторило истину, высказанную старой лэди. Ссориться-ли съ дѣвушкой за эту суетную мысль, за сознаніе обольстительной истины, за невинное торжество? Удѣлимъ ей долю тщеславія, молодости, желанія повелѣвать и нравиться. Между-тѣмъ, рисунки Клэйва трещатъ въ каминѣ, у ногъ ея, и послѣдняя искра этого всесожженія замираетъ, незамѣченная.
   

XXXIII.
Лэди Кью на конгрессѣ.

   Когда лэди Кью узнала, что герцогиня Д'Иври въ Баденѣ и что она расточаетъ любезности семейству Ньюкомовъ и злится на лорда Кью, старая графиня дала волю энергическому характеру, которымъ одарила ее природа,-- характеру, который она держала иногда на привязи, чтобъ не лаялъ и не кусался. Этотъ характеръ, безъ намордника, былъ такимъ страшнымъ звѣремъ, что все семейство имѣло основательную причину опасаться его. Не одинъ изъ членовъ семейства бывалъ зашибленъ, пораженъ, задавленъ или напуганъ этимъ строптивымъ животнымъ. Трусы старались укротить его ласками; осторожные дѣлали кругъ, чтобъ не встрѣтиться съ нимъ; но горе тѣмъ изъ членовъ семейства, которые должны были приносить ему кормъ, приготовлять подстилку и -- говоря съ должнымъ почтеніемъ -- раздѣлять конуру съ чорной собакой графини! Правда: бѣшеный нравъ, соединенный въ извѣстной мѣрѣ съ великодушіемъ и отважностью -- что нерѣдко идетъ одно къ другому -- составляетъ одинъ изъ драгоцѣннѣйшихъ и счастливѣйшихъ даровъ, которымъ можетъ быть надѣленъ джентльменъ или лэди. Особа, всегда готовая на драку, всегда пользуется уваженіемъ въ своемъ семейномъ кругу. Лѣнивому надоѣдаетъ спорить съ ней; робкій ее холитъ и ласкаетъ; а какъ почти каждый изъ насъ робокъ или лѣнивъ, то злонравному человѣку -- полная свобода дѣлать что хочетъ. Онъ одинъ повелѣваетъ, а всѣ другіе повинуются. Если онъ любитъ покушать, обѣдъ готовится по его вкусу, и вкусы всѣхъ прочихъ подчиняются ему. Она (мы нарочно мѣняемъ родъ мѣстоимѣнія, потому-что злой нравъ встрѣчается у обоихъ половъ) занимаетъ въ гостиной то мѣсто, которое ей больше нравится; ни родители, ни братья, ни сестры не дерзаютъ завладѣть любимымъ ея кресломъ. Если она вздумала ѣхать на вечеръ, мамаша одѣвается, не смотря на головную боль, а папа, который не терпитъ этихъ страшныхъ soirees, поднимается послѣ обѣда въ кабинетъ, повязываетъ старенькій бѣлый галстухъ, ѣдетъ съ дочерью въ гости и ждетъ до конца котильона, хотя онъ цѣлый день работалъ въ палатѣ и завтра, чуть-свѣтъ, долженъ отправиться туда же. Если семейство предпринимаетъ лѣтомъ поѣздку, она распоряжается куда ѣхать, когда и гдѣ остановиться. Если онъ возвращается домой позже обыкновеннаго, обѣдъ ждетъ его и никто не смѣетъ промолвить слова, какъ бы голоденъ ни былъ. Если онъ въ веселомъ расположеніи духа, какъ всѣ прыгаютъ отъ радости, какъ всѣ счастливы! Какъ вскакиваютъ слуги по его звонку и бѣгутъ исполнять его приказанія! Какъ терпѣливо они сидятъ цѣлую ночь, и какъ усердно въ проливной дождь выбѣгаютъ на улицу за извощикомъ! Мы съ вами -- ангельскаго нрава; никогда не злимся, не жалуемся ни на-что, и никто знать не хочетъ, довольны ли мы или нѣтъ. Наши супруги ѣздятъ по моднымъ магазинамъ, подаютъ намъ счеты и мы расплачиваемся. Нашъ Джонъ не прежде отвѣчаетъ на нашъ звонокъ и приноситъ намъ газету, какъ окончивъ самъ чтеніе; наши сыновья качаются въ любимыхъ нашихъ креслахъ, наполняютъ нашъ домъ молодыми людьми, своими знакомыми, курятъ въ нашей столовой; портные наши шьютъ на насъ гадко; наши мясники поставляютъ намъ самыхъ молодыхъ, некормленныхъ барановъ; наши лавочники требуютъ съ насъ уплаты долга скорѣй, чѣмъ съ другихъ, зная нашу доброту; наши слуги выходятъ со двора, когда имъ вздумается, и открыто бражничаютъ на кухнѣ съ своими пріятелями. Когда леди Кью скажетъ: sic volo, sic jubco {Такъ хочу, такъ приказываю.} -- будьте увѣрены: никто имъ домочадцевъ не осмѣлится разсуждать, прежде чѣмъ исполнитъ приказаніе.
   Если, что впрочемъ случается очень рѣдко, въ семействѣ обрѣтается дна такихъ повелительныхъ и господствующихъ характера, разумѣется, отъ столкновеній ихъ возникаютъ пренепріятныя исторіи; или, если на улицѣ, семейство Баязета встрѣчается съ какимъ-нибудь другимъ неистовымъ Туркомъ, происходятъ страшныя побоища; союзники съ обѣихъ сторонъ сбѣгаются, и сосѣди по-неволѣ ввязываются въ распрю. Таково, къ несчастью, было положеніе дѣла въ настоящемъ случаѣ. Лэди Кью, не привыкшая дома давать кому-либо отчетъ, хотѣла повелѣвать и въ чужихъ людяхъ; въ сужденіяхъ объ окружавшихъ ее, она давала полную волю языку; эти сужденія переносились изъ дому въ домъ, и, повѣрьте, не утрачивали при этихъ переносахъ ни капли своей ѣдкости. Она злилась на герцогиню Д'Иври и злорѣчила объ ней вездѣ, гдѣ только упоминалось ея имя.-- Почему она не съ мужемъ? Зачѣмъ бѣдный старый герцогъ покинутъ одинъ, съ подагрой, а эта женщина разъѣзжаетъ по свѣту съ бродячимъ дворомъ маркеровъ, слѣдующихъ за нею по пятамъ? Такъ какъ эти сужденія произносились во всеуслышаніе, на гуляньѣ, въ публикѣ, между знакомыми той и другой партіи, то естественно, что герцогини имѣла удовольствіе узнавать о замѣткахъ лэди Кью черезъ пять минутъ по произнесеніи ихъ, и герцогиня, и блистательные князья, и ея дочери, переименованные старой графиней въ маркеровъ, отплачивали ей за ея комплименты -- комплиментами своего издѣлія. На-счетъ графини откапывались скандалезныя исторіи, такія старыя, что сорокъ лѣтъ прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ онѣ ужь забыты; такія старыя, что большая часть ихъ совершилась до появленія на свѣтъ нынѣшнихъ Ньюкомовъ, и, слѣдовательно, лежитъ внѣ области этой современной біографіи. Лэди Кью негодовала на дочь (бывали минуты, когда ни единый шагъ близкихъ къ ней людей не находилъ у ней одобренія) даже за ту скудную вѣжливость, съ которой лэди Анна приняла авансы герцогини,-- Брось ей карточку! да пошли ей карточку съ лакеемъ; но самой пойдти къ ней, потому только, что ока была у окна и видѣла, какъ ты подъѣхала къ крыльцу -- не съума ли ты сошла, Анна? Это-то самое и должно было заставить тебя не выходить изъ кареты. Но ты такъ добра и малодушна, что если бъ воръ остановилъ тебя на дорогѣ, ты сказала бы, подавая ему свой кошелекъ: "благодарю васъ". Да, если бъ мистриссъ Макбетъ завезла къ тебѣ карточку, ты навѣрное поѣхала бы къ ней съ визитомъ.
   Если бъ даже всѣ эти сужденія на счетъ герцогини высказывались, но только за-глаза, взаимныя отношенія могли бы еще существовать на дружественной ногѣ. Если бъ мы ссорились съ каждымъ, кто злословитъ насъ за спиною, и стали бы царапать ему глаза, лишь только встрѣтимся съ нимъ, -- что бы тогда была наша жизнь, и когда бы мы могли быть спокойны? Злословить за-глаза допускается общественными приличіями. Говорите обо мнѣ худо -- я буду худо говорить объ васъ; но позвольте намъ быть друзьями, когда встрѣчаемся. Не случалось ли намъ входить въ десятокъ гостиныхъ, гдѣ, по лицу нашихъ добрыхъ знакомыхъ, мы замѣчали, что рѣчь шла о нашихъ маленькихъ особенностяхъ, можетъ-быть въ ту самую минуту, когда мы стояли ужь у дверей. Развѣ нашъ визитъ былъ отъ этого менѣе пріятенъ? Развѣ мы ссорились и говорили въ глаза другъ-другу крупныя слова? Нѣтъ, мы выжидали, когда нѣкоторые изъ нашихъ дорогихъ друзей раскланяются и уйдутъ: тогда наступала наша очередь. Спина моя -- къ услугамъ моему сосѣду; лишь только я повернулся къ нему тыломъ, пусть онъ дѣлаетъ рожи, какія хочетъ; но при встрѣчѣ лицемъ къ лицу, улыбаемся и пожимаемъ другъ-другу руки, какъ прилично благовоспитаннымъ людямъ, для которыхъ чистое бѣлье необходимѣе пріятнаго выраженія въ лицѣ и любезной улыбки на устахъ.
   Въ этомъ-то ошибалась лэди Кью. Ей, по нѣкоторымъ причинамъ, нужно было выпроводить герцогиню Д'Иври изъ Бадена, и она полагала, что нѣтъ вѣрнѣйшаго на то средства, какъ грубое и надмѣнное обращеніе съ герцогиней, которое заставляло удаляться многихъ другихъ. Но герцогиня сама была характера рѣшительнаго, и полкъ ея поклонниковъ мужественно сражался вокругъ нея. Одни изъ нихъ не могли расплатиться съ должниками и потому не могли ретироваться; другіе были исполнены мужества и не думали бѣжать. Вмѣсто того, чтобъ ухаживать за герцогиней Д'Иври и ласкать ее, графиня Кью думала выбить ее изъ позиціи дерзкою аттакой и повела эту аттаку при первомъ представившемся случаѣ.
   -- Я съ прискорбіемъ услыхала, madame la duchesse, что герцогъ остается въ Баньерѣ больной, начала старая графиня при первой встрѣчѣ, послѣ обычныхъ привѣтствій.
   -- Madame la comtesse очень добра, что интересуется здоровьемъ мосье Д'Иври. Герцогъ въ такихъ лѣтахъ, что далекія поѣздки для него непріятны. Вы, милая милэди, счастливѣе его: вы до-сихъ-поръ сохранили страсть къ вояжамъ!
   -- Я пріѣхала къ моей семьѣ, милая герцогиня!
   -- Какъ она должна быть вамъ рада! Милэди Анна, вы навѣрно восхищены невыразимо присутствіемъ матери, такой нѣжной! Позвольте мнѣ представить графинѣ Кью графиню Крюшкассе. Милэди -- сестра того милаго маркиза Стейна, котораго вы знавали, Амброзина! Madame la baronne Шлангенбедъ, милэди Кью. Не замѣчаете ли сходства съ милордомъ? Эти дамы пользовались гостепріимствомъ, наслаждались великолѣпіемъ Гаунтъ-гоуза. Онѣ бывали на тѣхъ знаменитыхъ раутахъ, въ которыхъ играла роль прелестная мистриссъ Краули, la sémillante Beckі! Какъ досадно, что Гаунтскій отель нынче въ такихъ непріятныхъ обстоятельствахъ! Слыхали вы, милэди, о прелестной мистриссъ Бекки? Герцогъ описываетъ ее, какъ одну изъ самыхъ восхитительныхъ Англичанокъ, какихъ только онъ встрѣчалъ.
   Герцогиня поворачиваетъ голову и шепчетъ на ухо своей штатсъ-дамѣ, пожимаетъ плечами и ударяетъ себя въ лобъ. Леди Кью знаетъ, что герцогиня говоритъ о племянникѣ, нынѣшнемъ лордѣ Стейнѣ, который находится не въ здравомъ разсудкѣ. Герцогиня озирается кругомъ и видитъ знакомаго, которому она киваетъ головой.
   -- Графиня, вы ужь знаете капитана Блэкбэлля? Онъ душа нашего общества!-- Страшный мужичинище, съ огромной сигарой, въ пестромъ жилетѣ, съ печатью бильярднаго игрока на лицѣ, чванно выступаетъ впередъ по зову герцогини. Графиня Кью немного выиграла черезъ свою аттаку. Ее представили госпожамъ Крюшкассе и Шлангенбадъ. Вотъ уже готовы познакомить ее съ капитаномъ Блэкбэллемъ.
   -- Позвольте мнѣ, герцогиня, хоть между Англичанами искать знакомства по моему выбору, говоритъ лэди Кью, постукивая ногой.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, мадамъ! Вы не любите этого добраго мосье Блэкбэлля? Ахъ, англійскіе обычаи презабавны, извините за выраженіе. Удивительно, какъ вы гордитесь національностью и какъ стыдитесь своихъ соотечественниковъ?
   -- Есть люди, которые ничего не стыдятся, madame la duchesse, кричитъ лэди Кью, выходя изъ себя.
   -- Не для меня ли назначена эта graèieusetè? Какъ вы милы! Этотъ добрый мосье Блэкбэлль не слишкомъ хорошо воспитанъ; но для Англичанина, онъ довольно образованъ. Во время моихъ путешествій я встрѣчалась съ особами, которыя были гораздо необразованнѣе Англичанъ.
   -- А кто это такіе? сказала лэди Анна, которая напрасно пыталась положить конецъ разговору.
   -- Англичанки, мадамъ! Я говорю не на вашъ счетъ. Вы такъ добры; вы -- вы такъ кротки, милая лэди Анна.
   Совѣты свѣтской барыни, управлявшей тою отраслью фамиліи Ньюкомовъ, о которой мы обязаны здѣсь говорить, принесли совсѣмъ не тѣ результаты, какихъ желала и какіе предвидѣла старя лэди. Кто можетъ всегда и все предвидѣть? Мудрѣйшіе изъ насъ -- не въ силахъ. Когда его величество Людовикъ XIV сажалъ своего внука на престолъ Испаніи, основывая такимъ образомъ нынѣшнюю тамъ династію, ожидалъ-ли онъ, что этимъ подорветъ свою и возбудитъ противъ себя всю Европу? Послѣдній Французскій король, заботившійся о томъ, какъ бы повыгоднѣе пристроить одного изъ возлюбленныхъ своихъ сыновей и какъ бы достать для простодушнаго и послушнаго юноши прекрасную испанскую принцессу, съ короной и королевствомъ въ придачу, могъ-ли воображать, что благоденствіе всего его августѣйшаго дома и царствованія будетъ разрушено этой обольстительной спекуляціей? Мы беремъ только благороднѣйшіе примѣры для оцѣнки образа дѣйствій такой высокородной особы, какова графиня Кью, накликавшая столько бѣдъ на голову многихъ невинныхъ членовъ ея фамиліи, которыхъ навѣрное она думала осчастливить руководствомъ многолѣтней своей опытности и несомнѣнною свѣтскою мудростью. Можно знать людей глубже, чѣмъ сами іезуиты, можно составлять самые умные планы, и выводить глобокомысленнѣйшія соображенія; но судьбѣ стоитъ только сдѣлать извѣстный, вовсе не неестественный оборотъ, и всѣ наши знанія, планы и соображенія разлетаются, какъ дымъ.
   Франкъ и Этель, внучата лэди Кью, оба были послушными подданными этого стараго деспота, въ чепцѣ и лентахъ, но кровь у обоихъ была благородна, нравъ горячъ, и ни бичъ, ни шпоры берейтора, не могли переломить своенравія молодыхъ коней. Особенно Этель въ это время была упряма въ ученьи, непослушна бичу и неукротима уздой. Успѣхомъ въ обузданіи этой дикой натуры лэди Кью пріобрѣла удивленіе всей фамиліи, въ которой принято было за непреложную истину, что съ Этелью можетъ совладѣть одна лэди Кью. Бэрнсъ говорилъ, что съ сестрой его управляется одна только бабушка. Самъ онъ былъ не способенъ на это; мамаша никогда не пыталась и по добротѣ души, вмѣсто того, чтобъ объѣзжать кобылицу, скорѣй сама готова была надѣть на себя сѣдло и позволить кобылицѣ ѣздить на себѣ.-- Да, только графиня въ состояніи управляться съ этой дѣвочкой, сознавался Бэрнсъ, питавшій къ лэди Кью благоговѣніе.-- Если бъ крѣпкая рука не удерживала ея, не знаю, чего бы она не надѣлала, говорилъ братецъ:-- Этель Ньюкомъ способна бѣжать съ учителемъ чистописанія.
   Послѣ неудачи и отъѣзда бѣднаго Джэка Бельсайза, невѣста Бэрнса не обнаруживала ничего, кромѣ какой-то страдательной беззаботности. Она приходила по зову въ ту же минуту; дѣлала все, что отъ нее потребуютъ; смѣялась, когда нужно было; безсмысленно улыбалась, когда съ ней говорили; танцовала, когда ее просили; ѣздила въ фаэтонѣ Кью рядомъ съ Бэрнсомъ, и принимала его, правда, не съ жаромъ, но вѣжливо и пріязненно. Трудно описать презрѣніе, съ какимъ смотрѣла на нее будущая заловка. Видъ терпѣливой, робкой дѣвочки подстрекалъ Этель, которая въ присутствіи Клары становилась своенравнѣе, надмѣннѣе и смѣлѣе, чѣмъ въ другое время. Въ эпоху такого интереснаго положенія дѣлъ пріѣхалъ къ Кью братъ графини, капитанъ виконтъ Рустеръ. Милордъ Рустеръ былъ изумленъ, восхищенъ, порабощенъ молодою миссъ Ньюкомъ, ея умомъ и сердцемъ.-- Эй, эй, бой-дѣвушка, восклицалъ милордъ: танцовать съ нею -- просто наслажденье. Какъ она терзаетъ въ куски всѣхъ другихъ дѣвицъ, какъ блистательно обрываетъ каждаго! Но, прибавлялъ онъ съ лукавствомъ и юморомъ, отличавшимъ молодаго офицера, я гораздо охотнѣе согласился бы танцовать съ нею, чѣмъ на ней жениться, въ тысячу разъ охотнѣе, и не завидую тебѣ, любезный Кью, въ этомъ послѣднемъ отношеніи.-- Лордъ Кью и не выдавалъ себя за такого человѣка, которому бы слѣдовало завидовать. Онъ находилъ, что кузина его хороша собой, и вмѣстѣ съ бабкой думалъ, что она будетъ прекраснѣйшей графиней; при этомъ, онъ разсчитывалъ, что богатство, которое лэди Кью дастъ или оставитъ юной четѣ, послужитъ не лишней прибавкой къ собственнымъ его средствамъ.
   На другой день, былъ балъ на водахъ: миссъ Этель, которая обыкновенно одѣвалась чрезвычайно просто въ сравненіи съ другими, явилась на этотъ вечеръ въ великолѣпнѣйшемъ тоалетѣ. Ея роскошные локоны, блестящія какъ мраморъ плечи, ея пышный нарядъ -- изумили всѣхъ присутствовавшихъ. Она уничтожила своимъ появленіемъ всѣхъ прочихъ красавицъ такъ, что дворъ герцогини Д'Иври не могъ равнодушно смотрѣть на это ослѣпительное юное созданіе: кавалеры дивились, дамы злились. Ни одна изъ графинь, герцогинь, принцессъ испанскихъ, итальянскихъ, не равнялась съ нею ни изяществомъ наряда, ни красотой. Въ Баденѣ, какъ и въ другихъ городахъ Европы, были на балѣ нью-іоркскія дамы; но даже и онѣ не превосходили миссъ Этели въ пышности тоалета. Супруга генерала Джереміи Бунга сознавалась, что миссъ Ньюкомъ сдѣлаетъ честь любому королевскому двору. Мистриссъ Бунгъ во всей Европѣ не видывала молодой Англичанки, одѣтой лучше ея. Одинъ нѣмецкій генералъ удостоилъ красоту миссъ Ньюкомъ самымъ выгоднымъ отзывомъ своему адъютанту. Всѣ наши знакомые были одного и того же мнѣнья. Мистеръ Джонсъ назвалъ ее поразительною; капитанъ Блэкбэлль разсматривалъ ее глазами настоящаго знатока. Лордъ Рустеръ восхищался, глядя на нее, и поздравилъ своего бывшаго товарища по военной службѣ съ обладаніемъ такимъ дивнымъ перломъ. Одинъ лордъ Кью оставался холоденъ: миссъ Этель и не разсчитывала, чтобъ онъ могъ находиться въ другомъ расположеніи духа. Она блистала, какъ Сандрильона во дворцѣ принца. Но къ чему весь этотъ блескъ? этотъ чудный тоалетъ? эти ослѣпительныя бѣлизной шея и плечи? Она была одѣта такъ пышно, какъ актриса театра Variétés, отправляющаяся на ужинъ къ Trois frères.-- Это мадмоазель Мабиль en habit de cour, замѣтила герцогиня Д'Иври графинѣ Шлангенбадъ. Бэрнсъ, который съ своей нареченной танцовалъ противъ своей сестры и дивившагося ей лорда Рустера, также былъ пораженъ красотой и нарядомъ Этели. Лэди Клара, въ сравненіи съ ней, казалась школьницей.
   Сперва одинъ, потомъ двое, потомъ трое изъ свиты герцогини похищены были у нея, въ продолженіе вечера, побѣдоносною юной красавицей, которая торжествомъ своимъ успѣла произвести такой эффектъ, какого могла желать своенравная дѣвочка, то есть: досадила герцогинѣ и Д'Иври, привела въ отчаяніе лэди Кью и разогорчила молодаго нобельмена, съ которымъ была помолвлена. Дѣвушка, казалось, находила удовольствіе въ томъ, чтобъ дѣлать непріятное другимъ: что-то гнѣвило ее и противъ друзей, и противъ враговъ. Старая вдовушка вышла изъ себя и излила свою злость на лэди Анну и Бэрнса. Этель почти одна оживляла балъ. Она не хотѣла уѣзжать, не слушая ни намековъ, ни приказаній; говорила, что ангажирована еще на столько-то танцевъ. Какъ не танцовать съ графомъ Пунтеромъ? было бы невѣжливо оставить его, давъ ему слово танцовать. Какъ не вальсировать съ капитаномъ Блэкбэллемъ? Онъ -- партнеръ не для нея. Такъ зачѣмъ же Кью знается съ нимъ? Лордъ Кью каждый день прогуливается и разговариваетъ съ капитаномъ Блэкбэллемъ. Можно ли ей быть до такой степени гордою, чтобъ не знать друзей лорда Кью? Она привѣтствовала капитана очаровательной улыбкой, когда онъ подошелъ къ ней среди этихъ преній и положила имъ конецъ, закружась по залѣ въ объятіяхъ капитана.
   Можно вообразить съ какимъ удовольствіемъ герцогиня Д'Иври смотрѣла на измѣну своихъ поклонниковъ и на торжество юной соперницы, которая, казалось, разсцвѣтала новой красотой съ каждымъ вальсомъ, такъ что прочіе танцоры останавливались, чтобъ взглянуть на нее, причемъ кавалеры восклицали отъ восторга, а дамы, противъ воли, должны были вторить ихъ похваламъ. Какъ ни досадовала старая лэди Кью, чувствуя, что поведеніе Этели огорчаетъ ея внука, однако жь и она не могла не любоваться мятежною красавицей, которой непокорный духъ не поддавался суровымъ велѣніямъ властительной вдовы. Что касается неодобренія Бэрнса, дѣвушка кивнула брату дерзкой головкой, пожала плечами и прошла мимо съ презрительнымъ смѣхомъ. Однимъ словомъ, миссъ Этель вела себя самою отчаянною кокеткой, производя глазками самые обдуманные эффекты, болтая безъ умолку съ самою оглушительною веселостью, расточая очаровательнѣйшія улыбки, привѣтствія и убійственные взгляды. Какой злой духъ двигалъ ею? Можетъ-быть, даже зная, что поступаетъ дурно, она продолжала бы дѣлать то же.
   Это своенравіе и легкомысліе молодой дѣвушки было для простодушнаго лорда Кью жесточайшею пыткой. Онъ провелъ много лѣтъ жизни въ обществахъ всякаго роду. Его знали и Chaumière, и балы парижскихъ актрисъ, и оперныя кулисы на родинѣ и за границей. Милыя головки дамъ, которыхъ никто не знаетъ, кивали ему своими блестящими локонами изъ ложъ въ театрахъ, изъ сомнительныхъ колясокъ въ паркѣ. Онъ прошелъ поприще молодыхъ людей, гоняющихся за удовольствіями, и на своемъ вѣку довольно посмѣялся и попировалъ съ веселыми мотами и ихъ компаніей. Все это ему ужь пріѣлось: можетъ-быть, онъ вспоминалъ о ранней жизни, болѣе чистой, и алкалъ возвратиться къ ней. Не смотря на то, что онъ растратилъ время въ обществѣ дамъ, отверженныхъ обществомъ, его идеалъ семейныхъ добродѣтелей былъ возвышенъ и чистъ. Онъ охотно вѣрилъ, что добродѣтельныя женщины добродѣтельны вполнѣ. Двуличности онъ не могъ понять; злыхъ характеровъ не терпѣлъ; своенравіе, по его понятіямъ, принадлежало однѣмъ развратницамъ, а не добрымъ дѣвушкамъ, живущимъ съ добрыми матерями, въ почтенныхъ домахъ. Свойствомъ ихъ должно быть: любить свою семью, повиноваться родителямъ, помогать бѣднымъ, уважать мужа, лелѣять дѣтей. Очень вѣроятно, что смѣхъ Этели пробудилъ его отъ одной изъ этихъ простодушныхъ грезъ, и тутъ она понеслась вихремъ по танцовальному залу, подъ мѣдные звуки оркестра. Онъ ангажировалъ ее на танцы одинъ только разъ во весь вечеръ, ушелъ играть и, возвратясь, засталъ ее по прежнему, въ вихрѣ танцевъ. Герцогиня Д'Иври замѣтила мрачность и сокрушеніе лорда Кью; однакожь не пришла отъ этого въ восторгъ, зная, что причиной его смущенія было поведеніе Этели.
   Въ комедіяхъ и романахъ, а иногда, смѣю думать, и въ дѣйствительной жизни, когда вѣтреная героиня рѣшается употребить въ дѣло врожденную ей силу обольщенія и кокетничаетъ съ сэромъ Гарри, а герой, капитанъ, въ пику ей, принимается ухаживать за другою, оба скоро сознаются въ своемъ безразсудствѣ, жмутъ другъ-другу руки и мирятся; занавѣсъ опускается, или томъ заканчивается. Но есть люди, которые такъ благородны и простодушны, что подобныя любовныя сцены и уловки для нихъ слишкомъ низки. Кью смѣялся, когда былъ чѣмъ-нибудь доволенъ, молчалъ, когда былъ огорченъ. Онъ считалъ недостойнымъ себя скрывать свою скорбь или удовольствіе подъ маской. Можетъ-быть, онъ заблуждался; но заблужденіе его состояло въ томъ только, что онъ забывалъ молодость Этели; онъ забывалъ, что поступки ея были слѣдствіемъ не обдуманнаго плана, а ребяческой рѣзвости и проказничества, и что если молодые люди дѣлаютъ глупости и гоняются за разнообразными удовольствіями, молодой дѣвушкѣ также можно позволить иногда невинную веселость и затѣйливыя причуды своенравія.
   Когда она, наконецъ, согласилась ѣхать домой, лордъ Кью принесъ бѣлое ея пальто съ капоромъ и, не промолвивъ ни одного слова, закуталъ ее въ этотъ прекрасный плащъ: лоснистые ея локоны, пылающія щечки и блестящіе глаза взглядывали изъ-подъ капора обольстительно. Она сдѣлала молодому человѣку сухой реверансъ за эту вѣжливость; онъ отвѣчалъ важнымъ наклоненіемъ головы; потомъ подошелъ къ старой лэди Кью, подалъ ей бурнусъ и проводилъ ее къ экипажу. Миссъ Этель изволила разгнѣваться на кузена за то, что онъ разгнѣвался. Для чего же и балы, какъ не для того, чтобъ танцовать? Она -- кокетка? Поступки ея не нравятся лорду Кью? Да если она захочетъ танцовать, такъ никто ей не запретитъ; что ей за нужда до того, что онъ вздернулъ носъ? Притомъ же какая забавная шутка -- похитить у герцогини часть ея свиты, ея царедворцевъ! Какая чудесная шутка! Съ этими мыслями она зажгла свѣчу, и, напѣвая изумительныя рулады, удалилась въ свою спальню. Какъ пріятно провела она вечеръ! Какую славную съиграла она шутку! Когда дверь ея спальни заперлась -- но смѣетъ ли повѣствователь заглядывать въ эти тайны?-- она разбранила свою горничную и сердилась, какъ демонъ. Видите: бываютъ минуты грусти и послѣ блистательнѣйшихъ побѣдъ; вы поражаете непріятеля, разбиваете его въ пухъ и прахъ, а потомъ сами жалѣете, что затѣяли сраженіе.
   

XXXIV.
Конецъ баденскаго конгресса.

   Мы упомянули о молодой дѣвицѣ, Ирландкѣ, которая была у герцогини Д'Иври компаньонкой и преподавала малюткѣ-дочери ея -- англійскій языкъ. Когда миссъ О'Грэди оставила домъ герцогини -- что случилось спустя не много времени -- она очень вольно говорила о жизни герцогини и разсказывала объ ней ужасы. Безчисленное множество самыхъ странныхъ анекдотовъ срывалось съ языка негодующей миссъ, и лордъ Кью нашелся въ необходимости унять ея болтливость, не желая, чтобъ эти скандалезныя исторіи дошли до его графини, съ которою онъ намѣренъ былъ сдѣлать послѣ-свадебный визитъ въ Парижъ. Здѣсь-то миссъ О'Грэди, находившаяся въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, узнавъ о пріѣздѣ лорда Кью въ отель Бристоль, посѣтила его и графиню Кью, и обратилась къ нимъ съ просьбою взять нѣсколько билетовъ на лотерею: она желала своимъ знакомымъ доставить случай выиграть неоцѣнимый письменный столъ изъ слоновой кости -- единственный остатокъ прежняго ея благосостоянія. Надо сказать, что миссъ О`Грэди нѣсколько лѣтъ жила выручкой за билеты на этотъ великолѣпный выигрышъ: многія набожныя дамы С. Жерменскаго предмѣстья приняли участіе въ ея бѣдственномъ положеніи и помогали ей системой лотереи. И протестантамъ и католикамъ равно дозволялось пріобрѣтать билеты миссъ О'Грэди; и лордъ Кью, благодушный, какъ всегда, накупилъ столько билетовъ, что умиленная О'Грэди созналась о сдѣлкѣ, которая близко касалась его счастья и въ которой сама она принимала не слишкомъ почетное участіе.-- Еслибъ я прежде знала вашъ благородный характеръ, графъ, говорила миссъ О'Грэди, никакія истязанія по заставили бы меня рѣшиться на дѣло, въ которомъ я теперь раскаиваюсь. Чорной души женщина оклеветала мнѣ васъ; эта женщина, которую я когда-то называла другомъ, оказалась самымъ фальшивымъ, безнравственнымъ созданіемъ.-- Такъ отзываются за-частую компаньонки о дамахъ, у которыхъ онѣ жили, когда ихъ разлучаетъ ссора и наперсницы получаютъ отставку, унося съ собой семейныя тайны въ головѣ и мстительность въ сердцѣ.
   На другой день послѣ подвиговъ миссъ Этели на балѣ, старая леди Кью принялась давать совѣты своей внукѣ и внушать ей все неприличіе кокетства, особенно съ такими мужчинами, какіе встрѣчаются на водахъ и которыхъ не видно ни въ какомъ другомъ обществѣ.-- Замѣть особенное свойство въ характерѣ Кью, мои милая, говорила старая лэди, стараясь выражаться сколько можно любезнѣе и осторожнѣе: не такъ какъ ты -- онъ никогда не позволяетъ себѣ вспыльчивости; но разсердившись разъ, такъ, и останется, и никакія ужь ласки не развеселятъ его. Гораздо лучше, душечка, дѣлать какъ мы: вспылишь -- и черезъ минуту все прошло; но что прикажешь? у Франка такой ужь характеръ, и намъ должно приноровляться къ нему.-- Такъ продолжала старая лэди, подкрѣпляя свои совѣты сотнею примѣровъ, взятыхъ изъ семейныхъ лѣтописей; доказывая, что Кью похожъ на своего дѣда, покойнаго ея супруга; а еще болѣе на покойника-отца, лорда Вальгэма, между которымъ и матерью, главнѣйше по милости лэди Вальгэмъ, существовали несогласія, кончившіяся совершеннымъ разрывомъ между матерью и сыномъ. Потомъ лэди Кью перешла къ самой существенной части совѣта, разсказала Этели на-единѣ разныя исторіи, и наконецъ, самымъ назидательнымъ образомъ, умоляла миссъ Ньюкомъ щадить чувствованія лорда Кью, если сколько-нибудь она дорожитъ собственнымъ своимъ благополучіемъ и счастьемъ достойнѣйшаго любви человѣка, изъ котораго можетъ сдѣлать все, что захочетъ, стоитъ только умѣть щадить его. Мы уже видѣли, какъ лэди Кью щадила каждаго, и какъ большая часть членовъ семейства поддавались ея пощадѣ.
   Этель, предоставляя своей бабушкѣ продолжать мудрые совѣты, нѣсколько времени постукивала ножкой по полу и исполняла быстрѣйшія варіаціи аріи, называемой "Чертова Заря"; наконецъ она потеряла терпѣніе и, къ великому изумленію старой лэди, разразилась негодованіемъ, и съ распаленнымъ лицомъ и голосомъ, дрожавшимъ отъ гнѣва, вскрикнула:
   -- Этотъ достойнѣйшій любви человѣкъ, котораго вы мнѣ прочите, извѣстенъ мнѣ во всѣхъ отношеніяхъ: благодарю васъ и всѣхъ моихъ родныхъ за подарокъ! Что вы дѣлали въ прошедшемъ году? Что вы всѣ дѣлали? И батюшка, и братъ и вы сами прожужжали мнѣ уши клеветой на бѣднаго молодаго человѣка, описывая его какъ безнравственнаго негодяя, тогда какъ у него былъ одинъ только недостатокъ -- бѣдность. Да, вы сами, грандмаманъ, говорили мнѣ тысячу разъ, что Клэйвъ Ньюкомъ не годится быть вашимъ домашнимъ; предостерегали меня отъ его дурныхъ замысловъ и представляли его человѣкомъ вѣтренымъ, безъ всякихъ правилъ, и Богъ -- знаетъ, какихъ не навязывали вы ему пороковъ. Онъ пороченъ! Я знаю, какъ онъ добръ, какъ прямодушенъ, какъ благороденъ и правдивъ. А между тѣмъ, не проходило дня, чтобъ Бэрнсъ не выдумывалъ на него какой-нибудь злой исторіи; Бэрнсъ, который -- я увѣрена -- самъ также далекъ отъ идеала, какъ -- какъ и другіе молодые люди. Да, я убѣждена, что въ газетѣ, которую батюшка отнялъ у меня, есть что-нибудь о Бэрнсѣ. И вы всплескиваете руками, качаете головой, потому только, что я танцую съ тѣмъ или другимъ кавалеромъ. Вы говорите, что я дурно дѣлаю; мамаша говорила мнѣ то же сегодня утромъ. Бэрнсъ, разумѣется, говорилъ мнѣ то же самое, и вы представляете мнѣ Франка за образецъ, велите мнѣ любить его, уважать и ему повиноваться! Взгляните сюда, прибавила Этель, доставъ бумагу и передавая ее лэди Кью: вотъ исторія Кью; я убѣждена, что исторія достовѣрна; я въ этомъ убѣждена.
   Старая лэди поднесла къ чорнымъ бровямъ очки и стала читать, написанную по-англійски, безъ подписи, бумагу, въ которой многія обстоятельства изъ жизни лорда Кью разсказывались въ назиданіе бѣдной Этели. Жизнь Кью была не хуже жизни тысячи молодыхъ людей, гоняющихся за удовольствіями; но здѣсь дурные подвиги Кью изложены были въ систематическомъ порядкѣ, въ родѣ того каталога, надъ которымъ мы смѣемся, когда развертываетъ его Лепорелло и поетъ побѣды своего господина во Франціи, Италіи и Испаніи. Въ спискѣ не упоминалось имени герцогини Д'Иври, и лэди Кью догадывалась, что этотъ пасквиль -- ея произведеніе.
   Съ неподдѣльнымъ жаромъ лэди Кью старалась оправдать своего внука отъ взводимыхъ на него обвиненій, и доказывала этимъ, что женщина, которая рѣшилась употребить такія средства, чтобъ оклеветать его, не посовѣстится прибѣгнуть и ко лжи для достиженія своей цѣли.
   -- Женщина? вскрикнула Этель. Почему-жь вы знаете, что это женщина?
   Лэди Кью пустилась объяснять свою догадку общими мѣстами. Ей казалось, что почеркъ женскій; по-крайней-мѣрѣ, не вѣроятно, чтобъ мужчина вздумалъ адресовать молодой дѣвушкѣ безъименное письмо и на письмѣ изливать свою ненависть къ лорду Кью.-- Притомъ же, у Франка нѣтъ соперниковъ -- кромѣ одного молодаго джентльмена, который повезъ въ Италію свои ящики съ красками, сказала лэди Кью.-- Вѣдь, ты не думаешь, чтобъ сынъ твоего дорогаго полковника могъ оставить на память о себѣ этакой образчикъ низости? Ты должна поступать, моя милая, продолжала лэди, такъ, какъ бы этого пасквиля не существовало; тотъ, кто сочинилъ его, навѣрно будетъ наблюдать за тобой. Разумѣется, у насъ достанетъ гордости, чтобъ не показать ему, что мы обидѣлись, и прошу тебя, усердно прошу: не подавай бѣдному Франку и виду, что мы знаемъ объ этой продѣлкѣ.
   -- Значитъ, въ письмѣ -- правда! вскрикнула Этель. Вы знаете, что это правда, грандмаманъ, и вотъ почему вы хотите, чтобъ я скрывала его отъ кузена, какъ тайну; впрочемъ, прибавила она съ нѣкоторымъ колебаніемъ: вы опоздали съ своимъ предостереженіемъ; лордъ Кью ужь видѣлъ письмо.
   -- Дура, закричала старая лэди: ужели ты съ-ума сошла, чтобъ показать ему этотъ пасквиль?
   -- Я увѣрена, что письмо говоритъ правду, сказала Этель, вставая съ негодованіемъ. Я не позволю никому оскорблять меня, или лорду Кью меня учить! Онъ только-что пришелъ къ намъ, когда я получила письмо. Онъ былъ такъ милъ, что вздумалъ читать мнѣ проповѣдь. Ему смѣть порицать мои поступки! вскрикнула миссъ Этель, дрожа отъ гнѣва и тиская въ рукѣ несчастную бумагу:-- Ему винить меня въ вѣтрености, предостерегать меня отъ неприличныхъ знакомствъ! Онъ слишкомъ рано вздумалъ учить меня. Я еще не законная его раба, и хочу, чтобъ меня оставили въ покоѣ, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока я свободна.
   -- И все это вы высказали Франку, миссъ Ньюкомъ, и показали ему это письмо? сказала старая лэди.
   -- Письмо подали мнѣ именно въ ту минуту, когда проповѣдь графа была въ самомъ разгарѣ, возразила Этель. Я прочла письмо, когда онъ произносилъ свою рѣчь, продолжала она съ возрастающимъ гнѣвомъ и презрѣніемъ, припоминая обстоятельства свиданія своего съ Кью: онъ былъ совершенно вѣжливъ въ выраженіяхъ. Не назвалъ меня ни дурой, ни другимъ позорнымъ именемъ. Онъ былъ такъ добръ, что рѣшился давать мнѣ совѣты, и читать такіе нравоучительные спичи, что епископъ не могъ бы придумать -- придуматъ чего-нибудь назидательнѣе. Какъ письмо представлялось мнѣ лучшимъ комментаріемъ на проповѣдь, я подала письмо графу. Я передала ему письмо; оно принесетъ ему пользу. Не думаю, чтобъ лордъ Кью вздумалъ опять читать мнѣ проповѣди въ продолженіе нѣкотораго времени.
   -- И я не думаю, сказала лэди Кью, сухимъ, суровымъ тономъ. Ты не понимаешь, что сдѣлала. Не угодно ли позвонить, да велѣть подать мнѣ экипажъ? Поздравляю тебя: ты не напрасно потеряла утро; ты сдѣлала прекраснѣйшее дѣло.
   Этель сдѣлала своей грандмаманъ величественный реверансъ. Мнѣ было жаль бѣдной лэди Джуліи, когда матушка ея воротилась домой.
   Всякой, кто сколько-нибудь знаетъ лорда Кью, можетъ быть совершенно увѣренъ, что, въ продолженіе несчастнаго свиданія съ Этелью, о которомъ она только-что говорила, онъ не проронилъ ни единаго слова несправедливаго, неласковаго, невѣжливаго. Соображая отношенія свои къ Этели, онъ считалъ себя въ правѣ сдѣлать ей замѣчаніе на счетъ ея поведенія, и предостерегъ ее отъ знакомствъ, въ опасности которыхъ онъ убѣжденъ былъ собственнымъ опытомъ. Онъ такъ хорошо зналъ герцогиню Д'Иври и ея окружающихъ, что ни за что не желалъ бы выбрать себѣ жену изъ ихъ круга. Онъ не могъ разсказать Этели всего, что зналъ объ этихъ женщинахъ и ихъ образѣ жизни. Она не хотѣла, а, можетъ-быть, и не могла понять его намековъ. Она была ребенокъ, и исторіи подобныхъ женщинъ никогда еще не разсказывались при ней. Она только негодовала на лорда Кью за его надзоръ за нею и за преждевременное его намѣреніе -- учить ее. Въ другую минуту, при другомъ расположеніи духа, она, можетъ-статься, была бы благодарна за его заботливость. Спустя не много потомъ, она всегда отдавала справедливость прекраснымъ его качествамъ -- его чистосердечію, благородству и кротости нрава. Но въ это время ея вспыльчивый характеръ находился въ постоянномъ мятежѣ противъ неволи, въ которой старалось ее держать ея семейство. Самыя выгоды положенія въ свѣтѣ, предлагаемаго ей, служили только къ тому, что еще болѣе возмущали ее. Представься ей женихомъ молодой принцъ, готовый повергнуть къ ея стопамъ корону, она, по всей вѣроятности, пришла бы еще въ большее негодованіе, стала бы еще мятежнѣе. Будь ея женихомъ младшій братъ Кью, или и самъ Кью, только на его мѣстѣ, она не неохотно послѣдовала бы желаніямъ своихъ родныхъ. Вотъ причина ея мятежныхъ порывовъ и своенравныхъ вспышекъ ея упрямаго характера. Безъ сомнѣнья, она сознавала справедливость упрековъ лорда Кью. Это самосознаніе только увеличивало ея досаду. Нѣтъ сомнѣнья, что, показавъ лорду Кью письмо, она въ ту же минуту раскаялась въ этомъ поступкѣ, послѣдствія котораго, готовыя вскорѣ обнаружиться, ясно не представлялись еще уму бѣдной молодой дѣвушки.
   Лордъ Кью, пробѣжавъ письмо, тотчасъ догадался, откуда оно. Портретъ, съ него списанный, былъ довольно схожъ, сколько могутъ быть схожи портреты, писанные людьми, ненавидящими насъ. Онъ провелъ молодость безпутно; онъ стыдился прошлой жизни, скорбѣлъ объ ней; жалѣлъ, какъ кающійся грѣшникъ, воротился на добрый путь, и съ жадностью ухватился за представившійся ему случай къ союзу съ дѣвушкой молодой, добродѣтельной и прекрасной: онъ давалъ себѣ зарокъ -- не грѣшить больше ни противъ нея, ни противъ себя. Если мы разсказали, или дали намековъ о его жизни больше, чѣмъ позволяютъ приличія новѣйшей свѣтскости, умоляемъ читателя повѣрить, по-крайней-мѣрѣ, тому, что бытописатель не имѣлъ въ виду цѣли злой и низкой. Молодой человѣкъ грустно повѣсилъ голову надъ этими горькими подробностями своей жизни и ея глупостей. Чего бы онъ не далъ, чтобъ имѣть право сказать Этели: это не правда!
   Упреки его молодой дѣвушкѣ, разумѣется, были прерваны этимъ страшнымъ нападеніемъ на его самолюбіе. Письмо доставлено было по баденской городской почтѣ. Почеркъ явно былъ поддѣльный, Лордъ Кью не могъ даже дать себѣ отчета о полѣ сочинителя. Когда Этель отвернулась, онъ спряталъ конвертъ въ карманъ, и внимательно разсмотрѣлъ его, по возвращеніи домой. Ни адресъ, ни облатка конверта не могли дать никакихъ указаній. Онъ не счелъ нужнымъ предварить Этель: сжечь ли ей это письмо или разгласить его всѣмъ ея роднымъ и знакомымъ. Онъ принялъ свою долю скорби, какъ школьникъ принимаетъ розги, съ твердымъ духомъ и безмолвно.
   Черезъ часъ, увидясь опять съ Этелью, великодушный молодой человѣкъ подалъ ей руку.-- Моя милая миссъ, сказалъ онъ, если-бъ вы меня сколько-нибудь любили, вы не показали бы мнѣ письма. Это былъ единственный укоръ, произнесенный лордомъ Кью. Послѣ того, онъ никогда ужь не дѣлалъ ей ни замѣчаній, ни наставленій.
   Этель покраснѣла.
   -- Вы очень добры и великодушны, Франкъ, сказала она, склонивъ голову, а я зла и коварна.
   Кью почувствовалъ на рукѣ своей горячую слезу, скатившуюся съ потупленныхъ глазъ кузины.
   Онъ поцѣловалъ ей руку. Леди Анна, которая сидѣла въ комнатѣ съ своими дѣтьми, когда молодые люди вели между собой въ полголоса этотъ разговоръ, подумала, что они примирились. Этель поняла, что это не примиреніе, а отказъ со стороны Кью, и никогда не чувствовала къ нему такой любви, какъ въ эту минуту. Молодой человѣкъ былъ слишкомъ кротокъ и простодушенъ, чтобы догадываться о чувствованіяхъ дѣвушки. Пойми онъ ихъ, судьба его и ея во многомъ могла бы измѣниться.
   -- Вы не должны, продолжалъ лордъ Кью, показывать виду нашему доброму другу, сочинителю этого пасквиля, что между нами была размолвка. Мы пойдемъ прогуливаться сегодня, какъ бы мы были добрыми друзьями.
   -- И всегда будемъ друзьями, Кью, сказала Этель, опять подавая ему руку. Спустя минуту, кузенъ ея сидѣлъ за столомъ, рѣзалъ жареную дичь и раздавалъ порціи проголодавшимся малюткамъ.
   Собраніе вчерашняго вечера было одно изъ тѣхъ, которое откупщикъ игоръ въ Баденѣ даетъ въ бенефисъ посѣтителямъ ведъ: теперь наступало гораздо блистательнѣйшее увеселеніе, въ которомъ долженъ былъ приниматъ участіе бѣдный Клэйвъ, находящійся въ это время далеко въ Швейцаріи. Холостые люди согласились дать балъ, одно изъ заключительныхъ увеселеній сезона; десятокъ ихъ или больше сдѣлали складчину, и въ главѣ подписки, можете быть увѣрены, красовалось имя лорда Кью, какъ всегда во всѣхъ подпискахъ, съ какою бы то ни было цѣлью, въ видахъ ли благотворенія или забавы. Тутъ были приглашены Англичане и Русскіе, Испанцы и Италіницы, Поляки, Австрійцы и Жиды; весь пестрый таборъ посѣтителей водъ и воины герцогской баденской службы. Въ ресторанѣ былъ приготовленъ ужинъ для всѣхъ по востребованію. Танцовальный залъ блисталъ ярче обыкновеннаго; тьма бумажныхъ цвѣтовъ украшала сцену празднества. Тутъ были всѣ: -- толпы, до которыхъ нашей лѣтописи нѣтъ никакаго дѣла, и двѣ или три группы особъ, болѣе или менѣе участвующихъ въ ней. Герцогиня Д'Иври пріѣхала въ нарядѣ поразительно пышномъ, даже болѣе блистательномъ, чѣмъ тотъ, въ которомъ миссъ Этель была на послѣднемъ вечерѣ. Если герцогиня думала уничтожить миссъ Ньюкомъ великолѣпіемъ своего тоалета, она крайне обманулась. Миссъ Ньюкомъ по этому случаю явилась въ простомъ бѣломъ платьѣ, и, по словамъ герцогини Д'Иври, намѣрена была по-прежнему играть роль наивной дѣвочки.
   Въ короткій сезонъ, въ продолженіе котораго поклонники герцогини Д'Иври пользовались ея милостями, эта странствующая львица успѣвала проводить ихъ по всѣмъ стадіямъ правильной любви. Какъ на ярмаркѣ, гдѣ время коротко, а удовольствія многочисленны, хозяинъ балагана показываетъ вамъ трагедію, фарсъ и пантомиму, и все это, не больше какъ въ четверть часа, для того, чтобы въ теченіе вечера могло перебывать у него на представленіяхъ дюжина смѣнъ новыхъ зрителей, такъ эта дама проходила съ своими платоническими любовниками полный драматическій курсъ -- трагедію ревности, пантомиму восторговъ и фарсъ разлуки. Писались записочки съ той и съ другой стороны; дѣлались намеки о роковой судьбѣ и безжалостномъ, зоркомъ тиранѣ, который держалъ герцогиню въ демонскихъ когтяхъ посредствомъ извѣстныхъ ему секретовъ; выражались сожалѣнія, зачѣмъ мы не знали другъ-друга прежде, зачѣмъ насъ взяли изъ пансіона и принесли въ жертву герцогу?-- производились своенравные обмѣны мечты и поэзіи, бывали легкія размолвки -- bouderies; совершались сладостныя примиренія; наконецъ наступали зѣвота и -- разлука. Адольфъ выходилъ и Альфонсъ входилъ. Это была новая смѣна, для которой звенѣлъ колокольчикъ, играли музыканты и поднимался занавѣсъ; потомъ разъигрывались трагедія, комедія и фарсъ, прежнимъ порядкомъ.
   Эти гринвичскіе актеры, появляющіеся въ вышеупомянутыхъ театральныхъ пьесахъ, дѣлаютъ гораздо болѣе шуму, чѣмъ ваши осѣдлые трагики и если имъ приходится обличить подлеца, объясниться въ любви или постращать врага, они ревутъ, топочутъ, грозятся кулаками, машутъ саблями, такъ что всякой, кто смотритъ на представленіе, скажетъ, что не даромъ заплатилъ за входъ. Такимъ образомъ, герцогиня Д`Иври, можетъ-быть, нѣсколько утрировала роль героини, любя поражать своихъ зрителей быстро, и также часто мѣнять ихъ. Подобно хорошимъ актерамъ, она душею и тѣломъ предавалась театральному искусству, и была тѣмъ, что представляла. Она была Федра, и если въ первомъ дѣйствіи слишкомъ нѣжничала съ Ипполитомъ, за то во второмъ ненавидѣла его неистово. Она была Медея, и если Язонъ оказывалъ невѣрность, горе Крёйзѣ! Можетъ-быть, нашъ бѣдный лордъ Кью игралъ когда-то первую роль въ одной пьесѣ съ герцогиней Д'Иври, и трудно было бы забыть его игру въ этой роли; но когда онъ явился въ Баденъ женихомъ одной изъ прелестнѣйшихъ дѣвицъ въ Европѣ, когда родные его оказали пренебреженіе къ герцогинѣ, не удивительно, что она сошла съ-ума, взбѣленилась и готова была прибѣгнуть къ мести, къ яду, къ кинжалу.
   При дворѣ герцогини состоялъ молодой человѣкъ изъ Южной Франціи, котораго друзья и покровители послали учиться правамъ въ Парижъ, гдѣ онъ прошелъ обычный курсъ удовольствій и занятій молодыхъ обитателей Quartier Latin. Онъ былъ поэтъ и написалъ томикъ стихотвореній -- Les Râles d'un Asphyxié -- предсмертный хрипъ угорѣвшаго -- которыя произвели сенсацію при появленіи въ свѣтъ. Онъ выпивалъ огромное количество абсента утромъ; безпрестанно курилъ; игралъ въ рулетку, лишь только заводились у него деньжонки; участвовалъ въ какомъ-то журнальцѣ и блисталъ особеннымъ краснорѣчіемъ, когда говорилъ о ненависти своей къ безчестной Англіи. Подъ рукавами его рубашки было нататуировано: Delenda est Carthago.
   Этотъ страшный девизъ накололи ему булавками на могучей правой рукѣ Фифина и Кларисса, молодыя модистки Студентскаго квартала. Леопардъ, эмблема Англіи, былъ для него предметомъ отвращенія; онъ грозилъ кулакомъ запертому въ клѣткѣ чудовищу въ Jardin des Plantes. Онъ желалъ, чтобъ надъ ранней могилой его были начертаны слова: "Здѣсь лежитъ врагъ Англіи". Онъ мастерски игралъ на бильярдѣ и въ домино; искусно владѣлъ оружіемъ; славился неоспоримою храбростью и свирѣпостью. Мистеръ Джонсъ, изъ Англіи, боялся мосье де Кастильона, и прижимался въ уголъ, когда слышалъ его угрозы и саркасмы. Капитанъ Блакбэлль, другой адъютантъ герцогини Д'Иври, воинъ несомнѣннаго мужества, который не разъ бывалъ на полѣ, давалъ ему полный просторъ и желалъ только знать, что разумѣетъ этотъ нищій, говоря безпрестанно: "Со временъ Чернаго Принца, мосье! мой родъ былъ во враждѣ съ Англіей"! Родъ его торговалъ колоніальными товарами въ Бордо. Отецъ его, monsieur Cabess, женился на дворянкѣ, въ смутные времена, а сынъ называлъ себя въ Парижѣ Victor Cabasse de Castillonnes, иногда Victor C. de Castillonnes, иногда же просто V. de Castillanes. Одинъ изъ сподвижниковъ Чернаго Принца оскорбилъ даму изъ дома Кастильоновъ, когда Гвіеннъ былъ въ рукахъ Англичанъ; вотъ причина гнѣва нашего друга на леопарда. Онъ написалъ, а потомъ поставилъ на сцену страшную легенду, въ которой изображаетъ это событіе и наказаніе Британца рыцаремъ изъ фамиліи Кастильоновъ. Въ мелодрамѣ не существовало труса, болѣе отчаяннаго, чѣмъ этотъ вѣроломный британскій рыцарь. Его blanche-fille, какъ водится, умерла отъ безнадежной любви къ побѣдителю -- Французу, убійцѣ ея отца. Листокъ, въ фельетонѣ котораго появилась легенда, кончилъ свое существованіе на шестомъ нумерѣ этой исторіи; бульварный театръ не принялъ драмы, и такимъ образомъ негодованіе автора на безчестный Альбіонъ оставалось неутоленнымъ. При взглядѣ на миссъ Ньюкомъ, Викторъ вообразилъ сходство между нею и Агнесой де Кальверлей, la blanche miss его романа и драмы, и бросилъ благосклонный взоръ на юное созданіе. Онъ написалъ даже стихи въ честь ея -- по-крайней-мѣрѣ, мнѣ кажется, что миссъ Бетти и принцесса Кримгильда изданныхъ имъ въ послѣдствіи стихотвореній, были не кто иныя какъ миссъ Ньюкомъ и соперница ея -- герцогиня. Онъ былъ одинъ изъ счастливцевъ, танцовавшихъ съ Этелью на послѣднемъ вечерѣ. На балѣ, онъ подлетѣлъ къ ней съ высокопарнымъ комплиментомъ и просьбою: еще разъ позволитъ ему вальсировать съ нею. На эту просьбу онъ ожидалъ благосклоннаго отвѣта, полагая, безъ сомнѣнья, что его умъ, его даръ слава и любовь, пылавшая въ его взорѣ произвели эффектъ на прелестную миссъ. Можетъ-статься, въ боковомъ карманѣ у него были уже готовы стихи, которыми онъ намѣревался довершить дѣло обольщенія. Только для нея, какъ слышно было, онъ соглашался заключить перемиріе съ Англіей и забыть наслѣдственную вражду его рода.
   Но la blanche miss, въ этотъ вечеръ, отказалась вальсировать съ нимъ. Комплименты его не произвели ни малѣйшаго результата; онъ удалился съ ними и непроизнесенными стихами въ карманѣ. Миссъ Ньюкомъ протанцовала одинъ контрдансъ съ лордомъ Кью и рано уѣхала, къ отчаянью многихъ холостыхъ людей, которые потеряли въ ней прелестнѣйшее украшеніе устроеннаго ими бала.
   Лорда Кью, между-тѣмъ, видѣли съ нею на публичномъ гуляньѣ; всѣми замѣчено, что онъ былъ особенно внимателенъ къ ней въ короткое появленіе ея на балѣ; и старая вдова, которая регулярно посѣщала всѣ увеселенія и была на двадцати вечерахъ и шести обѣдахъ за недѣлю до смерти, почла нужнымъ быть особенно любезною въ этотъ вечеръ съ герцогиней Д'Иври, и не только не избѣгала ея присутствія и не говорила ей колкостей, какъ случалось прежде, постаралась при встрѣчѣ съ ней мило улыбаться и быть веселою. И лэди Кью воображала, что Этель помирилась съ ея кузеномъ. Лэди Анна сообщила ей нѣкоторыя свѣдѣнія о пожатіи руки. Прогулка Кью съ Этелью, контрдансъ, который она танцовала съ нимъ однимъ, заставляли старую лэди думать, что размолвка между молодыми людьми кончилась благополучно.
   Такимъ образомъ, какъ показать герцогинѣ, что ея утренній выстрѣлъ не достигъ цѣли, лэди Кью, по выходѣ Франка изъ комнаты вмѣстѣ съ кузиной, замѣтила съ веселымъ видомъ, что молодой графъ -- aux petits soins съ миссъ Этелью, что герцогъ Д'Иври, старинный другъ лэди Кью, навѣрно будетъ радъ услыхать о рѣшимости его крестника наконецъ устроиться. Онъ поселится въ своихъ помѣстьяхъ. Онъ займется своими обязанностями, какъ англійскій пэръ и помѣщикъ.-- Мы поѣдемъ домой, прибавила доброжелательная графиня, на радости заколемъ откормленнаго тельца, и вы увидите, что вашъ дорогой заблудшійся сынъ сдѣлается степеннымъ джентльменомъ.
   Герцогиня отвѣчала;-- планъ милэди Кью такъ хорошъ, что нельзя придумать ничего лучшаго. Она въ восхищеніи, что лордъ Кью любитъ телятину; есть люди, которые находятъ это блюдо совершенно безвкуснымъ.
   Тутъ вальсъ разлучилъ собесѣдницъ, и герцогиня полетѣла съ своимъ вальсеромъ, разливая кругомъ благоуханіе, шелестя розовымъ платьемъ, развѣвая розовыми перьями, розовыми лентами. Лэди Кью имѣла удовольствіе думать, что всадила стрѣлу въ эту затянутую талію, обхваченную графомъ Пунтеромъ, и отплатила за ударъ кинжаломъ, нанесенный герцогиней Д'Иври утромъ.
   Мистеръ Бэрнсъ и его нареченная невѣста тоже были на балѣ, танцовали и исчезли. Лэди Кью скоро послѣдовала за своими молодыми людьми; и балъ продолжался очень весело, не смотря на отсутствіе этихъ достопочтенныхъ особъ.
   Лордъ Кью, какъ одинъ изъ распорядителей праздника, проводилъ лэди Анну и дочь ея до кареты, воротился и танцовалъ съ большимъ жаромъ и обычною любезностью, выбирая тѣхъ дамъ, которыхъ обходили другіе вальсеры за то, что онѣ были слишкомъ стары, или слишкомъ дурны, или слишкомъ толсты. Но онъ не ангажировалъ герцогини Д'Иври. Онъ готовъ былъ скрывать досаду, которую ощущалъ; но не хотѣлъ простирать лицемѣрія дружбы до того излишества, какое не посовѣстилась позволить себѣ его старая бабка.
   Между прочими дамами, милордъ выбралъ отчаянную вальсерку, графиню Фонъ-Гумпельгеймъ, которая, не смотря на свои лѣта, объемъ и огромную семью дѣтей, никогда не опускала случая воспользоваться любимымъ ея препровожденіемъ времени.-- Посмотрите, съ какимъ верблюдомъ вальсируетъ милордъ, говорилъ герцогинѣ д'Иври мосье Викторъ, имѣвшій счастье обхватывать сухую талію герцогини подъ туже самую музыку: кто кромѣ Англичанина выбралъ бы такого дромадера?
   -- Надо сознаться, замѣтила герцогиня Д'Иврій, что милордъ передъ свадьбой позволяетъ себѣ страшныя развлеченія.
   -- Какъ, милордъ женится? когда, на комъ? вскрикнулъ кавалеръ герцогини.
   -- На миссъ Ньюкомъ. Не одобряете ли вы его выбора? Мнѣ показалось, что глаза Стеніо -- герцогиня называла мосье Виктора своимъ Стеніо -- смотрѣли съ нѣкоторою благосклонностью на эту дѣвочку. Она хороша, даже очень хороша собой. Не часто ли такъ случается въ жизни, Стеніо? Юность и невинность -- я даю миссъ Этели этотъ эпитетъ, особенно съ-тѣхъ-поръ, какъ она разсталась съ своимъ миленькимъ живописцемъ -- не предаются ли въ руки отжившихъ roués. Нѣжные, юные цвѣтки, не вырываютъ ли насъ изъ нашихъ монастырскихъ садовъ, чтобы бросить въ свѣтѣ, гдѣ воздухъ отравляетъ нашу чистую жизнь и сушитъ святые отпрыски надежды, любви и вѣры? Вѣра! Насмѣшливый свѣтъ попираетъ ее ногами, n'est-ce pas? Любовь? Жестокій свѣтъ душитъ небесную гостью при самомъ ея рожденіи. Надежда! Она улыбалась мнѣ въ школьной комнаткѣ монастыря, играла между цвѣтами, которые я лелѣяла; пѣла съ птичками, которыхъ я любила. Но она покинула меня, Стеніо, на порогѣ свѣта. Она сложила свои бѣлыя крылья и завѣсила покрываломъ свое лучезарное лицо! Въ обмѣнъ за мою молодую любовь, они дали мнѣ -- шестьдесятъ лѣтъ, подонки себялюбиваго сердца, холодный эгоизмъ, не смотря на горностаевую мантію, прикрывающую его! Вмѣсто отрадныхъ цвѣтовъ моихъ юныхъ лѣтъ, они дали мнѣ вотъ эти, Стеніо!-- и она указала на свои перья и искусственныя розы. О, какъ бы я хотѣла раздавить ихъ подъ ногами!-- и она выставила на показъ свой изящный башмачокъ. Герцогиня бывала краснорѣчива, когда разсказывала о своихъ бѣдствіяхъ, и парадировала погибшею своею невинностью передъ всякимъ, кто сколько-нибудь расположенъ былъ интересоваться этимъ жалкимъ зрѣлищемъ. Тутъ музыка заиграла быстрѣе и соблазнительнѣе, чѣмъ прежде, и красивая ножка забыла желаніе раздавить міръ. Герцогиня пожала сухими плечиками и сказала: довольно, станемъ танцовать и зайдемъ все! Рука Стеніо снова обхватила феерическую талію -- герцогиня называла себя феей; другія дамы называли ее скелетомъ -- и оба понеслись въ вальсѣ. Черезъ минуту, она и Стеніо наткнулись на дюжаго лорда Кью и тяжеловѣсную графиню фонъ-Гумпельгеймъ, какъ лодка ударяется о дубовые бока парохода.
   Эфирная пара не упала; ихъ, къ счастію, сбили на сосѣднюю скамейку; однакожъ на-счетъ Стеніо и герцогини разразился хохотъ, -- и лордъ Кью, усадивъ свою задыхавшуюся даму, пошелъ съ извиненіями къ дамѣ, которая была жертвою его неловкости. При взрывѣ хохота, глаза герцогини засверкали гнѣвомъ.
   -- Мосье де Кастильонъ, сказала она своему кавалеру: имѣли вы когда-нибудь ссору съ этимъ Англичаниномъ?
   -- Съ этимъ милордомъ? Никогда, отвѣчалъ Стеніо,
   -- Онъ это сдѣлалъ съ намѣреніемъ. Не проходитъ ни одного дня, чтобъ кто-нибудь изъ его фамиліи не оскорбилъ меня! прошипѣла герцогиня.-- Въ эту самую минуту подошелъ къ ней съ извиненіями лордъ Кью: онъ просилъ у герцогини тысячу извиненій за то, что былъ такъ maladroit.
   -- Maladroit! et très maladroit, мосье, сказалъ Стеніо, крутя усы. C'est bien le mot, monsieur.
   -- И такъ, я прошу у герцогини извиненія, и надѣюсь, что она проститъ меня, сказалъ лордъ Кью. Герцогиня пожала плечами и опустила головку.
   -- Кто не умѣетъ танцовать, тому не слѣдуетъ и браться за это, продолжалъ герцогининъ кавалеръ.
   -- Какъ вы добры, мосье, что даете мнѣ уроки танцованія, сказалъ лордъ Кью.
   -- Всякіе, какіе вамъ угодно, милордъ! кричитъ Стеніо, и вездѣ, гдѣ хотите.
   Лордъ Кью посмотрѣлъ на маленькаго человѣчка съ изумленіемъ. Ему казался непонятнымъ такой гнѣвъ изъ-за такой бездѣлицы, которая случается по десяти разъ на каждомъ многолюдномъ балѣ. Онъ опять поклонился герцогинѣ и пошелъ прочь.
   -- Вотъ это-то вашъ Англичанинъ -- вашъ Кью, котораго вы вездѣ прославляете, сказалъ Стеніо Флораку, которой стоялъ по близости и былъ свидѣтелемъ сцены.-- Что онъ такое: по-просту глупъ или отъявленный трусъ? Думаю, то и другое.
   -- Молчите, Викторъ! вскрикнулъ Флоракъ, схвативъ его за руку и увлекая прочь: вы меня знаете; знаете также, что я ни глупецъ, ни трусъ. Повѣрьте моему слову, что у лорда Кью нѣтъ недостатка ни въ умѣ, ни въ храбрости!
   -- Хотите быть моимъ свидѣтелемъ, Флоракъ? продолжаетъ Стенію.
   -- Когда вы будете передъ нимъ извиняться? Извольте. Вы оскорбили.
   -- Ну, да, чоргъ возьми, я оскорбилъ! говоритъ Гасконецъ.
   -- Человѣка, который добровольно не оскорбитъ ни одной живой души. Человѣка простодушнаго, честнаго, благороднаго. Я видалъ его въ минуты испытаній, и повѣрьте, онъ именно то, что я вамъ говорю.
   -- О, чѣмъ больше, тѣмъ лучше для меня! вскрикнулъ Французикъ: я буду имѣть честь встрѣтиться съ благороднымъ человѣкомъ, и такимъ образомъ насъ будетъ двое на полѣ.
   -- Вы дѣлаете изъ себя орудіе чужой прихоти, бѣдный мой Гасконецъ, возразилъ Флоракъ, который видѣлъ, какъ герцогиня иврійская наблюдаетъ за обоими. Она въ эту минуту взяла руку благороднаго графа Пунтера, и пошла освѣжиться въ сосѣднюю комнату, гдѣ по обыкновенію шла игра, а лордъ Кью и его другъ, лордъ Густеръ прохаживались взадъ и впередъ, по одаль отъ игроковъ.
   Лордъ Рустеръ, выслушавъ что-то отъ лорда Кью, изумился и сказалъ: Ифуй, дрянь, мерзавецъ Французишка! Проклятый сорванецъ.
   -- А я васъ ищу, милордъ! сказала герцогиня Д'Иври, самымъ очаровательнымъ тономъ, подойдя къ нему сзади неслышными шагами. Позвольте мнѣ перемолвить съ вами словечко. Вашу руку! Бывало, вы часто подавали мнѣ ее, mon filleul! Надѣюсь, вы не обидѣлись вспыльчивостью мосье де-Кастильона; онъ такой взбалмошный Гасконецъ. Вѣрно, онъ слишкомъ часто подходилъ къ буффету.
   Лордъ Кью отвѣчалъ: Нѣтъ; онъ и не думалъ о вспыльчивости мосье де-Кастильона.
   -- Какъ я рада! У героевъ фехтовальныхъ залъ вовсе нѣтъ никакихъ манеръ. У этихъ Гасконцевъ всегда шпага на-голо. Что-то скажетъ прелестная миссъ Этель, если услышитъ объ этой ссорѣ?
   -- Я не вижу, какимъ-образомъ это можетъ дойдти до нея, сказалъ лордъ Кью, если только какой нибудь обязательный другъ не вздумаетъ сообщить ей объ этой исторіи.
   -- Сообщитъ ей -- бѣдной, милой дѣвушкѣ! кто-жъ будетъ такъ жестокъ, чтобъ огорчить ее? спросила простодушная герцогиня: что вы такъ смотрите на меня, Франкъ?
   -- Любуюсь вами, сказалъ Кью, съ наклоненіемъ головы: я никогда не видалъ васъ, герцогиня, такою интересной, какъ сегодня.
   -- Вы говорите загадками! Пойдемте въ танцовальный залъ. Танцуйте со мной еще разъ. Вы любили танцовать со мной. Протанцуемъ хоть одинъ вальсъ, Франкъ. А тамъ, а тамъ, черезъ день или два, я уѣзжаю къ герцогу, и скажу ему, что его filleul намѣренъ жениться на прелестнѣйшей изо всѣхъ Англичанокъ, запереться въ провинціи и сдѣлаться ораторомъ въ Палатѣ Пэровъ. У васъ столько ума! ah, si -- вы такъ умны!
   И герцогиня привела назадъ лорда Кью въ танцовальный залъ; онъ самъ дивился тому, что дѣлаетъ, и добрые люди, видя ихъ танцующими, не могли налюбоваться ими.
   Герцогиня танцовала какъ бы укушенная тарантуломъ, который, по сказанію народа, такой дивный возбудитель къ танцамъ. Она желала, чтобъ музыканты играли быстрѣе и быстрѣе. Она опускалась на руку Кью и висла на ней; устремляла ему въ лицо всѣ лучи своихъ томныхъ глазокъ. Эти глазки скорѣе смущали, чѣмъ восхищали его. Но зрители были въ восторгѣ;-- какъ мило, со стороны герцогини, думали они, что послѣ размолвки, она дѣлаетъ публичное сознаніе въ примиреніи.
   Лордъ Рустеръ, который стоялъ у входа въ танцовальный залъ и смотрѣлъ изъ-за плеча Флорака, сказалъ: Все улажено! какая отчаянная танцовщица, эта маленькая герцогиня!
   -- Змѣя! сказалъ Флоракъ: какъ она извивается!
   -- Полагаю, что дѣло съ Французикомъ кончено, говоритъ лордъ Рустеръ: проклятое, глупое дѣло.
   -- Вы думаете? Посмотримъ! сказалъ Флоракъ, который можетъ-быть лучше зналъ свою прелестную кузину. Когда вальсъ кончился, Кью отвелъ свою даму къ креслу и поклонился ей; но хотя она приготовила для него мѣсто возлѣ себя, и прибравъ свое шелестящее платье, указала ему гдѣ сѣсть, однако-жь онъ отошелъ прочь, съ сумрачнымъ лицомъ. Онъ не желалъ долѣе оставаться съ нею. Дружба ея казалась ему отвратительнѣе ея ненависти. Онъ зналъ, что ея рукой нанесенъ утромъ коварный ударъ ему и Этели. Онъ пошелъ назадъ и въ дверяхъ завелъ рѣчь съ двумя своими друзьями.-- Ступайте спать, мой любезный Кью, сказалъ Флоракъ: вы совсѣмъ блѣдны; поскорѣй въ постель, mon garèon; это будетъ лучше,
   -- Она вынудила у меня обѣщаніе ужинать съ нею, сказалъ Кью, со вздохомъ.
   -- Она васъ отравитъ, сказалъ другой. Зачѣмъ у насъ уничтожено колесо? Честное слово, слѣдовало бы возобновить его для этой женщины.
   -- Въ той комнатѣ есть колесо, возразилъ Кью, смѣясь: пойдемте, виконтъ, попробуемъ счастья -- и онъ опять пошелъ въ игорный залъ.
   Въ этотъ вечеръ, лордъ Кью въ послѣдній разъ игралъ въ азартную игру. Онъ выигрывалъ безпрестанно: двойной нуль, казалось, повиновался ему, такъ что другіе игроки дивились его счастью. Флоракъ ставилъ кушъ, когда ставилъ лордъ Кью, и съ суевѣріемъ игрока, говорилъ: я увѣренъ, что съ этимъ человѣкомъ что-нибудь да случится. По временамъ, Флоракъ уходилъ въ танцовальный залъ, оставляя свою ставку на попеченіе Кью, и по возвращеніи, всякой разъ находилъ ее порядочно умноженною: правду сказать, счастью давно была пора обернуться лицомъ къ достойному виконту. Разъ онъ воротился съ озабоченнымъ видомъ и сказалъ лорду Рустеру: Она опять съ Гасконцемъ. Пойдемъ посмотримъ.
   -- Еще тридцать шесть! и красная выиграла, вскричалъ въ эту минуту croupier, своимъ носовымъ голосомъ. Карманы Флорака переполнились двойными наполеондорами; онъ оставилъ игру, и къ счастью, потому что Кью въ два, въ три раза спустилъ весь свой выигрышъ.
   Когда лордъ Кью выходилъ изъ танцовальнаго зала, герцогиня Д'Иври замѣтила, что Стеніо слѣдуетъ за нимъ съ свирѣпымъ видомъ, и позвала назадъ бородатаго барда.-- Вы были намѣрены преслѣдовать мосье де Кью, сказала она: знаю, что такъ. Садитесь же здѣсь, милостивый государь,-- и она толкнула его вѣеромъ, чтобъ онъ сѣлъ на ея мѣсто.
   -- Не желаете ли, чтобъ я попросилъ его сюда, madame? сказалъ поэтъ, самымъ трагическимъ тономъ.
   -- Я сама могу призвать его сюда, когда захочу, Викторъ, возразила герцогиня.
   -- Станемъ надѣяться, что и другіе будутъ также счастливы, сказалъ Гасконецъ, заложивъ одну руку за жилетъ, а другою покручивая усы.
   -- Фи, мосье, какъ отъ васъ несетъ табакомъ! Я вамъ запрещаю курить; слышите, мосье?
   -- Однакожь, я знаю, что madame la duchesse когда-то не гнушалась сигарой, сказалъ Викторъ. Если запахъ табаку васъ безпокоитъ, позвольте, я удалюсь.
   -- И вы хотите покинуть меня, Стеніо! Развѣ я не замѣтила, какъ умильно вы посматривали на миссъ Ньюкомъ? какъ вы разгнѣвались, когда она отказалась танцовать съ вами? О, мы все видѣли! Женщина, видите ли, никогда не обманывается. Вы мнѣ присылаете прекрасные стихи, поэтъ? Но вы можете писать такіе же стихи къ статуѣ, къ картинѣ, къ розѣ, къ лунѣ. Вы сейчасъ досадовали за то, что я танцовала съ мосье де Кью. Знаете ли вы, что въ танцахъ женщины ревность непростительна.
   -- Вы умѣете возбуждать ее, герцогиня, продолжалъ трагикъ.
   -- Мосье, возразила герцогиня, съ достоинствомъ: развѣ я обязана отдавать вамъ отчетъ во всѣхъ моихъ дѣйствіяхъ и просить у васъ позволенія, когда хочу прогуляться?
   -- Виноватъ, я больше ничего, какъ рабъ, проворчалъ Гасконецъ: я не господинъ.
   -- Вы страшно мятежный рабъ, мосье, продолжаетъ герцогиня, сдѣлавъ миленькую рожицу и устремивъ на Гасконца свои большіе глаза, блескъ которыхъ искусно возвышенъ былъ румянами. Предположимъ -- предположимъ, что я танцовала съ мосье де Кью не для него, а для васъ. Предположимъ, что я не хочу продолженія глупой ссоры. Предположимъ, что онъ ui soi, ni poltron, какъ вы увѣряете. Я подслушала васъ, милостивый государь, когда вы разговаривали съ однимъ изъ самыхъ низкихъ людей, съ моимъ добрымъ кузеномъ, мосье де-Флоракомъ; но не объ немъ я вамъ говорю. Предположимъ, что я знаю графа де Кью за человѣка холоднаго и дерзкаго, неблаговоспитаннаго и грубаго, какъ всѣ его соотечественники; но вмѣстѣ съ тѣмъ за такого человѣка, у котораго нѣтъ недостатка въ храбрости: не-могла-ль бы я послѣ этого бояться не за него, а за васъ?
   -- За меня! Ахъ, герцогиня! Ужели вы думаете, что человѣкъ моей крови уступитъ хоть шагъ одинъ какому нибудь Англичанину? Знаете ли вы исторію моего рода? Знаете ли, что съ самаго дѣтства я поклялся вѣчною ненавистью этой націи? Tenez, madame: вотъ хоть бы мосье Джонсъ, котораго вы допускаете въ свою гостиную; только изъ уваженія къ вамъ я терплю этого безсмысленнаго островитянина. А что такое капитанъ Блэкбалль, котораго вы такъ отличаете? Правда, онъ превосходно стрѣляетъ, твердо сидитъ на конѣ; но манеры его рѣшительно напоминаютъ бильярднаго маркера. Со всѣмъ тѣмъ, я уважаю его за то, что онъ участвовалъ съ донъ Карлосомъ въ войнѣ противъ Англичанъ. Что же касается молодаго мосье де Кью, то смѣхъ его производитъ во мнѣ судороги; его дерзкія манеры бѣсятъ меня; встрѣчаясь съ нимъ, я всегда говорю самъ себѣ: ненавижу тебя; подумайте же, герцогиня, могу ли я терпѣть его, послѣ настоящаго случая? Значитъ, Викторъ думалъ, хотя и не высказалъ того, что Кью смѣялся надъ нимъ въ началѣ бала, когда la blanche miss отказалась танцовать съ нимъ.
   -- Ахъ, Викторъ, не его, а васъ хотѣла бы я спасти, сказала герцогиня. И люди, стоявшіе вокругъ, и сама герцогиня въ послѣдствіи, говорили: да, это вѣрно, у нея доброе сердце. Она упрашивала лорда Кью; она умоляла мосье Виктора; она сдѣлала все, что было въ ея власти, чтобъ уладить ссору между нимъ и Французомъ.
   Послѣ бала, накрытъ былъ ужинъ на отдѣльныхъ столикахъ, за которыми сидѣло человѣкъ по пяти, по шести. Лордъ Кью ужиналъ въ обществѣ герцогини, изъ котораго нашъ другъ Гасконецъ былъ исключенъ. Но графъ, какъ распорядитель бала, ходилъ отъ одного стола къ другому, наблюдая, чтобы гости не имѣли ни въ чемъ недостатка. Онъ также предполагалъ, что ссора съ Гасконцомъ вѣроятно кончилась; во всякомъ случаѣ, какъ ни непріятны были замѣчанія дерзкаго Француза, онъ рѣшился предать ихъ забвенію, ни мало не желая напиться его крови, или пожертвовать своей изъ-за такой нелѣпой размолвки. Съ обычнымъ добродушіемъ, онъ просилъ гостей пить вино, и замѣтивъ, что мосье Викторъ косится на него у отдаленнаго столика, послалъ къ своему врагу слугу съ бутылкой шампанскаго и поднялъ свой бокалъ, въ знакъ дружескаго вызова. Когда слуга подошелъ къ мосье Виктору и передалъ ему о желаніи лорда Кью, Викторъ опрокинулъ свой бокалъ и съ величественными видомъ скрестилъ руки.-- Мосье де Кастильонъ отказывается, сказалъ слуга, нѣсколько смущенный: онъ приказалъ мнѣ доложить объ этомъ вамъ, милордъ.-- Флоракъ побѣжалъ къ сердитому Гасконцу. Лордъ Кью посылалъ шампанское къ Виктору и получилъ его отказъ въ то время, когда онъ не былъ за столомъ герцогини: обязанности распорядителя рано отвлекли его отъ ея общества.
   Между тѣмъ мерцаніе разсвѣта пробивалось уже въ столовую, и скоро взошло солнце и вспугнуло пирующихъ. Дамы начали поспѣшно удаляться, какъ привидѣнія при крикѣ пѣтуха; нѣкоторыя изъ нихъ опасались стать лицомъ къ лицу обличительнаго свѣтила. Уже до того задымились сигары; мужчины оставались курить и пить вино, которое подавали безсонные нѣмецкіе слуги. Лордъ Кью подалъ руку герцогини Д'Иври, и повелъ ее изъ столовой. Пасмурный Кастильомъ сталъ имъ на дорогѣ; лордъ Кью довольно жестко толкнулъ его плечомъ, и промолвивъ pardon, monsieur, прошелъ мимо и проводилъ герцогиню до экипажа. Она и не подозрѣвала, что произошло на дорогѣ между Кью и Викторомъ; она строила глазки лорду Кью, кивала головкой и дѣлала ручки, когда экипажъ трогался отъ подъѣзда.
   Въ это время Флоракъ присталъ къ своему соотечественнику, порядочно напившемуся шампанскаго, если не съ Кью, такъ съ другими, и напрасно старался образумить его: Гасконецъ бѣсился, увѣрялъ, что. лордъ Кью ударилъ его.-- Клянусь могилой моей матери, ревѣлъ онъ, клянусь, что напьюсь его крови. Лордъ Рустеръ съ своей стороны горланилъ: Чортъ его побери! уложите его спать, да заприте на замокъ: этихъ словъ Викторъ не понялъ; иначе пришлось бы принести двѣ жертвы на мавзолеѣ его маманъ.
   Когда Кью воротился -- что онъ предполагалъ и прежде -- маленькій Гасконецъ бросился съ перчаткою въ рукѣ, и, окруженный курильщиками, произнесъ бѣшеный спичъ на счетъ Англіи, леопардовъ, трусости, дерзкихъ островитянъ и Наполеона на Св. Еленѣ; послѣ чего потребовалъ расплаты за поведеніе Кью въ этотъ вечеръ. Говоря это, онъ подошелъ къ лорду Кью, съ перчаткой въ рукѣ, и поднялъ ее, какъ бы дѣйствительно намѣренъ былъ ударить его.
   -- Въ словахъ нѣтъ нужды болѣе, сказалъ лордъ Кью, вынувъ изо рта сигару: если вы не выпустите изъ рукъ этой перчатки, такъ, честное слово, я выброшу васъ изъ окна. А!... Приберите его. Будьте свидѣтелями, господа; я не могъ удержаться. Если я буду нуженъ ему завтра утромъ, онъ знаетъ, гдѣ найдти меня.
   -- Я объявляю, что милордъ Кью поступилъ такъ не прежде, какъ истощивъ всякое терпѣніе, и послѣ самаго дерзкаго оскорбленія,-- самаго дерзкаго, слышите, мосье Кабанъ,-- вскрикнулъ Флоракъ, подбѣгая къ Гасконцу, который успѣлъ уже встать: поведеніе мосье было недостойно Француза и благороднаго человѣка.
   -- Чортъ возьми, досталось же ему по носу, сказалъ виконтъ Рустеръ, лаконически.
   -- Ахъ, Рустеръ! Тутъ не до смѣху, вскрикнулъ съ горестью Флоракъ, уходя съ лордомъ Кью: желалъ бы я, чтобъ эта кровь была послѣдняя въ этой ссорѣ.
   -- Ха, ха, ха! да какъ онъ славно свалился! кричалъ Рустеръ, надрываясь отъ хохоту.
   -- Мнѣ это очень прискорбно, сказалъ Кью, совершенно серьозно: я не могъ удержаться. Прости меня, Боже.
   И Кью повѣсилъ голову. Онъ подумалъ о своемъ прошедшемъ, о прошлыхъ своихъ грѣхахъ, о наказаніи, которое преслѣдовало его pede claud! Отъ глубины души, сказалъ: прости меня, Боже, сокрушенный молодой человѣкъ. То, что угрожало ему, онъ принималъ за возмездіе того, что прошло.
   -- Pallas te hoc vulncre, Pallas immolât, бѣдный мой Кью, сказалъ другъ его Французъ, и лордъ Рустеръ, получившій классическое образованіе очень небрежное, оборотился и спросилъ: это что за тарабарщина, любезнѣйшій?
   Виконтъ Густеръ не пробылъ двухъ часовъ въ постели, какъ графъ Пунтеръ, отставной Чорный егерь, явился къ нему отъ имени мосье де-Кастильона и графа Кью, которые снарядили его къ виконту для условій дуэли. Какъ соперники должны были встрѣтиться внѣ баденской территоріи и выѣхать прежде, чѣмъ слухъ о происшествіи дойдетъ до полиціи, графъ Пунтеръ предложилъ тотчасъ же отправиться во Францію, куда навѣрное они будутъ впущены и безъ паспортовъ, такъ какъ дѣло шло о чести.
   Лэди Анна и лэди Кью слышали, что молодые люди послѣ бала отправились на охоту, и потому въ-продолженіе сутокъ онѣ оставались спокойны. На слѣдующій день, ни одинъ изъ молодыхъ людей не возвращался; на третій, лэди узнали, что съ лордомъ Кью случилось какое-то несчастіе; но весь городъ зналъ, что онъ застрѣленъ мосье де-Кастильономъ, на одномъ изъ острововъ Рейна, насупротивъ Кэля, гдѣ теперь лежитъ.
   

XXXV.
За Альпами.

   Наша странствующая муза должна теперь сѣсть въ маленькую бричку, въ которой путешествуютъ Кдэйвъ Ньюкомъ съ товарищами, и перебираться черезъ Альпы, любуясь снѣгами С. Готарда, прелестною страной, черезъ которую бѣжитъ Тичино на пути своемъ къ ломбардскимъ озерамъ, обширными миланскими равнинами; царственнымъ городомъ, ярко увѣнчаннымъ каѳедральною церковью, уступающею въ великолѣпіи одному. только куполу императорскаго Рима. Я имѣю отъ Клэйва нѣсколько длинныхъ писемъ, писанныхъ въ-продолженіе юношескаго его странствованія, каждый шагъ котораго, съ отъѣзда изъ Бадена до воротъ Милана, онъ описываетъ самыми блестящими красками: безъ сомнѣнья, очаровательныя картины, повсюду встрѣчаемыя молодымъ человѣкомъ, должны были умѣрить грустныя чувствованія, при которыхъ началось путешествіе. На счастливой дорогѣ, которою онъ слѣдовалъ, зрѣлище природы такъ возвышенно и усладительно, что всѣ наши частныя дѣла и треволненія убѣгаютъ прочь, пристыженныя этою ясностью и блескомъ. О, отрадная, тихая картина лазурнаго озера, и вы, снѣжныя горы! Такъ дивно очаровательно ваше зрѣлище, что вы кажетесь почти небомъ, и вы какъ-будто недоступны ни горю, ни заботѣ! Какія заботы волновали душу Клэйва -- я не зналъ еще въ это время; онъ не намекалъ объ нихъ въ своихъ письмахъ, и только въ-продолженіе позднѣйшаго нашего знакомства открылъ онъ мнѣ нѣкоторыя изъ своихъ страданій.
   Мѣсяца черезъ три послѣ разлуки съ миссъ Этелью, нашъ молодой джентльменъ очутился въ Римѣ, по-прежнему въ товариществѣ съ другомъ своимъ Ридлеемъ. Многіе изъ насъ, молодые или среднихъ лѣтъ люди, ощущали то сладостное потрясеніе, какое производитъ на насъ первый взглядъ на великій городъ. Еще есть одно мѣсто, видъ котораго поражаетъ васъ, можетъ-быть еще болѣе, чѣмъ самый Римъ, гдѣ царствовалъ Августъ, въ дни, когда пришелъ въ міръ Тотъ, чье мѣсторожденіе отдѣляется однимъ или двумя холмами отъ вратъ Іерусалима. Кто видѣлъ то и другое, тотъ не можетъ забыть перваго впечатлѣнія. Послѣ многихъ лѣтъ, ощущеніе, произведенное зрѣлищемъ ихъ, все еще трепещетъ въ вашей памяти и поражаетъ васъ такъ же живо, какъ въ ту минуту, когда вы ихъ увидѣли впервые.
   Впрочемъ, настоящая лѣтопись имѣетъ дѣло съ мистеромъ Клэйвомъ Ньюкомомъ, его жизнью и товарищами. Благосклонный читатель ошибается, если ожидаетъ услыхать отъ меня о кардиналахъ въ пурпурѣ, о благородныхъ римскихъ принцахъ и принцессахъ. Единственный благородный Римлянинъ, въ домъ котораго другъ нашъ имѣлъ доступъ, былъ принцъ Полоній: его лакеи носятъ ливрею англійской королевской фамиліи; онъ ссужаетъ благородныхъ путешественниковъ и даже живописцевъ наличными деньгами подъ благонадежнѣйшіе векселя, и разъ или два въ сезонъ отворяетъ свой транстеверинскій дворецъ и даетъ своимъ знакомымъ балъ. Другъ нашъ, Клэйвъ, шутя говаривалъ, что, по его мнѣнію, уже нѣтъ болѣе Римлянъ. Онъ видѣлъ священниковъ въ громадныхъ шляпахъ; монаховъ, съ выбритой макушкой; поддѣльныхъ поселянъ,-- въ маскерадныхъ костюмахъ, съ волынкой, въ штиблетахъ и красныхъ камзолахъ,-- которые отдаютъ себя на-прокатъ художникамъ по стольку-то паоло за сеансъ; но черезъ порогъ Римлянина онъ переступалъ тогда только, когда покупалъ сигару или носовой платокъ. Здѣсь, какъ и вездѣ, мы носимъ съ собой наши островскія привычки. Мы создаемъ маленькую Англію въ Парижѣ, маленькую Англію въ Мюнхенѣ, въ Дрезденѣ, повсюду. Нашъ другъ -- былъ Англичанинъ и дѣлалъ въ Римѣ то, что дѣлаютъ Англичане.
   Тутъ было отборное англійское общество;-- общество, которое стекается взглянуть на колизей, освѣщенный голубымъ огнемъ; которое стекается въ Ватиканъ, чтобъ посмотрѣть на статуи при свѣтѣ факеловъ; которое въ народныя празднества собирается въ храмы, болтаетъ и смотритъ въ театральныя трубки, когда первосвященники римской церкви совершаютъ древніе обряды, а толпы вѣрныхъ стоятъ на колѣняхъ, вокругъ алтарей; общество, которое даетъ балы и обѣды, имѣетъ свои скандалы и ссоры, своихъ аристократовъ, выскочекъ, сплетниковъ и сплетницъ; свой клубъ, свою охоту и свой Гэйдъ-паркъ на Пинчіо. Тутъ есть и другое маленькое англійское общество, въ широкополыхъ шляпахъ, съ длинною бородой, въ бархатныхъ жакетахъ, -- веселая колонія художниковъ, у которыхъ свои праздники, свои сходбища и увеселенія, поодаль отъ соотечественниковъ-аристократовъ, съ которыми только рѣдкіе изъ нихъ имѣютъ честь знаться.
   Джонъ Джемсъ и Клэйвъ наняли веселенькія высокія комнаты въ Via Gregoriana. Цѣлыя поколѣнія живописцевъ занимали эти покои и ушли своей дорогой. Окна ихъ рабочей комнаты смотрѣли на чистенькій старый садикъ, гдѣ виднѣлись древнія статуи императорскихъ временъ, журчащій фонтанъ и благородныя апельсинныя деревья, съ густыми листьями и золотыми плодами. Прогулки ихъ были безконечно-пріятны и усладительны. Въ каждой улицѣ они встрѣчали картины прелестной, характеристической италіянской жизни, которыми наши живописцы какъ-будто пренебрегаютъ, предпочитая имъ площадныхъ разбойниковъ, контадиновъ, пиффераровъ и имъ подобныхъ, потому-что ихъ рисовалъ Томсонъ до Джонса, Джонсъ до Томсона и такъ-далѣе, до сѣдой старины. Тутъ рѣзвились малютки; тамъ толпились женщины у растворенныхъ дверей, среди мягкой римской зимы; страшныя старыя вѣдьмы, какихъ писалъ Микель-Анджело, драпирующіяся въ величественныхъ лохмотьяхъ; матери съ дѣтьми; сутуловатые поселяне, съ черной бородой, съ благороднымъ выраженіемъ, въ величественныхъ позахъ, лѣнивые, и также въ лохмотьяхъ.
   -- Желалъ бы я быть инымъ, пишетъ Клэйвъ, въ одномъ изъ писемъ, въ которыхъ онъ любилъ высказывать въ это время свои задушевныя мысли: я вижу, люди молятся, и завидую имъ. Одинъ знакомый мнѣ католикъ повелъ меня на прошлой недѣлѣ въ церковь, гдѣ находится чудотворный образъ. Мой пріятель, указавъ мнѣ на картину, сталъ на колѣни и отъ глубины сердца молился -- я это знаю -- чтобъ истина озарила и меня; но я, какъ оглашенный, стоялъ передъ образомъ и видѣлъ въ немъ только посредственное произведеніе искусства. Добрый В., выходя изъ церкви, пожалѣлъ меня, и я не могъ не почувствовать къ нему любви и уваженія.
   Нашъ другъ Джонъ Джемсъ, отличный отъ меня во многихъ отношеніяхъ, превосходящій меня во всемъ, безконечно пораженъ католическими обрядами. Они, по-видимому, отвѣчаютъ духовнымъ потребностямъ его природы, и онъ выходитъ изъ церкви точно съ пира, тогда какъ я тамъ скучаю. Разумѣется, первое наше странствіе было въ храмъ св. Петра. Что за дорога! Подъ какими идешь тѣнями! какіе величественные дома, какіе огромные окна и дворы, какіе высокіе портала: гигантъ пройдетъ, не снимая шапки. Зданія вдвое выше Лэмъ-Корта. Надъ порталами старинные гербы, огромные княжескіе и кардинальскіе щиты, которые пришлись бы по-силамъ Аристовымъ рыцарямъ; каждая фигура на нихъ -- картина. На каждомъ перекресткѣ встрѣчаешь храмъ; въ каждомъ дворѣ -- шумящій водометъ. Кромѣ уличнаго народу, кромѣ полчищъ разноцвѣтнаго духовенства, тутъ находишь многочисленное безмолвное населеніе мраморное: боги, сверженные съ Олимпа, разбившіеся въ паденіи и уставленные въ нишахъ и надъ фонтанами; сенаторы, безъ имени, безъ носовъ, безъ шуму, сидящіе подъ арками, или прячущіеся въ дворахъ и въ садахъ. Желалъ бы я, Пенъ, чтобъ Уаррингтонъ написалъ исторію послѣдняго изъ язычниковъ.
   Мнѣ кажется, я потерялъ изъ виду храмъ Св. Петра, не правда-ли? А между-тѣмъ, онъ довольно великъ. Какъ бьется ваше сердце, когда видите его въ первые! Наше сердце билось, когда мы ѣхали изъ Чивита-Веккіа и видѣли передъ собой огромный куполъ, высящійся чорною громадой въ вечернемъ мракѣ; онъ во всю дорогу стоялъ передъ нашими глазами, будто упавшее съ неба, потухшее свѣтило. Когда вы смотрите на него съ Пинчіо и за нимъ закатывается солнце, вамъ представляется, вѣроятно, единственное по величію зрѣлище земли и неба. Я не согласенъ, чтобы фасадъ церкви былъ не красивъ и тяжелъ. Пока куполъ поражаетъ васъ благоговѣйнымъ ужасомъ, этотъ фасадъ сносенъ. Вы подходите къ нему по великолѣпной площади, гдѣ фонтаны бьютъ на-встрѣчу солнечнымъ лучамъ;-- справа и слѣва идутъ полумѣсяцемъ ряды огромныхъ колонъ.
   Должны быть минуты, особенно въ Римѣ, когда каждый непредубѣжденный Англичанинъ и протестантъ чувствуетъ какую-то грусть, при мысли, что онъ и соотечественники его изолированы отъ европейскаго христіанства. Насъ раздѣляетъ океанъ. Въ ясный день, съ одного берега можно видѣть утесы другаго; порою желалъ бы, чтобъ между ними не было бурной пучины и чтобы странникъ могъ пройдти изъ Кантербери въ Римъ, не утонувъ за Дувромъ. Я увѣренъ, что многіе изъ насъ, Англичанъ, не имѣютъ ни малѣйшаго понятія о прекраснѣйшихъ частяхъ нашей великой Матери -- Церкви; мы толкуемъ о дѣвственныхъ затворницахъ, о невѣжахъ -- поселянахъ, поклоняющихся дереву и камню, вѣрующихъ въ продажныя индульгенціи, и о другихъ подобныхъ предметахъ... А посмотрите вонъ на ту надпись, что сіяетъ вокругъ купола, величественнаго, какъ небеса; слова ея написаны какъ бы звѣздами; она возвѣщаетъ всему свѣту: Петръ еси и на семъ камени созижду Церковь, и врата адовы не одолѣютъ ю. Подъ бронзовымъ наметомъ, тронъ его озаренъ лампадами, которыя теплятся нѣсколько вѣковъ. Вѣра какъ бы воплощена въ мраморныхъ изваяніяхъ, окружающихъ ею святыхъ. Въ знаменіяхъ ихъ силы нѣтъ недостатка. Они доселѣ исцѣляютъ недужныхъ, отверзаютъ очи слѣпыхъ, воздвигаютъ разслабленныхъ, какъ творили восемьнадцать вѣковъ назадъ. Не видимъ ли тысячъ народу, свидѣтельствующихъ объ ихъ чудесахъ? Не существуетъ ли судилища, учрежденнаго для оцѣнки ихъ правъ, адвокатовъ въ пользу и противъ ихъ; прелатовъ, духовенства и милліоновъ вѣрующихъ, готовыхъ на защиту ихъ?
   Должно ли мнѣ сознаться еще въ одной ереси? Я не вѣрую въ Рафаэлево Преображеніе; вопль одержимаго бѣсомъ юноши разстраиваетъ всю музыку сочиненія. На великой картинѣ Микель-Анджело, комическое и ужасное не неумѣстны. Что за страшное произведеніе! Вообразите состояніе духа художника, когда онъ, изо дня въ день, задумывалъ и создавалъ эти страшные образы! Подумаешь, что Микель-Анджело нисходилъ въ адъ и оттуда вынесъ эту картину. Меня въ тысячу разъ больше обольщаетъ въ Рафаэлѣ любящая его душа. Когда онъ смотрѣлъ на женщинъ и дѣтей, прекрасное лице его должно было сіять подобно солнцу; его нѣжная рука должна была ласкать фигуры, когда онъ создавалъ ихъ. Если я протестую противъ Преображенія, за то есть множество другихъ картинъ, которыя я привѣтствую съ благодарностью. Голосъ его, если позволятъ мнѣ эту метафору, особенно сладостенъ не столько въ торжественныхъ, цицероновскихъ рѣчахъ, сколько въ обыденныхъ звукахъ и говорѣ. Онъ дышитъ поэзіей, музыкой и нѣжными гимнами; онъ поднимаетъ кисть и что-то граціозное упадаетъ съ нея на полотно. Какъ благороденъ долженъ былъ быть духъ его! Глаза его созерцаютъ и духъ его воспринимаетъ только то, что велико, возвышенно и достойно любви. Вы проходите по многолюднымъ галлереямъ, загроможденнымъ картинами, которыхъ величина равняется только величинѣ притязаній художниковъ и подходите къ сѣрому картону, къ маленькой фрескѣ, съ помѣткой Рафаэля, и, не смотря на шумъ и толпу, ощущаете его сладостное присутствіе.-- Я хотѣлъ бы быть Джуліемъ Романо,-- говоритъ Джонъ Джемсъ, вовсе не цѣнитель картинъ Джуліо: тогда-бъ я былъ любимымъ ученикомъ Рафаэля. Мы согласны въ томъ, что видѣть его и Вильяма Шекспира было бы несравненно полезнѣе, чѣмъ прочесть всѣ написанные о нихъ томы. Трудно вообразить, чтобъ можно было отравить человѣка изъ зависти, какъ сдѣлалъ Спаньолетто; а между-тѣмъ есть люди, у которыхъ удивленіе дарованіямъ другаго принимаетъ эту жолчную форму. Въ нашей артели у Лепри, есть одинъ, малый способный и добрый товарищъ бѣдному. Онъ учился у Гэндиша и занимается живописью портретною и genre. Зовутъ его Гаггардъ. Онъ ненавидитъ Джона Джемса за то, что лордъ Фэргэтъ сдѣлалъ здѣсь Джону Джемсу заказъ; онъ ненавидитъ меня за то, что я ношу чистое бѣлье и ѣзжу на красивомъ кояѣ,
   -- Желалъ бы я, чтобъ вы побывали у насъ, у Лепри. Какой у насъ столъ, какое столовое бѣлье, какая прислуга, какая компанія! Всѣ съ бородой и въ широкополыхъ шляпахъ. Подумаешь, шайка разбойниковъ. За обѣдомъ намъ подаютъ куликовъ, бекасовъ, дикихъ лебедей, утокъ, совъ; на три паоло вина и съѣстнаго достанетъ для самаго голоднаго, даже для Клейполя, скульптора. Знавали вы его? Онъ ходилъ бывало въ собраніе. Съ отпущенной бородой, онъ похожъ теперь на Саррацина, Тутъ есть французскій столъ, еще болѣе бородатый,-- нѣмецкій столъ, американскій столъ. Послѣ обѣда мы отправляемся и по дорогѣ заходимъ въ кафэ греко пить кофе и меццо-кальдо. Меццо-кальдо напитокъ не дурной; немного рому, кусочекъ лимону, по-больше сахару и стаканъ кипятку. Здѣсь, въ разныхъ частяхъ пещеры, -- это низенькая комната со сводами -- разныя націи засѣдаютъ въ особо отведенныхъ для каждой кварталахъ, и мы пьемъ кофэ, меццо-кальдо, бранимъ Гвидо, или Рубенса, или Бернини, смотря по вкусамъ, и дымимъ столько, что у Уаррингтона легкія расширяются отъ удовольствія. За полтора байока можно достать препорядочныхъ сигаръ, что очень хорошо для насъ, дешевыхъ табакканаліевъ, особенно же, когда нельзя достать другихъ. М'Коллопъ здѣсь: онъ обратилъ на себя вниманіе своимъ тартаномъ при пріемѣ кардинала, и грозился разрубить Гаггарта по-поламъ своимъ клейморомъ, за то, что Гаггартъ осмѣлился утверждать, что Чарльзъ Эдвардъ часто бывалъ пьянъ.
   Нѣкоторые изъ насъ завтракаютъ въ кафэ греко чуть не до разсвѣта: птички просыпаются здѣсь очень рано. Посмотрѣли бы вы, какъ великіе скульпторы, старые доны, косятся на насъ, молодыхъ людей, попивая свой кофэ. Какъ человѣкъ порядочный, я держу слугу, и потому мы, съ Джонъ Джемсомъ, завтракаемъ дома. Хотѣлъ бы я, чтобъ вы видѣли нашего слугу Террибилэ, и нашу старуху Оттавію. Вы ихъ увидите когда-нибудь на полотнѣ. Не вычистивъ еще нашихъ сапоговъ и принеся намъ завтракъ, камердинеръ Террибилэ становится натурщикомъ. Онъ кажется отъ самаго рожденія служитъ натурщикомъ и красуется на сотняхъ картинъ. Вся его фамилія занимается тѣмъ же ремесломъ. Мать его, прежде бывшая Венера, теперь Эндорская вѣдьма. Съ отца его когда-то писали херувимовъ, пастушковъ, а теперь онъ готовъ быть воиномъ, пиффераромъ, капуциномъ, чѣмъ угодно.
   Послѣ кофе и кафэ-греко мы идемъ въ академію. Послѣ академіи, тѣ изъ насъ, которые принадлежатъ къ хорошему обществу, одѣваются и идутъ куда-нибудь на чай, точно какъ въ Лондонѣ. Тѣ, у которыхъ нѣтъ знакомыхъ семейныхъ домовъ, собираются къ кому-нибудь изъ товарищей и веселятся не хуже великосвѣтскихъ собратій. У Джэка Шруби бываетъ вечеръ разъ въ недѣлю; къ ужину подаются сардинки, окорокъ и бутылка марсалы. Вашъ покорнѣйшій слуга принимаетъ по четвергамъ; въ этотъ же день вечера у лэди Фичъ; и я могу похвастаться, что нѣкоторые изъ лондонскихъ дэнди, проводящихъ здѣсь зиму, предпочитаютъ наши сигары и скромные напитки чаю и фортепіанамъ миссъ Фичъ.
   Что такое я читалъ въ газетѣ Галиньяни о лордѣ К. и дуэли въ Баденѣ? Ужь не съ моимъ ли добрымъ Кью кто-нибудь поссорился? Я знаю особъ, которыхъ несчастный случай съ этимъ милымъ человѣкомъ можетъ огорчить даже больше чѣмъ меня. Короткій другъ лорда Кью, Джэкъ Бельсайзъ, какъ зовутъ его по-просту, ѣхалъ съ нами изъ Бадена черезъ всю Швейцарію, и мы оставили его въ Миланѣ. Изъ газеты я вижу, что старшій братъ его умеръ и такимъ образомъ бѣдный Джэкъ можетъ со временемъ сдѣлаться важнымъ человѣкомъ. Хотѣлъ бы я, чтобъ это случилось, какъ можно скорѣй, если этому должно случиться. И такъ, мой любезный кузенъ, Бэрнсъ Ньюкомъ Ньюкомскій, эсквайръ, сочетался бракомъ съ милэди Кларой Пуллейнъ; желаю ей быть счастливой съ супругомъ. Я только то и знаю объ нихъ, что прочелъ въ газетахъ. Если увидите ихъ, напишите мнѣ объ нихъ что-нибудь. Мы очень пріятно проводили съ ними время въ Баденѣ. Полагаю, что, послѣ приключенія съ Кью, бракъ его съ миссъ Ньюкомъ будетъ отложенъ!-- А какъ давно они помолвлены!-- Пишите же ко мнѣ и поразскажите о Лондонѣ. Я рѣшаюсь остаться здѣсь, и работать эту зиму и слѣдующую. Джонъ Джемсъ написалъ славную картину и, если я пришлю въ Англію двѣ-три работы, вы -- не правда ли?-- замолвите объ нихъ словечко въ Пэлль-Мэлльской газетѣ, ради счастливаго стараго времени и дружбы преданнаго вамъ

Клэйва Ньюкома.

   

XXXVI.
Гдѣ мосье де-Флоракъ получаетъ повышеніе.

   Какъ ни расположена была герцогиня Д'Иври хвалиться своей тактикой въ дѣлѣ, кончившеінея такъ несчастливо для бѣднаго дорда Кью; какъ ни разславляла герцогиня, будто она сдѣлала все, что было въ ея власти, для предупрежденія дуэли между нимъ и Гасконцемъ; однако же старый герцогъ, супругъ ея, по видимому, былъ вовсе не доволенъ ея поведеніемъ и, при свиданіи съ нею, выразилъ даже крайнее неудовольствіе. Миссъ О'Грэди, компаньонка герцогини и учительница ея малютки-дочери, въ то время сложила съ себя обѣ эти обязанности въ домѣ Д'Иври. Можетъ-статься, отказъ былъ слѣдствіемъ того, что Ирландка, пользовавшаяся въ домѣ особенною довѣренностью, разгласила исторіи, неблагопріятныя для ея патронессы, и возбудила негодованіе герцога. Между Флоракомъ и герцогиней также возникла открытая вражда и разрывъ. Онъ былъ однимъ изъ секундантовъ Кью на дуэли послѣдняго съ соотечественникомъ виконта. Онъ потребовалъ новыхъ пистолетовъ и хотѣлъ даже драться съ Кастильономъ, когда Кью палъ, и хотя вторичная дуэль, къ счастью, была устранена, какъ напрасное смертоубійство, однако же Флоракъ никогда и нигдѣ не переставалъ обличать съ величайшимъ озлобленіемъ зачинщика и поборника первоначальной, гнусной дуэли. Онъ говорилъ, что бѣднаго Кью застрѣлила герцогиня, хоть и не ея рука держала пистолетъ. Убійца, отравительница, Бренвилье, и сотня другихъ эпитетовъ безпрестанно срывались съ языка Флорака, когда онъ говорилъ о своей родственницѣ. И какъ онъ жалѣлъ, что прошли старыя времена и что нынче нѣтъ ни дыбы, ни колеса, которыми бы можно было воздать ей должное.
   Лѣтописецъ Ньюкомовъ, при всемъ запасѣ свѣдѣній, намѣренъ касаться дѣйствій герцогини въ той только мѣрѣ, сколько они относятся до этого достопочтеннаго англійскаго семейства. Когда герцогъ увезъ жену въ провинцію, Флоракъ не запинаясь говорилъ, что старику опасно жить съ этой вѣдьмой, и трубилъ въ уши своимъ друзьямъ, какъ бульварнымъ, такъ и изъ Жокей клуба: "Ma parole d'honneur, celte femme le tuera!"
   Знаете ли, мой добрый, довѣрчивый читатель, или соображали-ль вы, при изученіи общества, сколько достопочтеннѣйшихъ мужей по-маленьку убиваютъ своихъ женъ и сколько достопочтенныхъ женъ отправляютъ своихъ мужей въ Аидъ? Жена трубочиста или мясника приходитъ къ полицейскому чиновнику, съ перевязанной головой, окровавленная, покрытая ранами, которыми уподчиваль ее пьяный бездѣльникъ -- мужъ; бѣднаго лавочника или ремесленника выгоняетъ изъ дому бѣшеный нравъ задорной жены: онъ идетъ въ питейный домъ, предается разврату, забываетъ трудъ, тянетъ джинъ, впадаетъ въ delirium tremens и гибнетъ. Боу-стритъ и полицейскіе, и газетные вѣстовщики, въ нѣкоторой степени судятъ и рядятъ проступки этихъ темныхъ супруговъ; но въ образованномъ обществѣ совершаются мужьями и женами такія же посягательства на жизнь,-- только здѣсь -- жена не поражается по-просту кулакомъ, а шатается и падаетъ подъ ударами не менѣе жестокими и дѣйствительными; раны не успѣваютъ зажить; она старается скрыть ихъ отъ глазъ свѣта маской улыбки; она каждый день встаетъ и опять падаетъ подъ новыми истязаніями;-- только здѣсь -- мужъ, вѣрный и нѣжный, терпитъ холодность, насмѣшки, оскорбленія; дѣти отучаются любить его; друзья отгоняются отъ его дверей ревностью; счастье его погублено; цѣлая жизнь напоена горечью, отравлена, разрушена! Если бъ вы были знакомы съ исторіей каждаго семейства на вашей улицѣ, развѣ вы не знали бы, что въ двухъ-трехъ домахъ разъигрываются подобныя трагедіи? Не тоскуетъ ли по мужѣ молодая дама нумера 20? Добрый хозяинъ нумера 30 не ломаетъ ли себѣ голову, не проводитъ ли безсонныхъ ночей надъ заботой, чтобъ заплатить за брилліянты на шеѣ жены, или за карету, изъ которой она въ паркѣ лорнируетъ молодаго Лотаріо? Судьба, подъ которой падаетъ мужъ или жена, ударъ звѣрскаго тиранства, бездушное оставленіе однимъ другаго, тяжесть невыносимыхъ домашнихъ заботъ, не поражаютъ ли ежедневно десятки жертвъ? Но по случаю этого длиннаго околичнословія мы такъ далеко ушли отъ ихъ сіятельствъ герцога и герцогини Д'Иври и отъ показаній пылкаго Француза на-счетъ его родственницы, что эта женщина, пожалуй, убьетъ герцога.
   Здѣсь, по-крайней-мѣрѣ, можно сказать, что, если и прійдется умереть герцогу Д'Иври, то онъ довольно ужь попользовался жизнью, въ-продолженіе слишкомъ шестидесяти лѣтъ. До революціи, во время эмиграціи, даже послѣ реставраціи, герцогъ жилъ необыкновенно энергичною жизнью. Онъ прошелъ сквозь огонь и воду, счастіе и несчастье, крайнюю бѣдность и пышность, дѣла любви, дѣла чести, и отъ того или другаго недуга человѣку все-таки придется наконецъ умереть. Послѣ баденскаго происшествія, герцогъ расклеился и утащилъ свою жену въ Шампань; малютку дочь они отдали въ монастырь въ Парижѣ, поручивъ ее особенному попечительству г-жи Флоракъ. Старый глава дома, въ послѣднее время совершенно примирился съ никонтессой и ея фамиліей, часто бывалъ у нея, и съ болтливостью старости передавалъ ей всѣ свои печали и заботы.-- Эта маленькая герцогиня, говорилъ виконтъ,-- просто Медея, чудовище, женщина Эжена Сю; бѣдный старикъ герцогъ плачетъ, честное слово, плачетъ, я самъ рыдаю, когда онъ принимается разсказывать моей бѣдной матушкѣ,-- этой святой душѣ, этому прибѣжищу всѣхъ скорбей, этой страннопріимицѣ всѣхъ бѣдствующихъ, утѣшительницѣ ихъ,-- да, я рыдаю, мой добрый Пенденнисъ, когда старикъ разсказываетъ о своей жизни и страданіяхъ, приклонивъ свою сѣдую голову къ ногамъ моей матушки.
   Когда отецъ удалилъ малютку Антоанетту отъ матери, герцогини Д'Иври, можно было бы подумать, что эта нѣжная матушка разразится воплями поэтической души, что она станетъ терзать свою чахлую материнскую грудь, отъ которой оторвали ея ребенка. Малютка скакала и прыгала, радуясь, что ее отдаютъ въ монастырь. Она плакала тогда только, когда уходила отъ нея виконтесса Флоракъ. Когда эта добрая дама заставляла ребенка писать къ мамашѣ трогательныя письма, Аитоанетта наивно спрашивала: Зачѣмъ? Мамаша говорила со мной только при людяхъ, при дамахъ. Когда къ ней приходилъ мосье, она выпроваживала меня вонъ, била меня, о, oui, какъ она меня била! Я перестала ужь и плакать; отъ нея столько плакалъ папаша, что довольно однѣхъ его слезъ.-- И такъ, герцогиня Д'Иври даже печатно не плакала о потерѣ своей милой Антоанетты; притомъ же, она въ это время была занята другими чувствованіями. Одинъ молодой скотоводъ изъ сосѣдняго города, съ характеромъ искательнымъ и замѣчательнымъ поэтическимъ даромъ, завладѣлъ платоническимъ сердцемъ герцогини. Продавъ на рынкѣ свой скотъ, онъ заѣзжалъ къ ней и читалъ Руссо и Шиллера, подъ ея руководствомъ. Его миленькая молодая жена сдѣлалась несчастною отъ всѣхъ этихъ чтеній; но могла ли бѣдная, необразованная поселянка знать что-нибудь въ платонизмѣ? Не рѣдко случается мнѣ видѣть въ обществѣ женщину, съ улыбкой на устахъ, рыскающую изъ дома въ домъ, милую, чувствительную, а между-тѣмъ, я воображаю рыбій хвостъ подъ ея изящною фалбалой и раздвоенное перо на концѣ.
   Во весь сезонъ и нигдѣ не видно было изящнѣйшей фалбалы, изящнѣйшихъ наколокъ, прелестнѣйшихъ гирляндъ, прекраснѣйшихъ кружевъ, болѣе щегольскихъ экипажей, болѣе густыхъ бѣлыхъ бантовъ, огромнѣйшихъ лакеевъ, какъ у св. Георгія, на Ганноверскомъ сквэрѣ, въ прекрасный мѣсяцъ іюнь, наступившій послѣ того сентября, когда многіе изъ нашихъ друзей, Ньюкомовъ, собраны были въ Баденѣ. Эти блистательные экипажи, эти напудренные, съ лентами, лакеи, принадлежали членамъ семейства Ньюкомъ и ихъ роднѣ, которые справляли, что-называется, великосвѣтскую сватьбу въ тамошней церкви. Станемъ-ли поименовывать герцоговъ, маркизовъ, графовъ, бывшихъ въ поѣздѣ; кузеновъ прелестной невѣсты? Не напечатаны-ли уже ихъ имена въ Morning Herald, въ Court Journal, равно какъ въ Newcome Chronicle и Independent, въ Dorking Intelligencer и Chanticleer Weekly Gazette? Да, напечатаны всѣ имена, со всѣми ихъ титулами, со всѣми подробностями: невѣста, лэди Клара Пуллейнъ, прелестная дочь графа и графини Доркингскихъ; всѣ demoiselles d'honneur: лэди Генріетта, Белинда, Аделаида Пуллейнъ, миссъ Ньюкомъ, миссъ Алиса Ньюкомъ, миссъ Магдалина Ньюкомъ, миссъ Анна Марія (Годсонъ) Ньюкомъ; однимъ словомъ, всѣ приглашенныя особы. Обрядъ былъ совершенъ высокопочтеннымъ виконтомъ Галлоуглассомъ, епископомъ Баллишэнонскимъ, зятемъ невѣсты, при ассистенціи достопочтеннаго реверендиссима Геркулеса О'Грэди, капеллана его милости, и реверендиссима Джона Болдерса, ректора Ньюкомской Маріинской церкви. За тѣмъ слѣдуютъ имена всѣхъ присутствовавшихъ и всѣхъ благородныхъ и знатныхъ особъ, подписавшихся свидѣтелями въ церковной книгѣ. Потомъ идетъ отчетъ о замѣчательнѣйшихъ нарядахъ, образцовыхъ произведеніяхъ мадамъ Кринолины; о брилліантовой коронѣ невѣсты, отъ мистриссъ Морра и Стортимера; о воалѣ изъ неоцѣненныхъ шантилійскихъ блондъ, подаркѣ вдовствующей графини Кью. Далѣе описывается свадебный завтракъ въ домѣ благородныхъ родителей невѣсты, и пирогъ отъ мистровъ Гонтеровъ, разукрашенный, съ изящнѣйшимъ вкусомъ, разнообразными эмблемами Гименея.
   Ни слова не упомянуто фэшенебельнымъ лѣтописцемъ о маленькой суматохѣ, происшедшей въ церкви св. Георгія; впрочемъ, этотъ случай и не принадлежитъ къ предметамъ вѣдомства милаго поставщика новостей. Прежде чѣмъ начался обрядъ бракосочетанія, какая-то женщина, простая съ виду, дурно одѣтая, въ сопровожденіи двухъ испуганныхъ дѣтей, не принимавшихъ никакого участія въ разстройствѣ, причиняемомъ поступкомъ матери, кромѣ того только, что они увеличивали общее смятеніе плачемъ и криками, внезапно появилась въ церкви: появленіе ея замѣчено было изъ ризницы; педель предложилъ ей выйдти, и, наконецъ, двое полицейскихъ строгими мѣрами выпроводили ее изъ предѣловъ храма; X и Y пересмѣхнулись другъ съ другомъ и многозначительно покачали головой, когда повели вонъ бѣдную женщину съ плачущими дѣтьми. Они смекнули, кто была несчастная, дерзнувшая возмутить торжество; и вѣнчаніе началось не прежде, какъ по удаленіи изъ храма Гименея мистриссъ де Лэси, какъ величала се6я эта лэди. Она поплелась сквозь ряды барскихъ экипажей и густую толпу лакеевъ, разодѣтыхъ, какъ Соломонъ во всей своей славѣ. Джонъ перемигнулся съ Томасомъ, Вильямъ поворотилъ свою напудренную голову и кивнулъ Джэмсу, который отвѣчалъ ему усмѣшкой, когда женщина, съ воплемъ, проклятіями и неистовыми восклицаніями, пробиралась сквозь блестящую толпу, сопровождаемая своими адъютантами въ голубыхъ рубашенкахъ. Можно смѣло сказать, что эта исторійка была въ этотъ день предметомъ толковъ не за однимъ обѣденнымъ столомъ въ нижнемъ этажѣ многихъ фешенебельныхъ домовъ. Я навѣрное знаю, что забавный анекдотецъ разсказывался и въ с. джэмскихъ клубахъ. Послѣ свадебнаго завтрака, къ Бэйсу пришелъ молодой человѣкъ и упомянулъ объ этомъ приключеніи съ разными прибаутками; хотя Morning Post, описывая великосвѣтское событіе, натурально не почелъ за нужное говорить о такихъ темныхъ людяхъ, каковы мистриссъ де-Лэси и ея дѣти.
   Люди, знавшіе благородную родню молодыхъ супруговъ, которыхъ брачный союзъ праздновался съ такимъ множествомъ вельможъ, щегольскихъ экипажей, лакеевъ, оркестровъ, блистательныхъ тоалетовъ и свадебныхъ бантовъ, интересовались знать -- отчего лордъ Кью не былъ на сватьбѣ Бэрнса Ньюкома; другіе спрашивали, шутя, отчего не было тутъ Джэка Бельсайза, для отреченія отъ лэди Клары.?
   Что касается Джэка Бельсайза, клубы, гдѣ онъ былъ постояннымъ членомъ, съ годъ уже не украшались его присутствіемъ. Сказывали, что онъ прошедшей осенью сорвалъ банкъ въ Гомбургѣ; что зимой его видѣли въ Миланѣ, Венеціи и Вѣнѣ; когда же, спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ свадьбы Бэрнса Ньюкома и лэди Клары, умеръ старшій братъ Джэка и онъ сдѣлался ближайшимъ наслѣдникомъ титула и имѣній Гайгэтовъ, многіе изъявляли сожалѣнія, что слишкомъ поторопились бракомъ Бэрнса. Лорда Кью не было, потому что Кью находился за границей; онъ дрался на дуэли съ какимъ-то Французомъ, изъ-за карточной ссоры, и чуть не поплатился жизнью. Одни говорили, что онъ принялъ католическую вѣру; другіе выдавали за вѣрное, что онъ вступилъ въ секту методистовъ. Чтобы, впрочемъ, ли было, Кью бросилъ свои вѣтреныя привычки, отказался отъ конскихъ скачекъ и продалъ свой конскій заводъ; онъ еще не совсѣмъ поправился и за нимъ ухаживаетъ мать; между нимъ и вдовствующею графиней Кью, устроившей -- какъ всѣмъ извѣстно -- свадьбу Бэрнса, попрежнему существовала нѣжная любовь.
   Кто-жь этотъ князь Монконтурскій, который съ своей княгиней блисталъ на свадьбѣ Бэрнса Ньюкома? Былъ когда-то Монконтуръ, сынъ герцога Д'Иври, но тотъ умеръ въ Парижѣ до революціи 1830 года; одинъ или двое изъ старѣйшихъ посѣтителей Пайса, маіоръ Пенденнисъ, генералъ Туфто, старый Кэкельби, припоминали герцога Д'Иври бывшаго здѣсь во время эмиграціи, когда онъ извѣстенъ былъ подъ именемъ князя Монконтурскаго, принадлежащимъ старшему сыну фамиліи. Д'Иври умеръ, похоронивъ сына еще при жизни своей и, оставивъ по себѣ одну дочь отъ молодой супруги, отравившей его жизнь. Кто-жь этотъ Монконтуръ?
   Это тотъ самый джентльменъ, который былъ уже представленъ читателю, хотя при послѣдней встрѣчѣ съ нимъ въ Баденѣ, онъ не пользовался еще такимъ великолѣпнымъ титуломъ. Въ годъ свадьбы Бэрнса Ньюкома пріѣхалъ въ Англію и въ нашу скромную квартирку въ Темплѣ джентельменъ, съ рекомендательнымъ письмомъ отъ нашего дорогаго Клэйва, который извѣщалъ, что податель письма -- виконтъ де Флоракъ, короткій другъ его и полковника, знакомаго съ семействомъ Флораковъ съ самаго дѣтства. Другъ нашего Клэйва и нашего полковника могъ разсчитывать на радушный пріемъ въ Подворьѣ Ягненка; мы подали ему руку гостепріимства, лучшую сигару изъ всего ящика, выбрали для него самый удобный стулъ съ одною только сломанною ножкой; предложили обѣдъ дома и въ клубѣ, пиръ въ Гринвичѣ, которымъ онъ остался вполнѣ доволенъ; однимъ словомъ, мы сдѣлали все, чтобы почтить вексель, трассированный на насъ молодымъ Клэйвомъ. Мы смотрѣли на Клэйва, какъ на роднаго племянника; мы гордились имъ, любили его; о полковникѣ нечего и говорить: мы его такъ любили, такъ уважали: могли-ли же мы отказать въ чемъ-нибудь незнакомцу, зарекомендованному намъ добрымъ словомъ Томаса Ньюкома? Такимъ образомъ, Флоракъ былъ съ радостью принятъ въ наше товарищество. Мы показали ему городъ, и нѣкоторыя изъ скромныхъ городскихъ удовольствій; ввели его въ собраніе, и удивили его тамошнимъ обществомъ. Въ антрактѣ между "Дезертиромъ", Брента, и "Гаррновенъ" Марка Вильцера, Флоракъ пропѣлъ:
   
   Tiens, voici ma pipe, voilà mon bri-quet;
   El quand la Tulipe fait le noir tra-jet,
   Que tu sois la seule dans le regi-ment
   Avec la bnlle-gueule de ton cher z'а-mant,
   
   къ немалому восхищенію Тома Сарджента, который, хотя не понималъ всѣхъ словъ пѣсни, однако же призналъ пѣвца рѣдкимъ джентльменомъ, человѣкомъ превосходныхъ качествъ. Мы свозили Флорака въ Дерби; представили его нашимъ знакомымъ Фицройскаго Сквэра, которыхъ мы продолжали изрѣдка посѣщать, ради Клэйва и нашего дорогаго полковника.
   Виконтъ сильно расположился въ пользу бѣленькой миссъ, Розы Маккензи, которую мы потеряли изъ виду въ послѣднихъ главахъ. Мистриссъ Макъ онъ призналъ чудною женщиной и цѣловалъ кончики собственныхъ своихъ пальцевъ въ знакъ удивленія милой вдовушкѣ; объявилъ, что она милѣе даже своей дочери, и насказалъ ей тысячу комплиментовъ, которые она принимала съ необыкновеннымъ радушіемъ. Виконтъ далъ намъ понять въ ту же минуту, что Роза и ея матушка обѣ влюблены въ него, но что онъ ни за что на свѣтѣ не желаетъ мѣшать счастью дорогаго Клэйва;-- впрочемъ изъ этихъ рѣчей мосье де-Флорака нельзя выводить невыгодныхъ заключеній на счетъ характера или постоянства вышеупомянутыхъ лэди; потому что, по собственному, непоколебимому убѣжденію виконта, ни одна женщина не могла провести нѣсколькихъ часовъ въ его обществѣ, безъ явной опасности для послѣдующаго спокойствія ея души.
   Нѣкоторое время мы не имѣли причины подозрѣвать, что у нашего новаго друга запасъ англійской ходячей монеты не слишкомъ великъ. Не хвастаясь особеннымъ богатствомъ, онъ, сначала, охотно принималъ участіе во всѣхъ нашихъ parties de plaisir: квартира его близъ Лейстерскаго Сквэра, хоть скромная, была не хуже другихъ, въ которыхъ жили многіе благородные эмигранты. Только тогда узнали мы о недостаткахъ виконта, когда онъ отказался отъ загородной поѣздки съ нами, простодушно сознавшись, что у него нѣтъ денегъ. Когда мы познакомились съ нимъ по-короче, онъ съ полною откровенностью разсказалъ намъ исторію всѣхъ своихъ бѣдствій и энергически описалъ намъ, какъ, съ счастливой руки Клэйва, обернулась къ нему въ Баденѣ Фортуна: на-счетъ выигрышей въ этотъ благодарный періодъ, онъ провелъ зиму довольно блистательно; но бульотъ и мадмоазель Атала, актриса театра Variétés -- une ogresse, mon cher, которая пожираетъ каждый годъ по тридцати молодыхъ людей въ своей пещерѣ, въ улицѣ Breda, -- объявили ему войну и бѣдный виконтъ прибылъ въ Лондонъ чуть не съ пустымъ карманомъ.
   Онъ былъ любезно сообщителенъ на счетъ себя, и съ одинаковою откровенностью разсказывалъ намъ о своихъ добрыхъ качествахъ и порокахъ, если только страсть къ игрѣ и женщинамъ можно назвать порокомъ въ молодомъ, веселаго нраву человѣкѣ какихъ-нибудь лѣтъ сорока двухъ или трехъ. Онъ рыдалъ, описывая свою родительницу, этого воплощеннаго ангела; и въ слѣдъ за тѣмъ пускался въ тирады о бездушности, умѣ, вѣтрености, прелестяхъ молодой Аталы. Потомъ онъ представлялъ насъ (на словахъ) виконтессѣ Флоракъ, урожденной Гигъ, изъ Манчестера. Онъ болталъ безъ умолку и безконечно восхищалъ, забавлялъ и удивлялъ друга моего, мистера Уаррингтона. Онъ поминутно свертывалъ папироски, говорилъ, когда мы были безъ дѣла, молчалъ, когда были заняты; онъ рѣдко соглашался обѣдать у насъ и рѣшительно отказывался отъ всякой денежной помощи. Въ обѣденное время, онъ скрывался въ таинственныхъ уголкахъ Лейстерскаго Сквэра, у бѣдныхъ кухмистеровъ, которыхъ посѣщаютъ одни Французы. Когда мы проходили съ нимъ по Реджентъ-Стриту, онъ безпрестанно встрѣчалъ знакомыхъ земляковъ, наружность которыхъ мало говорила въ ихъ пользу.-- Вотъ этотъ господинъ, который сдѣлалъ мнѣ честь поклономъ, объяснялъ виконтъ, одинъ изъ знаменитѣйшихъ коафферовъ; онъ душа нашего table d'hote. Bonjour, mon cher monsieur! Мы съ нимъ друзья, хоть и не согласны въ мнѣньяхъ. Мосье отъявленный республиканецъ; терпѣть не можетъ Людовика-Филиппа.-- Кто это съ красной бородой и въ бѣломъ пальто?-- Что это вы, мой добрый Уаррингтонъ! вы не въ свѣтѣ живете; вы просто отшельникъ, мой любезнѣйшій! Не знать этого мосье! Да онъ секретарь мадмоазель Караколины, прелестной наѣздницы Астлейскаго цирка; я буду очень радъ познакомить васъ когда нибудь съ этимъ милымъ обществомъ за нашимъ table d'hôte.
   Уаррингтонъ увѣрялъ, что общество друзей Флорака въ тысячу разъ интереснѣе того великосвѣтскаго общества, о которомъ повѣствуется въ Morning Post; но мы были не довольно сильны во французскомъ языкѣ, и разговоръ за тѣмъ не могъ быть такъ пріятенъ,-- какъ на нашемъ родномъ; поэтому мы удовольствовались описаніемъ земляковъ Флорака на томъ прелестномъ французско-англійскомъ нарѣчіи, въ которомъ виконтъ былъ такой мастеръ.
   Какъ ни потерто было платье, какъ ни пустъ кошелекъ, какъ ни эксцентричны нравы нашего друга, -- манеры его всегда отличались совершеннымъ благородствомъ и онъ драпировался въ свою бѣдность съ граціей испанскаго гранда. Надо сознаться, что грандъ любилъ трактиры, гдѣ бы онъ могъ поиграть на бильярдѣ съ первымъ встрѣчнымъ; что онъ имѣлъ страсть къ игорнымъ домамъ; что онъ былъ дворянинъ вѣтреный и безпорядочный; но, въ какой бы компаніи онъ ни находился, вездѣ и всегда онъ являлся добрымъ, простымъ и вѣжливымъ. Онъ раскланивался съ дѣвушкой, продававшей ему грошовую сигару также граціозно, какъ съ герцогиней; онъ подавлялъ нахальство или фамильярность мѣщанина съ такою же надмѣнностью, какъ, бывало, благородные его предки въ Луврѣ, въ Марли или въ Версали. Онъ не подчинился требованіямъ хозяйки объ уплатѣ за квартиру и отказывался съ такимъ достоинствомъ, что поражалъ хозяйку благоговѣйнымъ ужасомъ. Король Альфредъ, за пресловутымъ пирогомъ (надъ которымъ пытали свой геній Гэндишъ и другіе живописцы), не могъ имѣть осанки болѣе благородной, чѣмъ Флоракъ, въ шлафрокѣ, нѣкогда великолѣпномъ, но теперь утратившемъ весь свой блескъ, какъ Фортуна самаго хозяина, когда онъ ѣлъ дома кусокъ ветчины, отказавшись наконецъ отъ table d'hote, который сталъ ему не по средствамъ.
   Изъ произведенія Гэндиша мы знаемъ, что скитальца короля ожидали лучшія времена; къ нему явились сановники и объявили, что народъ громко требуетъ его возвращенія; Альфредъ оставилъ свой пирогъ и принялъ скипетръ; то же самое случилось и съ Флоракомъ: два скромные джентльмена, обитатели Подворья Ягненка и члены Верхняго Темпля, имѣли счастье бытъ вѣстниками возникающей Фортуны князя Монконтурскаго. Флоракъ сообщилъ намъ о смерти своего кузена, герцога Д`Иври, съ кончиною котораго отецъ виконта, старый графъ Флоракъ дѣлался представителемъ дома Иври и, по завѣщанію покойнаго, обладателемъ стариннаго замка, болѣе мрачнаго и обширнаго чѣмъ собственный домъ графа въ С.-Жермеискомъ предмѣстьѣ,-- замка, котораго лѣса, земли и угодья обрѣзаны были революціей.-- Monsieur le Comte, говорилъ Флоракъ, не захотѣлъ на старости лѣтъ перемѣнить своего имени; онъ пожалъ плечами, и сказалъ: не стоитъ труда заказывать новую доску для визитныхъ карточекъ. А для меня, прибавлялъ философъ -- виконтъ, какая польза въ княжескомъ титулѣ, при нынѣшнемъ моемъ положеніи?-- Намъ, жителямъ провинціи, гдѣ знатность въ такой чести, казалось удивительнымъ, что есть во Франціи люди, которые имѣютъ безпорное право на титулы и не пользуются ими.
   Мистера Джорджа Уаррингтона до крайности забавляла знатность Флорака. Мысль, что prince покупаетъ грошевыя сигары; что prince упрашиваетъ хозяйку обождать уплаты за квартиру; что онъ ставитъ на карту по полкронѣ въ сосѣднемъ трактирѣ въ Эръ-Стритъ, куда бѣдный дворянинъ бѣгалъ сломя голову, когда бывали у него деньги, -- мысль эта щекотила юмористическое чувство Джорджа; онъ-то величественно поклонился виконту и сравнилъ его съ королемъ Альфредомъ, въ тотъ вечеръ, когда мы вздумали посѣтить виконта и застали его за приготовленіемъ скромнаго обѣда.
   Мы непремѣнно хотѣли сдѣлать поѣздку въ Гринвичъ, съ тѣмъ, чтобы нашъ новый пріятель участвовалъ въ нашей компаніи. Намъ удалось убѣдить виконта; онъ забылъ свою ветчину и рѣшился хоть разъ быть нашимъ гостемъ. Джорджъ Уаррингтонъ, въ продолженіе поѣздки, морилъ всѣхъ шутками и насмѣшками. Когда мы ѣхали внизъ по рѣкѣ, онъ указалъ Флораку то самое окно въ Тоурѣ, у котораго будто-бы любилъ сидѣть герцогъ Орлеанскій въ то время, когда онъ былъ заключенъ въ этой крѣпости. Въ Гринвичскомъ дворцѣ, построенномъ, какъ говорилъ намъ Флоракъ, королевою Елисаветой, Джорджъ указалъ ему то самое мѣсто, гдѣ Ралей сбросилъ съ себя на землю плащъ, чтобъ дать ея величеству возможность пройдти черезъ лужу. Однимъ словомъ, онъ мистифировалъ бѣднаго Флорака: такой ужь былъ дурной нравъ у мистера Уаррингтона.
   Случилось, что мистеръ Бэрнсъ Ньюкомъ былъ въ Гринвичѣ въ одинъ день съ нашей маленькой компаніей. Онъ уговорился обѣдать здѣсь съ Рустеромъ и однимъ или двумя благородными друзьями, которыхъ имена и титулы онъ не преминулъ сообщить намъ; причемъ бранилъ ихъ безпощадно за то, что они измѣнили ему. Потерявъ ихъ, мистеръ Бэрнсъ присоединился къ нашему обществу, и Уоррингтонъ съ самымъ серьознымъ видомъ благодарилъ его за честь, которую онъ намъ дѣлалъ, принявъ участіе за нашимъ скромнымъ столомъ. Бэрнсъ пилъ много и такъ былъ благосклоненъ, что возобновилъ свое знакомство съ Флоракомъ, котораго онъ очень хорошо помнилъ по Бадену, но заблагоразсудилъ забывать въ одномъ или двухъ случаяхъ, при встрѣчѣ съ нимъ въ публикѣ, послѣ пріѣзда виконта въ нашу сторону. Рѣдкіе умѣютъ оставлять и возобновлять знакомства съ такимъ удивительнымъ самообладаніемъ, какъ Бэрнсъ Ньюкомъ. За дессертомъ, когда языки развязались и каждый говорилъ, что у него было на умѣ, Джорджъ Уаррингтонъ чувствительно отблагодарилъ Бэрнса, насмѣшливымъ спичемъ, за его благосклонность къ намъ, темнымъ людямъ, и представилъ его Флораку, какъ украшеніе Сити, какъ величайшаго банкира нашего времени, и возлюбленнаго родственника друга нашего Клэйва, который постоянно упоминалъ объ немъ въ своихъ письмахъ. Бэрнсъ, съ одною изъ любимыхъ прибранокъ, сказалъ, что онъ не понимаетъ, смѣется ли надъ нимъ мистеръ Уаррингтонъ или нѣтъ и что онъ никакъ не можетъ добраться до его задушевной мысли. Уаррингтонъ отвѣчалъ, что онъ самъ не можетъ дойдти до этого сокровища, и если бъ Бэрнсъ помогъ ему въ этомъ дѣлѣ -- онъ былъ бы крайне благодаренъ ему.
   Флоракъ, воздержный на вино, какъ большая часть французовъ, оставилъ насъ продолжать попойку по обычаю англійскому, болѣе щедрому, и пошелъ на террасу курить сигару. Тутъ Бэрнсъ далъ волю языку -- и по похвальному своему обычаю злословить о всякомъ за глаза,-- сталъ отзываться о Фюракѣ очень невыгодно; говорилъ, что онъ узналъ его въ Баденѣ, годъ назадъ; что Флоракъ былъ замѣшанъ въ несчастную исторію, въ которой пострадалъ Кью; что онъ пройдоха, нищій, плутъ, записной гуляка; что онъ, правда, старинной фамиліи, по что въ этомъ толку? Онъ изъ такихъ французскихъ графовъ, какихъ встрѣтишь во Франціи въ каждомъ трактирѣ. Ну, годится ли джентльмену пить такое гадкое бордоское?-- при этой замѣткѣ онъ хватилъ цѣлый стаканъ: надо сказать, что Бэрнсъ Ньюкомъ бранитъ всѣхъ и все, чѣмъ пользуется, и -- можетъ статься -- ему достается на долю лучшее, чѣмъ самому благодарному человѣку.
   -- Графъ! вскрикнулъ Уаррингтонъ: что вы толкуете о нищихъ графахъ? Фамилія Флораковъ одна изъ знатнѣйшихъ и самыхъ старинныхъ въ Европѣ. Родъ его древнѣе вашего знаменитаго предка, лейбъ-брадобрея; онъ былъ уже славенъ, когда еще не существовало дому, или лучше сказать, пагоды граффвъ Кью.-- И Уаррингтонъ принялся описывать, какъ Флоракъ, съ кончиною родственника, сдѣлался нынче княземъ Монконтурскимъ, хоть онъ и не хочетъ называться этимъ титуломъ. По всей вѣроятности, благородный гасконскій напитокъ придалъ много жару и краснорѣчія разсказамъ Джорджа о добрыхъ качествахъ Флорака, о знатности его рода и значительномъ состояніи: Бэрнсъ сначала смутился отъ этихъ новостей; потомъ захохоталъ и еще разъ объявилъ, что Уаррингтонъ шутитъ надъ нимъ.
   -- Это также вѣрно, какъ то, что Черный Принцъ былъ владѣтелемъ Аквитаніи, какъ то, что Англичанамъ принадлежалъ Бордо: а отчего мы потеряли эту страну? вскрикнулъ Джорджъ, наливая стаканъ вина: каждое слово, сказанное мною о Флоракѣ, совершенная истина. Въ эту минуту вошелъ Флоракъ, докурившій свою сигару, и Джорджъ, обратясь къ нему, произнесъ ему на французскомъ діалектѣ блистательную рѣчь, въ которой онъ описывалъ его бодрость и твердость духа подъ ударами злой Фортуны, высказалъ еще два-три радушнѣйшихъ комплимента и заключилъ новымъ стаканомъ за его здоровье.
   Флоракъ выпилъ немного вина и отвѣчалъ съ величайшимъ увлеченіемъ на тостъ, предложенный добрымъ, благороднымъ его другомъ. При окончаніи спича мы всѣ застучали рюмками. Даже хозяинъ трактира, который стоялъ тутъ съ новой бутылкой вина, былъ растроганъ этою сценою до глубины души.-- Это доброе вино -- благородное вино -- капитальное вино -- приговаривалъ Джорджъ: honny soit qui mal y pense. Съ чего вы взяли бранить его? Мой предокъ пилъ это вино и носилъ этотъ девизъ за-долго до того, когда первый Ньюкомъ въ первый разъ показалъ свое блѣдное лицо въ Ломбардъ-Стритѣ.-- Джорджъ Уаррингтонъ никогда не хвастался своею родословною, если только онъ не находился подъ вліяніемъ извѣстныхъ обстоятельствъ. Я готовъ думать, что въ настоящемъ случаѣ ему слишкомъ понравилось бордоское.
   -- Уже ли правда, сказалъ обращаясь къ Флораку Бэрнсъ Ньюкомъ, на французскомъ языкѣ, знаніемъ котораго онъ очень тщеславился: будто у васъ есть такая привѣска къ имени и вы ею не пользуетесь?
   Флоракъ пожалъ плечами: сначала онъ не понялъ этого перевода англійской поговорки на французскій ладъ, и готовъ былъ спросить, о какой привѣскѣ говорятъ ему.-- Монконтуръ обѣдалъ бы не лучше Флорака, сказалъ онъ наконецъ, одумавшись: у Флорака два луидора въ карманѣ; а у Монконтура ровно сорокъ шиллинговъ. Хозяйка Флорака потребуетъ завтра у Монконтура платы за квартиру за пять недѣль; а друзья Флорака, мой любезнѣйшій, зальются хохотомъ подъ носомъ Монконтура! Какіе вы чудаки Англичане! говорилъ со смѣхомъ остроумный наблюдатель -- Французъ, когда онъ вспоминалъ этотъ случай: не замѣтили ль вы, какъ этотъ Бэрнсъ перемѣнилъ тонъ и сталъ ко мнѣ почтительнѣе, лишь только узналъ, что я князь? Дѣйствительно, оба друга мосьё де-Флорака замѣтили эту забавную перемѣну. Бэрнсъ началъ въ точности припоминать пріятные дни знакомства своего съ княземъ Монконтуромъ въ Баденѣ; предложилъ князю свободное мѣсто въ своей коляскѣ и готовъ былъ посадить его, гдѣ ему угодно, въ городѣ.
   -- Ба! сказалъ Флоракъ; мы пріѣхали на пароходѣ и я предпочитаю penny boat. Но гостепріимный Бэрнсъ, несмотря на это, сдѣлалъ на другой день визитъ Флораку. Объяснивъ по-возможности, какимъ образомъ князь Монконтуръ присутствовалъ на свадьбѣ мистера Бэрнса Ньючюма, постараемся теперь поставить читателя въ извѣстность, отчего кузенъ Бэрнса, графъ Кью, не былъ при брачной церемоніи.
   

XXXVII.
Возвращаемся къ лорду Кью.

   Мы не намѣрены описывать подробно или точно обстоятельства дуэли, окончившейся такъ несчастливо для молодаго лорда Кью. Дуэль была необходима: послѣ публичной обиды, взбѣшенный Французъ пришелъ къ заключенію, что противникъ оскорбилъ его и потому нетерпѣливо желалъ показать свою храбрость надъ Англичаниномъ, и тщеславился этимъ, какъ-бы отправляясь на настоящую войну. Шестая заповѣдь, воспрещающая убійство, и другая, слѣдующая за нею непосредственно, въ послѣднее время преданы забвенію очень многими изъ французовъ; отнять у сосѣда жену, а потомъ самую жизнь, вовсе не считается предосудительнымъ у этой образованнѣйшей въ свѣтѣ націи. Кастильонъ занятъ былъ мыслью, что онъ идетъ на поле чести; стоялъ передъ дуломъ вражескаго пистолета съ непоколебимою твердостью; спустилъ курокъ своего пистолета и положилъ своего противника на мѣстѣ съ безчеловѣчнымъ самодовольствіемъ, и потомъ утѣшался убѣжденіемъ, что поступилъ en galant homme.-- Счастливъ этотъ милордъ, что упалъ съ перваго выстрѣла, говорилъ этотъ примѣрный французикъ: второй могъ бы быть для него еще гибельнѣе; я вообще промаху не даю и вы понимаете, что въ дѣлѣ такой важности, тотъ или другой необходимо долженъ остаться на мѣстѣ.-- Да, поправься мосье де-Кью отъ своей раны, мосьё де-Кастильонъ твердо намѣренъ былъ вызвать его на дуэль во второй разъ. Лордъ Кью далъ себѣ слово не стрѣлять въ соперника: такъ сознался онъ не секунданту своему, бѣдному, перепуганному лорду Рустеру, который перевезъ молодаго графа на островъ Кель, а одному изъ ближайшихъ родственниковъ, который къ счастью случился не далеко отъ него, когда онъ получилъ рану, и который со всею заботливостью любви ухаживалъ потомъ за нимъ на одрѣ болѣзни.
   Мы сказали, что мать лорда Кью, лэди Вальгэмъ и второй ея сынъ находились въ Гомбургѣ, когда случилось съ графомъ несчастье. Они располагали пріѣхать въ Баденъ, чтобъ посмотрѣть невѣсту Кью; но присутствіе свекрови заставило лэди Вальгэмъ, съ душевнымъ сокрушеніемъ, отказаться отъ сердечнаго желанія; она знала, что встрѣча ея съ старухой графиней повлечетъ за собой непріятности и огорченія, какія всегда между ними случались. Самъ лордъ Кью поручилъ Рустеру послать за матерью, а не за лэди Кью, и лишь только лэди Вальгэмъ получила горестную вѣсть, поспѣшила, какъ можете себѣ представить къ одру болѣзни, на которомъ лежалъ ея раненый сынъ.
   У него открылась горячка и молодой человѣкъ не одинъ разъ приходилъ въ безпамятство. Его блѣдное лице просіяло радостью, когда онъ увидѣлъ мать; онъ протянулъ ей съ постели распаленную руку и сказалъ:-- Я зналъ, что вы пріѣдете, дорогая матушка; и вы знаете, что я ни за что на свѣтѣ не сталъ бы стрѣлять въ бѣднаго Француза.-- Нѣжная мать не позволила себѣ обнаружить ни малѣйшаго слѣда ужаса или скорби, чтобъ не встревожить своего первороднаго любимца; но, безъ сомнѣнья, она молилась у его постели, какъ только можетъ молиться любящее сердце, о прощеніи грѣха тому, кто самъ простилъ обидѣвшаго его.-- Я зналъ, что буду убитъ, Джорджъ, говорилъ Кью своему брату, когда они были одни: я всегда ожидалъ подобнаго конца. Я велъ жизнь безпорядочную и беззаботную; а ты, Джорджъ, всегда оставался вѣренъ матушкѣ. Ты лучше меня поддержишь честь имени лордовъ Кью. Да сохранитъ гебя Господь.-- Джорджъ съ рыданьемъ припалъ къ постели брата и клялся, что Франкъ былъ всегда добрѣйшимъ товарищемъ, нѣжнѣйшимъ братомъ, преданнѣйшимъ другомъ. Любовь, молитва, раскаяніе осѣнили ложе молодаго человѣка. Сердца заботливыя и смиренныя! сердце его менѣе всякаго другого озабоченное и болѣе всякаго другого смиренное, ожидало страшнаго возмездія жизни или смерти, и свѣтъ, и его честолюбіе и суетность были изгнаны изъ темной комнатки, гдѣ шла борьба между жизнью и смертью.
   Нашей лѣтописи мало дѣла до личностей, похожихъ на эту лэди. Наша лѣтопись міра сего: она и говоритъ о предметахъ, принадлежащихъ міру. Предметы, лежащіе за этими предѣлами, по мнѣнью бытописателя, не входятъ въ область романиста. Какое имѣетъ онъ право присвоивать санъ душенаставника, или обращать свой письменный столъ въ каѳедру проповѣдника? На этомъ поприщѣ свѣтскихъ развлеченій и праздности (можно было бы сказать: преступленій, если бъ лѣтописецъ свѣтскихъ дѣлъ не считалъ обязанностью воздерживаться отъ жесткихъ наименованій поступкамъ, которые ежедневно позволяютъ себѣ свѣтскіе молодые люди), добрая, сиротствующая лэди, мать Кью, не могла сдѣлать ничего, какъ только сѣтовать о томъ, что любимый сынъ ея идетъ путемъ разврата, и молиться съ тою святою любовью, тѣми чистыми моленіями, которыми добрая мать напутствуетъ свое дитя, о раскаяніи и исправленіи сына. Можетъ статься, она была ума не далекаго; можетъ статься, предосторожности, къ которымъ она прибѣгала въ ранніе годы сына, дядьки и наставники, которыми она окружала его; религіозныя истины и обряды, которымъ она его учила, послужили только къ тому, что раздражали и утомляли мальчика, и, наконецъ, возбудили гордый духъ его къ мятежу. Женщину, совершенно безукоризненную по жизни и чистую въ намѣреніяхъ, готовую, если нужно, умереть за вѣру; безусловно довѣряющую дарованіямъ и методѣ учителей, трудно убѣдить, что она дѣлаетъ вредъ ребенку. Очень возможно, что при разногласіяхъ между сыномъ и ею, добрая лэди Вальгэмъ не понимала настоящей мысли мальчика; такимъ образомъ, протестъ его противъ ея ученія проявился на конскихъ скачкахъ, за игорнымъ столомъ, за кулисами театра, и -- не случись несчастья, которое уложило бѣднаго Кью въ постель,-- эти два любящія сердца могли бы остаться на цѣлую жизнь разрозненными. Только у одра больняго, -- въ пароксизмахъ горячки, въ бреду безпамятства, въ кроткомъ терпѣніи и нѣжности, съ какою онъ принималъ услуги своей дорогой сидѣлки, въ благодарности, какую онъ оказывалъ ухаживавшимъ за нимъ слугамъ; въ твердости духа, съ какою онъ выносилъ мучительную операцію, сиротствующая женщина имѣла случай узнать все благородство, всю доброту души сына; и въ эти часы, въ эти святые часы, проведенные ею въ своей комнатѣ, среди молитвъ, опасеній, надеждъ, воспоминаній и страстной материнской любви, боровшейся съ судьбой за жизнь возлюбленнаго сына, смиренная душа матери пришла къ сознанью, что собственное ея поведеніе въ отношеніи къ сыну было дурно, и она молилась не столько о его прощеніи, сколько за себя.
   Нѣсколько времени Джорджу Бэрнсу приходилось посылать въ Баденъ сомнительные и грустные бюллетени къ лэди Кью и фамиліи Ньюкомовъ, которые всѣ были очень озабочены и тронуты несчастнымъ случаемъ съ бѣднымъ Кью. Лэди Кью злилась и приходила въ негодованіе. Даже герцогиня Д'Иври, на другой же день по полученіи въ Баденѣ извѣстія о несчастьѣ Кью, пріѣхала къ ней съ изъявленіемъ соболѣзнованія. Старая лэди только-что получила новое неутѣшительное извѣстіе. Она собиралась со двора, но приказала слугѣ доложить герцогинѣ, что ея никогда не бываетъ дома для герцогини Д'Иври. Приказаніе было исполнено не такъ, какъ слѣдовало, или особа, для которой оно было предназначено, намѣренно не поняла его, и графиня, на дорогѣ черезъ садъ къ квартирѣ дочери, встрѣтила герцогиню Д'Иври, которая привѣтствовала ее смиреннымъ реверансомъ и обычными выраженіями соболѣзнованія. Герцогиня была окружена главными изъ своихъ приверженцевъ, разумѣется, кромѣ Кастильона и Пунтера, отсутствовавшихъ по службѣ.
   -- Мы только-что говорили объ этомъ плачевномъ событіи, сказала герцогиня (что дѣйствительно и было, не смотря на то, что она сама это говорила). Какъ мы васъ жалѣемъ, мадамъ!-- Блекбелль и Лодеръ, Крюшкассэ и Шлангенбадъ приняли жалобный видъ,
   Дрожа на костылѣ, старуха графиня злобно взглянула на герцогиню и сказала ей по-французски: -- Прошу васъ, мадамъ, впередъ не говорить со мной ни слова. Если-бъ у меня, какъ у васъ, были убійцы на жалованьѣ, я бы васъ убила -- слышите? И старуха побрела прочь, прихрамывая. Домъ, куда она пришла, былъ въ страшномъ смятеніи; добрая лэди Анна была перепугана безмѣрно; бѣдная Этель тоже сокрушалась, признавая себя виною, хотя была только поводомъ несчастнаго случая съ Кью. Семейство имѣло еще другую причину къ опасеніямъ, потому-что печальное извѣстіе нанесло ударъ сэру Брэйану. Говорили, что въ послѣднее время съ нимъ были припадки, которые не безъ основанія тревожили близкихъ его. Онъ провелъ два мѣсяца въ Ахенѣ и врачи опасались паралича. Компанія герцогини Д`Иври продолжала рыскать по саду: мужчины курили, дамы кокетничали и злорѣчили. Тутъ они увидѣли доктора Финка, который выходилъ отъ лэди Анны, съ такимъ встревоженнымъ видомъ, что герцогиня, съ замѣтнымъ волненіемъ, спросила:-- Не получено ли новаго бюллетеня изъ Келя?
   -- Нѣтъ, изъ Келя не получали новаго бюллетеня; но два часа назадъ, съ сэромъ Брэйаномъ Ньюкомомъ случился параличъ.
   -- Опасно его положеніе?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ докторъ: не совсѣмъ.
   -- Какъ безутѣшенъ будетъ мосье Бэрнсъ! сказала герцогиня, пожимая чахлыми плечами.
   На дѣлѣ вышло другое: Бэрнсъ сохранялъ совершенное присутствіе духа при обоихъ несчастьяхъ, поразившихъ его фамилію. Спустя двое сутокъ, пріѣхалъ и супругъ герцогини, въ такое время, когда эта примѣрная женщина, какъ можно полагать, была слишкомъ занята собственными своими дѣлами, чтобы сколько-нибудь интересоваться чужими. Съ пріѣздомъ герцога, пріятели герцогини разсыпались; герцогиню отправили въ Лохъ-Левенъ, гдѣ тиранъ ея вскорѣ отпустилъ послѣднюю ея камеристку, довѣренную ирландскую секретаршу.
   Если бъ ударъ съ бѣднымъ сэромъ Брэйаномъ Ньюкомомъ случился ранѣе осенью, болѣзнь, безъ сомнѣнья, задержала бы его нѣсколько мѣсяцевъ въ Баденѣ; но какъ у доктора на водахъ, Фонъ-Флинка, онъ оставался однимъ изъ послѣднихъ паціентовъ, и этотъ знаменитый врачъ торопился возвратиться въ столицу, то сэру Брэйану было объявлено, что состояніе его здоровья позволяетъ ему въ непродолжительномъ времени отправиться въ дорогу. Такимъ-образомъ, рѣшено было перевезти его сухимъ путемъ въ Мангеймъ, а оттуда водою до Лондона и въ Ньюкомъ.
   Во все продолженіе болѣзни отца, никакая сестра милосердія не могла бы ухаживать за нимъ такъ нѣжно, бдительно, дѣятельно, какъ миссъ Этель. Она сохраняла веселый видъ и не обнаруживала ни тѣни безпокойства, когда слабый больной случайно распрашивалъ ее о бѣдномъ Кью въ Баденѣ; ловила каждое его слово; соглашалась, по-крайней-мѣрѣ не возражала, когда сэръ Брэйанъ говорилъ ей о свадьбахъ -- двухъ свадьбахъ, которыя должны быть на Рождествѣ. Сэръ Брэйанъ особенно заботился о свадьбѣ дочери и, съ старческой улыбкой и лаской, безпрестанно твердилъ ей, своимъ слабымъ голосомъ, что Этель будетъ прелестнѣйшею графиней во всей Англіи. Безъ сомнѣнья, къ молодой сидѣлкѣ въ комнатѣ больнаго пришло не одно письмо отъ Клэйва. Какъ ни исполнены были эти письма мужества и великодушія, нѣжности и любви, они не могли приносить большаго удовольствія молодой лэди; скорѣе они усиливали только ея сомнѣнія и горесть.
   Она не пересказывала еще никому послѣднихъ словъ Кью, которыя принимала за послѣднее прости со стороны этого моюдаго нобельмэна. Еслибъ она пересказала ихъ своимъ роднымъ, они, вѣроятно, придали бы словамъ Кью совсѣмъ противное значеніе и стали бы утверждать, что молодые люди примирились. Что бы ни было, пока онъ и отецъ его лежали пораженные постигшими ихъ ударами, всякіе вопросы о любви и свадьбѣ были отложены въ сторону. Любила ли она его? Она чувствовала такую жалость къ его несчастью, такое уваженіе къ его великодушію и благородству, такое раскаяніе въ своемъ легкомысленномъ поведеніи и жестокомъ поступкѣ въ отношеніи къ этому добрѣйшему, преданнѣйшему молодому человѣку, что сумма вниманія ея къ нему, можно сказать, доходила до любви. Для союза, предположеннаго между обоими молодыми людьми, не требовалось большей привязанности; не доставало только одного обряда. Горячая дружба, глубокое уваженіе и довѣріе (я не говорю, чтобы наша молодая лэди вдавалась въ подобные практическія соображенія) составляютъ прочный производительный капиталъ благоразумнаго супружества, умножающійся и возрастающій въ цѣнности съ каждымъ годомъ. Многія юныя четы мотовъ растрачиваютъ капиталъ страсти въ первые двѣнадцать мѣсяцевъ, не оставляя ни малѣйшаго запаса любви для обыденныхъ требованій послѣдующей жизни. Горекъ тотъ день, когда банковый счетъ заключенъ и сундукъ опорожненъ, и фирма Дамона и Филлиды оказывается банкротомъ!
   Миссъ Ньюкомъ, сказали мы, безъ сомнѣнья не дѣлала подобныхъ конторскихъ исчисленій; этимъ занимался джентльменъ изъ фамиліи Ньюкомовъ, который ѣздилъ въ Ломбардъ-Стритъ. Но предположимъ, что вниманіе, уваженіе и привязанность она считала достойнымъ приданнымъ, которое могла съ радостью и отъ всего сердца принести лорду Кью; что она безконечно раскаивалась въ суровости своей къ нему, въ противоположность къ его великодушію и настоящимъ его страданіямъ; предположимъ, что она допускала возможность существованія въ мірѣ другаго существа, которому она, если бъ позволила судьба, могла принести не одно уваженіе, не одну привязанность, не одно состраданіе, а нѣчто въ тысячу разъ, драгоцѣннѣйшее? Мы не знаемъ задушевныхъ тайнъ молодой дѣвушки, но, если она питаетъ одну изъ этихъ тайнъ въ то время, когда сидитъ у кресла и постели больнаго отца, который ни днемъ ни ночью не хочетъ услугъ другаго; когда она старается угадывать всѣ его желанія, безмолвно исполняетъ всѣ его приказанія, подноситъ ему лекарства и бодрствуетъ во время его сна; если она въ эти минуты думаетъ о Клэйвѣ, отсутствующемъ и несчастномъ, о Кью раненомъ и въ опасности, -- у нея довольно предметовъ для мысли и грусти. Не удивительно, что щеки ея блѣдны и глаза красны: у нея теперь есть своя доля заботъ на свѣтѣ, свое тяжелое бремя; она чувствуетъ себя одинокою, съ-тѣхъ-поръ, какъ экипажъ бѣднаго Клэйва укатился изъ Бадена.
   Въ уныніи и слабости, болѣе чѣмъ обыкновенной, должна была лэди Кью найдти свою внучку въ одинъ изъ рѣдкихъ случаевъ послѣ двойственнаго несчастья, когда онѣ встрѣчались. Болѣзнь сэра Брэйана, какъ легко себѣ представить, мало тревожила даму, которая была такихъ лѣтъ, когда подобныя бѣдствія причиняютъ только слабое безпокойство, и которая, переживъ отца, мужа, сына, и бывъ равнодушной свидѣтельницей ихъ кончинъ, не могла уже приходить въ отчаяніе при мысли о вѣроятномъ отходѣ отъ этой жизни ломбард-стритскаго банкира, мужа ея дочери. Дѣйствительно: самъ Бэрнсъ Ньюкомъ не ожидалъ этого событія съ большимъ хладнокровіемъ. И такъ, заставъ Этель въ грустномъ расположеніи духа, лэди Кью вообразила, что пребываніе на свѣжемъ воздухѣ будетъ для нея полезно, и какъ сэръ Брэйанъ на этотъ разъ спалъ, то старушка увезла съ собой молодую дѣвушку.
   Она толковала о лордѣ Кью:-- Вѣсти объ немъ удовлетворительны; онъ замѣтно поправляется, на зло своей безразсудной матери и не смотря на ея лекарства; и лишь только онъ будетъ въ состояніи ѣхать, мы отправимся за нимъ и привеземъ его сюда, моя милая, пока эта сумасбродная женщина не сдѣлаетъ изъ него методиста,-- говорила лэди Кью: онъ всегда подъ башмакомъ у той женщины, которая къ нему ближе другихъ, и я знаю одну, которая сдѣлаетъ изъ него примѣрнаго мужа. Прежде чѣмъ лэди и внука дошли до этого деликатнаго пункта, онѣ много разсуждали о характерѣ Кью, причемъ молодая дѣвушка, какъ само-собой разумѣется, съ чувствомъ и краснорѣчиво выхваляла его доброту души, мужество и другія превосходства. Она вспыхнула, когда услышала о поведеніи его при началѣ ссоры съ Кастильономъ, о его долготерпѣніи и снисходительности, и о рѣшимости и великодушіи въ рѣшительную минуту.
   Но когда лэди Кью пришла къ полу-періоду своего разсказа, въ которомъ она подтвердила, что Кью будетъ примѣрнымъ мужемъ, глаза бѣдной Этели наполнились слезами. Мы должны припомнить, что она была изнурена безсонными ночами и разнообразными заботами,-- и тутъ она созналась, что между Франкомъ и ею не совершилось примиренія, какъ воображали всѣ родные, и что, напротивъ, они разстались другъ-съ-другомъ на вѣки. Она не скрыла и того, что поведеніе ея въ отношеніи къ кузену было коварно и жестоко, и что она утратила всякую надежду когда-нибудь сблизиться съ нимъ снова. Лэди Кью, которая не терпѣла ни больничныхъ кроватей, ни докторовъ, если только сама не пользовалась ими, которая ненавидѣла свою невѣстку выше всего на свѣтѣ, была крайне раздосадована разсказомъ Этели; впрочемъ, скоро разсудила, что обстоятельство не важно, и что ей стоитъ сказать нѣсколько словъ, чтобъ поставить дѣла на прежнюю ногу. Въ слѣдствіе этого, она рѣшилась отправиться въ Кель, и непремѣнно увезла бы съ собой Этель, если бъ бѣдной баронетъ слезами и стонами не удержалъ своей сестры милосердія. Бабка Этели принуждена была предпринять поѣздку одна, оставивъ дѣвушку, которая охотно на это согласилась: при всемъ ея вниманіи и уваженіи къ Кью, при всемъ сознаніи, что поступила съ нимъ дурно, она таила чувство болѣе нѣжное къ другому. Отъ этого другаго она получила письмо и отвѣчала на него съ вѣдома матери; но объ этомъ сердечномъ дѣльцѣ ни лэди Анна, ни ея дочь не проронили ни одного слова при правительницѣ всей фамиліи.
   

XXXVIII.
Гдѣ лэди Кью оставляетъ лорда Кью выздоравливающимъ.

   Тотчасъ по полученіи раны, понявъ необходимость извѣстить фамилію Ньюкомовъ о случившемся несчастьѣ, добродушный молодой Кью самъ написалъ объ этомъ своимъ роднымъ коротенькую записку, и принялъ даже предосторожности напередъ заготовить, для отсылки къ Ньюкомамъ и графинѣ Кью, въ слѣдующіе дни еще двѣ записки, съ вымышленными подробностями о благопріятномъ ходѣ болѣзни и маловажности раны. Началась горячка и молодой паціентъ лежалъ въ большой опасности, какъ было достовѣрно извѣстно всѣмъ баденскимъ сплетникамъ, когда друзья его утѣшались обманчивымъ бюллетенемъ. На третій день послѣ приключенія, лэди Вальгэмъ пріѣхала съ младшимъ сыномъ, и застала лорда Кью въ горячкѣ, послѣдовавшей за раною. Какъ ужасно было отчаяніе лэди Вальгэмъ въ продолженіе болѣзни сына, такъ же велика была ея радость при его выздоровленіи. Главнокомандующій всей фамиліи, старая лэди въ Баденѣ, изъявляла свое сочувствіе посылкою курьеровъ и настоятельныхъ приказаній о сообщеніи ей извѣстій на счетъ Кью. Постель больного всегда отталкивала ее. Когда болѣзнь постигала кого въ семействѣ, она поспѣшно удалялась отъ страдальца, обнаруживая, впрочемъ, душевную тревогу необычайнымъ ожесточеніемъ на всѣхъ прочихъ домочадцевъ.
   Прошло двѣ недѣли; пулю нашли и вынули изъ раны; горячка миновала, рана шла благопріятно, паціентъ замѣтно поправлялся, и мать, снова сблизившаяся съ своимъ сыномъ, чувствовала себя болѣе счастливою, чѣмъ была въ послѣдніе семь лѣтъ, въ продолженіе которыхъ молодой вѣтреникъ до утомленія рыскалъ по поприщу легкомыслія, и мучилъ нѣжное сердце бѣдной лэди. Сомнѣнья, которыя приводятъ въ отчаяніе мыслящаго мужчину и, высказанныя, облеченныя въ форму, наводятъ такую скорбь на душу нѣжной, религіозной женщины, къ счастью, никогда не возникали въ головѣ Кью. Раннія впечатлѣнія сохранились въ немъ въ томъ видѣ, какъ они оставлены были матерью, и онъ возвратился къ ней такимъ, какимъ она желала его найдти -- ребенкомъ, сознающимъ свои погрѣшности съ раскаяніемъ смиреннаго сердца и простодушно оплакивающимъ заблужденія прошлыхъ дней. Мы видѣли, какъ молодой человѣкъ стыдился удовольствій, за которыми бѣгалъ, товарищей, которые окружали его; шумныхъ забавъ, которыя уже не забавляли его, въ часы опасности и сомнѣнія, когда онъ лежалъ, можетъ быть, со смертью передъ глазами, приготовляясь отдать отчетъ въ суетной жизни, который скоро потребуется отъ него; не удивительно, что этотъ простодушный, добрый, скромный и мужественный юноша серіозно размышлялъ о прошедшемъ и о будущемъ; молился и давалъ обѣтъ искупить прошедшее время въ будущемъ, если суждено ему будущее. Когда мать и сынъ вмѣстѣ читали слова Спасителя о божественномъ милосердіи и объ ангелахъ, радующихся на небеси о кающемся грѣшникѣ, мы безошибочно можемъ предполагать въ груди счастливой матери чувство родственное этому ангельскому блаженству, благодарность и радость, изъ всѣхъ другихъ возвышеннѣйшія, чистѣйшія, живѣйшія. Лэди Вальгэмъ могла содрогаться при имени Француза, но сынъ простилъ его отъ всего сердца, цѣловалъ руку матери и благодарилъ ее какъ лучшаго въ жизни друга.
   Въ продолженіе всей болѣзни, Кью ни разу не помянулъ имени Этели, и, по наступленіи выздоровленія, когда мать намекала ему о ней, съ сомнѣньемъ и трепетомъ, онъ старался отвлечь разговоръ отъ этого предмета, какъ непріятнаго для него и тягостнаго.-- Серьозно-ли она обдумала извѣстное дѣло? спрашивала лэди Вальгэмъ. Кью полагалъ, что нѣтъ; но люди, воспитанные такъ, какъ бы вы хотѣли, матушка, часто бываютъ ничѣмъ не лучше другихъ, говорилъ смиренный молодой человѣкъ. Я вѣрю, что она добрая дѣвушка. Она умна, необыкновенно хороша собой; сердечно любитъ родителей, братьевъ и сестеръ; но... Кью не досказалъ конца. Можетъ-быть, онъ думалъ въ эту минуту, какъ говорилъ потомъ Этели, что ей еще труднѣе было бы ужиться съ лэди Вальгэмъ, чѣмъ съ повелительной старухойбабкой.
   Потомъ лэди Вальгэмъ принялась оплакивать положеніе сэра Брэйана, о болѣзни котораго прислано было извѣстіе и въ Кель, и сокрушаться о томъ, что такой свѣтскій человѣкъ внезапно приведенъ на край могилы, къ которой онъ такъ мало приготовился. Тутъ добродушный Кью не выдержалъ и возразилъ:-- Матушка, всякой отвѣчаетъ за себя. Сэръ Брэйанъ воспитанъ строго; когда онъ былъ молодымъ человѣкомъ, за нимъ смотрѣли, какъ за ребенкомъ. Развѣ вы не знаете, что добрый полковникъ, старшій его братъ, котораго я считаю благодушнѣйшимъ, благороднѣйшимъ джентльменомъ, доведенъ былъ до открытаго неповиновенія и всякого рода шалостей тиранствомъ старой мистриссъ Ньюкомъ? Что же касается сэра Брэйана, онъ каждое воскресенье ходитъ въ церковь, каждый день читаетъ дома молитвы, и вѣроятно велъ жизнь во сто разъ лучше, чѣмъ я. Я часто думалъ, матушка, что хоть есть вина и съ нашей стороны, однако жь не совсѣмъ правы и вы: мнѣ до-сихъ-поръ помнится, какъ мой гувернеръ, и мистеръ Бопперъ и докторъ Лаудъ сокрушались о другихъ, когда пріѣзжали къ намъ въ Ньюбери. Такимъ образомъ, вдовушка перестала скорбѣть о сэрѣ Брэйанѣ и съ радостью перешла къ отраднѣйшимъ надеждамъ на счетъ больнаго.
   Къ материнской радости, что сынъ возвратился къ ней и бросилъ прежній образъ жизни, къ женскому торжеству, что она успѣла привлечь его къ себѣ опять, къ счастью, которое чувствовала, видя постепенное его выздоровленіе, примѣшивались нѣкоторыя опасенія. Хотя книгами, съ которыми лэди Вальгэмъ вездѣ путешествовала, она никакъ не могла заинтересовать сына -- надъ нѣкоторыми онъ явно смѣялся -- однако жь всѣ часы лэди Вальгэмъ проходили въ благодарномъ и сладостномъ занятіи. Джорджъ Бэрнсъ не замедлялъ извѣщать Ньюкомовъ о состояніи здоровья его брата. Искусный страсбургскій врачъ удостовѣрялъ, что онъ со дня на день поправляется, и маленькая семья жила въ мирѣ и довольствѣ; мать обоихъ молодыхъ людей пугало одно только обстоятельство -- ожидаемый пріѣздъ лэди Кью, этой злой свекрови, которая не разъ уже терзала бѣдную лэди Вальгэмъ.
   На дворѣ было такъ-называемое лѣто св. Мартина и погода къ счастью стояла прекрасная; Кью можно было уже возить по саду гостинницы, откуда онъ видѣлъ широкій, мутный потокъ разлившагося Рейна, Французскій берегъ, окоймленный ольховыми деревьями, обширныя желтыя поля позади ихъ, огромную аллею тополей, простирающуюся до эльзасскаго города и его собора. Добрая леди Вальгэмъ, пользуясь удобнымъ временемъ, читала занимательные отрывки изъ любимыхъ своихъ книгъ, назидательные анекдоты о Китайцахъ и Готтентотахъ, обратившихся въ христіанскую вѣру, и разныхъ приключеніяхъ съ миссіонерами во время странствованій. Джорджъ Бэрнсъ, лукавый молодой дипломатъ, шепнулъ: Галиньяни, и намекнулъ, что для Кью пріятнѣе была бы какая-нибудь повѣсть. Въ слѣдствіе этого, Джорджъ прочелъ только что вышедшее, свѣтское сочиненіе: "Оливеръ Твистъ", и леди Вальгэмъ такъ заинтересовалась судьбою безпріютнаго мальчика, что взяла съ собой его исторію въ свою спальню, гдѣ она была открыта горничною лэди, подъ пресловутымъ твореніемъ Блазервика: "Голосъ изъ Мессопотаміи". Кью до того хохоталъ надъ педелемъ, мистеромъ Бемблемъ, что чуть не растревожилъ раны.
   Разъ, когда они проводили время за этими невинными и пріятными занятіями, вдругъ послышались на улицѣ свистъ бичей, звонъ роговъ и стукъ колесъ. Колеса остановились у подъѣзда ихъ гостинницы; лэди Вальгэмъ вскочила и, выбѣжавъ въ садовую дверь, захлопнула ее за собою. Она угадала -- кто пріѣхалъ. Хозяинъ гостинницы кланялся; курьеръ суетился; слуги были на готовѣ; одинъ изъ нихъ, подойдя къ блѣдно-лицой лэди Вальгэмъ, сказалъ: Ея сіятельство, Frau Gräfmn von Кью выходитъ изъ экипажа.
   -- Не угодно ли вамъ войдти въ нашу гостиную, леди Кью? сказала невѣстка, идя впередъ и отворяя дверь въ гостиную. Графиня, упираясь на свой костыль, вошла въ полуосвѣщенную комнату. Она подбѣжала къ вольтеровскимъ кресламъ, гдѣ надѣялась найдти лорда Кью.-- Мой милый Франкъ! вскрикнула старая лэди; милый мой сынокъ, какого надѣлалъ ты намъ страху! Да уже ли они держатъ тебя въ этой безпокойной комнатѣ, прямо на улицу -- Ба, это что? вскрикиваетъ графиня, внезапно прерывая рѣчь.
   -- Это не Франкъ. Это просто подушка, лэди Кью; я не держу его въ этой безпокойной комнатѣ, прямо на улицу, сказала лэди Вальгэмъ.
   -- А! какъ поживаете? Къ нему сюда, я полагаю?-- и графиня подошла къ другой двери: то былъ шкафъ, наполненный стклянками съ лекарствами Франка, и свекровь лэди Вальгэмъ отшатнулась въ ужасѣ.-- Постарайтесь, Марія, припасти мнѣ покойную комнату, да другую подлѣ, для моей горничной. Я буду благодарна, если сами приглянете, сказала повелительница дома Кью, указывая своимъ костылемъ, передъ которымъ не разъ трепетала лэди Валъгемъ.
   На этотъ разъ, лэди Вальгэмъ позвонила только въ колокольчикъ.-- Я не говорю по-нѣмецки и не бывала ни въ одномъ изъ номеровъ дома, кромѣ нашего. Поручите лучше вашей дѣвушкѣ пріискать вамъ комнату, лэди Кью. Сосѣдняя комната -- моя, и дверь, которую вы хотите отворить, постоянно заперта, съ той стороны.
   -- И Франкъ навѣрно запертъ тамъ, вскрикнула старая лэди, съ чашкой кашицы и томомъ Ватсовыхъ гимновъ! Въ эту минуту, на зовъ лэди Вальгэмъ, вошелъ слуга.-- Пикокъ, графиня Кью намѣрена остаться здѣсь вечеръ. Пожалуйста, попросите хозяина отвести для нея комнату, оказала лэди Вальгэмъ, и въ то же время обдумала отвѣтъ на послѣднія, милыя слова лэди Кью.
   -- Если бъ мой сынъ былъ запертъ въ моей комнатѣ, мадамъ, -- я думаю, мать была бы для него лучшею сидѣлкой. Зачѣмъ вы не пріѣхали къ нему тремя недѣлями раньше, когда съ нимъ не было никого?
   Лэди Кью не оказала ни слова, усмѣхнулась и выказала рядъ зубовъ -- перловъ, оправленныхъ въ золотѣ.
   -- А присутствіе мое могло бы не быть не пріятно для лорда Кью.
   -- Ги, ги, ги! захохотала старуха, дикимъ голосомъ.
   -- По-крайней-мѣрѣ, сообщество мое лучше того, въ которое вы вводили моего сына, продолжала невѣстка лэди Кью, собираясь съ силами и приходя въ большее негодованіе съ каждымъ новымъ словомъ. Вы можете думать обо мнѣ невыгодно, но все-таки, вѣроятно, ее ставите меня на одну доску съ какой-нибудь герцогиней Д'Иврй, которой вы поручили образованіе моего сына, какъ вы говорили. Когда я возражала вамъ, не одобряя вашего выбора -- я не живу въ свѣтѣ, но слышу объ немъ порой -- вы изволили называть меня безразсудною ханжей. Я вамъ одолжена разлукой съ сыномъ, его охлажденіемъ ко мнѣ въ продолженіе столькихъ лѣтъ моей жизни; вамъ одолжена я за то, что свели меня съ нимъ, когда онъ лежалъ въ крови, чуть не трупомъ, и когда одинъ Богъ сохранилъ его за молитву вдовицы; а вы, вы были подлѣ, и ни разу не посѣтили его.
   -- Я -- я пріѣхала не для свиданья съ вами, не для сценъ такихъ, лэди Вальгэмъ, ворчала старуха. Лэди Кью привыкла торжествовать, ведя аттаку массами, какъ Наполеонъ. Кто бодро смотрѣлъ ей въ лицо, того она боялась.
   -- Да, я очень хорошо знаю, что вы пріѣхали не для меня, продолжала невѣстка. Вы любили меня не больше своего сына, котораго жизнь была адомъ, пока вы мѣшались въ его дѣла. Вы пріѣхали сюда для моего сына. Не довольно ли надѣлали вы ему зла? Теперь, когда Богъ милосердо сохранилъ его отъ смерти, вы хотите опять ввергнуть его въ бѣдствіе и преступленіе. Но не быть этому, злая женщина! злая мать! жестокое, бездушное созданіе!-- Джорджъ!-- Тутъ младшій сынъ вошелъ въ комнату, и она, съ развѣвающимися полами платья, подбѣжала къ нему и ухватила его за руки.-- Вотъ твоя грандмаманъ; вотъ графиня Кью; она пріѣхала наконецъ изъ Бадена; она намѣрена -- она непремѣнно хочетъ отнять у насъ Франка, мой милый, и отдать его назадъ -- французику. Нѣтъ, нѣтъ! О, Боже мой! Никогда, никогда! И она упала въ объятія Джорджа Бэрнса, съ истерическимъ рыданіемъ.
   -- Досталъ бы ты, Джорджъ Бэрнсъ, горячечную рубешку для твоей катушки, сказала лэди Кью, съ негодованіемъ и ненавистью на лицѣ. (Если бъ она была дочь Яго и походила на него, какъ двѣ капли воды, и тогда бы сестра лорда Стейна не имѣла виду болѣе сатанинскаго) Ужь не ты ли научилъ ее? Не сидѣнье ли съ бѣднымъ больнымъ Кью вскружило ей голову? Я пріѣхала повидаться съ нимъ. Зачѣмъ меня цѣлыхъ полчаса оставляютъ съ этой сумасшедшей женщиной? Ты не довѣряй подавать Франку лекарство. Это просто....
   -- Извините меня, сказалъ Джорджъ, съ поклономъ: я не знаю, чтобъ этотъ родъ болѣзни обнаруживался когда-нибудь въ фамиліи моей матушки. (Она вѣчно ненавидѣла меня, подумалъ Джорджъ; но если по какому-нибудь случаю она назначила мнѣ часть наслѣдства по духовному завѣщанію, -- прости мое достояніе!) Угодно вамъ, мадамъ, осмотрѣть комнаты на-верху? Вотъ и хозяинъ; онъ васъ проведетъ. Франкъ между тѣмъ приготовится, чтобъ принять васъ, когда вы возвратитесь. Вѣроятно, съ моей стороны было бы излишне просить васъ -- не говорить ничего, что могло бы привести его въ волненіе. Едва прошло три недѣли, какъ изъ его раны извлечена пуля мосье де-Кастильона, и доктора требуютъ, чтобы сколько возможно удалять отъ него всякое безпокойство.
   Будьте увѣрены, что хозяинъ, курьеръ и прочіе, которымъ пришлось показывать графинѣ Кью комнаты на верху, препріятно провели время съ ея сіятельствомъ фрау Грефинъ фонъ-Кью. Надо полагать, что ей гораздо больше посчастливилось въ встрѣчѣ съ этими особами, чѣмъ въ предыдущихъ столкновеніяхъ съ внукомъ и его матерью; потому что, когда лэди Кью вышла изъ своей комнаты въ новомъ платьѣ и новомъ чепчикѣ, лицо ея запечатлѣно было совершенною безмятежностью. Можетъ-статься, служанка ея грозила ей кулакомъ за ея спиной, а глаза у мужа служанки сверкали блицомъ и доннерветтеромъ; но черты ихъ госпожи носили то довольное выраженіе, какое онѣ всегда принимали, когда ей удавалось удовлетворительно наказать кого-нибудь. Лордъ Кью, между тѣмъ, успѣлъ воротиться изъ саду въ свою комнату, гдѣ и ожидалъ прихода грандмаманъ. Если бъ матушка и ея два сына вздумали приняться за чтеніе исторіи о педелѣ Бёмблѣ, пока лэди Кью занималась своимъ тоалетомъ,-- боюсь, они не нашли бы эту исторію слишкомъ комическою.
   -- Слава Богу, мое милое дитя! Какой у тебя здоровый видъ! Любая дѣвушка позавидуетъ такой свѣжести лица. Что можетъ быть лучше надзора матери! Ахъ, нѣтъ! Марія, ты стоишь быть матерью -- настоятельницей Дома сестеръ милосердія; право, стоишь. Благодарю васъ: хозяинъ далъ мнѣ прекраснѣйшій номеръ. Онъ величайшій плутъ и грабитель; но я не сомнѣваюсь, что мнѣ будетъ здѣсь хорошо. Я вижу изъ списка путешественниковъ, что Додсбёри здѣсь же остановились, и прекрасно сдѣлали, вмѣсто того, чтобъ ночевать въ этомъ ненавистномъ, наполненномъ клопами Страсбургѣ. Грустно -- прегрустно провели мы время въ Баденѣ. Не знаю, какъ еще я осталась жива между заботой о бѣдномъ сэрѣ Брэйанѣ и о тебѣ, негодный мальчикъ. Докторъ Финкъ не позволялъ было мнѣ уѣзжать сегодня, но я не посмотрѣла на него и пріѣхала.
   -- Вы необыкновенно добры, мадамъ, сказалъ бѣдный Кью, съ самымъ жалостнымъ выраженіемъ въ лицѣ.
   -- Эта женщина -- чудовище, отъ которой я тебя всегда предостерегала -- но молодые люди не хотятъ слушаться совѣта своихъ грандмаманъ -- уѣхала дней десять назадъ. За нею пріѣзжалъ мосьё le Duc, и если бъ онъ заперъ ее въ Монконтурѣ и посадилъ бы на хлѣбъ и на воду на всю жизнь, онъ сдѣлалъ бы доброе дѣло. Когда женщина забываетъ религіозныя правила, она пропала. Конверсаціонный залъ запертъ. Доркинги уѣзжаютъ въ четвергъ. Клара, дѣйствительно, пренаивное, препростодушное существо; она тебѣ понравится, Марія, а объ Этели нечего и говорить,-- просто ангелъ. Не налюбуешься, какъ она ухаживаетъ за больнымъ отцомъ; изъ ночи въ ночь она сидѣла подлѣ него. Знаю, гдѣ бы хотѣлось быть бѣдняжечкѣ. И если бы Франкъ опять заболѣлъ, Марія, ему не нужна была бы помощь ни матери, ни безполезной старой бабки. Я привезла кой-какія вѣсточки отъ нея, но перескажу ихъ вамъ, милордъ, только на-единѣ; ни мамашѣ, ни братцамъ не позволяется слушать.
   -- Не уходите, матушка! Пожалуйста, останься Джорджъ! кричалъ больной (и снова въ сестрицѣ лорда Стейна проявилось необычайное сходство съ достойнымъ слезъ маркизомъ). Моя кузина -- благородная молодая дѣвушка, продолжалъ онъ: у нея прекрасныя, рѣдкія качества, которыя я цѣню отъ всей души; о красотѣ ея не говорю; вы знаете, какъ она мнѣ нравится. Я много думалъ объ ней, когда лежалъ вонъ на той постели (фамильный типъ сталъ не такъ виденъ въ лицѣ лэди Кью), и -- и -- я послалъ къ ней письмо сегодня утромъ; теперь она, вѣроятно, получила его.
   -- Bieh, Франкъ!-- Лэди Кью улыбнулась, сверхъ-естественной своей улыбкой, точь-въ-точь какъ на портретѣ ея, работы Гарлоу, который можете видѣть въ Кьюбёри и понынѣ. Она изображена сидящею передъ мольбертомъ, за миніатюрнымъ портретомъ сына своего, лорда Вальгэма.
   -- Я писалъ къ ней на-счетъ послѣдняго моего разговора съ нею, продолжалъ Франкъ, нѣсколько робкимъ голосомъ, за день до несчастнаго приключенія. Можетъ-быть, мадамъ, она вамъ не говорила, что произошло между нами. Чья-то низкая рука, которую мы оба могли угадать, написала ей отчетъ о моей прошлой жизни, и миссъ Ньюкомъ показала мнѣ письмо. Тогда я сказалъ ей, что, если бъ она меня любила, навѣрное никогда не показала бъ мнѣ его: не сдѣлавъ ей никакихъ другихъ нареканій, я распростился съ нею. Показать письмо -- само по себѣ не большое преступленіе; но для меня этого было довольно. Это было двадцатымъ доказательствомъ того, что между нами нѣтъ добраго согласія: она была несправедлива и лукава, безжалостна ко мнѣ, и слишкомъ заботлива о вниманіи другихъ. Если-бъ она меня больше любила, она старалась бы обнаруживать менѣе суетности и лучшій характеръ. Чего я могъ ожидать въ послѣдстіви отъ дѣвушки, которая ужь до брака такъ поступала со мною? Ни я, ни она не могли бы быть счастливы. Она можетъ быть любезною, доброю и внимательною къ тому, кого любитъ, и дай Богъ ей счастья! Что касается меня, полагаю, я недостоинъ такого сокровища ума и красоты; мы оба поняли, что, при послѣднемъ свиданіи, сказали одинъ другому дружеское прости. Когда я лежалъ въ этой постели, я думалъ, что уже не встану съ нея, или, если встану, изберу образъ жизни отличный отъ того, который привелъ меня въ настоящее положеніе: въ продолженіе прошедшаго мѣсяца я укрѣпился въ этомъ намѣреніи. Боже сохрани ее и меня отъ жизни, какую ведутъ извѣстныя намъ особы; Боже сохрани, чтобъ Этель вышла за-мужъ безъ любви, и потомъ влюбилась въ другаго, и чтобъ я, послѣ страшнаго урока, соблазнился прежнею безразсудною жизнью. Я велъ дурную жизнь, мадамъ; я это сознавалъ и прежде; не разъ и повторилъ это самъ себѣ и желалъ бросить ее. Но я такъ слабъ и малодушенъ, такъ легко поддаюсь соблазну, что погубилъ бы себя, если бъ женился на дѣвушкѣ, которая занята больше свѣтомъ, чѣмъ мною, и которая не стала бы заботиться о домашнемъ моемъ счастьѣ.
   -- Этель занята свѣтомъ! воскликнула лэди Кью: Этель -- это наивное, любящее созданіе;-- милый мой Франкъ, она....
   На блѣдномъ лицѣ Франка появилась краска и онъ перебилъ рѣчь графини:-- Ахъ, сказалъ онъ, если бъ я былъ живописцемъ, а молодой Клэйвъ -- лордомъ Кью, котораго изъ насъ выбрала бы она, по вашему мнѣнію? И она права. Клэйвъ добрый, благородный, прекрасный собой молодой человѣкъ, и въ тысячу разъ умнѣе, лучше меня.
   -- Нѣтъ; благодаря Бога, ты не хуже его, милый мой, вскрикнула мать, подойдя къ нему съ другой стороны кушетки и взявъ его за руку.
   -- Это я тоже думаю, Франкъ, сказалъ дипломатъ, отходя къ окну. Къ концу этого короткаго разговора, сходство ея сіятельства съ покойнымъ братомъ ея, лордомъ Стейномъ, достигло высочайшей степени.
   Послѣ минутнаго молчанія, она приподнялась на своемъ костылѣ, и сказала:-- Рѣшительно я недостойна быть въ обществѣ такихъ добродѣтельныхъ особъ. Это сознаніе еще возвышается мыслью о денежныхъ пожертвованіяхъ съ вашей стороны, милордъ; вѣдь вамъ извѣстно, я полагаю, что я копила, собирала по ниткѣ, отказывала себѣ даже въ необходимомъ, для того только, чтобы мой внукъ со временемъ имѣлъ средства поддержать свое званіе. Ступайте же, живите и голодайте въ вашемъ жалкомъ, ветхомъ домѣ; женитесь на дочери пастора и пойте псалмы съ своей дорогой матушкой; я не сомнѣваюсь, что вы и она -- она, которая во всю жизнь все дѣлала мнѣ на перекоръ и которую я ненавидѣла -- да, ненавидѣла съ той самой минуты, когда она отняла у меня моего сына и внесла горе въ мое семейство, -- вы будете радоваться при мысли, что бѣдную, нѣжно-любящую, одинокую старуху она ввергла еще въ большее одиночество и горесть. Сдѣлайте одолженіе, Джорджъ Бэрнсъ, будьте добры, скажите моимъ людямъ, что я возвращаюсь въ Баденъ;-- и старая графиня, оттолкнувъ отъ себя дѣтей, поплелась изъ комнаты на костылѣ.
   Такимъ-образомъ, злая фея, обманутая въ ожиданіяхъ, отправилась назадъ въ своей колесницѣ, на тѣхъ же драконахъ, которые привезли ее сюда утромъ и едва успѣли отдохнуть и поѣсть. Хотѣлъ бы я знать, ужь не тѣ ли это кони, на которыхъ скакали въ Швейцарію Клэйвъ, Джонъ Джэмсъ и Джэкъ Бельсайзъ? Черная забота сидитъ за сѣдломъ всякаго сорта коней, и даетъ на водку почтальонамъ на всѣхъ станціяхъ земнаго шара. Лэди Вальгэмъ позволителенъ трепетъ торжества послѣ такой побѣды надъ свекровью. Какая христіанка не любитъ торжествовать надъ другою, и если бъ эта другая была свекровью, развѣ побѣда была бы оттого меньше сладостна? Мужья и жены одинаково будутъ довольны тѣмъ, что лэди Вальгэмъ одержала верхъ, и вы, юноши и дѣвы, когда придетъ вамъ чередъ жениться и выходить за-мужъ, вы поймете сокровенное значеніе этого пассажа. Джорджъ Бэрнсъ досталъ "Оливера Твиста" и принялся за чтеніе. Миссъ Нанси и Фанни снова вызваны были на сцену, чтобъ пугать и забавлять маленькое общество слушателей. Смѣю сказать, что ни Фанни, ни миссъ Нанси не имѣли успѣха у вдовушки: такъ поглощены были ея мысли одержанною побѣдой. На вечерней молитвѣ, въ которой, къ невыразимой радости ея нѣжнаго сердца, приняли участіе оба сына, она не забыла благодарственнаго гимна по случаю битвы, Кельской битвы при Рейнѣ, гдѣ душа Кью, какъ думала матушка, была предметомъ спора между врагами. Я ужь сказалъ, что эта книга занимается исключительно большимъ свѣтомъ и живущимъ въ немъ достопочтеннымъ семействомъ. Это не пастырское увѣщаніе и, если она сбивается иногда на поучительный тонъ, то развѣ въ такихъ только случаяхъ, когда ораторъ, преслѣдуя судьбу своего повѣствованія, находитъ передъ собою готовую проповѣдь. О, друзья! не натыкаемся ли мы и въ жизни ежедневно на подобныя поученія? не видимъ ли мы и дома, и у нашихъ сосѣдей этой борьбы между зломъ и добромъ? Здѣсь, съ одной стороны, себялюбіе, честолюбіе и выгода, съ другой,-- правда и любовь. Которой сторонѣ позволить торжествовать для насъ и которой для нашихъ дѣтей?
   Молодые люди сидѣли и курили вечернюю сигару (Франкъ тоже захотѣлъ курить, и матушка его сама зажгла для него сигару, наказавъ ему, тотчасъ же послѣ сигары, ложиться спать). Кью курилъ и глядѣлъ на звѣздочку, сіявшую высоко на небѣ. Что это за звѣздочка? спросилъ онъ -- и премудрый молодой дипломатъ отвѣчалъ:-- Юпитеръ.
   -- Какую пропасть ты знаешь, Джорджъ! вскрикнулъ въ восхищеніи старшій братъ: тебѣ бы слѣдовало быть старшимъ, клянусь Юпитеромъ; но ты на этотъ разъ потерялъ свой шансъ.
   -- Да, благодаря Бога! сказалъ Джорджъ.
   -- Такъ, я намѣренъ исправиться; я сбрасываю старые листья и одѣваюсь въ новые. Какъ ты думаешь? Сегодня утромъ я написалъ Мартину, чтобъ онъ продалъ всѣхъ моихъ лошадей: я навсегда отказываюсь отъ всякихъ пари; да поможетъ только мнѣ Юпитеръ. Я дамъ себѣ обѣщаніе, клятву -- перемѣнить образъ жизни, если выздоровлю. Сегодня утромъ я писалъ къ кузинѣ Этели. Мнѣ казалось тогда, что я поступилъ благоразумно и что мы никогда, никогда не сойдемся; теперь же, когда графиня уѣхала, я спрашиваю себя, благоразумно ли я поступилъ, отказавшись отъ шестидесяти тысячъ фунтовъ и отъ прекраснѣйшей дѣвушки во всемъ Лондонѣ?
   -- Не взять ли мнѣ лошадей, да не поѣхать ли за нею? Матушка пошла спать; она ничего не узнаетъ, спросилъ Джорджъ. Шестьдесятъ тысячъ потерять -- не шутка.
   Кью засмѣялся.-- Если бъ ты вздумалъ ѣхать къ бабушкѣ и сказать ей, что я не проживу ночи, и что утромъ ты будешь лордомъ Кью, а твой сынъ -- виконтомъ Вальгэмомъ,-- графиня навѣрное взялась бы хлопотать, чтобы женить тебя на прекраснѣйшей дѣвушкѣ во всей Англіи съ шестидесятью тысячами приданаго; непремѣнно взялась бы, клянусь Юпитеромъ! Я намѣренъ съ этихъ поръ клясться только языческими богами.-- Нѣтъ, я не раскаиваюсь, что писалъ Этели. Что за милая дѣвушка!-- Я разумѣю не одну ея красоту, но и высокое ея образованіе, ея умъ. И какъ подумаешь, что эту дѣвушку продаютъ на рынкѣ съ молотка!
   Тутъ послышался стукъ въ сосѣднюю дверь, и раздался голосъ матери: Пора ложиться спать. Братья расходятся, и, будемъ надѣяться, засыпаютъ крѣпкимъ сномъ.
   Между-тѣмъ, графиня Кью воротилась въ Баденъ, и хотя старая лэди, послѣ двухъ длинныхъ безполезныхъ путешествій пріѣхала домой въ полночь, однако-жь скажу къ крайнему вашему прискорбію, что она не смыкаетъ глазъ ни на минуту. Утромъ, она плетется на костылѣ къ Ньюкомамъ и Этель спускается къ ней блѣдная и спокойная. Что съ отцомъ ея? Онъ хорошо провелъ ночь; ему нѣсколько лучше; онъ говоритъ внятнѣе, можетъ владѣть членами.
   -- Хотѣла бы и я хорошенько соснуть! ворчитъ графиня.
   -- Я думала, что вы поѣхали къ лорду Кью, въ Кель, замѣтила внучка.
   -- Я ѣздила туда и воротилась на клячахъ, которыя тащили меня по пяти миль въ часъ! Я прогнала этого дерзкаго зубоскала курьера, и задала урокъ чертовкѣ -- горничной.
   -- А здоровье Франка удовлетворительно, грандмаманъ?
   -- И какъ еще! Свѣжъ, какъ шестнадцати-лѣтняя дѣвочка! Я застала его съ братомъ Джорджемъ и ихъ матушкой. Мнѣ кажется, Марія читала имъ катихизисъ, кричитъ старая лэди.
   -- N. и М. вмѣстѣ! Вотъ что хорошо, говорить Этель: Джорджъ всегда былъ добрый молодой человѣкъ и милорду Кью пора быть такимъ же.
   Старая лэди посмотрѣла на свою внучку, но взоръ миссъ Этелы былъ не проницаемъ.-- Я думаю, ты хотѣла бы знать, отчего я воротилась? сказала лэди Кью.
   -- Потому, что вы поссорились съ лэди Вальгэмъ, грандмаманъ. Мнѣ кажется, я слыхала, что между вами часто бываютъ размолвки.-- Миссъ Ньюкомъ приготовлена была защищаться и нападать, а при такихъ обстоятельствахъ, какъ намъ извѣстно, лэди Кью не отваживалась на приступъ.-- Мой внукъ сказывалъ мнѣ, что онъ къ тебѣ писалъ, сказала графиня.
   -- Да; и если бъ вы обождали вчера хотъ полчаса, вы избавили бы меня отъ униженія, которое вы сдѣлали мнѣ своей поѣздкой.
   -- Тебѣ -- униженіе, Этель?
   -- Да, мнѣ,-- вскрикнула Этель: развѣ выдумаете, что это не униженіе, когда меня водятъ отъ покупщика къ покупщику и навязываютъ человѣку, который не хочетъ пріобрѣсть меня? Что побуждаетъ васъ и всѣхъ моихъ родныхъ поскорѣй сбыть меня съ рукъ? Почему вы предполагаете, что я нравлюсь лорду Кью? Развѣ нѣтъ у него опоры и добрыхъ знакомыхъ, въ родѣ герцогини Д'Иври, къ которой вы ввели его въ ранніе годы? Онъ самъ мнѣ говорилъ объ этомъ; а она была такъ добра, что разсказала остальное! Что есть во мнѣ привлекательнаго въ сравненіи съ подобными женщинами? И къ этому человѣку, съ которымъ развелъ меня счастливый случай;-- къ человѣку, который въ письмѣ ко мнѣ напоминаетъ, что мы разстались навсегда, ваша милость ѣдетъ за десятки миль и проситъ его подвергнуть меня новымъ пыткамъ! Это ужь слишкомъ, грандмаманъ. Сдѣлайте одолженіе, оставьте меня въ покоѣ и не мучьте новыми планами о томъ, какъ бы меня пристроить. Будьте довольны счастьемъ, которое вы доставили Кларѣ Пуллейнъ и Бэрнсу, и позвольте мнѣ остаться при больномъ отцѣ. Здѣсь я исполняю долгъ дочери. Здѣсь, по-крайней-мѣрѣ, я не ощущаю той горести, тѣхъ сомнѣній, того стыда, въ добычу которымъ пытались предать меня мои доброжелатели. Но вотъ звонокъ папа. Онъ любитъ, чтобъ я была съ нимъ за завтракомъ и читала ему газету.
   -- Останься на минуту, Этель, вскрикиваетъ графиня, дрожащимъ голосомъ: я старше твоего отца, и ты обязана мнѣ нѣкоторымъ повиновеніемъ, если только нынѣшніе внучата сколько-нибудь считаютъ себя обязанными повиноваться бабкѣ. Я не знаю, что нынче дѣлается въ свѣтѣ; вѣдь я старуха; можетъ-быть -- свѣтъ совсѣмъ перемѣнился противъ прежняго -- и ужь тебѣ слѣдуетъ повелѣвать, а намъ приходится только слушаться. Можетъ-быть, я ошибалась во всю жизнь, наставляя дѣтей дѣлать то, чему учили меня. Богу извѣстно, какъ мало доставили они мнѣ радости. Тебѣ и Франку я отдала свое сердце; я любила васъ больше всѣхъ моихъ внучатъ: послѣ того, не естественно ли, что я желала видѣть васъ вмѣстѣ? Я нѣсколько лѣтъ копила деньги для этого молодаго человѣка. Онъ убѣгаетъ отъ меня въ объятія матери, которая ненавидѣла меня съ такимъ наслажденіемъ, къ какому способны только подобные добродѣтельные люди, которая отняла у меня собственнаго моего сына и теперь отнимаетъ его сына -- передъ которымъ я виновата въ томъ только, что баловала его и слишкомъ любила. Не покидай же меня хоть ты, мое дитя. Дай мнѣ хоть что нибудь любитъ на старости. Мнѣ нравится твоя гордость, Этель, и твоя красота, моя милая; я не сержусь на тебя за суровыя рѣчи, и если желаю доставить тебѣ приличное мѣсто въ обществѣ, развѣ дурно дѣлаю? Нѣтъ. Безразсудная дѣвочка! Ну, дай же мнѣ свою рученку. Какая горячая! А моя холодна какъ камень -- и дрожитъ,-- замѣчаешь?-- А была когда то премиленькая! Что сказала Анна, что сказала твоя маманъ на письмо Франка?
   -- Я не показывала ей письма, отвѣчала Этель,
   -- Покажи-ка его мнѣ, моя милая, прошептала лэди Кью, вкрадчиво и съ ласкою.
   -- Вонъ оно, сказала Этель, указывая въ каминъ, гдѣ лежали клочки и пепелъ бумаги. Это былъ тотъ самый каминъ, въ которомъ сожжены и рисунки Клэйва.
   

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

XXXIX.
Между живописцами.

   Когда Клэйвъ Ньюкомъ состарится, онъ безъ сомнѣнія будетъ вспоминать римскіе дни -- какъ счастливѣйшіе изъ всѣхъ, посланныхъ ему судьбой. Простота жизни, величіе и отрадная прелесть картинъ, окружающихъ художника въ Римѣ, усладительное свойство занятій, которымъ онъ посвятилъ себя, пріятное общество товарищей, одушевляемыхъ тѣмъ же рвеніемъ на подобномъ же поприщѣ, трудъ, размышленіе и тихое отдохновеніе потомъ,-- все это должно было бы дѣлать учащихся художниковъ счастливѣйшими изъ юношей, еслибъ только они умѣли цѣнить свое счастье. Ихъ трудъ, большею частью, легокъ и пріятенъ; не утомляетъ мозга черезъ мѣру, но благодѣтельно занимаетъ его предметами, пріятными для учащагося. Даже поэтическій огонь или порывъ изобрѣтенія только изрѣдка требуетъ возженія, именно, тогда только, когда молодой живописецъ обдумываетъ новый сюжетъ или компонуетъ по немъ свое сочиненіе. Постановка фигуръ и драпировка, ловкое очертаніе линій, процессъ штриховки, растушовки, распредѣленіе свѣта и тому подобное составляютъ большею частью трудъ чисто техническій. Середи этихъ занятій, при выкуриваніи достаточнаго числа трубокъ, проходитъ труженическій день ученика. Если вы пройдете мимо его дверей, вы навѣрное услышите, что онъ поетъ за работой. Хотѣлъ бы я знать, можетъ ли кто изъ учащихся законовѣдѣнію или математикѣ распѣвать надъ своими книгами и въ то же время успѣвать въ ученіи? Въ каждомъ городѣ, гдѣ занимаются художествами, вы встрѣтите пожилыхъ людей, которые во всю жизнь не брались за кисть, а между-тѣмъ такъ любитъ занятія и общество художниковъ, что не выходятъ изъ мастерскихъ: переходятъ отъ одного поколѣнія живописцевъ къ другому; сидятъ совершенно довольные, пока Джэкъ рисуетъ своего пиффераро, или Томъ сочиняетъ свой картонъ, и, спустя много лѣтъ, когда Джэкъ уже успѣлъ пристроиться въ Ньюмэнъ-Стритѣ, а Томъ попалъ въ королевскіе академики, вы по-прежнему найдете его въ тѣхъ же мастерскихъ, занятыхъ теперь новыми живописцами и новыми картинами; услышите, какъ онъ разсказываетъ нынѣшнимъ молодымъ ихъ преемникамъ, что за славный народъ были Джэкъ и Томъ. Поэтъ долженъ удаляться въ уединеніе и обдумывать свои стихи въ тайнѣ; живописецъ можетъ заниматься своимъ ремесломъ въ обществѣ пріятелей. Вашъ блистательный chef d'école Рубенсъ или Орасъ Вернэ можетъ сидѣть за работой, слушая чтеніе своего секретаря, въ кругу учениковъ, съ любопытствомъ и удивленіемъ слѣдящихъ за каждымъ его штрихомъ, или въ обществѣ придворныхъ дамъ и кавалеровъ, которымъ онъ по временамъ говоритъ комплименты въ отвѣтъ на ихъ одобрительныя восклицанія; но и самый скромный живописецъ, будь онъ бѣденъ какъ Лазарь, можетъ имѣть друга, который не спускаетъ глазъ съ его кисти, или добрую жену, которая сидитъ подлѣ него со своей работой на колѣняхъ, услаждая его трудъ нѣжной улыбкой, веселой рѣчью или безмолвіемъ.
   Во всѣхъ сословіяхъ и классахъ живописцевъ въ Римѣ мистеръ Клэйвъ нашелъ товарищей и друзей. Способнѣйшій человѣкъ не всегда бываетъ лучшимъ художникомъ; даровитѣйшій художникъ не всегда-лучшимъ критикомъ или лучшимъ товарищемъ. Не рѣдко, человѣкъ, вовсе не сознавая въ себѣ способностей, какъ бы случайно творитъ чудеса, и въ одинъ часъ, безъ малѣйшаго усилія, дѣлаетъ то, чего другой не можетъ достичь трудомъ полжизни. Въ числѣ товарищей Клэйва были молодые скульпторы, которые никогда не читали ни одной строки изъ Гомера, а между-тѣмъ брались истолковывать и продолжать греческое искусство; были молодые живописцы, съ сильною природною наклонностью къ юмору, къ комическимъ пѣснямъ, къ вакхическимъ увеселеніямъ, которымъ не давался Микель Анджело; а между-тѣмъ полотно ихъ изобиловало поразительными аллегоріями судебъ, фурій, геніевъ смерти и побоищъ; были длинноволосые юноши, которые воображали, что духъ искусства достигается только манерой Перуджино, и рисовали святыхъ, въ кудреватой драпировкѣ, рѣзкими красками и въ вѣнцахъ изъ сусальнаго золота. Нашъ другъ изучалъ всѣхъ сподвижниковъ искусства, съ ихъ разнообразными вкусами и странностями, и встрѣчалъ радушный пріемъ въ мастерской всѣхъ этихъ господъ, отъ важныхъ доновъ и синьоровъ, сенаторовъ французской и англійской академій, до вѣтреныхъ учениковъ, которые трунили надъ своими старшинами за стаканами дешеваго вина въ Лопрѣ. Какую славную, голодную, великодушную, исполненную любви къ ближнему жизнь вели многіе изъ нихъ! Сколько юмора въ ихъ шуточныхъ пѣсняхъ, сколько дружества и доброты въ ихъ бѣдности! Какъ величаво толковалъ Карло о своемъ кузенѣ, маркизѣ, и задушевномъ пріятелѣ, герцогѣ! Какъ благородно говорилъ Федериго объ отечественной академіи, этой ватагѣ торгашей, которые не умѣли понять высокаго искусства и никогда невидали хорошей картины! Съ какою гордостью Аугусто чванился на вечерахъ у сэра Джона, хоть всѣмъ было извѣстно, что онъ занималъ фракъ у Фернандо и лакированные сапоги у Луиджи! Если тотъ или другой заболѣвалъ, съ какою благородною, великодушною готовностью товарищи прибѣгали къ нему на помощь, просиживали у постели больнаго цѣлыя ночи, дѣлились съ нимъ своими скудными средствами. Максъ, охотникъ до щегольскаго платья и карнавала, отказывался отъ костюма и экипажа, чтобъ пособить Полю. Поль, продавъ картину (черезъ посредство Піетро, съ которымъ онъ былъ въ ссорѣ и который сыскалъ ему патрона), уплачивалъ третью часть денегъ Максу, а другую треть отдавалъ бѣдному Лазаро, который, съ женой и дѣтьми на рукахъ, не имѣлъ во всю зиму ни одного заказу. Такъ шли дѣла. Я слышалъ отъ Клэйва о двухъ благородныхъ молодыхъ Американцахъ, которые пріѣзжали въ Европу учиться живописи: когда одинъ изъ нихъ захворалъ, другой поддерживалъ своего неимущаго товарища, и изъ шести пенсовъ, составлявшихъ ежедневный его доходъ, удѣлялъ себѣ одинъ, отдавая остальные пять своему больному спутнику.-- Желалъ бы я быть знакомымъ съ этимъ добрымъ Самаритяниномъ, говорилъ нашъ полковникъ, покручивая усы, когда мы снова увидѣлись съ нимъ и сынъ разсказалъ ему эту исторію.
   Прилежный и тихій Джонъ Джэмсъ работалъ каждый день, и каждый день по нѣскольку часовъ. Клэйвъ, утромъ входя въ мастерскую, заставалъ тамъ Джона Джэмса и, выходя, оставлялъ его тамъ же. По окончаніи классовъ въ академіи, когда Клэйвъ отправлялся куда-нибудь на вечеръ, Джонъ Джэмсъ зажигалъ лампу и продолжалъ свою отрадную работу. Онъ не принималъ участія въ шумныхъ вечеринкахъ своихъ товарищей; любилъ лучше сидѣть дома, чѣмъ бывать въ свѣтѣ, и рѣдко выходилъ со двора по вечерамъ: исключеніе изъ этого правила онъ допустилъ только во время вышеупомянутой болѣзни Луиджи, когда Джонъ Джэмсъ проводилъ цѣлые вечера у постели больнаго. Джонъ Джэмсъ былъ столько же счастливъ, сколько даровитъ: всѣ любили скромнаго молодаго человѣка и часто дѣлали ему заказы. Клэйвъ Ньюкомъ, узнавъ о бѣдственномъ положеніи Лазаро и жены его, по-прежнему остававшихся въ Римѣ, далъ имъ кой-что, сколько могъ припасти; но Джонъ Джэмсъ давалъ въ десятеро больше, и Клэйвъ съ такимъ же восторгомъ отзывался о великодушіи своего друга, съ какимъ говорилъ о его дарованіяхъ. Дѣйствительно, у него была счастливая организація. Ученье было главною его забавой; самоотверженіе доставалось ему легко; удовольствія или то, что вообще называется этимъ словомъ, имѣло для него мало привлекательности. Обычными его товарищами были чистыя и тихія мысли; его наслажденіемъ за порогомъ дома было созерцаніе красотъ природы; отдыхомъ служили ему разнообразныя упражненія таланта, которыя не переставали занимаетъ его: онъ былъ готовъ срисовывать каждый сучекъ дубовой панели, каждый листокъ померанцеваго дерева, и съ улыбкой любовался этими нехитростными подвигами своей ловкости и умѣнья. Когда бы вы ни застали его, всегда онъ былъ добръ и веселъ; скромная, дѣвстенная лампада его теплилась неугасимо. Ни какіе порывы страсти не тушили ея; и безнадежное странствованіе во мракѣ не сбивало его потомъ съ дороги. Странники земли, мы изрѣдка встрѣчаемся съ подобными чистыми душами, привѣтствуемъ ихъ и сдерживаемъ дыханіе, пока онѣ проходятъ мимо.
   Собственноручная подпись Клэйва Ньюкома удостовѣряетъ, что онъ намѣревался провести въ Италіи года два, посвятивъ себя исключительно изученію живописи. Но, кромѣ пользъ искусства, и другія побужденія тайно дѣйствовали въ душѣ молодаго человѣка, заставляя его думать, что отсутствіе изъ Англіи было ему лучшимъ лекарствомъ отъ болѣзни, которою онъ тайно страдалъ. Перемѣна воздуха исцѣляетъ нѣкоторыхъ больныхъ гораздо скорѣе, чѣмъ предполагаютъ сами страдальцы; за то, съ другой стороны, бываютъ примѣры, что молодые люди, съ искреннѣйшимъ желаніемъ учиться, не выполняютъ своего намѣренія и отвлекаются отъ своей цѣли случаемъ, удовольствіями, нуждою или другими уважительными причинами. Молодой Клэйвъ, въ продолженіе двухъ или трехъ мѣсяцевъ, усидчиво занимался предметомъ своего призванія въ Римѣ, въ-тайнѣ глотая, безъ сомнѣнія, слезы терзавшаго его душевнаго разочарованія; и онъ извлекалъ изъ своихъ моделей и рисовалъ по обѣимъ сторонамъ Тибра все, что соотвѣтствовало характеру его кисти; работалъ по цѣлымъ вечерамъ въ натуральныхъ классахъ академіи, самъ служа такимъ-образомъ примѣромъ для другихъ молодыхъ учениковъ. Припадки его сердечной болѣзни начали проходить. Его стали занимать дѣла Джэка, Тома, Гарри: искусство производило свое могущественное, цѣлебное вліяніе на его уязвленную душу, которой, впрочемъ, страданія не могли переломить. Собранія художниковъ въ кафэ-греко, и на дому, были очень веселы, пріятны и оживлены. Клэйвъ курилъ свою трубку, потягивалъ свой стаканъ марсалы, пѣлъ свою пѣсню, и принималъ участіе въ общемъ хорѣ, наравнѣ съ безпечнѣйшимъ изъ юношей. Онъ былъ атаманомъ всей школы живописцевъ, любимцемъ всѣхъ; а чтобы люди насъ любили, мы съ своей стороны должны сами любить ихъ.
   Кромѣ живописцевъ, у Клэйва Ньюкома, какъ намъ извѣстно изъ собственныхъ его словъ, были и другія знакомства въ Римѣ. Въ этой столицѣ, каждую зиму, собирается веселая, милая колонія Англичанъ, болѣе или менѣе замѣчательныхъ по своему званію, свѣтскости и любезности, смотря по году. Въ пребываніе Клэйва въ Римѣ, многія очень милыя семейства стояли на зимнихъ квартирахъ, въ мѣстахъ обычнаго расположенія иностранцевъ,-- около Piazza di Spagna. Недавно, перелистывая путешествія достопочтеннаго Пёльница, я съ любопытствомъ увидалъ, что, сто-двадцать лѣтъ назадъ, тотъ же кварталъ, тѣ же самыя улицы и палаццо, почти ни въ чемъ не измѣнившіеся съ-тѣхъ-поръ, были мѣстопребываніемъ образованныхъ иностранцевъ. Съ однимъ или двумя изъ джентльменовъ Клэйвъ познакомился на охотѣ; другихъ онъ имѣлъ случай видѣть въ короткое появленіе свое въ лондонскомъ свѣтѣ. Какъ молодой человѣкъ, очень ловкій, какъ отличный талантъ, красивой наружности, съ хорошими манерами и значительнымъ кредитомъ у принца Полонія или другаго банкира, мистеръ Ньюкомъ встрѣчалъ радушный пріемъ въ англо-римскомъ обществѣ и былъ равно пріятнымъ гостемъ какъ въ знатныхъ домахъ, гдѣ пили чай и танцовали галопъ, такъ и въ темныхъ тавернахъ и скромныхъ уголкахъ, гдѣ собирались его товарищи, живописцы.
   Встрѣчаясь вмѣстѣ каждый день и каждый вечеръ, стекаясь въ однѣ и тѣ же галлереи картинъ и статуй, на одни и тѣ же гулянья, въ однѣ и тѣ же церкви, англійскіе колонисты въ Римѣ по необходимости знакомятся между собой и не рѣдко становятся друзьями. У нихъ есть свой англійскій книжный магазинъ, гдѣ выставляются на каждый день недѣли памятные листки: въ такой-то день открыты ватиканскія галлереи; на слѣдующій -- праздникъ такого-то святаго; въ среду музыка и вечерня въ Систинской капеллѣ; въ четвергъ -- папа благословляетъ животныхъ -- овецъ, лошадей и проч., и стаи Англичанъ бѣгутъ смотрѣть на эти обряды. Однимъ-словомъ, древній градъ Цезарей и величественные храмы папъ, со всѣмъ ихъ блескомъ и церемоніями, расписаны, распредѣлены на потѣху Англичанъ, которые собираются толпами къ торжественной обѣднѣ у св. Петра или на иллюминацію въ Свѣтлое Воскресенье, какъ мы бѣжимъ на фейерверкъ въ воксалѣ.
   Бѣжать смотрѣть фейерверкъ одному -- скучно; я думаю: у рѣдкаго хватило бы на это мужества, безъ спутника, и рѣдкій не предпочелъ бы курить трубку у себя дома. Поэтому, если Клэйвъ бывалъ на всѣхъ этихъ зрѣлищахъ, мы должны заключать, что бывалъ не одинъ, а если не одинъ, смѣло можемъ предположить, что сердечное дѣльцо, которое занимало его въ Баденѣ, теперь уже не возмущало спокойствія его души слишкомъ серьозко. Всѣми признано за истину, что Англичане гораздо любезнѣе за границей, чѣмъ дома, гораздо гостепріимнѣе, добрѣе и способнѣе -- чувствовать и доставлять другимъ удовольствіе. Въ маленькомъ римскомъ кружку вы по двѣнадцати разъ въ недѣлю видитесь съ семействомъ, котораго потомъ не встрѣтите двухъ разъ въ цѣлый сезонъ громаднаго Лондона. Послѣ Пасхи, когда всѣ убираются изъ Рима, вы и вашъ сосѣдъ пожимаете другъ-другу руки, искренно горюя о разлукѣ: въ Лондонѣ намъ приходится до такой степени разводить наше благорасположеніе, что едва остается малѣйшій вкусъ первоначальнаго напитка. Когда милыя семейства, съ которыми Клэйвъ провелъ счастливую зиму, одно за другимъ разсыпались; когда укатилъ экипажъ адмирала Фримэна, прелестныхъ дочерей котораго Клэйвъ въ первый разъ увидалъ у св. Петра, цѣлующихъ туфлю св. Петра; когда появился ковчегъ Дика Денби, со всѣми милыми дѣтьми Денби, дѣлавшими въ окно ручку Клэйву въ знакъ прощанья; когда улетѣли три очаровательныя миссъ Бальоль, съ которыми онъ провелъ такой чудный день въ катакомбахъ; когда одинъ другъ за другимъ покинулъ великій городъ, съ нѣжными привѣтами, горячими рукопожатіями и надеждами -- встрѣтиться въ городѣ, еще большемъ на берегахъ Темзы,-- молодой Клэйвъ пришелъ въ уныніе. Римъ оставался Римомъ, но на него было пріятнѣе смотрѣть въ обществѣ; наши живописцы по-прежнему курятъ въ кафэ-греко, но дымное общество однихъ живописцевъ не привлекаетъ его. Если мистеръ Клэйвъ не Микель Анджело, не Бетховенъ; если геній его не мрачный, не нелюдимый, не титаническій, и не свѣтитъ одиноко, какъ маякъ, съ бурею вокругъ и прибоемъ волнъ у подошвы,-- кто въ этомъ виноватъ? Онъ таковъ, какимъ создало его небо: добрый, простодушный, веселый, дружелюбный, и люди съ мрачнымъ настроеніемъ души не должны смотрѣть на него, какъ на героя.
   И такъ, Клэйвъ и его товарищъ работали изо всѣхъ силъ съ ноября до половины апрѣля, когда наступила Пасха и величественныя торжества, которыми Римская Церковь празднуетъ эти святые дни. Къ тому времени, тетради Клэйва были полны рисунковъ. Развалины императорскія и средневѣковыя; поселяне и гудочники; пассіонисты съ бритыми затылками; капуцины и равно волосатые посѣтители кофэ-греко; живописцы всѣхъ націй; кардиналы и ихъ странные экипажи и слуги; самъ святой отецъ (то былъ Григорій шестнадцатый по имени); англійскіе дэнди въ Пинчіо и Римляне, члены Охотничьяго клуба, всѣ были перерисованы молодымъ человѣкомъ, на удивленіе друзьямъ его въ позднѣйшій періодъ его жизни. Рисунковъ Джона Джэмса было немного, за то онъ написалъ двѣ прекрасныя небольшія картины и продалъ ихъ за такую дорогую цѣну, что конторщики и слуги принца Полонія обходились съ нимъ съ величайшею вѣжливостью. Онъ имѣлъ заказы на многія другія картины и, поработавъ въ плотную, почелъ себя въ правѣ сопровождать мистера Клэйва въ предпринятой имъ, для удовольствія, поѣздкѣ въ Неаполь, которую послѣдній признавалъ необходимою послѣ подъятыхъ имъ исполинскихъ трудовъ. Клэйвъ не написалъ ни одной картины, хотя начиналъ дюжину; за то онъ дѣлалъ эскизы, обѣдалъ, курилъ, танцовалъ, какъ мы уже видѣли. Такимъ-образомъ, бричка снова очутилась позади коней, и оба наши пріятеля отправились въ путь, провожаемые цѣлою толпой братьи-художниковъ, которые по этому случаю собрались въ порядочной остеріи, у Латеранскихъ воротъ, и давали тамъ завтракъ. Какъ кидали они шляпами, какъ кричали на разныхъ нарѣчіяхъ: Lebe wohl, и Adieu, и God bless you, old boy! Клэйвъ былъ львомъ художниковъ того года, и вся веселая компанія обожала его. Его эскизы превозносились повсюду; рѣшено было, что, если-бъ Клэйвъ захотѣлъ, онъ могъ бы произвесть что-нибудь порядочное.
   И такъ, давъ обѣщаніе скоро возвратиться, они оставили за собой величественный городъ, который стоитъ видѣть разъ, чтобъ полюбить, и о которомъ въ-послѣдствіи всегда вспоминаешь, какъ о родинѣ, съ невыразимой отрадой. Они пронеслись черезъ Кампанью и прекрасные холмы Албано, миновали пресловутыя Понтійскія болота и остановились отдохнуть въ Террачинѣ (которая, къ крайнему прискорбію Джона Джэмса, вовсе не походила на Террачину Фра-Діаволо въ ковентгарденской оперѣ). Далѣе, проскакавъ черезъ сотни древнихъ городовъ, которыми усыпаны берега Средиземнаго моря, они на другой день, при перевалѣ черезъ холмъ, очутились передъ Везувіемъ, котораго громадный обликъ синѣлъ въ далекомъ туманѣ и дымное знамя развѣвалось по безоблачному небу. Около пяти часовъ по-полудни, наши путники доѣхали -- какъ доѣдетъ всякой, кто отправится изъ Террачины рано утромъ и будетъ щедро платить почтальонамъ -- до древняго города, окруженнаго стѣнами и укрѣпленнаго, съ подъёмными мостами, переброшенными черезъ блестящіе рвы.
   -- Вотъ Капуа, сказалъ Джонъ Джэмсъ и Клэйвъ разразился хохотомъ, вспомнивъ о своей Капуѣ, которую онъ оставилъ столько мѣсяцевъ, подумаешь, столько лѣтъ назадъ. Изъ Капуи въ Неаполь идетъ отличная прямая дорога, и наши путники, какъ-разъ къ ужину, поспѣли въ послѣдній городъ, гдѣ, если-бъ они остановились въ отелѣ Витторія, нашли бы всевозможныя удобства, какихъ только можетъ желать на этомъ свѣтѣ любой аристократъ-живописецъ.
   Очаровательный видъ мѣстности: чудное море, вдали волшебный островъ Капри, среди аметистовыхъ утесовъ котораго могли бы играть сирены; прелестная линія городовъ, окоймляющихъ берегъ, бѣлѣющійся вдоль пурпурныхъ водъ; поверхъ всей этой блистательной сцены, Везувій, съ мелкими облаками, играющими вокругъ его вершины, и поля, обремененныя дивною растительностью, въ которую роскошная природа убираетъ ихъ каждую весну; этотъ городъ и эти восхитительные виды Неаполя такъ понравились Клэйву, что въ письмѣ, отправленномъ спустя два дня по пріѣздѣ молодаго человѣка, онъ извѣщаетъ меня о намѣреніи своемъ остаться здѣсь навсегда и приглашаетъ меня въ какой-то великолѣпный палаццо, на которомъ остановились его взоры. Онъ такъ восхищенъ мѣстностью, что даже умереть тамъ и лечь въ могилу было бы наслажденіемъ: до такой степени очаровательно кладбище, гдѣ покоятся неаполитанскіе умершіе.
   Судьбамъ, однакожь, не угодно было, чтобъ Клэйвъ Ньюкомъ провелъ весь вѣкъ въ Неаполѣ. Отъ римскаго банкира письма доставлялись къ нему рѣдко: одни пришли послѣ его отъѣзда; другія лежали на почтѣ, съ его адресомъ, написаннымъ, впрочемъ, очень четко; но почтовые чиновники, по всегдашнему обыкновенію, не хотѣли справляться, когда Клэйвъ присылалъ за письмами.
   Особенно одного изъ этихъ писемъ Клэйвъ ожидалъ съ нетерпѣніемъ, а между-тѣмъ оно лежало въ римскомъ почтамтѣ съ самаго октября, не смотря на то, что Клэйвъ нѣсколько разъ ходилъ туда. То былъ отвѣтъ Этели на его письмо, о которомъ мы упоминали въ одной изъ предъидущихъ главъ. Въ письмѣ не заключалось ничего особеннаго, ничего, чего бы не могла прочесть изъ-за плеча молодой корреспондентки ея грандмаманъ или сама Добродѣтель. Оно было написано просто, съ теплымъ чувствомъ, нѣсколько грустно; извѣщало въ немногихъ словахъ о припадкѣ сэра Брэйана и настоящемъ его положеніи; говорило о быстромъ выздоровленіи лорда Кью, какъ бы объ обстоятельствѣ, извѣстномъ Клэйву, объ отцѣ Клэйва, и заканчивалось задушевнымъ пожеланіемъ всякаго благополучія Клэйву отъ искренно-любящей его Этели.
   -- Ты хвастаешься, что все прошло, а между-тѣмъ, видишь, не все еще прошло, говорилъ менторъ и спутникъ Клэйва: иначе, зачѣмъ бы ты бросился на это письмо прежде всѣхъ другихъ?
   Джонъ Джэмсъ, не безъ участія, слѣдилъ за перемѣнами въ лицѣ Клэйва, когда тотъ читалъ записочку молодой лэди.
   -- Почему ты знаешь, отъ кого это письмо? спросилъ Клэйвъ.
   -- Я читаю подпись на твоемъ лицѣ, говоритъ другой: могу даже пересказать тебѣ содержаніе письма. Зачѣмъ у тебя такое болтливое лицо, Клэйвъ?
   -- Все прошло; но ты знаешь, сказалъ Клэйвъ, принявъ серіозный видъ: когда человѣкъ испыталъ и превозмогъ подобное чувство, видишь-ли, его мучитъ нетерпѣніе услышать объ Алисѣ Грэй, узнать, что дѣлается съ нею.-- И Клэйвъ по-прежнему запѣлъ:
   Her heart it is another's; she never-can-be-mine, и подъ конецъ пѣсни захохоталъ.-- Да, Джонъ Джэмсъ, сказалъ онъ: премилая записочка; выраженія изящныя,мысли правильныя. Каждое t перечеркнуто какъ слѣдуетъ; надъ каждымъ i поставлена точка. Это въ-родѣ той прописи, за которую прилежный мальчикъ награжденъ былъ пряникомъ, какъ читали мы въ старинной азбукѣ. Можетъ-быть, ты воспитанъ не на старинныхъ азбукахъ, Джонъ Джэмсъ? Мой добрый старикъ отецъ училъ меня грамотѣ по той, по которой самъ учился. Однакожь, не стыдно ли мнѣ заставлять добраго полковника ждать, пока я бесѣдую съ этой молодой лэди? Любезный батюшка!-- этими словами привѣтствовалъ Клэйвъ письмо отца. Простите меня; миссъ Ньюкомъ отвлекла меня на пять минутъ; вы знаете, что я, изъ вѣжливости, не могъ отказать ей. Между нами нѣтъ ничего, ровно ничего, кромѣ самыхъ строгихъ родственныхъ отношеній, клянусь вамъ честью и совѣстью.-- Тутъ Клэйвъ поцѣловалъ отцовское письмо и, воскликнувъ еще разъ: любезный батюшка! принялся читать слѣдующее:
   "Письма твои, мой дражайшій Клэйвъ, были величайшимъ для меня утѣшеніемъ. Читая ихъ, мнѣ кажется, я тебя слушаю. Вполнѣ убѣждаюсь, что новѣйшій, натуральный стиль представляетъ большія усовершенствованія противъ старомоднаго слога моего времени, когда мы письма къ родителямъ начинали такъ: Достопочтенный родитель, или даже: Милостивѣйшій, государь, батюшка, и хотя многіе педанты, какъ я недавно видѣлъ своими глазами, и теперь еще продолжаютъ писать на тотже ладъ; однакожь я готовъ спорить, что достопочтенные родители пользовались въ старое время не большимъ почтеніемъ, чѣмъ теперь. Я знаю одного, который больше дорожитъ любовью и довѣріемъ, чѣмъ высокимъ почтеніемъ, и ты можешь звать меня по-прежнему, какъ тебѣ вздумается.
   "Не мнѣ одному письма твои доставляютъ удовольствіе. На прошлой недѣлѣ, письмо твое изъ Баденъ-Бадена, отъ 15 сентября, я взялъ съ собой въ Калькутту и не могъ удержаться, чтобъ не показать его своимъ знакомымъ въ правительственной палатѣ, гдѣ обѣдалъ. Твой эскизъ австрійской старой княгини и ея сынка, произвелъ величайшій эффектъ. Полковникъ Бекмистеръ, секретарь лорда Баквига знаетъ ее и говоритъ, что сходство поразительное. Нѣкоторымъ изъ моихъ молодыхъ товарищей я прочелъ -- что ты пишешь объ игрѣ и какъ ты отказался отъ картъ, рулетки и тому подобнаго; но я боюсь, что многимъ изъ этихъ вѣтреныхъ юношей твой урокъ не поможетъ. Того, что ты говоришь о молодомъ Ридлеѣ, я не принимаю за чистую монету. Правда, его рисунки хороши, но сравнивать ихъ съ рисунками другаго извѣстнаго мнѣ джентльмена... нѣтъ, я не скажу имени, для того, чтобъ онъ не подумалъ о себѣ слишкомъ много. Я поцѣловалъ ручку милой Этели въ твоемъ письмѣ, и съ этою почтой написалъ ей отъ себя.
   "Если Поль де-Флоракъ сколько нибудь похожъ на свою матушку, я увѣренъ, что между тобой и имъ должна существовать горячая дружба. Я зналъ ее, когда еще былъ мальчикомъ, за долго до твоего рожденья, когда тебя и въ мысляхъ не было, и, въ продолженіе сорокалѣтняго странствованія по свѣту, не видывалъ женщины, которая бы на мои глаза была такъ добра и такъ прекрасна. Твоя кузина Этель напоминала мнѣ ее: такъ же хороша собой, но далеко не такъ мила. Да, это та самая дама, съ которой ты видѣлся въ Парижѣ: блѣдная, съ заботой въ глазахъ, съ просѣдью на головѣ. И вамъ, юношамъ, настанетъ чередъ; пройдетъ десятка два-три, и ваша голова обнажится какъ моя, или посѣдѣетъ какъ у госпожи де-Флоракъ, и склонится къ землѣ, въ которой мы будемъ покоиться. Я вижу изъ твоихъ словъ, что молодой Поль находится не въ блестящихъ обстоятельствахъ. Если онъ еще нуждается, будь ему банкиромъ, а я буду твоимъ. Дѣтей ея я не допущу до нищеты, пока остается у меня гинея. Напрасно сталъ бы я говорить тебѣ, что когда-то я думалъ о ней больше чѣмъ о милліонахъ гиней, и что у меня надрывалось сердце, когда я, въ молодые годы, уѣзжалъ въ Индію. Такъ, если подобная бѣда случится и съ тобой, знай, мой милый, что ты не одинъ на свѣтѣ несчастливъ.
   "Бинни пишетъ, что онъ плохъ здоровьемъ, Надѣюсь, что ты не рѣже сталъ переписываться съ нимъ. Что меня надоумѣло о немъ, когда я говорилъ о несчастныхъ любовныхъ дѣлахъ? Ужь не пришла ли мнѣ на память Рози Мэккензи? Она премилая дѣвочка, и Джемсъ оставитъ ей порядочное наслѣдство. Мудрый да разумѣетъ. Хотѣлъ бы я, чтобъ ты женился; но Боже тебя сохрани жениться изъ за-однихъ денегъ, хоть бы милліоны давали.
   "Эти милліоны наводятъ меня на другой предметъ. Знаешь ли, я чуть было не потерялъ поллака рупій, довѣренныхъ одному здѣшнему агенту? И кто же предостерегъ меня отъ бѣды? Другъ нашъ Руммунъ Лаль, который недавно былъ въ Англіи и съ которымъ я ѣхалъ изъ Сузэмптона. Онъ человѣкъ съ изумительнымъ чутьемъ и наблюдательностью. Я вообще былъ невыгоднаго мнѣнія на счетъ честности Индусовъ, и обращался съ ними не слишкомъ вѣжливо, какъ поступилъ я, помнится мнѣ, и съ этимъ господиномъ у твоего дяди Ньюкома, на Брэйанстонскомъ скверѣ. Онъ спасъ меня отъ раззоренья и я отдалъ ему свой капиталъ на проценты. Если бъ я послушался его, говоритъ онъ, мой капиталъ утроился бы черезъ годъ. Онъ пользуется величайшимъ уваженіемъ между здѣшними капиталистами; имѣетъ здѣсь, въ Барракпорѣ, богатую контору, великолѣпный домъ и расточаетъ благотворенія по-княжески. Онъ говоритъ мнѣ объ учрежденіи банка: выгоды такъ огромны и планъ, по-видимому, такъ ясенъ, что не знаю, не соблазнюсь ли я и не войду ли съ нимъ въ долю. Nous verrons. Нѣкоторые изъ моихъ знакомыхъ страхъ какъ желали бы участвовать въ предпріятіи; впрочемъ, будь увѣренъ, что я не поступлю опрометчиво и не посовѣтовавшись съ кѣмъ слѣдуетъ.
   "Твои векселя до-сихъ-поръ меня еще не пугали. Пиши ихъ сколько тебѣ угодно. Ты знаешь, что я скорѣй позволяю тебѣ писать векселя, чѣмъ картины; послѣднее я допускаю только comme un de lassement, но, если бъ ты вздумалъ послѣдовать примѣру моего дѣда и сдѣлаться ткачемъ, я не сталъ бы тебѣ противорѣчить. Не ограничивай себя безъ мѣры ни въ деньгахъ, ни въ невинныхъ удовольствіяхъ. Къ чему намъ и деньги, какъ не для того, чтобы счастливить того, кого мы любимъ? Мнѣ не нужно было бы копить, если бъ и ты сталъ копить. Тебѣ, столько же, сколько и мнѣ, извѣстны наши средства: употребляй ихъ по своему усмотрѣнію, лишь бы не на безчестныя дѣла. Не хотѣлось бы мнѣ, чтобъ будущій годъ весь ты провелъ въ Италіи; лучше бы воротился домой, да навѣстилъ добраго Джэмса Бинни. Что-то дѣлается на Фицройскомъ сквэрѣ? На возвратномъ пути, заѣзжай въ Парижъ, да сдѣлай визитъ графинѣ де-Флоракъ и свези ей мой душевный привѣтъ. Не прошу тебя напомнить обо мнѣ брату моему, потому что я пишу Брэйану съ этой же почтой. Adieu, mon fils! je t'embrasse! и остаюсь вѣчно-любящій Клэйва отецъ."

"Т. Н."

   -- Не правда ли, что онъ добрый, благородный старикъ?
   Это признавалось молодыми людьми, въ послѣдніе три года, за непреложную истину. Джонъ Джэмсъ замѣтилъ, что Клэйвъ, разъ прочтя письмо отца, снова перечиталъ письмо Этели, положилъ его въ боковой карманъ и цѣлый день былъ не въ своей тарелкѣ, такъ что, когда оба они пошли смотрѣть музей, Клэйвъ въ галлереѣ статуй все фыркалъ и ничего не одобрялъ.
   -- Что ни говори, ворчалъ Клэйвъ, а эти второклассныя статуи просто дрянь. Что за кукла этотъ огромный и безобразный Фарнезскій Геркулесъ! Во всей галлереѣ, за одинъ только кусокъ можно дать два пенни.
   То былъ дивный обломокъ, называемый Психея. Джонъ Джэмсъ улыбнулся, когда товарищъ его похвалилъ эту статую: по легкости стана, изяществу формы шеи, гордому и дѣвственному выраженію, Психея не совсѣмъ не похожа на Луврскую Діану, а Луврская Діана, какъ мы уже сказали, похожа на одну молодую лэди.
   -- Впрочемъ, продолжалъ Клэйвъ, взглянувъ на огромныя узловатыя ноги неуклюжаго, каррикатурнаго привратника, котораго Гликомъ аѳинскій изваялъ, вѣроятно, во времена упадка искусства,-- она и не могла писать иначе, какъ написала. Не правда ли? Письмо очень мило и тонъ такой дружественный, пріязненный. Ты видишь: она говоритъ, что ей всегда пріятно слышать обо мнѣ; надѣется, что я скоро возвращусь и привезу съ собой хорошихъ картинъ, если продолжаю заниматься живописью. Она не слишкомъ уважаетъ живописцевъ, Джонъ Джэмсъ;-- за то мы не должны унижать себя, мой благородный другъ. Я -- я полагаю, что теперь все ужь кончено и я могу писать къ ней, какъ къ графинѣ Кью.
   Надзорщику музея случалось видѣть сотни посѣтителей, которые удивлялись его мраморному гиганту; но ему не доводилось еще замѣчать, чтобы Геркулесъ производилъ на кого-нибудь такое впечатлѣніе, какое онъ произвелъ на молодаго Англичанина, который, посмотрѣвъ съ минуту на статую, провелъ себѣ по лбу рукой, съ какимъ-то стономъ, и пошелъ прочь отъ изваяннаго образа громаднаго силача, который на своемъ вѣку самъ дѣлалъ такія глупости изъ слабости къ прекрасному полу.
   -- Мой отецъ хочетъ, чтобъ я ѣхалъ домой и навѣстилъ Джэмса и графиню де-Флоракъ, сказалъ Клэйвъ, когда они шли по улицѣ въ Толедо.
   Джонъ Джэмсъ беретъ своего товарища подъ руку, которая глубоко погружена въ карманъ его верхняго, бархатнаго пальто: Нѣтъ, Клэйвъ, не уѣзжай, пока не убѣдишься, что все кончено, шепчетъ Джонъ Джэмсъ.
   -- Разумѣется, не поѣду, говоритъ другой, испуская вздохъ, съ которымъ вылетѣло у него изо-рта облако табачнаго дыму.
   Спустя не много послѣ пріѣзда, наши друзья, разумѣется, отправились въ Помпею, которую, впрочемъ, мы описывать не станемъ, такъ какъ наше дѣло не артистическая поѣздка по Италіи, а исторія Клэйва Ньюкома, эсквайра. Молодой человѣкъ уже прежде читалъ прекрасный романъ сэра Бульвера Литтона, эту лучшую исторію Помпеи, и описаніе Плинія, въ Путеводителѣ. Удивляясь искусству, съ какимъ англійскій писатель живописалъ Помпею своимъ текстомъ, какъ-будто каждый домъ былъ картиной, къ которой онъ приложилъ разсказъ, шалунъ Клэйвъ, всегда готовый на каррикатуру, предложилъ Джону Джэмсу, за одно съ нимъ, взять сюжетомъ тотъ же самый городъ, тѣ же названія, тѣхъ же людей и написать шуточную поэму:-- Что можетъ быть забавнѣе фигуры матери Плинія, говоритъ онъ? эта непомѣрно дородная барыня, какъ описываетъ ее естествоиспытатель, удаляется отъ катастрофы, а рабы за спиной ея, держатъ подушки, чтобы защитить ея тучную особу отъ горячаго пеплу! Рѣшено: старая мистриссъ Плинія будетъ моей героиней!-- Портретъ ея на темно-сѣрой бумагѣ, съ прикрытыми сурикомъ оконечностями, существуетъ въ альбомѣ Клэйва даже до сегодня.
   Между-тѣмъ какъ они хохочутъ, кричатъ, глазѣютъ, дурачатся, а чичероне ихъ провожаетъ, то преслѣдуя ихъ носовыми звуками своей болтовни, то вдругъ останавливаясь и умолкая подъ вліяніемъ грустныхъ мыслей, наводимыхъ зрѣлищемъ этого страннаго, унылаго и улыбающагося мѣста, -- глядь! они наталкиваются на общество Англичанъ: двухъ молодыхъ людей, сопровождающихъ даму.
   -- Ба, Клэйвъ! восклицаетъ одинъ.
   -- Дорогой мой лордъ Кью! восклицаетъ Клэйвъ; молодые люди бросаются другъ къ другу, хватаютъ другъ-друга за руки и на лицѣ ихъ появляется краска....
   Лордъ Кью и его семейство жили въ сосѣднемъ отелѣ на Кьяфѣ въ Неаполѣ, и въ тотъ же вечеръ оба живописца получили отъ этихъ милыхъ людей приглашеніе на чай. Джонъ Джэмсъ извинился и просидѣлъ цѣлый вечеръ дома, за работой. Клэйвъ отправился и провелъ время очень пріятно; причемъ молодые люди строили разнообразные планы на счетъ будущихъ поѣздокъ и parties de plaisir, Они предполагали посѣтить Пестумъ, Капри, Сицилію; что же мѣшаетъ побывать въ Мальтѣ и на Востокѣ? спросилъ лордъ Кью.
   Лэди Вальгэмъ перепугалась. Вѣдь Кью былъ уже на Востокѣ? Клэйвъ также изумился и пришелъ въ волненіе. Могъ ли Кью думать о Востокѣ, о продолжительныхъ путешествіяхъ, когда другія обязанности требуютъ скораго возвращенія на родину.-- Нѣтъ, онъ не можетъ ѣхать на Востокъ, сказала мать лорда Кью; онъ обѣщалъ ей провести съ нею лѣто въ Кастелламаре, г. мистеръ Ньюкомъ непремѣнно долженъ пріѣхать къ нимъ туда и написать съ нихъ портреты, да, со всѣхъ и ихъ портреты. Она желала бы имѣть полную портретную галлерею фамиліи Кью, если только сынъ ея согласится оставаться дома въ продолженіе необходимыхъ сеансовъ.
   Лэди Вальгэмъ рано пошла спать, вынудивъ у Клэйва обѣщаніе, пріѣхать въ Кастелламаре, а Джорджъ Бэрнсъ отправился переодѣваться, въ намѣреніи ѣхать съ визитами, какъ прилично молодому дипломату. Въ Неаполѣ, эта часть дипломаціи начинается не раньше, какъ послѣ оперы, и большой свѣтъ пробуждается къ жизни тогда, когда остальной ложится въ постель.
   Кью и Клэйвъ сидѣли до втораго часу ночи, когда послѣдній возвратился въ свой отель. Ни одна изъ предположенныхъ поѣздокъ въ Пестумъ, Сицилію и проч. не состоялась. Клэйвъ вовсе не предпринималъ путешествія на Востокъ, и портретъ лорда Кью написанъ былъ въ то лѣто Джономъ Джэмсомъ, въ Кастелламаре. На другой же день, Клэйвъ взялъ въ англійскомъ посольствѣ паспортъ и пароходъ, отправлявшійся въ тотъ день въ Марсель, узрѣлъ на своей палубѣ мистера Ньюкома: лордъ Кью, братъ его и Джонъ Джэмсъ махали ему шляпами, когда корабль отходилъ отъ берега.
   Пошелъ корабль, быстро разсѣкая лазурныя воды; но не довольно быстро для Клэйва. Джонъ Джэмсъ, со вздохомъ возвратился къ своему альбому и кистямъ. Надо полагать, другой юный питомецъ искусства прослышалъ что-нибудь такое, что заставило его покинуть свою возвышенную страсть для иной, болѣе своенравной и земной.
   

XL.
Возвращается изъ Рима къ Пэль-Мэлю.

   Въ одно іюльское утро, когда на "подворьѣ Ягненка" свѣтило настоящее солнце, и два джентльмена, нанимавшіе въ складчину комнатки четвертаго этажа, сидѣли, по обыкновенію, съ трубками, за своими рукописями и "Times", глядь!-- въ комнату къ нимъ врывается новое солнце, въ особѣ молодаго Клэйва, съ загорѣлымъ лицемъ, рыжеватыми усами и бородой и тѣми ясноголубыми глазами, которые мы оба всегда встрѣчали съ такою радостью.
   -- Ба, Клэйвъ! Вы ли это, юноша? Ба, Бенджаминъ! восклицаютъ Пенденнисъ и Уаррингтонъ.
   А надо сказать, что Клэйвъ занималъ такое высокое мѣсто въ душѣ послѣдняго, что найдись у меня въ сердцѣ хоть капля зависти къ такому благородному товарищу, я позавидовалъ бы ему за любовь къ нему Уаррингтона. Увидя насъ опять, онъ покраснѣлъ отъ удовольствія. Нашъ слуга, Пиджонъ, ввелъ его въ комнату съ торжествующимъ лицомъ; а прачка Флегананъ, выбѣжала изъ своей спальни, чтобъ поскорѣй взглянуть на него и встрѣтить привѣтной улыбкой общаго любимца, Клэйва.
   Въ двѣ минуты, кресла загруженныя журналами, бумагой, были опорожнены и все это свалено въ ящикъ съ каменнымъ углемъ. Клэйвъ закурилъ сигару и усѣлся такъ комфортабельно, какъ-будто и не былъ въ отсутствіи. Когда онъ возвратился? Вчера вечеромъ; побывалъ въ Чарлотъ-Стритѣ, на старой квартирѣ; завтракалъ на Фицройскомъ сквэрѣ; Джэмсъ Бинни запрыгалъ отъ радости, увидя его; отецъ писалъ ему, чтобъ онъ ѣхалъ домой и навѣстилъ Джэмса Бинни. Милая миссъ Рози? Слава Богу, здорова; благодарю васъ. А мистриссъ Мэккъ? Обрадовалась, когда увидѣла его?-- Ну же, сэръ, скажите по чести: вдовушка поцѣловала васъ при встрѣчѣ? Клэйвъ посылаетъ черезъ комнату неразрѣзанный номеръ Пэль-мэльской газеты въ голову вопросителя; но вмѣстѣ съ тѣмъ такъ мило краснѣетъ, что я ни мало не сомнѣваюсь въ дѣйствительности нѣжнаго лобзанья.
   Какая жалость, что онъ не пріѣхалъ немножко раньше, къ великосвѣтской сватьбѣ, чтобъ проводить своего дорогаго Бэрнса и подписаться свидѣтелемъ въ числѣ прочихъ вельможъ! Мы описали ему всю церемонію и извѣстили его о повышеніи друга его Флорака, -- теперь и нашего пріятеля -- директора Большой Англо-Галльской желѣзной дороги, князя Монконтурскаго. Потомъ Клэйвъ разсказалъ намъ, что онъ дѣлалъ въ продолженіе зимы; какъ онъ забавлялся въ Римѣ и какихъ онъ нашелъ тамъ веселыхъ товарищей. Не готовится ли онъ изумить свѣтъ какими нибудь высокими картинами? Нѣтъ: чѣмъ больше онъ работалъ, тѣмъ недовольнѣе становился своими произведеніями; но Джонъ Джэмсъ будетъ дивнымъ художникомъ. Мы обратились съ гордостью и самодовольствомъ къ тому самому номеру Пэль-Мэльской газеты, которымъ бросилъ въ насъ молодой человѣкъ, и показали ему прекрасную статью Ф. Бейгэма, эсквайра, въ которой великій критикъ восторженно восхвалялъ картину, присланную изъ Италіи Джономъ Джэмсомъ.
   И такъ, онъ опять съ нами; а кажется, что только вчера насъ покинулъ. Лондонцамъ все кажется случившимся только что вчера; ни у кого нѣтъ времени замѣчать отсутствіе сосѣда. Люди отправляются на Мысъ Доброй Надежды, или въ кругосвѣтное путешествіе, или въ Индію и возвращаются съ женою и двоими, троими дѣтьми, а мы воображаемъ, что они разстались съ нами не далѣе какъ наканунѣ: такъ каждый изъ насъ занятъ собственными своими дѣлами, разсчетами, хлопотами; такими себялюбцами дѣлаетъ насъ жизнь; -- но себялюбцами не очерствѣлыми. Мы рады увидѣть стариннаго друга, хотя и не плачемъ, разставаясь съ нимъ. Мы смиренно сознаемся, что если и насъ отзоветъ судьба, отсутствіе наше также мало будетъ замѣчено, какъ отсутствіе всякого другаго атома.
   Послѣ непродолжительной бесѣды, Клэйву нужно было сходитъ въ Сити, куда пошелъ и я съ нимъ. Свиданіе его съ мистерами Джолли и Вэнсомъ, въ Фогъ-Кортѣ, кончилось, по-видимому, весьма удовлетворительно; Клэйвъ вышелъ изъ гостиной съ просіявшимъ лицомъ.-- Не нужно ли вамъ денегъ, любезный товарищъ? сказалъ онъ: дорогой полковникъ предоставилъ въ мое распоряженіе значительную сумму, и мистеръ Вэнсъ говоритъ, что мистриссъ Вэнсъ и дѣвицы будутъ рады, если я пріѣду къ нимъ обѣдать. Онъ прибавилъ, что мой отецъ счастливо раздѣлался съ однимъ торговымъ домомъ въ Индіи и чрезвычайно выгодно помѣстилъ свой капиталъ у другаго банкира. Вэнсъ вѣжливъ какъ нельзя больше; да, въ Лондонѣ всѣ необыкновенно добры и любезны, всѣ безъ исключенія!-- Потомъ, усѣвшись въ Гансомскій кэбъ, который, вѣроятно, только-что свезъ въ Сити какого нибудь другаго капиталиста, мы отправились въ Вестъ-Эвдъ, гдѣ мистеру Ньюкому предстояла какая-то важная сдѣлка съ портнымъ. Онъ расплатился по небольшому счету съ барскою щедростью. Изъ магазина мистера Б. къ мистеру Труфитту всего одинъ шагъ. Нашъ молодой другъ зашелъ къ парикмахеру и оставилъ у него большую часть своихъ длинныхъ локоновъ и рыжеватой бороды, которые привезъ съ собою изъ Рима. Съ усами онъ никахъ не рѣшался разстаться, такъ какъ живописцы и кавалерійскіе офицеры имѣютъ право на это украшеніе. Да и отчего молодому человѣку не носить щегольскаго платья, щегольскихъ усовъ, не украшать себя, не пользоваться удовольствіями и не грѣться на солнцѣ, пока оно свѣтитъ? Для фланели и огня будетъ время, когда придетъ зима; а для сѣдыхъ волосъ и сапоговъ на пробкахъ -- цѣлые годы старости впереди.
   Отсюда мы отправились съ визитомъ въ отель въ Джерминъ-Стритѣ, къ другу нашему Флораку, который теперь жилъ тамъ съ большою роскошью. Напудренный великанъ, съ огромными княжескими гербами на пуговицахъ, торчалъ на подъѣздѣ и снесъ къ князю наши карточки. Когда отворилась дверь въ комнату втораго этажа, намъ послышался какъ-будто крикъ радости, и князь, въ великолѣпномъ персидскомъ шлафрокѣ, выбѣжалъ изъ комнаты, бросился внизъ по лѣстницѣ и началъ цѣловать Клэйва, къ почтительному удивленію ливрейнаго Титана въ ливреѣ.
   -- Пойдемте, друзья мои, вскрикнулъ добрый Французикъ: я васъ представлю madame la -- то есть, моей женѣ!-- Мы вошли въ гостиную; здѣсь сидѣла дама, лѣтъ шестидесяти, и мы торжественно были представлены madame la princesse de Moncontour, née Higg, изъ Манчестера. Она сдѣлала намъ чопорный реверансъ, но приняла не совсѣмъ холодно; надо сказать: рѣдкая женщина, при видѣ милаго, открытаго и веселаго лица Клэйва Ньюкома, могла долго сохранять суровость на своемъ лицѣ.
   -- Я слыхала объ васъ не отъ одного князя, сказала дама, нѣсколько смутясь: вашъ дядя часто говорилъ мнѣ объ васъ, мосье Клэйвъ, и о вашемъ добромъ батюшкѣ.
   -- C'est son directeur, шепнулъ мнѣ Флоракъ. Я никакъ не могъ догадаться, которая изъ Ньюкомскихъ фирмъ приняла на себя эту обязанность.
   -- И такъ, вотъ вы и въ Англіи, продолжала дама своимъ ланкашэйрскимъ выговоромъ: вотъ вы и въ Англіи; надѣемся видѣться съ вами часто. Не здѣсь, въ этомъ шумномъ отелѣ, котораго я терпѣть не могу, а въ деревнѣ. Нашъ домъ всего въ трехъ миляхъ отъ Ньюкома; онъ не такъ великъ, какъ домъ вашего дядюшки, но я надѣюсь видѣть васъ у себя почаще, и вашего друга, мистера Пенденниса, если ему случится быть въ нашей сторонѣ. Я обязанъ замѣтить, что приглашеніе сдѣланное Пенденнису, высказано было въ выраженіяхъ далеко не такъ радушныхъ, въ какихъ предложено было княгиней гостепріимство самому Клэйву.
   -- Не встрѣтимъ ли мы васъ у вашего дяди, Гобсона? продолжала княгиня, обратясь къ Клэйву; жена его -- премилая, преобразованная дама; она всегда такъ добра и любезна, и мы обѣдаемъ сегодня у нихъ. Бэрнсъ съ женой отправился въ Ньюкомъ, чтобъ провести тамъ медовой мѣсяцъ. Лэди Клара премилое созданіе; ея папа и мама -- тоже такіе ласковые. Какая жалость, что сэръ Брэйанъ не могъ быть на сватьбѣ! Весь Лондонъ былъ приглашенъ. Сэръ Гарвей Диггсъ говоритъ, что онъ поправляется медленно. Мы при жизни ужь умираемъ, мистеръ Льюкомъ! Не горько ли думать, что онъ, середи всего блеска и счастья, не можетъ наслаждаться ни тѣмъ ни другимъ? Но будемъ надѣяться лучшаго, и не станемъ отчаиваться въ его выздоровленіи.
   Середи этихъ и подобныхъ замѣтокъ, въ которыхъ бѣдный Флоракъ принималъ очень мало участія, потому что въ обществѣ пожилой своей супруги казался глухимъ и пасмурнымъ, -- прошелъ весь нашъ визитъ, и мистеръ Пенденнисъ, съ которымъ едва перемолвили два-три слова, имѣлъ полную свободу молча дѣлать наблюденія надъ особой, которой его представили.
   Какъ на столѣ лежали два красивенькіе пакетца, адресованные на имя княгини Монконтуръ, рецептъ No 9396, съ тѣмъ же адресомъ, и множество листковъ бумаги, исписанныхъ кабалистическими знаками, за подписью моднаго врача, сэра Гарвея Диггса, я догадывался, что лэди Монконтуръ находится, или воображаетъ, что находится, не въ удовлетворительномъ состояніи здоровья. Подлѣ лекарства для тѣла, тутъ были лекарства и для души: десятки красивенькихъ книжечекъ въ средневѣковыхъ переплетахъ, большею частью старинной печати, съ картинками нѣмецкой школы, изображающими смиренныхъ духовныхъ особъ, съ наклонненою на сторону головой, -- дѣвъ, съ лиліями въ рукахъ, -- дѣтей въ длинныхъ накрахмаленныхъ ночныхъ рубахахъ и тому подобное, изъ чего слѣдовало заключать, что владѣлица книгъ въ это время не питала той непріязни къ Риму, какую она обнаруживала въ прежніе годы своей религіозной жизни. Длинная полоса вышиванья, съ готическимъ рисункомъ, еще болѣе обличала настоящій образъ ея мыслей, и особѣ, замѣчавшей всѣ эти подробности, когда ни кто не обращалъ на нее вниманія, показалось очень забавнымъ, что точность ея предположеній подтвердилась появленіемъ огромнаго лакея, который громкимъ голосомъ доложилъ о Гонимэнѣ и ввелъ его въ комнату.
   -- C'est le directeur. Пойдемте покурить въ мою комнату, Пенъ, проворчалъ Флоракъ, когда вошелъ Гонимэнъ, чуть ступая по ковру, съ сладенькой улыбкой, которая перешла въ краску, лишь только онъ увидалъ племянника своего, Клэйва, сидѣвшаго подлѣ княгини. Такъ вотъ тотъ дядя, который говорилъ госпожѣ де-Флоракъ о Клэйвѣ и его отцѣ. Чарльзъ былъ, по-видимому, въ обстоятельствахъ очень удовлетворительныхъ. Чтобъ пожать руку своего дорогаго Клэйва, онъ протянулъ двѣ перчатки, бѣлыя какъ снѣгъ, и только что съ иголочки; Флоракъ и мистеръ Пенденнисъ исчезли изъ комнаты при появленіи его, и потому нельзя дать подробнаго и точнаго отчета объ этомъ умилительномъ свиданіи.
   Когда я выходилъ изъ отеля, у подъѣзда стояла коляска, запряженная парой отличнѣйшихъ коней; на дверцахъ ея разрисованы были маленькія-премаленькія герцогскія коронки; подъ каждой былъ вензель, такъ разборчиво написанный, какъ гвоздеобразныя надписи на одной изъ лейярдовыхъ ассирійскихъ колесницъ: я догадался, что княгиня намѣрена ѣхать со двора, чтобъ подышать воздухомъ.
   Клэйвъ прошелъ мимо прадѣдовскаго банкирскаго дома въ Сити, не подумавъ завернуть въ него, чтобъ повидаться съ своими родными. Дѣлами завѣдывалъ теперь одинъ мистеръ Ньюкомъ, такъ какъ мистеръ Бэрнсъ находился въ Ньюкомѣ, а баронетъ едва ли вернется когда нибудь въ контору. Но Клэйвъ не могъ не сдѣлать визита дамамъ, и не дальше какъ на другой день, разумѣется, по одной только обязанности, отправился въ Паркъ-Лэнъ.
   -- Господа уѣхали на прошлой недѣлѣ, вскорѣ послѣ свадьбы, сказалъ Клэйву, сопровождавшій ихъ въ Баденъ, лакей, который отворялъ ему дверь и съ-разу узналъ его: Сэръ Брэйанъ, слава Богу, здоровъ, сэръ. Ихъ фамилія въ Брайтингѣ. Миссъ Ньюкомъ живетъ съ грандмаманъ въ Лондонѣ, на Квинъ-Стритѣ, въ Мэйфэрѣ.-- Лакированныя двери затворились; мѣдный молотокъ отозвался Клэйву своимъ обычнымъ насмѣшливымъ звукомъ, и молодой человѣкъ спустился съ лѣстницы, нѣсколько озадаченный. Надо ли говорить, что онъ нарочно былъ въ клубѣ и справлялся въ адресъ-каледарѣ о номерѣ дома лэди Кью въ Квинъ-Стритѣ? Ея сіятельство наняла меблированную квартиру на лѣтній сезонъ, и потому между обитателями Квинъ-Стрита не оказалось подобнаго благороднаго имени.
   Мистера Гобсона не было дома; то есть: Томасу приказано было не принимать въ извѣстные дни, или до извѣстнаго часу; такимъ образомъ тетушка Гобсонъ видѣла Клэйва, сама не бывъ видима молодымъ человѣкомъ. Не могу вамъ сказать, какъ онъ сожалѣлъ объ этой неудачѣ. Такимъ образомъ, всѣ его визиты, требуемые приличіемъ, были кончены, и онъ пошелъ обѣдать къ Джэмсу Бинни, послѣ чего отправился на rendez-vous, назначенное ему на тотъ вечеръ нѣкоторыми изъ холостыхъ его пріятелей.
   Глаза Джэмса Бинни просіяли отъ удовольствія, когда онъ увидѣлъ своего Клэйва; молодой человѣкъ, послушный отцовскому наказу, поспѣшилъ на Фицройскій-сквэръ, тотчасъ же по вступленіи во владѣніе прежней своей квартирой, которая оставалась за нимъ и во время его отсутствія. Старая мебель, и украшенные рѣзной работой шкафы, портретъ отца, уныло выглядывавшій изъ рамы, произвели на Клэйва какое-то странное впечатлѣніе въ день его пріѣзда. Нѣтъ ничего удивительнаго, что онъ былъ радъ выбраться изъ уединенія, населеннаго множествомъ грустныхъ воспоминаній и бѣжать на гостепріимный Фицрой-сквэръ, къ своему опекуну и другу.
   Джэмсъ не поправился здоровьемъ въ десятимѣсячное отсутствіе Клэйва. Послѣ паденія, онъ не могъ свободно ходить или заниматься привычными ему упражненіями. Ему также трудно было ѣздить верхомъ, какъ покойнику мистеру Гиббону, на котораго Джэмсъ нѣсколько походилъ съ лица и философія котораго находила въ нашемъ пріятелѣ-Шотландцѣ горячаго приверженца. Съ отъѣздомъ полковника, Джэмсъ не рѣдко вступалъ въ диспуты съ мистеромъ Гонимэномъ, за бутылкой Бордосскаго, по поводу знаменитыхъ XV и XVI главъ Упадка и Паденія Западной Римской имперіи, и поражалъ на голову почтеннаго пастора. Джэмсъ, подобно многимъ другимъ скептикамъ, былъ чрезвычайно упрямъ, и съ своей стороны былъ твердо убѣжденъ, что всѣ пасторы столько же вѣрятъ въ свои обряды, какъ римскіе авгуры. Правда, что при этихъ диспутахъ, бѣдный Гонимэнъ, убѣгая отъ нападающаго Джэмса, ронялъ одну за другою части своего вооруженія, но, по окончаніи битвы, Чарльзъ Гонимэнъ подбиралъ ихъ снова, отиралъ до-суха, и снова надѣвалъ на себя.
   Искалѣченный паденіемъ и принужденный сидѣть дома, гдѣ извѣстное намъ общество мало занимало его, Джэмсъ Бинни искалъ отрады въ наслажденіяхъ стола и пользовался ими тѣмъ безотчетнѣе, чѣмъ менѣе позволяло ему здоровье. Плутишка Клэйвъ замѣтилъ огромное улучшеніе въ коммисаріатѣ Бинни, съ послѣдняго пребыванія здѣсь полковника, ѣлъ за его столомъ съ благодарностью и не говорилъ, ни слова; нѣсколько времени онъ скрывалъ даже отъ насъ, что мистриссъ Мэккъ до-крайности наскучаетъ доброму джентльмену; что Бинни чахнетъ отъ ея нѣжностей; старается удаляться отъ нея и безпрестанно дремлетъ въ своихъ вольтеровскихъ креслахъ; бываетъ веселъ тогда только, когда приходитъ кто-нибудь изъ знакомыхъ вдовушки или она уходитъ со двора; онъ дышетъ свободнѣе, когда ея нѣтъ, и пьетъ вино аппетитнѣе, когда избавляется отъ невыносимаго бремени ея присутствія.
   Я утверждаю, что великія несчастья въ жизни -- ничто: потеря состоянія -- просто укушеніе мухи; потеря жены -- сколько мужей пережили это горе и потомъ женились снова, какъ-будто ничего не бывало? Не то тяжело, что вы потеряли, а то, что вы должны выносить каждый день. Я не могу себѣ представить ничего ужаснѣе, какъ, послѣ долгой, привольной холостой жизни, сидѣть изо дня въ день съ хорошенькой, но не дальняго ума женой; отвѣчать ей на пустыя рѣчи о погодѣ, хозяйствѣ и тому подобномъ; кстати улыбаться, когда она расположена быть веселой (смѣхъ этотъ хуже слезъ), и приноровлять разговоръ къ уровню ея ума, зная, что слово, употребленное не въ обыденномъ его значеніи, не будетъ понято вашей прекрасной приготовительницей чая. Женщины легко выносятъ эту безсмысленную жизнь: у нихъ на роду написано быть ханжами. Какая добрая женщина не улыбается по временамъ при шуткахъ и разсказахъ мужа или отца, и не была бы готова улыбаться за чаемъ, завтракомъ и обѣдомъ, если бъ только ему хотѣлось шутить или разсказывать? Лесть -- ихъ натура; увиваться, льстить и дурачить кого-нибудь -- дѣло каждой женщины. Она не женщина, если не исполняетъ этой обязанности. Но мужчины не надѣлены такимъ запасомъ ханжества или долготерпѣнія; они чахнутъ, когда имъ скучно, или бѣгутъ въ клубъ, въ трактиръ, для развлеченія. Говоря сколько можно деликатнѣе и избѣгая всякихъ грубыхъ выраженій, я долженъ сказать, что мистриссъ Мэккензи, при всей ея веселости и любезности, мало-по-малу уничтожала своего своднаго брата, эсквайра Джэмса Бинни; что она была для него моровой язвой: отравляла его атмосферу, повергала въ безчувствіе его члены, отгоняла отъ него сонъ; что со дня на день, по мѣрѣ того, какъ она расточала своему дражайшему Джэмсу пошлыя изъявленія любезности и нѣжности, дражайшій Джэмсъ становился болѣе и болѣе грустнымъ. И никто не зналъ, какая снѣдаетъ его болѣзнь. Онъ обратился къ медикамъ; принималъ маковое молоко, мандрагору, пилюли, и все напрасно: ртуть въ барометрѣ бѣднаго Джэмса опускалась ниже и ниже. Если ему приходило въ голову ѣхать въ Брэйтонъ и Чельтенгэмъ -- прекрасно! Какія бы ни были у мистриссъ Мэккензи важныя дѣла, какія бы удовольствія ни предстояли ея душечкѣ Рози -- а въ ея лѣта, милая моя мистриссъ Ньюкомъ, говорила вдовушка, кто не захотѣлъ бы сдѣлать все, чтобы доставить удовольствіе юному созданью?-- ни при какихъ обстоятельствахъ я не могу и подумать оставить моего бѣднаго братца.
   Мистриссъ Мэккензи имѣла самое высокое понятіе о своихъ правилахъ, мистриссъ Ньюкомъ была такого же понятія объ ней. Эти двѣ дамы очень подружились въ продолженіе послѣднихъ мѣсяцовъ. Марія, по обыкновенію своему, благодарила Бога за то, что онъ надѣлилъ со умомъ и добродѣтелью, и милостиво допускала мистриссъ и миссъ Мэккензи въ кругъ поклонниковъ ея добродѣтелей и дарованій.
   Когда почтительный Клэйвъ, на другой день послѣ пріѣзда, обѣдалъ у мистера Джэмса, дамы, но смотря на восхищеніе при видѣ возвратившагося молодаго человѣка, отправлялись на вечеръ къ его теткѣ. Цѣлый день онѣ только и говорили, что о князѣ и княгинѣ, которые также приглашены были къ обѣду на Брэйанстонскій-скверъ. Ахъ, Боже ты мой! ворчалъ Джэмсъ Бинни: хотѣлъ бы я, чтобъ эти князь и княгиня провалились сквозь землю: съ-тѣхъ-поръ, какъ вы познакомились съ ними, я не слышу отъ васъ ни о чемъ другомъ.
   Клэйвъ, какъ благоразумный человѣкъ, ни слова не говорилъ ни о князѣ, ни о княгинѣ, съ которыми онъ имѣлъ честь видѣться, какъ намъ извѣстно, въ тотъ же самый день. Но послѣ обѣда, Рози шепнула своей мамашѣ что-то на ухо; та обняла Рози, поцѣловала и назвала душечкой -- умницей.-- Какъ бы вы думали, Клэйвъ, что она говоритъ? сказала мистриссъ Мэккъ: удивляюсь, какъ мнѣ самой не пришло это на мысль.
   -- Что жь такое, мистриссъ Мэккензи? спросилъ Клэйвъ, улыбаясь.
   -- Она говоритъ: отчего бы и вамъ не поѣхать съ нами къ вашей тетушкѣ? Мы увѣрены, что мистриссъ Ньюкомъ будетъ рада васъ видѣть.
   Рози, приложивъ свою ручку къ устамъ мамаши, возразила: -- Зачѣмъ вы это говорите, шалунья мамаша? Не правда ли, что мамаша шалунья, дядюшка Джэмсъ? За этой выходкой слѣдуютъ новые поцѣлуи, изъ которыхъ одинъ достается на долю дядюшкѣ Джэмсу, и когда Рози уходитъ одѣваться, мамаша плачетъ отъ умиленія: Что за милое созданье! она вѣчно думаетъ о другихъ,-- вѣчно.
   Клэйвъ говоритъ, что онъ посидитъ и выкуритъ по трубкѣ съ мистеромъ Бинни, если онѣ позволятъ. Джэмсъ мѣняется въ лицѣ.-- Мы эти вещи давно бросили, мой любезный Клэйвъ; давнымъ-давно бросили, восклицаетъ мистриссъ Мэккензи, выходя изъ столовой.
   -- За то занялись бордосскимъ, любезнѣйшій! шепчетъ Джэмсъ. Возьмемъ-ка другую бутылочку, да разопьемъ за здоровье дорогаго полковника и за скорое его возвращеніе: помилуй его Боже. А что, Клэйвъ? вѣдь Томъ счастливо отдѣлался отъ бѣды и славно помѣстилъ свой капиталецъ въ Бонделькондскомъ банкѣ; говорятъ, ужь и дивидентъ выдается.
   Клэйвъ ничего не зналъ о Бонделькондскомъ банкѣ, кромѣ немногихъ словъ въ письмѣ отца, которое нашелъ утромъ въ Сити.-- И меня щедро подарилъ, прибавилъ молодой человѣкъ; -- послѣ чего оба собесѣдника выпили еще по стакану за здоровье полковника.
   Мамаша и Рози, прежде чѣмъ отправиться къ мистриссъ Ньюкомъ, заходятъ въ столовую, показать свои нарядныя розовыя платья, и Клэйвъ закуриваетъ сигару на дорогу: то-то будетъ торжество въ собраніи, когда лице молодаго человѣка появится тамъ изъ-за облаковъ дыму!
   

XLI.
Старая исторія.

   Многіе изъ римскихъ друзей Клэйва пріѣхали къ этому времени въ Лондонъ; молодой человѣкъ возобновилъ съ ними знакомство и скоро составился у него собственный свой кругъ. Онъ счелъ позволительнымъ обзавестись парой хорошихъ коней, и сталъ появляться въ паркѣ между другими молодыми щеголями. Онъ и князь Монконтурскій были заклятыми союзниками. Лордъ Фергэмъ, который купилъ картину у Джона Джэмса, былъ задушевный другъ Клэйва; даже маіоръ Пенденнисъ признавалъ его молодымъ человѣкомъ съ пріятными манерами и хорошо принятымъ (какъ извѣстно было маіору) въ очень порядочныхъ домахъ.
   Спустя нѣсколько дней, Клэйвъ ѣздилъ въ Брэйтонъ для свиданія въ лэди Анной и сэромъ Брэйаномъ, и доброй тетушкой Гонимэнъ, у которой въ домѣ жилъ баронетъ; я полагаю, что онъ успѣлъ также разузнать, гдѣ жила и лэди Кью, въ Мейфэрѣ.
   Но ея милости не было дома ни въ этотъ день, ни въ слѣдующій, и отъ Этели не приходило ни одной записочки къ кузену. Она не каталась въ паркѣ по-прежнему. Клэйвъ, какъ ни хорошо былъ принятъ, не принадлежалъ однакожь къ тому большому свѣту, гдѣ онъ навѣрное могъ бы встрѣтить ее на каждомъ вечерѣ. Каждое утро онъ читалъ ея имя въ газетахъ: вчера она была на балѣ у лэди такой-то, третьяго дня на министерскомъ réunion у лэди такой-то. Сначала онъ скромничалъ на счетъ положенія сердечныхъ дѣлъ, и не говорилъ никому ни слова о задушевной тайнѣ.
   И вотъ, онъ ѣздитъ по Квинъ-Стриту, въ Мэйфэрѣ, разодѣтый по послѣдней картинкѣ; не пропускаетъ ни одного случая быть въ Паркѣ; каждый разъ бываетъ въ оперѣ -- трата времени, какой нельзя бы было ожидать отъ молодаго человѣка, воспитаннаго какъ онъ. Наконецъ одинъ наблюдатель человѣческой природы замѣчаетъ его душевное состояніе; основательно догадывается, что онъ влюбленъ, и рѣшается сдѣлать ему кроткое увѣщаніе; при чемъ молодой человѣкъ, безъ сомнѣнія давно желавшій довѣрить кому-нибудь свою тайну, сообщаетъ ему всю исторію, извѣстную намъ изъ предъидущаго: разсказываетъ, какъ онъ думалъ, что страсть его исцѣлилась и отчего; но когда онъ услыхалъ отъ Кью въ Неаполѣ, что между графомъ и миссъ Ньюкомъ снизь разорвана, пламя любви снова вспыхнуло въ сердцѣ Клэйва съ прежнимъ жаромъ. Онъ съ ума сходилъ, чтобъ увидѣться съ Этелью. Онъ поскакалъ изъ Неаполя ту же минуту, какъ только узналъ, что она свободна. Онъ провелъ десять дней въ Лондонѣ, и ему не удалось взглянуть на нее. Эта -- мистриссъ Маккензи такъ мнѣ надоѣдаетъ, что я не знаю, куда дѣваться, говорилъ бѣдный Клэйвъ: а бѣдная Рози готова писать ко мнѣ записочки по два раза въ день. Она, въ самомъ дѣлѣ, добрая дѣвочка, и я когда-то думалъ-было -- но -- но -- что прошло, то прошло! Ахъ, Пенъ! Я совсѣмъ не то ужь, что прежде! я несчастнѣйшій изъ смертныхъ!-- Такимъ образомъ мистеръ Пенденнисъ сталъ повѣреннымъ мистера Клэйва на мѣсто отсутствовавшаго Джона Джэмса.
   Эта роль, особенно на нѣсколько дней, была очень по душѣ настоящему біографу. Мнѣ кажется, что влюбленные хоть не на долго занимательны для каждаго. Если вы знаете, что на вечерѣ, куда вы приглашены, разыгрываются двѣ-три любовныя интриги -- не правда ли, что вечеръ будетъ крайне занимателенъ и забавенъ? Вонъ Августъ Томкинсъ пробирается черезъ комнаты въ отдаленный уголъ, гдѣ сидитъ скромная миссъ Гопкинсъ, вокругъ которой увивается безсмысленно усмѣхающійся Бомикинсъ, думая плѣнить гордую красавицу. Тамъ сидитъ разсѣянная миссъ Фанни, стараясь улыбаться, когда капитанъ толкуетъ ей о своей страсти, а пасторъ оглушаетъ ее своими комплиментами. Смотрите: внезапно лицо ея просіяло; глаза ея блестятъ отъ удовольствія при разсказахъ капитана, при комплиментахъ молодаго пастора. Этому причиной появленіе Августа; ихъ глаза встрѣчаются только на полсекунды, но этого довольно для миссъ Фанни. Продолжайте, капитанъ, свою болтовню! Продолжайте, молодой человѣкъ ваши пошлости! Въ послѣднія двѣ минуты свѣтъ перемѣнился въ глазахъ миссъ Фанни. То мгновеніе настало, о которомъ она мечтала, по которомъ она томилась цѣлый день. Какая разность въ интересѣ, представляемомъ собраніемъ людей философу, которому извѣстны подобные секреты, въ сравненіи съ тѣмъ интересомъ, какой чувствуетъ обыкновенный зритель, который пріѣзжаетъ для того только, чтобъ кушать мороженое и глазѣть на наряды и красоту дамъ! Есть два расположенія духа, при которыхъ лондонское общество сносно для мужчины: быть дѣйствующимъ лицомъ въ одномъ изъ упомянутыхъ выше сентиментальныхъ представленій, или быть зрителемъ ихъ и подмѣчать всѣ ихъ оттѣнки. Что же касается простаго dessus de carte, не лучше ли во сто кратъ сидѣть въ волтеровскихъ креслахъ и читать глупѣйшую книгу, чѣмъ заниматься этой глупой комедіей?
   И такъ, я не только сдѣлался повѣреннымъ Клэйва въ этомъ случаѣ, но находилъ въ этомъ удовольствіе, выманивая у него секреты или скорѣе ободряя его къ открытію ихъ. Такимъ образомъ, сдѣлалась мнѣ извѣстна большая часть предъидущей исторіи; такимъ образомъ я узналъ о бѣдствіяхъ Джэка Бельсайза, которыхъ только первую часть я слышалъ въ Лондонѣ, куда онъ недавно возвратился для примиренія съ отцомъ, по смерти старшаго брата. Такимъ образомъ, тайная исторія лорда Кью досталась мнѣ во владѣніе -- позволимъ себѣ надѣяться -- къ будущему услажденію публики и къ личной выгодѣ лѣтописца. И много ночей, до самаго разсвѣтъ ходилъ Клэйвъ взадъ и впередъ по своей комнатѣ или моей, повѣряя мнѣ свою исторію, свое горе и свои восторги; съ восхищеніемъ припоминая слова и дѣйствія Этели, описывая ея красоту и бѣснуясь на жестокость, которую она оказывала ему.
   Лишь только новый повѣренный услыхалъ имя очаровательницы молодаго влюбленнаго, мистеръ Пенденнисъ -- сказать къ чести его -- принялся заливать пламя Клэйва такимъ количествомъ воды, какое маленькой пожарной трубѣ возможно излить на такой огромный пожаръ.-- Миссъ Ньюкомъ? говорилъ повѣренный: да понимаете ли вы, на что простираете свои виды? Въ послѣдніе три мѣсяца, миссъ Ньюкомъ была величайшею львицей въ Лондонѣ; царствующей красавицей; призовымъ скакуномъ; первой любимицей всего Бельгревскаго гарема. Ни одна молодая женщина въ этомъ году не приближалась къ ней; прошлогоднихъ она далеко опередила и просто заставила сгорѣть отъ стыда. Миссъ Блаккэпъ, дочь лэди Бланки Блаккэпъ, слыла въ глазахъ мамаши -- чего можетъ-статься вы не знаете -- величайшею красавицей послѣдняго сезона, и всѣ въ одинъ голосъ говорили, что молодой маркизъ Фэринтошъ поступилъ низко, оставивъ городъ и не предложивъ миссъ Блаккэпъ перемѣнить фамилію. Господь съ вами! Въ нынѣшній годъ, Фэринтошъ не хочетъ и смотрѣть на мисъ Блаккэпъ. Онъ застаетъ всѣхъ дома -- я вижу, вы содрогаетесь, мой простодушный страдалецъ -- когда пріѣзжаетъ въ Квинъ-стритъ; да и лэди Кью, эта умнѣйшая въ Англіи женщина, по цѣлымъ часамъ слушаетъ лорда Фэринтоша, олуха, какого Гайдъ-Паркъ не видывалъ въ другомъ экземплярѣ. Какъ вы думаете, Клэйвъ, что хочетъ сдѣлать съ этой дѣвушкой старая лэди Кью? Она хочетъ выдать ее за мужъ за человѣка, который болѣе другихъ имѣетъ преимуществъ. Если представится партія богаче и лучше лорда Фэринтоша, тогда Фэринтошу придетъ очередь не заставать дома лэди Кью. Есть ли между пэрами молодой человѣкъ не женатый и богаче Фэринтоша? Я запамятовалъ. Какъ не вздумаетъ кто-нибудь публиковать списокъ молодыхъ дворянъ, съ обозначеніемъ ихъ именъ, вѣсу и чаятельныхъ богатствъ? Списокъ этотъ нуженъ не для мэйфэрскихъ матронъ: онѣ знаютъ его наизусть -- а для свѣтскихъ молодыхъ людей, для того, чтобъ они могли знать, сколько есть шансовъ на ихъ сторонѣ и кто имѣетъ передъ ними перевѣсъ. Посмотримъ: во-первыхъ, молодой лордъ Гаунтъ; у него будетъ огромное состояніе; онъ тѣмъ болѣе интересный женихъ, что отецъ его въ гробу; но ему всего десять лѣтъ отъ-роду, и потому -- едва ли онъ можетъ быть соперникомъ Фэринтошу.
   Вы изумлены, мой бѣдный юноша? Вы находите съ моей стороны безчеловѣчнымъ говорить такъ низко о торгахъ и продажѣ; утверждать, что вашу возлюбленную, въ эту самую минуту, возятъ и водятъ по Мэйфэрскому рынку и предлагаютъ тому, кто больше дастъ. Можете ли вы считаться мѣшками съ султаномъ Фэринтошемъ? То, что я говорю, слишкомъ отзывается житейскими разсчетами, не такъ ли? Дѣйствительно такъ: но это истинно, какъ истинно существованіе аукціонной камеры, Кавказа или Виргиніи. Вѣдь Черкешенки тщеславятся тѣмъ, что ихъ выводятъ на продажу на торговую площадь; и степень ихъ въ обществѣ опредѣляется цѣною, которую за нихъ платятъ. И вы покупаете себѣ какую-нибудь новую пару платья, лошадь въ пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, прикалываете грошевую розу въ петличку, скачете подъ ея окномъ и думаете выиграть такой призъ! О, безразсудный! Грошевую розу? Набейте деньгами свой кошелекъ. Пятидесяти фунтовая кляча! Да у любаго мясника есть такая же, если не лучше. Набейте кошелекъ деньгами. Благородная душа, полная мужества, любви и чести? Набейте кошелекъ деньгами -- другая монета не ходитъ на рынкѣ, по-крайней-мѣрѣ на томъ, гдѣ торгуетъ старая лэди Кью.
   Этими убѣжденіями, полушуточными, полусерьёзными, совѣтникъ Клэйва думалъ научить его мудрости въ дѣлѣ любви; и совѣтъ былъ принятъ такъ, какъ принимаются всѣ совѣты въ подобныхъ случаяхъ.
   Послѣ трехъ напрасныхъ визитовъ и письма къ миссъ Ньюкомъ, пришла наконецъ отъ нея записочка, слѣдующаго содержанія: Любезный Клэйвъ. Какая жалость, что вы не застали насъ, когда заѣзжали къ намъ. Завтра утромъ мы будемъ дома. Лэди Кью надѣется, что вы пріѣдете къ завтраку. Ваша навсегда Э. Н.
   Клэйвъ пріѣхалъ -- бѣдный Клэйвъ! Онъ имѣлъ счастье пожать руку Этели и пальчикъ лэди Кью, съѣсть баранью котлетку въ присутствіи Этели; поговорить съ лэди Кью о состояніи искусства въ Римѣ и описать послѣднія произведенія Гибсона и Макдональда. Визитъ продолжался не болѣе получаса. Ни на одну минуту Клэйва не оставляли одного съ Этелью. Въ три часа слуга доложилъ, что карета лэди Кью подана и нашъ молодой джентльменъ долженъ былъ встать и раскланяться; на подъѣздѣ онъ имѣлъ удовольствіе видѣть, какъ высокородный пэръ, маркизъ Фэринтошъ и графъ Россмонтскій вылѣзалъ изъ своего фаэтона и входилъ къ лэди Кью, въ сопроводивши слуги, съ маленькимъ букетомъ цвѣтовъ изъ Ковентъ-Гардена.
   Случилось, что въ это время добренькая лэди Фэргемъ давала балъ, и супругъ ея, встрѣтивъ Клэйва въ Паркѣ, пригласилъ на балъ и его. Мистеръ Пелденнисъ также удостоился получить карточку. Клэйвъ заѣхалъ за мною къ Бейсу и мы отправились на балъ вмѣстѣ.
   Хозяйка, улыбавшаяся каждому изъ гостей, встрѣтила съ особеннымъ радушіемъ своего римскаго знакомаго. Вы съ родни миссъ Этели Ньюкомъ, дочери лэди Анны Ньюкомъ? Вы ея кузенъ? Она сегодня будетъ у насъ...-- Вѣроятно, лэди Фэргемъ не замѣтила, что Клэйвъ смутился и покраснѣлъ при этомъ извѣстіи, такъ какъ она должна была заняться сотнею другихъ гостей. Клэйвъ нашелъ въ залѣ дюжину своихъ римскихъ знакомыхъ, дамъ молодыхъ и среднихъ лѣтъ, дурныхъ и хорошенькихъ: всѣ были рады видѣть его доброе, открытое, лицо. Домъ былъ убранъ роскошно; наряды дамъ великолѣпные; балъ прекрасный, хотя казалось нѣсколько скучнымъ, пока не совершилось событіе, о которомъ мы говорили двѣ страницы выше, въ аллегоріи мистера Томкинса и миссъ Гопкинсъ, именно до появленія лэди Кью и ея внучки.
   Старая графиня, начавшая болѣе и болѣе походить на злую фею дѣтскихъ сказокъ, которую не приглашаютъ на крестины новорожденной принцессы, имѣла ту выгоду противъ своего двойника, что ее приглашали повсюду. Какъ, при ея лѣтахъ, хватало у нея силы бывать на всѣхъ обѣдахъ, вечерахъ, трудно объяснить, если не допустить, что она дѣйствительно была фея. Слѣдомъ за феей, вверхъ по мраморнымъ ступенямъ, шелъ высокородный Фэринтошъ, съ тѣмъ безсмысленнымъ видомъ, какимъ отличалась его милость. Этель держала въ рукѣ по-видимому тотъ самый букетъ, который прислалъ ей маркизъ.
   Клэйвъ, сознавался, что, не видя еще Этели, онъ ощущаетъ ея присутствіе. Но развѣ лэди Фэргемъ не говорила ему, что миссъ Ньюкомъ пріѣдетъ? Этель, напротивъ того, не ожидая его встрѣтить или не обладая предчувствіемъ любви, выразила изумленіе, когда увидѣла его: брови ея выгнулись дугой; глаза блеснули удовольствіемъ. Когда грандмаманъ вышла въ другую комнату, Этель сдѣлала знакъ Клэйву, и, удаливъ увивавшихся вокругъ нея влюбленныхъ юношей, призвала его къ аудіенціи, съ величественнымъ видомъ юной принцессы.
   И дѣйствительно была она принцесса: это была именно та область, въ которой она господствовала. Превосходя другихъ умомъ и красотою, она была достойна царствовать въ такой сферѣ, по праву своихъ прекрасныхъ качествъ и по общему выбору. Клэйвъ чувствовалъ ея превосходство и свои недостатки; онъ подошелъ къ ней, какъ низшій подходитъ къ высшему. Можетъ-статься, ей пріятно было показать ему, какъ она приказываетъ окружавшей ее знатной молодежи удалиться, предупредивъ ихъ, что она желаетъ говорить съ своимъ кузеномъ, вонъ этимъ красивымъ молодымъ человѣкомъ съ свѣтлыми усами.
   -- Вы нашли здѣсь многихъ знакомыхъ? Вы въ первый разъ появляетесь въ свѣтъ? Хотите танцовать? Я представлю васъ миленькимъ дѣвицамъ. Какія хорошенькія пуговки!
   -- Только это вы хотѣли мнѣ сказать? спросилъ Клэйвъ, нѣсколько озадаченный.
   -- Что жь прикажете говорить на балѣ? Всякой ведетъ разговоръ прилично мѣсту. Если бъ я сказала капитану Кракторпу: какія хорошенькія пуговки! онъ пришелъ бы въ восторгъ. Но вы -- у васъ душа выше пуговицъ, я вижу.
   -- Я, какъ вы сами сказали, не знакомъ съ обществомъ этого рода и, какъ видите, не привыкъ къ блистательной его бесѣдѣ, возразилъ Клэйвъ.
   -- Какъ, вы ужь удаляетесь, а мы не видались чуть не цѣлый годъ, восклицаетъ Этель, самымъ натуральнымъ голосомъ: сэръ Джонъ Фобсбели, мнѣ очень жаль, но -- увольте меня отъ этого танца. Я только-что встрѣтила своего кузена, съ которымъ не видалась цѣлый годъ; я хочу поговорить съ нимъ.
   -- Не моя вина, что вы не видали меня прежде. Я писалъ вамъ, что получилъ ваше письмо только мѣсяцъ назадъ. Вы не отвѣчали мнѣ на второе изъ Рима. Ваше письмо все лежало на почтѣ и доставлено мнѣ ужь въ Неаполѣ.
   -- Гдѣ? спросила Этель.
   -- Я видѣлъ тамъ лорда Кью.-- Этель принужденно улыбалась и дѣлала ручки двумъ сестрицамъ, которыя въ эту минуту проходили мимо, съ своей мама.-- Ахъ, такъ вы видѣли -- здравствуйте, какъ ваше здоровье?-- видѣли лорда Кью?
   -- И, увидавъ его, пріѣхалъ въ Англію, сказалъ Клэйвъ.
   Этель посмотрѣла на него серьозно.-- Что я должна понимать изъ этого, Клэйвъ? Вы пріѣхали сюда оттого, что въ Неаполѣ слишкомъ жарко и что вы хотѣли увидѣться здѣсь съ вашими родными и знакомыми, n'est-ce pas? Какъ рада была мамаша, увидя васъ! Вы знаете, она любитъ васъ, какъ роднаго сына.
   -- Какъ? столько же, сколько Бэрнса, этого ангела! восклицаетъ Клэйвъ, съ горечью: невозможно.
   Этель опять посмотрѣла на Клэйва. Она была расположена и желала въ эту минуту обращаться съ Клэйвомъ, какъ съ ничтожнымъ мальчикомъ, какъ съ тринадцатымъ младшимъ братомъ. Но въ лицѣ его и пріемахъ видно было, что онъ не позволитъ излишнихъ вольностей.
   -- Что бы вамъ пріѣхать мѣсяцемъ раньше? Вы видѣли бы сватьбу. Было что посмотрѣть. Клара и самъ Бэрнсъ были чрезвычайно милы.
   -- Да, зрѣлище было прекрасное и вмѣстѣ трогательное, я увѣренъ. Бѣдный Чарльзъ Бельсайзъ не могъ присутствовать, по случаю смерти брата, и...
   -- И чего еще, позвольте васъ спросить, мистеръ Ньюкомъ? вскрикнула миссъ съ большимъ гнѣвомъ, отъ котораго розовенькія ноздри ея начали дрожать: я, право, не думала, что, при свиданіи съ вами послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ отсутствія, я буду -- оскорблена; да, оскорблена поминомъ этого имени.
   -- Нижайше прошу прощенія, сказалъ Клэйвъ, съ важнымъ наклоненіемъ головы:-- Боже меня сохрани, чтобъ я былъ намѣренъ оскорблять ваши чувствованія, Этель! Я, какъ вы сами говорите, впервые появляюсь въ свѣтъ. Я толкую о вещахъ и людяхъ, о которыхъ мнѣ не слѣдовало бы и поминать. Я долженъ бы былъ говорить о пуговицахъ, не правда-ли? которыя составляютъ приличный предметъ разговора, какъ вы изволили сами сказать мнѣ. Но отчего же мнѣ нельзя говорить о родственникахъ? Мистеръ Бельсайзъ, черезъ этотъ бракъ, имѣетъ честь быть вашимъ родственникомъ; даже я могу гордиться нѣкотораго рода родствомъ съ нимъ, хотя въ далекой степени. Какая честь для меня!
   -- Скажите, пожалуйста, что все это значитъ? вскрикиваетъ миссъ Этель, изумленная и, можетъ-быть, встревоженная. Правду сказать, онъ самъ не понималъ, что говоритъ. Онъ находился въ какомъ-то чаду во все продолженіе разговора съ нею; толпа молодыхъ людей, окружавшая ее, разожгла въ немъ гнѣвъ; онъ негодовалъ на самого себя за свою угодливость; злился на самого себя за ту поспѣшность и радость, съ какою явился на ея зовъ.
   -- Вотъ что все это значитъ, Этель, вскрикнулъ онъ, пользуясь удобнымъ случаемъ: когда человѣкъ ѣдетъ за тысячу миль, чтобъ видѣть васъ и пожать вашу руку, вамъ слѣдовало бы подать ему ее нѣсколько радушнѣе, чѣмъ вы подали мнѣ; когда родственникъ стучится у вашихъ дверей разъ, два, три, -- вамъ слѣдовало бы принять его; когда вы встрѣтились съ нимъ, вамъ слѣдовало бы обойдтись съ нимъ, какъ съ старымъ знакомымъ; не такъ, какъ вы обошлись со мной, когда милэди Кью удостоила меня пріемомъ; не такъ, какъ вы обходитесь съ этими глупцами, которые увиваются вокругъ васъ, кричитъ Клэйвъ, внѣ себя, скрестивъ руки и озирая толпу невиннѣйшихъ молодыхъ щеголей: глаза его такъ страшно блестѣли, что, казалось, онъ однимъ взглядомъ хотѣлъ бы снять дюжину ихъ головъ. Не удаляю ли я отъ миссъ Ньюкомъ ея поклонниковъ?
   -- Я не хочу вамъ отвѣчать, сказала она, кротко. Клэйвъ злился; но злость его не непріятна была для миссъ Ньюкомъ.
   -- Этотъ молодой человѣкъ, который подходилъ къ вамъ сейчасъ, продолжалъ Клэйвъ, этотъ сэръ Джонъ....
   -- Не за то ли вы гнѣваетесь на меня, что я отослала его прочь? сказала Этель, протягивая руку. Слышите, начинается музыка. Берите меня и вальсируйте со мной. Развѣ вы не знаете, что вы стучались не у моихъ дверей? сказала она, посмотрѣвъ ему въ лицо съ прежнимъ простодушіемъ и нѣжностью.
   Этель закружилась съ нимъ по танцовальному залу; она торжествовала; всѣ прочія красавицы помрачались передъ нею; съ каждымъ кругомъ быстраго вальса, она становилась прекраснѣе; щеки оживлялись румянцемъ, въ глазахъ зажигался огонь, и тогда только, когда замолкла музыка, сѣла она задыхаясь, съ лучезарной улыбкой на устахъ -- какъ видалъ я, много, много лѣтъ назадъ, Тальони, послѣ побѣднаго соло. Она кивнула Клэйву, въ знакъ благодарности. Казалось, они совершенно примирились. Лэди Кью вошла именно при концѣ вальса и надулась, увидя партнера Этели; но, въ отвѣтъ на ея замѣчаніе, Этель пожала милыми плечиками и съ выраженіемъ, которое, казалось, говорило: je le veux, подала руку своей грандмаманъ и, надмѣнно принявъ ее подъ свое покровительство, пошла прочь.
   Другъ Клэйва съ вниманіемъ и любопытствомъ слѣдилъ за ходомъ всей предъидущей сцены и за вальсомъ, которымъ праздновалось примиреніе. Я долженъ вамъ сказать, что это лукавое, юное созданіе въ теченіе нѣсколькихъ послѣднихъ мѣсяцевъ составляло предметъ моихъ наблюденій и что я подмѣчалъ за нимъ точно такъ, какъ подмѣчалъ бывало въ зоологическомъ саду за прекраснымъ барсомъ, быстроглазымъ, лоснистымъ, стройнымъ и увертливымъ.
   Глаза мои никогда не видали молодой кокетки болѣе блистательной, чѣмъ была миссъ Ньюкомъ, въ продолженіе втораго ея сезона: это истина. Въ первый годъ, являясь въ большой свѣтъ невѣстой лорда Кью, она вела себя незамѣтнѣе и скромнѣе. Притомъ же, въ этотъ первый сезонъ, вмѣстѣ съ нею выѣзжала мать, которой миссъ Ньюкомъ, за исключеніемъ рѣдкихъ вспышекъ вѣтрености, была неизмѣнно послушна. Но когда дуэньей ея явилась лэди Кью, молодая дѣвушка, казалось, находила удовольствіе въ томъ, чтобъ досаждать старой лэди, и готова была танцовать съ самыми младшими сыновьями лордовъ, чтобъ сердить свою грандмаманъ. Такимъ-то манеромъ бѣдняжка молодой Кобли, получавшій отъ отца всего двѣсти фунтовъ стерлинговъ содержанія, безъ шутокъ сталъ думать, что Этель влюблена въ него, и уже спрашивалъ у молодыхъ людей совѣта, достаточно ли ему съ женой этого дохода, чтобъ прилично содержать домъ? Молодой Тэнди изъ Темпля, младшій сынъ лорда Скибберина, засѣдавшаго нѣкоторое время въ палатѣ на сторонѣ ирландскихъ католиковъ, также былъ плѣненъ очаровательной кокеткой, и не разъ, возвращаясь со мной домой пѣшкомъ съ вечеринокъ на другомъ концѣ города, онъ пускался въ разглагольствія о страстной любви своей къ Этели.
   -- Если вы такъ любите ее, отчего же не сдѣлать предложенія? спрашивалось у мистера Тэнди.
   -- Сдѣлать предложеніе! Предложеніе такой важной особѣ, восклицаетъ молодой Тэнди: она прекрасна, она восхитительна, она умна. Я ничего не видывалъ похожаго на ея глаза; глаза эти меня съ-ума сводятъ, да, сводятъ съ-ума, говоритъ Тэнди, ударяя себѣ по жилету; но со временъ Клеопатры не существовало кокетки болѣе отчаянной.
   Съ тою же мыслію въ головѣ наблюдалъ и я сцену Клэйва съ миссъ Этелью, и, признаться, не безъ удивленія смотрѣлъ на молодую лэди, которая заставляла его такъ плясать. По окончаніи вальса, я поздравилъ его съ большими успѣхами въ танцахъ, сдѣланными имъ во время континентальнаго странствованія.-- О вашей дамѣ нечего и говорить; она восхитительна, сказалъ я: я всегда люблю смотрѣть когда танцуетъ миссъ Ньюкомъ; послѣ Тальони мнѣ ни одна танцорка такъ не нравилась. Взгляните на нея теперь: шейка выпрямлена, ножка выдвинута, она готова летѣть. Счастливецъ лордъ Бостингтонъ!
   -- Вы на нее злы за то, что она обрѣзала васъ, ворчитъ Клэйвъ: помните -- вы сами говорили, что обрѣзала; или забыли? Ваше самолюбіе оскорблено; вотъ почему вы смотрите такимъ зоиломъ.
   -- Можетъ ли миссъ Ньюкомъ помнить всѣхъ, кого ей представляютъ? возражаетъ другой: въ прошедшемъ году она, бывало, говорила со мной, потому что желала знать о васъ. Ныньче она ужъ не говоритъ ни слова, потому, вѣроятно, что не хочетъ о васъ знать.
   -- Чортъ возьми! Замолчите, Пенъ, кричитъ Клэйвъ, какъ школьникъ кричитъ другому, чтобъ тотъ не смѣлъ трогать его.
   -- Она не показываетъ виду что замѣчаетъ; видите, какъ она занята разговоромъ съ любезнымъ Бостингтономъ. Сладостный обмѣнъ возвышенныхъ мыслей! Однако жь она подслушиваетъ насъ и знаетъ, что мы говоримъ объ ней. Если вы на ней женитесь, Клэйвъ, что крайне нелѣпо, не считайте больше меня своимъ другомъ. Вы навѣрное перескажете ей, что я объ ней думаю, и она запретитъ вамъ принимать меня.
   Клэйвъ пришелъ въ мрачную задумчивость, а собесѣдникъ продолжалъ:
   -- Да, она кокетка. Такая ужь у нея натура. Она желаетъ плѣнить каждаго, кто приближается къ ней. Она нѣсколько запыхалась отъ вальса, и вотъ притворяется, будто слушаетъ бѣднаго Бостингтона, который также задыхается, но старается отдуться, чтобъ говорить ей любезности. И какъ мило она слушаетъ! Глаза ея начинаютъ блестѣть.
   -- Что? сказалъ Клэйвъ, встрепенувшись.
   Я не понималъ значенія этого внезапнаго восклицанія, да и не заботился знать, предполагая, что молодой человѣкъ очнулся отъ какой нибудь любовной грезы. Вечеръ приходилъ къ концу и Клэйвъ не покидалъ бала, пока не уѣхали миссъ Ньюкомъ и графиня Кью. Повидимому, между Клэйвомъ и его кузиной не было въ этотъ вечеръ дальнѣйшихъ объясненій. Молодую лэди проводилъ къ экипажу капитанъ Кракторпъ, а сэръ Джонъ Фобсби имѣлъ счастье сопровождать старую графиню, неся подъ рукой розовую сумку съ шалями и проч., на которой красовалась корона съ вензелемъ ея сіятельства. Клэйвъ сдѣлалъ-было движеніе впередъ, но пальчикъ миссъ Ньюкомъ велѣлъ ему остаться.
   Клэйвъ и два друга его въ "Подворьѣ ягненка" условились обѣдать въ Гринвичѣ, въ слѣдующую субботу; но утромъ этого дня онъ извѣстилъ насъ, что намѣренъ ѣхать къ тетушкѣ, миссъ Гонимэнъ, и просилъ освободить его отъ даннаго слова. Людямъ нашего званія, суббота -- праздничный день. Мы пригласили Ф. Бэйгэма, эсквайра, и, предположивъ провести вечеръ весело, не хотѣли отказаться отъ удовольствія по случаю отсутствія нашего юнаго Римлянина. И такъ, мы отправились къ лондонской бриджской станціи рано утромъ, чтобъ до обѣда имѣть время подышать воздухомъ въ гринвичскомъ паркѣ. По странному стеченію обстоятельствъ, у станціи встрѣтили мы экипажъ лэди Кью, который остановился у Брэйтонскаго подъѣзда, и изъ экипажа вышла миссъ Этель съ дѣвушкой.
   Только-что миссъ Ньюкомъ и дѣвушка ея вошли въ Брэйтонскую станцію, какъ тутъ же, по другому странному стеченію обстоятельствъ, очутился, какъ бы вы думали, кто? Мистеръ Клэйвъ. Что можетъ быть естественнѣе и обязательнѣе для Клэйва, какъ навѣстить тетушку миссъ Гонимэнъ? Что можетъ быть проще желанія миссъ Этели провести субботу и воскресенье съ больнымъ отцемъ и отдохнуть въ эти два дня послѣ пяти утомительныхъ вечеровъ? Что жь дурнаго, что родственники ѣдутъ вмѣстѣ, тѣмъ болѣе, что молодую лэди сопровождаетъ ея камеристка?
   Нелѣпо было бы требовать отъ біографа чтобъ онъ зналъ все, даже то, что происходитъ и конфиденціально говорится въ вагонѣ перваго класса между двумя любовниками; конечно важные, серьозные историки изъявляютъ притязаніе на дивную степень всезнанія, повѣствуя намъ о таинственнѣйшихъ сборищахъ заговорщиковъ, о секретныхъ свиданіяхъ монарховъ съ министрами, наконецъ о тѣхъ сокровенныхъ помыслахъ и побужденіяхъ этихъ особъ, о которыхъ сами они не вѣдали; но все, за что настоящій бытописатель можетъ поручиться своею, извѣстною всякому, правдивостью, такъ это единственно за то, что въ извѣстный день, извѣстныя лица имѣли между собой разговоръ, результаты котораго были такіе-то и такіе-то. Разумѣется, онъ догадывается о многомъ, что происходило, такъ какъ онъ знаетъ характеры этихъ особъ и собралъ кой-какія свѣдѣнія объ ихъ свиданіи. Не подумайте, чтобъ я подкупилъ камеристку, или чтобы разговоръ былъ переданъ мнѣ двумя горожанами, которые сидѣли въ одномъ съ ними вагонѣ, однако не могли подслушать ни единаго слова. Если бъ даже Клэйвъ и Этель взяли особое купэ, я и тогда бы могъ смѣло сказать, что происходило; но купэ занято было другими тремя молодыми горожанами, которые цѣлую дорогу курили.
   -- И такъ, говоритъ шляпка на ухо шляпѣ: извольте отвѣчать мнѣ, правда ли это, что вы были безъ ума влюблены въ Римѣ въ миссъ Фримэнъ и что потомъ вы очень ухаживали за третьей миссъ Бальоль? Написали вы ея портретъ? Навѣрное, написали. Вы, живописцы, вѣчно выдаете себя за обожателей чернокудрыхъ дѣвъ, потому что ихъ писали Тиціанъ и Рафаэль. Что, у Форнарины, красные волоса? Какъ, мы ужь въ Кройдонѣ!
   -- Форнарина, отвѣчаетъ шляпкѣ шляпа,-- если только эта картина Боргезской галлереи оригинальная или портретъ ея -- вовсе не красавица; глаза и ротъ вульгарные; цвѣтъ лица красно-черный. Она такъ дурна, что я готовъ, по этой причинѣ, признать ее за дѣйствительность; вѣдь мужчины влюбляются въ свою фантазію, или, скорѣе, всякая женщина, въ глазахъ любовника -- красавица. Вы знаете, какъ стара была Елена.
   -- Не знаю ничего подобнаго или лучше не знаю ничего объ ней. Кто такая была Елена? спрашиваетъ шляпка. Въ-самомъ-дѣлѣ, она ничего не знала объ Еленѣ.
   -- Это длинная исторія и такой старинный скандалъ, что не къ чему повторять его, сказалъ Клэйвъ.
   -- Вы толкуете объ Еленѣ нарочно для того, чтобъ отвлечь разговоръ отъ миссъ Фримэнъ, вскрикиваетъ молодая лэди: отъ миссъ Бальоль, хочу я сказать.
   -- Готовъ говорить, о чемъ вамъ угодно; извольте только назначить, которую жертву изорвать въ куски прежде другой, сказалъ Клэйвъ.
   Сидѣть въ одномъ вагонѣ, глазъ на глазъ съ нею, смотрѣть въ эти чудные, свѣтлые глазки, видѣть эти волшебныя ямочки на щекахъ, слышать ея сладостный голосъ, звучащій милымъ хохотомъ, имѣть въ полномъ распоряженіи цѣлыхъ полтора часа времени, на перекоръ всѣмъ аргусамъ, бабкамъ, свѣтскимъ приличіямъ -- все это такъ восхищало молодаго человѣка, наполняло тѣло и душу его такимъ наслажденіемъ, что не удивительно, если онъ былъ бодръ, живъ и веселъ.
   -- Значитъ, вы знали о моихъ похожденіяхъ? спросилъ Клэйвъ. Увы! въ эту минуту поѣздъ шелъ уже у Рейгэта; передъ ними летѣлъ Гаттонъ-паркъ на крыльяхъ вѣтра.
   -- Я знаю многое, говоритъ шляпка, помахивая благоуханными локонами.
   -- И вы не отвѣчали мнѣ на второе письмо?
   -- Мы были въ большомъ затрудненіи. Не всегда можно отвѣчать на письма молодыхъ людей. Я со страхомъ отвѣчала на записку, которую получила изъ Чарлоттъ-Стрита, съ Фицройскаго сквэра, говоритъ шляпка: Нѣтъ, Клэйвъ, мы не должны писать другъ-другу, продолжала она серьознѣе: или, если писать, такъ рѣдко, рѣдко. Я встрѣтила васъ здѣсь совершенно случайно, увѣряю васъ; и если на послѣднемъ балѣ у Лэди Фергэмъ сказала мелькомъ, что поѣду сегодня къ папѣ, въ Брэйтонъ, то никакъ не воображала встрѣтить васъ въ поѣздѣ. Но вы здѣсь и дѣлать нечего; я должна вамъ сказать, что есть препятствія.
   -- Какъ, новыя препятствія? вскрикнулъ Клэйвъ.
   -- Какой вздоръ, безразсудный молодой человѣкъ! Препятствія все тѣ же, какія были и будутъ. Когда вы уѣзжали, то есть, когда оставляли насъ въ Баденѣ, вы знаете, что это было къ лучшему. Вы должны были учиться и не могли тратить времени по-пустому въ семьѣ больныхъ и дѣтей, У каждаго своя профессія -- вы избрали ту, которая вамъ больше нравилась. Мы такъ близки другъ къ другу по родству, что можемъ любить другъ-друга, какъ братъ сестру. Не знаю, бы сказалъ Бэрнсъ, если бъ онъ слышалъ, что я говорю. Гдѣ бы ни были вы и вашъ батюшка, я не могу думать объ васъ иначе, какъ... но вы сами это знаете. Я всегда буду одна и та же, всегда. Въ насъ есть чувствованія, которыя, надѣюсь, не Измѣнятся никогда; хотя, позвольте вамъ сказать, я намѣрена не говорить объ нихъ въ другой разъ. Ни вы, ни я не можемъ измѣнить нашего положенія, и потому должны пользоваться имъ, какъ возможно. Вы будете отличнымъ живописцемъ, а я -- кто знаетъ, что со мной служится? Что сегодня будетъ, я знаю: я увижу папа и мамашу, и буду счастлива, какъ могу, до утра понедѣльника,
   -- Знаете ли, чего бы я желалъ теперь? сказалъ Клэйвъ.-- Поѣздъ съ шумомъ и свистомъ входилъ въ тоннель.
   -- Чего? сказала въ потьмѣ шляпка: локомотива ревѣла такъ громко, что Клэйвъ принужденъ былъ наклониться къ самой шляпкѣ, чтобъ сказать:
   -- Я желалъ бы, чтобъ тоннель обрушился на насъ, или чтобъ мы могли ѣхать вѣчно.
   Тутъ въ вагонѣ произошла суматоха; камеристка и, кажется, сама миссъ Этель вскрикнули. Лампа на верху горѣла такъ тусило, что въ вагонѣ было почти совершенно темно. Не удивительно, если камеристка перепугалась! Но дневной свѣтъ проглянулъ и всѣ желанія бѣднаго Клэйва кататься цѣлую вѣчность -- были въ одно мгновеніе разсѣяны неумолимымъ солнцемъ.
   Ахъ, зачѣмъ поѣздѣ былъ скорый? Предположите тяжелый поѣздъ, и тотъ пришелъ бы къ концу. Станція. "Пожалуйте билеты", говорятъ -- Клэйвъ подаетъ три: свой, Этели и ея дѣвушки. По моему мнѣнію, онъ былъ въ правѣ отказаться отъ Гринвича для такой поѣздки. Мистеръ Кунъ съ экипажемъ ожидалъ миссъ Этель. Она пожала руку Клэйва, въ отвѣть на его пожатіе.
   -- Могу я быть у васъ и васъ видѣть? сказалъ онъ.
   -- Можете быть и видѣть мама -- да.
   -- А гдѣ вы живете?
   -- Вотъ прекрасно! Гдѣ жь какъ не у миссъ Гонимэнъ?
   Клэйвъ разразился хохотомъ. Да и онъ туда же ѣдетъ! Разумѣется, у тетушки Гонимэнъ не найдется мѣста для него, потому что весь домъ занятъ другими Ньюкомами.
   Прелюбопытный случай была ихъ встрѣча; однакожъ лэди Анна заблагоразсудила не говорить ни слова объ этомъ обстоятельствѣ почтенной грандмаманъ. Я самъ затрудняюсь рѣшить, какой бы лучше выбрать путь при такихъ обстоятельствахъ; путей открытыхъ представлялось много. Если они такъ далеко ѣхали вмѣстѣ, должно ли имъ и далѣе ѣхать вмѣстѣ? Предположимъ, что они ѣдутъ въ одинъ и тотъ же домъ въ Брэйтонѣ: можно ли имъ ѣхать въ одномъ и томъ же экипажѣ, разумѣется съ Куномъ и дѣвушкой? Предположимъ, что они случайно встрѣтились у станціи: слѣдуетъ ли имъ сѣсть въ разные экипажи? Спрашиваю каждаго джентльмена и отца семейства: когда онъ былъ по-уши влюбленъ въ нынѣшнюю свою супругу, мистриссъ Броунъ, если бъ онъ встрѣтилъ ее ѣдущею съ горничной въ почтовой каретѣ, въ которой есть свободное мѣсто, что бы онъ сдѣлалъ тогда?
   

XLII.
Оскорбленная невинность.

Отъ Клэйва Ньюкома, эсквайра, къ подполковнику Ньюкому, кавалеру ордена Бани.

Брэйтонъ. 12 іюня 18 --

   Дражайшій батюшка.-- Такъ-какъ въ Неаполѣ становилось несносно жарко и вы желали, чтобъ я ѣхалъ въ Англію навѣстить мистера Бинни, я отправился по вашему приказу, и вотъ ужь три недѣли, какъ я здѣсь, и пишу къ вамъ изъ гостиной тетушки Гонимэнъ въ Брэйтонѣ, гдѣ вы обѣдали въ послѣдній разъ передъ отъѣздомъ въ Индію. Побывавъ въ Фогъ-Кортѣ, я нашелъ тамъ вашъ щедрый гостинецъ и употребилъ часть денегъ на покупку верховой лошади, на которой разгуливаю теперь въ Паркѣ, съ другими молодыми франтами. Флоракъ въ Англіи, но онъ не нуждается въ вашемъ великодушіи. Подумайте только! Онъ теперь prince de Moncontour -- это второй титулъ фамиліи герцога Иврійскаго, и monsieur le comte de Florae, ни больше ни меньше, какъ duc d'Ivry, въ-слѣдствіе кончины старика. Я увѣренъ, что супруга покойнаго герцога сократила ему жизнь. Ахъ, что за женщина! Она была виновницей дуэли графа Кью съ однимъ Французомъ, что въ свою очередь было причиной многихъ бѣдъ и семейныхъ раздоровъ, какъ сейчасъ увидите.
   Во-первыхъ, въ слѣдствіе дуэли и по случаю разности въ характерахъ, бракъ между Кью и Э. Н. разстроился. Я встрѣтилъ лорда Кью въ Неаполѣ, съ матерью и братомъ: премилые люди; вы бы полюбили ихъ. Рана и послѣдовавшая болѣзнь Кью во многомъ измѣнила его. Онъ сталъ гораздо солиднѣе прежняго; пересталъ дурачиться; говоритъ, что до-сихъ-поръ жилъ безъ пути и пользы, и желаетъ исправиться. Распродалъ лошадей и бросилъ старые грѣхи. Однимъ словомъ, сдѣлался самымъ порядочнымъ и степеннымъ человѣкомъ.
   При свиданіи со мной, онъ разсказывалъ мнѣ, что призошло между нимъ и Этелью, о которой онъ отзывается чрезвычайно лестно и благосклонно, сознаваясь впрочемъ, что они не могли бы быть счастливы въ супружеской жизни. Послѣ этого, дорогой мой батюшка, вы легко догадаетесь, что, кромѣ желанія видѣть мистера Бинни, у меня была и другая причина поторопиться возвращеніемъ въ Англію. Если нужно говорить прямо, будьте увѣрены, я ничего и никогда не скрою отъ васъ. Объ одной тайнѣ, которая чертовски мучила меня въ продолженіе послѣднихъ десяти мѣсяцевъ, я много не говорилъ, потому что напрасно было толковать объ ней и наскучать вамъ разсказами о моемъ горѣ и страданіяхъ.
   И такъ, когда мы были въ Баденѣ, въ прошедшемъ сентябрѣ и Э.-- за одно со мною -- писала къ вамъ письма, можете себѣ представить, какія питалъ я чувствованія къ такому прекрасному юному существу. Правда, она имѣетъ много недостатковъ, но я столько же люблю ее за эти недостатки, сколько за добрыя ея качества. Да, я былъ влюбленъ въ нее до безумія и, зная, что она помолвлена за лорда Кью, поступилъ точно также, какъ поступили вы, когда непріятель былъ не по вашимъ силамъ: я бѣжалъ. Два, три мѣсяца я сходилъ съ-ума. Въ Римѣ, однакожь, я началъ смотрѣть на вещи равнодушнѣе; аппетитъ, которымъ надѣлила меня природа, воротился, и подъ конецъ сезона я чувствовалъ себя необыкновенно веселымъ и счастливымъ въ обществѣ миссъ Бальоль и миссъ Фримэнъ; но когда Кью, въ Неаполѣ, разсказалъ мнѣ о томъ, что случилось, въ сердцѣ моемъ произошло новое изверженіе, и я, какъ сумасшедшій, летѣлъ, почти безъ сна, въ Лондонъ, чтобы хоть разъ взглянуть на ясныя очи Э. Н.
   Она теперь въ этомъ самомъ домѣ, во второмъ этажѣ, съ одною теткой, между тѣмъ какъ другая отдаетъ ей квартиру. Съ пріѣзда моего въ Лондонъ, я видѣлся съ нею очень рѣдко; сэръ Брэйанъ и лэди Анна проводятъ сезонъ не въ Лондонѣ, и Этель каждую недѣлю выѣзжаетъ, разъ по двѣнадцати, то на обѣдъ, то на балъ, съ старою лэди Рью, которая не любитъ ни васъ, ни меня. Случайно услыхавъ отъ Э., что она ѣдетъ къ роднымъ въ Брэйтонъ, я осмѣлился проводить ее до вагона (я не сказалъ ей однакоже, что прождалъ ее на станціи битыхъ три часа) и мы совершили поѣздку вмѣстѣ; она была чрезвычайно мила и любезна, и, хотя я столько же въ правѣ разсчитывать на руку какой нибудь принцессы королевской крови, все-таки я не могу не любить для, не томиться по ней. Вѣроятно и тетушка Гонимэнъ догадалась, что я влюбленъ въ Э., потому что старушка покосилась, когда увидала меня. Дѣла дядюшки Чарльза, по-видимому, опять въ очень хорошемъ положеніи. Я видѣлъ его разодѣтаго въ пухъ у madame de Moncontour, доброй старушки, которая, картавя, пропускаетъ буквы, хотя Флоракъ и не подозрѣваетъ ихъ отсутствія. Пенденнисъ и Уаррингтонъ навѣрное послали бы вамъ усерднѣйшій поклонъ. Пенъ, по прежнему, много думаетъ о себѣ, но на дѣлѣ гораздо добрѣе, чѣмъ съ виду. Ф. Бэйгэмъ здравствуетъ и благоденствуетъ также по прежнему.
   Здоровье мистера Бинни плоховато, а мистриссъ Мэккъ -- но вѣдь у васъ правило, за глаза не говоритъ о дамахъ ничего дурнаго -- и я умолкну о мистриссъ Мэккъ; скажу только, что она совсѣмъ завладѣла дядюшкой Джэмсомъ, и, кажется мнѣ, тяготитъ его порядочно. Рози мила и весела, какъ всегда, и выучила двѣ новыя пѣсни; но... какъ сердце мое занято другой, и мнѣ кажется грѣшно и неловко быть въ обществѣ Рози и ея мамаши. Онѣ страхъ какъ подружились съ Брэйанстонскимъ скверомъ, и мистриссъ Мэккъ безпрестанно толкуетъ о тетушкѣ Гобсонъ, какъ о женщинѣ возвышеннѣйшихъ качествъ, въ чемъ, могу васъ увѣрить, вполнѣ соглашается и тетушка Гобсонъ.
   Прощайте, дражайшій батюшка; листъ весь исписанъ, я желалъ бы взять васъ подъ руку, походить съ вами по городу и поговорить съ вами побольше; но на этотъ разъ и того довольно; вы теперь знаете почти все; знаете также, что васъ по прежнему любитъ сынъ вашъ,

К. Н.

   Когда мистеръ Клэйвъ появился у Стейнскихъ садовъ, и, выйдя изъ экипажа, высадилъ изъ него миссъ Этель, тетушка Гонимэнъ, разумѣется, обрадовалась племяннику и привѣтствовала его легкимъ поцѣлуемъ, чтобъ выразить ему свое удовольствіе за его визитъ. Но на другой день, въ воскресенье, когда Клэйвъ, съ очаровательнѣйшей улыбкой на лицѣ, пришелъ изъ своей гостинницы къ завтраку, миссъ Гонимэнъ едва перемолвила съ нимъ два-три слова во все время закуски, посматривала на него изъ-подъ праздничнаго чепца очень не ласково, и слушала его разсказы объ Италіи очень не благосклонно, прерывая ихъ одними: О! а! въ самомъ дѣлѣ! По окончаніи завтрака, переполоскавъ чашки, она подлетѣла къ Клэйву съ такимъ трепетаньемъ перьевъ, съ такою краснотой зоба и съ такимъ гнѣвомъ въ движеніяхъ, какіе выказываетъ насѣдка, имѣющая причину думать, что вы угрожаете ея цыплятамъ. Она, говорю, подлетѣла къ Клэйву, и вскрикнула: "Только, не у меня въ домѣ, Клэйвъ -- не у меня въ домѣ; прошу васъ понять это!"
   Клэйвъ, съ изумленнымъ видомъ, сказалъ: -- Не безпокойтесь, мадамъ, я никогда этого не дѣлалъ въ вашемъ домѣ, зная, что вы этого не любите. Я шелъ на сквэръ.
   Молодой человѣкъ приготовлялъ сигару и потому предполагалъ, что гнѣвъ тетушки относится къ этому дѣйствію.
   -- Вы очень хорошо понимаете, о чемъ я говорю, сэръ! Не думайте провести меня, прикидываясь простячкомъ. У меня сегодня обѣдъ въ половинѣ втораго. Вы можете обѣдать или нѣтъ, какъ вамъ угодно.-- И старая лэди шмыгнула изъ комнаты.
   Бѣдный Клэйвъ, въ горестномъ смущеніи, стоялъ и вертѣлъ въ рукахъ сигару; тутъ вошла служанка мистриссъ Гонимэнъ, которая также усмѣхалась съ какимъ-то особеннымъ лукавствомъ.
   -- Ради Бога, Анна, скажи, изъ чего вся эта суматоха? спросилъ Клэйвъ: на что сердится тетушка? Ты чему ухмыляешься, старая?
   -- Убирайтесь-ка, по-добру -- по здорову, мистеръ Клэйвъ, отвѣчала Анна, стряхивая скатерть.
   -- Убираться? зачѣмъ и куда?
   -- Не-ужто вы и вправду не догадываетесь, мистеръ Клэйвъ? возражаетъ служанка мистриссъ Гонимэнъ, усмѣхаясь пуще прежняго: Да, премилая барышня; я не видывала лучше, и сказала своей миссисъ: Ну, миссъ Марта, вотъ-такъ парочка! Миссисъ разсердчала, и слышать не хочетъ.
   -- Чего не хочетъ слышать, старая колдунья? крикнулъ Клэйвъ, который, въ продолженіе двадцати лѣтъ, привыкъ давать ей подобныя имена.
   -- А того, что молодой баринъ и молодая барышня цѣловались въ вагонѣ, отвѣчала Анна, указывая пальцемъ въ потолокъ, какъ бы желая сказать: тамъ она! Боже ты мой, какая красавица! Ужь такъ я и своей миссисъ докладывала.-- Вотъ какъ различно подѣйствовали на старую лэди и ея служанку вѣсти, дошедшія до нихъ вчера вечеромъ.
   Вѣсти состояли въ томъ, что служанка миссъ Ньюкомъ, безрасудная провинціалка, не научившаяся еще держать на привязи языкъ, съ хихиканьемъ пересказала служанкѣ лэди Анны, когда та пила чай съ мистриссъ Гиксъ, что Клэйвъ поцѣловалъ миссъ Этель въ тоннелѣ, и что Клэйвъ долженъ быть женихъ. Эту вѣсть Анна Гиксъ перенесла своей хозяйкѣ; послѣ этого легко понять причину, почему тетушка Гонимэнъ такъ сердито обошлась съ Клэйвомъ на слѣдующее утро.
   Клэйвъ не зналъ -- смѣяться ли ему или бѣситься. Молодой человѣкъ божился, что онъ столько же невиненъ въ намѣреніи поцѣловать миссъ Этель, какъ обнять королеву Елисавету. Ему досадно было думать, что его двоюродная сестра беззаботно ходитъ на верху въ дѣвственныхъ мечтаніяхъ, тогда какъ внизу идетъ объ ней подобный разговоръ. Какими глазами смотрѣть ему въ лицо ей, или ея матери, или даже ея дѣвушкѣ, послѣ этой гадкой клеветы?
   Въ эту минуту, миссъ Гонимэнъ снова вошла въ комнату, въ праздничномъ чепцѣ, въ жестко-накрахмаленной бѣлой, какъ снѣгъ, манишкѣ, кашмировой шали, съ завѣтной брошкой, держа въ рукахъ библію и молитвенникъ, въ коричневыхъ шелковыхъ переплетахъ.-- Что ты здѣсь щебечешь, лѣнивица? закричала она сурово своей служанкѣ. А вамъ, сударь, если хотите курить сигару, не угодно ли отправиться на мысъ, гдѣ собираются лондонскіе зѣваки, прибавила она, гнѣвно посмотрѣвъ на Клэйва.
   -- Теперь я все понимаю сказалъ Клэйвъ, желая умилостивить старушку: добрая, милая тетушка, это -- нелѣпая ошибка; клянусь честью, миссъ Этель также невинна, какъ вы.
   -- Невинна или нѣтъ, только мой домъ не для свиданій! Пока сэръ Брэйанъ Ньюкомъ живетъ у меня, не угодно ли вамъ сюда не жаловать, и хоть я не одобряю поѣздокъ въ воскресенье, однако жь вы не могли бы ничего сдѣлать лучше, какъ сѣсть въ вагонъ, да воротиться въ Лондонъ.
   Вотъ, молодые люди, читающіе мою нравоучительную повѣсть, видите, какъ опасно сидѣть съ кузинами въ вагонѣ, и какую можно накликать на себя бѣду, хоть бы вы были невинны, какъ агнецъ; вы воображаете, что вашихъ глупыхъ, любовныхъ интрижекъ никто не замѣчаетъ, а между-тѣмъ Джэмсъ и Бетси въ людской толкуютъ о вашихъ продѣлкахъ и вы отдаете себя во власть вашей дворнѣ. Если прочтеніе этихъ строкъ образумило хоть одну юную чету, благая цѣль моя достигнута, и я писалъ не совсѣмъ напрасно.
   Клэйвъ, страшно пораженный, не смотря на свою невинность, выговоромъ тетушки, и до такой степени озадаченный, что забылъ даже зажечь большую сигару, которая торчала у него во рту, выходилъ уже со двора, какъ вдругъ онъ пробужденъ былъ полдюжиной голосовъ, кричавшихъ: Клэйвъ, Клэйвъ! Въ одну минуту столько же маленькихъ Ньюкомовъ сбѣжало съ лѣстницы; одинъ ухватилъ его за колѣни, другой за полу, третій за руку, и всѣ, за-одно, принялись упрашивать его, идти съ ними на взморье.
   И такъ, Клэйвъ отправился гулять съ своими двоюродными братьями и сестрами; по дорогѣ онъ зашелъ къ своей старинной знакомкѣ, миссъ Канъ; повелъ ее и старшихъ дѣтей въ церковь, и, выходя оттуда, встрѣтилъ лэди Анну и Этель, которыя также были у обѣдни.
   Пока онъ раскланивался и разговаривалъ съ ними, миссъ Гонимэнъ также вышла изъ священнаго зданія, величаво выступая въ кашмировой шали съ пресловутой брошкой. Лэди Анна, добрая и любезная со всякимъ, не пропустила и ея безъ улыбки и ласковаго слова. Клэйвъ подошелъ къ старушкѣ теткѣ и предложилъ ей руку.-- Вы должны отпустить его къ намъ обѣдать, миссъ Гонимэнъ, если хотите сдѣлать намъ удовольствіе. Онъ былъ такъ любезенъ, что проводилъ Этель, сказала лэди Анна.
   -- Гм! мы лэди!-- проворчала миссъ Гонимэнъ, жеманно поджимая голову въ накрахмаленную манишку. Клэйвъ не зналъ, смѣяться ему или нѣтъ; только на лицѣ его проступила краска. Что касается Этели, она вовсе ничего не подозрѣвала. И такъ, Марта Гонимэнъ, шелестя своимъ жесткимъ шелковымъ платьемъ, пошла подъ ручку съ племянникомъ по берегу многошумнаго моря. Мысль о волокитствѣ, о поцѣлуяхъ, о женитьбѣ и замужствѣ -- приводила эту отжившую дѣву въ негодованіе, потому-что она ни въ какую эпоху жизни не занималась подобными идеями и процессами, и злилась на нихъ, какъ нѣкоторыя бездѣтныя жены злятся на матронъ, вѣчно толкующихъ о своихъ дѣтскихъ и нянькахъ. Совсѣмъ другаго сорта дѣвица была миссъ Канъ, и отъ всей души любила крохотку чувства, изъ чего я долженъ заключать... но, скажите, пожалуйста, что я пишу: исторію миссъ Канъ или Ньюкомовъ?
   И вотъ всѣ эти Ньюкомы входятъ въ домъ миссъ Гонимэнъ, гдѣ приготовлено для нихъ достаточное число ножичковъ и вилочекъ. Этель была холодна и задумчива; лэди Анна любезна и добра, какъ всегда. Въ-слѣдъ за тѣмъ, слуга ввелъ подъ руку сэра Брэйана, выбритаго, умытаго, причесаннаго съ тою аккуратностью, какою отличаются хворые, когда камердинеръ приготовляетъ ихъ къ представленію гостямъ. Онъ былъ словоохотливъ, хотя въ голосѣ его замѣчалась значительная перемѣна: онъ говорилъ большею частью о томъ, что случилось сорокъ лѣтъ назадъ, и въ особенности объ отцѣ Клэйва, когда тотъ былъ, еще юношей; послѣдніе разсказы очень заняли молодаго человѣка и Этель.-- "Онъ опрокинулъ меня въ коляскѣ -- взбалмошный мальчикъ -- вѣчно читалъ исторію Индіи, Орма -- все хотѣлъ жениться на Француженкѣ. Дивился, отчего мистриссъ Ньюкомъ ничего не оставила Тому -- честное слово, я понять не могу". Современныя событія, палаты, Сити, мало занимали его. Дѣти съ почтеніемъ и страхомъ подбѣжали къ нему и каждый пожалъ ему руку; а онъ разсѣянно и нѣжно потрепалъ ихъ бѣлокурыя головки. Нѣсколько разъ больной спрашивалъ Клэйва, гдѣ онъ былъ, забывалъ отвѣты и говорилъ, что онъ самъ былъ немножко болѣнъ -- такъ, немножко;-- но теперь совсѣмъ поправился, сталъ силенъ, какъ лошадь, и скоро возвратится въ парламентъ. Тутъ онъ заворчалъ на Паркера, что долго не подаютъ бульону. Слуга вышелъ и черезъ минуту доложилъ сэру Брэйану, съ глубокими поклонами и важностью, что обѣдъ готовъ. При этой вѣсти, больной засуетился, и прежде, чѣмъ удалиться въ верхніе покои, подалъ Клэйву пару пальцевъ. Добродушная лэди Анна на все это смотрѣла спокойными глазами, какъ на всѣ прочія событія этого міра. Въ позднѣйшіе дни, съ какимъ страннымъ чувствомъ мы вспоминаемъ это послѣднее наше свиданіе съ старымъ другомъ; его прощальный поклонъ, пожатіе руки, послѣднее выраженіе лица и взглядъ въ ту минуту, когда затворяется за нимъ дверь, или увозитъ его экипажъ! Но жареная баранина готова и всѣ дѣти обѣдаютъ весело и съ аппетитомъ.
   Только-что кончился дѣтскій обѣдъ, слуги докладываютъ о маркизѣ Фэринтошѣ, и этотъ побельмэнъ является въ гостиную съ засвидѣтельствованіемъ своего почтенія миссъ Ньюкомъ и лэди Аннѣ. Онъ привезъ изъ Лондона самыя свѣжія новости о послѣднемъ балѣ, на которомъ:-- Рѣшительно ручаюсь честью, всѣ страхъ какъ скучали, потомучто на балѣ не было миссъ Ньюкомъ. Рѣшительно, въ Лондонѣ теперь скука.
   Миссъ Ньюкомъ замѣтила, что она, разумѣется, совершенно удовлетворена, когда маркизъ Фэринтошъ ручается честью.
   -- Лэди Анна, продолжалъ молодой нобельмэнъ: вы совсѣмъ обижаете лондонское общество; мы думали, что въ этотъ годъ вы дадите намъ два-три вечера; рѣшительно думали. Я не дальше, какъ вчера, спрашивалъ Тофттонта, отчего это лэди Анна не даетъ вечеровъ? Вы знаете Тофттонта? Говорятъ, умный малый, только плутъ, и я его терпѣть не могу.
   Лэди Анна отвѣчала: Болѣзнь сэра Брэйана не позволяетъ ей выѣзжать въ свѣтъ и принимать у себя.
   -- Однакожь это не мѣшаетъ выѣзжать вашей матушкѣ, продолжалъ милордъ. Ручаюсь честью: если она каждый день не побываетъ въ двухъ-трехъ домахъ, на обѣдъ или на вечерѣ, она, кажется, умретъ. Лэди Кью похожа на одну изъ тѣхъ лошадей, которыя, знаете, падаютъ на ноги, когда застоятся.
   -- Благодарю васъ за мою матушку, сказала лэди Анна.
   -- Ручаюсь честью, что такъ. Вчера она была въ десяти домахъ! Обѣдала у Блоксемовъ; я знаю, потому-что самъ былъ тамъ. Потомъ она хотѣла извѣстить старую мистриссъ Кракторпъ, которая переломила себѣ ключицу... внукъ ея, что служитъ въ гвардіи, просто, животное, и, я надѣюсь, она не оставитъ ему ни шиллинга. Отсюда она располагала ѣхать къ лэди Гаукстонъ, у которыхъ я слышалъ, что она побывала и у Флоуердэлей. Къ этимъ Флоуердэлямъ начинаютъ ѣздить хорошіе люди. Чортъ знаетъ, къ кому поѣдутъ они послѣ этого! Флоуердэль былъ, кажется, бумагопрядильщикъ?
   -- Мы были тѣмъ же, милордъ, сказала миссъ Ньюкомъ.
   -- Ахъ, да, я и забылъ! Но вы старинной фамиліи -- очень старинной.
   -- Ужь не вѣрите ли вы въ лейбъ-брадобрея? спросилъ Клэйвъ, и милордъ посмотрѣлъ на него съ благороднымъ любопытствомъ, какъ-будто желалъ спросить: Что за чортъ былъ этотъ брадобрей, да и ты самъ что за-человѣкъ?
   -- Кчему стыдиться своихъ предковъ? простодушно сказала миссъ Этель: въ старинное время, я думаю, люди занимались всякими дѣлами и ни мало не считалось унизительнымъ быть брадобреемъ Вильгельма-Завоевателя.
   -- Эдуарда Исповѣдника, перебилъ Клэйвъ: это должно-быть правда, потому-что я видѣлъ и портретъ брадобрея; одинъ изъ моихъ пріятелей, М'Коллопъ сдѣлалъ этотъ портретъ, который, кажется, и теперь еще не проданъ.
   Лэди Анна сказала: ей очень хотѣлось бы видѣть его. Лордъ Фэринтошъ припомнилъ, что у М'Кодлопа есть болотистая дача подлѣ его дачи въ Арджейльтейерѣ, но не заблагоразсудилъ пускаться въ разговоры съ незнакомцемъ и предпочелъ смотрѣться въ зеркало и любоваться своимъ красивымъ лицомъ, пока Клэйвъ не заключилъ своихъ замѣчаній.
   Такъ-какъ Клэйвъ не продолжалъ разговора, а воротился къ столу и принялся рисовать брадобрея, лордъ Фэринтошъ возобновилъ свою занимательную и пріятную болтовню.-- Какія адски-гадкія зеркала въ этихъ брэйтонскихъ гостиницахъ! Въ нихъ человѣкъ кажется совсѣмъ зеленымъ; ручаюсь честью, что такъ; а между-тѣмъ во мнѣ нѣтъ ничего зеленаго, не правда ли, лэди Анна?
   -- Но вы съ виду дѣйствительно не цвѣтущи, лордъ Фэринтошъ, сказала пресерьозно миссъ Ньюкомъ: думаю, все это отъ того, что поздно засиживаетесь, много курите. Помните, мама, какъ хорошъ былъ лордъ Феринтошъ въ прошломъ году? а посмотрите на него теперь... Ахъ, какъ грустно!
   -- Что это вы, миссъ Ньюкомъ? Мнѣ кажется, я -- какъ слѣдуетъ, -- и высокородный юноша поправилъ при этомъ свою прическу. Правда, продолжалъ онъ: я веду мучительную жизнь; бываю на всѣхъ вечерахъ, не сплю до поздняго утра, и потомъ, вся эта суета, знаете, хоть кого свалитъ. Сказать ли вамъ, что я намѣренъ сдѣлать, миссъ Ньюкомъ? Поѣду въ Кодлингтонъ, къ матушкѣ; просижу дома весь іюль, и потомъ отправлюсь въ Шотландію. Увидите, какъ я поправлюсь къ будущему сезону.
   -- Пожалуйста, лордъ Фэринтошъ, сказала Этель, которой, можетъ-статься, столько же казался забавнымъ молодой маркизъ, сколько и кузенъ Клэйвъ, который сидѣлъ у стола и пыхтѣлъ отъ бѣшенства, пока тотъ говорилъ. Клэйвъ, что вы тамъ дѣлаете? спросила она.
   -- Рисую, Богъ знаетъ кого -- лорда Ньюкома, убитаго въ сраженіи при Босвортѣ, сказалъ художникъ, и молодая дѣвушка подбѣжала посмотрѣть на рисунокъ.
   -- Ба, да вы сдѣлали его будто для Понча! вскрикиваетъ молодая дѣвушка.
   -- Не стыдно ли, въ-самомъ-дѣлѣ, представлять въ каррикатурѣ собственную свою плоть и кровь? спросилъ Клэйвъ, сохраняя серьозный видъ.
   -- Какая забавная и смѣшная картинка! восклицаетъ лэди Анна: не правда ли, что очень хорошо, лордъ Фэринтошъ?
   -- Я долженъ сказать -- я сознаюсь, что не знаю въ этомъ толку, отвѣчаетъ милордъ: рѣшительно не знаю, ручаюсь честью. Одо Картонъ также пишетъ каррикатуры, но я и ихъ не понимаю. Вы пріѣдете завтра въ городъ, да? Будете у лэди гм, у гм и гм, будете? (Имена этихъ аристократическихъ особъ были произнесены рѣшительно не внятно)? Вы должны поубавить спѣси у миссъ Блаккэпъ, непремѣнно должны.
   -- Для этого найдутся и другія, говоритъ миссъ Этель: лордъ Фэринтошъ, хотите ли сдѣлать мнѣ одолженіе? Лэди Иннишовенъ ваша тетушка?
   -- Да, тетушка.
   -- Будьте добры, достаньте моему кузену, мистеру Клэйву Ньюкому пригласительный билетъ къ ней на вечеръ во-вторникъ. Клэйвъ, представляю васъ маркизу Фэринтошу.
   Молодой маркизъ какъ нельзя лучше помнилъ, что онъ встрѣтилъ эти усы и ихъ обладателя недавно на балѣ, хотя и не счелъ нужнымъ показать видъ, что его знаетъ.-- Все, что прикажете, миссъ Ньюкомъ, сказалъ онъ: съ величайшимъ удовольствіемъ, -- и потомъ, обратясь къ Клэйву спросилъ: Вы служите въ арміи, я полагаю?
   -- Я художникъ, отвѣчалъ Клэйвъ, раскраснѣвшись.
   -- Ахъ, я и не зналъ! вскрикиваетъ нобельмэнъ, и пока милордъ бесѣдуетъ съ миссъ Этелью на балконѣ и помираетъ со смѣху, Клэйвъ думаетъ про себя и по всей вѣроятности справедливо: Онъ трунитъ надъ моими усами. Чортъ его побери! Какъ бы мнѣ хотѣлось сбросить его на мостовую.-- Но это осталось однимъ только великодушнымъ желаніемъ со стороны Клэйва, за которымъ не послѣдовало никакого непосредственнаго исполненія.
   Такъ-какъ маркизъ Фэринтошъ, по-видимому, не сбирался уѣзжать, а общество его было до крайности непріятно Клэйву, послѣдній рѣшился самъ уйдти, чтобъ прогуляться, утѣшаясь надеждою видѣть Этель вечеромъ, когда лэди Анна будетъ сидѣть съ сэромъ Брэйаномъ и укладывать дѣтей спать -- словомъ, оставитъ его на четверть часа наединѣ съ прекрасною Этелью.
   Можете представить себѣ досаду Клэйва, когда онъ пришелъ къ обѣду и засталъ лорда Фэринтоша, также приглашеннаго и развалившагося на диванѣ въ гостиной. Надежды на tête-à-tête исчезли. Этель, лэди Анна и милордъ толковали, какъ всѣ толкуютъ, о своихъ знакомыхъ: кто какъ живетъ, кто на комъ женится, и такъ далѣе. Особы, о которыхъ они бесѣдовали, принадлежали къ ихъ кругу, и Клэйвъ, мало знакомый съ большимъ свѣтомъ, воображая, что его кузина нарочно хочетъ блеснуть передъ нимъ своею знатностью, оставался въ продолженіе всего разговора безмолвнымъ, и хмурился.
   У миссъ Ньюкомъ были свои недостатки; она любила свѣтъ, какъ читатель, вѣроятно, начинаетъ уже догадываться; но въ настоящемъ случаѣ нельзя было приписывать ей злаго намѣренія. Если бъ оба собесѣдника въ гостиной тетушки Гонимэнъ разсуждали о дѣлахъ мистера Джонса и листра Броуна, Клэйвъ не нашелъ бы причины злиться; но молодой человѣкъ съ умомъ и благородною гордостью, не рѣдко принимаетъ свое тщеславіе за свободу отъ предразсудковъ, и достовѣрно извѣстно, что ничто такъ не оскорбляетъ насъ, людей средняго класса, какъ безпрестанное упоминаніе при насъ именъ знати,
   И такъ, Клэйвъ молчалъ и ничего не ѣлъ, къ крайнему безпокойству Марты, которая не разъ укладывала его въ постель и всегда призирала за нимъ глазомъ матери. Когда онъ отказался отъ яичницы и пирога съ малиной и смородиной, образцовыхъ произведеній кухни мистриссъ Гонимэнъ, по которымъ онъ, бывало, плакалъ, когда былъ ребенкомъ,-- добрая Марта просто перепугалась.
   -- Что это вы, мистеръ Клэйвъ! вскрикнула она: да хоть отвѣдайте. Сама миссисъ стряпала, ей-ей, сама, и она упорно настаивала, чтобъ Клэйвъ взялъ яичницы и пирога.
   Лэди Анна и Этель расхохотались отъ этой заботливости доброй старушки.-- Хоть отвѣдайте, Клэйвъ, сказала Этель, подражая простодушной мистриссъ Гиксъ, когда та вышла изъ комнаты.
   -- Лакомое блюдо, замѣтилъ лордъ Фэринтошъ.
   -- Такъ скушайте еще, сказала миссъ Ньюкомъ; при чемъ молодой нобельмэнъ, подавая свою тарелку, примолвилъ съ большою любезностью, что поваръ чудно какъ готовитъ сладкіе пироги.
   -- Поваръ? нѣтъ, это не поваръ! крикнула миссъ Ньюкомъ: помните, лордъ Фэринтошъ, въ арабскихъ ночахъ, принцессу, которая такъ отлично готовила сладкіе пироги?
   Лордъ Фэринтошъ не могъ сказать, что помнитъ.
   -- Я такъ и думала. Дѣло вотъ въ чемъ: въ Аравіи, или въ Китаѣ, или гдѣ-то, была принцесса, которая такъ умѣла стряпать яичницу и сладкіе пироги, что никакой поваръ не могъ сравниться съ нею; въ Брэйтонѣ также есть пожилая дама, обладающая тѣмъ же чудеснымъ даромъ. Это хозяйка дома.
   -- Моя тетушка, къ услугамъ вашимъ, милордъ, сказалъ мистеръ Клэйвъ, съ серьознымъ видомъ.
   -- Честное слово? такъ это вы приготовляли, лэди Анна? спросилъ милордъ.
   -- Пирожки готовила Царица Сердецъ! крикнула миссъ Ньюкомъ, съ нѣкоторою поспѣшностью и нѣсколько покраснѣвъ.
   -- Да, моя добрая старушка -- тетушка, миссъ Гонимэнъ, хотѣлъ было сказать Клэйвъ.
   -- Сестра проповѣдника, мистера Гонимэна, котораго мы ходимъ слушать въ воскресенье, перебила миссъ Этель.
   -- Родословная Гонимэновъ не составляетъ предмета большой важности, кротко замѣтила лэди Анна: Кунъ, возьмите, пожалуйста, эти блюда. Давно ли вы получали извѣстія о полковникѣ Ньюкомѣ, Клэйвъ?
   Въ продолженіе разговора о пирожномъ, красивое лицо маркиза Фэринтоша подернулось облакомъ глубокаго недоумѣнія и безпокойства. Арабская принцесса, Царица Сердецъ, миссъ Гонимэнъ? Что это за люди? Такіе, можетъ-быть, задавалъ себѣ вопросы озадаченный милордъ; но что бы ни было предметомъ его размышленій, онъ не высказывалъ ихъ, и нѣсколько времени молчалъ, какъ молчали и прочіе собесѣдники. Клэйвъ старался убѣдить себя, что онъ доказалъ свою самостоятельность, показавъ, что не стыдится своей старой тетки; но подлежитъ сомнѣнью: была ли какая-нибудь необходимость -- выводить ее на сцену и не лучше ли было бы, если бъ Клэйвъ вовсе не возбуждалъ пирожнаго вопроса.
   Этель очевидно была такого мнѣнія, потому-что въ продолженіе всего вечера вела съ лордомъ Фэринтошемъ самый оживленный разговоръ, а съ кузеномъ едва перемолвила два -- три слова. Лэди Анна, большую часть времени, проводила у сэра Брэйана и съ дѣтьми, и такимъ-образомъ Клэйвъ имѣлъ удовольствіе слышать, какъ миссъ Ньюкомъ изволила высказывать всякого рода странные, маленькіе парадоксы, стрѣляя по временамъ сатирой въ мистера Клэйва и издѣваясь надъ его друзьями и знакомыми; причемъ она выказывала и себя не слишкомъ въ выгодномъ свѣтѣ. Ея болтовня еще болѣе сбивала съ толку лорда Фэринтоша, который не понималъ и десятой части ея намековъ, потому что небо, надѣливъ молодаго маркиза красотой, огромнымъ состояніемъ, древностью рода и соединенною со всѣмъ этимъ гордостью, поскупилось снабдить его милость достаточнымъ запасомъ ума и чувствительности.
   Лэди Анна спустилась изъ верхнихъ областей съ озабоченнымъ лицомъ и сказала, что сэру Брэйану хуже вчерашняго. Послѣ этого извѣстія, молодые люди стали сбираться. Милордъ сказалъ, что "обѣдъ былъ препріятный, сладкій пирогъ -- тоже, ручаюсь честью" и онъ одинъ изъ всей маленькой компаніи смѣялся собственному своему замѣчанію. Глаза миссъ Этели сверкнули гнѣвомъ на мистера Клэйва, когда этотъ несчастный предметъ снова вмѣшанъ былъ въ разговоръ.
   Милордъ завтра возвращался въ Лондонъ. Возвращается ли и миссъ Ньюкомъ? Какъ бы онъ хотѣлъ отправиться съ нею въ одномъ поѣздѣ!-- другое неудачное замѣчаніе. Лэди Анна сказала: "отъ состоянія здоровья сэра Брэйана будетъ зависѣтъ, поѣдетъ ли Этель завтра утромъ и притомъ, господа, вы оба такъ молоды, что не можете быть ея провожатыми", прибавила любезная лэди. Потомъ она пожала руку Клэйву, какъ будто чувствуя, что сказала нѣчто слишкомъ сурово въ отношеніи къ нему.
   Фэринтошъ между тѣмъ раскланивался съ миссъ Ньюкомъ.-- Сдѣлайте милость, говорилъ его милость: избавьте меня отъ визита къ лэди Иннишовенъ. Вы знаете, я не терплю баловъ и никогда на нихъ не бываю, развѣ тогда только, когда бываете вы. Я не люблю танцовать, рѣшительно не люблю, ручаюсь честью.
   -- Благодарю васъ, сказала миссъ Ньюкомъ, дѣлая реверансъ.
   -- Исключеніе дѣлаю для одной особы -- только для одной особы, честное слово. Я не забуду и достану приглашеніе для вашего protégé. Что бы вамъ попробовать мою кобылу: ручаюсь честью, я самъ вскормилъ ее въ Коллингтонѣ; -- заглядѣнье и кротка, какъ агнецъ.
   -- Мнѣ не нужно лошади, похожей на агнца, возразила молодая лэди.
   -- Если хотите, она полетитъ стрѣлой; чудо что за лошадь; ручаюсь честью, чудо.
   -- Когда я пріѣду въ Лондонъ, вы можете къ тому времени выѣздить ее, сказала миссъ Этель, подавая ему руку, съ милой улыбкой.
   Клэйвъ подошелъ, кусая губы.-- Послѣ этого, я полагаю, вы уже не сдѣлаете чести моему Буртпору, сказалъ онъ.
   -- Бѣдный, старый Буртпоръ! Теперь ѣздятъ на немъ дѣти, сказала миссъ Этель -- бросивъ на него въ то же время опасный взглядъ, какъ будто для того, чтобъ узнать, попалъ ли въ цѣль ея ударъ. Потомъ она прибавила: Нѣтъ, въ нынѣшнемъ году, его не приводили въ городъ; онъ теперь въ Ньюкомѣ и я до-сихъ-поръ очень люблю его.-- Можетъ-быть, ей показалось, что ударъ былъ слишкомъ суровъ.
   Но если ударъ больно задѣлъ Клэйва, онъ не выказывалъ своей раны.-- Вотъ уже четыре года какъ онъ у васъ; да, четыре года съ-тѣхъ-поръ, какъ мой отецъ выѣзжалъ его для васъ. И вы все еще его любите? Что за дивное постоянство! Иногда выѣзжаете на немъ въ деревнѣ -- когда нѣтъ у васъ лошади лучше: какая честь Буртпору!
   -- Что за вздоръ!-- Тутъ миссъ Этель самымъ повелительнымъ образомъ сдѣлала знакъ Клэйву -- подождать, пока уѣдетъ лордъ Фэринтошъ.
   Но Клэйвъ не заблагоразсудилъ повиноваться повелѣнію.-- Доброй ночи, сказалъ онъ: я еще долженъ проститься въ низу съ тетушкой.-- И онъ ушелъ, въ слѣдъ за лордомъ Фэринтошемъ, который навѣрное думалъ: Чортъ знаетъ, отчего онъ не можетъ проститься съ нею здѣсь же? и когда Клэйвъ пошелъ къ миссъ Гонимэнъ, раскланявшись съ молодымъ нобельменомъ, милордъ пришелъ еще въ большее недоумѣніе, и на слѣдующій же день разсказалъ своимъ знакомымъ, что за странные люди эти Ньюкомы.-- Ручаюсь вамъ честью: у лэди Анны былъ какой-то молодой человѣкъ, по ремеслу живописецъ; дядя его -- проповѣдникъ, отецъ -- барышникъ и отдаетъ въ наемъ номера и стряпаетъ обѣдъ.
   

XLIII.
Возвращается къ нѣкоторымъ изъ старыхъ знакомыхъ.

   На слѣдующее же утро сумасбродный юноша ворвался ко мнѣ въ комнату, въ Темплѣ, и повѣрилъ мнѣ исторію, которая только-что разсказана здѣсь. Закончивъ ее, со многими возгласами на-счетъ героини повѣсти, онъ прибавилъ: Я видѣлъ ее, сэръ, съ дѣтьми и съ миссъ Канъ, когда ѣхалъ въ коляскѣ къ станціи, и -- даже не поклонился ей.
   -- Зачѣмъ же вы колесили черезъ мысъ? спросилъ пріятель Клэйва: вѣдь это не дорога изъ Стейнъ-Армсъ къ станціи.
   -- Чортъ возьми, сказалъ Клэйвъ, покраснѣвъ, какъ ракъ: я нарочно проѣхалъ подъ ея окнами, и если видѣлъ ее, такъ не для того, чтобы видѣть -- вотъ и все тутъ.
   -- Зачѣмъ она ходила на мысъ? думалъ про себя другъ Клэйва: и въ такое раннее время? Ужь навѣрное не для того, чтобы встрѣтить лорда Фэринтоша. Онъ не встаетъ раньше двѣнадцати часовъ. Должно полагать, что она хотѣла видѣть васъ. Не говорили ли вы ей, что уѣзжаете утромъ?
   -- Я разскажу вамъ, что она дѣлаетъ со мной, продолжаетъ Клэйвъ: иногда она какъ будто любитъ меня, и вдругъ -- ни съ того, ни съ сего -- становится холодною, какъ ледъ. Иногда она бываетъ такая добренькая -- она всегда добра, но вы понимаете, что я хочу сказать, -- вдругъ появляется старая графиня или молодой маркизъ, или другой лордъ, съ подвѣской у имени, и она выпроваживаетъ меня вонъ, до ближайшаго удобнаго случая.
   -- Женщины всѣ таковы, простодушный мой юноша, говоритъ совѣтникъ Клэйва.
   -- Я этого не потерплю. Я не позволю ей играть мною, какъ куклой, продолжаетъ онъ: Она думаетъ, что все должно преклоняться передъ нею, и шествуетъ съ царственнымъ величіемъ. Но какъ убійственно хороша она при этой гордости! Знаете-ли что? Порою, я готовъ броситься къ ея миленькимъ ножкамъ и сказать: Раздави меня. Сдѣлай меня своимъ рабомъ. Надѣнь на меня серебряный ошейникъ, помѣть на немъ "Этель" и позволь мнѣ слѣдовать за тобой повсюду.
   -- На привязи изъ голубой ленты, которую будетъ держать лакей, и съ намордникомъ въ каникулы... Ам! ам! говоритъ Пенденнисъ.
   При этомъ шумѣ, мистеръ Уаррингтонъ высовываетъ голову изъ сосѣдней спальни и выказываетъ бороду только-что намыленную для бритья.-- Мы бесѣдуемъ о сердечныхъ дѣлахъ! Убирайтесь, пока не позовутъ! говоритъ мистеръ Пенденнисъ -- и намыленная борода скрывается.
   -- Не глумитесь надъ ближнимъ, продолжаетъ Клэйвъ, жалостно усмѣхаясь: Видите ли, я долженъ кому-нибудь повѣрить свое горе; иначе я умру. По временамъ, я вооружаюсь мужествомъ и неустрашимо иду на встрѣчу ей. Сарказмъ -- лучшее оружіе; я научился владѣть имъ у васъ, Пенъ, старый мой пріятель. Сарказмъ приводитъ ее въ замѣшательство; сарказмъ могъ бы поразить ее на-голову, если бъ только я умѣлъ выдерживать характеръ. Но одинъ звукъ ея сладостнаго голоса, одинъ взглядъ этихъ убійственныхъ сѣрыхъ глазокъ приводятъ все существо мое въ дрожь и трепетъ. Когда она была помолвлена за лорда Кью, я боролся съ этою проклятою страстью, бѣжалъ отъ нея, какъ подобаетъ честному человѣку, и боги вознаградили меня спокойствіемъ духа на нѣкоторое время. Но нынче эта страсть неистовствуетъ пуще прежняго. Въ прошлую ночь, даю вамъ честное слово, я слышалъ, какъ били часы, часъ за часомъ, кромѣ послѣдняго, когда я видѣлъ во снѣ отца, и служанка разбудила меня кружкой горячей воды.
   -- Ужь не обварила ли она васъ? Экая жестокая служанка! Я вижу, вы сбрили усы.
   -- Фэринтошъ спрашивалъ меня: не опредѣляюсь ли я въ армію, сказалъ Клэйвъ -- и Этель засмѣялась. Послѣ этого, я заблагоразсудилъ сбрить ихъ. О, я готовъ бы былъ и волоса сбрить и голову снять съ плечъ.
   -- Просили вы у нея руки? спросилъ другъ Клэйва.
   -- Я видѣлъ ее всего пять разъ съ пріѣзда изъ-за границы, продолжалъ юноша, и всегда заставалъ у нея кого-нибудь. Что я такое? живописецъ, съ пятью стами фунтовъ годоваго содержанія. Не привыкла ли она ходить по бархату и обѣдать на серебрѣ, и не влачатся ли въ свитѣ ея маркизы и бароны, и всякого рода знать? Я не смѣю просить --
   Тутъ пріятель его повторилъ слова Монроза: Тотъ или боится своей судьбы, или чувствуетъ за собой мало достоинствъ, кто не смѣетъ подвергнуть ее испытанію и выиграть все или проиграть.
   -- Признаюсь, что не смѣю. Если она мнѣ разъ откажетъ, я ужь никогда не повторю просьбы. Теперь, когда толпа дэнди у ногъ ея, время ли мнѣ выступить впередъ и сказать: "Дѣва, я наблюдалъ за тобой долго и безпрерывно, и вижу, что ты любишь меня." Я читалъ ей эту балладу въ Баденѣ, сэръ. Я написалъ лорда Бёрли, дѣлающаго предложеніе дѣвушкѣ, и спросилъ ее, какъ бы она поступила въ такомъ случаѣ?
   -- И вы это сдѣлали? а я думалъ, что въ Баденѣ мы вели себя такъ скромно, что не смѣли даже и шепнуть о нашихъ задушевныхъ помыслахъ.
   -- Кто же въ состояніи не обнаружить ихъ какимъ-нибудь образомъ? сказалъ Клэйвъ, опять покраснѣвъ: люди могутъ читать ихъ у насъ на лицѣ. Я помню, она сказала, съ обычнымъ ей хладнокровіемъ и разсудительностью, что лордъ и лэди Бёрли не были бы счастливыми супругами, и что лэди сдѣлала бы гораздо лучше, если бы вышла за-мужъ за равнаго ей по состоянію.
   -- Умно сказано для восемнадцати-лѣтней дѣвушки, замѣтилъ другъ Клэйва.
   -- Да; умно и притомъ великодушно. Вообразите положеніе Этели: сама она помолвлена; ей извѣстно, что мои друзья припасли мнѣ невѣсту, миленькую, добренькую дѣвушку, Рози, которая становится вдвое добрѣе, когда нѣтъ при ней ея мамаши; вообразите, что Этель сдѣлала мнѣ намекъ -- отказаться отъ моихъ замысловъ: не права ли она была, подавая мнѣ такой совѣтъ? Она не создана быть женой бѣдняка. Представьте себѣ Этель Ньюкомъ на кухнѣ, стряпающую пирожки, подобно тетушкѣ Гонимэнъ!
   -- За красивыхъ Черкешенокъ платятъ тысячи мѣшковъ, замѣтилъ мистеръ Пеиденнисъ. Если въ семействѣ у этихъ горцевъ появляется красавица, они откармливаютъ ее арабскимъ ракаутомъ перваго сорта, одѣваютъ въ шелковыя платья, купаютъ въ ароматическихъ ваннахъ; учатъ ее играть на гусляхъ, пѣть, плясать; и когда она достигнетъ совершенства, отправляютъ ее въ Константинополь, на смотръ къ султану. Прочіе домочадцы не думаютъ обижаться; пробавляются грубой пищей, купаются по-просту, въ рѣкѣ, носятъ старое платье и славятъ Аллаха за возвышеніе ихъ сестры. Уже ли вы думаете, что турецкая система не примѣняется во всемъ свѣтѣ? Бѣдняжка Клэйвъ, этотъ товаръ Мэйфэрскаго рынка выше цѣны вашего поклоненія. Многое на этомъ свѣтѣ назначено для тѣхъ, кто лучше насъ съ вами. Пусть богатые возсылаютъ молитвы за обѣдъ, а псы и Лазари должны быть благодарны и за крошки. Вотъ и Уаррингтонъ, выбритый и разодѣтый, будто собирается къ невѣстѣ.
   Такимъ-образомъ, читатель видитъ, что Клэйвъ, въ разговорахъ съ нѣкоторыми друзьями, болѣе равными ему по лѣтамъ, бывалъ гораздо сообщительнѣе и краснорѣчивѣе на-счетъ страсти своей къ миссъ Этели, чѣмъ въ письмахъ къ отцу. Онъ прославлялъ ее кистью и перомъ; вѣчно рисовалъ ея профиль, ея гордыя брови, носикъ, этотъ дивный греческій носикъ, идущій вровень со лбомъ; коротенькую верхнюю губку и подбородокъ, соединяющійся съ шеей такою сладострастною, кривою линіей, и проч. и проч. Посѣтитель его мастерской могъ бы найдти цѣлую галлерею Этелей; когда заходила сюда мистриссъ Мэккензи и замѣчала одно и то же лице и фигуру, повторяющіяся на сотнѣ полотенъ и листахъ бумаги, сѣрой, бѣлой, коричневой,-- ей обыкновенно говорили, что оригиналомъ была знаменитая римская натурщица, которую будто бы Клэйвъ много и долго изучалъ во время пребыванія своего въ Италіи; при чемъ мистриссъ Мэккъ обыкновенно выражала мнѣніе, что Клэйвъ вѣтреный, гадкій молодой человѣкъ. Впрочемъ, вдовушка еще болѣе уважала его за то, что онъ гадкій и вѣтреный молодой человѣкъ; а что касается миссъ Рози, то она, разумѣется, держалась образа мыслей мамаши. Рози на все, что бы ни случилось, смотрѣла съ улыбающимся лицомъ: бывала всегда весела на самыхъ длинныхъ, скучныхъ вечерахъ, въ обществѣ самомъ безсмысленномъ; не скучая, сидѣла по цѣлымъ часамъ у Шульбреда, пока мамаша дѣлала покупки; охотно слушала старинныя исторіи и анекдоты мамаши, повторявшіеся каждый день безо всякихъ варіацій; переносила часъ шутокъ или часъ брани съ равнымъ добродушіемъ, и, какія бы ни были событія ея незатѣйливаго дня, ясная ли или пасмурная погода, или громъ и дождь, миссъ Мэккензи, я воображаю, спала одинаково безмятежно и встрѣчала утреннюю зарю съ безмятежною улыбкой.
   Набрался ли Клэйвъ опытности во время своихъ странствованій, или любовь открыла ему глаза, только эти глаза ужь иначе смотрѣли на предметы, которые бывало ему нравились. Это фактъ, что до заграничной поѣздки, онъ считалъ вдовушку Мэккензи чудною, милою, пріятною женщиной; ея разсказы о Чельтенгэмѣ, колоніяхъ, балахъ въ правительственной палатѣ, о замѣткахъ, какія дѣлалъ епископъ, объ особенной внимательности генеральнаго судьи къ маіоршѣ Мэкшенъ, о поведеніи маіора -- все это находило когда-то въ Клэйвѣ благосклоннаго слушателя.-- Наша милая мистриссъ Мэккъ, говаривалъ добрый полковникъ, преумная свѣтская женщина и на своемъ вѣку пожила въ хорошемъ обществѣ. Исторія сэра Томаса Садмена, роняющаго въ коломбійскомъ судѣ носовой платокъ, который поднимаетъ адвокатъ О'Гоггарти, и на которомъ вышитъ вензель Лауры Мэк--Ш., между тѣмъ какъ маіоръ подаетъ жалобу на туземнаго слугу, укравшаго у него одну изъ трехъ-угольныхъ шляпъ -- эта исторія всегда заставляла смѣяться и Томаса Ньюкома, и Клэйва, а теперь, смотрите: мистриссъ Мэккензи разсказываетъ тотъ же анекдотъ и такъ же мастерски мистерамъ Пенденнису и Уаррингтону и Фредерику Бэйгэму, приглашеннымъ сдѣлать компанію Клэйву на Фицройскомъ скверѣ; Рози, -- только что вздохнетъ или охнетъ мистеръ Бинни -- какъ-будто по обязанности, принимаетъ безпокойный видъ и восклицаетъ: Боже мой! мамаша!-- а на скучномъ лицѣ Клэйва не появляется ни единаго знака веселости, ни тѣни улыбки; онъ рисуетъ стебелькомъ клубники какіе-то фантастическіе портреты; смотритъ въ свой стаканъ съ водой, будто хочетъ нырнуть въ него и утопиться; Бэйгэмъ находитъ себя вынужденнымъ напоминать ему, что кружка бордоскаго нетерпѣливо ждетъ новаго поцѣлуя отъ вѣрнаго ея друга, Фредерика Бэйгэма. Когда мистриссъ Мэккъ встаетъ и, расточая улыбки, удаляется, Клэйвъ ворчитъ: Ужь какъ мнѣ наскучила эта исторія!-- погружается въ прежнюю задумчивость и не хочетъ удостоить даже своимъ взглядомъ бѣдную Рози, которая посмотрѣла на него такъ нѣжно своими миленькими глазками, уходя за своей мамашей.
   -- Матушка -- вотъ женщина въ моемъ вкусѣ, шепнулъ Ф. Бэйгэмъ Уаррингтону: чудная головка, сударь мой; сложена великолѣпно отъ кормы до носа; страхъ нравятся мнѣ такія женщины. Благодарю васъ, мистеръ Бинни: Допью бутылочку, если Клэйвъ не хочетъ пить. Молодой человѣкъ на себя не похожъ послѣ путешествія; вѣрно какая-нибудь благородная Римлянка похитила сердце молодаго человѣка. Зачѣмъ, Клэйвъ, не прислали вы намъ портрета своей очаровательницы? Мистеръ Бинни, вамъ пріятно будетъ слышать, что молодой Ридлей обѣщаетъ занять почетное мѣсто въ мірѣ художествъ. Картина его заслужила жаркое одобреніе, и моя добрая знакомая, мистриссъ Ридлей говоритъ, что лордъ Тодморденъ послалъ ему заказъ написать двѣ картины, по сту гиней за каждую.
   -- Я такъ и думалъ. Подождите лѣтъ пять, увидите: за картину Джона Джэмса будутъ давать по пятисотъ гиней, сказалъ Клэйвъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, замѣтилъ Ф. Бэйгэмъ: нашъ пріятель Шеррикъ сдѣлалъ бы не плохую спекуляцію, если бъ купилъ у молодаго художника нѣсколько картинъ. Я бы и самъ рискнулъ, да денегъ нѣтъ. Мои капиталы завязли въ такихъ рискованныхъ афферахъ, что до-сихъ-поръ не хотятъ воротиться. Но для меня всегда будетъ отрадой и то, что я былъ рычагомъ -- скромнымъ рычагомъ -- къ преуспѣянію этого достойнаго молодаго человѣка на избранномъ имъ поприщѣ.
   -- Вы, Фредерикъ Бэйгэмъі Это какимъ образомъ? спросили мы всѣ.
   -- Скромными статейками въ періодической литературѣ, отвѣчалъ Бэйгэмъ величественно: мистеръ Уаррингтонъ, бордоское у васъ подъ рукой; придвиньте, пожалуйста. Да, эти статейки, какъ онѣ ни маловажны, обратили на себя вниманіе, продолжалъ Ф. Бэйгэмъ, потягивая вино съ большимъ аппетитомъ: ихъ замѣтили, позвольте вамъ сказать, Пенденнисъ, даже тѣ изъ подписчиковъ, которые не слишкомъ высоко цѣнятъ литературныя и политическія статьи Пэль-мэльской газеты, хотя тѣ и другія, по отзыву читающей публики, обличаютъ перо опытное, талантъ несомнѣнный. Джонъ Ридлей недавно прислалъ къ отцу сто фунтовъ, и старикъ положилъ ихъ въ банкъ на имя сына. Ридлей разсказалъ объ этомъ лорду Тодмордену, когда этотъ достопочтенный вельможа поздравлялъ его съ такимъ даровитымъ сыномъ. Желалъ бы я и Фредерику Бейгэму подобнаго сынка.-- Это забавное желаніе мы встрѣтили всеобщимъ хохотомъ.
   Одинъ изъ насъ разсказалъ мистриссъ Мэккензи (грѣшникъ, сознается со стыдомъ, что пересмѣивать ближняго составляло когда-то часть его юношескихъ забавъ), что Ф. Бэйгэмъ сынъ дворянина древнѣйшей фамиліи, съ обширнѣйшими помѣстьями, и какъ Бэйгэмъ былъ особенно внимателенъ ко вдовушкѣ и велерѣчивъ въ своихъ отзывахъ объ ней, она съ восхищеніемъ принимала его любезности и признавала его отличнѣйшимъ молодымъ человѣкомъ, напоминающимъ ей канадскаго генерала Гопкирка. Она заставила Рози спѣть для мистера Бэйгэма, который пришелъ въ восторгъ отъ ея пѣнія и объявилъ, что блистательныя дарованія у дочери такой матушки, его не удивляютъ, но онъ понять не можетъ, какъ у такой молоденькой дамы -- такая взрослая дочь. Этотъ новый комплиментъ окончательно вскружилъ голову мистриссъ Мэккензи. Между-тѣмъ наивная Рози продолжала щебетать свои пѣсенки.
   -- А для меня то удивительно, проворчалъ мистеръ Уаррингтонъ, что эта милая, кроткая дѣвочка можетъ быть дочерью такой женщины. Я мало смыслю, въ женщинахъ; эта кажется мнѣ -- гм!
   -- Что скажешь, Джорджъ? спросилъ пріятель Уаррингтона.
   -- Хитрая, пронырливая, вѣчно перемигивающаяся, вѣчно дѣлающая глазки, старая пройдоха, продолжалъ мизогенъ: а дочку ея я гоговъ слушать цѣлый вечеръ. Будьте увѣрены, Клэйву она была бы женой во сто кратъ лучше этой львицы-кузины, по которой онъ сходитъ съ-ума. Я слышалъ, какъ онъ ревѣлъ объ ней недавно, когда я одѣвался въ своей комнатѣ. Да и что за необходимость ему жениться?
   Тутъ Рози кончила свою пѣсенку и Уаррингтонъ, съ краской на лицѣ, подошелъ къ ней и сдѣлалъ ей комплиментъ -- усиліе неслыханное со стороны Джорджа.
   -- Хотѣлъ бы я знать, говорилъ Джорджъ, когда мы плелись домой: уже-ли у каждаго молодаго человѣка на роду написано сходить съ-ума по дѣвчонкѣ, каторая не стоитъ вниманія? Пфуй! вся эта любовь -- чистый вздоръ. Женщинамъ не слѣдовало бы давать волю вертѣть нами; если мужчина непремѣнно долженъ быть женатъ, такъ отвелъ ему порядочную жену, и дѣлу конецъ. Отчего бы молодому человѣку не жениться на этой дѣвчонкѣ и не приняться опять за дѣло, за живопись? Отецъ согласенъ; старый Набобъ, этотъ языческій философъ, кажется, благоволитъ къ нему; дѣвочка хоть куда; деньги есть; ничего нельзя желать лучшаго, кромѣ, правда, тещеньки. Малый могъ бы малевать холстъ, крестить каждый годъ ребятъ и жить себѣ пресчастливо, не хуже любаго осла, что кушаетъ травку на нашемъ выгонѣ. Но нѣтъ; онъ гоняется за зеброй, за этимъ lusus natura! Мнѣ, благодаря Бога, не случалось говорить съ великосвѣтской барышней; я не знаю норову этого звѣря, и давнымъ-давно не вижу ни одного, потому-что не бываю въ оперѣ, ни на вечерахъ въ Лондонѣ, какъ вы, молодые вертопрахи аристократы. Я по-неволѣ слышалъ вашъ разговоръ о звѣрѣ этого сорта, потому-что дверь моя была отворена и малый ревѣлъ, будто сумасшедшій. Да уже-ли у него такъ мало самолюбія, что онъ станетъ ждать, когда миссъ удостоитъ его своей руки, потерявъ надежду на лучшую партію? Неужто въ вашемъ проклятомъ обществѣ такой варварскій обычай и женщины дѣлаютъ у васъ, что хотятъ? Вмѣсто подобнаго звѣря, я скорѣй бы согласился взять дикарку, которая кормила бы мое темное племя; вмѣсто того, чтобъ воспитывать дочь для лондонскаго аукціона, я взялъ бы ее изъ родныхъ лѣсовъ и продалъ бы въ Виргиніи.-- Этимъ взрывомъ негодованія заключился на вечеръ гнѣвъ нашего пріятеля.
   Хотя мистеръ Клэйвъ имѣлъ счастье встрѣтить свою кузину на двухъ-трехъ вечерахъ въ послѣдующія недѣли сезона, однакожъ, сколько разъ ни изучалъ онъ физіономію бронзоваго молотка на подъѣздѣ лэди Кью, въ Квинъ-Стритѣ, визиты его не сопровождались никакимъ результатомъ. При одной изъ встрѣчъ въ большомъ свѣтѣ, Этель на отрѣзъ сказала ему, что грандмаманъ не хочетъ его принимать.-- Вы знаете, Клэйвъ, что я помочь не могу; дѣлать вамъ знакъ изъ окна было бы не совсѣмъ прилично. Но, не смотря на все, вы должны заѣзжать: можетъ-статься, грандмаманъ умилостивится; если же вы перестанете бывать, она можетъ подумать, что я просила васъ не приходить, а ссориться съ нею изо-дня-въ-день для меня не большое удовольствіе, увѣряю васъ, сэръ. Вотъ и лордъ Фэринтошъ; онъ идетъ ангажировать меня на танецъ. Не говорите со мной во весь вечеръ, помните, сэръ; -- и молодая лэди уносится въ вальсѣ съ маркизомъ.
   Въ тотъ же самый вечеръ, когда онъ кусалъ себѣ ногти, или проклиналъ свою судьбу, или желалъ пригласить лорда Фэринтоша въ сосѣдній садъ Берклэйскаго сквэра, откуда полицейскій чиновникъ могъ бы перевезти въ караульный домъ бездыханный трупъ, лэди Кью поклонилась ему очень милостиво, тогда какъ въ другое время ея сіятельство проходитъ мимо, не узнавая его, какъ мимо слуги, который отворяетъ ей дверь.
   Если миссъ Ньюкомъ не надѣялась видѣть мистера Клэйва у грандмаманъ, и не слишкомъ горевала о томъ, что его не принимаютъ, зачѣмъ же она ободряла молодаго человѣка, чтобъ онъ продолжалъ попытки видѣться съ нею. Если Клэйвъ не могъ попасть въ маленькій домикъ въ Квинъ-Стритѣ, зачѣмъ огромный конь лорда Фэринтоша ежедневно глядѣлся въ окна этой улицы? Зачѣмъ, передъ оперой, передъ спектаклемъ, готовились ему за-частую семейные обѣды, причемъ доставались изъ погреба бутылки самаго стараго портвейна, поросшія паутиной за долго до рожденія Фэринтоша? Столовая была такъ тѣсна, что вокругъ маленькаго круглаго стола могли усѣсться не больше какъ пятеро, то-есть: лэди Кью съ внучкой, миссъ Крочетъ, дочь покойнаго кьюберійскаго пастора, одна изъ миссъ Тодинсъ, и капитанъ Вальей, или Томми Генчмэнъ, родственникъ и почитатель Фэринтоша -- люди вовсе незначительные, или старый Фредерикъ Тиддлеръ. Однажды Кракторпъ пріѣхалъ къ одному изъ такихъ обѣдовъ, но этотъ молодой служака, малый откровенный и разбивной, разбранилъ въ пухъ честную компанію и отклонилъ предложеніе бывать по-чаще.-- Знаеге-ли, для чего я былъ имъ нуженъ? разсказывалъ въ послѣдствіи капиталъ Кракторпъ своимъ товарищамъ и Клэйву, въ барракахъ Реджитъ-парка: они думали пожаловать меня въ грумы къ Фэринтошу; надѣялись, что я буду стоять на запяткахъ или, сидѣть на задней скамейкѣ шарабана, пока его честь изволитъ любезничать съ своей красавицей; стану водить съ лѣстницы эту старую безобразную вдовушку, которая такъ и смотритъ вѣдьмой, или того стараго, разрисованнаго шута, завитаго словно баранъ. Мнѣ кажется, Ньюкомъ, вы влюблены въ свою прекрасную кузину; то же было и со мной въ прошлый сезонъ; то же было и со многими другими. Ей, ей, сэръ! нѣтъ ничего занимательнѣе, завиднѣе положенія младшаго сына, когда какой-нибудь маркизъ подвертывается съ пятнадцатью тысячами фунтовъ годоваго доходу! Мы воображаемъ, что побѣдили, а смотришь: ничего не бывало. Миссъ Мэри, или миссъ Люси, или миссъ Этель -- не при васъ будь сказано -- не хотятъ и глядѣть на насъ, точно какъ моя собака не смотритъ на кусокъ хлѣба, когда я предлагаю ей эту котлетку. Хочешь -- старая? нѣтъ, плутовка, не хочешь! (эти слова обращены были къ мордашкѣ Мэчъ, которая дѣйствительно предпочла котлетку, презрительно фыркнувъ на кусокъ хлѣба) у вашего пола, у всѣхъ одинаковый вкусъ. Предположите, что у Джэка -- Кощея Бельсэйза, какъ его звали -- онъ былъ человѣкъ не дурной, хоть и любилъ покутить -- предположите, что у него умеръ бы старшій братъ: посмотрѣла бы тогда лэди Клара на этого негодяя Бэрнса Ньюкома? Извините меня: онъ вашъ кузенъ, но другаго такого несноснаго фата я не видывалъ.
   -- Я вамъ уступаю Бэрнса, сказалъ Клэйвъ, улыбаясь; говорите обо мнѣ, что угодно; я не мѣшаю.
   -- Понимаю, лишь бы только не о комъ другомъ изъ семейства. И такъ, вотъ что хочу я сказать: эта старуха избалуетъ хоть какую молодую дѣвушку, которая попадется ей въ руки. Она испортитъ, отравитъ хоть кого, сэръ, и я до крайности обрадовался, узнавъ, что Кью высвободился изъ ея когтей. Франкъ такой человѣкъ, что имъ всегда будетъ управлять та или другая женщина: я желалъ бы только, чтобъ была добрая. Говорятъ, что его матушка дама солидная, и то и другое; но что въ этомъ толку? продолжаетъ простодушный Кракторпъ, потягивая сигару изо всей мочи:-- говорятъ, что старая вдовушка не вѣритъ ни во что, а между-тѣмъ приходитъ въ такой страхъ, когда догоритъ у ней свѣча, что завоетъ, закричитъ и подниметъ весь домъ на ноги. Топпельтону случилось спать въ Гронингэмѣ подлѣ ея комнаты и слышать ея завыванья; не правда-ли Топъ?
   -- Да, слышалъ, какъ она завывала, словно старая кошка на чердакѣ, говоритъ Топпельтонъ: я сначала за кошку и принялъ. Мой человѣкъ сказывалъ мнѣ, что она имѣетъ привычку швырять въ свою дѣвушку чѣмъ ни попало, и что бѣдняжка вѣчно ходитъ въ синякахъ.
   -- Славно сдѣлалъ Ньюкомъ портретъ Джэка Бельсэйза! говоритъ Кракторпъ, не выпуская изо-рта сигары.
   -- Портретъ Кью также двѣ капли воды! Ручаюсь, если налитографируетъ его, вся бригада подпишется. Поиспытайте-ка счастья, рискните, кричитъ Топпельтонъ.
   -- Онъ такой отъявленный дэнди; къ чему ему пробовать счастья? восклицаетъ Беттсъ.
   -- Беттсъ, знаешь-ли что? Онъ нарисуетъ тебя даромъ, отправитъ твой портретъ на выставку, гдѣ какая-нибудь вдовушка влюбится въ тебя -- и твоя фигура будетъ красоваться на заглавномъ листкѣ какого нибудь кипсека, ей-ей, восклицаетъ другой военный сатирикъ, на что Беттсъ возражаетъ:
   -- Прикуси языкъ, Саррацинова голова; съ тебя срисовать портретъ, такъ будешь красоваться на банкахъ съ медвѣжьимъ жиромъ. А что? дѣла Джэка, думаю, поправились? Давно-ли онъ писалъ къ тебѣ, Краки?
   -- Изъ Палермо; я получилъ отъ него и отъ Кью преудовлетворительное извѣстіе. Вотъ ужь девять мѣсяцевъ картъ въ руки не беретъ; отказался отъ игры рѣшительно. Франкъ, остепенился. И тебѣ, Беттсъ, старый безбожникъ, пора бы покаяться въ грѣхахъ, расплатиться съ долгами, и сдѣлать доброе дѣло для бѣдной, обманутой модистки въ Албэни-Стритѣ. Джэкъ говоритъ, что мать Кью написала лорду Гайгэту премилое письмо, и Гайгэтъ готовъ примириться! вѣдь Джэкъ старшій сынъ. Вотъ досада для лэди Сусанны, что у ней все дочери, а нѣтъ сыновей.
   -- За то Джэкъ и досадуетъ, возражаетъ собесѣдникъ. Какой славный товарищъ былъ Джэкъ; какой добрый малый этотъ Кью; и какъ онъ привязанъ былъ къ Джэку: навѣщалъ его въ тюрьмѣ, выкупилъ его! и какіе славные товарищи мы всѣ, вообще!... Все это сдѣлалось предметомъ разговора, послѣдняя часть котораго происходила въ курительной комнатѣ барраковъ Реджентъ-парка, занятыхъ въ то время полкомъ лейбъ-гвардейцевъ, гдѣ служили лордъ Кью и мистеръ Бельсэизъ. Объ обоихъ товарищи вспоминали съ любовью, и другъ Бельсэйза, добрый Кракторпъ потому только, что Бельсэйзъ горячо отзывался о дружбѣ къ нему Клэйва, заинтересовался нашимъ героемъ, и нашелъ случай съ нимъ познакомиться.
   Съ этими откровенными и пріятными молодыми людьми Клэйвъ скоро свелъ короткую дружбу, и если кому изъ старыхъ и мирныхъ его товарищей случалось прогуливаться въ паркѣ и любоваться тамъ всадниками, тотъ непремѣнно могъ имѣть удовольствіе видѣть Ньюкома въ ряду другихъ дэнди, съ свѣтлорусыми или черными усами, съ цвѣточкомъ въ петличкѣ (вѣдь и сами они были весенніе цвѣточки), на лихихъ выѣзженныхъ коняхъ; носки ихъ лакированныхъ сапогъ чуть касались стремянъ, и прекраснѣйшія лайковыя ихъ перчатки beurre frais посылали поцѣлуи встрѣчнымъ милымъ дамамъ. Клэйвъ снялъ портреты съ половины офицеровъ зеленыхъ лейбъ-гвардейцевъ и былъ пожалованъ въ придворные живописцы этого знаменитаго корпуса. Сдѣланный имъ портретъ полковника морилъ васъ со смѣху; портретъ лекаря признавался образцовымъ произведеніемъ. Онъ рисовалъ людей въ сѣдлѣ, на конюшнѣ, въ халатѣ, въ мундирѣ, съ палашами на-голо, въ сшибкахъ съ уланами, пѣхотой; изображалъ ихъ даже разрубающими пополамъ барана, а извѣстно, что нѣкоторые воины способны совершить такой подвигъ съ одного взмаха. Цѣлые отряды лейбъ-гвардейцевъ появлялись въ Чарлоттъ-Стритѣ, не слишкомъ отдаленномъ отъ ихъ барраковъ; великолѣпнѣйшіе кэбы красовались у его подъѣзда; и молодые усачи, аристократической наружности, курили сигары въ окнѣ его мастерской. Какъ часто ближайшій сосѣдъ Клэйва, миніатюристъ, мистеръ Финчъ, подбѣгалъ выглянуть въ окно своей гостиной, въ надеждѣ увидѣть экипажъ, везущій къ нему семью оригиналовъ для его кисти! Въ какое негодованіе приходилъ мистеръ Скоулеръ, академикъ королевской академіи, за то, что какой-то молокососъ-дэнди, въ золотыхъ цѣпочкахъ, съ отогнутыми воротничками, подрываетъ промыселъ и пишетъ портреты даромъ. Отчего никто изъ молодыхъ людей не обращается къ Скоулеру? Скоулеръ долженъ былъ сознаваться, что у мистера Ньюкома есть значительное дарованье и умѣнье схватывать сходство. Правда, онъ былъ не въ состояніи написать картины, но головки его въ два карандаша были очень удовлетворительны, а эскизы коней полны силы и натуры. Мистеръ Гэндишъ говорилъ: если бъ Клэйвъ поучился у него года три или четыре, изъ него вышелъ бы человѣкъ. Мистеръ Сми покачивалъ головой и говорилъ: отрывочныя, безпорядочныя занятія, знакомство съ аристократіей неблагопріятны для молодаго художника -- и это говорилъ тотъ самый Сми, который готовъ былъ бѣжать за пять миль на вечеръ къ самому крохотному великому человѣку?
   

XLIV.
Въ которой мистеръ Чарльзъ Гонимэнъ является въ интересномъ свѣтѣ.

   Мистеръ Фредерикъ Бэйгэмъ оставался на Фицройскомъ сквэрѣ, пока Клэйвъ продолжалъ бесѣдовать съ своими друзьями, и удостоилъ этого джентльмена своимъ сообществомъ на возвратномъ его пути домой, Клэйвъ всегда былъ радъ обществу Ф. Бэйгэма, въ какомъ бы расположеніи духа онъ ни былъ: въ шутливомъ или настроенномъ на торжественный, дидактическій тонъ. Во весь этотъ вечеръ, Бейгэмъ былъ болѣе обыкновеннаго величавъ.-- Думаю, ты находишь меня во многомъ измѣнившимся, Клэйвъ, замѣтилъ онъ: да, я во многомъ перемѣнился. Съ-тѣхъ-поръ, какъ этотъ добрый Самаритянинъ, твой человѣколюбивый отецъ, оказалъ состраданіе бѣднягѣ, попавшемуся въ руки разбойниковъ, хоть и не скажу, чтобы этотъ бѣдняга былъ сколько-нибудь лучше своей честной компаніи, -- Ф. Бэйгэмъ во многомъ исправился. Я начинаю заниматься дѣломъ, сэръ. Способности, можетъ-статься отъ природы огромныя, тратились за стаканомъ вина и игрой. Я начинаю сознавать свое призваніе, и мои старшины, которые сейчасъ отправились домой, съ сигарами въ зубахъ, не примолвивъ даже Ф. Бэйгэму: не войдемъ ли, товарищъ, въ собраніе, поѣсть морскихъ раковъ, да выпить по стакану пива -- старшины, то-есть, политикъ и литературный критикъ (эти фразы, означавшія мистеровъ Уаррингтона и Пенденниса, были произнесены съ самымъ саркастическимъ выраженіемъ), можетъ-быть уже чувствуютъ, что въ Пэль-Мэльской газетѣ есть сотрудникъ, котораго имя, въ мнѣніи просвѣщеннаго любителя, нѣкогда будетъ стоять выше ихъ собственнаго. Я говорю не столько о мистерѣ Уаррингтонѣ -- человѣкъ способный, очень способный -- сколько о другомъ, вашемъ неимовѣрно-самодовольномъ пріятелѣ, мистерѣ Артурѣ Пенденнисѣ, который... но -- время покажетъ. А что, я думаю, въ Римѣ и Неаполѣ вы не получали нашей газеты?
   -- Запрещена инквизиціей, говоритъ Клэйвъ, котораго разговоръ этотъ забавлялъ: а въ Неаполѣ, король терпѣть ея не можетъ.
   -- Не удивительно, сэръ, что нашей газеты не жалуютъ въ Римѣ. Читали вы въ ней физическіе и нравственные очерки подписанные Лаудомъ Латимеромъ? Нѣтъ... Жаль: они могли бы принести вамъ большую пользу. Благодарю тебя, милая Мэри, пиво славное, и я пью за здоровье твоего будущаго мужа.-- Стаканъ добраго пива прохлаждаетъ послѣ бордоскаго. И такъ, сэръ, возвратимся къ очеркамъ: вы меня извините за тщеславіе, но я вамъ скажу, что они сдѣлали существенную услугу газетѣ, не смотря на то, что мистеръ Пенденнисъ смѣется надъ ними. Они придаютъ газетѣ характеръ, привлекаютъ къ ней почтенные классы народа; вызываютъ корреспонденцію. Я получилъ множество писемъ, особенно женскихъ, по поводу этихъ очерковъ. Однѣ жалуются, что и задѣлъ ихъ любимаго проповѣдника; другія восхищаются тому, что ихъ фаворитъ расхваленъ Ф. Бэйгэмомъ. Лаудъ Латимеръ -- я; а между-тѣмъ я слышалъ, что нѣкоторыя письма принадлежатъ перу реверендиссимо Бейкера и одного парламентскаго члена, занимающаго почетное мѣсто въ религіозномъ мірѣ.
   -- Такъ это вы знаменитый Лаудъ Латимеръ? вскрикнулъ Клэйвъ, который дѣйствительно видѣлъ въ нашей газетѣ письма за подписью этихъ достопочтенныхъ именъ.
   -- Ну, знаменитый -- это ужь слишкомъ много. Одинъ писатель, издѣвающійся надъ всѣмъ -- напрасно говорить, что я намекаю на мистера Артура Пенденниса,-- желалъ бы, чтобъ эти письма были за подписью -- приходскаго педеля. Иногда онъ зоветъ меня почтеннымъ педелемъ -- у него, говорю съ прискорбіемъ, привычка -- обращать важные предметы въ смѣшное. Вы, можетъ-быть, не предполагаете, что та же самая рука,-- которая пишетъ художественную критику и по временамъ, когда высокопочтенному Пенденнису угодно полѣниться, берется за второстепенные театры, остритъ шуточную эпиграмму или пишетъ летучую статейку, та же рука принимается по воскресеньямъ за предметы серьозные и разбираетъ рѣчи британскихъ проповѣдниковъ? Восемнадцать воскресныхъ вечеровъ, сряду, въ гостиной мистриссъ Ридлей, которую я теперь занимаю вмѣсто миссъ Канъ, я сочинялъ эти очерки, едва позволяя себѣ пропустить въ горло каплю прохладительнаго и то только въ случаѣ крайняго истощенія. Пенденнисъ смѣется надъ очерками; хочетъ прекратить ихъ; говоритъ, что они наскучаютъ публикѣ. Я не имѣю причины думать, чтобы Пенденнисъ питалъ ко мнѣ зависть: вѣдь самъ же онъ пригласилъ меня участвовать въ Пэль-Мэльской газетѣ -- впрочемъ, мои способности тогда не были еще вполнѣ развиты.
   -- Пенъ думаетъ, что онъ теперь пишетъ лучше, чѣмъ въ началѣ, замѣтилъ Клэйвъ: онъ самъ это говоритъ.
   -- Онъ высокаго понятія о своихъ сочиненіяхъ, и новыхъ и старыхъ. Мои, сэръ, только-что пріобрѣтаютъ извѣстность. Въ лондонскихъ церквахъ уже начинаютъ узнавать Ф. Бэйгэма. Въ прошлое воскресенье, лондонскій епископъ замѣтно посмотрѣлъ на меня, и его капелланъ шепнулъ ему на ухо: это мистеръ Бэйгэмъ, племянникъ высокопочтеннаго братца вашей милости, господина епископа Буллоксмитскаго.
   -- Не одного Ридлея я вывелъ въ люди, продолжалъ Ф. Бэйгэмъ: мнѣ совѣстно сознаться, но я чувствую узы давнишняго знакомства, и сознаюсь, что я страшно какъ расхваливалъ, бывало, вашего дядюшку, Чарльза Гонимэна. Я дѣлалъ это частью ради Ридлеевъ и его долга имъ, частью же по дружбѣ, сэръ. Извѣстно-ли вамъ, что обстоятельетва Чарлса Гонимэна значительно измѣнились, и что бѣдный Ф. Бэйгамъ не мало способствовалъ его благосостоянію?
   -- Мнѣ пріятно это слышать, замѣтилъ Клэйвъ: скажите же, пожалуйста, Ф. Бэйгемъ, какъ вамъ удалось совершить это чудо?
   -- Очень просто: здравымъ умомъ и предпріимчивостью, знаніемъ людей и готовностью на доброе дѣло. Вы увидите, что часовня лэди Уиттельси теперь совсѣмъ не похожа на прежнюю. Жидъ Шеррикъ сознается, что мнѣ обязанъ, и прислалъ мнѣ въ знакъ благодарности за услугу нѣсколько дюжинъ бутылокъ вина -- не взявъ съ меня ни лоскутка штемпельной бумаги. Вскорѣ послѣ вашего отъѣзда въ Италію, мнѣ случилось быть у Шеррика по одной росписочкѣ, къ которой неосторожный другъ приложилъ свою руку: Шеррикъ пригласилъ меня напиться чаю въ кругу его семейства. Сдѣлавъ порядочный крюкъ изъ Гэмпстеда, гдѣ мы съ бѣднымъ Кейтли съѣли по котлеткѣ, я страхъ какъ хотѣлъ пить, и принялъ предложеніе. Послѣ чаю, дамы заняли насъ музыкой, и тутъ, сэръ, мнѣ пришла въ голову великая мысль. Вы знаете, какъ великолѣпно поютъ миссъ Шеррикъ и ея матушка? Онѣ пѣли изъ Моцарта. Отчего бы дамамъ, спросилъ я Шеррика, которыя поютъ изъ Моцарта съ акомпаниментомъ фортепьяно, не спѣть что-нибудь изъ Генделя, съ акомпаниментомъ органа?
   -- Ба, ужь не съ шарманкой ли?
   -- Шеррикъ, говорю я, вѣдь вы невѣжда-язычникъ. Отчего бы имъ не пѣть Генделеву церковную музыку или церковную музыку вообще, въ часовнѣ лэди Уиттельси? Что имъ мѣшаетъ? За органомъ ихъ не увидятъ. Онъ ухватился за эту мысль. Вы не слыхивали подобнаго пѣнія; онѣ пѣли бы еще лучше, если бъ не мѣшало пѣніе прихожанъ. Аффера была славная, и говоря свѣтскимъ языкомъ, доходная. Мистриссъ Шеррикъ до-сихъ-поръ артистка въ душѣ: имъ стоитъ только почуять запахъ лампы и любовь къ ремеслу пробуждается у нихъ ту же минуту. Ложи, я хотѣлъ сказать скамейки, опять стали разбираться, и Чарльзъ Гонимэнъ, спокойный духомъ, благодаря великодушію вашего благороднаго родителя, и можетъ быть вдохновленный возвратомъ прежняго счастья, читалъ проповѣдь краснорѣчивѣе, чѣмъ когда-либо. Онъ взялъ нѣсколько уроковъ у Гуслера, въ Геймаркетѣ; правда, проповѣди Гуслера устарѣли, но Гонимэнъ подновилъ ихъ, придалъ имъ новую обстановку, новые эффекты. Часовня уставлена цвѣтами: говорятъ, будто ихъ доставляютъ благочестивыя дамы; но между нами будь сказано, Шеррикъ законтрактовалъ ихъ у Натана или у кого-то въ Ковентъ-Гарденѣ. Н--но дайте честное слово, что не перескажете!
   -- Чего не пересказывать Ф. Бэйгэмъ? спрашиваетъ Клэйвъ.
   -- Я поднялъ гоненіе на вашего дядю за папизмъ; созвалъ митингъ въ Болингброкъ-стритѣ. Биллингсъ, маслопродавецъ; Шервудъ, токарь и ваксеникъ; достопочтенный Фелимъ О'Керра, сынъ лорда Скеллебо,-- произнесли спичи. Два, или три почтенныя семейства, въ томъ числѣ ваша тетушка, мистриссъ -- какъ-бишь ее -- Ньюкомъ, оставили часовню съ негодованіемъ; я тиснулъ статейку въ Пэль-Мэльской газетѣ; поднялъ на ноги всѣ періодическіе листки, и дѣло пошло какъ нельзя лучше. Часовня приноситъ теперь доходъ и пастору, и Шеррику. Обстоятельства Чарльза поправились. Ф. Бэйгэмъ никогда не беретъ на себя много, но если считать грѣхомъ, что онъ помогъ очистить счетцы, расплатиться съ кредиторами, воскресить Чарльза, сознаюсь, Ф. Бэйгэмъ грѣшенъ. Едва ли ему случится во всю жизнь сдѣлать что-нибудь хуже. Онъ не прочь отъ мученичества, сэръ; онъ готовъ, какъ Себастіанъ, подвергнуться побіенію бумажными шариками; какъ Бартоломіей, вытерпѣть холодный рашперъ. Вотъ и морскіе раки. Ей-ей, Мэри, я рѣдко видалъ такихъ знатныхъ раковъ.
   Вѣроятно, одного этого разсказа о дѣлахъ и благоденствіи дядюшки довольно было для того, чтобъ Клэйвъ отправился въ часовню лэди Уиттельси; ужь навѣрно не оттого онъ рѣшился идти туда, что миссъ Этель сказала ему, что постоянно бываетъ тамъ съ лэди Кью. Въ слѣдующее же воскресенье, онъ явился въ часовню, и проведенъ былъ къ той скамьѣ, гдѣ сидѣлъ съ большою важностью, съ огромными золотыми булавками, мистеръ Шеррикъ, который подалъ ему большой, новый, съ золотымъ обрѣзомъ, молитвенникъ.
   Ихъ обдало запахомъ millefleurs, когда Чарльзъ Гонимэнъ, въ сопровожденіи служки, прошелъ мимо ихъ изъ ризницы, и взошелъ на каѳедру. Прежде онъ имѣлъ привычку надѣвать поверхъ стихаря щегольской широкій и длинный шарфъ и Клэйвъ припоминалъ, что, бывши ребенкомъ, онъ видалъ, какъ дядюшка въ ризницѣ, бывало, расправляетъ шарфъ и рукавъ стихаря, расчесываетъ свои локоны на лбу и всходитъ на каѳедру. Теперь этотъ шарфъ укоротился, съузился, какъ вашъ галстухъ, и висѣлъ гладко по спинѣ. Что касается локоновъ на лбу, отъ нихъ и признака не оставалось; волоса были раздѣлены по серединѣ, коротко обстрижены спереди, и чуть-чуть вились вокругъ ушей и на затылкѣ. Онъ произнесъ съ умилительною простотой краткую рѣчь о современныхъ предметахъ, и произвелъ на слушателей потрясающій эффектъ.
   Клэйву, по молодости его лѣтъ и врожденному легкомыслію, можно было простить нѣкоторую разсѣянность. Онъ безпрестанно посматривалъ по сторонамъ. Часовня была наполнена орнаментальными классами народа, шляпками но послѣдней парижской модѣ. Далеко, въ темномъ углу, подъ органомъ, сидѣла ватага лакеевъ. Кажется, на этомъ напудренномъ лакеѣ, ливрея леди Кью? И такъ Клэйвъ заглядывалъ подъ всѣ шляпки, и наконецъ завидѣлъ лицо лэди Кью, жесткое и желтое, какъ бронзовый молотокъ у ея дверей, подлѣ нея прекрасное личико Этели. Онъ бросился вонъ изъ часовни, когда служба кончилась.-- Постойте, повидайтесь съ Гонимэномъ, ужели не хотите? спросилъ изумленный Шеррикъ.
   -- Хорошо, хорошо: я сейчасъ ворочусь! сказалъ Клэйвъ и ушелъ.
   Онъ сдержалъ слово и скоро воротился. Молодой маркизъ и какая-то пожилая дама сопровождали лэди Кью. Клэйвъ прошелъ какъ разъ подъ почтеннымъ римскимъ носомъ лэди Кью, не заставивъ этотъ органъ нагнуться къ землѣ ни на одну линію. Этель встрѣтила Клэйва улыбкой и поклономъ. Милордъ нашептывалъ ей обычныя свои любезности. Она смѣялась на его шутки или на самого разскащика. Дверцы изящно расписанной гербами кареты стукнули. Желтая ливрея вскочила на запятки и стала рядомъ съ Канарскимъ великаномъ. Экипажъ лэди Кью исчезъ.
   Клэйвъ воротился въ часовню черезъ маленькую дверь возлѣ ризницы. Всѣ прихожане уже разошлись. Только двѣ дамы стояли у каѳедры, и Шеррикъ, бренча деньгами въ карманахъ, ходилъ взадъ и впередъ.
   -- Славное было общество, мистеръ Ньюкомъ, не правда ли? Я насчиталъ не меньше четырнадцати знатныхъ особъ. Княгиня Монконтуръ и супругъ ея, кажется тотъ бородачъ, что зѣвалъ во время проповѣди, и какъ еще зѣвалъ! Графиня Кью и ея дочь; графини Кантертонъ и миссъ Фетлокъ, виноватъ -- лэди Фетлокъ; вѣдь дочь графини ужь не миссъ, а лэди. Лэди Гленливатъ и сыновья ея; высокородный маркизъ Фэринтошъ и лордъ Энри Рой: это составляетъ семь, нѣтъ, девять, съ княземъ и княгиней. Ну, милая Джулія, ты прекрасно пѣла сегодня; никогда не слыхивалъ тебя въ такомъ голосѣ. Помнишь мистера Клэйва Ньюкома?
   Мистеръ Клэйвъ поклонился дамамъ, которыя отвѣчали ему милыми реверансами. Миссъ Шеррикъ не сводила глазъ съ дверей въ ризницу.-- Какъ здоровье стараго полковника? Отличнѣйшій человѣкъ. Я навѣшалъ мистера Бинни, другаго моего жильца. Онъ что-то пожелтѣлъ, похудѣлъ. Какая гордая женщина живетъ у него, необыкновенно надмѣнная. Когда вы думаете побывать въ Реджитъ-Паркѣ, мистеръ Клэйвъ? Васъ ждетъ котлетка и порядочное вино.
   -- Мы будемъ рады видѣть мистера Ньюкома, говоритъ прекрасная и добродушная мистриссъ Шеррикъ: не правда ли Джулія?
   -- Безъ сомнѣнья, отвѣчаетъ Джулія, нѣсколько разсѣянно. Въ эту минуту, почтенный пасторъ выходитъ изъ ризницы и обѣ дамы бѣгутъ къ нему, простирая руки.
   -- Ахъ, мистеръ Гонимэнъ! Какая чудная проповѣдь! Я и Джулія такъ рыдали у органа, что, я думаю, вы насъ слышали. Не правда ли Джулія?
   -- О, да, говоритъ Джулія, руку которой жметъ въ эту минуту пасторъ.
   -- Когда вы описывали покойнаго молодаго человѣка, я думала о моемъ бѣдномъ сынѣ, не правда ли, Джулія? восклицаетъ матушка, со слезами на глазахъ.
   -- Мы испытали потерю больше десяти лѣтъ назадъ, шепчетъ Клэйву Шеррикъ, съ жалостнымъ видомъ: а она все думаетъ объ ней. Женщины всѣ такія.
   Клэйвъ былъ тронутъ этимъ выраженіемъ нѣжныхъ чувствованій и скоро очутился въ объятіяхъ дядюшки, который сталъ упрекать его за то, что онъ до-сихъ-поръ не побывалъ въ Валполь-Стритѣ.
   -- Ну, джентельмены, когда же вы пожалуете ко мнѣ на семейный обѣдъ? спрашиваетъ Шеррикъ.
   -- Ахъ, мистеръ Ньюкомъ, приходите, говоритъ своимъ роскошнымъ голосомъ Джулія, устремивъ на Клэйва большіе черные глаза. Если бы Клэйвъ былъ тщеславенъ, какъ другіе юноши, кто знаетъ? онъ могъ бы подумать, что произвелъ впечатлѣніе на прекрасную Джулію.
   -- Въ четвергъ, назначимъ въ четвергъ, если только мистеръ Гонимэнъ свободенъ. Пойдемте, барыни: въ этотъ жаръ муха кусаетъ лошадей, когда онѣ стоятъ, и бѣситъ ихъ. Чего хотите къ обѣду? Лососины съ огурцами? Нѣтъ, лососина подъ кислымъ соусомъ лучше всего въ такую погоду.
   -- Чего бы вы мнѣ ни предложили, за все благодаренъ! говоритъ сладенькимъ голосомъ Гонимэнъ дамамъ, которыя стояли и смотрѣли на него, причемъ рука матушки сжата была въ рукѣ дочери.
   -- Хотите послушать Мендельсона въ слѣдующее воскресенье? Джулія поетъ изъ него великолѣпно.
   -- Я не пою, мамаша.
   -- Нѣтъ, поешь, милочка. Она милочка, мистеръ Гонимэнъ, не правда ли?
   -- Что это вы, мамаша? Не говорите -- м... не называйте его такъ, говоритъ Джулія.
   -- Называйте меня, какъ угодно, замѣчаетъ Чарльзъ съ сердечною простотою.
   Тутъ мистриссъ Шеррикъ принялась цѣловать дочь, а Шеррикъ между-тѣмъ показалъ Клэйву улучшенія, сдѣланныя въ часовнѣ, и по секрету сообщилъ о цѣнѣ за какую удалось ему выманить у стараго Мосса росписное окно; затѣмъ Шеррикъ еще разъ повторилъ: ѣдемъ, барыни, и они уѣхали.
   Клэйвъ отправился на квартиру къ своему дядѣ, и былъ встрѣченъ мистеромъ и мистриссъ Ридлеями съ величайшею радостью. Они говорили, что считали первымъ долгомъ быть у мистера Клэйва, немедленно по возвращеніи его въ Англію, и принести ему усерднѣйшую благодарность за доброе расположеніе къ Джону Джэмсу. Никогда, никогда не забудутъ они доброты его и полковника. Пирогъ, груда бисквитъ, пирамиды сухихъ варельевъ, шесть бараньихъ котлетъ, только что съ огня, и четыре сорта вина, явились въ комнату мистера Гонимэна черезъ двадцать минутъ по приходѣ Клэйва, въ знакъ любви къ нему Ридлеевъ.
   Клэйвъ съ улыбкою замѣтилъ на столѣ Пэль-Мэльскую газету и подъ каминнымъ зеркаломъ почти такое же множество визитныхъ карточекъ, какъ бывало прежде, въ цвѣтущее время Гонимэна. Между Клэйвомъ и дядей, при различіи ихъ характеровъ, не могло существовать короткихъ дружескихъ отношеній; Клэйвъ былъ откровененъ, проницателенъ и своенравенъ; Чарльзъ -- робокъ, тщеславенъ и двуличенъ; сознавая себя хвастуномъ и чувствуя, что другіе признаютъ его тѣмъ же, онъ вилялъ, увертывался и боялся прямодушнаго Клэйва больше, чѣмъ многихъ другихъ. Денежныя сдѣлки съ полковникомъ усиливали неловкость положенія Чарльза Гонимэна въ отношеніи къ племяннику. Однимъ словомъ, они другъ-друга не любили, но Гонимэнъ, принадлежа къ достопочтеннѣйшей фамиліи Ньюкомовъ, имѣетъ неоспоримое право на двѣ, на три страницы въ настоящей лѣтописи.
   Наступилъ четвергъ, а съ тѣмъ и обѣдъ у мистера Шеррика, къ которому приглашены были также мистеръ Бинни и его сожительницы, для компаніи сыну полковника Ньюкома. Дядюшка Джэмсъ и Рози привезли Клэйва въ своемъ экипажѣ; мистриссъ Мэккензи отказалась за головною болью. Она третировала хозяина дома, гдѣ жилъ дядюшка Джэмсъ, съ высокомѣріемъ, и сердилась на братца за то, что онъ бываетъ у такого человѣка.-- Видите, Клэйвъ, какъ я долженъ любить дорогую Рози, когда для нея готовъ переносить все ворчанье ея матушки, замѣчаетъ Бинни.
   -- Ахъ, дядюшка! говоритъ Рози, и старикъ перебиваетъ ея возраженія поцѣлуемъ.
   -- Да, говоритъ онъ: твоя матушка любитъ поворчать, и, хоть ты никогда не жалуешься, все-таки нѣтъ причины, чтобъ я не могъ жаловаться. Ты не наскажешь на меня (ахъ, дядюшка! примолвлено опять); въ Клэйвѣ я также увѣренъ. Эта малютка, продолжалъ Джэмсъ, удерживая хорошенькую ручку Розы и нѣжно смотря въ ея миленькое личико, эта малютка составляетъ единственное утѣшеніе въ жизни старику дядѣ. Жаль, что я не выписалъ ея къ себѣ въ Индію: не бывать бы мнѣ тогда въ вашемъ скучномъ городищѣ. Но меня соблазнилъ ѣхать на родину Томъ Ньюкомъ; а теперь я ужь слишкомъ старъ, чтобъ отправиться назадъ. Гдѣ дерево упало, пусть тамъ и лежитъ. Въ Индіи, Рози не долго погостила бы въ моемъ домѣ; подвернулся бы молодой человѣкъ и отнялъ бы ее у меня; а здѣсь она обѣщалась не покидать никогда своего стараго дядюшку, Джэмса, не такъ ли?
   -- Да, никогда, никогда, сказала Рози.
   -- Мы вѣдь не влюбляемся, не правда ли, милочка? Не томимся по возлюбленнымъ, какъ иные молодые люди; послѣ бала не ждемъ въ переднихъ каждую ночь, по цѣлымъ часамъ; не бродимъ по парку, въ надеждѣ хоть мелькомъ увидѣть любимый предметъ; а, Рози?
   Рози вспыхнула. По-всему было видно, что она и дядюшка Джэмсъ знали о любовной интригѣ Клэйва, который также покраснѣлъ. Секретъ давно пересталъ быть секретомъ: мистриссъ Маккензи и мистриссъ Робсонъ сто разъ разсуждали объ немъ.
   -- Рози, продолжалъ дядюшка Джэмсъ, обѣщала заботиться обо мнѣ по-сю сторону Стикса, и, если-бъ не мѣшала ей матушка, -- не скажу объ ней больше ни слова -- мы жили бы спокойно.
   -- Дядюшка Джэмсъ, я спишу съ васъ портретъ для Рози, сказалъ Клэйвъ. Рози отвѣчала: ахъ, благодарю васъ, Клэйвъ; протянула свою маленькую ручку, и на лицѣ ея выражалась такая доброта, нѣжность, счастье, что Клэйвъ былъ очарованъ этою невинностью и простодушіемъ.
   -- Questa piccola Rosina, сказалъ Джэмсъ, нѣсколько уродуя эти итаііянскія слова по-шотландски; è la piü bella, la piü cara ragazza, ma la madré è il diav...
   -- Не говорите, дядюшка! крикнула опять Рози, и Клэйвъ засмѣялся при этой выходкѣ дядюшки Джэмса на иностранномъ діалектѣ.
   -- Э! я думалъ, Рози, что ты слова не понимаешь на этомъ сладкозвучномъ языкѣ; и хотѣлъ похвастать тосканскимъ нарѣчіемъ передъ этимъ господиномъ, который видѣлъ свѣтъ,-- Въ эту минуту экипажъ достигъ С. Джонскаго лѣса; скоро показалась и красивая вилла мистера Шеррика, и наши путешественники увидали реверендиссима Чарльза Гонимэна, выходящаго изъ своего фаэтона,
   Въ гостиной находилось нѣсколько портретовъ мистриссъ Шеррикъ, писанныхъ въ то время, когда она была еще на театрѣ; гравюра съ ея изображеніемъ и подписью прежняго ея имени, Елисаветы Фольторсъ (это факсимиле мало говорило въ пользу ея каллиграфическихъ способностей); адресъ, поднесенный ей при заключеніи тріумфальнаго сезона 18 -- года, въ Дрюрилэнѣ, и проч. Но Клэйвъ, къ немалому изумленію, замѣтилъ, что столы въ гостиной покрыты множествомъ тѣхъ книгъ, которыя онъ видѣлъ у княгини Монконтуръ, и другихъ французскихъ и нѣмецкихъ брошюрокъ. Между прочимъ, тутъ красовались: рѣчи Чарльза Гонимэна, произнесенныя въ часовнѣ лэди Уиттельси; стихотворенія молодыхъ дней, Чарльза Гонимэна; жизнь благочестивой дамы Уиттельси, Ч. Г. Значитъ, Чарльзъ попалъ въ литераторы. Далѣе, въ рабочей корзинкѣ лежало вышиванье съ тѣмъ самымъ готическимъ узоромъ, какой вышивала княгиня Монконтуръ и который въ послѣдствіи явился на каѳедрѣ въ часовнѣ Чарльза. Дамы встрѣтили Рози очень ласково; послѣ обѣда, когда мужчины сидѣли за стаканами вина, прохлаждая себя отъ зноя, миссъ Джулія, обхвативъ рукой стройную талію Рози, ходила съ нею взадъ и впередъ по лугу. Клэйвъ смотрѣлъ на нихъ и думалъ, какую можно было бы написать съ нихъ хорошенькую картину.
   -- Моя дочка не совсѣмъ дурна на взглядъ, не правда ли? сказалъ восхищенный отецъ: поискать, такъ не скоро найдешь подобную этой парочкѣ.
   Чарльзъ со вздохомъ примолвилъ, что есть нѣмецкая гравюра: Двѣ Леоноры, которая напоминаетъ ему различные типы ихъ красоты.
   -- Я хотѣлъ бы нарисовать ихъ, сказалъ Клэйвъ.
   -- Отчего же нѣтъ, сэръ? спросилъ хозяинъ.
   Клэйвъ отвѣчалъ, что у него не достаетъ не воли, а умѣнья. Мужскіе портреты ему удавались; но женскіе еще не по силамъ.
   -- Тѣ, что вы дѣлали въ барракахъ Албэни-Стрита, превосходны; я ихъ видѣлъ, сказалъ мистеръ Шеррикъ, и замѣтивъ, что гость удивляется его знакомству съ такими людьми, прибавилъ: Какъ, вы думаете, что это общество для меня слишкомъ высоко? Господь съ вами, я у нихъ за-частую бываю; имѣю дѣла съ нѣкоторыми; имѣлъ дѣла съ капитаномъ Бельсэйзомъ, съ графомъ Кью; вотъ джентльменъ отъ головы до пятокъ, вотъ настоящій аристократъ, и расплачивается какъ никто. Графъ имѣлъ много дѣлъ со мною.
   Гонимэнъ едва замѣтно улыбался; и такъ-какъ на вызовы мистера Шеррика не находилось охотника продолжать пить вино, джентльмены встали изъ-за стола и пошли въ гостиную, послушать музыку.
   Музыка была отборнѣйшая и серьозная, такая серьозная, что Джэмсъ Бинни дремалъ въ углу и храпѣніемъ акомпанировалъ пѣвицѣ и фортепіано. Но Рози восхищалась и Шеррикъ замѣтилъ Клэйву: Она добрая дѣвочка; люблю эту дѣвочку; она не завидуетъ Джуліи за то, что та поетъ лучше ея, а слушаетъ ее съ удовольствіемъ. У нея также миленькій голосокъ.. Миссъ Маккензи, если вздумаете когда ѣхать въ оперу, пришлите только мнѣ сказать. У меня есть ложа каждую недѣлю; я радъ служить вамъ, чѣмъ могу.
   Всѣ единогласно рѣшили, что вечеръ былъ препріятный, и гости съ Фицройскаго сквэра до самаго дому вели самый веселый разговоръ: правду сказать, дядюшка Джэмсъ уснулъ въ дорогѣ, и только Клэйвъ и Рози болтали между собой безъ умолку. Молодой человѣкъ обѣщался попытаться написать портреты всѣхъ молодыхъ лэди.-- Вы знаете, какъ не удался мнѣ послѣдній портретъ, Рози?-- онъ чуть было не сказалъ: милая Рози.
   -- Да; но миссъ Шеррикъ такъ хороша собой, что вы скорѣй успѣете написать портретъ съ нея, чѣмъ съ моего круглаго лица, мистеръ Ньюкомъ.
   -- Мистеръ, что такое? вкричалъ Клэйвъ.
   -- Ну, пожалуй Клэйвъ, если хотите, сказала Рози нетвердымъ голосомъ.
   Онъ сталъ искать ручки, которая была очень не далеко.
   -- Вы знаете, мы какъ будто братъ и сестра, милая Рози? сказалъ онъ на этотъ разъ.
   -- Да, отвѣчала она, слегка пожавъ ему руку. Тутъ дядюшка Джэмсъ проснулся; казалось, что на весь проѣздъ употреблено было не болѣе одной минуты, и молодые люди еще разъ нѣжно пожали другъ-другу руку у дверей, на Фицройскомъ сквэрѣ.
   Клэйвъ написалъ удивительный портретъ миссъ Шеррикъ, отъ котораго мистеръ Шеррикъ пришелъ въ восхищеніе; не менѣе восхищался и мистеръ Гонимэнъ, которому разъ или два случилось навѣстить племянника, именно въ то время, когда лэди сидѣли передъ художникомъ. Тутъ Клэйвъ вызвался реверендиссиму Чарльзу Гонимэну снять и его голову; и портретъ дядюшки, сдѣланный карандашомъ, вышелъ превосходный: въ послѣдствіи, онъ явился и въ печати. Чарльзъ такъ подружился, что заходилъ въ Чарлоттъ-Стритъ раза по два на недѣлѣ.
   Мистеръ и мистриссъ Шеррикъ пріѣхали посмотрѣть портретъ и остались до крайности довольны; когда Клэйвъ принялся за портретъ Рози, они опять пріѣхали, но портретъ опять не удался. Въ одинъ понедѣльникъ, Шеррикъ и Гонимэнъ случайно завернувъ къ Клэйву, чтобъ взглянуть на портретъ Рози, вошли съ дядей въ мастерскую художника, и съ громкимъ хохотомъ прочли въ Пэль-Мэльской газетѣ слѣдующую статейку, принадлежащую, по всей вѣроятности, перу Ф. Бейгэма:
   "Обращеніе великосвѣтской особы къ вѣрѣ отцовъ.-- Одинъ иностранный князь, женатый на Англичанкѣ, и проживавшій нѣсколько времени у насъ, переходитъ, какъ слышно, въ лоно англиканской церкви. Князь М--нк--нт--р. постоянно посѣщалъ часовню лэди Уиттельси, въ которой пасторомъ краснорѣчивый отецъ Чарльзъ Гонимэнъ. Говорятъ, что этотъ здравомыслящій и даровитый проповѣдникъ былъ виновникомъ того, что князь покинулъ ученіе, въ которомъ онъ воспитанъ. Предки его были протестанты и сражались въ рядахъ Генриха IV, при Иври. Во времена Людовика XIV, они приняли религію этого монарха -- гонителя протестантовъ. Мы душевно желаемъ, чтобы настоящій представитель дома Иври рѣшился возвратиться къ вѣрѣ, отъ которой къ несчастью отпали его праотцы."
   Лэди выслушали эту новость совершенно серьозно; и Чарльзъ выразилъ желаніе, чтобъ она оправдалась на дѣлѣ. Уѣзжая, они просили Клейва и мистера Бинни съ племянницей бывать у нихъ почаще, хоть бы для того, чтобъ послушать музыку, которую они любятъ.
   Когда дамы уѣхали съ мистеромъ Гонимэномъ, Клэйвъ не могъ удержаться, чтобъ не спросить дядюшку Джэмса: зачѣмъ эти люди безпрестанно ѣздятъ сюда, хвалятъ меня, просятъ меня къ себѣ обѣдать? Знаете ли, мнѣ все кажется, что они мѣтятъ меня въ женихи миссъ Шеррикъ?
   Бинни расхохотался и вскричалъ: о vanitas vanitatum! Рози также засмѣялась.
   -- Я вовсе не шучу, сказалъ Клэйвъ,
   -- Ахъ, ты, неразумный юноша! Да, развѣ ты не видишь, что дѣвочка влюблена въ Чарльза Гонимэна? вскрикнулъ дядюшка Джемсъ: Рози замѣтила это съ-разу, лишь только мы вошли къ нимъ въ гостиную, назадъ три недѣли.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Какъ же это? спросилъ Клэйвъ.
   -- Очень просто. По глазамъ, какими она смотрѣла на него, сказала Рози.
   

XLV.

   Лондонскій сезонъ приближался къ окончанію, и лордъ Фэринтошъ, не знаю, сколько разъ танцовалъ съ миссъ Ньюкомъ, выпилъ пропасть бутылокъ стараго портвейна изъ погреба Кью, безпрестанно бывалъ на завтракахъ, въ оперѣ, на конскихъ скачкахъ и гуляньяхъ вмѣстѣ съ молодою лэди, и все-таки не дѣлалъ предложенія, котораго ожидала лэди Кью для своей внучки. Однажды Клэйвъ, зайдя къ своимъ пріятелямъ офицерамъ въ режентъ-паркскихъ барракахъ, чтобы повидаться съ ними и докончить портретъ капитана Бёттся, услыхалъ, какъ двое или трое молодыхъ людей говорили другъ-другу: Держу три противъ двухъ, что Фэринтошъ не женится на ней; держу то же самое лари, что онъ даже не сдѣлаетъ ей предложенія. Потомъ, когда Клэйвъ вошелъ въ комнату Бёттса, гдѣ разговаривали эти джентльмены, они вдругъ замолчали и какъ-будто смутились. Молодые люди смотрѣли на бракъ Этели, какъ на случайность, больше чѣмъ невѣроятную, и щедро ставили куши противъ нея.
   Старая графиня, преслѣдующая молодаго маркиза такъ рѣшительно, что цѣлый свѣтъ можетъ смотрѣть и разсчитывать -- достигнетъ ли своей цѣли эта чуткая, беззубая, старая звѣроловица -- представляетъ, не правда ли? презанимателыіый предметъ для охотниковъ до пари. Но, что касается героини нашей исторіи, какъ бы ни была она умна, хороша и быстра на саркасмъ, я съ своей стороны никакъ не думаю, чтобы положеніе миссъ Этели Ньюкомъ было соотвѣтственно ея достоинству. Молча изнывать по Томкинсѣ, который влюбленъ въ другую; терпѣть Богъ вѣсть какую бѣдность, голодъ, попасть въ руки разбойниковъ, быть избитой буяномъ мужемъ, лишиться красоты отъ оспы, и подъ конецъ всего умереть -- всѣ эти бѣдствія молодая героиня еще можетъ перенести (въ романахъ это случается безпрестанно), ни мало не уронивъ своего достоинства и не понеся ущерба въ уваженіи чувствительнаго читателя. Но дѣвушка, замѣчательной красоты, съ сильнымъ характеромъ и свѣтлымъ природнымъ умомъ, которая позволяетъ старой бабкѣ водить себя на веревочкѣ туда и сюда, въ погоню за женихомъ, убѣгающимъ отъ обѣихъ -- такая особа, говорю, находится въ положеніи очень неловкомъ для героини, и и объявляю, что если бъ у меня была подъ рукой другая и если бъ притомъ я не имѣлъ въ виду смягчающихъ вину обстоятельствъ, Этель здѣсь же получила бы отставку отъ званія героини.
   Но нувеллистъ, хотя -- не хотя, долженъ оставаться при своей героинѣ, какъ мужъ при своей женѣ, до самаго конца. Мы многое терпимъ изъ тщеславія, изъ скупости, изъ многихъ другихъ причинъ. Этель, безъ сомнѣнья, много виновата; но вспомните, какъ она молода. Она не распоряжается сама собой. Воспитанная въ семействѣ, слишкомъ привязанномъ къ свѣту, она по неволѣ слѣдуетъ семейнымъ преданіямъ. Если Этель поклоняется извѣстному истукану, передъ которымъ преклоняется большая часть Англіи, не станемъ укорять бѣдную дѣвушку за ея идолослуженіе, и вооружимся терпѣніемъ, прежде чѣмъ произнесемъ надъ ней рѣшительный приговоръ.
   Да, миссъ Ньюкомъ, не слишкомъ почетно ваше положеніе въ свѣтѣ, хоть вы и ссылаетесь на тысячи другихъ свѣтскихъ людей, поступающихъ точно также, какъ вы. При самомъ началѣ жизни и въ самую цвѣтущую пору молодости, тяжело сознаться, что цѣль, которую молодая дѣвушка ставитъ передъ собой, что предметъ ея существованія состоитъ въ томъ только, чтобы выйдти за мужъ за-богатаго; что она надѣлена была красотой для того только, чтобъ купить на нее богатство и титулъ; что дѣло ея на землѣ, послѣ душевнаго спасенія -- искать и найдти богатаго жениха. Вотъ поприще, для котораго воспитываются, приготовляются многія дѣвушки. Молодой человѣкъ вступаетъ въ свѣтъ, по-крайней-мѣрѣ, съ благородными замыслами; онъ поставляетъ себѣ задачей быть добрымъ и слѣдовать истинѣ; добиваться почестей и никогда не унижатъся до подлости; онъ проводитъ ночи за книгами, отказывается отъ удобствъ и удовольствій, для того, чтобъ составить себѣ имя. Не одинъ изъ несчастныхъ, теперь изнуренныхъ и обветшавшихъ банкротовъ славы и денегъ, началъ жизнь съ возвышенными видами, отъ которыхъ отклонили его потомъ малодушіе, лѣнь, страсть или превозмогающая враждебная Фортуна. Но свѣтская дѣвушка, bon Dieu! Первое правило ея ученія -- найдти богатаго жениха; изъ старшихъ сыновей, домъ въ городѣ и домъ въ помѣстьяхъ. При самомъ переходѣ черезъ порогъ дѣтской въ свѣтъ, въ цвѣтѣ свѣжести и красоты, она уже продажная. Ее вышколили въ дѣтской устремлять свѣтлые глазки на однихъ князей и герцоговъ, Крезовъ и Dives. Въ лубкахъ продолжительнаго тщательнаго стѣсненія, сердце ея сжалось, утратило данную ему природой форму, какъ ножки ея фэшенебельной сестрицы въ Китаѣ. Какъ вы встрѣчаете десяти-лѣтнюю дочь бѣдняка, съ преждевременно развитыми понятіями о торгашествѣ, способную маклачить на рынкѣ съ полупенсомъ въ карманѣ, такъ точно вы встрѣтите юную красавицу, годъ назадъ вышедшую изъ школьной комнаты, и уже смышленую въ коммерціи своего рода, не хуже старыхъ практиковъ; разсчетливую на улыбки; умѣющую ловко припрятать или лицомъ показать товаръ своихъ прелестей; искусную на то, чтобъ заставить покупателей надбивать цѣну одинъ передъ другимъ; хитрую, какъ самая отчаянная торговка на ярмаркѣ житейской суеты.
   Если молодые лейбъ-гвардейцы, бесѣдовавшіе о миссъ Этели и ея женихахъ, замолчали при появленіи Клвйва, это потому, что имъ извѣстно было не только родство его съ молодою лэди, но и несчастное его положеніе въ отношеніи къ ней. Есть мужчины, которые не высказываютъ свою любовь и предоставляютъ скрытности, какъ червю на бутонѣ, снѣдать краски на блѣднѣющихъ ихъ щекахъ; другіе, напротивъ, не всегда думаютъ о любимомъ предметѣ, но вѣчно говорятъ объ немъ. Такимъ образомъ, Клэйвъ довѣрилъ свои задушевныя мысли капитану Кракторпу и скоро все общество офицеровъ узнало отъ Кракторпа о страсти Клэйва. Эти молодые люди, рано познакомившіеся со свѣтомъ, обѣщали Клэйву мало надеждъ на успѣхъ, говоря ему безъ обиняковъ, что миссъ Ньюкомъ назначается для людей гораздо выше его, и что онъ поступилъ бы благоразумнѣе, если бъ пересталъ вздыхать о прекрасныхъ виноградныхъ кистяхъ, которыхъ ему не достать.
   Но добродушный Кракторпъ, сострадая къ положенію молодаго живописца, доставилъ ему доступъ въ нѣкоторые великосвѣтскіе дома, гдѣ Клэйвъ могъ встрѣчаться съ своей очаровательницей, за что капитанъ получилъ отъ влюбленнаго живѣйшую благодарность. Этель изумлялась и радовалась, а лэди Кью изумлялась и досадовала, встрѣчая Клэйва Ньюкома въ этихъ фэшенебельныхъ домахъ; вѣроятно, молодой дѣвушкѣ пріятно было видѣть постоянство, съ какимъ онъ преслѣдовалъ ее. Такъ-какъ между ними не существовало объявленной вражды, она не могла отказываться танцовать иногда съ своимъ кузеномъ, и такимъ образомъ, онъ подбиралъ крупицы утѣшенія, какія доступны молодому человѣку въ его положеніи; пробавлялся полдюжиной словъ, которыми удостоивали его въ продолженіе кадриля, или уносилъ съ собою домой взглядъ, подаренный ему въ вальсѣ, или память о пожатіи руки при прощаньѣ или встрѣчѣ. Съ какой заботой онъ добивался приглашенія на тотъ или другой балъ! Какъ онъ былъ внимателенъ къ хозяину и хозяйкѣ, которые давали вечера! Нѣкоторые изъ его друзей, замѣчая въ немъ особенную вѣжливость къ извѣстнымъ особамъ, называли его выскочкой, льстецомъ аристократовъ; а дѣло въ томъ, что онъ искалъ случая быть тамъ, гдѣ бывала Этель, и балъ, на которомъ она не присутствовала, не имѣлъ для него никакой привлекательности.
   Это продолжалось не одинъ сезонъ, а два. Во второй сезонъ, мистеръ Ньюкомъ завелъ столько знакомствъ, что мало нуждался въ новыхъ. Онъ былъ извѣстенъ какъ добрый молодой человѣкъ, отличный вальсёръ, единственный сынъ богатѣйшаго индѣйскаго офицера, посвятившій себя живописи и питающій несчастную страсть къ своей кузинѣ, прелестной миссъ Ньюкомъ. Люди съ нѣжной душой, которые слышали объ этой страсти и достаточно интересовались мистеромъ Клэйвомъ, приглашали его къ себѣ. Можно безошибочно полагать, что особы, чувствовавшія къ нему особенное благорасположеніе, сами когда-то были несчастны въ любви.
   Когда первый сезонъ кончился и милордъ не сдѣлалъ предложенія, лэди Кью увезла молодую лэди въ Шотландію; случилось, что и лордъ Фэринтошъ отправился туда же охотиться, и злые языки могли дѣлать какія угодно предположенія на счетъ этого стеченія обстоятельствъ. И почему жь не дѣлать предположеній? Вы хорошо знаете свѣтъ, и потому вамъ также хорошо извѣстно, что увидавъ въ спискѣ приглашенныхъ на балъ мистриссъ такую-то, пробѣжавъ списокъ выше или ниже, вы навѣрное наткнетесь на мистера какъ-его-зовутъ. Эти нечаянности случаются ежедневно, и есть люди, которые такъ заботливо ищутъ встрѣчи съ извѣстными особами, и такъ неодолима между ними магнетическая симпатія, что они готовы скакать сто миль въ гадчайшую погоду, для свиданія съ своими знакомыми, и рады выломать у васъ двери, если знакомый находится за ними.
   Я долженъ сознаться въ фактѣ, что нѣсколько мѣсяцевъ лэди Кью гонялась за лордомъ Фэринтошемъ. Эта разслабленная старуха пріѣхала въ Шотландію, гдѣ милордъ охотился за звѣрями, а она за милордомъ; изъ Шотландіи она отправилась въ Парижъ, гдѣ милордъ бралъ уроки танцованія въ Chaumière; изъ Парижа, на Рождество, въ одинъ англійскій загородный домъ, куда его ожидали, но напрасно: по словамъ профессора, милордъ не довольно еще усовершенствовался въ полькѣ, и такъ далѣе. Если бъ Этель раздѣляла тайну всѣхъ этихъ маневровъ, или была хоть сколько-нибудь больше, чѣмъ страдательною участницей ихъ, мы -- повторяю -- тотчасъ же разжаловали бы ее изъ героинь. Но она дѣйствовала подъ управленіемъ бабки, старухи самой властолюбивой, неумолимой, которая вынуждала каждаго къ повиновенію и завѣдывала дѣлами каждаго въ семействѣ. Такъ какъ лэди Анна Ньюкомъ должна была оставаться при больномъ мужѣ, Этель предоставлена была во власть графини Кью, которая дѣлала намеки, что оставитъ по смерти своей все состояніе въ пользу Этели и потому считала себя въ правѣ распоряжаться ею при жизни, какъ ей вздумается. Графиня получала и писала столько писемъ, сколько не удастся получать и писать другому государственному секретарю. Она привыкла предпринимать поѣздки, не спрашивая ни чьего совѣта и даже не объявляя о томъ никому ранѣе, какъ за часъ, или два до отъѣзда. Этель влачилась въ ея свитѣ, противъ воли, которая скорѣй побудила бы ее оставаться дома съ отцомъ, если бъ на то было желаніе и приказаніе ея родителей. Возможно ли было допустить, чтобъ такая сумма, какою распоряжалась лэди Кью, -- братья Гобсонъ очень хорошо знали итогъ ея богатства -- перешла въ другой родъ? Сохрани Боже! Бэрнсъ,-- который самъ былъ бы не прочь прибрать къ рукамъ это богатство и говорилъ даже, что онъ готовъ бы былъ жить съ бабкой гдѣ ей угодно, если бъ могъ получить ея имѣніе,-- Бэрнсъ энергически настаивалъ вмѣстѣ съ сэромъ Брэйаномъ и лэди Анной, чтобы Этель повиновалась лэди Кью. Вы знаете, какъ трудно молодой дѣвушкѣ не соглашаться, когда семейный совѣтъ ей строжайше приказываетъ. Однимъ словомъ, я надѣюсь, что королева настоящей исторіи имѣетъ основательные резоны къ оправданію, и что вся вина лежитъ на первомъ ея министрѣ, употребившемъ во зло свою непомѣрную власть. Въ противномъ случаѣ, мы перемѣнили бы династію. Страшно представить себѣ благородную, высокую натуру, которой суждено заниматься свѣтомъ, и однимъ только свѣтомъ! возвышенный умъ, которому опредѣлено упражняться только на картонахъ модистокъ, на скандалезныхъ сплетняхъ и на пустозвонномъ этикетѣ! страшно подумать о безпрерывной бѣготнѣ съ визита на визитъ, съ бала на балъ; о вѣчныхъ улыбкахъ и заботахъ, которыми сопровождается каждый выѣздъ въ свѣтъ; о безмолвственномъ покоѣ ночью, о пробужденіи къ нечестивому утру! Вотъ образъ жизни, на который волею судьбы, а не собственною виною, обречена была на нѣкоторое время Этель Ньюкомъ. Пусть пожалѣетъ объ ней тотъ, кто самъ чувствуетъ за собой слабости и прегрѣшенія; пусть наказываетъ ее тотъ, кто самъ безъ грѣха....
   Клэйвъ не заблагоразсудилъ послѣдовать за нею въ Шотландію. Онъ очень хорошо зналъ, что ободреніе, которое ему оказывали, было слишкомъ слабо; что въ качествѣ родственника, она принимала его ласково и радушно, но отталкивала всякой разъ, когда онъ переходилъ къ другой роли. Однако жъ онъ случайно встрѣтился съ ними въ Парижѣ, куда пріѣхалъ на Пасхѣ слѣдующаго года, проведя зиму за работой и отправивъ на выставку, попытать счастья, три или четыре картины, какъ сдѣлалъ разъ и прежде.
   Считаемъ пріятною обязанностью подкрѣпить, въ нѣкоторой мѣрѣ, благосклонный объ лихъ отзывъ мистера Ф. Бэйгэма. Отъ картинъ фантастическихъ и историческихъ нашъ молодой человѣкъ отказался, убѣдясь, что или не достаетъ у него эпическаго дара, или что писать портреты съ своихъ друзей и знакомыхъ гораздо легче, чѣмъ совладать съ тѣмъ родомъ живописи, за который онъ брался прежде. Между-тѣмъ, какъ вся публика толпилась вокругъ двухъ маленькихъ картинъ Джона Джэмса, пара головокъ, писанныхъ карандашемъ, принята была на выставку (большой портретъ капитана Кракторпа на конѣ, въ полной формѣ,-- я долженъ сознаться -- былъ отвергнутъ) и знакомые имѣли удовольствіе узнать въ залѣ миніатюръ: подъ No 1246, портретъ офицера -- именно, Аугуста Беттса, эсквайра, лейбъ-гвардейца, и подъ No 1272, портретъ реверендиссима Чарльза Гонимэна. Распорядители выставки не приняли портрета миссъ Шеррикъ. Мистера Бинни, Клэйвъ, по обыкновенію, испортилъ при раскраскѣ; карандашныя же головки, упомянутыя выше, признаны весьма схожими съ натурой и исполненными съ большимъ искусствомъ и вкусомъ. Критическій разборъ этихъ картинъ, Ф. Бэйгэма, страшно было читать. Можно было подумать, что со временъ Микель-Анджело не появлялось подобныхъ произведеній. Дѣло въ томъ, что Ф. Бэйгэмъ, подобно многимъ другимъ критикамъ, такъ отчаянно трепалъ своихъ пріятелей по плечу и трубилъ объ ихъ достоинствахъ такъ оглушительно, что самимъ пріятелямъ приходилось иногда не въ мочь.
   Отецъ мистера Клэйва писалъ домой болѣе и болѣе удивительные отчеты о дѣлахъ Бонделькондскаго банка, въ которомъ онъ участвовалъ, и убѣждалъ сына не стѣсняться въ расходахъ. Молодой человѣкъ, въ слѣдствіе того, нанялъ въ Парижѣ комфортабельную квартиру въ томъ самомъ отелѣ, гдѣ маркизъ Фэринтошъ занималъ отдѣленіе еще болѣе великолѣпное; милордъ поселился здѣсь безъ сомнѣнія для того, чтобы быть поближе къ профессору, продолжавшему преподавать его милости польку. Дѣйствительно, къ чести профессора, надо сказать, что лордъ Фэринтошъ сдѣлалъ большіе успѣхи и на третій сезонъ танцовалъ гораздо лучше, чѣмъ въ первый и второй годы, по пріѣздѣ въ Лондонъ. Отъ того же наставника маркизъ узнавалъ послѣднія новинки французской бесѣды, отборнѣйшія побранки и фразы, такъ что, при всемъ недостаткѣ основательныхъ знаній во французской грамматикѣ, могъ уже заказать обѣдъ у Филиппа, подкупить камеристку, разбранить извощика, съ необыкновенною бѣглостью. Молодой дворянинъ такого, какъ онъ, званія былъ принимаемъ при дворѣ тогдашняго Французскаго короля съ достодолжнымъ отличіемъ, и monsieur le marquis de Farintosh, въ Тюльери, и во всѣхъ посѣщаемыхъ дворянскихъ имъ домахъ, обращалъ на себя особенное вниманіе употребленіемъ нѣкоторыхъ изъ тѣхъ фразъ, которымъ научилъ его молодой профессоръ. Злые языки заговорили, что маркизъ несносный и тупоумный молодой человѣкъ, съ самыми гадкими манерами.
   Напротивъ того, Клэйвъ Ньюкомъ -- и это нѣсколько услаждало душу бѣднаго молодаго человѣка и навѣрно было пріятно для Этели, которая слѣдила за его тріумфами -- единогласно признавался за пріятнѣйшаго молодаго Англичанина, какого давно не видали въ нашихъ салонахъ. Мадамъ де-Флоракъ, которая любила его, какъ роднаго сына, нарочно выѣзжала въ свѣтъ раза два или три, чтобъ полюбоваться его дебютами. Мадамъ де-Монконтуръ жила и принимала въ отелѣ Флораковъ. Французы не понимали, какъ дурно говоритъ она по-англійски, по очень хорошо замѣчали французскій промахъ лорда Фэринтоша.-- Мосьё Ньюкомъ -- артистъ! Какое благородное поприще! восклицаетъ знатная французская барыня, вдова маршала, изумленной миссъ Ньюкомъ.-- Этотъ молодой человѣкъ -- кузенъ прелестной миссъ? Вы можете гордиться такимъ племянникомъ, мадамъ! говоритъ другая французская барыня графинѣ Кью, которая, можете быть увѣрены, тоже въ восхищеніи отъ такого родственника. И французская барыня приглашаетъ Клэйва къ себѣ на вечера, именно для угожденія старой графинѣ. Не пробыли кузены трехъ минутъ вмѣстѣ въ салонѣ мадамъ де-Флоракъ, какъ она уже видитъ, что Клэйвъ влюбленъ въ Этель Ньюкомъ. Она беретъ руку молодаго человѣка и говоритъ: J'ai votre secret, mon ami, и тутъ глаза ея смотрятъ на него съ минуту такъ благосклонно, такъ нѣжно, какъ смотрѣли когда то на ея отца. О, сколько слезъ пролили эъ милые глаза? О, какъ свято хранило вѣрность это нѣжное сердце! Если любовь живетъ во всю жизнь и переживаетъ всѣ скорби, и остается неизмѣнною среди всѣхъ перемѣнъ, и ярко горитъ среди всего мрака души, и по смерти нашей оплакиваетъ насъ вѣчно и любитъ по-прежнему, и существуетъ до послѣдняго издыханія, съ которымъ переходитъ изъ груди, вмѣстѣ съ чистою душою, за предѣлы смерти,-- навѣрное, она должна быть безсмертна? Хоть мы, остающіеся на землѣ, разлучены съ нею, не остается ли она нашею въ небесахъ? Если мы продолжаемъ любить того, кого утрачиваемъ, можемъ ли мы совершенно утратить кого любимъ? Сорокъ лѣтъ кануло въ вѣчность. Юность и драгоцѣннѣйшія воспоминанія по-прежнему посѣщаютъ душу и надежда чуть не пробуждается изъ своей могилы, когда неизмѣнно-вѣрная лэди держитъ руку молодаго человѣка и глядитъ на сына Томаса Ньюкома.
   

XLVI.
Отель Флораковъ.

   Со смерти герцога Иврійскаго, супруга Маріи, графъ Флоракъ, законный обладатель герцогскаго титула, не думаетъ носить его и продолжаетъ быть извѣстенъ въ свѣтѣ подъ прежнимъ именемъ. Свѣтъ стараго графа очень не великъ. Докторъ его и его духовникъ, который ежедневно пріѣзжаетъ къ нему играть въ пикетъ; дѣти дочери, которыя забавляютъ его своимъ хохотомъ и рѣзвятся вокругъ него въ саду отеля; его вѣрная жена и одинъ или двое друзей, такихъ же старыхъ, какъ онъ, составляютъ все его общество. Сынъ его, аббатъ, бываетъ у него рѣдко. Суровость его нравовъ и привычекъ пугаетъ старика-отца, который понять не можетъ религіонисма новой школы. Послушавъ проповѣдь сына въ Великій постъ, въ церкви Парижской Бого-Матери, гдѣ аббатъ Флоракъ собралъ многочисленную паству, старый графъ воротился домой, въ совершенномъ недоумѣніи отъ риторства сына.-- Я не постигаю вашихъ новыхъ священниковъ, говорилъ онъ: я зналъ, что мой сынъ сдѣлался Францисканцемъ; поѣхалъ послушать его, и нашелъ якобинца. Предоставь мнѣ самому думать о моемъ спасеніи, моя добрая Леонора. Мой духовникъ отвѣчаетъ за меня, и, въ придачу, играетъ со мной партію въ триктракъ,-- Наша исторія мало имѣетъ дѣла до этого достопочтеннаго вельможи. У него есть комнатка, обращенная окнами въ садъ отеля; вѣрный, старый каммердинеръ для прислуги; палата пэровъ для выѣзда, когда онъ порядочно чувствуетъ себя; кружокъ знакомыхъ, для сокращенія длиннаго вечера. Остальную часть отеля онъ предоставляетъ сыну, виконту Флораку, и невѣсткѣ, княгинѣ Монконтуръ.
   Когда Флоракъ объяснилъ своимъ клубскимъ пріятелямъ, что онъ принялъ новый титулъ, какъ средство къ примиренію (примиренію совершенно философическому, mes amis), съ женою своей, урожденной Гиггъ изъ Манчестра, которая обожаетъ титулы, какъ всѣ Англичанки, и что онъ недавно получилъ большое наслѣдство,-- всѣ согласились, что эта мѣра внушена была благоразуміемъ, и съ-тѣхъ-поръ никто уже не смѣялся надъ перемѣной имени. Княгиня занимаетъ бель-этажъ отеля, съ платою за него цѣны, какую платилъ американскій генералъ, возвратившійся въ Цинциннати къ роднымъ свиньямъ. Не откармливалъ ли свиней самъ Цинциннатъ на своей фермѣ, и не былъ ли онъ въ то же время генераломъ и членомъ конгресса? У цѣломудренной княгини есть спальня, которую, къ ужасу ея, необходимо бываетъ отворять въ пріемные дни, когда мужчины и дамы играютъ тамъ въ карты. Спальня убрана во вкусѣ Лудовика XVI. Надъ кроватью -- громадное зеркало, съ алебастровыми купидонами: это альковъ, въ которомъ могла бы покоиться какая-нибудь напудренная Венера до-революціоннаго времени. Насупротивъ этого зеркала, между высокими окнами, футахъ въ сорока разстоянія, стоитъ другое огромное зеркало, такъ что, когда бѣдная княгиня лежитъ въ постели, съ папильотками на головѣ, она видитъ передъ собой пожилыхъ княгинь, мелькающихъ въ далекой, сумрачной перспективѣ; это зрѣлище до такой степени наводитъ на нее страхъ, что она и Бетси, ея ланкашэйрская камеристка, съ первой же ночи, постоянно закрываютъ жонкилевыми шелковыми занавѣсами зеркало надъ кроватью, хотя принцесса никакъ не можетъ выбросить изъ головы, что образъ ея по-прежнему остается въ зеркалѣ, за жонкилевыми занавѣсами: повертывается, когда она повернется; пробуждается, когда она проснется, и проч. Комната такъ обширна и уединенна, что княгиня приказала поставить въ ней кровать и для Бетси. Разумѣется, въ пріемные дни, эта кровать убирается въ шкафъ. Утреннею комнатою княгини служитъ свѣтло-розовый будоаръ, также съ купидонами и нимфами, работы Буше, играющими надъ плинтусами дверей,-- нимфами, которыя легко могутъ шокировать старую Бетси и ея старую госпожу.-- Ахъ, мамъ, что бы сказали, если бъ вошли въ эту комнату мистеръ Гёмперъ въ Манчестрѣ, мистеръ Джоульсъ въ Ньюкомѣ (тѣ самые, что были когда-то пасторами миссъ Гиггъ). Но миссъ Гиггъ, въ будоарѣ княгини Монконтуръ, забыла думать о своихъ проповѣдникахъ -- диссидентахъ, мистерѣ Джоульсѣ и мистрѣ Гёмперѣ.
   Тиснутая Ф. Бэйгэмомъ, въ Пэль-Мэльской газетѣ, въ минуту энтузіаста, статейка объ обращеніи великосвѣтской особы къ вѣрѣ праотценъ, произвела не малую сенсацію въ фамиліи Флораковъ, которые читали эту газету потому, что въ ней участвовали друзья Клэйва. Когда мадамъ де-Флоракъ, не слишкомъ часто читавшая газеты, случайно встрѣтила поэтическую выходку Ф. Бэйгэма, можете посудить, какой ужасъ объялъ добрую и набожную госпожу. Сыну ея быть протестантомъ! Послѣ всего горя и заботъ, какія испытала она отъ вѣтрености Поля, онъ отречется отъ своей религіи! Если бъ только супругъ ея не былъ такъ боленъ и старъ, и могъ перенести ея отсутствіе, она поспѣшила бы въ Лондонъ,-- спасти сына отъ погибели. Она вызвала младшаго сына, который принялъ на себя посольство, и князь и княгиня Монконтуръ въ своемъ отелѣ въ Лондонѣ были неожиданно поражены визитомъ аббата Флорака.
   Такъ какъ Поль не былъ виновенъ ни въ малѣйшемъ намѣреніи оставитъ свою религію, нѣжное сердце матери скоро было успокоено посланникомъ, который, удостовѣряя о намѣреніи Поля пребывать въ католичествѣ, свидѣтельствовалъ также о благочестивомъ настроеніи души невѣстки. Аббатъ входилъ въ сношеніе съ англиканскимъ духовникомъ княгини Монконтуръ, человѣкомъ не отличнаго ума, писалъ онъ, хотя и славящимся въ своей сектѣ примѣчательнымъ краснорѣчіемъ. Этотъ визитъ примирилъ фамилію съ родственницей -- Англичанкой, въ которой стали признавать теперь доброе сердце и многія другія добрыя качества. Рѣшено было, что княгиня Монконтуръ пріѣдетъ жить въ Парижъ и остановится въ отелѣ Флораковъ: можетъ статься, аббатъ соблазнилъ достопочтенную лэди картинами разнообразныхъ удовольствій и выгодъ, ожидающихъ ее въ этой столицѣ. Она была представлена къ С. Джэмскому двору тогдашнею французскою посланницей, и потомъ удостоилась въ Тюльери благосклоннаго пріема, который много польстилъ ея самолюбію.
   Представившись королевѣ, княгиня Монконтуръ, въ свою очередь, представила ко двору мистриссъ Т. Гиггъ и миссъ Гиггъ, изъ Манчестра, мистриссъ Самуэль Гиггъ, изъ Ньюкома; супруги этихъ дамъ и братъ княгини также облачались, первый разъ въ жизни, въ придворные костюмы. Сосѣдъ Сама Гигга, депутатъ ньюкомскій, сэръ Брэйанъ Ньюкомъ, по слабости здоровья, не могъ сопровождать Гигга, при представленіи; но Бэрнсъ Ньюкомъ былъ необыкновенно вѣжливъ къ обоимъ ланкашэйрскимъ джентльменамъ, хотя политическія ихъ мнѣнія не согласовались съ его мнѣніями, и самъ подалъ голосъ противъ сэра Брэйана, при послѣднемъ избраніи его. Бэрнсъ повезъ ихъ обѣдать въ клубъ; рекомендовалъ имъ своего портнаго; послалъ лэди Клару Пуллейнъ сдѣлать визитъ мистриссъ Гиггъ, которая признала ее премилою, прелюбезною молодой дамой. Графиня Доркингъ съ удовольствіемъ представила бы этихъ дамъ, если бъ княгиня не приняла на себя этой пріятной обязанности. Гобсонъ-Ньюкомы очень обласкали ланкашэйрскяхъ гостей и дали имъ великолѣпный обѣдъ. Мнѣ помнится, что мистриссъ и мистеръ Гобсонъ также представлялись въ этотъ годъ ко двору, причемъ послѣдній былъ въ мундирѣ товарища губернатора графства.
   Если Бэрнсъ Ньюкомъ былъ такъ любезенъ съ фамиліей Гигговъ, надо предположить, что онъ имѣлъ на это уважительные причины. Гигги пользовались вѣсомъ въ Ньюкомѣ, и благоразуміе требовало искать ихъ благорасположенія. Они были очень богаты и банкъ былъ бы не въ потерѣ, если бъ они довѣрили ему свои капиталы. Капиталъ княгини Монконтуръ былъ еще желательнѣе. Послѣ того, какъ братья Гобсоны приняли дѣятельное участіе въ англо-континентальной желѣзной дорогѣ, Бэрнсъ возъимѣлъ счастливую мысль -- сдѣлать князя Монконтура, и проч. и проч., однимъ изъ директоровъ желѣзной дороги, привлечь расточительнаго вельможу, съ его новымъ титуломъ, въ Ньюкомъ и примирить его съ женою и фамиліею Гигговъ. Бэрнсъ, можно сказать, отрылъ князя: вытащилъ его изъ грязной квартиры на Лейстеръ скверѣ и возвратилъ князя. Монконтура достойной, пожилой супругѣ. Непріятныя диссидентскія времена прошли. Блистательный молодой викарій доктора Бёльдерса, который также носилъ длинные волоса, узкое одѣяніе и рубашку безъ воротничка, успѣлъ склонить виконтессу Флоракъ къ тому вѣроисповѣданію, проповѣдники котораго облачаются въ эту странную форму. Хозяинъ ихъ отеля въ С. Джэмсѣ бралъ вино отъ Шеррика и посылалъ свое семейство и знакомыхъ въ часовню лэди Уиттельси. Краснорѣчіе и любезность реверендиссима Чарльза Гонимэна вполнѣ цѣнились новою духовною его дочерью. Такимъ образомъ историкъ шагъ за шагомъ прослѣдилъ здѣсь, какъ всѣ эти люди сблизились между собою.
   Самуэль Гиггъ, имя котораго имѣло вѣсъ на манчестерской и лондонской биржахъ, присоединился къ управленію англо-континентальной желѣзной дороги. Но давно умеръ одинъ изъ братьевъ, оставивъ другимъ большія деньги, и богатство его значительно увеличило средства госпожи Флоракъ; сестра его довѣрила часть капитала компаніи желѣзной дороги отъ имени своего супруга. Акціи держались высоко и давали хорошій дивидендъ. Князь Монконтуръ серіозно занялся управленіемъ парижской конторы, куда нерѣдко пріѣзжалъ Бэрнсъ. Званіе капиталиста остепенило Поля Флорака: въ сорокъ пять лѣтъ онъ отказался отъ притязаній на молодость и не безъ удовольствія замѣчалъ необходимость въ уширеніи платья и просѣдь на усахъ. Заблужденія его были забыты, и правительство смотрѣло на него благосклонно. Онъ могъ бы получить мѣсто чрезвычайнаго посланника при королевѣ Помарэ; но здоровье княгини было слабо. Онъ каждое утро дѣлалъ визиты своей супругѣ; являлся на вечерахъ у ней; заходилъ къ ней въ ложу въ оперѣ и бывалъ съ нею на всѣхъ гуляньяхъ; давалъ небольшіе обѣды, къ которымъ иногда приглашался Клэйвъ; имѣлъ особую дверь и ключъ въ свои комнаты, отдѣленныя всею длиною скучныхъ пріемныхъ апартементовъ отъ жонкилевой, съ зеркалами, спальни, гдѣ почивали княгиня и Бетси. Когда нѣкоторые изъ его лондонскихъ друзей и знакомыхъ пріѣзжали въ Парижъ, онъ показывалъ намъ эти апартаменты и, какъ слѣдуетъ, представлялъ насъ княгинѣ. Среди этого блеску онъ былъ также простъ и радушенъ, какъ въ грязныхъ комнаткахъ Лейстерскаго сквера, гдѣ самъ себѣ чистилъ сапоги и жарилъ селедку. Что касается Клэйва, его считали за роднаго сына; княгинѣ нравилось его открытое лице; Поль любилъ его столько же, сколько и матушка Поля.-- Не хочетъ ли онъ жить въ отелѣ Флораковъ? Въ павильонѣ есть для него прекрасная мастерская, съ особой комнатой для слуги. Нѣтъ! вамъ удобнѣе заниматься дома. Здѣсь вы найдете общество однѣхъ только дамъ. Я встаю поздно, и дѣла, контора заставляютъ меня выѣзжать чуть не на цѣлый день. Ты соскучиться играть въ триктракъ съ моимъ старикомъ, отцомъ. За нимъ ухаживаетъ моя матушка. Сестра моя, на верху, вѣчно занята, своими дѣтьми, у которыхъ никогда не проходитъ насморкъ. Княгиня не интересна для молодаго человѣка. Приходи къ намъ, Клэйвъ, когда тебѣ вздумается: приборъ для тебя всегда готовъ. Хочешь ты снять портреты со всего нашего семейства? Не нужно ли тебѣ денегъ? Въ твои лѣта и позже, я почти постоянно былъ безъ денегъ, mon ami: но теперь мы купаемся въ золотѣ, и, если у меня въ кошелькѣ есть луидоръ, десять франковъ, то они -- твои.-- Для доказательства что онъ вовсе не думаетъ о реформатскомъ исповѣданіи, Поль каждое воскресенье бывалъ съ матерью у обѣдни. Иногда сопровождала ихъ и мадамъ Поль, которая хотя не могла пользоваться любовью свекрови, однако жь находилась съ нею въ настоящее время въ отношеніяхъ очень вѣжливыхъ. Онѣ видѣлись одна съ другою каждый день: мадамъ Поль всегда заходила къ графу Флораку, а Бетси, камеристка, смѣшила старика боййостью и говорливостью. Она пересказывала своей барынѣ презабавныя исторіи, которыя слышала отъ старика о его житьѣ бытьѣ во время эмиграціи -- до брака съ графиней -- когда онъ, чортъ возьми! давилъ уроки танцованія. У него до-сихъ-поръ хранилась скрипка, трофей давно минувшихъ лѣтъ. Повѣствуя о своихъ похожденіяхъ, онъ пощипывалъ на ней струны, кашлялъ и разбитымъ голосомъ напѣвалъ аріи.-- Господи Боже, мамъ, говорила Бетси: какой же онъ былъ отчаянный!-- Онъ довольно хорошо помнилъ старое, но одну и ту же исторію повторялъ иногда раза по три въ часъ. Боюсь: старикъ не думалъ раскаяваться въ грѣхахъ своей вѣтренной молодости; иначе, зачѣмъ бы ему такъ хохотать и хихикать при воспоминаніи объ нихъ? Онъ хохоталъ и хихикалъ, пока не задыхался отъ кашлю: тогда старый С. Жанъ, камердинеръ его, подходилъ къ его сіятельству, стукалъ ему по спинѣ и давалъ ложечку сиропу.
   Между двумя женщинами, каковы мадамъ Флоракъ и лэди Кью, разумѣется, не могло существовать большой дружбы или симпатіи. Религія, любовь, долгъ, семейство были постояннымъ занятіемъ француженки; и у лэди Кью, можетъ-статься, были цѣлью долгъ и семейство; только понятія о долгѣ у каждой были разныя. Идея о долгѣ у лэди Кью состояла въ томъ, чтобъ выводить родныхъ въ люди; у мадамъ Флоракъ -- утѣшать ихъ, угождать имъ, услуживать имъ съ постоянною заботливостью, исправлять ихъ благочестивыми совѣтами. Старшій сынъ госпожи Флоракъ вышелъ мотомъ; второй предался всею душою церкви; дочь ея сосредоточила всю любовь свою на дѣтяхъ и бабушкѣ ихъ не позволяла дотронуться до нихъ мизинцемъ. Такимъ образомъ, Леонора Флоракъ жила сиротой. Казалось, будто небо отвратило отъ нея сердца всѣхъ ея дѣтей. Ежедневнымъ дѣломъ ея жизни было няньчиться съ эгоистомъ старикомъ, въ услуженіе къ которому она попала въ ранней молодости, по волѣ отца, которой она безропотно повиновалась: она старалась оказывать старому мужу покорность, уваженіе, но никакъ не могла отдать ему сердца, которое не слушалось ея воли. Жизнь многихъ добрыхъ женщинъ бываетъ не лучше: весна красоты, немножко тепла и солнечнаго свѣта любви, душевныя муки и неистовыя слезы, потомъ длинная, однообразная исторія покорности.-- Не здѣсь, дочь моя, назначено намъ блаженствовать, говоритъ священникъ: кого небо любитъ, того и наказуетъ. И святой отецъ указываетъ ей страданія святыхъ мученицъ; увѣряетъ ее въ настоящемъ ихъ блаженствѣ и славѣ; увѣщеваетъ ее переносить скорби съ вѣрою, равною ихъ вѣрѣ и, по данному ему уполномочію, обѣщаетъ ей равное возмездіе.
   Другая матрона не менѣе ея сиротствуетъ. Ея мужъ и сынъ умерли, неоплаканные; плакать было не въ натурѣ лэди Кью. Внукъ, котораго она любила, можетъ-статься, больше всего на свѣтѣ, непокоренъ ей, чуждается ея; ея дѣти разлучены съ нею, кромѣ одного, болѣзнь котораго тревожитъ ее какъ ударъ, нанесенный ея самолюбію. Ея задушевные планы все какъ-то не удаются. Она ѣздитъ изъ города въ городъ, съ бала на балъ, изъ городскаго дому въ замокъ, вѣчно нспокойная, вѣчно одинокая. Она видитъ, что люди пугаются при ея пріѣздѣ; принимаютъ ее не изъ радушія, а изъ снисхожденія и страха; и, можетъ-быть, ей пріятно внушать ужасъ и входить скорѣй черезъ проломъ, чѣмъ черезъ гостепріимную дверь. Гдѣ бы она ни была, она старается повелѣвать; топтать всѣхъ въ грязь, съ суровымъ сознаніемъ нелюбви ихъ, съ негодованіемъ на ихъ малодушіе, съ непреклонною волей -- господствовать. Быть старой, гордой, одинокой и не имѣть на свѣтѣ друга -- вотъ ея жребій. Какъ Француженка, можно сказать, походитъ на птицу, которая, по словамъ басни, кормитъ своихъ птенцовъ собственною своею кровью, такъ лэди Кью, если только она чувствуетъ малѣйшую любовь къ своимъ дѣтямъ, рыщетъ туда и сюда и похищаетъ для нихъ пищу. Чтобы довершить уподобленіе, мы, кажется, должны сравнить маркиза Фэринтоша съ ягненкомъ, предназначеннымъ для этой цѣли, а миссъ Этель Ньюкомъ съ молодымъ орленкомъ. Не чудная ли предусмотрительность природы (или выдумка поэтовъ, у которыхъ своя естественная исторія), что птица съ могучими крыльями можетъ подниматься къ солнцу и глядѣть на него, а потомъ спускаться съ неба и садиться на падаль?
   Узнавъ нѣкоторыя обстоятельства, госпожа Флоракъ очень заинтересовалась Этелью Ньюкомъ и старалась познакомиться съ нею поближе. Миссъ Ньюкомъ и лэди Кью бывали на вечерахъ у княгини Монконтуръ по средамъ.-- Интересы нашей фамиліи требуютъ, моя милая, чтобъ мы были особенно внимательны къ этимъ людямъ, говорила лэди Кью, -- и въ этихъ видахъ она пріѣзжала въ отель Флораковъ и третировала княгиню съ величайшею надмѣнностью каждый четвергъ. Съ госпожею Флоракъ даже лэди Кью не имѣла духа быть суровою: эта дама была такъ кротка, что нельзя было найдти предлога къ нападкамъ на нее; и лэди Кью соизволила провозгласить, что мадамъ де-Флоракъ très-grande dâme того поколѣнія, которое ныньче почти вывелось; такъ говорила лэди Кью, сознавая, что сама она обладаетъ этимъ достоинствомъ. Когда госпожа Флоракъ, краснѣя, просила Этель навѣщать ее, грандмаманъ Этели дала на это согласіе съ величайшею готовностью.-- Она очень набожна, какъ я слышала, и станетъ проповѣдывать тебѣ католицизмъ; но ты будь себѣ на умѣ и не входи съ нею въ богословскіе споры. Ни въ Англіи ни въ Шотландіи, нѣтъ ни одного молодаго человѣка, римскаго католика, о которомъ стоило бы думать. Ты увидишь, что молодаго лорда Дервентвотера захотятъ женить на итальянской принцессѣ, но ему всего семнадцать лѣтъ, и его духовники не спускаютъ съ него глазъ. У сэра Бартоломью Фаукса будетъ прекрасное состояніе, когда умретъ лордъ Кампьонъ, если только лордъ Кампьонъ не откажетъ всего имѣнія монастырю, гдѣ находится его дочь, а изъ другихъ фамилій на кого укажешь? Я нарочно развѣдывала обо всѣхъ; знаешь, я забочусь о католикахъ, точно также, какъ и объ единовѣрцахъ. Мистеръ Рудъ, бывшій однимъ изъ адвокатовъ моего бѣднаго брата Стейна, говорилъ мнѣ, что въ настоящую минуту между католиками нѣтъ ни одного молодаго человѣка, котораго бы можно было назвать выгоднымъ женихомъ. Будь ласкова съ госпожею Флоракъ; она знакома съ старыми легитимистами, а я, ты знаешь, въ послѣднее время не въ ладахъ съ этою партіей.
   Есть одинъ маркизъ де Монлюкъ, съ большимъ, по французскимъ понятіямъ, состояніемъ, сказала Этель серьёзно: онъ горбатъ, но очень остроуменъ. Недавно мосье де-Кадильянъ наговорилъ мнѣ пропасть любезностей и даже спрашивалъ Джорджа Бэрнса, какое за мной приданое. Онъ вдовецъ; у него парикъ и двѣ дочери. Которое изъ этихъ излишествъ самое непріятное: горбъ или парикъ и двѣ дочери? Какъ вы думаете, грандмаманъ? Я люблю мадамъ Флоракъ; но, если хотите, постараюсь полюбить и княгиню Монконтуръ и стану бывать у нихъ, когда вамъ угодно.
   Такимъ-образомъ, Этель стала бывать у госпожи Флоракъ: ласкала дѣтей госпожи Превиль, внучатъ госпожи Флоракъ; была весела и любезна съ княгиней Монконтуръ; не урѣжала пріѣзжать въ отель Флораковъ, забывъ думать объ австрійскихъ, испанскихъ и французскихъ государственныхъ людяхъ и дипломатахъ, составлявшихъ общество лэди Кью и толковавшихъ о европейскихъ дворахъ, о томъ, кто въ милости въ Шенбрунѣ и кто въ опалѣ въ Мадритѣ; эти господа, разумѣется, не могли быть интересны для живой молодой дѣвицы. Святая жизнь госпожи Флоракъ, безмятежная, грустная любезность, съ какою она принимала миссъ Этель, привлекали молодую дѣвушку. Она приходила отдыхать въ тихой комнаткѣ госпожи Флоракъ или сидѣла подъ тѣнью въ скромномъ старинномъ саду ея отеля, вдали отъ салонной болтовни, отъ посольскихъ сплетень, отъ порхающихъ съ визитами парижскихъ дамъ, въ изящныхъ тоалетахъ, отъ приторностей танцующихъ дэнди, отъ высокопарныхъ таинственностей стариковъ-государственныхъ людей, которые толпились у ея грандмаманъ. Свѣтъ начинался для нея съ-вечера, когда она, въ свитѣ старой графини, ѣздила изъ отеля въ отель и танцовала вальсъ за вальсомъ съ прусскими и неаполитанскими секретарями, съ адъютантами принцевъ, а, можетъ-быть, и съ самими принцами, которые были непрочь потанцовать съ такой красавицей, какъ миссъ Ньюкомъ. Маркизъ Фэринтошъ также участвовалъ въ этихъ великосвѣтскихъ увеселеніяхъ. Его англійскій разговоръ былъ по-прежнему не блистателенъ, хотя французскій отличался эксцентричностью; но на придворныхъ балахъ, гдѣ онъ являлся въ мундирѣ шотландскихъ стрѣлковъ или въ родномъ гленливэтскомъ тартанѣ, въ Парижѣ не было въ этотъ сезонъ молодаго нобельмона, который бы въ собственномъ его или общественномъ мнѣніи былъ красивѣе его. Говорили, что онъ много усовершенствовался въ танцахъ, а бакенбарды его и усы, для молодаго человѣка его лѣтъ, необыкновенно велики и кудрявы.
   Миссъ Ньюкомъ, зная антипатію своей грандмаманъ, не говорила ей ни слова о томъ, что въ отелѣ Флораковъ бываетъ молодой человѣкъ, по имени Клэйвъ. Сначала, госпожа Флоракъ, руководствуясь понятіями французскаго воспитанія, и слышать не хотѣла, чтобы кузены видѣлись у нея въ домѣ; но Поль убѣдилъ ее, что въ англійскихъ замкахъ, миссы по цѣлымъ часамъ прогуливаются съ молодыми людьми, удятъ съ ними рыбу, ѣздятъ съ ними на лошадяхъ, и все съ позволенія матушекъ.-- Когда я былъ въ Ньюкомѣ, миссъ Этель зачастую ѣздила со мной, говорилъ Поль: такимъ-образомъ разъ мы были съ нею у одного старика, родственника ея, который страхъ какъ любитъ ее и ея отца.-- Когда госпожа Флоракъ распрашивала сына о молодомъ маркизѣ, съ которымъ будто-бы Этель помолвлена, Флоракъ отвергалъ эту мысль.-- Помолвлена! Молодой маркизъ занятъ актрисами театра Variétés, ma mère. Онъ не можетъ безъ смѣху вздумать о женитьбѣ. Недавно, кто-то присталъ къ нему въ клубѣ съ вопросомъ, пройдетъ ли ему даромъ ухаживанье за миссъ Ньюкомъ, когда узнаетъ объ этомъ мадмоазель Люксоръ -- эта одалиска-обелискъ, такъ высока, что ее зовутъ Люксоръ, ma mère -- мой Шотландецъ позволилъ себѣ сказать, что не онъ ухаживаетъ за миссъ Ньюкомъ, а она за нимъ -- эта нимфа, эта Діана, это прелестное, несравненное созданіе. Когда другіе засмѣялись, а другъ его, мосье Валлей сталъ апплодировать ему, я въ свою очередь принялъ смѣлость возразить: Маркизъ, вы, какъ молодой человѣкъ, не вполнѣ знающій нашъ языкъ, сказали такое, что не совсѣмъ вѣрно; и только это обстоятельство уменьшаетъ вашу вину. Я имѣю честь быть знакомымъ съ родственниками молодой дѣвицы, о которой вы говорили. Вы вѣроятно не были намѣрены сказать, чтобы молодая миссъ, которая живетъ подъ надзоромъ родителей, которую вы встрѣчаете каждый вечеръ въ обществѣ, у чьихъ дверей каждый день видятъ вашъ экипажъ, была способна къ тому, въ чемъ вы обвиняете ее такъ легкомысленно. Эти вещи, мосьё, говорятся, за кулисами, о женщинахъ, у которыхъ вы учитесь нашему языку, а не о молодыхъ дѣвицахъ, чистыхъ и непорочныхъ, мосьё де Фэринтошъ! Научитесь уважать своихъ соотечественницъ, воздавать почтеніе юности и невинности вездѣ, гдѣ бы онѣ ни встрѣчались, мосьё, а въ тѣхъ случаяхъ, когда вы забываетесь, позвольте человѣку, который могъ бы быть вашимъ отцомъ, напоминать вамъ, въ чемъ вы ошибаетесь.
   -- Что жь онъ отвѣчалъ на это? спросила графиня.
   -- Я ожидалъ пощечины, сказалъ Флоракъ; но отвѣтъ его былъ гораздо милостивѣе. Молодой островитянинъ покраснѣлъ и съ крупной прибранкой, какъ слѣдуетъ такому благовоспитанному юношѣ, сказалъ, что онъ не думалъ говорить ничего обиднаго для молодой дѣвицы. Имя ея, крикнулъ я, никогда не должно быть произносимо въ подобныхъ мѣстахъ. Этимъ кончилась наша маленькая ссора.
   И такъ, мистеръ Клэйвъ, случайно, имѣлъ счастье встрѣчаться съ своей кузиной въ отелѣ Флораковъ, гдѣ, могу васъ увѣрить, всѣ желали, чтобы сбылись виды его на молодую лэди. Полковникъ давно уже говорилъ госпожѣ Флоракъ о своемъ завѣтномъ желаніи, которое тогда не могло осуществиться, потому-что Этель была помолвлена съ лордомъ Кью. Клэйвъ, отъ полноты души, довѣрилъ свою страсть Флораку, и, въ отвѣтъ на готовность Поля къ его услугамъ, показалъ ему письмо, въ которомъ великодушный полковникъ поручаетъ ему помогать сыну Леоноры Флоракъ, въ случаѣ, если бы тотъ нуждался въ пособіи. Дѣло было ясно для живаго Француза.-- Между моей матушкой и вашимъ добрымъ полковникомъ, должно быть, существовала нѣжная взаимность въ молодости ихъ, во время эмиграціи.-- Клэйвъ сознался, что отецъ говорилъ ему то же самое, то-есть, что онъ былъ не равнодушенъ къ мадмоазель де-Блоа.-- Вотъ отчего сердце ея такъ тоскуетъ по тебѣ, отчего я самъ такъ увлекся тобой, съ первой съ тобою встрѣчи.-- Клэйвъ такъ и ждалъ, что Флоракъ поцѣлуетъ его.-- Напиши отцу, что я душевно цѣню его доброту; вѣчно буду чувствовать къ нему благодарность и любить каждаго, кто любитъ мою матушку.-- Сколько могутъ содѣйствовать желанія, Флоракъ былъ усерднѣйшимъ покровителемъ Клэйву въ сердечныхъ его дѣлахъ, и сама княгиня оказывала не менѣе готовности. Благовидность и прекрасный характеръ молодаго человѣка подѣйствовали на добрую душу княгини и она полюбила его также, какъ любилъ мужъ. Вотъ почему нерѣдко случалось, что когда миссъ Этель пріѣзжала къ ней съ визитомъ и сидѣла въ саду съ госпожей Флоракъ и ея внучатами, въ аллеѣ появлялся мистеръ Ньюкомъ и привѣтствовалъ дамъ.
   Если бъ Этель не желала его видѣть, стала ли бы она пріѣзжать? Да; она обыкновенно говорила, что ѣздитъ къ мадамъ де-Превиль, а не къ мадамъ де-Флоракъ, и утверждала, какъ я знаю за-вѣрное, что она собственно желала навѣщать госпожу Превиль (мужъ которой былъ членъ палаты депутатовъ, государственный совѣтникъ или какой-то другой тузъ Французской администраціи) и вовсе не искала свиданій съ Клэйвомъ, который небольше, какъ случайный знакомый въ отелѣ Флораковъ. Во всей жизни молодой лэди, не было ни одного пункта поведенія, который бы она отстаивала, въ случаѣ нападенія, съ большимъ упорствомъ, какъ это знакомство въ отелѣ Флораковъ. Но не за это собственно я намѣренъ ссориться. Прекрасныя молодыя читательницы мои, видѣвшія полдюжины сезоновъ, можете ли вы припомнить время, когда вы были въ такой дружбѣ съ Эммой Томкинсъ, что вѣчно бывали у Томкинсовъ, и между ея домомъ и вашимъ безпрерывно разносились записочки? Когда братъ ея, Паджетъ Томкинсъ возвратился въ Индію, не миновала ли ваша привязанность къ Эммѣ? Если вашей младшей сестрицы нѣтъ въ вашей комнатѣ, я знаю, вы сами сознаетесь мнѣ въ этомъ. Мнѣ кажется, что вы всегда обманываете себя и другихъ. Мнѣ кажется, что побудительныя причины, которыя вы выставляете, часто бываютъ не дѣйствительныя; и что дѣйствительныхъ побужденій вы не открываете ни себѣ, ни другому живому существу. Мнѣ кажется, что вы также преслѣдуете то, чего желаете и также себялюбивы, какъ ваши бородатые собратія. А что касается того, сколько въ васъ есть правды, изо всѣхъ коротко-знакомыхъ мнѣ дамъ, наберется, увѣряю васъ, едва ли... но лучше умолчимъ. Женщина совершенно откровенная, женщина, которая никогда не льститъ, никогда не ласкаетъ, не увивается; которая никогда не скрытничаетъ; которая никогда не маневрируетъ глазками; которая никогда не разсчитываетъ на эффектъ; которая не замѣчаетъ безмолвнаго, внушаемаго ею удивленія, -- какое чудовище была бы подобная женщина! Миссъ Гопкинсъ, вы, годовалая, были ужь кокетка; на рукахъ кормилицы, вы уже дѣйствовали на друзей вашего папаши чарами вашего кружевнаго халатца, новенькихъ башмачковъ и пояска; когда вы только-что выучились ходить, вы упражняли на лужкѣ ваши злокозненныя способности надъ другими дѣтьми -- бѣдными барашками, рѣзвившимися между кустами маргаритокъ, и, nunc in ovilia, mox in reluctantes dracones, перейдя отъ ягнятъ къ непокорнымъ драконамъ, вы принялись испытывать ваши силы надъ капитаномъ Паджетомъ Томкинсомъ, который поступилъ такъ неблагородно и уѣхалъ въ Индію, не сдѣлавъ предложенія, котораго вы, разумѣется, вовсе и не ждали. Вы были дружны съ Эммой. Дружба охолодѣла. Вы рознитесь въ понятіяхъ. Томкинсы не совсѣмъ и проч. и проч. Вы думаете, что капитанъ Томкинсъ женился на какой-то миссъ О'Грэди, и проч. и проч. Ахъ, моя милая, острая миссъ Гопкинсъ, будьте снисходительнѣе въ вашихъ сужденіяхъ о сосѣдяхъ!
   

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

XLVII.
Содержитъ два или три дѣйствія маленькой комедіи.

   Вся эта исторія разсказывается человѣкомъ, который хотя и не былъ очевидцемъ описываемыхъ здѣсь обстоятельствъ, но имѣлъ достаточныя объ нихъ свѣдѣнія, для того, чтобъ представить повѣсть фактовъ и разговоровъ, достовѣрную не менѣе тѣхъ подробностей, которыя мы знаемъ о другихъ событіяхъ. Какъ могу я разсказать чувствованія въ душѣ какой-нибудь молодой лэди? Мысли въ головѣ какого-нибудь молодаго джентельмена?-- Какъ профессоръ Овенъ или профессоръ Агасси беретъ обломокъ кости, и на основаніи его строитъ огромное забытое чудовище, пресмыкавшееся въ первобытныхъ топяхъ, обрывавшее листья и вѣтви растеній, прозябавшихъ тысячелѣтія назадъ, и, можетъ-статься, образовавшихъ нынѣшній каменный уголь, такъ нувеллистъ слагаетъ то и то вмѣстѣ: по слѣду открываетъ ногу; по ногѣ -- животное, которое ходило на ней; по животному -- растеніе, которымъ оно питалось, болото, въ которомъ оно плавало; такимъ же точно образомъ, скромный физіологъ описываетъ нравы, величину, видъ существъ, составляющихъ предметъ его изслѣдованій,-- слѣдитъ, черезъ тину, за этимъ склизкимъ пресмыкающимся и описываетъ его привычки, гадкія и прожорливыя; сажаетъ этого мотылька на булавку и рисуетъ его прекрасный плащъ и узорчатый камзолъ; наконецъ объясняетъ странное строеніе болѣе важнаго животнаго, мегатеріума его исторіи.
   Предположите же себѣ, что въ красивомъ старинномъ саду отеля Флораковъ, двое молодыхъ людей ходятъ взадъ и впередъ по аллеѣ изъ высокихъ липъ, которымъ до-сихъ-поръ позволяется расти на этомъ мѣстѣ. Въ самой серединѣ аллеи стоитъ фонтанъ, увѣнчанный Тритономъ такимъ сѣрымъ и мшистымъ, что хоть онъ и держитъ у рта раковину, выдвинувъ губы и извивая хвостъ въ сухомъ бассейнѣ, но инструментъ его остается безъ дѣла по-крайней-мѣрѣ пятьдесятъ лѣтъ и не заблагоразсудилъ играть даже въ торжественные дни возвращенія Бурбоновъ, во времена которыхъ онъ воздвигнутъ. Въ концѣ липовой аллеи виднѣется пасмурный, съ отбитымъ носомъ фавнъ, наигрывающій пѣсенки духамъ на мраморной цѣвницѣ, которая никогда не издавала звука. Крыльцо отеля находится на другомъ концѣ аллеи; два цесаря, по одному съ каждой стороны стеклянныхъ дверей, черезъ которыя обитатели отеля выходятъ въ садъ, -- Каракалла хмурящійся черезъ заплесневѣлое плечо на Нерву, которому съ незапамятныхъ временъ на остриженную голову падаютъ капли съ крышъ сѣдаго замка. Это благородное зданіе украшается и многими другими изваяніями. Вонъ Купидонъ, который полстолѣтія назадъ ужъ готовъ былъ поцѣловать Психею, и до-сихъ-поръ не дождется этого сладостнаго событія, сквозь длинный рядъ сіяющихъ лѣтъ и скучныхъ зимъ; вотъ Венера съ Амуромъ подъ темнымъ куполомъ разсѣвшагося стариннаго храма. По аллеѣ этого стариннаго сада, гдѣ предки нынѣшнихъ обитателей разгуливали въ фижмахъ и пудрѣ, кресла мосье де Флорака катаетъ каммердинеръ его, С. Жанъ; кругомъ, прыгаютъ, рѣзвятся, играютъ въ прятки дѣти госпожи де Превилль. Высокопочтенный отецъ де Флоракъ (когда бываетъ дома) обдумываетъ здѣсь свои проповѣди; грустная мадамъ де Флоракъ иногда выходитъ сюда, чтобъ взглянуть на свои розы. Въ настоящую минуту Клэйвъ и Этель Ньюкомъ ходятъ здѣсь взадъ и впередъ; между тѣмъ какъ дѣти, съ нянькой, бѣгаютъ туда и сюда; а мадамъ де Флоракъ отозвана къ графу, къ которому пріѣхалъ докторъ.
   Этель говоритъ:
   -- Какъ прелестно и вмѣстѣ съ тѣмъ оригинально это уединеніе; и какъ пріятно слышать голоса дѣтей, играющихъ въ сосѣднемъ монастырскомъ саду, изъ котораго виднѣется новая капелла, возвышающаяся надъ деревьями.
   Клэйвъ замѣчаетъ, что сосѣдній отель странно мѣнялъ свое назначеніе. Когда-то онъ принадлежалъ одному изъ членовъ Директоріи, и, безъ сомнѣнія, подъ сѣнями этого сада, освѣщеннаго фонарями, танцовали мадамъ Талльенъ, мадамъ Рекамье и мадамъ Боарнэ. Потомъ жилъ здѣсь маршалъ имперіи. За тѣмъ отель достался законному его владѣльцу, маркизу де Брикабракъ, котораго потомки, затѣявъ споръ о Брикабракскомъ наслѣдствѣ, продали отель монастырю.
   Послѣ нѣсколькихъ минутъ разговора о монахиняхъ, Этель сказала: когда-то были монастыри и въ Англіи. Ей часто приходитъ на мысль, что она съ радостью удалилась бы въ монастырь.-- И Этель вздыхаетъ, какъ будто въ настоящую минуту сердце ея занято этою мыслію.
   Клэйвъ, со смѣхомъ, возражаетъ: Да. Если бъ вамъ можно было удалиться по окончаніи сезона, когда вы чувствовали утомленіе отъ визитовъ и баловъ, монастырь былъ бы для васъ очень полезенъ. Въ Римѣ я осматривалъ Санъ-Піетро in Montorio, и Сантъ-Онофріо, это прекрасное старинное зданіе, гдѣ умеръ Тассъ: мужчины ищутъ тамъ убѣжища и скрываются отъ свѣта. Въ женскихъ монастыряхъ, дамы дѣлаютъ то же самое.
   Этель. Отчего удаленіе отъ свѣта не могло бы сдѣлать человѣка добрѣе? Ужели, по вашему мнѣнію, свѣтъ такъ привлекателенъ, что тому, кто живетъ въ немъ, не приходитъ никогда желаніе оставить его?-- Тутъ Этель вздыхаетъ и опускаетъ взоры на прекрасное новое платье, съ множествомъ волановъ, которое прислала ей, въ этотъ самый день, великая модистка мадамъ де Воланваль.
   Клэйвъ. Я знаю свѣтъ только издали. Я похожъ на Пери, которая смотритъ въ рай и видитъ въ немъ ангеловъ. Я живу въ Чарлотъ-Стритѣ на Фицройскомъ сквэрѣ; слѣдовательно далеко отъ райскихъ дверей. Мнѣ кажется, одна изъ этихъ дверей находится гдѣ-то въ Дэвисъ-Стритѣ и ведетъ изъ Оксфордъ-Стрита въ Гросвеноръ-Стритъ. Другая -- въ Гей-Гиллѣ; третья -- въ Брутонъ-Стритѣ, въ Бонд...
   Этель. Не говорите глупостей.
   Клэйвъ. Отчего жь нѣтъ? Быть глупымъ также выгодно, какъ быть фэшонебельной дамой -- нѣтъ, фэшонебельнынъ джентльменомъ. Предположите, что я виконтъ, графъ, маркизъ, герцогъ: сказали бы вы тогда, что я глупъ? Нѣтъ, вы назвали бы меня львомъ.
   Этель. И нелюбезно и несправедливо! Съ вашей стороны очень не великодушно дѣлать упреки, свойственные только пустымъ людямъ, и повторять тѣ пошлые сарказмы, какими наполняютъ свои книги ваши друзья,-- литературные радикалисты: развѣ я не отличала васъ отъ другихъ? Развѣ вы не знаете, что мнѣ пріятнѣе видѣть васъ, чѣмъ людей большаго свѣта? Съ кѣмъ я говорю охотнѣе: съ вами или съ молодыми дэнди? Не одной ли мы съ вами крови, и, Клэйвъ, изъ всѣхъ вельможъ, которыхъ я вездѣ встрѣчаю, есть ли хоть одинъ благороднѣе вашего дорогаго батюшки? Перестаньте жать мнѣ руку. Вѣдь у этихъ малютокъ есть глаза. Viens Léonore! Ты знаешь этого мосье? Онъ пишетъ тебѣ такія хорошенькія картинки?
   Леонора. Ah, oui! Вы мнѣ еще нарисуете, мосье Клэйвъ, лошадокъ, потомъ маленькихъ дѣвочекъ съ гувернантками, потомъ домиковъ, потомъ -- потомъ опять домиковъ? гдѣ жь maman?

(Леонора убѣгаетъ по аллеѣ).

   Этель. Помните ли, когда мы были дѣтьми и вы рисовали намъ картинки? У меня до-сихъ-поръ сохранились нѣкоторыя -- въ географіи, которую я обыкновенно читала и перечитывала съ миссъ Квигли.
   Клэйвъ. Я помню все объ вашемъ дѣтствѣ, Этель.
   Этель. Скажите же, что вы помните?
   Клэйвъ. Я помню одинъ изъ тѣхъ дней, когда я впервые увидалъ васъ; я тогда читалъ въ классѣ "Арабскія ночи"; вы вошли въ свѣтломъ шелковомъ платьѣ, съ желтыми и голубыми полосками; вы показались мнѣ волшебною принцессой, которая вышла изъ хрустальнаго дворца -- потому что...
   Этель. Почему же?
   Клэйвъ. Потому, что я всегда воображалъ фею не иначе, какъ прекраснѣйшимъ на свѣтѣ созданіемъ: вотъ отчего и почему. Не дѣлайте мнѣ Мэйфэрскихъ реверансовъ. Вамъ самимъ извѣстно, хороши вы или нѣтъ, и какъ долго я видѣлъ въ васъ фею. До-сихъ-поръ помню, какъ я желалъ тогда быть рыцаремъ Этели и какъ я былъ готовъ, по ея мановенію, рѣшиться на всякой подвигъ, чтобъ только угодитъ ей. Помню также: я былъ такой невѣжда, что не понималъ разности своего положенія въ свѣтѣ отъ вашего.
   Этель. Ахъ, Клэйвъ!
   Клэйвъ. Теперь это перемѣнилось. Теперь я знаю разность между бѣднымъ живописцемъ и великосвѣтской молодой лэди. Зачѣмъ у меня нѣтъ титула и большаго состоянія? Зачѣмъ я увидалъ васъ, Этель, или, узнавъ разстояніе, какимъ раздѣлила насъ судьба, зачѣмъ я старался видѣть васъ опять?
   Этель (простодушно). Развѣ я дѣлала когда какую-нибудь разность между нами? Всякій разъ, когда могу васъ видѣть, развѣ я не радуюсь? Развѣ я не вижусь съ вами даже тогда, когда бъ я не должна была съ вами видѣться -- нѣтъ -- я не говорю: когда бы я не должна была, но когда другіе, которымъ я обязана повиноваться, запрещаютъ мнѣ? Что худаго, если я вспоминаю прежніе дни? Отчего бы я должна была стыдиться нашего родства?-- нѣтъ, не стыдиться -- зачѣмъ бы я должна была забыть его? Перестаньте, сэръ: вотъ ужь другой разъ вы жмете мнѣ руку. Леонора! Ксавье!
   Клэйвъ. Одну минуту вы любите меня, а въ слѣдующую, кажется, раскаиваетесь. Сегодня вы рады меня видѣть, а завтра стыдитесь меня. Въ послѣдній вторникъ, когда вы пріѣхали съ этими модными дамами въ Лувръ, вы покраснѣли, увидя меня за копировкой картины; и этотъ безсмысленный молодой лордъ совсѣмъ растерялся отъ ужаса, когда вы заговорили со мной. Мой удѣлъ въ жизни не слишкомъ блистателенъ; но я не хотѣлъ бы промѣнять его на удѣлъ этого молодаго человѣка -- даже, даже со всѣми его шансами.
   Этель. Что вы разумѣете подъ всѣми его шансами?
   Клэйвъ. Вы сами очень хорошо понимаете. Я хочу сказать, что мнѣ не хотѣлось бы быть такимъ себялюбивымъ, такимъ несноснымъ, такимъ неблаговоспитаннымъ -- не хочу назвать его хуже -- за всю его красоту, за все его богатство, за всю его знатность. Клянусь, я не хотѣлъ бы теперь промѣнять моего положенія на его положеніе, или перестать быть Клэйвомъ Ньюкомомъ, чтобъ сдѣлаться милордомъ маркизомъ Фэринтошемъ, со всѣми его десятинами и дворянскими грамотами.
   Этель. Что у васъ вѣчно на языкѣ лордъ Фэринтошъ и его титулы? Я думала, что однѣ женщины ревнивы -- такъ говорите вы, мужчины. (Торопливо). Сегодня вечеромъ я ѣду съ грандмаманъ къ министру внутреннихъ дѣлъ и оттуда на балъ къ русскому посланнику; а завтра въ Тюльери. Сперва мы обѣдаемъ въ Посольскомъ отелѣ; а въ воскресенье, думаю, поѣдемъ въ Rue d'Aguesseau. Едва-ли я могу быть здѣсь раньше понед... Мадамъ де Флоракъ! Леонора похожа на васъ, какъ двѣ капли воды. Мой кузенъ говоритъ, что ему очень хочется снять съ нея портретъ.
   Госпожа Флоракъ. Мой мужъ любитъ, чтобъ я сидѣла съ нимъ за столомъ, когда онъ обѣдаетъ. Извините меня, молодые люди, что я оставила васъ на минуту.

(Клэйвъ, Этель и госпожа Флоракъ уходятъ въ комнаты).

Разговоръ II. Явленіе I.

   Пріѣзжаетъ миссъ Ньюкомъ въ экипажѣ лэди Кью, который останавливается у отеля Флораковъ.
   С. Жанъ. Мадмоазель, графиня выѣхала, приказавъ мнѣ доложитъ, что она будетъ домой къ обѣду его сіятельства, какъ всегда.
   Миссъ Ньюкомъ. А мадамъ де Превиль у себя?
   С. Жанъ. Никакъ нѣтъ-съ. Мадамъ уѣхала съ барономъ, съ мосье Ксавье и мадмоазель до Превилль. Они поѣхали, кажется, навѣстить родителей барона, у которыхъ сегодня, вѣроятно, кто нибудь именинникъ, потому что мадмоазель Леонора взяла съ собой букетъ -- безъ сомнѣнія для дѣдушки. Не угодно ли, мадмоазель, войдти? Мнѣ кажется, меня зоветъ графъ (звонитъ колокольчикъ).
   Миссъ Ньюкомъ. Княгиня -- виконтесса у себя, Мосье С. Жанъ?
   С. Жанъ. Сей часъ позову людей ея сіятельства.

(Старый С. Жанъ уходитъ; въ эту минуту появляется лакей, въ богатой ливреѣ, съ пуговицами величиной въ дессертную тарелку).

   Лакей. Княгиня у себя, миссъ, и рада васъ видѣть. (Миссъ бѣжитъ на большую лѣстницу: на площадку выходитъ слуга во фракѣ, и вводитъ миссъ въ покои ея сіятельства).
   Лакей къ слугамъ при экипажѣ. Здорово Томасъ. Какъ поживаешь, старый Баккистопперъ?
   Баккистопперъ. А ты какъ здравствуешь, Джимъ? Не дурно бы, если-бъ ты поподчивалъ насъ пивцомъ; какъ думаешь, Монконтурецъ? Ужь сыровато жь было вчера вечеромъ, могу вамъ доложитъ. И въ такую погодищу стоять битыхъ три часа у отеля Неаполитанскаго посольства, гдѣ мы изволили танцовать. Мы съ товарищами зашли къ Бобу Парсому, да выпили по стакану. Старая кошка вышла и не могла найдти своего экипажа; да и трудновато было, Томъ, не правда ли? Приходилось ей хоть въ телегу садиться! Штуку же я съ нею сыгралъ! Это кто вертится тамъ у воротъ? Билли, мой добрый товарищъ!
   Клэйвъ Ньюкомъ (по самому странному стеченію обстоятельствъ). Дома княгиня?
   Лакей. Oui, monsieur (звонитъ: на площадкѣ по прежнему появляется фигура въ черномъ).

(Клэйвъ уходитъ).

   Баккистопперъ. А что, Билль: часто жалуетъ сюда этотъ господинъ? Славная была бы парочка. Миссъ Н. и мистеръ Н. Онъ добрая душа, нечего сказать. Прошлый разъ подарилъ мнѣ соверенъ. Когда бы я не встрѣтилъ его въ Паркѣ, онъ всегда на славномъ конѣ. Кто онъ такой? У насъ говорятъ, онъ артистъ. Мнѣ что-то не вѣрится. Видалъ я этихъ артистовъ въ нашемъ клубѣ: одинъ срисовалъ мнѣ двоихъ или троихъ ребятишекъ, да и мою старуху въ придачу.
   Лакей. Артистъ артисту рознь, Баккистопперъ. Къ намъ ѣздятъ артисты, у которыхъ крестовъ да звѣздъ больше, чѣмъ у другаго герцога. Слыхалъ ты о месье Вернэ или мосье Гюдо?
   Баккистопперъ. Говорятъ, этотъ господинъ приволакивается за миссъ Н. Дай-то Богъ ему счастья.
   Томми. Хи, хи, хи!
   Баккистопперъ. Браво, Томми. Тимъ плохой товарищъ побесѣдовать, за то славный -- попить. Какъ ты думаешь, Томми: любитъ этотъ господчикъ миссъ? Я часто видалъ, какъ онъ вертится у нашего дому въ Квинъ-Стритѣ, когда мы были въ Лондонѣ,
   Томми. Помнится, въ Квинъ-Стритѣ, его не пускали въ домъ. Помнится, нашего брата чуть не выпроводили вонъ, когда мы ему сказали, что господа дома. Мнѣ сдается, что лакейское дѣло держать ротъ открытымъ -- нѣтъ, глаза открытыми, а ротъ зажимать, (онъ умолкаетъ).
   Лакей. Мнѣ кажется, Томми влюбленъ, влюбленъ по уши. Кто эта молодая бабочка, что танцовала съ вами въ Chaumière? Какъ изволилъ буянить тамъ молодой маркизъ! Полицейскимъ пришлось вступиться, да унять его отъ танцовъ. Человѣкъ его на верху сказывалъ старику Буцфусу, что маркизъ страшный гуляка. Раньше четырехъ, пяти часовъ утра и домой не возвращается: все карты, да шампанское, да интрижки. Не вѣсть сколько подарилъ онъ этой красавицѣ брилліантовъ, а все ссорятся и бранятся да швыряютъ другъ въ друга тарелками: страшно смотрѣть.
   Томми. Человѣку маркиза слѣдовало бы знать свое дѣло, а не мѣшаться въ чужія. Гордая бестія: съ нашимъ братомъ и говорить не хочетъ. За полкроны я былъ бы готовъ поколотить его.
   Лакей. А мы тебѣ помогли бъ, Томми. Буцфусъ не гордъ; не гордъ и человѣкъ князя. Этотъ старый С. Жанъ былъ дядькой графа, когда тотъ былъ въ Англіи, пятьдесятъ лѣтъ назадъ, во время эмиграціи, при королевѣ Аннѣ. Ему случалось помогать графу. Онъ говоритъ, что зналъ тогда -- какого-то молодаго мосье Ньюкома, который бралъ уроки у кавалера, отца графини -- чу?-- звонятъ -- побѣгу.

(Лакей уходитъ).

   Баккистопперъ. Этотъ малый не дурной. Денегъ не жалѣетъ -- и славно поетъ.
   Томасъ. Славный голосъ, только необработанный.
   Лакей. (Возвращается). Пріѣхать сюда за миссъ Н. въ два часа. Закусить? Ступай за уголъ. За угломъ славная харчевня.

(Слуги уходятъ).

   

Явленіе II.

   Этель. Не могу придумать, гдѣ бы это была мадамъ де Монконтуръ? Какъ странно, что вы пріѣхали сюда -- что мы оба пріѣхали сюда сегодня. Какъ я изумилась, встрѣтивъ васъ у министра! Грандмаманъ страшно разсердилась.-- Этотъ молодой человѣкъ преслѣдуетъ насъ повсюду, сказала она.-- Рѣшительно не понимаю, отчего не должны мы видѣться, Клэйвъ. Мнѣ ставятъ въ вину даже случайныя встрѣчи съ вами здѣсь. Знаете-ли, сэръ, сколько перенесла я непріятностей за то, что ѣздила въ Брэйтонъ вмѣстѣ съ вами? Грандмаманъ не знала объ этомъ до пріѣзда въ Шотландію, когда моя вѣтреная горничная разсказала все ея дѣвушкѣ. Посмотрѣли бы вы, какая поднялась гроза! Если-бъ здѣсь была Бастилія, она непремѣнно постаралась бы васъ запереть туда. Она говоритъ, что вы вѣчно у насъ на дорогѣ -- какъ это дѣлается, рѣшительно не понимаю. Она говоритъ, что если бъ не вы, я была бы -- вы знаете, чѣмъ бы я была?.. но я благодарю Бога, что это не исполнилось: Кью нашелъ въ Генріеттѣ Пуллейнъ такую прекрасную жену, какой онъ не нашелъ бы во мнѣ. Она будетъ счастливѣе Клары, Клэйвъ. Кью одинъ изъ добрѣйшихъ на свѣтѣ людей -- не слишкомъ благоразуменъ, не слишкомъ твердаго характера; но онъ именно такой добрый, мягкій, великодушный человѣкъ, какой нуженъ для счастія такой дѣвушки, какова Генріетта.
   Клэйвъ. Но не для такой какъ вы, Этель?
   Этель. Нѣтъ, я не для него. У меня характеръ причудливый, Клэйвъ, и -- я боюсь -- рѣдкій мужчина уживется со мной. Я чувствую себя какъ-то одинокой. Сколько мнѣ лѣтъ? Двадцать -- а мнѣ кажется иногда, что я столѣтняя старуха, и всѣ эти поклоненія, Праздники и лесть меня утомляютъ, ахъ, какъ утомляютъ! А между тѣмъ, не будь всего этого, соскучусь. Какъ бы я желала быть набожной, какъ мадамъ де Флоракъ: не проходитъ дня, чтобъ она не была въ церкви. Она вѣчно занята дѣлами милосердія, духовенствомъ, обращеніемъ другихъ къ своей вѣрѣ; мнѣ кажется, княгиня скоро приметъ католичество, а со всѣмъ тѣмъ, она не счастливѣе насъ съ вами. Гортензія -- пустая женщина, которая только и знаетъ, что думать о своемъ бездушномъ толстомъ Камиллѣ въ очкахъ, о своихъ дѣтяхъ и больше ни о чемъ на свѣтѣ. Кто же счастливъ, Клэйвъ?
   Клэйвъ. Вы говорите, что жена Бэрнса не счастлива.
   Этель. Мы -- почти братъ и сестра, и я могу говорить съ вами откровенно. Бэрнсъ жестокъ съ нею. Въ Ньюкомѣ, прошедшей зимой, Клара, каждое утро приходила ко мнѣ въ комнату со слезами на глазахъ. Онъ называетъ ее дурой и какъ бы гордится тѣмъ, что унижаетъ ее при людяхъ. Къ счастію, мой бѣдный батюшка очень полюбилъ ее, и какъ онъ со времени болѣзни сталъ чрезвычайно вспыльчивъ, Бэрнсъ, въ присутствіи его, оставляетъ бѣдную Клару въ покоѣ. Мы надѣялись, что рожденье ребенка поправитъ дѣла, но родилась дочь и Бэрнсъ досадуетъ и злится больше прежняго. Онъ хочетъ, чтобъ папа вышелъ изъ парламента, а самъ ни о чемъ такъ не думаетъ, какъ о томъ, чтобъ попасть въ число членовъ. О, Боже мой! да кто же счастливъ на этомъ свѣтѣ? Какая жалость, что отецъ лорда Гэйгота не умеръ раньше! Онъ и Бэрнсъ примирились между собою, и я дивлюсь, какъ гордость моего брата допустила это примиреніе. Мнѣ кажется, что покойный лордъ хранилъ значительную сумму въ банкѣ, и нынѣшній дѣлаетъ то же: онъ расплатился со всѣми долгами и Бэрнсъ теперь находится съ нимъ въ самыхъ Дружественныхъ отношеніяхъ. Онъ по-прежнему бранитъ Доркинговъ, которые, по его словамъ, нуждаются въ деньгахъ и желали бы сдѣлать заемъ въ банкѣ. Эта вѣчная заботливость о деньгахъ меня возмущаетъ. На мѣстѣ Бэрнса, я никогда бы не помирилась съ мистеромъ Бельсайзомъ, никогда! Но теперь всѣ говорятъ, что онъ былъ правъ; грандмаманъ даже довольна тѣмъ, что лорда Гэйгета принимаютъ обѣдать въ Паркъ-Лэнѣ. Бѣдный папа въ Лондонъ пріѣхалъ -- говоритъ -- исполнять парламентскія обязанности. Недавно вечеромъ онъ отправился въ засѣданіе; его вынесли изъ кареты на рукахъ и прикатили въ палату на креслахъ. Министры благодарили его за пріѣздъ. Мнѣ кажется, онъ все еще думаетъ быть пэромъ. О, до какой степени суетна жизнь наша.
   Мадамъ де Монконтуръ (входитъ). О чѣмъ вы здѣсь бесѣдуете, молодые люди? О балахъ, объ оперѣ? Въ первый разъ, когда меня взяли въ оперу, опера мнѣ не понравилась и я задремала; но теперь, о, какое наслажденіе слышать Гризи!
   Часы. Динь, динь!
   Этель. Ужь два часа! Мнѣ надо бѣжать къ грандмаманъ. Прощайте, мадамъ де Монконтуръ; какъ жаль, что я не могла видѣть милой мадамъ де Флоракъ. Я постараюсь быть у нея въ четвергъ, скажите ей, пожалуйста. Не встрѣтимся ли мы съ вами сегодня вечеромъ у американскаго посланника, или завтра у мадамъ де Бри? Въ пятницу у васъ вечеръ -- и я надѣюсь, грандмаманъ возьметъ меня къ вамъ. Какой прелестный былъ у васъ послѣдній музыкальный вечеръ! Прощайте, кузенъ. Не извольте провожать меня съ лѣстницы, я вамъ приказываю, сэръ: лучше оставайтесь здѣсь и доканчивайте портретъ мадамъ де Монконтуръ.
   Княгиня. Видите, Клэйвъ, какъ ни жарко въ маѣ, я надѣла для васъ бархатное платье. Прощайте, моя милая.

(Этель выходитъ).

   Сколько можемъ заключать изъ этого разговора, который нѣтъ нужды продолжать -- такъ какъ бесѣда между мадамъ де-Монконтуръ и мосье Клэйвомъ, послѣ нѣсколькихъ лестныхъ отзывовъ объ Этели, ни мало не касается исторіи Ньюкомовъ -- сколько можемъ заключать, этотъ небольшой діалогъ происходилъ въ понедѣльникъ, а около среды, ея сіятельство графинія де-Флоракъ получила отъ Клэйва записочку, въ которой онъ говорилъ, что однажды, когда графиня пріѣзжала въ Лувръ, гдѣ онъ занимался копировкой, ей очень понравилась картина Сассо Феррато, изображающая Богоматерь съ Младенцемъ, и что онъ, написавъ съ этой картины акварельную копію, надѣется, что графиня съ удовольствіемъ приметъ ее отъ преданнаго ей, покорнѣйшаго слуги, Клэйва Ньюкома. При этомъ, онъ извѣщалъ, что копія будетъ кончена на слѣдующій день, и что онъ завтра же явится съ нею къ графинѣ. Разумѣется, мадамъ де-Флоракъ приняла это извѣщеніе очень благосклонно и послала съ слугой Клэйва записочку съ тысячью благодарностей молодому джентльмену.
   И вотъ, въ четвергъ утромъ, около часу, по одному изъ тѣхъ странныхъ стеченій обстоятельствъ, какія и проч. и проч., въ отель Флораковъ пріѣзжаетъ, какъ бы вы думали кто? Миссъ Этель Ньюкомъ. Графиня была дома, въ ожиданіи Клэйва и его картины; но появленіе миссъ Этели встревожило добрую графиню до такой степени, что она почувствовала за собой какъ бы преступленіе, при видѣ дѣвушки, родители которой могли бы подумать -- не знаю, чего бы они не могли подумать -- будто мадамъ де-Флоракъ доставляетъ молодымъ людямъ случаи къ свиданіямъ. Вотъ чѣмъ объясняются слова, произнесенныя вскорѣ потомъ, графиней въ
   

Разговорѣ III.

   Графиня. (за работой). И вы, покидая свѣтъ, пріѣзжаете въ нашъ скучный, старый отель. Черезъ день, вы найдете его еще грустнѣе, бѣдный мой ребенокъ.
   Этель. Отчего жь это?
   Графиня. Нѣкто, сколько нибудь увеселявшій наше маленькое общество, ужь не будетъ пріѣзжать къ намъ.
   Этель. Развѣ аббатъ де-Флоракъ уѣзжаетъ изъ Парижа, мадамъ?
   Графиня. Не объ немъ рѣчь, вы сами знаете. Вы два раза видѣли здѣсь моего бѣднаго Клэйва. Онъ еще разъ пріѣдетъ сюда и больше никогда. Совѣсть упрекаетъ меня за то, что я рѣшилась принимать его. Но я смотрю на него, какъ на сына; онъ, какъ сынъ, порученъ мнѣ его отцемъ. Пять лѣтъ назадъ, когда мы встрѣтились, послѣ многихъ -- о, сколькихъ лѣтъ!-- полковникъ Ньюкомъ разсказывалъ мнѣ о своихъ надеждахъ на-счетъ сына. Вы знаете, съ кѣмъ были связаны эти надежды. Потомъ онъ писалъ мнѣ, что родители молодой особы распорядились иначе и планы его сдѣлались невозможными -- что рука миссъ Ньюкомъ, обѣщана другому. Когда я услыхала отъ моего сына Поля, что эти переговоры прерваны, сердце мое, Этель, забилось отъ радости, изъ участія къ моему другу. Я теперь старуха; видѣла свѣтъ; наглядѣлась всякого сорта людей. Безспорно, я знала мужчинъ болѣе блестящихъ; но такого сердца, какъ у него, такой вѣрности, какъ его, такого благородства и простодушія, какъ у Томаса Ньюкома -- никогда!
   Этель (улыбаясь). Милая графиня, я думаю то же самое.
   Графиня. Понимаю вашу улыбку. Скажу вамъ, что я знала вашего добраго дядю, когда мы были еще чуть не дѣтьми. Мой отецъ перенесъ съ собою въ изгнаніе гордость своей фамиліи. Наша бѣдность только усиливала эту гордость. Еще до эмиграціи, между нашей фамиліей и графомъ Флоракомъ былъ заключенъ договоръ. Я не могла не исполнить слова, даннаго моимъ отцомъ. И сколько лѣтъ я держала его свято! Но когда я вижу молодую дѣвушку, которую хотятъ сдѣлать жертвой -- предметомъ брака по расчету, какъ было со мной -- сердце мое наполняется жалостью объ ней. И если я люблю ее, какъ люблю васъ, всегда выскажу ей мои мысли. Лучше бѣдность, Этель; лучше келья въ монастырѣ, чѣмъ союзъ безъ любви. Ужь не на вѣкъ ли суждено, чтобы мужчины дѣлали изъ насъ рабынь? Здѣсь во Франціи, больше чѣмъ гдѣ нибудь, отцы продаютъ насъ каждый день, И что у насъ за общество! Вы узнаете, когда выйдете за-мужъ. Есть законы такіе жестокіе, что натура возмущается противъ нихъ и нарушаетъ ихъ -- или мы умираемъ, соблюдая ихъ. Вы улыбаетесь. Вотъ ужь пятьдесятъ лѣтъ, какъ я умираю, n'est-ce pas?-- Вы видите передъ собой старуху, которая жалуется молодой дѣвочкѣ. Это потому, что наши воспоминанія молодости всегда молоды, и потому что я сама такъ страдала, что желала бы предохранить кого люблю отъ подобнаго горя. Знаете ли, что дѣти супруговъ, нелюбящихъ другъ-друга, носятъ въ сердцѣ какъ бы наслѣдственную холодность и не любятъ своихъ родителей такъ, какъ любятъ другіе! Они замѣчаютъ наши разномыслія и наше равнодушіе, слышатъ наши взаимныя жалобы и обвиненія; принимаютъ въ нашихъ распряхъ ту или другую сторону, и дѣлаются партизанами отца или матери. Мы принуждаемъ себя къ лицемѣрію и скрываемъ отъ нихъ наши грѣхи и горести; говоримъ о дурномъ отцѣ съ ложною похвалой; прикрываемъ слезы притворными улыбками и обманываемъ нашихъ дѣтей -- да, обманываемъ, Ужь отъ одного этого благонамѣреннаго скрытничества, женщина падаетъ въ глазахъ своихъ сыновей. Они могутъ стать на ея сторонѣ и ограждать ее отъ себялюбія или жесткости отца. Въ этомъ случаѣ, какая война! Что за домъ, гдѣ сынъ видитъ въ отцѣ тирана, а въ матери одну только дрожащую жертву! Я говорю не о себѣ -- какова бы ни была моя долгая замужняя жизнь -- я не испытала подобныхъ безславныхъ бурь, на которыя бы могла жаловаться. Но когда глава семейства пренебрегаетъ своей женой, или предпочитаетъ ей другую, тогда и дѣти, лицемѣры такіе же какъ и мы, покидаютъ ее. Вы, кажется, не вѣрите въ семейную любовь. Tenez, mon enfant: сколько я догадываюсь, вы не могли видѣть семейной любви.
   Этель (краснѣя и, можетъ-быть, думая, какъ она уважаетъ своего папа, какъ уважаетъ свою мамашу, и какъ они уважаютъ другъ-друга). Мои батюшка и матушка всегда до крайности любили всѣхъ своихъ дѣтей, графиня; и никто не скажетъ, чтобы супружество ихъ было несчастливо. Моя матушка -- самая нѣжная, самая любящая мать, и -- (здѣсь она мысленно видитъ сэра Брэйана: онъ одинъ-одинехонекъ въ своей комнатѣ; при немъ никого, кто бы дѣйствительно заботился о немъ, кромѣ слуги, который любитъ его на пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ, съ прибавкою случайныхъ доходовъ; или можетъ-статься, кромѣ миссъ Канъ, которая, для развлеченія сэра Брэйана, читаетъ ему или играетъ съ нимъ въ карты, по цѣлымъ вечерамъ: это видѣніе, прерываетъ разумную рѣчь миссъ Этели).
   Графиня. Вашъ отецъ разстроилъ свое здоровье -- а между тѣмъ онъ пятью годами моложе полковника Ньюкома -- но онъ счастливъ, что Богъ послалъ ему такую жену и такихъ дѣтей. Они служатъ ему подпорой въ старости; утѣшеніемъ въ болѣзни; они повѣряютъ ему свое горе и свои радости -- не такъ ли? Его послѣдніе дни услаждены ихъ любовью.
   Этель. Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Однако жь не онъ и не мы виноваты, что онъ для насъ какъ будто чужой. Онъ дни проводилъ въ банкѣ; вечера въ парламентѣ, или выѣзжалъ съ мамашей въ свѣтъ, а мы, малютки, оставались дома съ гувернанткой. Мамаша очень добра; я почти не видывала ее сердитою; на насъ никогда; изъ-за насъ, правда, бывала иногда сердита на слугъ. Когда мы были малы, мы обыкновенно видались съ папашей и мамашей за чаемъ, и тогда, когда она одѣвалась для выѣзда. Съ болѣзни папаши, она отказалась отъ всѣхъ свѣтскихъ удовольствій. Я хотѣла сдѣлать то же самое. Мнѣ иногда становится въ людяхъ совѣстно, когда подумаю, что мой бѣдный папаша сидитъ дома, одинъ. Я хотѣла оставаться дома, но мамаша и грандмананъ запретили мнѣ. У грандмаманъ большое состояніе, которое, она обѣщала отдать мнѣ; съ-тѣхъ-поръ, мнѣ велятъ быть всегда съ нею. Она очень умна, вы это знаете; нельзя сказать, чтобъ она не была и добра, по-своему; но она никакъ не можетъ жить не въ обществѣ. И я, которая притворяюсь, будто выѣзжаю съ неохотой, также люблю общество; и я, которая издѣваюсь надъ льстецами и презираю ихъ -- о, какъ я люблю, чтобъ мнѣ льстили! Мнѣ пріятно, когда женщины меня ненавидятъ, а молодые люди оставляютъ ихъ для меня. Я презираю многихъ изъ нихъ; а между-тѣмъ, не могу удержаться, чтобъ не привлекать ихъ къ себѣ. Одинъ или двое изъ нихъ страдаютъ по мнѣ, и мнѣ это нравится; если они ко мнѣ равнодушны, я злюсь, и не перестаю злиться, пока они не возвратятся ко мнѣ. Я люблю прекрасные наряды; люблю золото и брилліанты; люблю знатное имя и богатый домъ -- о, я презираю сама себя, когда подумаю обо всемъ этомъ! Когда я лежу въ постели и представляю себѣ, что я бездушная кокетка -- я сокрушаюсь и рыдаю; но черезъ минуту возмущаюсь и говорю: почему жь нѣтъ?-- и сегодня вечеромъ -- да, сегодня вечеромъ -- уѣхавъ отъ васъ, я буду злою, безнравственной кокеткой, знаю, что буду.
   Графиня (съ горестью). О васъ помолятся, дитя мое.
   Этель (съ горестью). Я думала когда-то, что могу быть доброй. Тогда я читала молитвы отъ души. Теперь, я читаю ихъ по-привычкѣ, и стыжусь -- да стыжусь читать ихъ. Не безбожно ли сегодня молиться, а завтра утромъ быть ничѣмъ не лучше, чѣмъ -- вчера вечеромъ? Это и многое другое часто возмущаетъ меня, и я нѣмѣю. Въ Ньюкомѣ, у насъ бываетъ пасторъ, и такъ ѣстъ за обѣдомъ, и такъ ухаживаетъ за нами, и все у него на языкѣ папа сэръ Брэйанъ, и мама ваша милость. Мы съ грандмаманъ слушаемъ фэшонебельнаго проповѣдника, дядю Клэйва, котораго сестра отдаетъ въ наемъ квартиры въ Брэйтонѣ; такая странная, вѣчно краснѣющая, чванная, простодушная старая лэди. Знаете ли вы, что тетка Клэйва отдаетъ въ наемъ квартиры въ Брейтонѣ?
   Графиня. Мой отецъ былъ репетиторомъ въ школѣ. Мосье де-Флоракъ давалъ уроки во время эмиграціи. Знаете ли какіе?
   Этель. О, старинное дворянство! это дѣло другое. Этотъ мистеръ Гонимэнъ такой жеманный, что выводитъ меня изъ терпѣнія!
   Графиня (со вздохомъ). Желаю чтобъ вы слушали службу въ церкви болѣе истинной. А когда вы думали, что можете быть добрѣе, Этель?
   Этель. Когда я была дѣвочкой. До выѣзда въ свѣтъ. Когда я дѣлала длинныя прогулки на конѣ съ моимъ дорогимъ дядюшкой Ньюкомомъ; и онъ бесѣдовалъ со мной такъ добродушно и такъ пріятно; и говорилъ, что я напоминаю ему одну особу, которую онъ когда-то зналъ.
   Графиня. Кого -- кого же это, Этель?
   Этель (взглянувъ на Жерардовъ портретъ графини де-Флоракъ). Какой странный костюмъ носили вы во времена имперіи, мадамъ де-Флоракъ! Какъ вы могли допускать такія высокія таліи и такія страшныя брыжжи! (графиня цѣлуетъ Этель. Картина).
   Входитъ С. Жанъ; за нимъ какой-то господинъ, съ портфелемъ подъ мышкой.
   С. Жанъ. Мосье Клэйвъ! (С. Жанъ выходитъ).
   Клэйвъ. Какъ ваше здоровье, madame la comtesse? Mademoiselle, j'ai l'honneur de vous souhaiter le bon jour.
   Графиня. Вы изъ Лувра? окончили эту прекрасную копію, mon ami?
   Клэйвъ. Я принесъ ее вамъ. Копія не совсѣмъ хороша. Тамъ вѣчно такое множество маленькихъ demoiselles, снимающихъ копіи съ этой картины Сассо Феррато; онѣ такъ суетятся вокругъ нея, и бѣгаютъ отъ одного мольберта къ другому, и столько ходитъ туда молодыхъ художниковъ, съ совѣтами имъ, что нельзя хорошенько вглядѣться въ картину. Впрочемъ, я принесъ вамъ эскизъ, и очень радъ, что вы спросили объ немъ.
   Графиня (разсматривая рисунокъ). Это прелестно -- прелестно! Чѣмъ отплатить нашему живописцу за его мастерское произведеніе?
   Клэйвъ (цѣлуетъ ей руку). Вотъ моя плата! Вѣроятно, вамъ будетъ пріятно узнать, что два изъ моихъ портретовъ приняты на выставку. Мой дядя, пасторъ, и мистеръ Бутсъ, лейбъ-гвардеецъ.
   Этель. Мистеръ Бутсъ -- что за имя! Я не знаю ни одного мистера Бутса.
   Клэйвъ. У него чудная голова для живописца. Распорядители выставки не приняли моего Кракторпа и -- и одну или двѣ головки, которыя я послалъ на выставку.
   Этель (приподнимая свою). Вѣроятно, портретъ миссъ Мэккензи?
   Клэйвъ. Да, миссъ Мэккензи. Примиленькое личико и слишкомъ нѣжное для моей кисти.
   Этель. У восковой куклы также миленькое личико. Розовыя щеки; голубые фарфоровые глаза, и волоса такого цвѣту, какъ у старой мадамъ Гемпенфельдъ (она отходитъ къ окну, обращенному во дворъ).
   Клэйвъ (къ графинѣ). Миссъ Мэккензи говоритъ гораздо почтительнѣе о глазахъ и волосахъ другихъ. Она думаетъ, что нѣтъ на свѣтѣ молодой дѣвицы, съ которой-бы можно было сравнить миссъ Ньюкомъ.
   Графиня (въ-сторону). А вы, mon ami? Это въ послѣдній разъ, entendez-vous? Вы никогда не должны бывать здѣсь. Если бъ графъ узналъ объ этомъ, онъ никогда не простилъ бы мнѣ. Encore! (онъ опять цѣлуетъ руку ей сіятельства).
   Клэйвъ. Доброе дѣло выигрываетъ отъ повторенія. Миссъ Ньюкомъ, вамъ, должно-быть, нравится видъ двора? Старыя деревья и садъ гораздо лучше. Вотъ милый старый фавнъ безъ носу! Непремѣнно срисую его; растенья, которыя вьются вокругъ его подножія, прекрасны.
   Миссъ Н. Я смотрѣла, не пріѣхалъ ли за мною экипажъ. Мнѣ пора домой.
   Клэйвъ. Вотъ и мой кабріолетъ. Не могу ли я свезти васъ, куда вамъ угодно? Я нанимаю кабріолетъ на часы, и готовъ ѣхать съ вами хоть на край свѣта.
   Миссъ Н. Куда вы, мадамъ де-Флоракъ? Не затѣмъ ли, чтобъ показать графу эту копію? Боже мой! Я не воображаю, чтобъ мосье де-Флоракъ могъ интересоваться такой бездѣлицей. На набережныхъ я видала множество подобныхъ, по двадцати пяти су за штуку. Удивляюсь, что карета не ѣдетъ за мной.
   Клэйвъ. Вы можете ѣхать въ моемъ экипажѣ безъ меня, если мое общество вамъ непріятно.
   Миссъ Н. Ваше общество иногда очень пріятно,-- когда вы бываете пріятны. Въ другое время, какъ напримѣръ, на послѣднемъ вечерѣ, вы не слишкомъ интересны.
   Клэйвъ. Вчера вечеромъ, перебывавъ въ двадцати домахъ, чтобъ достать приглашеніе къ мадамъ де-Бри, я пріѣзжаю къ ней, и нахожу миссъ Ньюкомъ ангажированною на всѣ танцы; она вальсируетъ съ мосье де-Клингентпоръ, галлопируетъ съ графомъ Капри, галлопируетъ и вальсируетъ съ высокороднѣйшимъ маркизомъ Фэринтошемъ. Во весь вечеръ она едва перемолвила со мной пару словъ, и когда я прождалъ до полночи, грандмаманъ увозитъ ее домой, а я остаюсь не при чемъ за всѣ мои хлопоты. Лэди Кью, настроенная на самый важный тонъ, удостоиваетъ меня небрежнымъ замѣчаніемъ: ахъ, я думала, что вы уѣхали въ Лондонъ, -- и съ этими словами поворачивается ко мнѣ своей достопочтенной спиной.
   Миссъ Н. Двѣ недѣли назадъ вы говорили, что ѣдете въ Лондонъ. Вы говорили, что копіи, которыми вы занимались, не задержатъ васъ десяти дней, а съ-тѣхъ-поръ прошло ужь три недѣли.
   Клэйвъ. Лучше бы я сдѣлалъ, если бъ уѣхалъ.
   Миссъ Н. Если вы такого мнѣнія, и я не другаго.
   Клэйвъ. Зачѣмъ я остаюсь здѣсь, не спускаю съ васъ глазъ и васъ преслѣдую -- вѣдь вы знаете, что я преслѣдую васъ. Могу ли я пробавляться одной улыбкой, которою дарятъ меня два раза въ недѣлю; улыбкой не свѣтлѣе той, какою встрѣчаютъ всякого? Что мнѣ въ этомъ прибыли, кромѣ того только, что я слышу, какъ восхваляютъ вашу красоту; вижу, какъ вы, изъ вечера въ вечеръ, счастливая, улыбающаяся и торжествующая, носитесь въ вихрѣ танцевъ съ другими мужчинами? Возвышается ли сколько нибудь ваше торжество мыслію, что я вижу его? Мнѣ кажется, вы хотѣли бы, чтобы мы преслѣдовали васъ цѣлою толпой.
   Миссъ Н. Преслѣдовали, и встрѣтивъ меня одну, расточали мнѣ кстати комплименты, въ родѣ тѣхъ, какіе вы говорите въ эту минуту? Въ самомъ-дѣлѣ, это было бы для меня истиннымъ удовольствіемъ! Отвѣчайте же теперь на мой вопросъ, Клэйвъ. Скрывала ли я когда-нибудь отъ кого изъ моихъ знакомыхъ мое расположеніе къ вамъ? И къ чему бы? Не держала ли я вашу сторону, когда на васъ клеветали? Въ прежніе дни, когда -- когда спрашивалъ меня лордъ Кью, который имѣлъ тогда на это право -- я говорила ему, что люблю васъ какъ брата, и всегда буду любить. Если я въ чемъ виновата, такъ развѣ въ томъ, что видѣлась съ вами два-три раза, въ особенности такъ, какъ теперь; что я позволяла вамъ говорить мнѣ такъ, какъ теперь говорите,-- обижать меня, какъ теперь обижаете. Уже ли вы думаете, что я недовольно наслушалась изъ-за васъ разныхъ нареканій, и потому считаете себя вправѣ въ свою очередь дѣлать мнѣ выговоры? Не дальше, какъ вчера вечеромъ, я выслушала непріятности за то, что вы были на балѣ. Съ моей стороны было дурно, очень дурно, говорить вамъ, что я ѣду на этотъ балъ. Когда мы пріѣхали домой, лэди Кью -- но довольно, сэръ. Я не могла думать, чтобъ вы когда-нибудь увидѣли меня въ такомъ униженномъ состояніи.
   Клэйвъ. Возможно ли, чтобъ я заставилъ Этель Ньюкомъ проливать слезы? О, осушите ихъ, осушите! Простите меня, Этель, простите! Я не имѣю никакого права ревновать васъ или дѣлать вамъ укоры -- я это знаю. Если другіе любуются вами, я долженъ знать, что они -- они дѣлаютъ тоже, что и я: я долженъ былъ бы гордиться, не досадовать, что они любуются моею Этелью -- моей сестрой, если вы не можете быть ничѣмъ больше.
   Этель. Я буду тѣмъ же всегда, какъ бы обидно вы обо мнѣ ни думали, ни говорили. Но довольно, сэръ, я не буду такъ глупа, чтобъ заплакать снова. Усердно вы работали? Хорошо приняты на выставкѣ ваши картины? Мнѣ вы больше нравитесь съ усами, и я вамъ приказываю -- не брить ихъ въ другой разъ. Здѣсь молодые люди носятъ усы. Я едва узнала Чарльса Бирдмора, когда онъ пріѣхалъ на дняхъ изъ Берлина, словно саперъ или минеръ. Его маленькія сестры вскрикнули и перепугались при его появленіи. Зачѣмъ вы не служите по дипломатической части? Помните, въ Брэйтонѣ, лордъ Фэринтошъ спрашивалъ насъ, не военный ли вы? я также подумала про себя, отчего онъ не военный?
   Клэйвъ. Военный можетъ надѣяться многаго, n'est-ce pas? Онъ носитъ красивый мундиръ. Онъ можетъ быть генераломъ, командоромъ ордена Бани, виконтомъ, графомъ. Не бѣда, если онъ будетъ безъ ноги, какъ любовникъ, о которомъ поется пѣсня. Теперь -- мирное время, вы говорите? Тѣмъ хуже для солдата. Мой отецъ говорилъ, что онъ ни за что не хотѣлъ бы меня видѣть тунеядцемъ въ барракахъ, или съ вѣчной трубкой во рту въ какой-нибудь провинціальной бильярдной. Я не охотникъ до законовъ и судовъ; а чтобъ служить по дипломатической части, надо имѣть родню въ Кабинетѣ и дядюшекъ въ Палатѣ перовъ. Какъ вы думаете, могъ ли бы мнѣ быть полезенъ мой дядюшка, который въ парламентѣ, или если бъ могъ, захотѣлъ ли бы онъ? Тоже спрашиваю послѣ него о Бэрнсѣ, его благородномъ сынѣ и наслѣдникѣ?
   Этель (задумчиво). Бэрнсъ, можетъ-быть, не захотѣлъ бы; но папаша могъ бы сдѣлать вамъ полезное даже теперь, и притомъ, у васъ есть родные и знакомые, которые васъ любятъ.
   Клэйвъ. Нѣтъ -- никто не можетъ быть мнѣ полезенъ, и мое искусство, Этель,-- не только мой выборъ и моя любовь, но и честь моя. Я никогда не отличусь въ немъ; я могу писать порядочные портреты, но и все тутъ. Я не гожусь даже къ тому, чтобъ растирать краски для друга моего Ридлея; точно также, какъ мой отецъ, сердечно привязанный къ своему званію, вѣроятно не могъ бы быть хорошимъ генераломъ. Такъ онъ всегда говоритъ. Я имѣлъ о себѣ лучшее понятіе, когда начиналъ; былъ гордъ и мечталъ добиться славы. Но когда я побывалъ въ Ватиканѣ, посмотрѣлъ на Рафаэля и на великаго Микеля -- я понялъ, какъ я малъ и жалокъ, и созерцая ихъ геній, я сжался до того, что почувствовалъ себя атомомъ, какимъ представляется человѣкъ подъ куполомъ св. Петра. Къ чему мнѣ желать великаго дарованія?.. Да, есть одна причина, почему я желалъ бы этого.
   Этель. Какая же?
   Клэйвъ. Принести его вамъ, Этель, если бъ вы нашли этотъ даръ пріятнымъ. Но это тоже, что яйцо на скалѣ середи моря: нѣтъ средства похитить его у птицы. Я долженъ довольствоваться скромнымъ положеніемъ въ свѣтѣ, а вамъ нужно блистательное. Блистательное! О, Этель, какимъ масштабомъ мы, люди, измѣряемъ славу! Видѣть свое имя въ Morning Post, ѣздить на три бала каждый вечеръ;-- встрѣчать описаніе вашего тоалета въ модномъ листкѣ, извѣстіе о вашемъ пріѣздѣ въ городской домъ послѣ поѣздки въ провинцію; о балѣ у маркизы Фэрин...
   Этель. Сэръ, сдѣлайте одолженіе, не называйте по именамъ.
   Клэйвъ. Это меня удивляетъ. Вѣдь вы живете въ свѣтѣ и любите свѣтъ, что бы вы ни говорили -- и я удивляюсь, какъ дѣвушка, съ вашимъ умомъ и характеромъ, можетъ до такой степени заниматься свѣтскими мелочами. Мнѣ кажется, мой простодушный старикъ-отецъ гораздо изящнѣе всѣхъ вашихъ вельможъ; его прямота возвышеннѣе всѣхъ ихъ низкопоклонничествъ, и надменности и прожектерства. О чемъ вы думаете, стоя въ этой прелестной позѣ, будто Мнемозина, съ перстомъ у подбородка?
   Этель. Мнемозина! Это что такое? Знаете ли что? Когда вы тихи и скромны, вы мнѣ нравитесь гораздо больше, чѣмъ тогда, когда вы воспламеняетесь и злитесь, сэръ. И такъ, вы думаете, что вамъ не быть знаменитымъ живописцемъ? Живописцы здѣсь приняты въ лучшемъ обществѣ. Я очень обрадовалась тому, что двое изъ нихъ обѣдали въ Тюльери, когда грандмаманъ была тамъ; одного изъ нихъ, увѣшаннаго крестами, она принимала, кажется, за посланника, пока королева не назвала его мосьё Деларошъ. Грандмаманъ говоритъ, что во Франціи всѣ сословія такъ перемѣшаны, что не знаешь, чѣмъ отличить порядочнаго человѣка. И вы думаете, что никогда не будете въ состояніи рисовать такъ хорошо, какъ мосьё Деларошъ?
   Клэйвъ. Да, никогда.
   Этель. И... и... вы никогда не бросите живописи?
   Клэйвъ. Никогда. Это значило бы то же, что оставить друга, за то, что онъ бѣденъ, или бросить любимую женщину, за то, что она не такъ богата, какъ мы предполагали. Въ большомъ свѣтѣ, Этель, это дѣлается часто.
   Этель (со вздохомъ). Да.
   Клэйвъ. Если такъ фальшивъ и низокъ и пустъ нашъ большой свѣтъ -- если его цѣли такъ мелочны, его успѣхи такъ жалки, жертвы, которыхъ онъ отъ васъ требуетъ, такъ унизительны, удовольствія, которыя онъ вамъ доставляетъ, такъ утомительны, даже постыдны, -- зачѣмъ же Этель Ньюкомъ такъ привязана къ нему? Будете ли вы милѣе, прекраснѣе, обмѣнявъ ваше имя на другое? Будете ли вы, черезъ мѣсяцъ, при знатномъ титулѣ, счастливѣе съ человѣкомъ, котораго вы не можете уважать; человѣкомъ, который связанъ съ вами на вѣки и будетъ отцемъ дѣтей Этели, господиномъ и властелиномъ ея жизни и дѣйствій? Надменнѣйшая въ свѣтѣ женщина соглашается обречь себя на это безславіе и сознаться, что дворянская корона -- достаточная взятка за ея честь. Это ли цѣль христіанской жизни, Этель? чистой трапезою дѣвы -- не это должно быть! На прошедшей недѣлѣ, когда мы гуляли здѣсь въ саду и слышали монахинь, поющихъ въ часовнѣ, вы находили жестокимъ, что эти бѣдныя женщины заперты, какъ узницы, и радовались, что въ Англіи это невольничество уничтожено. Потомъ вы потупили глаза въ землю, задумались, идя по дорожкѣ, и навѣрно сказали сами себѣ, что участь ихъ, можетъ-быть, лучше участи многихъ другихъ.
   Этель. Да, ваша правда. Я думала, что женщинамъ суждено быть невольницами, такъ или иначе, и что эти бѣдныя монахини, можетъ статься, счастливѣе насъ.
   Клэйвъ. Я никакъ не стану порицать монахиню или матрону за то, что она слѣдуетъ своему призванію. Дѣло другое -- наши женщины, имѣющія свободу располагать собой: зачѣмъ онѣ идутъ на-перекоръ природѣ, замыкаютъ свои сердца, продаютъ свою жизнь за званіе и деньги, и отрекаются отъ драгоцѣннѣйшаго права -- свободы? Посмотрите, милая Этель. Я люблю васъ такъ, что если бы я былъ увѣренъ, что вашимъ сердцемъ завладѣлъ другой -- разумѣется, человѣкъ честный, благородный, такой... такой, какъ въ прошедшемъ году,-- мнѣ кажется, я ушелъ бы отъ васъ, призвавъ на васъ благословеніе Божіе; воротился бы къ своимъ картинамъ и посвятилъ бы себя своему скромному труду. Вы все представляетесь мнѣ какой-то царицей, а я -- бѣдный, скромный труженикъ, который могъ бы быть счастливымъ, если бъ вы были счастливы. На этихъ балахъ, гдѣ я видѣлъ васъ окруженною блистательными молодыми людьми, богатыми и знатными и такими же поклонниками, какъ я, мнѣ часто приходило на мысль: какъ могу я помышлять о такомъ созданіи, и требовать отъ нея, чтобъ она отказалась отъ дворца и согласилась дѣлить корку хлѣба съ бѣднымъ живописцемъ?
   Этель. Вы сейчасъ только говорили о дворцахъ съ такимъ презрѣніемъ, Клэйвъ. Я не хотѣла бы сказать ни слова о томъ -- о томъ расположеніи ко мнѣ, которое вы выражаете. Я вѣрю, что вы имѣете ко мнѣ расположеніе. Да, я вѣрю. Но лучше было бы не говорить, Клэйвъ; для меня было бы, можетъ-статься, лучше -- не сознаваться, что я это знаю. Въ вашихъ проповѣдяхъ, бѣдный молодой человѣкъ, -- вы навѣрно будете такъ добры, что не станете въ другой разъ читать мнѣ подобныя проповѣди, или я никогда не буду ни видѣться, ни говорить съ вами, никогда -- вы забыли одну часть обязанностей дѣвушки -- повиновеніе родителямъ. Они никогда не согласятся, чтобъ я вышла за мужъ за низшаго -- за такого человѣка, союзъ съ которымъ не былъ бы выгоденъ съ свѣтской точки зрѣнія. Я никогда не рѣшусь огорчить подобнымъ поступкомъ бѣднаго батюшку, или добрую мамашу, отъ которой я не слыхала суроваго слова съ самаго рожденья. Моя грандмаманъ также добра, по-своему. Я пришла къ ней по собственной волѣ. Когда она сказала, что оставляетъ мнѣ все свое имѣніе, уже ли вы думаете, что я радовалась только за себя? Задушевная мысль моего отца -- составитъ состояніе, и всѣ мои братья и сестры получатъ каждый на свою долю очень не много. Лэди Кью обѣщала помогать имъ, если я перейду къ ней... и... теперь все счастіе этихъ малютокъ зависитъ отъ меня, Клэйвъ. Видите ли, братецъ, почему вы не должны говорить мнѣ въ другой разъ въ такомъ тонѣ? Вотъ и карета пріѣхала. Господь съ вами, любезный Клэйвъ.
   (Клэйвъ видитъ, какъ уѣзжаетъ карета, въ которую миссъ Ньюкомъ вошла, не приподнявъ глазъ къ окну, гдѣ онъ стоитъ. Когда карета уѣхала, онъ подходилъ къ противоположнымъ окнамъ салона, открытымъ и обращеннымъ въ садъ. Рядомъ, въ монастырѣ, начинается церковная музыка. Слушая ее, онъ опускается въ кресла и склоняетъ голову на руки).
   Входитъ графиня Флоракъ (она подходитъ къ нему съ озабоченнымъ видомъ). Что съ тобой, mon enfant? Говорилъ ты ей?
   Клэйвъ (бодро). Да.
   Графиня. И она любитъ тебя? Знаю, что любитъ.
   Клэйвъ. Вы слышите органъ въ монастырѣ?
   Графиня. Qu'as tu?
   Клэйвъ. Я столько же могу надѣяться, что одна изъ сестеръ этого монастыря будетъ моей женой, милая графиня! (онъ снова опускается въ кресла; графиня цѣлуетъ его).
   Клэйвъ. Я никогда не зналъ матери; но вы похожи на мать.
   Графиня. Mon fils, о, mon fils!
   

XLVIII.
Въ которой Бенедикъ является женатымъ человѣкомъ.

   Мы всѣ слышали объ умирающей французской герцогинѣ, которая на приближавшееся разрушеніе и послѣдующую судьбу смотрѣла равнодушно, въ увѣренности, какъ говорила она, что небо должно поступить вѣжливо съ особой ея званія. Я полагаю, что понятія лэди Кью насчетъ людей знатнаго происхожденія были въ томъ же родѣ: ея долготерпѣніе съ ними было необычайно; такъ что пороки, которыхъ она никакъ бы не извинила въ людяхъ простаго сословія, эта старая барыня находила простительными и даже очень естественными въ молодомъ человѣкѣ высокаго рода.
   Графиня Кью окружена была шайкою сообщниковъ и сплетницъ,-- пожилыхъ roués и свѣтскихъ барынь, которыхъ все дѣло состояло въ томъ, чтобъ знать всѣ великосвѣтскія интриги и болтовню; что дѣлается въ Фросдорфѣ, что у Тюльерійскихъ принцевъ, кто теперь первымъ временщикомъ въ Аранжуэсѣ; кто въ кого влюбленъ въ Вѣнѣ или въ Неаполѣ, и какія въ послѣднее время въ ходу скандалезныя исторіи въ Парижѣ и Лондонѣ. Поэтому, лэди Кью должна была имѣть точнѣйшія свѣдѣнія о развлеченіяхъ лорда Фэринтоша, о его связяхъ, его образѣ жизни, и, между тѣмъ, она ни на мигъ не обнаруживала ни малѣйшаго гнѣва, ни малѣйшаго неудовольствія на счетъ этого нобеіьнена. Ея великодушное сердце было такъ полно благорасположенія и непамятозлобія къ молодому вѣтренику, что даже, безъ всякого раскаянія съ его стороны, она готова была принять его въ свои объятія и дать ему свое достопочтенное благословеніе. Трогательная кротость натуры! Плѣнительное благодушіе характера! При всѣхъ недостаткахъ и грѣхахъ нолодаго лорда, при всѣхъ его шалостяхъ и себялюбіи, не было минуты, когда лэди Кью не желала бы принять его и надѣлить его рукою ея возлюбленной Этели.
   Но надеждамъ, которыя питала эта незлобивая душа въ продолженіе одного сезона и съ такою рѣшимостью поддерживала до другаго, суждено было не сбыться и въ другой разъ, по случаю одного досаднаго событія въ фамиліи Ньюкомовъ. Этель была внезапно отозвана изъ Парижа третьимъ и послѣднимъ нервическимъ, ударомъ съ отцомъ. Когда она пріѣхала, сэръ Брэйанъ не могъ узнать ея. Спустя нѣсколько часовъ послѣ ея пріѣзда, вся суета этого міра покончилась для него, и на мѣстѣ его воцарился сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, баронетъ. Черезъ день послѣ того, какъ сэра Брэйана поставили въ фамильный склепъ въ Ньюкомѣ,-- въ мѣстной газетѣ появилось адрессованное къ индепендентскимъ избирателямъ этого города письмо, въ которомъ осиротѣлый сынъ сэра Брэйана, съ большимъ чувствомъ упоминая о добродѣтеляхъ, заслугахъ и политическихъ правилахъ покойнаго, предлагалъ себя въ кандидаты на открывшуюся въ парламентѣ вакансію. Сэръ Бэрнсъ извѣщалъ, что онъ не замедлитъ лично засвидѣтельствовать свое почтеніе друзьямъ и покровителямъ оплакиваемаго имъ отца. Что сэръ Бэрнсъ -- вѣрный приверженецъ нашей дивной конституціи, объ этомъ нечего было и говорить. Что онъ твердый, но вмѣстѣ съ тѣмъ добросовѣстный поборникъ нашей протестантской вѣры -- это должно быть извѣстно всякому, кто зналъ Бэрнса Ньюкома. Что онъ употребитъ всѣ усилія къ споспѣшествованію пользамъ этого большаго земледѣльческаго, этого большаго мануфактурнаго графства и города, тому служили ручательствомъ слова его, что онъ будетъ (въ случаѣ избранія его представителемъ Ньюкома въ парламентѣ) адвокатомъ каждой раціональной реформы, непреклоннымъ противникомъ всякого необдуманнаго нововведенія. Однимъ словомъ: циркуляръ Бэрнса Ньюкома къ ньюкомскимъ избирателямъ былъ такимъ же подлиннымъ документомъ и надѣлялъ его такими же общественными добродѣтелями, какъ надъ костьми бѣднаго сэра Брэйана, въ Ньюкомской церкви, плита, увѣковѣчивавшая добрыя качества покойнаго и скорбь его наслѣдника.
   Не смотря на добродѣтели, личныя и наслѣдственныя, Бэрнса Ньюкома, мѣсто ньюкомскаго представителя достаюсь ему не безъ споровъ. Диссиденты и почтенные либералы противопоставляли сэру Бэрнсу Ньюкому Самуила Гигга, эсквайра, и прошлогоднія любезности Бэрнса, при вліяніи княгини Монконтуръ на брата, приносили теперь свои плоды. Мистеръ Гиггъ отказался отъ состязанія съ сэромъ Бэрнсомъ Ньюкомомъ, хотя политическія правила Гигга вовсе не соотвѣтствовали правиламъ достопочтеннаго баронета; и имя лондонскаго кандидата, котораго крайніе ньюкомскіе радикалы противопоставляли Бэрнсу, не появилось въ спискѣ, когда наступилъ день выборовъ. Такимъ образомъ, сердечное желаніе Бэрнса исполнилось, и черезъ два мѣсяца по смерти отца, онъ засѣдалъ уже въ парламентѣ, какъ представитель Ньюкома.
   Все имѣніе покойнаго баронета естественно перешло къ старшему его сыну, который, однако жь, досадовалъ на то, что братьямъ и сестрамъ его были выдѣлены особыя части, и что городской домъ оставленъ лэди Аннѣ, тогда какъ она, при ея недостаточномъ состояніи, не могла жить въ немъ. Но Паркъ-Лэнъ -- лучшій кварталъ въ Лондонѣ, и способы лэди Анны значительно увеличивались ежегоднымъ доходомъ съ дома, который, какъ намъ извѣстно, нѣсколько сезоновъ сряду занятъ былъ иностраннымъ министромъ. Странные переходы богатства; старыя мѣста; новыя лица; какой Лондонецъ ежедневно не дѣлаетъ на нихъ спекуляцій? Будоаръ Целіи, которая умерла въ Кенсаль-Гринѣ, теперь обращенъ въ комнаты, гдѣ Делія совѣтуется съ докторомъ Локономъ, или рѣзвятся дѣти Джуліи. На обѣденныхъ столахъ Флоріо ужь не красуется вино Полліона; Калиста овдовѣла, и къ изумленію всѣхъ, знавшихъ Тримальхіона и наслаждавшихся его знаменитыми обѣдами, -- оставшись въ бѣдности, отдаетъ свой домъ въ наймы, съ богатою, изящною и комфортебельною мебелью, работы Додбиггина, а доходъ идетъ на содержаніе маленькихъ ея сыновей въ Итонѣ. Въ слѣдующемъ году, когда мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ проѣзжалъ мимо знакомаго когда-то дому, съ котораго ужь были сняты траурные гербы, гласившіе вѣчный покой покойному баронету, сэру Брэйану Ньюкому, чужія лица смотрѣли изъ-за цвѣтовъ на балконахъ. Онъ получилъ приглашеніе на вечеръ отъ жильца этого дома, его превосходительства булгарскаго министра, и встрѣтилъ тамъ ту же толпу въ пріемномъ залѣ и на лѣстницѣ, тѣхъ же надутыхъ оффиціантовъ отъ Гёнтера, разносившихъ rafraîchissements въ столовой, того же академика королевской академіи, стараго Сми, по-прежнему толкающагося въ комнатѣ, гдѣ стоитъ съѣстное, и раболѣпствующаго новымъ жильцамъ; и тотъ же портретъ бѣднаго сэра Брэйана, въ мундирѣ помощника губернатора графства, выглядывающій будто привидѣніе изъ-за буфета на пиръ, который даютъ его преемники. Случалось ли вамъ смотрѣть на портреты по стѣнамъ банкетнаго зала Георга IV въ Виндсорѣ? Рамки еще удерживаютъ ихъ, но они улыбаются улыбкой призрака, ихъ алые кафтаны окрашены цвѣтомъ сумерекъ; блескъ ихъ звѣздъ выгорѣлъ; такъ и ждешь, что они упорхнутъ со стѣны и исчезнутъ, чтобы соединиться съ своими оригиналами въ царствѣ тѣней.
   Прошло около трехъ лѣтъ съ отъѣзда добраго полковника въ Индію, и въ продолженіе этого времени совершились нѣкоторыя перемѣны въ жизни главныхъ дѣйствующихъ лицъ и составителя настоящей лѣтописи. Что касается послѣдняго, должно сказать, что дорогая сердцу его, старинная фирма Подворья Ягненка распалась и младшій членъ вступилъ въ другое товарищество. Начертатель этихъ записокъ пересталъ быть холостякомъ. Моя жена и я провели зиму въ Римѣ -- любимомъ мѣстопребываніи молодыхъ супруговъ, и слышали тамъ имя Клэйва, вспоминаемое художниками съ любовью, и безчисленные разсказы о его похожденіяхъ, его веселыхъ ужинахъ и о дарованіяхъ друга его, молодого Ридлея. По возвращеніи весною въ Лондонъ, первый нашъ визитъ былъ на квартиру Клэйва, въ Чарлоттъ-Стритѣ, куда жена моя поѣхала съ радостью, чтобъ пожать руку молодому живописцу.
   Но Клэйвъ уже не жилъ въ этой тихой части города. Подъѣхавъ къ дому, мы увидѣли на дверяхъ свѣтлую мѣдную доску съ именемъ Д. Д. Ридлея, и когда мы вошли въ давно-знакомые покои, мнѣ пришлось пожать руку Джона Джэмса -- другая была занята большою палитрой и цѣлымъ снопомъ рисовальныхъ кистей. Надъ каминомъ, гдѣ въ наше время красовалась голова полковника Ньюкома, теперь висѣлъ тщательно и прекрасно исполненный портретъ его сына, въ бархатномъ кафтанѣ и римской шляпѣ, съ золотистой бородой, которая принесена была въ жертву требованіямъ лондонской моды. Я показалъ Лаурѣ портретъ, пока она не познакомится съ оригиналомъ. Замѣтивъ, что портретъ ей понравился, живописецъ, съ обычною ему застѣнчивостью, сказалъ, что онъ съ радостью готовъ сдѣлать портретъ и съ моей жены: и надо сознаться, что не всякому художнику случается встрѣчать такой милый сюжетъ.
   Налюбовавшись другими произведеніями мистера Ридлея, мы естественно завели рѣчь о его предмѣстникѣ. Клэйвъ переселился въ лучшую часть города. Слышали ль мы? вѣдь онъ сталъ богатымъ человѣкомъ, фэшонебельнымъ человѣкомъ.-- Боюсь, онъ забросилъ искусство, говорилъ Джонъ Джэмсъ, съ грустью на лицѣ: хотя я просилъ и умолялъ его оставаться вѣрнымъ своей профессіи. Онъ могъ бы сдѣлать по этой части много порядочнаго, особенно по портретной живописи. Взгляните сюда, и сюда, и сюда! говорилъ Ридлей, показывая прекрасные, полные жизни рисунки Клэйва: онъ обладалъ искусствомъ схватывать сходство и заставитъ каждаго смотрѣть джентльменомъ. Онъ съ каждымъ днемъ дѣлалъ успѣхи, какъ вдругъ этотъ проклятый банкъ сталъ ему на дорогѣ, и остановилъ его.
   Какой банкъ? значитъ -- я не знаю о новомъ индѣйскомъ банкѣ, въ которомъ полковникъ директоромъ? Тутъ мнѣ разсказали, что торговое учрежденіе, о которомъ шла рѣчь, былъ Бонделькондскій банкъ, о которомъ полковникъ писалъ мнѣ изъ Индіи, больше года назадъ, извѣщая меня, что на этомъ предпріятіи можно составить состояніе, и что онъ припасъ для меня пай въ компаніи. Лаура восхищалась всѣми рисунками Клэйва, которые показывалъ ей его собратъ -- художникъ, за исключеніемъ одного, изображавшаго покорнѣйшаго слугу читателя; мистриссъ Пенденнисъ находила его вовсе не соотвѣтствующимъ оригиналу.
   Распростившись съ добрымъ Джономъ Джемсомъ и оставивъ его продолжать артистическую работу, которою онъ ежедневно занимался, по обыкновенію тихо и серіозно, мы отправились на Фицройскій скверъ, рядомъ, гдѣ я желалъ показать гостепріимному старику Джэмсу Бинни молодую даму, носившую мое имя. Но и здѣсь мы испытали неудачу. Налѣпленные на окнахъ билеты извѣщали, что домъ отдается въ наймы. Женщина, присматривавшая за домомъ, принесла намъ карточку, на которой, развязнымъ почеркомъ мистриссъ Мэккензи, написанъ былъ адрессъ мистера Джэмса Бинни: Poste restante; По, въ Пиренеяхъ, съ отмѣткою, что агентами его въ Лондонѣ были мистеры такіе-то. Женщина сказала, что джентельменъ, кажется, не совсѣмъ-то здоровъ. Въ домѣ было какъ-то пусто, скучно и безпорядочно, и мы поѣхали прочь, съ грустью думая, что добраго старика Джэмса постигла болѣзнь, или какая-нибудь другая бѣда.
   Мистриссъ Пенденнисъ поѣхала домой, въ Бриксгэмъ, на Джерминъ-Стритѣ, а я поспѣшилъ въ Сити, гдѣ мнѣ предстояли дѣла! Выше говорилось, что у меня бывали счетцы съ братьями Гобсонъ: въ ихъ контору я и отправился, и вошелъ въ комнату съ тѣмъ трепетомъ, какой ощущаютъ почти всѣ бѣдняки, являясь къ магнатамъ и капиталистамъ Сити. Мистеръ Гобсонъ Ньюкомъ пожалъ мнѣ руку самымъ дружескимъ образомъ, поздравилъ меня съ женитьбой, и такъ далѣе; тутъ вошелъ сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, все еще въ траурѣ по умершемъ о гдѣ.
   Ни что не могло быть любезнѣе, милѣе, радушнѣе пріема, сдѣланнаго мнѣ сэромъ Бэрнсомъ; онъ, по-видимому, хорошо зналъ о моихъ дѣлахъ; поздравлялъ меня съ счастливыми событіями въ моей жизни; слышалъ, что я собиралъ голоса въ селѣ, гдѣ жилъ, надѣялся увидѣть меня въ парламентѣ и на правой сторонѣ; искренно желалъ познакомиться съ мистриссъ Пенденнисъ, о которой лэди Рокминстеръ говорила ему такъ много хорошаго, и спросилъ нашъ адрессъ, чтобы лэди Клара Ньюкомъ могла имѣть удовольствіе -- сдѣлать визитъ моей женѣ. Эта церемонія вскорѣ была исполнена, а за нею тотчасъ же послѣдовало приглашеніе на обѣдъ къ сэру Бэрнсу и лэди Кларѣ Ньюкомъ.
   Сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, баронетъ и -- напрасно прибавлять -- членъ парламента, жилъ ужь не въ томъ маленькомъ домѣ, который онъ занималъ тотчасъ послѣ свадьбы, а въ болѣе просторномъ отелѣ, въ Бельгравіи, гдѣ и принялъ своихъ знакомыхъ. Я долженъ сказать, что Бэрнсъ, со вступленіемъ въ новое званіе, вовсе не походилъ на того несноснаго человѣка, какимъ онъ былъ во дни своей холостой жизни. Онъ отдалъ дань молодости, и говорилъ съ грустью и сожалѣніемъ объ этой порѣ нравственной его культуры. Теперь онъ держалъ себя важно, какъ подобаетъ государственному человѣку; иногда позволялъ себѣ сарказмъ; не старался скрывать лысины (какъ, бывало, дѣлалъ до смерти отца, забирая съ затылка тощіе клочки волосъ и прикрывая ими лобъ); безпрестанно толковалъ о парламентѣ; усердно посѣщалъ палату и Сити; жилъ въ мирѣ со всѣми. Казалось, будто всѣ мы были его избирателями, и хотя усилія его -- казаться любезнымъ, были довольно явны, тѣмъ не менѣе, эти усилія вѣнчались успѣхомъ. Мы встрѣтили мистера и мистриссъ Гобсонъ Ньюкомовъ, Клэйва и миссъ Этель, которая въ черномъ платьѣ, была прелестна.-- У меня будутъ только свои,-- говорилъ сэръ Бэрнсъ, съ подобающею важностью въ лицѣ и голосѣ, давая намъ понять, что еще не наступило время для большихъ вечеровъ въ домѣ, понесшемъ горестную потерю.
   Къ изумленію моему, въ нашемъ маленькомъ обществѣ очутился милордъ Гэйгетъ, который, подъ кличкой Джэка Бельсайза, былъ уже представленъ читателю настоящей лѣтописи. Лордъ Гэйгетъ, идя къ столу, предложилъ руку лэди Кларѣ, но занялъ мѣсто подлѣ миссъ Ньюкомъ, по другую сторону; мѣсто же рядомъ съ лэди Кларой припасалось для гостя, который еще не появлялся.
   Внимательность лорда Гэйгета къ сосѣдкѣ, его смѣхъ и болтовня не прерывались, такъ что Клэйвъ, сидѣвшій на другомъ концѣ стола, съ негодованіемъ смотрѣлъ на угодничество Джэка Бельсайза: очевидно было, что юноша, хоть безнадежный, все еще ревновалъ и любилъ свою очаровательную кузину.
   Бэрнсъ Ньюкомъ былъ необыкновенно любезенъ со всѣми гостями -- отъ тетушки Гобсонъ до вашего нижайшаго слуги, хозяинъ находилъ для каждаго привѣтливое слово. Даже передъ кузеномъ, Самуиломъ Ньюкомомъ, неуклюжимъ юношей, съ покрытымъ прыщами лицомъ, Бэрнсъ не оставался въ долгу, и приноравляя разговоръ къ его понятіямъ, разсуждалъ съ нимъ о королевскомъ коллегіумѣ, котораго онъ былъ украшеніемъ; расточалъ похвалы и заведенію и молодому Самуилу, и этимъ ударомъ сразилъ вдругъ и Сама и его мамашу. Съ дядюшкой Гобсономъ онъ говорилъ объ урожаѣ, съ Клэйвомъ -- о картинахъ; со мной -- объ ощущеніи произведенномъ одною статейкой Пэлль-Мэлльской газеты въ парламентѣ, гдѣ канцлеръ казначейства побагровѣлъ оіъ ярости, а лордъ Джонъ чуть не лопнулъ со смѣху. Однимъ словомъ, нашъ хозяинъ въ этотъ день былъ любезенъ, какъ нельзя больше. Лэди Клара была очень мила; она съ замужества стала дороднѣе, и эта перемѣна послужила къ ея выгодѣ. Она была нѣсколько молчалива, но по лѣвую руку отъ нея сидѣлъ дядюшка Гобсонъ, съ которымъ она не могла имѣть ничего общаго, а мѣсто съ правой руки продолжало оставаться празднымъ. Если она съ кѣмъ говорила, такъ это съ Клэйвомъ, который написалъ прекрасный портретъ съ нея и ея малютки дочери: за этотъ портретъ, мать и отецъ, по-видимому, были очень благодарны художнику.
   Что произвело такую перемѣну въ поведеніи Бэрнса? Наши ли личныя достоинства, или собственная его частная реформа? Въ два года, черезъ которые разсказъ этотъ долженъ былъ пробѣжать въ продолженіе столькихъ же главъ, авторъ наслѣдовалъ такое незначительное имѣніе, что оно не могло заслуживать особенной благосклонности банкира; и я приписалъ вѣжливость сэра Бэрнса Ньюкома просто желанію быть со мной въ хорошихъ отношеніяхъ. Лордъ Гэйгетъ и Клэйвъ -- другое дѣло, какъ сейчасъ услышите.
   Лордъ Гэйгетъ, наслѣдовавъ по отцѣ титулъ и большое состояніе, расплатился съ долгами до-чиста, и остепенился. Кредитъ его милости у братьевъ Гобсоновъ былъ огромный. Горестныя событія четвертаго года -- смѣемъ надѣяться -- были забыты; не могутъ же порядочные люди вѣчно оставаться влюбленными, находиться въ отчаяніи и ссориться. Вступивъ во владѣніе капиталомъ, лордъ Гэйгетъ поступилъ необыкновенно великодушно съ Рустеромъ, который вѣчно нуждался въ деньгахъ; когда же умеръ лордъ Доркингъ, и ему наслѣдовалъ Рустеръ, между Гайгетомъ, Бэрнсомъ Ньюкомомъ и его женой, происходило въ Чантиклерѣ совѣщаніе, которое кончилось очень удовлетворительно. Въ Чантиклерѣ находились также вдовствующая лэди Кью и миссъ Ньюкомъ, когда лордъ Гэйгетъ открылся въ пламенной- любви къ молодой лэди, и, какъ сказывали, проучилъ безнравственнаго и злоязычнаго мальчишку Фэринтоша, за дерзкій отзывъ объ ней. Не смотря на то, vous concevez, когда человѣкъ, такой знатной фамиліи, какъ маркизъ, неравнодушенъ къ молодой дѣвушкѣ, нехорошо же портить дѣло, и лордъ Гэйгетъ оставилъ Чантиклеръ, объявивъ, что ему суждено быть несчастнымъ въ любви. Когда ревматисмъ заставилъ старую лэди Кью отправиться въ Виши, Гэйгетъ сказалъ Бэрнсу: пожалуйста, попросите вашу прелестную сестрицу пріѣхать къ вамъ въ Лондонъ; она соскучится до смерти съ старухой въ Виши, или съ матерью въ Рогби (куда лэди Анна переселилась для воспитанія сыновей) -- и въ слѣдствіе того, миссъ Ньюкомъ пріѣхала гостить къ брату и невѣсткѣ, у которыхъ мы сейчасъ имѣли удовольствіе ее видѣть.
   При вступленіи въ палату лордовъ, Рустеръ былъ представленъ Гейгетомъ и Кью, какъ прежде того Гайгетъ былъ представленъ лордомъ Кью. Такимъ образомъ, всѣ три джентльмена стали ѣздить въ золотыхъ каретахъ и украсили себѣ голову дворянскими коронами, какъ будетъ и съ вами, мой почтенный молодой другъ, если вы старшій сынъ пэра, который умретъ прежде васъ. Вотъ они теперь богаты и, станемъ надѣяться, всѣ сдѣлаются порядочными людьми. Кью, какъ намъ извѣстно, женился на дѣвицѣ изъ фамиліи Доркинговъ, второй лэди Генріеттѣ Пуллейнъ, которая, какъ мы видѣли, рѣзвилась въ Баденѣ и ни мало не боялась лорда Кью. Могъ ли знать читатель, что эта дѣвочка, которую мы представили ему такъ безцеремонно, будетъ со временемъ графиней? Но мы знали это давнымъ-давно -- и когда она прогуливалась съ гувернанткой, или шалила съ своими сестрицами, когда ее сажали обѣдать во второмъ часу, и когда она носила даже передникъ,-- мы втайнѣ уважали ее, какъ будущую графиню Кью и мать виконта Вальгэма.
   Лордъ Кью былъ счастливъ своей женой и очень любилъ ее. На медовый мѣсяцъ, онъ увозилъ лэди Кью въ Парижъ, но потомъ жилъ съ нею почти безвыѣздно въ Кьюберри, гдѣ милордъ бросилъ прежнія шалости и, остепенившись, сдѣлался однимъ изъ дѣятельнѣйшихъ фермеровъ по всемъ графствѣ. Съ Ньюкомами онъ былъ не въ большой дружбѣ, потому что, какъ самъ говорилъ, не терпѣлъ Бэрнса послѣ женитьбы больше, чѣмъ прежде. Обѣ сестрицы, лэди Клара и лэди Кью поссорились между собой, когда послѣдняя пріѣхала въ Лондонъ, ровно передъ обѣдомъ, за которымъ мы присутствовали,-- виноватъ, за которымъ присутствуемъ: поводомъ къ этой размолвкѣ, по всей вѣроятности, была внимательность Гэйгета къ Этели. Въ эту ссору вовлеченъ былъ и Кью, и между нимъ и Джэкомъ Бельсайзомъ произошелъ крупный разговоръ. Послѣ этого, Джэкъ ужъ не ѣздилъ въ Кьюберри, хотя родившійся у Кью сынъ былъ крещенъ его именемъ. Предполагается, что всѣ эти интересныя подробности объ особахъ высшаго круга мы нашептываемъ читателю на ухо, сидя за бельгравскимъ обѣденнымъ столомъ. Не правда ли, дорогой мой бармесидскій другъ, какъ пріятно быть въ такомъ отборномъ обществѣ?
   Теперь мы должны объяснить, какимъ образомъ Клэйвъ. Ньюкомъ, эсквайръ, котораго глаза, черезъ цвѣты на столѣ бросаютъ молніи въ лорда Гэйгета, между тѣмъ какъ лордъ любезничаетъ съ миссъ Этелью, теперь мы должны объяснить, какимъ образомъ Клэйвъ и его кузенъ Бэрнсъ снова стали друзьями.
   Бонделькондскій банкъ, учрежденный четыре года назадъ, сдѣлался однимъ изъ самыхъ цвѣтущихъ торговыхъ установленій въ Бенгаліи. Основанный, какъ возвѣщала программа, въ такое время, когда всякой частный кредитъ былъ поколебленъ банкротствомъ важнѣйшихъ банкирскихъ домовъ, которыхъ упадокъ повергъ въ горе и раззореніе цѣлое президенство, Бонделькондскій банкъ учрежденъ былъ на единственномъ здравомъ началѣ торговаго преуспѣянія -- на началѣ товарищества. Туземные капиталисты, увлекаемые великою фирмою Руммунъ-Лалля и К°, въ Калькуттѣ, съ полнымъ довѣріемъ вручили свои капиталы Бонделькондскому банку; офицеры и чиновники, и европейское торговое сословіе въ Калькуттѣ приглашены были къ участію въ учрежденіи, которое и туземнымъ и англійскимъ купцамъ, гражданскимъ и военнымъ людямъ, было равно выгодно и необходимо. Сколько молодыхъ людей послѣднихъ двухъ разрядовъ разорены были на цѣлую жизнь дороговизною агентскихъ сдѣлокъ, которыя доставляли такіе огромные барыши агентамъ! Пайщики Бонделькондскаго банка сами были своими агентами, и какъ величайшій въ Индіи капиталистъ, такъ и послѣдній прапорщикъ получили возможность помѣщать свои капиталы наивыгоднѣйшимъ и надежнѣйшимъ способомъ, и занимать съ наименьшимъ процентомъ, дѣлаясь, соразмѣрно своимъ средствамъ, пайщиками Бонделькондскаго банка. Ихъ корреспонденты учреждены были въ каждомъ президентствѣ и въ каждомъ главномъ городѣ Индіи, также въ Сиднеѣ, Сингапурѣ, Кантонѣ и, разумѣется, въ Лондонѣ. Съ Китаемъ они производили обширнѣйшую торговлю опіумомъ, отъ которой получали такіе огромные барыши, что подробности и отчеты объ этихъ операціяхъ могли быть предлагаемы только въ приватныхъ собраніяхъ Бонделькондскаго банковаго правительственнаго комитета. Въ другихъ отношеніяхъ, книги банка были открыты для каждаго пайщика, и прапорщикъ или канцелярскій служитель имѣлъ во всякое время свободу обозрѣвать свой собственный частный счетъ, равно какъ и общую кассовую книгу. Съ Новымъ Южнымъ Валлисомъ они вели важную торговлю шерстью, снабжая эту великую колонію товаромъ, который черезъ посредство своихъ лондонскихъ агентовъ они закупали въ такомъ размѣрѣ и съ такою выгодой, что могли устранять всякое соперничество на рынкѣ. Какъ бы нарочно, для упроченія ихъ благосостоянія, во владѣніяхъ Бонделькондской банковой компаніи открылись мѣдные рудники, которые доставляли изумительные доходы. Такимъ-образомъ, благодаря великой туземной фирмѣ Руммунъ-Лалля и К°, во всѣхъ обширныхъ территоріяхъ британской Индіи, Бонделькондская банковая компанія завладѣла туземными рынками и въ недавнее время, въ Нижней палатѣ произошли, по этому предмету, пренія, слѣдствіемъ которыхъ была отправка значительнаго числа акцій Бонделькондской банковой компаніи на лондонскую биржу.
   Пятый полугодовой дивидендъ составлялъ, какъ гласили объявленія, двѣнадцать съ четвертью процентовъ съ внесеннаго капитала; отчеты о мѣдныхъ пріискахъ еще болѣе возвысили дивидендъ и довели акціи до необыкновеннаго курса. На третьемъ году предпріятія, братья Гобсоны, въ Лондонѣ, сдѣлались агентами Индійской Бондельконско-банковой компаніи, а изъ числа нашихъ знакомыхъ, Джэмсъ Бинни, изъ осторожности воздерживавшійся нѣкоторое время отъ участія, и Клэйвъ Ньюкомъ, эйскваръ, сдѣлались акціонерами: этимъ молодой человѣкъ былъ обязанъ доброму отцу, который произвелъ первые взносы по паямъ сына и вручалъ банку каждую свободную у него рупію. Послѣ того, какъ братья Гобсоны приняли участіе въ предпріятіи, не удивительно, что и Джэмсъ Бинни убѣдился въ его благонадежности. Другъ Клэйва, Французъ, а черезъ его родство, домъ Гигговъ, ньюкомскій и манчестерскій, вступили въ торговое дѣло, а изъ числа меньшихъ вкладчиковъ въ Англіи мы можемъ упомянуть: миссъ Канъ, которая взяла пятидесяти фунтовый купонъ въ паѣ; почтенную старушку миссъ Гонимэнъ; Джона Джемса и отца его, Ридлея, который рискнулъ небольшою скопленною имъ суммою: всѣ они знали, что добрый полковникъ, заботившійся о томъ, чтобы друзья его раздѣлили съ нимъ счастливую долю, не вовлечетъ ихъ въ обманъ. Къ изумленію Клэйва, мистриссъ Мэккензи, съ которою онъ былъ въ отношеніяхъ довольно холодныхъ, пришла къ нему на квартиру, и съ строгимъ внушеніемъ, чтобы дѣло осталось между ними тайною, просила его купить на полторы тысячи фунтовъ стерлинговъ бонделькондскихъ акцій для нея и милыхъ ея дочерей, что онъ и исполнилъ, не постигая, какимъ образомъ бережливая вдовушка могла собрать столько денегъ. Если бъ мысли мистера Пенденниса въ это время не были обращены совершенно на другіе предметы, онъ могъ бы умножить свое собственное достояніе Бонделькондско-банковой спекуляціей; но въ эти два года я былъ занятъ брачными дѣлами, причемъ, въ одномъ интересномъ случаѣ Клэйвъ Ньюкомъ, эсквайръ, былъ моимъ дружкой. Когда мы воротились изъ заграничной поѣздки, акціи Индійскаго банка стояли въ такой высокой цѣнѣ, что я не могъ и думать о покупкѣ, хотя и нашелъ въ Лондонѣ, въ конторѣ агента, прерадушное письмо отъ нашего добраго полковника, убѣждавшаго меня попытать счастья; жена моя получила двѣ прекраснѣйшія кашмировыя шали отъ того же великодушнаго друга.
   

XLIX.
Содержитъ по крайней мѣрѣ еще шесть блюдъ и два дессерта.

   Послѣ обѣденнаго стола у банкира, мы отправились домой, спустивъ маіора Пенденниса у его квартиры, и тамъ, по обычаю большей части любящихъ другъ-друга супруговъ, разговорились объ обществѣ и обѣдѣ. Я полагалъ, что моей женѣ навѣрное понравился сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, такъ какъ онъ оказывалъ ей такое вниманіе, самъ подвелъ ее къ столу и безпрерывно говорилъ съ нею въ продолженіе всего обѣда.
   Лаура сказала: Нѣтъ -- но почему, не знаетъ.-- Какую же искать лучшую причину? Ей не нравился тонъ сэра Бэрнса Ньюкома -- особенно съ женщинами.
   Я замѣтилъ, что онъ говорилъ съ своей женой рѣзко и насмѣшливо, и когда та сказала ему что-то, онъ обошелся съ нею, какъ съ идіоткой.
   При этомъ мистриссъ Пенденнисъ подняла головку, какъ бы желая сказать: она дѣйствительно такая и есть.
   Мистеръ Пенденнисъ. Какъ, и жена не нравится тебѣ, дорогая моя Лаура! А я думалъ, что такая милая, простодушная, молодая женщина, съ личикомъ ровно на столько хорошенькимъ, чтобъ отбыть смотръ благополучно, женщина очень хорошо воспитанная и вовсе не блистательная -- я думалъ, что такая женщина можетъ навѣрно разсчитывать на одобреніе сестрицы.
   Мистриссъ Пенденнисъ. Вы воображаете, что всѣ мы ревнуемъ одна другую. Никакія возраженія не могутъ выбить у васъ изъ головы этого понятія, и, любезный мой Пенъ, я вовсе не намѣрена учить тебя. Мы не ревнуемъ къ посредственности; мы не терпимъ ея. Увѣряю тебѣ, намъ досадно только видѣтъ, что мужчины до такой степени внимательны къ посредственности. Вы, господа, считающіе себя лучшими въ сравненіи съ нами, придающіе себѣ такой покровительственный видъ и проповѣдующіе такое неизмѣримое превосходство надъ нами, вы это доказываете, покидая въ залѣ умнѣйшую женщину для перной встрѣчной пары свѣтленькихъ глазъ и кругленькихъ, съ ямочками, щечекъ. Эти-то прелести и очаровали васъ въ лэди Кларѣ, сэръ.
   Пенденнисъ. На мои глаза, она очень мила, очень добродушна и наивна.
   Мистриссъ Пенденнисъ. Не очень мила, и можетъ статься, не слишкомъ наивна.
   Пенденнисъ. Какъ ты можешь это говорить, злая женщина? Или ты сама такая плутовка, что можешь мгновенно открывать хитрости въ другихъ? А, Лаура?
   Мистриссъ Пенденнисъ. Мы умѣемъ открывать многое. Вы знаете, что низшаго класса животныя одарены инстинктомъ. (Я долженъ сказать, что моя жена не можетъ говорить безъ злѣйшаго сарказма объ относительномъ достоинствѣ половъ). Одно, въ чемъ я увѣрена -- это то, что она несчастлива, и что она, о, Пенъ! не заботится о своей малюткѣ дочери.
   Пенденнисъ. Это почему ты знаешь, моя милая?
   Мистриссъ Пенденнисъ. Послѣ обѣда, мы ходили на верхъ, чтобъ взглянуть на ребенка. Это сдѣлано было по моему желанію. Мать и не вздумала бы. Малютка не спала и кричала. Лэди Клара не вздумала взять ее на руки. Къ изумленію моему, ее взяла Этель -- миссъ Ньюкомъ, эта, по-видимому, надмѣнная дѣвушка; нянька, которая вѣроятно ужинала, прибѣжала на крикъ, и тутъ только бѣдный ребенокъ успокоился.
   Пенденнисъ. Мнѣ помнится, мы слышали эту музыку, когда столовая была отперта, и Ньюкомъ сказалъ: Вотъ что ожидаетъ васъ, Пенденнисъ.
   Мистриссъ П. Тс, сэръ! Если мой ребенокъ заплачетъ, вы можете ожидать, что я побѣгу къ нему ту же минуту. Я полюбила миссъ Ньюкомъ, когда увидала ее съ бѣднымъ ребенкомъ на рукахъ. Какъ она была мила въ эту минуту! Мнѣ хотѣлось самой взять на руки малютку.
   Пенденнисъ. Tout vient à fin, à qui sait...
   Мистриссъ П. Не говори глупостей. Что за страшное -- престрашное мѣсто этотъ вашъ большой свѣтъ, Артуръ, гдѣ мужья не думаютъ о женахъ; гдѣ матери не любятъ своихъ дѣтей; гдѣ дѣти больше любятъ своихъ нянекъ; гдѣ мужчины вѣчно говорятъ, что у нихъ называется любезностями!
   Пенденнисъ. Что такое?
   Мистриссъ Я. Да, такія любезности, какія нашептывалъ мнѣ этотъ скучный, томный, блѣдный, лысый, похожій на трупъ, примигивающій человѣчекъ. О, какъ онъ мнѣ не нравится! Я увѣрена, что онъ не любитъ своей жены. Я увѣрена, что у него злой характеръ, и если есть какое нибудь извиненіе за...
   Пенденнисъ. За что?
   Мистрииссъ П. Ни за что. Но вѣдь ты самъ слышалъ, что у него злой характеръ, и какъ насмѣшливо онъ говорилъ съ женой. Что заставило ее выйдти за него за-мужъ?
   Пенденнисъ. Деньги и желаніе папаши и мамаши. По той же причинѣ, страсть Клэйва, бѣдная миссъ Ньюкомъ, выписана сюда сегодня; это пустое мѣсто подлѣ нея назначено было для лорда Фэринтоша, который не пріѣхалъ. За отсутствіемъ маркиза, баронъ воспользовался его достояніемъ. Замѣтила ты, какъ онъ любезничалъ съ нею, и какъ злился бѣдный Клэйвъ?
   Мистрисъ П. Лордъ Гэйгетъ былъ слишкомъ внимателенъ къ миссъ Ньюкомъ, -- лордъ Гэйгетъ?
   Пенденнисъ. А два-три года назадъ, по комъ сокрушался лордъ Гэйгетъ, какъ ты думаешь? по Кларѣ Пуллейнъ, у которой мы обѣдали. Онъ былъ тогда Джэкъ Бельсайзъ, младшій сынъ, по уши въ долгахъ, и, разумѣется, бракъ былъ тогда невозможенъ. Клэйвъ находился въ Баденѣ, когда случилась страшная сцена, и увезъ бѣднаго Джэка въ Швейцарію и Италію, гдѣ онъ и оставался, пока не умеръ отецъ и не передалъ ему своего титула, которымъ онъ ныньче пользуется, и вотъ онъ забылъ прежнюю любовь, Лаура, и затѣваетъ новую. Что ты такъ смотришь на меня? Ужь не думаешь ли, что и другіе бывали влюблены по-два или по-три раза?
   Мистриссъ П. Я думаю о томъ, что мнѣ не хотѣлось бы жить въ Лондонѣ, Артуръ.
   Вотъ послѣднія слова, которыхъ можно было добиться отъ мистриссъ Лауры. Когда эта молодая женщина задумаетъ, бывало, молчать, никакія силы человѣческія не вырвутъ у нея ни единаго слова. Безспорно, что она вообще бываетъ права; но это еще несноснѣе. Въ самомъ дѣлѣ, что можетъ быть досаднѣе, когда вы, поспоривъ съ женой, находите, что не она, а вы ошибались?
   Сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ вѣжливо далъ намъ понять, что обѣдъ, въ которомъ мы участвовали, былъ данъ въ честь новобрачной. Клэйвъ не могъ уступить другому въ гостепріимствѣ, и пригласилъ насъ и еще кой-кого на пиръ, въ отель подъ вывѣской "Звѣзда и Подвязка" въ Ричмондѣ, гдѣ мистриссъ Пенденнисъ занимала мѣсто съ правой руки амфитріона. Смѣшно, когда подумаю, о сколькихъ ужь обѣдахъ повѣствовалось на этихъ правдивыхъ страницахъ; но наша исторія -- поденная лѣтопись, а обѣдъ не составляетъ ли извѣстной части ежедневнаго удовольствія и дѣла? Въ этотъ именно пріятный часъ нашъ полъ имѣетъ привиллегію встрѣчаться съ другими. Утро и мужчина и женщина посвящаютъ дѣлу, или проводятъ преимущественно въ обществѣ особъ своего пола. У Джона -- контора, у Джэнъ -- хозяйство, дѣтская, модистка, дочери и ихъ мужья. Въ провинціи, онъ охотится, ловитъ рыбу, занимается сельскимъ хозяйствомъ, пишетъ письма; она хлопочетъ о школахъ, о бѣдныхъ, о своемъ садѣ, и Богъ вѣсть о чемъ; разлученные въ свѣтлые часы, которые мы употребляемъ -- да будетъ позволено намъ такъ думать -- на пользу свою и общую, мы только къ закату солнца сходимся вмѣстѣ, находимъ развлеченіе и веселимся; болтаемъ съ маленькой сосѣдкой или смотримъ, какъ забавляются молодые люди; волочимся и ревнуемъ; танцуемъ или услужливо переворачиваемъ ноты для Цециліи; играемъ въ вистъ, или дремлемъ въ покойныхъ креслахъ, смотря по нашимъ лѣтамъ и состоянію. Храпи въ своихъ креслахъ, самодовольный лысый супругъ! играйте въ вистъ, читайте свой романъ, или сплетничайте за вашей работой, вы, достопочтенныя вдовушки и перезрѣлыя дѣвы! Между тѣмъ, молодые люди рѣзвятся или танцуютъ, или поютъ, или смѣются; или украдкой уходятъ въ садъ и возвращаются съ запахомъ сигары: такъ ужъ назначено имъ натурой.
   Натура въ это время неодолимо влекла Клэйва Ньюкома къ любовнымъ интригамъ. Мистеръ Клэйвъ вступалъ на двадцать четвертый годъ жизни: мы ужь довольно говорили о его благообразности; поистинѣ онъ былъ такъ хорошъ собой, что въ него могла влюбиться молодая лэди, которой онъ отдалъ душу и отъ которой, во весь обѣдъ, данный имъ моей женѣ, онъ не отрывалъ глазъ на три минуты. Лаурѣ не нужно было большой проницательности, какою она обладала, чтобъ понять чувствованія Клэйва. Она ни мало не обижалась невнимательностью къ ней молодаго человѣка, и не гнѣвалась, что онъ, по-видимому, не слушалъ, когда она говорила; она бесѣдовала съ Джономъ Джэмсомъ, очень скромнымъ и пріятнымъ ея сосѣдомъ; между тѣмъ, какъ супругъ ея, не слишкомъ довольный, чуть не въ продолженіе всего обѣда разговаривалъ съ мистриссъ Гобсонъ Ньюкомъ. Мистриссъ Гобсонъ и лэди Клара были матронами, которыя присутствіемъ своимъ освящали холодную компанію, изъ мужей ихъ ни одинъ не могъ быть на обѣдѣ у Клэйва: одинъ занятъ былъ дѣлами въ Сити, другой въ парламентѣ. Мой дядя, маіоръ Пенденнисъ, также принадлежалъ къ числу гостей, и нашелъ нашу компанію, какъ выражаетесь вы, молодые люди, очень вялою. Опасаясь мистриссъ Гобсонъ и ея велерѣчія, старый джентльменъ проворно улизнулъ изъ ея сосѣдства и присѣлъ къ лорду Гайгэту, съ которымъ маіоръ готовъ былъ побесѣдовать. Но широкая спина лорда Гэйгета оставалась обращенною къ сосѣду, и тотъ принужденъ былъ разсказывать свои исторіи капитану Кракторпу, исторіи, которыя въ старое время занимали герцоговъ и маркизъ, и навѣрное годились хоть для какого барона въ королевствѣ.-- Лордъ Гэйгетъ волочился за миссъ Ньюкомъ, la belle, правда ли это? говорилъ потомъ угрюмый маіоръ:-- онъ, кажется, все время любезничалъ съ лэди Кларой. Когда я проснулся въ саду послѣ обѣда, мисстриссъ Гобсонъ разсказывала одну изъ своихъ проклятыхъ длинныхъ исторій, и при ней оставалось всего-на-все одинъ слушатель. Кракторпъ, лордъ Гэйгетъ и лэди Клара, мы всѣ сидѣли, какъ вдругъ середи прекраснѣйшей исторіи, которую я имъ разсказывалъ и которая очень занимала ихъ, банкирша понесла гиль и затрещала до того, что я задремалъ. Я очнулся, а она все еще не умолкала. Кракторпъ ушелъ и курилъ сигару на террасѣ; милорда и миледи Клары не видно было нигдѣ, -- а вы четверо, съ маленькимъ живописцемъ, собравшись въ уголку, толковали между собой. Надо отдать справедливость маленькому живописцу: обѣдъ былъ славный. Что касается Гэйгета, который будто бы ухаживалъ за прелестною банкиршей, повѣрь мнѣ, любезнѣйшій... повѣрь моему честному слову, что мысли его, по-видимому, заняты кой-чѣмъ другимъ. Правду сказать, лэди Клара до-сихъ-поръ прелестная банкирша. Хи, хи, хи! Да какъ же это онъ говоритъ, что у него не было экипажа ѣхать домой? Онъ отправился въ кэбѣ Кракторпа, который только что пролетѣлъ мимо насъ, везя съ собою молодаго, какъ бишь его, живописца.
   Такъ разсуждалъ маіоръ, когда мы возвращались въ Сити. Въ слѣдовавшемъ за нами, открытомъ экипажѣ (лэди Клары Ньюкомъ), я могъ разсмотрѣть бѣлую шляпу лорда Гэйгета, рядомъ съ шляпой Клэйва.
   Лаура смотрѣла на своего супруга. Можетъ-статься, одна и та же мысль мелькала у нихъ въ головѣ, хотя ни тотъ, ни другая не высказывали ея; но какихъ любезностей не оказывали намъ сэръ Бэрнсъ и лэди Клара Ньюкомъ во время пребыванія нашего въ Лондонѣ, никакія побужденія не могли заставить Лауру свести дружбу съ этой лэди. Когда лэди Клара заѣзжала къ намъ съ визитомъ, жены моей никогда не было дома; когда она приглашала насъ, Лаура отклоняла предложенія, ссылаясь на данное слово другимъ. Сначала, она жаловала и миссъ Ньюкомъ частью этого надменнаго неблагорасположенія и отвергала всякія авансы молодой лэди, которая обнаруживала особенное расположеніе къ моей женѣ, и желала сблизиться съ нею. Когда я сталъ доказывать женѣ неосновательность ея поведенія, такъ какъ домъ Ньюкомовъ,-- что ни говорите,-- былъ однимъ изъ пріятнѣйшихъ, и вы встрѣчали тамъ людей лучшаго общества, -- жена посмотрѣла на меня съ выраженіемъ чего-то въ родѣ негодованія, и сказала: "Отчего я не люблю миссъ Ньюкомѣ? разумѣется потому, что я ее ревную -- вѣдь всѣ женщины, Артуръ, ревнуютъ такихъ красавицъ." Долго я не могъ добиться отъ жены другихъ объясненій, кромѣ этихъ злыхъ шутокъ, на счетъ антипатіи ея къ этой отрасли фамиліи Ньюкомовъ; но одно событіе заставило умолкнуть всѣ мои возраженія, и доказало мнѣ, что Лаура оцѣнила Бэрнса и его жену по достоинству.
   Бѣдная мистриссъ Гобсонъ Ньюкомъ имѣла причину гнѣваться на невнимательность къ ней всей ричмондской партіи, потому что никто изъ нихъ, даже маіоръ Пенденнисъ, какъ мы выше видѣли, не хотѣлъ слушать ея безконечныхъ разглагольствованій; никто, даже лордъ Гэйгетъ, не соглашался возвращаться въ городъ въ ея каретѣ, хотя карета была и пуста; а экипажъ лэди Клары, въ которой его милости угодно было садиться, былъ уже занятъ троими. Не смотря на всѣ эти рѣзкіе отказы и неудачи, добродѣтельная лэди Брэйанстонскаго сквэра не переставала быть любезною и гостепріимною, и мнѣ предстоитъ упомянуть въ настоящей главѣ еще объ одномъ празднествѣ, въ которомъ мистеръ и мистриссъ Пенденнисъ участвовалъ на-счетъ достопочтеннѣйшей фамиліи Ньюкомовъ.
   Хотя на этомъ празднествѣ присутствовала и мистриссъ Лаура, для которой, какъ новобрачной, отведено было почетное мѣсто, я долженъ сознаться, что, по мнѣнію моему, мистриссъ Гобсонъ воспользовалась нами только какъ предлогомъ для праздника, и что праздникъ этотъ, въ дѣйствительности, назначался для особъ гораздо высшаго круга. Мы пріѣхали первые, причемъ сопровождалъ насъ и добрый старикъ маіоръ, этотъ аккуратнѣйшій изъ людей. Хозяйка дома явилась въ блистательнѣйшемъ тоалетѣ; ея толстая шея украшена была драгоцѣннымъ, ожерельемъ, руки -- богатыми браслетами. Эта Корнелія Брэйанстонскаго сквэра осыпана была кругомъ фамильными драгоцѣнностями, неоцѣнимыми выоконскими алмазами мужскаго и женскаго пола, отъ ученика королевскаго Коллегіума, съ которымъ мы мелькомъ уже познакомилисъ, и отъ старшей его сестры, вступающей теперь въ свѣтъ, до послѣдняго маленькаго брилліантика дѣтской, въ чудномъ, новомъ халатцѣ, въ кудряхъ, только что изъ подъ щипцовъ мэрильбонскаго парикмахера. Когда нашъ экипажъ подъѣзжалъ къ крыльцу, мы видѣли херувимскія личики нѣкоторыхъ изъ этихъ милашекъ, прильнувшія къ окнамъ гостиной; когда же, спустя нѣсколько минутъ, подъѣхалъ другой экипажъ, они снова бросились къ окнамъ, причемъ наивныя малютки вскрикнули:-- Вотъ и маркизъ! а потомъ, жалобнымъ тономъ прибавили:-- нѣтъ, это не маркизъ! Этими простодушными восклицаніями они показывали, съ какимъ нетерпѣніемъ ожидали они увидать желаннаго гостя, уступающаго знатностью рода развѣ однимъ герцогамъ этого великаго королевства.
   Стоило немного смекнуть, и не трудно было догадаться, какого ожидали маркиза; но юноша изъ королевскаго Коллегіума положительно разрѣшилъ вопросъ, кивнувъ мнѣ головой, мигнувъ глазомъ и сказавъ: мы ждемъ Фэринтоша.
   -- Что это вы, милыя дѣти, воскликнула воплощенная семейная добродѣтель:-- откуда у васъ такое нетерпѣніе увидѣть молодаго маркиза Фэринтоша, котораго мы, мистриссъ Пенденнисъ, ожидаемъ сегодня къ нашему скромному столу? Вотъ ужъ два раза вы подбѣгаете къ окну и высматриваете его. Луиза, безразсудная дѣвочка, неужто ты воображаешь, что милордъ явится въ парчевой эпанчѣ и въ коронѣ? Родольфъ, глупый мальчикъ, неужто ты думаешь, что маркизъ не то, что другіе люди? Я никогда не дивилась ничему, кромѣ ума, мистриссъ Пенденнисъ; это,-- будемъ благодарны судьбѣ, -- единственное истинное право на отличіе въ нашемъ отечествѣ, въ настоящее время.
   -- Ей-ей, сэръ, шепчетъ мнѣ старый маіоръ: умъ прекрасная вещь, но, по моему мнѣнію, титулъ маркиза и восемьнадцать или двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ годоваго доходу -- еще лучше. Надо сказать, что Фэринтошскія помѣстья съ Гленливатскимъ имѣніемъ, и ройскія помѣстья въ Англіи могутъ приносить по-крайней-мѣрѣ девятнадцать тысячъ доходу; а я еще помню время, когда отецъ этого молодаго человѣка былъ просто Томъ Рой, служилъ въ сорокъ второмъ полку, ходилъ съ голыми локтями и вовсе не надѣялся наслѣдовать когда-нибудь титулъ и богатство маркиза Фэринтоша... Къ чему же банкирша толкуетъ объ умѣ? Чортъ побери, маркизъ все-таки маркизъ, и мистриссъ Ньюкомъ знаетъ это не хуже меня.-- Мой добрый маіоръ становился старъ, и потому неудивительно, что онъ нѣсколько обижался холодностью, съ какою принимала его хозяйка дома. Правду сказать, она едва ли обращала на него какое нибудь вниманіе, и оборвала его на двухъ старинныхъ исторіяхъ, прежде чѣмъ онъ успѣлъ пробыть пять минутъ въ комнатѣ.
   Къ нашему обществу присоединяется въ эту минуту хозяинъ, съ взволнованнымъ лицомъ, въ бѣломъ жилетѣ, съ распечатаннымъ письмомъ въ рукѣ, на которое жена его обращаетъ встревоженные взоры.-- Какъ ваше здоровье, лэди Клара, и ваше, Этель? говоритъ онъ, кланяясь этимъ дамамъ, которыхъ привезла къ намъ вторая карета:-- сэръ Бэрнсъ не будетъ, и вотъ мѣсто пустое; но это еще ничего, лэди Клара; вы увидите его дома; хуже всего для васъ, миссъ Ньюкомъ: лордъ Фэринтошъ не можетъ пріѣхать.
   При этомъ, двое изъ дѣтей вскрикиваютъ: ахъ, ахъ! такимъ жалостнымъ тономъ, что миссъ Ньюкомъ и лэди Клара заливаются хохотомъ.
   -- У него страшная зубная боль, сказалъ мистеръ Гобсонъ; вотъ и письмо отъ него.
   -- Чортъ возьми, какая досада! вскрикиваетъ простодушный ученикъ королевскаго Коллегіума.
   -- Какая же досада, Самуэль? Правда, досадно для лорда Фэринтоша; я это допускаю; но ужели ты предполагаешь, что люди высшаго круга избавлены отъ золъ обыкновеннаго человѣчества?-- Я не знаю ничего мучительнѣе зубной боли, восклицаетъ добродѣтельная матрона, произнося слова мудрости, но выказывая на лицѣ досаду.
   -- Чортъ возьми, зачѣмъ онъ его не выдернетъ? говоритъ Самуэль.
   Миссъ Этель засмѣялась.-- Лордъ Фэринтошъ ни за что на свѣтѣ не разстанется съ нимъ, Самуэль, вскрикнула она, съ веселостью: онъ сохраняетъ его съ цѣлью, и зубъ этотъ болитъ у него всякой разъ, когда ему не хочется ѣхать на обѣдъ.
   -- Я знаю одно скромное семейство, которое никогда ужь не попроситъ его къ обѣду, восклицаетъ мистриссъ Гобсонъ, шумя всѣми своими шелками и пристукивая вѣеромъ и ногой. Впрочемъ, солнечное затмѣніе на лицѣ ея проходитъ, и свѣтъ возстановляется, когда черезъ минуту послѣ пріѣзда кэба въ періодъ затмѣнія, дверь растворяется на-стежь, и дворецкій громогласно докладываетъ о лордѣ Гэйгетѣ.
   Жена моя, пользуясь и въ настоящемъ случаѣ привиллегіею новобрачной, имѣла честь быть подведенной къ обѣденному столу нашимъ банкиромъ и хозяиномъ дома. Лордъ Гэйгетъ назначался для мистриссъ Гобсонъ, которая самымъ ласковымъ тономъ попросила бѣднаго Клэйва вести къ столу кузину Марію, передавъ миссъ Этель другому гостю. Нашъ маіоръ подалъ руку лэди Кларѣ, и я замѣтилъ, что жена моя приняла серіозный видъ, когда онъ прошелъ мимо ея и усадилъ лэди Клару рядомъ съ лордомъ Гэйгетомъ. Чувствуя себя въ ударѣ и видя, что общество расположено безмолствовать, мой дядюшка принялся разсказывать множество забавныхъ анекдотовъ о большомъ свѣтѣ его времени, объ испанской войнѣ, о регентѣ, о Бруммелѣ, о лордѣ Стейнѣ, и тому подобномъ. Онъ говорилъ, что вечеръ былъ очень пріятный, хотя многіе другіе изъ нашего общества, какъ мнѣ казалось, были не такого мнѣнія. Клэйвъ, во весь обѣдъ, не нашелся сказать ни единого слова своей кузинѣ Маріи, и все смотрѣлъ черезъ столъ на Этель. О чемъ могла Этель говорить съ своимъ партнеромъ, старымъ полковникомъ сэромъ Дональдомъ М'Крау, который только и зналъ что жевать да пить, и если хотѣлъ сдѣлать какое замѣчаніе, то обращался къ мистриссъ Гобсонъ, съ которою сидѣлъ рядомъ, по правую руку, тогда какъ милордъ Гэйгетъ въ продолженіе всего обѣда едва промолвилъ съ нею два -- три слова.
   Милордъ во все время нашептывалъ въ локоны лэди Клары; они бесѣдовали на непонятномъ для хозяйки языкѣ, о людяхъ, извѣстныхъ ей только по родословной пэровъ. Послѣ обѣда, когда мы подошли къ дамамъ, лордъ Гэйгетъ снова направилъ было шаги къ лэди Кларѣ, но, какъ мнѣ казалось, по приказанію ея, отошелъ прочь и старался завязать разговоръ съ мистриссъ Ньюкомъ. Я надѣюсь, что онъ успѣлъ смягчить суровость на этомъ кругленькомъ личикѣ. Мистриссъ Лаура, надо сказать, оставалась во весь вечеръ серьозною какъ судья; серьозною и молчаливою даже съ моимъ дядюшкой, когда наступилъ часъ прощанья и мы повезли маіора домой.
   -- Хи, хи! воскликнулъ старикъ, прикашливая, покачивая головой и старчески улыбаясь, когда я увидѣлся съ нимъ на другой день. Пріятный же вечеръ провели мы вчера; препріятный, и мои двѣ сосѣдки, какъ мнѣ кажется, страхъ какъ довольны остались одна другою; не интересный малый -- вашъ живописецъ: красивъ собою, а слова не добьешься отъ него. Не думаешь ли и ты, Артуръ, дать обѣдецъ въ отплату за эти любезности? Въ Гринвичѣ, или гдѣ нибудь въ этомъ родѣ? Я съ тобой иду въ долю, и мы пригласимъ молодаго банкира и банкиршу, только ужь не вчерашняго амфитріона и его супругу; нѣтъ, ни за что, чортъ ихъ побери! Вотъ Бэрнсъ Ньюкомъ -- славный, умный человѣкъ, и видно, что принадлежитъ къ лучшему лондонскому обществу. Мы пригласимъ его, да лэди Клару, да Гайгета, да еще одного или двоихъ, и общество будетъ препріятное.
   Когда старичекъ простодушно сообщилъ это предложеніе Лаурѣ, она, вспыхнувъ, сказала отрывисто: нѣтъ, и вышла изъ комнаты, шумя шелковымъ платьемъ, съ видомъ достоинства и негодованія.
   Не много обѣдовъ оставалось впереди Артуру Пенденнису старшему на этомъ бѣломъ свѣтѣ. Не многимъ вельможамъ оставалось ему льстить, не много затѣвать плановъ, не многими насладиться удовольствіями. Длинные дни его приходили къ концу: на послѣднемъ своемъ одрѣ, отъ котораго Лаура не отходила, съ любовью ухаживая за старикомъ, онъ, при послѣднемъ издыханіи, сказалъ мнѣ слабымъ голосомъ: "Я имѣлъ на тебя другіе виды, мой любезный, и когда-то надѣялся видѣть тебя въ положеніи болѣе блистательномъ; но теперь, Артуръ, я начинаю убѣждаться, что желанія мои были неосновательны: жена твоя -- ангелъ, я это вижу."
   Не долженъ ли я начертать эти слова въ благодарномъ сердцѣ? Блаженъ тотъ, блаженъ, хоть и не по заслугамъ, кто надѣленъ любовью доброй женщины.
   

L.
Клэйвъ на новой квартирѣ.

   Женѣ моей гораздо болѣе нравился Клэйвъ, чѣмъ многіе изъ его родственниковъ, съ которыми я познакомилъ ее. Лицо его было рекомендательнымъ письмомъ, и рѣдкій благородный человѣкъ могъ противостоять ему. Онъ былъ всегда пріятнымъ у насъ гостемъ; даже нашъ дядюшка-маіоръ одобрялъ его, какъ молодаго человѣка съ прекрасными манерами и чувствованіями, который, если ему пришла блажь быть живописцемъ, имѣлъ безъ сомнѣнія, довольно состоянія для того, чтобы слѣдовать своимъ причудамъ. Клэйвъ отлично написалъ голову маіора Пенденниса, которая теперь виситъ у насъ въ гостиной, въ Фэроксѣ, напоминая мнѣ объ этомъ другѣ моей молодости. Въ это время, Клэйвъ занималъ старинные и великолѣпные покои на Ганноверскомъ скверѣ. Онъ убралъ ихъ въ старинномъ стилѣ, украсилъ драпировкой, рѣзными шкафами, венеціанскими зеркалами, отличными гравюрами и акварельными съ хорошихъ картинъ копіями, собственной или чужой работы. Онъ держалъ лошадей и всегда имѣлъ при себѣ кошелекъ, наполненный отцовскими деньгами. Много изящныхъ экипажей останавливалось у его квартиры; рѣдкимъ художникомъ такъ благосклонствовало счастье, какъ молодому мистеру Клэйву. Надъ собственною его квартирой было три комнаты, которыя онъ нанялъ, и гдѣ, какъ онъ говорилъ: я надѣюсь, въ непродолжительномъ времени, любезный мой батюшка будетъ жить со мной. Батюшка полагаегъ, что въ слѣдующемъ году ему можно будетъ пріѣхать на родину, такъ какъ къ тому времени дѣла по банку совершенно устроятся. Вы качаете головой? Напрасно. Акціи теперь вчетверо дороже того, что мы за нихъ дали. Мы теперь люди богатые, Пенъ, даю вамъ честное слово. Посмотрѣли бы вы, какъ уважаютъ меня у Бэнса и Джолли, и какъ принимаютъ у братьевъ Гобсоновъ! Я бываю иногда въ Сити, и вижусь съ нашимъ управляющимъ, мистеромъ Блэкморомъ. Какія онъ разсказываетъ мнѣ исторіи объ индиго, о шерсти, о мѣди, о рупіяхъ! Я ничего не смыслю въ этомъ дѣлѣ, но отецъ мой непремѣнно хочетъ, чтобъ я навѣщалъ мистера Блэкмора. Любезнѣйшій кузенъ Бэрнсъ Ньюкомъ безпрестанно приглашаетъ меня къ обѣду; я могъ бы звать лэди Клару просто Кларой, если бъ захотѣлъ, какъ самъ Ньюкомъ изволитъ дѣлать на Брэйанстонскомъ сквэрѣ. Вы не можете вообразить, какъ всѣ тамъ ласковы со мной. Моя тетушка дѣлаетъ мнѣ нѣжные укоры за то, что я не бываю чаще: не правда ли, какъ интересно обѣдать на Брэйанстонскомъ сквэрѣ? Она мнѣ выхваляетъ мою кузину Марію -- послушали бы вы, какъ выхваляетъ! Я долженъ подводить Марію къ столу; сидѣть у фортепьяно, слушать ея многоязычныя аріи. Знаете ли вы, что Марія поетъ по-венгерски и по-польски, не говоря ужь о пошлыхъ нѣмецкихъ, испанскихъ и италіянскихъ аріяхъ. Эти послѣднія я слышу у другихъ нашихъ агентовъ, у Бэнса и Джолли,-- у Бэнса, въ Реджентъ-паркѣ, гдѣ дѣвицы красивѣе и также любезны со мной, какъ у тетушки Гобсонъ.-- Тутъ Клэйвъ пускался въ забавные разсказы о сѣтяхъ, которыя разставляли ему миссы Бэнсъ, эти юныя сирены Реджентъ-парка; объ аріяхъ, которыя онѣ пѣли, чтобъ очаровать его; объ альбомахъ, въ которыхъ онѣ упрашивали его нарисовать что ни будь,-- о тысячѣ обольстительныхъ уловокъ, къ которымъ онѣ прибѣгали, чтобъ завлечь его въ свою пещеру на Іоркской террасѣ. Но ни улыбки Цирцеи, ни ласки Калипсы не производили на него никакого дѣйствія; уши его не слушали ихъ музыки; глаза не глядѣли на ихъ прелести, поглощенныя музыкой и прелестями вѣтреной юной очаровательницы, съ которой жена моя познакомилась въ послѣднее время.
   Нашъ молодой другъ, хоть капиталистъ, по-прежнему былъ добръ и любезенъ. Въ счастьѣ онъ не забылъ своихъ старыхъ друзей, и великолѣпные старинные покои его не рѣдко освѣщались по вечерамъ для пріема Ф. Бэйгэма, нѣсколькихъ старыхъ товарищей по Собранію и нѣсколькихъ Гэндишитовъ, которые навѣрно испортили бы молодаго человѣка, если бъ Клэйвъ былъ такого свойства, что могъ бы быть испорченъ лестью. Самъ Гэндишъ, когда Клэйвъ заѣзжалъ въ академію этого знаменитаго художника, принималъ своего прежняго ученика будто какого принца королевской крови, провожалъ его до верховой лошади, готовъ былъ держать стремя, когда онъ садился въ сѣдло, а прекрасныя дочери хозяина посылали молодому человѣку прощальные поклоны въ окно гостиной. Молодымъ людямъ, собиравшимся въ мастерской, Гэндишъ не переставалъ говоритъ о Клэйвѣ. Профессоръ не опускалъ случаевъ сообщать имъ, что онъ недавно навѣщалъ своего благороднаго молодаго друга, мистера Ньюкома, сына полковника Ньюкома; что вчера онъ былъ на блистательномъ вечерѣ въ новой квартирѣ мистера Ньюкома. Рисунки Клэйва висѣли въ галлереѣ Гэндиша и показывались посѣтителямъ достопочтеннымъ профессоромъ. Въ одномъ или двухъ случаяхъ, мнѣ позволено было вспомнить холостую жизнь и принять участіе въ этихъ веселыхъ собраніяхъ. По возвращеніи моемъ домой, какому гоненію подвергался мой костюмъ, какъ немилостиво смотрѣла на меня хозяйка моего дома, приказывая Мартѣ вынести вонъ виноватый сюртукъ. Какъ величественно Фредерикъ Бэйгэмъ предсѣдательствовалъ въ табачной компаніи Клэйва, гдѣ предписывалъ законы, разглагольствовалъ безъ умолку, пѣлъ самыя разгульныя пѣсни и истреблялъ крѣпкихъ напитковъ больше всѣхъ другихъ веселыхъ собесѣдниковъ и собутыльниковъ! Общая любовь къ Клэйву росла неимовѣрно; не только начинающіе, но и старые труженики изящныхъ искусствъ, превозносили его дарованія. Какъ не стыдно было академіи отвергнуть въ нынѣшнемъ году его картины! Альфредъ Сми, эсквайръ, академикъ, негодовалъ на эту несправедливость, но Джонъ Джэмсъ со вздохомъ сознавался, а Клэйвъ откровенно говорилъ, что онъ неглижируетъ своимъ искусствомъ, и что нынѣшнія его картины не такъ хороши, какъ два года назадъ. Мистеръ Клэйвъ слишкомъ часто ѣздилъ на балы и обѣды, въ клубы и веселыя компаніи, не говоря ужь о томъ, что онъ тратилъ еще болѣе времени на ухаживанье за извѣстной намъ особой. Между тѣмъ, Джонъ Джэмсъ усердію продолжалъ трудиться; не проводилъ ни одного дня безъ работы; и слава стояла уже у его порога, хотя онъ этого не замѣчалъ, и искусство, единственная его возлюбленная, вознаграждало его за усердную и нѣжную его заботливость.
   -- Взгляните на него, говорилъ Клэйвъ со вздохомъ: не правда ли что изъ смертныхъ онъ достойнѣе всѣхъ зависти? Онъ такъ любитъ свое искусство, что во всемъ мірѣ не находитъ ничего привлекательнѣе. Онъ принимается за кисть съ восходомъ солнца, и ласкаетъ свою картину цѣлый день до самой ночи. Онъ разлучается съ нею съ прискорбіемъ, когда наступаетъ темнота, проводитъ вечеръ въ натуральномъ классѣ, и утромъ начинаетъ da capo. Изъ всѣхъ счастливыхъ жребіевъ, выпадающихъ на долю человѣку, -- удовлетворять желанію и не наскучать имъ -- не есть ли счастливѣйшій? Мои неудачи такъ взбѣсили меня, что я каблуками пробилъ свои холсты, и далъ себѣ обѣщаніе переломать и палитру и кисти. Иногда работа пойдетъ у меня успѣшнѣе, и вотъ на полчаса я доволенъ; но чѣмъ доволенъ? тѣмъ, что нарисовалъ голову мистера Моггинса довольно похожую на мистера Моггинса. Но тысячи художниковъ могутъ сдѣлать лучше, и если я когда нибудь достигну высшей, возможной для меня степени совершенства, все-таки тысячи людей будутъ въ состояніи сдѣлать еще лучше. Наше ремесло въ настоящее время таково, что снисхожденія можетъ надѣяться одинъ только великій художникъ, а я чувствую, что во мнѣ нѣтъ достаточнаго для этого матеріала. No 666, портретъ Джозефа Моггинса, эсквайра, с. Ньюкомъ, большая Джорджъ-стритъ. No 979, Портретъ мистриссъ Моггинсъ, на сѣрой пони, с. Ньюкомъ, No 579. Портретъ Тоби, собаки Джозефа Моггинса, с. Ньюкомъ -- вотъ все, на что я способенъ. Вотъ побѣды, на которыя я посвятилъ всѣ свои силы. Ахъ, мистриссъ Пенденнисъ! не обидно ли это для самолюбія? Зачѣмъ нѣтъ у насъ войны? Зачѣмъ я не могу поступить въ армію, отличиться гдѣ нибудь и дослужиться до генерала? Зачѣмъ нѣтъ у меня генія? Я говорю, Пенъ, зачѣмъ нѣтъ у меня генія? Подлѣ меня живетъ живописецъ, который нерѣдко приглашаетъ меня взглянуть на его работу. И его сфера ограничена Моггинсами. Онъ ставитъ свои картины въ выгоднѣйшемъ свѣту; исключаетъ содержаніе всѣхъ другихъ предметовъ, становится подлѣ своихъ произведеній въ трагическую позу и думаетъ, что онъ и они -- образцовыя творенія. Образцовыя творенія! Какія пустыя, жалкія мы созданія! Слава!-- за исключеніемъ двухъ-трехъ вѣковыхъ геніевъ -- что толку въ ней? Стали ли бы вы теперь гордиться, Пэнъ, если бъ написали поэмы Гейлея? А что касается второстепеннаго мѣста въ живописи, кто бы захотѣлъ быть Караваджіо или Карраччи? Я не далъ бы соломенки за то, чтобъ быть Карраччи или Караваджіо; скорѣй бы согласился быть вонъ тѣмъ артистомъ, что расписываетъ вывѣску надъ дверью угловато трактира. Онъ получитъ за работу опредѣленную плату, по пяти шиллинговъ въ день, и, въ придачу, кружку пива. Сдѣлайте одолженіе, мистриссъ Пенденниссъ, голову немножко къ свѣту. Я васъ мучу, но еще немножко терпѣнія -- о какъ же дурно я дѣлаю!
   Я, съ своей стороны, думалъ, что Клэйвъ пишетъ очень хорошенькій портретъ съ моей жены, и, имѣя необходимость отлучаться по дѣламъ, часто оставлялъ ее для сеансовъ въ квартирѣ Клэйва, или заставалъ его у насъ. Жена моя и онъ скоро стали величайшими друзьями. Я зналъ, что нашъ молодой человѣкъ не могъ бы найдти лучшаго друга, чѣмъ Лаура; и понимая недугъ, которымъ онъ страдалъ, натурально и справедливо полагалъ, что Клэйвъ подружился съ моей женой не столько ради ея, сколько ради себя, такъ какъ онъ могъ повѣрять ей свои задушевныя тайны; а ея милое добродушіе и сострадательность могли утѣшать его въ несчастномъ его положеніи.
   Миссъ Этель, какъ я сказалъ, также обнаруживала особенное расположеніе къ мистриссъ Пенденнисъ; а въ манерахъ молодой лэди много было той прелести, которая легко побѣждаетъ даже женскую ревность. Можетъ-статься, Лаура сама великодушно рѣшилась побороть въ себѣ это чувство; можетъ статься, она скрыла его, чтобъ досадить мнѣ и доказать несправедливость моихъ подозрѣній; можетъ-статься, она простодушно увлеклась молодою красавицей и почувствовала къ ней благорасположеніе и удивленіе, которыя та умѣла возбуждать въ каждомъ, въ комъ хотѣла. Моя жена была, наконецъ, совершенно очарована ею. Неукротимое юное созданіе, становилось въ присутствіи Лауры кроткимъ и послушнымъ, скромнымъ, безхитростнымъ, любезнымъ, готовымъ безъ умолку хохотать и шутить, такъ что видѣть и слышать ее было наслажденіемъ; ея присутствіе оживляло нашъ тихій домашній бытъ; ея прелесть также обаяла мою жену, какъ поработила бѣднаго Клэйва. Даже непокорный Фэринтошъ принужденъ былъ сознать ея могущество, и за тайну говорилъ своимъ знакомымъ мужскаго пола: чортъ возьми, какъ она хороша, какъ умна, какъ дьявольски мила и обаятельна; причемъ признавался, что нѣсколько разъ -- ей-ей -- онъ готовъ былъ предложить ей роковой вопросъ.-- Но, чортъ возьми, прибавлялъ милордъ: вѣдь, вы знаете, я не намѣренъ жениться, пока не набрыкаюсь.-- Что касается Клэйва, Этель обращалась съ нимъ какъ съ мальчикомъ, какъ съ малолѣтнимъ братомъ; Она была съ нимъ весела, добра, любезна; занимала его разными коммиссіями; принимала отъ него букеты и комплименты, любовалась его картинами, съ удовольствіемъ слушала, когда его хвалили; вездѣ держала его сторону; смѣялась на его вздыханья, и откровенно сознавалась Лаурѣ, что любитъ его и рада свиданіямъ съ нимъ.-- Отчего же, говорила она: не пользоваться мнѣ счастьемъ, пока солнце свѣтитъ? Завтра, я знаю, и такъ будетъ пасмурно и холодно. Когда воротится грандмаманъ, мнѣ едва ли можно будетъ видѣться съ вами. А тамъ меня пристроятъ -- да; я должна быть пристроена! Не портите же мнѣ моего праздника, Лаура! О, если бы вы знали, какъ глупо проводить время въ большомъ свѣтѣ, и во сколько разъ пріятнѣе быть здѣсь: говорить, смѣяться, пѣть и быть счастливой съ вами, чѣмъ сидѣть съ бѣдной Кларой на этой скучной Итонской площади!
   -- Зачѣмъ вы живете на Итонской площади? спрашиваетъ Лаура.
   -- Зачѣмъ? Затѣмъ, что я должна же выѣзжать съ кѣмъ нибудь. Какая вы наивная провинціалка! Моей грандмаманъ здѣсь нѣтъ, и я не могу выѣзжать въ люди одна.
   -- Зачѣмъ же вамъ выѣзжать въ люди; отчего не уѣхать къ матушкѣ? кротко спрашиваетъ мистриссъ Пенденнисъ.
   -- Въ дѣтскую, къ моимъ маленькимъ сестрамъ, къ миссъ Канъ? Нѣтъ, благодарю васъ, мнѣ больше нравится жить въ Лондонѣ. Вы задумались? Вамъ кажется, что молодой дѣвушкѣ лучше всего оставаться съ матерью и сестрами? Моя милая, мама желаетъ, чтобъ я была здѣсь, и я живу у Бэрнса и Клары, по приказанію моей грандмаманъ. Развѣ вы не знаете, что я предоставлена въ распоряженіе лэди Кью, которая взяла меня вмѣсто дочери? Уже ли вы думаете, что молодая лэди, съ моими претензіями, можетъ оставаться у родителей, въ какомъ нибудь скучномъ домѣ, въ Варвикшейрѣ и рѣзать буттерброды для маленькихъ школьниковъ и школьницъ? Не смотрите же такъ серьозно и не качайте головой, мистриссъ Пенденнисъ! Если бъ вы были воспитаны какъ я, вы были бы такою же. Я знаю, о чемъ вы думаете, мадамъ.
   -- Я думаю, сказала Лаура, краснѣя и наклонивъ голову, я думаю, если Богу угодно послать мнѣ дѣтей, я стала-бы жить дома, въ Фэроксѣ.-- Мысли моей жены, хоть она не высказывала ихъ, потому что какая-то скромность и обычный ей благоговѣйный страхъ заставляли ее молчать о предметахъ, столь священныхъ, -- не остановились на этомъ и углублялись далѣе. Воспитаніе пріучило ее мѣрить свои дѣйствія масштабомъ, который номинально принимается свѣтомъ, но большею частью оставляется имъ безъ вниманія. Набожнымъ чтеніемъ Закона Божія, она научена была объясняемымъ и опредѣляемымъ въ немъ добродѣтелямъ: богопочтенію, любви, долгу, и, если эти добродѣтели составляли внѣшнюю практику ея жизни, онѣ же были и постоянными, тайными помыслами ея и занятіемъ. Она рѣдко говорила о религіи, хотя религія наполняла все ея сердце и руководила ея поведеніемъ. Когда она приступала къ этому святому предмету, настроеніе ея души внушало такое благоговѣніе ея мужу, что онъ едва осмѣливался приближаться къ нему въ ея присутствіи, и стоялъ внѣ, когда это чистое созданіе входило въ Святая Святыхъ. Что такое свѣтъ для подобной души? Что значатъ для нея всѣ его честолюбивыя возмездія, неудачи, удовольствія? Что можетъ представить ей земная жизнь въ сравненіи съ неоцѣнимымъ сокровищемъ, неизреченнымъ блаженствомъ совершенной вѣры? Я вижу передъ собой ея милое задумчивое личико: съ балкона маленькой ричмондской виллы, которую мы занимали въ первый счастливый годъ нашего супружества, она слѣдитъ глазами за Этелью Ньюкомъ, которая, съ важнымъ грумомъ позади, ѣдетъ неподалеку къ брату, въ лѣтнее его мѣстопребываніе. Клэйвъ былъ у насъ утромъ и принесъ намъ важныя вѣсти. Добрый полковникъ находился въ это время на пути къ родинѣ.-- Если бъ Клэйвъ могъ оторваться отъ Лондона -- писалъ добрый старикъ (изъ этого мы видѣли, что ему извѣстно было состояніе души молодаго человѣка), что бы ему не пріѣхать, на встрѣчу отцу, въ Мальту?-- Клэйвъ былъ какъ бы въ лихорадкѣ и съ нетерпѣніемъ желалъ ѣхать, и оба друга его крѣпко совѣтовали ему предпринять поѣздку. Среди этого разговора, къ намъ пріѣхала миссъ Этель, маленькая и веселая; шутила надъ Клэйвомъ за его пасмурный видъ, и поблѣднѣла, какъ намъ казалось, когда услыхала извѣстную намъ новость. Тутъ она холодно сказала ему, что, по ея мнѣнію, поѣздка будетъ для него пріятна и полезна; гораздо пріятнѣе той, которую она должна предпринять съ своей грандмаманъ, къ этимъ скучнымъ Германскимъ водамъ, куда старая графиня ѣздитъ изъ году въ годъ. Мистеръ Пенденнисъ, отвлекаемый дѣломъ, ушелъ въ свой кабинетъ, куда вскорѣ послѣдовала и мистриссъ Лаура, чтобъ взять ножницы или книгу, или подъ какимъ-то другимъ предлогомъ. Она сѣла въ кабинетѣ супруга, и ни тотъ ни другой изъ насъ нѣсколько времени не промолвилъ ни слова о молодыхъ людяхъ, оставленныхъ на-единѣ въ гостиной. Лаура толковала о нашемъ домѣ въ Фэроксѣ, изъ котораго наши жильцы сбирались ужъ выѣзжать. Она изъявила непремѣнную волю жить въ Фэроксѣ, говоря, что Клэверингъ, при всемъ сплетничествѣ и тупости своихъ обитателей, все-таки лучше безнравственнаго Лондона. Притомъ же, по сосѣдству, поселилось тамъ нѣсколько новыхъ, пріятныхъ семействъ. Клэверингскій паркъ взятъ былъ очень милыми людьми, и -- кромѣ того, Пенъ, прибавляла Лаура: вѣдь ты всегда любилъ ловить рыбку на удочку, и пожалуй опять можешь заняться тѣмъ же, какъ бывало въ старину, когда... Уста миленькаго зоила, напоминавшаго непріятное прошедшее, были зажаты мистеромъ Пенденнисомъ, какъ они того заслуживали.-- Неужто вы думаете, сэръ, сказалъ сладостнѣйшій на свѣтѣ голосокъ, что я не знаю, какъ вы отправились, бывало, на рыбную ловлю, съ миссъ Амори?-- Опять потокъ словъ остановленъ тѣмъ же вяжущимъ средствомъ, которое было употреблено и прежде.
   -- Хотѣлъ бы я знать, лукаво говоритъ мистеръ Пенденнисъ, наклонясь на прелестное плечико супруги: хотѣлъ бы я знать, не то ли же совершается теперь и въ гостиной?
   -- Вздоръ, Артуръ. Пора, однако жь, возвратиться къ нимъ. Вотъ ужь три четверти часа, какъ мы здѣсь.
   -- Не думаю, моя милая, чтобъ наше отсутствіе безпокоило ихъ, говоритъ джентльменъ.
   -- Нѣтъ сомнѣнія, что она очень любитъ его. Она безпрестанно пріѣзжаетъ къ намъ, и, я увѣрена, Артуръ, не для того чтобъ слушать, какъ ты читаешь Шекспира, или свою новую повѣсть, хоть повѣсть очень хороша. Какъ бы я желала, чтобы лэди Кью и ея шестьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ были на днѣ моря.
   -- Но она говоритъ, что намѣрена удѣлить часть изъ этихъ денегъ своимъ младшимъ братьямъ; такъ сказывала она Клэйву, замѣчаетъ мистеръ Пенденнисъ.
   -- Какой срамъ! Да отчего же Бэрнсъ Ньюкомъ самъ не надѣлитъ своихъ младшихъ братьевъ? Это выводитъ меня изъ терпѣнія.-- Ахъ, Боже мой! Клэйвъ ужь уходитъ! Клэйвъ! мисстеръ Ньюкомъ!
   Но хотя моя жена подбѣжала къ окну и звала нашего друга, онъ только покачалъ головой, вскочилъ на коня, и, пасмурный, поскакалъ со двора.
   -- Этель плакала, когда я вошла въ комнату, разсказывала мнѣ потомъ Лаура. Я самъ зналъ, что Этель плакала; но, приподнявъ голову отъ цвѣтовъ, которые она какъ-будто разсматривала, она начала смѣяться и болтать, толковала о большомъ завтракѣ, бывшемъ наканунѣ у лэди Гобоа, о несноснѣйшихъ Мэй-Фэрскихъ сплетняхъ, и наконецъ объявила, что пора ѣхать домой и одѣваться на déjeûner къ мистриссъ Бутъ.
   Такимъ образомъ, миссъ Ньюкомъ поѣхала -- опять къ розамъ и притираньямъ -- опять въ омутъ мишурнаго блеску, кокетства, лести, лжи -- и кроткое личико Лауры выглядывало изъ окна, слѣдя за ея отъѣздомъ. У мистриссъ Бутъ былъ блистательнѣйшій déjeûner. Мы читали въ газетахъ списокъ знатнѣйшихъ особъ, бывшихъ на этомъ завтракѣ. Герцогъ и герцогиня королевской крови; какой-то нѣмецкій принцъ, Индусскій Набабъ, и проч.; изъ маркизовъ, Фэринтошъ; изъ лордовъ, Гэйгетъ; лэди Клара Ньюкомъ и миссъ Ньюкомъ, которая какъ намъ говоритъ нашъ знакомый, капитанъ Кракторпъ, была злодѣйски хороша и поразительна своею веселостью.-- Фэринтошъ безъ ума отъ нея -- прибавлялъ капитанъ, и нашъ бѣдный пріятель, Клэйвъ, можетъ бѣжать и удавиться съ отчаянія. Обѣдаете съ нами подъ вывѣской "Звѣзда и Подвязка"? Славная компанія. Ахъ, да я и забылъ! вѣдь, вы ныньче человѣкъ женатый! Съ этими словами, капитанъ вошелъ въ гостинницу, близь которой мнѣ попался, а настоящій лѣтописецъ продолжалъ путь домой.
   

LI.
Старый знакомый.

   Я могъ бы открыть настоящую главу такъ, какъ одинъ современный романистъ имѣетъ иногда привычку начинать свои рыцарскіе романы -- описаніемъ ноябрьскаго вечера, съ падающими листьями, чернѣющими лѣсами, собирающимися бурями, и другими осенними феноменами, а при этомъ -- описаніемъ двухъ всадниковъ, скачущихъ по романтической дорогѣ, ведущей отъ -- отъ Ричмондскаго моста къ вывѣскѣ "Звѣзда и Подвязка". Одинъ изъ всадниковъ -- молодой человѣкъ, съ свѣтлыми усами; щеки другаго закалены чужеземнымъ солнцемъ; по ловкости, съ какою онъ сидитъ на могучемъ конѣ, легко догадаться, что онъ военный. Лицо его показываетъ, что онъ не разъ встрѣчался съ врагами отечества на поляхъ восточныхъ битвъ. Всадники слѣзаютъ съ коней у воротъ коттеджа на Ричмонскомъ холмѣ, гдѣ какой-то джентльменъ принимаетъ ихъ съ заботливымъ радушіемъ. Ихъ кони уводятся въ сосѣднюю гостиницу -- я останавливаюсь середи этого описанія, такъ какъ читатель давно ужь знакомъ съ обоими нашими всадниками. Это Клэйвъ, возвращающійся изъ Мальты, изъ Гибральтара, изъ Севильи, изъ Кадикса, и съ нимъ нашъ старинный, добрый пріятель, полковникъ. Кампаніи его кончены, мечъ повѣшенъ на стѣну; онъ покидаетъ восточное солнце и восточныя битвы, чтобъ согрѣть кровь болѣе молодую, чѣмъ его. Милости просимъ въ Англію, дорогой полковникъ и великодушный другъ!-- Какъ быстро прошли года, съ-тѣхъ-поръ какъ ты отъ насъ уѣхалъ! Въ волосахъ у него прибавилось двѣ -- три серебряныя пряди. Морщины вокругъ глазъ стали нѣсколько глубже, но глаза эти глядятъ также бодро и добродушно, какъ въ старые, чуть не ребяческіе дни, когда мы впервые увидали ихъ.
   Нѣсколько времени мы толкуемъ о путешествіи полковника на родину, о пріятностяхъ пути по Испаніи, о прекрасной новой квартирѣ, которую нанялъ Клэйвъ для себя и для отца, о перемѣнахъ въ моей жизни и Богъ вѣсть еще о чемъ. Середи этого разговора, на верху раздается жалобный голосокъ; при этомъ крикѣ, мистеръ Клэйвъ, начинаетъ хохотать, а полковникъ -- смѣяться. Въ первый разъ въ жизни, Клэйвъ слышитъ этотъ голосокъ; въ самомъ дѣлѣ, едва прошло шесть недѣль съ-тѣхъ-поръ, какъ этотъ маленькій органъ зазвучалъ на свѣтѣ. Лаура Пенденнисъ находитъ, что звуки его такъ сладостны, такъ интересны, такъ вдохновительно-веселы, такъ жалобны и трогательны, какъ ни у одного ребенка; это мнѣніе, само собой разумѣется, подтверждается довѣренной нянькой, мистриссъ Гони. Супругъ Лауры не такъ легко восторгается, но -- позволяетъ себѣ думать -- ведетъ себя, какъ подобаетъ мужчинѣ и отцу. Воздерживаемся отъ описанія его чувствованій, какъ не принадлежащихъ въ настоящее время къ этой лѣтописи ни въ какомъ отношеніи. Не за долго передъ обѣдомъ, хозяйка коттеджа спускается изъ дѣтской, чтобъ встрѣтить старинныхъ друзей своего супруга.
   Здѣсь я невольно долженъ вдаться въ третье описаніе, которое рѣшительно не имѣетъ никакой связи съ лѣтописью, но, при удачномъ изложеніи, можетъ съ интересомъ занять полстраницы. Въ самомъ дѣлѣ, молодая мать -- не одно ли изъ сладостнѣйшихъ зрѣлищъ, какія только представляетъ намъ жизнь? Если она прежде была прекрасна, настоящая чистая ея радость не придаетъ ли ея красотѣ характера какой-то особенной прелести, не оттѣняетъ ли ея милыя щечки интереснымъ румянцемъ стыдливости, не озаряетъ ли ея глазъ неизъяснимою ясностью?
   Когда сэръ Чарльзъ Грандисонъ вышелъ и отдалъ миссъ Байронъ изящнѣйшій поклонъ, къ какому только былъ способенъ, граціозность и важность его осанки навѣрное не превосходили граціозности и важности, съ какою полковникъ Ньюкомъ впервые раскланялся съ мистриссъ Пенденнисъ. Разумѣется, съ перваго же взгляда они сдѣлались друзьями. Не большая ли часть нашихъ привязанностей возникаетъ такъ мгновенно? Спускаясь внизъ, чтобъ увидѣться съ полковникомъ, Лаура надѣла одну изъ присланныхъ имъ шалей -- пунсовую, съ желтыми пальмовыми листьями и разноцвѣтной коймой. Что же касается бѣлой шали, неоцѣнимой, тонкой, какъ паутина или ткань феи -- такой тонкой, что ее можно было продѣть сквозь перстень,-- эта шаль какъ вѣроятно догадается каждая лэди, нашла уже свое назначеніе и служила занавѣсомъ у люльки мистера Пенденниса.
   Такимъ-образомъ, всѣ мы стали задушевными друзьями, и въ продолженіе зимнихъ мѣсяцевъ, пока мы жили въ Ричмоидѣ, полковникъ былъ постояннымъ посѣтителемъ моей жены. Онъ часто приходилъ безъ Клэйва, не мало не помышляя о большомъ свѣтѣ, гдѣ проводилъ время молодой джентльменъ, и находя болѣе удовольствія и уюта у нашего камина, чѣмъ въ обществѣ болѣе шумномъ и блистательномъ. Лаура, какъ сантиментальная особа, интересующаяся трогательными повѣстями и всевозможными несчастными привязанностями, какъ водится, безпрестанно разсуждала съ полковникомъ о сердечныхъ дѣлахъ мистера Клэйва; при чемъ оба пускались въ такія глубокомысленныя разглагольствія, что при появленіи хозяина дома, Pater'а familias, человѣка, котораго мистриссъ Лаура, въ присутствіи реверендиссима доктора Портнена, клялась любить, почитать, и проч.-- оба умолкали, или перемѣняли предметъ разговора, не желая принятъ въ свой заговоръ такого, какъ я, несимпатизирующаго человѣка.
   Изъ многихъ бесѣдъ, происходившихъ между полковникомъ и его сыномъ, съ-тѣхъ-поръ какъ они обняли другъ друга въ Мальтѣ, отецъ Клэйва могъ увидать, какъ сильно завладѣла сердцемъ молодаго человѣка страсть, которую онъ когда-то успѣлъ побороть. Неудовлетворяемое стремленіе сердца дѣлало его равнодушнымъ ко всѣмъ другимъ предметамъ прежнихъ его желаній и честолюбія. Неудача омрачила ясность его души, и тучами заволокла міръ передъ его глазами. Онъ проводилъ цѣлые часы въ, своей мастерской, и рвалъ, что дѣлалъ. Онъ забылъ свои обычныя собранія, и появлялся между старыми товарищами сумрачный и молчаливый. Отъ куренья сигары -- привычки, по моему убѣжденію, достойной порицанія -- онъ перешелъ къ пороку еще болѣе темному и грязному: съ прискорбіемъ я долженъ сказать, что онъ сталъ курить трубку и крѣпчайшій табакъ; тутъ нѣтъ ужь никакого извиненія. Нашъ молодой человѣкъ перемѣнился. Въ продолженіе послѣднихъ пятнадцати или двадцати мѣсяцевъ, въ немъ развивался недугъ, за которымъ мы не заблагоразсудили подробно слѣдить по всѣмъ стадіямъ, очень хорошо зная, что читателю, по-крайней-мѣрѣ, если не читательницѣ, нѣтъ никакой нужды до чужаго сантиментальнаго горя и что онъ не станетъ сердцемъ и душой интересоваться въ любовныхъ дѣлахъ Клэйва, подобно отцу его, который терялъ покой, когда у сына болѣла голова, и готовъ былъ снять съ себя кожу, чтобъ обогрѣть ноги своего возлюбленнаго сынка.
   Предметъ этой безнадежной страсти возвратился между-тѣмъ подъ присмотръ мрачной старой дуэнны, отъ которой былъ избавленъ на нѣкоторое время. Лэди Кью снова поправилась въ своемъ здоровьѣ, благодаря рецептамъ извѣстныхъ докторовъ, или цѣлебному дѣйствію извѣстныхъ водъ; снова стала на ноги, очутилась въ свѣтѣ, и попрежнему принялась рыскать за удовольствіями. Лэди Джулія, какъ мы имѣемъ причину думать, удалилась съ половиннымъ жалованьемъ въ безславное изгнаніе, въ Брюссель, вмѣстѣ съ своей сестрою, женой изгнанника-банкрота, въ домѣ котораго она была совершенно счастлива. Миссъ Ньюкомъ стала безсмѣнной компаньонкой своей бабки; ѣздила съ ней въ Шотландію и кочевала тамъ изъ одной мызы въ другую, около того времени, когда нашъ добрый полковникъ возвращался къ роднымъ берегамъ.
   Можетъ-быть, полковникъ любилъ своего племянника, Бэрнса, не больше прежняго; хотя должно признаться, что, съ возвращенія полковника изъ Индіи, поведеніе молодаго баронета отличалось особеннымъ радушіемъ, безъ сомнѣнія, женитьба исправила его; лэди Клара, кажется, добрая молодая женщина; притомъ же, говорилъ добрый полковникъ, многозначительно покачивая головой: Томъ Ньюкомъ, членъ Бонделькондскаго банка -- дице не послѣднее и благорасположеніемъ его надо дорожить, тогда какъ Томъ Ньюкомъ, офицеръ бенгальской кавалеріи, не стоилъ вниманія мистра Бэрнса. Вообще, Бэрнсъ очень добръ и любезенъ; знакомые его также оказываютъ необыкновенную вѣжливость. Пріятель Клэйва, прежній мистеръ Бельсайзъ, ныньче лордъ Гэйгетъ, роскошно угостилъ, на прошлой недѣлѣ, все наше семейство;-- зоветъ насъ и Бэрнса съ женой къ себѣ въ загородный домъ, на Рождество, -- словомъ, дорогой мой мистеръ Пекденнисъ, Бэрнсъ гостепріименъ, какъ нельзя больше требовать. Гэйгетъ встрѣтилъ меня у Бэрнса, и только-что мы остались одни -- прибавилъ полковникъ, обратясь къ супругу Лауры: разсказалъ мнѣ, какъ лэди Клара отзывается о вашей женѣ. Да, она предобрая женщина, эта лэди Клара.-- Тутъ лицо Лауры приняло то серьозное и строгое выраженіе, какое принимало оно всякой разъ, когда упоминалось имя лэди Клары, -- и разговоръ обратился къ другимъ предметамъ.
   Разъ вечеромъ, возвращаясь изъ Лондона домой въ омнибусѣ, я встрѣтилъ полковника, который ѣхалъ въ Сити и узналъ меня. Разумѣется, я сейчасъ догадался, что онъ былъ съ визитомъ у моей жены. Пріѣхавъ домой, я сталъ упрекать молодую женщину въ кокетствѣ.-- По два, по три раза на недѣлѣ, вы, мистриссъ Лаура, смѣете принимать драгунскаго полковника; сидите по цѣлымъ часамъ взаперти съ молодымъ шестидесятилѣтнимъ человѣкомъ; перемѣняете разговоръ, когда вашъ оскорбленный супругъ входитъ въ комнату, и показываете видъ, будто толкуете о погодѣ, о ребенкѣ. Чувствуете за собой грѣшокъ, лукавая лицемѣрка? Не надѣйтесь провести меня, сударыня! Что скажетъ Ричмондъ, что скажетъ общество, что скажетъ вообще мистриссъ Гронди о такомъ ужасномъ поведеніи?
   -- О, Пенъ, восклицаетъ моя жена, замыкая мнѣ ротъ, способомъ, котораго я точнѣе опредѣлять не намѣренъ: полковникъ -- прекраснѣйшій, любезнѣйшій, благороднѣйшій человѣкъ. Я не видывала подобнаго; ты долженъ помѣстить его въ какомъ-нибудь изъ твоихъ романовъ.-- Знаете ли, сэръ, что мнѣ страсть какъ хотѣлось поцѣловать его, когда онъ уходилъ, и что поцѣлуй, которымъ вы сейчасъ воспользовались, былъ предназначенъ для него.
   -- Возьми назадъ свой подарокъ, фальшивая женщина! говоритъ мистеръ Пенденнисъ,-- и тутъ, окончательно, мы переходимъ къ особенному обстоятельству, которое было поводомъ къ такому восторгу со стороны мистриссъ Лауры.
   Полковникъ Ньюкомъ собрался съ духомъ и, какъ слѣдуетъ, предложилъ Клэйва Бэрнсу въ женихи Этели, искусно воспользовавшись благорасположеніемъ племянника своего, Бэрнса Ньюкома, и пригласивъ этого баронета къ себѣ на домъ, будто бы для совѣщанія о дѣлахъ Бонделькондско-банковой компаніи.
   Въ дѣйствительности, эта Бонделькондско-банковая компанія, въ глазахъ полковника, была не что иное какъ сынъ его, Клэйвъ. Не будь Клэйва, ни какія банковыя компаніи, въ любыхъ округахъ Индіи, хотя бы онѣ приносили доходу сто на сто, не побудили бы къ спекуляціямъ Томаса Ньюкома, у котораго денегъ было больше, чѣмъ достаточно для собственныхъ его нуждъ. Желаніемъ его было видѣть сына надѣленнымъ всѣми возможными дарами Фортуны. Если бъ онъ соорудилъ для Клэйва дворецъ, и ему сказали бы, что для довершенія великолѣпія необходимо достать яйцо съ какого-нибудь утеса на океанѣ -- Томъ Ньюкомъ отправился бы на край свѣта для отысканія недостающаго предмета. Видѣть принца Клэйва въ золотой каретѣ съ принцессою подлѣ него -- вотъ что было честолюбіемъ добраго старика-полковника; исполнись это, онъ съ радостью удалился бы на чердакъ принцева замка, и сталъ бы тамъ покойно покуривать свою трубку. Такъ ужь свѣтъ созданъ. Сильный и бодрый ищетъ почестей и наслажденій для самого себя; слабый и разочарованный (когда-то, можетъ статься, и онъ былъ силенъ и бодръ) желаетъ этихъ даровъ для своихъ дѣтей. Мнѣ кажется, отцу Клэйва никогда не нравился и представлялся непонятнымъ сдѣланный сыномъ выборъ профессіи и старикъ согласился на этотъ выборъ, потому только, что соглашался на всѣ желанія Клэйва; но, не будучи самъ поэтомъ, онъ не постигалъ благородства этого призванія, и думалъ про себя, что сынъ его унижаетъ себя, занимаясь живописью.-- Служи онъ теперь въ военной службѣ,-- хоть я самъ виноватъ, что онъ не служитъ, думалъ Томасъ Ньюкомъ -- будь онъ богаче, чѣмъ есть, онъ могъ бы жениться на Этели, вмѣсто того, чтобъ мучиться, какъ теперь мучится. Помилуй его Господи! Я самъ хорошо помню свое тяжелое время, и сколько лѣтъ нужно было для того, чтобъ залечить рану!
   Ломая голову надъ этими мыслями, Томасъ Ньюкомъ ловко пригласилъ племянника своего, Бэрнса, къ обѣду, подъ предлогомъ, будто ему нужно съ нимъ переговорить о дѣлахъ пресловутой Бонделькондско-банковой компаніи. Съ первымъ стаканомъ вина за дессертомъ, по старомодному, доброму обычаю полковника -- предлагать тосты, они выпили за благоденствіе банковой компаніи. Банковая компанія доставляла братьямъ Гобсонъ и Ньюкоыамъ множество дѣла, находилась въ самомъ цвѣтущемъ состояніи, имѣла въ банкѣ огромный кредитъ, который, какъ очень хорошо извѣстно было сэру Бэрнсу Ньюкому, далеко не равнялся съ дебетомъ. Бэрнсъ желалъ побольше имѣть векселей компаніи, въ полной увѣренности, что платежи по нимъ не подлежатъ сомнѣнію. Бэрнсъ былъ готовъ вести дѣла на всякую сумму съ индійскимъ или съ какимъ угодно банкомъ, съ какимъ угодно лицемъ, христіаниномъ или язычникомъ, бѣлымъ или чернымъ, со всякимъ, кто могъ принести выгоду фирмѣ братьевъ Гобсонъ и Ньюкомовъ. Онъ говорилъ объ этомъ предметѣ и хитро и чистосердечно: какъ негоціантъ, онъ радъ всякому выгодному дѣлу, а дѣло Бонделькондско-банковой компаніи было выгодно. Но корыстныя побужденія, которыя онъ откровенно допускалъ, какъ торговецъ, не исключали другихъ, болѣе благородныхъ чувствованій.-- Любезный полковникъ, говорилъ Бэрнсъ, я радъ, я въ восхищеніи, что нашъ домъ и наше имя можетъ быть полезно, какъ были полезны и прежде, для предпріятія, въ которомъ заинтересованъ членъ нашего семейства, человѣкъ, котораго всѣ мы такъ любимъ и уважаемъ.-- Тутъ онъ дотронулся до стакана губами и слегка покраснѣлъ, поклонясь полковнику. Онъ вспомнилъ, что говоритъ спичъ, а говорить спичъ передъ однимъ слушателемъ кажется какъ-то странно. Будь тутъ большее общество, Бэрнсъ не подумалъ бы краснѣть, выпилъ бы стаканъ до дна, вѣроятно ударилъ бы себѣ по жилету, и сталъ бы глядѣть прямо въ лицо своему дядюшкѣ, какъ ораторъ; даже увѣрилъ бы самого себя, что онъ любитъ и уважаетъ полковника.
   Полковникъ сказалъ: Благодарю васъ, Бэрнсъ, отъ всей души. Людямъ вообще надо быть друзьями, а родственникамъ, какъ мы, тѣмъ больше.
   -- Ваше родство дѣлаетъ мнѣ честь, говоритъ Бэрнсъ безконечно ласковымъ тономъ. Видите: онъ вѣрилъ, что небо поставило его выше полковника.
   -- И я радуюсь, продолжалъ старый полковникъ: что вы и мой сынъ такъ дружны между собою.
   -- Дружны! разумѣется. Не естественно было бы, если бъ такіе близкіе родственники не чувствовали другъ къ другу расположенія.
   -- Вы такъ радушно принимали его; лэди Клара была къ нему такъ добра; онъ писалъ мнѣ о вашемъ вниманіи къ нему. Ба, да это бордосское туда и сюда. Откуда это Клэйвъ достаетъ его?
   -- Вы говорили объ индиго, полковникъ, перебиваетъ Бэрнсъ: правда, нашъ домъ мало занимался этой статьей; но я предполагаю, что нашъ кредитъ въ этомъ дѣлѣ ни чѣмъ не хуже кредита Бэтти и Джомси, и если -- тутъ полковникъ впалъ въ задумчивость,
   -- Клэйву достанется порядочное состояньеце, когда я умру, говоритъ отецъ Клэйва.
   -- Полноте, вы еще такъ бодры и свѣжи, вы просто молодой человѣкъ и можете еще жениться, полковникъ, обаятельно возражаетъ племянникъ.
   -- Нѣтъ, ужь этому не бывать, отвѣчаетъ тотъ: еще года два -- три, и мнѣ стукнетъ семьдесятъ, Бэрнсъ.
   -- У насъ здѣсь это ничего не значитъ, любезнѣйшій сэръ! положительно ничего. Вотъ, напримѣръ, Титусъ, мой сосѣдъ по провинціи...-- а что, когда вы думаете пріѣхать къ намъ въ Ньюкомъ?-- Титусъ женился на дѣвушкѣ, очень хорошенькой, изъ прекраснаго семейства, миссъ Бурджонъ, одной изъ девоншейрскихъ Бурджоновъ. Онъ на видъ, ей-ей, двадцатью годами старше васъ. Отчего жъ вамъ не послѣдовать его примѣру.
   -- Потому-что я привыкъ къ одинокой жизни и хочу оставить Клэйва богатымъ человѣкомъ. Взгляните, Бэрнсъ: вѣдь вы знаете цѣнность нашихъ паевъ?
   -- Да, гадательно; впрочемъ, на прошедшей недѣлѣ у насъ продавались эти паи, и знаю, по какой цѣнѣ, говоритъ Бэрнсъ.
   -- Предположите, что я обращу свои паи въ деньги. Помнится, у меня шесть лаковъ. Около двухъ досталось мнѣ отъ покойнаго отца. Кой-что я успѣлъ прикопить еще при его жизни и кой-что потомъ, когда принялъ участіе въ Бонделькондской компаніи. За все я могу завтра же получить шестдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
   -- Сумма очень порядочная, полковникъ, говоритъ Бэрнсъ.
   -- Я получаю пенсіи тысячу Фунтовъ въ годъ.
   -- Да вы капиталистъ, любезнѣйшій полковникъ! мы это очень хорошо знаемъ, замѣчаетъ сэръ Бэрнсъ.
   -- А двухсотъ въ годъ мнѣ довольно на прожитокъ, продолжаетъ капиталистъ, посматривая въ каминъ и побрякивая въ карманахъ деньгами: сто фунтовъ на лошадь; да сто фунтовъ карманныхъ денегъ; вы знаете, я расчитываю, что Клэйвъ дастъ мнѣ спальню и столъ.
   -- Хи, хи! Да если сынъ не дастъ, такъ племянникъ не откажетъ, любезнѣйшій полковникъ! говоритъ ласковый Бэрнсъ, сладостно улыбаясь.
   -- Видите, я могу дать сыну порядочное содержаніе, продолжаетъ Томасъ Ньюкомъ.
   -- Можете дать ему порядочное содержаніе теперь, и оставить ему хорошее состояніе, когда умрете! прибавляетъ племянникъ, съ великодушною твердостью, какъ бы онъ говорилъ: Двѣнадцатью двѣнадцать -- сто сорокъ четыре, вотъ вамъ авторитетъ сэра Бэрнса Ньюкома -- понимаете?-- сэра Бэрнса Ньюкома.
   -- Не когда умру, Бэрнсъ, продолжаетъ полковникъ, а завтра же отдамъ ему все, что имѣю, если только онъ женится, какъ я желаю.
   -- Tant mieux pour luit восклицаетъ племянникъ, думая про себя: лэди Клара тотчасъ же должна просить Клэйва къ обѣду. Чортъ побери! Я ненавижу его -- вѣчно ненавидѣлъ; но какой онъ счастливецъ!
   -- Молодой человѣкъ съ такимъ состояніемъ можетъ разсчитывать на руку порядочной дѣвушки, не правда ли, Бэрнсъ? спрашиваетъ полковникъ, заботливо смотря въ лицо племяннику.
   Это лицо просіяло великодушнымъ восторгомъ: -- Не только порядочной, но какой угодно; всякой нобельменъ отдастъ за него свою дочь, любезнѣйшій сэръ! восклицаетъ сэръ Бэрнсъ.
   -- Я прошу у васъ сестру; прошу у васъ для него мою дорогую Этель, Бэрнсъ, кричитъ Томасъ Ньюкомъ, дрожащимъ голосомъ и чуть не со слезами: Вотъ чего я всегда желалъ, пока разговоръ съ вашимъ покойнымъ родителемъ не уничтожилъ моихъ надеждъ. Тогда сестра наша была помолвлена за милорда Кью, и желанія мои, разумѣется, не могли осуществиться. Бѣдный мальчикъ страдаетъ; всѣ его мысли устремлены на то, чтобъ обладать ею. Она къ нему не равнодушна, не можетъ быть равнодушной. Я увѣренъ, что она не откажетъ, если ея родные хоть сколько-нибудь ободрятъ его. Можетъ ли кто изъ этилъ двухъ молодыхъ людей разсчитывать, чтобъ имъ встрѣтился въ жизни другой, лучшій случай къ счастью? Тутъ и молодость, тутъ и взаимная любовь, тутъ и богатство, можно сказать; одно только лишнее -- старый драгунъ, который впрочемъ много мѣшать имъ не будетъ. Замолвите доброе словечко, Бэрнсъ, и благословите ихъ; честное слово, вы осчастливите остатокъ дней моихъ, если я буду ѣсть за ихъ столомъ.
   Пока полковникъ произносилъ свое воззваніе, Бэрнсъ имѣлъ время обдумать отвѣтъ, который, если по званію историка намъ позволено объяснять побужденія и излагать рѣчи и поступки нашихъ дѣйствующихъ лицъ, мы можемъ истолковать такимъ образомъ: Чортъ побери этого нищаго мальчишку! думаетъ Бэрнсъ: онъ будетъ имѣть три или четыре тысячи фунтовъ годоваго доходу, не такъ ли? Провались онъ, а все-таки сумма порядочная! Не сумасбродство ли, со стороны отца, бросать такія деньги? Да не шутитъ ли онъ, чего добраго? Нѣтъ, онъ всегда былъ сумасбродъ -- нашъ полковникъ. Гэйгетъ приволакивался за нею, и вѣчно шатался у нашего дому; Фэринтоша до-сихъ-поръ не удалось заманить и, можетъ статься, ни тотъ ни другой не сдѣлаютъ ей предложенія. Моя бабка, какъ должно полагать, не захочетъ и слышать о неравномъ бракѣ, что дѣйствительно и есть въ настоящемъ случаѣ; но не жалко ли отказаться отъ четырехъ тысячъ годоваго доходу, не такъ ли?-- Всѣ эти очень естественныя соображенія быстро мелькали въ головѣ Бэрнса Ньюкома, когда дядя его, съ противоположной стороны камина, умолялъ его въ вышеприведенномъ спичѣ.
   -- Любезнѣйшій полковникъ, сказалъ Бэрнсъ: любезнѣйшій, добрѣйшій полковникъ! Напрасно бы я сталъ говорить, что сколько лестно для насъ наше предложеніе, столько же изумительна для меня ваша необыкновенная щедрость. Я ничего подобнаго никогда не слыхивалъ -- рѣшительно никогда. Если бъ я могъ слѣдовать собственнымъ своимъ желаніямъ -- я тотчасъ же далъ бы вамъ отвѣтъ. Изъ одного, позвольте мнѣ сказать, уваженія къ вашему благородному характеру, я, отъ всей души, сказалъ бы да на ваше предложеніе. Но, увы! я не имѣю на это права.
   -- Развѣ... развѣ она помолвлена? спрашиваетъ полковникъ, смущенный и огорченный не меньше самого Клэйва въ ту минуту, когда этотъ молодой человѣкъ выслушивалъ отвѣтъ Этели.
   -- Нѣтъ, не скажу, чтобъ была помолвлена, хоть одинъ молодой человѣкъ, очень знатной фамиліи, оказываетъ ей весьма замѣтное предпочтеніе. Но сестра моя, нѣкоторымъ образомъ, вышла изъ нашего дому и изъ-подъ вліянія моего, какъ главы семейства,-- вліянія, которое, будьте увѣрены, я съ величайшею радостью употребилъ бы въ вашу пользу. Ее взяла, вмѣсто дочери, моя бабка, лэди Кью, и намѣрена, сколько мни извѣстно, оставить Этели большую часть своего состоянія, подъ извѣстными условіями, и, разумѣется, ожидаетъ, какъ бы намъ сказать?-- повиновенія, что въ подобныхъ случаяхъ очень естественно. Кстати, полковникъ: вашъ молодой soupirant знаетъ, что его папа адвокатствуетъ въ его пользу?
   Полковникъ отвѣчалъ: нѣтъ,-- и Бэрнсъ похвалилъ оказанную дядюшкой осторожность. Интересы молодаго человѣка (а это было задушевною мыслію сэра Бэрнса) едва ли страдали отъ того, что не самъ онъ сдѣлалъ первый шагъ или явился къ лэди Кью. Бэрнсъ обѣщалъ взяться за это дѣло при удобномъ случаѣ, и полковникъ могъ быть увѣренъ, что употреблены будутъ самыя усердныя, самыя настоятельныя старанія. Въ эту минуту воротился домой Клэйвъ, съ которымъ Бэрнсъ раскланялся съ большимъ радушіемъ. Онъ и полковникъ переговорили о своихъ денежныхъ дѣлахъ; результатъ, можете быть увѣрены, былъ самый удовлетворительный.-- Не правда ли, полковникъ?-- Всѣ трое разстались величайшими друзьями.
   Странно, что Бэрнсъ Ньюкомъ, при такомъ живѣйшемъ участіи въ своемъ кузенѣ и дядюшкѣ, не сообщилъ имъ, что лэди Кью и миссъ Этель Ньюкомъ были въ эту мунуту не далѣе какъ въ полумилѣ, въ домѣ ея сіятельства, въ Квинъ-Стритѣ, на Мэйферѣ. При слугѣ Клэйва, Бэрнсъ не сказалъ своему кучеру, чтобъ онъ ѣхалъ въ Квинъ-Стритъ, и не прежде далъ ему это приказаніе, какъ по выѣздѣ на Бондъ-Стритъ.
   Естественно, что, войдя въ домъ къ лэди Кью, онъ ту же минуту позвалъ свою сестру, и сообщилъ ей великодушное предложеніе добраго полковника.
   Изволите видѣть: лэди Кью была въ городѣ, и не была. Ея сіятельство находилась здѣсь только проѣздомъ, съ визитовъ на сѣверѣ, къ визитамъ въ другую страну свѣта. Владѣлица дома тайкомъ сидѣла за ночной лампой и чайникомъ въ задней гостиной. Людей лэди Кью здѣсь не было. Канарейки, съ бѣлыми головками, выказывали свои красивыя перья и пѣли пѣсни веснѣ. Одинокій бѣдняга, который завѣдываетъ лондонскими домами, и двое слугъ, собственно назначенныхъ состоять при особѣ Кью, составляли всю дворню. И такъ, дѣйствительно ея сіятельства не было въ городѣ, и вотъ, безъ сомнѣнія, почему Бэрнсъ Ньюкомъ не сказалъ ни слова о пріѣздѣ ея въ городъ.
   

LII.
Семейныя тайны.

   Фигура, украдкой сидѣвшая за чайникомъ, сурово взглянула на Бэрнса, когда онъ вошелъ, и слабый отъ старости голосъ сказалъ: Ба, это вы!
   -- Я привезъ вамъ, мадамъ, банковые билеты, сказалъ Бэрнсъ, вынимая изъ портфеля пачку этихъ документовъ: мнѣ нельзя было пріѣхать ранѣе; я былъ занятъ до-сихъ-поръ дѣлами по банку.
   -- Ну, нечего сказать, отъ васъ несетъ табакомъ, какъ отъ курьера.
   -- Какъ отъ заморскаго капиталиста: эти люди курятъ, мадамъ, а я не курилъ, честное слово.
   -- Не вижу причины, почему бы вамъ не курить, если это вамъ нравится. Вы отъ меня не получите ничего, хоть бы вы курили или нѣтъ. Что Клара? Уѣхала съ дѣтьми въ провинцію? Ньюкомъ -- лучше всего для нея.
   -- Докторъ Бэмбёри полагаетъ, что ей можно будетъ ѣхать недѣли черезъ двѣ. У малютки было что-то.
   -- Что-то въ родѣ пустяковъ. Я вамъ скажу, что ей самой хочется оставаться въ Лондонѣ, и потому она заставляетъ этого безсмысленнаго Бэмбёри совѣтовать ей не уѣзжать. Говорю вамъ, отправьте ее въ Ньюкомъ. Тамошній воздухъ для нея будетъ полезенъ.
   -- Какъ, въ этотъ проклятый дымный городъ, моя милая лэди Кью?
   -- Да посовѣтуйте и вашей матушкѣ, съ маленькими вашими братьями и сестрами, провести тамъ Рождество. Не стыдно ли вамъ, Бэрнсъ, такъ мало заботиться объ нихъ?
   -- Позвольте вамъ доложить, мадамъ, что я намѣренъ управлять моими домашними дѣлами безъ помощи вашей милости, вскрикиваетъ Бэрнсъ, вскакивая со стула: я пріѣхалъ сюда въ такое позднее время не для того, чтобъ выслушать...
   -- Добрый совѣтъ. Я именно посылала за вами, чтобъ дать вамъ такой совѣтъ. Если я писала вамъ, привезти мнѣ денегъ, то это было только предлогомъ; Баркинсъ могъ бы достать мнѣ денегъ въ городѣ и завтра. Я хочу, чтобъ вы отправили Клару и дѣтей въ Ньюкомъ. Имъ должно ѣхать, сэръ. Вотъ для чего я посылала за вами. А что, по-прежнему ссоритесь?
   -- Почти что по-прежнему, говоритъ Бэрнсъ, барабаня по шляпѣ.
   -- Не бейте этой зари; вы раздражаете мои слабые, старые нервы. Когда Клару выдавали за васъ, она была предобрая дѣвушка, какихъ мало въ Лондонѣ.
   Сэръ Бэрнсъ отвѣчалъ вздохомъ.
   -- Она была такая кроткая и послушная дѣвочка; немножко разсѣянна и простовата; но вѣдь вы, мужчины, любите, чтобъ жены у васъ были куклы. Въ три года вы ее совсѣмъ испортили. Она стала упряма, лукава; на нее находитъ блажь; она дерется съ вами и бьетъ васъ. Хи, хи, хи! а все это оттого, что вы сами ее бьете!
   -- Я пріѣхалъ сюда не затѣмъ, чтобъ слушать подобныя вещи, мадамъ, говоритъ Бэрнсъ, побагровѣвъ отъ злости.
   -- Вы ее били, я знаю, что били, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ. Разъ, ночью, въ прошедшемъ году, она прибѣжала ко мнѣ отъ вашихъ побоевъ; вѣроятно вы это помните.
   -- Боже милосердый! Да знаете ли вы, мадамъ, что меня вывело изъ терпѣнья? вскрикиваетъ Бэрнсъ.
   -- Мнѣ до этого нѣтъ дѣла; знаю только, что съ этой минуты она стала бить васъ. И вы были такъ безразсудны, что вздумали писать ей и просить у нея прощенія! Будь я на вашемъ мѣстѣ, я скорѣй оставилъ бы свою жену, чѣмъ сталъ бы такъ унижаться передъ ней. Она никогда не забудетъ этого удара.
   -- Я былъ безъ ума, когда это сдѣлалъ; но она сама свела меня съума, говоритъ Бэрнсъ: у нея нравъ ужасный и наивность непостижимая. Въ два года она совершенно перемѣнилась. Если бъ я пустилъ въ нее стуломъ, и то не было бы для меня изумительно. Но не вамъ укорять меня за Клару. Ваша милость нашли ее для меня.
   -- А вы, сэръ, испортили ее, послѣ того, какъ я ее нашла. Она пересказала мнѣ часть всей исторіи въ ту ночь, когда она прибѣгала ко мнѣ. Я знаю, что исторія справедлива, Бэрнсъ. Вы поступили съ нею ужасно, сэръ!
   -- Она отравляетъ счастье моей жизни, и нечѣмъ помочь горю, говоритъ Бэрнсъ, произнося сквозь зубы проклятіе: но довольно, довольно объ этомъ. Что Этель? Пошла спать послѣ дороги? Какъ вы думаете, мадамъ, что я ей привезъ? Предложеніе!
   -- Bon Dieu! Ужь не хотите ли сказать, что Чарлзъ Бельсайзъ въ-самомъ-дѣлѣ не шутитъ? вскрикиваетъ вдовушка: я всегда думала, что это...
   -- Нѣтъ, предложеніе не отъ лорда Гэйгета, мадамъ, сурово перебиваетъ сэръ Бэрнсъ: я нѣсколько времени назадъ узналъ, что онъ шутитъ; а онъ знаетъ, что я не шучу.
   -- Боже милосердый! и съ нимъ драться? Ужь не дрались ли? Вотъ заговорили бы въ свѣтъ! вскрикиваетъ вдовушка, съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчаетъ Бэрнсъ: онъ хорошо знаетъ, что между нами не можетъ быть открытой ссоры. Недавно за обѣдомъ, который онъ давалъ у себя, мы наговорили другъ другу крупныхъ словъ; тутъ были полковникъ Ньюкомъ, нищій молокососъ Клэйвъ и сумасбродный мистеръ Гобсонъ. Лордъ Гэйгетъ позволилъ себѣ невыносимыя дерзости; сказалъ мнѣ, что я не смѣю ссориться съ нимъ, потому-что онъ ведетъ съ нашимъ домомъ дѣла. Какъ бы я хотѣлъ раздавить его! Она разсказала ему, что я ее ударилъ; дерзкое животное! онъ обѣщаетъ разгласить объ этомъ въ моихъ клубахъ, и грозитъ мнѣ личнымъ насиліемъ, если я это сдѣлаю въ другой разъ. Лэди Кью, моя жизнь въ опасности отъ этого человѣка и отъ этой женщины, вопіетъ бѣдный Бэрнсъ въ смертельномъ страхѣ.
   -- Драться -- ремесло Джэка Бельсайза, Бэрнсъ Ньюкомъ; а ваше, къ счастью, заниматься банкирскими дѣлами, сказала вдовушка: если старику лорду Гэйгету суждено было умереть, и старшему его сыну также,-- какая жалость, что они не умерли годомъ или двумя ранѣе: тогда Клара и Чарльзъ были бы соединены. Вы женились бы на какой-нибудь молодой дѣвушкѣ; моя дочь Вальгэмъ могла бы найдти вамъ невѣсту. Франкъ, какъ я слышала, живетъ съ женой очень дружно; ея свекровь управляетъ всѣмъ семействомъ. Они обратили театръ, попрежнему, въ концертную залу; завели хоръ пѣвчихъ изъ шести деревенскихъ мальчишекъ, и Франкъ съ кьюберійскимъ капельмейстеромъ играетъ съ ними въ мячъ по праздникамъ. Кстати: отчего бы Кларѣ не ѣхать въ Кьюбери?
   -- Она и сестра ея именно изъ-за этого поссорились съ лордомъ Гэйгетомъ. Сколько мнѣ извѣстно, они, нѣсколько времени назадъ, имѣли между собой крупный разговоръ, и когда я сказалъ Кью, что прошлое лучше позабыть, что Гэйгетъ теперь очень внимателенъ къ Этели, и что мнѣ не хотѣлось бы лишиться выгодъ, прекративъ съ нимъ денежныя сдѣлки,-- Кью поступилъ со мной невѣжливо до дерзости; его поведеніе было нагло, да, мадамъ, до крайности нагло, и, будьте увѣрены, не существуй между нами родственныхъ отношеній, я бы вызвалъ его на...
   Тутъ бесѣда между Бэрнсомъ и его прародительницей прервана была появленіемъ миссъ Этели Ньюкомъ, которая, со свѣчей въ рукѣ, спускалась изъ выспреннихъ областей, закутанная въ шаль.
   -- Здоровы ли вы, Бэрнсъ? Что Клара? Какъ мнѣ хочется взглянуть на моего маленькаго племянника. Похожъ онъ на своего милаго папашу? восклицаетъ молодая лэди, подставляя брату свою прелестную щечку.
   -- Шотландія принесла пользу нашей ньюкомской розѣ, говоритъ Бэрнсъ, съ особенною любезностью: милая Этель, я никогда не видалъ тебя такою хорошенькою.
   -- При свѣтѣ одной спальной лампы! Но что бы было, если бъ вся комната была освѣщена? Вы увидали бы тогда, что лицо у меня все покрыто морщинами, поблѣднѣло, истомлено отъ несноснаго путешествія въ Шотландію. Ахъ, какъ скучно проводили мы время! Не правда ли, грандмаманъ? Нѣтъ, ни за что теперь не соглашусь ѣхать въ большой замокъ; а въ охотничью конурку -- и того меньше. Можетъ-быть, Шотландія очень пріятна для мужчинъ; но для женщины -- позвольте мнѣ ѣхать въ Парижъ, лишь только зайдетъ рѣчь о шотландской экспедиціи. Я охотнѣе останусь въ какой-нибудь школѣ на Елисейскихъ-поляхъ, чѣмъ въ прекраснѣйшемъ замкѣ горной Шотландіи. Если бъ не эта благодатная ссора съ Фанни Фоллингтонъ, мнѣ кажется, я умерла бы съ тоски въ Глинъ-Шортгорнѣ. Видѣли-ль вы моего дорогаго, милаго дядюшку, полковника? Давно ли онъ пріѣхалъ?
   -- Развѣ онъ пріѣхалъ? зачѣмъ пріѣхалъ? спрашиваетъ лэди Кью.
   -- Пріѣхалъ ли? Взгляните, грандмаманъ: видали-ль вы когда такую прелестную шаль? Я нашла ее въ картонкѣ, въ моей комнатѣ.
   -- Прелесть, нечего сказать! восклицаетъ вдовушка, уткнувшись старымъ носомъ въ драгоцѣнную ткань: вашъ полковникъ -- настоящій galant homme, надо отдать ему справедливость; въ этомъ отношеніи онъ не похожъ на своихъ родныхъ. Гм! гм! а скоро уѣзжаетъ онъ назадъ?
   -- Онъ составилъ себѣ состояніе, и состояніе очень значительное для человѣка его званія, говоритъ сэръ Бэрнсъ: у него не меньше шестидесяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
   -- А много это? спрашиваетъ Этель.
   -- Въ Англіи, при нашемъ размѣрѣ процентовъ -- не много; но капиталъ его въ Индіи, гдѣ онъ получаетъ гораздо большіе проценты. Годовой его доходъ долженъ простираться до пяти или шести тысячъ фунтовъ, мадамъ, говоритъ Бэрнсъ, обращаясь къ лэди Кью.
   -- Въ мое время, рѣдкіе изъ Индійцевъ приняты были въ хорошее общество, мой любезный, говоритъ лэди Кью въ раздумьѣ: мой отецъ часто твердилъ мнѣ о Барвелѣ, изъ Станстэда, и о домѣ его, на Сентъ-Джемскомъ скверѣ. Я вытерпѣла пытку у мистера Гастинга. Вечеръ былъ предлинный и преглупый. Ну, теперь, молодой человѣкъ, живописецъ, вѣроятно броситъ свои банки съ красками и заживетъ джентльменомъ. Вѣроятно они были бѣдны; иначе, отецъ не посвятилъ бы его такому ремеслу. Бэрнсъ, отчего вы не опредѣлили его хоть писцомъ въ свой банкъ, чтобъ избавить его отъ этого позора?
   -- ПозораІ Напротивъ, онъ гордится своей профессіей. Мой дядя гордъ, какъ Плантагенетъ; хоть онъ и кротокъ, какъ... какъ бы что? Укажите мнѣ подобіе, Бэрнсъ. Знаете ли, изъ-за чего у меня была ссора съ Фанни Фоллингтонъ... Она говорила, что мы происходимъ не отъ лейбъ-брадобрѣя, и смѣялась надъ босвортской битвой. Она утверждаетъ, что нашъ прадѣдъ былъ ткачъ. Правда ли, что ткачъ?
   -- А мнѣ какъ знать? да и что за дѣло до этого, ребенокъ? За исключеніемъ Гаунтовъ, Говардовъ и еще двоихъ-троихъ, едва ли найдется въ Англіи хоть одна чистокровная фамилія. Ты счастлива, что въ тебѣ есть частичка моей крови. Дѣдъ моего бѣднаго лорда Кью былъ аптекаремъ въ Гэмптонъ-Кортѣ. Можно принять за правило, что нѣтъ человѣка, который бы происходилъ отъ хорошей фамиліи. Не путешествовалъ ли въ прошедшемъ году этотъ молодой человѣкъ, этотъ сынъ полковника? Какъ онъ попалъ въ общество? Гдѣ мы съ нимъ встрѣчались? Ахъ, да, въ Баденѣ, когда Бэрнсъ сватался, а мой внукъ -- да, мой внукъ, дѣлалъ такія глупости.-- Тутъ она принялась кашлять и дрожать такъ сильно, что ея старая палка заходила у ней подъ рукой.-- Позвони-ка, чтобъ пришла Россъ. Россъ, я иду спать. Ступай и ты, Этель. Довольно покаталась сегодня.
   -- Память у нея, кажется, слабѣетъ, шепнула Этель брату: или она хочетъ помнить только то, что желаетъ. Замѣчаете, что она стала гораздо старѣе?
   -- Я буду у нея завтра утромъ; мнѣ нужно съ нею переговорить, сказалъ Бэрнсъ.
   -- Доброй ночи. Поцѣлуйте за меня Клару и малютокъ. Бэрнсъ, исполнили ли вы, о чемъ я васъ просила?
   -- Что такое?
   -- Быть ласковѣе съ Кларой. Не говорите ей жесткихъ словъ. У нея горячій характеръ, и она принимаетъ ихъ къ сердцу, хоть и молчитъ.
   -- Молчитъ? она? сурово спросилъ Бэрнсъ.
   -- Ахъ, Бэрнсъ, будьте къ ней снисходительны. Какъ ни рѣдко я васъ видала вмѣстѣ, когда жила у васъ весною, могла однако жъ замѣтить, что вы были суровы, хоть она старалась смѣяться, говоря о вашемъ обращеніи съ нею. Будьте добрѣе. По-моему, доброта лучше всего, Бэрнсъ, лучше всякого ума на свѣтѣ. Посмотрите на грандмамамъ: какъ она была умна и какъ умна даже теперь, а между-тѣмъ какую составила она себѣ репутацію, какъ люди боятся, бѣгаютъ ея! Посмотрите, какъ она покинута всѣми, какъ одинока!
   -- Я хочу видѣть ее завтра утромъ одинокую, моя милая, говоритъ Бэрнсъ, дѣлая ей прощальный знакъ маленькой рукой, затянутой въ перчатку: доброй ночи,-- и съ этими словами онъ уѣхалъ. Пока Этель Ньюкомъ находилась подъ братниной кровлей, гдѣ я и другъ Клэйвъ, и десятки другихъ пріятно проводили время, благодаря радушію хозяина, между домашними бывали ссоры, взаимныя обвиненія, и жалобы, и страданія, и опаляющія сердце, жестокія рѣчи, и позорныя побоища; но жалкіе бойцы появлялись передъ чужими людьми съ улыбающимися лицами, возобновляя битву, когда празднество кончалось и гости разъѣзжались.
   На слѣдующее утро, когда Бэрнсъ пріѣхалъ къ своей бабкѣ, миссъ Ньюкомъ не было дома: она, какъ говорила лэди Кью, отправилась къ невѣсткѣ, чтобъ провесть у нея утро. Такимъ-образомъ Бэрнсъ и лэди Кью оставались глазъ-на-глазъ, и первый, пользуясь непрерывнымъ tête-à-tête, сообщилъ старой лэди предложеніе, сдѣланное ему наканунѣ полковникомъ Ньюкомомъ.
   Лэди Кью удивилась, до чего доходитъ у людей дерзость. Какой-нибудь артистъ проситъ руки Этели! Чего добраго, завтра одинъ изъ лакеевъ вздумаетъ сдѣлать то же самое, и Бэрнсъ навѣрно приметъ на себя посредничество. Отецъ осмѣлился сдѣлать вамъ предложеніе -- отъ имени этого мальчишки -- живописца, и вы не выпроводили его вонъ!
   Бэрнсъ захохоталъ.
   -- Полковникъ -- одинъ изъ моихъ довѣрителей. Я не могу приказать Бонделькондско-банковой компаніи убираться вонъ изъ моей конторы.
   -- Вы вѣроятно не передали Этели этихъ пріятныхъ новостей?
   -- Разумѣется, нѣтъ. Я даже не сказалъ полковнику, что Этель въ Лондонѣ. Онъ воображаетъ, что она все еще въ Шотландіи съ вашей милостью.
   -- Желала бы и, чтобъ полковникъ былъ въ Калькуттѣ, вмѣстѣ съ сыномъ; желала бы я, чтобъ онъ былъ въ Гангѣ; желала бы, чтобъ онъ былъ подъ колесницей Джагерата! кричала старая лэди.-- А сколько въ-самомъ-дѣлѣ нажилъ денегъ этотъ несчастный? Если онъ важенъ для банка, разумѣется, вы должны поддерживать съ нимъ хорошія отношенія. Пять тысячъ годоваго доходу, и все это, вы говорите, онъ отдастъ сыну? Онъ, должно быть, рехнулся. Нѣтъ ничего, на что бы не рѣшились эти люди; нѣтъ жертвы, которой бы они не принесли, чтобъ втереться въ родство съ хорошей фамиліей! Безъ сомнѣнія, вы должны оставаться въ дружескихъ отношеніяхъ съ нимъ и съ его банкомъ. А мы между-тѣмъ ни слова не скажемъ объ этомъ Этели, и выѣдемъ изъ города какъ можно поспѣшнѣе. Сообразимъ. Въ субботу мы ѣдемъ въ Друммингтонъ. Сегодня вторникъ. Паркинсъ, смотрите, чтобъ ставни въ окнахъ гостиной на улицу были заперты, и помните, что насъ нѣтъ въ городѣ, если только не пріѣдетъ лэди Гленливатъ или лордъ Фэрингошъ.
   -- А вы думаете, что Фэринтошъ заѣдетъ, мадамъ? спрашиваетъ сэръ Бэрнсъ.
   -- Онъ будетъ сюда по пути въ Ньюмаркетъ. Въ Шотландіи онъ встрѣчался съ нами въ двухъ-трехъ мѣстахъ, возражаетъ лэди: бѣдная его мать желаетъ, чтобъ онъ оставилъ холостую жизнь -- и не напрасно: вѣдь вы, молодые люди, страшно какъ вѣтрены. Россмонтъ -- просто королевскій дворецъ; его норфолькскій домъ также не дуренъ. Молодой человѣкъ его званія долженъ жениться, жить въ своихъ помѣстьяхъ, и служить примѣромъ для своихъ людей, вмѣсто того, чтобъ тратить время въ Парижѣ и Вѣнѣ, въ дурномъ обществѣ.
   -- Такъ онъ ѣдетъ въ Друммингтонъ? спрашиваетъ внукъ.
   -- Кажется; его приглашали. Въ ноябрѣ, мы поѣдемъ въ Парижъ, куда вѣроятно будетъ и онъ, прибавила къ слову вдовушка: будемъ надѣяться, что, соскучивъ безпутною жизнью, какую онъ велъ, онъ исправится и найдетъ добродѣтельную, благовоспитанную молодую жену, которая съумѣетъ удержать его отъ вѣтрености.-- При этихъ словахъ, докладываютъ о докторѣ ея сіятельства, и банкиръ и внукъ ея раскланивается и уходитъ.
   Сэръ Бэрнсъ пришелъ въ Сити съ своимъ зонтикомъ, прочелъ письма, переговорилъ съ своими товарищами и довѣренными конторщиками; былъ нѣсколько времени если не раздраженнымъ супругомъ, не нѣжнымъ братомъ, не любезнымъ внукомъ, за то хитрымъ, бойкимъ банкиромъ, совершенно преданнымъ своему дѣду. На этотъ разъ, ему представился случай пойдти на биржу, или куда-то въ другое мѣсто, чтобъ переговорить съ собратами -- капиталистами, и глядь! въ Корнгиллѣ съ нимъ встрѣчается дядюшка, полковникъ Ньюкомъ, который ѣдетъ къ индѣйской конторѣ, съ грумомъ позади.
   Полковникъ соскакиваетъ съ лошади, и Бэрнсъ раскланивается съ нимъ радушнѣйшимъ образомъ.-- Нѣтъ ли мнѣ вѣсточки, Бэрнсъ? кричитъ полковникъ.
   -- Свѣдѣнія, полученныя изъ Калькутты, весьма удовлетворительны. Хлопчатая бумага дѣйствительно отличнаго качества: это говоритъ мистеръ Бриггсъ, нашъ конторщикъ, знающій въ хлопчаткѣ толкъ какъ никто.
   -- Не объ хлопчаткѣ рѣчь, мой любезный сэръ Бэрнсъ, восклицаетъ полковникъ.
   -- На акціи большой запросъ; никакихъ затрудненій въ этомъ отношеніи не представляется. Наша контора возьметъ ихъ на полмилліона, если только...
   -- Вы толкуете объ акціяхъ, а у меня на умѣ бѣдный Клэйвъ, перебиваетъ полковникъ. Я хотѣлъ бы, чтобъ вы сообщили мнѣ добрую вѣсточку о немъ, Бэрнсъ.
   -- Ото всей души желалъ бы, если бы могъ. Впрочемъ, надѣюсь не замедлить отвѣтомъ. Вамъ извѣстно, что я совершенно въ пользу вашего сына, кричитъ Бэрнсъ, съ особенною любезностью. Корнгиль -- странное мѣсто для сердечныхъ дѣлъ, неправда ли? Но Этель, какъ я вамъ ужь говорилъ, находится въ рукахъ высшей власти, и мы должны стараться склонить, если можно, лэди Кью: она всегда отзывалась о Клэйвѣ чрезвычайно надмѣнно, чрезвычайно.
   -- Не лучше ли мнѣ завернуть къ ней? спрашиваетъ полковникъ.
   -- Въ Шотландію, мой добрый сэръ? Да вѣдь она путешествуетъ. Мнѣ кажется, лучше предоставить это дѣло мнѣ. Добраго утра. Въ Сити, вы знаете, сердцу нѣтъ мѣста, полковникъ. Будьте увѣрены, что я вамъ дамъ знать, лишь только лэди Кью и Этель пріѣдутъ къ городъ.
   И банкиръ поспѣшно пошелъ далѣе, пославъ дядюшкѣ поцѣлуй кончиками пальцевъ, и оставивъ добраго полковника въ величайшемъ изумленіи отъ всего сказаннаго. Дѣло въ томъ, что полковникъ зналъ о пребываніи лэди Кью въ Лондонѣ, извѣстясь объ этомъ обстоятельствѣ самымъ простымъ образомъ, именно, полученною отъ миссъ Этели записочкой, которая была у него въ карманѣ, когда онъ бесѣдовалъ съ главою торговаго дома братьевъ Гобсоновъ.
   "Любезный дядюшка (говорилось въ записочкѣ), какъ я буду рада васъ увидѣть! Какъ я буду васъ благодарить за прелестную шаль и добрую, милую память обо мнѣ! Я нашла вашъ подарокъ вчера вечеромъ, по возвращеніи съ сѣвера. Мы здѣсь только мимоѣздомъ, и не принимаемъ въ Квинъ-Стритѣ никого, кромѣ Бэрнса, который сейчасъ былъ у насъ по дѣлу; разумѣется, его считать нечего. Завтра я ѣду навѣстить Клару, и попрошу ее свозить меня къ вашей милой пріятельницѣ, мистриссъ Пенденнисъ. Какъ бы я была рада, если бъ вамъ довелось быть у мистриссъ П., часовъ такъ около двухъ. Доброй ночи. Тысячу разъ благодарю васъ, и остаюсь вѣчно любящая васъ

Э.

   Квинъ-Стритъ. Вторникъ, ночь, двѣнадцать часовъ.
   Эта записка пришла къ полковнику Ньюкому за завтракомъ, и онъ чуть не вскрикнулъ отъ изумленія, но удержался, не желая возбуждать вопросовъ Клэйва, который сидѣлъ напротивъ его. Во все утро отецъ Клэйва находился въ страшномъ недоумѣніи. Вторникъ, ночь, двѣнадцать часовъ, повторялъ онъ про себя. Что бы это значило? Бэрнсъ, отобѣдавъ у меня, былъ у своей бабки, а между-тѣмъ говорилъ, что ея нѣтъ въ городѣ, и сейчасъ опять сказалъ то же самое, когда мы встрѣтились въ Сити. (Полковникъ въ это время ѣхалъ по дорогѣ къ Ричмонду). Какая причина заставила этого молодаго человѣка солгать мнѣ? Леди Кью можетъ не сказываться для меня дома, но зачѣмъ Бэрнсу Ньюкому обманывать меня? Когда онъ, часъ назадъ, прощался со мной, глупо улыбаясь и посылая поцѣлуи, я видѣлъ на лицѣ его фальшивость! Что за негодяй! Онъ по меньшей мѣрѣ заслуживалъ бы, чтобъ я отжарилъ его хлыстомъ. И такъ поступаетъ Ньюкомъ съ своимъ кровнымъ родственникомъ! Молокососъ Іуда!-- Въ досадѣ и недоумѣніи полковникъ продолжалъ путь къ Ричмонду, гдѣ ему довелось посѣтить мистриссъ Пенденнисъ.
   Бэрнсъ не совсѣмъ солгалъ. Такъ какъ лэди Кью сама объявила, что она не въ городѣ, ея внукъ, безъ сомнѣнья, считалъ себя въ правѣ повторять это, какъ сдѣлалъ бы каждый изъ ея лакеевъ. Но, если бъ онъ припомнилъ, что Этель вошла, въ гостиную съ шалью полковника на плечахъ, если бъ онъ сообразилъ, что она могла написать дядѣ письмо съ благодарностью за подарокъ, Бэрнсъ Ньюкомъ навѣрно воздержался бы отъ этой неудачной лжи. Банкиру было о чемъ думать, кромѣ Этели и ея шали.
   Когда Томасъ Ньюкомъ слѣзъ съ лошади у дверей коттеджа "Медоваго мѣсяца", въ Ричмондѣ, временнаго мѣстопребыванія А. Пенденниса, эсквайра, одна изъ прелестнѣйшихъ въ Англіи молодыхъ женщинъ выбѣжала къ нему на встрѣчу, съ распростертыми объятіями, называя его своимъ милымъ дядюшкой, и подарила его двумя поцѣлуями, отъ которыхъ, могу вамъ доложить, проступила краска на исхудалыхъ и загорѣлыхъ его щекахъ. Этель всегда чувствовала къ нему особенную привязанность и дорожила добрымъ его мнѣніемъ болѣе, чѣмъ мнѣніемъ всякого другаго. Когда она бывала съ нимъ, она являлась милымъ, простодушнымъ, любящимъ, рѣзвымъ созданіемъ давно-минувшихъ дней. При немъ она не думала ни о комъ другомъ. Привязанность къ свѣту, бездушіе, честолюбивые планы, холодное кокетство, женихи-маркизы, и тому подобное, исчезали изъ ея мыслей и какъ бы не существовали, пока она сидѣла подлѣ благодушнаго старика. Какая жалость, что намъ приходится взводить иногда такія обвиненія на Этель Ньюкомъ.
   -- Такъ онъ окончательно воротился на родину? Ужь онъ не оставитъ никогда своего сына, котораго такъ баловалъ; впрочемъ, сынъ его -- добрый молодой человѣкъ; какъ бы ей хотѣлось видѣться съ нимъ по-чаще. Въ Парижѣ, у мадамъ де-Флоракъ -- кстати, я все узнала на счетъ мадамъ де-Флоракъ, сэръ,-- говоритъ миссъ Этель со смѣхомъ, -- мы часто встрѣчались; случалось встрѣчаться и здѣсь, въ Лондонѣ. Но въ Лондонѣ было другое. Вы знаете, какія странныя понятія бываютъ у людей: вѣдь я живу съ грандмаманъ, которая такъ любитъ меня и моихъ братьевъ, и, разумѣется, я должна повиноваться ей и видѣться скорѣе съ ея знакомыми, чѣмъ съ своими. У нея страсть выѣзжать въ свѣтъ, и я обязана выѣзжать съ нею, и проч., и проч. Такъ говорила молодая лэди, защищая себя, между тѣмъ какъ на нее никто не нападалъ, и отводя отъ себя обвиненія въ пристрастіи къ увеселеніямъ и разсѣянности. Слушая ее, вы приняли бы ее за невинную, деревенскую дѣвушку, только о томъ и мечтающую, какъ бы по-скорѣй ускользнуть въ свою деревню, чтобъ доить коровъ на зарѣ и сидѣть за прялкой у печки въ длинные зимніе вечера.
   -- Зачѣмъ вы нарушаете мое tête-à-tête съ дядюшкой, мистеръ Пенденнисъ? вскрикиваетъ молодая лэди на хозяина дома, который въ эту минуту вошелъ въ комнату: нѣтъ на свѣтѣ человѣка, съ которымъ бы я такъ любила говорить, какъ съ нимъ. Не правда ли, онъ кажется теперь моложе, чѣмъ при отъѣздѣ въ Индію? Когда Клэйвъ женится на миленькой миссъ Мэккензи, вы также женитесь дядюшка, и я буду ревновать вашу жену.
   -- Говорилъ вамъ Бэрнсъ, что мы вчера видѣлись, моя дорогая? спрашиваетъ полковникъ.
   -- Ни слова. Ваша шаль и ваша милая записочка извѣстили меня о вашемъ пріѣздѣ. Отчего бы это Бэрнсъ не сказалъ намъ? Что вы такъ призадумались?
   -- Онъ не сказалъ ей, что я здѣсь, и хотѣлъ бы, чтобъ я считалъ ее въ отсутствіи, подумалъ Ньюкомъ, пріунывъ: не передать ли всего ей и не поручить ли ей дѣло моего бѣднаго юноши? Не знаю, готовъ ли онъ былъ ей высказаться;-- самъ онъ въ послѣдствіи говорилъ, что у него не доставало духу -- только въ эту минуту, появилась цѣлая процессія нянекъ и малютокъ, а за ними матушки, которыя занимались сравненіемъ своихъ маленькихъ чудесъ, причемъ каждая лэди имѣла на умѣ свое особенное мнѣніе: то были лэди Клара и моя жена; послѣдняя была очень любезна съ лэди Кларой, по уваженію къ младенческой компаніи, съ которою она пріѣхала навѣстить мистриссъ Пенденнисъ.
   Тотчасъ же подали завтракъ. Экипажъ Ньюкомовъ поѣхалъ со двора; моя жена, улыбаясь, прощала Этель за свиданія, которыя молодая лэди назначала въ нашемъ домѣ. Когда дамы уѣхали, нашъ добрый полковникъ составилъ военный совѣтъ, съ приглашеніемъ насъ двоихъ, какъ короткихъ его друзей, и разсказалъ намъ, что случилось между нимъ и Бэрнсомъ въ это утро и прошедшій вечеръ. Намѣреніе его -- пожертвовать всѣмъ, до послѣдняго шиллинга, молодому Клэйву казалось ему очень естественнымъ, хотя разсказъ его объ этомъ обстоятельствѣ извлекъ слезы изъ глазъ моей жены; полковникъ упомянулъ объ немъ мимоходомъ, какъ о вещи, едва заслуживающей упоминанія, а тѣмъ менѣе похвалы.
   Непостижимыя увѣренія Бэрнса на счетъ отсутствія лэди Кью приводили въ недоумѣніе старшаго Ньюкома и онъ отзывался о поведеніи своего племянника съ крайнимъ негодованіемъ. Напрасно я старался вразумить его, что ея сіятельство желаетъ считаться отсутствующею, и что, потому, внукъ обязанъ сохранять ея тайну.-- Сохранять тайну -- такъ; но лгать -- нѣтъ! съ гнѣвомъ говоритъ полковникъ. Правда, поведеніе сэра Бэрнса было неизвинительно, однакожъ въ немъ не было ничего особеннаго, необыкновеннаго; самое дурное заключеніе, которое, по моему мнѣнію, можно было вывести изъ всего, состояло въ томъ, что надежды Клэйва на успѣхъ въ видахъ его на молодую лэди -- шатки и что сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, не желая огорчить своего дядю, не хотѣлъ объявить ему непріятнаго отказа.
   Но нашъ джентльменъ, какъ самъ никогда не лгалъ, такъ и другимъ не прощалъ лжи. Онъ готовъ былъ вѣрить каждому на слово, до перваго обмана, послѣ чего его ужь нельзя было умилостивить ничѣмъ. Въ безхитростной душѣ его стоило разъ пробудить гнѣвъ, поселить недовѣріе и съ каждымъ днемъ этотъ гнѣвъ и предубѣжденіе возрастали. Онъ ужь не видалъ въ своемъ противникѣ ни одного добраго качества, и ненавидѣлъ его съ ежедневно усиливающимся ожесточеніемъ.
   На бѣду еще, въ тотъ же самый вечеръ, по возвращеніи въ городъ, Томасъ Ньюкомъ зашелъ въ Бэйсовъ клубъ, въ который онъ, по нашему настоянію, записался членомъ въ послѣднее пребываніе въ Англіи; здѣсь же, по обыкновенію, былъ и сэръ Бэрнсъ, по дорогѣ изъ Сити. Бэрнсъ сидѣлъ у стола и писалъ; онъ уже запечатывалъ письмо, когда увидѣлъ входящаго полковника: ему пришло на мысль, что утромъ онъ былъ немножко невнимателенъ къ полковнику 3 можетъ быть даже, замѣтилъ на лицѣ полковника выраженіе неудовольствія. Когда дядя вошелъ въ комнату, Бэрнсъ подбѣжалъ къ нему и сталъ извиняться за поспѣшность, съ какою онъ оставилъ его, при встрѣчѣ съ нимъ утромъ въ Сити -- вѣдь въ Сити всѣ такъ заняты дѣломъ!-- Ровно въ ту минуту, какъ вы вошли, сказалъ онъ, я писалъ объ извѣстномъ вамъ дѣлѣ самое убѣдительное письмо къ лэди Кью, увѣряю васъ и надѣюсь, что мы получимъ благопріятный отвѣтъ черезъ день или два.
   -- Помнится, вы говорили, что графиня въ Шотландіи? сухо сказалъ полковникъ.
   -- Ахъ, да -- въ Шотландіи, у -- у лорда Вальсэнда,-- знаете -- владѣльца обширныхъ каменно-угольныхъ копей.
   -- И ваша сестра съ нею?
   -- Этель всегда съ ней.
   -- Сдѣлайте одолженіе, пошлите ей отъ меня усерднѣйшій поклонъ, сказалъ полковникъ.
   -- Я распечатаю письмо и припишу вашъ поклонъ, сказалъ Бэрнсъ.
   -- Проклятый лгунъ! вскрикнулъ полковникъ, разсказывая мнѣ въ послѣдствіи объ этомъ обстоятельствѣ: отчего его никто не выброситъ изъ окна?
   Если бъ переписка сэра Бэрнса Ньюкома не составляла для насъ секрета и мы могли бы заглянуть въ письмо его къ бабкѣ, мы навѣрное бы прочли, что онъ видѣлъ полковника, который крайне озабоченъ судьбою своего возлюбленнаго юноши; но, подчиняясь желанію лэди Кью, Бэрнсъ продолжалъ рѣшительно утверждать, что ея сіятельство все еще находится въ Шотландіи и пользуется радушнымъ гостепріимствомъ лорда Вальсэнда; что, разумѣется, онъ не смѣетъ сообщить ничего самой Этели, безъ особеннаго позволенія лэди Кью; что онъ желаетъ ей благополучнаго возвращенія, и -- и проч. и проч.
   Потомъ, если бъ намъ можно было послѣдовать за нимъ, мы увидали бы, какъ онъ подъѣзжаетъ къ своему Бельгрэвскому дому и сердито вскрикиваетъ на жену, которая сидитъ одна въ полутемной комнатѣ, поглядывая на догарающіе угли въ каминѣ. Вотъ онъ спрашиваетъ ее, вѣроятно съ какой-нибудь прибранной, за какимъ.... она не одѣта? и не вѣчно ли она хочетъ сидѣть дома -- и никому не показыватъся? Черезъ часъ, каждый съ улыбкой, а хозяйка дома въ изящномъ туалетѣ, съ цвѣтами на головѣ, принимаютъ пріѣзжающихъ гостей. Потомъ садятся обѣдать, и начинаются разговоры, какіе приходятъ за столомъ. Потомъ, вечеромъ, сэръ Бэрнсъ удаляется, съ сигарой во рту; въ урочный часъ возвращается въ свою комнату; спитъ ночь, завтракаетъ у себя, и отправляется въ Сити -- добывать деньги. Недѣли черезъ двѣ, онъ увидится съ своими дѣтьми, и въ продолженіе этого времени обмѣняется съ женой двумя-тремя крупными словами.
   Грустнѣе и грустнѣе становится съ каждымъ днемъ лэди Клара; сидитъ большею частью одна у камина, не обращая вниманія ни на насмѣшки мужа, ни на лепетъ дѣтей. По временамъ она плачетъ надъ люлькой малютки -- наслѣдника. Ей такъ скучно, такъ тяжело. Вы понимаете: мужъ, которому родители продали ее, не дѣлаетъ ее счастливою, хоть она куплена съ брилліантами, двумя каретами, десяткомъ великорослыхъ лакеевъ, прекраснымъ загороднымъ домомъ, съ прелестными садами и оранжереями, и со всѣмъ этимъ она несчастна -- возможно ли это?
   

LIII.
Въ которой родственники ссорятся.

   Задачей не послѣдней трудности было для Томаса Ньюкома сохранить въ тайнѣ отъ сына переговоры, которые онъ велъ въ его пользу. Если мой нѣжный читатель или такая же читательница испытали на своемъ вѣку сердечныя неудачи, онъ или она помнятъ, что друзьями, наиболѣе сочувствовавшими имъ при этихъ бѣдствіяхъ, были именно тѣ особы, которыя въ извѣстное время своей жизни испили ту же роковую чашу, и я заключаю, что полковникъ Ньюкомъ, въ молодости, жестоко пострадалъ въ томъ дѣлѣ, о которомъ мы имѣемъ поверхностныя свѣдѣнія; иначе, онъ не могъ бы питать такой заботливости на-счетъ сердечныхъ дѣлъ Клэйва.
   Нѣсколько главъ назадъ, мы описали первый припадокъ и мужественное исцѣленіе Клэйва; потомъ намъ привелось упомянуть о новомъ припадкѣ съ молодымъ джентльменомъ и о громогласныхъ восклицаніяхъ юноши при этомъ вторичномъ приступѣ горячки, когда извѣстная намъ лэди, послѣ даннаго ему отказа, призвала его назадъ и отыскивала предлогъ за предлогомъ къ свиданіямъ съ нимъ. Зачѣмъ бы этой дѣвушкѣ ободрять его, какъ она дѣйствительно это дѣлала? Я соглашаюсь съ мистриссъ Гронди и большею частью моралистовъ, что поведеніе миссъ Ньюкомъ въ этомъ случаѣ въ высшей степени заслуживало порицанія; но если она и намѣрена была выйдти за-мужъ за Клэйва, ей слѣдовало бы прервать съ нимъ всякія отношенія; что добродѣтельная молодая особа, высокихъ правилъ, и проч. и проч., разъ рѣшившись отвергнуть жениха, должна была бы ту же минуту объявить ему объ этомъ на-отрѣзъ, не подавать ему ни малѣйшаго повода къ надеждамъ и не возжигать потушеннаго огня въ груди несчастнаго.
   Но кокетство, но привычка, но родственная привязанность и сильное, несомнѣнное благорасположеніе къ отверженному влюбленному -- все это не должно ли быть принято въ соображеніе, какъ обстоятельства, облегчающія вину ея въ отношеніи къ кузену? Наименѣе неблаговидною стороною ея поведенія, скажутъ нѣкоторые критики, было желаніе ея -- видѣться съ Клэйвомъ и поддерживать дружественныя съ нимъ отношенія: она чувствовала къ нему величайшее благорасположеніе; поэтому обнаруженіе этихъ чувствованій не подлежитъ порицанію, и каждый взмахъ крыльями, чтобъ вырваться изъ сѣтей, которыми опуталъ ее свѣтъ, былъ естественнымъ усиліемъ къ возвращенію свободы. Если она была виновна, такъ именно за свою осторожность и благоразуміе; величайшею виною ея была -- ея покорность. Но куда я завлекся? Началъ я съ того, что держалъ сторону мистриссъ Гронди и свѣта, и вотъ ни съ того ни съ сего, принимаю сторону Этели, и готовъ признать похвальнѣйшею частью ея поведенія тѣ самыя шалости, которыя въ глазахъ здравомыслящихъ людей заслуживаютъ наиболѣе осужденія. По-крайней-мѣрѣ, если молодая красавица терзаетъ мужчину поперемѣнно то любовью, то равнодушіемъ, привлекаетъ, отгоняетъ и снова вызываетъ его изъ изгнанія, совершаетъ надъ нимъ чары обольщенія, и бросаетъ ихъ, когда ее порицаютъ за кокетство, -- все это такіе обыкновенные случаи въ исторіи молодыхъ женщинъ, что ихъ нельзя подвергать особому суду, и если миссъ Ньюкомъ обвиняется только по этимъ уликамъ, одна ли она преступница изо всего ея пола?
   И такъ Этель и ея дуэнья отправились въ далекій путь и посѣщали дома такіе великолѣпные, бывали въ кругу хозяевъ и гостей такихъ великосвѣтскихъ, что настоящій лѣтописецъ не осмѣливается слѣдовать за ними. Достаточно сказать, что въ замкахъ у герцога N. и у графа М., по обычному ихъ гостепріимству, постоянно собиралось блистательное общество знакомыхъ, которыхъ имена красуются на страницахъ Morning-Post, и въ числѣ ихъ вдовствующая графиня Кью и миссъ Ньюкомъ.
   Въ продолженіе ея отсутствія, Томасъ Ньюкомъ съ мучительнымъ нетерпѣніемъ ждалъ результата переговоровъ съ Бэрнсомъ. Баронетъ показалъ дядѣ письмо, или скорѣе приписку лэди Кью, написанную вѣроятно по диктовкѣ самого Бэрнса: вдовствующая графими говорила, что она крайне благодарна полковнику Ньюкому за благородное его предложеніе и что хотя она -- сказать откровенно -- имѣетъ совершенно другіе виды для своей внучки, тѣмъ не менѣе выборъ партіи зависитъ отъ самой миссъ Ньюкомъ. Между-тѣмъ, лэди Кью и Этель теперь заняты визитами въ провинціи, и -- чтобъ серьёзно подумать объ этомъ предметѣ -- будетъ время по возвращеніи ихъ въ Лондонъ на лѣтній сезонъ, а чтобы не волновать понапрасну чувствованій дорогой Этели разсужденіями объ этомъ дѣлѣ, и чтобы полковникъ но вздумалъ писать къ ней секретно, лэди Кью распорядилась, чтобы всѣ письма изъ Лондона были отправляемы въ конвертѣ на имя ея сіятельства, и тщательно разсматривала содержаніе пакета, прежде чѣмъ Эгель получитъ свою долю корреспонденціи.
   Писать ей лично на счетъ брака, Томасъ Ньюкомъ призналъ не совсѣмъ приличнымъ.-- Они считаютъ себя, говорилъ онъ, выше насъ по положенію въ свѣтѣ (Боже милосердый! какіе мы пигмеи!); поэтому, приступъ съ нашей стороны долженъ быть сдѣланъ по всѣмъ правиламъ церемоніала, и за молодыхъ людей должны дѣйствовать ихъ родители. Клэйвъ, по благородству своего характера, не согласится, чтобы дѣло было ведено другимъ путемъ. Онъ могъ бы испытать вліяніе своихъ beaux yeux, и бѣжать въ Гретну съ дѣвушкой, у которой нѣтъ ничего; но такъ какъ молодая лэди богата и родня ему, мы должны соблюсти всѣ требованія благоприличія.
   Во все это время, мы съ намѣреніемъ удерживаемъ мистера Клэйва на заднемъ планѣ. Его лицо такъ удручено горестью, что мы не желаемъ выставлять его впередъ на семейной картинѣ. Его положеніе такъ обыкновенно, что унылые его симптомы навѣрное не требуютъ подробнаго описаніи. Онъ отчаянно работаетъ надъ своими картинами, и -- на-перекоръ самому себѣ -- совершенствуется въ искусствѣ. Въ этомъ году, онъ отправилъ на выставку въ Британскій институтъ кавалерійское сраженіе и сэра Брэйана, увозящаго Ребекку; обѣ картины расхвалены не въ одной Пэлль-Мэлльской газетѣ. Онъ не заботился о журнальныхъ похвалахъ, и даже изумился, когда какой-то торговецъ купилъ его Брэйана. Онъ приходилъ къ намъ и уходилъ будто убитый; благодарилъ Лауру за доброту и состраданіе. Мастерская Джона Джэмса была тайнымъ его убѣжищемъ, и я могу сказать съ увѣренностью, что Клэйвъ, расположившись въ этой мастерской съ своимъ мольбертомъ и работая подлѣ своего друга, горько оплакивалъ сочувствующему другу свой жалкій жребій.
   Семейство сэра Бэрнса Ньюкома находилось въ отсутствіи изъ Лондона во всю зиму. Его мать, братья и сестры, жена и двое дѣтей уѣхали въ Ньюкомъ, на Рождество. Недѣль черезъ шесть послѣ отъѣзда, Этель прислала дядѣ нѣжное, веселое письмо. Они играли на домашнемъ театрѣ въ виллѣ, гдѣ она жила съ лэди Кью. Капитанъ Кракторпъ удивительно какъ съигралъ Джереми Диддлера въ пьесѣ: "Поднимается вѣтеръ." Лордъ Фэринтошъ потерпѣлъ плачевнѣйшее фіаско въ роли Фусбоса въ Бомбастѣ Фуріозо. Миссъ Этель отличилась въ той и другой изъ этихъ маленькихъ фарсахъ-комедіяхъ. Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ Клэйвъ нарисовалъ меня въ роли простушки миссъ Плевейсъ, писала она. Я была въ напудренномъ парикѣ; исписала себѣ лицо морщинами, передразнивала старую лэди Гриффинъ, какъ только могла, и казалась по-крайней-мѣрѣ шестидесятилѣтнею старухой.
   Томасъ Ньюкомъ написалъ отвѣтъ на милое письмо прелестной племянницы: Клэйвъ, говорилъ онъ, готовъ подрядиться рисовать ее, и никого другаго кромѣ нея, во всѣ дни своей жизни, и будетъ, увѣрялъ полковникъ, восхищаться ею, шестидесятилѣтнею, какъ восхищается теперь, когда она на сорокъ лѣтъ моложе. Но, рѣшившись слѣдовать разъ избранной чертѣ поведенія въ отношеніи къ миссъ Ньюкомъ, онъ отнесъ письмо къ сэру Бэрнсу, и просилъ отправить его къ сестрѣ. Сэръ Бэрнсъ принялъ письмо и обѣщался исполнить порученіе. Сношенія между нимъ и дядей стали холодны и рѣдки, съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ наговорилъ полковнику ложныхъ вѣстей на счетъ отсутствія старой лэди Кью изъ Лондона: баронетъ выпустилъ ихъ изъ головы въ ту же минуту, какъ ихъ высказалъ; полковникъ же не могъ забыть ихъ никакъ. Разъ или два, Бэрнсъ приглашалъ дядю къ себѣ обѣдать, но полковникъ всякой разъ отказывался подъ различными предлогами. Какъ могъ Бэрнсъ догадаться о причинѣ этихъ отказовъ? Лондонцу, банкиру, члену парламента, есть о чемъ подумать и кромѣ этихъ пустяковъ; ему некогда ломать голову надъ вопросомъ: отчего знакомые его не хотятъ у него обѣдать. Бэрнсъ продолжалъ ухмыляться самымъ дружескимъ образомъ при встрѣчѣ съ полковникомъ; жать ему руку, поздравлять его съ новыми благопріятными извѣстіями изъ Индіи, вовсе не подозрѣвая негодованія и отвращенія, съ какимъ тотъ смотрѣлъ на него въ душѣ. "Старикъ озабоченъ сердечными дѣлишками своего возлюбленнаго сынка, думалъ, можетъ статься, баронетъ: на этотъ счетъ мы облегчимъ его душу, немножко погодя." Безъ сомнѣнія, Бэрнсъ воображалъ, что онъ ведетъ дѣло искусно и дипломатически.
   Около этого времени я услыхалъ отъ добраго Кракторпа вѣсти, которыя, по участію моему въ судьбѣ моего молодаго друга, нѣсколько огорчили меня. Нашъ пріятель, живописецъ, все вертѣлся у нашихъ барраковъ въ Найтсбриджѣ (благородные лейбъ-гвардейцы перенесли теперь свой станъ въ это предмѣстье), и старался вывѣдывать отъ меня о своей belle cousine. Мнѣ не хотѣлось открыть ему глаза -- никакъ не хотѣлось; но мнѣ кажется, ему нѣтъ никакой надежды. Эти домашніе театры вскружили голову Фэринтошу. Когда мы возвращались съ охоты, онъ во всю дорогу бредилъ Ньюкомами. Онъ обвинялъ Боба Генчмана, который разсказывалъ исторію, слышанную имъ отъ канмердинера, который слышалъ ее отъ дѣвушки миссъ Ньюкомъ, на-счетъ -- на-счетъ какой-то поѣздки кузеновъ въ Брэйтонъ. Тутъ мистеръ Кракторпъ принялся хохотать самымъ забавнымъ образомъ.-- "Фэринтошъ клялся, что приколотитъ Генчмана, и что онъ убьетъ нашего пріятеля, Клэйва, когда возвратится въ городъ. Что касается Генчмана, то онъ находится въ величайшемъ отчаяніи. Онъ, вы знаете, живетъ насчетъ маркиза и гнѣвъ или женитьба Фэринтоша повлечетъ для него потерю даровой квартиры и сотни -- другой, хорошихъ обѣдовъ ежегодно. Я не счелъ нужнымъ, сообщать Клэйву разсказъ Кракторпа, или объяснять ему причину -- отчего лордъ Фэринтошъ немилосердо покосился на молодаго живописца и прошелъ мимо его, будто не узнавъ его, когда Клэйвъ и я не давно встрѣтили его въ Пэль-Мэлѣ. Если милордъ искалъ ссоры, молодой Клэйвъ, при настоящемъ душевномъ состояніи, также не прочь былъ отъ вызова и могъ бы раздѣлаться съ Фэринтошемъ, какъ слѣдуетъ отважному сопернику.
   Семилѣтній бѣдный ребенокъ въ Лондонѣ умѣетъ сходить на рынокъ, купить пива, заложить отцовское платье, выбрать самую крупную рыбу или самый лучшій кусокъ ветчины, накормить трехлѣтнюю Мэри Джэнъ, однимъ словомъ, исполнитъ сотню операцій торговыхъ или по домашнему хозяйству, чего маленькій Бельгревецъ, можетъ-быть, не возьметъ въ толкъ во всю свою жизнь. Бѣдность и нужда насильно навязываютъ эту скороспѣлость бѣдному мальчишкѣ. Есть дѣти, которые являются совершеннѣйшими глупцами и обманщиками, съ той самой минуты, какъ начинаютъ ходить и лепетать. Смѣю увѣрить, что и маленькіе лорды, въ самый ранній періодъ своего высоковельможнаго существованія ужь знаютъ законы этикета и уваженіе, подобающіе ихъ званію. Каждый изъ насъ, смотря по мѣсту, занимаемому имъ въ обществѣ, можетъ указать пальцемъ матушкиныхъ сынковъ и дочекъ, которымъ всѣ льстятъ и поклоняются и которымъ взрослые люди цѣлуютъ башмачки, лишь только они начинаютъ ступать на ножки.
   Чего не переноситъ человѣческая натура! Сообразивъ количество лести, которою многіе напитываются отъ самой люльки, удивляешься, какъ они не становятся хуже и себялюбивѣе, чѣмъ есть. Нашъ бѣдный мальчишка, о которомъ мы только что говорили, принимаетъ эликсиръ Деффи, и кой-какъ переживаетъ эту микстуру, Сынишко герцога или лорда, съ самыхъ раннихъ дней, окруженъ няньками, гувернантками, малютками -- друзьями, школьными товарищами, школьными учителями, товарищами по коллегіуму, дядьками, дворецкими и слугами, этими cavalieri servienti его свиты, и толпою женщинъ, которыя ему льстятъ и оказываютъ всякое уваженіе. Обращеніе торговца,-- въ отношеніи къ вамъ и ко мнѣ -- только что прилично-почтительное, становится неистово-раболѣпнымъ передъ сынкомъ герцога. Добрые люди на станціяхъ желѣзныхъ дорогъ шепчутъ своимъ супругамъ: это маркизъ Фэринтошъ, и не спускаютъ съ него глазъ, когда онъ идетъ мимо. Хозяева гостинницъ кричатъ: "пожалуйте сюда, милордъ; вотъ комната вашей милости." Говорятъ: сынокъ герцога въ публичной школѣ учится скромности и пріучается къ нѣкотораго рода подчиненности: какъ бы не такъ! Льстецы въ передникахъ окружаютъ сынка герцога. Почтенные люди не посылаютъ ли своихъ дѣтей въ ту школу, гдѣ учится сынъ лорда; не слѣдуютъ ли за нимъ эти дѣти и въ коллегіумъ; и не раболѣпствуютъ ли они ему потомъ, во всю жизнь?
   Что касается женщинъ, -- о любезные други мои и братія въ сей юдоли слезъ! видали ли вы что-нибудь любопытнѣе, чудовищнѣе, изумительнѣе того рвенія, съ какимъ женщины увиваются вокругъ герцогскаго сынка, когда онъ въ порѣ жениться, и преслѣдуютъ его съ своими дочерями? Кто былъ этотъ британскій нобельмэнъ, который, въ старое время, привелъ трехъ своихъ дочерей къ владѣтелю Мерціи, съ тѣмъ, чтобы его величество изволилъ избрать одну, послѣ надлежащаго смотру? Мерція была маленькая область и владѣтель ея былъ не больше нынѣшняго герцогскаго сынка. Съ этихъ стародавнихъ и почтенныхъ временъ, существуетъ все тотъ же обычай не только въ Мерціи, но и во всѣхъ прочихъ областяхъ, обитаемыхъ Англами, и до-сихъ-поръ дочери нашихъ нобельмэновъ выводятся на смотръ къ герцогскимъ сынкамъ.
   Нашъ молодой знакомецъ, маркизъ Фэринтошъ не могъ припомнить во всей жизни ни единаго дня, когда бы ему не льстили; ни единаго общества, гдѣ бы за нимъ не ухаживали. Въ частной школѣ, онъ помнилъ, какъ жена учителя приглаживала ему миленькія кудри и украдкой кормила его сластями; въ коллегіумѣ, дядька увивался вокругъ него, кланялся ему, когда онъ рѣзвился и чванился на лугу; ему давали дорогу въ клубахъ и ластились къ нему люди пожилые -- не нищіе блюдолизы и тунеядцы, но самые достопочтенные лицемѣры, отцы хорошихъ семействъ, джентльмены порядочнаго круга; они уважали этого молодаго джентльмена, какъ одно изъ учрежденій родины, и дивились мудрости націи, поставившей ихъ законодателями нашими. Когда лордъ Фэринтошъ ходилъ по улицамъ вечеромъ или ночью, онъ представлялъ себя Гаруномъ Аль-Рашидомъ (по-крайней-мѣрѣ, такъ бы представлялъ себя, если бъ слыхалъ когда объ этомъ аравійскомъ властелинѣ), переряженнымъ монархомъ, прогуливающимся по городу и благодушно наблюдающимъ за всѣмъ, что происходитъ въ городѣ. Будьте увѣрены, въ его свитѣ былъ свой Месруръ, который стучался за него въ двери и состоялъ на побѣгушкахъ у этого юнаго калифа. Разумѣется, ему случалось въ жизни встрѣчать людей, которые не хотѣли ни льстить ему, ни терпѣть его нахальства, но онъ не любилъ общества подобныхъ людей и не желалъ, ради истины, подвергаться пыткѣ осмѣянія: вообще говоря, ему нравились одни комплименты да лесть.-- Я люблю, знаете, говорилъ онъ, тѣхъ людей, которые всегда говорятъ пріятныя вещи, и готовы бѣжать отсюда въ Гаммерсмитъ, когда попрошу, гораздо больше тѣхъ, которые, знаете, вѣчно шутятъ надо мной. Человѣкъ его круга, охотникъ до льстецовъ, не имѣетъ нужды сидѣть одинъ въ заперти: у него всегда найдется большое общество.
   Относительно женщинъ его милость былъ того мнѣнія, что каждая дочь Еввы желаетъ выйдти за него за-мужъ. Шотландскій маркизъ, англійскій графъ, благороднѣйшаго въ королевствѣ роду, красивый собою, съ пятнадцатью тысячами годоваго дохода можетъ ли не быть завидной партіей для этихъ жалкихъ созданій? Онъ благосклонно принималъ ихъ ласки; смотрѣлъ на ихъ ухаживанье и искательство, какъ на вещь самую обыкновенную, и осматривалъ красавицъ своего времени, какъ калифъ -- круглолицыхъ невольницъ своего гарема. Милордъ, безспорно, располагалъ жениться. Онъ не искалъ ни богатства, ни знатности; имѣлъ въ виду только совершенную красоту и умъ; въ добрый часъ онъ броситъ свой платокъ обладательницѣ этихъ качествъ и усадитъ ее рядомъ съ собой въ замкѣ Фэринтошей.
   Въ это время, въ обществѣ было всего на все двѣ или три молодыя особы, одаренныя необходимыми качествами, или заслуживавшія его благосклонность. Его милость не рѣшался только въ выборѣ между этими красавицами. Онъ не спѣшилъ, и не гнѣвался на то, что лэди Кью (и миссъ Ньюкомъ съ нею) гоняется за нимъ по всюду. Что жь имъ и дѣлать, какъ не преслѣдовать предмета, такого обольстительнаго? За нимъ всѣ гонялись. Другія молодыя особы, которыхъ мы называть не станемъ, томились по немъ еще мучительнѣе. Онъ получалъ отъ нихъ записочки; въ подарокъ -- кошельки ихъ работы, и сигарочницы, съ вышитой на нихъ короной его. Онѣ пѣли ему въ уютныхъ будоарахъ, между тѣмъ какъ маменьки выходили вонъ, а сестрица Анна забывала что-нибудь въ гостиной. Во время пѣнія, онѣ дѣлали ему глазки. Съ трепетомъ подавали ему ножку, когда онъ помогалъ имъ садиться на коня; по воскресеньямъ, онѣ отправлялись съ нимъ рука объ руку въ сельскую церковь, и, напѣвая гимны, нѣжно поглядывали на него, между-тѣмъ какъ маменьки по-секрету шептали ему: Что за ангелъ наша Цецилія! и такъ далѣе, такъ далѣе. Но нашъ благородный воробей не попадался на эту мякину. Когда онъ убѣдится, что пришла пора и нашлась партія по немъ, тогда онъ готовъ подарить англійской націи маркизу Фэринтошъ.
   Миссъ Ньюкомъ, когда-то, уподоблялась статуѣ звѣроловицы -- Діаны въ Луврѣ, на которую молодая лэди дѣйствительно походила гордостью осанки и красотой. Я самъ не видалъ, какъ Діана и бабка Діаны охотились за благороднымъ шотландскимъ оленемъ, о которомъ мы только что говорили; поэтому намъ неизвѣстно, сколько разъ лордъ Фэринтошъ ускользалъ, и какъ наконецъ онъ былъ словленъ отважными преслѣдовательницами. Парижъ, кажется, былъ сценой его паденія и плѣненія. Извѣстія объ этомъ, безъ сомнѣнія, давно уже ходили между денди-собратами лорда Фэринтоша, между раздосадованными матронами и дѣвами Мэйфера, и вообще въ хорошемъ обществѣ, прежде, чѣмъ они достигли до простака Тома Ньюкома и его сына. Ни слова объ этомъ не сказалъ полковнику сэръ Бэрнсъ; можетъ статься, онъ не хотѣлъ разглашать вѣстей, пока онѣ не подтвердятся, или не желалъ быть вѣстовщикомъ такого непріятнаго для полковника обстоятельства.
   Хотя полковнику, можетъ-быть, довелось прочесть въ Пэль-Мэлльсной газетѣ статейку, извѣщавшую о свѣтскомъ бракѣ между однимъ благороднымъ молодымъ маркизомъ и одною прекрасною, высокообразованною молодою лэди, дочерью я сестрою сѣвернаго баронета, -- но онъ не догадывался, кто были эти великосвѣтскія особы, готовящіяся къ счастію, пока не получилъ письма отъ одной старой пріятельницы, проживавшей въ Парижѣ и объяснившей ему -- въ чемъ дѣло. Вотъ это письмо, сохранившееся у него вмѣстѣ со всѣми другими, полученными имъ въ разное время отъ той же особы.
   

Улица Св. Доминика. С. Жерменъ. Парижъ.

   "Поздравляю васъ съ возвращеніемъ, мой другъ! Вы покидаете навѣкъ и мечъ, и тѣ знойныя равнины, гдѣ вы провели столько лѣтъ вашей жизни, въ разлукѣ съ тѣми, къ кому первоначально вы были такъ крѣпко привязаны. Не правда ли? было время, когда казалось, что двѣ руки не разомкнутся никогда -- такъ тѣсно были онѣ сплетены между собой. Ахъ, моя рука теперь стара и слаба; сорокъ лѣтъ минуло съ того времени, когда вы называли ее свѣжею и прекрасною. Какъ хорошо помню я каждый изъ тѣхъ дней, хотя между мною и ими лежитъ смерть и я вижу ихъ какъ-будто черезъ могилу. Еще одна разлука, и конецъ слезамъ и сожалѣніямъ. Tenez: я не вѣрю, когда говорятъ, что для насъ нѣтъ встрѣчи потомъ, тамъ. Кчему же было видѣть васъ, другъ, если намъ суждено быть разлученными и здѣсь, и въ небесахъ? Я не совсѣмъ забыла ваши слова, не такъ ли?
   Я помню ихъ, потому что они были произнесены вами, въ мои счастливые дни. Старуха -- заболталась я по-старушечьи. Мосье де-Флоракъ зналъ мою исторію съ самаго начала. Не могу ли и сказать, что въ продолженіе столькихъ лѣтъ я оставалась вѣрною ему и всѣмъ моимъ обѣтамъ? Когда придетъ конецъ всеразрѣшающій, я не заплачу. Человѣкъ можетъ выносить житейскія битвы; но онѣ долги, и изъ нихъ человѣкъ выходить изувѣченнымъ; ахъ, скоро ли онѣ кончатся?
   Вы возвращаетесь и я привѣтствую васъ желаніемъ новаго пути. Сколько тутъ эгоизма! У меня есть планъ, который я устроиваю съ какимъ-то удовольствіемъ. Вы знаете, что я полюбила Клэйва, будто роднаго сына. Я скоро подстерегла тайну бѣднаго молодаго человѣка, когда онъ былъ здѣсь, годъ назадъ. Онъ такъ похожъ на васъ, сколько я васъ помню въ старое время. Онъ говорилъ мнѣ, что не имѣетъ никакой надежды на свою прелестную кузину. Я слышала, что она дѣлаетъ блистательную партію. Мой сынъ Поль былъ вчера на вечерѣ у англійскаго посланника, и поздравлялъ маркиза Фэринтоша. Поль говоритъ, что маркизъ молодъ, красивъ собой, хоть не слишкомъ уменъ; богатъ и гордъ, какъ всѣ, всѣ благородные montagnards.
   Но я пишу не о маркизѣ Фэринтошѣ, о женитьбѣ котораго вамъ, безъ сомнѣнія, уже извѣстно. У меня есть маленькій планъ, можетъ статься, очень безразсудный. Вы знаете, что герцогъ Д'Иври оставилъ меня опекуншей его маленькой дочери Антоанеты, мать которой, эта ужасная женщина, не появляется уже въ обществѣ. Антоанета -- миленькая, добренькая дѣвочка, кроткая и съ любящимъ сердцемъ. Я люблю ее, какъ свою дочь; желаю выростить ее и выдать за Клэйва. Говорятъ, вы воротились богачемъ? Какія пишу я глупости! Въ долгіе, зимніе вечера, въ разлукѣ съ дѣтьми, давно упорхнувшими изъ материнскаго гнѣзда, въ обществѣ одного безмолвнаго старика, я живу толко прошедшимъ, и ласкаю воспоминанія прошедшаго, какъ узникъ ласкаетъ птичку, цвѣтокъ, въ своей тюрьмѣ. Я была рождена для счастья... Боже мой, я узнала его, узнавъ васъ. Потерявъ васъ, я потеряла мое счастье. Не противъ воли небесъ возстаю я. Самъ человѣкъ виною всего зла и бѣдствій, слезъ, можетъ-бытъ, злодѣяній.
   Сватьба молодаго шотландскаго маркиза и прелестной Этели -- (я люблю ее, не смотря ни на что; скоро увижусь съ нею и поздравлю ее; знаете ли, я чуть было не помѣшала этому блистательному браку и сдѣлала для нашего бѣднаго Клэйва все, что могла, даже свыше моей обязанности) -- сватьба, какъ я слышала, назначена весною, въ Лондонѣ. Вы едва ли будете при церемоніи; онъ, бѣдный молодой человѣкъ, навѣрное не захочетъ быть зрителемъ! Везите его въ Парижъ, пусть онъ ухаживаетъ за моею Антоанетой; везите его въ Парижъ къ доброму его другу, графинѣ Флоракъ.
   Я читаю чудеса о его произведеніяхъ въ одномъ англійскомъ журналѣ, который мнѣ присылается."
   Клэйва не было при отцѣ, когда тотъ получилъ это письмо. Клэйвъ сидѣлъ въ своей мастерской, и Томасъ Ньюкомъ, чтобъ не встрѣтиться съ сыномъ и придумать лучшій способъ сообщить ему горькую вѣсть, вышелъ со двора, побрелъ по городу и, достигнувъ Глостерской площади, вздумалъ, что онъ давнымъ давно не былъ у мистриссъ Гобсонъ Ньюкомъ и въ миломъ семействѣ Брэйанстонскаго сквэра -- и такъ онъ постучался у дверей Маріи: дочери ея, какъ мы говорили, стали уже взрослыми дѣвушками. Если во все это время имъ читали лекціи, учили ихъ, школили, практиковали надъ глобусами, занимали всевозможными олохіями, какую пропасть онѣ должны были знать! Полковника Ньюкома допустили къ свиданію съ племянницами и совершеннѣйшею добродѣтелью, ихъ родительницей. Марія обрадовалась своему шурину и встрѣтила его нѣжнымъ упрекомъ: "Это что значитъ?" говорили, казалось, ея многозначительные взоры: "отчего вы насъ такъ долго забывали? Уже ли вы думаете, что я не могу быть любезною потому только, что я умна, образована и добродѣтельна, а вы, надо признаться, бѣдное созданіе, безъ всякого образованія? Но пусть заблудшійся сынъ найдетъ радушный пріемъ у своихъ добродѣтельныхъ родственниковъ. Садитесь, и закусите съ нами, полковникъ!" И полковникъ, согласно съ этомъ приглашеніемъ, присѣлъ къ семейному столу.
   Когда завтракъ кончился, мать, которая имѣла сообщить ему много важнаго, упросила его выйдти въ гостиную, и тамъ произнесла передъ нимъ такое похвальное слово качествамъ своихъ дѣтей, какое умѣютъ слагать нѣжныя родительницы. "Онѣ знаютъ и то и другое. Имъ преподаютъ знаменитѣйшіе профессора; эта несчастная Француженка, которую, можетъ быть, вы помните, mademoiselle Lenoir -- замѣтила Марія, мимоходомъ -- оказалась, о ужасъ! вовсе неспособною. Она учила дѣвочекъ самому дурному произношенію; отецъ ея не полковникъ; онъ просто... Но, довольно объ этомъ. Слава Богу, что я развязалась съ этою гадкою женщиной, прежде чѣмъ мои безцѣнныя дѣти узнали, что она такое!" Затѣмъ послѣдовали подробности о совершенствахъ обѣихъ дѣвочекъ, съ случайными боковыми выстрѣлами по семейству лэди Анны, слово въ слово -- какъ въ старое время.-- Отчего вы не привели вашего молодаго человѣка, котораго я всегда любила какъ сына? За что онъ бѣгаетъ меня? Отчего Клэйвъ не хочетъ знать своихъ кузинъ? Онѣ вовсе не похожи на другихъ его родственницъ, которыя только и думаютъ о свѣтскихъ развлеченіяхъ.
   -- Боюсь, Марія, въ томъ, что вы говорите, слишкомъ много правды, говоритъ со вздохомъ полковникъ, постукивая пальцами по книгѣ, лежащей на столѣ, и наклонясь, видитъ, что это -- толстый, огромный, квадратный, золотообрѣзный гербовникъ пэровъ, раскрытый на фамиліи Фэринтоши, маркизы. Фергусъ Ангусъ Малькольмъ Мунго Рой, маркизъ Фэринтошъ, графъ Гленливэтскій, Шотландскаго пэрства; онъ же графъ Россмонтскій,-- пэрства соединеннаго королевства. Сынъ Ангуса Фергуса Малькольма, графа Гленливетскаго, внукъ и наслѣдникъ Малькольма Мунго Ангуса, перваго маркиза Фэринтоша и двадцать пятаго графа, и проч., и проч.-- Слышали вы новость насчетъ Этели? замѣчаетъ мистриссъ Гобсонъ.
   -- Только-что узналъ, говоритъ бѣдный полковникъ.
   -- Я получила утромъ письмо отъ Анны, продолжаетъ Марія: разумѣется, всѣ въ восторгѣ отъ такой партіи. Лордъ Фэринтошъ богатъ, хорошъ собою; вѣтренъ, говорятъ; не хотѣла бы я такого жениха для моихъ милыхъ дочерей; но семейство бѣднаго Брэйана воспитано въ привязанности къ свѣту и Этель, безъ сомнѣнія, восхищена предстоящей ей перспективой. Я слышала, что кто-то другой былъ не совсѣмъ равнодушенъ къ Этели. Какъ перенесъ эту новость бѣдный Клэйвъ, дорогой мой полковникъ?
   -- Онъ давно ожидалъ этого, говоритъ Томасъ Ньюкомъ, вставая: я оставилъ его, веселаго, за завтракомъ.
   -- Посылайте его къ намъ, негоднаго мальчика! восклицаетъ Марія: мы не измѣняемся, помнимъ старое -- для насъ онъ всегда пріятный гость!-- И съ этимъ подтвержденіемъ извѣстія, полученнаго отъ графини Флоракъ, полковникъ уныло побрелъ домой.
   Теперь Томасу Ньюкому предстояло извѣстить сына: Клэйвъ вынесъ ударъ съ такою твердостью, что друзьямъ его и всѣмъ близкимъ оставалось только удивляться его мужеству. Онъ говорилъ, что давно ждалъ этой вѣсти, что уже нѣсколько мѣсяцевъ, Этель приготовила его къ тому. При тѣхъ особенныхъ обстоятельствахъ, въ какихъ она находилась, ей нельзя было, по его мнѣнію, поступать иначе, какъ она поступала. Тутъ онъ передалъ полковнику сущность разговора, который молодые люди вели между собой, нѣсколько мѣсяцевъ назадъ, въ саду графини Флоракъ.
   Отецъ Клэйва не сказалъ ему ни слова о напрасныхъ переговорахъ съ Бэрнсомъ Ньюкомомъ. Не къ-чему было вспоминать объ нихъ въ настоящее время; но гнѣвъ полковника на племянника разразился въ разговорѣ со мною, -- наперстникомъ отца и сына въ этомъ дѣлѣ. Съ того самого несчастнаго дня, когда Бэрнсъ заблагоразсудилъ дать полковнику ложный адрессъ лэди Кью, негодованіе Томаса Ньюкома возрастало ежеминутно. Однако жь, онъ нѣсколько времени сдерживалъ свой гнѣвъ; послалъ къ лэди Аннѣ коротенькое поздравленіе съ партіей, которую, какъ онъ слышалъ, выбрала миссъ Ньюкомъ, а на сентиментальное посланіе графини Флоракъ написалъ отвѣтъ, который не сохранился, и въ которомъ онъ, между прочимъ, просилъ графиню сдѣлать выговоръ миссъ Ньюкомъ за то, что она не отвѣчала на его письмо, и не извѣстила старика дядю о предполагаемомъ бракѣ.
   На это посланіе, Этель написала короткій, торопливый отвѣтъ, слѣдующаго содержанія:
   "Вчера я видѣла графиню Флоракъ на вечерѣ у ея дочери, и она передала мнѣ что вы писали. Да, вѣсть, которую вы узнали отъ графини Флоракъ и на Брэйанстонскомъ скверѣ совершенно справедлива. Я не хотѣла писать вамъ объ этомъ сама, такъ-какъ я знаю, что тотъ, кого я люблю, какъ брата, гораздо больше чѣмъ брата, былъ бы огорченъ этою вѣстью. Онъ знаетъ, что я исполняю свой долгъ; онъ знаетъ, почему я поступила такъ, а не иначе. Помилуй, Боже, его и дорогаго его отца.
   Какое это письмо, на которое я будто-бы не отвѣчала? Грандмаманъ вовсе не знаетъ объ немъ. Мама прислала мнѣ въ пакетѣ то, которое вы писали къ ней, но тутъ не было никакого письма отъ T. Н. къ искренно-любящей его

Э. Н."

   Улица Риволи. Пятница.
   
   Этого было слишкомъ много, и чаша негодованія Томаса Ньюкома переполнилась. Бэрнсъ солгалъ насчетъ пребыванія Этели въ Лондонѣ.
   Бэрнсъ лгалъ, когда говорилъ, что онъ исполнилъ порученіе, данное ему дядей; Бэрнсъ не посылалъ письма, которое онъ получилъ для отправленія по адресу. Съ этими обвиненіями, не требовавшими, по мнѣнію полковника, дальнѣйшихъ доказательствъ, онъ предсталъ предъ виновнаго.
   Томасъ Ньюкомъ рѣшился высказать всю правду, гдѣ бы онъ ни встрѣтилъ Бэрнса: на ступеняхъ ли церкви, на плитахъ ли биржи, въ газетной ли комнатѣ Бэйса, въ вечернее время, когда тамъ бываетъ толпа любопытныхъ; Томасъ Ньюкомъ твердо рѣшился обличить и проучить внука своего отца. Съ письмомъ Этели въ карманѣ, онъ отправился въ Сити, пробрался въ заднюю комнату Гобсонова банка, и сначала почувствовалъ-было досаду, найдя тамъ одного Гобсона за чтеніемъ газеты. Полковникъ выразилъ своему сводному брату желаніе видѣть сэра Бэрнса Ньюкома.-- Сэръ Бэрнсъ еще не возвращался. Вы слышали о свадьбѣ? говоритъ Гобсонъ: новость важная для сэра Бэрнса, не правда ли? Глава дома гордится этимъ, какъ павлинъ. Сказалъ, что ѣдетъ къ брилліангщикамъ Самуиламъ, чтобъ заказать необыкновенно богатый подарокъ для сестры. Славно быть дядюшкой маркиза, не такъ ли, полковникъ? Я ни за что не отдамъ дочерей иначе, какъ за герцога. Знаю, кто остался съ носомъ. Но молодые люди переносчивы, и Клэйвъ, навѣрное, не умретъ отъ этого удара.
   Пока Гобсонъ Ньюкомъ дѣлалъ эти сатирическія и шуточныя замѣтки, сводный его братъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, поглядывая черезъ стеклянную перегородку въ контору, гдѣ усердные молодые конторщики сидѣли за своими кассовыми книгами. Наконецъ онъ вскрикнулъ: "ахъ!" какъ-будто отъ удовольствія. Дѣйствительно, онъ увидалъ, что въ контору вошелъ сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ.
   Баронетъ остановился, переговорилъ съ конторщикомъ, и потомъ вошелъ въ комнату, въ сопровожденіи этого молодаго человѣка. Бэрнсъ старался улыбнуться, увидя дядю, и протянулъ руку полковнику; но полковникъ обѣ руки закинулъ назадъ, при чемъ та, въ которой онъ держалъ бамбуковую трость, судорожно дрожала. Бэрнсъ догадался, что полковникъ знаетъ все.
   -- Я хотѣлъ-было писать къ вамъ сегодня утромъ, чтобъ сообщить вамъ вѣсть, которую... которую мнѣ прискорбно вамъ высказать.
   -- Этотъ молодой человѣкъ -- одинъ изъ вашихъ конторщиковъ? спросилъ Томасъ Ньюкомъ вѣжливо.
   -- Да, мистеръ Болтби, тотъ самый, который ведетъ вашъ счетъ. Это -- полковникъ Ньюкомъ, мистеръ Болтби, говоритъ сэръ Бэрнсъ, съ какою-то нерѣшимостью.
   -- Мистеръ Болтби, братъ Гобсонъ, вы слышали, что говорилъ сейчасъ сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ на счетъ одной вѣсти, которую ему прискорбно сообщить мнѣ?
   При этомъ прочіе три джентльмена взглянули другъ на друга съ недоумѣніемъ.
   -- Позвольте мнѣ сказать въ вашемъ присутствіи, что я не вѣрю ни одному слову сэра Бэрнса Ньюкома, когда онъ говоритъ, что ему прискорбно сообщить мнѣ извѣстную вѣсть. Онъ лжетъ, мистеръ Болтби; онъ очень радъ. Я рѣшился: въ какомъ бы обществѣ не нашелъ его, при первой съ нимъ встрѣчѣ -- придержите языкъ, сэръ: вы можете говорить потомъ и лгать сколько душѣ угодно, когда я кончу -- я рѣшился, говорю, при первомъ случаѣ высказать сэру Бэрнсу Ньюкому, что онъ лжецъ и обманщикъ. Онъ беретъ письма для отсылки и удерживаетъ ихъ у себя. Сломали вы печать, сэръ? Въ моемъ письмѣ къ миссъ Ньюкомъ не заключалось ничего, что бы слѣдовало утаивать. Онъ разсказываетъ мнѣ, что извѣстныя особы не въ городѣ, тогда какъ, отобѣдавъ у меня, отправляется къ нимъ въ ближайшую улицу, и я вижу ихъ своими глазами черезъ полчаса послѣ того, какъ онъ лгалъ мнѣ на счетъ ихъ отсутствія.
   -- Чортъ побери, убирайтесь! что вы здѣсь глазѣете! кричитъ сэръ Бэрнсъ конторщику: постойте, Болтби, -- Полковникъ Ньюкомъ, если вы не выйдете изъ этой комнаты, я...
   -- Вы позовете полицейскаго. Посылайте за нимъ, и я скажу лорду-мэру, что думаю о сэрѣ Бэрнсѣ Ньюкомѣ, баронетѣ. Мистеръ Болтби, увидимъ мы констэбля?
   -- Сэръ, вы человѣкъ старый и братъ моего отца; иначе, будьте увѣрены, и бы...
   -- Что бы вы сдѣлали, сэръ? Честное слово, Бэрнсъ Ньюкомъ, (тутъ обѣ руки полковника и бамбуковая трость показались изъ-за спины и выдвинулись впередъ), послѣ этой угрозы, если бъ вы не были внукомъ моего отца, я бы схватилъ васъ за воротъ, да отдулъ бы этой палкой, въ присутствіи вашихъ конторщиковъ. Повторяю вамъ, сэръ, что я признаю васъ виновнымъ въ коварствѣ, вѣроломствѣ и низости, и если увижу васъ въ Бэйсовомъ клубѣ, скажу то же самое вашимъ знакомымъ изъ Вестъ-Энда. Человѣкъ, низкій какъ вы, сэръ, заслуживаетъ извѣстности: я постараюсь обличить честнымъ людямъ вашъ характеръ. Мистеръ Болтби, не угодно ли вамъ будетъ закончить мой счетъ? Сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, изъ опасенія горестныхъ для меня послѣдствій, я прошу васъ остерегаться меня, -- И полковникъ принялся крутить усы, зловѣще размахнулся палкой, и Бэрнсъ невольно попятился изъ описываемаго ею опаснаго круга.
   Что думалъ мистеръ Болтби объ этой необычайной сценѣ, въ которой хозяинъ его игралъ такую жалкую роль? разсказалъ ли онъ объ ней другимъ служащимъ при конторѣ братьевъ Гобсоновъ, или осторожно промолчалъ?-- навѣрное не знаю, не имѣя средствъ слѣдовать далѣе за мастеромъ Болтби. Онъ вскорѣ оставилъ свою конторку у братьевъ Гобсоновъ и это обстоятельство дало намъ поводъ предполагать, что, по мнѣнію Бэрнса, мистеръ Болтби пересказалъ всѣмъ своимъ товарищамъ о ссорѣ между дядей и племянникомъ. Отъ этого Бэрнсу, разумѣется, было не легче. Гобсонъ Ньюкомъ, безъ сомнѣнія, радовался непріятному случаю съ Бэрнсомъ, который въ послѣднее время былъ въ отношеніи къ простаку-дядѣ непомѣрно дерзокъ и повелителенъ, между-тѣмъ какъ, послѣ вышеупомянутаго свиданія съ полковникомъ, онъ сталъ кротче и мягче въ обращеніи, и долго-долго не говорилъ ни одного грубаго слова. Я даже боюсь, не разгласилъ ли Гобсонъ объ этомъ происшествіи самой мистриссъ Гобсонъ и на Брэйанстонсконъ скверѣ, такъ-какъ Самуэль Ньюкомъ, поступившій теперь въ Кембриджскій университетъ, сталъ называть баронета просто Бэрнсомъ, спрашивалъ о Кларѣ и Этели, и едва поминалъ о Бэрнсѣ.
   Разумѣется, исторія не разгласилась у Бэйса; разумѣется, Томъ Ивсъ ничего не зналъ объ ней и не говорилъ, чтобы сэра Бэрнса поколотили до синяковъ. Не получивъ отъ комитета удовлетворенія въ жалобѣ на клубную кухню, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ пересталъ бывать у Бэйса, и въ исходѣ года исключилъ свое имя изъ списка членовъ клуба.
   Сэръ Бэрнсъ, застигнутый утромъ врасплохъ и не приготовленный къ экспромптному отвѣту на слова и палку полковника, не могъ оставить этого случая безъ протеста, и сочинилъ письмо, которое Томасъ Ньюкомъ хранилъ вмѣстѣ съ прочими, упоминаемыми составителемъ настоящей лѣтописи. Вотъ оно:

Бельгрэвъ, 16 Февраля, 18...

"Полковнику Ньюкому, конфиденціально.

   "Сэръ! Неимовѣрная дерзость и наглость вашего сегодняшняго поведенія, внушенная какими бы то ни было побужденіями или недоумѣніями со стороны вашей, не можетъ быть пройдена безъ нѣкоторыхъ объясненій съ моей стороны. Я представлялъ на судъ знакомаго мнѣ военнаго же, какъ вы, человѣка, тѣ слова, которыми вы оскорбили меня сегодня утромъ въ присутствіи моего товарища и одного изъ моихъ конторщиковъ. Мой знакомый того мнѣнія, что, принявъ въ соображеніе родство, по несчастію существующее между нами, я долженъ предать забвенію обиды, за которыя, какъ вы сами знали, произнеся ихъ, я не могу требовать отъ васъ удовлетворенія."
   -- Тутъ есть немного правды, сказалъ полковникъ: ему нельзя драться, вы знаете; но онъ такой лжецъ, что я не могъ не высказать ему моихъ мыслей.
   "Изъ вашихъ неприличныхъ словъ, которыя вы позволили себѣ употребить въ отношеніи къ безоружному, я догадался объ основаніи одного изъ вашихъ нелѣпыхъ противъ меня обвиненій; я обманулъ васъ, сказавъ, что родственница моя, лэди Кью, въ провинціи, тогда какъ она дѣйствительно была въ своемъ домѣ въ Лондонѣ.
   "На вздорное обвиненіе отвѣчаю безъ запинки: я виноватъ. Почтенная дама, о которой идетъ рѣчь, была въ Лондонѣ проѣздомъ, и желала, чтобъ ея никто не безпокоилъ. По желанію этой особы, я тогда сказалъ, что ея нѣтъ въ городѣ, и при этихъ же обстоятельствахъ, не запинаясь, готовъ и теперь сказать то же самое. Ваше малое знакомство съ упомянутой особой не давало вамъ права навязываться къ ней съ визитомъ, что безъ сомнѣнія вы знали бы, если бъ были болѣе знакомы съ обычаями того круга, къ которому она принадлежитъ.
   "Какъ честный человѣкъ, объявляю, что я передалъ ей то, что обѣщалъ передать ей отъ васъ, и отправилъ письмо, которое вы мнѣ довѣрили; обвиненія же, которыя вамъ угодно было взвести на меня, я отвергаю съ презрѣніемъ и негодованіемъ, съ какимъ принимаю ваши слова и угрозы, которыя вы позволили себѣ употребить.
   "Наши книги показываютъ итогъ вашего кредита фунтами стерлинговъ, шиллинговъ и пенсовъ; вы будете такъ добры, что, при первомъ удобномъ для васъ случаѣ, переведете его отъ насъ, такъ-какъ всякія между нами отношенія естественно должны съ-этихъ-поръ прекратиться между вами и

вашимъ, и проч.
Б. Ньюкомомъ Ньюкомскимъ."

   -- Онъ старается взвалить всю вину на васъ и оправдаться, замѣтилъ мистеръ Пенденнисъ полковнику, который показывалъ ему высокопарное письмо.
   -- И успѣлъ бы, если бъ я вѣрилъ хоть единому слову, возразилъ мой другъ, спокойно покручивая сѣдые усы: если бъ мы стали говорить то и то, и уличать меня въ ложныхъ противъ васъ обвиненіяхъ, я закричалъ бы виноватъ и принялся бы усерднѣйше просить прощенія. Но, какъ и совершенно убѣжденъ, что каждое слово этого человѣка -- ложь, къ чему поведутъ всѣ его доводы и доказательства? Я не повѣрю ему, хоть бы онъ представилъ въ свидѣтели двадцать другихъ лжецовъ и самъ сталъ бы лгать до упаду. Хотѣлъ бы я знать, кто этотъ военный, знакомый сэра Бэрнса?
   -- Военный знакомый Бэрнса былъ нашъ добрый пріятель генералъ сэръ Джорджъ Туфто, командоръ ордена Бани, который вскорѣ потомъ говорилъ съ полковникомъ о ссорѣ.
   -- Бэрнсъ поступилъ какъ слѣдуетъ, думалъ я сначала. Вы такъ обидѣли его, и притомъ, передъ фронтомъ его полка, что невозможно было перенести оскорбленія; и когда онъ, чуть не со слезами на глазахъ, жаловался, что родство не позволяетъ ему вызвать васъ на дуэль, я повѣрилъ ему! Только во второмъ случаѣ Бэрнсъ показалъ, что онъ бездѣльникъ.
   -- Въ какомъ второмъ случаѣ? спросилъ Томасъ Ньюкомъ.
   -- Такъ вы не знаете? Хи, хи, хи! да это преинтересная вещь! восклицаетъ сэръ Джорджъ. Вотъ въ чемъ дѣло, сэръ: два дня спустя послѣ вашей ссоры, онъ приходитъ ко мнѣ съ другимъ письмомъ и лицомъ, вытянутымъ какъ морда у моей кобылы. Письмо это, Ньюкомъ, было отъ вашего молодаго человѣка. Ба, да вотъ и оно!
   И изъ-за пазухи, подбитой ватою, генералъ сэръ Джорджъ Туфто вытаскиваетъ бумажникъ, а изъ бумажника письма, съ надписью: "Отъ Клэйва Ньюкома, эсквайра, къ сэру Бэрнсу Ньюкому, б. Ньюкомскому." -- Ясно, что отъ вашего сынка, полковникъ. Да, отъ него! и военный человѣкъ салютовалъ Клэйва залпомъ разныхъ восклицаній.
   И полковникъ, ѣхавшій на конѣ подлѣ кавалерійскаго генерала, прочелъ слѣдующее:
   "Сэръ! Сегодня утромъ, полковникъ Ньюкомъ показывалъ мнѣ письмо за вашею подписью, въ которомъ вы утверждаете: 1) что полковникъ Ньюкомъ произнесъ противъ васъ дерзкую клевету; 2) что полковникъ Ньюкомъ позволилъ себѣ эту дерзость потому только, что вы не можете требовать отъ него удовлетворенія за его обвиненія въ обманѣ и вѣроломствѣ, по родственнымъ между вами связямъ.
   "Ваши слова явно заставляютъ предполагать, что полковникъ Ньюкомъ поступилъ съ вами неблагородно и какъ трусъ.
   "Такъ какъ никакія уваженія не препятствуютъ намъ встрѣтиться -- гдѣ и какъ вамъ угодно -- я съ своей стороны прошу у васъ позволенія подтвердить, что я вполнѣ соглашаюсь съ полковникомъ Ньюкомомъ и убѣжденъ, что вы поступили низко и вѣроломно, и что обвиненіе въ трусости, которое вы осмѣлились взвести на джентльмена испытанной честности и мужества, составляетъ новую, ни на чемъ не основанную и низкую клевету съ вашей стороны.
   "Надѣюсь, что вы не откажете обратить подателя этой записки, друга моего, мистра Джорджа Уаррингтона, къ тому военному, съ которымъ вы совѣщались насчетъ справедливыхъ обвиненій полковника Ньюкома. Въ ожиданіи скораго отвѣта,

прошу считать меня, сэръ,
Вашимъ покорнѣйшимъ слугой,
Клэйвъ Ньюкомъ."

   "Сэру Бэрнсу Ньюкому Ньюкомскому, баронету, члену парламента, и проч."
   -- Экой я безтолковый человѣкъ! вскрикнулъ полковникъ, съ радостью на лицѣ: мнѣ и въ голову не приходило, чтобы мой юноша принялъ участіе въ этомъ дѣлѣ. Я показалъ ему письмо его кузена случайно, кажется, чтобъ позабавить его, такъ-какъ онъ въ послѣднее время страхъ-какъ горевалъ о своей неудачѣ. Юноша, какъ видно, вспылилъ и послалъ ему вызовъ. Помнится, онъ пришелъ на другое утро къ завтраку необыкновенно оживленнымъ. И такъ, вы говорите, генералъ, что баронету не понравилось посланьеце?
   -- И очень: мнѣ никогда не доводилось видѣть такого жалкаго труса. Сначала я хотѣлъ-было поздравить его, думая, что онъ радъ вызову вашего сына, какъ былъ бы радъ всякой въ наше время. Но, чортъ возьми, я ошибся въ своемъ молодцѣ. Онъ пустился въ какую-то околесицу о томъ, какъ вы желали женить вашего сына на его сестрѣ, этой красавицѣ хуже демона, которая выходитъ за-мужъ за молодаго Фэринтоша; какъ вы пришли въ ярость отъ неудачи въ своихъ предположеніяхъ, и какія можетъ повлечь для миссъ Ньюкомъ непріятности дуэль между родственниками, хотя я старался объяснить ему, что непріятности эти можно отклонить, не вмѣшивая имени молодой лэди. Чортъ возьми, сэръ Бэрнсъ, говорю я: мнѣ помнится, какъ этотъ молодецъ, когда ему было лѣтъ пятнадцать, бросилъ вамъ въ лицо стаканъ съ виномъ! Мы взвалимъ дуэль на эту исторію и будемъ говорить, что между вами старинная вражда.-- Бэрнсъ поблѣднѣлъ, какъ полотно, и сказалъ, что вашъ сынъ ужь извинялся передъ нимъ за этотъ стаканъ.
   -- Такъ, сказалъ полковникъ съ досадой: мой сынъ извинялся за стаканъ съ виномъ. Любопытно, что мы не терпѣли Бэрнса съ первой минуты, какъ мы съ нимъ встрѣтились.
   -- И такъ, Ньюкомъ, продолжалъ сэръ Джорджъ,-- между-тѣмъ какъ горячій конь подъ нимъ забрыкалъ и началъ выдѣлывать курбеты, выказывая при этомъ случаѣ молодецкую посадку подбитаго ватой воина:-- тише, старая! тише, моя дорогая!... Итакъ, сэръ, когда этотъ трусъ поджалъ хвостъ, я сказалъ ему: Чортъ возьми, сэръ, если я вамъ не нуженъ, зачѣмъ же вы посылали за мной, чортъ возьми? Вчера вы толковали, будто готовы откусить носъ полковнику, и сегодня, когда сынъ предлагаетъ вамъ всевозможное удовлетвореніе, вы, сэръ, чортъ возьми, боитесь драться съ нимъ. По моему мнѣнію, вамъ лучше всего послать за полиціей. Вамъ нуженъ констэбль.-- И съ этими словами я сдѣлалъ направо-кругомъ и оставилъ его. Нашъ молодецъ, вечеромъ того же дня, отправился въ Ньюкомъ.
   -- Генералъ, миролюбиво замѣтилъ полковникъ: трусъ не можетъ придать себѣ храбрости, какъ не можетъ прибавить себѣ роста ни на полвершка.
   -- Такъ зачѣмъ же этотъ трусишко посылалъ за мной? крикнулъ генералъ сэръ Джорджъ Туфто громко и рѣшительно.-- Затѣмъ оба воина разстались.
   Когда полковникъ пріѣхалъ домой, мистеръ Уаррингтонъ и мистеръ Пенденнисъ были у Клэйва, и всѣ трое сидѣли въ мастерской молодаго человѣка. Мы знали, что Клэйвъ горюетъ и употребляли всѣ усилія, чтобъ развеселить его и утѣшить. Вошелъ полковникъ. Былъ темный Февральскій вечеръ; въ мастерской горѣлъ газъ. Клэйвъ сдѣлалъ эскизъ на тему слѣдующихъ прелестныхъ стиховъ Скотта, которые такъ нравились мнѣ и Джорджу:
   
   He turned hie charger as he spake,
             Beside the river shore;
   He gave his bridle-rein а shake,
             With adieu for evermore,
                                 My dear!
             Adieu for evermore! *
   * Сказавъ, поворотилъ коня
   На берегу рѣки;
   Уздечкой дернулъ, и примолвилъ:
   Прости на вѣкъ,
                                 Моя милая.
   Прости на вѣкъ!
   
   Томасъ Ньюкомъ погрозилъ Уаррингтону, подошелъ къ эскизу и посмотрѣлъ; Джорджъ и я запѣли:
   
   Adieu for evermore,
                                 My deer!
   Adieu for evermore!
   
   Отъ эскиза доброй старикъ полковникъ обратился къ художнику и посмотрѣлъ на него съ выраженіемъ неизъяснимой любви; положилъ руку на плечо къ сыну, улыбнулся и погладилъ свѣтлые усы Клэйва.
   -- И... и Бэрнсъ не присылалъ отвѣта на твое письмо? сказалъ онъ медленно.
   Клэйвъ разразился хохотомъ, похожимъ на стонъ. Онъ схватилъ отца за обѣ руки. Дорогой, любезный батюшка! говоритъ онъ: что за милый, что за добрый вы старикъ!... Глаза у меня такъ заволокло слезами, что я едва могъ видѣть, какъ обнимались отецъ съ сыномъ.
   

LIV.
Съ трагическимъ окончаніемъ.

   На вопросъ, предложенный отцемъ въ предъидущей главѣ, Клэйвъ отвѣчалъ тѣмъ, что вынулъ изъ-за закраины своего мольберта смятую бумагу, на которой было написано возраженіе сэра Бэрнса Ньюкома на вѣжливый вызовъ кузена.
   Сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ писалъ, что, по его мнѣнію, въ непріятной и прискорбной для него ссорѣ, въ которой мистеръ Клэйвъ желалъ принять личное участіе, вовсе нѣтъ никакой нужды прибѣгать къ посредничеству знакомаго; что причины, воспрепятствовавшія сэру Бэрнсу требовать отъ полковника Ньюкома удовлетворенія за постыдный и неприличный джентльмену поступокъ, прилагаются въ равной мѣрѣ, какъ извѣстно мистеру Клэйву Ньюкому, и къ нему самому; что, въ случаѣ дальнѣйшихъ оскорбительныхъ поступковъ или насилія, онъ, сэръ Бэрнсъ, вынужденъ будетъ прибѣгнуть къ полицейской защитѣ; что онъ предполагаетъ немедля оставить Лондонъ, и навѣрное не отложитъ своего отъѣзда въ слѣдствіе нелѣпыхъ и неумѣстныхъ требованій мистера Клэйва Ньюкома; что, наконецъ, онъ желаетъ развязаться съ ненавистнымъ для него дѣломъ и человѣкомъ, съ которымъ онъ старался быть въ хорошихъ отношеніяхъ и отъ котораго, съ самыхъ юныхъ лѣтъ, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ не видалъ ничего, кромѣ дерзости, непріязни и недоброжелательства.
   -- Его опасно оскорблять, замѣтилъ мистеръ Пенденнисъ: мнѣ кажется, Клэйвъ, что онъ не забылъ еще стакана бордосскаго.
   -- Нѣтъ, возразилъ Клэйвъ: вражда началась гораздо раньше: Бэрнсъ хотѣлъ меня побить, когда я былъ еще ребенкомъ, а я не поддался -- и ему самому больно досталось отъ меня.
   -- Прости меня, Господи, вскричалъ полковникъ: я всегда смотрѣлъ на этого человѣка, какъ на врага, и теперь на душѣ у меня стало легче, когда началась открытая война. Съ моей стороны было какимъ-то лицемѣріемъ -- жать ему руку, ѣсть за его столомъ. Если я довѣрялъ ему что-нибудь, такъ наперекоръ своему инстинкту: противъ этого чувства я боролся цѣлыхъ десять лѣтъ, воображая, что оно просто -- слѣпой предразсудокъ и что его должно мнѣ заглушить.
   -- Зачѣмъ заглушать подобные инстинкты? спрашиваетъ мистеръ Уаррингтонъ: зачѣмъ избѣгать ненависти къ тому, что всѣмъ ненавистно, и презрѣнія къ тому, что низко? Сколько могу судить по словамъ друга Пена и по доходившимъ до меня другимъ слухамъ, вашъ почтеннѣйшій племянникъ -- самый отвратительный изъ всѣхъ негодяевъ, пресмыкающихся на землѣ. Добро, кажется, лежитъ внѣ его сферы, и далеко отъ его помысловъ. Онъ жалитъ всякого, къ кому приближается, и, если ласкается къ кому, такъ потому только, что видитъ въ немъ орудіе къ достиженію какихъ-нибудь низкихъ цѣлей. Съ-тѣхъ-поръ, какъ вниманіе мое обращено на эту тварь, я наблюдалъ его продѣлки съ любопытствомъ и изумленіемъ. Можно ли, Пенъ, сравнивать съ бездѣльниками, существующими въ природѣ, тѣхъ негодяевъ, которыхъ вы, сочинители романовъ, выставляете въ своихъ книгахъ? Этотъ человѣкъ приступаетъ къ каждому изъ своихъ житейскихъ дѣлъ съ природною наклонностью къ темному и злому Я увѣренъ, что онъ столько же чувствуетъ раскаяніе въ своихъ гадкихъ дѣлахъ, какъ кошка, которая убѣгаетъ съ украденной котлеткой. Онъ соблазнилъ бѣдную дѣвушку въ селѣ, гдѣ родился его отецъ -- не натурально ли это? бросилъ ее съ дѣтьми -- развѣ вы не узнаете тутъ этого звѣря? женился по разсчету -- можете ли вы ожидать отъ него чего другаго?-- приглашаетъ лорда Гэйгета въ свой домъ, за то, что лордъ имѣетъ значительные капиталы въ его банкѣ.... Сэръ, еслы только чья-нибудь пята не раздавитъ его на дорогѣ -- нѣтъ высоты, на которую бы не всползъ этотъ червь. Я впередъ вижу, какъ сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ преуспѣваетъ. Я не сомнѣваюсь, что онъ умретъ огромнымъ капиталистомъ. Ему поставятъ мраморный монументъ; надъ гробомъ его произнесутъ трогательную рѣчь. Я пролью слезы умиленія надъ могилой барона Ньюкома, виконта Ньюкома, графа Ньюкома... и дѣти, которыхъ онъ бросилъ, и которыя, впослѣдствіи времени будутъ отправлены благодарной націей въ Новый Южный Валлисъ, съ гордостью скажутъ своимъ собратіямъ -- ссыльнымъ: Да, графъ былъ нашъ достопочтенный родитель.
   -- Значитъ, онъ такимъ ужь родился, мистеръ Уаррингтонъ, говоритъ полковникъ, покачивая головой: я однако жь не слыхалъ исторіи о покинутыхъ дѣтяхъ.
   -- Гдѣ же вамъ было слышать, простодушнѣйшій изъ людей? восклицаетъ Уаррингтонъ. Я самъ не люблю подслушивать скандалёзныя исторіи; но эту исторію я узналъ отъ земляка сэра Бэрнса Ньюкома. Мистеръ Баттерсъ, редакторъ Ньюкомскаго Индепендента,-- мой почтенный кліентъ. Онъ пріѣзжалъ въ Лондонъ прошедшей весной и разсказалъ мнѣ этотъ анекдотъ; предполагалъ даже потѣшить ньюкомскаго представителя, тиснувъ анекдотецъ въ своей газетѣ. Такой родъ сочиненій не въ моемъ характерѣ, и я, изъ уваженія къ вамъ и вашему молодому человѣку, много спорилъ съ мистеромъ Баттерсомъ, и наконецъ убѣдилъ его не печатать этой исторіи. Вотъ какимъ-образомъ я узналъ ее.
   Я сидѣлъ съ полковникомъ, вечеромъ, когда онъ простодушно разсуждалъ о разсказѣ Уаррингтона и о приключеніяхъ сэра Бэрнса. Онъ говорилъ, что братъ его, Гобсонъ, былъ у него на другой день утромъ, послѣ спора, и снова старался оправдать поведеніе Бэрнса; при чемъ, съ своей стороны, увѣрялъ брата въ душевномъ къ нему благорасположеніи.-- "Между нами, молодой баронетъ ведетъ себя иногда слишкомъ заносчиво, и я на васъ не въ притязаніи за то, что вы его проучили. Но вы поступили съ нимъ черезъ-чуръ сурово, полковникъ, рѣшительно сурово." -- Знай я эту исторію о покинутыхъ дѣтяхъ, я задалъ бы ему урокъ еще суровѣе, сэръ, говоритъ Томасъ Ньюкомъ, покручивая усы:-- но брату моему нѣтъ никакого дѣла до нашей ссоры, и онъ очень основательно не желалъ вмѣшиваться въ нее. Мистеръ Гобсонъ заботится о выгодахъ банка, продолжалъ мой другъ:-- онъ принесъ мнѣ счетъ частному моему кредиту, который, какъ само-собой разумѣется, не могъ долѣе оставаться у него въ конторѣ, послѣ ссоры моей съ Бэрнсомъ; но счетъ индѣйскаго банка -- счетъ довольно значительный -- онъ не находилъ нужнымъ исключать изъ книгъ конторы; да и въ-самомъ-дѣдѣ, къ чему бы это дѣлать? Такимъ-образомъ, то, что касается до меня только частію остается тамъ, гдѣ было, и братъ Гобсонъ и я останемся по-прежнему друзьями.
   -- Мнѣ кажется, Клэйву стало гораздо лучше съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ вышелъ изъ сомнительнаго положенія: говоритъ о замужствѣ Этели хладнокровнѣе и снисходительнѣе, чѣмъ я самъ, и изъ гордости не хочетъ показывать унынія. Но я знаю, что онъ страдаетъ въ душѣ, хотя ничего не говоритъ; онъ довольно охотно согласился предпринять небольшую поѣздку, Артуръ, чтобъ не быть здѣсь во время свадьбы. Мы поѣдемъ въ Парижъ... не знаю, куда еще. Несчастья, какъ ни тяжело переносить ихъ, приносятъ намъ и пользу въ нѣкоторомъ отношеніи: они соединяютъ людей, любящихъ другъ -- друга. Мнѣ кажется, будто сынъ больше сблизился со мной и больше сталъ любить старика-отца, чѣмъ было прежде.-- Вскорѣ послѣ этого разговора, наши друзья разстались.
   Иностранный министръ, занимавшій домъ лэди Анны Ньюкомъ въ Паркъ-Лэнѣ, былъ отозванъ; въ опустѣлый домъ переселилась на этотъ сезонъ, обильный событіями, хозяйка съ своимъ семействомъ, и снова увидала себя въ скучной столовой, подъ портретомъ покойнаго сэра Брэйана. Въ домѣ нѣсколько возобновились блескъ и гостепріимство прежнихъ дней: у лэди Анны назначались иногда собранія, и, между прочими празднествами, былъ данъ прекрасный балъ; на этомъ балѣ миссъ Алиса, вторая послѣ миссъ Этели, дочь лэди Анны, впервые появилась въ свѣтъ, которому потомъ она была представленіе маркизою Фэринтошъ. Безъ сомнѣнія, всѣ маленькія сестры радовались, что прекрасная Этель скоро будетъ прекрасною маркизою, которая, по мѣрѣ подрастанія ихъ, будетъ знакомить ихъ по-одиначкѣ съ любезными молодыми графами, герцогами и маркизами, когда онѣ захотятъ выходить замужъ и носить титулы и брилліанты. На балѣ у лэди Анны я видѣлъ моего знакомаго, молодаго Мёмфорда, который въ октябрѣ поступалъ въ оксфордскій университетъ и готовился оставить Рогби, гдѣ былъ первымъ ученикомъ: Мёмфордъ съ неудовольствіемъ смотрѣлъ, какъ миссъ Алиса, танцуя, кружилась по залу, въ объятіяхъ виконта Бёстингтона -- миссъ Алиса, съ чьей мамашей онъ часто пилъ чай въ Рогби, и изъ-за которой Мёмфордъ писалъ стихи за Альфреда Ньюкома и спускалъ ему разныя шалости. Бѣдный Мёмфордъ! онъ грустно ходилъ по залу подъ покровительствомъ Альфреда, ученика четвертаго класса: ни одной души не зналъ онъ въ этомъ шумномъ лондонскомъ танцовальномъ залѣ; юное лицо его было бѣло, какъ большой бѣлый бантъ, два часа назадъ повязанный въ магазинѣ съ такимъ судорожнымъ біеніемъ сердца!
   Съ этими мальчиками, украшенный такимъ же великолѣпнымъ бантомъ, расхаживалъ молодой Самъ Ньюкомъ, бѣгая отъ своей сестры и мамаши. Мистеръ Гобсонъ, но случаю настоящаго празднества, надѣлъ чистыя перчатки. Самуэль пялилъ глаза на всѣхъ нобельмэновъ; добился, чтобъ его представили Фэринтошу и, съ замѣчательною развязностью поздравилъ милорда, и потомъ принялся бродить по комнатамъ, неотвязчиво держась за полу Альфреда.-- Говорю тебѣ, не зови меня Алемъ, слышалъ я, какъ мистеръ Альфредъ выговаривалъ своему кузену. Увидя мое лицо, мистеръ Самуэль подбѣжалъ ко мнѣ и стадъ навязываться съ знакомствомъ. Онъ сдѣлалъ мнѣ честь и сказалъ, что, по его мнѣнію, Фэринтошъ ужасно гордъ. Даже моя жена не могла удержаться, чтобъ не назвать мистера Сама несчастнѣйшимъ созданіемъ.
   Такимъ-образомъ, для юнаго Альфреда, для его братьевъ и сестеръ, которые могутъ со временемъ нуждаться въ помощи и покровительствѣ, Этель готовилась отказаться отъ своей свободы, можетъ-быть, даже сердечной привязанности, и отдать свою жизнь извѣстному намъ нобельмэну. Мы смотрѣли на нее, какъ на дѣвушку, которая жертвуетъ собой своему семейству, и жертва ея придавала ей грустную занимательность въ нашихъ глазахъ. Жена моя и я наблюдала, какъ она, задумчивая и прекрасная, исполняя обязанность хозяйки дома, ходила по комнатамъ, раскланиваясь съ гостями, благодарила за привѣтствія, говорила то съ тѣмъ, то съ другою, съ благородными родственниками благороднаго лорда, съ самимъ лордомъ, котораго слушала съ какимъ-то почтеніемъ и по временамъ томно улыбалась, когда онъ заводилъ рѣчь. Одна лэди за другой, изъ клана и родни милорда, поздравляли дѣвушку и ея довольную мамашу. Старая лэди Кью сіяла, если только можно назвать сіяніемъ взгляды ея потухшихъ отъ старости глазъ. Она сидѣла особо, въ маленькой комнатѣ, и туда приходили гости, чтобъ сказать ей какую-нибудь обычную любезность. Неохотно вошелъ я къ этой барынѣ, ведя жену подъ руку: лэди Кью покосилась на меня черезъ свой костыль, и не показала вида, что узнаетъ меня. Какое страшное лицо у этой старухи! шепнула мнѣ Лаура, когда мы удалились изъ мрачнаго ея присутствія.
   И сомнѣніе, по всегдашней привычкѣ, также шепнуло мнѣ на ухо вопросъ: для однихъ ли только братьевъ и сестеръ миссъ Этель жертвуетъ собой? Не для титула ли, не для торжества ли и великолѣпныхъ домовъ?-- Когда два побужденія могутъ дѣйствовать на нашего друга, мы, безъ сомнѣнія, должны вѣрить въ лучшее, пока не убѣдимся въ противномъ, говоритъ Лаура, но... но я рада, что Клэйвъ не женится на ней: бѣдный молодой человѣкъ не былъ бы съ нею счастливъ. Она принадлежитъ большому свѣту; она провела въ немъ всю свою жизнь, и Клэйвъ вступилъ бы въ свѣтъ, вѣроятно, въ ея свитѣ; а вы знаете, сэръ, не хорошо, если мы выше своихъ мужей, прибавляетъ Лаура, дѣлая реверансъ.
   Тутъ она объявила, что въ комнатахъ несносно жарко; въ самомъ же дѣлѣ, ей хотѣлось ѣхать домой, къ ребенку. При выходѣ, мы увидѣли сэра Бэрнса Ньюкома, который усердно улыбался, ухмылялся, раскланивался, середи самаго оживленнаго разговора съ сестрой и лордомъ Фэринтошемъ. Мимо сэра Бэрнса мелькнулъ генералъ-лейтенантъ сэръ Джорджъ Туфто, командоръ ордена Бани, и, догадавшись, кому наступилъ на ногу, проворчалъ "Гм, прошу извиненія!" потомъ, повернувшись къ Бэрнсу спиной, началъ поздравлять Этель и маркиза.-- Имѣлъ честь служить съ вашимъ батюшкой въ Испаніи; очень радъ познакомиться съ вами, милордъ, говоритъ сэръ Джорджъ. Этель кланяется намъ, когда мы выходимъ изъ комнаты, и мы болѣе не слышимъ разговора сэра Джорджа.
   Въ сѣняхъ сидитъ лэди Клара Ньюкомъ, съ какимъ-то джентльменомъ, который стоитъ наклонясь къ ней, точь-въ-точь въ такой позѣ, въ какой изображена невѣста въ Гогартовомъ Mariage à la mode, въ ту минуту, когда съ нею разговариваетъ совѣтникъ. На блѣдномъ лицѣ лэди Клары проступаетъ краска; она вскакиваетъ, подбѣгаетъ къ моей женѣ, и говоритъ, какъ страшно въ верхнихъ комнатахъ, и какъ несносно ожидать экипажа. Джентльменъ подходитъ ко мнѣ военною поступью, и говоритъ: Какъ поживаете, мистеръ Пенденнисъ? Что вашъ молодой пріятель, живописецъ?-- Я отвѣчаю лорду Гэйгету довольно вѣжливо, между-тѣмъ какъ моя жена едва произноситъ слово въ отвѣтъ лэди Кларѣ Ньюкомъ.
   Лэди Клара приглашала насъ на балъ, отъ котораго жена моя рѣшительно отказалась. Сэръ Бэрнсъ далъ цѣлый рядъ блистательныхъ обѣдовъ и вечеровъ, по случаю счастливаго брака сестры. Мы читали имена всего Фэринтошскаго клана въ Morning-Post, украшавшія эти пиршества. Мистеръ и мистриссъ Гобсонъ Ньюкомы, на Брэйанстонскомъ сквэрѣ, также показали знаки радости при замужствѣ племянницы. Задали большой обѣдъ, за которымъ послѣдовалъ чай: на чай приглашенъ былъ и настоящій лѣтописецъ. Лэди Анна и лэди Кью, и ея внучка, и баронетъ, и его жена, и милордъ Гэйгетъ, и сэръ Джорджъ Туфто участвовали въ обѣдѣ; но обѣдъ былъ прескучный.-- Фэринтошъ, шепчетъ Самъ Ньюкомъ, ровно передъ обѣдомъ прислалъ сказать, что у него болитъ горло, и Бэрнсъ былъ сердитъ, какъ нельзя больше. Сэръ Джорджъ не хотѣлъ говорить съ нимъ, а вдовушка не хотѣла говорить съ лордомъ Гэйгетомъ. Гости почти ничего не пили, заключилъ мистеръ Самъ, слегка заикаясь:-- ну, Пенденнисъ, погорюетъ же Клэйвъ! И любезный юноша пошелъ надоѣдать другимъ гостямъ.
   Такъ-то Ньюкомы угощали Фэринтошей, а Фэринтоши Ньюкомовъ. Вдовствующая графиня Кью ѣздила съ собранія на собранія каждый вечеръ, и къ ювеллирамъ, мебельнымъ мастерамъ и модисткамъ каждое утро; городской домъ лорда Фэринтоша былъ великолѣпно убранъ въ новѣйшемъ вкусѣ; самъ Фэринтошъ становился болѣе и болѣе внимательнымъ, по мѣрѣ приближенія счастливаго дня, и всѣ свои сигары отдалъ брагу своему Робу; сестры его были въ восхищеніи отъ Этели и не разставались съ нею; мать Фэринтоша также полюбила молодую лэди и говорила, что дѣвушка, съ ея умомъ и характеромъ, будетъ доброю женой ея сыну. Толпы людей высшаго круга тѣснились у Гандимэна, чтобъ взглянуть но серебряный сервизъ и брилліанты, заказанные для молодой лэди; академикъ Сми написалъ ея портретъ, какъ souvenir для мамаши, когда миссъ Ньюкомъ не будетъ болѣе миссъ Ньюкомъ; лэди Кью сдѣлала завѣщаніе, по которому все имѣніе оставляла въ наслѣдство возлюбленной внукѣ, Этели, дочери покойнаго сэра Брэйана Ньюкома, баронета; лордъ Кью написалъ своей кузинѣ преласковое письмо, въ которомъ поздравлялъ ее съ женихомъ и желалъ ей всякого благополучія; а я, однажды утромъ, просматривая Times, вдругъ уронилъ его на столъ съ такимъ громкимъ восклицаніемъ, что моя жена вскочила отъ испуга.
   -- Что такое? вскрикиваетъ Лаура -- и я читаю слѣдующее:
   "Кончина вдовствующей графини Кью. Съ прискорбіемъ извѣщаемъ о страшно внезапной смерти этой достопочтенной лэди. Ея сіятельство третьяго-дня была на нѣсколькихъ вечерахъ въ большомъ свѣтѣ, и въ ту минуту, какъ собиралась уѣзжать отъ лэди Польгрэвъ и ожидала экипажа, съ нею случился ударъ. Немедленно было ей подано медицинское пособіе, и ея сіятельство отвезли въ собственный ея домъ, въ Квинъ-Стритѣ, на Мэйферѣ. Но, послѣ перваго роковаго удара, она уже не приходила въ чувство, или, сколько намъ извѣстно, не владѣла языкомъ, и скончалась вчера вечеромъ въ одиннадцать часовъ. Покойная, Луиза Джоанна Гаунтъ, вдова Фредерика, перваго графа Кью, была дочь Чарльза, графа Гаунта, сестра покойнаго и тетка нынѣшняго маркиза Стейна. Нынѣшній графъ Кью -- внукъ ея сіятельства; отецъ же его сіятельства, лордъ Вальгэмъ, умеръ еще до смерти родителя, перваго графа. Это горестное событіе повергаетъ въ скорбь многія благородныя фамиліи. Общество оплакиваетъ утрату дамы, которая была его украшеніемъ болѣе полустолѣтія и извѣстна была, можемъ сказать, во всей Европѣ замѣчательнымъ умомъ, необыкновенною памятью и блистательнымъ остроуміемъ."
   

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ.

LV.
Бэрнсова потаенная комната со скелетомъ.

   Кончина лэди Кью, какъ само собой разумѣется, пріостановила на нѣкоторое время исполненіе плановъ, такъ занимавшихъ домъ Ньюкомовъ. Гименей задулъ свой факелъ, убралъ его въ сундукъ для употребленія въ другое благопріятнѣйшее время, и обмѣнялъ свой блестящій палевый нарядъ на трауръ, на урочный срокъ, требуемый приличіемъ. Чарльзъ Гонимэнъ удачно воспользовался этимъ случаемъ въ часовнѣ лэди Уиттьльси, и смерть, появившаяся на пиршество была одною изъ поразительнѣйшихъ его проповѣдей: ее перепечатали по востребованію нѣкоторыхъ изъ его прихожанъ. Въ паствѣ его многіе, особенно же одна пара овецъ, помѣщавшихся обыкновенно на органныхъ хорахъ, не могли наслушаться рѣчи этого красноглаголиваго пастыря.
   Должно ли и намъ, пока гробъ стоитъ еще на поверхности земли, войдти въ часовню, куда клевреты подрядчика погребальныхъ церемоній несутъ эти бренные останки нашей возлюбленной сестры, и произнесть элегію надъ этимъ разукрашеннымъ ковчегомъ тлѣнія? Когда разрушительная молнія поражаетъ молодость и мгновенно опаляетъ ея розы, тогда, даже въ чужѣ, заговоритъ чувство при исчисленіи немногихъ годовъ на могильномъ камнѣ, или при чтеніи похороннаго извѣщенія въ уголку газеты. Вамъ невольно представляется контрактъ. Прекрасное юное созданіе, еще вчера веселое, цвѣтущее, дарившее улыбки, собиравшее дань удивленія, внушавшее желанія, сознававшее свою волшебную силу и наивно наслаждавшееся своими побѣдами,-- кому на жизненномъ пути не случалось встрѣчать такихъ созданій?-- это созданіе, при извѣстіи о внезапномъ его отзывѣ отъ красоты, торжествъ, удовольствій, о безпомощныхъ вопляхъ его въ часы краткихъ страданій, о напрасныхъ мольбахъ его, о малѣйшей отсрочкѣ, о приговорѣ судьбы и его исполненіи, въ комъ не возбуждало это созданіе чувства состраданія и жалости? Когда дни долгой жизни приходятъ къ концу, и убѣленная сѣдиной голова склоняется, чтобъ больше не подниматься, мы сами преклоняемъ голову съ почтеніемъ, проходя мимо печальной процессіи, и привѣтствуемъ гербы и девизы этой пышности, какъ символы старости, мудрости, заслуженнаго уваженія почета, многолѣтняго опыта страданья и дѣятельности. Богатство, пріобрѣтенное покойникомъ, есть жатва посѣяннаго имъ; титулы на его гробницѣ -- плоды ноля, которое онъ воздѣлывалъ бодро и прилежно. Но дожить до восьмидесяти лѣтъ и быть застигнутой за танцами, между беззаботными дѣвами! получить въ удѣлъ чуть не столѣтіе, и въ концѣ его быть отозванной изъ этого міра при неистовыхъ звукахъ мэйфэрской скрипки! Дождаться очереди, когда придется уступить свои розы, и выронить изъ костлявой, ветхой руки вѣнокъ, купленный у парижской модистки! Вокругъ извѣстныхъ могилъ воображаешь невидимыя толпы -- ждущихъ и плачущихъ; десятки, сотни нищихъ, питавшихся подаяніями покойника и стекающихся на кладбище; тысячи дѣлъ милосердія; тысячи дорогихъ друзей возлюбленныхъ и оплаканныхъ, возстающихъ при звонѣ этого колокола, чтобы слѣдовать за уважаемой гробницей; усопшихъ родителей и предковъ, ждущихъ тамъ, горѣ, и взывающихъ: Прійди, дочь!-- утраченныхъ на землѣ, но призрѣнныхъ небомъ дѣтей, парящихъ вокругъ, и восклицающихъ:-- Здравствуй, мать!-- Но здѣсь не то: -- здѣсь та, которая покоится послѣ долгаго празднества, гдѣ не было любви; послѣ дѣвичества, проведеннаго безъ материнскаго духовнаго питанія, послѣ брака, безъ привязанности; женства безъ драгоцѣнныхъ его скорбей и радостей; послѣ восьмидесяти лѣтъ одинокой суетности. Снимемъ однако шапки и передъ этой мимоидущей процессіей, и подивимся различію жребіевъ, уготованныхъ сынамъ человѣческимъ, и разнообразію цѣлей, для которыхъ небо низводитъ на землю свои созданія.
   Оставимъ бархатный гробъ, усѣянный фантастическими гербами и заключающій ветхую кожу и оболочку души, отозванной къ отчету. Взглянемъ лучше на живыхъ, которые окружаютъ гробъ: на глубокую скорби въ важныхъ чертахъ Бэрнса Ньюкома; на горесть, написанную на лицѣ высокороднѣйшаго маркиза Фэринтоша; на сочувствіе медика ея сіятельства, пріѣхавшаго въ третьей траурной каретѣ; еще лучше -- на благоговѣйный ужасъ, почтеніе и волненіе, обнаруживающіеся на добромъ лицѣ одного изъ свидѣтелей сцены, въ ту минуту, какъ онъ слушаетъ слова, произносимыя пасторомъ надъ гробомъ усопшей. Какія великолѣпныя слова! про какую пламенную вѣру, какое славное торжество, какую героическую жизнь, смерть, надежду гласятъ они? Они одинаково читаются надъ каждымъ изъ насъ, какъ солнце одинаково свѣтитъ на праведныхъ и злыхъ. Всякой изъ насъ слыхалъ ихъ, и я съ своей стороны воображалъ, что они падали на гробъ и стучали по немъ, будто комки земли.
   По окончаніи обряда, клевреты подрядчика печальныхъ церемоній карабкаются на колесницу, укладываютъ въ нее покровы, гербы, плюмажи, лошади пускаются рысью, и пустые экипажи, выражающіе глубокую скорбь друзей и знакомыхъ покойной графини, отправляются домой. Замѣчаютъ, что лордъ Кью почти не говоритъ съ своимъ кузеномъ, сэромъ Бэрнсомъ Ньюкомомъ. Милордъ садится въ кэбъ и ѣдетъ къ желѣзной дорогѣ. Маркизъ Фэринтошъ возвращается въ городъ, въ своемъ экипажѣ, покуривая сигару. Сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ ѣдетъ вмѣстѣ съ лордомъ Фэринтошемъ до Оксфордъ-Стрита, гдѣ беретъ кэбъ и отправляется въ Сити. Горе-горемъ, а дѣло-дѣломъ, и, какъ ни велика скорбь сэра Бэрнса, все-таки нужно позаняться въ Сити.
   Не задолго до кончины графини, мистеръ Рудъ Систеръ Рудъ тотъ самый маленькій джентльменъ, въ черномъ, который раздѣлялъ съ медикомъ покойницы третью траурную карету, былъ исполнителемъ завѣщанія, по которому все имѣніе графини переходило къ внукѣ ея, Этели Ньюкомъ. Естественно, что смерть лэди Кью отдаляла на нѣкоторое время исполненіе брачныхъ предположеній. Молодая наслѣдница возвратилась въ Паркъ-Лэнъ, въ домъ матери.
   Сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, бывшій однимъ изъ попечителей надъ имуществомъ сестры, безъ сомнѣнія гнѣвался на то, что бабка, за всѣ его труды и хлопоты по опекѣ, завѣщала ему всего на все пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ; однако же обращеніе его съ Этелью было крайне вѣжливо и почтительно: въ отношеніи къ богатой теперь наслѣдницѣ и будущей маркизѣ, сэръ Бэрнсъ велъ себя совсѣмъ не такъ, какъ въ отношеніи прочихъ членовъ своей фамиліи. Готовый противорѣчить матери на каждомъ словѣ, не принимающій на себя труда скрывать свое мнѣніе на-счетъ ограниченности лэди Анны, онъ почтительно выслушивалъ малѣйшія замѣтки Этели, старался развеселять ее въ горести, по его убѣжденію, безутѣшной, безпрестанно навѣшалъ ее и оказывалъ нѣжнѣйшую заботливость о спокойствіи ея и благоденствіи.
   Въ продолженіе этого времени, моя жена постоянно получала записочки отъ Этели Ньюкомъ, и короткость между обѣими дамами замѣтно возросла. Лаура, по словамъ молодой лэди, была такъ не похожа на другихъ женщинъ изъ круга Этели, что быть съ нею составляло для нея величайшее удовольствіе. Миссъ Ньюкомъ освободилась отъ прежней зависимости, имѣла свой экипажъ и каждый день пріѣзжала въ нашъ коттэджъ, въ Ричмондѣ. Морозное общество сестрицъ лорда Фэринтоша, бесѣда его матушки не занимали Этели, и она убѣгала отъ нихъ со свойственною ей ненавистью ко всякому стѣсненію. Каждый день, какъ слѣдуетъ, она принимала лорда Фэринтоша, но хотя она не открывала Лаурѣ своихъ мыслей на-счетъ этого молодаго джентльмена съ тою откровенностью, съ какою судила характеръ и расположеніе своей будущей тещи и золовокъ, однако же, судя по выраженію глубокаго состраданія, какое оставалось на лицѣ моей жены послѣ визитовъ молодой ея подруги, я заключалъ, что мистриссъ Пенденнисъ не ожидала, чтобы союзъ обрученныхъ могъ составить имъ счастье. Разъ, по особенному настоянію миссъ Ньюкомъ, я взялъ жену въ Паркъ-Лэнъ, гдѣ насъ засталъ маркизъ Фэринтошъ. Милордъ и я были уже нѣсколько знакомы; однако жь знакомство наше не укрѣпилось послѣ формальнаго представленія меня ему миссъ Этелью: онъ покосился на меня очень не привѣтливо, и не обнаружилъ большаго удовольствія, когда Этель стала убѣждать Лауру не надѣвать шляпки и не торопиться отъѣздомъ. Она пріѣхала навѣстить насъ на другой же день, пробыла у насъ дольше обыкновеннаго, и возвратилась въ городъ поздно вечеромъ, не смотря на убѣжденія негостепріимной Лауры, которая хотѣла чтобъ она уѣхала гораздо раньше.-- Я увѣрена, говорила проницательная Лаура, что, послѣ нашего отіѣзда вчера, между нею и лордомъ Фэринтошемъ былъ крупный разговоръ на нашъ счетъ, и что она пріѣхала къ намъ изъ упрямства.
   -- Чортъ побери этого молодаго человѣка, запальчиво восклицаетъ мистеръ Пенденнисъ: изъ-за чего онъ такъ чванится и дуется?
   -- Онъ -- можетъ быть -- думаетъ, что мы держимъ сторону другого, говоритъ мистриссъ Пенденнисъ, съ улыбкой, и потомъ со вздохомъ, прибавляетъ: бѣдный Клэйвъ.
   -- Развѣ вы все продолжаете толковать о Клэйвѣ, спрашиваетъ супругъ.
   -- Никогда. Разъ,-- можетъ-статься, два, мы случайно помянули о немъ и подумали: гдѣ-то онъ находится; но болѣе не говорили ни слова. Онъ для насъ -- запечатанное письмо. Этель часто разсматриваетъ его рисунки въ моемъ альбомѣ (Клэйвъ нарисовалъ въ немъ нашего малютку и его мать въ разнообразнѣйшихъ положеніяхъ), и любуется очеркомъ его добраго старика-отца; но объ немъ никогда не заводитъ рѣчи.
   -- И лучше, говоритъ мистеръ Пенденнисъ.
   -- Да -- лучше, вторитъ со вздохомъ Лаура.
   -- Ты думаешь, Лаура, продолжаетъ супругъ, ты думаешь, что она...
   -- Что она?-- Что хотѣлъ сказать мистеръ Пенденнисъ? Даю честное слово, что супругъ Лауры не продолжалъ начатой и прерванной рѣчи, а между-тѣмъ Лаура поняла его мысль, потому-что тотчасъ же отвѣчала:
   -- Да: я думаю, что она любила его, бѣдняжку. Но, разумѣется, теперь все кончено, и Этель, при всей привязанности къ свѣту и свѣтскимъ развлеченіямъ, имѣетъ такой твердый и рѣшительный характеръ, что, если она разъ положила побѣдить какую-нибудь страсть, я увѣрена, она превозможетъ ее и будемъ лорду Фэринтошу доброю женой.
   -- Со времени ссоры полковника съ сэромъ Бэрнсомъ, восклицаетъ мистеръ Пенденнисъ, обращаясь естественнымъ образомъ отъ Этели къ ея любезному братцу, нашъ другъ банкиръ ужь не приглашаетъ насъ больше; лэди Клара не присылаетъ тебѣ визитныхъ карточекъ. Мнѣ очень хочется покончить и свои счеты съ этой конторой.
   Лаура, для которой всякіе счеты -- китайская грамота, не постигаетъ тонкой ироніи этой замѣтки; но лице ея ту же минуту принимаетъ строгое выраженіе, какое всегда появлялось у ней, когда рѣчь заходила о фамиліи сэра Бэрнса.-- Милый Артуръ, говоритъ Лаура, право, я очень рада, что лэди Клара больше не присылаетъ намъ приглашеній. Ты очень хорошо знаешь, что мнѣ эти приглашенія не нравились.
   -- Почему?!
   -- Чу! ребенокъ плачетъ... говоритъ Лаура.
   О, Лаура, Лаура! какъ ты можешь говорить своему супругу такую ложь?-- и Лаура выходитъ изъ комнаты, не удостоивъ супруга отвѣтомъ на его:-- Почему?
   Сдѣлаемъ коротенькій визитъ въ Ньюкомъ, въ сѣверной Англіи: тамъ мы можемъ найдти отвѣтъ на вопросъ, на который мистеръ Пеннденнисъ сейчасъ напрасно ожидалъ отвѣтй отъ своей жены. Я не намѣренъ Входить въ подробное описаніе этого большаго, цвѣтущаго города и мануфактуръ, бывшихъ причиною его благосостоянія; выведу на сцену только тѣхъ Ньюкомитовъ, которые сколько-нибудь связаны съ дѣлами фамиліи, давшей свое почтенное имя настоящей книгѣ.
   Въ предъидущихъ главахъ мы не говорили ни слова о мэрѣ и корпораціи города Ньюкома, о гордыхъ банкирахъ и фабрикантахъ, которые избрали этотъ городъ полемъ своей дѣятельности, о богатыхъ виллахъ за дымными предѣлами Ньюкома, о людяхъ, готовыхъ каждый день платить тысячи гиней за картину или статую и писать векселя на суммы, въ десять разъ больше этого размѣра, людяхъ, которые, прослышавъ о статуѣ въ честь, герцога, всѣ торопятся въ городъ и дѣлаютъ подписку, каждый по сту, по двѣсти, по триста фунтовъ, особенно, если жители сосѣдняго города также воздвигли статую герцогу.-- Я говорилъ не о такихъ людяхъ, этихъ вельможахъ Ньюкома; а о смиренной Сарѣ Маснъ въ Джубил-Роу, о реверендиссимѣ докторѣ Бёлдерсѣ, пасторѣ, о мистерѣ Видлерѣ, аптекарѣ, о мистерѣ Пёфа, булочникѣ; о Томѣ Поттесѣ, веселомъ сотрудникѣ газеты "Ньюкомскій индепендентъ",-- однимъ словомъ, о лицахъ, съ которыми наши знакомые находились уже, или будутъ находиться теперь, въ нѣкоторой связи. Отъ нихъ-то мы доберемся до кой-какихъ подробностей на-счетъ ньюкомской фамиліи, которыя намъ покажутъ, что и у этихъ господъ, точно также какъ и у ихъ сосѣдей, есть скелетъ или два въ потайной комнатѣ.
   Ну, какъ же прикажете изложить эту исторію? Достопочтенная маменька семейства, -- если вамъ не нравится, когда вашимъ дочерямъ говорятъ, что дурные мужья дѣлаютъ дурныхъ женъ; что супружества, начатыя въ равнодушіи, обращаютъ домашнюю жизнь въ адъ, что мужчины, которымъ дѣвушки противъ воли клянутся въ любви и уваженіи, бываютъ иногда фальшивы, себялюбивы и жестоки, и что женщины забываютъ клятвы, данныя по принужденію -- если вы, mesdames, не хотите слышать о такихъ вещахъ, -- закройте книгу и пошлите за какой-нибудь другою. Изгоните газеты изъ вашихъ домовъ и закройте ваши глаза отъ истины, -- страшной истины жизни и грѣха.. Развѣ свѣтъ состоитъ изъ однихъ Дженни и Джессами? развѣ страсть игрушка однихъ школьниковъ и школьницъ, сочиняющихъ глупыя любовныя записочки и мѣняющихся леденцами? Развѣ жизнь кончена, когда Дженни и Джессами обвѣнчались? и развѣ потомъ нѣтъ ни испытаній, ни скорбей, ни горькихъ, сердечныхъ сокрушеній, ни страшныхъ искушеній, паденій, угрызеній совѣсти, страданій, которыя приходится переносить, опасности, которыя надо побѣдить? Когда вы и я, другъ вашъ, стоя на колѣняхъ посреди окружающихъ насъ дѣтей, повергаемся во прахъ передъ общимъ нашимъ Отцомъ, и просимъ помилованія жалкимъ грѣшникамъ, не подумаютъ ли юноши, что эти слова -- только форма и могутъ прилагаться развѣ къ однимъ извергамъ общества, или къ тѣмъ негоднымъ мальчишкамъ, что рѣзвятся на кладбищѣ? Развѣ имъ не слѣдуетъ знать, что и мы заблуждаемся и отъ всего сердца молимся объ избавленіи насъ отъ искушенія? Если подобнаго рода знаніе не годится для нихъ, -- посылайте ихъ въ особую церковь. Ступайте, молитесь отдѣльно, или, если вы не до такой степени горды, смиренно становитесь на колѣни середи ихъ, сознавайтесь въ своихъ грѣхахъ, и молите небо, да умилосердится оно надъ вами, грѣшными.
   Когда Бэрнсъ Ньюкомъ сталъ владѣтельнымъ княземъ Ньюкомской фамиліи и первые припадки горести по смерти отца пріутихли, онъ усердно озаботился -- примирить съ собою главныхъ лицъ въ околоткѣ и пріобрѣсти общее благорасположеніе города: давалъ обѣды и ужины городскимъ обывателямъ и сельской джентри; пытался даже соединять эти два класса; старался быть вѣжливымъ и съ "Ньюкомскимъ индепендентомъ", оппозиціонной газетой, и съ "Ньюкомскимъ часовымъ", газетой чисто консервативной; Приглашалъ къ обѣду диссидентскаго пастора и пастора реформатскаго, равно какъ и доктора Белдерса съ его викаріями; читалъ рѣчь въ Ньюкомскомъ атенеумѣ, эту рѣчь единогласно признали занимательною, и "Часовой" и "Индепендентъ", и расхвалили какъ нельзя больше. Само собой разумѣется, что онъ подписался на статую, которую воздвигалй Ньюкомиты, на филантропическія миссіи, въ которыхъ участвовали реформаты, на скачки (молодые Ньюкомскіе фабриканты не уступаютъ ни кому на сѣверѣ въ страсти къ скачкѣ); на госпиталь, на народную библіотеку и дорогой цѣной купилъ привиллегію -- засѣдать въ парламентѣ въ званіи представителя своего роднаго городка, который онъ въ рѣчахъ своихъ называлъ колыбелью своихъ предковъ, родиной своего поколѣнія, и проч., хотя дѣйствительно-то онъ родился въ Клэпгэмѣ.
   Лэди Клара не могла оказать молодому государственному Мужу ни малѣйшаго содѣйствія въ видахъ его на Ньюкомъ и Ньюкомитовъ. Съ-тѣхъ-пьръ, какъ она досталась Бэрнсу, на упало какое-то страшное бремя... Она готова была улыбаться и болтать довольно весело, при жизни сэра Брэйана и между женщинами, въ отсутствіи Бэрнса; но лишь только онъ присоединялся къ обществу, становилась безмолвною и заботливо посматривала на него всякой разъ, какъ осмѣливалась произносить слово. Она запиналась; глаза ея наполнялись слезами; ограниченный умъ, данный ей природой, покидалъ ее въ присутствіи ея супруга; супругъ сердился; маскировалъ свой гнѣвъ шутками, или разражался насмѣшками и бранью, когда терялъ терпѣніе, и Клара, хныкая, убиралась изъ комнаты. Всѣмъ въ Ньюкомѣ было извѣстно, что Бэрнсъ обходится съ женою сурово.
   На Бэрнса взводились обвиненія и хуже суроваго обращенія съ женой. Уже ли вы думаете, что не большое замѣшательство при бракосочетаніи Бэрнса не было извѣстно въ Ньюкомѣ? Жертва его была ньюкомская дѣвушка; женихъ ея работалъ на ньюкомской мануфактурѣ. Когда Бэрнсъ былъ молодымъ человѣкомъ, и, при случайныхъ пріѣздахъ въ Ньюкомъ, жилъ съ отчаянными молодыми весельчаками: Самомъ Джоллимэномъ (Братья Джолдимэнъ и Боучеръ), Бобомъ Гомеромъ, Ал. Реннеромъ (за котораго отцу пришлось заплатить восемнадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ, проигранныхъ Тоггери), и съ прочей вѣтреной братіей, -- объ нихъ вообще, и о Бэрнсѣ въ особенности, разсказывались всякого рода исторіи. Большая часть изъ этихъ вѣтрениковъ теперь остепенились и стали порядочными дѣльными людьми. Ал., какъ извѣстно, разбогатѣлъ на хлопчатой бумагѣ; Бобъ Гомеръ управлялъ банкомъ, а что касается С. Джоллимэна, мистриссъ Джоллимэнъ принимала на себя необыкновенное попеченіе о томъ, чтобъ супругъ ея не выходилъ по-прежнему изъ границъ: ему даже не позволялось сыграть партію на бильярдѣ или обѣдать гдѣ-нибудь безъ нея... Я могъ бы сообщить вамъ презанимательныя подробности о сотнѣ членовъ ньюкомской аристократіи, если бы наше вниманіе не было преимущественно устремлено на одну достопочтенную фамилію.
   Всѣ попытки Бэрнса пріобрѣсть общественную любовь остались тщетными, частью по собственной его винѣ, частью по свойству человѣческаго рода, и ньюкомскаго человѣчества въ особенности, благорасположеніе котораго не возможно было одному отдѣльному лицу сосредоточить на себѣ одномъ. Такимъ-образомъ предположите, что Бэрнсъ посылалъ объявленія въ "Инденендентъ": "Часовой" тотчасъ приходилъ въ негодованіе; Бэрнсъ подписался на скачки -- какое язычество! а всего хуже было то, что Бэрнсъ, въ молодые годы, неумѣлъ держать языка за зубами и не могъ проминовать, чтобъ не сказать тому или другому: да ты чортъ-знаетъ-что за оселъ? или -- чортъ знаетъ-что за идіотъ,-- и тому подобное -- брюзгливыя фразы, которыя въ одну минуту разстроивали дѣло дюжины обѣдовъ, несчетныхъ комплиментовъ и цѣлыхъ мѣсяцевъ самой оживленной веселости.
   Теперь онъ сталъ благоразумнѣе. Бэрнсъ гордится тѣмъ, что онъ Ньюкомъ-Ньюкомскій, и почти вѣритъ, что этотъ городокъ его наслѣдственное княжество. А все-таки, говоритъ онъ, отецъ поступилъ неблагоразумно, взявшись представлять Ньюкомъ.-- Чортъ возьми, сэръ, восклицаетъ сэръ Бэрнсъ, никогда не принимайте на себя званія представителя города или села, которые лежатъ у воротъ вашего парка, а пуще всего не пытайтесь пріобрѣсть общую любовь ихъ жителей. Будь они прокляты! Ненавидьте ихъ, сэръ, отъ всего сердца. Держитесь одной партіи и бичуйте противную сторону. Когда бы я засѣдалъ въ парламентѣ депутатомъ другаго городка, сколько бы я сберегъ и денегъ и здоровья!
   И такъ, не смотря на всѣ подписки, на угодничество различнымъ сословіямъ Ньюкомитовъ, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ не пользовался ихъ благорасположеніемъ, и наживъ враговъ во всѣхъ партіяхъ, не пріобрѣлъ преданныхъ друзей даже и въ своей. Почти каждому казалось, что Бэрнсъ смѣется надъ нимъ: Бёлдерсъ, на каѳедрѣ, Гольдеръ, содѣйствовавшій къ избранію его, ньюкомское общество, и дамы, еще больше чѣмъ мужчины, чувствовали себя какъ-то неловко при его зловѣщей фамильярности, и оживали только тогда, когда онъ удалялся. Народъ думалъ, что съ нимъ не можетъ бытъ союза -- существуетъ только перемиріе, и вѣчно разсчитывалъ на возможность войны: когда, на рынкѣ, онъ поворачивался къ людямъ спиной, они вздыхали свободнѣе, и, проходя мимо его дверей, поглядывали очень непріязненно черезъ заборъ его парка.
   Что совершалось за этимъ заборомъ, было совершенно извѣстно очень многимъ. Нашъ пріятель былъ суровъ со слугами; и, разумѣется, въ слѣдствіе того, ему служили усердно, но столько же и не терпѣли его. Дворецкій находился въ короткой дружбѣ съ Тэплоу, у экономки были знакомые въ Ньюкомѣ; одинъ изъ грумовъ Ньюкомскаго парка водилъ знакомство съ дѣвушкой мистриссъ Бёлдерсъ: приходы и уходы, ссоры и слезы, гости изъ Лондона, и все житье-бытье обитателей Ньюкомскаго парка были такимъ-образомъ извѣстны во всемъ околоткѣ. Аптекарь принесъ страшную исторію изъ Ньюкома. Онъ былъ призванъ къ лэди Кларѣ, по случаю сильнаго истерическаго припадка. На лицѣ у нея были слѣды побоевъ. Когда сэръ Бэрнсъ подошелъ къ ней (онъ не позволялъ врачу видѣть ея не при себѣ), она вскричала и запретила ему приближаться. Все это мистеръ Видлеръ пересказалъ мистриссъ Видлеръ, а мистриссъ Видлеръ, чуть не подъ клятвеннымъ обѣщаніемъ хранить тайну, пересказала ее одной или двумъ изъ своихъ пріятельницъ. Не много спустя, сэръ Бэрнсъ и лэди Клара вмѣстѣ ходили по магазинамъ въ Ньюкомѣ; люди, обѣдавшіе въ паркѣ, говорили, что баронетъ въ самыхъ дружественныхъ отношеніяхъ съ женою; но -- но исторія о разбитой щекѣ хранилась въ умѣ извѣстныхъ особъ, и, какъ всѣ подобныя исторіи, росла сложными процентами.
   Такъ-то супруги ссорятся и мирятся; иди и не мирятся, а только при людяхъ стараются улыбаться; зовутъ одинъ другаго милымъ другомъ, душечкой; измѣняютъ лицо при Джонѣ, который входитъ съ угольемъ, когда они лаятся и дерутся, или докладываетъ объ обѣдѣ, когда они царапаютъ другъ-другу глаза. Не рѣдко, жена -- несчастна, а между-тѣмъ она улыбается и не обнаруживаетъ своего горя.-- И прекрасно дѣлаетъ, говорятъ ея благоразумныя пріятельницы, а пуще всего родственницы мужа.-- Моя милая, вы такъ хорошо знаете свѣтскія приличія, что не станете обнаруживать своего горя передъ чужими людьми, особенно же передъ вашими милыми дѣтьми.-- Такимъ-образомъ, лгать есть ваша обязанность, лгать друзьямъ и знакомымъ, -- лгать самимъ себѣ, лгать вашимъ дѣтямъ.
   Какъ вы думаете: это упражненіе въ лицемѣріи улучшаетъ характеръ женщины? Когда она научается улыбаться послѣ побоевъ, не предполагаете ли, что только въ этомъ отношеніи она будетъ лицемѣркой? Бѣдная лэди Клара! Я воображалъ, что васъ ожидаетъ жребій лучше того, которымъ надѣлила васъ судьба. Я воображаю, что въ доброе, простодушное ваше сердце никогда не вкралось бы лжи и притворства, если бъ оно досталось въ другія руки. Но васъ продали властелину, котораго суровость и жестокость приводила васъ въ ужасъ; подъ сардоническимъ его взоромъ, ваши перепуганные глаза боялись глядѣть; передъ его мрачною холодностью вы не смѣли быть веселой и счастливой. Представимъ себѣ маленькое растеніе, слабое и нѣжное, которое могло бы развиться и украситься цвѣтами, если бы оно получило теплое прикрытіе и внимательный уходъ; представимъ себѣ юное созданіе, отнятое отъ роднаго круга и преданное суровому властителю, котораго ласки также обидны, какъ и пренебреженіе; обреченное на безчеловѣчное обращеніе, на тягостное одиночество, на горькія, унылыя воспоминанія прошедшаго; представимъ себѣ, что тиранствомъ пріучаютъ его къ лицемѣрію -- и потомъ, скорѣе, наймемъ адвоката, который бы провозгласилъ передъ британскими присяжными о горести обиженнаго супруга, описалъ муки его растерзаннаго сердца и въ лицѣ его представилъ обиженнымъ самое общество. Утѣшимъ этого страдальца за претерпѣнныя имъ тяжкія обиды, а жену его -- несчастную преступницу, выведемъ на площадь и побьемъ камнями.
   

LVI.
Rosa quo locorum sera moratur.

   Клэйвъ Ньюкомъ переносилъ свое горе съ такимъ мужествомъ и рѣшимостью, какихъ ожидали отъ него всѣ знавшіе характеръ этого молодаго человѣка. Самыми тягостными минутами для него были тѣ, когда у него оставалась еще искра надежды: такъ тревожится и бѣдствуетъ игрокъ, когда онъ послѣднія немногія гинеи вручаетъ веепревозмогающимъ шансамъ банка. Но, проигравъ послѣдній шиллингъ, нашъ пріятель встаетъ изъ-за несчастнаго стола, пораженный въ битвѣ, но не убитый духомъ, онъ возвращается въ свѣтъ и убѣгаетъ отъ опаснаго соблазна. Порою, когда онъ сидитъ одинъ, или въ безсонницѣ ворочается на постели, онъ, можетъ-быть, припоминаетъ роковую игру, и думаетъ, какъ бы онъ могъ выиграть -- думаетъ, какая глупость, что онъ рѣшился играть -- но всѣ эти размышленія Клэйвъ хранилъ про себя. Онъ былъ до того великодушенъ, что строго не порицалъ даже Этели и принималъ ея сторону противъ своего отца, который, надо признаться, обнаруживалъ теперь сильную непріязнь къ этой молодой лэди и ея ближнимъ. Медленный на гнѣвъ и далекій отъ лжи и лицемѣрія, Томасъ Ньюкомъ, если его раздражали или онъ воображалъ, что его обманываютъ, былъ неумолимъ,-- и горе обидчику! Съ этого дня, Томасъ уже не признавалъ въ своемъ врагѣ ни единаго добраго качества. Каждая мысль и каждое дѣйствіе въ жизни его врага казались достопочтенному полковнику измѣной и предательствомъ. Если Бэрнсъ давалъ обѣдъ, дядя его готовъ былъ воображать, что банкиръ хочетъ кого-нибудь отравить; если Бэрнсъ произносилъ въ Нижней палатѣ коротенькую рѣчь (Бэрнсъ въ длинные спичи не пускался), полковникъ былъ увѣренъ, что подъ словами негодяя кроется какой-нибудь адскій замыселъ. Да и прочіе члены фамиліи Ньюкомовъ пользовались не лучшимъ мнѣніемъ своего родственника: всѣ они, по его понятіямъ, были фальшивы, низки, бездушны, себялюбивы; сама Этель была не лучше своихъ родителей и воспитателей. Люди ненавидятъ, также какъ и любятъ, безотчетно и безразсудно. Что же изъ двухъ обиднѣе для насъ: сознавать, что мы нелюбимы, или любимы не по заслугамъ?
   Клэйвъ не былъ покоенъ, пока море не легло между нимъ и его горемъ. Теперь Томасу Ньюкому представился случай совершить вмѣстѣ съ сыномъ ту поѣздку, которая въ молодые годы добраго старика была любимымъ его планомъ. Они проѣхали при-рейнскія области и Швейцарію; пробрались въ Италію; перешагнули изъ Милана въ Венецію (гдѣ Клэйвъ привѣтствовалъ величайшее произведеніе живописи -- знаменитое Успеніе, Тиціана); достигли Тріеста; оттуда отправились черезъ Стирійскія Альпы въ Вѣну, и увидали Дунай и равнину, гдѣ дрались Турокъ и Собіескій. Они путешествовали необычайно скоро; говорили другъ съ другомъ мало; однимъ-словомъ, составляли образцовую парочку англійскихъ путешественниковъ. Я долженъ сказать, что многіе встрѣчавшіеся съ этими истыми Англичанами, улыбались надъ ихъ странностями и пожимали плечами. Эти встрѣчные не знали ни душевнаго горя молодаго путешественника, ни глубокой нѣжности и заботливости старика. Клэйвъ писалъ, что поѣздка была чрезвычайно пріятна, но мнѣ бы не хотѣлось быть ихъ спутникомъ. Распростимся же съ ними въ этихъ краткихъ словахъ. Другіе люди предпринимали то же путешествіе, и, можетъ-быть съ, такою же грустью, какъ ихъ безмолвный собратъ по странствію. Какъ потомъ приходятъ вамъ на память мѣста, видѣнныя вами, и мысли, преслѣдовавшія васъ! Если въ позднѣйшіе годы, когда скорбь ваша уже умерла и похоронена, вы снова посѣщаете мѣста, гдѣ она была вашей спутницей, какъ возстаетъ и является снова ея призракъ! Если бъ эту часть жизни мистера Клэйва описать подробно въ нѣсколькихъ главахъ, а не въ немногихъ краткихъ словахъ, какія бы печальныя вышли страницы! Въ три или четыре мѣсяца, наши друзья успѣли видѣть множество лицъ, городовъ, горъ, рѣкъ и-Богъ вѣсть-чего. Была еще ранняя осень, когда они возвратились опять во Францію, и сентябрь засталъ ихъ въ Брюсселѣ, гдѣ Джэмсъ Бинни, эсквайръ, и его семейство занимали удобную квартиру, и гдѣ Клэйвъ и отецъ его могли расчитывать на радушный пріемъ.
   Вывезенный за границу совершенно противъ воли, Джэмсъ Бинни скоро свыкся съ континентальною жизнью и полюбилъ ее. Онъ провелъ зиму въ По, лѣто -- въ Виши, гдѣ воды принесли ему значительную пользу. Дамы его познакомились со многими пріятными семействами. Въ числѣ знакомыхъ мистриссъ Мэккензи, графы и маркизы составляли цѣлый списокъ. Любезный капитанъ Гоби странствовалъ съ ними повсюду. Къ кому же болѣе привязанъ былъ капитанъ: къ Рози или къ ея матушкѣ? Рози принимала его, какъ крестнаго отца; мистриссъ Мэккензи, какъ вѣтренаго, гадкаго, опаснаго, пріятнаго человѣка. Прискорбно ли или утѣшительно замѣчать, какою крохоткой ума довольствуются нѣкоторые изъ нашихъ друзей и знакомыхъ? Бойкія остроты Гоби восхищали матушку Рози, да можетъ-быть и самую дѣвушку, хотя разборчивый Клэйвъ Ньюкомъ, -- чортъ побери его надмѣнный тонъ!-- имѣлъ привычку дуться при лучшей изъ шутокъ Гоби.
   Въ свитѣ Гоби находился усерднѣйшій его поклонникъ и неразлучный другъ, молодой Кларенсъ Хоби. Капитанъ Хоби и капитанъ Гоби объѣхали вмѣстѣ цѣлый свѣтъ, были въ Гамбургѣ и Баденѣ, Чельтенгэмѣ и Лимингтонѣ, Парижѣ и Брюсселѣ, принадлежали къ одному и тому же клубу въ Лондонѣ, -- центру моды и всѣхъ удовольствій молодаго офицера и его пожилаго товарища. Остроты въ павильонѣ, обѣды въ павильонѣ, сборища въ павильонѣ составляли постоянный предметъ ихъ разговора. Пятидесятилѣтній Гоби, ни чѣмъ не связанный, съ подкрашенными усами, былъ всегда ласковымъ товарищемъ младшаго члена своего клуба; когда онъ бывалъ въ отсутствіи, пріятель сообщалъ ему письменно самые свѣжіе каламбуры и новости курительнаго зала; когда онъ присутствовалъ, его знанія по части лошадей, кухни, вина, сигаръ и военной исторіи дѣлали изъ него самаго пріятнаго собесѣдника. Онъ зналъ исторію и подвиги каждаго полка въ арміи, каждаго генерала и начальника. Самъ онъ былъ извѣстенъ за отчаяннаго дуэлиста и имѣлъ сотню разъ ссоры. Нельзя сказать, чтобъ онъ былъ жизни слишкомъ воздержной, или образованія слишкомъ высокаго; но, хоть бѣдный, слылъ за честнѣйшаго человѣка; хоть пожилой, былъ всегда веселъ, оживленъ и добръ; и хоть молодежь называла его старымъ Гоби, онъ былъ не старъ душой, и надо сказать, что многія дамы, кромѣ мистриссъ Маккензи, находили удовольствіе въ его обществѣ. Болтовня Гоби, можетъ-статься, надоѣдала иногда Джэмсу Бинни, но Томасъ Ньюкомъ радъ былъ бесѣдѣ капитана, и Гоби отдавалъ справедливость добрымъ качествамъ полковника.
   Отцу Клэйва Брюссель очень нравился. Онъ съ сыномъ занималъ хорошенькую квартиру по сосѣдству съ семействомъ Джэмса Бинни, и не подалеку отъ ватерлооскаго поля, куда нашъ индійскій офицеръ ходилъ нѣсколько разъ въ сопровожденіи капитана Гоби; близко были и многія мѣста битвъ Мальборуга, которыми Гоби, разумѣется, интересовался гораздо менѣе; но, съ другой стороны, Клэйвъ осматривалъ эти поля съ величайшимъ удовольствіемъ, и написалъ не одну картину, въ которой Чорчиль и принцъ Евгеній, Кёттсъ и Кадогенъ, были героями: ихъ развѣвающіеся парики, огромныя ботфорты и громадные фламандскіе кони казались ему новѣе и живописнѣе, чѣмъ сюртукъ герцога и косматыя шапки французскихъ гренадеровъ, такъ часто изображаемыя англійскими и французскими художниками.
   Мистеръ и мистриссъ Пенденнисъ получили отъ добраго полковника приглашеніе провести въ Брюсселѣ мѣсяцъ, даже полгода, если имъ угодно, и были приняты нашими друзьями въ этомъ городѣ блистательнѣйшимъ образомъ. Намъ отвели цѣлый рядъ прекрасныхъ комнатъ. Мой кабинетъ сообщался съ мастерскою Клэйва. Много часовъ провели, много прогулокъ, на конѣ и пѣшкомъ, совершили мы вмѣстѣ. Я замѣтилъ, что Клэйвъ не поминаетъ имени миссъ Ньюкомъ, и Лаура и и согласились также воздерживаться отъ всякихъ намековъ. Только разъ, когда мы прочли въ газетахъ извѣстіе о смерти лэди Гленливэтъ, матери маркиза Фэринтоша, у меня сорвалось съ языка: Думаю, что бракъ опять не состоится.
   -- А мнѣ какое дѣло? мрачно говоритъ Клэйвъ, работая надъ картиной, изображающей графа Эгмонта, идущаго на казнь: въ этой картинѣ я имѣлъ честь представлять алебардщика, капитанъ Хоби -- графа, а капитанъ Гоби -- герцога Альбу, выглядывающаго изъ окна.
   Въ продолженіе зимы, мистриссъ Мэккензи блаженствовала и блистала во всей славѣ. Она держала карету и мучила лошадей неутомимо. Знакомыхъ у нея въ Брюсселѣ было множество. Разъ въ недѣлю бывали у нея вечера. Сама она выѣзжала на вечера безпрестанно, и имѣла честь и торжество -- быть приглашенною раза два на балы ко двору, гдѣ дочь ея и она сама, надо сказать правду, были очень милы. Полковникъ вычистилъ свой старый мундиръ и также являлся на этихъ балахъ. Мистеръ Ньюкомъ, сынъ, вѣроятно былъ не послѣднимъ въ бальномъ залѣ и, когда онъ танцовалъ съ Рози (Клэйвъ далеко превосходилъ въ этомъ искусствѣ капитана Гоби), многіе призадумывались и говорили, что молодые люди составляютъ премилую чету.
   Миленькая Рози нравилась большей части знакомыхъ, включая и мою жену, которой трудно понравиться. Она пѣла теперь прелестно и за пѣніемъ сама была прелестна. Если бъ только матушка ея воздерживалась отъ аккомпанимента, который она упорно исполняла за миленькими плечиками пѣвицы, безпрестанно треща объ ангельскомъ нравѣ Рози, о комплиментахъ, какіе дѣлаетъ ей синьоръ Полонини, о томъ, какъ нашъ министръ, сэръ Горасъ Дашъ настаивалъ, чтобъ она повторила batti batti, какъ эрцгерцогъ апплодировалъ ей и говорилъ,-- да говорилъ,-- о внимательности къ ней графа Фандерслапена, и проч. и проч.; если бъ только не эти безпрестанныя замѣтки мистриссъ Мэкъ, -- пѣніе миссъ Рози и ея умѣнье держать себя едва ли бы нравились кому-нибудь больше, чѣмъ мнѣ. Что касается капитана Хоби, легко было видѣть, какъ онъ восхищался и музыкой и особой миссъ Розалинды.
   И дѣйствительно: мило было смотрѣть, какъ эта дѣвочка ухаживала за дядюшкой Джэмсомъ и его старымъ товарищемъ, полковникомъ. Послѣдній скоро полюбилъ ее не меньше самого Джэмса Бинни, у котораго лицо обыкновенно озарялось удовольствіемъ, всякой разъ какъ оно обращалось къ ея личику. Рози, казалось, угадывала всѣ его желанія, и ту же минуту подбѣгала исполнять ихъ; вскакивала въ экипажъ и укутывала ему ноги шалью. Джэмсъ сталъ неповоротливъ, и во время прогулокъ всегда зябъ. Она садилась противъ него, улыбалась ему, и, если онъ начиналъ дремать, на шеѣ у него появлялся другой платокъ. Не знаю, понимала ли она его шутки и намеки, только она встрѣчала ихъ всегда милой, кроткой улыбкой. Какъ она цѣловала его, какъ восхищалась, когда онъ покупалъ ей букетъ для бала! Разъ, по случаю одного изъ этихъ баловъ, оба старика, Джэмсъ и Томасъ вломились въ гостиную мистриссъ Мэккензи, каждый съ букетомъ для миссъ Рози, и тутъ произошла забавная сцена.
   -- Ахъ, ты, маленькая Сусанна! говоритъ Джэмсъ, принявъ обычную плату: ну, ступай, заплати другому старику.-- Рози, всегда болѣе готовая смѣяться шуткамъ, чѣмъ понимать ихъ, сначала не смекнула -- въ чемъ дѣло, но когда догадалась, чего отъ нея хотѣли, подошла къ полковнику Ньюкому и приложила свою свѣженькую щечку къ его сѣдымъ усамъ: картина была восхитительная.
   -- Честное слово, не знаю, кто изъ васъ больше покраснѣлъ, трунитъ Джемсъ Бинни. И правда: старикъ и молодая дѣвушка оба выкинули сигналы милаго замѣшательства.
   Въ этотъ день Рози суждено было получать цвѣты со всѣхъ сторонъ. Ровно къ обѣду пожаловалъ -- какъ бы вы думали кто -- еще съ букетомъ? Кому же быть, какъ не капитану Хоби! При этомъ дядюшка Джэмсъ сказалъ, что Рози поѣдетъ на балъ, какъ краснокожая дѣвушка съ пучками волосъ у пояса.
   -- Съ пучками волосъ! вскрикиваетъ мистриссъ Мэккензи.
   -- Съ пучками волосъ! Боже мой, дядюшка! восклицаетъ миссъ Рози: что вы разумѣете подъ этимъ страшнымъ словомъ?
   Гоби напоминаетъ мистриссъ Макъ о Гукъ-и-мэ-гушъ, индѣйскомъ предводителѣ, котораго она должна была видѣть, когда 100-й и 50-й полки стояли въ Квебекѣ, и у котораго весь домъ наполненъ былъ пучками волосъ, содранныхъ съ череповъ, который часто валялся у казармъ пьяный и обыкновенно билъ свою бѣдную жену -- Европейку. Тутъ къ обществу присоединяется мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ, и щебетанье, хихиканье, шутки, емѣхи нѣсколько умолкаютъ.
   Ужь не принесъ ли и Клэйвъ букета цвѣтовъ? Нѣтъ. Ему и въ голову не приходило о букетѣ. Онъ въ черномъ; съ длинными волосами, длинными усами и меланхолической имперьялкой? Наружность его прекрасна, но, мрачна какъ у гробовщика. И Джэмсъ Бинни говоритъ: Ей-ей, Томъ, тебя когда-то звали рыцаремъ печальнаго образа, да и Клэйвъ наслѣдовалъ отцовскій нравъ. Потомъ Джэмсъ восклицаетъ веселымъ голосомъ: Обѣдать, обѣдать! и уходитъ, ведя мистриссъ Пенденнисъ подъ ручку; Рози жмется подъ крылышко къ полковнику; Гоби и мистриссъ Мэкъ выступаютъ рука объ руку, совершенно довольные, и я не знаю, съ которымъ изъ трехъ букетовъ миленькая Рози является на балъ.
   Пребываніе наше у друзей въ Брюсселѣ не могло продлиться болѣе мѣсяца, потому-что, къ концу этого срока, мы обѣщались посѣтить другихъ нашихъ знакомыхъ въ Англіи, которые такъ были добры, что желали присутствія мистриссъ Пенденнисъ со всею ея свитою: ребенкомъ, нянькой и супругомъ. И вотъ мы распростились съ Рози и ея бойкою мамашей, съ обоими стариками и нашимъ грустнымъ юношей Клэйвомъ, который проводилъ насъ до Антверпена и пріобрѣлъ сердечное расположеніе Лауры умѣньемъ, съ какимъ онъ перенесъ ея ребенка на корабль. Бѣдняжка! Какъ онъ былъ грустенъ, когда раскланивался съ нами, снявъ шляпу! Глаза его, впрочемъ, казалось, глядѣли не на насъ: они и мысли его были обращены въ другую сторону. Онъ ту же минуту пошелъ прочь отъ берега, опустивъ голову, куря свою вѣчную сигару и теряясь въ собственныхъ думахъ; нашъ пріѣздъ и отъѣздъ былъ очень малой важности для унылаго юноши.
   -- Какая жалость, что они пріѣхали въ Брюссель, сказала Лаура, когда мы сидѣли на палубѣ, пока ребенокъ Лауры былъ веселъ, а воды лѣнивой Шельды были тихи.
   -- Кто? полковникъ и Клэйвъ? У нихъ прекрасная квартира; метръ-д'отель -- отличный; столъ -- превосходный, а вашъ ребенокъ, мадамъ, здоровъ какъ нельзя лучше.
   -- Милый ребенокъ! Да! (Милый ребенокъ гулитъ, прыгаетъ на рукахъ своей няни, и протягиваетъ пухленькія рученки къ савойскому сухарю, который подаетъ мамаша).-- Мнѣ все кажется, Артуръ, что Рози была бы гораздо счастливѣе за-мужемъ за мистеромъ Хоби, чѣмъ за мистеромъ Ньюкомомъ.
   -- Кто жь думаетъ, что она выйдетъ за мистера Ньюкома?
   -- Ея матушка, ея дядя и отецъ Клэйва. Съ-тѣхъ-поръ какъ полковникъ разбогатѣлъ, мистриссъ Мэккензи находитъ въ Клэйвѣ пропасть достоинствъ. Рози сдѣлаетъ все, что прикажетъ матушка. Если бъ можно было и Клэйва склонить къ такому же повиновенію и послушанію, дядюшка Джэмсъ и полковникъ были бы въ восхищеніи. Дядюшка Джэмсъ спитъ и видитъ, чтобъ Клэйвъ женился на Рози. Въ этомъ отношеніи, онъ однихъ мнѣній съ сестрой. Вчера вечеромъ, онъ говоритъ мнѣ, что пропѣлъ бы, если бъ увидалъ обоихъ молодыхъ людей счастливыми, и что онъ лежалъ бы въ землѣ покойнѣе, если бъ это исполнилось.
   -- Что жь ты сказала на это, Лаура?
   -- Я разсмѣялась и сказала дядюшкѣ Джэмсу, что держу сторону Хоби -- человѣкъ очень порядочный, добрый, откровенный и благородный; но дядюшка Джэмсъ утверждаетъ, что Хоби -- какъ бы сказать -- скучный, пустой человѣкъ и что Рози развѣ только по принужденію выйдетъ за него. Послѣ этого, я не рѣшилась сказать дядюшкѣ Джэмсу, что, до пріѣзда Клэйва, Рози не находила капитана Хоби скучнымъ: онъ пѣлъ съ нею дуэты, прогуливался съ нею вдвоемъ. Въ прошедшую зиму, когда они жили въ По, миссъ Рози, какъ я навѣрно знаю, любила общество капитана Хоби. Она признается, что прежде она была привязана къ Клэйву, теперь чувствуетъ къ нему только уваженіе и боится его. И правду сказать: онъ выше ростомъ, красивѣе, богаче и умнѣе капитана Хоби.
   -- И мнѣ такъ кажется, перебиваетъ мистеръ Пенденнисъ:-- Да, моя милая, Клвйвъ такой прекрасный молодой человѣкъ, какого не часто встрѣтишь. На него смотрѣть пріятно. Какая откровенность и ясность въ его голубыхъ глазахъ, по-крайней-мѣрѣ такъ было, пока не омрачило ихъ горе! Какъ милъ его смѣхъ! Какъ хорошо и гибко онъ сложенъ! Сколько отваги, ума и благородства въ этомъ молодомъ человѣкѣ! Я не говорю, чтобъ онъ былъ геній высшаго разряда, но у него сердце такое твердое, великодушное, правдивое. Сравни его съ Хоби! Да, Клэйвъ -- орелъ, тотъ -- сова-мышеловка.
   -- Мнѣ пріятно, что ты такъ говоришь, восклицаетъ мистриссъ Лаура, съ нѣжностью: люди думаютъ, что ты всегда насмѣхаешься, Артуръ; но я лучше другихъ знаю моего мужа. Не правда ли, моя крошечка, что мы лучше другихъ знаемъ своего папа? (Тутъ моя жена восторженно цѣлуетъ своего ребенка, который приблизился къ ней, прискакивая на рукахъ няни).-- Но, продолжаетъ она, снова возвратясь къ супругу и прижимаясь къ нему, но положимъ, что твой любимецъ, Клэйвъ, орелъ; не лучше ли же ему избрать въ спутницы орлицу? Женись онъ на Рози, я увѣрена, что онъ будетъ къ ней очень добръ; но, мнѣ кажется, ни онъ, ни она не будутъ счастливы. Мой милый, она не заботится о его внимательности къ ней; она не понимаетъ его разговора. Оба капитана, Рози и я, и старый солдатъ, какъ ты его называешь, смѣются, разговариваютъ, болтаютъ, весело шутятъ другъ съ другомъ; входите вы съ Клэйвомъ, -- и мы, какъ мыши, не смѣемъ пошевелиться.
   -- Значитъ и я орелъ? Ну, мистриссъ Пенденниссъ, ужь я-то не имѣю никакихъ орлиныхъ притязаній.
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Мы не боимся васъ, мы не боимся папаши, не такъ ли, моя душечка?-- Въ эту минуту молодая женщина подзываетъ другого члена своего семейства, котораго, если вы сообразите, ровно два раза можно было прогулять взадъ и впередъ на палубѣ парохода, пока Лаура произносила спичъ на-счетъ орловъ. Вскорѣ, мать, дитя и няня спускаются въ нижній каюты; подаютъ обѣдъ; и капитанъ Джексонъ угощаетъ насъ съ другого конца стола шампанскимъ; проходитъ полчаса, и мы ужь въ морѣ; разговоръ становится невозможнымъ и утро застаетъ насъ подъ сѣрымъ лондонскимъ небомъ, середи милліона мачтъ на Темзѣ.
   

LVII.
Розбери и Ньюкомъ.

   Знакомые, которые приглашали насъ въ Англію, были Флоракъ и жена его, madame la princesse de Montcontour. Они предполагали провести Рождество въ загородномъ домѣ княгини. Въ первый разъ послѣ примиренія, князь и княгиня открывали для своихъ знакомыхъ этотъ домъ, который, какъ извѣстно читателю, находился миляхъ въ пяти отъ Ньюкома, вдали отъ фабричныхъ трубъ и дымной атмосферы этого городка, середи красивой лѣсистой мѣстности, по которой разбросаны тихія деревни, сѣрые шпицы церквей и старинные хутора, сохранявшіе тотъ самый скромный характеръ, какой они имѣли тогда, когда Ньюкомъ былъ ветхимъ сельцомъ, прежде чѣмъ на берегахъ его рѣки воздвиглись фабрики, и мрачный видъ ихъ и каменно-угольные выгарки окрасили чернымъ цвѣтомъ свѣтлыя воды. Двадцать лѣтъ назадъ, Ньюкомскій паркъ былъ единственнымъ большимъ домомъ въ окоіодкѣ; теперь десятки прекрасныхъ виллъ возникли въ предмѣстій между городкомъ и паркомъ. Ньюкомъ Новый-городъ, какъ всякому извѣстно, выросъ вокругъ воротъ парка, и новогородскій отель, гдѣ теперь станція желѣзной дороги, представляетъ великолѣпное зданіе въ стилѣ Тюдоровъ, съ виду древнѣе самого парка; оно окружено маленькими въ старинномъ вкусѣ виллами, съ островерхими крышами, высокими, искривленными трубами и зеркальными окнами, обращенными на чистенькіе лужки; съ красивыми живыми изгородями, безукоризненными песчаными дорожками и Елисаветинскими скотными дворами. Подъ большимъ путепроводомъ желѣзной дороги Новаго-города, проходитъ старинная, тихая и извилистая лондонская большая дорога, по которой когда-то бороздили колеса слѣдовавшихъ одинъ за другимъ экипажей и повозокъ: въ нѣсколькихъ миляхъ отъ ново-городской станціи, дорога такъ запустѣла, что поросла травой, и Розбери, домъ княгини Монконтуръ, стоитъ на концѣ села, которое теперь безлюднѣе и спокойнѣе, чѣмъ сто лѣтъ назадъ.
   Когда мадамъ де-Флоракъ купила это помѣстье, оно было едва извѣстно въ графствѣ, и хозяйка, сестра ньюкомскихъ и манчестерскихъ фабрикантовъ, естественно, не была принята въ почетныхъ домахъ графства. Скромная, простая женщина, въ разводѣ съ мужемъ французомъ, могла дѣлать добро въ своемъ селѣ, имѣть прекрасные сады, получать преміи на ньюкомскихъ цвѣточныхъ и плодовыхъ выставкахъ, и со всѣмъ тѣмъ не значила ничего въ такомъ аристократическомъ графствѣ какъ ***. Всѣ ея знакомые и родные были Ньюкомцы. Многіе изъ нихъ принадлежали къ сектѣ квакеровъ и торговали въ мелочныхъ лавкахъ. Реверендиссимъ докторъ Поттеръ, ректоръ Розбёрійскій, зналъ ее только по дѣламъ милосердія. Докторъ сжалился надъ доброй мадамъ де-Флоракъ и принялъ ее подъ свое покровительство; мистриссъ Поттеръ смотрѣла на нее съ-высока, что дѣлали и молодыя дамы, принятыя въ лучшее общество. Даже послѣ того, какъ умеръ братъ ея и оставилъ ей часть своего богатства, мистриссъ Поттеръ говорила, что бѣдная мадамъ де-Флоракъ поступаетъ очень благоразумно, не стараясь выйдти изъ своей сферы. Надо замѣтить, что мистриссъ Поттеръ была дочь обанкротившагося лондонскаго шляпника и жила гувернанткой въ одномъ дворянскомъ семействѣ, изъ котораго вышла за-мужъ за мистера Поттера, бывшаго домашнимъ учителемъ. Мадамъ де-Флоракъ, какъ мы сказали, поступала благоразумно, что не пыталась оставить своей родной сферы, такъ какъ графство не приняло бы ея въ свой кругъ. Томъ Поттеръ, сынъ ректора, съ которымъ я имѣлъ счастье учиться въ коллегіумѣ св. Бонифація, въ Оксбриджѣ,-- малый вѣтреный, надутый и, надо сказать, пустой, спрашивалъ меня: не маркеръ ли по ремеслу этотъ мосье Флоракъ, и даже былъ такъ добръ, что запретилъ своимъ сестрамъ говорить о бильярдѣ при розбёрійской помѣщицѣ. Томъ изумился, когда узналъ, что мосье Поль де-Флоракъ принадлежитъ къ старинному дворянскому роду, съ которымъ могутъ сравниться въ Англіи развѣ двѣ-три фамиліи. Но, говоря геральдически, союзъ съ манчестерскими Гиггами билъ первымъ въ продолженіе нѣсколькихъ столѣтій неровнымъ бракомъ въ фамиліи Флораковъ. Впрочемъ, не подумайте, чтобъ я хотѣлъ равнять какого нибудь чужеземнаго дворянина съ англійскимъ, или даже оспаривать у англійскаго сноба, съ дворянскимъ гербомъ, купленнымъ вчера, или выкраденнымъ изъ Эдмонтона, или съ родословною, добытою за деньги у дѣлателя парси ихъ достоинствъ, право -- смотрѣть съ-высока на любаго изъ заморскихъ дворянъ.
   Разъ, парадная карета, запряженная четверней, съ лакеями, въ извѣстной всѣмъ ливреѣ Ньюкомовъ, ѣхала изъ Ньюкомскаго парка въ Розбёри, по направленію къ пасторскимъ воротамъ, гдѣ мистеръ и мистриссъ Поттеръ въ эту минуту торговали рыбу у постояннаго своего продавца. Дамы были въ самыхъ измятыхъ старыхъ чепцахъ и самыхъ простыхъ платьяхъ, когда онѣ увидѣли подъѣзжавшій экипажъ, и, разсудивъ, что визитъ господъ изъ парка назначенъ для нихъ, бросились въ пасторскій домъ, чтобъ переодѣться, оставивъ Роукинса, продавца, на самой серединѣ переговоровъ о трехъ макреляхъ. Мамаша достала изъ картонки новый чепчикъ; Лиззи и Лидди вбѣжали въ свою спальню, и вынули тѣ платья, въ которыхъ онѣ были на завтракѣ въ Ньюкомскомъ атенеумѣ, когда лордъ Левретъ изволилъ тамъ читать рѣчь. Не успѣли онѣ облачить въ эти наряды свои миленькія плечики, какъ вдругъ съ ужасомъ вспомнили, что мамаша перешивала одну изъ папашиныхъ фланелевыхъ фуфаекъ и оставила ее въ гостиной, когда всѣ онѣ были отозваны на крыльцо крикомъ Роукинса и появленіемъ за воротами ушей Роукинсова осла, развозившаго рыбу. Вообразите же, въ какомъ ужасномъ состояніи найдутъ гостиную посѣтители изъ парка!
   Но когда онѣ сошли внизъ, гостей изъ парка не было въ комнатѣ; фланелевая фуфайка все еще лежала на столѣ (съ какою же поспѣшностью засунули онѣ ее въ шифоньерку!), и единственнымъ посѣтителемъ былъ Роукинсъ, торговецъ, ухмылявшійся въ открытое окно, съ тремя макрелями и кричавшій:-- Дайте шесть пенсовъ, миссъ; не обижайте, мадамъ, бѣднаго человѣка, у котораго жена и дѣти. Такъ что молодыя леди принялись кричать: Что за срамъ! Убирайся, глупое, дерзкое созданіе! Ступай кругомъ, на задній ходъ.-- Да какъ ты смѣешь?-- и тому подобное, опасаясь, чтобы лэди Анна Ньюкомъ, съ молодою Этелью и Бэрнсомъ не вошли въ комнату середи этого неприличнаго спору.
   Гости изъ парка не пріѣзжали, да и только: какъ это странно! Они проѣхали мимо пасторскихъ воротъ; экипажъ покатилъ къ дому госпожи Флоракъ. Они пошли въ домъ, и оставались тамъ съ полчаса; между-тѣмъ лошади проманеживались по песчаной дорожкѣ передъ домомъ, и мистриссъ Поттеръ съ дочерьми, поспѣшно взбѣжавъ въ верхніе покои, увидѣли въ окно лэди Анну, Этель и Бэрнса, сперва входившихъ въ оранжереи, потомъ выходившихъ оттуда съ Мэкъ Уиртеромъ, садовникомъ, который несъ огромныя кисти винограду и большіе пучки цвѣтовъ; онѣ увидали Бэрнса, почтительно разговаривавшаго съ госпожею Флоракъ; когда онѣ сошли въ нижній этажъ и принялись за свою работу: Лидди за золотообрѣзную тетрадь нотъ, Лиззи за вышиванье ковра, мамаша -- за красный салопъ для одной изъ старухъ, онѣ имѣли крайнее прискорбіе видѣть, какъ экипажъ прокатился мимо, съ господами изъ парка, при чемъ Бэрнсъ самъ правилъ четверкой.
   Въ этотъ день Бэрнсъ рѣшился вспомнитъ о госпожѣ Флоракъ; задумалъ примирить ее съ мужемъ. На зло всѣмъ предсказаніямъ мистриссъ Поттеръ, благородное семейство Ньюкомовъ сдѣлало визитъ дочери фабриканта, и когда госпожа Флоракъ стала княгиней Монконтуръ, когда пронесся слухъ, что она намѣрена провести Рождество въ Розбери, предоставляю вамъ воображать: было ли это обстоятельство возвѣщено или нѣтъ въ "Ньюкоменомъ Часовомъ" и "Ньюкоменомъ Индепендентѣ", и сдѣлали ли визитъ князю и княгинѣ или нѣтъ реверендиссимъ Поттеръ, докторъ богословія, и мистриссъ Поттеръ? Предоставляю вамъ воображать, замѣтила ли эта лэди или нѣтъ всѣ перемѣны, которыя совершились въ Розбери; желтый атласъ и золото въ гостиной, рѣзной дубъ въ столовой, ситецъ въ спальняхъ, покои княгини, покои князя, покои для гостей, комнату для куренія, Боже милосердый!-- конюшни (это учрежденіе находилось подъ управленіемъ Тома Поттера).-- Чортъ побери, говоритъ онъ однажды, если здѣсь не появится билльярдъ!
   Домъ съ верху до низу былъ отдѣланъ и омеблированъ, какъ нельзя уютнѣе и комфортэбельнѣе, и читатель скоро увидитъ, что мистеръ и мистриссъ Пенденнисъ будутъ имѣть отличнѣйшее помѣщеніе на Рождествѣ 184--.
   Томъ Поттеръ былъ такъ внимателенъ, что навѣстилъ миссъ черезъ два дня послѣ нашего пріѣзду, и наканунѣ раскланялся со мной изъ княгининой ложи въ киркѣ. Прежде чѣмъ изъявить желаніе быть представленнымъ моей женѣ, онъ попросилъ меня познакомить его съ другомъ моимъ, княземъ. Онъ звалъ его: "ваша свѣтлость". Мы пошли въ кирку. Потомъ Томъ проводилъ насъ до воротъ Розбери.-- Не хотите ли войдти и съиграть со мной партію на бильярдѣ? говоритъ его сіятельство: ахъ, виноватъ, я и забылъ, что вы по воскресеньямъ не играете на бильярдѣ! "Во всякой другой день, князь, я буду радъ этой чести," отвѣчаетъ Томъ, и при прощаньѣ нѣжно жметъ руку его сіятельству. Онъ былъ вашимъ товарищемъ по коллегіуму? спрашиваетъ Флоракъ: ну, любезнѣйшій, что за люди эти школьные товарищи? Что за люди вы, Англичане! Честное слово, здѣсь между ними есть такіе, что скажи я имъ вычистить мнѣ сапоги, они возьмутъ сапоги и станутъ ихъ чистить!
   Госпожа Флоракъ сказала простодушно, что ей желательно заставить князя послушать мосье Жакоба у Эбенезера.
   -- Savez-vous, qu'elle est furieusement belle, la fille du révérend? шепнулъ мнѣ его свѣтлость: я поглядывалъ на нее все время. Милыя сосѣдки будутъ эти миссъ!-- и Поль, при этихъ словахъ, принялъ видъ несказанно плутовской и торжествующій. Женѣ моей, я долженъ сознаться, мосье де Монконтуръ оказывалъ вѣжливость, внимательность и уваженіе, выше которыхъ невозможно вообразить. Онъ удивлялся ей. Онъ говорилъ ей безчисленные комплименты и искренно поздравлялъ меня съ обладаніемъ такимъ сокровищемъ. Я не думаю, чтобъ онъ сомнѣвался въ своихъ способностяхъ -- плѣнить ее или любую изъ дочерей, рожденныхъ женою; но я былъ другомъ его бѣдствій -- его гостемъ, и онъ пощадилъ меня.
   Флоракъ въ эту пору своего благоденствія былъ милъ, забавенъ и любезенъ, какъ нельзя больше. Мы пріѣхали, какъ читателю уже извѣстно изъ этой правдивой лѣтописи, въ воскресенье вечеромъ. Намъ отвели прекраснѣйшія комнаты; насъ радушно встрѣтили и хозяева, и трещавшій яркій огонь въ каминахъ. Флоракъ разсыпался и сіялъ добродушіемъ; нѣсколько разъ принимался жать мнѣ руку; трепалъ меня по плечу, называлъ меня своимъ добрымъ, благороднымъ другомъ. Онъ кричалъ своему дворнику:-- Фредерикъ, помни, что мосье здѣсь хозяинъ! Летомъ, исполняй его приказанія. Падай ницъ передъ нимъ. Онъ былъ добръ ко мнѣ во дни моихъ бѣдствій. Слышишь, Фредерикъ? Смотри, чтобъ все было сдѣлано для мосье Пенденниса -- для madame sa charmante лэди, для ея очаровательной малютки и няни. Чтобъ никто изъ твоего гарнизона не смѣлъ строитъ куры этой молоденькой особѣ, Фредерикъ, vieux scélérat. Берегись и ты, Фредерикъ: не то отправлю тебя въ Ботэнибей -- представлю лорду мэру!
   -- Видишь ли, mon ami, въ Англіи я становлюсь Англичаниномъ, продолжалъ князь: завтра воскресенье, и ты увидишь! Чу, звонокъ: одѣвайся-ка къ обѣду, любезнѣйшій! Тутъ нашъ добрякъ еще разъ пожалъ обѣими руками руку мистера Пенденниса.-- Душѣ моей отрадно, когда вы у меня въ домѣ! Ей, ей! Тутъ онъ обнялъ своего гостя, и при этомъ забавномъ, этомъ нѣжномъ объятіи, на глазахъ у него навернулись слезы. Не менѣе благосклонна, хотя не столько сообщительна и лобызательна, была мадамъ де-Монконтуръ въ отношеніи къ моей женѣ. Маленькая княгиня бѣгала изъ спальни въ дѣтскую, чтобъ взглянуть, все ли сдѣлано для удобства гостей. Она сидѣла и смотрѣла, когда ребенка купали и укладывали спать, ей не случалось видѣть такого ангельчика; она принесла ребенку прекрасную игрушку. Сначала она и ея старая суровая служанка пугали малютку, но скоро малютка примирился съ ихъ наружностью, а княгиня приходила въ дѣтскую чуть не раньше самой матери.-- Ахъ! говорила со вздохомъ княгиня, какъ вы должны быть счастливы, что у васъ есть малютка.-- Словомъ, моя жена была совершенно обворожена ея добротою и радушіемъ.
   Наступило, наконецъ, утро воскресенья и тутъ Флоракъ дѣйствительно явился удивительнѣйшимъ Британцемъ. На немъ были сапоги съ отворотами и лосиновые штаны, а послѣ чаю, когда мы пошли въ церковь, бѣлое пальто, съ маленькимъ капишононъ: въ этомъ нарядѣ, онъ находилъ себя -- ни дать ни взять -- Англичаниномъ. Въ разговорѣ со своими грумами и слугами, онъ давалъ себѣ свободу браниться -- не то, чтобы онъ привыкъ къ побранкамъ, но ему казалось, что употребленіе этихъ дополнительныхъ выраженій необходимо англійскому джентльмену. Онъ никогда не обѣдалъ безъ ростбифа и требовалъ, чтобы говядина была съ кровью -- какъ любитъ вашъ братъ, Англичанинъ. Онъ нанималъ боксеровъ и держалъ боевыхъ пѣтуховъ. Онъ съ удивительнымъ энтузіазмомъ перенималъ языкъ спортмэновъ -- скакалъ по полямъ, какъ истый Англичанинъ; былъ великолѣпенъ на охотѣ въ бархатной шапкѣ и наполеоновскихъ сапогахъ; охотники находили радушный пріемъ въ Розбёри, гдѣ добродушная хозяйка оказывала этимъ джентльменамъ въ красномъ такую же внимательность, какъ бывало въ старину джентельменамъ въ черномъ. Послѣдніе, негодуя на перемѣну, происшедшую въ образѣ мыслей княгини, оплакивали ея отпаденіе; но въ графствѣ она и супругъ ея пользовались всеобщею любовью, и даже въ Ньюкомѣ были не менѣе любимы, потому-что благодѣянія ея были безпрерывны, а добродушіе Поля служило темой для всеобщихъ похвалъ. "Ньюкомскій индепендентъ" и "Ньюкомскій Часовой" оба расточали ему комплименты, причемъ первый журналъ выставлялъ его поведеніе въ противоположность поведенію Бэрнса, своего представителя. Флораку было удовольствіемъ -- возить свою княгиню четверкой въ Ньюкомъ. Онъ называлъ свой экипажъ своимъ trappe, своимъ drague. Уличные мальчишки прыгали и кричали "ура!" когда князь проходилъ или проѣзжалъ по городу. У одного мелочнаго торговца красовалась въ окнѣ желтая шапка, подъ названіемъ Монконтуръ; у другаго -- красная, съ помѣткой "княжеская", и въ этомъ качествѣ рекомендуемая молодымъ Ньюкомцамъ.
   Упомянутый drague разъ возилъ насъ въ сосѣдній домъ Ньюкомовъ, куда жена моя сопровождала княгиню Монконтуръ, по просьбѣ этой дамы, которой Лаура не заблагоразсудила сознаться въ антипатіи къ лэди Кларѣ Ньюкомъ, Выходя изъ большаго дома, какъ часто она и я, себялюбивые философы, благодарили судьбу за то, что нашъ домъ не такихъ размѣровъ! Долго ли будутъ существовать на свѣтѣ большіе дома? Не предпочитаютъ ли ужь и нынче хозяева ихъ квартирку въ Брэйтонѣ или маленькій антресоль на Бульварѣ пустынному прадѣдовскому дворцу въ паркѣ, загороженному со всѣхъ сторонъ снѣгомъ? Мы были рады выбраться изъ Ньюкома, будто изъ тюрьмы: моя жена и княгиня вскочили въ экипажъ и начали свободно говорить, лишь только ворота затворились за нами. Хотѣли ли бы мы быть владѣльцами такого дома, подъ страхомъ наказанія -- жить въ немъ? Мы соглашались, что уголокъ земли, называемый Фэроксъ (Красивые дубки) былъ для насъ милѣе неуклюжей ньюкомской громады, тюдорской постройки. Домъ былъ отдѣланъ при Георгѣ IV, въ (будтобы) готическомъ стилѣ. Насъ провели черезъ готическія столовыя, гдѣ теперь не было гостепріимства -- черезъ готическія гостиныя, покрытыя закоптѣлымъ полотномъ, въ маленькую комнату, на концѣ сумрачной анфилады, гдѣ лэди Клара сидѣла одна, или въ обществѣ нянекъ и дѣтей. Унылый сумракъ этого жилища упалъ и на бѣдную хозяйку. Даже тогда, когда жена моя говорила съ нею о дѣтяхъ (при чемъ добрая княгиня Монконтуръ превозносила нашего, какъ нѣкое чудо), лэди Клара не прояснялась. Двое малютокъ ея были принесены на показъ и унесены. Что-то тяготѣло надъ этой женщиной. Мы завели рѣчь о замужствѣ Этели. Она сказала, что свадьба, сколько ей извѣстно, будетъ около новаго года, и что она не знаетъ, хорошо ли отдѣланъ домъ гленливэтскій. Дома лорда Фэринтоша въ Лондонѣ она не видала. Сэръ Бэрнсъ пріѣзжалъ разъ-два по субботамъ, на три или четыре дня, чтобъ поохотиться, позабавиться, какъ всѣ мужчины, полагала она. Она не знала, когда онъ опять пріѣдетъ. Лэди Клара какъ-будто черезъ силу позвонила, когда мы стали съ нею прощаться, и снова опустилась на софу, на которой лежала груда французскихъ романовъ. Она выбрала хорошенькихъ книгъ, говорилъ Поль, когда мы ѣхали по мрачнымъ аллеямъ, черезъ сѣдой паркъ, середи тумана, облегавшаго унылые, орнаментные пруды, середи стадъ овецъ, бродившихъ сѣрыми, густыми массами по лугамъ. Ни струйки дыму не вылетало изъ высокихъ трубъ зданія, которое мы оставляли за собой, кромѣ слабой, бѣловатой нити, поднимавшейся, какъ мы знали, изъ камина, у котораго сидѣла одинокая владѣлица Ньюкома.-- Уфъ! вскрикнулъ, махая хлыстомъ, Флоракъ, когда ворота дома затворились за нами: какое счастье, что наконецъ выбрались изъ этого погреба! Въ этомъ домѣ есть что-то фатальное;-- въ этой женщинѣ -- тоже. Здѣсь такъ и чуешь бѣду.
   Отель, которому нашъ другъ Флоракъ дѣлалъ честь въ пріѣздъ въ Ньюкомъ, извѣстенъ былъ подъ вывѣской "Королевскаго герба". Разъ, когда мы вошли съ нимъ въ эту гостиницу, намъ встрѣтился какой-то посѣтитель ея, котораго Флоракъ готовъ былъ, по привычкѣ, разцѣловать: подбѣгая къ незнакомцу, онъ съ жаромъ дружбы, закричалъ ему "Джэкъ."
   Джэкъ, по-видимому, не слишкомъ обрадовался встрѣчѣ съ нами, и скорѣй готовъ былъ бѣжать отъ объятій Француза.
   -- Дорогой мой Джэкъ, мой добрый, благородный Айгетъ! Какъ я радъ, что вижу васъ! продолжалъ Флоракъ, не обращая вниманія ни на пріемъ незнакомца, ни на удивленіе хозяина гостиницы, который съ низкими поклонами провожалъ князя въ лучшій изъ номеровъ.
   -- Какъ поживаете, мосьё де-Флоракъ? проворчалъ сквозь зубы новопришелецъ, и пошелъ-было прочь послѣ этого привѣтствія; но, какъ бы одумавшись, воротился и послѣдовалъ за Флоракомъ, въ комнату, куда насъ велъ хозяинъ.-- А la bonne heure! Флоракъ возобновилъ радушные привѣты лорду Гэйгету: я не понималъ, mon bon, какая муха ужалила тебя, говоритъ онъ милорду. Хозяинъ, потирая руки, ухмыляясь и кланяясь, безпокоился, не угодно ли князю чего закусить послѣ поѣздки. Какъ спутника и друга князя, блескъ его пріема частью озарилъ и меня. Когда главы дома не было, хозяинъ гостиницы оказывалъ мнѣ большое вниманіе, съ примѣсью, впрочемъ, нѣкоторой фамильярности.
   Лордъ Гэйгетъ выждалъ пока уйдетъ мистеръ Тэплоу, и тогда сказалъ Флораку:-- пожалуйста, Флоракъ, не зови меня здѣсь по-имени: я здѣсь incog...
   -- Plait-il? спрашиваетъ Флоракъ: гдѣ incog... Онъ расхохотался, когда ему растолковали, что это incog... значитъ инкогнито. Лордъ Гэйгетъ обратился ко мнѣ: -- понимаете, мистеръ Пенденнисъ, я не думалъ сдѣлать невѣжливости; но я здѣсь по одному дѣлу, и не хочу чтобъ мое имя было извѣстно. Вѣдь этотъ народъ, понимаете ли? не даетъ вамъ покою въ провинціальномъ городѣ. Давно ли слышали о нашемъ другѣ Клэйвѣ?
   -- Есть ли у тебя дѣло, Джэкъ, нѣтъ ли -- ты всегда для меня bien venu. Что у тебя за дѣло? Старый плутишка! Бьюсь объ закладъ....
   -- Довольно, довольно: оставь этотъ вздоръ, говоритъ Джэкъ, съ нѣкоторымъ безпокойствомъ: Даю тебѣ честное слово: мнѣ... мнѣ нужно достать -- денегъ -- то есть, у меня есть одна спекуляція -- спекуляція чертовски выгодная; кстати, если хозяинъ спроситъ тебя, скажи, что я мистеръ Гаррисъ -- гражданскій инженеръ, жду прибытія изъ Америки ливерпульскаго корабля "Канада", и крайне безпокоюсь о братѣ, который возвращается на этомъ кораблѣ.
   -- Что онъ тутъ намъ толкуетъ? Прибереги эти сказки для хозяина, Джэкъ; намъ не стоитъ труда лгать. Добрѣйшій мистеръ Гаррисъ, отчего васъ не видно въ Розбери? Отъ княгини мнѣ житья не будетъ, если не пріѣдете; привозите и вашего любезнаго братца, если онъ воротится. Слышите?-- Послѣднія слова этого изрѣченія были произнесены ради мистера Тэплоу, который снова вошелъ, неся подносъ съ виномъ и закуской.
   Хозяинъ Розбери и мистеръ Гаррисъ въ эту минуту шли смотрѣть лошадь, которая ожидала, перваго на конюшенномъ дворѣ гостинницы. Хозяинъ воспользовался отсутствіемъ того и другого, чтобъ прибѣжать на мнимый звонокъ, и распросить меня на счетъ гостя, который проживалъ у него уже цѣлую недѣлю.-- Знаю ли я этого господина? Мистеръ Пенденнисъ отвѣчалъ, что знаетъ.
   -- Хорошій человѣкъ, безъ сомнѣнія, продолжалъ Бонифэсъ.
   -- Уже ли вы думаете, что князь Монконтуръ знается съ кѣмъ нибудь, кромѣ порядочныхъ людей? спрашиваетъ мистеръ Пенденнисъ. Этотъ вопросъ имѣлъ такую силу, что привелъ нашего хозяина въ замѣшательство, и онъ молча удалился, чтобъ развѣдать на счетъ мистра Гарриса отъ грумовъ Флорана.
   Какое дѣло удерживало здѣсь Гэйгета? Мое ли дѣло объ этомъ знать? Я могъ питать нѣкоторыя подозрѣнія, но долженъ ли былъ сообщать ихъ кому, и не лучше ли было хранить ихъ про себя? Я не промолвилъ на-счетъ Гэйгета ни единаго слова съ Флоракомъ на возвратномъ пути домой, хотя, судя потому, какъ одинъ смотрѣлъ на другаго, каждый догадывался, что другой знаетъ тайну несчастнаго джентельмена. Дорогой мы толковали о герцогинѣ Иврійской; потомъ, какъ бы въ контрастъ, объ англійскихъ обычаяхъ, объ интригахъ, похищеніяхъ, о Гретна-Гринъ, и проч. и проч. Да вы презабавная нація! говоритъ Флоракъ: чтобъ вести любовную интригу, какъ слѣдуетъ, вамъ непремѣнно нужна почтовая карета и затѣмъ скандалъ. Если бъ у васъ дѣла этого рода совершались на большой дорогѣ, какую бы армію почтальоновъ пришлось вамъ содержать!
   Я молчалъ. Въ образѣ Джэка Бельсэйза, я видѣлъ бѣдствіе, преступленіе, дѣтей обезчещенныхъ, домъ покинутый -- гибель для всѣхъ дѣйствующихъ лицъ и жертвъ чернаго заговора. Лаура замѣтила во мнѣ какое-то разстройство, когда мы пріѣхали домой; она даже, догадывалась о причинѣ, и вечеромъ, когда мы, простившись съ нашими добрыми хозяевами, сидѣли одни у камина въ спальнѣ, она обратилась ю мнѣ съ распросами. Я не выдержалъ ея допытыванья и, сознаюсь, разсказалъ ей, что видѣлъ лорда Гэйгета, въ Ньюкомѣ, гдѣ онъ живетъ подъ чужимъ именемъ. Можетъ-быть, все это пустое. Пустое! Милосердое небо! Уже ли нельзя предупредить этого преступленія и этого бѣдствія?-- Можетъ-быть, ужь поздно, сказалъ съ горестью супругъ Лауры, наклонясь къ очагу камина.
   Лаура нѣсколько времени молчала. Я могъ замѣтить, что она была занята тѣмъ, къ чему благочестивыя женщины вѣчно прибѣгаютъ въ минуты сомнѣнія, горя, печали, разлуки, даже радости, или какого-бы то ни было испытанія. Имъ стоитъ захотѣть, и передъ ними какъ-бы воздвигается незримый храмъ; сердца ихъ колѣнопреклоняются въ немъ; онѣ внимаютъ голосу великаго, милосердаго, долготерпѣливаго совѣтника и утѣшителя. Смерть на порогѣ не привела бы ее въ содроганіе. Я знаю, какъ она ухаживала за бѣдными вокругъ насъ, какъ она переносила страданія, не только собственныя свои, но даже мои и дѣтей, съ изумительною твердостью духа и спокойствіемъ. Но мысль объ этомъ преступленіи, долженствующемъ скоро совершиться, и неотразимомъ, совершенно убила ее. Мнѣ кажется, она во всю ночь не смыкала глазъ, и встала блѣдная и какъ бы сама не своя послѣ горькихъ думъ, лишившихъ ее покою.
   Въ это утро, она обняла своего ребенка съ необыкновенною нѣжностью, и даже плакала надъ нимъ, называя его тысячью ласкательныхъ именъ материнской любви.-- Рѣшусь-ли покинуть тебя, мой ангелъ, могу ли когда бросить тебя, мое счастье и сокровище! Безсмысленный ребенокъ, прижатый къ груди матери и испуганный звукомъ ея голоса и трагическимъ видомъ, расплакался и прильнулъ плотнѣе къ шеѣ Лауры. Хотите-ли знать, какія чувствованія волновали отца, когда онъ смотрѣлъ на эту сладостную любовь, на эту неземную нѣжность, на эту святую, осѣнившую счастіемъ жизнь его, недостойнаго? Всѣмъ дарамъ неба здѣсь на землѣ, этотъ даръ -- итогъ и глава. Я трепещу, когда держу его, опасаясь потерять его, и остаться безъ него сиротой на этомъ уныломъ свѣтѣ: въ иное время, мнѣ бываетъ совѣстно, когда подумаю, что обладаю имъ; поспѣшая домой, къ теплому очагу и обильному столу, я стыжусь передъ бѣднымъ, отверженнымъ нищимъ, дрожащимъ отъ холоду на улицѣ.
   Едва успѣли мы позавтракать, какъ Лаура спросила одноконный экипажъ и сказала, что ей нужно сдѣлать визитъ. Она взяла съ собой ребенка и няню; не хотѣла, чтобъ мы ее провожали, и не прежде объявила намъ, куда ѣдетъ, пока не вышла изъ воротъ. Я могъ бы догадаться о цѣли ея поѣздки. Флоракъ и я не говорили объ этомъ ни слова. Было прекрасное зимнее утро; мы отправились на охоту; въ другое время, эта забава доставила бы мнѣ удовольствіе; я сталъ бы восхищаться моимъ хозяиномъ, его блестящимъ нарядомъ, его красивой бархатной шапкой, лоснящимися охотничьими сапогами; привѣтами, восклицаніями къ собакѣ и человѣку; прибранками и криками этого Нимврода, который горланилъ громче всѣхъ своръ и толпы; но въ это утро, я думалъ о трагедіи, тамъ разыгрывающейся, и рано возвратился съ охоты: жену свою я засталъ уже дома, въ Розбери.
   Лаура, какъ я подозрѣвалъ, была у лэди Клары -- зачѣмъ? она сама не понимала хорошенько. Пріѣхавъ къ этой дамѣ, она не знала что сказать, какъ высказать, что у ней было на умѣ.-- Я желала, Артуръ, чтобъ кто-нибудь подшепнулъ мнѣ слова, говорила въ полголоса Лаура, склонивъ голову ко мнѣ на плечо: ночью я не смыкала глазъ, и все думала объ ней; молилась; искала слова утѣшенья для этой бѣдной лэди. Знаешь-ли что? мнѣ кажется, что она никогда не слыхивала ласковаго слова? Такъ она сама сознавалась мнѣ; она была очень растрогана, когда мы нѣсколько минутъ поговорили между собою.
   -- Сначала она была чрезвычайно равнодушна, холодна и надмѣнна, по-видимому; спрашивала, чему она обязана моимъ визитомъ; а надо сказать, что я вошла къ ней насильно, несмотря на то, что люди ея говорили мнѣ, что она нездорова и, кажется, никого не принимаетъ.-- Я отвѣчала, что желала показать ей своего сына -- что дѣти должны познакомитьсся другъ съ другомъ -- не знаю, чего еще я наговорила. По-видимому, она все болѣе и болѣе изумлялась -- потомъ, вдругъ -- не знаю какъ, у меня сорвалось съ языка:-- лэди Клара, я видѣла сонъ объ васъ и вашихъ дѣтяхъ, и такъ перепугалась, что пришла поговорить объ немъ съ вами.-- Я дѣйствительно видѣла сонъ, Пенъ; рѣшительно видѣла, когда стала говорить съ нею.
   -- Она нѣсколько встревожилась, и я продолжала разсказывать сонъ.-- Ma chère, сказала я: я видѣла насъ счастливыми съ этими малютками.
   -- Счастливыми! говоритъ она -- трое малютокъ играли въ оранжереѣ, въ которую отворяется дверь изъ ея комнаты.
   -- И вдругъ, злой духъ входитъ и отрываетъ ихъ отъ васъ; изгоняетъ васъ въ какой-то мракъ; и я вижу, какъ вы, одинокая и несчастная, бродите кругомъ, и заглядываете въ садъ, гдѣ играютъ ваши дѣти. Вы просите, умоляете, чтобъ вамъ позволили подойдти къ нимъ, а привратникъ говоритъ: Нѣтъ, никогда.-- Потомъ -- потомъ мнѣ показалось, что они прошли мимо васъ, и васъ не узнали.
   -- Ахъ! сказала лэди Клара.
   -- И тутъ мнѣ пришло на мысль, какъ часто случается во снѣ, что это былъ мой ребенокъ, разлученный со мной, и не узнающій меня, и, ахъ! что это было за страданіе! Можете себѣ представить. Поблагодаримъ Бога, что это было только сонъ. Еще хуже: когда вы, когда я стали умолять, чтобъ онъ допустилъ къ ребенку, и когда привратникъ отвѣчалъ:-- Нѣтъ, никогда,-- мнѣ показалось, что пришелъ духъ -- ангелъ, схватилъ ребенка; вы сказали: -- позволь и мнѣ слѣдовать за тобой; о, позволь мнѣ; я такъ несчастна; но ангелъ произнесъ: -- Нѣтъ, никогда, никогда.
   Лэди Клара поблѣднѣла: -- Что вы разумѣете подъ этимъ сномъ? спрашиваетъ она меня, продолжала Лаура.
   -- Ахъ, милая лэди, ради этихъ младенцевъ, ради Того, Кто зоветъ ихъ къ себѣ, будьте съ ними всегда вмѣстѣ. Никогда, никогда не разставайтесь съ ними! Припадайте къ Его стопамъ, и ищите у Него защиты. Я схватила ее за руки, и много говорила ей въ этомъ смыслѣ; но, Артуръ, мнѣ не нужно, не должно повторять всего, что я говорила. Наконецъ, когда я поцѣловала ее, она разтрогалась, сказала, что я къ ней такъ добра; что она совсѣмъ одинока на этомъ свѣтѣ; что у нея нѣтъ друга, къ которому бы она могла прибѣгнуть. Потомъ она спросила: соглашусь ли я жить у нея? и я отвѣчала: Да. Мой милый, мы должны ѣхать. Я думаю, тебѣ слѣдовало бы повидаться съ извѣстнымъ тебѣ человѣкомъ въ Ньюкомѣ -- повидайся съ нимъ, и предостереги его, вскрикнула Лаура, съ усиливающимся жаромъ: проси Бога, чтобъ Онъ просвѣтилъ и укрѣпилъ его; чтобъ сохранилъ его отъ этого искушенія; умоли его, чтобъ онъ оставилъ это, бѣдное, слабое, робкое, трепещущее созданіе; если у него есть сердце джентльмена и твердость мужа, онъ исполнитъ; знаю, что исполнитъ.
   -- Думаю, что исполнилъ бы, моя безцѣнная, говорю я, если бъ только онъ слышалъ челобитчицу. Щеки Лауры пылали; глаза блестѣли, голосъ звучалъ сладостнымъ паѳосомъ любви, потрясавшимъ иногда все мое существо. Мнѣ кажется, всякое зло должно удалиться, всякой дурной помыселъ бѣжать передъ этимъ непорочнымъ созданіемъ.
   -- Зачѣмъ нѣтъ съ нею, бѣдняжкой, кого-нибудь изъ родныхъ! продолжала моя жена: она гибнетъ въ этомъ уединеніи. Я думаю, что мужъ не допускаетъ къ ней -- и -- я содрогаюсь, Артуръ, когда ты берешь руку этого злаго, себялюбиваго человѣка. Вы должны прекратить съ нимъ знакомство, слышите, сэръ?
   -- Прежде или послѣ нашего пребыванія въ его домѣ, моя милая? спрашиваетъ мистеръ Пенденнисъ.
   -- Бѣдняжка! Она просіяла при мысли, что будетъ жить не одна. Ола побѣжала показывать мнѣ покои, которые будутъ намъ отведены. Я знаю, что тебѣ будетъ скучно; но ты можешь сочинять, и по-прежнему ѣздить на охоту, стрѣлять съ здѣшними нашими знакомыми. Надо убѣдить и лэди Анну Ньюкомъ пріѣхать туда же. Сэръ Бэрнсъ поссорился съ матерью, и отказалъ ей отъ своего дому, въ послѣдній ея пріѣздъ къ нему -- подумай объ этомъ! Здѣшніе слуги это знаютъ. Марта перенесла мнѣ всю исторію отъ хозяина. Этотъ сэръ Бэрнсъ -- ужасное созданіе, Артуръ. Я рада, что возненавидѣла его съ первой съ нимъ встрѣчи.
   -- И въ вертепъ этого звѣря вы хотите запереть меня и мое семейство, мадамъ! говоритъ супругъ: впрочемъ, куда не пойду я, если вы прикажете? О, кто уложитъ мой чемоданъ?
   Флоракъ и княгиня пришли въ отчаяніе, когда мы, за обѣдомъ, сообщили имъ о намѣреніи уѣхать -- да еще къ кому же? къ нашимъ сосѣдямъ, въ Ньюкомъ! Это удивило ихъ еще болѣе.-- Какого чорта станешь ты дѣлать въ этомъ вертепѣ? спросилъ нашъ хозяинъ, когда мы сидѣли одни за стаканомъ вина.
   Но предположенному Лаурой визиту не суждено было сбыться: въ тотъ же самый вечеръ, когда мы сидѣли за дессертомъ, входитъ посланный изъ Ньюкома, съ запиской къ моей женѣ отъ ньюкомской лэди.
   -- Добрѣйшая, милѣйшая мистриссъ Пенденнисъ, писала лэди Клара, подчеркивая многія слова, и по-видимому, въ крайнемъ душевномъ разстройствѣ: -- Вашему визиту не бывать. Я говорила объ этомъ сэру Бэрнсу, который пріѣхалъ сегодня, и ужь началъ было обращаться со мной по-обыкновенному. О, какъ я несчастна! Сдѣлайте милость, не сердитесь на меня за невѣжливость -- но эта невѣжливость вынуждается искреннимъ желаніемъ избавить васъ отъ непріятностей этого ужаснаго мѣста! Мнѣ кажется, я не могу здѣсь долѣе оставаться. Но, что бы ни было, я всегда сохраню въ памяти вашу доброту и любезность; я буду удивляться вамъ, какъ подобаетъ удивляться ангелу. О, зачѣмъ не было у меня такого друга раньше! Но, увы! у меня нѣтъ друга -- только это одно ненавистное семейство дано въ спутники несчастной, одинокой K. Н.
   P. S.-- Онъ не знаетъ, что я пишу. Не удивитесь же, если въ продолженіе утра получите отъ меня другую записку, написанную церемоннымъ слогомъ и наполненную сожалѣніями о томъ, что мы не можемъ имѣть удовольствія принять въ настоящее время въ Ньюкомѣ мистера и мистриссъ Пенденнисъ.
   P. S.-- Лицемѣры!
   Это письмо вручено было моей женѣ за обѣдомъ и она передала его мнѣ, выходя изъ столовой съ другими дамами.
   Я сказалъ Флораку, что Ньюкомы не могутъ принять насъ и что мы готовы остаться гостить у него, если ему угодно. Добрый хозяинъ обрадовался этой вѣсти.-- Моя жена умретъ со скуки безъ Бэби, сказалъ онъ: она безъ ума отъ него.-- Значитъ, добрая старушка будетъ довольна, что разлука съ невиннымъ предметомъ ея любви отдаляется.
   Мой хозяинъ, не меньше меня, зналъ объ отношеніяхъ, въ какихъ сэръ Бэрнсъ жилъ съ своей женой. Ссоры ихъ были предметомъ толковъ во всемъ графствѣ. Одни обвиняли Бэрнса въ дурномъ обращеніи съ ней и въ другихъ неблаговидныхъ поступкахъ, говорили, что честнымъ людямъ стыдно знаться съ ними; другіе все порицаніе обращали на лэди Клару и утверждали, что лэди Клара -- слабая, малодушная и пустая женщина, которая вѣчно плачетъ не-кстати; которая вышла за-мужъ за сэра Бэрнса изъ-за однихъ денегъ, любя, какъ всѣмъ извѣстно другого. Да, обвиненія были справедливы и съ той и съ другой стороны. Бездушный эгоистъ женился на женщинѣ за ея званіе; слабая, безразсудная дѣвушка продалась мужу за его богатство, и союзъ, который могъ бы окончиться сноснымъ равнодушіемъ, принялъ дурной оборотъ и разъигрался бѣдствіемъ, жестокостью, обоюдными жалобами, горькими слезами, проливаемыми втайнѣ, проклятіями и бранью мужа, и сценами гнѣва и насилія, которыя совершались въ глазахъ слугъ и были посмѣшищемъ для свѣта. Мы устроиваемъ подобныя партіи каждый день; продаемъ или покупаемъ красоту или званіе или богатство; освящаемъ торговую сдѣлку торжественными обрядами, въ которыхъ обѣ стороны призываютъ небо въ свидѣтели ихъ обѣтовъ; -- мы знаемъ, что всѣ эти обѣты -- ложь, и запечатлѣваемъ ихъ именемъ Бога.-- Я, Бэрнсъ, обѣщаю любить тебя, Клару, пока смерть не разлучитъ насъ.-- Я, Клара обѣщаю любить тебя, Бэрнсъ, и проч. и проч. Кто не слыхалъ этихъ древнихъ изрѣченій, и сколь многіе изъ насъ произносили ихъ, сознаваясь въ душѣ, что говорятъ неправду?
   -- Знаетъ ли мистеръ Гаррисъ о возвращеніи Ньюкома? спросилъ Флоракъ, когда я сообщилъ ему объ этомъ обстоятельствѣ: Ce scélérat de Highgate.-- Va!
   -- Знаетъ ли Ньюкомъ, что лордъ Гайгетъ здѣсь? подумалъ я про себя, удивляясь простодушію и благородству милой моей жены, и стараясь вѣрить вмѣстѣ съ этимъ чистымъ и непорочнымъ созданіемъ, что еще не поздно спасти несчастную лэди Клару.
   -- Лучше бы было предупредить мистера Гарриса, сказалъ я Флораку: не напишите ли вы ему? Мы отправимъ нарочнаго въ Ньюкомъ.
   Сначала Флоракъ сказалъ: Parbleu! Нѣтъ;-- не его дѣло; онъ всегда ожидалъ такого результата отъ брака лэди Клары. Онъ даже сдѣлалъ Джэку комплиментъ на этотъ счетъ, нѣсколько лѣтъ назадъ, въ Баденѣ, когда тамъ совершались, по поводу этого дѣла, сцены довольно трагическія, довольно комическія. Съ какой же стати ему мѣшаться теперь?
   -- А дѣти обезславленные, сказалъ я: а честныя семейства, повергнутыя въ бѣдствіе? Ради Бога, Флоракъ, предупредимъ эту катастрофу, если можно.-- Я говорилъ съ большимъ жаромъ, душевно желая отклонить бѣду, если возможно; къ этому я былъ сильно побужденъ разсказомъ, слышаннымъ ровно передъ обѣдомъ, отъ этого благороднаго и невиннаго созданія, которое, по внушенію чистаго сердца, торопилось защитить дѣло правды и истины, и спасти несчастную, повергнутую въ отчаяніе, сестру, трепетавшую на краю погибели.
   -- Если вы не хотите писать ему, сказалъ я, съ нѣкоторою вспышкою, если вашимъ грумамъ непріятно ѣхать ночью (это было однимъ изъ возраженій Флорака), я самъ отправлюсь. Мы толковали объ этомъ дѣлѣ поздно вечеромъ, когда дамы удалились уже въ свои спальни, и когда разъѣхались многіе гости, которые провели вечеръ у нашего гостепріимнаго хозяина и такой же хозяйки: при нихъ я, разумѣется, не хотѣлъ говорить о предметѣ такомъ щекотливомъ.
   -- Parbleu, что за цѣломудріе, другъ мой, восклицаетъ Флоракъ, потягивая сигару: сейчасъ видно, что жена прочла тебѣ наставленіе. Бѣдный мой Пенденнисъ! Ты подъ башмакомъ у своей жены, mon pauvre bon! Ты сдѣлался образцовымъ мужемъ. Правду пишетъ моя матушка, что жена твоя -- ангелъ.
   -- Я не прочь слушаться женщины, когда она говоритъ мнѣ правду, возразилъ я. И дѣйствительно: по просьбѣ этой женщины, я готовъ былъ самъ отправиться съ ея порученіемъ, если бъ не нашелся человѣкъ, который взялся за это дѣло. Въ тѣ дни, когда въ Розбери бывали обѣды для гостей, изъ Ньюкома приходили вспомогательные слуги, которыхъ обыкновенно поставлялъ хозяинъ гостинницы подъ вывѣскою "Королевскаго Герба". Для заподряда этихъ-то людей, также для необходимыхъ распоряженій по закупкѣ рыбы, картъ и пр., князь Монкоитуръ ѣздилъ въ Ньюкомъ, въ тотъ день, когда мы повстрѣчали лорда Гэйгета, мистеръ Гаррисъ тожь, у конторы гостинницы. Въ то время, какъ мы были заняты вышеприведеннымъ разговоромъ, входитъ слуга, и говоритъ: Милордъ, Дженкинсъ и другой человѣкъ возвращаются въ повозкѣ въ Ньюкомъ: не нужно ли чего приказать?
   -- Само небо посылаетъ намъ его, говоритъ Флоракъ, обратясь ко мнѣ со смѣхомъ:-- Робертъ, вели Дженкинсу обождать минутъ пять; мнѣ нужно написать записку къ одному господину, въ гостинницѣ Королевскаго Герба. Съ этими словами, Флоракъ сѣлъ за письменный столъ, набросалъ нѣсколько строкъ, прочелъ ихъ мнѣ и, запечатавъ записку, адресовалъ ее на имя мистера Гарриса, въ гостинницѣ Королевскаго Герба. Телега, записка и подсобные слуги отправились въ Ньюкомъ. Флоракъ предложилъ мнѣ идти спать, со спокойною совѣстью. И правда: предостереженіе, посланное такимъ, а не другимъ путемъ, могло дойдти надежнѣе, и слово, замолвленное Флоракомъ, по всей вѣроятности, было дѣйствительнѣе, чѣмъ всякая просьба отъ моего имени. Можетъ-быть, я и не рѣшился бы на это безъ положительно изъявленнаго желанія такой дамы, чей совѣтъ во всѣхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ жизни я готовъ принять къ исполненію,-- въ чемъ откровенно сознаюсь.
   Конь мистера Дженкинса безъ сомнѣнія скакалъ быстро, какъ обыкновенно скачутъ въ морозную ночь кони этихъ джентльменовъ, когда всадники хорошенько полакомились. Я помню, что во дни холостой моей жизни, конь мой всегда скакалъ быстрѣе, когда я хорошо обѣдалъ; шампанское какимъ-то образомъ сообщалось и ему, а бордоское пробиралось въ его копыта. Еще до полночи, письмо къ мистеру Гаррису находилось уже въ рукахъ мистера Гарриса, въ гостинницѣ Королевскаго Герба.
   Выше сказано, что въ одномъ залѣ этой гостинницы нѣкоторые изъ веселыхъ обывателей Ньюкома содержали клубъ; членами въ немъ были: аукціонистъ Парритъ; даровитый сотрудникъ, нынче редакторъ Индепендента, Томъ Поттсъ; аптекарь Видлеръ, и другіе джентльмены.
   Первый случай упомянуть объ этомъ обществѣ представился намъ въ самомъ началѣ настоящей лѣтописи, за долго до того времени, когда у Клэйва Ньюкома выросли прекрасные усы. Если аптекарь Видлеръ тогда ужь былъ старъ, такъ теперь онъ постарѣлъ еще десятью годами; у него, какъ само собою разумѣется, были разные помощники, и одинъ изъ нихъ въ послѣдніе годы сдѣлался его компаньономъ, хотя фирма продолжаетъ быть извѣстною подъ стариннымъ и уважаемымъ именемъ Видлера. Разбитной малый былъ этотъ компаньонъ -- первоклассный членъ -- собутыльникъ клуба Веселыхъ Британцевъ, гдѣ онъ имѣлъ обыкновеніе засиживаться до поздней ночи, чтобъ быть на готовѣ на всякое, могущее представиться ночное дѣло.
   Вотъ Британцы сидятъ, курятъ, пьютъ и веселятся въ своемъ залѣ, какъ вдругъ входитъ Дженкинсъ съ запиской, которую онъ ту же минуту вручилъ компаньону мистера Видлера.-- Изъ Розбери? Вѣрно княгиня опять нездорова, говоритъ лекарь, не безъ намѣренія показавъ честной компаніи, какую знать онъ пользуетъ.-- Хотѣлъ бы я, чтобъ старая барыня хворала днемъ, а не ночью. Чортъ побери, прибавляетъ онъ, это что?-- и онъ читаетъ: Sir Newcome est de retour. Bon voyage, mon ami. F.-- Что это значитъ?
   -- А мнѣ казалось, что ты знаешь по-французски, Джэкъ Гаррисъ, говоритъ Томъ Поттсъ: ты всегда надоѣдалъ намъ французскими пѣснями.
   -- Разумѣется, знаю, говоритъ тотъ; но что это значитъ?
   -- Ньюкомъ воротился въ пяти-часовомъ поѣздѣ. Я тутъ же ѣхалъ, и онъ едва удостоилъ меня парой словъ. Со станціи онъ взялъ экипажъ Броуна. Не думаю, чтобъ Броунъ обогатилъ его фамилію своей операціей, говоритъ мистеръ Поттсъ.
   -- Да мнѣ какое дѣло? вскрикиваетъ Джэкъ Гаррисъ: мы не пользуемъ его, и не много теряемъ отъ этого. Его пользуетъ Гавель, съ-тѣхъ-поръ какъ Видлеръ поссорился съ нимъ.
   -- Ба! я говорю, что это ошибка, кричитъ мистеръ Тэйлоу, сидя въ креслахъ и покуривая сигару: это письмо слѣдуетъ одному господину, тому самому, съ кѣмъ разговаривалъ князь и кого онъ называлъ Джэкомъ, въ послѣдній пріѣздъ сюда. Славное сдѣлали дѣло: печать сломали -- и прочитали. Не спитъ ли ужь этотъ господинъ? Джонъ, снеси-ка къ нему эту записочку.
   Джонъ, не вѣдая содержанія за-писки, такъ-какъ онъ только-что вошелъ въ клубный залъ съ ужиномъ для мистера Поттса, снесъ записку по указанію и воротился къ своему хозяину съ перепуганнымъ лицомъ. Онъ сказалъ, что этотъ господинъ -- пресамоуправный человѣкъ. Прочитавъ письмо, онъ-чуть было не задушилъ Джона, но Джонъ не поддался, и когда Джонъ сказалъ, что письмо, какъ онъ полагалъ, распечатано мистеромъ Гаррисомъ въ клубѣ,-- мистеромъ Джэкомъ Гаррисомъ, незнакомый господинъ взбѣленился и началъ страшно браниться,
   -- Поттсъ! сказалъ Тэплоу, который бывалъ словоохотенъ и сообщителенъ въ извѣстныхъ случаяхъ, послѣ излишняго употребленія грогу: мнѣ сдается, что этотъ господинъ -- столько же какъ я -- Гаррисъ, Я посылалъ его бѣлье въ стирку, и видѣлъ на двухъ бѣлыхъ носовыхъ платкахъ помѣтку Г. съ короной.
   На другой день мы поѣхали въ Ньюкомъ, можетъ-быть въ надеждѣ увидѣть, что лордъ Гэйгетъ послушался посланнаго ему предостереженія и убрался изъ Ньюкома. Но намъ пришлось и разочароваться. Онъ прохаживался передъ гостинницей, гдѣ тысячи людей могли видѣть его, точно также какъ мы.
   Мы вошли съ нимъ въ его комнату, и тамъ стали выговаривать ему за появленіе на улицѣ, гдѣ Бэрнсъ Ньюкомъ или другой прохожій легко могъ узнать его. Тутъ онъ разсказалъ намъ о бѣдѣ, постигшей наканунѣ письмо Флорака.
   -- Я теперь не могу удаляться, что бы тамъ ни случилось: негодяю уже извѣстно, что я здѣсь. Если я уѣду, онъ скажетъ, что я его испугался и бѣжалъ. О, какъ бы я желалъ, чтобъ онъ пришелъ сюда и нашелъ меня.-- Тутъ онъ разразился страшнымъ хохотомъ.
   -- Гораздо лучше бѣжать, съ горестью промолвилъ одинъ изъ насъ.
   -- Пенденнисъ, сказалъ онъ съ необыкновенною кротостью, ваша жена -- добрая женщина. Пошли ей Богъ счастья, награди ее за все, что она говорила и дѣлала, за все, что она сдѣлала бы, если бы этотъ негодяй не помѣшалъ ей. Знаете ли вы, что бѣдная женщина не имѣетъ на свѣтѣ ни единаго друга, ни единаго, кромѣ меня, и той молодой дѣвушки, которую эти люди продаютъ Фэринтошу. Онъ прогналъ отъ нея всѣхъ близкихъ, и всѣ за-одно возстаютъ противъ нея. Объ родныхъ нечего и говорить: когда щадили они несчастнаго, или беззащитную несчастную дѣвушку? Бѣдный ангелъ! Мать, которая продала ее, приходитъ къ ней и читаетъ ей наставленія; жена Кью поднимаетъ носъ и презираетъ ее; даже Рустеръ, съ-тѣхъ-поръ какъ женился и живетъ въ Чантиклерѣ, началъ чваниться и совѣтуетъ ей избѣгать моего общества! Знаете ли, что единственнымъ другомъ, котораго она знала въ жизни, была та старуха съ костылемъ -- графиня Кью, старая колдунья, которую они похоронили четыре мѣсяца назадъ, прибравъ къ рукамъ ея богатство? Она была ея покровительницей и защитницей, эта старуха; да помилуетъ ее за это Господь, гдѣ бы она теперь ни была: доброе слово не послужитъ ей во вредъ, ха, ха!-- Смѣхъ его страшно было слышать.
   -- Зачѣмъ я сюда пріѣхалъ? продолжалъ онъ въ отвѣтъ на наши заботливые распросы: зачѣмъ я сюда пріѣхалъ, вы спрашиваете? Потому, что она была въ горѣ и посылала за мной. Потому, что, если бы я былъ на краю свѣта и она сказала бы: Джэкъ прійди! я пришелъ бы.
   -- А если бы она велѣла вамъ удалиться? спросили его друзья.
   -- Я удалился бы, какъ удалялся нѣсколько разъ. Если бъ она велѣла мнѣ броситься въ море, уже ли вы думаете, что я не бросился бы? Но когда я удаляюсь и она остается одна съ нимъ, знаете ли, что онъ дѣлаетъ? Онъ бьетъ ее. Бьетъ это бѣдное, слабое существо! Онъ самъ сознавался въ этомъ. Она бѣжала отъ него и укрывалась у старухи, которая теперь умерла. Можетъ-быть, онъ бьетъ ее въ эту самую минуту. Зачѣмъ я жалъ ему руку? Этого уничиженія достаточно для меня, не правда ли? но она этого желала и я сталъ бы чистить ему сапоги, если бы она мнѣ велѣла. И потому только, что она требовала отъ меня оставить деньги въ его проклятомъ банкѣ; и потому только, что онъ вѣрно можетъ положиться на мою честь и ея, онъ жметъ мнѣ руку, мнѣ, котораго ненавидитъ хуже всего на свѣтѣ -- и не безъ основанія. Зачѣмъ нѣтъ мѣста, гдѣ бы мы могли сойдтись и порѣшить дѣло! Если бъ мнѣ всадили пулю въ лобъ, я умеръ бы охотно -- говорю вамъ по-истинѣ. Я самъ хочу застрѣлиться, Неиденнисъ. Вы не понимаете меня, виконтъ.
   -- Il est vrai, -- сказалъ Флоракъ, пожавъ плечами: я не понимаю ни самоубійства, ни мальпоста. Что прикажете? Я недовольно еще обангличанился, mon ami. У насъ также женятся и выходятъ за-мужъ по расчету и приличію, que diable, и чему слѣдуетъ быть, бываетъ; по скандалу -- никогда! Не перенимайте нашихъ обычаевъ и учрежденій въ половину. И вы меня навѣрно не понимаете, mon pauvre Jack!
   -- Остается одно средство, по моему мнѣнію, сказалъ третій изъ собесѣдниковъ: пусть лордъ Гэйгетъ отправится въ Розбери подъ собственнымъ своимъ именемъ, бросивъ подложное имя мистера Гарриса. Если сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ будетъ имѣть до васъ дѣло, -- найдетъ васъ и тамъ. Если вы хотите ѣхать, -- счастливый путь! можете ѣхать, и также подъ своимъ именемъ.
   -- Parbleu, c'est èa, кричитъ Флоракъ: онъ говоритъ, какъ книга -- этотъ романистъ!-- Съ моей стороны, я сознаюсь, что, по моему мнѣнію, добрая женщина могла бы убѣдить его и тронуть это мужественное, не лишенное благородства, сердце, трепещущее теперь на ужасныхъ вѣсахъ между зломъ и добромъ,
   -- Allons! велимъ подать мой drague! кричитъ Флорокъ: Джэкъ, ты ѣдешь съ нами, mon ami! Мадамъ Пенденннсъ, этотъ ангелъ воплощенный и другъ мой, прелестнѣйшій изъ квакеровъ, будетъ напѣвать тебѣ своимъ соловьинымъ голоскомъ сладостнѣйшія наставленія. Жена моя станетъ ухаживать за тобой, какъ мать, какъ бабушка. Ступай же, укладывай свой чемоданъ.
   Лорду Гэйгету, по-видимому, стало легче. Онъ пожалъ намъ руки; сказалъ, что никогда не забудетъ нашей доброты, никогда! Правду сказать, діалектическая часть нашей бесѣды была гораздо длиннѣе, чѣмъ она здѣсь изложена: онъ обѣщалъ пріѣхать по-позже, но не вмѣстѣ съ нами, благодарю васъ; ему нужно кой-гдѣ побывать; написать кой-какія письма. Послѣ этого, онъ къ нашимъ услугамъ, и будетъ въ Розбери къ обѣду.
   

LVII.
Новое горе.

   Судьбамъ не угодно было, чтобы планъ, задуманный друзьями лорда Гейгета для спасенія лэди Клары, исполнился. Гэйгетъ непремѣнно хотѣлъ еще разъ видѣться съ несчастной лэди, и при этомъ свиданіи участь грустной жизни обоихъ была рѣшена. Утромъ, по возвращеніи домой, Бэрнсъ Ньюкомъ узналъ, что лордъ Гэйгетъ, подъ чужимъ именемъ, проживаетъ вблизи его дома и что его часто видали вмѣстѣ съ лэди Кларой. Она не простилась съ дѣтьми въ тотъ день, когда оставила свой домъ, и не только не дѣлала никакихъ приготовленій къ отъѣзду, но еще занималась распоряженіями по хозяйству, для пріема членовъ семейства, которое, какъ извѣщалъ ея мужъ, должно пріѣхать въ слѣдъ за нимъ. Ожидали Этель, лэди Анну и нѣкоторыхъ изъ дѣтей. Послѣ нихъ должны были пріѣхать мать и сестры лорда Фэринтоша. Это собраніе родныхъ должно было предшествовать браку, который вскорѣ долженъ былъ тѣснѣе соединить обѣ фамиліи. Лэди Клара сказала -- да на приказанія мужа; повинуясь его желаніямъ, машинально встала и пошла дѣлать приготовленія для пріема гостей; дрожа говорила съ дворецкимъ, а мужъ между-тѣмъ издѣвался надъ ней. Малютокъ уложили спать раньше обыкновеннаго, до пріѣзда еще сэра Бэрнса. Онъ не заблагоразсудилъ взглянуть на нихъ, спящихъ; не зашла къ нимъ и мать. Когда бѣдныя малютки уходили изъ ея комнаты, подъ призоромъ нянекъ, она не знала, что видитъ ихъ въ послѣдній разъ. Можетъ-быть, еслибъ она подошла въ этотъ вечеръ къ ихъ постелькамъ, если бъ несчастная, пораженная паническимъ страхомъ душа имѣла время успокоиться, одуматься и помолиться,-- судьба завтрашняго дня была бы другая, и дрожащая чаша вѣсовъ склонилась бы на сторону праваго. Но ей не дано было времени опомниться. Мужъ пріѣхалъ и встрѣтилъ ее обычными привѣтствіями: презрѣніемъ, сарказмомъ и безчеловѣчными оскорбленіями. Въ послѣдствіи, онъ не смѣлъ сослаться ни на одного изъ своихъ слугъ, въ свидѣтельство добраго его обращенія съ женой, хотя многіе были готовы свидѣтельствовать о его жестокости и ея страхѣ. Въ этотъ послѣдній вечеръ, горничная лэди Клары, деревенская дѣвушка изъ дому отца ея въ Чантиклерѣ, высказала сэру Бэрнсу, середи супружескаго раздора, что барыня ея можетъ, если хочетъ, терпѣть его суровые поступки, но что она не согласна долѣе оставаться подъ кровлей такого изверга. Вмѣшательство дѣвушки, по-видимому, не много послужило въ пользу госпожи: несчастная лэди Клара провела послѣднюю ночь подъ кровлей мужа и дѣтей, не имѣя при себѣ другой прислуги, кромѣ этой бѣдной дѣвушки, которая готова была оставить ее,-- сперва въ слезахъ и истерическихъ вопляхъ, а потомъ въ стонахъ и безпамятствѣ. Когда лэди Клару усыпили опіумомъ, ея горничная пересказала о ея страданіяхъ въ людской, и утромъ съ полдюжины слугъ пришли просить увольненія у сэра Бэрнса, когда онъ сидѣлъ за завтракомъ, въ прадѣдовскомъ залѣ, окруженный портретами своихъ великихъ предковъ, въ своемъ домѣ.
   Отказы слугъ естественно не могли поправить расположенія духа ихъ господина, и полученныя имъ письма принесли ему извѣстія, которыя усилили его бѣшенство. Отъ повѣреннаго въ Ньюкомѣ пріѣхалъ нарочный съ письмомъ, по прочтеніи котораго онъ вскочилъ съ такимъ проклятіемъ, что слуга, подавшій письмо, испугался, и Бэрнсъ, съ тѣмъ же письмомъ въ рукѣ, побѣжалъ на половину лэди Клары. Милэди давно уже встала. Сэръ Бэрнсъ пилъ чай нѣсколько позднѣе обыкновеннаго въ первое утро по пріѣздѣ въ Ньюкомъ. Ему нужно было просмотрѣть книги байлифа, и приглянуть въ паркѣ и на поляхъ; побранить садовниковъ; разругать конюховъ и псарей; дать гонку лѣснику за то, что вырубилъ слишкомъ мало или слишкомъ много; попугать бѣдныхъ старыхъ рабочихъ, подметающихъ упавшіе листья, и проч. И такъ, лэди Клара давно ужь встала и была одѣта, когда мужъ вошелъ къ ней въ комнату, находившуюся, какъ мы выше сказали, на концѣ дома и замыкавшую длинный рядъ прадѣдовскихъ покоевъ.
   Недовольные слуги услыхали громкій голосъ и брань въ комнатѣ; потомъ крики лэди Клары; потомъ увидали, какъ сэръ Бэрнсъ выбѣжалъ вонъ изъ комнаты, заперъ за собою дверь и вынулъ ключъ. Затѣмъ сэръ Бэрнсъ съ новою бранью бросился къ безпокойному Джэмсу.-- Браните свою жену, а меня не троньте, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ! сказалъ Джэмсъ, и при этихъ словахъ, остановилъ занесенную взбѣшеннымъ баронетомъ руку своей рукой, втрое сильнѣйшей. Этотъ человѣкъ и горничная послѣдовали за своей барыней, въ горестное путешествіе, которое она предприняла. Они служили ей съ неизмѣннымъ почтеніемъ, и никакъ не хотѣли вѣрить, что поведеніе барыни неблаговидно. Когда Бэрнсъ, въ послѣдствіи, вздумалъ опровергать ихъ показанія, они отстояли ихъ и много повредили дѣлу челобитчика. Чаша наконецъ перевѣсилась, и Бэрнсъ самъ былъ виновенъ въ томъ, что теперь случилось и что мы, спустя нѣсколько часовъ, узнали въ Ньюкомѣ, гдѣ это событіе служило предметомъ толковъ во всемъ околоткѣ.
   Флоракъ и я, не зная еще о происшедшемъ, встрѣтили Бэрнса у воротъ: онъ ѣхалъ по направленію къ Ньюкому, между-тѣмъ какъ мы возвращались въ Розбери. Князь Монконтуръ, который правилъ лошадьми, поклонился баронету, а баронетъ сухо кивнулъ намъ головой и поѣхалъ далѣе, съ грумомъ позади.-- Фигура этого garèon, сказалъ Флоракъ, когда нашъ знакомецъ проѣхалъ, не совсѣмъ пріятна. Изъ блѣднаго, онъ сталъ синезеленымъ. Желательно, чтобы эти два человѣка не встрѣтились; иначе добру не бывать! Плохо будетъ Бэрнсу, думалъ спутникъ Флорака, такъ какъ онъ зналъ прежнія столкновенія Бэрнса и его дяди и кузена, и убѣжденъ былъ, что за лорда Гэйгета опасаться нечего.
   Черезъ полчаса послѣ приведенныхъ здѣсь словъ Флорака, произошла встрѣча между Бэрнсомъ и Гэйгетомъ, на Ньюкомскомъ сквэрѣ, въ виду гостинницы Королевскаго Герба, вблизи которой живетъ повѣренный сэра Бэрнса Ньюкома. Передъ гостиницей прохаживался мистеръ Гаррисъ, -- какъ онъ называлъ себя -- и ждалъ, пока не выѣдетъ съ двора гостиницы экипажъ, который онъ велѣлъ подавать. Когда сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ подъѣзжалъ къ трактиру, многіе сняли передъ нимъ шляпы, не смотря на то, что никто не любилъ его. Онъ кланялся и улыбался одному изъ нихъ, какъ вдругъ увидалъ Бельсэйза.
   Онъ отскочилъ назадъ, такъ что конь его взобрался на тротуаръ; было ли то гнѣвъ и бѣшенство, или просто случай и безсознательное движеніе, только Бэрнсъ Ньюкомъ, взглянувъ на лорда Гэйгета, туже минуту взмахнулъ хлыстомъ.
   -- Негодяй и трусъ! сказалъ тотъ, выбѣгая впередъ, я шелъ къ тебѣ въ домъ.
   -- Какъ вы смѣете, сэръ, кричитъ сэръ Бэрнсъ, продолжая держать къ верху эту несчастную трость, какъ вы смѣете!
   -- Смѣю, бездѣльникъ! сказалъ Бельсэизъ. Не та ли это трость, которой ты бьешь жену, разбойникъ!-- Бельсэизъ, схвативъ Бэрнса, стащилъ его съ сѣдла, и бросилъ на мостовую. Конь сталъ на дыбы и прочищая себѣ дорогу, понесся по улицѣ; черезъ минуту, толпа народу окружила сэра Бэрнса.
   Тутъ же выѣхалъ экипажъ Бельсэйза. Сквозь толпу людей, тѣснившихся вокругъ него съ криками, упреками и угрозами, Бельсэизъ проложилъ себѣ дорогу локтями. Мистеръ Тэплоу, перепуганный, былъ однимъ изъ сотни зрителей этой сцены.
   -- Я -- лордъ Гэйгетъ, сказалъ соперникъ Бэрнса: если сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ имѣетъ до меня дѣло, скажите ему, что я извѣщу его, гдѣ онъ можетъ меня наидти.-- Съ этими словами, онъ сѣлъ въ экипажъ и велѣлъ кучеру ѣхать куда обыкновенно ѣздитъ.
   Вообразите, послѣ этого событія, суматоху въ городѣ, совѣщанія въ гостинницахъ, толки въ конторахъ, негодованіе между фабрикантами, статейки въ ньюкомскихъ газетахъ, разсужденія лекарей и адвокатовъ. У гостинницы Королевскаго Герба собирались толпы и ждали у дома стряпчаго Спирса, куда перенесли сэра Бэрнса. Напрасно полицейскіе приказывали имъ разойдтись; новыя группы занимали мѣсто удалявшихся. На слѣдующій день, когда Бэрнса Ньюкома, у котораго ушибъ былъ неопасный, посадили въ карету и повезли домой, одинъ человѣкъ погрозилъ ему въ дверцы и съ прибранной сказалъ: по дѣломъ тебѣ, бездѣльникъ. Это былъ тотъ самый человѣкъ, чью любезную соблазнилъ нашъ Донъ-Жуанъ и бросилъ нѣсколько лѣтъ тому; горе его было хорошо извѣстно между его товарищами: онъ былъ предводителемъ хора ненависти, шумѣвшаго вокругъ Бэрнса Ньюкома.
   Мать Бэрнса и сестра его, Этель, пріѣхали въ Ньюкомъ не за долго до возвращенія хора по домамъ. Всѣ тамъ были въ тревогѣ. Лэди Анна и миссъ Ньюкомъ вышли къ намъ на встрѣчу, блѣдныя. Онъ смѣялся и убѣждалъ ихъ не безпокоиться: дѣйствительно, ушибъ былъ маловажный; онъ упалъ съ лошади и лекарь пустилъ ему кровь; по опасности никакой не было. Однакожь дамы по-прежнему оставались блѣдны и показывали видъ сомнѣнія. Что было этому причиной? Середи бѣлаго дни, съ одною служанкой, лэди Клара Ньюкомъ покинула домъ мужа, и въ тотъ же вечеръ сэру Бэрнсу Ньюкому подали письмо, въ которомъ лордъ Гэйгетъ извѣщалъ, что лэди Клара Пуллейнъ не могла долѣе переносить жестокости мужа и рѣшилась его оставить; что лордъ Гэйгетъ намѣренъ немедленно выѣхать изъ Англіи, но что онъ пробудетъ здѣсь довольно времени дли свиданія съ сэромъ Бэрнсомъ Ньюкомомъ, въ случаѣ, если бъ онъ пожелалъ этого; тутъ же былъ названъ другъ лорда Гэйгета (товарищъ его по полку, гдѣ онъ прежде служилъ), которому поручалось получать письма и дѣйствовать отъ имени милорда, какъ укажетъ надобность.
   Пренія палаты лордовъ извѣстятъ подробно о послѣдующихъ событіяхъ печальной исторіи лэди. Бракоразводное дѣло Ньюкомовъ наполняло обыкновенное число столбцовъ въ газетахъ -- особенно въ газетахъ воскресныхъ. Свидѣтели допрашивались учеными перами, которыхъ обязанность,-- нѣтъ, удовольствіе состоитъ, кажется, именно въ томъ, чтобъ разбирать подобныя дѣла, и въ видахъ правосудія и общественной нравственности, безъ сомнѣнія, вся исторія домашняго быта Бэрнса Ньюкома была доведена до свѣдѣнія британской публики. При предварительномъ слѣдствіи въ судѣ Королевской скамьи, какъ величественно генералъ-адвокатъ Роулэндъ отстаивалъ права британскихъ супруговъ!-- съ какимъ паѳосомъ описывалъ онъ супружескій рай невинныхъ дѣтей, лепечущихъ вокругъ своихъ счастливыхъ родителей, змѣя -- разрушителя, вползающаго въ бельгрэвскій эдемъ; покинутаго сиротствующаго у домашняго очага супруга, взывающаго къ отчизнѣ о возмездіи! Роулэндъ проливалъ обильныя слезы въ продолженіе этой благородной рѣчи. Ни на шиллингъ менѣе двадцати тысячъ фунтовъ стерлинговъ не опредѣлялъ онъ цѣнность обиды, сдѣланной его кліенту. Рѣчь растрогала присяжныхъ и въ вечернихъ газетахъ появилась цѣликомъ, съ прибавкою злыхъ выходокъ противъ аристократіи вообще. Первые столбцы главной тогда утренней газеты "День" заняты были на слѣдующее утро статьей, въ которой каждая изъ прикосновенныхъ сторонъ и каждое общественное учрежденіе поражалось безпощадно. Униженіе пэрства, упадокъ монархіи (съ ретроспективнымъ взглядомъ на всѣмъ извѣстную исторію Гигеса и Кандауловъ), чудовищность преступленія и нелѣпость суда и наказанія, яркими красками, выставлялись въ страшной статьѣ газеты "День."
   Но когда, на слѣдующій день, потребовали отъ генералъ-адвоката Роулэнда, чтобъ онъ представилъ свидѣтелей для подтвержденія супружескаго счастья, которое онъ описывалъ такъ трогательно, -- ему не удалось найдти ни одного.
   Тутъ пришла очередь совѣтнику Олэйверу. Какъ человѣкъ, какъ мужъ, и какъ отецъ, мистеръ Олэйверъ не смѣлъ защищать поведенія несчастной своей кліентки; но если было какое-либо извиненіе въ этомъ поведеніи, такъ оно представлено самимъ истцомъ, котораго жестокость и небреженіе подтверждается двадцатью свидѣтелями -- небреженіе такое оскорбительное, жестокость такая систематическая, что онъ удивляется, какимъ-образомъ истецъ рѣшился предать публичному суду свою жалобу, со всѣми ея постыдными подробностями съ того самаго дня, когда совершился зловѣщій бракъ, и когда другая жертва безчеловѣчія хотѣла воспрепятствовать браку, но также тщетно, какъ генералъ-авдокатъ Роулэндъ хотѣлъ предупредить публичность этого дѣла. Она, съ жалостными воплями, во имя опозоренной, брошенной женщины, и отверженныхъ дѣтей, напрасно молящихъ о пищѣ, умоляла невѣсту остановиться, а жениха -- взглянуть на несчастныя созданія, обязанныя ему жизнію. Зачѣмъ родные и знакомые лэди Клары Пуллейнъ не вняли этому воззванію? Въ такомъ духѣ продолжалась въ этотъ день жаркая борьба между Роулэндомъ и Олэйверомъ. Изъ этой схватки едва ли кто вышелъ по-добру, по-здорову исключая обоихъ главныхъ поборниковъ, генералъ-адвоката Роулэнда и совѣтника Олэйвера. Весь околотокъ смотрѣлъ и слушалъ скандалезную повѣсть не только о проступкахъ Бэрнса и Гэйгета, но и о домашнихъ грѣшкахъ подкупленныхъ имъ лакеевъ и злоумышлявшихъ служанокъ. Господинъ судебный совѣтникъ Сойеръ долго увѣщевалъ присяжныхъ; -- присяжные были люди почтенные, сами отцы семействъ, и, разумѣется, отмѣрили полной мѣрой лорду Гэйгету за всѣ прегрѣшенія; -- обиженный супругъ утѣшенъ былъ огромными въ пользу его пенями, при чемъ ему предоставлено принять дальнѣйшія мѣры къ отысканію совершеннаго освобожденія отъ узъ, связавшихъ его.
   Такимъ-образомъ, лэди Клара бѣжитъ изъ-подъ стражи своего тирана, но куда же? Тотъ самый человѣкъ, который любитъ ее и даетъ ей убѣжище, жалѣетъ ее и оплакиваетъ ея участь. Она едва смѣетъ глядѣть на людей изъ окна своего новаго пріюта, опасаясь, чтобъ не узнали ея и не осыпали укоризнами. Всякія связи знакомства съ женщинами разорваны для нея. Выходя за порогъ дому и проходя между людей, она чувствуетъ ихъ насмѣшки и знаетъ, что злоба и ненависть шипятъ позади ея. Люди, словно преступники, еще не обличенные, сторонятся отъ нея, какъ-будто прикосновеніе ея заразительно. Лэди Клара знаетъ, что она омрачила жребій и поселила бѣдствіе въ домѣ человѣка, котораго она любитъ больше всего на свѣтѣ; что знакомые его, обходятся съ нею съ сомнительнымъ почтеніемъ, а слуги, приставленные къ ней, съ подозрительнымъ повиновеніемъ. Въ селахъ, на улицахъ города, прохожіе указываютъ пальцемъ, когда проѣзжаетъ она въ экипажѣ, блистательная и одинокая. Грубые товарищи ея супруга по охотѣ ѣдятъ за ея столомъ; онъ по неволѣ ищетъ общества льстецовъ и людей низшаго разряда; равные ему,-- по-крайней-мѣрѣ въ собственномъ его домѣ,-- не хотятъ жить съ нимъ. Можетъ-статься, она желала бы быть ласковой съ окружающими ее хозяевами коттеджей; дѣлать имъ добро; но она боится посѣщать ихъ, чтобъ не подвергнуться ихъ подозрѣнію. Пасторъ, который раздаетъ ея милостыню, краснѣетъ и потупляетъ глаза, встрѣчаясь съ нею въ деревнѣ, если онъ идетъ съ своей женою или однимъ изъ дѣтей. Не отправиться ли имъ на континентъ и обзавестись большимъ домомъ въ Парижѣ или Флоренціи? Тамъ они могутъ найдти общество; но какого сорту? Къ нимъ станутъ ѣздить наши баденскіе знакомцы -- мадамъ Шлангенбадъ, мадамъ Крюшкасси, мадамъ Д'Иври, мосье Лодеръ, Понтеръ, Блэкбэль, Дьюсисъ; эти люди будутъ танцовать, кокетничать, ссориться, играть въ карты и веселиться вокругъ хозяйки; но что общаго съ этимъ безпутнымъ народомъ имѣетъ эта бѣдная, робкая женщина? Притомъ, даже и эти люди будутъ смотрѣть на нее съ презрѣніемъ. Улыбки и смѣхъ на этихъ раскрашенныхъ лицахъ вовсе не похожи на улыбку ея грустнаго лица. У нея нѣтъ отвѣта на ихъ остроты. Ихъ адская веселость для нея несноснѣе домашняго уединенія. Не удивительно, что мужъ ея не любитъ домашней жизни и пріѣзжаетъ домой только на время охоты. Не удивительно, что онъ не бываетъ дома цѣлый день; можетъ ли онъ любить домашнюю жизнь, которую она такъ отравила? Середи ея скорби, сомнѣнія, бѣдствія, небо посылаетъ ей ребенка: какъ она прилѣпляется къ нему! какъ все ея существованіе, и надежда, и страсть сосредоточивается на этомъ слабомъ младенцѣ!... но она уже не принадлежитъ нашей лѣтописи: съ принятіемъ новаго имени, бѣдная лэди выходитъ изъ исторіи Ньюкомовъ.
   Если дѣти Бэрнса Ньюкома встрѣчаютъ эту одинокую лэди, узнаютъ ли они ее? Если бывшій ея супругъ порою думаетъ объ этомъ несчастномъ, юномъ созданіи, которое онъ отогналъ отъ себя жестокостью, совѣсть тревожитъ ли его сонъ ночью? Отчего же совѣсть Бэрнса Ньюкома должна быть щекотливѣе совѣсти его земляковъ, которые набили ему карманъ деньгами за то, что онъ презрѣлъ бѣдную, слабую молодую женщину и довелъ ее до погибели? Когда полный отчетъ этого жалкаго банкротства будетъ представленъ на окончательный пересмотръ, какъ вы думаете: которая изъ обѣихъ сторонъ будетъ признана наиболѣе виновною? Чувствуютъ ли нѣкоторый стыдъ почтенные родители и родственники, торопившіеся бракомъ, и великосвѣтскія особы, подписавшіяся свидѣтелями, кушавшія завтраки и аплодировавшія спичу жениха? О, Hymen, Hymenae!
   

LIX.
Въ которой Ахиллъ теряетъ Бризеиду.

   Маркизу Фэринтошу было лѣтъ не много, но онъ провелъ большую часть ихъ въ привычкѣ повелѣвать, и, съ самаго дѣтства, встрѣчалъ повиновеніе во всѣхъ окружавшихъ его. Когда онъ былъ ребенкомъ, ему стоило только заревѣть, и мать и няньки прибѣгали въ испугѣ, какъ будто онъ былъ левъ ливійскій. Всѣ его желанія и приказанія почитались закономъ въ его кланѣ и фамиліи. Въ періодъ его лондонской и парижской разсѣянности, бѣдная мать ни разу не осмѣлилась сдѣлать замѣчаніе своему вѣтренику и закрывала глаза, чтобъ не видать его шалостей. Что касается друзей его особы и дому, изъ которыхъ многіе были люди почтенные и пожилые, расположеніе ихъ къ молодому маркизу было такъ чрезвычайно, что не было общества, въ которое бы они не послѣдовали за нимъ, увлекаемые привязанностью къ нему, и вы не рѣдко могли бы видѣть, какъ онъ танцуетъ у Масиль, между тѣмъ какъ ветераны aides-de-camp стоятъ и смотрятъ на него, или забавляются съ оперными танцовщицами на банкетѣ, который эти господа, въ лѣтахъ его отца, приняли на себя труды устроить у Трехъ-братьевъ. Если его милости, графу Альмавивѣ нуженъ пріятель, который бы подержалъ фонарь или подставилъ лѣстницу, уже ли вы думаете, что въ обществѣ но найдется препорядочныхъ людей, готовыхъ играть роль Фигаро? Когда Фэринтошъ, въ цвѣтѣ гордаго мужества, заблагоразсудилъ избрать себѣ супругу и возвести на свой престолъ маркизу, никто не смѣлъ ему противорѣчить. Когда онъ пригласилъ свою мать, сестеръ, ихъ поклонниковъ и вообще родныхъ и знакомыхъ льстецовъ -- преклонить колѣна передъ женщиной, которую ему угодно было почтить, эти люди повиновались съ трепетомъ; онъ былъ увѣренъ, что положеніе маркизы Фэринтошъ, передъ лицомъ смертныхъ, такъ блистательно, что -- возведи онъ на эту степень любую нищую, низшій свѣтъ обязанъ поклоняться ей.
   Такимъ-образомъ, родительница его милости, сестры его милости, его бильярдные игроки и льстецы его замѣчательной особы -- всѣ преклонились передъ избранною имъ невѣстой, и не смѣли контролировать воли своего юнаго предводителя. Что толковали между собой лэди, мы не можемъ знать; но должно предполагать, что приспѣшники его милости, капитанъ Генгнэнъ, Джэкъ Тодгёнтеръ и прочіе чуяли недоброе отъ перемѣны въ жизни своего патрона, и не могли безъ заботы смотрѣть на пришествіе госпожи, которая, можетъ статься, будетъ господствовать надъ нимъ и надъ ними; которая, быть-можетъ, употребитъ свое вліяніе на мужа для того, чтобъ вытѣснить этихъ добрыхъ малыхъ съ мѣстъ, на которыхъ имъ было такъ тепло и уютно. Весельчаки -- негодяи могли раздѣлить участь кухни, конюшенъ, погребовъ и сигарочницъ его милости. Новая маркиза могла ненавидѣть охоту, куренье табаку, шумныя пирушки и лизоблюдовъ вообще, или ввести въ домъ другихъ любимцевъ. Я увѣренъ, что каждый свѣтскій человѣкъ съ нѣжною душой долженъ чувствовать состраданіе къ положенію этихъ вѣрныхъ, поверженныхъ въ сомнѣніе, безутѣшныхъ вассаловъ, и сочувствовать ихъ тревожному выраженію лица при видѣ блистательныхъ приготовленій къ свадьбѣ, богатой мебели, отправляемой въ замки и дома его милости, великолѣпныхъ сервизовъ, запасаемыхъ для его столовъ -- столовъ, за которыми, можетъ статься, для нихъ не будетъ ни ножа ни вилки; замковъ и домовъ, черезъ порогъ которыхъ, можетъ быть, не удастся перешагнуть бѣднымъ подлипаламъ.
   Когда утреннія газеты разнесли по городу вѣсть объ описанномъ въ предѣлущихъ страницахъ побѣгѣ великосвѣтской дамы, можете вообразить волненіе, произведенное этою вѣстью въ вѣрныхъ сердцахъ великодушнаго Тодгёнтера и преданнаго Генчмэна. Милорда еще не было въ собственномъ его домѣ. Онъ и друзья его продолжали оставаться въ маленькомъ домѣ въ Мэйфэрѣ, любимомъ мѣстопребываніи холостяка, гдѣ они наслаждались такими вкусными обѣдами и ужинами, проводили время въ такихъ милыхъ занятіяхъ. Я воображаю мину Генча, когда онъ приходитъ пить чай и читаетъ Morning-Post. Воображаю, какъ Томъ вваливается изъ своей спальни, и Генчъ подаетъ ему газету; воображаю послѣдующій разговоръ между этими достопочтенными господами. Побѣгъ великосвѣтской дамы, ощущеніе въ Н--комѣ; бѣгство лэди Кл-- Н--комъ, дочери покойнаго и сестры нынѣшняго графа Д--ркинга, съ лордомъ Г--гэтомъ; встрѣча между лордомъ Г--гэтомъ и сэромъ Б--нсомъ Н--комомъ. Необычайныя открытія. Да, воображаю мину Генча и Хода при этой страшной новости.
   -- Славная новость, не правда ли, Тодди? говоритъ Генчмэнъ, приподнимая голову отъ пери горскаго паштета, надъ которымъ трудится вѣрный другъ Фэринтоша.
   -- Всегда ожидалъ этого, замѣчаетъ другой: всякой, кто видалъ ихъ вмѣстѣ въ прошедшій сезонъ, долженъ былъ это знать. Самъ Фэринтошъ говорилъ маѣ объ этомъ.
   -- Вотъ-то будетъ страшный для него ударъ, когда онъ прочтетъ. Вѣдь это напечатано въ Morning-Post? Morning-Post у него въ спальнѣ. Онъ звонилъ: я слышалъ. Что, Боумэнъ, милордъ читалъ газету?
   Слуга Боумэнъ отвѣчаетъ: Могу васъ увѣрить, что читалъ. Прочтя газету, онъ вскочилъ съ постели и началъ страшно браниться. Я поскорѣй убрался, -- продолжалъ Боумэнъ, который позволялъ себѣ въ отношеніи къ этимъ двумъ джентльменамъ фамиліарное, даже презрительное обращеніе.
   -- Да хоть кто взбѣсится! говоритъ Тодди Генчмину, и оба встревожились въ благородной душѣ своей, вообразивъ, что ихъ начальникъ въ эту минуту встаетъ и одѣвается; что онъ скоро и въ порядкѣ натуры, спустится въ нижній этажъ, и тогда, по всѣмъ вѣроятностямъ, начнетъ браниться и съ ними.
   Высокородный Мунго Малькольмъ Ангусъ былъ въ страшномъ состояніи духа, когда, наконецъ появился въ столовой.-- Что за кабакъ дѣлаете вы изъ этой комнаты? кричитъ онъ. Трепещущій Генчмэнъ, который только что началъ курить, какъ случалось ему сто разъ въ столовой холостаго человѣка -- бросаетъ свою сигару въ огонь.
   -- Вотъ такъ-то! Насилу за умъ хватился! Что не бросишь туда и остальныя? У Гедеона достанешь ихъ за пять гиней цѣлый ящикъ, продолжаетъ кричать юный пэръ.
   -- Понимаю, отчего ты такъ злишься, товарищъ, говоритъ Генчмэнъ, протягивая свою ручищу. Слеза состраданія навернулась у него на глазахъ и покатилась по пухлымъ щекамъ.-- Фэринтошъ, ты хочешь ссориться съ старымъ Франкомъ, товарищемъ, который былъ привязанъ къ тебѣ тогда ужь, когда ты не умѣлъ еще говорить. Ты въ горѣ, маркизъ, ты раздосадованъ, я это знаю, и я въ такую минуту не стану сердиться на тебя. Изволь, нападай на меня, рази, мой юный товарищъ.-- И Франкъ сталъ въ позу человѣка, готоваго принять кулачный приступъ. Онъ обнажилъ свою грудь и, показывая рубцы на ней, повторилъ: Рази! Франкъ Генчмэнъ былъ краснобай. Дядя мой, маіоръ Пенденнисъ, часто смѣялся со мной надъ напыщенною лестью и кипящей вѣрностью этого малаго.
   -- Вы читали эту проклятую статью? говоритъ маркизъ.
   -- Читали, и намъ стало чертовски досадно, говоритъ Генчмэнъ: досадно за тебя, мой дорогой товарищъ.
   -- Я вспомнилъ, маркизъ, то, что вы говорили въ прошедшемъ году, восклицаетъ Тодгентеръ (ловкій малый -- Тодгентеръ): вотъ въ этой самой комнатѣ, за этимъ самымъ столомъ, въ тотъ вечеръ, когда здѣсь ужинали Коралія и испанская танцовщица съ матерью и рѣчь зашла о Гайгетѣ,-- вы сами предсказывали, что должно случиться. Я сомнѣвался, потому, что обѣдалъ у Ньюкомовъ и часто видалъ въ обществѣ Гэйгета и его жену. Но, хоть вы и моложе меня, однако жь глаза у васъ зорче моихъ: вы тотчасъ смекнули, да, тотчасъ же, помните? Коралія сказала, какъ она этому рада, потому что сэръ Бэрнсъ дурно поступилъ съ ея пріятельницей -- Генчъ... какъ бишь зовутъ пріятельницу Кораліи?
   -- А мнѣ какъ знать ея пріятельницъ? рѣзко отвѣчаетъ Генчмэнъ: какое мнѣ дѣло до сэра Бэрнса Ньюкома и его домашнихъ дѣлъ? Онъ не изъ числа моихъ друзей. Я никогда не говорилъ, чтобъ онъ былъ моимъ другомъ. Я никогда не говорилъ, чтобъ любилъ его. Изъ одного уваженія къ нашему начальнику, я не высказывалъ и не рѣшусь высказать своихъ мыслей насчетъ сэра Бэрнса. Не хочешь ли паштета, начальникъ? Не хочешь? Бѣдняжка! Знаю, что у тебя не можетъ быть аппетита. Знаю, что вѣсть сразила тебя. Я не говорю ничего, и не имѣю притязаній соболѣзновать, хоть чувствую къ тебѣ -- вѣдь ты самъ знаешь, что можешь положиться на своего стараго Франка Генчмэна -- не правда ли, Малькольмъ?-- И тутъ Генчмэнъ отворачивается, чтобъ скрыть свою милую чувствительность и великодушное волненіе.
   -- Да мнѣ какое дѣло до этого? вскрикиваетъ маркизъ, приправляя рѣчь обычными вставочными выраженіями, которыя украшали его краснорѣчіе всякой разъ, когда онъ былъ не въ духѣ: какое мнѣ дѣло до Бэрнса Ньюкома, его проклятыхъ дѣлъ и фамиліи? Я не хочу и смотрѣть на него иначе, какъ на моего банкира, и буду видѣться съ нимъ развѣ только тогда, когда поѣду въ Сити, гдѣ онъ ведетъ мои счеты. Я говорю, что мнѣ нѣтъ никакого дѣла ни до него, ни до прочихъ Ньюкомовъ, какіе есть подъ солнцемъ. Одинъ изъ нихъ живописецъ и готовъ рисовать мою собаку, Раткачера, или мою лошадь, моего грума; стоитъ только заказать. Уже ли ты думаешь, что я имѣю какое нибудь дѣло до подобной сволочи? Будущая маркиза Фэринтошъ не виновата, что ея фамилія не ровна съ моей. Да и сколько фамилій такихъ, какъ моя, насчитаешь во всей Англіи и Шотландіи? Двѣ-три, и обчелся. Знаешь, что я тебѣ скажу, Генчъ? Держу пять противъ двухъ, что не пройдетъ часу, какъ здѣсь будетъ моя матушка, упадетъ передо мной на колѣни и станетъ просить, чтобъ я взялъ назадъ данное слово.
   -- Что-жь ты сдѣлаешь, Фэринтошъ? протяжно спрашиваетъ Генчмэнъ: согласишься?
   -- Ни за что! кричитъ маркизъ: зачѣмъ разорву я связь съ прекраснѣйшею въ Англіи дѣвушкой, умной, отлично образованной, такой, какую рѣдко встрѣтишь на свѣтѣ? Изъ-за того только, что ея невѣстка бросила ея брата, который поступалъ съ нею адски? Мы ужь разсуждали объ этомъ и прежде. Я никогда не хотѣлъ у него обѣдать, хоть онъ вѣчно приглашалъ меня, и если бывалъ у кого изъ его родни, такъ изъ одной только вѣжливости. Лэди Анна -- дѣло другое. Она настоящая лэди, настоящая. Она добрая женщина, и Кью -- препочтенный человѣкъ, хотя родъ его получилъ перское достоинство не далѣе, какъ при Георгѣ III. Послушалъ бы ты, какъ онъ отзывается о миссъ Ньюкомъ, несмотря на то, что она отказала ему. Хотѣлъ бы я знать, кто помѣшаетъ мнѣ жениться на дочери лэди Анны Ньюкомъ?
   -- Ей-ей, ты человѣкъ съ характеромъ, Фэринтошъ: дай же мнѣ руку, товарищъ, говоритъ Генчмэнъ.
   -- Гм! А ты думалъ обо мнѣ иначе? Нѣтъ, любезнѣйшій, будь увѣренъ: если я рѣшился на что, такъ поставлю на своемъ. Я ума не огромнаго, не хвастаюсь и во многихъ другихъ отношеніяхъ; но знаю свое значеніе въ свѣтѣ, знаю свое мѣсто; а если человѣкъ моего званія дастъ слово, то не измѣнитъ ему, сэръ, и милэди съ моими сестрицами могутъ ползать вокругъ меня на колѣняхъ, но, ей-ей, я не отступлюсь отъ своего намѣренія.
   Справедливость предположеній лорда Фэринтоша скоро оправдалась появленіемъ матушки милорда, лэди Гленливэтъ; ея пріѣздъ прервалъ бесѣду, которую Генчмэнъ не разъ пересказывалъ въ послѣдствіи. Лэди Гленливэтъ такъ настоятельно требовала свиданія съ сыномъ, что молодой нобельмэнъ долженъ былъ наконецъ принять ее; и безъ сомнѣнія, затѣмъ послѣдовало продолжительное и занимательное преніе, въ которомъ матушка лорда Фэринтоша слезно умоляла его отказаться отъ невѣсты, а Фэринтошъ рѣшительно отстаивалъ свое намѣреніе.
   Что побуждало къ этому молодаго лорда: чувство ли чести, неодолимое ли желаніе обладать молодою красавицей и назвать ее своею, или просто упрямство и гордость, которыя не позволяли ему терпѣть ни малѣйшаго стѣсненія его свободы? Правда, онъ очень философски переносилъ отсрочку за отсрочкой, которыя безпрестанно отдаляли предположенный союзъ, и, совершенно увѣренный въ своей невѣстѣ, не торопился свадьбой, а спокойно допивалъ чашу холостяка. Мы все знаемъ, какъ трогательно прощался онъ съ спутниками своей холостой жизни; знаемъ спичи, произнесенные на обоихъ языкахъ; подарки, розданные тому и другому; слезы и истерическіе припадки нѣкоторыхъ изъ гостей; сигарочницу, уступленную такому-то пріятелю, брилліантовый экранъ, пожалованный такой-то пріятельницѣ, и прочее, и прочее. Развѣ мы этого не знаемъ? Если не знаемъ, виноватъ въ томъ не Генчмэнъ, который разсказывалъ исторію обрученья Феринтоша тысячу одинъ разъ въ своихъ клубахъ, въ домахъ, куда его приглашаютъ обѣдать, по случаю короткаго его знакомства со знатью между молодыми львами и не-львами, образованіе которыхъ этотъ толстый Менторъ и поклонникъ молодежи принялъ на свою обязанность. Прощаніе въ Гринвичѣ было такъ трогательно, что оказалось необходимымъ повторить его въ Ричмондѣ, гдѣ играли роль и слезы: плакала Эвхарисъ по тому, что прекрасная Калипсо хотѣла выцарапать ей глаза. На этомъ прощаньѣ, не только Телеманъ, какъ свойственно его лѣтамъ, но и самъ Менторъ вкусили вина свыше мѣры. Вы добродѣтельны, о читатель, но все таки есть на свѣтѣ хлѣбъ и вино. Спросите Генчмэна, если не вѣрите. Вы найдете его въ паркѣ, каждый день; онъ будетъ обѣдать съ вами, если прежде васъ не попроситъ его къ себѣ кто-нибудь по-лучше васъ. Онъ станетъ вамъ разсказывать исторію за исторіею о молодомъ лордѣ Фэринтошѣ, о его женитьбѣ, о томъ, что случилось до свадьбы и что случится послѣ; онъ начнетъ вздыхать, будетъ даже плакать въ извѣстные моменты, разсказывая послѣдующія ссоры супруговъ и неприличные поступки Феринтоша, и то, какъ онъ образовалъ этого молодаго человѣка. Мой дядя и капитанъ Генчмэнъ страшно не терпѣли другъ друга, долженъ я сказать съ прискорбіемъ, и съ прискорбіемъ же долженъ прибавить, какъ забавно было слышать, когда одинъ честилъ другаго.
   Леди Гленливэтъ, какъ говорилъ капитанъ, не имѣла успѣха при свиданіи съ сыномъ, который, не внимая ни приказаніямъ матери, ни слезнымъ ея просьбамъ, клялся, что женится на миссъ Ньюкомъ и что никакія силы на землѣ не заставятъ его перемѣнить намѣренія.-- Какъ будто чьи убѣжденія могли поколебать упрямую волю этого человѣка! восклицалъ бывшій его пріятель.
   Но на слѣдующій день, послѣ того, какъ десятки тысячъ человѣкъ въ клубахъ и семейныхъ домахъ наговорились до-сыта о занимательной новости; послѣ того, какъ вечерняя бесѣда повторила съ прибавками восхитительную тему нашихъ утреннихъ современниковъ; послѣ того, какъ Калипсо и Эвхарисъ, теперь примирившіяся и катавшіяся въ паркѣ въ одномъ экипажѣ, сдѣлали ручку лорду Фэринтошу и наговорили ему комплиментовъ; послѣ ночи, проведенной въ сомнѣніи, тревогѣ и бѣшенствѣ -- какъ шептали другъ-другу люди въ клубѣ, гдѣ обѣдалъ милордъ, и въ театрѣ, гдѣ онъ изволилъ искать развлеченія; послѣ страшныхъ минутъ завтрака, за которымъ мосьё Боумэнъ, слуга, и Тодгёнтеръ и Генчмэнъ, капитаны Фэринтошевой стражи, получили каждый свою долю укоровъ и ворчанья,-- глядь! лэди Гленливэтъ скова является вести прежнюю аттаку, и на этотъ разъ ведетъ ее съ такою стремительностью, что лордъ Фэринтошъ рѣшительно пошатнулся.
   Союзницей милэди была не кто иная, какъ сама миссъ Ньюкомъ, отъ которой матушка лорда Фэринтоша получила съ сегодняшней почтой письмо; письмо это предоставлялось ей прочесть сыну.
   -- Dear madam, писала молодая лэди самымъ твердымъ почеркомъ: матушка въ настоящую минуту находится въ такомъ горѣ и безпокойствѣ отъ жестокаіо бѣдствія и стыда, постигшихъ нашу фамилію, что рѣшительно не можетъ писать вамъ, какъ бы должна была, и эту тяжелую обязанность я вынуждена принять на себя. Милая лэди Гленливэтъ, доброта и дружба, которыя я всегда встрѣчала въ васъ и въ вашихъ близкихъ, заслуживаютъ чистосердечія, признательности и уваженія съ моей стороны. До послѣдняго роковаго событія, я часто и часто думала, но не смѣла высказать моихъ мыслей; теперь же я чувствую, что разъ на всегда должна освободить лорда Ф. отъ даннаго имъ слова -- вступить въ родственную связь, которую онъ навѣрно не захотѣлъ бы поддерживать съ такимъ несчастнымъ семействомъ, какъ наше. Ото всей души благодарю его за всю его снисходительность, съ какою онъ такъ долго терпѣлъ мои причуды; если я чѣмъ-нибудь огорчала его -- а я сознаю себя въ этомъ виновной -- прошу у него прощенія и готова стать передъ нимъ на колѣни. Желаю и молюсь, чтобъ Богъ послалъ ему счастье, котораго онъ не нашелъ бы со мной, какъ я всегда опасалась. У него много добрыхъ и благородныхъ качествъ, и, прощаясь съ нимъ, я надѣюсь, что сохраню его дружбу и что онъ приметъ увѣреніе въ почтеніи и признательности искренно преданной вамъ.

Этели Ньюкомъ.

   Копію съ этого прощальнаго письма видѣла одна дама, которая жила по сосѣдству съ миссъ Ньюкомъ, когда случилось семейное несчастье, и къ которой молодая лэди, въ горѣ и тревогѣ, прибѣгала за ободреніемъ и утѣшеніемъ.-- Милѣйшая мистриссъ Пенденнисъ, писала моей женѣ миссъ Этель, я слышу, что вы въ Розбери; пожалуйста, пріѣзжайте къ любящей васъ Э. Н.-- На другой день, записочка гласила: Милѣйшая Лаура, если можете, пріѣзжайте ради Бога въ Ньюкомъ, сегодня утромъ. Мнѣ нужно поговорить съ вами о бѣдныхъ дѣтяхъ и посовѣтоваться съ вами о дѣлѣ важномъ.-- Въ эти дни бѣдствія, экипажъ княгини Монконтуръ безпрестанно разъѣзжалъ между Розбери и Ньюкомомъ.
   И Лаура, по долгу жены, отдавала мнѣ полный отчетъ во всемъ, что дѣлалось въ этой обители плача. Въ самый день побѣга, лэди Анна, ея дочь и нѣкоторыя другія особы ея фамиліи пріѣхали въ Ньюком. Покинутая малютка, старшая дочь Бэрнса, со слезами и криками радости, прибѣжала къ своей теткѣ, Этели, которую она всегда любила больше матери, прильнула къ ней, обняла ее, и съ наивностью ребенка сказала, что мамаша ушла и что Этель должна быть теперь ея мамашей. Глубоко разстроганная и несчастнымъ событіемъ, и ласками и любовью бѣдной осиротѣлой дѣвочки, Этель прижала ее къ сердцу, обѣщала быть ей матерью и не покидать ее никогда. Напрасно сталъ бы я говорить, что Лаура подкрѣпляла ее въ этомъ благочестивомъ намѣреніи, когда, по настоятельному зову молодой своей подруги, жена моя пріѣзжала къ ней.
   Домашнее хозяйство въ Ньюкомѣ послѣ катастрофы, пришло въ совершенное разстройство. Двое изъ слугъ лэди Клары, какъ выше сказано, послѣдовали за нею. Несчастный хозяинъ дома лежалъ послѣ ушибу въ сосѣднемъ городѣ. Лэди Анна Ньюкомъ, его мать, была взволнована переданною ей, безъ всякого приготовленія, вѣстью о бѣгствѣ ея невѣстки и объ опасности, въ которой находился сынъ. То думала она летѣть въ Ньюкомъ, чтобъ приглянуть за больнымъ; то вдругъ раздумывала, опасаясь встрѣтить у него дурной пріемъ; а надо припомнить, что сэръ Бэрнсъ велѣлъ ей ѣхать домой и не докучать ему. Такимъ-образомъ, лэди Анна оставалась дома, гдѣ мысли о страданіяхъ, перенесенныхъ уже ею въ этомъ домѣ, о жестокомъ обращеніи съ нею сэра Бэрнса при послѣднемъ свиданіи, внезапно прерваномъ по его требованію, о прежнихъ счастливыхъ дняхъ, когда она была хозяйкой этого дома и женой покойнаго сэра Брэйана, портретъ этого отшедшаго ангела, въ столовой, и его кресла, въ галлереѣ, воспоминаніе о маленькомъ Бэрнсѣ, порхавшемъ въ этой галлереѣ, и спасенномъ няней отъ огня на второмъ году отъ рожденья, когда онъ былъ всѣмъ, чего только мать можетъ желать, все это такъ волновало лэди Анну Ньюкомъ, что у нея безпрестанно повторялись истерическіе припадки, и она дѣйствовала какъ безумная. Вторая ея дочь кричала за-одно съ нею, и миссъ Ньюкомъ должна была принять на себя управленіе этимъ безпорядочнымъ домомъ, больною мамашей, сестрой, неповинующимися слугами, покинутою и наполненною криками дѣтскою, и обратить старыхъ и малыхъ къ порядку и спокойствію.
   На другой день послѣ незначительнаго ушиба, пріѣхалъ домой сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, не столько страдающій тѣломъ, сколько душой, и началъ изливать свой гнѣвъ на каждаго изъ окружавшихъ его, въ тѣхъ сильныхъ выраженіяхъ, которыя онъ употреблялъ, когда былъ раздраженъ; слуга его, дворецкій, мясникъ, фермерскій бальифъ, стряпчій, докторъ, даже -- мать, которая, вскочивъ съ своей постели и уронивъ флаконъ съ летучей солью, бросилась къ своему дражайшему сыну -- всѣ страдали отъ злости сэра Бэрнса. Этель Ньюкомъ, сестра баронета, была одна во всемъ домѣ, которой сэръ Бэрнсъ не говорилъ грубостей. Онъ боялся оскорблять или вызывать на ссору этотъ рѣшительный характеръ, и молчалъ въ ея присутствіи. Несвязныя проклятія зажужжали вокругъ креселъ сэра Бэрнса, когда онъ увидалъ подъѣзжавшій экипажъ моей жены, и спросилъ, зачѣмъ она ѣдетъ. Но Этель сурово отвѣчала ему, что мистриссъ Пенденнисъ приглашена, и спросила его, ужели онъ думаетъ, что кто-нибудь придетъ теперь въ этотъ домъ для удовольствія или по другому какому побужденію, кромѣ доброй внимательности? При этихъ словахъ сэръ Бэрнсъ рѣшительно залился слезами, примѣшивая къ нимъ проклятія на своихъ враговъ и на судьбу и увѣряя, что онъ теперь несчастнѣйшій изъ смертныхъ. Онъ не хотѣлъ видѣть своихъ дѣтей, но съ новыми ручьями слезъ умолялъ Этель не покидать ихъ, причемъ не разъ спрашивалъ, что ему будетъ дѣлать, когда она выйдетъ за-мужъ и онъ останется одинъ въ этомъ проклятомъ домѣ?
   Т. Поттсъ, эсквайръ, сотрудникъ Ньюкомскаго "Индепендента", часто говорилъ впослѣдствіи, что баронетъ страшно боялся новой встрѣчи съ лордомъ Гэйгетомъ, и держалъ одного полисмена у воротъ своего дома, а другаго на кухнѣ, чтобъ имѣть подъ рукой, въ случаѣ нападенія. Но мистеръ Поттсъ разсказывалъ это гораздо позже, именно въ то время, когда между его партіей и газетой и сэромъ Бэрнсомъ Ньюкомомъ возгорѣлась ссора. Спустя пять или шесть дней послѣ встрѣчи обоихъ соперниковъ на ньюкомской торговой площади, сэръ Бэрнсъ получилъ отъ одного изъ знакомыхъ лорда Гэйгета письмо съ извѣщеніемъ, что милордъ, напрасно прождавъ его все это время, согласно съ обѣщаніемъ, оставилъ наконецъ Англію и что недоразумѣнія онъ предоставляетъ уладить адвокатамъ обѣихъ сторонъ -- поступокъ безчестный, какъ и всѣ поступки лорда Гэйгета, говорилъ баронетъ:-- когда бездѣльникъ узналъ, что я въ состояніи поднять пистолетъ, онъ бѣжалъ изъ Англіи, прибавлялъ Бэрнсъ, давая тѣмъ разумѣть, что онъ намѣренъ былъ требовать отъ своего врага не денежнаго вознагражденія, а крови и жизни.
   Послѣ свиданія, въ которое Этель сообщила Лаурѣ свое прощальное письмо къ лорду Фэринтошу, жена моя возвратилась въ Розбери, съ необыкновенною ясностью и веселостью въ лицѣ и во всѣхъ движеніяхъ. Она пожала руку княгини Монконтуръ съ такимъ жаромъ, краснѣла такъ мило, пѣла и болтала такъ весело, что нашъ хозяинъ былъ пораженъ ея живостью, и наговорилъ ея супругу на-счетъ ея красоты, любезности и другихъ прекрасныхъ качествъ такихъ комплиментовъ, что здѣсь неумѣстно повторять ихъ. Можетъ-статься, я любилъ Поля Флорака, не смотря на извѣстные, неотрицаемые недостатки его характера, именно за высокія понятія его о моей женѣ. Въ этотъ вечеръ, она горѣла такимъ нетерпѣніемъ поговорить со мной, что игра Поля и наши никоціантскія занятія прерваны были появленіемъ ея въ бильярдной, и когда мы остались одни, у отраднаго огня камина, она разсказала мнѣ обо всемъ, что случилось въ продолженіе дня. Отчего бы это было, что отказъ, сдѣланный Этелью лорду Феринтошу, такъ восхищалъ мою супругу?
   -- Ахъ, восклицаетъ мистриссъ Пенденнисъ, у нея благородное сердце, и свѣтъ не успѣлъ исторгить его. Знаешь ли, что есть многія вещи, я сказала бы: проблемы, которыя ей никогда не приходили на умъ, и которыя теперь -- она разрѣшаетъ сама; но, Пенъ, ты не любишь, чтобъ мы, жалкія невѣжды -- женщины, употребляли такое ученое слово, какъ проблемы. Жизнь и опытъ приводятъ ей на умъ такія вещи, которыя узнаются другими отъ родителей или воспитателей, а ей никто не внушалъ ихъ. Никто и никогда не говорилъ ей, что грѣшно выходить за-мужъ безъ любви, или легкомысленно произносить страшные обѣты, которые мы дѣлаемъ передъ лицомъ Бога у алтаря. Мнѣ кажется, если бъ она прежде сознавала, что жизнь ея пуста и ничтожна, она непремѣнно постаралась бы измѣнить свой образъ жизни и навѣрно успѣла бы исправиться. Кромѣ Гетевой поэмы, которая такъ нравится тебѣ, я читала въ путешествіяхъ въ Индію о баядеркахъ, танцовщицахъ, воспитываемыхъ цѣлыми стадами вокругъ храмовъ: ихъ назначеніе состоитъ въ томъ, чтобъ плясать, носить драгоцѣнныя украшенія и блистать красотой; въ странѣ пагодъ онѣ пользуются уваженіемъ. Онѣ исполняютъ пляски въ пагодахъ передъ жрецами, и брамины и индійскіе князья женятся на нихъ. Имѣемъ ли мы право осуждать эти жалкія созданія или обычай ихъ родины? Мнѣ кажется, молодыя дѣвицы въ нашемъ свѣтѣ воспитываются почти такимъ же образомъ. Едва ли имъ извѣстно, хорошо ли онѣ поступаютъ или дурно? Онѣ воспитываются для свѣта и для выставки: матери отдадутъ ихъ жениху, который по-богаче, точно также, какъ сами онѣ были отданы въ старое время. Какъ эти дѣвушки могутъ помышлять о спасеніи души, о предохраненіи слабаго сердца отъ искушеній, о молитвѣ и о лучшемъ мірѣ, который всегда долженъ быть у насъ въ виду, когда одна суетность здѣшняго міра составляетъ предметъ всѣхъ ихъ мыслей и плановъ? Знаешь ли что? Простодушныя разсужденія Этели и жаръ, съ какимъ она передавала мнѣ свои замѣтки и открытія, нерѣдко заставляли меня улыбаться. Я думала о мальчикѣ -- пастухѣ, который сдѣлалъ часы, понесъ ихъ въ городъ, и нашелъ, что тамъ есть тысячи часовъ и что всѣ они несравненно лучше его произведенія. Но бѣдная дѣвушка должна сама для себя сдѣлать часы, какія ни есть, и Этель въ настоящую минуту занята этой работой. Она простодушно разсказала мнѣ свою маленькую исторію и бесѣда ея тронула меня глубоко, Артуръ, и я благодарила Бога за то, что Онъ послалъ мнѣ въ нашей матери лучшую руководительницу моихъ раннихъ дней.
   -- Ты знаешь, что давно уже рѣшено было выдать ее за-мужъ за ея кузена, лорда Кью? Съ самыхъ раннихъ лѣтъ она привыкла къ этой мысли, объ этой порѣ жизни она говорила, какъ всѣ мы говоримъ о нашихъ раннихъ дняхъ. Первые годы она провела большею частью въ дѣтской и классной комнатѣ. Въ Лондонѣ ей рѣдко позволялось входить въ комнату къ матери, и только зимой, въ Ньюкомѣ, она могла чаще видѣться съ нею. Она описываетъ мать, какъ добрѣйшую изъ добрѣйшихъ; но дочь съ самыхъ раннихъ лѣтъ чувствовала свое превосходство, хотя она этого и не говоритъ. Посмотрѣлъ бы ты на нее теперь дома, среди постигшаго ихъ страшнаго горя. Во всемъ домѣ она, кажется, одна сохраняетъ присутствіе духа.
   Она разсказывала очень мило и скромно, что лордъ Кью оставилъ ее, а не она отказала ему, какъ говорили Ньюкомы. Я сама слышала -- да -- самъ сэръ Бэрнсъ разсказывалъ мнѣ то же самое. Этель смиренно признается, что кузенъ Кью былъ не по ней добръ, и, прибавляетъ она, едва ли есть кто, кого бы она стоила.
   -- Бѣдный же этотъ кто! Спрашивала ты объ немъ, Лаура? сказалъ мистеръ Пенденнисъ.
   -- Нѣтъ, я не рѣшалась. Она смотрѣла на меня изъ-подъ опущенныхъ рѣсницъ и продолжала разсказывать свою повѣсть.-- Я была тогда чуть не ребенокомъ, говорила она, и хоть душевно любила Кью -- кто не полюбилъ бы такого благороднаго, великодушнаго человѣка?-- мнѣ все какъ-то казалось, что я выше его на голову и что мнѣ не слѣдовало выходить за него за-мужъ, если не хочу сдѣлать его несчастнымъ. Когда папаша начнетъ бывало разсуждать, мы, дѣти, замѣчали, что мамаша не слушаетъ его; поэтому мы не уважали его, какъ бы слѣдовало, и Бэрнсъ, въ особенности, былъ съ нимъ грубъ и дерзокъ. Дѣло другое Гарріетта: она съ благоговѣніемъ слушаетъ все, что ни скажетъ Кью, и она счастлива, когда бываетъ съ нимъ.-- Потомъ, прибавила мистриссъ Пенденнисъ, Этель сказала: я надѣюсь, что вы уважаете вашего мужа, Лаура? повѣрьте мнѣ, вы будете счастливы, если уважаете. Не правда ли, мистеръ Пенъ, какое тонкое соображеніе у Этели?
   -- Страхъ, который Клара чувствовала въ присутствіи Бэрнса, пугалъ меня, когда я жила у нихъ въ домѣ, продолжала Этель: я увѣрена, что ни передъ кѣмъ на свѣтѣ я не стала бы дрожать, какъ она. Я скоро замѣтила, что Клара обманываетъ его и разсказываетъ ему ложь. Я разумѣю ложь не только въ словахъ, но и въ лицѣ и въ поступкахъ. О, я не удивляюсь, что она бѣжала отъ него. Съ нимъ страшно было жить: такъ онъ жестокъ, себялюбивъ и холоденъ. Онъ сталъ хуже, женившись на дѣвушкѣ, которую не любилъ; то же сталось и съ нею черезъ этотъ несчастный бракъ. Что, если бы онъ нашелъ умную женщину, которая могла бы удерживать его, занимать, которую могли бы уважать и онъ и его друзья, вмѣсто бѣдной Клары, которая дѣлала ему домашнюю жизнь несносною и дрожала, когда онъ приходилъ домой? Что если бы она вышла за-мужъ за того несчастнаго человѣка, къ которому она была привязана съ раннихъ лѣтъ? Да, Лаура, я содрагалась при видѣ жалкихъ послѣдствій этого брака по расчету.
   Моя бѣдная бабушка, когда я заговорю, бывало, объ этомъ, тотчасъ пускается въ насмѣшки и сарказмы, и указываетъ десятки изъ нашихъ знакомыхъ, которые женились по любви и потомъ ссорились между собой, какъ-будто никогда не любили другъ-друга. Вы помните страшный случай, во Франціи, съ герцогомъ --скимъ, который убилъ свою жену? Онъ былъ женатъ по любви, и у меня до-сихъ-поръ отзывается въ ушахъ шипѣнье, съ какимъ лэди Кью разсказывала объ этомъ бракѣ, и о журналѣ, который вела бѣдная герцогиня, записывая въ него всѣ безчеловѣчные поступки мужа.
   -- Тс, Лаура! Помнишь ли, гдѣ мы? Если бъ княгиня вздумала записывать въ альбомѣ всѣ грѣхи Флорака, то-то вышелъ бы фоліантъ -- не тоньше Портмэнова Хризостома! Но это сказано было въ скобкахъ, и послѣ улыбки и небольшаго отдыха, молодая женщина продолжала исторію своей подруги.
   -- Тогда, говорила Этель, я довольно охотно слушала бабушку, потому-что мы рады всякому благовидному предлогу -- дѣлать, какъ намъ нравится: а мнѣ нравилось, чтобъ за мною ухаживали; я любила знатность и богатство, Лаура, и лордъ Фэринтошъ все это представлялъ мнѣ. Я хотѣла превзойдти моихъ подругъ и знакомыхъ, и видѣла, съ какимъ усердіемъ онѣ преслѣдовали его. Вы не можете вообразить, Лаура, на какую низость готовы свѣтскія женщины, матери и дочери, гоняясь за человѣкомъ такого, какъ онъ званія. Вы, вѣроятно, видали этихъ миссъ Берръ, въ загородныхъ домахъ, гдѣ мы бывали вмѣстѣ: какъ онѣ преслѣдовали его; какъ старались онѣ встрѣчаться съ нимъ въ паркахъ и кустарникахъ; какъ онѣ любили сигарный дымъ, хотя я знаю, что имъ бывало отъ него дурно; какъ онѣ искали предлога быть подлѣ него! О, это просто возмутительно!
   Я не хотѣлъ бы прерывать разсказа, но позвольте пересказчику доложить вамъ, что на этомъ пунктѣ исторіи миссъ Ньюкомъ (надо замѣтить, что жена моя, передавая эту исторію, премило подражала манерѣ Этели), мы оба разразились такимъ громкимъ хохотомъ, что мадамъ де-Монконтуръ высунула голову въ гостиную и спросила, о чемъ мы хохочемъ? Мы не сказали нашей хозяйкѣ, что глупенькая Этель и ея бабка обвинялись въ томъ самомъ, въ чемъ она упрекала миссъ Берръ. Миссъ Ньюкомъ считала себя совершенно невинною: иначе какъ бы она стала порицать неприличное поведеніе другихъ?
   Куда бы однако жь мы ни появлялись, продолжала молодая наперсница моей жены, легко было замѣтить, скажу безъ самохвальства, кто былъ предметомъ внимательности лорда Фэринтоша. Онъ слѣдовалъ за нами по-всюду, и мы не могли пріѣхать ни въ одинъ домъ въ Англіи или въ Шотландіи, гдѣ бы не застали и его. Бабушка спала и видѣла, чтобъ я вышла за него за-мужъ, и, когда онъ сдѣлалъ предложеніе, сознаюсь откровенно, -- мнѣ было и пріятно и лестно.
   Только въ послѣдніе мѣсяцы я наслышалась о немъ больше, и стала лучше понимать его и самое себя, Лаура: одинъ человѣкъ -- вы его знаете -- когда-то упрекалъ меня въ привязанности къ свѣту, о чемъ иногда говорите и вы. Но не есть ли привязанность къ свѣту -- жертвовать собой для своихъ родныхъ? Кто въ какомъ званіи родился, въ томъ и долженъ оставаться, и не естественно ли и не благоразумно ли искать невѣсты или жениха въ своемъ сословіи? Не то, чтобы лордъ Фэринтошъ считалъ меня или какую другую дѣвицу равною ему по званію. (Тутъ миссъ Этель захохотала). Онъ -- султанъ, а мы, и всякая незамужняя дѣвушка -- ничто больше, какъ смиреннѣйшія его рабыни. Мнѣнія его на этотъ счетъ не въ моемъ духѣ, могу васъ увѣрить: я не имѣю ни малѣйшаго понятія о такой гордости.
   Но не скрою отъ васъ, милая Лаура, что, послѣ сдѣланнаго имъ предложенія, узнавъ его короче, наслушавшись его, наслышавшись объ немъ, наговорившись съ нимъ каждый день и понявъ характеръ лорда Фэринтоша, я стала смотрѣть впередъ съ большимъ и большимъ сомнѣньемъ и страшиться дня, когда я буду его женой. Я не научилась уважать его въ тѣ мѣсяцы, въ которые узнала его и въ продолженіе которыхъ наши семейства были въ горести. Не стану много говорить объ немъ: я не имѣю никакого права -- не-правда ли? слышать его рѣчи, высказанныя отъ души, и пересказывать ихъ какому-бы ни было другу. Онъ говорилъ, что любитъ меня за то, что я не льстила ему. Бѣдный Малькольмъ! всѣ льстятъ ему! Но принятіе его предложенія, Лаура, что такое, какъ не лесть? Да, лесть, раболѣпство передъ знатностью и желаніе обладать ею. Приняла ли бы я предложеніе какого-нибудь просто Малькольма Роя? Я выпроваживала многихъ по-лучше его, Лаура.
   Все это не выходило у меня изъ головы въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ. Я была бы для него дурной спутницей, и, надо сказать, что онъ переносилъ мои капризы съ большею снисходительностью, чѣмъ я могла воображать. Четыре дня назадъ, когда мы пріѣхали въ этотъ печальный домъ, куда долженъ былъ пріѣхать и онъ, и гдѣ я нашла одно горе и бѣдствіе, и этихъ бѣдныхъ малютокъ, лишенныхъ матери, которую я сожалѣю -- Боже, прости ей! она была такъ несчастна; несчастна теперь и будетъ несчастна до конца дней,-- когда я лежала безъ сна, размышляя о моей будущей жизни, о замужствѣ, въ которое вступаю, -- какъ вступала бѣдная Клара,-- изъ однихъ честолюбивыхъ видовъ, -- я, сама себѣ большая, непокорная отъ природы, не раба другихъ, какъ была эта бѣдная женщина, я подумала про себя: зачѣмъ мнѣ слѣдовать ея примѣру? Теперь, когда Клара насъ оставила и, можно сказать, умерла для насъ, которые сдѣлали ее несчастною, я буду матерью ея сиротамъ. Я люблю дѣвочку; она также всегда любила меня, и въ тотъ день, когда мы сюда пріѣхали, прибѣжала ко мнѣ въ слезахъ, обхватила мнѣ шею милыми рученками, и сказала нѣжнымъ голоскомъ: Вы не уйдете отъ насъ, не уйдете, тетушка Этель?-- И я останусь съ нею; стану учиться, чтобъ имѣтъ возможность учить ее; стану учить ее быть доброй, -- лучше, чѣмъ была я. Мнѣ поможетъ молитва, Лаура? Я молилась. Я увѣрена, что я поступила какъ должно и что обязана остаться здѣсь.
   Лаура чуть не со слезами досказывала это признаніе своей подруги, и на слѣдующій день, въ церкви, когда пасторъ произносилъ молитву передъ началомъ службы, мнѣ показалось, что на ясномъ лицѣ Лауры просіяла какая-то радость и блаженство.
   Послѣдующія событія въ исторіи этой отрасли фамиліи Ньюкомовъ я имѣю возможность описать со словъ той же свидѣтельницы, которая сейчасъ представила намъ отчетъ въ своихъ чувствованіяхъ и жизни. Въ это время миссъ Этель и моя жена находились въ ежедневныхъ сношеніяхъ, и "миловали" одна другую съ такою женскою нѣжностью, какой мы, холодные свѣтскіе мужчины, не только скупые на жаркія выраженія дружбы, но и вовсе не склонные питать какія-либо жаркія чувствованія, должны удивляться въ особахъ низшаго пола, у которыхъ любовь въ одинъ вечеръ растетъ и достигаетъ до небесъ, которыя цѣлуютъ, обнимаютъ, утѣшаютъ, зовутъ одна другую христіанскими именами, въ этомъ нѣжномъ, сладостномъ братствѣ несчастья и состраданія, которыя всегда вступаютъ въ товарищество въ здѣшней жизни. Я говорю, что на свѣтѣ повсюду встрѣчаются миссъ Найтингэль, и мы, больные и израненные въ житейской борьбѣ, находимъ безчисленныхъ сестеръ милосердія. Я не видалъ, какъ жена моя исполняла эту обязанность въ опечаленномъ семействѣ Ньюкомскаго парка; но я воображаю ее середи женщинъ и дѣтей, воображаю ея благоразумные совѣты, ея нѣжныя услуги, ея всегда умѣстную жалость и веселость, любовь и правду, сіяющія на ея лицѣ и вдохновляющія ея слова, движенія, и поступки.
   Супругъ мистриссъ Пенденнисъ, съ своей стороны, не думалъ утѣшать сэра Бэрнса Ньюкома, баронета. Я всегда сознавался, что не имѣю ни на одну пенни жалости къ услугамъ этого джентльмэна. Флоракъ, который обязанъ былъ Бэрнсу своимъ княжескимъ титуломъ и настоящими удобствами жизни, дѣлалъ было нѣкоторыя пустыя усилія къ утѣшенію его, но былъ встрѣченъ баронетомъ съ такою жесткостью и съ такимъ явнымъ недовольствомъ, что не рѣшился повторять своихъ визитовъ, и предоставилъ Бэрнсу изливать свои проклятія и желчь на непосредственныхъ его вассаловъ. Мы часто спрашивали Лауру, когда она возвращалась съ человѣколюбивыхъ визитовъ въ Ньюкомѣ, о жалкомъ страдальцѣ, хозяинѣ дома. Она запиналась и заикалась, описывая его и то, что слышала о немъ. Я долженъ сказать съ прискорбіемъ, что эта несчастная лэди не могла преодолѣть врожденной ей веселости, и улыбалась, точно также, какъ и мы не могли иногда удерживаться отъ смѣху при мысли объ этомъ надмѣнномъ негодяѣ, который прежде мучилъ другихъ, а теперь мучился самъ: мистриссъ Лаура укоряла насъ за смѣхъ, какъ неприличный и доказывающій безчувственность. Когда мы пріѣзжали въ Ньюкомъ, хозяинъ Королевскаго Герба посматривалъ на насъ лукаво и насмѣшливо; Томъ Поттсъ скалилъ зубы и потиралъ руки.-- Этотъ случай приноситъ газетѣ больше пользы, чѣмъ статьи мистера Уаррингтона, говоритъ мистеръ Поттсъ: мы продали несмѣтное множество экземпляровъ "Индепендента", и, если бъ вы собрали голоса всего городка, бьюсь объ закладъ, пятеро изъ шестерыхъ скажутъ, что сэру Скрюкому Скрюкомскому досталось по дѣломъ. Кстати, что дѣлается съ маркизомъ Фэринтошемъ, мистеръ Пенденнисъ? Вчера вечеромъ онъ пріѣзжалъ въ гостинницу Королевскаго Герба; сегодня утромъ былъ въ паркѣ и съ вечернимъ поѣздомъ отправился назадъ въ городъ.
   Что произошло между маркизомъ Фэринтошемъ и миссъ Ньюкомъ, и могу разсказать со словъ наперсницы самой миссъ Ньюкомъ. По полученіи увольнительнаго письма, о которомъ упомянуто въ предъидущей главѣ, его милость, какъ должно полагать, былъ крайне взволнованъ, потому что тотчасъ же оставилъ городъ съ первымъ поѣздомъ, и на слѣдующее утро, отдохнувъ нѣсколько часовъ въ гостинницѣ, явился къ воротамъ Ньюкомскаго парка и требовалъ свиданія съ баронетомъ.
   Случилось, что въ это же самое утро сэръ Бэрнсъ выѣхалъ со двора съ своимъ адвокатомъ, мистеромъ Спирсомъ; послѣ этого, маркизъ захотѣлъ видѣться съ миссъ Ньюкомъ, и привратникъ не осмѣлился не допустить въ паркъ такой знатной особы. Его милость подъѣхалъ къ дому и послалъ карточку къ миссъ Ньюкомъ. Она поблѣднѣла, прочтя его имя, и жена моя ту же минуту догадалась, кто былъ посѣтитель. Лэди Анна не выходила еще изъ своей комнаты. Лаура Пенденнисъ оставалась въ распоряженіи маленькаго общества дѣтей, съ которыми обѣ дамы сидѣли въ ту минуту, когда пріѣхалъ лордъ Фэринтошъ. Маленькая Клара непремѣнно хотѣла слѣдовать за теткой, когда та встала и пошла изъ комнаты: малютка такъ привыкла къ Этели, что ее трудно было уговорить разстаться съ нею.
   Не больше, какъ черезъ часъ, экипажъ покатилъ отъ подъѣзда, и Этель воротилась блѣдная, по прежнему, и съ красными глазами. Какъ въ эту минуту для миссъ Клары принесли баранью котлетку, то малютка нѣсколько менѣе заботилась о сообществѣ тетушки. Тетушка Этель аккуратно изрѣзала котлетку, и, усадивъ малютку за столъ, вышла съ своей подругой въ сосѣднюю комнату (разумѣется, чтобъ показать Лаурѣ какую нибудь картину, или фарфоръ, или новое платьице для ребенка, или подъ какимъ нибудь другимъ лицемѣрнымъ предлогомъ, которымъ смѣтливыя служанки бывали совершенно ослѣплены), и тамъ, -- я въ этомъ не сомнѣваюсь, -- прежде чѣмъ приступить къ разсказу, милѣйшая Лаура нѣсколько разъ обняла милѣйшую Этель, и на оборотъ.
   -- Уѣхалъ! наконецъ, задыхаясь, вскрикиваетъ, милѣйшая Этель.
   -- Pour toujours? бѣдный молодой человѣкъ! вздыхаетъ милѣйшая Лаура: очень былъ онъ печаленъ, Этель?
   -- Не столько печаленъ, сколько раздосадованъ, отвѣчаетъ Этель: онъ имѣлъ право обижаться, но не говорить такихъ вещей, какія говорилъ. Подъ конецъ, онъ вышелъ изъ себя и сталъ дѣлать мнѣ самые неистовые упреки; забылъ всякое уваженіе и даже приличіе. Знаете ли, что онъ употреблялъ такія выраженія, какія употребляетъ Бэрнсъ, когда бываетъ разсерженъ! и этимъ тономъ онъ позволялъ себѣ говорить со мной! До этихъ поръ мнѣ было грустно, очень грустно; я скорбѣла; но теперь я убѣдилась, что поступила какъ должно, отказавъ лорду Фэринтошу.
   Милѣйшая Лаура стала просить, чтобъ Этель разсказала ей все, какъ было, что можно изложить въ слѣдующихъ короткихъ словахъ. Глубоко пораженный обстоятельствомъ, которое привело его къ миссъ Ньюкомъ, лордъ Фэринтошъ сначала говорилъ такъ, что слова его растрогали молодую дѣвушку, и тутъ нѣтъ ничего удивительнаго. Онъ сказалъ, что, по его мнѣнію, письмо Этели къ матери написано подъ вліяніемъ непріятныхъ событій, и благодарилъ ее за великодушіе, съ какимъ она освобождала его отъ даннаго слова. Но поступокъ Гэйгета и несчастный случай въ семействѣ Ньюкомовъ ни мало не касались до миссъ Ньюкомъ, и лордъ Фэринтошъ никакъ не думалъ ставить ихъ въ вину ей. Друзья его давно совѣтовали ему жениться, и по собственному желанію матери онъ далъ слово, которое и намѣренъ исполнить. Онъ много видалъ свѣтъ, который начинаетъ уже ему надоѣдать; но ему не случалось встрѣчать ни одной женщины, ни одной лэди, къ которой бы онъ могъ чувствовать такую любовь и уваженіе, которая могла бы быть для него такою доброй женой, какъ Этель.
   -- Вы говорите, продолжалъ онъ, о размолвкахъ, которыя случались между вами -- размолвки, дѣйствительно бывали, но во многихъ изъ нихъ, я сознаюсь, виноватъ былъ я. Я воспитанъ не такъ, какъ большая часть молодыхъ людей. Я не могу устоять противъ искушеній, которымъ другіе не подвергаются; провидѣніе поставило меня въ свѣтѣ на высокую ступень; я увѣренъ, что, раздѣливъ со мной мое званіе, вы его украсите и во всѣхъ отношеніяхъ будете его достойны; я буду вамъ обязанъ своимъ исправленіемъ. Если бъ вы знали, въ какихъ терзаніяхъ провелъ я ночь, когда матушка прочла мнѣ ваше письмо! Я знаю, что вы пожалѣли бы меня, Этель; знаю, что пожалѣли бы. Мысль -- потерять васъ лишаетъ меня разсудка. Матушка испугалась, когда увидѣла, въ какомъ я былъ положеніи; докторъ даже испугался -- увѣряю, что испугался. И я не смыкалъ глазъ, не могъ найдти покоя, пока не рѣшился ѣхать къ вамъ, чтобъ сказать: я обожаю васъ, и васъ однѣхъ; я сдержу свое слово, несмотря ни на что, и докажу вамъ что -- что никто на свѣтѣ не можетъ васъ любить больше, чѣмъ я.-- Тутъ молодой человѣкъ пришелъ въ такое волненіе, что долженъ былъ на нѣкоторое время умолкнуть и далъ волю чувствованіямъ, за которыя навѣрное не станетъ упрекать его никто, кому случалось быть въ такомъ положеніи, какъ лордъ Фэринтошъ.
   Миссъ Ньюкомъ также была тронута этимъ изліяніемъ искреннихъ чувствованій, и, смѣю сказать, въ эту-то минуту глаза ея обнаружили первые симптомы той болѣзни, слѣды которой видимы были часъ спустя.
   -- Вы чрезвычайно великодушны и добры ко мнѣ, лордъ Фэринтошъ, сказала она: ваше постоянство дѣлаетъ мнѣ большую честь и доказываетъ, какъ вы благородны; но -- но не гнѣвайтесь на меня, если я скажу, что чѣмъ больше я размышляла о случившемся здѣсь, -- о бѣдственныхъ послѣдствіяхъ супружествъ по разсчету, о долгомъ союзѣ, который съ каждымъ днемъ становится тягостнѣе и наконецъ дѣлается невыносимымъ и разрывается, какъ случилось съ Кларой,-- тѣмъ болѣе усиливается во мнѣ рѣшимость -- воздержаться отъ перваго роковаго шага ко вступленію въ бракъ безъ -- безъ извѣстной степени любви, какую должны чувствовать одинъ къ другому люди, готовящіеся произнести торжественный обѣтъ.
   -- Любви! Да можете ли вы въ этомъ сомнѣваться? Милосердое небо! Я обожаю васъ! Мое присутствіе здѣсь не служитъ ли тому доказательствомъ? восклицаетъ возлюбленный молодой лэди.
   -- А я? возразила дѣвушка. Я предлагала себѣ этотъ вопросъ и прежде. Я думала сама съ собой: если онъ останется при своемъ словѣ -- если любовь его ко мнѣ переживетъ позоръ нашего семейства -- какъ оно дѣйствительно и есть, и каждый изъ насъ долженъ быть за это вамъ благодаренъ -- не должна ли я чувствовать къ вамъ хоть признательность за такую честь и доброту и посвятить себя тому, кто принесъ за меня такія жертвы? Но, прежде всего, я обязана вамъ откровенностью, лордъ Феринтошъ. Я не доставила бы вамъ счастья; знаю, что нѣтъ; я не могла бы вамъ оказывать того повиновенія, которое вы привыкли встрѣчать вездѣ; не могла бы питать къ вамъ той преданности, какой вы имѣете право ожидать отъ вашей жены. Когда-то я думала, что это для меня возможно. Теперь я вижу, что не могу. Я знаю, что избрала васъ за ваше богатство и знатность, а не за благородство души и привязанность ко мнѣ, которыя вы теперь доказываете. Прошу у васъ прощенія за маску, которую носила передъ вами. Взгляните на Клару и ея бѣдствія! Гордость моя, я знаю, никогда не позволитъ мнѣ упасть такъ низко, какъ она; но, ахъ! мнѣ совѣстно подумать, что было время, когда я готова была сдѣлать первый шагъ на этомъ ужасномъ поприщѣ.
   -- На какомъ поприщѣ, скажите ради Бога? вскрикиваетъ удивленный женихъ: вамъ совѣстно, Этель? Чего же совѣстно? Полагаю, что во всей Англіи не найдется женщины, которая бы почла для себя униженіемъ,-- быть моей женой. Желалъ бы я знать, есть ли женщина, на которую бы я не смѣлъ имѣть видовъ. Совѣстно: вотъ прекрасно! Это для меня новость. Ха, ха, ха! Вы вѣроятно не предполагаете, чтобъ ваша родословная, которую я знаю, какъ свои пять пальцевъ, и что родъ Ньюкомовъ, съ вашимъ лейбъ-брадобреемъ при Эдуардѣ Исповѣдникѣ, могли равняться...
   -- Съ вашимъ? Нѣтъ. Я давно перестала вѣрить въ эту сказку. Мнѣ кажется, что все это была выдумка моего бѣднаго отца и что наша фамилія -- самая мѣщанская.
   -- Я это зналъ, сказалъ лордъ Фэринтошъ: уже ли вы думаете, что сотни женщинъ не разсказали мнѣ обо всемъ?
   -- Но мнѣ стыдно не оттого, что мы не знатнаго рода, продолжала Этель: это не можетъ быть поставлено намъ въ вину, хотя нѣкоторые изъ насъ держатся такого мнѣнія и потому скрываютъ истину. Одинъ изъ моихъ дядей часто говорилъ, что дѣдъ моего отца былъ земледѣлецъ въ Ньюкомѣ; но тогда я была еще ребенкомъ и скорѣе вѣрила въ замысловатую сказку.
   -- Какъ будто это нужно! восклицаетъ лордъ Фэринтошъ.
   -- Какъ будто это нужно въ вашей женѣ? n'est-ce pas? Я никогда и не воображала, что нужно. Я только считала себя обязанною сказать вамъ объ этомъ. Разумѣется, вамъ нѣтъ дѣла до моихъ предковъ: вѣдь ваша жена должна дать клятву передъ лицомъ неба -- любить васъ.
   -- Разумѣется, меня, отвѣчаетъ молодой человѣкъ, не понимая хорошенько направленія мыслей своей собесѣдницы, и я отказался отъ всего -- да отъ всего -- бросилъ прежнія привычки и -- прочее, если вы знаете -- рѣшился вести жизнь порядочную -- не ѣздить больше въ Таттерсаль -- не играть ни въ какую игру,-- не прикасаться къ сигарѣ, если вамъ угодно -- то есть, если вамъ не угодно... все потому, что я люблю васъ, Этель, люблю всею душой!
   -- Вы чрезвычайно добры и великодушны, лордъ Фэринтошъ, сказала Этель: въ себѣ, не въ васъ я сомнѣваюсь. О, мнѣ совѣстно сдѣлать такое признаніе.
   -- Какъ совѣстно?-- Этель отдернула руку, которую нашъ нобельминъ намѣренъ былъ схватить.
   -- Если, продолжала она, если я наконецъ поняла, что меня обольщало ваше происхожденіе, ваше имя и богатство, не должна ли я совѣститься и просить прощенія у Бога и у васъ? О, къ какимъ ложнымъ клятвамъ вынуждена была бѣдная Клара, и посмотрите, что съ нею сталось? Мы стояли подлѣ и слышали ея клятвы безъ содроганія. Этого мало: мы одобряли ее. И до какого стыда довели мы ее! Зачѣмъ родители ея и мои обрекли ее на такую погибель? Не будь насъ, она прожила бы цѣлый вѣкъ безукоризненно и счастливо. Видя ея примѣръ -- я разумѣю не побѣгъ ея -- я не боюсь, чтобъ это случилось со мной -- а ея долгое одиночество, скорбь напрасно потраченныхъ годовъ, бѣдствіе самого брата и его проступки, умноженные стократно несчастнымъ съ ней бракомъ, я должна остановиться, пока еще время, и взять назадъ обѣщаніе, которое, я увѣрена, сдѣлаетъ васъ несчастнымъ, если я его исполню. Прошу у васъ прощенія за то, что я васъ обманывала, лордъ Фэринтошъ: мнѣ стыдно за себя, что я позволила себѣ такъ дѣйствовать.
   -- Ужъ не хотите ли вы сказать, вскрикнулъ молодой маркизъ, что послѣ всей моей любви къ вамъ, такой любви, что даже позоръ вашего семейства не останавливаетъ меня; послѣ слезныхъ просьбъ матери, убѣждавшей меня -- разорвать съ вами связь; послѣ рѣшительнаго отказа съ моей стороны склониться на ея убѣжденія; послѣ всѣхъ насмѣшекъ моихъ знакомыхъ и знакомыхъ нашего семейства, которые преслѣдовали меня совѣтами и говорили: Фэринтошъ, что ты за безумецъ? брось эту дѣвушку!-- послѣ всѣхъ испытаній, которыя я перенесъ непоколебимо, потому только, что любилъ васъ такъ сильно, -- клянусь вамъ, -- и потому только, что я, какъ человѣкъ и джентльмэнъ, давъ слово, держу его -- ужь не хотите ли вы сказать, что вы отвергаете меня? Это стыдно -- это стыдно!-- И тутъ опять показались слезы злости и бѣшенства на глазахъ Фэринтошв.
   -- Дѣйствительно, мнѣ стыдно что я такъ поступала, милордъ, сказала Этель, съ кротостью, и опять прошу у васъ за это прощенія. Настоящаго признанія я не стыжусь; говорю вамъ только правду и отъ всей души скорблю за ложь, да, за ложь, которую я вамъ говорила и которая надѣлала столько горя вашему благородному сердцу.
   -- Да, то была ложь! вскрикнулъ бѣдный лордъ Фэринтошъ; вы преслѣдуете молодаго человѣка, завлекаете его, сводите съ ума и потомъ бросаете! Удивляюсь, какъ еще вы можете смотрѣть мнѣ въ лицо послѣ такого вѣроломства. Я знаю, что вы до меня поступили точно также съ двадцатью обожателями. Всѣ говорили мнѣ это и предостерегали меня. Вы завлекли ихъ, свели съ ума и потомъ бросили. Значитъ, я долженъ воротиться въ Лондонъ и быть посмѣшищемъ цѣлаго города,-- я, который могъ бы выбрать любую женщину въ Европѣ и который стоитъ въ главѣ англійскаго дворянства?
   -- Даю вамъ честное слово, если только вы хотите мнѣ вѣрить послѣ того, какъ я однажды обманула васъ, перебила Этель, съ прежнею кротостью: я никогда и никому не скажу, что сама отреклась отъ васъ, и что не вы отказали мнѣ. То, что здѣсь случилось, даетъ вамъ полное на это право. Пусть разрывъ послѣдуетъ отъ васъ, милордъ. Право, я желала бы, сколько могу, избавить васъ отъ всякихъ непріятностей и горя. Я и такъ надѣлала вамъ много зла, лордъ Фэринтошъ.
   Тутъ маркизъ разразился слезами и проклятіями и дикими воплями гнѣва, любви и отчаянія, до такой степени неистовыми и безсвязными, что лэди, къ которой они были обращены, не рѣшилась повторить ихъ своей наперсницѣ. Только она великодушно просила Лауру,-- если гдѣ зайдетъ при ней рѣчь объ этомъ,-- помнить, что бракъ не состоялся по волѣ фамиліи лорда Фэринтоша, но что милордъ въ этомъ случаѣ оказалъ благородство и великодушіе.
   -- Онъ воротился въ Лондонъ въ такомъ бѣшенствѣ и такъ неистово трубилъ своимъ знакомымъ о всей фамиліи Ньюкомовъ, что многіе узнали дѣйствительное положеніе дѣла. Но всѣ дамы утверждали, что бездушная интригантка, Этель Ньюкомъ, достойная питомица своей злой старой бабки, встрѣтила заслуженный, грубый отказъ; что послѣ всѣхъ ея усилій поймать богатаго и знатнаго жениха, лордъ Фэрмитошъ наконецъ наскучилъ ею и, не пожелавъ вступить въ опозоренное родство, бросилъ ее; что она теперь покинула свѣтъ и живетъ въ Ньюкомѣ, подъ предлогомъ, будто она приняла на себя обязанности матери въ отношеніи къ несчастнымъ дѣтямъ Клары,-- дѣйствительно же потому, что изнываетъ по лордѣ Фэринтошѣ, который, какъ всѣ мы знаемъ, женился, спустя полгода потомъ.
   

LX.
Въ которой мы пишемъ къ полковнику.

   Полагая, что у брата есть довольно своихъ заботъ, Этель не сочла нужнымъ сообщить ему подробности свиданія съ лордомъ Фэринтошемъ; даже бѣдная лэди Анна не была извѣщена о потерѣ благороднаго зятя. Этель думала, что вѣсть скоро и безъ нея дойдетъ до нихъ: и дѣйствительно, спустя нѣсколько часовъ, она достигла сэра Бэрнса Ньюкома самымъ внезапнымъ и непріятнымъ образомъ. Теперь онъ имѣлъ досадный случай видѣться съ своими адвокатами ежедневно, и на другой день послѣ неожиданнаго визита и отъѣзда лорда Фэринтоша, отправляясь въ Ньюкомъ по собственнымъ своимъ несчастнымъ дѣламъ, узналъ отъ своего стряпчаго, мистера Спирса, какъ маркизъ Фэринтошъ проспалъ нѣсколько часовъ въ гостинницѣ Королевскаго Герба и воротился въ городъ въ тотъ же вечеръ, по желѣзной дорогѣ. Мы можемъ прибавить, что милордъ занималъ ту самую комнату, гдѣ недавно спалъ лордъ Гэйгетъ: мистеръ Тэплоу, поэтому, всѣмъ гостямъ рекомендуетъ эту постель и показываетъ ее съ гордостью даже до сегодня.
   Озадаченный этой вѣстью, сэръ Бэрнсъ вечеромъ возвращаясь въ свой безотрадный домъ, встрѣтилъ у своихъ воротъ другаго вѣстника. То былъ разсыльный съ желѣзной дороги, который ежедневно приносилъ телеграфическія депеши отъ дяди Бэрнса и изъ лондонскаго банка. Вѣсти того дня были слѣдующія: Консолидированный долгъ такъ-то. Французскіе Rentes по стольку-то. Счеты Гэйгета и Фэринтоша взяты обратно. Несчастный обитатель сторожевой будки, дрожа, доложилъ своему хозяину, въ отвѣтъ на его брань и распросы, что какой-то джентльменъ, называвшй себя маркизомъ Фэринтошемъ, пріѣзжалъ въ домъ наканунѣ и черезъ часъ уѣхалъ.
   Послѣ этого, разумѣется, нечего было таиться отъ брата, и Этель и Бэрнсъ имѣли между собой разговоръ, въ продолженіе котораго послѣдній выражался съ тою вольностью въ рѣчахъ, какая отличала главу дома Ньюкомовъ. Экипажъ княгини Монконтуръ стоялъ у подъѣзда, когда хозяинъ вошелъ въ домъ, и жена моя прощалась съ Этелью и ея малютками въ ту минуту, какъ сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ явился въ гостиную.
   Зловѣщая мина, съ какою Бэрысъ встрѣтилъ мою жену, изумила ее, хотя и не побудила продлить визитъ. Лаура, выходя, услышала, какъ сэръ Бэрнсъ кричалъ нянькамъ: "убрать этихъ ребятишекъ": изъ этого Лаура заключила, что случились еще новыя непріятности, возмутившія духъ несчастнаго джентльмена.
   На другой день, утромъ, обычный гонецъ милѣйшей Этели прискакалъ на своемъ ослѣ къ милѣйшей Лаурѣ, въ Розбери, съ однимъ изъ тѣхъ посланій, которыя ежедневно развозились отъ одной дамы къ другой. Въ письмѣ говорилось:
   "Бэрнсъ сдѣлалъ мнѣ вчера страшную сцену. Я принуждена была разсказать ему все на-счетъ лорда Ф. и разсказать на-прямикъ. Вопервыхъ, онъ запретилъ васъ принимать въ домъ. Онъ думаетъ, что вы были причиной моего отказа Ф-у, и обвинялъ меня, самыми несправедливымъ образомъ, въ желаніи воротить бѣдную K. Н. Я отвѣчала, какъ мнѣ слѣдовало, и высказала ему откровенно, что уѣду отъ него, если онъ будетъ продолжать обидныя обвиненія и не станетъ принимать моихъ знакомыхъ. Онъ шумѣлъ, кричалъ, употреблялъ обычныя свои выраженія, -- словомъ, былъ въ ужасномъ состояніи; однако-жь подъ конецъ одумался и просилъ у меня прощенія. Сегодня вечеромъ, онъ уѣзжаетъ въ городъ съ легкимъ поѣздомъ. Разумѣется, вы пріѣдете ко мнѣ, какъ всегда, милая, любезная Лаура. Я безъ васъ страдаю, а вы знаете, что я не могу оставить бѣдной мамаши. Кларочка посылаетъ тысячи поцѣлуевъ маленькому Арти, а я остаюсь неизмѣннымъ другомъ его мамаши.-- В. Н.
   -- "Не желаютъ ли джентльмэны поохотиться у насъ за фазанами? Сдѣлайте одолженіе, попросите князя увѣдомить Уаррена, когда. Я послала пару милой старушкѣ мистриссъ Массонъ и получила отъ нея прелюбезное письмо!
   -- А кто такая эта милая мистриссъ Массонъ? спрашиваетъ мистеръ Пенденнисъ, до-сихъ-поръ еще не вполнѣ знакомый съ исторіею Ньюкомовъ.
   И Лаура разсказала мнѣ,-- можетъ быть я слышалъ и прежде, но забылъ -- что мистриссъ Массонъ -- старая няня и пансіонерка полковника; что полковникъ, помня старое время, навѣщалъ ее; что она въ большой дружбѣ съ Этелью. Потомъ Лаура поцѣловала своего малютку и была во весь вечеръ оживлена, весела и словоохотна, несмотря на горе ея ньюкомскихъ друзей.
   Живущіе въ загородныхъ домахъ должны тщательно прибирать пропускную бумагу, которую они употребляютъ для прокладки, когда пишутъ письма.-- Имъ бы слѣдовало носить съ собой свои портфейли. Если благосклонные читатели будутъ помнить это правило, то избавятся отъ многихъ бѣдъ и непріятностей; еще лучше: могутъ доставить себѣ удовольствія, просмотрѣвъ портфейли въ сосѣдней спальнѣ своего пріятеля, гдѣ они почиваютъ. Изъ подобнаго портфейля я когда-то добылъ листочекъ, написанный хорошо извѣстнымъ, четкимъ почеркомъ Чарльза Слайбута, съ словами: миссъ Эмиліи Гартингтонъ, улица Джэмсъ, Беккингемскія ворота, Лондонъ; слова эти на пропускной бумагѣ были отпечатаны также разборчиво, какъ на конвертѣ, поданномъ почтальономъ. Показавъ эту бумагу всей компаніи, я вложилъ ее въ записочку и послалъ къ мистеру Слайбуту, который женился на миссъ Гартингтонъ, три мѣсяца спустя. Въ такомъ же портфейлѣ, въ клубѣ, и прочелъ, точно такъ, какъ вы читаете эту страницу, собственноручную записку высокопочтеннаго графа Бэракра, которая доводила до свѣдѣнія цѣлаго клуба слѣдующее пренепріятное, домашнее обстоятельство: "Любезный Гринъ, я душевно сожалѣю, что не могу уплатить тысячи восьми сотъ пятидесяти шести фунтовъ стерлинговъ по векселю, срокъ которому наступаетъ во вт. нынѣшней недѣли". Принявшись писать на подобномъ портфейлѣ записку въ гостиной княгини Монконтуръ, въ Розбери, что я нашелъ, какъ вы думаете? Ни больше, ни меньше, какъ доказательства, что жена моя находилась въ тайной перепискѣ съ однимъ джентльмэномъ, который жилъ за границей!
   -- Полковникъ Ньюкомъ, командоръ Бани, Montagne de la Cour, Брюссель, прочелъ я адресъ, написанный почеркомъ этой молодой женщины, и спросилъ, обратясь къ Лаурѣ, которая вошла въ комнату ровно въ ту минуту, когда я открылъ ея преступленіе:-- о чемъ вы изволите писать къ полковнику Ньюкому?
   -- Я просила его выслать мнѣ кружевъ, сказала она.
   -- На обшивку къ моему ночному колпаку, не правда ли, моя милая? Онъ такой знатокъ въ кружевахъ! Если бъ я зналъ, что ты пишешь къ нему, я попросилъ бы тебя сдѣлать ему одно порученіе. Мнѣ нужно кой-что изъ Брюсселя. Твое письмо -- увы! уже отправлено?-- Этимъ лукавымъ маневромъ, видите ли, я далъ Лаурѣ намекъ, что мнѣ хотѣлось бы видѣть ея письмо.
   -- Письмо -- увы! отправлено, говоритъ Лаура: чего же тебѣ нужно изъ Брюсселя, Пенъ?
   -- Мнѣ нужно брюссельской капусты, моя душечка; брюссельская капуста такъ хороша на своей родинѣ.
   -- Не хочешь ли, чтобъ я написала ему прислать письмо назадъ? трепещетъ бѣдняжечка Лаура, воображая что супругъ ея обидѣлся ея ироническимъ отвѣтомъ.
   -- Нѣтъ, моя милочка! Не нужно посылать за письмомъ; не нужно и того, чтобъ ты разсказывала мнѣ его содержаніе;-- держу пари на сто аршинъ кружевъ къ ночному колпаку -- а вы знаете, сударыня, колпакъ ли я?-- держу пари, что знаю, о чемъ вы изволили писать къ нашему полковнику, подъ предлогомъ кружевъ.
   -- Онъ мнѣ обѣщалъ прислать ихъ. Право, обѣщалъ. Лэди Рокминстеръ дала мнѣ на это два фунта стерлинговъ, запинаясь, говоритъ Лаура.
   -- Подъ предлогомъ кружевъ, вы послали ему любовное письмецо. Вамъ желательно знать, остается ли при прежнихъ мысляхъ мистеръ Клэйвъ? Вы полагаете, что теперь погода перемѣнилась и милѣйшая Этель можетъ любить его. Вы думаете, что мистриссъ Массонъ становится старою и дряхлою и что свиданіе съ дорогимъ ея питомцемъ будетъ...
   -- Пенъ, Пенъ, уже ли ты распечатывалъ мое письмо? вскрикиваетъ Лаура, и, притворно-веселый хохотъ, сопровождаемый особеннымъ выраженіемъ губъ, заключилъ этотъ разговоръ. Нѣтъ: мистеръ Пенденнисъ не видалъ письма,-- но онъ зналъ писавшую;-- могъ похвалиться знаніемъ женщинъ вообще.
   -- Гдѣ же вы набрались, сэръ, такихъ глубокихъ знаній о женщинахъ? спрашиваетъ мистриссъ Лаура. На этотъ вопросъ послѣдовалъ такой же отвѣтъ, какъ на предъидущій.
   -- Ну, пусть такъ, мой милый; но отчего же не порадовать бѣднаго молодаго человѣка? продолжаетъ Лаура, стоя близко подлѣ своего супруга:-- мнѣ кажется ясно, что Этель любитъ его. Я скорѣе желала бы ее видѣть женою добраго молодаго человѣка, котораго она любитъ, чѣмъ обладательницею Голконды. Предположите, сэръ, предположите, что вы женились бы на миссъ Амори: какой бы вы были разсѣянный, пустой человѣкъ, тогда какъ теперь...
   -- Тогда какъ теперь, смиренный рабъ добродѣтельной женщины, я имѣю еще надежду быть порядочнымъ человѣкомъ, восклицаетъ образецъ супруговъ: всѣ добродѣтельныя женщины -- свахи, это мы очень хорошо знаемъ, и съ-тѣхъ-поръ, какъ вамъ привелось видѣть обоихъ молодыхъ людей, у васъ изъ головы не выходитъ, какъ бы уладить свадебку. Я не читалъ вашего письма къ полковнику, и только догадываюсь о его содержаніи; скажите же мнѣ, мадамъ, о чемъ вы писали? Не извѣстили-ли полковника, между прочимъ, объ отказѣ Фэринтошу?
   Лаура созналась, что сдѣлала объ этомъ намекъ.
   -- Вы, вѣроятно, не рѣшились сказать, что Этель не равнодушна къ Клэйву?
   -- Ахъ, нѣтъ -- нѣтъ!-- но, послѣ разныхъ допросовъ и распросовъ, Лаура немножко покраснѣла и принуждена была сознаться, что она спрашивала полковника, не хочетъ ли онъ пріѣхать -- повидаться съ мистриссъ Массонъ, которая страхъ какъ скучаетъ по немъ и со дня на день становится слабѣе и слабѣе. Далѣе, изъ словъ ея вижу, что она навѣщала эту мистриссъ Массонъ, что она и миссъ Ньюкомъ были у нея третьяго дня и что, судя по тому, какъ Этель смотрѣла на портретъ Клэйва, висящій въ комнаткѣ няни его отца, Лаура догадывается, что Этель дѣйствительно очень, и проч. и проч. Отправивъ письмо, мистриссъ Пенденнисъ съ нетерпѣніемъ ждетъ на него отвѣта; каждый день разсматриваетъ почту и сердится, что не приходитъ къ ней письмо съ штемпелемъ брюссельскаго почтамта.
   Княгиня Монконтуръ, по-видимому, знаетъ все, что дѣлаетъ и чего желаетъ мистриссъ Лаура.-- Какъ, и сегодня нѣтъ письма? Не досадно ли это? восклицаетъ она. Она также въ заговорѣ; даже Флоракъ посвященъ въ тайну.-- Эти лэди желаютъ уладить свадьбу прекрасной миссъ съ Клэйвомъ, объявляетъ мнѣ Флоракъ.-- Говоря объ этой свадьбѣ, онъ превозноситъ миссъ Ньюкомъ. Я продолжаю обожать вашихъ Англичанокъ, сознается онъ съ удовольствіемъ: что за красоты, что за розы! И вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ обворожительно добры онѣ. Да, coquin, Пенденнисъ, ты счастливецъ! Мистеръ Пенденнисъ не отрицаетъ. Онъ выигралъ премію въ двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ, въ такой лотереѣ, гдѣ есть билеты хуже пустыхъ.
   

LXI.
Въ которой мы знакомимся съ новою мистриссъ Ньюкомъ.

   Отвѣта не приходило на письмо мистриссъ Пенденнисъ къ полковнику Ньюкому въ Брюсселѣ, потому что полковникъ выѣхалъ оттуда, и въ то время, когда Лаура писала къ нему, находился уже въ Лондонѣ, куда призывали его собственныя его дѣла. Объ этомъ обстоятельствѣ извѣстила меня записка отъ Джорджа Уаррингтона; онъ писалъ, что наканунѣ обѣдалъ съ полковникомъ у Бэйса и что полковникъ, по видимому, въ прекраснѣйшемъ расположеніи духа. Что было причиной такой веселости? Эта новость повергла Лауру въ страшное недоумѣніе. Должна ли она писать ему, чтобъ онъ воротилъ письма ея изъ Брюсселя? Черезъ пять минутъ Лаура нашла бы какой нибудь другой предлогъ, чтобъ писать къ полковнику Ньюкому, еслибъ супругъ не сдѣлалъ ей строгаго наказа -- остаться въ покоѣ.
   Находясь въ ссорѣ съ племянникомъ своимъ, сэромъ Бэрнсонъ, Томасъ Ньюкомъ тѣмъ болѣе поспѣшилъ посѣтить брата своего Гобсона и невѣстку, желая доказать, что не существовало несогласія между нимъ и этою отраслью его фамилія. Можете быть увѣрены, что дивная женщина, сейчасъ поименованная, нашла прекрасный случай для своихъ конверсаціонныхъ способностей въ нравственныхъ разсужденіяхъ о горестномъ событіи, недавно постигшемъ сэра Бэрнса. Когда мы падаемъ, какъ плачутъ по насъ наши добрые друзья! Надо полагать, что сѣтованія мистриссъ Гобсонъ были ужасны. Воображаю, какъ рыдала и стонала эта оскорбленная добродѣтель, какъ собрала она къ своимъ колѣнамъ малютокъ, какъ проливала надъ ними слезы и омывала ихъ слезами; какъ совѣщалась съ своимъ духовнымъ наставникомъ; какъ говорила своему супругу избитыя фразы и какъ надоѣла цѣлому дому! Воображаю, какъ обстоятельно и краснорѣчиво разсуждала она о наказаніи за излишнюю привязанность къ свѣту и суетность, о злѣ, происходящемъ отъ неравенства супруговъ, и тому подобномъ! Навѣрное родословная пэровъ была убрана со стола ея гостиной и удалена въ кабинетъ папаши, гдѣ не могла уже, какъ бывало прежде, открываться на фамиліяхъ Гэйгэтъ, баронъ, или Фэринтошъ, маркизъ такой-то, такъ какъ ее заперли въ шкефъ и плотно стиснули на верхней полкѣ между комментаріями Блэкстона и Фэрмеровымъ Магазиномъ! О разрывѣ съ маркизомъ Фэринтошемъ было уже извѣстно на Брэйанстонскомъ Сквэрѣ, и, можете быть увѣрены, истолковано госпожею Гобсонъ съ самой невыгодной стороны для Этели Ньюкомъ. Молодой нобельмэнъ -- должна была признаться съ прискорбіемъ тетушка Этели -- молодой нобельмэнъ, извѣстный вѣтреннымъ образомъ жизни, но богатый и знатный, былъ преслѣдуемъ несчастною лэди Кью -- мистриссъ Гобсонъ не хотѣла сказать: племянницей, такъ какъ это было бы слишкомъ ужасно -- былъ преслѣдуемъ по пятамъ, самымъ неприличнымъ образомъ; наконецъ его поймали и заставили сдѣлать предложеніе! Пусть поведеніе и наказаніе Этели послужитъ урокомъ для моихъ любезныхъ дочерей, и да возблагодарятъ онѣ небо за то, что оно послало имъ родителей менѣе суетныхъ! Послѣ всѣхъ заботъ и хлопотъ, -- мистриссъ Гобсонъ не сказала: стыдъ, маркизъ хватается за первый представившійся ему предлогъ отказаться отъ руки Этели, и покидаетъ несчастную дѣвушку на вѣки!
   Теперь мы должны разсказать объ ударѣ, еще тягостнѣе поразившемъ бѣдную Этель; этимъ ударомъ было то, что добрый ея дядя, Томасъ Ньюкомъ вѣрилъ во всѣ обвиненія, взводимыя на нее. Онъ готовъ былъ въ это время внимать всему, что говорилось не въ пользу этой отрасли фамиліи. Съ такимъ главою, какъ этотъ двуличный измѣнникъ и злодѣй Бэрнсъ, что можетъ быть добраго во всемъ поколѣніи? Когда полковникъ вызывался отдать Этели и Клэйву все свое состояніе до послѣдняго шиллинга, не оттягивалъ ли время этотъ плутъ Бэрнсъ, не говорилъ ли онъ лжи, не уклонялся-ли отъ рѣшительнаго отвѣта, пока не удостовѣрился въ намѣреніяхъ маркиза? Да. Дѣвушка, которую онъ, Томасъ Ньюкомъ, и бѣдный Клэйвъ любили такъ сердечно, погублена хитрыми родственниками; она была ужь недостойна ни его любви, ни любви его сына; ее слѣдуетъ навсегда изгнать изъ мыслей, какъ ея негоднаго брата. И кого же предпочла она Клэйву? Повѣсу, развратника, котораго шалости и мотовство служатъ предметомъ толковъ въ каждомъ клубѣ; у котораго нѣтъ ни ума, ни дарованій, ни даже постоянства (не воспользовался ли онъ первымъ удобнымъ случаемъ, чтобъ бросить ее?); который могъ завлечь ее одною только знатностью своего рода и богатствомъ! О, срамъ, о позоръ! Помолвка ея за этого человѣка была для нея пятномъ; -- разрывъ же ни что иное, какъ наказаніе за ея суетность. Бѣдная, несчастная дѣвушка! Ей больше ничего не остается, какъ призирать покинутыхъ дѣтей брата, отказаться отъ свѣта и думать объ исправленіи своего образа жизни.
   Таковъ былъ приговоръ, произнесенный Томасомъ Ньюкомомъ, человѣкомъ правдивымъ и съ душою нѣжною, какъ намъ извѣстно, но судившемъ въ настоящемъ случаѣ слишкомъ строго о дѣвушкѣ, которая, правда, имѣла многіе недостатки, но, сколько намъ, больше знавшимъ ее, извѣстно, заслуживала снисхожденія, такъ какъ въ заблужденіяхъ ея виновны были другіе. Кто вывелъ ее на путь, которымъ она шла? Ее вела рука родителей и родныхъ; ихъ голосъ повелѣвалъ ей поддаться искушенію, которое ей представлялось. Могла ли она знать свойства человѣка, избраннаго ей въ женихи? Люди, лучше знавшіе его, привели его къ ней и ручались за него. Благородное, несчастное, юное созданіе! Ты первая ли изъ своихъ сестеръ принуждена была раздавить и умертвить свои чистыя душевныя привязанности, продать правду и жизнь за титулъ и знатность? Но у судьи, который видитъ не одни внѣшнія дѣйствія, но и причины ихъ, смотритъ не на одни проступки, но и на искушенія, борьбу и невѣденіе заблуждающихся созданій, -- есть свое уложеніе, отличное отъ того, которымъ руководствуемся мы, нападающіе на павшаго, увивающіеся вокругъ счастливцевъ, расточающіе похвалу и порицаніе такъ необдуманно, то поражающіе такъ сурово, то щадящіе такъ постыдно.
   Наше пребываніе у гостепріимныхъ друзей въ Розбери по необходимости приходило къ концу: недѣли за недѣлями прошли съ-тѣхъ-поръ, какъ мы были приняты подъ ихъ пріютную кровлю, и, не смотря на возраженіе милѣйшей Этели, милѣйшая Лаура чувствовала, что пришло время разстаться. Въ эти послѣдніе дни, кромѣ ежедневныхъ взаимныхъ визитовъ, молодой гонецъ былъ безпрерывно на посылкахъ, и его оселъ навѣрное избилъ свои маленькія ноги, путешествуя взадъ и впередъ между обоими домами. Лаура безпокоилась и огорчалась, не получая никакихъ вѣстей отъ полковника: какъ ему было не стыдно не воротить изъ Бельгіи адресованныхъ къ нему писемъ и не отвѣчать на то, которымъ она удостоила его? Неизвѣстно какимъ-то путемъ, нашъ хозяинъ узналъ объ интригѣ, которую затѣвала мистриссъ Пенденнисъ, узналъ и о томъ что жена его интересовалась этимъ дѣломъ не меньше моей Лауры. Она шепнула мнѣ, что дала бы гинею, непремѣнно дала бы, чтобъ увидѣть осчастливленную чету; что молодые люди рождены одинъ для другого, рѣшительно такъ; она желала, чтобъ я съѣздилъ за Клэйвомъ; но съ какой стати разыгрывать мнѣ роль вѣстника Гименея, или мѣшаться въ такія щекотливыя семейныя дѣла?
   Во все это время, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, баронетъ, оставался въ Лондонѣ, отправляя свои банкирскія обязанности и продолжая непріятный процессъ, который, къ наступившему Михайлову дню, кончили пресловутымъ рѣшеніемъ по дѣлу Ньюкома и лорда Гэйгета. Этель, исполняя планъ, принятый ею съ самаго начала, взяла на себя попеченіе о дѣтяхъ и хозяйствѣ брата; лэди Анна возвратилась въ свое семейство, и хорошо сдѣлала, потому что не приносила ни малѣйшей пользы своимъ пребываніемъ въ печальномъ сыновнемъ домѣ. Жена моя, какъ само собой разумѣется, разсказывала мнѣ о своихъ занятіяхъ и заботахъ въ Ньюкомѣ, въ прадѣдовскомъ залѣ, о которомъ мы упоминали. Дѣти играли и обѣдали (мой сынокъ часто раздѣлялъ дѣтскую трапезу съ маленькой Кларой и бѣднымъ малюткой, наслѣдникомъ Ньюкома) въ комнатѣ, которая называлась собственною комнатою лэди и въ которую мужъ заперъ ее передъ ея побѣгомъ, позабывъ, что смежныя съ покоемъ теплицы отперты. Рядомъ съ этой комнатой находилась баронская библіотека, въ которой одна сторона была загромождена разными сочиненіями, собранными старою миссъ Ньюкомъ, рядами разныхъ трактатовъ, журналами миссіонеровъ и пыльными фоліантами свѣтскихъ путешествій и исторій, которые также были допущены въ коллекцію этой лэди.
   Почти въ послѣдній день нашего прибытія въ Розбери, обѣ молодыя дамы вздумали побывать въ сосѣднемъ городкѣ, Ньюкомѣ, чтобъ посѣтить ту старую мистриссъ Масонъ, о которой упомянуто на страницахъ одной изъ предыдущихъ главъ нашей лѣтописи. Она была теперь очень стара; оставалась вѣрною воспоминаніямъ своихъ молодыхъ дней и забывала о вчерашнемъ. Благодаря добротѣ полковника Ньюкома, она много лѣтъ прожила въ довольствѣ; Томасъ до сихъ поръ былъ для нея тѣмъ же Томомъ, какъ въ давно минувшіе дни, о которыхъ мы представили читателю только слабый очеркъ. Написанные Клэйвомъ портреты его и его отца висѣли у нея надъ каминомъ, подлѣ котораго она обыкновенно сидѣла, грѣясь у огня, доставляемаго ей великодушіемъ питомца.
   Мистриссъ Масонъ вспомнила миссъ Ньюкомъ, при содѣйствіи своей дѣвушки, которая лѣтами была моложе и памятью потверже хозяйки. Да, Сара Масонъ совсѣмъ бы забыла о фазанахъ, которыхъ хвосты украшали надкаминное зеркало, если бы служанка, Кези, не напомнила ей, что они подарены молодою лэди. Тутъ она вспомнила свою благодѣтельницу, спросила объ отцѣ ея, баронетѣ; удивлялась, почему ея питомецъ, полковникъ, не сдѣланъ баронетомъ, и почему все имѣніе досталось его брату? Отецъ ея былъ очень добрый человѣкъ, хоть мистриссъ Масонъ слыхала, что его не слишкомъ любили тамошніе.-- Какъ? умеръ и схороненъ, бѣдняжечка? (Это сказано было въ отвѣтъ на намекъ служанки, Кези, произнесенный на ухо старушкѣ, которая была очень глуха). Да, да, мы всѣ туда отправимся, и если мы были добры, какъ полковникъ, не къ чему и мешкать здѣсь. Надѣюсь, что у него жена будетъ добрая. Такой человѣкъ достоинъ доброй жены, прибавила мистриссъ Масонъ.
   Бабушка бредитъ, подумала лэди, наведенная на эту мысль замѣчаніемъ служанки, что мистриссъ Масонъ часто заговаривается. Тутъ старушка спросила, кто такая другая добренькая лэди, и Этель сказала ей, что мистриссъ Пенденнисъ -- короткая знакомая полковника и Клэйва.
   -- А, знакомая Клэйва! Да, милашечка была эта лэди, и онъ славный былъ мальчикъ. Онъ написалъ эти портреты; снялъ съ меня портретъ въ чепцѣ, вмѣстѣ съ моимъ старымъ котомъ -- бѣдняжкойкотикомъ, который давнымъ-давно лежитъ въ сырой землѣ.
   -- Миссъ, она получила письмо отъ полковника, кричитъ Кези: не правда ли, что вы получили письмо, мэмъ? Оно пришло не дальше какъ вчера.-- И Кези достаетъ письмо и показываетъ его молодымъ лэди. Онѣ читаютъ слѣдующее:

Лондонъ. 12 Февр. 184 --

   Милая моя бабушка, Масонъ. Отъ одной изъ моихъ знакомыхъ, которая жила по сосѣдству съ вами, я слышалъ, что вы здоровы и веселы, и что вы справлялись о вашемъ молодомъ вѣтреникѣ, Томѣ Ньюкомѣ, который также здоровъ и веселъ, и надѣется быть еще веселѣе въ непродолжительномъ времени.
   Письмо, въ которомъ мнѣ писали объ васъ, послано было въ бельгійскій городъ Брюссель, гдѣ я жилъ, неподалеку отъ того мѣста, гдѣ происходило ватерлооское сраженіе; когда я бѣжалъ съ Ватерлоо, оно послѣдовало за мной въ Англію.
   Я не могу теперь же пріѣхать въ Ньюкомъ, чтобъ пожать руку моей доброй нянюшкѣ и другу. У меня есть дѣла въ Лондонѣ, и многіе изъ моихъ однофамильцевъ, живущихъ въ Ньюкомѣ, не совсѣмъ обрадуются, когда увидятъ меня и моего сына.
   Но я обѣщаю вамъ визитъ въ самомъ непродолжительномъ времени; Клэйвъ будетъ со мной, и, по пріѣздѣ, мы представимъ вамъ новую знакомую, премиленькую невѣстку; вы должны дать слово полюбить ее. Она -- шотландская ласси, племянница моего стариннаго друга, Джэмса Бинни, эсквайра, служившаго въ бенгальскомъ управленіи, который обѣщаетъ ей порядочное приданое: настоящее ея имя -- миссъ Роза Мэккензи.
   Скоро мы пришлемъ къ вамъ свадебный пирогъ, и новое платье для Кези (напомните ей обо мнѣ), и когда я отправлюсь на тотъ свѣтъ, мои внуки послѣ меня услышатъ, какимъ дорогимъ другомъ вы были для преданнаго вамъ

Томаса Ньюкома.

   Кези вѣроятно догадалась, что между Клэйвомъ и моей женой что-нибудь кроется, потому-что Лаура, прочитавъ письмо, положила его на столъ, сѣла и, закрывъ лицо руками, залилась слезами.
   Этель пристально смотрѣла на портреты Клэйва и его отца. Потомъ положила руку на плечо къ своей подругѣ.-- Поѣдемте, моя милая, сказала она: становится поздно и мнѣ пора къ дѣтямъ.-- Тутъ она величаво простилась съ мистриссъ Масонъ и ея дѣвушкой и повела съ собой мою жену, которая все еще была въ сильномъ волненіи.
   Послѣ этого, мы не могли долго оставаться въ Розбери. Добрая княгиня Монконтуръ, узнавъ новость, сообщенную полковникомъ, также расплакалась. Волненіе мистриссъ Пенденнисъ возобновилось, когда мы проѣзжали мимо воротъ Ньюкомскаго парка, на пути къ желѣзной дорогѣ.
   

LXII.
Мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ съ супругой.

   Дружба между Этелью и Лаурой, усиленная вышеизложенными сентиментальными обстоятельствами, не умаляясь, существуетъ доселѣ. Лэди, занятая домашнимъ хозяйствомъ и умножающимся семействомъ и проч. и проч., не можетъ поддерживать знакомства со свѣтскими дамами съ тѣмъ жаромъ и рвеніемъ, какія обнаруживаются въ сношеніяхъ молодыхъ дѣвицъ; но Лаура, увлеченная сначала нѣжнымъ сердцемъ къ симпатіи съ молодой подругой во дни ея горя и несчастья, стала питать съ-тѣхъ-поръ болѣе и болѣе уваженія къ Этели Ньюкомъ; она говоритъ, что испытанія и, можетъ-быть, скорбь, постигшія молодую леди, вызвали наружу благороднѣйшія свойства ея характера. Она ужь не похожа на ту вѣтреную и суетную дѣвушку, которая внушала намъ удивленіе во дни ея торжествующей юной красоты, причудливо-благороднаго настроенія духа, легкомысленныхъ увлеченій и кокетства.
   Не проливала ли Этель тайныхъ слезъ, услыхавъ о бракѣ, который переполнялъ слезами глаза нѣжной Лауры? Мы угадывали горесть молодой дѣвушки, но уважали ее. Между Лаурой и Этелью не бывало и помину объ этомъ предметѣ, и супругъ мистриссъ Пенденнисъ считаетъ обязанностью засвидѣтельствовать, что даже въ самой задушевной съ нимъ бесѣдѣ, она воздерживалась отъ всякихъ на этотъ счетъ намековъ, не желая касаться предмета, священнаго для ея подруги. Мнѣ оставалось только одобрять эту воздержность, и, если Этель чувствовала сожалѣніе и упреки совѣсти, -- удивляться благородному молчанію и кроткому спокойствію измѣнившейся и огорченной души.
   Обмѣнъ писемъ между обѣими подругами не прерывался и Этель подробно описывала въ нихъ обязанности, занятія и удовольствія ея новой жизни. Она совершенно отказалась отъ свѣта, исключительно посвятивъ себя воспитанію осиротѣлыхъ дѣтей брата. Она воспитывала самое себя, чтобъ имѣть возможность учить ихъ. Ея письма содержатъ забавныя и вмѣстѣ съ тѣмъ трогательныя признанья въ собственномъ ея невѣжествѣ и рѣшимости превозмочь его. Въ Ньюкомѣ не было недостатка въ учителяхъ всякого рода. Она принялась трудиться, какъ школьница. Тетушка Этель стучала по фортепіано въ комнаткѣ подлѣ оранжереи до-тѣхъ-поръ, пока инструментъ не сдѣлался послушенъ ей и не сталъ издавать подъ ея пальцами сладостнѣйшихъ звуковъ. Спустя около двухъ лѣтъ, пріѣхавъ къ намъ съ визитомъ въ Фэроксъ, она играла танцы для нашихъ малютокъ (третью звали Этелью, вторую Еленой, по имени дражайшей намъ особы) и мы были изумлены ея искусствомъ. Много должна была она провесть одинокихъ ночей за инструментомъ, въ сообществѣ своихъ грустныхъ мыслей, прежде, чѣмъ успѣла побѣдить трудности и достичь возможности услаждать свое горе и забавлять и восхищать дѣтей.
   Когда разводъ былъ объявленъ, съ должною формальностью, хоть намъ извѣстно, что лэди Гайгетъ была не много счастливѣе бѣдной лэди Клары Ньюкомъ, Этель страшилась, чтобы сэръ Бэрнсъ не вздумалъ жениться опять и чтобъ, при новой хозяйкѣ дома, не пришлось ей разлучиться съ дѣтьми.
   Миссъ Ньюкомъ судила основательно, предполагая, что братъ ея вздумаетъ жениться, но одна благородная молодая лэди, которой онъ сдѣлалъ предложеніе, отказала ему, къ крайнему его изумленію и негодованію, предпочтя голодать за бѣднымъ артистомъ, а дочь богатаго сосѣдняго фабриканта, которую онъ хотѣлъ почтить своимъ благосклоннымъ выборомъ, убѣжала отъ него съ ужасомъ въ объятія отца, удивляясь тому, что подобный человѣкъ смѣетъ дѣлать предложеніе честной дѣвушкѣ. Сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, крайне озадаченный этою вспышкою гнѣва, считалъ себя оскорбленнымъ и несчастнѣйшимъ человѣкомъ, жертвою самыхъ безчеловѣчныхъ гоненій, что, можете быть увѣрены, не могло служить къ улучшенію его нрава или къ счастью его семейнаго круга. Этель не получала отъ брата личныхъ обидъ, но много терпѣла отъ его брюзгливости, раздраженнаго эгоизма, ссоръ со слугами и гувернантками, и отъ другихъ домашнихъ смутъ. Пылкость прежнихъ дней у нея унялась, но оставалась гордая рѣшимость, которая была не подъ силу трусливому тиранству брата; притомъ же она имѣла шестьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ состоянія, и сэръ Бэрнсъ, хитрыми намеками и жалостными воззваніями къ сестрѣ, старался обезпечить эту завидную сумму денегъ за своими милыми и несчастными дѣтьми.
   Онъ возвѣщалъ, что Этель раззоряется на младшихъ братьевъ, которыхъ молодая лэди содержала -- одного въ училищѣ, другаго въ арміи; по его мнѣнію, молодые люди могли довольствоваться собственнымъ своимъ небольшимъ состояніемъ и пансіономъ матери. Остроумно доказывая, что многіе расходы по дому лично относятся къ миссъ Ньюкомъ и были бы не нужны, если бъ Этель не жила въ его домѣ, онъ обратилъ въ свою пользу немаловажную часть ея доходовъ. Такимъ образомъ выѣздныя лошади принадлежали ей, потому-что ему, несчастному холостяку, достаточно одной верховой лошади и кабріолета. Извѣстное число слугъ также присвоивалось ей, и какъ онъ не могъ найдти ни одного бездѣльника, который бы согласился жить у него, онъ бралъ слугъ миссъ Ньюкомъ. Онъ хотѣлъ бы заставить ее платить за уголь, который горѣлъ у нея въ очагѣ, но, сказать правду, при домашней щедрости и благотвореніяхъ, которыя со дня на день возрастали по мѣрѣ того, какъ она знакомилась съ неимущими Ньюкомцами, богатая наслѣдница, миссъ Этель, подъ конецъ года стала бѣдна, какъ тѣ бѣдняки, которымъ помогала.
   Чѣмъ больше она узнавала бѣдныхъ людей, тѣмъ больше оказывала имъ благотвореній. Она безпрестанно думала объ нихъ; ходила изъ дому въ домъ, безъ всякого хвастовства; поражалась благоговѣйнымъ ужасомъ передъ картинами бѣдности, которыя представляются намъ на каждомъ шагу, которыхъ зрѣлище заставляетъ умолкать наши эгоистическія горести, о которыхъ мысль склоняетъ насъ къ смиренію, любви къ ближнему и благочестію. Служители нашихъ разнообразныхъ вѣръ, враждующіе между собою въ другихъ отношеніяхъ, слагаютъ оружіе въ присутствіи бѣдности и колѣнопреклоняются передъ ней. Смерть, никогда не умирающая; голодъ, вѣчно алчущій; младенцы, ежедневно рождающіеся на эти страданія,-- вотъ картины, передъ которыми очутилась наша лондонская молодая лэди, убѣгая отъ роскоши и безумствъ, середи которыхъ прошла ея жизнь, ступая по земнымъ закоулкамъ, гдѣ кишили бѣдность и болѣзни, сидя у обнаженныхъ кроватей, къ которымъ, по милости Божьей, она могла приносить пособіе и утѣшеніе или, выходя изъ этихъ жилищъ плача, съ сердцемъ, сокрушеннымъ всепревозмогающей силой бѣдствія, или растроганнымъ покорностью провидѣнію этихъ новыхъ знакомцевъ, къ которымъ приводила ее судьба. Тутъ она встрѣчала священника съ требами, смиреннаго миссіонера, разносящаго слова утѣшенія, тихаго викарія, обходящаго дозоромъ; всѣмъ имъ она была извѣстна, и по временамъ помогала, чѣмъ могла, ихъ бѣдствующимъ братіямъ.-- О, сколько доброты въ этой женщинѣ, сказала мнѣ жена, откладывая въ сторону одно изъ писемъ миссъ Этели: кто бы могъ подумать, что это та самая дѣвушка, которая блистала и кокетничала на балахъ въ Лондонѣ? Судьба не напрасно послала ей горе: оно очистило и исправило ее.
   Здѣсь я долженъ признаться, что во все это время, между-тѣмъ какъ Этель Ньюкомъ пріобрѣтала больше и больше уваженія въ глазахъ моей жены, бѣдный Клэйвъ съ каждымъ днемъ утрачивалъ ея благорасположеніе. Она не можетъ слышать о Клэйвѣ; топаетъ ножкой, когда упоминается его имя, и перемѣняетъ разговоръ. Куда дѣвались всѣ эти слезы и жалость? Мистриссъ Лаура всю свою нѣжность перенесла на Этель, и когда бывшій женихъ лэди пишетъ къ своему старинному другу, или получаются объ немъ какія извѣстія, Лаура пускается въ обычные возгласы противъ свѣта,-- ужаснаго себялюбиваго свѣта, который портитъ всякого, кто бы ни прикоснулся къ нему. Напрасно защитникъ Клэйва спрашиваетъ: что сдѣлалъ бѣдный молодой человѣкъ, чѣмъ бы онъ могъ заслужить такую злость и негодованіе своей старинной знакомой?
   Она не сердится на него, ни мало. Она только не хочетъ объ немъ думать. Она не желаетъ ему зла, ни малѣйшаго; онъ только утратилъ для нея весь интересъ. Даже полковникъ, бѣдняжка,-- добрый, старый полковникъ попалъ въ опалу у мистриссъ Пенденнисъ, и когда онъ прислалъ ей брюссельскій воаль, о которомъ мы слышали, она не совсѣмъ одобрила покупку: и не особенно хорошо, и слишкомъ дорого. Когда мы встрѣтили мистера Клэйва Ньюкома съ супругой въ Лондонѣ, куда они пріѣхали мѣсяца черезъ два послѣ свадьбы и гдѣ Рози явилась такою миленькою, веселенькою, стыдливою дамочкой, какую только можно вообразить, мистриссъ Пенденнисъ сдѣлала ей пріемъ -- курьёзно-холодный.-- Я не хорошо ее приняла! вскрикнула Лаура: да какъ же прикажете мнѣ принимать ее? Я говорила съ нею обо всемъ, а она мнѣ только -- да, да -- нѣтъ. Я показала ей дѣтей, а она не хотѣла на нихъ и взглянуть. Весь ея разговоръ вертѣлся на модахъ и брюссельскихъ балахъ, и на ея тоалетѣ. Тоалетѣ! Да къ чему ей всѣ эти глупости?
   На дѣлѣ выходитъ, что тоалетомъ занимался не Клэйвъ Ньюкомъ, а его батюшка, которому, правду сказать, самому совѣстно было смотрѣть на себя въ томъ нелѣпомъ костюмѣ, въ какомъ англійскіе неслужащіе джентльмены представляются своей королевѣ.
   Уаррингтонъ трунилъ по этому случаю надъ бѣднымъ Клэйвомъ и съ обычною серьезностью дѣлалъ ему комплименты, пока молодой человѣкъ не покраснѣлъ, а отецъ его довольно колко не замѣтилъ нашему пріятелю, что насмѣшки его неумѣстны.
   Уаррингтонъ смутился и попросилъ извиненія за свою неосторожность, но никакія объясненія не принимались: видно было, что Джорджъ оскорбилъ чувствованія нашего дорогаго, простодушнаго старика-полковника.
   Послѣ свадьбы Клэйва, въ Брюсселѣ, дядюшка Джэмсъ и сестра его, которую мы иногда въ шутку называли старымъ солдатомъ, рѣшились, наконецъ, совершить путешествіе въ Шотландію, о которомъ Джэмсъ мечталъ цѣлыхъ десять лѣтъ, и, обезпечивъ на всю жизнь счастье Рози, возобновить знакомство съ маленькой Джози. Полковникъ, сынъ его и невѣстка, по пріѣздѣ въ Лондонъ, остановились уже не на холостой квартирѣ, гдѣ мы ихъ видали, а въ гостинницѣ, и жили въ ней пока не пріискали роскошнаго дома въ Тибурнскомѣ кварталѣ, такого, какой былъ приличенъ для особъ ихъ званія.
   Намъ давно извѣстны доходы полковника и мы имѣемъ удовольствіе знать, что они были значительны. Простякъ-джентльменъ, который могъ ограничивать свой обѣдъ кускомъ хлѣба и носить одинъ и тотъ-же сюртукъ по десяти лѣтъ, желалъ, чтобы дѣти его пользовались всѣми удобствами жизни: заготовлялъ для нихъ мебель, картины, экипажи, съ индійскою роскошью; накупилъ для миленькой Рози богатыхъ брилліантовъ, по случаю представленія ко двору, и восхищался, видя ее въ великолѣпномъ нарядѣ, въ кругу любовавшихся ею родныхъ и знакомыхъ. Старые холостяки, старые генералы, старые полковники, старые франты изъ клуба приходили дивиться ей; супруги директоровъ и генераловъ дѣлали ей визиты и угощали ее за огромными банкетами, на роскошныхъ сервизахъ. Ньюкомъ накупилъ серебряной посуды и давалъ банкеты въ отплату за это гостепріимство. У молодой мистриссъ Ньюкомъ была прекрасная карета, для вечернихъ выѣздовъ, и блистательная коляска, для прогулокъ въ паркѣ. Бивало, заглядѣнье, когда этотъ экипажъ, въ пятомъ часу дня, катитъ къ Бэйси, и въ немъ красуется пышно разодѣтая Рози; мило было смотрѣть, съ какою важною осанкой старый джентльмэнъ выходитъ, бывало, встрѣчать свою невѣстку и кланяется ей, входя въ ея экипажъ. Они отправлялись кататься по парку, кружились, кружились, кружились, и старые генералы, и старые знакомые, и старые франты, съ супругами и дочерьми, кивали имъ и улыбались изъ своихъ экипажей, пересѣкая другъ другу путь на этомъ очаровательномъ поприщѣ удовольствія.
   Сознаюсь, съ-тѣхъ-поръ, какъ полковникъ зажилъ открыто, обѣды у него были страшно длинны. Никакой персикъ не могъ сравниться со свѣжестью щечекъ Рози, никакой бархатъ не могъ поспорить съ ея прелестными плечиками. Никто, я увѣренъ, не могъ быть счастливѣе ея, а между-тѣмъ, она не дѣлилась своимъ счастьемъ ни съ кѣмъ изъ своихъ знакомыхъ и отвѣчала большею частью улыбками на слова окружавшихъ ее джентльменовъ. Правда, что почти всѣ эти джентльмэны были пожилые сановники, генералы съ подкрашенными усами и бакенами, отставные судьи индійскаго управленія, и тому подобные, занятые ѣдой и мало заботившіеся объ угожденіи дамамъ. Но кто опишетъ торжество и счастье полковника, этотъ взоръ любви, которымъ онъ встрѣчалъ свою невѣстку, когда она входила, вся обвитая воланами и кружевами, изукрашенная брилліантами и драгоцѣнностями, съ изящнымъ носовымъ платочкомъ въ рукѣ, съ улыбающимися глазками, съ ямочками на щекахъ и въ золотистыхъ локонахъ! Онъ, бывало, беретъ ее за руку, слѣдуетъ за ней отъ одной группы къ другой, толкуетъ съ ней о погодѣ, о паркѣ, о выставкѣ, даже объ оперѣ -- вѣдь старикъ сталъ ѣздить и въ оперу съ своей невѣсткой, и торжественно зѣвалъ и дремалъ подлѣ нея, въ бѣломъ галстухѣ и жилетѣ.
   Навѣрно, это была счастливѣйшая пора въ жизни Томаса Ньюкома. Ни одна женщина (за исключеніемъ, можетъ-статься, одной, пятьдесятъ лѣтъ назадъ) не любила его такъ, какъ жена Клэйва. Какъ онъ гордился ею, какъ объ ней заботился! Если она чуть занемогала, какая поднималась тревога, какіе начинались хлопоты о докторахъ! Какія забавныя письма приходили отъ Джэмса Бинни, и какъ всѣ смѣялись надъ ними! съ какою почтительною внимательностью онъ извѣщалъ мистриссъ Мэккъ о каждомъ малѣйшемъ обстоятельствѣ, и съ какимъ энтузіазмомъ отвѣчала ему эта женщина! а Джо прислала своей возлюбленной сестрѣ цѣлую корзинку шотландскихъ сдобныхъ булокъ, съ просьбою отъ супруга доставить ему нѣсколько акцій пресловутой индійской компаніи.
   Дѣла компаніи, какъ можете предполагать, находились въ самомъ цвѣтущемъ состояніи, когда одинъ изъ ея директоровъ, человѣкъ во всѣхъ отношеніяхъ честнѣйшій, счелъ своею обязанностью жить съ блескомъ, въ какомъ мы видимъ его теперь. Многіе богатые люди изъ Сити пріѣзжали къ нему съ поклономъ. Братъ его, Гобсонъ, не смотря на ссору полковника съ главою фирмы, оставался въ дружественныхъ отношеніяхъ съ Томасомъ Ньюкомомъ, раздѣлялъ его банкеты и отплачивалъ ему тѣмъ же. Чарльзъ Гонимэнъ, какъ само-собой разумѣется, участвовалъ во многихъ изъ этихъ пиршествъ. Вліяніе полковника на мистера Шеррика было такъ сильно, что онъ принялъ на себя ходатайство за Чарльза и успѣлъ привести къ счастливому окончанію любовный процессъ, въ которомъ, какъ намъ извѣстно, были замѣшаны миссъ Шеррикъ и Чарльзъ. Мистеръ Шеррикъ не былъ расположенъ разставаться съ деньгами при жизни и доказывалъ полковнику, что онъ далеко не такъ богатъ, какъ думаютъ люди. Только по стараніямъ полковника, мѣсто при Боггли-Уоллаской церкви предоставлено было Чарльзу Гонимэну.
   Въ послѣднее время, мы мало говорили о Клэйвѣ, который, правду сказать, стоялъ какъ-то на заднемъ планѣ цвѣтистой ньюкомской группы. Чтобъ угодить лучшему на свѣтѣ отцу и добрѣйшему старому -- другу, который надѣлялъ племянницу лучшею частью плодовъ своей бережливости, чтобъ уладить вопросъ о женитьбѣ и положить ему конецъ,-- Блэйвъ Ньюкомъ взялъ за себя миленькую, кроткую, молодую дѣвушку, которая любила и уважала его больше всего на свѣтѣ и сердечно желала доставить ему счастье. За это, отецъ его готовъ былъ позволить содрать кожу со своей спины, подставить голову подъ колесо Джагернатовой колесницы, пожертвовать всѣми удобствами и удовольствіями въ пользу своего любимца. У Клэйва была когда-то одна сильная страсть, но расчетъ съ нею конченъ: суетная, честолюбивая дѣвочка, -- до какого безумія доходила любовь его къ ней, говорить напрасно -- играла имъ цѣлые годы и отвергла его, когда ей представился безпутный женихъ съ большимъ состояніемъ и громкимъ титуломъ. Уже ли ему все плакать, да отчаяваться, потому-что кокетка одурачила его? У него было слишкомъ много гордости и твердости, чтобы допустить себя до такого униженія; онъ согласился принять жребій, который предлагался ему и отъ котораго не отказались бы многіе; онъ согласился исполнить сердечное желаніе отца и усладить послѣдніе годы добраго старика. Такимъ-образомъ, вопросъ о бракѣ былъ рѣшенъ. Клэйвъ шепнулъ Рози одно слово въ гостиной; молодая дѣвушка вспыхнула, когда онъ взялъ ея несопротивлявшуюся руку; будущій свекоръ въ восторгѣ поцѣловалъ ее въ щечку, добрый старикъ Джэмсъ подмигнулъ; бой-женщина, вознеся взоръ къ небу, обняла того и другаго, и едва вѣрила своимъ глазамъ, видя исполненіе того, о чемъ она мечтала съ первой встрѣчи съ молодымъ Ньюкомомъ. Такъ какъ благимъ дѣломъ надо торопиться, наши добрые люди почти тотчасъ же отправились къ пастору и обвѣнчались, къ великому удивленію капитановъ Хоби и Гоби. Ну, любезный молодой живописецъ и другъ моей юности! если женѣ моей угодно гнѣваться на тебя, долженъ ли и супругъ ея не пожелать тебѣ счастья? Предположимъ, что мы соединились бы съ первой нашей возлюбленной, были ли бы мы теперь счастливѣе? Спросите мистера Пенденниса, рыдавшаго по своей Костигэнъ, по своей Бризеидѣ, когда она была похищена у него. Спросите бѣднаго Джорджа Уаррингтона, которому также досталось погоревать; помоги ему, Господи! Кажется, Клэйву не было причины идти въ монастырь, потому только, что номеръ первый отказала ему, и, избавившись отъ этой обворожительницы, не избрать себѣ по сердцу номеръ второй. Считаю обязанностью присовокупить, что когда я высказалъ эти мнѣнія, мистриссъ Лаурѣ, она разгнѣвалась, какъ никогда.
   У простодушныхъ людей, каковъ Томасъ Ньюкомъ, въ натурѣ -- видѣть только одну сторону вопроса. Разъ забивъ себѣ въ голову мысль о суетности Этели и коварствѣ ея брата, онъ не хотѣлъ слушать никакихъ доводовъ, которыми адвокаты противной стороны старались поколебать его негодованіе. Такимъ-образомъ, попытка или двѣ, воззванія, предпринятыя Лаурой въ пользу ея подруги, были встрѣчены рѣшительнымъ отрицаніемъ со стороны добраго полковника. Если Этель была не совсѣмъ права, какъ же могла Лаура убѣдить его въ ея невинности? Онъ отвергалъ всякія оправданія и облегчающія вину обстоятельства. Раздраженный въ высшей степени, онъ упорствовалъ и смотрѣлъ на поведеніе бѣдной дѣвушки съ самой невыгодной точки.-- Она отвергнута маркизомъ Фэринтошемъ, и отвергнута по заслугамъ, съ сердцемъ сказалъ онъ однажды супругу мистриссъ Пенденнисъ, который не считалъ себя вправѣ разсказывать все, что зналъ объ этомъ дѣлѣ: цѣлый городъ объ этомъ знаетъ; въ клубахъ уши прожужжали этой исторіей. Мнѣ стыдно, какъ подумаю, что дочь моего брата наложила такое пятно на наше имя.-- Напрасно толковалъ я ему, что жена моя, которой всѣ обстоятельства дѣла больше извѣстны, судила миссъ Ньюкомъ гораздо благосклоннѣе, и даже уважала и любила ее.-- Э, сэръ! вскрикнулъ съ негодованіемъ полковникъ: ваша жена такое невинное созданіе; она не знаетъ людей, какъ мы знаемъ ихъ по собственному опыту, какъ я знаю, сэръ!-- и тѣмъ кончился нашъ споръ. Не подлежало сомнѣнію, что между отцомъ моего стараго друга и нами возникла холодность.
   Что касается Бэрнса Ньюкома, мы отдали этого достопочтеннаго человѣка на жертву, и полковникъ не оказывалъ ему ни малѣйшей пощады. Онъ повторялъ слова Уаррингтона, приведенныя на одной изъ предыдущихъ страницъ, и клялся, что ждетъ только удобнаго случая, чтобъ раздавить этого пресмыкающагося гада. Онъ ненавидѣлъ Бэрнса, какъ безсовѣстнаго предателя, труса и злодѣя, и ни мало не старался скрывать своего мнѣнія объ немъ. Клэйвъ, памятовавшій прежнія обиды и сердечныя терзанія, наслѣдникъ крови отца, его благородства, чистосердечія и неумолимой ненависти ко всему низкому, раздѣлялъ въ полной мѣрѣ отцовскую антипатію къ своему кузену и во всеуслышаніе выражалъ свое къ нему презрѣніе и негодованіе. Объ Этели онъ не хотѣлъ и говорить.-- Можетъ статься, Пенъ, то, что ты говоришь, совершенная правда; желаю, чтобъ было такъ; молю Бога, чтобъ это было такъ.-- Но дрожаніе губъ и злость на лицѣ, когда упоминалось ея имя или заходила рѣчь въ оправданіе ея, показывали, что и онъ склонился къ дурному о ней мнѣнію.-- Что касается ея брата, этого всесвѣтнаго бездѣльника, говорилъ онъ, стиснувъ кулаки, я накажу его, если только представится возможность. У меня не было бы души, если бъ я забылъ когда-нибудь все зло, которое мнѣ сдѣлалъ этотъ негодяй. Прощеніе! Пфуй! Ужь не по дудкѣ ли своей супруги проповѣдуешь ты мнѣ эти высокія истины, любезнѣйшій Пенъ? Съ чего ты это взялъ? я буду негодяй съ того дня, когда подамъ руку этому бездѣльнику.
   -- И Клэйвъ набрался Ирокезскихъ нравственныхъ правилъ, говоритъ Джорджъ Уаррингтонъ, методически покуривая трубку: значитъ онъ предпочитаетъ ихъ тѣмъ, какія въ ходу въ нашемъ отечествѣ. Впрочемъ, я не знаю навѣрное, чему отдать преимущество: восточной или западной, томагакской или одиновейской сторонѣ вопроса? Мнѣ не хотѣлось бы, прибавилъ онъ: наткнуться ни на сицилійскую вендетту, ни на германскій фейдъ, и я не желалъ бы имѣть врагами ни тебя, Клэйвъ, ни твоего старика полковника.
   -- А я охотнѣе соглашусь имѣть полдюжины такихъ враговъ, какъ Клэйвъ и полковникъ, чѣмъ одного такого, какъ Бэрнсъ, сказалъ я: съ этимъ негодяемъ не знаешь, гдѣ и когда онъ тебя кольнетъ.
   Спустя не много времени, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, эсквайръ, нанесъ своимъ двумъ непріязненнымъ родственникамъ такой ударъ, какого слѣдовало ожидать отъ подобнаго человѣка.
   

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ.

LXIII.
Мистриссъ Клэйвъ дома.

   Какъ Клэйвъ и его отецъ не считали нужнымъ скрывать своихъ мнѣній о родственникѣ своемъ, Бэрнсѣ Ньнжомѣ, и высказывали ихъ вездѣ, гдѣ заходила рѣчь о поведеніи сэра Бэрнса, то весьма естественно, что отзывы ихъ доходили до ушей баронета и раздражали его и безъ того уже злобныя чувствованія къ этимъ джентльменамъ. Нѣсколько времени, успѣхъ нападеній былъ на ихъ сторонѣ. Полковникъ выжилъ Бэрнса изъ всегдашняго его Бейсова клуба, гдѣ и сэръ Джорджъ Туфто выражался довольно откровенно на счетъ недостатка храбрости у бѣднаго баронета; полковникъ опозорилъ Бэрнса въ собственной его конторѣ и исторія, разумѣется, разнеслась по всему Сити, гдѣ сэру Бэрнсу, когда онъ отправлялся на биржу, не совсѣмъ пріятно было встрѣчать нахмуренное лицо военнаго человѣка,-- дяди своего, шагающаго по дорогѣ къ конторѣ Бонделькондскаго банка и вооруженнаго страшною бамбуковою палицей.
   Но хотя всѣмъ было извѣстно, что жена бѣжала отъ него вслѣдствіе дурнаго его съ ней обращенія; хотя онъ два раза оказалъ себя трусомъ въ непріятномъ дѣлѣ съ дядей и кузеномъ; хотя сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ вовсе не пользовался общимъ благорасположеніемъ въ лондонскомъ Сити, однакожъ репутація его, какъ искуснѣйшаго дѣловаго человѣка, оставалась непоколебимою; кредитъ его торговаго дома, какъ онъ и заслуживалъ, стоялъ высоко; и люди совершали съ нимъ торговыя сдѣлки по-прежнему, не смотря на вѣроломныхъ женъ и непріязненныхъ полковниковъ.
   Читатель помнитъ, что, послѣ ссоры полковника Ньюкома съ племянникомъ, мистеръ Гобсонъ Ньюкомъ, другой компаньонъ фирмы братьевъ Гобсоновъ, остался при полковникѣ Ньюкомѣ, какъ одинъ изъ главныхъ англійскихъ директоровъ Бонделькондской банковой компаніи, и надѣялся, Что дѣла компаніи, въ которой онъ принималъ участіе, не потерпятъ отъ домашней ссоры, которая должна была заставить Томаса Ньюкома прекратить всякія личныя сдѣлки съ банкомъ Гобсоновъ, и что индѣйская фирма будетъ продолжать свои сношенія съ Гобсономъ на прежнемъ основаніи. Мистеръ Гобсонъ Ньюкомъ, съ свойственною ему откровенностью, представлялъ полковнику, что не смотря на непріязнь, существующую между нимъ и племянникомъ его, Бэрнсомъ, Томасъ Ньюкомъ могъ разсчитывать на дружбу одного изъ членовъ дома; что сдѣлки между этимъ домомъ и индѣйскою компаніей были одинаково выгодны для обѣихъ сторонъ; что, наконецъ, завѣдывающій индѣйскимъ банкомъ могъ бы вести дѣла съ Гобсонами, по-прежнему. Такимъ-образомъ, Бонделькондская банковая компанія продолжала отправлять свои товары на имя братьевъ Гобсоновъ, и выдавать векселя, которые принимались этою фирмою съ полнымъ довѣріемъ.
   Не одинъ изъ знакомыхъ полковника по лондонскому Сити, между прочимъ, агентъ его, мистеръ Дролли, и его простодушный пріятель, мистеръ Шеррикъ въ особенности, совѣтовалъ Томасу Ньюкому быть крайне осторожнымъ въ сдѣлкахъ съ братьями Гобсонами, и держать ухо востро, чтобъ этотъ торговый домъ не съигралъ ему плохой шутки. Оба они предупреждали его, что Бэрнсъ Ньюкомъ не разъ говорилъ, въ отвѣтъ на слухи о выходкахъ полковника противъ Бэрнса: "Знаю, что мой запальчивый и взбалмошный дядюшка изъ Индіи бѣсится на меня изъ-за одного нелѣпаго домашняго дѣла и недоразумѣнія, которыя онъ, изъ упрямства, не хочетъ видѣть въ настоящемъ свѣтѣ. Могу ли я мстить за оскорбительныя отзывы обо мнѣ, которые онъ расточаетъ каждому? Я не могу забыть, что онъ сынъ моего дѣда, старикъ, вовсе не знакомый ни съ здѣшнимъ обществомъ, ни со здѣшними дѣлами. Какъ онъ участвуетъ въ индѣйской банковой компаніи, которая, поручивъ его попеченію свои интересы въ Англіи, ожидаетъ отъ него благоразумныхъ распоряженій, то я употребляю всѣ усилія на пользу компаніи и могу васъ увѣрить, что ея взбалмошные директоры, черные и бѣлые, не мало обязаны содѣйствію нашего торговаго дома. Если они насъ не терпятъ, такъ къ чему намъ имѣть съ ними дѣла? Мы не нуждаемся ни въ лихъ, ни въ ихъ компаніяхъ. Нашъ домъ былъ уже первокласснымъ, за пятьдесятъ лѣтъ до ихъ рожденія, и будетъ занимать то же мѣсто, когда ихъ не станетъ".-- Таковы были по словамъ Клэйва, отношенія его къ директору Бонделькондской компаніи. Судя по адвокату, отношенія эти были не дурны, или, по-крайней-мѣрѣ, выражались не дурно. Мнѣ кажется, онъ вѣчно оставался при убѣжденіи, что не сдѣлалъ своему дядѣ зла ни на волосъ.
   И такъ, мистеръ Джолли и мистеръ Шеррикъ, оба умоляли Томаса Ньюкома употребить все стараніе, чтобы прервать всякую связь Бонделькондской банковой компаніи съ братьями Гобсонъ. Но Джолли былъ сторона заинтересованная; онъ и друзья его сами желали бы быть агентами компаніи и пользоваться выгодами, принадлежавшими теперь Гобсонамъ. Мистеръ Шеррикъ представлялъ вольно-практикующаго гвериллу между настоящими негоціантами. Мнѣнія того и другаго, представленныя Томасомъ Ньюкомомъ, въ должномъ порядкѣ, на судъ соучастниковъ, директоровъ и лондонскаго правленія Бонделькои.у ской банковой компаніи, были отвергнуты собраніемъ.
   Они имѣли особое помѣщеніе въ Сити; имѣли своихъ прикащиконъ и разсыльныхъ, особое зало для директоровъ и особое для канцеляріи; свои собранія, гдѣ, безъ сомнѣнія, читались огромныя количества писемъ, представлялись на ревизію огромные бухгалтерскія книги; гдѣ Томъ Ньюкомъ призывался на каѳедру и сходилъ съ нея при изъявленіяхъ благодарности; гдѣ произносились разные спичи и разсматривались, какъ слѣдуетъ, дѣла Бонделькондской банковой компаніи. Всѣ эти предметы для меня таинственны, ужасны, невѣдомы. Я не смѣю и думать описывать ихъ. Фредъ Бэйгэмъ, помнится, былъ глубокой знатокъ дѣлъ Бонделькондской компаніи. Онъ толковалъ о хлопчатой бумагѣ, о шерсти, о мѣди, объ опіумѣ, объ индиго, о Сингапурѣ, Маниллѣ, Китаѣ, Калькуттѣ, Австраліи, съ изумительнымъ краснорѣчіемъ и плодовитостью. У него, бывало, что слово, то милліонъ. Въ Пэль-Мэльской газетѣ появлялись изумительнѣйшія статейки на счетъ годичнаго обѣда въ Блакуолѣ, который давали директоры и къ которому приглашались онъ, Джорджъ и я, какъ люди съ вѣсомъ. Какія читались рѣчи, какіе осушались стаканы въ честь этой пресловутой компаніи, какія количества пунша поглощались Фредомъ на ея счетъ! Добрый старикъ, полковникъ Ньюкомъ бывалъ ораторомъ на этихъ банкетахъ; а принцъ, сынъ его, принималъ въ нихъ только скромное участіе, и обыкновенно сидѣлъ съ нами, старинными его товарищами.
   Всѣ джентльмены, находившіеся въ связяхъ съ конторой, всѣ лица, съ которыми Бонделькондская компанія имѣла торговыя дѣла въ Лондонѣ, оказывали Томасу Ньюкому чрезвычайное уваженіе. Богатство его, само по себѣ значительное, преувеличивалось стоустой молвой. Ф. Бэйгэмъ положительно зналъ, сколько имѣетъ полковникъ и сколько достанется, по смерти его, Клэйву, допуская погрѣшность въ своемъ исчисленіи на какихъ-нибудь два-три милліона рупій. Отличная военная служба Томаса Ньюкома, его благородный образъ мыслей, умѣнье держать себя въ обществѣ, его любезность, простодушная и милая словоохотливость,-- надо замѣтить, что нашъ добрый полковникъ любилъ теперь поговорить гораздо больше, чѣмъ въ старое время, и былъ не совсѣмъ равнодушенъ къ лести, которою онъ пользовался за свое богатство,-- его репутація, какъ искуснаго дѣловаго человѣка, который и себѣ составилъ состояніе операціями, равно благоразумными и смѣлыми, и могъ составить состояніе сотнѣ другихъ,-- все это доставило полковнику множество друзей и знакомыхъ, и смѣю васъ увѣрить, что за его здоровье провозглашались громчайшіе тосты, когда кто предлагалъ ихъ на блакуальскихъ обѣдахъ. На второмъ годичномъ обѣдѣ, послѣ женитьбы Клэйва, нѣкоторые изъ знакомыхъ поднесли его супругѣ изящнѣйшій подарокъ. То было великолѣпное серебряное плато, въ видѣ кокосоваго дерева, на которомъ листья, искусно расположенные, служили канделябрами и судками для пикулей; подъ кокосовымъ орѣхомъ сидѣлъ на верблюдѣ индѣйскій принцъ, подающій руку кавалерійскому офицеру на конѣ; вокругъ главныхъ фигуръ были размѣщены гаубица, плугъ, ткацкій станокъ, тюкъ хлопчатой бумаги съ гербомъ восточно-индійской компаніи; браминъ, Британія и торговля, съ рогомъ изобилія, и если вамъ угодно прочесть удовлетворительный отчетъ объ этомъ изящномъ и безукоризненномъ образчикѣ британскаго искусства, то можете обратиться къ страницамъ Пэль-Мэльской газеты того года, или къ благородной рѣчи, произнесенной Ф. Бейгэмомъ въ тотъ вечеръ, когда это произведеніе было выставлено. Востокъ и его войны, его герои, Ассей и Серингапатамъ (и лордъ Лэкъ, и Ласвари, прибавляетъ восхищенный полковникъ), паланкины охотниковъ за тиграми, Джагренатъ, слоны, сожженіе вдовъ -- все проходило передъ глазами нашими въ блистательномъ панегирикѣ Ф. Бейгэма. Онъ говорилъ о продуктѣ индѣйскихъ лѣсовъ, о пальмѣ, о кокосовомъ деревѣ, о бананѣ. Пальмы полковникъ принесъ съ собой на родину, пальмы мужества и храбрости, добытыя на полѣ брани (смѣхъ). Кокосовыхъ деревьевъ онъ не видывалъ никогда, хотя слыхалъ чудеса о млечномъ содержаніи ихъ плодовъ. Здѣсь, въ нѣкоторомъ родѣ, было подобное дерево, подъ вѣтвями котораго онъ уповалъ не рѣдко покоиться, и, если бъ ему позволено было употребить восточную метафору, онъ сказалъ бы, зная превосходство бордоскаго изъ погреба полковника и его гостепріимство, что онъ предпочелъ бы кокосъ у него банану у другаго. Пока Ф. Бейгэмъ изволилъ краснобаить, Джонъ Джемсъ, поглядывалъ на трофей и мнѣ до-сихъноръ понятно лукавое выраженіе его лица. По случаю этого чуднаго образчика искусства британскихъ артистовъ, предложенъ былъ тостъ и за ихъ здоровье, причемъ бѣдный Д. Д. Ридлей едва нашелся промолвить слово въ отвѣтъ. Онъ сидѣлъ рядомъ съ Клэйвомъ и послѣдній былъ необыкновенно молчаливъ и мраченъ. Когда Д. Джемсъ и я встрѣчались въ людяхъ, то толковали о нашемъ общемъ другѣ, и обоимъ намъ легко было замѣтить, что ни тотъ, ни другой не былъ доволенъ положеніемъ Клэйва.
   Къ этому времени, отдѣлка дома въ Тибурнѣ приведена была къ окончанію, и домъ вышелъ такой роскошный, какъ только могутъ сдѣлать деньги. Какъ онъ былъ отличенъ отъ стараго домика на Фицройскомъ скверѣ, съ его разнокалиберною мебелью съ толкучаго рынка! Въ дѣвственныя еще комнаты призванъ былъ обойщикъ съ Оксфордъ-стрита, и изобрѣтательный его геній украсилъ ихъ всѣми чудесами своей прихотливой фантазіи. На потолкахъ затрепетали розы и купидоны; по стѣнамъ побѣжали въ высь золотыя арабески; ваше лицо (красивое или некрасивое) отразилось въ безчисленныхъ зеркалахъ, расположенныхъ такъ, что одно, отражая васъ въ другомъ, какъ бы выводило васъ на улицу. Вы ступали по бархату, останавливаясь съ благоговѣніемъ посереди ковра, гдѣ красовался шиффръ Рози, сдѣланный изъ цвѣтовъ, носящихъ ея имя. Какія интересныя, искривленныя ножки были у креселъ и стульевъ! Сколько угловыхъ шкафовъ было наполнено дрезденскими бездѣлушками, покупка которыхъ составляла часть дѣла въ жизни этой молодой женщины! Что за этажерки, шиффоньерки, бонбоньерки! Какіе страшно гадкіе пастели на стѣнахъ! Какіе ужасные пастухи и пастушки Бушэ и Ланкрэ ухмылялись надъ портьерами! Какія, помнятся мнѣ, книги въ бархатныхъ переплетахъ, альбомы, усыпанные перлами, чернильницы, изображавшія звѣрей, налои для моленья, и другія дивныя бездѣлки! Тутъ былъ великолѣпнѣйшій ройяль, хоть Рози рѣдко пѣла нынче какой-нибудь изъ своихъ шести романсовъ, и въ извѣстные интересные періоды, когда она принуждена была оставаться въ постели, добрый полковникъ, вѣчно заботившійся о доставленіи своей любимицѣ всевозможныхъ удовольствій, спрашивалъ ее: не желаетъ ли она имѣть органъ съ валомъ, играющій пятьдесятъ или шестдесятъ любимыхъ пьесъ -- стоитъ только вертѣть? При этомъ полковникъ разсказывалъ, какъ сослуживецъ его по полку, Виндусъ, страстный охотникъ до музыки, имѣлъ въ Барракпорѣ, въ 1810, отличнѣйшій инструментъ того рода и съ каждымъ кораблемъ, приходившимъ изъ Европы, выписывалъ валы съ новыми пьесами. Плато стояло по срединѣ стола у молодой мистриссъ Ньюкомъ, окруженное серебряными сервизами, какъ солнце своими спутниками. Въ домѣ молодыхъ супруговъ всегда собиралось пріятное общество; ихъ роскошный ландо катался по парку или останавливался у главныхъ магазиновъ. Рози, вѣчно веселенькая, наряжалась какъ мотылекъ, и оставалась любимицей своего свекра; а бѣдный Клэйвъ, среди всего этого блеску, хирѣлъ, грустилъ, молчалъ; порою былъ холодно небреженъ и равнодушенъ; порою золъ и дикъ, и только тогда нѣсколько прояснялся, когда удалялся изъ общества, наскучавшаго ему, и встрѣчался съ Джорджемъ и Джономъ Джемсомъ, добрыми товарищами его юности.
   Его озабоченный и страдальческій видъ смягчили сердце моей жены и она чуть не полюбила его снова. Но мистриссъ Пенденнисъ не хотѣла и знать молодую мистриссъ Ньюкомъ; полковникъ сталъ къ намъ какъ-то холоденъ и косо смотрѣлъ на маленькое общество друзей Клэйва. Казалось, будто въ домѣ двѣ противоположныя партіи. На сторонѣ Клэйва были Джонъ Джемсъ, лукавый, тихонькій живописецъ; Уаррингтонъ, циникъ, и авторъ настоящей біографіи, о которомъ говорили, будто послѣ женитьбы онъ поднялъ носъ и на всѣхъ смотритъ съ пренебреженіемъ. Другую партію составляли многочисленныя, почетныя особы, имена которыхъ записаны были въ визитномъ списочкѣ Рози; сюда принадлежали генералы и полковники, судьи и другіе тузы, и Рози безпрестанно разъѣзжала къ нимъ съ визитами, и раздавала карточки отъ мистера и мистриссъ Клэйвъ Ньюкомъ и полковника Ньюкома. Единственный человѣкъ, который ладилъ съ обѣими партіями, былъ Ф. Бейгэмъ, эсквайръ; разъ попавъ въ огородъ, онъ умѣлъ удержать за собой право пользованія вкусными овощами; серьезно любилъ Клэйва и полковника, и всегда имѣлъ на-готовѣ цѣлый запасъ забавныхъ исторій и анекдотовъ для молоденькой лэди, для которой мы прочіе едва находили слово. Старинные друзья ученическихъ дней не были забыты, но какъ-то не приживались къ новому дому. Дѣвицы Гэидишъ пріѣзжали на одинъ изъ баловъ у мистриссъ Ньюкомъ, по-прежнему въ голубомъ крепѣ, по-прежнему съ локонами на ветшающемъ челѣ, въ сопровожденіи папаши, который носилъ откладные нолисоны и въ нѣмомъ удивленіи смотрѣлъ на блистательную сцену.
   Уаррингтонъ ангажировалъ миссъ Гэндишъ на кадриль и дѣлалъ страшные промахи, между-тѣмъ какъ Клэйвъ, съ улыбкою, похожей на ту, какая играла, бывало, у него на лицѣ въ старое время, выбралъ другую сестру, миссъ Зою Гэндишъ. Мы накормили и напоили Гэндиша въ столовой, а Клэйвъ обрадовалъ его заказомъ портрета мистриссъ Ньюкомъ, во весь ростъ, причемъ, ловкою похвалой его кисти, польстилъ его самолюбію. Никогда не выставлялось на показъ столько бѣлаго атласа и брилліантовъ. Сми, королевскій академикъ, бѣсился за предпочтеніе оказанное его сопернику.
   На балѣ присутствовалъ и Сэнди М'Коллопъ, возвратившійся изъ Рима, съ рыжей бородой и картиной, изображавшей умерщвленіе Краснаго Комина, которая произвела очень не блистательный эфектъ въ въ восьмиугольномъ залѣ королевской академіи, гдѣ кровавыя страданія умирающаго воина были освѣщены не довольно ярко. На Сэнди и его братію Рози смотрѣла почти холодно. Разговаривая со мной, она вздергивала головку и давала мнѣ чувствовать, что настоящій балъ былъ сборищемъ всякой всячины, а не собраніемъ избранныхъ особъ, отъ котораго сохрани насъ Боже.-- Мы больше ничего, какъ Пойнсъ, Нимъ и Пистоль, ворчалъ Джорджъ Уаррингтонъ, отправляясь заканчивать вечеръ въ мастерскую и курительную комнату Клэйва:-- принцъ Гэль женился и раздѣляетъ родительскій престолъ; его принцесса стыдится старинныхъ его товарищей-разбойниковъ.-- Она вошла въ комнату, гдѣ мы курили, посмотрѣла на насъ съ едва замѣтной улыбкой, и, показывая на дневной свѣтъ, проглядывавшій въ отворенную дверь, дала мистеру Клэйву намекъ, что пора спать.
   И такъ мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ лежалъ на пуховой постели -- и метался на ней; ѣздилъ на роскошные обѣды -- и сидѣлъ за ними, какъ тѣнь; скакалъ на дорогихъ коняхъ -- и черная забота усаживалась на сѣдлѣ позади сумрачнаго всадника. Онъ отсталъ совершенно отъ друзей своей юности, или видался съ ними только украдкой и какъ-бы изъ снисхожденія; бывалъ, бѣдняжечка, большею частью одинъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ супругѣ его начали подносить великолѣпные подарки, и многіе изъ старыхъ товарищей стали негодовать на него за высокомѣріе въ богатствѣ и счастіи.
   Въ первый день, когда добрый его другъ сознавалъ разность, положенную судьбой, лѣтами и характеромъ между нимъ и сыномъ, мы ни дѣли, съ какою покорностью старикъ подчинялся своему неизбѣжному жребію и какъ смиренно переносилъ разлуку, которая огорчала молодаго человѣка только слегка, а любящему отцу причиняла столько скорби. Тогда между ними не бывало неудовольствій и холодности, не смотря на роковое разъединеніе; теперь же казалось, будто Томасъ Ньюкомъ вѣчно былъ озлобленъ, изъ-за того, что отецъ и сынъ, сблизившись, не соединились; а Клэйвъ, при всей обстановкѣ счастья, не былъ счастливъ. Какой же молодой человѣкъ на свѣтѣ могъ бы желать болѣе? Жена -- миленькая, молодая женщина; домъ роскошный, съ однимъ только неудобствомъ -- старикомъ-отцомъ, который готовъ былъ отдать послѣднюю каплю крови на пользу сына И вотъ цѣль, для которой Томасъ Ньюкомъ столько заботился, трудился и наживалъ деньги! Развѣ Клэйвъ, съ его дарованіями и воспитаніемъ, не могъ разъ или два въ недѣлю бывать въ Сити и принимать приличное участіе въ дѣлѣ, которымъ упрочивалось его богатство? Онъ появлялся въ Сити въ разныхъ конторахъ и на совѣщаніяхъ, зѣвалъ на митингахъ, и на проточной бумагѣ снималъ портреты членовъ компаніи; не интересовался ея оборотами, не льнулъ сердцемъ къ ея сдѣлкамъ; уходилъ и скакалъ на конѣ одинъ, или, возвратясь въ свою мастерскую, надѣвалъ старинный свой бархатный жакетъ и работалъ съ палитрой и кистями. Палитра и кисти! Уже ли онъ не могъ бросить этихъ орудій, когда судьба призывала его на высшую ступень общественнаго положенія? Уже ли онъ не могъ заняться разговоромъ съ Рози, покататься съ Рози, этой душкой, у которой все желаніе состояло въ томъ, чтобъ сдѣлать мужа счастливымъ? Подобныя мысли, безъ сомнѣнія, омрачали умъ и глубже бороздили морщины вокругъ глазъ старика полковника. Такъ судимъ мы людей по своей мѣркѣ, и не рѣдко даже ближняго и милаго судимъ несправедливо!
   Не разъ пробовалъ Клэйвъ заводить рѣчь съ миленькой Рози, которая такъ весело щебетала съ его отцомъ. Не разъ подходила она къ его мольберту, садилась подлѣ него и испытывала свои маленькія способности, чтобъ разсѣять его, разсказать ему нѣсколько исторьицъ о знакомыхъ, поговорить объ этомъ балѣ, о томъ копцертѣ; прибѣгала къ помощи своей наивной улыбки, къ милымъ упрекамъ, можетъ-быть, слезамъ, за которыми слѣдовали ласки и примиреніе. Подъ конецъ всего этого, Клэйвъ возвращался къ своей сигарѣ, а она, со вздохомъ и тяжелымъ сердцемъ, къ доброму старику, который велѣлъ ей пойдти къ Клэйву и потолковать съ нимъ. Клэйвъ чувствовалъ, что она прислана къ нему отцомъ; этой мысли стоило мелькнуть у него въ умѣ, вовремя ихъ разговора,-- и въ ту же минуту сердце его замыкалось и лицо подергивалось сумракомъ. Они не были созданы одинъ для другаго: вотъ въ чемъ разгадка. Башмачокъ былъ премиленькій, маленькій башмачокъ, но нога у Клэйва была слишкомъ велика для этого башмачка.
   Во время беременности Рози, не задолго до поднесенія ей подарка, мистеръ Клэйвъ постоянно былъ дома, усердно ухаживалъ за женой, лелѣялъ ее, былъ счастливъ ею, и всѣ родные пріятно проводили время въ ихъ домѣ. Доктора безвыходно сидѣли у молодой мистриссъ Ньюкомъ; добрый полковникъ окружалъ ее необыковенною заботливостью: закутывалъ ее, укладывалъ ея ножки на софу, осторожно провожалъ ее въ экипажъ. Бой-женщина, въ прекраснѣйшемъ расположеніи духа возвратилась изъ Эдинбурга, гдѣ дядюшка Джемсъ нанималъ теперь очень порядочную квартиру на Пикардской площади и принималъ къ себѣ пріятное общество. Однимъ словомъ, весь семейный кружокъ былъ друженъ, и доволенъ, и счастливъ: но горѣ мнѣ! вожделѣннѣйшія надежды Томаса Ньюкома этотъ разъ были обмануты: его внукъ, только-что увидѣвъ свѣтъ, закрылъ глаза на вѣки; и съ горькимъ, горькимъ чувствомъ, всѣ приготовленія были брошены; рубашечки, халатцы и шапочки, тончайшія кисеи и кембрики, за которыми забывались многія работы, надъ которыми читались если не словомъ, такъ мыслію, многія молитвы -- были убраны подъ замокъ. Бѣдная, миленькая Рози! Она глубоко чувствовала горесть, но скоро оправилась отъ нея, и спустя два-три мѣсяца, щечки ея по-прежнему цвѣли румянцемъ, играли улыбкой, и она по-прежнему разсказывала, что у ней сегодня не избранное общество, а такъ ведкая всячина.
   Бой-женщина отправлялась на поприще своихъ сѣверныхъ подвиговъ, и какъ кажется, не по собственной своей волѣ. Присвоивъ себѣ начальство надъ хозяйствомъ, между-тѣмъ какъ дочь не вставала съ своей софы, мисстрисъ Макензи привела весь домъ въ явное возмущеніе, обидѣла дворецкаго, разбранила ключницу, оскорбила самолюбіе лакеевъ, выгнала вонъ доктора и наступила на чувствительнѣйшую мозоль няни. Удивительно, какая произошла перемѣна въ поведеніи Бой-женщины, и какъ мало зналъ ее, въ старое время, полковникъ Ньюкомъ. Что императоръ Наполеонъ I говорилъ о своихъ врагахъ, то же можно было бы примѣнить къ этой лэди: "grattez-la, и она явится Татариномъ". Клэйвъ и отецъ его находили нѣкоторую отраду и предметъ для разговора въ замыслахъ противъ нея. Самъ старикъ не смѣлъ предпринимать ничего рѣшительнаго и радовался присутствію духа и политикѣ молодаго человѣка въ ряду дѣйствій, которыя, начавшись въ уборной надъ распростертымъ тѣломъ бѣдненькой Рози, продолжались въ гостиной, возобновились со стороны непріятеля, съ ужасающей силой, въ столовой, и кончились, къ торжеству всего домашняго причта, за дверьми, на подъѣздѣ.
   Когда, пораженная на-голову, татарская сила бѣжала на родной сѣверъ, Рози сдѣлала одно признаніе, которое Клэйвъ пересказывалъ мнѣ впослѣдствіи, надрываясь отъ горькаго хохоту.
   -- Вы и папаша, кажется, очень взволнованы, говорила она (Рози, въ отсутствіи Бой-женщины, называла полковника папашей); меня же это ни мало не безпокоитъ; только сначала, у меня чуть было не сдѣлалась истерика. Мамаша всегда такая; въ Шотландіи, она изо дня въ день бранилась то со мной, то съ Джози, пока грандмаманъ не выпроводила ее вонъ; потомъ, на Фицройскомъ скверѣ и въ Брюсселѣ, она безпрестанно давала мнѣ пощечины и злилась такъ, что страхъ. Я думаю, прибавляетъ Рози съ одною изъ милѣйшихъ своихъ улыбокъ: она поссорилась съ дядюшкой Джемсомъ передъ тѣмъ, какъ пріѣхать къ намъ.
   -- Она безпрестанно давала Рози пощечины, вопіетъ бѣдный Клэйвъ: злилась, какъ демонъ, и на Фицройскомъ скверѣ и въ Брюсселѣ, а между-тѣмъ маменька и дочка, обхвативъ одна другую за талію, бывало, ходятъ, улыбаются и ухмыляются какъ-будто во весь свой вѣкъ онѣ только и знали, что цѣловать и миловать другъ друга! Вотъ каковы женщины! Бѣдные мужчины! Когда женимся, мы думаемъ, что нашли существо юное и простодушное, а поживешь годокъ, два -- и что оказывается? Уже ль вы всѣ такія лицемѣрки, мистриссъ Пенденнисъ?
   И въ негодованіи онъ началъ крутить усы.
   -- Бѣдный Клэйвъ, говоритъ Лаура, съ чувствомъ: вы не хотѣли бы, чтобъ она разсказывала такія исторіи о своей матери, не правда ли?
   -- О, разумѣется, не хотѣлъ бы! восклицаетъ Клэйвъ: вы всѣ такъ говорите; у васъ лицемѣріе происходитъ отъ излишней добродѣтели.
   Давно уже Лаура не называла его Клэйвомъ, и теперь впервые явилась эта короткость; значитъ, она начинала примиряться съ нимъ. Мы имѣли свое собственное мнѣніе на счетъ женитьбы молодаго человѣка.
   Случайно встрѣтясь съ этимъ молодымъ джентльменомъ, когда онъ выходилъ изъ Пэль-Мэльскаго клуба, я подумалъ, что мрачныя мысли Хоби закрались въ голову Клэйва Ньюкома. Словно Отелло, покосился онъ на этого невиннаго Кассіо, когда тотъ въ лакированныхъ сапогахъ входилъ въ клубъ.
   

LXIV.
Дурное предзнаменованіе.

   Гобсонъ Ньюкомъ присутствовалъ на первомъ изъ блэкуэльскихъ празднествъ, не смотря на ссору между старшимъ его братомъ и главою фирмы братья Гобсонъ и Ньюкомъ. Но ссора была личная между Бэрнсомъ и Томасомъ; Бонделькондскій банкъ оставался въ добромъ согласіи съ главнымъ своимъ коммисіонерствомъ въ Лондонѣ; на празднествѣ никто не пилъ за благоденствіе Боиделькондской банковой компаніи съ такимъ усердіемъ, какъ Гобсонъ Ньюкомъ. При этомъ случаѣ онъ, въ коротенькой благодарственной рѣчи, слегка намекнулъ на извѣстныя всѣмъ неудовольствія между полковникомъ и его племянникомъ, присовокупивъ желаніе, чтобы эти неудовольствія скорѣе прекратились и чтобы взаимное довѣріе между великимъ индѣйскимъ учрежденіемъ и его лондонскими агентами никогда не ослаблялось. Ловкость, съ какою все это было выказано, была вполнѣ оцѣнена и заслужила одобреніе тридцати шести джентльменовъ, преисполненныхъ паровъ бордоскаго и энтузіазма -- словомъ, находившихся въ томъ блаженномъ состояніи духа, когда люди умѣютъ все цѣнить и всему удивляться.
   На второмъ обѣдѣ, когда Рози Ньюкомъ поднесенъ былъ подарокъ, Гобсонъ не присутствовалъ; имя его не значилось и въ числѣ прочихъ именъ, вырѣзанныхъ на стволѣ поднесеннаго ей аллегорическаго серебрянаго кокосоваго дерева. Когда мы возвращались въ омнибусѣ домой, Фредъ Бейгэмъ замѣтилъ мнѣ это обстоятельство.-- Я просматривалъ списокъ именъ, говорилъ онъ: не только тотъ, что вырѣзанъ на стволѣ дерева, но и печатный; этотъ послѣдній былъ свернутъ и положенъ въ одинъ изъ судковъ на вершинѣ дерева. Отчего бы это было, что тамъ нѣтъ имени Гобсона?-- Ей-ей, мнѣ это не нравится, Пенденнисъ.
   Ф. Бейгэмъ, знакомый нынче съ дѣлами лондонскаго Сити, разсуждалъ о фондахъ и компаніяхъ съ бездною учености, и далъ мнѣ понять, что онъ совершилъ недавно въ Капель-Кортѣ одну или двѣ операціи, на собственный счетъ, съ большими въ настоящемъ, и еще большими въ будущемъ, выгодами для себя. Мы должны выдать за фактъ, что теперь мистеру Ридлею деньги платились аккуратно и что костюмъ Ф. Бейгэма, хотъ и эксцентрическій, былъ опрятенъ, приличенъ и разнообразенъ. Онъ занималъ квартиру, когда-то принадлежавшую любезнѣйшему Гонимэну. Жилъ онъ въ довольствѣ и съ удобствами.-- Не подумайте, говорилъ онъ:-- чтобъ жалкій гонорарій, который я получаю отъ Пэль-Мэльской газеты, доставлялъ мнѣ возможность къ такой жизни. Ф. Бейгэмъ, сэръ, имѣетъ нѣкоторое значеніе въ свѣтѣ; Ф. Бейгэмъ обращается между капиталистами и знатью лондонскаго Сити, и кушаетъ за однимъ столомъ съ набобами. Онъ можетъ жениться, сэръ, и жить очень порядочно.-- Мы пожелали Ф. Бейгэму всякого земнаго благополучія.
   Разъ, увидѣвъ его въ паркѣ, я замѣтилъ въ лицѣ его какое-то зловѣщее и трагическое выраженіе, которое какъ-будто усиливалось по мѣрѣ приближенія его ко мнѣ. Мнѣ показалось, что онъ, за минуту до того, ласково разговаривалъ съ молодой нянюшкой, которая стояла съ нѣсколькими малютками и смотрѣла на яхты на Серпентинѣ. Увидя, что я подхожу къ нему, Ф. Бейгэмъ отошелъ отъ дѣвушки и ея маленькихъ спутниковъ, и пошелъ на встрѣчу къ своему старому знакомцу, завернувъ лицо въ саванъ погребальнаго мрака.
   -- Это дѣти моего добраго друга, Гекабака, полковника бомбейскаго флота! Увы, малютки играютъ, не сознавая своей участи. Я смотрѣлъ, какъ они рѣзвились. За бѣдными малютками присматриваетъ премилая молодая женщина. Они пускали свои кораблики на Серпентинѣ; бѣгали, смѣялись и веселились, и когда я взглянулъ, корабликъ мистера Гастингса Гекабака пошелъ ко дну. Дурное предзнаменованіе, Пенденнисъ! Этотъ случай тронулъ меня за живое. Ф. Бейгэмъ боится, чтобъ грузъ отца малютки не потерпѣлъ кораблекрушенія!
   -- Ты говоришь о томъ желтолицомъ, что мы видали у полковника Ньюкома? спрашиваетъ мистеръ Пенденнисъ.
   -- Именно, сэръ, проворчалъ Ф. Бейгэмъ: ты знаешь, что онъ товарищъ нашего полковника по Бонделькондскому банку?
   -- Милосердое небо! вскричалъ я, съ непритворнымъ безпокойствомъ: надѣюсь, что ничего дурнаго не случилось съ Бонделькондскимъ банкомъ?
   -- Да, отвѣчаетъ другой: ничего не случилось; добрый корабль до-сихъ-поръ еще цѣлъ и невредимъ; но едва спасся отъ великой опасности, Пенденнисъ, восклицаетъ Ф. Бейгэмъ, сильно сжимая мнѣ руку: въ экипажѣ оказался предатель, который отправилъ бы корабль на подводные камни, сэръ; который въ полночь пустилъ бы его на дно; но корабль выдержалъ штормъ съ честью.
   -- Пожалуйста, брось свои морскія метафоры и разскажи по-просту, что ты разумѣешь, вскричалъ товарищъ Ф. Бейгэма, и Бейгэмъ продолжалъ разсказъ.
   -- Если бъ ты мало-мальски занимался дѣлами Сити, сказалъ онъ: или если бъ удостоивалъ своимъ посѣщеніемъ мѣсто, гдѣ преимущественно собираются негоціянты, ты зналъ бы исторію, которая вчера разнеслась по всему городу и распространила горе отъ Триднидель-Стрита до Лиденголя. Дѣло въ томъ, что фирма братьевъ Гобсонъ и Ньюкомъ отказала вчера въ пріемѣ векселей индѣйской Бонделькондской банковой компаніи на тридцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Эта новость упала словно громовой ударъ на лондонскую контору директоровъ, которые не были предварены о намѣреніяхъ братьевъ Гобсонъ: слѣдствіемъ былъ паническій страхъ между акціонерами. Контору осаждали полковники и капитаны, вдовы и сироты; черезъ часъ послѣ протеста, векселя были взяты обратно, и ты сегодня же вечеромъ увидишь въ статьѣ Globe о лондонскомъ Сити объявленіе, что впредь по всѣмъ обязательствамъ Бондслькондской банковой компаніи принимаетъ на себя отвѣтственность торговый домъ Бэнса и Джолли, снабженный необходимыми для этого фондами. Но акціи, сэръ, упали вслѣдствіе паническаго страха. Надѣюсь, что онѣ поднимутся, даже увѣренъ, что поднимутся, ради нашего добраго полковника, его друзей и тѣхъ невинныхъ малютокъ, что рѣзвятся тамъ, у Серпентина. Мнѣ стало подозрительно, когда поднесли молодой мистриссъ Ньюкомъ этотъ подарокъ, прибавилъ Ф. Бейгэмъ:-- я пожилъ довольно и набрался опытности, сэръ, и всегда боюсь этихъ торжественныхъ подарковъ: съ тѣмъ, кто получилъ его, того и смотри, случится бѣда. Дурное предзнаменованіе, повторяю. Мнѣ не нравится, что этотъ корабликъ потонулъ.
   Дѣйствительно, въ тотъ же вечеръ, въ газетѣ Globe явилась статья, въ которой объявлялось о случаѣ, разсказанномъ мистеромъ Бейгэмомъ и о послѣдовавшемъ за тѣмъ паническомъ страхѣ; тутъ же присовокуплялось извѣщеніе, что мистеры Бэнсъ и Джолли будутъ впредь дѣйствовать въ качествѣ агентовъ индѣйской компаніи. Адвокаты компаніи подали жалобу на банкирскую контору, причинившую ей такой ущербъ. Мистеръ Гобсонъ Ньюкомъ находился за границей, когда случилось это событіе, и протестъ векселей былъ приписанъ исключительно его племяннику и товарищу. Но за разрывами между обѣими фирмами, послѣдовалъ разрывъ между фамиліей Гобсона и полковникомъ Ньюкомомъ. Приведенный въ негодованіе, полковникъ кричалъ, что братъ его и племянникъ -- оба предатели и что онъ не хочетъ имѣть дѣла ни съ тѣмъ ни съ другимъ. Даже бѣдный, ни въ чемъ не виноватый самъ Ньюкомъ, только-что пріѣхавшій въ Лондонъ изъ Оксфорда, гдѣ его порядкомъ пощипали, встрѣтилъ непріязненный пріемъ у полковника, который сдѣлалъ даже выговоръ сыну за то, что сынъ удостоилъ этого мальчишку-предателя обычной вѣжливости и подалъ ему руку.
   Нашъ полковникъ перемѣнился, перемѣнился въ душѣ, перемѣнился въ отношеніяхъ къ людямъ вообще и въ особенности къ сыну, для котораго онъ въ старые дни принесъ столько жертвъ любви. Мы уже говорили, что съ женитьбы Клэйва, между отцомъ и сыномъ росла безмолвная борьба. По всему было видно, что молодой человѣкъ не нашелъ счастья и это было упрекомъ его отцу. Самое молчаніе его раздражало старика. Его несообщительность ежедневно оскорбляла его и досаждала. Имѣя большое состояніе, котораго онъ не пожалѣлъ бы не только на необходимости, но и на прихоти, онъ злился на себя за то, что не могъ пользоваться имъ, злился на сына, который долженъ былъ бы помогать ему въ управленіи нажитымъ богатствомъ, и, вмѣсто того, оставался равнодушнымъ, безполезнымъ членомъ общества, живымъ протестомъ противъ всѣхъ плановъ прошлой жизни добраго старика. Катастрофа въ Сити нѣсколько сблизила опять отца и сына, и въ обоихъ возбуждена была мстительность вѣроломствомъ Бэрнса. Было время, когда самъ полковникъ готовъ былъ смотрѣть на своего родственника съ большимъ снисхожденіемъ, но судьба и обстоятельства озлобили это первоначально дружественное и нѣжное расположеніе; имъ овладѣли ненависть и подозрительность, и если нельзя сказать, чтобы новая жизнь измѣнила его, по-крайней-мѣрѣ она обнаружила въ немъ недостатки, къ чему прежде не представлялось случая, и выказала качества, доселѣ скрытыя. Знаемъ ли мы самихъ себя, или можемъ ли напередъ сказать, какія добрыя или злыя свойства вызоветъ у насъ извѣстное обстоятельство? Зналъ ли Каинъ, когда онъ съ братомъ игралъ на колѣняхъ матери, что рученка, ласкавшая Авеля, со временемъ возмужаетъ и подниметъ смертоносное орудіе, чтобъ поразить его? Трижды счастливъ тотъ, кому обстоятельства благопріятствуютъ, кого судьба посѣщаетъ легкими испытаніями и благосклонное небо хранитъ отъ искушеній.
   На той ступени, до которой достигла теперь семейная вражда, подлежащая описанію біографа Ньюкомовъ, есть одна кроткая нравоучительница, которая произноситъ свой приговоръ рѣшительно противъ Клэйвова отца; тогда какъ, на другой сторонъ, суровый мудрецъ, одинъ изъ моихъ знакомыхъ, котораго мнѣнія имѣли у меня значительный вѣсъ, утверждаетъ, что оба они совершенно правы.-- Война и судъ дѣло само по себѣ доброе, говоритъ Джорджъ Уаррингтонъ, ударяя кулакомъ по столу: я защищаю, и здравый смыслъ защищаетъ это положеніе противъ разглагольствій всѣхъ Гонимэновъ, когда-либо проповѣдывавшихъ съ каѳедры. Вѣшайте разбойника -- и я не скажу ни слова противъ. Бейте бездѣльника -- я этому радъ и примолвлю: подѣломъ. Если какому джентльмену вздумается попотчивать хлыстомъ сэра Бэрнса Ньюокома, баронета, это меня ни мало не возмутитъ; напротивъ, возвратясь домой, я закажу лишнюю котлетку къ обѣду.
   -- Ахъ, Пенъ, мщеніе -- дурное дѣло, вопіетъ благая совѣтница: предоставь мудрѣйшему и милосерднѣйшему изъ судей произносить приговоръ. Мщеніе чернитъ сердце людей, извращаетъ ихъ взглядъ на справедливость, заставляетъ ихъ вымышлять зло, побуждаетъ думать несправедливо о другихъ. Мщеніе не есть лучшая отплата за обиду и не можетъ назваться мужествомъ. Величайшее мужество состоитъ въ томъ, чтобъ переносить гоненія, а не отвѣчать тѣмъ же: когда вамъ сдѣлано зло -- прощать врага. Мнѣ прискорбно слышать о томъ, что ты называешь торжествомъ полковника и униженіемъ его врага. Пусть Бэрнсъ низокъ, какъ только можешь вообразить, все-таки ему не слѣдовало оскорблять брата Этели; но онъ слабъ. И другіе мужчины также слабы, мистеръ Пенъ, хоть вы и благоразумнѣе женщины. Полковникъ выводитъ меня изъ терпѣнія и я прошу васъ сказать ему, спроситъ ли онъ васъ или нѣтъ -- что онъ утратилъ право на мою благосклонность; что я ни за что не стану рукоплескать тому, что друзья его и льстецы называютъ его торжествомъ; что, по моему убѣжденію, онъ поступилъ совсѣмъ не такъ, какъ я ожидала отъ любезнаго полковника, отъ добраго полковника, какимъ я воображала его.
   Теперь мы должны разсказать, что дѣлали полковникъ и Клэйвъ и что порождало два столь различныя на счетъ ихъ мнѣнія двухъ вышеупомянутыхъ критиковъ. Отказъ лондонскаго банкирскаго дома отъ принятія векселей главной индѣйской компаніи естественно долженъ былъ нанести большой ущербъ кредиту этой компаніи въ Англіи. Директоры въ Лондонѣ выпускали успокоительныя объявленія; за границей печатались въ газетахъ блистательные отчеты о дѣлахъ компаніи; представлялись неопровержимыя доказательства, что Бонделькондская банковая компанія никогда еще не находилась въ такомъ цвѣтущемъ состояніи, какъ въ то время, когда братья Гобсоны прекратили пріемъ ея векселей; хотя не подлежитъ сомнѣнію, что компанія понесла тяжелый ударъ и была глубоко, если не смертельно, поражена поведеніемъ лондонской фирмы.
   Забота сбыть поскорѣй акціи сдѣлалась чуть не эпидемическою между всѣми акціонерами. Каждый о томъ только и думалъ, какъ бы размѣнять ихъ на деньги. Изъ тридцати именъ, вырѣзанныхъ на кокосовомъ деревѣ бѣднаго Клэйва, можно было насчитать не меньше двадцати дезертировъ, или, по-крайней-мѣрѣ, такихъ, которые готовы были дезертировать, лишь бы представился къ тому случай, безъ потери оружія и багажа. Злобно вычеркнулъ добрый полковникъ имена этихъ вѣроломцевъ изъ визитной книжки своей невѣстки; высокомѣрно смотрѣлъ онъ на нихъ, встрѣчаясь съ ними на улицѣ. Измѣнить Бонделькондской банковой компаніи въ минуту опасности -- было, по его понятіямъ, тѣмъ же, что просить отставки наканунѣ сраженія. Онъ не хотѣлъ понять, что здѣсь дѣло основано вовсе не на чувствѣ, а на однихъ шансахъ и ариѳметикѣ; онъ не хотѣлъ равнодушно слышать о людяхъ, покидающихъ корабль, какъ онъ выражался.-- Они могутъ отправляться, куда угодно, сэръ, говорилъ онъ: только имъ уже не бывать у меня на службѣ.-- Съ гнѣвомъ и негодованіемъ онъ разсчитался съ однимъ или двумя изъ своихъ робкихъ друзей, которые думали какъ бы поскорѣе бѣжать, и скупилъ у нихъ акціи на собственныя деньги. Но кошелька его не на долго хватило для этого рода потѣхи. Деньги, какія онъ имѣлъ, превратились въ акціи компаніи, и только одно его имя служило ручательствомъ за удовлетвореніе по обязательствамъ, отъ пріема которыхъ отказались бывшіе лондонскіе банкиры компаніи.
   Эти господа между-тѣмъ говорили о своей размолвкѣ съ индѣйскимъ банкомъ, какъ о вещи самой натуральной, и смѣялись надъ нелѣпыми обвиненіями въ личной непріязни, которую публично взводилъ на нихъ бѣдный Томасъ Ньюкомъ.-- Запальчивая голова этотъ старый индѣйскій драгунъ, говорилъ сэръ Бэрнсъ: онъ столько же смыслитъ въ торговыхъ дѣлахъ, сколько я знаю кавалерійскую тактику или Индостанъ; вступаетъ въ товарищество съ такими же какъ самъ драгунами и индѣйскими мудрецами; выдаетъ огромные дивиденды и учреждаетъ банкъ; разумѣется, мы согласны заниматься ихъ дѣлами, пока покрываются наши расходы; но я всегда говорилъ ихъ директору, что мы не намѣрены подвергаться риску и закроемъ счеты, лишь только они окажутся для насъ невыгодными: такимъ-образомъ, мы распрощались съ компаніею шесть недѣль назадъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ между акціонерами распространился паническій страхъ, увеличенный нелѣпыми выходками и фанфаронствомъ полковника Ньюкома. Онъ говоритъ, что я врагъ его; правда, что врагъ; но только въ частной жизни, а не въ дѣловыхъ отношеніяхъ. Въ дѣлахъ нѣтъ ни друзей, ни враговъ. Я оставляю всякое чувство за порогомъ Темпель-Бара.
   Итакъ Томасъ Ньюкомъ и Клэйвъ, сынъ Томаса, питали въ сердцахъ своихъ злобу на Бэрнса, сродника ихъ, желали отмстить ему, жаждали его погибели и выжидали случая встрѣтиться съ нимъ, одолѣть его и предать позору.
   Когда люди находятся въ такомъ настроеніи духа, имъ, говорятъ, всегда подвертывается извѣстная особа, готовая помочь и доставить случай для упражненія лелѣемой ими страстишки. Что называется попросту ненавистью, то человѣку, питающему это чувство, представляется негодующею добродѣтелью, такъ, что онъ не только предается вполнѣ увлеченію, но еще хвалится имъ. Я увѣренъ, что если бы Томасъ Ньюкомъ, при настоящемъ желаніи возмездіи Бэрнсу, зналъ дѣйствительное свойство своихъ чувствованій въ отношеніи къ этому достопочтенному человѣку, поведеніе его было бы иное и намъ не довелось бы услышать о такихъ непріязненныхъ дѣйствіяхъ, какія вскорѣ послѣдовали.
   

LXV.
Гдѣ мистриссъ Клэйвъ вступаетъ во владѣніе своимъ достояніемъ.

   Говоря о дѣлахъ Бонделькондской банковой компаніи, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ всегда старался выказывать простодушное изумленіе на счетъ ея дѣйствій. Чтобъ онъ разсѣвалъ дурные объ ней слухи? Чтобъ онъ желалъ повредить ей?... Какая нелѣпость! Если бы кто изъ знакомыхъ спросилъ его -- а любопытно знать, сколько знакомыхъ спрашивали сэра Бэрнса?-- что онъ думаетъ о компаніи, и выгодно ли вручить ей свои капиталы, то, разумѣется, онъ не промолчалъ бы. По доброй совѣсти, онъ не могъ бы отвѣчать утвердительно -- этого онъ ни разу не позволялъ себѣ, даже во время дружескихъ сношеній съ компаніей, въ которыя онъ вступалъ единственно изъ желанія обязать своего любезнаго дядюшку. Вся компанія состоитъ изъ людей вздорныхъ; это компанія джентльменовъ, привыкшихъ къ пороху и вскормленныхъ на спартанскомъ супѣ. Онъ врагъ компаніи! Вотъ прекрасно! Есть компаніи, которыя и безъ враговъ, отправятся къ чорту своей дорогой.
   Такъ и съ такою любезною откровенностью, говорилъ Бэрнсъ о коммерческомъ предпріятіи, о которомъ онъ имѣлъ право судить точно такъ же, какъ всякой другой гражданинъ. Что касается до дяди Гобсона, то поведеніе его отличалось робостью, какой едва можно было ожидать отъ человѣка съ цвѣтущимъ здоровьемъ, дѣятельными привычками и вообще мужественнымъ характеромъ. Онъ, какъ мы видѣли, устранилъ себя отъ кокосоваго торжества: глазъ на глазъ, онъ увѣрялъ полковника, что личное его доброжелательство на уменьшилось и что онъ крайне огорченъ непріятнымъ случаемъ, постигшемъ Бондолькондскую банковую компанію совершенно безъ его вѣдома, во вренія поѣздки его на континентъ -- чортъ побери этотъ континентъ! а все виновата жена:-- поѣдемъ, да поѣдемъ. Полковникъ слушалъ оправданіе брата, сначала съ глубочайшими поклонами и церемоніей, а подъ конецъ съ громкимъ хохотомъ.-- Добрый мой Гобсонъ, сказалъ онъ, съ самою приторною любезностью: разумѣется, вы мнѣ всегда желали добра; разумѣется, это сдѣлаюсь безъ вашего вѣдома. Мы эти вещи понимаемъ. У лондонскихъ банкировъ нѣтъ души: въ эти пятьдесятъ лѣтъ, въ продолженіе которыхъ я зналъ васъ и вашего брата, и моего милаго племянника, нынѣшняго главнокомандующаго, видѣлъ ли я въ вашихъ поступкахъ что-нибудь такое, что заставило бы меня думать объ васъ дурно?-- Тутъ полковникъ разразился хохотомъ. Не слишкомъ пріятно было слышать этотъ хохотъ. Достопочтенный Гобсонъ взялъ шляпу и, поглаживая ее кругомъ, пошелъ вонъ сконфуженный. Полковникъ проводилъ его съ лѣстницы и отвѣсилъ ему на подъѣздѣ глубочайшій поклонъ. Съ-этихъ-поръ нога Гобсона Ньюкома уже не бывала на порогѣ Тибурнскаго дома.
   Въ продолженіе всего сезона, когда поднесенъ былъ Рози подарокъ, кокосовое дерево играло роль на безчисленныхъ банкетахъ. Хлѣбосольство полковника было расточительнѣе, а тоалетъ молодой мистриссъ Ньюкомъ блистательнѣе, чѣмъ когда-либо. Клэйвъ, въ задушевныхъ разговорахъ съ друзьями и знакомыми, обнаруживалъ грусть и заботу. Когда я спросилъ у нашего всезнающаго пріятеля, Ф. Бейгэма, о новостяхъ лондонскаго Сити, лицо его, я долженъ сказать съ прискорбіемъ, приняло погребальное выраженіе. Акціи Бонделькондской банковой компаніи, которыя, двѣнадцать мѣсяцевъ назадъ, держались въ такой высокой цѣнѣ, теперь медленно падали и падали.
   -- Желалъ бы я, говорилъ мнѣ мистеръ Шеррикъ: чтобъ полковникъ постарался сбыть свои акціи, какъ сдѣлалъ мистеръ Ратрей, который убрался съ утопающаго корабля и унесъ съ собой сотню тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
   -- Убрался съ корабля! Вы мало знаете полковника, мистеръ Шеррикъ, если думаете, что онъ на это рѣшится.
   Мистеръ Ратрей, хотя онъ возвратился въ Европу, распространялъ самые утѣшительные слухи о Бондедькондской компаніи. Но его словамъ, никогда еще она не находилась въ такомъ цвѣтущемъ состояніи. Акціи несомнѣнно поднимаются. Онъ продалъ свои только потому, что нужны были деньги на поѣздку. Надо было побывать дома -- такъ говорилъ докторъ.
   Нѣсколько мѣсяцевъ спустя, пріѣхалъ другой директоръ, мистеръ Гедджсъ. Оба эти господина, какъ намъ извѣстно, были приняты въ хорошемъ обществѣ, засѣдали въ парламентѣ, покупали мѣста въ провинціи и пользовались большимъ уваженіемъ. Мистеръ Гедджсъ удалился, но его богатый партнеръ, мистеръ Макъ-Гаспей, вступилъ въ Бонделькондскую компанію. Вступленіе мистера М. Гаспея въ дѣла компаніи, но-видимому, не произвело большаго ощущенія въ Англіи.
   Акціи продолжали помаленьку упадать. Впрочемъ, урожай на индиго былъ необычайно обиленъ. Лондонскій директоръ не чувствовалъ себя отъ радости. Не смотря на то и то -- на измѣну многихъ акціонеровъ, на непріятности, на неблагопріятный шопотъ и на сомнительныхъ друзей,-- Томасъ Ньюкомъ держалъ голову высоко, и лицо его постоянно сіяло добротой и улыбкой, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда упоминались при немъ извѣстныя непріязненныя фамиліи: тутъ онъ хмурился, какъ разгнѣванный Юпитеръ.
   Мы видѣли, какъ миленькая Рози любила свою мамашу, своего дядюшку, Джемса Бинни, и, наконецъ, споего папашу, какъ называла она Томаса Ньюкома. На эту любовь, мы увѣрены, оба джентльмена отвѣчали всею душой, и не будь они слишкомъ благородны и простодушны, чтобъ питать дурное чувство, можно было бы заподозрить ихъ въ зависти одинъ другому. Однакоже, ничѣмъ не доказывается, чтобы они питали подобное чувство; по-крайней-мѣрѣ, оно не прерывало нѣжной дружбы между ними; оба смотрѣли на Клэйва, какъ на роднаго сына, оба довольствовались половиной любви миленькой, вѣчно улыбающейся женщины.
   Надо сказать правду, пока молоденькая мистриссъ Ньюкомъ оставалась съ ними, она любила общество, была кротка, послушна, всѣмъ довольна, рѣзва, добра и весела; услаждала своихъ стариковъ-друзей пѣсенками, улыбочками, мелкими услугами, ласками, и подавъ Томасу Ньюкому, самымъ деликатнымъ образомъ, сигару, порхала какъ птичка, каталась съ Джемсомъ Бинни, или сидѣла съ нимъ за обѣдомъ, если онъ чувствовалъ себя не совсѣмъ здоровымъ, и была такою милою, бдительною и внимательною дочерью, какъ только могъ пожелать любой старый джентльменъ.
   Рози по-видимому не слишкомъ огорчалась разлукой съ мамашей -- недостатокъ чувства, который эта лэди горько оплакивала въ послѣдующихъ бесѣдахъ съ своими знакомыми о мистриссъ Ньюкомъ. Вѣроятно были причины, почему Рози не слишкомъ горевала, разставаясь съ мамашей; но, безъ сомнѣнія, она могла проронить слезинку, прощаясь съ добрымъ, милымъ дядюшкой, Джемсомъ Бинни. Не тутъ-то было! Голосъ старика задрожалъ; а ея голосъ остался твердъ. Она поцѣловала его въ щеку, съ улыбкой, краской и веселостью на лицѣ; порхнула въ вагонъ съ своимъ супругомъ и свекромъ въ Брюсселѣ, оставивъ старика-дядю въ глубокомъ горѣ. Наши дамы говорили, не знаю на какомъ основаніи, что у миленькой Рози вовсе нѣтъ души. Дамы имѣютъ привычку произносить такой судъ на счетъ женъ своихъ новобрачныхъ знакомыхъ. Я обязанъ прибавить (позволяю себѣ это въ отсутствіи мистера Клэйв Ньюкома изъ Англіи; иначе я не рѣшился бы на такую дерзость), что нѣкоторые мужчины согласны съ мнѣніями дамъ о молодой мистриссъ Ньюкомъ. Напримѣръ: капитаны Гоби и Хоби утверждаютъ, что ея обращеніе съ послѣднимъ, внушеніе ему разныхъ надеждъ и потомъ пренебреженіе къ нему, когда Клэйвъ сдѣлалъ ей предложеніе, рѣшительно заслуживали порицанія.
   Въ то время Рози находилась подъ опекой. Какъ добрая, послушная дѣвочка, она обязана была повиноваться желаніямъ милой мамаши. Чѣмъ же лучше могла она доказать неиспорченность сердца и послушаніе, какъ не быстрымъ и безпрекословнымъ повиновеніемъ волѣ мамаши: отказомъ Бобби Хопи, по совѣту этой бой-женщины; отъѣздомъ въ Англію, въ богатый домъ; представленіемъ ко двору; участіемъ во всевозможныхъ удовольствіяхъ, съ красавцемъ-мужемъ и добрымъ свекромъ въ придачу? Послѣ этого, не удивительно, что Рози не слишкомъ печалилась, разставаясь съ дядюшкой Джемсомъ. Онъ пытался утѣшить себя этими размышленіями, когда воротился въ опустѣлый домъ, гдѣ она, бывало, прыгала, улыбалась и щебетала какъ птичка; онъ посмотрѣлъ на кресла, въ которыхъ она сидѣла; на большое зеркало, которое такъ часто отражало ея свѣженькое, миленькое личико; большое, безчувственное зеркало, которое теперь, на своемъ блестящемъ полотнѣ, изображало только тюрбанъ, локоны, дородную особу и отчаянную улыбку стараго солдата.
   Послѣ этого прощанья съ дядюшкой на брюссельской станціи желѣзной дороги, Рози уже не видала его въ другой разъ. Онъ поступилъ въ опеку къ старому солдату, изъ-подъ которой его освободилъ только вызовъ блѣдноликой смерти. Онъ встрѣтилъ этотъ вызовъ какъ философъ; брюзгливо отвергъ всякія предсмертныя утѣшенія, которыя вздумалъ-было предлагать ему мужъ младшей племянницы его, Джози, и выказалъ такія мнѣнія, что привелъ въ соблазнъ эту духовную особу. Но какъ Джемсъ Бинни оставилъ супругѣ Макъ-Крау только пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ, сестрѣ -- втрое большую сумму, а все прочее состояніе возлюбленной своей племянницѣ, Рози Мэкензи, нынче Рози Ньюкомъ, то позволимъ себѣ думать, что мистеръ М. Крау, обиженный и раздосадованный немилостью къ Джози,-- третьей молодой его женѣ, любимой имъ болѣе обѣихъ покойницъ, и холодностью, съ какою покойникъ всегда слушалъ его, мистера М. Крау, проповѣди, -- позволимъ себѣ думать, что реверендиссимъ ошибался въ видахъ своихъ на счетъ настоящаго состоянія души мистера Джемса Бинни, и что въ небесахъ есть области, доступныя Джемсу, которыхъ еще не изслѣдовалъ разумъ мистера М. Крау. Посмотрите, джентльмены! проходитъ ли недѣля безъ извѣстія объ открытіи новой кометы въ эфирѣ, новой звѣзды на небѣ, появляющейся изъ пространствъ, еще болѣе отдаленныхъ, и только теперь представляющейся человѣческому зрѣнію, хотя она существовала отъ начала вѣковъ? Такъ, позволимъ себѣ надѣяться, что сіяютъ божественныя истины и существуютъ области свѣта и любви, которыя лежатъ внѣ фокуса римскихъ телескоповъ.
   Я думаю, что Клэйвъ и полковникъ были гораздо больше огорчены вѣстью о смерти Джемса, чѣмъ сама Рози. На счетъ удивительной твердости духа ея, добрый Томасъ Ньюкомъ разсуждалъ съ моей Лаурой и со мной, когда мистриссъ Пенденнисъ, воображая, что жена моего друга нуждается въ утѣшеніи, приходила навѣстить ее.-- Разумѣется, въ нынѣшнемъ году, у насъ не будетъ собраній, вздыхала Рози. Въ траурномъ нарядѣ она казалась еще милѣе. Клэйвъ говорилъ о почившемъ другѣ съ обычною ему теплотою чувства. Воспоминанія объ немъ и сожалѣнія Томаса Ньюкома были не менѣе нѣжны и задушевны.-- Посмотрите, замѣчалъ онъ: какъ этотъ милый ребенокъ, по чувству долга, старается скрывать свои чувствованія! Печаль ея глубока, а на лицѣ спокойствіе. Невзначай я застаю ее грустною; но только-что начинаю говорить -- она улыбается.-- "Мнѣ кажется, сказала Лаура, когда мы отправились домой: полковникъ Ньюкомъ одинъ за всѣхъ оплакиваетъ покойника; что касается до Клэйва, бѣднаго Клэйва, то хоть онъ и благородно, великодушно говоритъ о мистерѣ Бинни, однакожъ, но моему убѣжденію, не одна смерть стараго друга такъ печалитъ его."
   Бѣдный Клэйвъ, по праву своей жены, сталъ теперь богатымъ Клэйвомъ, потому-что молоденькая лэди наслѣдовала отъ своего добраго дядюшки не незначительное состояніе. Еще въ началѣ этой лѣтописи, упомянуто было о небольшой суммѣ, доставлявшей сто фунтовъ стерлинговъ годоваго доходу, которую отецъ Клэйва далъ своему сынку, при отправленіи его изъ Индіи. Эту небольшую сумму, все собственное достояніе мистера Клэйва, онъ перевелъ на жену, передъ свадьбой; акціи же пресловутаго банка, подаренныя ему отцомъ, были формально переданы тогда уже, когда молодой человѣкъ, послѣ свадьбы, пріѣхалъ въ Лондонъ и, не смотря на убѣжденія и настоянія отца, оказался нерадивѣйшимъ директоромъ Бонделькондской компаніи. Теперь мистриссъ Ньюкомъ имѣла въ своихъ рукахъ не только акціи Бонделькондской компаніи, но и наличныя деньги въ банкѣ, и паи въ восточно-индѣйскихъ фондахъ, такъ что Клэйвъ, отъ лица жены, пользовался правомъ засѣданія въ собраніи восточно-индѣйскихъ акціонеровъ и правомъ голоса при выборѣ директоровъ этой знаменитой компаніи. Супруга мистера Клэйва, могу васъ завѣрить, играла не маловажную роль. Она поднимала головку такъ высоко и важно, что многіе изъ насъ не разъ смѣялись. Ф. Бейгэмъ почтительно преклонялъ передъ нею свою голову; она отряжала его на посылки и удостоивала приглашеніемъ къ обѣду. Лицо его снова прояснилось.-- Тучи, собиравшіяся вокругъ солнца Ньюкомовъ, говорилъ Бейгэмъ: погребены въ лонѣ океана блистательнымъ великодушіемъ Джемса Бинни къ племянницѣ.
   Клэйвъ былъ владѣльцемъ паевъ въ восточно-индѣйскихъ фондахъ, и имѣлъ голосъ при выборѣ директоровъ этой компаніи: кто же способнѣе быть директоромъ его интересовъ, какъ не Томасъ Ньюкомъ, эсквайръ, командоръ Бани, столько лѣтъ служившій съ отличіемъ въ арміи? Званіе директора, даже въ послѣднее время, было цѣлью честолюбія многихъ восточно-индѣйскихъ джентльменовъ. Полковникъ Ньюкомъ частенько думалъ предложить себя въ кандидаты, и теперь открыто помѣстилъ себя въ спискѣ и публично объявилъ о своемъ намѣреніи. Его вліяніе значительно усиливалось индѣйскимъ банкомъ, въ которомъ онъ былъ директоромъ, и акціонеры котораго имѣли паи въ восточно-индѣйскихъ фондахъ. Директоръ Бонделькондской компаніи, въ званіи члена парламента въ Лиденголь-стритѣ, естественно могъ быть крайне полезенъ первому учрежденію. Такимъ-образомъ, планъ Томаса Ньюкома разгласился и встрѣченъ былъ довольно благосклонно.
   Въ скоромъ времени, на аренѣ появился новый кандидатъ -- отставной бомбейскій адвокатъ, съ значительною репутаціей и большими средствами, и во главѣ списка приверженцевъ этого джентльмена явились имена братьевъ Гобсонъ и Ньюкома -- лицъ съ страшнымъ вѣсомъ въ восточно-индѣйскомъ торговомъ домѣ, съ которымъ банкъ братьевъ Гобсонъ велъ дѣла цѣлыхъ полстолѣтія, и гдѣ высокоуважаемое имя старой лэди, положившей начало этой фамиліи или упрочившей ея существованіе, отмѣчено было тремя звѣздочками, и въ томъ же видѣ перешло къ сыну ея, сэру Брэйану, и внуку, сэру Бэрнсу,
   Такимъ-образомъ началась открытая война между Томасомъ Ньюкомомъ и его племянникомъ. Та и другая сторона съ одинаковымъ жаромъ и усердіемъ заискивали благорасположенія избирателей. Надежды съ обѣихъ сторонъ были почти равныя. Но до выборовъ оставалось еще довольно долго; потому-что искатели почетнаго званія директора обыкновенно предъявляли свои желанія за нѣсколько лѣтъ до полученія вожделѣннаго мѣста и нѣсколько разъ возвращались къ преніямъ прежде, чѣмъ окончательно одержатъ верхъ. Между-тѣмъ виды полковника на будущее были весьма утѣшительны, и огромный урожай на индиго доставилъ Бонделькондской компаніи блистательнѣйшій отзывъ отъ калькуттскаго совѣта. Акціи, все еще вялыя, поднялись снова, а съ ними и надежды полковника, и бодрость у тѣхъ изъ туземныхъ господъ, которые довѣрили компаніи свои капиталы.
   Однажды мы сидѣли у полковника, за обѣденнымъ столомъ; обѣдъ былъ не изъ числа тѣхъ, за которымъ играло роль кокосовое дерево: эта эмблема была заперта у дворецкаго въ кладовой, и видала свѣтъ только въ торжественныхъ случаяхъ. То былъ скромный, семейный вечеръ, раннею весной, когда въ городѣ нѣтъ еще почти никого; дамы удалились; остались только Джорджъ Уаррингтонъ, Ф. Бейгэмъ, да мистеръ Пенденнисъ съ супругой, и мы занимались бесѣдой, какой наслаждались, бывало, въ старые дни, когда еще не раздѣляли насъ ни брачные союзы, ни заботы, ни ссоры.
   Ф. Бейгэмъ управлялъ разговоромъ. Полковникъ выслушивалъ его замѣчанія съ большимъ вниманіемъ и видѣлъ въ немъ человѣка умнаго и многосвѣдущаго. Другіе находили его бесѣду скорѣй занимательною, чѣмъ поучительною, и такимъ-образомъ краснорѣчіе его вообще встрѣчало благосклонныхъ слушателей: рѣчь зашла о выборѣ въ директоры. Поправившіяся дѣла извѣстной банковой компаніи, которой Ф. Бейгэмъ не назоветъ, но о которой онъ позволяетъ себѣ упомянуть, соединятъ, по его мнѣнію, на вѣчныя времена метрополію съ нашими обширными индѣйскими владѣніями; -- за благоденствіе этой великой компаніи, мистеръ Бейгэмъ съ энтузіазмомъ пилъ стаканы самого лучшаго бордоскаго. Поведеніе враговъ компаніи было охарактеризовано въ выраженіяхъ горькой, но не заслуженной сатиры. Ф. Бейгэмъ любилъ пощеголять своимъ витійствомъ и не упускалъ ни одного случая къ послѣобѣденнымъ спичамъ.
   Полковникъ былъ въ восхищеніи отъ его голоса и образа мыслей, можетъ-статься потому, что послѣднія были въ высшей степени лестны для добраго старика. И не изъ интереса,-- по-крайней-мѣрѣ, сколько ему самому извѣстно -- не изъ низкихъ какихъ-нибудь и своекорыстныхъ побужденій, говорилъ Ф. Бейгэмъ. Онъ называлъ полковника Ньюкома своимъ другомъ и благодѣтелемъ; цѣловалъ край его одежды; увѣрялъ, что искренно желалъ бы быть его сыномъ; многократно выражалъ желаніе, чтобъ кто-нибудь отозвался о полковникѣ дурно, для того чтобъ ему, Ф. Бейгэму, представился случай хорошенько проучить неблагонамѣреннаго. Онъ отъ всей души благоговѣлъ передъ полковникомъ; да и найдется ли джентльменъ, который бы устоялъ отъ такой неизмѣнной внимательности и благорасположеніи со стороны другого?
   Полковникъ мудро покачивалъ головой и приговаривалъ, что многія мысли мистера Бейгэма необычайно замѣчательны, какъ дѣйствительно и было, хотя поведеніе его также мало соотвѣтствуетъ его мнѣніямъ, какъ это случается и съ другими.
   -- Чтобы имѣть успѣхъ въ этомъ планѣ, сэръ, говоритъ Ф. Бейтамъ: полковнику надо попасть въ парламентъ. Палата депутатовъ поможетъ ему поступить въ совѣтъ директоровъ, а совѣтъ директоровъ будетъ ему полезенъ въ палатѣ депутатовъ.
   -- Умно сказано, говоритъ Уаррингтонъ.
   Полковникъ не совсѣмъ соглашался.-- Я давно имѣлъ въ виду палату депутатовъ, сказалъ онъ: только не для себя. Мнѣ хотѣлось втереть туда моего сынка, и я почелъ бы тотъ день счастливѣйшимъ въ моей жизни, когда бы увидѣлъ его тамъ.
   -- Я не могу ничего говорить, возразилъ Клэйвъ, съ другого конца стола: я не такъ знакомъ съ партіями, какъ Ф. Бейгэмъ.
   -- Правда, я въ этомъ кой-что смыслю, вѣжливо перебилъ мистеръ Бейгэмъ.
   -- И политика вовсе не интересуетъ меня, говоритъ со вздохомъ Клэйвъ, рисуя вилкой узоры на салфеткѣ и не обращая вниманія на слова другого.
   -- Желалъ бы я знать, что его интересуетъ, шепчетъ мнѣ его отецъ, который сидѣлъ въ эту минуту рядомъ со мной: онъ только и думаетъ, что о своей мастерской; да и тамъ не совсѣмъ, кажется, счастливъ. Ей-ей, Пенъ, я желалъ бы знать, что съ нимъ дѣлается.... Мнѣ казалось, что я знаю; но что пользы было говорить, когда нечѣмъ было пособить.
   -- Со дня на день ожидаютъ распущенія парламента, продолжалъ Ф. Бейгэмъ. Газеты только объ этомъ и толкуютъ. Министры не могутъ держаться при такомъ большинствѣ -- по закону вѣроятностей, не могутъ, сэръ. Я основываюсь на достовѣрнѣйшихъ авторитетахъ, и люди, заботящіеся о своихъ мѣстахъ въ парламентѣ, пишутъ къ своимъ избирателямъ, или подписываются на миссіонерскіе митинги, или говорятъ рѣчи въ "Атенеяхъ", и тому подобное.
   Тутъ Уаррингтонъ разразился громкимъ хохотомъ, какой едва ли оправдывался спичемъ Ф. Бейгэмъ, и полковникъ, оглянувшись кругомъ съ нѣкоторымъ достоинствомъ, спросилъ Джорджа о причинѣ такой веселости.
   -- Какъ вы думаете, что дѣлалъ въ это время вашъ любимецъ, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ? восклицаетъ Уаррингтонъ: сегодня утромъ а получилъ письмо отъ моего патрона, Томаса Поттса, эсквайра, редактора "Ньюкомскаго Индепендента", который, въ выраженіяхъ не слишкомъ почтительныхъ, утверждаетъ, что сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ намѣренъ разыгрывать роль ханжи, какъ говоритъ мистеръ Поттсъ; увѣряетъ, что онъ пораженъ глубокою горестью, по случаю послѣднихъ фамильныхъ обстоятельстъ; носитъ трауръ, корчитъ самую жалкую рожу и приглашаетъ къ себѣ на чай духовныхъ особъ разныхъ исповѣданій; изумительнѣе всего послѣднее объявленіе. Постойте: оно у меня въ пальто,-- и, позвонивъ въ колокольчикъ, Джорджъ приказываетъ сдуги достать у него изъ кармана пальто газету.-- Вотъ оно, печатное, продолжаетъ Уаррингтонъ, и начинаетъ читать: "Ньюкомскій Атеней. 1-е, въ пользу Ньюкомскаго сиротскаго дома и 2-ое, въ пользу Ньюкомскаго общества дароваго супу, безъ различія исповѣданій. Сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, баронетъ, предполагаетъ дать двѣ лекціи, въ пятницу, 23 и въ пятницу 30 ч. текущаго мѣсяца. No 1. Поэзія дѣтства; докторъ Уаттсъ, мистриссъ Барбоульдъ, Джэнъ Тэйлоръ. No 2. Поэзія женщины и любви; мистриссъ Гемансъ. При входѣ платится три шиллинга; выручка обращается въ пользу вышеупомянутыхъ двухъ благотворительныхъ обществъ".-- Поттсъ хочетъ, чтобъ я пошелъ послушать его. Онъ зорко слѣдитъ за этимъ дѣломъ. Онъ поссорился съ сэромъ Бэрнсомъ и непремѣнно хочетъ, чтобъ я послушалъ его и затопталъ въ грязь, какъ онъ милостиво выражается. Пойдемъ, Клэйвъ. Ты срисуешь своего кузена, какъ прежде сто разъ рисовалъ его гадкую рожу; а я займусь по части топтанья въ грязь -- и мы потѣшимся вдоволь.
   -- Притомъ же, Флоракъ будетъ въ свой загородный домъ; поѣздка въ Розбери стоитъ труда, могу васъ увѣрить; намъ нужно еще навѣстить старушку мистриссъ Масонъ, которая вздыхаетъ по васъ, полковникъ. Моя жена навѣщала ее, замѣчаетъ мистеръ Пенденнисъ, и...
   -- И миссъ Ньюкомъ.... знаю, говоритъ полковникъ.
   -- Она теперь въ Брэйтонѣ, вмѣстѣ съ малютками, и пользуется тамъ морскимъ воздухомъ. Жена моя слышала объ ней сегодня.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? Значитъ, мистриссъ Пенденнисъ ведетъ съ ней переписку? говоритъ нашъ хозяинъ, нахмуривъ брови. Въ эту минуту, сосѣдъ мой, Ф. Бейгэмъ такъ обязателенъ, что нажимаетъ мнѣ подъ столомъ на ногу всею тяжестью каблука, съ цѣлью внушить мнѣ, посредствомъ воззванія къ моимъ мозолямъ, чтобы я воздержался въ этомъ домѣ отъ разсужденій о такомъ щекотливомъ предметѣ, -- Да, говорю я, можетъ-быть, вслѣдствіе этого предостереженія: жена моя въ перепискѣ съ миссъ Этелью: это благородная дѣвица, и всякой, знающій ее, умѣетъ любить и уважать ее. Она много перемѣнилась противъ того, какою вы знали ее, полковникъ Ньюкомъ, послѣ несчастій въ фамиліи сэра Бэрнса и несогласій между вами и имъ. Много измѣнилась -- и къ лучшему. Спросите объ ней мою жену, которая коротко знаетъ ее и постоянно слышитъ объ ней.
   -- Очень можетъ быть, очень можетъ быть! вскричалъ полковникъ съ жаромъ: желаю отъ всей души, чтобъ она исправилась; она имѣла для этого и время и случай. Господа, не пойдти ли на верхъ къ дамамъ, да напиться кофе?
   Тутъ разговоръ прервался, и всѣ отправились въ гостиную, гдѣ, безъ сомнѣнія, обѣ дамы обрадовались нашествію, прекратившему ихъ бесѣду. Моя жена и полковникъ отошли въ сторону и стали говорить между собой; я видѣлъ, какъ хмурился послѣдній и какъ жарко протестовала первая, сопровождая свои убѣжденія сильнымъ движеніемъ своихъ ручекъ, какъ она обыкновенно дѣлала, когда сердце ея бывало взволновано. Я былъ увѣренъ, что она ходатайствовала за Этель передъ ея дядей.
   Такъ дѣйствительно и было. Мистеръ Джорджъ подозрѣвалъ то же самое.-- Взгляни на нее! сказалъ онъ мнѣ: догадываешься, что она дѣлаетъ? Она вѣруетъ въ эту дѣвушку, въ которую, какъ вы всѣ говорили, влюбленъ былъ Клэйвъ, прежде, чѣмъ женился на смиренной Рози, этомъ миломъ, простодушномъ созданіи, которое стоитъ дюжину Этелей.
   -- Правда, что простодушное созданіе, говоритъ мистеръ Пенденнисъ, пожимая плечами.
   -- Двадцатилѣтній простачокъ лучше двадцатилѣтняго повѣсы. Лучше вовсе ни о чемъ не думать, чѣмъ думать о такихъ вещахъ, какія должны занимать умъ дѣвушки, которая цѣлый вѣкъ кокетничала и слушала любезности; которая, только-что открывъ глаза, устремила ихъ на главную цѣль своей жизни, и научилась перемигиваться съ графомъ, дѣлать томныя глазки маркизу и не замѣчать простолюдина. Съ великосвѣтскою жизнью я незнакомъ, Боже сохрани насъ отъ нея! (о, юный Бруммель, я уже вижу упрекъ на твоемъ лицѣ!) Да, сэръ, мнѣ рѣшительно кажется, будто миніатюрная дамочка начала поднимать носикъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ она обзавелась мужемъ и экипажемъ. Знаешь ли, мнѣ казалось даже, что она со мной принимаетъ покровительственный тонъ. Уже ли всѣ женщины развращаются отъ прикосновенія со свѣтомъ и цвѣтъ ихъ линяетъ на этой ярмаркѣ? Я зналъ одну, которая по-видимому остается чистою, рѣшительно одну, да еще эту маленькую особу, да мистриссъ Флэнаганъ, нашу прачку, да моихъ сестеръ, которыя въ счетъ не идутъ. Но ужь миссъ Ньюкомъ, съ которой ты когда-то познакомилъ меня,-- о, змѣя! Къ счастью, ядъ ея не дѣйствуетъ на твою супругу. Я надѣюсь, что полковникъ не вѣритъ ни одному слову Лауры.-- Въ эту минуту, tête-à-tête моей супруги съ полковникомъ прерывается, и мистеръ Уаррингтонъ, въ веселомъ расположеніи духа, подходитъ къ дамамъ, вкратцѣ излагаетъ содержаніе лекціи Бэрнса, читаетъ: "Какъ собираетъ пчелка мёдъ" и представляетъ полусатирическій комментарій на это всѣмъ извѣстное стихотвореніе; мистриссъ Ньюкомъ смотритъ и слушаетъ въ недоумѣніи, и только, увлеченная хохотомъ всей компаніи, начинаетъ смѣяться надъ этимъ страннымъ человѣкомъ; говоритъ:-- какой вы забавный насмѣшникъ, и прибавляетъ, что она никогда въ жизни такъ не смѣялась. А вы, мистриссъ Пенденнисъ?
   Между-тѣмъ Клэйвъ, который сидѣлъ въ сторонѣ, кусая ногти и не слушая замѣчаній Ф. Бейгина, вдругъ захохоталъ, потомъ подошелъ къ портфелю и, оставивъ Джорджа продолжать разсужденія, принялся рисовать.
   Когда Уаррингтонъ кончилъ свой спичъ, Ф. Бейгэмъ подходитъ къ рисующему, смотритъ ему черезъ плечо, дѣлаетъ двѣ-три мины, какъ-будто отъ внутреннихъ конвульсій, и разражается гомерическимъ хохотомъ.-- Важно! клянусь Юпитеромъ, превосходно! Сэръ Бэрнсъ не посмѣетъ взглянуть на своихъ избирателей, когда этотъ портретъ его будетъ висѣть въ Ньюкомѣ!
   И Ф. Бейгэмъ беретъ со стола портретъ, надъ которымъ всѣ мы смѣемся, кромѣ Лауры; а полковникъ ходитъ взадъ и впередъ по комнатѣ, и то поднесетъ портретъ къ самымъ глазамъ, то отдалитъ его; постукиваетъ по немъ указательнымъ пальцемъ и въ восхищеніи треплетъ сына по плечу.-- Славно! превосходно! Ей-ей, отдадимъ его въ печать; покажемъ пороку собственный его образъ и пристыдимъ змѣю въ собственномъ ея гнѣздѣ! Вотъ что мы сдѣлаемъ.
   Мистриссъ Пенденнисъ съ тяжелымъ сердцемъ удалилась изъ этого общества. Она интересовалась и правыми, и неправыми дѣйствіями своихъ друзей и знакомыхъ, и душа ея возмущалась мстительностью полковника. На слѣдующій день, намъ довелось навѣстить нашего друга, Джона Джэмса, который доканчивалъ прелестнѣйшую небольшую картину -- No 263, на выставкѣ -- портретъ дамы съ ребенкомъ. Тутъ мы узнали, что и Клэйвъ былъ утромъ у живописца и что Джону Джемсу извѣстно намѣреніе Клэйва. Что онъ не одобрялъ этого намѣренія, можно было прочесть на серіозномъ лицѣ художника.-- Да и самъ Клэйвъ не одобряетъ, вскричалъ Ридлей, съ большимъ противъ обыкновенія жаромъ, и съ такою откровенностью, какую рѣдко позволялъ себѣ при невыгодныхъ сужденіяхъ о своихъ друзьяхъ.
   -- Родные отняли его у искусства, сказалъ Ридлей: не понимаютъ его, когда онъ говоритъ объ немъ; презираютъ его за то, что онъ занимается живописью. Мнѣ ли этому удивляться? И мои родные смотрѣли на искусство съ пренебреженіемъ; а мой отецъ былъ не такой знатный джентльменъ, какъ полковникъ, мистеръ Пенденнисъ. Ахъ! зачѣмъ полковникъ разбогатѣлъ? Зачѣмъ Клэйву не суждено работать изъ-за хлѣба, какъ я работаю? Онъ произвелъ бы что-нибудь достойное его; а теперь онъ тратитъ время на балахъ и въ оперѣ, и зѣваетъ въ конторахъ, въ Сити. Люди называютъ это дѣломъ, и думаютъ, что онъ тунеядствуетъ, когда приходитъ сюда, бѣдняжка! Какъ-будто нашей короткой жизни довольно для искусства, какъ-будто довольно для него отрывочнаго труда! Онъ ушелъ отъ меня грустный и разстроенный. Полковникъ хочетъ самъ попасть въ парламентъ, или усадить туда Клэйва; но Клэйвъ говоритъ, что не согласится. Я надѣюсь, что Клэйвъ не захочетъ; вы какъ думаете, мистеръ Пенденнисъ?
   Живописецъ, при этихъ словахъ, оборотился, и яркій свѣтъ, упадавшій на голову того, съ кого онъ писалъ портретъ, былъ перехваченъ и загорѣлся на головѣ художника. Изъ-за этого яркаго свѣта выглядывали его блѣдное задумчивое лицо, длинные волосы и оживленные зеленые глаза. Палитра на рукѣ была его щитомъ, расписаннымъ разными цвѣтами; онъ держалъ муштабель и пучекъ кистей -- оружія его славной, по безкровной брани. Съ помощью послѣднихъ, онъ совершалъ побѣды, гдѣ наносятся раны только завистнику; первый защищалъ его отъ бездѣлья, честолюбія, соблазна. Занятый утѣшительной работой, онъ не могъ поддаваться празднымъ мыслямъ; эгоистическія желанія не могли возмущать его. Что значатъ житейскія треволненія, распри и успѣхи этому мирному затворнику, помышляющему только о своемъ призваніи? Смотрите: въ сумракѣ, охватившемъ его комнату, мерцаютъ безчисленные, изящные трофеи одержанныхъ имъ чудныхъ побѣдъ, сладостные цвѣты фантазіи, имъ взлелѣянные, нѣжные образы красоты, имъ задуманные и начертанные. Люди входятъ въ мастерскую художника, и высокомѣрно опредѣляютъ цѣну его генію, или безсмысленно показываютъ видъ, будто удивляются ему. Что смыслите вы въ его искусствѣ? Не вамъ читать буквы этой священной книги, добрый старый Томасъ Ньюкомъ! Гдѣ вамъ понимать ея славу, радости, тайны, утѣшенія? Несчастный отецъ бѣднаго Клэйва становится между двумя возлюбленными сынами, и убѣждаетъ его то со слезами, то съ сердцемъ. На мѣсто искусства, полковникъ приноситъ ему бухгалтерскій счетъ, на мѣсто первой любви -- указываетъ ему Рози.
   Не удивительно, что Клэйвъ повѣсилъ голову; не удивительно, что онъ иногда возстаетъ противъ воли отца -- и вѣчно груститъ: онъ рѣшительно отказывается быть представителемъ Ньюкома, говоритъ Ридлей. Лаура рада его отказу, и начинаетъ думать о немъ побольше, нежели думала о Клэйвѣ прежнихъ дней.
   

LXVI.
Гдѣ достается и полковнику и "Ньюкомскому Атенею".

   За семейнымъ завтракомъ, на другой день послѣ скромной вечеринки, на которой мы присутствовали, въ послѣдней главѣ, полковникъ былъ полонъ предположеніемъ о нашествіи на территорію Бэрнса и мыслью о представлявшемся случаѣ -- хотя опозорить бездѣльника.
   -- Клэйвъ вовсе не считаетъ его бездѣльникомъ, папаша, восклицаетъ изъ-за чайника Рози: то-есть, ты говорилъ, что по твоему мнѣнію папаша судитъ о немъ слишкомъ сурово; да, говорилъ два часа назадъ!
   И Рози отъ гнѣвныхъ взглядовъ супруга убѣгаетъ подъ покровительство его отца. Взглядъ послѣдняго былъ гнѣвнѣе, чѣмъ у Клэйва. Мщеніе сверкало изъ-подъ сѣдыхъ бровей Томаса Ньюкома и устремлялось по направленію къ тому мѣсту, гдѣ сидѣлъ Клэйвъ. Тутъ лицо полковника вспыхнуло и онъ опустилъ глаза на чайную чашку, которую поднялъ дрожащей рукой. Отецъ и сынъ такъ любили другъ друга, что каждый боялся другаго. Война между такими двумя людьми ужасна; миленькая, розовенькая Рози, въ красивенькомъ утреннемъ чепчикѣ и въ лентахъ, съ десяткомъ блестящихъ колецъ на миленькихъ пальчикахъ, сидѣла, наивно улыбаясь, передъ серебрянымъ чайникомъ, отражавшимъ ея миленькое и розовенькое, какъ у ребенка, личико. Простодушное созданіе! Понимала ли она, какую страшную рану нанесли ея слова сердцу того и другаго?
   -- Сердце моего сына отчудилось отъ меня, думаетъ бѣдный Томасъ Ньюкомъ: наша фамилія опозорена, наши предпріятія разстроены этимъ предателемъ, а сынъ мой не чувствуетъ къ нему ни малѣйшей непріязни, не думаетъ и заботиться объ успѣхѣ нашихъ плановъ, хоть бы для чести нашего имени; я предлагаю ему блистательное положеніе въ свѣтѣ, которому позавидовалъ бы любой молодой человѣкъ въ Англіи, а Клэйвъ едва соглашается принять его.
   -- Моя жена во всѣхъ случаяхъ обращается къ моему отцу, думаетъ бѣдный Клэйвъ: у него спрашиваетъ она совѣта, а не у меня. О чемъ бы ни былъ вопросъ -- о лентахъ ли къ чепчику, о другомъ ли какомъ житейскомъ дѣлѣ -- во всемъ она слѣдуетъ его мнѣнію, и я долженъ ждать, когда дадутъ это мнѣніе, а потомъ соображаться съ нимъ. Если я въ чемъ разхожусь съ моимъ любезнѣйшимъ родителемъ -- онъ обижается; если и отказываюсь отъ своего мнѣнія, какъ почти всегда случается -- меня обвиняютъ въ томъ, что я это дѣлаю не охотно, и онъ опять считаетъ себя обиженнымъ. Съ прекраснѣйшими на свѣтѣ намѣреніями, какую рабскую жизнь онъ приготовилъ мнѣ!
   -- Какъ васъ занимаютъ ваши газеты, говоритъ веселенькая Рози: что вы находите такого въ этой отвратительной политикѣ?
   Оба джентльмена изо всей силы глядятъ въ свои газеты и, безъ сомнѣнія, не видятъ ни единаго слова изъ содержащихся въ главной статьѣ, написанной такъ блистательно.
   -- Клэйвъ похожъ на тебя, Рози, говоритъ полковникъ, положивъ газету: и также не хочетъ заниматься политикой.
   -- Папаша, онъ думаетъ объ однѣхъ картинахъ, говоритъ супруга Клэйва: онъ не захотѣлъ ѣхать вчера со мною въ паркъ, и нѣсколько часовъ просидѣлъ въ своей комнатѣ, пока вы хлопотали въ Сити, бѣдный папаша!-- просидѣлъ въ комнатѣ, рисуя какого-то отвратительнаго нищаго, въ монашескомъ платьѣ. Сегодня утромъ, онъ всталъ рано, прерано, уѣхалъ со двора и воротился только къ завтраку! ровно въ ту минуту, какъ зазвонилъ колокольчикъ.
   -- Я люблю прогулку верхомъ передъ завтракомъ, говорилъ Клэйвъ.
   -- Прогулку верхомъ! Знаю, гдѣ ты изволилъ быть! Онъ каждое утро ѣздитъ къ мистеру Ридлею, своему задушевному другу, и возвращается отъ него весь перепачканный красками. То же было и сегодня утромъ; вѣдь правду я говорю, Клэйвъ?
   -- Я никого не заставилъ дожидаться, Рози, говоритъ Клэйвъ: когда у меня есть свободное время, отчего не употребить два-три часа на занятіе живописью?
   Въ-самомъ-дѣлѣ, бѣдный молодой человѣкъ, лѣтомъ, каждое утро, ѣздилъ на урокъ къ Ридлею и потомъ опрометью скакалъ домой, чтобъ поспѣть къ домашнему столу.
   -- Да, громко подхватываетъ Рози, потрясая чепцомъ и лентами: онъ встаетъ такъ рано, что послѣ обѣда тотчасъ засыпаетъ; неправда ли, папаша, какъ это вѣжливо и любезно?
   -- И я иногда встаю рано, моя милая, говоритъ полковникъ (ему часто случалось слышать, какъ Клэйвъ уѣзжалъ со двора): мнѣ нужно бываетъ писать множество писемъ, разсматривать и вести множество дѣлъ величайшей важности. Часто, я занимаюсь по нѣскольку часовъ передъ завтракомъ, съ мистеромъ Беттсомъ, когда онъ пріѣзжаетъ изъ Сити. Человѣкъ, у котораго на рукахъ дѣла такого важнаго банка, каковъ нашъ, долженъ вставать съ жаворонками. Мы всѣ въ Индіи встаемъ очень рано.
   -- Милый, добрый папаша! говоритъ Рози, съ нѣкоторымъ удивленіемъ, -- и съ этими словами протягиваетъ бѣлую, пухленькую ручку, украшенную драгоцѣнностями, и треплетъ ближайшую къ ней загорѣлую ручищу полковника.
   -- А что, Клэйвъ, успѣшно подвигается картина Ридлея? спрашиваетъ полковникъ, стараясь заинтересоваться Ридлеемъ и его картиной.
   -- Очень успѣшно; картина прекрасная; онъ запродалъ ее за огромную цѣну; въ будущемъ году, его удостоятъ степени академика, отвѣчаетъ Клэйвъ.
   -- Вотъ это молодой человѣкъ усердный и достойный похвалы! Какая бы почесть не выпала ему на долю, онъ вполнѣ заслуживаетъ ея, говоритъ старый служака.-- Рози, моя милая, пора бы тебѣ попросить мистера Ридлея къ обѣду; также мистера Сми и еще кой-него изъ этихъ джентльменовъ. Мы поѣдемъ сегодня и посмотримъ твой портретъ.
   -- Клэйвъ не ложится спать послѣ обѣда, когда пріѣзжаетъ сюда мистеръ Ридлей, вскрикиваетъ Рози.
   -- Такъ, мнѣ кажется, тогда наступаетъ моя очередь, говоритъ полковникъ, съ добродушнымъ выраженіемъ лица.
   Гнѣвъ исчезъ изъ-подъ его бровей и битва, угрожавшая въ эту минуту, отлагается.
   -- А все-таки, битвѣ не миновать, говоритъ бѣдный Клэйвъ, разсказывая мнѣ CBOFO исторію, между-тѣмъ какъ мы рука объ руку ходимъ по парку: полковникъ и я стоимъ надъ миной, а моя жена безпрестанно подкидываетъ гранаты, чтобъ поджечь ее. Иногда я желалъ бы, Пенъ, чтобъ мину поскорѣй взорвало, чтобъ поскорѣй кончить разсчетъ! Я не думаю, чтобъ моя вдова стала обо мнѣ много сокрушаться. Но нѣтъ, я не имѣю права говорить это; мнѣ стыдно такъ говорить; она, бѣдняжка, употребляетъ всѣ усилія, чтобъ угодить мнѣ, и если это не удается ей, такъ виною тому, можетъ-быть, мой характеръ. Но, видишь ли, ни тотъ, ни другая не понимаютъ меня; полковникъ никакъ не можетъ отстать отъ мысли, что я унижаю себя страстью къ живописи. Добрый старикъ покровительственно смотритъ на Ридлея,-- человѣка геніальнаго, передъ которымъ эти часовые, ей-ей, должны бы дѣлать на-караулъ, когда онъ проходитъ мимо. На Ридлея покровительственно смотрятъ старый драгунскій ффицеръ индѣйской арміи, ребенокъ Рози и мальчишка, который не достоинъ растирать для него краски! Мнѣ хочется иногда просить у Джона Джемса прощенія, когда полковникъ удостоиваетъ его своимъ убійственно-милостивымъ словомъ, и высказываетъ ему страшныя нелѣпицы на-счетъ изящныхъ искусствъ; Рози подражаетъ ему, прыгаетъ по мастерской Джона Джемса; показываетъ видъ, будто удивляется, приговариваетъ: -- какъ нѣжно! какъ мило!-- припоминая нѣкоторыя изъ ужасныхъ выраженій мамаши, приводящихъ меня въ содроганіе, когда я ихъ слышу. Если бъ у моего бѣднаго старика-отца былъ наперсникъ, которому бы онъ могъ надоѣдать жалобами на домашнія огорченія, какъ я надоѣдаю тебѣ, онъ поразсказалъ бы длинную, скучную исторію. Я ненавижу банки, банкировъ, Бонделькондъ, индиго, хлопчатую бумагу и всѣ эти дрязги. Хожу въ проклятую контору -- и не слышу ни одного слова изъ всего, что тамъ толкуютъ. Я сижу тамъ потому, что онъ желаетъ этого: развѣ онъ не замѣчаетъ, что сердце мое не лежитъ къ подобнымъ занятіямъ; что я предпочелъ бы сидѣть дома, въ своей мастерской? Мы не понимаемъ другъ друга, а чуемъ одинъ другого, какъ-бы инстинктомъ. Каждый думаетъ, по-своему, но знаетъ, что думаетъ другой. Мы ведемъ нѣмую войну, видишь ли, и наши мысли, хоть не высказываются, проявляются другому: онѣ выходятъ изъ нашихъ глазъ, изъ всего нашего существа, встрѣчаются, борятся, поражаютъ и наносятъ раны.
   Разумѣется, наперсникъ Клэйва видѣлъ, какъ огорченъ и несчастливъ былъ бѣдный молодой человѣкъ, и сострадалъ его роковому, но естественному положенію. Мелкія непріятности жизни тяжелѣе всего переносить, какъ всѣ мы это очень хорошо знаемъ. Какую отраду можетъ доставлять обладаніе сотнями тысячъ годоваго доходу, или слава и рукоплесканія согражданъ, или прелестнѣйшая, возлюбленная женщина, если пользованіе этими благами дозволено, напримѣръ съ тѣмъ условіемъ, чтобы носить сапоги съ парою гвоздей или съ острыми кремнями внутри? Всякая слава и счастье исчезнутъ и потонутъ на подошвѣ сапога. Вся жизнь будетъ болѣть вокругъ этихъ мелкихъ гвоздей. Какъ всѣ наперсники, я прибѣгалъ къ философскимъ успокоительнымъ средствамъ, стараясь унять ими досаду и горе моего бѣднаго друга; но, я долженъ признаться, что мелкіе гвозди мучили паціента точно такъ же, какъ и прежде.
   Клэйвъ продолжалъ свою плачевную исповѣдь во всю дорогу по парку, вплоть до скромнаго домика, который мы тогда занимали въ пимликскомъ кварталѣ. Случилось, что полковникъ и молодая мистриссъ Ньюкомъ навѣстили насъ въ тотъ же день и застали виновнаго у Лауры въ гостиной, куда они вошли, пріѣхавъ въ великолѣпномъ экипажѣ, въ которомъ мы уже представляли публикѣ мистриссъ Ньюкомъ.
   -- Онъ не бывалъ здѣсь нѣсколько мѣсяцевъ, да и вы, Рози, вы тоже, полковникъ; а мы -- такъ удерживали свое негодованіе, обѣдали у васъ, пріѣзжали къ вамъ: и сколько разъ! восклицаетъ Лаура.
   Полковникъ извинялся множествомъ дѣлъ; Рози -- эта свѣтская дамочка -- оправдывалась пропастью визитовъ, которые она принуждена дѣлать, съ-тѣхъ-поръ какъ стала выѣзжать. Она заѣзжала за папашей къ Бэйсу и полковникъ узналъ отъ швейцара, что мистеръ Клэйвъ и мистеръ Пенденнисъ только-что вышли вмѣстѣ изъ клуба.
   -- Клэйвъ почти никогда не выѣзжаетъ со мной, говоритъ Рози:-- а папаша -- безпрестанно.
   -- У Рози такой щегольской экипажъ, что мнѣ совѣстно, говоритъ Клэйвъ.
   -- Не понимаю васъ, молодыхъ людей, и не вижу, Клэйвъ, отчего бы тебѣ было совѣстно прокатиться съ женой по бѣгу, въ ея экипажѣ, замѣчаетъ полковникъ.
   -- По бѣгу! папаша, вѣдь, бѣгъ въ Калькуттѣ! вскрикиваетъ Рози: мы катаемся по парку.
   -- И въ Барракпорѣ у насъ есть паркъ, моя милая, говоритъ папаша.
   -- Знаешь ли, Лаура: папаша называетъ своихъ грумовъ saices. Разъ онъ сказалъ мнѣ, что отсылаетъ своего saice'а за нетрезвость; я никакъ не могла понять, о чемъ онъ говоритъ.
   -- Мистеръ Ньюкомъ! вы должны отправляться съ Рози на бѣгъ, теперь же, а полковникъ, который не навѣшалъ меня столько времени, останется со мной и мы побесѣдуемъ.
   Клэйвъ тотчасъ же всталъ и торжественно вышелъ изъ комнаты, ведя Рози подъ ручку; Лаура показала полковнику Ньюкому его прекрасную бѣлую кашмировую шаль, обернутую вокругъ преемника той маленькой особы, которая прежде закутывалась въ нее, а теперь была дюжимъ молодымъ джентльменомъ, чей крикъ явственно слышался изъ верхняго этажа.
   -- Какъ бы я желалъ, чтобъ вы отправились съ нами, Артуръ, когда мы поѣдемъ на поклонъ къ нашимъ избирателямъ.
   -- Объ этомъ-то вы и говорили вчера вечеромъ? Вы непремѣнно этого хотите,
   -- Да, я твердо рѣшился.
   Ту же минуту, Лаура услышала крикъ ребенка и вышла изъ комнаты, бросивъ прощальный взглядъ на супруга, который, надо сказать, уже разсуждалъ объ этомъ предметѣ съ мистриссъ Пенденнисъ и вполнѣ согласился съ ея мнѣніемъ.
   Когда полковникъ приступилъ къ этому вопросу, я осмѣлился сдѣлать почтительное возраженіе противъ его плана. Мстительность со стороны человѣка, такого честнаго и благороднаго во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ, какъ Томасъ Ньюкомъ, казалась мнѣ недостойною его. Родственникъ его и такъ уже довольно понесъ горя и униженія. Дальнѣйшее наказаніе Бэрнса, по нашему мнѣнію, слѣдовало предоставить времени, угрызеніямъ совѣсти, судьѣ правды и неправды, которому лучше насъ извѣстны наши побужденія и искушенія къ злымъ дѣйствіямъ, который собственному своему судилищу предоставляетъ окончательный приговоръ. Но въ раздраженіи лучшій изъ насъ смотритъ на свои побудительныя причины неправильно, какъ неправильно смотритъ на побудительныя причины врага, который раздражаетъ насъ. Какова бы ни была личная месть, мы выдаемъ ее за негодующую добродѣтель и возмущаемся будто-бы только неправдою. Полковникъ не хотѣлъ слушать совѣтовъ умѣренности, какіе я принесъ ему отъ кроткой христіанской заступницу.-- Угрызенія совѣсти! вскричалъ онъ съ хохотомъ:-- этотъ бездѣльникъ никогда не почувствуетъ ихъ, пока его не свяжутъ и не избичуютъ. Время перемѣнитъ негодяя! Если его не исправить наказаніемъ, онъ съ каждымъ годомъ будетъ становиться злѣе и подлѣе.-- Я готовъ думать, прибавилъ добродушный старикъ, устремивъ на меня многозначительный взоръ изъ-подъ насупленныхъ бровей:-- что и вы, сэръ, испорчены развратнымъ свѣтомъ и бездушными великосвѣтскими львами и львицами. Вы хотите жить въ ладу и съ врагомъ, и съ нами, Пенденнисъ. Этого быть не можетъ! Кто не съ нами, тотъ противъ насъ. Я страхъ боюсь, сэръ, что женщины, да, женщины -- вы понимаете кто?-- сбили васъ съ толку. Прошу васъ, перестанемъ говорить объ этомъ предметѣ: я не желалъ бы, чтобъ сынъ и старинный другъ моего сына разсорились между собой.
   Лицо полковника горѣло, губы дрожали и глаза его метали озлобленные взгляды, которые мнѣ было больно видѣть у такого добраго старика, не потому, чтобы гнѣвъ его и подозрительность оскорбляли меня, но потому, что мнѣ, безпристрастному свидѣтелю -- нѣтъ, больше: другу Томаса Ньюкома, -- въ этой семейной ссорѣ, прискорбно было думать, что великодушное сердце увлекается и что добрый человѣкъ дѣлаетъ недоброе. Такимъ-образомъ, съ благодарностью, какую обыкновенно получаетъ тотъ, кто вмѣшивается въ чужія домашнія непріятности, настоящій несчастный заступникъ прекратилъ свое заступничество.
   Будьте увѣрены, что у полковника и Клэйва нашлись другіе совѣтники, которые не держались миролюбивой стороны. Джорджъ Уаррингтонъ былъ однимъ изъ такихъ; онъ требовалъ войны съ Бэрнсомъ Ньюкомомъ и не допускалъ никакихъ примирительныхъ условій съ такимъ бездѣльникомъ. Ему отрадно было преслѣдовать и бичевать его.-- Бэрнсъ долженъ быть наказанъ за бѣдствія его несчастной жены, говорилъ Джорджъ: только адская жестокость Бэрнса, его злость, его себялюбіе погубили ее и вовлекли въ преступленіе.-- Мистеръ Уаррингтонъ пріѣзжалъ въ Ньюкомъ и былъ на лекціи, о которой упомянуто въ предъидущей главѣ. Его поведеніе при этомъ случаѣ было страшно неприлично: онъ громко смѣялся при трогательныхъ намекахъ достопочтеннаго представителя Ньюкома; издѣвался надъ возвышеннѣйшими мѣстами; напечаталъ на третій день безчеловѣчную критику въ "Ньюкомскомъ Индепендентѣ", въ которой иронія была такъ тонка, что половина читателей газеты приняла его благородное негодованіе за почтеніе, а насмѣшки -- за похвалу!
   Клэйвъ, отецъ его и Фредерикъ Бейгэмъ, ихъ неизмѣнный адъютантъ, также были въ Ньюкомѣ, когда сэръ Бэрнсъ читалъ лекцію. Сначала въ городѣ говорили, что полковникъ пріѣзжалъ для того, чтобъ повидаться съ своей старой няней и пансіонеркой, мистриссъ Масонъ, которой уже не долго оставалось пользоваться его великодушіемъ: она была такъ стара, что едва узнавала своего благодѣтеля. Только послѣ сна, или когда обогрѣетъ ее солнце и доброе вино, которое онъ постоянно доставлялъ ей, только тогда могла она узнавать полковника. Отецъ и сынъ перемѣшивались въ ея умѣ. Одна лэди, которая часто бывала у нея въ это время, воображала, что старушка бредитъ, разсказывая, какъ у нея былъ недавно ея питомецъ. Тутъ служанка ея объяснила Этели, что дѣйствительно, не дальше какъ вчера, были здѣсь Клэйвъ и его отецъ, и сидѣли на томъ диванѣ, гдѣ теперь сидѣла она.-- Молодой лэди сдѣлалось дурно и она чуть не упала въ обморокъ, разсказывала служанка и ораторша, мистриссъ Масонъ, полковнику Ньюкому, когда этотъ джентльменъ пріѣхалъ навѣстить свою старую няню, вскорѣ по уходѣ Этели.-- Въ-самомъ-дѣлѣ! какъ было ему жаль!-- Служанка читала цѣлыя исторіи о добротѣ и милостяхъ миссъ Ньюкомъ: какъ постоянно она посѣщаетъ теперь бѣдныхъ; какъ она теперь благодѣтельствуетъ старому, малому и немощному. Ее постигло страшное несчастье въ любви; за нее сватался молодой маркизъ, богатый -- пребогатый: богаче самою князя Монконтура, что живетъ тамъ, въ Розбери; но все разстроилось по случаю страшнаго обстоятельства въ домѣ ея брата.
   -- Такъ она благотворитъ бѣднымъ? часто навѣщаетъ старую няню своего дѣдушки? Этого требуетъ отъ нея долгъ, возражаетъ полковникъ, не считая, впрочемъ, нужнымъ прибавлять докладчицѣ, что онъ самъ встрѣтился съ своей племянницей, Этелью, за пять минутъ до входа въ дверь къ мистриссъ Масонъ.
   Бѣдняжечка разговаривала съ лекаремъ, мистеромъ Гаррисомъ, и толковала ему (какъ могла, потому-что вѣсть, которую ей довелось сейчасъ слушать, сильно взволновала ее), толковала о простыняхъ, объ аррорутѣ, о винѣ и лекарствахъ для своихъ бѣдныхъ кліентовъ, когда увидѣла приближавшагося къ ней дядю. Она нерѣшительно сдѣлала два-три шага къ нему на встрѣчу, протянула обѣ руки и назвала его по имени; но онъ сурово посмотрѣлъ ей въ лицо, снялъ шляпу, поклонился и прошелъ мимо. Онъ не заблагоразсудилъ упомянуть о встрѣчѣ даже своему сыну, Клэйву; но мы можемъ быть увѣрены, что лекарь Гаррисъ разсказывалъ объ этомъ обстоятельствѣ въ тотъ же самый вечеръ, послѣ лекціи, въ клубѣ, гдѣ толпа собравшихся джентльменовъ курила сигары, веселилась по заведенному порядку и разсуждала о чтеніи сэра Бэрнса Ньюкома.
   По принятому, въ подобныхъ случаяхъ, обыкновенію, нашъ почтенный представитель былъ принятъ комитетомъ "Ньюкомскаго Атенея", собравшимся въ залѣ присутствія, и отсюда торжественно введенъ президентомъ и вице-президентомъ въ зало чтенія и возведенъ на каѳедру, которую окружали, по этому случаю, магнаты этого учрежденія и важнѣйшіе изъ городскихъ обывателей. Баронетъ пріѣхалъ изъ дому въ Ньюкомъ съ нѣкоторымъ великолѣпіемъ -- въ каретѣ, запряженной четверней, въ сопровожденіи милэди, матери его, и миссъ Этели, его прелестной сестры, которая была теперь хозяйкой въ домѣ. Тутъ же была и дочь его, пятилѣтняя малютка; она сидѣла на колѣняхъ у тетки и спала въ продолженіе большей части лекціи. Разумѣется, не обошлось безъ замѣтнаго волненія, при проводѣ этихъ особъ къ назначеннымъ для нихъ мѣстамъ на платформѣ; онѣ усѣлись въ кругу другихъ знатныхъ ньюкомскихъ дамъ, къ которымъ онѣ и чтецъ были въ это время особенно благосклонны. Не наступалъ ли роспускъ парламента и не отличались ли обитатели ньюкомскаго парка необыкновенною любезностью въ этотъ интересный періодъ? Но вотъ Бэрнсъ Ньюкомъ выходитъ на каѳедру, кланяется кругомъ многочисленному собранію, въ знакъ благодарности за шопотъ одобренія или вниманія, проводитъ бѣлоснѣжнымъ платкомъ по своимъ тонкимъ губамъ и быстро приступаетъ къ чтенію о мистриссъ Гемансъ и о поэзіи сердца. Онъ человѣкъ коммерческій, какъ мы всѣ знаемъ, однакожъ сердце его -- дома, въ семейномъ кругу, и радости его -- въ сердечныхъ привязанностяхъ; присутствіе здѣсь этого безчисленнаго общества, этихъ знаменитыхъ капиталистовъ, этихъ особъ смышленаго средняго класса, этихъ ньюкомскимъ ремесленниковъ, составляющихъ гордость и опору Англіи; присутствіе этихъ женъ и дѣтей (тутъ отвѣшивается прелюбезный поклонъ шляпкамъ направо отъ каѳедры), доказываетъ, что и у нихъ есть сердце, чтобъ чувствовать, и домъ, чтобъ любить его; что и они понимаютъ любовь женщины, невинность дѣтей, любовь пѣсни! Затѣмъ лекторъ нашъ опредѣляетъ различіе между поэзіей мужчины и поэзіей женщины, значительно усиливая черты въ пользу послѣдней. Мы доказываемъ, что дѣйствовать на чувствованія есть истинное призваніе барда; изукрашать домашній очагъ -- сладостная обязанность пѣвца-христіанина. Мы бросаемъ взглядъ на біографію мистриссъ Гемансъ и объясняемъ, гдѣ она родилась, при какихъ обстоятельствахъ она должна была начать, и проч. и проч. Представляетъ ли это точный отчетъ о лекціи сэра Бэрнса Ньюкома? Я на лекціи не былъ и не читалъ отзывовъ объ ней въ газетахъ. Можетъ-статься, я разсказываю то, что припоминаю изъ шуточной лекціи, которую читалъ Уаррингтонъ, предугадывая рѣчи баронета.
   Послѣ пяти минутъ чтенія, баронетъ, какъ замѣтили слушатели, вдругъ остановился, пришелъ въ чрезвычайное смущеніе надъ своей рукописью и принужденъ былъ прибѣгнуть къ пособію стакана воды, прежде чѣмъ снова приступить къ чтенію, которое долгое время шло вяло, медленно и несвязно. Это смущеніе, вѣроятно, началось съ той минуты, когда сэръ Бэрнсъ увидѣлъ передъ собой, въ амфитеатрѣ, Ф. Бейгэма и Уаррингтона, и рядомъ съ этими нахмуренными, презрительными лицами, блѣдную фигуру Клэйва Ньюкома.
   Клэйвъ Ньюкомъ не смотрѣлъ на Бэрнса. Глаза его были устремлены на лэди, сидѣвшую не подалеку отъ лектора -- на Этель, у которой рука обхватывала шею малютки-племянницы и густые черные локоны упадали на лицо, еще болѣе блѣдное, чѣмъ у Клэйва.
   Разумѣется, она знала, что Клэйвъ тутъ. Она замѣтила его при самомъ входѣ въ зало; увидѣла его въ первую же минуту; можно сказать -- не видѣла ничего, кромѣ Клэйва, хотя глаза ея были закрыты и голова ея то обращалась къ матери, то склонялась надъ золотыми кудрями племянницы. Прошедшее, съ его драгоцѣнными эпизодами, юность, съ ея надеждами и страстями, звуки и взгляды, вѣчно отзывающіеся въ сердцѣ и присущіе памяти -- вотъ что, безъ сомнѣнія, видѣлъ и слышалъ бѣдный Клэйвъ, переносясь мыслью черезъ огромную пучину времени, разлуки и горести, и видя женщину, которую онъ любилъ столько лѣтъ. Вотъ сидитъ она -- и та же, да другая -- потерянная для него, какъ бы умершая, удалившаяся отъ него въ иную сферу, какъ бы въ область смерти. Если въ этомъ сердцѣ нѣтъ ужь болѣе любви, такъ оно одинъ трупъ, лишь не погребенный. Усыпь его цвѣтами юности, умой его слезами страсти, обвей въ пелены нѣжнаго благоговѣнія, сокрушись сердцемъ, бросься на гробъ, цѣлуй ея охолодѣлыя уста и руку! Рука опускается мертвая на холодную грудь. Прекрасныя уста ужь не поалѣютъ, не улыбнутся. Прикрой ихъ и клади въ землю, сними долой трауръ со шляпы и ступай, добрый другъ, принимайся за свое дѣло. Ужели думаешь, что тебѣ одному довелось присутствовать при такихъ похоронахъ? Ты найдешь многихъ, которые на другой день улыбаются и сидятъ за работой. Одни вырываются по-временамъ изъ омута свѣта, приходятъ на могилу, читаютъ надъ нею краткую молитву и произносятъ: Господи, помилуй ее! Иные, съ удаленіемъ ея, отдаютъ ея опустѣлый домъ -- свое сердце -- другому, и ея наслѣдникъ, новый жилецъ, роется во всѣхъ ящикахъ и углахъ, и шкапахъ квартиры, находитъ ея миніатюрный портретъ и нѣкоторыя изъ старыхъ, запыленныхъ ея писемъ, и говоритъ:-- такъ вотъ лицо, которое ему такъ нравилось? Что жъ тутъ такого? Даже допустивъ, что живописецъ польстилъ, лицо очень обыкновенное, и глаза какъ-будто косоваты. Такъ вотъ письма, которыми вы восхищались? Ну, честное слово, я во всю жизнь не читала ничего пошлѣе. Смотрите, вотъ цѣлыхъ полстроки стерто. О, надо предполагать, что она въ эту минуту плакала -- это ея слезы, пустыя слезы.... Чу! слышите? краснорѣчіе Бэрнса Ньюкома все еще тамъ журчитъ, будто вода изъ цистерны -- а наши мысли, куда онѣ забрели? далеко, далеко отъ лекціи, чуть ли не также далеко, какъ мысли Клэйва. И вотъ фонтанъ перестаетъ плескать; уста, изъ которыхъ истекалъ этотъ студеный и прозрачный потокъ, перестаютъ улыбаться; фигура кланяется и удаляется; затѣмъ слѣдуетъ жужжанье, шопотъ, суматоха, столкновенье дамскихъ шляпокъ, колебанье строусовыхъ перьевъ и шелестъ шелковыхъ платьевъ. "Благодарю васъ! Просто прелесть, увѣряю васъ! Вы рѣшительно увлеклй меня вашимъ чтеніемъ: превосходно! какъ мы вамъ обязаны!" -- вотъ быстрыя фразы, которыя слышались на платформѣ, между людьми высшаго круга; между-тѣмъ какъ внизу: "Бррр! довольно съ насъ!.. Мэри Джэнъ, закутывай хорошенько шею, чтобъ не простудиться -- Да не толкайтесь, пожалуйста, сэръ Гарри... Ступай-ка да приготовь по стакану элю" и проч.-- составляютъ единственные возгласы, которые слышитъ, или, скорѣй, не слышитъ Клэйвъ Ньюкомъ, стоя у малаго подъѣзда Атенея, гдѣ ожидаетъ карета сэра Бэрнса, съ зажженными фонарями и съ лакеями въ праздничныхъ ливреяхъ. Одинъ изъ нихъ выступаетъ изъ зданія, неся на рукахъ маленькую дѣвочку и сажаетъ ее въ карету. Потомъ появляются сэръ Бэрнсъ, лэди Лина и Мэръ; потомъ выходитъ Этель и проходя у фонарей, видитъ лицо Клэйва, блѣдное и грустное, какъ у нея самой.
   Завернуть ли намъ къ рѣзнымъ воротамъ Ньюкомскаго парка, освѣщаемымъ луной? Пріятно ли идти цѣлую милю вдоль сѣраго забора и безконечныхъ палиссадъ изъ елей? Безумецъ, что ты надѣешься увидѣть за этой завѣсой? Безразсудный бѣглецъ, куда бы хотѣлъ ты бѣжать? Можешь ли ты разорвать цѣпь судьбы и не ждетъ ли тебя бѣдная, милая Рози Макензи, сидя тамъ, у столба? Ступайте домой, сэръ; не простудитесь.-- И такъ, мистеръ Клэйвъ возвращается къ гостиницѣ Королевскаго Герба, пробирается въ спальню и слышитъ толстый голосъ мистера Ф. Бейгэма, проходя мимо Боскавенскаго зала, гдѣ, по обыкновенію, собирались весельчаки-Британцы.
   

LXVII.
Ньюкомъ и свобода.

   Мы сказали, что лекція баронета разбиралась въ полуночномъ сенатѣ, собравшемся въ гостиницѣ Королевскаго Герба, гдѣ мистеръ Поттсъ не оказывалъ оратору ни малѣйшей пощады. Сенатъ Королевскаго Герба былъ въ явной непріязни къ сэру Бэрнсу Ньюкому. Многіе другіе Ньюкомцы отличались свирѣпостью нрава и были склонны къ возстанію противъ представителя своего мѣстечка. Эти патріоты, собравшись вокругъ веселаго стола, и за стаканомъ вина давъ волю своимъ чувствованіямъ, часто спрашивали другъ друга, гдѣ найдти человѣка, который бы избавилъ Ньюкомъ отъ диктатора? Благородныя сердца томились подъ угнетеніемъ; патріотическія очи косились, когда Бэрнсъ Ньюкомъ проходилъ мимо; Томъ Поттсъ, въ шляпномъ магазинѣ Броуна, гдѣ дѣлались шляпы для слугъ сэра Бэрнса Ньюкома, съ тонкой ироніей предложилъ взять одну изъ пуховыхъ шляпъ, обшитую золотымъ галуномъ, съ кокардой и шнурами, выставить ее на торговой площади и велѣть всѣмъ Ньюкомцамъ преклоняться передъ нею, какъ передъ шапкой Геслера.-- Какъ ты думаешь, Поттсъ, возразилъ Ф. Бейгэмъ,-- который, какъ само собой разумѣется, былъ принятъ въ клубѣ Королевскаго Герба и украшалъ это собраніе своимъ присутствіемъ и краснорѣчіемъ:-- какъ ты думаешь -- полковникъ годится въ Вильгельмы Толли для этого Геслера?-- Предложеніе встрѣчено единодушнымъ одобреніемъ, съ жаромъ принято Чарлсомъ Теннеромъ, эсквайромъ, адвокатомъ, который не находилъ ничего достойнаго порицанія въ поведеніи полковника или въ проискахъ любаго джентльмена, для привлеченія на свою сторону избирателей, въ Ньюколѣ или Индѣ.
   Точь-въ-точь, какъ въ драмахъ и на картинахъ, имѣющихъ сюжетомъ Вильгельма Телля, три джентльмена составляютъ заговоръ, при лунѣ, взывая къ свободѣ и рѣшаясь избрать Телля своимъ главнымъ поборникомъ; точь-въ-точь какъ Вальтеръ Фюрстъ, Арнольдъ Мельхталь и Вернеръ Штауффахеръ,-- Томъ Поттсъ, Ф. Бейгэмъ и Чарлсъ Тёккеръ, эсквайръ, составили заговоръ за стаканомъ пуншу и рѣшились просить Томаса Ньюкомъ быть освободителемъ родины. Депутація изъ ньюкомскихъ избирателей, то-есть эти же самые джентльмены, на слѣдующее же утро явились въ квартиру полковника и представили ему критическое положеніе мѣстечка: тиранство Бэрнса Ньюкома, подъ которымъ оно стонало, и нетерпѣливое желаніе всѣхъ благородныхъ людей освободиться отъ похитителя власти. Томасъ Ньюкомъ принялъ депутацію съ большою вѣжливостью и торжественностью, скрестилъ ноги, сложилъ руки, закурилъ трубку и слушалъ съ глубочайшимъ вниманіемъ, когда то Поттсъ, то Теккеръ излагали ему свой планъ; причемъ Ф. Бейгэмъ по временамъ сопровождалъ ихъ рѣчи громогласнымъ: "слушайте, слушайте!" и самымъ любезнымъ образомъ пояснялъ полковнику сомнительныя фразы.
   Что бы ни говорили наши заговорщики противъ бѣднаго Бэрнса, полковникъ Ньюкомъ готовъ былъ вѣрить всему. Онъ положилъ въ своемъ умѣ, что этотъ злодѣй долженъ быть обличенъ и наказанъ. Лукавые намеки адвоката, готоваго взводить на Бэрнса всякія обвиненія, какія только можно было произнести, не выходя изъ предѣловъ вѣроятія, казались Томасу Ньюкому не довольно сильными.-- "Тонкій проныра, непомѣрно заботящійся о собственныхъ своихъ пользахъ -- извѣстный запальчивымъ характеромъ, корыстолюбіемъ" -- нѣтъ, мало; прибавьте, сэръ: и плутовствомъ; прибавьте: вѣроломствомъ и хищничествомъ; прибавьте: жестокостью и скряжничествомъ, кричитъ полковникъ: положивъ руку на сердце, я утверждаю, что этотъ несчастный молодой человѣкъ виновенъ въ каждомъ изъ этихъ пороковъ и преступленій.
   Мистеръ Бейгэмъ замѣчаетъ мистеру Поттсу, что нашъ другъ, полковникъ, всякой разъ, какъ онъ высказываетъ свое мнѣніе, старается отстранить его отъ всякого недоразумѣнія.
   -- Да, Бейгэмъ; прежде чѣмъ высказать это мнѣніе, я принялъ всѣ мѣры, чтобъ удостовѣриться въ непреложности его! восклицаетъ патронъ Ф. Бейгэма: пока у меня оставалась капля сомнѣнія на счетъ этого молодаго человѣка, я щадилъ преступника, какъ долженъ дѣлать всякой, уважающій наши достославныя учрежденія, и молчалъ, сэръ.
   -- По-крайней-мѣрѣ, замѣчаетъ мистеръ Тёккеръ: теперь мы имѣемъ довольно доказательствъ тому, что сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ Ньюкомскій, баронетъ, едва ли способенъ и достоинъ быть въ парламентѣ представителемъ этого важнаго мѣстечка.
   -- Быть Ньюкомскимъ представителемъ въ парламентѣ! Для англійской нижней палаты, этого благороднаго установленія, было бы позоромъ, еслибъ въ немъ засѣдалъ Бэрнсъ Ньюкомъ,-- человѣкъ, слову котораго вы не можете вѣрить; человѣкъ, запятнанный всевозможными пороками и преступленіями въ домашнемъ и гражданскомъ быту. Какое имѣетъ онъ право засѣдать въ собраніи законодателей отечества, сэръ? кричитъ полковникъ, размахивая руками, какъ-будто говоритъ рѣчь въ палатѣ депутатовъ.
   -- Вы стоите за неприкосновенность нижней палаты? спрашиваетъ адвокатъ.
   -- Разумѣется, сэръ, разумѣется.
   -- И, надѣюсь, требуете распространенія ея привиллегій, полковникъ Ньюкомъ? продолжаетъ мистеръ Тёккеръ.
   -- Каждый, умѣющій читать и писать, долженъ имѣть право голоса; вотъ мое мнѣніе, сэръ! кричитъ полковникъ.
   -- Да онъ либералъ отъ головы до пятокъ! говоритъ Поттсъ Тёккеру.
   -- Отъ головы до пятокъ! вторилъ Тёккеръ Поттсу: полковникъ какъ-разъ по насъ, Поттсъ.
   -- Намъ нуженъ такой человѣкъ, Тёккеръ; "Индепендентъ" цѣлые годы вопіялъ и звалъ такого человѣка. Въ качествѣ втораго представителя этого важнаго города, намъ необходимо имѣть именно либерала, а не виляющаго междоумка -- министеріалиста, каковъ сэръ Бэрнсъ. Стараго мистера Бёнса мы не тронемъ. Мѣсто его обезпечено; онъ хорошій дѣлецъ; намъ нельзя задѣвать его; это говорю я, которому хорошо извѣстенъ образъ мыслей здѣшнихъ обывателей.
   -- Да еще какъ хорошо Поттсъ! Лучше, чѣмъ кому-либо въ Ньюкомѣ! восклицаетъ мистеръ Тёккеръ.
   -- Но такой отличный человѣкъ, какъ полковникъ, такой истый либералъ, какъ полковникъ,-- человѣкъ, который имѣетъ въ виду распространеніе права представительства...
   -- Такъ точно, джентльмены.
   -- И общихъ великихъ началъ -- такой человѣкъ непремѣнно будетъ имѣть перевѣсъ противъ сэра Бэрнса Ньюкома, при наступающихъ выборахъ. Такъ, наконецъ, нашли мы такого человѣка! настоящаго друга народа! Если существуетъ другъ народа, такъ это именно тотъ человѣкъ, котораго я знаю, перебиваетъ Ф. Бейгэмъ.
   -- Человѣкъ богатый, съ званіемъ и опытностью; человѣкъ, который сражался за родину; человѣкъ, любимый здѣсь такъ, какъ вы любимы, полковникъ; ваши добрыя качества извѣстны всякому, сэръ; вы не стыдитесь вашего происхожденія, и нѣтъ ни одного Ньюкомца, стараго или малаго, который бы не зналъ, сколько благодѣяній оказали вы своей старой нянѣ, мистриссъ -- какъ, бишь, ее зовутъ....
   -- Мистриссъ Масонъ, подсказываетъ Ф. Бейгэмъ.
   -- Мистриссъ Масонъ. Если такой человѣкъ, какъ вы, согласится включить свое имя въ списокъ кандидатовъ къ наступающимъ выборамъ, то каждый истинный либералъ Ньюкома постарается поддержать васъ и раздавить олигарха, который ѣздитъ верхомъ на вольностяхъ этого мѣстечка!
   -- Кой-что въ этомъ родѣ, признаюсь вамъ, джентльмены, мелькало и у меня въ головѣ, замѣтилъ Томасъ Ньюкомъ: видя, что человѣкъ, наносящій позоръ моему имени и племени, представляетъ наше мѣстечко въ парламентѣ, я думалъ, что, для пользы города и фамиліи необходимо было бы, чтобъ представитель Ньюкома былъ, по-крайней-мѣрѣ, честный и благородный человѣкъ. Я старый солдатъ; провелъ весь вѣкъ въ Индіи, и мало знаю дѣла родины (крики: вы знаете, вы знаете). Я желалъ, чтобъ сынъ мой, мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ, признанъ былъ способнымъ оспорить это мѣстечко у недостойнаго своего кузена, и засѣдать въ парламентѣ, въ качествѣ вашего представителя. Богатство, которымъ надѣлило меня счастье, естественно, перейдетъ къ нему, и, вѣроятно, въ непродолжительномъ времени, такъ какъ мнѣ, джентльмены, ужь около семидесяти лѣтъ.
   Джентльмены изумляются при этомъ открытіи.
   -- Но, продолжалъ полковникъ: мой сынъ, Клэйвъ, какъ извѣстно другу моему, Бейгэму,-- къ крайнему моему сожалѣнію и прискорбію, въ которыхъ напрасно сталъ бы я сознаваться вамъ, рѣшительно объявилъ, что онъ ни малѣйше не интересуется политическими дѣлами и не желаетъ никакихъ общественныхъ отличій -- предпочитаетъ слѣдовать своему призванію -- да и то, кажется мнѣ, не вполнѣ занимаетъ его -- и отказывается отъ сдѣланнаго ему мною предложенія -- вступить въ соперничество съ сэромъ Бэрнсомъ Ньюкомомъ. По моему мнѣнію, людямъ, занимающимъ извѣстное положеніе въ обществѣ, прилично искать подобнаго мѣста; и хотя, нѣсколько лѣтъ назадъ, я не хотѣлъ и помышлять объ общественной службѣ, предполагая кончить дни мои въ покоѣ, въ званіи отставнаго драгунскаго офицера, однако же, съ-тѣхъ-поръ, какъ небу угодно было значительно умножить мои денежныя средства, поставить меня на чреду управляющаго директора важной банковой компаніи и облечь меня тяжкою общественною отвѣтственностью, я и братъ мой, директоры, разсудили, что одинъ изъ насъ долженъ, если возможно, засѣдать въ парламентѣ, а я не такой человѣкъ, чтобъ сталъ уклоняться отъ этой или какой бы то ни было обязанности.
   -- Полковникъ, угодно ли вамъ присутствовать въ собраніи избирателей, которое мы намѣрены созвать, и согласны ли вы сказать имъ то же самое и такъ же хорошо? вскричалъ мистеръ Поттсъ: прикажете ли напечатать въ моей газетѣ извѣщеніе, что вы намѣрены искать званія представителя?
   -- Совершенно намѣренъ, любезнѣйшій сэръ.
   На этомъ кончилась торжественно-низкая лесть.
   Кромѣ критической статьи мистера Уаррингтона о лекціи баронета, въ первыхъ столбцахъ слѣдующаго нумера Поттсова Индепендеита явились нѣкоторыя замѣтки, весьма задорнаго и бранчиваго свойства, насчетъ представителя Ньюкома. Этотъ джентльменъ высказалъ такое дарованіе въ искусствѣ чтенія, говорилъ Индепендентъ, что жаль, если онъ не броситъ политики и не займется тѣми предметами, къ которымъ онъ, по убѣжденію всего Ньюкома, наиболѣе способенъ, именно -- поэзіей и семейными привязанностями. Краснорѣчіе нашего даровитаго представителя, въ послѣдній вечеръ, было такъ трогательно, что извлекло слезы изъ глазъ многихъ нашихъ прекрасныхъ дамъ. Мы слыхали, но до-сихъ-поръ не вѣрили, что сэръ Бэрнсъ обладаетъ такимъ геніемъ въ искусствѣ заставлять женщинъ плакать. На послѣдней недѣлѣ, мы слышали чтеніе талантливой миссъ Ноксъ, изъ Слоукома, о Мильтонѣ; но какъ краснорѣчіе сэра Бэрнса Ньюкома Ньюкомскаго далеко оставляетъ за собой краснорѣчіе даже этой знаменитой актрисы! Вчера вечеромъ, въ залѣ, безпрерывно предлагались пари, что сэръ Бэрнсъ поразить любую женщину. Напрасно говорить, что эти пари не принимались никѣмъ: такъ умѣютъ наши сограждане цѣнить характеръ нашего отличнаго, нашего удивительнаго представителя! Пусть баронетъ примѣнится къ своимъ лекціямъ, и пусть Ньюкомъ освободитъ его отъ общественныхъ занятій. Онъ не для нихъ рожденъ; онъ слишкомъ сентименталенъ для насъ; Ньюкомцамъ нуженъ человѣкъ здраво-практическій; ньюкомскіе либералы желаютъ имѣть настоящаго представителя своихъ мнѣній. Когда мы избирали сэра Бэрнса, онъ говорилъ довольно либерально, и думали, что онъ намъ годится; но, какъ видите, баронетъ оказался поэтомъ! Намъ слѣдовало быть осторожнѣе и не вѣрить ему тогда на-слово. Такъ изберемъ же человѣка съ твердымъ, прямымъ характеромъ; человѣка если не съ даромъ слова, такъ съ умомъ практическимъ; если не оратора, такъ по-крайней-мѣрѣ такого, на слово котораго можно положиться; а мы не можемъ положиться на слова сэра Бэрнса Ньюкома; мы испытали его и не можемъ съ нимъ примириться. Въ прошлый вечеръ, когда дамы плакали, мы не могли удержаться отъ смѣха. Полагаемъ, что мы умѣемъ держать себя, какъ слѣдуетъ джентльменамъ. Полагаемъ, что мы не нарушили гармоніи вечера, но сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, разглагольствующій о дѣтяхъ и добродѣтели, о сердечныхъ привязанностяхъ и поэзіи -- это, какъ хотите, изъ рукъ вонъ.
   Индепендентъ, вѣрный своему названію, и всегда руководимый правилами чести, готовъ былъ, какъ извѣстно тысячамъ нашихъ читателей, предложитъ сэру Бэрнсу Ньюкому, баронету, благородное испытаніе. Когда онъ, по смерти отца, изъявилъ желаніе быть представителемъ нашего мѣстечка, мы повѣрили его обѣщаніямъ -- имѣть въ виду расширеніе парламентскихъ правъ и заботиться о реформахъ, и постояли за него. А теперь, есть ли во всемъ Ньюкомѣ хоть одинъ человѣкъ, кромѣ, можетъ, нашего болтуна, стариннаго современника: Часоваго, который бы сколько-нибудь вѣрилъ сэру Б. Н.? Мы говоримъ: нѣтъ, и доводимъ до свѣдѣнія читателей Индепендента и избирателей этого мѣстечка, что, въ случаѣ роспуска парламента, одинъ добрый человѣкъ, одинъ честный человѣкъ, мужъ опыта, не зловредный радикалъ, или какой-нибудь пустозвонный болтунъ-ораторъ -- друзья мистера Гикки понимаютъ, кого мы разумѣемъ -- а человѣкъ съ либеральными правилами, съ честью нажитымъ богатствомъ, съ почтеннымъ именемъ и званіемъ, намѣренъ предложить ньюкомскимъ избирателямъ вопросъ: довольны они или недовольны нынѣшнимъ своимъ, недостойнымъ представителемъ? Индепендеитъ разъ навсегда скажетъ; мы знаемъ хорошихъ людей изъ вашей фамиліи; мы знаемъ изъ этой фамиліи такихъ людей, которые бы сдѣлали честь любому имени; но вамъ, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ Ньюкомскій, баронетъ, мы вамъ больше не довѣряемъ.
   Въ дѣлѣ искательства у избирателей, которое было поводомъ къ моему неудачному вмѣшательству и причиной послѣдовавшаго охлажденія ко мнѣ со стороны добраго полковника, Клэйвъ Ньюкомъ обнаружилъ, что отцовскій планъ ему не по душѣ; онъ только страдательно покорился ему, какъ это часто съ нимъ случалось, и, взявшись за дѣло съ неохотой, получилъ, какъ и слѣдовало ожидать, мало благодарности за свою покорность. Томасъ Ньюкомъ былъ огорченъ притворствомъ сына, и миленькой Рози, весьма естественно, очень не нравилось его уклоненіе. Клэйвъ попалъ въ поѣздъ отца безмолвнымъ, неохотнымъ партизаномъ, и Томасъ Ньюкомъ, въ продолженіе всего пути, могъ вдоволь наглядѣться на мрачное лицо Клэйва, покрутить свои сѣдые усы, поразжечь свой гнѣвъ и попенять на судьбу. Жизнь его была жертвою для этого мальчишки! Какихъ не придумывалъ онъ для него плановъ, и съ какимъ высокомѣріемъ встрѣчалъ Клэйвъ всѣ его предположенія! Полковникъ не видѣлъ зла, которому онъ самъ былъ виновникомъ. Не сдѣлалъ ли онъ для счастья сына все, что во власти человѣка? И много ли найдется въ Англіи молодыхъ людей съ такими преимуществами, какъ этотъ недовольный, избалованный мальчикъ? Разумѣется, чѣмъ больше старался Клэйвъ удаляться отъ споровъ, тѣмъ сильнѣе возбуждалъ ихъ отецъ. Клэйвъ бѣжалъ отъ всякихъ комитетовъ и происковъ у избирателей, и бродилъ по ньюкомскимъ фабрикамъ, между-тѣмъ какъ отецъ, съ гнѣвомъ и горечью въ сердцѣ, оставался, какъ онъ говорилъ, на посту чести, въ твердомъ намѣреніи побороть врага и отстоять свое дѣло противъ Бэрнса Ньюкома.-- Если Парисъ не хочетъ сражаться, сэръ, замѣчалъ полковникъ, слѣдя за сыномъ быстрымъ взглядомъ: такъ Пріамъ будетъ сражаться.-- Добрый старикъ-Пріамъ совершенно вѣрилъ въ правоту своего дѣла и былъ убѣжденъ, что долгъ и честь призываютъ его къ оружію. Такимъ-образомъ между Томасомъ Ньюкомонъ и Клэйвомъ, сыномъ его, была разладица. Признаюсь вамъ, съ прискорбіемъ и досадой записываю въ лѣтопись, что добрый старикъ ошибался; что тутъ былъ одинъ злотворецъ, и этотъ Аттикусъ былъ -- онъ самъ.
   Аттикусъ, да будетъ намъ позволено напомнить читателю, воображалъ, что онъ руководствуется самыми благими побужденіями. Томасъ Ньюкомъ, индѣйскій банкиръ, находился въ войнѣ съ Бэрнсомъ, англійскимъ банкиромъ. Непріязненныя дѣйствія началъ послѣдній, внезапнымъ и низкимъ предательствомъ. Вражда разжигалась семейными непріятностями; но объявленіе войны полковникъ основывалъ на коммерческой ссорѣ. Первый поводъ къ этой войнѣ поданъ былъ малодушнымъ поступкомъ Бэрнса, и дядя его принялъ твердое намѣреніе, не положить оружія до конца. Такого же мнѣнія, какъ я уже говорилъ, былъ и Джорджъ Уаррингтонъ, который, въ послѣдовавшей борьбѣ между сэромъ Бэрнсомъ и его дядей, игралъ роль горячаго и дѣятельнаго приверженца послѣдняго. Родство! разсуждалъ Джорджъ: да что видѣлъ старый Томъ Ньюкомъ отъ своего родственника, кромѣ низости и предательства? Бэрнсу стоило замолвить слово, и молодой человѣкъ могъ бы быть счастливъ; но онъ этого не сдѣлалъ и покусился разорить полковника и подорвать его бойко. Я требую войны и непремѣнно хочу видѣть старика въ парламентѣ. Онъ такъ же мало смыслитъ въ политикѣ, какъ я въ полькѣ; но въ этомъ собраніи есть пятьсотъ лжемудрецовъ, которые знаютъ не больше его; а честный человѣкъ, занявъ въ парламентѣ мѣсто презрѣннаго бездѣльника, по-крайней-мѣрѣ произведетъ перемѣну къ лучшему.
   Смѣемъ сказать, что Томасъ Ньюкомъ, эсквайръ, никакъ не сталъ бы искать этого мѣста, если бъ самъ онъ цѣнилъ свои политическія знанія такъ же, какъ Джорджъ: нѣтъ, онъ считалъ себя свѣдущимъ не хуже другого. Онъ обыкновенно говорилъ съ величайшею самоувѣренностью о нашихъ учрежденіяхъ, составляющихъ предметъ гордости и зависти всего свѣта, хотя столько же изумлялъ насъ своими вольнодумными реформами, которыя онъ нетерпѣливо желалъ произвести, сколько и страннѣйшими устарѣлыми торійскими мнѣніями, которыя онъ защищалъ въ другихъ случаяхъ. Онъ хотѣлъ, чтобъ каждый имѣлъ право голоса; чтобы каждый бѣдный работникъ работалъ не долго и получалъ высокую плату; чтобы каждый бѣдный викарій пользовался двойнымъ или тройнымъ содержаніемъ противъ нынѣшняго; чтобы епископы были лишены жалованья и исключены изъ палаты лордовъ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ былъ жаркимъ поклонникомъ этого политическаго собранія и защитникомъ коронныхъ правъ. Онъ желалъ сложить съ бѣдныхъ налоги; но какъ правительству необходимы деньги, то онъ требовалъ, чтобъ налоги платили одни богатые. Всѣ эти мнѣнія онъ высказывалъ съ величайшею важностью и убѣдительностью, передъ многочисленнымъ собраніемъ избирателей и другихъ лицъ, въ ньюкомской городской думѣ, посреди громкихъ аплодисментовъ не-избирателей, и къ крайнему изумленію и недоумѣнію редактора Индепендента, мистера Поттса, который въ своей газетѣ представлялъ полковника здравомыслящимъ реформистомъ. Разумѣется, Часовой выдавалъ его за самого опаснаго радикала, сипойскаго республиканца, и тому подобное, къ досадѣ и негодованію полковника Ньюкома. Онъ -- республиканецъ? Да одно ужь имя республиканца ему ненавистно! Онъ неоднократно проливалъ кровь за свою королеву, и теперь готовъ умереть за нее. Онъ -- врагъ нашей возлюбленной церкви? Онъ уважаетъ и почитаетъ ее столько же, сколько и гнушается суевѣріемъ Рима (ропотъ Ирландцевъ въ толпѣ). Онъ -- врагъ палаты лордовъ? Онъ всегда считалъ ее оплотомъ государственнаго устройства и достодолжной наградой нашимъ знаменитѣйшимъ, морскимъ, армейскимъ и... и... гражданскимъ героямъ (насмѣшливое восклицаніе). Онъ съ презрѣніемъ отвергалъ гнусныя нападки журнала, вооружавшагося противъ него, и, положивъ руку на сердце, спрашивалъ, можно ли было его, джентльмена, офицера службы ея величества, укорять въ преступномъ желаніи -- подорвать ея верховную власть и оскорбить достоинство ея короны?
   Послѣ этого втораго спича въ городской думѣ, значительная партія въ Ньюкомѣ утверждала, что дѣдушка Томъ (какъ называлъ его простой народъ), истый тори, тогда какъ другая, равная числомъ, признавала его за радикала. Мистеръ Поттсъ пытался согласить его мнѣнія -- въ чемъ, какъ надо полагать, даровитый редакторъ Индепендента долженъ былъ встрѣтить не малыя трудности.-- Онъ ничего не понимаетъ въ этомъ дѣлѣ, говорилъ бѣдный Клэйвъ, вздыхая: вся его политика состоитъ въ чувствѣ и добротѣ; онъ хочетъ, чтобъ бѣдный работникъ получалъ двойную плату, а не сообразитъ, что хозяинъ разорится: ты слышалъ, Пенъ, какъ онъ толковалъ въ этомъ смыслѣ у себя, за столомъ; но когда онъ выходитъ, вооруженный отъ головы до ногъ, и начинаетъ воевать съ вѣтряными мельницами въ публикѣ, то не согласишься ли ты, что мнѣ, какъ сыну Донъ Кихота, желательно бы было, чтобъ нашъ добрый, любезнѣйшій старичекъ-джентльменъ сидѣлъ лучше дома?
   Такимъ-образомъ, нашъ лѣнтяй принималъ лишь слабое участіе въ честолюбивыхъ замыслахъ полковника, упрямо убѣгая отъ всякихъ митинговъ, комитетовъ и клубовъ, гдѣ собирались приверженцы его отца.
   

LXVIII.
Письмо и примиреніе.

Миссъ Этель Ньюкомъ къ мистриссъ Пенденнисъ.

   Милѣйшая Лаура.-- Я не писала къ вамъ нѣсколько недѣль. Много было пустаго, о чемъ не стоитъ писать; иного грустнаго, о чемъ писать не хочется; о многомъ буду писать, стоитъ только начать, хотя чувствую, что лучше было бы молчать: что добраго обращаться къ прошедшему? Къ чему тревожить и васъ и себя горькими воспоминаніями? Не приноситъ ли каждый день новую обязанность, новый уронъ, и не довольно ли этого, чтобъ занять человѣка? Сколько страху должна была надѣлать вамъ моя крестница! Благодарю Бога, что она поправилась и возвращена вамъ. Вы и вашъ мужъ, сколько я знаю, не считаете это существеннымъ, а я такъ считаю и радуюсь, что ее возили передъ болѣзнью въ церковь.
   Продолжаетъ ли мистеръ Пенденнисъ набирать голоса? Я стараюсь избѣгать одного, но это сбудется. Вы знаете, кто здѣсь соперничаетъ ему. Мой бѣдный дядюшка встрѣтилъ очень значительный успѣхъ въ низшихъ классахъ. Онъ говоритъ имъ противорѣчащіе одинъ другому спичи, надъ которыми мой братъ и друзья его смѣются, хотя народъ имъ рукоплещетъ. Я видѣла его вчера, на балконѣ гостиницы Королевскаго Герба: онъ произносилъ рѣчь къ толпѣ, которая неистово кричала внизу. Я встрѣтила его за цолчаса до того. Онъ даже не остановился и не подалъ руки прежней своей Этели. Я дала бы ему, не знаю что, за одинъ поцѣлуй, за одно ласковое слово; но онъ прошелъ мимо и не хотѣлъ отвѣчать мнѣ. Онъ считаетъ меня тѣмъ, чѣмъ считаютъ меня люди, чѣмъ я была: суетною и бездушною. Но, по-крайней-мѣрѣ, милая Лаура, вы знаете, что я всегда любила его душевно, и люблю теперь, хоть онъ теперь нашъ врагъ, хоть онъ взводитъ на Бэрнса безчеловѣчнѣйшія обвиненія, хоть онъ говоритъ, что Бэрнсъ Ньюкомъ, сынъ моего отца, мой братъ, Лаура, -- не честный человѣкъ. Правда, суровъ, себялюбивъ, суетенъ мой бѣдный братъ, и я прошу Бога объ исправленіи его; но чтобъ онъ былъ безчестенъ, но чтобъ злословилъ о немъ человѣкъ, котораго любишь больше всего на свѣтѣ -- это ужь слишкомъ тяжкое испытаніе! Молю Бога, чтобъ это испытаніе смирило гордое сердце.
   Я видѣла и кузена, разъ на лекціи, которую читалъ бѣдный Бэрнсъ, пришедшій въ такое смущеніе при видѣ Клэйва; потомъ, въ другой разъ у доброй старушки, мистриссъ Масонъ, которую я постоянно посѣщала ради моего дядюшки. Бѣдная старушка, чуть не выжившая изъ памяти, взяла насъ за обѣ руки, спрашивала, когда наша свадьба, и смѣялась, бѣдняжка! Я кричала ей, что у мистера Клэйва есть жена: миленькая, молоденькая жена, сказала я. Онъ страшно захохоталъ и отошелъ къ окну. Онъ ужасно болѣлъ съ виду, блѣденъ и постарѣлъ.
   Я много распрашивала его о женѣ, которая, помнится мнѣ, была такая хорошенькая, миленькая дѣвочка, когда я встрѣчала ее у моей тетушки Гобсонъ, съ матерью, женщиной не совсѣмъ пріятной, какъ мнѣ казалось. Онъ отвѣчалъ мнѣ односложными словами; по временамъ, какъ-будто хотѣлъ заговорить и вдругъ замолкалъ. Мнѣ и грустно, и радостно, что я его видѣла. Я выразила ему, правда, не совсѣмъ прямо, желаніе, чтобъ несогласіе между Бэрнсомъ и дядюшкой не потушило расположенія его къ мамашѣ и ко мнѣ, которыя всегда любили его. Когда я сказала -- любили, онъ опять горько засмѣялся, и повторилъ тотъ же смѣхъ, когда я примолвила:-- надѣюсь, что жена его здорова. Вы никогда не говорите мнѣ о мистриссъ Ньюкомъ, и я боюсь, что мой кузенъ несчастливъ съ нею; а между-тѣмъ этотъ бракъ -- дѣло моего дядюшки: второй изъ несчастныхъ браковъ въ нашей фамиліи. Я радуюсь, что остановилась во время, прежде чѣмъ совершила преступленіе; я употребляю всѣ усилія, чтобъ исправить свой нравъ, свои недостатки, происходившіе отъ неопытности, и стараюсь быть матерью дѣтямъ моего бѣднаго брата. Но Бэрнсъ никакъ не можетъ мнѣ простить отказъ лорду Фэринтошу. Онъ все еще суетенъ и привязанъ къ свѣту, Лаура. Мы не должны быть слишкомъ взыскательны съ людьми его характера, которые, можетъ-статься, не могутъ постичь инаго міра. Я помню: въ старые дни, когда мы путешествовали по Рейну, въ счастливѣйшіе дни моей жизни, я любила слушать, какъ Клэйвъ и другъ его, мистеръ Ридлей, разсуждали объ искусствѣ и природѣ; сначала я ихъ не понимала; но стала понимать, когда кузенъ научилъ меня. Съ-тѣхъ-поръ я смотрю на картины, на ландшафты, на цвѣты совсѣмъ другими глазами, какъ на прекрасныя тайны, о которыхъ прежде не имѣла ни малѣйшаго понятія. Тайна всѣхъ тайнъ, тайна иной жизни и лучшій міръ за предѣлами нашими,-- все это не можетъ ли оставаться для многихъ неоткровеннымъ? Я молюсь за всѣхъ за нихъ, любезнѣйшая Лаура; за близкихъ и милыхъ моему сердцу; молюсь, чтобъ истина озарила ихъ мракъ и великая милость небесная сохранила бы ихъ среди треволненій и опасностей окружающей ихъ ночи.
   Мой племянникъ въ Сандгёрстѣ ведетъ себя очень хорошо, и Эгбертъ думаетъ вступить въ духовное званіе, что меня крайне радуетъ; онъ учился очень посредственно въ коллегіумѣ. Не таковъ Альфредъ; но гвардія -- опасная школа для молодаго человѣка; я обѣщала заплатить за него долги и онъ намѣренъ перейдти въ армію. Мамаша ѣдетъ къ намъ на Рождество, вмѣстѣ съ Алисой; моя сестра, сказать безъ хвастовства, очень хороша, и я радуюсь, что она выходитъ за мужъ за молодаго мистера Мёмфорда, который имѣетъ порядочное состояніе и привязанъ къ ней съ-тѣхъ-поръ, когда еще былъ въ рогбійской школѣ.
   Маленькій Бэрнсъ славно учится по-латинѣ, и мистеръ Уайтстокъ, человѣкъ отличный и незамѣнимый въ этомъ мѣстѣ, гдѣ столько католиковъ и диссидентовъ, отзывается о немъ съ самой выгодной стороны. Маленькая Клара такъ похожа на свою несчастную мать и въ манерахъ и въ характерѣ, что мнѣ иногда непріятно смотрѣть на нее; а братъ мой не рѣдко отскакиваетъ прочь и отворачиваетъ голову, какъ-будто что его ужалило. Я слышала самыя плачевныя вѣсти о лордѣ и лэди Гайгетъ. О, дражайшій другъ и сестра!-- кромѣ тебя, по моему мнѣнію, едва ли есть кто счастливѣе на этомъ свѣтѣ: надѣюсь, что ты и впередъ будешь счастлива -- ты, которая сообщаешь свою доброту и кротость всѣмъ, кто къ тебѣ приближается,-- ты, которая дозволяешь и мнѣ находить по временамъ успокоеніе въ твоемъ сладостномъ, невозмутимомъ блаженствѣ. Ты, оазисъ въ пустынѣ, Лаура!-- и птицы поютъ тамъ, и ключъ бѣжитъ; мы приходимъ на минуту отдохнуть близъ тебя, и на утро снова начинаются для насъ странствованія, и трудъ, и треволненія, и пустыня. Прощай, ключъ! Шепни поцѣлуй моимъ милымъ малюткамъ за любящую ихъ

тетушку Этель."

   Одинъ изъ его друзей, какой-то мистеръ Уаррингтонъ нѣсколько разъ говорилъ противъ насъ, съ замѣчательнымъ искусствомъ, въ чемъ сознается и самъ Бэрнсъ. Знаешь ли ты мистера У. Онъ написалъ страшную статью въ Индепендентѣ, на счетъ послѣдней несчастной лекціи, которая дѣйствительно была черезъ-чуръ сентиментально-плаксива и не отличалась новизною мыслей: критика была убійственно-комическая. Я не могла удержаться отъ хохота, вспоминая нѣкоторыя мѣста этой критики, когда Бэрнсъ упомянулъ объ ней: и какъ разсердился братъ! Въ Ньюкомѣ выставили страшную каррикатуру Бэрнса: братъ говоритъ, что онъ это сдѣлалъ, но мнѣ не вѣрится. Впрочемъ, онъ былъ мастеръ на каррикатуры, и я рада, если у него хватаетъ духа на это. Еще разъ, прощай.-- Э. Н.
   -- Бэрнсъ говоритъ, что онъ это сдѣлалъ! вскрикиваетъ мистеръ Пенденнисъ, положивъ письмо на столъ:-- Бэрнсу Ньюкому изображать себя въ каррикатурѣ: что ты, моя милая!
   -- Онъ часто значитъ -- Клэйвъ -- кажется мнѣ, отвѣчаетъ мистриссъ Пенденнисъ, скороговоркой.
   -- Ба! онъ -- значитъ Клэйвъ, Лаура? Вотъ что!
   -- Да -- а вы значитъ простачокъ, мистеръ Пенденнисъ! возражаетъ дерзкая лэди.
   Должно быть около того времени, когда писано это письмо, между Клэйвомъ и его отцемъ произошелъ критическій разговоръ, о которомъ молодой человѣкъ сообщилъ мнѣ только впослѣдствіи, какъ случилось и со многими другими частями этой біографіи, о чемъ мы уже не разъ докладывали читателю.
   Однажды вечеромъ, полковникъ, воротясь домой послѣ визитовъ къ избирателямъ, не вполнѣ довольный самъ собой и непомѣрно раздосадованный (гораздо больше, чѣмъ сознавался) безстыдствомъ нѣкоторыхъ грубіяновъ въ публичныхъ собраніяхъ, которые перебивали его умные спичи глупыми выходками и неумѣстными насмѣшками,-- сидѣлъ у камина, съ трубкой въ рукахъ; а Ф. Бейгэмъ (собесѣдничество котораго нѣсколько надоѣло его патрону) оставался внизу, въ Боскавенскихъ залахъ, находя больше удовольствія съ веселыми Британцами. Полковникъ, по дѣлу кандидата, явился въ клубъ, но этотъ древній римскій воинъ перепугалъ простодушныхъ Британцевъ: его манеры были для нихъ слишкомъ страшны; не лучшій эфектъ произвело и появленіе Клэйва, который введенъ былъ мистеромъ Поттсомъ. Оба джентельмена, полные въ это время заботъ и досады, подѣйствовали на Британцевъ словно мокрыя простыни, тогда какъ Ф. Бейгэмъ согрѣвалъ ихъ и развлекалъ, дружески раздѣлялъ съ ними трапезу и благосклонно распивалъ съ ними вино. И такъ полковникъ сидѣлъ одинъ у потухающаго камина, за стаканомъ холоднаго глинтвейну, съ трубкою въ зубахъ, слушая ревущій въ далекѣ хоръ Британцевъ.
   Можетъ-статься, онъ разсуждалъ, что огонь въ каминѣ потухаетъ, что въ стаканѣ остаются одни подонки, что табакъ въ трубкѣ весь превратился ужъ въ прахъ и пепелъ,-- какъ вдругъ, съ подсвѣчникомъ въ рукѣ, входитъ въ комнату Клэйвъ.
   Когда они взглянули другъ на друга, лицо ихъ было такъ грустно, уныло и блѣдно, что молодой человѣкъ въ испугѣ отскочилъ назадъ; а старикъ, съ нѣжностью прежнихъ лѣтъ, вскричалъ:-- Господи, помилуй! Другъ мой, да ты нездоровъ! Поди, погрѣйся... ба! и огонь погасъ! Не хочешь ли чего, Клэйвъ?
   Ужь нѣсколько мѣсяцевъ они не говорили другъ другу ласковаго слова. Нѣжный голосъ старика поразилъ Клэйва и онъ внезапно залился слезами. Слезы градомъ полились на дрожащую, смуглую руку старика-отца, когда Клэйвъ наклонился и поцѣловалъ ее.
   -- И вы не здоровы, батюшка, говоритъ Клэйвъ.
   -- Я нездоровъ? Нѣтъ, восклицаетъ отецъ, удерживая обѣими руками руку сына на карнизѣ камина: -- такой изломанный старикъ, какъ я, имѣетъ право казаться нездоровымъ; но ты, сынокъ, отчего ты такъ блѣденъ?
   -- Я видѣлъ призракъ, батюшка, отвѣчалъ Клэйвъ.
   Томасъ испугался и посмотрѣлъ на сына пытливымъ взглядомъ, какъ бы желая узнать, не бредитъ ли онъ.
   -- Призракъ моей юности, батюшка; призракъ моего счастія и лучшихъ дней моей жизни, простоналъ молодой человѣкъ:-- я видѣлъ сегодня Этель. Я пришелъ навѣстить Сарру Масонъ и засталъ ее тамъ.
   -- И я ее видѣлъ, но не говорилъ съ ней, сказалъ отецъ: я разсудилъ, что лучше не напоминать тебѣ объ ней, мой бѣдный сынъ.... А ты... ты до-сихъ-поръ любишь ее, Клэйвъ?
   -- До-сихъ-поръ! Въ этихъ вещахъ разъ -- значитъ навсегда, батюшка. Разъ значитъ сегодня и вчера, и на вѣки вѣковъ.
   -- Нѣтъ, милый Клэйвъ, не говори этого ни мнѣ, ни даже самому себѣ. У тебя есть милая, добренькая жена,-- милая добренькая жена и малютка.
   -- И у васъ былъ сынъ, и Богу извѣстно, что вы любили его. И у васъ была жена; но это не отстраняетъ другихъ... другихъ мыслей. Знаете ли, что вы двухъ разъ во всю жизнь не говорили о моей матери? Вы не думали объ ней.
   -- Я... я исполнялъ свой долгъ въ отношеніи къ ней; я не отказывалъ ей ни въ чемъ. Я ни одного слова суроваго никогда не сказалъ ей, и дѣлалъ все для ея счастья, возразилъ полковникъ.
   -- Знаю; но ваше сердце принадлежало другой. Такъ точно и съ моимъ. Это судьба, это такъ ужь ведется въ нашей фамиліи, батюшка.
   Лицо молодаго человѣка приняло такое несказанно-грустное выраженіе, что сердце отца растаяло еще болѣе.
   -- Я сдѣлалъ все, что могъ, Клэйвъ, проговорилъ, запинаясь, полковникъ: я ходилъ къ этому негодяю Бэрнсу, и все, что имѣю, обѣщалъ отдать тебѣ... да... ты этого не знаешь... я былъ готовъ пожертвовать жизнью для тебя, мой Клэйвъ. Много ли нужно старику для жизни? Кусокъ хлѣба да трубка. Я не нуждаюсь въ экипажѣ и выѣзжаю въ немъ только въ угожденіе Рози. Я хотѣлъ отказаться отъ всего въ твою пользу, но онъ обманулъ меня; этотъ бездѣльникъ провелъ насъ обоихъ; онъ обманулъ, обманула и Этель.
   -- Нѣтъ, батюшка: въ минуту злости, и я когда-то думалъ то же; но теперь разубѣдился. Она была жертвой, а не дѣйствующимъ лицомъ. Развѣ мадамъ Флоракъ обманула васъ, когда вышла за-мужъ за Флорака? То была судьба ея -- и она ей покорилась. Всѣ мы преклоняемся передъ ней; мы стоимъ на дорогѣ и колесница катится черезъ насъ. Вы это знаете, батюшка.
   Полковникъ былъ фаталистъ: онъ часто высказывалъ это восточное вѣрованіе въ простодушной бесѣдѣ съ сыномъ и его друзьями.
   -- Впрочемъ, продолжалъ Клэйвъ: Этель перестала думать обо мнѣ. Она встрѣтила меня сегодня совершенно холодно и подала мнѣ руку, какъ-будто мы разстались только полгода назадъ. Мнѣ кажется, она любитъ того маркиза, который ухаживаетъ за ней: Богъ съ нею! Какъ знать, чѣмъ побѣдить сердце женщины? Она поработила мое. То былъ мой рокъ. Хвала Аллаху! Все кончено.
   -- А негодяй, который обидѣлъ тебя? Рокъ его еще не совершился, вскричалъ полковникъ, сжимая въ кулакъ дрожащую руку.
   -- Ахъ, батюшка, предоставимъ и его на волю Аллаха. Предположите, что у мадамъ Флоракъ былъ братъ, который обидѣлъ васъ. Я знаю, вы не стали бы мстить за себя. Вы не захотѣли оы уязвить ее, поражая его.
   -- Ты самъ вызывалъ Бэрнса, сынъ мой! вскричалъ отецъ.
   -- Тому была причиной не личная моя ссора. А какъ вы узнали, что я хотѣлъ стрѣляться? Ей-ей, я былъ тогда въ такомъ горѣ, что унція свинцу не прибавила бы мнѣ страданій.
   Отецъ разглядѣлъ теперь сердце сына такъ ясно, какъ никогда. Они едва ли когда говорили между собой объ этомъ предметѣ, который, какъ теперь убѣдился полковникъ, глубоко запалъ въ душу Клэйва. Онъ вспомнилъ свои старые дни и свои страданья, и увидалъ, что сынъ томится тѣми же жестокими пытками неугомонной скорби. И старикъ началъ сознаваться, что онъ слишкомъ поторопилъ его женитьбой; сталъ снисходительнѣе смотрѣть на несчастіе, которому онъ, частью, самъ былъ виною.
   -- Машаллахъ! Клэйвъ, сынокъ мой, сказалъ старикъ: что сдѣлано, то сдѣлано.
   -- Снимемъ лучше нашъ станъ изъ-подъ этой крѣпости и не пойдемъ войной на Бэрнса, батюшка, сказалъ Клэйвъ: помиримся -- и простимъ ему, если можемъ.
   -- Ретироваться передъ этимъ негодяемъ? Что ты, Клэйвъ!
   -- Что значитъ побѣда надъ такимъ человѣкомъ? Не стоитъ рукъ марать, батюшка.
   -- Опять говорю: что сдѣлано, то сдѣлано. Я обѣщался встрѣтиться съ нимъ на выборахъ -- и исполню свое слово. Мнѣ кажется, что это лучше; ты правъ, ты поступаешь какъ слѣдуетъ благородному человѣку -- не хочешь мѣшаться въ ссору -- хоть я былъ не такого мнѣнія -- раздоръ страшно огорчалъ меня -- меня огорчало и то, что говорилъ Пенденнисъ -- я не правъ -- слава Богу, что не правъ -- помилуй тебя, Господи, сынъ мой, говорилъ сквозь слезы полковникъ, къ душевномъ волненіи -- и оба вмѣстѣ отправились въ свои спальни, и пожавъ руку другъ другу у дверей своихъ смежныхъ покоевъ, ощутили отраду, какой не испытывали много длинныхъ дней и годовъ.
   

LXIX.
Выборы.

   Сдѣлавъ такимъ-образомъ перекличку, произведя рекогносцировку непріятеля и обязавшись дать сраженіе при уступавшихъ выборахъ, нашъ полковникъ распростился съ городомъ Ньюкомомъ и возвратился въ Лондонъ, къ своимъ банкирскимъ дѣламъ. Отъѣздъ его походилъ на отъѣздъ какого-нибудь великаго государственнаго человѣка: джентльмены комитета подобострастно провожали его до желѣзной дороги.-- Скорѣй, кричитъ мистеръ Поттсъ мистеру Броуну, смотрителю станціи:-- скорѣй, мистеръ Броунъ, вагонъ для полковника Ньюкома! Полдюжины шляпъ снимаются съ головъ, когда полковникъ садится въ вагонъ, а за нимъ Ф. Бейгэмъ и его слуга, съ портфелями, Зонтиками, шалями, шкатулками. Клэйва не было въ роли отцовскаго адъютанта. Послѣ разговора съ отцомъ, молодой человѣкъ возвратился къ мистриссъ Ньюкомъ и другимъ житейскимъ обязанностямъ.
   Носились слухи, что мистеръ Пенденнисъ хлопоталъ въ Ньюкомѣ по дѣлу, точь-въ-точь сходному съ тѣмъ, которое занимало полковника. Угрожавшее распущеніе парламента состоялось не такъ скоро, какъ мы ожидали. Министерство все еще держалось, и вслѣдствіе того, сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ продолжалъ занимать въ нижней палатѣ мѣсто, съ котораго старику, родственнику его, хотѣлось его согнать. Вдали отъ Лондона и не имѣя корреспондентовъ, кромѣ дѣловыхъ, я мало слышалъ о Клэйвѣ и полковникѣ; разъ только прочелъ я въ Пэль-Мэльской газетѣ, которую Ф. Бейгэмъ продолжалъ удостоивать своимъ сотрудничествомъ, напыщенный отчетъ объ обѣдѣ, данномъ полковникомъ Ньюкомомъ, и обстоятельное объявленіе въ извѣстномъ отдѣлѣ этого листка, что въ такой-то день, въ садахъ Гейдъ-парка, мистриссъ Ньюкомъ подарила своего супруга сыномъ. Клэйвъ тотчасъ же написалъ мнѣ объ этомъ обстоятельствѣ, присовокупивъ къ тому, съ умѣреннымъ, впрочемъ, удовольствіемъ, что бой-женщина, мамаша мисстриссъ Ньюкомъ, при настоящемъ второмъ случаѣ, снова поселилась въ домѣ и спальнѣ своей дочери, и явила себя благосклонно готовою забыть мелкія непріятности, подернувшія облакомъ солнечное сіяніе перваго ея визита.
   Лаура, съ улыбкою нѣсколько юмористическою, сказала, что, по ея мнѣнію, Клэйву пора, если только онъ можетъ оторваться отъ банка, сдѣлать намъ въ Фэроксѣ давно ожидаемый визитъ, и при этомъ намекнула, что перемѣна воздуха и разлука на нѣкоторое время съ мистриссъ Макензи будетъ пріятна для моего стариннаго друга.
   Мистеръ Пендепнисъ, напротивъ, былъ того мнѣнія, что жена его, для приглашенья Клэйва, злонамѣренно избрала именно такую эпоху, когда Рози по неволѣ должна была оставаться дома, занятая сладостными обязанностями матери. Мистриссъ Лаура откровенно созналась, что ей пріятнѣе видѣть Клэйва безъ жены, чѣмъ съ женой, и не переставала сожалѣть, что миленькая Рози не отдала своей ручки капитану Хоби, къ чему она, одно время, была очень расположена. Противъ всѣхъ супружествъ по разсчету, сентиментальная Лаура неутомимо вопіяла съ негодованіемъ; а женитьба Клэйва принадлежала именно къ супружествамъ по разсчету: была устроена стариками, и молодой человѣкъ согласился на нее только по добродушію и изъ послушанія отцовской волѣ. Лаура, при этихъ случаяхъ, обращалась съ воззваніями къ своимъ несмысленнымъ малюткамъ и предостерегала этихъ невинныхъ куколокъ отъ вступленія въ бракъ не по любви, -- предостереженіе, которое принималось съ совершеннымъ равнодушіемъ и маленькимъ Артуромъ, скакавшимъ на деревянномъ конѣ, и маленькой Еленой, улыбавшейся и прыгавшей на колѣняхъ матери.
   И вотъ Клэйвъ пріѣхалъ къ намъ, унылый съ виду, но довольный, говорилъ онъ, случаемъ провести нѣсколько времени съ друзьями своей юности. Мы показывали ему нашихъ смиренныхъ деревенскихъ львовъ; доставляли ему развлеченія и общество, какія только можно было найдти въ нашемъ мирномъ околодкѣ; водили его ловить рыбу въ Браулѣ, а Лаура возила его въ своемъ скромномъ экипажѣ въ Беймоутъ, въ Клэвринскій паркъ, въ городъ, въ знаменитый соборъ въ Чаттрисѣ, гдѣ она съ удовольствіемъ пересказывала ему извѣстныя событія изъ молодости ея супруга.
   Клэйвъ смѣялся разсказамъ моей жены; ему нравилось пребываніе въ нашемъ домѣ; онъ игралъ съ нашими малютками, которыя страхъ Какъ полюбили его; говорилъ мнѣ со вздохомъ, что онъ такъ счастливъ, какъ давно ужь не бывалъ. Милая хозяйка дома вторила вздоху бѣднаго молодаго человѣка. Она была увѣрена, что его довольство было только преходящее, и была убѣждена, что много грустныхъ думъ тяготитъ его душу.
   Въ скоромъ времени, мой старинный, школьный товарищъ сдѣлалъ мнѣ разныя признанія, которыя показали, что предположенія Лауры были справедливы. О домашнихъ дѣлахъ онъ много не говорилъ; маленькій сынъ его признанъ былъ милымъ мальчикомъ и имъ исключительно завѣдывали дамы.-- Сознаюсь, я не могу терпѣть мистриссъ Макензи, говорилъ Клэйвъ: но какъ не исполнить желанія жены въ такую минуту? Рози умретъ, если не пріѣдетъ къ ней мамаша, и, разумѣется, мы пригласили ее. На этотъ разъ, она такъ любезна, что не наговорится съ полковникомъ; послѣднюю ссору всю свалили на меня, но я не ропщу: лишь бы старики жили между собою въ мирѣ. Сообразивъ все это, каждый догадался бы, что мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ не больше, какъ второстепенное лицо въ богатомъ отцовскомъ домѣ, гдѣ бѣдный полковникъ надѣялся пріютить семью счастливцевъ.
   Но особенно озаботили меня денежныя обстоятельства Клэйва Ньюкома, когда онъ рѣшился сообщить мнѣ объ нихъ. Капиталъ полковника и та значительнаи сумма, которую молодая мистриссъ Ньюкомъ наслѣдовала послѣ добраго старика дяди, все это пошло въ общій фондъ, которымъ завѣдывалъ полковникъ Ньюкомъ.-- Полковникъ, какъ видишь, понимаетъ коммерческіе обороты, говорилъ Клэйвъ:-- онъ замѣчательный человѣкъ въ счетныхъ дѣлахъ; это качество онъ наслѣдовалъ, какъ тебѣ извѣстно, отъ моего дѣда, который самъ составилъ себѣ состояніе: всѣ Ньюкоыы мастера въ счетномъ дѣлѣ, кромѣ меня, несчастнаго тунеядца; я умѣю только написать картину, да и то съ грѣхомъ пополамъ. При этихъ словахъ онъ кусаетъ свои рыжеватые усы, погружаетъ руки въ карманы и душу въ раздумье.
   -- Такъ развѣ имѣніе твоей жены поступило не въ ея распоряженіе? спрашиваетъ мистеръ Пенденнисъ.
   -- Разумѣется, все имѣніе поступило къ ней, то-есть вполнѣ принадлежитъ ей; полковникъ только завѣдуетъ имъ: вѣдь онъ больше насъ понимаетъ въ этомъ дѣлѣ.
   -- Значитъ, деньги твоей жены не переданы душеприкащикамъ, для обращенія въ ея пользу?
   -- Мой отецъ одинъ изъ душеприкащиковъ. Я говорю тебѣ, что онъ завѣдуетъ всѣми ея дѣлами по имѣнію. Что ему принадлежитъ, то принадлежитъ и мнѣ; такъ всегда было, и я могу брать у банкировъ на его счетъ, сколько мнѣ угодно, а ты знаешь, что состояніе моего отца въ пять разъ больше состоянія моей жены. Что его, то наше, а что наше, то его, разумѣется. Примѣръ тому индѣйскіе фонды. Что оставилъ бѣдный дядюшка Джэмсъ, то переведено теперь на имя полковника. Ему нужно быть директоромъ: онъ хочетъ быть на наступающихъ выборахъ; а для этого ему необходимо извѣстное количество паевъ въ индѣйскихъ фондахъ, понимаешь?
   -- Любезнѣйшій, да уже ли же твоей женѣ вовсе не дано опредѣленной части?
   -- Не пугайся, говоритъ Клэйвъ: я обезпечилъ ее; надѣлилъ ее житейскими благами, какія только принадлежатъ мнѣ; тремя тысячами тремя стами тридцатью тремя фунтами стерлинговъ, которые мой отецъ прислалъ изъ Индіи моему дядѣ, еще въ то время, когда меня отправляли въ Англію.
   Дѣйствительно эта вѣсть могла привести меня въ ужасъ и я поспѣшилъ подробнѣе распросить Клэйва; но дальнѣйшія объясненія ни сколько не содѣйствовали къ уменьшенію моего безпокойства. Достопочтенный полковникъ, воображавшій себя искуснѣйшимъ дѣловымъ человѣкомъ, велъ дѣла какъ послѣдній невѣжда и на перекоръ всякимъ законамъ. Если бы что приключилось съ Бонделькондскимъ банкомъ, то ясно было, что не только все собственное имущество полковника, до послѣдняго шиллинга, но и послѣдній грошъ, завѣщанный Рози Макензи, пропадутъ безвозвратно; останется только пожалованный полковнику при отставкѣ пансіонъ, къ счастью довольно значительный, во сто фунтовъ годоваго дохода, которые Клэйвъ перевелъ на имя жены.
   Потомъ Клэйвъ довѣрилъ мнѣ собственныя свои, серьозныя сомнѣнія и опасенія на счетъ благосостоянія самаго банка. Онъ не зналъ почему, но былъ убѣжденъ, что дѣла идутъ плохо. Зачѣмъ эти акціонеры, которые, распродавъ свои акціи, воротились на родину и живутъ въ Англіи такъ роскошно, зачѣмъ они покинули банкъ? Полковникъ говорилъ, что доказательствомъ благосостоянія компаніи служитъ уже то, что эти господа разбогатѣли на акціяхъ.-- Но когда я спросилъ отца, продолжалъ Клэйвъ: отчего бы мнѣ и ему не продать своихъ акцій,-- добрый старикъ измѣнился въ лицѣ, сталъ доказывать, что такія вещи каждый день не дѣлаются, и по обыкновенію, порѣшилъ тѣмъ, что я вовсе ничего не смыслю въ коммерческихъ операціяхъ. Ничего не смыслю: это совершенная правда. Я ненавижу эти дрязги; ненавижу этотъ большой мишурный домъ, въ которомъ мы живемъ, и это страшно безсмысленное общество. О, какъ бы я желалъ воротиться на Фицройскій скверъ! Но кто воротитъ прошедшее, Артуръ, или исправитъ ошибочный шагъ въ жизни? Мы должны пользоваться, какъ можемъ, настоящимъ днемъ, отложивъ попеченіе о завтрешнемъ.-- Бѣдный ребенокъ! подумалъ я, взявъ его недавно на руки: что готовитъ тебѣ земная жизнь, мой бѣдный, бѣдный, плачущій малютка? Моя теща закричала, что я уроню малютку и что одинъ полковникъ умѣетъ няньчить его. По слову жены, ко мнѣ подбѣжала нянька, начала ворчать и меня выпроводили изъ комнаты. Ей-ей, Пенъ, мнѣ смѣшно, когда кто изъ моихъ знакомыхъ называетъ меня счастливцемъ. Я не отецъ собственному моему ребенку, не мужъ собственной моей женѣ, даже не хозяинъ собственному моему мольберту. Меня -- видишь ли -- кормятъ, одѣваютъ, водятъ на помочахъ. И вотъ человѣкъ, котораго люди называютъ счастливцемъ! Счастливцемъ? О! зачѣмъ не было у меня твоей твердости духа? Зачѣмъ я покинулъ мою живопись, мою возлюбленную?
   И тутъ бѣдный молодой человѣкъ опять принялся кусать усы, и вскорѣ уѣхалъ изъ Фэрокса, оставивъ друзей своихъ въ большомъ безпокойствѣ на счетъ его видовъ, настоящихъ и будущихъ.
   Ожидаемое распущеніе парламента наступило наконецъ. Всѣ провинціальныя газеты въ Англіи были наполнены воззваніями къ избирателямъ и вся провинція запестрѣла цвѣтами разныхъ партій. Полковникъ Томасъ Ньюкомъ, вѣрный своему обѣщанію, предлагалъ себя индепендентскимъ избирателемъ въ либеральномъ журналѣ фамильнаго города, между-тѣмъ какъ Бэрнсъ Ньюкомъ, баронетъ, обращался къ своимъ старымъ испытаннымъ друзьямъ и призывалъ приверженцемъ существующаго устройства соединиться вокругъ него въ консервативной прессѣ. Воззванія нашего пріятеля пересылались къ намъ въ Фэроксъ неутомимымъ адъютантомъ полковника, мистеромъ Фредерикомъ Бейгемомъ. Въ продолженіе періода, истекшаго съ послѣдняго визита полковника къ избирателямъ, до объявленія, ожидавшагося со дня на день, призывнаго акта въ новый парламентъ, много событій, большой, важности, совершилось въ фамиліи Томаса Ньюкома -- такихъ событій, которыя сохранялись въ совершенной тайнѣ отъ его жизнеописателя, также занятаго въ это время собственными своими дѣлами. Впрочемъ, они не составляютъ настоящаго предмета этой лѣтописи, которая занимается теперь Ньюкомомъ и партіями, увлеченными въ семейную вражду.
   На полѣ было четыре кандидата на представительство мѣстечка. Старый и испытанный членъ парламента, о которомъ мы говорили, мистеръ Бенсъ, считался несомнѣннымъ; а мѣсто баронета, по общему мнѣнію, было совершенно обезпечено вліяніемъ его въ городѣ. Не смотря на то, приверженцы Томаса Ньюкома не теряли надежды и думали, что, при подачѣ голосовъ, крайніе либералы мѣстечка раздѣлятся между нимъ и четвертымъ кандидатомъ, рѣшительнымъ радикаломъ, мистеромъ Баркеромъ.
   Въ урочное время, полковникъ и его штабъ прибыли въ Ньюкомъ и опять усердно принялись за дѣло, начатое нѣсколько мѣсяцемъ назадъ. Клэйвъ, на этотъ разъ, не находился въ свитѣ отца; также и Уаррингтонъ, отвлеченный своими обязанностями. Адвокатъ, редакторъ Индепендента, и Ф. Бейгэмъ, были главными помощниками полковника. Его главная квартира (гдѣ Ф. Бейгэму очень нравилось быть) расположена была въ гостиницѣ, гдѣ мы видѣли его въ послѣдній разъ, и откуда полковникъ, въ сопрожденіи своего адъютанта, отправлялся, согласно обѣщанію, лично просить въ пользу свою голоса у каждаго свободнаго и независимаго избирателя въ мѣстечкѣ. Бэрнсъ, съ своей стороны, дѣйствовалъ также усердно; всѣмъ угождалъ, со всякимъ былъ любезенъ; обѣ партіи нерѣдко сталкивались въ одной и той же улицѣ, носъ съ носомъ, и приверженцы ихъ посматривали другъ на друга съ недовѣріемъ. Съ коренастымъ мистеромъ Поттсомъ, редакторомъ Индепендента, по лѣвую сторону; съ мистеромъ Фредерикомъ, еще болѣе коренастымъ, по правую; съ надежною бамбуковою палицей въ рукѣ, передъ которою бѣдный Бэрнсъ трепеталъ, полковникъ Ньюкомъ всегда одерживалъ верхъ при этихъ уличныхъ встрѣчахъ, и гнѣвнымъ взоромъ сгонялъ своего племянника Бэрнса и его штабъ съ тротоара. У избирателей полковникъ пользовался рѣшительною любовью; мальчишки привѣтствовали его громкими ура, тогда какъ бѣднаго Бэрнса преслѣдовали насмѣшками, криками: "кто билъ жену? кто упряталъ своихъ дѣтей въ воспитательный домъ?" и другими непріятными вопросами. Человѣкъ, котораго развратникъ Бэрнсъ такъ жестоко обидѣлъ въ старые дни, былъ теперь злѣйшимъ врагомъ баронета. При встрѣчѣ съ нимъ, онъ осыпалъ его проклятіями и угрозами и подговаривалъ противъ него свою братью, рабочихъ. Несчастный сэръ Бэрнсъ сознавался съ сокрушеніемъ, что грѣхи юности преслѣдуютъ его и не даютъ ему покоя; врагъ не могъ подумать безъ смѣха о раскаяніи Бэрнса; его не трогало горе, наказаніе постигшее Бэрнса въ семействѣ, позоръ и угрызенія совѣсти, на которыя кающійвя грѣшникъ жалобно ссылался въ свое извиненіе. Никто, громче Бэрнса, не вопіялъ: "согрѣшилъ предъ Тобою"; никто не высказывалъ умилительнѣйшаго раскаянія. Онъ снималъ шляпу передъ каждой духовной особой, господствующей или диссидентской вѣры. Раскаяніе могло содѣйствовать ему въ честолюбивыхъ замыслахъ -- это правда; но будемъ надѣяться, что оно было искренне. Есть лицемѣріе, о которомъ и помыслить непріятно.
   Робекскій трактиръ, въ Ньюкомѣ, стоитъ на торговой площади, прямо противъ гостинницы Королевскаго Герба, гдѣ, какъ намъ извѣстно, находилась главная квартира полковника Ньюкома и партіи умѣленныхъ. Безчисленные флаги, съ синими и желтыми полосами, развѣвались въ каждомъ окнѣ гостиницы и украшали балконъ, съ котораго полковникъ и его ассистенты обыкновенно говорили рѣчи къ толпѣ. Трубачи и скрипачи, съ кокардами и лентами его цвѣтовъ, парадировали по городу, увеселяя жителей своими мелодическими аріями. Другіе трубачи и скрипачи, съ синими кокардами и лентами сэра Бэрнса Ньюкома, баронета, встрѣчались съ музыкантами полковника и, при этихъ стычкахъ, надо полагать выходила плохая гармонія. Они тузили другъ друга своими мѣдными инструментами. Воинственные барабаньщики били другъ другу по головѣ, вмѣсто завѣтной бараньей шкуры. Уличные мальчишки и бродяги наслаждались этими побоищами и выказывали свою храбрость на той или другой сторонѣ. Полковнику пришлось дорого поплатиться за разбитыя стекла, когда онъ свелъ счеты издержкамъ по выборамъ.
   Въ послѣдующіе годы, Ф. Бейгемъ съ удовольствіемъ описывалъ обстоятельства борьбы, въ которой онъ принималъ блистательное участіе. Ф. Бейгэмъ былъ убѣжденъ, что его краснорѣчіе привлекло сотни колебавшихся на сторону полковника и образумило многихъ ослѣпленныхъ послѣдователей сэра Бэрнса Ньюкома. Голосъ у Бейгэма дѣйствительно былъ великолѣпный и владычествовалъ съ балкона гостиницы Королевскаго Герба надъ шумомъ и ревомъ толпы, трубами и бубнами музыкантовъ противной стороны. Бейгэмъ былъ неутомимъ въ рѣчахъ, неустрашимъ въ присутствіи волновавшейся внизу черни, и пользовался громадною популярностью. Прикладывалъ ли онъ руку къ своей широкой груди, снималъ ли шляпу и махалъ ею, прижималъ ли онъ къ сердцу свои синія и желтыя ленты -- толпа ревѣла: ура! тс! браво! Виватъ, Бейгэмъ!-- Народъ готовъ былъ нести меня съ тріумфомъ на рукахъ, говорилъ Ф; Бейгэмъ: имѣй я необходимыя качества, я могъ бы быть представителемъ Ньюкома, сегодня или завтра: стоило бы только захотѣть.
   Для споспѣшествованія честолюбивымъ видамъ полковника Ньюкома, мистеръ Бейгэмъ прибѣгалъ къ такимъ продѣлкамъ, которыхъ навѣрно не одобрилъ бы его патронъ, и завлекалъ такихъ помощниковъ, союзъ съ которыми едва ли приносилъ ему честь. Чья рука бросила картофель, поразившій сэра Бэрнса Ньюкома, баронета, по носу, когда онъ въ Робекѣ произносилъ рѣчь къ народу? Отчего происходило, что всякой разъ, какъ сэръ Бэрнсъ и его друзья начинали говорить,-- въ толпѣ поднимался такой ужасный шумъ и ревъ, что слова этихъ слабогрудыхъ ораторовъ были вовсе не слышны? Кто перебилъ всѣ стекла въ лицевыхъ окнахъ въ Робёкѣ? Полковникъ не находилъ словъ для выраженія своего негодованія отъ такихъ неблагоприличныхъ поступковъ. Когда, на торговой площади, толпа начала жать, толкать сэра Бэрнса и его штабъ, и безчинно издѣваться и кощунствовать надъ ними, полковникъ произвелъ вылазку изъ гостиницы Королевскаго Герба, предводительствуя лично, съ своею бамбуковой палицей, высвободилъ сэра Бэрнса и его свиту изъ рукъ толпы и обратился къ ней съ благородной рѣчью, въ которой бамбуковая трость -- Англичанинъ -- позоръ -- честная битва, были самыми сильными выраженіями. Толпа прокричала ура старому Тому, какъ называлъ его простой народъ, и дала дорогу сэру Бэрнсу, который убрался назадъ въ свою гостиницу, блѣдный и дрожащій: впослѣдствіи, Бэрнсъ вѣчно утверждалъ, что этотъ старый негодяй-драгунъ самъ устроилъ и нападеніе и выручку.
   -- Когда подонки народа, пѣна черни, бродяги, предводимые мирмидонами сэра Бэрнса Ньюкома, напали на насъ у гостиницы Королевскаго Герба и перебили однимъ залпомъ на девяносто шесть фунтовъ стерлинговъ стекла, не считая поломки головы у золотаго единорога и хвосга у британскаго льва,-- чудно было смотрѣть, сэръ, говорилъ Ф. Бейгэмъ, какъ полковникъ вышелъ впередъ и какъ сохранялъ онъ хладнокровіе старика въ самомъ пылу схватки! Онъ стоялъ впереди всѣхъ, сэръ, держа въ рукѣ свою старую шляпу, и, мнѣ кажется, что подъ огнемъ онъ говорилъ гораздо лучше, чѣмъ тогда, когда не было опасности. Между нами сказать, старикъ полковникъ не большой ораторъ; онъ запинается, мычитъ и безпрестанно повторяется. У него нѣтъ дара натуральнаго краснорѣчія, какимъ обладаютъ нѣкоторые, Пенденнисъ. Послушалъ бы ты, сэръ, мою рѣчь, въ четвергъ, въ городской думѣ: вотъ была рѣчь, такъ рѣчь! Поттсу стало завидно и онъ отозвался обо мнѣ самымъ безстыднымъ образомъ.
   Не смотря на почтительное обращеніе съ духовными особами, на раздачу бѣднымъ порцій и фланели, на собственныя трогательныя чтенія и прилежное посѣщеніе чужихъ чтеній, бѣдный Бэрнсъ не могъ добиться популярности въ Ньюкомѣ, и посѣтители собраній съ ихъ пастырями поворотились къ нему спиной. Обстоятельства были для него слишкомъ неблагопріятны: его врагъ, фабричный работникъ, дѣйствовалъ съ необычайною ловкостью, злостью и упорствомъ. Въ Ньюкомѣ не осталось ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка, которому бы не былъ повѣданъ грѣшокъ юности сэра Бэрнса. По улицамъ распѣвались неблагопристойныя баллады, въ которыхъ описывались его преступленіе и заслуженное наказаніе. Изъ-за одного ужь стыда, достопочтенные диссиденты принуждены были воздержаться отъ подачи голоса въ его пользу; тѣ же изъ нихъ, которые, повѣривъ въ искренность его раскаянія, приняли его сторону, были выпровождены изъ собранія избирателей ужаснѣйшими криками. Многіе изъ тѣхъ, которые желали бы постоять за него, должны были подчиниться требованіямъ приличія и общественному мнѣнію, и стали поддерживать полковника.
   Извергнутый изъ избирательныхъ собраній, клубовъ и гостиницъ, откуда соперничествующіе кандидаты взывали къ свободнымъ и самостоятельнымъ избирателямъ, этотъ несчастный и гонимый сэръ Бэрнсъ пригласилъ своихъ друзей и приверженцевъ собраться къ нему въ залѣ Атенея, на сценѣ недавнихъ его подвиговъ краснорѣчія. Хотя входъ въ зало огражденъ былъ билетами, однако же народъ ворвался въ него, и Немезида, въ образѣ упорнаго фабричнаго работника, предстала передъ испуганнымъ сэромъ Бэрнсомъ и его изумленнымъ собраніемъ. Дѣло его было правое и притомъ онъ превосходилъ нашего пріятеля-банкира въ искусствѣ преній: какъ онъ слылъ великимъ ораторомъ между своими товарищами-рабочими, которые разсуждаютъ о политическихъ вопросахъ и судятъ поведеніе государственныхъ людей, съ непрерывнымъ интересомъ и съ такимъ жаромъ и краснорѣчіемъ, какіе часто бываютъ неизвѣстны въ такъ-называемомъ высшемъ кругу. Этотъ человѣкъ и окружавшіе его друзья смѣло заставили умолкнуть крикъ:-- вонъ его!-- которымъ встрѣтили первое его появленіе приверженцы сэра Бэрнса. Онъ объявилъ во имя правосудія, что будетъ говорить; если они -- отцы семейства и любятъ своихъ женъ и дочерей, то онъ смѣетъ требовать, чтобъ они выслушали его. Любятъ ли они своихъ женъ и дѣтей? Въ такомъ случаѣ стыдно имъ избирать своимъ представителемъ въ парламентѣ такого человѣка, какъ этотъ. Но сильнѣйшее ощущеніе онъ произвелъ въ серединѣ рѣчи, когда, обличивъ жестокость Бэрнса и родственную его неблагодарность, онъ спросилъ: гдѣ дѣти Бэрнса? и въ ту же минуту вывелъ впередъ двоихъ, къ изумленію собранія и къ страшному удивленію самого преступнаго Бэрнса.
   -- Взгляните на нихъ, сказалъ работникъ: они чуть не въ лохмотьяхъ; кормятся они скудной и грубой пищей; сравните ихъ съ другими дѣтьми, которыхъ вы видите, чванящихся въ позолоченыхъ каретахъ, одѣтыхъ въ тонкое бѣлье и брызгающихъ съ своихъ колесъ грязью на насъ бѣдняковъ, когда мы проходимъ по улицѣ. Для бѣдняка не бѣда невѣжество и голодъ; только дѣтямъ богачей подавайте все, что есть хорошаго и дорогаго. Дѣвушка, работающая на фабрикѣ, можетъ ли отъ такого утонченнаго, благовоспитаннаго аристократа-бѣлоручки, каковъ сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, ожидать чего нибудь другого, какъ не того, что ее поласкаютъ, соблазнятъ, бросятъ и предоставятъ ей умирать съ голоду? Послуживъ потѣхой его милости, она должна быть выгнана на улицу: это естественная ея участь; такъ пусть же она сгніетъ на улицѣ, а дѣти ея просятъ милостыни подъ воротами.
   -- Все это безстыднѣйшая ложь, говоритъ, запинаясь, сэръ Бэрнсъ: -- эти дѣти не... не...
   Работникъ прервалъ его горькимъ смѣхомъ.
   -- Нѣтъ, говоритъ онъ:-- дѣти не его; это почти справедливо, друзья мои. Это дочь и сынъ Тома Мартина, славная парочка маленькихъ лѣньтяевъ и бродягъ. Но, сначала онъ думалъ, что это его дѣти. Посмотрите, какъ онъ печется объ нихъ. Онъ не видалъ своихъ дѣтей цѣлые годы; онъ оставилъ бы ихъ и ихъ мать умереть съ голоду, если бы только не стыдъ и не страхъ. Старикъ, отецъ его, давалъ имъ на содержаніе, и у него не станетъ духу прекратить имъ теперь пансіонъ. Ньюкомцы, хотите вы имѣть этого человѣка представителемъ вашимъ въ парламентѣ?-- И толпа заревѣла: нѣтъ; и Бэрнсъ, съ своимъ пристыженнымъ собраніемъ, убрался изъ зала, и послѣ этого неудивительно, что диссидентскія духовныя особы посовѣстились подать за него голосъ.
   Блистательная и живописная диверсія въ пользу полковника принадлежала изобрѣтательному генію его вѣрнаго адъютанта, Ф. Бейгэма. Въ день выборовъ, когда на торговую площадь съѣзжались экипажи, наполненные избирателями, у бараковъ появилась коляска, вся покрытая лентами и вмѣщавшая къ себѣ Фридриха Бейгэма, эсквайра, щедро изукрашеннаго кокардами цвѣтовъ полковника, и старую старушку, съ служанкой, съ такими же украшеніями. То была добрая мистриссъ Масонъ, которая была рада поѣздкѣ съ своей дѣвушкой при такой прекрасной погодѣ, хотя она едва ли понимала причину суматохи; ей пріятно было красоваться въ такихъ лентахъ и сидѣть въ такомъ почетномъ мѣстѣ. Ф. Бейгэмъ, вставъ въ коляскѣ, снялъ съ себя шляпу, велѣлъ молчать своимъ трубачамъ, которые при появленіи полковника или Ф. Бейгэма, блистательнаго его адъютанта, имѣли привычку гремѣть: Вотъ онъ, нашъ герой побѣдный; велѣлъ, говоримъ, молчать музыкантамъ и всѣмъ вообще, всталъ и произнесъ къ Ньюкомскимъ гражданамъ великолѣпную рѣчь: предметомъ ея были разслабленная старуха, мистриссъ Масонъ, добродѣтели полковника и неизмѣнная благодарность, которую онъ оказывалъ призирая ее. Она была стариннымъ другомъ его отца. Она была стариннымъ другомъ дѣда сэра Бэрнса Ньюкома. Она жила больше сорока лѣтъ дверь объ дверь съ сэромъ Бэрнсомъ Ньюкомомъ, и часто ли онъ навѣшалъ ее? Бывалъ ли онъ у ней разъ въ недѣлю? Нѣтъ. Разъ въ мѣсяцъ? Нѣтъ. Разъ въ годъ? Нѣтъ. Ни разу, во все теченіе своей жизни, не поставилъ онъ ноги на порогъ старухи! (Громкіе вопли и крики: какъ не стыдно!) Ни разу не оказалъ ей ни малѣйшаго вниманія. Между-тѣмъ какъ въ продолженіе многихъ и многихъ лѣтъ, находясь въ Индіи и геройски сражаясь за родину, отличаясь при Ассеѣ и... и... Мёллигатауни, и Серингапатамѣ, въ самомъ пылу битвы и среди самой опасности, въ ужаснѣйшую минуту схватки и въ чаду побѣдной славы, добрый, благородный, нѣжный сердцемъ, старикъ полковникъ,-- но зачѣмъ говоритъ онъ -- полковникъ? отчего не сказать по-просту старый Томъ? (громогласныя восклицанія одобренія) вѣчно помнилъ свою дорогую, старую няню и друга. Взгляните, товарищи, на эту шаль, на плечахъ у ней! Я убѣжденъ, что полковникъ Ньюкомъ отбилъ эту шаль, въ единоборствѣ, отъ перваго министра Типпу-Саиба. (Ужаснѣйшія рукоплесканія и крики:-- браво, Бейгэмъ!) Взгляните на эту брошку милой старушки! (при этихъ словахъ онъ цѣлуетъ ей руку); Томъ Ньюкомъ никогда не хвастаетъ своими воинскими подвигами; онъ самый скромный, какъ и самый храбрый на свѣтѣ человѣкъ; что если я вамъ скажу, что эту брошку онъ срѣзалъ съ глотки индѣйскаго раджи? Онъ способенъ на это (да, способенъ, способенъ! кричатъ въ толпѣ сотни голосовъ). А! вы выпрягаете лошадей, не такъ ли? (къ толпѣ, которая отводила прочь этихъ четвероногихъ); я не намѣренъ мѣшать вамъ; я отъ васъ этого ожидалъ:-- Ньюкомцы, я ожидалъ отъ васъ этого, потому-что знаю васъ! Сидите спокойно, старая лэди; не пугайтесь, мэмъ; они хотятъ только везти васъ на рукахъ до гостиницы Королевскаго Герба и показать васъ полковнику.
   Въ этомъ, дѣйствительно, направленіи, толпа (добровольно воспылавшая восторгомъ, или возбужденная ловкими агентами, разставленными середи черни Ф. Бейгэмомъ, навѣрное сказать не могу) потащила коляску съ троими въ ней сѣдоками. Съ безчисленными криками и воплями, экипажъ былъ подвезенъ къ окнамъ гостиницы Королевскаго Герба, на балконахъ которой уже выставлены были самыя удовлетворительныя объявленія о послѣдствіяхъ выборовъ. Необыкновенный шумъ и крики вызвали полковника; онъ съ любопытствомъ посмотрѣлъ на приближавшуюся процессію; а потомъ, завидя мистриссъ Масонъ, добрый старикъ покраснѣлъ и поклонился.
   -- Смотрите на него, товарищи! вскричалъ восторженный Ф. Бейгэмъ, указывая на полковника: смотрите на почтеннаго старика! Не правда ли, что молодецъ? Кого хотите имѣть вашимъ представителемъ: Бэрнса Ньюкома или стараго Тома?
   И, какъ слѣдовало предполагать, тысячи голосовъ завопили: стараго Тома! Среди этихъ криковъ, полковникъ, краснѣя и раскланиваясь на всѣ стороны, возвратился въ зало собранія, и музыканты громче прежняго загремѣли: "Вотъ онъ, нашъ герой побѣдный"), а бѣдный Бэрнсъ, при выходѣ на балконъ въ Робёкѣ, былъ встрѣченъ воплями негодованія, столько же неистовыми, какъ вопли одобренія, которыми осыпали полковника; старушка, мистриссъ Масонъ спрашивала, о чемъ шумитъ народъ, и Бэрнсъ, послѣ нѣсколькихъ напрасныхъ попытокъ, умилостивить толпу нѣмою мимикой, убрался въ свое логовище, блѣдный какъ рѣпа, которою швырнули ему въ голову. Тутъ подвели лошадей; мистриссъ Масонъ повезли домой, и день выборовъ пришелъ къ концу.
   Резоны личной благодарности, какъ мы уже упомянули, не позволяли его свѣтлости князю Монконтурскому принимать участіе въ семейной распрѣ. Впрочемъ, собратія его изъ дома Гигговъ, къ великому удовольствію Флорака, подали вторые голоса въ пользу полковника Ньюкома, увлекши за собой множество избирателей: намъ извѣстно, что въ нынѣшнемъ парламентѣ, мистеръ Гиггъ и мистеръ Бенсъ засѣдаютъ депутатами отъ мѣстечка Ньюкома, Имѣвъ прежде денежныя сдѣлки съ сэромъ Бэрнсомъ Ньюкомомъ и участвовавъ съ нимъ въ спекуляціяхъ по желѣзнымъ дорогамъ, мистеры Гигги нашли поводъ къ ссорѣ съ баронетомъ; они понынѣ обвиняютъ его въ недобросовѣстныхъ продѣлкахъ и разсказываютъ длинныя, не касающіяся до насъ, исторіи о корыстолюбивыхъ и лихоимственныхъ поступкахъ сэра Бэрнса. Гигги и ихъ приверженцы отстали отъ Бэрнса, котораго они поддерживали на прежнихъ выборахъ, и подали голосъ за полковника, хотя нѣкоторыя изъ мнѣній этого джентльмена казались слишкомъ крайними для такихъ умѣренныхъ людей, какъ Гигги.
   Не зная въ точности образа мыслей полковника передъ вступленіемъ его на политическое поприще, не могу сказать, какихъ мнѣній не навязывали бѣдному старику по окончаніи выборовъ. Самолюбіе почтеннаго джентльмена не мало страдало, когда онъ долженъ былъ говорить и отпираться отъ своихъ словъ, отвѣчать на вопросы, терпѣть фамильярность рукъ, до которыхъ, сказать правду, ему не хотѣлось бы и прикасаться. Привычки у него были аристократическія; воспитаніе онъ получилъ военное; добросердечный и простодушный, какъ никто, онъ не любилъ однако же никакой фамильярности и ожидалъ отъ простолюдья всякого рода уваженія, которое онъ встрѣчалъ у низшихъ чиновъ въ своемъ полку. Споры огорчали его и досаждали ему; онъ чувствовалъ, что употребляетъ дурныя средства для достиженія цѣли, также, можетъ-быть, не доброй (такъ должно было говоритъ ему тайное сознаніе); онъ унижалъ собственное свое достоинство, поблажая разнымъ политическимъ партіямъ, добровольно терпя фамильярность, снисходя до потворства своимъ клевретамъ, которые неблаговидными происками собирали голоса въ его пользу или произносили пустозвонныя фразы о сокращеніи бюджета и реформахъ.-- Я чувствовалъ, что дѣлаю дурно, говорилъ онъ мнѣ впослѣдствіи; но изъ гордости я не хотѣлъ въ то время сознаться въ своемъ заблужденіи, и вы, ваша милая жена и мой сынъ были правы, не одобряя этихъ безумныхъ выборовъ. Дѣйствительно, хотя мы не вполнѣ предусматривали событія, которыя должны были вскорѣ случиться, однако жъ Лаура и я не слишкомъ обрадовались, когда мы получили свѣдѣніе о результатѣ ньюкомскихъ выборовъ и узнали, что сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ стоялъ третьимъ, а полковникъ Томасъ Ньюкомъ вторымъ по списку.
   Этель въ это время находилась вмѣстѣ съ дѣтьми въ Брэйтонѣ. Она была рада, писала она, что, въ продолженіе выборовъ, ея не было дома. Мистеръ Клэйвъ и его жена также жили въ Брэйтонѣ. Этель видѣла молодую мистриссъ Ньюкомъ и малютку разъ или два; ребенокъ былъ премиленькій.-- По окончаніи выборовъ, писала она: братъ мой пріѣхалъ къ намъ. Онъ страшно золъ на князя Монконтура, за то, какъ говоритъ, что князь убѣдилъ Гигговъ подать голосъ противъ него, и тѣмъ помѣшалъ его избранію.
   

LXX.
Чильтернская коммюна *.

   * Приводимъ нѣкоторыя выраженія, въ которыхъ употребляются эти слова: управляющій чильmeрнскою коммюною означаетъ должность, существующую только по названію; принять чильтернскую коммюну, значитъ -- взять отставку отъ званія члена нижней палаты.
   
   Мы не станемъ болѣе распространяться о политическихъ дѣйствіяхъ Томаса Ньюкома, о рѣчахъ его противъ Бэрнса и объ отвѣтахъ баронета. Племянникъ былъ побитъ своимъ дюжимъ старикомъ-дядей.
   Въ урочное время газета извѣстила, что Томасъ Ньюкомъ, эсквайръ, воротился представителемъ мѣстечка Ньюкома, и послѣ торжественныхъ обѣдовъ, рѣчей и увеселеній, новый членъ парламента отправился къ семьѣ своей въ Лондонъ и къ своимъ дѣламъ въ Сити.
   Добрый полковникъ, по-видимому, ни мало не восхищался своей побѣдой. Онъ не хотѣлъ сознаваться, что поступилъ дурно, вмѣшавшись въ фамильную войну, исходъ которой мы сейчасъ видѣли; но должно полагать, что тайныя угрызенія совѣсти были одною изъ причинъ его безпокойства. Родные его вскорѣ узнали и другія причины мрачности и унынія, удручавшихъ главу дома.
   Замѣчено (то-есть, если простодушная Рози брала на себя трудъ замѣчать), что увеселенія въ домѣ полковника бывали въ это время чаще и даже блистательнѣе прежняго; серебряное кокосовое дерево безпрестанно требовалось на службу и вокругъ него собирались новые гости, которые до того не сиживали подъ его вѣтвями. Постоянными посѣтителями этихъ собраній были, между прочимъ, мистеръ Шеррикъ и его супруга. Владѣлецъ часовни лэди Уиттельси, какъ видно, сдѣлался короткимъ пріятелемъ хозяина дома; откалывалъ ему разныя шутки, которыя тотъ принималъ съ принужденнымъ равнодушіемъ; распоряжался слугами по произволу, причемъ дворецкому далъ кличку "стараго штопора", а лакею, котораго онъ любилъ, называлъ по имени, приказывалъ глядѣть бодрѣе. Полковника величалъ онъ не рѣдко по-просту Ньюкомомъ, и шутя разсуждалъ о степени родства, существующаго между ними съ-тѣхъ-поръ, какъ дочь его вышла за-мужъ за дядю Клэйва. Хоть Клэйвъ, правду сказать, не слишкомъ интересовался своей Рози, однако жъ Шеррикъ, получая объ ней извѣстія, тотчасъ же сообщалъ ихъ Клэйву, и въ урочное время возвѣстилъ ему о рожденіи въ Боггливаллѣ маленькаго кузена, которому нѣжные родители дали имя Томаса Ньюкома Гонимэна.
   Паническій, смертельный ужасъ объялъ бѣднаго Клэйва по одному случаю, о которомъ онъ разсказывалъ мнѣ впослѣдствіи. Однажды, выходя съ отцомъ изъ дому, онъ увидѣлъ телегу виноторговца, изъ которой корзины съ бутылками перетаскивались въ подвальную дверь нижнихъ областей дома полковника Ньюкома. На телегѣ была надпись: Шеррикъ и Ко., винные торговцы, въ Вальполь-стритѣ.
   -- Боже милосердый! сэръ, уже ли вы отъ него получаете вино? вскричалъ Клэйвъ отцу, вспомнивъ гонимэновы запасы въ былыя времена. Полковникъ, нахмурясь и покраснѣвъ, сказалъ:-- Да, онъ покупаетъ вино у Шеррика, который такъ добръ къ нему и обязателенъ, и который... который... ты знаешь... намъ теперь сродни.-- Узнавъ отъ Клэйва объ этомъ обстоятельствѣ, я самъ, признаться, раздѣлилъ безпокойство молодаго человѣка.
   Потомъ Клэйвъ, со смѣхомъ, разсказалъ мнѣ о побоищѣ, совершившемся вслѣдствіе дурнаго обращенія мистриссъ Макензи съ женою виннаго торговц.а Бой-женщина держала себя крайне надмѣнно въ отношеніи къ доброй и тихой, но черезъ-чуръ недальней мистриссъ Шеррикъ; громко говорила въ продолженіе ея пѣнія, которое, правду сказать, утратило съ лѣтами много достоинства; не разъ дѣлала обидныя замѣчанія на ея счетъ. Наконецъ полковникъ вспылилъ на мистриссъ Макензи, посовѣтовалъ ей уважать эту даму, какъ одну изъ гостей его, и далъ ей намекъ, что если ей не нравится общество, которое бываетъ у него, такъ въ Лондонѣ есть тысяча другихъ домовъ, гдѣ она можетъ найдти пріютъ. Изъ любви къ дочери и обожаемому внуку, бой-женщина пропустила этотъ намекъ мимо ушей и не заблагоразсудила удалиться изъ квартиры, которую она занимала съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ сдѣлалась бабушкой.
   Я самъ обѣдалъ раза два съ моими старыми друзьями, подъ тѣнью пикуленоснаго кокосоваго дерева, и не могъ не замѣтить перемѣны лицъ въ обществѣ полковника Ньюкома. Управляющій ситійскою отраслью Бонделькондской банковой компаніи всегда былъ тутъ -- человѣкъ зловѣщей наружности, котораго шептанья и комплименты видимо смущали бѣднаго Клэйва, на другомъ концѣ стола. Съ ситійскимъ управляющимъ пріѣзжали пріятели ситійскаго управляющаго, веселыя шутки которыхъ обходили все общество, Разъ, я имѣлъ счастье встрѣтиться съ мистеромъ Ратреемъ, который воротился изъ Индіи, съ карманами, набитыми рупіями тамошняго банка. Онъ разсказывалъ намъ много анекдотовъ о пышности Рамунляля въ Калькутѣ и съ зловѣщей веселостью хвалилъ прекрасный домъ и большіе обѣды полковника. Эти комплименты, по-видимому, не нравились нашему бѣдному другу; эта фамильярность оскорбляла его. Другимъ постояннымъ гостемъ былъ неугомонный болтунъ, адвокатъ, короткій пріятель Шеррика, съ женою сомнительнаго происхожденія. Онъ оживлялъ застольную бесѣду своими шутками и разсказывалъ отборныя исторіи на счетъ аристократіи, изъ членовъ которой многіе были, какъ видно, очень знакомы этому человѣчку. Онъ до шиллинга зналъ, сколько долженъ такой-то лордъ и какимъ кредитомъ пользуется такой-то маркизъ. Онъ имѣлъ дѣла съ такимъ-то и такимъ-то нобельмэномъ, который теперь судится въ суду Королевской скамьи. Онъ говорилъ объ ихъ милостяхъ дружески и по-просту, безъ титуловъ; причемъ призывалъ свою супругу, милую его Луизу, засвидѣтельствовать, что въ такой-то день виконтъ Таграгъ обѣдалъ у нихъ, а графъ Бэракръ прислалъ имъ фазановъ. Ф. Бейгэмъ, столько же мрачный и убитый духомъ, какъ и хозяева дома, сообщилъ мнѣ, что адвокатъ былъ членъ одной изъ важнѣйшихъ торговыхъ фирмъ въ Сити; что онъ хлопоталъ по парламентскимъ дѣламъ полковника и по дѣламъ Бонделькондской банковой компаніи; но я на столько зналъ людей и законы, что легко могъ догадаться, что этотъ джентльменъ принадлежитъ къ извѣстной всѣмъ фирмѣ ростовщиковъ, и я содрогался, видя такого человѣка въ домѣ нашего добраго полковника. Гдѣ прежніе генералы и судьи? Гдѣ прежніе лизоблюды и ихъ достопочтенныя супруги? Правда, не умны были они и скучна была ихъ бесѣда, но все-таки откормленный волъ въ ихъ обществѣ лучше шутокъ мистера Кампьона за винами Шеррика.
   Послѣ небольшаго урока, даннаго полковникомъ Ньюкомомъ, мистриссъ Макензи воздерживалась отъ явныхъ непріязненныхъ дѣйствій противъ кого-либо изъ гостей свекра ея дочери и довольствовалась тѣмъ, что въ обществѣ новыхъ дамъ принимала важный тонъ, точно какая княгиня. Онѣ усердно льстили ей и бѣдной Рози. Послѣдняя, безъ сомнѣнія, любила ихъ общество. Свѣтскому человѣку, видавшему людей во многихъ городахъ и изучившему ихъ нравы и обычаи, было любопытно, даже трогательно смотрѣть, какъ эта простодушная лэди, свѣженькая и веселенькая, разодѣтая въ яркіе цвѣта и обвѣшенная тысячью бездѣлушекъ, наивно улыбалась среди этого темнаго общества, кокетничала, сколько позволяли ей данныя отъ природы средства, и слушала лесть окружавшихъ ее царедворцевъ. Какъ легкомысленная дѣвочка, съ богатыми и рѣдкими камнями на всѣхъ пальцахъ и съ множествомъ блестящихъ золотыхъ колецъ, она невинно щебетала передъ этими бандитами: я вообразилъ Церлину и разбойниковъ въ Фра-Діаволѣ.
   Возвращаясь съ Ф. Бейгэмомъ съ одного изъ такихъ вечеровъ полковника, и серіозно встревоженный сдѣланными у него наблюденіями, я спросилъ Бейгэма, не справедливы ли мои предположенія, что надъ домомъ нашего стараго друга нависла какая-нибудь бѣда? Сначала Бейгэмъ рѣшительно отвергалъ мои предположенія или показывалъ видъ, будто ничего не знаетъ. Наконецъ, достигнувъ собранія, гдѣ я не бывалъ съ-тѣхъ-поръ какъ женился, мы вошли въ это увеселительное мѣсто; насъ встрѣтила хозяйка собранія и отвела намъ уютный кабинетъ. Здѣсь Ф. Бейгэмъ, поворчавъ, повздыхавъ, попытавъ утолить горе огромнымъ количествомъ горькаго пива, не выдержалъ и, съ слезами на глазахъ, высказалъ мнѣ полную и печальную исповѣдь на счетъ несчастной Бонделькондской банковой кампаніи. Акціи все падали и падали, такъ что на нихъ не находилось ужь и покупщиковъ. Чтобъ удовлетворять по обязательствамъ, директоры должны были сдѣлать величайшія пожертвованія. Онъ не зналъ -- ему не хотѣлось знать, какъ велики были собственныя потери полковника. Почтенные адвокаты компаніи давно убрались, предварительно обезпечивъ уплату порядочнаго счетца, и уступили мѣсто фирмѣ сомнительныхъ агентовъ, товарища которыхъ я видѣлъ въ этотъ вечеръ. Какимъ-образомъ индѣйскимъ компаньонамъ позволено было удалиться и унести съ собою значительные капиталы -- оставалось тайною для мистера Ф. Бейгэма. Великій индѣйскій милліонеръ, въ глазахъ его, Ф. Бейгэйма, былъ проклятый старый, черномазый язычникъ-хвастунъ. Блистательные обѣды и вечера, которые давалъ полковникъ, и щегольской экипажъ, раскатывавшій по парку съ бѣдною супругою Клэйва и бой-женщиной, и нянькой, и малюткой,-- все это, по мнѣнію Ф. Бейгэма, было обманъ и дудки. Онъ не хотѣлъ сказать, что за обѣды не платилось и что полковникъ изъ милости доставалъ кормъ для своихъ лошадей; но онъ зналъ, что Шеррикъ, и адвокатъ, и управляющій доказывали необходимость въ этихъ обѣдахъ, вечерахъ и пышности, и думалъ, что по особенному настоянію этихъ-то совѣтникомъ полковникъ добивался и добился чести быть представителемъ мѣстечка.-- Знаешь-ли, во что обошлась ему эта побѣда? спрашиваетъ Ф. Бейгэмъ? Въ огромную сумму, сэръ, въ страшную сумму! И намъ еще приходится много заплатить. Я самъ два раза пріѣзжалъ по этому случаю изъ Ньюкома къ Кампьону и Шеррику. Я не разглашаю чужихъ тайнъ: Ф. Бейгэмъ скорѣй согласится тысячу разъ умереть, чѣмъ выдать тайны своего благодѣтеля!-- Но, Пенденнисъ, ты понимаешь же кой-что. Ты знаешь, который теперь часъ, знаетъ про то и искренно преданный тебѣ Ф. Бейгэмъ, который пьетъ за твое здоровье. Я довольно хорошо знаю вкусъ вина изъ погреба Шеррика, Ф. Бейгэмъ, сэръ, страшится Данаевъ и дары несущихъ. Чортъ побери его Амонтильадо! Я охотнѣе сталъ бы пить цѣлый вѣкъ этотъ солодъ съ хмѣлемъ, чѣмъ видѣть каплю его проклятаго золотаго хереса. Золотаго? Ф. Бейгэмъ увѣренъ, что хересъ дѣйствительно золотой -- въ тысячу разъ дороже золота -- и съ этими словами, мой пріятель, позвонивъ въ колокольчикъ, спросилъ другую бутылку вышеупомянутаго, дешеваго напитка.
   Въ послѣднее время мнѣ приходилось повѣствовать о такихъ событіяхъ въ исторіи моего стараго друга, которыя необходимо было разсказать, хотя лѣтописцу не хотѣлось бы долго останавливаться на нихъ. Если непріятно было описывать роскошь Томаса Ньюкома и ставить ее въ противоположность добродушію и простотѣ прежнихъ его дней; то во сколько кратъ тягостнѣе та часть его исторіи, къ которой мы по неволѣ переходимъ теперь и которую зоркій читатель романовъ, вѣроятно, давно предвидѣлъ? Да, сэръ или вы, милэди, вы были совершенно правы въ мнѣніи вашемъ на счетъ Бонделькомдской банковой компаніи, которой нашъ полковникъ довѣрилъ все свое состояніе, до послѣдней рупіи, и проч. Вообще, я стараюсь избѣгать уловокъ и нечаянностей романописательнаго искусства. Съ самаго начала нашего разсказа зная результатъ Бонделькондской банковой операціи, я едва имѣлъ довольно терпѣнія, чтобъ не проговориться, и всякой разъ, когда мнѣ приводилось упоминать о компаніи, я съ большимъ трудомъ воздерживался отъ жаркихъ діатрибъ противъ этой громадной, безстыдной шутки. То была одна изъ многихъ продѣлокъ, которыми такъ успѣшно надуваютъ простачковъ, гражданскихъ и военныхъ, которые бьются и трудятся, борятся съ солнцемъ и непріятелемъ, проводятъ годы продолжительнаго изгнанія и долготерпѣнія въ службѣ индо-британской имперіи. Агентства учреждались за агентствами, процвѣтали въ блескѣ и великолѣпіи, выдавали баснословные дивиденды, громадно обогащали двоихъ-троихъ осторожныхъ спекуляторовъ, и потомъ кончали внезапнымъ банкротствомъ, увлекая въ своемъ паденіи вдовъ, сиротъ и безчисленное множество людей, довѣрившихъ все свое достояніе храненію этихъ недостойныхъ казначеевъ.
   Банкротство Бонделькондскаго банка, о которомъ намъ предстоитъ теперь говорить, было однимъ изъ подобныхъ предпріятій, кончающихъ разореніемъ. Около того времени, когда Томасъ Ньюкомъ провозглашенъ былъ членомъ парламента отъ мѣстечка, имя котораго онъ носилъ, знаменитый индѣйскій купецъ, управлявшій дѣлами Бонделькондской банковой компаніи въ Калькуттѣ, скоропостижно умеръ отъ холеры въ Баракпорѣ. Въ послѣднее время онъ задавалъ великолѣпнѣйшіе банкеты, какими едва ли когда угощали калькуттское общество даже индѣйскіе князья. Знатнѣйшія и надмѣннѣйшія особы этого аристократическаго города удостоивали его пиршества своимъ присутствіемъ. Первѣйшія калькуттскія красавицы танцовали въ его залахъ. Не переносилъ ли бѣдный Ф. Бейгэмъ изъ столбцовъ "Бенгальскаго Гурнару" въ Пэль-Мэльскую газету изумительнѣйшихъ описаній этихъ аратскихъ пировъ, изъ которыхъ величайшій предназначался именно въ тотъ вечеръ, когда холера схватила Рамунляля въ свои когти? Пиръ долженъ былъ сопровождаться маскарадомъ, превосходящимъ въ блескѣ всѣ европейскіе маскарады. Двѣ соперницы -- королевы калькутскаго общества, собирались явиться на балъ, каждая съ своимъ дворомъ. Молодые чиновники и молодые прапорщики, только-что ступившіе на берегъ, вошли въ страшныя издержки и занимали деньги за ужаснѣйшіе проценты въ Бонделькондской и другихъ банковыхъ компаніяхъ, желая явиться съ подобающимъ блескомъ, въ качествѣ кавалеровъ и нобельмэновъ двора Генріетты-Маріи (Генріетта-Марія жена Гастингса Гинеса, эсквайра), или въ званіи принцевъ и воиновъ, окружающихъ паланкинъ Лаллы-Рукъ (милой супруги достопочтеннаго Корнуаллиса Бобуса, члена совѣта). Экипажъ за экипажемъ, ѣхавшіе изъ Калькутты, встрѣчали у подъѣзда Ранунляля горько-плачущихъ слугъ, которые извѣщали о кончинѣ своего господина.
   На другой же день, калькуттскій банкъ закрылся, а потомъ, когда предъявлены были къ расчету огромные векселя, хотя между-тѣмъ Рамунляль ужь не только умеръ, но былъ похороненъ, и вдовы его рыдали надъ его могилой, -- по всей Калькуттѣ разнесся слухъ, что въ казначействѣ Бонделькондской банковой компаніи оставалось всего на все 800 рупій на расплату по обязательствамъ, простиравшимся на на первое время до четырехъ лакковъ; спустя шестьдесятъ дней, затворились ставни въ домѣ No 175, въ Лотбери, гдѣ помѣщалась лондонская контора индѣйской Бонделькондской банковой компаніи, и на тридцать пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ ея векселей не принято агентами ея, мистерами Бэнсомъ, Джолли и К°, въ Фогъ-Кортѣ.
   Когда пришли изъ Калькутты извѣстія объ этомъ ужасномъ банкротствѣ, оказалось, что принцъ-негоціянтъ Рамунляль былъ долженъ бонделькондской банковой компаніи двадцать пять лакковъ рупій, которыхъ уплата обезпечивалась одною достопочтенною его подписью. Оказалось, что одинъ изъ кассировъ банка, всѣми уважаемый Чарли Кондоръ (славный малый, извѣстный хорошими обѣдами и исполненіемъ шуточныхъ ролей въ фарсахъ на Чоурингскомъ театрѣ) задолжалъ банку девяносто тысячь фунтовъ; вмѣстѣ съ тѣмъ, открылось, что реверендиссимъ Баптистъ Бельмэнъ, главный регистраторъ калькуттской конторы приложенія печатей (отличнѣйшій любитель-проповѣдникъ, который обратилъ въ христіанскую вѣру двухъ туземцевъ и у котораго на солидныхъ вечерахъ въ Калькуттѣ всегда бывало множество гостей), поживился семидесятью тремя тысячами фунтовъ, за которые онъ сидѣлъ въ банкротскомъ судѣ, прежде чѣмъ вступилъ въ исправленіе обязанностей въ своей конторѣ. Въ оправданіе мистера Бельмэна надо сказать, что онъ, можетъ-быть, не предчувствовалъ катастрофы, постигшей Бонделькондскую банковую компанію; такъ какъ, не болѣе какъ за три недѣли до закрытія этого знаменитаго банка, мистеръ Бельмэнъ, какъ опекунъ дѣтей сестры своей, вдовы полковника Грина, сбылъ всѣ компанейскія ассигнаціи, составлявшія достояніе покойнаго, и вырученныя деньги внесъ въ банкъ, который платилъ большіе проценты: векселями этого банка, выданными на имя лондонскихъ его корреспондентовъ, онъ надѣлилъ мистриссъ Гринъ, когда она отправлялась въ Европу, съ многочисленной семьей малютокъ, на пароходѣ Бурремпутеръ.
   Теперь вамъ объяснено названіе этой главы, и вы знаете, почему Томасъ Ньюкомъ ни разу не засѣдалъ въ парламентѣ. Гдѣ теперь наши любезные, старинные друзья? Гдѣ экипажи и кони Рози? Гдѣ ея брилліанты и побрякушки? На окнахъ роскошнаго новаго дома налѣплены объявленія. Шайки еврейскихъ джентльменовъ, съ шляпой на головѣ, ходятъ по гостинымъ, заглядываютъ въ спальни, взвѣшиваютъ и оцѣняютъ бѣдное серебряное кокосовое дерево, разсматриваютъ серебряную посуду и хрусталь, щупаютъ шелковыя занавѣсы, озираютъ оттоманки, зеркала и сотни предметовъ мишурной пышности. Вотъ будоаръ Рози, который съ такою любовью убиралъ ея свекоръ; вотъ мастерская Клэйва съ сотнею картинъ; вотъ скромная комнатка полковника чуть не на чердакѣ, съ желѣзной кроватью, простыми сундуками, сопровождавшими его во многимъ индѣйскихъ походахъ; со старинной форменной шпагой и еще другою, которую поднесли ему при прощаньѣ туземные офицеры его полка. Воображаю, какую рожу дѣлаютъ торгаши, пересматривая этотъ походный гардеробъ и смекая какъ плоха будетъ пожива. Въ числѣ платья, сохранились старый мундиръ и другой, новый, сдѣланный полковникомъ въ то время, когда миленькая Рози представлялась ко двору. У меня не доставало духу смотрѣть на расхищеніе пожитковъ бѣднаго полковника. При продажѣ постоянно присутствовалъ Ф. Бейгэмъ и со слезами на глазахъ извѣщалъ насъ о ходѣ аукціона.-- Одинъ лоскутникъ сталъ смѣяться надо мной, говоритъ Ф. Бейгэмъ: зато, что я при входѣ въ гостиную добраго полковника снялъ съ головы шляпу. Я сказалъ ему, что если онъ осмѣлится промолвить еще одно слово, такъ я приколочу его.-- Мнѣ кажется, Ф. Бейгэму можно въ этомъ случаѣ простить за соревнованіе аукціонерамъ. Гдѣ вы, миленькая Рози и бѣдный безпомощный младенецъ? Гдѣ ты, добрый Клэйвъ, благородный другъ моей юности? Ахъ! горькую приходится разсказывать повѣсть, грустную писать страницу! Минуемъ ихъ скорѣе -- не люблю я размышлять о другѣ въ горести.
   

LXXI.
Гдь велятъ закладывать карету мистриссъ Ньюкомъ.

   Всѣ знавшіе фамилію Ньюкомовъ, разумѣется, прослышали о несчастіи, постигшемъ добраго полковника, и я, съ своей стороны, догадывался, что не только собственное его состояніе, но и все, что принадлежало Рози Ньюкомъ, увлечено было съ общую погибель. Друзьямъ нашимъ отъ разныхъ особъ предлагались временныя вспомоществованія; но всѣ эти предложенія съ благодарностью были отвергнуты, и мы оставались въ надеждѣ, что полковникъ, получая пансіонъ, не прикосновенный по закону, можетъ еще жить довольно безбѣдно, если удалится изъ общества. Нечаянный процессъ, послѣдовавшій за банкротствомъ, пришелъ къ концу. Оказалось, что полковникъ былъ безбожно обманутъ въ операціи; что его легковѣріе стоило ему и его семейству огромнаго капитала; что онъ отдалъ до послѣдняго принадлежавшаго ему шиллинга; что на почтеннномъ имени его не можетъ оставаться ни малѣйшаго пятна. Судья, передъ которымъ онъ являлся, говорилъ съ чувствомъ и уваженіемъ о несчастномъ джентльменѣ; адвокатъ, допрашивавшій его, почтилъ горесть и паденіе этого простодушнаго старика. Томасъ Ньюкомъ нанялъ комнатку, близь суда, гдѣ разсматривались его дѣла и дѣла компаніи, и жилъ съ умѣренностью, которая не была для него непривычною. Однажды я случайно повстрѣчался съ нимъ въ Сити, и онъ, отдавъ мнѣ вѣжливый поклонъ, скромный и вмѣстѣ гордый, пробѣжалъ мимо; эта встрѣча невыразимо растрогала меня. Полковникъ принималъ къ себѣ одного только Ф. Бейгэма, который, какъ вѣрный другъ, непремѣнно хотѣлъ быть ему помощникомъ и въ судѣ и внѣ суда. Джонъ Джэмсъ, провѣдавъ о бѣдѣ, тотчасъ же пришелъ ко мнѣ и изъявилъ готовность пожертвовать всѣмъ, что имѣетъ, на пользу своихъ друзей. Лаура и я поѣхали въ Лондонъ съ подобными же предложеніями. Нашъ добрый другъ не согласился видѣться ни съ однимъ изъ насъ. Ф. Бейгэмъ, опять со слезами на суровыхъ щекахъ и прерывчатымъ голосомъ, сообщилъ мнѣ свои опасенія, что дѣла должны быть очень дурны, такъ какъ полковникъ рѣшительно отказываетъ себѣ даже въ трубкѣ табаку. Лаура поѣхала къ нему на квартиру, съ шкатулкой, которую подалъ ему нашъ милый сынокъ, когда полковникъ, по звонку моей жены, вышелъ отпирать ей дверь. Онъ погладилъ ребенка по золотистой головкѣ и поцѣловалъ его. Моя жена желала, чтобъ полковникъ сдѣлалъ то же и съ нею,-- но этого не случилось, хотя Лаура созналась, что она поцѣловала ему руку. Онъ прижалъ руку къ глазамъ и поблагодарилъ Лауру съ большимъ хладнокровіемъ и величавостью; но не пригласилъ ее за порогъ своихъ дверей, сказавъ откровенно, что въ такой комнатѣ не годится принимать даму -- какъ вы сами хорошо знаете, мистриссъ Смитъ, сказалъ онъ своей хозяйкѣ, которая провожала мою жену на лѣстницу.-- Онъ почти ничего въ ротъ не беретъ, разсказывала намъ эта женщина: что подадимъ -- воротится нетронутое; цѣлую ночь у него горятъ свѣчи и онъ сидитъ за бумагами.-- Какъ сгорбился бѣдный полковникъ, который, бывало, держался такъ прямо! сказала Лаура.-- Онъ постарѣлъ десятью годами и казался совсѣмъ дряхлымъ старикомъ.
   -- Я радъ, что Клэйва не замѣшали въ банкротство, говорилъ Бейгэму полковникъ, и голосъ его, въ этотъ разъ, впервые, выказывалъ душевное волненіе: доброе дѣло сдѣлали они, что не замѣшали бѣднаго Клэйва, и я благодарилъ за это адвокатовъ въ судѣ.-- Эти джентльмены и самъ судья были растроганы благодарностью старика. Судья сказалъ полковнику трогательную рѣчь, когда тотъ пришелъ за своимъ аттестатомъ. Тотъ же судья выразилъ совсѣмъ другое мнѣніе на счетъ поведенія управляющаго банкомъ, когда этотъ господинъ явился къ допросу. Онъ желалъ, чтобы законъ развѣдался съ тѣми джентльменами, которые воротились изъ Индіи на родину съ огромными капиталами, вырученными продажей акцій не за долго до банкротства. Эти джентельмены съумѣли позаботиться о себѣ во-время, а что касается до управляющаго, то не даетъ ли его супруга роскошныхъ баловъ въ своемъ роскошномъ домѣ, въ Чельтенгэмѣ, даже и теперь?
   По мнѣнію Ф. Бейгэма, душу полковника болѣе всего тяготила мысль, что онъ многихъ изъ своихъ друзей убѣдилъ пожертвовать своими капиталами на эту несчастную спекуляцію. Ему взять у Джона Джэмса деньги, послѣ того, что онъ убѣдилъ старика Ридлея купить на двѣсти фунтовъ стерлинговъ индѣйскихъ акцій! Боже милосердый! Онъ и его семейство скорѣй умрутъ съ голоду, чѣмъ примутъ отъ Д. Джэмса хоть грошъ одинъ! Обидныхъ укоровъ наслушался полковникъ отъ мистриссъ Макензи, отъ разгнѣванной ея дочери въ Мюссельбургѣ, отъ супруга Джоси, мистера Сми, королевскаго академика, и отъ двухъ или трехъ индѣйскихъ офицеровъ, друзей его, которые приняли участіе въ спекуляціи по его совѣту. Эти укоры Томасъ Ньюкомъ переносилъ съ трогательною кротостью, какъ описывалъ мнѣ преданный ему Ф. Бейгэмъ, стараясь замаскировать свое душевное волненіе безчисленными проклятіями и громкими восклицаніями. Но еще больше тронуло полковника письмо, полученное въ это время изъ Индіи, отъ Гонимэна, съ извѣстіемъ, что дѣла его идутъ хорошо, что онъ узналъ о несчастіи, постигшемъ его благодѣтеля, и что онъ, въ уплату долга полковнику и сестрѣ, жившей въ Брэйтонѣ, посылаетъ вексель, и что, съ Божьей помощью, онъ будетъ высылать такіе же векселя и впредь, каждый годъ.-- Прочтя письмо, полковникъ совсѣмъ растерялся, говорилъ Ф. Бейгэмъ: письмо съ векселемъ выпало у него изъ рукъ. Онъ стиснулъ обѣ руки, затрясся всѣми членами, опустилъ голову на грудь, сказалъ: благодарю Всемогущаго! и въ тотъ же день, по почтѣ, отправивъ вексель къ мистриссъ Гонимэнъ, не оставивъ себѣ ни шиллинга; потомъ онъ взялъ меня подъ руку и мы пошли въ кофейный домъ Тома; тутъ онъ въ первый разъ пообѣдалъ послѣ продолжительнаго воздержанія и выпилъ стакана два портвейну: Ф. Бейгэмъ, сэръ, не могъ смотрѣть безъ слезъ и готовъ былъ отдать послѣднюю каплю крови за добраго старика.
   Въ понедѣльникъ утромъ, въ конторѣ Бонделькондскаго банка, въ Лотбёри, закрылись унылыя ставни, которымъ не открываться до-тѣхъ поръ, пока покои не перейдутъ къ другимъ, болѣе счастливымъ спекуляторамъ. Индѣйскіе векселя пришли и были протестованы въ Сити на предъидущей недѣлѣ, въ субботу. Бой-женщина и мистриссъ Рози условились ѣхать въ этотъ вечеръ въ театръ, и любезный капитанъ Гоби рѣшился оставить забавы Флагъ-клуба, чтобъ сопровождать дамъ. Никто изъ нихъ не зналъ, что происходило въ Сити,-- и мрачное уныніе Клэйва, и суровое молчаніе его отца онѣ не могли объяснить ничѣмъ другимъ, какъ обыкновенными домашними дѣлами. Клэйвъ не былъ въ Сити въ этотъ день. Онъ провелъ его, по привычкѣ, въ своей мастерской, не обращая вниманія ни на прихоти жены, ни на насмѣшки бой-женщины. Чтобъ поспѣть въ театръ, обѣдали раньше обыкновеннаго. Гоби занималъ дамъ новѣйшими остротами курильнаго зала Флагъ-клуба, и въ свою очередь потѣшался блистательными предположеніями Рози и ея мамаши на настоящій сезонъ; обѣдами и вечерами, которые намѣрена была дать мистриссъ Ньюкомъ; баломъ -- ей ужасно хотѣлось дать маскированный балъ, точно такой, какой описанъ на прошедшей недѣлѣ въ Пэль-Мэльской газетѣ, подъ страннымъ названіемъ "Бенгальскаго Гурнару", который данъ былъ принцемъ-негоціянтомъ, главнымъ директоромъ банка въ Индіи.-- Непремѣнно дадимъ балъ, подхватываетъ мистриссъ Маккензи: общество требуетъ этого отъ васъ.-- Разумѣется, такъ, вторитъ капитанъ Гоби, и тутъ воображенію его представляется блистательный кругъ молодыхъ офицеровъ изъ Флагъ-клуба, которыхъ онъ привезетъ на балъ въ великолѣпныхъ мундирахъ, чтобъ танцовать съ миленькою мистриссъ Ньюкомъ.
   Послѣ обѣда -- имъ и въ голову не приходило, что этотъ обѣдъ будетъ послѣднимъ въ этомъ роскошномъ домѣ -- дамы пошли поцѣловать на прощаньи малютку -- бросить прощальный взглядъ на свой тоалетъ, которымъ онѣ предполагали очаровать обитателей партера и ложъ въ Олимпійскомъ циркѣ. Гоби храбро попивалъ бордоское, пользуясь краткимъ срокомъ данной ему свободы, и не воображалъ, что пьетъ здѣсь въ послѣдній разъ; Клэйвъ смотрѣлъ съ грустнымъ и безмолвнымъ равнодушіемъ, которое, въ послѣднее время, было неизмѣнною его ролью въ домѣ. Доложили, что карета подана, дамы вышли, въ нарядныхъ бурнусахъ, причемъ бой-женщина -- божился Гоби,-- казалась такою молоденькою и хорошенькою, какъ ея дочь; дверь на подъѣздѣ отворилась передъ двумя джентльменами и двумя лэди, идущими къ экипажу, какъ вдругъ, въ ту самую минуту, какъ они готовы были садиться въ карету, быстро подкатилъ гансомскій кэбъ, въ которомъ они увидѣли озабоченное лицо Томаса Ньюкома. Онъ вышелъ изъ кэба, карета посторонилась; дамы оставались на подъѣздѣ.-- А, театръ! я и забылъ, сказалъ полковникъ.
   -- Да, папаша, мы ѣдемъ въ театръ, весело вскричала миленькая Рози, ласково потрепавъ полковника по плечу маленькой ручкой.
   -- По-моему, лучше бы вы не ѣздили, серіозно сказалъ полковникъ.
   -- Моей милой Рози, страхъ какъ хочется быть въ театрѣ, и и ни за что на свѣтѣ не соглашусь не исполнить ея желанія, восклицаетъ бой-женщина, вскидывая голову.
   Полковникъ, вмѣсто отвѣта, велѣлъ своему кучеру ѣхать въ конюшню и ждать дальнѣйшихъ приказаній; потомъ, обратясь къ гостю своей невѣстки, выразилъ капитану Гоби сожалѣніе, что предположенная поѣздка въ театръ не можетъ состояться, такъ какъ онъ долженъ сообщить своему семейству объ одномъ дѣлѣ величайшей важности. Услышавъ эту вѣсть и понимая, что дальнѣйшее его присутствіе здѣсь не будетъ пріятно, капитанъ, человѣкъ не робкаго десятка, остановилъ, готовый уже къ отъѣзду, извощика съ гансомскимъ кэбомъ, который, совершенно хорошо зная клубъ и его обычныхъ посѣтителей, доставилъ весельчака-капитана прямо къ Флагу, доканчивать вечеръ.
   -- Пришли наконецъ, батюшка? сказалъ Клэйвъ, съ вѣрнымъ предчувствіемъ глядя въ лицо отцу.
   Отецъ взялъ и пожалъ руку, протянутую ему сыномъ.-- Пойдемъ въ столовую, сказалъ онъ. Оба вошли; полковникъ налилъ себѣ стаканъ вина изъ бутылки, стоявшей еще на столѣ, и велѣлъ удалиться дворецкому, который мѣшкалъ въ комнатѣ, у буфета, желая только знать, угодно ли барину обѣдать. По уходѣ дворецкаго, полковникъ Ньюкомь допилъ свой стаканъ хересу и закусилъ кускомъ хлѣба; причемъ бой-женщина приняла позу изумленія и негодованія, а Рози имѣла время замѣтить, что папаша очень разстроенъ и, вѣроятно, что-нибудь случилось.
   Полковникъ взялъ ее за обѣ руки, притянулъ къ себѣ и поцѣловалъ ее, между-тѣмъ какъ мамаша Рози, усѣвшись въ кресла, барабанила по столу вѣеромъ.-- Да, случилось кой-что, моя душенька, съ грустью сказалъ полковникъ: -- ты должна показать всю твердость души, потому-что насъ постигло великое несчастіе.
   -- Боже милосердый? Полковникъ, что съ вами? перестаньте пугать мою возлюбленную дочь, кричитъ бой-женщина, бросаясь къ своей любимицѣ и обхватывая ее могучими руками: -- Что-жъ могло случиться? не тревожьте этого милаго ребенка, сэръ!-- и мистриссъ Маккензи съ негодованіемъ посмотрѣла на бѣднаго полковника.
   -- Мы получили самыя дурныя вѣсти изъ Калькутты, подтверждающія вѣсть, пришедшую съ послѣдней почтой, дорогой мой Клэйвъ.
   -- Это для меня не новость: я всегда этого ожидалъ, батюшка, говоритъ Клэйвъ, повѣсивъ голову.
   -- Ожидали чего? Что вы скрывали отъ насъ? Въ чемъ вы насъ обманывали, полковникъ Ньюкомъ? вскрикиваетъ бой-женщина и Рози, -- съ восклицаніемъ: мамаша, о, мамаша!-- начинаетъ плакать.
   -- Управляющій банкомъ въ Индіи умеръ, продолжалъ полковникъ: онъ оставилъ дѣла хуже, чѣмъ въ безпорядкѣ. Мы, какъ я опасаюсь, разорены въ колецъ, мистриссъ Маккензи,-- и полковникъ принялся разсказывать, какъ банкъ не можетъ быть открытъ въ понедѣльникъ утромъ, и какъ векселя его, на большую сумму, протестованы уже въ Сити, въ тотъ же самый день.
   Рози на-половину не понимала этихъ вѣстей и не постигала бѣдствія, которое должно было за ними послѣдовать, но мистриссъ Маккензи, движимая гнѣвомъ, съ минуты на минуту возраставшимъ, произнесла спичъ, доказывая, что деньгами, которыя полковникъ, не извѣстно ей по какимъ побужденіямъ, убѣдилъ ее довѣрить банку, она не намѣрена жертвовать и непремѣнно желаетъ ихъ получить обратно въ понедѣльникъ утромъ, будетъ банкъ закрыть или нѣтъ; что дочь ея имѣла собственное состояніе, которое бѣдный, любезный братъ Джэмсъ выдѣлилъ ей и выдѣлилъ бы гораздо щедрѣе, если бы онъ не находился подъ дурнымъ вліяніемъ -- она не хотѣла сказать, подъ чьимъ именно; вмѣстѣ съ тѣмъ мистриссъ Маккензи повелѣвала полковнику Ньюкому, если онъ такой честный человѣкъ, за какого всегда выдавалъ себя, въ ту же минуту представить ей отчетъ въ имуществѣ возлюбленной дочери и уплатить ей деньги, принадлежащія ей самой, до послѣдняго гроша. Она не желаетъ оставлять ихъ въ долгу ни на часъ долѣе; она не допуститъ до нищеты этого милаго малютки, что спитъ на верху, въ сладкомъ невѣдѣніи, и его братьевъ и сестеръ, которые могутъ родиться на свѣтъ, такъ какъ Рози -- женщина молодая,-- такая молодая, что ей еще рано было выходить за-мужъ; да, она никогда не вышла бы за-мужъ, если бы послушалась совѣта своей мамаши. Мистриссъ Маккензи требовала, чтобы этотъ малютка и всѣ послѣдующіе, оставались при своихъ правахъ, и состояли подъ опекой бабки, если отецъ ихъ отца такъ немилосердъ, такъ золь, до того лишенъ чувства родственной привязанности, что отдалъ ихъ деньги какимъ-то ворамъ и намѣренъ оставить несчастныхъ безъ куска хлѣба.
   Въ продолженіе мамашиной проповѣди, Рози начала рыдать еще громче, чѣмъ когда-нибудь,-- такъ громко, что Клэйвъ, съ досадой, вскричалъ: удержите языкъ! При этомъ восклицаніи, бой-женщина, снова прижавъ дочь къ груди, обратилась къ своему зятю, принялась бранить его, какъ бранила при немъ его отца, и кричать во все горло, что оба они сговорились ограбить ея возлюбленную дочь и бѣднаго малютку, что спитъ на верху; что она будетъ говорить, да, будетъ говорить, и никакая сила человѣческая не заставить ее молчать; что она получитъ свои деньги въ понедѣльникъ такъ же вѣрно, какъ вѣрно то, что бѣдный, любезный супругъ ея, капитанъ Маккензи, умеръ; и что ее никогда бы такъ не надули, да, не надули бы, если-бъ онъ былъ живъ.
   При словѣ надули, Клэйвъ разразился проклятіемъ; бѣдный полковникъ застоналъ отъ отчаянія; вдовушка продолжала свой спичъ и, надъ ревущей бурей словъ мистриссъ Маккензи, визгнулъ пронзительный крикъ мистриссъ Ньюкомъ, которая тутъ же упала въ истерикѣ и, ободряемая своей матушкой, вопила на счетъ своего малютки, милаго, любезнаго, разореннаго малютки, и такъ далѣе.
   Пораженный скорбью, полковникъ старался унять языки и злость женщинъ и удержать отъ гнѣвныхъ возраженій сына, который не могъ переносить обидъ отъ мистриссъ Маккензи. Только когда буря нѣсколько пріутихла, Томасъ Ньюкомъ получилъ возможность продолжать свой горестный разсказъ, объяснить, что случилось, изложить настоящее положеніе дѣла, и заставить перепуганныхъ женщинъ выслушать разумную рѣчь.
   Затѣмъ, онъ разсказалъ имъ, къ общему ихъ прискорбію, что его непремѣнно объявятъ банкротомъ на слѣдующей недѣлѣ; что все его имущество, гдѣ бы оно ни открылось, будетъ арестовано на удовлетвореніе его кредиторовъ, и что дочери его всего лучше тотчасъ же уѣхать изъ дому, чтобъ избѣжать позора и оскорбленій.-- Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ любезный сынъ мой, Клэйвъ, увезъ васъ отсюда, и воротился ко мнѣ, когда онъ будетъ мнѣ нуженъ и когда я пришлю за нимъ, нѣжно сказалъ отецъ въ отвѣтъ на мятежное выраженіе въ лицѣ сына: мнѣ хотѣлось бы, чтобъ вы какъ можно скорѣе оставили этотъ домъ. И отчего бы не сегодня же? На насъ могутъ напасть подицейскіе аспиды не дальше какъ черезъ часъ, -- какъ знать: можетъ-быть, сію же минуту.
   Въ эту минуту зазвенѣлъ на подъѣздѣ колокольчикъ и женщины вскрикнули разомъ, какъ-будто увидѣли судей, идущихъ описывать домъ. Рози кричала неумолкаемо, удерживаемая раздосадованнымъ мужемъ и по-прежнему поощряемая своей мамашей, которая называла своего зятя безчувственнымъ злодѣемъ. Надо признаться, что мистриссъ Ньюкомъ не выказала большой твердости духа и была плохою утѣшительницею мужа въ ту минуту, когда онъ нуждался въ утѣшеніи.
   Отъ злобнаго мятежа и обидныхъ укоровъ, эта чета женщинъ перешла теперь къ крайнему ужасу и желанію бѣжать не медля. Онѣ готовы были отправиться сейчасъ же, закутать бѣднаго малютку въ шали -- отдать его нянькѣ, чтобъ она унесла его куда-нибудь -- куда-нибудь, несчастнаго, безпріютнаго ребенка.-- Мои ящики, кричитъ мистриссъ Маккензи, давно уложены, вы знаете; будьте увѣрены: не ласки, которыми я здѣсь пользовалась, а одинъ только долгъ и религія -- и покровительство, которымъ я обязана этому беззащитному -- да, беззащитному обобранному, милому ребенку -- заставляли меня оставаться въ этомъ домѣ! Я никогда не воображала, что меня здѣсь ограбятъ, что близкія моему сердцу будутъ лишены прекраснаго состоянія и пущены ходить по міру безъ куска хлѣба! Если бы мой Маккензи былъ здѣсь, вы никогда не посмѣли бы этого сдѣлать, полковникъ Ньюкомъ, да никогда. У него были свои недостатки -- и у Маккензи были недостатки -- но онъ не ограбилъ бы своихъ дѣтей! Пойдемъ, Рози, моя возлюбленная; пойдемъ укладывать твои вещи и искать мѣста, гдѣ бы въ горести приклонить голову. Ахъ, не говорила ли я, чтобъ ты береглась всякихъ живописцевъ, и что Кларенсъ настоящій джентльменъ, что онъ любилъ тебя всѣмъ сердцемъ и никогда бы не выманилъ у тебя денегъ, которыя я, впрочемъ, ворочу, если только существуетъ въ Англіи справедливость!
   Въ продолженіе этой выходки, полковникъ сидѣлъ убитый и безмолвный, поддерживая руками сѣдую голову. Когда гаремъ удалился, старикъ подошелъ къ своему сыну. Клэйвъ не вѣрилъ, чтобы отецъ его былъ плутъ и обманщикъ. Нѣтъ, благодаря Бога! Отецъ и сынъ обнялись съ нѣжностью и чуть не съ радостью, равною съ той и съ другой стороны. Клэйвъ и подуматъ не могъ, чтобъ старикъ-отецъ имѣлъ дурное намѣреніе, хотя спекуляція, въ которую онъ запутался, не удалась и хотя Клэйвъ вѣчно былъ противъ. На душѣ молодаго человѣка стало легче, когда онъ увидѣлъ, что дѣло кончено; теперь, благодаря Бога, всякій поводъ ко взаимному неудовольствію исчезъ, и всѣ они могутъ быть съ-этихъ-поръ счастливы по-прежнему. Клэйвъ ни мало не сомнѣнался, что они съ безбоязненнымъ лицомъ встрѣтятъ враждебную судьбу и что его ожидаютъ счастливѣйшіе дни, въ сто разъ счастливѣйшіе тѣхъ, какіе они знали съ той бѣдственной минуты, когда отецъ его разбогатѣлъ.
   -- И слава Богу, что все это кончилось, говоритъ Клэйвъ, у котораго глаза блистали и лицо горѣло: у насъ есть еще, чѣмъ повеселить себя до завтра, батюшка!-- и съ этими словами онъ налилъ два стакана вина, оставшагося въ бутылкѣ.-- Счастливаго пути желаю вашей Фортунѣ, сказалъ старикъ: пусть только она возьметъ и наше горе: не стоитъ удерживать вѣтреницу. Si celeres qualit pennas -- помнишь, бывало, мы говорили у капуциновъ?-- resigno quo dédit, et mea virtute me involve, probam que paupericm sine dote quaero.-- Клэйвъ отвѣчалъ на тостъ отца, у котораго рука дрожала, когда онъ подносилъ стаканъ къ устамъ, и голосъ прерывался, когда онъ произносилъ всѣмъ извѣстную школьную фразу, съ душевнымъ волненіемъ, святымъ какъ молитва. Еще разъ, съ сердцами, полными любни, отецъ и сынъ обнялись. Голосъ Клэйва до-сихъ-поръ дрожитъ, когда онъ разсказываетъ эту сцену, точно такъ же, какъ дрожалъ тогда, когда передавалъ ее мнѣ въ первый разъ, въ счастливѣйшія времена, въ тихій лѣтній вечеръ, бесѣдуя со мной о незабвенныхъ старыхъ дняхъ.
   Томасъ Ньюкомъ объяснилъ сыну планъ, который пришелъ е у на мысль, когда онъ возвращался изъ Сити, гдѣ узналъ о постигшемъ его бѣдствіи.-- Женщину и малютку гораздо лучше удалить, говорить онъ: да и тебѣ, мой милый, слѣдуетъ остаться при нихъ, пока я не пришлю за тобой, что я и сдѣлаю, если присутствіе твое сколько-нибудь будетъ мнѣ полезно или потребуетъ того наша... наша честь, продолжалъ старикъ дрожащимъ голосомъ.-- Ты долженъ въ этомъ послушаться меня, мой любезный Клэйвъ; вѣдь ты во всемъ слушался меня, ты всегда былъ добрымъ, любезнымъ и покорнымъ сыномъ. Господи, прости меня, что я слишкомъ довѣрялъ своему слабому разсудку и не хотѣлъ послѣдовать твоему болѣе благоразумному совѣту. Но ты еще разъ послушайся меня, сынъ мой, ты дашь мнѣ слово исполнить,-- старикъ, при этихъ словахъ, взялъ обѣими руками руку Клэйва и нѣжно ласкалъ ее.
   Потомъ, дрожащею рукой, онъ вынулъ изъ кармана старинный кошелекъ со стальными кольцами, который онъ носилъ не одинъ десятокъ лѣтъ. Клэйвъ, при видѣ знакомаго ему кошелька, вспомнилъ, какою радостью блистало лицо отца, когда тотъ вынималъ изъ кармана этотъ самый кошелекъ, въ дѣтскіе годы Клэйва, и давалъ ему денегъ, по выходѣ изъ училища.-- Здѣсь есть нѣсколько банковыхъ билетовъ и золота, сказалъ онъ: это принадлежитъ Рози, дорогой мой Клэйвъ; тутъ же квитанція на полугодовой дивидендъ, который, пожалуйста, предъяви, для расчета, Шеррику. Онъ всегда былъ добръ и любезенъ, этотъ Шеррикъ. Всѣмъ слугамъ, къ счастію, жалованье уплачено на прошедшей недѣлѣ; остается заплатить только за послѣдніе дни: надѣюсь, найдемъ чѣмъ расплатиться. Ты наблюди, чтобъ Рози взяла съ собой только необходимое платье для себя и малютки -- слышишь ли?-- чтобъ взяла самое простое -- ни лоскутка щегольскаго; все это можно уложить въ чемоданъ или въ два, и вы возьмете ихъ съ собой; роскошь и суету, жемчугъ, браслеты, серебро и прочія побрякушки оставимъ здѣсь; завтра, когда вы уѣдете, я сдѣлаю имъ опись и все, до послѣдней рупіи, до послѣдней нитки, ей-ей, передамъ кредиторамъ.
   Между-тѣмъ наступили сумерки и услужливый дворецкій вошелъ въ столовую, зажигать лампы.-- Ты послужилъ намъ правдою и честію, Мартинъ, сказалъ полковникъ, низко кланяясь ему:-- я желаю пожать тебѣ руку. Намъ приходится разстаться и я не сомнѣваюсь, что ты и прочіе слуги найдете хорошія мѣста; ты этого заслуживаешь, Мартинъ, вполнѣ заслуживаешь. Великія потери постигло наше семейство -- мы разорены, разорены! Знаменитая Бонделькондская банковая компанія въ понедѣльникъ должна прекратить свои дѣйствія. Поблагодари добрыхъ людей, тамъ, внизу, за ихъ любовь ко мнѣ и къ моему семейству.-- Мартинъ поклонился молча и почтительно. Онъ и его товарищи въ людской ожидали этой катастрофы не меньше самого полковника, который между-тѣмъ былъ убѣжденъ, что хранилъ свои дѣла въ непроницаемой тайнѣ.
   Клэйвъ вошелъ въ дамскіе покои и не съ большимъ сожалѣніемъ взглянулъ на эти безрадостныя, брачныя комнаты, со всѣмъ ихъ великолѣпнымъ убранствомъ; на богатыя зеркала, въ которыхъ отражалось личико бѣдной Рози; на шелковыя занавѣски, подъ которыми онъ лежалъ подлѣ своего бѣднаго малютки, безсонный и печальный. Здѣсь онъ нашелъ няньку ребенка, и жену, и мать жены, хлопотавшими надъ десятками ящиковъ, шкатулокъ и картонокъ съ кружевами, перьями и другими бездѣлками моды; между-тѣмъ какъ ребенокъ лежалъ на розовенькой подушкѣ и, мирно вздыхая, сосалъ свой бѣленькій кулачокъ. Аидъ блестящей мишуры, разбросанной тамъ и сямъ, взбѣсилъ молодаго человѣка. Онъ началъ топтать платья ногами, и когда мистриссъ Маккензи вздумала останавливать его громкими воплями, онъ сурово велѣлъ ей молчать и не будить ребенка. Словамъ его, въ подобныя минуты, нельзя было противорѣчять.-- Ты но возьмешь съ собой ничего, Рози, кромѣ самого необходимаго, то-есть, два-три самыхъ простыхъ платья, да что нужно для ребенка. Что въ этомъ чемоданѣ?-- Мистриссъ Маккензи выступила впередъ и объявила, нянька побожилась честью, горничная то же дала честное слово, что въ чемоданѣ нѣтъ ничего, кромѣ самаго необходимаго; когда Клэйвъ обратился съ допросомъ къ женѣ, та подтвердила эти показанія съ замѣтною робостью.
   -- Гдѣ ключи отъ этого чемодана?
   При восклицаніи мистриссъ Маккензи: "что за вздорь!" -- Клэйвъ, ставъ ногой на обитый клеенкой ящикъ, побожился, что изломаетъ крышку, если не отопрутъ его въ ту же минуту. Повинуясь этому суровому требованію, перепуганныя женщины подали ключи -- и черный ящикъ былъ отпертъ въ присутствіи Клэйва.
   Въ ящикѣ оказалось множество вещей, которыя Клэйвъ призналъ вовсе не необходимыми для существованія его жены и ребенка. Шкатулки съ драгоцѣнностями, любимыя побрякушки, цѣпочки, кольца и жемчужныя ожерелья, тіара, въ которой бѣдная Рози представлялась ко двору, перья и пышный шлейфъ, украшавшія эту маленькую особу, все это было уложено въ одномъ ящикѣ; въ другомъ -- я долженъ сказать съ прискорбіемъ -- спрятаны были серебряныя вилки и ложки, и даже кокосовое дерево, которое наши грабительницы хотѣли-было увезти съ собой.
   Мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ расхохотался, когда увидѣлъ кокосовое дерево, такъ громко расхохотался, что ребенокъ проснулся и нянька побѣжала убаюкивать расплакавшагося малютку. Рози готова была плакать громче ребенка, еслибъ мужъ сурово не остановилъ ея и не побожился, что если она не скажетъ ему всей правды, то ей-ей, она выйдетъ изъ дому съ тѣмъ только, что есть на ней. Даже бой-женщина не смѣла предпринять ничего противъ непоколебимой рѣшимости Клэйва, и начинавшееся возстаніе служанокъ и госпожъ было унято его твердостью. Горничная мистриссъ Рози, вѣтреная дѣвчонка, получила свое жалованье и отказалась отъ мѣста; но у няньки не хватило духу покинуть своего питомца такъ внезапно и она рѣшилась провожать семейство Клэйва въ предпринимаемомъ печальномъ странствованіи. Сколько утаенныхъ вещей открылось въ чемоданахъ у мистриссъ Маккензи, а не у ея дочери, когда семейство достигло цѣли путешествія! Тутъ были и серебряная филиграновая корзинка, и чайныя ложечки, и коралловая гремушка малютки, и въ дорогомъ аломъ бархатномъ переплетѣ экземпляръ церковной службы, достопочтенной массъ Гримстонъ: на всѣ эти предметы, присвоенные такимъ-образомъ госпожею Маккензи, она предъявляла съ-этихъ-поръ право собственности.
   Когда все было уложено, наняли кэбъ для перевозки скромныхъ пожитковъ покидающаго родину семейства; кучеру приказано было запречь лошадей, и бѣдная Рози Ньюкомъ въ послѣдній разъ сѣла въ свою карету, до которой полковникъ проводилъ ее съ прежнею вѣжливостью и поклономъ, причемъ поцѣловалъ ребенка, снова заснувшаго безмятежнымъ сномъ на груди няньки, и отвѣсилъ важный и учтивый поклонъ бой-женщинѣ.
   Потомъ Клэйвъ и отецъ сѣли въ кэбъ, гдѣ уставлены были чемоданы, и поѣхали къ Товкрской пристани, гдѣ стоялъ корабль, на которомъ они должны были отправиться изъ Англіи. На пути они, безъ сомнѣнія, толковали о выгодахъ своихъ, такъ много измѣнившихся противъ прежняго; отецъ Клэйва нѣжно благословилъ своего сына, поручилъ его съ семействомъ милосердному покровительству Божію и думалъ о сынѣ, со святою мольбою, когда они разстались. Томасъ Ньюкомъ воротился въ опустѣлый домъ присматривать за оставшимся имуществомъ, размышлять о постигшемъ его бѣдствіи и молиться, чтобы Богъ послалъ ему силу перенести испытаніе честно и великодушно, и чтобы Онъ устроилъ судьбу тѣхъ возлюбленныхъ существъ, для авторахъ вся жизнь старика была жертвою -- и жертвою напрасною.
   

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ И ПОСЛѢДНЯЯ.

LXXII.
Велизарій.

   При распродажѣ имущества полковника Ньюкома, одинъ изъ его знакомыхъ купилъ, за нѣсколько шиллинговъ, тѣ двѣ шпаги, которыя, какъ мы сказали, висѣли въ комнатѣ добраго старика, и ни у одного изъ торговцевъ, присутствовавшихъ при торгѣ, не хватило духу набивать цѣну. Написанная Клэйвомъ голова отца, постоянно украшавшая мастерскую молодаго человѣка, вмѣстѣ съ кипой его масляныхъ картинъ, съ мольбертами и рисовальными принадлежностями, была пріобрѣтена вѣрнымъ Джономъ Джэмсомъ, который хранилъ ихъ до возвращенія своего друга въ Лондонъ и до его востребованія, оказывая великодушнѣйшую заботливость о пользахъ Клэйва. Джонъ Джэмсъ былъ удостоенъ въ этотъ годъ званія королевскаго академика, и Клэйвъ, по-видимому, прилежно занимался искусствомъ, которое онъ всегда любилъ: доказательствомъ тому служитъ, что онъ прислалъ въ академію три картины и я не видывалъ человѣка, который бы былъ болѣе огорченъ, чѣмъ любящій Джонъ Джэмсъ, когда двѣ изъ этихъ неудачныхъ картинъ были отвергнуты комитетомъ выставки того года. Одна прелестная маленькая картина, подъ названіемъ: "Лодка на мели" заняла видное мѣсто въ залахъ этой выставки и вы можете вообразить, какъ громко она была расхвалена нѣкоимъ критикомъ въ Пэль-Мэльской газетѣ. Картина была куплена въ первый же день выставки за двадцать-пять фунтовъ стерлинговъ, за ту самую цѣну, какую назначилъ ей художникъ; когда добрый Джонъ Джэмсъ письмомъ извѣстилъ своего друга объ этомъ благопріятномъ обстоятельствѣ и о томъ, что деньги находятся у него, въ ожиданіи распоряженія Клэйва, послѣдній отвѣчалъ ему въ выраженіяхъ самой искренней благодарности, прося его притомъ переслать эти деньги, вмѣстѣ съ усерднѣйшимъ поклономъ отъ стараго друга, Томаса Ньюкома, къ мистриссъ Сарѣ Масонъ, въ Ньюкомъ. Но Джонъ Джэмсъ не далъ и намека своему другу, что онъ самъ былъ покупщикъ картины и Клэйвъ узналъ объ этомъ только въ послѣдствіи, когда увидѣлъ картину въ мастерской Ридлея.
   Я уже говорилъ, что въ это время никто изъ насъ не зналъ дѣйствительнаго положенія финансовъ полковника Ньюкома и каждый думалъ, что полковникъ, отдавъ до послѣдняго шиллинга все свое имущество, конфискованное въ пользу кредиторовъ, имѣлъ еще достаточныя средства къ жизни въ пансіонѣ и другихъ пособіяхъ, полученныхъ за военную службу. Однажды, бывъ по дѣламъ въ Сити, я встрѣтилъ тамъ мистера Шеррика. Дѣла этого джентльмена шли плохо; его чувствительно подорвала, какъ онъ говорилъ мнѣ, несостоятельность лорда Леванта, съ которымъ онъ имѣлъ большія денежныя сдѣлки.-- Нѣтъ-то лучше нашего старика Ньюкома, примолвилъ мистеръ Шеррикъ со вздохомъ: вотъ добрый человѣкъ, вотъ благороднѣйшій человѣкъ, какого я еще не видывалъ; ни капли хитрости, ни малѣйшаго понятія о коммерческихъ дѣлахъ: настоящій ребенокъ. Зачѣмъ не послушался онъ моего совѣта, бѣдный, простодушный старикъ?... Онъ могъ бы теперь жить безъ нужды. Зачѣмъ онъ продалъ свой пожизненный доходъ, мистеръ Пенденнисъ? Я обдѣлалъ ему это дѣльце, тогда какъ никто другой, можетъ-статься, не сдѣлалъ бы этого, потому-что ручательство не стоило бы двухъ пенни, если бъ Ньюкомъ былъ не честный человѣкъ; но я знаю, что онъ человѣкъ честный и скорѣй согласится голодать и грызть ногти, чѣмъ измѣнитъ своему слову. Когда добрякъ-старикъ пришелъ ко мнѣ, мѣсяца за два до закрытія банка, которое я напередъ уже считалъ неизбѣжнымъ,-- когда онъ пришелъ и взялъ три тысячи фунтовъ на расходы по выборамъ, какъ-то на уплату адвокатамъ, за коммисію, на премію, на застрахованіе жизни -- вамъ хорошо извѣстно, какъ дорого обходится эта игра, мистеръ Пенденнисъ -- я бросился на колѣни передъ нимъ -- бросился на колѣни въ Сѣверо-Южномъ Американскомъ кофейномъ домѣ, гдѣ онъ назначилъ своимъ агентамъ свиданіе для расплаты съ ними; я бросился и сказалъ:-- полковникъ, не тратьтесь, говорю вамъ, воздержитесь -- подумайте, вѣдь вы скоро банкротъ; -- но онъ и слушать не хотѣлъ, сэръ, онъ ломилъ, будто старый бенгальскій тигръ и ревѣлъ на счетъ своей чести; онъ расплатился по счетамъ до послѣдняго шиллинга, а счеты были адски-длинные. Я увѣренъ, что въ эту минуту у него не остаюсь пятидесяти фунтовъ годового дохода на прожитокъ. Я хотѣлъ бы возвратить ему, что получилъ отъ него за коммисію -- ей-ей, хотѣлъ бы, да времена плохія: бестія Левантъ подорвалъ меня. Не разъ приходило мнѣ на мысль отдать деньги старику -- сквозь рукъ проскользнули, да и не однѣ эти деньги; спустилъ и часовню лэди Уиттельси, мистеръ Пенденнисъ. Чортъ побери этого молодаго Леванта!
   Крѣпко пожавъ мнѣ руку послѣ этихъ словъ, Шеррикъ побѣжалъ черезъ улицу за какимъ-то другимъ капиталистомъ, входившимъ въ ту минуту въ Диддельсекскую страховую контору, и оставилъ меня въ горестномъ убѣжденіи, что мои опасенія на счетъ Томаса Ньюкома были совершенно справедливы. Не переговорить ли намъ съ богатыми родственниками полковника о бѣдственномъ его положеніи? Знаетъ ли объ этомъ братъ его, Гобсонъ Ньюкомъ? Что касается до сэра Бэрнса, то неумолимая вражда между нимъ и его дядей не допускала никакихъ надеждъ на помощь съ этой стороны. Бэрнсъ вовлеченъ былъ въ тяжелыя издержки при первыхъ выборахъ, кончившихся не въ его пользу; послѣ отказа дяди, онъ тотчасъ же снова выступилъ на спорное поприще и снова потерпѣлъ пораженіе отъ кандидата болѣе либеральнаго, бывшаго когда-то его другомъ, мистера Гигга, который формально возсталъ противъ сэра Бэрнса и окончательно устранилъ его отъ представительства мѣстечка Ньюкома. Естественно, что друзьямъ полковника Ньюкома нечего было ждать хорошаго отъ этого джентльмена.
   Какъ же пособить полковнику? Онъ былъ гордъ -- содержать себя трудами былъ не въ силахъ: ему было подъ семьдесятъ.-- Ахъ, зачѣмъ безчеловѣчные академики отвергли картины Клэйва? восклицаетъ Лаура: эти люди выводятъ меня изъ терпѣнія; будь эти картины на выставкѣ, я знаю, кто бы купилъ ихъ, но теперь это было бы напрасно. Онъ сейчасъ бы началъ подозрѣвать и отослалъ бы деньги къ ней назадъ. Ахъ, Пенъ! зачѣмъ, зачѣмъ не пріѣхалъ онъ, когда я писала къ нему въ Брюссель?
   Отъ людей, такъ скудно надѣленныхъ достаткомъ, какъ мы, всякая помощь даже единовременная, была внѣ возможности. Мы хорошо знали нашихъ друзей и, потому, были убѣждены, что они съ негодованіемъ отвергнутъ наше пособіе. Мы съ Лаурой порѣшили, что я, во всякомъ случаѣ, поѣду повидаться съ Клэйвомъ. Дѣйствительно, наши друзья находились не въ большомъ отъ насъ разстояніи и, изгнавъ себя изъ Англіи, могли въ ясный день видѣть изъ своихъ оконъ родные берега. Мѣстомъ тогдашняго ихъ пребыванія былъ Булонь -- убѣжище столькихъ тысячъ другихъ несчастныхъ Британцевъ,-- и къ этой-то гостепріимной пристани отправился я со всею поспѣшностью, имѣя адресъ полковника Ньюкома. Квартира его находилась въ тихой, поросшей травою улицѣ стараго города. Зайдя къ нимъ, я не засталъ никого дома. У нихъ не было слуги, который бы отвѣчалъ на мой звонокъ; но добрая француженка, служанка сосѣднихъ жильцовъ, сказала мнѣ, что молодой мосьё каждый день ходитъ писать картины, а стараго господина я вѣроятно могу найдти на валу, куда онъ имѣлъ привычку ходить каждый день. Я побрелъ по красивенькимъ старинномъ аллеямъ, вдоль бастіоновъ, подъ тѣнью осѣняющихъ ихъ прекрасныхъ деревьевъ, и середи сѣрыхъ, старыхъ домовъ, съ островерхими крышами, изъ-за которыхъ виднѣется внизу веселый новый городъ, суетливый портъ, и амбаркадеры, выдвигающіяся въ сверкающее море, усѣянное сотнями бѣлыхъ парусовъ или черныхъ, дымящихся пароходовъ, и ограниченное отрадною для глазъ линіей свѣтлаго англійскаго берега. Мало найдется перспективъ болѣе очаровательныхъ, чѣмъ видъ съ этихъ старинныхъ французскихъ стѣнъ; мало найдется мѣстъ, гдѣ маленькія дѣти могутъ рѣзвиться и озабоченная думами старость отдыхать такъ пріятно, какъ въ этихъ мирныхъ садикахъ, раскинутыхъ по валамъ.
   Я нашелъ нашего стараго дорогаго друга, сидящаго на одной изъ скамеекъ, съ газетой на колѣняхъ, и рядомъ съ нимъ крошечную дѣвочку -- француженку, у которой на рукахъ спалъ маленькій Томасъ Ньюкомъ. Лицо полковника вспыхнуло, когда онъ увидѣлъ меня. Онъ сдѣлалъ два-три шага ко мнѣ и я замѣтилъ, что ноги у него дрожали. Онъ совершенно посѣдѣлъ и казался старше своихъ лѣтъ, а давно ли? не дальше, какъ въ прошломъ году поступь его была такъ бодра, лицо такъ мужественно и свѣжо. Мнѣ стало прискорбно, когда я подошелъ къ нему и увидѣлъ печальные слѣды, оставленные горемъ и заботами на лицѣ дорогаго старика.
   -- Такъ вы пріѣхали навѣстить меня, мой добрый молодой другъ, вскричалъ полковникъ, дрожащимъ голосомъ: любезно, очень любезно съ вашей стороны. Не правда ли, какъ хороша эта гостиная для пріема нашихъ друзей? У насъ ихъ нынче не много; внукъ да я приходимъ сюда каждый день и сидимъ здѣсь по цѣлымъ часамъ. Вѣдь славный сталъ мальчикъ, не такъ ли? Ужь говоритъ нѣкоторыя слова, сэръ, и ходитъ удивительно твердо. Скоро будетъ въ состояніи гулять съ своимъ дѣдушкой, и тогда Мари избавится отъ труда провожать насъ.-- Онъ повторилъ эту мысль по-французски, какъ бывало, въ старину, и обратился съ поклономъ къ Мари.-- Мосьё знаетъ, сказала дѣвушка, что она ничего такъ не желаетъ, какъ гулять съ малюткой; что это гораздо лучше, чѣмъ сидѣть дома.-- Въ эту минуту пробили часы и дѣвушка съ ребенкомъ встала, вскричавъ, что пора домой и что барыня будетъ браниться.
   -- У мистриссъ Мэккензи вспыльчивый нравъ, сказалъ съ доброю улыбкой полковникъ: бѣдняжкѣ пришлось много потерпѣть, вслѣдствіе моей неосторожности. Я радъ, Пенъ, что вы не брали акцій нашего банка. Я не былъ бы такъ радъ видѣть васъ, какъ радъ теперь, если бъ вовлекъ васъ въ потери, въ какія вовлекъ многихъ изъ моихъ друзей и знакомыхъ.
   Я, съ своей стороны, съ содроганіемъ ожидалъ услышать, что добрый старикъ находится подъ владычествомъ бой-женщины.
   -- Бейгэмъ аккуратно присылаетъ мнѣ газету; онъ предобрый, прелюбезный человѣкъ. Какъ я радъ, что онъ досталъ теплое мѣстечко въ Сити! Я счастливъ, что его компанія процвѣтаетъ, не такъ, какъ другія, о которыхъ вы знаете, Пенъ. Я прочелъ ваши два спича, сэръ, и они страхъ какъ понравились и мнѣ и Клэйву. Бѣдный молодой человѣкъ цѣлый день корпитъ надъ картинами. Знаете, онъ продалъ одну на выставкѣ, что придало намъ духу, и онъ докончилъ еще двѣ или три; теперь я служу ему моделью -- какъ вы думаете, сэръ, для кого?-- для Велизарія. Замолвите ли вы доброе словцо за Велизарія, принимающаго лепту?
   -- Мой дорогой, дорогой старый другъ, сказалъ я въ душевномъ волненіи: если вы будете такъ добры, что примете отъ меня -- лепту или какую бы ни было услугу, то доставите мнѣ такое удовольствіе, какого я не чувствовалъ, пользуясь вашимъ великодушіемъ въ старые дни. Взгляните, сэръ: я ношу часы, которые вы подарили мнѣ, при отъѣздѣ въ Индію. Не говорили ли вы мнѣ тогда, чтобъ я присмотрѣлъ за Клэйвомъ и не отказалъ ему въ услугѣ, если это будетъ нужно и возможно? Не могу ли служить ему теперь?-- и я продолжалъ въ этомъ тонѣ, съ неподдѣльнымъ жаромъ увѣряя его въ искренней любви моей и моей жены къ нимъ обоимъ, и въ желаніи нашемъ быть сколько-нибудь полезными для такихъ дорогихъ друзей.
   Полковникъ сказалъ, что у меня доброе сердце и у моей жены тоже, только... только... онъ не докончилъ фразы, но мнѣ довольно и этихъ словъ, чтобъ понять его мысль. Моя жена и обѣ дамы въ семействѣ полковника Ньюкома никакъ не могли сойдтись, какъ ни старалась сблизиться съ ними моя бѣдная Лаура. Самыя ея усилія пріобрѣсть ихъ благорасположеніе вызывали холодность и надменность, которыхъ она не могла превозмочь. Миленькая Рози и ея матушка записали насъ въ цѣхъ аристократовъ и мы, съ своей стороны, не обижались такимъ мнѣніемъ бой-женщины и Рози.
   Съ полчаса или больше я говорилъ съ полковникомъ о его дѣлахъ, которыя были очень и очень неотрадны, и о видахъ Клэйва, которые онъ старался представить въ возможно утѣшительнѣйшемъ свѣтѣ. Онъ принужденъ былъ подтвердить вѣсти, переданныя мнѣ Шеррикомъ, и сознался въ фактѣ, что весь его пансіонъ поглощенъ платежомъ преміи за застраховало жизни и процентами на суммы, которыя онъ вынужденъ былъ занять. Что жъ ему было дѣлать, какъ не удовлетворить по обязательствамъ? Благодаря Бога, дѣйствія его вполнѣ одобрены Клэйвомъ и это служитъ ему отрадой -- великой отрадой.-- Пусть женщины сердятся, прибавилъ бѣдный полковникъ: вѣдь онѣ не понимаютъ законовъ чести, по-крайней-мѣрѣ такъ, какъ мы ихъ понимаемъ. Можетъ-стагься, я поступилъ дурно, скрывая истину отъ мистриссъ Мэккензи; но я желалъ сдѣлать лучше и, наперекоръ надеждѣ, надѣялся, что какой-нибудь счастливый случай дастъ дѣламъ благопріятнѣйшій оборотъ. Богу извѣстно, какихъ мукъ стоило мнѣ посить цѣлые мѣсяцы маску веселости и провожать мою миленькую Рози на вечера и балы; все-таки бѣдная мистриссъ Мэккензи въ правѣ гнѣваться на меня, и я желаю того только, чтобъ Рози не перешла совсѣмъ на сторону матери: потеря ея любви была бы для меня невыносима.
   И такъ мои подозрѣнія оправдывались. Бой-женщина властвовала въ семействѣ и своимъ несноснымъ присутствіемъ и тиранствомъ умножала его горе.-- Зачѣмъ же, сэръ,-- рѣшился я спросить: если, какъ я догадываюсь изъ вашихъ словъ и -- прибавилъ я, смѣясь -- сколько помню извѣстныя битвы, которыя Клэйвъ описывалъ мнѣ въ старое время -- если вы и бой-жен...-- мистриссъ Мэккензи, не ладите между собой, зачѣмъ же она продолжаетъ жить у васъ, когда вы всѣ были бы гораздо счастливѣе, живя врознь?
   -- Она имѣетъ право житъ въ этомъ домѣ, говоритъ полковникъ: собственно я не имѣю на это права. Видите ли: я бѣдный нахлѣбникъ и существую только милостью Рози. Мы живемъ на сто фунтовъ годоваго дохода, обезпеченнаго за нею при свадьбъ; а мистриссъ Мэккензи прибавляетъ къ общему фонду своихъ сорокъ фунтовъ пансіона. Я расточилъ до послѣдняго шиллинга Розины семнадцатъ тысячъ фунтовъ и тысячу пятьсотъ ея матери. Онѣ сложились своими маленькими средствами и содержать насъ -- меня и Клэйва. Чѣмъ мы можемъ промышлять? Великій Боже! Что мы можемъ дѣлать? Я такъ безполезенъ, что когда мой бѣдный сынъ получилъ двадцать пять фунтовъ за свою картину, то счелъ общею нашею обязанностью -- послать ихъ къ Сарѣ Масонъ, и вы можете вообразить, какое житье намъ было отъ мистриссъ Мэккензи, когда это дошло до ея ушей. Я никогда не говорилъ о подобныхъ вещахъ ни одной живой душѣ; но говорю объ нихъ даже съ Клэйвомъ; но при видѣ вашего добраго, благороднаго лица, я увлекся... Простите за мою болтливость -- я старѣю, Артуръ. Эта бѣдность и эти ссоры убили во мнѣ всякую бодрость. Но не стану больше толковать объ этомъ предметѣ. Какъ бы я желалъ, если бъ могъ, просить васъ отобѣдать съ нами, но -- тутъ онъ улыбнулся -- но мы должны получить на то позволеніе отъ высшихъ властей.
   Я непремѣнно хотѣлъ, не смотря ни на чьи запрети, ни на какихъ бой-женщинъ, повидаться съ моимъ стариннымъ другомъ, Клэйвомъ, и настоялъ, чтобъ полковникъ свелъ меня въ свою квартиру, у дверей которой мы встрѣтили мистриссъ Мэккензи и ея дочь. Рози слегка покраснѣла, взглянула на свою мамашу, и потомъ сдѣлала мнѣ реверансъ. Бой-женщина также привѣтствовала меня, величественно, но довольно любезно, и не воспрепятствовала мнѣ войти въ ея покои и посмотрѣть, до какого положенія она доведена. Эта фраза была произнесла съ особенною выразительностью и сопровождалась значительнымъ взглядомъ на полковника, который склонилъ свою повинную голову и повелъ меня по комнатамъ не роскошнымъ, но миленькимъ и уютнымъ. Бой-женщина была отличная хозяйка -- неугомонная, вѣчно хлопотливая и брюзжащая. Кой-какія вещи, которыя они успѣли увезти съ собой, украшали маленькую гостиную! Мистриссъ Мэккензи, повелѣвавшая въ домѣ полновластно, стала даже упрашивать меня остаться отобѣдать и раздѣлить -- если только джентльменъ, такого, какъ я, кругу, удостоитъ ихъ этой чести -- скромную трапезу изгнанниковъ. Можетъ-статься, никакая трапеза не была бы мнѣ пріятна въ обществѣ этой женщины, но я желалъ видѣть моего дорогаго Клэйва и съ радостью принялъ не совсѣмъ безкорыстное хлѣбосольство его болтливой тещи. Она отозвала полковника въ сторону, шепнула ему на ухо и сунула что-то въ руку; прслѣ чего онъ взялъ шляпу и вышелъ. Вслѣдъ затѣмъ, Рози выслана была изъ комнаты, подъ какимъ-то другимъ предлогомъ, и я имѣлъ счастье остаться на-единѣ съ вдовушкой капитана Мэккензи.
   Она ту же минуту воспользовалась случаемъ и съ великимъ жаромъ и быстротою рѣчи пустилась разсказывать мнѣ о настоящихъ дѣлахъ несчастнаго семейства. Она описывала интересное положеніе ея милочки Рози -- вскормленной въ нѣгѣ, на лонѣ роскоши, воспитанной нѣжно-любящею матерью, вовсе не умѣющей заботиться о самой себѣ, и неминуемо погибшей бы, если бъ добрая бой-женщина не была каждую минуту готова поддержать ее и оказать ей покровительство. Здоровья она деликатнаго, пределикатнаго -- докторъ велитъ ей пить тресковый жиръ. Богъ знаетъ, какъ трудно платить доктору и покупать эти дорогія лекарства изъ той скудной доли, которая по неосторожности -- самой преступной и преднамѣренной неосторожности, безразсудству и сумазбродству полковника Ньюкома -- осталась имъ отъ всего ихъ состоянія! Взглянувъ въ окно, когда она говорила, я увидѣлъ -- мы оба увидѣли -- какъ дорогой старикъ грустно подходилъ къ дому, съ узелкомъ въ рукѣ. Видя, что полковникъ скоро будетъ дома и нашъ tête-à-tête приходитъ къ концу, мистриссъ Мэккензи быстро шепнула мнѣ, что у меня, какъ ей извѣстно, доброе сердце -- что Провидѣніе благословило меня прекраснымъ состояніемъ, которое я умѣю беречь, лучше чѣмъ другіе,-- что она не сомнѣвается въ моемъ намѣреніи -- и зачѣмъ бы я пріѣхалъ къ нимъ, если не съ благотворительною цѣлью?-- и какъ великодушно, какъ благородно съ вашей стороны, что вы пожаловали къ намъ; я всегда была такихъ мыслей объ васъ, мистеръ Пенденнисъ, что бы ни говорили другіе.-- Если я предполагаю оказать имъ пособіе, въ которомъ они крайне нуждаются -- и за которое будутъ возмездіемъ материнскія благословенія, то пусть это пособіе будетъ вручено ей, бой-женщинѣ -- такъ-какъ полковнику нельзя довѣрить ни одного шиллинга: онъ промоталъ уже огромныя суммы на какую-то старуху, которую онъ содержитъ на родинѣ, лишая свою милочку Рози даже самаго необходимаго въ жизни.
   Алчность и корыстолюбіе этой женщины, лесть, которою ей угодно было терзать меня за обѣдомъ, такъ надоѣли и опротивѣли мнѣ, что я едва могъ проглотить кусокъ, хотя мой бѣдный старый другъ посланъ былъ купить пирогъ въ пирожной собственно для меня. Клэйва не было за обѣдомъ: онъ въ рисовальные дни рѣдко возвращался домой до поздняго вечера. Ни жена, ни теща, по-видимому, не слишкомъ огорчались его отсутствіемъ, и я, видя, что бой-женщина исключительно за собою удерживаетъ право разговора и намѣрена не оставлять меня ни на минуту съ полковникомъ, поспѣшно раскланялся съ своими знакомыми, попросивъ ихъ передать Клэйву мою просьбу, чтобъ онъ зашелъ повидаться со мной въ гостиницу.
   

LXXIII.
Гдѣ Велизарій возвращается изъ заточенія.

   Я сидѣлъ въ потемкахъ въ своей комнатѣ, въ Hôtel des Bains, когда ожидаемый мною гость появился передо мной въ особѣ широкоплечаго Клэйва, въ широкой шляпѣ и съ густой бородой, которыя онъ заблагоразсудилъ носить въ качествѣ живописца. Нечего и говорить, что мы встрѣтили другъ друга горячими объятіями и наша бесѣда, продолжавшаяся до глубокой ночи, была самая дружеская и откровенная. Если я дѣлаю моихъ читателей повѣренными въ частныхъ дѣлахъ мистера Клэйва, то прошу у моего друга извиненія за разсказъ его исторіи въ угожденіе имъ. Люди плохо услаждали жизнь моего бѣднаго Клэйва, и я не думаю, чтобы денежныя потери, понесенныя имъ и его отцемъ, огорчали его столько, сколько домашнія обстоятельства. На зло дѣвушкѣ, которую онъ любилъ, и изъ великодушнаго мягкосердія, которое составляло часть его характера и побуждало его уступать чуть не всѣмъ желаніямъ добраго отца, молодой человѣкъ осуществилъ задушевную мысль полковника и взялъ жену, которую избрали два старые друга. Рози -- натура, какъ мы видѣли, также мягкая и послушная -- довольно охотно согласилась съ мнѣніемъ своей мамаши, утверждавшей, будто дочь ея влюблена въ богатаго и красиваго собой молодаго Клэйва, и куда ни шло -- приняла его предложеніе. Такимъ же точно образомъ, эта добрая дѣвочка приняла бы, безъ сомнѣнія, предложеніе капитана Хоби, прежняго своего обожателя, съ улыбкой поклялась бы въ церкви въ вѣрности капитану, и была бы доброй, счастливой и удовлетворительной для этого ффицера женой, если бъ только мамаша не скомандовала ей выбросить его изъ головы. Что удивительнаго, что старикамъ хотѣлось соединить молодыхъ людей, близкихъ ихъ сердцу? И сходство лѣтъ, и состояніе, и добрый характеръ, и благословенія родныхъ, все было на сторонѣ юной четы. Не въ первый разъ, при всѣхъ этихъ залогахъ счастья и благоденствія, супружество выходило неудачное; не въ первый разъ разбивался о подводные камни красивый, крѣпкій корабль, отплывавшій въ дальній путь при радостныхъ крикахъ съ берега, при напутствіи благопріятнаго вѣтра и прекрасной погоды.
   Выше мы привели притчу бѣднаго Клэйва о сапогахъ, которыми снабдилъ его добрый старикъ-отецъ, сапожкахъ прехорошенькихъ, лучше которыхъ требовать было нельзя... жаль только, что они не годились носящему. Если они сначала кололи ему пятку, за то какъ язвили и мучили они его теперь! Если Клэйвъ былъ мраченъ и недоволенъ, когда медовой мѣсяцъ не успѣлъ еще миновать, и онъ и его семейство сидѣли въ своемъ домѣ, въ блескѣ и великолѣпіи подъ вѣтвями пресловутаго серебрянаго кокосоваго дерева, то каково же было положеніе молодаго человѣка теперь, въ бѣдности, когда любовь ужь не могла пробавляться скудной трапезой изъ травъ; когда теща ворчала за каждый кусокъ, который глоталъ бѣдный старикъ -- отецъ Клэйва; когда пошлая, необразованная женщина, грубыми насмѣшками и смертельной злобой преслѣдовала добрѣйшаго и благороднѣйшаго изъ людей; когда больная жена, вѣчно подъ чьимъ-нибудь вліяніемъ, встрѣчала его истерическими воплями и упреками; когда жестокосердая тиранка, тупоумная, упрямая, въ высшей степени неспособная понимать кротость сына или добродушіе отца, неистовствовала надъ обоими, пользуясь невыносимымъ, неоспоримымъ правомъ, которое давали ей настоящія ея стѣсненныя обстоятельства -- тиранить этихъ двухъ несчастныхъ людей! Онъ и не слыхивалъ о деньгахъ, которыя пересылались къ мистриссъ Масонъ, говорилъ Клэйвъ. Когда извѣстіе объ этомъ фактѣ дошло до ушей бой-женщины, она подняла такую бурю, что чуть не убила бѣднаго полковника и едва не свела съ ума его сына. Она схватила плачущаго ребенка и кричала, что безчувственный отецъ и дѣдъ непремѣнно хотятъ уморить его голодомъ; она утѣшала и приводила въ истерику бѣдную Рози; она обращалась за совѣтами къ изгнанному изъ отечества священнику, къ которому она ходила въ церковь, къ банкротамъ -- капитанамъ, супругамъ этихъ капитановъ, женамъ бѣжавшихъ маклеровъ государственныхъ бумагъ, къ темнымъ посѣтителямъ бильярдныхъ залъ и выходцамъ изъ суда Королевской скамьи, и при ежедневныхъ визитахъ къ этимъ господамъ и госпожамъ и прогулкахъ на пристань, куда влачилась за нею и бѣдная Рози, мистриссъ Мэккензи разглашала о претерпѣваемыхъ ею и ея дочерью бѣдствіяхъ, трубила какъ полковникъ, надувъ ихъ и ограбивъ, живетъ теперь на ихъ счетъ,-- такъ трубила, что мистриссъ Волтеръ, жена левантскаго аукціониста, не стала кланяться бѣдному старику, при встрѣчахъ съ нимъ; что супруга капитана Кентіи, который семъ лѣтъ сидѣлъ въ Булонсской тюрьмѣ, запретила своему сыну говоритъ съ Клэйвомъ; и когда бѣдный, старый полковникъ пришелъ въ аптеку молодаго Снука, купить арроруту для больнаго внука, то аптекарскій гезель не давалъ ему порошка, пока полковникъ не заплатилъ за него денегъ.
   Денегъ не было у Томаса Ньюкома. Онъ отдалъ все, до послѣдняго гроша. Повергнувъ въ бѣдность всѣхъ окружавшихъ его, онъ не имѣлъ права, говорилъ онъ, употреблять на себя ни полушиллинга изъ остававшейся имъ скудной доли; бѣдный старикъ отказался даже отъ трубки, спутницы и утѣшительницы его въ продолженіе сорока лѣтъ.-- Ему нельзя было довѣрять ни гроша, говорила мистриссъ Мэккензи, и добрый старикъ, глотая свой кусокъ черстваго хлѣба, самъ сознавался въ истинѣ этихъ словъ, безмолвно преклоняя благородную сѣдую голову передъ этимъ бездушнымъ гоненіемъ.
   Такъ вотъ заключеніе шестидесяти семи или восьмилѣтней жизни, проведенной среди свободы и блеска, среди любви и чести; такъ вотъ награда благороднѣйшему сердцу, какое только когда-либо билось,-- могила и тюрьма храбраго воина, который участвовалъ въ двадцати сраженіяхъ,-- котораго шествіе по жизненному пути вездѣ ознаменовывалось благостью, котораго имя всегда сопровождалось благословеніями, и котораго поприще должно было кончиться здѣсь... здѣсь... въ тѣсной комнаткѣ, въ темномъ переулкѣ чужаго города -- при вопляхъ низкой, бѣшеной женщины, уязвлявшей его нѣжное, беззащитное сердце убійственными обидами и ежедневнымъ поруганіемъ!
   Пока мы сидѣли въ потемкахъ, Клэйвъ разсказывалъ мнѣ эту жалкую исторію, исторгнутую у него душевнымъ волненіемъ, котораго я не могъ не раздѣлять.-- Удивительно, что старикъ еще живетъ, говорилъ Клэйвъ; нѣкоторые укоры и насмѣшки бой-женщины и ея дочери такъ поражали его отца, что тотъ задыхался и отскакивалъ назадъ, какъ-будто кто стегнулъ его бичемъ.-- Онъ готовъ бы былъ лишить себя жизни, говорилъ бѣдный Клэйвъ: но онъ смотритъ на свое бѣдствіе, какъ на наказаніе, и намѣренъ нести свой крестъ, пока угодно будетъ Богу. Онъ не горюетъ о своихъ потеряхъ, сколько онѣ касаются его самого; но эти попреки отъ мистриссъ Мэккензи, и слова, сказанныя ему въ банкротскомъ судѣ одною или двумя вдовами его друзей, которые, по его убѣжденіямъ, взяли паи въ несчастномъ банкѣ, тревожили его ужаснѣйшимъ образомъ.-- Я слышу, какъ онъ иногда лежитъ безсонный и стонетъ. Великій Боже! что мнѣ дѣлать -- чѣмъ я могу пособить? вскричалъ молодой человѣкъ въ страшномъ пароксисмѣ горести: -- я хотѣлъ-было давать уроки -- ѣздилъ въ Лондонъ на палубѣ парохода, взявъ съ собой груду своихъ работъ, обращался къ продавцамъ картинъ, -- къ ростовщикамъ, дающимъ деньги подъ закладъ, -- къ жидамъ, -- къ Моссу, котораго ты помнишь по академіи Гэндиша: Моссъ далъ мнѣ, за сорокъ двѣ картины, восемнадцать фунтовъ стерлинговъ. Съ этими деньгами я возвратился въ Булонь. Ихъ стало на уплату доктору и на похороны нашего бѣднаго малютки. Tenez, Пенъ, ты угостишь меня ужиномъ; у меня въ весь день ничего не было во рту. кромѣ булки въ два су: дома, у меня кусокъ нейдетъ въ глотку; сердце надрывается; ты долженъ дать мнѣ денегъ сколько-нибудь, Пенъ, мой старый товарищъ. Я тебя знаю. Хотѣлъ-было писать къ тебѣ: но раздумалъ, полагая, что какъ-нибудь перебьюсь. Когда я ѣздилъ въ Лондонъ съ картинами, я заходилъ къ Джоржу, ко онъ былъ за городомъ; видѣлъ Кракторпа на улицѣ, въ Оксфордъ-стритѣ, но посовѣстился подойти къ нему и бросился бѣжать по Ганвейскому двору. Еще разъ попытался обратиться къ нему -- и опять не стало духу: наконецъ, я досталъ въ этотъ день восемнадцать фунтовъ у Мосса, и поѣхалъ съ тѣмъ домой.
   Дать ему денегъ? могу ли отказать дорогому старинному другу? И чтобы благотворнымъ ударомъ остановить порывъ негодованія и горести, которымъ предавался мой бѣдный товарищъ, я заблагоразсудилъ разразиться, съ своей стороны, жаркими и гнѣвными укоризнами; онѣ помогли мнѣ скрыть чувство горя и жалости, котораго мнѣ какъ-то не хотѣлось обнаружить. Я больно пожурилъ Клэйва, относя къ недружелюбію и неблагодарности то, что онъ прежде не обратился къ друзьямъ, которымъ было бы стыдно не помочь ему въ крайности. Въ чемъ бы онъ ни нуждался, онъ могъ считать мое своимъ. Я, по истинѣ, не постигалъ, какимъ-образомъ семейство его терпитъ такіе недостатки, какъ онъ описываетъ; потому-что есть много семействъ, которыя бѣднѣе ихъ, и между-тѣмъ живутъ, не нуждаясь; но я не произнесъ ни одного изъ этихъ послѣднихъ возраженій, удержавъ ихъ предположеніемъ, что Клэйвъ, въ первое время по пріѣздѣ въ Булонь, какъ непривыкшій къ экономіи, безразсудно вовлекался въ издержки, которыя довели его до настоящей нищеты {Въ то время я не зналъ, что главное управленіе домашнимъ казначействомъ находилось въ рукахъ мистриссъ Мэккензи и что эта примѣрная женщина, по прежней привычкѣ, откладывала деньжонки на черный день.}.
   Я принялъ смѣлость спросить на счетъ долговъ и Клэйвъ далъ мнѣ понять, что долговъ не было, по-крайней-мѣрѣ такихъ, которые бы сдѣлалъ онъ или его отецъ.-- Если ты укоряешь, какъ добрый товарищъ, Пенъ, за то, что мы изъ гордости не хотѣли занимать, то мы сдѣлали бъ еще хуже, если-бъ не расплачивались съ долгами. Мой поставщикъ красокъ беретъ у меня за нихъ картинами, и я думаю, самъ долженъ мнѣ бездѣлицу. Онъ мнѣ доставилъ уроки, по пятидесяти су за урокъ, по фунту за десять -- у одного разсчетливаго барина, который живетъ здѣсь въ богатомъ домѣ и держитъ двухъ обезьянъ въ ливреяхъ. У него четыре дочери, которыя пользуются уроками, и онъ утягиваетъ у бѣднаго продавца рисовальныхъ принадлежностей по десяти со ста съ карандашей и бумаги. Препріятное дѣло давать уроки его дѣтямъ и быть обязаннымъ этому фанфарону: и ему не накладно, не правда-ли, Пенъ? Но не въ томъ дѣло; только бы достать побольше уроковъ; вѣдь кромѣ издержекъ по дому, намъ нужны деньги и на другіе предметы, и дорогой старикъ просто умеръ бы съ горя, если бъ бѣдная старушка Сара Масонъ не получала своихъ пятидесяти фунтовъ въ годъ.
   Тутъ явился обильный ужинъ, съ бутылкой добраго вина, отчего былъ не прочь и самъ хозяинъ, послѣ плохаго обѣда въ три часа, къ которому я былъ приглашенъ бой-женщиной. Уже около полночи я отправился съ моимъ другомъ къ его дому, въ верхнемъ городѣ. Всѣ звѣзды небесныя радостно сіяли и лицо моего милаго Клэйва носило выраженіе счастья, какое помнится мнѣ въ старые дни, когда мы, пожавъ другъ другу руку, разставались съ: -- Господи, помилуй тебя!
   Другъ Клэйва, лежа на одной изъ удобнѣйшихъ и покойныхъ кроватей въ Hôtel des Bains, размышлялъ о всемъ видѣнномъ и слышанномъ и ему казалось, что городъ Булонь -- плохой рынокъ для артистическихъ дарованій, и что художникъ сдѣлалъ бы лучше, если бъ перенесъ ихъ въ Лондонъ, гдѣ десятки старинныхъ друзей навѣрно будутъ готовы помочь ему. Если бъ и полковника можно было высвободить изъ-подъ владычества бой-женщины, то, по моему мнѣнію, и доброму старику послужило бы къ пользѣ удаленіе на родину. Жена моя и я занимали въ это время просторный, старый домъ на Квинъ-скверѣ, въ Вестминстерѣ, гдѣ довольно было мѣста и для отца, и для сына. Я зналъ, что Лаура будетъ рада гостямъ: желаю, чтобъ супруга каждаго достопочтеннаго джентльмена, читающая эти страницы, была всегда такъ рада друзьямъ своего мужа. Я опасался только на счетъ здоровья Рози и начальственнаго соизволенія бой-женщины и сомнѣвался, получатъ ли увольненіе въ отпускъ два раба этой повелительницы.
   Эти размышленія долго не давали заснуть настоящему жизнеописателю и онъ не бралъ ничего въ ротъ до втораго часу слѣдующаго дня. Я сидѣлъ въ кофейной комнатѣ одинъ и еще не докончилъ завтрака, какъ вдругъ слуга доложилъ мнѣ о дамѣ, желающей видѣть мистера Пенденниса, и передо мной явилась мистриссъ Мэккензи. Ни малѣйшаго признака заботы или бѣдности не замѣчалось ни въ тоалетѣ, ни въ лицѣ бойкой вдовушки. Прекрасная шляпка, убранная внутри множествомъ маковыхъ цвѣтовъ, васильковъ и колосьевъ; фероньерка на лбу, не дорогая, но богатая по наружности, блиставшая на томъ центральномъ пунктѣ, гдѣ волнистые каштановые ея волосы раздѣлялись, чтобъ разсыпаться кольцами вокругъ ея полныхъ щекъ; прекрасная индѣйская шаль, щегольскія перчатки, пышное шелковое платье, хорошенькій синій зонтикъ, съ блѣдно-желтой каймой, пропасть блестящихъ колецъ, великолѣпные золотые часы и цѣпочка, которыя, помнится мнѣ, въ старое время, висѣли бывало на бѣлой шейкѣ бѣдненькой Рози, -- весь этотъ нарядъ и всѣ эти украшенія придавали вдовушкѣ такой блистательной видъ, что вы почли бы ее женою какого-нибудь богатаго капиталиста и никакъ не предположили, что это была бѣдная, обманутая, разоренная, ограбленная, несчастная бой-женщина.
   Ничто не могло сравниться съ любезностью этой лэди. Она насказала мнѣ самыхъ лестныхъ комплиментовъ на счетъ моихъ литературныхъ произведеній; съ живѣйшею внимательностью распросила о здоровьѣ милой мистриссъ Пенденнисъ и ея дѣтей, и потомъ -- какъ я ожидалъ -- принялась описывать бѣдствія и страданія своей возлюбленной дочери и внука, въ противоположность счастью и завидному положенію моей жены и ея семейства. Она никакъ не могла назвать своего внука тѣмъ ненавистнымъ именемъ, которое дано ему при крещеніи. Я зналъ, какія горькія причины имѣла она не любить имя Томаса Ньюкома.
   Тутъ она снова перечислила вкратцѣ всѣ бѣдствія, которыя она потерпѣла отъ полковника; упомянула о значительныхъ суммахъ, которыя обобралъ у нея и возлюбленной ея дочери этотъ несчастный тупоумный, чтобъ не сказать хуже, старикъ, и наконецъ представила мнѣ настоящую невыносимую крайность семейства. Доктора, похороны, деликатное положеніе Рози, сладкое мясо, желэ изъ телячьихъ ножекъ и тресковый жиръ снова проведены были передо мной въ быстромъ исчисленіи, и вдовушка кончила свой спичъ выраженіемъ благодарности за то, что я послушался ея вчерашняго совѣта и не далъ денегъ въ руки Клэйву Ньюкому; что семейство нуждается въ пособіи, въ чемъ вдовушка призывала небо во свидѣтели; что Клэйвъ и его безтолковый отецъ бросятъ гинеи за окно -- это неоспоримый фактъ; остальная часть силлогизма, какъ само собой разумѣется, состояла въ томъ, что если мистеръ Пенденнисъ намѣренъ оказать пособіе, то вручилъ бы деньги самой вдовушкѣ.
   Я имѣлъ съ собою очень мало денегъ, но мистриссъ Мэккензи, знакомая съ банкирами и пользовавшаяся, благодаря Бога, не смотря на всѣ ея бѣдствія, высочайшимъ довѣріемъ всѣхъ негоціантовъ, дала мнѣ почувствовать, что она съ величайшею охотою приметъ вексель на имя ея знакомыхъ -- братьевъ Гобсонъ въ Лондонѣ.
   Эту неожиданную аттаку я тихо и съ улыбкой отразилъ вопросомъ:-- Уже-ли мистриссъ Мэккензи воображаетъ, что джентльменъ, который только-что понесъ значительныя издержки по выборамъ, получая даже въ самое благопріятное время весьма ограниченный доходъ, можетъ иногда не имѣть возможности дать удовлетворительный вексель на мистеровъ Гобсоновъ или другихъ какихъ банкировъ? Она измѣнилась въ лицѣ при этой замѣткѣ, и расположеніе духа ея не многимъ чѣмъ улучшилось, когда я предложилъ ей одну изъ двухъ ассигнацій, бывшихъ у меня въ распоряженіи. Я сказалъ, что остальная ассигнація мнѣ нужна самому и что ея едва хватить на расплату съ содержателемъ отеля, гдѣ живу, и на расходы по возвратному пути въ Лондонъ, куда я отправляюсь не одинъ.
   -- Не одинъ? Тутъ я долженъ былъ, съ нѣкоторою робостью разгласить планъ, который я обдумывалъ цѣлую ночь; объяснить, что, по убѣжденію моему, дарованія Клэйва по-пусту тратятся въ Булони и могутъ найдти полезный сбытъ только въ Лондонѣ; что я вполнѣ надѣюсь, по связамъ моимъ съ издателями, доставить ему выгодную работу, и сдѣлалъ бы это нѣсколько мѣсяцевъ назадъ, еслибъ зналъ его стѣсненное положеніе; но я до послѣднихъ дней оставался въ увѣренности, что полковникъ, не смотря на банкротство, пользуется значительнымъ пансіономъ за военную службу.
   Всѣ эти представленія, какъ само собой разумѣется, вызвали вдовушку ко множеству замѣчаній, не слишкомъ лестныхъ для моего дорогаго старика-полковника. Онъ сохранилъ бы свой пенсіонъ, еслибъ не былъ такъ глупъ -- онъ просто ребенокъ въ денежныхъ дѣлахъ -- запуталъ и себя и всѣхъ -- весь домъ поворотилъ вверхъ дномъ, и проч. и проч.
   Я намекнулъ, что есть еще нѣкоторая возможность возвратить хоть часть его пансіона; что у меня есть добросовѣстные адвокаты, съ которыми я могу свести полковника, что для этого ему лучше пріѣхать въ Лондонъ, и что у жены моей домъ такъ просторенъ, что она съ радостью приметъ къ себѣ обоихъ джентльменовъ.
   Все это я говорилъ съ нѣкоторымъ, весьма основательнымъ страхомъ; я опасался, во-первыхъ, ея несогласія; во-вторыхъ, принятія предложенія съ готовностью пріѣхать и ей самой на нѣкоторое время гостить въ нашъ просторный домъ. Развѣ я не видалъ, что бой-женщина, пріѣхавъ къ бѣдному Джэмсу Бинни, на Фицройскомъ скверѣ, на одинъ мѣсяцъ, прожила у него нѣсколько лѣтъ? Развѣ я не зналъ, что если разъ она поставила ногу на порогъ дома, то она не прежде оставитъ его, какъ послѣ страшныхъ побоищъ? Не была ли она выпровожена Клэйвомъ? и не успѣла ли она возвратиться во владѣніе и снова упрочить свою власть? Да, наконецъ, развѣ я мало-мальски не знаю людей, и не сознаю, что у меня характеръ слабый, податливый? Увѣряю васъ, я съ ужасомъ ожидалъ отвѣта вдовушки на мое предложеніе.
   Къ великому моему облегченію, она выразила безусловное одобреніе на оба мои плана. Я необыкновенно добръ, сказала она, что интересуюсь судьбой обоихъ джентльменовъ и ея возлюбленной Рози: нѣжная мать не знала, какъ благодарить меня. Нѣтъ ничего желательнѣе, какъ то, чтобы Клэйвъ имѣлъ возможность добывать деньги этой отвратительной профессіей, которую вздумалось ему избрать; она называла это ремесломъ. Она явно желала развязаться съ отцомъ и сыномъ, и сказала, что чѣмъ скорѣй уѣдутъ они, тѣмъ будетъ лучше.
   Мы отправились рука объ руку къ полковнику, въ старый городъ, и во всю дорогу мистриссъ Маккензи представляла меня всѣмъ своимъ знакомымъ, встрѣчавшимся на улицѣ, и, съ удаленіемъ каждаго изъ нихъ, объясняла мнѣ финансовую причину его временнаго пребыванія въ Булони. Несмотря на деликатное состояніе здоровья Рози, мистриссъ Мэккензи не замедлила сообщить ей вѣсть о вѣроятномъ отъѣздѣ джентльменовъ, и высказала это съ такою поспѣшностью и внезапностью, какъ-будто вѣсть должна была обрадовать бѣдную Рози: чуть ли не такъ и было на самомъ дѣлѣ. Молодая женщина, привыкшая предоставлять мамашѣ разсуждать за нее, послѣдовала этой привычкѣ и въ настоящемъ случаѣ; и поѣдетъ ли мужъ или останется дома, она казалась равно довольною или апатичною.-- Не любезно ли, не великодушно ли со стороны милыхъ мистера и мистриссъ Пенденнисъ, что они предлагаютъ радушный пріемъ мистеру Ньюкому и полковнику? При этомъ указаніи случая къ изъявленію благодарности, Рози ту же минуту примолвила, что это дѣйствительно крайне любезно съ моей стороны.-- Что жъ ты не спросишь, моя душечка-страдалица, о здоровьѣ мистриссъ Пенденнисъ и ея милыхъ дѣтей?-- Рози, совсѣмъ упустившая изъ виду этотъ вопросъ, тотчасъ же сказала: надѣюсь, что мистриссъ Пенденнисъ и ея милыя дѣти здоровы? Матушка совершенно поглощала самостоятельность бѣднаго, смиреннаго существа. Глаза Рози слѣдовали за всѣми движеніями бой-женщины и искали у нея совѣта или помощи. Она сидѣла передъ мистриссъ Мэккензи, какъ птичка передъ боа-констрикторомъ,-- смущенная, трепещущая, обаянная, испуганная и ласкающаяся, какъ битая болонка передъ хозяиномъ.
   Полковникъ, по обыкновенію, грѣлся въ этотъ часъ на солнцѣ, сидя за скамейкѣ, на валу. Я отправился туда же и нашелъ старика съ внукомъ, который, какъ и вчера, лежалъ на колѣняхъ у маленькой няньки, обхвативъ своими розовыми рученками палецъ дѣда. Тс! сказалъ при моемъ приближеніи добрый старикъ, поднявъ палецъ другой руки къ усамъ: -- малютка спитъ. Il est Lien joli quand il dort -- n'est-ce pas, Marie?-- Дѣвушка совершенно соглашалась съ мосьё, что мальчикъ настоящій ангелочикъ.-- Эта дѣвочка просто кладъ, Пенденнисъ, сказалъ полковникъ, съ большою важностью.
   И его обаялъ боа-констрикторъ; плеть бой-женщины усмирила и эту безпомощную, нѣжную, возвышенную душу. Когда я взглянулъ на эту голову, когда-то такую бодрую и мужественную, теперь такую прекрасную и покорную, годъ его прошлой жизни мелькнулъ передо мной съ быстротою молніи. Я вообразилъ ненавистное тиранство, тупую покорность, жестокія насмѣшки, безполезныя угрызенія совѣсти, безсонныя ночи страданья и горькихъ воспоминаній, нѣжное сердце, язвимое смертоносными стрѣлами, и сильную надежду. Сознаюсь, я зарыдалъ при этомъ зрѣлищѣ, подумалъ о благородномъ, страдающемъ существѣ, закрылъ лицо руками и отвернулся.
   Старикъ вскочилъ, высвободивъ руку изъ рукъ малютки, и положилъ эту нѣжную, дрожащую руку ко мнѣ на плечо.-- Что съ тобой, мой дорогой Артуръ? сказалъ онъ, пристально глядя мнѣ въ лицо: вѣдь дома все благополучно, мой любезный? Лаура и дѣти здоровы?
   Въ одну минуту, унявъ душевное волненіе, я взялъ его подъ руку, и медленно прохаживаясь съ нимъ взадъ и впередъ по освѣщенной солнцемъ дорожкѣ стариннаго вала, разсказалъ ему, что, по особенному порученію Лауры, я пріѣхалъ за тѣмъ, чтобъ увести его на нѣкоторое время погостить у насъ; привести въ порядокъ его дѣла, которыя, я былъ увѣренъ, находились въ страшномъ разстройствѣ, и поразсудить, нельзя ли найдти средство спасти отъ кораблекрушенія хоть частичку достоянія, ради малютки, что лежалъ на рукахъ няни.
   Сначала полковникъ Ньюкомъ не хотѣлъ и слышать объ отъѣздѣ изъ Булони:-- Рози будетъ скучать по немъ; Рози онъ будетъ нуженъ... но по возвращеніи домой, очутясь передъ своими дамами, Томасъ Ньюкомъ быстро перемѣнилъ намѣреніе. Онъ согласился ѣхать, и вошедшій въ эту минуту Клэйвъ, узнавъ нашъ планъ, охотно одобрилъ его. Въ тотъ же самый вечеръ я заѣхалъ въ каретѣ, взять обоихъ моихъ друзей на пароходъ. Ихъ маленькіе чемоданы были уложены. При прощаньѣ, дамы не показали и виду грусти; только дѣвочка Мэри, съ ребенкомъ на рукахъ, горько плакала. Клэйвъ отъ души обнялъ малютку, и полковникъ, возвратясь, чтобъ еще разъ поцѣловать его, вынулъ изъ галстуха небольшую золотую булавку, и дрожащей рукой подавая ее нянюшкѣ, просилъ эту дѣвочку поберечь малютку до его возвращенія.
   -- Видите ли, Артуръ, Мэри -- предобрая дѣвочка, такая вѣрная, привязанная, сказалъ добродушный старикъ: а у меня нѣтъ денегъ, чтобъ дать ей -- ни единой, ни единой, что... называется, рупіи.
   

LXXIV.
Гдѣ Клэйвъ начинаетъ жизнь съизнова.

   Мы оканчиваемъ нашу исторію, а между-тѣмъ бѣдный Клэйвъ только-что начинаетъ новую жизнь. Съ-этихъ-поръ, хлѣбъ, который онъ ѣстъ, онъ долженъ добывать въ потѣ лица; и когда я посмотрю на его труды, на его испытанія, на его обманутыя ожиданія, я не могу удержаться отъ сравненія его профессіи съ моей.
   Неудачи и непріятности, сопровождающія нашу профессію, принимаются, какъ намъ извѣстно, въ должное вниманіе литераторами и ихъ друзьями. Наша бѣдность, наши непріятности и разочарованія выставляются съ большою силою и часто съ избыточною истиной тѣми, которые говорятъ о насъ; но есть и выгоды, принадлежащія нашему ремеслу, которыя, какъ мнѣ кажется, упускаются изъ виду многими, посвятившими себя этому ремеслу и описывающими его, и за которыя, сводя итоги нашихъ счетовъ, мы не всегда бываемъ въ должной мѣрѣ благодарны. У насъ нѣтъ патрона, такъ-сказать, мы не сидимъ больше въ прихожихъ, въ ожиданіи отъ вельможи подарка нѣсколькихъ гиней, въ возмездіе за льстивое посвященіе. Мы сбываемъ наши товары поставщику книгъ: между нимъ и нами существуетъ такое же точно обязательство, какъ между нимъ и его поставщикомъ бумаги или типографщикомъ. Въ большихъ городахъ нашей родины, для насъ заготовлены огромные запасы книгъ, съ библіотекарями, распредѣляющими ихъ для насъ на разряды, съ вѣжливыми прикащиками, готовыми служить намъ, съ удобными кабинетами для нашихъ занятій. Для отправленія нашего ремесла, мы почти не нуждаемся въ капиталъ. Какая же другая изъ такъ-называемыхъ ученыхъ профессій равно благодатна? Докторъ, напримѣръ, которому воспитаніе стоило такихъ заботъ и издержекъ, долженъ обзавестись домомъ и мебелью, лошадьми, экипажемъ и слугами, прежде чѣмъ больная, публика вздумаетъ пригласить его. Я слышалъ, что эти господа принуждены ухаживать и увиваться вокругъ вдовушекъ, развеселять ипохондриковъ, прибѣгать къ множеству мелкихъ, вспомогательныхъ фокусовъ, если хотятъ заниматься съ выгодой своимъ искусствомъ врачеванія. Сколько сотенъ фунтовъ стерлинговъ долженъ вложить въ свой ремесленный фондъ адвокатъ прежде, чѣмъ онъ станетъ получать отъ него барыши? Дорогое университетское воспитаніе, дорогая квартира въ Судебномъ Подворьѣ, писцы и ихъ содержаніе, неизбѣжныя поѣздки -- расходы, которые необходимо удовлетворить прежде, чѣмъ найдется кліентъ или представится случай къ извѣстности или хоть возможности занятій. Правда, цѣны высоки въ адвокатскомъ ремеслѣ, но какой огромной суммы стоитъ лоттерейный билетъ! Если литераторъ не будетъ имѣть барыша, за то и рискъ его не великъ. Будемъ же говорить о нашемъ ремеслѣ такъ, какъ оно есть, и не станемъ плакать и винить, чтобъ вызывать состраданіе публики.
   Художники, большею частью, не разглагольствуютъ о своихъ бѣдствіяхъ такъ громко, какъ нѣкоторые господа изъ литературной братьи, а между-тѣмъ жизнь многихъ изъ нихъ гораздо тягостнѣе; шансы ихъ болѣе сомнительны и условія ихъ профессіи менѣе пріятны и боіѣе стѣснительны, чѣмъ наши. Я наглядѣлся, какъ королевскій академикъ Сми, эсквайръ, льстилъ и увивался и, въ то же время, хвастался и чванился, бѣдняга, чтобъ найдти желающаго заказать ему портретъ. Я наслушался, какъ одинъ манчестерскій магнатъ разсуждалъ объ изящныхъ искусствахъ передъ одною изъ картинъ Джона Джемса, корчилъ знатока и проповѣдывалъ самые нелѣпые законы для искусства. Я видалъ, какъ бѣдный Томкинсъ гнулся въ дугу передъ богатымъ аматеромъ; я наблюдалъ, какъ Томкинсъ усердно улыбался при малѣйшей шуткѣ этого аматера; какъ мерцалъ въ его глазахъ робкій лучъ надежды, когда аматеръ останавливался передъ его картиной. Я былъ введенъ чернымъ слугой Чипстона, черезъ анфиладу комнатъ, въ великолѣпную мастерскую Чипстона, гдѣ онъ сидѣлъ, напрасно выжидая заказа, и ежеминутно страшась получить отъ хозяина дома требованіе объ уплатѣ за квартиру. И видя, какими тяжкими повинностями обложено ремесло этихъ джентльменовъ, я благодарилъ небо за свою, болѣе счастливую профессію, которая не вынуждаетъ насъ ползать передъ патронами и не требуетъ другого капитала, кромѣ рукъ работника, умѣнья и полу стопы бумаги.
   Вмѣсто того, чтобы всѣми силами души обратиться къ новой своей профессіи, Клэйвъ Ньюкомъ, одинъ изъ высокомѣрнѣйшихъ смертныхъ, заблагоразсудилъ возмущаться противъ судьбы и артачиться почти на каждой ступени своего образованія. Онъ получилъ отъ природы даръ къ своему искусству и безъ методы, скачками, пріобрѣлъ очень значительную бойкость кисти. Его эскизы были лучше его картинъ (противъ этого мнѣнія навѣрно возразилъ бы мой пріятель, если бы онъ былъ здѣсь на лицо); его легкіе очерки далеко превосходили его оконченныя композиціи. Друзья его, присвоивъ себѣ право судить о качествахъ художника, рѣшились-было дать ему соотвѣтственный совѣтъ и получили обычную благодарность за свои труды. Мы должны были вынести жаркія перепалки съ Клэйвомъ прежде, чѣмъ успѣли убѣдить его нанять приличную квартиру для исполненія плановъ, которые мы имѣли для него въ виду.-- "Кчему стану я нанимать дорогую квартиру? возразилъ Клэйвъ, ударяя кулакомъ но столу: я нищій и едва въ состояніи жить на чердакѣ. Кчему ты хочешь платить мнѣ за свой портретъ, за портретъ Лауры и дѣтей? Тебѣ они вовсе не нужны -- ты хочешь только дать мнѣ денегъ. Съ моей стороны было бы гораздо добросовѣстнѣе, взять деньги по-просту и сознаться, что я нищій. Знаешь ли, что я скажу тебѣ, Пенъ? Единственныя деньги, которыя, по моему убѣжденію, достаются мнѣ честнымъ путемъ, это тѣ, которыя я получаю отъ одного мелкаго продавца картинъ въ Лонгъ-Акрѣ: онъ покупаетъ у меня рисунки, съ подряда, по четырнадцати шиллинговъ за штуку, что можетъ составить въ годъ до двухсотъ фунтовъ стерлинговъ. Я рисую для него курьерскія тележки и кавалерійскія аттаки; публикѣ особенно нравятся курьерскія тележки -- на сѣрой бумагѣ -- лошади и милевые столбы бѣлые -- желтоватая пыль -- даль кобальтовая, а всадники и возникъ, разумѣется, киноварные. Вотъ чѣмъ можетъ добывать себѣ хлѣбъ благородный человѣкъ! Портреты, фи! это нищенство въ маскарадномъ костюмѣ. Кракторпъ и полдюжины его товарищей по полку, такихъ же добрыхъ малыхъ, какъ онъ, заказали мнѣ свои портреты и прислали мнѣ по пяти фунтовъ стерлинговъ съ головы; но, ей-ей, мнѣ стыдно взять эти деньги.-- Вотъ содержаніе того, что говорилъ Клэйвъ Ньюкомъ, расхаживая послѣ обѣда взадъ и впередъ по нашей комнатѣ, покручивая усы и откидывая длинные свѣтлорусые волосы съ исхудалаго лица.
   Когда Клэйва повели въ новую квартиру, надъ которой друзья его присовѣтовали ему выставить вывѣску, дорогой старикъ полковникъ отправился вмѣстѣ съ сыномъ, грустно простившись съ нашими малютками, которые страхъ какъ полюбили полковника въ послѣдній его визитъ, и всякой разъ, когда онъ приходилъ навѣстить насъ, встрѣчали его съ улыбками, ласками и дѣтскимъ радушіемъ. Въ тотъ день, какъ онъ оставлялъ васъ, Лаура подошла къ нему и поцѣловала его со слезами на глазахъ.-- Ты знаешь, какъ давно мнѣ этого хотѣлось, сказала своему супругу эта лэди. Въ-самомъ-дѣлѣ, я не въ состояніи описать поведеніе старика въ продолженіе его пребыванія у насъ: его нѣжную благодарность, его кроткую простоту и добродушіе, его обдуманную вѣжливость. Въ нашемъ маленькомъ хозяйствѣ не было ни одного слуги, который бы не желалъ угодить ему. Горничная Лауры, при прощаньѣ съ полковникомъ, растрогалась не меньше своей барыни. Нѣкоторое время онъ чувствовалъ себя не хорошо, и нашъ поваръ, для услажденія его чувства вкуса, совершалъ чудеса по части пуддинговъ и желе. Мальчикъ, исполнявшій у насъ должность дворецкаго и лакея, лѣнтяй и лакомка, котораго Марта безпрестанно бранила безъ пользы,-- охотно бросалъ свой ужинъ и бѣжалъ къ полковнику. У меня сердце надрывается, когда я вспомню слова, сказанныя имъ при прощаньѣ, и подумаю, что мы были орудіями хотя нѣкотораго облегченія этой убитой и кроткой души.
   Пока полковникъ и его сынъ жили у насъ, письма, какъ само собой разумѣется, не урѣжали между Клэйвомъ и его семействомъ въ Булони; но жена моя замѣчала, что полученіе этихъ писемъ мало доставляло удовольствія нашимъ друзьямъ. Они прочитывались въ минуту и потомъ Клэйвъ небрежно передавалъ ихъ своему отцу или съ пасмурнымъ видомъ запрятывалъ ихъ къ себѣ въ карманъ.-- Не видишь ли, проворчалъ мнѣ однажды Клэйвъ: не видишь ли, что Рози почти не пишетъ ко мнѣ, а если и пишетъ, то такъ и чувствуешь, что за плечомъ у ней стоитъ ея матушка? Эта женщина -- Немезида нашей жизни, Пенъ! Какъ мнѣ расплатиться съ нею? Великій Боже! какъ мнѣ съ ней расплатиться?-- Съ этими словами, голова его опустилась на руки, и, смотря на него, я видѣлъ передъ собой страшную домашнюю картину безотраднаго горя, позорнаго несогласія, безсмысленной тиранніи.
   Что значатъ, скажу опять, всѣ такъ-называемыя бѣдствія въ сравненіи съ этими мелкими непріятностями?
   Полковникъ сопровождалъ Клэйва въ квартиру, которую мы нашли для художника, въ кварталѣ не отдаленномъ отъ прежняго дома на Фицройскомъ скверѣ, гдѣ проведено имъ нѣсколько счастливыхъ лѣтъ его юности. Когда желающіе снять съ себя портретъ приходили къ Клэйву для сеансовъ -- что сначала случалось довольно часто, потому что многіе изъ старинныхъ его друзей и знакомыхъ усердно желали оказать ему услугу -- старый джентльменъ бывалъ чрезвычайно доволенъ и веселъ. Мы могли судить по его лицу, что дѣла въ мастерской идутъ очень хорошо. Онъ показывалъ намъ комнаты, которыя назначались для Рози и ея сына. Нашимъ дѣтямъ и матери ихъ, которой никогда не наскучалъ его разговоръ, онъ безпрестанно толковалъ о своемъ внукѣ; наполнялъ будущую дѣтскую сотнями маленькихъ бездѣлокъ собственнаго своего изобрѣтенія и множествомъ разныхъ вещей, которыя онъ покупалъ по удивительно дешевой цѣнѣ, бродя по толкучему рынку и аукціоннымъ колерамъ; склеилъ съ величайшею тщательностью альбомъ для малютки, съ литографіями и эскизами. Онъ не могъ надивиться, какъ рано мальчикъ началъ интересоваться картинками; онъ былъ увѣренъ, что малютка наслѣдуетъ дарованія своего отца. Объ одномъ только жалѣлъ старикъ: зачѣмъ у этого малютки -- дѣдушка не умнѣе безразсуднаго старика, который все погубилъ, что принадлежало внуку?
   Лондонцы, какъ бы не любили другъ друга, видятся съ своими пріятелями очень рѣдко. Городъ такъ обширенъ, что даже смежная дверь отстоитъ далеко; хлопоты по дѣламъ, общество, удовольствія такъ многообразны, что простая дружба можетъ получать или давать только случайное рукопожатіе мимоходомъ, второпяхъ. Люди принуждены заботиться о томъ, чѣмъ жить, и по необходимости становятся эгоистами, хотя и не перестаютъ быть дружелюбными. Въ случаѣ большой нужды, вы знаете гдѣ найдти своего друга и онъ также знаетъ о васъ. Такъ и я весьма рѣдко бывалъ въ Гоулэндъ-стритѣ, гдѣ теперь жилъ Клэйвъ; рѣдко заходилъ въ Лэмъ-Кортъ, гдѣ мой дорогой старинный другъ Уаррингтонъ по-прежнему сидѣлъ за работой; между-тѣмъ наши встрѣчи были не меньше радушны и увѣренность одного въ дружбѣ другого не измѣнялась. Многіе говорятъ, что у людей нѣтъ души; кто такъ говоритъ, тотъ -- или просто попугай, повторяющій общія мѣста (и это самое правдоподобное и милостивое предположеніе), или самъ безъ души, или такой несчастный выродокъ, что не могъ пріобрѣсти друзей. Слишкомъ многихъ друзей разсудительный смертный имѣть не можетъ. Сколькимъ бы особамъ пришлось оплакивать вашу смерть и сколько разъ пришлось бы вамъ оплакивать смерть другихъ? Если бъ наши сердца могли обитать въ такомъ гаремѣ дружественныхъ привязанностей, то однѣ перемѣны и повторенія печали и слезъ были бы невыносимы и обложили бы нашу жизнь поборами, превосходящими ея цѣнность. Однимъ словомъ, мы несемъ на свѣтѣ собственное свое бремя; бѣгаемъ и толчемся по жизненному пути по собственнымъ своимъ дѣламъ; намъ жмутъ ноги собственные сапоги, хотя, Боже сохрани, чтобъ мы по временамъ не останавливались и не забывали о самихъ себѣ, когда нашъ другъ вопіетъ въ бѣдѣ, или когда мы можемъ подать бѣдному истомленному страннику помощь къ дальнѣйшему слѣдованію. Что касается до добрыхъ женщинъ, то, достопочтеннѣйшій читатель, это существа отличныя отъ насъ: ихъ натура -- любить, оказывать нѣжныя услуги, неутомимо совершать подвиги милосердія. Такимъ-образомъ, я вамъ доложу, что если мистеръ Пенделиисъ былъ parvus suorum cultor et infrequens, за то мистриссъ Лаура всегда находила время странствовать изъ Вестминстера въ Блумсбери и навѣщать своего полковника и своего Клайва, которыхъ она снова полюбила отъ всего сердца, съ-тѣхъ-поръ, какъ разразилось надъ ними бѣдствіе, и которые платили ей за ея доброту благорасположеніемъ, отраднымъ и для дателя и для получателя; это благорасположеніе внушало чувство гордости и благодарности и супругу, котораго жена умѣла пріобрѣсть такое лестное уваженіе. Что для мужа дороже всего? Собственная ли его слава, или любовь ваша къ тѣмъ, кого онъ любитъ? Я вижу Лауру Пенденнисъ вѣчно постоянную, нѣжно любящую и чистую; вѣчно отправляющую служеніе на пользу ближняго, надѣляющую всѣхъ отрадой и сопровождаемую благословеніями. Который же изъ двухъ даровъ желалъ бы я имѣть, по вашему мнѣнію: этотъ ли безцѣнный вѣнецъ гимена, или славу десятаго изданія?
   Клэйвъ и его отецъ нашли не только образцоваго друга въ вышеупомянутой лэди, но и совершеннѣйшую, примѣрную хозяйку дома въ ихъ новой квартирѣ. Въ домѣ ея, кромѣ тѣхъ покоевъ, которые мистеръ Ньюкомъ первоначально нанялъ, было достаточно комнатъ и для помѣщенія его жены, ребенка и служанки, на случай пріѣзда ихъ къ нему, съ очень уютной комнаткой въ верхнемъ этажѣ для полковника, рядомъ съ дѣтской внука, гдѣ онъ любилъ быть.-- Ну, если нѣтъ комнаты для бой-женщины, какъ вы ее называете, говоритъ мистриссъ Лаура, пожимая плечами:-- что дѣлать! мнѣ это очень жаль; Клэйвъ долженъ по возможности привыкать къ разлукѣ съ нею. Впрочемъ, дорогой Пенъ, вѣдь онъ мужъ Рози, а не мамаши ея, и поэтому, я думаю, имъ гораздо лучше жить по-прежнему отдѣльными хозяйствами.
   Дешевизна квартиры, отдаваемой въ наемъ хозяйкой дома; множество хорошенькой, новенькой домашней утвари, которою была снабжена квартира; совѣщанія, которыя хозяюшка безпрестанно вела съ моей женой на счетъ этихъ домашнихъ принадлежностей, все это крайне изумляло меня.-- Ужь не заложила ли ты, безпечная дѣвочка, своихъ брилліантовъ, на покупку всего этого скарба?-- Нѣтъ, сэръ, я не закладывала своихъ брилліантовъ, отвѣчаетъ мистриссъ Лаура,-- и мнѣ предоставлено было думать (если только я сколько-нибудь интересовался), что всѣмъ этимъ Клэйвъ обязанъ благосклонности самой хозяйки, такъ-какъ жена супруга Лауры была не богата и въ это время не требовала отъ меня денегъ больше противъ прежняго.
   Сначала дѣла Клэйва, не смотря, на его пасмурность, шли по-видимому очень благопріятно и изъ числа старинныхъ его друзей и знакомыхъ къ нему являлось столько охотниковъ снимать съ себя портреты, что я съ полковникомъ и женой готовы были думать, что Клэйвъ дивный, геніальный художникъ; что слава его со дня на день будетъ возрастать и онъ разбогатѣетъ. Лаура настаивала, чтобъ Рози возвратилась къ своему супругу. Каждая жена должна жить вмѣстѣ съ мужемъ. Джонъ Джэмсъ покачивалъ головой, когда заходила рѣчь объ успѣхахъ Клэйва.-- Посмотримъ, откажется ли академія въ нынѣшнемъ году принять его картины, и какое мѣсто укажетъ она ему, говорилъ Ридлей,-- Клэйвъ, надо отдать ему справедливость, думалъ о своихъ произведеніяхъ гораздо скромнѣе, чѣмъ Ридлей. Намъ, знавшимъ обоихъ молодыхъ людей въ старые дни, трогательно было видѣть ихъ въ измѣнившихся положеніяхъ. Теперь, благодаря своимъ дарованіямъ и трудолюбію, уже Ридлей былъ патрономъ; теперь Ридлей, добрый, прилежный ученикъ, первенствовалъ въ искусствѣ и собиралъ плоды своихъ трудовъ, и ни одинъ изъ многихъ его почитателей не привѣтствовалъ его таланта и успѣховъ съ такимъ чистосердечнымъ радушіемъ, какъ Клэйвъ, благородное сердце котораго не вѣдало зависти, и который вѣчно радовался и восторгался при успѣхѣ своихъ друзей.
   Когда мистеръ Клэйвъ уѣзжалъ въ Булонь для свиданій съ женою, полковникъ не сопровождалъ своего сына и, въ отсутсвіе послѣдняго, обѣдалъ съ мистриссъ Ненденнисъ.
   Хотя въ Гоулэндъ-стритѣ всѣ приготовленія были уже сдѣланы и Клэйвъ, по обязанности мужа, ѣздилъ въ Булонь, однакожъ мистриссъ Пенденнисъ замѣчала, что онъ все еще не рѣшается перевезти жену въ Лондонъ.
   По этому случаю, мистеръ Пенденнисъ говорилъ стороной, что нѣкоторые джентльмены / не слишкомъ думаютъ о сообществѣ своихъ женъ и что этой четѣ, можетъ-быть, лучше жить врознь,-- на что мистриссъ Пенденнисъ, топнувъ ножкой, возражала:-- Вздоръ, какъ тебѣ не стыдно, Артуръ? Какъ можешь ты говорить такъ вѣтренно? Развѣ онъ не далъ передъ Богомъ клятвы любить и уважать ее и никогда не покидать? Развѣ обязанность его перестала быть обязанностью, сэръ? (особенно сильный ударъ ножкой по полу.) Развѣ она не спутница его на вѣчныя времена?
   -- Включая и бой-женщину, моя милая? говоритъ мистеръ Пенденнисъ.
   -- Не извольте смѣяться, сэръ! Она должна пріѣхать къ нему. Въ Гоулэндъ-стритѣ нѣтъ комнаты для мистриссъ Мэккеизи.
   -- Лукавая интригантка! У насъ есть лишнія комнаты. Предположи, что мы пригласимъ мистриссъ Мэккеизи жить въ нашемъ домѣ, моя милая: сколько наслушаемся мы тогда гарнизонныхъ анекдотовъ и артельныхъ остротъ твоего фаворита, капитана Гоби!
   -- Я не могу терпѣть этого отвратительнаго человѣка! вскричала мистриссъ Пенденнисъ.-- Чѣмъ могу я объяснить нелюбовь ея къ капитану?
   Когда все было готово для пріема маленькой семьи Клэйва, мы посовѣтовали нашему другу отправиться въ Булонь, привезти жену и ребенка, и потомъ заключить съ бой-женщиной какой-нибудь окончательный договоръ. Онъ, какъ и мы, видѣлъ, что присутствіе и самовластіе этой фатальной женщины разстроило здоровье и бодрость его отца, что старикъ при ней не зналъ ни мира, ни отрады, и поспѣшно шелъ къ могилѣ подъ этимъ ужаснымъ и неумолимымъ гоненіемъ. Мистриссъ Мэккензи дѣлала и Клэйва едва ли менѣе несчастнымъ, чѣмъ отца; управляла его домашнимъ хозяйствомъ; отняла у него уваженіе и любовь безхарактерной жены и отравляла счастье каждаго изъ близкихъ къ ней. Имъ должно было жить врознь. Если она не могла существовать на свой вдовій пансіонъ, правда очень ограниченный, танъ пусть Клэйвъ уступитъ ей половину дохода жены, который составлялъ сто фунтовъ въ годъ. Виды на будущее и настоящія его средства добывать деньги давали ему возможность обойдтись и безъ этой части его доходовъ; во всякомъ случаѣ, онъ и отецъ его должны считать себя счастливыми, если этой цѣной выкупятся изъ неволи отъ несносной вдовушки.-- Поѣзжайте, Клэйвъ, говорили ему совѣтники: поѣзжайте и привезите къ намъ вашу жену и малютку; мы всѣ будемъ счастливы.-- Видите ли: эти совѣтники полагали такъ: если написать къ мистриссъ Ньюкомъ "пріѣзжайте" -- то она навѣрно пріѣдетъ въ сопровожденіи бой-женщины.
   Давъ обѣщаніе, что онъ будетъ вести себя какъ слѣдуетъ человѣку не робкаго дѣсятка -- а мы знаемъ, что Клэйвъ оказалъ примѣрное мужество въ двухъ или трехъ предъидущихъ побоищахъ -- Клэйвъ поплылъ черезъ каналъ за своей Рози. Нашъ добрый полковникъ согласился обѣдать у насъ каждый день въ продолженіе отсутствія сына. Я ужь говорилъ, какъ онъ былъ любимъ и старымъ и малымъ, -- и впослѣдствіи увѣрялъ, что ни одна женщина не доставляла ему столько радостей, какъ Лаура. Мы, не знаю почему, не открывали ему, что присовѣтовали Клэйву предложить вдовушкѣ взятку по пятидесяти фунтовъ въ годъ, и только спустя двѣ недѣли по отъѣздѣ Клэйва, и черезъ недѣлю по возвращеніи его, когда пришло извѣстіе о смерти бѣдной старушки, мистриссъ Масонъ, въ Ньюкомѣ, сообщили мы полковнику, что онъ имѣетъ теперь новую пансіонерку, въ особѣ бой-женщины.
   Полковникъ Ньюкомъ благодарилъ Бога за то, что его милая старушка няня оставила здѣшній свѣтъ въ довольствѣ и безъ страданій. Она давнымъ-давно сдѣлала духовную, по которой все свое имущество завѣщала Томасу Ньюкому; но полковникъ уступилъ все наслѣдство вѣрной служанкѣ старушки, Кэзіи, не имѣя лишнихъ денегъ, чтобъ вознаградить ее за службу.
   Хотя многіе изъ старинныхъ знакомыхъ полковника разошлись или разсорились съ нимъ вслѣдствіе неудачи Бонделькондской банковой компаніи, однакожъ двѣ старыя лэди пребыли ему вѣрными, именно миссъ Канъ и добродушная миссъ Гонимэнъ, изъ Брейтона, которая, прослышавъ о возвращеніи въ Лондонъ своихъ родственниковъ, пріѣхала по желѣзной дорогѣ въ метрополію Ото было первою ея поѣздкою по желѣзнымъ дорогамъ), вбѣжала въ квартиру КлэЙва въ Гоулэндъ-стритѣ, по-прежнему шелестя своимъ наряднымъ шелковымъ платьемъ. Она, казалось, не постарѣла ни однимъ днемъ съ-тѣхъ-поръ, какъ мы видѣли ее въ послѣдній разъ. Вспыльчиво пожуривъ молодаго человѣка за то, что онъ допустилъ отца вмѣшаться въ коммерческія дѣла, въ которыхъ бѣдный, дорогой полковникъ такъ же мало смыслилъ, какъ грудной ребенокъ, она дала имъ обоимъ понять, что у ея банкировъ находятся небольшія деньги, назначенныя въ распоряженіе полковника и его сына; умоляла полковника помнить, что ея домъ всегда къ ихъ услугамъ и что она почтетъ за честь и удовольствіе принять ихъ, когда бы имъ не вздумалось удостоить ее своимъ посѣщеніемъ.-- Не полонъ ли мой домъ вашими подарками? восклицала добрая старушка: не имѣю ли я причины быть благодарною всѣмъ Ньюкомамъ -- да, всѣмъ Ньюкомамъ? Вѣдь миссъ Этель и ея родные пріѣзжаютъ ко мнѣ каждый годъ и гостятъ по цѣлымъ мѣсяцамъ, и я никогда не ссорюсь съ ними, и не хочу, хоть вы ссоритесь, сэръ. Не полковникомъ ли подарены мнѣ эта шаль, эти брилліанты, которые вы видите на мнѣ? продолжала она, указывая на давно знакомыя намъ украшенія. Не вы ли выручили изъ бѣды моего брата, Чарльса, и достали ему мѣсто въ Индіи? Да, безцѣнный другъ, хоть вы поступили неосторожно въ денежныхъ дѣлахъ, все-таки я чувствую, чѣмъ я вамъ одолжена, и моя признательность и благорасположеніе къ вамъ остаются неизмѣнными.-- Такъ говорила миссъ Гонимэнъ, и голосъ ея въ концѣ этой маленькой рѣчи нѣсколько дрожалъ; впрочемъ, она произносила ее съ необычайною торжественностью и достоинствомъ, будучи увѣрена, что двѣсти фунтовъ стерлинговъ, которые она потеряла въ этой несчастной Бонделькондской банковой компаніи, обанкрутившейся на полмилліона, составляли значительную сумму и давали ей право выражать свое мнѣніе на счетъ учредителей и директоровъ общества.
   Клэйвъ воротился изъ Булони черезъ недѣлю, какъ мы сказали; но къ великому нашему безпокойству, воротился безъ жены, и при вопросѣ о причинѣ этого, принялъ такой злой и мрачный видъ, что мы сейчасъ догадались, что въ продолженіе послѣдней континентальной кампаніи, онъ выдержалъ страшныя битвы съ бой-женщиной.
   Клэйвъ, скрывавшій отъ басъ обстоятельства этой кампаніи, сообщилъ ихъ полковнику, который обо всемъ случившемся пересказалъ моей женѣ -- правда, не обо всемъ: о битвахъ, которыя должны были происходить за чаемъ, за обѣдомъ, за ужиномъ, въ продолженіе недѣльнаго пребыванія Клэйва въ Булони, онъ промолчалъ и передалъ только результатъ этихъ стычекъ. Рози, которая при первомъ разговорѣ глазъ на глазъ съ мужемъ, согласилась-было ѣхать си сыномъ въ Англію, обнаружила нерѣшительность на другой день за завтракомъ, когда съ обѣихъ сторонъ открылся огонь; расплакалась за обѣдомъ, когда совершались жестокія схватки, въ которыхъ Клэйвъ одержалъ верхъ; ночь спала крѣпкимъ сномъ; потомъ умоляла мужа оставаться непоколебимымъ и за завтракомъ встрѣтила врага съ трепетнымъ сердцемъ,-- и плакала цѣлый день, въ продолженіе котораго бой почти не прерывался. Наконецъ побѣда склонилась на сторону Клэйва и онъ могъ бы увезти свою добычу; но погода была вѣтреная, море бурное и бѣднаго супруга, дерзавшаго пуститься въ путь съ женою въ положеніи Рози, провозгласили безчеловѣчнымъ.
   Вдовушка оградилась за этой позиціей. Она прильнула къ своей возлюбленной дочери и изъ-за этого оплота бросала гранаты брани и насмѣшекъ въ Клэйва и его отца. Клэйвъ не могъ выбить ее изъ позиціи. Успѣвъ въ продолженіе первыхъ двухъ или трехъ дней удерживать перевѣсъ за собой, онъ потерпѣлъ пораженіе на четвертый, и уступалъ поле въ каждой битвѣ. Рози разсудила, что въ ея положеніи ей нельзя разлучаться съ дорогой мамашей. Женщина-герой, съ своей стороны, объявляла, что ее можно довести до нищенства; что у нея можно отнять обманомъ все до послѣдняго шиллинга; что она можетъ допустить, чтобы безнравственные пройдохи развѣяли на вѣтеръ все состояніе ея дочери и оставили ее безъ куска хлѣба; но покинуть дочь въ такомъ положеніи она никогда не согласится -- никогда и ни за что! Не разстроено ли уже здоровье душечки Рози разнообразными ударами, которые она понесла? Не нуждается ли она въ помощи, въ призорѣ любящей матери? Чудовище! спроси доктора!-- Нѣтъ, она не разстанется съ безцѣнной Рози, не смотря ни на какія оскорбленія и дерзости, свойственныя людямъ неблаговоспитаннымъ (отецъ Рози, слава Богу, былъ офицеръ королевской службы, а но компанейской). Но -- крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока положеніе Рози требуетъ, она будетъ жить въ Булони, если не въ Лондонѣ, но во всякомъ случаѣ вмѣстѣ съ дочерью. Разграбивъ собственное ея состояніе, они могутъ отказать ей въ присылкѣ денегъ на содержаніе, но она заложитъ послѣднее платье съ плеча, для своей Рози.-- Всхлипыванья Рози, крики: мамаша, мамаша, успокойтесь!.... материнскіе взрыды, судорожно сжатые кулаки, сверкающіе глаза, быстрыя объятія, хохотъ, притоптыванья, фырканья со стороны неистовствующей вдовушки, скрежетъ зубовъ, дикая ярость и повторительныя нарушенія третьей заповѣди со стороны Клайва,-- вотъ сцена, которую легко можетъ представить себѣ читатель. Клайвъ воротился въ Лондонъ безъ жены и когда жена пріѣхала, то пріѣхала не одна и привезла съ собой мистриссъ Маккензи.
   

LXXV.
Праздникъ основателя монастыря капуциновъ.

   Рози пріѣхала и привезла съ собой раздоръ и горе своему супругу, приговоръ къ смерти или изгнанію доброму старику -- отцу его, все, что мы предвидѣли, все, что друзья Клэйва желали предупредить, все что было неминуемо при настоящихъ обстоятельствахъ. Домашнія дѣла Клэйва часто служили предметомъ разговора въ нашемъ кружкѣ. Уаррингтонъ и Джонъ Джэмсъ знали бѣдственное его положеніе. Мы трое крѣпко держались того мнѣнія, что Рози и ея матери слѣдуетъ жить въ Булони; а Клэйву достаточно посылать имъ денежныя пособія, сколько позволяютъ ему собственныя средства.-- Какъ злѣйшіе враги, ненавидятъ они одинъ-другаго, ворчитъ Джорджъ Уаррингтонъ: изъ-за какой же благодати они не хотятъ разъѣхаться?-- Что за баба, эта мистриссъ Мэккензи! восклицаетъ Фредерикъ Бейгэмъ: что за звѣрь, что за дьяволъ! И это та самая женщина, которая улыбалась такъ прелестно, говорила такъ сладостно! Чортъ побери! Что за сфинксы эти женщины!-- Фредерикъ Бейгэмъ вздохнулъ и дальнѣйшія размышленія утопилъ въ пивѣ.
   Съ другой стороны, и еще съ большею настойчивостью, требовала возвращенія Рози къ Клэйву мистриссъ Лаура Пенденнисъ: она выставляла такіе неопровержимые, ей одной доступные аргументы, что наша враждебная сожительству партія не находила ни одного равносильнаго возраженія.-- Развѣ онъ женился на ней только на дни ея счастья? спрашивала Лаура: хорошо ли, достойно ли благороднаго человѣка, покидать ее теперь, когда она несчастлива? Никогда женщина такъ не нуждалась въ покровительствѣ, какъ это бѣдное, жалкое созданіе, и кому же, какъ не мужу быть ея попечителемъ? Вѣрно, Артуръ, ты забываешь торжественныя клятвы, данныя Клэйвомъ передъ алтаремъ. Не связанъ ли онъ неразрывными узами съ женой на всю жизнь? не обязанъ ли онъ любить ее, утѣшать, почитать, призирать ее и больную, и здоровую?
   Ее призирать, да -- но ужь никакъ не ея матушку, возражаетъ мистеръ Пенденнисъ: я вижу, ты безнравственная молодая женщина, проповѣдуешь нравственное двоеженство!
   Но Лаура, улыбнувшись при этой мысли, не отступила однакожъ отъ перваго своего предложенія. Обратясь къ Клэйву, который былъ у насъ и толковалъ о прискорбныхъ семейныхъ обстоятельствахъ, она взяла его за руку и съ умилительнымъ, простодушнымъ усердіемъ принялась защищать дѣло правды и религіи. Она соглашалась съ нами, что Клэйву предстоитъ тяжкій жребій; но тѣмъ возвышеннѣе будетъ подвигъ и тѣмъ почетнѣе исполненіе долга. Притомъ же, стоитъ потерпѣть всего два-три мѣсяца -- и конецъ испытаніямъ. Родится ребенокъ -- и мистриссъ Мэккензи навѣрно уѣдетъ. Тогда долгъ Клэйва будетъ требовать удаленія ея, точно такъ, какъ теперь долгъ его требуетъ угождать женѣ, при ея деликатномъ положеніи, и доставлять отраду этой бѣдняжечкѣ, которая должна была такъ страдать и отъ нездоровья, и отъ несчастья, и отъ домашнихъ непріятностей. Клэйвъ согласился съ тяжелымъ вздохомъ, но въ то же время съ трогательною и великодушною покорностью, какъ намъ обоимъ казалось.-- Она права, Пенъ, сказалъ Клэйвъ: мнѣ кажется, что твоя жена всегда права. Да, Лаура, съ Божьей помощью, я постараюсь перенесть свой жребій; постараюсь исполнить свой долгъ и употреблю всѣ силы, чтобъ усладить жизнь моей бѣдной, милой Рози. Пусть себѣ шьютъ онѣ шапочки, рубашечки, да только не мѣшаютъ мнѣ въ мастерской. Вечеромъ, я могу ходить въ Клипстонъ-стритъ и работать въ натурныхъ классахъ. Нѣтъ ничего лучше натуры, Пенъ. Такимъ образомъ -- видишь ли?-- я рѣдко буду дома, и то только вовремя стола, когда по долгу природы, ротъ у меня будетъ полонъ и не будетъ случая къ ссорѣ съ бѣдною мистриссъ Мэкъ.-- Затѣмъ, Клэйвъ, напутствуемый и ободряемый любовью и состраданіемъ моей милой жены, отправился домой, съ непоколебимой рѣшимостью нести безропотно тяжкое иго, которое налагала на него судьба.
   Надо отдать справедливость нашей мистриссъ Мэккензи: желая сколько-нибудь утѣшить бѣднаго Клэйва, она всѣми силами подтверждала предположеніе моей жены, что пребываніе ея въ домѣ Клэйва будетъ только временное.-- Временное! восклицаетъ мистриссъ Мэкъ (которая была такъ любезна, что пришла навѣстить мистриссъ Пенденнисъ и старалась поддѣлаться подъ ея тонъ). Уже ли вы думаете, мадамъ, что бы могло быть иначе? Уже ли вы думаете, чтобъ я изъ-за какихъ бы то ни было благъ согласилась жить въ домѣ, гдѣ со мною такъ поступили; гдѣ у меня и у дочери расхитили все состояніе до послѣдняго шиллинга; гдѣ каждый день меня оскорбляютъ и полковникъ Ньюкомъ и его сынъ? Уже ли вы думаете, мадамъ, что я не замѣчаю, какъ ненавидятъ меня друзья Клэйва, какъ они надменничаютъ, какъ они смотрятъ съ высока на мою милую дочь и разсѣваютъ слухи о несогласіяхъ между моей душечкой Рози и мною? Рози, которая умерла бы отъ горя и голода, если бы любящая ее мать не явилась спасти ее? Нѣтъ, я ни за что не останусь! Я проклинаю каждый день, который провожу въ этомъ домѣ, я скорѣй согласилась бы ходить по міру и просить куска хлѣба у прохожихъ -- скорѣй согласилась бы мести улицу и голодать... хотя, благодаря Бога, я, какъ вдова офицера службы ея величества, получаю пенсіею и могу ею существовать: этого пособія полковникъ Ньюкомъ не можетъ отнять у меня. Да, лишь только моя милая Рози не будетъ нуждаться въ призорѣ матери, я удалюсь отъ нея. Я отряхну прахъ съ ногъ моихъ и оставлю этотъ домъ; да, сейчасъ же оставлю. И пусть тогда друзья и знакомые мистера Ньюкома смѣются надо мной, бранятъ меня и отвращаютъ отъ меня сердце моей возлюбленной Рози, если имъ угодно. Благодарю васъ, мистриссъ Пенденнисъ, за все ваше доброе вниманіе къ семейству моей дочери, за вещи, которыми вы снабдили ея хозяйство, за ваши хлопоты по устройству нашего семейства. Собственно за этимъ я пришла къ вамъ и желаю вамъ добраго утра.-- Съ этими словами, бой-женщина оставила мою жену и мистриссъ Пенденнисъ, спустя нѣсколько времени, повторила эту забавную сцену передъ своимъ супругомъ съ большою веселостью, сдѣлавъ въ заключеніе всего великолѣпный реверансъ, съ торжественнымъ наклоненіемъ головы, точь-въ-точь какъ мистриссъ Маккензи при прощаньѣ.
   Нашъ добрый полковникъ бѣжалъ отъ мистриссъ Мэккензи. Онъ безропотно покорялся приговору судьбы, и одинокій, старый и убитый, честно шелъ по пути долга. Счастье еще, писалъ онъ къ намъ: что въ продолженіе многихъ лѣтъ, когда Фортуна ему благопріятствовала, онъ былъ въ состояніи дѣлать добро своей великодушной родственницѣ, миссъ Гонимэнъ.-- Теперь онъ можетъ съ благодарностью принять ея гостепріимство и воспользоваться вниманіемъ и пріютомъ, который она предлагала ему. Ни у кого не могъ бы онъ встрѣтить большей заботливости о его спокойствіи. Воздухъ въ Брэйтонѣ необыкновенно благопріятствовалъ его здоровью; онъ нашелъ тамъ много старыхъ знакомыхъ, многихъ Бенгальцевъ, съ которыми препріятно проводитъ время, и проч. Могли ли мы, знавшіе его благородный характеръ, вполнѣ вѣрить этому разсказу? Намъ небо даровало здоровье, счастье, милыхъ дѣтей, единодушіе и скромный достатокъ; этому же доброму старику, чья жизнь блистала благотвореніями и чье поприще было поприщемъ чести и человѣколюбія, судьба присудила бѣдность, несбыточность надеждъ, разлуку, одинокую старость. Мы смиренно преклоняли голову, соображая противоположность его удѣла съ нашимъ, и просили небо послать намъ силу перенесть наше настоящее благоденствіе въ кротости духа, и наши черные дни, если имъ должно наступить, съ такою же покорностью волѣ Провидѣнія, какую оказывалъ этотъ добрый христіанинъ.
   Я забылъ сказать, что наши попытки поправить финансовыя дѣла Томаса Ньюкома не имѣли никакого успѣха, потому-что полковникъ твердо намѣренъ былъ жертвовать всѣмъ, что получилъ за военную службу, на расплату съ лицами, у которыхъ онъ занималъ деньги передъ банкротствомъ.-- Ахъ, какой онъ добрый человѣкъ! говорилъ мистеръ Шеррикъ со слезами на глазахъ: что за благородный старикъ, этотъ полковникъ! Онъ скорѣй согласится умереть, чѣмъ не расплатиться съ долгами до послѣдняго шиллинга. Съ голоду умретъ, а расплатится. Деньги, сэръ, были не мои: иначе, уже ли бы я подумалъ принять ихъ отъ бѣднаго старика? Нѣтъ, сэръ, клянусь вамъ, что теперь, когда у него нѣтъ ни шиллинга за душой, я уважаю и почитаю его въ тысячу разъ больше, чѣмъ тогда, когда мы воображали, что онъ купается въ золотѣ.
   Жена моя сдѣлала-было двѣ-три попытки на Самаританскіе визиты въ Гоулэндъ-стритъ, но была встрѣчена супругой Клэйва съ такимъ принужденнымъ радушіемъ, а бой-женщиной съ такимъ пасмурнымъ видомъ, съ такими насмѣшками, съ такими двусмысленными, даже оскорбительными намеками, что благотворительность Лауры поколебалась и она перестала навязываться съ услугами, такъ неблагодарно принимаемыми. Если Клэйвъ навѣщалъ насъ, что случалось очень рѣдко, то послѣ обычныхъ двухъ-трехъ вопросовъ о здоровьѣ его жены и малютки, не упоминалось ничего больше о его домашнихъ дѣлахъ. Занятія его живописью, говорилъ онъ, шли порядочно; работы, хотя и изъ-за умѣренной платы, было довольно. Онъ былъ несообщителенъ, скрытенъ, не то, что чистосердечный Клэйвъ прежнихъ дней, и, какъ легко было замѣтить, угнетенъ обстоятельствами. Я не вынуждалъ его къ откровенности, къ которой онъ былъ не расположенъ, и почелъ за лучшее не нарушать его молчанія. У меня было множество своихъ дѣлъ; у кого жъ ихъ нѣтъ въ Лондонѣ? Если вы завтра скончаетесь, вашъ любезнѣйшей другъ вздохнетъ по васъ отъ чистаго сердца и примется за свое дѣло, по обыкновенію. Я угадываю, но не намѣренъ описывать жизнь, какую велъ въ это время нашъ бѣдный Клэйвъ: и недостатки, и домашнія непріятности, безотрадный трудъ, и отсутствіе дружескаго товарищества, все это омрачало его нѣжную душу. Я радъ былъ, что отецъ Клэйва не жилъ у него. Отъ полковника мы получили два или три письма; возможно ли, чтобъ это было три мѣсяца назадъ? Боже мой, какъ летитъ время? Ему хорошо, писалъ онъ, у миссъ Гонимэнъ, которая заботится объ немъ какъ нельзя больше.
   Разъ или два въ продолженіе этой исторіи, мы упоминали о школѣ капуциновъ, гдѣ воспитывались полковникъ и сынъ,-- старинномъ заведеніи временъ Якова I, все еще существующемъ въ самомъ сердцѣ лондонскаго Сити. День кончины основателя до-сихъ-поръ празднуется цистерціанами {Цистерціане -- религіозный орденъ, происходящій отъ ордена бенедиктинцевъ и называющійся такъ по мѣстечку Citcaux (Cisiereium) близь Дижона во Франціи, гдѣ Робертъ Моденскій положилъ ему начало въ 1098 г. Впослѣдствіи этотъ орденъ распространился по всей западной Европѣ.}. Въ часовнѣ, гдѣ собираются ученики школы и человѣкъ восемдесятъ стариковъ, призрѣваемыхъ въ богадѣльнѣ, стоитъ гробница основателя,-- огромный памятникъ, украшенный геральдическими изображеніями и грубо изсѣченными аллегоріями. Тутъ есть старинное зало, прекрасный образчикъ архитектуры временъ Якова -- что я говорю: старинное зало?-- ихъ нѣсколько. Проходя по стариннымъ лѣстницамъ, стариннымъ корридорамъ, стариннымъ комнатамъ, съ такими же старинными портретами, вы воображаете, что живете въ семнадцатомъ столѣтіи. Для всякого другого, кромѣ цистерціанъ, это учрежденіе капуциновъ -- мѣсто несносно скучное. Не смотря на то, люди, получившіе тамъ воспитаніе, любятъ посѣщать его, и старѣйшіе изъ насъ становятся опять молодыми на часъ, на два, когда очутятся на этой сценѣ своего дѣтства.
   По заведенному обычаю, 12 декабря, въ день кончины основателя, первый ученикъ школы, въ мантіи, читаетъ слово на латинскомъ языкѣ, въ честь Fundatoris nostri и о другихъ предметахъ; къ слушанію этого слова собирается значительное общество старинныхъ цистерціанъ; послѣ чего мы отправляемся въ часовню и присутствуемъ при проповѣди, а пототъ садимся за большой обѣденный столъ, гдѣ сходятся старинные школьные товарищи, гдѣ произносятся старинные тосты и спичи. Передъ шествіемъ изъ зала, гдѣ читается слово, въ часовню, распорядители обѣда, слѣдуя старинному обряду, съ жезлами въ рукахъ, идутъ въ церковь во главѣ процессіи и садятся на почетныхъ мѣстахъ. Школьники, съ красивенькими, свѣженькими личиками, въ бѣлыхъ, какъ снѣгъ, галстухахъ, и старики пансіонеры, въ черныхъ костюмахъ, чинно сидятъ на своихъ скамейкахъ; часовня освѣщена и гробница основателя, съ странными изваяніями, чудовищами, гербами, чернѣетъ и сіяетъ самыми причудливыми эфектами тѣни и свѣта. Вотъ онъ лежитъ, Fundator nosier, въ брыжжахъ и мантіи, ожидая великаго дня суда. Мы, старинные ученики, какъ бы ни были стары, становимся снова школьниками, при видѣ этой знакомой, старинной гробницы, и думаемъ, какъ перемѣнились скамейки съ-тѣхъ-поръ, какъ мы были здѣсь, и какъ докторъ -- не нынѣшній докторъ, а докторъ нашего времени -- сидѣлъ бывало вонъ тамъ, и какъ страшный его глазъ наводилъ ужасъ на насъ, робкихъ школьниковъ; и какъ, бывало, школьникъ, нашъ сосѣдъ, надаетъ намъ пинковъ въ продолженіе службы, и какъ потомъ мониторъ поколотитъ насъ за то, что подъ колѣнями у насъ синяки. Тутъ сидятъ сорокъ краснощекихъ мальчиковъ, размышляющихъ о роспускѣ по домамъ на завтрашній праздникъ. Тамъ сидятъ человѣкъ шестьдесятъ стариковъ пансіонеровъ, внимающихъ молитвамъ и псалмамъ. Вы слышите, какъ покашливаютъ въ полумракѣ эти почтенные старики въ черныхъ одеждахъ. Живъ еще старый хрѣнъ Аяксъ, спрашиваете вы?-- Цистерціанскіе школьники обыкновенно называли этихъ стариковъ -- старый хрѣнъ; живъ ли еще старый хрѣнъ Аяксъ, спрашиваю я? или старый хрѣнъ солдатъ? или старый хрѣнъ, добрый джентльменъ? или могила ужь закрылась надъ ними? Множество свѣчъ освѣщаютъ часовню и эту сцену старости и юности, стародавнихъ воспоминаній и смерти. Какъ торжественны молитвы, вѣрно сохранившіяся въ памяти и снова произносимыя тамъ, гдѣ мы слышали ихъ въ нашемъ дѣтствѣ! Какъ прекрасенъ и велелѣпенъ обрядъ; какъ возвышенны провозглашаемыя священникомъ древнія слова моленія, которымъ поколѣнія невинныхъ дѣтей и толпы отшедшихъ старцевъ вторили "аминь" подъ этими сводами! Служба въ день основателя отлична отъ другихъ; для нея избранъ тридцать седьмой псаломъ, и мы слышимъ:
   23. Отъ Господа стопы человѣку исправляются и пути его восхощетъ зѣло.
   24. Егда падетъ, не разбіется, яко Господь Подкрѣпляетъ руку его.
   25. Юнѣйшій быхъ, яко состарѣхся, и не видѣхъ праведника оставлена, ниже сѣмени его просяща хлѣбы.
   Когда дошли до этого стиха, я отвелъ глаза отъ молитвенника и взглянулъ на толпу черныхъ пансіонеровъ: между ними сидѣлъ Томасъ Ньюкомъ.
   Голова добраго старика была склонена надъ молитвенникомъ; не узнать его было нельзя. На немъ надѣтъ былъ черный костюмъ пансіонера богадѣльни капуциновъ, орденъ Бани былъ у него на груди. Онъ стоялъ середи убогой братіи, вторя псалмамъ. Стопы добраго старика направлены были велѣніемъ неба сюда -- въ этотъ домъ убогихъ! Здѣсь суждено было окончиться жизни, исполненной любви, доброты и чести! Послѣ этого, я ужь не слышалъ ни молитвъ, ни псалмовъ, ни проповѣди. Какъ смѣлъ я сидѣть на мѣстѣ почетномъ, когда онъ тамъ, между нищими? О, прости, благородная душа! я прошу у тебя прошеніе за то, что принадлежу къ свѣту, который такъ поступилъ съ тобой -- съ тобою, превосходящимъ меня и заслугами, и возвышенностью чувствъ, и добротою! я ждалъ и не могъ дождаться конца службѣ, музыкѣ органиста, рѣчи проповѣдника.
   Наконецъ органъ проигралъ отпускную и я остановился на паперти, въ ожиданіи, когда станутъ выходить въ свою очередь пансіонеры. Дорогой, старинный другъ! Я бросился къ нему съ жаромъ, который безъ сомнѣнія проявлялся у меня и въ лицѣ, и въ голосѣ: такъ былъ я растроганъ при видѣ его. Лицо старика также вспыхнуло, когда онъ увидалъ меня и рука его задрожала въ моей.-- Я нашелъ себѣ пріютъ, Артуръ, сказалъ онъ: помните ли, какъ мы, передъ отъѣздомъ моимъ въ Индію, приходили въ монастырь капуциновъ навѣстить капитана Скарсдэля, такого же убогаго, какъ я, и также стараго служиваго съ полуострова? Скарсдэль отошелъ туда, гдѣ злой перестаетъ возмущать ближнихъ и утомленный упокоивается. Увидѣвъ его тогда, я подумалъ:-- вотъ мѣсто, гдѣ старикъ, окончивъ свое поприще, можетъ повѣсить свой мечъ, умирить душу и съ благодарностью ждать кончины, Артуръ. Мой добрый другъ, лордъ Г., также цистерціанинъ, какъ мы, только-что назначенъ попечителемъ и опредѣлилъ меня сюда. Не тревожьтесь, мой любезный Артуръ: мнѣ здѣсь хорошо. У меня здѣсь все есть: и теплый уголъ, и сытный обѣдъ, и свѣтъ даровой, и добрые друзья; благодареніе Богу! мой добрый молодой другъ,-- другъ моего сына; вы всегда любили насъ, всегда дѣлали намъ добро и я благодарю за васъ Бога. Да, сэръ, я спокоенъ и счастливъ по конецъ жизни.-- Онъ произносилъ эти слова, когда мы шли подворамъ зданія къ его комнатѣ, которую я дѣйствительно нашелъ опрятною и уютною: на очагѣ трещалъ привѣтный огонь; на столикѣ стоялъ чай и лежала Библія и подлѣ нея очки, а надъ каминомъ висѣлъ портретъ внука, написанный Клэйвомъ.
   -- Вы можете навѣщать меня, сэръ, во всякое время; ваша жена и малютка тоже могутъ бывать здѣсь; скажите объ этомъ Лаурѣ, да отдайте ей мой усердный поклонъ. Но вы побыли здѣсь довольно; вамъ пора къ обѣду.-- Напрасно я убѣждалъ полковника, что я и не думаю объ обѣдѣ. Онъ посмотрѣлъ на меня какъ-то особенно; я догадался, что онъ хочетъ остаться одинъ, уважилъ это приказаніе и удалился.
   Разумѣется, я пришелъ къ нему на другой же день, хотя не съ женой и не съ дѣтьми, которыя, сказать правду, находились въ это время за городомъ, въ Розбери, гдѣ они намѣрены были провести Рождество, и куда, послѣ школьнаго обѣда, располагалъ отправиться и я. При второмъ моемъ визитѣ къ капуцинамъ, добрый полковникъ вошелъ въ большія подробности о причинахъ, побудившихъ его надѣть костюмъ убогихъ братій, и мнѣ ничего не осталось, какъ согласиться съ его доводами и подивиться благородному смиренію и довольству жребіемъ, примѣръ которыхъ подавалъ мнѣ добрый старикъ.
   -- При банкротствѣ несчастнаго банка, говорилъ онъ: его больше всего огорчала и мучила мысль, что бѣдные его друзья и знакомые имъ самимъ вовлечены были въ спекуляцію, въ которой они потеряли свои маленькіе капиталы. Даже миссъ Гонимэнъ напримѣръ, старушка во всѣхъ отношеніяхъ добрая и благорасположенная къ полковнику, безъ всякого злаго намѣренія не разъ намекала ему, что деньги ея разсорены; отъ этихъ намековъ, сэръ, гостепріимство ея было не совсѣмъ пріятно, говорилъ полковникъ: дома -- я разумѣю, у бѣднаго Клэйва -- было еще хуже, продолжалъ онъ:-- мистриссъ Мэккензи, въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, безпрестанными жалобами и разными поступками такъ терзала и сына моего, и меня, что бѣжать отъ нея, куда бы то ни было, проставлялось единственнымъ спасеніемъ. И у нея нѣтъ злаго намѣренія, Пенъ. Не брани же, не проклинай этой бѣдной женщины (прибавилъ онъ, горько улыбаясь). Она думаетъ, что я обманывалъ ее; Богу извѣстно, что я обманывалъ только самого себя. Она имѣетъ большое вліяніе на Рози. Рѣдко кто можетъ устоять противъ этой запальчивой и упрямой женщины, сэръ. Я не могъ переносить ея укоровъ, не могъ смотрѣть на мою бѣдную больную невѣстку, изъ которой мать дѣлаетъ теперь, что хочетъ. Въ этихъ грустныхъ размышленіяхъ ходилъ я однажды по Брэйтонскому мысу, какъ вдругъ повстрѣчался съ моимъ школьнымъ товарищемъ, лордомъ Г., который всегда благоволилъ ко мнѣ; онъ разсказалъ мнѣ, какъ его назначили недавно попечителемъ дома капуциновъ; пригласилъ меня къ себѣ обѣдать, на другой день; я отговаривался, но отговорки мои не были приняты. Онъ, разумѣется, зналъ о моихъ коммерческихъ неудачахъ, и благородно и щедро предложилъ мнѣ пособіе. Я былъ глубоко тронутъ его великодушіемъ, Пенъ, и высказалъ ему все, что было у меня на умѣ. Сначала онъ не хотѣлъ и слышать, чтобъ я поступилъ въ богадѣльню, и изъ кошелька стариннаго школьнаго товарища и стариннаго сослуживца предлагалъ мнѣ столько, что мнѣ хватило бы на цѣлый вѣкъ. Не благородно ли это съ его стороны, Артуръ? Награди его, Господи! Есть еще на свѣтѣ добрые люди, есть еще истинные друзья: я въ этомъ убѣдился въ послѣднее время. Знаете ли, сэръ,-- тугъ глаза старика замигали:-- знаете ли, сэръ, что Фредерикъ Бейгэмъ самъ прибилъ вотъ эти полки для книгъ, принесъ и повѣсилъ вотъ этотъ портретъ моего внука? Клэйвъ съ сыномъ скоро навѣстятъ меня.
   -- Уже ли онъ еще не бывалъ у васъ? вскричалъ я.
   -- Мои не знаютъ, что я здѣсь, сказалъ полковникъ, съ кроткой улыбкой: -- они думаютъ, что я гощу у лорда, въ Шотландіи. Ахъ, добрый онъ человѣкъ! Когда мы наговорились до-сыта, въ нижнемъ храмѣ, за бутылкой бордоскаго, гдѣ мой старый главнокомандующій не хотѣлъ и слышать о моемъ планѣ, мы пошли на верхъ, къ его супругѣ, которая, увидѣвъ своего мужа разстроеннымъ, спросила о причинѣ. Навѣрно, доброе бордоское развязали мнѣ языкъ, и я отпѣчалъ ей, что между мной и ея супругомъ произошелъ споръ и что я беру ее въ посредницы. Потомъ я разсказалъ ей всю исторію: какъ я отдалъ кредиторамъ все мое состояніе, до послѣдней рупіи; какъ я, съ тою же цѣлью, заложилъ пенсію и всѣ пособія, данныя мнѣ при отставкѣ; какъ обременяю я своего бѣдняжку Клэйва, которому довольно приходится трудиться, чтобъ содержать свою семью и женину мать, которую я, по своей неосторожности, довелъ до нищеты; объяснилъ ей, что другъ мой можетъ доставить мнѣ честное убѣжище и что это гораздо лучше, нежели опустошать его кошелекъ. Лэди глубоко разтрогалась, сэръ,-- она предобрая дама, хотя въ Индіи слыла гордою и высокомѣрною: такъ-то люди судятъ объ насъ вкривь и вкось! Тутъ лордъ Г. сказалъ, по-солдатски, безъ церемоніи: ей-ей, ужь если Томъ Ньюкомъ задумаетъ что, такъ ничѣмъ не выбить изъ его упрямой головы.-- И такъ, продолжалъ полковникъ, съ горькою улыбкой:-- я стоялъ на своемъ. Лэди Г. была такъ добра, что навѣстила меня на другой же день и -- знаешь ли, Пенъ?-- приглашала меня жить у нихъ въ домѣ до конца моей жизни, дѣлала мнѣ самыя великодушныя, самыя деликатныя предложенія. Но я зналъ, что выбралъ лучшую часть, и оставался при прежнемъ намѣреніи. Я старъ и трудиться не могу, Артуръ; а если не трудиться, такъ уже лучше жить здѣсь, чѣмъ въ другомъ мѣстѣ. Посмотри-ка: вся эта мебель и всѣ эти вещи изъ дому лорда Г., и этотъ шкафъ наполненъ бѣльемъ, которое мнѣ прислала лэди. Она два раза навѣщала меня и каждый изъ служащихъ при богадѣльнѣ такъ вѣжливъ со мной, какъ-будто я владѣлецъ дома.
   Я вспомнилъ псаломъ, который мы слышали наканунѣ и, отыскавъ его въ Библіи, замѣтилъ стихъ: "Егда падетъ, не разбіется, яко Господь подкрѣпляетъ руку его". Томасъ Ньюкомъ, видя, что я дѣлаю, положилъ ласковую, трепетную руку ко мнѣ на плечо и потомъ, надѣвъ очки, съ улыбкой наклонился надъ книгой. И кто изъ видѣвшихъ его въ эту минуту, и знавшихъ его, и любившихъ его, какъ я его зналъ и любилъ, кто не смирился бы сердцемъ и мысленно не вознесъ бы молитвы Богу, сознавая и чтя Божественную волю, которая пріуготовляетъ намъ эти испытанія, эти торжества, эти сокрушенія, эти благодатныя скорби, эту вѣнчающую любовь?
   Я имѣлъ счастье привезти къ Томасу Ньюкому въ тотъ же вечеръ Клэйва и его малютку сына. Стоя за дверьми, я слышалъ радостный крикъ ребенка, когда онъ узналъ старика, и такой же крикъ старика, который звалъ ребенка по имени. Съ вечернимъ поѣздомъ, я воротился въ Ньюкомъ, къ друзьямъ, у которыхъ я засталъ ужь свое семейство.
   Разумѣется, мой духовникъ въ Розбери съ нетерпѣніемъ желалъ услышать о школьномъ обѣдѣ, о рѣчахъ, какія за нимъ произносились, о гостяхъ, которые были тамъ; но скоро она перестала распрашннать о всемъ этомъ, когда я сообщилъ ей, что открылъ нашего дорогаго, стараго друга, въ костюмѣ убогаго брата, въ богадѣльнѣ капуциновъ. Она обрадовалась, узнавъ, что Клэйвъ и его малютка сынъ снова встрѣтились съ полковникомъ. Сначала она, казалось, воображала, что мнѣ подобаетъ величайшая похвала за то, что я свелъ ихъ вмѣстѣ.
   -- Ну, пусть это такое дѣло, которое не заслуживаетъ особенной похвалы, сказалъ мнѣ мой духовникъ: но все-таки у тебя было доброе намѣреніе; а я люблю видѣть мужа добрымъ и не удивляюсь послѣ этого, что ты произнесъ за обѣдомъ, какъ самъ говоришь, безтолковый спичъ, когда у тебя другое было на умѣ. Это прекраснѣйшій псаломъ, Пенъ, особенно хороши тѣ стихи, которые ты читалъ, когда увидѣлъ полковника.
   -- Но въ присутствіи восьмидесяти стариковъ, которые дожили до нищеты и принуждены питаться, нѣкоторымъ образомъ, милостыней, не могъ ли бы священникъ выбрать другой псаломъ? спрашиваетъ мистеръ Пенденннсъ.
   -- Они не вовсе оставлены, Артуръ, возражаетъ мистриссъ Лаура, готовая опровергать возбужденный мною вопросъ, будто выборъ именно тридцать седьмаго псалма не совсѣмъ лестенъ для бѣдныхъ стариковъ.
   -- Всѣ псалмы хороши, сэръ, говоритъ она:-- не исключая и тридцать седьмато -- тѣмъ кончился нашъ диспутъ.
   Тутъ я принялся описывать Гоулэндъ-стритъ и бѣднаго Клэйва, котораго я засталъ тамъ за работой. Когда я позвонилъ у его дверей, служанка сомнительно посмотрѣла на меня. Какой-то купецъ торговалъ у него кипу картинъ, а его сынъ, съ карандашомъ въ рукѣ, лежалъ въ углу комнаты и солнце играло на золотистой его головкѣ. Ребенокъ былъ слабъ и блѣденъ, отецъ -- истомленъ и, по-видимому, боленъ. Когда покупщикъ сошелся наконецъ въ цѣнѣ и удалился, я постепенно объяснилъ Клэйву цѣль моего визита и разсказалъ ему, откуда я пришелъ къ нему.
   Онъ воображалъ, что отецъ его находится въ Шотландіи, у лорда Г., и вѣсть, которую я ему принесъ, крайне взволновала его.
   -- Я писалъ къ нему мѣсяцъ назадъ. Мнѣ приходится писать письма не очень пріятныя, Пенъ; да и что пріятнаго могу я ему сообщить? Вставай, Томмикинъ, да надѣнь свою шапочку,-- Томмикинъ встаетъ.-- Надѣнь шапочку и скажи, чтобъ сняли съ тебя передникъ; да, поди, скажи грандмамашѣ....
   При этомъ имени Томмикинъ принимается плакать.
   -- Видишь! говоритъ Клэйвъ, начиная говорить по-французски; ребенокъ перебиваетъ его рѣчь, восклицая на томъ же языкѣ: -- и я говорю по-французски, папаша.
   -- Хорошо, мой милочка! Ты хотѣлъ бы погулять съ папашей? Поди, Бетси тебя одѣнетъ.-- Съ этими словами, Клэйвъ снимаетъ съ себя запачканный красками жакетъ, достаетъ пальто изъ рѣзнаго шкафа и шляпу съ полки. Онъ ужь не тотъ красавецъ и щеголь, что въ былые дни. Кто бы подумалъ, что это тотъ самый Клэйвъ, съ этимъ растеряннымъ лицомъ и небрежно повязаннымъ на шеѣ платкомъ?-- Я ужь не тотъ дэнди, что былъ, Пенъ, говоритъ онъ съ горечью.
   Наверху раздается голосъ плачущаго ребенка и несчастный отецъ въ недоумѣніи прерываетъ какой-то спичъ, который онъ хотѣлъ произнести, и со вздохомъ говоритъ:-- я не знаю, что дѣлать: жена больна и не можетъ ходить за ребенкомъ. Мистриссъ Меккензи управляетъ за меня хозяйствомъ -- и -- сейчасъ, сейчасъ, Томми! папаша идетъ!-- Томми опять расплакался, и Клэйвъ, съ сердцемъ отворивъ дверь мастерской, бѣжитъ на верхъ.
   Я слышу возню, топанье, громкіе голоса, визгъ испуганнаго Томми, брань раздраженнаго Клэйва и лай бой-женщины, -- Прекрасно, сэръ, прекрасно! дочь моя лежитъ больная въ сосѣдней комнатѣ, а вы здѣсь грызетесь со мной. Я не пушу его. Я не дамъ ему шляпы... не дамъ.-- А--а! раздается крикъ. Клэйвъ вырываетъ изъ рукъ мистриссъ Мэккензи шляпу и съ распаленнымъ лицомъ сбѣгаетъ внизъ, неся маленькаго Томми на плечѣ.
   -- Видишь, Пенъ, до чего я дошелъ, говоритъ онъ задыхающимся отъ досады голосомъ, стараясь дрожащими руками завязать шляпу на головѣ малютки, и горько хохочетъ надъ неудачей своихъ попытокъ, -- Ахъ, какой ты неловкій, папаша! говоритъ Томми, также со смѣхомъ.
   Дверь растворяется настежь и появляется раскраснѣвшаяся бой-женщина. На лицѣ ея проступили отъ злости пятна; бандо ея волосъ въ безпорядкѣ разбросаны на лбу; украшенія ея чепчика, грязныя и многочисленныя, придаютъ ей видъ еще болѣе странный. Она вовсе не похожа на ту лэди, которая нѣсколько мѣсяцевъ назадъ представлялась моей женѣ -- какъ не похожа на милую мистриссъ Мэккензи прежнихъ дней!
   -- Ему нельзя выходить въ зимній день, сэръ, говоритъ она: я исполняю волю ея матери, которую вы убиваете.... Мистеръ Пенденнисъ! вскрикиваетъ она, увидя меня въ первый разъ: грудь ея вздымается, она готовится къ бою и глядитъ на меня черезъ плечо.
   -- Вы и отецъ ребенка -- лучшіе судьи въ этомъ дѣлѣ, мадамъ, говоритъ мистеръ Пенденнисъ, съ наклоненіемъ головы.
   -- Ребенокъ деликатнаго сложенія, сэръ, кричитъ мистриссъ Мэккензи: въ такой холодный день...
   -- Довольно, довольно, говоритъ Клэйвъ, топнувъ ногой, и проходитъ мимо ея съ Томми. Мы сходимъ съ лѣстницы и, выбравшись наконецъ на улицу, дышемъ свободно.
   Не правда ли, что лучше было бъ не описывать гь подробности эту часть исторіи бѣднаго Клэйва.
   

LXXVI.
Рождество въ Розбери.

   Мы знавали нашего друга Флорака подъ двумя аристократическими именами, и теперь можемъ поздравить его съ третьимъ, на которое онъ получилъ право, хотя ни онъ, ни жена его не хотѣли пользоваться имъ. Отецъ его недавно умеръ и мосьё Поль де-Флоракъ могъ бы, если бъ хотѣлъ, подписываться герцогомъ д'Иври; но онъ былъ равнодушенъ къ титулу, а знакомые его жены негодовали при мысли, что ихъ родственница, бывъ прежде княгиней или принцессой, должна низойдти на степень герцогини. Такимъ-образомъ эти добрые люди остались одинъ княземъ, другая княгиней, составляя исключеніе изъ своего сословія въ томъ отношеніи, что друзья ихъ съ полною довѣренностью могли на нихъ положиться.
   По смерти отца, Флоракъ пріѣхалъ въ Парижъ, для устройства дѣлъ по отцовскому наслѣдству, и, пробывъ нѣсколько времени на родинѣ, возвратился на зиму въ Розбери, чтобъ снова заняться охотой, до которой онъ былъ такой записной аматёръ. Въ продолженіе наступившаго сезона онъ охотился въ черномъ, отложивъ свой блистательный нарядъ и аллюры молодаго человѣка. Талія его пополнѣла и уже не стягивалась поясомъ, который придавалъ ей нѣкоторую форму. Когда онъ принялся за черный цвѣтъ, его баки тоже облачились нѣкоторымъ образомъ въ трауръ и явились сѣрыми.-- Я старѣю, другъ мой, говорилъ онъ съ чувствомъ: мнѣ ужь не двадцать лѣтъ, и даже не сорокъ.-- Въ розбёрійскую кирку онъ больше не ходилъ; но скромно и чинно отправлялся каждое воскресенье въ сосѣднюю католическую часовню, въ К.-замкѣ. Въ Розбери съ нами обѣдали двое духовныхъ, изъ которыхъ одинъ былъ, кажется, духовникомъ Флорака.
   Причиной перемѣны въ образѣ жизни Поля, было, можетъ-статься, присутствіе его матери въ Розбери. Поль оказывалъ графинѣ величайшую вѣжливость и почтеніе. Будь мадамъ Флоракъ владѣтельною принцессой, она и тогда бы не пользовалась большимъ почетомъ противъ того, какимъ окружалъ ее сынъ. Мнѣ кажется, эта благодушная дама охотно избавила бы его отъ излишней его внимательности; но Поль былъ такой человѣкъ, что любилъ парадировать своими чувствованіями, и всѣ разнообразныя роли, которыя выпали ему на долю въ жизни, исполнялъ съ величайшею энергіей. Какъ искатель удовольствій, напримѣръ, онъ былъ первымъ изъ повѣсъ; какъ jeune homme, онъ умѣлъ быть моложе всякого и долѣе, чѣмъ другой. Какъ помѣщикъ или liômme d'affaires, онъ выдерживалъ тотъ и другой характеръ съ самою странною аккуратностью и точностью, нѣкоторымъ образомъ напоминавшею Буффе или Фервилля въ комедіи. Хотѣлъ бы я знать, не вздумаетъ ли онъ подъ старость носить парикъ и косичку, какъ носилъ его старикъ-отецъ? Что бы ни было, нашъ добрый пріятель разъигрывалъ теперь благую роль, оказывая сыновнюю любовь вдовствующей матери и уваженіе къ ея старости. Онъ не только питалъ эти похвальныя чувствованія, но по всегдашней привычкѣ, высказывалъ ихъ передъ своими знакомыми. Онъ плакалъ за-частую, не стѣсняясь даже присутствіемъ слугъ, чего не сдѣлалъ бы Англичанинъ; и когда мадамъ де-Флоракъ выходила послѣ обѣда изъ столовой, онъ не рѣдко жалъ мнѣ руку и съ слезами на глазахъ говорилъ мнѣ, что его мать -- ангелъ.-- Вся ея жизнь, другъ мой, была однимъ долгимъ испытаніемъ, прибавлялъ онъ. Не долженъ ли я стараться осушать ея слезы, когда самъ я такъ часто вынуждалъ ее проливать ихъ?-- Разумѣется, всѣ знавшіе и любившіе его поддерживали его въ такомъ похвальномъ образѣ мыслей.
   Читатель уже познакомился съ этою лэди черезъ письма ея, доставшіяся мнѣ во владѣніе спустя нѣсколько времени послѣ событій, которыя я теперь описываю: моя жена, благодаря содѣйствію нашего добраго друга, полковника Ньюкома, тоже имѣла честь быть представленною госпожѣ Флоракъ въ Парижѣ, и, пріѣхавъ на Рождество въ Розбери, я нашелъ Лауру и дѣтей въ большой милости у доброй графини. Она обращалась съ женою сына съ совершенною, хотя холодною вѣжливостью; была благодарна княгинѣ Монконтуръ за любезное ея вниманіе къ ея сыну. Фамильярная лишь съ немногими, она не могла быть въ короткой дружбѣ съ мѣщанкою-невѣсткой. Княгиня Монконтуръ смотрѣла на нее съ благоговѣйнымъ ужасомъ и почитала мать Поля отъ всей души, исполненной смиренія. Правду сказать, всѣ смотрѣли на госпожу Флоракъ съ какимъ-то страхомъ, кромѣ дѣтей, которыя, какъ бы по инстинкту, чувствовали къ ней особенное расположеніе. Обычная грусть ея глазъ исчезала, когда они устремлялись на дѣтскія, веселенькія личики. Сладостная любовь дышала въ ея физіономіи и ангельская улыбка сіяла на лицѣ ея, когда она, склонясь къ малюткамъ, ласкала ихъ. Ея образъ мыслей и поступковъ въ это время и въ прежнее; какая-то граціозная грусть, сочувствіе ко всякой скорби, состраданіе каждому несчастью; нѣжное сердце, расположенное ко всѣмъ дѣтямъ и, въ особенности, къ своимъ, питавшее любовь, доходившую до тоски; въ дѣлахъ житейскихъ, обыденныхъ, какое-то равнодушіе, какъ-будто мѣсто ея было не въ здѣшнемъ мірѣ и какъ-будто мысли ея обитали въ домѣ иномъ,-- всѣ эти качества, которыя мы видѣли осуществленными въ другой жизни, служили предметомъ наблюденій для Лауры и ея супруга, и мы полюбили ее за то, что она походила на нашу родительницу. Въ подобныхъ женщинахъ я вижу добрыхъ и чистыхъ, долготерпѣливыхъ и вѣрныхъ, испытанныхъ и покорныхъ послѣдовательницъ Того, Чья земная жизнь была божественно скорбна и исполнена теплой любви къ ближнему.
   Но какъ ни была добра къ намъ и ко всѣмъ вообще графиня де-Флоракъ, однакожъ величайшею ея любимицей была Этель Ньюкомъ. Обѣихъ соединяли тѣснѣйшія узы нѣжной, взаимной привязанности и благорасположенія. Графиня постоянно навѣшала молодую дѣвицу въ Ньюкомѣ, и когда миссъ Ньюкомъ, какъ часто случалось, пріѣзжала въ Розбери, то мы замѣчали, что онѣ любили оставаться однѣ: эту симпатію, соединявшую два любящихъ сердца, мы угадывали и уважали. Я какъ сейчасъ вижу эти двѣ высокія фигуры, тихо прохаживающіяся по садовымъ дорожкамъ, или останавливающіяся при встрѣчѣ съ играющими малютками. О чемъ онѣ говорили между собой? Я никогда объ этомъ не спрашивалъ. Можетъ-статься, Этель никогда не высказывала, что было у нея на сердцѣ; но графиня понимала ея задушевныя мысли. Женщины слышатъ и безмолвную скорбь любимыхъ имъ существъ, точно такъ же, какъ онѣ услаждаютъ ее безмолвными утѣшеніями. Когда старушка, при прощаньѣ, обнимала свою подругу, нельзя было смотрѣть равнодушно на эту картину, представлявшую что-то священное, библейское.
   По совѣщанію съ особой, для которой у меня не было никакихъ секретовъ, мы рѣшили не говоритъ нашимъ добрымъ друзьямъ о мѣстѣ пребыванія и положеніи, въ какомъ мы нашли нашего дорогаго полковника, или, по-крайней-мѣрѣ, выждать благопріятнаго случая, при которомъ можно бы было все высказать людямъ, такъ любившимъ его. Я ужь говорилъ, какъ усердно работалъ Клэйвъ и труды его внушали мнѣ самую отрадную надежду. Добродушная княгиня Монконтуръ легко удовлетворилась моими отвѣтами на ея распросы о нашемъ другѣ. Этель ограничилась вопросомъ, здоровъ ли онъ и ея дядя и разъ или два освѣдомлялась о Рози и ея ребенкѣ. Тутъ-то жена моя разсказала мнѣ -- я не имѣю причины долѣе скрывать -- о необыкновенной заботливости Этели къ облегченію участи несчастныхъ родственниковъ, и о томъ, какъ она, Лаура, исполняя роль повѣренной миссъ Ньюкомъ въ дѣлахъ благотворенія, нанимала и меблировала квартиру, которая, какъ думала Этель, была занята Клэйвомъ и его отцомъ, женою и ребенкомъ. Далѣе жена сообщила мнѣ, съ какою глубокою горестью Этель услышала о несчастій съ ея дядей и какъ она желала бы помочь ему, если бъ не опасалась оскорбить его самолюбія. Она даже вызывалась послать ему денежное пособіе; но полковникъ (никогда не упоминавшій объ этомъ обстоятельствѣ ни мнѣ, ни кому-либо изъ другихъ своихъ знакомыхъ), въ вѣжливомъ, но очень холодномъ письмѣ отклонилъ это предложеніе, чтобъ не быть обязаннымъ племянницѣ за пособіе.
   Такимъ-образомъ я пробылъ въ Розбери нѣсколько дней, и настоящее положеніе обоихъ Ньюкомовъ оставалось неизвѣстнымъ для нашихъ тамошнихъ друзей. Наступилъ вечеръ на Рождество и, согласно съ давнишнимъ обѣщаніемъ, Этель Ньюкомъ съ двумя малютками пріѣхала изъ Парка, гдѣ сэръ Бэрнсъ, со времени двукратнаго своего пораженія, весьма рѣдко посѣщалъ свой скучный домъ. Пришло и Рождество, и Розбери украсился вѣтвями остролистника. Флоракъ употребилъ всѣ усилія, чтобъ какъ можно лучше принять гостей и доставить мнѣ удовольствіе, хотя, правду сказать, общество было довольно печально. Впрочемъ, дѣти не скучали: они повеселились вдоволь на праздникѣ въ училищѣ, при раздачѣ платья и бѣлья бѣднымъ и въ садахъ княгини Монконтуръ, прекрасныхъ и веселыхъ, не смотря на то, что на дворѣ стояла зима.
   У княгини Монконтуръ были только свои, потому-что вдовство не позволяло ей присутствовать въ большихъ собраніяхъ. Поль сидѣлъ за своимъ столомъ, между матерью и мистриссъ Пенденнисъ; мистеръ Пенденнисъ занималъ мѣсто насупротивъ его, съ Этелью и княгиней Монконтуръ по сторонамъ. Между этими особами были размѣщены четверо дѣтей, на которыхъ графиня Флоракъ устремляла нѣжные взгляды и которыхъ внимательнѣйшій изъ хозяевъ подавалъ все желаемое съ необыкновеннымъ радушіемъ и любовью. Онъ души не слыхалъ въ дѣтяхъ.
   -- Pourquoi n'en avons-nous pas, Jeanne? Hé î pourquoi n'en avons-nous pas? говорилъ онъ, обращаясь къ женѣ и называя ее по имени. Бѣдная милая лэди нѣжно взглянула на супруга, потомъ вздохнула, отворотилась и наложила пирожнаго на тарелку ближайшаго къ ней дитяти. Ни мамаша, ни тетушка Этель не имѣли причины къ возраженіямъ. Пирожное было легкое и здоровое, приготовленное нарочно для крошечныхъ душечекъ! восклицала княгиня.
   Дѣти были совершенно счастливы и позволеніемъ такъ долго оставаться за обѣдомъ, и веселыми играми въ продолженіе дня, и вѣтвями остролистника и омелы, уставленными вокругъ лампъ, особенно послѣдними, на которыя добрый Флоракъ, свѣдущій во всѣхъ британскихъ обычаяхъ, непремѣнно хотѣлъ удержать право за собой. Но вѣтви омелы были уставлены вокругъ лампы, лампа висѣла надъ срединой большаго круглаго стола и невинное удовольствіе, которое предполагалъ доставить себѣ мосьё Поль, не досталось ему на долю.
   Въ самомъ разгарѣ веселости, нашъ хозяинъ за дессертомъ говорилъ намъ спичи, провозгласилъ гостъ за здоровье прелестной Этели, другой за здоровье прелестной мистриссъ Лауры, третій за здоровье своего добраго друга, благороднаго друга, счастливаго друга, Пенденниса -- счастливаго, какъ обладатель такой милой жены,-- счастливаго, какъ творецъ сочиненій, которымъ суждено быть безсмертными, и проч., и проч. Счастливые малютки хлопали въ ладоши, хохотали и кричали хоромъ. Когда дѣтямъ и ихъ надзирательницамъ наступило время удалиться, Флоракъ сказалъ, что за нимъ остается еще одинъ спичъ, еще одинъ тостъ, и онъ приказалъ дворецкому налить вина въ стаканъ каждому изъ гостей,-- еще тостъ, и Флоракъ провозгласилъ его за здоровье нашихъ дорогихъ друзей, Клэйва, и его отца, добраго, благороднаго полковника!-- Мы, счастливые и веселые, сказалъ онъ: не должны ли мы думать о добрыхъ? Мы, любящіе другъ друга, не должны ли мы вспоминать о тѣхъ, кого мы всѣ любимъ?-- Онъ говорилъ съ величайшимъ чувствомъ и нѣжностью: Ma bonne mère, и ты должна выпить этотъ тостъ! прибавилъ онъ, взявъ руку матери и цѣлуя ее.-- Княгиня отплатила ему поцѣлуемъ, и блѣдными устами выпила вино. Голова Этели безмолвно склонилась надъ стаканомъ, а что до Лауры, то нужно ли и говорить, что съ нею сталось? Когда дамы удалились, сердце мое раскрылось другу моему Флораку и я разсказалъ ему, гдѣ и какъ я оставилъ отца моего дорогаго Клэйва.
   Услышавъ эту повѣсть, Французъ пришелъ въ такое волненіе, что я полюбилъ его съ-этихъ-поръ еще болѣе. Клэйвъ въ нуждѣ! Зачѣмъ же онъ не извѣстилъ своего друга? Grands dieux! Тотъ самый Клэйвъ, что помогалъ ему въ крайности? Отецъ Клэйва, ce preux chevalier, ce parfait gentilhomme! Въ сотнѣ быстрыхъ восклицаній Флоракъ выражалъ свое сочувствіе, вопрошая судьбу, отчего люди, такіе какъ онъ да я, сидимъ окруженные блескомъ роскоши -- передъ золотыми вазами, увѣнчанными цвѣтами... съ слугами, готовыми цѣловать наши ноги -- (все это были только риторическія фигуры, которыми Поль изображалъ свое благоденствіе) -- тогда какъ нашъ другъ, полковникъ, во столько разъ достойнѣйшій въ сравненіи съ нами, проводитъ послѣдніе дни свои въ нищетѣ и одиночествѣ.
   Флоракъ полюбился мнѣ, сознаюсь откровенно, и за то, что одно изъ условій настоящей жизни полковника, казавшееся большей части другихъ людей самымъ тягостнымъ, мало возмущало Флорака. Быть пансіонеромъ древняго учрежденія? Отчего жъ нѣтъ? Развѣ офицеръ не можетъ безъ стыда пріютиться въ домѣ инвалидовъ, по окончаніи своихъ походовъ, а развѣ Фортуна, старость и бѣдстіе не завоевали, не побороли его? Ни Томасу Ньюкому, ни Клэйву, ни Фюраку, ни его матери и въ голову не приходило, чтобы полковникъ сколько нибудь уронилъ себя, принявъ эту милость; Уаррингтонъ, помню я, вполнѣ раздѣлялъ нашу мысль и по этому случаю декламировалъ слѣдующіе благородные стихи стариннаго поэта:
   
   His golden locks lime has to silver turned;
             О time too swift, о swiftness never ceasing!
   His youth'gainst time and age hath ever spurned,
             But spurned in vain; youth waneth by encrcasing.
   Beauty, strength, youth, arc flowers but fading seen.
             Duty, faith, love, are roots, and ever green
   His helmet now shall make а hive for bees,
             And lovers' songs be luened to hoi g psalms;
   А man at arms must now serve on his knees,
             And feed on prayers, which arc old age's alms*.
   * Его златыя кудри время превратило въ серебро;
   О, время быстролетное, о, быстрота во вѣкъ не останавливающаяся!
   Его юность презирила и время, и старость,
   Но презирала тщетно; юность исчезаетъ съ лѣтами.
   Красота, сила, юность -- цвѣты увядающіе.
   Долгъ, вѣра, любовь -- корни вѣчно зеленѣющіе.
   
   И шлемъ его теперь -- да будетъ ульемъ пчелъ;
   И пѣсни влюбленныхъ да превратятся въ священные псалмы,
   Теперь мужъ брани да послужитъ на колѣняхъ,
   И да питается молитвой -- лептой преклонныхъ лѣтъ.
   
   Эти люди, говорю, уважали нашего друга, въ какомъ бы костюмѣ онъ ни былъ; тогда какъ родственники полковника обнаруживали ужасное смущеніе и даже негодованіе, когда до нихъ дошли слухи о томъ, что имъ угодно было называть униженіемъ для ихъ рода. Дражайшая теща Клэйва во всеуслышаніе позорила добраго старика и вопрошала небо, чѣмъ она согрѣшила, что у возлюбленной ея дочери отецъ -- нищій? И мистриссъ Гобсонъ впослѣдствіи, въ откровенной бесѣдѣ съ составителемъ этихъ записокъ, по всегдашней своей привычкѣ, смотрѣла на бѣдствіе полковника съ религіозной стороны; ссылалась на волю неба и утверждала, что небесныя силы ниспослали это уничиженіе, это страшное испытаніе фамиліи Ньюкомовъ, въ предостереженіе всѣмъ имъ, чтобы они не слишкомъ превозносились въ счастьи, не слишкомъ прилѣплялись къ земному. Не понесли-ль ужь они кары небесной въ наказаніи Бэрнса и въ позорномъ побѣгѣ лэди Клары? Они преподали ей урокъ, подтвержденный плачевными заблужденіями полковника, -- и доказали суетность надеждъ человѣческихъ на земное величіе! Такимъ-образомъ, эта достопочтенная женщина сама какъ-бы раздѣляла бѣдствія своихъ родственниковъ и охотно думала, что эти бѣдствія назначены въ особенное назиданіе и къ пользѣ собственнаго ея семейства. Но мы упоминаемъ о философіи мистриссъ Гобсонъ только мимоходомъ. Нашей исторіи, приближающейся уже къ заключенію, предстоитъ заняться другими членами дома Ньюколювъ.
   Разговоръ нашъ съ Флоракомъ былъ довольно продолжителенъ; по окончаніи его, когда мы присоединились къ дамамъ въ гостиной, мы нашли Этель въ шали и манто, готовую къ отъ ѣзду съ малютками, которые ужь спали. Маленькій праздникъ прошелъ и кончился грустно, чуть не со слезами. Наша хозяйка сидѣла на обычномъ мѣстѣ -- у лампы и рабочаго столика; но, забывъ иголку, она безпрестанно прибѣгала къ носовому платку и, въ промежуткахъ слёзныхъ изліяній, произносила жалобныя восклицанія. Графиня Флоракъ тоже занимала обычное мѣсто и сидѣла, опустивъ голову и сложа руки. Жена моя была подлѣ нея: въ обликѣ Лауры выражалось глубокое состраданіе, между-тѣмъ какъ на блѣдномъ лицѣ Этели я читалъ еще болѣе глубокую скорбь. Доложили, что карета миссъ Этели готова; слуги уже перенесли сонныхъ дѣтей въ экипажъ и сама она готова была удалиться. Мы окинули взглядомъ это разстроенное общество и легко догадались о предметѣ предшествовавшаго разговора, хотя миссъ Этель не сдѣлала о томъ даже намека. Молодая лэди, объявивъ, что она намѣрена была уѣхать, не безпокоя джентльменовъ, простилась съ нами и пожелала доброй ночи.-- Хотѣла бы я пожелать вамъ веселаго праздника, прибавила она съ грустью: но, боюсь, никто изъ васъ не можетъ этого надѣяться.-- Ясно было, что Лаура разсказала послѣднюю главу исторіи полковника.
   Графиня Флоракъ встала и обняла миссъ Ньюкомъ и, послѣ этого прощанья, упала на софу истомленная и съ такимъ горестнымъ выраженіемъ въ лицѣ, что моя жена съ безпокойствомъ подбѣжала къ ней.-- Ничего, моя милая, сказала она, подавъ молодой лэди холодную руку, и сидѣла молча нѣсколько минутъ, въ продолженіе которыхъ мы слышали на подъѣздѣ голосъ Флорака, кричавшій -- Adieu! и стукъ колесъ удалявшагося экипажа миссъ Ньюкомъ.
   Спустя минуту, нашъ хозяинъ вошелъ и, замѣтивъ, такъ же какъ и Лаура, блѣдность и тоску въ лицѣ матери, подошелъ къ ней и началъ говорить ей съ величайшею нѣжностью и заботливостью.
   Она подала сыну руку -- и слабый румянецъ, какъ бы возвратясь изъ прошедшаго, заигралъ на ея щекахъ.-- Онъ былъ первымъ другомъ, котораго я встрѣтила на свѣтѣ, Поль, сказала она: первымъ и лучшимъ. Допустимъ ли мы его терпѣть крайность, сынъ мой?
   Ни единаго знака того волненія, которое обнаруживала невѣстка, не замѣчалось до-сихъ-поръ въ глазахъ графини Флоракъ; но когда она заговорила, держа въ своихъ рукахъ руку сына, слезы хлынули наконецъ и, со стономъ, голова ея склонилась впередъ. Пылкій французъ бросился на колѣни передъ матерью, произнося слова любви и уваженія къ ней и призывая Бога во свидѣтели, что другъ ихъ не будетъ оставленъ въ нищетѣ. И такъ мать и сынъ обняли другъ друга и слились въ священное единство любви: мы, зрители этой сцены, стояли передъ ней въ безмолвіи и благоговѣніи.
   Въ этотъ вечеръ Лаура разсказала мнѣ, что по выходѣ дамъ изъ столовой исключительнымъ предметомъ ихъ разговора были полковникъ и Клэйвъ; болѣе другихъ, и откровеннѣе обыкновеннаго, говорила графиня. Она передавала множество воспоминаній о Томасѣ Ньюкомѣ и его молодыхъ дняхъ; о томъ, какъ ея отецъ училъ его математикѣ, когда они жили въ бѣдности и занимали миленькій коттеджъ въ Блакгэгѣ; какъ онъ былъ тогда красивъ собою; какіе у него были свѣтлые глаза и длинные черные волоса, развивавшіеся по плечамъ; какъ военная слава была его ребяческою страстью, и какъ онъ вѣчно толковалъ объ Индіи и славныхъ дѣлахъ Клэйва и Лауренса. Любимой его книгой была исторія Индіи -- исторія Орма.-- Онъ читалъ ее и я тоже читала, дочь моя, сказала француженка, обращаясь къ Этели: ахъ! послѣ столькихъ лѣтъ я могу это говорить.
   Этель вспомнила эту книгу, которая потомъ принадлежала ея бабкѣ и теперь находилась въ библіотекѣ въ Ньюкомѣ. Безъ сомнѣнія, та же симпатія, которая меня заставила говорить о Томасѣ Ньюкомѣ въ этотъ вечеръ, побуждала и мою жену. Она разсказывала своимъ знакомымъ, какъ я Флораку, всю исторію полковника, и Флоракъ и его гость застали этихъ добрыхъ женщинъ именно въ то время, когда онѣ находились еще подъ впечатлѣніемъ грустной исторіи.
   Когда мы удалились въ свои покои, Лаура и я продолжали разсуждать о томъ же предметѣ, пока часы не пробили двѣнадцать и колокола сосѣдней церкви не возвѣстили о наступленіи радостнаго праздника Рождества. Выглянувъ изъ окна на ясное небо, гдѣ ярко сіяли звѣзды, мы съ смиреннымъ сердцемъ предались покою, помолясь за всѣхъ, кого любили, о ниспосланіи имъ мира и благоволенія.
   

LXXVII.
Кратчайшая и отраднѣйшая глава во всей исторіи.

   Въ наступившее утро Рождества, я всталъ рано, вошелъ въ зало и, отворивъ окна, сталъ смотрѣть на тихій ландшафтъ, надъ которымъ еще лежалъ туманъ; между-тѣмъ какъ въ выси, ясное небо и, вблизи, луга и безлиственные лѣса на переднемъ планѣ, окрашены были румянцемъ занимавшейся зари. Сумерки еще не покинули запада и я могъ разглядѣть, какъ двѣ-три звѣздочки, мерцая, исчезали съ разсвѣтомъ.
   Пока я глядѣлъ въ окно, передъ моими глазами, послѣ непродолжительныхъ переговоровъ, привратникъ отворилъ ворога, и дама, на конѣ, сопровождаемая слугой, быстро подъѣхала къ дому.
   Эта ранняя гостья была не кто иная, какъ миссъ Этель Ньюкомъ. Молодая лэди съ перваго взгляда замѣтила меня.-- Сойдите внизъ, сойдите ко мнѣ сію же минуту, мистеръ Пенденнисъ, вскричала она. Я поспѣшилъ къ ней, справедливо полагая, что ее привела такъ рано въ Розбери какая-нибудь важная вѣсть. Дѣйствительно, вѣсть была первой важности.
   -- Послушайте, сказала она: прочтите вотъ это, -- и при этихъ словахъ она вынула бумагу изъ кармана своего платья.-- Когда я воротилась вчера вечеромъ домой, послѣ разговора графини Флоракъ объ Индіи Орма, я взяла книгу съ полки и нашла въ ней эту бумагу. Почеркъ моей бабки, мистриссъ Ньюкомъ; я очень хорошо его знаю; бумага помѣчена числомъ ея смерти. Въ эту самую ночь она много писала и читала въ своемъ кабинетѣ, и папаша часто говорилъ при мнѣ объ этомъ обстоятельствѣ. Смотрите и читайте. Вы законовѣдъ, мистеръ Пенденнисъ; скажите же ваше мнѣніе объ этой бумагѣ.
   Я жадно схватилъ бумагу и пробѣжалъ ее глазами; но послѣ прочтенія, я опустилъ руки.
   -- Милая миссъ Ньюкомъ, бумага не стоитъ ни пенни, принужденъ я былъ сознаться.
   -- Нѣтъ, для честныхъ, благородныхъ людей, она чего-нибудь да стоитъ! вскричала она: мой братъ и дядя уважутъ ее какъ послѣднюю волю умирающей мистриссъ Ньюкомъ. Они должны уважить ее.
   Бумага, о которой шла рѣчь, было письмо написанное чернилами, пожелтѣвшими отъ времени, адресованное покойною мистриссъ Ньюкомъ къ "любезному моему мистеру Люсу".
   -- Это ея адвокатъ, и мой тоже, перебила миссъ Этель.

"Эрмитажъ. 14 марта 182.--

   "Любезнѣйшій мой мистеръ Люсъ (писала покойная). Внукъ моего покойнаго супруга въ послѣднее время жилъ у меня, и я нашла въ немъ милаго, прекраснаго, ласковаго мальчика. На мои глаза, онъ очень похожъ на своего дѣда, и хотя онъ не имѣетъ никакихъ законныхъ ко мнѣ притязаній и, сколько мнѣ извѣстно, достаточно обезпеченъ отъ своего отца, подполковника Ньюкома, командора Бани, служащаго въ восточно-индѣйской компаніи, однакоже я увѣрена, что душа моего возлюбленнаго супруга обрадуется, если я оставлю его внуку, Клэйну Ньюкому, залогъ мира и благоволенія: я могу исполнить это тѣмъ съ большею готовностью, что небу угодно было умножить мой достатокъ послѣ того, какъ супругъ мой отозванъ въ вѣчность.
   "Я желаю: сумму, равную той, какую мистеръ Ньюкомъ завѣщалъ моему старшему сыну, Брэйану Ньюкому, эсквайру, отказать внуку мистера Ньюкома, Клэйву Ньюкому, и, сверхъ того, въ знакъ моего уваженія и любви, кольцо или серебряную посуду, цѣною во сто фунтовъ стерлинговъ, подполковнику Томасу Ньюкому, моему пасынку, котораго отличное поведеніе въ продолженіе многихъ лѣтъ и многократные блистательные подвиги въ службѣ его величества, давно загладили справедливыя чувствованія неудовольствія, возбужденныя во мнѣ непокорностью и дурнымъ его поведеніемъ въ молодые годы, предъ тѣмъ, какъ онъ противъ воли моей оставилъ Англію и вступилъ въ военную службу.
   "Прошу васъ неотлагательно изготовить къ моей духовной припись по содержанію этого письма, съ тѣмъ, чтобы сумма отказовъ была выдѣлена изъ доли, завѣщанной моему старшему сыну. Будьте такъ добры, приготовьте необходимый документъ и привезите его съ собой, въ субботу къ

Вашей
Софіи Алетеѣ Ньюкомъ."

   "Пятница, вечеромъ."
   
   Я со вздохомъ отдалъ бумагу назадъ находчицѣ.-- Это только желаніе мистриссъ Ньюкомъ, милая миссъ Этель, сказалъ я: извините, если скажу, что я очень хорошо знаю вашего старшаго брата и потому не надѣюсь, чтобъ онъ это исполнилъ.
   -- Исполнитъ, сэръ, я увѣрена, что исполнитъ, гордо возразила миссъ Ньюкомъ: онъ сдѣлалъ бы это и безъ просьбы, навѣрно бы сдѣлалъ, если бы только зналъ, въ какомъ бѣдствіи находится мой дорогой дядюшка. Бэрнсъ теперь въ Лондонѣ, и....
   -- И вы намѣрены писать къ нему? Предугадываю отвѣтъ.
   -- Я поѣду къ нему сегодня же, мистеръ Пенденнисъ! Я поѣду къ моему милому, дорогому дядюшкѣ. Я не могу равнодушно вспомнить, въ какомъ онъ мѣстѣ! кричала добрая молодая лэди съ проступившими на глазахъ слезами:-- то была воля неба! Боже благодарю Тебя! Если бъ мы нашли письмо грандмаманъ раньше, Бэрнсъ немедленно выдѣлилъ бы завѣщаемую часть -- и деньги пропали бы въ этомъ страшномъ банкротствѣ. Сегодня же ѣду къ Бэрнсу. Хотите ѣхать со мной? Уже ли вы не хотите повидаться съ вашими старинными знакомыми? Вечеромъ мы можемъ быть у него -- то-есть у Клэйва, и, слава Всевышнему! семейство его не будетъ больше терпѣть недостатка.
   -- Милая, добрая миссъ Ньюкомъ, для добраго дѣла я готовъ съ вами на край свѣта, сказалъ я, цѣлуя ей руку. Какъ была она въ эту минуту прекрасна! Благородная краска проступила у ней на лицѣ; голосъ ея дрожалъ отъ восхищенія. Тутъ, какъ радостное поздравленіе, зазвучала на колокольнѣ музыка рождественскаго благовѣста; фасадъ стариннаго дома, передъ которымъ мы стояли и разговаривали, засіялъ утреннимъ солнцемъ.
   -- Такъ вы согласны? Благодарю васъ! побѣгу сказать графинѣ Флоракъ, вскричала обрадованная молодая лэди, и мы вошли въ домъ вмѣстѣ.
   -- Какъ это случилось, сэръ, что вы изволили цѣловать ручку Этели, и что значитъ этотъ такой ранній визитъ? спросила мистриссъ Лаура, лишь только я вошелъ въ свои комнаты.
   -- Марта, достань-ка мой дорожный мѣшокъ! Я ѣду черезъ часъ въ Лондонъ, восклицаетъ мистеръ Пенденнисъ. Если я поцѣловалъ руку Этели, восхищенный вѣстью, которую она привезла ко мнѣ, такъ существо, въ тысячу разъ болѣе драгоцѣнное для меня, не ощущало ли такой же радости, какъ и ея подруга? Я знаю, кто молился отъ благодарнаго сердца въ тотъ день, когда мы, въ поѣздѣ, почти безлюдномъ, поспѣшали въ Лондонъ.
   

LXXVIII.
Гдѣ авторъ отправляется съ пріятнымъ порученіемъ.

   Прежде чѣмъ я разстался съ миссъ Ньюкомъ на станціи, она взяла съ меня обѣщаніе, повидаться съ нею рано утромъ въ домѣ ея брата.
   Распростившись съ нею и возвратясь въ свое уединенное мѣстопребываніе, которое представляло грустный видъ въ этотъ праздничный день, я вздумалъ побывать въ Гоулэндъ-стритѣ и отобѣдать въ первый праздникъ Рождества у Клэйва, если буду приглашенъ.
   Я нашелъ своего друга дома, за работой, не смотря на праздникъ. Онъ обѣщалъ торговцу приготовить къ завтрему двѣ картины.-- Онъ мнѣ очень хорошо платитъ, а деньги мнѣ нужны, Пенъ, сколько бы онъ ни давалъ мнѣ, сказалъ живописецъ, не отрываясь отъ полотна: я спокоенъ сердцемъ съ-тѣхъ-поръ, какъ познакомился съ честнымъ торговцемъ. Я продался ему, душой и тѣломъ, за какіе-нибудь полдюжины фунтовъ стерлинговъ въ недѣлю. Я теперь знаю, что получу деньги вѣрныя и регулярно снабжаю его картинами. Не будь больна Рози, мы жили бы припѣваючи.
   Рози больна? Мнѣ прискорбно было услышать объ этомъ, и бѣдный Клэйвъ, войдя въ подробности, разсказалъ мнѣ, что онъ тратитъ на докторовъ четвертую часть своихъ годовыхъ заработковъ.-- Есть одинъ модный докторъ, который страхъ, какъ нравится дамамъ и живетъ черезъ нѣсколько домовъ отъ насъ въ Гоуеръ-стритѣ: онъ взялъ у меня изъ кармана шестнадцать фунтовъ шестнадцать шиллинговъ съ изумительнѣйшимъ равнодушіемъ, какъ-будто въ карманѣ у меня гинеи растутъ сами собой. Онъ толкуетъ съ моей тещей о большомъ свѣтѣ. Моя бѣдная жена слушаетъ его какъ оракула, боясь проронить хоть одно изъ его словъ.-- Глядь! вонъ катитъ его экипажъ! вотъ и плати ему, чортъ его побери! говоритъ Клэйвъ, бросая жалобный взглядъ на маленькій пакетецъ, лежащій на каминѣ, подлѣ алебастроваго écorché, какой мы видали во многихъ мастерскихъ.
   Я выглянулъ въ окно и увидѣлъ фешенебельнаго доктора, выскакивающаго изъ своего экипажа; того дамскаго угодника, который мало-по-малу переселился изъ Блумсбери въ Бельгравію и теперь имѣлъ доступъ въ тысячи дѣтскихъ и будоаровъ. Что въ старое время были духовники, то теперь Квакенбоссы и ему подобные въ нашей протестантской сторонѣ. Какихъ не знаютъ они секретовъ! Въ какія не входятъ они таинственныя комнаты! Предполагаю, что бой-женщина особенно занялась тоалетомъ, чтобъ достойно принять своего фэшенебельнаго друга, такъ-какъ эта лэди, блистательно одѣтая, съ драгоцѣннымъ украшеніемъ на головѣ, памятнымъ мнѣ еще въ Булони, вошла въ мастерскую, черезъ двѣ минуты по пріѣздѣ доктора и сдѣлала ему нижайшій реверансъ. Не могу описать побѣдительной вѣжливости и любезности этой женщины.
   Клэйвъ былъ съ нею крайне кротокъ и любезенъ и принялъ самый оживленный видъ, когда обращался къ ней: -- Надо работать, знаете, и въ Рождество; вѣдь хозяинъ картинъ утромъ пришлетъ за ними. Сдѣлайте милость, мистриссъ Маккензи, скажите мнѣ отрадную вѣсточку о Рози; да, если будете такъ добры, подойдите къ этому écorché: тамъ вы найдете пакетецъ, который я приготовилъ для васъ.-- Мистриссъ Мэккензи подошла къ камину и взяла деньги. Мнѣ показалось, что фигура изъ парижскаго алебастра была не единственнымъ écorché въ этой комнатѣ.
   -- Я хочу, чтобъ ты остался у меня обѣдать. Останься, пожалуйста, Пенъ, вскричалъ Клэйвъ: да будь съ нею повѣжливѣе. Будешь? Къ обѣду придетъ и мой дорогой старикъ-отецъ. Мои барыни воображаютъ, что его квартира на другомъ концѣ города, и что ему помогаютъ братья. Ни слова о капуцинахъ. Знаешь, это можетъ разстроить Рози. Ахъ! не правда ли, какъ онъ благороденъ, этотъ милый старичокъ? и не любо ли видѣть его въ такомъ мѣстѣ?-- Говоря это, Клэйвъ не переставалъ работать; онъ торопился воспользоваться послѣднимъ свѣтомъ зимняго дня, и принялся чистить свою палитру и мыть кисти, когда мистриссъ Мэккензи воротилась къ намъ.
   Здоровье душечки Рози было очень слабо, но докторъ Квакенбоссъ прописалъ ей то самое лекарство, которое принесло столько пользы прелестной молодой герцогинѣ Клакманширъ, и затѣмъ ни мало не опасался за больную.
   При этомъ, я принялся разсказывать анекдоты о фамиліи герцогини Клакманширъ, вспомнивъ старое время, когда я любилъ занимать бой-женщину анекдотами объ аристократіи, о житьѣ-бытьѣ которой она сохраняла похвальное любопытство. Въ-самомъ-дѣлѣ, одна изъ немногихъ книгъ, спасшихся отъ кораблекрушенія въ Тибурнскихъ садахъ, была родословная англійскихъ пэровъ, томъ теперь довольно потертый, и много читанный и читаемый Рози и ея матушкой.
   Анекдоты были приняты очень вѣжливо -- можетъ-статься, мистриссъ Мэккензи и ея зять находились въ добрыхъ, болѣе обыкновеннаго, отношеніяхъ по случаю торжественнаго праздника. Когда Клэйвъ, обратясь къ вдовушкѣ, сказалъ, что онъ желалъ бы, чтобъ она упросила меня остаться обѣдать, она милостиво и съ перваго же разу согласилась на это предложеніе и принялась увѣрять меня, что ея дочь будетъ въ восхищеніи, если я удостою раздѣлить ихъ скромную трапезу.-- Столъ будетъ не такой, какой вы видали у нея въ домѣ -- не съ многочисленными блюдами, не съ великолѣпнымъ плато и серебрянымъ сервизомъ; но то, чѣмъ Богъ послалъ, моя Рози предлагаетъ отъ радушнаго сердца, восклицаетъ бой-женщина.
   -- И Томъ можетъ обѣдать съ нами, не правда-ли, грандмаманъ? смиренно спрашиваетъ Клэйвъ.
   -- О, если вамъ угодно, сэръ.
   -- Его дѣдъ будетъ радъ сидѣть съ нимъ за однимъ столомъ, сказалъ Клэйвъ: я пойду его встрѣчать; онъ идетъ по Гильфордъ-стриту и Россель-сквэру, говоритъ Клэйвъ: не хочешь-ли прогуляться и ты, Пенъ?
   -- Ахъ, сдѣлайте одолженіе, мы не смѣемъ васъ удерживать, говоритъ мистриссъ Мэккензи, кивнувъ головой; и когда она удалилась, Клэйвъ шепнулъ мнѣ, что ей не до насъ, такъ-какъ она занята приготовленіемъ жаркаго, пуддинга и пирога.
   -- Я такъ и зналъ, сказалъ я, и мы отправились встрѣчать дорогаго старика, который скоро появился, медленно ступая по той самой дорогѣ, гдѣ мы его поджидали. Его трость дрожала, когда онъ опирался о мостовую; дрожалъ и голосъ, когда онъ произнесъ имя Клэйва; дрожала и рука, когда онъ протянулъ ее ко мнѣ. Весь онъ былъ согнутъ и немощенъ. Двадцать лѣтъ не разслабили его такъ, какъ эти послѣдніе двадцать мѣсяцевъ. Я шелъ рядомъ съ моими двумя друзьями, которые направлялись къ дому, дружески сплетясь руками. Какъ нетерпѣливо ждалъ я завтрашняго дня, желая увидѣть ихъ снова соединенными! Голосъ Томаса Ньюкома, когда-то суровый, возвысился до дисканта, и сдѣлался чуть не ребяческимъ, когда онъ сталъ спрашивать о внукѣ. Его бѣлые волоса висѣли по воротнику. Дорогой, при свѣтѣ газа, я могъ видѣть и эти бѣлые волосы, и высокую спину, и плечо Клэйва, къ которому прислонялся отецъ, и его благородное лицо, обращенное къ старику. О, Бэрнсъ Ньюкомъ, Бэрнсъ Ньюкомъ! Будь хоть разъ добрымъ человѣкомъ и помоги своимъ роднымъ, думалъ я.
   Рождественскій обѣдъ прошелъ какъ нельзя лучше. Глазъ бой-женщины призиралъ за всѣмъ: явно было, что дѣвочка, которая служила за столомъ и стряпала часть обѣда подъ ея руководствомъ, трепетала отъ ея взгляда, какъ и другіе. Мистриссъ Мэккензи сдѣлала въ продолженіе обѣда не больше дюжины намековъ на счетъ прежней своей пышности и не больше полудюжины извиненій за то, что я сижу за столомъ, такъ мало похожимъ на тотъ, къ которому я привыкъ. Кромѣ насъ, единственнымъ гостемъ былъ добрый, вѣрный Ф. Бейгэмъ. Онъ расхвалилъ пирогъ и тѣмъ вынудилъ вдовушку сознаться, что она готовила его. Полковникъ былъ очень пасмуренъ и хотѣлъ-было кормить внука; но получилъ два или три строгихъ замѣчанія отъ бой-женщины. Малютка, спросилъ какъ умѣлъ, зачѣмъ грандпапа въ черномъ плащѣ? Клэйвъ наступилъ мнѣ на ногу подъ столомъ. Секретъ убогаго братства готовъ былъ обнаружиться. Полковникъ покраснѣлъ и съ большимъ присутствіемъ духа сказалъ, что носитъ плащъ зимой для тепла.
   Рози говорила не много. Она похудѣла и стала вялою; блескъ глазъ ея потухъ; вся ея милая свѣжесть поблекла. Она не ѣла почти ничего, хотя матушка усердно упрашивала ее и громко шептала ей, что женщина въ ея положеніи должна подкрѣплять свои силы. Бѣдная Рози постоянно была въ какомъ-нибудь деликатномъ положеніи.
   Когда убрали со стола, полковникъ, склонивъ голову, сказалъ: Благодареніе Богу за то, что мы получили -- сказалъ такимъ трогательнымъ тономъ, что огромные глаза Фреда Бейгэма, когда онъ обратилъ ихъ на старика, наполнились слезами. Когда мать и бабка встали изъ-за стола, бѣдный малютка закричалъ, чтобъ онѣ остались, и полковникъ принялъ-было сторону ребенка, но всевластная бой-женщина громко возразила: вздоръ, пускай идетъ спать! выпроводила его вонъ изъ комнаты -- и никто не возразилъ противъ приговора. Мы остались втроемъ и старались бесѣдовать такъ весело, какъ только было возможно; то вспоминали о старыхъ временахъ, то разсуждали о настоящемъ. Безъ малѣйшаго ханжества, Томасъ Ньюкомъ говорилъ, что жизнь его спокойна и что онъ совершенно счастливъ. Онъ желалъ, чтобъ многіе другіе изъ стариковъ-джентльменовъ были такъ же довольны, какъ онъ; но къ сожалѣнію, прибавилъ онъ, нѣкоторые изъ нихъ горько ропщутъ и жалуются на скудную пищу. Онъ, съ своей стороны, имѣетъ все, чего только можетъ желать: всѣ служащіе при домѣ обходятся съ нимъ ласково; когда нужно, къ нему приходитъ отличный докторъ и ему прислуживаетъ преусердная женщина.-- И если я теперь ношу черный костюмъ, сказалъ онъ: такъ чѣмъ онъ хуже другого? и если насъ каждый день водятъ въ церковь, на что многіе изъ убогихъ братьевъ ворчатъ, то, по мнѣ, старику и дѣлать больше нечего; я молюсь съ благодарнымъ сердцемъ, милый Клэйвъ, и могъ бы быть совершенно счастливъ, когда бы... когда бы Богъ простилъ мнѣ прошлое безразсудство. Вообрази: Бейгэмъ былъ сегодня въ нашей церкви -- онъ часто ходитъ къ намъ -- доброе дѣло, сэръ, -- доброе дѣло.
   Клэйвъ, наливъ стаканъ вина, взглянулъ на Ф. Бейгэма, съ такимъ выраженіемъ, которое, казалось, говорило: Награди тебя, Боже! Ф. Бейгэмъ осушилъ второй стаканъ.-- Слава Богу, сказалъ я: мы весело проводимъ Рождество; авось и новый годъ будетъ счастливъ!
   Въ четверть десятаго или около, полковникъ сталъ сбираться домой, сказавъ, что ему нужно быть въ казармахъ къ десяти, и Клэйвъ съ Ф. Бейгэмомъ пошли его провожать. И я желалъ бы присоединиться къ нимъ; но Клэйвъ шепнулъ мнѣ остаться и, ради Бога, побесѣдовать съ мистриссъ Маккензи, причемъ предупредилъ меня, что онъ скоро будетъ назадъ. Такимъ-образомъ, я остался и пилъ чай съ дамами. За чаемъ, мистриссъ Макензи нашла случай разсказать мнѣ, что ей неизвѣстно, какой доходъ получаетъ полковникъ отъ своего богатаго брата; но что они никогда не получали отъ него ни шиллинга, -- и тутъ опять принялась исчислять всѣ суммы, капиталъ и проценты, которые въ эту минуту должны были принадлежать ея душечкѣ Рози! Рози, по временамъ, позволяла себѣ проронить два-три слова. Она не обрадовалась и не огорчилась, когда мужъ воротился домой и, сдѣлавъ мнѣ маленькій реверансъ, пошла спать, подъ призоромъ бой-женщины. Такимъ-образомъ, Бейгэмъ, я и Клэйвъ удалились въ мастерскую, гдѣ дозволялось курить и гдѣ мы докончили первый день Рождества.
   На слѣдующее утро, въ назначенный часъ, я посѣтилъ миссъ Ньюкомъ, въ домѣ ея брата. Сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ, съ которымъ я встрѣтился на подъѣздѣ, окинулъ меня такимъ суровымъ взглядомъ, что я потерялъ надежду на успѣхъ дѣла, по которому пришелъ. Не болѣе ободрило меня и выраженіе лица Этели: она стояла у окна, пасмурно смотря на сэра Бэрнса, которой все еще оставался на порогѣ, и, прежде чѣмъ сѣсть въ экипажъ и отправиться въ Сити, бранился съ своимъ конюхомъ.
   Миссъ Ньюкомъ была очень блѣдна, когда подошла ко мнѣ и подала мнѣ руку. Я съ нѣкоторымъ безпокойствомъ посмотрѣлъ ей въ лицо и спросилъ:-- что новаго?
   -- Сдѣлалось, какъ вы ожидали, мистеръ Пенденнисъ, сказала она:-- не такъ, какъ ожидала я. Мой братъ и слышать не хочетъ о выдѣлѣ. Въ эту самую минуту онъ разстался со мной въ гнѣвѣ. Но нѣтъ нужды; выдѣлъ долженъ бытъ сдѣланъ -- не правда ли?-- если не Бэрнсомъ, такъ другимъ членомъ нашей фамиліи.
   -- Награди васъ Боже за доброе дѣло, моя милая, дорогая миссъ Ньюкомъ!-- Вотъ все что я могъ сказать.
   -- За то, чего требуетъ справедливость? Развѣ я не обязана это сдѣлать? Я старшая въ семействѣ, послѣ Бэрнса; я самая богатая, послѣ него. Нашъ родитель оставилъ всѣмъ своимъ младшимъ дѣтямъ ту же самую сумму денегъ, какую мистриссъ Ньюкомъ назначаетъ Клэйву, и притомъ, вы знаете, я получила отъ бабки, лэди Кью, все ея состояніе. Мнѣ кажется, я не засну спокойно, пока не исполню этого долга справедливости. Хотите ѣхать со мной къ моему адвокату? Онъ и братъ мой, Бэрнсъ, попечители надъ моемъ имѣніемъ. Я все думаю, любезнѣйшій мистеръ Пенденнисъ,-- а вы такъ добры, такъ благородны, что всегда были выгоднаго обо мнѣ мнѣнія; вы и Лаура всегда были такъ расположены ко мнѣ (при этихъ словахъ, она беретъ мою руку и прижимаетъ ее другою) -- я все думаю, знаете, что этотъ выдѣлъ гораздо лучше сдѣлать при посредствѣ мистера Люса, такъ, чтобы это могло быть приписано нашей фамиліи, а мое имя оставалось въ сторонѣ: такимъ-образомъ, самолюбіе моего дорогаго добраго дядюшки не будетъ оскорблено.-- При этихъ словахъ, она дала волю слезамъ, и я нетерпѣливо желалъ поцѣловать край ея платья, или что-нибудь другое, если-бъ только она позволила: до такой степени я былъ восхищенъ и тронутъ благодушіемъ и родственною привязанностью благородной молодой лэди.
   -- Милая Этель, сказалъ я:-- не говорилъ ли я вамъ, что готовъ съ вами на край свѣта? Послѣ этого, могу ль не поѣхать на Линкольнское подворье?
   Ту же минуту послали за кэбомъ, и черезъ полчаса мы очутились передъ вѣжливымъ старичкомъ, мистеромъ Люсомъ, въ его квартирѣ, на поляхъ Линкольнскаго подворья.
   Онъ съ перваго взгляду призналъ почеркъ покойной мистриссъ Ньюкомъ; вспомнилъ, что ему случалось видать мальчика въ Эрмитажѣ; что онъ не разъ говорилъ съ мистеромъ Ньюкомомъ на счетъ его сына въ Индіи; что онъ даже подкрѣплялъ мистриссъ Ньюкомъ въ мысли оставить послѣднему какой-нибудь залогъ ея благоволенія къ нему.-- Я приглашенъ былъ къ обѣду къ вашей доброй грандмаманъ въ эту самую субботу. Боже мои! Да я совершенно припоминаю всѣ обстоятельства, моя милая лэди. На счетъ письма не можетъ быть никакого сомнѣнья; но, разумѣется, это завѣщаніе -- вовсѣ не завѣщаніе, и полковникъ Ньюкомъ такъ дурно поступилъ съ вашимъ братомъ, что сэръ Бэрнсъ, я полагаю, не захочетъ отказаться отъ части своего достоянія въ пользу полковника.
   -- Какъ бы вы поступили, мистеръ Люсъ? спрашиваетъ молодая лэди.
   -- Гм! Скажите, пожалуйста, кчему вамъ знать, какъ бы я поступилъ въ подобныхъ обстоятельствахъ? возразилъ адвокатъ: -- право, миссъ Ньюкомъ, мнѣ кажется, я оставилъ бы дѣло въ томъ положеніи какъ есть; сэръ Бэрнсъ и я, вамъ извѣстно, не слишкомъ большіе друзья, но какъ старинный знакомый и совѣтникъ вашего батюшки и вашей бабки, я и сэръ Бэрнсъ остались въ отношеніяхъ вѣжливости. Но, сказать по правдѣ, мы не слишкомъ жалуемъ другъ друга, и во всякомъ случаѣ меня не обвинятъ, да не обвинятъ и никого другого, въ излишней приверженности къ вашему брату. Но, сознаюсь откровенно: будь я на его мѣстѣ; имѣй я родственника, который бы поносилъ меня и угрожалъ мнѣ не знаю чѣмъ, и шпагой и пистолетомъ; который бы заставилъ меня напрасно издержать пять или шесть тысячъ фунтовъ стерлинговъ въ спорѣ за кандидатство,-- ей-ей, я далъ бы ему никакъ не больше того, къ чему я обязанъ по закону... а на законномъ основаніи, милая моя миссъ Ньюкомъ, ему не слѣдуетъ ни гроша.
   -- Я очень рада, что вы такъ говорите, сказала къ изумленію моему миссъ Ньюкомъ.
   -- Очень естественно, мои молодая лэди, и вы можете безъ опасенія показать вашему брату этотъ документъ. Не по этому ли предмету вы пришли совѣтоваться со мной? Вы желали, чтобъ я приготовилъ его къ этому страшному открытію, не такъ ли? Вы, можетъ-быть, знаете, что онъ неохотно разстается съ деньгами и вообразили, что предъявленіе мнѣ этого письма встревожитъ его? Долго же оно шло по адресу... Но -- видите ли?-- оно не имѣетъ никакой силы, и будьте увѣрены, что сэръ Бэрнсъ Ньюкомъ ни малѣйше не встревожится, когда я передамъ ему содержаніе письма.
   -- Я не то хотѣла сказать: если я рада вашему мнѣнію, что братъ мой не обязанъ исполнялъ волю мистриссъ Ньюкомъ, такъ это потому только, что въ такомъ случаѣ я не имѣю права судить о немъ такъ сурово, какъ бы готова была судить, сказала миссъ Ньюкомъ:-- я показывала ему бумагу сегодня утромъ и онъ отбросилъ ее съ негодованіемъ; не ласковыми обмѣнялись мы словами, мистеръ Люсъ, и непріязненныя мысли остались у меня на душѣ. Но если вы его оправдываете, то неправа была я одна, укоряя его въ эгоизмѣ, порицая за холодность.
   -- Вы назвали его эгоистомъ!-- Вы наговорили ему крупныхъ словъ! Да это случалось и прежде, милая моя миссъ Ньюкомъ, въ самыхъ единодушныхъ семействахъ.
   -- Но, сэръ, если онъ правъ, оставаясь при своемъ мнѣніи, то навѣрно я была бы не права, еслибъ не сдѣлала того, что велитъ мнѣ моя совѣсть. Найдя эту бумагу только что вчера, въ Ньюкомѣ, въ тамошней библіотекѣ, въ одной изъ книгъ моей бабки, я совѣтовалась вотъ съ этимъ джентльменомъ, супругомъ моей любезнѣйшей подруги, мистриссъ Пенденнисъ -- задушевнымъ другомъ, моего дяди и кузена Клэйва, и я желаю, я хочу, я требую, чтобъ моя часть того, что мой бѣдный родитель оставилъ намъ, дѣвицамъ, была отдана моему кузену, мистеру Клэйву Ньюкому, согласно предсмертному желанію моей бабки.
   -- Моя милая, да вы давнымъ-давно отдали свою часть вашимъ братьямъ и сестрамъ! вскричалъ адвокатъ.
   -- Я желаю, сэръ, чтобы шесть тысячъ фунтовъ стерлинговъ были отданы моему кузену, сказала миссъ Ньюкомъ, сильно покраснѣвъ: мой любезный дядя, добрѣйшій на свѣтѣ человѣкъ, котораго я люблю всѣмъ сердцемъ, находится въ страшной нищетѣ. Знаете ли, сэръ, гдѣ онъ теперь? гдѣ мой дорогой, добрый, великодушный дядя?-- и, воспламеняясь съ каждымъ словомъ, съ сіяющими нѣжностью глазами, съ распаленными щеками, голосомъ, который отзывался въ сердцѣ обоихъ слушателей, миссъ Ньюкомъ разсказала о бѣдствіяхъ своего дяди и кузена и о желаніи ея облегчить ихъ судьбу. До-сихъ-поръ вижу фигуру благородной дѣвушки и слышу ея рѣчь; до-сихъ-поръ помню, какъ восхищенный старичокъ-адвокатъ покачиваетъ сѣдой головой, мигая, поглядываетъ на молодую дѣвушку, поглаживаетъ себѣ колѣни и постукиваетъ по табакеркѣ, сидя передъ своими дѣлами и актами, спиной къ стѣнѣ, уставленной множествомъ жестяныхъ ящиковъ.
   -- Сколько я понимаю, вы хотите, чтобъ эти деньги были выдѣлены, какъ доставшіяся по наслѣдству, а не какъ даръ отъ миссъ Ньюкомъ? говоритъ мистеръ Люсъ.
   -- Да, именно: какъ доставшіяся по наслѣдству, отвѣчаетъ миссъ Ньюкомъ.
   Мистеръ Люсъ всталъ съ своего стараго стула, вытертаго волосянаго стула, на которомъ онъ просидѣлъ цѣлыхъ полстолѣтія, и выслушалъ не одного кліепта, говорившаго вовсе не то, что настоящая кліентка. Мистеръ Пенденнисъ, сказалъ онъ: я завидую вашему путешествію съ этой молодой лэди. Я завидую вамъ за радостныя вѣсти, которыя вы везете своимъ друзьямъ, и, миссъ Ньюкомъ, могу ли я, какъ старый старикъ, знакомый съ вашей фамиліей около шестидесяти лѣтъ и видѣвшій вашего родителя чуть не въ пеленкахъ, могу ли я сказать вамъ, какъ сердечно, какъ искренно я люблю и уважаю васъ, моя милая? Когда вамъ угодно, чтобъ мистеръ Клэйвъ Ньюкомъ получилъ свое наслѣдство?
   -- Мнѣ бы хотѣлось, мистеръ Люсъ, чтобъ вы сдѣлали милость вручить деньги мистеру Пенденнису теперь же, сказала молодая лэди -- и воаль ея закрылъ ей лицо, когда она склонила голову и на минуту сжала руки, какъ бы моляся.
   Мистеръ Люсъ посмѣялся надъ торопливостью молодой лэди и сказалъ, что деньги, если она непремѣнно желаетъ, въ ту же минуту могутъ поступить въ ея распоряженіе. И, прежде чѣмъ мы вышли изъ комнаты, мистеръ Люсъ заготовилъ письмо на имя Клэйва Ньюкома, эсквайра, съ извѣщеніемъ, что въ книгахъ покойной мистриссъ Ньюкомъ только-что на-дняхъ найдена прилагаемая въ копіи бумага, и что фамилія покойнаго сэра Брэйана Ньюкома, желая исполнить волю покойной мистриссъ Ньюкомъ, внесла сумму въ шесть тысячъ фунтовъ стерлинговъ въ банкъ мистеровъ Г. В., на имя мистера Клэйва Ньюкома, которому мистеръ Люсъ имѣетъ честь быть покорнѣйшимъ слугой, и проч. Но одобреніи и перепискѣ письма на-бѣло, мистеръ Люсъ сказалъ, что мистеръ Пенденнисъ можетъ самъ отвезти письмо по адресу, если это угодно миссъ Ньюкомъ,-- и я, съ готовымъ документомъ въ карманѣ, вышелъ отъ адвоката, съ доброй и прекрасной молодой спутницей.
   Нашъ кэбъ нѣсколько часовъ прождалъ насъ на поляхъ Линкольнскаго подворья, и я спросилъ миссъ Этель, куда прикажетъ она везти ее?
   -- Гдѣ монастырь капуциновъ? сказала она: нельзя ли мнѣ видѣться съ моимъ дядюшкой?
   

LXXIX.
Гдѣ старинные друзья сходятся.

   Мы спустились съ Сноугиля, миновали болотистыя пастбища Смитфильда, ѣдемъ по улицѣ С. Джона и достигаемъ древнихъ воротъ, на Цистерціанскомъ скверѣ, гдѣ стоитъ богадѣльня капуциновъ. Я прошелъ подъ ворота, ведя подъ руку мою прелестную спутницу, и пробрался въ комнаты, занимаемыя старикомъ Ньюкомомъ.
   Когда мы шли черезъ дворъ, убогіе братія возвращались съ обѣда. Человѣкъ сорокъ или больше почтенныхъ стариковъ, въ черной одеждѣ, выходили изъ столовой и, раздѣляясь во дворѣ, отправлялись каждый въ свою комнатку. Рука Этели дрожала подъ моей, когда она глядѣла то на того, то на другаго, въ ожиданіи увидѣть знакомыя черты своего дорогаго дяди. Но его не было въ числѣ братій. Мы вошли въ его комнату, въ которую дверь была отворена; прислужница убирала комнату; она сказала намъ, что полковникъ Ньюкомъ ушелъ со двора на цѣлый день, и такимъ-образомъ наша поѣздка сдѣлалась напрасною.
   Этель обошла комнату и пересмотрѣла все ея простое убранство; полюбовалась портретами Клэйва и его сына; двумя саблями, скрещенными надъ каминомъ, Библіей, разложенной на столѣ, у стариннаго рѣшетчатаго окна; тихо подошла къ скромной кровати и сѣла подлѣ нея на стулъ: безъ сомнѣнія, сердце ея молилось за того, кто спалъ на этомъ ложѣ; потомъ приблизилась къ тому мѣсту, гдѣ висѣлъ на стѣнѣ черный плащъ пансіонера, приподняла край простой одежды и поцѣловала ее. Прислужница смотрѣла и вѣроятно дивилась ея грусти и очаровательной красотѣ. Я шепнулъ женщинѣ, что эта молодая лэди -- племянница полковника.-- У него есть сынъ, который ходитъ сюда, и также красивъ собой, сказала служанка.
   Этель нѣсколько минутъ разговаривала съ этой женщиной.-- Ахъ, миссъ, вскричала она, по-видимому изумленная какимъ-нибудь подаркомъ отъ миссъ Ньюкомъ: я и безъ этого усердно служу ему. Здѣсь всякой любитъ его ради его самого, и я готова сидѣть при немъ по цѣлымъ недѣлямъ -- ей-ей, готова.
   Моя спутница достала карандашъ изъ дорожнаго мѣшка и, написавъ на лоскуткѣ бумаги, положила бумагу на Библію. Между-тѣмъ опять наступила темнота; слабый свѣтъ мерцалъ въ окнахъ убогихъ братьевъ, когда мы вышли во дворъ; слабый свѣтъ озарялъ тусклую, сѣрую, грустную, давно знакомую сцену. Не одно поприще, когда-то блистательное, замыкалось здѣсь въ потемкахъ; не одна ночь заканчивалась здѣсь. Молча удалились мы изъ этого тихаго мѣста и черезъ минуту очутились середи блеска, шуму и толкотни Лондона.
   -- Полковникъ вѣроятно пошелъ къ Клэйву, сказалъ я. Не хочетъ ли миссъ Ньюкомъ послѣдовать за нимъ туда же? Мы посовѣтовались, ѣхать ли ей? Она собралась съ духомъ и сказала: да. Извощикъ, ступай въ Гоулэндъ-стритъ!-- Лошадь, навѣрно, устала, потому-что путь былъ чрезвычайно длиненъ, и кажется, мы не говорили во всю дорогу.
   Я взбѣжалъ наверхъ, чтобъ приготовить нашихъ друзей къ встрѣчѣ гостей. Клэйвъ, жена его, отецъ и теща сидѣли при слабомъ свѣтѣ въ комнатѣ мистриссъ Ньюкомъ; Рози, но обыкновенію, на софѣ; малютка на колѣняхъ у дѣда.
   Я едва отдалъ дамамъ поклонъ: такъ торопился я переговорить съ полковникомъ Ньюкомомъ.-- Я сейчасъ былъ у васъ, у капуциновъ, сэръ, сказалъ я: то-есть....
   -- Вы были въ богадѣльнѣ, сэръ! Кчему вы стыдитесь назвать вещь по имени, когда полковникъ Ньюкомъ не стыдится жить въ богадѣльнѣ, вскричала бой-женщина: пожалуйста, Клэйвъ, говорите по-англійски, если только дамамъ можно слышать ваши рѣчи, не краснѣя.-- Клэйвъ разсказывалъ мнѣ по-нѣмецки, что передъ нашимъ пріѣздомъ, у нихъ произошла страшная сцена, по случаю того, что полковникъ, за четверть часа до того, проговорился на счетъ капуциновъ.
   -- Говорите просто, Клэйвъ! кричала бой-женщина, ставъ въ величественную позу и протянувъ могучую ручищу надъ безпомощной дочерью: говорите просто, что полковникъ Ньюкомъ сознался, что онъ живетъ въ богадельнѣ, какъ нищій! Онъ, который промоталъ свои собственныя деньги! Онъ, который промоталъ мои деньги! Онъ, который промоталъ деньги этого милаго, безпомощнаго ребенка -- успокойся, Рози, моя душечка!-- онъ довершилъ позоръ семейства, низкимъ и недостойнымъ, да, низкимъ и недостойнымъ, и презрительнымъ поступкомъ. О дитя мое, мое бѣдное дитя! Могла ли я думать, что отецъ твоего мужа будетъ въ рабочемъ домѣ!-- При этихъ вопляхъ сострадательной матери, Рози, на софѣ, плачетъ и хнычетъ между полинялыми ситцевыми подушками.
   Я взялъ Клэйва за руку, которою онъ въ безсильномъ бѣшенствѣ билъ себѣ по лбу, между-тѣмъ какъ эта дьяволъ-женщина позорила его добраго отца. Жилы его могучаго кулака переполнились кровью, все тѣло его билось и дрожало отъ мукъ, которыя подавляли его.-- Друзья полковника Ньюкома, мадамъ, сказалъ я, думаютъ вовсе не такъ, какъ вы; въ дѣлѣ собственной чести, онъ лучшій судья, чѣмъ вы или кто другой. Мы всѣ, любившіе его въ дни его счастья, любимъ и уважаемъ его болѣе прежняго за ту твердость, съ какою онъ переноситъ свое бѣдствіе. Уже ли вы думаете, что благородный его другъ, графъ Г. присовѣтывалъ бы ему сдѣлать шагъ, недостойный джентльмена; что князь Монконтуръ одобрилъ бы его намѣреніе, если бъ онъ не считалъ его достойнымъ удивленія!-- Я не могу выразить того негодованія, съ какимъ я произносилъ эти возраженія, ни того презрѣнія, какое я чувствовалъ къ женщинѣ, на которую мои возраженія должны были дѣйствовать.-- Я пріѣхалъ, прибавилъ я: прямо изъ монастыря капуциновъ, съ одною особой изъ родныхъ полковника, которая питаетъ къ нему любовь и уваженіе безпредѣльныя; которая ничего такъ не желаетъ, какъ примириться съ нимъ, и которая ждетъ теперь внизу, горя нетерпѣніемъ, пожать ему руку и обнять жену Клэйва.
   -- Кто бы это былъ? спрашиваетъ полковникъ, гладя по головкѣ своего милаго внука и добродушно смотря мнѣ въ лицо.
   -- Кто это, Пенъ? говоритъ Клэйвъ. Я сказалъ вполголоса: Этель, и онъ вскочивъ и вскричавъ: Этель, Этель! побѣжалъ изъ комнаты.
   Мистриссъ Рози тоже приподнялась на софѣ, ухватившись за край стола своей исхудалой рукой, и два красныя пятна на ея щекахъ запылали прче прежняго. Я видѣлъ, что происходило въ этомъ жалкомъ сердцѣ. Боже, помилуй насъ! Какое грустное мѣсто успокоенія приготовили для него друзья и родные!
   -- Миссъ Ньюкомъ? Душечка Рози, надѣнь шаль! вскричала бой-женщина, съ зловѣщей улыбкой на лицѣ.
   -- Да, Этель, моя племянница. Я любилъ ее, когда она была малюткой, говоритъ полковникъ, гладя по головкѣ своего внука: она добрый, прелестный ребенокъ, предобрый ребенокъ.-- Пытка превзошла силы нѣжнаго сердца старика; бывали времена, когда онъ уже не ощущалъ ея. Что до-сихъ-поръ раздражало Клэйва до изступленія, то ужь больше не трогало его отца; муки, которыми эта злая женщина преслѣдовала его, только оглушали, ошеломляли его.
   Когда дверь отворилась, бѣлокурый ребенокъ побѣжалъ на встрѣчу гостьѣ, и Этель вошла въ комнату, опираясь на руку Клэйва, который былъ блѣденъ и страшенъ, какъ смерть. Малютка, не спуская глазъ съ блистательной лэди, слѣдовалъ за нею, когда она приближалась къ своему дядѣ, который продолжалъ сидѣть, склонивъ голову. Мысли его заняты были другимъ: онъ слѣдилъ за ребенкомъ и готовъ былъ снова ласкать его.
   -- Къ намъ пришелъ другъ, батюшка! говоритъ Клэйвъ, положивъ руку на плечо старику.-- Это я, Этель, дядюшка! сказала молодая лэди, взявъ его за руку и, ставъ на колѣни между его колѣнъ, обхватила его руками, цѣловала его и рыдала у него на плечѣ. Не прошло минуты -- онъ очнулся и обнялъ молодую лэди со всѣмъ жаромъ родственной привязанности, произнося слова любви, нѣжности, какія высказываетъ человѣкъ, глубоко растроганный.
   При этихъ горячихъ поцѣлуяхъ, малютка съ любопытствомъ подошелъ къ стулу, и фигура Клэйва склонилась надъ троими. Жалко было видѣть лицо Рози, когда она съ мертвенной улыбкой изумленія смотрѣла на эту группу. Мистриссъ Мэккензи величаво наблюдала сцену изъ-за подушекъ, которыми загружена была софа. Она хотѣла-было взять одну изъ горячихъ, исхудалыхъ рукъ Рози. Бѣдняжка вырвала руку, оставивъ въ горсти вдовушки всѣ кольца съ своихъ пальцевъ, закрыла лицо руками и заплакала, такъ заплакала, какъ-будто сердце ея хотѣло разорваться. О, Боже! что это была за сцена! какихъ тутъ не выражалось чувствъ! какихъ тутъ не было страданій! Кольцо упало на полъ; малютка поползъ къ кольцу, поднялъ его и, подойдя къ матери, устремилъ на нее изумленные глазки.-- Мама плачетъ! мамашино кольцо, сказалъ онъ, показывая золотой ободокъ. Съ большимъ, чѣмъ случалось мнѣ когда либо видѣть, чувствомъ, она обхватила ребенка своими изсохшими руками. Милосердое небо! какія страсти, какая ревность, горесть, отчаяніе терзали всѣ эти сердца, которыя могли бы быть такъ счастливы, если бъ не злая судьба!
   Тутъ подошелъ Клэйвъ и, съ величайшею нѣжностью и любовью обнявъ сына и жену, сталъ успокоивать ее словами утѣшенія, которыхъ, правду сказать, я не слыхалъ, потому-что мнѣ было почти совѣстно присутствовать при этой неожиданной сценѣ. Впрочемъ никто не обращалъ вниманія на свидѣтелей, и даже голосъ мистриссъ Мэккензи безмолвствовалъ въ эту минуту. Слова Клэйва не имѣли связи; но женщины обладаютъ большимъ присутствіемъ духа, и Этель, съ благородною граціей, которой я не берусь описать, подойдя къ Рози, сѣла подлѣ нея и начала разсказывать о долговременной горести, которую причиняли ей неудовольствія между дорогимъ ея дядей и ею; о прежнихъ дняхъ, когда онъ былъ для нея вторымъ отцомъ; о ея желаніи, о ея надеждѣ, что Рози полюбитъ ее какъ сестру; о ея увѣренности, что всѣхъ ихъ ожидаютъ лучшіе дни и счастье. Она говорила матери о ея сынѣ, такомъ хорошенькомъ и умненькомъ, разсказала ей, какъ она воспитываетъ дѣтей брата, и изъявляла надежду, что и этотъ ребенокъ будетъ называть ее тетушкой Этелью. Теперь она не можетъ долго оставаться; но позволено ли ей будетъ заѣхать въ другой разъ? Пріѣдетъ ли къ ней Рози съ своимъ малюткой? Хочетъ ли онъ поцѣловать ее? Все это она говорила съ величайшею любезностью; но когда Этель, при прощаньѣ, обняла мать малютки, на лицѣ Рози появилась мертвенная улыбка, которую страшно было видѣть, и губы, которыя прикоснулись къ щекамъ Этели, были совершенно бѣлы.
   -- Я пріѣду павѣстить васъ, дядюшка, завтра утромъ; вы позволите? Я видѣла сегодня вашу комнатку и ключницу -- такая милая женщина!-- видѣла и вашъ черный плащъ. Вы надѣнете его завтра, пойдете со мной гулять и покажете мнѣ прекрасныя старинныя зданія старинной богадѣльни. Потомъ мы воротимся, и я приготовлю для васъ чай: ключница сказала, что это можно. Вы хотите идти со мной до экипажа? Нѣтъ, со мной пойдетъ мистеръ Пенденнисъ,-- и съ этими словами она вышла изъ комнаты, давъ мнѣ знакъ, чтобъ я слѣдовалъ за ней.-- Вы поговорите теперь съ Клэйвомъ, не правда ли? спросила она: а вечеромъ зайдете ко мнѣ и, прежде чѣмъ пойдете спать, разскажете мнѣ обо всемъ? Я воротился, поспѣшая, надо сознаться, передать добрыя вѣсти моимъ дорогимъ, стариннымъ друзьямъ.
   Какъ ни коротко было мое отсутствіе, мистриссъ Мэккензи успѣла уже воспользоваться случаемъ: наговорила обидныхъ словъ Клэйву и его отцу; объявила, что Рози можетъ, если ей угодно, ѣхать къ миссъ Ньюкомъ, которую люди уважаютъ за богатство; но что она никогда этого не сдѣлаетъ; ни во вѣки вѣковъ!-- Надменная, дерзкая, нахальная дѣвочка! Ужь не за служанку ли она меня принимаетъ? спрашивала мистриссъ Мэккензи: развѣ я прахъ, который она можетъ попирать ногами? Развѣ я собака, что она не хочетъ промолвить со мною слова?-- Руки ея были выдвинуты впередъ и она предлагала приведенный здѣсь вопросъ, на счетъ своихъ собачьихъ свойствъ, когда я входилъ въ комнату: тутъ я вспомнилъ, что Этель дѣйствительно не сказала вдовушкѣ ни одного слова во весь визитъ.
   Я прикинулся, будто ничего не замѣчаю, и сказалъ, что мнѣ нужно переговорить съ Клэйвомъ въ его мастерской. Зная, что я приносилъ своему другу два-три заказа на картины, теща его обошлась со мною милостиво и не помѣшала нашей бесѣдѣ.
   -- Не пойдете ли и вы, батюшка, покурить трубку? говоритъ Клэйвъ.
   -- Навѣрно вашъ батюшка намѣренъ остаться обѣдать? говоритъ бой-женщина, презрительно качнувъ головой. Когда мы были ужь на лѣстницѣ, Клэйвъ простоналъ, что онъ не въ силахъ переносить это долѣе, -- Богъ свидѣтель, что не въ силахъ.
   -- Подай полковнику трубку, Клэйвъ, сказалъ я: а вы, сэръ, садитесь вотъ въ эти кресла, да курите: будьте увѣрены, вы давно не курили съ такимъ удовольствіемъ. Мой милый, дорогой, старинный товарищъ, Клэйвъ! полно тебѣ страдать отъ тещи; сегодня, если хочешь, можешь спать покойно, не боясь этого домоваго; можешь снова пріютить своего отца подъ твоей кровлей.
   -- Любезнѣйшій мой Артуръ! Мнѣ надо быть дома къ десяти часамъ -- солдатскій срокъ; барабанъ бьетъ -- то-есть, колокольчикъ звонитъ въ десять -- и ворота запираются.-- Тутъ полковникъ засмѣялся и покачалъ своей сѣдой головой.-- Притомъ же, я жду одну молодую лэди; она хотѣла пріѣхать ко мнѣ пить чай; надо сказать мистриссъ Джонсъ, чтобъ все было готово -- все готово -- и старикъ снова засмѣялся при этихъ словахъ.
   Сынъ посмотрѣлъ сперва на него и потомъ на меня съ какимъ-то грустнымъ выраженіемъ: Что ты хотѣлъ сказать, Артуръ? спросилъ Клэйвъ: батюшка можетъ жить у меня, а злая теща можетъ убираться?
   Тутъ, ощупавъ въ карманѣ письмо мистера Люса, я схватилъ моего дорогаго Клэйва за руку и велѣлъ ему приготовиться къ добрымъ вѣстямъ. Я разсказалъ ему, какъ Этель, въ библіотекѣ въ Ньюкомѣ, по внушенію Провидѣнія, заглянувъ въ Исторію Индіи, Орма, которую старая мистриссъ Ньюкомъ читала въ самый день своей смерти, открыла въ ней важную бумагу,-- и я подалъ моему другу письмо, съ копіей этого документа.
   Онъ распечаталъ письмо и прочелъ его съ начала до конца. Не могу сказать, чтобы я замѣтилъ какое-нибудь особенное выраженіе изумленія на лицѣ Клэйва, потому-что во все время чтенія я смотрѣлъ на добраго старика.-- Это... это выдумка Этели, сказалъ Клэйвъ, прерывчатымъ голосомъ: такого письма не было.
   -- Честное слово, было, возразилъ я. Вчера вечеромъ, спустя нѣсколько часовъ послѣ того, какъ оно найдено, мы ѣздили съ нимъ въ Лондонъ. Показывали его сэру Бэрнсу Ньюкому -- и онъ не могъ не признать его. Повезли его къ мистеру Люсу, адвокату старой мистриссъ Ньюкомъ, который и нынче занимается дѣлами фамиліи: онъ съ перваго взгляда узналъ почеркъ, и вся фамилія согласилась выдѣлить вамъ завѣщанную часть. Вы можете получить ее завтра же, какъ видите. Какое счастье, что это наслѣдство не открылось до банкротства Бонделькондской банковой компаніи. Проклятый банкъ поглотилъ бы это, какъ проглотилъ все прочее.
   -- Батюшка! батюшка! помните вы Ормову Исторію Индіи? кричитъ Клэйвъ.
   -- Ормову Исторію? Какъ не помнить! Я могъ цѣлыя страницы читать наизусть когда былъ мальчикомъ, говоритъ старикъ, и начинаетъ декламировать: "Оба батальона пошли одинъ на другой, при сильной канонадѣ; наконецъ Французы достигли до того мѣста, гдѣ дорога идетъ по оврагу, и вообразили, что Англичане не рѣшатся перейти ее. Но маіоръ Лауренсъ приказалъ сипаямъ и артиллеріи... сипаямъ и артиллеріи остановиться и защищать багажъ отъ Маратовъ..." Ормъ называетъ ихъ Маратами. Э, э! да я еще и теперь могу прочесть наизусть любую страницу, сэръ!
   -- Лучше этой книги не было еще писано! восклицаетъ Клэйвъ. Полковникъ подхватываетъ, что самъ онъ не читалъ, но слышалъ, что исторія мистера Милльса превосходная книга; онъ намѣренъ прочитать ее.-- Ба, да у меня теперь времени довольно, прибавилъ полковникъ: у капуциновъ, послѣ службы въ часовнѣ вѣдь цѣлый день -- мой. Знаете ли, сэръ, когда я былъ мальчикомъ, я любилъ иногда улизнуть въ гостиницу на Цистерціанскомъ лугу, подъ вывѣской Красной Коровы, да хлебнуть стаканъ грогу. Я былъ страшный баловникъ, Клэйвъ. Ты былъ вовсе не таковъ, благодаря Бога. Страшный былъ я баловень, и отецъ порядкомъ посѣкалъ меня. Я выходилъ изъ терпѣнья, но не отъ боли, нѣтъ, не отъ боли, а... тутъ на глаза старика навернулись слезы; онъ опустилъ голову на руку, и трубка, почти выкуренная, выпала изъ рукъ, засыпавъ полъ бѣлымъ пепломъ.
   Клэйвъ грустно посмотрѣлъ на меня.-- Такъ бывало съ нимъ часто въ Булони, Артуръ, шепнулъ онъ мнѣ: послѣ сцены съ проклятой тещей, у него кружилась голова; онъ не отвѣчалъ на ея брань, переносилъ ея адскую жестокость безропотно.-- О, я съ ней расплачусь! благодаря Бога, я могу съ ней расплатиться! Но кто ей отплатитъ, прибавилъ Клэйвъ, дрожа всѣмъ тѣломъ: кто ей отплатитъ за всѣ муки, которыми она терзала этого добраго человѣка?
   Онъ обратился къ отцу, который по-прежнему сидѣлъ въ глубокомъ раздуньи.-- Вамъ ужь не нужно возвращаться къ капуцинамъ, батюшка! вскричалъ онъ.
   -- Не нужно возвращаться, Клэйвъ? Нѣтъ, я долженъ итти, чтобъ сказать: adsum {Я здѣсь!} когда окликнутъ мое имя -- Ньюкомъ! adsum! Да, такъ, бывало, мы откликались, такъ откликались.
   -- Вамъ не нужно больше ходить къ капуцинамъ; развѣ для того только, чтобъ уложить свои вещи и потомъ воротиться сюда, чтобъ навсегда остаться со мной и съ внукомъ, продолжалъ Клэйвъ,-- и въ короткихъ словахъ разсказалъ полковнику Ньюкому всю исторію наслѣдства. Старикъ сначала ничего не понималъ, а вразумясь, не обнаружилъ большаго восторга. Когда Клэйвъ сказалъ, что они могутъ теперь расплатиться съ мистриссъ Маккензи, полковникъ отвѣчалъ: прекрасно, прекрасно,-- и сложилъ итогъ капитальнаго долга съ процентами: добрый старикъ зналъ этотъ долгъ по пальцамъ.-- Разумѣется, Клэйвъ, мы должны заплатить ей, когда будемъ въ состояніи.-- Напрасно Клэйвъ старался растолковать; старикъ никакъ не понималъ, что долгъ мистриссъ Мэккензи долженъ быть уплаченъ теперь же.
   Пока мы разговаривали, послышался стукъ въ дверь мастерской и за тѣмъ въ комнату вошла служанка, которая сказала Клэйву: сэръ, мистриссъ Мэккензи приказала спросить, долго ли еще ждать васъ къ обѣду?
   -- Пойдемте, батюшка, пойдемте обѣдать! вскричалъ Клэйвъ: идешь и ты, Пенъ? прибавилъ онъ: можетъ-быть, въ послѣдній разъ обѣдаешь въ такой пріятной компаніи. Идемъ же, шепнулъ онъ, скороговоркой: я радъ, что ты будешь съ нами, твое присутствіе связистъ языкъ этой бабѣ.
   Отправляясь въ столовую, я подалъ руку полковнику, и добрый старикъ дорогой толковалъ мнѣ что-то о мистриссъ Мэккензи; говорилъ, что она брала акціи Бонделькоадской банковой компаніи; что она, какъ женщина, вовсе не понимаетъ коммерческихъ дѣлъ и думаетъ, что онъ промоталъ деньги.-- Я всегда желалъ, чтобъ Клэйвъ заплатилъ ей -- и онъ заплатитъ, знаю, что заплатитъ, прибавляетъ полковникъ:-- тогда, Артуръ, мы заживемъ преспокойно. Вѣдь, сказать между нами, съ нѣкоторыми женщинами бѣда, когда онѣ сердятся. Сообщивъ мнѣ эту новость, онъ снова засмѣялся и смиренно склонилъ свою сѣдую голову, когда мы вошли въ столовую.
   Въ этой комнатѣ мы застали малютку, который сидѣлъ на своемъ высокомъ стульчикѣ, и бой-женщину, которая стояла у камина въ величественной позѣ. Уходя въ мастерскую Клэйва, я раскланялся съ нею, не предполагая, чтобы мнѣ пришлось снова пользоваться ея гостепріимствомъ. Мое возвращеніе по-видимому было для нея несовсѣмъ пріятно.-- Значитъ, мистеръ Пенденнисъ опять удостоиваетъ насъ чести, обѣдать съ нами, Клэйвъ? сказала она, обратясь къ зятю. Клэйвъ вѣжливо отвѣчалъ: Да, я просилъ мистера Пенденниса остаться.
   -- Вы могли бы по-крайней-мѣрѣ сдѣлать мнѣ милость предупредить меня, говоритъ бой-женщина, по-прежнему съ величественнымъ видомъ, но ироническимъ тономъ:-- вы найдете у насъ плохой обѣдъ, мистеръ Пенденнисъ: такой, какого я не привыкла предлагать гостямъ.
   -- Холодная говядина! что жъ за бѣда? говоритъ Клэйвъ, принимаясь рѣзать кусокъ, который вчера былъ у насъ горячимъ, за рождественскимъ обѣдомъ.
   -- Нѣтъ, бѣда, сэръ! Я не привыкла такъ угощать своихъ гостей. Марія, кто рѣзалъ эту говядину? Со втораго часу убавилось отъ куска по-крайней-мѣрѣ три фунта,-- и съ сверкающими глазами, пальцемъ, блестящимъ кольцами, она указала на наличное.
   Раздавала ли Марія тайныя подаянія, или водила компанію съ какимъ-нибудь охотникомъ до ростбифа, не знаю, только она смутилась и сказала: ей-ей, мэмъ, я не дотрогивалась до ростбифа, пальцемъ не дотрогивалась.
   -- Чортъ побери говядину! говоритъ Клэйвъ, продолжая рѣзать.
   -- Она навѣрно рѣзала ростбифъ! кричитъ бой-женщина, ударяя кулакомъ по столу: мистеръ Пенденнисъ! вы сами видѣли его вчера; въ немъ было вѣсу восемнадцать фунтовъ, а теперь, посмотрите, что осталось. Какъ будто мы и такъ ужь не довольно разорены!
   -- Проклятый ростбифъ! вскрикиваетъ Клэйвъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! поблагодаримъ Бога за добрый обѣдъ! Benedict! benedicamus, Клэйвъ, говоритъ полковникъ дрожащимъ голосомъ.
   -- Бранитесь, сэръ! дайте ребенку наслушаться вашей брани! Пускай моя милая дочь, которая такъ больна, что не можетъ сидѣть за столомъ и кушаетъ на софѣ кусочикъ сладкаго пирога... который готовитъ для нея мать, мистеръ Пенденнисъ... который готовила я и подала ей вотъ этими руками... пусть она наслушается вашей брани и проклятій, Клэйвъ Ньюкомъ! Вы говорите довольно громко.
   -- Пора вамъ оставить насъ въ покоѣ, ворчитъ Клэйвъ.-- Что касается до меня, то сознаюсь, я впился глазами въ свою тарелку и не смѣлъ поднять ихъ, пока не исчезла моя порція холодной говядины.
   Дальнѣйшихъ стычекъ не происходило до появленія втораго блюда, которое, какъ догадывается проницательный читатель, состояло изъ пуддинга, въ жареномъ состояніи, и изъ остальныхъ пирожковъ съ мясомъ отъ вчерашняго обѣда. Марія смотрѣла особенно лукаво, когда эти лакомыя блюда ставились на столъ: она подала ихъ торопливо и также торопливо удалилась.
   Но бой-женщина закричала ей вслѣдъ: кто ѣлъ пуддингъ? Я непремѣнно хочу знать, кто ѣлъ пуддингъ. Я видѣла его въ два часа, когда сходила въ кухню и пекла пирожокъ для моей душечки Рози; съ-тѣхъ-поръ пуддингъ убавился фунта натри! Пирожковъ было пять штукъ! Мистеръ Пенденнисъ, вы сами видѣли, что ихъ осталось вчера отъ обѣда пять штукъ: гдѣ жъ другіе два, Марія? Чтобъ твоего духу не было въ домѣ сегодня же, воровка этакая, дѣвчонка негодная: посмотришь, какой дамъ я тебѣ аттестатъ! Тринадцать служанокъ перемѣнилось у насъ въ девять мѣсяцевъ, мистеръ Пенденнисъ, и эта дѣвчонка оказалась хуже всѣхъ: первѣйшая лгунья и величайшая воровка.
   При этомъ обвиненіи, оскорбленная Марія вооружилась и дала бой-женщинѣ достодолжный отпоръ. Ее выгоняютъ? Да она уйдетъ и безъ этого; только заплатите ей жалованье: она уйдетъ съ радостью изъ этого омута; только пустите -- кричала Марія. Это не относится къ вамъ, сэръ, сказала она, обратясь къ Клэйву: вы добры и трудитесь день и ночь, чтобъ добыть гинеи, которыя вы даете ей, для расплаты съ докторомъ; а она и не думаетъ платить. Я своими глазами видѣла у ней въ кошелькѣ пять гиней, завернутыхъ въ бумажку. Она позоритъ васъ передъ докторомъ: я своими ушами слышала, да и Джэнъ Блакъ, которая жила у васъ до меня, говорила мнѣ, что также слышала. Меня гонятъ? Я сама уйду. Я не дорожу вашими пуддингами и пирожками!-- и со смѣхомъ негодованія, эта дерзкая Марія щелкнула своими черными пальцами подъ самымъ носомъ бой-женщины.
   -- Я заплачу ей жалованье, и пусть она убирается сію же минуту! говоритъ мистриссъ Мэккензи, доставая свой кошелекъ.
   -- Заплатите мнѣ тѣми соверенами, что вы запрятали въ кошелекъ, въ бумажкахъ. Посмотрите сами, мистеръ Ньюкомъ: увидите, тамъ ли они, закричала строптивая служанка, и снова захохотала пронзительнымъ хохотомъ.
   Мистриссъ Мэккензи поспѣшно закрыла свой портмоннэ и встала изъ-за стола, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ чувства негодующей добродѣтели.-- Ступай! вскричала она: ступай и сію же минуту укладывай свои вещи! Чтобъ твоего духу не было въ домѣ, сегодня же; полицейскій осмотритъ твои вещи, прежде чѣмъ ты уйдешь отсюда.
   Произнося этотъ приговоръ противъ преступной Маріи, бой-женщина, безъ сомнѣнія, намѣрена была возвратить въ карманъ свой кошелекъ, премиленькую проволочную бездѣлку бѣдной Рози, одинъ изъ остатковъ прежней пышности; но, взволнованная дерзостью Маріи, дрожащая рука не попала въ цѣль, и портмоннэ упалъ на подъ.
   Марія туже минуту бросилась къ портмоннэ, съ оглушительнымъ хохотомъ высыпала на столъ что въ немъ заключалось, и, дѣйствительно, пять бумажныхъ свертковъ выпали на скатерть, кромѣ банковыхъ билетовъ и серебряной и золотой монеты.-- Мнѣ убираться? Мнѣ? Я воровка, я? кричала служанка, хлопая руками: я видѣла ихъ вчера, когда зашпиливала ей корсетъ, и пожалѣла о бѣдномъ молодомъ джентльмэнъ, который трудится день и ночь, чтобъ достать денегъ... Я воровка? такъ и есть! Я презираю васъ, и вотъ вамъ урокъ.
   -- Клэйвъ, неужто вы желаете, чтобъ эта женщина еще больше оскорбила меня? Мистеръ Пенденнисъ, мнѣ совѣстно, что вамъ пришлось быть свидѣтелемъ такой ужасной сцены, вскрикиваетъ бой-женщина, обращаясь къ гостю: и эта низкая женщина предполагаетъ, что я... я, которая отдала тысячи... я, которая отказывала себѣ во всемъ... я, которая истратила все свое, для поддержанія этого семейства -- полковнику Ньюкому извѣстно, сколько передала я тысячъ, и кто растратилъ ихъ и кого обобрали -- я говорю....
   -- Слышишь ты, Марія, ступай къ своему дѣлу, вскричалъ взбѣшенный Клэйвъ Ньюкомъ: ступай, укладывай свои вещи, да уложи пожитки и этой женщины. Мистриссъ Мэккензи, я не могу васъ дольше терпѣть, ступайте съ Богомъ, и если желаете видѣть вашу дочь, то она будетъ навѣщать васъ; но я, съ Божьей помощью, никогда не буду спать подъ одною съ вами кровлей; не отломлю отъ одного съ вами куска; не буду терпѣть отъ вашей адской жестокости; не буду больше свидѣтелемъ тѣхъ оскорбленій, которыми вы терзали моего отца; не буду больше игрушкой вашей гордости и безразсудства. Съ-тѣхъ-поръ, какъ ваша зловѣщая нога ступила на порогъ нашего несчастнаго дома, не проходило дня, чтобъ вы не мучили всѣхъ и каждаго изъ насъ. Взгляните на этого благороднѣйшаго, добрѣйшаго на свѣтѣ человѣка; взгляните и полюбуйтесь, до какого состоянія вы довели его! Дражайшій батюшка! ея у насъ не будетъ, слышите ли? Она оставляетъ насъ и вы возвратитесь ко мнѣ; хотите? Великій Боже! вскричалъ Клэйвъ, задыхаясь: вы не женщина, а дьяволъ! Знаете ли вы, сколько причинили вы мнѣ страданій, сколько зла сдѣлали вы этому доброму человѣку? Простите, батюшка, простите -- и онъ упалъ подлѣ отца, рыдая отъ душевнаго потрясенія. Старикъ даже и теперь, казалось, не понималъ, что вокругъ него происходитъ. Когда онъ слышалъ гнѣвный голосъ этой женщины, на него находило какое-то остолбѣненіе.
   -- Я дьяволъ, я? вскрикиваетъ лэди: вы слышите, мистеръ Пенденнисъ: вотъ къ какому обращенію меня пріучили здѣсь; я вдова; я довѣрила мою дочь и все, что имѣла, этому старику; онъ ограбилъ меня и мою душечку до послѣдняго гроша, и какое же получила я за все это возмездіе? Я жила въ этомъ домѣ и работала какъ невольница; я исполняла обязанность служанки при моей возлюбленной дочери; изъ ночи въ ночь сидѣла у ея постели; изъ мѣсяца въ мѣсяцъ, когда ея мужъ отсутствовалъ, я кормила эту невинную страдалицу; и послѣ того, что отецъ меня ограбилъ, сынъ выпроваживаетъ меня изъ дому!...
   Прискорбно было смотрѣть на эту сцену, и доказательствомъ тому, какъ часто повторялись подобныя побоища могло служить то, что малютка сидѣлъ почти безпечно, между-тѣмъ какъ ошеломленный его дѣдъ поглаживалъ его по золотистой головкѣ.-- Мнѣ кажется ясно, модамъ, сказалъ я, обращаясь къ мистриссъ Мэккензи: что вамъ и вашему зятю лучше жить врознь. Я пріѣхалъ извѣстить его, что ему досталось, но духовному завѣщанію, значительное наслѣдство, которое доставитъ ему возможность завтра же заплатить вамъ все, все до послѣдняго шиллинга, хотя онъ вамъ и не долженъ.
   -- Я не выйду изъ этого дома пока мнѣ не заплатятъ все, что у меня похитили; все до послѣдняго шиллинга, прошипѣла мистриссъ Мэккензи, и затѣмъ сѣла, сложивъ на груди руки.
   -- Мнѣ прискорбно, что я позволилъ себѣ употребить суровое слово, простоналъ Клэйвъ, отирая потъ со лба: я никогда ужь не буду спать подъ одною съ вами кровлей. Завтра я заплачу вамъ чего вы требуете и если я прощу вамъ зло, которое вы мнѣ сдѣлали, то развѣ потому только, что мы никогда уже не встрѣтимся. Артуръ, позволишь ты мнѣ ночевать у теби? Батюшка, не хотите ли пойдти прогуляться? Доброй ночи, мистриссъ Маккензи; Педеннисъ расчитается съ вами завтра утромъ. Сдѣлайте милость, распорядитесь такъ, чтобъ васъ не было здѣсь къ моему возвращенію; и такъ да проститъ васъ Господь! Прощайте!
   Мистриссъ Маккензи трагически оттолкнула руку, которую протянулъ ей бѣдный Клэйвъ, и исчезла со сцены этого непріятнаго обѣда. Малютка въ эту минуту расплакался: не смотря на шумъ и неистовство побоища, въ глазахъ его была дремота.
   -- Маріи, я думаю, некогда уложить его спать, сказалъ Клэйвъ, съ горькою улыбкой: попробуемъ уложить его мы, батюшка. Пойдемъ Томми! И Клэйвъ обхватилъ ребенка руками и отправился съ нимъ въ верхніе покои. Глаза старика очнулись; его разсѣянныя мысли возвратились; онъ побрелъ на лѣстницу вслѣдъ за сыномъ и внукомъ, и увидѣлъ малютку въ постелькѣ. Когда мы шли съ нимъ домой, онъ разсказывалъ мнѣ какъ мило ребенокъ прочелъ Отче нашъ, и какъ онъ молился за всѣхъ, кто любилъ его, когда его укладывали спать.
   Такъ три поколѣнія соединялись въ этомъ моленіи: мужчина въ цвѣтѣ силы и смиренный испытаніями и горемъ, чье благородное сердце по прежнему было полно любви; ребенокъ тѣхъ нѣжныхъ лѣтъ, въ какихъ небесный Слагатель молитвы первый призывалъ дѣтей придти къ нему; и старецъ, чье сердце было почти столько же нѣжно и невинно и чьи дни приближались къ тому сроку, когда онъ долженъ былъ возвратиться на лоно вѣчной милости.
   

LXXX.
Гдѣ полковникъ говоритъ Adsum! когда окликаютъ его имя.

   Обѣтъ, данный Клэйвомъ -- не отломить никогда отъ одного съ тещей куска; не спать подъ одною съ ней кровлей -- былъ нарушенъ на слѣдующій же день. Въ дѣло вмѣшалась воля сильнѣе воли этого молодаго человѣка, и онъ принужденъ былъ сознаться въ немощи своего гнѣва передъ этою высшею силой. Утромъ слѣдующаго дня послѣ несчастнаго обѣда, я пошелъ съ моимъ другомъ въ банкирскую контору, куда намъ указано было адресомъ письма мистера Люса, и получилъ капитальную сумму, которую бой-женщина считала въ долгу на полковникѣ Ньюкомѣ, включая проценты, аккуратно высчитанные и выданные. Клэйвъ, съ полнымъ карманомъ денегъ, отправился къ дорогому, старому убогому брату въ богадѣльню капуциновъ, и обѣщалъ воротиться вмѣстѣ съ отцомъ и обѣдать съ моей женой на Квингскверѣ. Съ утреннею почтой я получилъ отъ Лауры письмо, съ извѣстіемъ о возвращеніи ея съ экстреннымъ поѣздомъ изъ Ньюкома, и съ изъясненіемъ желаніи, чтобы для особы, сопровождающей ее, была приготовлена особая комната.
   Когда мы дошли до квартиры Клэйва въ Гоулэндъ-стритѣ, дверь, къ удивленію моему, отворила намъ та самая строптивая служанка, которой было отказано отъ мѣста наканунѣ. Пока она говорила со мной, къ подъѣзду подкатилъ экипажъ доктора. Этотъ великосвѣтскій врачъ побѣжалъ на верхъ къ мистриссъ Ньюкомъ. Мистриссъ Маккензи, въ блузѣ и чепцѣ, весьма отличныхъ отъ вчерашнихъ, поспѣшила встрѣтить доктора на площадкѣ. Не успѣли они пробыть четверть часа вмѣстѣ, какъ у подъѣзда появился кэбъ, изъ котораго вышла пожилая женщина, съ ящичкомъ и узелками: мнѣ не трудно было узнать въ ней сидѣлку по ремеслу. Она также исчезла въ комнатѣ больной, оставивъ меня въ сосѣдней комнатѣ, которая была сценой вчерашней ссоры.
   Наконецъ, ко мнѣ вошла служанка Марія. Она сказала мнѣ, что у нея не достало духу оставить домъ въ такое время, когда она можетъ быть нужна; что семейство провело ночь въ безпокойствѣ и что никто не смыкалъ глазъ. Томми -- внизу, на попеченіи хозяйки дома; а хозяинъ пошелъ за сидѣлкой. Съ мистриссъ Ньюкомъ сдѣлалось дурно, вскорѣ по уходѣ мистра Клэйва изъ дому вчера вечеромъ. Мистриссъ Мэккензи вошла къ бѣдняжкѣ больной, и была такъ безчеловѣчна, что начала, по обыкновенію, плакать, кричать, топать ногами, и совершенно разстроила мистриссъ Ньюкомъ. Потомъ, какъ я слышала отъ вѣрнаго человѣка, подняла тревогу сама молодая лэди. Она выбѣжала въ гостиную, въ слезахъ, съ распущенными по плечамъ волосами, и кричала, что ее бросили, бросили, и что она готова умереть. Нѣсколько времени она была словно сумасшедшая. Истерическіе припадки возобновлялись одинъ за другимъ. Ея мать падала на колѣни, плакала, умоляла ее успокоиться -- а во всемъ этомъ была виновата сама мистриссъ Мэккензи, которая сдѣлала бы гораздо лучше, если бъ держала языкъ на привязи,-- замѣтила дерзкая Марія. Изъ словъ служанки я очень хорошо понялъ, что случилось, и при этомъ убѣдился, что если Клэйвъ рѣшился разъѣхаться съ тещей, то ему не слѣдовало оставлять ее въ домѣ на полсутки. Злая женщина, у которой во всемъ и всегда преобладало собственное я, и которая, любя дочь по-своему, никогда не забывала своей суетности или страсти, воспользовалась отсутствіемъ Клэйва, безхарактерностью, ревностью и болѣзнью дочери, и вогнала ее въ горячку, для облегченія которой призванъ былъ упомянутый докторъ.
   Вотъ входитъ въ комнату, для прописанія рецепта, докторъ, въ сопровожденіи тещи Клэйва, которая набросила себѣ на плеча кашмировую шаль Рози, чтобъ прикрыть безпорядокъ своего тоалета. Какъ, вы еще здѣсь, мистеръ Пенденнисъ! восклицаетъ мистриссъ Маккензи. Она знала, что я здѣсь. Не для меня ли она переодѣвалась?
   -- Мнѣ нужно минуты двѣ переговорить съ вами о важномъ дѣлѣ, и потомъ я удалюсь, возразилъ я съ важностью.
   -- Ахъ, сэръ! какую сцену вы застаете у насъ! До какого положенія вчерашніе поступки Клэйва довели мою душечку-дочь!
   При этихъ словахъ ненавистной женщины, проницательные глаза доктора, оторвавшись отъ рецепта, встрѣтились съ моими: Предъ лицомъ Неба объявляю, мадамъ, сказалъ я съ съ жаромъ: что сами вы причиной нынѣшней болѣзни вашей дочери, такъ же точно, какъ были причиной всего бѣдствія моихъ друзей.
   -- Какъ, сэръ! подхватила она: вы позволяете себѣ говорить...
   -- Мадамъ, хотите ли вы замолчать? сказалъ я: я пришелъ пожелать вамъ всякого благополучія отъ имени тѣхъ, кого вашъ нравъ ежедневно подвергалъ адской пыткѣ. Я пришелъ заплатить вамъ до послѣдней полупенни сумму, которую друзья мои предлагаютъ вамъ, хотя они и не должны вамъ ничего. Прошу этого джентльмена, которому вы вѣроятно сообщили о всѣхъ понесенныхъ вами потеряхъ и обидахъ (докторъ улыбнулся и пожалъ плечами): быть свидѣтелемъ, что вы получили полное удовлетвореніе.
   -- Вдова -- бѣдная, одинокая, обиженная вдова! вопіетъ бой-женщина, дрожащими руками принимая во владѣніе банковые билеты.
   -- Теперь я желаю знать, продолжалъ я: когда вамъ угодно будетъ очистить домъ моего друга, чтобъ онъ могъ возвратиться сюда и найдти здѣсь спокойствіе.
   Тутъ послышался изъ внутренняго покоя голосъ Рози, кричавшей: мамаша, мамаша!
   -- Я иду къ дочери, сэръ, сказала она. Если бъ былъ живъ капитанъ Маккензи, вы не осмѣлились бы оскорблять меня такъ -- и, прибравъ деньги, она оставила насъ.
   -- Ужели нельзя выпроводить ее изъ дому? сказалъ я доктору: мой другъ не воротится сюда, пока она не удалится. Я увѣренъ, что она главная причина нынѣшней болѣзни дочери.
   -- Не совсѣмъ такъ, любезнѣйшій сэръ. Здоровье мистриссъ Ньюкомъ находилось въ самомъ деликатномъ положеніи. Ея мать -- дама съ вспыльчивымъ характеромъ, и выражается очень сильно, даже черезъ-чуръ сильно, я въ этомъ сознаюсь. Вслѣдствіе непріятной семейной распри, которой не можетъ предупредить ни какой врачъ, мистриссъ Ньюкомъ пришла въ состояніе -- какъ бы сказать -- душевнаго волненія. У нея теперь горячка, и сильная. Вы знаете, въ какомъ она положеніи. Я боюсь дальнѣйшихъ неблагопріятныхъ послѣдствій. Я рекомендовалъ имъ отличную и опытную сидѣлку. Мистеръ Смитъ, что живетъ здѣсь, на углу, врачъ весьма способный. Черезъ нѣсколько часовъ я заѣду сюда самъ, я надѣюсь, что послѣ событія, котораго я опасаюсь, все пойдетъ хорошо.
   -- Не можетъ ли мистриссъ Мэккензи быть удалена отсюда, сэръ? спросилъ я.
   -- Дочь зоветъ ее ежеминутно. Мистриссъ Мэккензи, надо сказать, дурная сидѣлка, но при настоящемъ положеніи мистриссъ Ньюкомъ, я не возьму на себя разлучить ихъ. Мистеръ Ньюкомъ можетъ возвратиться, и я думаю, я даже убѣжденъ, что его присутствіе заставитъ ее молчать и возстановитъ спокойствіе.
   Я долженъ былъ воротиться къ Клэйву съ этими непріятными вѣстями. Бѣдняжкѣ приходится ночевать въ мастерской и тамъ ожидать исхода жениной болѣзни. Я видѣлъ, что Томасу Ньюкому и въ эту ночь нельзя будетъ уснуть подъ сыновней кровлей. Желанное обоими соединеніе отлагалось, Богъ вѣсть на сколько времени.
   -- Полковникъ можетъ итти къ намъ, подумалъ я: вѣдь квартира у насъ просторная.-- Я угадывалъ, кто была та особа, которая сопровождала мою жену, и напередъ радовался, что такіе два дорогіе друга встрѣтятся у насъ въ домѣ. Занятый этою мыслію, я отправился къ капуцинамъ и добрался до комнатки Томаса Ньюкома.
   Когда я постучался, Бэйгэмъ отворилъ дверь и вышелъ ко мнѣ, съ горестнымъ выраженіемъ въ лицѣ, и приложивъ палецъ къ губамъ. Онъ тихонько притворилъ за собой дверь и повелъ меня во дворъ.-- У него Клэйвъ и миссъ Ньюкомъ. Онъ очень плохъ и не узнаетъ ихъ, сказалъ Бэйгэмъ со вздохомъ: онъ зоветъ ихъ обоихъ; они сидятъ подлѣ него и онъ не узнаетъ ихъ.
   Въ краткомъ разсказѣ, прерываемомъ слезами искренняго состраданія, Фрэдъ Бэйгэмъ, пока мы ходили взадъ и впередъ по двору, сообщилъ мнѣ обо всемъ случившемся. Старикъ, должно полагать, провелъ ночь безъ сна, потому-что служанка, которая утромъ пришла убирать его комнату, застала его въ креслахъ, нераздѣтаго, и постель неизмятую. Вѣроятно онъ цѣлую ночь просидѣлъ безъ огня; руки у него горѣли и онъ заговаривался. Поминалъ о комъ-то, обѣщавшемъ пріѣхать къ нему пить чай, указывалъ на каминъ и спрашивалъ, зачѣмъ не разложутъ огня. Онъ не хотѣлъ ложиться въ постель, несмотря на убѣжденія сидѣлки. Въ часовнѣ зазвонилъ колоколъ къ утренней службѣ; старикъ всталъ и какъ-будто въ потемкахъ, пошелъ къ своему плащу, пробираясь ощупью; надѣлъ его и побрелъ-было въ часовню. На дворѣ онъ чуть не упалъ и добрая сидѣлка успѣла поддержать его. Къ счастію, тутъ случился врачъ богадѣльни, очень благосклонный къ полковнику Ньюкому, и велѣлъ отвести его въ его комнату и уложить въ постель.-- Когда колоколъ снова зазвонилъ, онъ опять хотѣлъ-было встать, воображая, что онъ обратился въ школьника, говорила сидѣлка: и что ему должно итти къ доктору Рэну, который столько лѣтъ назадъ былъ здѣсь учителемъ.-- Такимъ-образомъ, минута, когда для добраго человѣка должна была заняться заря лучшихъ дней, наступала слишкомъ поздно. Горе, и лѣта, и уничиженіе, и забота, и безчеловѣчіе одолѣли его, и Томасъ Ньюкомъ лежалъ сокрушенный.
   Когда Бейгэмъ кончилъ свой разсказъ, я вошелъ въ комнату, въ которой начинало темнѣть, и увидѣлъ фигуры Клэйва и Этели, сидѣвшихъ по концамъ кровати. Бѣдный старикъ лежалъ и произносилъ несвязныя рѣчи. Я долженъ былъ оторвать Клэйва отъ печальнаго зрѣлища вѣстью о другомъ горѣ, ожидавшемъ его дома. Нашъ бѣдный больной не понималъ, что я говорилъ его сыну.-- Поѣзжайте домой, къ Рози, сказала Этель; она навѣрно будетъ звать мужа, а непамятованіе зла -- лучшая добродѣтель, милый Клэйвъ. Я останусь съ дядюшкой, и ни за что не покину его. Богъ дастъ, къ утру, когда вы воротитесь, ему будетъ легче.-- Такимъ-образомъ, долгъ мужа отрывалъ Клэйва въ его печальный домъ, и я, глашатай горестныхъ вѣстей, возвратился въ свое семейство. Дома у меня огни были зажжены, столъ накрытъ и любящія сердца ждали встрѣтить друга, которому не суждено было еще разъ ступить на мой порогъ.
   Можно себѣ представить, что вѣсть, которую я принесъ, перепугала и опечалила мою жену и гостью нашу, графиню Флоракъ. Лаура тотчасъ же отправилась къ Рози, съ предложеніемъ услугъ, если онѣ будутъ нужны. Извѣстія, которыя она принесла отъ Рози, были очень неблагопріятны: Клэйвъ выходилъ къ ней на минуту или на двѣ, а мистриссъ Маккензи вовсе не могла видѣться съ нею. Не отвезти ли малютку къ нашимъ дѣтямъ? спросила Лаура, и Клэйвъ съ благодарностью принялъ предложеніе. Маленькій человѣкъ спалъ эту ночь въ нашей дѣтской, и утромъ игралъ съ нашими дѣтьми -- безпечный и счастливый невѣдѣніемъ судьбы, поражавшей его семейство.
   Прошло двое сутокъ, и я долженъ былъ снести въ редакцію Тіmes'а два извѣщенія отъ имени бѣднаго Клэйва. Между объявленіями о новорожденныхъ было напечатано: "28 сего мѣсяца, въ Гоулэндъ-стритѣ, мистриссъ Ньюкомъ разрѣшилась сыномъ, мертворожденнымъ." А немного ниже, въ третьемъ отдѣлѣ того же столбца, появились слова; "29-го, въ Гоулэндъ-стритѣ, 26 лѣтъ отъ роду, умерла Рози, жена Клэйва Ньюкома, эсквайра." Такъ, когда-нибудь, имена всѣхъ насъ напишутся тамъ же, и многіе ли объ насъ поплачутъ? и долго ли объ насъ будутъ помнить? и чьи слезы, похвалы, сочувствіе, порицанія послѣдуютъ за нами въ продолженіе двухъ-трехъ дней, пока хлопотливый свѣтъ будетъ имѣть время вспоминать объ насъ, отшедшихъ отъ сего міра? Такъ этотъ жалкій цвѣточикъ поцвѣлъ свой урочный краткій часъ, потомъ завялъ, поблекъ и погибъ. Рядомъ съ Клэйвомъ шелъ одинъ только другъ за скромной процессіей, уносившей бѣдную Рози и ея младенца отъ глазъ свѣта, который былъ такъ немилостивъ къ ней. Не многія слезы оросили ея уединенную могилку. Скорбь, сродная со стыдомъ и угрызеніями совѣсти, смиряла духъ Клэйва, когда онъ упалъ на колѣни надъ прахомъ усопшей. Бѣдная, безотвѣтная лэди! ужъ ты не станешь болѣе наслаждаться дѣтскими торжествами и суетностями; не станешь терзаться тайною скорбью; земля замыкается надъ твоими простодушными радостями и слезами! Снѣгъ падалъ и убѣлялъ гробъ, когда его опускали въ могилу, на томъ же кладбищѣ, гдѣ похоронена лэди Кью. Тотъ же самый пасторъ совершалъ тотъ же самый обрядъ надъ обѣими могилами, какъ завтра совершитъ надъ вами или надъ любымъ изъ насъ, пока не придетъ и ему своя очередь. Уходи отсюда, бѣдный Клэйвъ! Поди, сиди съ своимъ сиротой-сыномъ; няньчай его на колѣняхъ и прижимай къ своему сердцу. Теперь онъ твой вполнѣ и ты можешь изливать на него всю отцовскую любовь. До настоящаго часа, судьба неисповѣдимая и низкое тиранство разлучали его съ тобой.
   Трогательно было видѣть заботливость и нѣжность, съ какими большой, крѣпкій мужчина ухаживалъ за ребенкомъ и надѣлялъ его богатствомъ своей любви. Малютка теперь подбѣгалъ къ Клэйву, лишь только увидитъ его, и по цѣлымъ часамъ сидѣлъ съ нимъ и лепеталъ. Отецъ бралъ сына съ собой прогуливаться, и мы изъ своихъ оконъ часто видали, какъ черная фигура Клэйва шагала по снѣгу въ С. Джэмсконъ паркѣ, а малютка прыгалъ подлѣ него или сидѣлъ на плечѣ у отца. Разъ, утромъ, мы любовались ими, когда они шли по направленію къ Сити.-- Онъ наслѣдовалъ это любящее сердце отъ своего отца, сказала Лаура: и теперь передаетъ все достояніе своему сыну.
   Клэйвъ, а съ нимъ иногда и сынъ, ежедневно ходилъ къ капуцинамъ, гдѣ лежалъ больной полковникъ. Черезъ нѣсколько дней, лихорадка оставила его, но оставила такимъ слабымъ и немощнымъ, что онъ едва былъ въ состояніи перейдти отъ кровати къ кресламъ у камина. Зима была страшно суровая; комнатка, въ которой онъ жилъ, была теплая и уютная; признано было невозможнымъ перевезти его отсюда, пока силы его не возстановятся и не наступитъ погода болѣе теплая. Врачи богадѣльни надѣялись, что онъ къ веснѣ поправится. Мой знакомый докторъ Гудэновъ пріѣхалъ взглянуть на него, и высказалъ ту же надежду, но въ лицѣ его не видно было надежды. Комната, къ счастью порожняя, рядомъ съ комнатой полковника, отведена была его друзьямъ, и мы сидѣли въ ней, когда насъ было слишкомъ много для него. Кромѣ обычной прислужницы, при немъ почти безвыходно находились еще двѣ любезныя ему и бдительныя сидѣлки -- Этель и графиня Флоракъ, которая много лѣтъ провела у постели старика; которая, какъ на дѣло религіи, охотно приходила къ каждому одру болѣзни, и еще охотнѣе къ тому, гдѣ лежалъ тотъ, за чью жизнь она нѣкогда отдала бы съ радостью свою собственную.
   Но нашъ полковникъ, должны мы была всѣ сознаться, ужь не походилъ на нашего друга старыхъ дней. Онъ снова сталъ узнавать насъ и былъ съ каждымъ изъ насъ ласковъ и привѣтливъ по-прежнему, особенно въ тѣ минуты, когда къ нему подходилъ внукъ, въ глазахъ его загоралась простодушная радость, и дрожащими руками онъ заботливо принимался искать подъ подушками или въ карманахъ какихъ-нибудь игрушекъ или лакомствъ, которыя онъ покупалъ для малютки. Въ школѣ у капуциновъ воспитывался веселенькій, краснощекій, бѣловолосый мальчикъ, къ которому старикъ чувствовалъ особенное расположеніе. Однимъ изъ признаковъ возвращающагося сознанія и поправленья здоровья больнаго, какъ мы надѣялись, было то, что онъ велѣлъ позвать къ себѣ этого мальчика, который забавлялъ нашего друга своею рѣзвостью и веселостью, и къ неминуемому восхищенію стараго джентельмена обыкновенно называлъ его хрычъ-полковникъ.-- Скажите маленькому Ф., что хрычъ полковникъ хочетъ его видѣть! и мальчика приводили къ нему, и полковникъ готовъ былъ слушать по цѣлымъ часамъ его разсказы объ урокахъ и играхъ, болтать съ нимъ, какъ ребенокъ, о докторѣ Рэнѣ и своихъ давноминувшихъ школьныхъ дняхъ. Надо сказать, что всѣ школьники знали трогательную исторію благороднаго старика, и искренно любили его. Они приходили каждый день освѣдомляться о его здоровьѣ, и многіе изъ этихъ благодушныхъ юношей -- пошли имъ, Господи, счастья!-- писали картинки и присылали ихъ къ внуку хрыча-полковника. Разъ школьники зазвали малютку къ себѣ и, нарядивъ его въ свой костюмъ, отвели къ дѣду. Старикъ несказанно восхищался, видя своего внука въ такомъ нарядѣ; малютка говорилъ, что ему хотѣлось бы быть школьникомъ, и я не сомнѣваюсь, что лишь только онъ подростетъ, отецъ непремѣнно помѣститъ его въ ту же школу, подъ надзоръ друга моего, доктора Сеньора.
   Такъ прошло нѣсколько недѣль, въ продолженіе которыхъ нашъ дорогой, старый другъ оставался съ нами. Но временамъ онъ забывался; но потомъ снова приходилъ по-маленьку въ память, и вмѣстѣ съ сознаніемъ, возвращались его любовь, простодушіе, мягкосердіе. Иногда онъ заговаривалъ съ графиней Флоракъ по-французски и тутъ память его пробуждалась съ изумительною живостью, щеки разгорарались и онъ снова становился юношей -- юношей полнымъ любви и надежды -- убитый болѣзнью и бѣдствіемъ старикъ, съ бѣлою какъ снѣгъ, бородою, покрывавшею благородное, изнеможенное заботами лицо. Въ подобныя минуты онъ называлъ ее по имени, Léonore; обращался къ престарѣлой лэди съ словами уваженія и дружества; потомъ начиналъ заговариваться и заводилъ съ нею рѣчь такъ, какъ-будто оба они были еще молоды. И теперь, какъ въ давноминувшіе дни, душа его была чиста; ни гнѣвъ, ни коварство не омрачали ее, только миръ и благоволеніе пребывали въ ней.
   Смерть Рози на нѣкоторое время глубоко поразила старика, когда неразумный малютка-внукъ разсказалъ ему объ этомъ событіи. До этого обстоятельства, Клэйвъ не носилъ даже траура, чтобъ не опечалить отца. Полковникъ во весь день, оставался безмолвнымъ и былъ очень разстроенъ; но, по-видимому, онъ хорошенько не понималъ, въ чемъ дѣло, и разъ или два впослѣдствіи спрашивалъ: отчего Рози не придетъ навѣстить его? Ей не позволяютъ, предполагалъ онъ -- ей не позволяютъ, говорилъ онъ съ ужасомъ въ лицѣ: онъ ни разу не упоминалъ иначе объ этой домашней тиранкѣ, которая такъ отравила его послѣдніе годы.
   Онъ никакъ не могъ взять въ толкъ, что Клэйвъ получилъ наслѣдство по духовному завѣщанію; однако же по временамъ поминалъ Этели о Бэрнсѣ, посылалъ ему поклоны и говорилъ, какъ бы онъ хотѣлъ пожать ему руку. Бэрнсъ Ньюкомъ ни разу не вздумалъ коснуться этой почтенной руки, хотя сестра передавала ему слова дяди. Обитатели Брэйанстонъ-сквера часто пріѣзжали къ полковнику; мистриссъ Гобсонъ даже сидѣла у него иногда, читала ему и привозила для него назидательныя книги; но ея присутствіе досаждало ему; онъ не нуждался въ ея книгахъ; двѣ сидѣлки, которыхъ онъ любилъ, усердно ухаживали за нимъ; и жена моя и я, которыхъ онъ удостоивалъ своею благосклонностью, пользовались иногда доступомъ къ нему. Что касается до Ф. Бейгэма, то этотъ добрый молодой человѣкъ, чтобъ быть ближе къ своему полковнику, поселился на Цистерціанскомъ лугу, въ гостиницѣ подъ вывѣской Красной Коровы. Онъ одинъ изъ тѣхъ, чьи прегрѣшенія, какъ мы смѣемъ надѣяться, будутъ прощены, quia multum amavit. Я увѣренъ, что онъ, узнавъ о доставшемся Клэйву наслѣдствѣ, обрадовался въ десять разъ больше, чѣмъ было бы тогда, когда бъ тысячи достались ему самому. Да благословитъ ею Господь добрымъ здоровьемъ и счастьемъ!...
   Дни проходили и наши надежды, иногда воскресавшія, начали колебаться и исчезать. Разъ, вечеромъ, нашъ полковникъ оставилъ свои кресла для постели въ прекраснѣйшемъ расположеніи духа, но провелъ ночь безпокойно и къ утру такъ ослабъ, что не могъ встать. Съ-этихъ-поръ онъ оставался въ постели, и сюда собирались къ нему друзья его. Однажды, въ полдень, онъ спросилъ о своемъ любимцѣ-школьникѣ; мальчика привели, и онъ сѣдъ къ постели полковника, съ ужасомъ на лицѣ; мало-по-малу онъ собрался съ духомъ и сталь потѣшать больнаго разсказомъ о томъ, какъ, по случаю праздника, водили ихъ на лугъ играть въ мячи съ учениками школы Св. Петра, и какъ капуцинцы одержали верхъ надъ своими соперниками. Полковникъ совершенно понялъ разсказъ малютки; жалѣлъ, что не могъ посмотрѣть на ихъ игру; говорилъ, что самъ часто забавлялся разными играми на этомъ лугу, когда былъ ребенкомъ. Старикъ пришелъ въ замѣтное волненіе; Клэйвъ отпустилъ малолѣтняго друга своего отца, сунувъ ему въ руку соверенъ и мальчикъ побѣжалъ разсказывать, что хрычъ-полковникъ разбогатѣлъ, покупать разныхъ лакомствъ и угощать своихъ товарищей. I, curre {Ступай, бѣги.}, бѣлокурый ребенокъ! Богъ да будетъ тебѣ покровителемъ, дружочекъ!
   Послѣ ухода ребенка, Томасъ Ньюкомъ началъ бредить сильнѣе и сильнѣе; громко кричалъ, командовалъ, говорилъ по-индостански, будто съ своими солдатами. Потомъ принялся быстро говорить по-французски, и ухвативъ руку, которая была подлѣ него, кричалъ: Toujours, toujours! Но то была рука Этели. Этель, Клэйвъ и сидѣлка находились въ комнатѣ съ нимъ; послѣдняя вышла къ намъ, въ сосѣдній покой; тутъ была графиня Флоракъ, съ моей женой и Бейгэмомъ.
   Графиня Флоракъ, взглянувъ въ лицо сидѣлки, испугалась и вскочила.-- Онъ очень плохъ и страшно бродитъ, сказала вполголоса сидѣлка. Француженка туже минуту упала на колѣни и стала молиться.
   Спустя нѣсколько времени, къ нашей печальной группѣ присоединилась Этель.-- Онъ опять васъ зоветъ, милая лэди, сказала она, подойдя къ графинѣ Флоракъ, которая продолжала стоять на колѣняхъ: и не больше двухъ-трехъ минутъ назадъ говорилъ, чтобъ Пенденнисъ позаботился о его внукѣ. Онъ не узнаетъ васъ.-- При этихъ словахъ Этель отворотилась, чтобъ скрыть слезы.
   Она возвратилась въ комнату, гдѣ Клэйвъ стоялъ у постели, въ ногахъ; старикъ нѣсколько минутъ говорилъ что-то, и очень быстро, потомъ вздохнулъ и замолкъ, потомъ снова заговорилъ торопливо: побереги его, пока я въ Индіи, и вслѣдъ затѣмъ вскричалъ раздирающимъ сердце голосомъ: Léonore, Léonore! Теперь она стояла на колѣняхъ подлѣ его постели. Голосъ больнаго перешелъ въ слабый шопотъ и только стонъ изрѣдка давалъ знать, что больной не заснулъ.
   Въ урочный вечерній часъ, въ часовнѣ зазвонилъ колоколъ, и руки Томаса Ньюкома, по наружной сторонѣ кровати, начали слабо бить тактъ. Ровно въ ту минуту, когда ударилъ послѣдній колоколъ, какая-то особенно-сладостная улыбка засіяла на лицѣ старика: онъ, немного приподнявъ голову, быстро сказалъ: adsum! и опустился на подушку. Это слово употреблялось у насъ въ школѣ, при перекличкѣ; и тотъ, чье сердце было невинно, какъ сердце ребенка, отвѣтилъ на окликъ, и сталъ предъ лице Учителя.

-----

   Два года спустя, прогуливаясь съ моими дѣтьми въ прелестныхъ поляхъ близъ Берна въ Швейцаріи, я на нѣсколько минутъ оставилъ дѣтей, забрелъ въ лѣсъ и, выйдя оттуда, разсказалъ имъ, какимъ-образомъ сдѣлалась мнѣ извѣстною исторія, за которою благосклонный читатель слѣдилъ двадцать три мѣсяца. Между-тѣмъ какъ я съ печальнымъ сердцемъ пишу послѣднюю строку, Пенденнисъ, и Лаура, и Этель, и Клэйвъ исчезаютъ въ странѣ вымысла. Я самъ не знаю навѣрно: не дѣйствительныя ли они существа, не живутъ ли они гдѣ-нибудь подлѣ насъ: они были живы, и я слышалъ ихъ голоса; не дальше, какъ пять минутъ назадъ я былъ растроганъ ихъ скорбью. И уже ли мы разстались съ ними здѣсь, внезапно, даже безъ пожатія руки? Уже ли эта черта (--), которую я провелъ собственной рукой, составляетъ какъ бы грань между мною и Аидомъ, изъ-за которой я вижу эти образы, удаляющіеся и тускло, тускло мерцающіе? Прежде чѣмъ проститься съ нами мистеру Артуру Пенденнису, не могъ ли бы онъ разсказать намъ, не вышла ли наконецъ миссъ Этель за кого-нибудь замужъ? Досадно, что онъ отошелъ къ тѣнямъ, не отвѣтивъ на этотъ сантиментальный вопросъ.
   Но хотя онъ исчезъ такъ же безвозвратно, какъ Эвридика, эти второстепенные вопросы можетъ разрѣшить вышеупомянутый маіоръ. Какимъ образомъ могъ бы Пенденнисъ собрать всѣ эти свѣдѣнія на счетъ похожденій Этели въ Баденѣ и приключеній съ лордомъ Кью, еслибъ сама она не разсказала кому-нибудь, напримѣръ, своему мужу, который, издавна избравъ его наперсникомъ своей любви, передалъ ему всю исторію? Клэйвъ -- такъ именно пишетъ Пенденнисъ -- путешествуетъ за границей съ женою. Кто эта жена? По какой-то чудовищной обмолвкѣ, мистеръ Пенденнисъ убилъ мать лэди Фэринтошъ на одной страницѣ, и воскресилъ ее на другой; но Рози глубоко зарыта на Кенсальскомъ кладбищѣ, и невѣроятно, чтобы съ нею путешествовалъ Клэйвъ: потому-что въ такомъ случаѣ мистриссъ Мэккензи, вѣрно какъ смерть, находилась бы при нихъ, и поѣздка ихъ была бы вовсе не пріятна. Какимъ-образомъ Пенденнисъ могъ бы добыть всѣ эти частныя письма, и проч. если бы полковникъ не хранилъ ихъ въ тековой {Текъ, индѣйское дерево.} шкатулкѣ, если бы шкатулка не досталась по наслѣдству Клэйву, если бъ Клэйвъ не открылъ ее своему другу? И такъ, я той вѣры, что гдѣ-нибудь въ странѣ вымысла, Этель и Клэйвъ живутъ вмѣстѣ, блаженствуя; что она души не слышитъ въ его сынѣ, и что они теперь во сто разъ счастливѣе, чѣмъ были бы тогда, когда бы соединились брачными узами въ первое время юношеской страсти. Портретъ мистриссъ Ньюкомъ, работы Джона Джэмса -- на выставкѣ въ кристальномъ дворцѣ баснословной страны,-- какъ всякъ согласится,-- вовсе не напоминаетъ Рози, которая, по описаніямъ, была блондинка; но этотъ портретъ изображалъ высокую, красивую брюнетку, которая должна быть никто иная, какъ мистриссъ Этель.
   Еще вопросъ: къ чему Пенденнисъ съ такимъ барабаннымъ боемъ представилъ намъ Джона Джэмса, попотчивалъ насъ, такъ сказать, увертюрой, и не далъ самой оперы? Исторія Джона Джэмса, позвольте вамъ доложить на ушко, также сообщена мнѣ, и можетъ быть разсказана въ прекрасные лѣтніе мѣсяцы или святочные вечера, когда благосклонному читателю будетъ досугъ слушать.
   А какое же будетъ послѣднее слово о сэрѣ Бэрнсѣ Ньюкомѣ? Мнѣ сдается, что онъ опять женился и я крѣпко думаю, что у второй жены онъ самъ подъ башмакомъ. У мистриссъ Мэккензи навѣрно не станетъ духа удерживать уплаченныя ей Клэйвомъ деньги долѣе, какъ пожизненно, и она безъ сомнѣнія откажетъ ихъ и все, что скопила, маленькому Томми. Я не изумился бы, еслибъ княгиня Монтонтуръ оставила порядочное наслѣдство дѣтямъ Пенденниса, и если бъ лордъ Кью принялъ званіе крестнаго отца, если бы... если бы мистеру и мистриссъ Ньюкомъ понадобился такой товаръ. Но есть ли у нихъ дѣти? Я, съ своей стороны, желалъ бы, чтобъ у нея не было дѣтей и чтобъ она вполнѣ посвятила себя маленькому Томми; что жъ касается до тебя, дорогой другъ, то пусть совершается такъ, какъ тебѣ угодно. Ты можешь распоряжаться въ своей странѣ вымысла по своей фантазіи. Все, что хочешь, исполнится въ странѣ вымысла. Злые люди умираютъ во-время (напримѣръ, смерть лэди Кью послѣдовала какъ нельзя больше кстати; потому-что, не умри она, Этель непремѣнно вышла бы замужъ за лорда Фэринтоша на слѣдующей же недѣлѣ); докучливые люди устраняются съ дороги; бѣдные получаютъ возмездіе; выскочки унимаются въ странѣ вымысла, лягушка лопаетъ отъ бѣшеной злости, лиса попадается въ западню, ягненокъ спасается отъ челюстей волка, и такъ далѣе, и все это дѣлается именно въ ту минуту, когда нужно. И поэтъ страны вымысла награждаетъ и караетъ полновластно. Онъ щедрою рукой сыплетъ мѣшки сувереновъ, на которые не купишь ничего. Стегаетъ спины злыхъ людей безпощадными бичами, которые не причиняютъ боли; одаряетъ героинь сверхъ-естественной красотой и создаетъ героевъ, которые, хоть и безобразны иногда, зато обладаютъ тысячью добрыхъ качествъ, и обыкновенно кончаютъ тѣмъ, что становятся страшными богачами; дѣлаетъ героя и героиню счастливыми наконецъ и счастливыми навсегда потомъ. Ахъ, счастлива и завидна страна вымысла, гдѣ все это совершается! Благосклонный читатель! далъ бы Богъ вамъ и автору встрѣтиться тамъ въ одинъ изъ будущихъ дней! Авторъ этого надѣется въ настоящую минуту, когда онъ медлитъ выпуститъ вашу руку изъ своей, и отъ полноты души говоритъ вамъ: прощайте.
   Парижъ, 28 іюня 1855 г.

С. М.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru